/
Author: Экимов А.И.
Tags: государство и право юридические науки философия политика правоведение право из истории политической и правовой мысли
Year: 1983
Text
ИЗ ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ И ПРАВОВОЙ мысли ^
Редакционная коллегия: П. С. ГРАЦИАНСКИЙ, Н. М. ЗОЛОТУХИНА, В. Д. ЗОРЬКИН, Л. С. МАМУТ, В. С. НЕРСЕСЯНЦ
А.И. ЭКИМОВ КОРКУНОВ Москв а «Юридическая литература» 1983
67 Э37 Экимов Анисим Иванович (род. в 1941 г.)—кандидат юридических наук, доцент юридического факультета Ленинградского государственного университета, специалист в области теории государства и права. Основные его работы: «Справедливость и социалистическое право» (1980), статьи и главы в сборниках и учебниках по теории государства и права, критике современных буржуазных теорий. Ответственный редактор В. Д. Зорькин Рецензенты: доктор юридических наук, профессор О. Э. Л е й с т, доктор юридических наук, профессор Э. Л. Ρ о з и н Экимов А. И. Э37 Коркунов. М.: Юрид. лит., 1983. —96 с— (Из истории политической и правовой мысли) В книге исследуются политические и правовые взгляды одного из представителей либерального крыла в русском дореволюционном правоведении Η. М. Коркунова. Показывается жизненный путь этого оригинального мыслителя, анализируются его идеи, сохраняющие свое значение и сегодня: в частности, об относительной самостоятельности личности в общественном развитии, о роли психологических факторов в функционировании государственно-правовых институтов. Для юристов и историков. 1202000000-066 Э —/Л1. д свод. пл. подписных изд. 1983 г. 67 © Издательство «Юридическая литература», 1983
ВВЕДЕНИЕ H. M. Коркунов — один из наиболее видных представителей либерального крыла русской юридической науки в последней четверти XIX века. Оригинальный мыслитель, глубоко и разносторонне образованный, умеющий неортодоксально подходить к исследованию доставленных проблем, он приобрел широкую известность не только в своей стране, но и за рубежом. H. М. Коркунов не создал особой школы в правоведении. Но его идеи наложили отпечаток на развитие отечественной науки еще >при жизни автора; их значение сохранялось и после его смерти — вплоть до Октябрьской революции. Идеалистические основы общесоциологической концепции H. М. Коркунова и его правовой теории давно уже опровергнуты нашей наукой. Вместе с тем ряд теоретико-познавательных конструкций, которые им обосновывались, сохраняет свое значение. Речь идет, в частности, об относительной самостоятельности личности в общественном развитии, о роли психологических факторов в функционировании государственно-правовых институтов, об интеграции в общей теории права приемов «философского и эмпирического познания» явлений. Труды H. М. Коркунова примечательны тем, что в них нашла отражение важнейшая проблема пореформенного государственно-правового развития России— все углубляющееся противоречие между государственной властью и различными социальными слоями и классами общества. Однако анализ теоретических конструкций, выдвинутых ученым с целью разрешения названного противоречия, свидетельствует о том, что он сводил свою деятельность лишь к обоснованию некоторых реформ, которые должно было бы провести самодержавие. Такая позиция H. М. Коркунова отражала особенности того политического лагеря, к которому он принадлежал.
Развитие капитализма в России, ускорившееся с отменой крепостного права, повлекло за собой радикальные изменения классовой структуры пореформенного общества. Значительная часть дворянства вынуждена была отказаться от традиционного для него рода занятий и необратимо втягивалась в сферу капиталистических отношений. Росли ряды так называемого служилого дворянства, основным источником существования которого было жалование. Господствующий класс вследствие этих процессов оказался расколотым на обособленные фракции. Причем ближе всего к кормилу власти стояли те его слои, которые не хотели приспосабливаться к капиталистическому развитию. Они занимали командные высоты в государственном аппарате, имели решающее влияние на характер действий правящей бюрократии. Напротив, либеральные круги дворянства, выступавшие за модернизацию политико-правового строя России, оказались в оппозиции к самодержавию. Объективно их требования отражали интересы буржуазии. «Либералы,— указывал В. И. Ленин,— были и остаются идеологами буржуазии...»1. Именно либералы, в рядах которых Ήpeoблaдaли ученые, писатели, публицисты, взяли на себя защиту буржуазных начал в идейно-политической жизни страны. Глубокие (перемены затронули в пореформенный период и эксплуатируемые слои населения. После 1861 года идет быстрое расслоение крестьянства, что выражается прежде всего в пауперизации его основной массы. Характеризуя этот процесс, В. И. Ленин писал в 1899 году: «На деле масса этого крестьянства поставлена в положение гораздо худшее, чем положение сельского пролетариата на Западе; на деле наши неимущие крестьяне относятся к пауперам, и все чаще и чаще повторяются годы, когда требуются экстраординарные меры помощи миллионам голодающих крестьян»2. Промышленная буржуазия использовала разложение деревни для пополнения рядов рабочего класса, который именно в этот период впервые выступил как класс капиталистического общества. Растущая эксплуатация, нищета и полное политическое бесправие вызывали у пролетариата протест. Сначала он носил характер стихийных, разрозненных выступлений, по с конца 70-х годов ра-
бочее движение становится более организованным, приобретает широкие масштабы. Рабочий класс выдвигается в качестве главной революционной силы общества. С середины 90-х годов начинается новый, пролетарский этап в революционной борьбе против самодержавия. Глубоко проанализировав расстановку социально- политических сил в России, В. И. Ленин пришел к выводу, что с середины XIX века в стране борются три главных политических лагеря: «правительственный, либеральный и рабочая демократия, как центр притяжения всей вообще демократии»3. В распоряжении правительственного лагеря (самодержавия) были адмлнистративный аппарат, армия, полиция, жандармерия, тюрьмы. Он опирался на силу вековых традиций, поддержку церкви. Казалось бы, власть самодержавия — этого, по словам В. И. Ленина, «абсолютизма, пропитанного азиатским варварством», незыблема. Но чем глубже проникал капитализм в общественную жизнь, тем сильнее обнаруживалось несоответствие самодержавной власти потребностям развития страны. Создавая экономические условия для роста капитализма, царизм в то же время сохранял самую архаичную в Европе политическую систему. Поэтому в пореформенный период он вступает в полосу непрекращающегося кризиса. «Весь русский исторический процесс,— отмечается в советской научной литературе,— на протяжении свыше полувека развивался под воздействием этого кризиса, безуспешных усилий самодержавия сохранить себя в прежнем виде и уцелеть среди бурных и необратимых перемен полного преображения всей жизни страны»4. Объективно выражая интересы буржуазии, либералы не могли не подвергать критике те политико- правовые институты страны, которые тормозили ее развитие по пути к капитализму. Вместе с тем они надеялись добиться желаемых преобразований с помощью прогнившего, полностью скомпрометировавшего себя аппарата самодержавной власти. Эта позиция либералов в полной мере нашла отражение и в творчестве Н. М. Коркунова.
ГЛАВА I Жизненный и творческий путь В ^■^ один из весенних дней 1899 года в книжной лавке Санкт-Петербургского университета было особенно оживленно. Студенты и профессора университета с интересом обсуждали новую книгу стихов, поступившую в продажу. Ее автором был H. М. Коркунов, профессор университетской кафедры энциклопедии права, недавно вышедший в отставку. Сборник включал произведения разных лет, преимущественно 1883— 1894 гг. Ранние стихи были проникнуты желанием обновить действительность, полную социальной неустроенности. «Мир, как чаша полная, — восклицал автор,— в нем много есть добра, лишь нищим хлеба черного не сыщешь в нем куска»1. Поэту ведом был и путь переустройства мира — путь борьбы. И вместе с тем, столкнувшись с реальностью, он приходил к выводу, что «в жизни нашей нет ни блеска, ни огня, ни пылкого борьбы задора»2. Колебания от желания лучшего устройства общества к неверию в возможность его радикального преобразования нашли яркое отражение и в научном творчестве Н. М. Коркунова. Н. М. Коркунов родился 14 мая 1853 г. в Санкт- 8
Петербурге в семье потомственного дворянина. Его отец — действительный статский советник Михаил Андреевич Коркунов— был главным редактором и правителем дел археографической комиссии, которая занималась сбором и изучением памятников русской истории и литературы («древностей»). В составе комиссии М. А. Коркунов участвовал в первоначальной научной оценке 27 знаменитых древних рукописей («Слово о полку Игореве» и др.)· Постепенно он становится признанным специалистом по «древностям» и избирается сначала экстраординарным, а с 1857 года и ординарным академиком по отделению русского языка и словесности императорской Академии наук в Петербурге. Но недолог был его жизненный путь. В конце декабря 1857 года он заразился тифом и через две недели, едва достигнув 52 лет, скончался. Современники М. А. Коркунова отмечали его огромное трудолюбие, чистую и бескорыстную любовь к науке. Образ отца стал для H. М. Коркунова символом добросовестного отношения к научным исследованиям. После смерти М. А. Коркунова его семья испытывала серьезные материальные затруднения, неоднократно обращалась в Академию наук с просьбой об оказании материальной помощи. Тем не менее H. М. Коркунов получил хорошее образование. В 1865 году он поступил в одну из лучших петербургских гимназий и через 5 лет успешно ее закончил. Для продолжения образования H. М. Коркунов избрал юридический факультет Петербургского университета. В то время на факультете было два отделения («разряда»)— юридическое и административное. H. М. Коркунов поступил на юридическое отделение, где больше внимания уделялось общеобразовательным дисциплинам. Здесь преподавали такие известные юристы, как П. Г. Редкий, А. Д. Градовский, С. В. Пахман, И. Е. Андреевский и др. Среди своих сокурсников H. М. Коркунов выделялся широкой эрудицией, умением логически излагать материал, знанием новейшей немецкой и английской литературы по философии и юриспруденции. За работу «Городовое положение 1870 года сравнительно с иностранным законодательством» он был награжден золотой медалью. По результатам обучения на факультете H. М. Коркунову была присвоена степень кандидата права и он был оставлен стипендиатом 9
«для приготовления к профессорскому званию». Но научная карьера молодого ученого складывалась непросто. Прошло почти 20 лет, прежде чем он стал профессором. Весной 1876 года H. М. Коркунов успешно сдал магистерский экзамен. Однако далее оставаться в университете он не мог: мешали материальные затруднения, испытываемые его семьей (незадолго до этого он женился на дочери счетчика Гельсингфорсского провиантского склада, и в сентябре 1875 года у него родился сын). H. М. Коркунов перешел на службу в императорский лицей, открытый еще в 1811 году и по месту своего первоначального расположения называвшийся Царскосельским. В 1844 году лицей был переименован в Александровский и переведен в Петербург. Согласно уставу 1848 года цель лицея состояла в воспитании «благородного юношества для гражданской службы по всем частям, требующим высшего образования, преимущественно же для служения по Министерству внутренних дел». В лицее могли обучаться только дети привилегированных сословий. В 1877 году здесь было всего 186 воспитанников. «В правах и преимуществах» лицей приравнивался к университетам. Поэтому от преподавателей требовалась высокая квалификация. В течение 20 лет H. М. Коркунов сохранял связь с лицеем. Здесь в разное время он преподавал энциклопедию права, полицейское право, государственное право русское и главных европейских держав. С 1883 по 1893 год H. М. Коркунов состоял инспектором классов и, по свидетельству современника, «получил возможность оказывать влияние на постановку всего учебного дела»3. В сентябре 1876 года H. М. Коркунову предложили «по частному условию» преподавать в Военно-юридической академии. Н. М. Коркунов принял это приглашение. Военно-юридическая академия в то время была единственным в России учебным заведением, которое готовило военных юристов. Преподавание здесь имело узкоспециальный характер: слушателям читались только те дисциплины, которые были практически необходимы военному юристу. С 1878 года, однако, срок обучения в Академии увеличивается. В связи с этим принимается решение о введении новых предметов. H. М. Коркунову поручают преподавание меж-
дународного права и государственного права иностранных государств. С 1879 года, не прерывая работы в лицее, он становится штатным преподавателем в Военно-юридической академии, где и состоит на службе до 1896 года. С преподаванием международного права в Военно-юридической академии связано содержание первых научных статей H. М. Коркунова. Одна из них была посвящена вопросу о каперах, т. е. «частных ко- раблехозяевах», которым выдавались свидетельства «на право делать нападения на корабли неприятельского флота»4. Молодой автор уже в этой статье проявляет способность к широким научным обобщениям. «В сфере международного права, — пишет он, — для силы договоров нет другой санкции, кроме взаимности вытекающих из них выгод и невыгод. Если государству представляется настолько выгодным отступить от исполнения заключенных им ранее ^договоров, что эти выгоды превышают вред, могущий произойти от предпринятой другим контрагентом реторсии, то ничто не в силах и не вправе принудить государство к исполнению такого договора»5. Теоретическую основу подобных суждений автор сформулирует в более поздних работах, но уже здесь заметно его стремление отказаться от рассмотрения права как «самодовлеющего», в самом себе содержащего источник своего развития. В том же 1877 году появляется и другая значительная статья H. М. Коркунова по вопросам международного права. Она посвящена проблеме международных договоров, гарантирующих нейтралитет. «Договорный нейтралитет, — пишет автор, — представляет особенное значение в отношении небольших слабых государств, разделяющих своей территорией владения могущественных соседей»6. Эти две статьи как будто бы свидетельствовали о том, что H. М. Коркунов избрал сферой своей научной деятельности международное право. Но, как показали последующие события, такой вывод был бы преждевременным. В 1878 году H. М. Коркунов был приглашен читать лекции в Санкт-Петербургский университет вместо уходившего «на покой» заслуженного профессора, известного историка философии права П. Г. Ред- кина. Молодой преподаватель не мог не понимать, что, откликаясь на приглашение университета и oeil
таваясь в то же время преподавателем в лицее и в Военно-юридической академии, он берет на себя почти непосильную задачу. Однако глубокое уважение к aima mater, стремление включиться в научную жизнь университета рассеяли его колебания. И вскоре в коридорах старинного здания на берегу Невы можно было прочитать такое объявление: «Ректор университета имеет честь известить г.г. профессоров и преподавателей, что в четверг 30 ноября от 12 до 1 часу преподаватель по кафедре' энциклопедии юридических и политических наук Н. М. Коркунов будет читать в университете свою вступительную лекцию». Лекция была посвящена соотношению науки права и естествознания. «Новейшие успехи естественных наук так блестящи, влияние их на умы людей так сильно,— говорил молодой преподаватель,— что к какой бы области человеческого ведения мы ни обратились, невольно является вопрос о том, как относится она к данным, представляемым современным развитием естественных наук. Нельзя ли воспользоваться этими данными, не дают ли они новой постановки вопросов, новых оснований для их решения? Эти вопросы естественно возникают и при изучении права»7. Уже само формулирование научной проблемы свидетельствовало о творческом подходе лектора к анализу правовых явлений. В этой лекции H. М. Коркунов определил те методологические позиции, которыми он руководствовался в своей последующей научной деятельности. Из KypQa лекций, прочитанных в Санкт-Петербургском университете, выросло и самое знаменитое его произведение — «Лекции по общей теории права». Впервые изданные в 1886 году, они затем восемь раз переиздавались в дореволюционной России. Переводы этой книги появились также и в ряде зарубежных стран. И все же магистерскую и докторскую диссертации H. М. Коркунов посвятил проблемам государственного права. Еще в 1879 году ему было разрешено заниматься в архивах II отделения «собственной его императорского величества канцелярии» для сбора материалов по административной юстиции. И в 1885 году в «Журнале гражданского и уголовного права» ученый публикует «Очерк теории административной юстиции», где излагается, по его словам, «последова- 12
тельное развитие французской теории административной юстиции и новая немецкая теория в различных ее модификациях»8. В 80-е годы появился и ряд других работ H. М. Коркунова по государственному праву, привлекших внимание государствоведов. Поэтому, когда в 1889 году проф. А. Д. Градовский оставил кафедру государственного права в Петербургском университете, юридический факультет предложил H. М. Коркунову занять вакантную должность. Работая на кафедре государственного права, Н. М. Кор- кунов создает такие фундаментальные произведения, как «Сравнительный очерк государственного права иностранных государств» (1890 г.), «Русское государственное право» (т. 1—1892 г., т. 2—1894 г.), «Указ и закон» (1894 г.). Первый том «Русского государственного права» автор представил в качестве диссертации («рассуждения») для получения ученой степени магистра. 13 мая 1893 г. юридический факультет Юрьевского (ныне Тартуского) университета «по публичном защищении рассуждения» присваивает H. М. Коркунову ученую степень магистра государственного и международного права. Получение степени магистра означало для H. М. Коркунова реальное продвижение по службе во всех трех учебных заведениях, где он преподавал. В Петербургском университете он был утвержден исполняющим должность экстраординарного профессора. Но если к магистерской диссертации Н. М. Корку- нов шел значительно дольше своих удачливых коллег, то путь его до защиты докторской диссертации составлял чуть больше года. Летом 1893 года H. М. Коркунов выехал «с ученой целью» за границу. А уже 14 марта 1894 г. он подает прошение декану юридического факультета Петербургского университета с просьбой допустить рассуждение «Указ и закон» к защите на степень доктора государственного права. Защита состоялась 2 октября 1894 г. «при громадном стечении публики»9 и в присутствии крупнейших ученых- юристов того времени: Фойницкого, Дювернуа, Сергеевича и др. Совет юридического факультета единогласно «присудил H. М. Коркунову звание доктора государственного права. В феврале 1895 года H. М. Коркунов был назначен ординарным профессором кафедры государственного права. Но теперь он хочет исполнить свое дав- 13
нее намерение — вернуться к чтению лекций по энциклопедии права. В апреле 1896 года это ему удается. В том же году он издает пособие по истории философии права. Конец 80-х — начало 90-х годов—самый плодотворный период в творчестве H. М, Коркунова, Помимо уже названных (произведений, он пишет ряд статей по истории русского права, по истории политических учений в России, по международному праву, выступает с публичными лекциями в пользу голодающих. С А. Ф. Кони и другими видными юристами он сотрудничает в ежемесячном журнале «Юридическая летопись», издававшемся в 1890—1892 гг. в Петербурге. Его статьи привлекают внимание правительства. И в октябре 1893 года он назначается членом комиссии, созданной с целью подготовки проекта кодификации Основных законов Финляндии. В декабре 1895 года следует новое назначение — на этот раз помощником статс-секретаря Государственного совета. Теперь он смог наконец отказаться от преподавания в лицее и в Военно-юридической академии, но по-прежнему сохранил за собой должность профессора в университете. В эти же годы H. М. Коркунов весьма деятельно участвует в работе юридического общества при Петербургском университете, которое было основано в 1877 году. H. М. Коркунов входит в состав Совета этого общества, а также является товарищем (заместителем) председателя его административного отделения. Он состоит и в Союзе взаимопомощи русских писателей. В апреле 1891 года H. М. Коркунов в составе юридической испытательной комиссии Петербургского университета принимал экзамены по государственному праву у Владимира Ульянова, который отвечал на вопрос о сословных учреждениях. Ответ В. Ульянова был оценен испытательной комиссией высшей оценкой—«весьма удовлетворительно». Н. М. Коркунову, однако, не суждено было узнать, что он встретился с человеком, который станет основателем первого в мире социалистического государства. В 1897 году кипучая научная и общественная деятельность H. М. Коркунова внезапно прерывается. Незначительный инцидент во время экзамена послужил причиной сильного нервного потрясения. H. М. Коркунов удаляется от всех дел, надеясь, что еще сможет 14
поправить здоровье и вернуться к работе. Но острейший физический недуг навсегда лишил его этой возможности. Духовное и физическое состояние H. М. Коркунова в этот период отражают строки из стихотворения, опубликованного им в 1899 году: На свете злее нет мученья, Как час за часом, день за днем Души и сердца омертвенье Следить тупеющим умом1в, 27 ноября 1904 г. после тяжелой и продолжительной болезни H. М. Коркунов скончался. В некрологе, который напечатала известная тогда газета буржуазно-либерального направления «Право», отмечалось, что «H. М. Коркунов принадлежал к числу самых выдающихся и широко образованных ученых»11. Газета обещала напечатать специальную статью, посвященную памяти ученого, но этого намерения не выполнила. НАЧИНАЛСЯ 1905 год. Однако H. М. Коркунов все же не был забыт. Его книги неоднократно переиздавались в дореволюционной России и широко использовались в учебном процессе. Показательно, что магистр римского права Л. И. Петражицкий, признанный основатель психологической школы права, заменивший Н. М. Коркунова на кафедре, называл его труды в качестве основного источника при подготовке к своим лекциям. И после Октябрьской революции студенты-юр исты использовали учебник H. М. Коркунова при изучении общей теории права12.
ГЛАВА II Методология познания политико-правовых явлений и ^■Bf аучная деятельность Н. М. Коркунова начиналась в период, когда в буржуазной философской науке все более прочные позиции занимал позитивизм. Родоначальник позитивизма — Огюст Конт (1798—1857) подверг острой критике отрыв метафизических доктрин от жизни и поставил вопрос о не· обходимости позитивного анализа фактов и явлений. Конт высказал убеждение в способности науки к бесконечному развитию и пытался осмыслить ее значение в обществе. «Предвидеть — знать — уметь сделать»—такой была теоретическая контовская ориентация научных исследований. Однако на деле роль науки сводилась им исключительно к описанию и систематизации явлений. Изучение их сущности, раскрытие объективных причинных связей объявлялось метафизической проблемой, с которой позитивизм не должен иметь ничего общего. Отрицалась всякая ценность обобщающего, гипотетического толкования. Вступая в противоречие с собственным суждением о неисчерпаемых возможностях науки, Конт утверждал, что далеко не все явления познаваемы. Провоз- 16
гласив задачей науки изучение законов природы и общества, он в то же время искаженно трактовал само понятие объективного закона, рассматривал его как итог простого наблюдения связей между изучаемыми явлениями, без проникновения в их сущность. Иными словами, отдельные положительные моменты позитивистской теории тонули в море идеалистических суждений. Агностицизм и релятивизм с самого начала стали неотъемлемой чертой позитивизма. Ориентация нового философского направления на «позитивное»1 научное знание привлекла к нему особое внимание либерально настроенной интеллигенции в России. Уже в первых научных статьях Н. М. Кор- кунов заявляет о своей приверженности к позитивизму. Ему импонирует отрицание позитивистами умозрительных методов анализа социальных явлений, их склонность к изучению социальных проблем с помощью наблюдения, сравнения и др. Ему кажется, что позитивизм знаменует новую веху не только в истории философии, но и в правоведении. «Любопытный момент,— пишет H. М. Коркунов в одной из первых своих работ,— переживает теперь наука права. Вспоенная и вскормленная под кровом метафизических систем, с падением их она очутилась вдруг лицом к лицу с новым философским миросозерцанием...»2. Кризис метафизики означал, по мнению ученого, и кризис философских основ юридической науки. Метафизические учения (прежде всего естественно- правовое) он считал скомпрометировавшими себя с научной точки зрения. Показательна оценка, которую Н. М. Коркунов дал уже в начале своей научной деятельности естественно-правовому (направлению и исторической школе права. «Все теории естественного права во всевозможных их модификациях,— подчеркивал он,— были основаны ,на ложном воззрении на саму природу человека, как на нечто данное готовым и не подлежащее сколь-нибудь существенным изменениям. Но в этом и заключалась их коренная ошибка»3. Точно так же и историческая школа права, хотя и была «реакцией против школы естественного права, но не дала, однако, науке права иной, новой, более твердой, более научной почвы»4. Исходя из принципов, выдвигаемых философским позитивизмом, Н. М. Коркунов настаивает на необ- 2 Заказ 2108 17
ходимости перестройки юридической науки. Он обращает внимание на три аспекта этой проблемы: предмет, метод и задачи юридической науки. Определение предмета юридической науки русский правовед связывает с установлением круга явлений, подлежащих объяснению со стороны правоведения. Все наше знание, начинает он изложение своей точки зрения, опирается на свидетельство нашего сознания. Мы можем ошибаться в объяснении нашего сознания, но само сознание для нас является непосредственной достоверностью. Если, например, веление законодательной власти возмущает чувство права, никакая юридическая наука не убедит человека в том, что нарушения права нет. Строгое отделение факта от его объяснения, подчеркивает H. М. Коркунов, ориентируясь на позитивистскую трактовку опыта, должно быть учтено и при рассмотрении предмета правоведения. Сознание указывает нам, что мы различно относимся к одушевленным и неодушевленным предметам. В отношении неодушевленных предметов с нашей стороны возможно лишь физическое воздействие, а в отношении одушевленных — наряду с физическим, и даже гораздо чаще его,— мы применяем и психическое воздействие. «Существо психического воздействия состоит в том, что мы стараемся вызвать в душе другого такое представление, которое бы побудило совершить желательное нам воздействие, и для этого совершаем известные символические действия (слова, мимические телодвижения), обладающие свойством вызывать в уме данное представление»5. Одна из форм психи-» ческого представления заключается в требовании от другого соблюдать известное поведение как следствие общей идеи, являющейся мотивом человеческих поступков. «Сознание такой обусловленной какой-либо общей идеей возможности требовать чего-либо от другого и есть чувство права, а сама условная возможность — право»6. Но право, продолжает H. М. Коркунов, .нельзя рассматривать только как факт индивидуального сознания. Правовой принцип лишь тогда становится основанием взаимного психического воздействия людей, когда он признается и теми, к кому обращаются с правовым притязанием. В ином случае сознаваемое индивидом право было бы только субъективным убе- 18
ждением. Таким образом, резюмирует ученый, данные нашего сознания «представляют нам право как взаимное психическое воздействие людей, основанное на сознании возможности, обусловленной какой-либо признанной ими идеей»7. Достоинство такого рассмотрения предмета правоведения Н. М. Коркунов видит в том, что оно объ- емлет все, что «мы сознаем как право» и что «так или иначе возбуждает чувство права». В то же время оно не предрешает никаких спорных вопросов науки, как это бывает в тех случаях, когда при анализе предмета юридической науки исходят из предварительно сформулированного определения права. H. М. Коркунов напоминает читателю, что общепринятого определения права до сих пор нет и по-прежнему актуально высказывание И. Канта: «Юристы все еще ищут своего определения права». Вряд ли, однако, можно согласиться с трактовкой H. М. Коркуновым предмета правоведения. Прежде всего неприемлемой является его позиция, выдержанная в позитивистском духе, когда факты, на которых должно основываться знание права, рассматриваются исключительно как непосредственно данное, существующее только в ощущениях человека. Реальный мир, в том числе правовые явления, предстает как совокупность элементов чувственного опыта, связь между которыми привносится только самим субъектом. Такая постановка вопроса означает, в сущности, возведение феноменализма в основной принцип науки, т. е. ее задачей становится чистое описание фактов- ощущений, а не их объяснение. Однако развитое познание, как показал марксизм, характеризуется не просто выявлением различных состояний сознания субъекта, но и включением их в более сложные познавательные структуры и как следствие этого — созданием такого познавательного содержания, которое в них не было дано. Симптоматично обращение H. М. Коркунова к психологической интерпретации права. Как известно, позитивизм вначале пытался выводить социальные процессы из биологических. Г. Спенсер (1820—1903) считал, что сходство между организацией человеческого общества и человеческого индивида есть нечто большее, чем простая аналогия. Придавая этой мысли логическую законченность, русский социолог 2* 19
П. Φ. Лилиенфельд (1829—1903) усматривал в государстве все признаки, отличающие его от неорганической жизни,— рождение, рост, болезни, смерть8. Органическая теория всецело отвечала интересам тех кругов дворянства и буржуазии в России, которые были заинтересованы в апологии существующих порядков с помощью, модной философской аргументации. В числе приверженцев этой теории были представители различных отраслей знания, в том числе и правоведения9. Однако большая группа представителей русской интеллигенции (Н. К. Михайловский, М. М. Ковалевский, Н. И. Кареев и др.) резко возражала против трансформации социальных проблем в проблемы биологической науки и в то же время выступала за сближение общественных наук с психологией. В конце XIX века психологическая тенденция проникает из социологии в пограничные с ней науки, в том числе и юридические. Η. М. Коркунов был одним из первых русских юристов, кто чутко уловил появление нового метода в анализе социальных явлений, пытался усовершенствовать его и на этой основе построить изучение государственно-правовых явлений. В своих исследованиях он не просто использовал категорию «психическое», но стремился истолковать ее в контексте «социального взаимодейств'ия». Психическое, отмечал ученый, не сводится к индивидуальному сознанию; это продукт коллективной духовно-шсихической деятельности людей. Характерно, что именно с таких позиций он обосновывал тезис об относительной самостоятельности личности в социальном процессе, положительно оцененный в советской социологической литературе10. Личность не обладает абсолютной свободой воли, подчеркивал Η. М. Коркунов, и вместе с тем она действует сознательно. Концепция личности, чья психика является продуктом коллективной духовно-психической деятельности, стала центральной в философско-социологических воззрениях видного русского социолога и юриста, оказав определяющее воздействие на формулировку и решение им конкретных проблем правоведения. Несмотря, однако, на ряд верных идей о соотношении психики индивада и человеческих общностей, Η. М. Коркунов не смог убедительно доказать, что психика индивида является непосредственным ис- 20
точником права. И это понятно, ибо он не учитывал, что люди участвуют в общественном процессе «не как индивиды, а как члены класса»11. Их социальные функции не вытекают из человеческой индивидуальности вообще. Между тем роль и значение права как раз и заключаются в регулировании социально значимого поведения людей, в осуществлении целей определенного социального класса (классов). Предложенная H. М. Коркуновым трактовка предмета правоведения не свободна и от внутренних противоречий. Например, основным достоверным фактором, необходимым для объяснения права, он считал правовое чувство, в котором выражается отношение человека к общепризнанной идее. При этом ученый допускал, что, «прилагая» общепризнанную идею к конкретному случаю, нельзя избежать и ошибок. Но если это так, то само собой отпадает выдвинутое им утверждение, будто чувство права всегда содержит в себе достоверный факт. Кроме того, возникает вопрос, почему всякое взаимное психическое воздействие людей должно рассматриваться как предмет правоведения? Разве нельзя представить себе психическое воздействие, не связанное с действием права? К тому же если всякое психическое воздействие становится объектом правоведения, то как провести разделительную черту между правоведением и психологией? И наконец, H. М. Коркунов хотел определить предмет юридической науки, не обращаясь к тому или иному определению права. Но на деле все свелось к замене одной категории («право») другой («чувство права»), которая, оказалась еще и недоступной для рационального познания. Нет сомнения, что исследование психического взаимодействия людей может стать предметом правоведения, но лишь в том случае, если оно связано с правом. Между тем Н. М. Коркунов упускает из виду, почему одни отношения закрепляются с помощью правовых норм, а другие —о помощью моральных или иных социальных норм. В то же время нельзя не отметить, что он был одним из первых ученых, обративших внимание на необходимость всестороннего анализа психологического механизма действия права. Как человек воспринимает нормы, почему признает одни из них й не признает другие, какова роль 21
его субъективных представлений в формировании поведения— исследованию этих вопросов русский правовед придавал первостепенное значение. Трактовка права как взаимного психологического воздействия людей сделала его предтечей психологического направления в юриспруденции. Особое значение, как уже отмечалось, Н. М. Кор- кунов уделял методам исследования правовых явлений. Именно с их совершенствованием на основе философского позитивизма он связывал перестройку юридической науки. С присущей ему наблюдательностью ученый отмечал, что хотя «большинство юристов уже не верит старым философам, но их категории, понятия, номенклатура все еще остаются ходячими денежными знаками»12. Однако и не все новые способы исследования права, предложенные позитивистами, H. М. Коркунов считал правильными. В частности, это относится к попытке распространить на юридическую науку выводы, полученные естествознанием. Открытия, сделанные в области естествознания, позитивисты (А. Пост и др.) пытались использовать для непосредственного разрешения проблем науки права. Обсуждая правомерность подобной экстраполяции, H. М. Коркунов подчеркивал, что «успехи естествознания не могут не оказать влияния и на науку права, но это влияние должно ограничиться лишь соответственным изменением научной постановки вопросов, а не их прямого решения»13. Опыт развития науки подтвердил; правильность этого вывода H. М. Коркунова. На недопустимость простого отождествления методологии познания социальных явлений с понятиями и методами конкретных наук о природе обращал особое внимание В. И. Ленин. Критикуя соответствующие приемы исследования, использованные А. Богдановым, он писал: «Можно ли себе представить что-нибудь более бесплодное, мертвое, схоластичное, чем подобное нанизывание биологических и энергетических словечек, ровно ничего не дающих и не могущих дать в области общественных наук?»14. И в нынешних условиях, когда общепризнан на плодотворность объединения усилий представителей естественных и общественных наук, остается единственно правильной методологическая установка, исключающая некритическое перенесение достижений естествознания в общественные науки. 22
В ранних работах H. М. Коркунова обращено внимание на, необходимость использования в правоведении прежде всего трех методов исследования правовых явлений: исторического, сравнительного и кри- тико-догматическогр. Суть исторического подхода к праву H. М. Коркунов выразил в следующих словах: «Все право есть исторически сложившееся и исторически слагающееся. Каждый данный юридический порядок есть порождение своего времени и должен исчезнуть вместе с ним. Все юридические институты не только многократно изменялись, прежде чем достигли своей структуры, но и в будущем также должны изменяться и притом не только изменяться, но и заменяться одни другими. Меняются не только различные формы юридических институтов, но и сами институты. Право подчиняется в своем развитии, как и все в мире, известным законам»15. Историзм H. М. Коркунова, как и прочих представителей либерально-буржуазной науки (А. Д. Гра- довского и др.), был, однако, историзмом идеалистического толка. Он не привел, да и не мог привести, к тем выводам, в которых нашла бы отражение действительная роль права в жизни общества. Хотя право, по Коркунову, и есть исторически сложившееся явление, вместе с тем оно результат действия таких равноценных, по его мнению, факторов, как культура, мораль, экономика и т. д. Лишь в последних своих работах он напишет об особой роли экономики в общественной жизни. «Экономические,- «социальные», вопросы,—подчеркнет ученый,—заслоняют собой все другие и во внутренней и внешней политике»16. Но именно это он не учитывал в своих теоретических построениях, вновь и вновь защищая идею «равного» влияния экономики, морали, культуры и т. п. на право. Отстаивая ценность сравнительного метода, H. М, Коркунов стремился выявить его практически- политическое значение. Так, он считал, что государст- вовед И. Е. Андреевский должен был с помощью сравнительного метода в своей книге «Русское государственное право» показать, что западноевропейская конституционная монархия — это «высшая ступень развития монархического правления»17. H. М. Коркунов требовал сравнивать «порядки конституционные» в европейских буржуазных странах и 23
«наши»18, т. е. в пореформенной России. При этом в «сравнительное изложение» он считал целесообразным внести «исторический взгляд»19, иными словами, предлагал проводить историко-сравнительные исследования. Сравнению явлений обычно предшествует их классификация. H. М. Коркунов обращал внимание на наличие двух видов классификаций: классификации системой и классификации рядами. Под классификацией системой он имел в виду разделение классифицируемых предметов на группы, а затем соединение этих групп в одну совокупность. «Система предполагает целый ряд делений, из которых одни являются подразделениями других, более общих, и все систематическое деление представляется разветвлением одного целого»20. Напротив, классификация рядами представляет собой не разветвление; а «одну непрерывную цепь преемственных групп»21. В отличие от многих современников H. М. Коркунов вовсе не считал эти приемы исследования взаимоисключающими. «Общая теория права,—подчеркивал он,—должна изучать юридические институты не только в их совместном существовании, но и их последовательной связи»22. Разграничение ученым законов функционирования и законов развития права в принципе было правильным. Но основанное на позитивистской интерпретации закона, оно не могло привести и не привело к научно значимым выводам. В то же время нельзя не обратить внимания на то, что H. М. Коркунов одним из первых в русской юридической литературе использовал понятие «система», введенное в социологию Г. Спенсером. Именно системный подход он пытался положить в основу курса «Русское государственное право». Значительную роль Н. М. Коркунов отводил так называемому критико-догматическому методу. Использование одного лишь догматического метода в условиях приостановления буржуазных реформ, по его мнению, было недостаточным. Русский правовед дает весьма низкую оценку «Пособию к изучению русского государственного права» А. Романовича-Сло- ватинского, в котором есть «догматический элемент», но «критический элемент не получил себе надлежащее место»23. Уместно будет указать (на это обратил внимание и Н. Я. Куприц), что сам H. М. Коркунов 24
не останавливался перед критикой существующих в России учреждений24. Ученый требовал анализировать реальные явления государственно-правовой жизни, а не фантомы, иллюзии, вымыслы. Показательны его высказывания об одном из наиболее либеральных государствоведов — А. Д. Градовском. «У него,— пишет Н. М. Коркунов,—... сказывается стремление излагать преимущественно не то, что есть, а скорее идеализированную действительность»25. Но и самому H. М. Коркунову не удалось избежать этого недостатка, существенно снижавшего научную ценность его работ26, В более поздних своих трудах метод, которым он пользовался при анализе государственно-правовых явлений, ученый назовет субъективно-реалистическим. Такое название, считал он, синтезирует воедино все особенности отстаиваемых им приемов исследования. Реалистическим теоретик объявляет свой метод потому, что он анализирует реальные, действительно существующие, а не вымышленные явления. Субъективным же этот метод является постольку, поскольку анализ социальных явлений, по его мнению, может быть научным лишь в случае учета особой позиции ученого. Подобная интерпретация метода легко укладывалась в рамки позитивистской философии. О. Конт считал, что каждая наука пользуется своим специфическим методом исследования, который соответствует ее предмету и содержанию. Например, в математике— это дедукция, в астрономии — наблюдение и т. д. Данные методы, будучи объективными, применимы, однако, только в области естественных наук. Но они недостаточны, когда речь идет об общественных науках. Здесь наряду с объективными фактами необходимо учесть осознанный, целенаправленный и целесообразный характер человеческой деятельности. Поэтому общественные науки, по утверждению О. Конта, должны пользоваться субъективным методом, предполагающим соотнесение целей и средств человеческой деятельности с данными общественного развития. Во второй половине XIX века идея субъективного метода стала особенно популярной среди широких кругов научной интеллигенции. Ее разделяли народники, представители консервативных буржуазно-дво- 25
рянских кругов и либерально настроенные деятели науки. Характерное определение субъективного метода дал Н. К. Михайловский, который в общем и целом стоял на позициях позитивизма. «Субъективным методом,—шисал он,—называется такой способ удовлетворения познавательной потребности, когда наблюдатель ставит себя мысленно в положение наблюдаемого»27. Считалось, что субъективный метод, не требуя отказа от данных объективной науки, в то же время учитывает идеалы, с позиций которых исследуется явление. В. И. Ленин подверг резкой критике субъективный метод, подчеркнув, что субъективисты имеют дело не с реальными личностями, которые существуют в обществе, а с абстракциями, неким вместилищем собственных идеалов. Субъективному методу В. И. Ленин противопоставил материалистическое понимание истории. «И у меня, — писал он, — был в руках надежный критерий того, что я имею дело с «живыми», действительными личностями, с действительными помыслами и чувствами: критерий этот состоял в том, что у них уже «помыслы и чувства» выразились в действиях, создали определенные общественные отношения. Я, правда, не говорю никогда о том, что «историю делают живые личности» (потому что мне кажется, что это — пустая фраза), но исследуя действительные общественные отношения и их действительное развитие, я исследую именно продукт деятельности живых личностей»28. Субъективный метод, став определяющим в научном творчестве H. М. Коркунова, и обусловил особенности использования им исторического, сравнительного и других приемов исследования. Представляет интерес формулировка Н. М. Кор- куновым задач юридической науки. Здесь он акцентирует внимание на двух моментах. Во-первых, «задача науки не есть дело теоретического измышления. Задача ставится жизнью»29. Во-вторых, задачи научных исследований в значительной мере определяются состоянием самой науки. Конкретизируя задачи теории права, H. М. Коркунов критикует стремление отыскать несуществующее абсолютное право и в то же время игнорировать «частные исторические формы», заранее осуждая их как сплошную ошибку, как сплошное отрицание вечной идеи. Если изучение ис- 26
торического inpaea^ пишет ученый, и представляет интерес для таких исследователей, то лишь как история заблуждений. Вслед за С. А. Муромцевым он считает необходимым «обратиться к изучению права в его жизни, в его движении»30. Небезынтересно отметить, что именно этот тезис стал центральным в буржуазной социологической юриспруденции XX века. Находясь у истоков социологической юриспруденции, H. М. Коркунов не знал и, конечно, не мог знать, что буржуазный социологический подход к праву окажется удобным средством теоретического обоснования кризиса законности и попрания прав личности при империализме. Но вдохновленный принципом изучения реального права, выдвинутым Р. Иерингом, он принял самое непосредственное участие в обосновании социологического направления в юриспруденции. Руководствуясь, по существу, социологическим подходом к праву, H. М. Коркунов следующим образом формулировал задачи юридической науки: «В такую переходную эпоху, какую, несомненно, переживают в настоящее время европейские общества, представляется весьма важным определить, в каком направлении и в каком объеме'должны совершиться ближайшие изменения общественного строя. Вместе, с тем является настоятельная необходимость в научном выяснении процесса замены одного общественного строя другим. Что и как должно быть изменено и что может еще пока сохраниться? В каком порядке удобнее всего может совершиться эта замена старого новым? Какие формы примет юридическая охрана интересов в новом обществе? Все эти вопросы первой важности...»31. В начале своей научной деятельности H. М. Коркунов считал, что решить такие задачи можно только с позиций позитивизма. Впоследствии, однако, он неоднократно убеждался в ограниченности защищаемого им метода познания общественных явлений, не раз отходил от него, но полностью так и не порвал с ним. Анализируя состояние современной ему юриспруденции, ученый разделяет мнение о том, что в развитии юридической науки можно различать три последовательные стадии: стадию эмпирическую, когда дело ограничивается сбором и описанием материала, стадию классификации собранного материала и, на- 27
конец, теоретическую стадию, когда уже выясняются сами законы развития юридических явлений32. Юридическая наука, по мнению ученого, находится лишь на второй из стадий. Это признание слабости современной ему юридической, науки и одновременно вера в ее потенциальные возможности весьма характерны для раннего H. М. Коркунова. Отстаивая демократическую идею о долге науки перед народом, разделявшуюся всеми передовыми учеными России, он стремился обосновать необходимость прогрессивных перемен в жизни страны. «Вся Россия,— говорил он,— покрыта деревянными постройками. В 10, много в 20 лет она вся выгорает и вновь застраивается. Новым людям у нас новые жилища. Так пусть же и в нашей общественной жизни не будет окаменелых форм, заслоняющих нам свет будущего! Заменим старое, отжившее— лучшим, но будем помнить, что и это лучшее, в свой черед, должно уступить место новому»33. Методология исследования права, выдвинутая H. М. Коркуновым, подталкивала его подчас к столь радикальным выводам, что с ними не могло примириться его политическое сознание. Дуализм методологических установок, с одной стороны, и тех выводов, которые ученый считал целесообразным сформулировать,— с другой, был весьма характерен для научного творчества H. М. Коркунова. Но это и лишнее доказательство того, что буржуазный ученый, владея даже сравнительно передовой методологией, оставался на классово-партийных позициях. В поздних работах И. М. Коркунова уже нет былого оптимизма, когда речь идет о роли правовой науки в обществе. Контрреформы, осуществленные царизмом в 80—90-х годах, вызвали у него нескрываемое разочарование. К этому времени относится и усиление «критико-догматического» элемента в работах ученого. «Обновление» правоведения на принципах позитивизма в последней трети XIX века сопровождалось острой полемикой вокруг вопроса о том, в рамках каких именно наук должны изучаться общие вопросы государства и права. H. М. Коркунов принял самое деятельное участие в этой полемике. Он отстаивал необходимость выделения особой отрасли научного знания— общей теории права. И это в то время, когда одно лишь использование термина «общая теория 28
права» грозило чуть ли не отлучением от самой науки. И если общая теория права в конце концов получила широкое признание, то в этом — немалая заслуга H. М. Коркунова. Он одним из первых детально проанализировал причины, обусловившие создание теории права, показал ее отличие от энциклопедии и философии права. Сложность права, не раз отмечал ученый, состоит в том, что оно не поддается целиком внешнему восприятию. Юридические отношения не являются наглядными, осязаемыми. К тому же юрист имеет дело только с законами, судебными решениями, сделками частных лиц. Поэтому весь правовой материал представляется ему весьма разрозненным. Чем выше развитие общественной жизни, говорил Н. М. Коркунов, тем значительнее такая раздробленность. Человека, однако, не удовлетворяют отрывочные сведения о правовых явлениях. Вследствие этого издавна существу1 ет стремление создать науку, которая давала бы целостное знание о праве. На эту роль, продолжал H. М. Коркунов, долгое время претендовала энциклопедия права. Но она имела в основном пропедевтическое значение. Существование энциклопедии права определялось «неудобством» начинать изучение юриспруденции со специальных юридических наук. Изучение отдельных отраслей права предполагает знакомство с рядом общих юридических понятий, например о праве в объективном и субъективном смысле, о юридическом институте и т. д. «Даже история права и та предполагает уже знакомство с этими понятиями, так как всякая история есть прежде всего перевод исторических явлений на язык современных понятий, а история права — на язык современных юридических понятий»34. Этой цели, однако, отмечал H. М. Коркунов, энциклопедия права не могла соответствовать по двум причинам. Во-первых, «получить краткое понятие о частях — не значит еще получить понятие и о целом»35. И во- вторых, энциклопедия права «не проникает в глубь предмета и вместо зерна дает только скорлупу»36. Но потребность в общетеоретической науке права, по обоснованному мнению ученого, не сводится только к задачам его преподавания. Развитие науки, указывал он, ведет ко все большей специализации в сравнительно узких сферах. Поэтому нужна наука, ко- 29
торая ставила бы своей целью «выяснение общей связи различных вопросов, изучаемых специальными науками в отдельности»37. H. М. Коркунов поддерживал своего учителя П. Г. Редкина, который, читая лекции в Петербургском университете, пытался излагать энциклопедию права не просто как совокупность знаний об отдельных отраслях, но как общее учение о праве38. Вместе с тем он шел дальше П. Г. Редкина и вообще исключал из энциклопедии специфическую проблематику отдельных отраслей права. Это привело в конце концов к трансформации энциклопедии права в общую теорию права. Нельзя не заметить, что H. М. Коркунов вел речь именно об общей теории, имеющей значение для всех отраслевых юридических наук. Такая постановка вопроса была, безусловно, правильной. Обосновав самостоятельное значение общей теории права (которая, согласно H. М. Коркунову, включает и проблемы государства), ученый далее рассматривает ее соотношение с философией права. Под философией права, считает H. М. Коркунов, исходя из сложившихся к его времени в науке представлений, всегда имеют в виду сверхчувственное знание в смысле либо сверхчувственности познаваемого предмета, либо сверхчувственности источника знания. Во втором случае философия имеет своим предметом то же, что и эмпирические науки, но познает их иначе, чем посредством чувственного опыта. При таком понимании о каждом предмете могут быть две науки: эмпирическая и философская. Право, отмечал H. М. Коркунов, давно стало предметом философского исследования, но особая философская наука о праве образовалась не ранее XVII века. В развитии философии права он выделял два этапа. Первоначально в отличие от «науки положительного права» она характеризовалась не только специфическим методом, но и особым предметом, в качестве которого выступало вечное, неизменное естественное право. Не случайно в XVII и XVIII вв. философское учение о праве было известно под именем естественного права. И лишь в конце XVIII века философия права ставит своей задачей объяснение положительного права. Но она по-прежнему сохраняет свой особый метод. Ее представители убеждены в том, что выяснение вечных «оснований» положи- 30
тельного права может быть получено не эмпирическим, а сверхчувственным путем. Н. М. Коркунов справедливо отвергает возможность сверхчувственного, иррационального познания явлений. Однако на этом основании он вообще отрицает существование философии права как особой науки. Представляет интерес рассмотрение им философии права с точки зрения теории познания. Понимая философию как теорию познания, пишет ученый, некоторые и в философии права видят науку о юридическом мышлении. «Однако так как формы и условия человеческого мышления всегда одни и те же, на какой бы предмет ни было обращено мышление, то едва ли мышление о предмете каждой отдельной науки может составить само по себе предмет еще новой самостоятельной науки. Теория познания по необходимости едина, так как она должна выяснить основы и условия всего человеческого знания. Об особой философии права можно говорить, только понимая философию как более обобщенное знание, в силу того, что обобщение знания допускает, конечно, различные степени»39. Если и признать существование философии права, рассуждает ученый, то только позитивистски ориентированной. Но при таком понимании она совпадает с общей теорией права. Имея это в виду, H. М. Коркунов пишет, что «будущее, очевидно, принадлежит философии права лишь в смысле общего учения о праве»40, а деятельность теоретика должна быть направлена на то, чтобы «понять практическое право и реальные людские отношения как единое целое, этот общий организм разложить на его отдельные органы и элементы, определить их соотношение и взаимодействие, нормы и цели их действия, а также назначение как целого, так и частей»41. Общая теория права, подчеркивает H. М. Коркунов, есть краеугольный камень системы правоведения. Она связывает отдельные дисциплины и их содержание в единое целое. Вопреки позитивистской традиции H. М. Коркунов резко критикует противопоставление философского знания прикладным наукам, стремление устранить из науки права «всякий философский элемент»42. Исследование, основанное исключительно на обработке эмпирического материала, подчеркивает ученый, «в лучшем случае может дать нам только эмпирически 31
подмеченное однообразие явлений, установление только эмпирических законов. Для того, чтобы объяснить это однообразие, для того, чтобы эмпирический закон стал научным законом в настоящем смысле слова, нельзя обойтись без философского исследования»43. Общая теория права представляется H. М. Коркунову как наука, интегрирующая воедино приемы философского и эмпирического познания. Без учета эмпирического материала, считает он, философское исследование утрачивает научную ценность. А с другой стороны, без философской интерпретации эмпирический материал не может органично войти в состав правовой теории. H. М. Коркунов, таким образом, сформулировал ряд теоретических положений, которые и поныне сохраняют свое значение. Однако, как увидим ниже, слабость общеметодологических позиций помешала ученому эффективно их использовать при проведении конкретных научных исследований.
ГЛАВА III Вопросы общей теории права и истории русской правовой мысли в трудах Н. М. Коркунова ние в юриспруденции не представляет собой единого, целостного учения. И отечественные и зарубежные исследователи выделяют в нем две линии: юридический (аналитический) позитивизм и социологический позитивизм (социологическая юриспруденция)1. Обе линии основываются в принципе на одной и той же философской аргументации. Но если юридический позитивизм замыкается в круге формально-логических проблем, занимается преимущественно анализом правовых норм как «фактов», то социологический позитивизм ориентируется на изучение связей права с иными социальными явлениями. Будучи крупнейшим социологом своего времени, Η. М. Коркунов, естественно, не мог ограничиться описанием правовых феноменов: он стремился исследовать «внешние» связи права. Поэтому П. С. Шку- ринов, безусловно, прав, когда относит Η. М. Коркунова к числу «антиформалистов»2. .Право, подчеркивал Η. М. Коркунов, целиком обусловлено потребностями общества: оно имеет место лишь постольку, поскольку существует между людь- 3 Заказ 2108 33
ми «общение», и соответственно охватывает только те стороны человеческих интересов, стремлений, которые составляют содержание этого «общения». Координируя различные элементы общества, право «определяет и устанавливает общественный порядок»3. Ту же функцию выполняют и нормы морали. Имея это в виду, H. М. Коркунов рассматривает право как особую разновидность этических норм, с помощью которых устанавливаются рамки реализации человеческих интересов. На основе нравственных норм, утверждает он, дается оценка интересов, а на основе юридических норм проводится их разграничение. Юридические нормы, в отличие от нравственных, не дают материала для различения добра и зла и «указывают только, насколько мы имеем или не имеем права осуществлять наши интересы при столкновении их с чужими интересами»4. Идея связи права с интересами неоднократно выдвигалась в буржуазной литературе (Н. Макиавелли, Т. Гоббс, К. А. Гельвеций и др.). Во второй половине XIX века она была положена в основу так называемой юриспруденции интересов — реалистической школы права, главой которой являлся немецкий юрист Р. Иеринг (1818—1892). Иеринг стремился показать, что частные интересы в буржуазном обществе могут быть подчинены общественным интересам. Более того, они должны приниматься во внимание лишь постольку, поскольку соответствуют общественным интересам. Иеринг рассматривал право как принудительную охрану общественных интересов государством. При этом, разумеется, он был далек от того, чтобы проводить различие между интересами эксплуататорского и эксплуатируемого классов. Теория юридически защищенного интереса нашла немало сторонников в России. Наиболее известными среди них были С. А. Муромцев и H. М. Коркунов, каждый по-своему пытавшиеся модернизировать концепцию Р. Иеринга. С. А. Муромцев считал право отношением, сложившимся между людьми на основе интереса. Отношения людей, писал он, подчиняются положительному или отрицательному влиянию того общества, в котором они живут. Положительное его воздействие может осуществляться в двух направлениях. Во-первых, оно может быть направлено к устранению препятствий, лежащих вне данного общест- 34
ва. Это так называемая защита первого рода. Во-вторых, общество защищает отношения одного из своих членов от посягательств со стороны других членов. Это защита второго рода; она мыслима в организованной или неорганизованной форме. Организованная защита осуществляется заранее определенным образом и специально установленными органами. Такая защита и есть право5. Н. М. Коркунов отвергает теорию С. А. Муромцева, заявляя, что если юридическая защита есть только заранее определенная защита, то не ясно, «почему бы она не могла иметь место и по отношению к частям какого-нибудь неодушевленного механического агрегата». Главный недостаток критикуемой им теории H. М. Коркунов видит в том, что она игнорирует «психический элемент», «убеждение о существовании наперед определенного порядка или защиты»6. H. М. Коркунов считал неприемлемой и концепцию Иеринга, утверждая, что право — это не охрана, а разграничение интересов. Охрана может иметь место и там, где существует только один интерес. Напротив, разграничение предполагает по крайней мере два интереса. Это различие, по мнению H. М. Коркунова, настолько существенно, что, как справедливо замечает Н. Я. Куприц, он «вряд ли согласился бы с утверждением о сходстве его взглядов со взглядами Иеринга»7. Преимущество определения права как разграничения интересов H. М. Коркунов усматривал и в том, что, в отличие от формулы Иеринга, оно не ведет к оправданию «безграничной правительственной опеки»8 над личностью. Охрана интересов, рассуждал ученый, предполагает возможность выбора наилучшего способа их реализации, а это означало бы, что правительство призвано контролировать средства осуществления интересов. Ничего этого не будет, если право рассматривать как средство разграничения интересов, ибо в этом случае оно должно регулировать только взаимное их столкновение, «не вмешиваясь в выбор лучших средств осуществления каждого интереса в отдельности»9. Знаменательно, что H. М. Коркунов пользовался любым поводом, чтобы поставить вопрос о «личной инициативе» граждан. Смысл такой позиции, конечно, можно уяснить только в контексте конкретных проблем, которые он обсуждал. Как показывает анализ его работ, речь шла прежде всего об 3* 35
обеспечении простора для реализации ценностей буржуазного общества. Однако, несмотря на определенное различие, концепции, выдвинутые Р. Иерингом, С. А Муромцевым, H. М. Коркуновым, в одинаковой мере игнорировали классовый характер интересов, получающих отражение в праве. Интересы людей рассматривались в них исключительно как интересы отдельных индивидов, а не представителей соответствующих классов. H. М. Коркунов к тому же уклонился от формулирования понятия интереса, считая его чем-то само собой разумеющимся. Вследствие этого его взгляды на право подчас приобретали неопределенный характер. Критикуя позицию Н. М. Коркунова, Г. В. Плеханов подчеркивал, что он «забыл прибавить, что интересы, защищаемые правом, не «создаются людьми для себя», а определяются их взаимными отношениями в общественном процессе производства»10. Связывая с моралью оценку интересов, а с правом — их разграничение, H. М. Коркунов не учел, что разграничение явлений невозможно без их оценки11. Не указал ученый и критерии разграничения интересов. Исследование права с позиции интересов, безусловно, необходимо, но оно лишь в том случае приобретает научный характер, если основывается на признании классовой обусловленности интересов. В. И. Ленин указывал на необходимость «отыскивать корни общественных явлений в производственных отношениях ... сводить их к интересам определенных классов»1?. В связи с этим в советской юридической литературе обоснованно подчеркивается, что, изучая проблему сущности права, нельзя ограничиваться указанием на волю господствующего класса: «Необходимо рассматривать волю как объективированное выражение классового интереса»13. Защищая подход к праву как к разграничению интересов, H. М. Коркунов подверг критическому разбору определения права, выдвигавшиеся в буржуазной литературе. Все определения права H. М. Коркунов разделяет на три группы, исходя из того, идет ли в них речь о содержании права, его источниках или о его принудительном характере. Содержанием права ученый считает требования, формулируемые юридическими нормами. Поэтому оно представляется ему «крайне за
пестрым»14. Свести содержание права к общей формуле, утверждает H. М. Коркунов, невозможно, поскольку избираемые для этого принципы неизбежно будут произвольными. Ученый называет ряд таких принципов, выдвигавшихся буржуазными теоретиками, как, например, усовершенствование человеческого общества, гармоничное развитие личности, упрочение и развитие нравственного порядка. Их использование, подчеркивает он, вместо объективного научного определения права дает «субъективное суждение о нем»15. Нельзя не согласиться с H. М. Коркуновым в том, что критикуемые им определения «упречны» в научном отношении. Но если этот общий вывод представляется верным, то полемическая аргументация автора вряд ли может быть целиком принята. Все дело заключается в том, как подходить к категории принципа права. Если исходить из тезиса формально-догматической юриспруденции, что принципы права являются «изобретением» юристов, то H. М. Коркунов, конечно, прав. Однако в действительности принципы права «объективно обусловлены характером общественных отношений данного социального строя, его экономической структурой» и поэтому «должны правильно отражать объективные закономерности общественного развития»16. Они могут быть объективированы в законодательстве более или менее четко, но, безусловно, свойственны любой правовой системе. При этом каждому историческому типу права присуща своя система принципов. Не зная принципов правовой системы данного государства, по одному лишь набору отдельных ее институтов и норм трудно судить о ней и о том правопорядке, который она обеспечивает17. Между тем H. М. Коркунов, отвергнув понимание принципа, господствующее в современной ему литературе, по существу, вообще отказался от использования этой категории в научных исследованиях. Изучая принципы права, конечно, нельзя ограничиться только указанием на то, каково их содержание. Необходимо вскрыть социально-историческую обусловленность принципов, показать их роль в правотворче^- ском и правоприменительном процессе. Правильный подход к этой проблеме возможен лишь на основе классового анализа права, но именно он глубоко чужд буржуазным правовым учениям. 37
По мнению ученого, «ближе к действительности» определение права по источнику, поскольку в данном случае имеются в виду его реально существующие признаки. Источниками права, пишет он, обычно признавались либо государственная власть, либо общество. В первом случае право рассматривалось как совокупность государственных законов. Соответственно обычное право, как возникающее помимо закона, не считалось правом. H. М. Коркунов критикует отождествление права и закона. Хотя обычное право в современных государствах, отмечает он, совершенно заслонено законодательством, тем не менее первоначально законодательство было лишь дополнением обычая18. Но право, по его мнению, нельзя отождествлять с законом и потому, что оно включает в себя так называемое теоретическое право, т. е. представления о праве, которое «еще не действует, но, существуя в сознании людей, не может не влиять на их отношения, на выработку в том или другом направлении обычаев, судебной практики, законодательства»19. Истоки различения права и закона восходят еще к античной правовой мысли. Буржуазная теория естественного права дифференцировала так называемое естественное право и позитивное право (закон). Юридический позитивизм пошел по пути отрицания этой дихотомии, ссылаясь на метафизический, иррациональный характер естественного права. Подчеркнув необходимость анализа лишь «фактов», он, однако, подменил ценностный метод естественно-правового учения дескриптивным подходом. В результате вся ценностная проблематика исчезла из поля зрения позитивистов. Иначе говоря, стремление их к научности, толкуемой в позитивистском духе, выразилось в том, что за борт были выброшены проблемы справедливости права, его значения в системе общественных отношений и т. п. Сторонники социологического позитивизма акцентировали внимание на функционировании права в реальной жизни. Но и у них духовная сторона права оказалась приниженной20. Не случайно, например, в ранних работах H. М. Коркунова вопрос о справедливости права увязывался в основном с критикой естественно-правовой теории. Но, выдвигая в своих социологических конструкциях на первый план проблему личности, ученый неминуемо должен был обратиться к ценностной трактовке права. Так в кон- 38
це концов и случилось: в статье «Общественное значение права» (1891) H. М. Коркунов рассматривал право как средство защиты индивидуальности человека. Но это уже было в тот период, когда в буржуазной философской науке начала вызревать антипозитивистская реакция. Для H. М. Коркунова проблема соотношения права и закона имела несколько аспектов. Во-первых, он рассматривал закон как один из источников права и с этой точки зрения противопоставлял его обычаям и судебной практике. Во-вторых, закон противопоставлялся им «теоретическому праву» (в современной терминологии — правосознанию), которое предшествует закону. И, наконец, в-третьих, согласно его концепции права как единства объективного и субъективного права21, закон выступал как нечто противостоящее правоотношениям, которые могли возникать и до закона. Эту многозначность в интерпретации проблемы права и закона не следует упускать из виду, когда речь идет о реконструкции взглядов H. М. Коркунова. Другое дело, что в его работах больше внимания уделено первому из упомянутых аспектов. Конечно, при таком анализе ученый еще не выходил за пределы юридического позитивизма. Но второй и третий аспекты трактовки им соотношения права и закона свидетельствуют о том, что он выступал как сторонник социологического позитивизма. Будучи одним из крупнейших дореволюционных социологов, H. М. Коркунов, тем не менее проявил максимальную осторожность в критике юридического позитивизма. Для его взглядов характерно, например, требование строгого соблюдения законов, что явно противоречило той линии в позитивистском правоведении, которую представлял С. А. Муромцев. Но при этом H. М. Коркунов не оставался и на позициях юридического позитивизма, для которого право есть лишь то, что объявлено таковым государством. Соотношение права и закона, как уже говорилось, не новая проблема. С течением времени ее острота то притуплялась, то, напротив, становилась ощутимее. Но никогда этот вопрос не снимался вообще, составляя, как отмечал В. С. Нерсесянц, важный аспект правопонимания. В прошлом идея о несовместимости права и закона нередко использовалась прогрессивными силами для того, чтобы доказать несправедливость 39
существующих законов. Для марксистского правоведения проблема права и юридического закона глубоко социальна по своей природе. Закон может быть воплощением и права, и произвола. Эксплуататорский класс никогда не отказывается от произвола в отношении эксплуатируемых масс. «Справедливый», «правильный» закон в эксплуататорском обществе — всегда в своей основе несправедлив по отношению к большинству населения. Системный характер права (т. е. взаимодействие правовых норм, институтов, отраслей между собой и правом в целом) обусловливает сущность права как выражение воли и интересов господствующего класса в эксплуататорском обществе (всех классов в социалистическом общенародном государстве)22. Анализируя определение права как совокупность принудительных норм23, H. М. Коркунов обращает внимание на то, что уже в средние века распространилось воззрение, признающее принуждение существенным признаком права. Между тем оно «не есть основная принадлежность права», и «мы можем себе представить право без принуждения»24. Следует подчеркнуть, что автор имеет в виду здесь только физическое принуждение. Что же касается психического принуждения, то он считает его причастным «всему, что имеет какое-нибудь отношение к человеческому сознанию»25. Но позиция H. М. Коркунова в этом вопросе недостаточно последовательна. Так, физическое принуждение, пишет он в другом месте, играет в праве «весьма видную роль», и «нормальный порядок вещей в современных культурных обществах таков, что принуждение служит исключительно праву»26. Более того, существует «государственная монополия принуждения»27. H. М. Коркунов необоснованно отрывал физическое принуждение от психического. Ведь смысл физического принуждения в том, чтобы оказать соответствующее воздействие на психику индивида, изменить его поведение, выработать у него иное понимание целей и средств их реализации. Поэтому, говоря о физическом принуждении, автор должен был бы вести речь не только о его реальном осуществлении, но и об угрозе его применения. Верно, конечно, что не может существовать такое право, которое всецело и исключительно опирается на одно только физическое при- 40
нуждение. Но недопустимо и отождествлять, как это делал H. М. Коркунов, добровольное исполнение нормы со всяким отсутствием физического принуждения. Например, трудно назвать добровольным такое исполнение нормы, когда она реализуется субъектом исключительно из-за страха перед наказанием. Рассмотрев понятие правового принуждения в «усеченном» виде, H. М. Коркунов не смог показать и его специфики. За правовым принуждением, всегда имеющим классовый характер, стоит государство, власть которого распространяется на всех без исключения членов общества. Но этот момент оказался вне поля зрения ученого. - Необходимо отметить, что H. М. Коркунов был одним из первых дореволюционных ученых-юристов, кто рассматривал право в широком аспекте. В одних случаях оно представало в его интерпретации как совокупность положительного права и правосознания, в других — как совокупность объективного и субъективного права. Эти теоретические конструкции явно не укладывались в рамки юридического позитивизма. Анализируя соотношение правосознания и положительного права, ученый отмечал между ними определенные противоречия. «В положительном праве многое представляется устарелым, не отвечающим современным потребностям, современным понятиям о справедливости, о взаимном соотношении сталкивающихся интересов. Вот почему положительное право кажется иным (речь идет о Гёте.— Л. Э.) какой-тр наследственной болезнью человеческого общества. Во всяком случае подчинение людских отношений нормам положительного права очень часто дает себя чувствовать как некоторое стеснение и несколько задерживает свободное р.азвитие общественной жизни»28. При разрешении противоречий между правосознанием и положительным правом -H. М. Коркунов рекомендует руководствоваться правом. Он видит следующие основания для этого. Во-первых, используя для регулирования отношений право, мы «пользуемся тем, что выработано целым рядом сменявшихся поколений»29. Между тем индивидуальное субъективное правосознание не может охватить всего разнообразия возможных правоотношений. Положительное право как продукт коллективного векового опыта всегда «несравненно полнее и богаче содержанием всякого объе- 41
ктивного правосознания»30. Во-вторых, положительное право обладает и большей общностью по сравнению с индивидуальным правосознанием. Юридические нормы, чтобы они действовали, должны быть известны людям и признаны ими. А субъективное правосознание хотя и складывается под влиянием социальных условий, но все же ограничено «множеством индивидуальных особенностей и неудержимой изменчивостью каждого личного сознания»31. В-третьих, положительное право обладает большей определенностью, чем индивидуальное правосознание. Изменения субъективного правосознания совершаются неуловимо и часто никак не выражаются вовне. В противоположность этому изменения положительного права «представляются внешними, объективными, легко распознаваемыми фактами»32. Если иметь в виду только формально-логическую сторону рассматриваемой проблемы, то ее анализ H. М. Коркуновым вполне приемлем. Но ученый пытался приложить данную теоретическую конструкцию к правоприменительной деятельности в самодержавной России, что сразу выявило ее двойственный характер. С одной стороны, она была направлена на ограничение внеправового произвола администрации, а с другой — обосновывала репрессии против тех социальных сил, которые выступали против самодержавного режима. Особое внимание H. М. Коркунов уделял анализу источников права, которые он рассматривал как формы объективирования юридических норм (источники права в техническом смысле). В числе этих форм он выделял обычай, закон и судебную практику. Однако ученый не всегда был последовательным при изложении данного вопроса. Например, он утверждал, что могут действовать и такие нормы, которые не выражены ни в одной из названных им форм; действие подобных норм «есть необходимое предположение образования обычая и судебной практики»33. Но не отождествляются ли в данном случае правовые нормы с иными социальными нормами? Только положительный ответ на этот вопрос может объяснить авторский тезис. К тому же известно, что указанное отождествление характерно для буржуазной правовой мысли34. Можно, конечно, предположить, что в приведенной цитате под правом имеется в виду субъективное пра- 42
восознание. Но если это так, то H. М. Коркунов вступает в противоречие с собственным тезисом о том, что «юридические нормы должны быть общеизвестными»35. Несомненный интерес представляет и то, как H. М. Коркунов рассматривает отдельные источники права. Обычай, пишет он, в отличие от привычки, есть не всякий издавна соблюдаемый образ поведения, а только такой, который соблюдается в каком-либо общении людей. Основа обязательности обычая — в общем согласии с ним. Обычное право образуется незаметно. Но юридическим обычай становится лишь тогда, когда в его соблюдение «привзойдет сознание его обязательности»36, которое, в свою очередь, является следствием присущей людям наклонности ожидать при повторении одинаковых условий и одинаковых действий. Поэтому люди рассчитывают на соблюдение другими установившегося порядка, и всякое отступление от него «возбуждает их к противодействию»37. Как видим, автор смог обнаружить отличие привычки от обычая в социальной природе последнего. Вместе с тем обычай у него получает исключительно психологическое толкование. Превращение обычая в правовой обычай он связывает только с осознанием его общеобязательности. По-видимому, находясь на позициях отрицания классового характера права, действительно трудно отыскать другой критерий разграничения обычая и правового обычая. Между тем классовый подход к праву неизбежно подводит к выводу, что обычай превращается в правовой лишь тогда, когда с ним связываются интересы господствующего в обществе класса. Общеобязательность правового обычая обусловлена поэтому не только тем, что все считают его обязательным для себя, но и тем, что его осуществление охраняется особой организованной силой — государством. Судебная практика, считает H. М. Коркунов, занимает важное место среди источников права. Во-первых, в отличие от обычая, она формируется сознательно, «в силу стремления к реализации данной юридической нормы»38. Во-вторых, судебная практика создается учреждением и поэтому имеет четкую форму выражения (судебное решение). Суд, подчеркивает Н. М. Коркунов, призван лишь к применению сущест- 43
вующего права. Но тогда возникает вопрос: каким же образом его деятельность может приводить к возникновению новых форм? Приводя наиболее распространенные аргументы против признания судебной практики самостоятельным источником права, ученый пишет: «Признать судебную практику самостоятельным источником права — не все ли это равно, что признать за судом право судить не по закону или обычаю, а по своему усмотрению, и, таким образом, возвесть в общее правило судейский произвол»39. Но он опровергает эти аргументы ссылкой на то, что деятельности суда не чужд и творческий элемент. Имея дело с практическими казусами, суд должен применять законы «как одно логическое целое»40, хотя на самом деле законодательство не лишено и логических противоречий. Для устранения этих противоречий есть несколько путей, и выбор, который делает между ними судебная практика, имеет творческий характер. Обусловливаемая сложившейся судебной практикой определенность юридических решений, подчеркивает ученый, обеспечивает единообразное решение судебных споров и поэтому имеет важное практическое значение. Нельзя не обратить внимание на то, что признание H. М. Коркуновым судебной практики в качестве самостоятельного источника права вовсе не означает его согласия с утверждением, будто суд может творить любые нормы. Речь идет о другом: какие решения должны приниматься по конкретным делам в рамках существующего законодательства? Суд, считает ученый, не может игнорировать практику разрешения аналогичных дел другими судами, не учитыеать того, каким образом другие суды устраняют «неясности в законодательстве». Позиция Н. М. Коркунова в данном вопросе отличалась от позиции представителей как юридического, так и социологического позитивизма. Если первые вовсе отрицали какую-либо роль суда в создании юридических норм, то вторые, напротив, признавали его правотворческие функции. Смысл этих теоретических конструкций можно оценить только в контексте тех социально-политических проблем, решению которых они должны были служить. В советской юридической литературе отмечалось, что Н. М. Коркунов, выдвигая идею твердой законности, «протестует с позиции буржуазного либерализма против произвола 44
царской администрации в России»41. В том же клгоче оценивается и концепция С. А. Муромцева, считавшего суд творцом права. «Теория права С. А. Муромцева,— пишет В. Д. Зорькин,— была объективно направлена на реформистскую трансформацию абсолютистского, полуфеодального политического и правового строя в буржуазный»42. Иными словами, обе теоретические конструкции служили достижению, в сущности, одной и той же цели, хотя и выдвигали различные средства для ее осуществления. Впоследствии социологическое направление в правоведении и на европейском континенте, и в США всячески превозносило роль судебного правотворчества. И даже «чистая теория права» (нормативизм) обосновывала необходимость судебного произвола. Однако это не означает, что буржуазия вообще отказывается от использования лозунга законности в собственных интересах. Вместе с тем этот лозунг реализуется господствующим классом лишь постольку, поскольку те или иные законы могут быть использованы в интересах господствующего класса. Третий источник права, о котором писал Н. М. Кор- кунов, — это закон. Он в резкой форме выражает несогласие с теми, кто был склонен видеть в законе, действующем в современных ему государствах, выражение общей воли и общего правосознания. Закон не выражение общей воли, подчеркивает H. М. Корку- нов43, ибо «мы нередко видим законы, идущие вразрез с общественным мнением»44. Законы не являются и выражением народного правосознания, поскольку могут «противоречить ему»45. В чем же тогда кроется общеобязательная сила закона? Ответ Н. М. Коркуно- ва на этот вопрос звучит следующим образом: «Остается искать основания обязательности законов з том, что они издаются органами власти, могущими, с одной стороны, принудительным образом поддерживать их осуществление в жизни, а с другой стороны — являющихся в глазах массы авторитетом и потому каждое их веление вызывает почти инстинктивное к себе повиновение»46. Не те или иные надзаконные критерии, как об этом говорило большинство сторонников естественно- правовой и исторической школ, а принудительная сила, которой обладают органы государственной власти,— вот на чем базируется соблюдение закона в 45
эксплуататорском обществе. И автор «Лекций по общей теории права» как будто бы склоняется к признанию именно принуждения основанием обязательности законов. Но, как мы увидим дальше, он пытается объяснить авторитет органов власти причинами, вовсе не связанными с возможностью применения ими принуждения47. И-нтересна постановка H. М. Коркуновым проблемы соотношения закона и указа в царской России. И закон и указ ученый рассматривает как разновидности нормативного акта («законы в материальном смысле»). В самодержавной России и те и другие издавались абсолютным монархом. Исходя из этого, большинство правоведов (Н. К. Ренненкампф, А. В. Ро- манович-Словатинский, А. С. Алексеев) полностью отождествляли их. H. М. Коркунов занял иную позицию. Он утверждал, что закон есть акт законодательной власти, указ же устанавливается «в порядке управления». Поэтому указы не должны противоречить закону, хотя они и издаются императором. «Закон должен быть признан сохраняющим обязательную силу и после издания противоречащего ему указа и, следовательно, устраняющим действие указа и его обязательную силу во всем том, в чем указ может оказаться несогласным с законом»48. Реальное различие по форме между указами и законами, по мнению H. М. Коркунова, заключается в том, что последние издаются «при участии Государственного совета»49. H· М. Коркунов считал эту проблему настолько серьезной, что ее исследованию посвятил специальную монографию «Указ и закон». Смысл проведения им четкой дифференциации между законом и указом в царской России сводился к одному — убедить самодержца ограничить свою власть и направить развитие страны по пути преобразования абсолютной монархии в конституционную. В книге лейтмотивом звучит мысль, что царю нет никакой необходимости издавать противоречащие законам указы. Но поскольку реальная деятельность русского монарха была иной, то H. М. Коркунов предлагал превратить действующие в стране суды в своеобразного арбитра, разрешающего противоречия между законами и указами50. Но либеральным надеждам H. М. Коркунова не суждено было сбыться. Царизм упорно сопротивлялся любым переменам в политико-правовой надстройке, 46
которые хотя бы в малейшей степени ограничивали его всевластие и произвол. Исследование актуальных проблем теории права H. М. Коркунов тесно увязывал с изучением истории правовой мысли. «Работа современников,— писал он,— опирается и зиждется на полученном нами наследии прошлого. То, чем мы владеем и пользуемся, создано совокупной деятельностью длинного, ряда поколений. Чтобы с уверенностью идти вперед, надо ясно представлять себе весь путь, пройденный до нас»51. Будучи специалистом по истории философии права и автором соответствующего учебника, H. М. Коркунов одним из первых в русской дореволюционной литературе обратил внимание на необходимость изучения истории научной разработки правовых проблем в России. Не отрицая взаимодействия европейской и русской общественной мысли, он в то же время резко выступал против умаления роли отечественной юридической науки в историческом развитии правоведения. «Русскому юристу,— подчеркивал Н. М. Коркунов, — стыдно не знать своих предшественников. Много или мало они сделали, мы должны это знать. Да к тому же мы можем пожаловаться разве только на малое число людей, посвятивших себя научному изучению права, но никак не на их качество»52. Русское юридическое образование, отмечал ученый, имеет хотя и краткую, но яркую историю. Оно начало развиваться не ранее XVIII века, но уже в течение «каких-нибудь полтораста лет мы почти успели наверстать отделявшую нас от западных юристов разницу в слишком шесть столетий»53. Первые попытки преподавания правоведения в допетровской России H. М. Коркунов считал неудачными, связывая историю русской юридической науки в основном с историей русских университетов. Деятельность академического университета в Санкт-Петербурге, первые 50 лет существования Московского университета, основание новых университетов в Харькове, Казани и Петербурге — все эти события он называл естественными рубежами русского правоведения. Тщательному анализу ученый подверг постановку юридического образования в Петербургском академическом и Московском университетах. При этом его внимание привлекали полузабытые или вовсе 47
забытые фигуры ученых. Он считал необходимым вновь вывести их на арену юридической науки, дать должную оценку их творческой деятельности. Академический университет в Петербурге, напоминал H. М. Коркунов, воспитал первых образованных отечественных юристов, в том числе А. Я. Поленова (1738—1816), резко осуждавшего крепостное право. В этом же университете были подготовлена первые труды по русскому праву, в частности «Краткое руководство к российским правам». Особое значение для юридического образования в нашей стране, по справедливому мнению Н. М. Кор- кунова, имело основание Московского университета, где впервые стали читать лекции по-русски и притом по русскому праву. Однако не только особенности институционализа- ции правовой мысли интересуют ученого. Его внимание концентрируется главным образом на правовых идеях прошлого. Среди первых русских профессоров он выделяет С. Е. Десницкого и 3. А. Горюшкина. Семена Ефимовича Десницкого (г. р. неизвестен — ум. в 1789 г.) ученый называет «праотцом русской юридической профессуры»54. Восхищение Н. М. Кор- кунова вызывает тот факт, что С. Е. Десницкий, воспитавшийся на идеях естественного права, стал их непримиримым критиком. Он с одобрением цитирует высказывание С. Е. Десницкого о том, что «писать о вымышленном состоянии рода человеческого, не показывая, каким образом собственность, наследство и пр. у народов происходит и ограничивается, есть такое дело, которое не совсем соответствует своему намерению и концу»55. Оценка Н. М. Коркуновым идей С. Е. Десницкого четко выявляет и его собственные взгляды. Например, он положительно характеризует исторический метод, примененный С. Е. Десницким к изучению форм правления. Вместо отвлеченных построений С. Е. Десницкий дает «историческое объяснение всего существующего»56. И пусть это высказывание Н. М. Корку- нова не вполне отражало творческие искания С. Е. Десницкого, но оно отчетливо выявляло представления самого Н. М. Коркунова о методологических установках правоведения. Не оставляет H. М. Коркунов без внимания и важнейшую идею С. Е. Десницкого о том, что основой 48
власти при всех формах правления является богатство, но, к сожалению, уклоняется от ее анализа. Рассматривая взгляды С. Е. Десницкого на наказание преступника, Н. М. Коркунов отмечает самостоятельность, проявленную им при разработке этой проблемы. Заслуга С. Е. Десницкого состояла, например, в том, что он отвергал месть как цель наказания, выступал против чрезмерно суровых мер наказания (колесования и т. п.), подчеркивал воспитательное значение суда. «Так, уже первый представитель русской юридической кафедры,— восклицает H. М. Коркунов,—был проповедником идеалов жизненной правды и света гласности»57. Одним из наиболее знаменитых учеников С. Е. Десницкого был Захарий Аникеевич Горюшкин (1748— 1821). H. М. Коркунов стремился представить его не только как ученого, но и как человека высокого гражданского мужества. Например, писал он, 3. А. Горюшкин смело выступил против осуждения московских киигопродавцов, у которых была обнаружена запрещенная литература, изданная в вольной типографии Новикова58. H. М. Коркунов с удовлетворением отмечал, что 3. А. Горюшкин, как и С. Е. Десницкий, был противником естественно-правового направления, к которому принадлежало в то время большинство профессоров юридического факультета Московского университета. Он признавал только положительное, разнообразное и изменчивое право. Причем основой его представлений о праве «служит не обособленная личность, не индивид, а общество... Даже частное право выводится им не из понятия индивида, а из понятия общества, и в этом с особенной резкостью сказывается своеобразность воззрений Горюшкина и их противоположность учениям школы естественного права»59. Так, вопреки сложившемуся в западной литературе убеждению, что юридическая наука в России была лишь чем-то вроде зеркального слепка с западноевропейской науки, H. М. Коркунов подчеркивает оригинальный характер воззрений отечественных ученых-юристов. Лишь теперь, отмечает он, «и в западной литературе стала все более и более вытесняться чисто индивидуалистическая конструкция гражданско-правовых институтов»60. Даже в тех случаях, когда взгляды 3. А. Горюшкина подходили 4 Заказ 2108 49
довольно близко к учению исторической школы (в частности, по вопросу об источниках права), H. М. Коркунов стремится подчеркнуть их нетривиальность, ссылаясь на то, что «произведения Густава Гуго и Савиньи ему вовсе не были известны»61. Он справедливо замечал, что труды 3. А. Горюшкина важны для изучения истории «нашего правосознания в конце XVIII века». Среди юристов XIX века особое внимание Н. М. Коркунова привлекают фигуры А. П. Куни- цына и А. Д. Градовского. Но научной деятельности первого из них он дает незаслуженно скромную оценку. «Напечатанные произведения Куницына,— пишет Н. М. Коркунов,— не представляют ничего выдающегося»62. В его теории естественного права он усматривает лишь «толковое и талантливое изложение Руссо и Канта, не более»63. Как видим, будучи противником теории естественного права, H. М. Коркунов считает «вторичными» труды даже наиболее талантливых ее русских представителей. Радикальные политические выводы наставника будущих декабристов, сделанные на основе естественно-правовой концепции, явно не вызывают симпатий «научного» позитивиста H. М. Коркунова. Его внимание должны были, однако, привлечь суждения А. П. Куницына, свидетельствующие о том, что он в большей степени, чем 3. А. Горюшкин, стремился связать развитие позитивного права с неправовыми факторами. Но, по- видимому, H. М. Коркунов просто не знал их, поскольку три курса лекций А. П. Куницына были напечатаны только после Октябрьской революции64. Специальную статью H. М. Коркунов посвятил научному творчеству А. Д. Градовского (1841 — 1889), которого он называл «первым, действительно научным истолкователем начал русского государственного права»65· H. М. Коркунов писал: «Быть может, читатель скажет, что так и должно быть с каждым государствоведом, что русский исследователь государственного права и не может выбирать вопросов, чуждых русской жизни. Да, конечно, так и должно быть, но только это далеко не так на самом деле. В наших университетах и было, и есть немало профессоров государственного права, но труды их, за исключением разве двух — трех, остались совершенно чуждыми русской жизни. Мы имеем специальные ис- 50
следования по организации местного самоуправления в Пруссии и Франции; мы имеем книги, специально посвященные изложению учений Штейна и Гнейста, чего нет даже у самих немцев; у нас имеются архивные исследования по юрисдикции налогов во Франции в XVI веке, — все это у нас есть. Но если вас интересует какой-нибудь.вопрос нашего государственного права, вы найдете его разработку только у Гра- довского, у одного Градовского»66. В этом заявлении H. М. Коркунова, свидетельствующем о его собственных взглядах, ничего не сказано о причинах, по которым русские государствоведы уклонялись от исследования проблем отечественного государственного права. Одной из них, несомненно, был страх перед цензурой и преследованиями. И H. М. Коркунов намекает на это в своей «Истории философии права»67. Таким образом, призыв H. М. Коркунова изучать отечественные проблемы приобретал и определенное политическое звучание, тем более что, как уже говорилось, ученый требовал критического анализа государственно-правовой жизни России. Показательно, что внимание H. М. Коркунова почти не привлекали работы правоведов, занимавшихся безудержной апологетикой царизма. Если он и пишет о них, то не иначе, как с иронией. Весьма характерно такое его высказывание: «Сочинение Проскурякова, если и заслуживает упоминания, то разве как свидетельство тому, до какого упадка дошла догматическая разработка права...»68. Несомненно, стремление H. М. Коркунова проследить историю русской правовой мысли должно быть оценено самым положительным образом. Важно и то, что он одним из первых в отечественной юридической литературе обратил внимание на связь научных исследований с социально-политической обстановкой з стране, «с общим характером эпохи»69. Так, ученый говорил об эпохе после смерти Петра I, «когда наследие, оставленное великим преобразователем, пришедшееся не по плечу его преемникам, приходит в упадок, разрушается, когда и в управлении, и в законодательстве царит полнейшая неурядица»79. Пишет он и об «александровской эпохе», сначала подававшей надежды на либеральные нововведения, но весьма скоро заменившей новые начинания ^реакцией71. Эта безотрадная картина, по его мнению, несколько 51
оживляется лишь после отмены крепоотного права в России. H. М. Коркунова волновали проблемы, связанные не только с престижем русской юридической науки. В науке он стремился видеть, говоря его же словами о А. Д. Градовском, «не книжную только мудрость, но живую историческую силу»72. Поэтому особое внимание ученый обращал на развитие научных представлений о практическом значении законодательной и правоприменительной деятельности. Он стремился выявить гуманистический аспект воззрений русских ученых-юристов. Таковы во всяком случае были его субъективные намерения. Но, не обращаясь к наследию А. Н. Радищева, декабристов, революционных демократов, это невозможно было сделать, а потому H. М. Коркунов, в сущности, не мог выполнить поставленную перед собой задачу. Подобно иным буржуазным ученым (Б. Н. Чичерину, П. Н. Милюкову и др.) он трактовал общественную мысль как внеклассовую, внесословную. Неудивительно, что при таком подходе история правовой мысли получила в его работах искаженное отражение. Труды некоторых русских ученых либо оценены им незаслуженно низко, либо вовсе обойдены вниманием (Ф. В. Ушаков, И. А. Третьяков и др.). Нельзя во многих случаях согласиться и с акцентами, сделанными H. М. Коркуновым при анализе научного наследия тех русских юристов, чье творчество заслужило его похвалу. Например, он не счел нужным выделить идею С. Е. Десницкого о том, что частная собственность существовала не всегда, а, возникнув, претерпела значительные изменения. И все же именно Н. М. Коркунов раньше, чем кто-либо из дорево- люционных русских правоведов, подчеркнул ценность изучения истории отечественной правовой мысли.
ГЛАВА IV Учение о государстве и государственной власти К ^кЛ ажнейшим фактором общественной жизни H. М. Коркунов справедливо считал государство, но, верный идеалистическому методу анализа социальных явлений, гипертрофировал его подлинную социальную роль. «История,— писал он,— творится главным образом государственной деятельностью»1. Эта идея не была новой для русского правоведения. Гимн государству звучал еще у А. Д. Градовского2. С тех же позиций рассматривал государство Б. Н. Чичерин. «Вся жизнь, вся деятельность общественная, — писал он, ориентируясь на Гегеля,— исходит из государства...»3. Подобные этатистские тенденции в принципе противоречили социологическим установкам H. М. Коркунова, его стремлению исследовать государство и право в широком социально-культурном контексте. Главной отличительной особенностью государства ученый считал наличие власти. «Государство, — писал он, — есть прежде всего властвование»4. Но власть характерна не только для государства. Она имеется в семье, в общинах, в других «местных союзах», осуществляющих функции управления. В чем же отличие власти государства от всякой иной вла- 53
сти? Отвечая на этот вопрос, H. М. Коркунов подчеркивал, что любой «общественный союз» располагает властью лишь в той мере, в какой это допускает государство. И только государство распоряжается властью «не по делегации, не по поручению другого союза, а по собственному праву, самостоятельно»5. Из этого H. М. Коркунов делал вывод, что государство «представляет собой самостоятельное принудительное властвование»6. Будучи противником крепостничества, он особо оговаривал, что государственное властвование может быть только над свободными людьми. «Над сколькими рабами ни властвовал бы человек, как над своей собственностью, он будет все- таки только крупным собственником, а не правителем государства, его власть над рабами составляет содержание его права собственности, а не государственного общения»7. Общее определение государства, предлагаемое H. М. Коркуновым, выглядит следующим образом: «Государство есть общественный союз, представляющий собой самостоятельное и признанное принудительное властвование над свободными людьми»8. Принуждение, присущее государству, подчеркивает ученый, в одних случаях «выступает ясно, открыто», а в других—«является как бы скрытым»9. Он ставит вопрос: «Разве государство не заводит школ, музеев, библиотек и т. п., не проявляя при этом никакого принуждения?» И отвечает на этот вопрос отрицательно: «Дело в том, что, если государство не принуждает иногда непосредственно, то все-таки действуя, оно тратит материальные средства, а средства эти получает исключительно принудительным путем. На содержание школ, музеев и т. п. платит деньги не тот, кто хочет, а тот, кто должен платить при данной системе налогов, и налоги, в случае надобности, взыскиваются принудительным путем»10. Рассматривая роль государственного принуждения, H. М. Коркунов уверяет, что оно применяется «в исключительных целях мирного порядка»11. Эта идея задолго до H. М. Коркунова выдвигалась в буржуазной политико-правовой литературе. Объективно она способствовала оправданию политического господства эксплуататорского класса. Недаром обоснованию аналогичных положений уделяется значительное внимание и в современной буржуазной политологии. 54
В центре коркуновской интерпретации государства— вопросы государственной власти. Ученый обращает внимание на традиционную для современной ему юридической науки трактовку государственной власти как воли. В прошлом, отмечает он, о государственной власти нередко говорили как о воле правителя. На деле, однако, подчинение государственной власти не зависит от личных качеств и личной воли правителей. Политическая история знает многочисленные примеры того, как тысячи подчинялись воле одной, совершенно ничтожной личности лишь потому, что эта личность почему-либо признавалась представителем государственной власти. Следовательно, правители сами являются выразителями высшей воли. В средние века,— пишет ученый, — ею оказывалась божественная воля, а в новое время — общая воля граждан, договорившихся создать государство. С начала XIX века распространяются теории, которые рассматривают государство как объективно необходимую форму человеческого общения. В связи с этим говорят об абстрактной воле самого государства как особой самостоятельной личности12. H. М. Коркунов решительно возражает против такого формально-юридического подхода к государственной власти (Лабанд и др.). Свою позицию он аргументирует следующим образом. Если бы государственная власть представляла собой волю, то она была бы единой. Но в действительности проявления государственного властвования далеко не всегда можно объяснить как проявления единой воли. Например, функции государственной власти дробятся между различными учреждениями. И даже в одном и том же государстве устанавливается различный порядок для обсуждения различных законов. Будучи единой волей, государственная власть не могла бы в отношении к самой себе иметь права. Однако на деле отдельные государственные учреждения везде наделены правами по отношению друг к другу13. Свидетельством непрерывной борьбы воль в государстве является также соперничество между политическими партиями. Борьба между ними идет из-за того, «как определить общие интересы, какие цели поставить государству»14. Разве, задает вопрос H. М. Коркунов, чередование партий у власти в Англии можно рассматривать как проявление одной и той же воли? Даже 55
уступая власть другой партии, господствовавшая прежде партия продолжает существовать, стремиться к своим целям, влиять на образ действия правительства. Действительно, на вопросы, поставленные H. М. Коркуновым, невозможно было ответить, опираясь на использованные им методы анализа общественных явлений. Главный порок его теоретической конструкции связан с игнорированием им классового подхода к государству, хотя, в отличие от многих современных ему буржуазных ученых, он признавал деление общества на классы, говорил даже о возможности антагонизма между ними. Но, как подчеркивал В. И. Ленин, «кто признает только борьбу классов... тот может оказаться еще невыходящим из рамок буржуазного мышления и буржуазной политики»15. Именно так получилось и у Н. М. Корку- нова. Для него государство и деление общества на классы были теми социальными явлениями, между которыми нет ничего общего. Однако истина как раз заключена в том, что только с классовых позиций можно научно обосновать особый, специфический характер воли, носителем которой является государство. Государство выражает волю и интересы господствующего класса, является орудием достижения его целей. «Сложная» организация учреждений государства вовсе не подрывает идеи о единой классовой воле, ибо в конечном счете все государственные учреждения обеспечивают экономическое и политическое господство данного класса (классов). Но, выражая в основном и существенном волю всего господствующего класса, эти учреждения могут отдавать приоритет интересам того или иного его слоя. С этой точки зрения объяснимо и чередование партий в Англии. Обращает на себя внимание то, что при изучении проблем государства H. М. Коркунов в ряде случаев не использует даже те методы исследования, научное значение которых он обосновывал. Так, рассматривая государство как один из «общественных союзов», ученый уклоняется от анализа его взаимодействия с другими союзами и тем самым пренебрегает собственной рекомендацией — изучать государственно-правовые явления в связи с иными социальными факторами. Отвергая «волевую» теорию государства, H. М. Коркунов указывал, что властвование как проявле- 56
ние воли может выражаться только в велениях. Между тем подчинение подданного власти государства не исчерпывается одним лишь исполнением веления. Подданный осознает власть государства и тогда, когда никакие веления государственной власти не обращены к нему непосредственно. Например, находясь за границей, он не выходит из-под влияния государственной власти. Да и в обычных условиях граждане не ограничиваются пассивным исполнением воли государства. Они по собственной инициативе поддерживают его могущество, содействуют его развитию, если видят в этом свой гражданский долг. «Авторитет велений власти основывается в конце концов на признании их обязательности со стороны общества. Каждый отдельный гражданин вынужден повиноваться велению органов власти не потому только, что повелевающий от него этого требует, а потому, что и все общество признает для него эти веления обязательными»16. Но какова же в таком случае природа власти? Ответ на этот вопрос ученый пытается отыскать путем сопоставления понятий власти и воли. Воля, пишет он, не есть еще власть17. Не всякая воля властвует. Она бывает и бессильная, безвластная. Власть придается воле чем-то, лежащим вне ее. Воля стремится к власти, приобретает и теряет ее. Иначе говоря, власть служит объектом для воли. Но, с другой стороны, власть не предполагает обязательно волю. Человек может властвовать над другими обаянием своего ума, таланта, красоты, не думая даже об этом, тяготясь этим. Властвуют иногда несуществующие божества, представления о болезнях и грозящей беде. Власть, делает вывод H. М. Коркунов, не обязательно направлена на властвование воли; это может быть и «воображаемая воля»18, которая, однако, оказывает на человека такое же воздействие, какое имеет и действительно существующая воля. Все, от чего человек чувствует себя зависимым, властвует над ним: все равно, имеет ли оно волю, направленную на властвование, или нет. Для факта властвования нет необходимости, чтобы зависимость была реальной. «Для властвования требуется только сознание зависимости, а не реальность ее»19. Поэтому отсутствие или наличие воли со стороны властвующего ни в чем не изменяет характера и условий подчинения ему 57
подвластного. Государство может властвовать, не обладая ни волей, ни сознанием. Важно лишь, чтобы люди сознавали свою зависимость от него. Государственная власть — это не чья-либо воля, а «сила, вытекающая из сознания гражданами их зависимости от государства»20. Иными словами, согласно H. М. Коркунову, государство властвует, хотя и не имеет вовсе никакой воли, властвует потому, что люди сознают свою зависимость от него, и властвует настолько, насколько они сознают эту зависимость. В степени осознания ими такой зависимости — мера и граница власти государства. Нельзя не обратить внимания на стремление H. М. Коркунова вскрыть психологический механизм реализации всякой власти. Но он сводит этот вопрос преимущественно к поведению подвластных, действиям же «правителей» придает либо второстепенное значение, либо вообще не учитывает их. Такой подход позволяет H. М. Коркунову снять вопрос о субъекте власти, изобразить власть как нейтральную по отношению к общественным классам силу, уподобив ее силам природы. Конечно, нельзя игнорировать мотивы поведения подвластных, когда речь идет о власти. Но сведение всей проблемы только к поведению подвластных влечет за собой ее ложное толкование. Недаром даже буржуазные критики H. М. Коркунова указывали на непомерную идеализацию им феномена власти. «Нам кажется, — писал один из них, — что автор должен был все-таки вспомнить об одной весьма существенной реальности — об организованной принудительной силе в виде войска, полиции, чиновничества, которыми так или иначе располагают или имеют возможность располагать властвующие»21. Современники H. М. Коркунова обратили внимание и на ряд других, весьма спорных положений, содержащихся в его учении о государственной власти. Так, А. С. Алексеев обоснованно подметил, что, руководствуясь логикой H. М. Коркунова, можно прийти к выводу, что властвование не предполагает осознания даже со стороны подвластного, например в тех случаях, когда речь идет о ребенке. По его мнению, H. М. Коркунов не видит различия между государственной властью и властью красоты, хотя «эти явления столь же разнородны, как законы природы и за- 58
коны человеческие»22. В. И. Сергеевич также указывал на неправомерно широкое использование H. М. Коркуновым термина «власть». Властвование, говорил он во время защиты докторской диссертации H. М. Коркуновым, предполагает предъявление требований. Если же требования не предъявляются (как в случае подчинения божеству), то имеет место только почитание или обожание23. «Принятие такой точки зрения,— подчеркивал Г. Ф. Шершеневич, — делает психологически необъяснимым, каким образом может держаться власть при несочувствии почти всего народа, или же принуждает, для спасения теории, признавать сочувствие, коллективную поддержку там, где все факты говорят против»24. H. М. Коркунов как бы не замечал и того, что осознание зависимости может побуждать людей не только к подчинению, но и к протесту25. Критики H. М. Коркунова, как видим, в основном сосредоточили внимание на интерпретации им мотивов, по которым люди подчиняются государственной власти. Однако, отвергая его взгляды преимущественно с формально-догматических позиций, они сами были не в состоянии выдвинуть конструктивные идеи о природе государства и государственной власти. Поэтому, несмотря на присущие ей органические недостатки, психологическая теория находила все более широкое признание в дореволюционной юридической науке. Например, M. М. Ковалевский писал, что «основой всякого государственного общежития является психологический мотив — готовность подчинения»26. При этом истоки психологического понимания государства он возводил еще к Монтеню, говорившему: «Перестаньте только повиноваться, и вековое рабство падет». M. М. Ковалевский предпринял попытку «усовершенствовать» психологическое понимание государства, связав подчинение людей государственной власти с инертностью масс, с «естественным отвращением» большинства «к напряжению мыслительных способностей»27. Иными словами, психологическая теория распространялась на основе признания превосходства «высших» классов, о чем постоянно говорил и консервативный либерал Б. Н. Чичерин. Психологизация была общей тенденцией развития буржуазной общественной мысли в конце XIX—начале XX века. Она сохраняет свое значение и позднее. 59
Этому в немалой степени способствовало то, что психологическая теория могла быть использована в целях оправдания, по существу, любого режима политического властвования — от самого либерального до самого деспотического, ибо источником его существования она объявляла исключительно сознание зависимости от власти. Советский государствовед Н. Я. Куприц высказал мнение, что «в русскую литературу по государственному праву психологическую теорию ввел именно H. М. Коркунов»28. По-видимому, точнее было бы сказать, что H. М. Коркунов был одним из основоположников психологической теории в России, ибо он не только «ввел» ее в отечественную литературу, но и участвовал в ее обосновании. Безуспешной была попытка ученого отказаться от категории воли при интерпретации проблемы государственной власти. Например, он считал отличительной чертой государства «принудительный характер его власти»29. Но поскольку принуждение — это всегда осуществление цели посредством преодоления чужой воли, то и власть невозможно оторвать от воли. Противоречия, допущенные Н. М. Коркуновым, подрывали доверие к выдвинутой им концепции у тех буржуазных ученых, которые в принципе не возражали против психологической трактовки государства. Знаменательно, что H. М. Коркунов критикует «волевую теорию» и за то, что она «неизбежно приводит к выделению властвующих из общего состава государства, к постановлению их над государством...»30. Классовый подход к анализу социальных явлений был глубоко чужд ему, и все, что так или иначе могло подвести к признанию такого подхода, им отвергалось. И это — несмотря на то, что он допускал влияние материальных условий на развитие государства и права. Характерно, что «большой пробел» одной из диссертаций, по которой он выступал оппонентом, ученый видел в полном игнорировании ее автором «значения экономических явлений» для зарождения и развития международного права31. «К какой стороне общественной жизни мы ни обратимся,— напишет Н. М. Коркунов в одной из своих последних работ,— нельзя обойти вопроса об отношении ее к явлениям экономического порядка. Без этого невозможно отнестись сознательно ни к окружающим нас условиям 60
действительности, ни к выставляемым в современной литературе теориям. Не обойти этого вопроса и госу- дарствоведу»32. Однако H. М. Коркунов отрицал решающее значение материальных отношений в жизни общества. Хотя он и писал о том, что «господство имущих над неимущими — бесспорный 'факт»33, но отказывался объяснять это господство экономическими факторами. Ученый рассуждал о двух группах причин, воздействующих на развитие государственной власти,— внутренних и внешних. Именно внешние причины выдвигались им на передний план. «Международное соперничество», считал ученый, «парализует рознь» общественных классов, «выдвигая вперед общее достояние всего народа, имеющее большее значение, чем отдельные классовые интересы, осуществление которых, конечно, прежде всего предполагает охрану и развитие самостоятельной национальной культуры»34. Конечно, нельзя не признавать значения внешних факторов для развития государства, но рассматривать их следует конкретно-исторически. H- М. Коркунов, защищая идею этноцентризма, абсолютизировал значение межгосударственной борьбы, уверяя, что она является важнейшей причиной, обусловливающей отношения между антагонистическими классами данного общества. Это была ошибочная позиция. Разразившаяся вскоре русско-японская война показала, что отношения между антагонистическими классами в царской России не только не гармонизировались под влиянием внешнего фактора, но, более того, резко обострились. В условиях первой мировой войны в России одна за другой происходят две революции — сначала буржуазно-демократическая, а затем социалистическая. Вместо солидарности классов, которую предсказывал H. М. Коркунов, происходит распад системы угнетения и эксплуатации.
ГЛАВА V H. M. Коркунов о правах и свободах в царской России φ ■■ · ормулируя свою позицию относительно прав и свобод в самодержавной России, Η. М. Коркунов исходил из выдвинутой им теории об относительной самостоятельности личности в общественном развитии. Че. ловек, подчеркивал он, является «верховной целью» для самого себя, т. е. самоцельной личностью1. Относительная самостоятельность личности, по мнению ученого, обусловлена тем, что она находится под одновременным воздействием различных «общений». Влиянию каждого из них человек противопоставляет свою независимость. «Ни государство, ни церковь, ни национальность, ни данный общественный класс, ни община, ни семья не могут всецело подчинить себе личности именно потому, что к подчинению стремятся все они совместно... Каждая личность — продукт совместного влияния нескольких обществ, и в отношении почти каждой является своя особая комбинация таких общественных явлений. Поэтому каждая личность представляет в обществе особое самостоятельное начало...»2. Исходя из того, что человек является одновременно не только «членом государственного общения», но 62
и «участником разнообразных общественных союзов», И. М. Коркунов считал, что государственной власти «полагаются» известные пределы, в которых она может действовать. Этим и должен определяться характер существующих в каждом обществе гражданских свобод. Вместе с тем, подчеркивал он, обеспечение гражданских свобод «есть необходимое условие прогрессивного развития государственной жизни и даже в частности государственного могущества»3. Данное положение ученый обосновывает с позиции сформулированного им понятия государственной власти. «Государственное властвование,— пишет он,— опирается не столько на материальную силу, сколько на нравственное сознание долга подчиняться требованиям мирного государственного порядка. Чувство же долга может быть сколько-нибудь развито только в нравственно развитой личности, с сознательно выработанными и твердыми нравственными убеждениями. А без свободы не может быть нравственного развития, нравственной крепости. Рабство не может воспитать не только героев, но и вообще нравственно стойких людей»4. Если сопоставить это высказывание Н. М. Корку- нова с действительным положением в России, то станет ясно, какой критический заряд в нем содержится. При абсолютистском строе, поправшем права и свободы, не могло быть и «нравственного развития» личности. И следовательно, самодержавная власть не могла опираться на «нравственное сознание»; ее основой была только «материальная сила». Как бы в подтверждение того, о чем открыто говорил H. М. Коркунов, П. А. Валуев, видный государственный деятель России, писал в своем дневнике: «Страшно то, что каше правительство не опирается ни на одном нравственном начале и не действует ни одной нравственной силой. Уважение к свободе совести, к личной свободе, к праву собственности, к чувству приличий нам совершенно чуждо. Мы душим, вместо того, чтобы управлять...»5. И далее этот близкий к трону сановник делал вполне логичный вывод: «Управлять государством при помощи следственной комиссии и жандармов невозможно»6. Во имя прав и свобод личности H. М. Коркунов призывал к ограничению деятельности государственной власти. При этом он подчеркивал, что вовсе не 63
является анархистом7 и не требует ликвидации государства вообще. Государственное властвование, заявлял ученый, не может обойтись без стеснения личной и общественной свободы, «но все дело в том, чтобы стеснение это ограничивалось пределами необходимости...» и «было определяемо не произволом органов власти, а известными этическими началами, находящими себе выражение в праве и могущими вызвать в нравственном сознании личности свободное себе подчинение»8. H. М. Коркунов не рассматривал такие «этические начала», но в контексте работы упоминание о них звучит как призыв к либерализации общественно-политической жизни в России. Переходя к рассмотрению личных и общественных свобод, объединяемых им общим наименованием — гражданские свободы, ученый считает необходимым подчеркнуть нерасторжимую связь между ними. «Без личной свободы,— пишет он,— не может быть свободы общественной...»9. Блестящий знаток русского и иностранного государственного права, H. М. Коркунов указывает, что «одного только торжественного провозглашения прав гражданской свободы слишком мало для их действительного обеспечения, что гораздо важнее практические гарантии»10. Однако эти гарантии, по его мнению, должны иметь преимущественно юридический характер. «Теперь принципы гражданской свободы,— пишет он,— уже успели войти в общее сознание», и необходимо заботиться глацным образом «о выработке законов, в подробностях регулирующих обеспечение прав гражданской свободы»11. Содержание прав и свобод H. М. Коркунов иллюстрирует на примерах Англии, Франции, Германии и США и не приводит ни одного положительного примера из истории России. Уже это само по себе знаменательно, тем более что он не противопоставлял, подобно представителям официальной охранительной идеологии (М. П. Погодину и др.), западноевропейский и русский политико-исторические процессы. Но ученый не ограничивается простым умолчанием и указывает, что «вообще постановления русского законодательства о правах гражданской свободы представляются крайне устарелыми и неудовлетворительными. Теперь, когда уничтожено крепостное право, долгое время тяготевшее над русским народом, когда введен гласный народный суд, когда местное общество при- 64
звано к самоуправлению, странным анахронизмом, совершенной несообразностью представляется бесправие личности перед административным произволом и полное отсутствие хотя бы малейшей свободы общественной деятельности»12. Читатель без труда обнаружит в этом высказывании противоречие, допускаемое автором: с одной стороны, есть «гласный народный суд» и «самоуправление», усиленно рекламировавшиеся царизмом, а с другой стороны — бесправие личности, «административный произвол», «полное отсутствие хотя бы малейшей свободы общественной деятельности». Возникает вопрос: что же это за самоуправление» и «гласный народный суд», если они не в состоянии обеспечить элементарных прав личности? Из числа гражданских свобод, как считал H. М. Коркунов, самодержавное законодательство признает, и то только «в принципе», личную свободу, свободу печати и религиозную свободу, но что «касается свободы общения, то закон ее вполне отрицает»13. С возмущением ученый пишет о том, что и «домашние собрания, хотя бы только для забавы и для увеселения, также не изъяты из... контроля полицейской власти. Закон возлагает на полицию обязанность следить даже за тем, во что при этом одеты присутствующие»14. В стране, подводит к выводу H. М. Коркунов, фактически отсутствуют и те свободы, которые самодержавный режим формально признает. Постановления нашего законодательства, пишет он, весьма мало охраняют подданных от произвольных ограничений свободы, но, кроме того, и «административная власть... вооружена правом устанавливать такие ограничения свободы, которые отнюдь не могут быть оправданы необходимостью»15. В отличие от Б. Н. Чичерина и ряда других видных ученых-юристов он не поддерживал ограничения прав граждан даже в «чрезвычайных условиях», хорошо зная, к чему на деле они приводят. H. М. Коркунов открыто осуждал узаконенную в стране систему полицейского надзора «с крайне стеснительными ограничениями свободы, доходящими почти до полного бесправия»16. Резкой критике H. М. Коркунов подвергал систему царской цензуры, запрещавшей, в частности, как было сказано в уставе о цензуре, «изложение вредных учений социализма и коммунизма, клонящихся к потрясению или ниспро- 5 Заказ 2108 65
вержению существующего порядка и к водворению анархии»17. Отрицательно относится H. М. Коркунов и к ограничениям свободы совести. Главным из этих ограничений он считает недопущение атеизма. Русское законодательство, подчеркивает ученый, не обеспечивает свободы совести, ибо «вовсе не допускает возможности не принадлежать ни к какому исповеданию»18. Наряду с гражданскими правами H. М. Коркунов выделяет политические права, рассматривая их как «права распоряжения властью»19. Политические права, по его мнению, характеризуются рядом особенностей не только по своему содержанию, но и по форме. Во-первых, они предоставляются «одним только подданным государства»20, и притом далеко не всем. Во- вторых, «каждый, получающий право распоряжения долей государственной власти, должен осуществлять это право не в своем исключительном интересе, а в интересе других, в общем интересе»21. В-третьих, никто не может уклониться от использования предоставленных ему политических прав. Судья, например, не только может, но и обязан судить. Исключение из этого правила составляют лишь те политические права, которые предоставлены совместно большому количеству лиц (право участвовать в выборах и т. п.). Изложив распространенную буржуазно-демократическую точку зрения на характер политических прав, H. М. Коркунов переходит затем к проблеме их обеспечения в самодержавной России. Объем политических прав, считает он, прямо обусловлен формой правления. Абсолютный монарх «осуществляет свое право, не ограиичиваемый в том ничьими другими правами»22. Но в связи с этим возникает вопрос: есть ли политические права у подданных в России? H. М. Коркунов признает, что существование таких прав «может возбудить сомнение»23, и вместе с тем отвечает положительно на поставленный вопрос. Но при этом он имеет в виду только такие политические права, которые связаны с использованием должностных функций. «При нашем государственном устройстве, — подчеркивает ученый, — государственная служба является единственной формой участия подданных в общей политической жизни страны»24. Таким образом, H. М. Коркунов подводит к выводу о том, что лишь «узкая сфера наличного служебного персоль
нала», к тому же сформировавшаяся на «началах сословности»25, пользуется в России политическими правами. Явно в интересах буржуазии H. М. Коркунов требует допуска «представителей обществ» к участию в деятельности государственных учреждений, ибо это необходимо «для обеспечения живой непосредственной связи между деятельностью учреждений и текущими запросами общественной жизни»26. Он отвергает сложившуюся в России систему сословного представительства, называя ее «совершенно непригодной»27, и связанную с ней систему «представительства по назначению от правительства»28, которую идеализировали многие представители официальной юридической науки. Распространялось мнение, будто при таком порядке может быть обеспечен наилучший подбор представителей, поскольку, с одной стороны, правительство глубоко заинтересовано в том, чтобы «призываемые» им лица были самыми достойными, а с другой стороны, таким путем удается избежать влияния партийных интересов в высшем эшелоне власти. H. М. Коркунов дает сокрушительную отповедь подобным утверждениям29. Лучшей системой организации власти он считал систему выборного представительства. И это в то.время, когда царизм видел опасность в любой политической инициативе, даже возникшей на реакционной основе30. «Именно выборное представительство, — пишет Н. М. Коркунов,— лучше всего соответствует главному назначению всякого представительства: охранению деятельности государственных учреждений от рутины и застоя и подчинению ее жизненным интересам общества»31. Он обращает особое внимание на организацию выборов (распределение избирательных округов, условия участия в выборах, процедуру голосования). «Очень важно,— отмечает H. М. Коркунов,— придать выборам такое устройство, которым не создавались бы искусственные препятствия возможности действительным интересам общества найти себе соответственное представительство»32. Автор выступает против так называемой «механической» организации выборов, когда представительство получают только те партии, которые набрали большинство голосов в данном избирательном округе. Может случиться так, предостерегает H. М. Коркунов, что при 5* 67
такой системе голосования меньшинство населения будет иметь больше своих представителей в парламенте, чем большинство. К тому же для тех избирателей, которые составляют меньшинство, в этом случае «избирательное право превращается в голое право, не могущее дать практического результата»33. Чтобы народное представительство действительно отражало реальное соотношение сил в обществе, необходимо установить пропорциональное представительство. При пропорциональном представительстве партии имеют такое число представителей, которое соответствует количеству отданных за них голосов. Нельзя не подчеркнуть прозорливость Н. М. Кор- кунова. Как показал опыт, именно «механическая система» представительства позволяет буржуазии искажать результаты выборов в зависимости «от очертания избирательных округов»34. Пороки самодержавного строя России не заслонили от ученого несостоятельности различных политико-правовых институтов на Западе. Ни в одном из современных государств, подчеркивал Н. М. Корку- нов, нет подлинно всеобщего избирательного права, ибо «правом голоса на выборах пользуется едва одна четвертая часть всего населения»35. Ученый резко выступает против различного рода цензов, ограничивающих избирательное право, и прежде всего имущественного ценза. «Против ограничения избирательного права имущественным цензом в какой бы то ни было форме,— заявляет он,— говорит то веское соображение, что этим искусственно усиливается и так резко проявляющееся различие между имущими и неимущими. Крайнее неравенство экономических условий и вытекающая из этого зависимость неимущих от владельческих классов и так составляет самое больное место современного общества. А всякое искусственное усиление экономического неравенства неизбежно усиливает еще и так опасный антагонизм общественных классов»36. Эти суждения Н. М. Кор- кунова не имели аналога в учебниках по государственному праву, издававшихся в России37. Указав действительно на «самое больное место» эксплуататорского общества, он стремился сделать выводы, имеющие практическое и политическое значение. Весьма глубока мысль H. М. Коркунова о том, что «все ограничения избирательного права сводятся 68
в сущности к имущественным ограничениям»38. Например, ценз грамотности, указывает автор, может существовать лишь в том случае, «если в стране не установлено даровое и обязательное элементарное обучение»39. Иначе он не имеет смысла, поскольку все обязательно грамотны. «К тому же богатство наживается нередко не совсем чистыми средствами»40. Ученый убежден в том, что «всякое ограничение избирательного права, в чем бы оно ни заключалось, должно быть признано противоречащим самой идее представительства. ...Вместо представителей целого общества, при такой постановке избирательного права, получаются представители лишь незначительного, искусственно обособленного и как бы привилегированного меньшинства. Большинство же населения все- таки остается совершенно чуждым деятельности государственных учреждений. Его потребности и стремления не находят себе в них представителей»41. Критикуя сложившиеся в среде правящего класса представления о роли эксплуатируемых в жизни общества, H. М. Коркунов подчеркивал: «Как бы мы высоко ни ставили имущие и образованные классы общества, нельзя отрицать, что и бедняки, и невежественная масса составляют важный фактор общественной жизни, что и они влияют на ее направление, что и они имеют свои потребности и стремления»42. H. М. Коркунов требовал безоговорочного допуска всего населения к участию в делах государства. Он подверг критике Б. Н. Чичерина, который считал, что в государственном управлении должны принимать участие только те, кто способен к «заведованию государственными делами». Если исходить из того, заявлял ученый, «что заведование государственными делами должно быть вверяемо непременно способнейшим, то конечно придешь не к представительному правлению, а, как Платон, к правлению одних только мудрецов»43. Лозунгу Б. Н. Чичерина H. М. Коркунов противопоставил иное утверждение: «Всякий заинтересованный в надлежащем ведении государственного управления — а таковы все граждане — может притязать на участие в политических правах»44. H. М. Коркунов показал, как Чичерин, считавший себя последователем Гегеля, отошел от него вправо и это «уклонение» не придало его учению «большей правильности и глубины»45. 69
H. M. Коркунов разъясняет, почему именно, с его точки зрения, нужно предоставить избирательное право всему населению, не исключая и беднейшие его слои. «Раз не все элементы общества найдут себе представительство, между государственными учреждениями и обществом всегда будет некоторая рознь, между ними не будет должной внутренней связи, солидарности, доверия. А всякий антагонизм общества деятельности государственных учреждений не может не отзываться крайне вредно на успехе государственных мероприятий. К тому же государство по самому существу своему призвано служить не отдельным общественным классам, а быть организацией всего народа, как одного целого»46. Фактически здесь сформулирована программа действий для господствующего класса: он должен «смягчить», насколько это возможно, антагонизм между привилегированным меньшинством и эксплуатируемым большинством населения. Изложены в самой общей форме и некоторые пропагандистские штампы, которыми впоследствии будет пользоваться буржуазия,— идеи солидарности и доверия между классами, идея о надклассовом характере буржуазного государства. Как в свое время и его учитель А. Д. Градовский, H. М. -Коркунов был поборником строгого соблюдения законов. «Каждый отдельный орган государственной власти,— подчеркивал он,— имеет власть лишь в пределах закона»47. Из этого следовал вывод, что «подданный должен подчиняться велениям органов власти лишь настолько, насколько веления эти согласны с законом, правомерны»48. Признание обязательности и незаконных распоряжений органов власти, заявляет он, приводило бы к замене законности господством ничем не регулируемого произвола. Считая обязательными только законные распоряжения органов власти, H. М. Коркунов вовсе не стремился сделать каждого отдельного человека «судьей» законности. Решение вопроса о законности действий органов власти, по его мнению, могло быть предоставлено только суду. Передача спорного вопроса на рассмотрение суда не должна приостанавливать исполнения распоряжения государственного органа. Но, с другой стороны, и подданный освобождался от ответственности за неисполнение этого распоряжения, если оно признавалось судом незаконным. 70
Более того, считал H. М. Коркунов, возможно и сопротивление незаконным действиям власти, когда пассивное неповиновение «е достигает цели. «Допустить,— отмечал ученый,— только одно пассивное неповиновение незаконным распоряжениям и считать активное неповиновение безусловно наказуемым, значит признать, что только в своих требованиях органы власти должны считаться с постановлениями закона; собственно же в действиях своих они могут нарушать закон и для подданных все-таки сохраняется обязанность подчинения»49. Критически относясь к естественно-правовой теории, H. М. Коркунов, однако, в этом пункте рассуждал, по существу, в давних традициях ее сторонников, поставивших еще в лице Бодена, Макиавелли, Гроция, Гоббса вопрос о границах повиновения незаконным распоряжениям суверена. H. М. Коркунов признает возможность активного сопротивления, но скорее в традициях Гоббса, чем Макиавелли, определяет ее лишь как «необходимую оборону» подданных. Соответственно он ограничивает возможность сопротивления незаконным действиям власти требованиями, предъявляемыми к необходимой обороне: обороняться можно только против тех действий властей, которые носят характер прямого нападения на имущество или личность подданного, а оборона может иметь место до тех пор, пока длится нападение, и т. д. В море беззакония, характерном для царской России, предлагаемые H. М. Коркуновым меры были рассчитаны на то, чтобы снять напряженность, существовавшую во взаимоотношениях органов государственной власти и большей части населения. Но даже если бы такие меры и могли быть проведены, то все равно незатронутым оставался главный источник напряженности — антагонистические противоречия между эксплуататорским классом и эксплуатируемыми слоями населения. Значительное место в работах Н. М. Коркунова занимает идея обеспечения законности в деятельности органов государственного управления. В отличие от А. Д. Градовского он вовсе не разделял мнения, будто законность объективно присуща русской монархии50. Поэтому ученый считал целесообразным обратить особое внимание на те средства, которые способствуют осуществлению законности. Законность, ука- 71
зывал он, обеспечивается обособлением законодательства от управления и верховного управления от управления подчиненного, а также соответствующим устройством отдельных учреждений, установлением пределов их власти, надлежащим подбором их личного состава. Этот тезис русский ученый пытался доказать с помощью модернизированной им теории разделения властей Монтескье. Обращение, к ней не случайно. Вскрывая смысл теории Монтескье, К. Маркс и Ф. Энгельс писали: «В стране, где в данный период времени между королевской властью, аристократией и буржуазией идет спор из-за господства, где, таким образом, господство разделено, там господствующей мыслью оказывается учение о разделении властей, о котором говорят как о «вечном законе»51. Три политические силы боролись и в России. H. М. Коркунов не согласен с тем, что главное в теории разделения властей — вопрос об обособлении друг от друга законодательной, исполнительной и судебной властей, тем более что не во всех государствах были эти три власти. Задачу рассматриваемой теории ученый видит в другом — «в обеспечении свободы надлежащим распределением функций властвования»52, во взаимном сдерживании властей. Такое взаимное сдерживание, считает он, может осуществляться различными путями: а) разделением отдельных функций между различными органами (законодательной, исполнительной и судебной властями); б) совместным осуществлением одной и той же функции несколькими органами (например, двумя палатами парламента); в) выполнением различных функций одним и тем же органом, но в различном порядке' (например, издание конституционных и обычных законов). Различные формы совместного властвования неодинаково обеспечивают взаимное сдерживание властей. С наибольшей результативностью это происходит в случае совместного выполнения одной и той же функции несколькими органами, с наименьшей — когда один и тот же орган реализует различные функции, но в различном порядке. Эти три формы могут образовывать всевозможные комбинации и порождают большую пестроту в органах. Нет ни одного государства, констатирует ученый, где бы законодательство, исполнение и суд были строго обособлены друг от друга53. Подчеркнуто академический анализ теории 72
разделения властей скрывает вполне определенную направленность концепции Н. М. Коркунова — ограничить произвол самодержавия, добиться модернизации политической власти в угодном для либералов направлении. Именно в этом контексте следует рассматривать высказывание H. М. Коркунова о том, что, когда удастся парализовать «разнообразные и противоречивые устремления людей», восторжествуют «общие государственные интересы»54. Но какова бы ни была организация государственной власти, этого еще мало для обеспечения законности. H. М. Коркунов поэтому ставит вопрос о создании особых средств и органов надзора за соблюдением законности в деятельности органов управления. Такой надзор складывается, по его мнению, из различных форм контроля за действиями отдельных должностных лиц и государственных учреждений. При этом особое значение он придает праву граждан на подачу петиций. Оно должно быть предоставлено, полагает ученый, всем и без всяких ограничений. Между тем это общедемократическое требование в царской России сплошь и рядом ограничивалось. Например, существовали правила, которые определяли, кто и по какому поводу мог подавать петиции. Если петиции подавались в нарушение этих правил, они оставались без рассмотрения. Для проверки законности деятельности должност. ных лиц и административных органов H. М. Коркунов считает необходимым организовать административную юстицию в виде самостоятельной системы судов. Отношение к идее создания административной юстиции, отмечает он, неодинаково со стороны различных представителей юридической науки. Одни относятся к этому отрицательно, видя в административной юстиции лишь ничем не оправданное ограничение компетенции обыкновенных судов. Другие, напротив, утверждают, что именно самостоятельная система административных судов является надежным гарантом законности в деятельности органов управления. H. М. Коркунов пытается обосновать различие между компетенцией административных судов, с одной стороны, и уголовных и гражданских — с другой. Уголовное преследование, пишет он, предполагает личную вину должностного лица. Но в тех случаях, когда незаконное распоряжение отдано без всякой 73
вины со стороны должностного лица, не может быть и речи о привлечении его к уголовной ответственности. Незаконное действие при таких условиях должно быть признано незаконным действием учреждения, а учреждение не подлежит уголовной ответственности. Гражданская ответственность применима и к физическим, и к юридическим лицам. Причем учреждение может нести гражданскую ответственность либо самостоятельно (как юридическое лицо), либо как орган государства, выступающего в сфере гражданских отношений в качестве единого субъекта. Но гражданская ответственность не охватывает всех незаконных действий администрации, которая нередко совершает «важные нарушения публичных прав граждан, не связанные ни с каким имущественным вредом»55. В таких случаях гражданский иск невозможен: хотя незаконное распоряжение налицо, но зато возможна проверка правильности соответствующих действий по правилам административной юстиции. Отграничение административной юстиции от уголовной и гражданской основано, по мнению Н.М. Кор- кунова, не на особенностях нарушаемых прав, а на особенностях последствий правонарушения. «Особенное последствие правонарушения, осуществляемое административным иском, — пишет он, — составляет отмена незаконного распоряжения»56. Поэтому должен быть установлен определенный порядок, при котором заинтересованные лица могли бы добиться разрешения данного вопроса. H. М. Коркунов объясняет, почему, с его точки зрения, нельзя поручать рассмотрение административных исков обычным судам. «Ни устройство, ни порядок производства уголовных и гражданских судов не соответствует административному характеру административных исков»57. Для всеобъемлющего, полного контроля за законностью административный суд должен иметь право решать вопросы не только о внешней, формальной законности, но и о целесообразности действий администрации. Поэтому в состав этих судов должны входить, наряду с профессиональными юристами, лица, непосредственно знакомые с деятельностью органов управления. Непригодными для рассмотрения административных исков являются и формы уголовного или гражданского процесса. В административном процессе нет и не может быть обвиня- 74
емого, как в уголовном процессе. Но не должно быть здесь и такого положения, как это бывает в гражданском процессе, когда «стороны признаются полными хозяевами тяжбы»58 и «суд не может присудить истцу больше, чем он сам требует»59. Административный суд не вправе основывать свое решение исключительно на доказательствах, приводимых сторонами. «Роль административного суда должна быть по необходимости гораздо активнее, нежели роль гражданского суда»60. Сила решений административных судов не может ограничиваться только сторонами, участвовавшими в процессе. Право на обжалование этих решений следует предоставить всем заинтересованным лицам. Чтобы административные суды были «настоящими судами», подчеркивает H. М. Коркунов, им необходимо обеспечить «должную независимость» от администрации61. Конечно, эти предложения ученого невозможно было реализовать в условиях царской России. Но, выдвигая их, автор показывал- глубокий разрыв, существующий между властью и управлением, сводной стороны, и основной массой населения — с другой. Он шаг за шагом выявлял неэффективность методов управления, которые использовались царизмом. Сложившаяся в России политическая система не отвечала задачам прогрессивного развития страны. Фактически полное бесправие населения и произвол властей — вот на что прежде всего обращал внимание H. М. Коркунов в рассуждениях о правах и свободах в дореволюционной России. Выход из создавшегося положения ученый видел в улучшении законодательства, в установлении режима формальной законности. Но реализация подобных предложений, конечно, не могла спасти царизм. Нельзя не отметить серьезные противоречия, допущенные H. М. Коркуновым при оценке состояния законности в России. Например, он критиковал тех, кто утверждал, что русской монархии объективно присуща законность62, и в то же время считал русскую самодержавную монархию «правомерной»63. Впоследствии именно эти противоречия, допущенные ученым, позволили использовать его суждения для оправдания самодержавия. Характерно, что после событий 9 января 1905 г. реакционный журнал «Русский Вестник», отвергая отождествление самодержа- 75
вия с произволом, ссылался именно на Н. М. Корку- нова64. Двусмысленность формулировок вовсе не была случайной для H. М. Коркунова. Как писал социолог и публицист Л. 3. Слонимский, в ней нашла отражение «существующая в нашем обществе неопределенность политических понятий»66. Поэтому труды H. М. Коркунова «кажутся нам с этой стороны наиболее характерными и поучительными»66. Был ли H. М. Коркунов сторонником абсолютистской монархии, действующей на основе законности, как об этом пишут некоторые авторы? Ответ на этот вопрос далеко не так прост, как могло бы показаться на первый взгляд. С одной стороны, H. М. Коркунов прямо не высказывался против самодержавного строя. Но, с другой стороны, его необычайно смелые для буржуазного ученого-юриста выступления в защиту гражданских и политических свобод в стране касались самых основ государственного строя в России, т. е. затрагивали именно те проблемы, которые обычно отражаются в буржуазных конституциях. «Обыкновенно в конституциях,— подчеркивал H. М. Коркунов,— говорится об обеспечении свободы личной, свободы печати, свободы совести, свободы общения, свободы передвижения, неприкосновенности частной собственности, частной переписки и частного жилища; иногда к этому присоединяется обеспечение еще свободы занятий, свободы науки и свободы эмиграции»67. Таким образом, Коркунов подошел к выводу о необходимости введения конституции в России. Следовательно, H. М. Коркунов не был сторонником сохранения самодержавия в России68. Идеалом для него был просвещенный монарх-реформатор, который постепенно превращает неограниченное самодержавие в конституционную монархию. Как убежденного монар>хиста характеризовал Н. М. Коркунова А. Н. Бенуа, слушавший его лекции в Петербургском университете69. Вместе с тем анализ научного наследия H. М. Коркунова позволяет сделать вывод о том, что он, по-видимому, не отвергал в принципе и буржуазную республику. Не случайно «абсолютному» режиму, который существовал в России, ученый противопоставлял «конституционный», обозначая этим понятием и конституционную монархию Англии, и республиканский строй Франции70. 76
Ссылаясь на опыт развития «современных конституционных государств», русский теоретик не раз подчеркивал, что и конституционная монархия, и буржуазная республика в одинаковой мере обеспечивают «юридическую свободу». Вся научная и общественная деятельность Ы. М. Коркунова была преисполнена борьбы за эту «юридическую свободу». Но на избранном пути его ждало глубокое разочарование. И дело не только в том, что он, естественно, не мог увидеть осуществления своего идеала в царской России. Главное было в другом: он убедился, что «предоставление человеку юридической свободы, при отсутствии у него материальных средств пользоваться ею, сводится очень часто к незавидной свободе умирать с голода...»71. Этот глубокий вывод, которым ученый мог бы гордиться, ставил, однако, под вопрос денность всего его научного творчества. Длительная тяжелая болезнь, а затем и смерть остановили едва наметившийся процесс переоценки им своих взглядов.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ H. M. Коркунов был одним из тех либералов, кто уже не решался отрицать классовую борьбу, но, говоря словами В. И. Ленина, старался «сузить, обкорнать»1 само это понятие. Игнорируя значение классовой борьбы для возникновения и развития государства и права, он, в сущности, оказался не в состоянии дать научно обоснованный ответ ни на один из тех вопро- coö, которые считал принципиально значимыми для правоведения. Речь идет прежде всего о «выяснении процесса замены одного общественного строя другим», о «направлении» и «объеме» соответствующих изменений, о формах юридической охраны интересов «в новом обществе»2. H. М. Коркунов видел, что самодержавная Россия не способна обеспечить элементарные права своих подданных, но считал единственным путем разрешения этой проблемы реформы «сверху». Как и другие представители либеральной политической мысли, он надеялся на трансформацию абсолютизма в конституционную монархию. Однако «совместить конституционализм с заботой о строго легальном развитии самодержавной России» можно было «только посредством предположения или хотя бы допущения того, что самодержавное правительство само поймет, утомится, уступит и т. п.»3. Неуступчивость царизма зависела прежде всего «от того наследства русской истории, которое приперло к стене самодержавие и накопило невиданные в Западной Европе противоречия и конфликты под его сенью»4. Добиться от него уступок можно было только силой, но этого как раз ни H. М. Коркунов, ни другие либералы не хотели. Их мнение не поколебало даже циничное заявление Николая II на приеме депутаций земств 17 января 1895 г., назвавшего ожидание реформ «бессмысленными мечтаниями»5. H. М. Коркунов понимал, что без учета деятельности народных масс невозможно уяснить политико- 78
правовые процессы, но он мистифицировал это положение: государство и право рассматривались им как выражение психической связи между индивидами. Реальное принуждение, применяемое государством, вытеснялось в его теоретической конструкции немотивированным стремлением индивида поступать так, как угодно власти. Причем как бы раздваивалось и само понятие власти на власть внешнюю, существующую независимо от индивида, и внутреннюю, неизвестно каким образом подчинившую себе этого индивида. А затем понятие внешней власти вообще полностью упразднялось. Такая логическая манипуляция позволяла изобразить государственную власть как нечто существующее главным образом в представлении субъекта. Как и иным сторонникам позитивизма, Н. М. Кор- кунову был присущ" идеализм в понимании социально- политических явлений, стремление к их психологизации, к затушевыванию классовой борьбы. Связь государства и права с экономическими факторами в его исследованиях почти не анализировалась. В тех же случаях, когда он писал об этой связи, то искажал ее смысл: выступал с позиции признания «однолинейное™» экономики, политики, морали и т. п. Все общественное развитие H. М. Коркунов представлял как борьбу за индивидуальное. Стержнем его социологической теории, на которой построено и учение о праве и государстве, было подчинение общества интересам личности. Такой подход лишал его возможности проанализировать объективные закономерности, определявшие историческое развитие государства и права. Не случайным, например, было явное противоречие в его теории, когда он, с одной стороны, признавал «опасный» разрыв между привилегированными слоями населения и широкими массами, а с другой — умалчивал о том, как этот разрыв устранить. Несомненно, что теоретические конструкции H. М. Коркунова, оторванные от социально-классового анализа явлений, на деле служили лишь интересам буржуазии, ибо, прикрывая неискоренимые противоречия старого общества, они становились составной частью механизма апологии нарождающегося буржуазного политико-правового строя в России. Тем не менее в истории отечественного правоведения научное творчество H. М. Коркунова занимает 79
особое место. Он был одним из первых в русской юридической науке, кто выступал за «социологизацию» научной разработки права, осознал особенности экстраполяции выводов естественных наук на правовые, отстаивал необходимость создания общей теории права (с включением проблем государства), пытался осмыслить конструктивную роль русского правоведения в историческом развитии правовой мысли народов мира. H. М. Коркунов был одним из немногих официальных юристов, выступивших против приостановки царизмом буржуазных реформ. Его критика самодержавия была пронизана глубоким чувством неприязни к произволу, творимому в России. Несомненно, что эта критика в условиях того времени (последняя четверть XIX в.) имела определенное прогрессивное значение. Но нельзя и переоценивать ее, ибо она была половинчатой, непоследовательной, касалась узкой сферы политической жизни. В полной мере к H. М. Коркунову относится характеристика политико-правовых устремлений либеральной интеллигенции, данная В. И. Лениным. «Образованные люди, вообще «интеллигенция»,— писал В. И. Ленин, — не может не восставать против дикого полицейского гнета абсолютизма, травящего мысль и знание, но материальные интересы этой интеллигенции привязывают ее к абсолютизму, к буржуазии, заставляют ее быть непоследовательной, заключать компромиссы, продавать свой революционный и оппозиционный пыл за казенное жалованье или за участие в прибылях или дивидендах»6.
ПРИЛОЖЕНИЕ ИЗ РАБОТ Н. М. КОРКУНОВА 1. сЛЕКЦИИ ПО ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ПРАВА» (1886 г.) «...Юрист, отождествляющий право с законом, не может все- таки уйти от вопроса об образовании закона. Он должен же исследовать первое возникновение положительного закона и процесс его образования в современном быту. Но такое исследование приводит неизбежно к выводам, сильно колеблющим сведение всего права к форме закона. История показывает нам, что первые законы были не чем иным, как записанными лишь обычаями, и до такой записи охранявшимися существовавшим тогда судебным процессом. Все первоначальное законодательство носит характер лишь дополнения, придатка к обычному праву. Оно устанозляет в отношении к нему частные дополнения и изменения, и по тому самому предполагает необходимо его существование. Таким образом, мы видим, что закон от обычая отделяется лишь чисто внешним актом подтверждения обычая государственной властью. Следовательно, условия возникновения законодательства решительно не позволяют отождествлять все право с его частной формой, законом, и не считать правом юридических обычаев. Но то же самое мы увидим, если обратимся к процессу образования законов в современном быту. И тут сложившиеся в обществе убеждения о праве и неправе переходят в закон, в силу опять-таки чисто внешнего формального акта, напр., голосования в парламенте. Содержание же закона уже раньше его издания существует как требование общественного мнения или как установившаяся судебная практика. Если бы право и закон были тождественны, то было бы непонятно существование юридических теорий. Теория, не превратившаяся в закон, в оилу этого самого оказывалась бы лишенной юридической квалификации. Между тем по любому, сколько-нибудь важному вопросу, кроме разнообразных ваконо- дательных определений, существуют и теоретические положения, не нашедшие еще себе выражения ни в каком законе. Если за 6 Заказ 2108 81
теоретическими положениями, исходящими не от государственной власти, а от отдельного мыслителя, мы признаем все-таки юридический характер, отличая их от теорий неюридических, значит установление властью не есть единственный признак юридических норм. Если бы норма делалась юридической только в силу облечения ее в форму закона, единственно возможная юридическая теория была бы теория составления законов. Но существование материальных юридических учений, имеющих содержание, однородное с законами, развивающих самое содержание юридических норм, было бы немыслимо. Между тем стоит раскрыть любой трактат по гражданскому или уголовному праву, чтобы убедиться в существовании таких материальных теоретических учений, могущих прямо составить содержание закона, но и до превращения в закон имеющих юридический характер». 2. «О НАУЧНОМ ИЗУЧЕНИИ ПРАВА» (1882 г.) «...Юристы привыкли видеть в определении основу всего научного знания, так что на основании принятого раз определения они привыкли разрешать все частные вопросы науки. Поэтому они думают, что научное изучение права должно быть начинаемо не с простого лишь обозначения круга подлежащих изучению явлений, но с действительного определения права, которое бы раскрывало нам его природу и этим предрешало бы всевозможные вопросы. Составить определение права считают необходимым, первым шагом, без которого невозможна разработка и частных вопросов науки. ...Юрист, разрабатывающий догму действующего права, находит для выполнения своей задачи вполне определенный и готовый материал. Изучая и анализируя частные постановления законодательства, он составляет на основании их определения различных юридических институтов, напр. найма, собственности и т. п. Эти определения, относясь к более или менее общим понятиям, стоят друг к другу в отношении соподчинения и таким образом могут быть сведены в одну общую логическую систему, представляющую постепенное разветвление более общих понятий в частные, видовые. Так, напр., понятие обязательных отношений разветвляется на отношения найма имущественного и личного и т. п. Выработка такой системы есть необходимое условие возможности овладеть всем материалом, представляемым всем законодательством, так как он этим приводится в порядок, обобщается и объединяется. С другой стороны, составление определения облегчает применение закона к частным случаям. Раз имеется основанное на законе определение, дело практического применения права совершается путем простого подведения дан- 82
ного частного случая под то или другое определение, и затем все то, что законодатель установил в отношении института, к которому относится данное определение, приложимо и к каждому подводимому под это определение практическому случаю. Все дело сводится при этом к тому, чтобы составить такое определение, которое бы вполне, так сказать, покрывало законодательный материал, не содержа вместе с тем ничего лишнего. И такая задача представляется вполне осуществимой. Юрист- практик имеет перед собой весьма определенный и точно ограниченный материал, замкнутый в рамках законодательных постановлений. Определения, необходимые для практических целей, должны включать в себя только такие свойства определяемых отношений, которые придаются ему действующим правом. Ничего другого юрист не должен принимать при этом в соображение. Определение может быть само по себе искусственным, неполным; но если оно воспроизводит все постановления законодательства, покрывает весь представляемый законодательством материал, оно вполне удовлетворяет своей догматической цели. Таким образом, для оценки правильности таких догматических определений имеется вполне определенное, объективно данное мерило в постановлениях данного законодательства. Поэтому вполне возможно общее соглашение относительно таких определений... Этот прием систематической обработки действующего положительного права, совершенно необходимый при практическом изучении права, нередко переносят и в теоретическую разработку права. Нередко думают, что и разработка теории права должна начинаться с установления общего определения права, из которого затем уже дедуцируют все частные положения юридической теории. Вся теория получает при этом дедуктивное построение и по содержанию своему представляется лишь развитием explicite того, что implicite уже содержится в принятом определении. Основанием всего научного знания является при этом определение, а завершением — система, представляющая собой лишь совокупность разветвляющихся выводов из определения. При таком методе построение науки несомненно выигрывает в стройности, цельности, законченности. Но это все преимущества, так сказать, эстетического характера, не могущие иметь решающего значения в вопросе научного метода. Более же серьезные основания говорят несомненным образом против приложимости такого приема к теоретической разработке права. ...Невозможно установить такого определения, которое было бы годно при всяком объеме наших сведений о праве. Определения будут по необходимости изменяться, пока не прекратится самое развитие науки>. 6* 83
3. «ГОСУДАРСТВО И СВОБОДА» (1892 г.) «Личная свобода есть без всякого сомнения основа всякого прогрессивного развития. Новые идеи не могут зарождаться иначе, как в виде индивидуальных идей, лишь мало-помалу завоевывающих себе общее признание. Где подавлена личная свобода и, следовательно, стеснена индивидуальная инициатива, там Есегда является опасность застоя, рутины. ...Если личная свобода имеет такое значение, как согласить с ней все расширяющуюся деятельность государства? Не грозит ли современное государство совершенно подавить собою и уничтожить всякую индивидуальную свободу? Едва ли такие опасения справедливы. Не надо забывать прежде всего, что государство не есть что-то такое само по себе существующее независимо от людей, его составляющих. Государственная деятельность слагается из действий тех же отдельных личностей. Ее задачи, характер, направление, формы определяются также волею отдельных личностей. Все дело в том, кто именно из участников государственного общения пользуется наибольшим влиянием на определение направления государственной деятельности. Из-за этого влияния между представителями различных общественных классов, различных партий идет постоянная борьба. То или другое направление государственной деятельности есть всегда результат победы в этой борьбе той или другой партии, того или другого общественного класса, тех или других личностей. И при широком развитии государственной деятельности индивидуальная инициатива не будет подавлена, если все население будет призвано к участию в политической жизни, если каждому будет открыт доступ к государственной деятельности, будет дана возможность добиваться того, чтобы его идеи получили определяющее значение для государственного управления, если состав государственных учреждений не будет иметь кастовой замкнутости, если они будут доступны притоку всех живых сил общества, всех выдающихся личностей. Тогда государственная власть и ее органы будут отзывчивы на все значительные веяния общественной жизни; их деятельность не выродится в неподвижную рутину, а будет способна удовлетворять все новым запросам текущей жизни. Тогда каждое расширение государственной деятельности будет расширять вместе с тем и поприще, доступное деятельности составляющих его отдельных личностей. ...Зависимость индивида от общества такой же неустранимый и независящий от человеческой воли факт, как и зависимость человека от окружающей его внешней природы. Успехи знания и техники не уменьшают нашей зависимости от природы, 84
а только видоизменяют ее, делая ее менее стеснительной для нас в силу того, что, выясняя себе законы природы, мы научаемся обращать на служение нашим потребностям те самыя явления природы, которые прежде оказывались для нас препятствиями в достижении наших целей и грозили нам опасностью. Точно так же и наша зависимость от общества не может быть устранена. И она не зависит от нашей воли, и с нею приходится нам считаться как с необходимым фактом. С развитием общественной жизни эта зависимость даже возрастает, что обусловливается уже одним фактом все увеличивающегося разделения труда. Да и большая плотность, большая скученность культурного общества приводит к большей зависимости друг от друга составляющих его индивидов. Чем теснее приходится жить, тем чаще приходится сталкиваться. К тому же высшая культура требует и более продолжительного подготовительного воспитания для самостоятельной деятельности. Поэтому увеличивается и зависимость подрастающих поколений, которые тем дольше не могут занять в обществе самостоятельного положения, чем выше общественная культура. Таким образом, подъемом общественной культуры не только не ослабляется зависимость индивида от общества, а даже усиливается. Поэтому вопрос о соотношении личности и общества не может заключаться в вопросе о степени зависимости личности от общества. Степень общественной зависимости индивида определяется фактическими условиями общественной жизни, меняющимися с ходом исторического развития, но не зависящими прямо от человеческой воли. Вопрос может быть поставлен лишь о том, какая форма общественной зависимости в каких отношениях предпочтительнее. Но так как тут дело идет об отношениях наших к людям, а отношения эти, кроме наших интересов, определяются еще и этическими нормами, то наименее для нас стеснительной будет та форма общественной зависимости, которая наиболее соответствует не только человеческим потребностям, но также и этическим требованиям. ...Нет зависимости, более гнетущей человека, более обидной для личного сознания, более унижающей нравственное достоинство, как зависимость случайной нищеты. Нет гибели более безотрадной, более бессмысленной, чем гибель от голода. Великое бедствие война; невознаградимы ее жертвы; но гибнущий в борьбе все же гибнет с сознанием исполненного долга, с надеждой на успех того дела, за которое он пал. А чем найти нравственное удовлетворение гибнущему от случайной нищеты? Какое нравственное оправдание можно подыскать голодной смерти ?» 85
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН Алексеев А. С. 46, 58 Андреевский И. Е. 9, 23 Бенуа А. Н. 76 Богданов А. А. 22 Боден Ж. 71 Валуев П. А. 63 Гегель Г. В. Ф. 53, 69 Гельвеций К. А. 34 Гёте И.-В. 41 Гнейст Р. 51 Гоббс Т. 34, 71 Горюшкин 3. А. 48, 49, 50 Градовский А. Д. 9, 13, 23, 25, 50, 52, 53, 70, 71 Гроций Г. 71 Гуго Г. 50 Десницкий С. Е. 48, 49, 52 Дювернуа Н. Л. 13 Зорькин В. Д. 45 Иеринг Р. 27, 34, 35, 36, 61 Кант И. 19, 50 Кареев Н. И. 20 Ковалевский M. М. 20, 59 Кони А. Ф. 14 Конт О. '16, 25 Куницын А. П. 50 Куприн Н. Я. 24, 35, 60 Лабанд П. 55 Ленин В. И. 6, 7, 14, 26, 36, 56, 78, 80 Лилиенфельд П. Ф. 20 Макиавелли Н. 34, 71 Маркс К. 72 Милюков П. Н. 52 Михайловский Н. К. 20, 26 Монтень М. 59 Монтескье Ш. 72 Муромцев С. А. 27, 34, 35, 36, 39, 45 Новиков Н. И. 49 Нерсесянц В. С. 39 Пахман С. В. 9 Петражицкий Л. И. 15 Плеханов Г. В. 36 Погодин М. П. 8, 64 Поленов А. Я. 48 Пост А. 22 Проскуряков Ф. 51 Радищев А. Н. 52 Редкий П. Г. 9, 11, 30 Ренненкампф Н. К. 46 Романович-Словатинский А. В. 24, 46 Руссо Ж. Ж. 50 Савиньи К. Ф. 50 Сергеевич В. И. 13, 59 Слонимский Л. 3. 76 Спенсер Г. 19, 24 Третьяков И. А. 52 Ушаков Ф. В. 52 Фойницкий И. Я. 13 Чичерин Б. Н. 52, 53, 59, 65, 69 Шершеневич Г. Ф. 59 Шкуринов П. С. 33 Штейн Л. 31 Энгельс Ф. 72 86
ЛИТЕРАТУРА Маркс К-, Энгельс Ф. Немецкая идеология. Соч., 2-е изд., т. 3. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. — M а ρ к с К·, Энгельс Ф, Соч., 2-е изд., т. 21. Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? Поли. собр. соч., т, 1. Ленин В. И. Гонители земства и аннибалы либерализма. Поли. собр. соч., т. 5. Ленин В. И. «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция. Поли. собр. соч., т. 20. Ленин В. И. О либеральном и марксистском понятии классовой борьбы. Поли. собр. соч., т. 23. Ленин В. И. К вопросу об аграрной политике (общей) современного правительства. Поли. собр. соч., т. 23. Плеханов Г. В. О материалистическом понимании истории. Избранные философские произведения. Т. II. М., 1956. Коркунов Η. М. Сравнительный очерк государственного права иностранных государств. Ч. I. Государство и его элементы. СПб., 1890. Коркунов Η. М. Общественное значение права. СПб., 1892. Коркунов Η. М. Русское государственное право. Т. 1." Введение и общая часть. СПб., 1892; Т. 2. Особенная часть. СПб., 1893. Коркунов Η. М. Указ и закон. СПб., 1894. Коркунов Η. М. История философии права. Пособие к лекциям. СПб., 1896. Коркунов Η. М. Пропорциональные выборы. СПб., 1896. Коркунов Η. М. Экономические теории государства. Без м. изд., 1897. Коркунов Η. М. Лекции по общей теории права. СПб., 1904. Коркунов Η. М. Сборник статей. СПб, 1898, Коркунов Η. М. Государственное право (теория). —Сборник государственных знаний. Т. 3. СПб., 1877. Коркунов Η. М. Ответ проф. Ренненкампфу. — Журнал министерства народного просвещения, 1888, июнь. Коркунов Η. М. Вопросы земского управления. — Юридическая летопись, 1890, № 5. Коркунов Η. М. Финляндский сейм. — Юридическая летопись, 1891, № 1. Коркунов Η. М. Новые кодификационные издания. — Юридическая летопись, 1891, № 3. Коркунов Η. М. Реформа городского управления. — Юридическая летопись, 1891, № 8. Коркунов Η. М. Государев во и свобода. — Юридическая летопись, 1892, Лг° 1. 87
Коркунов H. M. С. Ε. Десницкий — первый русский профессор права. — Журнал министерства юстиции, 1894, № 2. Коркунов Η. М. По поводу отзывов на книгу «Указ и закон».— Журнал министерства юстиции, 1895, № 4. Коркунов Н. М. 3. А. Горюшкин — российский законоис- кусник. — Журнал министерства юстиции, 1895, № 7. Коркунов Η. М. Стихи. СПб., 1899. Алексеев А. С. К учению о юридической природе государства и государственной власти. — Русская мысль, 1894, ноябрь. Докторский диспут Η. М. Коркунова. — Журнал юридического общества при С.-Петербургском университете, 1894, № 9. Зорькин В. Д. Позитивистская теория права в России. М., 1978. Зорькин В. Д. Теория права Н, М. Коркунова. — Правоведение, 1978, № 3. Зорькин В. Д. Муромцев. М., 1979. Иванова В. Н. Учение Η. М. Коркунова о государстве и праве. — Автореф. канд. дис. М., 1977. Ивановский В. В. Государство как юридическое отношение. По поводу книги Η. М. Коркунова «Русское государственное право». Т. 1. Казань, 1892. Ивановский И. Профессор Η. М. Коркунов. Памяти товарища. СПб., 1905. Керимов Д. А. Общая теория государства и права. Предмет, структура, функции. М., 1977. Коркунов Η. М. Биография. — Энциклопедический словарь Гранат, изд. 7-е, т. 25; Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, т. XVI; Новый энциклопедический словарь, т. 22; Большая советская энциклопедия. 3-е изд., т. 13. К у π ρ и ц Н. Я. Из истории государственно-правовой мысли дореволюционной России (XIX в.). М., 1980. Луковская Д. И. Социологическое направление во французской теории права. Л., 1972. Мамут Л. С. Карл Маркс как теоретик государства. М., 1979; Проблемы теории социалистического государства и права. М., 1977. Рощин С. К. Западная психология как инструмент идеологии и политики. М., 1980. Слонимский Л. 3. Схоластика под фирмой науки. — Вестник Европы, 1891, авг. Слонимский Л. 3. Теория и практика законности. — Вестник Европы, 1895, янв. Социологическая мысль в России. Очерки истории немарксистской социологии последней трети XIX — начала XX века/ Под ред. Б. А. Чагина. Л., 1978. Туманов В. А. Буржуазная правовая идеология. К критике учений о праве. М., 1971. Шкуринов П. С. Позитивизм в России XIX века. М., 1980, с. 336. Я вич Л. С. Общая теория права. Л., 1976.
ПРИМЕЧАНИЯ ВВЕДЕНИЕ 1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 175. 2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 4, с. 56. 3 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 172. 4 Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в конце XIX в. Л., 1973, с. 9. ГЛАВА I 1 КоркуновН. М. Стихи. СПб. 1899, с. 28. 2 Там же, с. 5. 3 Ивановский И. Профессор H. М. Коркунов. Памяти товарища. СПб., 1905, с. 5. 4 Коркунов H. М. Сборник статей. СПб., 1898, с. 525, 5 Там же, с. 528. 6 Там же, с. 491. 7 Там же, с. 5. 8 Там же, с. 145. 9 Журнал юридического общества при С.-Петербургском университете, 1894, № 11, с. 59. 10 Коркунов H. М. Стихи, с. 4. 11 Право, 1904, № 49. 12 См. об этом: Плотниекс А. А. Становление и развитие марксистско-ленинской общей теории права в СССР. Рига, 1978, с. 127. ГЛАВА II 1 Слову «позитивный» Конт придавал несколько значений: реальный, полезный, достоверный, точный, положительный, противопоставляя их химерическому, бесполезному, сомнительному, смутному, отрицательному (см.: Конт О. Дух позитивной философии. СПб, 1910, с. 35). 2 Коркунов H. М. Сборник статей, с. 17. 3 Там же, с. 9. 4 Там же. 5 Там же, с. 29. 6 Там же. 7 Там же, с. 31. 8 См.: Лилиенфельд П. Мысли о социальной науке будущего. Т. I. СПб., 1892. 9 См., например: Виноградов П. Г. О прогрессе. Мм 1898. 10 См.: Социологическая мысль в России /Под ред. Б. А. Чагина. Л., 1978, с. 212. 89
11 Маркс К«, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 76. 12 К о ρ к у н о в Η. М. Сборник статей, с. 5. 13 Там же, с. 8. 14 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 347. 15 Корку нов Η. М. Сборник статей, с. 10. 16 К о ρ к у н о в Η. М. Экономические теории государства. Без м. изд., 1897. 17 Корку нов Η. М. Государственное право (теория).— В кн.: Сборник государственных знаний/Под ред. В. П. Бе- зобразова. Т. III. Критика и библиография. СПб., 1877, с. 14. 18 Там же, с. 14. 19 Там же, с. 22. 20 Корку нов Η. М. Сборник статей, с. 12, 21 Там же. 22 Там же, с. 13, 63—64. 23 Там же, с. 11. 24 См. об этом: Куприц Н. Я. Из истории государственно-правовой мысли дореволюционной России (XIX в.). М., 1980, с. 168. 25 Корку нов Η. М. Государственное право..., с. 19. 26 См.: Слонимский Л. 3. Схоластика под фирмой науки.— Вестник Европы, 1891, авг. 27Михайловский Н. К. Поли. собр. соч., т. III. СПб., 1909, стлб. 402. 28 Ленин В. И. Поли, собр, соч., т. 1, с. 427. 29 Ко ρ кун ов Η. M. Сборник статей, с. 18. 30 Там же, с. 15. 81 Там же. 32 См. там же, с. 11—12. 33 Там же, с. 16. 34 К о ρ к у н о в Η. М. Лекции по общей теории права, СПб., 1904, с. 11. 35 Там же. 38 Там же, с. 12. 37 Там же, с. 13. 38 См. там же, с. 13. Учебники по энциклопедии права, в том числе изданные в России Неволиным и Ренненкампфом, не отвечали этой задаче. 39 К о ρ к у н о в Η. М, Лекции по общей теории права, с. 24. 40 Там же. 41 Там же, с. 29. 42 К о ρ к у н о в Η. М. Сборник статей, с. 44. 43 Там же, с. 44—45. ГЛАВА III 1 См. об этом: Туманов В. А. Буржуазная правовая идеология. М., 1971; Луков ск а я Д. И. Социологическое направление во французской теории права. Л., 1972; Зорькин В. Д. Позитивистская теория права в России. М., 1978; Bodenheimer Ε. Jurisprudence. The Philosophy and Method of the Law. Cambridge (Mass.), 1964, p. 94—95. 2 См.: Шкуринов П. С. Позитивизм в России XIX века. М., 1980, с. 336. 3 Коркунов H. М# Лекции по общей теории права, с. 226. 90
4 Там же, с. 39. 5 См. об этом: Муромцев С. А. Определение и основное разделение права. М., 1879; Он же. Очерки общей теории гражданского права. Ч« I. M. 1877j Подробный анализ взглядов С. А. Муромцева? см*: Зорькин В. Д. Муромцев* М., 1979; бКоркунов H. М. История философии права. Пособив к лекциям. СПб., 1908, с. 444. 7 Куприц Н. Я. Цит. соч., с. 138, 8 Коркунов H, М. Лекции по общей теории права, с. 83, 9 Там же, с. 84. 10 Π л е χ а н о в Г. В. Избранные философские произведения. Т. II. М., 1956, с. 260. 11 См. об этом, напр.: Журнал министерства народного просвещения, 1894, дек., с. 404; Пяткина С. А. Русская буржуазная правовая идеология. М., 1980, с. 43. 12 Ленин В. И, Поли. собр. соч., т. 1., с. 532. 13 Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Социалистическое право. М., 1973, с. 30. 14 См.: Коркунов Η. М. Лекции по общей теории права, с. 59. 15 Там же. 1в Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Социалистическое право, с. 43. 17 См.: Я вич Л. С. Общая теория права. Л., 1976, с. 151. 18 Коркунов Η. М. Лекции по общей теории права, с. 66. 19 Там же, с. 67, 20 О проблеме соотношения права и закона в истории правовой мысли см. подробно: Нерсесянц В. С. Из истории правовых учений: два типа правопонимания. — В кн.: Политические и правовые учения: проблемы исследования и преподавания. М., 1978. 21 Под субъективным правом Η. М. Коркунов понимал правоотношения. 22 См. подробнее: Эки-мов А. И. Справедливость и социалистическое право. Л., 1980. 21 На принудительном характере правовых норм, выделяющем их из числа других социальных (этических) норм, настаивало большинство русских дореволюционных юристов (А. Д. Градовский, А. X. Гольмстен и др.). 24 Коркунов Η. М. Лекции по общей теории права, с. 70, 25 Там же, с. 74. 26 Там же, с. 74—75. 27 Там же, с. 75. 28 Там же, с. 277. 29 Там же. 30 Там же. 31 Там же, с. 278. 32 Там же. 33 Там же, с. 286. 34 См. об этом, напр.: Давид Р, Основные правовые системы современности. М., 1967. 35 Коркунов Η. М. Лекции по общей теории права, с. 293. 36 Там же. 87 Там же. 38 Там же, с. 295. 91
39 Там же, с. 296. 40 Там же, с. 298, 41 Куприц Н. Я. Цит. соч., с. 143. 42 Зорькин В. Д. Муромцев, с. 102—103. 43 Этот тезис противоречит утверждении? Н. М. Корку- нова о том, что правовые нормы создаются всем обществом. Однако автор не объясняет возникшей логической несообразности, 44 Коркунов H, М. Лекции по общей теории права, с. 300. 45 Там же. 46 Там же, с. 301. 47 См. об этом в гл. IV данной работы. 48 Коркунов H. М. Указ и закон. СПб., 1894, с. 357. 49 Там же, с. 340. 50 Там же, с. 357. 51 Коркунов H. M. СЕ. Десницкий — первый русский профессор права. СПб., 1894, с. 3. 52 К о ρ к у н о в Η, М. История философии права, с. 245. Цитируя приведенное высказывание Η. М. Коркунова, И. А. Емельянова подчеркивает, что «слова эти в известном смысле, приложимы и к советским юристам» (Емельянова И. А. Методология историко-правовых исследований. М., 1980, с. 182— 183). 63 К о ρ к у н о в Η. М. История философии права, с. 248. 54 Там же, с. 260. 55 Коркунов H. M. СЕ. Десницкий — первый русский профессор права, с. 19. 66 Там же, с. 22. 57 Там же, с. 31. Оценку взглядов С. Е. Десницкого в советской юридической литературе см. в кн.: Грацианский П. С. Десницкий. М., 1978. 58 См.: Коркунов Η. М. 3. А. Горюшкин — российский законоискусник. СПб., 1895, с. 10—13. 69 Там же, с. 32—33. Об оценке взглядов 3. А. Горюшкина в марксистской литературе см.: Куприц Н. Я. Цит. соч., с. 13—14. 60 К о ρ к у н о в Η. М. 3. А. Горюшкин — российский законоискусник, с. 33, 61 Там же, с. 46. Небезынтересно отметить, что первоначально Η. М. Коркунов, следуя сложившейся традиции, весьма невысоко оценивал труды 3. А. Горюшкина. См.: Коркунов Η. М. Государственное право (теория). — В кн.: Сборник государственных знаний.'Т. III. Критика и библиография. СПб., 1877, с. 5.; 62 Коркунов Η. М. История философии права, с. 313. вз Там же. 64 См.: Красный архив, 1937, № 1—8. 65 Коркунов Η. М. Сборник статей, с. 107, в6 Там же, с, 105. 67 Коркунов Η. М. История философии права, с. 251. Разумеется, Η. М. Коркунову вовсе не чужды были высказывания подчеркнуто апологетического толка. Двусмысленность политических высказываний, колебания типичны для буржуазного либерала. 68 Коркунов Η. М. Государственное право..., с. 12. 92
69 Ko ρ кун ob H. M. История философии права, с. 251. 70 Там же, с. 312. 71 См. там же, с. 251. 72 К о ρ к у н о в Η. М. Сборник статей, с. 104. ГЛАВА IV 1Коркунов Η, М. Лекции по общей теории права, с. 235. 2Градовский А. Д. Соч., т. 1. СПб., 1899, с. 13—14. 3 Чичерин Б. Н. Областные учреждения в России XVII я. М., 1856, с, 339; Он же. О народном представительстве. М., 1866, с. 402. 4 Коркунов Η, М. Русское государственное право. Т. I. СПб., 1892, с. 1. 6 Там же, с. 2. 6 Там же, с. 4. См. также: Коркунов Η. М. Лекции, по общей теории права, с. 240. 7 Коркунов Н. М. Русское государственное право, Т, I, с. 3. 8 Там же, с. 4. 9 Там же, с. 8. 10 Там же. 11 Коркунов Η, М. Указ и закон, с. 183. 12 Коркунов Η. М. Лекции по общей теории права, с. 243. 13 Коркунов Η. М. Указ и закон, с. 44. 14 Там же, с. 134. 15 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 34. 16 Коркунов Η. М. Указ и закон, с. 172. 17 Там же. 18 Там же, с. 179. 19 Там же, с. 180. 20 Там же, с4 179, 21 Слонимский Л. 3. Теория и практика законности.— Вестник Европы, 1895, янв., с. 323. 22 Алексеев А. С. К учению о юридической природе государства и государственной власти. — Русская мысль, 1894, ноябрь, с. 71. 23 См.: Докторский диспут Η. М. Коркунова — Журнал юридического общества при С.-Петербургском университете, 1894, № 9, разд. II, с. 59—66. 24 Шершеневич Г. Ф. Общая теория права, вып. I. М., 1910, с. 230. 25 См,: Временник Демидовского юридического лицея, кн. 67. Ярославль, 1895, Юридическая библиография, вып. 38, с. 48. 26 К о в а' л е в с к и й М. М. ( Прогресс.— Вестник ^Европы, 1913, кн. 7. 27 Ковалевский M. М. Социология. Т. II. СПб., 1910, с, 214. 28 Куприц Н. Я. Цит. соч., с. 139. 29 К о ρ к у н о в Η. М. Указ и закон, с. 182* 30 Там же, с. 173. 81 См.: Магистерский диспут Таубе. — Журнал юридического общества С.-Петербургского университета, 1896, № 6. Заметки и известия, с. 48. 93
32 Κ ο ρ к у н о в H. M. Экономические теории государства, с. 1. 33 Там же, с. 16. 34 Там же, с. 24. ГЛАВА V I Коркунов H. М. Лекции по общей теории права, с. 223. Эта идея H. М, Коркунова получила положительную оценку в марксистской· социологической литературе. См.: Социологическая мысль в России/Под ред. Б« А. Чагина, с. 212, 2Коркунов H. М, Лекции по общей теории права, с. 224—225. 3Коркунов H, М. Русское государственное право. Т. I, с. 313. 4 Там же. 6 Дневник П. А. Валуева. Т, II. М., 1961, с. 61. 6 Там же, с. 143. 7Коркунов H. М. По поводу отзывов на книгу «Указ и закон». — Журнал министерства юстиции, 1895, № 4, с. 151. β Коркунов Η. М. Русское государственное право. Т. I, с. 313. 9 Там же, с. 314. 10 Там же, с. 316. II Там же. 12 Там же. 13 Там же, с. 317. 14 Там же, с. 318. 15 Там же, с. 324. · 16 Там же. 17 Там же, с. 337. 18 Там же, с. 345. 19 Там же, с. 363. 20 Там же. 21 Там же, с. 364. 82 Там же, с. 367. 23 Там же, с. 375. 24 Там же, с. 377. 25 Там же. 26 Там же, с. 285. 27 Там же, с. 286. 28 Там же, с. 288. 29 Там же, с. 289. 30 См. об этом: Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX столетня. М., 1970, с. 40. 31 Коркунов H. М. Русское государственное право. Т. 1, с. 290. 32 Там же. 83 Там же, с. 296. 84 Там же, с. 294. 85 Там же, с. 303. 86 Там же, с. 302. 37 Ср., напр.: Чичерин Б. Н. Курс государственной науки. Ч. 1. Общее государственное право. М., 1894; Свешников М. И. Русское государственное право. Пособие к лекциям, вып. I, СПб., 1897. 94
88 Корку но в H. М. Русское государственное право, т. 1, с. 303. 39 Там же. 40 Там же, с. 300. 41 Там же, с. 303. 42 Там же, с. 304. 43 Коркунов H. М. История философии права, с. 374. 44 Там же, с. 375. 45 Там же. 46 Коркунов H. М. Русское государственное право. Т. 1, с. 304. 47 Там же, с. 384. 48 Там же. . 49 Там же, с. 386—387. 60 Коркунов H. М. Государственное право..., с. 18—19. 61 Маркс К·, Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 3, с. 46. 62 К о ρ к у н о в H. М. Указ и закон, с. 210. б* Там же, с. 223. 64 Там же, с. 216. 65 Коркунов Η. М. Русское государственное право. Т. II, с. 37L 56 Там же, с. 373. 67 Там же, с. 374. 58 Там же, с. 376. 59 Там же. 60 Там же, с. 377, 61 См. там же. 62 Коркунов Η. М, Государственное право..., с. 18—19. 63 Коркунов Η. М. Русское государственное право. Т. I, с. 158. 64 Русский Вестник, 1905, февр., с. 628—630. 65 Слонимский Л. 3. Теория и практика законности. — Вестник Европы, 1895, янв., с. 319. 66 Там же. 67 К о ρ к у н о в Η. М. Сравнительный очерк государственного права иностранных держав, с. 99. 68 См. об этом: Иванова В. Н. Учение Η. М. Коркунова о государстве и праве. — Автореф. канд. дис. М., 1977. 69 См.: Бе ну а А, Мои воспоминания. Книги первая, вторая, третья. М., 1980, с. 6. 70 Коркунов Η. М. Сравнительный очерк государственного права иностранных держав, с. 99. 71 К о ρ к у н о в Η. М. Экономические теории государства, ЗАКЛЮЧЕНИЕ 1 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 239. 2 Коркунов Η. М. Сборник статей, с. 15. 8 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 5, с. 54. 4 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 10, с. 225—226. 5 Поли. собр. речей императора Николая II. СПб., 1906, с. 7. 6 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч„ т. 2, с. 454,
ОГЛАВЛЕНИЕ Введение 5 Глава I. Жизненный и творческий путь 8 Глава II. Методология познания политико-правовых явлений 16 Глава III. Вопросы общей теории права и истории русской правовой мысли в трудах Н. М. Коркунова . . . , 33 Глава IV. Учение о государстве и государственной власти 53 Глава V. H. М. Коркунов о правах и свободах в царской России 62 Заключение 78 Приложение. Из работ Н. М. Коркунова , 81 Указатель имен 86 Литература 87 Примечания 89 Анисим Иванович Экимов «коркунов» (серия «Из истории политической и правовой мысли») Редактор Л. А. Могусева Художник Н. В. Илларионова Художественный редактор Э. П. Батаева Технический редактор А. А. Арсланова Корректор О. В. Ачкасова ИБ № 1265 Сдано в набор 23.02.83. Подписано в печать 30.05.83. А-07417. Формат 84Х1007э2- Бумага типографская № 3. Гарнитура литературная. Печать высокая. Объем: усл. печ. л. 5,04; усл. кр.-отт. 5,25; учет.-изд. л. 5,08. Тираж 1350 экз. Заказ № 2108. Цена 75 коп. Издательство «Юридическая литература» 121069, Москва, Г-69, ул. Качалова, д. 14 Областная типография управления издательств, полиграфии и книжной торговли Ивановского облисполкома, 153628, г. Иваново, ул. Типографская, 6.