Author: Кулешов С.В. Волобуев О.В. Пивовар Е.И.
Tags: история российского государства история история россии коммунизм российская государственность экономическая политика
ISBN: 5-85255-082-5
Year: 1991
Text
НАШ
опыт политической
истории
ческой
РОССИЙ~ТСИЙ ГОСУДАРСТВЕН..^.1
ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
НАШЕ
ОТЕЧЕСТВО
опыт политической
истории
ТОМ
1
«ТЕРРА» - «TERRA»
МОСКВА 1991
ББК68ЭД
Н37
Авторский коллектив:
Доктор исторических наук, профессор Кулешов С. В. (руководитель),
доктор исторических наук, профессор Волобуев О. В. (зам. руководителя),
доктор исторических наук, профессор Пивовар Е. И. (зам. руководителя),
доктор исторических наук, профессор Афанасьев Ю. Н., кандидат истори-
ческих наук Зверев В. В., доктор исторических наук Иоффе Г. 3., Кондра-
тов С. А., кандидат исторических наук Медушевский А. Н., кандидат
исторических наук Секиринский С, Q., кандидат исторических наук
Степанов С. А., кандидат исторических наук Филиппова Т. А., доктор
исторических наук, профессор Чиковани А. Ю., доктор исторических
наук, профессор Шелохаев В. В.
Н 37 Наше Отечество. Часть I/Кулешов С.В., Волобуев О.В.,
Пивовар Е.И. и др. - М.: ТЕРРА, 1991 - 390с.
ISBN 5-85255-082-5
ц 0503010000 - 71
А 30(03) - 91
ББК 63.3(2)
ISBN 5-85255-082-5
© Издательский центр «ТЕРРА», 1991.
ОГЛАВЛЕНИЕ
К читателю........................................ 4
Глава 1. Исторические судьбы народов............. 8
Глава 2. Формирование российской государствен-
ности ............................................39
Глава 3. Начало гражданского раскрепощения . . 76
Глава 4. Первый шаг к правовому государству . . . 113
Глава 5. В поисках социалистической перспективы 163
Глава 6. Царизм и модернизация России: охрани-
тельные тенденции и попытки реформ . . 201
Глава 7. Либеральная альтернатива в начале XX в. 260
Глава 8. Революционные партии: борьба за демок-
ратическую республику и социалистический
выбор............................................298
Глава 9. 1917 год: почему Февраль? почему Октябрь? 342
К ЧИТАТ ЕЛЮ
Известная фраза об истории как политике, опрокинутой в прошлое,
достаточно точно характеризует наше прошедшее. Ни один цикл ра-
дикальных реформ у нас в стране завершен не был, и это обусловило
как бы «круговое» движение исторического процесса. Всю отечественную
историю отмечает противостояние двух тенденций — реформ и контр-
реформ. Но сегодня особо настораживает и тревожит то, что обращение
к пройденному страной опыту все чаще напоминает известный афоризм
об истории как науке, оправдывающей ошибки в настоящем ссылкой
на аналогичные ошибки в прошлом.
Так уж случилось, что в осмыслении многих драматических страниц
исторического пути, пройденным нашим государством, писатели и поэты
своей провидческой интуицией были впереди официальной историо-
графии. Вспомним, первая подлинная оценка «революционаризма»
была дана в «Бесах» Ф. М. Достоевского. Однако призыв великого
гуманиста не стал императивом политического действия, революционное
насилие захлестнуло страну и бесы разных мастей и оттенков стали
править свой бал. В его круговорот попала и история нашей Родины.
Жесткие идеологические установки, требование давать исключительно
классовые оценки событиям прошлого во многом деформировали под-
линную картину исторического пути, пройденного страной. Понимание
этого с полной ясностью пришло к нам только в последние годы.
Нынешнее состояние исторического знания и образования в нашем
обществе никого не может удовлетворить. Недаром на Западе получила
распространение злая и горькая для нас шутка: «Россия — это един-
ственная страна с непредсказуемым прошлым». Прежние концепции,
изложенные в обобщающих трудах и учебных пособиях, разрушаются
на наших глазах под мощным напором новой исторической информации.
Разоблачение ложных кумиров и демифологизация прошлого
нередко воспринимаются в обществе как торжество нигилизма и очерни-
тельство. И действительно, «если рассматривать вопрос идеально, то
4
разложения определенной формы сознания... достаточно, чтобы убить
целую эпоху». Эта давняя мысль К. Маркса точно характеризует
современное состояние нашего исторического сознания. Тоталитаризм
умирает мучительно долго, в том числе и цепляясь за естественную
потребность людей опереться на традиции прошлого. Так же, как в марте
1953 г., узнав о смерти вождя, страна содрогнулась при мысли о буду-
щем, так и сегодня многие из нас боятся, расставаясь с негативным
наследием, остаться вообще без истории. В этом основная идейная
драма нашего времени.
Растущее многообразие точек зрения и попытки синтезировать
их в более или менее законченных исторических трудах и учебных
курсах можно только приветствовать. Но закономерная тенденция
к интеграции исторического знания пока проявляет себя лишь в тра-
диционном русле в соответствии со сложившимся у нас (отнюдь не
закономерно с точки зрения развития науки) разделением труда исто-
риков. Отдельно пишутся очерки истории КПСС, отдельно очерки исто-
рии советского общества, и, наконец, в высших учебных заведениях
вводится еще и отдельная история XX века. Такие подходы вполне
правомерные сами по себе, в целом лишь углубляют дезориентирован-
ность нашего исторического сознания.
Удивительные открытия совершаются в обстановке общественного
самоочищения: в регионах, еще недавно «успешно» завершивших пере-
ход к «развитому социализму», вдруг обнаруживаются слегка замаски-
рованные структуры феодального общества, едва ли не средневековое
обожествление живых и мертвых вождей. В других случаях толпы
бывших «атеистов» собираются под зеленым знаменем ислама и ликами
Христа, заявляют о своем существовании приверженцы «самоликви-
дировавшейся» грекокатолической церкви. Политический процесс ослож-
няется межэтническими конфликтами, в генезисе которых немалую роль
играют исторические предания. Раскрепощенное историческое сознание
активно участвует в формировании новой многоликой политической
культуры. Общественная мысль и практика, например, в России обра-
щаются не только к ранним традициям большевизма и социал-демо-
кратии, происходит возрождение всего спектра национальных полити-
ческих течений: от последователей М. А. Бакунина до сторонников
династии Романовых.
Повсюду в стране прошлое, как бы возрождаясь из мнимого не-
бытия, властно заставляет с собою считаться. В таких условиях изучение
всей многовековой истории нашего многонационального Отечества стано-
вится нравственным и гражданским императивом современности. Разу-
меется, отечественная история должна изучаться как часть мирового
развития. Взаимозависимость всех составляющих частей человеческой
цивилизации родилась отнюдь не в 1985 г. Это факт весьма давний.
Историческая реальность сложна, многообразна и не подлежит
расчленению. Однако историки вправе смотреть на нее по-разному.
5
Взгляд на историю сквозь «политику» так же правомерен, как и через
призму экономики, культуры и даже частной жизни человека.
Исторический процесс представляет собой нечто цельное и в то же
время состоит из совокупности различных сфер общественной жизни.
Соответственно при его изучении могут быть выделены: экономическая,
политическая, военная история. Это не значит, что, например, экономи-
ческая история полностью отстранена от истории культуры и наоборот.
Но все же критерием той или иной отрасли исторического знания
кладется один из факторов общественной жизни, который является
для этой системы основным.
Каждый из подходов к прошлому — будь то политологический
или культурологический, — имеет свой основной объект изучения. Так,
для политической истории главное — политическая деятельность прави-
тельств и масс, классов и социальных групп, партий и общественных
организаций, лидеров и других видных фигур, руководителей различных
движений. Все это — субъекты политической истории.
Другой задачей ее изучения является анализ функций государ-
ственных институтов, структур и механизмов власти, политических
режимов и политической культуры и т. п. В сферу изучения политиче-
ской истории также входит развитие общественно-политической мысли,
идеологий и менталитета, политического сознания масс. Содержанием
политической истории являются такие ее феномены, как реформы
и контрреформы, революции и контрреволюции, прогрессивные и регрес-
сивные процессы в обществе.
Дифференциация исторического знания, включающая обособление
политической истории, имела место еще в XIX веке. Примером специа-
лизированных трудов в этой области могут служить широко известные
и переведенные в частности на русский язык «Всемирная история»
Оскара Йегера и «Политическая история современной Европы. Эволю-
ция партий и политических форм» Шарля Сеньобоса. В ней, в частности,
история той или иной партии представляет собой частный случай
политической истории.
Современность характеризуется возвращением политике статуса
важнейшего фактора жизни общества. Изучение в этой связи именно
политического аспекта исторического процесса приобретает значение
важнейшего составляющего компонента нового мышления. Возрождение
политической истории — это не возврат к поверхностному, сугубо
персонализированному, событийному описанию общественного развития.
Современная политическая история включает в сферу своего
анализа под определенным углом зрения все пласты прошлого. В налич-
ном бытии обнаруживается феномен взаимодействия различных сфер
социальной целостности и тем самым ход отечественной истории со
времени возникновения государства можно выразить в политическом
измерении. Тем более, что в истории нашей страны этот фактор играл
особую роль.
6
Таким образом, к предмету политической истории СССР, безу-
словно, относятся проблемы становления и развития отечественной
государственности, политических институтов общества, общественно-
политической мысли, обыденного восприятия политической реальности
гражданского общества и власти, истории политических движений,
партий и организаций. В этом контексте подлежат рассмотрению:
проблемы альтернативности общественного развития, взаимодействия
революций и реформ, а также политического лидерства. Конечно же,
осмыслить все это невозможно без учета этнического, хозяйственного,
культурного и конфессионального многообразия нашей истории.
Предлагаемая вниманию читателей книга — это попытка авторов
своевременно откликнуться на острую общественную потребность в за-
полнении явных пробелов нашего исторического образования и просве-
щения. Это — не более чем опыт политической истории Отечества и пер-
вый шаг к написанию действительно нового учебника, созданию которого
очень помогут отзывы и критические замечания читателей, заинтересо-
ванных в успехе начатого дела. Каждый очерк достаточно самостоя-
телен. Авторы не пошли на традиционную для коллективных работ
унификацию изложения материала. В разделах имеются и некоторые
разночтения; внимательный читатель, возможно, обнаружит и ряд про-
белов; что-то вызовет его несогласие.
Авторы изложили собственное понимание проблем политической
истории Отечества. Однако могут быть и иные ее трактовки. И это
вполне естественно. Прошли те времена, когда у нас был только один
Вождь, одна Партия, одна Идеология, один Учебник.
ГЛАВА 1
ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ НАРОДОВ
«Ваша страна состоит из такого множества
народов, разговаривающего на стольких раз-
личных языках и унаследовавших столь
различные культуры, что она является мо-
делью мира в целом...»
Из письма А. Тойнби Н. И. Конраду
«История России есть история страны,
которая колонизуется. Область колонизации
в ней расширялась вместе с государственной
ее территорией».
В. О. Ключевский
Хозяйственно-культурные типы, историко-культурные
регионы, этносоциальные процессы. — Древние народы
и государства Закавказья и Средней Азии. — Арабские
завоевания и распространение ислама. — Тюркские наро-
ды и государства в VIII—XII вв. — Киевская Русь и пере-
ход к феодальной раздробленности. — Монгольские за-
воевания, Золотая Орда, Джагатайский улус и держава
Тимура. — Немецкие завоевания в Прибалтике, Великое
княжество Литовское. — Объединение русских земель
вокруг Москвы. — Распад Золотой Орды и образование
новых тюркоязычных этносов и ханств. — Турецкая
экспансия в Причерноморье и на Кавказе. — Русское
государство в XVI—XVII вв. и превращение его в много-
национальную державу. — Расширение границ Российской
империи в XVIII—XIX вв.
В мозаику символов нашего Отечества привычно
вписываются Московский Кремль и Зимний дворец,
готика Вильнюса и Риги, купола мечетей Самарканда
и Бухары, строгие очертания Эчмиадзина и Свети-Цхо-
вели, Софийские соборы Киева и Новгорода. Исторические
пути и перепутья народов многонациональной страны —
это тропы времени, пройденные ими не в изоляции, не
в этническом вакууме, а в разнообразнейших контактах
друг с другом. История Российского государства не сво-
дима только к колониальной экспансии, к насилиям
и захватам, не менее характерен для нее и объективный
процесс сближения народов и культур. Этот процесс
всегда опирался на вековые традиции миролюбивых
8
взаимоотношении народов, на длительное их сосущест-
вование в границах одного государства.
Россия складывалась и развивалась как многонацио-
нальная держава. Она росла, распространяя свою власть
на огромные территории, простиравшиеся к концу XIX в.
от устья Дуная и Вислы на западе до Тихого океана
на востоке, от евразийской тундры на севере до границ
Турции и Ирана, Афганистана и Китая на юге. На этих
территориях жили народы, отличавшиеся друг от друга
языком, образом жизни, религией, культурными тради-
циями и уровнем общественно-экономического развития.
Это был конгломерат народов и культур, чьи исторические
судьбы оказались связанными с российской государствен-
ностью. Но эта связь не означала потерю народами
и культурами своего Лица, что позволяет видеть в России
как бы микромодель мира, отразившую сложный процесс
развития и смены общественно-экономических форм,
государственных образований, культур и этносов. Тем
более, до включения тех или иных народов в состав
России многие из них входили в другие культурно-исто-
рические регионы, некоторые имели свою государствен-
ность либо стремились к ее образованию или воссоз-
данию.
Каждый народ существует в историческом времени,
он формируется на определенной территории, может
изменить ареал своего распространения или даже исчез-
нуть. Ряд многочисленных народов, известных по истори-
ческим источникам, — скифы, сарматы, готы, гунны,
авары, хазары и другие, некогда проживавшие на террито-
риях, входящих ныне в состав СССР, — растворились
в иных этносах. Да и сами этносы изменяются, транс-
формируются. Так, на основе восточнославянской этниче-
ской общности образовались русский, украинский и бело-
русский народы.
Становление народов, процесс этногенеза всегда имеет
под собой экономическую базу, определяющую образ
жизни и тем самым влияющую на культурно-бытовые
особенности этноса. Конечно, нет двух народов с пол-
ностью совпадающей культурой, но одни и те же условия
жизни, рожденные взаимодействием людей с окружающей
природой на определенном уровне развития производи-
тельных сил, могут сделать их культуру, несмотря на
разность происхождения и языков, во многом схожей.
В одинаковой естественно-географической среде форми-
руются однотипные комплексы хозяйства и культуры.
9
Хозяйственно-культурные типы в традиционных общест-
вах обладают большой устойчивостью и существуют
на протяжении тысячелетий.
Древнейшим хозяйственно-культурным типом были
общества охотников, собирателей и рыболовов, сохраняв-
шиеся на пространствах Сибири от Урала до Тихого
океана и на самом севере Восточной Европы. Распростра-
нение оленеводства привело к возникновению на основе
древнего типа таежных охотников нового хозяйственно-
культурного типа охотников-оленеводов. Часть народов
Сибири (якуты и другие тюркоязычные этносы) занима-
лась скотоводством, сочетая его с охотой. Жившие в орга-
ническом единстве с природой, сибирские народы находи-
лись на стадии родоплеменного строя и до и после
включения их в состав России. Вся эта таежная и тундро-
вая зона образовывала огромный историко-культурный
регион, распадавшийся в свою очередь на ряд историко-
этнографических областей второго порядка (западно-
сибирскую, алтаесаянскую, восточносибирскую и др.).
Другим крупным историко-культурным регионом была
лесостепная и лесная часть Восточной Европы. Зародив-
шееся еще в IV тысячелетии до н. э. земледелие (так
называемая трипольская культура Среднего Поднепровья
и Приднестровья) постепенно проникает из лесостепной
полосы в лесную. Уже к середине I тысячелетия н. э.
основным в хозяйственной деятельности племен лесной
полосы стало занятие земледелием и оседлым скотовод-
ством. В этнолингвистическом отношении к этому времени
население лесостепной и лесной Восточной Европы дели-
лось на три группы: восточно-славянских, финскоязычных
и летто-литовских племен. Географической осью (северо-
юг) расселения восточных славян был водный путь,
получивший позднее название пути «из варяг в греки».
Севернее и северо-восточнее их располагались финно-
язычные племена — эсты и ливы Восточной Прибалтики:
весь (вепсы), водь и ижора Новгородской земли; меряне
и мурома Волжско-Окского междуречья; мордва, мари
и удмурты Поволжья. Ареал распространения летто-
литовских племен со временем сужался, пока не был
ограничен занимаемыми ими территориями в Восточной
Прибалтике.
На просторах евразийских степей от устья Дуная
до Минусинской впадины в бассейне верхнего Енисея
и Забайкалья устанавливается большое сходство истори-
ческих процессов. Здесь развивается культура кочевников-
10
скотоводов Великой степи. В IX—VIII вв. до н. э. Север-
ное Причерноморье заселяют скифы; степи Поволжья,
Приуралья и южной части Сибири занимают сарматы
(савроматы); в Средней Азии кочуют саки. Родственные
по культуре и происхождению, они относятся к ирано-
язычным племенам. Наибольшего уровня развития дости-
гают скифы, среди которых Геродот выделяет скифов-
пахарей, локализуя их в лесостепной полосе современной
Украины, между Днепром и Днестром. У скифов во
второй половине I тысячелетия до н. э. идет становление
классового общества. Возникает даже Скифское государ-
ство с центром в нижнем Поднепровье, затем этот центр
перемещается в Крым, где Скифское царство просущест-
вовало до III в. н. э. Остальное Северное Причерноморье
переходит к сарматам, продвинувшимся на эти земли
с востока и занявшим степи от Тобола до Дуная. Прежняя
Скифия уже в I в. до н. э. именуется античными авторами
Сарматией.
В так называемую эпоху великого переселения наро-
дов (IV—VII вв.) этническая карта Европы существенно
изменяется. Северное Причерноморье превращается в
своего рода магистральный путь для движения этносов
с востока на запад. Политическая гегемония в причерно-
морских степях от сарматов переходит сначала к пере-
местившимся сюда с побережья Балтийского моря готам
(III в. н. э.), затем к гуннам (сер. IV—V вв.), после них
в V{ в. к аварам (обрам русской летописи). Распад
Аварского каганата в 30-х годах VII в. привел к образо-
ванию в Приазовье сильного протоболгарского союза пле-
мен, относившихся к тюркской лингвистической группе,
по-видимому, так же, как и их предшественники и со-
перники — авары.
В VI в. в евразийских степях началась смена языков
по мере того, как с исторической сцены уходили ирано-
язычные скифы, сарматы, саки, а принадлежавшие им
некогда территории оказывались под властью тюрко-
язычных народов. Большую роль в этом процессе сыграло
образование Тюркского каганата, существовавшего с сере-
дины VI в. до середины VIII в. Центром его первоначально
был союз алтайских племен, принявший название «тюрк»,
ставшее со временем этнонимом для народов, говоривших
на родственных языках. В дальнейшем Тюркский каганат
распался на Восточный и Западный. Первый из них
простирался от Сырдарьи до Маньчжурии, второй —
от Алтая до степей Причерноморья. Преемником Западно-
11
Тюркского каганата стало Хазарское государство с цент-
ром в низовьях Волги.
Наиболее древние цивилизации на территории СССР
возникли в двух южных историко-культурных регионах —
на Кавказе и в земледельческой Средней Азии. В VIII—
VI вв. до н. э. часть Закавказья (территория Советской
Армении) входила в состав государства Урарту — соседа
и соперника могущественной Ассирии. Здесь урартийскими
царями были построены города-крепости Эребуни (на
месте нынешнего Еревана), Тейшебаини на берегу реки
Раздан и др. Араратская долина становится областью
высокоразвитого по тем временам земледелия. После
гибели Урарту господство над основной частью его терри-
тории переходит к племенным союзам арме и хайя,
и страна получает название Армении (армяне же назы-
вают себя хайк, а страну свою — Хайастан).
IV—I вв. до н. э. — время государственнообразующих
процессов у народов Закавказья. Почти одновременно
в связи с распадом державы Александра Македонского
образуются Араратское царство и государство Атропа-
тена, располагавшееся на территории южного Азербайд-
жана. В III в. до н. э. возникает древнегрузинское Иберий-
ское царство, центром которого были районы по среднему
течению реки Куры. В зависимость от него попали сущест-
вовавшие уже ранее непрочные государственные объеди-
нения в Колхиде (Западная Грузия). На рубеже II—I вв.
до н. э. в качестве ведущей политической силы в За-
кавказье выдвигается так называемая Великая Армения,
объединившая не только большую часть армянских зе-
мель, но и распространившая власть на другие территории
Закавказья. В I в. до н. э. на местной этнической основе
образуется еще одно государство, известное под названием
Албании (кавказской). На протяжении всей своей древней
истории закавказские государства оказываются в сфере
политического и военного соперничества, а также куль-
турного воздействия на них, с одной стороны, Ирана
(древней Персии, Парфии, державы Сасанидов), а с дру-
гой — сначала эллинистического, а затем древнеримского
и византийского Запада.
В IV в. н. э. на территории Грузии, Армении и Албании
распространяется христианство, и возникает оригинальная
в каждой из этих стран письменность. История Армении
и Грузии с IV по VII в. наполнена борьбой за независи-
мость против власти иранских Сасанидов и византийских
императоров, деливших между собой их территории.
12
Лишившиеся самостоятельности Атропатена и Албания
вошли в состав державы Сасанидов, что способствовало
экономическому и культурному сближению обеих частей
Азербайджана.
В этническом отношении население Кавказа отлича-
лось разнообразием с древнейших времен. Кроме армян,
язык которых относится к индоевропейской семье, но
занимает в ней особое положение, ираноязычного насе-
ления Атропатены и выделившихся из этнической сармат-
ской общности на Северном Кавказе тоже ираноязычных
аланов (предки осетин), остальное население Кавказа
принадлежало к картвельской (грузинской), абхазо-адыг-
ской и нахско-дагестанской (или нахской и дагестан-
ской) группам.
Северо-западный Кавказ с его абхазо-адыгским населе-
нием всегда был приобщен к историко-политическим
и историко-культурным процессам, протекавшим в При-
черноморье. Северо-восточный Кавказ с нахским (чеченцы
и ингуши) и дагестанским населением являл собой
историко-этнографическую область, на которую с юга шло
влияние сначала родственной по языку албанской, а затем
иранской культуры, а с севера — давление «Великой
степи».
Своими южными частями Закавказье и Средняя Азия
вклинивались в ареал распространения раннеземледель-
ческих культур, послуживших истоком древнейших
цивилизаций. Один из первых очагов раннеземледель-
ческой культуры возникает уже в VI тысячелетии до
н. э. (т. е. почти синхронно с Северной Месопотамией)
в предгорьях Копетдага, на территории современного
Туркменистана. Благодаря археологическим раскопкам
у ученых появилась редкая возможность проследить,
как в течение 5 тыс. лет в этом районе происходило
развитие раннеземледельческой культуры. За это время
население Прикопетдагской подгорной полосы эволюцио-
нировало от примитивного земледелия, основанного на
лиманном орошении (использовались разливы горных рек
и ручьев), до создания относительно сложных иррига-
ционных систем. Соответственно шли и другие процессы:
переход от каменных орудий к металлическим, бронзо-
вым; развитие керамического производства и ткачества;
выделение ремесла; превращение мелких поселений
в протогорода.
На рубеже II—I тысячелетий до н. э. на территории
Средней Азии выделяются районы ирригационных земле-
13
дельческих культур, в которых, по всей видимости, шли
процессы становления древних цивилизаций и государст-
венности. В VI в. до н. э. большая часть Средней Азии
входит в состав древпеперсидской державы. В нее были
включены Парфия (Прикопетдагская полоса юга Турк-
мении), Маргиана (в бассейне реки Мургаб, центр вблизи
современного Мерва), Бактрия (верховье и частично сред-
нее течение Амударьи), Согд (правобережье Амударьи,
в бассейне рек Кашкадарьи и Зеравшана), Хорезм (ни-
зовье Амударьи), а также некоторые земли, принадле-
жавшие кочевникам-скотоводам. Население Средней Азии
в то время относилось к европеоидному типу и говорило
на восточноиранских языках, за исключением западно-
ираноязычных парфян. Уже тогда сложились устойчивые
взаимосвязи между среднеазиатскими земледельцами
и кочевниками-скотоводами, часть которых периодически
оседала и пополняла земледельческое население оазисов.
Вторжение войск Александра Македонского в Среднюю
Азию принесло туда эллинистическую культуру. После
распада его державы образовалось Греко-Бактрийское
царство, просуществовавшее свыше столетия. Греко-бак-
трийская культура представляла собой своеобразный син-
тез местных традиций, эллинизма, иранского и индийского
влияний. После разгрома Греко-Бактрии кочевниками
в начале I тысячелетия н. э. на территории Средней Азии,
Афганистана и Северной Индии образуется могуществен-
ное Кушанское царство, где наряду с древнеиранским
зороастризмом (дуалистическая религия, возникшая в
VII в. до н. э. и распространенная в Средней Азии, Иране,
Атропатене), древнегреческим культом Гелиоса и Селены
(солнца и луны) значительное влияние получил буддизм.
По-иному сложилась история Парфии, которая, став
самостоятельной, сама положила начало новому царству,
простиравшемуся от Средней Азии до восточных границ
Римской империи. В III в. н. э. Парфянское царство
исчезает с политической карты мира, и на его месте
образуется Сасанидский Иран. Экспансионистская поли-
тика Сасанидов в Средней Азии завершается в VI в.
ее разделом по Амударье между Ираном и Западно-
Тюркским каганатом.
Господство Ирана и тюрок в Средней Азии имело
своим последствием два важных этнических процесса.
Один из них — это смена восточноиранских языков
западноиранским (фарси-дари), который, получив свою
базу на бывших парфянских землях, начал быстро
14
распространяться в городах, где был языком администра-
ции и торговли. И хотя на хорезмском и согдийском
языках еще продолжала говорить значительная часть
населения, лингвистические изменения стали приобретать
необратимый характер. А на севере и востоке Средней
Азии все большее значение приобретал тюркский этни-
ческий элемент. Однако основным носителем его высту-
пало не столько пришлое, оседавшее в Средней Азии,
сколько местное, тюркизированное население.
Период с VII в. до первой четверти XIII в. характе-
ризуется глубокими переменами в основных историко-
культурных регионах. В Восточной Европе это время
образования средневековых государств — тюркоязычных
Хазарского каганата и Волжской Булгарии и восточно-
славянской Киевской Руси. Для Закавказья и Средней
Азии этот период начинается с арабских завоеваний
и заканчивается завоеваниями монгольскими. Вместе
с арабами на эти территории и в Поволжье проникает
ислам, а с принятием киевским князем Владимиром
христианства оно становится религией восточных славян.
В середине VII в. Арабский халифат, расширяя свои
границы, распространил власть на Иран, Закавказье,
Среднюю Азию. Однако положение завоевателей в За-
кавказье и Средней Азии было неустойчивым. Так, по-
корение Средней Азии растянулось почти на столетие.
Постоянно вспыхивали антиарабские восстания: то попыт-
ки местных владетелей, подвластных халифату, вновь
обрести независимость, то мощные народные движения.
Самыми значительными антиарабскими и антифеодаль-
ными выступлениями были восстания Муканны (70—80 гг.
VIII в.) в Средней Азии и Бабека (10—30 гг. IX в.)
в Азербайджане. Поражение их знаменовало гибель
древних зороастрийских культов, поскольку демократиче-
ская идеология восставших уходила в них корнями,
и утверждение среди земледельческого населения Средней
Азии и Азербайджана новой религии — ислама. Многие
носители мусульманской культуры, как, например, великий
средневековый математик ал-Хорезми, были потомками
зороастрийского жречества.
В IX в. власть халифата ослабевает, и происходит
постепенное восстановление независимости народов За-
кавказья и Средней Азии. В Закавказье сначала образует-
ся Абхазское царство со столицей в Кутаиси (в конце
VIII в. на землях, освободившихся из-под византийского
влияния), затем Тао-Кларджетское и другие грузинские
15
государства. По нескольку феодальных образований возни-
кает и на территории Армении и Азербайджана (в южной
части — Азербайджанский эмират, в северной — госу-
дарство Ширван-шахов и Гянджинский эмират).
Бывшие арабские владения в Средней Азии становятся
территорией государства Саманидов, просуществовавшего
до конца X в. и погибшего под ударами тюрок-кочев-
ников. Официальным языком в нем был западноиранский
дари. Ряд исследователей считает, что в государстве
Саманидов произошло складывание этнического ядра
таджикского народа. Сам этноним «таджик» примени-
тельно к территории Средней Азии зафиксирован в источ-
никах XI в. К этому же времени, очевидно, относится
и исчезновение согдийского языка.
К концу I тысячелетия тюркоязычные народы значи-
тельно расширили ареал своего расселения. На территории
Восточной Европы возникли их первые государственные
образования — Хазарский каганат и Волжская Булгария.
Вначале Хазарский каганат занимал восточную часть
Северного Кавказа и низовья Волги, но в период наиболь-
шего могущества (VIII—IX вв.) его власть распростра-
нилась на Подонье, Приазовье, Крым. Хазарам платили
дань близлежащие славянские племена. В борьбе с ара-
бами Хазарский каганат выступал как союзник Византии,
стремясь утвердиться в Закавказье. Будучи сам своего
рода конфедерацией кочевых и полуоседлых, главным
образом тюркоязычных племен, Хазарский каганат все
время испытывал удары кочевников-переселенцев. Но
главным его соперником стала окрепшая Киевская Русь,
разгромившая и сокрушившая Хазарский каганат в X в.
Другим тюркоязычным государством в Восточной
Европе стала Волжская (или Волжско-Камская) Булга-
рия. Ее основали ушедшие из Приазовья под натиском
хазар болгарские племена (другая их часть переселилась
в низовье Дуная, где ими было образовано Древнебол-
гарское царство, а они сами растворялись в славяно-
язычной среде). Основой хозяйства поволжских булгар
было пашенное земледелие, которое получило развитие
у местного угро-финского населения еще до их прихода.
В городах процветало ремесло, но главное — они были
важными центрами на восточноевропейских речных путях
(Волга, Кама, Ока). Первоначально Волжская Булгария
платила дань Хазарскому каганату, но после его падения
обрела полную самостоятельность. В 922 г. государствен-
ной религией в Волжской Булгарии становится ислам,
16
а она сама является центром его распространения в По-
волжье. Волжская Булгария пЪсле ее разорения Батыем
еще продолжала существовать до рубежа XVI—XV вв.
на правах вассального государства, распавшегося в даль-
нейшем на отдельные княжества.
Кочевое население степей и полупустынь Средней
Азии и Казахстана было уже почти полностью тюрко-
язычным. Оно, согласно имеющимся источникам, может
быть разделено на три группы. В VIII—IX вв. сложился
союз племен, известный под названием печенегов. Они
до конца IX в. кочевали между Аралом и Волгой, а затем
заняли причерноморские степи. После ухода печенегов
главенствующее положение в казахстанской степи заняли
половцы (кипчаки, куманы). По их имени территория
кочевий получила название Дешт-и-Кипчак (Половецкая
степь). Вначале этот топоним распространялся только
на степную полосу от Урала до Тянь-Шаня, а затем,
после перемещения части половцев в причерноморские
степи, и на восточноевропейскую степь. Третий союз
кочевых и полуоседлых племен Приаралья и Прикаспия
известен под названием огузы (гузы). Часть из них еще
в начале XI в., до половцев, откочевала в Причерноморье,
другая же обосновалась в низовьях Сырдарьи, и примерно
в то же время одна из племенных орд, во главе которой
стоял род Сельджукидов, начала свое продвижение через
Среднюю Азию к предгорьям Копетдага. Здесь ими было
основано Сельджукское государство, которое во второй
половине XI в. заняло огромную территорию от Амударьи
на востоке до Малой Азии, Сирии и Палестины на западе.
Междуречье Амударьи и Сырдарьи находилось от него
в вассальной зависимости, а большая часть Закавказья
вошла в его состав.
Огузы-сельджуки сыграли важную роль в этногенезе
нескольких тюркоязычных народов. Придя на территорию
Туркмении, они оказали большое влияние на процесс
смены языка. Вместе с тем антропологические памятники
и материальная культура туркмен показывают, что на
протяжении двух с лишним тысячелетий здесь стойко
сохраняется историческая преемственность местного насе-
ления. В период господства сельджуков в основном
завершились процессы исламизации и тюркизации Азер-
байджана, которые продолжались в течение нескольких
столетий. Проникновение тюркских элементов в местные
этносы шло как с севера, со стороны северокавказских
степей, так и с юга, через Среднюю Азию и Иран. Однако
17
наряду с новым тюркским языком в культурной жизни
Азербайджана немалое зйачение имел персидский, на
котором, в частности, писали замечательные поэты XII в.
Хагани и Низами. Переселившиеся в результате сельджук-
ских завоеваний XI—XIII вв. в Малую Азию огузские
племена явились также языконесущим компонентом ново-
го турецкого этноса.
Время от гибели Саманидского государства до мон-
гольского завоевания для Средней Азии было связано
с переселением значительных масс тюркоязычного насе-
ления в ее исконно земледельческие области. Власть
на местах преимущественно перешла к тюркской кочевой
знати. Шло формирование хозяйственно-лингвистических
групп населения с преобладанием дари в городах и вокруг
них и тюркских наречий в сельской местности. Рас-
пространение языков приобрело на значительной части
Средней Азии чересполосный и мозаичный характер.
В XI в. появились первые дошедшие до нас поэтические
произведения на так называемом староузбекском языке,
был составлен словарь тюркских диалектов того времени.
В предмонгольский период возвысилось в Средней Азии
государство хорезмшахов, включившее в свой состав
также Афганистан и северо-восточный Иран. Хорезм
имел прочные торговые связи с хазарами, Поволжьем
и Киевской Русью.
Завершающий этап выделения восточных славян из
общеправославянского единства можно отнести к VI—
VII вв. Упоминаемые в древнерусской летописи «Повести
временных лет» восточнославянские племена — поляне,
кривичи, словене ильменские и другие — представляли
собой уже племенные объединения. Из византийских
источников известны имена славянских племенных вож-
дей. Возникновению Древнерусского государства пред-
шествовало складывание ранних политических образова-
ний. Их центрами, по всей видимости, являлись Киев,
Новгород, Смоленск, Полоцк, Изборск. На землях финно-
угорских племен — мери, веси и муромы — сложились
свои племенные центры — Ростов, Белоозеро, Муром.
Согласно летописной легенде, в 862 г. славянские
и финские племена, занимавшие северо-западную часть
Восточно-Европейской равнины, призвали княжить на
своих землях трех варяжских (норманнских, скандинав-
ских) князей — Рюрика, Синеуса и Трувора. Рюрик
обосновался в Новгороде, у словен ильменских, Трувор —
в Изборске, у кривичей, Синеус — в Белоозере, у чуди
18
и веси. После смерти братьев Рюрик объединил их вла-
дения. Не вдаваясь в критику летописного сказания,
которому посвящена не одна страница трудов историков,
отметим два обстоятельства. Призвать на княжение
можно только в том случае, если есть, где княжить,
т. е. уже имеется хотя бы полугосударственное образо-
вание. Второе — летопись свидетельствует, что произошло
объединение разноязычных племен: двух славянских
и по меньшей мере двух финских. Очевидно, что более
ранний хозяйственный и культурный симбиоз их допол-
нился политическим.
Объединение важнейших политических центров восточ-
ного славянства — Новгорода, Смоленска — на земле при-
днепровских кривичей и Киева на земле полян было
совершено князем варяжского происхождения Олегом
(взятие Киева датируется в летописи 882 г.). Так образо-
валось Древнерусское государство, или Киевская Русь.
Значение его в истории Восточной Европы можно срав-
нить с ролью империи Карла Великого в Западной.
Возникновение Киевской Руси хронологически вписы-
вается в процесс государствообразования, протекавший
в IX—X вв. на обширной территории Северной, Централь-
ной и Восточной Европы. В первой половине IX в. обра-
зуется Великоморавское княжество, а на рубеже IX—
X вв. — Чешское. В середине IX в. идет объединение
польских племен вокруг двух центров — княжеств вислян
и полян, а во второй половине X в. оно завершается
созданием Древнепольского государства. В IX в. склады-
вается государственность в Хорватии и на сербских
землях. IX в. — время появления объединенного англо-
саксонского королевства, получившего название Англии,
а X в. — Датского королевства. Таким образом, оценивая
с научных позиций роль варяжского элемента в создании
Киевской Руси, следует свести эту роль к «собиранию»
восточнославянских земель, уже подготовленных внутрен-
ним развитием к государственности и объединению.
В дальнейшем от варягов осталось только название
династии киевских князей — Рюриковичи да воспоминания
о происхождении отдельных знатных родов. Этнокуль-
турные процессы в восточном славянстве не испытали
на себе сколь-нибудь значимого варяжского влияния.
Не удалось утвердить свое влияние на части восточно-
славянских земель и Хазарскому каганату. Еще в первой
половине IX в., до Рюриковичей, киевские князья при-
няли тюркский титул «хакан», приблизительно соответ-
19
ствующий византийско-европейскому «император». Первые
Рюриковичи на Киевском престоле также именовались
хаканами (каганами), что свидетельствовало об их поло-
жении и престиже в Восточной Европе. Соперничество
двух каганатов за политическую гегемонию окончилось
гибелью в середине X в. Хазарской державы под ударами
киевских князей-воинов. Причерноморские степи заняли
пришедшие из-за Волги тюркоязычные печенеги, а доми-
нирующей силой в Восточной Европе стала Киевская
Русь.
В 988 г. киевский князь Владимир принял христиан-
ство из Византии. Вместе с христианством на Русь про-
никало византийское культурное влияние. Превращение
Киева в политический, культурный и церковный центр
восточнославянского государства привело к постепенному
отъединению Новгорода от балтийского культурного
региона и к усилению культурного размежевания Киев-
ской Руси с западнославянскими соседями, восприняв-
шими христианство из Рима, а вместе с тем вошедшими
в орбиту латиноязычной западноевропейской культуры.
Время Киевской Руси — это период преимущественно
южной ориентировки восточнославянской жизни. С Ви-
зантией Русь сближали церковные и торговые связи,
с Болгарией — общая письменность. Попеременно сменяв-
шие друг друга в причерноморских степях хазары, пече-
неги, половцы могли в любой момент нанести удар по
Киеву и другим южнорусским городам и землям, и отно-
шения с ними имели особое значение в политической
истории Киевской Руси.
Государственное единство Киевской Руси, как и импе-
рии Карла Великого, не было прочным. Со второй поло-
вины XI в. намечаются признаки ее феодального дробле-
ния. Правившие отдельными древнерусскими землями
князья из рода Рюриковичей стремятся ко все большей
самостоятельности, противопоставляют себя великокня-
жеской власти, опираясь на местное боярство. В конце
XI в. на съезде русские князья постановили, чтобы каждая
княжеская семья наследственно владела своими землями.
По существу это был переход к новой политической
системе. За последовавшие затем полвека на территории
Киевской Руси образовался ряд крупных самостоятельных
княжеств. Наиболее значительными из них были: рас-
положенное в Волго-Окском междуречье Владимиро-
Суздальское, где утвердились Мономашичи (потомки
Юрия Долгорукого, сына Владимира Мономаха); Чер-
20
ниговское, где правили Олеговичи (потомки Олега Свято-
славича, отца героя «Слова о полку Игореве»); Смоленское
(владение Ростиславичей); Галицко-Волынское (владела
одна из линий Мономашичей), Полоцко-Минское (отде-
лилось еще в начале XI в.), Рязанское (принадлежало
одной из ветвей рода черниговских князей).
Особый политический строй установился в Новгород-
ской феодальной республике. Выбор высших должностных
лиц (посадника и др.), приглашение князей (они были
прежде всего военачальниками и приходили на княжение
со своей дружиной), важнейшие вопросы общественной
жизни республики решало вече (народное собрание).
На вече имело право собираться не только городское,
но и свободное сельское население. Однако решения
предопределялись соотношением сил боярских группи-
ровок. Фактически власть находилась в руках новгород-
ского боярства, которое, не ограничиваясь владением
землей, широко занималось торговыми операциями.
Города Новгородской земли — Псков, Ладога, Торжок
и другие — имели политическое самоуправление и счита-
лись пригородами (вассалами) Великого Новгорода.
Владения Великого Новгорода простирались до Белого
моря и Северного Урала. Жившие на обширных лесных
территориях племена платили ему дань.
Значение Киевского княжества во второй половине
XII в. резко упало. Великокняжеский престол стал ябло-
ком раздора между наиболее сильными родами династии
Рюриковичей. На него стали смотреть как на временное
держание. Сын и преемник Юрия Долгорукого Андрей
Боголюбский подверг Киев трехдневному страшному
погрому. Он же объявил столицей нового великого кня-
жения свой стольный град Владимир. Владимиро-Суз-
дальское княжество сделалось наиболее сильным на Руси,
но претендовать на политическую гегемонию над всеми
древнерусскими землями даже оно уже не могло. Вслед
за владимиро-суздальскими мономашичами начали объяв-
лять себя великими князьями и главы других крупных
княжеств, которые в свою очередь делились на более
мелкие, удельные княжества. Совокупность таких удель-
ных княжеств, принадлежащих одному из родов династии
Рюриковичей, и составляло «великое княжение», равное
и по размерам, и по сущности своей государственности
западноевропейским королевствам.
Распадение Киевской Руси не сразу нарушило един-
ство древнерусской народности. Однако с течением вре-
21
мени все больше различий накапливалось между север-
ными, южными и западными (Полоцко-Минское, Грод-
ненское и др.) княжествами. На древнерусских землях
укреплялись местные особенности. В каждом крупном
княжестве имелся свой епископ, велась своя летопись,
создавались свои традиции в государственной жизни
и культуре.
Северные русские земли оказались в более благо-
приятном положении, чем южные и западные. У них
не было таких опасных соседей с Запада, как Польша
и Венгрия. Им не угрожали половцы, занявшие с середины
X в. евразийские степи от Тянь-Шаня до низовий Дуная.
В XI — начале XII в. половцы жили племенными союзами,
во главе которых стояли ханы. С течением времени между
половецкими и русскими землями, между половецкими
ханами и русскими князьями установились довольно
тесные политические и торгово-обменные взаимоотноше-
ния, что, разумеется, не исключало вмешательства полов-
цев в княжеские междоусобицы.
Сложившиеся между странами и народами Восточной
Европы, Кавказа и Средней Азии к XIII в. отношения
были нарушены монгольскими завоеваниями. Возникшая
в начале этого века держава Чингис-хана как стрелы
посылала своих конников в разные стороны. В 1219—
1221 гг. под их ударами пало государство Хорезмшахов,
победоносными походами они ознаменовали свое вторже-
ние в Закавказье, на Северный Кавказ, в Дешт-и-Кипчак.
Уже после смерти Чингис-хана его преемниками в 30-х гг.
XIII в. были окончательно покорены Азербайджан,
Грузия, Армения. Монгольские войска вторглись в преде-
лы восточнославянских земель, сокрушив Волжскую Бул-
гарию. В результате двух походов хана Батыя, внука
Чингис-хана, — в 1237—1238 гг. и в 1239—1240 гг.—
были разгромлены крупнейшие русские княжества.
На месте половецкой степи возникло государственное
объединение монголо-татар Золотая Орда, включившая
в свой состав территорию от низовий Дуная до верховий
Иртыша и Оби. На юге ее граница проходила по Главному
Кавказскому хребту и по низовьям Амударьи и Сырдарьи.
Первоначально Золотая Орда (или Улус Джучи — на-
звание от имени старшего сына Чингис-хана, отца Батыя)
находилась в подчинении у великого монгольского хана,
но затем стала полностью независимой. Самостоятель-
ными государствами, даже в тот период, когда они номи-
нально признавали власть великого монгольского хана,
22
являлись и два других улуса-удела, доставшиеся Джага-
таю — второму сыну, и Хулагу — одному из внуков
Чингис-хана. Первый из этих улусов — Джагатайский
(Чагатайский) — занимал большую часть Средней Азии,
второй — так называемое государство Хулагуидов (Иль-
ханов; ильхан — титул главы этого улуса), располагав-
шийся на территории покоренных монголами Ирана
и Двуречья, включая в свой состав также и Закавказье.
В отличие от Золотой Орды, прекратившей свое су-
ществование на рубеже XV—XVI вв., Джагатайский улус
и государство Хулагуидов оказались крайне непрочными
образованиями. Распадение последнего началось уже
в 30-х гг. XIV в. Ослаблению его способствовала борьба
народов Закавказья за восстановление своей независимо-
сти. В первой трети XIV в. было возрождено единство
грузинской феодальной монархии, а во второй половине
возродилось самостоятельное государство ширваншахов.
В это же время распался на ряд феодальных владений
Джагатайский улус.
Все три улуса, образовавшиеся в результате монголь-
ских завоеваний, являлись многонациональными государ-
ственными образованиями. Собственно монголы составля-
ли в них количественно незначительное меньшинство.
Основную массу кочевников в Золотой Орде представляли
тюркоязычные племена, преимущественно кипчаки (полов-
цы). Уже к концу XIII в., а тем более в первой половине
XIV в., Золотая Орда тюркизировалась, а от монгол
остался только этноним «татары» (так называлось одно
из монгольских племен), который был перенесен на насе-
ление Золотой Орды. Традиционная степная культура
постепенно исламизировалась под влиянием двух мощных
влияний, исходивших из прежнего булгарского мусуль-
манского Поволжья и из Средней Азии. Уже в 1312 г.
хан Узбек объявил ислам государственной религией
Орды.
Если Джагатайский улус и государство Хулагуидов
к середине XIV в. сошли с исторической сцены, то для
Золотой Орды первая половина XIV в. была временем
наибольшего подъема ее могущества. Но со второй поло-
вины XIV в. ее начинают раздирать центробежные силы.
В 1380 г. русское воинство наносит ей поражение в Кули-
ковской битве, а в 1395 г. она подвергается разгрому
Тимуром — основателем могущественной, но недолговеч-
ной империи, центр которой находился в Средней Азии.
Держава Тимура являлась совокупностью феодальных
23
владений, сведенных воедино сильной военной властью.
В нее, кроме Средней Азии, входили Иран, Закавказье
и Северная Индия, а от ослабленной Золотой Орды был
отторгнут Хорезм, судьба которого отныне будет связана
только со среднеазиатскими государственными образова-
ниями. После смерти Тимура произошел распад созданной
им империи, но правление династии Тимуридов в Средней
Азии продолжалось до начала XVI в. Под их властью
оставался также Афганистан. Время Тимуридов характе-
ризовалось новым подъемом культуры в Средней Азии,
которая развивалась на двух языках — фарси (персидско-
таджикском) и староузбекском (чагатай, от названия
Джагатайского улуса, или тюрки). Великие поэты XV в.
Навои и Джами писали первый на тюрки, а второй —
на фарси.
XIII—XIV вв. были трудным периодом в жизни сред-
невековой Руси. Разгромленные, но не завоеванные кня-
жества попали в вассальную, данническую зависимость
от Золотой Орды. Походы Батыя, оказавшиеся губитель-
ными для Владимиро-Суздальского, Рязанского, Галицко-
Волынского княжеств, не сказались, однако, на Новго-
родской земле и Западной Руси, лишь чуть затронув их.
Но не только сила монгольских завоевателей заставила
новгородского князя Александра Невского стать «прием-
ным сыном» хана Батыя и получить «великое княжение»,
а также разрушенный монголами «стольный град» Киев.
Опасность над Русью нависла как с востока, так и с за-
пада.
Еще с середины XII в. идея крестовых походов была
использована для оправдания колониальных захватов
немецкими феодалами земель полабско-прибалтийских
славян, а затем для завоевания и других «языческих
земель» в Пруссии и Восточной Прибалтике. В XIII в.
немецкие рыцари вторглись в Прибалтику. На захваченных
ими землях финноязычных ливов и эстов, балтоязычных
латгальцев и куров утвердился духовно-рыцарский Ливон-
ский орден. Местное население было обращено в католи-
чество и вошло в сферу влияния западноевропейской
культуры. Отсюда, из Прибалтики, немецко-рыцарская
агрессия стала распространяться на русские и литовские
земли. С севера новгородским владениям начали угрожать
шведские феодалы, покорившие к тому времени Фин-
ляндию и вышедшие на берега Финского залива. В битвах
на реке Неве новгородский князь Александр Ярославич
наносит поражение шведским рыцарям, а на Чудском
24
озере — Ливонскому ордену. Движение на восток приоста-
новлено, но опасность не снята. В этих условиях князь-
победитель понимает нереальность создания антизолото-
ордынского союза русских князей. Раздробленная и ослаб-
ленная* Русь, не могущая вести борьбу на два фронта,
вынуждена смириться с игом Золотой Орды.
Опасность со стороны немецких рыцарей угрожает
и литовским племенам. В то время, когда русские князья
в неравных битвах отстаивают свою землю от Батыевой
рати, возникает литовская государственность. Уже перво-
начально в состав Литовского княжества вошла так
называемая Черная Русь с городом Гродно, а в течение
XIV в. к нему присоединились древнерусские земли,
начиная с Полоцко-Минского княжества и кончая Киев-
щиной с Подолией на юге и черниговско-северскими
и смоленскими землями на западе. В начале XV в. Великое
княжество Литовское владело Белоруссией и большей
частью территории Украины и граничило на северо-
востоке с новгородскими, тверскими, московскими и ря-
занскими землями. Собственно литовцы в этом огромном
государстве оказались в меньшинстве. И держалось оно
не столько на военной силе, сколько на стремлении
русских (в широком смысле) земель получить защиту
от золотоордынского гнета. Во внутреннюю жизнь вхо-
дивших в состав Литовского государства территорий
бывших самостоятельных феодальных образований вели-
кие князья почти не вмешивались. По существу Литовское
государство представляло собой нечто вроде федерации
исконно литовских и многочисленных восточнославянских
земель. И только в конце XIV в. начались активные
попытки централизации государства.
В XIV в. перед Литвой встала задача выбора ориента-
ции. Князь Ольгерд так формулировал свою политическую
стратегию: «Вся Русь должна принадлежать Литве».
В случае ее осуществления это бы означало создание
Литовско-Русского государства. Однако история рассуди-
ла иначе. Борьба против немецко-рыцарской агрессии
привела к сближению Литвы с Польшей. В 1385 г. между
ними была заключена династическая (литовский князь
Ягайло женился на польской королеве Ядвиге) и госу-
дарственная уния. Литва приняла католичество, русские
земли сохранили православие. Натиск Тевтонского ордена
на Польшу и Литву был остановлен, а Литва вошла с те-
чением времени в сферу западноевропейской католи-
ческой культуры. В 1569 г. Польша и Литва объединились,
25
и на политической карте Европы появилась Речь Поспо-
литая. Вскоре после этого, в 1596 г., на церковном соборе
в Бресте часть православных епископов подписала унию
с римским папой. Так образовалась униатская церковь,
сохранившая православные обряды и служение на сла-
вянском языке, но признававшая своим главой римского
папу. Создание Речи Посполитой и как следствие ополя-
чивание украинских и белорусских земель (а часть За-
падной Украины — Галиция — входила в состав Польши
до ее унии с Литвой) привели к усилению стремления
их к воссоединению с объединившим независимые русские
земли Московским государством.
Незначительному в середине XIII в. удельному Москов-
скому княжеству суждено было возглавить борьбу русских
земель против Золотой Орды, преодолеть феодальную
раздробленность Руси и стать доминирующей политиче-
ской силой в Восточной Европе. Возвышение Москвы
и превращение ее со временем в центр национального
объединения русских земель отнюдь не объяснимо ссыл-
кой на ее благоприятное географическое положение.
Такая точка зрения начала распространяться в российской
историографии еще в 1-й половине XIX в.; ее приняла
и даже усилила советская историография. С описания
выгодного географического местоположения Москвы начи-
налась история ее возвышения во всех учебниках. Но за-
метим, исходная территория Московского княжества была
очень незначительна, даже после присоединения к нему
Коломны, Переяславля и Можайска. Своим возвышением
Москва обязана не географическому, а политическому
фактору. Первые московские властители сумели не только
«прорваться» к великокняжескому престолу (это удавалось
и другим князьям), но и удерживать в конечном счете
его за собой, несмотря на все перипетии княжеских
междоусобиц и интриг в ханской ставке. Крупной удачей
для них было подавление народного антизолотоордын-
ского восстания в Твери (1327 г.). Воспользовавшись
этим предлогом для устранения своих соперников, москов-
ский князь Иван Калита самолично возглавил каратель-
ный поход ордынцев против Твери. В награду он получил
и великокняжеский стол и право собирать дань с русских
земель и доставлять ее ханам. В дальнейшем ханы пере-
дали московским князьям также и судебную власть
над всеми князьями. Отныне Иван Калита и его преем-
ники могли воздействовать на своих политических про-
тивников среди других русских князей как силой от
26
имени золотоордынских ханов, так и, по выражению
В. О. Ключевского, «бить рублем», поскольку, собирая
дань, всегда можно было «нажать и пережать». Династи-
ческие интересы московских князей, округлявших свои
владения, где военными захватами, где «прикупом» новых
территорий (не только сел, но и удельных городов, на-
пример, Белозерска, Галича и Углича), в силу логики
исторических событий поставили их во главе объединения
русских земель. Установилась гегемония Москвы в Се-
веро-Восточной Руси, и этим закладывалась политическая
основа создания единого Русского государства.
Объединение русских земель вокруг Москвы проис-
ходило, таким образом, в первую очередь под влиянием
внешнеполитических факторов — необходимости обрете-
ния полной национальной независимости от Золотой
Орды и освобождения части русских земель из-под власти
Великого княжества Литовского. Создание единого Рус-
ского государства не было в достаточной мере подготов-
лено экономически, как это было при образовании центра-
лизованных государств в Западной Европе. Процветающие
города и торговые связи не являлись в отличие от За-
падной Европы той цементирующей основой, на которой
велось строительство единого государства. И чем меньше
проявляли себя в объединительном процессе стихийные
экономические силы, тем большую роль играла в нем
сила военная. Отмечая эту особенность, П. Н. Милюков
именовал Московскую Русь военно-национальным госу-
дарством, которое образно сравнивал с военным лагерем.
В 1380 г. «великий князь всея Руси» (титул московских
государей) Дмитрий Иванович разбил в Куликовской
битве золотоордынское войско. К тому времени Москов-
ское княжество уже было самым крупным и сильным
на Руси. В 1480 г. при Иване III оно перестало платить
дань золотоордынским ханам, в начале XVI в. включило
в свой состав все ранее зависимые княжества, а также
новгородскую и псковскую земли. Последним в 1521 г.
было присоединено Рязанское княжество.
На рубеже XV—XVI вв. определился перевес Москов-
ского, Русского государства над Литовским. Этот перевес
не может быть сведен к военному могуществу, его важ-
нейшей составной частью явилось стремление входивших
в состав Великого Литовского княжества восточносла-
вянских земель к воссоединению с Русским национальным
государством. Первыми подали пример Верховские (рас-
положенные в верховьях Оки) княжества, находившиеся
27
в зависимости от Литвы. Их князья — Воротынские,
Новосельские, Одоевские и другие перешли на службу
к Ивану III, и Литва вынуждена была признать изменение
своих границ в пользу Москвы. В результате русско-
литовских войн в начале XVI в. России были возвращены
земли Северной Украины (с Черниговом и другими горо-
дами), Смоленщина (Смоленск еще не раз будет перехо-
дить то к Литве — Речи Посполитой, то к России).
Итак, на рубеже XV—XVI вв. сложилось единое
Русское государство. Но его образование шло только
на части древнерусских земель, той части, которая состоя-
ла из княжеств, попавших в зависимость от Золотой
Орды. Процесс объединения этих земель вокруг Москвы
был в то же время процессом постепенного, поэтапного
освобождения (борьбы за независимость) от золото-
ордынского гнета. И образование единого Русского госу-
дарства опиралось не столько на экономические и куль-
турные связи, сколько на военную мощь объединяющей
силы — Великого Московского княжества.
Не все русские земли имели одинаковые государствен-
ные традиции. Княжеская власть на территории Влади-
миро-Суздальской земли существенно отличалась от рес-
публиканского государственного управления на земле
Новгородской. Но в XIV—XV вв. здесь формируется
великорусская народность со своим языком и культурой.
На основе той же восточнославянской древнерусской
этнической общности формируются примерно в то же
время украинская и белорусская народности. Белоруссия
находилась в составе Великого княжества Литовского,
территория Украины была разделена между Литвой,
Польшей, Венгрией. Сам термин «Украина» имел два
значения: однородный край, своя сторона, родная земля
(в современном украинском языке «краина» — страна);
другое — окраина, пограничье. Среди украинцев и белору-
сов долго держалось самоназвание «русь», а часть украин-
цев вплоть до настоящего времени называет себя руси-
нами. Близость языка и культуры, историческая память,
религиозное единство трех народов обусловили как со сто-
роны Русского государства, так и со стороны украинского
и белорусского народов стремление к объединению,
которое опиралось, с одной стороны, на национально-
освободительную борьбу против господства Речи Посполи-
той, а с другой — на возраставшую военно-политическую
мощь Московского государства.
Укреплению единого Русского государства сопутство-
28
вал дальнейший распад Золотой Орды. В первой половине
XV в. от нее обособились: на юге Восточной Европы —
Крымское ханство, в Поволжье — Казанское, а несколько
позднее — Астраханское. В евразийских степях, имея
центр на реке Яик (Урал), кочевала самостоятельная
Ногайская орда. В начале XVI в. крымские татары довер-
шили разгром того, что оставалось от Золотой Орды.
На обширной территории Западной Сибири и степной
полосы между нею и Средней Азией править стали по-
томки одного из сыновей Джучи-Шейбана. В XV в.
этноним «узбек» стал собирательным названием для
большой массы тюркоязычных кочевников. Узбекское
ханство неуклонно сдвигалось к югу, и на рубеже
XV—XVI вв. Мухаммедом Шейбани-ханом было основано
на территории Средней Азии государство Шейбанидов.
Одна из ветвей Шейбанидов утвердилась в Сибирском
(Тюменском) ханстве.
Государство Шейбанидов в XVI в. распространило
свою власть почти на всю Среднюю Азию, а в дальнейшем
на его месте образовались Бухарское и Хивинское хан-
ства. Еще в государстве Шейбанидов начался процесс
оседания узбекских племен в земледельческих оазисах.
Они слились с местным, в значительной части уже тюрко-
язычным населением (и здесь сыграла большую роль
языковая и религиозная — ислам суннитского толка —
общность), передав ему свой этноним — узбеки. Наряду
с узбеками в Бухарском и Хивинском (позднее образо-
валось еще одно — Кокандское) ханствах жило немало
и ираноязычных таджиков (в том числе в городах Бухаре,
Самарканде и др.).
В степях же между Сибирским ханством и средне-
азиатским государством Шейбанидов господство перешло
к казахским племенам. Первое казахское ханство образо-
валось еще в XV в. Расселенные на огромных степных
пространствах казахи отличались монолитностью культуры
и делились на три жуза (обособленные районы). Ближе
всего к России находился Младший жуз, поддерживавший
с ней экономические отношения с начала XVII в.
Таким образом, в XV—XVI вв. на месте Золотой
Орды возникли новые государственные образования, и сло-
жились новые тюркоязычные этносы. В их становлении
значительную роль сыграло и местное, домонгольское
население — кипчаки, огузы, булгары и другие тюрко-
язычные народы, а также ираноязычные жители Средней
Азии и Кавказа, грекоязычные Крыма и т. д.
29
Крупной политической силой в XVI в. являлась Осман-
ская империя, распространившая свое влияние на Балка-
ны, Кавказ, Северное Причерноморье. Б середине XV в.
данником ее стало Молдавское княжество (образовалось в
XIV в.), включавшее исторические области Молдову,
Бессарабию и Буковину. В XVI в. Молдавское княжество
лишилось независимости и в течение 300 лет находилось
под турецким господством. В 1475 г. турецкие войска
высадились в Крыму и захватили генуэзские колонии
с центром в Каффе (Феодосии), а также небольшое
независимое княжество Феодоро, располагавшееся на тер-
ритории юго-западного Крыма. Крымское ханство попало
в вассальную зависимость от Османской империи. В Се-
верном Причерноморье, Приазовье и на Черноморском
берегу Кавказа появились турецкие крепости — морские
порты, опорные военно-колониальные базы.
Закавказье стало ареной борьбы между Турецкой
империей и государством Сефевидов, возникшим в начале
XVI в. на территории Южного Азербайджана и Ирана.
Государственной религией в государстве Сефевидов был
ислам шиитского толка. Соответственно он утвердился
в Азербайджане, вошедшим в состав владений иранских
шахов. В результате многочисленных войн Ирана и Тур-
ции Армения была разделена между ними. В орбите
турецкого влияния оказалась Западная Грузия, а Восточ-
ная (Картли и Кахети) с трудом отстаивала свою неза-
висимость то от султанов, то от шахов.
В XVI в. усилилась крымско-турецкая экспансия на
Северном Кавказе, лежавшем между мусульманским
Поволжьем и территорией Крымского ханства, в состав
которого входили восточная часть Северного Причерно-
морья, Приазовье и часть Прикубанья. Постепенно среди
народов Северного Кавказа распространился ислам сун-
нитского толка: в Абхазии с XV в., среди адыгов, чеченцев,
ингушей — с XVI в., осетин — с XVII в. Раньше всего
ислам стал господствующей религией в Дагестане.
Окрепшее Русское государство, таким образом, к сере-
дине XVI в., занимая центральные и северные территории
Восточной Европы, со всех сторон было окружено враж-
дебными ему силами, отрезано от важнейших морских
и речных торговых путей. В Прибалтике господствовал
Ливонский орден, с запада Россия граничила с Речью
Посполитой, и взаимные территориальные претензии
между ними всегда были источником военных конфлик-
тов, с юга опасность исходила от крымско-турецкой
экспансии, многонациональное Поволжье контролирова-
лось казанскими ханами. В 1547 г. Иван III принял цар-
ский титул, а в середине XVI в. под ударами московской
рати пали Казанское и Астраханское ханства. В конце
этого века, после разгрома казачьим отрядом Ермака
Сибирского ханства, под власть российских царей перешла
Западная Сибирь. За 70 лет — к середине XVII в. Россия,
благодаря преимущественно казачьим экспедициям, вышла
на берега Тихого океана. По всей Сибири строились
остроги — крепости, служившие опорными пунктами в ее
колонизации.
После смуты начала XVII в. Россия, пережив само-
званчество и польско-шведскую интервенцию, восстанови-
ла свою государственность с новой династией Романовых,
утвердившейся на царском престоле с 1613 г. И эта госу-
дарственность была возрождена уже не как чисто русская,
а как многонациональная.
В политической истории Восточной Европы в XVI—
XVII вв. значительная роль принадлежала казачеству.
Казаки — «вольные люди», обосновавшиеся на окраинах
Польско-Литовского и Русского государств за линией их
сторожевых укреплений, образовывали самоуправля-
ющиеся общины. Эти общины одновременно были и воен-
ными организациями. Казачество постоянно пополнялось
за счет бежавших от феодального гнета русских и украин-
ских крестьян и было настроено оппозиционно по отно-
шению к государственности и дворянству. В то же время
казаки охотно принимали «жалованье» деньгами, хлебом
и боеприпасами со стороны российских царей и польских
королей, заинтересованных в охране своих рубежей
от набегов крымских татар и турецкой экспансии.
Своеобразные казачьи «республики» образовались
на Дону и в Поднепровье (Запорожская Сечь). Донские
и запорожские казаки совершали набеги на Крым, Тур-
цию, Иран. В начале XVII в. казаки принимали активное
участие в событиях Смутного времени. Запорожские
казаки не раз поднимали и возглавляли восстания на
Украине против польского владычества.
В середине XVII в. на Украине развернулась народно-
освободительная война, возглавляемая Богданом Хмель-
ницким. Главной ее военной силой стало запорожское
казачество. Народно-освободительная война шла с пере-
менным успехом, хотя охватила не только Украину,
но и Белоруссию. Изнуренная шестилетней войной Украи-
на стояла перед выбором: снова признать власть Речи
Посполитой или отдаться «под руку» Москвы. Получив
31
поддержку от России, гетман Украины Богдан Хмель-
ницкий прибыл в Переяславль для встречи с русскими
послами. В январе 1654 г. Переяславская Рада (Совет),
в которой участвовали представители всех казачьих
полков и освобожденных от польско-шляхетского гнета
земель, приняла решение о вхождении Украины в состав
России. В результате последовавшей затем русско-поль-
ской войны к России отошли Левобережная Украина
и Киев. Согласно «Статьям Богдана Хмельницкого»
и «Жалованным грамотам» царя, украинские земли,
вошедшие в состав Российского государства, получили
автономию. Они должны были управляться выбираемыми
на Раде гетманами. Гетманщина имела свою администра-
тивно-территориальную систему, суд, финансы и войско.
Численность запорожского войска определялась в 60 ты-
сяч казаков.
После смерти Богдана Хмельницкого в 1657 г. среди
казацкой старшины разгорелась борьба за гетманскую
власть, сопровождавшаяся возникновением группировок
промосковской, пропольской и даже протурецкой ориен-
тации. «Смуты» продолжались до 80-х годов XVII в.
и свидетельствовали о том, что условий для создания
суверенного украинского государства в то время не было.
Автономия Левобережной Украины была сильно урезана
в связи с разгромом Запорожской Сечи Петром I после
перехода гетмана Мазепы на сторону шведского короля.
В дальнейшем гетманы фактически назначались царским
правительством, а в 60-е годы XVIII в. при Екатерине II
институт гетманства был отменен. В начале 80-х годов
того же века произошла окончательная ликвидация остат-
ков автономии Левобережной Украины.
Правобережная Украина и Белоруссия остались под
властью Речи Посполитой. Их объединение с Россией
связано с разделами Речи Посполитой между Россией,
Пруссией и Австрией в конце XVIII в. Однако Западная
Украина (Галиция) и Закарпатская Русь надолго попали
в состав Австрийской империи.
XVIII—XIX вв. — время дальнейшего расширения за-
падных и южных границ России, ставшей при Петре I
империей (1721 г.). В результате Северной войны к Рос-
сии была присоединена большая часть Прибалтики с ее
немецко-шведским дворянством, немецким бюргерством,
с эстонским и латышским крестьянством. Оставшаяся
часть Прибалтики отошла к России по третьему разделу
Речи Посполитой при Екатерине II. Постепенное осво-
32
бождение эстонской и латышской культуры от немецкого
влияния, а литовской — от польского не привело, однако,
к ослаблению в этом регионе западноевропейских тра-
диций, подкрепляемых католичеством и протестантизмом.
Большая часть эстонцев и латышей лучше владела немец-
ким языком, нежели русским. Письменность всех трех
прибалтийских народов была основана на латинской
графике.
Русско-турецкие войны XVIII в. дали выход России
к Черному морю. Северное Причерноморье, включая
территорию Крымского ханства, вошло в состав России.
На Северном Кавказе линия границы легла по рекам
Кубани и Тереку, а местами передвигалась и за них.
Начинается интенсивное освоение степного Юга, Юго-
Востока и Приуралья в европейской части России. Осо-
бенно быстро заселяются Новороссия (так стала офици-
ально называться территория, включившая Северное
Причерноморье), Приазовье и Прикубанье. Главную
массу переселенцев составляли здесь русские и украинцы,
но среди колонистов были также приглашенные в Россию
немцы, греки, гагаузы, болгары. Особенно значительный
массив немецких колонистов осел в Среднем Поволжье.
На Кубань в конце XVIII в. были переселены запорож-
ские казаки.
Первая треть XIX в. завершается включением в состав
России всего Закавказья после ряда русско-турецких
и русско-иранских войн. Начало этому процессу было
положено Георгиевским трактатом 1783 г. — «дружествен-
ным договором» о принятии царства Картли-Кахети под
покровительство России, которая обязывалась вести его
внешнеполитические дела и защищать от нападений со
стороны Ирана и Турции. В 1801 г. Александр I подписал
манифест о принятии Восточной Грузии в российское
подданство. Вслед за нею договора о подданстве и по-
кровительстве заключают с Россией владетели западно-
грузинских царств и княжеств (Имерети, Мегрелии,
Гурии) и Абхазии. Тем не менее вхождение грузинских
земель в состав Российской державы сопровождалось
сопротивлением, вызванным стремлением царизма наса-
дить на вновь приобретенных землях имперские порядки
и упразднением местных династий и автономии грузин-
ской церкви. Одно за другим вспыхивают восстания
в Картли, Кахети, Имерети, Гурии. Укреплению позиций
царизма способствует предоставление местному дворян-
ству общероссийских дворянских прав и привилегий.
2—208
33
Поражение Ирана в войне 1804—1813 гг. с Россией
определило судьбу большинства ханств Северного Азер-
байджана, образовавшихся во 2-й половине XVIII в.
и находившихся под иранским контролем. Они перешли
под власть России, а после следующей русско-иранской
войны к России были присоединены Эриванское и Нахи-
чеванское ханства. Вступление русских войск в Восточную
Армению сопровождалось подъемом национально-освобо-
дительного движения, партизанской борьбой. На земли,
присоединенные к России, началось переселение армян
из Ирана и Турции. Поражение последней в очередной
войне отдало России Черноморское побережье от устья
Кубани до района Поти.
К середине XIX в. власть императоров прочно утвер-
дилась в Закавказье. На всей его территории произошло
введение общероссийской системы администрации (с деле-
нием на губернии), делопроизводства и суда. Однако,
проводя завоевательную и имперскую политику, Россия
по отношению к народам Закавказья выступала в опре-
деленной степени и выразителем их национальных инте-
ресов, требующих преодоления феодальной раздроблен-
ности, междоусобных войн и устранения опасности пол-
ного порабощения Турцией и Ираном.
После присоединения Закавказья к России коренным
образом изменилась политическая ситуация на Северном
Кавказе. Владения горских народов со всех сторон были
окружены землями, вошедшими в состав Российской
империи. Еще в конце XVIII в. Турция признала россий-
ское подданство Кабарды и Северной Осетии.
Конфликты между независимыми горскими племенами
и Россией вылились в широкую национально-освободи-
тельную войну, которая шла под знаменем газавата
(священной войны против неверных) и была возглавлена
талантливым вождем — Шамилем. Шамиль был провоз-
глашен имамом и в течение 25 лет, до 1854 г., вел борьбу
с царскими войсками.
Не менее жестокую и кровавую войну царизм вел
и на Северо-Западном Кавказе с адыгскими народами.
На земле горцев надвигались кордонные линии, каратель-
ные экспедиции расправлялись с неподчиняющимися
аулами, шло переселение адыгских племен из предгорий
в степи. Началась массовая эмиграция не только аулами,
но и целыми племенами в Турцию (например, убыхов,
живших в районе Сочи). Ее росту способствовала про-
паганда мусульманского духовенства, не мирившегося
34
с участью жить под властью «неверного» царя. Только
в 1864 г. были подавлены последние очаги сопротивления.
Этим годом и датируется окончание Кавказских войн.
В том же году была ликвидирована автономия Абхаз-
ского княжества.
Передовая российская интеллигенция с сочувствием
относилась к борьбе горцев за свободу. «Кавказа гордые
сыны...» вызывали восхищение Пушкина, Лермонтова,
декабристов. Лучшие умы России призывали видеть в на-
родах Кавказа равных с русскими граждан одной дер-
жавы.
В 60-е годы XIX в. завершается вхождение в состав
России казахских земель, начавшееся в 30-х годах
XVIII в. Тогда Младший жуз (жуз — территориально-
племенной союз) и несколько ханов Среднего жуза
приняли российское подданство. В XIX в. ханская власть
в Среднем и Младшем жузах была упразднена, и на
этих казахских землях была введена новая система
управления. Несмотря на то, что новая система управ-
ления носила колониальный характер, она оказала про-
грессивное влияние на развитие казахского общества,
так как ограничивала произвол феодальной верхушки
и вела к отмиранию патриархального рабства. Территория
Старшего жуза и киргизские земли вошли в состав
России в результате разгрома царскими войсками Ко-
кандского ханства (полностью прекратило свое существо-
вание в 1876 г.).
Война с Кокандским ханством столкнула Россию
с бухарским эмиром, который, воспользовавшись ослаб-
лением своего давнего соперника, захватил столицу
враждебного ханства. Но вскоре и хан Коканда и эмир
Бухары, терпя поражение, вынуждены были заключить
неравноправные договоры с Россией. А в 1876 г. Ко-
кандское ханство прекратило свое существование. Направ-
ленное и против хана и против России восстание
Коканда было подавлено царскими войсками.
Другим направлением продвижения России на террито-
рию Средней Азии стало наступление со стороны по-
бережья Каспийского моря. На этом направлении она
столкнулась с хивинским ханом, претендовавшим на
туркменские земли. Независимые и полунезависимые
туркменские племена сохраняли еще родоплеменные
отношения и постоянно воевали с Хивой и Ираном.
С Ираном России удалось договориться, и пограничная
линия была установлена по реке Атрек. Столкновение
2**
35
с Хивой закончилось ее поражением. Сопротивление
отдельных туркменских племен (особенно в Ахал-Текин-
ском оазисе) было подавлено. На присоединенных к Рос-
сии территориях было создано Туркестанское генерал-
губернаторство. В то же время Россия по политическим
и финансовым соображениям не была заинтересована
в полной ликвидации Хивинского ханства и Бухарского
эмирата. Они стали протекторатами, сохранив внутреннюю
автономию, но отказавшись от самостоятельной внешней
политики. Не только на территории генерал-губернатор-
ства, но и в Хиве и Бухаре были уничтожены рабство
и работорговля. Прогрессивное значение имели введение
единых таможенных правил, запрещение наркотиков
и некоторые другие мероприятия экономического и куль-
турного характера. В то же время военно-администра-
тивный гнет, разница в религии, образе жизни, традициях
коренного населения и пришлых чиновников вызывали
недовольство и бурные протесты горожан и дехкан. Самым
крупным выступлением против царских колонизаторов
было Андижанское восстание, проходившее под лозун-
гами газавата и восстановления Кокандского ханства.
Вхождение в состав Российской империи народов
Кавказа и Средней Азии сравнительно мало изменило
жизнь и тем более быт коренного населения. В наиболь-
шей мере влияние российской культуры и европейских
идей испытала формирующаяся грузинская и армянская
интеллигенция. Другие народы Кавказа и особенно
Средней Азии продолжали жить в соответствии как
с общемусульманским, так и со своим национальным
культурным и социальным наследием. В Хивинском
ханстве и Бухарском эмирате почти в неприкосновен-
ности сохранялись средневековые порядки. Большой
реальной властью в традиционных обществах пользовалось
мусульманское духовенство.
Во второй половине XIX в. окончательно установились
границы Российской империи. После русско-турецкой
войны к России были присоединены грузинские (Аджария
с Батумом) и армянские (Карс, Ардаган, Баязит) земли,
а также была возвращена переданная Румынии в 1856 г.
Южная Бессарабия (с Измаилом). Вся Бессарабия
вошла в состав России еще в начале XIX в. Границы
туркестанских владений России в Средней Азии были
определены соглашениями с Англией, которая выступала
от лица Афганистана в соответствии с договором о про-
текторате. В 1858 г. и 1860 гг. происходит разграничение
36
территории между Россией и Китаем на Дальнем Востоке,
а в 1875 г. по договору с Японией за Россией были при-
знаны права на Сахалин, а последняя передала Японии
Курильские острова.
Процесс включения в состав России разных регионов
и народов имеет неоднородную типологию. Территориаль-
ные приобретения, как правило, осуществлялись с при-
менением военной силы, но в ряде случаев с полным
основанием можно говорить о добровольном присоедине-
нии. И это относится не только к Переяславской Раде.
Добровольное присоединение Восточной Грузии было
не чем иным, как оптимальным историческим выбором
в условиях угрозы порабощения со стороны более опас-
ных, чем Россия, агрессивных соседей. Другое дело,
что всякое добровольное присоединение рано или поздно
кончалось отнятием у народов той автономии, какая
первоначально им обещалась. Бывало и так, что фео-
дальные владыки и племенные вожди принимали россий-
ское подданство, надеясь обеспечить себе «мирную жизнь»
под сенью могучей державы или меняя одну политическую
зависимость на другую.
Чаще всего Россия «отвоевывала» у других государств
захваченные ими территории. Так, у Швеции в результате
Северной войны была «отнята» Прибалтика, у Турции —
ее крепости-форпосты в Северном Причерноморье и Бес-
сарабии, у Ирана — Армения. У народов, разумеется,
желания не спрашивали, но для многих из них присоеди-
нение к России было освобождение от других завоева-
телей. Но были, разумеется, рассоединения, расчленения
народов (поляки, молдаване и т. д.).
Российская империя, как и любая империя, создава-
лась «железом и кровью». В то же время политика цар-
ского правительства по отношению к нерусскому населе-
нию державы не была всюду одинаковой. На украинцев
и белорусов смотрели как на часть русского народа,
состоящего из трех родственных, включая великороссов,
этнических групп. В «восточных» землях царская админи-
страция не стремилась к подрыву устоев жизни, а управ-
ляла с помощью местной знати. Российское дворянство
по мере расширения территории империи впитывало
в себя феодалов различного национального происхожде-
ния. По переписи 1897 г., только 53 % потомственных
дворян назвали родным языком русский. Почти половину
их, таким образом, составляли потомки польской шляхты,
украинской казачьей старшины, остзейских рыцарей,
37
грузинских князей, мусульманских ханов и беков. В ходе
совместного проживания, культурного и хозяйственного
обмена у народов России постепенно складывалось пред-
ставление об общности их исторических судеб, о необхо-
димости совместной борьбы с самодержавием за свою
свободу.
ЛИ ТЕРАТУРА
Алексеев В. П. Этногенез. М., 1986
Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989
История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. I—V. М.,
1966—1968.
Ключевский В. О. Курс русской истории//Сочинения в девяти
томах. Т. 1—5. М., 1987—1989
Поляков С. П. Историческая этнография Средней Азии и Казах-
стана. М., 1980
Чебоксаров Н. Н., Чебоксарова И. А. Народы, расы, куль-
туры. М., 1985
ГЛАВА 2
ФОРМИРОВАНИЕ
РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Изучая культуру любого западноевропейского
государства мы должны были бы от экономи-
ческого строя перейти сперва к социальной
структуре, а затем уже к государственной
организации, относительно России удобнее
будет принять обратный порядок, то есть с
развитием государственности познакомиться
раньше, чем с развитием социального строя,
П. Н. Милюков
Основные постоянные факторы русского исторического
процесса. — Геополитическая ситуация. — Механизм
функционирования сословного строя. — Поместная систе-
ма. — Место государства в русской истории. — Полити-
ческая система и институты социального контроля. —
Земские соборы. — Церковь. — Высшие органы власти и
управления. — Боярская дума. — Приказная система. —
Общий характер служилого государства. — Рационализа-
ция, модернизация и догоняющее развитие в новое вре-
мя. — Типология форм власти: традиционная, рациональ-
ная, харизматическая. — Реформы Петра Великого. —
Идеал регулярного государства. — Социальный конфликт
традиционного общества, вызванный модернизацией. —
Его сущность, типология и проявление на различных
уровнях. — Просвещенный абсолютизм и его социально-
правовая программа. — Доктрины естественного права. —
Кодификация права в эпоху Просвещения. — Уложенные
комиссии в России. — Положение основных сословий рус-
ского общества, противоречия между ними. — Роль госу-
дарства в регулировании этих противоречий. — Дебаты в
Уложенной комиссии 1767 г. по крестьянскому вопросу. —
Отчуждение общества от политической власти. — Пред-
посылки освободительного движения в России.
Размышляя над кардинальными проблемами современ-
ности, мы обнаруживаем, во-первых, что все они имеют
корки, уходящие в глубокую древность, а во-вторых, что у
многих из них есть свои аналоги в прошлом. Признание
этого факта наводит на мысль о преемственности и даже
повторяемости тех или иных моментов истории нашей
39
страны. Возникает резонный вопрос — а не проявляются
ли здесь определенные тенденции в развитии нашей исто-
рии, то и дело дающие о себе знать в разные исторические
периоды? Поиск таких постоянно действующих факторов
является главной целью всякого мыслящего историка.
Свою задачу мы как раз и видим в попытке сконцентри-
ровать внимание читателя на межформационных, сквоз-
ных линиях русской истории.
В числе основных факторов этой истории прежде всего
следует отметить характерную для России пространствен-
ную и геополитическую ситуацию, специфические меха-
низмы функционирования сословного строя и, самое важ-
ное, — особую роль государства и его институтов в регули-
ровании социальных отношений.
Говоря об уникальной геополитической ситуации в Рос-
сии, мы имеем в виду равнинный характер ее местности, ее
открытость, отсутствие естественных географических гра-
ниц. Все это не позволяло существовавшему здесь социуму
изолироваться от внешнего мира, концентрироваться на
определенной, исторически неизменной территории. Во
многих работах уже отмечалось, что Русское государство
занимает срединное положение между Западом и Восто-
ком, но вытекающие из этого факта следствия еще нуж-
даются в осмыслении.
На всем протяжении нашей истории значение запад-
ных и восточных границ Русского государства не было
постоянным. Вплоть до XVII в. сама возможность сохра-
нения государственности на Руси зависела не столько от
отношений с Западом, сколько от отношений с Востоком,
где дестабилизирующие процессы шли особенно интенсив-
но. Как известно, ученые прошлого при объяснении специ-
фики русской истории рассматривали географический фак-
тор в качестве доминантного в историческом процессе.
На ту же проблему важно взглянуть и сегодня с точки
зрения современных воззрений на экологию, формирова-
ние этносов и традиций национальных культур.
По мере развития человечества все очевиднее станови-
лось значение таких непреходящих ценностей, как земля,
лес, вода, все больше прояснялась степень взаимосвязи
экологии с собственно социальным процессом, ходом чело-
веческой истории. В отечественной науке эта тема стала
предметом осмысления со стороны В. И. Вернадского,
создавшего учение о биосфере и развивавшего это учение в
значительной мере на основе тех представлений, которые
были выработаны наукой предшествующего времени, в
40
частности государственной школой русской историогра-
фии.
В рамках нашего подхода важно подчеркнуть большую
ценность интегрирующего взгляда на естественные и со-
циальные процессы. Таким историкам, как С. М. Соловьев,
Б. Н. Чичерин, В. О. Ключевский, этот взгляд позволил
широко воспринять связи явлений природы и общества,
а таким ученым-естественникам, как И. И. Мечников,
В. М. Бехтерев, В. И. Вернадский, — дал возможность рас-
смотреть ту же проблему с другой стороны — выявить
связи биологического и социального в самой природе че-
ловека, подойти к ответу на вопрос об исторической
эволюции природы, общества и мышления.
Эти идеи, разрабатываемые в современной науке преж-
де всего школой «Анналов», имеют исключительно боль-
шое значение для понимания специфики русской государ-
ственности. Огромная пространственная протяженность и
специфические географические условия страны, наличие
практически неисчерпаемых ресурсов для развития земле-
делия — все это не могло не определить специфические
особенности русской истории.
На протяжении всего рассматриваемого периода, начи-
ная с Киевского государства и вплоть до Московской
Руси XVII века, можно констатировать постоянную и
весьма устойчивую тенденцию к освоению новых террито-
рий, к их колонизации крестьянским земледельческим
населением. Сложившийся тип земледельческого произ-
водства и крестьянского хозяйства при этом обнаружил
свою большую стабильность во времени и пространстве,
последовательно воспроизводясь каждый раз на вновь
осваиваемых землях. В этих условиях экономический про-
гресс был связан не столько с изменением типа хозяйство-
вания, сколько с количественным ростом обрабатываемых
земель.
Так, освоение земельных ресурсов Приднепровья в
период Киевской Руси было продолжено распашкой пло-
дородных «ополий» Владимиро-Суздальского и других кня-
жеств Северо-Восточной Руси, Замосковного края. Наибо-
лее ярко указанная тенденция проявилась в последователь-
ном освоении так называемого «Дикого поля» — богатых
пахотных земель Черноземного центра, что сдерживалось
лишь опасностью со стороны южных границ Московского
государства XVI—XVII вв., но по мере его усиления шло
со все нарастающими темпами, достигнув апогея во второй
половине XVII века. Расширение политических границ
41
государства в связи с присоединением Казанского и Аст-
раханского ханств в XVI в., продвижением русских земле-
проходцев в Сибирь и к берегам Тихого океана несло в
себе новые возможности для земледелия.
Об устойчивости тенденции развития земледелия вширь
убедительно свидетельствует, на наш взгляд, и ряд фактов
более позднего времени — от освоения земель Причерно-
морья в XVIII — начале XIX в. и вплоть до переселенческой
политики Столыпина начала XX в.
Отсутствие перенаселенности, земельной тесноты,
составляющее, несомненно, специфику нашей страны по
сравнению с государствами Западной Европы, формирова-
ло и определенные, достаточно прочные стереотипы как
экономического, так и социально-психологического харак-
тера. В стране не действовали стимулы для перехода от
традиционных экстенсивных форм ведения хозяйства к но-
вым, интенсивным, более эффективным. Даже в новейшее
время мы видим определенное воспроизводство старых
принципов: освоение целины и других новых регионов
выступило альтернативой интенсификации сельского хо-
зяйства в старых районах.
Рассматриваемый способ существования, землепользо-
вания всегда был в России весьма стабильным, имел под
собой реальные резервы для самовоспроизводства, созда-
вал объективные предпосылки для усиления консерватив-
ных тенденций социальных процессов. Этим в какой-то
мере объясняется и социальная психология определенного
и весьма распространенного у нас типа людей, стремящих-
ся к стабильности, всяческого рода компромиссам,
боящихся и не желающих перемен. Это как раз все то, что
славянофилы относили к чертам нашего национального
характера.
Географический фактор оказывал влияние на процесс
формирования русской государственности в разных отно-
шениях. Во-первых, это общее воздействие геополитиче-
ской ситуации на характер и исторические судьбы этносов
и народов, населяющих данную территорию; во-вторых,
природные условия определяли организацию хозяйства и
образ жизни в длительной исторической перспективе;
в-третьих, общее влияние двух предшествующих моментов
на социальные отношения в обществе и собственно госу-
дарственность. Подходя к русской истории с этой точки
зрения, можно проследить влияние физико-географиче-
ских условий местности (протяженности, равнинного ха-
рактера, сочетания леса и степи) на расселение населения,
42
на складывавшиеся стратегические ситуации, на формиро-
вание естественных границ государственного организма.
Несомненно, что при этом следует учесть и воздействие
почвенно-климатических условий, речных бассейнов и вод-
ных путей, лесных массивов или степных окраин на хо-
зяйственное освоение территории, на степень владения
производительными силами. При определении темпов раз-
вия, смены основных фаз социальных процессов, направ-
ленности и специфики развития также нельзя не иметь
в виду роли колонизации новых земель.
При социологическом объяснении складывания русской
государственности центральным является механизм функ-
ционирования сословного строя, который по сравнению со
странами Западной Европы имел в России большую спе-
цифику. Как йзвестно, сословия — это крупные социаль-
ные слои, положение которых в обществе закреплено за-
коном, а принадлежащие им привилегии имеют наслед-
ственный характер. Сословный строй как на Западе, так и
у нас в стране складывался прежде всего под влиянием
экономических отношений, но не без вмешательства госу-
дарства. В России его роль была особенно велика. Это
замечание важно для понимания отношений общества и
государства как единой системы функциональных взаимо-
действий, системы распределения обязанностей различных
сословий по отношению друг к другу и к государству.
Изолированное изучение истории отдельных сословий
(дворянства, духовенства, купечества, крестьянства, посад-
ских людей) не позволяет раскрыть механизм функциони-
рования общества в целом. Его понимание возможно толь-
ко в ходе системного рассмотрения места и роли различ-
ных сословий в связи с выполняемыми ими социальны-
ми функциями.
В период образования Русского централизованного
государства и его последующего развития существовали
особые предпосылки законодательного закрепления спе-
цифической системы сословной организации общества.
Главная из них связана с необходимостью скорейшей
мобилизации экономических и людских ресурсов в экст-
ремальных условиях хозяйственной разобщенности регио-
нов, низкого уровня развития товарно-денежных связей,
рассредоточенности населения, в условиях постоянной
борьбы с внешней опасностью.
Борьба земледельческого населения с набегами кочев-
ников и прежде всего с татаро-монгольским игом (которое
пало окончательно лишь в 1480 г.) обусловила характер и
43
направление колонизации новых земель, она же и привела
к определенным деформациям в социальном развитии го-
сударства, его «смещенности» по сравнению с другими
государствами Европы. На Западе отсутствие свободных
территорий, высокая плотность населения сильно обостря-
ли социальные противоречия. Это влекло за собой боль-
шую консолидацию сословий, что содействовало ускоре-
нию законодательного закрепления сословных и личных
прав.
В России же в период складывания централизованного
государства, напротив, острота социальной конфронтации
длительное время снималась за счет оттока населения на
окраины, где, в свою очередь, традиционно группирова-
лись оппозиционные элементы. Не случайно именно такие
окраинные районы превращались в очаги антиправительст-
венных смут, крестьянских и казацких движений. Если в
Западной Европе снижение социальной напряженности
достигалось, в частности, благодаря миграциям населения,
организованным церковью или правительствами (в виде,
например, крестовых походов, морских экспедиций для
открытия и колонизации новых земель, ссылки недоволь-
ных и социально опасных элементов в колонии), то в Рос-
сии главной заботой правящих верхов оказывалась как раз
обратная практика всемерного сдерживания, препятство-
вания оттоку населения или его бегству на окраины. Не-
обходимость максимальной мобилизации экономических и
людских ресурсов предопределила активную роль государ-
ства в процессе формирования и законодательного регу-
лирования сословий с целью обеспечить консенсус, рацио-
нальное функционирование всей системы.
Решение проблемы было найдено в создании особой
служилой системы, при которой каждый слой общества
(сословие) имел право на существование лишь постольку,
поскольку нес определенный круг повинностей, или по
терминологии того времени — «службы» или «тягло».
Сердцевину организации составляло условное землевладе-
ние — предоставление земли (с живущими на ней крестья-
нами) служилым людям — помещикам при условии несе-
ния ими военной и гражданской службы. Так сформиро-
валась поместная система, основным преимуществом кото-
рой являлось то, что государство всегда могло располагать
значительными военными силами без затраты каких-либо
средств на их содержание. Условность такого поместного
землевладения состояла в том, что оно в принципе не было
наследственным и даже пожизненным, завися исключи-
44
тельно от самого факта несения службы государству. По-
мещик должен был не только выходить на службу сам, но
и приводить с собой определенное число крестьян с со-
ответствующим снаряжением — «конно, людно и оружно».
Как система поместное землевладение сложилось к концу
XV века, когда правительство Ивана III, а затем и Васи-
лия III ввело в поместную раздачу значительный массив
новых земель. Уже к середине XVI века поместье стало
самым распространенным видом землевладения в централь-
ных уездах. Для государства XVII века поместная система
явилась важным контрольным и хозяйственным институ-
том: не имея достаточного числа чиновников на местах,
при составлении учетно-фискальных документов, сборе на-
логов, мобилизации в армию и, наконец, в полицейских
целях, правительство опиралось на землевладельцев. Вся
логика развития служилого государства и поместной
системы вела к постепенному закреплению за сословиями
определенных функций и связанных с ними обязанностей
и прав.
Главным юридическим признаком служилого сословия
в целом было право владения землей и крестьянами, а так-
же обязанность нести государственную службу, прежде
всего военную. Это сословие было, однако, не вполне одно-
родно по своему социальному составу, что нашло свое вы-
ражение в сложившейся постепенно иерархии чинов.
Общая тенденция развития чиновного строя состояла в
том, что дворянство все более становилось замкнутым при-
вилегированным сословием, экономическую основу консо-
лидации которого составляло владение землей и крестья-
нами. В XVII веке и особенно во второй его половине
дворянство активно добивалось законодательного превра-
щения условного землевладения (когда поместья давали
за службу) в безусловное, наследственное, вотчинное. Пра-
вительство постепенно шло навстречу пожеланиям служи-
лых людей и рядом указов сближало правовой статус по-
местий и вотчин. Окончательное законодательное закреп-
ление этот факт получил в указе Петра I о единонаследии
1714 г.
Обратной стороной процесса консолидации правящего
сословия и усиления его экономического могущества ста-
ло закрепощение крестьян, последовательно проводившее-
ся государством с конца XV века и окончательно завер-
шенное юридически в Уложении 1649 г. Отправной точкой
этого процесса явилось ограничение права перехода
крестьян от одного землевладельца к другому. Судебник
1497 г. впервые ввел ограничение срока этого перехода —
45
за неделю до и неделей после Юрьева дня (26 ноября по
старому стилю). Судебник 1550 г. существенно не изменил
это положение, уточнив лишь сумму, которую выплачивал
крестьянин прежнему владельцу за уход от него — так
называемое «пожилое», что давало возможность богатым
землевладельцам переманивать к себе крестьян. В дальней-
шем переход был отменен полностью, а крестьянам оста-
вался лишь один незаконный способ обретения свободы —
бегство. Государство, в свою очередь, рядом правовых ак-
тов увеличивало срок возможного сыска беглых крестьян,
а также совершенствовало систему розыска. Наконец,
Уложение 1649 г. сделало сыск бессрочным, что означало
завершение процесса закрепощения крестьянства. В XVII
веке различались черносошные и частновладельческие
крестьяне. Последние, в свою очередь, могли принадле-
жать светским владельцам, церковным учреждениям (по-
скольку церковь располагала в то время крупными земель-
ными владениями) и дворцовому ведомству.
Ремесленное и торговое население городов допетров-
ского времени носило общее наименование посадских лю-
дей, так как жили они на посадах — в той части города,
которая находилась вне крепости и где располагались зем-
ли и дворы горожан. Посадское население составляло еди-
ную тяглую общину, несло государственные повинности,
распределявшиеся между отдельными плательщиками.
Раскладка повинностей, в состав которых входили как
денежные платежи, так и службы в пользу государства,
производилась посадским миром в зависимости от имуще-
ственного положения. Именно поэтому посадское населе-
ние было заинтересовано в том, чтобы никто из жителей
не уклонялся от несения повинностей и все, таким обра-
зом, были прикреплены к тяглу.
Таким образом, все основные сословия имели строго
определенные обязанности по отношению к государству.
Процесс государственной регламентации функций сосло-
вий шел постепенно и получил свое правовое закрепление
в Соборном Уложении 1649 г., которое стало важнейшим
законодательным кодексом допетровской Руси. По Уложе-
нию крестьяне прикреплялись к земле, посадские люди —
к выполнению городских повинностей, служилые люди —
к несению военной и других государственных служб. Воз-
растающая регламентация всех сторон общественной жиз-
ни имела следствием усиление роли государства и его
административного аппарата.
В этом контексте следует рассматривать отношения го-
46
сударства с институтами социального контроля, такими,
как сословно-представительные учреждения — Земские со-
боры и церковь. В сравнении с аналогичными представи-
тельными учреждениями на Западе — парламентом в
Англии, генеральными штатами во Франции и Нидерлан-
дах, рейхстагом и ландтагом в Германии, риксдагом в
Скандинавских странах, кортесами в Испании, сеймом в
Чехии и Польше, Земские соборы в России играли менее
значительную роль, возникли в более позднее время (они
оформились в XVI веке и уже к концу XVII века потеряли
свое значение). В XVI—XVII вв. они созывались обычно
в условиях экономических трудностей, войн или для при-
нятия ответственных политических решений, когда пра-
вительство нуждалось в поддержке со стороны более ши-
роких слоев населения. Период наибольшего расцвета
сословно-представительной монархии в России приходится
на первую половину XVII века, когда Земские соборы
создавались особенно часто. Право их созыва принадлежа-
ло правительству, а решения, принятые Земскими собора-
ми, не были обязательными для самодержавной власти.
Поэтому о сословно-представительной монархии в России
XVI—XVII вв. можно говорить лишь с формально-юриди-
ческой точки зрения.
Другим институтом, выполнявшим функции своего
рода социального контроля, являлась церковь. Если на За-
паде церковь в ряде стран представляла существенную
оппозицию светской власти, временами даже подчиняя ее
своим интересам, то в России ситуация была иная. Право-
славная церковь, воспринявшая в этом отношении визан-
тийские традиции, не выступала в качестве серьезного
конкурента светской власти, поддерживала централизацию.
Уже в XVI и особенно в XVII веках намечается тенден-
ция к ограничению церковного и монастырского землевла-
дения (что ускорялось необходимостью расширения фонда
поместных земель), ограничению влияния духовенства на
вопросы управления. Конфликт церкви и государства при-
нял открытый характер во второй половине XVII века.
К этому времени участие церкви и особенно ее главы —
патриарха в государственных делах значительно возросло.
Дело в том, что отец основателя династии Романовых —
царя Михаила Федоровича (1613—1645 гг.) —патриарх
Филарет был в течение ряда лет не только главой церкви,
но и фактически — государства. В результате наметилась
определенная традиция восприятия патриарха как «вели-
кого государя», занимавшего самостоятельное положение
47
в государстве. В годы правления царя Алексея Михайло-
вича (1645—1676 гг.) большую власть приобрел патриарх
Никон, носивший, как и Филарет, титул «великого госуда-
ря». В его руках находилось назначение высших церков-
ных сановников — митрополитов, епископов и архиманд-
ритов. Во время отсутствия царя Никон управлял всеми
военными и гражданскими делами. В приговорах Боярской
думы возникает даже специальная формула — «святейший
патриарх указал и бояре приговорили». Самовластная по-
литика московского патриарха вошла в противоречие с
интересами светской власти, что вызвало недовольство
царя Алексея Михайловича и его непосредственного окру-
жения из числа крупнейших боярских фамилий. На Нико-
на были возведены обвинения в стремлении стать выше
царской власти. Напряженные отношения царя и патриар-
ха привели к открытому разрыву между ними, а в даль-
нейшем — к низложению и ссылке Никона. Линия на
ограничение могущества церковной олигархии, ее статуса,
престижа и земельных владений, начатая еще в период
укрепления централизованного государства при Иване
Грозном, была завершена окончательно лишь в XVIII веке,
когда секуляризация церковных владений при Петре I и
Екатерине II подорвала экономическую основу власти
иерархов русской православной церкви.
О том, что борьба церкви и государства в XVII веке
затрагивала не только интересы правящих слоев, но и ши-
роких масс населения, свидетельствует движение расколь-
ников, связанное с глубокими изменениями народного
сознания. Раскол возник как социальное движение, в осо-
бой религиозной форме выражавшее недовольство сущест-
вующим строем. Известно, что поводом к расколу русской
церкви явилось решение патриарха Никона и царя Алексея
Михайловича внести исправления в церковные книги и по-
рядок церковной службы, поскольку выяснилось, что за
многие предшествующие столетия в них возникли отступ-
ления от византийских канонов. Церковная реформа, про-
водившаяся по инициативе правительства, имевшая целью
введение единообразия в богословскую систему и обрядо-
вую практику, была воспринята широкими кругами рус-
ского общества как попытка подчинения церкви светской
власти, незаконного вмешательства в интимную область
духовной культуры. В свою очередь, власти вступили на
путь прямого принуждения, карательных мер против ина-
комыслящих. Собор 1667 г. при участии восточных пат-
риархов поддержал нововведения и предал анафеме тех,
48
кто их не принял. Эти последние (среди них был и знаме-
нитый протопоп Аввакум) откололись от официальной
церкви, стали раскольниками. Старообрядцы отвергали
крепостной строй с присущим ему закабалением личности
и посягательством государства на духовный мир человека.
Тенденция к утверждению абсолютизма воспринималась
раскольниками как торжество неправедных начал, наступ-
ление царства антихриста, которым последовательно
объявлялись Алексей Михайлович, а затем Петр I. Цер-
ковная реформа Петра, в ходе которой патриаршество
было заменено специальным учреждением — Синодом
(1721 г.), окончательно подчинила духовенство государст-
венному контролю.
В качестве института, определенным образом ограничи-
вавшего монархическую власть, иногда рассматривалась
Боярская дума. Действительно, в политической системе
Московского государства Думу следует признать главным
учреждением, эволюция которого в большой мере отра-
жает всю динамику процесса централизации власти и
управления. Это объясняется тем, что ее члены составляли
вершину сословной пирамиды Московского государства.
Весь правящий класс России допетровского периода пред-
ставлял собой иерархию чинов, вершину которой состав-
лял так называемый Государев двор. Государев двор
представлял собой корпоративную сословную организацию
правящего класса, точнее — его верхних слоев, прини-
мающих непосредственное участие в управлении. Будучи
своеобразным резервуаром, из которого черпались кадры
управления высшего уровня для гражданской и военной
администрации, Государев двор имел четкое деление по
чинам, фиксировавшееся в специальных учетных докумен-
тах — Разрядных книгах, Боярских книгах и Боярских
списках. Государев двор складывается в самостоятельный
институт социально-политической структуры правящего
класса примерно к концу XV века, развивается и услож-
няется в XVI и XVII веках и, наконец, отмирает постепен-
но в конце XVII — начале XVIII в. Основой чиновного
деления Государева двора на всем протяжении его сущест-
вования являлась знатность, родовитость служилых людей,
представлявшая собой важнейшее условие назначения на
должности соответствующего уровня и закрепленная в
системе местничества. Эта система долго служила основ-
ным механизмом сохранения власти в руках боярской
аристократии и, в то же время, средством регулирования
отношений внутри элиты. Пороки местничества, выдвигав-
49
шего на первый план не способнейших, но знатнейших,
становились все более очевидными для современников.
Вот как писал об этом подьячий Г. К. Котошихин в своем
сочинении о России времени Алексея Михайловича:
«А иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвечают,
потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их,
но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые
и не студированные, однако сыщется и окроме их, кому
быть на ответы разумному из больших и из меньших
статей бояр». Правящую элиту государства составляли
прежде всего думские чины (члены Боярской думы) —
бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки.
По существу Боярская дума выполняла при царе функ-
ции совещательного органа, деятельность которого выра-
жалась формулой — «государь указал и бояре приговори-
ли». В соответствии с этим в компетенцию Боярской думы
входили наиболее важные вопросы внутренней и внешней
политики, контроля административного и судебного аппара-
та. Эволюция Думы, как высшего политического института
рассматриваемого периода, позволяет проследить сущест-
венные тенденции развития всего сословного строя и,
прежде всего, центральное противоречие политической
системы — боярской аристократии и самодержавия. Эта
борьба проходит красной нитью через все политические
конфликты от периода формирования русского централи-
зованного государства до конца XVII века, когда данное
противоречие постепенно снимается, а Боярская дума идет
к упадку. С этой точки зрения более понятным становится
стремление великокняжеской власти к изменению перво-
начального состава Боярской думы (бояр из среды земле-
владельческой знати, преимущественно княжеских фами-
лий) за счет привлечения представителей менее знатного
боярства и дворянства. Со времен Ивана III и Василия III
в работе Думы стали участвовать все более широко дум-
ные дворяне и думные дьяки, служившие воплощением
бюрократического начала. Стремление Василия III решать
дела без совета с Боярской думой «сам третей у постели»
вызывало оппозицию боярства. Ход борьбы прослеживает-
ся далее особенно четко в деятельности Думы времени
правления Ивана IV, прозванного Грозным (1533—
1584 гг.), когда ряд политических кризисов раскрывает
расстановку сил и группировок, прежде всего — сопер-
ничающих боярских родов и дворянства. Эта линия борьбы
находит отражение в социальном составе Избранной рады,
политических группировках в Думе и боярских заговорах,
50
в целях политики Грозного на различных этапах его прав-
ления, опричнине, которая с этой точки зрения предстает
как инструмент проведения государственной централи-
зации и борьбы за безопасность короны. Именно в оприч-
нине (1565—1572 гг.) —системе конфискаций и казней,
носивших массовый характер, нашел наиболее яркое
выражение деспотический характер правления Ивана IV.
Фанатическая приверженность Г розного к идее укрепления
личной власти любой ценой привела к экономическому
разорению страны, поражению в Ливонской войне и по-
литическому кризису, переросшему в Смуту.
Дальнейшая тенденция к централизации власти отра-
жается в эволюции Думы и ее социального состава в
XVII веке. В составе властвующей элиты XVII века
наряду с традиционной группой знати, занимающей, как
правило, высшие военные должности, все более заметной
становится новая группа — высшая бюрократия, порож-
денная развитием административного аппарата. Как пока-
зал еще В. О. Ключевский в своем исследовании о Бояр-
ской думе, родовое начало в ней постепенно вытесняется
служилым, причем это последнее является более действен-
ным, динамичным элементом, сосредоточивающим в своих
руках исполнительную власть. Изменение состава Думы
в направлении его бюрократизации стало особенно замет-
ным в канун петровских преобразований. Петр I, прекра-
тивший пожалования в Думу, лишь завершил таким обра-
зом естественное развитие событий.
Эволюция сословной структуры Русского государства и
социального состава правящей элиты сопровождались
сдвигами в системе административного аппарата, его
учреждений и штатов. Наряду с Боярской думой стержнем
политической системы государства являлись центральные
административные учреждения — приказы. Роль государ-
ства в мобилизации ресурсов, организации сословного
строя, войска и управления делала необходимым большой
административный аппарат, его постоянное совершенство-
вание, связанное с расширением функций и увеличением
централизации. Основным направлением улучшения аппа-
рата управления являлось его постепенное приспособление
к новым задачам по мере их возникновения. Этим
объясняется механический рост числа приказов, наделение
их новыми, ранее не свойственными функциями, распрост-
ранившаяся практика создания временных приказов по
мере возникновения надобности в них. Известно, что при-
казная система складывалась стихийно, постепенно вырас-
51
тая из архаичных учреждении великокняжеского двора, по
мере того, как складывалось и развивалось централизо-
ванное государство. Уже в этом происхождении приказной
системы был заложен фундаментальный порок — смеше-
ние функций учреждений, их компетенции и подведом-
ственности, что в принципе свойственно всякой традицион-
ной (патримониальной) организации управления. И в
дальнейшем приказная система развивалась по наметив-
шимся первоначально направлениям. К концу XVII века
общее число приказов превысило 80—90, из них постоян-
но функционировавших насчитывалось до 40. Наиболее
важное значение имели приказы с общегосударственной
компетенцией, к числу которых относился Разряд, По-
местный приказ, Ямской, Монастырский, Каменных дел и
Тайный приказ. Разрядный приказ имел в своей компе-
тенции управление служилыми людьми, определение их на
службу, назначение земельного (поместного) и денежного
жалования, а также ведал их учетом. Поместный приказ
обеспечивал функционирование поместной системы — он
непосредственно ведал фактическим распределением зе-
мель (с крестьянскими дворами) среди служилых людей,
оформлял все сделки на поместные земли, имел и судеб-
ные функции по этим вопросам. Приказ Тайных дел,
руководимый непосредственно царем, осуществлял конт-
роль за деятельностью высших государственных учрежде-
ний, послов и воевод. Дипломатическими отношениями
ведал Посольский приказ, военной службой помимо Раз-
ряда занимался ряд учреждений — Стрелецкий, Пушкар-
ский, Иноземский, Рейтарский и Казачий приказы, ведав-
шие соответствующими родами войск.
Сложность и пестрота Московской административной
системы, особенно при взгляде на нее с современных пози-
ций, была, однако, привычна для людей того времени. Эта
система отличалась устойчивостью; ей несомненно удава-
лось обеспечивать жизненно важные для самого существо-
вания государства внутриполитические и внешнеполитиче-
ские функции. Чем тогда объяснить отмену приказной
системы Петром I в начале XVIII века? Ответ на этот
вопрос следует искать в самой природе данной системы
традиционного типа, где вся административная деятель-
ность регламентируется скорее обычаем и прецедентом,
чем правовой нормой, а практическая реализация властных
решений приобретает самодовлеющее значение. Исполни-
тельный аппарат начинает, по существу, самостоятельно
определять ускорение или замедление проведения в жизнь
52
тех или иных предначертаний власти. Темпы проведения
определенной политики, а иногда и ее судьба во многом
зависят от того, насколько она соответствует интересам
администрации, по крайней мере высших ее эшелонов.
Когда традиционная система осознала себя в оппозиции
петровским преобразованиям, у Петра не оставалось дру-
гого выбора, как провести радикальную административную
реформу.
Как показывает анализ основных направлений разви-
тия сословных отношений и административного аппарата
допетровской Руси, обе эти линии тесно между собою свя-
заны — точнее, они представляют собой две стороны еди-
ного процесса. Формирование сословий происходит под
непосредственным влиянием государства, а административ-
ные учреждения существуют постольку, поскольку обеспе-
чивают функционирование данного сословного строя. В ре-
зультате сословия и государство как бы переплетаются
между собой. Это находит свое выражение в формирова-
нии особого типа государственности — служилого государ-
ства. «Все подданные, — писал Б. Н. Чичерин,—укреплены,
таким образом, к местам жительства или к службе, все
имеют своим назначением служение обществу. И над всем
этим господствует правительство с неограниченной
властью». Общество и государство здесь трудно разграни-
чить: каждое сословие, слой, группа выполняет определен-
ные служебные функции, занимая строго определенное
место в общественной иерархии, закрепленной в законо-
дательстве в качестве чиновных делений. В этих условиях
важнейший способ регулирования социальных отношений
сверху донизу — управление. Данное обстоятельство, ста-
вящее аппарат управления в особые условия при ограни-
ченных возможностях социального контроля, способствует
консолидации и росту бюрократии как особого социально-
го слоя. Таким образом, наметившиеся у истоков форми-
рования русской государственности, направления социаль-
ной эволюции достигают кульминации в новый период рус-
ской истории, подготавливая утверждение абсолютизма в
петровскую эпоху и во многом обусловливая его дальней-
шее развитие.
Обращаясь к преобразованиям Петра I (1689—
1725 гг.), мы обнаруживаем, что спор об их закономер-
ности, прогрессивности и даже целесообразности идет в
науке уже давно, восходит едва ли не ко времени самих
реформ, причем до настоящего времени высказываются
полярные, взаимоисключающие точки зрения по проблеме.
53
Нет согласия и в вопросе о том, в какой мере эти реформы
выступают продолжением предшествующего хода истории,
а в какой означают разрыв преемственности. Сторонником
первого из указанных мнений являлся С. М. Соловьев:
«Народ поднялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали;
ждали вождя; вождь явился». Другой взгляд на реформы
предложил В. О. Ключевский и особенно резко сформули-
ровал П. Н. Милюков. Противоречивость оценок петров-
ских реформ, прослеживающаяся до настоящего времени,
имеет вполне реальную основу, которая заслуживает спе-
циального внимания. В чем же состоит действитель-
ная природа реформ Петра с социологической точки зре-
ния? Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть
их в сравнительно-исторической перспективе, определить
их место не только в русской, но и мировой истории.
В процессе своего развития общество проходит извест-
ные периоды внутренней самоорганизации, вызванные
объективной тенденцией к регулированию социальных отно-
шений и противоречий. Исходя из этого очевидно, что
существование определенной системы управления и ее со-
вершенствование есть неизменный закон общественного
развития. Административная система оказывается при
этом необходимым компонентом всякого социального
образования, претендующего на независимое от других
существование, а бюрократия (состав аппарата управле-
ния) представляет собой тот общественный слой, который
повсюду реализует функцию управления. В соответствии с
этим административные реформы могут рассматриваться
как межформационное явление, изучение которого пред-
полагает использование сравнительно-исторического ме-
тода.
В рамках общей теории рационализации общественных
отношений современная социология выделяет три основ-
ных типа власти — традиционный, рациональный и хариз-
матический. Согласно М. Веберу, власть имеет традицион-
ный характер в тех случаях, когда она освящена авто-
ритетом издавна существовавших патриархальных уста-
новлений и властителей, а также религиозными нормами.
Рациональная организация власти имеет место тогда, ког-
да она опирается на определенную систему общих правил
и норм, намеренно установленных с известной разумной
целью. В отличие от власти патриархального правителя,
власть при рациональной форме управления в большей
степени зависит от статуса индивида в системе организа-
ционной иерархии, отчего она приобретает свойственный
54
ей деперсонифицирующий, унифицированный характер.
Наконец, третий тип власти — харизматический — осно-
вывается на признании исключительных, уникальных дос-
тижений индивидуальной личности и предписываемых ею
образцов поведения. В исторической перспективе она пред-
стает скорее как переходный тип власти от традицион-
ной ее организации к рациональной.
Таким образом, всякая крупная реформа политической
системы может рассматриваться как результат и способ
разрешения конфликта между традиционной организацией
власти, с одной стороны, и рациональной — с другой.
Традиционная организация власти и управления в разных
регионах и в разные исторические эпохи имеет ряд общих
черт. Наиболее характерными из них являются: посте-
пенный исторически сложившийся порядок разделения
функций в аппарате управления, смешанный характер и
нерасчлененность иерархии должностей и учреждений, ре-
лигиозное освящение власти традиционных (патриархаль-
ных) правителей. Исторически и генетически данный тип
организации власти нашел наиболее полное выражение в
деспотических государствах древности, но можно конста-
тировать длительное сохранение традиционалистских черт
администрации в странах Азии, Африки и Восточной Ев-
ропы нового времени. Традиционная система власти и
управления представлена в них рядом основных учрежде-
ний, восходящих к патриархальным порядкам управления
королевским или княжеским доменом в удельный период.
Это, как правило, учреждения, ведавшие хозяйственными,
военными и дворцовыми делами, примером которых в Рос-
сии являлись приказы. Очень рано возникает также раз-
ветвленная система управления, характеризующаяся зна-
чительным штатом чиновников. В свою очередь, тради-
ционной организации власти и управления в мировой исто-
рии противостоит рационалистическое их устройство. Про-
цесс рационализации охватывает самые различные сторо-
ны жизни — экономику, социальные отношения, политику,
сферу культуры, однако наиболее четко проявляется в
организации государственного управления — перестройке
административного аппарата и бюрократии. Основными
признаками рациональной организации власти являются
следующие: разработанная по единому плану четкая систе-
ма правовых норм и административных правил (инструк-
ций) деятельности институтов управления; формальная
иерархия уровней управления, учреждений и работающих
в них чиновников; высокая степень функциональной диф-
55
ференциации административного аппарата; наличие вполне
определенных принципов, регулирующих статус и мате-
риальное положение различных групп бюрократии, а так-
же ее продвижения по службе; существование более или
менее выработанной корпоративной психологии бюрокра-
тии, как особого социального слоя.
Эпоха нового времени вносит существенные корректи-
вы в процесс рационализации управления. Развитие эконо-
мических связей, географические открытия и исследова-
ния, появление и распространение новых средств коммуни-
каций и технических знаний объединяют мир в единую ци-
вилизацию, каждый элемент которой выступает лишь как
часть системы. В этих условиях отставание в темпах раз-
вития, рационализации оборачивается угрозой суверените-
ту государства. Организация государственного управления
передовых стран в такой ситуации становится образцом
для подражания, моделью желательного переустройства
для других. Такой путь «догоняющего развития» принято
называть модернизацией. Поскольку в новое время в ка-
честве эталона модернизации выступают передовые страны
Западной Европы, данный процесс определяется и как
«европеизация», что указывает не столько на его сущность,
сколько на ориентацию.
Процесс модернизации и рационализации управления
обществом, преодолевающий патриархальные устои и ка-
ноны мышления и поведения людей, может проходить с
различной степенью интенсивности, иметь различные фор-
мы и результаты. На наш взгляд, можно говорить о двух
основных типах или моделях данного процесса — эволю-
ционной и революционной, между которыми помещается
весь спектр реально имевших место в истории различных
стран преобразований. Для эволюционной модели харак-
терно постепенное, плавное развитие реформационного
процесса, растягивающегося на десятилетия и даже столе-
тия. В результате серии реформ при таком ходе событий
традиционные институты и учреждения не отменяются
сразу, а постепенно наполняются новым содержанием.
Другая — революционная модель рационализации харак-
теризуется определенным и весьма резким разрывом тра-
диций и воспринимается современниками как начало новой
эры. В результате такого типа реформ происходит ради-
кальная ломка всей системы старых государственных
учреждений как центрального, так и местного аппарата,
сопровождающаяся, как правило, подчинением церкви
государству или резким ограничением ее влияния (секу-
56
ляризация). Изменяется сама концепция организации ад-
министративного управления и на этой основе возникает
новая система учреждений, построенная по рациональному
принципу. Данный способ модернизации предполагает на-
личие особого харизматического (обладающего божествен-
ным даром) лидера, особый престиж и популярность кото-
рого в глазах народа позволяет ему открыто выступить
с программой реформ, знаменующей решительный разрыв
с прошлым. Признаком реформ с харизматическим типом
лидерства является, как правило, резкое изменение созна-
ния людей, образа жизни, настроений.
Важной вехой мировой истории нового времени явля-
ются, с данной точки зрения, реформы Петра I, ибо они
означали начало процесса модернизации и европеизации
в мировом масштабе. При сохранении известной преем-
ственности, новая система учреждений, созданных в Рос-
сии первой четверти XVIII века, означала в то же время
радикальный разрыв с предшествующей практикой управ-
ления. Качественно новыми чертами петровской и всей
имперской административной системы по сравнению с
приказной системой Московского государства стали —
унификация, централизация и дифференциация функций
аппарата управления, а также известная его милитариза-
ция, свойственная вообще абсолютистским режимам.
Административные реформы Петра, воплощая в себе дого-
няющее развитие, модернизацию и европеизацию, высту-
пали первыми в ряду подобных преобразований нового
времени, обнаруживая ряд устойчивых признаков, которые
затем прослеживаются в реформах России и других стран
вплоть до настоящего времени.
Всякая программа преобразований предполагает нали-
чие более или менее осознанного направления общего
движения, целей и средств их достижения. Возникает
вопрос, была ли у молодого Петра такая общая идея?
Осмысливая все его поведение в начальный период царст-
вования, мы видим, что оно представляет собой настойчи-
вый поиск информации, ориентиров, проверки сложивших-
ся представлений на практике. В самом деле, известные
события в Немецкой слободе, многократно описанные в
литературе о Петре исключительно как колоритные факты
его личной биографии, могут быть поняты как стремление
определить свое место во внешнем мире. Далеко не слу-
чайна и дружба с такими людьми, как опытный гене-
рал, прошедший всю Европу от Шотландии до России,
П. Гордон, ученый и инженер Я. В. Брюс, авантюрист и
57
дипломат Ф. Лефорт. В этом кружке людей хорошо осоз-
навались отсталость России, необходимость перемен, евро-
пеизации и, в то же время — наличие практически не-
ограниченных ресурсов для этого. Петр вместе со своим
окружением совершил две поездки на Белое море (1693—
1694 гг.), где познакомился с кораблестроением, а уже в
следующем, 1695 г., царь в звании бомбардира Преобра-
женского полка Петра Алексеева принял участие в Азов-
ском походе, которым руководили генералы А. Ф. Головин,
Ф. Я. Лефорт и П. И. Гордон. Взятие Азова в 1696 г. мож-
но рассматривать как первый крупный успех Петра, укре-
пивший его веру в правильность избранного пути. Следую-
щим принципиальным шагом, совершенно неординарным
для восточных правителей, стало путешествие Петра в
Европу (1697—1698 гг.), известное как «Великое посоль-
ство». Характерно, что поставленные перед ним задачи
соответствовали основным направлениям европеизации
страны. Имелось в виду обеспечить военный и дипломати-
ческий союз для выхода России к морям; наладить куль-
турные, торговые и технические контакты; получить пред-
ставление о европейском образе жизни. Неофициальное
участие в посольстве давало царю хорошие возможности
для изучения различных сторон жизни европейских госу-
дарств, всех слоев общества — от придворных до город-
ских ремесленников. В результате, в распоряжении Петра
действительно оказалась достаточно полная и объективная
информация о состоянии дел в мире и месте России в нем.
Постоянно действующим фактором петровского царство-
вания являлась Северная война 1700—1721 гг. Поскольку
Швеция являлась господствующей державой на Балтике,
война была успешно завершена лишь после реорганиза-
ции армии и создания боеспособного военно-морского
флота. Ништадтский мирный договор 1721 г. закреплял
переход к России Балтийского побережья от Выборга до
Риги, что означало реальный выход страны к морю — воз-
можность экономического и культурного обмена со стра-
нами Западной Европы.
Рассматривая предпосылки петровских преобразова-
ний, мы видели, что в XVII веке сложилась уже опре-
деленная система отношений общества и государства, при
которой каждый общественный слой или элемент обязан
был нести определенную социальную функцию. При отсут-
ствии действенных элементов социального контроля сфор-
мировались условия, при которых всякое изменение в
обществе осуществлялось прежде всего путем администра-
58
тивного вмешательства. В этом отношении эпоха Петра
не представляла ничего нового. Однако война усилила эти
тенденции, доведя их до логического завершения. Сущ-
ность петровских преобразований в том, что они представ-
ляли собой классический пример радикальных реформ,
проведенных государством сверху, без участия и скорее
даже при сопротивлении широких слоев общества. Про-
грамма этих реформ предусматривала существенные эко-
номические, социальные и политические перемены, направ-
ленные на модернизацию, рационализацию и европеиза-
цию общества. Основным инструментом их проведения
являлось законодательное регулирование всех сторон жиз-
ни общества.
Построение рационально управляемого государства пу-
тем реформ, законодательного регламентирования было,
несомненно, осознанной целью Петра. Именно поэтому
нельзя полностью согласиться с теми историками, которые
говорили и говорят о бессистемности, бесплановости ре-
форм, о проведении их под влиянием одной только воен-
ной необходимости. Покинув традиционную столицу —
Москву, город, строившийся постепенно, без общего плана,
Петр создает сначала замысел идеального города, а затем
энергично приступает к реализации этой идеи, используя
для своей цели административное принуждение, созда-
вая целую серию указов, регламентирующих распо-
ложение новой столицы — Петербурга, размещение и
внешний вид домов, обязанности жителей. Невольно напра-
шивается сравнение с утопистами, которые хотели создать
совершенный город, регламентируя до мелочей жизнь его
счастливых обитателей. Нечто подобное можно сказать и
о замысле Петра, мечтавшего о создании рационального,
или, по его выражению, «регулярного» государства. Этот
замысел предусматривал построение такого государства, в
котором использовались бы хорошо продуманные законы,
обеспечивающие бесперебойное функционирование всего
механизма управления и ограждающие население от про-
извола чиновников. Не случайно во многих петровских
указах (а общее их число превышает несколько тысяч)
речь постоянно идет о необходимости исполнения приня-
тых законов, о жестоких карах провинившимся, о тяготах,
которые население испытывает из-за приказной волокиты
и коррупции.
Идея государственного блага составляет постоянный
мотив петровского законодательства, которое охватывает
буквально все стороны общественного бытия, в том числе
59
регламентацию промышленности, поддержку ее приоритет-
ных областей, торговлю и ее регулирование, положение
всех сословий и социальных групп, наконец, деятельность
самого государственного аппарата и бюрократии. В облас-
ти экономики решающее значение имела индустриализа-
ция — форсированное строительство казенных заводов по
основным, стратегически важным для государства произ-
водствам. Казенная промышленность обеспечивалась тем,
что государство располагало правом собственности на зем-
лю и ресурсы, а также на рабочую силу. При отсутствии
свободного рынка рабочей силы, главным ее источником
становилась приписка к заводам казенных крестьян. Не
случайно именно с петровского времени мобилизация
больших масс зависимого населения на казенные работы
(на заводах, при строительстве городов, каналов) стано-
вится распространенной практикой. Весьма активно пет-
ровское государство вмешивалось в регулирование торго-
вых отношений. В духе теории меркантилизма практико-
валось введение монополий на продажу определенных ви-
дов товаров, стимулировался их вывоз за границу, вводи-
лись протекционистские таможенные тарифы. Поощрение
казенной промышленности и торговли имело своей обрат-
ной стороной ограничение «неуказной» торговли ремеслен-
ников и крестьян, что препятствовало свободному разви-
тию рыночных отношений.
В области социальной политики петровское законода-
тельство следовало в принципе той общей тенденции,
которая наметилась в XVIII веке. Крепостное право, за-
фиксированное Уложением 1649 г., получило дальнейшее
развитие, о чем свидетельствует введение новой системы
учета населения и налогообложения, проведенное с целью
повысить эффективность контроля за сбором податей.
В данном контексте можно интерпретировать такие меры,
как введение подушной подати, рекрутской повинности и
ревизских переписей населения, сохранявшие свое значе-
ние вплоть до 1861 г. Другой крупнейшей инициативой в
области регулирования социальных отношений явилась по-
пытка Петра стабилизировать правящий класс экономиче-
ски и политически. Речь идет об указе 1714 г., который
имел целью ввести майорат — наследование земельных
владений дворянства одним только старшим сыном, пре-
дотвратив, тем самым, нараставшее дробление земельного
фонда и социальную деградацию правящего сословия. Тот
факт, что данная мера из-за сопротивления помещиков не
была реализована, хорошо показывает пределы возможно-
60
го вмешательства государства в рационализацию социаль-
ных отношений.
В своем стремлении к рационализации, модернизации
и европеизации Петр придавал большое значение рефор-
мам административного устройства. Утверждение абсолю-
тизма, как правило, связано с радикальными преобразова-
ниями всей политической системы государства. В ходе
административных реформ, начавшихся примерно со вто-
рой половины петровского царствования, произошла ломка
всей структуры традиционных государственных учрежде-
ний, прежде всего — Боярской думы и приказов. Реформа
началась сверху — с создания нового высшего учрежде-
ния— Сената (1711 г.), который был сформирован по
новому принципу. В основу комплектования его состава
была положена компетентность (а не родовитость), вы-
слуга и близость к особе государя. Поэтому в числе сена-
торов оказались как представители старинных боярских
фамилий, так и новые люди незнатного происхождения.
Одной из главных задач, поставленных перед Сенатом,
стала подготовка замены приказной системы управления
коллегиальной. Еще в ходе губернской реформы (1708—
1710 гг.) было изменено административно-территориаль-
ное деление страны с целью его унификации и центра-
лизации. Это в свою очередь привело к ликвидации
тех традиционных центральных учреждений, которые име-
ли региональную компетенцию (территориальные прика-
зы). Данные изменения, однако, не носили еще принци-
пиального характера и в принципе не выходили за рамки
традиционной практики. Реформа центрального админист-
ративного аппарата, напротив, означала радикальный раз-
рыв с предшествующей традицией управления. В отличие
от приказов, коллегиальная система (1717—1719 гг.) пре-
дусматривала систематическое разделение администрации
на определенное количество ведомств. Каждая коллегия
имела общегосударственную компетенцию, что само по се-
бе создавало более высокий уровень централизации.
Состав новых учреждений показывает, какие отрасли уп-
равления государство считало приоритетными и как оно
представляло себе их соотношение. На первое место выд-
вигались три коллегии, ведавшие дипломатическими и
военными делами (коллегии Иностранных дел, Военная и
Адмиралтейская). Три учреждения обеспечивали взаимо-
связанные финансовые функции — сбор доходов (Камер-
коллегия) , распределение средств (Штатс-контор-колле-
гия) и контроль над тем и другим (Ревизион-коллегия).
Новыми по своему характеру были учреждения, осуществ-
лявшие управление промышленностью и торговлей (Берг-
Мануфактур и Коммерц-коллегии). Через всю систему
учреждений проходит последовательное стремление к регу-
лированию социальных отношений, положения сословий,
духовной жизни.
В новой системе отразилось изменение статуса церкви
в петровскую эпоху. Это нашло выражение в создании
высшего государственного органа управления делами церк-
ви— Святейшего правительствующего Синода (1721 г.).
В отличие от приказов, действовавших на основании
обычая и прецедента, коллегии должны были руководство-
ваться четкими правовыми нормами и должностными
инструкциями. Наиболее общим законодательным актом в
этой области явился Генеральный регламент (1720 г.),
представлявший собой устав деятельности государствен-
ных коллегий, канцелярий и контор, и определявший
состав их членов, компетенцию, функции, порядок дея-
тельности. Принятые в дальнейшем регламенты коллегий
конкретизировали общие положения применительно к сфе-
ре их компетенции. Созданная в результате петровских
реформ административная система оказалась весьма
устойчивой и в главных своих чертах сохранялась на
протяжении всего дореволюционного периода, хотя неко-
торые учреждения были со временем отменены или стали
выполнять другие функции, например, коллегии были заме-
нены министерствами (1802 г.). Но несмотря на это, струк-
тура управления, механизм власти и ее функции оставались
прежними. Важнейшим итогом и, вместе с тем, законо-
дательным закреплением всей реформаторской деятель-
ности Петра в области гражданской, военной и судебной
администрации явилась знаменитая Табель о рангах
(1722 г.). Она представляла собой закон о порядке госу-
дарственной службы, обозначивший разрыв с предшест-
вующей патриархальной традицией управления, воплощен-
ной в местничестве. Основное историческое значение Та-
бели состояло в рационализации (унификации, система-
тизации и т. д.) административной службы: в ее основание
в качестве важнейшего принципа иерархического (чинов-
ного) деления вместо принципа происхождения, знатнос-
ти рода или «породы» был положен принцип служебной
годности. В социальном плане это означало (по крайней
мере теоретически) известную демократизацию правящего
сословия, поскольку было узаконено приобретение дворян-
ства выслугой и пожалованием государя (а не передачей
62
сословных преимуществ лишь по наследству). Наконец,
была создана четкая иерархическая система: новые долж-
ности расписывались по 14 классам или рангам, причем
каждый из них в свою очередь подразделялся на чины
военные, гражданские (статские) и придворные. Утверж-
дение абсолютизма в России таким образом привело к
установлению новых отношений между правящей элитой,
бюрократией и армией.
Настойчивость, с которой власти вели борьбу со всяко-
го рода должностными преступлениями, стремились со-
здать условия, предотвращающие их появление, показывает,
уже сама по себе, что зло было очевидным. Какие же воз-
можности имела неограниченная власть абсолютного мо-
нарха для ограничения злоупотреблений бюрократии? Их
было две — контроль за деятельностью учреждений и
должностных лиц всех рангов, с одной стороны, и жесто-
кие наказания за злоупотребление служебным положе-
нием, с другой. Своеобразие эпохи петровских реформ
состояло, поэтому, в усилении органов и средств государ-
ственного контроля (фискалитет, прокуратура, ревизии).
Учредив в 1711 г. институт фискалов-чиновников, обязан-
ных тайно наблюдать за исполнением правительственных
распоряжений, Петр вслед за тем вводит должности обер-
фискала при Сенате, коллегиях, в провинциях и городах.
Недостаточная надежность фискалитета приводит в свою
очередь к возникновению особого прокурорского надзора
(1722 г.). Таким образом, царь-реформатор вынужден был
постоянно расширять созданную им специальную систему
организованного недоверия и доносительства, дополняя
существующие органы контроля новыми.
Петровский идеал рационального и справедливого го-
сударства, регулируемого хорошими законами, оказался
утопией. На практике он привел к возникновению
полицейского государства по образцу западноевропейских
абсолютистских монархий. При отсутствии каких-либо
институтов социального контроля государство ничем не
было связано в ходе осуществления реформ. Поэтому
последние неизбежно приобретали характер принудитель-
ных по отношению к обществу мероприятий.
Инициатива, исходящая от общества, масс населения,
снизу, при данном типе социальных отношений не нужна,
необходимы лишь способные организаторы и исполнители.
Такая ситуация создает определенное социальное умонаст-
роение, для которого характерна апелляция к государству
как единственному организатору и инициатору совершен-
63
ствования общества. Аппарат управления в подобной си-
туации оказывается безраздельным руководителем рефор-
мы и ее контролером.
Тенденции к концентрации, бюрократизации и милита-
ризации власти, нашедшие выражение в реформах Петра,
реализовались и в последующее время, хотя и не так интен-
сивно. При слабых преемниках Петра власть находилась
у различных группировок правящей элиты, боровшихся
между собой за власть и влияние на монарха. При прове-
дении реформ как в центральном, так и в местном аппара-
те управления, все отчетливее прослеживается наличие
особого, независимого от других учреждений, центра
управления при монархе, имевшего реальную власть. Час-
тая смена правителей в результате дворцовых переворотов
не меняла существа дела, приводя лишь к смене названий
подобных учреждений (Верховный тайный совет, Кабинет,
Конференция министров, Непременный совет и др.) и,
разумеется, состава правящей группировки. Другой харак-
терной тенденцией, связанной с концентрацией и центра-
лизацией власти, является изменение роли Сената, кото-
рый в течение XVIII века все более превращался из поли-
тического в административно-судебное учреждение. Ко
времени министерской реформы Александра I (1802 г.)
статус Сената оказался фактически неопределенным,
вследствие чего управление окончательно перешло к ми-
нистрам, а за Сенатом закрепилось значение высшей су-
дебной инстанции.
Модернизация порождает существенные изменения в
социальной стратификации традиционного общества.
В этих условиях государство с целью предотвращения
дестабилизации всей системы вынуждено взять на себя
роль активного реформатора прежних социальных струк-
тур и институтов. Речь идет о своего рода саморегуля-
ции системы, когда она вновь и вновь, преодолевая силы
торможения, активизирует те социальные элементы, кото-
рые выступают за преобразования в направлении модерни-
зации. Этот процесс, вызывающий даже представление о
циклической смене реформ и контрреформ, в обществен-
ном сознании каждой эпохи выступает как борьба раз-
личных социальных и политических движений, идеологий.
Порожденный модернизацией социальный конфликт
проявляется на различных уровнях не совсем одинаково.
Охватывая в принципе все общество, он является конфлик-
том на макро-уровне. Это находит выражение в расколе
общества на два противоположных направления — сторон-
64
ников преобразований и их противников. Данное противо-
речие имеет объективный характер, так как в обществе
всегда существуют социальные слои, более или менее
заинтересованные в сохранении традиционной системы в
стабильном виде или в ее изменении, отчасти даже раз-
рушении. Однако степень осознания современниками при-
чин и значения конфликта может быть весьма различной
в соответствии с их культурным уровнем, системой норм
и ценностей. В России XVIII века основная масса населе-
ния не обладала способностью осознанного отношения к
модернизации, а потому воспринимала ее как нечто чуж-
дое. Проявление конфликта на среднем уровне находило
выражение в борьбе внутри правящего класса, от которого
постепенно отходили наиболее талантливые и дальновид-
ные люди (просветители, декабристы, лишние люди). На
этом уровне конфликт вполне осознавался противоборст-
вующими сторонами, которые стремились активно воздей-
ствовать на его разрешение в желательном для них на-
правлении. И, наконец, рассматриваемый конфликт нахо-
дит отражение на микро-уровне, внутри сравнительно
небольшой и замкнутой, но наиболее влиятельной социаль-
ной группы — правящей элиты.
В России второй половины XVIII века существо
конфликта выражалось в дестабилизации традиционных
отношений и структур, ядро которых составляло крепост-
ное право, ставшее в рассматриваемое время главным
тормозом процесса модернизации страны. Разрушение это-
го института означало бы радикальное преобразование
всего общества и природы самого государства. Мы видели,
что еще в допетровский период в России сложились
объективные условия для появления специфического меха-
низма сословных отношений, при котором центральная
роль в их регулировании выпадала на долю государствен-
ной власти. Процесс идентификации общества и государ-
ства достиг своей кульминации в петровскую эпоху.
В рамках традиционной организации служилого государст-
ва, земля, крестьяне и служба дворян представляли собой
взаимосвязанные элементы единой системы. В новое вре-
мя, однако, этот консенсус постепенно начинает деста-
билизироваться за счет последовательного выхода из
системы основных ее компонентов. Общая тенденция при
этом состояла в росте социальной поляризации и обособ-
ления основных социальных слоев. Отметим в первую оче-
редь характерную эволюцию правящего класса — дворян-
ства. За сравнительно короткий промежуток времени оно
'^3—208
65
добилось для себя качественно нового юридического ста-
туса.
Экспансия дворянства проявилась особенно явственно
в период политической нестабильности, известный как эпо-
ха дворцовых переворотов. Стремясь найти опору в дво-
рянстве и придворных кругах, различные правители шли
на уступки высшему сословию. В этом смысле особенно
примечательна политическая судьба дочери Петра I и
Екатерины I — Елизаветы Петровны (1741 —1761 гг.).
В 1741 г. с помощью гвардии и некоторых иностранных
послов ей удалось совершить дворцовый переворот и за-
хватить власть. В Преображенских казармах она была
провозглашена императрицей. Новыми фаворитами оказа-
лись приближенные Елизаветы — ее морганатический суп-
руг А. Разумовский, Шуваловы, Воронцовы. Основное на-
правление внутренней политики Елизаветы состояло в
дальнейшем расширении привилегий дворянства, поставив-
шего государство на службу своим сословным интересам.
Уложенная комиссия (1754 г.) отражала новый этап в из-
менении положения дворянства в желательном для него
направлении. Новое Уложение мыслилось как законода-
тельное закрепление амбиций правящего сословия. В под-
готовленном комиссией проекте декларировалось, что дво-
рянство «имеет над людьми и крестьянами своими и име-
нием их полную власть без изъятия, кроме отнятия
жизни и наказания кнутом и проведения над оными пы-
ток». Другие сословия в проекте полностью лишены подоб-
ных прав, в том числе духовенство, которое не может
крестьян продавать, закладывать или отпускать на волю,
фабриканты и заводчики, которые не могут продавать и
закладывать крестьян отдельно от заводов. Недворянам
вообще запрещалась покупка деревень и земель. В проект
включено было положение об исключительном праве дво-
рян иметь у себя в вотчинах заводы, причем представите-
ли других сословий должны были продать имеющиеся
в их распоряжении подобные предприятия в течение деся-
ти лет. Ведется наступление на петровское законодатель-
ство, в принципе ставившее целью усиление социальной
мобильности правящего класса: произведенные в дворянст-
во из офицеров и чиновников (по Табели о рангах) не
передают его по наследству.
Своеобразным ответом государства на быстрое эконо-
мическое и социальное развитие Западной Европы и ломку
традиционного консенсуса власти и общества внутри
страны становится политика просвещенного абсолютизма.
66
Основным инструментом регламентации социальных отно-
шений служит законодательная деятельность «просвещен-
ных» монархов. В странах, прошедших стадию просве-
щенного абсолютизма (таких, как, например, Россия,
Пруссия, Австрия), можно обнаружить ряд крупных
законодательных инициатив, имеющих принципиально
общие черты. На первый план в политике просвещенного
абсолютизма повсеместно выступает не только и не столь-
ко идея упорядочения действующих законов, сколько
стремление законодателя создать принципиально новую
систему регулирования общественных отношений. Коди-
фикация предстает одновременно и как цель (создание
новых, совершенных законов, отвечающих перспективным
задачам развития общества), и как средство (внедрение
в общество новых отношений и представлений об иде-
альном или желательном его устройстве). В результате
кодификация в новое время (в отличие от традиционных
ее форм) становится самостоятельным фактором общест-
венного развития, аккумулируя в себе отношения, проти-
воречия, настроения эпохи. Теоретическую основу преоб-
разования социальных отношений с помощью законода-
тельства составляла в XVIII веке доктрина естественного
права.
Центральной проблемой теории естественного права
в новое время являлось объяснение конфликта между
обществом и государством, народом и властью, поддан-
ными и правителем. Главным становился вопрос о том,
как обеспечить социальный контроль над властью, согла-
совать суверенитет с правами народа. Естественное право
стремилось устранить этот дуализм с помощью концепции
общественного договора. Поэтому для всех разновидно-
стей теории естественного права общим является как раз
то, что они принимают идею общественного договора,
а также связанное с ней представление о делегировании
обществом властных полномочий одному человеку, группе
лиц или учреждению сословно-представительного харак-
тера. В отличие от позитивной юриспруденции, которая
обычно придерживалась консервативной направленности,
теория естественного права была гораздо более радикаль-
на, ставя своей задачей постоянное соотнесение идеала
и действительности. Будучи изначально неисторичной
в своих основаниях, устремлениях и результатах, она
служила не для объяснения прошлого, а для обоснования
и выражения того будущего, которое она стремилась
вызвать к жизни. Классическое выражение эта мысль
V2 3*
67
нашла в известном афоризме Вольтера: «Если вам нужны
хорошие законы, — сожгите старые и создайте новые».
Кант сформулировал эти принципы в учении о категори-
ческом императиве, который предполагает активную уста-
новку индивида на борьбу за право и справедливость.
Теория естественного права сыграла существенную роль
при переходе от традиционной государственности к госу-
дарству нового времени. Она составляет стержень разви-
тия общественной мысли и политической идеологии
эпохи Просвещения в России.
Наиболее типичным представителем политики просве-
щенного абсолютизма в России была Екатерина II
(1761 —1796 гг.) В определенной мере этому благопри-
ятствовало ее происхождение и образование. Ангальт-
Цербтская принцесса София Фредерика Августа роди-
лась в 1729 г. и в 1744 г. стала супругой наследника
русского престола. Дело в том, что Елизавета Петровна,
не имея прямых наследников, обладающих правом цар-
ствовать, сделала таковым своего племянника — сына
своей сестры Анны Петровны, выданной в свое время
замуж за голштинского герцога Карла—Фридриха.
По отцу Петр III был, поэтому, внуком шведского короля
Карла XII, а по матери — Петра Великого. Пригласив
в Россию юношу, который воспитывался ранее в качестве
наследника шведского престола, Елизавета выбрала ему
жену из небольшого немецкого княжества. В результате
молодая принцесса, получившая европейское, преимущест-
венно французское образование, оказалась втянутой
в придворную жизнь елизаветинского окружения. Обладая
честолюбивым и решительным характером, Екатерина
уже вскоре после воцарения Петра III свергла своего
мужа и заняла престол. Длительное царствование Ека-
терины, не имевшей практически никаких прав на русский
престол, представляло собой постоянную борьбу за сохра-
нение власти. Главной ее целью, особенно в первые годы
правления, являлось изучение реальной расстановки сил
в стране, поиск прочной социальной опоры. Екатерина
уделяла особенно большое внимание успехам в области
внешней политики, поскольку они укрепляли ее между-
народный престиж и обеспечивали поддержку правящего
сословия. В результате ряда русско-турецких войн был
обеспечен выход к Азовскому и Черному морям. Разделы
Польши привели к присоединению значительных террито-
рий на западе. «Кто не приобретает, тот теряет», — люби-
ла повторять эта государыня. Во внутренней политике
68
Екатерина стремилась обеспечить себе поддержку дворян-
ства за счет наступления на права других сословий,
прежде всего — крестьянства. Широко практиковались
раздачи новых земель и крепостных людей.
В то же время Екатерина сочувствовала идеалам
эпохи Просвещения. Будучи хорошо образованной, она
была знакома с лучшими сочинениями европейских мыс-
лителей по философии, праву, истории. Однако, встретив
активное неприятие этих идей со стороны влиятельных
общественных кругов, она в дальнейшем пересмотрела
свои взгляды, сочтя их абсолютно неприемлемыми и даже
опасными для России.
Главное противоречие просвещенного абсолютизма со-
стояло в неразрешимом конфликте между целями и сред-
ствами их достижения — идеалом социального консен-
суса («общее благо»), — с одной стороны, и господством
принуждения — армии, бюрократии и полиции, — с дру-
гой. Внешним выражением такой ситуации служила
кодификация права, неизбежно приобретавшего крайне
абстрактный и оторванный от жизни характер. Важной
особенностью законодательства просвещенного абсолютиз-
ма не случайно является то, что оно выводится теоре-
тическим путем из господствующих идей, принципов
и представлений, причем, как правило, западноевропей-
ского происхождения. Это, конечно, улучшало законо-
дательство, модернизируя его, придавая ему большую
концептуальную завершенность и логичность, но в то же
время часто вело его к отрыву от реальных условий
общественного развития, превращая едва ли не в пустую
декларацию. Примером может служить заимствование
идей Вольтера, Монтескье и Беккариа в сочинениях
просвещенных монархов, например, в знаменитом «Нака-
зе» Екатерины II. В то же время в лице Уложенной
комиссии 1767 г., которая формально была временным
коллегиальным органом, созданным для кодификации
законов, мы имеем дело с уникальной и беспрецедентной
в истории России и абсолютистской Европы попыткой
организованного правительством волеизъявления общества
по всем существенным экономическим, социальным и юри-
дическим вопросам. Право составления наказов в Уложен-
ную комиссию, которая была задумана как собрание
всероссийских сословных представителей — депутатов,
было предоставлено центральным учреждениям, сословиям
(дворянству, городским и сельским жителям, однодворцам,
черносошным крестьянам и др.), в результате чего возник
4—208
69
крупный комплекс однотипных документов (более 1500).
Перед нами, таким образом, совокупность однотипных
массовых источников, объединенных единством структуры
и целевого назначения, что позволяет рассматривать их
как своего рода общероссийское социологическое обсле-
дование, призванное выявить нужды населения, а по
существу отразившее всю гамму противоречий в обществе.
Конфликт между дворянством и крестьянством, преж-
де всего крепостным (от которого не было представи-
тельства в комиссии), выступает как важнейшее противо-
речие этой эпохи. По словам Представителей дворянства
Новгородской губернии, крестьяне «порицают во-первых,
неволю, потом подушный платеж, також от рекрутских
наборов разлуку с семьями их, мостовые и прочие ка-
зенные без заплаты работы, а сверх того клевещут и на
господские тяглы». Противоречия дворянства и крестьян-
ства находили выражение в различных сторонах социаль-
ной действительности. Это и открытые вооруженные
выступления, бегство, особенно в пограничных губерниях,
разнообразные формы уклонения от выполнения казенных
и владельческих повинностей. Объектом противостояния
становятся, прежде всего, размеры ренты, барщина и об-
рок. Для усиления контроля правящего сословия над
крестьянством в качестве основной меры выступает усиле-
ние административно-полицейского аппарата на местах,
соответствующие изменения в законодательстве. Так,
после крестьянской войны 1773—1775 гг. была проведена
губернская реформа 1775 г. Количество губерний значи-
тельно увеличилось, а размеры каждой из них заметно
уменьшились. Благодаря губернской реформе правитель-
ству стало легче осуществлять контроль за населением.
Для отношений дворянства с другими общественными
слоями характерны в принципе те же линии противоре-
чий, в основе которых вопрос о земле. Дворянство вы-
ступает при этом как агрессивная сила, стремящаяся
вытеснить из сферы аграрного производства все другие
заинтересованные сословия. Оно противодействует, в част-
ности, попыткам купечества получить новые (подчас
чисто феодальные) источники благосостояния, статус
и престиж в обществе. Поводом для конфликтов стано-
вилось стремление предпринимателей интегрироваться
в феодальную систему отношений (покупка привилегий
для использования их в выгодах торгово-предпринима-
тельской деятельности). Обращают на себя внимание
и конфликты, связанные со стремлением купечества
70
приобретать земли и крестьян к промышленным пред-
приятиям и для организации торговли. Дворянство, в свою
очередь, апеллировало к государству с целью добиться
законодательного запрещения подобных тенденций. В сфе-
ре производственной деятельности спор ведется, например,
по вопросу о винокурении, которое было привилегией
дворянства отдельных регионов; дворянство отвергало
претензии купечества на этот род деятельности. Наряду
с этим ставились под сомнение или отвергались и другие
виды промыслов купечества и горожан, как наносящие
экономический ущерб дворянской экономике (рубка леса,
покос сена, рыбная ловля). В области торговли дворян-
ство стремилось к ограничению или полному запрещению
«неуказной торговли» разночинцев и горожан. Таким
образом, стремления дворянства были направлены на со-
хранение господствующих социальных порядков, даже
на возврат к тем из них, которые устарели или были
отменены, например, в области регулирования рыночных
отношений. Все это сочетается с попытками правящего
сословия выступать от имени всего общества и представ-
лять его интересы в законодательной ассамблее. Выра-
жением данной практики становится использование
в дворянских наказах идеологии просвещенного абсолю-
тизма, ссылки на «общее благо», соответствующие законо-
дательные инициативы и проекты.
Действительно, получив по манифесту Петра III —
«Манифесту о вольности дворянства» (18 февраля 1762 г.)
освобождение от обязательной службы, правящее сословие
активно добивалось того, чтобы все, чем оно вознаграж-
далось за службу, обратилось в его привилегии. Оконча-
тельная организация сословия была дана «жалованной
грамотой дворянству» (1785 г.), содержание которой
во многом воспроизводило пожелания этого сословия,
выраженные в ряде Уложенных комиссий XVIII века.
Дворянство стало корпорацией, члены которой были
взаимно равноправны, причем ей исключительно при-
сваивался титул благородства, право иметь гербы, состав-
лять сословные дворянские общества и собрания. Только
дворянам было оставлено право владения землей. Они
были освобождены от податей и повинностей, телесных
наказаний.
Противоречивым было положение тех социальных слоев,
которые свое благосостояние и перспективы в жизни связы-
вали с предпринимательской и торговой деятельностью.
В условиях отсутствия свободного рынка рабочей силы,
4**
71
перед ними вставал вопрос о возможности покупки земли
и крепостных для ведения собственного хозяйства, промыш-
ленных предприятий и организации торговли. Земля и кре-
стьяне, поэтому, предстают объектом острых споров между
купечеством и другими социальными слоями, прежде всего
дворянством, а также между купечеством и государством.
Объектом конфликтов оказываются и другие средства про-
изводства, промышленные предприятия, природные богат-
ства, ряд проблем возникал в рыночных отношениях и тор-
говле, в связи с транспортом и использованием путей
сообщения. Двойственность положения этих социальных
слоев состоит в том, что объективно они заинтересованы
в развитии производительных сил в направлении буржуаз-
ных отношений, но, в то же время, вынуждены реально
действовать в рамках существующих феодальных порядков,
а значит, должны всеми возможными способами приспосаб-
ливаться к ним. Характерно в этом отношении стремление
купечества к приобретению земель и крестьян, и, в то же
время,— к отмене всевозможных внутренних пошлин, адми-
нистративных ограничений, к унификации налогообложе-
ния, решению транспортных проблем. Расхождения по воп-
росам торговли возникали между купечеством, с одной сто-
роны, и другими социальными слоями (крестьянством,
городскими разночинцами),— с другой. Купечество стреми-
лось, например, используя государственную власть, пресечь
«неуказную торговлю»— оптовую и розничную, покупку
товаров у населения и другие торговые операции без плате-
жей денег в казну и магистрат, без выполнения купеческих
казенных служб и повинностей. В своих отношениях с раз-
личными общественными слоями и государством купечест-
во, как один из потенциальных носителей буржуазных тен-
денций в социально-экономическом развитии России XVIII
века, выступает прежде всего в качестве типичного субъекта
феодальной системы, узкосословные интересы которого
превалируют над общенациональными.
Важно подчеркнуть, что такому положению вещей соот-
ветствует и известная неопределенность правового статуса
среднего сословия. Сам термин этот принят по «Наказу»
Екатерины II, согласно которому к «среднему роду людей»
(т. е. горожанам) отнесены все те, «кои не быв дворянином,
ни хлебопашцем, упражняются в художествах, в науках,
в торговле, в мореплавании и ремеслах». Сходным образом
толкует положение городского сословия «Жалованная гра-
мота городам» (1785 г.). Лица городского сословия (меща-
не) обязывались жить в городах, а не в уездах, причем
72
купечество, представлявшее собой особый слой городского
общества, имело ряд привилегий, к числу которых относи-
лись освобождение от подушной подати и рекрутской повин-
ности, а также телесных наказаний. Основным правом сос-
ловия являлось разрешение на торговлю и ремесла, а
владение землями и крестьянами не допускалось.
Некоторые изменения в правовое положение важнейших
сословий были внесены в годы правления Павла I (1796—
1801 гг.). Кратковременность его царствования оставляет
открытым главный вопрос о том, в какой мере эти нововве-
дения были результатом продуманной политической кон-
цепции, а в какой — следствием негативного отношения к
предшествующему царствованию. Сын Петра III и Екатери-
ны II, Павел сразу после рождения был отлучен от родите-
лей. Императрица Елизавета, сильно желавшая обеспечить
преемственность династии, отобрала младенца и окружила
его деятельным уходом. Большая часть жизни Павла про-
шла в оппозиции к матери, которую он несомненно считал
причиной гибели отца, опасаясь и за себя. С 1783 г. он зам-
кнулся в Гатчинском дворце, занимаясь маневрами своего
голштинского полка. Придя к власти в 1796 г. он отменил
многие важнейшие установления Екатерины II. Возможно,
что в его планы входило ограничение крайних проявлений
крепостного права, полной бесконтрольности власти дво-
рянства. Наиболее ярким фактом такого рода является указ
Павла о трехдневной барщине, который был первой и един-
ственной попыткой ввести законодательные ограничения на
использование помещиками труда крепостных. Дворянст-
во крайне ревниво относилось к проведению этого закона
в жизнь и он не имел никаких реальных последствий.
Павел ограничил также действие жалованных грамот дво-
рянству и городам, в частности, отменил неприкосновен-
ность от телесных наказаний; в области государственного
права — восстановил коллегии.
Особенно важным для Павла был вопрос о порядке нас-
ледования престола. Еще Петр I установил такой порядок,
по которому престол мог быть завещан, однако сам он, как
известно, не успел назначить себе преемника. В дальнейшем
этот указ не применялся, но он не был отменен. Екатери-
на II, хотя и признала в начале своего царствования наслед-
ником своего сына, но завещательного порядка не отменила.
Возможно, что она имела в виду устранить Павла и передать
престол его сыну Александру. Павел поспешил, поэтому,
восстановить законное наследование престола (по наследст-
ву, а не по благоусмотрению) и ввел систему, действовавшую
73
до конца самодержавия в России и закрепленную в «Учреж-
дении об императорской фамилии» (1797 г.). В целом, одна-
ко, политика Павла не отличалась постоянством и после-
довательностью. Его подозрительность и неуравновешенный
характер, ненависть к нему в придворных кругах привели
к заговору и убийству царя (1801 г.). К власти пришел Алек-
сандр I (1801 —1825 гг.).
Таким образом, модернизация, как объективная тенден-
ция общественного развития, сталкивалась в России второй
половины XVIII века с непреодолимым препятствием —
крепостным правом и связанными с ним социальными отно-
шениями и структурами. Отсюда происходит нарушение
консенсуса — раскол некогда единой и цельной системы
служилого государства за счет последовательного выхода из
нее отдельных социальных слоев. В результате на месте
монолитного традиционного общества возникает общество,
насквозь пронизанное противоречиями, проявляющимися
на различных уровнях и с неодинаковой степенью интенсив-
ности. На высшем уровне, в рамках самого правящего сос-
ловия, конфликт выражается в острой борьбе трех основных
направлений — консерваторов, реформаторов и умерен-
ных,— появление которых характерно в принципе для вся-
кой социальной системы на стадии ее изменения. Впервые
в общероссийском масштабе эти направления находят чет-
кое выражение в дебатах депутатов Уложенной комиссии
1767 г. Крайне правое крыло депутатов, отстаивающее со-
хранение в неизменном виде существующих порядков, пред-
ставлено известным князем М. М. Щербатовым. Идеолог
родовитой аристократии, депутат от ярославского дворянст-
ва, Шербатов в своих сочинениях и речах отстаивал мысль
«о неудобстве в России дать свободу крестьянам», необходи-
мости сохранения исключительных прав дворянского сосло-
вия. Более радикальные депутаты, наиболее известными из
которых стали Г. Коробьин иЯ. И. Козельский, предлагали
нормировать законом барщину и оброк, предоставить кре-
постным право движимой собственности. Наконец, третья,
наиболее последовательная и радикальная группа, не имея
возможности выступать открыто, сформировалась за преде-
лами Уложенной комиссии. Такие ее представители, как
А. Я. Поленов, а позднее Н. И. Новиков и А. Н. Радищев,
в духе теории естественного права отстаивали неразумность
и несправедливость крепостного права, его экономическую
неэффективность и опасность для общества в целом. Все три
подхода к решению крестьянского вопроса, сформулирован-
ные в рассматриваемый период, нашли свое логическое
74
развитие в последующую эпоху вплоть до реформы 1861 г.
Лишенное нормальных перспектив развития, русское об-
щество второй половины XVIII века видело возможности
улучшения своего состояния лишь в конфронтации сосло-
вий, перераспределении материальных благ с помощью
государственной власти.
Передовые идеи, наталкиваясь на консерватизм дворян-
ства и социальный эгоизм других сословий, апатию масс,
не находили реализации в сложившихся исторических усло-
виях. На этой основе формируется растущее отчуждение
государства от общества, питающее освободительное движе-
ние русской интеллигенции.
ЛИТЕРАТУРА
Ключевский В. О. Боярская дума древней Руси.— Пг.» 1919.
Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Части 1—3.
СПб., 1909 .
Соловьев С. М. Публичные чтения о Петре Великом.— М., 1984.
Баггер X. Реформы Петра Великого: Обзор исследований.— М., 1985.
Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль
в формировании абсолютизма.— М., 1987.
Кобрин В. Б. Иван Грозный.— М., 1989.
Павленко Н. И. Петр Великий.— М^ 1990.
Троицкий С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. Формиро-
вание бюрократии. — М., 1974.
В борьбе за власть: Страницы политической истории России XVIII в. —
М., 1988.
Crummey Robert О. The Formation of Muscovy 1304-1613—Lon-
don and New-York, 1987.
Peterson C. Peter the Great’s Administrative and Judicial Reforms. Swe-
dish Antecedents and the Process of Reception.— Stockholm, 1979.
ГЛАВА 3
НАЧАЛО ГРАЖДАНСКОГО РАСКРЕПОЩЕНИЯ
Свобода есть поздний и тонкий цветок
культуры.
Г. П. Федотов
Зарождение антикрепостнических альтернатив.— Реформы
или стагнация? — Эволюция или революция? — А. Н. Ра-
дищев.— Швейцарский республиканец и его русский уче-
ник.— Задачи века: ограничение самодержавия и крестьян-
ский вопрос. — «Дней александровых прекрасное нача-
ло...» — М. М. Сперанский. — Н. Н. Новосильцов. — Люди
14 декабря. — Политические проекты Н. М. Муравьева и
П. И. Пестеля. — Освободительная борьба: дилемма целей и
средств.— «Разделение путей»: самодержавие Николая I и
формирование интеллигентского сознания.— Политика ре-
прессий и келейно-бюрократического реформаторства.—
А. X. Бенкендорф — П. Д. Киселев — «Время наружного
рабства и внутреннего освобождения».— Великий спор о
путях развития страны — П. Я. Чаадаев. Западничество и
славянофильство.— В. Г. Белинский.— А. И. Герцен. —
Политическая эмиграция — новое явление в развитии оте-
чественной гражданственности.— У истоков либерального
реформаторства.
Современный взгляд на освободительный процесс в
России шире видения тенденций исторического развития
страны, возобладавшего после 1917 г. В поле «бокового
зрения» новейшего исследователя попадают и трагические
метаморфозы послереволюционной истории, включая ста-
линский «беспредел», и возобновленное со второй половины
80-х годов движение к гражданскому обществу.
Все это неизбежно придает рассматриваемым явлениям
прошлого иную перспективу, иной масштаб, иное истори-
ческое содержание. Болезненное воображение нескольких
революционных фанатиков оборачивается удивительным
76
прорицанием изломанных судеб миллионов людей. А извле-
ченная из-под обломков российского парламентаризма идея
правового государства являет нам свой общечеловеческий
смысл.
Опыт нынешнего столетия существенно обогатил и наши
представления о свободе именно потому, что обычные гра-
ницы стеснения свободы были нарушены, а невидимые
пределы деспотической власти чрезвычайно раздвинуты.
Тоталитаризм научил нас замечать и ценить даже ту малую,
ограниченную свободу, которая для людей прошлого состав-
ляла лишь естественный фон бытия, непременное условие
общественной деятельности.
Мог ли быть свободен русский интеллигент под властью
самодержавия? И да, и нет. Бесспорно, он был свободен
в том отношении, в каком впоследствии оказались несвобод-
ными его соотечественники, когда даже «двоемыслие» стало
преступным деянием. Конечно же, он был несвободен
«громко говорить» и вмешиваться в политику. Но именно та
свобода, которую перед лицом тоталитарного натиска защи-
щали разделенные в атомизированном обществе Личности,
свобода потаенной мысли и скрытых переживаний была и
остается первоосновой всех иных свобод, плацдармом, с
которого начинается освободительное движение.
Борьба за свободу в России XIX в. велась за расширение
уже имеющихся «островков свободы», существование кото-
рых было освящено традицией или санкцией верховной вла-
сти. Прорубая «окно в Европу», вводя западные обычаи в
повседневную жизнь дворянства, возвышая «благородное
российское сословие» путем присвоения ему исключитель-
ных привилегий, побуждая общественное мнение к обсужде-
нию вопросов, относящихся к устройству государства или
положению низших классов, ликвидируя личную зависи-
мость крестьян от помещиков, учреждая самостоятельную
юстицию или созывая выборных от всех сословий в местные
земские учреждения,— самодержавие так или иначе высту-
пало в качестве участника процесса гражданского раскрепо-
щения России. Другим его участником являлись более или
менее широкие общественные силы, отстаивавшие необхо-
димость перемен.
Уже XVIII век можно назвать периодом постепенного
вызревания этих двух тенденций. Растянувшаяся на столе-
тие «революция сверху» в силу оторванности базисных пре-
образований от надстроечных породила многочисленные
источники будущих социальных конфликтов. Однако сам
этот период можно рассматривать как время своеобразного
77
общественного консенсуса на почве решения единой для
государства и общества задачи преодоления отсталости.
Но сам характер преобразований в исторической перспекти-
ве вел к нарушению этого единства.
Петровские реформы, предполагая безраздельное подчи-
нение личности государству, все же внесли в последнее
определенную идеологическую двойственность. Отныне
правительство сочетало в себе два противоречивых и враж-
дебных начала — самодержавную сакральность в духе ви-
зантийских базилевсов и европейское Просвещение. Именно
оно и внесло в русское общество не только западную обра-
зованность, но и европейский дух свободы, создавая идей-
ную основу будущей интеллигенции — независимой от
государства и оппозиционной ему общности, возникающей
в тот момент, когда консервативная традиция государ-
ственного монизма берет верх над прозападнической тен-
денцией к просвещению и либерализации.
Исключительное значение в этом процессе имели зако-
нодательные акты царизма, подытоженные изданием в
1785 г. Жалованной грамоты дворянству. В рамках само-
державно-крепостнической империи оформлялось сущест-
вование сословия, «благородное дворянское достоинство»
которого объявлялось неотъемлемым, наследственным и
потомственным; более того, подыскивались юридические
средства обеспечения этой декларации: «без суда да не
лишится благородный дворянского достоинства... чести...
жизни... имения»; да не судится благородный окроме своими
равными»; «телесное наказание да не коснется благородно-
го». Дворянин освобождался от обязательной государствен-
ной службы, что в значительной степени создавало предпо-
сылки для превращения дворянских усадеб в очаги культуры
и образованности, формирования дворянской интеллиген-
ции и несло в себе зародыш разлада между вольным дворян-
ством и бюрократией.
Дворянство получало также право на создание своей
корпоративной организации, включая право вносить пред-
ставления и подавать жалобы Сенату и непосредственно
императору. Весь дальнейший процесс становления граж-
данственности вплоть до эпохи реформ 60-х годов XIX в.
происходит в рамках этой «свободы для немногих», опре-
деленных самодержавием во второй половине XVIII в.
Эти явления российской действительности подкрепля-
лись общеевропейским духом Просвещения, декларировав-
шим замену правления людей правлением закона как основ-
ного условия становления гражданского общества, в кото-
78
ром синонимом свободы является право, а основой закон-
ности — нравственность (Де Жокур). Под этой идейной
доминантой начинает формироваться новый менталитет
дворянской интеллигенции.
Уже в самом начале этот процесс вел к появлению типа
личности, чьи просвещенческие идеалы основывались на но-
вообретенном юридическом статусе. И уже в самом начале
внутренняя конфликтность этой ситуации давала себя знать.
Когда в лице Екатерины II «тамбовская помещица» побеж-
дает ученицу Вольтера, в лице Новикова и Радищева рож-
дается интеллигенция. Когда в Александре I неограничен-
ный самодержец торжествует над учеником Лагарпа, интел-
лигенция принимает первое крещение на Сенатской площа-
ди. В конфликте европейского начала свободы, нравствен-
ности, права с восточным деспотизмом, личной этики с
политическим прагматизмом, просветительства с обскуран-
тизмом возникает освободительное движение в России.
В ходе этого сложного исторического процесса тенденция
к «разделению путей» с правительством закономерно сме-
няется попытками к сотрудничеству с ним на путях преобра-
зовательной деятельности.
После затянувшейся *на десятилетия «эмбриогении» в
лоне правительственных канцелярий и дворянского общест-
ва, после дерзких попыток «выйти на площадь» и подспуд-
ной выработки целей, сил, средств, необходимых для пре-
образований, были наконец проведены великие реформы
60-х годов XIX в. Самодержавие сделало шаг в сторону
правового государства.
Первые успехи отечественной гражданственности дости-
гались на стыке правительственных усилий с общественной
поддержкой реформ. Именно в позитивном взаимодействии
этих факторов возникали ростки российской свободы.
Двумя основными требованиями, под знаком которых
суждено было пройти в России XIX веку, становятся огра-
ничение самодержавия и отмена крепостной зависимости.
Именно эти два вопроса привлекали к себе повышенное
внимание как «сверху», так и «снизу», как со стороны
правительства, так и со стороны свободомыслящей куль-
турной элиты. Для последней выполнение названных требо-
ваний означало создание фундамента будущего граждан-
ского общества и правового государства; для власти — ко-
нец самодержавного правления, т. е. отказ от собственной
политической сути. Однако простое игнорирование этих
задач грозило самой власти непредсказуемыми катаклизма-
ми уже теперь. Таким образом, российская действительность
79
ставила как правительству, так и его оппонентам свои
альтернативы. Для правительства: освободить «сверху» или
как можно дольше оттягивать момент революции «снизу»
(реформа или стагнация). Для передового общества: после-
довательно работать над «прививанием» правовых норм и
свобод к древу самодержавия с целью его перерождения в
конституционное государство — или радикальным образом
способствовать дестабилизации режима, слому старого ме-
ханизма власти по принципу «чем хуже, тем лучше»...
Борьба этих тенденций на протяжении XIX в. в России
не только определила суть политической истории Россий-
ской империи, но и стала основным содержанием процесса
становления начал правового государства. Тема альтерна-
тивности как момента свободы выбора в социальной жизни
России XIX в. играет особую роль, ибо в ней концентрирует-
ся суть борьбы за существенно отличные пути, методы и
формы развития общества. Постараемся осветить этот про-
цесс через обращение к личности, творчеству и судьбе
наиболее ярких и характерных его носителей.
Начало революционного умонастроения в российской
общественной мысли советская историография по традиции
персонифицирует в образе А. Н. Радищева. Поэт и мысли-
тель, страдалец и борец, трагичнейшая фигура своего време-
ни, он не только заклеймил «чудище» самовластия, но и
благодаря поэтическому дару начертал желательные, наиме-
нее разрушительные (в его понимании) пути будущего раз-
вития отечества.
Грядущее восстание и революционные преобразования
Радищев приветствует, но, как свидетель якобинского тер-
рора и ужасов пугачевщины, не торопит их и отводит для
подготовки преобразований целое столетие. И в своей оде
«Вольность» и в знаменитейшем «Путешествии из Петер-
бурга в Москву» автор предупреждает, что предстоит долгий
и многотрудный путь просвещения народа. Кто же возьмет
на себя эту историческую просветительскую функцию? Не
государство. Ведь все творчество Радищева идейно за-
острено против идеологии и практики просвещенного
абсолютизма. По-видимому, не кто иной, как передовой
слой самого образованного сословия — дворянства. Боль-
ше просто некому. Содержался ли в этом прогноз появле-
ния на российской исторической сцене дворянских
революционеров — сказать трудно. Однако в исторической
перспективе цивилизаторская, просветительская функция
лучших представителей «первого сословия» в жизни своей
страны была предугадана верно.
80
Воплотив в своем творчестве глобальную альтернативу
конца XVIII столетия — реформаторство просвещенных
монархов или революция нового времени — Радищев в сво-
их идейных сомнениях и нравственных поисках пережил
трагедию радикального просветительства. В «Песни истори-
ческой» ощущается его пессимизм в ожидании преобразова-
ний как «сверху», так и «снизу». Позднее, наблюдая обнов-
ление государственной жизни в первые годы правления
нового императора — Александра I, Радищев возвращается
в так и не опубликованном им «Осьмнадцатом столетии»
к мысли о воплощении идеалов вольности просвещенным
монархом.
Что же общего могло быть у молодого самодержца с
бунтарем, заключенным Екатериной II в Петропавловскую
крепость, приговоренным к смерти, помилованным, но сос-
ланным, лишенным чинов и дворянства? Почему «бунтов-
щик, хуже Пугачева» был не только «прощен» Александром,
но и определен на службу не куда-нибудь, а в Комиссию
составления законов? Попытаемся отыскать тот духовный
и интеллектуальный климат, который в начале XIX столе-
тия в определенной мере объединял людей, стоявших на
весьма различных идейных позициях и ступенях социаль-
ной лестницы.
Для примера сравним две примечательные судьбы. В 80-е
годы XVIII в., когда Радищев пишет оду «Вольность» и на-
чинает работать над своим «Путешествием...», в Россию по
приглашению Екатерины II приезжает швейцарский поли-
тический деятель адвокат Фредерик Сезар де Лагарп. Цель
его приезда — стать воспитателем внука императрицы, бу-
дущего императора Александра I.
Эти два современника почти одновременно испытывают
на себе монаршую немилость Екатерины. Правда, Радищев
оказывается за свое «бунтовщичество» в Илимском остроге,
а Лагарп (за либеральность взглядов и открытую поддержку
революционных выступлений в родном кантоне Во) всего
лишь отстраняется от должности воспитателя и, вернувшись
в Швейцарию, становится одним из политических лидеров
своей страны. Занятно и то, что возвращение их к делам
Российского государства происходит почти одновременно.
Определенный императором на новую службу, Радищев в
своих юридических трудах и законодательных проектах
выступает последовательным противником крепостного пра-
ва и сословных привилегий. Лагарп же в ответ на просьбу
венценосного ученика присылает ему свод интереснейших
рекомендаций по стратегии и тактике управления империей.
81
Необходимость реформ в архаичном полуазиатском
государстве была для Лагарпа (как и для большинства трез-
вомыслящих образованных людей эпохи) общим местом и
не требовала подробного обоснования. Иное дело — дейст-
вующие силы будущих преобразований. Народ русский, при
всей симпатии к нему Лагарпа, не представлялся ему (как,
впрочем, и Радищеву) в то время готовым к политическому
действию. Общественную опору реформам «сверху» Лагарп
видел в среде образованной, прогрессивно настроенной час-
ти дворян; опору духовную — в просвещении нового поколе-
ния, способствовании делу образования. Оба совета пред-
ставляются весьма близкими по сути к взглядам Радищева.
При различии конечных целей пути движения оказываются
у них общими.
Общий менталитет эпохи проявил себя и в том, что осу-
ществление этой программы «просвещения сверху» позволи-
ло Александру I добиться определенных успехов в модерни-
зации страны и, что также важно, объединить на время вок-
руг себя молодые передовые силы дворянства. Судьбы же
наших героев символично отражают драму поколения, кото-
рому суждено было, «разбирая» наследие Французской ре-
волюции, делать свой личный и общественный выбор. Ради-
щев, бунтарь и жертва по складу революционного духа, на
угрозу очередной ссылки отвечает последним доступным
ему средством протеста — самоубийством. Лагарп же, пере-
жив ряд политических перипетий эпохи Наполеоновских
войн, продолжает отстаивать на либеральных позициях ин-
тересы своей страны и с присущей ему практичностью
пытается использовать во время Венского конгресса 1814—
1815 гг. помощь всесильного русского ученика для восста-
новления Швейцарской конфедерации и отстаивания неза-
висимости от Берна своего родного кантона.
А тем временем в России, в сравнительно благоприятных
условиях первой половины царствования Александра I, про-
должается активная работа лучших умов над проблемами
будущего политического и общественного устройства стра-
ны. Период относительного единства правительства и об-
щества на основе просветительского стремления к преодоле-
нию отсталости продолжается. И «сверху», и «снизу», и
«справа», и «слева» разрабатываются во многом схожие
планы преобразований.
Особое место в этом процессе занимает личность
М. М. Сперанского, просвещеннейшего человека своего вре-
мени, интеллектуала и философа, автора всеобъемлющей
системы обновления государственного аппарата. Пережив и
82
возвышения, и опалы, этот незаурядный государственный
деятель во всех своих проектах и планах пытался мирным,
преобразовательным путем, с учетом русских условий во-
плотить в жизнь постулаты просвещенческой философии
права. Ясно осознавая неизмеримую отдаленность россий-
ской политической действительности от этого идеала, Спе-
ранский выдвигает конкретные идеи, имевшие выход в жизнь.
Обосновывая прямую зависимость между свободой по-
литической и свободой гражданской, он указывал пути лик-
видации личной зависимости крестьян как условия продви-
жения всего общества к европейской государственности.
Принцип разделения властей, ответственное министерство,
разработка подходов к конституции должны были гар-
монизировать общественную жизнь и изменить механизм
функционирования государственного устройства. Твердо
полагая, что «настоящая система правления не свойственна
более состоянию общественного духа», Сперанский всем
смыслом своих проектов работал на перспективу создания
в России монархии буржуазного типа. (Не случайно его
проекты на сто лет опередили Манифест 17 октября 1905 г.
и на шестьдесят — судебную реформу в России).
Меняя тактику и форму своих предложений, Сперанский
оставлял постоянной их суть: он выступал за введение в
жизнь общества принципа законности, отстаивал идею пра-
вового государства и, что особенно важно в стране крайней
социальной поляризации, вел свою деятельность в русле
позитивного решения проблем.
Начало 1810 г. сулило Сперанскому звездный час: 1 ян-
варя был торжественно открыт Государственный совет, ко-
торый, по его предположению, мог бы стать верхней палатой
будущего Российского парламента. В течение года должны
были образоваться нижняя (выборная) палата — Государ-
ственная дума, а также окружные и губернские думы...
Но этой второй части плана не суждено было осуществиться.
Маятник правительственного равновесия качнулся вправо.
Наполеоновская угроза подкрепила эту тенденцию. Меха-
низм «сцепления» государственных структур так и не был
создан, равно как не появился инструмент правового взаи-
модействия государства и общества.
И все же нельзя не отметить, что влияние идей Сперан-
ского на современников было несравненно большим, чем
возможное влияние его конкретных проектов на государст-
венное устройство империи. Он подал пример того, как мож-
но в неблагоприятных условиях обратить нравственный
конфликт неприятия существующего порядка в конструк-
83
тивное русло преобразовательной деятельности. Правитель-
ство не решалось воплотить в жизнь его программу в полном
объеме, хотя и не отбросило идею реформ. После 1812 г.
в правительственной среде продолжается прерванная вой-
ной работа над проектами преобразований в двух основных
областях — в сфере системы правления и в крестьянском
вопросе. «Уставную грамоту»— по сути, конституцию более
умеренного, чем у Сперанского, толка — разрабатывает
Н. Н. Новосильцов, близкий друг и помощник Александра I.
Создаются сугубо секретные планы отмены крепостного
права.
Столь же тайная работа происходит в самом обществе.
В послевоенные годы рождаются преобразовательные планы
тех, кому через несколько лет предстоит заявить на Сенат-
ской площади о рождении в России политического радика-
лизма. Отсутствию гласности (термин введен в обиход все
тем же Сперанским), вынуждавшему представителей одного
и того же сословия — в правительственной среде и в пере-
довых кругах общества — тайно друг от друга вынашивать
планы преобразований, суждено было в недалеком будущем
сыграть роковую роль в русской истории.
Движение декабристов заняло особое место в развитии
освободительного процесса в России. Наиболее общими
чертами декабристского образа мыслей можно назвать
представление о народном суверенитете, освобождении лич-
ности, гражданских свободах. Анализ Устава «Союза Благо-
денствия» и Правил «Соединенных славян» свидетельствует
о просвещенческой ценностной ориентации декабристов —
поборников энциклопедизма, свободомыслия, раскрепо-
щения.
Одним из воплощений конституционных устремлений
декабристов стала «Конституция» Никиты Муравьева,
согласно которой после восстания устанавливается ог-
раниченная законом «умеренная» монархия, крестьяне ос-
вобождаются с минимальным наделом, а права подданных
гарантируются государством, обретающим федеративное
устройство. Весьма отличные воззрения на характер буду-
щих перемен излагаются в «Русской Правде» Павла Песте-
ля, самого последовательного среди декабристов сторон-
ника цареубийства, одаренного политического прагматика,
руководителя и теоретика «Южного общества». В общем
виде его замысел состоял в учреждении после свержения
самодержца диктатуры Временного революционного прав-
ления (сроком на 10 лет), сильной власти центра, опираю-
щегося на «чиноначальство», и обеспечении формально-
84
юридических буржуазных прав, строго ограниченных
интересами «общего блага».
Показательно, что в одном из вариантов этого документа
им предусматривалась (в зависимости от политической
конъюнктуры) альтернативность форм верховного правле-
ния: республика или монархия. Этот момент кажется пара-
доксальным лишь на первый взгляд. Конкретный механизм
функционирования будущего государства предстает у Пес-
теля столь авторитарным и жестко централизованным, что
вопрос о форме правления уже не имеет принципиального
значения. В «Социально-политическом трактате» (1820)
Пестель со всей определенностью подчиняет политические
и гражданские права идее хозяйственного процветания,
обеспеченности существования, а власти отводит функцию
гармонизации материальных устремлений. Единственным
нравственным постулатом здесь предстает «общее благо»,
достигаемое ценой известного ограничения прав членов
общества.
Если у Н. Муравьева смысл политического построения
состоит в правовом, гражданском обеспечении личности, то
у П. Пестеля государство-организатор становится самостоя-
тельной ценностью в будущем общественном устройстве.
Его отношение к национальной проблеме (право «народ-
ности» приносится в жертву «праву благоугодетва») зако-
номерно вытекает из представления о будущем центра-
листском государственном устройстве. Свобода как таковая
не входит в круг основных ценностей, за которые автор
«Русской Правды» намеревается бороться.
Оценивая меру осуществимости декабристских планов,
советские исследователи расходятся во мнениях. Н. Я. Эй-
дельман считает Пестеля «левее и абстрактнее», а Н. Му-
равьева умереннее, но практичнее. Авторы коллективного
труда «Революционная традиция в России. 1783—1883»
усматривают во взглядах Пестеля значительно больше по-
литического прагматизма и знания российской действитель-
ности, чем у Н. Муравьева, ибо в своих конкретных построе-
ниях Пестель лучше учитывает традиционные ценности,
ревностно охранявшиеся самодержавием и пустившие глу-
бокие корни в народной среде: царистские иллюзии, уравни-
тельные общинные традиции, единоначалие, великодержав-
ность.
Нам же позиции двух декабристов, отражающие много-
плановость самого движения, представляются в равной сте-
пени реалистичными, хотя они и обладают многими чертами
утопии. Реалистичными эти столь несхожие представления
85
делал тот факт, что они были осмыслением (в меру тогдаш-
него состояния политико-правовой доктрины) альтернатив
русской истории первой четверти XIX в.
Обе эти альтернативы (правительственная — реформа
или стагнация; общественная — способствование органиче-
скому перерождению самодержавия в конституционную
монархию или насильственное разрушение существующего
государственного порядка и замена его другим) переплета-
лись в политической истории того времени, ибо тесно
связаны между собой были их носители — просвещенные
правительственные бюрократы и передовое дворянство. Весь
этот круг имел пока общий идейный знаменатель — просве-
тительство — независимо от того, что часть его останавли-
валась на признании реформистского мирного пути, а часть
шла дальше, до признания революционных, насильственных
средств осуществления своих идеалов. Пока лишь идеология
Просвещения играет роль фактора, «сцепляющего» прави-
тельственные и общественные интересы. В этом смысле у
декабристов были определенные шансы ускорить продвиже-
ние страны по пути к государственности западного образца
во взаимодействии с прогрессивно настроенной частью пра-
вительственного аппарата. Согласно исследованиям истори-
ков конкретными носителями подобного союза могли бы
стать такие высшие сановники, как М. М. Сперанский,
Н. С. Мордвинов, П. Д. Киселев, А. П. Ермолов.
Поражение восстания декабристов и трагическое изъя-
тие из активной общественно-политической жизни целого
поколения лучших, образованнейших, честнейших людей
страны стало национальной трагедией, последствиям кото-
рой еще долго суждено было сказываться на судьбах обще-
ства. Было упущено не только время, но, что более сущест-
венно, темпы эволюции государства по общеевропейскому
пути конституционного правового развития. По форме, по
содержанию, по составу носителей обе альтернативы —
правительственная и общественная — все более удаляются
друг от друга. А вместе с этим непреодолимо углубляется
раскол между правительством и обществом. Они начинают
выработку для себя новых, оппозиционных друг другу идей-
ных основ.
Декабризм, являясь важнейшим симптомом тогдашней
общественно-политической ситуации, в то же время нес в
себе многочисленные ростки будущего, которым суждено
было развиться в разнообразные течения общественной
мысли — от консервативно-либеральных до ультрареволю-
ционных. Особое обаяние декабризма и состояло в свободе,
86
многообразии мнений и позиций внутри движения, обусло-
вивших его духовное и идейное богатство.
Вместе с тем политическая практика декабризма, ради-
кализм сторонников программы Пестеля позволяют гово-
рить о начале серьезной эволюции идейно-нравственного
климата внутри освободительного движения. Конфликт с
миром сущего во имя мира должного (Н. Бердяев) стоял у
истоков интеллигентского сознания и питал освободитель-
ные идеи. Носители их, в личном моральном конфликте
отчуждаясь от государства, вырабатывали в себе прежде
всего нравственное неприятие его политики. Но как только
пути правительства и тех, кого отныне будут называть
«мыслящей частью общества», расходятся, менталитет ин-
теллигенции развивается в противоборстве с государствен-
ной идеологией, в комплексе ее идей и действий формирует-
ся прямая антитеза власти. И это вполне закономерно.
Исключительная централизация и мощь «сверху» приводят
зачастую (в наиболее радикальной среде) к появлению
схожей по структуре и принципу (но, безусловно, с противо-
положным знаком) идеологической антитезе.
Вслед за этим закономерно появляется и набирает силу
представление и об организационной антитезе власти. Тако-
выми можно считать и тактику организации тайного обще-
ства, и стратегию захвата власти, а в перспективе — идею
мощного централизованного государства, подчиняющего се-
бе интересы будущих «свободных» граждан во имя их же
блага. Проделанный Пестелем синтез опыта Французской
революции с архаикой российских традиций дал на выходе
этой опасной «химической» реакции весьма поучительный
результат. Осваивая опыт декабризма, принадлежавшего к
эпохе изживания острейшего общеевропейского кризиса
Просвещения, российская интеллигенция не могла не заду-
маться над дилеммой целей и средств, опасностью перехода
одного в другое, перспективой перерождения революцион-
ной власти в бонапартизм и деспотию.
Каждому новому поколению идеологов и практиков ос-
вободительного движения приходилось ставить и решать
для себя этот принципиальный нравственный вопрос.
* * *
После восстания декабристов перед правительством Ни-
колая I (1825—1855) с особой остротой встала проблема
согласования «русских» и «европейских» начал в государст-
венной идеологии и реальной политике. При Александре I
87
Россия все больше рассматривалась как неотъемлемая часть
Европы, в связи с чем иногда казалось, что и завещанная
московскими царями петербургским императорам идея са-
модержавия, духом которого «живет и охраняется» страна,
может отойти в прошлое. Но именно эту идею положил в
основу своего политического курса Николай I, подкрепив
ее усилением чиновничьего аппарата и дополнив рассужде-
ниями о православии и народности как двух других основа-
ниях, составляющих «отличительный характер России и ей
исключительно принадлежащих».
Абсолютная монархия Николая I сложилась в результа-
те длительной эволюции крепостнического государства, но
она несла на себе и заметный отпечаток личности самого
царя, особенностей его характера. Воспитанник добросове-
стного служаки генерала Ламсдорфа, с юных лет полюбив-
ший безупречный церемониал вахтпарадов, Николай и в
присягнувшем ему 14 декабря 1825 г. государстве увидел
лишь подобие большой армии, во главе которой стоит ко-
мандир-государь, раздающий приказы своим адъютан-
там-министрам.
Особое пристрастие императора к военно-командным
методам управления усугубляло общую политическую бо-
лезнь русского общества — бесправие всех его слоев.
Если крепостничество питало практику повсеместных
беззаконий «снизу», то самодержавие, являясь наивысшим
воплощением неограниченного произвола, насаждало его
«сверху», превращая всякого государственного чиновника,
исполняющего царскую волю от министра до последнего
столоначальника, в полновластного господина по отноше-
нию к нижестоящим лицам.
Такой «порядок» поддерживался в течение почти трех
десятков лет николаевского царствования.
Но вся линия на укрепление абсолютистского режима
в России второй четверти XIX в. настолько противоречила
общей тенденции развития страны в контексте мировых свя-
зей, что проведение этой линии могло быть обеспечено лишь
до известной степени и только путем утилизации в интере-
сах царизма экономических, культурных, правовых, воен-
ных и других достижений Запада. А это, в свою очередь,
вносило в политику русской монархии неизбежную двойст-
венность, чреватую трансформацией основ самодержавной
системы.
Остро ощутив с первых же дней своего пребывания на
троне недостаток правдивой информации о положении дел
в стране, Николай предпочел восполнять его не допущением
88
хотя бы ограниченной гласности, а путем конфиденциаль-
ных бесед или через бюрократические и инквизиционно-
следственные каналы. Время от времени заглядывая в сос-
тавленный по его приказу свод показаний декабристов,
рисовавших картины русского «рабства», разорительного
налогового бремени, произвола продажных чиновников, или,
читая ежегодные отчеты III отделения Собственной Его
Императорского Величества Канцелярии, говорившие при-
мерно о том же, царь не мог не понять необходимости пе-
ремен в стране. Российскому императорству предстояло
не в первый раз давать ответы на вопросы, мучившие многих
образованных русских людей: насколько самостоятельна
царская власть в своей политике? способна ли она разорвать
скрепленный самой историей и «обеспеченный» кровавыми
гарантиями дворцовых переворотов «союз» самодержавия
с крепостным правом? будет ли царь, ступив на путь ре-
форм, искать поддержки дворянского авангарда?
Но третий сын умершего насильственной смертью от
руки заговорщиков императора Павла, сам едва сумевший
отклонить «цареубийственный кинжал», оставаясь первым
дворянином империи, не склонен был доверять дворянству
вообще. Чувство опасности возникало у него не только при
получении сведений о собраниях весьма редких и малочис-
ленных кружков вольнолюбивой молодежи, но и в тех слу-
чаях, когда он, коснувшись в доверительном разговоре боль-
ного вопроса об отношениях между помещиками и крестья-
нами, замечал преувеличенный испуг на лице, скажем, свое-
го военного министра А. И. Чернышева, за которым числи-
лось немало «населенных имений» и стояли плотные ряды
владельцев крепостных душ.
Живым символом двойственности внутренней политики
николаевского самодержавия может служить фигура шефа
корпуса жандармов и начальника III отделения генерал-
адъютанта А. X. Бенкендорфа. В окружении Николая I
он был одним из немногих и наиболее решительных сторон-
ников «дела самого нужного, самого необходимого»—«по-
степенного освобождения крестьян», дав тем самым пример
удивительного, на первый взгляд, сочетания хороших сыск-
ных способностей с серьезными реформаторскими наклон-
ностями,— явления, возможного и по-своему закономерно-
го только в обществе, лишенном своего голоса.
Как справедливо заметил русский историк А. А. Кизе-
веттер, особенность этого времени состояла отнюдь «не в
недостатке преобразовательных попыток, а скорее наоборот:
в той самонадеянности, с которой правящая бюрократия
89
бралась за разработку широких и коренных государствен-
ных задач».
Стремление правительства совместить выгоды европей-
ской цивилизованности с реалиями дворянской и самодер-
жавной России ограничивало силу регламентирующего воз-
действия на умы и поведение людей официальных идеологи-
ческих предписаний, оставляя известный простор для разви-
тия русского общества.
Привлекая дворянских юношей в российские универси-
теты с целью «положить конец превратному домашнему
воспитанию их иностранцами, уменьшить господство страс-
ти к иноземному образованию», правительство Николая I не
ожидало, что по прошествии какого-то времени из отечест-
венных студентов выйдут не только добросовестные чинов-
ники, учителя, врачи, но и отчаянные радикалы.
Возобновив в 30-е годы практику командирования мо-
лодых преподавателей университетов за границу для под-
готовки их к профессорскому званию, правительство тем
самым «приобретало» для отечества в лице поднимавшихся
на уровень мировой науки профессоров немало убежден-
ных поборников всестороннего приобщения России к
благам европейской цивилизации — от Т.Н. Грановского
до блестящей плеяды проникнутых идеями конституцио-
нализма и социального реформаторства ученых начала
XX в. Оппонируя с кафедр и радикалам, и охранителям,
они питали своими трудами и талантами русскую либе-
ральную традицию.
Условием, облегчавшим российским императорам при-
ступ к проведению реформ, было свойственное им представ-
ление о многообразии путей исторического развития госу-
дарств и народов. В глазах Николая I не только российское
самодержавие, но и, к примеру, французская конституцион-
ная монархия периода Реставрации, не говоря уже об
английском парламентаризме, выглядели исторически оп-
равданными, а следовательно, и законными образами прав-
ления: каждый — для своей страны. Сам принцип легитим-
ности царской власти обосновывался с помощью идеологи-
ческих установок, которые носили национально-охрани-
тельный, а не универсально-наступательный характер. Они
были предназначены для применения прежде всего внутри
России, а за ее пределами, вблизи границ или даже на
окраинах многоязычной империи, царизм, подавляя силой
оружия революционные выступления против «законной»
власти, вместе с тем довольно легко шел на смелые социаль-
но-политические эксперименты. Они служили не только
90
остроумным изобретением имперского экспансионизма, но
и средством предварительной проверки задуманных в обще-
российском масштабе реформ. Так было при Александре I
в Финляндии и Польше, а при его младшем брате — импера-
торе Николае — в Молдавии и Валахии, где по окончании
русско-турецкой войны 1828—1829 гг. стараниями гене-
рал-адъютанта П. Д. Киселева была утверждена личная
свобода крестьян и точно определены их повинности в
отношении помещиков.
Именно Киселеву суждено было стать самой крупной
фигурой среди сановников-реформаторов второй четвер-
ти XIX в. в России.
Старый друг опального декабриста Михаила Орлова и
одновременно доверенное лицо императора Николая I, он
был одним из тех немногих людей, которые, приняв живое
участие в либеральных начинаниях александровского царст-
вования и во многом разделяя взгляды самых передовых
деятелей эпохи, волею судьбы оказались не в ссылке, не на
каторге, не в солдатах, а среди ближайших сподвижников
нового самодержца. Меняясь вместе со своим временем,
Киселев все же хранил верность основным принципам ре-
шения крестьянского вопроса, изложенным им еще во все-
подданнейшей записке 1816 г. с характерным заглавием
«О постепенном уничтожении рабства в России». После
возвращения Киселева из придунайских княжеств в Петер-
бург в 1834 г. Николай делает своего генерал-адъютанта
«начальником штаба по крестьянской части».
В основе трудов Киселева, импульс которым был дан
царем, лежала идея двуединой реформы, охватывающей и
казенных, т. е. зависимых непосредственно от крепостни-
ческого государства, и помещичьих крестьян. Начать следо-
вало с реформы управления государственной деревней, а
затем, превратив ее в показательную школу для частных
землевладельцев, можно было подтолкнуть их к урегулиро-
ванию отношений с собственными крестьянами.
Если самодержавный монарх так и не смог решиться
хотя бы на принудительное введение инвентарей в поме-
щичьих имениях русских губерний, то в пределах не-
посредственно подвластной императору государственной
деревни в 1837—1841 гг. Киселев провел административную
реформу, превратившую государственных крестьян в
юридически свободных землевладельцев. Ее весьма скром-
ные результаты были предрешены еще на уровне разработ-
ки проекта.
Принцип расширения крестьянской правоспособности
91
соседствовал с принципом казенного попечительства. Став-
ка творцов реформы сразу на две эти идеи неизбежно долж-
на была привести и привела в практике управления государ-
ственной деревней к решающему перевесу стремления к
бюрократической опеке над тенденцией к гражданской сво-
боде. Сохранение направляющей роли коронной админист-
рации лишало смысла выборное крестьянское самоуправле-
ние. Реорганизация управления государственной деревней
привела к утяжелению чиновничьего бремени над крестья-
нами. Как писал в одном из своих отчетов Бенкендорф, если
«прежде целый уезд жертвовал для одного исправника и
двух или трех заседателей», то «ныне на счет крестьян
живут десятки чиновников».
Обкрадывая и обирая казенных крестьян, чиновничий
аппарат действовал в соответствии со своими особыми
интересами, вопреки целям, поставленным перед ним
самодержавной властью, оказавшейся бессильной что-либо
изменить.
Эмансипацию крепостных царская власть также хотела
осуществить келейно-бюрократическим путем, исключи-
тельно добровольно и абсолютно безболезненно для поме-
щиков, постепенно и незаметно доя всех. Указ 1842 г. об
обязанных крестьянах, подготовленный в полном соответст-
вии с такими принципами, оказался бесплодным.
Неудача правительственных начинаний в этом вопросе
вынудила Киселева в конце концов поставить под сомнение
эффективность избранной тактики «полумер-полутайн». Но
с началом революций 1848—1849 гг. в Европе самодержавие
отказалось даже от скромных усилий, направленных на
«преобразование» крепостного права в общероссийском
масштабе.
В относящейся к началу 50-х годов переписке Киселева
с просвещенным вельможей и выдающимся администрато-
ром М. С. Воронцовым разворачивается интересный спор
о путях разрешения вопроса о крепостном состоянии.
Могущественный наместник Кавказа Воронцов, первым
откликнувшийся на указ 1842 г. и с немалым трудом прео-
долевший бюрократические препоны доя того, чтобы устро-
ить по-новому жизнь крестьян в одной из своих деревень,
с неистребимым оптимизмом отстаивает традиционный под-
ход, идущий в русле правительственных проектов 30—40-х
годов. По мнению Воронцова, «сделать все», т. е. вообще
отменить крепостное право, «еще долго будет невозможно».
Но у правительства есть шанс «сделать что-нибудь и даже
многое теперь же, и без шума, мало-помалу, не давая ни
92
причин, ни даже предлога в руки тех, которых мнения, а
может быть и намерения, совершенно противоположны
нашим».
Наученный долгим и бесплодным опытом сочинения
проектов и робких реформ Киселев делает шаг вперед по
сравнению со своими прежними взглядами. Крепостничест-
во предстает перед ним как нерасчленимая система общест-
венных связей: «Едва ли можно коснуться одной части его,
чтобы не разрушить целого». «Больше чем трудно узаконить
известные права» для крестьян при господстве помещиков.
Однако никаких новых положительных решений Киселев не
предлагает. Он по-прежнему высказывается лишь в пользу
ограничения помещичьего произвола.
Из-за неудачи подобных начинаний в прошлом Киселев
уже не возлагает своих надежд на скорую правительствен-
ную инициативу в ликвидации или ограничении крепостного
права, думая, что лишь «бог и время решат этот вопрос».
* * *
25 марта 1820 г. ротмистр лейб-гвардии Гусарского пол-
ка Петр Яковлевич Чаадаев, с восторгом сообщая в частном
письме о бескровной победе испанской революции, прихо-
дил к недвусмысленному заключению: «Происшедшее по-
служит отменным доводом в пользу революций».
Так думал в ту пору не один гусарский офицер в России.
Занесенные в империю царей вперемешку с придворными
титулами, воинскими регламентами и шпицрутенами либе-
ральные идеи, вскружив голову самому монарху и прочно
овладев умами горсти дворян, бросили наиболее отчаянных
из них 14 декабря 1825 г. в самую смелую из атак, когда-
либо предпринятых русской гвардией. Затем наступило
трудное время пересчета сил, переоценки условий, напря-
женной умственной работы.
На смену весьма конкретным устремлениям передовых
людей александровского времени к такому общественному
порядку, «где крепко с Вольностью святой Законов мощных
сочетанье», где налоги вотируются народными представите-
лями, а печатное слово не подлежит цензуре, приходит
лишенный политической определенности идеал свободы:
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не все ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
93
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторге умиленья.
— Вот счастье! Вот права...
Сугубо политические вопросы уступили место философ-
ским, религиозным и историческим, в дискуссиях по кото-
рым продолжалось развитие русской общественности. «При-
вычка собираться для споров, излагать, защищать свое
profession de foi постановляет люди нас, восточных безлич-
ных рабов», — заметил по этому поводу один из наблюда-
тельных современников. В 30—40-е годы были высказаны,
по сути, все основные идеи, развитию которых посвятили
свою жизнь будущие поколения русских мыслителей.
Убедительным свидетельством духовного взлета, пере-
живаемого образованной Россией в трудных условиях нико-
лаевского царствования, стало творчество П. Я. Чаадаева.
Выйдя в отставку еще в 1821 г. и посвятив несколько лет
странствованиям по Европе, он лишь в июле 1826 г. вновь
пересек границу России. Следствие по делу 14 декабря его
почти не затронуло. Зато мысли Петра Яковлевича сильно
переменились: он стал христианским философом. Теперь
его особенно интересовали проблемы смысла человеческой
истории, судеб Запада и России, католичества и правосла-
вия.
Наряду с «чувством» личности и «чувством» родины ав-
тор «Философических писем» (1828—1830 гг.) носил в себе
«зародыш высшего сознания», с благоговением ощущая
сопричастность к «великому нравственному целому»— хри-
стианскому миру Европы. Неустанно повторяя, «что все
стремится к одной цели и что эта цель есть Царство Бо-
жие», Чаадаев был убежден в провиденциальной природе
удивительного прогресса европейского общества. «Все по-
литические революции были там в принципе переворотами
нравственного порядка. Искали истины — нашли свободу
и благоденствие».
Христианство выковало ум и характер западного челове-
ка, породило богатство его культуры, крепость гражданст-
венности.
Параллельно с картиной бесконечного прогресса запад-
ного общества, вышедшего из лона католицизма, в уме Ча-
адаева складывался образ России, забытой богом страны.
Русский народ — исключение из общего миропорядка.
Получив христианство из рук Византии, Россия была оттор-
гнута от общей семьи европейских народов. Всецело подчи-
94
ненная светской власти русская православная церковь ока-
залась неспособной исполнить свою миссию на земле. Став
христианами лишь по имени, русские не смогли вкусить
плодов христианства.
В целом под пером Чаадаева вырисовывался удручаю-
щий облик обделенной характером и творческими способ-
ностями, аморфной и податливой русской нации, живущей
«лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего
и без будущего среди плоского застоя». «В крови у нас есть
что-то такое, что отвергает всякий настоящий прогресс».
Почти все его соображения на эту тему были изложены в
том философическом письме, которое смогло увидеть свет
при жизни Чаадаева в 1836 г. в московском журнале «Теле-
скоп».
Именно этому наиболее крупному своему выступлению
в печати Петр Яковлевич был обязан громкой, но двусмыс-
ленной общественной репутацией; то ли он ненавистник
России, то ли смелый обличитель реакции.
Чудом попавшее на страницы московского журнала
«бичующее», «огорчающее» и «унижающее» Россию филосо-
фическое письмо — это, конечно, не обвинительный акт
против России, как считал Герцен, а скорее, и крик ее
совести, и, одновременно, наставление для нее.
Считая необходимым повторить у себя на родине по
примеру Европы «все воспитание человеческого рода», Петр
Яковлевич намеревался «всеми способами» оживить религи-
озные чувства русских для того, чтобы придать их развитию
«воистину христианский импульс».
Призывая соотечественников «отождествиться» с судь-
бой европейского общества, Чаадаев имел в виду не только
более полное и глубокое усвоение западной культуры, но и
изменение самого стиля мышления русских людей, а имен-
но: переход от подражания к творчеству. Сам Чаадаев был
одним из тех, кто продолжительной и настойчивой работой
своей души прокладывал глубокие борозды «внутреннего
развития, естественного прогресса» русской мысли.
Но уже в исходных представлениях философа об от-
сутствии в России «резко очерченной, ярко выраженной
народности», «определенно обрисованной личности», проч-
ных верований и убеждений, таилась возможность исклю-
чительной подвижности и переменчивости его интеллек-
туального облика.
Духовно родившись на стыке двух «миров»: России
и Запада, постоянно испытывая мучительную противоре-
чивость своего положения, Чаадаев пытается найти
95
разрешение конфликта между христианской «любовью
к истине» и «врожденным чувством любви к родине»,
разгадав предназначение России в судьбах человечества.
В страстном поиске ответа на вопрос «что задумал Творец
о России» проходит все его творчество, раздваивается
и находит умиротворяющую душу цельность его подчас
неуловимая индивидуальность.
За строками чаадаевских сочинений и писем 30—40-х
годов прорисовываются два созданных его мыслью типа
религиозной личности, два образа, с которыми поперемен-
но сливаются черты самого автора. С одной стороны,
деятельная натура истинного католика, «стучащегося во
все двери», с высоким сознанием собственной значимости
и личной ответственности перед Богом, с другой — созер-
цательный характер православного русского человека,
склонный до самозабвения к подчинению властям и «силе
вещей».
Глядя на свою страну глазами иностранца, он ощущал
несоответствие избранной им позиции логике развития
этой «странной цивилизации». Пытаясь постичь скрытый
в перипетиях русской истории божественный «план, за-
мысел, смысл», он делал это для того, чтобы безошибочно
занять место в самой стремнине исторического потока,
увлекающего Россию в будущее.
До тех пор пока Чаадаев рассматривал историю Рос-
сии, пытаясь с помощью западного опыта как бы при-
подняться над ней, и, в то же время, преодолеть в себе
самом безмыслие истекших веков, его взгляд на судьбу
Отечества был беспощаден. Но, когда он стал включать
в свои размышления о России накопленный им и его
окружением интеллектуальный опыт, то прошлое, настоя-
щее, а в гораздо большей степени, будущее страны пред-
стало перед ним в ином свете.
Первоначальный образ русского народа — неодухотво-
ренного христианством природного существа — с течением
времени уступает место в сознании Петра Яковлевича
представлению об особой чистоте религиозного чувства
русских, сохранившегося как бы в непроявленном состоя-
нии в течение веков и не испорченного земными стра-
стями. «Слепая покорность силе вещей и всякой власти»
превращается из «геологического продукта обширных
пространств» в свойство «религиозного смирения».
Освященный отныне высочайшим авторитетом христи-
анства дух самоотречения, самоотвержения Чаадаев
положил в основу своей философии отечественной исто-
96
рии. Этого коренного свойства русского народа, к кото
рому вся отечественная история «служит лишь коммен-
тарием, «не надо ни стыдиться, ни отрицать», — считал
мыслитель. Следуя установленной им логике историче-
ского развития России, Чаадаев находил неожиданное
примирение рабства и верноподданничества с феноменом
западничества, отводя роль своеобразного посредника
в отношениях между Россией и Европой самодержавию.
«Безличность» русского народа оборачивалась его особой
пластичностью и восприимчивостью к влияниям извне.
Именно благодаря повиновению своим государям рус-
ские — эти «герои покорности», стали великим народом.
Именно властной воле монархов Россия обязана всем
тем, что она получила от Европы.
Но все полученное оттуда служило пока лишь нара-
щиванию материального могущества России. «Мы важней-
ший фактор в политике и последний из факторов в жизни
духовной».
С середины 30-х годов у Чаадаева возникает надежда
на обретение Россией подлинной духовности в будущем.
Именно с переосмысления всего уже написанного
и произнесенного или пока еще даже невысказанного
им самим, начался отход Петра Яковлевича от ряда
принципиальных положений философических писем.
Сделанные Чаадаевым в результате этого своеобразного
самоанализа выводы выстраивались в череду причудливо-
парадоксальных метаморфоз.
Гнетущее чувство исторической безродности, по пятам
преследовавшее «незаконнорожденных» (в результате ре-
форм Петра) русских интеллектуалов, заменялось легким
ощущением свободы от бремени национального прошлого
и европейской рутины. Воплощенное в ранних философ-
ских работах Чаадаева самосознание нации-маргинала
оборачивалось в его более поздних произведениях за-
явленным от имени мыслящих русских стремлением
«быть настоящим совестным судом по многим тяжбам,
которые ведутся перед великими трибуналами человеческо-
го духа и человеческого общества». Исторический вакуум,
образовавшийся на огромных пространствах России в ре-
зультате ее многовекового движения «по линии, не приво-
дящей к цели», обеспечивал чистоту того мысленного
эксперимента, которому русские подвергали все, возник-
шее в «старых обществах».
Вдохновляемый религиозной жаждой Истины и Добра,
незамутненный русский ум, пропуская сквозь себя «вели-
97
кие идеи» человечества, становился наиболее благопри-
ятной средой для их полного воплощения и завер-
шения.
«Любимая поза чисто русского человека» — скрестив
руки на груди, безучастно наблюдать за происходящим —
когда-то заметно раздражавшая русского «Брута» и «Пе-
риклеса» (А. С. Пушкин), оказалась при более глубоком
рассмотрении наиболее верно избранной позицией с точки
зрения раскрытия и реализации провиденциального на-
значения русской истории, а собственная роль Чаадаева
в качестве христианского философа-проповедника, обре-
тала воистину вселенский масштаб, ибо в ней находили
продолжение и примирение две вековые традиции, восхо-
дящие к западному католицизму и к русскому право-
славию.
Разъясняя А. И. Тургеневу призвание России, Чаадаев
писал: «Провидение создало нас слишком великими, чтобы
быть эгоистами... оно поставило нас вне интересов нацио-
нальностей и поручило нам интересы человечества».
Именно тогда, вместе с осознанием всемирного пред-
назначения русской образованной элиты, к Чаадаеву
пришло желание во что бы то ни стало обнародовать
свои философические письма в России, ибо «для дости-
жения необходимого результата определенные идеи долж-
ны исходить из нашей страны».
Однако появление первого философического письма
в пятнадцатом номере журнала «Телескоп» за 1836 г.
не стало началом общенациональной кампании истори-
ческой самокритики и триумфального шествия возвещен-
ных из самодержавной России истин по странам Европы.
Задев не только национальные чувства, но и пред-
рассудки многих соотечественников Чаадаева, публикация
его письма лишь ускорила процесс развития националь-
ного самосознания, дав толчок идейному размежеванию
в русском обществе.
Правительство, вполне удовлетворенное прошлым, на-
стоящим, а заодно и будущим России, усмотрело в печат-
ном выступлении Чаадаева не столько акт политической
дерзости, сколько плод безрассудства.
Написанная Петром Яковлевичем в 1837 г. под не-
посредственным впечатлением от официального признания
его умственного расстройства «Апология сумасшедшего»
стала апологией национальной беспристрастности русского
ума, воплотившейся и в трехсотлетием стремлении России
к сближению с Европой, и в реформах Петра Великого,
98
и в самом факте создания и публикации в России бес-
пощадного философического письма.
Помимо особых свойств русского ума, Чаадаев в своей
«Апологии...» впервые обратил внимание на исключительно
благоприятное геополитическое положение страны «лицом
к лицу со старой европейской цивилизацией».
В такой ситуации отставание России от западных
стран оборачивалось большим преимуществом с точки
зрения ее будущего развития. «...Мы пойдем вперед,
и пойдем скорее других, — писал Петр Яковлевич
к А. И. Тургеневу, — потому, что пришли позднее их,
потому, что мы имеем весь их опыт и весь труд веков,
предшествовавших нам».
Своеобразие Чаадаева-мыслителя объясняется тем,
что на протяжении нескольких десятков лет философ-
ского творчества он развил самые разные потенции,
заложенные в русском уме, обогащенном европейской
духовностью.
Чаадаев дал уникальное в отечественной интеллек-
туальной традиции геополитическое и религиозно-фило-
софское обоснование русского западничества, представив
его как «необходимый», «органичный» факт национальной
истории.
Публичное выступление Чаадаева в 1836 г. способ-
ствовало кристаллизации славянофильского учения. В по-
лемике с положениями философического письма славяно-
филы отстаивали самоценность русского прошлого. В то
же время Чаадаев возлагал свои надежды на будущее,
с которым связывал осуществление особой роли России
в судьбах христианского мира. Со славянофилами Чаадае-
ва объединяла неудовлетворенность итогами культурно-
исторического развития России. Общими были и прови-
денциализм мышления, жажда национального самопозна-
ния, стремление выяснить место и предназначение России
в мировом развитии, мысль об уникальности российской
«цивилизации», несущей в себе задатки всемирно-истори-
ческого значения.
В ответ на поставленный автором «Философических
писем» вопрос (как ему поначалу казалось — ритори-
ческий): «Где наши мудрецы, наши мыслители?» — они
явились тотчас же, подхватив и предложенную этим
«преподавателем с подвижной кафедры» тему для рассуж-
дений: историческая судьба России, занимающей средин-
ное положение между Востоком и Западом. С тех пор
не затихал этот спор.
99
Тема «Россия и Запад» была одной из основных
и в творчестве В. Г. Белинского — тогдашнего «властителя
дум», феномен личности которого не может не поразить
противоречивостью, контрастностью объективного смысла
его трудов и формы, тональности излагаемых мыслей.
Всего за 13 лет активной работы литературного кри-
тика — каторжного труда и ради пропитания, и во имя
«формирования нравственной физиономии народа» —
Белинский добился практически невозможного: он не
только нравственно и эстетически переориентировал
значительную часть читающей публики, но и задал зна-
чительной части общества ригористичность тона в оценке
общественных явлений, сделал ему прививку идейного
монизма, жесткой непримиримости к иному мнению.
Придерживаясь крайне-западнических взглядов, он по
сути убеждений был ближе к реформистам, но по эмо-
циональной окраске своих выступлений — как никто
другой в его время — вдохновил радикально-интеллигент-
скую, революционную традицию.
Ранний Белинский — радикальный западник — потря-
сает причудливой амальгамой воззрений на политическое
прошлое и настоящее России. В письме к другу он в одном
и том же абзаце поет славу воле Петра, который «не
создал, а пересоздал свой народ», уповает на дальнейшее
развитие страны по европейскому пути, тут же, однако,
предупреждает, что «Россия не из себя разовьет свою
гражданственность и свободу, но получит и то, и другое
от своих царей», и вслед за этим полагает, что граждан-
ская свобода в России должна каким-то спонтанным
образом народиться из «внутренней свободы».
Перелом, наступивший в мировоззрении (а скорее —
в мироощущении) Белинского под влиянием преподанных
кружком М. Бакунина уроков модного тогда гегельянства,
был необычным для литературного критика своим духов-
ным состоянием, иной эмоциональностью, но не философ-
ской сутью. В свой короткий период «примирения с дей-
ствительностью» Белинский прямо называл попытки
протеста против существующего порядка «преступлением
против „всемировой идеи”». Но и до этого его трудно
было назвать апологетом подобных попыток. Однако
философские убеждения, полученные из вторых рук
и предполагавшие высокую отрешенность духа, дистилли-
рованного в высших эмпиреях немецкой философской
мысли, вскоре неизбежно вступили в противоречие со
здравым смыслом российского разночинца, под постоян-
100
ным гнетом цензурной бдительности пытавшегося разгля-
деть «высшую гармонию» в николаевской действитель-
ности.
Отказ от «гнусного примирения» с «гнусной действи-
тельностью» осенью 1840 г. воспринимается Белинским
как выздоровление. Оттого и пафос отрицания с этого
момента становится у него созидающей силой. Созида-
ющей целое направление общественной мысли, а вернее —
ментальности, которой суждено будет определить тон
и направление не только будущей литературной критики,
но и всей левой журналистики, всего радикального течения
в обществе.
Одновременно с нравственным возрождением и вос-
становлением ценности человеческой личности как мерила
всех прочих ценностей, новую окраску у Белинского
получает и трактовка гражданского общества. В неопуб-
ликованной при его жизни статье «Идея искусства» автор
изображает процесс гражданского раскрепощения как
воплощение цивилизованности, как явление космически-
объемного масштаба, ибо «гражданское общество есть
средство для развития человеческих личностей, которые
суть — все и в которых живет и природа, и общество,
и история, в которых снова повторяются все процессы
мировой жизни, т. е. природы и истории». С особой
остротой воспринимается теперь Белинским николаевская
Россия с ее «самодержавием, православием и народ-
ностью», ведь теперь для него «либерал и человек — одно
и то же; абсолютист и кнутобой — одно и то же».
Пытаясь отыскать место современной ему России
на мировой оси координат — политическое значение —
общественное развитие — Белинский приходит к выводу
о том, что созданная Петром империя «имеет теперь
всемирно-историческое значение в политическом смысле»,
но «Россия, народ русский находятся еще в одном из
первых моментов процесса своего только начинающегося
развития».
Ярким итогом нравственных и идейных исканий Бе-
линского можно назвать его статью в журнале «Совре-
менник» и письмо к Н. В. Гоголю, посвященные критике
его «Выбранных мест из переписки с друзьями».
Напрасно просил великий русский писатель в строках,
опередивших свое время на целый век: «Не судите обо мне
и не выводите своих заключений; вы ошибетесь подобно
тем из моих приятелей, которые, создавши из меня свой
собственный идеал писателя, сообразно своему образу
101
мыслей, начали было от меня требовать, чтобы я отвечал
ими же созданному идеалу». Отстаивая непопулярную
в тогдашнем передовом обществе идею независимости
писателя от общественного императива, Гоголь, в столь же
непопулярной тогда религиозно-мистической форме, забо-
тился о свободе души человека и народа. О свободе,
обретаемой внутри себя и потому неподвластной ни госу-
дарственной деспотии, ни тирании мнения общества.
И был не понят. Но был судим. Грядущая тирания левой
фразеологии не ощущалась современниками как реальная
опасность. Самодержавный «Левиафан» слишком уж
весомо и зримо тяготел над формирующимся самосозна-
нием российской интеллигенции. Понятно, поэтому, что
критикуя гоголевский «дифирамб любовной связи русского
народа с его владыками», Белинский писал с позиций
современного ему жестокого «царства Кесаря». Гоголь же
писал для вечного, обретаемого в душе, «царства Духа».
Их горький диалог лишь внешне выглядел полемикой.
По сути мироощущений они обитали в разных плоскостях
бытия. Ни во времени, ни в пространстве истории им
не дано было пересечься, чтобы сравниться в правоте.
Белинский творил для России, задавленной убожеством
нищеты, невежества, пьянства; Гоголь — для России —
духовной общности, живущей в веках.
Переписка с Гоголем позволяет понять характер
религиозных переживаний самого Белинского, которого
по традиции принято было считать атеистом. И ранние
и поздние тексты его, выявляют своеобразную религиоз-
ность, неизменно питаемую идеей общественного служе-
ния. Всю жизнь критик боролся за свой, неканонический
образ Христа, в котором человеческая, сострадательная
природа Спасителя заслоняла его божественность. Этого-
то Христа и не уступает он Гоголю: «Что вы нашли
общего между ним и какою-нибудь, тем более православ-
ною церковью?» Но Белинский идет дальше критики
православия — к созиданию своего безцерковного духов-
ного храма.
Он совершает в «одной, отдельно взятой» душе настоя-
щую религиозную реформацию, он утверждает, что «смысл
Христова слова открыт философским движением прош-
лого века. И вот почему какой-нибудь Вольтер, орудием
насмешки погасивший в Европе костры фанатизма и не-
вежества, конечно, более сын Христов, плоть от плоти
его и кость от кости его, нежели все ваши попы, архиереи,
митрополиты, патриархи!!» Часто встречающийся в его
102
работах образ первохристиан в сочетании с антицерков-
ным, аскетическим настроем духа, идеями социального
служения, этики и гуманизма, отсутствующими в пра-
вославном каноне, говорят о стихийном, неконфессио-
нальном протестантизме Белинского. Это спонтанное
духовное явление, как правило, не осознаваемое его
носителями, будет в еще большей степени свойственно
последователям «властителя дум» — демократам — разно-
чинцам 60—70-х годов.
В последних предсмертных письмах к друзьям с новой
силой у Белинского звучит тема живительной потреб-
ности России в реформировании «сверху», в придании
большей динамики ее развитию как в политическом, так
и в социальном плане. Так, большие надежды литератур-
ный критик связывает с разрабатываемой П. Д. Киселевым
в то время реформой и со слухами о способствовании
императором подготовке отмены крепостного права.
Размышляя над социальной сферой русской жизни
и источниках придания ей большего динамизма, Белин-
ский обращается к проблеме буржуазии, т. е. к тому
социальному явлению Запада, которое вызывало присталь-
нейший интерес передового русского общества 40-х годов.
Эстетически высокомерное, слегка брезгливое отношение
тогдашних русских мыслителей к европейскому мещанству
(М. А. Бакунин, А. И. Герцен, Н. П. Огарев) в полной мере
разделялось и Белинским. Однако стремительный эконо-
мический и политический рывок, осуществленный Западом
при непосредственном участии «среднего класса», не мо-
жет не заворожить ума и воображения Виссариона Гри-
горьевича — поклонника резких мер по «прорыву в буду-
щее».
Вполне по-гегелевски обосновывая «разумность» суще-
ствования буржуазии самим фактом ее социального
бытия, Белинский на материале истории Европы приходит
к выводу о том, что «...государства без среднего класса
осуждены на вечное ничтожество». Расчет на социальную
роль «среднего класса» в сочетании с темой индиви-
дуализма («...где и когда народ освободил себя? Всегда
и все делалось через личности») как основного параметра
буржуазного миропонимания сливаются с восприятием
процесса освобождения и прогресса. Теперь ему ясно
видно, что внутренний прогресс гражданского развития
в России начнется не прежде, как с той минуты, когда
русское дворянство обратится в «буржуази».
Феномен личности Белинского, отразившей в себе
103
болезненные противоречия формирующегося самосознания
российской интеллигенции, интересен не только сам
по себе. Общественно значимый итог его творчества,
из которого будущими поколениями «критически мысля-
щих личностей» была взята не столько содержательная
сторона, сколько дух непримиримости, тон ригоризма
и проповедничества, служит одним из первых примеров
любопытного парадокса, присущего ментальности ради-
кальной интеллигенции. Тот комплекс идей, убеждений
и настроений, который привел к формированию этой
общности, в конце концов безраздельно подчинил ее себе,
став по сути ее полновластным и неограниченным дикта-
тором. Обладая разветвленной символикой имен — Про-
гресса, Служения народу, Будущего, Исторической необ-
ходимости — «власть идеи» как бы электризовала мир,
воспринимавшийся интеллигентским сознанием, в положи-
тельных и отрицательных зарядах. Привлекательность
энтузиазма и трагичность власти такого мира над созна-
нием личности Белинский одним из первых ощутил на
себе. Трагедию и пафос этого мироощущения следующие
поколения радикалов взяли себе в наследство.
В 1842 г. из новгородской ссылки в Москву, ставшую
средоточием умственной жизни в николаевской России,
вернулся А. И. Герцен. К этому времени ему исполнилось
30 лет. «Половина жизни» — так с большой точностью
он сам определил достигнутый возрастной рубеж. Позади
были «двенадцать лет ребячества, четыре школьничества,
шесть юности и восемь лет гонений, преследований,
ссылок», а впереди — насыщенная широкими духовными
интересами, дружеским общением, спорами жизнь в ста-
рой столице, отъезд за границу, прикосновенность к за-
падноевропейским революциям 1848—1849 гг., глубокие
раздумья над проблемой освобождения человека, создание
вольной русской типографии в Лондоне, начало долго-
жданного общественного подъема в России...
Ярчайший в созвездии взошедших в России 40-х годов
талантов Герцен сумел отразить в своем творчестве
своеобразие политической атмосферы в стране и круг
проблем, занимавших в ту пору мыслящую часть об-
щества.
В споре о прошлом, настоящем и будущем России,
разделившем образованное меньшинство на славянофилов
и западников, он оказался на стороне последних. Но тон-
104
кий ум Герцена чуждался всяких односторонностей.
Он подмечает «неуловимость» тогдашних общественных
настроений. Ему видны не только противоречия, разобщав-
шие славянофилов с западниками, а тех и других —
с правительством, но и «остаток жизненности» в «мертве-
цах» и «зачаток смерти» в «новом и младенствующем».
Отстраняясь от «ультраславянофилов», Герцен вместе
с тем понимал, «как они пришли к своему воззрению
и как противоположное воззрение при неосторожности
переходит в петербургский взгляд, в то время как западно-
либеральные головы считают национализм подпорою
правительства». Основания для таких наблюдений у Гер-
цена были.
Славянофилы и западники, находясь в оппозиции
к царской бюрократии и творимому с ее стороны произво-
лу, выражали общее стремление к ликвидации крепост-
ного права, к свободе совести, слова и гласности.
И славянофилы, и западники, действуя в русле прави-
тельственной тенденции, отчасти основывали свои ожида-
ния на прецедентах из отечественной истории. Одни
апеллировали к периоду Московской Руси, другие —
к Петровской эпохе. И славянофилы, и западники видели
в русском правительстве не только подавляющую народ
силу, но и потенциального союзника, способного стать
во главе необходимых преобразований.
Разница заключалась в том, что если для славяно-
филов очищенное от крепостничества и чиновничьего
«средостения» самодержавие наряду с православием
и общинностью служило залогом русской самобытности,
то западники видели в самодержавии одновременно
и «притеснительную силу», и «эманципационный», «петров-
ский» элемент как фактор дальнейшего сближения с Евро-
пой на основе безусловного признания общечеловеческих
начал права, науки и личности.
Наконец, вследствие недостаточной расчлененности
политического сознания образованной элиты и славяно-
филы, и западники в крайних проявлениях своих воззре-
ний могли соприкасаться с официальной идеологией.
Деспотизм к тому же оказывал деформирующее влияние
на развивающуюся освободительную мысль, придавая
ей внутреннюю конфликтность. Оппозиционность порой
переплеталась с верноподданничеством, либеральность —
с охранительством, революционность — с «петрограндиз-
мом». Свойственное некоторым западникам поклонение
Петру Великому оборачивалось в политическом плане
5—208
105
признанием исторической благотворности безудержного
насилия. А в созданном самим Герценом образе Петра —
«Марат, Робеспьер и Фукье Тенвиль вместе» — обнару-
живали свое глубокое внутреннее родство две, казалось
бы, противоположные силы русской истории: самодержа-
вие и революция.
Славянофилы были решительными противниками на-
силия не только по отношению к общественному орга-
низму, но и к монархической власти, ставя на одну доску
и деспотизм Петра I, и западный конституционализм
как равно неприемлемые способы исторического «дей-
ствования».
Любопытный документ — ответы И. С. Аксакова на
вопросы, предложенные ему в 1849 г. III отделением, —
наглядно демонстрирует точки соприкосновения между
славянофильством и правительственной позицией. На до-
кументе имеются пометы самого Николая I: проведенное
подозреваемым в либеральных мыслях Аксаковым про-
тивопоставление «свято хранимых» русским народом
«православных начал» «ложным основаниям исторической
жизни Запада» с присущими ему «безверием, анархией,
пролетариатством» и т. д. сопровождается на полях
троекратным самодержавным одобрением: «Совершенно
справедливо», «Святая истина!», «Слава богу!».
Дневник Герцена за 1842—1845 гг. хорошо передает
примечательную черту политических настроений эпохи —
амбивалентность отношений свободомыслящего русского
к своему правительству. Современная правительственная
деятельность рассматривается автором дневника в свете
традиции, заложенной Петром I. При нем «реформа
мало касалась народа, реформированною толпою сдела-
лось дворянство... Теперь реформа приближается к дерев-
не. Все вместе дало те начатки движения к жизни, кото-
рые мы видим своими глазами».
Но внесение этих начал, отсутствовавших, как каза-
лось Герцену, в допетровской Руси, произошло ценой
«учреждения страшного, высшего деспотизма и инквизи-
ционно-канцелярского управления». «Плетью гонят нас
к просвещению, плетью наказывают слишком образо-
ванных», — резюмирует Герцен трагическую «диалектику»
российской истории. Жестоко страдая от политики воен-
ного деспотизма и собственного бесправия, Герцен все-
таки не склонен определять расстановку политических
сил в России, следуя европейским образцам. «У нас
106
до того все элементы перепутаны, что никак нельзя
указать, с которой стороны враждебный стан».
«Путаница хорошего и дурного во всем управлении,
в каждом государственном лице», отсутствие системы,
общности мыслей, а порою даже наружного единства
в действиях министров — все это придает правительствен-
ной политике «интерес сюрприза», позволяя Герцену
надеяться, вынуждая его недоумевать... Отношение Гер-
цена к реформаторским начинаниям правительства в ту
эпоху лучше всего иллюстрирует его реакция на распрост-
ранившиеся в конце 1844 г. слухи о подготовке указа
об освобождении крепостных крестьян. Видимо, не воз-
лагая на него больших надежд, Герцен все-таки воскли-
цает: «Хоть бы это!»
Сложившиеся у Герцена еще в первой половине
40-х годов представления о двойственности правитель-
ственной политики, проистекающей как бы из разных
источников, послужили основой его расчетов на само-
державную власть в период подготовки отмены крепост-
ного права. Но безысходность ситуации в николаевской
России, ставшая для Герцена особенно очевидной после
начала европейских революций 1848—1849 гг., когда он
уже находился за границей, побудила его принять реше-
ние не возвращаться на родину. Этот шаг, означавший
разрыв с гражданской робостью традиционного западни-
чества, Герцен обосновывал как истый западник, ссылаясь
на свое право и долг «в себе самом... уважать свою
свободу и чтить ее не менее, как в ближнем, как в целом
народе, ибо только на свободе лица может вырасти
действительная воля народа». Индивидуальный право-
защитный акт — уникальное в тогдашней российской
обстановке явление — обретал тем самым общественное
звучание и нормативный политический смысл.
Священная почва Запада, на которую Герцен когда-то
из своего российского далека призывал божественное
благословенье, при непосредственном соприкосновении
разочаровала его. За павшими стенами очередной европей-
ской Бастилии всякий раз вставал незримый образ, каза-
лось бы, сломленного порядка.
«Крестовые рыцари свободы» — «политические револю-
ционеры», стремившиеся лишь к смене форм правления,
и проповедники нового рая на земле, учившие «прежде,
чем знали», устраивавшие фаланстеры, «не отыскав нигде
такой породы людей, которая хотела бы жить в рабочих
5**
107
домах», все больше обнаруживали свою внутреннюю
несвободу и чрезвычайную самонадеянность.
Но за мрачно карикатурными фигурами «монархи-
ческих» республиканцев и казенных социалистов Запада,
выписанными на страницах герценовских сочинений, раз-
личимы абрисы русских реформаторов и попечителей
крестьян или учебных округов, которым хочется и свобо-
ды для опекаемых, и того, чтобы она не выходила из
предустановленных границ. Трагикомические образы ино-
земцев накладываются и на коренные русские прототипы.
В раздумьях Герцена о западноевропейских революциях
заметно влияние российского опыта. В его гневных
и саркастических обличениях «привилегированных осво-
бодителей человечества» слишком много горечи выращен-
ного и непрерывно понукаемого властью русского интел-
лигента. То, что было скрыто за непроницаемой стеной
правительственных кабинетов в России, то, о чем он
у себя на родине мог только догадываться по случайным
намекам, обнадеживающим или тревожным слухам, —
все это в ходе революций 1848—1849 гг. в Европе пол-
ностью проявило себя, во всей своей последовательной
непоследовательности, половинчатости, духовной закрепо-
щенное™.
Именно из притихшей под дланью монаршего попечи-
тельства России Герцен вынес чувство протеста против
«просвещений и освобождений, придуманных за спиною
народа и втесняющих ему его неотъемлемые права и его
благосостояние топором и кнутом».
Религиозность и монархизм, сохранявшиеся в его
понимании, и в атеистических и в республиканских
облачениях, Герцен считал тягчайшими оковами чело-
веческого сознания. В освобождении духовного мира чело-
века от незримых уз окружающей среды, в способности
личности наперекор всему «идти своей дорогой, видя, что
дорога других идет не туда», Герцен усматривал един-
ственный залог развития свободной жизни в обществе.
Достигнутая Герценом высокая степень внутреннего
освобождения от цепей устарелых воззрений не меньше,
чем обретенная им в конституционной Англии «наружная»
свобода, предопределила успех его дальнейшей политиче-
ской деятельности. Так впоследствии родилась могучая
сила «Колокола», ставшего не органом доктринеров,
а «протестом России, ее криком освобождения и боли»,
ее «иронией» и «местью», отголоском дум мыслящей
части общества и настроений крестьянских масс.
108
«Временем наружного рабства и внутреннего освобож-
дения», — назвал Герцен эпоху 30—40-х годов.
Освоение идейного наследия немецкого романтизма
и французского социализма на русской почве в условиях
колоссального социального напряжения, вызванного дес-
потизмом и крепостничеством, положило начало мощному
и отныне постоянному фактору общественной жизни —
социальной критике как особому методу умственной
деятельности и инструменту борьбы.
Идея внутреннего развития, упование на духовно
свежие, молодые силы нации стали в этот период сердцем
политического романтизма. В лице небольшой группы
интеллектуалов дух интеллигенции, интеллигентское со-
знание начинает обретать свою плоть. Это новое поколение
мыслящей, активной части общества воплощало свое
миропонимание в многообразных формах деятельности:
за профессорской кафедрой, в журналистике и в долгих
салонных спорах...
Дало это поколение и своих мучеников (кружок
братьев Критских, петрашевцы), и свое героико-роман-
тическое предание — личность Михаила Бакунина с его
безудержным революционным темпераментом.
Сам факт появления в России неполитических по
форме, но политизированных по содержанию областей
профессиональной, духовной и общественной деятельности
был важнейшим свидетельством нового понимания и во-
площения гражданственности в обществе, живущем
в условиях репрессивного режима и отсутствия правовых
форм оппозиционности.
Дворянство, составлявшее большую часть в этом новом
поколении общественной оппозиции, участвовало в поли-
тической жизни не в качестве социальной группы, вы-
ступающей за свои интересы, а как внеклассовое образо-
вание, борющееся за всеобщее благо, каким оно себе его
представляло. Подобная характерно российская ситуация
вела к двум основным следствиям. Борьба «не для себя»,
а во имя «всеобщих интересов» придавала утопические
черты и внутренний драматизм мировоззрению формиру-
ющейся интеллигенции. Но, возвышаясь над сиюминут-
ностью целей и злобой дня, лучшие представители этого
поколения дали пример мышления оригинального и уни-
версального, а не в меру требований лишь собственной
эпохи.
109
Роль своеобразного фермента в интеллектуальной
жизни образованного меньшинства была исполнена
П. Я. Чаадаевым. Своими духовными исканиями и пере-
воплощениями он не только побуждал русскую мысль
к самостоятельному творчеству, но и во многом пред-
восхитил ее судьбу.
Стремление сблизиться с Европой доказало к тому
времени свою плодотворность в русской истории. Ощу-
щение пространственной и духовной обособленности
от Европы оставалось одним из самых стойких в русском
менталитете. Соблазн превзойти Европу начинал овладе-
вать умами русской интеллигенции.
В столкновении этих противоречивых тенденций
и настроений формировался многоликий тип русского
европейца.
Мыслитель, ученый, публицист, общественный или
государственный деятель, о н, находясь порою в конфлик-
те с собой и с окружающей жизнью, пытался пройти между
Сциллой отчуждения от Европы и Харибдой существо-
вания в мире «театральных декораций» и отвлеченных
схем. Обретая ясное сознание собственной националь-
ности, он искал в неповторимых изгибах исторического
пути своего народа залоги его общечеловеческой значи-
мости; становился русским для того, чтобы быть европей-
цем, или, наоборот, мечтая о слиянии с народом, оставался
европейцем по характеру образования, складу мышления
и образу действия.
«Дух свободы», усвоенный русскими интеллектуалами
вместе с другими плодами европейской культуры, не на-
ходя последовательно-либерального воплощения в чуже-
родной среде николаевского царствования, тем не менее
настойчиво напоминал о себе ожиданиями реформ сверху
и чувством омерзения, которое вызывало у этих людей
«русское рабство». Самодержавие как магнит — на одном
полюсе притягивало, а на другом отталкивало образо-
ванное меньшинство.
И правительство, утвердившееся в предпочтительности
келейно-бюрократического реформаторства, и мыслящая
часть общества продолжали в меру своих возможностей
поиск выхода из исторического тупика крепостничества.
Сложный процесс взаимодействия этих общественно-
политических альтернатив в годы правления Николая I
наиболее выразительно представлен незримо сопряжен-
ными судьбами П. Д. Киселева и А. И. Герцена — двух
исторических фигур того царствования, к исходу его
ПО
настолько же разошедшихся между собой, насколько
далеки были друг от друга Петербург и Лондон, министер-
ское кресло и трибуна политической оппозиции. Но ис-
ходные пункты их идейной эволюции во многом совпали.
Оба они испытали на себе влияние декабризма. Киселев —
непосредственно в результате длительного общения
и дружбы с руководителями движения. Он воспринял
прежде всего вдохновлявшие их идеи гражданского
равноправия, неприятие крепостного права. А совсем еще
юный Герцен, узнав о гражданском подвиге людей 14 де-
кабря, испытал огромное эмоциональное потрясение,
восторг перед героями и ненависть к крепостничеству,
деспотизму, сохранив первозданную свежесть этих чувств
на всю жизнь.
Киселев и Герцен — каждый на своем поприще —
служили посредниками между передовыми людьми на-
чала XIX в. и деятелями эпохи реформ 60-х годов.
Если генерал Киселев олицетворял собой непрерыв-
ность достаточно самоуверенной и скрытной политики
правительственного реформаторства на протяжении всей
первой половины XIX в., то эволюция взглядов Герцена
в 40-е годы свидетельствовала о возрождении временно
прерванной железной рукой Николая I традиции полити-
ческого свободомыслия и открытой оппозиционности.
Ступив на путь служения обществу или государству
в ту пору, когда смелые мысли произносились вслух
в кружках и салонах с оглядкой на высокие сферы,
а в правительственных кабинетах — с боязнью «возбу-
дить» общественное мнение, Киселев и Герцен каждый
в меру своих способностей, убедились в конце концов
в бесплодности «молчаливого замиранья», «полумер-полу-
тайн», в необходимости «откровенных действий».
В течение последних — самых мрачных — семи лет
царствования Николая I в России, вынужденный покинуть
свою бессловесную родину Герцен, пережив разочарова-
ние в Западе, увлекся мечтаниями о достижении социаль-
ной гармонии путем синтеза западного индивидуализма
с русской общинностью. А отрешенный от практического
дела, соразмерного всероссийскому масштабу его перво-
начальных замыслов, Киселев возложил свои надежды
на божественный промысел и всеисцеляющее время.
Две крайности русской мысли — безудержное вообра-
жение и фатализм — воплотились в настроениях не
имевшего большого успеха сановника-реформатора и
111
одного из общественных вдохновителей грядущих боль-
ших реформ.
Казалось, что обе стороны зашли в тупик. Но как
только разбуженная падением Севастополя Россия вос-
пряла духом, выход был найден. Голос русской общест-
венности, благодаря Герцену, стал слышен из Лондона.
А в самой России на стыке интеллигентской образован-
ности и служебной деловитости, высокого идеала и по-
требностей жизни, общественного кружка и правитель-
ственного департамента, сановной протекции и бесспор-
ного профессионализма, выросла новая «порода» отнюдь
не лишних людей. На смену Киселеву пришел Николай
Милютин...
ЛИТЕРАТУРА
М и л ю к о в П. Н. Из истории русской интеллигенции. Сборник статей
и этюдов. СПб., 1903.
Декабристы: Биографический справочник. — М., 1988.
Гордин Я. Мятеж реформаторов. 14 декабря 1825 г. — Л., 1989.
Левандовский А. А. Время Грановского: У истоков формирования
русской интеллигенции. — М., 1990.
Минаева Н. В. Правительственный конституционализм и передовое
общественное мнение России в начале XIX в. — Саратов, 1982.
Мироненко С. В. Страницы тайной истории самодержавия: Поли-
тическая история России первой половины XIX столетия. — М.,
1990.
П а н т и н И. К., П л и м а к Е. Г., X о р о с В. Г. Революционная
традиция в России: 1783—1883 гг. М., 1986, главы 1—4.
Сафонов М. М. Проблема реформ в правительственной политике
России на рубеже XVIII и XIX вв. — Л., 1988.
Эйдельман Н. Я. «Революция сверху» в России. — М., 1989.
Berlin I. Russian thinkers. — London, 1978.
Lincoln W. Bruce. In the vanguard of reform: Russia’s enlightened
bureaucrats, 1825—1861. — Dekalb, 1982.
О f f о r d D. Portraits of Early Russian Liberals. — Cambridge — London,
1985.
112
ГЛАВА 4
ПЕРВЫЙ ШАГ К ПРАВОВОМУ ГОСУДАРСТВУ
Едва только у нас стало возникать чувство
гордости за то, что мы — русские, как внезап-
но мы оказались покрытыми позором и кровью.
Б.Н. Чичерин, 9 апреля 1861 г.
Эпоха великих реформ 60-х годов XIX в. — Наиболее
последовательная попытка модернизации общественно-
политического уклада России. — Верховная власть, либе-
ральное чиновничество и передовое общество — времен-
ный союз. — Единство либеральных реформ. — Колебания
политического курса — алгоритм самодержавия. — Рус-
ское общество: объект и субъект перемен. — Феномен
русской интеллигенции. — Деятели эпохи реформ. — Сла-
гаемые либеральной традиции. — Реформы 60-х годов
и новые поколения российского гражданства. — Эволюция
пореформенного либерализма. — Общественно-политиче-
ская роль земства. — Революционное движение и само-
державие. — Социально-политический кризис рубежа
70—80-х гг. XIX в. — Попытка возобновления либераль-
ных реформ. — Гибель Александра II. — Политическая
реакция и полицейский диктат. — Оппозиция режиму. —
Россия в «школе» гражданского воспитания и новой
политической культуры.
«Эпоха Великих реформ», подготовка и проведение
которых растянулись на несколько десятилетий, была
временем, когда правительство предприняло одну из
наиболее последовательных попыток модернизировать
весь уклад жизни империи. Выбор пути в рамках альтер-
нативы «реформа или стагнация» был сделан в пользу
преобразований, охвативших три основные сферы —
социально-экономическую (освобождение крестьян и ре-
шение аграрного вопроса), политическую (введение мест-
ного самоуправления, реформа суда и армии), культурно-
образовательную (реформа школ, университетов и цензу-
113
ры). Различия в сроках проведения этих преобразований
и в степени их эффективности были ощутимыми, но
не могли повлиять на основную закономерность — не-
разрывную внутреннюю связь, логическое единство ли-
беральных реформ.
1855 год положил начало новому периоду в полити-
ческой жизни России. Не только смерть Николая I и вос-
шествие на престол его сына Александра II, которому
суждено будет стать «Освободителем», не только отставка
наиболее консервативных сановников обозначили этот
рубеж. Оскорбительное для национального достоинства
и разрушительное для экономики поражение в Крымской
войне привносит оппозиционный дух даже в ближайшее
окружение императора. Вся духовная жизнь в обществе
спонтанно обретает в этот момент новое качество. Словно
сами собой раздвигаются границы гласности, в либераль-
ных кругах одна за другой создаются многочисленные
«записки» с изложением идей улучшения государственной
жизни. С самого начала процесс возрождения общества
к участию в политической жизни пошел столь бурно,
что дал современнику основания писать о том, что «гра-
ница между дозволенным и недозволенным становится
все менее и менее определенной».
Следующий 1856 год приносит обществу новые надеж-
ды. Среди них — слова царя о том, что-де лучше освобо-
дить сверху, чем ждать, когда освободят снизу, намек
в Манифесте об окончании Крымской войны на возмож-
ность судебной реформы, амнистия декабристов, дальней-
шее расширение гласности, оживление журналистики.
В январе 1857 г. делается первый конкретный шаг на пути
к подготовке крестьянской реформы — под председатель-
ством императора открывается Секретный комитет для
обсуждения мер по устройству быта помещичьих крестьян.
В рескриптах виленскому и петербургскому генерал-
губернаторам Александр II объявляет об освобождении
крестьян и распоряжается об организации в каждой
губернии дворянского губернского комитета для обсуж-
дения «местных особенностей и дворянских пожеланий».
В том же году начинается подготовка нового цензурного
устава. Между тем в прессе уже излагаются с той или
иной степенью осторожности различные мнения о буду-
щих переменах. Серьезнейшим событием года было на-
чало разработки и обсуждения проектов новых судебных
уставов.
В течение 1858 г. начинают действовать губернские
114
комитеты, создается земскии отдел, которому предстоит
заняться проблемами местного самоуправления. Царь
личным приказом распоряжается об ускорении подготовки
крестьянской реформы. Следующие два года отмечены
напряженной работой над замыслами и контурами пре-
образований. Редакционные комиссии в Петербурге
завершают проект аграрной реформы, Главный комитет
по крестьянскому делу, а затем Государственный совет
обсуждают его; в авангарде гласности идут журналы
«Современник», «Русское слово», «Отечественные запис-
ки»; прогрессивная профессура Петербургского универси-
тета выдвигает основные принципы университетской
автономии; вводится должность судебных следователей;
упраздняется Департамент военных поселений, начинается
разработка военной реформы.
Отчего же в столь короткие по российским масштабам
сроки — всего за пять лет! — обретают вполне определен-
ные контуры фундаментальные преобразования, столь
насущные, но маловероятные в предшествующий период.
В значительной степени от того, что безликая истори-
ческая необходимость — преодоление вековой отстало-
сти — «обрела» своих исполнителей, круг лиц, оказавших-
ся в состоянии стать инструментом «сцепления» общест-
венных потребностей и правительственной инициативы.
Важную роль в этом кругу, условно называвшемся «пар-
тией реформ», играли как либерально настроенные моло-
дые чиновники — братья Николай и Дмитрий Милютины,
Сергей Зарудный и др., так и сановники старой гвардии,
чье политическое здравомыслие, воспоминания об идеалах
юности, а зачастую и внутреннее покаяние за неблаго-
видную роль в процессе над декабристами делали их
сторонниками преобразователей «сверху». К таковым мож-
но отнести председателя Государственного совета Д.Н. Блу-
дова, министра внутренних дел С. С. Ланского, товарища
министра юстиции Д. Н. Замятнина, Я. И. Ростовцева,
М. А. Корфа... Именно этим представителям двух разных
политических эпох приходилось отбивать нападки «партии
крепостников», чье постоянное ворчание и угрозы за-
медляли и усложняли ход дела, но не могли нарушить
в целом реформаторскую тенденцию.
Нельзя не упомянуть и об участии в этом процессе
великого князя Константина Николаевича, главы морско-
го ведомства, поддерживавшего либеральные проекты
реформ, и великой княгини Елены Павловны, в салоне
которой представители либеральной интеллигенции актив-
115
но обсуждали характер будущих преобразований. Участие
членов императорской фамилии в подготовке реформ
как бы легитимировало новые процессы в государстве
и обществе.
Факт существования и активной деятельности либе-
ральных чиновников в правительственном аппарате той
эпохи был важен не только сам по себе, но и с обществен-
но-политической точки зрения. В условиях колоссального
напряжения внутри всего здания патриархальной империи
и скверно работающего механизма ее управления в нуж-
ный, наиболее острый момент обнаруживает свою эффек-
тивность союз передового общества, либерального чинов-
ничества и самой власти, желающей пусть и строго
«сверху», но и все же освободить! Результатом восходящей
линии существования этого союза и стали реформы
60-х годов. И хотя политическая роль и объективные
устремления этих трех сил различны, приводя к непо-
следовательности и временным «отливам» в деле рефор-
мирования страны, итог достигнутого в тот период един-
ства был однозначным. Решительный шаг в деле модерни-
зации страны и эволюции государственного уклада
в сторону буржуазной монархии был сделан. Следующее
пятилетие стало временем утверждения и реализации
реформ.
За «Манифестом» и «Положениями» 19 февраля
1861 г., отменившими крепостную зависимость, последо-
вали земская (1 января 1864 г.), школьная (14 мая
1864 г.), судебная (20 ноября 1864 г.) реформы и реформа
печати (6 апреля 1865 г.).
За этим кратким перечнем — сжатая во времени
и глубочайшая по содержанию эпоха, из которой Россия
вышла обновленной. 22,5 млн. крестьянских душ одним
росчерком царского пера и ценой усилий лучших людей
эпохи стали свободными. Уездные и губернские земства
и городские думы принесли с собой пусть маленький,
но весьма важный «кусочек конституции». Новые судеб-
ные уставы утвердили бессословность и относительную
независимость судов, санкционировали гласность судо-
производства и состязательность судебного процесса.
Университетская реформа (1863) не только увеличила
объем административной и хозяйственной самостоятель-
ности этих учебных заведений и утвердила право препо-
давателей и студентов самим решать свои проблемы,
но и способствовала объединению их в кружки, ассо-
циации, повышая тем самым уровень общественной
116
активности. И — как итог — замечательные успехи оте-
чественной науки в последующие десятилетия. Реформа
печати отменила предварительную цензуру для значитель-
ной части книг и «толстых» журналов (они подвергались
лишь «карательной цензуре» — вслед) и сохранила ее
для сравнительно массовой периодики. Самая поздняя
из либеральных реформ —- военная (1874) — заменила
многолетнюю рекрутчину всеобщей воинской повинностью,
значительно сократила сроки службы, гуманизировала
и интеллектуализировала характер подготовки офицер-
ства.
Особый интерес в контексте общего процесса граждан-
ского раскрепощения России вызывает введение новых
Судебных Уставов как самая последовательная по форме
и содержанию либеральная реформа той эпохи.
Степень зрелости правосознания как единства право-
потребности и правооснащенности граждан — важнейший
признак способности общества конструктивно разрешать
проблемы, выдвигаемые временем. Традиционно слабое
развитие этого свойства российского общественного со-
знания на протяжении XIX — начала XX веков не еди-
ножды отмечалось исследователями, историками и право-
ведами.
Если во французском языке понятия права и свободы
обозначаются одним словом les droits de L’homme, если
в развитии английских форм государственности и само-
управления неписанное право играло основную законо-
созидающую роль на уровне привычного мышления,
если немецкая научная мысль осмыслила право как
важнейшую философско-эстетическую и социологическую
категорию, то в России традиционное отсутствие право-
порядка привело к изрядной притупленности правосозна-
ния на всех уровнях. Особо подчеркивая этот изъян
в интеллигентском умонастроении, Б. А. Кистяковский —
историк-правовед, один из авторов сборника «Вехи» —
с горечью писал о том, что «в идейном развитии нашей
интеллигенции, поскольку оно отразилось в литературе,
не участвовала ни одна правовая идея».
Жестокое самодержавное давление «сверху» лишало
массы обладания правами. Тогда как радикально-интел-
лигентская доктрина служения народу не предусматривала
со стороны все тех же масс выполнения обязанностей.
Таким образом в официальном и общественном пластах
политической культуры на долгое время закрепилось
117
девальвированное представление о значении законности
и правопорядка.
И все же еще задолго до поры «Великих реформ»
потребность в обновлении и рационализации законо-
дательства и судебных учреждений отчетливо осознава-
лась лучшими государственными умами. М. М. Сперанский
ценой изнурительных трудов и неимоверных усилий
осуществил колоссальную работу по кодификации дей-
ствовавшего на тот момент законодательства. Состав-
ленный им Свод законов, одобренный в январе 1833 года
на заседании Государственного совета, был не только
важным научным фактом и дельным практическим руко-
водством. Он стал базой, на которой нарождающаяся
в России юридическая мысль могла начать работу над
будущей судебной реформой.
И достоинства и недостатки «Свода» равно послужили
впоследствии делу преобразований в этой изрядно запу-
щенной области. В феврале 1839 года Сперанский умер,
оставив бесценное наследство будущим поколениям
реформаторов. Им были не только 45 томов Полного
собрания законов и 15 томов Свода законов, но и сама
традиция просвещенного реформаторства, упорной пре-
образовательной деятельности, основанной на высоком
профессионализме, последовательности либеральных убеж-
дений и готовности к конструктивному компромиссу.
Наследство великого реформатора — в том или ином
объеме, в различных формах и с разной степенью эффек-
тивности — стало осваиваться уже с середины 40-х годов.
Постепенно в деле реформирования судебных учреждений
стала нащупываться общая почва для двух здоровых
тенденций — инициативы «снизу», определяемой общест-
венной потребностью в законопорядке и защищенности
прав личности, а также инициативы самого правитель-
ства, нуждавшегося в регламентации и упрощении судеб-
ного дела. Ведь тогдашний суд, по выражению совре-
менника, «существовал для немногих и за немногое»,
а «понятие о судебном разбирательстве неизбежно пере-
ходило в понятие о расправе». Й если стремления пере-
довых кругов на фоне общественного движения той
эпохи предстают достаточно понятными и идейно законо-
мерными, то на правительственных интересах в данной
области стоит остановиться подробнее.
Дело в том, что екатерининская по сути система судов,
лишь по форме обновленная Сводом законов, делала
в новых условиях самое власть бессильной по отношению
118
к недостаткам и злоупотреблениям в судах. Даже прямое
вмешательство администрации в судопроизводство мало
помогало ускорению и упрощению судебного процесса.
Ибо громоздкость, запутанность и архаичность его своди-
ли на нет даже прямой нажим «сверху». Таким образом,
лишенные самостоятельности и функциональной четкости,
суды не укрепляли власть, а лишь создавали неразбериху,
разводили волокиту и плодили множество тягчайших
юридических ошибок. Причем преодоление этого поло-
жения вещей на путях правительственного реформатор-
ства затруднялось тем обстоятельством, что политико-
правовую модернизацию невозможно было проводить
традиционными бюрократическими методами. И все же
с чего-то надо было начинать.
Одним из первых проблемой реформирования судов
занялся граф Д. Н. Блудов. С 1843 г. он начал сбор мате-
риалов о недостатках существовавшего законодательства
и составление предположений о его улучшении. С на-
ступлением нового царствования, давшего мощный толчок
к развитию реформаторской деятельности, в новый
этап вступает и решение проблемы судебных учреждений.
В 1857 г. Блудов высказывается за создание принципиаль-
но новой (а не подновленной старой) системы судов
«на общих непреложных началах». Вскоре, в октябре
1861 г. дело, начатое Блудовым, пребывавшим к тому
времени в весьма преклонных летах, было поручено
продолжить целой плеяде талантливых юристов —
Н. А. Буцковскому, К. П. Победоносцеву, Д. А. Ровинскому
и Н. И. Стояновскому. Примечательно, что власти изна-
чально признали необходимым предоставить новым деяте-
лям право сообразоваться в своих проектах с принципами,
«несомненное достоинство которых признано в настоящее
время наукою и опытом европейских государств».
Эти принципы — равенство всех перед законом, раз-
деление судебной и административной власти, несменя-
емость судей, независимая организация адвокатуры,
гласность, устность и состязательность процесса, создание
суда присяжных — получили 29 сентября 1862 года
Высочайшее утверждение. . Так совокупность важнейших
политико-правовых завоеваний европейской цивилизации
стала принципиальной основой будущей судебной рефор-
мы в России.
Специальная комиссия, образованная для подготовки
проекта этой реформы, пополнилась новыми людьми —
государственным секретарем В. П. Бутковым, С. И. Заруд-
119
ным, А. М. Плавским; к работе приглашались в качестве
экспертов знающие юристы, сочувствующие реформе
правоведы. Подготовленные комиссией в ходе ее работы
материалы уже тогда были расценены современниками
как лучшие памятники русского законодательства XIX ве-
ка. Знаменитый русский юрист А. Ф. Кони, сам составив-
ший целую эпоху в истории судебных учреждений России,
с величайшим уважением писал о работе, предпринятой
этими правоведами: «Составители Уставов исполнили
свою задачу с умением и любовью. В огромном ряде
постановлений, представляющих одно гармоничное целое,
они неуклонно провели основные принципы и провели
так глубоко, связали их между собой такими неразрыв-
ными нитями, что принципы эти почти без существенных
повреждений просуществовали полвека и, можно надеять-
ся, просуществуют еще долго».
На этапе обсуждения и принятия проектов новых
Судебных Уставов при непосредственном и заинтересо-
ванном участии министра юстиции Д. Н. Замятнина
(в молодые годы служившего под началом Сперанского)
и его товарища Н. И. Стояновского работа получила новый
импульс к ускорению. 20 ноября 1864 г. дело было завер-
шено: состоялся указ об обнародовании новых Судебных
Уставов. Судебная реформа стала правовой нормой
и историческим фактом. Целью и содержанием ее было
провозглашено стремление «водворить в России суд
скорый, правый и милостивый, равный для всех поддан-
ных, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую
самостоятельность и вообще утвердить в народе то ува-
жение к закону, без которого невозможно общественное
благосостояние и которое должно быть постоянным
руководителем всех и каждого, от высшего до низшего».
Важнейшим завоеванием новой реформы было изме-
нение, вернее, приобретение правового статуса и объектом,
и субъектом судопроизводства, т. е. теми, над кем вершил-
ся суд, и теми, кто его осуществляет. Так, в результате
уничтожения домашнего вотчинного суда миллионы ранее
бесправных крестьян становились «не только носителями
гражданских прав, но и непосредственными защитниками
этих своих прав». Изменялись и сами судебные учреж-
дения, где общество стало выступать «не только в качестве
слушателя, но и в качестве участника», и где независимый
судья занял место прежнего чиновника-администратора.
Факт появления новых Судебных Уставов не только
оживил общественный интерес и юридическую мысль.
120
Институт адвокатуры создавал новое привлекательное
поприще для реализации гражданских потребностей.
Сами принципы реформы создали юридическую основу
для приобщения на практике к общеевропейскому право-
сознанию.
Момент обнародования Уставов был настоящим «звезд-
ным часом» для деятелей судебной реформы. Она была
с единодушным сочувствием воспринята русским общест-
вом, столь поляризованным в ту эпоху. И в самом деле,
замечает А. Ф. Кони, по отношению к этому нововведе-
нию «сначала почти ни в ком не было чувства горечи
или утраты; «почти некому было жаловаться на свои
нарушенные интересы». Да и в самый, казалось бы, труд-
ный, начальный период своего возникновения в новые
судебные учреждения показали свою жизнеспособность,
и потому «скоро, без колебаний и особых приспособле-
ний, вошли в свою роль». На этом пути новым судам
немало помогал механизм, заложенный их создателями:
деятельность новых учреждений должна была совершен-
ствоваться в зависимости от приобретаемого опыта, от
конкретной практики реформированного судопроизводства.
Они были открыты новому, свободны от прежней мелоч-
ной и архаичной регламентации рутинного дореформен-
ного суда.
Это обстоятельство облегчало и, одновременно, затруд-
няло осуществление на деле судебной реформы. Ведь ею,
по меткому выражению того же Кони, были лишь «про-
ложены рельсы» для развития в России правосудия,
правосознания и правовой защищенности. Разворачивая
далее эту метафору, отметим, что ни вес, ни сохранность
груза, ни скорость его доставки, ни конечные пункты
назначения от этого юридического акта уже не зависели.
Конкретную работу по наполнению живым содержанием
новых учреждений и принципов еще предстояло осущест-
вить новому поколению судебных деятелей.
Все сказанное о реформах касается лишь одной —
восходящей — линии общественно-политического процесса
в стране. В постоянной борьбе с ней сосуществовали
иные явления.
Деспотический инстинкт, выработанный многовековой
рутиной самодержавного правления, проявлял себя во
внутренней противоречивости большинства либеральных
реформ. Так, крестьянская реформа, делая землепашца
формально свободным, на десятилетия предопределила
его экономическую несвободу, обнищание. Земствам
121
не дано было развиться ни «вширь», ни «вниз», ни тем
более «вверх»: они не распространялись на нерусские
имперские окраины, не создали волостных организаций,
т. е. крестьянского самоуправления, и не имели прав
на межгубернские, всероссийские объединения, столь
страшившие власти призраком «конституции». Кроме
того, полиция земствам не подчинялась, и последние
постоянно подвергались «административно-командным»
нападкам губернских властей. Сами же эти власти легко
избегали подсудности: один из важнейших принципов
правового государства — ответственность чиновников пе-
ред судом, право обжалования действий административ-
ных лиц и учреждений — отсутствовал в новых судебных
уставах.
Университетская реформа в ходе ее подготовки была
снабжена такими охранительными аксессуарами, как обя-
зательность преподавания богословия, повышение платы
за обучение и увеличение прав министров и попечителей
в университетах. Расширение гласности в результате цен-
зурной реформы вызвало впоследствии любопытный
феномен — появление правой, наступательно ориентиро-
ванной журналистики с целью антидемократической
контрпропаганды. Катковские издания — «Русский вест-
ник», «Московские ведомости» — дали поучительный при-
мер того, как реакция может утилизировать плоды
прогресса.
В процессе проведения в жизнь реформы подверглись
дополнительной корректировке «вправо». Срабатывал не-
изменный алгоритм самодержавной власти: в ходе подго-
товки преобразований использовать либеральные силы,
но отстранять их от участия в осуществлении реформ.
Баланс противоречий между правыми и левыми силами,
отражая внутренние противоречия самой власти, давал
возможность использовать плоды реформ лишь в той мере,
в какой менялось социально-политическое содержание
этой власти в ходе эволюции к буржуазной монархии.
Конец 60-х — 70-е годы были отмечены заметным «попра-
вением» правительственного курса.
Русское общество играло в этой исторической драме
трагическую, двойственную роль и объекта, и субъекта
перемен. Начатый в спорах славянофилов и западников
процесс национального самопознания получил благодаря
расширению гласности мощный стимул к развитию. В ходе
оживленного обмена мнениями и информацией на стра-
ницах периодической печати образованные русские люди
122
открывали для себя Россию «как какую-нибудь неведомую
Америку», постепенно избавляясь от неизбежной одно-
сторонности индивидуального опыта, служившего в преж-
ние времена главным источником достоверных сведений
об общественных порядках и нравах внутри страны.
Новый, аналитический и регулярный характер приоб-
ретают журнальные обозрения иностранной политики.
Именно во внешнеполитических разделах могли довольно
свободно, без оглядки на цензуру обсуждаться запретные
для «внутреннего употребления» вопросы расширения
гражданских прав и государственного устройства. Обра-
щение к этим сюжетам (особенно характерное для либе-
ральной периодики) было само по себе глубоко законо-
мерным и необходимым явлением для страны, вступавшей
на путь правовой реорганизации деспотического режима.
«Внешняя политика» таких известных либеральных
изданий, как «Русский вестник» на рубеже 50—60-х годов,
а позднее — «Вестник Европы» и «Русские ведомости»,
всегда являлась проекцией их «внутренней политики». Бла-
годаря этим публикациям русский читатель получал воз-
можность ознакомиться с жизненно важными для Рос-
сии проблемами обеспечения широкой личной и общест-
венной свободы, роли общественного мнения, местного
самоуправления, независимой юстиции, народного пред-
ставительства, многопартийности и т. д. Часть этих воп-
росов уже так или иначе разрешалась в России, другие
еще только вставали в повестку дня.
Так передовая печать, опережая медленный процесс
изменения российской действительности, но оставаясь
вместе с тем на реальной почве достижений мировой
цивилизации, содействовала формированию в стране основ
общеевропейского политического сознания.
Возникшие — как результат реформ — в российской
системе государственного управления и правосудия авто-
номные структуры (земства, суды, адвокатура, универси-
теты), служили островками общественной инициативы
в море всеподавляющей российской бюрократии.
Волею верховной власти были институционализированы
новые формы социальной активности, а стараниями ли-
берального дворянства и демократической интеллигенции
идея земства стала выше муниципальной, защита оби-
женных и угнетенных в судах — выше задач адвокатской
профессии, служение свободному развитию научной и об-
щественной мысли — шире академических рамок и цен-
зурных препон. В земской, судебной, журнальной, препо-
123
давательской деятельности наиболее активная часть
общества находила не только относительную независи-
мость, но и самую редкую и ценную форму власти — силу
нравственного авторитета.
Интеллигенция, чей дух зарождался в протесте первых
дворян-революционеров и чье сознание формировалось
в сложный период николаевской реакции и подготовки
реформ, в 60-х годах обретает наконец свою «плоть» и
«имя». Ее дворянско-разночинская социальная основа во
многом предопределяет внутреннюю конфликтность этого
российского общественно-политического феномена. Тогда
же появляется и само слово — интеллигенция, с момента
своего возникновения и до наших дней пережившее массу
различных трактовок.
Если широкое толкование понятия «интеллигенция»
как слоя просвещенных, образованных людей, занимаю-
щих активную общественную позицию, оставалось в общих
чертах неизменным, то узкое значение этого термина на
протяжении второй половины XIX в. пережило серьезную
трансформацию. Сложившееся в радикальной среде пред-
ставление об оппозиционности к власти как основном кри-
терии принадлежности к интеллигенции постепенно про-
никает в общественное сознание. Сам термин теряет свои
объективные, описательные свойства и приобретает субъек-
тивный, нормативный оттенок. К концу века степень ра-
дикальности, оппозиционности как цензуса «интеллигент-
ности» все более возрастает.
Мерилом, действительным и для широкого, и для уз-
кого толкования этого понятия, можно назвать привер-
женность идее общественного блага как главной харизме
интеллигента. По условиям подобного определения со-
циальный и образовательный уровень получают подчинен-
ное значение, а готовность разобраться в проблемах
общества и желание работать на его благо — первосте-
пенное. Именно в этом смысле со временем стало возмож-
ным говорить и о «рабочей», и даже о «крестьянской»
интеллигенции.
Появление интеллигенции в первом, широком значении
слова было характерным и общим для модернизирующих-
ся государств ответом на более позднее приобщение к
достижениям западной цивилизации. Феномен российской
интеллигенции состоял в том, что ее отношение к властям
в условиях деспотического режима неизменно становилось
диагнозом степени напряженности в обществе и стране
в целом.
124
С учетом ревниво-подозрительного отношения само-
державия даже к намеку на участие общества в полити-
ческих делах можно было и не сомневаться в том, что
интеллигенция будет закономерно оказываться в оппози-
ции к режиму и что противостояние это неизбежно
выльется во все обостряющуюся борьбу. На практике речь
шла лишь о различии в формах и методах этой борьбы,
соотношении умеренных и радикальных обертонов в оппо-
зиционном хоре. Стереотипно деспотический ответ властей
на эту оппозиционность напоминал абсурдную попытку
снизить температуру больного, разбив градусник.
♦ ♦ ♦
Новая общественная среда, новая политическая обста-
новка, громадный объем задач эпохи реформ нуждались
в профессионалах и мыслителях, устремленных к новым
идеалам, но не теряющих под ногами жесткой почвы
российской действительности. Примечательными представ-
ляются судьбы людей, чьи взгляды и навыки сформирова-
лись в предшествующую эпоху, а воплотились в новую.
Через их драматичные — у каждого по-своему — судьбы
прошли в той или иной мере конфликты пред- и поре-
форменного развития страны. Они в равной мере жаждали
поприща для воплощения своих идей. Конкретный «выход»
их деятельности был различен по объему и значению.
Вклад же — огромен.
Среди выдающихся людей этого переходного времени
особая роль принадлежит А. И. Герцену.
Размышляя о превратных исторических судьбах вели-
ких идей, он как-то заметил, что между знанием учителей
и пониманием толпы — огромная разница «от того, что их
развитие разное».
Из проповедей первых христиан «толпа приняла все
связующее совесть и ничего освобождающее человека».
Революция также вошла в сознание масс «только кровавой
расправой, гильотиной, местью», а не Декларацией прав
человека и гражданина. В своеобразный мартиролог гу-
манистических учений, порой до неузнаваемости пере-
плавленных в печи истории, входит и наследие самого
Герцена, наиболее глубокие мысли которого не стали дос-
тоянием широких кругов радикальной интеллигенции, а
многогранный политический опыт был переосмыслен с
позиций революционного прагматизма. Наследие Герцена
не укладывается в прокрустово ложе истории какого-
125
нибудь одного направления общественной мысли. Роль
главы школы или секты была бы для него противоестест-
венна. В ту пору, когда русский либерализм, стесняясь
своей оппозиционности, пытался скрыть под покровом
верноподданничества острые углы европейского правосоз-
нания, Герцен оказал важную услугу делу российской
свободы, учредив самим фактом своей эмиграции первый
предел, казалось бы, беспредельной власти царя, и дав
слово передовому общественному мнению России на три-
буне всеевропейской гласности.
Освобождение крестьян с землей, ими обрабатываемой,
уничтожение телесных наказаний и восстановление
достоинства личности, свобода слова и гласность, борьба
против бюрократического произвола и коррупции — тако-
вы были основные мотивы пропаганды герценовского
«Колокола», листки которого стали выходить с 1 июля
1857 г.
Предпочитая мирный исход насилию, дворянскую ини-
циативу акту самовластия, дружную работу правительства
в союзе с народом и всеми мыслящими, образованными
людьми в России новой пугачевщине, Герцен настаивал:
должно состояться главное — освобождение крестьян с
землею, а от предрешения вопроса о средствах он в ко-
нечном счете устранялся, ибо «в этом поэтический каприз
истории, — мешать ему неучтиво». Нежелание «поднимать
спор из-за средств» и «общих теорий» навлекало на него
упреки как «справа», так и «слева»: радикалы ставили
Герцену в вину его обращения к монарху, отказ от респуб-
ликанских идеалов, либералы не могли принять ни его
грозные предупреждения о роли в истории топора, пусть и
как последнего довода «притесненных», ни «нелепые
социалистические статьи». Предоставляя и тем, и другим
возможности для более отчетливого политического само-
выражения, Герцен этим не ограничивался: своим уникаль-
ным опытом и примером он содействовал развитию как
социалистической, так и либеральной традиции в России.
Независимый печатный станок за границей стал для оте-
чественных либералов своего рода планкой, на преодоле-
ние которой им понадобилось почти полстолетия, а
герценовская теория русского социализма легла в основу
народничества. В плане выявления связей Герцена с рус-
ским либерализмом особый интерес представляют его от-
ношения с Константином Дмитриевичем Кавелиным.
Именно он после смерти Т. Н. Грановского в октябре
1855 г. оставался наиболее близким Искандеру человеком
126
среди ведущих общественных деятелей России. В прошлом
блестящий профессор Московского университета, ставший
одним из основателей государственной школы в русской
историографии, Кавелин к тому времени жил в Петер-
бурге, занимая различные должности в правительственных
учреждениях и играя роль главы общественного кружка,
в котором собирались сторонники либеральных реформ.
В ближайшие годы ему предстояло занять кафедру
в Петербургском университете. С Герценом Кавелин был
дружен еще в Москве 40-х годов. Оба они вышли из среды
русских европеистов. Обоим были чужды крайности за-
паднической доктрины. Кавелин и Герцен, каждый по-
своему, искали выхода из тех противоречий, которые
породило разделение русской мысли на славянофильство
и западничество. Мыслители-энциклопедисты, они всю
свою творческую жизнь посвятили разработке оригиналь-
ных концепций социального развития России, в которых
можно найти элементы синтеза идейных течений 40-х
годов.
Но доминантой их интеллектуального творчества, свя-
зующим мотивом их своеобразных мировоззрений остава-
лась идея личности, утверждавшая себя в русской мысли
наперекор духу самоотречения, который веками воспи-
тывался в России историей, церковью, властью.
Еще Чаадаев с горечью отмечал, что за «беспечной
отвагой» русских кроется отсутствие у них жизнеустрои-
тельных стимулов.
Отстаивая право личности на достойное существование,
на открытую борьбу и свободную речь, сделал свой выбор
Герцен.
«Наши солдаты и матросы славно умирают в Крыму, но
жить здесь никто не умеет», — таким было прощальное
слово Грановского.
Опыт и мысли предшественников глубоко запали в ду-
шу Кавелина. Мотив жизнеустройства стал во многом
определять характер его общественной деятельности и
творчества. Оспаривая не только претензии государствен-
ной власти на безжалостное потребление человеческих
жизней, но и безответственную готовность революционеров
и социальных мечтателей приносить на заклание Идее
свои и чужие судьбы, Кавелин сформулировал в 1862 г.
своеобразный девиз отечественного либерализма: «... Не тот
народ имеет будущность, который умеет храбро умирать
в битвах, на виселице и в каторге, а тот, который умеет
переродиться и вынести реформу».
127
В актах революционного самопожертвования русский
либерал увидел аферизм своего рода, не достойный об-
щественного деятеля и опасный для общества. Не могла
встретить полного сочувствия у Кавелина и проповедь доб-
ровольного самозаклания либеральной личности на алтаре
существующего порядка во имя будущих всходов свободы.
Образец такого либерального самопожертвования — жизнь
коллеги Кавелина по Петербургскому университету
А. В. Никитенко. Памятник этой форме общественного
служения — его знаменитый многолетний дневник, за пре-
делами которого либерализм автора едва прослеживался.
Предпочтительный образ существования для Кавелина:
активно участвуя в политической жизни страны, поддер-
живать и даже направлять правительство в его реформа-
торских начинаниях, сохраняя вместе с тем полную не-
зависимость и свободу действий. Над этой задачей безус-
пешно бились многие русские либералы. Но наиболее
удачное и неожиданное решение ее нашел опять-таки Гер-
цен. Оставшись в эмиграции, он стал, тем не менее, актив-
ным действующим лицом общественно-политической жизни
предреформенной России.
Избранный Герценом modus vivendi соответствовал
до известной степени политическим замыслам Кавелина
основать за границей печатный орган, который бы, проти-
водействуя «крайним партиям», вместе с тем, «спокойно,
умеренно и честно» указывал бы и на ошибки прави-
тельства.
Еще в 1848 г. размышляя над условиями успеха по-
добного предприятия, Константин Дмитриевич обращал
внимание на необходимость обратной связи между загра-
ничным изданием и Россией, беспрестанного прилива новых
сил, текущих из страны, прилива новых людей, знающих
внутриполитическую ситуацию не понаслышке.
На роль одного из таких экспертов, видимо, и пре-
тендовал Кавелин, поддерживая письменные отношения
с Герценом и вступая с ним в публичную полемику.
Друг и во многом единомышленник Т. Н. Грановско-
го — Кавелин унаследовал от знаменитого профессора
такую черту, как «умение понимать и ценить долю истины,
заключающуюся в каждом направлении, в каждой мысли»
и быть «связующею нитью между противоположными
взглядами».
Натура в высшей степени «сочувственная» и разно-
сторонняя, он до конца своей жизни не оставлял настой-
чивых попыток создать из всей совокупности разрознен-
128
ных интеллектуальных сил, представленных в обществе,
«одну сомкнутую русскую национальную интеллигенцию,
которая охватит все направления и течения русской мысли
со всеми их оттенками».
Иллюзий в этих планах было значительно меньше, чем
здравого понимания опасного недуга русской политичес-
кой жизни. Симптомы этой «болезни» верно охарактери-
зовал в своем дневнике за 1861 г. внимательный наблю-
датель А. В. Никитенко: «Дух нетерпимости и страсть к
умственному и нравственному деспотизму составляют язву
нашего так называемого передового общества». Именно
в неприятии исключительной односторонности, искусст-
венной разорванности и абсолютизации тех или иных идей
состоял смысл общественной позиции Кавелина.
Доведенный до восторженного исступленья известием
о смерти «коронованного деспота», «калмыцкого полубога»
Николая I, Кавелин все же не находил в России другой
политической силы, способной к осуществлению либераль-
ной программы, кроме самодержавия.
Усматривая в отмене частной собственности на землю
«вернейший путь к китаизму», он был против этой формы
землевладения как исключительного принципа.
Поборник европейской идеи правового порядка, Каве-
лин ратовал в пользу самобытных форм русской госу-
дарственности.
Восхождение к желанному идеалу «мужицкого царст-
ва» он предполагал начать с перерождения «помещичества».
В этой последовательной непоследовательности Каве-
лина — примета его особого дара, весьма редкого в усло-
виях российского XIX столетия: остро чувствуя разлад
между мыслью и жизнью, властью и обществом, дворян-
ством и крестьянством, искать выход из этих противоречий
на путях примирения и согласия, а не обострения и
борьбы.
Широта взглядов и интеллектуальная отзывчивость
Кавелина-мыслителя предопределили излюбленную ма-
неру Кавелина-полемиста вести спор с оппонентами,
отталкиваясь от близких им понятий, используя их аргу-
менты и даже лексику.
Упорно пытаясь «наводить мосты» между западниками
и славянофилами, либералами и социалистами, сторон-
никами социальных преобразований и поборниками
нравственного самоусовершенствования, Кавелин стремил-
ся к достижению широкого гражданского согласия —
залога мирного обновления русского общества.
129
Крайние направления общественной жизни, по мысли
Кавелина, дополняют и уравновешивают друг друга. Долг
общественного деятеля, искусство политика состоят в том,
чтобы разъяснить каждому его назначение, консерваторам
указывая на опасность застоя, а радикалов предупреждая
о катастрофических последствиях прогресса «сломя го-
лову» и, в итоге, добиваясь постепенной, но «глубоко
захватывающей реформации».
Своим главным делом на общественном поприще Ка-
велин считал участие в подготовке крестьянской реформы.
В основу предложенного им в «Записке об освобож-
дении крестьян» (1855 г.) проекта он положил трезвый
расчет баланса сил и интересов всех участников предстоя-
щей реформы.
Ни правительство, ни помещики в целом не были за-
интересованы в полном обезземеливании крестьянства по
причинам в основном социально-экономического характера.
Это позволяло бороться за достижение межсословного
компромисса путем немедленного, повсеместного и обя-
зательного (при посредстве правительства) выкупа у
помещиков всех крестьянских земель и передачи их в
собственность крестьянам.
Идея освобождения крестьян с земельным наделом,
достаточным для их независимого существования, была
поддержана «Колоколом» и «Современником». Она стала
не только общей платформой антикрепостнических об-
щественных сил, но и с конца 1858 г. легла в основу
обновленной правительственной программы.
Предреформенные годы — лучшая пора в жизни Каве-
лина и Герцена. Это был период их кратковременного
политического триумфа.
Впервые в России появилась фигура общественного
деятеля, открыто выступающего на политической сцене.
Арсенал политических средств, оказавшихся в его распо-
ряжении, включал в себя как небывалое для страны яв-
ление вольной эмигрантской печати, так и восходящую
к Лагарпу традицию либерального воспитания будущего
монарха.
В год приступа правительства к подготовке крестьян-
ской реформы (1857 г.) Кавелин был призван в наставни-
ки к наследнику — цесаревичу Николаю Александровичу.
К формированию личности будущего царя в России порой
считалось весьма полезным допускать «отчаянных либера-
лов», которых никогда бы не допустили к формированию
текущей политики. Именно так и произошло с Кавелиным.
130
В период интенсивной подготовки больших реформ его
привлекли к обучению наследника. Но как только «Совре-
менник» опубликовал большую часть кавелинской записки
об освобождении крестьян, либерального профессора ли-
шили «политической будущности», отстранив от должности
воспитателя. Впрочем, на смену Кавелину был вскоре
приглашен вполне достойный преемник — его ученик,
Б. Н. Чичерин.
Воспитание наследника в руках неторопливых русских
либералов служило средством политического воспитания
царской власти. Лишь ранняя смерть великого князя
Николая Александровича в 1865 г. прерывает этот много-
обещающий политический эксперимент. Несчастья с цар-
скими детьми в России нередко выходили далеко за
рамки семейной трагедии. Но истинные последствия этой
смерти стали ясны лишь через 16 лет. Зловещая роль в
определении политического курса нового царя Александ-
ра III, сыгранная его наставником (в прошлом — одним
из деятелей судебной реформы 1864 г.), К. П. Победонос-
цевым лишь оттенила нереализованные возможности иных
влияний на политику самодержавной власти.
Чутье трезвомыслящего политика подсказало в свое
время и Герцену, что в рамках русской политической
культуры вопрос о формировании личности будущего ца-
ря — отнюдь не второстепенный.
1 ноября 1858 г. в «Колоколе» появилось письмо Гер-
цена к императрице, в котором он изложил свои мысли
по этому поводу. Основной мотив герценовского письма —
критика чрезмерного увлечения военной подготовкой
наследника. «Звание русского царя не есть военный чин...
Учебная наследника не должна походить на кордегарию...
Научите вашего сына носить фрак, перечислите его в
гражданскую службу; — вы сделаете ему великое благо» —
убеждал издатель «Колокола» императрицу.
Примечателен тон этого послания. В нем нет и следа
той сокрушительной критики «идола государства с царем
наверху и палачом внизу», которая присутствовала в пуб-
лицистике Герцена.
С той огромной высоты, на которую порой взбирался
в поисках интеллектуальной свободы едкий герценовский
ум, растворяя все религиозное — в человеческом, а поли-
тическое — в социальном, ему виделись черты рабства
даже в любви к свободным учреждениям, а «разница
между Парижем, Лондоном и Петербургом» совсем ис-
чезала. Доступным наблюдению оставался лишь «один
131
факт — раздавленное большинство толпою образованной,
но не свободной, именно потому, что она связана с извест-
ной формой социального быта».
Лежащий в основе нравственной неволи дуализм тела
и духа, личности и общества Герцен-мыслитель преодоле-
вал путем революционного синтеза западного индиви-
дуализма с русской общинностью. Но выработанные
многовековым развитием Запада политические, правовые и
этические «подпорки» свободной личности отбрасывались
как видимые и незримые оковы ее. В то же время отсут-
ствие в обиходе русского народа «тех гражданских истин,
которыми, как щитом, западный мир защищался от
феодальной власти, от королевской, а теперь защищается
от социальных идей», объявлялось Герценом «огромным
преимуществом» России с точки зрения будущего.
Заманчивая социальная утопия влекла гибкий и много-
сторонний ум Герцена на путь революционного по сущест-
ву типа политического мышления, заставляя его видеть
главную опасность для обновления России уже со второй
половины 50-х годов («сверх невежества, окружающего
государя и чиновничества, основанного на плутовстве»)
в русском либерализме, ориентированном на общеевропей-
ские гражданские ценности.
Стремление либералов примирить родоначальника рус-
ского социализма со всем тем, что он презирал и нена-
видел, и, улучшив, упрочить все то, что по его убеждению,
следовало бы выбросить в окно, лежало в основе их
принципиальных теоретических разногласий.
Стараясь «в идее» преодолеть все политическое, Герцен
на деле оставался раскрепощенным политиком. Но, явля-
ясь свободным мыслителем, он не мог не быть до извест-
ной степени утопистом.
Одним из ключевых во взаимоотношениях Кавелина и
Герцена после обнародования «Манифеста» и «Положе-
ний» 19 февраля 1861 г. стал вопрос о судьбе дворянства,
тесно переплетенный с проблемой путей и средств даль-
нейших преобразований.
«Первое вольное русское слово из-за границы», произ-
несенное Герценом, было обращено к дворянству. Никто
лучше Искандера не сказал о тех залогах, которые дало
«благородное сословие»: «В вашей среде, — писал Герцен
в 1853 г., — развилась потребность независимости, стрем-
ление к свободе и вся умственная деятельность последнего
века. Между вами находится то самоотверженное мень-
шинство, которым искупается Россия в глазах других
132
народов и в собственных своих». Возможность появления
из дворянской среды нового Пестеля Герцен допускал
и в 1862 г.
Но в системе герценовских представлений о будущем
России дворянству как таковому места не оставалось:
«Пора дворянству, искусственно поднятому немецкими
машинами над общим уровнем в своем водоеме, слиться
с окружающим морем».
Кавелин, напротив, в своих преобразовательных планах
всегда идет от того, что есть; он стремится не упразднить
реальность, а исподволь изменить ее; не уничтожить по-
местное дворянство, а дать ему шанс найти достойное мес-
то в новом укладе русской жизни, нравственно и социально
переродившись. Этому и была посвящена брошюра Каве-
лина «Дворянство и освобождение крестьян» (1862 г.)
В расчетах автора этого сочинения на возможное пере-
рождение поместного дворянства давала о себе знать
тоска русского либерала по отзывчивой на его чувства и
помыслы культурной среде, целому общественному слою,
способному противостоять авторитарно-бюрократической
традиции и вынести на своих плечах бремя обновления
России.
Если проповедь социализма в России лишь усиливала
начало жертвенности, заложенное в русском национальном
характере, толкая молодежь к революционному действию,
то либеральная теория Кавелина, объявляя «время»
единственным историческим деятелем на Руси и расклады-
вая тяжкую ношу обновления России на плечи нескольких
поколений, ориентировала интеллигенцию на упорный
повседневный труд в области жизненного обустройства.
Если перед лицом верховной власти, Кавелин обращал
внимание на долг правительств браться за осуществление
тех общественных потребностей, которые заявляют о себе
в революциях и социализме, то в полемике с Герценом
он решительно отвергал саму возможность оправдания
насильственных методов общественных перемен.
Но это был странный спор, спор-монолог. Кавелин
вел его не встречая со стороны своего предполагаемого
оппонента никаких возражений по существу. Видимо, их
просто не оставалось у Герцена, все более освобождавше-
гося из-под власти тех неумолимых «консеквенций»,
которые вытекали из его собственной доктрины.
Утопия «общинного социализма», бывшая для него и
раньше скорее проявлением эсхатологического пророчест-
ва, чем политической программой, в 60-е гг. все больше
133
отходит от сферы политической реальности, становясь по
сути этическим идеалом, средством нравственного спасе-
ния от собственного трезвого и проницательного взгляда
на российское будущее.
Социальные трагедии и политические кризисы развития
европейского капитализма по-прежнему обращают на себя
напряженное внимание Герцена, однако и в этом вопросе
заметна эволюция. Жестокость и аморальность становле-
ния буржуазного строя, которому большинством револю-
ционеров — от Маркса до Бакунина — уже тогда было
отказано в праве на существование, не в меньшей степени
возмущали и Герцена. Но именно Герцен чутьем таланта
и провидца угадывал (подчас не до конца осознанно)
скрытые возможности социальной гармонизации собствен-
ных внутренних противоречий, заложенные в новом строе.
Грустя о том, что «кормчий этого мира будет купец, и
что он наставит на всех его проявлениях торговую марку»,
Герцен вместе с тем предсказывает и тот метод, с помощью
которого западная цивилизация будет стремиться разре-
шать свои социально-политические конфликты. «Твердыню
собственности и капитала, — пишет он, — надобно потряс-
ти расчетом, двойной бухгалтерией, явным балансом
дебета и кредита. Самый отчаянный скряга не предпочтет
утонуть со всем товаром, если может спасти часть его и
самого себя, бросая другую за борт». По-иному, с большей
надеждой смотрит Герцен на будущее западных народов,
которые «выработали тяжким трудом свои зимние квар-
тиры», и на их «привязанность к выработавшимся формам
гражданственности (...), которые могут быть лучше, — но
которых нет лучше».
Критикуя политическую практику западного либера-
лизма, сумевшего хитро соединить «постоянный протест
против правительства с постоянной конформностью ему»,
Герцен по внутренней сути своих взглядов и по этической
направленности идей выступает на закате жизни защитни-
ком именно либерально-демократических ценностей.
В письмах «К старому товарищу» Герцен предостерегает
от свойственного новому поколению русских революцио-
неров нигилистического отрицания всех форм политичес-
кой культуры, выработанных предшествующей историей
человечества, ведь «собственность, семья, церковь, госу-
дарство были огромными воспитательными формами
человеческого освобождения и развития — мы выходим
из них по миновании надобности».
Стремление к свободе в индивидуальном и обществен-
134
ном смысле поверяется у Герцена критерием нравствен-
ности. Поэтому идеи социальной справедливости, экономи-
ческой эффективности, политической стабильности у него
неизменно подчиняются заботе о защите ценностей ци-
вилизации, гарантии прав личности от насилия извне.
Герцен отрицает применение двойного стандарта к поли-
тике и нравственности, так как «великие перевороты не
делаются разнуздыванием дурных страстей». Последова-
тельность гуманиста, защищающего ценности цивилизации
звучит в его словах: «Мы изменяем основным началам
нашего воззрения, осуждая целые сословия и в то же
время отвергая уголовную ответственность отдельного ли-
ца». Мудрый мыслитель, Герцен не верил «в серьезность
людей, предпочитающих ломку и грубую силу развитию
и сделкам».
Если в оценке темпов, средств, критериев зрелости
условий для социальных перемен и приоритетных целей
освободительного движения Герцен к концу жизни, оста-
ваясь социалистом, приблизился к позициям Кавелина,
то сам автор брошюры «Дворянство и освобождение
крестьян» уже в 70-е годы был вынужден резко изменить
свои первоначально оптимистичные взгляды на реформу
1861 г. и перспективы нравственного и социального об-
новления «высшего сословия».
В переписке и устных высказываниях по этим вопросам
«позднего» Кавелина как бы вновь оживают формулы и
слова, которыми пользовались издатели «Колокола». «Весь
строй порядков и привычек у крестьян и помещиков, —
пишет он в 1876 г. из своей деревни К. К. Гроту, —
чисто крепостнический, который только снаружи соскоблен
Положением 19-го февраля, но крепко сидит в нравах.
Медленно выветривается крепостной строй. Собственно
переменились этикетки, а не сущность дела». Сообщая
1 октября 1881 г. Д. А. Милютину о скупке помещичьих
земель мужиками «понемногу в огромных размерах»,
Кавелин сравнивал будущее высшего российского сословия
с судьбой летописных обров: «никто не заметит, как оно ис-
чезнет с лица земли, потонет в подымающихся волнах
российского всенародства». Дворянство теперь представля-
ется ему «своего рода налетом, который так долго тормозил
и теперь продолжает тормозить развитие масс».
Вполне осознавая тот факт, что на его глазах происходит
нравственное и материальное оскудение дворянства, Ка-
велин не склонен был искать утешения и в славяно-
фильских или народнических иллюзиях в отношении своего
135
народа. Разочаровавшись в результатах реформ, он с удво-
енной силой ищет примирения европеистских устремлений
интеллигенции с реальными общественными и полити-
ческими условиями пореформенной России.
Его беспокоит «разлад между мыслью и жизнью в нашем
любезном отечестве». «Мы потеряли смысл русской действи-
тельности, инстинкт и чутье правды», — напишет Кавелин
в одной из последних своих работ.
Единственной опорой и надеждой «отдельных атомов
знания, таланта и образованности», так же, как и «массы
мужиков» остается теперь в глазах Кавелина исторически
сложившийся тип политической власти — самодержавие,
незыблемость которого подкрепляется «односложностью»
социального строя России, а огромные преобразователь-
ные возможности находят подтверждение в традиции
царского реформаторства.
Выдвигая в этой связи идею правовой реорганизации
административной системы при сохранении неограниченной
монархической власти, Кавелин в своеобразной форме вы-
разил ощущение роковой зависимости судеб «всего просве-
щенного и либерального» в России от самодержавного
произвола.
«Я легко могу себе представить, что ошибки и беста-
ланность государей погубят династию; но в ум мой не вме-
щается, чтобы на русской почве, теперь, и долгое время
вперед, мы могли обойтись без царской диктатуры», —
одновременно и заблуждался, и пророчествовал Кавелин.
Созданный воображением «позднего» Кавелина идеал
«крестьянского царства», «самодержавной республики» по-
ражает сочетанием трезвого взгляда и социальных ил-
люзий, демократизма и монархизма, «наружного» славяно-
фильства и «замаскированного» европеизма. «Маскировка»
эта была отнюдь не тактическим ходом, а скорее неосоз-
нанным действием, предопределенным всей психической
организацией, умственной культурой и жизненной филосо-
фией Кавелина. Повинуясь «инстинкту» правды, руко-
водствуясь «смыслом русской действительности», он в своих
преобразовательных проектах второй половины 70-х —
начала 80-х гг. постулировал неограниченный характер
полномочий монарха, все внимание сосредоточивая на
обеспечении личных прав его подданных, включая судеб-
ную защиту всех государственных чиновников от админист-
ративного произвола и законодательные гарантии неприкос-
новенности депутатских прав членов выборных представи-
136
тельных учреждений, вводимых в политическую систему
сам одержавия.
В то же время, извлекая уроки из опыта своей предшест-
вующей деятельности, русский либерал, не нашедший
широкой социальной поддержки, приходил к выводу о
необходимости укрепления личности «изнутри», как путем
научного анализа вопросов психологии и этики, так и по-
средством «выработки чувств и воли каждого человека в
постоянном, неуклонном, внутреннем стремлении к правде,
добру и истине».
Главная забота Кавелина о развитии в России личност-
ного начала приобретала отныне отчетливо выраженный
двуединый характер: «необходимо предстоящее обновление
поднятием нравственности, опирающейся на социологию,
и развитием правового порядка».
Взгляды Кавелина, так же, как и взгляды «позднего»
Герцена при всем их своеобразии развивались в русле
общего движения мысли либерально-демократической ин-
теллигенции пореформенных лет.
Ознакомившись в начале 70-х годов с посмертным
изданием сочинений Герцена, Кавелин, по свидетельству
его племянника и биографа Д. А. Корсакова, глубоко
сожалел о разрыве с другом своей молодости.
История взаимоотношений этих двух замечательных
личностей 60-х годов драматична и поучительна.
Злосчастную брошюру Кавелина о дворянстве Герцен
расценил как «вредный памфлет», «грозил» ее автору
гильотиной, требовал отречения и раскаяния. Кавелин,
конечно, был не тем человеком, с которым следовало раз-
говаривать языком ультиматумов.
Размышляя о «компромиссах» и «диагоналях» в полити-
ке, стремясь в социальных преобразованиях сохранить
весь накопленный историей «капитал», они не смогли в жиз-
ни малого — сохранить друг для друга самих себя.
Не нашедший малейшей возможности «подобно уто-
пающему» ухватиться за качнувшееся «вправо» правитель-
ство, отвергнутый Герценом, теснимый со всех сторон духом
нетерпимости, поборник идеи компромисса ушел с русской
политической сцены очень рано.
Впереди у Кавелина было еще много трудов и успехов
на ниве общественной мысли, науки и просвещения, но
период его активной политической деятельности кончился
в самом начале 60-х годов.
Старое древо российской государственности, нуждав-
6—208
137
шееся в приливе свежих сил, тем не менее отторгало
живые и независимые натуры.
Еще одним ярким примером этого трагического раз-
лада может служить политическая судьба Б. Н. Чичери-
на, — либерала, близкого к правительственным кругам
и обладавшего большими задатками общественного или го-
сударственного деятеля. В предреформенные годы возмож-
ность впервые выступить на широком общественном по-
прище, в вольной русской печати, ему так же, как и Каве-
лину, предоставил Герцен.
В ожесточенном споре с Герценом Чичерин поставил
проблему нравственной и гражданской ответственности по-
литического деятеля.
Так же, как и его лондонский адресат, признавая
закономерность революций «там, где господствует упорная
охранительная система», и вместе с ним, усматривая
в этом «печальную необходимость», он решительно воз-
ражал Герцену в том, какой должна быть их собственная
роль в развертывавшейся в России социальной драме.
Кто вы: «политический деятель, направляющий общест-
во по разумному пути» или «артист, наблюдающий
случайную игру событий»? — так ставил вопрос Чичерин
в конце 1858 г.
Ответственный политический деятель, по мнению
Чичерина, обязан пропускать свои самые смелые идеи,
острые переживания и нетерпеливые надежды сквозь гор-
нило трезвого анализа ситуации, памятуя о том, что так
называемые «поэтические капризы истории» всегда есть
«дело рук человеческих», имея в виду «не только цель,
но и средства», оберегая «свое гражданское достояние»,
успокаивая «бунтующие страсти», отвращая «кровавую
развязку».
Право парода на восстание, о котором писал еще Джон
Локк, для русского ученика Аристотеля и Монтескье
никогда не было правом в собственном смысле этого
слова. «Восстание может быть крайним прибежищем
нужды; в революциях выражаются иногда исторические
повороты народной жизни, но это всегда насилие, а не
право».
Восстание неизбежно ведет к хаосу, ввергая общество
в состояние, из которого оно вышло благодаря долгому
развитию государственности. Поэтому для Чичерина су-
ществует только один путь к свободе — через «возвыше-
ние права».
Убежденный западник 40—50-х годов, он увидел в пре-
образованиях Александра II политический оптимум для
138
России на достаточно долгий срок. В отстаивании незыб-
лемости возведенного в 60-е годы фундамента отечествен-
ной гражданственности заключалось существо политичес-
кой позиции Чичерина первых пореформенных лет. Остав-
шись вследствие этого за пределами освободительного
движения, устремленного к новым целям, он пребывал
в состоянии едва ли не перманентной оппозиции как по
отношению к тем, кто, по его мнению, слишком забегал
вперед, так и к тем, кто тянул Россию назад.
Апологет государственной идеи и монархист, не пошед-
ший «рука об руку» с реформированным самодержавием,
философ, своей жизнью не сумевший подтвердить чрез-
мерно оптимистичной концепции происхождения россий-
ской свободы, основанной на «синтезе» гегельянства с
московско-петербургской политической традицией, — таков
был Б. Н. Чичерин.
Столбовой русский дворянин, всей душой стремивший-
ся стать первородным российским гражданином, он видел
в этом превращении естественный результат развития
права из привилегий.
Попытавшись начать свою политическую карьеру в ка-
честве либерального наставника юного наследника престола,
Чичерин на исходе жизни с отчаянья стал конституциона-
листом. Заложив основы политической науки в России, он
старался с помощью своих трудов готовить построение
нового общественного здания, но не был уверен в том,
что его книги когда-нибудь найдут своего читателя.
Политическая драма Чичерина постоянно обострялась
его личной судьбой. Он был лишен не только неотъемле-
мых прав гражданина, но и долголетнего отцовского
счастья и потому, быть может, особенно смело и проница-
тельно глядел на склоне лет в страшное будущее России,
где уже никакие катастрофы не могли потревожить покой
всех его рано умерших детей.
Печальный жизненный опыт виднейших русских либе-
ральных мыслителей входил в противоречие с их расче-
тами на обновление российской государственности. В то же
время опыт реформаторской деятельности «просвещенных
бюрократов» служил для теоретиков русского либерализма
своеобразным источником вдохновения и надежд.
«А что может у нас натворить один путный человек,
этому доказательством служит Милютин, которого травили
и который уцелел каким-то чудом», — не унывал Кавелин,
подводя итоги правительственной политики на исходе
второго пореформенного десятилетия.
6**
139
Речь шла о Дмитрии Алексеевиче Милютине, родном
брате известного деятеля крестьянской реформы Н. А. Ми-
лютина, отправленного в отставку вслед за провозглаше-
нием Манифеста и Положений 19 февраля. В отличие от
своего брата Дмитрий Алексеевич стал крупнейшим либе-
ральным «долгожителем» на российской государственной
сцене, сделав прекрасную (в традиционно русском смысле)
карьеру — 20 лет на посту военного министра.
Редкое и благоприятное сочетание личных качеств и
профессиональной подготовки — вдумчивость и универ-
сальность ученого, опыт штабной работы и боевых дей-
ствий на Кавказе, литературный дар, последовательные
либеральные убеждения и человеческая порядочность
при умении тактического лавирования — обеспечили неза-
менимость Милютина на всем протяжении царствования
Александра II. Ни один из «крутых галсов» правитель-
ственного курса не дал «партии крепостников» шанса
«сбросить» «красного министра».
Основав попутно две новые для России области зна-
ния — военную статистику и научное изучение военной
истории, — Милютин, служа на посту начальника Главного
штаба Кавказской армии, уже в 50-е годы не только лучше
кого-либо осознает необходимость реорганизации россий-
ских вооруженных сил, но и имеет конкретный план
этих мероприятий. С назначением в ноябре 1861 г. на пост
военного министра начинается его медленная, упорная
двадцатилетняя борьба за реформу в армии. Вдохновляемый
убеждением в том, что «реформа у нас может быть
проведена только властью», Милютин, однако, с сожалением
признавал, что при тогдашнем раскладе общественных сил
«мысли о конституционных проектах должны быть отложе-
ны на многие лета». А вот с архаическими сословными
привилегиями — основным тормозом демократизации воен-
ной службы, экономической деятельности и общественного
развития — должно быть покончено уже теперь. Поистине
выстраданный Милютиным Устав о воинской повинности
(1 января 1874 г.) будет иметь в основе принцип всесослов-
ности.
Сохраняя при всех обстоятельствах умеренность либе-
ральных взглядов, стараясь уберечь страну от крайностей
деспотизма и революционного нетерпения, призывая «про-
ститься навсегда с правами одной касты над другой», Милю-
тин четко высказывает свое политическое убеждение в том,
что «сильная власть не исключает ни личной свободы граж-
дан, ни самоуправления», а «устранение старинных при-
140
вилегии — далеко от нивелирства и социализма».
В январе 1862 г. император утвердил без каких-либо
серьезных изменений доклад военного министра, тем самым
признав разумными и осуществимыми намеченные Милюти-
ным весьма серьезные преобразования в военном управле-
нии и армии.
Отныне рационализация и модернизация военного дела
по наиболее пригодным и эффективным для России евро-
пейским примерам была поставлена во главу угла реформы.
Главной задачей ее стало создание массовой армии бур-
жуазного типа. Реорганизация системы центрального воен-
ного управления и создание местных территориальных
органов в виде военных округов призваны были упростить
командование вооруженными силами, сделать более опе-
ративным руководство войсками и обеспечить в случае необ-
ходимости быструю мобилизацию.
В особую заслугу либеральному министру стоит поста-
вить гуманизацию военного дела в самом широком смысле.
Его план предусматривал сокращение срока службы солдат,
улучшение их пищи и условий жизни, отмену «смерто-
бойных шпицрутенов», поднятие достоинства личности
воина, улучшение его боевой подготовки. Ряд положений
в области военного дела 1864 и 1866 годов позволили
сделать весьма заметный шаг вперед по пути, намеченному
Милютиным. Но ситуация в стране и правительственных
кругах менялась не самым благоприятным для задуманных
реформ образом.
Начались смещения либерально настроенных чиновни-
ков с ответственных постов. Вскоре Милютину предстояло
остаться в одиночестве перед лицом «партии крепостников».
Отныне кампании и провокации против него станут обыч-
ным, рутинным, но изрядно утомительным явлением в
деятельности военного министра. Милютину предстоит об-
рести горький опыт чиновничьей интриги, столь обремени-
тельной и раздражающей в его реформаторской деятель-
ности.
В 1868 г. он теряет в партии с реакционерами крупную
и любимую фигуру в игре — дорогую его сердцу газету
«Русский инвалид». Влачивший до 1863 года довольно
незаметное существование «Русский инвалид» усилиями
Д. А. Милютина и его единомышленников был превращен
из специально-военного органа в серьезную и интересную
политизированную газету либерального толка. Польза глас-
ности и открытого политического слова была аксиомой
для военного министра. Единственным цензором газеты был
141
он сам. Неофициальный раздел ее был вполне самостоя-
телен. За пять лет своего активного политического сущест-
вования газета неизменно поднимала актуальнейшие вопро-
сы правительственной политики и общественной жизни —
подготовку и проведение военной, земской и судебной
реформ, новый университетский устав, внешнеполитические
проблемы (редакция имела и своих заграничных корреспон-
дентов) .
Против этого-то печатного органа и повели кампанию
противники Милютина, убеждая императора в том, что
статьи «Русского инвалида» «резки и неудобны для офици-
ального органа военного министерства, что это возбуждает
неосуществимые надежды крестьян и т. п.». В результате
этой очередной интриги Милютин потерял не только люби-
мое «детище». Рухнули его труды по созданию независимой
профессиональной печати, активно участвующей в обсужде-
нии политических проблем и имеющей свое общественное
лицо.
Однако Милютин не был бы Милютиным, если не стре-
мился бы к реваншу. Следующая крупная партия — с более
благоприятным для него исходом разыгрывалась в прави-
тельственных верхах в начале 1870-х годов. В центре
ее стояли две острые и взаимосвязанные проблемы —
народного образования и воинской повинности. На этот
раз либеральному военному министру пришлось вступить в
единоборство с весьма серьезным противником — не склон-
ным к компромиссам и неуступчивым к велениям вре-
мени министром народного просвещения графом Д. А. Тол-
стым. Борьба двух министров с переменным успехом
длилась долго и изнуряюще. Она стоила Милютину сил
и здоровья, армии — замедления темпов модернизации,
просвещению — трудностей на пути к демократизации об-
разования.
На протяжении всего этого времени Милютин регуляр-
но вступал в острейшую полемику с Д. А. Толстым,
разя в Государственном Совете «блистательными речами»
этого фанатика «классического образования». Основной
смысл его филиппик состоял в том, чтобы доказать и
самому Толстому, и всей бюрократической элите, что клас-
сическое образование не есть панацея от революционных
настроений молодежи, что «науки сами по себе не имеют
способности делать человека нравственным или материалис-
том, внушать ему скромность или самомнение; благодетель-
ное или вредное влияние обучения зависит от приемов
обучения, а не от сущности самой науки».
142
Верный своей деятельной и устремленной к конкретным
делам натуре, Милютин не ограничивался речами. Он па-
раллельно создавал весьма действенный противовес тол-
стовскому «классицизму» — сеть реального образования,
ориентированного на прикладные науки, что было так на-
сущно для промышленно развивающейся страны и ее реор-
ганизующейся армии.
Особенно напряженным было столкновение двух ми-
нистров в декабре 1873 г. во время обсуждения в Госу-
дарственном Совете проекта устава о воинской повинности.
Парадоксально, но именно министр народного просвещения
выступил — к тому же весьма жестко — против предостав-
ления льгот по образованию. Милютин же их решительно
отстаивал и сумел-таки в итоге отстоять.
Закон 1 января 1874 г. был несомненной победой
Милютина: он смог отстоять наиболее дорогие ему принци-
пы бессословного призыва в армию, создания при сокра-
щенном сроке действительной военной службы крупных
обученных резервов, льготы по образованию для окончив-
ших высшее учебное заведение — до шести месяцев,
гимназии — полтора года, городские училища — три года
и начальные школы — четыре года (в отличие от устанав-
ливаемого для прочих шестилетнего срока в армии и
семилетнего на флоте).
Устав о воинской повинности, законодательно
подытоживая затянувшуюся на десятилетие военную
реформу, был — при всей его неполноте с точки зрения
желаемого идеала — важным и более чем своевременным
шагом на пути демократизации и модернизации русской
армии по буржуазному образцу. Военные итоги рус-
ско-турецкой войны 1877—1878 гг. наглядно подтвердят
эту своевременность.
Занимаясь конкретными делами, Милютин, как прави-
ло, не переживал тех мучительных внутренних сомнений,
которые были свойственны либеральной и демократи-
ческой интеллигенции, поневоле оторванной от практичес-
кого действия. Драматизм положения Милютина, как и
большинства либеральных правительственных деятелей,
был в другом. Даже будучи приобщенными к правящей
элите, обладая реальной властью на своем посту, они ос-
тавались чужеродными самой сути самодержавного эта-
тизма. Всю жизнь их преследовало недоверчиво-враждеб-
ное отношение консерваторов от политики. Чтобы пробить
в жизнь свои начинания, им надо было обладать двойным
запасом политического здравомыслия, профессиональной
143
компетентности, выдержки. Но и обойтись без них госу-
дарство на новом этапе уже не могло, ибо, как метко
выразился Н. А. Бердяев, «никакие процессы не могут
обойтись без услуг интеллекта». Служение же самого
Д. А. Милютина на своих постах отличалось от традици-
онной сановной службы в таком же смысле, в каком
общественное призвание отличается от социального за-
каза.
В судьбах виднейших представителей эпохи реформ
воплотились, зачастую дополняя друг друга, слагаемые
либеральной политической традиции. Наряду с такими
основополагающими ее компонентами, как нравственные
основы политической деятельности и высокоразвитое
правосознание, среди них были философия эволюциониз-
ма и этика компромисса, многообразный опыт граждан-
ского подвижничества на общественном или государствен-
ном поприще и уникальное явление вольной русской пе-
чати.
Деятели реформ служили и вдохновляющим, и оттал-
кивающим примером для новых поколений «сословия»
российских граждан. И если «великий гражданин» был
все еще невозможен «на Руси», о чем с горечью писа-
ла на заре 80-х годов «Русская мысль», то преобразова-
ния эпохи Александра II подготавливали исподволь появ-
ление новых действующих лиц политической истории
России.
Этот процесс на первых и решающих фазах своих был
скрыт от постороннего взгляда, но остался запечатлен-
ным в переписке и мемуарах видных общественных
деятелей будущих десятилетий.
Недостаточность проведенных реформ была, например,
очевидна уже в 1866—1867 гг. для небольшой группы
молодых дворян Борзенского уезда Черниговской губер-
нии.
Но, судя по воспоминаниям активного участника этого
кружка И. И. Петрункевича, в будущем — одного из лиде-
ров конституционно-демократической партии, молодые
черниговские либералы видели и другое: реформы дали
«точку опоры и почву для общественно полезной работы,
которая сама по себе неизбежно должка раздвинуть
рамки, установленные правительством, и подготовить стра-
ну к самому широкому самоуправлению».
В те же годы московский гимназист Сергей Муромцев,
избранный через 40 лет председателем первого россий-
ского парламента, с глубочайшим вниманием следит за
144
деятельностью земских и судебных учреждений. В его
юношеских письмах содержатся не только попытки ана-
лиза этих новых явлений русской жизни, но и свидетель-
ствующие о зарождении темперамента общественного
борца сожаления по поводу того, что в провинции
«почти все более или менее способные люди стараются
отслонить от себя заботу быть избираемыми в какую-либо
общественную должность».
Муромцев — студент юридического факультета Мос-
ковского университета, казалось бы, целиком поглощен
открывающимися перед ним перспективами труда на толь-
ко что засеянной ниве нового российского законодатель-
ства. Но вдруг в адресованных двоюродному брату раз-
мышлениях преуспевающего в учебе студента возникает
выраженное в шутливой форме предощущение скорого и
драматического конца его университетской карьеры.
Вслед за магистерской диссертацией и первой лек-
цией «последовательная фантазия» «пишет» Муромцеву
«Высочайшее повеление об отставке за распространение
либерализма...». Так все и произойдет в действительности
через 15 лет, в 1884 г. Позиция молодого Муромцева
подкупает сочетанием свободного от иллюзий взгляда на
предоставленные реформами возможности разумной за-
конной деятельности во имя науки и общественного
блага с решимостью испытать себя на этом трудном пути.
В переписке университетских товарищей 70-х годов,
сохранившейся в архиве известного общественного деяте-
ля конца XIX в. В. А. Гольцева, вспыхивает любопытней-
ший спор о выборе путей и форм реализации свободолю-
бивых общественных идеалов, поднимаются нравственно-
политические вопросы, издавна волновавшие русскую
интеллигенцию, сталкиваются альтернативные позиции,
возникают неизбежные реминисценции.
— Нужно ли, чтобы «адепт идеи» «непременно голо-
дал и страдал?»
— Что трудней — «сломать себя или же высказаться
откровенно?»
— Не потому ли передовые идеи «так медленно про-
никают в нашу жизнь», что их сторонники «слишком
часто одеваются в сердитые красные мантии?»
— Кто «выше»: «скромный Милютин, эманципатор и
тайный советник» или «популярный каторжник Черны-
шевский?»
— «Что привлекательного в кафедре, если нельзя сво-
бодно высказаться даже на магистерском диспуте?»
145
— А разве Грановский и в более тяжелое время
не справлялся с выполнением «великих, святых задач
профессора?».
— Как обойти препятствия, заграждающие свободный
путь к «самостоятельному умственному труду, — в духе
Белинского или Добролюбова?»
В поиске ответов на эти и подобные вопросы новые
поколения передовых людей России развивали и обновля-
ли традиции исторических предшественников.
Долгое время черпавший свои силы главным образом
в деятельности отдельных подвижников из среды дворян-
ства, бюрократии и людей свободных профессий, либера-
лизм в пореформенной России не был ни подкреплен, ни
отягощен существованием своекорыстной и политически
активной буржуазии. В этом — причины как его полити-
ческой слабости, так и интеллектуальной широты и отзыв-
чивости.
Укоренению либерализма в России мешало не только
запоздалое развитие сильного «среднего класса», но и то,
что либеральные политические убеждения многих русских
интеллигентов были подчас лишены глубокой нравственно-
правовой основы. «И давнее и недавнее прошлое, — отмечал
в 1913 г. писатель С. Я. Елпатьевский, — дают нам много-
численные примеры борьбы за других, борьбы со страда-
нием, борьбы, поднимавшейся до высоких подвигов, до
мученичества, но мало и редко видели мы примеров борь-
бы за себя, за свой личный счет, за свои права, за свое
гражданское право, за свое человеческое достоинство».
В то же время на формирование особенностей русского
либерализма оказывал несомненное влияние альтруизм
как морально-психологическая черта передовой интелли-
генции. В ее среде было сильно стремление воплотить
в своей деятельности общечеловеческое содержание
либеральной Идеи, очистив ее от узкоклассовых и сос-
ловно-олигархических примесей.
Во многом типичной для русской либеральной интел-
лигенции первых пореформенных десятилетий была фигу-
ра К. К. Арсеньева. Известный юрист — первым вместе с
26-ю другими присяжными поверенными, утвержденный
в этом звании 17 апреля 1866 г. в день торжественного
открытия новых судов, один из организаторов русской
адвокатуры и одновременно видный публицист и критик,
с 1881 г. целиком посвятивший себя литературной
деятельности, Арсеньев ни в судебных заседаниях, ни
в журналистике не стремился к внешним эффектам. Убе-
146
дительность арсеньевского слова, произнесенного или
написанного, определялась прежде всего силой юридичес-
кого, психологического или социально-политического
анализа.
Даже в ряду блестяще эрудированных судебных деяте-
лей первых пореформенных лет обращает на себя внима-
ние разносторонность Арсеньева, знатока строго организо-
ванной системы права и чуждой схематизации изящной
словесности.
Эпоху либеральных реформ Арсеньев встретил уже не
юношей. В год введения новых судебных уставов ему
исполнилось 29 лет. «Мои взгляды и убеждения, — вспо-
минал Арсеньев, — были к тому времени вполне опреде-
ленны — по крайней мере настолько, насколько может
быть речь об определенности мнений у человека, склонного
к золотой середине, не расположенного к крайностям.
Я в то время еще менее, чем потом был прямолинейным,
исключительным и — и это делало меня иногда как бы ко-
леблющимся, особенно в спорах с такими людьми tout
d’une piece (pas toujours la meme, впрочем)* как Герье.
Не будучи поклонником Чернышевского я защищал его
против Герье; не отрицая искусства и решительно вос-
ставая против Писарева, я желал, чтобы искусство участ-
вовало, по возможности, в борьбе новизны со стариною,
становясь на сторону первой; любя и высоко ценя клас-
сические языки, я отрицал безусловную их необходимость
для высшего образования; сознавая (или, лучше сказать,
чувствуя, потому, что экономических сведений у меня бы-
ло слишком мало) неудовлетворительность современного
социального строя, я не был социалистом; понимая неиз-
бежность, при известных условиях, насильственного пере-
ворота, я не был революционером, хотя бы только в
теории. Мой либерализм имел отчасти характер того, что
тогда называли постепеновщиной; несмотря на признаки
реакции, к 1866 г. уже весьма ясные, я верил в торжество
реформ, до тех пор совершившихся».
На протяжении своей жизни Арсеньев сотрудничал в
самых разных периодических изданиях. Среди них —
«Русский вестник» (до конца 1861 г.), «Отечественные
записки», «Санкт-Петербургские ведомости», и, конечно,
«Вестник Европы», ставший одним из самых долговечных
либеральных общественных начинаний эпохи 60-х годов
(1866—1918 гг.).
* из одного куска, не всегда, впрочем одинакового, /фр./
147
История возникновения этого журнала — убедительное
свидетельство преемственности поколений русских либера-
лов до- и пореформенного времени. У истоков «Вестника
Европы» стояла группа известных профессоров Петербург-
ского университета — К. Д. Кавелин, М. М. Стасюлевич,
В. Д. Спасович, А. Н. Пыпин, Б. И. Утик, для которых
профессорство было не просто службой, а общественным
служением. Но, когда в 1861 г. во время студенческих
волнений правительство повело наступление на права выс-
шей школы, либеральная профессура ответила коллектив-
ным выходом из университета. В поисках новых форм
общественного служения кружок вышедших в отставку
профессоров обратился к журналистике. Редактором-
издателем «Вестника Европы» со времени его основания
и в течение 42-х последующих лет оставался М. М. Стасю-
левич.
Именно он и привлек К. К. Арсеньева к ведению
внутренних обозрений, определявших политическое лицо
журнала.
В период известных колебаний правительственного кур-
са в начале 80-х годов, когда давление цензурного
пресса ослабло, Арсеньев постарался более отчетливо
сформулировать «программу» русского либерализма. Под-
черкивая, что «русская «либеральная партия» как целое,
не только не имеет своего органа — она вовсе не сущест-
вует», ведущий публицист «Вестника Европы» тем не менее
взял на себя задачу выразить некоторые общие пожела-
ния либеральной интеллигенции.
Настойчиво проводимая Арсеньевым мысль о необхо-
димости привлечения выборных представителей общества
к участию в законодательном процессе и государственном
управлении дополнялась требованиями свободы совести,
свободы печати, неприкосновенности личности, безотла-
гательной отмены административной ссылки.
Огромное внимание либералы уделяли реформам мест-
ного управления и самоуправления, подчеркивая их связь
с соответствующими переменами в сфере высших государ-
ственных органов. «Вестник Европы» выступал, в част-
ности, за углубление земской реформы путем учреждения
мелкой земской единицы — всесословной волости «как
самостоятельного целого, управляемого свободно избран-
ными уполномоченными и чуждого всякого искусствен-
ного сосредоточения власти в руках одного класса или
одной общественной группы».
В сфере экономики и социальных отношений програм-
148
ма «Вестника Европы» также являлась достаточно харак-
терной для русского пореформенного либерализма.
В числе ее основных пунктов были: сохранение общины
как гарантии против обезземеливания крестьянской массы;
правительственное и земское содействие переходу земли
во владение крестьян; организация переселений и мелкого
поземельного кредита; освобождение крестьян от стесне-
ний, налагаемых на них паспортной системой и круговой
порукой; понижение выкупных платежей; отмена подуш-
ной подати; увеличение налогов, платимых более достаточ-
ными классами с соответствующим изменением налогового
бремени, тяготеющего над народом.
Возрастающее внимание к социально-экономической
проблематике — одна из важных примет эволюции поре-
форменного либерализма. Немалый интерес в этой связи
представляет деятельность ежедневной (с 1868 г.) москов-
ской газеты «Русские ведомости», тесно связанной с пере-
довой университетской профессурой. Когда в 1873 г. на
«съезде» ближайших авторов и сотрудников газеты в Гей-
дельберге согласовывалась ее программа, то всем участни-
кам этого совещания, по свидетельству профессора
А. С. Посникова, было ясно, что политическая свобода,
«конституция» важна не только сама по себе, но и прежде
всего как «главный рычаг» для проведения «широких
демократических реформ в хозяйственном и общественном
строе» России. Выполняя намеченную программу, газета,
писал впоследствии В. Г. Короленко, «все время держалась
на том опасном рубеже, по одну сторону которого —
явная гибель, по другую — излишняя осторожность и
бледность». В итоге «Русские ведомости» сумели создать
в пореформенное время «традицию русского либерализма»,
в котором, «как в зерне, хранились возможности всех пе-
редовых направлений, еще связанных морозами тогдаш-
ней исторической минуты».
При всей умеренности и осторожности либеральной
периодической печати пореформенных лет ей принадлежит
заслуга формирования нового политического сознания,
в рамках которого стала возможной впоследствии замет-
ная радикализация русского либерализма.
Главной общественной опорой в борьбе за дальнейшие
реформы становились земские учреждения. Изначально
в институте земства «встретились» инициатива власти,
желавшей осовременить систему управления и несколько
понизить «гипертонию» бюрократического централизма,
и стремление передовой части общества хоть в какой-то
149
мере участвовать в делах государства (хотя бы на уров-
не местных нужд и потребностей). Подчеркивая законо-
мерность этого явления, Н. В. Шелгунов отмечал, что «зем-
ство явилось не в виде уступки каким-то мечтательным
либеральным требованиям, а как следствие осознанной
правительством необходимости. Это простой вопрос разде-
ления труда и неизбежный выход из того затруднения,
в котором почувствовало себя правительство».
Конкретное отношение к роли и значимости земств
существенно менялось на протяжении 60—70-х годов как
со стороны правительства, так и в различных кругах
общества. Однако в сознании и либералов, и консер-
ваторов земства связывались с идеей (заманчивой для
одних и устрашающей для других) представительного
правления. Отсюда и вся непоследовательность властей в
отношении земской деятельности.
Но несмотря на навязываемые «сверху» трудности,
земства, раз сформировавшись, обрели свой собственный и
весьма жизнеспособный импульс к развитию.
Процесс медленной, но неуклонной эволюции в сторону
более смелых политических требований и заявлений
переживало земское либеральное движение, в рядах
активных участников которого к концу века насчитывалось
около 300 гласных. Многие из них были не только бога-
тыми помещиками, но и носили громкие дворянские
титулы и имена.
Другим важным социальным последствием развития
земских учреждений стало появление так называемого
третьего элемента — земской интеллигенции: значитель-
ного слоя земских учителей, врачей, статистиков, этих
истинных подвижников-отечествоведов. Их стараниями
поднимались из мрака неведения крайне запущенные
области народной жизни — образование, здравоохранение,
социальные нужды беднейших слоев. В условиях самодер-
жавия обсуждение земской интеллигенцией профессио-
нальных и общественных проблем на страницах журналов
«Вестник Европы», «Дело», «Русская мысль» становилось
одной из форм политической борьбы. Профессиональные
достижения земцев стали неотъемлемой частью демокра-
тической культуры. Общественно-политическая мысль,
формировавшаяся на основе земской практики, стала одним
из основных элементов идейкой жизни эпохи.
Тягу профессионалов, прогрессивно настроенных чле-
нов общества к земской деятельности как средству граж-
данской реализации хорошо подметил земский врач и
150
публицист Я. М. Белый. Отвечая на вопрос, в чем заклю-
чалась привлекательная сторона деятельности земского
врача вообще и в частности врача 70-х годов сравнительно
с другими видами врачебной деятельности, он утверждал:
«В проявлении земскими врачами общественной инициати-
вы, общественного творчества».
Земская интеллигенция и питала, и воспроизводила
различные направления общественной мысли. Революцион-
ная, либеральная, культурническая идея, легальные и неле-
гальные формы борьбы уживались в этом кругу, перели-
ваясь одна в другую, постоянно эволюционируя. От аб-
страктной интеллигентской идеи «заплатить долг народу»
до более зрелого представления о конкретной, практичес-
кой необходимости изменить убогий быт крестьянина —
так менялся на протяжении этого времени «общий зна-
менатель» и побудительный мотив деятельности земцев.
Характерна в данном контексте судьба В. О. Порту-
галова — известного деятеля революционного движения
60-х годов, члена первой «Земли и Воли», пережившего
аресты и ссылку, ставшего в конце 70-х земским служа-
щим. Работа земским врачом в Самаре и Вятке серьезно
повлияла на политические взгляды Португалова. Про-
фессиональный опыт привел его к разработке оригиналь-
ного социального идеала — «санитарного типа общества».
В этом обществе, по мнению Португалова, «будут
устранены все те социальные условия, которые способны
причинить людям страдания и болезни. Дело врачей
указать на эти условия». Так, продолжая помогать
друзьям-революционерам и участвуя в журнальной поле-
мике, земский врач начинал «работать на будущее» уже
теперь, на поприще профессиональных занятий, нащупы-
вая путь к преодолению как утопизма теоретических пред-
ставлений, так и жуткой конкретики народовольческого
бомбометания.
Новая волна российского просветительства в форме
земского подвижничества сама воздействовала на своих
носителей: либералов подводила к мысли о беспочвен-
ности надежд на последовательность самодержавного ре-
форматорства, революционеров-народников заставляла
трезвее взглянуть на «революционные потенции» масс.
И тех и других она избавляла от утопических черт, свой-
ственных интеллигентскому сознанию, сформировавшему-
ся в условиях отстранения общества от участия в делах
государства.
На исходе второго пореформенного десятилетия,
151
когда революционное народничество переходило от «апо-
литизма» к борьбе за гражданские права, а из земской
среды стали чаще раздаваться требования созыва выбор-
ных представителей, наиболее радикальная часть либе-
ральных земцев предприняла смелую попытку заключения
союза с революционерами.
3 декабря 1878 г. «с 8 ч. вечера за полночь» в объяв-
ленном на военном положении Киеве на частной квартире
произошла встреча группы либералов-конституционалис-
тов во главе с И. И. Петрункевичем и А. Ф. Линдфорсом
с революционерами, среди которых были В. К. Дебогорий-
Мокриевич, В. А. Осинский, М. П. Ковалевская, Л. А. Воль-
кенштейн и др. Основой союза могло бы послужить,
по мысли Петрункевича, согласие революционных деяте-
лей «временно приостановить всякие террористические
акты» в обмен на обязательство земцев, пользуясь пере-
дышкой, «поднять в широких общественных кругах и
прежде всего в земских собраниях открытый протест про-
тив правительственной внутренней политики и предъявить
требование коренных реформ в смысле конституции».
Хотя сам факт подобной встречи свидетельствовал
о зарождении объединительных тенденций в русском
освободительном движении долгие горячие дебаты не при-
вели к определенным решениям.
Попытка придать более цивилизованный и гуманный
характер «извращенной в своих формах политической
борьбе» окончилась неудачей.
Революционное направление общественной мысли и
действия, облеченное в форму народнической идеологии,
на протяжении 60—70-х годов переживало постоянную
эволюцию в области тактики борьбы. Сама же ее цель
(упразднение существующего режима) и позитивистски-
материалистические принципы мировоззрения оставались
неизменными. Этапами этой тактической эволюции левого
радикализма стали пропагандистские кружки («чайков-
цы», «долгушинцы», «москвичи»), конспиративные общест-
ва («Земля и Воля» 60-х годов, «Земля и Воля» 70-х
годов), «хождение в народ» в 1874—1875 гг., индивидуаль-
ный террор (выстрелы Д. Каракозова в 1866 г., В. Засу-
лич в 1878 г.), переход к политической борьбе и соз-
дание предельно централизованной и строго законспири-
рованной организации профессионалов-революционеров —
партии «Народная Воля» (1879).
Немногочисленный по составу участников, но весьма
влиятельный в обществе, этот «воинствующий орден»
152
революционеров как бы черпал силу во все ужесточаю-
щихся преследованиях со стороны властей. Излишнее
усердие полиции и неизменная готовность бюрократии
превысить меру «необходимой обороны» приводили к нес-
кончаемой и обостряющейся эскалации взаимных выпа-
дов. Часть либерально настроенного общества не могла
не «полеветь», испытывая романтическое сочувствие к
горстке молодежи, объявившей дерзкую войну всему ги-
гантскому репрессивному механизму империи. Отраже-
нием этих настроений в обществе стали политические
процессы, вскрывшие противоречивость и конфликтность
существования новых реформированных судебных учреж-
дений.
Формальная законность, вытекавшая из судебной ре-
формы 1864 г., была важным шагом на пути рациона-
лизации власти, но вместе с тем она являлась тем эле-
ментом правового государства, который авторитарный ре-
жим мог ввести, не подрывая в принципе своих устоев.
Однако реальная практика суда присяжных по политичес-
ким делам произвела на правительство эффект настоя-
щего шока. Из 277 обвиняемых, оправданных за
70—80-е годы, 211 были оправданы именно в 70-е, т. е.
в период рассмотрения политических дел судом присяж-
ных. Лучшие адвокатские силы страны выступали в за-
щиту революционеров. Вера Засулич была оправдана при-
сяжными за покушение на жизнь царского чиновника,
сами революционеры использовали скамью подсудимых
как трибуну для изложения своих претензий режиму, а
«Правительственный вестник» исправно публиковал (глас-
ность судопроизводства!) их речи.
Правда, среди общего сочувствия радикалам звучали
и предостерегающие голоса. Ф. М. Достоевский и
Б. Н. Чичерин не раз писали об опасности политизации
правосудия, о недопустимости применения двойного стан-
дарта к нравственности и законности в делах о полити-
ческих убийствах и терроре. Гримаса «нечаевщины» —
псевдорадикальной вседозволенности, переходящей в уго-
ловщину, — стала тревожным предупреждением для ре-
волюционных теоретиков и практиков. Ибо радикальная
идеология, вращаясь в орбите репрессивного режима и
подвергаясь его «облучению», сама подчас воспроизводила
на противоположном полюсе авторитарные, антигуман-
ные структуры, создавая деспотизм «наизнанку» (опас-
ность, предвиденная Герценом в его спорах с Бакуниным).
Правительство со свойственной деспотическим режи-
153
мам повышенной реакцией на опасность откликнулось
циркуляром от 1 сентября 1878 г., согласно которому
частное лицо отныне считалось уголовным преступником,
даже если лишь создавалось впечатление, что оно занима-
ется политической деятельностью. Бюрократия надеялась
широкими полномочиями приговаривать политически не-
благонадежных лиц к ссылке. Кроме того, чиновникам
предоставлялись права использовать судебную власть без
консультации с прокурором. На деле это означало по-
степенное перемещение важных юридических полномочий
от Министерства юстиции к Министерству внутренних
дел.
Однако если либеральная судебная реформа не укрепи-
ла авторитет самодержавия, то контрмеры в этой области
и подавно не достигли этой цели. Во-первых, серьезные
прерогативы в делах о политических преступлениях
перешли из рук монарха в руки полицейских чиновников.
Во-вторых, противостояние революционеров режиму толь-
ко усилилось.
Рубеж 1870—1880-х годов по праву можно назвать вре-
менем революционного кризиса. Итоги русско-турецкой
войны, окончившейся военной победой и дипломатическим
поражением, глухое брожение в деревне, недовольство
общества «креном» правительства «вправо», организацион-
ное оформление боевой «Народной Воли» создали напря-
женную внутриполитическую ситуацию в стране. В том же
году вводится чрезвычайное положение на большей
части Европейской России.
Показательно, что власть больше теряла теперь, после
эпохи Великих реформ, отступая от своих же либераль-
ных начинаний, а не тогда, когда пыталась ввести само-
державный режим в рамки законности. Показательно
и то, что неизбежная в этих условиях дуэль царизма
и «Народной Воли» началась со стороны революционеров
пусть символическим, но все же облеченным в форму «ре-
волюционной законности» вынесением «смертного приго-
вора» Александру II.
В момент крайнего обострения обстановки вновь вос-
прявшая либеральная часть бюрократии делает рискован-
ный, но в перспективе многообещающий шаг. Заручив-
шись поддержкой императора, терроризированного много-
численными покушениями на его жизнь, она стремится
одержать победу сразу на двух фронтах: жестокими по-
лицейскими репрессиями уничтожить революционеров и
154
одновременно обещаниями реформ вернуть правительству
поддержку либеральной общественности.
С этой целью, к делу был привлечен харьковский
генерал-губернатор М. Т. Лорис-Меликов, известный уме-
ренностью взглядов, деловой хваткой и тактом полити-
ческого лавирования. При его непосредственном участии
с февраля 1880 г. по апрель 1881 г. длится краткая
«оттепель», полная напряженной внутренней борьбы из-за
объема и содержания возможных реформ. Это был заклю-
чительный этап смертельной гонки, в которой решалось,
кто успеет скорее: правительство — сделать шаг навстре-
чу обществу или же народовольцы — привести в исполне-
ние свой приговор Александру II...
Назначенный, по сути, диктатором, Лорис-Меликов не
только умело проводил курс политического лавирования,
но и пошел дальше, работая над реализацией идеи пред-
ставительства.
Стремление «увенчать здание» монархии высшим пред-
ставительным учреждением наряду с требованием основ-
ных политических свобод не только «витало в воздухе»,
которым дышало общество на рубеже 1870—1880-х годов,
но и становилось общей платформой консолидации либе-
рального движения. В этот момент земский либерализм
делает первые важные шаги в своем организационном
оформлении (первые конспиративные съезды, кружки,
объединения, первые нелегальные издания). Именно эти
новые общественные явления стремился использовать
Лорис-Меликов, пытаясь убедить либералов перейти из
стана оппозиции в правительственный лагерь.
На подобном пути этот «либеральный диктатор» был
не одинок. В 60—70-х годах идея представительства не
раз поднималась в правительственных кругах, причем не
только либеральными, но и консервативными чиновника-
ми. (П. А. Валуевым в 1863 г., великим князем
Константином Николаевичем в 1866 г., П. А. Шуваловым
в конце 1873 — начале 1874 г., А. Е. Тимашевым в
1876 г., А. А. Половцевым в 1877 г. и др.) На рубеже
1879—1880 годов давние «конституционные» записки Ва-
луева и великого князя Константина Николаевича вновь
обсуждались у императора. Несмотря на неуспех этих
начинаний и вне зависимости от различия субъективных
устремлений их инициаторов, идея представительного
правления (пусть и ограниченного по составу и функциям)
неизменно воспроизводила себя в кризисных для власти
ситуациях. На этот раз идея Лорис-Меликова привлечь
155
«наиболее благонадежные» элементы из земской цензовой
общественности к участию в обсуждении ряда государ-
ственных дел (пока лишь в совещательной функции) при
всей ее скромности могла стать и средством выхода из
кризиса, и ростком будущего парламентаризма. Пробормо-
тав что-то о «русских Генеральных Штатах», Александр II
все же одобрил это предложение. Однако проект первой
«русской конституции» Лорис-Меликова так и не был под-
писан. 1 марта 1881 г. император был смертельно ранен
взрывом народовольческой бомбы...
В центре Ленинграда прямо на набережной Грибоедов-
ского канала стоит девятиглавый храм Вознесения. У
приезжей публики, гуляющей по Невскому и прилегающим
к нему улицам, часто вызывает недоумение и выбор места
постройки, вдвинутой «на четыре сажени» в канал, и осо-
бенно внешний вид этой церкви, полыхающей «дивным
узорочьем» красок и затейливых архитектурных деталей
в окружении строгих форм и неброских тонов нашей
северной столицы. Иногда кажется, будто сам «Василий
Блаженный» перебрался с Красной площади на берега
Невы и встал, слегка подобравшись, в затесненном про-
странстве города, построенного по заранее разработанному
плану. Эффект несоответствия храма Вознесения архитек-
турной стилистике старого Петербурга возникает отнюдь
не случайно. Вызов эмоциональный и идеологический
изначально присутствовал в расчетах создателей столь
необычного храма, храма-памятника, сооруженного на
месте смертельного ранения Александра II.
Сразу же после трагедии на Екатерининском канале
(так тогда назывался канал Грибоедова) из Первопрес-
тольной раздался голос издателя газеты «Русь» И. С. Ак-
сакова, поддержанного М. Н. Катковым: «...В Москву, в
Москву призывает теперь своего царя вся Россия... Пора
домой! Пора покончить с петербургским периодом русской
истории...»
В периоды революционных потрясений самодержавие
не раз обращалось к поискам своих «истинно националь-
ных» начал и корней в истории допетровской Руси. Москве
же в системе консервативных идеологических ценностей
и ориентиров доставалась роль не только колыбели рус-
ской государственности и самодержавной власти, но и
надежной хранительницы и своеобразного символа этих
устоев.
Несмотря на приглашения и призывы, император Алек-
сандр III в Москву не уехал, но по его прямому
156
указанию в назидание всем, кто пытался свернуть Рос-
сию с «органичного» для нее пути, в Петербурге был
возведен храм-памятник в стиле Московского царства.
Так, зримо, наглядно и убедительно, в золоте, эмали, гра-
ните и мраморе воплощалась идея незыблемости самодер-
жавной власти.
Революционному нетерпению была противопоставлена
лишь сила исторической инерции; социалистической уто-
пии — лишь миф о благоверной Москве и послушном
народе.
Идейно вдохновляемый реакционно настроенными кру-
гами во главе с К. П. Победоносцевым, царь Александр III
не склонен был идти на уступки «духу времени».
Пытаясь изолировать общество от участия в жизни го-
сударства, доводя до абсурда культ политической стагна-
ции, правительство лишь на время устранило угрозу
революции. Дальнейшая его деятельность закладывала ми-
ну замедленного действия под все здание самодержавия.
Акт 14 августа 1881 г. — «Распоряжение о мерах к охра-
нению государственного порядка и общественного спокой-
ствия и приведении определенных местностей империи в
состояние Усиленной охраны» — означал, по сути, следую-
щее: там, где речь шла о государственной безопасности,
объективный критерий виновности попросту исчезал, а
сам «факт» ее определялся на основе субъективного мне-
ния чиновников от политического ведомства. Неограничен-
ные полномочия, предоставленные репрессивным органам,
в сочетании с весьма расширительным толкованием
политического преступления не укрепляли власть монарха,
но вполне закономерно сближали самые разные оппози-
ционные силы, и без того тяготевшие к политической
консолидации.
Эпоха «красного» и «белого» террора дала не только
Победоносцевых и Желябовых, Катковых и Рысаковых,
но и людей, стремящихся оздоровить политическую жизнь
страны на основе правового порядка и широкого обществен-
ного диалога. Таким был и В. А. Гольцев. Еще в 1875 г. он
обратился с письмом к П. Л. Лаврову, призвав революци-
онных народников вместе с либералами добиваться кон-
ституции для России.
На рубеже 70—80-х г. XIX в. Гольцев выдвинулся
в первые ряды общественных деятелей России. Отвечая
позднее на анкету журнала «Русская мысль», он по
существу, набросал основные штрихи политического авто-
портрета: «чем бы я быть желал»? — «политическим
157
деятелем»; «где бы я желал жить?» — «В России, но толь-
ко свободной»; «мои любимые писатели-прозаики?» —
«Тургенев и Гончаров, Писемский и Толстой, Белинский
и Герцен»; «любимые мои герои действительности?» —
«Вашингтон, Гарибальди, Гамбетта»; «что я всего более
ненавижу?» — «деспотизм»; «исторические характеры, ко-
торые я наиболее презираю?» — «всех Эфиальтов и рене-
гатов»; «военный подвиг, который приводит меня в вос-
торг?» — «такого нет»; «реформа, наиболее мною чтимая в
истории?» — «освобождение крестьян в России»; «желае-
мая мною реформа?» — «падение самодержавия в Рос-
сии»; «мой девиз?» — «труд и политическая свобода».
Гольцев, как он с юмором сам о себе говорил, был
«немножко маньяком», маньяком конституционализма.
Искреннее и глубокое увлечение идеей конституции в
стране, где даже в либеральных кругах преобладали пока
еще надежды на самодержавное реформаторство, достав-
ляло ему немало хлопот и мучений. Само это слово
«конституция» нередко употребляется им в переписке с
друзьями в горько-ироническом смысле: то он обещает
«вводить свое самолюбие в конституцию», то, «опровер-
гая» скептиков, утверждавших, что Гольцев не доживет
«до конституции», дает знать о даровании ему «по высо-
чайшему повелению» «конституции» в виде интернирова-
ния в Москве под гласный надзор полиции.
Идеалом Гольцева было культурное государство, кото-
рое, сохраняя лучшие особенности государства право-
вого, берет на себя еще и выполнение задач социального
благосостояния. Повсюду откровенно проповедуя свои сво-
бодолюбивые взгляды, Гольцев очень скоро оказался ли-
шенным возможности занимать не только профессорскую
кафедру, но и какую-либо выборную должность в земстве
или городском самоуправлении. «Жизнь, — как писал
впоследствии один мемуарист, — насильно втиснула его в
рамки работы, для него органически не необходимой».
Гольцев стал постоянным автором многих русских пери-
одических изданий и редактором «Русской мысли» —
крупнейшего из «толстых» либеральных журналов 80-х
годов (до 10 тыс. подписчиков). Но все написанное Голь-
цевым «не было так талантливо, как был талантлив его
ДУХ».
В ту эпоху, когда, по словам П. Н. Милюкова, младше-
го товарища Г ольцева, «даже простой литературный
обед уже составлял общественный факт, а смелая застоль-
ная речь уже целое событие». Гольцев, как писал
158
П. Д. Боборыкин, служил «одним из самых выдающихся
пробудителей общественного чувства и протестующей
мысли. Не было ни одного начинания в сфере литературы,
прессы, земского движения, просветительной инициативы,
не устраивалось никакого сборища, обеда, вечера, публич-
ного чтения, поминок или чествования с освободительным
характером, где бы он не принимал живого участия, где бы
он не был председателем, устроителем, оратором или руко-
водителем».
Значение Гольцева в истории русской общественности
не сводилось только к его «влиятельному обаянию», к
«шумному успеху, постоянно его сопровождавшему».
Либеральное движение 70—80-х годов, как отмечал
П. Б. Струве, «имело два флага, из которых один соприка-
сался с русским консерватизмом, другой — с револю-
ционным движением». Своеобразие Гольцева заключалось
в том, что он в одно и то же время выступал на обоих
флангах. Со студенческой скамьи и до вполне зрелых
лет Гольцев конспирировал и проповедовал в среде ради-
кально настроенной молодежи, вместе с тем наглядно до-
казывая всей своей деятельностью, что и за пределами ре-
волюционного подполья есть место для гражданского
подвижничества.
В пору «неосуществившихся надежд и несбывшихся
мечтаний» Гольцев шел на установление прямых связей с
выдававшим себя за конституционалиста флигель-адъю-
тантом Александра III П. П. Шуваловым, руководителем
«Святой Дружины» — тайной организации, созданной
специально для охраны особы царя и противодействия
революционному терроризму. Гольцев смело разговаривал
с К. П. Победоносцевым, откровенно излагая ему свои
конституционные взгляды, а позднее вел уже «арьергард-
ные бои»: через знакомого еще по университету второго
редактора «Московских ведомостей» С. А. Петровского за-
прашивал мнение самого М. Н. Каткова, пытаясь, в част-
ности, заручиться его поддержкой в борьбе за сохранение
женских медицинских курсов.
Так из убежденного конституционалиста и социально-
го реформатора, прирожденного парламентского бойца и
наставника молодого поколения суровая российская дей-
ствительность делала ходатая по частным вопросам, вы-
нужденного заискивать перед всесильным идеологом рос-
сийского самодержавия или заключать сомнительные сдел-
ки с политическими интриганами из числа придворной
аристократии. Трагедия Гольцева — трагедия целого поко-
159
ления русской либерально-демократической интеллиген-
ции, готовившейся вступить на путь открытой политической
деятельности в начале 80-х и лишенной возможности в
полной мере реализовать себя в наступивший затем
период политической реакции.
Но «ломая» и «коверкая» отдельные человеческие жиз-
ни и даже судьбу всего поколения, реакция была уже
не в состоянии остановить общественный прогресс в це-
лом.
Ощущением качественных сдвигов в общественной сре-
де, вступающей в возраст гражданского совершеннолетия,
проникнуты письма К. Д. Кавелина к Д. А. Милютину
за 1882—1884 гг. Наиболее видный поборник идеи либе-
рального обновления самодержавия, составившей целую
эпоху в истории русской политической мысли, Кавелин
был вынужден, по существу, подвести черту под этим вре-
менем. «Русское общество, сверху донизу, — писал он
15 января 1882 г., — перерождается, приучается самостоя-
тельно мыслить и ни на кого, кроме самого себя, не на-
деяться и не рассчитывать. Почти все убеждены, что
самодержавие кончило свои дни... Период Петра и само-
державной просвещенной диктатуры отошел в вечность.
В болезнях и муках начинается новый период русской
истории».
1 марта 1881 г. сопоставимо в истории нашей страны
с 14 декабря 1825 г. Обе эти даты ознаменовались
неудачными революционными выступлениями против са-
модержавия, после которых наступали периоды суровых
репрессий. Но как разнятся между собой почти три десят-
ка лет царствования Николая I и 15 лет правления
Александра III!
Подавив восстание декабристов и располагая сравни-
тельно небольшим по численности карательным аппара-
том, Николай сумел ликвидировать на долгие годы серьез-
ную политическую оппозицию в стране. Но то, что удалось
деду, не смог сделать его внук, обладавший не меньшей
решимостью и гораздо более совершенными и разветвлен-
ными полицейскими силами. Сопротивление самодержа-
вию лишь нарастало. В середине столетия взоры всех по-
трясенных севастопольским разгромом верноподданных и
вольнодумцев были обращены к престолу: огромный,
исторически сложившийся кредит доверия царской власти,
несмотря на тридцатилетний застой, еще не был исчерпан.
На исходе века неприятие абсолютной монархии было
160
свойственно большинству участников освободительного
движения.
Что же изменилось за истекшее время? Изменилась
Россия. Оставаясь по-прежнему в «мундире самодер-
жавия», усилиями многих и многих видных реформато-
ров и незаметных подвижников («чернорабочих» прогрес-
са) она все более превращалась в страну передовую и
цивилизованную. Земства и периодическая печать, новые
суды и университеты — вся реформированная Россия ста-
новилась школой гражданственности и новой политичес-
кой культуры.
Одним из важнейших итогов этих процессов, проте-
кавших в русле гражданского раскрепощения и роста об-
щественного самосознания, стало творчество русских фи-
лософов права — В. С. Соловьева, С. Н. Трубецкого,
Б. Н. Чичерина. Их работы 80—90-х годов и более
позднего времени отразили зрелое в научном и духовном
смысле понимание единства триады: закон — свобода —
мораль. Замечательное слово «правопотребность», которым
Соловьев обогатил русскую словесность, само по себе
говорило о новом уровне нравственного осмысления
человеком себя самого в жизни, обществе, государстве.
Вечный дуализм царства Духа и царства Кесаря (Бер-
дяев) — решался отныне как императив ненарушаемости
границ первого вторым. Гарантией же выступал факт пра-
восознания, воплощенный и в обществе, и в государстве,
и в личности.
Ограничившись поневоле рассказом лишь о немногих
действующих лицах русской истории с начала и до 80-х
годов XIX века, мы старались показать тех, чья жизнь,
творчество, профессиональная и общественная деятель-
ность были пронизаны стремлением гармонизировать
упомянутый дуализм, пройти над пропастями деспотизма
Власти и тирании Идеи. В конкретных, подчас незаметных
и неярких делах этих лиц, в их суждениях, не всегда
популярных у современников, на практике воплощалась
идея служения Отечеству, освобождаясь между тем от
«служивой психологии», которой деспотизм равно заражал
и своих приверженцев, и адептов идеи «всеобщего разру-
шения» во имя «нового порядка».
Корни древа российской свободы, гражданственности и
духовности, взращенного этими людьми, упорно прорас-
тали после всех «лесоповалов» отечественной истории
позднейших времен. Ибо, говоря словами В. О. Ключев-
ского, «умственный труд и нравственный подвиг всегда
161
останутся лучшими строителями общества, самыми мощ-
ными двигателями человеческого развития; они кладут
наиболее прочные основы житейского порядка, соответ-
ствующего истинным потребностям человека и высшему
назначению человечества».
ЛИТЕРАТУРА
Великая реформа: Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и
настоящем. Юбилейное издание. — М., 1911, тт. 1—6.
Джаншиев Г. А. Эпоха великих реформ. Исторические справки. —
СПб., 1907.
Корнилов А. А. Общественное движение при Александре II (1855—
1881 гг.): Исторические очерки. — 1909.
Гармиза В. В. Подготовка земской реформы 1864 г. — М., 1957.
Зайончковский П. А. Отмена крепостного права в России. —
М., 1968
Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870—
1880-х годов. — М., 1964.
Захарова Л. Г. Земская контрреформа 1890 г. — М., 1968.
Коротких М. Г. Самодержавие и судебная реформа 1864 года в
России. — Воронеж, 1989.
Пирумова Н. М. Земское либеральное движение: Социальные корни
и эволюция до начала XX века. — М., 1977.
Пирумова Н. М. Земская интеллигенция и ее роль в общественной
борьбе до начала XX века. — М., 1986.
Россия в революционной ситуации на рубеже 1870—1880 годов. Кол-
лективная монография. — М., 1983.
Чернуха В. Г. Внутренняя политика царизма с середины 50-х до
начала 80-х it. XIX в. — Л., 1978.
Field D. The end of serfdom: nobility and bureaucracy in Russia, 1855 —
1861. — Cambridge, Mass, 1976.
The Zemstwo in Russia: an Experiment in Local self — govemement. —
Cambridge, London and New York, 1982.
W a 1 i c k i A. Legal philosophies of Russian Liberalism. — Oxford, 1987.
Wortman R. S. The Development of a Russian Legal consciousness. —
Chicago — London, 1976.
ГЛАВА 5
В ПОИСКАХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ
ПЕРСПЕКТИВЫ
«В многотысячелетней исторической траге-
дии, для масс населения полной крови,
страданий, преступлений, нищеты, тяжелых
условий жизни, которые мы называем всемир-
ной историей, многократно возникал вопрос
о лучшем устройстве жизни и о способах,
которыми можно этого достигнуть».
В. И. Вернадский
«Человек будущего в России — мужик».
А. И. Герцен
«Человек будущего в России — рабочий...»
В. И. Ленин
Герцен: западноевропейский социализм и российская
действительность — Что делать? — Революционеры и ре-
форматоры. — Три течения в народничестве. — «Пропа-
гандисты» и народовольческий террор. — Кризис начала
80-х годов: политическая борьба или культурничество. —
Крестьянин или рабочий? — Две социалистические идео-
логии: народничество и марксизм на исходе XIX в.
Вера в историческое предназначение России в сочета-
нии с усвоенными и переработанными идеями западно-
европейской социалистической мысли послужила основой
народничества — русской разновидности крестьянского
социализма. Значительную роль в выработке теории, кото-
рая на долгие годы стала господствующей в освободи-
тельном движении, сыграла напряженная полемика, раз-
вернувшаяся между западниками и славянофилами. Стол-
кновение «друзей-врагов» по кардинальному вопросу
того времени: каким путем должна идти Россия в
будущее, — используя опыт своего тысячелетнего развития
или взяв на вооружение достижения западной культу-
ры, — послужило предпосылкой для синтеза народничес-
ких взглядов.
При всем различии подходов к разрешению поставлен-
ной проблемы и западники, и славянофилы были
едины в одном — патриотизме, горячей любви к родине,
стремлении найти идеал общественного устройства. Как
справедливо писал А. И. Герцен в «Былом и думах»,
«у них и у нас запало с ранних лет одно сильное, безот-
четное, физиологическое, страстное чувство, которое они
принимали за воспоминание, а мы за пророчество;
163
чувство безграничной, охватывающей все существование
любви к русскому народу, русскому быту, к русскому
складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел,
смотрели в разные стороны в то время как сердце билось
одно».
Основоположником русского социализма стал А. И. Гер-
цен. Еще в студенческие годы он вместе со своим другом
Н. П. Огаревым увлекся учением Р. Оуэна и К. Сен-
Симона. Очень ярко и образно настроение юношей пере-
дал словами героя одной из своих поэм Огарев:
«...Мы — дети декабристов
И мира нового ученики,
Ученики Фурье и Сен-Симона.
Мы поклялись, что посвятим всю жизнь
Народу и его освобожденью,
Основою положим соцьялизм,
И чтоб достичь священной нашей цели,
Мы общество должны составить в тайне...»
Но страстно желая ниспровержения существовавшего
строя в России, Герцен вместе с тем опасался, что рево-
люция в стране может превратиться в российский бунт,
привести к безвинным жертвам, страданиям народа.
Подобная перспектива его пугала и настораживала.
Свидетель подавления революционного выступления 1848 г.
в Париже, Герцен разочаровался в социалистических
идеях Западной Европы, отказался от своих прежних
надежд на их преобразующую силу. Кровь, пролитая
на парижские мостовые, беспощадный расстрел рабочих
побудили его к переосмыслению своего мировоззрения.
В своих теоретических поисках Герцен обратился к изу-
чению самобытности жизни русской деревни.
Ключевым условием общественных преобразований
в России он считал освобождение от крепостной зависи-
мости крестьянства. По его мысли, свободные сельские
труженики, объединенные в производственные ассоциации,
смогут в условиях коллективной собственности на землю
перейти к справедливому устройству своей жизни. Не-
посредственные предпосылки для этого Герцен находил
в общинном характере землепользования и артельном
производстве. Именно община с ее демократическими
традициями, периодическими переделами земли, совмест-
ным владением лугами, пастбищами, лесами, должна была
стать зародышем «экономических и административных
установлений» будущего общества.
164
Герцен понимал, что предпосылки такого рода были
ничем иным как «сырым материалом нашего быта».
Отсутствие в общине внутренней борьбы, создающей
поступательное движение, усыпляло народ и обеспечивало
полное поглощение личности массой. Для осуществления
социалистических идеалов должны были произойти огром-
ные изменения: в первую очередь требовалось освободить
общину от «удушающего ига власти», а затем перенять
и использовать в повседневной хозяйственной деятель-
ности научно-практические знания Запада. Только при
реализации этих двух условий община сможет, согласно
взглядам Герцена, развить заложенные в ней задатки
и наиболее полно удовлетворить материальные и духовные
потребности своих членов. В общетеоретическом плане
эта идея означала постановку проблемы отличного от
Западной Европы некапиталистического развития. Она
основывалась на вере в способность общины миновать
«кровавые муки капитализма».
Идея общинного устройства общества получили даль-
нейшее развитие во взглядах Н. Г. Чернышевского. Сын
священника, обязанный формированию своей личности,
развитию природных способностей исключительно соб-
ственному трудолюбию и самодисциплине, Чернышевский
во многом предвосхитил появление «новых людей»
России — разночинцев.
По сравнению с герценовской идеализацией общины,
Чернышевский более реалистически смотрел на этот
патриархальный институт русской жизни. Для него общи-
на выступала прежде всего средством сочетания личного
интереса работника с «товарищеской формой» произ-
водства. Чернышевский с экономической точки зрения
стремился обосновать, предугадать возможное развитие
в будущем общинной организации для соединения «соб-
ственника, хозяина и работника в одном лице». Им была
разработана концепция переходного периода, во время
которого община, первоначально существуя параллельно
с капиталистическим производством, затем сможет прев-
зойти, вытеснить капиталистическое хозяйство и оконча-
тельно утвердить коллективное производство и потребле-
ние. Выполнив тем самым свое историческое предназна-
чение, община исчезнет как форма производственного
объединения.
Сложившиеся к концу 50-х гг. XIX века основные
принципы общинного построения социализма несли в себе,
наряду с идеями трансформации социальной жизни Рос-
165
сии, мощный заряд антикрепостнических настроений,
объективно выражали протест крестьянства против «не-
божеского» устройства хозяйственных отношений, акку-
мулировали в себе требования земли и подлинной воли.
Формируясь в эпоху, когда демократизм и либерализм
еще тесно соседствовали друг с другом (не случайно
Герцен писал, что «...либерализм, последовательно про-
веденный, непременно поставит человека лицом к лицу
с социальным вопросом...»), народнические идеалы Герце-
на и Чернышевского по-разному воспринимались различ-
ными слоями русского общества. Радикально настроенная
интеллигенция (в первую очередь студенческая молодежь)
расценивала идею общинного социализма как призыв
к непосредственному действию, более умеренная ее
часть — как программу постепенного продвижения вперед
посредством реформ. И те, и другие находили во взгля-
дах Герцена и Чернышевского отражение своих идей
и настроений. И у тех, и у других для этого были основа-
ния. В какой-то мере создав идеал будущего обществен-
ного устройства, определив его контуры, основополож-
ники народничества не смогли ответить на вопрос о путях
достижения поставленных целей. Будучи едиными в требо-
вании отмены крепостного права, передовые люди России
расходились во мнении о средствах и мерах его ликвида-
ции, а также — перспективах дальнейших преобразова-
ний. Это нашло отражение в программе и тактике дей-
ствий демократов. Хотя вокруг журнала «Современник»
и сформировалось общество «Земля и воля», но его
организационные принципы и программные положения
не отличались последовательностью и радикализмом. Сеть
разбросанных по всей России кружков не превратилась
в единую партию. Статья Н. П. Огарева «Что нужно на-
роду?», ставшая своеобразной программой этой организа-
ции, была рассчитана на сплочение всех оппозиционных
сил. Она декларировала необходимость передачи земли
крестьянам за выкуп, призывала к замене правитель-
ственных чиновников выборными, к участию представи-
телей народа в определении податей и повинностей,
сокращению расходов на войско и царский двор. Основным
средством влияния на крестьянство «Земля и воля» счи-
тала пропаганду.
Довольно умеренная по своему характеру земле-
вольческая программа не нашла отклика среди ради-
кально настроенной части молодежи. Своеобразным отве-
том на нее стала прокламация «Молодая Россия», вышед-
166
шая из кружка П. Г. Заичневского — П. Э. Аргиропуло.
Единственным средством преобразования общества, в ко-
тором все — от религии до семьи — ложно, ее авторы счи-
тали революцию, кровавую и неумолимую. Надежды
возлагались на небольшой кружок действительно передо-
вых людей. Совершив святое дело очищения от косности и
застоя, они приступят к введению общинного землепользо-
вания и общественной фабрики как форм производствен-
ной деятельности населения. Политическое устройство бу-
дущего общества представлялось в виде добровольного фе-
деративного союза областей и общин во главе с выборным
национальным собранием. Появление прокламации «Моло-
дая Россия» стало показателем серьезных разногласий по
принципиальным вопросам революционной стратегии и
тактики среди шестидесятников. Публикация «Молодой
России» знаменовала рождение леворадикального крыла в
народничестве, которое брало на вооружение бланкистские
(заговорщические) приемы воздействия на массы. В даль-
нейшем это направление найдет свое развитие в работах
П. Н. Ткачева.
«Заочный спор» между «Землей и волей» и «Молодой
Россией» свидетельствовал о первом кризисе в идеологии
и практике народничества. Он усугублялся еще и тем, что
массового крестьянского выступления, ожидавшегося в
1863 г., не произошло. Активность «Земли и воли» пошла
на спад, и в марте 1864 г. общество самораспустилось.
Опыт освободительной борьбы свидетельствовал о том,
что идеи общинного социализма, высказанные Герценом
и Чернышевским, нуждались в теоретическом развитии и
практической конкретизации. Это тем более было необхо-
димо потому, что с упадком революционных настроений в
среде крестьянства возрастала оппозиционность интелли-
генции и студенчества. Для передовой общественно-поли-
тической мысли России центральным по-прежнему оста-
вался вопрос о методах осуществления социальных пре-
образований (революция или реформа). При решении это-
го вопроса в рамках народничества к концу 60-х годов
еще неясно, нечетко выявились два подхода: революцион-
ный и реформаторский.
Первые шаги в преодолении кризиса в народничестве
были предприняты революционерами практиками. Среди
части передовой разночинской молодежи крепло убежде-
ние в необходимости познания «загадочного Сфинкса»,
каким представлялся им русский народ. Спектр этого
интереса был достаточно широк и включал в себя изуче-
167
ние особенностей экономического уклада общины, на-
строений и потребностей крестьян, а также — ведение
просветительской работы в их среде. Планировалось орга-
низовать различные артели (коммуны), прообраз которых
был создан Н. Г. Чернышевским в романе «Что делать?»,
наладить издание книг для народа, ознакомить русского
читателя с переводами зарубежной социально-экономиче-
ской литературы. Организация Н. А. Ишутина — И. А. Ху-
дякова, группа Г. А. Лопатина и созданное им «Рублевое
общество» наиболее ярко воплотили в своих программах
направление пропагандистско-просветительской работы.
Одновременно с этим наблюдалось и стремление к
использованию более радикальных средств. Предпринима-
лись попытки создания строго законспирированных цент-
ров, ставивших своей задачей террористическую борьбу с
наиболее ненавистными представителями царской адми-
нистрации и самим императором. Примером такой практи-
ки стала деятельность членов общества Худякова — Ишу-
тина, которые разрабатывали планы захвата власти и убий-
ства царя. Один из участников этого тайного центра —
Д. В. Каракозов — 4 апреля 1866 г. стрелял в Алек-
сандра II.
Секретность, тайны от своих товарищей невольно по-
рождали среди членов кружков и обществ недоверие,
подозрительность, что служило питательной средой для
возвеличивания собственного мнения, появления диктатор-
ских настроений. Не случайно тайный центр общества
Худякова — Ишутина, претенциозно нареченный «Ад»,
одну из своих задач видел в осуществлении контроля за
деятельностью единомышленников в период подготовки и
в ходе революции.
Но наиболее выпукло «генеральство от революции»,
презрение к человеческому достоинству воплотились в
«Катехизисе революционера» С. Г. Нечаева и созданной им
организации «Народная расправа». С. Г. Нечаев вошел в
историю русского революционного движения как человек,
наделенный сильной волей, крайним самолюбием, деспо-
тизмом и всепоглощающей ненавистью к властям придер-
жащим. Выходец из разночинцев, он, обладая упорством,
цепкой памятью самоучкой прошел гимназический курс,
но глубокими знаниями не обладал. Сблизившись с рево-
люционной молодежью, Нечаев пытался добиться роли не-
пререкаемого лидера, используя для этой цели прямые
мистификации: распускал слухи о своем аресте и о побеге
из Петропавловской крепости. Побывал за границей у
168
Герцена, Огарева и Бакунина, которых пытался убедить в
готовности России к революции. Буквально очаровал Ба-
кунина и Огарева, увидевших в нем одного из тех «беспар-
донных юношей», которые приходят на смену старшему
поколению революционеров. Однако обмануть «рентгенов-
ский» глаз Герцена ему не удалось. «У него змеиный
взгляд», — заявил патриарх освободительного движения.
Заручившись поддержкой Бакунина, Нечаев вернулся в
Россию, где в основном из студентов Московского универ-
ситета, Земледельческой и Лесной Академий создал свою
организацию. Стремясь любыми средствами добиться про-
буждения «готового к решительным действиям народа»,
Нечаев требовал от революционеров беспрекословного
выполнения приказов, превращения члена организации в
бессловесный механизм машины разрушения. Его презре-
ние к индивидуальности, отказ от общечеловеческих норм
морали, отрицание нравственных критериев личности обер-
нулись признанием иезуитского принципа «цель оправды-
вает средства». Это привело к убийству студента И. Ива-
нова, позволившего себе подвергать критике диктатора
революционного кружка и иметь собственное мнение. Пос-
ле совершения преступления Нечаев бежал за границу.
Был схвачен и выдан швейцарскими властями царскому
правительству. Находился в заключении в Алексеевском
равелине Петропавловской крепости.
Революционное подполье решительно отмежевалось от
позорной практики Нечаева и осудило насаждавшиеся им
в организации порядки. А сам феномен нечаевщины стал
серьезным предупреждением о возможности криминально-
го перерождения высоких идей в тех случаях, когда чело-
век из цели общественного прогресса превращается в его
орудие.
Перед революционерами все отчетливее вырисовыва-
лась необходимость теоретического осмысления опыта
«проб и ошибок», заблуждений и верных решений, увлече-
ний и разочарований. В первую очередь это касалось глав-
ных проблем движения: соотношения политических и эко-
номических требований, авангарда (партии) и масс,
использования легальных и нелегальных приемов работы,
места и роли революционера в социальном прогрессе.
Ответить на поставленные временем вопросы попыта-
лись идеологи трех направлений революционного народни-
чества — П. Л. Лавров (пропагандисты), М. А. Бакунин
(бунтари), П. Н. Ткачев (заговорщики). Их взгляды ука-
зали новые подходы в разработке общей проблемы —
7—208
169
осуществления социальной революции в России, послужив
связующим звеном в деятельности двух поколений револю-
ционеров (60-х и 70-х гг. XIX века).
П. Л. Лавров — полковник русской армии, профессор
математики — пришел в революцию уже в зрелом возрас-
те. В начале 60-х годов он сблизился с Чернышевским,
поддерживал студенческие выступления. После покуше-
ния Каракозова на Александра II был арестован и выслан
в Вологодскую губернию. При помощи революционера
Г. А. Лопатина осуществил побег. Оставшуюся часть жиз-
ни был вынужден провести за границей.
Обращение Лаврова к идее социализма стало результа-
том напряженных размышлений над характером истори-
ческого развития, поисков критерия общественного прог-
ресса. В 1866 г., находясь в ссылке, он изложил свои
мысли по этим вопросам в работе «Исторические письма».
Главным движущим элементом цивилизации Лавров счи-
тал мощь научного познания, идеи. Именно они позволили
человеку вырваться из мира природы. Роль носителя этих
знаний, а значит и преобразующей силы общества, принад-
лежала передовому меньшинству населения — интеллиген-
ции. Но сама интеллигенция смогла добиться знаний, уме-
ния влиять на ход событий, благодаря труду и самопожерт-
вованию народа. Поэтому она находится в неоплатном долгу
перед народом, должна приложить все силы для его про-
свещения и тем самым усилить сознательный элемент в
жизни общества. Общественный прогресс представлялся
Лаврову как «развитие личности в физическом, умствен-
ном и нравственном отношении, воплощение в обществен-
ных формах истины и справедливости...»
Творцом истории в его концепции выступал человек,
яркая индивидуальность, способная критически мыслить,
соизмерять свои действия с основным направлением исто-
рического развития. Но сам по себе субъект истории, на-
деленный этими качествами, не обладал еще достаточной
мощью. «Чтобы сила не тратилась даром, ее надо орга-
низовать», — писал Лавров. Критически мыслящие лич-
ности должны были понимать «...не только цель, к кото-
рой стремишься, но средства, которыми ее можно достиг-
нуть.» Тем самым Лавров прогресс человечества ставил в
зависимость от создания организации революционеров,
высказывал идею массовой партии.
В связи с этим он требовал от «цивилизованного рус-
ского меньшинства» всесторонней подготовленности. Толь-
ко обогатив себя знаниями и усвоив народные потребнос-
170
ти, можно было просветить народ и подготовить его к
революции. В этом видел Лавров главную задачу револю-
ционера, поскольку «перестройка русского общества долж-
на быть совершена не только с целью народного блага,
не только для народа, но и посредством народа». И лишь
когда «течение исторических событий укажет само минуту
переворота и готовность к нему народа русского, можно
считать себя вправе призвать народ к осуществлению этого
переворота».
Естественно, высокая цель, поставленная перед пар-
тией, требовала от ее членов кристальной чистоты мораль-
ного облика, преданности идее, взаимного уважения меж-
ду товарищами, отказа от всяческих попыток навязывания
чьего бы то ни было авторитета и создания на его основе
культа непогрешимости. Лавров считал недопустимым
для партийной жизни устранение дискуссий, полемики,
установление монополии на истину. Нарушение этих запо-
ведей неминуемо вело бы к идейному перерождению, а
значит, к политической смерти движения. Лавров предуп-
реждал: «А если идея от уступок потеряла все свое со-
держание, то партия утратила смысл, дела у нее никакого
нет и спор идет лишь о личном преобладании... На их
знамении написаны слова, которые когда-то обозначали
истину и справедливость, а теперь ничего не обозначают.
И будут они тысячу раз повторять эти громкие слова.
И поверит им молодежь, влагающая в эти слова свое пони-
мание, свою душу, свою жизнь. И разуверится она в своих
предводителях и в своих знаменах. И потащут ренегаты
по грязи вчерашнюю святыню... Старая же партия, по-
жертвовавшая всем для победы, может быть, и не победит,
а во всяком случае окаменеет в своем бессодержательном
застое».
Представления Лаврова об организационном строении
партии основывались на разумном сочетании демократиче-
ских и централистских начал, которые, по его мнению,
позволили бы более гибко и последовательно консолиди-
ровать революционные силы, упорядочить стихийный
процесс их объединения. Он не абсолютизировал какого-
либо из названных принципов. Для него более важной
представлялось добровольность делегирования низовыми
организациями своих прав и полномочий центру, а также
обеспечение возможности низов влиять на принятие реше-
ний и контролировать их выполнение. Механизмы партий-
ной жизни не были для Лаврова самоцелью. Он стремился
мощью организации увеличить индивидуальный потенциал
7*
171
члена партии, создать коллектив личностей, способных
решать поставленные задачи.
Идеи Лаврова оказали существенное влияние на ста-
новление различных объединений народников в России.
Однако радикальная молодежь не всегда удовлетворялась
его призывами к самоподготовке и последующему просве-
щению народа. Она жаждала практического дела, стреми-
лась «ковать» революцию, поднимать народ на борьбу.
Выразителем подобных настроений стал М. А. Бакунин,
«апостол» анархизма, идеолог бунтарского направления.
Личность яркая, неординарная, в любви и ненависти не
знавшая середины. Гроза авторитетов и властей, дерзкий
революционер и вечный изгнанник. Человек, который, по
словам префекта парижской полиции М. Косидьера, в пер-
вый день революции — просто клад, но на другой день его
надобно расстрелять. За участие в Дрезденском восстании
1848 г. был приговорен к смертной казни, находился в
заточении в тюрьмах Австрии и России, был в сибирской
ссылке. Бежал. Друг Огарева и Герцена, идейный против-
ник Маркса и Энгельса.
Бакунин считал, что народ уже выработал длительной
многовековой работой идеал свободы и поэтому необходи-
мо перейти «...прямо к организации всенародного бунта».
Никакой революции кроме «стихийной, или народно-со-
циальной» он не признавал. Любая другая революция от-
вергалась и предавалась анафеме, поскольку, согласно
взглядам Бакунина, она была бы «бесчестна, вредна, сво-
бодно- и народоубийственна» и лишь сулила бы «новую ни-
щету и новое рабство». Наряду с этим он понимал, что
для осуществления народного выступления требовалось
«связать лучших крестьян всех деревень, волостей, передо-
вых людей, естественных революционеров между собой, и
там, где оно возможно, провести такую же живую связь
между фабричными работниками и крестьянством». Орга-
низация революционных сил страны достигалась, согласно
Бакунину, путем объединения крестьян всей России и
слияния их в единый фронт с фабричными рабочими.
Сами же революционеры должны были разъяснить народу
конкретные революционные задачи, не давать угаснуть
бунтарскому пылу, создавать «чувство и сознание действи-
тельного единства». Тем самым Бакунин не отрицал пра-
вомерности и оправданности деятельности тайного обще-
ства с целью «возбуждения, сплочения и организации на-
родных сил».
Он не ставил перед революционной молодежью задачи
172
навязать народу свою программу, а призывал пробуждать
в русских общинах сознание собственной свободы и не-
обходимости объединения в общей борьбе. Только в этом
отношении Бакунин признавал целенаправленное исполь-
зование пропаганды.
Сама же организация революционеров должна была
объединить «самых умных..., самых страстно непоколеби-
мо и неизменно преданных людей, которые, отрешившись
по возможности, от всех личных интересов и отказавшись
один раз навсегда, на всю жизнь, по самую смерть от все-
го, что прельщает людей, от всех удовлетворений тщесла-
вия, чинолюбия и славолюбия, были бы единственно и
всепоглощены единою страстью всенародного освобожде-
ния; людей, которые отказались бы от личного историче-
ского значения при жизни и даже от исторического имени
после смерти». По мысли Бакунина, не обязательно было
набирать армию революционеров, достаточно было создать
штаб революции из 50—60 человек, спаянных общей идеей
и стремлением. Такая организация послужила бы «посред-
ницею между народным инстинктом и революционною
мыслью».
Долгое время в исторической науке бытовало мнение
о том, что взгляды Бакунина на тайную организацию
революционеров и ее деятельность были адекватны пози-
ции С. Г. Нечаева. Эта точка зрения не подтверждается
фактами. Так, например, сам Бакунин назвал катехизис
Нечаева «катехизисом абреков» и считал гибельным возве-
дение принципа самоотверженного изуверства и личного
высокого фанатизма в правило будущего общежития. При-
зывая Нечаева отказаться от проповедуемой им иезуит-
ской системы взглядов, Бакунин предупреждал, что в про-
тивном случае он рискует превратиться в человека вредно-
го «...не для государства, а для дела свободы».
По сравнению с лавристской концепцией строения пар-
тии, принципы Бакунина по этому вопросу были ^ориен-
тированны в большей степени на эмоциональный порыв,
чем на организационную подготовку и продуманную струк-
туру. Это делает бакунинские представления уязвимыми,
наименее продуманными из его идей. Несмотря на это,
воздействие взглядов Бакунина на современников было
значительным. Призыв действовать немедленно, не дожи-
даясь каких-либо благоприятных условий, нашел востор-
женный отклик среди участников «хождения в народ».
Своеобразную позицию в вопросах революционной
практики занимал П. Н. Ткачев. Это был человек, пора-
173
жавший современников разительным контрастом внешнего
вида, характера, поведения с его взглядами. Невысокого
роста, худощавый, скромный до застенчивости, молчали-
вый он буквально преображался в своих статьях в яркого
публициста, народного трибуна, непреклонного сторонника
революции. Находясь в эмиграции во Франции, Ткачев,
один из немногих революционеров, «удостоился чести»
24-часового наблюдения в сутки со стороны парижской
полиции. В своих взглядах он отразил мысли и настроения
той части интеллигенции, которая не верила в возмож-
ность осуществления революции силами народа и стреми-
лась создать тайную организацию с целью свержения цар-
ского правительства и проведения социалистических пре-
образований.
Считая, что «народ не может себя спасти, ...не может
устроить своей судьбы сообразно реальным потребностям
и осуществить идеи социальной революции», Ткачев воз-
лагал свои надежды на революционное меньшинство. Оно
и должно было «раскачать» существующий строй, дать
толчок для проявления стихийной энергии масс. Узкая
группа людей, объединившаяся в партию, преследовала
тем самым, по мысли Ткачева, двуединую цель: подгото-
вить захват власти и поднять народ на выступление. Для
решения последней задачи предполагалось использовать
средства агитации. Признавая необходимость подготови-
тельной работы в народе, Ткачев вместе с тем расходился
в этом вопросе с Лавровым. Принципиально важной для
него всегда оставалась возможность захвата власти груп-
пой революционеров.
Разногласия во взглядах Лаврова, Бакунина и Ткачева
вместе с тем не препятствовали выработке тактики дейст-
вий революционного подполья. В России не существовало
чисто лавристских, бакунистских или ткачевистских орга-
низаций. Для революционеров-практиков было характерно
выборочное отношение к теоретическим рекомендациям.
Критерием оценки служило конкретное положение дел и
вытекавшие из него задачи.
В вопросах о социальных преобразованиях, характере и
форме государственного устройства, роли и месте партии
в будущем обществе теоретики трех основных направлений
народничества пошли дальше своих предшественников в
плане осмысления самой сути проблем, а также конкрети-
зации средств и приемов осуществления поставленных
задач.
Общими для них по-прежнему оставались вера в общи-
174
ну, возможность использовать основы ее административ-
ного и хозяйственного устройства, однако в остальном
точка зрения Бакунина кардинально отличалась от пози-
ций Ткачева и Лаврова. Согласно бакунинским идеям,
община в том виде, каком она существовала в России
второй половины XIX века, не могла быть использована
для реализации социалистических идеалов. Для этого тре-
бовался «переходный период, более или менее длитель-
ный...». Наличие такого переходного периода позволило
бы на основе общинных принципов перейти к созданию
федерации самоуправляющихся коллективов, самостоя-
тельно распоряжающихся своими средствами производства
и регулирующих взаимоотношения между членами обще-
ства. Тем самым Бакунин отказывал государству как
системе законодательной и исполнительной власти в праве
существования в социалистическом будущем.
Но это ни в коей мере не означает отрицания Баку-
ниным определенного организующего начала при переходе
к новому социальному строю. По его мысли, револю-
ционеры должны были «помочь народу самоопределиться
на основании полнейшего равенства и полнейшей и всесто-
ронней человеческой свободы...».
В бушующем море социальной революции, на следую-
щий день после одержанной народом победы, мелкие груп-
пы революционеров, разбросанные на громадной террито-
рии России, должны были ненавязчиво, не преследуя
никаких личных интересов, исподволь вести народное
движение «...к возможно полному осуществлению социаль-
но-экономического идеала и к организации полной народ-
ной свободы». Эту деятельность Бакунин называл «коллек-
тивною диктатурой тайной организации». Но само понятие
диктатуры трактовалось Бакуниным только в плане идей-
ного влияния на народные массы и не включало в себя
даже возможности создания институтов государственной
власти, поскольку «...всякая власть как бы она не называ-
лась, непременным образом подвергала бы народ старому
рабству в новой форме».
Идеал Бакунина состоял в достижении народной свобо-
ды, при которой «...волости собственным народным дви-
жением соединились в уезды, уезды в области, области же
образовали бы между собою вольную русскую федера-
цию». Принцип народного самоуправления, яростным сто-
ронником которого был Бакунин, неминуемо приходил в
противоречие с пропагандировавшимися в I Интернациона-
ле идеями диктатуры пролетариата К. Маркса. Два направ-
175
ления социалистической мысли — марксизм и бакунизм —
кардинально расходились в вопросе о принципе управле-
ния в будущем обществе.
Признавая научный авторитет Маркса в области поли-
тической экономии, Бакунин критиковал марксистскую мо-
дель государственного устройства при социализме. По его
мысли, «между революционною диктатурой и государст-
венностью вся разница состоит только во внешней обста-
новке. В сущности же они представляют обе одно и то же
управление большинства меньшинством... Поэтому они
одинаково реакционны, имея как та, так и другая резуль-
татом непосредственным и непременным упрочение поли-
тических и экономических привилегий управляющего
меньшинства и политического и экономического рабства
народных масс».
Бакунин проницательно подметил опасность социаль-
ного неравенства при полном сосредоточении власти в
руках государства, обобществлении производства и распре-
деления, установлении монополии на научную истину.
Видел он и возможного преемника буржуазии в роли
господствующего сословия при государственном социализ-
ме. Согласно взглядам Бакунина, авторитарный комму-
низм монополизирует собственность не в интересах наро-
да, а в интересах «государственных людей, чиновников,
которые будут по произволу располагать общественным
капиталом. Рабочие ассоциации, не владея прямо этим
капиталом, будут вынуждены испрашивать разрешения
пользоваться им у государства через посредство чиновни-
ков, так что последние сделаются распорядителями обще-
ственного состояния».
Как показала практика «социалистического строитель-
ства» в СССР и других странах, Бакунин верно уловил
некоторые слабости и изъяны марксистской доктрины.
В первую очередь он верно подметил возможность под-
мены диктатуры большинства над меньшинством диктату-
рой бюрократии над всем народом. В условиях монопо-
лизации и огосударствления всей собственности это могло
привести, по его мысли, к соединению «социализма с
абсолютизмом».
Предлагавшаяся Бакуниным модель независимых про-
изводственных структур, построенных снизу вверх на
основе коллективной собственности на орудия труда и
средства производства, отличалась от марксовой модели
большей гибкостью. Не случайно в современных условиях
идея народного предприятия получила распространение
176
среди различных трудовых коллективов нашей страны.
Лавров и Ткачев, напротив, считали, что после победы
революции институт государства потребуется для проведе-
ния необходимых преобразований и их защиты от контр-
революционных выступлений. Так, например, Ткачев рас-
сматривал захват власти как прелюдию революции, а сама
революция, по его мысли, «осуществляется революцион-
ным государством, которое, с одной стороны, борется и
уничтожает консервативные элементы общества, упразд-
няет все те учреждения, которые препятствуют установле-
нию равенства и братства; с другой — вводит в жизнь
учреждения, благоприятствующие их развитию».
Форма будущего управления должна была быть основа-
на на народном представительстве (Народная Дума —
у Ткачева, съезд представителей рабочей России — у Лав-
рова), но создание органов власти возлагалось на револю-
ционную партию. Лавров даже считал, что они могли быть
подготовлены еще до революции (Комитет работ и про-
довольствия, Распорядительный Совет, Земской Союз,
местные группы). При дальнейшем развитии общинного
самоуправления, по мнению Ткачева, государственная
власть должна была ослабевать, а функции центральных
учреждений — упраздняться. В свою очередь Лавров пред-
полагал, что уже в жизни одного поколения отпадет
необходимость во власти и население само изберет «коми-
теты распорядителей по каждой специальной работе». Они
установят тесную связь друг с другом и будут руководить
«под общим контролем населения...». Это позволит феде-
ративным началам социализма проявить себя в полной
мере.
Как видим, взгляды Лаврова и Ткачева на устройство
власти во многом были близки. Схожи были и их програм-
мы экономического переустройства (обобществление иму-
щества и орудий труда, устройство производства на прин-
ципах артели, коллективное распределение продуктов,
устранение социального неравенства и т. д.). Но позиции
Ткачева по этому вопросу были лучше продуманы и четко
изложены. Во взглядах народнических идеологов не всегда
прослеживается понимание российской действительности,
знание крестьянской психологии, что приводило к сложному
сочетанию реалистических предложений и утопических
проектов.
Подводя итог рассмотрению идей трех крупнейших
представителей народнической доктрины, можно сделать
вывод, что ими были даны ответы на многие вопросы,
поставленные в повестку дня развитием революционного
движения как в области теории, так и практики. Выдвину-
тая Лавровым мысль о необходимости создания массовой
народной партии для подготовки и проведения социалис-
тической революции служит связующим звеном между ре-
волюционным народничеством и последующими поколе-
ниями русских революционеров.
Одновременно с теоретической и практической деятель-
ностью революционных народников с конца 60-х годов в
рамках народничества оформляется система взглядов,
ориентированных на переустройство общества мирными,
ненасильственными средствами. Главным теоретиком этого
течения стал Н. К. Михайловский, один из тех «кающихся
дворян», которые смысл своей жизни видели в служении
народу. Сотрудник, а затем — один из редакторов журнала
«Отечественные записки», он находился в центре полити-
ческих событий, давал им оценку, живо реагировал на
настроения передовой интеллигенции. Михайловский счи-
тал современное общество антигуманным, поскольку в
основу его развития был положен принцип раздробления
труда между людьми, а роль человека сводилась до бес-
словесного придатка машины. По мысли Михайловского,
действительно поступательное движение вперед было воз-
можно только при всестороннем развитии личности. Кри-
терий общественного прогресса Михайловский видел в
устранении всего, что «безнравственно, несправедливо, вред-
но, неразумно...». В центр своей социологической концеп-
ции он, как и Лавров, ставил человека. Высшим мерилом
ценностей для него являлись интересы личности и поэтому
всякое несправедливое развитие общества должно встре-
чать осознанное сопротивление, вызывать чувство протес-
та. Тем самым Михайловский отстаивал «право вмеша-
тельства в ход жизни». По своей социально-политической
направленности его позиция была близка взглядам Лавро-
ва. Близка, но не тождественна. Если Лавров, как и все
идеологи революционного народничества, видел возмож-
ность продвижения по пути прогресса только через ре-
волюционное потрясение общества, свержение существую-
щего строя, то Михайловский исходил в своих построе-
ниях из необходимости первоначального изменения лич-
ности и развития «...тех отношений труда и собственности,
которые уже существуют в наличности, но в крайне гру-
бом первобытном виде».
В революционных потенциях крестьянства Михайлов-
ский сильно сомневался, не разделял веры в его социалис-
тические инстинкты. В революцию не верил и боялся ее.
178
Сакраментальная фраза, высказанная им в письме к Лав-
рову: «Я не революционер, всякому — свое», лучше всего
характеризует Михайловского как сторонника эволюцион-
ного пути развития общества. Он не отрицал значения
революций в истории человечества, но возможность ре-
волюционного взрыва представлялась ему гораздо более
опасной для накопленных богатств цивилизации, вековых
традиций прошлого, существования самого человека как
сознательной созидающей личности, чем постепенное, хотя
и медленное, преодоление «раздробления целостности лич-
ности». Он писал по этому поводу: «У меня на столе
стоит бюст Белинского, который мне очень дорог, вот
шкаф с книгами, за которыми я провел много ночей.
Если в мою комнату вломится русская жизнь со всеми
ее бытовыми особенностями и разобьет бюст Белинского
и сожжет мои книги, я не покорюсь и людям деревни;
я буду драться, если у меня, разумеется, не будут связаны
руки».
Свои надежды Михайловский возлагал на деятельность
прогрессивно настроенного меньшинства, интеллигенции.
За ней он закреплял право «...свободного выбора деятель-
ности», изменения самого хода общественного развития.
При этом интеллигенция должна была руководствоваться
интересами подавляющей части общества, трудящихся.
Тем самым Михайловский обосновывал субъективный под-
ход, субъективный метод понимания исторических процес-
сов.
Призыв народнического публициста к активному воз-
действию на события истории сближал взгляды Михайлов-
ского с революционными стремлениями разночинцев.
В данном случае были важны не столько нюансы, оттенки,
а общая направленность, отражавшая атмосферу, настрое-
ния, царившие в демократических кругах. Выступая в ле-
гальной печати, Михайловский играл роль воспитателя мо-
лодежи, пропагандиста передовых идей.
В определенной мере ответ на многие вопросы, мучив-
шие народников как революционного, так и реформатор-
ского лагеря, дал отрицательный опыт первого «хождения
в народ». Для революционного крыла народничества оно
показало эфемерность бакунинских утверждений о готов-
ности крестьянства к бунту, а в организационном отноше-
нии — несостоятельность идеи кружков.
Русское крестьянство не восприняло идеи, которые
пропагандировались революционной молодежью. Весьма
показательны в этом отношении воспоминания самих
179
участников «хождения в народ». Народник С. М. Кравчин-
ский рассказывал, как он вместе со своим товарищем пы-
тался агитировать проезжавшего рядом с ними крестьяни-
на. По мере усиления аргументации о необходимости
изменения существующего строя испуганный мирный сель-
ский обыватель все более нахлестывал свою лошаденку, а
пропагандисты прибавляли шаг. И это продолжалось до
тех пор, пока они оказались не в силах бежать за телегой.
Другой народник Н. А. Морозов с огорчением писал о
том, как только что распространенные им среди крестьян
брошюрки пускались на самокрутки, а сами крестьяне
извинительно ссылались при этом на отсутствие бумаги для
цигарок. Да и само отношение к книгам в деревне было
весьма сложным. «Недозволенная» книжка, обнаруженная
представителями власти у кого-либо из деревенских, во-
обще могла отбить всяческую охоту к чтению.
Однако неудача «хождения в народ» не подорвала ве-
ры разночинцев в революцию. Они попытались сблизиться
с народом, селясь в деревнях под видом учителей, кузне-
цов, медицинских работников. Их цели по-прежнему со-
стояли в том, чтобы обеспечить переход всей земли в руки
сельского рабочего сословия, передать общественные
функции в руки общины, решить национальный вопрос в
соответствии с желаниями населения отдельных территорий
и местностей.
Революционная практика заставляла отказываться от
антицентралистских настроений. Им на смену приходило
убеждение в необходимости единой организации, способ-
ной объединить разрозненные действия, придать им целе-
направленность и большую мощь. В 1876 г. была создана
вторая «Земля и воля», названная так в память предшест-
венников 60-х годов. Она строила свою жизнь на устав-
ных требованиях конспирации, централизма, подчинения
меньшинства большинству, строгого подбора новых членов.
Деятельность землевольцев и на этот раз показала, что
при существовании самодержавия, наивной вере русского
крестьянства в доброго царя поднять деревню на борьбу
за землю и волю невозможно. Все большее число револю-
ционеров склонялось к необходимости политической борь-
бы. При общей инертности народа, репрессивной политике
правительства, отсутствии демократических институтов по-
литическая активность свелась к тактике индивидуального
террора против царя и виднейших представителей бюро-
кратии.
В связи с этим в среде землевольцев наметился рас-
180
кол на «деревенщиков», сторонников старых методов аги-
тации и пропаганды, и «политиков». Расхождения между
ними нарастали и в 1879 г. «Земля и воля» распалась
на две организации — «Черный передел» и «Народную
волю».
Объявив себя сторонниками и продолжателями дела
землевольцев, чернопередельцы не нашли достаточно ши-
рокой поддержки в среде интеллигенции, да и сама про-
паганда и агитация по-прежнему не приносили ожидае-
мого успеха. К тому же дееспособность «Черного переде-
ла» была сильно подорвана арестами в начале 1880 г. ряда
ее членов и отъездом за границу Г. В. Плеханова,
Я. В. Стефановича, Л. Г. Дейча, В. И. Засулич. Практиче-
ски это означало крах программы и свертывание деятель-
ности организации.
Героическая борьба «Народной воли» стала последним
трагическим актом развернувшегося сражения горстки ре-
волюционеров-разночинцев со всей репрессивной машиной
самодержавия. Стремясь к уничтожению существующего
режима и для этого используя тактику индивидуального
террора, народовольцы потрясли до основания политиче-
скую систему страны, однако ожидаемого свержения ца-
ризма не произошло. Убийство Александра II обернулось
казнью главных организаторов покушения С. Л. Перов-
ской, А. К. Желябова, Н. И. Кибальчича, многочисленными
арестами. Начиная с 80-х годов XIX в. революционное
направление народничества вступило в полосу длительного
кризиса.
В среде реформаторского лагеря «хождение в народ»
встретило весьма скептическое отношение. Михайловский
критически оценивал бакунинскую идею поднять крестьян-
ство на борьбу. Но, с другой стороны, ход событий застав-
лял самого Михайловского все более разочаровываться в
возможности ненасильственными мерами повлиять на раз-
витие страны. Как и революционеры, он приходит к мыс-
ли о необходимости политической борьбы, что в середине
70-х годов было шагом вперед по сравнению с его преды-
дущими позициями. На этой основе происходит сближение
Михайловского с народовольцами: он сотрудничает в жур-
нале «Народная воля», не исключает возможность давле-
ния на существующее правительство даже террористиче-
скими средствами. Однако полного единства во взглядах
не было. В решении аграрного вопроса Михайловский
выступал за сохранение общинного землевладения, а в
181
тактике политической борьбы он призывал революционе-
ров к союзу с либералами.
Наряду с определенным «полевением» взглядов части
представителей легально-реформаторского народничества
(выразившимся в работах Михайловского, деятельности
журнала «Отечественные записки») внутри него с середины
70-х годов начинает прослеживаться и другая тенденция,
которая может быть определена как культурничество.
Она получила свое обобщение и развитие на страницах
газеты «Неделя». Сотрудники этого издания отвергали
преувеличение роли интеллигенции в истории, выступая
за постепенное преобразование «бюрократического» ре-
жима.
В годы революционного кризиса на рубеже 70—
80-х годов завершается окончательное оформление на-
правленности правого крыла легально-реформаторского
народничества. Это нашло свое выражение в творчестве ве-
дущего сотрудника «Недели» И. И. Каблица (Юзова). Он
требовал согласовывать темпы «организации общественно-
политических форм» с социальными настроениями, «чувст-
вами» народных масс, не отставая, но и не забегая вперед.
Умаляя воспитательное значение деятельности интелли-
генции, он требовал ее полного отстранения от «социаль-
ных опытов» над народными массами. Более того, в по-
нимании Каблица, интеллигенция обладает гораздо мень-
шим духовным потенциалом, нежели русский народ, и
поэтому должна пересмотреть свою роль в общественной
жизни.
Девиз «Недели» — «малым довольна» — и направлен-
ность ее деятельности встречали резкую критику со сторо-
ны Михайловского. Считая, что современные условия жиз-
ни уродуют людей, насаждают в народе пассивность и
апатичность, уподобляют массы толпе, Михайловский ви-
дел единственный катализатор общественных процессов
в деятельности «героя». Под этим термином он понимал
человека, «...увлекающего своим примером массу на хоро-
шее или дурное, благороднейшее или подлейшее, разум-
ное или бессмысленное дело». Героя создает сама толпа,
в нем концентрируются ее желания и инстинкты. Вместе с
тем эта личность обладает качествами гипнотического воз-
действия на людей.
В полемике Михайловского с сотрудниками «Недели»
в годы кризиса революционного народничества отразилось
дальнейшее расхождение в лагере народников-реформато-
ров. Споры велись по принципиально важным вопросам:
182
об отношении к политической борьбе и субъективному
методу в социологии. Ни по первому, ни по второму из
них стороны не находили общей точки зрения.
Наряду с этим среди левых народников-реформаторов
в начале 80-х годов росло осознание оторванности пе-
редовой интеллигенции от народа. Настойчивые идейные
поиски образованного меньшинства натыкались на нас-
тороженное, если не враждебное отношение к барину.
Укоренившаяся в русском крестьянине подозрительность к
одетому в иноземное платье человеку, верно подмеченная
еще Чернышевским, не была преодолена и в 70-ые годы.
Это почувствовал и вынес на страницы легальной печа-
ти С. Н. Кривенко. В ноябрьском выпуске «Отечественных
записок» он писал, что интеллигенция и народ «...разделе-
ны были в прошлом и разделены еще теперь». Считая та-
кое положение ненормальным, Кривенко надеялся, что
существующий между ними разрыв будет преодолен. «На-
род должен быть и интеллигенцией, а интеллигенция и
народом».
Достижение «народной пользы» и «народного блага»
провозглашалось новым идейным знаменем, под которое
планировалось собрать и сплотить всех честных и прогрес-
сивно мыслящих людей России.
Кризис идеологии народничества в начале 80-х годов и
оторванность передовой разночинской интеллигенции от
народа остро чувствовали и революционные народники.
Безусловно, десятилетия упорного поиска ими верной на-
учной теории развития общества, выбор форм и методов
ведения пропаганды и агитации не пропали даром. Ре-
волюционеры-разночинцы поставили задачу свержения
самодержавия и ориентировались на участие в революции
народных масс. Ими была начата разработка учения о
партии, создана разветвленная сеть тайных организаций.
Наконец, именно благодаря народникам, сформировался
тип русского революционера, сочетавшего беззаветное слу-
жение делу, революционную энергию и упорство с хорошо
поставленной техникой конспирации.
Однако революционная борьба не привела к ожидаемо-
му результату. В этих условиях в лагере революционе-
ров происходит раскол. Одна часть радикалов пыталась
обнаружить причину поражений и неудач не в доктриналь-
ных построениях, а в самой практике, просчетах и
ошибках, чтобы в дальнейшем продолжить героические
традиции семидесятников и «Народной воли». Другая,
незначительная группа революционеров, пройдя, по словам
183
Плеханова, этап «разочарований в «программах», казав-
шихся самыми практичными и безошибочными», искали
выход из создавшегося положения посредством обращения
к новой социалистической доктрине. Не видя ответа на
«целый ряд в высшей степени важных вопросов», бывшие
члены организации «Черный передел» начали критический
пересмотр своего идейного багажа.
Социалистическая альтернатива по-прежнему осталась
доминантой их мировоззрения. Но теоретические поиски
шли не в русле выделения, вычленения особенности, само-
бытности России, избранности русского народа, общинно-
го характера, его бытия, а через постановку проблемы
капиталистического развития страны. Опыт Западной Ев-
ропы свидетельствовал о несомненной прогрессивности ка-
питализма. Эпоха кровавых драм 40-х годов, которая по-
трясла Герцена и оттолкнула его от западно-европейских
социалистических теорий, осталась в прошлом. Пролета-
риат завоевал право участия в политической жизни. Влия-
ние социал-демократических партий, выражавших интере-
сы наемных рабочих, возрастало. Марксизм как идеология
рабочего класса завоевывал все больший авторитет и
силу. Утверждение о том, что «вместе с Александром II
динамит убил народнические теории «неминуемо приводи-
ло бывших чернопередельцев к решению «...стать на точку
зрения социальной демократии Запада».
В 1883 г. за границей возникает первая марксистская
группа «Освобождение труда» (Г. В. Плеханов, В. И. Засу-
лич, П. Б. Аксельрод, Л. Г. Дейч, В. Н. Игнатов), которая
поставила перед собой задачу пропаганды и распростране-
ния марксизма в России.
Во взглядах членов группы менялось отношение к
крестьянству. Сходясь с народниками-реформаторами в
признании исторической пропасти, отделяющей народ от
образованной части населения, Плеханов и его товарищи
порвали с иллюзиями в отношении скорого пробуждения
крестьянства. Напротив, они стали подчеркивать его кон-
сервативность и реакционность. Тяжелые годы подполья,
преследования тайной полиции, идейные споры, смерть
друзей, изломанность личных судеб, — все воплотилось в
желании отказа от неоправдавшихся прогнозов и ниспро-
вержении провинившихся богов.
В одном бывшие чернопередельцы оставались верны
традиции революционного движения — приверженности
высокой оценки роли интеллигенции в освободительном
движении и поискам потенциального носителя револю-
184
ционных идей. Основной преобразующей силой общества,
по мысли Плеханова и его товарищей, должен был стать
класс совершенно новый для России — пролетариат. Толь-
ко он мог составить «единственно понятливую аудиторию
по жгучим социальным вопросам...». Только он мог «по-
служить связующим звеном между крестьянством и со-
циалистической интеллигенцией» и тем самым ликвидиро-
вать зияющую пропасть между «народом» и «образованной
частью» населения страны. Менялась не просто избран-
ность субъекта планировавшихся преобразований, меня-
лась сама система оценок, ее категориальность. На место
широкоподготовленной высокоморальной личности, спо-
собной увлечь народ своими убеждениями, высоким сло-
вом, самопожертвованием, должен был прийти класс,
объединенный общими интересами, совместной работой,
цельной идеологией.
Капиталистический способ производства с его поклоне-
нием золотому тельцу, нещадной эксплуатацией ближнего
становился для пролетариата купелью, через которую
должен был пройти любой человек, обращаемый в новую
веру и приобретающий статус партии этого общества и
одновременно его будущего могильщика. Отрицая в себе
«идеотизм деревенской жизни», рабочий как бы заранее
гарантировал, если не себе, то своим потомкам, отпуще-
ние грехов и пропуск в светлый и прекрасный храм ком-
мунизма. А значит, и сам капитализм представлялся не
таким исчадием ада, каким видели его народники, а не-
обходимым этапом эволюции человечества, в который уже
вступили другие народы и страны, да и сама Россия
была обречена на мучительное прохождение этой стадии
развития и делала в этом направлении гигантские шаги.
Пропаганде идей марксизма Плеханов, как главный
теоретик группы, посвятил все свои силы, талант публи-
циста и философа. Критика основных принципов народни-
чества под его пером приобрела характер литературной
войны за чистоту идей. Эта непримиримость свидетельст-
вовала не только о цельности взглядов, но и была пред-
вестницей будущей нетерпимости русских марксистов к
аргументам противной стороны.
Кроме того безусловное преклонение перед авторите-
том всегда бывает чревато сужением общего понимания
проблемы. Плеханов упускал из виду, что в такой же сте-
пени как марксизм оказывал влияние на развитие русского
социализма, так и сама народническая мысль могла влиять
на понимание Марксом и Энгельсом многих социально-
185
экономических процессов, происходивших в странах вто-
рого эшелона капитализма (Испания, Италия, Португалия
Австро-Венгрия), к числу которых относилась и Россия.
Так, например, высказанная Герценом и Чернышевским
идея некапиталистического развития при использовании
общины, получила и марксистскую интерпретацию. Из
переписки Маркса с русскими общественными деятелями
известно, что он считал вполне реальной такую возмож-
ность, хотя и сильно сомневался в жизнеспособности
русской общины под всеразрушающими ударами капита-
лизма. После смерти Маркса Энгельс дал свое понимание
этого вопроса. В чисто теоретическом плане он не исклю-
чал общинную альтернативу и обуславливал ее победой
пролетариата на Западе с последующей его действенной
помощью странам, осуществившим революционно-демо-
кратические преобразования.
Наряду с этим и само восприятие, понимание марк-
сизма не могло быть одномерным, однозначным. Будучи
полифоничной по своему звучанию, теория Маркса могла
по-разному восприниматься представителями различных
направлений общественно-политической мысли страны.
Так, например, в научных кругах марксизм оценивался
как теория, объясняющая развитие общества и природы,
равная по своему значению открытию Дарвином естест-
венного отбора в животном и растительном мире. В то
же время революционеры-разночинцы использовали марк-
систские идеи о получении капиталистами прибавочной
стоимости в своей пропагандистской критике несправед-
ливого устройства современного общества. Для усвоения
всей совокупности идей марксизма (как, впрочем, и для
выявления утопичности его некоторых положений и огра-
ниченности прогностических возможностей) необходимы
были время, выработка понятий, становление философской
школы.
В деле пропаганды марксистских идей группа «Осво-
бождение труда» добилась многого. В первую очередь это
относится к пониманию и интерпретации философии и
социологии Маркса. Однако попытка анализа действитель-
ного экономического положения России не удалась в силу
желания показать, как должно происходить становление
капитализма в стране, а не как оно происходило в дей-
ствительности. В этом отношении исследования крупней-
ших экономистов-народников оказались не только богаче
по использованному статистическому материалу, но и в
186
плане показа реальных процессов, изменявших сам лик
пореформенной России.
Среди народников-экономистов 80-х годов главную
роль в изучении пореформенного развития страны играли
Н. Ф. Даниельсон и В. П. Воронцов, более известные чи-
тающей публике под псевдонимами Николай-он и В. В.
Их исследования были вызваны все более крепнущим
стремлением понять механизм функционирования
крестьянского хозяйства, влияние на него капиталистиче-
ского способа производства, изменение социальной струк-
туры общества.
Даниельсон дал реальную картину критического со-
стояния русской деревни, показал ограбление крестьян в
результате проведения реформы 1861 г. и их дальнейшее
обнищание в процессе первоначального накопления капи-
тала и становления капиталистического рынка. По его
справедливому мнению, крестьянские хозяйства были тем
источником, из которого черпались средства, дешевая ра-
бочая сила, столь необходимые для нового способа произ-
водства. В связи с этим в значительной степени единое
по своему составу сельское население раскалывалось на
враждебные друг другу слои: разорившихся крестьян и
обогатившихся кулаков. Традиционной жизни русского
крестьянства грозила неминуемая смерть.
Показывая несомненное разрушение общины товарно-
денежными отношениями, Даниельсон вместе с тем верил
в возможность использования ее социалистических потен-
ций. Новый общественный строй мыслился им на основе
предоставления всей земли в пользование крестьянам на
коллективных условиях ведения хозяйства и при переходе
всех средств производства как в сельском хозяйстве, так
и в промышленности в руки непосредственных производи-
телей. При этом сама община должна была претерпеть
кардинальные изменения: воспринять все новейшие дости-
жения науки и техники, эффективно использовать их на
практике.
В неменьшей степени антикапиталистическая тенден-
ция была характерна и для Воронцова. В его понимании
само развитие капитализма в стране было аномальным
явлением, противоречило складу хозяйственной жизни,
традициям крестьянского мировоззрения. «Незаконное
дитя природы», выращиваемое по прихоти правительства,
не имело никакого основания. Достаточно было, по его
мысли, лишить капитализм опоры и поддержки со стороны
незначительной части населения и характер развития стра-
187
ны резко изменится, примет совершенно другое направле-
ние. Будучи противником «трактирной цивилизации», Во-
ронцов выступал за поддержку чисто национальных инсти-
тутов, основу которых составляло артельное производство.
Для того, чтобы «сойти с пути», чреватого серьезными
потрясениями для всего общества, он предлагал прави-
тельству осуществить две важные меры — создать государ-
ственные предприятия и выкупить помещичьи земли для
последующей ее передачи крестьянам, но не в собствен-
ность, а в пользование на условиях артельного произ-
водства.
Даниельсон и Воронцов сумели подметить зависимость
русского капитализма от протекционистской политики са-
модержавия, казенных заказов, подрядов, поставок, от-
купных операций, стимулировавших заинтересованность
российской буржуазии в развитии производства и обраще-
ния. Они первыми поставили вопрос об аграрном перенасе-
лении и его отрицательном влиянии на сокращение внут-
реннего рынка в 80-х гг. XIX в. Однако из этого справед-
ливого частного вывода народнические экономисты делали
общее заключение о невозможности для России следовать
по пути капиталистической эволюции. Прогрессивные сто-
роны капитализма теряли в их глазах всякое объективное
значение перед лицом голодного и полуголодного сущест-
вования большинства населения страны. Говоря о бедст-
венном положении крестьянства, Даниельсон и Воронцов
стремились доказать невозможность разрешения этой
проблемы буржуазным обществом.
Таким образом, исследования Даниельсона и Ворон-
цова дали несомненный толчок народничеству в понимании
реальных процессов, происходивших в экономике страны.
Но социальная направленность сделанных ими выводов
была различной. Если Даниельсон в тяжелую пору реак-
ции 80-х годов ориентировался на активное участие
интеллигенции в политической деятельности, стремился
экономическими выкладками аргументировать «изменение
выбранного пути», то Воронцов в большей степени скло-
нялся к «возможно осторожному» вмешательству интелли-
генции в отношения, «выработанные народной жизнью».
В новых условиях, когда, как он считал, доктрина отцов
народничества исчерпала себя, было необходимо «созда-
вать не программы деятельности, а программы чаяний и
ожиданий». По существу это означало, что кризис, охва-
тивший революционное народничество в равной степени
188
был характерен и для легально-реформаторского направ-
ления.
Принципиальным вопросом, вокруг которого в 80-е го-
ды велась усиленная полемика, стала проблема характера
деятельности интеллигенции. Экономические исследования
конкретно указали на первостепенные задачи русской
деревни, верно подметили экономические трудности, отте-
нили реальные потребности крестьянского хозяйства.
В связи с этим все большее влияние приобретало стрем-
ление активной практической деятельности с целью повы-
шения общей культуры народа, его просвещения, улучше-
ния благосостояния.
Сама по себе культурническая программа (устройство
больниц, развитие сети народных школ, защита юриди-
ческих прав крестьянства, агрономическая помощь и т. п.)
была, безусловно, демократической. Она ориентировала на
помощь сельскому населению в его повседневной борьбе за
свое существование, служила сближению интеллигенции
и народа. Такая работа требовала тесного сотрудничества
с земствами, участия в их деятельности. Но наряду с пре-
одолением социальных иллюзий в ней исчезали и требова-
ния демократизации политического строя.
Выразителем этих настроений оставалась по-прежнему
«Неделя». Продолжая спор о «чувствах» и «интересах»
народа, его сотрудники требовали преодолеть «интеллигент-
ский субъективизм» школы Михайловского и смотреть на
общественные вопросы «от почвы» — глазами народа.
Ведущий публицист «Недели» середины 80-х годов
Я. В. Абрамов в своих статьях выдвинул идею массового
похода интеллигенции в деревню на культурную работу.
Это был новый, деполитизированный вариант «хождения в
народ». Абрамов точно подметил определенное стремление
работать в деревне значительного слоя народнически на-
строенных демократов. Мысль Абрамова о том, что из
«маленьких дел слагается жизнь миллионов» — стала
обоснованием теории малых дел, которая шла на смену
социалистических мечтаний 60—70-х годов XIX века.
«Неделя» практически перестает говорить о возможности
минования Россией капиталистической фазы развития и
«изыскивает» пути безболезненного приспособления общи-
ны к капиталистическим порядкам. Против попыток забве-
ния идей «наследства» активно выступил Н. К. Михайлов-
ский. Полемизируя со своими оппонентами, он защищал
не только демократические, но и социалистические
традиции предшественников, противопоставляя их идейной
189
эволюции и политической индифферентности правых на-
родников. Единственно возможный путь переустройства
общества Михайловский видел в преобразовании полити-
ческого строя России. Именно поэтому уже в 90-е годы
он вместе с В. К. Короленко, Н. Ф. Анненским, А. В. Пе-
шехоновым принял участие в организации и деятельности
партии «Народного права» (1893—1894 гг.). Хотя сам
Михайловский не был членом партии, но разделял полити-
ческую программу народоправцев, писал в их печатный
орган, оказывал им содействие.
В целом в 80-е годы XIX века народническая
идеология, несмотря на кризис в начале десятилетия, не
утратила своего господствующего положения в русской
общественной мысли. Более того, легально-реформатор-
ское направление получило достаточно сильное обоснова-
ние в экономических работах Даниельсона и Воронцова.
Наряду с этим внутри него произошло дальнейшее раз-
межевание на сторонников практической деятельности в
деревне и политиков, старавшихся сохранить заветы 60—
70-х годов и направить свои усилия на изменение социаль-
ного строя.
Все более явные расхождения внутри народничества
лишали его той идейной цельности, которая была характер-
на для него ранее. Вера в особую историческую судьбу
русского народа подрывалась результатами экономических
наблюдений. Отсталость и отставание России от других
стран явно бросались в глаза. В этих условиях старая проб-
лема «Восток или Запад», служившая одним из краеуголь-
ных камней идеологии, приобретала новое звучание: не
вестернизация России и не ее особый путь, а разумное
сочетание всего лучшего, что имелось в других странах,
с позитивными моментами русской действительности. «За-
дача наша не в том, чтобы вырастить непременно само-
бытную цивилизацию из собственных национальных недр,
но и не в том, чтобы перенести к себе западную цивилиза-
цию целиком со всеми раздирающими ее противоречия-
ми, — писал Михайловский, — надо брать хорошее ото-
всюду, откуда можно, а свое оно будет, или чужое, — это
уже вопросы не принципа, а практического удобства».
Пройдя глухую пору реакции 80-х годов, народничест-
во смогло живо отреагировать на реальные потребности
русской деревни, но преодолеть идейные расхождения в
его рядах не удалось. Более того, они обострялись и усу-
гублялись еще и тем, что капиталистическое развитие
страны, разложение общины, забитость, бескультурие
190
крестьянства, инертность интеллигенции, во все большей
степени толкали думающих, ищущих людей к изучению
марксистской теории. Число сторонников марксизма в
стране неуклонно возрастало. В России организуются
первые социал-демократические кружки. А создание
Д. Н. Благоевым «Партии русских социал-демократов» и
П. В. Точисским «Товарищества санкт-петербургских ра-
бочих» служили свидетельством начавшегося проникнове-
ния марксистских идей в рабочую среду. Этот процесс
завершился созданием в 1898 г. российской социал-де-
мократической рабочей партии.
Наряду с этим в легальной прессе стали появляться
работы, в которых доказывалась не только прогрессив-
ность капитализма, но и обосновывались перспективы его
развития в России. Публикация в органе немецкой социал-
демократии статьи П. Б. Струве, посвященной критическо-
му анализу взглядов Даниельсона, вызвала оживленную
полемику между марксистами и народниками. Струве
опровергал утверждения об отсутствии условий для станов-
ления товарно-денежных отношений в стране. Он призы-
вал признать российскую некультурность и идти на выуч-
ку к капитализму. Откровенная апологетичность статьи
привела к выступлению народнических публицистов.
Наиболее обстоятельную критику «легального марксиз-
ма» с позиций левых народников-реформаторов дал
Михайловский на страницах журнала «Русское богатство».
Многое в понимании Михайловским марксистской теории
не соответствовало ее реальному содержанию и значению.
Он, например, заявлял, что Маркс и Энгельс «...были не
сведущи в экономической истории», а их диалектический
материализм сводился к заимствованной у Гегеля логиче-
ской триаде. Но одновременно с этим Михайловский дей-
ствительно подметил слабости марксизма. К их числу он
относил в первую очередь жесткую экономическую детер-
минированность всех процессов и исключение из круга
рассматриваемых вопросов деятельности активной лич-
ности.
Сам Михайловский не отрицал «...исторической необхо-
димости», напротив, признавал «...ее всеобщность и непре-
рекаемость». Но в его глазах сведение всех причин дея-
тельности человека только к экономическим причинам
было односторонним. В истории не царит «...беспричин-
ная случайность. Но она очевидно слишком сложна и
разносторонна, чтобы ее можно было построить на каком
бы то ни было одноцветном фундаменте». Михайловский
191
призывал не ограничиваться доктриной экономического
материализма, а дополнить элемент объективный элемен-
том субъективным, так как «...вопрос брюха и вопрос духа
совсем не обязательно исключают друг друга».
В представлении Михайловского абсолютизация «им-
манентных законов исторической необходимости» приводи-
ла к занятию позиции стороннего наблюдателя, когда
оставалось только ждать приближения светлого будущего,
ничего не делая для этого. «...Россия разовьет свое капи-
талистическое производство со всеми его внутренними
противоречиями, с поеданием малых капиталов крупны-
ми, — писал он по этому поводу, — а тем временем, отор-
ванный от земли мужик обратится в пролетария, «обоб-
ществится», и дело будет в шляпе, которую только и оста-
нется надеть на голову осчастливленному человечеству».
Для Михайловского, активного защитника интересов
крестьянства, тяжело переживающего его невзгоды, такое
понимание исторического процесса было немыслимо.
А «ожидание у моря погоды» было равносильно отрица-
нию всех ценностных ориентиров, выработанных в резуль-
тате долгих и нелегких поисков.
Таким образом, в оценке марксизма у Михайловского
отсутствовал какой-либо намек на его революционно-пре-
образующую сторону. Михайловский хлестко, наотмашь
наносил удары по аполитичности, индифферентности
восприятия «русскими учениками Маркса» действитель-
ности, без всякой попытки ее изменения. Он бичевал отказ
от защиты интересов крестьянства, упование на преобра-
зующую миссию капитализма. И в общем был прав, гово-
ря о настроениях части марксистов: «...они издевались
над правом нравственного суда над явлениями обществен-
ной жизни; они выбрасывали за борт истории многомилли-
онную массу крестьянства, ради его деревенского идиотиз-
ма; они третировали «интеллигенцию» как ничтожную или
же состоящую «на содержании» величину; они видели
прогрессивное явление в кулачестве-ростовщичестве, фа-
тально имеющим превратиться в свою противополож-
ность...».
Тем самым Михайловский правильно подмечал одну из
тенденций, существовавших в русском марксизме. Посту-
латы легальных марксистов были для него неприемлемы
и поэтому для их характеристики он прибегал к гротеску,
едкой иронии, используя весь арсенал своего публицисти-
ческого таланта. Наряду с этим Михайловский не исключал
возможности, что в будущем «...этот русский марксизм, по
192
крайней мере в теперешних своих формах, в самом не-
продолжительном времени уступит место другим, надеюсь,
более здоровым течениям».
Надо сказать, что предчувствие Михайловского действи-
тельно в скором времени оправдалось. Уже в конце 1894 г.
со своей интерпретацией теории Маркса выступил молодой
мало кому известный В. И. Ульянов. Будучи последова-
тельным сторонником марксистского учения и обладая
сильной логикой полемиста, он довольно легко обнаружил
передержки, тенденциозные, а иногда и просто неверные
оценки марксизма, содержавшиеся в работах Михайлов-
ского, Кривенко и других народников, и подверг их обос-
нованной критике. Наряду с этим работа Ульянова-Ленина
«Что такое «друзья народа» и как они воюют против
социал-демократов?» стала не -просто выступлением, вы-
званным потребностями дня, а символом веры, изложе-
нием основных жизненных принципов.
В центре его внимания оказались те же вопросы, ко-
торые в свое время были поставлены, но не разрешены
Плехановым: капитализм и Россия, судьба различных
классов, сословий, общественно-политических теорий в но-
вых условиях. Для Ленина капиталистическое развитие
страны было объективной реальностью, которую необходи-
мо исследовать, понять для последующего политического
использования. И поэтому ленинский подход был прежде
всего и главным образом взглядом политика. Не случайно
в конце жизни он скажет о себе: «...для меня всегда была
важна практическая цель».
Оценивая состояние экономики, Ленин писал, что
«...капитализм засел уже прочно, сложился и определился
вполне не только в фабрично-заводской промышленности,
айв деревне и вообще везде на Руси». Русские крестьяне
уже стали товарными производителями и в связи с этим
крестьянство как таковое перестало быть единым, не пред-
ставляло собой «...особого класса..., так как внутри его
самого складываются классы буржуазии и пролетариата».
Ленин правильно подметил главное направление, по-
казал реальные процессы капитализации производства,
изменение социальной структуры деревни. Но сама по себе
справедливая постановка вопроса о безусловно капита-
листическом развитии страны была верна лишь в плане
выявления направленности эволюции экономики. Стремясь
доказать степень развитости товарно-денежных отноше-
ний, «...полнейшее господство капитала в деревне...»,
Ленин считал крайне важным выявить тенденцию, домини-
193
рующую линию и в этом отношении допускал преувели-
чение процесса капитализации.
Развитие капитализма в такой огромной стране как
Россия должно было занять относительно длительный пери-
од и в связи с этим крестьянство как класс могло существо-
вать продолжительное время, иметь свои специфические ин-
тересы, взгляды, представления, не всегда осознанные, по-
следовательные и единые. В том числе и социалистические.
Ленин же, напротив, единственно последовательного
сторонника социалистических исканий находил только в
лице пролетариата, а крестьянство рассматривал в лучшем
случае как необходимого и временного союзника, под-
держка которого являлась одним из условий победы рабоче-
го класса. «...Русский рабочий — единственный и естествен-
ный представитель всего трудящегося и эксплуатируемого
населения России», — так звучала ленинская мысль.
Отведение крестьянству незавидной роли мелкого про-
изводителя, мелкого буржуа, непоследовательного и зыб-
кого в своих поступках, решениях означало исключе-
ние самой мысли о наличии в крестьянской среде со-
циалистических взглядов. И эта идея стала основной
при оценке Лениным народничества. Как он считал, та
пора, когда русская деревня еще не была расколота
развитием капитализма, «...когда демократизм и социа-
лизм сливались в одно неразрывное, неразъединенное
целое..., безвозвратно канула в вечность». С расколом
деревни произошел и раскол крестьянского социализма
на рабочий социализм и «пошлый мещанский радика-
лизм». Народничество, как считал Ленин, попросту выро-
дилось в «...радикально-демократическое представительст-
во мелкобуржуазного крестьянства». Лучшее, что могли
нести в себе идеи представителей крестьянства, заклю-
чалось в общедемократических требованиях, не претенду-
ющих на социалистичность. И только в этом крестьян-
ские демократы могли рассчитывать на поддержку проле-
тариата. Тем самым Ленин отказывал крестьянству в пра-
вомерности социалистических представлений о будущем и
отводил ему роль чисто демократического элемента. И не
более того. Приветствуя программы, нацеленные на само-
управление, образование народа, подъем крестьянского
хозяйства, он вместе с тем отвергал их как социалисти-
ческие. В представлении самого Ленина «...социализмом
называется протест и борьба против эксплуатации тру-
дящегося, борьба, направленная на совершенное уничто-
жение этой эксплуатации...».
194
В связи с этим он показал действительное стрем-
ление части народников-реформаторов свести всю дея-
тельность интеллигенции к теории «малых дел». Но это
вполне справедливое заключение он распространял на все
реформаторское народничество, допуская тем самым его
нивелировку. В дальнейшем Ленин, видя все более усили-
вающиеся расхождения в лагере народничества по вопро-
сам политической борьбы, писал, что между представи-
телями этого общественно-политического течения «есть
различия, иногда немалые». Упрекая Михайловского и
редакцию «Русского богатства» в приверженности к «самой
дюжинной культурно-оппортунистической» программе, Ле-
нин противопоставлял им деятельность партии «Народного
права» как наследнице традиций политической борьбы
«Народной воли». При этом он, вероятно, просто не
знал, о той роли, которую сотрудники редакции сыграли
в создании и деятельности этой организации.
Кроме того, сведение взглядов народничества к ли-
беральным и полу-либеральным положениям (откуда про-
исходил и сам термин «либеральное народничество») было
чисто политическим ходом, дававшим возможность защи-
тить идеи марксизма. Но социалистические потенции на-
родничества пусть в самом туманном, непродуманном
виде, не были выявлены. Косвенно это признал и Ле-
ни, когда в конце жизни обратился к идее коопе-
ративного социализма.
В целом Ленинское выступление в печати не прошло
незамеченным. При определенной односторонности в оцен-
ках, что, кстати, часто случается в политической поле-
мике, оно рельефно продемонстрировало кризисное со-
стояние народнической идеологии, слабость надежд на
чисто культурническую программу или только политиче-
скую деятельность интеллигенции. Разобщенность народ-
ников по сравнению со все более усиливающимся
влиянием марксизма и цельностью его теории становилось
очевидным. Это понимал и Михайловский. Он писал по
этому поводу: «...не защита или опровержение народ-
ничества нужны, — именно потому, что это не есть какая-
нибудь единая определенная, всеми признанная теория;
оно вмещает в себя «Основы народничества» г. Юзова и
народничества г. В. В. и еще многое разное... Нужно что-то
другое».
Став во главе журнала «Русское богатство», Михай-
ловский попытался придать этому печатному органу со-
вершенно новое направление. Для этой цели он осущест-
195
вил подбор сотрудников. Еще при формировании
редакции в ее состав не попал Воронцов. Вскоре Михай-
ловский разошелся во взглядах со своим старым товари-
щем Кривенко, который в своих статьях пытался прими-
рить идеи «наследства» с теорией малых дел. Руковод-
ствуясь мыслью о том, что «маленькое дело вовсе не
синоним маленькой цели», а эти дела «...при известном
сродстве и содействии, слагаются в большие сум-
мы...», он пытался рассматривать создание «культурных
скитов» как «социально-этические опыты воспитания ин-
теллигенции и народа в социалистическом духе. Согла-
ситься с подобными проектами Михайловский не мог.
В начале 90-х годов Михайловский осознавал, что
русская община — не что иное как национальная вариа-
ция аналогичного западноевропейского института. Михай-
ловский отрицал наличие в ней какого-либо очага «...доб-
родетели, высоких этических начал альтруизма». Именно
поэтому он ориентировал редактируемый им печатный ор-
ган на отказ от теории малых дел. Это означало окон-
чательное размежевание в лагере народников-реформато-
ров.
Выразителем правого народничества стал журнал «Но-
вое слово», который на своих страницах ратовал за
помощь кустарным промыслам, сокращение податей и т. д.
Собравшиеся в его редакции Кривенко, Абрамов, Яроц-
кий и др. оставались на старых позициях организации
артелей, помощи общине, все надежды возлагали исключи-
тельно на интеллигенцию. Влияние журнала было незна-
чительным, после полутора лет деятельности он прекратил
свое существование.
В то же время «Русское богатство», напротив, поль-
зовалось большой популярностью. Журнал не отказался
от пропаганды помощи крестьянскому хозяйству, но глав-
ным его направлением стало требование уничтожения пе-
режитков крепостничества, ликвидации помещичьего зем-
левладения. Находясь в оппозиции к правительству,
«Русское богатство» критиковало самодержавие, политиче-
скую инфантильность русской буржуазии и ее неспособ-
ность разрешить основные противоречия страны. В пред-
ставлении сотрудников журнала единственно верным
выходом из бедственного положения крестьянства могло
стать только наделение сельского населения землей и
дальнейшее становление на этой основе «трудового
крестьянского хозяйства». Его развитие, по мысли народ-
ников, должно было пойти по некапиталистическому пути.
196
К концу 90-х годов стала очевидной несостоятельность
прогнозов Даниельсона и Воронцова об отсутствии в
России условий для утверждения капиталистического спо-
соба производства. Именно поэтому левые народники-
реформаторы пытались увидеть в крестьянском хозяй-
стве, основанном на труде свободного производителя,
зародыш будущих социалистических преобразований об-
щества. Но в новых условиях старая народническая
доктрина уже не могла их удовлетворить и нуждалась
в модернизации.
Приступая к поискам новых решений, народники на-
чинают внимательней присматриваться к идейному арсе-
налу марксизма. Весьма показательна в этом отно-
шении публикация «Русским богатством» в 1899 г. двух
статей будущего идеолога эсеров В. М. Чернова. Высту-
пая против односторонности подхода «экономического ма-
териализма», Чернов, как и Михайловский, считал, что «ма-
териалистическое понимание истории... не следует проти-
вопоставлять идеалистическому. Оба эти элемента слиты в
одном неразрывном процессе развития. В своем стрем-
лении преодолеть «фатализм» школы Маркса Чернов на-
ходил поддержку в работе Бернштейна «Предпосылка
социализма и задачи социал-демократии», которой, на его
взгляд, была свойственна «искренность, готовность приз-
навать ошибки, вместо того, чтобы их затушевывать,
спокойный, чуждый полемического задора, тон...». Как пи-
сал Чернов, теоретик западной социал-демократии приз-
навал в своей книге «слишком резкий, чрезмерный де-
терминизм» раннего марксизма, принижение роли обрат-
ного воздействия надстройки на экономический базис. Тем
самым подтверждалась и мысль самого Чернова о невоз-
можности построения социологической теории на одном
единственном основании (материализме или идеализме).
Считая, что «...истины, добытые марксовым анализом, суть
истины абстрактные; значение их условно, они рисуют
вовсе не исторически необходимую общественную эмпи-
рию, а лишь общественно-исторические потенции», Чер-
нов фактически пытался совместить марксистский подход
к социальным законам как объективной реальности с
субъективным методом Михайловского и на этой основе
сконструировать нечто третье. Наряду с этим Чернов
стремился обосновать возможность создания социалисти-
ческого уклада еще при господстве капиталистических
отношений. Его размышления на эту тему не вошли в
статьи. Но то, что осталось за пределами подцензур-
197
ной печати, Чернов высказал в переписке с Даниель-
соном. Излагая в своих письмах полемику, развернувшу-
юся в рядах германской социал-демократии по поводу
книги Бернштейна, он особенно акцентировал внимание
своего адресата на мысли автора о необходимости не
возлагать надежды на творческую работу капитализма,
а идти через созидание «...зачатков новой формы соб-
ственности..., которая бы открыла крестьянству возмож-
ность войти в государство будущего путем обобществ-
ления снизу». Такой формой должны были стать коопе-
рация, производственные товарищества, «...работающие на
определенный рынок, вне конкуренции друг с другом или
с капиталистами».
Для аргументации этой идеи Чернов обращался к
высказыванию Жореса о том, что в такой же мере как
в рабовладельческом обществе существуют зародыши фе-
одализма, а «...буржуазная собственность еще при поли-
тическом господстве феодализма экономически проби-
лась сквозь него..., точно также... и пролетарская ко-
оперативная собственность должна пробиться сквозь тре-
щины и бреши капиталистического, буржуазного режима
и послужить естественной опорой, точкой будущей реорга-
низации народно-хозяйственного целого».
Тем самым Чернов пытался актуализировать идеи
крестьянского социализма применительно к новым истори-
ческим условиям. Видя разложение общины, он стремился
определить коллективистские элементы будущего, пред-
восхищая в определенной мере теорию кооперативно-
рыночного социализма А. В. Чаянова. Позиция Чернова
показательна не только в плане преемственности основ-
ных идей народничества и неонародничества, она свиде-
тельствует о восприятии — естественно, сквозь призму
своего мировоззрения — некоторых марксистских поло-
жений.
Будучи двумя направлениями в общем течении соци-
алистической мысли марксизма и народничества (про-
летарский и крестьянский социализм) в течение долгого
времени не просто существовали параллельно, а влияли
друг на друга, стимулируя поиски социалистической
перспективы.
Научный авторитет Маркса признавался Лавровым и
Бакуниным, марксистские идеи сказались в изучении Да-
ниельсоном пореформенного состояния русской экономи-
ки. В свою очередь постановка проблемы социалисти-
ческого развития через общину позволила Марксу и Эн-
198
гельсу по-новому подойти к исследованию процессов,
происходивших в странах неклассического капитализ-
ма. Представления русских народников о самобытнос-
ти, особенности исторического пути России подтолкну-
ли их к разработке идеи некапиталистического пути
развития.
Все это позволяет сделать вывод о том, что ис-
пользование таких терминов как «утопическая», «мелко-
буржуазная», «несоциалистическая», «реакционная» теория
в отношении народничества давно устарело и не выдер-
живает критики. Пройдя длительный и трудный процесс
становления и развития, русский крестьянский социа-
лизм внес свой вклад в мировую общественно-полити-
ческую мысль поисками в области революционной тео-
рии и практики, культурных предпосылок будущего, ду-
ховного строительства человека, что по праву позволяет
его отнести к достижениям человеческой цивилизации.
Преодолев в своем развитии ряд кризисов, народни-
чество не потеряло актуальности, не утратило своего
гуманистического содержания, которое и в конце XIX
века привлекало к нему внимание передовых представи-
телей различных слоев населения страны. На рубеже
столетий народничество получило новый импульс, новое
направление, которое объективно отражало настроение
большинства крестьянства России. Требования передачи
всей земли тем, кто ее обрабатывает, кооперативная
идея социализма стали основой будущей программы пар-
тии социалистов-революционеров (эсеров).
ЛИТЕРАТУРА
Антонов В. Ф. Революционное народничество. — М., 1965.
Виленская Э. С. Н. К. Михайловский и его идейная роль в народ-
ническом движении 70-х — начале 80-х годов XIX века. — М.,
1979.
Володин А., Карякин Ю., П л и м а к Е. Чернышевский или
Нечаев? О подлинной и мнимой революционности в освободи-
тельном движении России 50—60-х годов XIX в. — М., 1976.
И т е н б е р г В. С. П. Л. Лавров в русском революционном движении. —
М., 1988.
Козьмин В. П. От «девятнадцатого февраля» к «первому марта». —
М., 1933.
П а н т и н И. К., П л и м а к Е. Г., Хорос В. Г. Революцион-
ная традиция в России. — М.» 1986.
Пирумова Н. М. Социальная доктрина М. А. Бакунина. —
М., 1990.
199
Твардовская В. А. Социалистическая мысль в России на ру-
беже 1870—1880-х гг. — М., 1969.
Хорос В. Г. Народническая идеология и марксизм (конец XIX в.) —
М., 1972.
Ш а х м а т о в Б. М. П. Н. Ткачев. Этюды к творческому портре-
ту. — М., 1981.
Billington J. Mikhailovsky and Russian populism. — Oxford, 1958.
Carr E. H. Michael Bakunin. — London, 1937.
M a 1 i a M. Alexander Herzen and the Birth of Russian Socialism:
1812—1855. — Cambridge (Mass.), 1961.
Pomper Ph. Peter Lavrov and Russian Revolutionary. Movement. —
Chicago, 1972.
Populism: Its Meanings and National Characteristics (Ed. by G. Jonescu
and E. Gelner). — London, 1969.
Randall F. N. G. Chernyshevskiy. — New-York, 1967.
Seth R. The Russian Terrorists: The Story of the Narodniki. — London,
1966.
Venturi F. Roots of Revolution: A. History of the Populist Move-
ment in Nineteenth Century Russia. — New-York, 1960.
Weeks A. The First Bolshevik: A Political Biography of Peter
Tkachev. — New-York — London, 1968.
ГЛАВА 6
ЦАРИЗМ И МОДЕРНИЗАЦИЯ РОССИИ:
ОХРАНИТЕЛЬНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ
И ПОПЫТКИ РЕФОРМ
«Возложенное на Меня в Кремле Московском
бремя власти Я буду нести сам. Во власти Я
отдам отчет перед Богом»
Николай II
«...В России необходимо проводить реформы
быстро и спешно, иначе они большей частью
не удаются и затормаживаются»
С. Ю. Витте
Российская империя на рубеже XIX—XX вв. — Самодер-
жавие и его институты. — Экономическая политика
С. Ю. Витте. — Консервативно-охранительная линия
В. К. Плеве. — Начало первой российской революции и
маневры властей. — Манифест 17 октября 1905 г. —
Консолидация правых сил. — «Объединенное дворянст-
во». — Черносотенные союзы. — Правительственный ла-
герь в борьбе с революционным движением. — Третье-
июньская монархия. — П. А. Столыпин и программа мо-
дернизации России. — Царизм во время Первой мировой
войны. — Кризис верхов.
В начале XX в. невозможно было представить, какие
глобальные изменения произойдут менее чем за столетие.
Противоречия нашей эпохи во многом объясняются тем,
что человечество перешагнуло порог XX века, находясь
на различных ступенях развития. На одном полюсе была
группа индустриальных стран Европы и Северной Аме-
рики, которые, опираясь на мощный промышленный по-
тенциал, распространили свое политическое и экономи-
ческое влияние на значительную часть планеты. Другой
полюс представляли колониальные народы, для которых
приобщение к европейской цивилизации обернулось наси-
лием и разграблением природных ресурсов.
Но существовала еще одна группа стран: европейских
и азиатских, прошедших длительный исторический путь и
недавно вышедших на мировую арену, полуколоний и ко-
лониальных империй, которых при всей их непохоже-
сти объединяло то, что они оказались в положении дого-
няющих. Это произошло по разным причинам. В Испании
8—208
201
из-за долгого паразитического существования за счет ог-
ромных владений в Латинской Америке, в Японии из-за
политики самоизоляции, в Италии из-за раздробленности
и т. д. Главная же причина заключалась в том, что
в этих странах в значительной степени сохранялся об-
щественно-экономический уклад феодальной эпохи. Образ-
но говоря, эти страны составили второй эшелон, встав-
ший на капиталистические рельсы и отправившийся вдо-
гонку за локомотивами мировой промышленности. Почти
совпали по времени реформы, освободившие от средне-
вековых оков Австро-Венгрию, Италию, Японию. К числу
этих стран принадлежала и Россия.
Проблема модернизации, т. е. коренного обновления
важнейших сфер жизни от экономики до государствен-
ного строя, вставала перед Россией на протяжении
длительного отрезка ее истории. Но идеи обновления
получали практическое воплощение в обстановке соци-
ально-политического кризиса, когда реформаторов под-
стегивало прямое давление снизу или опасность извне.
Сложность заключалась в том, что ни одна из периоди-
чески осуществлявшихся реформ не была проведена комп-
лексно и последовательно. Следующее поколение ре-
форматоров получало в наследство незавершенные ре-
формы, что в свою очередь тормозило их собственные
преобразования. Между тем продолжавшееся расширение
границ государства приводило к усложнению и увеличе-
нию масштаба реформ.
Все это в полной мере проявилось в начале XX в.
Реформы 60—70-х гг. XIX в. не были завершены. Бо-
лее того, начатый процесс был приостановлен и до неко-
торой степени повернут вспять контрреформами 80—
90-х гг. Предстояло провести модернизацию огромной
страны, расположенной на двух континентах. На полити-
ческой карте Российская империя выглядела монолитом.
Но на самом деле в ее границы вошли самые различные
земли от регионов древнейших цивилизаций до пустующих
пространств за Уральским хребтом, где плотность насе-
ления не превышала 1 чел. на кв. км. С поразитель-
ным разнообразием ландшафта и климата могла сравнить-
ся разве что пестрота этнографического состава. По перепи-
си 1897 г. в России (за исключением Финляндии) прожи-
вало 125,6 млн. человек, в 1914 г. — 175,1 млн. За рубежом
подданных Российской империи по традиции называли рус-
скими. Но Россию населяло более ста народов, не
считая небольших этнических групп. Многонациональное
202
государство сложилось в результате противоречивого про-
цесса, который не может быть сведен однозначно к «до-
бровольному воссоединению» или к «насильственному при-
соединению». Ряд народов оказался в составе Россий-
ского государства в силу географической близости,
общности экономических интересов и давних культурных
связей. Для других народов, вовлеченных в межнацио-
нальные и религиозные конфликты, покровительство
России стало единственным шансом спасти свое существо-
вание. Вместе с тем часть территории вошла в резуль-
тате кровопролитных завоеваний или сговора с другими
великими державами.
Народы России имели различное прошлое. У одних
была тысячелетняя история и собственная государствен-
ность. Другие находились на стадии разложения родового
строя. Они принадлежали к различным расам и языковым
семьям. Они отличались по национальной психологии,
исповедовали разные религии. Христианство было пред-
ставлено православием (включая его старообрядческие
толкования), униатством, католичеством, протестантством,
не считая многочисленных сект. Часть населения испове-
довала ислам, иудаизм, буддизм (ламаизм) и другие
религии.
Все это многообразие существовало в унитарном госу-
дарстве. Только один национальный регион — Великое
княжество Финляндское сохранил автономию (особое за-
конодательство, сейм, монетную систему). Польша лиши-
лась внутренней автономии после подавления националь-
но-освободительных восстаний 1830 и 1863 гг. Даже на-
звание Царство Польское было вытеснено термином При-
вислинские губернии. В вассальной зависимости от Рос-
сии находились Бухарское и Хивинское ханства. В 1914 г.
под протекторат России был принят Тувинский край
(Тува). Остальные национальные окраины были на поло-
жении наместничеств, генерал-губернаторств, губерний и
областей.
Правящие круги России строили внутреннюю поли-
тику на великодержавных принципах. Русский язык был
государственным, а православие являлось господствующей
политикой. Официальная идеология причисляла к русским
также украинцев и белорусов. Культивировалось снисходи-
тельно-покровительственное или пренебрежительное отно-
шение к «туземцам», «инородцам». В русле великодер-
жавной политики шло «обрусение» Польши и попытки
ликвидировать автономию Финляндии. Существовали зако-
8*
203
нодательные ограничения прав еврейского населения. Лица
иудейского вероисповедания не имели права жить вне
«черты еврейской оседлости», включавшей 25 губерний
на территории России и Польши. Великодержавная поли-
тика порождала порочный круг: неравноправие толкало
национальные меньшинства на протест. В свою очередь,
широкое участие представителей национальных мень-
шинств в освободительном движении приводило к ужесто-
чению великодержавной политики.
Вместе с тем раскол российского общества шел по со-
циальному, а не по национальному признаку. Уровень
жизни русского населения был не выше, а порой даже
ниже, чем у других народов. В то же время господствую-
щий класс вобрал в себя местную знать и националь-
ную буржуазию. Некоторые элементы, например, остзей-
ское дворянство занимало ключевые посты в военном и
административном аппарате. Польская шляхта после раз-
делов Речи Посполитой приобрела права российского дво-
рянства и сохранила огромные латифундии на Украине.
Ограничительные нормы не распространялись на еврей-
скую буржуазию, занимавшую важные позиции в банков-
ском деле и торговле.
В России пропасть между различными социальными
слоями была особенно глубокой. Это объяснялось одно-
временным наслоением полуфеодальных порядков и хищ-
нических методов молодого российского капитализма.
Борьба за социальные гарантии была в начальной стадии.
Значительная часть населения родилась еще при крепост-
ном праве. Миллионы людей находились в плену средне-
вековых представлений о мире, их кругозор ограничивался
родной деревней, кишлаком или аулом. Подавляющее
большинство населения (73,7 % по переписи 1897 г.) было
неграмотным. Неравенство было закреплено сословной
структурой. Правда, по мере развития буржуазных отно-
шений она уже перестала соответствовать классовому
делению.
Самым большим по численности классом населения
(77,1 % по переписи 1897 г.) было крестьянство. Реформа
1861 г. сделала крепостных лично свободными, но возложи-
ла на них бремя выкупных платежей. Всего крестьяне запла-
тили за свои наделы 1,5 млрд. руб. — втрое больше рыноч-
ной цены за землю. На крестьянство также падала основ-
ная тяжесть налогов. В начале XX в. в руках крестьян
находилось 137 млн. десятин земли. При низком уровне
агротехники этого было явно недостаточно.
204
Нехватка земли обострялась аграрным перенаселением
западных и южных губерний. В Белоруссии и на Украине
до трети крестьян были безземельными. По всей стране
16,5 млн. крестьян имели наделы менее 1 десятины
(1,09 га).
Крестьяне вели индивидуальное подворное хозяйство.
При этом большая часть земли находилась в общин-
ном владении. Община не допускала разорения своих чле-
нов, поддерживала их материально. Оборотной стороной
общинных порядков была насильственная уравнитель-
ность. Сельский сход мог отобрать надел у крестьянина,
подвергнуть его телесному наказанию. Одной из важней-
ших функций общины было распределение земли. Величи-
на надела зависела от количества взрослых работников
в семье. Периодически производились переделы земли.
Уравнительные тенденции в общине приводили к тому, что
поля нарезались на множество полосок. Каждый об-
щинник владел участком хорошей, участком средней и
участком плохой земли. В Ярославской губернии наделы
некоторых крестьян состояли из 120 клочков.
Пореформенная община не могла предотвратить ес-
тественного процесса социальной дифференциации
крестьянства. Росла площадь земель, находившихся в
частной собственности крестьян. Во многих общинах деся-
тилетиями не производилось передела полей. Выделилась
зажиточная верхушка, в руки которой попало до поло-
вины надельной земли. Кулацкие хозяйства были лучше
обеспечены тягловым скотом, использовали усовершенст-
вованный инвентарь. Сельские сходы зачастую были в
полном подчинении у «мироедов». Одновременно увели-
чивался слой беднейшего крестьянства, сельских пролета-
риев и полупролетариев. Вместе с тем социальное рас-
слоение еще не разрушило устойчивое середняцкое ядро.
Общинное устройство существовало не везде. Крестья-
не Прибалтики получили личную свободу на полвека
раньше, чем в России. Однако они не владели землей,
были арендаторами или батраками у помещиков. В Азер-
байджане выкуп наделов начался через четверть века по-
сле реформы, в Грузии даже в начале столетия более
половины крестьян оставались на положении временно-
обязанных.
Особую категорию крестьянства составляло казачество.
В России было 11 казачьих войск. Мужское казачье
население было обязано нести военную службу в течение
20 лет. Эта служба обеспечивалась обширным земель-
205
ным фондом. Казаки наделялись «паем» в 30 десятин,
они были поставлены в привилегированное положение по
сравнению с «иногородними». Царизм стремился закон-
сервировать общественный уклад казачества, использовать
казачьи полки для выполнения карательных, полицей-
ских функций.
Сильные пережитки родо-племенных отношений сохра-
нялись у кочевого населения — казахов, киргизов, бурят,
части туркмен и др. Некоторые народы Сибири, при-
численные к категории «бродячих инородцев», облагались
ясаком. Эта повинность была установлена еще в XVII в.
Российские города были символом модернизации аг-
рарной страны. В 985 городах проживало 12,8 % насе-
ления империи. Петербург и Москва насчитывали более
1 млн. жителей. В городских кварталах наглядно обна-
жались противоречия эпохи модернизации. Дворцы знати
и купеческие особняки соседствовали с мрачными до-
ходными домами, ночлежками, лачугами городских пред-
местий. Деклассированные элементы — бродяги и нищие
составляли более 360 тыс. человек. Дореформенные города
являлись административными и торговыми центрами.
В конце XIX в. было немало уездных городков, дре-
мавших вокруг присутственных мест и базарных площа-
дей. Но в целом облик городов стремительно менялся.
Они превращались в крупные промышленные центры. Со-
ответственно менялся и состав городского населения.
Рабочие фабрик и заводов были самым молодым клас-
сом, которому законодательство даже не успело найти
место в общественной структуре. Рабочие по паспортам
числились крестьянами или мещанами. Действительно, эти
сословия были основным источником пополнения рабочего
класса. Вместе с тем росло число потомственных рабо-
чих. Индустриальные рабочие составляли немногим более
1 % населения страны. Однако рабочий класс включал
сезонников, надомников, отходников, сельских батраков и
других представителей армии наемного труда.
Жизнь рабочих диктовалась безжалостными законами
начального периода капитализма. Владельцы предприятий
компенсировали низкую производительность труда увели-
чением рабочего дня. Отсутствовала охрана труда, вред-
ные производства (например, химические) уносили жизни
рабочих за 5—20 лет. Рабочие не пользовались соци-
альными гарантиями, их жилища не отвечали санитарным
нормам. Из 100 родившихся детей рабочих умирали
56—64. Заработная плата рабочих в России была гораздо
206
ниже, чем в развитых европейских странах. Женщины
получали вдвое меньше мужчин.
Только с 80-х г. XIX в. фабричное законодательство
начало ограничивать произвол владельцев. Был издан за-
кон о штрафах, запрещен ночной труд женщин и детей.
В конце XIX в. продолжительность рабочего дня была
ограничена 11,5 часа. Этот закон фактически бойкоти-
ровался фабрикантами, а в ремесленных мастерских день
растягивался до 14—15 часов.
В отличие от других стран в России не сложилась
«рабочая аристократия», на содержание которой шла часть
прибылей буржуазии. Средняя годовая заработная плата
рабочих составляла 245 руб. (на 1908 г.), доля высоко-
оплачиваемых рабочих была незначительной. Промежуточ-
ное положение между пролетариатом и господствую-
щими классами занимала мелкая городская буржуазия.
Домохозяева, владельцы мастерских, мелкие торговцы по
своему мировоззрению тяготели к имущим слоям насе-
ления, тогда как уровень жизни зачастую сближал их с
рабочими.
В России впервые возник, а потом получил всеоб-
щее употребление термин интеллигенция. Прослойка лиц
умственного труда была малочисленной — 0,36 % всего
населения. Перепись 1897 г. зарегистрировала 4 тыс. ин-
женеров, 3 тыс. ученых. Высшее и среднее специаль-
ное образование имели 290 тыс. человек. Социальные
границы интеллигенции были весьма размытыми. Еще в
1-й пол. XIX в. занятие умственным трудом почти
автоматически обеспечивало принадлежность к господ-
ствующей верхушке. Но в пореформенной России возникла
разночинская интеллигенция. Распространенной профес-
сией стала журналистика, судебные реформы создали кор-
порацию адвокатов, земские учреждения потребовали зна-
чительное число квалифицированных специалистов. Слу-
жащие, врачи, учителя только по характеру труда и оплате
отличались от наемных рабочих. В то же время к интелли-
генции принадлежало среднее и высшее чиновничество,
директора и управляющие банков, фабрик, заводов.
Правящую элиту формировали два класса — буржуа-
зия и дворянство. В дореформенной России буржуазия
была представлена купечеством. Первоначальное накоп-
ление капитала проходило в торговле и ростовщичестве.
Переход от мануфактуры к машинному производству обес-
печил первенство промышленного капитала. Социальной
базой формирующейся промышленной буржуазии наряду
207
с купечеством стало мещанство и отчасти зажиточное
крестьянство. К концу XIX в. численность буржуазии
достигла 1,5 млн. человек. Этот класс был неоднородным.
Крупная промышленная буржуазия концентрировалась
в Москве. Петербургская финансовая олигархия, тес-
но связанная с бюрократией, контролировала капиталы
акционерных компаний. Сложились отряды национальной
буржуазии, значительную долю предпринимателей со-
ставляли иностранцы. Буржуазные элементы в россий-
ской глубинке по-прежнему ограничивали свою деятель-
ность торговой сферой. Этот слой еще не освободился
от патриархальных купеческих традиций.
На заре капитализма буржуазия действовала хищни-
ческими методами. Личные состояния накапливались путем
обмана, махинаций, нередко уголовных преступлений. Так
выросли династии промышленников Коноваловых, Морозо-
вых, Прохоровых, Рябушинских. Энергичными, но совер-
шенно беззастенчивыми дельцами, готовыми на любое
жульничество, запомнились современникам банкир В. А. Ко-
корев, заводчик Н. И. Путилов, железнодорожный маг-
нат Л. С. Поляков. Фабриканты считали своим неотъем-
лемым правом полную свободу рук в отношении с рабо-
чими. Даже царские власти, опасавшиеся рабочих вол-
нений, во многих случаях оказывались более дальновид-
ными, чем владельцы предприятий. «Цивилизованные»
методы эксплуатации приживались с большим трудом.
Только третье — четвертое поколение предпринимателей
приобрело «европейский лоск». В этом, незначительном
по численности, слое появились меценаты и инициаторы
благотворительных акций. Так, П. М. Третьяков положил
начало знаменитой художественной галерее. Известными
коллекционерами были И. А. и М. А. Морозовы,
П. М. Щукин. С. И. Мамонтов открыл частную оперу,
создал настоящий художественный центр в Абрамцеве.
А. М. Сибиряков пожертвовал полмиллиона на открытие
университета в Сибири, а П. И. Бахрушин отдал такую
же сумму на благотворительные нужды.
Политическое значение буржуазии отставало от ее
экономической мощи. Правящие круги, жившие в плену
феодальных предрассудков, отводили купечеству второсте-
пенное место. Длительное время буржуазия приспосабли-
валась к порядкам полуфеодального государства, прав-
дами и неправдами стремилась «попасть в дворяне». Толь-
ко в XX в. она заявила о претензиях на участие в
политической жизни. Однако «комплекс неполноценности»
208
не был ею преодолен вплоть до падения самодержавия.
Первым сословием считалось дворянство. «Свод зако-
нов Российской империи» провозглашал: «Дворянское
название есть следствие, истекающее от качества и добро-
детели начальствовавших в древности мужей, отличивших
себя заслугами, обращая самую службу в заслугу, при-
обрели потомству своему нарицание благородное». По пе-
реписи 1897 г., в России было 1 221 939 потомственных
и 631 245 личных дворян. Среди них было 830 титуло-
ванных родов.
Отмена крепостного права нанесла удар дворянскому
землевладению. Лишившись даровых рабочих рук, поме-
щики с трудом приспосабливались к новым условиям
хозяйствования. Огромные средства, полученные по заве-
домо завышенной оценке крестьянских наделов, были
истрачены непроизводительно. Только часть помещиков
сумела наладить в своих имениях товарное капиталисти-
ческое производство. Другие еще многие годы удержи-
вались на плаву благодаря различным формам внеэконо-
мического принуждения крестьян, предусмотрительно за-
крепленными авторами половинчатой реформы «сверху».
В аграрной стране, какой еще оставалась Россия
в начале века, буржуазные элементы уступали первое
место дворянам-землевладельцам. Стоимость земель, на-
ходившихся в руках дворян в 50 губерниях Европей-
ской России, по средним продажным ценам 1900—
1902 гг. составляла в 1905 г. 4040 млн. руб., на 60 % пре-
вышая таким образом общую массу акционерных капита-
лов в стране.
Самодержавная власть пыталась поддержать поме-
щичье землевладение. Государственный дворянский зе-
мельный банк субсидировал помещиков на самых льгот-
ных условиях. Но экономическая мощь дворянства посте-
пенно таяла. К началу века треть крупных землевла-
дельцев была буржуазной по происхождению, а в после-
дующее десятилетие площадь дворянского землевладения
сократилась на 1 /5. Русская литература второй половины
XIX в. оставила яркие картины «оскудения дворянст-
ва», наступления «чумазого» — купца, предпринимателя
нередко из «подлого» сословия. Великий сатирик
М. Е. Салтыков-Щедрин, принадлежавший к старинному
дворянскому роду, писал о том, как буквально на глазах
менялся сословный и национальный облик землевладель-
цев: «В ближайшей ко мне старинной княжеской усадь-
бе с вековыми лесами, с знаменитыми оранжереями и
209
с прекрасно устроенным господским домом в течение
двух лет переменилось два владельца, из коих один —
еврей. То же самое повторилось и по всей окрестности.
Пришли люди, прикосновенные к постройке храма Христа
Спасителя, пришел адвокат, выигравший какое-то волшеб-
ное дело и сейчас же поспешивший сделаться «барином»...».
Вслед за постепенной утратой экономического могу-
щества дворянство теряло монополию на власть. Однако
этот процесс шел гораздо медленнее. Дворяне пользова-
лись огромным влиянием в органах местного управления.
Они сохранили корпоративные организации — губернские
и уездные дворянские собрания. Предводители дворян-
ства наряду с губернаторами играли ключевую роль в
проведении правительственной политики на местах. Кури-
альная система выборов давала дворянам большинство
мест в земствах, а закон о земских начальниках из
потомственных дворян передал в их руки судебно-адми-
нистративную власть в уездах.
Дворянство являлось главной опорой самодержавия.
В начале XX в. Россия была одной из немногих аб-
солютистских монархий. Даже в Японии в 1890 г. была
принята конституция и созван парламент. Между тем им-
ператор всероссийский, чей полный титул включал более
полусотни географических названий, обладал всей полнотой
законодательной и исполнительной власти. Законы импе-
рии гласили: «Повиноваться верховной власти его не токмо
за страх, но и за совесть сам Бог повелевает». Согласно
официальной трактовке, самодержавие имело надклассо-
вый характер. Идеологи монархизма, например, бывший
народоволец Л. А. Тихомиров подчеркивал: «Случайные
выражения, как Екатерины II, назвавшей себя «казан-
ской помещицей» или Николая I («первый дворянин») —
нельзя, конечно, брать в серьезный счет». Тем не менее
именно эти «случайные выражения» куда более точно от-
ражали реальное положение вещей.
Однако абсолютизм, как политическая надстройка,
пользовался определенной самостоятельностью по отно-
шении к базису. Государство играло исключительную роль
на всех этапах российской истории. Оно активно вме-
шивалось в экономику, вводило государственную монопо-
лию на некоторые виды деятельности. Государство владе-
ло огромной собственностью. Ему принадлежало 38 %
территории, в том числе 60 % лесных массивов. В госу-
дарственный сектор входили железные дороги, горнодобы-
вающие и металлургические предприятия Алтая, Сибири,
210
Урала, казенные машиностроительные заводы, выполняв-
шие военные заказы, почтовая и телеграфная сеть.
В абсолютной монархии власть персонифицируется в
одном человеке. Личность последнего царя, занимавшего
трон с 1894 по 1917 гг., до сих пор привлекает присталь-
ное внимание и вызывает бурные споры. Сложилась гро-
мадная литература о нем и его окружении. Как правило,
современники, лично знавшие Николая II, а также истори-
ки дают взаимоисключающие оценки деятельности послед-
него царя.
Если взглянуть на дело объективно, то следует признать,
что Николаю II были присущи многие положительные
качества. Его нельзя было назвать невежественным
или малообразованным, как его отца Александра III.
Наследнику престола дали блестящее образование —
военное и юридическое, причем преподавали ему луч-
шие профессора. Николай II свободно владел четырьмя
языками, неплохо знал русскую историю. Вместе с тем бу-
дущий царь был совершенно оторван от интеллигентной
среды. Кругосветное путешествие молодого Николая, по
традиции завершавшее образование цесаревича, не прине-
сло ему пользы. Он сам признавался: «Моя поездка
бессмысленна, дворцы и генералы одинаковы во всем мире,
а это единственное, что мне показывают. Я с одинаковым
успехом мог бы остаться дома».
Зато император твердо усвоил мысль о божествен-
ном происхождении царской власти. Он был воспитан в
убеждении, что самодержавие есть единственная форма
правления, приемлемая для России. Один из современ-
ников вспоминал такие его слова: «Вот, например, мо-
нархия! Вам она не нужна; мне она не нужна; но пока
она нужна народу, мы обязаны ее поддерживать».
Николай II стремился не просто царствовать, но и
править. Государственными делами он занимался с добро-
совестностью, доходящей порой до мелочности. Например,
он никогда не имел личного секретаря, сам просматри-
вал массу документов и собственноручно ставил печати
на письмах. Однако, располагая точными данными о поло-
жении страны, Николай II даже не пытался изменить
гибельного курса. Многочисленные проекты реформ про-
ходили мимо его сознания. Когда же наиболее дально-
видные представители правительственного лагеря пытались
воздействовать на императора, их ждала опала. Один из
самых близких к царю придворных вспоминал: «Он скло-
нялся лишь пред стихийным, иррациональным, а иногда
211
и противным разуму, пред невесомым, пред своим, все
возрастающим мистицизмом... Он предпочитал увольнять в
отставку лиц, переставших преследовать одну с ним цель».
Видный общественный деятель Ф. А. Головин, знав-
ший Николая II и подростком, и взрослым человеком, до-
вольно точно характеризовал императора: «Ради сохра-
нения власти в своих руках в возможно полном объеме
он не останавливается ни перед чем. Интересы династии
и личного мелкого самолюбия для него выше пользы
государственной».
Николай II управлял при помощи феодального клана—
царствующего дома Романовых. Полусотне великих князей
и просто князей императорской крови принадлежали
удельные земли, площадь которых в начале века состав-
ляла 7 413 342 десятины. Романовы недаром считались
первыми помещиками. Кстати, подобно большинству
бывших крепостников, они не вели капиталистического
хозяйства. Их земли, разбросанные по 38 губерниям,
сдавались в аренду. Ежегодные доходы царской фамилии
достигали 52 млн. руб., причем 2/3 доходов «заимство-
вались» из государственной казны. Великие князья полу-
чали по 150 тыс. руб. ежегодно, капитал в 1 млн. руб.
по достижении совершеннолетия и 235 тыс. руб. после
вступления в брак.
Современники признавали, вместе с тем, что огромные
расходы на содержание Романовых были наименьшим
из зол. Великие князья занимали высшие государст-
венные посты и командные должности в армии. Разби-
тый параличом Михаил Николаевич числился председа-
телем Государственного совета, Алексей Александрович,
живший традициями парусного флота, был генерал-адми-
ралом. По отзывам окружающих, одно только упомина-
ние о преобразованиях в военном флоте вызывало на его
лице болезненную гримасу. Сергей Александрович, как
отмечал государственный секретарь А. А. Половцев, «из
московского генерал-губернаторства сделал отдельное от
России великое княжество или даже эмирство».
Великие князья непосредственно смыкались с при-
дворной камарильей (от испанского «камарилио» — не-
большая комната, где несколько королевских фавори-
тов вершили все дела государства). Камарилья в Рос-
сии являлась одним из каналов, через который до трона
доходила воля полуфеодального землевладельческого
класса. Влияние этой группы людей, представлявшей собой
своего рода «теневой кабинет министров», на выработку
212
внутренней и внешней политики правительства было очень
значительным. Состав группы не был постоянным. Зна-
чение и вес того или иного ее члена определялись
не официальной должностью, а степенью близости к
царю. Поэтому сравнительно скромный пост дворцового
коменданта мог котироваться выше поста министра.
Ближайшая свита царя выполняла поручения, выхо-
дившие далеко за рамки придворных обязанностей. Ти-
пичным примером может служить «Безобразовская кли-
ка» — группа придворных и предпринимателей, толкав-
ших царизм на проведение авантюристической политики
на Дальнем Востоке. Политический вес в закулисном
петербургском мире имели несколько великосветских са-
лонов и такие, казалось бы, далекие от политики общест-
ва, как, например, Яхт-клуб. Один из современников от-
мечал: «Нередко случалось, что там (в Яхт-клубе — Авт.)
начинали карьеру, создавали себе имена и, наоборот, свер-
гали нежелательных лиц с их высоких постов. Прият-
ная жизнь, возможность продвинуть в высшие сферы
своих близких делали членов Яхт-клуба какими-то изб-
ранными существами».
Царь и придворная камарилья были только верши-
ной бюрократической пирамиды. Административный аппа-
рат постоянно разбухал, к началу XX в. насчитыва-
лось 436 тыс. чиновников. По тем временам это была
самая большая бюрократическая прослойка во всем мире.
Бюрократию нельзя полностью отождествлять с дворян-
ством, хотя сановная верхушка и высший командный
состав армии принадлежали к этому сословию. Среди
низших чиновников «благородные дворяне» составляли
только 22 %, да и многие представители средней и выс-
шей бюрократии, введенные в состав дворянства благо-
даря «Табели о рангах», не всегда имели связи с клас-
сом помещиков. В начале века из 3420 особ первых че-
тырех классов 70 % либо вовсе не имели земли, либо
владели поместьями менее 100 десятин, т. е. заведомо
не обеспечивавшими владельцев самостоятельным дохо-
дом. Наиболее рьяные защитники прав дворянства даже
обвиняли бюрократию в забвении государственных инте-
ресов, подразумевая исключительно помещичьи интересы.
Однако, несмотря на близость этих интересов, государ-
ственный аппарат все же не мог проводить узкосослов-
ную политику.
В самодержавной России не было законодательных
органов, но имелся законосовещательный Государственный
213
совет, разделенный на ряд департаментов. Его решения
имели рекомендательный характер, царь мог утвердить
мнение меньшинства членов совета или полностью от-
вергнуть его. Другой высший орган — Сенат по традиции
именовался «правительствующим». Но он сохранил только
функции суда и надзора, был апелляционной и касса-
ционной инстанцией. Сенату принадлежало право «толко-
вания» законов, что позволяло правящим классам вносить
коррективы в любые законодательные акты. Кресло в Го-
сударственном совете или Сенате, как правило, было сине-
курой для отставных министров и губернаторов.
Исполнительную власть осуществляли 11 министерств.
Их деятельность координировалась Комитетом министров.
Но этот орган не имел характера кабинета министров,
а его председатель выполнял иные функции, нежели
премьер-министр. Каждый руководитель ведомства сохра-
нял полную самостоятельность и докладывал о своих
делах непосредственно царю. Комитет министров зани-
мался второстепенными вопросами.
Становым хребтом всей системы государственного уп-
равления было министерство внутренних дел, которому
подчинялась вся местная администрация: генерал-губерна-
торы, губернаторы, градоначальники. Министерство так-
же осуществляло контроль за органами самоуправления —
земского и городского. Важнейшей функцией министер-
ства внутренних дел была борьба с революционным
движением. Этим занимался Департамент полиции —
«наследник» III отделения Собственной его императорско-
го Величества канцелярии. 59 штатских чиновников Осо-
бого отдела департамента осуществляли общее руко-
водство политическим розыском. Непосредственными ис-
полнителями их указаний были около 16 тыс. офицеров и
нижних чинов Отдельного корпуса жандармов. Во всех
губерниях, уездах, на железных дорогах существовали
жандармские управления. Им помогали охранные отде-
ления. Если в начале века в стране были только 3 охран-
ки, то уже через несколько лет — 27. Полицейские
органы вербовали секретных сотрудников, провокаторов
удалось внедрить практически во все подпольные органи-
зации. Собеседник мог оказаться добровольным или плат-
ным доносчиком, извозчик или дворник — переодетым фи-
лером. В «черных кабинетах» при почтамтах шла пер-
люстрация частных писем. Один из чиновников даже
изобрел аппарат, позволявший мгновенно изготовлять ко-
пию любой печати. Он был награжден орденом «За по-
214
лезные и применимые на деле открытия». От посторон-
них взоров была застрахована переписка только двух
лиц — царя и министра внутренних дел. Под соблюде-
нием находились даже непосредственные руководители
политического сыска вплоть до директоров Департамен-
та полиции.
Самодержавная монархия и ее институты были насле-
дием феодальной эпохи. Между тем в пореформенный
период быстро развивался капитализм. Россия оставалась
страной с преобладающим сельским населением. Однако
буржуазные отношения начали проникать и в аграрный
сектор. Вслед за помещичьими имениями, ориентирован-
ными на рынок, товарно-денежные отношения охватывали
все большее количество крестьянских хозяйств. Следует
подчеркнуть, что натуральное и полунатуральное хозяйст-
во сократилось, но не исчезло. Крестьянские хозяйства,
собирая подавляющее большинство валового хлеба, по-
ставляли немногим более половины товарного зерна. При
этом теснее всего были связаны с рынком зажиточные
хозяйства.
Несмотря на тысячелетний опыт земледелия, его культу-
ра была очень низкой. В крестьянских хозяйствах использо-
вались орудия труда, не менявшиеся с XIII в. Даже в первое
десятилетие XX в. крестьяне Европейской России имели
6,5 млн. сох и только 4,6 млн. стальных плугов. Однако спрос
на сельскохозяйственные машины постоянно возрастал.
Русские и зарубежные фирмы вступили в борьбу за покупа-
теля, развернули по всей стране сеть сельскохозяйственных
складов. Ежегодная стоимость покупаемых сельскохозяйст-
венных машин в 70—90 гт. возросла в три раза. К концу
XIX в. средняя урожайность хлебов составляла 39 пудов
с 1 десятины земли. Это было на 10 пуд. выше чем непосред-
ственно после отмены крепостного права, но в 1,6 раза ниже,
чем в США и в 4 раза ниже, чем в Великобритании. Низкая
урожайность компенсировалась вовлечением в сельскохо-
зяйственный оборот огромных земельных пространств. Поэ-
тому валовый сбор хлеба к концу XIX в. достиг 54,1 млн.
тонн. Вплоть до начала 1 мировой войны Россия являлась
крупнейшим экспортером хлеба. В первое десятилетие XX в.
экспорт русской пшеницы составлял 36,9 % общего миро-
вого экспорта. Доходы от продажи зерна на мировом рынке
составляли около половины всех доходов от внешней тор-
говли. Главными покупателями русского зерна были Герма-
ния и Великобритания. Правительственные эксперты
утверждали, что круг этих покупателей неминуемо расши-
215
рится, так как основные конкуренты России — США и
Аргентина отстают от России в наращивании объемов сель-
скохозяйственного производства. Вместе с тем увеличение
хлебного экспорта не свидетельствовало о благополучном
состоянии страны. Господствовал лозунг «Недоедим, но вы-
везем». Министерство финансов, увеличивая налоги, застав-
ляло крестьян искать выхода на рынок и тут же изымало
значительную часть доходов. Одним из последствий пагуб-
ных последствий такой фискальной политики был массовый
голод 1891 г.
Вовлечение аграрного сектора в рыночные отношения
стимулировало развитие отечественной промышленности.
Промышленный переворот произошел в России на полвека
позже, чем в большинстве развитых стран. Российская про-
мышленность была нацелена на производство предметов
потребления. Именно в этих товарах в первую очередь испы-
тывал необходимость внутренний рынок. Легкая промыш-
ленность развивалась быстрыми темпами. Текстильные фа-
брики Москвы, Твери, Орехово-Зуева были флагманами
российской промышленности. Текстиль занял вторую строч-
ку в экспорте. Русские ситцы, плисы, миткали успешно кон-
курировали с европейской продукцией на восточном рынке.
В конце XIX в. в промышленности наметился поворот к
производству средств производства. Возникают новые отра-
сли промышленности, нефтедобывающая, химическая, ма-
шиностроительная. В российской глубинке строятся круп-
ные заводы: Коломенский, Сормовский. Наряду с прежними
центрами возникают новые промышленные районы. Особен-
но бурно развивался Промышленный Юг страны. Опираясь
на металлургические заводы Украины и угольные шахты
Донбасса, он обогнал горнозаводской Урал. В 1871 г. была
произведена первая в Донбассе плавка чугуна на предприя-
тии Дж. Юза, а в 1897 г. на Юге выплавлялось 40,4 % всего
чугуна. Промышленный Юг был застрельщиком техническо-
го прогресса. Здесь были самые мощные печи, самое совер-
шенное по тем временам оборудование, самая высокая про-
изводительность труда.
Капитализм привел к реорганизации финансовой систе-
мы. Пришли в движение капиталы, лежавшие в дедовских
купеческих сундуках. Государственный банк и его отделе-
ния оказались уже недостаточными для мобилизации капи-
талов. В 1864 г. открывается первый акционерный коммер-
ческий банк, а к началу XIX в. акционерные банки увеличили
свои капиталы до 1,1 млрд. руб. Общества взаимного креди-
та и сберегательные кассы превратились в важную часть
216
банковской системы. Привычными стали и фантастические
обогащения в результате биржевой игры и неожиданные
банкротства, разорявшие тысячи вкладчиков.
По степени концентрации производства Россия начала
опережать даже наиболее развитые страны. Примитивные
формы монополий в виде «стачек» торговцев, удерживавших
высокие цены на ярмарках, существовали еще в середине
XIX в. К концу века появляются картели, синдикаты,
тресты — по самым неполным подсчетам в России было до
50 монополистических объединений, 12 крупнейших банков
распоряжались 80 % всех банковских средств.
В то же время широкое распространение получило реме-
сленное производство. На долю мелких товаропроизводите-
лей приходилась треть всей промышленной продукции. В
некоторых отраслях, например, в кузнечном деле, мелкое
производство опережало крупное. Ремесленные мастерские
успешно конкурировали с фабриками и заводами. Гибкость
и умение приспосабливаться к конъюнктуре проявили кус-
тарные промыслы. Часть из них, например, гвоздильный,
исчезла, не выдержав соревнования с машинным производ-
ством. Но их место заняли и успешно развивались те промы-
слы, в которых механизмы не могли соперничать с челове-
ческими руками.
В пореформенные годы объем промышленного произ-
водства в России увеличился в 7 раз. Эти темпы были выше,
чем в развитых капиталистических странах. По названному
показателю Россия занимала пятое место в мире. Но по
национальному доходу и производству промышленной про-
дукции на душу населения она многократно уступала веду-
щей группе государств. По сравнению с Великобританией,
национальный доход на одного человека в Европейской
России был в 4 раза ниже, выплавка чугуна на душу населе-
ния — в 13 раз. В народном хозяйстве страны имелись ог-
ромные диспропорции. Рыночные отношения еще не охвати-
ли всю территорию, не сложился единый хозяйственный
комплекс. Не была завершена индустриализация страны.
Наряду с современными фабриками и заводами промыш-
ленного Юга страны существовали тысячи предприятий,
находившихся на мануфактурной стадии. Аграрный сектор
оставался ведущим, капиталистические отношения в дерев-
не развивались более медленными темпами из-за многочис-
ленных феодальных пережитков.
Правительство занимало двойственную позицию по от-
ношению к капиталистическому развитию страны. Наиболее
последовательные сторонники промышленной модерниза-
217
ции России группировались вокруг С. Ю. Витте. Он проис-
ходил из семьи обрусевшего немца, но по матери принадле-
жал к боковой ветви князей Долгоруких. Витте окончил
физико-математический факультет Новороссийского уни-
верситета. Отец Витте был крупным чиновником на Кавказе,
но подорвал состояние семьи неудачными финансовыми
операциями. Поэтому кандидату математики Витте приш-
лось расстаться с мечтой о профессуре.
Он начал службу на железной дороге, причем прошел все
ступеньки, начиная с билетной кассы. Это совсем не походи-
ло на карьеру молодого человека из высокопоставленной
семьи. Да и сам Витте скорее напоминал американского
предпринимателя. Сослуживцы вспоминали: «Казалось,
будто он обладает каким-то волшебным жезлом, который
ему указывает, каким образом можно увеличить доходность
товарной службы. Коньком его были тарифы — целые таб-
лицы он помнил наизусть,— вместе с тем он отличался и по
технической части; помимо сотен улучшений в отчетности,
он то изобретал новый способ сцепления вагонов, который
затем был применен и на германских железных дорогах,
то способ ускоренной сигнализации, новые контрольные
приборы и пр.».
Витте стал крупным железнодорожным деятелем, при-
обрел тесные связи с промышленными и финансовыми
кругами. В этот период правительство, начавшее выкуп
железнодорожной сети у частных компаний, нуждалось в
опытном специалисте. В 1889 г. Витте был приглашен на
пост директора департамента железных дорог. Правитель-
ство рассчитывало, что талантливый финансист повторит
во всероссийском масштабе успех юго-западной дороги,
которой он управлял. Впоследствии он занимал посты ми-
нистра путей сообщения и министра финансов.
Политические взгляды Витте менялись в зависимости от
конъюнктуры. В молодости он был членом «Священной
дружины», созданной для террористической борьбы с рево-
люционерами. Будучи государственным деятелем, он то
блокировался с явными консерваторами в преследовании
земства, то выступал за либеральные меры. Злые языки
недаром утверждали, что он был «принципиально безприн-
ципен». Единственный принцип, которому Витте никогда не
изменял, было убеждение в необходимости сильной центра-
лизованной власти. «Не будь неограниченного самодержа-
вия,— писал Витте,— не было бы Российской великой им-
перии».
Вместе с тем Витте был последовательным в выполнении
218
экономических задач. Для представителей высшей бюрокра-
тии было странным, что министр финансов считает себя не
верноподданным слугой престола, а скорее «директором
экономической корпорации русского народа». Придворная
камарилья с подозрением относилась к выходцу с промыш-
ленного Юга. «Сколько зла,— писали царю его приближен-
ные,— может еще сделать этот человек, внесший в государ-
ственную деятельность приемы биржевого дельца и акцио-
нерного заправилы».
Витте подчеркивал, что Россия имеет уникальные при-
родные ресурсы. Однако эти богатства лежат мертвым гру-
зом. Он писал: «Для блага России, отсталой сравнительно
с Западом, прежде всего необходим подъем ее производи-
тельных сил. Для этого всего больше нужно развитие ее
обрабатывающей промышленности и транспорта». Действи-
тельно транспортные магистрали играли огромную роль в
развитии экономики. Каждая железная дорога втягивала в
капиталистический рынок новые территории. Задолго до
появления Витте в Петербурге громадные средства казны
были направлены на строительство железных дорог, причем
государство гарантировало частным компаниям высокую
прибыль и покрывало их убытки. За 30 пореформенных лет
протяженность железных дорог увеличилась в 30 раз.
Вступив на пост министра финансов, Витте получил 29 157
верст железных дорог, а ушел, оставив 54 217 верст. Витте
возобновил строительство Транссибирской железной доро-
ги, отложенное при его предшественниках из-за нехватки
средств. Проект дороги был продиктован военно-стратеги-
ческими соображениями, но Витте увидел в нем способ раз-
вития производительных сил Сибири. В докладе царю он
называл строительство таким событием, «каким начинаются
новые эпохи в истории народов и которые вызывают нередко
коренной переворот установившихся экономических отно-
шений между государствами».
Витте по праву можно назвать поборником индустриали-
зации задолго до того, как эта идея была воплощена в жизнь
в 30-е гг. Но и более скромная по масштабам индустриали-
зация конца XIX в. осуществлялась за счет народа. Гранди-
озные проекты требовали средств. Они были обеспечены
путем увеличения налогов. Правительство сделало ставку
не на прямое обложение, а на косвенные налоги. В 90-е гг.
они возросли на 42,7 %.
По инициативе Витте была введена винная монополия,
т. е. исключительное право государства на продажу спирт-
ных напитков. Сам Витте утверждал, что винная монополия
219
вводится для блага населения: «Я каждый год старался ез-
дить именно по тем губерниям, в которых вводилась эта
новая реформа, и при всех моих объездах внушал акцизному
ведомству, что реформа эта вводится не с целью увеличения
дохода, а с целью уменьшения народного пьянства».
В действительности винная монополия обеспечивала основ-
ные поступления в государственный бюджет. При Витте она
давала 365 млн. руб. в год, при его преемниках возросла
до 543 млн. руб. Оборотной стороной реформы было спаива-
ние населения. В будни казенные лавки вели торговлю вод-
кой с 7 утра до 10 вечера. В воскресенье торговля возобнов-
лялась сразу же после церковной службы.
Введение «золотого стандарта», т. е. свободного размена
рубля на золото, способствовало притоку денежных средств
из-за рубежа. За десятилетний период сумма иностранного
капитала увеличилась с 200 млн. руб. до 900 млн. руб. Глав-
ными вкладчиками были банки и акционерные компании
Франции, Великобритании, Германии, Бельгии. Иностран-
ный капитал был вложен в металлургические предприятия
Юга, нефтяные месторождения Баку, машиностроительную
и химическую промышленность. Если в 1888 г. в России
было 16 иностранных фирм, то в 1909 г.—269. Правительст-
во брало крупные заграничные займы. За время пребывания
Витте на посту министра финансов задолжность России воз-
росла более чем на 1 млрд. руб. Ежегодно на уплату процен-
тов уходило до 150 млн. руб. Признавая громадную задолж-
ность, Витте тем не менее подчеркивал, что «занятые
деньги пошли исключительно на цели производительные».
Государство поощряло частное предпринимательство.
Для отечественной промышленности были созданы особо
благоприятные условия. В 1891 г. был установлен про-
текционистский таможенный тариф: ввоз иностранных то-
варов в Россию облагался 33 % пошлиной. В то же время
экспорт облагался низкими пошлинами. Это позволило
добиться активного торгового баланса. В разгар экономи-
ческого кризиса 1900—1903 гг. правительство пришло на
помощь предпринимателям щедрыми субсидиями.
Разумеется, Витте не был изобретателем протекцио-
низма. Во многом он продолжал политику своих пред-
шественников. И. А. Вышнеградский, которого Витте
сменил на посту министра финансов, заложил основы
протекционистского тарифа, положил начало крупным
займам за границей, подготовил введение «золотого
стандарта». Витте также не являлся реформатором-оди-
ночкой. Вместе с тем то направление в политике, которое
220
представлял Витте, имело оппозицию в правительствен-
ных кругах. Его обвиняли в разрушении хозяйственных
устоев, чрезмерном увлечении промышленностью, распро-
даже России иностранным банкирам.
Консервативно-охранительная линия была связана с
именем В. К. Плеве. Он начал свою деятельность в су-
дебном ведомстве, затем перешел на полицейскую службу.
На посту статс-секретаря по делам Финляндии Плеве
проявил себя великодержавным шовинистом, проводил
«обрусительную» политику. В апреле 1902 г. он был на-
значен министром внутренних дел и шефом жандармов.
Плеве делал акцент на карательные меры: «Если мы не
в силах изменить историческое движение событий, ве-
дущих к колебанию государства, то мы обязаны поставить
ему преграды, дабы задержать его, а никак не плыть по
течению, стараясь быть всегда впереди».
В консервативно-охранительном течении также были
свои экспериментаторы. Они поддержали «зубатовщину»
или так называемый «полицейский социализм». Сущность
этой политики, инициатором которой был начальник Мос-
ковского охранного отделения С. В. Зубатов, заключалась
в том, чтобы вбить клин между социал-демократией и ра-
бочими. Жандармский генерал А. В. Герасимов вспоминал
о идеях своего коллеги: «Он стремился на почве защиты
экономических нужд рабочей массы создать легальное
движение, которое имело бы на своей стороне в качестве
отца и друга — существующее правительство, тем самым
лишая это движение всякой политической окраски, при-
давая ему лояльный характер. Он не останавливался даже
перед возможностью отдельных конфликтов рабочих с
предпринимателями, при которых правительство станови-
лось на сторону рабочих. Его умственному взору рисова-
лась перспектива «социальной монархии», единении царя
с рабочим народом — при котором революционная про-
паганда теряла под собой всякую почву».
Заручившись покровительством великого князя Сергея
Александровича, а потом министра внутренних дел Плеве,
начальник московской охранки организовывал воскресные
совещания, прозванные «зубатовским парламентом». На
них читались лекции и проводились диспуты на темы, свя-
занные с жизнью рабочих. В Москве было создано «Об-
щество взаимопомощи рабочих механического произ-
водства» и аналогичные организации ткачей, булочников,
табачников и представителей других профессий. Они были
объединены в «Совет рабочих г. Москвы». «Зубатовщина»
221
вышла за пределы Москвы. Под эгидой полиции были соз-
даны общества рабочих в Петербурге, Киеве, Николаеве.
В Минске, Вильно, Одессе единомышленники Зубатова
создали «Независимую еврейскую рабочую партию».
Вскоре зубатовские организации под давлением рабо-
чих начали активно вмешиваться в конфликты с фабрич-
ной администрацией. Промышленники обратились к Витте
с требованием ликвидировать «полицейский социализм».
Участие зубатовцев во всеобщей стачке на Юге страны
вызвало гнев Плеве. Зубатов вынужден был подать в от-
ставку. Однако его методы продолжали использоваться
полицейскими властями. Сохранились и остатки зубатов-
ских рабочих организаций.
Другим важным вопросом, по которому шла борьба
внутри правящей верхушки, было правовое положение
крестьянства. По инициативе Витте в начале 1902 г. было
созвано «Особое совещание о нуждах сельскохозяйствен-
ной промышленности». Оно образовало более 600 местных
комитетов, привлекло более 12 тыс. участников, издало
многотомное собрание «трудов». Все это понадобилось
Витте для того, чтобы аргументировать необходимость
изменения политики в отношении к крестьянской общине.
Действительно, большинство местных комитетов высказа-
лось за уравнение крестьян в правах с другими сосло-
виями, свободный выход из общины и переходу к подвор-
ному землевладению. По существу предлагался комплекс
мер, предвосхищавших будущую столыпинскую аграрную
реформу. Однако Плеве и его сторонники выступали за
сохранение сословной обособленности крестьянства, не-
прикосновенность общины и неотчуждаемость наделов.
В августе 1903 г. Витте был смещен с поста министра
финансов и назначен на почетную, но лишенную реальной
власти должность председателя Комитета министров.
«Особое совещание» продолжило свою работу до весны
1905 г., но его рекомендации в этот период не были
востребованы.
Большое воздействие на поляризацию политических
сил в стране оказала неудачная внешняя политика. Россия
столкнулась на Дальнем Востоке с Японией, также осу-
ществлявшей промышленную модернизацию. В правящих
кругах России высказывались различные мнения по по-
воду конфликта с Японией. Витте и его группа вынаши-
вали планы «мирного завоевания» Маньчжурии, а «без-
образовская клика» (группа придворных во главе с камер-
гером А. М. Безобразовым) настаивала на решительных
222
действиях. Плеве говорил, что для обуздания революции
России нужна «маленькая победоносная война».
Русско-японская война началась 26 января 1904 г. и
ознаменовалась серией неудач. Самодержавие было воен-
ной монархией, что постоянно подчеркивалось царем и его
окружением. Престиж царизма во многом держался на
убеждении в мощи и непобедимости русской армии. Во-
енные неудачи, так же как в период Крымской войны,
ускорили кризис самодержавия.
Карательная политика Плеве не смогла сдержать раз-
мах революционного движения. 15 июля 1904 г. В. К. Пле-
ве был убит эсерами. Новый министр П. Д. Святополк-
Мирский провозгласил «эпоху доверия», сделал незначи-
тельные уступки общественному мнению. Однако более
чем скромные меры П. Д. Святополк-Мирского не были
поддержаны правящими кругами. Непосредственным толч-
ком для революции послужило Кровавое воскресенье
9 января 1905 г. По предложению священника Г. Гапона,
возглавлявшего близкое к зубатовцам «Собрание русских
фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», было
устроено мирное шествие к Зимнему дворцу для подачи
царю петиции о нуждах рабочих. Расстрел мирной мани-
фестации вызвал взрыв возмущения в стране.
Кровавое воскресенье было воспринято консерваторами
как неизбежное следствие «либеральных» заигрываний
П. Д. Святополк-Мирского. Придворная камарилья упова-
ла на твердые меры, и ее настроения отразил правый
публицист В. П. Мещерский. «Что случилось? — спраши-
вал он и давал успокоительный ответ — случилось только
то, что пять месяцев назад во главе министерства внут-
ренних дел стал человек, который решил попробовать,
нельзя ли, распустив не только вожжи, но и все части
упряжки, получить вместо беспорядка, порядок и бла-
госостояние». Министр был уволен в отставку, а в при-
дворных кругах возникла мысль о назначении лица,
облеченного широкими полномочиями для борьбы с
революционным движением. Выбор пал на московского
обер-полицмейстера Д. Ф. Трепова. Он был назначен пе-
тербургским генерал-губернатором и товарищем (замести-
телем) министра внутренних дел.
Однако революция развивалась по нарастающей. Не-
уверенность и колебания правящих кругов проявились
18 февраля 1905 г., когда были опубликованы три взаимо-
исключающих правительственных акта: после указа, раз-
решавшего населению подавать проекты об усовершенст-
223
вовании государственного устройства, появился манифест,
утверждавший незыблемость самодержавия. Этот доку-
мент был подготовлен камарильей втайне от официаль-
ного правительства. Министрам удалось убедить царя под-
писать в тот же день рескрипт, в котором говорилось
о призыве выборных к решению государственных дел.
Для успокоения общественного мнения было создано
несколько бюрократических комиссий. Одной из них под
председательством Н. В. Шидловского поручили выяснить
нужды столичных рабочих. Эта комиссия самораспусти-
лась из-за бойкота со стороны фабричных рабочих. Со-
вещание по рабочему вопросу под председательством
В. Н. Коковцова не могло приступить к работе три
месяца. О деятельности комиссии И. Л. Горемыкина по
выработке мер к укреплению крестьянского землепользо-
вания один из ее участников отзывался в следующих
словах: «Работы не было. Не было даже плана работы.
Сидели люди за столом. И болтали. Болтали скучно, вяло,
бессистемно. Председатель, болтавший больше всех, пре-
ниями не руководил, вопросов не ставил, ничего не резю-
мировал, ни к чему конкретному не приходил».
Внимательные наблюдатели склонялись к мысли, что
все это делалось «нарочно», в иллюзорной надежде на
благополучный исход русско-японской войны. Поскольку о
победе на сухопутном театре военных действий уже не
могло быть и речи, все надежды правых сосредоточились
на эскадре 3. П. Рождественского. Путь эскадры вокруг
мыса Доброй Надежды, вспоминал министр финансов
В. Н. Коковцов, «держал всех нас в каком-то оцепенении,
мало кто отдавал отчет в шансах на успех задуманного
небывалого предприятия. Всем страстно хотелось верить
в чудо, большинство же просто закрывало себе глаза на
невероятную рискованность замысла».
Сокрушительное поражение 2-ой Тихоокеанской эскад-
ры в Цусимском проливе 15 мая 1905 г. породило
панику в придворных кругах. На совещании в Царском
селе 24 мая ближайшее окружение царя высказалось за
прекращение войны. Генерал-адмирал великий князь
Алексей Александрович заявил: «Пока нам не нанесен
решительный удар, надо зондировать почву относительно
условий мира. Южная часть Сахалина с рыбными промыс-
лами могла бы быть уступлена в случае необходимости».
Правительство послало для переговоров с Японией деле-
гацию во главе с Витте.
Военные неудачи подстегнули сторонников лавирова-
224
ния. В мае 1905 г. проект создания законосовещательного
органа был внесен на рассмотрение министров. По имени
автора проекта А. Г. Булыгина этот орган получил назва-
ние «булыгинской думы». Проект рассматривали на сове-
щании в Петергофе 19—26 июля 1905 г. В совещании
приняли участие ряд представителей поместного дворянст-
ва, которые объявили булыгинский проект изменой. Тем
не менее проект был одобрен. 6 августа 1905 г. появился
манифест о созыве законосовещательной думы. Выборы
в думу предусматривались многоступенчатыми, все из-
биратели делились на три курии: землевладельцев, горо-
жан, крестьян. Рабочие не получали права голоса.
Однако уступка в виде булыгинской думы никого не
удовлетворила. Самодержавие в очередной раз опоздало с
реформами «сверху». В сентябре 1905 г. в стране прошли
железнодорожные забастовки, а к середине октября нача-
лась Всероссийская политическая стачка. Бездействовали
водопровод, освещение, телефон, не выходили газеты. За-
мерла промышленность. Главными требованиями бастую-
щих были: введение 8-часового рабочего дня, осуществле-
ние демократических свобод, созыв Учредительного собра-
ния. В этой обстановке правящие круги вынужденно по-
шли на серьезные изменения своей политики. Доселе
запретное слово «конституция» все чаще звучало в чинов-
ной среде. Столь же часто упоминалось имя Витте.
Он упрочил свой авторитет, заключив Портсмутский
мир с Японией на сравнительно мягких условиях. Витте
получил за это графский титул. Противники тут же на-
рекли его «графом Полусахалинским», намекая на уступку
Японии южной части Сахалина. Витте считал необходи-
мым пойти на определенные уступки. В письме к идеологу
реакции К. П. Победоносцеву он писал: «...война обнажила
сердце власти. Такие жертвы и ужасы даром не прохо-
дят, и если правительство не возьмет в свои руки течение
мыслей населения и будет только полудействовать, то мы
все погибнем, ибо, в конце концов, восторжествует рус-
ская, особливого рода коммуна». Николай II видел в Витте
наиболее подходящую фигуру для осуществления реформ.
Но, обратившись к помощи Витте, царь и его окруже-
ние вели двойную игру. С. Ю. Витте готовил один проект
манифеста, обещавшего реформы, а тайно вызванные в
царскую резиденцию реакционеры А. А. Будберг и
И. Л. Горемыкин готовили свои варианты. До последней
минуты Николай II рассчитывал на военную силу, однако
даже Д. Ф. Трепов высказался за уступки: «Свобода пе-
225
чати, совести, собраний и союзов должна быть дана».
Великий князь Николай Николаевич, которому царь пред-
ложил диктаторские полномочия для обуздания револю-
ции, заявил, что застрелится прямо в царском кабинете,
если Николай II не подпишет манифеста. Министр двора
В. Б. Фредерикс подвел итог: «Все от диктаторства укло-
няются, боятся, все потеряли головы, поневоле приходится
сдаться графу Витте». Вечером 17 октября 1905 г. Нико-
лай II подписал манифест. В своем дневнике он сделал
запись: «После такого дня голова стала тяжелой и мысли
путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию».
Манифест 17 октября провозглашал начало буржуаз-
ного конституционализма. Населению обещались «незыб-
лемые основы гражданской свободы на началах действи-
тельной неприкосновенности личности». Расширялся сос-
тав избирателей. Но самое главное заключалось в обеща-
нии, «чтобы никакой закон не мог воспринять силу без
одобрения Государственной думы». В соответствии с про-
граммой Витте началась реорганизация правительства.
Он занял пост председателя Совета министров, превра-
тившегося из нерегулярного совещания сановников в по-
стоянно действующий орган. Были удалены наиболее
скомпрометировавшие себя чиновники, в том числе
Д. Ф. Трепов, переведенный на пост дворцового комен-
данта, и обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев.
Манифест 17 октября вызвал крайнее раздражение
реакционных сил. Как только телеграф разнес весть о ма-
нифесте, начались стихийные митинги и демократические
демонстрации. В ответ устраивались шествия «патриотов».
Как правило, эти шествия перерастали в погромы. На-
пример, в Вятке «в самом начале шествия, как рассказы-
вают очевидцы, стали выделяться из толпы группы лиц,
которые останавливали каждого встречного, шедшего в
шапке, и предлагали снимать пред портретом государя.
От требований группы стали переходить к насилию над
теми, кто не подчинялся».
Кровопролитные погромы произошли в «черте еврей-
ской оседлости». Были разгромлены целые местечки и ев-
рейские кварталы в крупных городах. Очевидец погрома
в Киеве писал: «Что из себя представлял Крещатик я
даже не могу вообразить, это был какой-то ад, где все
посмешалось и подверглось разгрому. Вся улица была в
дорогих коврах, перьях; валялись рояли, чудные стоячие
лампы, разбитые зеркала и домашняя утварь». Погромы
затронули не только еврейское население, но и другие на-
226
циональные меньшинства. Межнациональные столкнове-
ния произошли в Баку и Тифлисе.
Но в целом погромы носили не столько национальный,
сколько политический характер. Жертвами погромщиков
стала демократическая интеллигенция и учащаяся моло-
дежь. В настоящей осаде оказались Московский и Ново-
российский университеты, лицей в Нежине, гимназии во
многих городах. После нападения на Демидовский лицей в
Ярославле «появление семинаристов, гимназистов и в осо-
бенности студентов стало опасным». В Москве погромщи-
ки убили большевика Н. Э. Баумана, а в Иваново-Возне-
сенске Ф. А. Афанасьева. Погромы прокатились в 358 на-
селенных пунктах. Погибло 1622 человека, получили ра-
нения 3544.
В ряде городов погромщики призвали на помощь вой-
ска и полицию. В Минске после залпа войск погибли
52 человека. В Томске погромщики окружили здание
железнодорожного управления и подожгли его: «многих
показавшихся в окнах, вылезавших на крышу и спускав-
шихся по водосточным трубам солдаты, принявшие сторо-
ну толпы, пристреливали из винтовок». Погромы не были
организованы из единого центра, но местные власти вели
подстрекательскую политику. Одесский градоначальник
Д. Б. Нейдгардт во время погрома издевательски заявил
группе горожан: «Вы хотели свободы — вот вам ваша сво-
бода». В Киеве генерал Бессонов, которому была вверена
военная охрана города, пояснял, что грабеж магазинов —
это не погром, а патриотическая манифестация.
Октябрьские погромы продемонстрировали, что правые
круги обладают значительными силами. На некоторое вре-
мя толпам погромщиков удалось установить режим терро-
ра на улицах сотен городов и сел, в том числе в универси-
тетах и промышленных центрах. Их действия получили от-
крытое или плохо скрываемое одобрение административ-
ного, военного и полицейского аппарата. После Манифеста
17 октября началось формирование политических партий
правительственного лагеря.
К этому времени в России уже существовали демокра-
тический и либерально-буржуазный лагерь. Демократиче-
ский лагерь имел богатые революционные традиции. Его
ядро составляли нелегальные политические партии. Они
были немногочисленными, но с началом революции в этот
лагерь влилось массовое рабочее и крестьянское движе-
ние. В демократическом лагере действовали различные
силы, существовали серьезные программные и тактиче-
227
ские разногласия. Однако были общие цели: ликвидация
самодержавия, феодальных пережитков, решение аграр-
ного вопроса. Либерально-буржуазный лагерь сложился
несколько позже. В период поступательного развития ре-
волюции либералы перешли в открытую оппозицию к са-
модержавию. Вместе с тем представители либерального
лагеря боялись социального взрыва, предпочитали не
радикальные преобразования, а компромиссные решения.
До революции 1905—1907 гг. правящие круги не нуж-
дались в каких-либо политических организациях. Их идео-
логия была господствующей, классовые интересы защища-
ли законы и вся мощь карательной машины самодержавия.
После легализации политической деятельности сторонни-
кам неограниченной монархии пришлось защищать свои
убеждения при помощи других методов. Впрочем, репрес-
сивные меры по-прежнему занимали главное место в ар-
сенале правительственного лагеря.
Как и другие политические группировки, правительст-
венный лагерь не был единым. Вокруг трона сплотились
представители различных социальных слоев. Их интересы
не всегда совпадали, иногда даже противоречили друг
другу. Внутри правительственного лагеря шла борьба меж-
ду сторонниками политического лавирования и жесткой,
непримиримой линии.
Консерваторы давно вынашивали мысль о создании
штаб-квартиры поместного дворянства для координации
политики дворянских корпораций в губерниях. В мае
1906 г. состоялся первый съезд уполномоченных дворян-
ских обществ. Был принят устав организации и избран
Постоянный совет объединенных дворянских обществ во
главе с графом А. А. Бобринским.
Объединенное дворянство нельзя считать политической
партией. Членство в этой организации было не индивиду-
альным, а коллективным. Дворянам не возбранялось со-
стоять в политических партиях, кроме партий эсеров (со-
циалистов-революционеров) и социал-демократов. Посто-
янный совет не был представительным органом всего
дворянства. В 1906 г. к новой организации примкнуло
всего 29 губернских дворянских собраний. Совет дворян-
ских обществ на деле объединял лишь дворян Европейско-
го центра страны. Вся организация в конечном итоге
сводилась к Постоянному совету из 12 человек и ежегод-
ным съездам уполномоченных. Низовых инстанций у объ-
единенного дворянства не существовало, хотя первый
228
съезд принял решение о создании губернских советов по
образцу Постоянного совета в Петербурге.
Вместе с тем современники с полным правом называли
Постоянный совет объединенных дворянских обществ все-
могущим. В рядах организации поместных дворян находи-
лись богатейшие помещики. Деятели объединенного дво-
рянства были тысячами личных, служебных и родственных
нитей связаны с правящей элитой.
Массовую опору крайне правых составляли черносо-
тенные союзы и организации. «Черная сотня» — это исто-
рический термин, которым на Руси обозначалось тяглое
посадское население, простой «черный» люд. Монархисты
использовали эту историческую ассоциацию. В «Руковод-
стве монархиста-черносотенца» говорилось: «Почетное ли
это название «черная сотня»? Да, очень почетное. Ниже-
городская черная сотня, собравшаяся вокруг Минина,
спасла Москву и всю Россию от поляков и русских измен-
ников...».
За основу своей программы черносотенцы взяли тезис
об особом историческом пути России. Они воспевали
патриархальную старину, противопоставляя ее наступаю-
щему капитализму.
Черносотенцы использовали в качестве основного ло-
зунга известную формулу «Православие, самодержавие,
народность». Главное место отводилось монархическому
принципу, религия играла подчиненную роль. Что же ка-
сается народности, то она понималась исключительно
как национализм. Игра на национальных противоречиях
рассматривалась лидерами «черной сотни» как удобный
способ привлечения народных масс. Крайне правые про-
возгласили, что «русская народность как собирательница
земли Русской и устроительница русского государства
есть народность державная, господствующая и первенст-
вующая». Черносотенцы требовали закрепить за «истинно-
русскими» преимущественные права на владение землей
и государственную службу. По отношению к другим на-
циям черносотенцы руководствовались выборочным прин-
ципом, «сообразно степени готовности отдельной народ-
ности служить России и Русскому народу». Все народнос-
ти были разделены на «дружественные» и «враждебные».
Дружественное население могло рассчитывать на милости-
вое отношение, на «враждебных инородцев и иноверцев»
накидывалась настоящая сеть ограничений. Это касалось
финнов, поляков, кавказских народов и особенно евреев.
Антисемитизм пронизывал идеологию крайне правых.
229
Все революционное движение черносотенцы сводили к
проискам еврейского (или масонского) заговора. С одной
стороны, это было удобным отвлекающим маневром.
С другой — проявлением ненависти к ограниченному в
элементарных правах народу, чьи представители прини-
мали активное участие в революции. Кроме того, анти-
семитские лозунги позволяли привлечь под знамена черно-
сотенцев мелкую городскую буржуазию, которая испыты-
вала острую конкуренцию со стороны торговцев и ремес-
ленников «черты оседлости».
Черносотенные организации начали появляться весной
1905 г. Так, редактор консервативных «Московских
ведомостей» В. А. Грингмут возглавил русскую монархи-
ческую партию. Однако большинство черносотенных сою-
зов, обществ, братств, дружин и лиг возникло после мани-
феста 17 октября и прокатившихся после его опублико-
вания погромов. Многие погромщики стали первыми чле-
нами черносотенных организаций. Отношения между
различными черносотенными организациями были крайне
запутаны. Высшим органом являлся монархический съезд,
но его решения имели рекомендательный характер. Не-
которые из черносотенных союзов имели местное значе-
ние, другие претендовали на всероссийские масштабы.
Особенно стремился захватить лидерство «Союз рус-
ского народа», созданный в ноябре 1905 г. Вопреки мне-
нию современников, ни один из крупнейших монархиче-
ских союзов не возник по инициативе полицейских влас-
тей, но многие организации в частности «Союз русского
народа», поддерживали тесные контакты с департаментом
полиции и финансировали свои печатные органы за его
счет.
«Союз русского народа» быстро поглотил своих кон-
курентов. На бумаге он имел стройную структуру. Сель-
ские подотделы подчинялись уездным и губернским, а ру-
ководящим центром всего союза являлся Главный совет.
На деле же это была рыхлая организация с полунезависи-
мыми отделами.
Численность черносотенцев установить довольно слож-
но. Сами они утверждали, что она составляет более
3 млн. человек. Однако анализ делопроизводства крупней-
ших черносотенных союзов, сведений губернских и поли-
цейских властей, материалов прессы показывает, что наз-
ванная цифра далека от реальности. На первом этапе
своего существования черносотенные союзы представляли
собой ничтожную силу. Лишь некоторые организации
230
перевалили рубеж в тысячу членов. Но численность «чер-
ной сотни» росла прямо пропорционально наступлению
реакции и к концу 1907 г. — началу 1908 г., согласно
архивным данным, достигла 408 999 человек. Черносотен-
ные организации существовали в 2229 населенных пунк-
тах. Подавляющее большинство членов состояло в монар-
хических союзах чисто номинально. На это, в частности,
указывает скудное поступление членских взносов. К чер-
носотенным организациям под давлением администрации
«присоединялись» целыми селами, включая несовершенно-
летних и даже грудных младенцев. Большинство монар-
хических отделов существовало только на бумаге.
Основую ставку черносотенцы пытались делать на
крестьян. Использовалась изощренная социальная дема-
гогия. На наиболее наивных производили впечатление
утверждения, подобные тому, что члены монархических
союзов не подчиняются местным властям и имеют право
непосредственного общения с царем. Играя на острой
нужде крестьян в земле, лидеры черносотенцев в запад-
ных губерниях часто обещали вступающим в лоно «ис-
тинно-русских» якобы предстоящий в ближайшем буду-
щем дележ имений польских помещиков и других «ино-
родцев».
Особое рвение в организации черносотенных союзов
проявляли светские и духовные власти. При непосредст-
венном участии монахов Почаевской лавры черносотенное
движение распространилось по всей территории Волын-
ской и смежных с ней губерний. В этих краях более
300 черносотенных организаций возглавлялись сельскими
священниками.
Монархисты боролись с социал-демократическими ор-
ганизациями. Они доказывали, что социализм не выдер-
жит испытания как экономическая система и лишит не-
зависимости простых людей. Черносотенный протоиерей
Е. Аквилонов писал: «На социал-демократическом зна-
мени начертана «свобода», а под ним дрожит замираю-
щая от страха неволя».
В крупнейших промышленных центрах действовали
черносотенные рабочие организации. В Киеве было соз-
дано «Патриотическое содружество рабочих». Союз дема-
гогически обещал защитить рабочих от произвола хозяев
и администрации. В то же время подчеркивалось, что он
ставит своей целью «борьбу мирными и законными сред-
ствами со всеми видами несправедливого, незаконного
и нечестного отношения как работодателей к рабочим
231
и труду, так и рабочих к работодателям и труду». Ана-
логичные союзы были открыты в Петербурге, Екатерино-
славе, Курске, Горловке, в Подмосковье, а также на же-
лезнодорожных станциях в Туле, Уфе, на ярославских
текстильных предприятиях. Под эгидой черносотенцев
были созданы артели грузчиков в Одесском порту.
Черносотенцы стремились расколоть рабочее движение.
Иногда политический раздел проходил внутри одного
предприятия. Так, Путиловский завод был флагманом ре-
волюционного рабочего движения и одновременно являлся
прочным оплотом черносотенства. Монархисты закрепи-
лись в основном в «горячих» цехах, ориентируясь на не-
квалифицированных рабочих, недавних выходцев из дерев-
ни. Вместе с тем в черносотенные союзы записывались
и квалифицированные и сравнительно высокооплачивае-
мые рабочие Экспедиции заготовления государственных
бумаг.
Черносотенцам не удалось глубоко внедриться в ряды
пролетариата. Зато как рыба в воде чувствовали себя в
монархических организациях деклассированные и уголов-
ные элементы. Сравнительно немногочисленные, они тем
не менее прочно определили политическую репутацию
«черной сотни». Из люмпен-пролетариев в основном вер-
бовались боевые дружины крайне правых, которые исполь-
зовались как средство террора против рабочего, демокра-
тического движения.
Верхушка «черной сотни» состояла в основном из
помещиков, старозаветных купцов и консервативной ин-
теллигенции. Председателем Главного совета «Союза рус-
ского народа» был детский врач, доктор медицины
А. И. Дубровин. На публике он появлялся редко, зато
был незаурядным мастером закулисных интриг и сумел
удержаться у руля организации с момента ее возникнове-
ния до распада. В отличие от председателя, державшегося
в тени, его заместитель В. М. Пуришкевич пользовался
поистине всероссийской известностью. Внук кладбищен-
ского священнослужителя из Бессарабии В. М. Пуриш-
кевич был горячим защитником дворянских привилегий.
Свою карьеру он начал в губернском земстве, затем
перешел в министерство внутренних дел. Помимо службы
В. М. Пуришкевич увлекался литературным творчеством
и оставил после себя множество стихов, комедий и пере-
водов. Он был членом Государственной думы II—IV со-
зывов. В стенах думы Пуришкевич прославился безобраз-
ными выходками и стал излюбленной мишенью карикату-
232
ристов. Впрочем, внимательные наблюдатели догадыва-
лись, что за шутом скрывается изворотливый политик.
Не менее скандальную известность снискал курский
помещик Н. Е. Марков, прозванный за необычайное
сходство с Петром I «медным всадником». Он создал
курскую партию народного порядка, влившуюся потом
в «Союз русского народа». В III и IV Государственных
думах Н. Е. Марков был одним из лидеров фракции край-
не правых. Его выступления отличались демагогией, умело
поданной клеветой. Ему не было равного в способности
разжигать национальную вражду. Уже в эмиграции, буду-
чи главой Высшего монархического совета, Н. Е. Марков
утверждал, что русские черносотенцы были предшествен-
никами фашистов, но их возможности не были исполь-
зованы царизмом.
7 декабря 1905 г. в Москве вспыхнуло вооруженное
восстание. Московские власти, не располагая достаточны-
ми силами для подавления революционного движения, об-
ратились за помощью в Петербург. Но и в столице было
мало надежных частей. Дежурный генерал штаба Мос-
ковского округа вспоминал, что едва удалось выпросить
гвардейский Семеновский полк под командованием
Г. А. Мина: «Когда он прибыл, то явился к начальнику
штаба, доложил о своем прибытии и что он решил рас-
положиться около 3 вокзалов на Каланчевской площади
и защищать их от покушения банд. Ему ответили, что их
не для этого ждали, а для активных действий, что надо
взять Пресню, а у нас мало сил». Семеновцы окружили
главный очаг восстания и 19 декабря после ожесточен-
ных столкновений овладели Пресней.
Подавление восстания в Москве и других городах по-
будило царизм к более широкому применению каратель-
ных мер. Военные экспедиции генералов Меллер-Зако-
мельского и Ренненкампфа восстановили контроль над
Транссибирской дорогой. Военный министр А. Ф. Редигер
писал о генерале Меллер-Закомельском: «Главная заслуга
в этом деле принадлежала лично ему, так как только
при его характере палача можно было систематически
бить и сечь вдоль всей дороги, наводя спасительный
ужас на все бунтующие и бастующие элементы».
После разгрома Декабрьского вооруженного восста-
ния правящие круги взяли курс на постепенный отказ
от обещаний, вырванных у них в момент наивысшего
подъема революции. Манифестом 20 февраля 1906 г.
Государственный совет был превращен в законодательный
9—208
233
орган — своеобразную верхнюю палату российского парла-
мента. Поскольку состав Государственного совета был
консервативным (половина членов назначалась царем, по-
ловина избиралась от земств, дворянских собраний, уни-
верситетов), этому органу была уготована роль «кладби-
ща» либеральных законопроектов. По замыслу правитель-
ства преобразованный Государственный совет «являлся не-
обходимым противовесом Думе, умеряя ее».
Для стабилизации положения было решено в ускорен-
ном порядке пересмотреть Основные законы, чтобы по-
ставить будущую Государственную думу перед свершив-
шимся фактом. На совещании в Царском Селе 7—12 ап-
реля 1906 г. основные дебаты развернулись по I статье,
в которой формулировалась сущность самодержавной
власти. Николай II пояснил сановникам: «Акт 17 октября
дан мною вполне сознательно, и я твердо решил довести
его до конца. Но я не убежден в необходимости при этом
отречься от самодержавных прав...». Однако в этом воп-
росе царя поддержал только И. Горемыкин, остальные
участники совещания высказались за то, чтобы снять
формулировку «неограниченный» при определении царской
власти. Вместе с тем прерогативы монарха не были уре-
заны. Основные законы закрепили его права как верхов-
ного главнокомандующего и руководителя внешней по-
литики. Царскосельское совещание показало, что царизм,
постепенно ужесточая политику, все же не решался на
безоговорочную реставрацию прежнего режима. Манифест
17 октября 1905 г. и комплекс практических мер, осу-
ществляемых в развитие этого акта, внесли серьезное из-
менение в государственный строй России.
После подавления Декабрьского вооруженного восста-
ния правительство Витте оказалось между двух огней.
В глазах демократического лагеря премьер-министр был
проводником карательной политики царизма, а для крайне
правых Витте с его попытками маневров превратился
чуть ли не в «руководителя революции». Ему не удалось
привлечь общественных деятелей в свой «деловой каби-
нет». Один из либералов — П. Б. Струве оценивал ситуа-
цию в следующих словах: «Витте понял необходимость
коренного преобразования нашего государственного строя,
но, как человек старого порядка, он в новых условиях,
рожденных в буре и грозе, не мог разом и победоносно
разобраться. Состояние, в котором находился Витте после
17 октября 1905 г., было состоянием недоумения, расте-
рянности и пассивности». В апреле 1906 г. перед открыти-
234
ем I Государственной думы кабинет Витте подал в от-
ставку.
Правительство возглавил И. Л. Горемыкин — чиновник,
который, по выражению Витте, отличался от тысяч таких
же оловянных чиновников только своими пышными ба-
ками. Новый состав правительства сразу же вступил в
конфликт с I Государственной думой. Разрабатывая
Положение о выборах, правительство намеренно обеспе-
чило значительное представительство крестьянства. Расчет
строился на том, что монархически настроенное крестьян-
ство одобрит самодержавный курс. Однако министр им-
ператорского двора В. Б. Фредерикс был по своему прав,
поделившись впечатлениями об открытии российского пар-
ламента: «Эти депутаты скорее похожи на стаю преступ-
ников, ожидающих сигнала, чтобы зарезать всех сидящих
на правительственной скамье». Большинство Думы из каде-
тов и трудовиков подняло вопрос о помещичьей земле,
решение которого даже в умеренном кадетском варианте
было неприемлемо для поместного дворянства. «Дума —
очаг революции», — писал в своем дневнике великий князь
Константин Константинович. В мае 1906 г. правительство
внесло декларацию, в которой прозвучало резкое «нет»
по аграрному вопросу, по поводу установления ответст-
венности министров, политической амнистии. Депутатам
предложили перейти к обсуждению множества второсте-
пенных и третьестепенных законопроектов. Так, первый
проект, внесенный правительством, был посвящен образо-
ванию прачечной для канцелярских сторожей в г. Юрьеве.
В правительственном лагере определилось два подхода
по отношению к либеральному течению. Часть правящей
верхушки пыталась нащупать точки соприкосновения с
буржуазными партиями. С этой целью велись тайные
переговоры с лидерами оппозиционных партий, которым
намекали на возможность войти в состав правительства в
случае заключения соглашения. В частности, переговоры
с лидерами кадетов вел Д. Ф. Трепов. Когда Трепов сооб-
щил о своих переговорах в интервью агентству Рейтер,
черносотенная пресса посоветовала дворцовому комендан-
ту вернуться к прямым обязанностям по благоустройству
царской резиденции. Мнение о бесперспективности согла-
шения разделяло большинство министров. Было решено
провести новые выборы, чтобы получить более податливый
депутатский корпус. Сохранился рассказ, хорошо характе-
ризующий колебания в правящих сферах. В ночь перед
роспуском законодательного учреждения Николай II пере-
9*
235
думал и отправил к премьер-министру курьера с повеле-
нием задержать императорский указ. Но Горемыкин за-
перся в спальне и сделал вид, что спит глубоким сном.
9 июля 1906 г. I Государственная дума была распущена
под тем предлогом, что депутаты «уклонились в не принад-
лежащую им область». Черносотенцы призывали не повто-
рять печального опыта. III монархический съезд в октябре
1906 г. постановил ходатайствовать перед царем о пре-
вращении Государственной думы в законосовещательный
орган. Более осторожную позицию занял II съезд объеди-
ненного дворянства в ноябре 1906 г. Его делегаты пред-
лагали дождаться новой думы и решить вопрос в зависи-
мости от ее действий. Такой же выжидательной позиции
придерживалось правительство.
II Государственная дума, начавшая работу 20 февраля
1907 г., оказалась более радикальной по своему составу.
Социал-демократы, отказавшиеся от тактики бойкота, по-
лучили 65 мест, а всего левые партии завоевали 222 ман-
дата (43 %). Крайне правые потерпели на выборах сокру-
шительное поражение. Председатель «Союза русского на-
рода» А. И. Дубровин набрал всего несколько десятков
голосов. От избирательных округов в глубинке прошло
около 30 правых депутатов, но через несколько месяцев
численность правой группы сократилась до 10 человек.
После того как Дума отвергла правительственную про-
грамму реформ царизм взял курс на пересмотр ряда по-
ложений манифеста 17 октября. На III съезде объединен-
ного дворянства в марте—апреле 1907 г. как о решенном
деле говорили о предстоящем разгоне Думы. На IV монар-
хическом съезде, открывшемся в конце апреля, В. М. Пу-
ришкевич призвал немедленно уничтожить «гнездо кра-
молы». Собрание вторило Пуришкевичу криками: «Пора!
Долой Думу!». Черносотенцы организовали массированную
пропагандистскую кампанию. По приказу Главного совета
местные отделы начали пачками присылать телеграммы с
требованиями роспуска Думы. Так создавалась видимость
«народного гласа».
В апреле 1907 г. правительство приступило к разработ-
ке нового избирательного закона, причем из всех ва-
риантов был выбран проект, который сами сановники на-
зывали «бесстыжим». Решение было принято, когда дум-
ские дебаты по аграрному вопросу приобрели опасную
остроту. Предлогом для роспуска Думы послужил «заго-
вор» социал-демократической фракции, подготовленный
при посредстве агентов охранного отделения. Правитель-
236
ство потребовало отстранить от заседаний 55 депутатов
и лишить 16 из них депутатской неприкосновенности.
Власти даже не захотели дождаться ответа на свой ульти-
матум. 3 июня 1907 г. II Государственная дума была
распущена. Одновременно с этим было введено новое По-
ложение о выборах. Эти действия получили название госу-
дарственного переворота, хотя речь не шла о свержении
правительства, военном путче и т. п. Акты 3 июня были
составлены с соблюдением правовых норм, хотя на самом
деле являлись грубым нарушением Манифеста 17 ок-
тября.
Государственный переворот положил начало третье-
июньской политической системе. Страна вошла в особую
полосу развития, отличавшуюся и от пореформенной эпо-
хи и от революционной поры 1905—1907 гг. В соотноше-
нии сил наметился явный крен вправо. Решившись пере-
смотреть свои обязательства управлять страной вместе с
представительными учреждениями, царизм учитывал из-
менившееся настроение общества, разочарование и уста-
лости значительной части населения от хаоса револю-
ционных лет. Главным архитектором третьеиюньской
системы являлся П. А. Столыпин. Он был плоть от плоти
правящего класса — представитель старинного дворянско-
го рода, внук наместника Польши и сын коменданта
Кремля. П. А. Столыпин с отличием окончил естествен-
ный факультет Петербургского университета и, хотя ему
прочили блестящее научное будущее, предпочел роль
предводителя дворянства. 1905 г. застал Столыпина на
посту губернатора обширной и неспокойной в политиче-
ском отношении Саратовской губернии. Губернатор проя-
вил себя поборником строгости и порядка. Он мог всту-
пить в переговоры с бунтующими крестьянами, но
всегда приказывал пускать в ход военную силу, если они
продолжали настаивать на своих требованиях. В то же
время П. А. Столыпин приказал открыть огонь по толпе
погромщиков в Саратове. Энергичного губернатора заме-
тил Николай II, после чего он получил важный пост
министра внутренних дел в кабинете И. Л. Горемыкина.
Карьера П. А. Столыпина была стремительной: самый
молодой губернатор, самый молодой министр, наконец,
самый молодой председатель Совета министров. В июле
1906 г., будучи 44 лет отроду, он сменил на этом посту
И. Л. Горемыкина. В руках П. А. Столыпина была сосредо-
точена подготовка третьеиюньского государственного пере-
ворота.
237
Возглавив правительство, он сохранил за собой мини-
стерство внутренних дел. Как руководитель полицейского
аппарата П. А. Столыпин заслужил ненависть револю-
ционной России. В повседневный обиход вошли выраже-
ния «столыпинский галстук» — петля, «столыпинские ка-
чели» — виселица, «Столыпин» — арестантский вагон. Оп-
равдывая свою политику, Столыпин заявлял: «Где с бом-
бами врываются в поезда, под флагом социальной ре-
волюции грабят мирных жителей, там правительство обя-
зано поддерживать порядок, не обращая внимания на кри-
ки о реакции». По официальным данным в результате
террористических актов и революционных выступлений в
1906—1907 гг. были убиты 4126 и ранены 4552 должност-
ных лица. Сам Столыпин пережил 10 покушений, в том
числе взрыв эсерами-максималистами дачи премьер-ми-
нистра на Аптекарском острове, повлекший многочислен-
ные человеческие жертвы. В августе 1906 г. правительство
ввело военно-полевые суды для участников вооруженных
выступлений. По приговорам этих судов были казнены
683 человека. Через 8 месяцев военно-полевые суды были
упразднены, но их заменили военные суды, которые от-
личались такой же жестокостью. Кроме того, в некоторых
регионах военно-полевые суды просуществовали значи-
тельно дольше. Например, на Кавказе и в Польше — до
1909 г. По неполным сведениям, в 1906—1910 гг. по при-
говорам военно-полевых и военно-окружных судов были
казнены 3825 чел. По политическим делам за это время
попало на каторгу более 26 тыс. чел. В 1909 г. в стране
насчитывалось 17 102 ссыльных и 1909 административно
высланных. Конечно, масштабы террора несопоставимы с
тем, что довелось пережить стране через несколько деся-
тилетий. Однако такого размаха репрессий Россия не зна-
ла со времени подавления крестьянских войн XVII—
XVIII вв.
В своей программной речи в марте 1907 г. Столыпин
заявлял: «Преобразованное по воле монарха Отечество
наше должно превратиться в государство правовое, так
как пока писанный закон не определит обязанностей
и не оградит права отдельных русских подданных, права
эти и обязанности будут находиться в зависимости от
толкования и воли отдельных лиц». Между тем «полевая»
юстиция никак не укладывалась в рамки правового
государства. Даже один из руководителей полицейского
сыска В. Ф. Джунковский признавал: «военно-полевой
суд, составленный не из юристов, а из заурядных строе-
238
вых офицеров, не стесненных никакими рамками, мог
вынести по однородным совершенно делам совершенно
разные приговоры, что и случалось не раз — все зависело
не от статей закона, а от характера и взглядов случайных
членов суда».
Часть территории России находилась на положении
чрезвычайной или усиленной охраны. Это положение вво-
дилось в отдельных местностях сроком на 6—12 месяцев
и систематически продлевалось. В этих районах жизнь на-
селения регулировалась не столько законами, сколько
«обязательными постановлениями» местных властей. Не
соответствовали идее правового государства попытки уре-
зать автономию Финляндии. Признавая на словах само-
стоятельность университетов, правительство постоянно
вмешивалось в дела высших учебных заведений. В 1911 г.
это обернулось всеобщей студенческой забастовкой и ухо-
дом из университетов лучшей части профессуры.
В третьеиюньской монархии не нашлось место законо-
дательному учреждению, избранному демократическим пу-
тем. Положение о выборах, которое и раньше не преду-
сматривало всеобщего и прямого голосования, вводило
новые ограничения. Царизм произвольно изменил соотно-
шение выборщиков в пользу имущих классов. Теперь
менее 1 % населения страны избирало 2/з выборщиков.
Помещики выбирали более половины выборщиков Евро-
пейской России. По подсчетам специалистов один голос
помещика приравнивался к 543 голосам рабочих. Пред-
ставительство крестьян сокращалось вдвое. Точно так же
были «наказаны» национальные окраины. Сокращалось ко-
личество депутатов от Кавказа и Польши. Население
10 областей Средней Азии и Сибири было вообще лишено
представительства, так как, по утверждению авторов из-
бирательного закона, не достигло «достаточного развития
гражданственности».
Царизму удалось созвать законопослушную Думу, у ко-
торой было сильное правое крыло из фракций крайне
правых, умеренно правых, националистов (147 мест в
III Думе, 120 в IV Думе) и прочный октябристский центр.
Проблема заключалась в том, что правительство очень
мало считалось с правами законодательных учреждений.
В Основных законах существовала статья 87, согласно
которой любой закон мог быть проведен императорским
указом без одобрения выборных учреждений. Это позво-
лило превратить в фикцию законодательную деятельность
I и II Государственных дум. За время их работы Нико-
239
лай II издал 612 законодательных актов, из которых толь-
ко 3 получили одобрение представительных учреждений.
Статья 87 стала излюбленным оружием Столыпина,
причем он зачастую игнорировал мнение не только III Го-
сударственной думы с ее реакционным составом, но и мне-
ние еще более консервативного Государственного совета.
Правительство во всех важнейших вопросах ставило зако-
нодательные учреждения перед свершившимся фактом.
На долю III Государственной думы оставалась «законо-
дательная вермишель» — так называли сотни третьестепен-
ных законов.
Вместе с тем третьеиюньская система не означала
полной реставрации самодержавных порядков. Государст-
венная дума сохраняла право утверждения бюджета и де-
путатского запроса. Министры были вынуждены отчиты-
ваться в своих действиях перед законодательными учреж-
дениями. Правительство и Государственная дума вели
борьбу за разграничение полномочий. Общее мнение пра-
вительства было выражено в знаменитой реплике минист-
ра финансов В. Н. Коковцова — «У нас парламента, слава
богу, еще нет!» В свою очередь, Государственная дума
требовала к себе отношения именно как к парламенту.
Впрочем, демонстрация самостоятельности порой прини-
мала смехотворные формы. Так, в 1908 г. многомилли-
онный бюджет министерства путей сообщения был изме-
нен на один рубль. Гордые своей независимостью де-
путаты назвали его «конституционным рублем».
Изменилась жизнь и за стенами Таврического дворца,
где заседали депутаты. Оставалась несколько урезанная,
но все-таки реальная свобода слова. Существовала оппо-
зиционная пресса, действовали легальные и полулегальные
партии. Столыпин понимал необратимость перемен. На
письмо одного крайне правого деятеля, который предлагал
правительству свести роль Думы до уровня совещатель-
ной ассамблеи, премьер-министр наложил резолюцию:
«Все эти прекрасные теоретические рассуждения на прак-
тике оказались бы злостной провокацией и началом новой
революции». Невозможность полного возвращения к ста-
рому осознавал Николай II и его окружение. На предло-
жение черносотенцев окончательно отказаться от всех ус-
тупок, вырванных в период революции, дворцовый комен-
дант В. А. Дедюлин отвечал: «Сам царь болеет за этот
манифест и хотел бы его отменить. Но ведь Манифест
17 октября дан. Основные законы ведь существуют. Ну
как же теперь назад все это взять».
240
Столыпин отлично понимал необходимость экономиче-
ской модернизации России. В отличие от Витте, он со-
средоточил усилия не на промышленности и финансах,
а на аграрном вопросе. Вместе с тем Столыпин использо-
вал рекомендации «Особого совещания о нуждах сельско-
хозяйственной промышленности». Еще в апреле 1905 г.
они были отвергнуты как слишком смелые. Всего через
1,5 года правительство принялось проводить их в жизнь.
Витте был лишь отчасти прав, утверждая, что Столыпин
«обокрал» его. Аграрная реформа отнюдь не случайно по-
лучила название «столыпинской». Еще на посту саратов-
ского губернатора Столыпин доказывал, что общинные
порядки тормозят развитие сельского хозяйства. В док-
ладе Николаю II он писал: «у русского крестьянина —
страсть всех уравнять, все привести к одному уровню, а
так как массу нельзя поднять до уровня самого способ-
ного, самого деятельного и умного, то лучшие элементы
должны быть принижены к пониманию, к устремлению
худшего, инертного большинства».
Задача Столыпина облегчалась тем, что в разгар ре-
волюционного движения поместное дворянство решилось
пожертвовать общиной. Эту реформу одобрил съезд объ-
единенного дворянства. Такие защитники общинного уст-
ройства, как Победоносцев, уже не имели влияния в пра-
вящих сферах. Вместе с тем Столыпин проявил необычай-
ную энергию и решительность в проведении аграрной
реформы. Вопреки мнению членов своего кабинета, не ре-
шавшихся упразднить вековой порядок одним росчерком
пера, Столыпин настоял на немедленном принятии цар-
ского указа.
Указ 9 ноября 1906 г. имел нарочито скромное назва-
ние «О дополнении некоторых постановлений действую-
щего закона, касающихся крестьянского землевладения
и землепользования». В действительности эти «дополне-
ния» означали коренной поворот в аграрной политике
самодержавия. Крестьяне получали право выйти из общи-
ны и закрепить свой индивидуальный надел в частную
собственность. Государство оказывало всяческое содейст-
вие частным владельцам. Губернские и уездные земле-
устроительные комиссии использовали все методы от про-
паганды реформы до прямого давления на сельские сходы.
Излишки надельной земли отдавались «укрепленцам»
либо бесплатно, либо по номинальной цене.
«Выступая в III Государственной думе, Столыпин под-
черкивал: «правительство не могло не идти навстречу, не
241
могло не дать удовлетворения тому врожденному у каж-
дого человека, поэтому и у нашего крестьянина — чувству
личной собственности, столь же естественному, как чувст-
во голода, как влечение к продолжению рода, как всякое
другое природное свойство человека». Возможность пре-
вратиться в полноправных владельцев земли привлекала
многих крестьян. «Мы как новожены, — объяснял один из
крестьян, — с земелькой-то законным браком повенчались.
В деревне-то она была гулящая девка, а теперь она твоя
законная жена на веки вечные». Вместо разрозненных
полосок крестьяне получали землю в одном месте — так
называемый отруб. Часть таких владельцев покидала де-
ревню и переселялась на хутора.
С точки зрения правящих кругов, хуторская реформа
должна была создать новый социальный слой из зажиточ-
ных крестьян. Правительство делало ставку, по крылатому
выражению премьер-министра, «не на убогих и пьяных, а
на крепких и сильных». Частная собственность была
призвана стать лучшим противоядием революционным
настроениям. Столыпин писал Николаю II: «Я видел чле-
нов первой Думы из крестьян-революционеров, которые
теперь страстные хуторяне и люди порядка».
В то же время аграрная реформа вызвала разногласия
в правительственном лагере. Большинство представителей
этого лагеря согласилось с курсом Столыпина. Но часть
крайне правых указывала, что наряду с зажиточными
хуторянами в деревне появятся обезземеленные бедняки.
Газета «Русское знамя», главный орган Союза русского
народа, писала: «Хуторская реформа есть огромная фаб-
рика пролетариата. Если до реформы пролетариата на-
считывалось сотни тысяч — теперь его насчитывается мил-
лионы, а в ближайшем будущем будут насчитываться
десятки миллионов».
Составной частью аграрной реформы являлась пере-
селенческая политика. С одной стороны, переселение в
Сибирь и Казахстан позволяло уменьшить социальное
напряжение в Европейской России, с другой стороны, спо-
собствовало освоению малонаселенных пространств. Пра-
вительство установило многочисленные льготы для желав-
ших переселяться на новые места: прощение всех недо-
имок, низкие цены на железнодорожные билеты, осво-
бождение от налогов на 5 лет, беспроцентные ссуды в
размере от 100 до 400 руб. на крестьянский двор. В пути
переселенцам должны были оказывать продовольственную
и медицинскую помощь. Переселенческое управление по-
242
могало осваиваться в новых районах. В 1906—1915 гг.
было построено почти 13 тыс. верст дорог, 13 771 коло-
дец, 161 водохранилище. За 10 лет в Сибирь переселилось
3,1 млн. человек.
Посевные площади за Уральским хребтом увеличились
в два раза. Сибирь поставляла на внутренний и зарубеж-
ный рынок 800 тыс. тонн зерна. В 1910 г. Столыпин от-
мечал: «Весь наш экспорт масла на внешние рынки цели-
ком основан на росте сибирского маслоделия», которое
«дает золота вдвое больше, чем вся сибирская золото-
промышленность».
Впечатляющие успехи не могли заслонить трудности, с
которыми столкнулось переселение. Проезд по железным
дорогам был организован из рук вон плохо. Сотни людей
погибли во время тяжелого пути. Суровые условия Си-
бири требовали напряжения всех сил. Сибирские газеты
писали: «Каждый клочок пахотной земли полит кровью и
потом переселенца, каждое обнаженное и осушенное бо-
лотце отмечено новыми крестами на поселковых кладби-
щах. Смертность и заболеваемость среди переселенцев
очень высоки. Тайга за каждую пядь земли требует
жертв». Переселенцам не всегда удавалось освоить новые
приемы земледелия. Калужский крестьянин описывал
разочарование своих земляков на Иртыше, когда засеян-
ные по всем среднерусским правилам поля не дали уро-
жая: «Ради чего лишились они всего имущества на ро-
дине, которое собирали годами, ради чего потратили все
деньги, вырученные за имущество, на дальнюю дорогу и
ради чего терпели они столько мучений и пережили
страшную опасность? И горько плакали здесь женщины
и много насулили нехорошего всем тем, по милости кото-
рых они попали в эту сторону». 537 901 переселенец были
вынуждены вернуться назад.
Объединенное дворянство не во всем одобряло пере-
селенческую политику правительства. Вначале отъезд ма-
лоземельных крестьян сопровождался напутствием поме-
щиков: «Дальше едешь, тише будешь». Однако вскоре
Совет объединенного дворянства стал указывать на опас-
ность эксперимента. Н. Е. Марков обвинял правительство
в намерении создать из Сибири «особую страну» без
дворянского элемента. На заседании курского дворянского
собрания говорилось: «Сибирь заселена теперь демократи-
ческим крестьянским элементом, и в будущем возможно
отделение Сибири от России, как это было с Северо-Аме-
риканскими Штатами».
243
В объективно-историческом плане столыпинская аграр-
ная реформа носила прогрессивный характер. Она была
начата сверху, но не шла вразрез с естественными про-
цессами в российской деревне. Реформа была нацелена
на создание высокоэффективного фермерского хозяйства
по американскому типу. В отдаленной перспективе, воз-
можно вопреки замыслам инициаторов реформы, она мог-
ла привести к окончательному вытеснению помещичьего
землевладения.
Но следует подчеркнуть, что Столыпину только частич-
но удалось реализовать свои планы. По официальным
данным всего в ходе реформы выразили желание перейти
к частному землевладению 2 755 633 домохозяев. Они пре-
тендовали на 14 млн. дес. общинной земли. Но это было
лишь немногим более четверти всех общинников. В дей-
ствительности осуществили свое намерение еще меньшее
число крестьян — 2 008 432.
Реформа проводилась бюрократическим аппаратом, до-
казавшим способность загубить на корню любую идею.
Широкомасштабные замыслы требовали значительного
времени. Столыпин заявлял, что для успеха преобразова-
ний необходимы «двадцать лет покоя». Это время было
истрачено царизмом еще в пореформенную эпоху. Рефор-
ма дала первые всходы, но дальнейшее развитие событий
не позволило созреть ее плодам. Реформаторы не учли
живучести общинных порядков, стремления к уравниловке,
о котором писал сам Столыпин. Между хуторянами и
общинниками разгорелась настоящая война. Крестьяне-об-
щинники поджигали дома хуторян, уничтожали их посевы,
калечили скот. Но главный порок реформы состоял в том,
что рамки реформы были ограничены крестьянскими на-
делами. Правительство пошло на многочисленные уступки.
Оно отменило выкупные платежи, пожертвовало частью
государственных, кабинетских, удельных владений, облег-
чило покупку земли через Крестьянский банк. Но оно не
тронуло помещичьего землевладения. При этом использо-
вались различные аргументы. Утверждалось, что нельзя
нарушать священный принцип собственности. Подсчиты-
валось, что ликвидация помещичьих владений снизит экс-
порт сельскохозяйственной продукции. Доказывалось, что
конфискация помещичьих имений даст крестьянам лишь
незначительную прибавку земли, которую быстро сведет на
нет естественный прирост населения. Многие из этих аргу-
ментов были справедливыми, другие спорными. Дело было
не в них, а в том, что поместное дворянство не позволяло
244
даже в малейшей степени задеть свои интересы. Через
этот порог оказался неспособным переступить и Столы-
пин. В данном случае он проявил себя не как государст-
венный деятель, а как владелец четырех имений.
Впрочем, дальнейшая судьба Столыпина доказала, что
в угоду своим узкосословным интересам его собратья по
классу блокировали любые серьезные преобразования.
Правительственная программа реформ была внесена еще в
марте 1907 г. Столыпин предполагал принять ряд законов,
обеспечивающих неприкосновенность личности, переход из
одного вероисповедания в другое, расширение земства,
преобразование местного суда и уголовного законодатель-
ства. В число социальных мер входило страхование рабо-
чих на случай болезни и инвалидности. Правительство
намеревалось сделать доступным, а потом и обязательным,
начальное образование.
Для реализации своей программы правительство
Столыпина внесло ряд законопроектов. Так, Государ-
ственная дума одобрила 3 вероисповедальных законо-
проекта, которые, не покушаясь на господство право-
славной церкви, предусматривали некоторое смягчение
религиозной нетерпимости. Однако два проекта были
задержаны Государственным советом, а третий не был
утвержден царем. Правительственный законопроект о не-
прикосновенности личности вызвал возмущение даже у
весьма умеренной по составу III Государственной думы,
так как был составлен в духе «военно-полевой юстиции».
Гораздо лучший прием ждал проект о допуске адвокатов
к следственной стадии. Но этот проект, одобренный
депутатами Думы, был отвергнут членами Государствен-
ного совета. Столыпину не удалось упразднить крестьян-
ских волостных судов, действовавших не по писанным
законам, а по дедовским обычаям. Закон о местном суде
подвергся коренной переделке и практически не вступил
в силу вплоть до революции. Проект полицейской рефор-
мы, в том числе реорганизация жандармского корпуса,
был положен под сукно.
Столыпин возлагал большие надежды на реорганиза-
цию местной администрации. Намечалось объединить
власть в уезде в руках представителя министерства внут-
ренних дел. Но эти планы были восприняты как попытка
умалить роль уездных предводителей дворянства. Предпо-
лагалась также реформа местного самоуправления. Наряду
с уездным и губернским земством намечалось создать
более мелкую единицу — волостное земство. Оно предназ-
245
началось для зажиточных хуторян, на которых пытался
опереться Столыпин. Высокий имущественный ценз, обес-
печивавший преобладание дворян, намечалось снизить в
10 раз. Однако ни один из проектов местной реформы
не был реализован.
Многочисленным переделкам подвергся законопроект
о начальных училищах. Правительству пришлось отка-
заться от принципа единства школы, оставив в руках
церкви приходские училища. В течение 5 лет обсуждались
и переделывались страховые законы. Они были утвержде-
ны только в июне 1912 г. и имели ограниченное приме-
нение.
Один из современников писал о правительственных
законопроектах: «развертываются широкие и заманчивые
программы будущих реформ, затем происходит какой-то
маневр, поражение без боя, отступление без сражения,
и из программы исчезает значительная часть того, что
недавно в ней красовалось». В известной степени Столы-
пин повторил судьбу Витте. По мере того как развора-
чивались реформы Председатель Совета Министров
превращался в объект для критики справа. Черносотенцы
начали пропагандистскую кампанию против его политики.
В то же время колебания Столыпина в проведении про-
граммы реформ привели его к фактическому разрыву
с октябристами, которые поддерживали его на первом
этапе. Наиболее последовательными союзниками Столы-
пина были националисты. Но они не являлись влиятельной
силой.
В марте 1911 г. консерваторы предприняли пробную
атаку на правительство. Государственный совет отклонил
правительственный законопроект о введении земства в 6
польских губерниях, опасаясь увеличения представитель-
ства от мелких земельных собственников. Начался так
называемый «министерский кризис». Столыпин демонстра-
тивно подал в отставку. Но Николай II не решился
сменить первого министра. Государственный совет и Госу-
дарственная дума были распущены на три дня. Во время
искусственного перерыва законопроект о западном земстве
был принят по статье 87. Главные противники премьер-
министра были удалены со службы. Председатель Посто-
янного совета объединенного дворянства А. А. Бобрин-
ский констатировал: «Закончился кризис огромным, не-
слыханным триумфом Столыпина».
Между тем этот триумф явился началом конца Сто-
лыпина как политического деятеля. Открытое пренебре-
246
жение призрачной российской «конституцией», выразив-
шееся в роспуске законодательных палат, поставило
точку в его контактах с праволиберальной оппозицией.
Крайне правые ожидали случая для новой атаки. Резко
ухудшились отношения с царем. По некоторым сведе-
ниям, в начале лета 1911 г. Столыпин разработал проект
дальнейших реформ. Судя по этому проекту, премьер-
министр собирался сделать следующий шаг по пути прев-
ращения России в правовое государство. В частности,
предполагалось снять средневековые ограничения с еврей-
ского населения, создать министерство национальностей
и т. п. Столыпин осознал огромную важность рабочего
вопроса. Он планировал создание министерств труда и со-
циального обеспечения. Наконец, Столыпин выдвинул
идею создания международного парламента — прообраза
будущей Лиги наций и ООН. Вместе с тем анализ
столыпинской программы показывает, что он по-прежнему
мыслил преобразование России только в рамках старой
бюрократической системы. Все его реформы сводились
к усилению исполнительной власти и созданию новых
ведомств. Следует отметить, что сам Столыпин понимал,
что намеченные им умеренные преобразования на-
толкнутся на сопротивление консерваторов. Премьер-
министр говорил своему секретарю, «что если когда-либо
тот проект реорганизации государственного управления
России, что я вам диктовал, будет представлен на рас-
смотрение наших законодательных учреждений, то крайне
правые будут голосовать против него, так как не желают
понять, что все народы, населяющие Россию, должны быть
равноправными гражданами». Но проекты Столыпина не
были обнародованы, потому что 1 сентября 1911 г. он
был смертельно ранен в Киевском городском театре.
Преемником премьер-министра стал В. Н. Коковцов.
В общих чертах он продолжил столыпинский курс. Осу-
ществлялась, хотя и замедленными темпами, аграрная
реформа. Правительство по-прежнему старалось подобрать
послушный состав законодательных учреждений. Выборы
в IV Государственную думу в 1912 г., проходившие под
знаком прямого вмешательства местных властей, практи-
чески не изменили расстановку фракций в IV Государ-
ственной думе. За счет октябристского центра несколько
усилилось правое и левое крыло. Большинство крайне
правых прошло от помещичьей курии. Массовые черно-
сотенные союзы переживали полный разброд. В 1910—
1912 гг. «Союз русского народа» распался на две парал-
247
лельные организации: дубровинский союз, стремившийся
к восстановлению неограниченной самодержавной власти,
и «обновленный» союз во главе с Н. Е. Марковым,
признававший перемены в государственном строе. Обе
организации, почти не отличавшиеся по программным
установкам, вступили в острую конкурентную борьбу.
Междоусобная вражда в черносотенном стане вспыхну-
ла как раз в период революционного подъема. После Лен-
ского расстрела 1912 г. этот процесс ускорился. «Настают
снова для России тревожные дни и это нам показали Лен-
ские события,— говорилось на монархическом съезде в мае
1912 г.— Революция подготовляется снова, а готовы ли мы
и что мы сделали для отпора натиска врага». Действительно,
черносотенцы не были готовы. Численность черносотенцев
резко уменьшилась, тиражи их газет упали, несмотря на ка-
зенные субсидии. Черносотенцам не удалось превратить в
верноподданническую манифестацию столетний юбилей
Отечественной войны 1812 г. и 300-летие дома Романовых.
Крайне правым начало отказывать их наиболее действен-
ное пропагандистское оружие — проповедь шовинизма, на-
циональной нетерпимости. Более двух лет черносотенцы
раздували «дело Бейлиса»— обвинение в ритуальном убий-
стве, которое якобы совершил приказчик кирпичного завода
в Киеве М. Бейлис. Однако возбудить антисемитскую исте-
рию не удалось. В ноябре 1913 г. суд присяжных вынес
М. Бейлису оправдательный приговор.
Неспособность крайне правых привлечь на свою сторону
широкие слои населения не мешала им претендовать на
руководство внутренней политикой. Они бдительно следили
за линией правительства и возобновили нападки на премьер-
министра, когда его деятельность начала внушать им опасе-
ния. Коковцов был третьим после Витте и Столыпина главой
правительства, которому предъявили стандартный набор об-
винений в «парламентаризме», заигрывании с либералами,
неспособности «обуздать печать» и т. п. Коковцов отмечал,
что «закулисные доклады председателя Совета объединен-
ного дворянства вели верной рукой к моей ликвидации».
В январе 1914 г. он был отправлен в отставку. В царском
рескрипте говорилось, что «новый курс» правительства тре-
бует «свежих людей». Таким «свежим человеком» стал
75-летний И. Л. Горемыкин, который с недоумением гово-
рил о своем назначении: «я напоминаю старую енотовую
шубу, которая уложена в сундук и засыпана камфарою, и
совершенно недоумеваю, зачем я понадобился». «Новый
курс» предусматривал изменения в финансовой политике,
248
в частности отказ от «пьяного бюджета». Но реализация
широковещательных обещаний была прервана 1-й мировой
войной.
Вступление России в мировую войну было обусловлено
целым комплексом политико-стратегических, экономиче-
ских и военных причин. Будучи участницей Антанты, Россия
оказалась втянутой в борьбу за передел мира. Правящие
круги страны вынашивали империалистические планы
захвата черноморских проливов, укрепления своего влия-
ния на Балканах и т. п. Однако агрессивность прави-
тельственного лагеря была степенью ниже, чем перед
столкновением на Дальнем Востоке. Поражение в русско-
японской всгйне было еще свежо в памяти. Влиятельные
деятели консервативного направления предупреждали, что
новая война может привести к крушению режима. В Бер-
лине откровенно говорили: «Раз нам все равно предстоит
вступать в борьбу, то вызовем ее сейчас же», тогда как в
Петербурге стремились оттянуть начало конфликта. Ни-
колай II долго колебался перед объявлением общей
мобилизации. На окончательное решение повлияли настой-
чивые требования союзников. Первая мировая война на-
чалась со столкновения между Австро-Венгрией и Сербией.
1 августа 1914 г. (по старому стилю) Германия объявила
войну России. Вслед за этим военные действия начали
другие державы. Всего в мировую войну было вовлечено
38 государств с населением 1,5 млрд, человек.
С точки зрения крайне правых, царское правительство
неудачно выбрало союзников в лице республиканской фран-
ции и конституционной Англии. За два месяца до войны
лидер черносотенцев Н. Е. Марков заявлял с думской три-
буны: «Лучше вместо большой дружбы с Англией иметь
маленький союз с Германией». Германофильская позиция
влиятельных правых кругов беспокоила послов союзных
держав. Однако черносотенцы быстро заявили о себе как
ярые шовинисты. «Нынешние дни надлежит считать време-
нем пробуждения национальной гордости и самосознания
русского народа, — писала черносотенная газета, — не-
мец — это только повод. России пора освободиться от вся-
кой иноземщины». После вступления русских войск в Гали-
цию правая печать заговорила о переходе этой территории
под скипетр самодержца: «Ныне, после полуторастолетнего
плена поляков у кельтской и мадьярской расы, настала
возможность освободиться от тевтонских тисков — стоит
лишь признать главенство над собой сильнейшего из славян-
ских племен...». Вынашивались планы присоединения Бал-
249
канского полуострова и Константинополя с проливами. Ар-
хиепископ Антоний проповедовал необходимость освобож-
дения от неверных Гроба Господня в Иерусалиме.
Война привела к «патриотическому единению» правых
сил и либеральной оппозиции. «Как только вспыхнула вой-
на, все политические партии у нас, как рукой сняло,— писал
орган союза русского народа. — Возьмите любую газету за
первые две недели войны и поищите хоть одну строчку, под
которой не подписался бы любой, самый строгий союзник».
Либеральные деятели отмечали перемену в поведении
В. М. Пуришкевича: «С началом войны в 1914 г. он прекра-
тил всякую партийную деятельность, попросил «познако-
мить» его с Милюковым; ушел с головой в практическую
деятельность на фронте...».
Но политические разногласия возобновились после пер-
вых же военных неудач. Россия не успела подготовиться к
войне. «Большая программа» перевооружения армии долж-
на была завершиться только к 1917 г., а флот не успел вос-
полнить потери Порт-Артура и Цусимы. Вслед за евро-
пейскими экспертами русские военные специалисты счита-
ли, что будущая война будет скоротечной. В этом их убеж-
дал и опыт русско-японской войны, имевшей ограниченные
масштабы. В соответствии с господствовавшей военной
доктриной запасы готовились на два — три месяца. Мощ-
ности трех оружейных заводов за три предвоенных года
использовались на 7—12 %. Тульский оружейный завод,
самый крупный в империи, произвел за семь месяцев 1914 г.
всего лишь 16 винтовок.
Начало войны ознаменовалось для России тяжелым
поражением в Восточной Пруссии, которое было компенси-
ровано успехом на Юго-Западном фронте. Однако вес-
ной — летом 1915 г. русская армия была выбита из Карпат.
Были потеряны Польша, Литва, часть Прибалтики и Бело-
руссии. Буржуазная оппозиция, обвинявшая царское прави-
тельство в неспособности вести войну, сделала важный шаг
для объединения своих сил. В августе 1915 г. был создан
Прогрессивный блок, в который вошли ряд партий и полити-
ческих группировок. Примечательно, что вместе с кадетами
и октябристами в этом блоке участвовала фракция национа-
листов. За рамками блока остались только часть национа-
листов и черносотенные союзы. По существу это являлось
началом «кризиса верхов», так как царизм терял опору даже
в самых умеренных кругах.
Правительство находилось в состоянии растерянности.
В качестве уступки общественному мнению были уволены от
250
должности несколько наиболее реакционных министров.
Впоследствии военный министр В. А. Сухомлинов, который,
по мнению оппозиции, нес главную ответственность за не-
подготовленность русской армии, был отдан под суд. Под
влиянием военных неудач произошло размежевание в среде
«объединенного дворянства». Постоянный совет объеди-
ненного дворянства направил правительству письмо,
осуждавшее саму мысль об изменении «незыблемых основ
существующего порядка». Но демарш руководства не был
подхвачен всей дворянской организацией. Против позиции
Постоянного совета высказались почти 2/з дворянских
корпораций.
Среди членов правительства были сторонники соглаше-
ния с либеральной оппозицией. Они считали возможным
принять основное требование Прогрессивного блока о соз-
дании «министерства доверия», так как оно не грозило
основам режима. В августе 1914 г. произошел беспреце-
дентный «бунт» министров, вызванный намерением Нико-
лая II принять на себя верховное командование. Выражая
общее мнение, главноуправляющий землеустройством и
земледелием А. В. Кривошеин говорил: «Надо протесто-
вать, умолять, настаивать, просить — словом, использовать
все доступные нам способы, чтобы удержать его величество
от бесповоротного шага. Мы должны объяснить, что ставит-
ся вопрос о судьбе династии, о самом троне, наносится
удар монархической идее...». 8 министров направили письмо
Николаю II, умоляя его отказаться от опасного замысла.
Однако царь ориентировался на ультрареакционные кру-
ги, не допускавшие мысли о компромиссе с оппозиционными
силами. В противовес Прогрессивному блоку шло формиро-
вание «черного блока» из крайне правых организаций.
Совещание монархистов в Саратове предупреждало, что
одно «правительство не справится с предательством интел-
лигенции и промышленных классов, стремящихся ради сво-
ей корысти использовать тяжелое положение России и выр-
вать из рук твоих самодержавную власть». Крайне правые
создали координирующий орган — Совет монархических
совещаний, который возглавил бывший министр юстиции
И. Г. Щегловитов.
Один из лидеров консерваторов объяснял французскому
послу М. Палеологу, что либеральная буржуазия играет с
огнем: «Остальные — пусть называют себя прогрессистами,
кадетами, октябристами, мне все равно,— изменяют режи-
му и лицемерно ведут нас к революции, которая, к тому же,
унесет их самих с первого же дня, ибо она пойдет гораздо
251
дальше, чем они думают; ужасом она превзойдет все, что
когда-нибудь видели. Социалисты не одни окажутся ее уча-
стниками; крестьяне также примутся за это. И когда мужик,
тот мужик, у которого такой кроткий вид, спущен с цепи,
он становится диким зверем. Снова наступят времена Пуга-
чева».
Колебания Николая II продолжались недолго. Едва на-
метившийся курс на уступки был отвергнут. Правящие
сферы взяли явный крен вправо. Вопреки мнению членов
правительства Николай II взял на себя командование вой-
сками, что должно было символизировать сосредоточение в
одних руках управление фронтом и тылом. Министры-
«бунтари» были отправлены в отставку. В сентябре 1914 г.
сессия IV Государственной думы была прервана на полгода.
В новый состав правительства вошли чиновники, заре-
комендовавшие себя крайне правыми взглядами. Минист-
ром внутренних дел был назначен член «Союза русского
народа», лидер правой фракции IV Государственной думы
А. Н. Хвостов, которого сами жандармы называли «разбой-
ником с большой дороги». Назначение черносотенца на клю-
чевой правительственный пост было воспринято как поще-
чина либеральной оппозиции. В противовес программе Про-
грессивного блока А. Н. Хвостов выдвинул демагогическую
идею «борьбы с дороговизной». Крайне правые намерева-
лись отвлечь этим массы от политической борьбы. Конку-
рентом А. Н. Хвостова был не менее одиозный деятель
Б. В. Штюрмер, который в январе 1916 г. занял пост премь-
ер-министра. По свидетельству современников, «Штюрмер
был замечателен в среде сановников тем, что побил рекорд
плохой репутации», а все сослуживцы «в один голос изобли-
чали в Штюрмере лишенного элементарной морали черносо-
тенца, интригана и взяточника».
Не допустив либеральную оппозицию к политической
власти, царизм был вынужден пойти на сотрудничество с
буржуазными кругами в экономической сфере. На время
войны была разрешена деятельность Земского и Городского
союзов, которые занимались помощью больным и раненым
воинам. Летом 1915 г. после поражений на фронте были
созданы военно-промышленные комитеты, задачей кото-
рых являлась мобилизация промышленности на военные
нужды. В мае 1915 г. по настоянию Ставки Николай II
согласился на создание Особого совещания по усилению
снабжения армии главнейшими видами довольствия, а в ав-
густе были созданы 4 Особых совещания по обороне,
перевозкам, продовольствию и топливу. Таким образом
252
формировалась структура государственного регулирования
хозяйственной жизни.
Буржуазные элементы получили мощный рычаг воздей-
ствия на внутреннюю политику. Лидеры буржуазных партий
возглавляли Земгор и военно-промышленные комитеты.
Члены Государственной думы и представители деловых
кругов были введены в состав Особых совещаний. Однако
правительство стремилось поставить под строгий контроль
деятельность этих организаций. На совещаниях министров
с губернаторами подчеркивалось, что необходимо присмат-
ривать за Земским союзом, где больше занимаются полити-
кой, чем непосредственной помощью фронту. Правда, губер-
наторы отмечали, что можно найти общий язык с Город-
ским союзом, который, «нося определенную политическую
окраску, по инертности и страху за собственные капиталы
государственной опасности не представляет». Царские сано-
вники опасались, что Центральный военно-промышленный
комитет превратится во «второе правительство». Поэтому
комитетам отводилась только роль посреднических органи-
заций, работающих по поручению правительства. Числен-
ный перевес буржуазных элементов в Особых совещаниях
нейтрализовался тем, что совещания являлись лишь кон-
сультативными органами соответствующих правительствен-
ных ведомств».
Между тем экономическое положение страны ухудша-
лось с каждым месяцем. Потеря таких промышленных ре-
гионов, как Польша и Прибалтика, имела тяжелые послед-
ствия. В 1915и 1916 гг. объем валовой продукции промыш-
ленности даже увеличился по сравнению с довоенным вре-
менем. Катастрофический спад (до 44,2 % довоенного
уровня) произошел только в 1917 г. Однако развал стратеги-
ческих отраслей хозяйства начался раньше. Добыча угля
в Донбассе едва держалась на довоенном уровне, что в свою
очередь сдерживало наращивание мощи металлургической
промышленности и лишало сырья машиностроение, которое
не могло справиться с военными заказами. Быстрыми тем-
пами приближался кризис железнодорожного транспорта.
Невозможность своевременного подвоза продукции сводила
на нет все усилия производителей.
Мобилизация привела к сокращению наиболее работо-
способного крестьянского населения. Нехватку рабочих рук
невозможно было восполнить применением сельскохозяйст-
венной техники из-за прекращения импорта и переориента-
ции промышленности на военные нужды. За два военных
года валовой сбор хлеба снизился на 27,2 %. Правительст-
253
во пыталось остановить дороговизну, установив твердые
цены на хлеб. Но эта мера вызывала недовольство помещи-
ков и торговцев, стремившихся обойти запреты. 1916 г. озна-
меновался продовольственным кризисом. Чтобы обеспечить
снабжение армии, министр земледелия А. А. Рихтер ввел
продразверстку. Для каждой губернии были установлены
соответствующие нормы сдачи зерна. С одной стороны, это
являлось внеэкономической мерой, опыт которой частично
был заимствован в годы гражданской войны. С другой сто-
роны, царское правительство не решилось серьезно задеть
интересы частных владельцев, оплачивая обязательные по-
ставки по высоким ценам и предоставляя премии за продажу
крупных партий зерна. К концу года продразверстка была
выполнена только на 86 %.
Каждый день войны обходился в 50 млн. руб. Для пок-
рытия расходов правительство прибегло к внешним и внут-
ренним займам, а также к широкомасштабной эмиссии
денег. С 1914 по 1917 г. сумма находившихся в обращении
кредитных знаков увеличилась до 9,1 млрд, руб., тогда как
золотой запас оценивался в 1,5 млрд. руб. Покупательная
способность рубля упала до 27 коп.
Продовольственный кризис привел к снижению жизнен-
ного уровня населения. В 1916 г. началось постепенное вве-
дение карточной системы. Следует отметить, что она вводи-
лась не централизованно, а по инициативе местных общест-
венных организаций, городских дум и земств. Правительст-
во установило лишь нормы снабжения сахаром. Так, в сто-
лице норма на одного человека составляла 4 фунта в месяц.
Особенно тревожным для царского режима были изме-
нения в настроении армии. В России еще никогда не было
такой огромной массы войск. Только в Европейской части
страны в армию было взято почти 11 млн. человек. Никогда
раньше войска не несли таких огромных потерь. В Первой
мировой войне впервые было использовано оружие массово-
го уничтожения, авиация и танки. Потери России были осо-
бенно велики, так как русское командование было вынуж-
дено компенсировать недостаток вооружения живой силой.
Французский представитель при русской Ставке сообщал:
«Вследствие громадных жертв существует мнение, и не
только в армии, но и во всей стране, что совершенно
напрасно заставлять сражаться человека против техники,
пехотинца — против снаряда, и все более и более появляет-
ся отвращение вести войну в тех же самых условиях и в
будущем году».
Антивоенные настроения распространялись прежде все-
254
го среди рядового состава. Но и офицерский корпус утратил
прежнюю лояльность. Наряду с кадровыми офицерами в
армию было призвано значительное количество интеллиген-
ции. Возросло число офицеров недворянского происхожде-
ния. Наблюдатели отмечали, что офицерский корпус был
настроен «в высшей степени враждебно» к правительству.
Николай II посчитал невозможным оставить в тылу гвардию,
являвшуюся наиболее верной опорой режима. Гвардейские
части почти полностью погибли в тяжелых боях. Столичный
гарнизон был укомплектован ненадежными в политическом
отношении войсками.
Последней крупной наступательной операцией русской
армии был Брусиловский прорыв на Юго-Западном фронте,
начавшийся в мае 1916 г. На несколько недель, в течение
которых войска Юго-Западного фронта развивали успешное
наступление, в стране возродилось забытое «патриотичес-
кое единение». Поздравительные телеграммы генералу
А. А. Брусилову от лидеров буржуазных организаций напо-
минали поэтические оды: «Ваш меч, тяжелый, как громовая
стрела, прекрасен. Молнией сверкнула она на гневном пур-
пуре запада и осветила радостью и восторгом сердце Рос-
сии». Но наступление на других фронтах захлебнулось.
К осени 1916 г. стало ясно, что коренного перелома в войне
не произошло. В стране нарастал национальный кризис.
Ярким проявлением этого кризиса была дезорганизация
правительственной власти. В ноябре 1916 г. Николай II от-
правил в отставку Б. В. Штюрмера. Но расставаясь под
давлением общественного мнения с непопулярными ми-
нистрами, царь назначал им преемников из того же круга
сановников. По меткому выражению В. М. Пуришкевича,
началась «министерская чехарда». За полгода сменилось три
Председателя Совета министров, два министра внутренних
дел, два министра юстиции, два министра земледелия.
Даже Николай II, собственноручно тасовавший бюрократи-
ческую колоду, признавал: «От всех этих перемен голова
идет кругом». Для всех остальных эти перемены были приз-
наком надвигавшейся катастрофы. Генерал А. А. Брусилов
писал: «Быстро сменяющиеся министры со своими премье-
рами во главе не успевали что-либо завести, как уже заменя-
лись новыми. Большинство министров назначались управ-
лять такими министерствами, которые им ранее были
совсем неизвестны, и каждый из них должен был начинать
с того, что знакомился с теми функциями, которые ему
надо было исполнять. Но, в сущности, и на это у них вре-
мени не было, так как они главным образом должны были
255
заниматься борьбой с Государственной думой и общест-
венным мнением, чтобы отстоять свое существование».
Примечательно, что, хотя Николай II не решился ввести
в состав правительства общественных деятелей, последний
министр внутренних дел А. Д. Протопопов был до своего
назначения членом партии октябристов, товарищем (заме-
стителем) председателя IV Государственной думы. Однако
именно он вызвал наибольшую критику либеральных кругов.
Дело было не в отдельных лицах, а в провале всей внутрен-
ней политики царизма. Государственная дума выразила
недоверие правительству. Ее поддержал Государственный
совет, что само по себе было беспрецедентным явлением.
Царское правительство оказалось в полнейшей изоляции.
Среди современников было распространено убеждение,
что Николай II и императрица Александра Федоровна вына-
шивали планы сепаратного мира с Германией. Это мнение
долгое время господствовало в советской историографии.
Однако подтверждавших его фактов до сих пор не обнару-
жено. Пожалуй, единственное, в чем буржуазная оппозиция
могла положиться на царя и царицу, было их твердое
намерение довести войну до победного конца. Другое дело,
что широкое распространение слухов о тайных переговорах
царя с немцами свидетельствовало о недоверии к монарху.
Окончательный удар по престижу монархии был нанесен
придворной камарильей. В военные годы при дворе усили-
лось влияние Г. Е. Распутина — одного из «ясновидящих
старцев», которыми была окружена склонная к мистицизму
императрица Александра Федоровна. О тобольском крестья-
нине, бывшем конокраде и члене хлыстовской секты, сложи-
лась огромная, хотя и не всегда достоверная литература.
С ним, как и с всяким фаворитом царского двора, приходи-
лось считаться официальному правительству. В свое время
с распутницами старался не портить отношения Столыпин,
не говоря уже о многочисленных сановниках, которые об-
хаживали фаворита из карьеристских соображений. Однако
воздействие Распутина на государственные дела было чрез-
мерно преувеличенным. Присутствие «старца» при дворе
объяснялось тем, что он в действительности (а может быть,
в болезненном воображении императрицы) облегчал тяже-
лый недуг наследника Алексея. Но, врачуя цесаревича,
Распутин в полном смысле слова губил царизм. Его скан-
дальное поведение дискредитировало царскую чету, а упор-
ное нежелание Николая II удалить «старца» носило харак-
тер открытого вызова обществу.
Руководители «черной сотни» не смогли выработать
256
единую линию по отношению к распутинщине. С резкой кри-
тикой придворных нравов выступил В. М. Пуришкевич. В
ноябре 1916 г. на заседании IV Государственной думы
В. М. Пуришкевич произнес речь против «темных сил»,
закончив ее словами: «Да не будет Гришка Распутин руко-
водителем русской внутренней общественной жизни». Но
лидер «Союза Михаила Архангела» не сумел обеспечить
поддержки крайне правой фракции. Руководитель «Союза
русского народа» Н. Е. Марков в своем выступлении обру-
шился на соратника, осмелившегося вынести сор из избы.
Мнения правых депутатов разделились, фракция была де-
зориентирована. Тогда В. М. Пуришкевич вместе с великим
князем Дмитрием Павловичем и Ф. Ф. Юсуповым решили
физически устранить Распутина. Действия лидера черной
сотни были жестом отчаяния. На предупреждение, что
устранение «старца» ничего не изменит, В. М. Пуришкевич
отвечал: «Все равно. Мы идем к концу. Хуже не будет. Убью
его, как собаку». В ночь на 17 декабря Распутина заманили
во дворец Юсупова и убили. Однако это не спасло престиж
монархии. Ф. Ф. Юсупов вспоминал позднее: «Нам каза-
лось, что Распутин был лишь болезненным наростом,
который нужно было удалить, чтобы вернуть русскую мо-
нархию к здоровой жизни, и не хотелось думать, что этот
«старец» является злокачественным недугом, пустившим
слишком глубокие корни, которые продолжают свое разру-
шительное дело даже после принятия самых крайних и
решительных мер».
Убийство фаворита убедило царя и царицу в том, что
они окружены врагами. В последние два месяца существо-
вания монархии от царя отошли даже ближайшие родст-
венники. В январе 1917 г. один из великих князей писал
Николаю II: «Ты окончательно решил вести внутреннюю
политику, идущую в полный разрез с желаниями всех твоих
верноподданных, эта политика на руку только левым эле-
ментам... Сколько не думал, не могу понять, с чем ты и твои
советники боретесь, чего добиваетесь?». Но нежелание царя
поделиться самодержавной властью объяснялось не упря-
мым характером и не влиянием недальновидных советников.
Оно являлось закономерным итогом всей предшествующей
политики.
Последнее десятилетие существования самодержавной
монархии пришлось на период, когда страна окончательно
встала на капиталистические рельсы. Царизм продемонст-
рировал различный подход к экономической и политической
модернизации России. Правящая элита не могла опустить
257
барьер перед неизбежной индустриализацией страны. Без
мощной промышленности Россия не могла сохранить ранг
великой державы. Государство оказывало содействие про-
мышленности при помощи таких рычагов, как протекцио-
нистские тарифы, создание современной инфраструктуры.
Финансирование предприятий за счет иностранных займов.
После долгих колебаний царизм приступил к преобразо-
ваниям в аграрном секторе, которые вели к разрушению
натурального крестьянского хозяйства и расширению капи-
талистической базы. Вместе с тем самодержавие не затрону-
ло поместного землевладения, сословных привилегий и
других феодальных пережитков, тормозивших формирова-
ние буржуазных отношений.
Политическая модернизация отставала от изменений
в экономической сфере. Противоречивость этого процесса
была традиционной для России. В исторически сжатый
отрезок времени (1905—1914 гг.) повторилась знакомая
схема: сначала отрицание самой возможности реформы,
затем вынужденные реформы в условиях социально-поли-
тического кризиса, и наконец, свертывание реформы после
стабилизации обстановки. Такой поступательно-обратный
ход обеспечивал очень медленное продвижение вперед.
Баланс сил, столкнувшихся в революционные годы, был
подведен третьеиюньской политической системой.
По своей социальной природе третьеиюньская система
являлась компромиссом между различными группировками
господствующей верхушки. Поместное дворянство и бюро-
кратия поделились частью своих прерогатив с буржуазными
элементами. Самодержавие сделало шаг на пути превраще-
ния в конституционную монархию. Сам по себе этот шаг был
половинчатым. Правительственный лагерь не допустил к
реальной власти даже умеренных либералов, перекроил
избирательный закон в соответствии со своими интересами,
постоянно нарушал и без того урезанные права законода-
тельных учреждений. Крайне правые добивались реставра-
ции неограниченного самодержавного правления. Они бло-
кировали серьезные реформы, под их давлением менялся
персональный состав правительства. Крайне правые утверж-
дали, что являются единственной надежной опорой царизма,
что их программа отражала желания монархически настро-
енного народа.
Характерно, что эту иллюзию до последних дней пребы-
вания у власти разделяли царь и царица. 25 февраля Алек-
сандра Федоровна сообщила Николаю II о событиях в сто-
лице: «Это — хулиганское движение, мальчишки и девчонки
258
бегают и кричат, что у них нет хлеба,— просто для того,
чтобы создать возбуждение,— и рабочие, которые мешают
другим работать. Если бы погода была очень холодная, они
все, вероятно, сидели бы по домам». Самодержавие подошло
к краху, даже не осознавая всей глубины кризиса, охватив-
шего страну.
ЛИ ТЕР А ТУРА
А в р е х А. Я. Царизм накануне свержения. — М., 1989.
Д я к и н В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907—
1911 гг. — Л., 1978.
Кризис самодержавия в России. 1895—1917 гг.—Л., 1984.
Дубровский С. М. Столыпинская земельная реформа. Из истории
сельского хозяйства и крестьянства в России в начале XX в. — М.,
1963.
Соловьев Ю. Б. Самодержавие и дворянство в 1902—1907 гг.—
Л., 1981.
Черменский Е. Д. IV Государственная дума и свержение цариз-
ма в России. — М., 1976.
Conroy М. S. Peter Arkadievich Stolypin. Practical Politics in
late Tsarist Russia. — Boulder. Calarado, 1976.
Ju dye E. H. Plehve: Repression and Reform in Imperial Russia.
1902—1904. — Syracuse, 1983.
von Lane I. H. Sergei Witte and industrialization of Russia. —
New-York and London, 1963.
Manning R. T. The crisis of the old Russia. Centry and Goverment. —
Princeton, 1982.
R о g g e r H. Jewish policies and right-wing politics in imperial
Russia. — Houndmills, Basingtoke, Hamshire and London, 1986.
ГЛАВА 7
ЛИБЕРАЛЬНАЯ АЛЬТЕРНАТИВА
В НАЧАЛЕ XX В.
«Либерализм есть доверие к народу, ограни-
ченное благоразумием»
Гладстон
Два типа либерализма. — На пути создания либеральной
партии. Социальная природа кадетов и октябристов. —
Либеральная концепция общественного развития. — Ка-
детский и октябристский варианты преобразования Рос-
сии. Тактика либеральной оппозиции. — Отношение к вой-
не. — Прогрессивный блок. — Накануне февраля.
На рубеже XIX—XX вв. начался качественно новый
этап эволюции русского либерализма. В либерализме
возникает и постепенно начинает набирать силу новое те-
чение. Интеллигенция наиболее остро осознавала воз-
раставшее несоответствие между объективными потреб-
ностями развития страны и отжившей свой век полити-
ческой надстройкой — царским самодержавием, углубле-
ние конфликта между властью и обществом, которое
было чревато непредсказуемыми последствиями для судеб
страны.
В либеральном движении все громче и увереннее
зазвучали голоса таких деятелей, как известного историка
П. Н. Милюкова, профессоров В. Д. Набокова, П. И. Нов-
городцева, С. А. Муромцева, А. А. Мануйлова, А. А. Кауф-
мана, приват-доцентов Ф. Ф. Кокошкина, М. Я. Герцен-
штейна, С. А. Котляревского, и др. На позиции либера-
лизма (сначала идейно, а затем и организационно) пере-
шли некоторые представители народничества (Н. А. Каб-
луков и А. И. Чупров), «легального марксизма» (П. Б. Стру-
ве, С. Н. Булгаков, М. И. Туган-Барановский) и «эконо-
мизма» (С. Н. Прокопович, Е. Д. Кускова). Интеллиген-
ция внесла в либеральную идеологию и политику элементы
демократизма и социального реформаторства. Одновремен-
260
но шла дальнейшая «европеизация» русского либерализма,
он «очищался» от налета устаревших славянофильских
идей и впитывал новейшие достижения западноевропей-
ской науки, в том числе и реформистских течений в
марксизме.
Интеллигенция, разделявшая идеи создания правового
государства, выступала за ликвидацию неограниченного
самодержавного режима. Она настаивала на его замене
конституционно-парламентарным строем, на введении все-
общего избирательного права, демократических свобод,
реализации требования культурного самоопределения на-
ций и народностей России. В отличие от дворянских
либералов XIX в., ограничивавшихся политическими ло-
зунгами, интеллигенция внесла в свою программу ряд
социальных требований: принудительное отчуждение части
помещичьей земли на выкуп, легализация профессиональ-
ных союзов, постепенное введение 8-часового рабочего
дня и социального страхования и т. д.
Изменилась и тактика действия. Если дворянские
либералы выступали против нелегальной деятельности,
ограничивались адресами и петициями на «высочайшее
имя», то либеральные интеллигенты приступили к созда-
нию своих нелегальных организаций, нелегальных печат-
ных органов, использовали методы «захватного права».
Они поддерживали мирные политические забастовки, ока-
зывали материальную и техническую помощь революцион-
ным партиям и организациям.
Появление нового политического течения в либерализ-
ме на рубеже двух веков еще не свидетельствовало
о том, что дворянские (земские) либералы готовы были
сразу же, без боя, уступить ему свое место. В это время
оппозиционный лагерь продолжал оставаться аморфным.
Он был представлен несколькими направлениями и тече-
ниями. Его правое крыло (славянофильское течение во
главе с Д. Н. Шиповым) составляли в основном пред-
ставители поместного дворянства, занимавшие довольно
видные посты в земском и городском управлении и само-
управлении, в дворянских собраниях. Они были связаны
не только с помещичьим классом и земельной собствен-
ностью, но и нередко родственными узами с правитель-
ственной бюрократией.
«Центр» («земцы-конституционалисты») был представ-
лен главным образом гласными губернских и уездных
земских управ и городских дум. Эти представители сред-
непоместного дворянства владели, как правило, недви-
261
жимостью, но сами редко занимались своим хозяйством,
предпочитая сдавать землю в аренду крестьянам. Характер
их общественной деятельности во многом сближал либе-
ральных земцев с интеллигенцией и «третьим элементом».
Основой левого («освобожденного») крыла были широкие
слои интеллигенции. Они занимали более радикальные по-
зиции, чем земские либералы.
Взаимоотношения этих течений в либерализме склады-
вались далеко не просто. В них присутствовали и элемен-
ты сотрудничества и элементы борьбы и соперничества.
Однако процесс смены старого, земского либерализма
новым, буржуазным либерализмом растянулся на целый
ряд лет. Он практически так и не был завершен вплоть до
1917 г.
В условиях российской действительности представите-
ли старого и нового либерализма отстаивали различ-
ные варианты реформистского пути решения политичес-
ких и социально-экономических проблем. Поэтому старый
и новый либерализм имели много общего и оставались
родственными идейно-политическими течениями. Их
сближало прежде всего желание любой ценой избежать
социальной революции, вера в реформы «сверху», боязнь
насильственных действий народных масс «снизу», склон-
ность к политическим компромиссам с царизмом. Все это
притягивало (особенно в экстремальных ситуациях) раз-
личные течения либерализма к друг другу.
На рубеже двух веков наметился процесс взаимного
сближения наиболее передовых земских элементов кон-
ституционного толка с интеллигенцией. Он начался еще в
период их совместной деятельности в полулегальной орга-
низации «Беседа». Эта организация возникла в ноябре
1899 г. и просуществовала до октября 1905 г. (Ее числен-
ность не превышала 50—60 человек).
Земцы-конституционалисты рассчитывали, что сближе-
ние с интеллигенцией поднимает престиж земского либера-
лизма в общественном мнении. А это приведет к усилению
оппозиционного движения в стране. Земские либералы
также надеялись, что им удастся избавить интеллигент-
ский либерализм от некоторых радикальных полити-
ческих и особенно социальных «увлечений». Со своей сто-
роны, интеллигенция, идя навстречу земским элементам,
рассчитывала использовать легальные возможности, имею-
щиеся у земского самоуправления. Это было важно для
расширения пропаганды своих идей в земских кругах, для
усиления давления на правительство. Интеллигенция на-
262
деялась, что ей удастся «подтянуть» дворянский либера-
лизм до либерализма европейского типа.
Таким образом, в этот период земцы и интеллигенты
были крайне нужны друг другу. Первые имели в своем
распоряжении материальные средства, технический аппа-
рат и связи с земскими общественными кругами. Вторые —
современные теоретические знания, необходимые для раз-
работки программы и создания организационных основ
либеральной партии.
Первым крупным шагом в деле программного и органи-
зационного оформления либерализма как политической
организации в общенациональном масштабе явилось осно-
вание на средства земцев (наиболее крупные средства око-
ло 100 тыс. руб. предоставил земец Д. Е. Жуковский)
нелегального журнала «Освобождение». Он издавался с
июля 1902 г. по октябрь 1905 г. (тираж 9—10 тыс. экз.) в
Штутгарте под редакцией П. Б. Струве. В журнале либера-
лы начали вести борьбу на два фронта. С одной стороны,
они не оставляли надежды убедить царское правительство
пойти на разумный компромисс с обществом и дать
«сверху» конституцию. С другой стороны, они хотели най-
ти общий язык с революционной демократией. Суть такти-
ческой позиции нового либерализма была сформулирова-
на в первом номере «Освобождения»: «Отличие
нашего органа от других заграничных изданий (имеются
в виду социал-демократическая «Искра» и эсеровская
«Революционная Россия» — Авт.) заключается в том, что
мы предполагаем объединить те группы русского общест-
ва, которые не имеют возможности найти исход своему
возмущенному чувству ни в классовой, ни в революцион-
ной борьбе. Мы желаем выражать исключительно бессо-
словное общественное мнение и на него опираться».
Исходя из этой посылки, лидеры нового либерализ-
ма П. Б. Струве и П. Н. Милюков предполагали, что им
удастся создать единый организационный фронт из пред-
ставителей либерального и революционно-демократическо-
го движений. Таким образом сложится костяк широкой
конституционной партии. Ее политическая программа
должна была выражать мнение «всего образованного рус-
ского общества, всей русской интеллигенции». Однако эта
попытка оказалась нереализованной. Уже первая программ-
ная статья «От русских конституционалистов», опублико-
ванная в «Освобождении», вызвала противодействие как
со стороны либералов славянофильского толка, выступав-
ших против требования законодательного ограничения
263
самодержавной власти, так и либеральной интеллигенции,
выдвигавшей лозунги всеобщего избирательного права и
созыва Учредительного собрания.
В феврале 1903 г. в «Освобождении» была опублико-
вана новая программная статья «К очередным вопросам».
В ней принципы создания либеральной партии были
сформулированы уже более определенно (в частности, в
статье содержался отказ от славянофильского лозунга
созыва Земского собора). Все это способствовало раз-
межеванию между славянофилами и земцами-конститу-
ционалистами. Произошло сближение последних с «осво-
божденческой» интеллигенцией.
Вскоре теоретические рассуждения идеологов нового
либерализма были подкреплены организационными шага-
ми. Летом и осенью 1903 г. соответственно оформились
две организации — «Союз освобождения» (насчитывал в
своих рядах около 1600 человек) и «Союз земцев-
конституционалистов». Создание двух, параллельно дейст-
вовавших союзов, свидетельствовало о неудаче попытки
лидеров нового либерализма объединить разнородные
элементы оппозиционного движения. Оценивая сложив-
шуюся ситуацию, П. Н. Милюков в своих воспоминаниях
писал: интеллигенты не хотели объединяться с земцами-
конституционалистами, а последние, в свою очередь, не
хотели идти на уступки интеллигентскому радикализму.
Процесс партийного размежевания внутри оппози-
ционного лагеря ускорила революция 1905—1907 гг.
В марте 1905 г. III съезд «Союза освобождения» принял
программу конституционно-демократической партии. В ап-
реле 1905 г. свою программу приняло славянофильское
крыло либералов. Одновременно славянофилы начали кон-
солидацию своих сил в земской среде. В июле 1905 г.
съезд «Союза земцев-конституционалистов» разработал
меры, направленные на сближение с «Союзом освобож-
дения» и другими родственными профессионально-поли-
тическими союзами интеллигенции. В мае 1905 г. эти
союзы объединились в единый «Союз союзов». После
издания 6 августа 1905 г. царского манифеста о созыве
законосовещательной Думы либералы получили достаточ-
но широкую возможность для легальной деятельности.
Сентябрьский земско-городской съезд 1905 г. боль-
шинством голосов принял освобожденческую программу.
Издание манифеста 17 октября 1905 г. еще в большей
степени активизировало поляризацию сил в оппозицион-
ном лагере. В результате было создано две партии — кадеты
264
и октябристы. Одновременно с ними возникло и какое-то
время действовало на политической арене еще несколько
небольших партий: «Беззаглавцы», Демократических ре-
форм, Мирного обновления, Торгово-промышленная, Пра-
вового порядка и др. Они занимали промежуточное
место между октябристами и кадетами. Но даже наиболее
оформленные партии (демократических реформ и мирного
обновления) так и не стали общероссийскими органи-
зациями. На всем протяжении с 1905 г. по 1917 г. на поли-
тической арене (правда, с разной степенью интенсив-
ности) активно выступали лишь две общероссийские
буржуазные партии — кадеты и октябристы.
Итак, создание партий кадетов и октябристов совпа-
ло с периодом высшего подъема революции 1905 г.
Конституционно-демократическая партия (в январе 1906 г.
к основному названию было добавлено: партия «народной
свободы») организационно оформилась на своем учреди-
тельном съезде 12—18 октября 1905 г. Партия октябрис-
тов (полное название «Союз 17 октября») начала форми-
роваться в ноябре 1905 г. В октябре — декабре 1905 г.
конституировалось 72 кадетских комитета и 49 отделов
октябристов. Основная же масса кадетских и октябрист-
ских местных организаций возникла в период избира-
тельной кампании в I Думу. В январе — апреле 1906 г.
конституировалось 274 кадетских комитета и 211 отделов
«Союза 17 октября». Общая численность каждой из
этих двух крупнейших либеральных партий не превыша-
ла тогда 50—60 тыс. человек.
Обе партии представляли собой аморфные и неустой-
чивые политические образования, подверженные в зависи-
мости от политической ситуации значительным колеба-
ниям. После поражения революции 1905—1907 гг. про-
изошло резкое сокращение количества местных организа-
ций обеих партий, значительно уменьшилась их общая
численность. В 1908—1909 гг. действовали 33 губернских
и 42 уездных кадетских комитета, т. е. по сравнению с
1906 г. их число сократилось почти в 5 раз. Прекратили
свое существование все сельские и значительная часть
кадетских уездных комитетов и групп. К январю 1908 г.
численность кадетской партии не превышала 25—30 тыс.
человек, т. е. по сравнению с 1906 г. сократилась вдвое.
Значительно уменьшилось и число октябристских отделов.
К маю 1909 г. сохранилось лишь 38 губернских, 80 уезд-
ных и 4 сельских октябристских отдела.
Процесс организационного кризиса партий кадетов и
10—208 ^>5
октябристов продолжался в последующие годы. В 1912—
1914 гг. кадетские комитеты имелись в 29 губернских
и 32 уездных городах, а общая численность партии не
превышала 10 тыс. человек. Но если кадеты избежали
раскола своей партии и думской фракции, то октябристам
этого сделать не удалось. После ноябрьской партийной
конференции 1913 г. думская фракция октябристов раско-
лолась на три части: земцев-октябристов, «Союз 17 ок-
тября» и группу беспартийных. В 1913—1914 гг. последо-
вал раскол партии. Все это привело октябристов на грань
полной и организационной катастрофы. Многие отделы
«Союза 17 октября» по существу прекратили полити-
ческую деятельность.
На фоне организационного кризиса, переживаемого ка-
детами и октябристами, началась консолидация сил про-
грессистски настроенных элементов «молодой» московской
буржуазии. В начале 1912 г. московские капиталисты
А. И. Коновалов, С. Н. Третьяков, А. С. Вишняков,
С. И. Четвериков, П. П. и В. П. Рябушинские присту-
пили к созданию новой партии. В ноябре 1912 г. состоялся
съезд прогрессистов, на котором была принята програм-
ма и выработана тактика их деятельности. Однако за-
мыслы «молодых» московских капиталистов о создании
«настоящей» буржуазной партии так и не были реализо-
ваны до конца. Им не удалось превратить свою организа-
цию ни в общероссийскую, ни в чисто капиталистичес-
кую. Политическое влияние прогрессистов распространя-
лось на сравнительно незначительную часть крупной,
прежде всего московской, буржуазии и связанную с ней
интеллигенцию.
Только экстремальная ситуация, вызванная первой ми-
ровой войной, вновь способствовала консолидации оппози-
ционного лагеря. Центром притяжения либерально-оппо-
зиционных сил в стране стали кадеты. После победы
Февральской революции 1917 г. они первыми восстанови-
ли свои местные организации. В марте — апреле 1917 г.
в стране действовало более 380 кадетских комитетов, а
численность партии составляла около 70 тыс. человек.
В партию кадетов входил цвет русской интеллигенции,
часть либерально настроенных помещиков, средней город-
ской буржуазии, служащие, учителя, приказчики. В ЦК ка-
детов и думской фракции преобладали представители
интеллигенции, которые по существу и определяли стра-
тегический и тактический курс партии.
Лидером кадетской партии, ее главным теоретиком
266
являлся Павел Николаевич Милюков. Он родился в 1859 г.
в семье московского архитектора. Блестяще закончив
классическую гимназию, Милюков поступил на филологи-
ческий факультет Московского университета. Его учите-
лями были историки с мировым именем — П. Г. Виногра-
дов и В. О. Ключевский.
В 1892 г. Милюков защитил диссертацию на степень
магистра истории. Перед ним открывалась блестящая
профессорская карьера. Но в 1894 г. за участие в осво-
бодительном движении Милюков был уволен из универси-
тета и выслан в административном порядке в Рязань.
После окончания срока ссылки в 1897 г. Милюков
вынужден был уехать за границу: был профессором
русской истории в Софийском университете; выступал с
циклами лекций по истории общественного движения
России в Чикагском и Бостонском университетах. Пе-
риодически он приезжал и в Россию. Возвратившись в
1899 г. в Петербург, он участвовал в идейно-полити-
ческой борьбе, развернувшейся в то время между народни-
ками и марксистами. Вскоре Милюков снова был аресто-
ван и провел более года сначала в доме предваритель-
ного заключения, а затем в тюрьме. Лишь в середине
лета 1901 г. он был временно освобожден и поселил-
ся в Финляндии. Однако вскоре последовал новый приго-
вор о заключении на шесть месяцев в знаменитую пе-
тербургскую тюрьму «Кресты». По ходатайству Ключев-
ского перед царем Милюков был через три месяца осво-
божден и вновь уехал за границу.
Ореол крупного историка и репутация «крайне левого
революционера» способствовали росту популярности Ми-
люкова в широких кругах российской и западноевропей-
ской общественности. Будучи за границей, он встречался
с В. И. Лениным, лидерами различных политических те-
чений П. А. Кропоткиным, Е. И. Брешко-Брешковской,
В. М. Черновым, общественными и политическими деяте-
лями Америки, Англии, Франции, Балканских стран.
В апреле 1905 г. Милюков возвратился в революцион-
ную Россию и сразу же включился в борьбу. Он активно
работал в «Союзе освобождения», был одним из основате-
лей и первым председателем «Союза Союзов». В августе
1905 г. последовал третий и последний арест и заключение
в «Кресты», где он находился в течение месяца. После
выхода из тюрьмы Милюков приступил к созданию ка-
детской партии. Его перу принадлежит огромное количест-
во очерков, статей, заметок. Два публицистических сбор-
10*
267
ника «Год борьбы» и «Вторая Дума» представляют собой
«либеральный дневник» первой российской революции.
В течение длительного времени Милюков был в эпи-
центре острейшей политической борьбы. Не будучи депута-
том I и II Государственных дум, он тем не менее являлся
фактическим руководителем думской кадетской фракции.
В III и IV Думе Милюков занимал пост председателя
кадетской фракции, осуществляя одновременно руковод-
ство партией. Пиком его политической карьеры стал пе-
риод первой мировой войны и Февральской революции, он
занимал во Временном правительстве первого состава пост
министра иностранных дел (до 2(15) мая 1917 г.), оказы-
вая существенное влияние на выработку правительствен-
ного курса в целом.
После победы Октябрьской революции Милюков актив-
но взаимодействовал с лидерами белого движения.
В 1920 г. навсегда покинул Россию. В эмиграции напи-
сал ряд крупных работ: «История второй русской револю-
ции», «Россия на переломе», «Роковые годы» и др. В годы
второй мировой войны Милюков выступал против сотруд-
ничества эмиграции с фашистами и коллаборациониста-
ми, внимательно следил за событиями и приветствовал
успехи Красной Армии. В 1943 г. он скончался в местечке
Эксле-Бель на юге Франции.
Социальную основу «Союза 17 октября» составляли
торгово-промышленная и финансовая буржуазия, крупные
помещики, перестроившие или перестраивавшие свои хо-
зяйства на капиталистический лад, «деловая» интеллиген-
ция, которая уже полностью интегрировалась в капита-
листическую систему и получала немалую долю прибыли.
Именно к этим кругам принадлежали все 33 основа-
теля «Союза 17 октября». Председателем ЦК октябрист-
ской партии являлся сначала крупный землевладелец
Д. Н. Шипов, затем Гучков.
Александр Иванович Гучков родился в 1862 г. в бога-
той московской купеческой семье, ведущей свою родослов-
ную от бывших крепостных крестьян. Он окончил с
золотой медалью гимназию и поступил на историко-
филологический факультет Московского университета.
Гучков постоянно находился в гуще общественной жизни
университета. Его гражданская позиция проявилась, в
частности, в том, что он добровольцем ушел на англо-
бурскую войну. Активное участие принимал Гучков и в
русско-японской войне. В качестве уполномоченного
Красного Креста помогал русским военнопленным в Япо-
268
нии. В студенческие годы проявилась у Гучкова и такая
черта характера, как отчаянная смелость. Он неоднократ-
но и в молодости, и в зрелом возрасте, уже будучи депу-
татом Государственной думы, неоднократно участвовал в
дуэлях.
Семейство Гучковых занимало видное положение в
московской торгово-промышленной и финансовой среде.
Сам же Александр Иванович являлся совладельцем се-
мейного промышленного предприятия, директором прав-
ления Московского учетного банка, членом ряда других
торгово-промышленных и страховых обществ. Избирался
он и гласным московской городской думы и губернского
земского собрания, почетным мировым судьей. В 1905 г.
Гучков участвовал в земско-городском оппозиционном
движении. На съездах земских и городских деятелей
занимал консервативные позиции. Он считал преждевре-
менным установление в России парламентаризма, резко
выступал против предоставления политической самостоя-
тельности Польше. В период высшего подъема революции
1905—1907 гг. Гучков одним из первых начал переговоры
с правительством С. Ю. Витте. После прихода к власти
П. А. Столыпина поддерживал с ним тесные личные
отношения, публично одобрил введение военно-полевых
судов, стал одним из активных сторонников и проводников
столыпинской программы реформ.
В ноябре 1907 г. А. И. Гучков был избран депутатом
III Государственной думы от Москвы. В Думе он возглав-
лял комиссию по обороне государства. В марте 1910 г.
его избрали председателем III Думы. Но через год, в знак
протеста против проведенного Столыпиным по 87 ст. зако-
на о западном земстве, он демонстративно ушел с этого
поста. С этого времени обострились отношения между
Гучковым и Столыпиным.
Политическая роль А. И. Гучкова значительно возросла
в годы первой мировой войны. Несмотря на то, что его
кандидатура была забаллотирована на выборах в IV Думу,
он был избран членом Государственного Совета. Одновре-
менно Гучков входил в состав Особого Совещания по
обороне государства, принимал активное участие в соз-
дании и деятельности думского прогрессивного блока.
Оппозиционная роль Гучкова раскрылась в 1915—1917 гг.
на посту председателя Центрального Военно-промышлен-
ного комитета. Он приобрел широкую известность и
популярность в военных кругах. После победы Февраль-
ской революции Гучков вместе с В. В. Шульгиным участ-
269
вовал в принятии акта отречения Николая II от престола.
В качестве военного и морского министра он входил в
первый состав Временного правительства. В апреле 1917 г.
под давлением массового революционно-демократического
движения Гучков вынужден был уйти в отставку.
Октябрьскую революцию Гучков не принял. В 1918 г.
он эмигрировал из России. В эмиграции жил в крайне
стесненных материальных условиях. После тяжелой болез-
ни умер в 1936 г. в Париже.
Идеологи либерализма считали капитализм наиболее
оптимальным вариантом общественного прогресса. При
этом они выступали за эволюционное развитие общества.
«В истории, — подчеркивал Н. А. Бердяев в 1907 г., —
социальных катастроф и революций, строго говоря, никог-
да не было и никогда не будет, бывает лишь соци-
альная эволюция большей или меньшей интенсивности».
Сходясь в неприятии идеи насильственной социальной
революции, идеологи либерализма тем не менее расходи-
лись между собой по вопросу о возможности политичес-
кой революции. Октябристы и прогрессисты теоретически
и практически вообще отрицали идею революции. Теоре-
тики кадетизма расчленяли понятие «революция». Со-
циальную революцию они отвергали. Возможность же (а в
ряде случаев даже неизбежность) политической револю-
ции они в принципе признавали. По мнению кадетских
теоретиков, политическая революция правомерна тогда и
постольку, когда и поскольку она берет на себя реше-
ние тех объективно назревших исторических задач, кото-
рые, в силу тех или иных причин, не в состоянии решить
существующая власть. Политическая революция пред-
ставлялась ими в качестве следствия «неразумной» поли-
тики правительства, его неспособности своевременно про-
вести реформы.
Реформа 1861 г., считали идеологи кадетизма, в корне
изменила основу материального способа производства. Но
она фактически оставила в неприкосновенности политичес-
кую надстройку. Власть оказалась неспособной ликвиди-
ровать «ножницы» между новым, капиталистическим в
своей основе социальным базисом, и старой, феодальной
политической надстройкой. Такая ситуация привела сна-
чала к событиям 1905—1907 гг., а затем к Февральской
революции 1917 г. «Логика всех революций, — писал
Милюков, — вытекает из двойного условия: с одной сто-
роны, неспособности старого порядка добровольно и во-
время уступить, а с другой, — невозможности для ра-
270
зыгравшихся народных страстей сразу успокоиться и
добровольно согласиться на компромисс».
Учитывая опыт 1905—1907 гг., кадетские идеологи
пришли к выводу, что в условиях российской действи-
тельности оказалось практически невозможным отделить
политическую революцию от революции социальной. «Те-
перь-то мы знаем, — писал известный публицист А. С. Из-
гоев, — всю искусственность отделения политической ре-
волюции от социальной, знаем, что каждая политическая
революция есть в то же время социальная, и каждая
социальная революция будет неизбежно революцией поли-
тической». Выявив диалектическую связь между социаль-
ной и политической революциями, кадеты пришли к выво-
ду о том, что после издания манифеста 17 октября
следует отказаться от идеи революции вообще. Дебатируя
накануне первой мировой войны вопрос о возможности
новой революции, кадеты полагали, что такой исход собы-
тий был бы подлинным «несчастием для России». В слу-
чае войны и сопряженных с ней потрясений, по их мне-
нию, «не к.-д. будут на гребне волны, а крайние левые,
которые первыми утопят кадетов, а затем и меньшевиков».
Однако кадеты явно поспешили встать окончательно на
реформистский путь. Фатальная неуступчивость власти и
ее органическая неспособность провести в жизнь наме-
ченные манифестом реформы вскоре вновь провели каде-
тов к политической революции. С середины 1915 г.
вопрос о революции уже не сходил с повестки заседа-
ний ЦК кадетской партии. «После конфликта правитель-
ства с Думой в сентябре 1915 г., — писал Милюков, —
все более открыто начала обсуждаться мысль о необходи-
мости и неизбежности революционного исхода».
В рамках концепции капиталистического прогресса
между октябристами, прогрессистами и кадетами имели
место определенные разногласия. Их суть сводилась к
различному пониманию потенциальных возможностей
общественных сил, заинтересованных в капиталистической
эволюции страны. Октябристы были убеждены в том, что
оба господствующих класса (крупные помещики и круп-
ная буржуазия) в равной степени заинтересованы в модер-
низации всей системы социально-экономических и полити-
ческих отношений. Причем эта модернизация, по их мне-
нию, должна была протекать медленными темпами, не
затрагивая основ экономического господства тех слоев
крупных помещиков и крупной торгово-промышленной
буржуазии, которые продолжали вести свое хозяйство
271
традиционными методами первоначального накопления.
Иной точки зрения придерживались прогрессисты. Они
считали, что «между аграриями и промышленниками
союза быть не может» и «дворянину и буржуа нельзя
уже стало вместе оставаться на плечах народа: одному
из них приходится уходить». Обращаясь к опыту борьбы
между дворянством и буржуазией за политическое гос-
подство в западноевропейских странах, идеологи прогрес-
сизма подчеркивали, что «вся история доказывает одно.
Как только наметилась противоположность интересов
между классом землевладельцев и классом торгово-
промышленным, знамя прогресса никогда не переходило в
лагерь землевладельцев». Антипомещичья позиция про-
грессистов обусловливалась тем, что по мере развития
капитализма и укрепления своей экономической мощи
крупная буржуазия все более ощущала потребность, если
не в единовластии, то по крайней мере в разделе власти
с помещиками-крепостниками.
Сложнее была позиция идеологов кадетизма. По логи-
ке вещей из либеральной концепции прогресса вытекал
вывод о ведущей роли буржуазии не только в эконо-
мической, но и политической сферах. Однако эта теоре-
тическая посылка противоречила реальной действитель-
ности. Основная масса крупной российской буржуазии
была по своей природе консервативной. Она не разделяла
ни политических, ни тем более социальных «увлечений»
интеллигенции. В ходе поисков выхода из данного логи-
ческого тупика идеологи кадетизма сконструировали соб-
ственную теоретическую модель общественного прогресса
в России. В ее основу было положено две взаимосвя-
занные друг с другом идеи: о «внеклассовой» сущности
российского государства и внесословной природе русской
интеллигенции. Синтез этих двух сил и должен был обес-
печить необходимый капиталистический прогресс в
России.
После опыта революции 1905—1907 гг. теоретики либе-
рализма (прежде всего) авторы сборника «Вехи» вынуж-
дены были внести существенные коррективы в эти теоре-
тические рассуждения. Вступив в сотрудничество с круп-
ными московскими капиталистами прогрессивного толка,
веховцы стали теперь доказывать, что потребности об-
щественного развития страны полностью совпадают с ин-
тересами крупной буржуазии. «Русский промышленный
класс в современной России, — писал профессор-юрист
С. А. Котляревский, — объективно заинтересован и в бла-
272
госостоянии крестьянства, являвшегося его основным
потребителем, и в том политическом прогрессе, без кото-
рого немыслим подъем энергии и инициативы населения,
немыслимо и правовое воспитание, немыслим вообще
длительный культурный рост».
Одновременно веховцы настаивали на коренном пере-
смотре взгляда и на роль интеллигенции. Она, утвержда-
ли веховцы, должна решительно и бесповоротно отка-
заться от «безответственных» и «утопических» идей соци-
ального равенства. «Русская интеллигенция, — писал
Струве, — воспитывалась на идее безответственного равен-
ства. И поэтому она никогда неспособна была понять
самого существа экономического развития общества, ибо
экономический прогресс общества основан на торжестве
более производительной хозяйственной системы над менее
производительной, а элементом более производительной
системы является всегда человеческая личность, от-
меченная более высокой степенью годности. Так, русская
интеллигенция в ее целом не понимала и до сих пор не
понимает значения и смысла промышленного капитализ-
ма. Она видела в нем только «неравное распределение»,
«хищничество» и «хапание» и не видела в его торжестве
победы более производительной стороны, не понимала его
роли в процессе хозяйственного воспитания и самовос-
питания общества».
Струвистская идея «личной годности» легла в основу
концепции «нового экономического человека», без кото-
рого не мыслимо ни экономическое возрождение Рос-
сии, ни, следовательно, дальнейший общественный про-
гресс. Согласно этой концепции, интеллигенция должна
рассматривать свое содействие развитию капитализма «как
национальный идеал и национальное служение». Настаи-
вая на отказе от утопических социалистических идей, ве-
ховцы призывали интеллигенцию интегрироваться в систе-
му капиталистических отношений. Россию/писал Бердяев,
необходимо «обуржуазить», если «под этим понимать при-
зыв к социальному творчеству, переход к высшим формам
хозяйства и отрицание домогательства равенства». При-
зывая интеллигенцию к сотрудничеству с капиталистами
в интересах хозяйственного и политического обновления
страны, веховцы особо подчеркивали, что «талантливые,
просвещенные предприниматели — вот класс людей, кото-
рый сейчас особенно нужен России». Однако официальное
кадетское руководство не разделяло веховского оптимиз-
ма относительно потенциальных творческих возможностей
273
крупной российской буржуазии. Основная масса, по мне-
нию многих кадетских публицистов, еще далеко «не созре-
ла до понимания значения конституции для ее же соб-
ственных интересов».
Общетеоретические представления либеральных идео-
логов о путях общественного прогресса в России были
конкретизированы в программных документах. Программы
кадетов и октябристов отражали два варианта реформист-
ского решения коренных вопросов российской действи-
тельности. Более радикальный и демократический кадет-
ский вариант наиболее полно и последовательно выражал
и защищал интересы общебуржуазного развития страны.
Октябристский вариант являлся более консервативным.
В нем в основном отражение нашли интересы крупных
слоев помещиков, торгово-промышленной и финансовой
буржуазии, выступавших за умеренные и постепенные
реформы в экономической, социальной, политической и
культурных сферах.
Исходной посылкой в программах кадетов и октябрис-
тов была идея постепенного реформирования (а не на-
сильственного слома) старой государственной власти.
Обе партии выдвигали требование замены неограничен-
ного самодержавного режима конституционно-монархи-
ческим строем. Принцип монархизма и лозунг сохранения
«единой и неделимой» России являлись теми системообра-
зующими элементами, которые позволяли либералам на-
ходить общий язык друг с другом, рассчитывать на ком-
промисс с царским правительством.
Политическим идеалом кадетов была парламентарная
конституционная монархия английского типа. Они после-
довательно проводили идею о разделении законодатель-
ной, исполнительной и судебной власти, требовали созда-
ния ответственного перед Государственной думой прави-
тельства, коренной реформы местного самоуправления и
управления, суда. Кадеты выступали за введение в Рос-
сии всеобщего избирательного права, осуществление всего
комплекса демократических свобод (слова, печати, собра-
ний, союзов и т. д.), настаивали на строгом соблюдении
гражданских и политических прав личности. В условиях
России того времени кадетская политическая программа
имела прогрессивное значение. Кадетам удалось создать
такую модель устройства правового государства, которая
могла бы стать образцом для любого демократического
общества.
Однако поборники прав личности и демократии не
274
преодолели великодержавия и продолжали оставаться сто-
ронниками унитарного государственного устройства Рос-
сии. Они не признавали права наций и народностей на
политическое самоопределение. В национальной програм-
ме кадеты ограничивались требованием культурно-нацио-
нального самоопределения (использование национальных
языков в школе, высших учебных заведениях, суде и т. д.)
и только в отдельных случаях считали возможным вве-
дение областной автономии (Польша).
Политическая программа октябристов носила консерва-
тивный характер. Выступая против парламентаризма, они
отстаивали принцип наследственной конституционной мо-
нархии, считали несвоевременным требование ответ-
ственного думского министерства. Они выступали за сох-
ранение имущественного и образовательного цензов, а так-
же ценза оседлости для выборов в Государственную
думу, местное самоуправление и местный суд. Они были
решительными противниками не только федерации, но и
областной национальной автономии (за исключением
Финляндии).
В программах кадетов и октябристов большое внима-
ние уделялось решению социальных проблем. Наиболее
обстоятельно в программах обеих партий разработан
аграрный вопрос. Октябристы основной акцент делали не
на необходимости увеличения крестьянского землевладе-
ния за счет помещичьей земли, а прежде всего на урав-
нении крестьян в гражданских правах, ликвидации архаич-
ной системы общинных порядков, подъеме производитель-
ности труда в земледелии. Таким образом, вопрос о при-
нудительном отчуждении помещичьей земли октябристы
фактически снимали с повестки дня. По существу их про-
грамма совпадала с столыпинской аграрной политикой.
Кадеты же считали что без частичного принудитель-
ного отчуждения помещичьей земли решить аграрно-
крестьянский вопрос в России нельзя. Они выражали
готовность пожертвовать крупным латифундиальным по-
мещичьим землевладением, которое явилось экономи-
ческой основой самодержавной власти, полукрепостни-
ческих форм аренды, постоянным источником недо-
вольства крестьянских масс. Одновременно кадеты до-
пускали возможность отчуждения части земли и у тех
помещиков, которые вели самостоятельное хозяйство. От-
чуждение помещичьей земли кадеты предлагали провести
за выкуп. Решение аграрного вопроса они намеревались
275
передать в местные земельные комитеты, состоящие из
представителей помещиков, чиновников и крестьян.
Таким образом, кадеты выступали за сравнительно
более глубокую «чистку» аграрного строя от наиболее гру-
бых и вопиющих методов полукрепостнической эксплуа-
тации, делая ставку на «образцовые», чисто капиталисти-
ческие хозяйства. Они стремились смягчить социальную
напряженность в деревне, так или иначе облегчить
положение основной массы крестьянства, дать простор
развитию производительных сил в сельском хозяйстве.
На упорядочение буржуазных отношений были на-
правлены программы кадетов и октябристов по рабочему
вопросу. Рабочим, полагали они, следует предоставить
свободу собраний, стачек и союзов. Но в отличие от
кадетов, октябристы делали ряд существенных оговорок.
Согласно октябристской программе, стачки запрещались
на всех производствах, имевших «государственный и об-
щественный характер»: на железных дорогах, оружейных,
пороховых, кораблестроительных заводах, в аптеках, па
коммунальном транспорте, в торговых предприятиях и т. д.
В отличие от кадетской программы, в которой было вклю-
чено требование постепенного введения 8-часового рабоче-
го дня, октябристы на данном этапе отрицали необхо-
димость сокращения рабочего дня для взрослых рабочих-
мужчин. Таким образом, представители крупной буржуазии
не желали отказываться от привычных методов получения
сверхприбыли, что было характерно для капитализма
периода первоначального накопления.
Идеологами либерализма была разработана довольно
обширная программа экономических реформ. Ее основ-
ные требования сводились к следующим пунктам: 1) со-
здание при Совете министров специального органа (с
участием представителей законодательных палат и дело-
вых промышленных кругов) для разработки перспективно-
го плана развития всех отраслей народного хозяйства;
2) пересмотр устаревшего торгово-промышленного законо-
дательства и отмена мелочной опеки и регламентации,
стесняющих свободу предпринимательской деятельности;
3) пересмотр налоговой системы и сокращение непроиз-
водительных расходов казны; 4) расширение бюджетных
прав Государственной думы и преобразование Государст-
венного контроля; 5) открытие доступа частному капиталу
в железнодорожное строительство, горные промыслы,
почтово-телеграфное дело; 6) ликвидация или же макси-
мальное сокращение нерентабельного, государственного
276
хозяйства и распространение на казенные заводы всех на-
логов и повинностей; 7) организация промышленного кре-
дита и учреждение банка долгосрочного промышленного
кредита; 8) создание торгово-промышленных палат и бир-
жевых судов; 9) расширение внешней торговли и организа-
ции консульской службы и т. д. Путем реализации этих
мероприятий предполагалось создать необходимые усло-
вия для рационального функционирования капиталисти-
ческой системы хозяйства.
Составной частью либеральной модели общественного
преобразования России являлась и внешнеполитическая
доктрина. В наиболее концентрированном виде ее суть была
изложена в статье Струве «Великая Россия» (1908 г.).
Акцентируя внимание на том, что «внешнее могущество
есть верховная ценность с государственной точки зрения»,
Струве писал: «Оселком и мерилом всей, т. н. «внутрен-
ней» политики как правительства, так и партий должен
служить ответ на вопрос в какой мере эта политика содей-
ствует т. н. внешнему могуществу государства». Одним из
необходимых условий создания «Великой России», по его
мнению, являлась ориентация на союз со странами бур-
жуазной демократии — с Францией и Англией. Струве
настаивал на необходимости изменения основного направ-
ления внешнеполитического правительственного курса. Он
считал, что курс дальневосточной политики царизма был
в корне ошибочным, ибо шел вразрез с «историческим
прошлым» и «живыми культурными традициями». «Теперь
же, — подчеркивал Струве, — пора признать, что «для
создания Великой России» есть только один путь: на-
править все силы на ту область, которая действительно
доступна реальному влиянию русской культуры. Эта об-
ласть — весь бассейн Черного моря, т. е. все европей-
ские и азиатские страны, «выходящие» к Черному морю».
Именно с Черноморского побережья, считал Струве,
«мы должны экономически завоевать и наши собственно
тихоокеанские владения». Эти струвистские идеи разде-
лялись и поддерживались всеми буржуазными партиями.
Накануне первой мировой войны внешнеполитическая
доктрина либералов получила конкретизацию. Разделяя
общепринятый тогда в буржуазной науке тезис о предо-
пределенности и фатальности войн, они разработали си-
стему мер, призванных придать международной политике
более цивилизованный характер. Прежде всего речь шла
о предпочтительности политического урегулирования
277
международных конфликтов, локализации войны в случае
ее возникновения.
Теоретики либерализма рассматривали первую миро-
вую войну, как результат предельно обострившихся про-
тиворечий мирового капитализма. Система функциониро-
вания мирового капиталистического хозяйства, по их мне-
нию, в данных организационных формах достигла своего
предела, за которым, по мнению С. Н. Булгакова, «начи-
нается капиталистический катаклизм». Но в отличие от
многих ведущих теоретиков международной и российской
социал-демократии, усматривавших в империализме канун
мировой социалистической революции, либералы считали,
что речь на данном этапе может идти не о ликвидации
частной собственности, а всего лишь о необходимой
замене устаревших форм организации капиталистического
хозяйства. Капиталистический катаклизм, о котором так
много говорят социал-демократы, писал Булгаков, будет
принципиально иного порядка, чем тот, которого «ожидал
Карл Маркс».
В этой, системе координат либералы рассматривали
первую мировую войну, считая ее следствием «объектив-
ной потребности крупного капиталистического государст-
ва в расширении национальных хозяйственных границ».
Они считали, что пока не произойдет смены одного
типа организации капиталистического хозяйства другим,
более совершенным, типом, пока в мире не установится
цивилизованный характер международных отношений,
будет сохраняться опасность как локальных, так и мировых
военных конфликтов.
В наиболее концентрированном виде территориальные
притязания российской буржуазии нашли отражение в
программной статье Милюкова «Территориальные при-
обретения России» (1915 г.). Они сводились к сле-
дующим пунктам: 1) объединение в этнографических
границах русских народностей Галиции и Угорской Руси
и присоединение их к России; 2) объединение в этногра-
фических границах Польши и предоставление ей авто-
номии в составе Российской империи; 3) захват черно-
морских проливов (Босфор и Дарданеллы) и Констан-
тинополя; 4) присоединение территорий в Закавказье
(Ардаган, Карс и Батум); объединение в этнографичес-
ких границах Армении под протекторатом России. Реали-
зация этих исторических задач должна была привести к
созданию «Великой России», о чем мечтали несколько
поколений русских либералов.
278
Каковы же были у либералов представления о реаль-
ных путях реализации своих программных установок?
Красной нитью через все этапы эволюции либерализма
проходила тенденция к политическому освобождению
России «сверху», без насильственной ломки государствен-
ных структур, мирным реформистским путем. Именно
этим определялся основной стратегический курс либера-
лов. Его суть состояла в поисках приемлемых полити-
ческих компромиссов между властью и обществом.
Революция 1905—1907 гг. заставила либералов занять
более решительную позицию в отношении самодержавия.
Среди левых освобожденцев получила распространение да-
же идея цареубийства. «Убить его, — писала в своем днев-
нике 23 февраля 1905 г. журналистка, в дальнейшем
член ЦК кадетской партии, А. В. Тыркова, — убрать, что-
бы не душил Россию, окровавленными цепями». Известны
факты о сотрудничестве левых освобожденцев с Г. А. Та-
лоном, эсерами, социал-демократами, о материальной под-
держке ими рабочего забастовочного движения, а также
их активном участии в создании профессионально-поли-
тических союзов интеллигенции и служащих, даже сборе
средств на подготовку вооруженного восстания и создание
боевых дружин из рабочих и студентов.
После 9 января 1905 г. либералы конкретизировали и
политически заострили свои лозунги. Они выступили за со-
зыв Учредительного собрания на основе всеобщего изби-
рательного права. При этом либералы не отрицали альтер-
нативную возможность его созыва: либо «сверху», по ини-
циативе царя, либо «снизу» в результате революционных
действий масс. Но по мере развития революции либералы
перешли к осуждению крайних насильственных форм
борьбы («белый» и «красный» террор, погромы, экспро-
приации, попытки втянуть армию в политическую борь-
бу и т. д.).
Предпочитая мирные формы борьбы, либералы по-
стоянно сохраняли надежду на возможность компромисса
с монархией. Поэтому любые правительственные акты,
которые в той или иной степени шли навстречу пожела-
ниям общества, встречались ими с воодушевлением. Так,
либералы дали положительную оценку царскому указу
18 февраля 1905 г., в котором говорилось о привлечении
«избранных от населения людей к участию в предваритель-
ной разработке и обсуждении законодательных предполо-
жений». Правые либералы изъявили даже готовность
«с провозглашением нового лозунга содействовать замира-
279
нию взбаламученного моря народного». По существу они
соглашались на созыв законосовещательного представи-
тельства и были готовы пожертвовать принципом всеобще-
го избирательного права.
Однако «Союз земцев-конституционалистов» и особен-
но «Союз освобождения» признавали недостаточность пра-
вительственных уступок. Подчеркивая, что с революцией
«умные государственные люди вообще не борются», Струве
весной 1905 г. писал: «Единственная разумная со всех
точек зрения тактика состоит в том, чтобы овладеть ре-
волюцией в самом ее начале и, признав в существе эту
революцию законной, вдвинуть ее в русло закономерной
социальной реформы, осуществляемой в связи с полным
политическим преобразованием страны теми средствами,
которые даст демократическая конституция».
Но овладеть революцией в самом ее начале либералы
оказались не в состоянии. Ее ход и исход зависел не
от них, а от результатов борьбы правительства и револю-
ции. Либералов не устраивала победа ни тех ни других,
ибо и в том и в другом случае они не могли надеяться
на реализацию своих программ. Им была выгодна такая
ситуация, которая могла бы привести к «равновесию сил»
между реакцией и революцией. Поэтому от соотношения
сил воюющих сторон на том или ином этапе революции
зависела амплитуда колебаний в оппозиционном лагере.
Как только летом 1905 г. накал революционной борь-
бы в ряде мест дошел до открытых вооруженных столкно-
вений (Польша, Кавказ, броненосец «Потемкин» и др.), то
среди либералов возросла тревога. Появившийся на гори-
зонте «красный призрак», с одной стороны, привел к сбли-
жению представителей земского и городского самоуправ-
ления, заставил их повысить на несколько градусов свои
политические лозунги, а с другой, — вынудил тех и других
ухватиться за новую подачу царизма — обещание созвать
законосовещательную Думу. В ходе обсуждения проекта
«булыгинской конституции» определенная часть правых
либералов в принципе соглашалась принять уступку ца-
ризма и заключить с ним компромисс. Однако более даль-
новидные из либералов понимали, что законосовещатель-
ное представительство не может удовлетворить массы.
В этих условиях июльский съезд земских и городских
деятелей 1905 г. отложил решение о созыве Думы до из-
дания специального закона. Одновременно съезд принял
обращение к народу, в котором призвал к совместной
работе для достижения созыва законодательного предста-
280
вительства на основе всеобщего избирательного права. В за-
ключении обращения подчеркивалось, что «путь, нами ука-
занный, путь мирный. Он должен привести страну к ново-
му порядку без великих потрясений, без потоков крови и
без тысяч напрасных жертв».
После издания манифеста 6 августа 1905 г. о созыве
законосовещательной Думы перед всеми партиями встала
дилемма: либо принять «булыгинскую конституцию» и тем
самым ввести революцию в «законные» рамки, либо ее
бойкотировать и тем самым раздвинуть рамки революции,
стремясь созвать Учредительное собрание на основе всеоб-
щего избирательного права.
В оппозиционном лагере по отношению к манифесту
6 августа выявилось несколько точек зрения. Крупная бур-
жуазия с энтузиазмом ухватилась за него. Она рассчиты-
вала на постепенное расширение прав законосовещатель-
ной Думы и на превращение ее в дальнейшем в законо-
дательную. Наметился раскол и в земской среде. Одни
продолжали выступать за созыв Учредительного собрания.
Другие считали, что после 6 августа вопрос об Учреди-
тельном собрании «сошел с очереди» и следует принять
участие в выборах в Думу.
Либеральная интеллигенция и часть земцев-конститу-
ционалистов, не желая отказываться от лозунга созыва
Учредительного собрания, выступили против бойкота вы-
боров в законосовещательную Думу. «При всем безусловно
отрицательном отношении к учреждению Государственной
думы, — указывали либералы, — мы глубоко убеждены в
том, что тактика «бойкота» является во всех отношениях
и в высокой степени вредной. Необходимо бороться с этой
тактикой, не останавливаясь даже перед опасностью рас-
кола в среде общественных сил, до настоящего времени
принадлежавших к одному лагерю».
Дискуссия о выгодности или же невыгодности «булы-
гинской конституции» была решена в ходе столкновения
сил реакции и революции в октябре 1905 г. Всероссийская
октябрьская политическая стачка вынудила правительство
издать манифест 17 октября 1905 г. Правое крыло либера-
лизма было полностью удовлетворено обещанием царя со-
звать законодательную Думу и расширить избирательные
права. Либералы правого блока сразу же выразили готов-
ность оказать правительству поддержку в его борьбе с ре-
волюционным движением.
Сложнее была позиция «центра» и левого крыла либе-
рализма. Кадеты считали, что манифест 17 октября 1905 г.
281
заложил основы для перехода России от самодержавного
режима к конституционно-монархическому строю. Вместе
с тем они осознавали, что манифест все же «не пред-
ставляет даже минимума уступок, так необходимых на се-
годняшний день». Тем не менее и правые либералы
(октябристы), и левые (кадеты) вступали в переговоры с
премьер-министром С. Ю. Витте. В ходе их обсуждались
условия соглашения с правительством и шло предвари-
тельное распределение министерских портфелей.
Октябристы, правые кадеты и значительная часть
«центра» высказывались против лозунга созыва Учреди-
тельного собрания, обсуждали «стачечный азарт» рабочих,
вооруженные восстания в армии и на флоте, насильствен-
ные попытки крестьян захватить помещичью землю, фи-
нансовый бойкот правительства. Лидеры партии октябрис-
тов оказывали идейную, моральную и материальную по-
мощь царизму в его борьбе с революцией.
Сложнее и противоречивее в это время была позиция
кадетского руководства и левого крыла партии. Выражая
готовность во время переговоров с Витте в октябре 1905 г.
снять лозунг созыва Учредительного собрания (кадеты
отказались от него в январе 1906 г.), кадетские лидеры тем
не менее высказались не за безусловную, а условную Под-
держку правительства. По их мнению, до созыва законода-
тельной Думы правительство должно было в целях успо-
коения страны провести следующие мероприятия: 1) дать
населению гражданские права и политические свободы;
2) отменить все исключительные законы, военное положе-
ние в Польше и других местах; 3) устранить от должности
и привлечь к ответственности представителей администра-
ции и полиции за нарушение манифеста; 4) расширить
права земств и городов по охране общественной безопас-
ности; 5) объявить полную амнистию по политическим
и религиозным преступлениям и отменить смертную казнь.
Только при выполнении этих условий кадетское руковод-
ство соглашалось заключить компромисс с правительст-
вом. В то же время левые кадеты предлагали не спешить с
отказом от лозунга созыва Учредительного собрания, от-
крытым разрывом с демократией и вступлением в перего-
воры с правительством. В конечном счете попытки кадет-
ского руководства занять позицию нейтралитета в борьбе
реакции и революции не увенчались успехом.
После поражения декабрьского вооруженного восста-
ния либералы сконцентрировали внимание на подготовке
выборов в законодательную Думу. Суть кадетской тактики
282
предельно четко сформулировал Милюков. Главный смысл
нашей политической линии, считал он, заключается в том,
чтобы «направить само революционное движение в русло
парламентской борьбы. Для нас укрепление привычек сво-
бодной политической жизни есть способ не продолжить
революцию, а прекратить ее».
В свою очередь и октябристы понимали, что одним на-
силием победить революцию нельзя. Поэтому, оказывая
помощь правительству в борьбе с революционным движе-
нием, они одновременно настаивали на проведении реформ
в русле обещаний манифеста 17 октября 1905 г.
В целях переключения массового движения в стране с
революционного на парламентский путь кадеты и октяб-
ристы использовали самые разнообразные средства идео-
логического воздействия. В распоряжении обеих партий
имелись довольно широкие возможности: печать (в 1906 г.
кадеты и октябристы соответственно издавали 70 и 56 га-
зет), устная агитация и пропаганда и т. д. К весне 1906 г.
местными комитетами кадетской партии в 44 городах было
издано 124 названия брошюр и листовок. Красной нитью
через либеральную агитационно-пропагандистскую литера-
туру проходила мысль о том, что исключительно мирным,
парламентским путем, через Думу, можно решить все на-
болевшие вопросы российской действительности. В отли-
чие от октябристов, кадеты вели избирательную кампанию
более тонкими средствами, они привлекали на свою сторо-
ну демократического избирателя широковещательными
обещаниями «сосчитаться» в Думе с правительством, про-
вести радикальную рабочую и крестьянскую реформы,
ввести законодательным путем весь комплекс гражданских
прав и политических свобод.
На первых порах политически не искушенный в поли-
тике обыватель, уставший от «перегрузок» 1905 г., искрен-
не поверил кадетам и отдал свои голоса на выборах в
I Думу. Если же учесть, что революционные партии и ор-
ганизации бойкотировали выборы в 1906 г., то станет понят-
но, почему основная масса демократических избирателей
отдала свои голоса кадетам, в которой она видела самую
оппозиционную по отношению к правительству партию.
Октябристы же на выборах в I Думу потерпели пораже-
ние. Блоку праволиберальных партий удалось провести в
Думу всего 16 своих депутатов.
Главную роль в I Думе играли кадеты (179 депутатов),
среди которых было много видных профессоров, знамени-
тых адвокатов, известных публицистов. Интеллигенции
283
принадлежала основная роль в организации работы рос-
сийского парламента. Ключевую роль в подготовке осново-
полагающего думского документа-регламента («Наказа»)
сыграл крупный адвокат, член ЦК кадетской партии
В. А. Маклаков.
Председателем I Думы был избран член ЦК кадетской
партии профессор, юрист с мировым именем С. А. Муром-
цев, товарищами (заместителями) председателя — члены
ЦК кн. П. Д. Долгоруков и профессор Н. А. Гредескул,
секретарем член ЦК кн. Д. И. Шаховской. Видные члены
кадетской партии являлись председателями и секретарями
отделов, постоянных и временных думских комиссий. Из
22 председателей отделов 16 принадлежали к кадетской
фракции. Члены партии «народной свободы» председатель-
ствовали в 7 постоянных и 15 временных комиссиях. Это
делало кадетов ответственными за проведение Думой оп-
ределенного политического курса.
Кадетам принадлежала инициатива подготовки думско-
го адреса царю, содержавшего основные пункты их про-
граммы. Ими было внесено большинство законопроектов,
а также запросов в адрес царского правительства. Кадет-
ские лидеры пытались подчинить своему идейному влия-
нию крестьянских депутатов, объединившихся в «Трудо-
вую группу» (периодически устраивались совместные сове-
щания с трудовиками), стремились убедить их в правиль-
ности своей тактической линии. Выступая с довольно рез-
кой критикой правительства, кадетские депутаты вместе с
тем настойчиво искали пути к консенсусу с ним. В июне
1906 г. кадеты, как и в октябре 1905 г., вступили в перего-
воры о создании ответственного министерства с дворцо-
вым комендантом Д. Ф. Треповым, министром внутренних
дел П. А. Столыпиным и министром иностранных дел
А. П. Извольским. Одновременно кадетская фракция вы-
ступала с критикой позиций левых революционно-демокра-
тических фракций, предлагавших более радикальные зако-
нодательные проекты и предложения. Кадеты отвергли
аграрный проект «104-х» депутатов, в котором содержа-
лось требование национализации земли и создания рево-
люционным путем местных крестьянских комитетов. Не-
последовательно отстаивали кадеты собственные законо-
проекты о гражданских и политических свободах. Пыта-
лись они блокировать и наиболее острые запросы в адрес
царской администрации, с которыми выступали социал-де-
мократы и трудовики.
72-дневный опыт работы I Думы показал неэффектив-
284
ность либеральной тактики. Кадетам так и не удалось убе-
дить правительство в необходимости исполнения обещаний
манифеста 17 октября 1905 г. В штыки были встречены
правительством попытки кадетов провести через I Думу
социальные реформы. А это в свою очередь вело к разоча-
рованию масс в способности кадетской Думы мирным пу-
тем осуществить политические и социальные реформы.
В условиях кризисной политической ситуации в стране
компромиссная позиция кадетов объективно вела к их
изоляции как справа, так и слева.
Роспуск I Думы 8 июля 1906 г. поставил кадетское ру-
ководство перед дилеммой: либо мирно разойтись, либо
обратиться к народу с призывом поддержать Думу. Кадет-
ское руководство избрало второй путь. 10 июля 1906 г.
120 кадетских депутатов совместно с трудовиками и со-
циал-демократами, собравшиеся в Финляндии, подписали
знаменитое Выборгское воззвание. Суть этого документа
сводилась к призыву населения к пассивному сопротивле-
нию: отказу от уплаты налогов, от рекрутской повинности,
непризнанию займов и т. п. Для кадетов Выборгское воз-
звание явилось тем Рубиконом, дальше которого не шли их
помыслы в деле организации общественных сил для борь-
бы за конституцию. Кадетский призыв к пассивному со-
противлению по существу так и остался словесной угрозой
в адрес правительства, ибо он не был подкреплен какими-
либо практическими мероприятиями. Основная цель, пре-
следуемая кадетами, заключалась в предотвращении впол-
не реальной возможности нового революционного взрыва
в стране. «Для членов партии народной свободы, — писал
впоследствии Милюков, — это была попытка предотвра-
тить вооруженное столкновение на улицах Петрограда, за-
ведомо осужденное на неудачу, дать общему негодованию
форму выражения, которая не противоречила консти-
туционализму, стоя на самой грани между законным со-
противлением нарушителям конституции и революции».
Октябристы одобрили роспуск I Думы и введение Сто-
лыпиным в августе 1906 г. военно-полевых судов. Лидер
октябристов А. И. Гучков заявил, что помехой к «обновле-
нию нашего отечества» является не правительство, а про-
должающаяся революция. Он настоятельно рекомендовал
либералам всех оттенков немедленно «разорвать с рево-
люцией» и встать на сторону правительства. Недаром ок-
тябристов с этого времени все чаще стали именовать сто-
лыпинской правительственной партией.
Поворот буржуазных партий вправо нашел свое отра-
285
жение и в их избирательных платформах во время подго-
товки к выборам во II Думу. В избирательной платформе
кадетов, принятой на октябрьской партийной конферен-
ции 1906 г., подчеркивалось, что партия идет во II Думу
«законодательствовать, а не для того, чтобы делать в Думе
революцию». Кадетские лидеры решили изменить тактику
партии и провести окончательную грань «между кашей
тактикой и тактикой левых». В свою очередь октябрис-
ты усилили критику программы и тактики кадетской пар-
тии и вступили на выборах в блок с правыми монархи-
ческими организациями.
Главенствующее положение во II Думе продолжали за-
нимать кадеты, хотя и потерявшие на выборах 80 депутат-
ских мест. Октябристам удалось провести во II Думу 42
своих депутата. По сравнению с I Думой, кадеты, с одной
стороны, несколько урезали свои программные требова-
ния, прекратили «злоупотреблять» «запросами», а с дру-
гой, — активизировали идейно-политическую борьбу про-
тив социал-демократов и трудовиков. Они исключили из
своего перводумского аграрного проекта «42-х» пункт о
создании государственного земельного фонда, расширили
перечень неотчуждаемых помещичьих земель, переложили
выплату выкупа всецело на плечи крестьян. Кадеты про-
тиводействовали запросной тактике левых партий. В ре-
зультате во II Думу было внесено всего 36 запросов —
более чем в 10 раз меньше по сравнению с I Думой.
Вместе с тем кадеты не решились пойти на прямое сот-
рудничество со Столыпиным, ибо это означало отказ от
собственной программы, а также полный разрыв с демок-
ратией. Их не могли удовлетворить ни сама столыпинская
программа, ни тем более насильственные методы ее реали-
зации. Поэтому кадеты во II Думе отвергли правительст-
венное аграрное законодательство, сохраняли довольно
резкий оппозиционный тон при обсуждении других ме-
роприятий царизма.
Октябристы же с первых дней работы II Думы вступи-
ли в прямое сотрудничество со Столыпином. В печати и с
думской трибуны они ратовали за немедленное и жесто-
кое подавление революционного движения, оправдывали
военно-полевые суды, осуждали «революционный террор»,
в штыки встречали все законопроекты не только социал-
демократов и трудовиков, но и кадетов.
В течение 103 дней во II Думе и вне ее шла напряжен-
ная идейно-политическая борьба. И на этот раз либералам
не удалось найти «общего языка» ни с Россией официаль-
286
ной, ни с Россией демократической. Их попытки перебро-
сить «мостик» между массами и господствующими клас-
сами вновь закончились неудачей.
В условиях третьеиюньской монархии основным векто-
ром тактики либерального лагеря было приспособление его
к столыпинскому правительственному курсу. Наиболее
зримо и последовательно это продемонстрировали октяб-
ристы. «Союз 17 октября» заключил со Столыпиным, по
выражению А. И. Гучкова, «торжественный договор о
взаимной лояльности». Он включал в себя обоюдное обя-
зательство провести через III Думу целый комплекс ре-
форм, направленных по реализации обещаний манифеста
17 октября 1905 г. И до тех пор пока Столыпин
сохранял хотя бы видимость соблюдения этого «договора»,
октябристы служили ему верой и правдой.
Октябристское руководство одобрило третьеиюньский
избирательный закон, позволивший им провести в III Думу
154 депутата, т. е. на 112 больше, чем во II Думу. Октяб-
ристская фракция поддержала все репрессивные меро-
приятия правительства против революционного движения.
Ее подавляющее большинство голосовало за националис-
тические законы о Финляндии и западном земстве. Октяб-
ристы оказали поддержку Столыпину в проведении аграр-
ного указа 9 ноября 1906 г. Они занимали консервативную
позицию и при обсуждении рабочего социального законо-
дательства.
Поворот вправо проделали и кадеты. Правые кадеты
типа П. Б. Струве и В. А. Маклакова призывали встать на
путь «последовательных компромиссов с исторически
сложившейся властью». Эта позиция получила отражение
в сборнике «Вехи», выдержавшим за короткий срок пять
изданий.
Авторы «Вех» в принципе отрицали любую революцию.
Они считали, что до тех пор, пока не произойдет духовно-
го очищения и возрождения личности, революционный пе-
реворот бессмыслен. Веховцы утверждали, что главной
виновницей русской революции являлась интеллигенция,
зараженная идеями «противогосударственности», «безре-
лигиозности» и «космополитизма». Интеллигенция, пред-
ставлявшая «нерв и мозг гигантского тела революции»,
вместо того, чтобы вести систематическое воспитание на-
рода, сознательно разжигала его «темные», разрушитель-
ные инстинкты. При этом она проявила полную неспособ-
ность к конструктивному государственному творчеству.
Веховцы были глубоко убеждены в том, что народ с «бес-
287
сознательным мистическим ужасом» ненавидит интелли-
генцию. «Каковы мы есть, — писал М. О. Гершензон, —
нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом,
бояться его мы должны пуще всех козней власти и благо-
славлять ту власть, которая одна своими штыками и тюрь-
мами еще ограждает нас от ярости народной». Веховцы
поднимали на щит «русскую государственность», поддер-
живали и популяризировали лозунг «Великая Россия».
Откровения «Вех» настолько не воспринимались, что
от них пришлось открещиваться даже официальному руко-
водству кадетской партии, принявшему активное участие в
выпуске контрсборника «Интеллигенция в России» (1910).
Оно не хотело публично отрекаться от традиций освобо-
дительного движения, бесповоротно отрезать себе путь к
бывшим союзникам слева, терять связи с национальными
партиями.
В III Думу кадетам удалось провести всего лишь 54 де-
путата. Они утратили то руководящее положение, которое
занимали в I и II Думах. Кадетская фракция продолжала
выступать с думской трибуны с довольно резкой критикой
внутриполитического правительственного курса. Во время
обсуждения бюджета она голосовала против кредитов на
столыпинское землеустройство, воздержалась от голосова-
ния кредитов на Департамент полиции и на комитет по
делам печати. Кадетская фракция систематически голосо-
вала против сметы МВД по общей части.
Вместе с тем кадеты не спешили с внесением в III Ду-
му собственных законодательных проектов. В ходе пре-
ний по столыпинской аграрной реформе кадеты перенесли
акцент с основного своего программного требования —
принудительного отчуждения помещичьих земель за вы-
куп — на необходимость повышения производительности
труда в сельском хозяйстве. Одновременно они пытались
внести поправки, позволявшие несколько смягчить по-
следствия насильственного разрушения крестьянской об-
щины. Аналогичной тактики они придерживались и при
обсуждении рабочего вопроса. Уменьшилось и число ка-
детских запросов в адрес правительства.
В конце 1908 г. и особенно в начале 1909 г. кадеты
первыми стали разочаровываться в способности Столыпи-
на путем реформ «сверху» решить объективно назревшие
задачи, стоящие перед Россией. Вместо ожидаемых поли-
тических свобод в стране сохранялась реакция, душившая
не только демократическое движение, но и задевавшая
либеральную оппозицию. Даже правые кадеты все чаще
288
стали выступать с критикой «неестественного» третье-
июньского политического режима, в котором под «новыми
формами народного представительства скрывается старый
абсолютизм». Вслед за кадетами чаще и настойчивее стали
напоминать Столыпину о необходимости реформ и октяб-
ристы. Таким образом, либералы вынуждены были при-
знать, что самодержавие не в состоянии обеспечить эле-
ментарных условий «порядка» и «законности», без которых
не могла жить в XX веке ни одна цивилизованная страна.
Октябристы на своем III партийном съезде, состояв-
шемся в Москве в октябре 1909 г., приняли решение о не-
обходимости активнее пользоваться думской законода-
тельной инициативой, разработали и приняли ряд законо-
проектов (земская и судебная реформы, церковная ре-
форма). Октябристская фракция усилила в Думе критику
незакономерных действий центральной и местной власти.
Выступая с думской трибуны 22 февраля 1910 г., А. И. Гуч-
ков заявил: «При наступивших современных условиях я и
мои друзья уже не видим прежних препятствий, которые
оправдали бы замедление в осуществление гражданских
свобод, тех свобод, которые манифестом 17 октября, как
вы помните, поставлены рядом с политической свободой.
Мы не видим препятствий к более быстрому водворению
у нас прочного правопорядка на всех ступенях нашей го-
сударственной и общественной жизни». Свою речь Гучков
закончил знаменательной фразой: «Мы господа, ждем».
Однако требования октябристов не были услышаны
Столыпиным. Под мощным давлением Совета объединен-
ного дворянства и царской камарильи его правительство
стало свертывать первоначально намеченную программу
реформ. Последовавшие с небольшим интервалом «минис-
терский», а затем и «парламентский» кризисы показали,
что старая власть вообще не собирается считаться ни с
Основными законами 1906 г., ни с либеральной оппози-
цией. После убийства в сентябре 1911 г. Столыпина чер-
носотенную реакцию уже перестали удовлетворять даже
лояльные октябристы. Их политика «мира» с третьеиюнь-
ским политическим режимом потерпела провал.
В сложной ситуации оказались и кадеты, строившие
свою политику из расчета «длительного и затяжного кон-
ституционного кризиса в стране». На ноябрьской партий-
ной конференции 1909 г. лидер кадетской партии наметил
новую тактику. Она заключалась в сочетании парламент-
ской деятельности с вкедумской работой. При помощи
тактики «параллельных действий» кадеты рассчитывали
289
укрепить доверие в среде демократически настроенных из-
бирателей. Учитывая октябристский опыт политики «мира»
с третьеиюньским политическим режимом, кадетский ли-
дер вынужден был признать, что от новой революции
открещиваться в принципе уже нельзя. Однако при повто-
рении ее следует не допускать «нежелательных эксцессов»,
имевших место в 1905 г. На первый план в политике пар-
тии Милюков выдвигал организацию общественных сил
(как в Думе, так и вне ее), привлечение на свою сторону
земского и городского самоуправления, легальных съездов,
студенческих землячеств. Одновременно он считал воз-
можным несколько поднять оппозиционный тон фракцион-
ных выступлений в III Думе, шире использовать право за-
просов и законодательной инициативы, установить более
тесную связь с избирателями. Вся думская и внедумская
работа кадетов должна была проводиться под лозунгом
«изоляции власти».
В ходе избирательной кампании в IV Думу кадеты
выдвинули три лозунга: демократизация избирательного
закона, коренная реформа Государственного совета и фор-
мирование ответственного думского министерства. В пер-
вые же дни работы IV Думы кадетская фракция (59 депу-
татов) демонстративно внесла законопроекты о всеобщем
избирательном праве, свободе совести, собраний, союзов,
печати, неприкосновенности личности и гражданском ра-
венстве. Если во время первой сессии IV Думы кадеты ог-
раничились тем, что отвергли смету МВД и голосовали
против части ассигнований по сметам Синода и Министер-
ства юстиции, то во время второй сессии они уже голосо-
вали против бюджета в целом. В 1912—1914 гг. оживи-
лась и внедумская деятельность кадетов.
Углубление кризиса третьеиюньской политической сис-
темы заставило и октябристов серьезно задуматься над
выработкой нового тактического курса. На ноябрьской
партийной конференции 1913 г. А. И. Гучков вынужден
был заявить о разрыве «договора» между октябристами и
правительством, политика которого уже стала представ-
лять «прямую угрозу конституционному принципу». Тра-
гизм сложившейся политической ситуации Гучков видел в
том, что основная опасность состоит «не в антимонархи-
ческой проповеди, не в религиозных учениях, не в пропа-
ганде идей социализма и антимилитаризма, не в агита-
ции анархистов против государственной власти», а в том,
что правительство своими реакционными действиями
подрывает государственные основы, «революционизирует
290
общество и народ», приближая тем самым страну к новой
революции. «Историческая драма, которую мы пережива-
ем, заключается в том, что мы, — говорил в своем докла-
де Гучков, — вынуждены отстаивать монархию против тех,
кто является естественными защитниками монархичес-
кого начала, церковь против церковной иерархии, армию
против ее вождей, авторитет правительственной власти
против носителей этой власти».
Гучков считал необходимым поднять оппозиционный
тон выступлений фракции «Союза 17 октября» в IV Думе
вплоть до отклонения правительственных законопроектов
и отказа голосовать за кредиты. И хотя позиция Гучкова и
не была поддержана думской фракцией (более того, в ней
произошел раскол), тем не менее она свидетельствовала о
росте «патриотической тревоги» среди правого крыла либе-
рального лагеря.
В конце 1913 — начале 1914 г. идеологи и политики
либерализма активизировали поиски выхода из сложив-
шейся кризисной политической ситуации. Один из таких
вариантов предложил П. Б. Струве. Он считал, что Россия
на данном этапе переживает не революционный, а консти-
туционный кризис. Из него теоретически возможны два
выхода: либо постепенное нарастание государственной
смуты, в которой средние классы и выражающие их инте-
ресы умеренные элементы вновь будут оттеснены на зад-
ний план стихийным потоком народных масс, вдохновляе-
мых крайними элементами», либо «оздоровление власти».
Категорически отвергая революционный путь выхода из
политического кризиса, Струве настаивал на необходимос-
ти сосредоточения усилий «всех прогрессивных и в то же
время охранительных сил» на мирном парламентском пу-
ти. При этом свои расчеты Струве строил на «благоразу-
мии власти». Он рекомендовал привлечь в правительство
«здоровые» элементы из либеральной общественности и
либеральных бюрократов. Таким путем «оздоровившаяся»
правительственная власть должна была: во-первых, отречь-
ся «от настроения политической борьбы», «возвыситься» над
своими «внутренними врагами» и, во-вторых, соединиться
со средними элементами буржуазных классов, «усвоить»
кадетские идеи «государственного обновления».
Струвинский лозунг «оздоровления власти» не получил
поддержки среди кадетского руководства. В феврале— мар-
те 1914 г. на заседаниях кадетского ЦК дебатировалось два
варианта (милюковский и некрасовский) выхода из поли-
тического кризиса. В противовес лозунгу «оздоровления
291
власти» Милюков выдвинул лозунг «изоляции правитель-
ства». В целях его реализации Милюков считал возмож-
ным пойти на «координацию действий» с левыми партия-
ми. Но при этом он подчеркивал, что кадетам ни в коем
случае нельзя «стирать грань между к.-д. и с.-д. «Кадетам
ни в коем случае нельзя «повторять ошибки 1905 г., когда
пришлось отмежевываться от левых тогда, когда было уже
поздно». Считая, что «физические способы воздействия
никогда не достигают своей цели», Милюков призывал ка-
детов «определять свою тактику независимо от того, как
определяют ее наши соседи слева». Реализация милюков-
ского лозунга «изоляции правительства» должна была осу-
ществляться и в союзе с «однородно настроенными» с ка-
детами элементами исключительно конституционными
средствами. Путем широкого использования законодатель-
ной инициативы и запросной тактики кадеты должны были
превратить Думу в активный фактор политической борьбы
и организации общественных сил.
Поддерживая милюковский лозунг «изоляции прави-
тельства», Н. В. Некрасов настаивал на необходимости бо-
лее решительной тактики. Он советовал кадетам «перекра-
ситься» в более яркий цвет. Это помогло бы им «отделать-
ся от элементов наносных и чуждых, приставших к ней в
момент успеха и влияния». Одновременно это позволило
бы ей создать почву для соглашений с другими демокра-
тическими течениями». Некрасов считал необходимым пе-
рейти от «пассивной обороны» к активному выступлению
против сил реакции. В этой связи он предлагал: 1) усилить
борьбу с антисемитизмом и клерикализмом; 2) пересмот-
реть свое отношение к армии; 3) признать, что «рабочие
в высшей степени активная сила» и начать оказывать им
моральную и материальную поддержку; 4) больше внима-
ния уделять национальным вопросам и пересмотреть аг-
рарную программу. Некрасов рекомендовал: создать в IV
Думе вместе с левыми Информационное бюро; голосовать
против бюджета, рассмотреть вопрос о возможности выхо-
да кадетов из думских комиссий и использовании обструк-
ции в качестве крайнего средства борьбы против прави-
тельства.
Каковы же итоги намеченной кадетским руководством
тактики? Во-первых, неудачей закончилиль попытки каде-
тов создать в Думе оппозиционный центр. Во-вторых, ок-
тябристами и официальным руководством кадетской пар-
тии не была поддержана идея А. И. Коновалова создать
внедумский координационный центр. Этот центр должен
292
был объединить действия либеральных и революционно-
демократических партий для подготовки антиправительст-
венных выступлений. Единственное, на что решились каде-
ты в IV Думе, — это проголосовать за отклонение бюд-
жета.
В итоге к лету 1914 г. политический кризис в стране
достиг своей критической точки. Начавшаяся в июле 1914 г.
первая мировая война лишь на время предотвратила его
революционную развязку. Отношение либеральных партий
к войне предопределило их тактический курс, выразивший-
ся прежде всего в отказе (до лета 1915 г.) от всякой оппо-
зиции царскому режиму. Октябристы, прогрессисты и ка-
деты в унисон друг другу призывали к забвению партий-
ных разногласий, к единству действий правительства и об-
щества. Кадеты в воззвании ЦК «единомышленникам» пи-
сали: «Каково бы ни было наше отношение к внутренней
политике правительства наш прямой долг сохранить роди-
ну единой и нераздельной и удержать за ней то положение
в ряду мировых держав, которое оспаривается у нас вра-
гами. Отложим же внутренние споры, не дадим ни малей-
шего повода надеяться на разделяющие нас разногласия».
На заседании IV Думы 25 июня 1914 г. все фракции бур-
жуазных партий дали торжественную клятву о полной и
безоговорочной поддержке царского правительства. Вы-
ступая с программной речью на этом заседании, лидер ка-
детов Милюков со всей определенностью заявил: «В этой
борьбе мы все за одно: мы не ставим условий и требо-
ваний: мы просто кладем на весы борьбы нашу твердую
волю одолеть насильника».
Либеральная буржуазия предприняла максимум усилий
для мобилизации сил для ведения войны. Летом 1914 г.
были созданы Всероссийский земский союз (главноупол-
номоченный кн. Г. Е. Львов), Всероссийский союз городов
(главноуполномоченный кадет М. В. Челноков). Эти союзы
сосредоточили в своих руках дело помощи больным и
раненым воинам, помощь беженцам, санитарные меро-
приятия, снабжение армии, многие технические работы на
фронтах. В июле 1915 г. был создан Центральный Военно-
промышленный комитет (председатель А. И. Гучков).
Представители буржуазных партий участвовали в спе-
циально созданных правительством совещаниях (Особое
совещание по обороне, Совещания по продовольствию, пе-
ревозкам, топливу и т.п.). Значительно возросло влияние
буржуазных элементов в городском и земском самоуправ-
лении. Все это способствовало политической консолидации
293
либерально-буржуазных элементов, создавало объективные
предпосылки для их прихода к власти после Февральской
революции 1917 г.
Укрепление экономической мощи российской буржуа-
зии в годы первой мировой войны, ее политическая консо-
лидация вели к дальнейшему обострению противоречий с
самодержавным режимом, проявившим в экстремальных
условиях полную неспособность справиться с трудностями,
вызванными войной. С лета 1915 г. кризис власти начал
приобретать необратимый характер. Царское правительст-
во перестало не только контролировать, но и понимать
развитие событий. В. А. Маклаков дал образное сравнение
политической ситуации, сложившейся в России к лету
1915 г., с автомобилем, несущимся на огромной скорости
по крутой и узкой дороге. Шофер автомобиля (правитель-
ство) уже давно потерял управление, но тем не менее ни
в коем случае не хочет добровольно отдать руль тем, кто
едет вместе с ним и может управлять машиной (либера-
лам). Последние же не решаются насильно вырвать руль у
обезумевшего шофера, ибо прекрасно понимают, что одно
неловкое движение может привести к катастрофе, в кото-
рой погибнут все пассажиры, едущие в автомобиле (Рос-
сия). В этом, считал Маклаков, и состоял весь трагизм
положения либеральной оппозиции.
В условиях углубляющегося паралича власти в либе-
ральных кругах «патриотический подъем» начал сменяться
«патриотической тревогой». Перейдя в оппозицию к прави-
тельству, думские либерально-буржуазные круги выдвину-
ли лозунг создания правительства, пользующегося дове-
рием Думы, и образовали в августе 1915 г. Прогрессивный
блок. Он объединил большинство умеренно-правых й ли-
беральных фракций IV Государственной думы (в него во-
шли 236 из 422 членов Думы) и три группы Государствен-
ного Совета («центр», «академическая» и «внепартийный
кружок»). Председателем бюро блока стал левый октяб-
рист С. И. Шидловский, но фактически его руководителем
был лидер кадетов П. Н. Милюков. Политический смысл
создания Прогрессивного блока, по словам Милюкова, «за-
ключался в последней попытке найти мирный исход из
положения, которое с каждым днем становилось все более
грозным».
Компромиссная по своему характеру программа Прог-
рессивного блока сводилась к требованиям создания «ми-
нистерства доверия» и целого комплекса проведения ре-
форм (обновление состава местных органов управления,
294
частичная политическая амнистия, введение волостного
земства, восстановление профсоюзов и прекращение пре-
следования больничных касс и т. д.). Однако эта умеренная
программа была отвергнута правительством. Поэтому уси-
лившаяся в России социальная напряженность побуди-
ла либеральную оппозицию пойти на обострение отноше-
ний с царизмом.
В ходе бурных дебатов на заседаниях Прогрессивного
блока выявилось три точки зрения. Подавляющее боль-
шинство его членов считало вполне достаточным для пре-
дотвращения новой революции объединение оппозиции на
лозунгах «министерства общественного доверия». Этот ло-
зунг не предусматривал радикального политического пере-
ворота и мог бы в перспективе рассматриваться в качестве
«ступеньки» к созданию думского ответственного минис-
терства. Более же радикально настроенные прогрессисты
во главе с И. Н. Ефремовым и А. И. Коноваловым считали
лозунг «министерства общественного доверия» уже прой-
денным этапом и настаивали на реализации лозунга ответ-
ственного думского министерства. Такой путь, считали они,
являлся более отвечающим общественным настроениям в
стране и повышающим шансы на возможность предотвра-
щения революции. И, наконец, некоторые члены Прогрес-
сивного блока во главе с А. И. Гучковым предлагали уже
апробированный в России в начале XIX в. путь подготовки
дворцового переворота. На заседании Прогрессивного бло-
ка 25 октября 1915 г. лидер октябристов настаивал на не-
обходимости идти на «прямой конфликт с властью» ибо
правительство неумолимо ведет страну «к полному внеш-
нему и внутреннему краху». В этих условиях, считал он,
единственным выходом может и должен стать предотвра-
щающий революцию дворцовый переворот. Разъясняя свое
понимание политического смысла дворцового переворота,
Гучков в показаниях Чрезвычайной следственной комис-
сии Временного правительства подчеркивал, что он должен
быть совершен «не солдатами, а воинскими частями», как
это уже имело место в декабре 1825 г. на Сенатской пло-
щади в Петербурге.
Дебаты вокруг политических формул «министерства
общественного доверия» и «ответственного думского ми-
нистерства», подготовка в связи с этим различных вариан-
тов списков лиц на министерские посты, муссирование туч-
ковской идеи дворцового переворота, а также попытки по-
сылки депутации и адреса царю в либеральной среде про-
должались вплоть до Февральской революции. Причем в
295
ходе этих утомительных и бесплодных дискуссий лидеры
кадетской партии занимали, как правило, более умеренные
позиции, чем прогрессисты. По ряду политических вопро-
сов налицо было сближение кадетов не только с октяб-
ристами, но и с националистами. И тем не менее кадет-
ских лидеров, более чем кого бы то ни было в среде ли-
беральной оппозиции, ни на минуту не покидала тревога о
возможном революционном исходе политического кризиса
в стране.
Кульминацией кадетской «патриотической тревоги»
стала речь Милюкова 1 ноября 1916 г. в Думе. В ней лидер
кадетов подверг резкой критике военную и хозяйственную
политику правительства, обвинил «придворную партию»,
группирующуюся вокруг царицы, в подготовке сепаратного
мира с Германией и в провокационном подталкивании
масс к антиправительственным выступлениям. Речь Милю-
кова, не разрешенная цензурой к печати, распространена в
миллионах экземпляров явочным порядком была не только
в тылу, но и в армии. Несмотря на то, что сам Милюков
был далек от призыва к революции, тем не менее его речь,
а также другие оппозиционные выступления либералов в
IV Думе (3 ноября 1916 г. И. Н. Ефремова, В. А. Маклако-
ва, 16 декабря 1916 г. А. И. Коновалова и др.) вносили
определенный разлад в действия господствующих классов
и еще больше усугубляли кризис «верхов», ставший орга-
нической частью общеполитического кризиса в стране.
Пока лидеры Прогрессивного блока с думской трибуны
критиковали правительство и убеждали царя дать ответст-
венное министерство (это требование с ноября 1916 г.
стало общим для либеральной оппозиции), а «заговор-
щики» разрабатывали планы дворцового переворота, либе-
ралы пропустили сам момент начала новой революции в
России, свергнувшей за восемь дней 300-летнюю царскую
монархию.
В условиях российской действительности, где социаль-
ные антагонизмы достигли своей критической точки и за
сравнительно короткие исторические сроки (всего 12 лет)
трижды перерастали в мощные народные революции, где
политическая линия на консенсус воспринималась и спра-
ва (со стороны правительственного), и слева (революци-
онно-демократического лагеря) как предательство, где
единственно эффективным средством признавалось на-
сильственное решение объективно назревших задач, либе-
ральная альтернатива, рассчитанная на мирные, консти-
туционные формы борьбы, оказалась нереализованной.
296
Находясь между двумя полярными политическими лагеря-
ми, либералы не только не смогли предотвратить столкно-
вение между ними, но и сами оказались перемолотыми
силами реакции и революции.
ЛИТЕРАТУРА
А в р е х А. Я. Царизм и IV Дума. 1912—1914. M., 1981.
Д я к и н В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907—1911 гг.
Л., 1978.
Д у м о в а Н. Г. Кадетская партия в период первой мировой войны и
Февральской революции. М., 1988.
Шац илл о К. Ф. Русский либерализм накануне революции 1905—
1907 гг. М., 1985.
Ш елохаев В. В. Партия октябристов в период первой российской
революции. М., 1987.
И—208
ГЛАВА 8
РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ПАРТИИ:
БОРЬБА ЗА ДЕМОКРАТИЧЕСКУЮ
РЕСПУБЛИКУ
И СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ ВЫБОР
«Дайте нам организацию революционеров —
и мы перевернем Россию».
В. И. Ленин
«Влияние партий не было господствующим
фактором: они были слишком малою вели-
чиной среди чисто стихийных сил, преоб-
ладание которых создано было всей преды-
дущей историей России, — в той же мере,
в какой русские партии были не властелины
над историей для того, чтобы творить ее,
они не были властелины и для того, чтобы
ее «портить».
В. М. Чернов
Социал-демократия и неонародничество на рубеже двух
веков. — Идейно-политические платформы и организа-
ционное оформление революционных партий. — Больше-
вики и меньшевики — фракции в РСДРП. — Революция
1905—1907 гг. — первая народная революция XX века. —
Большевистская, меньшевистская и эсеровская концепции
революции. — Новые средства борьбы и формы органи-
зации масс. — Партии и массовые демократические орга-
низации. — Поражение революции и изменение тактики
«левых» партий. — Империалистическая война и социалис-
тические партии.
На рубеже двух веков российская социал-демократия
вступила в качественно новую стадию своего развития.
Интенсивно шел процесс перехода от кружковщины к
формированию единой политической партии рабочего
класса. Причем этот процесс протекал далеко не просто,
ибо внутри социал-демократии продолжали существовать
несколько течений, имевших свое видение путей револю-
ционного преобразования России, свои подходы к созда-
нию пролетарской партии. Наибольшим авторитетом и
признанием в среде российских социал-демократов поль-
зовалось т. н. ортодоксальное направление, ведущее свою
родословную от группы «Освобождение труда» и получив-
шее дальнейшее развитие в Петербургском «Союзе борьбы
за освобождение рабочего класса» и в однородных с ним
организациях.
В конце 90-х гг. XIX в. в российской социал-демократии
298
появились «легальные марксисты» и «экономисты», пред-
ставители которых предприняли попытку «модернизации»
марксистской ортодоксии. Разделяя многие идеи Э. Берн-
штейна, «легальные марксисты» и «экономисты» стреми-
лись приспособить и развить их применительно к конкрет-
ным российским условиям.
Наряду с вышеперечисленными течениями в россий-
ской социал-демократии возникли и стали набирать силу
национальные социал-демократические партии и организа-
ции. Причем некоторые из них организационно оформились
в партии раньше чем РСДРП. Так, зарождение польской
социал-демократии (группа «Пролетариат») и армянской
партии социал-демократической ориентации Гнчак отно-
сится еще к 80-му г. XIX в. В 1893 г. на основе слияния
партии польских социалистов (ППС — «Пролетариат»)
и Союза польских рабочих образуется Социал-демократия
Королевства Польского (позже с ней сливаются социал-
демократы Литвы). В 1897 г. возникает Всеобщий еврей-
ский рабочий союз — Бунд. На исходе XIX в. оформляют-
ся организационно на национальной основе группы со-
циал-демократов в Латвии и на Украине.
Таким образом, на рубеже двух веков социал-демокра-
тическое движение в стране представляли как общероссий-
ская РСДРП, так и ряд национальных партий.
Кружковщина, наличие различных групп и течений
были характерны не только для социал-демократического,
но и народнического движения. Последнее, преодолев
кризис, сумело перестроиться к концу XIX в., восприняв,
с одной стороны, новые идеи, шедшие с Запада, а с дру-
гой, возрождая революционные народовольческие тради-
ции. Молодое поколение народников, жаждавшее револю-
ционных действий, а не «мелких» дел, чувствовавшее на-
ступление новых времен, сменило и свое название. Термин
«народовольцы» ушел в прошлое. Вместо него широкое
распространение получил новый: « социалисты-революцио-
неры» или в сокращении — эсеры. Началось объединение
народнических групп и кружков. В 1896 г. в Саратове
образовался Союз социалистов-революционеров. Его ру-
ководство, перебравшись вскоре в Москву, предприняло
попытку установить организационные связи с народни-
ческими кружками в других городах Центральной России
и с эмигрантскими кружками за рубежом. В 1900 г. в Па-
риже была создана «Аграрно-социалистическая лига», а в
Харькове состоялся съезд народнических групп Юга Рос-
сии, провозгласивший образование партии социалистов-
11*
299
революционеров. Однако произошло лишь региональное
объединение организаций. Оно получило известность как
Южная группа в отличие от Северной, действовавшей в
Центральной России.
Народнические идеи находили благодатную почву и в
национальных регионах. При этом образование националь-
ных партий народнической ориентации (Дашнакцутюн в
Армении и Польской социалистической партии) опереди-
ло складывание таковой в общероссийском масштабе.
Несколько позже, уже в начале XX в. национальные
движения эсеровского направления оформляются в Гру-
зии, на Украине и в Белоруссии.
На рубеже двух веков, таким образом, в России интен-
сивно шел процесс формирования партий революционно-
демократической ориентации. Форсированное развитие ка-
питализма «сверху», развитие городских структур, рост
численности рабочего класса, расслоение деревни настоя-
тельно выдвигали перед революционной мыслью необходи-
мость пересмотра народнической доктрины. Этому способ-
ствовало также усвоение определенными кругами ради-
кальной, в том числе и народнической интеллигенции идей
марксизма. Созданная в 1883 г. группа «Освобождение
труда» положила начало русской социал-демократии и сде-
лала первый шаг навстречу рабочему движению. Законо-
мерным этапом в развитии рабочего и социал-демократи-
ческого движения в России стало образование РСДРП в
1898 г. После съезда российская социал-демократия пере-
живала полосу глубокого кризиса. В конце 90-х годов
социал-демократическое движение встало перед альтерна-
тивой: либо сосредоточить все свои усилия на улучшении
экономического положения рабочих, либо готовить проле-
тариат к революционному свержению самодержавия. Это
и определяло различное отношение к организационным
принципам построения партии. Сторонники первой точки
зрения, так называемые «экономисты», считали необходи-
мым создавать партию не на основе нелегальных револю-
ционных кружков интеллигенции, а на широкой основе ле-
гальных рабочих организаций. Говоря иными словами, на
основе создания тред-юнионистского рабочего движения.
В 1899 г. концепция «экономизма» была изложена в доку-
менте, получившем название «Credo» (Верую), автором
которого была член заграничного «Союза русских социал-
демократов» Е. Д. Кускова. «Союз» занимал особую пози-
цию, отличную как от плехановской группы «Освобожде-
ния труда», так и от Петербургского «Союза борьбы за
300
освобождение рабочего класса». В «Credo» было заявлено,
что российский пролетариат еще «не созрел» для участия
в сознательной политической борьбе, которую способны
вести на данном этапе лишь либералы. Подобная позиция
была совершенно неприемлема для революционного крыла
российской социал-демократии. С критикой «Credo» высту-
пили 17 авторитетных участников социал-демократиче-
ского движения, находившихся в то время в ссылке
(«Протест российских социал-демократов»). Для них
программа «Credo» была равносильна «политическому
самоубийству». Главную задачу рабочего движения они ви-
дели в основании самостоятельной рабочей партии, наце-
ленной на «захват политической власти пролетариатом для
организации социалистического общества».
Важным этапом в создании партии революционного
действия стал выход газеты «Искра». В редакцию этой об-
щерусской газеты входили: В. И. Лёнин, Г. В. Плеханов,
Ю. О. Мартов, П. Б. Аксельрод, А. Н. Потресов и В. И. Засу-
лич. «Искра» сыграла важную роль в идейно-политическом
и организационном оформлении социал-демократических
комитетов и групп. Постепенно большинство местных со-
циал-демократических организаций присоединялись к
программе, организационному плану и тактике «Искры».
Важную роль в укреплении искровского направления
сыграла работа В. И. Ленина «Что делать?» (1902 г.), сра-
зу же вызвавшая острую полемику в среде социал-демо-
кратии. В ней в довольно жесткой форме были сформули-
рованы положения о создании, структуре, функциях не-
легальной партии профессиональных революционеров.
Вопреки утверждениям «экономистов», что социалистиче-
ское сознание может быть выработано со временем самим
рабочим движением, Ленин подчеркивал, что оно должно
быть внесено в него извне профессиональными революцио-
нерами. Такая постановка вопроса соответственно при
определенных обстоятельствах могла на практике привес-
ти к издержкам в революционном движении, в частности,
к признанию и узаконению монопольного права партий-
ных теоретиков на истину в последней инстанции. Со-
ответственно роль рабочих-партийцев могла быть в даль-
нейшем сведена лишь к исполнительной функции.
Повороту социал-демократических комитетов на сторо-
ну «Искры» содействовала также публикация проектов
программы РСДРП, подготовленных членами редакции га-
зеты «Искра» и журнала «Заря». После дискуссий коллек-
тивный проект программы партии был одобрен и представ-
301
лен II съезду РСДРП, состоявшемся в Брюсселе — Лон-
доне в июле — августе 1903 г. В его работе участвовало
43 делегата, от 26 социал-демократических организаций.
На съезде были представлены различные течения в рос-
сийской социал-демократии: твердые искровцы (24 голо-
са), «мягкие» искровцы (9), «экономисты» (3), бундов-
цы (5), колеблющиеся или болото имели 10 голосов.
С первых же заседаний съезда острую дискуссию вы-
звали вопросы о принципах построения партии. По суще-
ству дебатировались три позиции: либо партия строится на
федеративных началах как совокупность организаций, ли-
бо на началах автономии местных организаций, либо же
на основе централизма. В итоге съезд большинством голо-
сов отверг как федеративное, так и автономное построе-
ние партии. Сойдясь на идее централизма, участники съезда,
тем не менее, понимали его неодинаково, о чем, в частности,
свидетельствовала полемика по Уставу партии, а в дальней-
шем развернувшаяся после съезда внутрипартийная борьба
по организационным вопросам.
Особенно острые столкновения произошли между
«твердыми» и «мягкими» искровцами при обсуждении пер-
вого параграфа Устава о членстве партии. Ленинская фор-
мулировка указывала, что членом РСДРП считается вся-
кий, признающий ее программу и поддерживающий пар-
тию как материальными средствами, так и личным учас-
тием в одной из партийных организаций. По мнению же
Мартова членом партии мог быть всякий, кто принимал её
программу и оказывал ей регулярное личное содействие
под руководством одной из партийных организаций.
Модель партии, построенной по Ленину, предполагала,
что в условиях нелегальной деятельности необходим стро-
гий централизм, беспрекословное выполнение директив
сверху вниз. Многим социал-демократам, считавшим, что
партия должна быть построена на принципиально иных
основаниях, это казалось неприемлемым. «Для Ленина, —
говорил в связи с этим на съезде Мартов, — нет иных
организаций в партии, кроме «партийных организаций».
Для меня, напротив, такие организации должны существо-
вать. Жизнь создает и плодит организации скорее, чем
мы успеем включить их в иерархию нашей боевой органи-
зации профессиональных революционеров». Ему оппони-
ровал Плеханов, считавший, что всякий, кто хочет соеди-
нить свою судьбу с партией, имеет возможность вступить
в ее ряды. «А что касается тех господ, которые не захотят,
то их нам и не надо. Говорить же о контроле партии над
302
людьми, стоящими вне организации, значит играть слова-
ми. Фактически такой контроль неосуществим».
Большинством голосов на съезде прошла формулиров-
ка Мартова. Остальные пункты Устава были приняты в
том виде, как их предлагал Ленин.
Съездом была принята также искровская программа,
состоявшая из двух частей — программы-максимум и
программы-минимум. В программе-максимум была сфор-
мулирована конечная цель социал-демократии — установ-
ление диктатуры пролетариата и построение социалистиче-
ского общества. Программа-минимум предусматривала
свержение самодержавия и установление демократической
республики. В ней содержались такие требования: все-
общее, равное и прямое избирательное право, широкое
местное самоуправление, неприкосновенность личности и
жилища, неограниченная свобода совести, слова, печати,
собраний, стачек и союзов. Важным являлось и положение
о праве наций на самоопределение, право населения по-
лучать образование на родном языке, право каждого граж-
данина объясняться на родном языке на собраниях, введе-
ние родного языка наравне с государственным во всех
учреждениях. Программа партии также содержала требо-
вания восьмичасового рабочего дня, государственного
страхования рабочих на случай старости, полной или час-
тичной потери к труду, запрещения сверхурочных работ.
В целях устранения остатков крепостничества и в
интересах свободного развития классовой борьбы про-
грамма выдвигала отмену выкупных и оброчных плате-
жей, учреждение крестьянских комитетов для возвраще-
ния сельским обществам земель, отрезанных у крестьян
при уничтожении крепостного права.
Указанные требования, выражая интересы рабочих,
крестьян, широких мелкобуржуазных слоев народа много-
национальной России, создавали хорошую основу для их
сплочения в борьбе за революционно-демократическое
преобразование страны.
В процессе обсуждения общеполитической части
программы партии (делегатом Посадовским (Мандель-
бергом)) был поставлен вопрос: признавать ли за демо-
кратическими принципами абсолютную ценность, или же
демократические принципы должны быть подчинены
исключительно выгодам партии? Когда же из зала разда-
лась реплика: «И неприкосновенность личности?», после-
довал ответ: «Да! и неприкосновенность личности!» Этот
малозаметный эпизод свидетельствовал о рано проявив-
303
шейся тенденции к абсолютизации классового подхода к
практически всем вопросам общественного развития. Такой
подход таил в себе опасность. Кто мог гарантировать
сдерживающие начала в классовой борьбе по отношению к
своему побежденному противнику или необходимую в
политике терпимость по отношению к колеблющемуся вре-
менному союзнику или к несогласному товарищу по пар-
тии? О жестокой логике этого опаснейшего принципа, увы,
ставшего нормой в годы сталинщины, тогдашние участники
II съезда партии наверное и не подозревали. Мысль о
подчинении демократических принципов интересам рево-
люции и партии поддержал и Плеханов. «Для револю-
ционера, — говорил он, — успех революции — высший за-
кон, и если ради успеха революции потребовалось бы
временно ограничить действие того или другого демократи-
ческого принципа, то перед таким ограничением преступно
было бы останавливаться». Это заявление вызвало неод-
нозначную реакцию. «Тов. Плеханов, — заметил например,
делегат Егоров, — не принял во внимание, что законы
войны одни, а законы конституции — другие. Мы пишем
свою программу на случай конституции».
Характерно, что программа отражала типичные как
для российской, так и в значительной степени для меж-
дународной социал-демократии представления об общест-
венном прогрессе. Общественный прогресс понимался
российской социал-демократией всецело как движение к
социализму. Все, что способствовало этому, считалось
прогрессивным и должно было поддерживаться партией.
В соответствии с этим прогресс, например, экономики
мыслился лишь на путях обязательной замены частной соб-
ственности общественной. Для аграрного сектора это
означало, что мелкое крестьянское хозяйство обречено
исторически и ему на смену должно обязательно прийти
крупное коллективное, которому и принадлежит будущее.
В тесной связи с программой находились решения
II съезда партии по вопросам тактики: об отношении к
либералам, о социалистах-революционерах, о демонстра-
циях, о профессиональной борьбе, об отношении к уча-
щейся молодежи и т. д. При выработке этих вопросов де-
легаты съезда исходили из положения: РСДРП поддержи-
вает всякое оппозиционное и революционное движение,
направленное против самодержавного строя.
В конце работы съезда состоялись выборы в централь-
ные органы партии. После острой дискуссии была избра-
на редакция Центрального органа партии «Искры» (Пле-
304
ханов, Ленин, Мартов). Однако Мартов, настаивая на
сохранении прежнего ее состава, отказался войти в состав
ЦО. Вслед за редакцией ЦО был избран ЦК РСДРП в сос-
таве сторонников большинства: Г. М. Кржижановского,
Ф. М. Ленгника, В. А. Носкова.
При выборах руководящих органов партии съезд, та-
ким образом, закрепил победу «твердых» искровцев. Отсю-
да пошло разделение российской социал-демократии на
большевиков и меньшевиков. Со временем в советской
исторической литературе утвердилась догматическая оцен-
ка, согласно которой образованная на II съезде партии
РСДРП стала рассматриваться исключительно как сино-
ним большевистской партии нового типа, а меньшевизму
отводилась роль фракции в рамках этой партии. Столь
категоричная оценка затрудняла анализ сложных и не-
однозначных отношений большевиков и меньшевиков в
РСДРП. Ведь и меньшевистская и большевистская фрак-
ции существовали в рамках одной РСДРП, руководствова-
лись единой Программой и Уставом. Вплоть до 1917 г.
РСДРП являлась по форме единой партией, в которой
функционировали и взаимодействовали в свою очередь
распадавшиеся неоднократно на ряд течений и групп две
фракции. Между ними постоянно шли дискуссии о путях,
методах и условиях борьбы за победу буржуазно-демокра-
тической революции и создании условий для перехода
России к социализму, однако неверно было бы видеть
только то, что разделяло на протяжении многих лет боль-
шевиков и меньшевиков. В РСДРП всегда были сильны и
объединительные тенденции, которые в разные годы дей-
ствовали с большей или меньшей степенью. Причем перио-
дически достигающееся единство партии усиливало эффек-
тивность революционного движения в борьбе за демок-
ратию. Такое положение отражало неоднозначные, проти-
воречивые процессы революционного движения, различный
уровень развития национальных, региональных и профес-
сиональных отрядов рабочего класса и непролетарских
демократических слоев.
И в большевистской, и в меньшевистской фракциях
РСДРП находились яркие личности, вошедшие в историю
российского и международного рабочего движения. Вид-
ным идейным лидером меньшевизма был Ю. О. Мартов
(Ю. О. Цедербаум). Он принадлежал к тому же поколению
социал-демократов, что и В. И. Ленин. Характерно, что в
революционном движении участвовала вся молодежь семей
Ульяновых и Цедербаумов. Братья и сестра Мартова
305
были широко известными деятелями меньшевизма. Поч-
ти одновременно Ленин и Мартов ушли из жизни. Умер
Мартов в апреле 1923 г. в эмиграции. Последние дни его
жизни проходили в тяжелых раздумьях о партии, которую
он создавал вместе с Плехановым и Лениным, о судьбах
революции и социализма.
Молодые революционеры Ленин, Мартов начинали
совместную революционную деятельность в Петербургском
«Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». Отбыв
ссылку, после суда над руководителями союза, Мартов
участвовал в работе инициативной группы по организации
«Искры» и стал одним из ее редакторов. На II съезде
РСДРП он возглавил меньшинство «искровцев». Начиная
с оформления фракций в партии, он постоянно входил в
состав центральных учреждений меньшевиков.
Влияние Мартова на окружающих шло от его высокого
интеллекта, талантливости, демократичности, нравствен-
ности, обаяния. По замечанию одного из современни-
ков, «демократичность была у него, так сказать, в крови».
Проницательный политический аналитик и блестящий
публицист, Мартов не отличался организаторскими и ора-
торскими способностями. «Больше мыслитель и писатель,
чем генерал, — писал хорошо знавший его по партии
Д. Далин, — он пользовался авторитетом благодаря уму и
страстной преданности своей идее...» Однако Мартову не
хватало той не останавливающейся ни перед чем полити-
ческой энергии и воли, которые были присущи Ленину,
соратнику, а затем оппоненту и противнику на многие
годы.
В начале XX в. в России наряду с социал-демокра-
тией в активную политическую деятельность вступила и
другая сила — социалисты-революционеры (эсеры), кото-
рые являлись главной партией крестьянской демократии.
Она конституировалась в конце 1901 — начале 1902 г. в
результате слияния нескольких неонароднических органи-
заций. Название партии «социалисты-революционеры» не
было случайным. Оно происходило от того, что эсеры ста-
вили своей задачей преобразование общества на социалис-
тических началах. «Партия социалистов-революционеров в
России рассматривает себя как один из отрядов армии
международного социализма и ведет свою деятельность в
духе общих интересов ее борьбы, в формах, соответ-
ствующих конкретным условиям русской действительнос-
ти», — говорилось в Программе эсеров, принятой в 1905 г.
Становление партии социалистов-революционеров
306
(ПСР) так же, как и РСДРП, было длительным и слож-
ным процессом. Ее образование происходило на основе
слияния ряда российских региональных и эмигрантских
народнических организаций, сформировавшихся еще в
90-е годы XIX в. Эти партии, союзы, лиги были носителя-
ми разных тенденций в народничестве. Одни из них оста-
вались верны народовольческим традициям террора. Дру-
гие — возлагали надежды на создание массовой партии
«революционного социализма» и смотрели на террор как
лишь на дополнительное средство борьбы с самодержа-
вием, а некоторые даже готовы были от него отказаться.
Но вне зависимости от тактических взглядов их всех
объединяло стремление к обновлению народнической идео-
логии в условиях новой исторической ситуации, когда ка-
питалистические отношения утвердились в России.
Точно так же, как «Искра» выступала в роли коллек-
тивного пропагандиста, агитатора и организатора социал-
демократических сил, соответствующее значение для
объединения неонароднических сил и распространения их
влияния на массы имели газета «Революционная Россия»
и журнал «Вестник русской революции». Весьма показа-
тельно, что первые номера «Искры» и «Революционной
России» вышли в свет (дек. 1900 г. — янв. 1901 г.) почти
одновременно и также почти одновременно в конце 1905 г.
обе конкурирующие революционные газеты прекратили
свое существование. С января 1902 г. с момента публи-
кации в «Революционной России» извещения о создании
партии социалистов-революционеров газета стала ее офи-
циальным органом. У «Революционной России», как и у
«Искры», имелась сеть распространявших ее агентов. Газе-
та была рассчитана на пропаганду эсеровских взглядов
как в среде членов партии, так и в широких массах. Тео-
ретическим органом ПСР являлся «Вестник русской рево-
люции». Проект программы ПСР был опубликован в газете
«Революционная Россия» в 1904 г. (№ 46). Его ведущим
автором был В. М. Чернов (1873—1952), выдвинувшийся в
конце XIX в. в качестве наиболее крупного теоретика
неонародничества.
На путь революционной деятельности Чернов вступил в
90-е годы XIX в. будучи студентом Московского уни-
верситета. Молодые годы Чернова во многом были схожи
с судьбой Ленина, Мартова и других видных деятелей ре-
волюционного движения России: исключение из универси-
тета, арест в 1894 г. по делу партии «Народное право»,
затем ссылка на 3 года. После нее — заграница, где Чер-
307
нов создает «Аграрно-социалистическую лигу», организа-
цию, ставшую важным шагом на пути создания партии
социалистов-революционеров. В 30-летнем возрасте Чер-
нов уже признанный теоретик эсеров. Характерная черта
его теоретических воззрений — стремление соединить
неонародничество с отдельными положениями марксизма
и бернштейнианства, избегая крайностей различных те-
чений социалистической мысли. На первых съездах эсе-
ровской партии Чернов делал программные доклады. Его
авторитет в партии был чрезвычайно велик. После револю-
ции 1905—1907 гг. он занимал центристские позиции,
стараясь притормозить развитие опасных, с его точки
зрения, левоэкстремистских и правооппортунистических
тенденций партии. Чернов принял участие в подготовке
антивеховского эсеровского сборника статей. В годы пер-
вой мировой войны, занимая интернационалистскую
позицию, он участвовал в работе Циммервальдской и Кин-
тальской конференций. После Февральской революции
1917 г. в условиях резкого размежевания ПСР Чернову
не удалось объединить вокруг себя значительные партий-
ные массы. Его влияние на внутрипартийные дела было
не столь значительно как в годы первой российской рево-
люции. С мая по июль 1917 г. Чернов занимал пост
министра земледелия во Временном правительстве. Поли-
тический курс большевиков на социализм в России он счи-
тал преждевременным. Не приняв Октябрьскую револю-
цию, Чернов связывал надежды на демократическое разви-
тие страны с Учредительным собранием, председателем
единственного заседания которого он был. В 1918 г. Чер-
нов вынужден был перейти на нелегальное положение, а в
1920 г. он покинул Советскую Россию. В эмиграции он
целиком посвятил себя публицистической деятельности.
Результаты его многолетних размышлений были изложе-
ны в книге «Конструктивный социализм», изданной в Пра-
ге в 1925 г. В ней автор, в частности, показал свое не-
приятие большевистской интерпретации социализма и по-
литической системы Советской России. Являясь противни-
ком тоталитаризма в любой его форме, Чернов уже в пре-
клонном возрасте борется с фашизмом в рядах
французского движения сопротивления. Умер он в 1952 г.
На рубеже XIX — начала XX в. эсеры не могли отри-
цать, как это делали их народнические предшественники,
самого факта победы капитализма в России. Но распрост-
ранение капитализма в стране объяснялось ими во многом
его искусственным насаждением правительством. В нача-
308
ле XX в. у эсеров еще теплилась надежда на устойчи-
вость мелкого крестьянского хозяйства, которое, как они
полагали, не втянется в орбиту капиталистических отно-
шений и сможет стать основой для эволюции к социализ-
му. Не желая признавать усиливающийся процесс иму-
щественного расслоения крестьянства, эсеры объясняли
это больше влиянием царской политики, нежели результа-
том естественной эволюции капитализирующейся деревни.
Большинство крестьян, ведущих самостоятельно свое хо-
зяйство и не применяющих наемный труд, они зачисляли
в категорию так называемого «трудового крестьянства».
Поскольку источником дохода этой категории являлся их
собственный труд, а не эксплуатация наемной силы, эсеры
не причисляли их к мелкобуржуазным слоям. По сути дела
между трудовым крестьянством и фабрично-заводским ра-
бочим в представлении эсеров не существовало какой-либо
разницы, поскольку источником их существования был
собственный труд.
Надвигающуюся революцию в России эсеры считали
не буржуазной и не социалистической, а «трудовой», по-
скольку она совершается трудящимися массами и направ-
лена на осуществление коренных социальных преобразо-
ваний. Ее главной задачей было «обобществление труда,
собственности и хозяйства; уничтожение вместе с частной
собственностью самого деления общества на классы».
В программе эсеров формулировались задачи как социа-
листического, так и демократического этапов революции.
К первым относилось главное требование — экспроприа-
ция капиталистической собственности и организация про-
изводства и всей общественной жизни страны на социа-
листических началах. А это предполагает «полную победу
рабочего класса, организованного в социально-револю-
ционную партию, и в случае надобности установления его
временной революционной диктатуры». Следует отметить
широкую программу демократических преобразований,
выдвигаемых эсерами. Ее основные положения были весь-
ма близки к требованиям РСДРП. К ним относились
свобода совести, слова, печати, собраний и союзов,
свобода передвижений, неприкосновенность личности и
жилища. На основе всеобщего и равного избирательного
права для всех граждан предполагалось образование вы-
борных органов демократической республики с автономией
областей и общин, широкое применение федеративных
отношений между национальностями, введение родного
309
языка во всех местных, общественных и государственных
учреждениях.
В целях охраны духовных и физических сил рабочего
класса и создания благоприятных условий для его борьбы
за социализм партия социалистов-революционеров, как и
РСДРП выдвигала требование 8-часового рабочего дня,
введение государственного страхования, а также установ-
ление минимальной заработной платы.
В соответствии со своими взглядами на задачи револю-
ции в деревне, эсеры выступали за социализацию земли,
т. е. изъятие ее из частной собственности и из сферы куп-
ли и продажи, и передачу в общенародное достояние,
прежде всего в руки сельских общин, а также местных
органов самоуправления. Устанавливалось уравнительно-
трудовое право пользования землей. Никто не мог требо-
вать земли больше, чем был в состоянии обработать ее
сам или трудом членов своей семьи.
В организационном отношении эсеры учитывали опыт
партии II Интернационала, куда они входили наряду с
РСДРП. Членом партии социалистов-революционеров счи-
тался всякий, кто признавал ее программу, подчинялся ее
постановлениям и участвовал в работе одной из ее партий-
ных организаций. В отличие от территориально-производ-
ственного принципа построения РСДРП эсеры провозгла-
шали только территориальный. Эсеры имели два руководя-
щих органа — ЦК и Совет партии. ЦК осуществлял идей-
ную и практическую деятельность партии. В Совет партии
входили пять членов ЦК и представители всех областных
организаций, а также Московской и Петербургской орга-
низаций. Совет партии созывался Центральным Комите-
том, его решения были обязательными для партии, их мог
отменить только съезд.
На особом положении в партии находилась Боевая
организация эсеров, созданная в конце 1901 г. одним из
лидеров партии Г. А. Гершуни. Она была строго законспи-
рирована. Члены Боевой организации не принимали учас-
тия в региональных комитетах партии, равно как и послед-
ние не участвовали в деятельности Боевой группы. Ее
отношения с ЦК партии строились через особоупол-
номоченного и отличались большой самостоятельностью.
С 1903 г. Боевую организацию возглавил Евно Азеф,
являвшийся осведомителем царской охранки.
Следует отметить, что в период становления РСДРП в
отношении к эсерам преобладали остро критические нотки.
Основное внимание концентрировалось на том, что разде-
310
ляет две партии. Это проявилось и при обсуждении на
II съезде РСДРП проекта резолюции «О социалистах-рево-
люционерах», автором которой являлся Аксельрод. Всякие
попытки объединения социал-демократов с «социалиста-
ми-революционерами» осуждались. Но допускались част-
ные соглашения с ними под контролем ЦК РСДРП.
Накануне первой российской революции эсеры не име-
ли еще утвержденной общепартийной программы, не было
и выдержанной тактической линии, шел непростой поиск
организационных форм партийной организации. Вместе с
тем накануне революции она и не переживала острых
внутренних расколов по данным вопросам. В РСДРП же
сразу же после II съезда разгорелась острая внутрипар-
тийная борьба. Уже в сентябре 1903 г. меньшевики со-
здали свой организационный центр с участием Ю. О. Мар-
това, Л. Д. Троцкого, П. Б. Аксельрода, Ф. И. Дана и
А. Н. Потресова. На стороне меньшевиков оказалась и
«Заграничная лига русской революционной социал-де-
мократии» (1901 —1905), а затем и газета «Искра»
(с № 53). К ним примкнул и Г. В. Плеханов, хотя послед-
ний зачастую занимал в РСДРП особую позицию.
Большевики, в свою очередь, поставили вопрос о
создании новых партийных центров. Осенью 1904 г. был
создан большевистский организационный центр в Рос-
сии — Бюро комитетов большинства (БКБ), куда вошли
В. И. Ленин, А. А. Богданов, С. И. Гусев, Р. С. Землячка и
другие, а с декабря 1904 г. начал выходить печатный орган
большевиков газета «Вперед». Разногласия между больше-
вистской и меньшевистской фракциями усиливались.
Фракции имели свои руководящие центры, печатные орга-
ны, разъездную агентуру. В центре разногласий находи-
лись первоначально организационные вопросы. Им была
посвящена и брошюра В. И. Ленина «Шаг вперед, два шага
назад» (1904 г.). В ней меньшевики квалифицировались
как наименее устойчивые теоретически, наименее выдер-
жанные принципиально элементы партии. «Меньшинство
образовалось именно из правого крыла партии», — заявлял
Ленин. Большинство же, по его мнению, составляло ре-
волюционное направление РСДРП. Со своей стороны
меньшевики усматривали в большевистских организацион-
ных принципах сектантство, опасность крайнего централиз-
ма и подчинение партии «духовному ордену» в лице груп-
пы профессиональных революционеров. К организацион-
ным разногласиям между большевиками и меньшевиками
постепенно добавлялись и различия по вопросам теории
311
и политики революционного движения. Хотя накануне ре-
волюции обе фракции и признавали неизбежность социа-
листической революции и диктатуры пролетариата, тем не
менее они по-разному интерпретировали тип и перспективы
грядущей буржуазной революции, возможность ее разви-
тия, цели и задачи пролетариата, его линию по отношению
к другим классам общества. Можно ли в связи с этим возла-
гать ответственность за раскол партии и рабочего движения
на одну из фракций РСДРП, видеть в этом только лишь
«волюнтаристско-бунтарские» устремления одних или
«соглашательскую мелкобуржуазную» линию других? Такой
сугубо политизированный подход, характерный для не-
посредственных участников социал-демократического дви-
жения тех лет, представляется непродуктивным сегод-
ня. Он отрицает право своего видения объективных реа-
лий и своей политики за одним из направлений россий-
ского рабочего движения. В конечном счете, только прак-
тика и результаты революционного движения расставили
окончательные акценты в историческом опыте большеви-
ков и меньшевиков.
Революционный взрыв 1905—1907 гг. был подготовлен
длительным ходом экономического и политического раз-
вития страны, неудачами консервативно-реформистских
полумер царизма, усугубленными поражениями в русско-
японской войне.
Революция в России, которую ждали и готовили не-
сколько поколений революционеров, началась с кровавого
воскресенья — драмы, ужаснувшей своей варварской жес-
токостью весь цивилизованный мир. 9 января 1905 г. войс-
ка расстреляли мирное шествие рабочих, направлявшихся
с царскими портретами и иконами к Зимнему дворцу, что-
бы вручить Николаю II петицию об улучшении своего не-
выносимо тяжелого положения. Петиция, которую шед-
ший к Зимнему дворцу «верноподданный» народ собирался
вручить Николаю II, широко обсуждалась на рабочих соб-
раниях. В ее составлении участвовали не только Гапон
и либералы, но также социал-демократы и эсеры. Большое
влияние на Гапона имел, в частности, социалист-револю-
ционер, инженер П. Я. Рутенберг, который по заданию ЦК
своей партии «вел» его в нужном эсерам направлении.
В «гапоновской» петиции причудливо переплелись идеи
«полицейского социализма» и широкие общедемократиче-
ские требования (в нее вошла почти вся программа-мини-
мум РСДРП). События 9 января показали, что деятель-
ность политических партий России сильно отстает от ко-
312
лоссальной революционной энергии народа. Ни РСДРП,
ни эсеры не смогли противопоставить призывам «Собрания
русских фабрично-заводских рабочих» к манифестации
продуманный план действий.
Таким образом, социалистические партии сразу же
оказались втянутыми в стихию революционных событий.
И та задача, которую они всегда перед собой ставили —
руководить борющимися с царизмом массами — встала
практически во всей своей сложности и стихийной непред-
сказуемости. Показательно, например, само название ле-
нинских статей, написанных в первые месяцы револю-
ционного 1905 г. «Должны ли мы организовать револю-
цию?», «Новые задачи и новые силы», «О боевом соглаше-
нии для восстания». Лидер левого крыла социал-демокра-
тии призывал «сосредоточить все свои силы на более не-
посредственных целях организованного руководства рево-
люционным потоком». Но у социал-демократов не было ни
единой концепции расстановки политических сил в рево-
люции и ее перспектив, ни единого понимания задач пар-
тии в случае победы народного восстания, ни выработан-
ной тактики.
К 1905 г. большевики и меньшевики уже оформились
в самостоятельные фракции, которые имели свои руково-
дящие центры, органы печати, местные организации.
К марту 1905 г. в России действовали 32 большевистских
комитета и 35 групп, у меньшевиков было 23 комитета
и 27 групп, 10 комитетов и 43 группы занимали «нейтраль-
ные» позиции. По ориентировочным данным, численность
РСДРП к лету 1905 г. составляла 26,5 тыс. человек
(14 тыс. большевиков и 12,5 тыс. меньшевиков). Наиболее
крупные большевистские организации находились в Пе-
тербурге (1200 членов), Москве (более 1000), Саратове
(около 1000), Казани (750), Иваново-Вознесенске (600) и
в некоторых других городах. Меньшевики пользовались
значительным влиянием в Петербурге (1200), Москве,
Екатеринославе (более 1000), Одессе (700), Киеве (500).
Начавшаяся революция настоятельно требовала един-
ства действий социал-демократии. Однако противостояние
между большевиками и меньшевиками мешало этому.
Положение усугублялось и тем, что ЦК РСДРП, избран-
ный на II съезде за подписями Л. Б. Красина, В. А. Носко-
ва и Л. Е. Гальперина, принял в июле 1904 г. постановле-
ние, в котором выступал против созыва III съезда партии.
Одновременно В. И. Ленин был лишен прав заграничного
представителя ЦК и ему было запрещено печатать свои
313
произведения без разрешения коллегии ЦК. Однако боль-
шинство комитетов РСДРП не поддержало этих акций
ЦК. Организационный комитет, созданный весной 1905 г.
для созыва III съезда партии, пригласил для участия в нем
все организации партии. Меньшевики, однако, отказались
от участия в его работе и созвали свою конференцию
в Женеве, на которую делегировали своих представителей
8 партийных комитетов. И на съезде, и на конференции
обсуждались примерно те же вопросы.
III съезд РСДРП проходил в Лондоне 12—27 апреля
1905 года. На нем было представлено 26 партийных орга-
низаций. Делегатами съезда были крупные теоретики и
практики большевистского направления: Ленин, А. А. Бог-
данов, В. В. Воровский, Луначарский, М. Г. Цхакая и др.
В работе же Женевской конференции участвовали Аксель-
род, Дан, Плеханов, Мартов, Мартынов и др.
Суть спора двух направлений в российской социал-
демократии сводилась к вопросу о том, кто на демократи-
ческом этапе революции — пролетариат или либералы —
сыграют роль гегемона. Отвечая на этот кардинальный
вопрос, большевики не сомневались в том, что функцию
гегемона уже на демократическом этапе революции дол-
жен и сможет выполнить пролетариат. В свою очередь
меньшевики, подчеркивая авангардную роль рабочего
класса на демократическом этапе революции, считали
тем не менее большевистскую постановку данного вопроса
отходом от марксистской ортодоксии и отводили роль ге-
гемона либеральной буржуазии. По существу от того или
иного взгляда на проблему гегемонии зависели и ответы
на другие вопросы, поставленные на повестку дня револю-
цией.
Большевистская линия в революции базировалась на
ленинской идее трех политических лагерей, действовавших
уже на демократическом этапе. Победу революции боль-
шевики связывали не с завоеванием власти либеральной
буржуазией, а с установлением революционно-демократиче-
ской диктатуры пролетариата и крестьянства. Ее полити-
ческим органом должно стать временное революционное
правительство, в котором предполагалось участие как со-
циал-демократов, так и представителей неонароднических
партий и других революционных организаций. Задачу это-
го правительства большевики видели в осуществлении
программы-минимум, в создании благоприятных условий
для перерастания демократической революции в социалис-
тическую.
314
Меньшевики же (во многом по аналогии с западноев-
ропейскими революциями) представляли расстановку
классовых сил в России иначе. По их мнению, на арене
освободительной борьбы действуют два (правительствен-
ный и демократический), а не три (революционно-демо-
кратический, либеральный и правительственный) лагеря.
Исходя из этой теоретической посылки, меньшевики счи-
тали вполне реальным взаимодействие пролетариата с ли-
бералами в их совместной борьбе с самодержавием. При
этом роль рабочего класса сводилась не только к тому,
чтобы не допустить преждевременной сделки либералов с
царизмом, но и к тому, чтобы максимально «раздвинуть»
рамки революции, создать более благоприятные условия для
борьбы пролетариата за социалистическую перспективу.
Наиболее оптимальным исходом революции меньшеви-
ки считали установление демократической республики.
Расценивая большевистскую идею революционно-демокра-
тической диктатуры пролетариата и крестьянства как уто-
пическую, меньшевики заявляли, что в России на данном
этапе нет объективных предпосылок для завоевания про-
летариатом политической власти. Поэтому пролетариат
(хочет он этого субъективно или нет) должен занять бо-
лее реалистическую позицию, соответствующую данной
исторической эпохе.
Принципиально важным был вопрос о возможности
перерастания буржуазно-демократической революции в со-
циалистическую. Причем эту проблему Ленин ставил и
рассматривал в контексте мировой пролетарской револю-
ции. В «Извещении о III съезде Российской социал-демок-
ратической рабочей партии» (май 1905 г.) Ленин писал:
«Победив в предстоящей демократической революции, мы
сделаем этим гигантский шаг вперед к своей социалисти-
ческой цели, мы сбросим со всей Европы тяжелое ярмо
реакционной военной державы и поможем быстрее, реши-
тельнее и смелее пойти к социализму нашим братьям,
сознательным рабочим всего мира, которые так истоми-
лись в буржуазной реакции и духовно оживают теперь при
виде революции в России».
Значение победы буржуазно-демократической револю-
ции в России далеко выходило за национальные рамки.
По мысли Ленина, победа российской демократической
революции дала бы мощный импульс социалистическому
движению европейского пролетариата. Вместе с тем,
Ленин предусматривал, что начало демократической рево-
люции в России и социалистическая революция на Западе
315
могут не совпасть по времени. Что же тогда должен был
делать российский пролетариат? Какой политической ли-
нии должна была придерживаться его партия? Какие фак-
торы внутреннего и международного характера приобрета-
ли бы для русского пролетариата решающее значение при
его переходе к социалистической революции?
Рассматривая русскую революцию в контексте мировой
социалистической революции, Ленин тем не менее неод-
нократно подчеркивал, что сам процесс перехода к социа-
листической революции в России будет зависеть в первую
очередь от результатов внутреннего развития страны, от
состояния классовых и политических сил. «Ведь возмож-
ность удержать власть в России, — писал он, — должна
обусловливаться составом социальных сил России же,
условиями демократического переворота, который у нас
сейчас происходит». Гегемония пролетариата и его союз
со всем крестьянством и должны были стать той отправ-
ной точкой, позволявшей в сравнительно короткие сроки
осуществить перегруппировку политических сил, создав
тем самым условия для перерастания одного типа дик-
татуры (революционно-демократической диктатуры проле-
тариата и крестьянства) в другой тип — диктатуру пролета-
риата.
Рассмотрению дальнейших перспектив развития демок-
ратической революции в России большое внимание уде-
лял Л. Д. Троцкий. Впервые он приобрел известность в
революционной среде в период «Искры». В начале 1903 г.
Ленин писал Плеханову о Троцком: «Человек, несомненно,
с недюжинными способностями, убежденный, энергичный,
который пойдет еще вперед». Самым способным членом в
ЦК Ленин назвал Троцкого и в своем политическом
завещании — «Письме к съезду». Троцкий был талантли-
вым социал-демократическим публицистом, темперамент-
ным оратором, вместе с тем он не чувствовал тяги к
повседневной «серой», будничной работе. Его неиссякае-
мая энергия находила особенно яркий выход в экстремаль-
ных ситуациях.
В дооктябрьский период у Троцкого было два взлета —
осень 1905 г., тогда они с Парвусом (А. Л. Гельфандом)
повели за собой Петербургский Совет рабочих депутатов,
и осень 1917 г., когда он стал председателем Петроград-
ского Совета рабочих и солдатских депутатов.
Долгие годы в советской историографии господствова-
ли сталинские оценки Троцкого как злейшего врага боль-
шевизма, между тем, не входя никогда в большевистскую
316
фракцию, Троцкий никогда не был и правоверным меньше-
виком. По своему менталитету и склонностям к решитель-
ным действиям он был ближе к большевикам. По вопросам
же партийного строительства он солидаризовался скорее с
меньшевиками. После первой российской революции зани-
мал центристские позиции, пытаясь объединить все фрак-
ции, группы и течения в российской социал-демократии.
Как политический деятель, Троцкий был ярым привер-
женцем теории «перманентной», т. е. непрерывной револю-
ции. Наиболее полно суть этой теории Троцкий изложил в
брошюре «Итоги и перспективы» (1906 г.), в книгах «1905»
(1922 г.), «Перманентная революция» (1930 г.). В основе
теории «перманентной» революции была идея об особен-
ностях исторического развития России. Самодержавие, счи-
тал Л. Д. Троцкий, вследствие отставания России от За-
падной Европы, взяло на себя функции содействия разви-
тию капитализма, форсируя и насаждая его сверху для сво-
их военно-политических целей. Из этого следовало, что со-
циально-экономические условия для развития буржуазии в
стране были ничтожны. Троцкий не видел в России револю-
ционной буржуазной демократии, способной вести решите-
льную борьбу за ликвидацию монархического режима и
многочисленных остатков крепостничества. «Наша крупная
индустрия,— говорил он на V съезде РСДРП,— не выросла
естественно из ремесла. Экономическая история наших го-
родов совершенно не знает периода цехов. Капиталисти-
ческая промышленность возникла у нас под прямым и
непосредственным давлением европейского капитала. Она
завладевала в сущности девственной примитивной почвой,
не встречая сопротивления ремесленной культуры. Чуже-
земный капитал притекал к нам по каналу государственных
займов и по трубам частной инициативы. Он собирал вокруг
себя армию промышленного пролетариата, не давая возник-
нуть и развиться ремеслу». Отсюда пролетариату отводилась
роль главной революционной силы. По представлениям
Троцкого в случае победы демократической революции
пролетариат не только должен быть представлен во Времен-
ном революционном правительстве, но и призван играть в
нем главную роль. Отсюда и вытекал известный лозунг
Парвуса «Без царя, а правительство рабочее».
Троцкий считал, что в результате победы революции в
России установится диктатура пролетариата, образуется
рабочее правительство. Став у власти, пролетариат не
только не захочет, но и не сможет ограничиться одними
лишь демократическими задачами. Логика классовой борь-
317
бы подтолкнет его к социалистическим преобразованиям.
Однако внутренних сил, которые поддержат пролетариат
в этой борьбе, по мнению Троцкого, недостаточно. Он
связывал российскую революцию с европейской социали-
стической революцией. «Пролетариат России,— писал
Троцкий,— сможет довести революцию до конца только в
том случае, если русская революция перейдет в революцию
европейского пролетариата. Тогда буржуазно-демократиче-
ская программа революции будет преодолена вместе с ее
национальными рамками, и временное политическое господ-
ство русского рабочего класса развернутся в длительную
социалистическую диктатуру. Если же Европа останется
неподвижной, буржуазная контрреволюция не потерпит
правительства трудящихся масс в России и отбросит страну
далеко назад от демократической республики рабочих и
крестьян». Для Троцкого, таким образом, единственной
гарантией победы революции в России являлась социали-
стическая революция в Европе.
Ряд положений «перманентной революции» Троцкого
(признание исключительно революционной роли пролетари-
ата, возможность ускорения революционного процесса по-
средством решительных действий «сверху» через политику
рабочего правительства, контрреволюционная позиция бур-
жуазии, возможная помощь со стороны социалистической
революции европейского пролетариата) были близки взгля-
дам В. И. Ленина. Именно поэтому в годы первой револю-
ции в России между Лениным и Троцким по вопросам
перерастания революции не было полемики. На V съезде
РСДРП Ленин положительно отозвался о позиции Троцко-
го. «Троцкий,— говорил Ленин,— признавал допустимость
и целесообразность левого блока против либеральной бур-
жуазии. Для меня достаточно этих фактов, чтобы признать
приближение Троцкого к нашим взглядам. Независимо от
вопроса о «непрерывной революции» здесь налицо солидар-
ность в основных пунктах вопроса об отношении к буржу-
азным партиям». Критика взглядов Троцкого по вопросам
о перерастании началась позже. Этому способствовало
прежде всего предельное обострение внутрипартийной
борьбы в РСДРП.
Каково же было отношение меньшевиков к проблеме
перерастания в период революции 1905—1907 гг.? Для
меньшевиков бесспорным являлось положение, что степень
развития производительных сил России, политическое и
культурное развитие пролетариата были еще недостаточ-
ны для постановки вопроса о переходе страны к социалисти-
318
ческой революции. В отличие от большевиков, меньшевики
несколько скептически относились к роли субъективного
фактора в историческом процессе, стремились жестко увя-
зать экономику и политику. И тем не менее даже они в
начале 1905 г. категорически не отвергали возможности
перерастания демократической революции в социалистиче-
скую. Однако этот процесс мыслился ими в более широких
хронологических рамках, в тесной «сцепке» российской и
западноевропейской пролетарской революции. Прогноз та-
кого варианта был сформулирован в резолюции Женевской
конференции меньшевиков «О завоевании власти и участии
во Временном правительстве». В этом документе подчерки-
валось, что только в одном случае социал-демократия может
стремиться к завоеванию власти. А именно «если бы рево-
люция перекинулась в передовые страны Западной Европы,
в которых достигли уже известной зрелости условия для
осуществления социализма. В этом случае ограниченные
исторические пределы русской революции могут значитель-
но раздвинуться, и явится возможность выступить на путь
социалистических преобразований». Однако этот тезис не
получил в дальнейшем развития. Возобладало ортодоксаль-
ное социал-демократическое представление, по которому
после победы демократической революции в России на срав-
нительно длительный период должно быть установлено гос-
подство буржуазных порядков.
В годы первой российской революции получили опреде-
ленное развитие организационные принципы российской
социал-демократии. III съезд утвердил новый Устав
РСДРП. Расширялись права местных комитетов. Они имели
право издавать от своего имени литературу и не могли быть
распущены по единоличному решению членов ЦК (для это-
го требовалось теперь 2/з голосов членов ЦК и 2/з голосов
рабочих, входящих в местную партийную организацию).
Вместо трех партийных центров (ЦК, редакция «Искры» и
Совет партии), созданных в 1903 г., было решено оставить
один — Центральный Комитет. Однако выборы в местные
партийные комитеты Уставом еще не предусматривались.
Конспиративные условия деятельности большевистских ко-
митетов стимулировали усиление централистских тенден-
ций. В условиях подполья сформировался тип комитетчика,
который сужал и без того узкие рамки внутрипартийной
демократии, нередко игнорировал мнение рядовых участни-
ков революционного движения. По образной характеристи-
ке Н. К. Крупской, «Комитетчик был обычно человеком
довольно самоуверенным: он видел, какое громадное влия-
319
ние на массы имеет работа комитета; «комитетчик», как
правило, никакого внутрипартийного демократизма не
признавал; «комитетчик» всегда внутренне презирал немно-
го «заграницу», которая с жиру бесится и склоки устраи-
вает: «посадить бы их всех в русские условия»... Вместе с
тем он не хотел новшеств. Приспособляться к быстро
менявшимся условиям «комитетчик» не хотел и не умел».
Аналогичная картина была и у меньшевиков, хотя в ор-
ганизационном уставе, принятом на Женевской конферен-
ции, был оговорен ряд моментов, отсутствовавших в Уставе
РСДРП, принятом на большевистском съезде. Так, напри-
мер, меньшевиками было зафиксировано положение об
отчетности городских комитетов партии перед районными,
причем по требованию последних горкомы могли быть
реорганизованы. Областные комитеты должны были изби-
раться на областных съездах. В Уставе имелся пункт,
согласно которому решения о крупных выступлениях с
участием всех членов организации (за исключением экст-
ренных случаев) подлежали обсуждению и голосованию на
общем собрании.
Революционная борьба остро поставила вопрос об объе-
динении двух частей партии. На раскол особенно болезнен-
но реагировали рядовые рабочие-партийцы. Не всегда раз-
бирающиеся в тонкостях фракционных разногласий они
ощущали всю пагубность раскола, их вред единству револю-
ционных действий. Революция способствовала сближению
позиций меньшевиков и большевиков по многим вопросам.
Период октября — декабря 1905 г., отмечал В. И. Ленин,
продемонстрировал «большую, а не меньшую, по сравнению
с прежним, сплоченность и идейную цельность социал-демо-
кратии. Тактика эпохи «вихря» не отдалила, а сблизила оба
крыла социал-демократии. Вместо былых разногласий полу-
чилось единство взглядов по вопросу о вооруженном восста-
нии». Сближение позиций большевиков и меньшевиков
наблюдалось и в других вопросах. Это был в значительной
степени новый аспект «сосуществования» двух фракций
Российской социал-демократии. Вместе с тем такая ситуа-
ция содержала в себе и известную сложность, что особенно
проявилось накануне и после IV (Объединительного) съезда
партии. Несомненно, перед его участниками не могло не
возникнуть проблемы, как будет действовать фракция, ока-
завшаяся в численном меньшинстве и не согласная с реше-
ниями большинства. В какой приемлемой для РСДРП
форме несогласное меньшинство будет выражать свое мне-
ние? Не будет ли такая ситуация препятствовать единству
320
действий? Да и вообще, насколько прочным могло бы быть
такое единство двух фракций, каждая из которых руковод-
ствовалась различными представлениями о перспективах
революционного процесса. А. В. Луначарский в своих вос-
поминаниях писал: «Хотя съезд должен был быть «объеди-
ненным», но каждый понимал, что в зависимости от коли-
чества голосов на этом съезде «объединенная» партия полу-
чит ту или другую физиономию.
Ленин со своей тонкой усмешкой говорил мне тогда:
— Если в ЦК или в Центральном Органе мы будем
иметь большинство, мы будем требовать крепчайшей дис-
циплины. Мы будем настаивать на всяческом подчинении
меньшевиков партийному единству.
Я спрашивал Владимира Ильича:
— Ну, а что, если мы все-таки в конце концов будем в
меньшинстве? Пойдем ли мы на объединение?
Ленин несколько загадочно улыбался и говорил так:
— Зависит от обстоятельств. Во всяком случае мы не
позволим из объединения сделать петлю для себя и ни в
коем случае не дадим меньшевикам вести нас за собой на
цепочке».
На IV съезде, находясь в численном большинстве, победу
одержала меньшевистская фракция. Большевики и после
съезда продолжали критику ошибочных с их точки зрения
решений этого форума российской социал-демократии. По
мысли В. И. Ленина, идейная борьба в объединенной
РСДРП не должна была раскалывать партийные организа-
ции, нарушать единства действий пролетариата. Однако на
практике этот принцип «не работал». Центральный комитет,
в котором преобладали меньшевики (в ЦК было избрано
7 меньшевиков и 3 большевика), издал специальную инст-
рукцию, по которой допускалась свобода критики решений
съезда только в партийной прессе и на партийных собрани-
ях. На широких же политических собраниях, считал ЦК,
«члены партии не должны были проводить агитацию, иду-
щую вразрез с постановлениями съезда». Однако большеви-
ки не подчинились этому решению, продолжая отстаивать
и проводить в жизнь свою политическую линию.
С иной, чем социал-демократы, оценкой начавшейся ре-
волюции выступили эсеры. По их мнению, российская
революция соединяла в себе не только тенденции предшест-
вующих ей в мировой истории революций, ставивших своей
целью уничтожение помещичьего землевладения и гнета
(крестьянские войны и Французская революция конца
XVIII в.), написавших на своем знамени политические сво-
321
боды (западноевропейские буржуазные революции), выдви-
гавших задачи национального освобождения (Нидерланд-
ская революция XVI в., война за независимость в США),
стремившихся к установлению власти рабочих (Парижская
Коммуна), но и новые социальные тенденции, которые ранее
в мировой истории не наблюдались. Эти тенденции связы-
вались с особой исторической миссией крестьянства и рево-
люционной интеллигенции в России.
Революция, по мнению В. М. Чернова, наступила преж-
девременно, когда еще не было подготовленных для победы
над самодержавием фактически наличных сил. Русско-
японская война ускорила ее наступление, военные пораже-
ния вызвали растерянность правительства. Благодаря этому
революционное движение «скакнуло далеко выше реального
соотношения сил», взрыв возмущения создал «ложную
видимость» господствующего положения в стране «левых».
Революция не обладала силой, но уверовала в нее^и застави-
ла поверить в эту силу правительство.
Будучи движущей силой революции, пролетариат, по
мнению эсеров, готов был разрушать, но не был, как и
крестьянство, подготовлен к созидательной работе.
В октябре 1906 г. из эсеровской партии выделилось
самостоятельное образование «Союз социалистов-рево-
люционеров максималистов». Идеологами и теоретиками
этого направления были А. Троицкий, М. Энгельгардт,
С. Светлов, Г. Нестроев и др. Эсеры-максималисты заяв-
ляли, что революция в России или потерпит поражение,
или сразу же приведет к социалистическому перевороту.
Экономические условия в их представлениях не ставят
предела развитию революции. Был бы только революци-
онный энтузиазм, а поскольку он в России в избытке,
то, по мнению Энгельгардта, она готова к социалисти-
ческой революции. Цель революции — трудовая республи-
ка, в которой власть будет принадлежать народу и в ко-
торой не только земля, но и вся промышленность (за-
воды и фабрики) будут социализированы, т. е. станут на-
родным достоянием. Эсеры-максималисты представляли
революцию как процесс дезорганизации власти и всех сто-
рон государственной жизни путем захвата и экспроприа-
ции земли, предприятий, орудий производства. По их мне-
нию, любая партия, поскольку она основана на центра-
лизме, подавляет инициативу своих членов и тем сковы-
вает революционную энергию. С. Светлов предлагал даже
заменить политические партии самодеятельными организа-
циями трудящихся, родившимися в годы первой рос-
322
сийской революции. К ним он относил, не делая разли-
чий между задачами и формами общественных органи-
заций, Советы рабочих депутатов, профсоюзы, Крестьян-
ский союз. По существу это был план действий, близкий
к анархистской доктрине.
Другая часть эсеровской партии (А. В. Пешехонов,
В. А. Мякотин, Н. Ф. Анненский, С. Я. Елпатьевский)
основали партию народных социалистов (энесов). Их
взгляды на первую российскую революцию получили отра-
жение преимущественно на страницах журнала «Русское
богатство». Энесы отрицательно относились к разгрому
помещичьих усадеб и «захватным» действиям крестьян.
Пролетариат же, по их мнению, переоценил свои силы, че-
му способствовала социалистическая интеллигенция. Пра-
вонароднический взгляд на революцию 1905—1907 гг.
базировался на том, что социалистические партии де-
лают ошибку, отталкивая от себя кадетов, поскольку их
программа содержит много небуржуазных черт. Именно
в результате ошибочной тактики революционных партий
после октября 1905 г. пролетариат без активной под-
держки «буржуазии, либералов и внеклассовой интелли-
генции был раздавлен правительством».
В советской литературе сложился ряд устойчивых
штампов о сущности и деятельности ПСР. Один из них
заключается в изображении эсеров преимущественно как
террористов. Между тем народовольческая традиция
террора была эсерами переосмыслена и включена в си-
стему широкозахватной революционной деятельности.
Террор не рассматривался как главное средство борьбы
с самодержавием, не абсолютизировался. Безграничная
вера в террор была характерна не только для левого
крыла эсеров. В годы первой российской революции его
представляли максималисты, осуществившие свыше 50
террористических актов. Духом терроризма, разумеется,
была проникнута и Боевая организация эсеров, планиро-
вавшая свою деятельность независимо от ЦК. Местный
же террор проводился под контролем губернских и го-
родских партийных комитетов. Больше всего террористи-
ческих актов приходится на время первой российской
революции. Если до 1905 г. их было совершено всего
6, то в 1905—1907 гг. — 204. После разоблачения руко-
водителя БО Азефа, как провокатора, в 1908 г. террор в
деятельности эсеровской партии начал сходить на нет, а
после убийства Столыпина в 1911 г. фактически прекра-
тился. ЦК ПСР часто менял свои установки в вопросе
323
о терроре, призывая то усилить его (весна — лето 1905 г.,
начало 1906 г., июнь 1907 г.), то приостановить (после
манифеста 17 октябра, время I и II Дум). После по-
ражения революции 1905—1907 гг. правые эсеры ратовали
за полный отказ от террора.
Провозглашая индивидуальный политический террор
одним из орудий борьбы с самодержавием, эсеры видели
в нем, во-первых, средство революционизирования масс,
агитационного воздействия на их социальную психологию,
и во-вторых, надеялись достичь с его помощью устра-
шения врага, дезорганизации правительственного ап-
парата.
Более сложным, чем к политическому, было у эсеров
отношение к аграрному террору. Под ним подразумева-
лось применение всех видов революционного насилия
(вплоть до поджогов и разгромов усадеб и физиче-
ской расправы с их владельцами) к помещикам. I съезд
ПСР не включил аграрный и фабричный террор в реко-
мендуемые партией способы борьбы и постановил воз-
держаться от призыва крестьян к вооруженному восста-
нию. В августе 1907 г. ЦК ПСР принял специальное
постановление «Об аграрном и фабричном терроре», в ко-
тором подтверждалось решение по этому вопросу I съезда
партии и признавалось допустимым применение в сель-
ской местности только «политического террора», т. е.
убийство представителей администрации. Санкции на та-
кие «партизанские действия» должны были даваться не
ниже чем областным партийным комитетом. В то же вре-
мя ряд местных эсеровских организаций поддерживали
тактику «аграрного террора», в еще большей степени при-
зывы к аграрному и фабричному террору были характер-
ны для максималистов.
Важнейшим направлением деятельности ПСР счита-
лась пропагандистско-агитационная работа в массах. Эсеры
призывали крестьян к организации стачек, бойкота поме-
щиков, к созданию крестьянских «братств» (тайных круж-
ков — первичных организаций в деревне). Перед «брат-
ствами» ставились задачи распространения народнической
идеологии среди крестьян, ознакомление их с програм-
мами и тактическими установками эсеров, усиление
влияния на решение «мирских дел» в соответствии с
этими установками, объединение крестьян на проведение
просветительских мероприятий, в борьбе за свои права
и организацию «революционных» акций. Причем в «рево-
люционных» акциях предпочтение отдавалось мирным де-
324
мократическим действиям (стачки, демонстрации, пети-
ции и др.).
Занимаясь «политическим воспитанием» крестьян, эсе-
ры не упускали из виду и городской пролетариат. Бо-
лее того, после поражения первой российской революции
их пропагандистско-агитационные усилия в большей сте-
пени направлялись на работу среди городского населения,
нежели сельского.
В период первой российской революции в составе ПСР,
насчитывающей немногим более 65 тыс. человек, рабочих
(43,2 %) было почти столько же, сколько и крестьян
(45,2 %), а интеллигентов 11,6 %. В РСДРП же, имевшей в
своих рядах к 1907 г. до 170 тыс. членов, рабочих
было 64 %, служащих 5 %, интеллигентов — 32 %.
Наиболее крупными были Петербургская (более 6 тыс.
чел.) и Московская (до 3 тыс. чел.) эсеровские органи-
зации. ПСР имела в структуре своей организации 1555
первичных крестьянских организаций. Подавляющая их
часть была сосредоточена в Европейской части российской
империи. Во всех городах, где имелись высшие учебные
заведения, ПСР имела также студенческие эсеровские
организации.
В период высшего подъема революции народные массы
России создали демократические органы общереволюци-
онной борьбы — Советы рабочих депутатов. Они являлись
беспартийными массовыми организациями. Их социальную
основу составлял пролетариат в союзе с революционной
демократией. Самым крупным из Советов являлся Пе-
тербургский Совет рабочих депутатов, возникший 13 ок-
тября 1905 г., в самый разгар Октябрьской политиче-
ской стачки. «Совет рабочих депутатов, — отмечал Троц-
кий, — возник как ответ на объективную, ходом событий
рожденную потребность в такой организации, которая
была бы авторитетом, не имея традиций, сразу охватила
бы рассеянные стотысячные массы, почти не имея органи-
зационных зацепок; которая объединяла бы революцион-
ные течения внутри пролетариата, была бы способна на
инициативу и автоматически контролировала бы самое
себя, — и, главное, которую можно было бы в 24 часа
вызвать из-под земли». Такая образная оценка Совета
довольно точно передает смысл этих новых организаций
революционного народа.
В первые дни своей деятельности Совет назывался
«Стачечной комиссией», «Стачечным комитетом», «Общим
рабочим комитетом». На третьем пленуме Совета по пред-
325
ложению большевиков он стал именоваться «Советом ра-
бочих депутатов». Совет являлся выборной организацией,
действовал открыто, под контролем широких рабочих
масс. На рабочих собраниях депутаты информировали о
деятельности Совета, о принимаемых решениях. Не оправ-
давших доверия депутатов отзывали и избирали новых.
Всю текущую работу вел Исполнительный комитет, ко-
торый насчитывал 51 человек. В его состав входили
представители районов, крупных профессиональных сою-
зов, меньшевистской и большевистской фракций РСДРП
и партии эсеров. Социал-демократы имели в Исполкоме
Совета 65 % голосов, эсеры — 13 % и беспартийные —
22 %. Характерно, что представители РСДРП, эсеров, Все-
российского железнодорожного, почтово-телеграфного и
Крестьянского союзов пользовались на заседаниях Испол-
кома правом лишь совещательного голоса. Первым пред-
седателем Совета был меньшевик А. Зборовский, затем
его заменил беспартийный присяжный поверенный Хрус-
талев-Носарь, позднее примкнувший к меньшевикам. Поз-
же во главе Совета стал Троцкий.
Значение Совета не сразу стало ясным для РСДРП.
Распространенная в историографии точка зрения, что
меньшевики рассматривали Советы в качестве органов ре-
волюционного самоуправления, а большевики — как зача-
ток новой революционной власти не отражает всей
сложности эволюции взглядов двух фракций РСДРП.
Так, в резолюции Петербургского Федеративного Со-
вета, объединяющего большевиков и меньшевиков, издан-
ной 27 октября 1905 г., выражалось негативное отно-
шение партии к Совету. В ней отмечалось, что партия
как руководитель рабочих масс встречает на своем пути
«политически неоформленные и социалистически незре-
лые рабочие организации», которые могут «задержать про-
летариат на примитивном политическом уровне и тем
подчинить его буржуазным партиям». Получалось, что Со-
вет представлял собой вовсе не ту политическую орга-
низацию, которая казалась приемлемой для профессио-
нальных революционеров.
К оценке Советов как зародышу новой революци-
онной власти, революционно-демократической диктатуры
пролетариата и крестьянства В. И. Ленин пришел не
сразу. Лишь в январе 1906 г. в проекте резолюции
к IV Объединительному съезду Ленин впервые назвал
Советы рабочих депутатов «зачатками новой революци-
оннрй власти». В марте 1906 г. в работе «Победа ка-
326
детов и задачи рабочей партии» он дал им развернутую
характеристику. По мнению Ленина Советы «создавались
исключительно революционными слоями населения», и яв-
лялись зачатком диктатуры революционных элементов
народа.
Это были действительно новые органы власти, которые
шли на смену традиционным институтам царской адми-
нистрации. Они вводили 8-часовой рабочий день, оказыва-
ли помощь безработным, боролись со спекуляцией, созда-
вали народные революционные суды, декретировали сво-
боду печати.
В период первой российской революции были созданы
и другие массовые самодеятельные организации рабочего
класса — профессиональные союзы. К 1907 г. в России
насчитывалось 1200 легальных и нелегальных рабочих
профсоюзов. Наряду с борьбой за улучшение экономи-
ческого положения рабочих и служащих, профсоюзы
активно участвовали и в политической деятельности. Они
распространяли революционную литературу, совместно с
социалистическими партиями участвовали в работе Сове-
тов рабочих депутатов, во Всероссийской Октябрьской
политической стачке, в Декабрьском вооруженном вос-
стании.
Партии революционно-демократической ориентации по
разному строили свои отношения к этим организациям.
Ссылаясь на опыт II Интернационала, придерживавше-
гося теории «нейтральности» профсоюзов, меньшевики
считали, что в беспартийные союзы легче привлечь
широкие массы рабочего класса, не ограничивая их ка-
кими-либо политическими обязательствами. Другой их до-
вод в пользу теории «нейтральности» сводился к тому,
что при обилии различных политических течений в рабо-
чем движении России соединение союзов с какой-ли-
бо партией может привести к расколу профсоюзного
движения и усилению в нем фракционной борьбы.
«К профдвижению нужно подходить без всяких предвзя-
тых, фракционно-партийных тенденций, — считал Л. Мар-
тов, — вопросы профдвижения, профборьбы и организации
никогда не должны решаться под углом зрения партий-
ных организаций». Аналогичной точки зрения придержи-
вались и эсеры. На своем III съезде партии в 1907 г.
они заявили, что беспартийность союзов «должна состо-
ять в полной организационной автономии профессиональ-
ных союзов, в независимости их от партий».
Позиция большевиков была иной. С одной стороны,
327
они считали, что все организации партии должны спо-
собствовать образованию беспартийных профессиональных
союзов. Но с другой стороны, они настоятельно реко-
мендовали «воспитывать участвующих в профессиональ-
ных союзах рабочих в духе широкого понимания клас-
совой борьбы и социалистических задач пролетариата».
В принятой на V съезде резолюции указывалось на
необходимость признания «профессиональными союзами
идейного руководства партии, а также установление ор-
ганизационной связи с ней». В феврале 1908 г. ЦК РСДРП
принял специальную резолюцию, в которой предлагалось
создавать внутри профсоюзов «партийные группы и рабо-
тать в них под руководством местных партийных центров».
Там же, где этому мешали полицейские репрессии, ЦК
рекомендовал создавать нелегальные профячейки и проф-
союзы.
Помимо рабочего класса свои массовые демократи-
ческие организации создавало и крестьянство. В годы пер-
вой революции оно само без помощи других партий и
даже вопреки им попыталось создать свою политическую
организацию. В конце июля — начале августа 1905 г. обра-
зовался Всероссийский крестьянский союз (ВКС). Аграр-
ная программа ВКС предусматривала общенародную соб-
ственность на землю и передачу ее крестьянам по трудо-
вой норме. Наряду с этим допускался и частичный
выкуп помещичьей и кулацкой земли.
Под влиянием политической обстановки в стране, борь-
бы пролетариата происходила и быстрая радикализация
ВКС. Уже в ноябре 1905 г. была выдвинута идея
всеобщей стачки крестьян батраков и городских рабочих,
а в мае 1906 г. ВКС совместно с партиями револю-
ционно-демократического лагеря приняли решение о под-
готовке вооруженного восстания. В 1907 г. Всероссий-
ский крестьянский союз распался.
Весной 1906 г. была создана крестьянская фракция
I Государственной думы, получившая название Трудовой
группы (трудовики). Это был зачаток крестьянской демо-
кратической партии. Трудовики выдвигали требования от-
мены сословных и национальных ограничений, демократи-
зации земского и городского самоуправления, осуществле-
ния всеобщего избирательного права для выборов в Госу-
дарственную думу. Аграрная программа трудовиков вклю-
чала полную ликвидацию помещичьего землевладения и
передачу всех земель в общенародный фонд для уравни-
тельного землепользования. Трудовики заявляли, что по-
328
мещичья земля не может считаться неприкосновенной,
она должна принадлежать тем, кто трудится на ней. По
мере отступления революции, сохраняя в аграрном вопросе
прежнюю линию, трудовики занимали уже более умерен-
ную позицию.
В годы первой российской революции российская со-
циал-демократия и неонароднические партии и органи-
зации при всех исходных идейных расхождениях находи-
лись в постоянном взаимодействии и взаимовлиянии.
Острая идейная полемика не мешала сотрудничеству пар-
тий революционно-демократического лагеря. Лидеры мень-
шевиков больше тяготели к координации действий с ли-
бералами, что, однако, не препятствовало созданию един-
ства действий меньшевиков и большевиков в местных
партийных организациях особенно в период подъема
революции. Большевики же активно проводили левобло-
кистскую тактику действий вместе с партиями, которые
признавали демократическую республику и вооруженную
борьбу с самодержавием. Причем на нижних этажах
партийных организаций совместные действия проводились
часто без заключения специальных соглашений.
Большевики активно сотрудничали с представителями
революционных партий в коалиционных стачечных коми-
тетах, в контактных комиссиях, в боевых дружинах.
Особенно тесно такое сотрудничество осуществлялось
в Советах, куда входили большевики, меньшевики, эсеры,
беспартийные рабочие. Это был сплоченный союз ре-
волюционно-демократических сил.
Успешно проводился левый блок и во время избира-
тельных соглашений в Государственные думы. Так, в ян-
варе 1907 г. на совещании Петербургского комитета
большевиков, ЦК эсеров, Петербургских комитетов Трудо-
вой группы и энесов было подписано временное соглаше-
ние для проведения кандидатов во II Думу. Блок левых
сил в Петербурге собрал 25 % голосов, он имел значи-
тельные успехи в 38 городах страны.
Первая российская революция стала серьезным испы-
танием для социалистических партий России. В 1905—
1907 гг. они получили проверку в ходе революционных
битв. На передний план перед ними выдвигалась за-
дача критического осмысления первого опыта практиче-
ского претворения своих программных и тактических
принципов, определения основных линий будущей поли-
тики.
После поражения революции социалистические партии
12—208 329
переживали тяжелый организационный и идеино-полити-
ческий кризис. Так меньшевистская фракция распалась на
несколько группировок (меньшевики-партийцы во главе с
Плехановым, меньшевики-примиренцы, меньшевики-лик-
видаторы). Каждая из них имела свою позицию по ряду
общетеоретических и тактических вопросов.
Некоторые меньшевистские теоретики (Ю. Ларин,
Н. Череванин) считали, что после 3 июня 1907 г.
по существу произошло превращение царизма в буржуаз-
ную монархию. Отсюда делался вывод о том, что новой
демократической революции в России в ближайшей пер-
спективе не предвидится. Однако другие меньшевики
(Дан, Мартов, Мартынов) полагали, что условий для бур-
жуазного развития страны еще не создано, и следова-
тельно, новая революция в России в принципе «не исклю-
чена». Эта группа меньшевиков возлагала надежды на «ле-
вение» буржуазии, на возникновение и углубление «кон-
ституционного конфликта» между царизмом и буржуази-
ей, что, по их мнению, должно было создавать пред-
посылки для расширения рамок пролетарской борьбы.
Наиболее рельефно пересмотр меньшевиками идейных,
программных, тактических и организационных основ дея-
тельности РСДРП выразился в так называемом ликви-
даторстве. Его становление как самостоятельного течения
в меньшевизме относится к 1907 г. Ликвидаторы стреми-
лись ценой даже полного отказа от революционных тре-
бований и лозунгов трансформировать РСДРП в рефор-
мистскую партию. Они выступали против нелегальной ор-
ганизации, противопоставляя ей легальные общества,
союзы, партийные клубы. Эта политика вызвала сопро-
тивление со стороны не только большевиков, но и меньше-
виков-партийцев во главе с Плехановым, выступавших
за сохранение нелегальной партии.
Лидеры меньшевиков Мартов, Дан, Мартынов, нахо-
дясь в эмиграции, отмежевывались от открытых ликви-
даторов в России, но по некоторым позициям были близ-
ки к ним. В 1908—1911 гг. они издавали газету «Го-
лос социал-демократа» и по названию этого печатного
органа именовались в среде социал-демократов «голосов-
цами». Информируя Плеханова о создании «Голоса со-
циал-демократа», Дан писал: «Одна сторона (Мартынов)
стояла на строгой «партийности», на прямых призывах
«назад в партию», другая (Ю. О.) полагала нужным
с самого начала поставить себя во враждебное отношение
к партии, как исторически сложившейся организации.
330
В результате сошлись на компромиссе, на «средней ли-
нии»: не предрешая вопроса об отношении к партий-
ной организации и её судьбах, главное внимание напра-
вить на выполнение наших положительных задач...» В дру-
гом письме Плеханову Дан заявлял, что все члены редак-
ции «Голоса социал-демократа» согласны с ним в том, что
«1) нам следует резко отмежевать марксизм от налипшей
на него «правой» и «левой» слякоти; 2) что нужно вы-
ступить с критикой меньшевистского «ревизионизма»; 3)
что недопустимы «литературные блоки». Таким образом,
полное отождествление «голосовцев» с ликвидаторами,
имеющее место в работах советских историков, не-
правомерно, но нельзя не видеть того, что их «сред-
няя линия» смещалась в сторону ликвидаторства. И не
случайно Плеханов уже в мае 1909 г. вышел из состава
редакции «Голоса социал-демократа».
Кризисные явления затронули и большевиков, в среде
которых весной 1908 г. образовалась «левая» группа, в
которую входили: А. А. Богданов, Г. А. Алексинский,
А. В. Луначарский, М. Н. Лядов, М. Н. Покровский и
др. Это течение в большевизме, получившее назва-
ние отзовизм, утверждало, что в условиях реакции не-
обходимо вести главным образом нелегальную работу.
Часть отзовистов (ультиматисты) выдвинула требование,
чтобы социал-демократическая фракция III Государствен-
ной думы, в которой преобладали меньшевики, безого-
ворочно подчинялась всем решениям ЦК. В противном
случае, если это решение не будет принято, социал-де-
мократическую фракцию следует вообще отозвать из
Думы.
Среди «левых» большевиков выделялось течение так
называемых богостроителей (А. А. Богданов, Н. В. Воль-
ский, В. А. Базаров). Для того, чтобы научный социа-
лизм легче воспринимался трудящимися, по их мнению,
следовало придать ему характер религиозного верования.
Основу новой пролетарской религии должна была соста-
вить идея «обожествления» рабочих масс. Их мессиан-
ская роль, по мнению «богостроителей», заключается
в создании принципиально нового типа человеческой ци-
вилизации, в которой личность полностью растворится в
коллективе.
В июне 1909 г. в Париже состоялось расширен-
ное заседание редакции «Пролетария», которое подчеркну-
ло, что «большевизм как определенное течение в РСДРП,
ничего общего не имеет с отзовизмом и ультиматиз-
12*
331
мом» и должно вести борьбу «с этими уклонениями
от пути революционного марксизма». Вместе с тем
В. И. Ленин подчеркивал, что это совещание не про-
возглашало раскола большевистской фракции: «В глубо-
кую ошибку впали бы те местные работники, которые бы
поняли резолюцию совещания, как призыв изгонять из
организаций настроенных отзовистски рабочих или, тем
более, колоть немедленно организации там, где имеются
отзовистские элементы». Объединившись организационно,
отзовисты, ультиматисты и сторонники богостроительства
создали «литературную» группу «Вперед» и приступили к
изданию своего фракционного легального органа под одно-
именным названием. В разработанной «впередовцами» по-
литической платформе ставилась задача выработки и рас-
пространения в массах «новой пролетарской культуры»,
в основу которой должны быть положены вера в кол-
лективизм и прогресс. Однако идейное единство «впере-
довцев» было непрочным. От группы вначале отходят
М. Горький и М. Покровский, а затем А. Богданов и
А. Луначарский. К концу 1913 г. она фактически рас-
падается.
Наряду со сложными процессами в большевизме
и меньшевизме в партии в это время существовало и
так называемое центристское течение, которое возглавлял
Л. Д. Троцкий. Объявляя себя стоящим «вне фракции»,
он взял на себя роль примирителя всех течений и групп,
имевшихся к тому времени в РСДРП. Этот вопрос
рассматривался на январском 1910 г. Пленуме ЦК РСДРП
в Париже. Целая группа большевиков (Зиновьев, Каме-
нев, Рыков, Дубровинский) заняли на этом пленуме
позиции примирения с меньшевиками. Пленум принял ре-
шение о роспуске всех фракций и закрытии их пе-
чатных органов («Пролетарий» и «Голос социал-демокра-
та»). Одновременно решено было субсидировать издава-
емую в Вене Троцким «Правду». Объективно «Правда»
Троцкого, которая пропагандировала идею объединения,
при определенных условиях, могла бы стать органом
объединения социал-демократии на левоцентристской ос-
нове, но этому помешали внутрипартийные распри.
Однако «мира» в РСДРП достигнуть не удалось.
Фактически обе фракции не подчинились решениям объе-
динительного пленума, не проявили необходимого стрем-
ления к компромиссу и даже еще более усилили меж-
фракционную борьбу.
Преодоление внутрипартийного кризиса могла взять на
332
себя только общероссийская партийная конференция, в
которой предполагалось участие представителей всех тече-
ний. Большевиками и меньшевиками-партийцами была
проведена организационная работа по подготовке конфе-
ренции.
В работе VI конференции РСДРП, собравшейся в
январе 1912 г. в Праге, участвовали 16 большевиков и
2 меньшевика-партийца, представлявшие ряд социал-де-
мократических организаций России, а также заграничный
Большевистский центр. Получившие приглашения наци-
ональные социал-демократические партии, думская фрак-
ция РСДРП, группа «Вперед», редакция венской «Прав-
ды», а также Г. В. Плеханов и А. М. Горький от
участия в конференции уклонились. По воспоминаниям
Г. Е. Зиновьева, на Пражскую конференцию из России
прибыл целый «выводок» молодых большевиков-практиков,
представителей нового большевистского поколения, «раз-
буженных событиями 1905 года и теперь до известной
степени сменивших первый кадр большевистских органи-
заторов». Среди них были будущие известные партийные
работники А. И. Догадов, Л. П. Серебряков, П. А. За-
луцкий и др.
Единства мнений на конференции не было. Деле-
гаты высказывались откровенно, подчас резко. Были
критические выступления и в адрес Ленина за его из-
лишнюю, по мнению отдельных делегатов, «непримири-
мость» к инакомыслящим. Ставился под сомнение мень-
шевиками-партийцами и ряд теоретических положений
большевиков (о революционно-демократической диктатуре
пролетариата и крестьянства, контрреволюционной роли
либеральной буржуазии). Тем не менее в итоге решения
Пражской конференции по важнейшим вопросам повестки
дня были приняты единогласно.
Конференция подтвердила, что ближайшей целью про-
летариата остается свержение царской монархии, установ-
ление демократической республики, конфискация поме-
щичьей земли и введение 8-часового рабочего дня. Под
этими лозунгами партии предстояло выступить на выборах
в IV Государственную думу.
На Пражской конференции были приняты также реше-
ния по организационным вопросам. Было подчеркнуто, что
заграничные группы, не подчиняющиеся ЦК, не могут
пользоваться именем РСДРП. Конференция избрала ЦК
в составе 6 большевиков и меньшевика-партийца. В конце
конференции на пленуме ЦК в его состав были коопти-
333
рованы Белостоцкий и Сталин, а позднее — Петровский
и Свердлов.
Решения Пражской Конференции были приняты не
всеми организациями российской социал-демократии. Лик-
видаторы, например, отказались признать ее решения и за-
явили, что продолжают считать себя членами РСДРП.
Ряд комитетов РСДРП в России и подавляющее боль-
шинство заграничных социал-демократических организа-
ций также не признали правомочность решений Пражской
партийной конференции. РСДРП по-прежнему представ-
ляла собой совокупность фракций (большевики и мень-
шевики), течений и групп (большевики-примиренцы,
«впередовцы», центристы, «голосовцы»).
Вскоре после Пражской конференции в Париже со-
стоялось совещание представителей Бунда, впередовцев,
троцкистов, голосовцев, плехановцев (Плеханов выступил
против Пражской конференции, чем внес расстройство в
ряды меньшевиков-партийцев) и примиренцев. На ней
большевики обвинялись в «узурпации власти» в РСДРП.
Совещание призвало местные партийные организации не
признавать решений Пражской конференции и обратилось
к Международному социалистическому бюро II Интерна-
ционала с требованием лишить Ленина права представлять
в нём ЦК РСДРП. Активизировалась и деятельность
Троцкого, который с осени 1910 г. призывал к подго-
товке общепартийной конференции помимо ЦК с пригла-
шением на неё представителей всех фракций, групп и
течений. Неприятие отдельными социал-демократическими
группами и течениями Пражской конференции, по мнению
Троцкого, создавало благоприятные условия для осуществ-
ления его собственной «объединительной» идеи. Однако
состоявшаяся в Вене в августе 1912 г. конференция не
оправдала его надежд. Большевики, плехановцы и поль-
ские социал-демократы осудили её созыв. Впередовцы, а
затем латышские социал-демократы, прибыв на конферен-
цию, отказались в ней участвовать. Конференция высказа-
лась за отказ от ряда революционных лозунгов в пользу
более умеренных и прагматических. Сложился так назы-
ваемый августовский блок — союз центристских групп
с ликвидаторами. Августовский блок не был прочным
объединением и просуществовал недолго. Характеризуя
положение в РСДРП, Ленин признавал, «что есть две,
оформленные, линии, платформы, коллективные воли (ав-
густовская ликвидаторов и январская)».
В 1912 г. в Петербурге начали издаваться рабочие
334
газеты — большевистская «Правда» и меньшевистский
«Луч». Оформились и два руководящих партийных
центра — ЦК РСДРП с его Русским бюро (большевист-
ский) и ОК РСДРП (избранный на Августовской кон-
ференции Организационный комитет, действовавший до
1917 г.). Шел процесс трансформации фракций в отдель-
ные партии.
Глубокий идейный и организационный разброд после
поражения революции переживали также неонародниче-
ские партии и группы. Партия эсеров понесла серьезные
потери в связи с полицейскими репрессиями. Много-
численные аресты ослабили её организации, ряды эсеров
охватила волна упадничества. Среди эсеров, как и среди
социал-демократов появилось два течения: крайне терро-
ристическое и сторонники исключительно легальных форм
деятельности в массах.
Эсеровские ультратеррористы 1908—1909 гг. своими
тактическими взглядами во многом напоминали макси-
малистов периода первой российской революции. В свою
очередь позиция сторонников преимущественно легальной
деятельности была в чем-то родственна энесам.
Группировавшиеся вокруг эмигрантского журнала «Ре-
волюционная мысль» ультратеррористы не только высту-
пали против какой-либо легальной деятельности, но и тре-
бовали отказа от работы в, как они считали, пассивных
крестьянских массах и от иллюзий всенародного восста-
ния. Они развивали «теорию инициативного меньшинства»,
согласно которой все эсеровские силы нужно сосредото-
чить на подготовке террористических ударов по цент-
ральной власти. Такую подготовку лучше вести автоном-
ными группами, а массовая объединенная партия в этом
деле только помеха. Ультратеррористы стремились по-
вернуть эсеровское движение на путь заговорщической,
бланкистской деятельности. Центристский курс ЦК и эсе-
ровского печатного органа «Знамя труда» подвергался кри-
тике и справа. Эсеровские легалисты предлагали сойти с
дороги террора и, подобно меньшевикам-ликвидаторам,
требовали не восстанавливать и не укреплять нелегаль-
ных партийных организаций, а сосредоточиться на работе
в кооперативах, профсоюзах, сельском самоуправлении,
земствах и т. д. Тактическая линия руководства эсе-
ровской партии в этих условиях склонялась к призна-
нию важности легальных форм работы, но из их сферы
исключалась дума.
В послереволюционный период распад крестьянской
335
общины в результате столыпинской аграрной реформы
заставил скорректировать взгляды эсеров в поддержку за-
житочных слоев крестьянства. Теперь оно, по их мнению,
стало составной частью «трудового крестьянства», хотя до
революции эсеровские теоретики, как известно, придер-
живались противоположных взглядов. Это был шаг на-
встречу энесам в аграрном вопросе.
Одним из показателей острых разногласий в партии
был вопрос об отношении к выборам в IV Государствен-
ную думу. После длительных дискуссий орган партии
«Знамя труда» рекомендовал тактику бойкота. Однако
бойкот Думы не был связан с начавшимся в стране новым
революционным подъемом. И хотя местные организации
выступили с призывом к борьбе это в общем и целом не
меняло общей ситуации. Призывы не подкреплялись
практическими действиями. В одной из прокламаций мос-
ковской группы эсеров положение в партии характери-
зовалось следующим образом: «Внутреннее недоверие раз-
бивало её, натиск реакции и ослабление масс лишали
той связи и поддержки, которые раньше давали её дея-
телям силу и твердость в самых жестоких испытаниях:
организация распадалась».
Новый революционный подъем 1912 г. по лето 1914 г.
все время набирал силу. Накануне первой мировой войны
страна была охвачена политическими и экономическими
забастовками. Но этот новый подъем революционного
движения был оборван началом войны. Отношение к ней
в связи с тем или иным пониманием революционной
перспективы определило перегруппировку в рядах социал-
демократов и эсеров.
26 июля 1914 г. депутаты социал-демократы (и боль-
шевики и меньшевики) IV Государственной думы вы-
ступили с декларацией, в которой осудили войну и зая-
вили об отказе голосовать за военные кредиты. Тем са-
мым, в отличие от западноевропейских социалистов,
поддерживавших свои правительства в войне против дру-
гих, им враждебных, российские социал-демократы про-
демонстрировали верность антивоенным решениям между-
народных социалистических конгрессов. Тем не менее,
и российское социалистическое движение оказалось зара-
женным социал-шовинизмом. Причем «патриоты» — сто-
ронники «защиты отечества» имелись как в рядах социал-
демократов, так и в рядах эсеров. По признанию со-
циал-демократического депутата IV Думы А. Е. Бадаева
«первый период войны для революционной деятельности
336
представлял такие трудности, с которыми не приходилось
сталкиваться нашей партии даже в наиболее тяжелые годы
реакции».
Конечно, все социалисты в России считали мировую
войну империалистической по своему характеру. Однако
делаемые представителями различных групп практические
выводы существенно различались. Главным, принципиаль-
ным был вопрос о том, как соотнести с войной общую
революционную цель свержения царизма. Часть меньше-
виков и эсеров считала, что достижение ее должно быть
отложено до окончания войны. Из тех, кто настаивал на
тесной взаимосвязи революционной борьбы с царизмом в
России и сопряженной с ней по времени социалистиче-
ской революции в Западной Европе с борьбой против
войны, наиболее последовательным был Ленин. Уже в
августе 1914 г. он выдвигал лозунг превращения импе-
риалистической войны в войну против реакционных и
буржуазных правительств всех стран, призывал к про-
паганде социалистической революции среди рабочих и
на театре военных действий.
Прежние идеологические разногласия временно отхо-
дили на второй план. В соответствии с отношением к
войне обозначилось три основных направления: патриоти-
ческое, или оборонческое; центристское, или пацифист-
ское; революционно-интернационалистское, или поражен-
ческое. На крайне правом, патриотическом фланге ока-
зался Плеханов. Выступая с антантофильских позиций,
он призывал к защите отечества, уверял, что войну ведет
не правительство, а народ, борющийся за то, чтобы Герма-
ния не превратила Россию в своего вассала. Плеханов
даже призывал социал-демократическую фракцию Думы
проголосовать за военные кредиты. Ход его рассуждений
сводился к тому, что сотрудничество со странами Ан-
танты создает более благоприятные условия для «евро-
пеизации» России. Близки к Плеханову были и меньше-
вики, группировавшиеся вокруг журнала «Наша заря».
Они выдвинули формулу «непротиводействия войне», ко-
торая в реальной пропагандистской деятельности перера-
стала в лозунг «самозащиты». Как и меньшевики-обо-
ронцы, правые эсеры считали, что победа Антанты явля-
ется меньшим злом, нежели Германии, и что время соци-
альной и революционной борьбы должно наступить только
после окончания мировой войны. Взгляды «оборонцев»-
эмигрантов получали отражение на страницах издаваемой
337
ими газеты «Призыв». В ней сотрудничали Плеханов и
правоэсеровские публицисты.
Очень сложным по составу был эсеровско-меньше-
вистский центр, стоявший на позициях пацифизма. В нем
существовали самые разные оттенки в неприятии войны,
поэтому в нем выделяют правоцентристское и лево-
центристское течение. К первому можно отнести социал-
демократическую фракцию в Думе, возглавляемую Чхе-
идзе. ОК меньшевиков, отдельных представителей эсеров.
Все они именовали себя интернационалистами, но их
«интернационализм» фактически был полуоборончеством.
Обвиняя в войне господствующие классы всех стран,
они призывали к её прекращению, но борьбу за мир
связывали с заключением соглашения между всеми парти-
ями II Интернационала о совместных и одновременных
действиях в этом направлении. Дальше требований де-
мократического мира без аннексий и контрибуций они не
шли.
Левый центр выдвинул лозунг «Ни побед, ни пораже-
ний», исходя из того, что война носит империалисти-
ческий характер. Представлявшая это течение печать
осуждала социал-шовинизм, как европейский, так и рус-
ский (Плеханова, в частности), но, выступая за идейное
размежевание с ним, не готова была к организационному
разрыву. В социал-демократическом движении «левый
центр» включал меньшевиков-интернационалистов во главе
с Мартовым, Центральную инициативную группу в Петро-
граде, межрайонцев. «Межрайонная организация объеди-
ненных социал-демократов» образовалась в конце 1913 г.
В нее вошли троцкисты, часть меньшевиков-партийцев,
«впередовцев» и большевиков-примиренцев, ставящих сво-
ей задачей противодействовать расколу РСДРП и способ-
ствовать воссозданию объединенных партийных организа-
ций. Наиболее видной фигурой эсеровской партии в «ле-
вом центре» был В. М. Чернов.
Постепенно от левого центра стали отделяться ре-
волюционно-интернационалистические элементы. И по ме-
ре отделения от него они шли на сближение по ряду позиций
с большевиками. У социал-демократов к ним относился
Л. Д. Троцкий, у эсеров — М. А. Натансон. Возможность
прорыва из войны к миру они, как и большевики, свя-
зывали с революцией в России и с революциями в
Западной Европе. Речь шла о той или иной трактовке
идеи мировой социалистической революции, месте России
в ней.
338
Нельзя рассматривать позиции разных течений и груп-
пировок как неизменные на всем протяжении 1914—
1916 гг. С одной стороны, происходила поляризация
социал-патриотического и революционно-интернациона-
листического течений. С другой, с осеки 1915 г. о револю-
ции в России заговорили и многие социалистические
оппоненты большевиков. Заграничный секретариат ОК
меньшевиков поставил вопрос о связи борьбы за мир
с борьбой за свержение царизма и призвал рабочих к
революционным выступлениям. Лидер эсеров Чернов вы-
ступил с лозунгом «Через революцию в отдельной стра-
не — к революционному кризису общеевропейского разма-
ха и значения». Некоторые «оборонцы» приходили к ре-
волюционному шовинизму, высказывались за свержение
царя во имя победы над Германией. Формула «сначала
победа, а потом революция» заменялась другой «сначала
революция, а потом победа».
Влево сдвинулись и центральная инициативная группа
меньшевиков и меньшевики-интернационалисты из Загра-
ничного секретариата ОК. В тезисах о войне, подготов-
ленных ими ко 2-й конференции социалистов-интерна-
ционалистов в Кинтале, рабочие всех стран призывались
к отказу от участия в «национальной обороне» и к рево-
люционным выступлениям в мировом масштабе. Реаль-
ными политическими союзниками большевиков станови-
лись межрайонцы, лозунги которых начали простираться
вплоть до перерастания империалистической войны в
гражданскую.
Новый Петроградский комитет эсеров, избранный в мае
1916 г., занял самую решительную антивоенную позицию.
В его декларации провозглашалось: «Долой войну! Да
здравствует вторая российская революция. Да здравству-
ет новый Интернационал и, как член его, партия социали-
стов-революционеров».
Несмотря на все сложности военного времени, больше-
викам удалось сохранить свои силы, а к весне 1915 года
восстановить партийные организации. Главными лозунгами
большевиков были: превращение империалистической вой-
ны в гражданскую, поражение своего правительства в
войне, полный разрыв с потерпевшим крах II Интернаци-
оналом и создание нового, свободного от оппортунизма
III Интернационала.
Мировая война выдвинула в центр международной со-
циалистической мысли проблему империализма и револю-
ции. Теоретики II Интернационала интерпретировали им-
339
периализм как продукт высокоразвитого промышленного
капитализма. Его главным признаком считалось коло-
ниальное и полуколониальное порабощение слабых в
экономическом отношении регионов. Причем, как считал
К. Каутский, на смену империализму придет фаза ультра-
империализма (сверхимпериализма), которая приведет
к интернационализации финансового капитала и вообще
экономических отношений капиталистического мира. А это
значительно ослабит социальную напряженность между
трудом и капиталом.
Иной была ленинская концепция. Ее сущность со-
стояла в оценке империализма, как высшей и последней
стадии капитализма, когда налицо имелись все необходи-
мые материальные предпосылки для социализма. Тогда
Ленину и другим марксистам казалось, что этот процесс
произойдет относительно быстро. Только во 2-й половине
XX в. стало ясно, что капитализм обладает гораздо
большим внутренним потенциалом и способностью к са-
моразвитию чем это казалось в начале XX века. Моди-
фицировалась система взаимосвязи труда и капитала,
принципиально изменилась технологическая база совре-
менного капитализма, возникли новые связи государства
с политическими партиями и профсоюзами. Исторический
спор с Каутским Ленин проиграл. Ни из каких «окон
империализма» социализм не глядел.
Было бы конечно неисторично подходить с мерками
современности к ситуации первой мировой войны.
Но столь же неверно было бы не видеть во взглядах
Ленина сложившихся представлений об ускорении в пере-
ходе общества от капитализма к социализму, который
мыслился во всемирном масштабе, когда более разви-
тые страны будут оказывать экономическую помощь
отсталым странам. К 1917 г. подобные представления
получали все более широкое распространение среди боль-
шевиков и радикально настроенных социалистов-интерна-
ционалистов (включая эсеров).
Наконец, нельзя не учитывать неравномерности эко-
номического и политического развития различных стран.
Этот процесс в тех конкретных условиях ослаблял
международный империализм, разделял его на борющи-
еся группировки, замедлял или даже не позволял опера-
тивно противодействовать революции в той или иной стра-
не. В августе 1915 г. В. И. Ленин допускал возмож-
ность победы «социализма первоначально в немногих или
даже одной, отдельно взятой, капиталистической стране».
340
Через год В. И. Ленин вновь подчеркивает, что револю-
ция начнется в одной или нескольких странах, тогда
как остальные останутся на некоторое время буржуаз-
ными или даже добуржуазными. Этот вывод носил ги-
потетический характер.
И еще один момент. Вывод о возможности победы
социализма в одной, отдельно взятой стране рассматри-
вался В. И. Лениным в контексте мировой революции.
Начавшаяся в одной стране революция, полагал он, будет
относительно быстро поддержана в других странах.
Война, предельно обнажив противоречия империализ-
ма, усилила созревание революционного кризиса в Рос-
сии. Страна неудержимо шла к своей второй буржуазно-
демократической революции.
ЛИТЕРАТУРА
Г и н е в В. Н. Борьба за крестьянство и кризис русского неонарод-
ничества, 1902—1914 гг. Л., 1983.
Ерофеев Н. Д. Народные социалисты в первой русской револю-
ции. М., 1979.
История Коммунистической партии Советского Союза. В шести томах.
Т. 2. М., 1966.
Мартов Л. История российской социал-демократии. М. — Петроград,
1923.
Общественное движение в России в начале XX века. Т. 3. Кн. 5.
Под ред. Л. Мартова, П. Маслова, А. Потресова. СПб. 1914.
Тютюкин С. В. Война, мир, революция. Идейная борьба в рабочем
движении России 1914—1917 гг. М., 1972.
ГЛАВА 9
1917 ГОД: ПОЧЕМУ ФЕВРАЛЬ?,
ПОЧЕМУ ОКТЯБРЬ?
«Не признавать справедливости революцион-
ной расплаты за грехи прошлого нельзя,
но восторгаться революциями по меньшей мере
излишне».
Ф. Степун
Царская монархия рухнула практически за несколько
дней. Это было столь неожиданно и столь поразительно,
что, пожалуй, до сих пор историки останавливаются пе-
ред этим фактом как перед некоей загадкой. Различ-
ные концепции предлагались и предлагаются для ее
объяснения. В зарубежной историографии долгое время
господствовала, да и сейчас еще не отошла в прошлое,
концепция тотальной стихийности Февральской револю-
ции, в общем-то мало что объясняющая. Советские
историки, отвергая ее, долго и упорно противопоставляли
ей (в жестких или смягченных вариантах) концепцию
«организующей роли большевистской партии», хотя факты
показывают, что большевики не были тогда в состоянии
поднять на борьбу широкие массы.
Вот сравнительно недавно опубликованное замечание
Н. К. Крупской, сделанное в 1927 г. в письме Л. Д. Троц-
кому: «Нельзя... переоценивать роль руководства. На ост-
рых стадиях развития рабочего движения возможность
руководства со стороны партии слабее. Разве наша партия
руководила рабочей массой перед 9-м января 1905 г.?
Во время Февральской революции влияние партии тоже
было невелико». Прав был руководитель Русского бюро
ЦК в дни Февральской революции А. Шляпников, кото-
рый, отвечая на шельмование и обвинения его догмати-
ками начала 30-х годов, писал: «События возникли «вне
плановой предусмотрительности» какого-либо центра...
Ни по своему характеру, ни по классовым силам Фев-
ральская революция не была и не могла быть организо-
ванной и «вызванной» нашей партией... Я связывал
приближающуюся революцию со стихией, делал все, чтобы
342
подготовить пролетарские и прежде всего большевистские
силы для возглавления этой стихии и придания ей орга-
низованности»*. Да иначе и быть не могло. К моменту кру-
шения царизма все революционно-демократические груп-
пы — меньшевики, эсеры и большевики переживали далеко
не лучшие свои времена. Их пропагандистская деятель-
ность в масштабе огромной страны была ограниченной,
наиболее активные руководящие кадры находились в ссыл-
ке или эмиграции. По приблизительным данным в петро-
градской партийной организации, которая действовала не-
легально, насчитывалось немногим больше 2 тыс. человек,
а по всей стране — примерно 24—25 тыс. Руководство
ими было рассредоточено, ослаблено и потому затрудне-
но. За рубежом, в Швейцарии, действовала Заграничная
коллегия ЦК (В. И. Ленин, Г. Е. Зиновьев, Н. К. Круп-
ская). Она фактически заменяла собой Центральный Ко-
митет, избранный еще на VI (Пражской) конференции
РСДРП, многие члены которого были вскоре арестованы,
находились в ссылке или на нелегальном положении в
разных районах страны. Однако в Петрограде функции
общероссийского руководства осуществляло уже упомяну-
тое Русское бюро ЦК, в которое накануне революции вхо-
дили А. Г. Шляпников, П. А. Залуцкий, В. М. Молотов.
Лидером Русского бюро, его ключевой фигурой был,
несомненно, А. Шляпников. Через него шла и связь с Ле-
ниным.
Помимо Русского бюро ЦК, в Петрограде действо-
вали городской партийный комитет (ПК — Петербургский
комитет), руководивший 16 районными организациями
(в том числе тремя национальными — латышской, литов-
ской и эстонской). За годы войны ПК неоднократно под-
вергался репрессиям, его состав менялся несколько раз.
В канун Февральской революции наиболее видными ра-
ботниками ПК были И. Д. Чугурин, К. И. Шутко,
В. Н. Каюров, А. К. Скороходов, В. В. Шмидт и др. —
все, надо признать, довольно тесно связанные с пролетар-
скими массами Петрограда.
Небольшие большевистские организации действовали
* А. Шляпников в 20-х годах подготовил два интересных труда:
«Канун 17-го года» и «Семнадцатый год», в которых изложил ис-
торию Февральской революции. В конце декабря 1932 г. — начале ян-
варя 1933 г. «Правда» охарактеризовала их как «гнусный троцкист-
ский пасквиль на Ленина, на партию, насквозь меньшевистскую
трактовку нашей революции». Протест Шляпникова, естественно не
был напечатан.
343
и в других городах (в Москве — областное бюро ЦК
РСДРП, возглавляемое М. С. Ольминским, В. П. Ноги-
ным и др.). Все они имели связь (хотя и неустой-
чивую) с Русским бюро ЦК. Но в рабочих массах дей-
ствовали не одни большевики. Нелегально или полуле-
гально работали и другие революционно-демократические
организации. Пожалуй, наиболее значительной из них бы-
ла так называемая «Межрайонка», руководимая тогда
К. Юреневым. Ее линия была близка к большевикам,
но в отличие от них «Межрайонка» стремилась к объедине-
нию с меньшевистскими и сотрудничеству с эсеровскими
организациями и группами.
Правее «Межрайонки» находились меньшевики. В Пет-
рограде действовала «Инициативная группа» — центр
меньшевиков-интернационалистов. Организационный ко-
митет (ОК) и меньшевистская фракция Государственной
Думы (лидер Н. С. Чхеидзе) представляли пацифи-
ческий центр. Рабочая группа Центрального военно-про-
мышленного комитета (ЦВПК), (где наиболее заметной
фигурой был меньшевик-рабочий с завода «Эриксон»
К. А. Гвоздев) придерживалась оборонческих позиций.
Заметную роль играла группа «внефракционных социа-
листов» — Н. Суханов, Н. Соколов и др., связанные с
А. М. Горьким. Правее всех на «оборонческом» фланге
меньшевиков находилась плехановская группа «Единство»,
но она действовала в эмиграции. Революция постоянно
требовала объединения сил меньшевиков, но достигнуть
его им из-за расхождений во взглядах не удалось.
Большинство эсеровских лидеров оборонческого, цент-
ристского и интернационалистского направления находи-
лось либо в эмиграции (Н. Авксеньев, И. Бунаков-
Фундаминский, В. Чернов, Б. Савинков), либо в ссылке
в Сибири (А. Гоц, Е. Брешко-Брешковская и др.).
В России эсеры были связаны с трудовой группой IV Го-
сударственной Думы. В ней особенно выделялся молодой
адвокат А. Ф. Керенский, которому в событиях 17-го
года суждено будет сыграть особо выдающуюся роль.
Он родился в 1881 году в Симбирске, где его отец
служил директором гимназии, которую окончили братья
Ульяновы — Александр и Владимир (директор гимназии
Ф. М. Керенский и инспектор народных училищ
И. Н. Ульянов были дружески близки). А. Керенский
окончил Петербургский университет, в 1905—1906 гг. те-
сно сотрудничал с эсерами, одно время даже с их боевой
организацией. После ареста и ссылки вернулся в Петер-
344
бург и начал карьеру адвоката. Талантливый оратор,
он завоевал широкую известность по ряду политических
процессов. В 1912 г. был избран в IV Думу, где
примкнул к фракции трудовиков. Накануне Февральской
революции Керенский уже играл видную роль как в социа-
листических, так и в либеральных кругах. Поэтому его
«звезда» отнюдь не случайно взошла сразу после Фев-
раля. Она символизировала единение партийных и об-
щественных групп на первом послефевральском этапе.
Все названные силы приблизительно и составляли
то революционно-демократическое «ядро», которое было
выдвинуто на политическую сцену Февральской револю-
цией...
Во второй половине февраля из-за транспортных труд-
ностей в Петрограде ухудшилось продовольственное снаб-
жение, прежде всего хлебом. «Хвосты» (так тогда назы-
вались очереди) за ним быстро росли, усиливая в мас-
сах беспокойство, раздражение, недовольство. 18 февраля
рабочие одного из цехов Путиловского завода потребо-
вали надбавки к зарплате. Дирекция отказала, уволила ра-
бочих, начавших забастовку, и объявила о закрытии не-
которых цехов на неопределенное время. Однако постра-
давшие от локаута были поддержаны рабочими других
предприятий. 23 февраля ст. стиля (8 марта нов. стиля)
на предприятиях столицы проводились митинги и собра-
ния, посвященные Международному женскому дню. Боль-
шевики и члены других революционно-демократических
групп, прежде всего Межрайонки, объясняли причины без-
работицы и продовольственных трудностей равнодушием и
произволом властей, призывали к борьбе против цариз-
ма. И хотя на этот день забастовки и демонстра-
ции не планировались, они все же развернулись с неудер-
жимой силой. Большую активность проявляли женщины-ра-
ботницы, с особой остротой переживавшие невзгоды и
жертвы войны.
События стали быстро нарастать. 24 февраля стачки
приняли еще больший масштаб, рабочие митинги и де-
монстрации стали более многолюдными, кое-где начались
столкновения с полицией и поддерживавшими ее под-
разделениями запасных полков, расквартированных в Пет-
рограде.
25 февраля, всего лишь на третий день революци-
онных событий, к рабочим стали присоединяться другие
слои городского населения, и движение начало перера-
стать во всеобщую стачку. Хотя, конечно, далеко не все
345
ее участники являли собой активную политическую силу.
Над демонстрантами в разных местах уже реяли красные
флаги и полотнища с лозунгами «Хлеб, мир, свобода!».
Правда, почти исчез появившийся было лозунг «Долой
войну!», что, по-видимому, было следствием втягивания
в события оборончески настроенной интеллигенции и
близких к ней групп.
Тем не менее власти оценивали все происходившее
как в общем-то обычные «беспорядки» и особой
тревоги не проявляли. Впрочем, это был не только их
«грех»: так же смотрели на события в революционном
и либеральном «лагерях».
Но 26 февраля (это было воскресенье) власти все же
«спохватились», перешли к более активным действиям:
в ряде районов города полиция и войска стреляли в де-
монстрантов. Охранка нанесла еще один, свой уже послед-
ний удар по Петербургскому комитету партии, арестовав
многих его членов.
Как оказалось в итоге, расстрелы демонстрантов со-
служили властям плохую службу. Русское бюро ЦК, как
и другие революционно-демократические группы, избрали
правильную тактику. «Разгоряченный товарищ, — писал
Шляпников, — пустивший револьвер в ход против солдата,
мог бы только спровоцировать какую-либо воинскую часть,
дать повод властям натравливать солдат на рабочих».
И потому не было призывов отвечать солдатам огнем.
«Пусть солдаты, — говорилось в одной из большевистских
листовок, — идут в наши ряды с оружием в руках. Тогда
пробьет последний час романовской монархии»*.
В понедельник 27 февраля в ходе событий наступил
решающий, коренной перелом: солдаты расквартирован-
ных в Петрограде запасных батальонов гвардейских пол-
ков (среди них было много новобранцев или, напротив,
вернувшихся в тыл по ранениям фронтовиков), стали пе-
реходить на сторону революционных рабочих.
В этот день появился Манифест ЦК РСДРП «Ко всем
гражданам России». Он объявлял революцию победившей
и формулировал задачи по организации новой власти.
«Задача рабочего класса, — говорилось в Манифесте, —
создать Временное революционное правительство, которое
должно стать во главе нового нарождающегося респуб-
* Сосредоточение такого контингента в столице было, несомнен-
но, ошибкой властей. Дисциплина была низкой, солдаты сравнительно
легко поддавались революционной пропаганде.
346
ликанского строя». Манифест требовал конфискации по-
мещичьих земель, введения 8-часового рабочего дня и
созыва Учредительного собрания на основе всеобщих вы-
боров.
Днем позже появилось и воззвание меньшевистского
ОК. В отличие от большевистского Манифеста, оно объяв-
ляло революцию еще «неполной» и призывало к сплоче-
нию всех сил, «не продавшихся старому строю». Стре-
мясь не оттолкнуть буржуазные элементы, меньше-
вики призывали к созданию Временного правительства
(слово «революционный» не употреблялось).
К концу 27 февраля, и уже во всяком случае к 28 фев-
раля, стало очевидно, что восстание рабочих и солдат в
Петрограде приобрело всеобщий характер. Попытки во-
енного министра, генерала М. Беляева и командующего
Петроградским военным округом генерала С. Хабалова
взять ситуацию под контроль ни к чему не привели.
Защищать царскую власть в Петрограде стало практиче-
ски некому: тут, в городе, она фактически перестала
существовать.
Между тем, уже на третий-четвертый день револю-
ции — 25—26 февраля — по инициативе некоторых членов
Союза рабочих кооперативов Петрограда, социал-демокра-
тической фракции Государственной Думы, Рабочей группы
ЦВПК и других групп возникла идея создания Совета
рабочих депутатов (по образцу 1905 г.). Большевики под-
держали ее. Однако реализовать эту идею удалось лишь
27 февраля. Днем в Таврический дворец явились пред-
ставители Рабочей группы ЦВПК во главе с К. А. Гвоз-
девым и Б. О. Богдановым, освобожденные из «Крес-
тов» (они были арестованы еще в конце января), и вместе
с группой думских социал-демократических депутатов, а
также представителей левой интеллигенции объявили о со-
здании Временного исполнительного комитета Петроград-
ского Совета рабочих депутатов. Комитет тут же обратился
к заводам с призывом немедленно выбирать депутатов в
Совет: по одному делегату от тысячи рабочих и по одному
от роты солдат. Вскоре прибыли примерно 250 делегатов.
Они и выбрали Исполнительный комитет Совета. Пред-
седателем его стал лидер социал-демократической фрак-
ции Думы, меньшевик Н. Чхеидзе, его заместителями —
трудовик А. Керенский, меньшевик М. И. Скобелев. От
большевиков в Исполком вошли А. Шляпников и П. За-
луцкий.
Большинство в Исполкоме Совета и в самом Сове-
347
те принадлежало меньшевикам и эсерам. Это произошло
отнюдь не потому, что большевики, недооценив значение
вопроса о формировании власти, «задержались» в уличных
боях. Главная причина была в ином: революция вско-
лыхнула огромную массу людей разных социальных слоев.
В тех условиях большевики рассчитывать на большее
попросту не могли. Им еще предстояла долгая и упорная
борьба за влияние в массах. Но и в своем фактическом
составе Исполком Совета и сам Совет действовали с
самого начала как революционная власть. Особое значе-
ние приобрел знаменитый «Приказ № 1», в соответствии
с которым Петроградский гарнизон выводился из подчи-
нения старому командованию. Более того, «Приказ № 1»
заложил основы демократизации всей русской армии.
Именно с него началось повсеместное создание в вой-
сках комитетов разных уровней, серьезно подрывавших
власть подозреваемого в контрреволюционных намерениях
командования.
* * *
В тот момент, когда победа революции уже обозна-
чилась, буржуазно-либеральная оппозиция (центром кото-
рой была Государственная Дума), до тех пор фактически
в некотором оцепенении взиравшая на неудержимое раз-
вертывание народного движения в Петрограде, решила
«примкнуть» к нему, сохранив, впрочем, и определенную
возможность отступления.
27 февраля, т. е. почти одновременно с созданием
Петроградского Совета, лидеры буржуазных партий в Го-
сударственной Думе образовали так называемый «Вре-
менный комитет для восстановления порядка и для сно-
шения с лицами и учреждениями». Председателем ко-
митета стал председатель VI Думы октябрист М. В. Род-
зянко. Телеграммами с просьбами о конституционных
уступках он уже 26 февраля бомбардировал царя, нахо-
дившегося в Ставке, в Могилеве. В противном случае
Родзянко предрекал гибель монархии и династии.
Практически до середины дня 27 февраля в Ставке
не придавали особого значения сообщениям о начавшихся
в Петрограде событиях. Они привычно воспринимались
как «беспорядки».
Только тогда, когда пошли донесения о «бунтах» в
Петроградском гарнизоне, которые столичные власти, по
их признанию, оказались не в состоянии подавить соб-
348
ственными силами, только тогда Ставка встрепенулась.
Первая реакция Николая II была вполне определенной:
он распорядился двинуть в Петроград карательные вой-
ска. В соответствии с этим, начальник штаба Ставки
генерал М. Алексеев приказал направить в Петроград
Георгиевский батальон из Могилева и несколько полков с
Северного, Западного и Юго-Западного фронтов с «проч-
ными генералами». Во главе всей «экспедиции» царь
поставил находившегося в резерве Ставки бывшего коман-
дующего Юго-Западным и Западным фронтом генерала
Н. Иванова. Одновременно он был назначен команду-
ющим Петроградским военным округом (вместо растеряв-
шегося Хабалова) с фактическим наделением диктатор-
скими полномочиями: министры поступали в его полное
подчинение.
Еще до отхода из Могилева эшелонов с Георгиев-
ским батальоном Николай II ранним утром 28 февраля
сам покинул Ставку. Два «литерных» (царских) поезда
двинулись в Царское Село (там находилась семья Нико-
лая II — жена и дети, в это время тяжело болевшие
корью). Утром 1 марта эшелон с Георгиевским баталь-
оном достиг Царского Села, затем отошел на станцию
Вырица и остановился здесь в ожидании подхода под-
креплений.
«Литерные» же поезда с царем и его свитой до Царско-
го Села так и не добрались. По мере движения в поезда
поступали все более тревожные сообщения. Наконец, в
Малой Вишере железнодорожные власти известили, что
дальше двигаться опасно, так как следующие станции
Тосно и Любань, по-видимому, уже в руках революци-
онных войск. «Литерные» поезда повернули назад и пошли
в Псков, где находился штаб Северного фронта (главно-
командующий генерал Н. Рузский).
Тем временем находившийся в Могилеве начальник
штаба Ставки генерал Алексеев изменил свою позицию.
Если утром 28-го он активно организовывал карательную
экспедицию Иванова, то к концу дня решил поддержать
председателя Временного комитета Думы Родзянко,
стремившегося «разрешить вопрос» не военными, а
политическими средствами, склонив царя к созданию пра-
вительства, ответственного перед Думой*. Заручившись
* До сих пор правительство назначалось царем и было ответст-
венно перед ним. Создание правительства, ответственного перед Думой,
практически означало конец самодержавия в России, переход на кон-
ституционную форму правления.
349
поддержкой главнокомандующих фронтами, Алексеев
рекомендовал уже находившемуся под Петроградом Ива-
нову воздержаться от каких-либо карательных действий, а
в Псков царю направил просьбу о даровании «ответствен-
ного (перед Думой. — Авт.), министерства».
После долгих колебаний, под давлением генерала
Рузского, Николай II согласился, наконец, на формиро-
вание правительства, ответственного перед Думой.
Усталый Рузский из царского поезда тут же напра-
вился в свой штаб, чтобы оттуда по Юзу связаться с Род-
зянко и сообщить, что либеральная мечта осуществи-
лась: страну ждет ответственное перед Государственной
Думой правительство, Россия становится конституционной
монархией.
Разговор начался в 3 часа 30 минут в ночь с 1-го на
2-е марта и длился около четырех часов. С аппарата
в штабе Рузского он передавался прямо в Могилев, в
Ставку, так что генерал Алексеев почти одновременно
ставился «в курс дела». К изумлению Рузского Родзян-
ко сообщал: «К сожалению, манифест (об «ответственном
министерстве». — Авт.) запоздал», «династический вопрос
поставлен ребром», «требование отречения в пользу сына
при регентстве Михаила Александровича (великого князя,
брата царя. — Г. И.) становится определенным требова-
нием». Только при таком решении, уверял Родзянко,
кризис будет преодолен: «переворот может быть добро-
вольный и вполне безболезненный для всех, и тогда все
кончится в несколько дней».
Что же произошло? Пока члены думского Временного
комитета и высшие генералы вели переговоры, стремясь
путем давления на царя вырвать у него желанное «ответст-
венное министерство», революционные события стремитель-
но продвинулись вперед. «Жертва» («дарование ответствен-
ного министерства»), которая, по расчетам думских лиде-
ров, могла сбить революционное пламя, оказалась явно за-
поздалой. Радикализованные рабочие и солдаты Петрограда
не хотели останавливаться на этом. Во Временном комитете
Думы возобладало течение в пользу того, чтобы сделать
еще один шаг вперед. Здесь уже готовы были пожертвовать
самим Николаем II ради спасения конституционной монар-
хии, и, главное, стабилизации положения. Так возник новый
план: отречение Николая II с передачей престола прямому
наследнику, 13-летнему Алексею при регентстве брата ца-
ря — великого князя Михаила Александровича. Это и было
доведено Родзянкой до сведения генерала Рузского, а в
350
Псков, не ожидая решения царя, выехали думские посланцы
А. Гучков и В. В. Шульгин.
Когда сведения о новой позиции лидеров Государствен-
ной Думы дошли до Ставки, генерал Алексеев не проявил
никакого колебания. Через генерал-квартирмейстера Став-
ки А. С. Лукомского он приказал Рузскому, «отбросив все
этикеты», немедленно разбудить царя (была ночь) и доло-
жить ему все то, что сообщил из Петрограда Родзянко.
Алексеев просил Рузского как можно скорее «выяснить
вопрос», «ибо неизвестность хуже всего». Одновременно по
распоряжению Ставки краткое резюме разговора Рузского
с Родзянко было послано всем главнокомандующим фрон-
тами и флотами — великому князю Николаю Николаевичу
(дяде царя) на Кавказский фронт, генералу В. В. Сахаро-
ву — на Румынский фронт, генералу А. А. Брусилову —
на Юго-Западный фронт, генералу А. Е. Эверту — на За-
падный фронт, адмиралам А. И. Непенину и А. В. Колча-
ку — на Балтику и Черное море. Алексеев просил главно-
командующих высказать свое мнение, спешно сообщив об
этом как в Могилев, так и в Псков. Но его телеграмма явно
содержала в себе подсказку, ориентирующую на ответ в
пользу отречения Николая II. «Обстановка, по-видимому,
не допускает иного решения»,— указал он.
Спустя некоторое время пришли телеграммы от всех
четырех генерал-адъютантов — Алексеева, Николая Нико-
лаевича, Брусилова и Эверта. Они были по сути своей одно-
значны. Все главкомы «умоляли» царя, как телеграфировал
Эверт, «во имя спасения родины и династии принять реше-
ние, согласованное с заявлением председателя Государст-
венной Думы, как единственно, видимо, способное прекра-
тить революцию и спасти Россию от ужасов анархии».
Забрав все телеграммы и взяв с собой двух генералов
Рузский снова пошел к царю. По воспоминаниям участни-
ков этой встречи, Николай II, стоя у столика, читал теле-
граммы, полученные от Алексеева и других главнокоманду-
ющих. Узкая полоска юзовской ленты кольцами падала на
ковер, устилавший пол купе. Генерал Саввич вспоминал:
«Наступило общее молчание, длившееся одну-две минуты.
Государь сказал: «Я решился. Я отказываюсь от престо-
ла»,— и перекрестился».
В двух телеграммах — на имя Родзянко и Алексеева —
сообщалось, что Николай II отрекается в пользу наслед-
ника — цесаревича Алексея, а до его совершеннолетия
великий князь Михаил Александрович назначается реген-
том. Однако отправка телеграмм почти тут же была задер-
351
жана: некоторые члены царской свиты, потрясенные столь
нежелательным для них решением царя, требовали повреме-
нить, по крайней мере, до получения новых сообщений из
Петрограда. Им, безусловно, помогло известие о выезде в
Псков для встречи с Николаем II двух известных членов
Думы — А. Гучкова и В. Шульгина. Николай, по-видимо-
му, заколебался. Решено было выслушать думских послан-
цев...
* * *
А тем временем, когда «литерные» царские поезда
блуждали по железнодорожным магистралям, в ночь с 1
на 2 марта Временный комитет Государственной Думы
приступил к формированию Временного правительства. Но
это уже не могло было быть сделано без санкций обладав-
шего реальной властью Исполкома Петроградского Сове-
та. Думские лидеры вынуждены были пойти на переговоры
с ним.
Но почему же Исполком пошел на эти переговоры?
Основной мотив определялся, конечно, теоретическими
выкладками его меньшевистско-эсеровских руководителей.
Они исходили из той посылки, что, поскольку, совершив-
шаяся революция — буржуазная, власть и должна сосре-
доточиться в руках правительства из представителей ли-
берально-буржуазных партий. Впрочем, существовал и бо-
лее прозаический мотив: не было никакой уверенности, что
с царизмом покончено, что карательные войска генерала
Иванова вот-вот не вступят в Петроград. Страх еще терзал
многих. И естественно, что меньшевистско-эсеровские ли-
деры Исполкома в соглашении с думцами могли видеть не-
кую «легалистскую» основу.
Исполком Петроградского Совета, правда, заявил о
своей поддержке Временного правительства лишь «по-
стольку, поскольку» оно не пойдет вразрез* с интересами
революционной демократии, и создал даже особую конт-
рольную комиссию («контактную»). Думские лидеры хо-
рошо понимали, что в создавшейся ситуации другого и
нельзя было желать. Только большевики — члены Испол-
кома — решительно высказались против поддержки Вре-
менного правительства, требуя создания не буржуаз-
ного, а, как это было определено в Манифесте ЦК, Вре-
менного революционного правительства. Они, однако, ос-
тались в меньшинстве. Н. Чхеидзе и члены Исполкома
Н. Суханов, Н. Соколов, Ю. Стеклов и В. Филипповский бы-
352
ли выделены для переговоров с Временными комитетом
Государственной Думы. Они и санкционировали предло-
женный им состав первого Временного правительства. Как
утверждают некоторые западные и советские авторы, в
формировании Временного правительства существенную
роль сыграли деятели организации «политического масон-
ства», созданного еще в период первой революции и стре-
мившегося объединить антисамодержавные, демократичес-
кие силы. Как позднее писал А. Керенский, игравший в
«политическом масонстве» кануна февраля ведущую роль.
«Такой внепартийный подход позволил достичь замеча-
тельных результатов, наиболее важный из которых — соз-
дание программы будущей демократии в России, которая
в истинной мере была воплощена в жизнь Временным
правительством».
В правительство вошло 12 человек, среди них 6 каде-
тов, остальные — октябристы и близкие к ним деятели.
Возглавил правительство председатель Земгора (Всерос-
сийский комитет Земского и городского союзов) близкий
к кадетам князь Г. Е. Львов. Он был широко известен в
России гуманной благотворительной деятельностью. Ми-
нистром иностранных дел стал историк П. Н. Милюков,
военным министром — А. И. Гучков, министром торговли и
промышленности — А. И. Коновалов, министром юсти-
ции — А. Ф. Керенский (единственный социалист в прави-
тельстве) .
Согласованная программа состояла из 8 пунктов: ам-
нистия политическим заключенным, свобода слова, печати
и т. д., отмена национальных и религиозных ограничений,
подготовка к созыву Учредительного собрания, замена по-
лиции народной милицией, выборы в органы местного са-
моуправления, невывод войск революционного Петроград-
ского гарнизона на фронт, предоставление солдатам граж-
данских прав.
Эта программа далеко продвигала страну по пути кон-
ституционализма и демократизма. Конечно, новое прави-
тельство во многом действовало под давлением Совета, но
объяснять все только этим было бы, конечно, неверно.
Временное правительство, состоявшее из виднейших дея-
телей российского либерализма, стремилось в послефев-
ральской обстановке навсегда покончить с самодержавием
и его остатками.
В результате соглашения, достигнутого между Испол-
комом Совета и думским Временным комитетом, в стране
стали функционировать два политических центра: Петро-
353
градский Совет (в июне 1917 г. будет избран Всероссий-
ский Совет и его ВЦИК) и Временное правительство.
Меньшевистско-эсеровский Совет, по характеристике
большевиков, проводил «соглашательскую» политику, и как
раз с этой точки зрения трудно считать, что он составлял
Временному правительству сильную конкуренцию. Так или
иначе, Совет выражал прежде всего интересы революцион-
ной демократии (рабочих, крестьян, солдат). Временное
правительство в большей мере представляло интересы иму-
щих, как тогда говорили, цензовых слоев, а также интере-
сы общегосударственные. Хотя формально только один со-
циалист — эсер Керенский — по собственной инициативе
вошел в правительство, и оно, таким образом, являлось
«однороднобуржуазным», фактически «соглашательская
позиция Совета открывала путь к созданию коалиционного
правительства — в составе представителей различных по-
литических партий.
Между тем, в 10 часов вечера 2 марта Гучков и Шуль-
гин прибыли в Псков и их тут же ввели в салон-вагон ца-
ря. Николай II заявил им, что меняет свое дневное реше-
ние (отречение в пользу сына) и теперь отрекается не
только за себя, но и за прямого наследника в пользу бра-
та — великого князя Михаила Александровича. По свиде-
тельствам всех присутствовавших (а их было 5 человек)
эти слова произвели ошеломляющее впечатление. Генерал
Рузский впоследствии писал, что все попросту онемели:
отрекаться за сына — законного наследника — царь не
имел права.
По некоторым воспоминаниям, в ходе переговоров был
сделан перерыв, после которого новая «формула» отрече-
ния все же была принята Гучковым и Шульгиным. Они
сочли, что в обстановке, когда рушились сами основы го-
сударства, вопрос о том, кто станет новым монархом, уже
не имеет первостепенного значения. Они лишь просили
Николая, чтобы до подписания акта отречения, помечен-
ного 3-мя часами дня 2 марта, он утвердил указ о назначе-
нии Г. Львова премьер-министром, а великого князя Нико-
лая Николаевича — верховным главнокомандующим. Все
было выполнено, и в ту же ночь (на 3 марта) Гучков и
Шульгин выехали в Петроград.
Но и передача престола Михаилу оказалась такими же
запоздалым актом, как и ранее попытка спасти монархию
путем «дарования» ответственного министерства. Под
давлением Петроградского Совета в Думском Временном
комитете и Временном правительстве крепло течение,
354
склонявшееся к тому, чтобы вопрос о будущем государ-
ственном строе решился в Учредительном собрании.
Связавшись с Псковом и Могилевом Родзянко убеждал
генералов, что отказ от провозглашения Михаила импера-
тором будет действенным только до созыва Учредительного
собрания, так как можно надеяться, что оно примет ре-
шение о монархической форме правления в России. Этот
новый поворот вызвал у Алексеева раздражение. Он попы-
тался было организовать совещание главнокомандующих
в Ставке с тем, чтобы организовать давление на «виляющее
правительство», но уже не нашел поддержки...
Ранним утром 3 марта группа членов думского Вре-
менного комитета и Временного правительства явилась на
Миллионную улицу, где в доме княгини Путятиной скры-
вался Михаил, и убедила его отказаться от принятия пре-
стола до созыва Учредительного собрания. В первой поло-
вине марта почти все Романовы официально заявили о
своей верности Временному правительству. Никто не наме-
ревался защищать династию. Этому, безусловно, способст-
вовало отречение Николая II и отказ от престола Михаи-
ла, хотя надо признать, что монархисты ни тогда, ни после
не проявляли готовности «умереть за монархию».
Судьба последних Романовых, оставшихся в революци-
онной России, оказалась трагической. Первой жертвой
стал Михаил Романов, после Октября сосланный в Пермь.
В июне 1918 г. группа мотовилихинских рабочих инсце-
нировала его похищение, увезла за город и убила. При-
мерно через месяц (в ночь на 17 июля) официально по
решению Уралсовета, но, по некоторым данным, с санкции
центра, были безжалостно расстреляны Николай и вся его
семья, весной 1918 г. перевезенные в Екатеринбург из То-
больска. Через день в Алапаевске были уничтожены вели-
кие князья, сосланные сюда из Петрограда. А зимой 1919 г.
еще четверо великих князей были расстреляны в Петро-
граде в «волне» красного террора. Все это произошло в об-
становке гражданской войны, когда борьба уже шла на
уничтожение, когда нравственные принципы были отбро-
шены. Но и это не оправдание. Потрясенный этими
убийствами один из основателей российской социал-
демократии Ю. Мартов писал: «Какая гнусность! Какая
ненужно-жестокая гнусность, какое бессовестное компро-
метирование великой русской революции новым потоком
бессмысленно пролитой крови! Как-будто недостаточно
было Уральской драмы — убийство членов семьи Николая
Романова!... Стыдно! И если есть коммунисты, есть ре-
355
волюционеры, которые сознают гнусность расстрела, но
боятся заявить протест..., то вдвойне стыдно за эту тру-
сость — позорный спутник всякого террора!»
* * *
Победа Февральской революции решилась в Петрогра-
де. Вторая столица — Москва, другие крупные города,
фронт, вся обширная периферия, в сущности, вполне
мирно приняли то, что в конце февраля — начале марта
свершилось в Петрограде. Повсюду, как и в Петрограде,
образовывались два политических центра: Советы и бур-
жуазные органы, носившие разные названия — комитеты
общественной безопасности, комитеты общественных
представителей и т. д.
Многим тогда казалось, что Россия, с невероятной
быстротой сбросившая с себя вековые оковы самодержа-
вия, пойдет по накатанной дороге к свободе, равенству и
братству. Но это было не более чем иллюзия. Уже бли-
жайшие события рассеяли мечты и надежды: слишком
глубокими оказались социальные противоречия, копив-
шиеся десятилетиями, Февральская революция не «сняла»
их, напротив, обнажила во всей их потенциальной разру-
шительной силе.
Федор Степун, будущий известный философ и социо-
лог, в 1917 г. офицер, близкий к эсерам, так описывает
мартовский Петроград, в который он прибыл с фронта.
«Я думал, что увижу его гневным, величественным, напол-
ненным революционной романтики. Ожидании мои не
сбылись. Впечатление было сильное, но обратное ожидае-
мому. Петроград по внешнему виду и по внутреннему на-
строению являл собой законченную картину разнузданнос-
ти, скуки и пошлости, не приливом исторического бытия,
дышал его непривычный облик, а явным отливом.
Бесконечные красные флаги не веяли в воздухе стяга-
ми и знаменами революции, а пыльными красными тряп-
ками уныло повисали вдоль скучных серых стен. Толпа
серых солдат, явно чуждых величию свершившегося дела,
в распоясанных гимнастерках и шинелях в накидку, празд-
но шатались по грандиозным площадям и широким ули-
цам города. Изредка куда-то с грохотом проносились ту-
порылые броневики и набитые солдатами и рабочими гру-
зовики: ружья наперевес, трепанные вихры, шальные, злые
глаза... Нет, это не услышанная мною на фронте великая
тема революции, не всенародный порыв к оправданию доб-
356
ра свободного, а ее гнусная контртема... Эта хмельная
радость о том, что «наша взяла», что гуляем и никому ни
в чем отчета не даем».
Свидетельство Ф. Степуна, пожалуй, — типичное. Та-
ких свидетельств много: ожидаемое обновление общест-
венной атмосферы революция не принесла. Уже прибли-
зительно к середине марта эйфория победы над цариз-
мом стала проходить. Становилось все более очевидным:
итогами Февраля практически мало кто доволен.
Материальное положение «низов» не только не улуч-
шалось, но быстро ухудшалось. Росла безработица, скач-
кообразно взвинчивались цены на самые необходимые
продукты. Очереди не уменьшались, увеличивались. Про-
цветала спекуляция. Война с ее огромными жертвами и
потерями продолжалась. Миллионы солдат по-прежнему не
выходили из окопов. Многие крестьянские семьи, остав-
шиеся без кормильцев, уже третий год бедствовали.
Средние слои — чиновничество, офицерство, интелли-
генция «низших» и «средних» ступеней — приветствовали
политическую свободу, принесенную Февральской револю-
цией, но уже довольно скоро обнаружили, что эта свобода
имела и обратную сторону. Вакуум власти заполнялся с
огромным трудом, болезненно. Революция всколыхнула не
только «низы», но и «дно». Со всей силой проявились не
только классовые и групповые интересы, но и интересы
эгоистические, а то и просто шкурные. Политическая ста-
бильность заколебалась, что плохо отразилось как на ма-
териальном, так и моральном состоянии средних слоев.
Особенно это сказывалось на положении офицерства, в
условиях демократизации и прогрессирующего разложе-
ния армии, ощутившего себя лишенными привычных
основ.
Росла тревога и в общественных «верхах». В момент
февральского переворота даже многие монархисты, враж-
дебно настроенные к «распутинскому правлению» Нико-
лая II и Александры Федоровны, без особых колебаний
поддержали новую власть — Временное правительство —
посчитав его тем единственным центром, который мог
противостоять режиму революционной стихии и удер-
жать «государственные скрепы». Выяснилось, однако, что
это были тщетные надежды. Фронт и тыл продолжали вол-
новаться, бурлить. На окраинах поднимались и росли на-
циональные, сепаратистские движения, грозившие разва-
лом империи.
Все эти настроения — недовольство и озлобление масс,
357
испуг и опасения «средних классов», угрюмое выжидание
тех, кто еще вчера господствовал и управлял — переме-
шивались, создавая в целом неустойчивую ситуацию. Дол-
го продолжаться она не могла, и это, пожалуй, всеобщее
ощущение зыбкости, временности происходившего получи-
ло почти зеркальное отражение в неуклонно обостряв-
шейся политической борьбе.
Левый фланг и левый сектор политического фронта
составляла, как тогда говорили, революционная демокра-
тия — рабочие, крестьянство, солдаты, определенная часть
интеллигенции, представители других средних слоев, под-
держивавших завоевания Февральской революции. На вы-
ражение их интересов претендовали главным образом со-
циалистические партии — эсеры и социал-демократы
(меньшевики и большевики). Их «политическая линия»
требовала дальнейшего демократического развития об-
щества, прекращения империалистической войны, расшире-
ния рабочего законодательства, проведения радикальной
земельной реформы, включавшей ликвидацию помещичье-
го землевладения. «Опорными пунктами» революционной
демократии были созданные почти повсюду Советы, проф-
союзы, фабзавкомы, кооперативы, войсковые комитеты,
местные самоуправления, многие быстро создававшиеся
общественные организации. Еще в ходе Февральского пере-
ворота в Петроградском и других Советах сложился мень-
шевистско-эсеровский блок, который, как мы уже отмеча-
ли, оказывал условную поддержку Временному правитель-
ству, исходя из того, что оно будет вести страну по пути
углубления буржуазной демократии, соответствовавшей
коренным интересам пролетарских и крестьянских масс.
Примечательно, что почти сразу после победы Февраль-
ской революции большевики, возглавляемые вернувшимся
из ссылки Л. Каменевым и примкнувшими к нему И. Ста-
линым и М. Мурановым, проявили осторожную готовность
к объединению с меньшевиками и одобрения их курса ус-
ловной поддержки Временного правительства. Если Каме-
нев как раньше, так и в дальнейшем проявлял свои мень-
шевистские и «полуменыпевистские» наклонности, то во-
образить в роли хотя бы «полуменьшевика» Сталина —
дело нелегкое. Но было именно так. Сталин в начале
1917 г. не представлял собой самостоятельную политичес-
кую фигуру и плыл в «форватере» Каменева. Так или
иначе «шляпниковское» партийное руководство, вынесшее
на своих плечах тяжелые и тревожные будни Февральской
революции, было теперь отодвинуто ссыльными сибирски-
358
ми «новопришельцами». На состоявшемся в конце марта
Всероссийском совещании Советов большевики были уже
достаточно близки к объединению с меньшевиками.
Дальнейшее развитие этого процесса со свойственной ему
решительностью прервал В. И. Ленин.
♦ ♦ ♦
Известие о свержении царизма застало его в Швейца-
рии, и он уже в первых своих работах («Письма из дале-
ка» и др.) определенно высказывал мысль о том, что эта
революция не остановится на буржуазно-демократическом
этапе, а подойдет к следующему — социалистическому
этапу. Союзниками русского пролетариата на этом пути,
утверждал он, будет беднейшее крестьянство, а также про-
летарии передовых стран Европы. Это был новый подход,
поскольку традиционная большевистская программа исхо-
дила из того, что за победой буржуазно-демократической
революции последует более или менее длительный период
капиталистического развития, в ходе которого создадутся
условия для перехода и к социализму. Ленин, однако, пра-
вильно понял и оценил огромную взрывную энергию рос-
сийских «низов» — рабочих и солдатских масс, способную
взломать буржуазно-демократические рамки революции.
Нужно было только организовать и мобилизовать их, дав
им также понятные лозунги.
Для этого Ленину необходимо было как можно скорее
вернуться в Россию. Поскольку антантовские власти не
пропускали в Россию революционных деятелей интерна-
ционалистского толка, пропагандировавших мир или тем
более пораженчество, Ленин и его сторонники вынуждены
были вступить в переговоры о проезде в Россию через
Германию с германскими представителями в Швейцарии.
Другие группы эмигрантов, опасаясь наветов, предлагали
ждать одобрения этой поездки из России, но немцы, вое-
вавшие на двух фронтах и рассчитывавшие на ослабление
военных усилий России, выражали согласие на немедлен-
ную организацию поездки. По строгим условиям транспор-
тировки во время движения поезда по территории Германии
никто не имел права войти в вагон с русскими эмигран-
тами. Так на страницах русских и зарубежных газет, а
затем и в исторической литературе появился знаменитый
«запломбированный вагон», вокруг которого до сих пор не
утихают политические страсти. Широкое хождение приоб-
рела версия о финансовой поддержке Ленина и большеви-
359
ков германскими военными и гражданскими властями, вер-
сия, в крайнем своем выражении представляющая Ленина
и некоторых других большевистских руководителей чуть
ли не агентами Германии. Однако, даже те зарубежные
историки (у нас этот вопрос не подвергался исследова-
нию), которые считают версию о германских субсидиях
большевикам доказанной, отвергают утверждение о Ле-
нине как немецком агенте. Ленин как политик и как лич-
ность никогда не был и не мог быть ничьим агентом. Он
был прирожденный лидер, вождь, исключавший навязыва-
ние ему какой-то посторонней воли. Да, во всем том, что
связано с «запломбированном вагоном» на какой-то мо-
мент проявилось совпадение интересов Ленина и ленинцев,
с одной стороны, и германских властей — с другой. Лени-
ну нужно было как можно скорее добраться до револю-
ционной России для осуществления своих политических
замыслов; Германия по своим расчетам готова была ока-
зать ему в этом содействие, и не поколебался пользовать-
ся им. В этом был весь Ленин, без сомнений отбрасывав-
ший «обывательские» мнения и пересуды, если они стояли
на его пути к цели...
Вечером 3 апреля Ленин и его спутники (среди них
был Г. Зиновьев) прибыли в Петроград.
На другой же день он обнародовал свои знаменитые
«Апрельские тезисы» — всего лишь несколько тетрадных
страничек, содержание которых примерно через полгода
поистине «перевернуло» Россию. Старая революционная
концепция большевиков, о которой мы уже писали выше,
была отброшена. Выдвигалась идея — борьба за перерас-
тание революции в социалистическую с опорой на проле-
тариат и беднейшее крестьянство и с установлением их
диктатуры. Конкретно — в форме власти Советов, которые
и должны были практически осуществлять радикальные
преобразования, означающие, по мысли Ленина, «шаги»
по пути к социализму. Естественно, это означало устране-
ние Временного правительства и тех сил, на которые оно
опиралось. Однако, Ленин, понимая это, не выдвигал «ло-
бового» лозунга свержения правительства, предложив об-
ходной, фланговый путь. По его замыслу должен был про-
пагандироваться другой лозунг — лозунг «Никакой под-
держки Временному правительству!», осуществить кото-
рый, однако, можно было только через Советы... поддер-
живавшие правительство. В связи с этим Ленин ставил
перед партией задачу завоевания большинства в Советах.
Только большевизированные Советы могли лишить прави-
360
тельство своей поддержки и, таким образом, на путях по-
литической борьбы взять в свои руки всю полноту власти. Но
совершенно очевидно, что такая позиция большевиков вела
их к противостоянию и конфронтации с другими социа-
листическими партиями и группами, углубляла раскол со-
циалистического фронта. Ленин, конечно, предвидел это и
решительно отвергал «каменевские» объединительные тен-
денции с меньшевиками. Он настаивал на полном разрыве
с социал-демократией II Интернационала, как оппортунис-
тической, требовал создания Коммунистической партии и
Коммунистического Интернационала.
Не было ничего удивительного в том, что лидеры и ве-
дущие публицисты социалистических (не говоря уже о
буржуазных) партий решительно и даже резко отвергли
ленинские «Апрельские тезисы», характеризуя их как
«бред», «контрреволюционную пропаганду», «возбуждение
пламя гражданской войны» и др.: никто из них просто не
мог себе представить перехода отсталой, к тому же разо-
ренной войной страны с подавляющим большинством
крестьянского населения к социализму. Это казалось фан-
тазией. Но «Апрельские тезисы» встретили сопротивление
и в большевистской среде, где, как уже отмечалось, руково-
дящую роль играл Л. Каменев, полагавший, что неверно
переходить к социалистической революции, не осуществив
политических и социальных преобразований буржуазной
революции.
Не прошло однако двух-трех недель, как от этого со-
противления практически не осталось следа. Невероят-
ная по силе убежденность Ленина, его воля, его энергия,
его беспощадная критика оппонентов взломала все пре-
поны, сомнения и колебания. Приехавшие на Апрельскую
конференцию (в 20-х числах апреля) молодые члены пар-
тии были вдохновлены четкими ленинскими призывами,
для них, «рвавшихся в бой», открывалась ясная перспек-
тива. «Апрельские тезисы» получили на большевистской
конференции полную поддержку. «Каменевское» руко-
водство было отодвинуто, как в марте «шляпниковское».
Верх в нем взяли новоприбывшие эмигранты, прежде все-
го Ленин и Зиновьев. А когда в мае к ним примкнул прие-
хавший из США Л. Троцкий, их позиция была еще больше
укреплена. Большевики твердо взяли курс на социалисти-
ческую революцию. Впрочем, им еще предстояла нелегкая
работа по «большевизации» масс, которые, кажется, проч-
но поддерживали меныпевистско -эсеровские Советы, а
через них — и Временное правительство. Но уже события,
361
13—208
происходившие во время заседаний Апрельской конферен-
ции, показали, что страна, во всяком случае Петроград,
под влиянием продолжающейся войны и экономических
неурядиц, быстро левеет. Ленин смотрел, может быть, не
дальше других социалистических лидеров, на то, что их
страшило и то, что они хотели предотвратить, всему этому
он не только смело шел навстречу, но и всеми силами со-
действовал. Они хотели остановить социальную бурю, он
ее искал...
18 апреля министр иностранных дел кадет П. Милюков
совершил промах: обратился к союзникам с заявлением,
в котором заверял их, что Россия будет вести войну до
победного конца. Это противоречило заявлениям Петро-
градского Совета о необходимости борьбы за демократи-
ческий мир, мир без аннексий и контрибуций. Часть солдат
Петроградского гарнизона, пользовавшегося правом «не-
вывода на фронт», выступила с протестом. Их поддержа-
ли рабочие некоторых заводов и фабрик. По примерным
подсчетам на улицы и площади вышли до 100 тыс. чело-
век. Большевики выдвинули лозунги «Долой Милюкова!»,
«Долой войну!» Небольшая группа большевиков во главе
с С. Богдатьевым, по-видимому, до конца не поняв смысл
ленинского лозунга «Никакой поддержки Временному пра-
вительству!» выдвинула призыв к свержению правитель-
ства.
Все это вызвало контрдемонстрацию тех элементов
петроградского населения, которое поддерживало Времен-
ное правительство и которое шло, главным образом, за
кадетами. В их рядах находились офицеры, чиновники,
студенчество и т. д. Они вышли с лозунгом «Доверие Вре-
менному правительству!». Кое-где начались столкновения,
в том числе и с применением оружия. Командующий Пет-
роградским военным округом, генерал Л. Корнилов прика-
зал даже выдвинуть на Дворцовую площадь артиллерию,
однако приказ его был отменен Исполкомом Петроград-
ского Совета. Исполком потребовал от Временного прави-
тельства «разъяснений» по поводу заявления Милюкова,
признав их вполне достаточными.
Апрельский кризис обнаружил первые грозовые симп-
томы, прогрохотал первый раскат будущей затяжной
гражданской войны. Для того, чтобы блокировать развитие
этой тенденции, предотвратить непредсказуемые последст-
вия, правящими партиями была выдвинута и реализована
идея коалиции различных политических сил от кадетов до
эсеров и меньшевиков. Большевики решительно отвергли
362
ее, посчитав предательством интересов рабочего класса,
борющегося за победу социалистической революции.
Однако в начале мая первое коалиционное Временное
правительство было образовано. В его состав входило 16
министров, из которых 7 являлось представителями социа-
листических партий: от меньшевиков до народных социа-
листов. Премьер-министром остался князь Г. Львов, но
Милюков и Гучков ушли в отставку. Место кадета Милю-
кова занял беспартийный М. Терещенко, место октябриста
Гучкова (военного министра) — эсер А. Керенский. До-
вольно скоро ведущую роль в правительстве стали играть
А. Керенский, М. Терещенко и Н. Некрасов, а также за-
нявший пост министра почт и телеграфа меньшевик И. Це-
ретели. Опубликованная этим правительством программа
провозглашала дальнейшую демократизацию страны (в том
числе и армии), борьбу с хозяйственной разрухой, под-
готовку радикальной аграрной реформы и стремление
к достижению всеобщего мира. Для реализации этой ши-
рокомасштабной конструктивной программы Временное
правительство нуждалось во внутренней политической ста-
бильности, возлагая при этом главные надежды на Петро-
градский и другие Советы, имевшие значительное влияние
как в тылу, так и на фронте.
♦ * ♦
3 июня в Петрограде начал работу I Всероссийский
съезд Советов, на котором меньшевики и эсеры распола-
гали решающим большинством (из немногим более 800
членов 285 были эсерами, около 200 меньшевиками раз-
личных течений и всего лишь 105 большевиков). Один
за другим поднимались на трибуну меньшевистские и эсе-
ровские лидеры, доказывая и убеждая делегатов, что у ре-
волюционной демократии нет иного пути, кроме соглаше-
ния, коалиции с партиями, представляющими интересы
буржуазии, интеллигенции и других слоев, способных к
общественному и государственному творчеству. Через
несколько дней съезд принял резолюцию доверия Вре-
менному правительству. Но происшедшие вслед за тем
события показали, что резолюция съезда, принятая мень-
шевистско-эсеровским большинством, — это одно, а ко-
леблющиеся настроения революционных масс — нечто иное.
По решению президиума съезда и исполкома Петроград-
ского Совета на 18 июня была назначена массовая демон-
страция, которую лидеры Исполкома, избранного съездом,
363
13**
рассчитывали провести под своими лозунгами, продемон-
стрировав силу и влияние. Большевики решили принять
участие в этой демонстрации, однако, под своими лозун-
гами, главным из которых был «Вся власть Советам!»
Даже близкая к меньшевикам газета М. Горького «Новая
жизнь» расценила демонстрацию как «отрицательный во-
тум доверия существующему правительству». Прямое не-
доверие было высказано министрам-капиталистам, а кос-
венное и министрам-социалистам. Почти три четверти де-
монстрантов шли под лозунгами, требовавшими передачи
власти Советам. Это была по существу первая победа
большевиков.
В. И. Ленин писал, что ни у кого из видевших эту гро-
мадную демонстрацию на Марсовом поле не осталось сом-
нения в победе большевистских лозунгов «среди организо-
ванного авангарда рабочих и солдатских масс России».
Широкая поддержка большевистских лозунгов была не
случайной. Она «накапливалась» постепенно, подспудно и
была обусловлена как затягиванием войны, нарастанием
экономической разрухи, так и энергичной пропагандой
большевиков, доказывавших, что пока у власти буржуазия
и «соглашательские» партии жизненные интересы рабочих,
солдат и крестьян не могут быть удовлетворены.
18 июня позиции правительственной коалиции пошат-
нулись. Разразился новый политический кризис. Но если в
апреле кризис был разрешен созданием коалиционного,
буржуазно-социалистического правительства, то теперь
своего рода «спасительным поясом» оказалось уже давно
подготавливавшееся Временным правительством наступ-
ление на фронт. С ним связывались не только, и может
быть не столько стратегические, сколько политические
планы. Правительство и ВЦИК Советов рассчитывали, что
успех наступления окажет стабилизирующее воздействие
на революционный процесс, приобретавший все более ра-
дикальные и даже экстремистские формы (большевики ве-
ли пропаганду против наступления).
Поначалу казалось, что расчеты правительства, свя-
занные с успехом наступления, оправдываются. Когда в
Петроград 19 июня поступили первые сведения о переходе
в наступление войск Юго-Западного фронта (при под-
держке других фронтов), проправительственные элементы
вышли на улицы и площади города. С лозунгами «Война
до победы!», «Доверие Временному правительству!» они
двинулись к Мариинскому дворцу — резиденции прави-
тельства. Однако только 8-я армия генерала Л. Корнилова
364
(после Апрельских событий он покинул пост командующего
Петроградским военным округом) оказалась дееспособной.
Другие армии Юго-Западного фронта буксовали почти
с самого начала и остановились уже через несколько
дней. Еще более безуспешными оказались наступа-
тельные действия других фронтов. А 6 июля герман-
ские войска нанесли мощный контрудар в стык 7-й и 11-й
армий Юго-Западного фронта, осуществив так называемый
Тарнопольский прорыв. Вся грандиозная затея с наступ-
лением, в которую Временным правительством и лично
военным министром Керенским было вложено так много
сил, обернулась катастрофой. Начался беспорядочный, по-
рой панический отход русских войск. Многие части оказа-
лись захлестнуты волной анархии, некоторые городки и
села на пути отступления подвергались погромам, грабе-
жам, мародерству. Командующий Юго-Западным фронтом
генерал Гутор растерялся. Корнилов же именно в эти
ужасные дни показал «железную руку». Позднее он го-
ворил: «Я приказал расстреливать дезертиров и грабите-
лей, выставляя трупы расстрелянных на дорогах, на вид-
ных местах с соответствующими подписями».
Тарнопольский прорыв по времени почти совпал с тра-
гическими событиями, случившимися в Петрограде. Их
суть, содержание В. И. Ленин определил как «взрыв рево-
люции и контрреволюции вместе». Началось с «взрыва» ре-
волюции. Динамитом, который произвел его, были все
ухудшающееся положение трудовых масс, прежде всего
рабочих, попытки правительства и командования под
предлогом военных нужд вывести по крайней мере часть
революционного Петроградского гарнизона из столицы,
будоражащие сведения и слухи о провале так долго гото-
вившегося наступления. Ситуацию «подогрел» и внезапный
выход министров-кадетов из Временного правительства
якобы из несогласия с признанием краевой власти на Ук-
раине — Генерального секретариата Центральной Рады.
Но это был лишь повод. Своим уходом из правительства -
кадеты намеревались поставить своих партнеров «слева» —
меньшевиков и эсеров — перед необходимостью самим
держать ответ перед негодующими революционными мас-
сами. Расчет был довольно продуманным: чтобы уйти от
этой ответственности, меньшевики и эсеры должны были
стать более податливыми и пойти на такое соглашение с
кадетами, которое позволило бы им более решительно
действовать в создании «сильной власти». Отставка каде-
тов, таким образом, являлась политическим давлением, на-
365
правленным на то, чтобы еще более «умерить» меньшеви-
ков и эсеров и, благодаря этому, придать курсу Времен-
ного правительства более устойчивый правый уклон.
В первых числах июля революционные солдаты и ра-
бочие некоторых заводов вышли на улицы Петрограда с
лозунгами устранения Временного правительства и пере-
хода всей власти в руки Советов. Были ли эти выступле-
ния стихийными? Конечно, сыграла немалую роль пред-
шествующая антиправительственная пропаганда и агита-
ция большевиков.
Некоторые члены военной организации большевиков,
Петербургского и районных большевистских комитетов,
сами захваченные революционным порывом, склонны были
развивать движение до максимальных пределов. Искус был
велик. Зиновьев вспоминал эпизод напряженных июльских
дней, когда в Таврическом дворце даже Ленин, «смеясь»,
спрашивал его и Троцкого: «А не попробовать ли нам
сейчас?» Однако, посерьезнев, тут же отвечал, что это не-
возможно: ни провинция, ни особенно фронт не поддер-
жат. «Фронтовик придет и перережет питерских рабочих».
Позднее Ленин писал, что в июльские дни большевики «не
удержали бы власти..., ибо армия и провинция до корни-
ловщины (т. е. до конца августа 1917 г.) могли пойти и
пошли бы на Питер». ЦК тогда отверг прямой курс на
восстание.
Но на крутой волне стихийных выступлений уже заки-
пела ультралевацкая, экстремистская пена. С широко из-
вестной в Петрограде дачи бывшего министра внутренних
дел П. Дурново, ранее захваченной группой анархистов и
других левацких элементов, раздавались призывы к воору-
женному восстанию, реквизиции предприятий, банков,
складов, магазинов. В некоторых районах города открыва-
лась стрельба, появились убитые и раненые. Демонстран-
ты направлялись в Таврический дворец, где заседал ВЦИК,
врывались в зал заседаний, бурно требовали покончить
«сделки с буржуазией», понуждая некоторых членов
ВЦИК немедленно взять власть. При этом едва не постра-
дал лидер эсеров В. М. Чернов. Только вмешательство
Л. Троцкого и Ф. Раскольникова спасло его от жестокой
расправы.
Проправительственная, антибольшевистская печать
связала воедино Тарнопольский прорыв на фронте с июль-
скими событиями в столице, представляя их «большевист-
ской попыткой прорвать внутренний фронт». На «взрыв»
революции контрреволюция ответила своим «взрывом».
366
В некоторых местах города рабочие демонстрации подверг-
лись избиениям, вооруженным нападениям, по ним откры-
вали огонь из пулеметов. Редакция «Правды» была раз-
громлена, многие руководители большевиков (Л. Троцкий*,
А. Коллонтай, Ф. Раскольников, Л. Каменев и др.) были
арестованы. Министр юстиции Переверзев дал санкцию
на публикацию «документов» некоего Ермоленко, якобы
уличавших Ленина в связях с германским Генштабом.
ВЦИК соглашался на расследование. Однако Ленин и
Зиновьев скрылись. Думается, что июльские события,
травля большевиков и по существу невмешательская
позиция ВЦИКа нанесла не только политическую, но
и психологическую травму лично Ленину. Зиновьев
позднее вспоминал, что потрясенный Ленин в после-
июльском своем подполье (в Разливе) говорил ему: «Как
же мы могли быть так глупы... идти к этой банде (речь
шла о первоначальном намерении Ленина и Зиновьева
согласиться на суд под контролем ВЦИКа — авт.). Бес-
пощадная борьба с этой бандой!» Состоявшийся вскоре
VI съезд партии снял с повестки дня апрельский лозунг
«Вся власть Советам!», и хотя и в самом общем виде, но
нацелил партию на борьбу за власть вооруженным путем.
Только 24 июля был объявлен состав нового, второго
коалиционного Временного правительства. В него вошли
7 эсеров и меньшевиков, 4 кадета, 2 члена радикально-
демократической партии и 2 беспартийных.
Премьер-министром еще 8 июля стал Керенский. Его
«звезда» достигла апогея. Он стал как бы олицетворенным
центром, соединяющим «цензовый» и революционно-де-
мократический лагери, символом единения, как тогда
говорили, всех «живых», «государственно-мыслящих» сил
страны. Большевики клеймили его как бонапартиста, ла-
вирующего между революцией и контрреволюцией. Была
ли верной такая оценка? Стремление проводить центрист-
скую политику в обстановке нараставшей поляризации
общественных сил было невероятно трудным, если не об-
реченным делом. «Бонапартизм» по меньшей мере требует
Бонапарта в его чуть ли не мистическом ореоле победы
и славы. Керенский, конечно, не обладал им. Его «бона-
партизм» превращался в маневрирование, а скорее даже в
лавирование, которое (как совсем недавно в случае с
♦ Троцкий после возвращения из США в мае 1917 г. примкнул к
«Межрайонке», но самым тесным образом сотрудничал с большевиками.
На VI съезде РСДРП (б) в июле 1917 г. он был принят в партию.
367
Николаем II) вело к политической, да и моральной
изоляции. Никто — ни левые, ни правые — не были удов-
летворены, и на обоих флангах все больше и больше
концентрировались крайние, анархистски настроенные эле-
менты, активно стягивавшие к себе все новых и новых
сторонников. И без того слабый центр, базирующийся
на непрочном блоке кадетов, эсеров и меньшевиков, «раз-
валивался» все более и более.
* ♦ ♦
На левом фланге этот процесс, безусловно, ускорился
возвращением в Россию (в начале апреля) В. Ленина —
этого большевистского Робеспьера, дававшего мощные им-
пульсы своей партии, которая под его руководством
вела энергичную борьбу за власть. Но правые, консерва-
тивные силы, по вполне объяснимым причинам несколько
«задержались на старте». Слишком крут и внезапен был
обвал истории, слишком глубокий шок вызвал он среди
них. Пожалуй, единственным центром, к которому многие
из них могли потянуться, стали кадеты, после февраля
оказавшиеся на правом крыле политического спектра (бо-
лее правые партии и организации очень скоро либо исчез-
ли со сцены, либо утратили сколько-нибудь заметную
роль). Однако кадеты не только поддерживали Временное
правительство, но (с начала мая) являлись и правой
частью коалиции, левую часть которой составляли мень-
шевики и эсеры. Поэтому те круги в правом секторе,
которые уже скептически относились к попыткам Вре-
менного правительства, сдержать и оставить «революци-
онную анархию», начали искать собственный путь борьбы.
В этих кругах крепла идея создания «сильной власти»,
«власти твердой руки». Одни, правда, еще полагали, что
эта идея совместима с укреплением власти Временного
правительства путем освобождения его от «давления»
Советов и других, как они говорили, «безответственных
организаций». Другие — уже склонны были считать, что
«спасение страны» — в установлении военной диктатуры.
Но если, как мы выше писали, у сторонников проле-
тарской диктатуры, уже нашелся свой Робеспьер, у крайне
правых, сторонников военной диктатуры в апреле своего
«Кавеньяка» еще не находилось. Ленин, впрочем, уже в
июне предсказывал его появление. «Не Церетели или
Чернов, лично, — писал он, — даже не Керенский призван
играть роль Кавеньяка — на это найдутся иные люди, ко-
368
торые скажут в надлежащий момент...: «отстранитесь»...
А. И. Деникин позднее писал, что в генеральско-
офицерской среде уже в конце марта некоторые приходили
к мысли о том, что «революционный пасхальный пере-
звон» слишком затянулся, пора «бить в набат». По имею-
щимся данным, поиск потенциального диктатора начался
в апреле. Обсуждались имена генералов Алексеева,
Лечицкого, адмирала Колчака, но в конце концов некото-
рые из представителей промышленных и финансовых
кругов, обеспокоенных развитием событий в стране, стали
сходиться на генерале Корнилове, который тогда, как
мы знаем, занимал политически важный пост командую-
щего Петроградским военным округом.
Имя Корнилова было популярно в России. Летом в
1916 г. он совершил беспримерный побег из австрийского
плена, в который попал весной 1915 г. после окружения
его 48-й пехотной дивизии. Газеты и журналы тогда
много писали о нем. Он получил Георгиевский крест и был
назначен командиром армейского корпуса. В дни Фе-
вральской революции, стремясь «взять в руки» восставший
Петроградский гарнизон, Родзянко просил генерала Алек-
сеева назначить командующим округом «популярного»
генерала Корнилова. Здесь, в Петрограде, Корнилов и
прошел первые ступени политической школы. Однако
Апрельский кризис, как мы знаем, прервал деятельность
военного министра А. Гучкова и его «подопечного»
Корнилова. Он снова был возвращен на фронт, получив
8 армию Юго-Западного фронта.
Тем временем в Петрограде, Москве и других городах
как раз в мае — июле начали возникать политические
организации, ставившие своей целью «установление поряд-
ка». Наиболее энергичным из них стал так называемый
«Республиканский центр», объединивший целый ряд, глав-
ным образом, военных и полувоенных организаций, таких,
как «Союз георгиевских кавалеров», «Военная лига»,
«Союз бежавших из плена», «Совет союза казачьих
войск» и др. Субсидировался «Республиканский центр»
некоторыми крупными банками и, располагая определен-
ными средствами, уже в июне установил связь с «Союзом
офицеров армии и флота», Главный комитет которого
находился при Ставке. Вокруг всех этих организаций
шла консолидация правых, контрреволюционных сил. Фор-
мирование их началось после провала июньского наступле-
ния. Теперь оно напрямую было связано с Корниловым.
При поддержке комиссаров Временного правительства эсе-
369
ров Б. В. Савинкова и М. М. Филоненко, по достоинству
оценивших его волю и энергию в трагические дни Тарно-
польского прорыва, он начал делать буквально голово-
кружительную карьеру. В середине июля он стал уже глав-
нокомандующим Юго-Западного фронта, а в 20-х числах
июля — Верховным главнокомандующим. Савинков, по его
словам, стремился создать в стране власть «под красным
знаменем Керенского и крепкой рукой Корнилова»,
власть, которая, как он рассчитывал, сможет ликвидиро-
вать Советы и другие революционно-демократические
организации, покончив с «большевистской анархией в
стране». Не исключено, однако, что Савинков имел и соб-
ственные планы: все его прошлое (он был одним из
руководителей террористской боевой организации эсеров)
и его высокие интеллектуальные и волевые качеств?
давали ему основание для выдвижения на роль полити-
ческого лидера. Керенский, по рекомендации Савинкова,
поддерживая Корнилова, стремился укрепить режим и
стабилизировать обстановку, имея опору в армии и вообще
правых сил. Однако у Корнилова и тех, кто делал на
него ставку, имелись собственные намерения и собствен-
ные цели.
Уже через неделю после прибытия в Ставку в качестве
верховного главнокомандующего Корнилов на совещании с
некоторыми министрами, приехавшими в Могилев, прямо
заявил, что для поднятия боеспособности и укрепления
порядка необходима не одна, а три армии: «армия в око-
пах.., армия в тылу и армия железнодорожников». Все
три армии, говорил Корнилов, должны быть подчинены
той же самой «железной дисциплине», которая будет ус-
тановлена для армии, «держащей фронт».
Лично Корнилов, по-видимому, не являлся идейным
монархистом, но в его окружении, прежде всего в составе
Главного комитета Союза армии и флота, находилось
немало убежденных монархистов.
Корниловская «директива» (создание трех «армий»)
была положена в основу разработки особой записки
(или доклада) для Временного правительства, в составле-
нии которой приняли участие Савинков, Филоненко и
некоторые военные и гражданские чины Ставки. В «воен-
ном разделе» записка требовала восстановления в полной
мере дисциплинарной власти начальников; правительствен-
ные комиссары, хотя и оставались, но их функция сво-
дилась к функции «врачей», которые «по оздоровлении
армии» должны считать свою задачу выполненной. Со-
370
хранились и созданные после Февральской революции
войсковые комитеты, но им предлагалось действовать в
точном соответствии с выработанным положением, по ко-
торому они ставились перед альтернативой: либо «прово-
дить в сознание масс идеи порядка и дисциплины», либо
«поддаться безответственному влиянию масс и тогда нести
кару по суду». Митинги в армии запрещались вообще,
собрания допускались только с разрешения комиссара и
комитета. Записка гневно обрушилась на тыловые гарнизо-
ны (прежде всего на Петроградский гарнизон), которые
стали (по терминологии авторов записки) «бандами празд-
ношатающихся». Предлагалось немедленно установить
одинаковый режим как для фронта, так и для тыла, рас-
пространив на тыл закон о смертной казни. Для расфор-
мирования неповинующихся частей следовало создать
«концентрационные лагеря с самым суровым режимом и
уменьшенным пайком».
«Гражданская часть» записки требовала объявить же-
лезные дороги, а также большую часть заводов и шахт
на военном положении. Митинги, стачки, забастовки за-
прещались точно так же, как и вмешательство рабочих в
«хозяйственные дела». За невыполнение установленной
нормы должна была последовать отправка рабочего на
фронт. «Указанные мероприятия, — говорилось в записке,
должны быть проведены в жизнь немедленно с железной
решимостью и последовательностью...» «Руководительство
судьбами государства» должно осуществляться «спокойной
и сознательной твердостью людей мощной воли, решивших-
ся во что бы то ни стало спасти свободную Россию».
Многие положения «записки» Корнилова, несколько
прокорректированной Савинковым и Филоненко, вообще
говоря были приемлемыми для Керенского и правитель-
ства, стремившегося остановить экономическую разруху,
стабилизировать политическое положение, укрепить закон-
ность и порядок, предотвратить общий развал. Однако,
ознакомившись с ней в первых числах августа, Керен-
ский занял уклончивую позицию. Не отвергая ее основ-
ных положений, он в то же время разъяснил ее
«проводникам» Савинкову и Филоненко, что проведение
мер, в ней обозначенных, требует времени, осторожности
и подготовки, поскольку высокий «темп» их реализации
может привести лишь к противоположному результату:
недовольству и возмущению масс, что еще больше усу-
губит положение правительства. «Тянул» Керенский,
возможно, и по более конкретной причине: уже шла
371
подготовка к Государственному совещанию в Москве,
на котором он рассчитывал получить мандат на правле-
ние от всей «земли». Однако сведения о разногласиях
между премьером и главковерхом уже проникли в прессу.
Левые (меньшевистские, эсеровские, не говоря уже о боль-
шевистских) газеты забили тревогу. Казалось, началась
настоящая кампания за смещение Корнилова с поста глав-
коверха. Тогда, как можно предположить, по инициативе,
исходящей из Ставки, началась противоположная, прокор-
ниловская кампания. Правые организации, группировав-
шиеся вокруг «Республиканского центра» и только что об-
разовавшегося «Совещания общественных деятелей», куда
вошли монархисты, октябристы и кадеты, представители
буржуазных и помещичьих организаций, произвели на-
стоящий залп резолюцией о «несменяемости» Корнилова.
Его популярность в правых кругах резко шла вверх, что,
без сомнений, было воспринято в Ставке как сигнал к
активизации нажима на Керенского и Временное пра-
вительство вообще. Собственно говоря, этому способство-
вала и вся обстановка в стране. Экономика была близка
к параличу. Из-за разрухи на транспорте резко ухуд-
шилось продовольственное положение в Петрограде и
Москве. В некоторых городах на военных заводах по
неустановленным причинам происходили катастрофы, уси-
ливавшие общую тревогу, подозрительность, нервозность.
Росла преступность, во многих местах происходили
черносотенные погромы, усиливалась анархия. Положение
на фронте не сулило ничего хорошего: явно обозна-
чилось германское наступление на Рижском направлении,
что создавало угрозу непосредственно Петрограду. В нем
уже начинались первые признаки паники. Складывалось
положение, о котором мечтают все экстремисты: чем хуже,
тем лучше. В Ставке, «Республиканском центре» и «со-
путствующих» организациях посчитали, что решительный
момент близок.
Подготовка к нему велась во вполне легальных фор-
мах. Поскольку в случае захвата немцами Риги, как
уже отмечалось, могла возникнуть угроза Петрограду.
Корнилов начал форсировать план создания Особой
Петроградской армии. Был отдан приказ о переброске
3 конного корпуса генерала А. М. Крымова и Туземной
(«Дикой») дивизии генерала Д. Багратиона с Юго-Запад-
ного фронта в район Великие Луки — Невель — Ново-
сокольники. Другим приказом с Северного флота в район
между Выборгом и Белоостровом должна была быть
372
переброшена 5-я Кавказская дивизия из состава 1-го кон-
ного корпуса генерала А. Долгорукова.
Тем временем в Москве, в Большом театре, 12 августа
открылось Государственное совещание. Большевики бойко-
тировали его, рассматривая как собрание контрреволю-
ционных сил. Керенский выступил на совещании плохо,
нервно. Говоря о тяжелейшем кризисе, в котором оказа-
лась страна, он взывал к единству, к примирению
всех общественных сил и политических партий и, видимо,
чувствуя утопичность этой цели, грозил налево и направо,
хорошо сознавая, что эти угрозы мало на кого действуют.
Речь Корнилова выглядела четкой и решительной. Он
предупреждал, что если в ближайшее время не будут при-
няты «решительные меры», фронт рухнет. То, что по свое-
му положению он не мог сказать, «досказал» донской
атаман А. Каледин, открыто призвавший ради «спасения
страны» ликвидировать все революционно-демократичес-
кие организации. Выступивший от имени ВЦИКа Н. Чхе-
идзе предложил программу оздоровления страны, которая
сочетала проведение целого ряда мер государственного
контроля в экономике с сохранением основ капиталис-
тического производства. Программа в целом была приме-
нимой и для демократических кругов буржуазии. В знак
единения меньшевик И. Церетели и представитель про-
мышленно-финансовых кругов А. Бубликов пожали друг
другу руки. Однако это был не более чем демократичес-
кий жест. Люди «дела» из правого лагеря хотели иного.
После Государственного совещания Керенский не мог
не осознать явного усиления правых, прокорниловских
сил. Необходимо было найти путь соглашения с ними,
чтобы в результате их нажима не оказаться за бортом.
17 августа, вызвав Савинкова, Керенский сообщил ему,
что принципиально согласен с содержанием «записки»
Корнилова и дал поручения разработать соответствующие
законопроекты. 23 августа в Ставку, по указанию Керен-
ского, прибыл Савинков. Состоялись переговоры. Быстро
договорились о выделении Петрограда и его окрестностей
(так называемого Петроградского военного губерна-
торства) из пределов Петроградского военного округа, ко-
торый весь в соответствии с желанием Корнилова переда-
вался в подчинение Ставки. Далее Савинков заявил: по-
скольку у правительства существует опасение, что при
введении в действие законопроектов, основанных на кор-
ниловской «записке», могут возникнуть «серьезные ослож-
нения», усугубленные будто бы ожидаемым 28 и 29 авгус-
373
та «выступлением большевиков», то необходимо принять
соответствующие меры. Правительство^ просило поэтому
отдать распоряжение, чтобы 3-й конный корпус и некото-
рые другие части были «подтянуты» к столице. На другой
день они начали предписанное им движение.
Однако до сих пор не вполне объяснимое вмешатель-
ство бывшего оберпрокурора Синода В. Н. Львова
сорвало согласованный альянс Керенского с Корниловым.
Побывавший в Ставке Львов 26-го явился к Керенскому
и будто бы от имени Корнилова предъявил ему ульти-
матум о передаче власти верховному главнокомандующе-
му. Самим Керенскому и Савинкову предлагалось прибыть
в Ставку для переговоров о сформировании нового пра-
вительства. Керенский, уже давно подозревавший о нали-
чии в Ставке противоправительственного заговора, решил
действовать немедленно. Он арестовал В. Львова и особой
депешей объявил о смещении Корнилова с поста верховно-
го главнокомандующего. Когда она пришла в Ставку,
Корнилов не подчинился. В нескольких обнародованных
обращениях он заявил, что Временное правительство
действует по указке Совета, где притаилось немало гер-
манских агентов. Войскам Крымова было приказано дви-
гаться на Петроград. Это был антиправительственный
мятеж.
Ответные шаги Керенского были не менее энергичны-
ми: он потребовал от правительства чрезвычайной власти,
которая была ему дана. Все министры ушли в отставку.
Корнилов был объявлен мятежником.
ВЦИК Советов и Исполком крестьянских Советов со-
брались на свое экстренное совместное заседание вечером
27 августа. Атмосфера была крайне напряженной. Как
писал Л. Троцкий, «город в те дни затих. Ждали Корнило-
ва, одни с надеждой, другие — с ужасом». В итоге дли-
тельных и бурных дебатов в конце концов была принята
резолюция, в которой правительству выражалось доверие*,
а Керенскому поручалось заменить ушедших министров-
* Меньшевики еще в канун выступления Корнилова (19—24 ав-
густа) провели свой съезд, на котором стремились достигнуть объе-
динения всех своих организаций и групп. Этот съезд, однако, показал
наличие глубоких расхождений между меньшевиками-оборонцами
(И. Церетели, А. Потресов и др.) и меньшевиками-интернационалистами
(Ю. Мартов, Р. Абрамович и др.). Объединенный съезд заявил о под-
держке правительственной коалиции. Тем не менее, меньшевики-ин-
тернационалисты, требовавшие разрыва коалиции с буржуазией и созда-
ния в основном социалистического правительства, усилили свое влияние.
Сходные процессы происходили и у эсеров.
374
кадетов (заподозренных в содействии Корнилову)** «де-
мократическими элементами». Одновременно было со-
гласовано решение о начале подготовки к созыву еще од-
ного Государственного совещания, но с участием делега-
тов только революционно-демократических и демократи-
ческих организаций, поскольку те, кто составлял правое
большинство московского Государственного совещания,
как считали, оказались замешанными в «корниловщину».
Это было решение о так называемом Демократическом
совещании, которое открылось позже, в середине сентября.
К концу 27 августа ВЦИК создал чрезвычайный
орган — Комитет народной борьбы с контрреволюцией.
В состав комитета вошли представители президиумов
ВЦИК и Исполкома Советов крестьянских депутатов
(по 5 человек), партий эсеров и меньшевиков (по
3 человека), Всероссийского совета профсоюзов (2 чело-
века), Петроградского совета профсоюзов (1 человек),
Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов
(2 человека) и ряда других организаций. Но для того,
чтобы этот объединенный революционно-демократический
орган приобрел настоящую, действенную силу, необходимо
было, чтобы в него вошли, его поддержали большеви-
ки, поскольку наиболее радикально настроенные массы,
готовые к решительной борьбе с «корниловщиной», шли
теперь за ними. Это было ясно не только лидерам ВЦИК
и Исполкома Совета крестьянских депутатов, но и Времен-
ному правительству, самому Керенскому. В директивной
телеграмме местным партийным организациям больше-
вистский ЦК, исходя из ленинских указаний, предпи-
сывал: «Во имя отражения контрреволюции работать
в техническом и информационном сотрудничестве с Со-
ветом, при полной самостоятельности политической ли-
нии». При этом в качестве важного условия ЦК на
своем заседании 30 августа потребовал «освобождения
арестованных в связи с событиями 3—5 июля и возвраще-
ния на свои посты преследуемых вождей рабочего клас-
са — Ленина, Зиновьева и др».
Представители большевистской партии (В. Невский и
др.) вошли в состав Комитета народной борьбы с контрре-
волюцией. И хотя подчеркивался технический и информа-
♦♦ П. Милюков так определил действительную позицию кадетов
по отношению к Корнилову: «сочувствие, но не содействие». Это, по-
видимому, верная формула. Кадеты готовы были воспользоваться пло-
дами победы Корнилова, но считали неоправданным риском принять
участие в деле, в котором они видели немало авантюризма.
375
ционный характер «блока» с оборонцами в составе этого
комитета, на практике в дни борьбы с подступавшими
к Петрограду войсками Крымова возникло политическое
единство ведущих социалистических, советских партий и
Временного правительства.
Именно это определило легкую, практически бескров-
ную победу над «корниловщиной». Только в Кронштадте и
Выборге дело кончилось солдатским и матросским само-
судом над несколькими офицерами, открыто заявившими
о своей преданности Корнилову. В этих инцидентах проя-
вились классовая ненависть, страх перед возможной
победой контрреволюции. Такие случаи, однако, были по-
ка единичными.
29 августа части Петроградского гарнизона заняли
боевые позиции между Финским заливом и Невой, гото-
вясь встретить противника. Но боевых действий не потре-
бовалось. На стороне правительства и революционной
демократии был огромный перевес. Агитации и блоки-
рования железнодорожных путей оказалось достаточно,
чтобы парализовать войска Крымова. Дальше Семрино,
Луги и Ямбурга части 3-го конного корпуса и «Дикой
дивизии» продвинуться не смогли, а созданная ранее
корниловская «пятая колонна» в Петрограде, руководители
которой проводили свое время в петроградских рестора-
нах, просто не решилась поднять голову.
1 сентября в Могилеве были арестованы Корнилов и
другие генералы Ставки. «Ликвидацию» Ставки по поруче-
нию Керенского, взявшего на себя обязанности верховного
главнокомандующего, осуществил генерал Алексеев, впол-
не сочувственно относившийся к замыслам и планам
корниловцев. Л. Троцкий был, вероятно, прав, когда
саркастически заметил в своей «Истории русской револю-
ции»: Алексеев и Корнилов при встрече, «надо полагать,
единодушно расходовали свой солдатский словарь по
адресу Керенского...»
Корниловские события перевернули всю ситуацию
в стране. Чаши политических весов стремительно меня-
лись местами. Правую их чашу, которая после июля,
казалось, прочно установилась наверху, буквально на гла-
зах потянуло вниз, а левую, находившуюся где-то внизу,
быстро потянуло на ее место, вверх. Иначе и не могло быть.
Провал корниловщины означал сокрушительное поражение
правых. Они оказались надолго деморализованными. Сту-
шевались и кадеты. Напротив, большевики, которые вну-
шали массам, что правительство Керенского — это лишь
376
ширма, за которой консолидируется контрреволюция,
мечтающая о буржуазном и даже монархическом
режиме, приобрели новый кредит. Уже в конце августа
два ведущих Совета — Петроградский и Московский —
приняли большевистскую резолюцию о власти, требовав-
шую покончить с политикой коалиции. Если большевики
явно набирали очки, то меньшевики и эсеры теряли их.
Теперь — после поражения «корниловщины» — главным
политическим вопросом становился вопрос о взаимоотно-
шениях социалистических партий. От них, от их единства
или раскола во многом зависела теперь судьба револю-
ции и страны.
В ретроспекции особенно хорошо видно, что перед
меньшевистско-эсеровскими лидерами ВЦИКа ход собы-
тий поставил нелегкую для них альтернативу: с кем идти
дальше? С кадетами, с цензовыми элементами, с кото-
рыми они уже прошли полугодовой путь, приведший к
«корниловщине», или с большевиками, связь которых с
радикализующимися массами становилась все очевиднее,
но в которых они видели политических конкурентов?
Это был нелегкий для них вопрос.
Вечером 1 сентября на заседании ВЦИКа обсуждался
вопрос о власти. К этому времени Керенский сумел пред-
принять шаг, который, как он полагал, должен был ока-
зать определенное давление на колеблющихся лидеров
ВЦИКа: было объявлено о создании Директории из 5 лиц,
в которой кадеты отсутствовали. В ее состав вошли:
сам Керенский (эсер), М. И. Терещенко (беспартийный),
двое военных — генерал А. Верховский и адмирал Д. Вер-
деревский, А. М. Никитин (правый меньшевик), Л. Каме-
нев и другие большевики. Члены ВЦИКа убеждали, что
объявленная Керенским Директория — это правительство
«лично для него». Меньшевистские и эсеровские лидеры
правого и центристского направлений (М. И. Скобелев,
М. И. Либер, Н. Д. Авксентьев и др.) доказывали, что ре-
волюционная демократия одна не может сформировать
правительство, которое найдет широкую поддержку,
что коалиция с буржуазией и «цензовыми» элементами
должна быть продолжена, пусть не с кадетами, но с други-
ми буржуазными представителями, приверженными демо-
кратическим принципам. Во всяком случае, утверждали
они, необходимо поддержать Керенского и Директорию,
по крайней мере до предстоящего вскоре открытия Демо-
кратического совещания. В сущности, только Ю. Мартов,
как мы уже знаем, стоявший на левом, интернационалист-
377
ском фланге меньшевизма, твердо высказался за создание
демократического, однородного социалистического прави-
тельства.
Утром 2 сентября большевистская резолюция «О влас-
ти» была ВЦИКом отклонена. Он принял меньшевистско-
эсеровскую резолюцию, призывавшую решить вопрос о
власти на Демократическом совещании, а до той поры —
поддерживать Керенского.
И тем не менее шансы на реализацию большевистских
предложений полностью еще не исчезли: в среде мень-
шевиков и эсеров усиливались противоречия, обострялась
борьба различных группировок, что при определенных
обстоятельствах все-таки могло сдвинуть их влево. Даже
Церетели, наиболее стойкий борец за коалицию, не исклю-
чал возможности в дальнейшем, как он говорил, пойти
«на риск» Советской власти. У эсеров также все громче
раздавались голоса левых, отвергавших коалицию с бур-
жуазией.
Находясь в Финляндии, Ленин в первой декаде сен-
тября написал несколько статей, которые ориентиро-
вали партию на возврат к апрельской, доиюльской линии —
на борьбу за развитие революции по социалистическому,
по мирному пути либо в политическом сотрудничестве,
либо в политическом соперничестве с меньшевиками и
эсерами. Поскольку такая установка расходилась с линией,
как будто бы определенной VI съездом партии, в руко-
водстве большевиков она вызвала известное недопонима-
ние и даже сопротивление.
Между тем большевизация Советов довольно быстро
набирала темп. Это обстоятельство, по-видимому, оказало
весомое влияние на меньшевистско-эсеровских руководи-
телей ВЦИКа и некоторых других, поддержавших ВЦИК
Советов. Если в конце августа и в первых числах сентября
они заметно колебались в вопросе о коалиции с «цензовыми
элементами» и колебались с видимым уклоном влево,
то теперь (к середине сентября), потерпев ряд пораже-
ний в ведущих Советах (в Петрограде, Москве, Гельсинг-
форсе и др.) и отдавая себе отчет в том, что этот процесс
может привести их к утрате ведущих политических
позиций, они повернули вправо. Более чем полугодо-
вое преобладание в Советах, ставшее для них уже привыч-
ным положением правительственных, «министерских» пар-
тий, надо думать, сильно мешало им свыкнуться с
мыслью, что они, поменявшись местами с большевиками,
378
окажутся в меньшинстве, перейдут в оппозицию. Это было
политически и психологически трудно.
14 сентября предстояло открытие Демократического
совещания. Во многих демократических организациях
(местных самоуправлениях, кооперативах, сельских Сове-
тах, профсоюзах, армейских комитетах и др.) меньшеви-
ки, эсеры и левые «цензовые элементы» все еще удержи-
вали большинство, и в случае формирования правитель-
ства Демократическим совещанием, оно (это большинство)
должно было противостоять болыпевизирующимся Сове-
там. В этом не было злого политического умысла. Мень-
шевистско-эсеровские лидеры полагали, что Советы, пусть
даже широко представленные рабочими, солдатами и
крестьянами, не могут претендовать на представительство
всего огромного населения России, что ничем не оправ-
дано исключение других социальных слоев, не менее спо-
собных к общественному и государственному творчеству.
В передаче власти только Советам они видели угрозу даль-
нейшему расколу страны. Среди делегатов Демократи-
ческого совещания было 532 эсера (в том числе 71 —
левый эсер), 172 меньшевика (из них 56 — левых, интер-
националистов), 55 народных социалистов, 17 — беспар-
тийных и 134 большевика. Такой расклад давал преиму-
щество сторонникам правого крыла меньшевистско-эсеров-
ского блока, т. е. сторонникам продолжения коалиции
с буржуазными элементами, «цензовиками».
Может быть, как всегда, первым значение наметив-
шегося «коалиционного крена» в расчетах меньшевиков и
эсеров оценил политически сверхчувствительный Ленин.
Приблизительно с середины сентября его мысль, ранее, ка-
залось, обращенная к возможному компромиссу с мень-
шевиками и эсерами, резко меняет свое направление. Этот
поворот определялся, видимо, двумя факторами. Во-пер-
вых, усилившаяся радикализация масс, выдвигавшая
большевиков на политическую авансцену, и, во-вторых,
наметившиеся стремления меньшевиков и эсеров к во-
зобновлению коалиции с буржуазией.
Так или иначе с середины сентября Ленин решительно
выдвинул задачу вооруженной борьбы за передачу власти
Советам. В письме в ЦК «Большевики должны взять
власть», написанном 12—14 сентября, он писал: «Вопрос о
том, чтобы задачу сделать ясной для партии: на очередь
дня поставить вооруженное восстание в Питере и в Москве
(с областью), завоевание власти, свержение прави-
тельства». В другом письме «Марксизм и восстание»,
379
написанном тогда же, Ленин разъяснял: «Величайшей
ошибкой было бы думать, что наше предложение ком-
промисса еще не отвергнуто, что Демократическое со-
вещание еще может принять его».
Между тем, Демократическое совещание торжественно
открылось в Александровском театре 14 сентября. Зал
был декорирован красными знаменами, которые должны
были подчеркивать приверженность участников совещания
революционно - демократическим i принципам.
От большевиков на первом заседании выступил Л. Ка-
менев. Он говорил, что можно составить любую програм-
му для трудовой демократии, но было бы полной утопией
считать, что такую программу будут честно проводить в
жизнь буржуазные партии. Каменев предлагал демокра-
тии, представленной на совещании, создать новое пра-
вительство. Такая позиция Каменева давала определенный
шанс меньшевикам и эсерам, ибо речь здесь не шла о пе-
редаче власти исключительно Советам. Иную позицию
занял Л. Троцкий. Он призывал к разрыву с буржуазией
и к созданию такого правительства, которое обеспечит
передачу всей власти Советам. Несмотря на различия,
речи Троцкого и особенно Каменева все же ориентирова-
ли на сотрудничество в рамках Демократического Совеща-
ния. Но это уже совершенно не соответствовало позиции
В. И. Ленина. Назревал конфликт внутри большевистского
руководства.
15 сентября состоялось заседание ЦК, на котором
главным вопросом было обсуждение писем Ленина о под-
готовке вооруженного восстания и фактическом разрыве
с Демократическим совещанием. Предложение И. Сталина
о «рассылке писем в наиболее важные организации» было
отклонено. Постановили сохранить только один экземпляр
писем, остальные уничтожить.
Таким образом, «директивы» Ленина фактически были
отвергнуты ЦК, однако не остались бесследными. Они
явно повлияли на позицию Троцкого, который, выступая
на Демократическом совещании, говорил теперь не только
о шагах по направлению к власти Советов, но о прямой
передаче им власти. Позиции Ленина и Троцкого все более
и более сближались.
А работа Демократического совещания шла в утоми-
тельных дебатах и словопрениях. Только 19 сентября
главный вопрос — о власти — был поставлен на голосова-
ние. Оно выявило раскол, а то и просто неразбериху,
которые царили в рядах меньшевиков и эсеров, а по
380
существу, всей революционной демократии. К какому-либо
существенному результату Демократическое совещание
прийти не сумело.
По предложению И. Церетели решено было передать
вопрос о власти постоянному органу, который предстояло
избрать Демократическому совещанию, так называемому
«Совету республики» (или «Предпарламенту»).
К этому времени среди делегатов Демократического
совещания выявилось три течения. Правое крыло меньше-
вистско-эсеровского блока (И. Церетели, Н. Авксентьев
и др.) взяло курс на продолжение коалиции с кадетами.
Центр — меньшевики-интернационалисты и часть эсеров
(Ю. Мартов, В. Чернов и др.) отвергал эту коалицию,
выдвигая идею создания демократического, практически
однородного социалистического правительства, опираю-
щегося на Советы и другие демократические органи-
зации. Левые — большевики — колебались между пози-
цией Ленина и Троцкого, выдвигавших требования пере-
дачи всей власти Советам, и Каменева, склонявшегося
к сотрудничеству с другими социалистическими партия-
ми. Никто не хотел уступать. Сказывались идеологи-
ческие приверженности к политическим амбициям. Пре-
обладало, однако, течение в поддержку коалиции с каде-
тами. Это позволило Керенскому сформировать под своим
председательством новое, третье по счету коалиционное
правительство. В него вошло 6 кадетов, 1 эсер, 3 меньше-
вика, 2 трудовика, 1 «независимый» и 2 военных специа-
листа. Предпарламент выразил ему свою поддержку.
Создание нового правительства совпало с началом дея-
тельности нового Исполкома и нового Президиума Испол-
кома Петроградского Совета. Теперь Президиум состоял
из 13 большевиков, 6 эсеров и 7 меньшевиков. Председа-
телем Исполкома Петроградского Совета стал Л. Д. Троц-
кий. Одна из самых ключевых позиций оказалась в
руках большевиков. Это вело к началу и росту конфрон-
тации между Петроградским Советом, с одной стороны, и
Временным правительством, поддерживаемым ВЦИКом, с
другой, но в среде большевистского руководства эта кон-
фронтация все же связывалась не столько с восстанием
против правительства, сколько с созывом и решениями
II съезда Советов. 26 сентября большевистский «Рабочий
путь» поместил статью Г. Зиновьева, в которой говори-
лось: «Полновластным хозяином земли русской мы счита-
ем созываемый на 20 октября Съезд Советов. Если этому
съезду дано будет состояться, то к этому времени опыт
381
с «новой» коалицией, мы убеждены, окончательно про-
валится, и ряд промежуточных элементов присоединится,
наконец, к нашему лозунгу «Вся власть Советам!»»
Однако меньшевистские и эсеровские лидеры, все еще
удерживавшие ВЦИК под своим контролем, явно не спеши-
ли с созывом II съезда и потому Ленин, лучше других
сознававший, что момент для взятия власти может быть
упущен, очень резко критиковал «легалистскую» позицию
большевиков. В письме членам ЦК, ПК, МК и Советов,
написанном 29 сентября, он писал: «Ждать» съезда
Советов есть полный идиотизм, ибо это значит пропустить
недели, а недели или даже дни решают теперь все.
Это значит трусливо отречься от взятия власти, ибо
1—2 ноября он будет невозможен (и политически, и
технически: соберут казаков ко дню глупейшим образом
«назначенного» восстания»)». В примечании к письму он
добавил: «„Созывать" съезд Советов на 20 октября для
решения „взять власть" — чем же это отличается от
„назначения" восстания по-глупому??» В то же время
Ленин предлагал и конкретный план: ударить одновре-
менно из трех главнейших пунктов: из Питера, Москвы
и Балтийского флота. Москва, считал он, может даже на-
чать.
Развитие политической ситуации все больше «работа-
ло» на точку зрения Ленина. В стране углублялся про-
мышленный развал, полыхали крестьянские восстания,
резко обострялись национальные противоречия. Ухудши-
лось положение на фронте: немцы захватили Моонзунд-
ские острова, вытеснили Балтийский флот в Финский
залив. Угроза Петрограду становилась вполне реальной.
Временное правительство обсуждало планы «разгрузки»
Петрограда и эвакуации в Москву. Недовольство и озлоб-
ление в массах ширилось. На этой почве возникала реаль-
ная опасность того, что экстремистские настроения
могут вылиться в отдельные, частичные «вспышки», в
стихийные, анархические движения. Временное правитель-
ство, потерпевшее опору справа после провала корнилов-
щины, теряло опору и слева. Оно само ощущало, что
оказалось в положении «сидящего между двух стульев»,
и проявляло инертность и безволие. По выражению
одного из современников, казалось, что даже брюки сиде-
ли на министрах, как на покойниках.
В такой ситуации позиция Ленина и Троцкого, в
соответствии с которой партия должна была решаться на
активные действия, находила поддержку. 5 октября ЦК
382
принял исключительно важное решение. В протоколе засе-
дания записано: «После дискуссии принимается всеми
против одного решения уйти из Предпарламента в первый
же день по прочтении декларации». Этим «одним» был
Л. Каменев. В заявлении, поданном в ЦК, он заявил:
«Уход из Предпарламента „предопределяет тактику пар-
тии на ближайший срок в направлении, которое я лично
считаю весьма опасным для партии"». Он имел в виду во-
оруженное восстание.
Первое заседание Предпарламента открылось 7 октяб-
ря под председательством одного из основателей эсеров-
ской партии Н. Авксентьева. Выступив от имени прави-
тельства, Керенский призвал к консолидации всех сил, ви-
дя в этом единственный путь выхода из тяжелейшего
кризиса, в который все глубже и глубже погружалась
страна. Но никакой четкой, конкретной программы в его
речи не содержалось. Призывы, призывы и угрозы в
адрес «безответственных агитаторов», подрывающих «еди-
нение страны». На трибуну поднялся Троцкий. Невзирая
на открытую обструкцию правой части Предпарламента,
он зачитал декларацию об уходе большевиков. Она за-
канчивалась словами: «Покидая Временный Совет, мы взы-
ваем к бдительности и мужеству рабочих, солдат и крестьян
всей России. Петроград в опасности! Революция в опаснос-
ти! Народ в опасности! Правительство усугубляет эту
опасность. Правящие партии помогают ему. Только сам
народ может спасти себя и страну. Мы обращаемся
к народу. Вся власть Советам! Вся власть народу! Да
здравствует немедленный, честный, демократический мир!»
В эти дни Троцкий стал митинговым оратором № 1.
В цирк «Модерн», куда чуть ли не ежедневно собирались
тысячи рабочих с фабричных окраин, солдат гарнизона и
матросов, прибывавших из Финляндии и Кронштадта, его
вносили на руках. Простые лозунги большевиков, требо-
вавшие земли и мира, доходили до их сердец. Большевики
вели свою пропаганду с огромной энергией, выдаю-
щимся мастерством.
Уход большевиков из Предпарламента стал одним из
важнейших событий 1917 года. Он означал, что в борьбе
за передачу власти Советам они бесповоротно порывают с
другими социалистическими партиями, так и не решив-
шимися разорвать блок с буржуазией.
5 и 7 октября во многом обусловили 10 и 16 октября —
судьбоносные дни, когда вернувшийся в Петроград Ленин
при поддержке Троцкого и других сумел провести в ЦК
383
партии решение о начале непосредственной подготовки
к вооруженному восстанию. Это далось нелегко. В партий-
ном руководстве сознавали огромную ответственность, ко-
торую большевики должны были взять на себя. Против
курса на вооруженное восстание выступил Л. Каменев
и поддержавший его Г. Зиновьев. Они заявили, что
«объявлять сейчас вооруженное восстание — значит ста-
вить на карту не только судьбу нашей партии, но и
судьбу русской и международной революции». По мнению
Каменева и Зиновьева большевистское восстание приведет
партию к изоляции, так как восстановит против нее другие
демократические силы; они также утверждали, что какие-
либо расчеты на поддержку международного пролетариата
(один из главных пунктов Ленина и Троцкого) — неосно-
вательны. О своей точке зрения Каменев и Зиновьев
18 октября сообщили в газете М. Горького «Новая
жизнь», что вызвало яростную реакцию Ленина, расцени-
вавшего их поступок как «штрейкбрехерство», чуть ли не
предательством и потребовавшего их исключения из партии.
Сентябрьско-октябрьская борьба Ленина за вооружен-
ное восстание в какой-то мере напоминала его апрельскую
борьбу, когда он сумел преодолеть сопротивление Каме-
нева и его сторонников, стремившихся повести партию
по «полуменьшевистскому» курсу. В предоктябрьские дни
могучая энергия и неукротимая воля Ленина, казалось,
достигли наивысшей точки. Чтобы убедить руководство
партии в необходимости восстания, он прибегал к широ-
кому комплексу аргументов, причем, пожалуй, одним из
решающих была ссылка на близость мировой революции.
Несколько особую позицию все же занимал Троцкий.
Голосуя за точку зрения Ленина, он, как лицо официаль-
ное (председатель Исполкома Петроградского Совета), из-
брал тактику дипломатического прикрытия.
Воспользовавшись приказом властей о выводе части
Петроградского гарнизона на фронт, он выдвинул идею
о начале выступления контрреволюционных сил и под
предлогом необходимости обороны и защиты революции,
силами того же гарнизона и кронштадтских отрядов
осуществлял планомерный захват ключевых объектов горо-
да — телеграфа, телефона и др. Расчет делался на то, что
к 25 октября — дню открытия II съезда Советов — фак-
тическая власть будет уже в руках Петроградского Сове-
та, и Всероссийский съезд санкционирует переход власти
к Советам. Такая тактика оказалась успешной. По вос-
поминаниям многих современников, немногие в городе
384
ощущали атмосферу вооруженного восстания. Да и штур-
ма Зимнего дворца, штурма в буквальном смысле этого
слова не было. Большевистские силы шаг за шагом уста-
навливали свой контроль в городе.
Бессилие Временного правительства в эти дни и часы
было поразительным. В решающей степени это явилось
следствием потери им практически всякой поддержки. Днем
24 октября Керенский явился в Предпарламент и потре-
бовал выражения ему доверия в вопросе вооруженной
борьбы с большевиками. Однако лидеры меньшевиков и
эсеров предложили объявить о немедленном начале мир-
ных переговоров и аграрной реформы, полагая, что это
выбьет почву из-под ног большевиков. Керенский отверг
эти предложения и утром 25 октября, почти открыто
минуя матросские и красногвардейские патрули, выехал
из Петрограда в Псков, в штаб Северного фронта с тем,
чтобы привести оттуда карательные войска.
Когда исполнявший обязанности председателя прези-
диума I ВЦИК (избранного на I Всероссийском съезде
Совета еще в июне) меньшевик Ф. Дан открыл съезд
в Смольном в 10 ч. 40 м. вечера 25 октября, почти весь
город уже практически находился в руках большевиков.
Держался еще Зимний дворец, где пребывало Временное
правительство. Поскольку большинство на съезде принад-
лежало большевикам и их сторонникам, президиум при-
шлось составить на пропорциональной основе: 14 больше-
виков, 7 эсеров, 3 меньшевика и т. д. Но меньшевики
и правые эсеры отказались от участия в президиуме.
Их места заняли большевистские и левоэсеровские ли-
деры, среди них Л. Троцкий, Л. Каменев Г. Зиновьев,
А. Луначарский, А. Рыков, В. Ногин и др. Председате-
лем президиума стал Л. Каменев — «мягкий» больше-
вик, еще с первых послефевральских дней отстаивавший
линию сближения с меньшевиками, а перед самым вос-
станием выступивший против ленинского курса на воору-
женное восстание. Думается, этот выбор не являлся
случайным: он мог свидетельствовать о том, что перего-
воры с другими партиями все же не исключались.
Ленина в зале не было, но он находился рядом, в
небольшой пустой комнате, на пол которой кто-то по-
ложил одеяла и подушки.* Он настойчиво, а то и гневно
* В Смольный он пришел поздно вечером 24 октября в сопровож-
дении связного Э. Рахья. До этого он находился на нелегальной квар-
тире М. Фофановой и покинул ее без разрешения ЦК, по-видимому,
опасаясь, что без него руководители восстания будут действовать не-
достаточно энергично.
385
требовал форсирования хода восстания, скорейшего взя-
тия Зимнего...
Практически первым слово взял меньшевик-интерна-
ционалист Ю. Мартов. В создавшийся критический мо-
мент он был, пожалуй, наиболее подходящей фигурой
для компромисса. Он говорил: «Задача Съезда заключает-
ся прежде всего в том, чтобы решить вопрос о власти.
Этот основной вопрос Съезд нашел если не решенным, то
предрешенным, и мы (меньшевики-интернационалисты —
авт.) считали бы свой долг неисполненным, если бы
не обратились к съезду с предложением сделать все
необходимое для мирного разрешения кризиса, для соз-
дания власти, которая была бы признана всей демократи-
ей... Мирный исход возможен... необходимо избрать
делегацию для переговоров с другими социалистическими
партиями и организациями». Предложение Мартова тут
же поддержал С. Мстиславский, выступивший от левых
эсеров.
В ходе работы съезда наступил ответственнейший
момент. Слово теперь было за большевистским боль-
шинством. От него сейчас без преувеличения зависел
поворот исторической судьбы..,. На трибуну поднялся
Луначарский, так же, как и Каменев «мягкий», «миролюби-
вый» большевик, по характеристике Л. Троцкого, самый
«бархатный» из большевистских ораторов. Луначарский
заявил, что фракция большевиков решительно ничего
не имеет против предложения Мартова.
Каменев тут же поставил предложение Мартова на
голосование, и оно было принято единогласно под бурные
аплодисменты всего зала. В этот момент 2-й Съезд Сове-
тов находился в одном шаге от создания многопартий-
ного Советского правительства...
Но съезд буквально терроризировался так называемы-
ми внеочередными выступлениями. Из протоколов съезда
видно: важнейшую для страны перспективу в возбужден-
ной, накаленной политическими страстями атмосфере
съезда, может быть, сорвали два внеочередных выступле-
ния армейских делегатов-меньшевиков Я. Хараша и Г. Ку-
чина. Оба они заклеймили шедшее в городе восстание как
авантюру, заявили, что армия против нее и призвали
«к мобилизации всех сознательных революционеров для
спасения революции». Были ли выступления Хараша и
Кучина предварительно согласованы с руководством мень-
шевистской и правоэсеровской фракций? Скорее всего,
да, потому что только после этого меньшевик Л. Хинчук
386
и правый эсер М. Гендельман официально заявили,
что их фракции в знак протеста против заговора, ко-
торый «ввергает страну в междоусобицу», «знаменует
начало гражданской войны», покидают съезд. Сходные
заявления сделали члены «Бунда» Р. Абрамович и Г. Эр-
лих.
Единство социалистического фронта России, столько
лет разорванного, но, казалось, готового, наконец, вос-
соединиться, рушилось вновь. Думается, что делегаты,
уже настроенные миролюбиво, были возмущены не
только сутью выступлений Хараша, Кучина, Хинчука и
Гендельмана, но и их резким, даже оскорбительным
тоном. Ответ последовал незамедлительно. Большевист-
ские армейские делегаты Ф. Гжельщак и Ф. Лукьянов
дезавуировали выступление Хараша и Кучина. «Они, —
горячо говорил Лукьянов, — излагают нам здесь мнение
кучек, сидящих в армейских и фронтовых комитетах...
Жители окопов ждут с нетерпением передачи власти в
руки Советов». Но это, пожалуй, лишь подливало масла
в огонь. Примерно 70 делегатов меньшевиков, правых
эсеров, бундовцев и др., вытянувшись цепочкой, уже дви-
нулись из зала. «Идите к Корнилову!», «Дезертиры!»,
«Враги народа!» кричали им вслед, как писал впослед-
ствии Дж. Рид, «в буре криков, угроз и проклятий...».
Демонстративный уход меньшевиков и правых эсеров
резко ослабил то большевистское крыло, которое склонно
было к компромиссу и поначалу, по-видимому, опреде-
ляло позицию большевиков вообще. Мартов — инициатор
поиска «мирного исхода» и создания «единой демокра-
тической власти» — не мог, конечно, не понимать этого.
Но летом, в июне, а затем особенно в июле 1917 г.,
когда большевики находились под сильным ударом контр-
революции и когда меньшевистско-эсеровский ВЦИК
фактически попустительствовал их преследованиям, уми-
ротворяющая позиция Мартова сыграла свою роль. Может
быть и теперь он видел свой шанс? Он продолжал
бороться, но фактически уже в безнадежном положе-
нии. «Мартов, — отмечается в протоколе съезда, — ... тре-
бует авторитетного вмешательства Съезда в целях мирного
разрешения кризиса власти. Средством к этому он считает
образование однородно-демократического министерства в
результате переговоров всех органов революционной демо-
кратии». Мартов предлагал избрать делегацию для пере-
говоров, а до выяснения результатов ее работы остановить
съезд.
387
Но теперь уже слово принадлежало не тем «мягким»
большевикам, которые готовы были поддержать Мартова.
На трибуну поднялся Л. Троцкий, чуть позднее назван-
ный В. И. Лениным за непризнание соглашения с меньше-
виками «лучшим большевиком». «Восстание народных
масс, — гремел он, — не нуждается в оправдании. То, что
произошло — это восстание, а не заговор... Народные мас-
сы шли под нашим знаменем, и наше восстание
победило. И теперь нам предлагают: откажитесь от своей
победы, идите на уступки, заключите соглашение. С кем?
Я спрашиваю: с кем мы должны заключить соглашение?
С теми жалкими кучками, которые ушли отсюда...? Нет,
тут соглашение не годится. Тем, кто отсюда ушел и кто
выступает с предложениями, мы должны сказать: вы —
жалкие единицы, вы банкроты, ваша роль сыграна, и
отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в
сорную корзину истории!...» И также, как вначале зал
бурно аплодировал Мартову, теперь он бурно аплодировал
Троцкому.
— Тогда мы уходим! — стараясь перекрыть шум,
яростно кричал Мартов. В своих воспоминаниях меньше-
вик Б. Николаевский впоследствии писал, что у выхода из
зала Мартова задержал большевистский делегат от
Выборга, молодой рабочий Акулов. «А мы считали, —
с горечью произнес он, — что по крайней мере Мартов
останется с нами». Мартов какое-то мгновение помолчал,
потом сказал: «Когда-нибудь вы поймете, в каком преступ-
лении вы участвовали». И вышел из зала... Конечно, это
было сказано в сердцах. Мартов и позднее признавал
наличие «глубоких корней большевизма» в российском
пролетариате.
А съезд уже принимал резолюцию фракции большеви-
ков, предложенную Троцким. «Уход соглашателей не ос-
лабляет Советы, — указывалось в ней, — а усиливает их,
так как очищает от контрреволюционных примесей ра-
бочую и крестьянскую революцию». — Напрасно делегаты
от Исполкома Совета крестьянских депутатов (Е. Гуре-
вич), от левых эсеров (Б. Камков) и другие еще пытались
вернуть съезд к предложению Мартова. Исход съезда был
уже решен. Вновь выступивший Луначарский давал ему
объяснение, но тон его уже был иной: «...Мы все едино-
гласно приняли предложение Мартова... Против нас повели
форменную атаку, говорили о гробах, в которые нужно
вколачивать гвозди, стали называть нас преступниками,
авантюристами и т. д. ... К тем, которые ушли, уже давно
388
неприменимо название революционеров, — они прекраща-
ют даже свою соглашательскую работу и открыто перехо-
дят в лагерь корниловцев. С ними нам разговаривать не
о чем».
В четвертом часу ночи с 25-го на 26-е на съезд
пришло сообщение о взятии Зимнего дворца и аресте
министров Временного правительства, сообщение, вновь
встреченное «оглушительными аплодисментами».
Второе заседание съезда открылось в 9 часов вечера
26 октября, на котором появился В. И. Ленин. На-
чалась конструктивная работа съезда. Были приняты важ-
нейшие документы: «Декрет о земле», «Декрет о мире»,
постановления «Об отмене смертной казни», резолюция
против погромного движения, Декрет об образовании
большевистского правительства — Совета Народных Ко-
миссаров и др. В Совнарком вошли только большевики
во главе с Лениным. Левые эсеры, которые фактически
поддержали их восстание, воздержались от вступления
в Совнарком, рассчитывая остаться мостом для возмож-
ной, как они думали, коалиции советских партий в центре,
когда же была окончательно ясной несбыточность этих
расчетов, они вошли в правительство, но ненадолго.
«В 5 ч. 15 м. утра, — говорится в протоколах съезда, —
тов. Каменев объявляет II Всероссийский съезд Советов
рабочих, солдатских и крестьянских депутатов закрытым
и возглашает: „Да здравствует революция! Да здравствует
социализм!” Зал оглашается кликами. Члены съезда поют
„Интернационал" и расходятся».
Тем временем Керенский, добравшись до Пскова, по-
пытался в штабе Северного фронта организовать движение
войск на Петроград. Однако главнокомандующий фронтом
генерал В. В. Черемисов не проявил желания защищать
Временное правительство. Только с помощью правитель-
ственного комиссара, меньшевика В. Войтинского Ке-
ренскому удалось убедить командира III конного корпуса,
генерала Краснова двинуть к столице несколько казачьих
сотен. Одновременно меньшевики и эсеры создали так
называемый «Комитет спасения родины и революции». Од-
нако ни Краснов, ни этот комитет не сумели добиться
успеха. Их действия связывали со стремлением восстано-
вить всем опостылевшую «керенщину», а большевист-
ская власть действовала везде энергично. Краснов был
разбит под Гатчиной.
2 ноября Керенский подписал заявление о сложении с
себя обязанностей премьер-министра и верховного главно-
389
командующего и скрылся. Попытка некоторых членов
Комитета спасения поднять восстание в Петрограде очень
быстро провалилась. Власть большевиков была укреплена.
Была ли их победа предопределена? Ход событий 1917 года,
начиная с Февральской революции, таил в себе различные
альтернативы: буржуазно-демократическую (Керенский),
генеральско-диктаторскую (Корнилов), «однородносоциа-
листическую» (Мартов) и, наконец, большевистско-
леворадикальную (Ленин). Она и оказалась осущест-
вленной, благодаря парламентскому, экономическому и
политическому кризису, слабости и ошибкам Временного
правительства, падению его авторитета, авантюризму
правых сил, радикализму «низов», замешательству мень-
шевиков и эсеров, энергии большевиков, политической воли
и политическому искусству вождей — Ленина и Троцкого.
Как объединить, осмыслить все это, найдя решающий
фактор победы Октября? Не правильно ли будет сказать,
что эта победа, как и победа Февраля, все еще остается
и может быть останется загадкой?
Большевики победили не под социалистическими, а под
демократическими лозунгами. Их «красногвардейская ата-
ка на капитал» была еще впереди. И народ в своей массе
тогда, в конце 1917 года, не осознавал, что он делает
социалистический выбор, на какой путь он вступает и
что ему на этом пути уготовила история.
ЛИТЕРАТУРА
Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Восстание в Пет-
рограде. М.» 1967.
Карр Э. Большевистская революция 1917—1923. История Советской
России. Перевод с англ. М., 1990.
Семнадцатый год в Петрограде. Октябрьское вооруженное восстание.
Кн. 1—2. М., 1967.
«Россия, 1917 год: выбор пути». М., 1988.
Рабинович А. Большевики приходят к власти. Перевод с англ.
М., 1989.
Троцкий Л. История русской революции. Т. 1—2. Берлин, 1931.
Суханов Н. Записки о русской революции. Т. 1—7. Берлин, 1921 —
1923.
Сборник
НАШЕ ОТЕЧЕСТВО
(Опыт политической истории)
ЧАСТЫ
Редактор С. Кондратов
Художественный редактор И. Сайко
Технический редактор И. Алексеева
Корректор В. Новикова
Сдано в набор 16.05.91. Подписано в печать 28.06.91. Формат 84Х 108/32.
Бумага офсетная. Печать высокая. Усл. печ. л. 20,16. Усл. кр.-отт. 20,58.
Тираж 50 000 экз. Заказ 208. Цена 7 р. 50 к.
Ассоциация совместных предприятий, международных объединений и организаций.
Издательский центр «ТЕРРА». 109280, Москва, Автозаводская ул., д. 10, а/я 73.
Ярославский полиграфкомбинат Госкомпечати СССР. 150049, Ярославль, ул.
Свободы, 97.
о свое! Да здравствуй!
Да здравствует
земля, свобода! Да здравствует Учр
Долой министров-капитал!
Да здравствует мировая социалистическая револ
/ /
Да здравствует Учредительное собрание! Долой войну!
Да здравствует социализм! Долой монархию!
ядка! Мир, земля, свобода!
[Г '' . ' \
Да здравствует Временное правительство! Фабрики — рабочг
А/
правительство/
-„истов! J Да зДРавс’вует социализм! Д
• Долой войну