Author: Арутюнян В.
Tags: художественная литература строительство повести роман гражданская война трудовой героизм
Year: 1986
Text
л
LX
КАШИНЫ!
кемкмА
х Роман, повести
Перевод с армянского
МОСКВА
СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ
1986
ББК 84 Ар7
А 86
Художник СЕРГЕИ ГУЗИКОВ
Арутюнян В.
А 86 Каменные колокола: Повести. Пер. с арм.— М.:
Советский писатель, 1986. — 496 с.
В новом романс известного армянского писателя Владимира Apv-
тюпяна «Вайоц дзор» («Ущелье Вайоц») рассказывается о событиях
гражданской войны, о борьбе за советскую власть в одном из глухих
местечек Армении. В повестях «Коммуна», «Бандиты» и «Золотой ту-
ман» показаны социальные преобразования в современной деревне.
В повести «Каменные колокола» изображен трудовой героизм строите-
лей уникального горного тоннеля, соединившего реку Арпа с озером
Севан.
4702080200—164
083(02)—86
269—86
ББК 84.Ар7
© Перевод на русский язык. Издатель-
ство ^Советский писатель», 1986 г.
Кривоватые улочки сходятся на окраине Кешкенда в
узкую каменистую дорогу, которая, петляя меж гор и
ущелий, связывает Кешкенд с Ереваном. Вдоль обочины,
точно стражники, замерли чахлые деревца и кусты, то-
мящиеся по влаге. Дорога вихляет между отрогов скал,
таинственных пещер, скатываясь в глубокие пропасти и
нигде не сбиваясь в безмолвном лабиринте Вайоц дзора *.
После заката здесь объявляются хищные звери и об-
нюхивают следы путников. А в полутемных лачугах Кеш-
кенда вспоминают тех, кто ушел по той самой дороге и
больше не вернулся.
По этой дороге и добралась однажды весть до Кеш-
кенда: «Люди обезумели, скоро разрушат старый мир
до основания, чтобы построить новый...» Из уст в уста,
из дома в дом полетела новость. «Настал конец света...»
Слушали деревенские умники и поддакивали: «Нагрянул
конец... Да не новость это... Про то еще в Библии пи-
сано. ..»
Кешкенд... Прямо в центре села расположилась гар-
низонная конюшня. Возле ее входа высунулся из земли
ноздреватый каменный обломок. Люди так часто сади-
лись на него, что верх камня истерся, отшлифовался. Вот
на него-то и уселся, закинув ногу па ногу, конюх Варос,
худощавый селянин лет тридцати пяти. На узколобом
лице его с миндалевидными глазами выделяется внуши-
тельный нос. На Варосе потрепанная шинель и разбитые
трехи1 2, зато в руке роскошная серебряная трубка. Он
достал из кожаного кисета табак, набил трубку и при-
давил большим пальцем.
Долго курил Варос и раздумывал: «Это хорошо, что
1 Д з о р — ущелье.
2 Трехи — деревенская обувь, постолы из шкуры домашних
животных.
5
pi, .„ллпло! старый мир Туда ему и дорог Но каким
6уД<‘1 НОВЫЙ? . .» .. <
( о царим миром у Взросл свои счеты. Он бе т ц»мсль-
111.1Г1, ПО л о еще куда ни шло. Правое ухо Вариса длин-
нее девою. Проклятое ухо омывалось иа веселье и
грусть шевелилось и будто вытягивалось еще больше,
ню выпивало у людей безудержный смех. Варос считал
во одним m огрехов старою мира. 1 му казалось, чю
под его руинами можно будет захоронить и эту насмеш-
ку природы.
Попыхивая трубкой, Взрос воображал новый мир.
некое отдаленное селение с домом па окраине, во дворе
теле!а, в телеге —соха, в хлеву — коровы, овны, пара
упряжных волов и .. стройный вороной скакун.
Варос был убежден, что ею Де 111 пойдут лицом в маю.
()ц искренне верил в по, поюму и воззрился на самую
красивую женщину села. Опа вдова. Мужа ее убили при
невыясненных обстоятельствах. Именно ее и представлял
Варос хозяйкой своею воображаемою дома, а рядом с
пей — семерых сыновей, семерых чудесных крепышей.
♦ Пусть посмеет теперь кто-нибудь сказать: «Шевельни-
ка ухом, Варос, поглядим...» Я нм шевельну...»
Заменился Варос и очнулся 01 скрипа сапог. В его
сторону шел переводчик i арии кшного пн аба Овик Ти-
рании. Варос поднялся ему навстречу с 1 рубкой в руке,
a Kiicei остался иа каМис. Переводчик был гопколпцым
нарвем лет двадцат ниш. Он нагнулся, взял кисет и
понюхал табак.
— Хороший. Втихомолку покуриваешь? — улыбнулся
Овик.
Он протянул Kihei На росу, и тот понял, что иг ради
ран опора о i абаке добрался до конюшни штабист.
— Ваше блаюродне, хорош или плох, да юлько оста-
лось ею две HienoiKii. — ()н глубоко вздохнул и сунул
khcci в карман. — Прямо не шлю, чю н делать, когда
кончится.
— Научись воевать. За один такой кисет аскеры с
тебя шкуру бы содрали.
Подрали бы, еще как содрали, ваше благородие,
с nix нечестивцев станется.
— J вое моею па плану, а ты за бабами юпясшься.—•
Овик вынул из кармана пить бусин.— Возьми.
< наепбо, ваше блаюродне. — Варос протянул ру-
ку, и бусины скользнули в карман. —У тебя по хватает
вдовицы на рубахе. — С такой же поспешнойыо он вы-
G
пул hi кисета желтую пуговицу.—"Возьми, как р.п по-
дойдет.
Овик пуговицу в тял, сунул в нагрудный Карман. Вз-
рос лукаво улыбнулся и похлопал по своему животу.
Переводчику и без слов было ясно, на чю памекаеГ
конюх.
— Обойдешься, — сказал он.
Для Сею все равно: рухнет старый мир или все оста-
нется не тыбдемым Остерегался он равно л богача, п
бедняка, и сильного, и слабою. Он всем, кточтн скажет,
готов услужи г т»,
Самым сильным человеком Кешкепда был Сото, са-
женною роста, с крупными бугристыми плечами и рука-
ми точно бревна. О нем средн крестьян ходила шутка:
утомится Сею в пути, лошадь взваливает сю па себя,
уставе г лошадь — Сет б взваливает ее на себя. Кому нс
лент, прослыть храбрецом, публично дает Ото оплеуху,
ио ил и броврю не поведет. Он боится ножа, который
прячут в потайных карманах. Усаживается ('сто па пер-
вый поп твшнпся камень и копошится в памяти, прики-
дывая, за чю получил затрещину. И все же он доволен
и собой и миром.
Ьыл (ею церковным Звонарем. В 1918 м призвали
ею и армию. Воинскую службу нес он ревностно, беспре-
кословно подчиняясь и офицерам и солдатам. Каталось,
ничем ею нс пронятт». По беда не заставила ждать: по-
лучил однажды I ею письмо в конверте, тапгча таштое
сургучом. Как ю соседке его прислали открытку, и вы
лепилось, что национальный совет 1 требует с нее допол-
нительный налог. А тут письмо в конверте, да еще с пе-
чатью! ..
С письмом в кармане бродил (ею по улочкам Ксш-
кеттда и раздумывал: - Кою бы попросить, чтобы прочи-
тали? I рамотесв па селе много, только их как ра т и сле-
дует остерсгат т.ся».
Кстикспд... Дома местами ленятся друг к другу, ме-
стами рассыпаны врозь. Котырькн земляных кровель
грузно опираются о кривые балконные сван.
1 Национальный с о п с т — местные органы ллтнаксклй
1»ляс|н; л.нннаискля партия— лрмяииыя контррсн()лк>циоииая бур-
жуа311о-]ыц||<иыл11сГ11'1<-ская партия.
7
Древен Кешкеид. В туманных далях прошлого скры-
то его начало. В двух верстах от Кешкенда находится
Ортакенд. Это — исторический Гладзор, прекрасное по-
селение при первом армянском университете. Некогда
оттуда источался луч высокого разума, там создавались
песни, украшались орнаментами и миниатюрами книги
и армянин воздавал молитвы о вечности бытия. Вдрв-ары
разрушили сооружения, переименовали местность, горы,
а щелья, сады. И древний Егегиадзор стал называться
Кешкендом, гора Гиж— Далий-тана, Вайоц дзор Да-
ралагязом. О г Гладзорского университета сохранились
лишь руины и древние легенды.
Крестьянки еще верили, что в последний день вели-
кого поста нужно в тонпрной *, как раз под ердыком ,
поставить таз с мукой, потому что в ночной темени сюда
спускается святой Саргис на огненном скакуне, несется
по дворам, благословляя правоверных. Свидетельство
тому — следы копыт, вдавленные в муку.
Тут еще хранят поверья и скудные сведения о все-
мирном потопе, о землетрясениях и грандиозных битвах.
И ио сей день верят в оборотней, которые по ночам бро-
дят в округе, подстерегая одиноких прохожих. В дерев-
нях люди опасаются друг друга, а в горах окликают, там
человеку без человека не обойтись.
В Кешкенде днем донимает духота, и ночь также не
приносит облегчения. Выше села —голые песчаные скло-
ны, ниже — лоскуты зеленых садов, которые, цепляясь
друг за друга, сползают к берегам Арпы и сбиваются
с густым ивняком.
На противоположной стороне высится Арснасар —
гора Невеста, раскинувшаяся отрогами на несколько
верст на восток и запад и венчающаяся седловидной вер-
шинок. В любой час дня, когда ни кинешь взгляд, пу-
стынны склоны Арснасара. И та пустынность как бы
сползает с горы, перекидывается через реку, проникает
на улочки Кешкенда, в жилища, вселяя озноб в людские
души.
Тсуг пустынный озноб чует и Варос. Уселся ои на
гладкий камень у входа Тконюшии л в полудреме попыхи-
вает трубкой, а с табаком заодно дымится и время.
Снова весна, день солнечный, свет добрый. Вспомни-
лись Варосу дедовские поверья о вампирах, оборотнях |
1 Т о и п р н а я — помещение для выпечки хлеба.
2 Е р д ы к — круглое дымовое отверстие в кровле тонпрной.
8
и говорящих змеях... Очнулся Варос от тяжёлом посту-
пи Сето, направляющегося к нему, и навеянные думами
страхи исчезли.
«В последнее время он что-то часто повадился та-
скаться к конюшне,— подумал Варос. — Сдается, неспро-
ста это. Чует мое сердце, чго педолог час, когда меня
уберут отсюда, а к конюшне приставят Сето. Надо бы
шугануть его».
С лица Сето сочилась печаль. Борода его казалась
припорошенной вековой пылью. Под стать Сето был и
архалух1 его в сотне заплаток, и трехи дырявые.
«Дап-ка спрошу: Варос, ты читать-писать обучен? —
раздумывал Сето. — А вдруг окажется, умеет? Так и дать
ему прочитать письмо?.. Или не стоит?..»
Варос пыхнул трубкой и хитро покосился в сторону
Сето:
— Сето... .
•— Чего?
— Ты чертей видел?
— Нет.
— Ни разу?
— Ни разу.
Варос с удивлением хлопнул себя по колену.
— А разве ты не был звонарем?
•— Был.
— На колокольню лазил?
ч— Ага...
— И даже издали рожек там не приметил?
Варос сделал ему «козу» и тут же отдернул руку, по-
чувствовав, как шевельнулось ухо.
— Не доводилось, — вздохнул Сето. — А сам-то ты
видел?
— А то нет! — оживился Варос. — Пресловутый
черт — первый враг лошади. Тут у нас в конюшне завел-
ся один, ошивается. Присох' к вороному коню капитана
Мурада. Однажды в полночь я проснулся. Гляжу, черт
скрутил конский хвост в узел и тянет, чтобы оседлать
коня. Только я чиркнул спичкой, он тут же сгинул, как
сквозь землю провалился.
— Ты это виде/! своими глазами?
— Вот этими самыми, — Варос коснулся пальцами
обоих глаз.
1 Архалух — мужская верхняя национальная одежда в виде
кафтана.
9
Убогому воображению крестьянина Село представил-
ся ночной полумрак, черный копь, рогатый черт .. а-
рос показался ему необычным человеком, потому он и
остерегся проболтаться ему о письме. Он тяжело вс*ал
с камня,вздохнул:
— Пойду я.
_____ Иди, иди, — одобрительно похлопал его по плечу
Варос, — делом займись.
Брел Сето по кривым улочкам Кешкенда —с веко-
вым мраком в душе, с печалью в глазах. Такова бы па
судьба Сето: бежал оп — до места добирался другой,
спину гнул он — сытно жил другой, мотался юн сматы-
вал его в клубок другой. Сиротой старого мира был Сето.
Смотрел Варос на пего и хмыкал с самодовольством
человека, обмишулившего простака. «Жив еще Варос!
Рано сменять его на службе. И мы знаем, почем фунт
лиха в голодную годину. Мы тоже небось курим табак
и носим трехи...»
Занимается утро в Кешкенде сразу. Гора Гиж вен-
чается священной короной, и появляется факел солнца,
скользит по плечу горы к вершине и неспешно вплывает
во вселенную. Ликуют жалкие деревенские лачуги, этим
блаженным ликованием наполняются и людские сердца.
Первым в Кешкенде просыпается Сого и первым
встречает восход солнца. Сого — самый уважаемый че-
ловек Вайоц дзора. Его владения раскинулись по скло-
нам Арснасара и плодородным берегам Арпы.
Сого высокоросл, широкоплеч, статен. В его па ред-
кость густых и длинных бровях проглядывают редкие
седые волоски. Иосит он черную чуху1 на желтой под-
кладке. К серебряному поясу пристегнут кинжал в на-
рядных ножнах. Разговаривает, прищурив левый глаз и
весь обратившись в слух. Сого может греметь громом
в разражаться злостью как градом. Когда нужно спе-
шить, оп не мешкает, когда нужно брать, он не медлит.
Когда нужно ударить, по колеблется. Встретится ему во
пути волк, сам свернет с пути.
Сого молится в церкви, но в своих делах на бога не
(уповает. Оп крепко сросся со старым миром и в будущее
смотрит с уверенностью. Ему известны язык земли и при-
1 Чуха мужское верхнее платье в виде кафтана, перетяну-
тое в талии.
10
хоти небес. Оп сразу смекает, чего от пего ждут и о чем
задумался батрак в своем сумрачном одиночестве.
Сого уверен, что ему и ему подобным дано знать, что
сеять, чю жать, чтобы удержаться у власти, а осталь-
ные—батраки, работники, солдаты и вся эта шваль
рождена, чтобы пахать н сеять.
Немногословен Сого, ибо в Кешкенде по наберется
н десятка под стать ему. Никого не пожалеет: у жалости
нет меры н веса, а в его амбарах взвешена каждая
горсть зерна. В поместье Сого костлявая рука голода
стянула с лица молодиц покров стыда, а право хозяина
подавляет мужскую гордость батрака.
В Кешкенде снова голод, и могуществен Сого.
Несколько дней назад Сого оседлал к-оня, объехал
cbqh владения, сгреб в горсть землю, помял и решил,
что нора начинать сев. Воротился домой. /Кена, граци-
озная женщина в нарядном переднике, обшитом золоче-
ной каймой, с несколькими девушками и молодицами
хлопотала по хозяйству. Весеннее солнце прогрело степы
п крышу. Хозяйка и служанки выносили во двор провет-
рить постель, множество ковров и карпетов, развешива-
ли их по степам, просушить под солнцем. Крестьянки
работали так сноровисто, что со стороны могло пока-
заться, будто все они невестки и дочери Сого.
Единственный сын Сого, командир эскадрона кеш-
ксндского гарнизона капитан Мурад, без ремня, в рас-
стегнутой гимнастерке, прохаживался, не съодя глаз с
женщины в черном, и при каждом удобном случае воро-
нил ущипнуть ее. Крестьянка, пунцовая от стыда, стара-
лась держаться подальше, как бы не пажить себе беды.
Мурад притворялся, будто забыл о ней, но стоило жен-
щине замешкаться, как оп тут же хватал ее за руку,
шепча что-то па ухо, отчего та смущалась еще больше.
Это была статная, румяная, здоровая горянка лет
двадцати четырех. Веши опа брала в охапку с такой
легкостью, что нетрудно было представить, как она по-
тянет груженую телегу. Будучи сильной, она имеете с
тем была удивительно женственной, с прозрачной белиз-
ной рук и шеи. Перекинув через плечо тяжелый ковер,
опа прошла в полутемный коридор, как “Вдруг Мурад
заступил ей дорогу. Он хотел затащить ее в одну из пу-
стых комнат громадного дома, но женщина увернулась,
скрутив его руку с такой силой, что он вскрикнул от
боли.
— Чего тебе? — с недоумением спросила женщина.
11
— Ничего, —ответил Мурад и рассмеялся, вновь пы-
таясь обнять ее.
— Пусти, у меня есть муж.
— Твой муж погиб.
_____ Ну и что? Я не забыла его. — Молодая вдова про-
шла вперед, Мурад догнал ее. — Найди себе другую,
хотя бы дочку инженера...
— Которую?
— Шушан.
— Я видел ее два года тому назад. Она еще ребенок.
— Поглядел бы ты на нее сейчас. Красавица.
т- Шушан не лучше тебя...
Мурад протянул руку, обнял ее за спину, уговаривая
пойти с ним. Вдруг раздался громовой голос Сого:
— Что-о?! Мой дом не бардак! —Он сдернул с плеча
женщины ковер,'отшвырнул в сторону, а ее схватил за
руку и толкнул к двери. — Пошла вон!..
Вдова закрыла лицо Ладонями и с рыданиями выбе-
жала. Мурад попытался улизнуть, но отец сцапал его за
шиворот.
— Ну и сынка я вырастил! Тут светопреставление, а
ты за юбками бегаешь? Бесстыдник... Эти твои погоны
Сого на золото купил не для того, чтобы ты их бесчестил.
В своем доме я беспутства не потерплю. Найди себе
приличную девушку, женись, как все порядочные люди,
не то...
Сого замахнулся, чтоб ударить, но удержался, лишь
оттолкнул сына в сторону:
•— Убирайся! Принеси мешки, насыпь зерна... *
Отец и сын наполняли мешки золотистой пшеницей.
Мурад работал быстро. Проворным он был, сильным.
Двумя руками поднимал тугие, тяжелые кули и расстав-
лял под стенкой. Сого не отставал от сына. Поднатужась,
он выносил из амбара мешок, передавал сыну и снова
распрямлял свои могучие плечи. Никому из крестьян не
доводилось еще заглянуть в закрома Сого. Никто не мог
сказать, сколько зерна у Сого. Разглядывал Сого свои
мешки и без труда, безошибочно мог сказать, на сколько
потянет каждый из них и сколько требуется зерен на
каждую борозду.
В дверях кто-то кашлянул. Сого торопливо вышел из
амбара навстречу пришельцу. Им оказался ординарец
уездного комиссара.
12
— Здравствуй, ага ’.
— Здравствуй, с чем пожаловал?
— Осмелюсь доложить, уездный комиссар вызывает.
Нахмурились брови Сого, зашевелились усы.
— Ладно, приду...
I
Дороги тянется в разные стороны, и каждая из них
разветвляется так, что не найти ни начала ее, ни конца.
Рассекаются дороги горами, ущельями, перекрестка-
ми. Ищет человек дорогу, ведущую к счастью, и по ка-
кой бы ни довелось ему идти, мнится все,, что к счастью
ведет иной путь. А стоит кому заблудиться в лабиринте
дорог, как на него тут же нападает страшная растерян-
ность.
'По самым разным дорогам шел армянин. И-когда он
терялся, путая правую и левую стороны, то уповал лишь
на следы собственных ног и вновь обретал себя. Ушед-
шие века теперь называют стародавними временами,
древним миром, старым миром.
Старый мир в Кешкенде охраняет могучая стража —
воинский гарнизон, который подчиняется дашнакскому
уездному комиссару Япону. Япон убежден, что все за-
блуждения старого мира происходят от одного — голода.
Если страна имеет хлеб, она в состоянии содержать сол-
дат, все остальное решается силой оружия.
Япону пятьдесят лет, он маленького роста, жилистый.
Никто еще в Кешкенде не видел его улыбки, и никто ни-
когда не встречал без фуражки. Плешив Япон. Череп
его рассекает глубокий кривой шрам. По этой причине
он никогда не обнажает головы. На лице поблескивают
маленькие всевидящие глазки. Носит он военный мун-
дир из английского сукна, без погон. На одном боку по-
стоянно висит маузер, на другом — шашка.
Временное дашнакское правительство предоставило
Япону чрезвычайные полномочия. Он решает все воен-
ные и политические вопросы в уезде. Волен объявить
мобилизацию, определять налоги, вершить суд.
В молодости Япон прославился как террорист. Рас-
сказывали, что в 1912-м в Баку, Тифлисе, Ереване он
совершил несколько десятков террористических актов.
1 Ага — богатый, уважаемый человек или обращение к тако«
вому.
13
Пуло его маузера особенно метко целилось в видных
большевистских деятелей. Дашнакское правительство,
воздав должное заслугам Япона, назначило его уездным
комиссаром Кешкенда. Приступив к службе, оп кнутом
укрепил гарнизон. В 1918-м, когда русская армия, со-
гласно Б реет-Литовскому договору, отступила от Кав-
казского фронта, кещкендскпй гарнизон присвоил пушки
и провиант, оставленные русскими в Малишке.
Достаточно одного приказа Япона, чтобы пустынные
улицы Кешкенда наводнились солдатами. Его слово не
подлежит обсуждению, приказ — возражению.
Мрачный сидит Япон в своем кабинете за широким
письменным столом, покрытым зеленым сукном. Под сте-
ной по стойке «смирно» замерли в ряд гарнизонные офи-
церы. Они по очереди рапортуют о событиях дня. Япон
не в духе, в сторону говорящего он даже не смотрит и
резким взмахом руки обрывает рапорт. Офицер, согласно
уставу, поворачивается, отходит от стола, предоставляя
место следующему.
Интендант доложил, что в гарнизоне съестных при-
пасов хватит лишь дней на десять.
— Как обстоит с налогами? — не поднимая глаз,
спросил Япон.
— Уже второй месяц, как национальный совет и
ягненка одного не сдал гарнизону.
— Вызвать председателя...
Дверь кабинета тут же открылась и сразу же захлоп-
нулась. Гарнизонный интендант словно испарился. Япон
рапортов не принимает до тех пор, пока не явится пред-
седатель национального совета. Это седой человек лет
шестидесяти, худощавый, благообразный. Едва он пере-
ступил порог, как Япон вскочил с места и заорал на
него:
— Лгуны!.. Подлецы!.. Какой из вас национальный
совет?.. Где обещанное вами продовольствие? — Он схва-
тил за шиворот пожилого председателя и начал трясти.
Председатель с трудом вырвался.
— Ваше превосходительство...
Голос председателя был заглушен раскатами гроз-
ного комиссарского голоса:
Вы обрекаете гарнизон на голод, чтобы солдат
стал дезертиром!.. Вы — агенты большевиков’.. Всех
вас надо расстрелять!..
— Ваше превосходительство.,, я тебе не пехота..<
Я местная власть!.,
14
Япон, схватив колокольчик со стола, яростно затряс
им. Тут же вошел адъютант.
— Двух солдат и веревку.
Приказ был исполнен.
— Отведите и вздерните на первом суку.
Почувствовав свою полную беспомощность перед во-
енной властью, председатель национального совета взмо-
лился:
— Ваше превосходительство, у меня жена, дети...
Сжальтесь.
— А вы жалеете солдат? — угрожающе косясь в его
сторону, взревел Япон. — Шесть лет подряд под откры-
тым небом сшибаются с турками. Чем питаются, во что
одеты? Вы хоть раз спросили об этом?
— Ваше превосходительство, я шкуру сдеру с кресть-
ян, отберу у них последнее, отдам гарнизону.
— Развязать'этого осла, — приказал Япон, заметно
успокоившись, и прошел за письменный стол. Солдаты
развязали руки председателю национального совета.—•
Даю тебе сроку неделю. Или обеспечишь гарнизон про-
довольствием, или я повешу тебя на первом суку.
Председателя национального совета как ветром сду-
ло. Офицеры еще стояли по стойке «смирно», глаза их
ничего не выражали. Точно ничего не видели и не слы-'
шали.
Адъютант доложил, что пришел Сого.
— Разойдитесь, — отпустил Япон офицеров.
На пороге кабинета он любезно встретил Сого, при-
гласил сесть, только потом прошел на свое место. Ведь
Сого один из столпов старого мира, ради которого Япон
стреляет и подставляет пулям собственную грудь. Япон
почитает этот .мир как самого себя.
— Армения меж двух огней, — сразу приступает к
деловому разговору Япон. — С одной стороны нас теснят
турки, с другой — большевики. Чтобы устоять, нужны
солдаты, а солдатам нужен хлеб. Богачи только и пекут-
ся о собственной шкуре. Им плевать на то, что гарнизон
обречен на голод. Скряги вы, скряги...
— Это я скряга? — обиделся Сого. — В наш век, если
имеешь хлеб, совесть можешь потерять, а на ее месте
собаку привязать. Сейчас пшеничное зерно на вес зо-
лота ценится, но ты же видел, как я двадцать пудов по-
жаловал сиротам.
— Пожаловал... 9
'— Другой на моем месте открестился бы, сказал бы
15
нету, и все. Мой отец отличал золото от серебра. Я тоже
неплохо отличаю золото от меди.
Япон понял, куда клонит Сото.
— Получишь, — сухо бросил он.
_ цт0? — Сото прищурил левый глаз.
— Золото, — ответил Япон. — Национальный совет
примет от тебя хлеб и выдаст вексель на два года.
Сого оживился:
— Пусть приходят, десять тонн дам.
— Ячменя? п
— Пшеницы. У меня тоже есть просьба к тебе, ье-
сенний сев начался, рабочих рук не хватает. Твои сол-
даты сгтоняются без дела. Пришли, пусть поработают у
меня.
Япон пообещал отправить десять — двадцать бездель-
ников батрачить на Сого.
Динг-донг!.. Динг-донг!.,
Звонят церковные колокола. В пустынность окрест-
ных песчаных холмов и гор вползает гулкий колоколь-
ный звон.
По кривым улочкам Кешкенда спешат к вечерне кре-
стьяне. Сумерки неторопливо обволокли небо и землю.
Издали доносится заунывная песня Арпы. Эта песня
слышна лишь по вечерам, когда умолкает дневной шум
и человеческий слух обретает покой и свыкается с ти-
шиной.
Размашистыми шагами шел по улице Сето.
— Добрый вечер, Сето...
Кто-то окликает его, кто-то равнодушно проходит
мимо. Сето никого не видит и не слышит. У Сето свое
горе.
— Господи боже, пожелай мне в том письме добрые
вести, — время от времени бормочет он.
— Кыш!.. Кыш!..
Где-то старуха загоняет кур в курятник. Где-то мать
лупит дочь. В руках дочки букетик фиалок. Девчонка
терпит побои, но цветов из руки не выпускает.
— Я отправила тебя собрать лебеды на обед, дрянь,
а ты фиалок нарвала? Что мне из них сварить?.. А? Вот
тебе, вот!..
Динг-донг!.. Динг-донг!..
„Сосредоточенно шагает к церкви Тер-Хорен, невысо-
кий, коренастый священник. На нагрудном кресте его,
16
висящем на серебряной цепи, сверкает распятый Хри-
стос.
Тер-Хорен известен в уезде своей благотворительно-
стью. Его уважали и крестьяне и солдаты. О разруше-
нии старого мира он и слышать не хотел, однако знал,
что в этом старом мире не всё в порядке. Он был уверен,
что совесть человеку дана свыше и что она превыше за-
кона. Поскольку солдатня не считается с совестью, ее
призвана- оберегать церковь. Идеалом Тер-Хорена был
мир в виде огромного храма, люди — паства того храма,
а власть имущие — добрые схимники.
Печален был Тер-Хорен, чувствуя себя обремененным
горестями старого мира. Какая-то хромоножка бежала
за ним. •
— Святой отец, остановись, тебя не догнать.
Тер-Хорен остановился, женщина поравнялась с ним.
— Святой отец, мужа моего забрали в солдаты, не-
вспаханным остался кусок нашей землицы. Ни семян, ни
пахаря. А еще требуют налога, у меня ничего нет, что
им дать?
— Молись, дочь моя, может, господь услышит и сми-
лостивится. ..
Женщина воздела руки к небу:
— Господи, где твое милосердие?..
Хромоножка отстала. Сето убыстрил шаги, подошел
к Тер-Хорену:
— Святой отец, я письмо получил.
— Приходи после вечерни, прочитаю.
Тер-Хорен хотел было пройти в церковь, как вдруг
кого-то заметил в дверях. Это был большеглазый па-
рень с изуродованным лицом: верхняя губа была среза-
на, и оскал его был страшен.
«Господи, исцели отверженного», — мысленно произ-
нес священник, входя в церковь.
В медных шандалах на закопченных церковных сте-
нах, грустно покачивая огненными язычками, оплывали
свечки. Дьячок набросил на плечи священнику ризу, и
служба началась. Слух собравшихся в церкви солдат,
стариков и женщин обласкал певучий голос Тер-Хо-
рена:
— Благословен бог — отец нашего Иисуса Христа,
который своими щедрыми милостями снова внушил нам
надежду на воскрешение.
— Святой отец, на сей раз народ наш, если умрет,
уже не воскреснет...
17
Голос был мужской. Тер-Хорен взглянул в ту сторо-
ну. Как сумел тот калека с разорванной губой выкрик-
нуть эти слова? Что за глаза! Ему вспомнилось, как свер-
кают в полутьме зеленые глаза диких коз. А может, это
был вовсе не он? ..
— Во имя отца и сына и святого духа...
— Святой отец, эти невинные агнцы пришли молить
тебя о спасении...
— Уповайте на бога, бог милостив...
— И ты можешь сказать слово во спасение, если за-
хочешь?
— Не перебивай службу, не гневи бога.
— Сейчас все перебито — песня, венец, жизнь. Молви
своими устами, святой отец, велика ли Армения?
— Целым миром- была Армения, а стала с горсть.
— Не проходит и дня, чтобы люди не умирали от
голода. У крестьянина отнимают последнюю козу. При
малейшей провинности жестоко наказывают солдата и
батрака. Стали земледельцы скитальцами, осиротела
земля... •
— Умолкни! Не то прокляну.
•— А кто из нас не проклят? Весь наш народ проклят.
Никто из нас не живет благословениями Христа. Даш-
накское правительство намерено использовать кешкенд-
ский гарнизон, чтобы подавить восстание в Нор-Баязете.
Солдаты, будьте бдительны, не стреляйте в своих
братьев!..
Вход в церковь притемнился и снова высветлился.
Человек с разорванной губой исчез.
Сето снова возник перед Тер-Хореном:
— Святой отец, ты обещал прочитать письмо.
— Приди попозже, прочту.
В деннике стояла лошадь. Можно было пересчитать
ребра на ее впалых боках. Варос был внимателен к этой
больной животине. Из кормов других лошадей он вы-
крадывал сено для нее, вовремя промывал раны. Ло-
шадь чуяла весну, дух свежей зелени. Когда распахива-
лась конюшня, она выглядывала наружу. Глаза загора-
лись диким огнем. В изнуренном теле зарождалась сила,
и тогда лошадь била копытами по каменным плитам и
ржала.
Когда ездовые поспешно выводили из конюшни ло-
шадей и скрывались в неизвестном направлении, эта
18
кляча заполняла пустоту конюшни. Варос не чувство-
вал себя одиноким. Поглаживая лошадь, он говорил с
ней:
— Кляча ты моя, видит бог, как я хочу жениться, да
денег нет. Здесь валяется старое седло, это моя собствен-
ность.— Лошадь при этом слабо заржала, точно давая
понять, что она в этом ничуть не сомневается. — Из го-
рода, помнишь, кто-то приехал на кауром коне. Беднягу
• бросили в тюрьму, коня отобрали, а седло осталось. Ну,
что скажешь, не залатать ли мне его и продать, а?
Варос вытащил седло, уселся на гладкий камень и
принялся чинить. Работал он сноровисто.
Мимо конюшни прошла вдова с кувшином на плече.
Варос ее заметил не сразу. Ему даже показалось, что
вдова нарочно прошла мимо конюшни, чтобы встретить-
ся с ним. Лицо у него просветлело, губы тронула улыбка.
Он отложил седло, схватил кривобокое, почерневшее
ведро, в котором носил воду для клячи, и, позвякивая
им, побежал за вдовой. Этот звон разносился песней,
которую впервые поют. Затем ведерный звон сменился
противным скрежетом и скрипом.
Лошадь, почувствовав, что хозяин ушел, навострила
уши. В такие минуты какой-то доселе чуждый страх за-
крадывался в ее естество. Она становилась беспокойной
и настороженной. Напрягала слух и через раскрытые
двери конюшни беспокойно всматривалась в улицу.
Возле конюшни вновь показалась Арпнк. Она, раз-
махивая пустым кувшином, торопливо, сердито возвра-
щалась домой. Спустя немного явился и Варос. Его
одежда была мокрой.
Он с грохотом закинул ведро за ясли, рассмеялся,
оглядев свою одежду. Лошадь вытянула морду, стала
обнюхивать его.
Варос заговорил с ней:
— Здорово она меня, а? Что скажешь? Я ей: краса-
вица моя, давай поженимся, я за тобой буду хорошо
смотреть, а она, как молодая кобылица, вскинулась на
дыбы! Видел бы ты, как окатила меня с ног до головы
из кувшина,-До нитки промок.
Он вышел, снял верхнюю рубаху, расстелил на кам-
не, затем долго разглядывал седло.
— Эх, какой мне прок в тебе? И хозяину своему не
послужило...
Он вскинул седло на плечо, вошел в конюшню, швыр-
нул его в дальний угол. В это время кто-то грОмко по-
19
стучал кнутовищем в дверь. Это был один из младших
офицеров эскадрона.
— Варос, или как тебя там, чтобы завтра еще за-
светло явился к колодцу. Отправишься в горы.
Варос с удивлением посмотрел па пего:
— А конюшня? ..
— Заткнись. .Найдем пивали та. присмотрит за твоей
клячей. Будешь паха гь-сся ib. Людям хлеб нужен.
Сого оттащил от амбара последний мешок с пшени-
цей. ругнул про себя Япона, всех тех, кто зарится па его
закрома, и вышел во двор. Несколько женщин в жалких
лохмотьях собрались возле топпрпоп, чая, что найдут
за кусок хлеба какую-нибудь работу в доме Сого. Босо-
ногие чумазые детишки цеплялись за материнские по-
долы. «Змея уползает от мяты, а мята прорастает у
поры», — злобно заворчал Сого и, никого не удостоив
взглядом, прошел к телегам, чтобы приказать батракам
отвезти семенное зерно па пашню.
Один из работников, запыхавшись, вырос перед ним:
— Ага", волу йогу сломали.
Сказал и испуганно попятился.
— Что ты сказал? ..
— I lory, волу, ага...
— Кто сломал?
— Не я Один из солдат толкпул камень с дороги,
камень покатился и ударился о вола.
•— Какого?
— Белого.
— Ах, чтоб тебя...
Грудь Сого раздулась, он тяжело дышал.
— Что сделали с волом?
— Отвязали, лежит на обочине.
— Эй, скажите, чтоб Мурад не отлучался из дому.
Нагрузиie семена па телегу, везите сами. Если недосчи-
таюсь хоть одного зерна, кнутом забью насмерть! — за-
орал он и поспешил со двора.
Виновником происшествия был Варос. Он правил те-
легой, нагруженной двумя сохами и деревянными хому-
тами. Дорога поднималась в гору. Посреди валялся боль-
шой камень, которого пригнало весенним потоком. Варос
хотел было столкнуть камень в овраг, но нс осилил и
лишь сдвинул с места. Камень покатился вниз и ударил-
ся о воловью ногу, перешиб ее. Покалечен был вол Сого!
Солдаты и крестьяне сгрудились возле телеги. Все ждали
гпозы. Меж кустами мелькнула папаха Сого, и раздался
его голос:
— Я вас!..
У телеги, оттянув сломанную ногу, лежал вол и тихо
постанывал. Сого подошел, посмотрел на вола, потом па
Вароса.
— Так ведь, ага-джап,— начал оправдываться Ва-
рос,— я ж не нарочно. Хотел с дороги убрать камень, а
он возьми да покатись назад.
Сого не слушал. Вложив всю ярость в кулак, он об-
рушил его на Вароса. В черепе Вароса загудел колокол.
В ушах зашумело, из носа и рта хлынула кровь. Сого
сапогом молотил в ребра, в грудь. С каждым ударом он
немного отходил, успокаивался.
— Что ты делаешь, Сого, ведь человека убьешь,—
осмелился выкрикнуть кто-то из солдат.
— Да я того, кто этого ублюдка человеком назо-
вет...— Сого ударил еще раз и повернулся к собрав-
шимся:— Что, больно? А мне не больно?.. Пяльтесь.
Что — дать вам землю? Хлеба? Семян?.. Нечестивые со-
баки...
Все молчали. Волы, вытянув головы из-под ярма, об-
нюхивали землю. Варос валялся па земле. «Что со мной,
где я?» Он потерял намять и ничего нс мог сообразить.
Вокруг себя, как в тумане, оп видел лишь смутные фи-
гуры. Голосов он не различал, все заглушалось шумом
в годове. Крестьянам было жаль его, но из страха перед
Сого никто нс смел подойти помочь. Неизвестно, чем бы
все это кончилось, если б пе крикнули сверху:
— Эге-гей!..
Все обернулись. Даже Сого присмирел.
— Кого нелегкая песет? Что ни день, приползает ка-
кой-нибудь холоп, сует пос в деревенские дела, — сквозь
зубы процедил он.
Пришельцев было двое. Лицо одного из них было
обезображено косо срубленной челюстью, у второго был
грозный взгляд и лихие усы. Грудь обоих крест-накрест
была перехвачена патронташами. Из-за голенищ торчали
рукоятки кинжалов с широким клинком.
— Сагат и Левон, — сказал кто-то из солдат.
Офицеры спускались по крутому склону. Сагат, сде-
лав несколько шагов, останавливался, расставлял ноги
20
21
и, вытянув руку, оборачивался к Левону, чтобы подсо-
бить. Тот, однако, руку отводил и, ловко перепрыгивая
с камня на камень, сбегал со склона. Они подошли к со-
бравшимся, на ходу одергивая одежду.
— Что уставились разинув рты? — осерчал на кресть-
ян Сого. — Бездельники!
— Здравствуйте, добрые люди, — проговорил человек
с увечной челюстью, не обратив внимания иа окрик Сого.
— Здравствуй, — в один голос отозвались крестьяне.
— Левон, смотри, на ком земля держится. Стоит им
чуточку шевельнуться, как горы рухнут в пропасти.—
Вдруг он заметил окровавленного, растянувшегося ря-
дом с волом Вароса. — Божий человек, кто тебя так от-
делал?— Он помог Варосу встать на ноги. — За какие
грехи?
Сого, прищурив один глаз, со злобой посмотрел на
Сагата, потом на крестьян и заорал:
— А ну прочь отсюда!..
Сагат обернулся к Сого:
— Что-то заспешил ты, Сого...
— Из края в край меня все встречные-поперечные,
грешники и праведные величают «Сого-ага».
— Сого-ага, этого человека ты избил?
— Я. И не его одного. Я колошматил даже чиновни-
ка из города. И разбойника, спустившегося с гор, тоже
доводилось. С чем пожаловал, а? Говори и провали-
вай.— Он напустился на Вароса: — Змеиное отродье, ты
еще не сдох?
— Этот олух расшиб ногу белому волу, — встряв в
разговор, подольстился кто-то к Сого.
— Жаль, что только волу...
Сагат насмешливо покачал головой. Сого снова вски-
пел от ярости и назло пришельцам снова обрушился на
Вароса.
Сагат в мгновение ока вытащил маузер и вырос пе-
ред Сого:
— Слушай, свинья, я сейчас десять пуль всажу в твое
брюхо.
Неожиданно резким движением Сого вытащил кин-
жал. Казалось, никакой силе на свете не удержать его,
но в мгновение ока Левон перехватил его запястье.
— Многовато будет, Сого. Тебе от мира не причита-
ется такой доли. — Они в упор посмотрели друг на дру*
га. — Разве не знаешь, что человек из стали скроен, сло-
мается твой кинжал.
22
Никто не успел заметить, как кинжал перешел из
руки Сого к Левону. Левон сделал шаг в сторону, выдер-
нул из телеги клок сена, обернул им клинок, потом со-
гнул обеими руками и ударил плашмя по своему колену.
Клинок с треском разломался пополам. Он швырнул одну
половинку в ущелье, другую закинул на гору.
Терпению Сого пр’иходил конец. Равнодушие крестьян
доводило его до бешенства. Он всегда воображал, что
при одном его имени крестьяне, где бы они ни находи-
лись, тут же превращаются в смиренных баранов. И сей-
час был одержим лишь одним желанием: избить всех,
растоптать. Но перед ним стояли Сагат и Левон, самые
храбрые офицеры гарнизона. Каждый из них мог бы
выйти один против толпы. А когда они вместе, их осте-
регался даже Япон.
Сого повернулся к стоявшему возле него батраку,
двинул кулаком по голове, стянул шапку и ею же уда-
рил его по лицу.
— Чего рот разинул? Поживее зарежьте вола, та-
щите в телегущ мигом в деревню. — Он повернулся к
другому: — Беги во весы дух в село, скажи ханум, что
сегодня гости у нас. Сого будет пировать с теми, кто раз-
ломал его кинжал. А ну-ка живо!
Крестьянин побежал в сторону деревни. Сого уже
кричал на остальных:
— Что таращитесь? Людей не видали, что ли? Кто
бы тут ни проходил, все равно на меня работать вам.
Прочь «отсюда! — Теперь он обращался к офицерам: —
Пожалуйте ко мне, господа. Хлебом-солью поделюсь, за-
будем, что было. Дома у меня есть еще один кинжал.
За себя я постоять сумею, и мы сговоримся.
— Твоим хлебом можно подавиться, — сухо бросил
Сагат. — Я офицер, а ты посмел поднять руку на воина.
Для этого в армии существует военный трибунал.
Он приказал двум солдатам отвести Вароса в село
и кивнул Левону:
— Пошли...
Они спустились к ущелью, и крестьяне смотрели им
вслед, пока те не скрылись из виду.
Вдали с пахоты поднимался тонкий пар. Плодоносить
готовилась земля.
Два солдата, поддерживая Вароса под руки, вели его
через село. Он глухо всхлипывал:
— Что я плохого сделал? Хотел камень убрать с до-
роги, чтоб телега прошла. Ведь этот камень мог ушибить
23
меня, и никто бы не сказал, что виноват Сого. Еще меня
бы обвинили, будто нарочно ногу повредил, чтобы увиль-
нуть от воинской службы. И не’моргнув расстреляли.
Солдаты утешали Бароса:
— Ладно, ладно, будь мужчиной... Ты что,--совсем
боли не переносишь?
— Переношу, я толстокожий. Сколько бы меня ни
били, я все выдерживаю. А если и сдохну, невелика по-
теря, завернут в тряпье и сбросят в первую же попав-
шуюся яму. Я такое видел не раз...
По дороге им встретилась вдова. Заметив окровав-
ленное лицо и одежду Бароса, она прошептала:
— Да ослепнут глаза того, кто ударил... да отсохнут
руки...
— Так ведь и я мог ударить, — громко, чтобы слы-
шала Арпик, сказал он. — У меня тоже тяжелая рука.
Я за себя не отвечаю.
Солдаты довели его до конюшни и, убедившись, что
• ему не будет худо, заторопились уйти, порядком утомив-
шись его нытьем.
К стене конюшни была прибита листовка:
«Крестьяне, я, четыре года не получая налога, содер-
жал солдат. Стоящие в Нахичевани и Шаруре осман-
ские части в любую минуту могут открыть фронт. Сол-
дат не может голодным воевать. Выделите из ваших за-
пасов долю гарнизону. Пусть бедняк не открещивается,
пусть богач не бахвалится своими припасами. Турки всех
будут крестить в одной купели.
Кешкендскпй уездный комиссар
Временного дашнакского правительства — Япон».
Люди подходили, читали, отходили, считая при этом
своим долгом справиться о здоровье Бароса. Ему в конце
концов расспросы надоели, и он сорвал листовку, отнес
в прицепил к церковной стене. Из церкви как раз в это
время выходил Сето. Увидев Бароса, он подошел к нему.
Сето был грустен и бледен.
— Варос...
— Что?
Сето потоптался на месте.
— Варос...
— Ну говори же!..
Они прошли к конюшне, уселись на большой камень.
Варос достал трубку, стал набивать табаком. Сето одо-
' 24
левали горькие думы. Варос поднес трубку к глазам
Сето:
— За эту трубку мой дед двух баранов отдал. Хо-
роша?
— Да, — машинально ответил Сето и добавил: — При
хорошем ты деле. Подай копя, уведи... И паек, должно
быть, неплохой.
— Дают раз в день. Хочешь — сразу лопай, хочешь —
припаси. У кого как, это смотря по аппетиту. Я уминаю
зараз.
— Где ночуешь?
— На сене, ваше благородие. Хочешь — устраивайся
под яслями, хочешь — в яслях.
— Варос...
— Заладил... да говори же, всю душу вымотал!
— Я письмо получил. Ты умеешь читать?
— Умею.
— Если дам прочитать, сумеешь язык за зубами дер-
жать?
Дрожащими руками Сето вытащил письмо из кар-
мана и тут же пугливо оглянулся. Никого поблизости не
было. Варос взял конверт, тоже посмотрел по сторонам,
надорвал, вытащил письмо и начал читать по скла-
дам:
— «Жителю деревни Кешкенд, ныне военнослужаще-
му Сето Меликяну. В счет твоего долга, взятого в апреле
1918 года от гражданина Сого Согояна, конфискуется
принадлежащий тебе земельный участок и передается
Сого Согояну. Об этом ты был предупрежден еще гот
назад, в апреле 1919 года, в устном порядке. Просрочен-
ный долг ты не закрыл, заявив, что находишься на во-
инской службе и- вот уже второй год как не получаешь
жалованья...»
Под этим бесцеремонным текстом красовались колон-
кой Подписи именитых односельчан и свидетелей.
Во время чтения Варос часто переводил дыхание и
поглядывал на Сето. Он заметил, как быстро меняется
выражение его лица. Когда чтение подходилд к концу,
Сето неожиданно хохотнул. От этого хохотка Вароса
пробрала дрожь.
— Хорошая была земля?
— Очень. Бросишь в нее косточку, она через год де-
ревом прорастет. Эх, Сого, Сого! Разве его козы мало
травили мой огород? Я их даже не гнал, чтобы Сого,
упаси бог, не обиделся бы.
25
Расчувствовался Варос. Он искал слова и по-своему
утешил Сетей
— Сето, на что тебе этот надел? Все равно ты в сол-
датах служишь. Никто из нас не знает, где сложит го-
лову. Зачем ты влез в долги? А? ..
— В восемнадцатом прослышал я, что скоро будет
мир. Тут и подумал, зачем меня держать в армии, кому
я нужен. Решил поскорее засеять землю, собрать уро-
жай. Попросил командира отпустить меня дня иа два,
а он не разрешил. Я взял и сбежал. Выпросил у Сого
в долг два мешка семенного зерна. Но не успел засеять,
явились, схватили меня, а потом и сквозь строй провели.
Семена остались на земле, высохли незасеянные.
Сето умолк. Варосу показалось, что тот мысленно ви-
дит свой надел и семенное зерно, рассыпанное по земле.
Он положил руку ему на плечо:
— Возьми трубку, затянись.
Сето покачал головой:
— Варос, ты счастливый человек.
— Я?
-Да...
Варос грустно улыбнулся, помолчав немного, сказал:
— Сето, слышал басню про моллу и ленивого осла?
— Нет.
— Ну так послушай. Привязал молла к веревке мор-
ковку, сел на осла, а морковку свесил к его морде. Идет
осел, идет и никак не может нагнать морковку... Та мор-
ковка — мое счастье. Скольких я на своем горбу пере-
тащил! И все равно мое место оказывалось в стойле.
Он замолчал, повел глазами по окрестным горам,
глянул на хворую клячу, которая вышла из конюшни и
теперь стояла возле него, хвостом отгоняя мух.
— Ты не думай, что от роду я был ослом, — после
недолгой паузы продолжал Варос. — Первым сделал из
меня ишака мой отец: женил, когда мне и восемнадцати
не стукнуло. Он стал хозяином двух быков, а я — жены-
} родины. Она была холодна как лягушка и хитра как
лиса. Обратись она в землю, на ней ничего бы не росло.
Я взял и удрал в Баку. •
— Варос...
— Что? .
•— Ты правильно прочитал письмо?
— Да.
Сето вздохнул.
— Баку — большой город?
26
— Очень большой...
— Что ты там делал?
— Был вьючным ослом на нефтепромыслах, пока не
убедился, что проку мне в том мало. Потом лет десять
скитался по России и в конце концов осел в Кешкенде.
Моя красавица сбежала в отчий дом. Быков ее родители
ув^ли обратно. Купил я в деревне небольшой надел, по-
строил дом себе, хотел жениться, да тут война, меня за-
брали в солдаты. Не знаю даже, кто теперь пашет мою
землю, кто засеивает.., Терпи, Сето, терпи...
Муж Арпик, Арташ, несколько лет подряд фигуриро-
вал в списках подозрительных. Наконец выяснилось, что
он был участником гражданских бунтов в Сисиане. В по-
добных случаях не в правилах Япона было затевать суд.
Он пускал в ход свой излюбленный метод борьбы с вра-
гами; террор. В память об Арташе остались несколько
фотоснимков да пятилетний мальчонка, который утром
уходил к соседям, а вечером возвращался. Арпик обни-
мала его и не расставалась до следующего утра.
После того как Сого вышвырнул ее из своего дома,
вдова вернулась к себе, достала мужнины фотографии
и долго оплакивала его. Она чувствовала себя вконец
отверженной и осиротевшей. На следующий день в по-
исках работы она обошла все более или менее зажиточ-
ные дома Кешкенда. В одном месте ей отказали, в дру-
гом пообещали дать знать, как только будет нужда. Вдо-
ва нарвала в поле зелени и вернулась домой.
Дверь вдруг распахнулась, на пороге стоял Мурад.
Не в его правилах было стучаться. В Арпик закралось
дурное предчувствие, но она поспешила утаить от Му-
рада свое смятение. Она встала ему навстречу с выму-
ченной улыбкой на лице.
— Ты к Шушан?
Арпик, как утопающий за соломинку, ухватилась за
имя своей красивой соседки, простодушно пытаясь от-
влечь'Мурада от дурных помыслов, если они у него были.
— Як тебе пришел, — сказал Мурад и потянулся
к ней.
— Как пришел, так и уйдешь. В доме моего мужа ты
не посмеешь и словом обидеть меня. Собрался к Шушан,
ну и иди к ней.
Ей хотелось как можно скорее выпроводить Мурада.
27
Имя Шушан заставило Мурада задуматься. Не ска-
зав ни слова, он вышел.
В центре Кешкенда стоял обнесенный оградой дом
с жестяной крышей. У ограды протекал маленький ру-
чей, и его журчание затихало в свежих грядках за домом.
Во дворе бегал на прпйязн черный пес. Когда Мурад во-
шел во двор, Черныш злобно залаял. Мурад вытащил
маузер и, грозя им псу, приблизился к двери. И тут дверь
распахнулась и вышла Шушан, восемнадцатилетняя чер-
ноглазая девушка со смоляными косами по плечам. Му-
рад был потрясен ее красотой, сунул маузер в кобуру и
улыбнулся.
— Ну и злющий у вас пес, — сказал он.
— ’Вам кого? — растерялась Шушан.
— Тебя, красотка. Узнал, что ты приехала из Ере-
вана. .. Я — Мурад, сын Сого.
— Знаю, вспомнила.
— Мне нужно поговорить с тобой, войдем в дом.
О помыслах Мурада догадаться было нетрудно. Шу-
шан быстро вошла в дом и изнутри заперла дверь. А тут
еще пес разлаялся, заглушая все звуки. Мурад пригро-
зил псу и постучал в дверь.'
— Шушан... Шушан, открой’ дверь, я тебе ничего
плохого не сделаю...
Как ни улещивал ее Мурад, как ни божился, что ни
сулил, молчание было ему ответом. Он резко повернул-
ся, едва не сорвал злость на псе, но раздумал и вышел
со двора. Аринк стояла возле своей убогой хибары.
— Она захлопнула перед моим носом дверь, — оби-
женным тоном сказал Мурад и ударил по своему коле-
ну. — Эх!..
.— Ничего, — утешила его Арпик. — День, два, три —
а там и сама откроет, чтобы упасть тебе в ноги.
— Ангелом стала, ей-богу... Иди, я тебе что-то
скажу...
Арпик подвоха не учуяла. Они вдвоем вошли в дом.
Мурад, закрыв дверь, повернул ключ. •
Арпик рванулась было к двери, но Мурад оттолк-
нул ее.
— Вечером пришлю тебе два пуда пшеницы.
— Нет... нет... уходи... мне не нужно...
Арпик плакала, умоляла, чтобы Мурад не бесчестил
ее в доме мужа. Но Мурад не слушал ее. Он торопливо
рвал на вен платье. Арпик жалобно плакала, но не со-
противлялась...
28
После тщетных поисков заработков в Кешкенде Ар-
пик, голодная, отчаявшаяся, вернулась домой. Малыш
сидел во дворе, на каменной плите, поджидая мать.
— Ах, детка моя, — вздохнула Арпик и, обняв сына
за плечи, повела его в дом.
Не переставая проклинать людей п мир, она посте-
лила мальчику и уложила его. Подошла к двери, чтобы
запереть, и 'увидела за нею какой-то мешок. С удивле-
нием нагнулась, пощупала. Мешок наполовину был на-
бит пшеницей.
— Кто принес? — спросила она сына.
— Какой-то дядя. Сказал, что Мурад прислал.
«Мурад?» Она всем телом вздрогнула, точно тот сно-
ва объявился в ее лачуге.
«Иди, что-то скажу тебе»... «Уходи... не хватало,
чтобы в доме моего мужа ты сказал бы мне что-то дур-
ное»... «Вечером пришлю тебе пуда два пшеницы»...
Пшеницу он прислал. Потом придет опять, когда
вздумается.
К мешку Арпик не притронулась, точно оттуда могла
выползти змея и скользнуть к ребенку, к фотографии
мужа, к ней самой. Она отошла, села возле своего сы-
ночка. В душу закралось тяжелое чувство страха и не
покидало ее. Чем темнее становилось в лачуге, тем силь-
нее делался страх. Затем страх сдавил ее до дремы. Ей
привиделось, будто она находится в церкви, там же были
и уездный комиссар Япон, Тер-Хорен, Мурад и еще ка-
кие-то люди. Япон орал на солдат:
— Мерзавцы, я вас кормлю, а вам лень рукой ше-
вельнуть! Завтра опять турок нападет на нас. Учитесь
воевать?..
Тело его на глазах то раздувалось, то спадало. Прон-
зительным. взглядом оп впивался в лица людей.
-— Мерзавцы, я вас кормлю...
Солдаты, которые до того стояли по стойке «смирно»,
вдруг закричали:
— Наши жены голые, им нечем прикрыться...
— Ха-ха-ха! — Гулкая тишина взорвалась раскатами
смеха Мурада, и под эти раскаты церковь стала напол-
няться мертвецами. Шли они раненые, гневные, призрач-
ные. У всех было лицо Арташа. Со стыдливостью нагих
женщин они униженно стучали в церковные окна и двери
и вопили:
— Сжальтесь над мертвецами, сжальтесь!..
Арпик забилась в темный угол, чтобы ничьи глаза не
29
нашли ее, но Арташ заметил. Он схватил ее за руку. Рука
его была холодной. Окаменела Аринк от страха.
— Пошли отсюда...
— Нет!.. Пусти... пусти...
Полдень был в разгаре, когда Овика вызвали в штаб.
Перед входом стоял запряженный тройкой экипаж. Овик
решил, что наверняка пожаловали важные гости. Он во-
шел в штаб. В кабинете уездного комиссара сидели две
женщины. Одна из них, лет пятидесяти, была без шляпы,
с аккуратно зачесанными - и собранными на затылке в
узел волосами. На плечах ее была кружевная пелерина.
На полу, возле ног, стоял похожий на портфель малень-
кий саквояж. Вторая была молоденькой, лет двадцати —
двадцати двух от силы. Синеглазая, с приятными черта-
ми лица, также хорошо одетая. Обе скользнули взгля-
дом по лицу Овика.
— Давай-ка выясняй, с чем они пожаловали, — ска-
зал Япон. — Это американки.
Овик представился по-английски. Услышав родную
речь, женщины оживились.
— Доложите комиссару, — сказала пожилая амери-
канка,— что хотя мы говорим на разных языках, живем
на разных континентах, но объединены той же верой.
Если мировая война помешала проявить милосердие к
западиоармянским детям, то после событий последних
''двух лет мы не можем оставаться в стороне, не кричать,
не плакать. Меня и мою коллегу мисс Джейн, — она по-
казала глазами на молоденькую девушку, — привел к
вам христианский долг разделить с вами ваше горе.
Мы будем счастливы, если армянские сироты полюбят
нас и мы сможем в какой-то степени заменить им ма-
терей.
Дама вынула платок, вытерла увлажнившиеся глаза,
затем обмахнулась нм, сказав, чтобы ее слова перевели.
Япон слушал и кивал в знак одобрения.
— Мы не можем сидеть и ждать, когда умрут кре-
щенные священным миром армянские сироты. О, не при-
неди бог! Мы приехали именем Иисуса Христа и по ве-
лению своей совести. — Дама перекрестилась. — В Ере-
ване и Алекполе мы уже открыли сиротские приютьь
Намереваемся открыть приют и в Кешкенде. О, с какой
радостью мы пожертвуем наши последние сбережения
сиротам!
Когда и эти слова были переведены, Япон, растро-
ганный, обратился к переводчику:
— Скажи им: вы — ангелы! Скажи, что правитель-
ство н лично я признательны благочестивым сестрам из
миссионерского общества. Спроси, когда они приступят
к делу и что требуется от меня?
Когда Япон выговорился, пожилая американка пере-
вела взгляд на переводчика.
— Мы сами всем распорядимся! — выслушав Овика,
воскликнула миссионерка. — Только прошу гарантиро-
вать нам политическую безопасность.
Овик перевел.
— Скажи, пусть не беспокоятся, — ответил Япон,—
мы не собираемся их вербовать в дашнакскую партию.
Услышав это, американки искренне засмеялись.
— Объясните ему, что мы почувствуем себя в безо-
пасности, если в уезде будет изничтожена большевист-
ская угроза.
— Пока здесь Япон — большевикам нечего делать в
Кешкенде.
Дама подняла с пола саквояж, положила его на ко-
лени, раскрыла, вынула оттуда несколько пачек креди-
• ток и положила на стол.
— На первых порах можно на эту сумму закупить
муку и привести детей в божеский вид. Честно говоря,
я и моя коллега мисс Джейн при всем нашем желании
не в состоянии на наши средства прокормить всех уезд-
ных сирот. Все было бы иначе, будь они в Америке. Мы
можем со всеми предосторожностями переправить часть
детей в Америку. Представляю, как бы это утешило бед-
ных родителей, узнай они, в какой роскоши должны ра-
сти их дети! Благодарности мы не ждем. Не это нам
нужно. Мы — ваши сестры во Христе. — Она снова вы-
терла глаза. — Доложите господину комиссару, что мы
сегодня же готовы встретиться с детьми, составить списки
и в течение нескольких дней отправить их в Батум. На
всем пути этих счастливых детей будет охранять госу-
дарственный флаг Соединенных Штатов.
Япон натянул козырек фуражки до кончика носа.
Американки ждали ответа.
— Скажи: наших сирот мы уж сами как-нибудь вы-
ходим.
Овик перевел его слова.
— Нам очень прискорбно, — ответила дама, — что
господин комиссар не только не ценит нашу самоотвер-
31
жснпость— мою п мисс Дженн, по и нс шадпт несчаст-
ных сирот. Слава богу, мы можем, исполняя наш бого-
угодный долг, обойтись и без вас.
_ Что?! — зарычал Япон. — Выходит, они заручились
согласием правительства? Это всё проделки Смита. На-
шли Верховного комиссара для Армении!.. Гады!.. Ска- '
жи, что против приюта я не возражаю, могу им и спа-
сибо сказать. Пусть завтра же приступают. Но о вывозе
детей чтоб не слышал.
— Пожалуйста, — согласилась дама.— В таком слу-
чае мне здесь больше делать нечего. В Кешкенде откроет
приют мисс Джейн на свои средства.
И,, засунув пачки кредиток обратно в саквояж, она
встала.
— Мул! — выйдя за дверь, бросила дама по-француз-
ски в адрес Япона.
Попятное дело, Овик, по известным соображениям, не
перевел Я попу се последнюю реплику, тем более что в
ту же минуту Джейн протянула ему руку и сказала
ласковым голосом:
— Вы очень милы.
Япон и Овик проводили дам до экипажа. Какой-то
молоденький офицер подсадил женщин, а сам устроился
рядом с кучером. Зазвенели бубенцы. Мисс Джейн мах-
нула платочком.
Япон обернулся к переводчику:
•— Приходи ко мне обедать. Госпожа Магда хочет
о чем-то посоветоваться с тобой. Мы обедаем в пять.
Япон жил в двухэтажном доме, верхний этаж кото-
рого состоял из четырех комнат. Гостиная была обстав-
лена с роскошью: чудесный дубовый буфет с дорогой по-
судой, фортепиано, стол с изысканной шелковой ска-
тертью, мягкие кресла, накрытые белыми полотняными
чехлами. На веранду открывалась двустворчатая дверь-
Из гостиной вел отдельный вход в спальню, завешенный
бахромчатой гардиной. За гардиной любопытному взору
предстали бы пара никелированных кроватей на пружи-
нах, роскошное трюмо с зеркалом в человеческий рост
в нарядной резной раме, туалетный столик, на котором
стояли многочисленные флаконы с духами. Рядом со
спальней была маленькая комната, в которой вместе с
няней ночевала единственная дочка Япона девятилетняя
32
Сатеник. На том же этаже находился и кабинет Япона.
Внизу обитали денщик, повар и двое слуг.
Овик не смел и мечтать о таком приеме, которого
удостоился в доме уездного комиссара. Сначала часовой
доложил о приходе переводчика. Денщик сразу же по-
бежал наверх. Служанка, выслушав его, доложила гос-
поже и, получив от нее распоряжение, вежливо пригла-
сила в гостиную. Спустя немного времени вошла и хо-
зяйка в домашней одежде, красиво причесавшая, с кни-
гой в руках.
— Я о вас уже кое-что знаю, мне Япон рассказы-
вал,— любезно протянув руку гостю, сказала госпожа
Магда. — Честно говоря, я вас именно таким и представ-
ляла.
— Благодарю за радушный прием, — поклонившись,
ответил Овик.
— Садитесь, пожалуйста. — Госпожа Магда пригла-
сила его к столу. Они сели лицом к лицу. — Если бы вы
знали, что я читаю! —Она показала книгу. — «Эжени
Гранде»! Япон сказал, что взял ее у вас. Комиссару нра-
вится ваша честность и прямота. Вам известно, что он
терпеть не может подхалимов. Сам он нравом несколько
крут, но любит, чтобы говорили правду в лицо. Вы не
представляете, до чего -была велика моя радость, когда
узнала, что вы владеете английским. — И госпожа Магда,
повернувшись в сторону кабинета, громко позвала: —
Япон! — Тут же раздалось комиссарское: «А?» — Гость
пришел, чем ты там занят?
Магда говорила красиво, на литературном армян-
ском. Бросалась в глаза ее благовоспитанность. Пого-
варивали, что она дочь богатого промышленника и что
Япон, женившись на ней, стал обладателем крупного со-
стояния. Другие же утверждали, будто Япон, занимаясь
террором, не гнушался грабить своих жертв. Позднее он
объявил жену дочерью миллионера, чтобы ни перед кем
не оправдываться в происхождении своего богатства.
Как бы то ин было, Япон свое богатство не очень выпя-
чивал и жил достаточно скромно. Прислуга кормилась
за счет гарнизона, и при случае госпожа /Магда оделяла
их своими кухонными припасами.
в гостиной появился Япон, Овик непроизвольно встал
с места.
Садись, садись, — сказал Япон и, усевшись на
СТУД’ 33кинул ногу на ногу.
Он совершенно не был похож на того грозного 3
3 Арутюнян
33
2
комиссара, которого Овик привык видеть в штабе. Лицо
Япона было мирным, даже добродушным, хотя в глу-
бине глаз Овик подметил тот блеск, который в мгнове-
ние ока мог вспыхнуть в бушующее пламя.
— Как вы думаете, —поинтересовалась Магда, — не
легче ли выучить английский? Мне кажется, что во фран-
цузском нюансов больше.
— Как сказать. Во всех языках есть свои тонкости,—
ответил Овик. — Главное в освоении языка — упорство.
1\ак говорится, не так страшен черт, как его малюют.
— Моя Сатеник усидчивая девочка, не так ли? — об-
ратилась Магда к мужу. Тот подтвердил согласным кив-
ком.— Думаю, если она увлечется занятиями, забудет и
про еду. Но какой язык важнее: английский пли фран-
цузский? Мне кажется, в настоящее время следует от-
дать предпочтение английскому. Кто знает, что произой-
дет завтра, тем более что киликийскими событиями
Франция дискредитировала себя.
Япон предостерегающе посмотрел на жену. Магда, не
придав значения его взгляду пли же не поняв его смысла,
продолжала:
— Это очень важно выяснить. Как знать, может, за-
втра судьба нас забросит в Америку или Англию. Разве
мало кто уехал? В сложившейся ситуации я отдаю пред-
почтение английскому. Не желаете ли познакомиться со
своей будущей питомицей? Сатеник!..
В гостиную вошла няня.
— Где моя дочурка? Приведите ее.
Спустя немного представили Сатеник. Девочка была
в красном платьице, с красным бантом в волосах, в крас-
ных башмачках, в белых чулочках, с куклой в руках.
Она улыбалась так мило, как могут улыбаться лишь
дети.
Сатеник, познакомься с дядей. Он будет учить тебя
английскому.
Девочка сделала книксен, потом уже подошла и про-
тянула ручку. Овик с удовольствием пожал ее ладошку.
— Сатеник...
— А меня зовут Ованес, или просто Овик.
I оспожа Магда поспешила поправить:
— Ты должна называть его «господин Ованес».
Хорошо мамочка, —согласилась малышка.
* °С"°*а Магда’ воодушевленная возникшим настрое-
нием, решительно заявила: 1
Вы можете завтра же начать занятия.
34
Соглашение состоялось. Затем переводчика ждало
щедрое угощение.
Плоскогорье просторной террасой вторгалось в де-
ревню. С трех сторон терраса была обстроена домами п
являла собой каменистую площадь. Некогда здесь про-
исходили торжища, на которые съезжались крестьяне из
окрестных сел со своими коровами, баранами, лошадьми
и прочей живностью. Тут же стригли овец, холостили ба-
ранов. Где бы ни справляли свадьбу, празднество вы-
плескивалось на эту площадь; гремели доул и зурна *,
сзывая всех от мала до велика. Иные со своих плоских
крыш и дворов наблюдали праздничное зрелище. Здесь
объезжали лошадей. Но увечили село: лошадей «забри-
ли в солдаты», баранов давно съели, площадь стала гар-
низонным плацем. Солдаты охапками натащили лоз из
вересковой рощи, воткнули в землю в два ряда, и кава-
леристы, проскакивая между ними, срубали лозы справа
и слева. Рота проводила учения. Капитан Мурад верхом
на своем черном скакуне — на плечах бурка, на голове
папаха набекрень — гарцевал перед строем.
— Важно, значит, нанести точный удар. Саблю дер-
жите под углом, чтобы не сломать клинок.
Хотя вот уже два года служил Мурад в кавалерии,
но всегда под тем или иным предлогом отлынивал от
боевых действий. Сого поспешил определить своего сына
в военные, и сразу в офицеры. Он своевременно понял',
что военным чинам в гражданской жизни проще сделать
карьеру, чем интеллигентам с университетскими дипло-
мами Москвы и Берлина. Япон назначил Мурада коман-
диром кавалерийской роты в расчете на то, что тот из
отцовских амбаров будет оделять роту.
— Опускать саблю нужно так, чтобы не снести ухо
собственной лошади.
Селяне окружили площадь. Для бывших не у дел
стариков это было целым представлением. Они акку-
ратно расселись по камням и обсуждали достоинства и
недостатки той или иной лошади. На плоских кровлях
окрестных домов устроились молодые женщины и де-
вушки. Их внимание еще больше вдохновляло Мурада.
Стало быть, самое важное вам уже известно. Те-
1 Д о у й и зурна — восточные музыкальные инструменты,
Ударный и духовой.
перь смотрите, как рублю я. Выдергивая саблю, кричите
«ур-ра!», чтобы взбодрить лошадь.
Мурад обвел глазами всех собравшихся, ослабил по-
вод и пришпорил коня. Конь словно бы опал с боков,
вытянулся и понесся. Мурад, держа повод в левой руке,
правой поигрывая саблей, ринулся на лозы. Под друж-
ное ротное «ура» лозы упали срубленные. Мурад молод-
цевато повернул назад.
— Видали?
Кавалеристы были люди разного возраста. Среди них
даже пожилые крестьяне, которым впервые в жизни до-
велось держать в руке саблю, а где-то. ржавели их сохи
и плуги. Обряжены были кавалеристы весьма прихотли-
во— от пехотинских мундиров царской армии до грубых
домотканых шерстяных портков. Вместо фуражек кое-
кто обвязал голову белыми платками, как при полевых
работах.
Лошади были разных мастей, разных габаритов, с сед-
лами-подушками. Часть лошадей приобрели с конного
завода' Мано, который находился в пятнадцати верстах
от Кешкенда. Других забрали в порядке мобилизации
у крестьян, прихватив заодно и седла и самих хозяев.
Все это, вместе взятое, являло собой весьма потешное,
фарсовое зрелище, недостойное такого древнего народа,
чья конница исстари славилась на всем Востоке, народа,
который воздвиг великолепные сооружения и храмы, а
теперь, обессиленный, изгонял свою усталость в глино-.
битных лачугах с узкими дверцами. » %
Учения кончились. В тот день лишились по уху две
лошади. Мурад сдал роту старшине, коня — денщику и
пешком поднялся к штабу, ворча на крестьян:
— Что собрались как на свадьбу?.. Делать вам боль-
ше нечего?
Навстречу шли Сагат и Левон. После происшествия
в поле Мурад впервые сталкивался с ними лицом к лицу.
Хотя он про себя решил держаться подальше от этих от-
чаянных офицеров и рассчитаться при первом удобном
случае, но, столкнувшись с ними, не удержался, резко
повернулся к ним:
— Послушайте, почему вы не отдаете честь?
Сагат и Левон остановились.
•— Господин Мурад, — спокойно сказал Сагат, — ко-
гда ты и понятия не имел, что такое погоны, я уже был
капитаном’.
• Звания русской армии здесь не в счет, понятно?
36
— Воинское звание везде почетно, если, конечно, удо-
стоились его не воруя кошек.
. — Ого! — воскликнул Мурад. — Ты в чей огород ки-
даешь камень, криворылая собака?
Он угрожающе шагнул к ним.
Сагат покраснел:
— Когда речь заходит о защите родины, лучше, если
перекосят^ тебе рот в бою, чем на деньги отца окопаться
в мышиной дыре. Ты оскорбил меня на улице, на улице
и получал, сопляк!..
Он шагнул к Мураду. Последний потянул руку к мау-
зеру. Леврн, который до того не вмешивался в разговор,
нагнулся, чтобы из-за голенища вытащить нож, как’вдруг
грозный окрик Япона отрезвил их:
— Что за петушиный бой вы тут затеяли? Ты подни-
маешь оружие на офицера гарнизона? Я научу тебя, где
махать оружием! — Теперь Япон обращался к Левону и
Сагату: — А вы — скандалисты. Если хоть раз услышу,
что вы затеяли ссору, пеняйте на себя. Ступайте прочь!
Едва забрезжил свет и церковные колокола зазвони-
ли к заутрене, как возле дома уездного комиссара раз-
дался шум: вдова кидала камни в дверь особняка и
кричала:
— Выходи, убийца, держи ответ перед моим сиро-
той! ..
Группа крестьян и солдат наблюдала за. зрелищем.
Кто-то пытался успокоить разъяренную женщину.
— Не подходите! — кричала вдова, подняв над голо-
вой камень.
По выражению ее глаз люди поняли, что слов на ве-
тер она не бросает.
На балкон вышла Магда в цветастом халате.
— Почему бросаешь камни в мою дверь? — спросила
она. — Что я тебе плохого сделала, бесстыжая?
— Мне до тебя дела нет, — увидев ее, повысила го-
лос вдова, — скажи своему мужу, пусть выйдет. Мало
было сирот, он еще и Арташа убил, сделал беспризор-
ным мое дитя.
— Муж твой был большевиком, большевики его и
убили, — ничуть не заботясь о логике своих слов, отве-
тила Магда. — Япону с тобой не о чем говорить.
— Япон его убил на мосту Аяри. Это ты должна была
37
ходить в мерном. Если наверху есть бог, он услышит
меня...
Магда удалилась и с треском захлопнула балконную
дверь.
— Зря ты тут раскричалась, — сказал один из сол-
дат . —Япона пет дома. Давеча он с шестыо-семыо вер-
ховыми выехал из Кешкенда. Я сам видел.
Услышав это, вдова обрушила па комиссарский дом
еще грат проклятий и. так и не утолив гнева, ушла. Не
успела она дойти до своего дома, как се окружили сол-
даты. На улице был крик и плач.
— Увели Арпик, — раздался чей-то детский голосок...
Целый час кружил Сето вокруг своего надела. Вспо-
минал былые времена, когда с этой пяди земли он на
радость себе собирал урожай. Сето был доволен судьбой
и людьми. В его памяти всплыл тот день, когда он стал
дезертиром, выпросил у Сого в долг пшеницу, чтобы за-
сеять землю. Пришли солдаты, потащили его в казарму,
затем провели сквозь строй. Осталось семейное зерно на
земле. От этих воспоминаний его душа и тело заныли.
Возле пего объявился Сого:
— Сето...
Услышав голос Сого, Сото выпрямился.
— Здравствуй, ага.
— Говорят, ты в обиде на меня, это правда?
— Пустые слова, ага. Я сам на себя в обиде. Вино-
ват я один. С чего мне обижаться на тебя?
— Зайди ко мне домой, Сето, посидим, чаю попьем,
придумаем что-нибудь для тебя.
— А что тут думать, ага?
— Чем займешься, как отслужишь в солдатах?
— Не знаю.
— Ты не знаешь, и я ио знаю. Давай я тебя освобожу
от армии. Будешь пастушить \ меня. Хлеб час от часу
дорожает. i богача и батрак не умрет с голоду. Ну!
— Нет, ага-джан.
— Почему?
Что скрывать от тебя? Хочу судьбу’ попытать, от-
правлюсь-ка я в Баку.
II тебе кажется, что в Баку’ куры несут золотые
яйца? Теперь во всем мире такой переполох, что пропз*
дешь ты бездомный. Не советую тебе ехать туда.
— Советом не прокормишься, ага, это не хлеб.
38
Сого оживился: «У кого в амбарах жито, тот и прав'*.
— Так бы и сказал, божий человек, я тебе и совет
дам,и хлеба.
Сого вынул из нагрудного кармана кругленький се-
ребряный рубль, положил Сето в ладонь:
— Возьми, купишь себе кожи на трехи. Вечером за-
гляни ко мне, дам тебе и пшеницы мешок.
Сого быстрыми шагами удалился. Долго рассматри-
вал Сето серебряную монету и прикидывал: «Зачем Сого
дал мне этот рубль? Ведь оп же только обирает лютей.
Нет... Эта монета мне нс нужна..II хлеб мне не нужен.
Зачем мне опять влезать в долги? При первой же встрече
верну ему монету и скажу: забирай, не нужна она мне».
Он,, разговаривая сам с собой, шел по улице. Вдруг
обнаружил, что забрел к гарнизонной конюшне. Он очень
обрадовался: «Богу угодно, чтобы встретился я с Баро-
сом. У него всегда найдется волбха куплю-ка я на пару
трехов. Не стоит гневить ага».
В конюшне шепотом разговаривали Варос и два сол-
дата. Сото поздоровался и встал в дверях. «Незачем под-
ходить. Зачем встревать в разговор?» — подумал он.
Солдаты замолчали. Один из них покосился на СеТо.
Потом что-то шепнул товарищу. Оба они вышли из ко-
нюшни.
— Входи, — позвал его Варос.
Сето вошел.
•— Ну, чего тебе, Сето? .
— Найдется v тебя волбха? Протай мне на пару'
трехов.
.— На пару трехов?.. Значит, тебе нужна волоха...
Сето, волохи сейчас'у меня нет, как только будет, я дам
тебе. Ты почаще наведывайся...
Овика вызвали в штаб}. У входа стоял давешний эки-
паж, в котором приезжали американки. В кабинете Япо-
на на сен раз сидела только Дженн. Увидев Овика, опа
очень обрадовалась, протянула ему руку:
— Я вас не забыла. Это замечательно, что везде
встречаешь приятных людей.
— Благодарю, — ответил Овик.
Япон внимательно слушал и, пытаясь вникнуть в
их разговор, перебил:
1 Волоха — конская шкура.
39
— Скажи мисс Джейн, что я рад ее приезду.
Овик перевел.
— Я также, — сразу же ответила американка.—
Я очень полюбила вашу горную страну. Я ничуть не воз-
ражаю, чтобы пожить в этом бедном уезде год или два.
— Значит, приют открывают, — вслух предположил
Япон. — Спроси,-сколько сирот могут принять?
— Если найдется помещение и удобства, то до трех-
сот.
Япон помрачнел.
— О, неужели мало? — выразила удивление мисс
Джейн, —Мы как члены благотворительного общества
хотели бы сделать больше. Л\истер Смит полагает, что
наша помощь могла быть существеннее, если бы мы де-
тей, не попавших в приют, отправили в Америку. Не по-
нимаю, неужели в вашем положении можно требовать
большего?
— Спроси, — обратился Япон к Овику, — где она счи-
тает целесообразным открыть приют: в Кешкенде или
Малишке? В Малпшке у нас есть казарма, которую мы
можем отдать под приют.
— Удобнее в Кешкенде,— решила Джейн. — А рабо-
ты начнем с сегодняшнего дня. Кстати, я попрдшу госпо-
дина комиссара позаботиться о жилье для меня. Я не-
прихотлива, но мне прежде всего нужно чувствовать себя
в безопасности. Что касается быта, то хотя бы трижды
в неделю я должна иметь возможность, прошу проше-
ния, мыться и, еще раз прошу прощения, отдельно сто-
ловаться.
Выслушав условия Джейн, Япон мысленно перебрал
почти все зажиточные дома Кешкенда.
— Если отправим к Сого, — прикидывал вслух
Япон,— место удобное, но уж больно хамовиты. Боюсь,
как бы Мурад не выкинул коленце, не опозорил бы нас.
Девица недурна собой, а этому блуднику только того и
надо. А если к Авагянам? ..
Старшую сноху Авагянов вызвали в штаб. Япон, из-
винившись, что причиняет беспокойство «сестричке», как
он во-свойски назвал ее, объяснил ситуацию.
— Пусть приходит, у нас и комната для нее найдет-
ся, и с кем поговорить, — согласилась «сестричка» Япона.
Япон вернулся домой. Д\агда бросила на стол какой
то мятый листок:
40
— Прочти, может, обрадуешься? Повар сорвал с тво-
ей двери. Это не уезд, а бандитское гнездовье.
Листовка глаеила:
«Крестьяне и солдаты! Временное дашнакское прави-
тельство переживает агонию. В Кешкенде кончились
съестные припасы, и чем больше стискивают голод и ни-
щета, тем больше усиливается реакция. Мы дожили до
того, что в тюрьму бросают ни в чем не повинных жен-
щин.
Крестьяне, солдаты! Держите наготове оружие, что-
бы направить его против политических авантюристов и
самозванцев. Спасение уезда — в свержении дашнакско-
го правительства...»
Япон побледнел. В бешенстве разорвал листовку,
смял в кулаке, отшвырнул в сторону и потряс колоколь-
чиком.
— О господи! —в отчаянии закричала жена. — Ты
дом превратил в штаб! Что тебе нужно?
— Коня! — заревел Япон.
— Побудь хотя бы час-два. Мне нужно поговорить
с тобой.
Пока седлали коня, жена Торопливо уговаривала
Япона оставить Кешкенд и переехать в Ереван.
— Здесь никто тебя не понимает. Ради кого воюешь^
Шесть лет ты кровь проливал, кто оценил? Уедем в Ере-
ван, пора подумать о будущем нашей дочери, о ее обра-
зовании. Скоро стукнет ей десять, а что она видела: пу-
стынные горы, голодающих крестьян, комаров, малярию,
солдат, похожих на дряхлых мулов. Послушайся меня,
дорогой, послушайся. Завтра же телеграфируй, пусть
пришлют заместителя, и мы переедем...
Япон слушал жалостливые слова жены и вышагивал
по комнате.
— Ереван, — под конец заскрежетал он зубами.—
Стоит мне на один день отлучиться из Кешкенда, как уезд
продадут большевикам.
— А если большевики нападут и захватят его? Тогда
не будет пощады ни тебе, ни мне, ни Сатеник. — Жена
заплакала.
Япон расчувствовался:
— Успокойся, пока здесь Япон, вот что достанется
большевикам, — сложив пальцы в кукиш, потряс он ку-
лаком.
В штабе он собрал самых надежных офицеров и долго
совещался с ними. Листовкам решено было значения не
41
придавать, никого не обыскивать, тем более что и преж-
ние обыски были безуспешными. Более действенной мог-
ла оказаться широкая сеть агентуры, через которую мож-
но было бы выявить все каналы связи действующего под-
полья.
Не успели офицеры разойтись, как доложили о при-
ходе деревенского священника Тер-Хорена. «Явился ка-
нючить хлеб для беженцев», — подумалось Япону. Он
встал навстречу священнику.
— Благослови, святой отец. Рад видеть тебя.
Они уселись. Япон натянул на глаза козырек фураж- '
ки, словно бы для того, чтобы не видеть бороды священ-
ника.
— Не для сладкоречия я пфишел к тебе. — Малень-
кие белые ручки священника теребили набалдашник по-
соха.
— До сих пор я полагал, что в уезде лишь одному че-
ловеку дано право упрекать — тому, на чьих плечах ле-
жит бремя забот уезда.
— Это правда, — ответил священник. — В уезде рас-
поряжается военная власть. Без стражей порядка в мире
воцарилась бы анархия. Но все мы под богом ходим, все-
держителем сущим.
— Я чист перед богом, святой отец. Каждое воскре-
сенье сам хожу в церковь и от солдат требую, чтоб мо-
лились. Из того, что перепадает мне, я всегда выделяю
долю церкви. И наконец, две тысячи беженцев, которых
я приютил в уезде, сводят концы с концами, что также
богоугодное дело.
— За это господь воздаст тебе, но не об этом я при-
шел поговорить с тобой.
— О чем же, святой отец?
— О моей пастве.
— А-а!..— Япон встал, прошелся по комнате, сер-
дясь про себя па непочтительно скрипевшие в присут-
ствии христова слуги сапоги. Он сел, натянул козырек
ниже. Святой отец, в твое стадо забрались волки, того
и гляди зарежут всех твоих агнцев. Молитесь, истово мо-
литесь, потому что завтра в твой храм может проникнуть
сатана.
— Да отсохнет твой язык!..
Япон, оскорбленный, вскочил:
— Ты пришел проклинать меня? •
Тер-Хорен тоже встал:
• * Ты глаголешь нечестивые вещи. Не вижу в твоем
42
поведении ничего доброго. Зачем ты бросил вдову Арта-
ша в тюрьму?
— Вдова Арташа— не христова плакуша. Она терро-
ристка и занимается большевистской пропагандой. Что
же, по-твоёму, одобрять ее мерзкие деяния? Ко всему
прочему она еще и с солдатами путается. Пусть святой
отец знает, за кого заступается. Заступничество за шлюху
не делает чести ни церкви, ни слуге господнему.
— Сам знаешь, что большевиков я ненавижу. — Тер-
Хорен сел, Япон также. — Не выношу даже малейшего
упоминания об этих нечестивцах. А та женщина смирен-
на и богобоязненна. Посещает церковь ежедневно. А что-
бы путалась с солдатами, нет, такого я еще не слышал.
Это выдумки. Не бери греха на душу.
— Ее не раз офицеры застукивали в ивняке.
— Молчи!.. Ты бросил в тюрьму 'мать, а дитя оста-
лось беспризорным...
— У кого нет детей? Уезд переполнен сиротами. Опе-
кунский совет кормит их обещаниями. Хлеба нет и у сол-
дат, и у меня. Я даже слуг отпустил. Осталась одна нянь-
ка. Прислуживают мне армейцы. Мне всех жалко. И си-
роту Арташа жалко. Но жалостью нельзя править в уез-
де. Пусть их опекает церковь. Все церковные припасы я
раздал беженцам. Да отпусти ты, ради бога, ту несчаст-
ную. Не в правилах нашего народа так расправляться
с женщиной. Наши правнуки проклянут нас. Все село
возмущено.
— Знаешь что, святой отец, ступай-ка ты лучше со
своим вдохновением в Вагаршапат ’, выпроси у католико-
са2 немного золота, чтобы купить хлеб. Это будет бого-
угодным делом. А вопрос о женщине позволь решить мне.
У нас и веревка есть, и свинец.
— Ты не убьешь ее, побоишься расправы. Сегодня
в церкви я видел женщин, которые взломали бы тюрем-
ную дверь, не пообещай я им ради спасения вдовы Арда-
ша походатайствовать перед военными властями.
— Святой отец, ты превышаешь свои полномочия.
Я вынужден ответить тебе отказом.
— Побойся бога и народа. Я обещал... Не пошатни
мою репутацию священника.
— Каждый заботится о своей репутации. Да и к сло-
1 Вагаршапат — ныне Эчмнадзин, город, где находится
главный армянский кафедральный собор.
Католикос — глава армянской церкви.
43
ву, святой отец, я сам в обиде на тебя. Всякие проходим-
цы проникают в Кешкенд и в твоей церкви в открытую
занимаются большевистской пропагандой, а ты и не ду-
маешь известить власти.
— Я несстраж порядка, у меня нет прав арестовывать
людей.
— Сообщил бы мне, а уж я бы арестовал.
— Я не доносчик. Иуда был доносчиком, а я — слуга'
Христа.
— Ты слуга божий, а тот мерзавец ведь не посчитался
даже с твоим богослужением.
— Пусть господь бог осудит его..,
— А для чего в таком случае мы?
Тер-Хорен встал.
— Мои заслуги известны как духовенству, так и во-
енным властям. Выпусти ту женщину, не то вспыхнет
бунт...
Не дожидаясь ответа, Тер-Хорен вышел.
— Я сообщу в Вагаршапат!— угрожающе крикнул
вслед ему Япон. — Негодяи! Вместо того чтобы помочь,
они мне еще палки в колеса суют. В правительстве —
идиоты, солдаты — неблагонадежные, толпа — невеже-
ственная, церковь-.—заблудшая. Что за страна!
Он потряс колокольчиком. Меж дверных створов вы-
рос адъютант.
— Выпустите ту шлюху. Немедленно выясните, с кем
она. путается. Черт побери! Вы сегодня точно сговорились
довести меня до белого каления. Я готов эту блудницу из-
рубить на куски! Зачем ты тут торчишь, убирайся!..
Синие глаза мисс Джейн засияли от радости, когда в
дверях показалось застенчивое лицо Овика.
— Простите, мисс, мне сообщили, что вы...
— Да, да,— перебила его Джейн. — Я попросила ко-
миссара, чтобы прислали вас. Не представляете, до чего
мне скучно! Здесь живет одна старуха, своей болтовней
она извела меня. Я просто нуждаюсь в приличном собе-
седнике. Входите, пожалуйста.
Мисс Дженн была в халатике, который тесно облегал
ее фигуру. По всему, американке нравилось демонстриро-
вать на людях свою женственность.
— Сейчас я вас угощу кофе.
Она открыла шкаф, достала оттуда бонбоньерку, по-
ложила на стол и вмиг приготовила кофе на спиртовке.
44
Радушие Джейн польстило Овику, хотя он и припи-
сал его нраву американки.
— Как у вас идут дела?
— Ах, не спрашивайте. — Американка насупилась.—
Я надеялась, что все уладится. Осмотрела детей. Ужас,
до чего они истощенные, грязные, вшивые. Зря вы мне
только напомнили о них! Я близка к тому, чтобы вознена-
видеть этих маленьких существ. Знаете, тут нужны непо-
мерные усилия, чтобы привести их в божеский вид.
О любви к ник* не смею и рассуждать. Мне нужны забот-
ливые няньки, чтобы не брезговали детьми, купали их,
кормили и, главное, понимали бы меня. Там кто-то из
нанпопального совета пока оформляет списки детей. Обе-
щали дать и переводчика.
Она разлила кофе по чашкам и села к столу.
— Возьмите. Мужчинам-южанам застенчивость не к
лицу. — Чуточку помолчав, она добавила: — Мне кажет-
ся, что вы чувствительны, как барышня. Такое оедко
встретишь. Это даже может показаться слабостью. Я уве-
рена в противном: такие, как вы, бывают отважны и че-
стны и, как правило, обладают сильной волей. Тде вы
учились языкам?
— У моего брата. Потом побывал в Германии.
— Вы окончили Берлинский университет?
— Нет, я там был в плену.
У Джейн от удивления округлились глаза.
— Так, значит, вы служили в русской армии? Расска-
жите о себе, прошу вас.
— Призвали меня в армию в тысяча девятьсот четыр-
надцатом. Проучился я в спецшколе. В действующей ар-
мии дослужился до командира роты в чине капитана.
В плен попал в тысяча девятьсот семнадцатом. Взяли нас
в плен, когда поездом следовали в новый пункт назначе-
ния. В Россию вернулся в восемнадцатом, после обмена
военнопленными. Вот уже год, как я в Армении.
— Трудная была у вас жизнь.
— Да, мисс. Сейчас на земле рабство страшнее, чем
Две тысячи лет назад, и возродила его война. Рабовладе-
лец щадил жизнь раба, потому что тот был его собствен-
ностью, а пленные никому не принадлежали, huktq и по-
лушки медной не отдал бы за любого из нас. Диких ве-
шен насмотрелся я в армии и в плену. - •
Джейн настояла, чтобы он рассказал еще из своей
жизни на войне.
Вот вы какой! — воскликнула Джейн, растроган-
45
пая.—$ почувствовала бы себя счастливой, если бы хоть
чем-нибудь могла быть полезной вам. Не желаете ли вы
поработать у меня?
— Охотно, мисс, но вряд ли Япон меня ^отпустит.
А вот в свое свободное время я обучал бы детей языкам.
— Вы просто чудо! Я бесконечно рада, что вы — мой
друг.
Овик был тронут искренностью Джейн.
— Неужели вы никогда не любили? — вдруг спросила
Джейн. — В тех перипетиях вы вряд ли успели бы сде-
лать выбор. Во всяком случае...
— Для любви нужно иметь родину и быть свободным.
— Но ведь сейчас вы свободны?
— Как сказать. В мире, наверное, сколько людей,
столько и представлений о свободе. Но я не хочу скры-
вать от вас, я уже сделал выбор.
— Вот это уже к лучшему. Кто она? Из вашего уезда?
- Да.
— И красива?
— Очень.
Джейн искренне рассмеялась. Они помолчали. Джейн
выглядела чуточку расстроенной.
— Мне бы так хотелось прогуляться за деревню. Оди-
ночество невыносимо. Если бы вы согласились составить
мне компанию, я была бы чрезвычайно рада. Представ-
ляете, любуешься горами, речкой, лесами, тебя перепол-
няют чувства и мысли, а поделиться не с кем. Ощущаешь
себя потерянным человеком. Иногда мне становится так
грустно... Вы располагаете временем?
— По поручению комиссара сегодня я весь в вашем
распоряжении.
— Превосходно! Значит, решено. Идем вместе. Подо-
ждите меня на улице, пожалуйста.
Овик вышел во двор. Спустя немного времени амери-
канка вышла из дома в простеньком ситцевом платье, с
зачесанными назад волосами, в солнечных очках, с ма-
леньким зонтиком в руке.
— Пошли,—весело сказала она. Они вышли на улицу-
Вдруг Джейн остановилась. — А не пригласить ли с нами
на прогулку и вашу девушку? Приятно было бы познако-
миться. Жаль только, что мы не поймем друг друга..*
— Она довольно-таки бегло говорит по-французски,—
не без гордости заметил Овик.
— Вот оно что... Пригласите ее, пожалуйста... Ка-
кой сюрприз! Пожалуйста, пригласите непременно.
46
— Вы добрая девушка, мисс. — Овик был по-настоя-
щему тронут. — Не окажете ли любезность — пригласим
ее вместе, она тут недалеко живет.
— С удовольствием.
Дом, со вкусом обставленный, и юная хозяйка с ари-
стократической внешностью произвели на Джейн сильное
впечатление. Только американка так и не научилась пра-
вильно произносить ее имя и обращалась к ней как к Сю-
зан. С американской непосредственностью она тут же за-
явила, что Овику после мытарств, выпавших на его долю
на войне, страшно повезло с выбором такой подруги.
Все вещи в доме привлекли внимание Джейн, и она
без конца с интересом задавала вопросы: кто играет на
пианино? .. где изготовили такой чудесный шкаф? .. по-
чему диван и кресла не покрыты чехлами?.. Через не-
сколько минут все ей в доме было уже знакомо и удивля-
ло лишь одно: каким образом такая прелестная девушка
живет одна?
— Вообше-то мы живем в Ереване. В Кешкенд при-
езжаем лишь на лето,— объяснила Шушан.— Отец уехал
в Нор-Баязет, я его жду с часу на час.
Джейн подошла к пианино, недурно сыграла на нем
что-то задорное, закрыла крышку инструмента и, насви-
‘стывая ту же мелодию, покружилась по комнате, с ходу
обняла Шушан и воскликнула:
— Ты мне очень нравишься, дорогая!
Спустя немного времени они, пройдя через деревню,
спустились к реке, миновали ивняк, и тут перед ними по-
казалась полноводная Арпа. Джейн точно впала в дет-
ство. Она отшвырнула зонтик в прибрежную травку, на-
брала камушков и стала бросать в воду. Потом ей надое-
ло шалить с камушками, она взобралась на прибрежный
валун и села на него.
— О, как здесь чудесно! — воскликнула она. — Смо-
трите, как рыбки выпрыгивают из воды! Сюзан, идите
сюда, я уже охрипла от крика.
Шушан также взобралась на 'валун, села рядом с
Джейн. Американка скинула туфли, закинула чулки на
берег и, спустив ноги, стала болтать ими в воде.
— Овик, что за цветы там, у самой кромки?
— Право, не знаю, как называются...
— Не вздумайте их рвать. Я не люблю, когда рвут
Цветы. — Джейн любовалась пейзажем, рассказывала про
• СВОю родину, про страны, в которых ей довелось побывать,
потом добавила: — Не представляете, в каком я жалком
• 47
положении: я так люблю поговорить, я очень общительна,
а тут>мне приходится хуже немой. О, Сюзан, если бы вы
согласились поработать у меня, это было бы так чудесно!
Предложение было неожиданным, но понравилось и
Шушан и Овику.
— Вы мне оказываете большую честь, Джейн, — отве-
тила Шушан, — я всегда мечтала работать с детьми.
— У нас не трудно. Только нужно быть доброй, не чу-
раться детей, одевать их, кормить. Считайте себя с зав-
трашнего дня на работе. Жалованьем распоряжаюсь я.'
Овик был рад, что с Шушан все уладилось. Завтраш-
ний день пока ничего хорошего не сулил, а пока можно
быть относительно спокойным за судьбу девушки.
Джейн снова вспоминала о своей Калифорнии, о пу-
тешествии, которое совершила, о каком-то Джеймсе, ко-
торый не оставлял ее в покое, за что и получил пощечину.
Их идиллия была нарушена невесть откуда объявив-
шимся Мурадом верхом на черном скакуне. Конь едва
не растоптал зонтик Джейн. Она, не заметив смятения
Шушан, закричала на Мурада, ничуть не заботясь о том,
что тот ровным «счетом ничего не понимает в ее словах:
— Нахал, вы что, не видите зонтик?
Не удостоив американку вниманием, Мурад поехал
прямо на Овика, и едва Овик успел схватить коня за
уздцы, как почувствовал сильный удар хлыстом по спине.
— Сукин сын! — заорал Мурад. — Будешь у меня по
чужим курятникам бегать!
Овик подпустил Мурада ближе к себе и, когда тот
снова замахнулся, ловко стянул его с седла. Упав на зем-
лю, сытый, здоровый сын Сого стал отчаянно сопротив-
ляться и тут же потянулся за маузером. Девушки завиз-
жали от страха. Овик перехватил его руку и закрутил
назад. Конь вскинулся на дыбы. Сцепившись, Мурад в
Овик покатились по земле и оба свалились в воду, где их
стало уносить быстрым течением. Шушан от страха была
на грани обморока.
— Убивают, помогите! — вопила на своем родном
языке Джейн.
В воде соперники отпустили друг друга и поплыли к
берегу. Л1урад выбрался первым. Не успел он подобрать
с земли маузер, каюподъехали два всадника? Один из них
был Сагат, другой — Левон.
Оба спешились и подошли к Мураду.
— Не лезьте не в свое дело! —заорал Мурад. — Я и
на вас не посмотрю, гады!
48
— Ты малость перебрал, господин, — усмехнулся Са-
гат _Мы здесь не для того, чтобы шутки шутить.
Овик ловким движением выхватил у- Мурада маузер.
— А теперь попроси прощения у девушек.
Шушан все еще была сильно напугана, Джейн успела
успокоиться. Левон толкнул Мурада к Шушан:
— Проси прощения, сын Сого...
От бессильной ярости Мурад готов был заплакать.
Всем стало даже неловко за этого нахала.
— Убирайся отсюда,— процедил сквозь зубы Сагат.—-
И чтоб ты не смел кого-нибудь из них задеть.-
Мурад подбежал к своему коню, вскочил в седло и,
не переставая сквернословить и угрожать, поскакал к
Кешкенду. Сагат и Левон также заторопились. Попросив
у девушек прощения, они, так же неожиданно, как и по-
явились, быстро исчезли по дороге, ведущей в Кешкенд.
Япон вышагивал по кабинету. Половицы скрипели
под его ногами. Мурад, мокрый с головы до ног, жало-
вался, как его чуть было не утопили на глазах у любимой
девушки.
— Вконец озверели, скоро все друг друга перегрызут.
Мне не нужны такие офицеры! — перебив Мурада, закри-
чал Япон.
Он вызвал ординарца и велел хоть из-под земли найти
и доставить сюда Сагатащ Левона. Не успел ординарец
выйти из штаба, как дверь открылась и вошли Сагат и
Левон. Сагат положил на стол маузер Мурада и отступил
на шаг. Застигнутый врасплох, сын Сого фыркнул злобно
и чуть было не кинулся на ненавистного противника, цд
его остановил взгляд Япона.
А-а-а... изволили явиться, — усмехнулся Япон.
— Ваше превосходительство, — заговорил первым Са-
гат’~~3Ря вы за нами послали. Мы обязаны были явить-
ся. Ва?т хорошо известно, как мы чтим воинский устав.
— Как же... — с издевкой сказал Япон, — террори-
сты. .. Учиняете расправу над моими офицерами. Забрать
У них оружие!
Ординарец, не скрывая досады, подошел к ним.
Ваше оружие, господа...
Чр™ Ну'*а 0Т0»Ди в сторону, — угрожающе-^’ронзиос
ствп Н И обРатилсп к комиссару: — Ваше превосходигель-
ж ’ *ак я ПОлагаю« мир еще не скоро наступи г. Мое ору-
ж“е еще послужит мне.
49
На глазах Япона Левон ногой захлопнул дверь и
встал в угрожающую позу, положив руку на наган.
— Ия того же мнения, — встав рядом с ниу, сказал
Сагат. — Я уже шесть лет как в армии, из них четыре
года — в гарнизоне Кешкенда. Если господин комиссар
изволит вспомнить, турки за мою руку сулили большую
награду. Им нужна была моя рука вместе с оружием.
И тогда уездйый комиссар Япон попросил священника
Тер-Хорена, чтобы тот всенародно благословил мою руку
в церкви. Может. Япоиу я больше не нужен, но мое ору-
жие останется со мной, в моей руке.
— Да, — поддакнул Левон, — я не люблю выставлять-
ся со своими подвигами, но вспомните, как в девятнадца-
том я прибыл к вам со своим отрядом и преданно служу
по сей день. Раз восемь мне приходилось преследовать
бандитов. Сдать свое оружие и рассчитывать на то, что
отпрыск Сого завтра побежит в горы отбивать у разбой-
ников крестьянских коров, я не собираюсь.
Такого отпора Япон не ожидал. Он почувствовал за-
пах пороха и благоразумно решил не раздражать дерз-
ких офицеров, но виду не подал.
— Так, значит, не вы пытались терроризировать Му-
рада?
— Ваше превосходительство, за какие заслуги терро-
ризировать его? — сказал Сагат. — Террор нужно заслу-
жить.
— Мы — люди дела, — поспешил добавить Левон.—
Будь у нас на уме такое, вряд ли сегодня ему пришлось
бы просить у вас защиты.
Aly рад вскочил с места:
— Гад, не ты ли, схватив меня за грудки, тащил к
реке? Утопить хотел?
— Молчать! — заорал Япон. — Как вы ведете себя?
Вы, господа, до того унизились, что оскорбили человека
в присутствии его любимой девушки.
— Господин комиссар, — как можно спокойнее ска-
зал Сагат, — оказывается, мы не только пытались терро-
ризировать* но и оскорбляли? Это очень далекие друг от
друга вещи.
— Весьма близкие. Попытка унизить офицера — мо-
ральный террор.
— Ваше превосходительство, вы сказали: «в присут-
ствии девушки». Насколько мне известно, порядочная де-
вушка не может быть невестой одного, а возлюбленной
другого. Если он дорожит офицерской честью, пусть объ-
50
испит почему чуть было не укокошил вашего переводчика
в присутствии американки Джейн? Из ревности? Как бы
не так! Мало девиц он обесчестил в Кешкенде? Мы вме-
шались, потому что и у нас есть сестры.
— У меня свидетели, которые могут доказать, что та
девушка моя любовница! — выкрикнул Мурад с места.
— Господин, в любовных делах могут быть лишь два
свидетеля — сами возлюбленные.
— О ком идет речь, в конце концов? — строго спро-
сил Япон.
— Об ангеле, ваше превосходительство, — сказал Ле-
вон. — Не так ли, Мурад?
Мурад исподлобья взглянул на него.
— А при чем здесь мой переводчик? Я разрешил ему
сегодня погулять с американкой.
— Ас ними пошла и невеста Овика. Господину капи-
тану это было нестерпимо, он ведь не успел еще поблу-
дить с невинной девушкой. Что ты уставился на меня? Ты
ведь обманул господина комиссара. Расскажи-ка, что бы
произошло, не подоспей мы. Размахивай своим маузером
в следующий раз в своем дворе, загоняя кур в курятник,
если не соображаешь, на что он тебе вручен.
— И не стой раскорячившись в присутствии господи-
на комиссара, он тебе не твой родной отец.
Мурад подтянулся. Задетый за живое, Япон сказал:
— Господа, для меня солдат есть солдат. Я никого
среди вас не выделяю и одинаково строг со всеми. —
И вдруг напустился на Мурада:
свободны, господа.
Сагат и Левон тут же повернулись и вышли. Мураду
Япон велел остаться. Затем приказал вызвать в штаб
Сого.
Сого прошел в штаб, даже не взглянув на часового,
езко толкнул дверь в кабинет Япона. Комиссар сидел
за столом мрачнее тучи. Перед ним навытяжку стоял
УРад. Увидев Сого, Япон без всяких околичностей ска-
зал:
тп СоГ°’ на твоего сына часто жалуются. Из-за какой-
•лип КН устроил целый спектакль. Он не чтит честь мун-
ему!УлицоХОТеЛ было вставить слово, но Япон закричал
ин "не пормптп пеРе?ивать! Я посмотрю на твои rioro-
трибунал ™Т’ ЧеИ СЫН’ сквозь СТР°Й пРоведу! Полевой
* ) Шествует не только для дезертиров.
— Шкуру спущу! Вы
51
Сого был взбешен сильнее Мурада. Он вскочил с ме-
ста, сел, снова встал, заскрежетал зубами и рухнул на
стул, но так ничего и не сказал — перед ним был Япон,
самодур, облеченный неограниченной властью.
— Ты. капитан,—'продолжал Япон, — оскорбил ино-
странку. Не умеешь себя прилично вести в присутствии
гостя, так, черт возьми, соображай, что перед тобой жен-
щина! Разве мужчине, и притом офицеру, подобает вы-
таскивать маузер в присутствии женщины? — Он повер-
нулся к Сого: — Ожени его, и чтобы я больше не слышал
жалоб. Мне не хватает офицеров, и потому пока я ограни-
чиваюсь штрафом. Вы свободны, ступайте.
Сого шел домой, держа трость на весу. Шагал он так
быстро, что Мурад едва поспевал за ним. За всю дорогу
они и словом не перекинулись. Ничем Сого не выдал сво-
его гнева. Дома он подсел к столу, а сын остался стоять
возле двери.
— Сядь, — угрюмо приказал Сого.
Мурад опасливо сел поодаль и не спускал с отца глаз.
.Сого умел сдерживаться сколько угодно, но гнев свой
обрушивал внезапно, необузданно, невзирая на стоявше-
го перед ним, кто бы им ни оказался — женщина ли,
батрак, чиновник, и горе тому, кто хоть раз отведал его
кулаков! Его родная жена к своим тридцати годам уже
была беззубой. Все ему сходило с рук. Чувство раская-
ния было ему неведомо, если даже покалеченный им че-
ловек был самым безвинным в мире.
Молчание затягивалось, и это еще больше насторажи-
вало Мурада. В последние годы Сого ни разу не поднял
руку на сына при посторонних, и тот давно смекнул, что
отец в жизни радеет лишь о его, единственного чада, бла-
гополучии. Скупой, как пустыня, этот человек, способный
из-за горсти пшеницы, из-за клока овечьей шерсти убить
человека, для сына ничего не жалел. Нотаций он не чи-
тал. ограничивался лишь приказами — короткими и гроз-
ными.
Сого вздохнул, непостижимым взглядом посмотрел на
сына и наконец сказал тихим голосом:
— Выгнать тебя из дома я, твой отец, не могу. Отлу-
пить— ты уже взрослый человек, рука у меня не подни-
мается. Простить? Такое не прощается. Ты принудил
меня пойти к Япону, и теперь мне грош цена. Тебе нужна
жена, выбери —в уезде их пруд пруди. Приведи кого хо-
52
чешь. У Хачатура, старосты села Арпа, есть хорошая
дочь, пойдем сосватаем.
____ Р1е хочу, — успокоившись мирным тоном отца, от-
ветил Мурад.
— Ты знаешь кого-то получше Хачатуровой дочки?
Приведем другую.
— Никого я не знаю.
— А на кого воззрился? .. На целованную другим? ..
Тьфу!..
— На нее клевещут.
*— Значит, хочешь все же ее? .. Черт с тобой!,. Кто
она? Чья дочь?
Мурад пожал плечами, встал и вышел из комнаты.
Долго раздумывал Сого. Вдруг в нем прорвалась ярость.
С тростью в руке он вышел. В коридоре он налетел на
жеребенка, который забрел в дом и затерялся в его ла-
биринтах. Сого отвел жеребенка в денник и разломал
трость о спину батрака. Жалобно стонал растянувшийся
на земле батрак, а Сого, отведя душу, как ни в чем не бы-
вало вернулся в дом.
Мурад нуждался в пособнике. Ему нужен был человек
решительный, жесткий. Он перебрал в уме всех знакомых
и остановился на командире пехотной роты I ачате.
Тачата нашел он в доме у одного солдата, на балконе,
развалившимся на ковре. Перед ним на подносе были ва-
реная курица и вино.
— О, ты как нельзя кстати! — увидев Мурада, вос-
кликнул он. — Иди сюда, душа моя...
Был Тачат среднего роста, полноватый, с небольшой
лысинкой, тщательно скрываемой зачесанными с висков
и затылка волосами. Глаза его, слегка навыкате, порой
наливались кровью и были устрашающе беспощадными,
а когда он улыбался, выражение его глаз становилось
даже шаловливым. Тачату было лет сорок, он отличался
шегольством, но не осанкой: походка его была утиной, он
быстро уставал и потому редко слезал с редла. Улыбка
Тачата была располагающей, но он был коварен...
О старом и новом мирах у Тачата было свое непоко-
лебимое мнение: как бы ни менялся мир, единственное,
что вечно и всесильно, — золото; во всякое время и при
любых обстоятельствах он оставался зорким и дерзким
охотником за ним. К тому же был чревоугодником.
53
— Мне некогда, — отказался Мурад от приглаше-
ния. — Ты мне сегодня очень нужен.
— К твоим услугам, душа моя. Посиди, пока- я доем
курицу, не то хозяин обидится.
Спустя немного их уже можно было видеть на одной
глухой улочке Кешкенда. Мурад изливал перед ним душу,
жаловался на Овика, из-за которого могла расстроиться
его женитьба на Шушан.
— Я готов тебе помочь, — прикинув что-то в уме, со-
гласился Тачат. — А магарыч?
— Бочка вина и в придачу один баран.
— Не изволь беспокоиться, душа моя. Несколько зо-
лотых, только несколько золотых — и по рукам!
— Золотых?
— Да, душа моя, десять — пятнадцать золотых. Я не
стану стеснять тебя.
Про Тачата давно было известно, что он способен и у
лошади своей вытрясти взятку за то, что седлает ее.
Мурад сунул руку в карман.
— Давай хоть сейчас, душа моя, не помешает, — уга-
дав жест Мурада, сладким голосом проговорил Тачат и
небрежным жестом отправил в карман полученное зо-
лото.
Овик шел в штаб, когда на дороге перед ним верхом
на лошади вырос поручик Тачат. Он улыбался:
— Здравствуй, душа моя...
Он спешился, подошел к Овику, пожал ему руку. По-
ручик справился о делах, здоровье. Овик отвечал корот-
ко, уклончиво.
— Хороший ты парень, но не умеешь себя правильно1
вести, — ласковым голосом продолжал поручик. — Не по
одежке протягиваешь ножки. Мы ведь тоже люди, посо-
ветовался бы с нами: можно ли, нельзя. — Он положил
руку на плечо Овику. — Парень ты храбрый, но хочешь
не хочешь, а от девушки тебе придется отступиться.
— А вы, душа моя, насколько мне известно, очень
любите золото? — иронично спросил Овик.
— Люблю.
— Так вот, душа моя, прежде чем брать'золото у Му-
рада, вам следовало бы посоветоваться с некоторыми
людьми: стоит пли не стоит вступать с Мурадом в
сделку.
Не успел Овик договорить, как взвился дымок из ма-
узера поручика. Поручик лишь заорал:
54
По-
на-
по-
. Отступись от девушки, не то следующая пуля
шлепнется тебе в лоб.
Мисс Джейн была в хлопотах. Ей помогали люди, на-
значенные национальным советом. Часть сирот взяли под
свою опеку церковь и разные заведения. Очень немногих
приютили семьи с достатком. Помещение искали недолго,
под приют отвели ветхий военный склад, доставшийся в
наследство от русской армии. Его обновили, сделали'при-
стройки. разделили перегородками.
Джейн, воодушевленная, давала распоряжения масте-
рам. Рядом с ней стояла Шушан. Неожиданно в помеще-
ние вошел Сого. Заложив руки за спину, он прошелся по
складу, откровенно разглядывая девушек. Джейн обрати-
ла на него внимание.
— Послушай, кто это? Зачем он так пялится на нас?
— Это отец Мурада, — тихо ответила Шушан. — ~
шли домой, Джейн.
— Пошли, — согласилась американка.
От внимания Сого не ускользнуло, что его приход
сторожил девушек. Помещение он все же обошел,
стоял возле мастеров, о чем-то их расспросил и ушел.
В тот день Джейн обедала у Шушан. Она без умолку
болтала, потом попросила Шушан сыграть что-нибудь на
пианино. Шушан с удовольствием сыграла для Джейн
свои любимые вещи из армянской классики. Во дворе за-
лаял пес. Шушан перестала играть и вышла во двор. Бед-
няжка была ошеломлена, увидев стоящего у ворот Сого.
Простите, кто вам нужен? — стараясь не выдать
своего испуга, спросила Шушан.
Як тебе пришел, красавица. Мне нужно погово-
рить с тобой.
Входите, пожалуйста.
В доме инженера Сого был впервые. Обстановка и
У ранство поразили воображение деревенского богача,
н прошел к столу и, не дожидаясь приглашения, притя-
, ул к себе стул и сел. С Шушан он глаз не сводил.
Это ты играла? — спросил Сого.
Да,—- ответила Шушан.
товяп ?аВН° ТЫ пгРаеи<ь» слов нет, но тебе я бы посове-
попяти е 11ГРать в эти дин. Дочка. Люди тебя могут не так
uvnji lb. v
Датмя:ШаН бЫЛа В нед°Умении’ даже попыталась оправ-
— Меня попросила мисс Джейн.
55
— Она что-нибудь смыслит в нашем языке?
Шхшан улыбнулась, и ямочки на ее щеках стали за-
метнее.
— Джейн прекрасно владеет французским.
— А ты?
— Могу изъясняться.
— Хорошо, очень хорошо. — Сого оглянулся на
Джейн. Затем встал, еще раз осмотрел гостиную и даже
заглянул в соседнюю комнату. — Стало быть, ты дочка
инженера Бахши. Я рад. Твои отец был умным челове-
ком. II в Ереване у него есть дом. Но если спросить меня,
то он неправильно поступил, вот так вот. Да разве, имея
такую дочь, можно было связываться с большевиками? —
Core покачал головой. — Человек был инженером, имел
неплохой доход, пользовался уважением...
Шушан с ужасом посмотрела на него:
— Что вы хотите этим сказать? Что значит «был ин-
женером»? Что случилось с моим отцом?
Она побледнела, глаза ее наполнились слезами. Сого
обомлел:
— Прости меря, дочка. Я думал, что ты уже знаешь.
Тьфу... уж лучше б я ногу сломал по пути сюда.. .*
— Говорите же! — почти крикнула Шушан.
Джейн кинулась к ней. Сого бормотал какие-то слова
у гешення и еще больше терзал ее надломанную душу.
— Зачем он пошел на поводу у красных негодяев? Что
ему было делать в Нор-Баязете? Хотел изменить мир?
Поря чок в мире установлен богом, и изменить его нель-
зя. Плачь, сиротка моя. плачь, облегчи свое сердце...
Тьф\!.. Какого черта его туда понесло...
Джейн обняла Шушан, гладила по волосам, плечам.
— Сюзан, дорогая, кто этот человек'5 Что он тебе ска-
зал. почему ты плачешь?
— Папа... Его убили...
— Не может быть! Ах. что это за страна? .. Стрельба,
пальба, голод, сироты... Сюзан, родная моя. может, он
врет? Не верь ты ему... Я его сейчас выставлю за дверь.
Шушан ее не слушала. Она прижалась головой к гру*
ди Джейн и горько, безутешно рыдала.
— Убирайтесь отсюда! — закричала Джейн. — Не ви-
дите. до чего довели девушку?
Сого ничего не понял из слов американки, но по вы-
ражению ее глаз догадался, что это не слова благодаря
пости. Он встал.
— Простите меня. — Он повернулся к Шушан: — Доч-
ка. я не покину тебя, бу ду тебе отцом... Я попозже снова
зайду... приду непременно. Отдыхай пока.
По возвращении домой Сого первым делом позвал
Мурада. Не произнося ни слова, он пригладил усы, а за-
тем сказал:
— Девушку’ тебе больше искать не надо. Я нашел ее.
Пошел в своими глазами увидел. Одно только плохо: она
не знала о гибели отца и я проболтался. Ну да все равно,
узнала бы рано пли поздно.
Мурад с удивлением уставился на отца:
— Чьего отца убили?
— Э-э... я про инженера говорю.
— Кто у бил инженера?
— Ты что, с неба свалился? Всему свету известно, а
ты даже не слыхал? Мне не жаль, что его убили, нечего
было с большевиками связываться. А девица мне понра-
вилась. Видишь, и связи у нее с Америкой есть. А то. что
отец ее служил большевикам, это даже нам на руку, в
случае чего — перепишем все наше имущество на ее имя.
Свяжем по рукам и ногам. Словом, все мои расчеты
оправдываются. Я уговорю Япона не мешать мне, осталь-
ное улажу сам.
Нависло солнце над обрывом, чтобы напиться воды.
Внизу, на дне ущелья, грохотала, яростно рокотала
₽ека- ' с .
По краю обрыва тянулись руины древнего горота Lre-
гис. А повыше них, на отвесной скале, высились словно
бы заржавевшие крепостные стены Смбатаберда. на диво
высокие, на диво крепкие Склон оживлялся лишь чахлой
рощицей вымирающих деревьев. Здесь выбивались род-
ники минеральной воды. Горьковатая вода пропитала все
вокруг медноцветнои сыростью. Под деревьями адъютант
Япона свежевал тучного барана. Двое солдат помогали в
ему и время от времени присматривали за огнем в очаге.
На краю рощицы были привязаны к стволам около де-
сятка лошадей. Возлежа на ковре. Сого и Япон играли
в нарды. Матерый волк Сого выигрывал у комиссара. От
досады Япон так бросал кости, что они чуть не вылетали
за доски.
— Бывает, — успокаивал его Сего, но подыгрывать не
56
собирался^— Какая разница, кто выиграет: я или ты?
Кто бы из нас ни выиграл, победа останется при нас.
— Не притворяйся великодушным, Сого, — ответил
комиссар. — С каких пор твое становилось моим? Кто до
сих пор становился богачом, присвоив имущество дру-
гого?
Сого сжал кости в ладони и, прищурив глаз, посмо-
трел иа комиссара:
— Хочешь, чтобы мое стало твоим? Пусть будет так.
Ты, господин комиссар, владыка уезда, но не приведи бог,
если в бою сложишь голову, — кто пригреет твое един-
ственное дитя? Власти? Они созданы лишь для того, что-
бы отбирать — отбирать твою силу, твой хлеб, твои моз-
ги. Но стоит тебе лишиться чего-нибудь, как ты уже ста-
нешь обузой, тебя выбросят, и никто и не вспомнит о тебе.
А рассчитывать на народ — пустое... Нищими и сирота-
ми мощены улицы. Где народ, который даст им хлеба?
Хозяин тот, в чьих руках хлеб. Остальные — работники,
подпаски, батраки — родились, чтобы работать на него.
Хочу предложить тебе денег... Пятьсот, шестьсот. В Ай-
назуре есть хорошие земли, купи...
— Хочешь сделать из меня землевладельца? Ну и
фантазер ты!
— Я давно все продумал. Давай по-доброму: ты —
мне,-я — тебе. Стань побратимом моему Мураду. Я неве-
стку приглядел. Давай их поженим. Расходы мои, а ты
будешь сватом моему Мураду.
Япон никогда не спешил что-то обещать, а тут и вовсе
насторожился: неспроста Сого заходит издали, тут дело
нечисто, нужно выяснить.
— Чего ты от меня хочешь, Сого?
— Тебе это ничего не будет стоить, я же тебя щедро
отблагодарю. Девица, между нами говоря, очень хоро-
шая. Замешкаемся — упустим.
— А мы другую найдем.
— Нет, мир на ней клином сошелся.
-— Все двери открыты перед Японом, Сого, ио не во
всякую он войдет. *
— И я не войду во всякую.
— Кто ее родители?
— Об этом и речь. Матери у нее нет, умерла несколь-
ко лет тому назад. Отец — деловой человек, но допустил
одну оплошность. Ну да все уже в прошлом.
— Какую оплошность?
58
— Спутался с большевиками, его убили в Нор-Баязе-
" 85 SSSSSTi ™ р». »«•
ность, спросил имя девушки.
_ Зовут Шушан. Хорошее имя.
— Бросай кости, Сого.
— Ты ничего не ответил.
— После. л
— «После» говорят лентяи. Обещан сосватать ее для
моего Мурада.
— Будь я отцом девицы, я бы знал, что ответить, а
тут последнее слово за ней.
— Слово последнее за нами. Л\ы так хотим, и баста!
— Так ведь ты своими ушами слышал, что у нее есть
избранник. Не впутывай меня в это дело.
— Враки... ьракн. Я ходил к ней. проверил, выяснил.
Я тебе, братец, шестьсот обещал, проверни мне это дело,
получишь все восемьсот.
Их разговор был прерван: к речке подкатил экипаж
Япона, и из него легко вышла Джейн и помогла Магде.
К матери в объятия спрыгнула н Сатеник в красном сит-
цевом платыще, с белой ленточкой в волосах.
— Ой, какая ты тяжелая стала, — сказала Магда,—
ты уже большая девочка, а шалишь как ребенок.
— Как хорошо, здесь речка! — не обращая внимания
на слова матери, воскликнула девочка и побежала к дере-
вянному мостику, который был перекинут
щице.
Сатеник, не убегай далеко, здесь
3Mei<- —предупредила мать.
Джейн, которая ровным счетом ничего
в их разговоре,
к старой ро-
могут быть
нс понимала
стала рассматривать людей на том
берегу. Разглядев среди них Мурада, неприятно уд1
— Неужели и тот тип приехал с нами? не скрывая
досады, спросила она. <т . о пгж
— Они приехали раньше нас. Надеюсь, выбр У
ное место, — ответила Магда.
— Извините, я спрашиваю, неужели и он принима
участие в нашем пикнике?
— А как же?
— Если бы вы сказали
бы остаться дома.
Магда была удивлена:
— Неужели вам не все
об этом раньше, я предпочла
равно, кто будет с нами? Вы
59
все равно никого из них не знаете. Важно, что с вами
здесь я.
Мимо них экипаж по каменистой дороге покатил в
в ущелье. Магда и Джейн продолжали разговаривать,
стоя на обочине.
—' Мы — их гости, — сказала Магда. — Быть может,
вам интересно узнать, что этот парень хочет жениться на
одной очень приятной девушке. Отец девицы был больше-
виком, его расстреляли. Они решили уговорить Япона,
чтобы он не чинил препятствий к браку. Комиссар еще
ничего не знает. Я это вскольз услышала от кучера. Я бы
не допустила, чтобы вы в такой прекрасный день сидели
дома.
— Странно, — отозвалась Джейн. — Девушка, о кото-
рой вы говорите, по-моему, Сюзан.
— Да, да, Шушан, так и сказали! Вы видели ее?..
Говорят, она красавица. Окончила гимназию с золотой
медалью и весьма благовоспитанная.
— О, Магда, если б вы знали, до чего плохую услугу
собираетесь ей оказать! Я Сюзан прекрасно знаю, она
работает у меня нянькой. Но дело в том,'что у девушки
есть жених. Неужели вы не знаете Овика, переводчика?
О, как они привязаны друг к другу! А тот тип просто са-
модовольный, неотесанный деревенщина. Ой, что там про-
исходит?
Они спустились к речке. Джейн успела рассказать о
том, что вытворил Мурад во время их прогулки с Шушан
и Овиком. Магда внимательно слушала и взволнованно
воскликнула:
— Не могу простить Япону, что он мне ничего не рас-
сказал. Я немедленно переговорю с ним. Овик, конечно,
чудесный человек. А этот Мурад... Подумать только, ка-
кой негодяй!
— Я не желаю садиться с ним за один стол, Магда,—
сказала Джейн. — Может, вернемся или же устроимся
с вами здесь на берегу?
— Пожалуйста, как вам будет угодно, — согласилась
Магда.
Мурад, до того возлежавший на ковре возле костра,
заметив женщин, сразу же поднялся и подошел к ним.
— Как себя чувствует Джейн? — глядя в упор на аме-
риканку, спросил он у Магды.
— Джейн чувствует себя очень хорошо. Как вижу, ее
присутствие встревожило вас? — ответила жена комисса-
ра и тут же перевела разговор американке.
60
Мурад силился во что бы то мп стало добиться рас- .
положения американки и сгладить ее неприязнь.
— Вы умеете ездить верхом?
— Разумеется.
— А Джейн?
— Наверняка. А ты что же, хочешь научить нас вер-
ховой езде?
— Поедем осмотрим Смоатаберд.
— Ты обидел Дженн, а прощения еще не попросил.
____ Если нужно извиниться, то я готов, пожалуйста,
могу хоть тысячу раз! — воодушевился Мурад, не сообра-
жая, за что должен просить прощения.
Магде пришлось напомнить.
— Из-за того прохвоста? Я еще сделаю метку на его
ушах, чтобы в жизни меня не забыл.
— Что он говорит? — поинтересовалась Джейн.
Магда перевела угрозу Мурада.
— О, какой он хам! — воскликнула американка.—
Мне не нужны ни его извинения, ни его услуги. Скажите,
пусть уйдет отсюда, ради бога.
Магда сказала Мураду, что Джейн очень обижена и
прощение нужно просить немедленно.
— Сто тысяч извинений, дорогая, — расшаркался пе-
ред Джейн Мурад.
— Прежде всего нужно извиниться перед Овиком,—
ответила Джейн.
— Перед Овиком? .. В своем ли она уме? ..
Магда сочла нужным перевести Мураду то, что он и
так понял.
— Ха!.. Сегодня же, как только вернемся, побегу
просить у него прощения. Я так извинюсь перед ним, что
он на неделю сляжет.
Джейн перевод не нужен был, и так все было ясно,
едва сдерживая гнев, американка сказала, что драка еще
свежа в памяти и она сомневается, что когда-нибудь Овик
может дать себя в обиду.
сип"мЭтУ ФИФу т°т гад заморочил,— презрительно бро-
стрпп РЗД И отошел к игрокам в нарды. Он себя цочув-
с Мяг^ ?конец Униженным, когда Япон, пошептавшись
шалей °И’ подозвал адъютанта и велел оседлать двух ло-
— И ПРОВОДИТЬ женщин к развалинам Смфатаберда.
ДУпредил^н. Ы НИКТ° За НИМИ Нв Увязался- ~ громко пре-
61
Полдень был в разгаре. Магда и Джейн вернулись
после короткой прогулки. Шашлык был готов. Слуги рас-
стилали ковры, раскладывали еду. Кто-то по настоянию
Япона пел песню о неприступных скалах и коралловых
склонах.
Вдруг в ущелье проник отдаленный глухой свист, ко-
торый постепенно превращался в продолжительный вой.
Сого вскочил с места:
— Быстро, не мешкайте, укройтесь в скалах!.. Эй,
уведите лошадей в ущелье!..
Началась паника. Магда подбежала к Сатеник, ио
Япон уже успел обнять ее, схватить и Джейн за руку. Они
побежал к расселине.
Горы тряслись. Солнце исчезло, небо потемнело. От-
куда-то в ущелье заползли клубы пыли.
Смерч... Кошмар Вайоц дзора, вихрь-дракон...
Приносит его из дальних далей, и обрушивается он
на горы, раздирает самого себя па стада ветров, и разбе-
гаются они по ущельям, грозно ликуя, рыча, как тысяча
львов. Зави.хряясщ извиваясь, он бьется о скалы, силясь
вырваться из лабиринта ущелий. Отрывая глыбы со скло-
нов дряхлых, усталых гор, он швыряет их на дно ущелий
с грохотом, подобным залпу сотен пушек.
Ужасен безымянный, грозный, прожорливый, молние-
носный ветер Вайоц дзора.
— Деревья!.. Деревья!.. — кричала Магда, и голос
ее был сорван ветром и унесен, как щепка, брошенная в
мельничный желоб.
Старые деревья рощицы сгибались под колдовской
силой ветра, ломались с треском, бились друг о друга.
Ветер обрушился на костер, завихрил, разнес золу. Неви-
димые руки вскинули ковры, умчали, прибили их к ска-
лам и деревьям и начали раздирать. Никем не управляе-
мый экипаж’на противоположном берегу скатывался в
ущелье, цепляясь за камни, потом споткнулся и полетел
прямо на дно.
Сого были известны повадки этого редкого, буйного
ветра, и он спас людей, и вправду спас!
Эта страшная игра природы длилась от силы десять
минут. Горы перестали выть, трястись. Утихло все. Вы-
брались люди из своих укрытий, собрались на месте еше
мгновения назад бывшей здесь рощицы. Солдаты звали
друг друга на помощь, кто-то ушибся, кто-то сломал I
ногу. Из лошадей была покалечена одна. и I
— Не к добру все это,— вздохнул Сого.— Такой смер I
62
был еще девять лет тому назад. Погубил двести овец из
моей отары. Комиссар, как ты думаешь, с чего это он ис-
поганил нашу трапезу, а?
Япон пожал плечами:
— Не знаю, я в приметы не верю.
— И я не верю, но чует мое сердце, что услышим не-
добрые вести, принесет их не сегодня-завтра.* У меня ока-
янный нюх.
— Собирайтесь, поехали, что было, то прошло...
Варос увидел бредущего по улице Сето и тут же по-
чувствовал. что его-то и поджидает с нетерпением. Он
окликнул Сето.
— Здравствуй, Варос, — оживился Сето.
— Здорово, Сето. Не ты ли просил у меня волоху на
пару трехов?
— Да-да, Варос-джан. У меня есть деньги, я тебе за-
плачу за них.
— Входи, посмотрим, сгодится ли.
Они вошли в конюшню. Варос засуетился, все погля-
дывал на Сето, улыбаясь. Волоху вытащить все не спе-
шил. Он вынул из кармана две голубоватые бусины и по-
держал их под носом Сето.
— Возьми.
— Зачем они мне?
— Возьми, скажу.
Сето взял бусины. Ппг,п„ иият
— За рекой, возле моста Аяри, Сагат и Левон уча
солдат стрелять. Ты слышал выстрелы?
~ Ну.
— Отнеси эти бусины, отдай одну Сагату, другую
Левону. Скажи, Варос передал, мол, держите при себе от
дурного глаза.
•— Что ж, пойду, мне не трудно.
— Окажи мие эту услугу, и я дам тебе даром волоху
на пару трехов.
Сето выходил из конюшни, когда Варос удержал его
за руку:
— Если кто-нибудь спросит, куда, мол, Сето, идешь,
что ответишь?
— Ну, если спросят... — Сето замялся.
7~ Скажешь, иду на реку купаться. Ступай. Возвра-
Щаися поскорее, я тебе и мои старые портки дам.
Обрадовался Сето:
63
— Спасибо, Варос, я знал, что ты хороший человек.
Варос не сводил глаз с Сето до тех пор, пока тот не
скрылся в прибрежном ивняке. Уверившись, что все вро-
де бы обошлось благополучно, Варос запер конюшню и
вышел на улицу. Не оглядываясь по сторонам, он дошел
до дома вдовы, толкнул дверь и вошел.' Арпик, разложив
мужнины снимки на столе, жалобно плакала. Варос стоял
растерянный, в двух шагах от стола. Вдова, уголком •
платка вытерев слезы, собрала снимки в черный пакет.
Варос показался ей разбитым от усталости.
— Разве у тебя одной горе? — Он сел на стул, вынул
из кармана трубку, начал набивать. — Подумай о себе,
время лечит, незаметно забудешь о своей беде.
— Забыть такого человека, как Арташ? Уж лучше
умереть.
— Зачем умирать? Ты еще молода. Выходи замуж.
А память Арташа будете чтить вдвоем.
— Ты пришел мне такие советы давать?
Варос не обратил внимания на ее слова, пустил дымок
и как ни в чем не бывало продолжил:
— Ну, что скажешь?
— Какой приличный человек согласится взять в жены
бывшую арестантку?
— По-твоему, я не приличный человек?
— Что? — смутилась вдова.
— Я пришел за тобой. Есть ли у тебя пожитки, с ко-
торыми жаль расстаться?
Вдова ответила не сразу.
— Я не пойду с тобой.
— Дело твое. Я пришел по поручению Овика. Тебе
нельзя оставаться в Кешкенде. Скоро начнутся обыски и
аресты.
— Жизнь для меня и ломаного гроша не стоит, что я
успела повидать на своем веку, кроме голода, унижения,
страха? ..
Ты ведь разумная женщина, послушайся меня. Не
хочешь идти со мной, ладно, но с кем же ты останешься?
Кто за тебя постоит? — Арпик ни слова не проронила.—
Повяжи фартук, будто в поле за зеленью идешь. У моста
Аяри тебя встретят. Покажешь вот эту бусину. — Варос
вынул из нагрудного кармана голубоватую бусину и про-
тянул вдове: — Возьми.
— Я не пойду, — упорствовала Арпик. На бусину она
даже не взглянула.
— Пойми, у меня нет времени...
61
— Ступай куда хочешь, я не задерживаю тебя. Я...
я... боюсь жить... боюсь людей... мне ничего не нужно.
Варос насупился, вздохнул:
— Упрямая ты женщина. Я ухожу, но вернусь за то-
бой.
Долго стояла Арпик у порога, и подумалось ей, что
Варос уже никогда не вернется в Кешкенд. И ничего тут
не-поделаешь. Дай бог ему здоровья. Он ей представился
с винтовкой па плече, в горах. «Как же я не сообразила
напоить его хотя бы стаканом молока?» И тут же пред-
ставила, как Япон арестовывает Вароса и расстреливает
его. Сердце ее сжалось от жалости. Она вытянула обра-
зок из-за пазухи и поцеловала его: «О всемогущая, сохра-
ни его от всяких напастей...»
Когда Сето передавал Сагату и Левону загадочные
бусины, а Варос уговаривал Арпик уйти с ним, Овик был
в доме инженера. Утром в штабе писарь передал ему пу-
говицу, после чего Овик поспешил к Варосу и дал ему
бусины. Говорили они недолго, и Овик пошел в сторону
дома инженера.
Пес радостно залаял. В дверях показалась Шушан.
— Как хорошо, что ты пришел, я так волновалась,
мне приснился сон о тебе.
Они уселись на диван. Шушан рассказала, что видела
во сне, как едут они вдвоем с Овиком в экипаже по гор-
ной дороге. Вокруг цветы, над головой синее небо. II Овик
предложил ей выбрать дорогу, ведущую к счастью.
Тут Овик перебил Шушан, взял ее руку и поднес к гу-
бам:
—• Дорогая моя, твой сон в руку, нам предстоит раз-
лука, благослови меня.
Шушан обомлела:
— Ты уезжаешь?
— В эти тяжелые дни каждый порядочный человек
обязан находиться там, где он сможет лучше послужить
родине. Л1не необходимо уехать из Кешкенда, но я уверен,
что расстаемся мы ненадолго.
Шушан с тревогой смотрела на него глазами, полными
слез. Едва слышно она произнесла:
— И отец мой уверял, что скоро вернется. Я боюсь
а тебя. В этой ненавистной деревне у меня нет родных.
Возьми и меня с собой, прошу тебя.
3
В- Арутюнян
G5
Овику стало не по себе, и все же он решительно ска-
зал;
— Не отчаивайся, родная, мы скоро снова будем вме-
сте, и ничто нас уже не разлучит.
В дверь постучали. Шушан вытирала глаза, Овик по-
шел открывать. Раздался радостный возглас Джейн:
— Привет!
Овик пригласил Джейн в гостиную. Она занесла на
кухню сумку с продуктами и вошла в комнату. Заметив
Шушан расстроенной, Джейн кинулась к ней:
— Что с тобой, голубка?
— Ничего, Джейн, пройдет...
Овик присоединился к ним:
— Дело в том, что я ненадолго отлучаюсь из Кеш-
кенда.
— Что ж, в таких случаях говорят: терпение и спо-
койствие. Ты что, Сюзан, боишься остаться одна? До воз-
вращения Овика я переберусь к тебе. Уверяю, что со мной
ты не соскучишься.
— Спасибо тебе, Джейн, — сказал Овик.
— Когда вы намерены ехать? — поинтересовалась
Джейн.
— Сегодня. Прямо сейчас. Мне и на минуту нельзя
задерживаться.
— Понимаю, важные дела. Не беспокойтесь за Сю-
зан. Все в божьей воле... Я приготовлю завтрак.
Когда Джейн ушла на кухню, Шушан встала, подо-
шла к Овику:
— Счастливого пути, дорогой, я буду молиться за
тебя.
— Спасибо тебе, Шушан. Ну, пора прощаться...
Ночь, укрывшись черным покрывалом, неслышно сту-
пила в Кешкенд и опустилась, точно молчаливая невеста.
Гора Арснасар, настороженная, казалось, прислушива-
лась к звукам тишины. Штабной писарь в длинном паль-
то, похожем на рясу, прокрадывался во тьме, как сгусток
мрака, к дверям уездного комиссара. Часовой окликнул
его:
— Стой, кто идет?
— У меня телеграмма для господина комиссара.
— Господин комиссар спит.
— Телеграмма правительственная.
— Не могу разбудить. Передай денщику.
Денщик был занят на кухне. Он вышел на голос пи-
66
саря, взял телеграмму, взлетел на второй этаж. Япона
разбудили. Он протер глаза, передернул плечами, фырк-
нул:
— Какого черта меня подняли?
Правительственная телеграмма, ваше превосходи-
тельство.
Япон взял телеграмму, подошел к лампе и прочитал:
«Всем уездным комиссарам.
Двадцать восьмого апреля пал независимый Азербай-
джан. Власть перешла к большевикам. Центральное пра-
вительство Армении предупреждает всех уездных комис-
саров и национальные советы: будьте бдительны! Всяче-
ски выявляйте и карайте большевистских агитаторов. Мя-
тежи, если таковые будут иметь место, должны быть по-
давлены быстро и решительно. Изолируйте всех подозри-
тельных, независимо от возраста и пола. Лица, скрываю-
щие большевиков и оказывающие им ту или иную под-
держку, должны быть строжайше наказаны. Разрешает-
ся действовать самостоятельно, прибегать к любым ме-
рам наказания вплоть до расстрелов и повешения.
Центральное правительство революционной
дашнакской партии Армении».
Япон швырнул телеграмму на стол, натянул фуражку
на глаза и вышел. Ни с кем не перекинувшись и словом,
он явился в штаб, уселся в кресло, долго раздумывал и
вдруг ударил кулаком по столу. Дневальный вбежал в
кабинет.
— Вызвать всех, кто находится в штабе!
Не прошло и минуты, как все штабисты вытянулись
перед Японом.
— Чтобы через тридцать минут здесь был весь стар-
ший и младший офицерский состав?
Не прошло и получаса, как все гарнизонные офицеры
уже сидели перед Японом, уставившись на него.
— Где Сагат и Левон? — заметил их отсутствие ко-
миссар.
— Ваше превосходительство, они еще днем вышли из
казармы и до сих пор не вернулись.
— Что?! Кто им дал право?
— Неизвестно, ваше превосходительство, неизвест-
но,— со своего места отозвался поручик Тачат.
В штабе погас свет.
— У нас не собрание крыс, немедленно дать свет! —
гаркнул Япон.
»
67
На стену сразу же были навешены две лампы.
— Темно! — слова гаркнул Япон.
Все с каменным молчанием ждали, пока вешали еще
две лампы, расставляли свечи.
— Ладно, разглядим друг друга. Господа, я должен
сообщить вам неприятную весть: Азербайджан пал.—
Никто и звука не проронил. — Мусаватисты не сумели
противостоять большевикам. Очередь за нами. Красный
дьявол обратит свое обличие к Армении. Если понадобит-
ся', мы будем биться до конца. Посмотрим, чья мать раз-
родится сыном. На дорогах, ведущих в Азербайджан, рас-
ставить посты, чтобы ни одна птица не сумела перелететь
через границу. Где писарь?
— Я здесь, ваше превосходительство.
— Немедленно составь инструкцию для всех сельских
комиссаров. Удвоить число комендантов, изолировать
всех подозрительных, всех посторонних арестовать, обы-
скать, выяснить личности и цель их появления здесь.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
— Мурад!
— Да, ваше превосходительство!
— Получи от местной милиции список всех подозри-
тельных, изолируй их этой же ночью.
— Будет сделано, ваше превосходительство.
— Тачат!
— Слушаюсь.
. — Арестовать и допросить тех, с которыми в послед-
нее время общались Сагат и Левон. Действовать только
ночью. — И тут же заорал на штабистов: — Зачем вы раз-
весили столько ламп, слепой я, что ли?!
— По вашему приказу, ваше превосходительство!
— Оставьте две, остальные уберите.
Тачат и Мурад вышли на улицу вместе. Было уже за
полночь. Мурад сообщил поручику неприятную новость:
сбежал конюх Варос и увел с собой черного скакуна.
— Душа моя, тебе давно бы следовало коня подарить
мне. Однако ты, как вижу, скряга, но можешь утешиться:
переводчика тоже нет. Коня ты потерял, но тебе доста-
лась самая красивая девушка на свете. По поручению
Япона я должен допросить Шушан. Уступаю ее тебе как
хорошему товарищу. Ступай в дом инженера. Если обна-
ружишь там Овика, можешь дать рукам волю. Если сбе-
жал, тебе только Шушан может сообщить куда.
68
Тачат и сам не прочь был допросить Шушан, по он,
осторожный п дальновидный, предвидел, что это грозит
ему множеством неприятностей. За это благодеяние по-
ручик не потребовал с Мурада хабар.
— Ступай с богом, душа моя. Если пойдет за тебя,
значит, святая. Если откажется — помни, чТо она дочь
твоего врага.
Майское солнце уже ощущалось в пустынном Кеш-
кенде. Гордо шел по улице поручик Тачат, заложив руки
за спину. Он чувствовал себя выше ростом и мужествен-
ней. Погоны он не носил, но это ничего не значило: боль-
шинство офицеров гарнизона, в том числе и сам Япон,
начинали свою воинскую службу добровольцами или в
ополчении, где звания не присуждались, потому и в гар-
низоне сохранились офицерские звания русской, болгар-
ской и турецкой армий. Те из них, которые в 1912 году
добровольно участвовали в освободительной войне Болга-
рин, носили свои погоны, бывшие же офицеры турецкой
армии, которые во время погромов бились с турками в со-
ставе русской армии, сорвали с себя и впредь не носили
офицерских знаков отличия. Часть же кадровых офице-
ров, в том числе поручик Тачат, остерегались носить по-
гоны, потому что, по слухам, власти стали проявлять не-
доверие *к ним. Дашнакское правительство еще не утвер-
дило свои чины и регалии. Честь, отдаваемую ему
пехотинцами, поручик относил за счет своих добротных
галифе и френча из сукна защитного цвета.
За поручиком следовала группа вооруженного патру-
ля. Они остановились перед заброшенной лачугой, на
дверях которой ржавел большой замок. Из щелей глино-
битной лачуги выбивалась крапива и бурьян. По приказу
поручика замок сбили и толкнули дверь. Спустя несколь-
ко минут патрульная группа привела в порядок забро-
шенную лачугу. Сюда перетащили койку и постель пору-
чика, стол, несколько стульев. Одна комнатушка была
предназначена для ночевки, другая должна была слу-
жить кабинетом. Патрульная группа устроилась на сено-
вале за стеной. Поручик назначил часового, а сам отпра-
вился в штаб.
Япон допрашивал начальника гарнизонного разведот-
дела. Поручик подождал, пока того со связанными рука-
ми не препроводили под конвоем в тюрьму, одернул на
себе мундир и взял под козырек:
69
— Господин уездный комиссар...
— Медлишь, поручик, — перебил его Япон, все еше
не утихомирившись. — Если до полудня не выяснишь, кто
был связан...
Не успел Япон досказать, как поручик торжественно
доложил:
— Самое важное уже выяснено, ваше превосходитель-
ство.
Япон показал рукой на стул. Поручик сел.
— Ну!
— Правительственная телеграмма была получена но-
чью, а изменники исчезли из гарнизона днем. Стало быть,
содержание телеграммы стало им известно раньше, чем
вашему превосходительству.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Если это не случайное совпадение, выходит, теле-
грамму скрывали от вас до тех пор, пока изменники ор-
ганизованно не покинут Кешкенда. Будь телеграмма вру-
чена вашему превосходительству раньше и в Кешкенде
введено военное положение, разве не ясно, что улизнуть
из гарнизона было бы труднее?
Япон встал, поручик также.
— Ты хочешь сказать, что в Кешкенде действовало
большевистское подполье?
— Да, ваше превосходительство. Позвольте аресто-
вать писаря п телеграфиста.
Япон молниеносно сообразил, что если это окажется
правдой, то подпольная организация успела проделать
в Кешкенде разрушительную работу. Исчезновение всей
группы или части ее могло означать лишь одно: переход
к открытой политической борьбе. И кто оказались преда-
телями! Лучшие офицеры, штабисты! Достаточно прави-
тельству узнать об этом, как он вверх тормашками поле-
тит со своего поста уездного комиссара. Поручик в свою
очередь все взвесил. «Комиссара сместят, — раздумывал
он, — но кто потребует от меня, чтобы я в уезде навел по-
рядок?» Поручику было безразлично, кто сбежит, кто
останется. Он сознавал, что политическая карьера даш-
наков обречена. Ничего хорошего не ждал он и от боль-
шевиков. Тщательным следствием он решил выявить пре-
ступников и отдать на суд Япона. Заслужить его полное
доверие и бесчинствовать уже ради собственного карма-
на. А что им готовит завтрашний день, пускай задумы-
ваются те, чей карман оттягивает благородный металл.
Япон пристально смотрел поручику в глаза. Хотя и ни
70
слова не было произнесено, но поручик прочел во взгляде
Япона: «Осмелишься ли ты, поручик Тачат, отправить
без моего ведома какое-либо донесение в Ереван?» Пору-
чик шелкиул каблуками, что означало: «Помимо своих
прямых служебных обязанностей, я ни о чем таком и не
помышлял, ваше превосходительство».
Япон потряс колокольчиком. Вошел адъютант, затем
писарь. Япон приказал писарю отойти к стене, а адъютан-
ту— обезоружить писаря. Когда поручик и адъютант вы-
шли из кабинета, Япон вытащил из кобуры свой маузер
и, не сводя глаз с писаря, положил его на стол.
С того дня поручик Тачат стал самым доверенным ли-
цом Япона. В любое время дня ему дано было право яв-
ляться к комиссару как в дом, так и в штаб.
— Ваше превосходительство, если предатели остави-
ли в Кешкенде своего человека, у них, безусловно, дол-
жен быть связной. Им может оказаться женщина, муж-
чина, ребенок, богач, бедняк. Позвольте мне действовать
свободно.
— Действуй, — разрешил Япон.
За считанные дни Тачату удалось выяснить, кто по-
следним видел беглецов Сагата, Левона и Вароса. Ему
донесли, что накануне их побега в конюшню заходил
Сето, а позже его видели на том берегу Арпы.
— Хоть из-под земли, но найти и доставить сюда
Сето, — приказал поручик.
Сето явился. Он был бледен и грустен. На его хлами-
де был нашит какой-то нелепый карман. «Только у бедня-
ка может быть такой бездонный карман», — подумалось
поручику. Он лично обыскал его, нащупал и вынул из
кармана серебряную монету, бросил ее на стол.
— Сето, тебя когда-нибудь проводили сквозь строй?
— Да, ваше благородие.
— Мы вынуждены снова повторить экзекуцию.
— Я не выдержу, господин поручик...
Сето не поинтересовался, за какие грехи собираются
подвергнуть его жестокому наказанию. Он считал, что,
раз бьют, значит, так надо. Солдаты избаловались, бегут
из гарнизона. Нужно ведь для острастки кого-то нака-
зать? Вот и накажут его.
— Сето, уездный комиссар лично видел тебя возле ко-
нюшни, где ты разговаривал с Варосом,— начал Тачат,—
71
Л уездному комиссару нетрудно было догадаться, о чем
вы говорили...
О бегстве Вароса Сето уже было известно. Но он по-
своему объяснил себе его побег: «Варос убежал, чтобы
засеять свой надел...» И жалел Вароса, уверенный, что
семенное зерно так и останется незасеянным.
— Ваше благородие, Варос попросил меня передать
Сагату и Левону две голубые бусины.
Тачат оживился. Он не представлял себе, что даже та-
кой идиот, как Сето, в первую же минуту допроса может
сообщить столь важные сведения.
— А дальше, дальше? — подбодрил он Сето.—Это
нам 1гзвестно. Ты скажи-, где нашел Левона и Сагага ио
чем вы говорили? Чем они отблагодарили тебя? В какую
сторону побежали? ..
Сето выложил все как есть, только вот куда сбежа-
ли, этого он не знал. Поручик то угрожал ему, то улещи-
вал, хотя и в душе был уверен, что вряд ли такой хитрю-
га, как Варос, мог бы этому болвану доверить большее.
Он решил поменять характер допроса.
— Сето, где живут родные Вароса?
— Родных у него нет, ваше благородие.
— Жена, дети?
— Никого.
— С кем он был связан? Кто чаще всего наведывался
к нему? В конце концов, любил ли он кого-нибудь?
— Да, ваше благородие, он хотел жениться на вдове
Арташа.
Это также было интересным сведением, которое при-
влекло внимание поручика.
До самого рассвета он допрашивал Сето. Мучил до са-
мого рассвета, но так ничего и не добился. Устав от до-
проса, он сунул маузер в кобуру и вызвал стражника:
— Увести В' тюрьму...
Конвоиры вывели Сето. Поручик подошел к койке и
как был, в мундире и сапогах, рухнул на нее.
Забрезжило утро. Тени незаметно угасали. Тишина
была нарушена окриком Сого:
— Рассвело, а вы еще дрыхнете! Зима на носу..-
опять будете печься о хлебе... дармоеды! Вставайте!..
По утрам в Кешкенде первым просыпался Сого и бу-
дил батраков.
Сето под конвоем вели в карцер. Увидев Сого, он
72
вдруг сорвался с места и, не обращая внимания на окри-
ки конвоиров, кинулся к нему:
— Христом-богом молю, ага, спаси меня?
Конвоиры, запыхавшись, подбежали, встали в двух
шагах от Сого.
— Что случилось, Сето? Кто это такие?
— ЛАеня в тюрьму ведут, ага.
— Ты совершил кражу?
— Нет, нет, ага-джан! Монету ты сам мне подарил.
— Ты потерял ее?
— Нет, ага-джан! Варос обещал мне продать волоху
на-трехн, если я две бусины от сглаза передам Сагату н
Левону. Я отнес и отдал. Из-за этого меня хотят прове-
сти через строй, ага-джан. Спаси меня, я до конца своей
жизни буду батрачить на тебя...
Сого повернулся к конвою:
— Кто его допрашивал?
— Поручик Тачат.
Все сгрудились поодаль и слушали.
— Займитесь делом, прочь отсюда? — накричал Сого
на них. — А вы ведите меня к поручику, — обратился он
к конвою.
Поручик разлепил глаза, огляделся. В центре комна-
ты стоял Сого.
— Доброе утро. Вставай, поговорить надо.
Поручик встал с койки, неспешно одернул мундир, не
обращая внимания на присутствие Сого, перекинул поло-
тенце через плечо, собираясь выйти из комнаты, как Сого
заслонил дверь:
— Господин поручик, ты должен бы знать меня, я —
Сого. За что ты хочешь бросить моего слугу Сето в тюрь-
му?
— Сето? .. Какого еще Сето? .. Ах, да, того самого
Сето!.. На что тебе этот трус и бездельник?
— Он'трус среди вас. В горах ему равных нет.
— Если отпущу твоего молодца, что мне за это будет?
— Оказывается, ты умный человек. — Сого вынул из
кармана и бросил на стол несколько золотых монет.—
Бери.
Поручик прекрасно знал, что торговаться с Сого бес-
смысленно: цену товара тот называет сам. Поручик не-
брежно сгреб деньги со стола, прихватив заодно и сере-
бряную монету Сето.
73
Вышел Сого во двор и наорал на стоящего понурив
голову Сето:
— Айда домой! Сукин сын...
Следующей допрашивали вдову Лрташа Арпик. Кон-
воир прошел вперед, толкнул дверь и пропустил ее. По-
бледнев, вдова еще с порога увидела поручика, и мороз
пробрал се.
— Входи, сестрица, входи, — любезно пригласил по-
ручик.— Садись, душа моя, садись. — Вдова молча се-
ла.— Нашла кого облюбовать в мужья — негодяя Варо-
са! А он взял да бросил тебя, сбежал.
Вдова пожала плечами.
— Ну, выкладывай, что он тебе напоследок нагово-
рил? Куда драпанул?
Вдова снова пожала плечами:
— Не знаю.
Тачат встал, зашагал по комнате, со всех сторон огля-
дел вдову и снова сел.
— Сколько у тебя детей?
— Один, ваше благородие. Я отправила его в другую
деревню, к моим родителям.'
— Правильно сделала. — Тачат велел конвоиру уве-
сти вдову в карцер. — Пусть посидит, авось ума наберет-
ся, тогда и побеседуем. Не давать ни воды, ни хлеба...
Мало кто знал, что Япон стремится к посту военного
предводителя. Оттуда до поста президента было бы ру-
кой подать. В правительстве сидели люди, которые под-
держивали Япона и всячески поощряли действия кеш-
кендского гарнизона. Но случилось непоправимое: гарни-
зон разваливался, и организаторские способности Япона
могли быть взяты под сомнение. Нужно было любой це-
ной утаить свершившееся и новой мобилизацией попол-
нить гарнизон. Обыски и аресты можно было отнести за
счет усердного исполнения предписаний правительствен-
ной телеграммы.
Допрашивал писаря и телеграфиста уездный комис-
сар лично. Оба долгое время молчали. Первым не выдер-
жал пыток худой, болезненный писарь: после очередных
жестоких побоев он потерял сознание, и в чувство приве-
сти его так и не удалось. Телеграфиста публично расстре-
ляли перед строем. Перед расстрелом Япон произнес про-
странную речь о большевистской опасности и необходи-
мости подъема боевого духа воинов. При этом он ни ело-
74
вом не обмолвился о массовом побеге из боевого гарни-
зона большой группы военнослужащих.
Тачату и без слов стало ясно, что дело о беглецах
нужно закрыть как можно скорее. Поручик был расстро-
ен— ведь это был прямой удар по его карману! Он учи-
нил внезапные обыски, бросил в застенок около тридцати
мужчин и женщин, принудив их откупиться и обрести сво-
боду звонкой монетой. Между дел он совсем позабыл
про вдову Арташа, спохватившись лишь через несколь-
ко дней.
Был поздний час. Дневальный зажег свечу, сунул в
шаид’ал и вышел: поручик приказал ему привести вдову.
Арпик была кожа да кости. Приказам Тачата подчи-
нялась машинально. Она бросила лихорадочный взгляд
на ведро с водой, стоявшее в углу комнаты, и кружку,
блестевшую под свечой на деревянной крышке ведра.
Тачат и сам понимал, что бессмысленно с этой несча-
стной спрашивать за чужое преступление. Если даже Ва-
рос и поделился с ней кое-какими секретами, сейчас они
и гроша ломаного не стоили. Близится час, когда Япон
прикажет: «Хватит, Тачат, брось заниматься смутьянами,
которых уже не воротишь, вернись в свою пехотную роту
и займись учениями». И тогда у пего вряд ли выпадет
возможность посидеть с такой красавицей и чувствовать
себя хозяином положения. Он велел дневальному никого
не впускать, изнутри запер дверь и бросил ключ в кар-
ман.
— Ну, давай поговорим...
— Братец Тачат, вот тебе крест, я ничего не знаю. От-
пусти ты меня. Я за тебя две свечки поставлю, ей-богу.
Тачат подошел, положил руку ей на плечо.
— Братец Тачат, клянусь, я ничего не знаю.
Тачат улыбнулся:
— Встань, выпей воды.
Вдова подошла к ведру, выпила две кружки воды.
Жажды не утолила, по постеснялась выпить еще. Тачат
в ее сторону не смотрел.
— Спасибо тебе, братец Тачат.
— Подойди ко мне.
Вдова заколебалась. Тачат сам подошел к ней. По-
мертвевшая душой Арпик все поняла сразу...
Среди ночи поручик проснулся. Арпик сидела у стола
и беззвучно рыдала. Он вздрогнул, заметив свой маузер
перед ней на столе. Метнулся к столу, взяв оружие, сунул
под подушку и стал одеваться. Потом обратился к вдове:
75
— Встань.
Женщина подчинилась.
— Ступай домой...
Он, открыв дверь, подозвал часового:
— Проводи домой и возвращайся...
Япон установил, сколько бежало из гарнизона, но вида
не подавал, что .это ему известно. Поручику он приказал
держать язык за зубами. Беглецов надо было найти во
что бы то ни стало, пока они не успели улизнуть из уезда.
Среди солдат следовало провести чистку, подозритель-
ных ликвидировать и замести следы в чащобах и уще-
льях.
В штаб был назначен новый писарь, а из Еревана вы-
требован телеграфист. Всем сельским комиссарам был
разослан следующий приказ:
«.. .в уезде объявилась большевистская банда. К ней
примкнули несколько солдат и офицеров гарнизона. При-
казываю всеми способами выявить их и доложить об этом
в штаб...»
При гарнизоне был создан верховой карательный от-
ряд. Отряд был снабжен винтовками, лошадьми и зна-
чительным количеством продовольствия. Командиром ка-
рателей был назначен один из верных телохранителей
Япона.
Япон из штаба вернулся домой поздно вечером. Маг-
да ждала его. Магда опять принялась за свое: мол, Кеш-
кенд — опасное место, а солдаты — дряхлые мулы — и
умолкла лишь тогда, когда Япон заорал:
— Хватит!.. Не вмешивайся в мои дела...
• Магда, обиженная, скрылась в спальне. Спустя немно-
го времени Япон потушил свечу и последовал за женой.
Но ему ие суждено было спокойно заснуть. Дневальный
доложил, что просит приема Джейн. Магда торопливо на-
кинула халат и вышла в коридор. Американка выглядела
очень испуганной.
— Что с вами, Джейн? .. Входите, ради бога...
Магда провела ее в гостиную. Джейн попросила воды,
выпила. Япон уже успел одеться и вышел к ним. Джейн
сразу же обратилась к нему:
— Господин комиссар, я не позволю, чтобы ваши сол-
даты врывались в дом, стаскивали бы с постели женщин и
шарили под кроватью в поисках каких-то беглецов. Если
76
вы немедленно не примете меры, я буду вынуждена
уехать из уезда.
Япон оторопел.
— Узнай-ка, кто ее обидел, — сказал он жене. — Ска-
жи, что, кто бы ни оказался этот негодяй, он будет строго
наказан.
Джейн сказала, что после отъезда Овика она перебра-
лась к Шушан. Там ей было хорошо. Сегодня вечепом
вдруг в дом ворвался Мурад со своими молодчиками. Пса
во дворе он пристрелил. Не обращая внимания на при-
сутствие иностранки, он вломился в спальню и перевер-
нул все вверх дном. Его подручные сейчас ворошат дом,
а сам ЛАурад допрашивает Шушан.
Джейн успела еще заметить, что побег Овика, Сагата
и Левона ее так же испугал, как и поведение Мурада. Ей
вообразилось, что она попала в логово большевш ов.
— Пока Мурад искал в домике Овика, я не вмешива-
лась,— продолжала Джейн. — Но хамское обращение
сына Сого с женщиной возмутило меня до глубины души.
Я прошу вашего вмешатепьства, господин комиссар.
— Опять этот негодяй, — сказала Магда. — Понятно,
что он ищет в том ломе.
— Спроси Джейн,— перебил ее Япон, — почему она
перебралась к Шушан? Этот ее недальновидный шаг бу-
дет отмечен американским представительством.
Магда перевела слова мужа п добавила от себя:
— Если не хотите жить одна, можете на время посе-
литься у нас, мы вам выделим комнату.
— Благодарю, — взволнованно ответила Джейн.— Вы
очень добры. Но позвольте заметить, что в эту минуту я
прошу у вас не политического убежища, а покровитель-
ства несчастной девушке.
— Она права,— сказала Магда’—Той бедняжке нуж-
но помочь.
— А1ерзавцы! — неизвестно кого имея в виду, рявкнул
•Япон и встал.
Джейн собралась уйти.
— А вы куда? — забеспокоилась А1агда.— Ради бога,
оставайтесь у нас.
— Я бы охотно это сделала, — ответила американ-
ка,— но как мне оставить девушку одну? Я ведь миссио-
нерка н дала обет: всегда приходить на помощь челове-
ку, попавшему в беду, независимо от его политическп.х
убеждений. А Сюзан не состоит ни в одной политической
партии. Это наивная девушка, которая имела несчастье
77
родиться в семье большевика и любить приятного ей че-
ловека.
Выслушав ее, Япон строго ответил:
— Магда, скажи ей, что я не прошу ее оставаться, я
требую, чтобы она впредь не входила в тот подозритель-
ный дом. Сегодня она останется у нас, а завтра, если не
захочет жить с нами, пусть вернется в свою комнату.
Зрелище, которое предстало глазам Япоиа, превзошло
все его ожидания. Солдаты Мурада разворошили все, до
чего дотянулись их руки. Бесчинство продолжалось.
В спальне Мурад допрашивал Шушан. Девушка была в
ночной сорочке. Мурад не позволил ей даже одеться. Вы-
яснив, что накануне бегства Овик побывал в доме инже-
нера, Мурад пришел в бессильную ярость. Он готов был
уничтожить, растоптать Шушан.
— Говори, куда делся этот большевистский холуй?
Признавайся, или я тебя сейчас...
Шушан со слезами на глазах умоляла поверить, что
ей ничего не известно, просила не сквернословить. Му-
рад, казалось, не слышал. Ему хотелось терзать девушку,
и он ее терзал.
— Что здесь происходит? — загремел голос Япона,
едва он вошел.
Мурад быстро вскочил с места, встал навытяжку:
— Ваше превосходительство...
— Молчать!—перебил его Япон.— Прекратить обыск.
Уж кому-кому, а Япону было известно, до чего бес-
смысленно искать Овика под кроватью Шушан. Он велел
Мураду выйти и представить докладную о том, по какому
праву он осмелился сделать обыск без комиссарской
санкции. Один-едннственный визит Сого в штаб все бы
расставил по местам, и потому Мурад знал цену такой
докладной. Он был раздосадован лишь тем, что его ли-
шили радости мучить свою жертву. Выругав про себя
Япона, он ушел. Япон откозырял Шушан и тоже хотел
было выйти, как Шушан спросила:
— Ваше превосходительство, вы ничего не хотите ска-
зать мне. Чем все это кончится?
— Одевайтесь, — резко сказал Япон. — Я не привык
разговаривать с раздетыми женщинами.
Шушан встала, быстро нашла халат, надела его.
— В подобных ситуациях могло случиться хуже,--
сказал Япон. — Лично вы, барышня, хотели воспользо-
78
ваться покровительством Джейн, но это может плохо кон-
читься для американки.
— Это правда, господин комиссар. Но в чем моя
вина?
— Ваша связь с Овиком.
— Ваше превосходительство, дня три тому назад вы
были связаны с Овиком служебными отношениями и до-
веряли ему. Неужели моя любовь к этому честнейшему
человеку может считаться преступлением? Мне кажется,
что любовь, как и достоинство и гордость, не должна счи-
таться опасным политическим явлением. С вашей женой
и дочерью никогда Овик не стал бы обращаться так, как
ваши люди — со мной.
Япон слушал ее и внимательно рассматривал. Перед
ним стояла девушка редкой красоты.
— Барышня, я не скрываю, мне жалко вас, — отве-
тил он. — Поступок вашего отца и побег Овика прину-
ждают меня держать вас под надзором, но уверяю вас,
никто не посмеет посягнуть на вашу честь. Прощайте...
До сих пор Япону легко удавалось разгадывать на-
мерения противника. За эту способность Япона считали
неуязвимым. Но по какой причине большевистская груп-
пировка так внезапно покинула Кешкенд, не могли бы
объяснить ни Япон, ни ведущий расследование поручик.
Соображения Япона о том, что группировка перейдет
к открытой политической борьбе, не удивили бы никого,
оно и так было ясно. Эта борьба имела бы важное так-
тическое значение в подготовке всеобщего восстания в
Армении. А то, что группировка скрылась согласно тай-
ной инструкции Армревкома, было Япону невдомек.
Дашнакская партия сосредоточила значительные силы
в уездах севанского бассейна. Они всячески силились за-
душить на местах вспышки недовольства, любой ценой
помешать большевикам поддерживать связи с частями
Одиннадцатой русской армии, расквартированной в
Казахе и Агстефе. Армревком принял решение еще
Раз попытаться поднять на ноги революционные силы
1 окчи, Нор-Баязета, Дилижаиа и Каравансарая. По-
мешать мог гарнизон Кешкенда. Необходимо было
любой ценой воспрепятствовать переходу гарнизона к
1 окче.
Большевистская подпольная группировка скрылась из
Кешкенда в двух направлениях. Конный отряд в составе
79
тридцати человек, возглавляемый Левоном, стремительно
проскакал по горным тропам около пятидесяти километ-
ров и остановился в назначенном пункте. Пехотинцы,
с ними Овик и Сагат, добрались до места лишь вечером
следующего дня. Отряды соединились на лесистом плато.
Овика первым встретил Варос. С пог до головы конюх
был во всем новом. На голове его красовалась широко-
полая шляпа, которая, как зонтом, укрывала его. На ра-
достях он болтал без умолку:
— Я знал, что вы быстрее птиц прилетите. У меня все
в порядке. Когда начнут делить землю, пожалуйста, я
служил большевикам. И черного коня Мурада сам увел.
Черт с ним, с конем, продам, как только кончится война.
Вот только трубку жаль, потерял.
Овик представил, до чего тот должен быть огорчен
потерей трубки. Он пообещал ему после победы пода-
рить отличную трубку. К ним подошли Сагат и Левон,
и разговор был прерван. Друзья уселись под деревом.
Солдаты приводили в порядок свою одежду, чистили ору-
жие. Кашевар разводил огонь, готовил ужин. Местность
эта была далеко от населенных пунктов, крестьяне тут
редко показывались, забредали, изредка за хворостом в
редкий перелесок на склоне. И все же дозорные были
расставлены. Отряды разбили бивак на плато. Ни разу
раньше Овик не видел своих товарищей такими весе-
лыми.
После непродолжительного отдыха он приказал всем
собраться. Уселись кругом, кому как было’удобно. Овик,
Сагат и Левон остались в центре круга.
— Товарищи...
Это был голос Овика. В Кешкендском уезде это слово
произносилось громко и свободно впервые. Солдаты за-
хлопали. Овик поднял руку. Воцарилось молчание.
— Товарищи, в эту минуту в Вайоц дзоре зарождает-
ся новая власть — власть Советов. Мы — основополож-
ники этой власти и ее боевой отряд.
Солдаты радостно потрясали винтовками, подбрасы-
вали вверх шапки. Овик снова попросил тишины.
— Товарищи, позвольте зачитать приказ Армрев-
кома.
Овик вынул из кармана довольно-таки смятую бумаж-
ку, которая свободно могла бы уместиться в форменную
пуговицу гимнастерки, осторожно разгладил ее и зачи-
тал приказ, написанный крошечными буквами:
80
— «Подпольному большевистскому комитету Кеш-
кенда.
По всей Армении готовится всеобщее восстание. Ьез
промедления скрыться из гарнизона, поднять народ и не
допустить перехода кешкендских гарнизонных подразде-
лений к Гокче. Командиром боевого отряда назначается
Овик Тирании, комиссаром — Сагател Сагателян. ..»
Слово попросил Сагат.
— Товарищи» нас мало, — сказал он. — Оружия и
продовольствия не хватает, но мы — солдаты революции!
Только вера в победу и революционная дисциплина могут
гарантировать успех. Впереди нас ждут кровопролитные
бон. Любой ценой, ценой собственной крови и жизни мы
должны выполнить приказ Армревкома...
Решено было разделиться на три группы. Первая
группа под предводительством Левопа должна была по-
ходом пройти по всем восточным-селениям Вайоц дзора,
поднять народ против местных властей и создать впе-
чатление большого действующего боевого отряда. Им
выделили лучших скакунов. Вторая, численностью около
тридцати человек, возглавляемая Сагатом, получила за-
дание штурмовать все пограничные дозорные пункты, за-
вербовать желающих и отправить в Кешкенд ложное
донесение о передвижении отряда. Третья группа, под
командованием Овика, должна была ликвидировать даш-
накские силы в Мартиросе и Султанбеке и обсспечшь
тыл боевого отряда.
На рассвете плато опустело. I Пткто не смог бы ска-
зать, в каком направлении и с какой скоростью скрылись
боевые группы.
Мартирос, как и большинство сел Вайоц /пора, был
расположен на возвышенное!и и по числу курящихся
дымов превосходил все окрестные лергвпн С вогюкл
село окаймляли нагие высокие скалы, а с ынацл — ргд
кая цепь гор, которые, то громоздясь друг пл цр\т < ю
разбиваясь ущельями, примыкали к Вардгпиггкому хреП
ТУ- Весь край был удивительно рас ши чей, удиви н'льщ»
красив. По дну ущелья Аеигшапи, прямо под пешки
лещ ым храмом, высеченным в скале, бежал прсирлчныА
РУчеи мимо Мартироса, скатывался и I Innin чу, \pcin
Дзор, спеша смешать свой говорок < рокошм Лрпы i к ю
иыиУкрашали многочисленные родники, oiinMcnniiu» б\Д
нои зеленью.
HI
В этих краях вознаграждался труд и земледельца и
скотовода. Но щедростью природы крестьяне пользова-
лись с оглядкой, ‘зато вволю хозяйничали в горах' бан-
диты, а в селах — богатые землевладельцы. Несмотря на
свой строптивый нрав и уходящую в глубь веков склон-
ность к анархии, жители Мартироса были людьми не-
злопамятными и справедливыми, как и их природа.
По соседству с Мартиросом находится село Пашалу.
В решающие моменты все жители его приходили на по-
мощь мартиросцам. Интересы у крестьян были общие,
и обе деревни тяготели к большевикам.
В Мартиросе стояло одно из караульных подразде-
лений кешкендского гарнизона. Это был карательный
отряд из двадцати пяти человек для быстрого подавле-
ния возникших на местах бунтов. Командиром отряда
был один из бывших телохранителей Япона, лютый чело-
век по фамилии Вохнушян.
В сумерках красный отряд объехал село и укрылся
в ущелье Аствацацн. После получасового отдыха Овик
уединился с десятниками. Они обсуждали варианты на-
падения, когда к ним подошел Варос.
— В Мартирос пока не входите. Я отправлюсь туда
и вернусь, подождите меня. Мой племянник служит у
Вохнушяна. Попробую уговорить его помочь нам.
Варос поделился с ними своей задумкой. Один из
десятников сразу же одобрил предложение Вароса.
— Я возьму еще кого-нибудь, и проводим его...
Овик ответил не сразу.
— Есть ли у вас в Мартиросе другие знакомые?
— Тысяцкий, — ответил Варос.
— Что он за человек?
— В восемнадцатом отказался служить Япону...
И еще одного знаю — Левона. Тот камнем сломал ребро
помощнику Япона, прогнал из села.
Провожали Вароса трое солдат, хорошо знакомых
с местностью...
Было уже за полночь, когда двое подошли к краю
обрыва. Один из них свистнул. Снизу раздался ответный
свист. По склону стал подниматься отряд Овика. В кро-
мешной тьме люди были похожи на блуждающих при-
зраков. Они быстро вошли в деревню и по пустынным
улицам направились к казарме. Здание было оцеплено.
82
В казарму вошел Овик в сопровождении восьми сол-
дат. Освещали себе дорогу «летучими мышами». Кара-
тели спали.
— Подъем! — крикнул Овик.
Его крик подхватили остальные восемь бойцов. По-
слышались щелчки затворов. Над головами спящих точно
раздался пушечный залп. Солдаты вскочили со своих
убогих постелей. Подштанники на них были рваные, ла-
таные. Тюфяками им служили мешки, набитые соломой,
а вместо одеял укрывались своими потрепанными шине-
лями. Увидев вооруженных людей и не признав в них
еще пи своих, ни врагов,- они обалдело таращились на
пришельцев. Им и в голову не пришло кинуться к своим
винтовкам, — впрочем, зря, потому что затворов на них
не обнаружили бы.
Казарма была просторной. На широкой тахте у сте-
ны лежал какой-то худощавый человек лет сорока с ко-
ротко подстриженной бородкой. Это был сам Вохнушян.
По приказанию Япона он ночевал в казарме, чтобы ли-
шить солдат возможности даже в ночное время обме-
ниваться мыслями. Вохнушян вскочил, свесил с тахты
ноги и уставился на пришельцев.
— Не смотрите на нас как на врагов, — заговорил
Овик. — Ради бога. Просто сегодня в ночной тьме взо-
шло солнце. Солдат не имеет права' так долго спать.
Вооруженное восстание!..
Вохнушян с удивительным проворством надел штаны.
Овик заметил, как серебристо блеснул в его руке револь-
вер, и тут же Варос бросился к Вохнушяну. Со словами:
«А ты, оказывается, смельчак» — он отнял оружие и
фыркнул.
Бандиты! — закричал Вохнушян. — Эй, солдаты,
что вы носом клюете, к оружию, живо! Это предатели!
Они продали нашу независимость... К оружию!..
Никто не тронулся с места. Все уже заметили, что
затворов на винтовках нет, да и большинство из них не
желали кровопролития.
Овик сделал несколько шагов к Вохнушяну и сказал
с нескрываемой ненавистью:
Ты бы выстрелил, я не сомневаюсь. Для тебя
Убить человека — пустяк. — Он повернулся к солдатам.
Некая внутренняя сила преобразила его. Глаза метали
искры, в них были несгибаемая воля и твердость. —
И вас спрашиваю, кто станет утверждать, что мы обрели
Раи, а кишащие вокруг нас интервенты — наши ангелы-
83
хранители? Месяц назад в Киликии, как солнца, ждали
французов, а посыпался град. В восемнадцатом Англия
одной рукой вручала дашнакской партии мандат неза-
висимости, а другой — продавала Зангезур мусаватистам.
На кого вы уповаете? Великие государства порой оши-
баются, но при этом теряют лишь клочок земли. Но
мы... Еще один легкомысленный шаг. и все мы полетим
вверх тормашками.
Овик прошелся между нарами. На Вохнушяна жалко
было смотреть. Он со страхом ждал, когда Овик подой-
дет к нему. Но Овик не обращал на него внимания. Он
нагнулся, ухватился за уголок чьего-то тюфяка и потряс
им. С тюфяка поднялась пыль.
— Вот какой жизни желают они вам, — сказал он и
отшвырнул тюфяк. — На протяжении веков мы вымали-
вали жалкое подаяние у европейских государств, а турец-
ких султанов они всячески ублажали. Почему? Султа-
ны— божьи избранники?. Нет. Потому что они варвары.
Ничего не сумев создать за всю свою историю, они лишь
сжигали, уничтожали лучшие достижения цивилизации.
Потому что Турция нужна была европейским государ-
ствам как оплот против России. А что мы имеем среди
своих? Чем Сого лучше аскера? Он нас медленно умерщ-
вляет, обращая наш труд в золото. Мы обрели свою поте-
рянную родину и принесли ее вам. Принесли несгибае-
мую силу русской революции*. Мы пришли с миром и
справедливостью. Тот, кто хочет быть с нами, кто ктя-
нется высоко держать знамя революции, пусть скажет:
«Да здравствует революция!», возьмет винтовку и станет
вправо. Те. кто не уверен в своем выборе, пусть без ору-
жия отойдут влево. Мы гарантируем им жизнь. Кто пер-
вый? ..
— Я, — вскочил с места худой, долговязый парены —
Мой отец погиб в Баку, в восемнадцатом году. Да здрав-
ствует революция? ,
Он взял винтовку, встал вправо. За ним последовали
еще двое. Затем казарма наполнилась радостными воз-
гласами:
— Да здравствует революция!..
На нарах продолжал сидеть один Вохнушян. Он
с ужасом следил за происходящим и вдруг кинулся Ови-
ку в ноги:
— Хрпстом-богом прошу, не убивайте... Простите...
Овик обратился к одному из десятников:
— Уведите. /Меру наказания решит ревком.
84
Варос вытряхнул содержимое большого вещмешка, из
него выпали с лязгом па пол винтовочные затворы.
— Ну, давайте разбирайте...
Группы в два-три человека патрулировали деревен-
ские улицы. Овик ушел в сопровождении нескольких сол-
дат. Первая победа воодушевила его. Он легко л твердо
ступал по земле. Из-за каждого угла ему грозила смерть,
но’ в лицо ей он смотрел с чувством исполняемого долга.
Желтоватый свет был как бы в квадратной раме на-
вешен на степу. Это было окно сельского дашнакского
комиссара. За ним раздавался шум: кричала женщина,
н крик ее напоминал бренчание п.устых бутылок, перево-
зимых на телеге. Женщину обнаружили в канцелярии
два солдата, поставленных часовыми, которым велено
было никого не впускать и не выпускать. Выполняя в точ-
ности приказ, они и женщину оттуда не выпускали.
В помещение вошла группа Овика. На столе горела
лампа, по стенам были развешаны инструкции и инфор-
мационные листки, в которых дашнакское правительство
сообщало о политических событиях. Выяснять личность
женщины было излишне, это и так было понятно: в одной
руке держала женщина веник, в другой — ведро.
— Черт возьми, неужели вы пе можете говорить спо-
койно? — рассердился Овик на уборщицу.
— Ваше благородие, им не вдолбишь, — показала она
Бейтсом на солдат. — Я пришла вечером убрать канце-
лярию. У нашего часового, да хранит его бог, есть одна
корова и дом полон ртов. Он сказал мне: Амест, наша
корова пропала, ты покарауль за меня, я пойду поищу
Во что, Амест, — перебил ее Овик, — ступай-ка’
домой. Позже придешь, уберешь здесь, как обычно, и
оооще веди себя соответственно своему имени. (Амест
ведь означает «скромница»!)
* орщица, благословляя его, ушла.
лзпгЛ*40 еЩе спало- Слились горы и черное небо. Вайоц
рвэтт час освещался крохотным язычком пламени.
гл ап РаСС канцелярия уже была битком набита кре-
стьянами. Овик был краток:
нутся H- ~vHO вооРУжаться. Трое из моих людей оста-
поряжениям °УДете де1”,ств°вать соответственно их рас-
В ту же ночь отряд выехал из села.
85
Сагат со своим малочисленным отрядом двинулся к
Султанбеку, который был одним из отдаленных сел
В а иоц дзора.
Здесь была расквартирована конница Шамиля Зан-
гезурца, численностью в двести пятьдесят человек. Был
Шамиль рослый, здоровый, лет сорока девяти. В уезде
он прославился своими многочисленными подвигами. Он.
охранял от нашествия османских войск северо-восточные
границы Вайоц дзора.
— Опасное предприятие, — сказал один из солдат. —
Послушайтесь меня, на Шамиля нужно идти всем бое-
вым отрядом.
— У боевого отряда более важное задание, — возра-
зил Сагат. — Если суждено победить, то я одолею его и
с двадцатью солдатами. А если не суждено... Нет, отсту-
пать мы не должны...
Они пустились в путь утром, до места добрались
в полдень. Остановились в окрестностях села. В горах
нашли пастуха. Сагат расспросил его и выяснил, что
Шамиль с двадцатью конниками сегодня утром отпра-
вился в Алмалу и пастух это видел собственными гла-
зами. Он даже выпросил у них газету на раскурку.
Сагат поблагодарил пастуха, и отряд взял направле-
ние на Алмалу. Ехали они горами. До села добрались
ночью. Отряд укрылся на подступах к селу, а Сагат в со-
провождении двух солдат проник в село. Кто-кто, а мест-
ные жители были наслышаны про Сагата. «Гроза банди-
тов»— так называли его. Вокруг его имени ходили
легенды. Для того чтобы представиться Сагатом, доста-
точно было иметь перерубленную челюсть.
Необходимо было встретиться с кем-нибудь из жи-
телей села. Бедный крестьянин, увидев неожиданного
гостя с увечным лицом, растерялся:
— Ну как же так... верить ли мне собственным гла-
зам? ..
Сагата впустили в дом. Крестьянин хотел разбудить
жену, чтобы достойно попотчевать дорогого гостя, но
Сагат не позволил. Беседовали они долго. Едва забрез-
жил рассвет, крестьянин поспешил к дому старосты и
крикнул, что ему нужен Шамиль.
— Что тебе нужно от него? — спросил старший сын
старосты. — Шамиль завтракает.
— Э-э... •никто не собирается отнимать у него хлеб.
Мне нужно ему сказать кое-что и уйти.
Крестьянину разрешили пройти в дом. Он вошел и
86
передал Шамилю сложенную вдвое бумагу. Шамиль вы-
тер салфеткой пальцы, взял бумагу, взглянул на пастуха,
на бумагу, задумчиво развернул, прочитал. При чтении
глаза его расширились и лицо вытянулось от удивле-
ния. Он снова глянул на пришельца, еще раз прочитал,
словно бы не веря своим глазам, пригладил усы, волосы,
застегнул пуговицу на вороте гимнастерки.
— Ладно. — только и сказал он.
Пастух глубоко поклонился и вышел.
Солнце заигрывало с прозрачным родником ущелья
Пахадзор. Небо было безоблачным. Природа дышала
маем, пастушьим, цветущим маем. Сагат лежал у род-
ника и глядел в чистое небо. Телохранители курили.
По горной тропинке спускались шагом в Пахадзор
около пятидесяти всадников.
— Черт побери, тот мужик обманул нас.
Сагат выпрямился.
— Мужик нас не обманул. Никто не может в точ-
ности сказать, где у Шамиля люди и сколько их.
— А если он предал нас? ..
Сагат не ответил. Он встал, подбоченился, небрежно
отошел от родника.
Возглавлял отряд сам Шамиль. Они остановились по-
одаль. Шамиль спешился, бросил кому-то поводья и на-
правился к Сагату:
— День добрый...
— Здравствуй... •
Они были давнишними знакомцами. О переходе Са-
гата на сторону большевиков Шамилю было давно изве-
стно. Они недолго, но пристально посмотрели друг другу
в глаза. Сагат слабо улыбнулся и спокойно сказал:
Я пришел к тебе как к другу, Шамиль.
Вижу, — ответил Шамиль. — Явился, чтобы про-
вести большевистскую агитацию.
Мне такое и в голову не приходило. — Сагат при-
щурил глаза, широко улыбнулся. — Допустим, я — боль-
И что? Большевики, по-твоему, разбойники, что
ли Они что, взламывали двери, грабили крестьян? Ты
ерно угадал. Обойдемся и без тебя. В Алекполе наши
Л*ВаДИЛН власть- в Нор-Баязете, Кафане, Гокче идут
лоб идиннадцатая армия стоит у Казаха. Когда пона-
°НП Нам окажУт помощь. Не удивляйся, но слу-
®льшевикам больше всего нужно тебе,
ше не нужны ваши благодеяния.
87
— Дело твое, по и зла нам не чини. Это уже наше
дело.
— Это угроза?
— Отнюдь. Ты храбрый человек, Шамиль. Я и сам не
пз трусливого десятка. Поговорим в открытую. У меня
просьба к тебе. Продолжай свою честную службу, но обе-
щай, что на своих ты не поднимешь оружия.
— Предать гарнизон?
— Мы также были солдатами гарнизона. Партизан-
ские отряды получат приказ не сражаться с вами, но,
если завтра Япон велит тебе спуститься в Пашалу и стре-
лять в крестьян, потому что там каждый второй мятеж-
ник, как ты поступишь?
— Чего ты от меня хочешь?
— Приказа Япона не выполнять. Наших людей, ко-
торые появятся в этих краях с моей доверенностью, не
трогать. Не мешать действиям боевых отрядов. Когда
власть будет в наших руках, а она станет нашей, твои
воинские заслуги и гражданские права будут сохра-.
нены.
— Это пахнет торгом.
— Нет, Шамиль, это услуга. Разве ты не видишь, что
творится вокруг? Османская дивизия, расположившаяся
в Нахичевани, завтра может перейти границу. Дашнак-
ская партия уже бессильна защитить Армению. Наше
спасение в союзе с Россией. Пойми, Шамиль, это наша
судьба. Умирающий народ вновь не воскреснет. Я прошу
тебя во имя нашей истерзанной земли, наших многоты-
сячных сирот, нашей свободы. Это наш последний шанс
выжить.
Он замолчал. Шамиль не мигая смотрел на этого от-
чаянного как вихрь, увечного человека и увидел в его
глазах слезы.
— Хорошо, хорошо, — тихим голосом сказал он и за-
шагал к роднику. Опустился на колени, нагнулся, выпил
воды, сел. Сагат сел рядом с ним.
— Честно говоря, — сказал Шамиль, — я не раз за-,
думывался, чем все это кончится. Со своими двумястами
пятьюдесятью солдатами я буду воевать до последней
капли крови. Но разве в этом наше спасение? — Он по-
молчал и вдруг неожиданно спросил: — Чем еше могу
помочь?
Лино Сагата просветлело.
— Спасибо тебе, Шамиль.
Шамиль встал. Сагат за ним. Они отошли от родника
88
на несколько шагов, остановились в нерешительности,
не зная, как расстаться.
— Я ночью отправлю в ущелье Пахадзор десять че-
ловек. Опп приведут с собой тридцать лошадей. Это на-
дежные люди. Возьми их к себе в отряд. Удачи тебе.
— Спасибо, брат...
Губы Сагата искривились от радостной улыбки. Оп
пожал руку Шамилю.
Варос с несколькими солдатами вошел в маленькую
деревушку. Был поздний час. Опп двинулись прямо к
единственной деревенской лавочке, постучали в окно.
Стук, должно быть, показался лавочнику зловещим. От-
зываться он не спешил.
— Кто там? — наконец боязливо спросили изнутри.
— Открывай, — приказал Варос.
— Никого дома нет.
— Вот как? .. А ты кто?
— Кто вам нужен?
— Хозяин лавки.
— Это я.
— Послушай, как нам, не видя тебя, убедиться, ты
ли это пли нет? Открой же.
— Ив полночь нет покоя. Что вам нужно?
— Курево.
— Да... я понял, что у вас на уме. Какой еще та-
бак?.. Бандиты! Грабители! Я вам покажу!.. Жена, неси
винтовку!..
Пока лавочник шумел, дверь была взломана. Воору-
женная группа ворвалась. Лавочник упал па колени пе-
ред входом:
— Ради бога, не входите. Я сам вам дам все, что ни
потребуете.
Варос сгреб в кулак его короткую бороденку и потя-
нул, заставив подняться с пола.
— У тебя есть табак?
— Ай, ац... есть, есть...
Варос еще потянул за бороду:
— Самсун или трапезунд?
— Горе мне... горе...
~~ Скажи домочадцам, пусть принесут лампу.
С выражением ужаса на лице хозяин лавки велел
жене принести лампу. Солдаты вошли в одну из комнат,
где на уродливой стойке из иеструганых досок были раз-
89
ложепы разные товары. Здесь и там стояли ящики, бочки.
Помещение провоняло гнилым рассолом. Варос, который
вообще не переносил лавочников, начал принюхиваться,
что где лежит. Лавочник с облегчением вздохнул, когда
тот приказал:
— Ничего не трогать. Достаньте бумагу и карандаш,
составим опись.
— Побойся бога, на что у меня составлять опись?
Товаров-то кот наплакал: несколько рулонов ситца, соль,
немного спичек. А табак... всегда рады, сейчас при-
несу.
Лавочник вынул из ящика табак и в газетном свертке
передал Варосу. Варос бережно раскрыл сверток, поню-
хал.
— Ух! — с удовольствием вдохнул он и протянул свер-
ток одному из солдат: — Спервоначалу запиши табак.
Затем Варос сам приступил к делу. Он с таким удо-
вольствием переворачивал бочки, шарил в ящиках, что
можно было подумать, он в своей стихни. Обнаружилось
два мешка сухарей. Они явно были с военного склада
Малпшки. Были извлечены на свет и казенная мука, и
спички. Все продукты, а также часть спичек и керосина
были конфискованы.
— Видит бог, муку я из Грузии привез. Это для моих
родных, — молил лавочник.
Варос покосился на него и ничего не сказал. Из сосед-
ней комнаты вытащили еще шесть мешков муки.
Варос сел на стойку, подозвал лавфчника и снова
цапнул за бороду:
— Так ты говоришь, привез из Грузии?
•— Да, дорогой...
— На телеге вез или па спине тащил?
— Вагоном, дорогой... ай-ай-ай!..
— А разве в Грузии нет властей? Или хлеб уже им
не нужен? Ты ограбил военный склад, еще в прошлом
году, под носом у Япона.
— Уноси, братец... Возьми муку себе, а меня от-
пусти.
— А разве в вашем селе нет голодающих людей, раз
утаил ты муку до сегодняшнего дня? Стаканами прода-
ешь... золото собираешь, душегуб?.. Сколько в твоем
доме таких, как ты?
— Трое, дорогой, и все трое прожорливы.
Обыскали амбар. Обнаружили муку из местной пше-
ницы. Ее хватило бы на троих до нового урожая. Соста-
90
вили акт, лавочнику вручили копию. Солдаты стали на-
вьючивать на лошадей конфискованное добро. Двое оста-
лись караулить лавочника, чтобы тот не вздумал поднять
шум; остальные двинулись к дому деревенского священ-
ника.
Поднять с постели Тер-Саака оказалось делом нелег-
ким. Не помог и громкий стук в дверь. Варос сквозь
дверную щель заорал:
— Святой отец, проснись, я муку принес! Эй, святой
отец, вставай!
Тер-Саак наконец подошел к двери.
— Что за мука в полночь? Кто ты, откуда взялся?
— Я из Кешкенда, святой отец. Уездный комиссар
послал тебе пятьдесят пудов пшеницы, чтобы ты раздал
пастве. Выйди, дай нам расписку, получи муку.
— Так бы и сказал, благословенный, — ответил поп
и открыл дверь. Солдаты сразу же окружили его. Тер-
Саак завопил от ужаса.
— Цыц! — прикрикнул на него Варос. — Зашумишь,
душу выну из тебя.
Тер-Саак, едва один раз полиставший в жизни Новый
и Ветхий заветы, был редким скрягой.
— Кто вы, что вам нужно? — пролепетал поп.
— Ангелы, — ответил Варос. — С манной небесной
пришли к тебе. Пока я буду щипать твою бороденку, ты
мне скажешь, куда дел муку, предназначенную сиро-
там.
Поп насупился:
Это верно, муку мы собрали. В уезде нашлись
люди, которые помогли нам. Но где видано, чтобы по-
жертвованное божьему храму было бы вытребовано об-
ратно?
Варос схватил за поповскую бороду:
Пожертвованное храму — храмово. Я спрашиваю
про муку, пожертвованную сиротам.
Муку сироты съели. Видит бог, съели.
^тром следующего дня, как мука была получена,
вы сирот через горы отправили в Вагаршапат. Что сде-
лали с мукой?
Знать не знаю... пусти бороду.
— Где утаили муку?
В церкви.
вперёдН°ШЛП в и‘еРковь- — Варос перекрестился. — Иди
91
Тер-Саака повели в церковь. У церковной двери вы-
яснилось. что ключа нет. Варос оставил попа под надзо-
ром солдат, а сам вернулся в поповский дом. Дверь еще
была открыта, он вошел без стука. Попадья спала пра-
ведным сном. Варос разбудил -ее.
— Сестрица, спишь и не снится тебе, что из Кеш-
кенда фургон муки привезли. Батюшка просит ключи,
чтобы сложить мешки в церкви. Давай поживее.
Попадья лишь сейчас заметила отсутствие супруга.
Она поверила пришельцу, перекрестилась, благословила
пославшего муку, поискала ключи, вручила их Варосу.
Церковные двери отперли. Встал Тер-Саак в дверях,
воздел глаза к куполу и воскликнул со слезами в го-
лосе:
— Господи, помоги слуге своему. Лиходеи хотят раз-
грабить твое имущество. Да отсохнут их руки, отнимут-
ся ноги, онемеют языки!
— Господи, этот церковник — порождение сатаны,—
так же гневно воскликнул Варос. — Это у тебя пусть от-
сохнет язык, паскуда, а муку мы все равно заберем!
Солдаты, напуганные проклятиями попа, жались
у двери, не решаясь войти. Варос вошел первым, лишь
тогда солдаты последовали за ним. Через некоторое вре-
мя под крики и проклятья святого отца они вынесли из
церкви шесть мешков муки. Выходя из церкви, Варос
обратил внимание на лакированные штиблеты на ногах
попа. Он перевел глаза на свои видавшие виды трехи
и глубоко вздохнул.
Солдаты тащили мешки, навьючивали на лошадей.
Поп наблюдал за ними из дверей церкви. Варос подошел
к нему: •*
— Башмаки тебе не жмут?
— Почему они должны жать, окаянный?
— Подари ты их мне с просветленным лицом, а?
Поп рассердился не на шутку:
— Сгинь, сатана... Тьфу!
— Да падут все твои проклятия тебе же на голову,—
ответил Варос, еще раз с сожалением бросил взгляд на
штиблеты, вздохнул и приказал: — А ну-ка скинь баш-
маки.
Поп сурово посмотрел на него:
— Разграбили храм, теперь и священника грабите?
Получай... чтоб ты подавился, на!..
Варос взял ботинки в руки.
Солдатам стало неловко за Него.
92
— Варос, не к лицу тебе, а?.. Верни башмаки, не
то пожалуемся на тебя.
Помешкав малость, Варос швырнул штиблеты к но-
гам попа.
— Пошли... — сказал он солдатам.
Отряд Левона вызвал большой переполох в уезде.
Он быстрым маршем прошел через несколько деревень.
Спешно были организованы митинги, Левон сообщал на-
роду о революционных переворотах, происшедших в Ар-
мении. Воспрянули духом крестьяне в дальних горных
селениях, прослышав от редких заезжих из Кешкеида
про творящиеся в мире дела. Из уст в уста, из дома в дом
летела весть:
— Большевики идут...
Многие стали разносить слух, что Ереван уже в ру-
ках большевиков. Революционно настроенные массы во-
одушевились. Готовность разнести устои старого мира до
основания была сильнее, чем это мог даже представить
подпольный комитет.
Карательный отряд Япона ураганом носился с места
на место. Донесения из деревень были противоречивы-
ми. То давали знать, что мятежники в таком-то селе, и
каратели тут же спешили туда. Несолоно хлебавши мча-
лись совсем в другом направлении, получив опять лож-
ный сигнал. В конце концов вожак карателей разослал
агентов по уезду, а сам выбрал местом постоя деревню
Арпа. Об этом стало сразу известно боевому отряду.
— Каков умник! Мы отправим туда десяток людей,
чтобы он не заскучал, — со смехом сказал Овик.
После встречи с Шамилем Сагат успешно выполнил
боевое задание. Оба отряда воссоединились, и число пар-
тизан дошло до двухсот восьмидесяти. К ним охотно при-
соединились те, кто укрывались от службы в дашнакских
гарнизонах. Партизанская группа сформировалась в ба-
тальон, и командиром его был избран Овик. Сагат остал-
ся, как был, комиссаром, а Левон был назначен заме-
стителем командира. Первым делом состоялось заседа-
ние трибунала.
Суд происходил на открытом воздухе.
По приказу Сагата батальон собрался на небольшой
поляне. Солдаты устроились прямо на земле. Седла ло-
шадей служили стульями, большой плоский камень —
93
столом, за которым и устроились Овик, Сагат, Левон и
два десятника. Суд вел Овик.
— Солдаты, — начал он, — любое нарушение револю-
ционной законности рассматривается как антинародный
поступок. Мы должны беречь честь революционного ба-
тальона. Сегодня перед судом предстанет один из наших
боевых товарищей, не скрываю, любимец батальона и
мой хороший друг Варос. Он сделал попытку отнять
у сельского попа башмаки. Об этом письменно пожало-
вался один из солдат.
Варос опустил голову. Кто-то выкрикнул с места:
— И напрасно не отобрал! Разве за это можно судить
человека? Глядите, он ведь босой. Я против суда над
ним...
Овик перебил его:
— Вароса я знаю и люблю, как никто из вас. Мы
пережили с ним в подполье много тревожных дней. Но
что получается? Сегодня нам приглянулись поповские
башмаки, а завтра можем позариться на офицерские
штаны. Мы мародеры или солдаты революции? Мы идем
переделывать мир. Стоило ли кровь проливать, если мы
должны заступить на место жуликов и демагогов?
Один из солдат попросил слова. Он встал, кашлянул,
посмотрел на Вароса, который не поднимал головы, и
сказал:
— Все мы знаем Вароса. Он' служил в конюшне.
Я своими глазами видел, как его измордовал Сого. Каза-
лось, он больше не жилец. Но он выжил, чтобы бороться.
Дел у него еще много впереди. А теперь посмотрим, кто
такой тот поп: негодяй, который крал хлеб у сирот. По-
ступок Вароса несознательный. Я предлагаю разъяснить
ему смысл революционной морали, революционного до-
стоинства. Поставить на вид и ограничиться этим. Это
уже серьезное наказание.
— Верно говорит...
— Отпустите Вароса...
— Верните ему оружие...
Солдаты выкрикивали с мест. Овик воспользовался
моментом.
— Товарищи, командование согласно с вами. Рево-
люционным воспитанием Вароса займется батальонный
комиссар. Варос, забери свое оружие.
Варос встал, ни на кого не глядя, но все увидели, что
он плачет.
Вторым судили Вохнушяна и сельского комиссара из
94
Мартироса, в доме которого были обнаружены винтовки.
Привели обоих четыре конвоира. На Вохнушяне от стра-
ха лица не было. Из бороды был вырван клок: по-види-
мому, кто-то из солдат успел отвести душу. Вохнушян
умоляющими глазами повел по лицам собравшихся и,
как бы напоровшись на стену равнодушия, отвел взгляд
и опустил голову. Комиссар же держался спокойнее. Суд
над ним был скор. Он заявил, что винтовки были полу-
чены им до прибытия карательного отряда Вохнушяна и
он их упрятал, чтобы отвести кровопролитие. Среди сол-
дат оказались свидетели, которые подтвердили, что так
оно и было.
— Тебя оправдываем, но отпустить пока не можем,—
сказал Овик.
— А я и не собираюсь уходить, — ответил сельский
комиссар. — Дайте мне задание, может, я окажусь поле-
зен вам?..
Дело Вохнушяна было долгим. Многие засвидетель-
ствовали, сколько преступлений и убийств он совершил.
Повели его к балке четверо солдат, и немного времени
спустя грянул залп из четырех винтовок.
Всю ночь Япон не мог сомкнуть глаз. Бессонница
была мучительной. Ради осуществления созревающих в
голове планов он был готов пожертвовать всем. Лежал
Япон в кабинете на диване. На маленьком столике ря-
дом с ним постепенно пустел портсигар с английскими
папиросами. Комната освещалась язычком пламени лам-
пы, свисающей с потолка.
За последние месяцы Япон постоянно хандрил. По
малейшему поводу орал на офицеров, оскорблял их. Вы-
ходил из себя особенно в тех случаях, когда люди при-
ходили в штаб с жалобами. Офицеры шепотом сплетни-
чали, будто Япон не ладит с женой, она доводит его свои-
ми просьбами о переезде в Ереван.
Неожиданная перемена в характере Япона имела со-
вершенно иные причины. Никто так чутко не улавливал
подоплеку политических событий, как он. Он прекрасно
сознавал, что государство, созданное дашнакской пар-
тиен, крытая соломой хибара, которая займется от пер-
вой же искры, и красным ливнем смоется, унесется остав-
шаяся от нее горсть золы. Он был твердо убежден в од-
ном спасти Армению может лишь военная диктату-
ра и в глубине души вынашивал мечту о диктаторском
95
троне. Только военная диктатура — иной формы власти
он не признавал, и во главе этой власти ire представлял
никого, кроме себя.
Магда, войдя в кабинет, подошла к мужу, погладила
его, как котенка.
— Я не понимаю тебя, ты стал избегать меня. Если б
ты знал, какие у меня дурные предчувствия! Сатенпк
день ото дня. бледнеет, худеет. От комаров спасенья нет.
А ты и вовсе забыл про пас. Задумывался ли ты о том,
что будет с нами, если большевики захватят Кешкенд?..
Она не успела договорить, как в приемной раздались
шаги.
— Вот тебе на! Какая дерзость! — воскликнула Маг-
да. — Без разрешения входить в приемную. Это кто-то из
твоих офицеров. Распустил ты их...
Она вышла из кабинета. Япон с облегчением вздох-
нул. За дверью раздался чей-то голос:
— Могу я видеть комиссара?
— Он в кабинете, — бросила Магда и удалилась.
Это был штабной писарь.
— Чего тебе? — не дав ему отрапортовать, спросил
Япон.
— Ваше превосходительство, донесение от командира
карательного отряда.
— Читай.
— «Я получил достоверные сведения, что партизан-
ский отряд со всем боевым составом находится в направ-
лении Елпин — Ринда. Спешу выявить и разгромить...»
Япон поморщился, подумал немного и сказал:
— Ладно, что еще?
— Правительственная телеграмма, ваШе превосходи-
тельство.
— Читай.
— «Срочно отправить эскадрон в Гокчу для подав-
ления революционных вспышек...»
Япон вскочил с места:
— Нам только этого не хватало...
О большевистских мятежниках Япон собирал подроб-
ные сведения. Спервоначалу он думал, что их действия —
обычные волнения, с которыми могли бы запросто спра-
виться карательные отряды. Забеспокоился он всерьез,
когда волнения стали носить массовый характер. Он
направлял солдат туда, где обнаруживались следы пар-
96
тизан. Но, случалось, значительная часть солдат назад
не возвращалась или же цозвращались понурые, заявив,
что партизан нигде не обнаружили.
Самой тяжелой оказалась весть о расстреле Вохну-
шяна. Дошла она до него со значительным опозданием.
— Мерзавцы, перебили моих лучших людей. Я шкуру
с них сдеру, брошу собакам... Жив еще Япон!.. Посмо-
трим, чья мать в черное облачится!
Он уже сомневался в способностях командира кара-
тельного отряда, собирался поднять роту, два пехотных
взвода, лично ликвидировать мятежников, но...
Поздно вечером он созвал совещание в штабе. При-
сутствовали все гарнизонные офицеры. Круглое лицо Та-
чата лоснилось от одной ему понятной радости. Мурад,
хмурый, свирепо поводил глазами по сторонам, точно бык,
готовый к бою. Япон был бледен, но держался спокойно.
Пока офицеры, скрипя стульями, рассаживались, он
исподтишка всматривался в их лица, пытаясь опреде-
лить, на кого можно положиться в минуту опасности.
Шум улегся. Он почувствовал на себе выжидательные
взгляды и встал.
— Господа, большевистская Россия своим непотреб-
ным примером совратила малые народы. Азербайджан
охвачен красной лихорадкой. Зараза- перекинулась на
Армению. Вспыхивают бунты. Партизаны средь бела дня
проникают в деревни. Безнаказанными они не останутся.
Я рад, что должен воспользоваться случаем и предста-
вить к правительственным наградам группу ОТЛИЧИВШИХСЯ’
офицеров. Будут пересмотрены чины и повышены в зва-
нии несколько достойных офицеров.
Уж кому-кому, а кадровым офицерам с-фронтовым
опытом не нужно было разъяснять, что такое схватка
с партизанами. Никто из них не спешил высказываться.
•*- Предлагаю эскадрону приступить к боевым дейст-
виям, продолжал Япон, умолчав при этом о сути пра-
вительственного задания. — Мы должны обсудить кан-
дидатуру командира эскадрона. Здесь требуется опыт-
ный офицер.
Мурад с удивлением посмотрел на комиссара и вы-
крикнул с места:
Моя рота подчиняется только мне!
^а’ подтвердил Япон.— Потому что пока коман-
дуешь ты. А когда назначу другого, рота будет выпол-
нять его приказания.
Мурад
встал.
4
В. Арутюнян
97
— Ваше превосходительство... господа офицеры...
Поручите мне подавление мятежа. Я докажу, что мои
кавалеристы храбрецы... Все вы повидали войну. А ведь
и я могу кое-что доказать...
Ои был одержим чувством неутоленной мести. Мо-
мент был подходящим, чтобы разом рассчитаться за на-
несенные ему Овиком, Левоном и Сагатом обиды. Ои еще
и. прикинул, что нет ничего проще, чем таким путем до-
биться себе легкой славы и званий, к которым стремились
все офицеры.
Чутье Япоиу подсказало, что в данном случае лучше
полагаться на классовую ненависть Мурада к револю-
ционерам, чем на военный опыт, который вряд ли при-
годится в беспорядочных столкновениях с партизанами.
Но согласия своего сразу не дал, заставив Мурада чуть ли
не со слезами в глазах упрашивать себя. Кадровые офи-
церы, дорожащие своей репутацией, с облегчением вздох-
нули, избавившись от унизительной опасности схваток со
своими же соотечественниками. Несколько преувеличен-
но они поздравили Мурата с боевым заданием. Тот со-
вершенно ошалел от радости и не переставал твердить,
что расправа с мятежниками — дело чести дашнакского
офицера.
Когда совещание кончилось, Япон велел Мураду
остаться и лишь теперь известил, что следует ему соби-
раться в Гокчу, пообещав, что сразу же по возвращении
он отправит его против заклятых врагов. Они обговори-
ли час выступления эскадрона, что было военной тай-
ной. Япон ври этом дал наспех несколько советов не ню-
хавшему пороха Мураду относительно тактики передви;
жени я.
В мае тучи быстро наползают и окутывают горы. Ме-
жду вершинами вспыхивают молнии, точно стегают би-
чом. Гром гремит с такой силой, что кажется, будто от
гор сейчас останутся одни руины. Грозовые раскаты со-
трясают скалы и ущелья. Содрогаются души людей и
объятых ужасом животных. Под этот вселенский грохот
занималось огнем одинокое дерево, и зеленые ветки его
вспыхивали разом, как свечи.
Островерхие горы Вайоц дзора местами до того вы-
ветрились, что порой на глазах они могли рухнуть, пес-
чаной лавиной сползти в ущелья с адским грохотом.
98
В ненастье в Вайоц дзоре встретишь лишь редкйх пут-
ников. Отколовшиеся от скал обломки могут запросто
подмять прохожих. После ливневых дождей люди выхо-
дят на дороги очищать их от каменных завалов.
Эскадрон Мурада выехал из Кешкенда под покровом
ночи. До восхода солнца они уже доскакали до Кара-
глуха, к дороге, ведущей в Горе. Тут они наконец пере-
вели дух, уверенные, что выехали из опасной зоны. Кон-
ная рота взяла направление к Синей крепости, повыше
которой начинался перевал Селима — самые надежные и
близкие ворота, через которые можно было попасть из
Вайоц дзора па Севан.
Мурад намеревался за утро одолеть перевал, дать
эскадрону передышку на плоскогорье, а вечером въехать
в Севанский уезд. Но ливень сорвал все его планы.
Подъем по крутым опасным поворотам был почти немыс-
лим. Дождевая вода ливневым потоком неслась по скло-
ну, скатывая вниз каменную лавину. Мурад приказал
сделать привал у подножия Синей крепости. Палатки не-
медленно были разбиты. Не успели ездовые разместиться,
как в биваке раздался страшный шум. Мураду показа-
‘ лось, что ливневым потоком заливает лагерь, но тут же
его насторожили винтовочные выстрелы. Ни разу еще не
нюхавший пороха Мурад всполошился. Он почувствовал,
что обстреливают его палатку. Стоявший рядом с ним
офицер, схватившись за грудь, молча повалился на
землю.
Крики солдат, храп лошадей, громовые раскаты — все
смешалось. Мурад выскочил из палатки, что-то заорал,
стал разряжать маузер в воздух. В биваке начался не-
вообразимый переполох, каждый, кто как мог, спасал
свою голову. Люди сшибались, падали, топтали друг дру-
га, ни на кого не обращая внимания. Кто-то сбил Му-
рада с йог, он упал, ушибся о камень, почувствовав
страшную боль. Затем через пего перепрыгнула лошадь
с всадником, сильно лягнув его. Он понял, что промед-
ление кончится смертью. Собрав остатки сил, Мурад
кое-как дополз к реке и скользнул в воду. Поток подхва-
тил его и все дальше и дальше уносил от проклятой сто-
янки. Неимоверным усилием, цепляясь за прибрежные
камни, он выкарабкался из воды и, обессиленный, рас-
нулся на земле. Поток унес его не так далеко, как ему
казалось, и до его угасающего сознания дошли леде-
щие душу раскаты партизанского «ура».
99
Дождь прекратился, небо очистилось, взошло солнце.
Солнце было кроваво-красным. Залитое солнечным све- ч
том зрелпше ночного боя было жутким. Повсюду валя-
лись трупы, убитые лошади, раненые молили о милосер-
дии.
Овик обошел поле боя. Он приказал собрать ране-
ных, захоронить убитых. Партизаны все делали молча,
никто и слова не обронил. Один из десятников подошел
к Сагату:
— Что делать с пленными?
— Сколько их?
1 — Пятьдесят два человека.
Сагат с Овиком подошли к пленным. Оба выглядели
подавленными, мрачными, точно за минуту состарившись
на десять лет. Разглядывая пленных, они пристально
всматривались в них, как будто пытаясь опознать каж-
дого.
— Товарищ командир, среди пленных есть раненые,—
напомнил десятник'.
Овик смолчал. Снова прошелся перед строем и оста-
новился.
— Мы несем вам землю и равенство, а вы пришли *
убить нас, — заговорил наконец Сагат. — Чей приказ вы
выполняете? Беспутного пса Сого? .. Разойдитесь по до-
мам и образумьтесь...
Пленные с недоумением уставились иа него, не веря
собственным ушам.
— Убирайтесь! — заорал Сагат.
Пленные не стали мешкать, обретя нечаянную свобо-
ду. Сагат и Овик стояли и смотрели им вслед до тех пор,
пока не скрылся последний человек. Тут к ним подошел
Левон.
— Улизнул, живым улизнул из наших рук, и никаких
следов...
Тяжелораненых собрали в одной палатке. Их было
больше сорока. После недолгого совещания их судьба
была также решена: партизаны развезли раненых по
окрестным селам, обеспечив им там уход.
Трофеи оказались внушительными: сто сорок винто-
вок, две пушки, большое количество патронов, девяносто
лошадей, не считая разбежавшихся, за которыми отря-
дили людей.
, — Трофеи трофеями, а вот радости в такой победе
мало, — сказал Сагат. — Собрать батальон.
Батальон выстроился.
100
— Товарищи, — Овику трудно было говорить, — ноч-
ной бой подтвердил, что вы истинные сыны революции.
Старый мир разрушить нелегко. Новый мир замешен на
крови лучших наших товарищей, на наших ноющих ра-
нах. Вы давно забыли про сон и покой. Но усталость
ваша праведная. Эскадрон кешкендского гарнизона пере-
стал существовать. Однако поединок пока не окончен.
Нас ждут жестокие схватки. Счастье и независимость на-
ших родных, нашего народа мы можем добыть только
в борьбе...
Слух о разгроме кавалерии Мурада поразил Япона,
ведь он нисколько не сомневался, что эскадрон легко
преодолеет абсолютно безопасный Селимский. перевал.
От страшной вести Япон не мог опомниться, когда бук-
вально на второй день после выступления из Кешкенда,
спасаясь от красного батальона, сорок кавалеристов
с тремя лошадьми и двадцатью восемью винтовками объ-
явились в гарнизоне, ведомые неким младшим офицером.
Это были остатки разбитого эскадрона, которым удалось
за одну ночь унести ноги от Синей крепости.
— Где кавалерия?! — гремел Япон.
— Ваше превосходительство, я уже доложил.
— Какой доклад?.. Мне нужен не доклад, а кава-
лерия!..
— Она разбита, ваше превосходительство.
— Где Мурад?
— Его нигде не нашли.
— Мурад!..
Я сказал, что никто не видел его, ваше превосхо-
дительство. Быть может, убит.
Как я обманут, боже!.. Зачем я понадеялся на
этого сопляка?
Он стал что-то орать на офицеров, одному из них без
всяких видимых причин закатил оплеуху.
„ Я обманут, — шагая по комнате, выкрикивал он.
объявись вдруг Мурад в эту минуту в кабинете, Япон
не колеблясь изрубил бы его на куски.
Домой комиссар не пошел. Этот человек, закаленный
в неудачах, ни при каких обстоятельствах не отчаивался.
е потерял головы и на сей раз. Он распорядился вы-
звать председателя национального совета. Тот уже про-
слышал X) поражении кешкендского эскадрона и вызов
в штаб сразу увязал с недобрыми событиями. Он вдруг
101
явно почувствовал, как вокруг шеи затягивается висе-
личная петля. «Будь что будет, бог не выдаст, свинья
не съест», — подумал он и отправился в штаб.
В кабинете он сел подальше от комиссара.
— Когда проводилась последняя мобилизация? —
как можно спокойнее спросил Япон.
— Четыре месяца назад, ваше превосходительство.
— У вас есть списки всех мужчин уезда?
— Какого возраста? — забеспокоился председатель.
— Всех возрастов.
— В общем-то есть, ваше превосходительство.
— Мобилизовать всех.
Председатель, национального совета обалдело уста-
вился на Япона. Он не мог слова вымолвить.
— Всех! — повторил Япон. — Если не призвать их се-
годня, завтра их мобилизуют большевики.
— Даже стариков и... детей? — испуганно уточнил
председатель.
— И инвалидов, — добавил Япои. — Ты их собери в
Кешкенде, а уж я решу, кого оставить, а кого отправить
обратно. Выполняй приказ!
— Ваше превосходительство...
— В твое распоряжение предоставляю взвод сол-
дат,— перебил его Япон. — Мобилизацию провести сего-
дня же ночью, и никаких отговорок. И еще: по всему
уезду нужно собрать не меньше двухсот лошадей.
Председатель национального совета выглядел полным
идиотом. . '
— Так ведь еше в ту мобилизацию лошадей не оста-
лось.
— Осталось. Соберешь сто, остальных раздобудем
мы.
— Где их взять?
— Где хочешь, там и бери, а уж моя забота достать
остальных.
— Ваше превосходительство...
— Встать!..
Председатель национального совета вскочил со стула.
— Даю четыре дня времени. Об исполнении доло-
жишь. Если через четыре дня гарнизон не будет попол-
нен солдатами числом пятьсот человек и двумястами ло-
шадьми, тебя как изменника я публично расстреляю.
Выпроводив председателя национального совета,
Япон отправил приказ командиру карательного отряда
немедленно вернуться в Кешкенд. Покончив с официаль-
102
ными делами, он распорядился хоть из-под земли, но
найти и доставить в штаб Сого.
Сого, ни о чем не ведая, явился и с вызывающим ви-
дом встал перед комиссаром.
— Мне сказали, что ты ищешь меня. В че'м дело?
— Где твой щенок? —без околичностей спросил
Япон.
Рука Сого невольно потянулась к кинжалу, рука Япо-
на — к маузеру. Сого отвел руку. Япон также.
— Пока что я — ага, за счет которого кормится ты-
сяча собак.
— Собака ты пли ага — дело твое. Куда сбежал твой
щенок? Загубил целую кавалерию. — При этих словах в
груди Япона заныло. Упомянув о дикой, невосполнимой
утрате, он еще сильнее разъярился. — Я прикажу сейчас
же арестовать тебя, конфисковать твое имущество и ку-
пить лошадей, триста лошадей для гарнизона.
— Продай хоть всю мою вотчину, а триста лошадей
не купишь.
— Куплю. Уходи, пока жив, пораскинь-ка мозгами.
Даю тебе сроку два дня. Триста лошадей, или ты будешь
повешен.
Сого хотел что-то сказать, но Япон заорал так, точно
в кабинете пальнули из маузера. Едва сдерживая бешен-
ство, Сого вышел из кабинета, растревоженный судьбой
единственного сына.
Япон недолго пробыл в штабе. Про себя он уже при-
нял решение и иного выхода не видел, кроме как самому
возглавить поход против партизанского красного баталь-
она, разгромить, уничтожить всех до последнего чело-
века.
По возвращении домой, отобедав, Япон нацепил ору-
жие и. собирался было выйти из дома, как, что-то прики-
нув в уме, обратился к жене:
— Меня дня три не будет, ты не беспокойся.
Магде все уже было известно, но виду она не пода-
вала. Женское чутье ей подсказало, что мужа нужно лю-
оои ценой удержать от этого рокового похода, который
ог знает чем мог на сей раз кончиться, не всегда же
судьба будет благоволить к нему!
Уходи\,— со слезами в глазах взмолилась Маг-
чую ЬСЛН ть\уйдешь, мы больше не увидимся. Сердцем
лрпГ~ тысячу раз просил тебя не вмешиваться в мои
дела,-— рассердился Япон.
103
Магда была непреклонна. Она упала, обняла мужа
за ноги, стала целовать сапоги.
— Смотри, как я унижаюсь перед тобой. Умоляю,
ради нашей единственной дочери, не уходи. Ты окружен
врагами, не заметишь, кто поднимет на тебя оружие.
Родной мой, послушайся меня на этот раз.
Япон мало считался с предчувствиями. Он поднял
жену с пола, усадил ее на диван.
— Перестань, — сказал он отчаявшимся голосом.—
Не дави на меня своими слабостями. Баба я, что ли?
Умоляющие глаза Магды обезоруживали его.
— Я никогда не вмешивалась в твои дела. Была тебе
покорной женой. Твое достоинство для меня дороже все-
го на свете. Любила тебя и буду любить до гробовой
доски. Сейчас я чувствую, что творится вокруг тебя. Меня
интуиция не обманывает. Умоляю тебя, ради моей люб-
ви, ради себя, ради Сатеник, послушайся меня на этот
раз... Не уходи... не уходи...
Япон дал уговорить себя. Он пообещал отправить вме-
сто себя кого-нибудь другого, поклялся именем Сатеник,
и лишь тогда Магда успокоилась.
Долго раздумывав Япон, кому доверить ответствен-
ный поход против партизан, и наконец остановился на
поручике Тачате. За ним был отправлен адъютант. Пору-
чика велено было проводить в дом комиссара.
Тачат явился через полчаса. В приемной он слащаво
улыбнулся Магде. Та в свою очередь, зная, зачем пору-
чик вызван, любезно и п'одкупающе улыбнулась ему и
проводила к мужу.
Япон за руку поздоровался с Тачатом, пригласил
сесть. Магда отметила, что муж старается выглядеть
спокойным. Сочтя это хорошим началом, она удали-
лась.
— Поздравляю, поручик, вам представляется повод
отличиться и сделать карьеру, — заговорил наконец
Япон, предварительно справившись о его здоровье.—
Считайте, победа у вас в кармане, а за наградой дело
не постоит.
Поручик задумался всего лишь на мгновение, прики-
дывая, во сколько оценится такая победа, затем смело
спросил:
— Предложение заманчиво, но, ваше превосходитель-
ство, чем вы гарантируете, что не произойдет наоборот?
Япон был уязвлен, но виду не подал.
104
— Если случится такое, то одного нашего прошлого
достаточно, чтобы большевики вздернули нас обоих на
одном суку, рядышком. В наших руках есть шанс на
победу, и не воспользоваться им — глупо. Кстати, мне
стало известно, что красные подразделения стянуты в
Ленкорань на подавление мусаватистского восстания.
Как видишь, у них не все идет гладко. Я распорядился
обнародовать это сообщение.
— Ваше превосходительство, голод опаснее больше-
визма. Кто может гарантировать, что завтра мои сол-
даты, почувствовав в желудках пустоту, не переметнутся
к красным партизанам?
— Я и это продумал, — сразу же отозвался Япон, точ-
но ожидая этого вопроса. — В Малишке заберите припа-
сов на пять дней. Кстати, могу обрадовать,— поменял
разговор Япон, — англичане обязались помочь нам хле-
бом и оружием. Они оказались более деловыми, чем аме-
риканцы. Я вчера получил телеграмму. Скоро прибудут
в Кешкенд представители их миссии. Я уверен, что все
уладится.
Беседа кончилась согласием поручика. Япон прово-
дил его до лестницы. В приемной Магда снова улыбну-
лась ему. Смысл ее улыбки теперь уже был понятен прой-
дохе поручику. «Вы согласились?» — спрашивали глаза
Магды. «Согласился», — улыбкой на улыбку ответил по-
ручик и тут же подумал: «Будь у меня такая жена, я бы
больше ни о чем не мечтал».
Лучезарная улыбка Магды еще долго не тускнела
в воображении поручика. В ней было нечто чарующее,
что делает жизнь прекрасной. Он знал, что адресованная
ему улыбка фальшивая, а настоящей ее улыбки поручик
не знал. Люди улыбались ему только из страха.
В нем вдруг возникло непреодолимое желание в ту
минуту встретить кого-то родного, поделиться своими
Думами, и тут он со скрытым страхом отдал себе отчет,
что никого у него нет, чужой он всему свету. Чувство
одиночества было жестоким и тяготило его.
Шел Тачат по улице, кто-то здоровался с ним, кто-то
молча проходил. Тачат людей не видел, они скользили
мимо^как неодушевленные тени. Жизнь показалась ему
ип°Г°И’ ^ессмыслепн°й- Где-то витают идеи, но они для
деалистов. Все обман и иллюзия. Есть лишь одна прав-
а золото. Это оно воздвигает дворцы и темницы.
105
Навстречу ему шла под конвоем большая группа ста-
риков и женщин. Поручик сразу узнал несчастных, аре-
стованных по подозрению в связях с большевиками.
— Вон тот мерзавец! — выкрикнул кто-то из группы,
показав рукой на поручика.
Раздались проклятия женщин:
— Чтоб сдох ты, безбожник!..
— Будь проклят, собака!..
— Молчать! — заорал одни из конвоиров и хлестнул
кнутом по голове крестьянина. — Еще слово, и раздав-
лю, змея!
Тачат понял, что арестованных гонят в Ереван, дер-
жать их в Кешкенде уже опасно. Ои ускорил шаги и сам
не заметил, как очутился возле дома вдовы. Ему пока-
залось, что в отчужденности Кешкенда возникла какая-
то далекая сердечная связь между ним и этой отвержен-
ной женщиной. Опа тогда могла запросто застрелить его,
мстя за свое унижение, а он в порыве бессознательной
признательности отпустил ее па свободу. Поручик подо-
шел и постучал в дверь. Вдова вышла и, увидев пору-
чика, растерялась.
— Не .бойся, — сказал он. — Я пришел к тебе как
друг.
Он вошел в дом, окинул взглядом облупленные стены,
нищенскую утварь. На столе лежал узел.
Поручик пощупал его.
— Арпик, ты можешь петь? — неожиданно спросил
Oil.
— Что спеть, братец Тачат?
— Что? .. Песню...
. — Какую?
Тачат тихо запел:
— Как дни зимы, дни неудач недолго тут — прпдут-
уйдут...
«Боже мой,—-подумала вдова, — да ведь это была
любимая песня моего Арташа. Как могут люди любить
одну и ту же песню и стрелять друг в друга?»
Поручик умолк, посмотрел па вдову:
— Спой.
— Нет, братец Тачат, я не могу. «
Тачат вздохнул и вспомнил про узел под рукой.
— Ты куда-то собралась?
— Нет, нет! — испуганно ответила вдова.
Поручик спокойно развязал узел, увидел пару вяза-
ных мужских носков, старое женское платье, фотокар-
106
точку убитого Арташа и кусок черствого хлеба. Ои с по-
дозрением покосился на вдову:
— Ты собралась следом за Баросом?
В глазах вдовы мелькнул ужас. Поручик пристально
смотрел на нее. О чем он так долго раздумывал? В его
воображении вновь возникла чарующая улыбка Магды.
Неужели женщины могут так красиво улыбаться? И те
тоже, которые недавно проклинали его па улице... и эта
несчастная вдова... Она так улыбнется Баросу, когда
разыщет его. Почему одним дарят улыбки, а других стра-
шатся? ..
Вдова вдруг бросилась поручику в ноги:
— Не выдавай меня, прошу тебя... Никого нет, кто
постоит за меня. Что я сделала? В чем моя вина? За
что со мной так жестоко обращаются?
Поручик взял ее за руку, помог подняться с пола и
тихо сказал:
— Выслушай меня, нс уходи из Кешкенда. Тебя все
равно схватят по дороге. Есть приказ расстреливать на
месте всех подозрительных независимо от возраста и
пола. Скоро начнутся жаркие бои. Еще много женщин
овдовеют. Оставайся в Кешкенде; если тебе повезет, Ва-
рос сам придет, найдет тебя.
Он повернулся, толкнул дверь • и ушел не огляды-
ваясь.
«Пойду-ка я в казарму... пора готовиться к похо-
ду..
Командование партизанского батальона решило вос-
пользоваться всеобщей сумятицей, возникшей в Кешкен-
де, прорваться в Айназур, Елпин и поднять па ноги кре-
стьян прибрежных сел вдоль Арпы, привлекая в батальон
всех укрывшихся от службы в гарнизоне. Лазутчики до-
носили о передвижении пехотного взвода под командо-
ванием поручика Тачата. Было срочно созвано совеща-
ние.
— Япон не сунст шашку в ножны до тех пор, пока
не расправится с нами или сам не поплатится головой,
сказал Овик. — Его противник пи ira минуту не-должен
терять бдительность. А поручик Тачат — это вам не Му-
рад. Он ни одного шага не предпримет, пока полностью
не уверует в победу. У кого есть предложения?
— Япон направил пехотный взвод против конного
батальона, — сказал Сагат. — Следует воспользоваться
107
оплошностью Япона. Он запамятовал, что мы отбили ло-
шадей у его кавалерии.
— Лошадей нужно сберечь, — заметил Овик. — Гокча
в тяжелом положении. Для подавления восстания даш-
наки бросили против них большие силы, у нас есть до-
стоверные сведения. Необходимо перерезать путь даш-
накам, а это сделают наши конники.
Никто не стал возражать.
Конный ударный отряд был сформирован. Команди-
ром назначен Левон. В состав отряда включили и Вароса,
как опытного конюха. В тот же день отряд без всяких
. помех перешел Селимскнй перевал и взял направление
на Гокчу. Пехотный батальон двинулся через леса Гер-
гера и начал по пятам преследовать отряд поручика Та-
чата. Выслушав донесения своих лазутчиков, Тачат по-
спешил в ущелье Чайкенда, готовый к бою. Отряд занял
удобную позицию и замаскировался.
— Можешь пожаловать, душа моя, ты уже навер-
няка чуешь запах жареного, — потирал руки Тачат, пред-
вкушая легкую победу над бывшим штабным переводчи-
ком.
Вскоре стало известно, что партизанский батальон,
минуя засаду, устроенную поручиком, прошел к ущелью
Аствацацн.
— Котенок! — сладко улыбнулся Тачат. — Он еще ~и
хитрит.
Тачат спешил нагнать мятежников, чтобы, используя
численное преимущество, разгромить на месте, не дав им
опомниться. Плоды молниеносной победы были извест-
ны— сл^ва, золото! А после плевать ему на всех вою-
ющих, пусть хоть до последнего перебьют друг друга,
Тачата это больше не интересовало бы.
Овик хорошо знал коварного поручика. С ним следо-
вало держать ухо востро, быть осторожным и изобрета-
тельным. Отступить перед поручиком означало допу-
стить, чтобы дашнакская партия подняла невообразимый
шум, оглашая свою победу, и тем самым задушила бы
в уезде революционный дух. Батальон следовало сохра-
нить любой ценой.
Передохнуть удалось, лишь одолев Чайкендское уще-
лье, откуда двинулись к ущелью Аствацацн. Местность
была всем хорошо знакома. В батальоне царила желез-
ная дисциплина — приказы командиров выполнялись
точно и без промедления.
108
____ Здесь дадим бой, — сказал Овик на командир-
ском совете, —не то поручик может выиграть время п
обойти нас.
— Нам отступать некуда, — поддержал один из де-
сятников.
— Об отступлении не может быть и речи, — заметил
Овик. — В случае надобности можем оттянуться в Мар-
тирос, а куда денется поручик?
— Товарищ командир, никто никуда не денется. Одо-
леет сильный.
— Если многоопытный комиссар батальона с пятью-
десятью солдатами пройдет в Мартирос, он обеспечит
нам свободный проход к ущелью, а что может предпри-
нять поручик?
Десятник ничего не ответил. Знание Овиком военного
ремесла было очевидно — не зря он служил в русской
армии!
Спустя полчаса отряд из пятидесяти человек прошел
беспрепятственно в Мартирос. Остальные, заняв пози-
ции, расставили дозоры, и партизанский ба’тальон готов
был встретиться с дашнакской пехотой, возглавляемой
поручиком Тачатом. **
Тачат не заставил долго ждать. Неподалеку от уще-
лья Аствацацн его люди подкараулили и схватили одно-
го подпаска, привели к поручики. Его даже не пришлось
пытать, он сразу же выложил, что видел, как в ущелье
спустился батальон. Сведения были важными, и поручик
смилостивился над пастушонком.
Отпустите ягненка, — сказал он, — подрастет, ба-
раном станет.
Противник был обнаружен. Пехотинцы Тачата про-
брались в овраги и балки, тщательно замаскировались
н по первому же приказу готовы были ринуться в бой.
Померяемся силами, — заявил поручик, — места
тут хватит всем — и живым и мертвым.
К бою стремились и Овик и Тачат. Момент для схват-
ки назрел, и упустить его не собирались ни тот, ни дру-
гой, оба они имели почти равный военный опыт. Вна-
чале обе стороны затеяли беспорядочную перестрелку,
взаимно прощупывая боевые позиции. Первой ринулись
в атаку пехотинцы Тачата. Тщательно замаскированные
партизанские пулеметчики отбили атаку. Овик приказал
отступить и закрепиться на новых точках. Поручику нуж-
109
по было do что бы то пи стало вывести пулеметы против-
ника из строя. Он бросил к огневым точкам несколько
групп. Партизаны заманили их в глубь ущелья. Пехот
оказалась и мешке. Оставшиеся в живых сдались в
плен, поручик и глазом ис успел моргнуть, как был раз-
громлен начисто.
Контратака партизан была внезапной и ошеломитель-
ной. Пехотный отря т дрогнул, и, даже толком не приняв
бон, дашнакские вояки кинулись бежать. Взбешенный по-
ручик, выскочив из своего укрытия, разряжал маузер,
нс щадя своих. Те, кому удалось выкарабкаться из уще-
лья, на краю обрыва повали в перекрестный огонь. Пору-
чик одержим был одним желанием: любой пеной сохра-
нить хотя бы остатки разгромленной пехоты. В Мартирос
войти уже. не было возможности, но всей липни нм про-
садили путь вышедшие из укрытия партизаны. Разум-
ным было обойIи как инбудь деревню.
До позднего вечера пйртпзаиы собирали раненых, хо-
ронили своих павших товарищей и солдат противника.
Потери в батальоне оказались невелики. Уже темнело,
когда батальон вошел в Мартирос.
Тачат был взбешен молниеносным и тяжелым пораже-
нием. То и дело он разряжал маузер иод ноги взводных
и п луну, орал, ругался непотребными словами, срывая
на безропотно слушавших его подчиненных злость. Он
всю ночь нс сомкнул глаз. Взводные докладывали о по-
терях. Выли убиты, ранены и пропали без вести более
ста солдат.
— Тьфу на вас!..
В голове поручика созрел хитроумный план, который
помог бы ему одним махом н расправиться с партиза-
нами. н оправдаться перед Яноном.
Он собрал офицеров на совещание.
-г- Господа, — торжественно начал он. улыбаясь как
пн в чем по бывало, — пас обманули. Пас отправили
против банды бунтовщиков, заверни, что они собой ни-
чего по представляют. На поверку оказалось, что столк-
нулись мы с регулярной армией. Я не ошибусь, если ска-
жу, чю численность ее превышает две тысячи человек.
Хотя н наш отряд самоотверженно сражался и нанес про-
тивнику большой урон, по мы вынуждены были отсту-
пить, потеряв при лом сто солдат, протвннк же — вдвое
больше. — Он снова улыбнулся собственной лжи, точно
говоря; «Дурачки, так думаю я, а что думаете вы — мне
110
плспчть» — Об этом следует доложить п рапорте уезд-
"ому комиссару. Надеюсь, комиссар пришлет паи Диес .
„cxoriiimeii. четыре пулемета п две пушки из малшпм -
ското арсенала. Мы. друзья мои. сровняем с земл и Мар
1П1ЮС. Село Продержим в осаде, пока не прпбу ют под-
крепление. Никому не позволим улизнуть оттуда. Пае
ждет впереди жаркие бон.
На следующий день рапорт был в руках Япона. lanar
подробно расписал, сколько взводов регулярной армии
им обнаружено в как, к счастью, он вовремя заметил
подстроенную противником западню и отступил, попсе i
незначительные потери, затем окружил противника, за-
гнал в угол. Далее поручик перечислял, что требуется
для поголовною уничтожения нспрпяюля. О своих поте-
рях Гача г скромно умолчал.
Япон поверил всему, по никак не мог
о какой регулярной армии ндсг речь. Он приказал бро-
сить иа помощь поручику триста пехотинцев, четыре пу-
лемета в нескольких лучших офицеров гарнизона. Повод
Я нону представился исключительный, и потому для иско-
ренения большевистской заразы ему ничего ис было
жаль. Единственное, в чем было отказано, эю сдвинуть
взять в голк,
с места пушки.
С кошачьей осторожностью Тачат окружил село, рас-
ставил пулеметы, распределил командиров по группам.
Свон бивак разбил па террасе, окруженной скалами.
Он терпеливо выжидал, чтобы бунтовщики вылезли
из своих укреплений п предприняли контратаку. Но пар-
тизаны медлили. Тачатом были затеяны несколько лож-
ных атак с целью выманить партизан, в ответ раздались
лишь несколько одиночных выстрелов, а партизаны так
и не показались. В конце концов Тачат решил, что лучше
блокировать партизан, чем, затянув потуже пояс, шлять-
ся полуголодным по плацу кешкендского гарнизона.
Как всегда и в условиях лагерной жизни, поручик
прежде всего позаботился о себе. Жил он в легкой па-
латке. По утрам плавал в речной излучине. На завтрак
и обед ему всегда подавали шашлык, жареных кур и
Binto. (Его телохранители и ординарцы небезуспешно об-
итали в окрестных селах солдатский паек на домаш-
кп11Г11.Т°Д^К,Ь1: от,,ос,,Лн муку и сухари, приносили до-
мик m'° ПТ,,ЦУ 11 В|,,1° ) Но поскольку раз ца дню пору-
1И1Г11 ”лслси п зеркало. С тайным удовольствием одср-
могч'о ,,миастеРкУ на кругленьком животе. Со стороны
показаться, что он иодлещнвается к своему, пузу,
111
благосклонно принимавшему подношения, добытые хит-
рым языком и льстивыми словами. Тачат себя чувство-
вал в лагере уездным комиссаром.
В Кешкенде Япону было доложено, что еще две не-
дели полного довольствия пехотному отряду, осадившему
Мартирос, и гарнизон останется без припасов. Япон тут
же отправил Тачату следующую депешу: «Ликвидиро-
вать Мартирос в течение трех дней и вернуться в Кеш-
кенд».
Получив депешу, поручик и бровью не повел. Он был
не на шут„ку растревожен слухами, полученными косвен-
ным путем: пал Алекполь, вот что было важнее комис-
сарских депеш.
Тачат и не сомневался, что пока он нужен Япону
в этой ‘неразберихе, чтобы тушить за комиссара огонь,
а после — хоть трава не расти. У поручика была своя
философия: не соваться в чужие дела и избави бог нести
за что-то ответственность. Это он считал уделом непол-
ноценных людей. Если же подобная ответственность су-
лила выгоду, то он становился самому себе рабом. А в
остальных случаях рассуждал, что незачем пачкать руки:
чем он хуже тех, кто носит белые перчатки? Япону дает
золото весь уезд, и пусть даже рухнет мир, он и крупицей
его ни с кем не поделится. Так вот самому надо позабо-
титься о себе, и не медля, не теряя ни минуты, не счи-
таясь с обстоятельствами.
Поручик и не думал штурмовать ставку партизан и,
не дай бог, сложить при этом голову. Он спокойно выжи-
дал, пока от голода те сами не перегрызут друг другу
горло. Зачем рисковать самому, когда для этого сидят
на позициях опытные офицеры. А Япон все же выполнил
угрозу: урезал наполовину лагерное довольствие. Однако
это поручика не обескуражило, благо он научен был сти-
лем работы комиссара. Через своих людей он вызвал
местных старост из деревень Горадис и Алмалу и до-
вольно долго заставил их ждать перед своей палаткой,
пока не разрешил наконец войти, напустив при этом на
себя угрюмый вид. Разговор был коротким.
— Явились, предатели... мерзавцы!.. По какому пра-
ву, продажные души, вы уже второй год отказываетесь
платить налог государству?
Он потряс кулаком перед их носами и, не дав опо-
мниться, продолжил:
— Яс вас шкуру спущу, ослы... спю же минуту рас-
стреляю вас.
112
Старосты недоумевали. О поручике они только слы-
шали, а теперь он воочию предстал перед ними во все-
опужии своих полномочии.
— Стало быть, вы утверждаете, что хлеба у вас нет
как это заявили представителю национального совета.
Попробуйте-ка и меня убедить. Я из ваших трухлявых
шкур велю трехи сшить. Хлеба, видите ли, у них нет...
Меня на мякине не провести. А золото, родные мощ зо-
лото у вас есть? Хлеб мы и в Иране достанем. Войско
осталось без припасов. Завтра, самое позднее — после-
завтра чтобы каждый из вас сдал в войсковую казну
пятьдесят золотых. Понятно? Мои представители пойдут
с вами... А теперь проваливайте!..
Пятьдесят золотых были не ахти каким налогом для
деревни. Старосты, для того чтобы избавиться от мороки,
согласились и воротились в свои села в сопровождении
представителей поручика.
Вечером следующего дня Тачат сладко жмурился.
В его кармане позвякивали сто золотых. От радостного
Возбуждения он не мог ночью сбмкнуть глаз. Назавтра
возле палатки сидели старосты других деревень.
— Я вас вызвал, чтобы именно здесь, в этой палатке,
учинить расправу. Предатели!.. Голодные солдаты удер-
живают позиции, а вы и в ус не дуете? Ослов из нацио-
нального совета заверяете, что хлеба у вас нет. Тогда
дайте золото. Хлеб мы и сами в Иране купим. Завтра,
самое позднее — завтра же вечером, чтобы каждое село
внесло 100 золотых в гарнизонную казну. С вами отпра-
вятся мои представители. В случае срыва даю им право
на месте же содрать с вас шкуры. Ступайте.
Один из старост в село больше не вернулся. Как уда-
лось ему улизнуть и скрыться, осталось невыясненным,
стальные облавами, обысками, угрозами собрали тре-
уемую сумму. С кругленького лица поручика не сходила
улыока. Его золотая лихорадка усиливалась по мере
лиги’лКЭК уезды и села Армении один за другим сдава-
оольшевикам и объявлялись советскими. Мания к зо-
в fimn поручика была близка к безумию. Подлили масла
Шиуг ь И ДВа англ»йских офицера, неожиданно объявив-
шихся в лагере.
волктво 1ппЛ,»СТВ0-Арме,1ПИ откровенно выражало недо-
Американпм ™ пРав|,тельства Соединенных Штатов,
рганизовали два сиротских дома, а взамен
ИЗ
замышляли вывоз медной руды из Кафана. Им удалось
бы беспрепятственно прибрать к рукам богатство недр
армянской земли, если бы в Кафапе не установилась
советская власть. Верховный комиссар Армении мистер
Смит упрямо твердил, что первоочередной задачей пра-
вительства является освобождение Кафана от большеви-
ков. Правительство же Армении резонно замечало: для
этого требуются припасы и оружие. Американцы гаран-
тировали военное снабжение лишь при условии захвата
Кафана дашнаками. Порочный круг замыкался, союз-
ники никак пе могли договориться.
Как раз в это время Смитом была получена санкция
из Соединенных Штатов о том, что в условиях бурной
политической активизации большевиков идея получения
выгоды от Армении бесперспективна. Вкладывать какие-
либо средства в нее неразумно. Разногласия между ар-
мянским правительством и его верховным предводителем-
иностранцем катастрофически расширялись. За его спи-
ной дашнаки стали вести переговоры с англичанами, тут
же выразившими готовность выполнить все экономиче-
ские требования и помочь избавиться от большевистской
опасности.
Англичане нс привыкли упускать малейшую возмож-
ность, сулящую выгоду, и тут же схватили, как говорит-
ся, рыбу за жабры.
Было утро. Поручик только кончил завтракать и по
одному вытирал пухлые пальцы салфеткой, когда доло-
жили, что к лагерю приближается какая-то пролетка. На
подступах к лагерю пролетка была остановлена патру-
лем. Приезжих было трое, они показали документы, и их
проводили в лагерь.
— Не сойти мне с места, если это пе англичане,—
сказал один из солдат и добавил: — Сбрею усы, если это
окажется пе так.
Поручик взглянул на его густые усы и позавидовал
солдату, про себя же решил при первом же случае ощи-
пать их.
Офицеры в английских военных френчах были уже
отчетливо различимы. С самой любезной из своего арсе-
нала улыбкой на лице поручик поспешил навстречу пред-
ставителям британской миссии, приветствовал их и при-
гласил в свою палатку.
Когда расселись, одни из представителей миссии, ко-
торого звали манор Килои,сказал:
114
_ Я глубоко сожалею, господин поручик, что вы день
ото дня теряете уезды, а ваши шестьсот солдат здесь
обречены па безделье, когда в них такая нужда.
Выслушав, поручик обратился к переводчику
— Душа моя, скажи майору, что взять Мартирос
штурмом невозможно. Бунтовщиков следует обречь па
голодную смерть. Наша задача — продолжать осаду, что-
бы большевистская зараза не выползла из Мартироса.
Объясни ему, душа моя.
— Совершенно верно, — ответил майор, — в Марти-
росе обретается зараза, но, например, очаги холеры пе
блокируются, а предаются огню, сжигаются дотла.
— Сжигаются, — согласился поручик, — ио как их
сжечь, если руки до них не доходят?
— Нет ничего невозможного. Сегодня мы вместе
с вами обсудим позиции противника и сообща разрабо-
таем, так сказать, план нападения-.
До самого позднего вечера англичане изучали мест-
ность. Майор Килои искусно составил топографическую
карту, разметил возможные направления штурма и рас-
стелил карту перед поручиком.
— Уездный комиссар гневается па вас. Надеюсь, что
с этим планом вы в течение одного дня ликвидируете ло-
гово большевиков и реабилитируете, так сказать, ваш
офицерский престиж.
Проводив англичан, Тачат мельком взглянул на кар-
ту и отшвырнул, бормоча:
— Сволочи! Ведь не предложат: поручик, ты начерти
план, а уж.мы пойдем в атаку.
Он лёг на узкую походную койку и задумался. Было
• далеко за полночь, когда он вызвал к себе ординарца.
— Tbf веришь в эту войну? —без околичностей начал
ачат. Ординарец идиотски уставился на него. — Скажи
правду, душа моя, не бойся.
' Вам виднее, — уклончиво ответил ординарец.
бы и т 1|,е изве^тио’ чсм все это кончится, ио я хочу, что-
ппгя ’ 31,ал’ ВыкУРим ли мы большевиков из Mani и-
и головы',?!' DCe равио власть уже Ф'’|оит'-! • •— не Иаша.
Золото зол ”"е С"еСТ"’ еСЛИ ТЫ "е ”астоя,дий мужчина,
пиши п'п ' Лок> вот что может "ас спасти, пе то
_____________о, милок, вот что может пас спасти,
пиши пропало.
Ординарец сообразил, что у поручика на уме.
— Ваше благородие, я знаю, где взять его.
имеет в Азатеке конный завод, он получает с него круп-
Мало
115
ные барыши. Триста рысаков в год не шутка! Мне до-
подлинно известно, что он их на золото продает.
— Ну, скажем, Мано, а кто еще? ..
— Манташ из Пашалу. Я его знаю, бывал у него.
До войны у него было четыреста овец, он их распродал
в тот год, а теперь прикидывается нищим. Брадобреем
стал.
— Кому из наших ребят можно довериться?
— Позвольте подумать, ваше благородие... Есть один
такой.
— Ладно. — Поручик протянул руку: — Отныне мы
братья.
Братство было скреплено рукопожатием.
По горам и долам искал Сого сына Мурада. Обходя
селение за селением, он сталкивался с ранеными, кото-
рых выходили местные жители.
— 'Не видели моего Мурада?.. Скажите мне что-
нибудь о нем...
Кому-то было жаль Сого, кто-то с ненавистью отво-
рачивался. Но ответ у всех был один:
— Не знаем... не видели...
В ущелье, где произошла схватка с партизанами, он
переворотил каждый куст, каждый камень. Из глаз Сого
уже сочилась кровь вместо слез.
Поздно ночью брел он к деревне Горе. Залаяли со-
баки. Сого вытащил кинжал.
— Стой, кто идет!.. Эй!..
Это была патрульная группа. Солдаты подошли, уз-
нали Сого.
— Сого-ага, в этот поздний час...
— Мурада моего ищу, Мурада, — жалобно отозвался
тот.
Солдаты переглянулись.
— Пойдем с нами, ага.
Один из них провел Сого в какой-то дом. В комнате
на тахте лежал человек.
Мурад...
— Господи, жив’ мой сын!..
Сого опустился на колени у изголовья Мурада и за-
плакал.
— Господи, я на церковь плжертвую... /Кив мои
сын...
116
Мурад был ранен. Он не мог вспомнить, где и как
сломал ребра. Он чувствовал в позвоночнике страшную
боль. Решил, что ушибся, пройдет. Ходить не мог, но при
поддержке мог усесться в постели. В ту роковую ночь,
без оглядки унося ноги из пекла боя, он, кое-как пере-
кидывая тело, ползком добрался до Горса. Здесь его
подобрал патруль. Мурад умолял укрыть его и никому
не говорить, где он, посулив щедро расплатиться за
это.
— Отец, — вздохнул Мурад, — я поправлюсь...
— Поправишься, — гладя сына, ответил Сого.—
Я ведь жив еще, сынок...
На следующий день Сого отблагодарил хозяев и на
подводе перевез сына в деревню Котур, что была в версте
от Кешкенда. Препоручил его заботам одного из своих
родичей, а сам вернулся в Кешкенд.
Сого приказал слуге никого не впускать в дом. Сам
он поднялся в свою комнату, откинул разостланный на
полу ковер, со звяканьем снял связку висевших на сере-
бряном поясе ключей, сунул один из них в едва заметное
отверстие на полу и повернул. Доска отошла, и Сого лег-
ко оттащил ее в сторону. Йз открывшейся ямы пахнуло
сыростью. В тайнике на железных кольцах был прибит
жестяной тяжелый сундук. Сого нагнулся, открыл его,
вытащил из него'шкатулку, сдул с нее пыль, протер ру-
кавом и с величайшей осторожностью поднял крышку.
В шкатулке были золотые монеты. Минуту Сого был
словно околдован своим сокровищем. Там, где бессилен
язык, всемогуще золото. Ничто на свете так не правило
людскими делами, как золото. Человек часто приписы-
вал творимое на свете зло дьяволу, по и дьявол отнес бы
его на счет золота. Золото — властелин, человек — раб.
Оно способно ослепить острый глаз, притупить гибкий
ум. Кто не бранил и не искал его? Кто не терял его и не
печалился? Кто находил его и не скрывал? Золото обла-
дает спесью жрецов, жестокостью фараонов, легкомыс-
лием щеголей, наготой гарема. Ойо отнимает у сестры
брата, у мужа — жену, у родителей — сына. За пазухой
мужчине заменяет кинжал, женщине — яд.
Сого со страхом прятал золото, думал о нем а Дро-
жью.
~~ Один... пять... десять... сто...
117
Он положил монеты в кисет, спрятал в карман. Бе-
режно закрыл шкатулку, положил в сундук, задвинул
доску на место, застелил ковер и вышел.
Поступь Сого была властной, победной, самоуверен-
ной. Сого направился прямо к Япону домой. Слуга доло-
жил, что комиссар моется.
— Я подожду, — сказал Сого и, поднявшись в при-
емную, развалился на диване. Вышла Магда и присела
рядом.
— Единственное в мире, что Обладает силой, — золо-
то,— проговорил Сого, видью все еще находясь под ча-
рами своей заветной шкатулки. — Я вот рядом с тобой
сижу, а Абиссиния эвон где! Дай мне золото, я отправ-
люсь в Абиссинию и стану там королем. И мужу под-
скажи, чтобы набил мошну, пригодится.
— Япона этим не соблазнишь, — вздохнула Магда.
— Притворяется, — убежденно сказал Сого. — А ты
в душу его загляни.
Магда, сославшись на дочку, поспешила удалиться.
Сого остался один. Через несколько минут появился ко-
миссар в домашнем халате. На голове был колпак, лицо
сияло. По всему, купание подействовало на него благо-
творно, настроение у него было приподнятым.
— Назови цену свободы моего Мурада, — не глядя
на Япона, Сого сразу взял быка за рога.
— Я свободой не торгую.
— Но я готов купить. Назови цену.
Япон с подозрением вскинул голову:
— Где Мурад?
— Жив, — спокойно ответил Сого. — Ранен. Тяжело
ранен. Я нашел его и спрятал в надежном месте. Послед-
нее слово за тобой. Скажи, и я приведу его домой.
— Я прикажу, чтобы тебя немедленно арестовали.
— Ты этого не сделаешь. Если в Кешкенде ты обна-
ружишь второго Сого, можешь вздернуть меня на висе-
лицу. Нравлюсь я тебе или нет, терпеть меня ты должен,
пока Я тебе нужен. — Он вытащил кошелек и положил
на стол. — В нем пятьдесят золотых.
— Твоему сыну прощенья нет, — сердито сказал Япон
и отодвинул кошелек.
— Я ошибся, в кошельке сто золотых. — Сого толк-
нул кошелек к Япону.
— Как мне в штабе объяснить, за что я простил
его?
/
118
— Офицерам, что ли? Хозяин — ты, тебе и карты в
руки. Возьми кошелек, в нем двести пятьдесят золотых.
— Простить ему пролитую солдатскую кровь?..
А лошади? Винтовки? ..
— Я уже отправил людей в Азатек к Мано. Пригонят
пятьдесят лошадей. Пятьдесят...
— Мало...
— Комиссар, я сказал неправду, в кошельке пятьсот
золотых.
Лоб Япона покрылся испариной. Не говоря ни слова,
он протянул руку, взял кошелек и ушел в свой кабинет.
Через несколько минут вышел оттуда уже с пустыми
руками.
— Уходи.
— Спасибо тебе. — Сого направился к двери, остано-
вился, обернулся. — Я ошибся. В кошельке была тысяча
золотых.
Он вышел на улицу. Шел с высоко поднятой головой,
поступью, присущей только ему. Он теперь мог бы рас-
смеяться над безрадостными стенами жалких хибар Кеш-
кенда; он мог выпростать крылья и обнять Вайоц дзор;
он точно ступал по облакам. В тяжести собственного
тела он чувствовал силу власти. Кинжал, свисавший с
пояса, подрагивал, и это также льстило ему, было части-
цей его существа.
Он пошел домой, достал самый лучший мундир сына,
завернул его, сел на лошадь и поскакал в Котур. Вслед
за ним тронулась пролетка. Сого сам одел сына, при-
цепил погоны, поддерживая вывел, усадил в пролетку.
— Пошел! — крикнул он кучеру.
Лошади, звеня бубенцами, понеслись к Кешкенду.
Мурад с постели не вставал. Лекарь осмотрел его,
подтвердил, что сломаны коленная чашечка и одно реб-
РО, но предусмотрительно умолчал о том, что Мураду
наверняка быть инвалидом, прикованным к постели.
Тут требуется длительное лечение, — только и ска-
зал он.
~ Вылечим. Обмозгуем с тобой и вылечим.
ерез мать Мурад попросил, чтобы за ним ухаживала
Арпик, Арташева вдова.
яответил не сразу, подумал немного и сам отпра-
вился к Арпик домой. Р
~~ Я грешен перед тобой, дочка.
Арпик смолчала.
119
— Я пожилой и почтенный человек и вес же сам прн-
. шел к твоему порогу, просить у тебя прощения.
Аринк ничего пе ответила.
— До сих пор я был тебе чужим, отныне буду другом.
Встань, запри свою дверь, возьми ребенка и пойдем ко
мне домой.
Арпик заплакала. Сого ласково и настойчиво угова-
ривал се. Потом сам же запер дверь и повел Арпик в свой
дом.
. В расчетах Сого Арпик была игрушкой, которой нуж-
но было тешить ребенка, а если надоест, вышвырнуть ее
вон, успокаивая дитя: «Нету больше... птичка унесла?»
Два дня Япон нс отлучался из штаба. Телеграфный
аппарат жужжал беспрерывно, и стрекотали клавиши.
Телеграммы поступали почти изо всех уголков Армении.
Из Еревана сообщили:
«Восстание активизировалось почти повсюду. Не от-
чаиваться. Соблюдать строгую тайпу получения тон или
иной информации...»
— Какой идиотизм! — разозлился Япои. — В какой
тайне держать информацию, ослы?
Он скомкал телеграмму и швырнул в ящик стола.
— Я иду домой. — Он встал. — Все поступающие со-
общения вручишь мне завтра, — сказал он писарю.
В ту ночь он нс смог заснуть. Перед глазами маячили
партизанские отряды, которые захватывали в Армении
один город за другим. Его тревожило положение, в кото-
ром могли оказаться жена и дочь, вспыхни огонь вос-
стания в уезде.
Он с Магдой уединился в ес спальне. Было приказано
никого не впускать, невзирая на лица и неотложность
дел. Па следующее утро Магда отправила Джейн запис-
ку с просьбой немедленно зайти к иен.
Когда служанка доложила, что Джейн пришла, Маг-
да укладывала в чемодан детские вещи. Опа сразу же
встала и в дверях встретила американку: •
— О, Джейн, как я вам рада!
Они поднялись в гостиную, где Япон, развалившись
на диване, читал газету. Он встал, любезно поздоровался
с Джейн и, сев, снова взялся за газету.
— Я решила, что произошло что-то исключительное, —• •
сказала Джейн.
120
. Загляни Дженн за дверь кабинета, в котором стояли
раскрытые чемоданы и дорожные сумки, она бы такое нс
сказала. Л
____ Разумеется, кое-что произошло.— виновато улыб-
нулась Магда. — Может, вам интересно будет звать, что
разрешение на приют в Кешкенде отменено.
U Джейн опешила:
— Что вы говорите? Мы не успели даже помещение
привести в порядок, а они... Вот тебе и помощь...
— Не скрывай от нее, — отложив газету, заговорил
комиссар,— скажи ей, что положение хуже некуда. Ио
всей Армении злодействуют большевистские бунтовщики.
Наше положение повсюду пошатнулось. Солдаты бессо-
вестно предают власть. Каждую минуту Кешкенд может
взорваться. Части Одиннадцатой русской армии распо-
ложились под нашим носом и ждут малейшей просьбы
о помощи, чтобы из Азербайджана перейти в Армению.
Кешкенд не спасти никакими силами. По достоверным
слухам, турецкая армия готовится к возобновлению во-
енных действий в направлении Карса и Сарыкамыша.
Завтрашний день не сулит нам надежды.
Магда со слезами в глазах перевела слова мужа и
добавила от себя трагическим голосом:
— Ах, Джейн, вы не представляете, как я несчастна.
Эти проклятые большевики вооружены топорами. Они
вламываются в дома и перебивают всех от мала до ве-
лика. Разумеется, жену и дочь- Япона никто не поща-
дит. — 11 она зарыдала.
— Я вижу, вы уже связываете вещи? — спросила
Дженн, лишь сейчас заметив сложенные под стеной че-
моданы.
• — Да, вещи связать связали, да ума не приложим,
куда мы денемся, куда? Мы нигде не будем в безопасно-
сти. Джейн, дорогая, помогите нам! — При этих словах
агда вытерла слезы. — Всю ночь мы советовались с
лпопом и решили вместе с вами покинуть Армению.
Япона без нас хватает тут забот. С вами будет легче
ересечь границу. А если бог даст разгромить больше-
ков, мы вернемся. Ну, дружочек, неужели вы не по-
можете нам?
с гг2ТК^°Венность МагДы импонировала американке. Она
с готовностью протянула руку:
РолммЛ П0СтаРаюсь ради вас. Вот вам моя рука. На моей
caenvp-rBbI наидете пристанище в моем же доме. Но мне
У Дождаться приказа о возвращении.
121
Япон во время разговора подавал жене с беспокой-
ством какие-то знаки. Про себя он сердился на жену, но
в разговор не вмешивался, благо он шел на непонятном
ему французском языке. Магда, сияя, перевела Япону,
что Джейн готова всячески помочь нм, вплоть до предо-
ставления жилья в собственном доме. Все устраивалось
как нельзя лучше, Япон был доволен, но тут Джейн
вдруг огорошила их:
— Я считаю своим долгом помочь вам переправиться
в Америку, но при условии, что Сюзан будет также обес-
печена безопасность.
— В каком смысле, мисс Джейн?
— Я хочу попросить комиссара, чтобы он помог Сю-
зан отправиться к Овику. Говоря откровенно, мне без-
различно, кто к какой партии принадлежит, меня мало
интересуют и большевики и дашнаки. Для меня важна
любовь честной девушки к одному достойному молодому
человеку.
Эти слова Магда перевела комиссару. Глаза Япона
расширились, губы поджались, он покачал головой:
— Я категорически отказываюсь удовлетворить ее
просьбу. Достаточно солдатам прознать об этом, как они
перестанут подчиняться мне.
Джейн, казалось, была готова к отказу.
— Как я заметила, — сказала она, — армяне очень
дорожат и гордятся своим прошлым. Что ж, храбрость
дедов достойна всяческого уважения. Но до чего же об-
мельчали их потомки, если боятся помочь одной несчаст-
ной девушке. От ваших предков, простите, вам как будто
ничего не передалось. Нет ничего проще проводить Сю-
зан в Мартирос, переодев ее в американку. Я провожу ее
сама. От вас требуется лишь пропуск. Пусть ваши тело-
хранители доведут нас до села, а там Сюзан сама прой-
дет под предлогом переписи сирот.
— Поймите, обман может быть раскрыт, и меня обви-
нят в связях с большевиками, — объяснил Япон.
— Наоборот, — упорствовала Дженн, — удержать ее
в Кешкенде будет для вас большей морокой. Люди Му-
рада теперь ни перед чем не остановятся, чтобы
отомстить Овику. Жизнь и честь Сюзан, под угрозой.
Откровенно говоря, я боюсь этого Сого.
Япон задумался. ,
— Неужели это так трудно сделать? — наконец вь-
сказалась и Магда. — Джейн сделала отличное предло-
жение. Пойми, она упряма и от своего не отступите .
122
Япон беспокойно зашагал по комнате и неожиданно
спросил: тг
— Если я пообещаю, что Шушан в Кешкенде будет
в полной безопасности, вам этого не достаточно?
— Нет, — выслушав Магду, сказала, как отрезала,
Джейн.— Здесь никто не чувствует себя в безопасности.
Простите, даже уездный комиссар.
Япон резко повернулся к Магде. Джейн, испугавшись,
как бы комиссар не обиделся, поспешил^ добавить:
— Господин уездный комиссар запретил мне в ночь
облавы оставаться с Сюзан, но был не против, когда
позже я пошла к ней. С моей стороны было бы некра-
сиво'оставлять ее одну. От этого ничья политика не по-
страдала. Большевиков я ненавижу и не скрываю этого.
Я считаю их врагами и моей страны. Уверяю, вас никто
не упрекнет за Сюзан. Помогите ей, господин комиссар.
Джейн умолкла. Ее слова сильно подействовали и на
Магду, и на Япона.
— Скажи ей, что я отвечу завтра, — только и сказал
Япон.
Утром следующего дня девушки едва успели пере-
одеться и выпить кофе, когда пришел какой-то штабист
и передал записку. Записка была написана по-француз-
ски:
«Дорогая Джейн, вместе с Элли зайдите в штаб, вас
отправляют в Мартирос. Передайте, пожалуйста, Элли,
что погода неважная, пусть она оденется потеплее. При-
хватите с собою темные очки. Магда».
— Сюзан, — прочитав записку, восторженно крикну-
ла американка, — ты отправишься сегодня же!
Шушан была просто растеряна.
— Отправлюсь,— машинально повторила она, не в
силах унять охвативший ее страх, как бы все не оказа-
лось сном, когда счастье так близко!
Джейн быстро раскрыла чемоданы и выложила прямо
на постель ворох одежды. Девушки стали перебирать
^латья и наконец выбрали цветастое, а также шляпку
пером и с черной вуалью, зонтик и легкое летнее пальто.
Мнр _их ни Р^У не надевала, — сказала Джейн.—
близкие^10”’ В ЭТ°М наряде тебя не Узнают Даже самые
Мы затеяли опасное дело, Джейн.
123
— Нет лучше способа, чтобы попасть в Мартирос.
С пропуском комиссара тебя всюду пропустят. Ну, пото-
рапливайся.
Джейн почти силой заставила Шушан переодеться.
Платье оказалось несколько тесноватым и сковывало
движения, но все было скрыто под пальто. Американка
то и дело проявляла изобретательность. Она моменталь-
но оторвала от шляпки перо и пришила желтую ленточ-
ку, отчего шляпка стала более модной. Затем надела на
Шушан очки, и та стала совершенно неузнаваемой.
Спустя полчаса они уже сидели в кабинете уездного
комиссара. Япон был мрачен. Краем глаза он оглядел
переодетую американкой Шушан, ответил на приветствие
Дженн, предложил сесть и обратился к Шушан:
— Барышня, уверен,.что в переводчиках мы не нуж-
даемся. Снимите очки.
Шушан сняла очки и покраснела до.ушей. Япон ви-
дел ее второй раз в жизни и, следует заметить, был пора-
жен ее красотой.
— Знаете что, барышня, — проникновенно сказал
он, — как женщина вы достойны всяческого поклонения.
Но ваш отец прославился как большевик. Ваш возлюб-
ленньиСтакже предал- родину. — Губы Япона покриви-
лись.— Моя помощь вам неминуемо может быть рас-
смотрена как пособничество врагу, ведь речь идет не
только о защите женской чести. Во всех случаях скажите
Джейн, что я готов отправить вас в Мартирос к тому
нечестивцу, но с одним условием. С вами отправится и
сама Джейн. Здесь ее все знают. Это необходимо для
того, чтобы отвести все подозрения. С моим телохрани-
телем она вернется обратно в Кешкенд. Вас проводят
мои самые надежные люди.
Шушан взволнованно перевела слова Япона.
— Возьми себя в руки! — рассердилась Джейн.—
Перестань плакать. Скажи комиссару, что я согласна.
—-Ладно, — выслушав Шушан, сказал Япон. — Про-
пуска готовы. Через полчаса можете отправляться.
Я велю запечатать вашу дверь, и, пока я здесь, в вашем
доме все будет в сохранности. Надеюсь, все ясно?
— Вполне! — радостно воскликнула Джейн, выслу-
шав последние слова комиссара.
По распоряжению Япона отряд из двенадцати чело-'
век направился к Мартиросу. Руководил группой новый
переводчик штаба. Он оживленно беседовал с Джейн.-
Из их слов Шушан ничего не понимала и цепенела от
124
К ней с какими-то в Р ц вдруг с ходу заявила,
" ДТ ЛС₽яевХтся чХом такого религиозного общества,
которого запрещено разговаривать с мужчина-
гч1... nvrTi се оставят в покос.
м" От Кешкенда до Мартироса было около тридцати
Это расстояние можно было преодолеть за р
Хе ч™аРио они ие спешили. Ехали вначале шагом по
гужевой дороге вдоль изножия опаЛсниого склона. 1ах-
лый редкий ивняк чуть повыше дороги навевал скуку.
Наконец начался подъем.
— Смотрите, какая большая бабочка! воскликнула
Джейн, показывая на краснокрылую бабочку-великаншу
Вайоц дзора.
— Нас этим ие удивишь, — ответил переводчик с не- .
приятной заносчивостью.
— Л здесь есть хищники? — спросила Джейн.
— Конечно. Встречаются медведи, барсы...
— Ой, мне страшно... Что там такое? Куст шеве-
лится! - .
— Это люди! — испуганно вскрикнул переводчик. —
Мы в засаде.
С обеих сторон дороги на путников уставились не-
сколько десятков винтовочных дул.
— Бросить оружие! — раздался чей-то крик.
Переводчик не успел сориентироваться в обстановке
и принять какое-либо решение, как к ним кинулись с кри-
ками солдаты.
В крестьянской одежде, заросшие многодневной щети-
ной, они походили на разбойников. С ужасом Джейн на-
блюдала, как разоружили их отряд. Несколько рук одно-
временно потянулись к поводьям лошадей, на которых си-
дели девушки. Им велено было спешиться.
— Мне так страшно, — обняв Шушан,
Джейн. }
гапш НСчего бояться. Если они из кешкендского
I ’зона, нам помогут пропуска уездного комиссара
ятной »°ЛеЛН К КОМа11лиРУ- Это был молодой офицер при-
0 ним НпаРу1киости- Переводчик уже успел объясниться
вало ктоТпп „У СПСЛа успокоиться, « теперь ее интересо-
’ г>°д по ка,<ому праву их задержал.
дый солдатР7пп”1°бЪЙВЛеИО военное положение, и каж-
,,ять свой воинский "ахол”ться на своем посту и выпол-
ц долг. Нужно быть бдительным и про-
шепнула
125
верить политическую благонадежность всех. А вы к тому
же вооружены и направляетесь в зону противника, —
вежливо ответил офицер.
Джейн побледнела.
— Боже мой, вы большевики?
— Вы верно угадали. А вы, как я понял, американки
и направляетесь в Мартирос для переписи сирот?
Позвольте спросить, а как обстоят дела с переписью си-
рот в самой Америке?
Выслушав его, Джейн обиделась:
— Вы осмеиваете благодеяния, которые совершаем
мы из гуманных и христолюбивых побуждений?
Офицер ничего пе ответил. Прочитав еще раз предпи-
сания, адресованные поручику Тачату, он сказал:
— Сироты, которых собираетесь вы облагодетельство-
вать, видели, как разрубали на куски их родителей .и
близких..-В их детской памяти запечатлены зрелища, спо-
собные свести с,ума .любого взрослого человека. Вы со-
бираетесь их переправить в Америку? А откроете ли вы
им, что их ждет завтра? Они вырастут на чужбине и
лишь тогда поймут, что у них нет родины, нет близких.
Барышня, вы храбро ведете себя на чужой земле, по-
тому что чувствуете за собой силу своей родины. А че-
ловек без отчизны — раб. Грустно вспомнить, как был
упрятан американский флаг, когда нужно было спасать
их родителей...
— Замолчите! — перебила Джейн. — Немало армян-
ских политических эмигрантов нашли убежище под аме-
• риканским флагом.
— Это не политические эмигранты, барышня, а бе-
женцы, спасающиеся от турецкой резни. Убежища они
нашли и во многих других странах. Это наша боль,
осколки нашей нации. Политический эмигрант совершен-
но иное понятие. Люди, предавшие свою родину, не ста-
нут махать ангельскими крылышками в чужой стране.
А порядочный человек живет страданиями своего народа
и бывает счастлив его победами.
Шушан, слушавшая офицера стоя чуть поодаль, по-
дошла к нему и что-то шепнула ему на ухо. Офицер с
удивлением повернулся к пей. Он был растерян.
— Оставьте нас одних, — сказал он своим солда-
там. — Здесь останутся только американки.
Все разошлись.
— Позвольте спросить, кто вы?
126
Шушан рассказала все. Офицер задумался, после не-
долгого молчания он попросил перевести его слова
Джейн. '
— Барышня, вы спасли дочь моего боевого товари-
ща. Отец Шушан был выдающимся большевиком. Счи-
тайте, что с этой минуты она уже у своих друзей. Но
ввиду некоторых обстоятельств ей нельзя оставаться с
нами, а в Мартирос пройти тоже нельзя. О причине не
имею права говорить. Это военная тайна. Мы позаботим-
ся о том, чтобы укрыть Шушан в другом безопасном
месте. Что же касается вас, то, если хотите остаться с ней,
мы гарантируем вам неприкосновенность, если же ре-
шили вернуться — дорога для вас открыта.
— Буду весьма благодарна, если мне разрешат вер-
нуться в Кешкенд.
— Пожалуйста. Своим поведением вы подтвердили,
что в каждой стране есть честные люди. Спасибо вам,
барышня. От себя же лично я прошу: не хлопочите о том,
чтобы увезти наших детей в Соединенные Штаты. Вы
там можете выходить их, но дать им родину вы бессиль-
ны. .. Попрощайтесь со своей подругой.
Офицер отошел. Шушан и Джейн обнялись.
— Ох, Сюзан, наконец ты в безопасности. Я верю
этому джентльмену. А мне говорили, что большевики
умеют только убивать топорами.
— Я тебя никогда не забуду, моя дорогая Джейн.
Спустя немного отряду были возвращены лошади и
оружие. К Джейн подвели лошадь.
Прощай, Сюзан!..
— Счастливого пути, Джейн!..
Когда группа удалилась, офицер подошел У
Разговор между ними был короткий. ЛЛ-.-Л«г .>
— Барышня, позвольте почитать вас за се ру
ботиться о вас. Скажите, пожалуйста, есть ли у
ближайших селах родственники, которые могли ы
время вас Приютить?
— Никуда от вас я не уйду, — заявила Шушан.
— Я не имею права оставлять вас здесь. Мы гото-
вимся к военной операции.
— Это не имеет значения.
— Позвольте вам возразить. Скажите все же, где вы
можете чувствовать себя в безопасности?
Упорство Шушан.было сломлено.
127
— Ну, раз так нужно, то я предпочитаю укрыться у
родственников. В Пашалу у меня есть дядя. Человек он
строгий, но я уверена, что он примет меня, как родную
дочь. Проводите меня в Пашалу.
— Хорошо. Мы это сделаем ночью, чтобы никто вас
не заметил.
Глубокой ночью Шушан переоделась в солдатскую
форму, надела фуражку и в сопровождении двух бойцов
отправилась в Пашалу.
Дядя полюбил Шушан, как свою дочь. Этому оди-
нокому человеку точно засветило солнце. Отцовская лю-
бовь, пробудившаяся в нем, лишила его покоя. По ночам
он просыпался, вслушивался в дыхание Шушан. Спит ли,
не плачет, часом? Едва брезжил рассвет, он уже бывал
на ногах. Заваривал чай, готовил завтрак. Шушан так-
же привязалась к дяде, рассказывала обо всем, что с ней
приключилось. Слушал дядя и про себя то ласково по-
смеивался, то злился, проклиная Мурада, Сого и весь
свет.
У Манташа была своя жизненная философия. Он уса-
живал рядом с собой племянницу и рассуждал о жизни:
— Не люблю благочестивых, все они ханжи. Не да-
дут фунта хлеба без пуда никчемных советов. Терпеть
не могу ни благодетелей, ни подхалимов, которые из-за
куска хлеба калачиком свертываются у чужих порогов.
Шушан слушала его с интересом. Она все время ста-
ралась быть возле дяди, скрасить его одиночество и, что
самое главное, утолить тоску по своему погибшему люби-
мому отцу.
Прошла неделя. Маиташ правил бритву, а Шушан,
Занавесив окно, читала при свете лампадки. Вдруг раз-
дался стук в дверь.
— Кого нелегкая несет? Не дадут побриться, — завор-
чал Маиташ.
— Нашли время бриться. Да кто бреется при свете
лампады?
Он на всякий случай завел Шушан в соседнюю комх-
нату, набросил крючок, отошел к двери, отк’рыл ее. В по-
лумраке выросли на пороге фигуры вооруженных людей.
— Что вам нужно? — почуяв недоброе, спросил Ман-
таш.
Поручик Тачат выпятил перед цирюльником свое круг-
лое пузо и сладким голосом сказал:
128
— Ничего, душа моя, по приказу военных властен я
почжен произвести здесь небольшой обыск.
«Они явились за Шушан,-мелькнуло подозрение, и
Манташ почувствовал, как в венах его вскипает кровь и
похолодело лицо. - Никак, это Мурад?»
____ Плевал я на ваши военные власти и на тебя, л не
вор и не большевик. Зачем обыскивать мой дом?
С этими словами он захлопнул дверь и, пока поручик
не опомнился, накинул тяжелый железный засов и по-
бежал к Шушан.
— Это Мурад, — сказал он, задыхаясь.
— Дядя, спрячь меня, — взмолилась Шушан.
— Другого выхода нет, дочка, тебе нужно выскочить
в окно. Они вот-вот взломают дверь.
— Куда мне деться, куда? ..
— Подойди ко мне...
Манташ открыл окно, с^м спустился в сад и помог
Шушан спрыгнуть. Оба они побежали к балке. В двадца-
ти метрах от дома был небольшой грот. Манташ спустил-
ся к нему.
— Спрячься здесь.
В пещере было сыро и жутко. Шушан съежилась в
темноте. Манташ побежал обратно, забрался в комнату,
изнутри закрыл окна. Дверь тряслась, скрипела. Ман-
таш вытащил из-под матраца охотничью двустволку,
сунул в дуло две пули, под рубашку спрятал «нож с ши-
роким лезвием.
Нашли кого обыскивать, — заворчал он, подходя к
двери.— Не ломай дверь, сам открою, Манташ не из
трусливых.
Он приоткрыл дверь и выставил дуло.
Теперь поговорим по-людски. Чего тебе надо?
1'Оручику И в голову не приходило, что ему могут
nktotaTb с5)пР°тивление. К приманке он обычно подкра-
ппняты» бесшумно’ ние применяя насилия, опасаясь не-
Р___ х последствии. Он решил схитрить.
поикач е °СЛ°ЖНЯЙ себе дело> Манташ. Есть военный
кать до’м НУЖН° исполнять- Позволь спокойно обыс-.
~~ А что ты ищешь?
~~ Золото,
Разговор: — *
Em
6 запрещенные книги. Мы осмотрим и уйдем?
В' АРУтюняц 129
— усмехнулся поручик и тут же поменял
А что еще у тебя искать? Ты ведь всего-на-
подозрение, что ты дома
•— Ступай скажи тем, кто прислал тебя, что и я не
лыком шит. Обмануть Манташа? У меня есть и золото,
и запрещенные книги, и ружье... Уходите подобру-по-
здорову, не то прольется кровь.
Поручик притворился, будто угрозы не заметил.
— Манташ, я и не знал, что ты можешь перед гостем
захлопнуть дверь. Думаешь, нам не известно, что ты не
из книгО-Чесв. Но если на тебя поступил донос, мы обя-
заны войти и обыскать твои дом. Мы для виду войдем
и выйдем, душа моя, да? — Он повернулся к солдатам: —
Не так ли, ребята? — Те поддакнули. Тачат снова обра-
тился к Манташу:—Лучше ты уважь нас и поднеси по
стопочке водки, и забудем, что было. А ружье убери,
стыдно.
Манташ заколебался, похоже, он поверил.
— В таком случае входи ты один, а солдаты пусть
подождут за дверью. Что поднесу тебе, вынесу и им.
Разойдемся мирно.
Поручни подмигнул своим головорезам. Они подожда-
ли, пока цирюльник пе вынес им водки, выпили, стоя за
дверью, а поручик, довольный своей находчивостью, во-
шел, чтобы через несколько минут впустить их в дом и
все тут переворошить.
Впустив поручика, Манташ ловким движением запер
дверь, накинул засов и, не опуская дула, подошел к по-
ручику:
— А теперь давай поговорим. Так что тебе нужно?
Они прошли в ту комнату, где недавно пряталась
Шушан.
— Я бы посоветовал тебе не тянуться к маузеру, —
предупредил Манташ. — Берегись, как бы чего не слу-
чилось. Известно мне, что ты ищешь. На, получай...
От сильного удара поручик растянулся на полу. Ман-
таш прижал коленом его горло.
— Девушку ищешь, бесстыдник?.. Вот тебе... Вот
тебе девушка... Получай, ублюдок!..
Поручик терял сознание. Ему вдруг почудилось, что
брадобрей сошел с ума. Он попытался закричать, ио
пальцы Манташа так сдавили горло, что из пего вырвал-
ся лишь слабый хрип. Унялся Манташ лишь тогда, когда
заметил, что глаза поручика закатываются.
— Сдох, что ли, нечестивец? — пробормотал он и
начал трясти поручика.
Тот очухался. Манташ осторожно снял с него оружие,
перетащил, усадил поручика на стул и сказал:
130
— Говори, срамник, оставишь ты девушку в покое иди
ПСР^'Свихнул с°я ты, что ли, сукин сын? — буркнул Та-
чат. __ Какая еще девушка? Мне и в голову такое пе
приходило, фу... ну и лапы у тебя, мерзавец... Знать
бы, за кого меня принимаешь. Фу... — Он никак по мог
отдышаться. _
_ За того, кто есть. Разве ты пе сын Сого Мурад
Расслышав имя Мурада, Гачат сообразил, что тут пе
все чисто. Уже хотел было прикинуться Мурадом, но по-
боялся, что брадобрей снова даст волю рукам.
— Да разве я похож па Мурада?.. Фу... вонючка...
Я поручик Тачат... фу. .. Ответишь перед Дпопом...
фу...
Манташ потемнел лицом.
— Вот тебе и на... Что понадобилось вашему бла-
городию в моем доме?
— Черта лысого... У тебя хранятся запрещенные
книги. На тебя донесли, я должен сделать обыск... фу...
— Обыскивай, — вздохнул Манташ, — сожалею о
случившемся, но я пе виноват.
— Немедленно верни оружие, осел! Это дело я пере-
дам уездному комиссару. Заплатишь штраф в двести зо-
лотых и мигом поумнеешь.
— Да за весь мой дом и пожитки не дадут и двадца-
ти золотых, господин поручик. С меня взятки гладки...
Поручик встал, застегнул портупею.
— Значит, у тебя нет золота?
— Тебе нужно золото?
—- Допустим, да...
— Жаль, что позволил тебе встать... Знай я, что у
тебя на уме. ...Обыщи дом., Найдешь золото — оно твое.
Поручик, точно пе расслышав его последние слова,
встал, прошел в другую комнату, открыл дверь и впустил
— Связать этого негодяя по рукам и ногам.
Манташа Сбили с ног. Несмотря на его отчаянное со-
противление, они все же сумели связать. В доме все пе-
ревернули вверх дном, попытались даже выбить камни
тен’ Пошарили под балками кровли. Шарили бандиты
оттуда^" ОДИИ И3 ,1ИХ д°брался до грота и вдруг заорал
Ваше благородие, здесь человек прячется!
тия у)лед,,еП1,,У,° от страха Шушан выволокли из укры-
видев се, Тачат, воспрянув духом, воскликнул:
131
— Ага! Вот и вся тайна.., Дороже золота... Вот и
маленькая шпионка. ..
Ее ввели в дом. Бедняжка ужаснулась еще больше,
увидев дядю связанным. Тог катался по полу, пытаясь
освободиться от веревок.
— Эй, — закричал на Тачата Мапташ,— нс смей тро-
гать девушку, нс то!..
Тачат самодовольно улыбался. Он уже прикидывал,
сколько золотых содрать с Мурада, продав ему Шушан..
Достаточно обвинить се в шпионаже, и его все оправдают.
9ю был прекрасный повод и для объяснения самоволь-
ного обыска.
— Уведите девушку, — сказал он солдатам, недоволь-
ным тем, что вместо золота нм подсунули девицу.
— Нс смейте ес трогать, — закричал Мапташ таким
страшным голосом, что его могло услышать все Па-
шалу.
Тачат наконец догадался сунуть ему в рот кляп н лас-
ково сказал:
— Ты нс Горлан Оваи душа моя, зачем кричишь?
Лучше признайся, куда спрятал выручку за овец? Мне
и iBCCTHo, что ты до войны продал отару овен. Ну, душа
моя, н девниу мы не тронем. Хоть опа и шпионка, но мы
простим. Нам много нс нужно, триста золотых. Если
тебе трудно, скажи, где оно, мы и сами возьмем.
Он вытащил кляп изо рта Млнташа ровно иа столько,
чтобы тог смог что-то произнести.
— Ну дружок, говори же.
— Развяжи мне руки, скажу, развяжи!
— Нет уж, не было у нас такого уговора. Правду го-
воря, не хочется тебя утруждать. Скажи, где золото,
мы сами возьмем. Ты ведь скажешь, душа моя?..
— 11ет...
— Черт с тобой. Завтра будешь держать ответ перед
уездным комиссаром, почему ты прятал эту шпионку.
Я бы сам перерезал тебе горло, да вот жаль ножа. Пу,
скажешь, где золото или нет?
— Разбойник! — зарычал Мапташ.
Тача! встал, велел седлать лошадей. Потом он что-то
крикнул, раздался топот лошадиных копыт, п все стихло.
1 1 орлан Он ап — персонаж из армянского национального
эпоса «Данил Сасунскни», он обладал зычным голосом.
132
После отъезда карателен долго пришлось МаптаШу
повозиться, чтобы избавиться от ну г, но безуспешно Он
отчаянно сокрушался, никак не мог простить себе своего
легковерия.
— Я обманут... Мерзавец солгал мне... бандит, вор...
Ремесло парикмахера никогда доселе ие служило ему
такой службы: Маиташ еще катался по иолу, когда в дом
вошел какой-то парень. Он крикнул в темноте:
— Эй, дядя Маиташ!
— Иди сюда, — услышав голос, обрадовался Мап-
таш.
Парень подошел, едва разглядев в темноте лежащего
па полу человека, боязливо нагнулся над ним:
— Дядя Мапташ?
— Тебя сам бог послал, по разйс не мог ты прийти
раньше? Подними меня. За поясом у меня бритва, вы-
тащи, перережь веревку.
Парень перерезал веревки па руках и ногах Манданта,
помог ему встать. Маиташ забрал у него опасную бритву.
— Дядя Маиташ, ты ведь не сказал, что...
— Ради бога, не время разговаривать. Прихоти зав-
тра. Если обнаружишь меня живым, все расскажу.
Маиташ отправился в Мартирос. Шел он быстрым
шагом. Его окликнул патруль. Почуяв недоброе, Мап-
таш повернул назад. Патруль поднял тревогу, ему
вдогонку выстрелили, по пули уже не настигли сто.
«В Мартирос идти нет смысла, — лихорадочно раздумы-
вал оп, — я дело только испорчу. Поручик арестует меня,
кто же спасет несчастную девушку? Единственный, па
кого еще можно уповать, — Яной, только с его помощью
можно вырвать Шушан пз рук Тачата», — подумал он
и повернул к Ксшкепду.
Япон в раздумьях ходил взад-вперед из комнаты в
комнату. Останавливался перед застеленными кроватя-
ми, вспоминал жену, думал о пренилом. Ему стало ка-
заться, что все, что составляло его счастье, заключалось
в комнатке дочери и сейчас оп откроет дверь и найдет
там Магду и Сатеник. Сердце в груди трепыхалось точ-
но птица. Он кинулся к топ двери, толкнул се и... на-
толкнулся на застоявшуюся, гнетущую тишину.
Иногда заходил он в телеграфную, h достаточно было
ему не митая посмотреть на телеграфиста, как тот cpaiy
Угадывал смысл его взгляда.
133
— «Линкольн» из Батума еще не отправился, ваше
превосходительство.
— Когда ты сделал запрос?
— Сегодня.
— Спасибо, — бормотал под нос Япон и уходил в
свой кабинет. Случалось не раз, когда он в штабе и но-
чевал. Он избегал тишины собственного дома, напоми-
нающей тишину руин.
В тот день телеграфист вбежал в кабинет и радостно
воскликнул:
— Ваше превосходительство, «Линкольн» вчера от-
чалил!
Япон опечалился.
— Хорошо, — не поднимая глаз, тихо сказал он.
Он почувствовал, как воля его дрогнула. Вернулся
домой, прошел в комнату Сатеник, сел на пол и стал
перебирать ее игрушки. Трудно было в этом слабом и
растерянном человеке узнать жестокого и грозного уезд-
ного комиссара, перед которым трепетали все, невзирая
на возраст и чин.
— Проклятые, — словно бы очнувшись, пробормотал
он и разразился самыми грязными ругательствами в ад-
рес большевиков.
Снаружи раздался какой-то шум, который насторожил
его. Он вышел на балкон.
— В чем дело? — крикнул он сверху.
— Ваше превосходительство, этот человек хочет прой-
ти к вам, — стал оправдываться часовой.
— Что ему нужно?
— Ваше превосходительство, позвольте два слова,—•
взмолился пришелец. — Выслушайте меня, ваше превос-
ходительство.
— Поднимись наверх...
Это был Манташ. Он быстро поднялся по лестнице,
зашел в кабинет и упал на колени перед Японом:
— Ваше превосходительство, одному богу на небе
известно, что я впервые в жизни опустился на колени.
Ваше превосходительство, скажите, есть ли у вас дочь?
— Что случилось? — так и подскочил на месте Япон.
— Скажите, есть ли у вас дочь?
— Говори, осел, что случилось с моей дочерью?
— Ваше превосходительство, вспомните про свою
дочь и тогда поймете меня.
— Да говори же! — заорал комиссар.
134
- Ваше превосходительство, дочь моей сестры по-
хитил из моего дома поручик Тачат.
— Ты из Мартироса?
— Живу в Пашалу. Негодяй обманом ворвался в мои
дом под предлогом обыска по донесению, будто я храню
запрещенные книги. Потом он намекнул, что я могу от-
купиться золотом. А у меня золота нет, где его взять.
Связали меня по рукам и ногам, перевернули все в доме
вверх дном, ничего не нашли. И увел негодяи мою пле-
мянницу.
— Он знал про девицу?
— Понятия не имею, ваше превосходительство. Вы-
тащили ее из тайника и увезли с собой.
— А почему она пряталась?
— Ей показалось, что в дом ломится Мурад, сын Сого,
выследил ее-таки. Я отвел и спрятал ее в саду.
— Не понимаю, кто она и какое дело Мураду до
нее?
— Ах, ваше превосходительство, как же вы не помни-
те Шушан, которая с американкой должна была пройти
в Мартирос? Им не удалось. Бедняжка разыскала меня,
и я приютил ее. Пусть бы лучше я умер... Ваше пре-
восходительство, за что мне на старости лет такое бес-
честье?
Комиссар нажал кнопку на столе. Ординарец, спросо-
нок потирая глаза, вырос перед ним.
— Накормите как следует лошадей, — распорядился
Сообщите всем офицерам, чтобы собрались в
штабе. Тер-Хорена предупредите, чтобы ждал меня дома,
этого человека отведите на кухню и накормите. — Он
зубами?ЛСЯ К МаНТЗШу: — Сможешь держать язык за
- Молчание мое ремесло, ваше превосходительство.
Чем занимаешься?
Я цирюльник.
Доп7скать°₽МИТЬ “ °ТВеСТИ в карцеР- Н,,кого к иемУ не
- УвестиПРегтпп°ДИТеЛЬСТВ0’ Я буЛу "ем как Рыба,
вести, —строго повторил Япон. 1
Комиссар вышел из дома с двумя заранее пр
ленными пакетами в руках. Он направил шаги прям
Дому Тер-Хорена. Священник уже ждал его. Они запер-
лись от попадьи в соседней комнате.
135
— Святой отец,, ты единственный в уезде, которому я
полностью доверяю.
— Да простит вас бог за причиненные мне некогда
неприятности.
— Аминь. Святой отец, я часто в последнее время
поминаю бога и испытываю потребность в молитвах.
— Бог милостив и осеняет правоверных. Слушаю тебя,
сын мой.
— В одном из этих пакетов — письмо, в другом —
деньги, золотом. В случае, если со мной что-нибудь слу-
чится, отправишь моей жене. Если же богу будет угодно
и я останусь жив, вытребую у тебя пакеты.
— К чему все это, сын мой?
— Ничего не спрашивай.
— Все в божьей воле, — перекрестился Тер-Хорен. —
Я все сделаю, как пожелаешь.
Япон оставил свои пакеты у Тер-Хорена и с чувством
облегчения отправился в штаб.
По расчетам Тачата, Шушан была бесценной наход-
кой. Вернувшись в свой бивак, он приказал держать ее
в отдельной палатке и приставить караульного. Держать
ее заложницей с целью рассчитаться с Овиком было бы
недальновидно и неосторожно. Тачат благоразумно ре-
шил умножить свое золото. Он ночью приготовил письмо,
запечатал в конверт, а на рассвете с вестовым отправил
в Кешкенд Мураду.
В то же самое утро, когда поручик отряжал в Кеш-
кенд вестового со своим «строго секретным» посланием,
Япон собрал офицеров и в распоряжениях был краток.
Всего понадобилось полчаса, чтобы небольшой боевой
отряд, возглавляемый Японом, взял путь на Мартирос.
Только проехали они Малишку, как встретились с
вестовым от Тачата. Япон приказал ему остановиться и
расспросил, кто он и куда скачет.
— Ваше превосходительство, я везу официальное по-
слание от командира пехотного взвода поручика Тачата
капитану Мураду, — с готовностью выложил вестовой.
— Официальные послания прежде всего читает уезд-
ный комиссар. Дай-ка мне его.
Вестовой протянул конверт. Япон вскрыл его, прочи-
тал и прикусил губу. Словно бы не поняв, он прочитал
сшс раз:
«.. .видать, Мурад, крепко побратались мы с тобой.
136
я нашел твою голубку. Она чиста, как снег на вершине
Масиса. Один ноготок такой красавицы стоит десять зо-
лотых. Ради глаз ее любой пехотинец хоть из-под земли
достал бы сто золотых. Если товар тебе по душе, вышли
срочно в Мартирос триста золотых. Ждать буду два дня.
Пришлешь — хорошо, а на нет и суда нет, с цен справ-
люсь и сам. Терять мне нечего... П. Т.».
Япон сложил письмо, сунул в карман и сказал весто-
вому:
— Письмо в самом деле очень важное, потому и от-
пускаю тебя, цо в Кешкенд. Запрещаю тебе до моего
возвращения отлучаться оттуда.
Появление комиссара в лагере удивило офицеров, в
особенности Тачата. Он ведь не сомневался, что уездный
комиссар дорожит своей шкурой и не осмелится по-
явиться в районе боевых действий. Но факт оставался
фактом, и он по всей форме доложил ему о положении
в своем и неприятельском лагерях’. Казалось, Япон слу-
шает его, но мысли Япона были в другом месте, и это не
ускользнуло от многих.
— Хорошо, — небрежно бросил он, для виду обошел
лагерь, поговорил с солдатами, осмотрел провиант, при
этом ничем не выдал своего отношения, не сделал ни-
каких замечаний. Поверхностно рассмотрев и располо-
жение противника, Япон вернулся в лагерь и неожидан-
но для поручика высказал желание отдохнуть.
— Пожалуйте в мою палатку, ваше превосходитель-
ство.
Палаток в лагере был десяток. В одной хранился про-
виант, и находилась она в стороне. Остальные были раз-
биты в ряд. Возле одной из них Япон обратил внимание
на двух часовых.
— Странно, — сказал он,— неужели не достаточно и
одного часового на две палатки? Кто здесь обитает?
— В одной я.
— Понятно. А в другой?
— Там хранится взрывчатка, ваше превосходитель-
ство, — нашелся Тачат.
— А не боязно спать возле взрывчатки?
— Что поделаешь, ваше превосходительство.
— Я хочу взглянуть на эту взрывчатку. Приподними
брезент.
Тачату стало не по себе.
— Ваше превосходительство...
— Я хочу взглянуть на взрывчатку, — повторил Япон.
137
Полог палатки откинули. Съежившаяся в углу Шу-
шан со страхом смотрела па людей. Одежда ее была
порвана. При виде Япона в глазах ее блеснула надежда.
Япон приказал опустить полог, повернулся к поручику
и со зловещим спокойствием сказал ему сквозь зубы:
— Опасную взрывчатку держите, господин поручик.
Ваши солдаты, заглянув сюда, способны взорвать соб-
ственные позиции.
— Ваше превосходительство, эта девица — шпионка.
— Кто се обнаружил?
— Мои солдаты.
— Ее одежда порвана. По всему, ее не оставляли
одну.
— Никто ее и пальцем не коснулся, ваше превосхо-
дительство.
— Ну, в таком случае считай, что препоручил шпион-
ку мне. Палатку впредь будет стеречь мой часовой.,.
Приезд уездного комиссара внес оживление в воен-
ный лагерь, где солдаты были обречены па безделье. Все
ждали перемен.
В полдень с позиций были отозваны роты в восточ-
ный лагерь. На местах остались лишь особые карауль-
ные посты. Более пятисот солдат выстроились в две ше-
ренги па относительно небольшой террасе. Согласно
своей привычке, Япон раза два проехался верхом перед
шеренгами. Наконец он заговорил твердым, грубым то-
ном:
— Солдаты, вы вконец облепились. Ваша воинская
бдительность притупилась... Запамятовали, какой долг
привел вас сюда? В Мартиросе окопался наш заклятый
враг. Сегодня мы дадим ему решительный бой. Сегодня
вам представится возможность доказать преданность не-
зависимости родины, преданность идее, которой моли-1
тесь...
Речь держали и несколько офицеров. Наконец был
дай приказ накормить солдат. В тот день пехотинцы по-
лучили двойной паек.
Атака началась на рассвете, организованно и со все-
ми предосторожностями. Передвигались цепочками на
несколько метров, закреплялись па месте, чтобы винто-
вочным огнем подстраховывать продвижение следующей
138
цепочки. Мятежники ничем не выдавали своего присут-
ствия. Когда дашнаки вплотную приблизились к пере-
довым позициям противника, был дан приказ о всеоб-
щей атаке. Япон. окруженный телохранителями и орди-
нарцами, издали наблюдал за наступлением пехоты.
— Поручик, как вы думаете, почему партизаны не
отстреливаются?
— Они, видать, решили подпустить нас ближе, ваше
превосходительство.
— В чем дело? Наши уже проникли на их позиции.
— Ждите рукопашной схватки, господин комиссар.
Ничего не ответив поручику, Япон пришпорил коня.
Остальные последовали за ним. Они доскакали до пере-
довой липин. На позициях противника царила пустота.
— Ваше превосходительство, они в страхе разбежа-
лись. Ловко улизнули, мерзавцы, — пробормотал расте-
рянный Тачат.
Япон приблизился к пему:
— Где большевики?
— Ваше превосходительство...
— Молчать! Сдать оружие!
Поручика мигом обезоружили.
— Связать негодяя!..
По приказу Япона всех крестьян деревни Мартирос
согнали к церкви. В основном это были женщины, ста-
рики и дети.
— Куда делись большевики? — накинулся Япон иа
какого-то дряхлого старика. Тот вопросительно взглянул
на стоявшую возле него девочку лет девяти-десяти. —
Я к тебе обращаюсь! — заорал Япон.
. Старик снова повернулся к девочке:
— Что оп говорит?
— Спрашивает, где большевики! — прокричала де-
вочка ему па ухо.
— Тьфу! — плюнул Япон и обратился к кому-то дру-
гому: — Где большевики?
Старый крестьянин пожал плечами:
— Ушли...
— Куда ушли? Когда?
— Побыли тут день не то два. Не так ли? — спросит
ои рядом стоявшего.
— Да, верно, верно, — поддакнул тот. — Встали мы
утром, смотрим, а их уже и след простыл.
Япон с удовольствием забил бы их до смерти, но
кого?
139
— Сволочи!'— зарычал он и приказал ординарцу: —
Отобрать сто человек, расставить дозорных по всем до-
рогам. Остальным седлать лошадей, да поживее!
Про себя Япон поклялся, что ноги его больше не бу-
дет в этом проклятом селе. В ту же ночь пехота верну-
лась в Кешкенд. Под стражей доставили туда и Шушан
и поручика Тачата со связанными руками.
Ничто не могло так воодушевить Сагата, как успехи
батальона.
— Честное слово, — сказал он, — мои ребята храбре-
цы, это мне доподлинно известно. Но что Овик опытный
и умный командир, я мог только догадываться.
Незаметно покинув под покровом ночи Мартирос, че-
рез горы в обход, минуя населенные пункты, партизан-
ский батальон вышел на плоскогорье Айназур. Здесь к
ним присоединилась конница Левона, вернувшаяся из
Гокчи.
К Овику кинулся босой Варос:
— Как ты отощал... Тебя что, хлебом не кормили?
Овик слабо улыбнулся ему, затем вынул из-за пазухи
курительную трубку, выточенную из ясеневого дерева:
— Возьми, Варос, я не забыл своего обещания. Как
только победим, я подарю тебе другую трубку. На ней
будут вырезаны кони, вольно бегущие кони без седел и
уздечек.
— Заодно пусть будут и без подков и копыт, — раз-
глядывая свои ноги, сказал Варос.
Вокруг все засмеялись.
— Лишили беднягу поповских штиблет, — улыбнулся
Левон. — Во что ему обуться? А трубку я и сам ему по-
дарю.
— Что поделаешь, — вздохнул Варос, — я бы и сам
обулся, вон в Гокче сколько обутых свалил, да побоялся
стащить с них обувь, как бы не засудили меня, ведь кре-
ста на вас нет. Не побойся я суда, и сапога бы не оставил
на трупах дашнаков. Где это видано, чтобы в лихую го-
дину мертвецов хоронили обутыми?
За радостной встречей последовал обед, после чего
Овик зачитал письмо Армревкома:
. — «Вайоц дзор — одно из сложных звеньев всеармян-
ской революции. Во имя спасения уезда вам следует
контратаковать гарнизон Кешкенда, расчленить его и
добиться окончательной победы. Ни в коем случае не
140
прибегать к обороне. Оборонительная тактика означает
смерть для революции. Непрерывно атаковать, непре-
рывно крепить свою мощь за счет революционно настро-
енных масс. Для восполнения боеприпасов отправить
представителей в Одиннадцатую Красную армию. Да
здравствует революционный отряд Вайоц дзора!..»
Письмо Арм ревкома обрадовало всех. Это была фак-
тически инструкция для подготовки решительного наступ-
ления на Кешкенд. Оставалось достать боеприпасы в
нужном количестве.
В Агстеф была направлена делегация, там стояла
воинская часть 32-й дивизии Одиннадцатой армии.
Был полдень. Под открытым небом перед палатками
за складным столом длиной в пять метров обедали рус-
ские солдаты. Их внимание привлек караульный, направ-
ляющийся к ним. Он вел кого-то в мундире царской ар-
мии без погон.
— Новобранец успел поймать дичь, — раздался чей-
то веселый голос.
— Что за птица? — спросил другой.
Караульный, парень лет восемнадцати-девятнадцати,
самодовольно улыбался:
— Хотел сунуться в нашу кухню. Внизу и поймал.
— Разнюхал кашу.
— Эй, кашевар, дай-ка ему разок половником!
Кругом засмеялись. Засмеялся и задержанный.
— Я свой, — сказал он, когда чуточку поутихло.
— Ай-ай-ай, храни бог от таких «своих» в царских
мундирах.
К нему подошел старшина:
— Откуда ты взялся такой?
— Я направлен от Кешкендского ревкома перегово-
рить с вашим командиром, заодно и передать ему па-
кет,— довольно бегло сказал задержанный по-русски.
— Молодец, Первух, — похлопал старшина по плечу
караульного. — Отведите задержанного в четвертую па-
латку, а я доложу командиру.
Четвертая палатка отличалась от остальных лишь
большим размером. У входа стоял часовой. Старшина
как бы нырнул мимо него.
Чуть погодя он вышел, обратился к пришельцу:
— Оружие есть?
- Да.
— С вашего позволения, я отберу его.
— Пожалуйста.
141
Он вытащил из-за пазухи наган, протянул старшине.
— Будьте любезны, ваши документы.
Взяв документы, он зашел в командирскую палатку.
Па этот раз задержался дольше. «Пленнику» наконец
было разрешено войти.
В командирской палатке сидел человек с большим
открытым лбом, густобровый и длинноволосый. Защит-
ного цвета его гимнастерка была подпоясана широким
ремнем. У него были живые синие глаза. Он работал над
оперативной картой, расстеленной на столе.
Когда «пленник» вошел, он встал ему навстречу.
— Овик Тиранян,— представился «пленник».
Командир протянул ему руку:
— Аркадий Семенов. Я просмотрел ваши докумен-
ты.— В огромной ладони Семенова рука Овика казалась
нежной девцчьей рукой. Они сели друг против друга.
Командир продолжил: — Говорят, дашнаки сосредоточи-
ли большие силы в Кешкенде. Если это правда, то Кеш-
кенд представляет явную опасность для Сисиана, Гори-
са и Кафана. Расскажите, пожалуйста, что там у вас
происходит?
— Дашнаки, правда, сосредоточили значительные си-
лы в Кешкенде, по среди них паника, и они небоеспо-
собны.
— Да, да, небоеспособны, — повторил Семенов. — Тем
не менее они есть, и с этим следует считаться. Что еще
скажете?
— На сегодняшний день против кешкендского гарни-
зона достаточно бросить одну воинскую часть Красной
Армии.
— Вы точно заметили — на сегодняшний день. Но ведь
завтра Кешкенд может преобразиться в устойчивый
плацдарм. Подойдите сюда. — Овик наклонился над кар-
той.— Отступающие из Сисиана, Гориса, Нор-Баязета,
Гокчи, Камарлу и Веди дашнакские подразделения мо-
гут стянуться к Кешкенду и причинить серьезное беспо-
койство.
— Потому-то наша цель — поскорее покончить с
кешкендскнм гарнизоном, чтобы предотвратить опас-
ность.
— Что же вам мешает?
— Мы нуждаемся в боеприпасах.
Семенов сунул руку за ремень и стал ходить взад-
вперед по палатке.
— С такой же просьбой обратились к нам подполь-
142
щики Дилижапа, а ревком Каравансарая прямо проси г
нашего вооруженного вмешательства. Я уже доложит
армейскому командованию. Они в свою очередь запро-
сили Москву. Ответа ждем со дня иа день, и я не сомне-
ваюсь, что он будет положительным. Мы придем на по-
мощь большевикам Армении, это наш братский долг.
А патроны, товарищ, получите сегодня же. Однако как
вы одни их перенесете?
— Я не один, — обрадовавшись, что все складывает-
ся как нельзя лучше, сказал Овик. — Меня сопровождает
целый отряд из кешкендского партизанского батальона.
Все как иа подбор храбрые н сильные ребята.
— Вот оно что! Они укрылись поблизости, у нас под
носом, — рассмеялся Семенов. — Пожалуйста, пригла-
сите всех. Познакомимся с вашими ребятами по рус-
скому обычаю...
Война... Никогда это слово не звучало доселе так
зловеще, как в сентябре 1920 года. Повсюду царил пе-
реполох.
Кровожадные турецкие части, фактически не встре-
тив нигде серьезного сопротивления, двинулись в направ-
лении Пгднра, Олты и Карса.
Большевистское правительство в Москве еще раз пред-
ложило свою помощь. Дашнаки и па сей раз отклонили
спасительное предложение.
Япон был молчалив и бледен. Телеграфист ежеднев-
но вручал ему донесения о положении па фронте. Комис-
сар читал, истеричным жестом рвал их, швырял в сто-
рону, садился и, обхватив голову ладонями, долго ду-
мал.
Он перестал представлять в Ереван рапорты. Не при-
давал значения и получаемым инструкциям. За послед-
ние две недели он связался со столицей всего один раз н
имел лаконичный разговор с одним из доверенных ему
в правительстве людей.
«Доплыл ли «Линкольн» до Сан-Фрапциско? Что
предпринимает Америка в помощь Армении?» Ответ гла-
сил: «Два дня тому назад «Линкольн» причалил в Саи-
Франциско. Американский посол Мозер заявил: хотя
правительство Соединенных Штатов и признало Армян-
скую республику, однако не брало на себя никаких обя-
занностей по оказанию помощи армянскому народу, ни
143
военной, ни гражданской. Турки захватили Алекполь и
Каракилис, серьезно угрожают Еревану».
Вести о варварствах турецкой армии приходили еже-
дневно. Вскоре появились беженцы.
Это была агония, самая настоящая агония.
Динг-донг!.. Динг-донг!.. Обрушилась туча на голо-
ву Кёшка. Раскаты покатились, достигли самых отдален-
ных домов Кешкенда.
Пыльную площадь перед церковью беженцы поливали
водой, подметали. Возле замшелого надгробного камня
полыхал огонь. Девочка лет десяти, сидя возле костра,
плакала. Бабушка дала ей кусок хлеба, и она сразу съела
его.
— Не видели моего сыночка? — кричала смуглая,
совсем молоденькая женщина. — Только бы в ивняк-не
забежал, там его ряска засосет.
Тер-Хорен большими шагами направлялся в церковь.
Ему преградили дорогу несколько беженцев.
— Святой отец, мы подыхаем с голоду. Куда нам
деться, на кого уповать?
— Уповайте на божью милость, дети мои.
Динг-донг!.. Динг-донг!..
— Святой отец, это правда, что аскеры до Еревана
добрались?
— Да отсохнет у тебя язык!
Тер-Хорен вошел в церковь. Дьячок набросил иа его
плечи ризу.
— Благословен бог, отец нашего господа Иисуса
Христа...
— Святой отец...
— Не перебивай службу, сын мой.
* — Сейчас все перебито: песня, венец, жизнь переби-
ты. ..
Где он слышал эти слова? Быть может, здесь же, в
церкви?
— Святой отец. Османская Турция готовится к по-
следнему прыжку...
— Солдаты, я обращаюсь к вам. От вас зависит спа-
сение нашей нации. Скоро начнется наступление больше-
вистских воинских частей на Кешкенд. Бросайте оружие,
ие стреляйте в своих братьев. Только помощь больше-
144
вистской России может приостановить резню... Только
большевистское правительство России может спасти Ар-
мению. ..
Вход в церковь притемнился. Тут прихожане заме-
тили, что церковь окружена людьми. Они так же быстро,
как появились, исчезли. Тер-Хорен усталыми глазами об-
вел собравшихся и вскинул костлявую руку:
— Господи, помилуй нас, грешных...
С первыми петухами поп проснулся, встал, истово по-
молился, тем и облегчив душу. Вышел на улицу. В окне
гарнизонного штаба мелькнул огонек. Он вдруг испытал
желание увидеться с Японом и потому направился в
штаб.
Япон, натянув фуражку на лоб, облокотившись на
стол, дремал, вобрав голову в ладони. От звука шагов
он встрепенулся.
— Беспокойным ты стал, святой отец.
— Покоя нет ни на земле, ни на небе. Ты ведь тоже
не ведаешь сна.
— Пожалуй. Большевистская зараза не дает нам по-
коя.
— Чего они хотят?
— Лишить тебя креста, а там ты хоть в зурну дуй.
— Будь они прокляты.
— Чем больше их проклинаем, тем быстрее они пло-
дятся.
— Что-то глаза у тебя опухли, от бессонницы, что ли?
Почему ты тут сидишь?
— Завтра казнь.
— Большевика?
— Хуже. Расстреливаем поручика Тачата.
— В чем провинился?
-— Похитил девицу, устраивал облавы, прикармани-
вал золото, сорвал важнейшую военную операцию, да
мало лив чем!..
— Свят, свят, свят, — перекрестился поп.
— От нашего правительства дождались только одно-
го командира, да и тот оказался мародером. Ну как после
этого не ругать этих клопов, эту насквозь прогнившую
власть. Все наши несчастья исходят из того, что у нас
нет нормального предводителя...
145
Тачата со связанными руками вывели из тюрьмы.
Остерегаясь, Япон на всякий случай держался подаль-
ше. Вели Тачата два его бывших телохранителя. Оба
своих слез не скрывали. Они были из числа карателей,
которые устраивали облавы и обыски, но сейчас мало
чем напоминали тех головорезов.
На площади был почти весь гарнизон. Солдаты стоя-
ли по ротам.
Приговоренного к смертной казни провели к центру
площади, прямо к стене конюшни. Япон, верхом на коне,
прогарцевал перед шеренгами, затем остановился и про-
изнес речь:
— Солдаты, этот человек еще вчера был вашим ко-
мандиром, а сегодня вы своими руками покараете его.
Он обманул гарнизон, обманул вас и позволил больше-
вистской заразе выползти из Мартироса и охватить весь
уезд. Он побоялся вступить в схватку с кучкой смутья-
нов. Воин не имеет права быть трусом. Пощады трусам
нет. Он, нагло покинув свой командирский пост, умыкнул
девушку. Бесчестие не прощается ни солдату, ни офице-
ру. .. Расстреляйте его, нисколько об этом не жалея...
Солдаты, которые должны были привести приговор в
исполнение, уже стояли, держа наготове винтовки. Они
прицелились, но тут Тачат завопил, в страхе попятился.
— Огонь!
Залп заглушил его крик.
Шушан посмотрела в мрачное лицо Япона и опусти-
ла голову. Хотя своим спасением она и была обязана
комиссару, но его хмурый взгляд не предвещал ничего
доброго.
— Барышня, вы мне доставили уйму забот, — сказал
Япон. — По сей день я вынужден изолировать вас по
двум причинам. Во-первых, ваши показания нужны были
в ходе следствия по делу поручика. Во-вторых... Ладно,
это уже не столь важно. Надеюсь, с вами недурно обра-
щались?
— Благодарю, ваше превосходительство, нас кор-
мили.
— Этого не все арестанты удостаиваются. По неко-
торым обстоятельствам я вынужден держать вас пока
под надзором.
Этого Шушан больше всего и боялась. В словах Япо-*
146
на проглянула безнадежность грядущих дней. Взывать
к совести комиссара было бесполезно, но она все же по-
пыталась уговорить его:
— Ваше превосходительство, я бесконечно призна-
тельна вам за все, что вы для меня сделали. Но ведь и у
вас есть жена и дочь... Будьте милосердны...
«Господи, Магда... Сатеник...»
Родственные чувства заглушили в нем все прочие.
В последнее время ему постоянно виделась Сатеник ря-
дом с Овиком, за занятиями английским. Вероятно, это
и было причиной того, что в глубине души он не испы-
тывал никакой ненависти к Овику, хотя и знал, что от
него пощады ждать бессмысленно, попадись он ему в ру-
ки, без промедления будет расстрелян.
— Да, — вздохнул Япон. — Вопрос, однако, упира-
ется в интересы страны и народа. Я вынужден вас
изолировать, барышня, как это ни прискорбно для
меня.
Не дожидаясь ответа, он вышел.
Шушан окончательно почувствовала себя арестант-
кой, когда возле штабной двери к пей подошел уродли-
вый, громадный человек и добрым голосом, никак не вя-
жущимся с его могучей фигурой, сказал:
— Я должен отвести вас в карцер, барышня.
Винтовку он держал, как посох, шел, не заме-
чая вокруг ни лачуг, ни женщин и детей, провожаю-
щих их взглядом, ступая громадными шагами. Как ни
старалась Шушан идти быстрее, догнать его было не-
просто.
— Сето, иди медленнее, — попросила девушка, — за
тобой не угонишься.
Никогда доселе Сето не слышал своего имени, произ-
несенного таким нежным голосом. Он остановился.
— Ты знаешь меня?
— Конечно.
Лицо Сето расплылось в улыбке.
— Кто ты?
— Я Шушан, дочь инженера Бахшн.
— А-а!.. Ты очень выросла, я не узнал тебя...
Арестантской служила заброшенная лачуга, в кото-
рой стояла одна поломанная тахта. Пол был земляным,
кровля черная, задымленная. Маленькое окошко было
забрано ржавой решеткой.
Узниками этого карцера были Манташ и Шушан. по-
саженные под арест по приказу Япона. Манташ был уве-
147
рен, что уж девушку Япон выпустит наверняка, и заныло
в тревоге сердце старого человека, когда Шушан препро-
водили обратно в арестантскую.
— Что тебе сказал комиссар? Когда ор нас выпустит?
Сказано это было с такой душевной болью, что
Шушан бросилась к нему, уткнулась в грудь и зары-
дала:
— Дядя, родимый мой, не будет у нас больше сво-
боды. Счастье отвернулось от нас. Мы снова арес-
танты.
Раздался лязг ключей. Это Сето запирал дверь.
Взгляд Манташа скользнул по закоптелой кровле. Губы
сжались.
— Какой произвол! Мы не заговорщики и не уголов-
ники. Мы — мирные люди! Нигде в мире не найдешь
справедливости...
Долго думал Маиташ и, словно сделав открытие, ше-
потом сказал:
— Я освобожу тебя. Поверь мне, освобожу. У меня
есть золото. Шесть лет тому назад я продал баранов.
Решил куда-нибудь сбежать, на случай, если аскеры на-
падут. Вот оно. — Он пощупал под подкладкой оборван-
ного пиджака круглые монеты. — Все отдам Сето, лишь
бы выпустил тебя.
— Спасибо тебе, дядя. Не знаю, что бы со мной слу-
чилось, не будь тебя рядом.
— Радуйся, что мы вместе, дитя мое. О себе мне
незачем думать. Я немало пожил, мир повидал, спасибо
и на том.
Манташ подошел к зарешеченному окошку и по-
смотрел в него. Сето, обняв винтовку, привалился к сте-
% не лачуги, и взгляд его был отрешенным. Манташ решил
заговорить с ним.
— Господин... — как можно ласковее позвал Ман-
таш. — Эй, господин!
У Сето вскинулись брови, он подошел к окну.
— Это ты меня называешь господином?
— Раз ты солдат, стало быть, для меня господин.
Сето посерьезнел.
— Ах, любезный мой, ну какой из меня солдат? Бат-
рачил я на Сого за кусок хлеба, перебивался кое-как.
А тут и вышел приказ о мобилизации, солдат, мол, не
хватает. Пришли люди, сунули мне в руки винтовку.
Ну какой из меня солдат? Теперь то Сого зовет меня
отрабатывать тот кусок хлеба, то солдатскую служ-
ив
бу несу. Какой из меня солдат? Зовут меня Сето,
Сето.
— Сето, ты хороший человек, — подлещивался Ман-
таш. — Хочу поделиться с тобой одной тайной.
— А это не опасно?
— Нет.
— Не положено батраку знать чужие тайны.
— Это касается и тебя. Не век же тебе быть батра-
ком, почему бы не стать хозяином, а?
Сето махнул рукой и уже хотел отойти.
— Постой! — попытался удержать его Манташ. —
Разве ты не знаешь, что нужно для того, чтобы стать бо-
гачом?
— Что?
— Золото.
— Эх, сердечный, в наше время имеющий золото при-
кидывается нищим. Кто облагодетельствует Сето?
- Я.
— Ты? Будь у тебя золото, разве сидел бы ты в аре-
стантской?
— Эх, Сето, кто может знать, что потеряет, что най-
дет? Если хочешь знать, то все кругом арестанты. В этом
мире нет свободного человека. Вот погляди, за какие
грехи бросили сюда эту невинную девушку? Похожа ли
эта девушка на грешницу? А спроси, за что ее тут дер-
жат?
— За что?
— За красивые глаза. Тебе известно, почему соловья
держат в клетке?
— Нет.
— Темный человек ты, Сето. Соловья держат в клет-
ке за то, что хорошо поет. Стало быть, нам нужна сво-
бода, а тебе — золото.
— Выпускать из заключения — ие мое дело. Я всего-
навсего стражник. Мне приказано стеречь вас, чтобы вы
не сбежали.
Сказал и отошел от окна.
— Тьфу, тупица! — застонал Манташ.
Вечером стража сменилась. От арестантской Сето от-
правился прямо к Сого домой. Богача Вайоц дзора дома
не оказалось. Сето расспросил, когда, мол, хозяин вер-
нется. Все в ответ лишь пожимали плечами. Во дворе
под деревьями он увидел Мурада, сидящего на ковре.
В тот день Арпик вывела его во двор, а сама хлопотала
по хозяйству. Мурад развлекался золотыми монетами,
149
катая их по ковру. Сето только поклонился Мураду до
земли и повернулся было, чтобы уйти, как сын Сого сгреб
монеты нервным движением, откинулся на подушки и
подозвал его:
— Сето, поди сюда.
Сето подошел:
— Твой покорный слуга, ага-джан.
— Какие новости, Сето? Обо мне все еще чешут
языки?
— Нет, ага-джан, уже не чешут.
— А раньше?
— Бывало, — уклончиво ответил Сето.
— А что именно болтали?
— Откуда мне знать, родимый? Каждый рассуждал
по-своему.
— Например.
— Говорили, будто ты... нет, уж лучше пусть у меня
язык отсохнет... не могу повторить, ага-джан.
— Что я подыхаю?
— Что-то вроде того, ага-джан.
Мурад сделал истеричный жест и сам же поторопил-
ся сменить разговор:
— Сето, хорошо тебе в солдатчине?
— Нет, ага-джан, нет. Будь на то моя воля, бросил
бы винтовку подальше и перестал бы служить, да вот
боюсь, что посчитают это дезертирством и расстреляют
меня.
— Попробуй сбежать, расстреляют, да еще как...
— Вот и я говорю. Я за этим и пришел, дай, думаю,
брошусь в ноги моему господину, пусть вызволит меня из
солдат. За корку черствого хлеба буду батрачить на него
до гроба, только бы не быть солдатом.
— Что-то рановато тебе приелась солдатская служба.
— Э-э-э... Не для человека все это. Арестовали доч-
ку инженера, а меня приставили караулить, да еще при-
грозили, пусть, говорят, посмеет заговорить с тобой или
сбежит, повесим тебя. Ах, сердечный мой, девушка хо-
рошая или плохая, мне нет до этого дела. Отец ее восемь
лет кормил меня. Ведь и у меня сердце не камень, не
так ли?
— Какая дочка инженера, Сето?
— Та самая, ага-джан. Ведь о ней и были разговоры,
злые языки сплетничали, будто тЫ... Ну, та самая Шу-
шан. .. Н меня опа хорошо помнила.
150
Мураду показалось, будто все его раны вновь рас-
крылись. От боли потемнело в глазах, он не мог и слова
вымолвить.
— Ага-джан, ради бога, что с тобой?
Голос Сето доходил до сознания Мурада как сквозь
шум.
— И зачем только меня принесло сюда, кто тянул
меня за язык... тьфу!.. — растерянно бормотал Сето.
Мурад вроде пришел в себя.
— Сето, подойди ближе.
Сето наклонился к нему:
— Говори, ага-джан.
— Нагнись ниже.
Он приблизил ухо почти к губам Мурада.
— Сето, я дам тебе сто золотых, задуши Шушан.
Сето в ужасе отпрянул:
— Нет, ага-джан, не могу... нет, не могу...
— Дам двести золотых, задуши, отрежь косы, при-
неси мне.
Непонимающим взглядом Сето уставился на Мурада.
Он вспомнил черные, густые косы Шушан, представил их
в своих руках и содрогнулся. На четвереньках он отполз
от ковра.
— Нет, ага-джан, нет, я не возьму греха на душу.
Мурад хорошо знал Сето. То, что не сделал бы он ни
за какие мольбы, мог бы совершить под угрозой побоев.
В этом могучем человеке Мурад заметил неподдельную
тревогу забитого, суеверного существа.
— Если ты не придушишь Шушан, я велю забить
тебя плетьми. Брошу тебя в хлев и изрублю шашкой на
куски.
У Сето подкосились ноги, он упал на колени:
— Ага-джан, не надо... Избавь меня от этого бого-
мерзкого дела.
— Или принесешь косы и получишь двести золотых,
или я сделаю свое, если не исполнишь мою просьбу или
проговоришься.
Едва сдерживая слезы, Сото ушел.
Больше недели он не появлялся перед домом Сого.
Больше недели Манташ все делал попытки уговорить
его.
— Я дам тебе сто золотых, Сето. Помоги нам ночью
бежать, проводи до ивняка и возвращайся.
— Нет, родимый, христом-богом прошу, не говори об
этом.
151
Сето отходил от зарешеченного окошка, чтобы не слы-
шать мольбы Манташа. Приваливался к стене и разду-
мывал о том, что делается на белом свете. Ему очень
хотелось еще раз взглянуть на Шушан. Он подкрады-
вался, заглядывал через решетку, тут Манташ замечал
его и снова начинал толковать про свое.
Однажды, сидя у арестантской, обхватив винтовку
обеими руками, он в уме считал, сколько бы заработал,
если бы отправился в Баку на нефтепромыслы. Вернул-
ся бы он с заработков в Кешкенд, купил бы надел, же-
нился на красивой девушке, похожей на Шушан. До чего
ои был бы счастлив тогда!
Неслышными шагами к нему подошла Арпик:
— Сето, Мурад спрашивал про тебя.
Услышав имя Мурада, Сето всем телом вздрогнул.
— Что же мне делать?
Жалок был Сето, в глазах его стояли слезы.
— Я знаю, что у него на уме. Сето, встань, возьми
Шушан и бегите отсюда.
— Куда бежать-то?
— Куда глаза глядят. В Баку.
- Я?
— /Гы, ты. Почему все тебе встает поперек горла, не
то что иным? Поживешь человеком.
Сето покачал головой:
— Нет, я не возьму того, что не мое.
— Осел, — бросила Арпик и ушла быстрыми ша-
гами.
Сдав караул, Сето пошел в церковь. Дверь была за-
крыта. Долго молился он перед закрытой дверью, облег-
чая себе душу. Как и многим солдатам из местных, ему
разрешалось ночевать дома. В его убогой развалюхе
стоял пустой трухлявый сундук, кое-как покрытый тряпь-
ем. Сето влез на него, с удовольствием вытянулся и по-
думал, до чего было бы хорошо ослушаться Сого и вес-
ной укатить в Баку. Вспомнился ему Тер-Хорен, который
предлагал ему вернуться в церковь, служить звонарем.
Почему тот больше не заговаривал об этом?
Сето встал с сундука.
«Брошусь Тер-Хорену в ноги, умолять буду, чтобы
взял меня звонарем», — решил он и вышел из лачуги.
Тер-Хорен был дома. Сето поцеловал ему руку.
— Что случилось, сын мой?
— Святой отец, сделай меня звонарем.
152
— Поздно, сын мой, Япон отказался отпустить тебя.
В церкви уже служит новый звонарь.
Приуныл Сето. С понурой головой вернулся домой.
Снова растянулся на сундуке, размечтался о Баку. За
дверью раздались чьи-то шаги, и в лачугу заглянул одни
из батраков Сого, которого Сето знал только по именп.
Звали того Мисак.
— Сето, молодой ага зовет тебя.
Сото проняла дрожь.
— Какой молодой ага?
— Да сын нашего аги...
— Сого?..
— И-и-и... ты вконец рехнулся. Пойдешь или нет,
дело твое.
Мисак ушел.
«Какой ага?.. Мурад?.. Нет, должно быть, сам хо-
зяин зовет работать...»
Возле усадьбы Сого ему опять встретился Мисак. Тот
многозначительно оглядел его с головы до ног своими
хитроватыми глазами.
— Хозяин в верхней комнате, ступай туда.
Сето прошел через узкую прихожую, потом через не-
сколько пустующих комнат. Мисак тенью пробирался за
ним. Они поднялись в верхнюю гостиную. Мурад, отки-
нувшись на подушки, протирал шашку. Колени Сето по-
догнулись.
— Твой покорный слуга, ага-джан, ты вызывал
меня?
Взгляд Мурада стал жестким. Он крикнул:
— Мисак!..
— Да, ага-джан.
— Возьми шашку.
Мисак живо взял оружие, встал за спиной Сето. Из-
под подушки Мурад вынул наган, вынулпатроны,пересчи-
тал их и снова вставил в барабан. Поигрывая маузером,
он сказал:
— Ты сделаешь этой ночью то, что я тебе велел?
Сето рухнул на колени:
— Ага-джан, христом-богом прошу, сжалься надо
мной.
— Мисак!
— Слушаю, хозяин.
— Проучи его.
Взметнулась шашка и опустилась. Сето громко
вскрикнул и растянулся на полу. Чуть погодя он при-
153
шел в себя. Крови по было, Мисак плашмя ударил его
по плечу.
— Сделаешь, Сето, что я велел?
— Ага-джан...
— Болван! — потеряв всякое терпение, заорал Му-
рад.
Сето покачал головой:
— Нет, ага-джан, не могу.
— Мисак, бен его.
Сото бывал бит много раз. Боль сносил молча и зла
не держал. Случалось, люди раскаивались, пытались за-
молить свой грех. Но оружия еще никто па него не под-
нимал. Бил Мисак тупым краем шашки. Сото хотелось
выломать дверь, выпрыгнуть в окно, бежать отсюда. Му-
рад навел на пего наган, одно движение—и курок был
бы нажат. Мисак отделал его так, что он, потеряв по-
следние силы, упал окровавленный. Мисак был доволен,
что расправился с таким исполином.
— Сето, — снова заговорил Мурад, — этой ночью ты
сделаешь то, что я сказал. Мисак с наганом будет стоять
рядом с тобой. Иначе пеняй на себя...
Покачиваясь, Сето вышел. Брел он домой, таясь лю-
дей. Добрался до дома, ие в силах унять дрожь, снял
одежду. Он был весь в крови и перепугай не на шутку.
Рапы промыл, кровь унялась, он немного успокоился, сел
и задумался.
Ни разу еще не доводилось Сето так глубоко заду-
мываться о своей горемычной судьбе, и думал до тех пор,
пока церковные колокола нс оповестили об окончании
вечерни. Ему пора было идти к арестантской, сменить
часового. Оп встал, взял винтовку и пошел, задумчивый,
угрюмый. По пути никто ему не встретился. Возле аре-
стантской он, ин словом ие обмолвившись с часовым, стал
на караул. Часовой ушел. Караульными были назначе-
ны они двое, и уже между собой Сето и тот другой уго-
варивались о времени стояния па часах. Никто из них не
имел права без разрешения штабного командования от-
крывать дверь арестантской. Хлеб и воду узникам пода-
вали в окно. Это была настоящая тюрьма в духе того
бедственного времени.
В глубоких раздумьях был Сето, по своей привычке
привалившись к дверям арестантской. Вдруг он почув-
ствовал, что в арестантской совершенно тихо. «Может,
кто-то уже успел задушить их обоих?» — пронеслось в го-
лове Сего. Он подошел к окну. Мапташ спал. Шушан,
154
сидя возле него, заплетала косу. Сето залюбовался ею —
дочь инженера была на диво хороша! Не было ей
подобной во всем Кешкенде. Долго смотрел на нее
Сето.
Стемнело. По улицам скользили неразличимые тени,
и каждая тень напоминала Мисака. I! вдруг возле аре-
стантской появилось привидение. Оно, казалось, сколь-
зило по земле. От страха язык Сето как будто распух во
рту.
—Сото...
По голосу Сето узнал Арпик.
— Ч-ч-что? ..
— Возле Кешка сегодня патрулирует брат Арташа.
— Ч-ч-что же делать?
— Послал мне бог тупицу! Не соображаешь, что лп,
или души у тебя пет? Не ты, так другой убьет ведь эту
девушку. Бегите оба отсюда.
— К-куда?..
— К черту иа куличики... Сейчас сюда придет Ми-
сак. Этот кобель прислуживает Мураду, а сам глаз с
меня нс сводит. Я постараюсь задержать его, как только
он выйдет из дома, а ты должен успеть за это время до-
браться до Кешка. Я тоже виновата перед Шушан. Да
простит меня бог... А теперь не мешкай, поторапливай-
ся, Сето.
Привидение исчезло. Что-то оборвалось в груди Се-
то, и он, на удивление себе, вздохнул облегченно, словно
бы скинув с себя узы страха. Он впервые в жизни осоз-
нал свою силу, способную все сокрушить, устоять перед
любым напором.
«А и вправду, зачем мне оставаться в Кешкенде? Бе-
жать надо, девушку спасти». Он забыл про всякую осто-
рожность. Припал плечом к двери, надавил. Дверь под-
далась, засов соскочил. Сето ввалился в арестантскую.
Шушан испуганно вскрикнула.
— Послушайте, барышня, — сказал Сето, — вставай-
те, бежать надо.
Манташ подпрыгнул от радости, стал что-то наша-
ривать в темноте. Потом вспомнил, что нет у него с со-
бой никаких пожитков. Оп окликнул Шушан:
— Родная моя, настал наш час!
Шушан была так перепугана, что не в силах была
встать с места. Колебаться Сето не стал. Он осторожно
взял ее на руки. Такого цепного груза ему еще ни разу
в жизни не доводилось держать. Возле двери Манташ
155
споткнулся о винтовку Сето. Разумно решив, что она
им еще пригодится, он поднял ее. Быстро и не оглядыва-
ясь спустились они к предгорию Кёшка. По пути никто
им не встретился. Горе тому, кто в тот миг дерзнул бы
остановить Сето, а тем паче отнять у него его драгоцен-
ную ношу. Страшен был Сето. Казалось, он стал вдвое
могучее.
Возле Кёшка их заметили какие-то люди, но виду не
подали и отвернулись. Беглецы спустились в ущелье, во-
шли в ивняк. Только тут и перевели дух.
— Слава богу, пронесло! — с облегчением вздохнул
Манташ.
Всю ночь они были в пути. Ночная темень мешала
пм понять, куда ведут их горные тропы. А впрочем, им
было все равно, лишь бы подальше от Кешкенда! Прой-
дя порядочное расстояние, они наконец почувствовали
себя в безопасности и остановились.
— Давайте теперь подумаем, куда податься, — пред-
ложил Манташ. Он чувствовал себя хозяином поло-
жения и нисколько не сомневался в том, что корысть
побудила Сето решиться иа побег. Они присели в
укромном месте, и Манташ решил, что пора расплатить-
ся с Сето.
— Ты молодец, Сето, — пожалуй, впервые за всю
дорогу заговорил Манташ уверенно. — Ты настоящий
мужчина. Свобода — великая штука! Ух ты! — потянулся
он с наслаждением всем телом. — ТоЛько уговор есть
уговор, не помню вот, сколько я обязался заплатить
тебе?
— О чем ты, не пойму? — удивился Сето.
, — Сколько с меня возьмешь? Не даром же ты услу-
гу оказал?
— А разве я один вам помог? А Арпик, инженерова
соседка?
Манташ нахмурился. Он решил, что нужно выделить
долю и для Арпик.
— Мне до Арпик дела нет. Я рассчитаюсь с тобой,
а уж ты делись с кем хочешь.
— Чем рассчитаешься? — никак не мог взять в толк
Сето. — Я сделал так, как мне велела совесть.
И он поведал им все как было. Шушан преисполни-
лась благодарности к соседке, к которой раньше отно-
156
силась с неприязнью, к Сето, которого побаивалась, а
потом выяснилось, что он невинен, как ребенок, к дозор-
ным у Кёшка, которых не знала, а теперь и вряд ли ко-
гда-нибудь узнает. И прошептала:
— Мир не без добрых людей.
Манташ был доволен тем, что золото осталось при
нем. Он стал заискивать перед Сето:
— Ты станешь богатым человеком, Сето. Шутка ли,
помочь бежать из тюрьмы невесте большевика и ее дя-
де? За это большевики дадут тебе земли столько, сколь-
ко захочешь.
— Мне ничего не нужно. И к партизанам я не пойду.
Я лучше подамся в Баку. -
— Чокнулся ты, что ли? — рассердился Манташ.—
Теперь ты наш хороший друг. Мы не отпустим тебя.
— Не уезжайте, — ласковым голосом сказала Шу-
шан.— Скоро большевики захватят Кешкенд. Вы полу-
чите землю, построите себе новый дом. Для вас начнет-
ся новая, интересная жизнь.
— Нет, — покачал головой Сето,— мне нужно уехать.
Глядя на него, никому и в голову бы не пришло,
что он хочет убежать от Шушан, убежать подальше
от того мира, в котором ему довелось испытать столь-
ко унижений. От мира, в котором он лишь однажды
был счастлив на своем веку, да и счастье то было не
про него.
Когда рассвело, он распрощался с Шушан и Манта-
шем и, не оглядываясь, ушел куда глаза глядят. Он от-
казался даже взять с собой винтовку.
— И видеть не хочу, — сказал он про свое боевое
оружие, — какой в нем прок для человека?
— Возвращайтесь поскорее, — сказала на прощание
Шушан. — Помните, что в Кешкенде у вас есть добрые
друзья.
Сето в ответ лишь пожал плечами — непонятно было,
что он хотел этим сказать.
Беглецы молча смотрели ему вослед до тех пор, пока
его могучая фигура не скрылась за утесом. Шушан тихо
плакала, но Сето не увидел ее слез.
— В какую сторону нам теперь идти? — спросила де-
вушка, когда они остались одни. — Где искать пар-
тизан?
— Они где-то близко. Если мы их не найдем, уж они
157
наверняка найдут пас,— ответил Манташ и, вскинув вин-
товку Сето на плечо, пустился в путь.
Несколько дней они, как неприкаянные, бродили по
горам и ущельям. Манташ, крадучись, пробирался в се-
ления, добывал кусок хлеба, выведывая местопребыва-
ние партизан. Они продолжали поиски. Ко всем относи-
лись с подозрением, никому не открываясь, кто такие и
куда направляются.
Им удалось прослышать, что партизаны захватили
Караглух, Егегпс, Шатин, крестьянам там уже раздали
землю, утвердили сельские Советы и двинулись из тех
мест к Гергеру.
— Мы их найдем, — подбадривал Манташ племян-
ницу,— непременно найдем.
Им днями приходилось голодать. Шли не разбирая
пути, по кручам, ущельям, высохшим руслам горных
ручьев. Обессиленные, добрались они наконец до леси-
стого предгорья Гергера.
Быстро смеркалось. Шушан припала к какому-то де-
реву.
— Я больше не могу идти.
Башмаки ее давно износились, ступни горели, покры-
лись волдырями.
— Еще немного, радость моя, — умолял ее Ман-
таш.— Пока есть силы, будем идти. До Гергера уже ру-
кой подать. Там и хлеба попросим, может, нас пустят
ночевать.
Сумерки в лесу сгущались. Манташ заметил несколь-
ких крестьян, которые шли в их сторону, погоняя на-
вьюченных ослов. Двое из крестьян подошли к бегле-
цам.
— Могу побожиться, — сказал один из них, черно-
усый, с пронзительными глазами, — более убогих людей
мне в жизни не доводилось встречать. Кто вы будете,
куда держите путь?
И вдруг девушка воскликнула, собрав остатки сил:
— Левон, это я, Шушан!..
Она прислонилась к дереву, чтобы не упасть.
— Боже мой! Откуда ты взялась? А мы тебя эвои
где ищем!
Левон вместе с крестьянами из Гергера вез продук-
ты в партизанский лагерь. У самого лагеря, что раски-
нулся па лесной опушке, их встретили Овик, Сагат и
Варос.
— А еще говорят, что поп на дороге — к неудаче.
158
Утром я встретил попа, —значит, жди до вечера чего-
нибудь хорошего. Ну, вот и мы пришли, счастье вам при-
несли.
К ним приблизился Овик. Слов невозможно было
найти, кроме двух, чтобы выразить чувства:
— Шушан!..
— Овик!.,
Слухи были один ужаснее другого.
Тчк-тчк... — стрекочет телеграфный аппарат, не
умолкая ни на миг. Последние новости гласили:
«Всем уездным комиссарам. 16 ноября наше прави-
тельство приняло выдвинутые турецким военным ко-
мандованием условия капитуляции. На некоторых уча-
стках фронта прекращены военные действия. Больше-
вики перешли к открытой вооруженной борьбе. За самый
короткий срок ликвидировать очаги заразы и обеспечить
нормальную работу властей.
Военный предводитель правительства Армении».
Япон самодовольно потер руки:
— Наконец-то... перемирие... Я испепелю, выжгу
очаги заразы, еще как выжгу...
Вечером 29 ноября была принята самая страшная из
телеграмм. С лентой в руке телеграфист вошел в каби-
нет комиссара:
— Ваше превосходительство..,
— Говори...
Телеграфист замялся.
— Ты что, онемел?
Никогда еще у Япона не появлялось такое дурное
предчувствие.
— Читай же! — заорал он.
Телеграфист боязливо растянул ленту н дрожащим
голосом прочел:
— «29 ноября в Каравансарае создан революцион-
ный комитет Армении. Ревком провозгласил установле-
ние в Армении власти Советов. Без промедления напра-
вить эскадрон кешкендского гарнизона в Дилижан в рас-
поряжение хмбапета 1 Сепуха.
Военный предводитель правительства Армении».
’Хм ба пет — главарь вооруженных дашнакских групп —
хумбов.
159
Япон почувствовал дрожь в руках. У пего закружи-
лась голова. Такого с ним прежде никогда не бывало.
— Разбойники! — хрипло выкрикнул он. — Чью Ар-
мению провозглашаете советской? Продались русским? ..
А ну вас к...
Он выругался и, встав, бесцельно вышел из кабине-
та, потом снова вернулся, пытался вспомнить, куда со-
бирался идти, но так и не вспомнил. Он приказал вы-
звать к себе командира эскадрона. Тот вскоре явился.
Это был молодой офицер лет двадцати восьми—
тридцати.
— Собери батальон. Всем быть в боевой готовности.
Накормите как следует лошадей. У всех проверить ору-
жие. Со склада получите провиант. До наступления
рассвета выезжайте в Дилижан в распоряжение Се-
нуха.
— Ваше превосходительство...
— Выполнять приказ!
— Есть выполнять приказ!
— О готовности эскадрона доложить мне. Всё. Кру-
гом! ..
Тчк-тчк...
«2 декабря закончились переговоры между предста-
вителями турецкого военного командования и нашего
правительства. Армения, согласно договору, лишается
права содержания армии. Турции остаются оккупиро-
ванные территории. Турецкое командование обязуется
оказать помощь для подавления большевистской аван-
тюры».
— Идиоты! Так подробно излагают, точно поздрав-
ляют. Я вас... скоты... Армения потеряна.
Тррах!.. Распахнулась дверь. В проеме вырос изну-
ренный до предела человек в грязной одежде и уцепил-
ся за косяк, чтобы не упасть. Япон узнал комиссара де-
ревни С.
— Что с тобой,сукин сын!
— П-пар-тнзапы з-захватпли село.
— А сам ты где был, осел?
Раздался выстрел. Человек соскользнул, упал на по-
роге. Япон сунул в кобуру дымящийся маузер.
Тчк-тчк...
«Большевики двигаются к Еревану. Во имя спасения
родины отправьте пехотный батальон в Ереван в распо-
ряжение генерального штаба. Проведите новую мобили-
зацию, укрепите гарнизон.. .♦
160
— «Отправьте»!., «Отправьте»!.. Новая мобилиза-
ция... Кого собирать: слепых, хромых, глухих?.. Гады...
Вы пе воины, а предатели...
— Ваше превосходительство, разрешите доложить.
Это был ординарец.
— Говори.
— Ночью арестанты сбежали. Им помогли бежать.
— Каким арестантам? .. Кто помог? ..
— Той девице, ваше превосходительство. Дверь взло-
мана. Стражник исчез. Есть подозрение, что вместе с
арестованными он перекинулся к большевикам.
Япон вспомнил про Шушан. Он вдруг почувствовал
глубокий стыд за то, что в вихре роковых событий он
сводил счеты с какой-то безобидной девицей. Злобы ни-
какой нс испытал, выслушав новость, и даже почхвство-
вал облегчение, что без его вмешательства она сама оп-
ределила свою дальнейшую судьбу.
— Ступай,— приказал он ординарцу.
Тчк-тчк...
«4 декабря большевики вошли в Ереван. Любой це-
ной нужно удержать Вайоц дзор».
— Вы только полюбуйтесь па этих ослов. Вытребо-
вали эскадрой, пехоту, а теперь — удержи Вайоц дзор!
Чем удержать-то? ..
Япону показалось, что он сходит с ума. В ушах зве-
нело, и это было мучительно. Шум напоминал монотон-
ное стрекотание телеграфного аппарата.
Дверь кабинета время от времени распахивалась на-
стежь, потом ее тихо прикрывали. Часовой торчал у
двери с бесстрастным взглядом. Он выполнял лишь одну
обязанность — стеречь кабинет, а за хорошие или пло-
хие вести держали ответ перед 'Комиссаром снующие
туда-сюда штабисты.
К штабу подошел Сого. Часовой преградил ему до-
рогу:
— Не имею права.
. — Отойди, парень, я — Сого.
— Не имею права.
Сого оттолкнул его и прошел в кабинет уездного ко-
миссара.
Встретил Япон Сого далеко не любезно.
— С чем явился, Сого?
Сого молча откинул подол чухи, уселся на стул и, не
сводя глаз с Япона, заговорил:
6 В. Арутюнян 161
— Несколько месяцев тому назад я немало хлеба
дал национальному совету. Если нужно, выделю и гар-
низону триста баранов. За золото.
Резким движением Япон натянул на кончик носа ко-
зырек фуражки.
— За свою шкуру дрожишь?
— Господин комиссар, о своей-то ты давно позабо-
тился, жену и дочь вовремя отправил в Америку, и пра-
вильно сделал. Но ведь и у меня есть семья. Ну не в
Америку, а до Тавриза дай бог добраться. Купи мое иму-
щество.
— Предложи где-нибудь в другом месте.
—- А кто сможет его купить?
•— Увези в Иран.
— Мне это приходило в голову, но боюсь в горах
стать добычей бандитов.
— На нас не рассчитывай, Сого. В гарнизонной каз-
не не то что золота, но и ржавой подковы не най-
дешь.
— Кое-что найдется, — возразил Сого. — Два меся-
ца тому назад получили и до сих пор не выдали жалова-
нья офицерам...
Козырек комиссаровской фуражки опустился еще
ниже.
— Нету! — заорал он. — Каждый встречный-попереч-
ный сует нос в наши дела. Сказано тебе: нет! Жало-
ванье офицерам прислали не для того, чтобы его Сого по-
лучил.
— Раз оно так, то я даю тебе золото, а ты мне даешь
лошадей. Куплю хоть десять.
— Нет, нет, нет! — лопнуло терпение у Япона. — Вы
только полюбуйтесь на него, он готов ограбить гарнизон,
лишь бы спасти свое барахло!
Япон с уходом Сого почувствовал еще большую пус-
тоту. Он остался один. Смертельную опасность таило та-
кое одиночество. Через два часа, встревоженный, явил-
ся один из офицеров.
— Ваше превосходительство, Кешкенд окружают.
— Кто?.. — устало спросил Япон.
•— Большевики.
— Точнее, красный дракон, так и скажи.
Этого Япон давно уже ждал. Но почему сейчас, когда
он мог еще что-то предпринять?
Крах... крах!., Он вышел из кабинета.
162
По трем направлениям одновременно к Кешкенду
спускались красные подразделения. Сомнений не было,
что с местными партизанскими отрядами выступают п
части Одиннадцатой армии. На улице Япон встретил
Тер-Хорена. Тот, бледный, наблюдал за маршем крас-
ных, в уме коря и дашнаков и большевиков.
— Проклятие миру, — горестно вздохнул он.
— Проклинай, святой отец, — усмехнулся Япон.—
Ты их проклинаешь, а они поют: «Вставай, проклятьем
заклейменный...» Гляди, как лихо цокают антихристы.
А бог все видит и прощает.
Вернувшись в штаб, Япон приказал, чтобы пехота за-
няла оборонительные позиции.
Динг-донг!.. Динг-донг?..
Звонят церковные колокола. Кто в тот миг забрался
на колокольню? Кто созвал народ? Так и не узнали. Ни-
кому это и не нужно было. Женщины, дети — все высы-
пали из домов, поднялись на плоские крыши, смотрели,
как приближаются красные.
Сого, вернувшись домой, прошел прямо в комнату
сына. Мурад с вдовой играл в нарды. Увидев- Сого, Ар-
пик встала, собираясь выйти.
— Не уходи, — сказал Сого. — Хочу поговорить с то-
бой.— Он посмотрел на сына. — Фаэтон готов, вы долж-
ны отправиться в Тавриз. В Нахичевани вас встретят,
переведут через границу. Есть хорошая поговорка: в путь
пускайся с хлебом из дома, с другом-односельчанином.
Дочка, — обратился он к Арпик, — ты поедешь с моим
Мурадом.
Арпик побледнела, опустилась на колени:
— Ага-джан, позволь мне остаться.
— Зачем тебе оставаться? Кто даст тут тебе кусок
хлеба, чтобы ты прокормилась?
— Ага-джан, у меня есть ребенок.
— Ты заберешь его с собой.
— Нет, я не поеду, — стала со слезами умолять Ар-
гГик.— Расстреляют меня большевики или помилуют, все
равно, дом свой я не брошу.
— Ладно, воля твоя. Встань, — согласился Сого.
Он вынул из кармана кошелек, протянул его вдове:
— Возьми. Да хранит тебя и твоего сына бог.
Вдова не хотела брать кошелек. Она поклонилась,
163
поцеловала руку Сого, брослпа взгляд на Мурада и
ушла.
* Дниг-донг!.. Динг-донг!..
Камни, окликая друг друга, скатывались по крутым
склонам. Победоносным маршем приближались красные.
Раздавались винтовочные залпы. Пулеметы и пушки то
норовили сорваться с цепи и, прыгая по кручам, скатить-
ся вниз по склону, то цеплялись за выступы скал, отка-
зываясь катить вперед.
Земля и небо отзывались эком на их залпы.
Красная дивизия перевалила Северный Кавказ, раз-
метав на своем пути банды деникинцев. Дивизия подо-
спела на помощь большевикам Азербайджана. Жерла
дивизионных пушек угрожающе нацелились на турецкую
армию, принудив ее остановиться в Алекполе. Они могли
бы взорвать и обрушить горы Вайоц дзора в глубокие
ущелья. Сейчас они катили налегке и шалили на своих
привязях.
Япон хладнокровно наблюдал. Рядом с ним оказал-
ся Тер-Хорен.
— Святой отец, — обратился комиссар к священни-
ку,— ты должен выйти к большевикам.
Тер-Хорену показалось, что он ослышался. Прошло
немного времени, пока он опомнился.
— Слуге божьему не подобает вмешиваться в воен-
ные дела.
— Святой отец, дети, играя, преображаются то в со-
баку, то в кошку, то в петуха. Почему бы тебе не стать
парламентером ради сохранения жизни наших солдат?
Тебе сам бог велел выполнить такую миссию.
— У тебя для этого есть офицеры.
— Это тряпки, а не офицеры. Я выбираю тебя, при-
нимая во внимание твое истовое христолюбие. Да и язык
у тебя неплохо подвешен.
— Что я им скажу?
— Уговори именем твоей паствы, чтобы они не во-
шли в Кешкенд. Пусть пришлют своих парламентеров
и предложат свои условия. Кешкенд мы сдадим без
боя.
— Да поможет нам бог, — вскинув глаза к небу, ска-
зал Тер-Хорен. — Ради доброго дела я готов пойти.
164
Спустя час после ухода священника Япону доложи-
ли, что к Кешкенду приближается группа всадников с
белым флагом.
— Пропустите их, — не поднимая глаз, сказал Япоп.
Группа остановилась у входа в штаб. Это были пар-
ламентеры кешкендского гарнизона, к которым присое-
динились Овик и русский офицер. Они спешились и во-
шли в штаб. За ними торопливо шли Тер-Хорен и не-
сколько офицеров гарнизона.
Уездный комиссар принял нх не вставая с места, на-
рушив тем самым общепринятый порядок. Угрюмо кив-
нул на стулья и только теперь пристально посмотрел на
Овика.
— Его превосходительство оказался достаточно здра-
вомыслящим, предложив сдать Кешкенд без выстрела,—
сказал Овик. — Мы сами собирались сделать вам то же
предложение.
— Я решился на это, исходя из интересов населения
Кешкенда. Я хочу избежать кровопролития, а люди мои
достаточно вооружены и готовы по первому моему при-
казу открыть огонь.
— Да, ваше превосходительство, вооружены, но до-
статочно небольшой нашей атаки, чтобы они бросили
оружие и подняли руки. Повторяю, мы этого не сделаем
и отдаем должное вашему благоразумию.
— У тебя язык дипломата, подлец. Как я в
свое время не отрезал твой язык? — спокойно ответил
Япон.
— Было время, когда в моем языке нуждался его
превосходительство. А когда захотел отрезать мой язык,
руки оказались коротки.
— Ты бы так не заговорил, будь мой эскадрон под
моей рукой. Тогда бы я вам иначе ответил.
— Ваше превосходительство, спешу сообщить, что
ваш эскадрой и сейчас в Кешкенде. После небольшого
отсева ваши кавалеристы направили оружие против
вас.
На посеревшем лице Япона заиграла слабая улыбка.
Япон улыбался! Это было почти чудом!
— Замнем эту новость. Так какие у вас условия,
чтобы сдать Кешкенд без боя?
— Л\ы гарантируем жизнь всем, кто сдастся.
— А тем, кто не пожелает сдаться, но и оружия не
поднимет?
— Таким разрешим покинуть уезд.
1G5
— Ладно. Мне нужно переговорить с моими солда-
тами. Какие гарантии, что, вступив в Кешкенд, вы не от-
кроете огня?
— Лучшая гарантия тому то, что мы согласились иа
ваше предложение и сейчас ведем переговоры с вами.
Коварство — свойство трусов и слабых.
Япон прикусил нижнюю губу.
— Хорошо. Мой ответ вы получите через два
часа.
— Ровно Мерез час вы услышите пушечный выстрел.
И если через десять минут после того не получим от-
вета, мы штурмуем Кешкенд. Пусть его превосходи-
тельство не забывает, что Кешкенд окружен значитель-
ными военными силами. Небольшое недоразумение
может внести в предложенные условия большие изме-
нения.
Япон не соизволил ответить. Жестом руки он дал по-
нять, что разговор окончен. Парламентеры ушли.
Уездный комиссар приказал отступить с 'позиций и в
боевом порядке выстроиться на площади Кешкепда. По
пыльным улицам стягивалась пехота к площади. День
был погожим, но солнце словно бы им вовсе не светило.
Поступь их была старческой, беспорядочной. Боевым ду-
хогТ тут и не пахло.
Выстроились на площади по ротам. Япон потребовал
коня, вскочил в седло и поскакал на площадь.
— Господа, — раздался голос уездного комиссара,—
шесть лет мы были вместе, участвовали в боях, делили
хлеб, холод и тепло, но не роптали, перенося невзгоды.
Наш народ оказался неблагодарным. Ереван пал. Вся
Армения охвачена красной лихорадкой. Но я не отчаи-
ваюсь. Силы следует сберечь. Вот почему я без единого
выстрела сдаю Кешкенд. Дашнакские подразделения
движутся к Зангезуру. Нужно соединиться с ними, со-
средоточиться в одном месте и сжаться в единый кулак,
чтобы раздавить красного дьявола.—Он гневно потряс
кулаком в воздухе. — Нам предлагают сдаться. Условия
таковы: гарантируется свобода тем, кто сдастся, осталь-
ные могут покинуть уезд. Лично я направляюсь в Занге-
зур. Кто хочет присоединиться ко мне, пусть выйдет из
строя.
Ряды заколебались. На лицах солдат были написаны
тревога и беспокойство. Некоторые начали негромко
переговариваться друг с другом.
166
— Ну? — бесстрастно спросил Япон.
Несколько человек отделились от шеренги и стали
лицом к строю. Это были телохранители Япона. Их при-
меру последовали те, кто рьяно участвовал в облавах,
обысках и расстрелах, все те, кто прославились своей
жестокостью. Набралось возле Япона порядочно людей,
числом около пятисот. Остальные, не тронулись с места.
Стояли люди лицом к лицу, ставшие за минуту кров-
ными врагами, и с подозрением смотрели друг на
друга.
— Что думают остальные? — в голосе комиссара по-
слышалась угрожающие нотки. — Ты, например, — Япон
ткнул пальцем в пожилого солдата. — Продаться решил,
мерзавец?
Тот боязливо ответил:
— Ваше превосходительство, я устал воевать. Куда
мне деться от своей земли? Если я пойду с вами,
кто будет пахать, сеять? У меня дети, внуки, старуха
жена.
— Мы тоже, ваше превосходительство, не хотим зем-
лю бросать, — отозвались другие.
Япон угрюмо оглядел поредевшие ряды. На мгнове-
ние в нем вспыхнуло желание обезоружить их и тут же
на площади перестрелять.
— Господа, вы остаетесь, — осторожно, чтобы не вы-
дать себя, сказал он, — это ваше дело, продавайте души
свои красному .дьяволу, но оружие, что вы держите, вам
не принадлежит. Оно еще пригодится нам. Приказываю
сдать оружие немедленно.
Никто не шевельнулся с места.
— Як вам обращаюсь.
Его слов точно не слышали.
— Ваше превосходительство, — подал голос кто-то
из строя, — оружия мы не сдадим. Зачем скрывать, мы
не доверяем вам.
— Оружие! — заорал Япон.
В ответ ни звука. Глаза солдат блестели опасным
блеском. Они походили на тигров, сжавшихся перед
прыжком.
Япон уже хотел заставить их силой обезоружиться,
по благоразумие взяло верх. Он лишь зло махнул
рукой:
— А ну вас! Оставайтесь.,, подыхайте под копытами
красной сатаны... Собачье отродье, — Он повернулся к
167
своим приспешникам: — Спасибо вам, друзья. Верный
солдат узнается в час испытаний. Я верю вам как само-
му себе. Я рад, что еще имею право зваться вашим ко-
мандиром. Мы еще...
Пушечный залп заглушил его последние слова. Спа-
ряд разорвался в горах. Многовековая часовня обруши-
лась, погребя под собой белое, аккуратно расстеленное
полотно, на котором был вышит крест. Закоптелый от
пламени бессчетных свечек алтарь с сильным грохотом
покатился в ущелье. Грудь скалы разверзлась, обнажив
веками таящуюся пещеру. Солнечный свет как бы стол-
бом вбнлся в ее темень.
Егегнадзор — Джермук,
1965—1966
Живым — благословение солнца, усопшим — цветы.
Погиб единственный сын матушки Наргиз. Пошел на
охоту в горы, и вдруг снежный обвал. Ну и скинуло че-
ловека со скалы в бездну.
Стояла зима. Поэтому и не поднесли цветов усопше-
му. Однако многие плакали.
Лавочник Даниэл печально подошел к матушке Нар-
гиз, тихо промолвил слова утешения, мельком зыркнул
на ее пригожую пышненькую сноху, вздохнул и отошел.
Монархист Ваче помял меж пальцев кончик папиро-
сы, приблизился к матушке Наргиз, повздыхал, посочув-
ствовал, глянул исподлобья на молодую вдову и тоже
отошел.
Молодуха ходила в черном, слезы лила и клялась:
— Пусть хоть князь сватается, ни за кого не пойду.
А матушке Наргиз это в утешение.
— Пока Сатик есть, жив мой сын. Храни ее господь...
Разнесчастный человек Монархист Ваче. Год назад
померла у него жена, оставив дв\х ребятишек. Крестья-
не при встрече всякий раз не преминут спросить!
— Ваче, жениться не собираешься?
— Да нет...
— Ребятишек бы пожалел. Каково им без женской-то
заботы...
Ежели ночью снега навалит, Ваче нп свет ни заря во
дворе. Курит, глядит в сторону дома Наргиз. Знает: вот-
вот Сатик появится, примется снег расчищать. Ваче то-
же берется за работу и при этом тяжко вздыхает;
— Эх, дом без женщины лучше спалить...
171
Лавочнику Даниэлу уже за тридцать. Покупатели не
скупятся на советы, не забывая при этом о собственных
интересах:
— При хорошей жене, парень, и доходы твои умно-
жатся. .. Одолжи-ка пару кило сахара.
— Еще года два-три потянешь, ни одна девица за
тебя не пойдет... Налей-ка мне литров десять керосину,
деньги попозже занесу...
А Даниэлу больше всех девиц одна молодка люба —
сноха матушки Наргиз.
«Скромница — сторонится колхоза и комсомола».
Солдат Овак старательно выводит при тусклом свете
лампы:
«Уездному комитету Кешкенда. Просим разрешить
двадцати пяти хозяйствам села Арпа организовать ком-
муну. ..»
На широкой тахте лежит его жена, тоскливо глядит
на благоверного:
— Овак!
— Что?
— Правда, что ты с Сатик целовался?
— Чушь!
Но жена серчает:
— Я знаю, ты Сатик тоже в коммуну записал.
•— Ваче посоветовал.
— А ты и согласился?
— Как же я могу против воли крестьян идти?
Дом у Овака новый. Стены еще не оштукатурены.
При зыбком освещении дом кажется пустым.
— Салвизар, я отнесу заявление на подпись и вер-
нусь.
Жена беременна. Ей чудится, что Овак идет к дру-
гой, и она молча плачет.
Сатик румяная, пухленькая, росточку небольшого.
Всё дома, дома. Двор подметет и опять в дом, опять
дверь на засов. Правда, нет-нет да пошлет ее свекровь
в лавку. Сатик так платком замотается, что только гла-
зищи горят. По улице не идет, а несется, по сторонам не
глядит.
А Ваче ей вслед украдкой вздыхает. В лавке же Да-
ниэл пытается ее задержать — не спешит отпускать то-
вар.
172
Ваче высокий, ладный, ему под сорок, усы торчком
торчат. Верхняя губа коротковата, оттого он улыбчивым
кажется. В дни революции участвовал в партизанских
боях. Спросили его как-то: «За что воюешь?» Ответил:
«Армению, Грузию и Азербайджан присоединим к Рос-
сии и создадим монархию». Оговорился — хотел сказать
-«союз»1. С тех пор к нему и прилепилось прозвище Мо-
нархист.
Ваче заметный человек в селе. Биография у него что
надо и конь что надо — гнедой, резвый.
Даниэл приземистый, кряжистый. Ходит в сапогах
со скрипом. Перед тем как выйти за порог, надраивает
их до блеска. Не успеет рассвести, Даниэлу уже извест-
но, что ночью произошло. А к закату все дневные ново-
сти при нем.
В селе две лавки. Одна кооперативная, другая — Да-
ниэла. То, чего в кооперативе не купишь, у Даниэла все-
гда найдется.
Сатик белье во дворе вешала. Ваче увидал ее, сердце
у него защемило, вывел он во двор своего гнедого на
длинной веревке, взмахнул кнутом:
— Эй, красавец!
Жеребец у него молодой, упитанный, в силе — ржет,
встает на дыбы, ходит по кругу.
Сатик помедленней стала белье вешать—нет-нет да
зыркнет украдкой. Даниэл подметил это, подумал: «Вот
негодяй — Сатик завлекает». Приблизился:
— Продай коня, Ваче, я куплю.
Л Ваче вроде бы и не слышит — только в глазах заж-
глась довольная хитринка.
— Эй, красавец!
— Корову за него дам.
Даниэл говорит громко, чтоб Сатик слыхала. А Ваче
ухмыляется — вроде бы цена мала.
— Черт возьми, я и теленка дам в придачу.
— Хм...
— И кинжал с серебряной рукоятью.
1 В армянском яз"ыке сходно звучат слова, монархия миапе
тупой, союз — миутюн.
173
Тут откуда ни возьмись тронутый Бабо с хворости-
ной в руке. На нем пиджак с чужого плеча — рукава та-
кие длинные, что пальцев не видать.
Отец Бабо погиб в мировую войну, мать пожелала за-
муж выйти, только женихи всё попадались больно ста-
рые. Так в мужья никого из них и не выбрала — стала
путаться с кем придется. Бабо мал был, не понимал, от-
чего в дом к ним чужие люди ходят, засиживаются и
уходят, когда он уже спит.
Ребятишки принялись дразнить его. Стоит повздорить
с ними, обзываются:
— Шлюхин сын.
Кое-кого Бабо отлупил, еще не понимая смысла этих
слов. А когда понял, убежал из дома. Его несколько дней
разыскивали, нашли в овраге. Мать слезы лила, угова-
ривала— уломала-таки, привела домой. И столько было
боли в ее слезах, что Бабо уже не верил мальчишкам.
Обнял мать за шею и стал просить никого больше в дом
не пускать. На другой день маленькими своими кулач-
ками колошматил он пацанов — за честь матери всту-
пился. А в тех, кто пытался в их дом зайти, камнями за-
пускал. Но кое-кто к ним все-таки продолжал захажи-
вать. Мать его спать укладывала. Ложился-то он ложил-
ся, да не спалось ему. А если днем дело было, мать за
чем-нибудь отсылала. Уходил нехотя, возвратиться ста-
рался поскорее. А однажды не стерпел — избил мать, по-
правшую память павшего отца. А чего добился? Мать
его при соседях прокляла: «Один у меня сын был, да и
тот негодяй». Он нигде не работал и не учился. Тот, кто
в родной матери разуверился, в других опоры уже не
найдет. Люди перестали в их дом заглядывать: чувство-
вали, что мальчишка опасен. Кое-кто угощениями его
задобрить пытался. Угощенья-то он брал, а наставления
пропускал мимо ушей. Слабаки избегали его, сильные
лупили.
...Бабо заявился в распрекрасном настроении: раз-
махивая хворостиной, кинулся к коню. Нашел себе раз-
влечение. Конь пустился вскачь, Бабо помчался рядыш-
ком. Ваче рассвирепел:
— Пошел отсюда, сукин сын!
Бабо поднял с земли камень, запустил в Ваче и за-
дал деру. К счастью, промахнулся.
— Тьфу, такой день испортил! — подосадовал вслух
Ваче, отвел коня в конюшню, привязал.
При нэпе началась торговля. Нэпа не стало, теперь
ожидали равенства.
Кто-то вздохнул с надеждой:
•— Наконец-то!
Другой усмехнулся:
— Это все пустые разговоры. Не было равенства и
не будет. Жизнь — это торговля. Одно отдаешь, другое
берешь.
Нет, прошляпил торгаш свое время, минуты сочтены.
Равенство... Чтоб всех под одну гребенку, ряд к ря-
ду, быстро да ладно.
Жило равенство в сердцах, а теперь вот хотят его на
земном шаре утвердить.
Овак вышагивает от порога к порогу и, прежде чем
дать человеку бумагу на подпись, зачитывает ее:
— «В уездком Кешкенда. Просим разрешения осно-
вать коммуну двадцати пяти хозяйствам села Арпа...»
— Слыхал?
— Ага...
— Все домочадцы согласны?
- Да.
— Тогда подписывай.
Торгаш философствует:
— Не обманешь, не продашь — так ведь? Стало быть,
без обмана нет торговли. А без торговли нет жизни. Кто
бы власть ни взял, тот или этот, а мир на торговле как
держался, так и будет держаться.
Ночь — бессонная, бескрайняя...
Овак натянул одеяло на голову, задумался: «Попро-
сить у Ваче коня, чтоб в Кешкенд ехать, или пешком то-
пать?» Представляет себя то конным, то пешим на пути
в Кешкенд.
А у жены схватки начались.
•— Овак!
•— Чего?
— Ежели я вдруг помру, ты снова женишься?
— Ну тебя! Поумней бы чего придумала.
— Ох! — стонет жена. — Боюсь не выдержать.
А Овак уже снова мысленно на пути к Кешкенду.
— Овак-джан!
— Что?
— Спросить хочу у тебя... Только ты мне правду ска-
жешь?
175
171
•— Ага.
— Ежели помру, ты на Сатик женишься?
Овак вспылил:
— Хватит молоть пустое!
Салвизар тихо зарыдала. Овак повернулся к ней, за-
ботливо укрыл одеялом.
— Дуреха, да на что мне жизнь без тебя?
Господи, сколько тайн-то в ночи!
Бабо положил подушку на тонир, закутался в пид-
жак, съежился — спит. Мать разбудила его, велела в по-
стель ложиться. Бабо схватил подушку, запустил в мать
и снова уснул на голом полу. Мать принялась клясть его
на чем свет стоит, потом пошла спать. И вдруг предста-
вила, что Бабо умер. Сперва вроде ничего — что толку-
то от него живого! Потом ужаснулась. Он ведь мальчиш-
ка— стало быть, умереть может только от несчастья.
А всякой матери это нож в сердце. Представила, как Ба-
бо уводят в Ереван в психиатричку. Заплакала. Чего
только не передумала она в ту ночь. Вспомнила вдруг
Бабо грудным малюткой — живой был, смешливый. В гру-
ди защемило. Взяла одеяло, укрыла сына, потом уж вер-
нулась, легла в постель.
Ночь, темень. Нет у нее лица, чтоб взглянуть в него,
нет у нее длины, чтоб измерить, нет веса, чтобы взвесить,
Мысль меняет свой налаженный ход, рвется куда-то,
приспосабливаясь к фантастическому нраву ночи. Нету
цепей ни на мыслях, ни на руках — дерзай, совершай!
Горы, чудится, вот-вот двинутся, и картины сорвутся со
стен — пойдут бродить по свету. Бедный ищет богатства,
богатый — надежности. Утоляется чувство мести, торже-
ствует любовь. Наступает власть «я».
Ночь — бескрайняя, бессонная, удивительная ночь...
Узкая комнатенка. Широкая тахта. Над тахтой ков-
рик, на нем красный конь. Ничего ему не стоит сейчас
соскочить со стены и помчаться галопом, он может
вылететь из ердыка и воспарить в небе, а потом воротить-
ся и вновь прилепиться к коврику. На тахте две посте-
ли— на одной съежилось сухонькое тело матушки Нар-
гиз, на другой — ее распаленная молодостью сноха. Ма-
тушка Наргиз укуталась поплотнее одеялом — мерзнет.
Сатик вся раскрылась, н все равно ее в жар кидает. При
тусклом пламени светильника настенный конь вдруг кач-
нулся, сорвался вниз и взыграл, подобно гнедому Ваче.
176
Сатик только нынче заметила, что конь жеребец. Она
потрогала свое разгоряченное тело, погладила.
Дыхание старухи было спокойным, ровным. Сатик
вдруг вообразила, как Ваче похищает ее на своем гне-
дом красавце. Даже дух захватило от этой картины, из
груди вырвался стон. Конь мчался неведомой дорогой,
а вокруг не было ни души — безмолвие, полумгла. Ей хо-
телось, чтобы дорога эта не кончалась — все бы лететь,
лететь...
Дыхание старухи сделалось вдруг прерывистым. Она
беспокойно задвигалась, приподнялась, кликнула тре-
вожно:
— Сатик!.. — II тут же вновь рухнула на подушку.
Сатик подняла голову — видение с конем исчезло.
•— Что, мам?
Тишина.
— Что тебе, мам?
— Да что ты мне спать не даешь? Разбудила — те-
перь уж мне не уснуть.
— Да ведь это ты меня кликнула, — голос Сатик за-
дрожал.
— Ну и придумаешь! Как я могла тебя кликнуть,
ежели я спала?
— Да не знаю как...
Старуха заснула не сразу. А в снах Сатик замелька-
ли иные картины.
На заре старуха пробудилась, протянула к снохе ру-
ку, и по сердцу ее разлилось тепло. Укрыла сноху одея-
лом получше — зори холодные, не простыла бы...
Нет у ночи ни дна, ни покрышки, ни конца, ни начала.
День пестрый, ночь черным-черна, день разный, в кар-
тинках, как в лоскутьях, ночь—целая глыба. Тишина,
ни звука, безмолвие. И если вдруг крик прорежет тиши-
ну, тысяча отзвуков родится в ночи, вся необъятность
черного пространства всколыхнется.
Огромная чаша гор, а в ней — село. Один край чаши
отбит, — наверное, для того, чтоб после полудня солныш-
ко могло глянуть на другой край. Вон скала наподобие
стула с высокой изящной спинкой, днем она вся солн-
цем залита. Кто не успел надгробие поставить на моги-
лу усопшему, тот выбил крест на гладкотесаных камнях
часовни. А ребятишки с радостью увеличили число кре-
стов, нацарапав их железной проволокой. Ваче выбрал
на стене подходящий камень и тоже выбил крест. Потом
177
присел возле могилы жены, заплакал. Прежнее вспом-
нилось. Молодость жены всплыла в памяти. Потом вдруг
перед очами встала пышная сноха Наргиз — двор метет,
белье вешает.
Сперва небеса сделались темно-фиолетовыми, потом
черными. Все растворилось во мгле: и кривые улочки, и
крохотные сады, и глинобитные ограды. Арпа, колотя бе-
рега что есть мочи, раскалывала грохотом и ревом ноч-
ное безмолвие. Река неслась глубоко в ущелье, в кото-
ром были тысячи пещер, а в пещерах обитали белые и
черные чудища. Безлунными, беззвездными ночами вы-
сыпали они из пещер — наломают скал, как щепок, и да-
вай швырять в реку. То и дело всплески раздаются, вопли:
— Вуа-а-а!
Тот, кто помер молодым, восстает из гроба и приме-
шивает свой крик к ночным голосам, а потом, слившись
с тенями, преследует одиноких путников.
Ваче ле сразу очнулся. И вдруг ощутил свое полное
одиночество. Ушей его коснулся шепоток жены. Потом
шепоток перерос в шепот, который вознесся на ближай-
шее дерево. И вот уже шепот перешел в птичий крик,
сорвался с дерева’и очутился на куполе часовни. Из-за
надгробий стали выплывать тени. Крик, отлетев от ку-
пола часовни, перенесся через реку н, ударившись о ска-
лу, разбился вдребезги.
Во тьме сумрачным многоголосьем ухала река:
— Ва-ва-ва!.. Че-че-че!.. Ва-че!.. Ва-че!..
Студеный ветер хлестнул его наотмашь по лицу, по-
том прошибло. «Господи Иисусе...»
Представилось, как хоронили жену. А из-за могиль-
ных плит выступили тени и двинулись в мрачном шест-
вии. Ваче задал деру. Л толпа теней ринулась вслед за
ним.
— Ва-ва-ва!.. Че-че-че?.. Ва-че!.. Ва-че!..
Добежал до дому, увидал ребятишек, перемолвился с
ними несколькими словами и наконец-то перестал зады-
хаться. Дсг в постель, долго ворочался без сна, но потом
его все-таки сморило. И приснился Ваче такой сон: буд-
то бы Бабо вцепился гнедому в заднюю ногу и никак не
отцепится. Копь и так и сяк — то подскочит, то лягнет,
а Бабо все нипочем. Нету сил у гнедого, чтоб отпихнуть
Бабо. И бсдпос животное взывает к помощи:
— Вуза!.. Ва-че!.. Ва-че!..
Л Ваче ему ничем помочь не может.
178
Даниэл еще вечером приметил, что в кооператив то-
вар завезли. Издали наблюдал за разгрузкой. Л когда
продавец один остался, будто невзначай подошел к нему:
— Что привезли?
— Сахарч
•— Я его весь покупаю.
— А ежели меня спросят — когда продать успел?
— Ладно, два пуда себе оставь.
— Ночью забирай.
До полуночи таскал Даниэл мешки в свою лавку.
Здравствуй, доброе утро со всеобъемлющим оком!
Взошло солнышко, и исчезли кладбищенские кошма-
ры. Коричневатые камни монастыря попробовали было
рассмеяться, да ие вышло.
На берегу реки Арпы пробудилось село Арпа. Река —
длинная-предлиниая, бежит себе мимо гор и теснин. На
берегу реки село — с покосившимися развалюхами, с
кривыми ухабистыми улочками, то подымающимися верх,
то спускающимися вниз. Возле домов — крохотные па-
лисадники, огороды, небольшие сады. Ограда такая вы-
сокая, что спелых плодов с улицы не видать. Так заду-
мано— чтоб чужие глаза не зыркали, чужие руки не тя-
нулись.
В селе, как обычно, мирно, тихо. Из ердыков поды-
мается столбиками прозрачный дымок. Струйки дыма,
сливаясь воедино, заволакивают туманом гору Кап.
Река то колотится о берега, а то и выходит из них. вы-
хлестывается на дорогу, обивает с утесов камин и, кидая
друг иа друга — грох, грох! — катит их, колотит, рас-
шибает. Выворачивает деревья и волочет, волочет...
Светозарное утро Вайоца. На склонах гор журчание
вешних вод, в долине—пробуждение земли, на верши-
нах гор •— снежные звезды.
С восходом солнца ожили сельские улицы. Вон кот
несется с душераздирающим мяуканьем — к хвосту его
прилажена пустая жестяная банка. А вслед за котом с
криком, гиканьем бежит Бабо.
Кое-кто бросился догонять Бабо. Да куда там! Од-
ного он словом отбил, в другого булыжник запустил,
третьему кулаком погрозил. Короче, скрылся.
Парни его уже нагоняли, когда он влетел во двор ма-
тушки Наргиз п в ужасе завопил:
179
— Сатик!..
На крик его выскочила Сатик, впустила в дом, дверь
за ним заперла.
— Ну, балда, опять что-нибудь натворил? За что
тебя поколотить хотят?
В дверь постучали:
— Давай сюда Бабо!
— Уходите, здесь Бабо пет!
Заслышав шум, вышел из дому Ваче. Он был бледен.
Но увидал солнышко, народ и ожил.
— Эй, что вам надо? Я вас спрашиваю! — он крик-
нул нарочито громко, чтобы в доме слышали. — Пошли
отсюда! Еще раз возле этого дома увижу, вам не поздо-
ровится!
Как из-под земли вырос лавочник Даниэл:
— Кто к этому двору подойдет, со мной будет дело
иметь! Убирайтесь, сукины дети!
Сатик слыхала, как Ваче и Даниэл отогнали парней,
поздоровались друг с другом.
— Ваче, я слыхал, что ты в коммуну записался?
- Да.
— Что-то не соображу, чем коммуна от колхоза от-
личается?
— Не один ты, Даниэл, разобраться не можешь. Лю-
ди не знают, а разъяснения спросить не желают. Ком-
муна— это коммунистическое хозяйство: каждому по
потребностям. Сколько б душ ни работало, на каждую
душу и еда и одежка положена.
«Так вот почему Ваче в коммуну потянуло, — поду-
мал Даниэл. — У него двое малолеток, не сегодня завтра
женится, будет в семье четверо душ. Работник один, а
всего получать будет на четыре рта».
— Тебе, Ваче, это выгодно, — сказал Даниэл и ото-
шел.
Про себя он размышлял так: «Ну и негодяй! У тебя
двое ребятишек, и Сатик ты чуть ли не в отцы годишься.
Найди себе ровню и женись. Что молодым дорогу пере-
бегаешь?»
А Ваче пошел к себе, думая: «Ну и разбойник! Тебе
ведь ни в одном доме в невесте не откажут, потому как
ты толстосум! Что ж ты счастью моему помешать хо-
чешь?»
Они возненавидели друг друга, и каждый был убеж-
ден в том, что его ненависть справедлива.
1S0
Асатур сидел возле своего порога на камне, бородав-
ки считал на руках... пять... восемь... Он срезал ветку
ивы н продырявливал ее — сколько бородавок, столько
и дырочек на палке. Верил в то, что, когда свирель бу-
дет готова, когда она высохнет, бородавки исчезнут.
Ему было за пятьдесят. В штанах из козьей шерсти,
в ватнике. Штанины заправлены в белые вязаные носки,
перемотаны веревкой. Он вытянул ноги, чтобы прохожие
видели его новые трехи. Крупный нос красовался на не-
большом лице. Свесит голову, и вместо головы видна
папаха, вместо лица — нос.
Подошла жена:
— Асатур, давай-ка двух баранов продадим, купим
матерьялу, постели обновим.
— Ну вот еще!
— Ты ведь в коммуну записался, там тебя ннкто
спрашивать не станет, почему ты десять овец даешь, а
не двенадцать.
— Ну и зануда! Вся в мать. Та, бывало, обед поста-
вит варить, а сама за порог — лясы точить на улице.
Бедный тесть из-за нее помер.
Жена взбеленилась:
— Не скажет небось, что мать моя из-за тебя помер-
ла! Я тебе сейчас курицу принесу — зарежь. Что-то куря-
тины хочется.
— А мне, между прочим, яиц хочется.
— Завтра из коммуны придут, заберут наших кур —
поглядим, кто тебе яйца нести будет.
— Коммуну не утвердят.
— А ежели утвердят?
Асатур подумал-подумал и смягчился:
— Потерпи еще пару деньков: ежели об утверждении
всерьез толковать начнут, тогда зарежем.
Асатур просверлил дырочки на свирели, направился
в хлев, опрокинул корзину вверх дном, чтобы встать на
нее и втиснуть свирель между бревнами в потолке.
Тут появился Ваче:
— Здорово, Асатур.
Асатур протянул свирель Ваче:
— Ты поднимись — как-никак помоложе меня.
Ваче встал на плетенку, вложил свирель меж бревен,
спустился.
— Асатур, Овак и матушку Наргиз в коммуну за-
писал. Хорошо сделал — верно?
181
Асатур присел на корзину.
— Ну-ка разъясни, что сказать хочешь?
Ваче прислонился к яслям:
— Раз мы члены одной коммуны, стало быть, мы
одна семья. Так я говорю?
— Так.
— А у Наргиз, кроме тебя, другой родни нету. Ты
ей и племянник и брат. Так?
— Ну, так.
— Пойди потолкуй с ней, пусть за меня Сатик от-
даст, а уж за ней самой я, как за родной матерью, ходить
буду. А тебе за услугу я новый архалух подарю.
' Под вечер Асатур отправился к матушке Наргиз.
— Наргиз, иди в моем доме живи.
— Ну вот еще! А сноха как же?
— Она молодая, пусть себе мужа* найдет. Если за
Ваче ее отдадим, он за тобой, как за родной матерью,
ходить станет. Твое, конечно, дело...
У матушки Наргиз голос задрожал от гнева:
— Да ты что — заживо меня похоронить надумал?
Тысячу проклятий обрушила на голову Ваче, а Аса-
тура просто за порог выставила. Как только Асатур ушел,
опа на сноху с кулаками набросилась:
— Ты, потаскуха, небось с ним уже сговорилась? Са-
ма зазвала?
Сноха клялась, что ни словцом с Ваче не перемолви-
лась, Асатура же вообще давным-давно не видела. Све-
кровь ей не поверила. Долгое время после того случая
опа даже по имени сноху не называла — все окриком:
«бесстыжая» да «гулящая». Сноха отмалчивалась — тер-
пела.
Даниэл прослышал про все это — тайно порадовал-
ся: «Ну и дурак Ваче — нашел себе свата».
Овак был участником революционных боев в России.
Об этом вся округа знает. А он уж, о чем бы речь ни шла,
непременно свою революционную сознательность пока-
зать спешит.
Кто-то, к слову, сына отлупил — Овак тут как тут:
— Не подымай на ребенка руку. Нашими законами
битье запрещено. Собственность исчезнет, и все мы бу-
дем на детей работать. Все на равных...
Матушка Наргиз купила в лавке Даниэла пять лит-
ров керосина. Лавочник се па пол-литра обжулил, да
182
еще и сдачи недодал. Овак со старухой направляется к
Даниэлу:
— Ты, бесстыжий, старого человека обманул!
— Кто обманул? Что ты треплешься?
Овак берет меру, доказывает — четыре с половиной
литра.
— Вот, гляди! Ты ограбил неграмотную гражданку!
Овак сам доливает в бидон старухи пол-литра. Та во-
одушевляется:
— Ты на что денежки мои тратить собрался, ворюга?
— Мелочь возврати, — требует Овак.
Даниэл озлился:
— Да это же мой собственный товар! По какой цене
хочу, по той и продаю!
Овак рассвирепел: " *
— За нарушение правил торговли потребую закрыть
твою лавку!
Даниэл тут же делается шелковым:
— Ты ведь мне кум, Овак, не сердись. Ошибка вышла,
матушка Наргиз. Керосин тебе задаром отдаю. Вот твои
деньги, Я ведь и тебя и кума Овака очень уважаю
Овак постоянно ходит- в гимнастерке, в шинели. Ему
кажется — стоит снять военное, тут же потеряет влияние
на сельчан. Износится одна гимнастерка, другую поку-
пает.
«Надо в себе солдатскую душу блюсти, — говорит
он, — а то порядка не будет...»
Папаха на вершине горы вся в дырах — из дыр веш-
ние воды бегут. На склоне горы часовенка без купола,
стены полуразрушены. Посередке лежит черный камень,
весь в воске от свечей. Сюда по воскресеньям женщины
приходят, жгут свечи в часовенке, режут жертвенных
животных, варят их рядышком, возле ручья.
Матушка Наргиз истово молится. Чуть поодаль жен-
щина говорит ребенку:
— Поцелуи святой камень, чтоб твоя мечта сбылась.
Овак приближается к ним, тяжело печатая сапога-
ми шаг. Возмущен:
— Что вы делаете? Сами грязный камень облизы-
ваете, так вам мало, еще ребенка заставляете. Эх, тем-
нота, темнота! Не знали, так знайте, камень заразный!
— Молитву мою испоганил, — брюзжит матушка
Наргиз.
183
Однажды видят женщины, что часовенка разрушена,
их подношения богу раскиданы там и сям, а черный ка-
мень скинут с горы. В один голос решили, что это дело
рук Овака. Его за глаза проклятьями осыпать стали, а
жену его — в глаза.
— Салвизар, чтоб тебе без благоверного остаться —
он храм разрушил!
— Салвизар, чтоб тебе не разродиться, вы над верой
надругались!
•— Салвизар, десятерых детей родишь, и пусть все
десять помрут!..
Салвизар плакала. Тайком от Овака сходила к чер-
ному камню, опустилась перед ним на колени, возвела
очи к небу:
— Прости, господи, грешника...
Схватила кружевную косынку — из подношений богу
в часовенке, спрятала на груди. Утром и вечером на нее
молилась. А вскоре дитя зачала, добавила к косынке
еще и свой подарок, отнесла в часовню.
Родила двойню. Оба мальчика померли. Один корью
заболел, хворь не распознали, искупали его, он посинел
и помер. Второго в колыбели змея ужалила.
Матушка Наргиз с укорами набросилась на бабу, ко-
торая Салвизар проклинала:
— Ведьма ты! Проклятия твои сбылись! Отец вино-
ват был, а мать при чем? А дети-то при чем? Ведьма!
Та в слезы:
— Пусть на мою голову проклятье обрушится! Ведь
не вправду ж я такого хотела!
Салвизар еще одного сына родила. Матушка Наргиз
повитухой' была. А та баба, что проклятьями когда-то
Салвизар осыпала, теперь в часовенке жертву принес-
ла — черную курицу зарезала.
— Сохрани, господи, чадо Салвизар!
Малыш был еще совсем несмышленышем, когда ре-
бятишки, играя с ним, унесли его на берег речки. Там
они резвились, потом забыли про малыша. Тот потопал
к воде, набежала волна, и...
Салвизар опять понесла. Сходила к кузнецу, попро-
сила сережки сделать. Кузнец ударил по металлу семь
|)аз, протянул Салвизар сережки. Когда у нее родовые
схватки начались, Салвизар те семь ударов молота по
наковальне вспомнила: «Пусть дурной глаз меня минет».
С тех пор как забеременела Салвизар, Овак почти
перестал вмешиваться в дела сельчан. Жалкий весь ка-
184
кой-то стал — не оттого, что в проклятье поверил, а от-
того, что детишек потерял. Правда, попробуй кто-нибудь
еще раз дурное слово сказать жене, на куски разорвал
бы. Матушка Наргиз лоскут от его рубахи взяла, схо-
дила в храм, помолилась и засунула лоскут в расщелину
между камнями стены, чтоб бог простил грешного.
Овак завернул лаваш в тряпицу, положил в полевую
сумку, в нагрудный карман спрятал заявление, посмот-
рел на жену:
—- Салвизар..,
— Уходишь?
— Ага. Я живо: завтра там, послезавтра уже дома.
— Попроси матушку Наргиз со мной побыть, а то
мне одной страшно.
— Попрошу. Прямо сейчас к ней и зайду...
На улице Овака окружили члены будущей коммуны.
— Овак-джан, ты уж там получше разузнай, что нам
сдавать в коммуну, что себе оставить, чтоб после недо-
разумений не было, — наставлял его Асатур.
— Постарайся из уездкома кого-нибудь с собой при-
везти. На носу весна, земля нас дожидаться не станет,-—
посоветовал Монархист Ваче и тут же смылся, пока ни-
кто не сообразил попросить коня для Овака.
Секунда к секунде, шаг к шагу.
— Раз — смирно!
— Два — шагом марш!
Так четко дни будут двигаться.
— Будет коммуна, и наступит равенство.
— Счастливого тебе пути, Овак!
— Доброго пути тебе!..
Равенство... До равенства надо бы еще братство при-
нести в мир.
Рабочие Парижа побратались на вершинах Монтго-
мери. В сердцах их уже жила коммуна. Они наступали
на город. Опрокидывали подводы, катили бочки — соору-
жали баррикады...
Их расстреляли в Пер-Лашезе. Коммуну убили, ос-
талась простреленная Стена Коммунаров.
Рабочие Чикаго дружными рядами вышли на улицу.
— Равенство!
185
Что там прежние пожары в Чикаго! Нынче кровь по-
лыхала. Буржуй по самую глотку утопал в крови.
Сдвинулись горы, сомкнулись в дружные ряды —
объединились, образовав горные цепи. От Урала, Кав-
каза, Поволжья до самого Петрограда земля оказалась
опоясана грядами гор, рядами людей. Босое, полуголод-
ное, продрогшее, хлынуло братство неотступным рокочу-
щим потоком, заполонило Россию. Овак шагал нога в
ногу с другими, на плече винтовка. Приказали:
— Огонь по старому миру! Пли!
Дрогнула Стена Коммунаров в Париже.
По дорогам России двинулись братство и равенство.
Когда отзвук их докатился до Вайоца, гулко загро-
хотало в ущелье. И принес тот отзвук мечты о коммуне.
Никто не сомневался, кому быть председателем ком-
муны, если ее утвердят, — конечно же Оваку! Да он и
сам это знал и направлялся в Кешкенд уверенный в ус-
пехе.
Даниэл подозвал маленького мальчонку и за две
конфеты приобрел пару резвых ног.
— Узнай, куда Овак пошел.
Тот узнал, сообщил.
Даниэл присел у порога лавки и представил себя каз-
начеем в коммуне. Он мысленно взял из ящика пачку
денег и направился в свою собственную лавку. И вот
Даниэл превратился в двух Даниэлов: один покупатель,
другой продавец. И как ни пытался продавец надуть
покупателя, ничего у него ие выходило. И покупателю
не удалось обдурить продавца. Тогда оба Даниэла сли-
лись воедино, чтоб обжулить коммуну. Потом он пред-
ставил себя закупщиком на торговой базе в Ереване.
Каких только товаров нельзя было накупить от лица
коммуны, а потом.,. потом перепродать их в соседнем
селе. И увидал себя Даниэл владельцем несметных бо-
гатств— таким, как купцы в старину. Разве ж ему при
таких деньжищах в селе прозябать! Он мысленно обнял
упитанную сноху матушки Наргиз и переехал в Ереван.
«Надо бы с Оваком наладить отношения. Кто его
знает, что завтра будет».
Салвизар попросила позвать матушку Наргиз. Ста-
руха направилась к ней. Даниэл видел, как она из дому
186
вышла. «Ну, она не из тех, что скоро возвращаются».
И украдкой прошмыгнул в дом Наргиз.
Сноха прихожую подметала. Не заметила, как по-
явился лавочник.
— Сатик!..
Она испугалась, обернулась на голос, инстинктивно
запахнула рубашку на груди:
— Ой!..
На мгновение перед очами выросла старуха и тут же
исчезла.
— Сатик, а я к тебе пришел.
Голос его лился, обласкивал, заставлял кружиться
голову. В голосе было столько мужского, что дрожь про-
бежала по ее телу, дрожь охватила колени.
— Свекрови дома нет. Есть тебе что сказать, ей го-
вори, я в домашние дела не вмешиваюсь.
— Сатик, хочу, чтоб ты моей была... Честное сло-
во... Я б тебя прямо сейчас украл, ежели ты согласна...
Она окинула Даниэла взглядом, а в ушах зазвенел
крик старухи: «Потаскуха! Шлюха! Это ты его зазва-
ла!.. Где тебя Даниэл видал? Небось подмигнула ему
на улице?..»
Сатик в испуге попятилась в комнату, быстро закры-
ла дверь.
— Сатик!..
— Нет! Нет!.. Если ты не уйдешь, я отравлюсь!
— Пока ты мне не ответишь, не уйду!..
Но в ответ раздались» тихие рыдания.
Старуха успокоила Салвпзар:
— Не тревожься, у тебя еще дня четыре есть.
Поднялась Салвизар, просить стала, чтоб старуха
хоть часок у нее побыла, но старуха нашла повод, чтоб
уйти:
— У меня обед в тон и ре стоит, я сноху не предупре:
днла, чтоб последила.
Вышла с такими мыслями: «Ежели увижу, что сноха
к соседям пошла, волосы ей повыдергаю. Будь у нее муж,
другое дело».
Пришла домой — наружная дверь открыта, а дверь
в комнату изнутри заперта.
— Ты что, девка, плакала?
— А что — мне плакать не о чем?
187
«Мужа вспомнила, — подумала старуха, глубоко
вздохнула, пожалела сноху и мысленно обратилась к
небу:—Ну и черный же ты бог, раз с моими молодыми
такое сделал...»
Под вечер Сатик занемогла. Матушка Наргиз, наспех
помолившись, тоже легла. Сатик сказала, что дверь за-
перла, а то старухина бессонница ей покоя не дает. Сре-
ди ночи, того и жди, о чем-нибудь спросит. И кажется,
что наготове у нее для снохи ругань: «Потаскуха!
Шлюха!..»
Лунный луч скользнул по стенке, коснувшись неосед-
ланного красного коня. И вдруг Сатик почудилось, что
Даниэл прячется под тахтой — сейчас вскочит, распах-
нет двери, схватит ее на руки, и... поминай как звали.
«Я б тебя прямо сейчас украл, ежели ты согласна...»
Представила, как Даниэл крепко держит ее в объяти-
ях и мчится на коне Монархиста Ваче в Кешкенд. Из
груди невольно вырвался вздох. Тут старуха шевельну-
лась, потом заворочалась, задышала прерывисто и вдруг
тревожно окликнула ее;
— Сатик!..
Сатик медленно приподнялась, ощутила темноту ком-
наты и собственное одиночество — Даниэла не было.
— Что с тобой, мама?
Старуха зарыдала, обняла сноху:
— Сатик, доченька... единственная моя...
•— Мама...
— Без тебя я и дня не проживу.
— О чем ты, мама?
— Мне дурной сон привиделся...
Сатик тоже заплакала.
Дорога от Кешкенда до Арпы извилистая, вдоль
Айназура проходит.
На попутной телеге двинулся Овак в Кешкенд, на
попутном фургоне возвращался — добрался до Айназура.
В доме знакомого своего перекусил и пошел пешим хо-
дом домой. А весть о нем как на крыльях долетела спер-
ва до Чивы, потом до Арпы. Монархист Ваче встретил
его уже за околицей.
— Ваче, из уездкома приехать сюда собираются, чтоб
на партсобрании коммуну утвердить.
— Стало быть, мы с тобой теперь родня, — похлопал
Ваче его по спине не очень искренне.
188
«Хороша родня, — подумал Овак. •—Коня пожалел
дать...»
— Что же ты у меня коня не попросил, Овак, когда
в Кешкенд собрался? — будто прочел Ваче его мысли.—
В другой раз надумаешь ехать и не попросишь, смертель-
но меня обидишь.
Асатур бегом примчался в дом к Оваку. Тот сидит за
столом, перед ним хлеб, сыр и студеная вода в глиняном
кувшине, ест с аппетитом, водой запивает.
— Узнал, что коммуну утвердили. Дан тебя в лоб
поцеловать.
Обнял Овака, поцеловал.
— Садись, Асатур, перекусим.
•— А как же, надо это дело отметить.
Он сходил в лавку, купил бутылку водки. Лавочник
Даниэл, узнав про коммуну, задумался: «Коммуна, ста-
ло быть, будет. Асатур с годик проработает, а потом
заявит: мы с женой уже старые, пусть коммуна нас со-
держит. Этот своего не упустит... А кто же у них будет
казначеем?»
Он прихватил еще одну бутылку водки, сунул в кар-
ман и направился с Асатуром к Оваку.
Закусили, и Овак принялся толковать о политике:
— Мы строим социализм. Это значит, надо обобще-
ствить землю, имущество. А потом работать, строить,
чтобы у всех всего было поровну. Не по душе тебе кол-
хоз— вступай в коммуну. Вольному воля. Мы должны
окрепнуть и ударить по частному сектору. Пока частник
не исчезнет, коммунизм невозможен. По моему убежде-
нию, коммуна — самое верное оружие против частника.
Я лично за коммуну. Я и в Кешкенде говорил, и где угод-
но скажу: частную собственность надо уничтожить од-
ним махом. А то вон как землю поделили: это тебе, а это
колхозу. И каждый себе кусок побольше утянуть стара-
ется. Вот увидишь, что в конце концов победа будет за
коммуной.
Даниэл терпел эти речи скрепя сердце. Ему хотелось
послать коммуну куда подальше, но с губ срывались
лицемерные слова: «Джан коммуна!»
— Коммуна — мужественная организация. Сердце у
человека должно быть твердым, чтоб он мог сразу отка-
заться от своей собственности, а общественную собствен-
ность беречь как зеницу ока. Коммуна—это истинное
братство.
189
— Говорят, она к нам из Франции пришла. Верно?
— Верно.
Даниэл оживился:
— Кум Овак, не хочу тебе перечить, но ведь Фран-
ция— капиталистическая страна. Нам вроде бы со-
вестно ей подражать. Нужно все по-другому, по-совет-
скому обмозговать.
Асатур .изумлялся уму Даниэла: «Вылитый отец.
И тот был башковитый». Взглянул на Овака: «Давай от-
вечай».
— А ведь Даниэл верно говорит, Овак. Франция ка-
питалистическая страна, а мы — советские. Так что да-
вайте придумаем что-нибудь свое.
Овак сурово посмотрел на Асатура, и взгляд этот оз-
начал: «Туповат ты, Асатур».
— Коммуна — это идея. И француз ее принимает, и
советский гражданин. Кулака мы прогнали? Прогнали.
И, значит, можем осуществлять идею. Как только фран-
цузы своих капиталистов и помещиков уничтожат, они
тоже создадут коммуну. Всего у всех станет поровну.
Асатур обратился к Даниэлу:
— Ты вроде бы грамотный, а иной раз такое ляп-
нешь. Какое отношение имеет Франция к нашей комму-
не? Разве ж у французов есть Красная Армия? Как
французам коммуну-то создать, а? Ведь буржуи тут же
на дыбы встанут. А у нас другое дело. Мы советские.
Все равны...
В селе шло веселье. По улицам разносился аромат
мяса. До полудня из ердыков валил дым. А в полдень
раздались звуки зурны и барабана.
— Джан-джан!.. Играй, парень, туш! Ведь равен-
ство! ..
Кто-то двух своих баранов зарезал — собрал родню,
друзей.
— Бейте в барабан, ребята! Джан коммуна!'—Рас-
простерши руки, он танцевал и пел. — Будь проклят отец
того, кто не выпьет за здоровье коммуны!
Асатур увидал такое, призадумался: «Не послушал
я свою старуху, курицу резать не решился, а эти вон ба-
ранов зарезали... Эх ты, голова!..»
Он поспешил дом'ой.
— Давай, мать, нож — я козу зарежу.
— Ты что, спятил?
190
•— Ведь коммуна ж! Что ж я, в ее честь козу зарезать
не смею?
Зарезал козу, дал старухе кое-какие указания и вы-
шел на сельскую улицу.
— Народ, а у меня что же, дом не дом? Я что —не
член коммуны? Ко мне прошу пожаловать с зурной и ба-
рабаном!
Монархист Ваче украсил копя шелковыми шалями и
принялся гарцевать на сельской улице. Сынок его вел
двух ягнят.
— Зарежьте на площади, — велел он. — Пируйте, ве-
селитесь— ведь общее братство!
И посылает мясо матушке Наргиз. Матушка Наргиз
возвращает ему мясо с парой теплых слов. Ваче делает
вид, что не слышит.
— Ешь, танцуй, народ!..
Увидал все это Овак и подумал: «В счет коммуны
режут свой скот. Асатур считает, что, зарезав свою козу,
он угощает народ за счет Ваче. А Ваче — за счет Сегбо-
са. Пока из Кешкенда уездкомовцы прибудут, чтоб со-
брание провести, ни одной овцы не останется».
И вдруг он почувствовал себя в ответе за все проис-
ходящее. Крупными шагами подошел к толпе, встал в ее
центре:
— Что вы ножи повытаскивали — скот изводите?
А завтра в коммуну что сдадите? Хочешь, Асатур, всех
овец зарежь. И ты, Ваче. Режьте, режьте. А потом
шерсть понадобится — кто ее вам даст? Возле вас мо-
лодежь стоит — не сегодня завтра свадьбы предстоят.
Так ведь? На чем молодым спать? На голых паласах?
Что — завтра ваши ребятишки хлеба не попросят? Стыд
и позор! В чьем бы хлеву ваш скот ни стоял, он все рав-
но ваш. Орете о равенстве, а каждый что-то себе прикар-
манить спешит.
У Салвизар начались схватки.
— Овак, иди за повитухой.
Пошел. Заговорил тревожно, а матушка Наргиз вы-
слушала его спокойно.
— Как я и сказала... Я еще ни разу не ошиблась.'—
Потом, обращаясь то к Оваку, то к снохе, велела: — Овак-
джан, ты в мое дело не вмешивайся. Хоть ты и комму-
191
ппст, помолись про себя святому кресту. А уж от меня
требу)! здорового ребятенка... Сатик, никуда не ходи.
Запрись и сиди. Я, может статься, задержусь... Овак,
бегом домой, воды наноси, лохани наполни... Сатик,
ежели кто стучать будет, не отворяй...
Овак заспешил домой, еще двух соседок поднял иа
ноги и,-как велела повитуха, взял ведро, пошел за водой.
Матушка Наргиз направилась к роженице, деловито
приосанившись. Из окна своей лавки Даниэл увидал это
и смекнул: «Видать, ее к Салвнзар позвали». Запер лав-
ку и направился к дому Онака — поглядел издали, уви-
дал бабью суматоху и обрадовался: «Мое счастье. ПусТь
бог храпит младенца Салвнзар, а мне такого случая
упускать нельзя».
Сатик не захотелось запираться среди бела дня. Села,
прясть принялась. II до того опа себя в тог день чув-
ствовала молодой и беззаботной — прямо как в девиче-
стве. Вроде сроду и в снохах не ходила. Хоть и была су-
рова с иен старуха — ие смей и взглянуть пи иа кого,—
только разве ж запрет помеха? Задорно крутилось вере-
тено, и руки Сатик легко вспархивали в воздух, и грудь
ее вздымалась, и юная вдова испытывала блаженство
от свободы собственных движений. Ей казалось, пряди
она так вот неделю, месяц — не устанет.
II вдруг дверь распахнулась—явился Даниэл. Вдо-
вушка ойкнула, покраснела, растерялась, но... кричать
не стала, чтоб голос се, не дай бог, пе донесся до ушей
соседей, чтоб они нс пришли, пе застигли гостя...
— Зачем ты явился? .. Уходи! Уходи!..
Пет, лавочник ио затем пришел, чтоб сразу уйти. Он
чуть отступил, встал в сторонку.
— Сатик!..
Сатик поднялась. Даниэл почувствовал, что опа сей-
час соображает, как бы удрать. Преградил ей путь:
— Ты, козочка, меня не бойся. Я пришел за тобой,
украсть тебя хочу...
Сатик попятилась назад, вся съежилась, глаза се на-
полнились слезами, она взмолилась:
— 11ет, нет, ни за что... Уходи!..
Даниэл приблизился к ней. Сатик, почувствовав опас-
ность, закричала. Лавочник в испуге отпрянул.
— Я тебя все равно украду. Будь готова завтра,
послезавтра. Клянусь, что в другой раз без тебя я из
лого дома пе уйду.
Опасаясь соседей, он поспешил удалиться.
192
Сатик прижалась к печке и долгое время по могла
опомниться. Как теперь быть? Кричать, звать па по-
мощь, молчать?
Кругом было тихо.
Дома суматоха, а Овак сидит во дворе на камне, во-
брал голову в ладони, мучается: «Очаг мои проклят, это
так. По за что же все-таки дети мои помирают?»
Прислонился спиной к степе. Почудилось — степа не-
прочная, рухнуть может. Представил усопших своих ре-
бятишек подросшими. Того, что от кори помер, — в синей
одежде, худого, печального. Того, которого змея ужа-
лила,— сильным, молодым, храбрым. Л резвого болтуш-
ку-малыша, который утонул, — веселым умным студен-
том. Стоят трое за его спиной, а оп... Чем оп виноват?
Исчезли — остался он у непрочной стены один-одвнеше-
пек. И горы вроде бы заволокло какой-то мутью, и
улицы потемнели, и прохожие из людей в тени превра-
тились.
«Да отчего ж пн одно дитя мое нс выживает?»
...Салвнзар грохнулась па колени, орет:
— Помираю!.. Помираю!..
Женщины успокаивают ес:
— Тише, девка! Пе впервой рожаешь. Па улице услы-
шат — совестно.
Л она нм не внимает:
— Помираю!..
Под коленями се земля звенит, дрожит. Откуда-то из
недр земных шипение исходит. У всего есть своп голос,
и все вопит от боли.
— Помираю!..
Село живет своей жизнью. Ваче коня в ручье мост.
К нему подходит Даниэл:
— Ваче, а копя ты отдашь в коммуну?
— Чю?
— Коня, говорю, отдашь?
— Кому?
— Коммуне.
— Копя?
- Да.
— Наверно, нет.
— Заберут.
— Силой? •
— Уговорами.
— Не дам.
7
В Арутюнян
193
— Заберут. И на глазах у тебя его запрягут. Ком-
муна и впрямь хорошая штука, Ваче. Если коня потре-
буют, не перечь, отдай.
Асатур в прошлом году продал в Шаруре бычка, ку-
пил ковер — с мягким ворсом, красными да зелеными
узорами.
— Асатур-джан, спросить хочу, только ты не обижай-
ся,— благоговейным голоском начала жена, — ковер ты
коммуне отдашь?
— Что? — Асатур вроде бы не слыхал.
— Ковер, говорю, отдашь?
— Кому?
— Коммуне.
— Говоришь, ковер?
— Ага.
— Откуда знать, собрание утвердит коммуну или не
утвердит...
— А ежели утвердит?
— Тогда, может, потребуют, а может, и не потребуют.
— А ежели потребуют?
— Может, отдам, а может, не отдам, — и вдруг не-
ожиданно вскипел: — Я ведь велел тебе курицу поймать,
чтоб зарезать!..
Салвизар все еще надрывалась:
— Помираю!.. Помираю!..
— Ну потерпи еще чуток...
Земля, сделавшись вдруг малой горстью, ускользала
из-под ее колен. Что-то невыносимое, мучительное дол-
жно было вот-вот отделиться от нее и утащить половину
ее существа.
— А-а-а-а!..
Пол, потолок, стены — все обрело голос.
Дом наполнился жизнью. Прекратились содрогания
недр. Вещи заняли свои прежние места, потолок пере-
стал ее давить. Салвизар попыталась повернуться, чтобы
взглянуть на дитя. Ее поостерегли:
— Потише!..
— Свет очам твоим, Салвизар! Сынок!
Матушка Наргиз, которая напряжена была в течение
всех родов, с облегчением перевела дух:
— А ну, Салвизар, пересчитай бревна в потолке.
194
Роженица по предыдущему опыту знала, для чего
заставляют бревна пересчитывать. Попыталась испол-
нить приказ повитухи. Приподняла голову. Бревна от-
чего-то стали разбегаться. Но она все-таки принялась
считать.
— Сколько?
— Восемь?
— С восемью сыновьями за столом сидеть будешь.
Одна из женщин вышла на улицу, с хитроватой улыб-
кой подошла к Оваку:
— С тебя причитается.
И вдруг сделалось светло и солнечно, горы и ущелья
обрели положенные им краски, а прохожие из теней
превратились в людей.
— В долгу не останусь.
Он чуть было не расцеловал женщину. Та вовремя
улизнула от такого позорища. Уже ничего с него не на-
добно, только б головы не терял.
Хотела было войти в дом, да вдруг обернулась:
— Что расселся? Заберись на крышу да пальни из
ружья три раза.
— Мальчик или девочка?
— Парень!
— Джан! Пальну, да еще как пальну!
Овак знал, что из ружья стреляют, когда рождается
ребенок, для того чтоб изгнать злых духов из дому.
Сам-то он в них не верил, но решил угодить Салвизар:
«Заберусь на крышу, стану палить, Салвизар услышит
выстрелы, догадается, что я сидел возле порога, ждал,
и обрадуется».
Залез на крышу и тут же об этом пожалел: «Люди
меня увидят, нехорошо это». Спустился, завернул за
угол дома, достал наган и трижды выстрелил.
Село узнало, что родился человек.
На выстрел явился Даниэл:
— Кто, Овак, — мальчик или девочка?
— Какая там девочка, ты что! Мальчик!
— С тебя причитается.
Овак тут же позабыл, что когда-то ненавидел Да-
ниэла. Обнялись, поцеловались. И Даниэл в свою оче-
редь забыл, что хотел к Оваку подлизаться. В вообра-
жении его возникла Сатик и родила ему лучезарного
младенца. Малыш просиял улыбкой и исчез'. Даниэл
195
искренне порадовался за Овака и сшутил в своем сердце
сладость отцовства. Сбегал в лавку п вернулся с бутыл-
кой водки и стаканом. Всем прохожим протягивал ста-
кан:
— У нашего Овака сын родился, выпей и доброе сло-
во скажи. Только попробуй не выпить...
' Никто не отказался. Каждый пожелал младенцу сча-
стья расти с отом-маюрыо.
И в душе Овака плеснулось счастье.
Повитуха по спешила отрезать пуповину, чтоб ново-
рожденный жил подольше. Помазала ему течки кровью,
чтоб краснощеким рос. В люльку теплой золы насыпала,
уложила мальчика. Салвизар посмотрела на младенца —
губки его сами собой искривились. И в груди Салвизар
сладостно защемило. Опа знала, что без этого существа
только боль найдет проста пище в се сердце. Великая
нежность разлилась по всему ее телу, а по лицу улыбка,
заключавшая в себе тайпу. Опа легонько коснулась его
рукой. И в душе се родились для пего паптеплейшие
слова.
Повитуха положила па таз с мукой кусок соли, по-
крутила трижды над головой роженицы и передала таз
пробегавшему по улице босоногому пацану:
— Отнеси своим.
Буденовку Овака нахлобучила на голову Салвизар,
чтоб злые духи подумали, будто в постели лежит муж-
чина, и отступили. Сняла со степы старую кобуру, су-
нула Салвизар под подушку:
— От псе мужичин дух идет. Пусть возле тебя будет.
С гор пригнали отару. Асатур отобрал своих овец, по-
гнал домой.
«Двенадцать голов. П всех до одного заберут. У Ова-
ка сын родился. Надо ему в подарок барана дать. Не
все ли равно, из чьего он хлева, — из моею ли, из его ли—
все едино, из нашего общего».
11 погнал барана к воротам Овака.
— Салвизар!
На оклик вышла повитуха.
— Я дитю его долю выделил. Пусть растет большой,
да пе одни, а с десятью братьями-сестрами.
196
Повитуха благословила его, загнала барана в хлев
и поспешила к младенцу. Смочила пеленку в i силой подо,
обтерла новорожденному попочку, ножки и зашептала:
— Иисус Христос, святой Оганес, святой Арегак, свя-
той Лусняк, жизнь дитю этому продлите иа долгие Годы.
Велела Овака с улицы позвать. Передала новорож-
денного отцу:
— Пусть растет с отцом-матерью.
Нанизала на шампур три белых луковицы, вышла из
дома и, обратив лицо к востоку, принялась молиться:
— Я, грешная, молю тебя, господи боже, дай дитю
его долю от щедрот своих, от небес и земли пусть возь-
мет он то, что пожелает.
Вошла в комнату и осенила крестом углы:
— Да храпит тебя отчая десница.
Провела бутылкой круг, в центре которого находи-
лась роженица, чтоб злые духи пе могли проникнуть за
заговоренную черту, не могли приблизиться к матери
с младенцем.
Дала Салвизар хавиц 1 и чай с медом.
Овак наблюдал за всем этим, по по вмешивался:
«Ежели им это по душе, н>сть делают...»
Пришли женщины проведать Салвизар. Принесли ей
разной снеди. Повитуха передавала младенца из рук в
руки и брала угощение за отрезание пуповины. Кое-кто
спрашивать стал: «А с пуповиной что сделали?» Пови-
туха ответила: «Под топпром зарыли, чтоб ребенок хо-
зяйственным вырос».
Женщины это одобрили.
Лавочник Даниэл бахвалился па улице:
— У меня в лавке не меньше двадцати пуповин за-
рыто, чтоб дети к торговле пристрастились. Что там ни
говори, а торговля штука хорошая, в пей вкус и смак
жизни.
Кто-то из комсомольцев возразил:
— Хочешь — зарой пуповину, хочешь — па помойку
выкинь, а ребенок будет повторять то, что рядом видит.
, Даниэл с ним нс согласился:
— По говори зря. В Ереване у меня знакомый есть,
так его дочку с улицы в дом пе загонишь. Мать иа чем
1 Хавиц — сытное мучное блюдо. ;
197
свет стоит повитуху клянет, говорит: «Мне назло пупо-
вину на улицу выкинула».
Стемнело. Заглохли голоса на улицах, тьма погло-
тила домишки. Данпэл запер дверь лавки изнутри,
сомкнул деревянные ставни на окне, накинул железную
скобу и принялся считать недельную выручку. Раздался
стук в дверь.
— Кто там?
— Это я, Асатур!
Спрятал деньги в ящик, отпер дверь.
— Я тебе тут кое-что принес.
И кинул на прилавок ковер:
— Продаю.
Даниэл ухмыльнулся:
— Продаешь, чтоб коммуне не достался?
— Это уж мое дело.
— У меня с деньгами туго, Асатур.
— Потом отдашь.
— Да на что мне твой ковер?
«Зачем мне в это ввязываться? Узнают, пришьют еще
дело. Будет нужен мне ковер, в Ереване куплю».
Как ни настаивал Асатур, как на расхваливал.свой
товар, как ни пытался уступить его по дешевке, осторож-
ный Даниэл не поддался на уговоры. Асатур вздохнул,
свепиул ковер и ушел понурив голову.
Не успел он уйти, не успел Даниэл за ним дверь за-
переть, как явился Ваче:
— Давай с тобой столкуемся. За моего коня мне
хорошую цену дают, ты сам знаешь, но я хочу тебе его
продать. Прямо сегодня с этим и покончим.
— Да хоть даром отдавай, я все равно не возьму,
мне конь не нужен.
— Ладно, тогда пусть этот разговор остается между
нами.
Лунный луч скользнул по картине. Конь закачался,
закачался — вот-вот сорвется с картины и примется ска-
кать во дворе. И появятся Даниэл с Ваче. Вдруг раз-
дался окрик:
— Сатик!
Это был голос мужа.
198
Сатик в ужасе натянула одеяло иа голову: «Господи
боже мой... Господи боже мой...» Стала заклинать,
чтобы покойник исчез. Но он не исчезал.
Явился и засмеялся, как смеялся когда-то. Явился и
обнял ее, как при жизни. И вдруг мигом представился
ей холодным и страшным мертвецом. Сатик охватил
ужас — хоть бы был рядышком кто-то сильный и спас ее
от ночного бестелесного гостя.
— Сатик!
Голос был живой. Раздался он с крыши, из ердыка.
Глянула наверх, а там, в ердыке, голова. Сатик вздрог-
нула.
— Ты кто?
— Да не бойся, это я, Асатур. Дверь отвори.
«Может, его Даниэл подослал. А может, и сам он тут
с ним — меня похитить хотят».
— Не отворю, свекрови дома нет.
— Послушай, девка, я ковер принес, хочу, чтоб вы
у себя его подержали. Оставлю и тут же уйду.
— Все равно не отворю.
Так и не отперла. Асатур поворчал, позлился, да и
ушел ни с чем.
Матушка Наргиз выплеснула на спинку младенцу
полный кувшин воды и сказала:
— Ну, с богом!
А купая его дальше, заговорила с ним ласково:
— Это покой тебе даст, сладкий сон принесет. Во сне
к тебе святой Саргис придет, и ты ему улыбнешься. Ру-
кой коснется он тебя, ты сильным сделаешься, богаты-
рем вырастешь. Ревой-коровой не будешь...
Она завернула младенца в новую простынку, уло-
жила в новую кроватку. Зарыла возле порога золу и дра-
ное тряпье — от дурного глаза.
Явилась женщина, которая в свое время проклинала
Салвнзар, встала в дверях, послала мальчишку пови-
туху кликнуть.
— Ежели войду, Салвнзар не осерчает?
Салвнзар услыхала ее голос, ответила:
— Не приходи, пока ребенку сорок дней пе испол-
нится. Я зла па тебя не держу, только все равно лучше
не приходи.
Та домой к себе воротилась, хавиц приготовила, пере-
дала с соседкой. Салвнзар к еде пе притронулась. Зато
199
матушка Наргиз с аппетитом принялась есть и громко
нахваливать — хотела, чтоб зло ушло из сердца Салви-
зар, а то молоко прогоркнет.
Девчонка совсем еще маленькая была, а ее уже учи-
ли шерсть теребить, прясть, носки вязать. Ничего не по-
делаешь— в магазине только шелковые женские чулоч-
ки продаются. А мужчинам как же — босиком, что ли,
ходить? Магазинные чулочки непрочные, тут же рвутся,
их только весной носить можно, свекрови снохам не ве-
лят их зимой надевать. И каждая мать дочку свою на-
ставляет: «Ноги в тепле держи...»
Матушка Наргиз подслеповата, носки у них в доме
Сатик вяжет. Она опустила ноги в тонир, прикрыла ко-
лени шалью, и спицы мелькают в ее руках.
Матушка Наргиз вернулась с полным передником
всякой снеди, а в кармане ее звенели медяки. Придир-
чиво оглядела комнату — кругом чисто. Искала, к чему
бы придраться, — причина состояла в том, что больно уж
долго невестушка ее одна в доме находилась, уже одно
это злило старуху.
— Ты чего-нибудь состряпала, девка?
Сатик кивнула.
— Чай поставила?
— Ага.
— Сахар в доме есть?
— Не.
— Почему нету? Я ведь кусок в горшке припрятала.
Сноха пожала плечами — мол, не знаю.
Старуха сунула руку в горшок—пусто. Запамято-
вала, что сама сахар оттуда вынимала.
«Видать, мать ее навещала, опа се чаем поила, та
наставляла дочку...»
Поворчала, достала из кармана деньги:
— Сходи сахару купи.
У снохи сердце екнуло: «В магазин к Даниэлу? Ни
за что!»
— Ты сама сходи, мам.
Л\атушка Наргиз валилась с ног от усталости, а то
бы, конечно, сноху не посылала, чтоб та лишний раз носу
из дому не казала.
— Это тебя мать подучила. Стоит ей заявиться, тебя
как подменяют.
Невестка поникла — не пойдешь, загрызет свекровь.
200
Взяла деньги, накинула шать на голову, лицо напо-
ловину закрыла и направилась в кооператив. Спросила
сахару.
— Сахар у Даниэла...
Превозмогая себя, пошла в лавку. Завидев ее, Да-
ниэл удивился, сердце его наполнилось нежностью.
— Сатик1
Сатик лицо еще больше прикрыла, деньги протянула:
— Дан сахару.
Даниэл взял деньги. Сатик отошла от прилавка, от-
вернулась к стене, понурилась. Даниэл подумал — а мо-
жет, Сатик ради него пришла и сахар только предлог?
И поспешил заговорить:
— Сатик, солнышко мое, это хорошо, что ты пришла.
II не уходи от меня. Скажу председателю сельсовета,
что мы с тобой поженились, и дело с конном.
Сатик безмолвно двинулась к двери, приостановилась
и грустно сказала:
— Если ты мне сейчас же не взвесишь сахару, я уйду.
• Даниэл понял, что опа таки действительно уйдет.
Принес головку сахара.
— Не бойся, не тропу тебя сейчас. Подумай еще пе-
делю. Но через неделю явлюсь—хоть кричи, село созы-
вай, все равно тебя умыкну. Запомни, в среду, как стем-
неет, я у ваших дверей буду.
Сатик быстро схватила сахар, натянула платок на
лицо и вылетела из магазина, так ничего лавочнику не
ответив.
Ежели показалась в селе бричка, стало быть, кому-то
худо, из центра врача привезли. А может, просто при-
были важные ллца. И тот и другой случай возбуждал
в сельчанах любопытство. Новости прежде всего узна-
вали у возницы:
— С добром к нам прибыл?
— Председателя уездкома привез.
Пет сомнений, приехал он по делам коммуны. По-
сыльный из сельсовета принялся стучать в двери:
— Коммунисты, на собрание! Эй, партийное собра-
ние!
Пока в доме собрание идет, уездкомовский возница
у всех встречных спрашивает, кто мед продает, у кого
можно хорошего масла купить, чей сыр лучший. Не
201
упускает он случая поинтересоваться также вином и со-
леньями.
Возница за расспросами не заметил, как Бабо, при-
цепившись к колесу, пытается свернуть бричку с дороги.
Мимо шел Ваче — спешил на собрание. Заметил проказы
Бабо, подкрался сзади — и хлоп его по башке. Бабо обер-
нулся, идиотским взглядом посмотрел на Ваче. И тут
раздался женский крик:
— Бессовестный!..
Это крикнула Сатик. Она несла кувшин с водой, шла
с родника. Опустила кувшин на землю, подбежала. Воз-
ница уже заметил, что происходит. Как замахнется кну-
том! Удар пришелся по Сатик — она быстрее обняла
Бабо, чем возница успел отвести кнут. Тут уж Ваче за-
орал иа возницу:
— Ты что, сволочь, женщину бьешь? ..
Возница попытался оправдаться, пробормотал слова
извинения. Сатик даже не взглянула ни на него, ни на
Ваче. Подняла кувшин, схватила Бабо за руку и почти
силой потащила его за собой.
В это время из конторы вышел Асатур. Он был весь
взмыленный, — видать, духотища царила внутри. До-
стал из кармана пачку таба-ку, оторвал кусок газеты,
сделал самокрутку. К нему подошел Ваче:
— Ну, что там?
— Коммуну утверждают.
И оба замолчали, пытаясь сообразить, что же угото-
вит им новое хозяйство.
Собрание закончилось. Председатель уездкома вышел
из конторы под руку с Оваком.
— Друг, — сказал он ему, — вы хотели иметь комму-
ну, получайте. Но мой долг предупредить, что люди, при-
выкшие к частному хозяйству, не сразу сумеют отка-
заться от своей земли и крупного рогатого скота. Мне
кажется, многие с этим смириться и приспособиться к но-
вым условиям не смогут, начнутся внутренние разногла-
сия. Вам следует об этом подумать.
— Частный сектор надо разбивать одним ударом,—
ответил Овак. — Первые три-четыре года нам, ясное дело,
будет нелегко, а потом мы к новым условиям приспосо-
бимся. Кусок земли, который в& оставляете крестьяни-
ну, развивает в нем тягу к частной собственности. Ком-
муна — единственное истинно коммунистическое хозяй-
ство.
202
Председатель уездкома только плечами пожал:
— Ну, как знаете.
Потом он дал Оваку несколько деловых советов и
уселся в бричку.
Ваче, выскочка, на прощание руку председателю про-
тянул. Тот вежливо улыбнулся и, пожимая ему руку, по-
желал успехов. Это вызвало зависть в Асатуре. Он тоже
поспешил протянуть председателю руку.
Бричка тронулась. Но не успела она отъехать самую
малость, как появился Бабо. Он вырвался от Сатик и
затаил на возницу злобу. В бричку полетело подряд не-
сколько булыжников. Крестьяне с шумом понеслись за
Бабо, но того и след простыл. Бричка остановилась.
Председатель уездкома вышел и изумленно спросил:
— Друзья мои, в чем дело? Неужели я здесь кого-то
обидел?
Ваче, представив, как в один прекрасный день Бабо
запустит здоровенный булыжник и в его башку, поспе-
шил объяснить, что в селе есть сумасшедший мальчиш-
ка, который в кого угодно может камень кинуть, даже
малышей не щадит.
— Если он сумасшедший, почему его в больницу не
отправите?—И, подозвав председателя сельсовета, ве-
лел: — Тут же отправляйте мальчишку на лечение!
Председатель сельсовета поразмышлял-поразмышлял
и пришел к выводу, что, ежели Бабо не изолировать,
не упрятать в дурдом, про это непременно прознает пред-
седатель уездкома. А тот решит, что крестьяне села Арпы
нарочно покрывают того, кто на него покушался.
Председатель сельсовета поручил двум крепким пар-
ням достать Бабо хоть из-под земли и привести в сель-
совет.
Привели.
Парням было оказано весьма серьезное сопротивле-
ние: у одного рука была прокусана, у другого исцара-
пана физиономия. У Бабо же руки висели как плети.
Видать, жестоко их ему выворачивали. Бабо заставили
сесть на скамейку. Открыли окна — контору после со-
брания еще не проветривали. Председатель предложил
нескольким крестьянам составить акт о действиях Бабо.
Ваче написал отдельное заявление, в котором требовал,
чтобы Бабо, как опасный элемент, был изолирован. Акт
подписало человек пять-шесть. Все оправдывали себя
203
тем, что делают мальчишке доброе дело, — в копне кон-
цов надо же выяснить, болен он пли' здоров.
В конторе держать Бабо было невозможно. А отправ-
лять нынче же в Кешкенд было уже поздно. Отпустить —
означало дать ему возможность смыться. После долгих
раздумий председатель наконец нашел выход. Недалеко
от конторы, возле церкви, стояла маленькая часовенка.
В ней крестьяне обычно покойников на ночь оставляли.
А в восемнадцатом году дашнаки превратили часовенку
в .тюрьму. Несколько суток провел в ней и сам председа-
тель сельсовета вместе с еще двумя товарищами, боль-
шевиками. После двадцатого года часовенка опять стала
служить моргом. Ребятишки чурались этой мрачной по-
стройки из грубого неотесанного камня.
Председатель велел отвести Бабо в часовню и запе-
реть там, посыльный должен был ключ хранить у себя и
сообщить матери Бабо, чтоб та принесла мальчишке
хлеба и воды.
Приказание было исполнено. Бабо уже не сопротив-
лялся— видно, боялся, что ему опять начнут выкручи-
вать руки.
Посыльный явился к матери Бабо со словами:
— Сын твой спятил, стал кидать камнями в предсе-
дателя уездкома. Мы его изолировали, чтоб он тебя
ночью не придушил.
Мать его выслушала, уставилась на посыльного бес-
смысленным взглядом и вдруг, слабо вскрикнув, упала.
Пока на улице шумели и в дверную щель дневной
свет проникал, Бабо еще терпел. Даже не пытался
удрать. Руки у него страшно болели. Он прилепился
к щелке, разглядывал прохожих и плакал. Слезы при-
несли ему облегчение, тело обмякло. Он расстелил пид-
жачок на холодном каменном полу и уснул. Разбудил
его голос матери:
— Бабо-джан!..
Он в ответ ни звука. Кругом темень. Не окликни его
мать, он бы и не определил, где дверь.
— Бабо-джан, родимый мой, что стряслось-то?
И опять нет ответа. Мать, вся в тревоге, крикнула:
— Да чтоб пусто вам было, изверги! Сына живьем в
покойницкую упрятали! Бабо-джан, сыночек мой, голос
подай, не боишься ли ты там?
До Бабо вроде бы только теперь дошло, что он в ча-
совне. Сколько раз они с ребятами издали наблюдали,
как с плачем и причитаниями выносили из часовни по-
204
койника. II тут его охватил ужас. Почудилось — стоит
Р)ку протянуть, коснешься гроба. Истошно закричал:
— Ма!..
Кинулся к двери, принялся колотить в нее, скрестись.
— Откройте!.. Мне страшно?.. Мне страшно’..
Мать всей своей „силон налегала на дверь» да куда
там.
В это самое время в конторе колхоза «Землероб» про-
исходило общее собрание коммуны. Выбирали состав
правления. Асатур взял слово, предложил кандидатуру
Овака, Овак—Ваче, Ваче — Аса тура. Как все и предпо-
лагали, председателем стал Овак. Он вышел из конторы,
окруженный членами правления. До слуха его донесся
душераздирающий крик:
— Сюда, люди! Только поглядите, что они сдел. ли?..
Овак ускорил шаг, понял, в чем дело, и пер з. тс .
как мог председатель сельсовета поступить так жестоко
с больным мальчишкой.
— Бабо, отойди в сторонку, я дверь сейчас выши-
бу,— крикнул Овак и со всей силы ударил в дверь но-
гой. Отскочила одна доска. Он принялся выбивать и
остальные.
Как птаха, заключенная в клетку и обретшая вне-
запно свободу, вылетел Бабо из часовни и мгновенно
скрылся во мраке. .Мать поспешила за ним с криком:
— Бабо!.. Бабо-джан!..
Ваче направился домой, опустив голову, — будто не
в курсе происшедшего.
Бабо с ревом добежал до дома матушки Наргиз.
Схватился за ручку двери — дверь была на запоре. При-
нялся колотить в нее кулаками:
— Сатик!.. Сатик?..
Сатик отворила. Бабо влетел в дом, забрался на
тахту, съежился.
— Что стряслось, Бабо-джан?
— Меня избили, в часовне заперли... А там покой-
ник. ..
Уж кто-кто, а матушка Наргиз прекрасно знала, что
часовня пуста.
— Это тебе померещилось, Бабо-джан. Не бойся, ви-
дишь,. мы рядом. Воды попей... Сатик, воды принеси.
Сатик дала ему воды. Бабо опорожнил кружку с жад-
ностью. Потом матушка Наргиз вобрала его ладони в
свои и принялась молиться:
205
7 — Отче наш, нже еси на небесех, да святится имя
твое...
Семь раз повторила «Отче наш», увидала, что страх
мальчишку покинул, и предложила лечь спать.
В полночь в дверь снова постучали. Это была мать
Бабо, глаза заплаканные:
— Бабо у вас нету?
•— Тут он, спит.
Она вошла, грохнулась на колени и так, на коленях,
рыдая и причитая, подползла к сыну.
Бабо увидал мать, приподнялся, сел и тоже зарыдал.
На другой день матушка Наргиз встретила предсе-
дателя сельсовета на улице.
— Изверг, — сказала она ему, — до чего мать с сы-
ном довел. Наверху бог есть, он тебе этого не простит.
А вечером столкнулась с Ваче. Выпалила ему в лицо:
— Чтоб дверь твоя черной сделалась! Разрушитель
моего дома!..
Распахните дверь шире!
Равенство, которого чаяли пять тысяч лет, явилось
наконец!
Из века в век искали его те, что внизу, и душили те,
что наверху.
А теперь вот наверху говорят: отворяйте двери, встре-
чайте его! А внизу каждый свою дверь открывает на-
столько, насколько хочет.
Солнце равномерно льет свой свет на землю. Сколько
лугам и полям достается, столько же и людям. Кто хо-
чет, пользуется им. Кто не хочет, в тень прячется.
Солнце следует как дар принимать. Оно одаряет
землю, земля же — людей. Так отчего у тебя должно
быть много земли, стало быть, и солнца много, а у меня
мало? Надо все поделить поровну!
Нет, нет и нет!.. Не сажайте землю в клетку, не
оскорбляйте солнце!
— Пошли работать. Кто больше наработает, больше
и получит. А лодырь пусть голодный ходит.
— Как ндти-то?
— Дружными рядами, нога в ногу.
— Это почему ты будешь ходить в белом, а я в чер-
ном? Мы оба давай в зеленом ходить станем! Почему ты
смеяться будешь, а я плакать? Поделим поровну радость
и горе. Вместе смеяться начнем, вместе плакать.
206
— Как делить-то, если у меня дома свои заботы,
у тебя свои, у меня крыша худая да низкая, у тебя вы-
сокая да новая?
— Заботы-хлопоты у нас у всех единые станут. Вме-
сте их одолевать начнем.
— У меня пятеро ребятишек, у тебя один. Мне и
ночью вкалывать приходится. Как же мои слезы с твоим
смехом смешать?
— Объединим участки, общим будет урожай. При-
бавим пятерых твоих ребятишек к одному моему, будет
у нас шестеро общих. А когда мы состаримся, твои пя-
теро да мой один нас содержать станут.
Равенство!.. Двери перед ним пошире распах-
ните! .,
Овак свою дверь настежь распахнул:
— Начнем с моего дома. Всё выносите!
Отворили дверь хлева. Вывели одну корову, восемь
овец. Асатур, глядя на скот, подумал: «Зря я ему двух
баранов не подарил — ведь все равно наше общее».
Открыли амбар,*наполнили мешки мукой. Наткнулись
на крупу в горшке:
— Ас этим что делать?
— Забирайте! — велел Овак.
Салвизар укуталась в одеяло, подсела к окошку, на-
блюдала. Сердце у нее кровью обливалось, будто от него
кусок оторвали. Взяла на руки дитя, словно пытаясь им
восполнить исчезающее и вызвать в людях жалость.
«Не все забнрайте-то, видите, какой я крохотный...»
Нашли стакан рису:
— А это куда?
— Берите! — сказал Овак.
— Ну а ссыпать куда?
— И амбар разбирайте, выстроим новый, большой,
в нем и будем все хранить.
Асатур в панике кинулся к дому.
«Все уносят, да еще как уносят, у Овака ничего не
осталось». Свернул ковер, попытался было его в хлеву
спрятать, да не нашел подходящего места. Потом сооб-
разил: постелил ковер на голую тахту, а сверху прикрыл
рогожей. •
«Ежели принуждать станут, отдам, конечно. А так
не дам. Интересно, Ваче свой ковер сдаст? Он себе на
уме — спрячет, чтоб другие на нем не сидели. Кто бы
207
нашелся да сказал ему: «У тебя ковер вон какой боль-
шой, не то что у других! Что ж ты его не сдаешь в ком-
муну?»
У Ваче все забрали, только конь остался.
— Ваче, а конь?
Ваче же будто и пе слышит.
— Ваче!
— Не мешайте дело делать.
— Так ведь спрашиваем же...
— Говорю, не мешайте!.. Нашли время для вопро-
сов.
Один из членов коммуны выделил для общих вещей
просторную комнату. Принялись всё переносить в нее.
Кладовщик давал указания:
— Это направо. Это налево... Поосторожнее, пе раз-
бейте! ..
Со лба Ваче стекал пот. Карандаш в его руке быстро
бегал взад-вперед по бумаге.
— Из дома Исаянцев полтора кило сырого мяса.
Кладовщик не принимает:
— Его не сохранить, назад несите.
Ваче возражает:
— Порядок есть порядок, ты обязан принять.
— Ваче, а с конем как же быть? — подает голос
кто-то сбоку. _ '
Тут Ваче обрушивается на кладовщика:
— Тебе ведь велено мясо принимать! Л1ы, в конце
концов, члены правления! Раз сказано — должно быть
сделано!
Бабо слоняется по улицам. При виде подозрительного
человека прячется. С удивлением наблюдает за тем, чем
заняты люди. Суматоха ему по душе. Вон один, скрючив-
шись в три погибели, хлеб волочет, чтобы сдать на склад.
Бабо преграждает ему путь:
— Постой.
Отломил кусок, сунул себе в карман. Владелец хлеба
не сердится, зато Бабо говорит ему сердито:
— Это теперь пе только твой хлеб — коммуны!
Другой сыр несет.
— Постой.
208
Отламывает себе здоровый кусище. Крестьянин
злится:
— А ну клади иа место!
— Тебе-то что сделается? Это я у коммуны беру.
Коммуна потребует вернуть, тогда верну.
Лопает Бабо хлеб с сыром, шатается по улицам.
До поздней ночи носили люди продукты из дому на
склад. Иногда взъедались на кладовщика:
— Ты почему канистру с керосином поставил в мой
медный таз?
И другой тут же встревал:
— Гляди, парень, не поколоти моих цветастых та-
релок...
Он пытается втолковать владельцу таза, что фарфо-
ровые тарелки сдал, — неужто после этого его канистра
с керосином недостойна стоять в медном тазу? Подума-
ешь, великое дело!
И от женских глаз ничто не ускользнет.
— Что ж вы крупу-то мою с крупой Цагик Асоянц
смешали? Моя чистенькая, перебранная, мытая, зерныш-
ко к зернышку.
— Мою муку отдельно кладите, она пз отборной пше-
ницы.
Когда скот в хлев загоняли, пастух хлестнул хворо-
стиной одну корову. И тут же его схватила за ворот рука
хозяина и—хлоп!
— Что — больно? А скотине, думаешь, не больно?
Пастух принялся шуметь. Хозяин коровы стал оправ-
дываться:
— Моя корова и вон та бок о бок шли, дошли до
дверей хлева, моя вперед двинулась, та сама спешит
первой войти. Да разве ж моя пустит? Ну, и застряли
обе в дверях. А этот хворостиной мою хлещет. За что
мою-то? Почему не другую?
Кромешная тьма, ни зги не видать, а во тьме голос
тишины: «Больше нету... Нету больше...»
В амбаре безмолвие пустоты. И в сердце Асатура
опустел уголок, заполнился мраком.
Темень. А во тьме — дневные голоса.
«Ваче, а копь?»
«Что ж ты канистру с керосином в мой медный таз
ставишь?»
«У меня зернышко к зернышку».
«Что — больно?»
209
Голоса вспыхивали и гасли в сознании Асатура. Он
лежал на толстом матрасе, набитом овечьей шерстью,
укрывшись стареньким одеялом, и чувствовал отсутствие
ковра под матрасом. Припомнил, как вел телка в Шарур
иа продажу, поторговался-поторговался, да и купил
ковер на вырученные деньги. И столько в доме было ра-
дости!
Из хлева донесся какой-то звук.
«Там же пусто, в хлеву-то... А,’голуби!..»
Голуби свили гнездо под потолком хлева. Голубей не
забирали. А впрочем, куда их ни забирай, они все равно
к хозяину вернутся.
У него возникло неодолимое желание заглянуть в
хлев. На мгновение даже почудилось, будто все дневные
происшествия — мираж. Осторожным шагом двинулся
к хлеву. В темноте наступил на какую-то тварь. По визгу
понял, что это его собственный пес.
«Вай, Мурик-джан, и как это я про тебя забыл?»
Так ведь пес же весь день не кормленный!
«Сторожить нечего, — стало быть, и собака на что?..
Вай, Мурик-джан».
Асатур понимал, что пес умоляет накормить его. Но
чем?.. Асатур так разволновался, что прижал голову
пса к своей груди.
«Больше тонир разжигать ие станем, Мурик-джан.
Нету и нас больше ни овец, ни пеструшек... И хлеб печь
больше не будем. Так чего ж я тебе дать могу, Мурик-
джан? ..»
Открыл дверь.
— Иди, живи сам по себе.
Вошел в хлев, лампу зажег, оглядел все вокруг. Ясли
пустые. Небось грустит его скотина в чужом-то хлеву.
Сел иа ясли, задумался: «Что лучше — колхоз или ком-
муна? У колхозников в хлеву скотина. Хозяин ее и погла-
дит, и накормит. Председатель уездкома верно сказал,
что мы к скоту привычные, а тут одним махом дом опу-
стошили. Вай, Овак, Овак...»
Не стерпел, пошел к общему хлеву, разбудил пастуха:
— Где мою коровушку привязал?
— Отдельно ёе привязали. Она как бешеная, всех ко-
ров перебодала.
Асатур и удивился, и радость испытал:
— Ничего, браток, это же скотина, она без понятия.
Только не бей ее, христом-богом прошу.
210
Вернулся домой — пес в дверь скребется. Завидев хо-
зяина, принялся возле ног виться, руки лизать.
— Не хочешь уходить, Мурик-джан? А что ж нам де-
лать-то? Пу ладно, оставайся. Завтра из коммуны при-
несу тебе остатки еды.
Минута к минуте — ровнехонько, нога в ногу. И рас-
свет, и закат—все в едином ритме, в общем порядке.
Раз! — стройсь!
Два! — смирно!
Три! — шагом марш!
Всегда труден первый шаг, так же как первое слово.
Как ни пытался Овак научить людей шагать в ногу
стройными рядами, ничего из этого не вышло. Нашел
выход:
— Кто в армии служил, вперед встаньте.
Вперед встать поспешили многие. И не только те, кто
в армии служили, но и члены правления. Овак не решил-
ся одернуть их при народе. Велел построиться по росту.
В хвосте колонны оказались подростки.
— Шагом ма-а-арш!
Первый шаг...
Один с левой ноги пошел, другой с правой. У одного
шаг широкий, другой семенит. Ряды качнулись, покриви-
лись, однако первый шаг все-таки был сделан.
Первый шаг...
Коммуна двинулась вперед... Привет тебе, гряду-
щее!.. Привет вам, равные в будущем души!..
Обернитесь-ка. Вот те, что на нашем беспокойном
земном шаре сделали первый шаг равенства.
Мы зашагали. Было трудно. Мы кровь проливали во
имя первого шага. Пали сотни и тысячи. Души и тела
наши были в ранах. Земля горела под нашими ногами.
Но мы не знали, как внести в ряды единый ритм. И все-
таки шли...
Коммуна двинулась.
Овак шагал сбоку.
— Раз — правой! Два—левой!..
Кто-то трехом своим врезался в чужой красный но-
сок. Хозяин носка чуть опустил лопату, которую нес на
плече. Мужик в трехах испуганно отшатнулся. Крестья-
нин в сапогах крепко впечатывал в землю шаг, чтоб по-
211
слышнее было. А у впереди идущего шнурок, стягиваю-
щий шерстяной носок, развязался. Сапог вдруг как при-
давит шнурок, он и оторвался, носок сполз по самую
щиколотку.
Но коммуна продолжала идти. Слышите:
•— Правой! Правой! Ровнее! Ровнее!
Крестьяне колхоза «Землероб» собрались, глазеют.
Пу а для ребятишек великое удовольствие бежать вслед
за колонной, подражая старшим. Среди зевак кто смеет-
ся, кто советы дает:
— Мисак, правой, правой!..
— Аракел, лопату повыше держи, а то человека по-
ранишь!
Смех.
Бабо откуда-то вырос. Как врежет ногой под зад по-
следнему коммунару и тут же смылся. Встал в сторонку
и грозит кулаком тому же человеку. Гогот. Из рядов
коммуны понеслась ругань.
— Что стряслось? — спросил Овак.
Но зеваки не сказали, в чем дело, — больно уж потеш-
ное зрелище.
— Равнение, товарищи, равнение!
Люди пытаются идти в ногу, приноровиться к шагу
соседа. Кто шагал с левой, стал шагать с правой, а кто
с правой — елевой. И опять—каша.
Сузится улица, и колонна вытягивается, а если па
пути ямы-колдобииы, опа и вообще разрушается. Ко-
му-то пятки отдавили, кому-то лопатой по башке заеха-
ли. Озлились друг на друга, по стерпели, рядов не по-
кинули.
— Равнение, товарищи, равнение!
До чего же четок журавлиный клин. А коммуна толь-
ко-только в стаю собирается. Непривычны люди к строю,
каждый шагает не в склад, не в лад.
— Равнение держать! Держать равнение!
Было три отдельных участка, а нынче их объединили.
Когда-то этот кусок земли принадлежал вой тому сель-
чанину. Сельчанин волнуется:
— Получше, получше копайте, ребята!
Да, любовь к земле, тоска по ней.
Асатур не вышел на работу. Ему было поручено хлеб
работникам принести.
В селе тесто замесили, тонир разожгли, хлеб пекут.
212
Лавочник Даниэл глядит из-под ладони на дым. Из
двадцати пяти домов дым валить больше не будет, на
двадцать пять покупателей у пего теперь меньше. На
двадцать пять дворов уменьшилось для Даниэла село.
«Вай, чтоб пусто было тому, кто эту коммуну выду-
мал! /\ нам что — жить не падо? Наше ремесло — тор-
говля, так.дайте ж нам торговать по-людски!»
Даниэл непроизвольно пошел на дым. Каково же
было его изумление, когда среди женщин, пекущих хлеб,
он увидел матушку Наргиз и Сатик, раскатывающую тес-
то. Перед глазами у него поплыли зелено-красные круги.
«Нынче хлеб пеки, завтра траву коси, послезавтра...
Это все мерзавец Ваче придумал...»
Даниэл, разъяренный, стал прохаживаться взад-впе-
ред, пытаясь перехватить взгляд Сатик и дать ей по-
нять, что он ненавидит коммуну и ревнует к пей Сатик.
Но Сатик на пего так и не взглянула. В это время его
другая женщина заметила и громко крикнула:
— Иди, Даниэл, бери пару свежих лавашей!
Даниэл удалился, не произнеся пи слова в ответ.
В полдень коммунары пришли в село на обед. Столы
расставили у дверей склада — недалеко от кухни. Их
уставили тарелками с пловом. Тридцать работников —
тридцать тарелок. На запах еды собрались собаки со
всего села. Ребятишки пытались отогнать их камнями.
Женщины прислуживали мужьям. Каждая следила за
тем, чтоб ее муженек поплотнее пообедал. Женщины по-
едят отдельно, детишки отдельно.
Один сельчанин продал два года назад свой вино-
град п купил фарфоровые тарелки в цветочек. А ему
плов в глиняной миске подали. Так он к еде даже не при-
тронулся. Отстранил тарелку, поднялся. Глянул на стол,
увидал свои тарелки. Одна из его тарелок досталась
человеку, у которого, кроме глиняных горшков, и по-
суды-то никакой сроду ие было. Владелец тарелок разо-
злился, пунцовый сделался, ему захотелось расколотить
свою миску вдребезги. II громко сказал в сторону кухни:
— Я когда-нибудь Дома в глиняной миске ел? Ни-
когда. От обеда отказываюсь.
Овак поднялся, мысленно выругался, а вслух сказал:
— Равенство есть равенство. Завтра все мы будем
есть из одинаковых тарелок. Садись, брат, ешь. Считай,
что в дом твой пришли гости и ты им подал лучшие та-
релки.
Женщины сели отдельно, подальше от мужских глаз.
213
Каждая чадо свое усадила рядышком. Л те из ребят,
которые заявили: «Не хочу есть», получили затрещину.
Ясное дело почему: до вечера их уже никто больше не
накормит.
В сумерках в горах завыл ветер, йотом сорвался crop
и понесся вдоль по сельским улицам. Кто был во дворе,
вбежал в дом. Л кому требовалось из дому выйти, тог
поостерегся. Необычный был ветер: голова его драконья
в село вползла, а хвост меж макушками гор извивался.
Овак поспешил в дом войти. Устал смертельно, по
прожитым днем был доволен. Работал он со всеми на-
равне— руководители коммуны были обязаны трудить-
ся наравне со всеми. Только при чрезвычайных обстоя-
тельствах руководитель имел право оставить черную ра-
боту и заняться другим делом.
Салвизар встретила его слезами:
— Безжалостный! В доме нет пн кусочка сахара,
чтоб хоть чаю попить.
Овак снимал пиджак, да так и застыл. Ведь за де-
лами коммуны он о родной жене, о родном дите забыл!.
— А что ж, тебе из столовой коммуны так ничего и
не принесли?
— Принесли. Только мне не нужно было то, что они
принесли.
Овак снял пиджак, повесил на гвоздь, сел, погрузил-
ся в мечты о будущем. Родились дети, но уже в боль-
нице коммуны. Врач советы дает, чем кормить больного,
а кухня тут же это готовит и обслуживает больных. Для
ребятишек есть ясли, детский сад. И нег у коммунаров
поводов для огорчений. Все улыбаются, все.довольны
жизнью. Это так отчетливо нарисовалось в воображении
Овака, что он встал, подошел к жене, погладил ее по
голове:
’— Потерпи еще чуток, Салвизар. Вог увидишь: от-
кроем больницу, будет кухня матери и ребенка, ясли,
детский сад. Пойми, родная, коммуна — честное хозяй-
ство. Пока трудно, а потом...
— Я-то поняла, — невесело прервала его жена.—-
А ты ребенка спроси — он понял?
Овак замолчал. Вышел на yjftmy, ходил-ходил, на-
шел выход.
— Салвизар, где моя гимнастерка?
— Которая?
211
— Новая.
— В сундуке погляди.
Сундук Салвизар принесла в приданое. В нем она
хранила разную мелочь напоминающую ей о детстве и
юности: фотокарточки близких, подарки, несколько пи-
сем Овака и кружева, которые она вязала для своего
приданого и которые так и не пригодились. Там же хра-
нила и наган мужа, когда Овак пе брал его с собой.
Овак вытянул сундук из-под тахты, открыл, достал
гимнастерку с блестящими медными пуговицами, краше
которых Овак и представить себе не мог. Опять затолк-
нул сундук под тахту, свернул гимнастерку, сунул ее
под мышку и двинулся к двери.
— Ты куда это гимнастерку понес? — остановила его
Салвизар.
— Отдам Даниэлу, кое-чего для дома за нее возьму.
— Не смей! — закричала жена, спрыгнула с крова-
ти, выхватила у него гимнастерку. — Не дам! Не нужен
мне сахар! Да я помру, ежели его в твоей одежке увижу!
Подложила гимнастерку под голову младенцу.
Овак безмолвно сел на табурет. Глянул на малыша,
на жену и вдруг таким счастливым себя почувствовал.
Представил, что у него четверо сыновей. Который от
кори помер, в синей одежде. Которого змея ужалила,
плечистый, бесстрашный. Тот, что утонул, — умненький,
смешливый. И младший лепетун. Четверо мужчин! По-
том трое на миг исчезли. А младший вырос, возмужал,
сделался видным парнем. Тут появились и старшие трос,
встали рядом с ним. Но теперь почему-то младший ока-
зался самым старшим. А сам он, Овак, старенький-ста-
ренький...
Из-за темной черты сверкнул серебряный лучик. Мил-
лионы лет скользил он в пространстве, всего перевидал
на своем веку, но тоску по воде так и не утолил. Нырнул
в волны и рассмеялся.
А река понесла его, понесла... .
Осел хлебнул речной воды вместе с лучом, поднял
вверх морду и заревел, будто вопрошая, куда же поде-
вался блик. Только иебу-то откуда знать?..
Осел потихоньку пошел по узкой прибрежной стежке.
Навстречу ему двигались два силуэта — мужчина и
женщина.
— Там человек? — прошептала женщина.
215
— Нет, осел, — тихо ответил ей мужчина.
— Помилуй нас, господи Исусе, — вздохнула жен-
щина.
И опять луч блеснул на реке. Тысячи людей глядят,
а ведь в голову не придет вопрос: откуда быть лучу, если
нет на небе ни солнца, ни луны? Впрочем, может быть,
свет этот исходит из такой невероятной дали, что ему
пришлось проделать путь в миллионы лет? Но сейчас
главное не это, а осел, перекрывший тропку, — мужчина
ударил его ногой. Это означало: ты мешаешь нам в этом
просторнейшем мире. И осел его лягнул, что, видимо,
означало: у меня нет ни малейшего намерения спешить.
Ослам действительно торопиться некуда. Если бы они
умели удивляться, удивились бы в первую очередь люд-
ской спешке — куда спешат? зачем? И при этом еще
ослам от них покоя нет. Мужчина оказался упрямым —
толкнул осла к реке. Но и осел был упрям — он оттолк-
нул мужчину к горе. Человек чуть было не завопил в
ярости:
— Эй, ишак, дай пройти, пока нас люди jie увидали!
Сноха матушки Наргиз семенила вслед за ним с узел-
ком под мышкой — в одном глазу смех, в другом сд,е-
зы, — удирала из дома свекрови. Если бы кто-то вдруг
крикнул: «Наргиз идет!» — она на месте бы померла,
в камень обратилась. А на другой день сельчане обнару-
жили бы ее каменное изваяние. Если сейчас вдруг осту-
пится и в реку с обрыва полетит — даже не вскрикнет:
почтет это наказанием за содеянные грехи.
Ступала осторожно, будто боялась, что земля заво-
пит. Добраться б скорее, а уж там — дверь па замок, и
все. И ни падений в реку, ни бабки Наргиз. Перед ми-
ром же пусть Даниэл ответ держит. Он и есть теперь
у нее один на всем свете.
Ослу же будто шлея под хвост попала: не дает прой-
ти, и все тут. Вдруг Даниэла осенило: оседлать его надо!
Уперся обеими руками ослу в хребет. Осел почувствовал,
что сейчас его оседлают, крутанулся, путь и приот-
крылся.
Теперь Даниэл держал Сатик под руку, шли быстро.
Подошли к лавке. Даниэл выбрал угол потемнее:
— Постой тут, пока отопру.
Отпер дверь, позвал ее рукой. Сатик вкатилась в лав-
ку. Даниэл запер наружную дверь, в темноте обнял Са-
тик.
— Солнышко мое... Дай мне твою руку...
216
Взял ее вместе с узелком на руки. В темноте душа
путь ему освещала. Пронес Сатик через всю лавку в
свою комнату и дверь комнаты запер тоже.
Ослик, без седла и узды, все еще стоял на тропе
возле речки, обмахиваясь хвостом, убивая время. А луч
света все еще пробивался к речной ряби из далеких ми-
ров.
ЛАатушку Наргиз позвали в один из верхних домов
еще до заката. Хозяйка занемогла, жар никак не спадал.
Муж оседлал‘коня и прямиком в Кешкенд, за доктором.
А матушка Наргиз задержалась в сиделках до полуночи.
Л^окрое полотенце на грудь ей клала — не-помогало.
Отвар шиповника дала — не полегчало. Сырой карто-
фель очистила, кружочками на лоб больной уложила,
тело мукой натерла. И снова все без толку. В полночь
доктор прибыл. Сделал уколы, больная уснула. Матушка
Наргиз узнала, что опасности большой нет, благословила
больную и воротилась домой. Увидала на двери замок.
«Видать, кто-то за мной приходил, кликнул, а сноха
не отозвалась. Гость решил, что дом пустой, и замок
навесил. А то куда ей в такой поздний час деваться?»
Отперла дверь, вошла. В сенях тускло горела лампа,
свисавшая со стояка. Сатик обычно оставляла лампу
зажженной, когда свекровь допоздна задерживалась,—•
чтобы старуха пи на что не наткнулась, не растянулась.
Матушка Наргиз сняла со стояка лампу, вошла с нею
в комнату. Никого. Даже постель не расстелена.
— Сатик!..
Молчание.
Опустила лампу на тахту, подошла к двери хлева:
— Сатик!..
Опять тишина. Сердце ее тревожно Застучало.
— Сатик!..
«Наверно, наскучило ей одной сидеть, а может,
страшно стало, она и пошла к соседям... Бесстыжая,
что тебе у соседей в такой час^делать?»
Соседи — одни за другими — прошли перед мыслен-
ным взором старухи. Припомнила парней в этих семьях
и взъелась.
— Бесстыжая! — крикнула громко, чтоб сноха услы-
хала, если войдет. — Что ты у соседей позабыла, шлен-
дра?!
И вдруг старухе почудилось, что лампа перестала
свет испускать. Старуха поспешила вон из темноты, за-
217
сменила па улицу, стала стучать к соседям. Открыли
ей ие сразу, нехотя — час-то поздний.
. — Сноха моя не у вас?
Удивились — за полночь, а ее дома нет?
— Нет, не видали.
К другим соседям постучала.
— У нас ее нету.
Третьих через ердык расспрашивать стала.
— Нет, к нам пе заходила.
Сердце старухи разрывалось от тревоги. «Может, по
воду пошла и что-нибудь стряслось?»
Дошла до родника — ни души. Спустилась на берег
реки — пусто. «А вдруг ее течением унесло?»
— Сатик!..
«Ежели б что-нибудь стряслось, увидали.бы, ска-
зали».
Но тревога стала еще больше, она была сильнее рев-
ности. Старуха привязалась к снохе, жизни без нее себе
не представляла.
Пошла домой. «Она, наверное, уже вернулась».
Нет, не вернулась.
И все вещи вдруг утратили смысл. Остались голые
стены, сосуд пустоты. Сноха — единственный человек,
привязывавший ее к жизни. Старое сердце съежилось в
грудной клетке, не в силах вынести непривычной без-
людности комнаты.
Снова вышла на улицу. Каждое дерево, каждый столб
походили на человека. Каждая тень рождала надежду,
каждую тень спросила она:
— Сатик?..
Нет, ие было Сатик.
«Может, к родителям отправилась? — Старуха уда-
рила себя по коленям. — Что я натворила! Случалось,
ворчу на нее. А какая свекровь на сноху не ворчит? Что
мое ворчанье-то — ветер! Поругаю ее и тут же отойду.—
Вспомнила мать Сатик: — Пришла, увела!.. Молодую
сбить с толку — пустяковое дело...»
И она закачалась стоя.
Рассветало. Матушка Наргиз, измученная поисками,
слезами, в бессилии опустилась на тахту. Прикрыла ко-
лени одеялом, скрестила руки на груди — сидела без
слез, покачиваясь взад-вперед.
«Пусть вернется — ни словом ее не укорю. Святой
Саргис, святой Карапет, пусть язык у меня отсохнет,
ежели ворчать примусь...»
218
Сквозь ердык виднелись звезды. Не звезды, а целые
созвездия! Хоть бы уж рассвело поскорее. Рассвет —
а невестушки пет дома.
Нет, не нужно рассвета.
«Лишь бы воротилась. Пусть умру, если после этого
скажу ей: встань оттуда, сядь сюда. Она ведь молодень-
кая. Черт меня дернул ворчать на нее. Вот она н обиде-
лась. ..»
Звезды погасли.
Рассве/io.
Поутру Даниэл отправился к председателю сельсо-
вета. Попросил его выйти, во всем сознался. Председа-
тель после долгих раздумий заключил:
— Это не преступление. Закон позволяет вам же-
ниться по взаимному согласию. Старуху жаль, да ничего
не поделаешь, ведь и сноху жалко. Приходите в сель-
совет, зарегистрирую ваш брак.
Даниэла попросил, чтобы во избежание лишних
встреч Сатик неделю не показывалась на люди. Оформ-
ление брака отложили на неделю. Даниэл ушел от него
довольный.
Жена председателя сразу после его ухода полюбо-
пытствовала:
— Что он за товар тебе такой принес, не посовестил-
ся ни свет ни заря тебя будить? Может, что-то запре-
щенное. Гляди не влипни... .
— Он сноху Наргиз умыкнул.
— Даниэл?
— Ага.
— Сатик?
— Ага.
— Разнесчастная Наргиз, зачем ей жнть-то теперь?
Жил в селе один поганец. И хромотой, и слепотой, и
немотой его казнить мало. Отовсюду, из всех углов, он
сплетни собирал, на свой аршин мерил, а уж потом
кроил-корежил как хотел и в почтовый ящик опускал.
Если кто-нибудь ему за что-то выговорит, он в глаза
смолчит, но зато потом примется кляузы строчить на
обидчика. Чужим успехам завидовал он до зуда в теле.
Честных людей оговаривал — мол, такие-сякие, кого хо-
219
чсшь ни за понюшку табаку продадут. II скольких за-
пятнал!
Выл он гнусный, как гиена: алчен, лепив, неблагода-
рен. Одним словом, доносчик. Его мальчишка задрал
соседской девчонке подол и хохотать принялся. Та в
слезы, родителям пожаловалась. Л\ать ее рассвирепела,
отлупила в своем доме мальчишку и сказала: «Каковы
отец с матерью, таково и отродье». В тот же день на-
правляется мерзавец к председателю сельсовета и заяв-
ляет, что те-то и те-то муж с женой nqnocHT советскую
власть.
Л в сельсовете он услыхал о том, что сбежала сноха
матушки Наргиз.
Пошел домой, чтоб настрочить донос в Ереван, и
вдруг встретил матушку Наргиз. Идет, руки скрещены
на груди, вся сама нс своя.
— Наргиз, — произнес он таким тоном, будто они
с детства дружат, в песочек вместе играли, — как же это
Даниэл у тебя из-под носа сноху-то твою умыкнул? Вай,
Даниэл, Даниэл... Ну ничего, сноха твоя в хорошие
руки попала...
Матушка Наргиз подняла на него глаза и долго их
нс опускала. Ноги у псе подкосились. Она села и при-
нялась сгребать вокруг себя землю и сыпать себе па го-
лову. 11 вдруг пальцы перестали се слушаться, глаза за-
катились, она лишилась сознания.
К пей люди подошли, а кляузник поспешил смыться,
пробормотав:
— Прикидывается.
Старушку привели в чувство.
— Поплачь, матушка Наргиз, поплачь.
А у старушки и слез нет. Одна пожилая женщина,
которая в селе покойников обмывала, умела заставить
плакать женщин в скорби. Опа садилась возле покой-
ника и принималась так рыдать, что все к ней невольно
присоединялись. Сейчас ее искусство было как нельзя
более кстати. Опа присела возле матушки Наргиз и про-
шен гала ей на ухо:
— Я плакать начну, а ты подхватывай.
II вдруг как запричитает:
— Черный-черный ми-н-ир!. Надежду мою у меня
о-о-о-отпял!.. Плачь, Наргиз. Сын твой до сего дня
жив был, нынче по-о-омер!.. Сегодня мы его похоро-
ни н-или! .. Плачь, Наргиз, пла-а-ачь!..
220
Грудь матушки Наргиз заходила ходуном, и опл за-
плакала грустно, певуче. Плакальщица ей сперва чуть-
чуть подвывала, как говорится, «Вводила ое в русло»,
а потом поднялась и сказала:
— Ну, теперь уж ничего не случится. Пусть выпла-
чется, ей полегчает, а потом уж домой ее о i ведем.
По матушка Наргиз домой идти не собиралась. Она
направилась в лавку Даниэла. Женщины двинулись ря-
дом. Шла опа с проклятьями и причитаниями. Дверь
была заперта изнутри. Постучала:
— Даниэл, ты мой дом разрушил, так пусть и твой
рухнет! Чтоб радости тебе не видать! А тебе, Сатик, чтоб
без потомства век прожить... От тоски ио ди по своему
помереть, как я помираю!.. Даниэл, сколько всего я от
снохи своей вытерпела, столько и мать твоя вытерпит!..
Пытались утихомирить, успокоить старушку, она нс
успокаивалась. От лавки свернула к кладбищу. Упала
на могилу сына, плакала, рыдала, била себя, смерти
у бога молила...
Взяли ее под руки, повели домой.
Председатель селькоопа отправился в Ереван. По-
ехал налегке, а вернулся с грузом. Столько товаров для
хозяйственных нужд привез, что негде их хранить было,
пришлось комнату спять.
Даниэл вместе с другими зеваками следил за раз-
грузкой. Он впервые вышел в село после похищения Са-
тик. Ни па кого внимания пе обращал, людей пытался
сторониться. Тем паче что был озабочен. Количество
закупленного селькоопом товара его бы из себя не вы-
вело, если бы он пе увидал фабричных пакетов и специ-
альных мешков с новыми ярлыками и наклейками. Ста-
ло быть, па государственную основу поставлено произ-
водство этих товаров — и частнику скоро хана!
Даниэл постоял немного и пошел в лавку.
В дверь с силой заколотили. Даниэл со дня похище-
ния Сатик не торговал — закрыл иа время лавку. Чуть ли
не круглые сутки дверь лавки была заперта изнутри. Ни
один покупатель так дерзко никогда в дверь пе стучал.
— Открой!.— раздался голос.
— Я не торгую! — предчувствуя недоброе, отозвался
Даниэл.
221
— Л\ы от имени закона!
Перед законом дверь либо настежь распахивают,
либЪ поплотнее ее запирают. Да. что толку в запорах —
для закона нет замков с секретом. Даниэл прекрасно
знал, что благодарность выражать закон ему не станет.
«Выхода нет — дверь не отопру, через крышу проник-
нут».
Послал Сатик во внутреннюю комнату, отпер дверь.
На пороге стояли председатель сельсовета и еще двое.
— Во чудак!—слукавил Даниэл. — Что ж ты себя не
назвал? Разве перед тобой я стал бы двери запирать?
— Если причина будет, запрешь, — важно заявил
председатель сельсовета и, покачав головой, посмотрел
вокруг.
Прежде всего ему бросился в глаза бак е керосином.
— Даниэл, исключи керосин из продажи, — сказал
он, легонько постукивая по баку носком сапога. Словно
хотел по звуку определить—полный бак, не полный?
— Исключу, — скрепя сердце согласился Даниэл.
Председатель подошел к мешку с сахаром;
— Откуда сахар?
— Купил.
— Купил по дешевке, продаешь втридорога. Убирай
отсюда.
Даниэл не нашел ответа.
— Одним словом, ты имеешь право продавать только
те товары, которые сам производишь.
Такого удара Даниэл не ожидал.
— Я ничего не произвожу. Я только посредник ме-
жду производителем и покупателем, — сухо, с трудом
сдерживая гнев, произнес Даниэл.
Председатель увидал, какое впечатление на лавочни-
ка произвели его слова, и решил показать ему свои пол-
номочия.
— Спокойно! Я тебе не Наргиз, так что голоса не
повышай. Между производителем и покупателем есть
один-единственный посредник: сельский кооператив. До
нынешнего времени имелся частный производитель, и по-
тому частная торговля дозволялась. А теперь нет част-
ного производителя. Так что между кем и кем ты посред-
ник? ЛАежду государством и колхозником? Не выйдет.
Наше Государство не такое нищее, чтобы делать част-
ника посредником. Так что закрывай свою лавочку.
Последние слова прозвучали приказом. Потом пред-
седатель подтащил пустой ящик к прилавку, сел. Двое —
222
те, что сопровождали председателя, — последовали его
примеру. Даниэл, сдерживая обиду и ярость, запер дверь
изнутри. Он не намеревался портить отношения с пред-
седателем, тем более что брак его еще не был зареги-
стрирован. Кто знает, как все завтра может обернуться.
Даниэл заставил себя смягчиться.
— Неси, поглядим, что у тебя есть, — не отводя взгля-
да от лавочника, сказал председатель.
— Сейчас принесу. — Даниэл подошел к двери ком-
наты и крикнул: — Сатик, неси вино, закуски!..
Председатель растерялся:
— Чудак! Речь идет о списке товаров.
— Черт с ними, с товарами. Хочешь, все спишем.
— Мне был сигнал из уездкома, что ты подрываешь
государственную торговлю. Нет, брат, хлеб твой я есть
ие стану.
— Лавку закрою, но сердце для нашей дружбы не
закрою. Вы в дом вошли, а мы с Сатик только что по-
женились. Так неужто за это по стаканчику не опроки-
нем? Лавку я нынче не закрою, потом закрою. Но нам
из села бежать некуда, друг друга видеть придется.
Даниэл говорил убедительно. Уполномоченные пере-
глянулись между собой, потом посмотрели на председа-
теля. Тот был обезоружен.
— Верно говоришь, Даниэл. По обычаю, мы должны
были прийти поздравить вас, но, поскольку брак твой ты
еще не оформил, мы медлили. Ведь мы жцвем по за-
кону. ..
Сатик тут же принесла на стол вино, хлеб, вареное
мясо. Она стеснялась смотреть людям в глаза и выгля-
дела очень растерянной.
Поели, вина попили. И председатель сказал:
— А теперь давай товар-твой посмотрим.
Опорожнили ящики. То, чем разрешено было торго-
вать, отложили в сторону. А то, чем запрещено, уполно-
моченные старательно нагромоздили в середине лавки,
будто готовились стрелять по этим товарам, как по ми-
шени. У Даниэла сердце кровью обливалось, но на лице
при этом он изображал такую счастливую улыбку, будто
люди исполняют его желание. Затем председатель сам
составил список товаров, которыми дозволено торговать,
поставил под списком круглую сельсоветскую печать и
повесил листок на стену. Этим он как бы запрещал по-
купателям брать все, что вне*этого списка. Тут уж Да-
ниэл не стерпел.
223
— Ну как же быть? — сказал он убито. — Что мне де-
лать с оставшимся товаром? Позвольте его распродать,
и все.
— Чтоб тебе с ним не мучиться, мы его просто кон-
фискуем? И тебе спокойнее, и нам, — предложил пред-
седатель.
— Я государство не обманывал, чтоб мой товар кон-
фисковывали. Во время нэпа мне разрешили торговать,
я и торговал. Теперь не разрешают, я и не буду. Но ведь
я закупил товары до этого постановления, — значит,
имею право их распродать. А если б закупил после по-
становления, тогда конфисковывайте, ваше право.
Председатель понял, что Даниэл крепкий орешек.
Но и сам он был не лыком шит.
— А может, до постановления ты закупил целый
эшелон товара, та-к что — и при коммунизме его прода-
вать будешь? Закон есть закон. И точка. Приходите в
сельсовет, узаконю ваш брак, а то старуха жаловаться
начнет, разлучить вас придется.
Всю ночь не спал Даниэл, а на рассвете все-таки
вспомнил, что нужно идти в сельсовет. Оживился. На
миг даже позабыл об обрушившейся на голову беде. Стал
торопить Сатик. Оделись, вышли на улицу. Сатик вся
сжалась, платок на самые брови натянула, от Даниэла
ни на шаг.
В конторе она села на скамейку у стены и опустила
голову. Председатель задал ей вопрос:
— Ты по своей воле пошла к Даниэлу или он тебя
силой увел?
«Вчера пил за наше здоровье, а сегодня провокация-
ми занимается», — подумал Даниэл.
— Это я для проформы спрашиваю, — словно прочи-
тав его мысли, тихо добавил председатель. — Это моя
обязанность.
Сатик не ответила. Председатель повторил свой во-
прос, на сей раз присовокупив:
— Если ты не по доброй воле ушла к нему, Даниэла
следует судить.
Сатик кивнула.
— Значит, по доброй воле?
- Да.
Регистрация состоялась.
224
•— Ну, идите, больше никто не имеет права вас ого-
варивать, а если станут, обращайтесь ко мне, я их при-
струню.
Вернувшись домой, Сатик несколько раз перечитала
брачное свидетельство, спрятала его в сундук, заперла
на замок и подумала: «А что сейчас маре 1 делает?»
Ей хотелось сходить к матушке Наргиз, попросить
прощения, сказать: мол, я молодая, не устояла, да и
страшно бывало одной. Если бы матушка Наргиз прости-
ла ее, она почувствовала бы себя вполне счастливой.
Выбрав удобный случай, она зазвала к себе соседку:
— Как маре живет? Хоть бы весточка какая от нее...
— А что тебе до маре? — насупилась соседка —
Если б родная была-тебе, так возле б тебя находилась.
Сатик заплакала.
— Мы ведь столько лет под одной крышей жили.
Соседка смягчилась:
— После тебя исхудала вконец, кожа да кости. За-
перлась в четырех стенах, слезы льет.
Сатик зарыдала, слезы принесли облегчение.
— Возьми сахару, передай ей, только не говори, что
от меня.
«Дело доброе, — подумала соседка, — за это в селе
только похвалят».
— Трудно, что ли, — передам.
Сатик дала ей пять голов сахару. Вернувшись домой,
соседка тут же две головы припрятала, а остальные рас-
колола так, что еще пять голов, получилось. И понесла
сахар матушке Наргиз.
— Ослепнуть твоей снохе, но тебя она все-таки не
забывает. На, матушка, чаю попьешь.
— Лучше б она меня сперва отравила, а потом уж
сбегала, — простонала старуха.
Коммуна пыталась шагать в ногу.
— Раз — правой!.. Два — левой!..
Матушка Наргиз уселась на придорожный камень,
грустно смотрит на коммунаров и различает в их рядах
своего сына.
Господь с тобой, матушка Наргиз. Только в мыслях
он твоих, а рядом с тобой нету сына.
1 Маре — мама (нареч.).
8
В. Арутюнян
225
Разве ж в молодые годы помышляла она о такой ста-
рости? Все предрекали ей десятерых сыновей. Поступь
> нее была уверенная, взгляд сияющий, солнечный. Од-
нажды попытался ее было потискать соседский паренек.
Она схватила его в охапку и так стиснула, что у того
кости захрустели.
— Ступай и знай свое место, — сказала она ему.
Он ушел как побитый и даже имени ее не решался
больше вслух произносить.
Матушка Наргиз была родом из села Пахлеван. Что
В ней осталось-то от прежней стати да силы? Зачем
жить?
Из труб дым валит, на улицах голоса звенят. А ее
очаг погас, и голоса она не подает.
— Правой!.. Правой!.. Держать равнение!..
Никто не подойдет, не спросит: матушка Наргиз, за-
чем ты из коммуны ушла?
«А что у меня есть-то, чтоб к их добру добавить?
•Раньше надеялась, что сноха работать станет. На что
коммуне лишний рот?»
Вспомнилось, скольким из теперешних молодых она
пуповину отрезала, купала, молитву читала, обратив
лицо на восток. «Что ж ты меня, господи, не вознагра-
дишь? ..»
Эх, старая, разве люди думают о том, кто отрезал их
пуповину? Разве кто-нибудь брался содержать старуш-
ку, которая ему пуповину отрезала?
Один сын у нее был, целый мир у нее был, и чувство-
вала она себя матерью мира. А какая мать такой себя
не чувствует? Что есть-то у матери? Две руки. Сынок
скажет: обними — и они вкруг него обовьются. Два гла-
за. Сынок скажет: погляди на меня. И взор и слух ее
обращен на сына, она растворяется в его существе и
жить без него не в силах.
Счастлива земля: одряхлеет, а ее подкормят,- и она
снова молодая. Бессмертно материнство земли: один ее
покинет, другой с нею. Потому что грудь ее всегда полна
молока. А какой толк от иссохшей груди' старухи?
Она зашла в дом Овака, присела возле Салвнзар.
— Я одна-одинешенька на всем белом свете, — ска-
зала она. — Если коммуна хочет, пусть берет мою зем-
лю— распашут, засеют. А мне что надо-то: ломоть хлеба.
— Я Оваку скажу, — пообещала Салвизар. — Как ты
одна-то живешь, матушка?
226
— Весь день н-а улице. Гляжу-гляжу, может, негод-
ница сноха покажется, скажу ей, что думаю, на сердце
полегчает. Да на глаза мне все не попадается.
—- Не нужно ее бранить, молоденькая она, пожалей.
— А меня она пожалела? Хоть бы уж предупредила
меня, уговорила...
— Ежели предупредила бы, ты б ее все равно про-
кл’яла... Зачем* тебе одной жить? Переходи к нам. Ме-
ста всем хватит. И я все время с тобой буду.
— Нет, я уж в своем доме век доживу. Со стендми
своими говорить буду.
Сатик укладывала товары, снятые с продажи. Сахар
перетаскала в амбар. Подумала: «А у маре сахар не
кончился?» Мыло сложила в ящик: «А у маре мыло
есть?.. Да откуда ему быть?» Рулон материи спрятала
в ящик: «У маре одна рубаха, да и та, видать, износи-
лась». Взглянула на платки: «Не отослать ли один
маре?»
Осмелилась спросить:
— Даниэл, можно одни платок маре передать?
Сказала и покраснела до ушей. Словно великий грех
совершила перед небом и перед Даниэлом. Даниэл опе-
шил: не думал, что после всего случившегося матушке
Наргиз можно что-нибудь послать. Отложил в сторону
платок:
— Раз подумала, отошли. И несколько метров мате-
рии отрежь, отошли.
Сатик обрадовалась, и Даниэл приободрился.
Когда Даниэл вышел из дому, она отрезала материн,
завернула в нее конфет, сахара, мыла. Вспомнила, что
у матушки Наргиз лампа треснутая. Лампу новую взя-
ла, спичек и все это с трудом приволокла в дом к Оваку.
— Салвнзар, — сказала она, — не обижайся, что я в
дом твой пришла, не счн'гай меня бесстыжей.
И заплакала.
Это был первый дом, в который она зашла после по-
бега.
— Да почему ж я тебя бесстыжей считать стану?—•
удивилась Салвнзар. — Л1уж твой не в армии, не в тюрь-
ме, чтоб сказать: не дождалась, бросила. Какая вдова
замуж не хочет?
Салвнзар дом заперла, чтоб случайно матушка Нар-
гиз не заглянула и ие нарвалась на сноху.
227
— Даниэл хороший человек, хороший хозяин, — до-
бавила опа, — а ты терпеливая'женщина, па вес руки
мастерица.
— Салвизар, я к тебе с просьбой. Умоляю, не откажи.
Ог своего имени вог это передай маре. День и почв за
тебя молиться буду.
Салвизар взглянула иа увесистый узел:
— Доброе у тебя сердце, Сатик. Я, конечно передам.
По пройдет время, скажу, что от тебя.
— Не надо, опа обо мне слышать не хочет. Как вспо-
мнит Даниэла, и рубаху, и шаль — все выкинет.
— Ну как хочешь, — согласилась Салвизар.
Сатик быстро шла по улице — домой возвращалась.
Вдруг оклик:
— Бесстыжая! Вроде бы пе видит!.. Хоть бы уж
другой дорогой ходила!
Опа подняла глаза. Н увидала прямо перед собой ма-
тушку Наргиз. Horn у Сатик задрожали, сердце оборва-
лось, она грохнулась иа колени:
— Прости меня, марс, я молодая, нс устояла.
Из глаз ручьями полились слезы.
— Дала б мне стакан яду, а потом уж ходила, шленд-
ра! Стакана яду пожалела?
• — Маре!..
Н пе нашла больше слов.
На улице показались люди. Матушка Наргиз за-
плакала снова по покойному сыну и вся в слезах ушла.
Сатик закрыла лицо платком, побежала домой.
К Аса туру гости заявились из соседнего села. Сняли
обувь, забрались па тахту, уселись па ветхом паласе.
— А говорили, что Асатур хороший ковер купил,—
сказал один из гостей, большеротый.
Второй, у которого попп были такой длины, что вот-
вот завиваться станут, одернул сто:
— Тебе-то что? Может, и не покупал.
— Л пусть спросит, в этом дурного пег, — встряла
жена Аса тура. — Был у нас ковер,.как же не был! Аса-
тур (io пз LJIapypa привез. Но коммуну создали — и ко-
вер отобрали, и от дела пас оторвали, и от людей.
Оты сказала это таким юном, будто коммуна — раз-
бойник с большой дороги, появился ночью па пороге
228
дома Асатура, наставил ружье иа него, схватил ковер —
и поминай как звали.
— On oii-onl — покачал головой большеротый, сочтя
это большим несчастьем.
Он так п по понял, зачем понадобилось отбирать ков-
ры п у шарь, ведь веши эти нужны только в домашнем
обиходе, а теперь валяются без дела на складе.
I ри десятилетия войн и невыносимых испытаний, рез-
ня, потоки беженцев, повсеместный голот. до такой сте-
пени изнурили село, что все, что можно было продать,
крестьяне старались продать за кусок хлеба. Во время
нэпа началось некоторое оживление. Даже покупка прос-
тейшей у 1 вари говорила о том, что люди уже начинают
вставать на ноги. Ведь в течение многих лот крестьянин
по представлял, что можно купить что-нибудь, кроме
продуктов питания. И, видимо, поэтому и ковер, и другие
приобретения в их глазах обладали теперь повышенной
ценностью. Л вот взяли и во имя равенства все отобрали.
Лица гостей приняли сочувственное выражение. Они при-
шли издалека, притомились, проголодались — надо было
их угостим». Старуха беспокойно то и дело выходила, в
надежде, что муженек явится и сообразит, чем накор-
мим» гостей. Она заметила, чго гости уже начинают нс
доумевать, почему хозяйка не предлагает им поесть.
Асатур пришел поздно. Жена вызвала его в сопи и
недовольно зашептала:
— Люди голодны. Что мио делать? Пусть твои ком-
муна их накормит.
Асатур и сам понимал, что это необходимо. Пошел
к кладовщику. По тот заупрямился:
— Принеси мне письменный приказ, я тебе и хлеб
дам, и сыр, и курицу
Асатур бегом к Опаку. Тот развел руками:
— Не могу дать разрешения без согласия членов
правления.
— Стало быть, нам теперь людей избегать придется?
— В конце концов все будет хорошо. I остипицу от-
кроем, при пен будет кухня. Гости будут жить в гости-
нице, кормиться за счет коммуны. Принимать гостей мы
будем честь по чести.
Асатур вернулся домой в обиде иа коммуну и Овака.
Жена была уверена, что Асатур принесет всякой сне-
ди Опа оживленно расспрашивала гостей о том о сем,
время ог времени притворно сокрушалась:
229
— Асатур все не идет, чтоб за стол мы сесть могли.
Знаю, чго вы голодны с дороги.
Асатур явился мрачный, понурый. Это даже гости за-
метили. Сделал знак жене, чтоб вышла. Та сразу:
— Принес что-нибудь?
— Нет.
— Какой позор! — жена ударила ладонями по коле-
ням. — Что мне теперь делать?
Гости переглянулись. Оба смекнули, в чем дело.
Большеротый подмигнул товарищу, что означало: «По-
шли».
— Не стесняйся, Асатур, мы знаем, что ты член ком-
муны, и на тебя не'в обиде. На нет и суда нет. Нам надо
идти, — сказал большеротый.
Хозяева их не удерживали.
Случай этот очень подействовал на Асатура. «Ду-
рака нашли. Стройся в один ряд со вчерашними голо-
дранцами. Овак командует, а я шагай... Вай, дурная
моя голова, во что влип! Чтоб гости из дома моего уди-
рали? Опозорен я теперь на весь белый свет...»
Время — это птица, распростершая крылья, которая
в вечном полете. Не за что ему зацепиться, чтоб задер-
жаться, остановиться, не знает оно усталости, чтоб рух-
нуть на лету.
Минута к минуте, к шагу шаг. Солнце движется враз
и навсегда заведенном ритме, луна вертится по своим за-
конам.
Раз — строясь!
Два — вперед!
Пошли...
Солнце где угодно может печалиться, но в Джавахке
оно всегда смеется.
Ваче не знал, что и в Джавахке создали коммуну. Он
ие предполагал, что коммуна вообще где-либо еще мо-
жет существовать. Подобного хозяйства в Кешкендском
уезде больше нс было. Из уездкома пришло указание
послать несколько человек в Джавахк для обмена опы-
том.
Среди тех, кого послали в Джавахк, был и Ваче.
Вот что он увидал: котловина окружена горами, на
пять верст окрест луга, покрытые густой высокой травой.
230
В ней — птичьи гнезда с пестрыми яичками. Вода в ручье
не успеет пересохнуть, а птенцы, уже оперившись, ле-
тают.'Трава в человеческий рост. Из нее, зеленой, ци-
новки плетут, а сеном набивают подушки и тюфяки. Го-
ворят, если на них спать, сильным будешь и долго мо-
лодым останешься.
Здесь, среди.лугов, расположено село Сулда. Оно раз-
двоилось— разбилось на два мелких селения: одно назы-
вается Позади, второе — письменно Мясникяи, а устно
Коммуна. Жители сел — сплошная родня: кумовья да
* сватья.
Коммунары Мясникяна радушно встретили гостей.
Заявили:
— Речи потом, сперва поесть надо.
Поели.
— У вас все дома новые — с чего бы это? — спросил
Ваче.
— Государство деньги дает, вот мы и строимся, — ве-
село ответили хозяева.
— А как вы живете?
— Государство деньги дает, мы продукты покупаем,
делим между собой, так и живем.
— Ну а одежда?
— Государство материю дает, мы шьем.
•— А чем вы занимаетесь?
— Пока что дома для себя строим.
— Вот это настоящая коммуна! — воскликнул Ваче.
«Коммуна похожа па недоношенного новорожден-
ного. Не знаю, найдется ли врач, который его спасет,—
сказал во время беседы один из коммунаров Джавах-
ка. — Но раз уж вы ее создали, старайтесь беречь ее
честь».
Потом он дал совет коммунарам Арпы взять у госу-
дарства ссуду, приобрести сельскохозяйственные орудия,
открыть ясли и детский сад, сшить для членов коммуны
одинаковую форму, обувь и при необходимости помо-
гать им.
Умнее предложения невозможно было себе предста-
вить.
Гостей весело, с хлебом-солью, на конях, прово-
дили.
Когда хозяева поотстали, Ваче накинулся на
Овака:
231
— Видал, какой .коммуна должна быть? Дома —
один к одному, кругом достаток, народ веселый.
— Только вернемся, сразу ссуду просить начну. Не
откажут.
— Это почему ты будешь ходить в красном, а я в
черном?
— Оба будем в белом ходить.
Государство выделило кредит, и все коммунары оде-
лись в белое.
— Раз — стройся!..
— Два — равняясь!..
Приближалась зима. Члены коммуны более не могли
обедать на улице. А урожай выдался такой богатый, что
негде было хранить зерно.
— Раздадим всем поровну.
Раздали.
Из труб вновь повалил дым.
— Ух, — обрадовалась жена Асатура, — дом не
дом, если в нем еда не варится... Еще б буренушку вер-
нуть. ..
Соседка, запыхавшись, ворвалась в дом:
— Матушка Наргиз, Сатик помирает... Рожает, а ей
совсем худо... Человека послали в Кешкенд за докто-
ром, пока не приехал... А у нее уже сил не осталось.
Помрет...
«Помрет... Помрет... Помрет...»
У матушки Наргиз сердце оборвалось.
— Чтоб у ее похитителя глаза повылазили!..
Когда она так бежала? Когда? Давно — в молодо-
сти. ..
...Сатик по голосу матушку Наргиз узнала, не ус-
пела та порог переступить.
— Вай, похоронить мне вас, вы ж ее криво усади-
ли,— заорала матушка Наргиз на собравшихся жен-
щин. — Дальше!.. Дальше!..
Подошла, обняла Сатик. Та, захлебываясь слезами,
воскликнула:
— Помираю, маре-джан, спаси меня!..
У матушки Наргиз откуда силы взялись: выпрямила
сноху, строго сказала:
— Терпи! Разве ж я допущу, чтоб с тобой что-нибудь
стряслось? Л боль, она пройдет...
Женщинам велела.
232
— Мариам, зайди справа... Шушан, встань слева...
Нунуфар, держи Сатик...
Даниэл, закрыв лицо руками, сидел на камне и раз-
мышлял: «Не натворила б старуха дурного, еще приду-
шит моего ребенка от ревности...»
Подошел Овак, сел возле него:
— Не переживай, Даниэл. Во время родов у всех
боли. Без этого нс бывает...
— Овак, пошли к нам Салвнзар, как бы повитуха
что-нибудь с дшем не сделала.
Овак вспылил:
— Дурной ты человек, Даниэл.
Лавочник пожал плечами:
— Не знаю, Овак, может, и дурной.
Ребенок родился до приезда врача. Вышла из дома
одна из женщин, поздравила Даниэла и велела:
— Лезь на крышу, стреляй!
Даниэл никогда ружья в руках не держал. Расте-
рялся.
— Свет очам твоим, Даниэл, — обрадовался Овак и
протянул ему свой револьвер. — Тут семь патронов, все
расстреляй.
Стал .стрелять, и село узнало, что у Даниэла родил-
ся сын.
Матушка Наргиз искупала младенца и зашептала:
— Господи Иисусе, святой Оганес, святой Арегак,
святой Лусняк, сделайте долгою жизнь ребенка.
Перекрестила, спеленала, положила младенца возле
матери. _ >
На шампур нанизала три белых луковицы, вышла из
дома и, повернувшись к востоку, прошептала:
— Молю тебя, господи, я, грешная, младенцу это-
му. -.
И тут увидала Даниэла. Руки у нее задрожали, шам-
пур закачался, слова заклинания позабылись. Она на-
чала снова:
— Молю тебя, господи... »
Не смогла продолжать, бросила Даниэлу:
— Уйди с моих глаз.
Даниэл все понял, недовольный удалился.
— А\олю тебя, господи, я, грешная: младенцу этому
дай его долю, да поскорее, да побольше, пусть он полу-
чит желанное от небес и земли.
Заклинание произнесла, по с места не сдвинулась.
233
«Нет, не от души сказала. Помилуй меня, господи
Иисусе, — прими прямым то, что криво сказано».
И еще раз это повторила. Потом вошла в комнату и
бутылкой перекрестила все четыре степы.
«Да храпит тебя крест и отчая десница».
Нет, что-то не то. Переделала одно слово: «Да хра-
пит тебя крест и господняя десница».
Явились женщины навестить роженицу. Снеди ната-
щили. Повитуха должна была передавать дитя из рук
в руки и брать причитающуюся мзду. Но она денег брать
не стала. Дала Сатик нужные советы, пожелала выздо-
ровления и ушла.
Множество сказок бродит по свету. В сказках этих
есть страшные чудища. У белокожих народов чудища
черные, у чернокожих — белые. Есть чудища одноголо-
вые, есть семиголовые и даже сорокаголовые. Если герой
отрубит все головы, а одну не сумеет, чудище продол-
жает жить п приращивать к туловищу отрубленные го-
ловы.
Все чудища пожирают людей. Н живут они за семью
горами, за семью морями. Нашелся герой, который от-
рубил все до одной головы, пало чудище, парод возлико-
вал, п теперь уже пе так сложно стало одолеть семь гор,
семь морей.
Множество сказок бродит по свету. И все они — о ра-
венстве.
. Равенство...
— Даниэл, говорят, ты лавку закрыл?
•— Нынче иа торговле не заработаешь, — и глубоко
вздохнул. — Асатур, это правда, что коммуна от села
отделяется? Говорят, государство вам ссуду дает, чтоб
вы себе новые дома построили.
Асатур приосанился:
— Л как же! Ваче с Оваком в Ахалкалахе побывали,
поглядели па их коммуну, подивились: у всех там новые
дома. А мы пи одной крыши нс починили. Что ж это за
коммуна? У нас с головы до ног все должно быть повое.
— Асатур, сделайте меня казначеем. А?
— С Оваком поговори, Даниэл. Если он па правле-
нии вопрос поставит, я буду за тебя.
Даниэл поспешил к Ваче — того подготовить.
— Даниэл, — сказал тот, — что ты деньги с толком
тратить станешь, не сомневаюсь. Что товары самые луч-
231
nine купишь, тоже уверен. По в граммах и копейках нас
же обманывать станешь. Как же я, зная это, сам тебя
зазову?
— Нс буду обмалывать, Ваче.
— А ежели обманывать не хочешь, иди в поле рабо-
тай. На что тебе непременно казначейство?
— У каждого свое ремесло.
»
«
И Овак ему отказал.
— Ваче не против того, чтобы тебя вообще в ком-
муну принять. А я против. Даю слово коммуниста, я тебе
добра желаю. Но даже если мои родной брат, который
по соседству живет, скажет — выхожу из колхоза, прими
меня в коммуну, — я его пе приму. Нз пего коммунара
не выйдет.
— Хорошо, — сказал Даниэл, — как мне доказать,
что страсть к собственности, о которой ты говорил, у
меня исчезла?
— Отдай ключи от дома Ваче. Скажи: оставь в доме
только го, что мне положено, остальное забирай на склад
коммуны.
— Э, — вздохнул Даниэл, — у меня вчера ребенок ро-
дился, а «я его нынче без куска хлеба оставлю?
— А у меня что, по родился ребенок?
— Ты — это ты, а я — это я.
И ушел.
•
Матушка Наргиз купала младенца. Сатик, лежа в по-
стели, внимательно за ней следила. Так же осторожно и
ласково старуха обходится с ее дитем, как с другими,
или не так? Может, обида все еще гложет ее? Но ма-
тушке Наргиз пе в чем было упрекнуть себя. Вылила
первый ковш воды на младенца и прошептала: «Господи
Иисусе...» И испытала тот же внутренний трепет, кото-
рый всегда испытывала, выливая па голову младенцу
первый ковш.
А когда лила последний ковш, принялась ласково
приговаривать:
— Это тебе покой принесет, крепко уснешь, во сне
придет к тебе святой Саргис, коснется тебя, н вырастешь
ты богатырем.
Она вытерла ребенка, запеленала, положила возле
матери и тихо предупредила:
— Ножки покрепче да поровнее пеленай, чтоб ирн-
235
пологим ис вырос. Когда иа руки берешь, рукой спинку
поддерживай. Подушку пониже положи, чтоб у пего спин-
ка ровная была. Перед кормлением -грудь теплой водой
мой. Как только покормишь, укладывай его в люльку.
Лицо ему не закрывай, а то дышать будет печем. Если
плакать станет, грудь дай. А не угомонится, меня по-
зови. ..
Выходя из дома, она с Даниэлом столкнулась. Гля-
нула иа него исподлобья и засеменила прочь. А Даниэл
с ней даже не поздоровался. Вошел в комнату, вынул
хлеб пз сундука, принес сыру и хмуро принялся за еду.
Сатик подумала — он мрачен из-за того, что матушка
Наргиз с ним неприветлива. Попыталась успокоить
мужа:
— Ие сердись, Даниэл. Она много несчастий* па сво-
ем веку перевидала. Сердце сразу не оттает.
— О ком ты?
— О маре.
— Сдалась мне твоя маре! — разозлился Даниэл.—
На свете все вверх дном перевернулось, а ты все про
свою маре!
С улицы донесся шум. Даниэл вышел поглядеть. Там
толпилось человек десять — повздорили двое колхозни-
ков из колхоза «Землероб». Один с большим опозда-
нием на работу вышел, но потребовал, чтобы ему пол-
ный трудодень выплатили. Бригадир же пи в какую.
Колхозник кричал:
— Я вдвое больше твоего всего в колхоз сдал! Л "те-
перь разок опоздал и уже за полдня получу? Отдавайте
мою землю, я из колхоза выхожу!
Никакие уговоры не помогали. Он, может, думал, что,
если выйдет из колхоза, все* умолять его начнут вернуть-
ся, а то без пего колхоз пропадет. Однако колхозники
в свою очередь тоже оскорбились, потребовали общего
собрания.
У Даниэла тут же настроение поднялось. Вернулся в
дом веселый:
— Сатик, запомни, что я тебе скажу: и колхоз, и ком-
муна недолю проживут. Только торговля — дело основа-
тельное.
Мир — не безделушка, которую можно подарить кому
вздумается. Лишь мыслящая душа человека ощущает
его безмерность, н лишь мыслью можно объять его.
236
Но и крохотный земельный участок порой, целый мир.
Руки его обрабатывают, а сердце крадет для себя од-
ного. И человек в своем крохотном мире чувствует себя
глыбой.
Мир — это чувство. Злым словом могут отравить
душу, добрым словом заставят почувствовать себя
властелином мира.
Мир... Растяжимое понятие. Он распростерся в мил-
лионах душ. Стоит копнуть, в каждой душе он есть.
И каждый скажет: верни, он мой!
И несведущие друг о друге души спешат изменить
облик мира. Грядущие поколения об умерших скажут:
старый мир.
Отмер старый мир, а новый ой как трудно строить.
Новый фундамент, новый орнамент.
Состоялось общее собрание коммуны. Всех будора-
жила мысль о новых домах, новом селе. Вынесли реше-
ние, составили заявление, и Овак, оседлав копя Ваче,
отправился в Кешкенд.
Председатель месткома прочел заявление, отложил
его в сторону, йогом вынул из ящика циркуляр и протя-
нул Оваку:
— Читай.
Овак прочел, удивился, помрачнел.
— Что это значит?
— Это означает: разогнать коммуну и присоединить
ее к колхозу «Землероб».
Овак похолодел, потом вдруг весь взмок от пота.
— Но почему разогнать?..
Новость потрясла все село. Л колхозники «Земле-
роба» позлорадствовали:
— Во чудаки’ Чтоб в колхоз вступить, целый год
маршировать учились.
— Пока не построитесь и не гаркнете все вместе: «Да
зтравствует колхоз «Землероб»!» — мы вас к себе не
возьмем.
— Что ,для вас государство — дойная корова? Ком-
муна? Организация лодырей!
А Даниэлу это как маслом по сердцу.
— Помнишь. Сашк, что я тебе говорил?
— Эго про марс то?
— Да при чем тут маре? Про колхоз!
— Нет, Даниэл-джап, не помню
— Коммуну разгоняют! А не сегодня завтра колхоз
разгонят! Вот увидишь.
237
Пришел новый циркуляр: все село — колхоз.
Овак всю ночь глаз не сомкнул. Вспоминал, с каким
воодушевлением сколачивал коммуну. И как впервые
ряды коммунаров маршировали под гогот односельчан.
Они же, наступая друг другу на пятки, все-таки шагали.
Вспомнил, как отдавали люди последнюю горсть зерна
во имя желанного равенства, которым сам он их вдох-
новлял. Мысленно он уже осуществил большое строи-
тельство коммуны, и казалось оно столь реальным, что
невозможно было представить несостоявшимся, суще-
ствующим тол].ко в мечте — вне времени н пространства.
В конторе яблоку было негде упасть. Толпа стояла
в дверях, люди глазели в окна. А председатель испол-
кома взволнованно объяснял:
— Что мы делаем? Создаем коммуну, свободную от.
всех обязанностей. Опа только то и дело что-нибудь тре-
бует. Товарищи, поймите меня верно — мы должны уси-
лить мощь нашей армии, развить промышленность. Для
эюго в селах должно вестись коллективное хозяйство.
По частной собственности надо бить отовсюду!..
Потом оп дал слово Оваку. Для того это было неожи-
дан и остью. •
— Я нс просил слова, товарищ председатель.
— Вы один из активнейших организаторов коммуны.
Года вполне достаточно для того, чтобы увидеть все не-
достатки подобною хозяйства. Расскажите об этом.
Овак обратился к собравшимся:
— Товарищи! У коммуны один недостаток: бедность.
Через несколько лег упорного труда этот недостаток
можно одолеть. Будет возможность вернуть государству
ссуду, семена. Пе разгоняйте коммуну! С частной соб-
ственностью падо покончим, одним уларом, вырвать се.
из душ. Товарищи, я призываю вас защитить коммуну!
Председатель исполкома растерялся. По тут же со-
владал с собой и спросил сдержанно, спокойно:
— Товарищ Овак, вы коммунист?
— Да, коммунист.
— Значит, должны шагать в ногу с партией.
— А я с партией.
— Партия считает, что для укрепления советской
власти следует разогнать коммуны...
— Я вс покину коммуну...
Тут попросил слова секретарь партячейки Арпы:
238
— Товарищи, вам может показаться, что сегодня
'обычное собрание. Нет, товарищи. Сегодня мы обсу-
ждаем вопрос государственного землевладения. Мы сто-
им иа границе старого и нового мира. Старый собствен-
нический мир не оправдал себя, потому чю делал чело-
века рабом. Человек обрабатывал землю, а сам жил
впроголодь. Собственность создала такие формы правле-
ния, при которых рабочего человека держали в темноте
и невежестве. Мы разрушили эту систему. Следует со-
здать новую систему, при которой земля равным обра-
зом принадлежала бы всем. Вот какая трудная задача
легла на плечи нашего поколения. В городе рабочие из-
готовляют для нас тракторы, по трактор то за заборы
ваши пе перелезет. Ему нужен простор. А для этого надо
объединить все земельные участки. Трактор может а
год удвоил, нашу посевную площадь. Л без этого невозх
можпа окончательная победа советской власти. Овак
считает, что у человека следует разом отобрать всю соб-
ственность. А мы придерживаемся другого мнения. По-
чему у крестьянина вс должно быть личного приусадеб-
ного участка, чтоб выращивать то, что ему хочется? Ведь
планомерная обработка общей земли пе в силах учесть
вкусы каждого. Крестьянина нельзя также лишать круп-
ного рогатою скота. Дверь колхозного склада пе может
без копна открываться: ради каждого ребенка, каждого
гостя, каждой роженицы, каждого больного. Опыт ком-
муны показал, чю недовольство рождается именно из-за
этою. Я предлагаю поддержать мнение председателя
исполкома. Давайте же все как один проголосуем за кол-
хоз. ..
Слова эти ударились о темные ветхие стены и вли-
лись в людские души.
— Весь скот отымут. Надо что-то придумать. То, что
на собрании наобещали, это все вранье...
Коммуну распустили. На последнем собрании пред-
седательствовал Ваче. Большую часть скога из .агонов
и хлевов коммуны сразу же передали колхозу 'Земле-
роб.. Посуду, ковры, ра шую домашнюю утварь, которую
нс брал колхоз, было решено вернуть хозяевам. Реше-
ние правления было утверждено на общем собрании ком-
муны.
Даниил пристрастился к чгению. Сядет у стены дома,
поднесет газету к глазам и читает все подряд.
— Чго пишут, Д.ЗПП )Л?
Данни! н юбражас! оззбочеиппст ь:
— Положение сложное, В России бапдиинм. Во
Влас п. ci рели юг.
Дру| ому 1 оворп I:
— Коллективизацией многие недовольны. Взять
Арпу. ( колыю у пас народу пе хоюло в колхоз nciy
паи.? А ежели их силон ннтавляи., ничего хорошего из
ною не вындсг. А Государснм» продохнуть не дает —
Мол, немедленно всгуиаГие.
А с третьим он уже во внешнюю политику ударяется:
Скоро раскулачит!iь станут. Народ разбегаюся
lia’iiiei А англичане юлько юго и ждут...
— Ну и чю будет?
— Опсуда мне шан,? I осударсiпо мирит, впрямую
ПИЧС1 о не скажет...
— Давай матушку Наргиз к себе jioh.mcm. пусть с
нами живет.
< .пик просиял.I, обняла Даниила:
— Дапичл-джан...
Н слои пе нашла, чтоб благодарность свою ему пыкз
ла I ь.
— Это я для тебя делаю, ( а тик.'Може т, мне при дет-
ей из дому надолго отлучии.ся — чтоб ты одна дома не
сидела.
В гот же день вдвоем «оправились к матушке Наргиз.
Завидев Сноху, сларуха обрадовалась. А в еюропу Да-
ни »ла и не глянула: «Эко черный нес зачем еще в мои
дом «аявплся? Но мне соскучился?»
Дани »л «уговорил первым:
Ma i ушка Наргиз, пе сердись, чго я в твой дом
пришел. I! меня май» родила, н у меня душа есть. Ска-
жем, не сын бы (вой погиб, а я, и у меня осталась бы
молодая жена, и гной сын ее умыкнул бы. Гы б его про-
клинала laic, как меня проклинаешь?
Он юворнл так прочувс।воиаппо, чю у старушки
сердце дрогнуло.
— hoi меня пак.«зал, милый, пуси. i поя мать инки
гда такого юря, как у меня, пе увидит,
— Каждый сын ходе! возле себя мять имен». А ты
и мне и ( азик ман» Мы пришли «а гобой — заберем
тебя, живи с памп
— Iler, — отрезала матушка Парни, — нс пойду.
210
Caiпк таплакала, упрашивать ее принялась.
— I lei, — упорствовала старушка,— в лих стенах я
всегда с сыном рапонарнн.но Как мне его с собой в ваш
дом лабр.т 11.?
— Маре, — настаивал Дани «л, — шпили в церковь,
усынови меня.,.
Старушка снова покачала головой:
— Нет, не пойду. Я тебя уже и раньше простила, а
।сверь ува*кап. буду, по дом сноп Проспи, пе могу.
— Маре, а ( мели меня но месяцу, по два дома пе бу-
дет, как же ты ( .инк и внучонка своего одних оставишь-’
Гы ж нм обоим родная.
— А я к вам приду, но педелям жни. буду, по Дома
моего меня не лишайте.
Датнил больше ни па чем не настаивал, он цели сво-
ей добился.
В полночь Данн тл ра (будил жену:
— Стик, давай товар лаканываи..
— Какой товар?
— Да то, чго у нас ссп. А го придут, таберут— как
ЖпIь станем?
— Кто заберет, Датил джаи?
— Черт табсрет! lie задавай вопросов. (душ ай то,
чю говорю тебе. Гжели я в юры уйду, время от времени
весточки о себе слать стану. Но ил об лом пн iyiyl
Ясно?..
У Сатик тут же слала наполнились слетами, она та-
рыдала в не сумела сказать в ответ ни слона
Стояла ночь. Овак одиноко слонялся по улицам, Иу-
cioTii улиц перетекала в душу. Он походил па генерала,
который воодушевил солдат на бон. вел их в самое пек-
ли сражения, провел через тысячи испытаний, ценой
больших жертв отхватил высоту, еще нс утихли возгласы
победы, и вдруг прнка i отступать
11о почему?.. 11очсму?..*
Нт улице появился Ь1б<». Он стянул у кото то кожа,
ную плен., обмотал ее металлический проволокой и шел
теперь, лихо размахивая плен.то над т тловой. II вдруг
болтаю хлестнул Овака по лицу. Не придав лому ша-
чення, liaou продол жал свой ну и..
211
— Тьфу! Будь проклят твой отец! — разозлился Овак
и набросился па Бабо, чтоб отпять плеть.
Тот увернулся, задал деру. Увидев, чго Овак его уже
не догонит, он останбвился и заорал:
— А ты что на моем пути встал?
Овак рассвирепел вконец:
— Да я тебе все уши оборву!
Бабо нагнулся, поднял камень:
— А пу попробуй!
«Да ои п впрямь помешанный. Не стоит с ним свя-
зываться»,— подумал Овак и пошел дальше. Только ото-
шел на несколько шагов, мимо уха его просвистел бу-
лыжник, запущенный Бабо...
Равенство...
Дни относятся друг к другу почтительно — нс тол-
каются, не налезают друг па друга.' Потому и у недель
свой порядок. Потому и месяцы знают, когда им про-
буждаться. Потому и век, прежде чем стукнуться со сле-
дующим, должен пройти путь в сто лет, не потеряв при
этом ни одного своего мгновения.
Вот.бы обществу такой же точности и порядка — кра-
дет время у самого себя, а от бега столетий отстает.
Равенство... Шаг к шагу, ряд к ряду, в солнечном
ритме. Равенство жило в душах, и люди пытались его иа
земле утвердить.
W
Весть о роспуске коммуны несказанно обрадовала
кладовщика. Ои позвал иа склад братьев жены, запер
дверь изнутри и стал запихивать в мешки материю, кожу.
Все это велел тащить домой. Во второй заход они все
трос волокли продукты и кое-какую утварь.
И вдруг наткнулись иа Овака.
«Склад грабят», — смекнул тот. Он чуть не лопнул Ът
ярости. Преградил им дорогу:
— Сволочь! Вор! Вот с какой душонкой ты в комму-
ну вступал!
У кладовщика посыпались из-под мышки цветастые
тарелки и вдребезги разбились.
— Ты чего? Чего дерешься? — в испуге завопил кла-
довщик. — Ребята, сюда! Он меня душит...
Па крик примчались братья его жены, побросали меш-
ки. Один набросился па Овака сзади;
242
— Вот тебе, пес! Вот тебе, разрушитель храма!
И другой его ударил:
— Вот тебе, контра!
И кладовщик от них не отставал:
— На государство покушался, кулацкая бацилла?
Вот тебе!. .• %
Овак явился домой измордованный, окровавленный.
Рухнул на тахту, закрыл лицо руками и зарыдал в го-
лос. Салвизар в испуге подошла к нему:
— Овак!.. Овак-джан, что стряслось?..
— Коммуна у-мер-ла... — простонал Овак.
Каждое утро отворялась дверь хлева, и стадо коров
выходило на ухабистую улицу. Люди, которые раньше
батрачили на Сого, по одному его окрику бежали вслед
за стадом, теперь глядели на Сого как на осужденного.
Сого не имел права голоса, не мог ни избирать, ни быть
избранным, а вчерашний голодранец Еранос мог вдруг
сделаться депутатом, вмешиваться в государственные
дела и решать, как поступить с Сого.
Сого бесился. Громко ругался — а кого ругал, было
неясно. Неважно — лишь бы люди знали: живет в Сого
сила, подтверждающая, что он не ровня прочим. Все
можно утратить, кроме чувства превосходства.
Он гнал стадо заливными лугами, следил за тем, чтоб
скот не разбредался, и, опершись на палку, слушал мы-
чание коров. В такие минуты казалось, что он ничего ие
ощущает, ни о чем не думает, что он безразличен ко все-
му, касающемуся белого света и человека. А па самом
деле он уносился мысленно в Таврнз, где никогда не
был, но где жил его сын Мурад.
Сого мечтал дать своему единственному сыну торго-
вое образование — с тем, чтобы он открыл магазин в
Тифлисе, Баку, Ереване. Однако сына -прельстили воен-
ные погоны — погоны капитана. Долгое время он коман-
довал в Кешкенде эскадроном. Однажды крестьяне по-
колотили его палками за то, что он бесстыдно волочился
за сельскими девушками. К моменту прихода большеви-
ков был он уже порядком изувечен. Оседлал коня и мах-
пул в Тавриз. Два года назад один человек танком пере-
плыл Араке и принес Сого весточку о сыне: раны его
затянулись. Сого обрадовался. «Он связан с английской
разведкой». Сого возликовал. «Мурад вернется, кактоль-
10 англичане сдержат слово — начнут войну». Сого за-
смеялся и заплакал, опять засмеялся и опять заплакал.
211
Через месяц тот же перебежчик вновь появился. От
сына принес письмо. Мурад сообщал, что коллективи-
зация в России вызвала недовольство. Англичане готовы
встать на защиту раскулаченных. Скоро и сам он при-
едет домой, потому что есть у него в Армении дела. «Я все
выдержу—пусть хоть каленым железом жгут, пусть
хоть небо на голову рушат...»
Он тосковал по своим землям, подогревал чувство
мести, помнил прежние дни.
«А ты есть, есть ты, господи...»
Он возвращался домой. Во дворе, под абрикосовым
деревом, кто-то лежа-л. Это был Мисак, когда-то верный
ему слуга!..
При большевиках Мисак от Сого отдалился, чтоб по-
лучить землю и денежную ссуду. Сого упрашивал Миса-
ка вернуться в его дом, но тот проявил твердость. Съез-
дил в Ереван, купил себе каракулевую папаху, сапоги .
со скрипом, костюм, воткнул кинжал за пояс, затем мах-
нул в Кешкенд и принялся слоняться по улицам: женить-
ся надумал. Разных девиц показывали ему, да ин одна
не пришлась по душе. Захаживал он в винные лавки,
попивал вино и клял на чем свет стоит Сого. Даже при-
кончить его грозился. Вызвали Мисака в милицию, ото-
брали кинжал и отпустили.
Сого все это знал, да терпел.
Кончились у Мисака деньги. Он снова ссуду попро-
сил, на сей раз ему отказали. Потребовали, чтобы он
прежний долг погасил. Мисак вымолил себе год отсроч-
ки. Год пролетел, оп стал уговаривать, чтоб еще на два
года отсрочку ему. дали. Но пе уговорил. Из финотдела
пришла бумага — выкладывай денежки. А откуда их
взять-то? Папаха прохудилась, костюм потерся, сапоги
давно уж перестали скрипеть, он продал их за бесценок
сапожнику.
Разлегся под абрикосом в саду Сого и думает: «Еже-
ли б не было у меня долгов, я б за словом в карман не
полез, речь бы па собрании толкнул, у нас ведь страна
белняков. А я батрак...»
Мисак умел спекульнуть на том, что он неимущий. Да
вот долг проклятый...
— Мисак!
Он вскочил, низко поклонился бывшему хозяину.
— Говорят, кто государственного долга не вернул,
тому арест грозит. Это верно?
— Ведь и у меня долг, хозяин.
245
— А как тебе без долгов обойтись? У тебя за спиной
теперь нет Сого, чтоб зерном тебя нагрузить — мол, за-
бирай себе...
— Верно, хозяин, верно...
— Попаси-ка мое стадо. Потом поглядим — ежели
прижимать станут, что-нибудь с твоим долгом приду-
маем.
— Вай, спаситель ты мой!..
Сого слова лишнего не скажет — осторожный. Налог
взимают — пожалуйста. Насмехаются — молчит, терпит.
Он вообще молчун. Днем ходит как неприкаянный во-
круг своего дома, тут чего-нибудь сделает, там чего-ни-
будь приладит. А стоит прохожему объявиться, отвора-
чивается, чтоб «здравствуй» ие сказать и на «здравствуй»
не ответить. Малыши, которые только-только начинают
без матерей выходить на улицу, боятся Сого: только по-
кажется— в сторону шарахаются. Сого детей не любит.
Ненависть, которую питает к их отцам, и на детей пе-
ренес.
Однажды у него случайно палка из рук упала. Один
мальчуган быстро поднял ее, протянул Сого в надежде
услышать ласковые слова от этого мрачного деда. Лю-
бой бы сказал: «Молодец, расти большой». А Сого без-
различно взял палку и продолжал путь, погруженный в
собственные думы.
Часто его можно было видеть за околицей села — там
стояло четыре новых дома, и Сого подолцу их разгляды-
вал. Дома эти принадлежали четырем крестьянским
семьям, которые в свое время все, от мала до велика,
батрачили на Сого. После установления советской вла-
сти батраки получили землю, покинули Сого н первыми
изъявили желание создать коллективное хозяйство. Сов-
местными усилиями выстроили дома, объединили скот,
и хозяйство их стало неуклонно расти. Когда Сого смо-
трел на эти дома, его каждый раз охватывало тягост-
ное предчувствие. А глаза оставались внешне равнодуш-
ными, когда он дотошно пересчитывал коров и овец, вы-
ходящих из общего хлева, кур, кудахтавших во дворе, и
все то, что в понимании крестьянина является богат-
ством.
Прогулку за околицу села он предпринимал каждую
неделю. Потом его можно было увидеть у подножия
горы, возле полей бывших батраков. Придирчиво вгля-
246
дывался, как вспахана земля, чем засеяна. Мысленно
подсчитывал урожай и мрачно шел назад. Проходя
мимо четырех новехоньких домов, останавливался, опер-
шись на палку, и все смотрел, смотрел. У него сердце
обрывалось, когда видел, что в колхозном стаде приба-
вилось коров пли овец. Стало быть, еще одна-две семьи
в. колхоз подались. Бессловесные твари, скотина каза-
лась ему повинной в том, что собственное его хозяйство
рушится.
«Почему скот не собьется с пути, не станет добычей
волков? Почему не затянет его трясина? — исходил ядом
Сого. — Почему коршуны не летают над этими дома-
ми? ..»
Представлял, как проклятья его сбываются: с грохо-
том рушатся дома, с диким мычанием дохнут коровы,
раздается предсмертное блеянье овец, в воздухе реют
пух и перья — гибнут куры. Все — женщины, мужчины,
стар и мал — в панике, все рыдают, оплакивают свою
участь.
В такие минуты Сого ликовал. Он опять чувствовал
себя хозяином, богачом, с полей которого доносится уны-
лый оровел 1 батраков.
А потом мираж рассеивался.
Сого осознавал, что проклятия его бессильны. Без
конца проклинает, а колхозные поля зеленеют себе. Ору-
жие необходимо, оружие!
«Ах, Мурад...»
Вот-вот придет весна. На пастбищах пока скудно, го-
лодно. Не наесться там скоту, его в хлеву подкармли-
вают. В горах снег, в теснинах — бестравье.
Сого быстро шагал к магазину. Увидал фундамент
возле новых домов. Стало быть, еще одни дом вырастет.
Сого постоял, посмотрел, проворчал себе под нос: «Хо-
тел, чтоб прежние рухнули, а они новый строят?»
Показался Шаварш, председатель исполкома,— высо-
кий, горбоносый, в солдатской шинели, на голове буде-
новка, па боку револьвер. Возле него шел, что-то дока-
зывая, усач, тоже высокий, крепкого сложения, было
ему, видно, уже под сорок.
— Не дам, и все, — говорил усач, — даже ягненка ие
дам. Весь скот зарежу...
1 Оровел — песня пахаря.
247
— Дашь, — спокойно ответствовал Шаварш, — нику-
да ие денешься. А ие то раскулачим.
— Меня?
— Тебя.
— Да вы ко мне в дом войдите, взгляните...
«Это Левон, — узнал усача Сого, — партизан Ле-
вон. .. — Воздел руки к небу. — Есть ты, боже, есть!
У них промеж собой дрязги. Пусть перегрызутся...»
Стемнело. Комаров тьма-тьмущая. Мисак, хлопнув
себя по загривку, бежит к дому:
— Хозяин, раскулачивают!
Сого рассматривал обручи на бочке. Встряхнулся:
— Что ты мелешь?.. Кто кулак? Кого раскулачи-
вают?
— Тсс! Услышат.
А Сого уже вскипел. Двинул бочку ногой так, что она
покатилась. Заорал:
— Да говори же толком!
— Хозяин, только чтоб не знали, что я тебе это со-
общил... Быстро прячь все, что имеешь. Из Эривани че-
ловек приехал, заседают, решают, кого кулаком объ-
явить. Давай я часть твоего добра у себя спрячу. Мне
за это ничего не надо, хозяин дорогой, только долг мой
покрой. А добро свое, как только скажешь, я тебе верну.
— Ха-ха! Мисак Сого выручать вздумал! Ступай во-
свояси. Нету уменя добра...
Сого всю ночь не смыкал глаз. Припомнил все свое
имущество, что, когда и почем оно куплено. Даже пустые
бочки не забыл, утварь и... хлеб. У Сого еще амбар по-
лон зерна.
А утром его вызвали в исполком. Он нарочно оделся
победнее: в ветхую чуху, трехи, которые сроду пе носил.
Председатель предложил ему сесть. Он остался стоять.
— Вызвали... Зачем?
— Сого, продай лишнее зерно государству.
«Стало быть, государству туго...»
— А у меня ни зернышка нет.
— Есть.
— Бог свидетель. — Достал из нагрудного кармана
бумагу, положил на стол председателю: — Откуда быть
хлебу при таких налогах? Вон сколько отдал и еще
218
столько же должен. Откуда взять? Уменьшили б на-
логи. ..
— Налоги не я назначаю.
— В твоей власти — захочешь, уменьшишь.
— Налог утвержден в соответствии с имуществом.
Не отдашь, мы тебя раскулачим...
«Стало быть, и налог плати, и остальное зерно за ко-
пейки отдавай, чтоб они жрали да меня хаяли. Не дам!
Ни зернышка! Пусть друг друга жрут».
Ему навстречу шел отец Агван. Одно время он был
священником, имел приход. Потом стал дьяконом. От
тех дней сохранилась у него черная ряса — ей, казалось,
сносу нет. Отцу Агвану было уже около девяти десятков
лет — мрачный старец, вспыльчивый. Он ленился на при-
ветствие ответить, но ему не лень было пешим ходом до-
бираться до кочевьсв Абаны, чтоб - раздобыть свежее
масло и мацун. Если умирал кто-то из сельчан, он тут
же появлялся на кладбище и с аппетитом поедал поми-
нальное угощение. Женщины ахали: дети мрут, а отец
Агван все живехонек. Никакие извивы судьбы, никакие
случайности его пе тронули. Люди судачили: «И не упа-
дет ни разу, старый хрыч, ногу себе не сломает». Почте-
ние к старикам, неистребимое у кешкендцев, отца Агвана
не касалось. И он это знал, и все это знали. Чем больше
его проклинали, тем здоровее он становился. Советскую
власть отец Агван невзлюбил сразу, но скрывал это,
мыслями своими ни с кем не делился.
Сого поздоровался, отец Агван кивнул в ответ.
— Не знаешь, Агван, кто в селе зерно продает?
— Не знаю.
— Узнай, скажи мне. Купить хочу. Вдвойне заплачу.
— На что тебе?
— Сожгу.
Отец Агван пристально посмотрел на Сого, словно
пытаясь убедиться, не спятил ли тот. Потом, ни слова не
сказав, собрался идти дальше.
— Постои, Агван, я тебе монету дам.
Отец Агван приостановился, взял монету.
— Я тебе и десять дам... Н двадцать... И тридцать.
Возле дома у Сого имелись бурты. Оп трудился весь
лень, освобождая их от картофеля. А вечером пришел
Мисак:
— Хозяин, в горах люди объявились.
— Плевать!
— Они из Тавриза.
219
Сого оставил работу:
— Л 'ИО Я 10 МПС ИС KlHUIHf’
— Роятся, чю схватят. Говоря!: пустт. хлеб унич-
тожит.
— Ну, но старо Л повою пич(ч о не ска ыли?
•— Пег, хозяин.
'I сверь уд. они вдвоем всю ночь вкалывали, засыпая
зерно в бурил. ( верху терпо темлей «авалили. Поутру
Мисак снова в юры отравился. ( ото подметал двор, ко-
। да пришли двое и 1 г сльсовега.
— Сою, излишки «ерпа ил обязан продать тосудар
i । ву.
— А чю, государе ню с голоду помрет, ежели у Сою
хлеба пе будет?
— И без тебя выживет, по зерно ил все-гаки продай,
об я гаи.
— Нету у МеИЯ ПИ ГрЯММД. Не ВсрНТС—В ЗМбяр I.T-
Т ЛЯПП1е|
Работники сельсовета, пи слов а больше не (-казав,
удалились ( па о горшок разбил вдребезги: о! ворог ново
рот, и чтоб больше ПО( у НС ЦаЗЛЛИ1
Но серлпс ему под( ка или,ало: тихо ушли, д а шумно
вернутся.
II селах Араратской долины началось раскулачив.'!
нис. Мши их выслали неизвестно куда. II Кешкенде < о
стоялось < обратите, и творили па нем только о продаже
аерна государству, (.ото же чувствовал, что рано или
поздно заюворят и о раскулачивании, И дети. ног на-
стал.
— Рас-ку-ла чпвают I..
Первым в списке значился Сого
( ото узнал об ном еше до оно, как закончилось i о-
opaiuic. 'Раз той ночью не пришли, на рас» иен* придут,
«иоб отстать (Котину в хлеву, а хозяина дома».
( ото решительно пошел в сарай, при катив с собой
ржавый т.пил.ал, точило,.и Долю там натачивал. Кип
жал блестел вес Ярче КосИешЬСЯ ле «ВИЯ — обо/КЖеГ.
Сото про себя порадовался.
Наточил кинжал, вытер ото травой, небрежно от-
швырнул точило, кинжал спрятал под чуху и вышел но
двор Послонялся вокрут дома, б< спслтлто полнился па
крышу, посмотрел па поли, на торы, (пустился, вошел в
дом, прошелся по всем Комнатам, потом ытляпул в ам-
2.0
бар, поглядел на раскиданную там и сям ущ рь, па-
ласы. Опять ташсл 11 лом, в < вою комнату, уселся иа
J.iXiy, ПОДЛОЖИЛ ИОД ( пину подушку И со I ЫЛ.
I у г пришел Мш як.
— Поносит с юр сен.? (Прем ил ею Сою.
— Нет, ХОЗЯИН. Мне снова бум ПЛ ПрИШЛЯ, ДОЛГ тре-
буют.
— Мисак, иа рассвете будь а мостом, во 1 и- ронин, д.
/Кди меля, я тебе двести рублей привесу. Ну иди
Уже стемнело, а (лпо нее не лишался. Д яс скот в
хлев пе изгнал— оставил но я (Ю’. (идя в комнате, он
размышлял: ^Каждый Тод обкладываю! меня нилотами,
1яиут мое добро. Оюдня ИМ ИЯП.ДОСЯ! КОрОВ НОДЯВЯЙ,
а швтра двести. 3< рпо им давай, д'-ныи им давай... Да
почему/!*
И дом заполнился голосами, донесшимися и< I я ври.за
в Кешкенд: lie давай!.. Нс давай!..* Он лот рот ал i ни
жал. ' Ьудь я ис один... Хон, пято» пас 6ц т бы, /нся
юк .. армия... Ах, Мурад...»
11‘ рсд мысленным взором Сою прошли ю, кою он
прикончил бы ш рвыми, < ою машинально крутанул кин-
жал и вии<ил его на ладони.
Дв< рь со । крипом отворилась, и ил пороге пока шла< ь
сто ( lapyxa в потертом фартуке, с лампой в руках.
— Послушан, я ведь уже стара, как мш с такой ра
белой Ши пена i ь? t
— Коров подоил л?сурово прервал се < ото.
—- Подоила.
— Ов(-н. в хлев атилла?
— Заспала.
— Дай мне лампу, а сама иди спи
В старухе ШСВС 1ьпуло< Ь НСДОброе Ир‘ ДЧуВ< I ВИС Опа
с ужасом глядела в глаза ( ою, полны» сдерживаемой
ярое । и,
— Чю я тебе велел?
Старуха растерянно делила /и; двери, приостанови-
лась.
— Иди!
Пил пошла,
А пемпою иоюдя вышел в iy яс дверь и Сою Серд-
п< сто бешено колотилось. Он в своем собственном доме
Дншллтя, как вор, Ьудт<> нот нот новы» накипают из т< м-
иых углов люди и с криком иа нею навалятся. Он бы-
стро вошел л хлев, ымкпул дверь. Коровы, иривязанпыс
по две тилле яслей, жевали («что, равнодушные к Сого и
ко всему прочему па свете. А в другой стороне простор-
ного хлева, за дощатыми воротами, лежали овцы. Сого
встал посреди хлева, пристально оглядел коров, повер-
нулся, посмотрел на овец. Глядел Сого на свое добро,
будто иа самого себя.
«Эх, началась бы война...» И так ему сделалось при-
ятно от этой мысли, будто выпил он стакан шербета.
Вспомнил, как совсем недавно шла война, страшная
война. Чего только не делал Сого — деньги тратилv хлеб
раздавал гарнизону Кешкенда, людей вооружал, но го-
лытьба все-таки победила, установила свою власть. Те-
перь у них земля, дом за домом растет, и все эти дома
у дома Сого солнце отнимают. Множатся их стада, и ста-
да эти затопчут стадо Сого. Орут: «Равенство!» — и та-
щат свое добро в общий котел.
«Ничегошеньки им не дам — ни цыпленка, ни телен-
ка, ни козленка».
Сого казалось, что, если он 'своим добром не поде-
лится, колхоз погибнет. Своя рубашка ближе к телу —
над своим-то дрожишь, чтоб не пропало, не то что над
общим...
«Мне не достанется, так и вам не достанется...»
Он вошел в овчарню. Схватил первого попавшегося
барана за ноги, поднял его, грохнул спиной оземь и заре-
зал. С тем же остервенением он повалил второго, треть-
его, десятого... И ринулся к коровам. По хлеву поплыл
запах крови. Коровы замычали, забеспокоились, затряс-
ли головами, пытались разорвать веревки, которыми
были привязаны к яслям. Но Сого ничего не видел, ни-
чего не слышал. В ушах стоял звон, руки тряслись. Ка-
залось, он ворвался в чужой хлев и, за что-то мстя хо-
зяину, принялся резать скот, опасаясь, что вот-вотсюда
ворвутся люди, застигнут его на месте преступления и
учинят расправу.
Вдруг словно очнулся, взглянул на свои жертвы и в
ужасе отбросил кинжал. В этот миг угасла, безвозврат-
но исчезла его энергия, сила. Он сразу обмяк, постарел.
Неверным шагом попятился лазад, не отрывая глаз
от зарезанного скота. Вышел во двор и быстро запер
дверь. А потом еще долго стоял перед хлевом, пытаясь
осмыслить, что же такое ои сделал. Ему хотелось от-
крыть дверь, будто забыл он там нечто очень дорогое, и
вместе с тем было страшно.
Уже светало. Мутно прорисовывались очертания до-
ма. Сого вошел в спальню, разбудил жену:
252
— Жена! Проснись! Дом мой рухнул. Я коров и овец
своих зарезал!..
И плечи его заходили ходуном в рыданиях.
Потом он открыл сундук, достал шкатулку, вынул из
нее шкатулочку поменьше, отсыпал в нагрудный карман
немного золотых монет, пошел зарыл шкатулку в сарае
и вернулся в дом.
Старуха сидела на тахте окаменевшая.
— Я закопал шкатулку в сарае, в правом углу. Сверху
навозом завалил. Ежели со мной что случится, Мураду
место укажешь.
Старуха подняла голову. Сого взял се руку, поднес
к губам, поцеловал.
— Я тебя много обижал. Ты мне и женой была, и ма-
терью, и сестрой, и светлые, и темные дни со мной де-
лила.
— Хочешь оставить меня?..
— Жди... Жди, покуда ие ворочусь. Я и Мурада с
собой приведу.
И ушел. Возле двери обернулся, поглядел. У старухи
в два ручья сбегали по морщинам слезы.
— Ну, я пошел...
Старуха не проронила ни слова.
— Храни, господи, мой очаг...
Старуха не пошевелилась, не встала. Не проводила
сто в путь — окаменела.
Старик всю ночь глаз не сомкнул: слухи о бандитах
были все тревожнее, а Шаварш поехал по селам, в нет
как нет его.
Старику мерещились темные дороги. В пещерах пря-
чутся вооруженные разбойники.
«Сого ушел в горы, теперь кровь польется...»
В висках топот копыт, тело зябнет и страдает от ка-
кой-то тупой боли.
«Хоть бы кто-нибудь заглянул ко мне, что ли.. .>
Он уже третий месяц был прикован к постели. Пилил
го дворе дрова, и вдруг ему как стрельнет в поясницу —
вытянулся, будто аршин проглотил, и закричал от боли.
Его на руках в дом внесли, и с тех пор он с постели не
вставал: паралич разбил.
«Сого ушел в горы...»
Конский топот продолжал стучать в виске. Возле него
сидела добрая девушка с волосами цвета спелой пше-
253
ннцы. Не девушка — огонь. В Кешкенде злословили:
мол, она ради Шаварша старика выхаживает. А он это
мимо ушей пропускал.
— Я читаю, вы слушаете? «Был высокий столб, а на
нем гнездо. Там жили два аиста. Л1ать-аистиха перевя-
зала травинками лапки птенцам, чтоб те не вывалились
из гнезда. А они крылышками хлопают, готовятся к по-
лету. ..»
— Много тех, что в горы ушли?
— Я только про Сого знаю.
— Раз Сого в горы ушел, значит, будет кровь литься.
ЛХолния на мгновение озарила комнату. Загремел
гром. Небо извещало о наступлении весны.
— Вы верите сказке про золотой город?
— Верю. Верю в то, что фасоль будет с орех, а яч-
мень с шиповник. Люди сочинили, чтобы достичь этого...
Кто-то кашлянул в коридоре. Потом в комнату во-
шел человек в синей шинели. Девушка растерялась:
— Пап, ты? ..
Отец искоса взглянул на нее, снял мокрую шапку,
отряхнул ее.
— Хороший хозяин собаку в такую погоду не выго-
нит. .. .
— Какие новости, Симон?
— Пастухи отказываются в горы идти, хотя им дали
оружие, а твой сын храбрец из храбрецов.
— Он никогда своей храбростью не хвастался, — ска-
зала девушка.
— Что ты отцу перечишь? А еще учительница! Забы-
ваешь, что образование-то я тебе дал. Не корю за то,
что сюда ходишь, но ведь и мать твоя хворает...
Девушка поставила лампу возле старика, на табу-
рет — чтоб он мог до нее дотянуться.
Дочь ушла. Отец почувствовал неловкость.
— Назик моя — сердечная девушка, заботливая. Но
ведь сплетников полно — судачат. Вот и приходится ей
выговаривать...
— А ты не верь болтовне.
— Хочешь верь, хочешь не верь, а людям рот не за-
ткнешь. Дочку замуж никто не возьмет.
— Замолчи. Сам ведь знаешь, что они любят друг
друга.
— Так это у каждого первая любовь — соседская де-
вушка. Сейчас еще милуются, а там, глядишь, и поссо-
рились. Вам-то что — у вас сын председатель исполкома.
254
Скажете ему — другой, что ли, не найдешь? А у нас-то
не так...
— Это правда, что в комсомольца Назара стреля-
ли?— перевел старик разговор на другую тему.
— Правда. Его недавно с гор в село перенесли... Он
церковь разрушил. Я хоть и неверующий, но церкви ру-
шить не дело...
«Назара убили... Террор начинается...»
Симон ушел. Старик долго думал о Назик, Симоне,
комсомольце Назаре и о разрушенной церкви. Нет, не за
церковь бандиты с ним расправились — Назар был од-
ним из активистов колхозного движения.
Дверь вдруг с таким стуком распахнулась, что старик
вздрогнул. Ему почудилось, что рухнули разом все
окрестные скалы, а люди, прятавшиеся в пещерах, с кри-
ком, шумом принялись спасаться.
«Сого ушел в горы... А ночью ему ничего не стоит
в село спуститься...»
Старику захотелось погасить лампу, и тут раздался
оклик из коридора:
— Эй! Что — тут хозяев нет? Где председатель ис-
полкома, почему не выходит?
Все замерло на белом свете — ни шороха, ни движе-
ния.
И вдруг тишина ожила — раздался шум шагов в ком-
нате бодыюго. Вошел человек — широкоплечий, злой, с
густыми усами, в потертой шинели нараспашку, на боку
револьвер. Из грубого солдатского сапога торчала ру-
коять финки. Не обращая внимания на старика, прото-
пал по всем комнатам — людей искал. Не найдя, подо-
шел к постели:
— Ты один, старый хрыч? И дверь не заперта. Бан-
дитов не боишься? Умные люди теперь на семь запоров
запираются.
— Левой, ты?
Старик узнал пришельца, и к нему возвратилось ды-
хание.’Заговорил: *
— Откуда ты?
— С неба. Не ждал? — Снял с табурета лампу, пере-
ставил на шкаф, сел, сдвинул шапку на затылок. — По-
думал, я теперь с бандитами?
Старик вдруг заметил, что у него в крови руки, За-
кричал:
255
— Ты убил человека!..
Левон взглянул на свои руки. Видно, и сам впервые
заметил на них пятна крови. С болью покачал головой:
— Я себя убил, собственными руками. Ух, как без-
жалостно я себя убивал! Зарезал семьдесят овец и пять
коров за раз. Как я только это выдержал?
— Да в тебе теперь твоего ничего не осталось! — за-
кричал старик. — Ты мертв, человек!..
— Мертв?.. Это ты'верно сказал. Помер, да похоро-
нить забыли. Если б кто пережил с мое, теперь бы, как
бешеный пес, всех перекусал.
И замолк. Как очумелый уставился в одну точку. По-
. том сжал голову ладонями и зарыдал, зарыдал. Старик
побоялся лишним словом подлить масла в огонь. Левон
же распахнул на груди рубаху, обнажил грудь и ударил
в грудь кулаком:
— Я тебя спрашиваю — было тут сердце или нет?
— Было, — вздохнул старик.— Когда-то тут было
доброе сердце.
— Значит, было? — Он застегнул рубаху. — А боль-
ше нет... Выкрали... Друг мои выкрал! Помнишь, ста-
рик, что я имел? Две руки, нож да наган. И сражался за
эту власть. Тогда героем считался. А потом как это из
героя в кулака превратился? Припомни-ка двадцать пер-
вый год. Государство ссудило мне деньги. Купил я двух
овец и одну корову. Землю дали — сплошной камень.
Я па карачках земли туда наносил, камень засыпал,
чтоб потом уж хлеб вырастить. Тогда Шаварш мне дру-
гом был. В дом мой заходил, стакан подымал за то, чтоб
дом мой был полная чаша, чтоб добро мое удвоилось.
Да я не из тех, кто на двойном остановится. За десять
лет впятеро добро мое выросло. Кому от этого вред?
А? Овец берег, они мне всё двойни приносили. Землю
холил, опа мне х^еб рожала. А в колхоз записываться не
по душе мне было. Как мне на одном поле работать с
лодырем Ераносом и бездельником Сегбосом? Уже де-
сять лет этой власти, а они всё хвастаются, что неиму-
щие, что батраки. Есть у них стыд и совесть? Как же
вышло, что я, в поте лица трудясь, сделался кулаком,
а они, бездельничая, стали угодными власти? Я помру,
старик, от стыда помру!
— Так что ж, по-твоему, из-за двух лодырей колхо-
зов нс создавать? — сказал старик. — Ты честный чело-
век? Так первым бы вступил в колхоз, организовал дело,
приструнил бездельников. Кто- не работает, тот не ест.
256
— Я, старик, не умею зря время терять. Ни свет ни
заря уже вкалываю. Некогда мне с ераносами да сег-
босами возиться. Рядом со мной труженик мне под стать
должен быть... Ты с душой моей поговори, старик.
У меня в глазах черно — я скот свой зарезал! Жену в
кровь измордовал! Пришел с Шаваршем свести счеты,
а потом податься куда глаза глядят...
— Ты что, спятил? — вскрикнул старик. — Товарищ
в товарища чтоб стрелял?
— Товарищ!.. Сказанул!.. Да товарищ разве ж
своего честного товарища в кулаки запишет, чтоб потом
раскулачивать? Что я — иа чужом горбу добро нажи-
вал? Я—да кулак? Нажитое за десять лет в один день
по ветру пущено. Теперь я опомнился, старик, — отли-
чаю врага от друга. — И направился к двери. — Скажи
сыну — пусть в горах на меня не нарвется.
II хлопнул дверью.
— Сумасшедший!.. Сумасшедший! — раздался ему
вслед безнадежный крик старика.
Вечереет. С гор в село спускается отара. Пастух ее
понукает. Мисак спрятался за каменной глыбой, потом
кубарем скатился к отаре. Увидел ягненка, понюхал его,
лизнул и — раз иа плечо добычу! Скалы отвесные, ущелье
глубокое, по дну ущелья речка бежит, а вдоль речки —
тропка. Недалеко от тропки есть пещера. Мисак пере-
дал ягненка в пещеру, Сого его принял. Потом и самого
Мисака поглотила темная пасть пещеры.
— Мисак, Мурад мой должен этой ночью явиться.
Так что давай прибережем ягненка, при нем зарежем.
— Кто тебе сказал, хозяин?
— Архангел Габриэл мне сказал. Говорит: «Мурад
придет, и я с ним, чтоб врагов твоих придушить...» Этой
ночью, Мисак...
Наступила ночь. На небе показалась щербатая лупа,
которая вскоре заплыла в облака, и ущелье погрузилось
во мрак.
— Мисак, слышишь? Это Мурад!
Голос его донесся до бредущих во тьме фигур.
— Ах, Мурад, Мурад!..
— Отец!..
Людей было десятка три. Голос ударился о голос, ды-
хание о дыхание, сердце припало к сердцу.
— Господи!..
9 В. Арутюнян
257
Старик вспомнил солнце. Глядел, глядел, глядел на
него. Шаварш оседлал коня, ускакал. Шаварша н солнце
ciapiiK видел одновременно. Солнце стало клониться к
закату, село за церковь, и воображение старика не су-
мело вернуть Шаварша.
Небо перебирало краски — посинело, затем почер-
нело. Ночь, как*вишап|, распахнула пасть и проглотила
горы и ущелья. Старику стало одиноко, холодно. Мыс-
ленно он возвратил солнце. II Шаварш теперь вновь
седлал коня. По небо опять перебирало краски, остано-
вившись иа черной; из мрака сияла звездочка, в окошко
светил теперь месяц. Показалось, молния прочертила в
небе зигзаг. Нет, пе она. И звезда пе упала. И месяца
никакого нет, а светится щель в сторожке — там лампа
горит.
«Сумасшедший... Сумасшедший...»
Как ни пытался он воротить солнце, ничего ие выхо-
дило. Вспомнил Левона. «Сого ушел в горы—будет
кровь литься».
Представил Шаварша в комнате. II как в него целят-
ся из револьвера через окно. И как сам он бросился, за-
крыл грудью сына.
Представил Шаварша на дороге. Из-за камня ружей-
ный ствол торчит — в Шаварша метятся. Опять бросил-
ся, заслонил сына.
Скала стала рушиться. Л под ней Шаварш проходил.
Кинулся, успел сына назад оттянуть.
Гром загремел, будто копь заржал. Ружье выстре-
лило. Все будто в самом деле.
— Шаварш!..
Темнота небесная влилась в дом, и дом в ней раство-
рился, исчез. Тьма, тьма, тьма-тьмущая... И вдруг все
поглотило забытье.
В полутьме показалась вдруг буденовка — казалось,
она сама по себе висит в воздухе. По старик все же раз-
глядел под буденовкой лицо и длиннополую шинель.
Его окликнули:
— Пап!
Уже рассветало.
— Шаварш? Ты? ..
1 В и hi а п — дракой (арм).
258
Сын склонился над отцом, приложил ладонь к его
тбу; больной почувствовал, как струя жизни влилась в
тело.
...Тик-так... тик-так... Я — ты... Мы — вы...
Так, оказывается, часы все время шли...
К постели подошел коротышка:
— Еще один укол, и все пройдет.
Сделал укол, а старик и не почувствовал.
— Что со мной?
...Я— ты... Мы — вы... Тик-так... тик-так...
— Небольшой обморок. Со всяким может случ -
ся...
Часа через два он пришел в себя окончательно. Ш.з-
рарш сидел рядом и виновато смотрел на него Наз
готовила завтрак. От керосинки в комнате стало тепло.
И тепло отдавало ароматом Пазик. Она сменила старик,
постельное белье, подложила ему под голову еще одну
подушку, покормила его и ушла. Отец с сыном остались
вдвоем.
' ...Я — ты. ..Я — ты... Тик-так...
Шаварш был грустен, молчал.
Старику показалось — его что-то заботит. Сам он
был похож на сухой осенний лист — дунет ветерок, со-
рвет. Но пет, цепляется еще за древо жизни. Хоче~ся
ему увидеть своими глазами счастье сына...
— Не смей стрелять’ в Левона... Выстрелишь — ты
мне больше не сын...
Шаварш принялся нервно шагать по комнате.
— Какие вести ты принес?
— Еще один в горы сбежал. Приказано было сд*.
змеиную кожу и шкурки мышей. Он нс сдал. При'" >
зили ему лишением права голоса.
— Несправедливо...
— Я и сам против от ого налога возражал. Что мы —
кошки, чтоб мышеи тонны.’'* А если змеи нужны, пусть
такую ферму откроют,,.
— По смей в Ленона стрелять. Пи люди тебе о
ни простят, ни и-мля...
Черный как трубочш । челом к со скрипучим ветром
принес каменный уголь, ши (.шил ведро возле печки Под-
кинул кусок угля г» ш 'П у, илами р • <бушсвалось. Ребя-
тишки фыркнули.
В Кешкенде впервые жгли каменный уголь. Ребятиш-
ки собрались возле здания исполкома, чтоб стянуть по
куску угля и удивить домашних,. Шаварш увидал .их,
рассмеялся:
— Ребята, подходите, дам вам угля!
Они подбежали.
— Не топи мой рабочий кабинет. Раздай ребятне
уголь. Пусть увидят, что такое Донбасс. Без каменного
угля доменную печь не разжечь. Тут кизяком и дровами
не обойдешься.
Не успел он войти в кабинет, секретарша к нему с
известием:
— Новая беда! Жена Левона дом поджигает.
— Как так поджигает? Чей дом?
— Свой. Из милиции позвонили, она узнала, что муж
ее в банду подался...
— Чертово отродье! Взбесилась!.. И из-за чего?..
Дом Левона стоял над обрывом. Трехкомнатный, од-
ноэтажный, с плоской крышей... Неподалеку от дома
находился хлев —всякий, кто вошел бы в него, содрог-
нулся: как попало валялось семьдесят зарезанных овец.
По хлеву сновал туда-сюда некто в тряпье, обнюхивая,
как пес, жертвы, словно решая, с какой же наконец на-
чать свой пир. Отец Агван прослышал про то, что Левон
овец зарезал, и, схватив нож, бросился в его хлев воро-
вать овечьи селезенки.
Теща Левона, не баба, а ведьма, уселась у порога и,
воздев вверх руки, причитала:
— Вай, Левон-джан!.. Рухнул твой дом! Дверь его
затворилась!.. Хлев твой опустел!.. Дочь, спали дом,
чтоб люди обо всем узнали!..
Отец Агван, равнодушный к ее причитаниям, выби-
рал овцу пожирнее, вспарывал ей живот и вырезал се-
лезенку. Жена Левона яростно отбрыкивалась от мили-
ционеров, которые пытались отвести ее в милицейский
участок. Семилетний мальчишка цеплялся за подол ма-
тери н плакал. Чуть поодаль валялась керосинка. Чем
громче причитала магь, тем больше и больше свирепела
дочь. Пробовала вырваться из рук милиционеров, пла-
тье разорвалось, в прорехе белело плечо. А толпа стояла
и глазела Кое-кто сочувствовал бедной женщине. Ста-
руха это понимала и поэтому кричала уже в полный
голос:
260
— Нет у нас больше Левона!.. Нет у нас больше ота-
ры?.. Дочь, спали дом, чтоб все узнали, каково нам!..
При появлении Шаварша многие подтянулись. Даже
старуха на минуту прекратила голосить. С ненавистью
взглянула на председателя исполкома.
— Ты что разоралась? — налетел он на старуху.
— Пропал наш Левон! — нараспев заголосила ста-
руха.
— Посмей еще пикнуть! Вмиг велю тебя в тюрьму
отвести! — пригрозил ей Шаварш и обратился к мили-
ционерам:— Так вцепились в женщину, будто сам дья-
вол перед вами. Дом спалить хочет? Черт с ней, пусть
поджигает. Шантажирует советскую власть. — Придви-
нул к женщине керосинку, кинул коробок спичек: — Ну,
поджигай! Пусть зола останется. Детей твоих в приют
отдам, а тебя, скандалистку, в тюрьму посажу, чтоб тебе
там мозги вправили. Ну, поджигай!.. Хочешь, и сама
гори вместе с домом.
— И подожгу! — закричала женщина в ярости. — Но
пусть разрушится очаг того, кто мой дом порушил!..
— Расходитесь по домам! Чего рты поразинули —
цирк, что ли? — заорал на толпу милиционер, однако ни-
кто не двинулся с места.
— Мы для детей школы открываем, а вы овчарни
расширяете! — продолжал Шаварш. — А мне наплевать
на ваших овец! Дети должны посещать школу, чтобы
стать полезными членами общества, промышленность
развивать... Она дом поджигает! Шантажирует нас! Вче-
ра бы подожгла, пусть нынче дело уж сделано было бы!
— Пусть! Пусть! Пусть!.. — она ударяла при каждом
слове кулак о кулак.
И Шаварша оскорбила ее несдержанность и непочти-
тельность.
Раньше Шаварш готов был простить ее, даже если бы
она в отчаянии и впрямь подожгла свой дом.
А теперь в сердце его не было больше места для про-
щения.
Он с ненавистью посмотрел на женщину, из рук ко-
торой не раз принимал стакан с вином. Она попирает
честь его друга!
— Ах, Нот ты какая! — бросил он ей в лицо ядови-
то.— Муж твой заблудился, сбился с верного пути. Аты
имя свое позоришь! Завтра муж твой, может быть, вер-
нется, и овец новых купите, а уж доброго имени не ку-
пишь.— Повернулся к толпе: — Смотрите, что творят! •
261
Хлев в морг превратили! Такое Сого сделал — ну, там
дело понятное. Кулак — последний оплот капитализма в
нашей стране. Они организовывают антикоммунистиче-
ские выступления, выдают себя за середняков и бедня-
ков. Из-за угла стреляют в наших лучших людей. Под-
стрекают крестьян к уничтожению скота, распространяя
слух, что колхоз все равно отнимет. А крестьяне верят.
Левон поддался на провокацию. Черт с ними, с’ овца-
ми,— мы его, Левона, потеряли! Вот о чем тужить надо.
Мы предложили ему вступить в колхоз, он отказался. Это
его дело. Потребовали, чтоб он ребятишек не отрывал от
школы, — не послушал. Хотел, видно, вырастить из них
таких людей, как Сого. Жене запретил ликбез посе-
щать— мол, бабе грамота ни к чему. А кто ж, как не
мать, следить должен, чтоб ребятишки получше да по-
быстрее читать выучились? Стали ему разъяснять его
заблуждения, а он ухмыляется. Я лично ему вдолбить
пытался, что он идеи наши предает. Действительно, доб-
ро свое он потом нажил, но это же добро мешало ему
правильно жить. Я пригрозил ему раскулачиванием, а
он подался к Сого в горы. Так вот кое-кто и сбрасывает
маску, и хватается за нож. И нож этот он попытается
всадить во власть. А господа капиталисты в любую ми-
нуту готовы переправить им пушки. — Шаварш повернул-
ся к милиционерам: — Составьте акт, пусть свидетели
подпишутся, передадим дело в суд. А детей прикажу в
Эрпваиь в приют отправить.
— Господи, умереть мне за тебя! — поспешно крик-
нула старуха и обняла ноги Шаварша. — Не совершил
Левон преступления! Несколько овец зарезал, так ведь
'свои же овцы-то!.. Не таи зла!
Жена Левона, обескураженная, сгорающая со стыда,
опустилась на порог.
— Ну так придите в себя, — сказал Шаварш, — Ле-
вон не умер. Не сегодня завтра наши люди его приведут,
и, может быть, ои повинится.
— Да услышит господь твои слова! — воскликнула
старуха, обезумевшая от страха потерйть внучат.
— Не надейся, что Левон повинится, — с тихим от-
чаянием сказала жена Левона.
Шаварш то ли не слышал этого, то ли сделал вид, что
не слышит, сунул руки в карманы шинели и зашагал
своим упругим шагом.
В ту же минуту воровато смылся и отец Агван с меш-
ком на плече.
262
Молния вытянулась на миг во всю длину неба, слов-
но пытаясь его измерить. Тучи подали друг другу голос,
и ветер, подхватив его на лету, разнес на сотни верст.
И Шаварш что та молния, и у мысли его разбег вет-
ра. В Шаварше жила вера в землю, вера в родину. Зем-
ля и родина были для него тем самым безмерным не-
бом. Безграничность веры рождала безграничность ощу-
щения свободы.
Вот гектара два земли, а посреди — развалюха. Снег
растаял, оголил землю, показались кочаны капусты,
оставшиеся еще с прошлого года. Грядки свидетельство-
вали о том, что были засеяны овощами.
Шаварш постучал в дверь. На пороге показался взъе-
рошенный человек. Он еле держался на ногах — хоть под-
порки подставляй.
— Здравствуй, дядя Хачо.
— Доброе утро. Заходи в дом.
— Нет, я тебе тут скажу все, что хочу сказать. Ре-
шили тебе еще два гектара земли дать.
Хачо удивился, перекрестился:
— Когда-то день и ночь о земле молил, никто не да-
вал. А теперь у других урывают, мне дают, чтоб с кула-
ком меня сравнять.
Шаварш засмеялся:
— Земля — земледельцу, дядя Хачо.
— Эх, где мне сил взять, сынок, чтоб работать?
— А мы тебе людей дадим. Выращивай овощные
культуры. В этом году продашь колхозу семена. Ты сам
себе хозяин. Одно попробовал вырастить, — не получает-
ся, другое выращивай.
— Спасибо, сынок. Сколько хватит ума и сил, все вам
отдам, чтоб вашему делу помочь.
-Шаварш тоже поблагодарил старика, хотел уйти. По-
том вспомнил, что не все сказал:
— Дядя Хачо, за счет исполкома дом твой отремон-
тируем. Возле дома склад построим, чтоб семена не гни-
ли. Придут мастера—ты им растолкуй, как строить.
Старик повял, что Шаварш закладывает фундамент
опытной станции. Обрадовался: «Слава те господи...»
Стены кирпичные, сложены вкривь и вкось, они вро-
де самого бедняка Ераноса. Комната просторная, да пол
ухабистый, глинобитный. Потолок из закопченных бре-
вен. Икона богоматери. Тонир обложен по краям пала-
263
сами. В топпре пепел, па нем закрытый горшок, а в
горшке шорва... шорва...1
Вчера, сегодня, завтра...
Возле двери длинная тахта, покрытая узорчатым ков-
ром. Сбоку — обернутые соломой фигуры из необожжен-
ной белой глины.
Перед тахтой па полу звериная шкура: охотник хо-
зяпн-то.
В темноте расстилают сложенные на тахте постели —
в одной пяди одна от другой.
И тусклый вечер при свете керосиновой лампы. И тем-
ная безмолвная ночь.
От лика богоматери исходит свет, вырывается в двер-
ною расщелину к небу, а с неба свет проникает в дом:
хозяева набожны. В темноте шепот молитвы.
Обшарпанные степы, облупившаяся штукатурка. Со
стены доносится некий звук: полушппеипс-полупописки-
вание. Может, змея поселилась в доме? Убивать пе ста-
нут— не к добру. Ежели мышь — это забота кота. А если
птаха свила гнездо, пусть живет.
Есть и амбар. Обычный — низкий, длинный, широкий.
Па стене вырезаны цветы, листья, девушка с косами, дву-
тлавый Арарат. Амбар разделен иа трп части, одну от
другой отделяют дощатые ворота, на каждых воротах
ио три засова. Есть еще три небольших квадратных окон-
ца, закрывающиеся снизу вверх деревянными ставнями.
Из одного оконца мука сыплется, пз другого зерно,
В амбаре масло и сыр, подсолнечное масло и кар-
тошка, лаваш и мед. Ну а коли не станет всего этого —
пустота зазвенит.
Случается, ежели в доме угарно, на крыше амбара
спят.
Симон когда-то к своему большому дому пристройку
добавил. Это все ради будущих тоненьких рюмочек да
фарфоровых тарелок в цветочек. В амбаре их держать
не станешь. А с полки кошка скинет. Да много ли при-
чин надобно стеклу, чтоб расколоться? А покупка за со-
бой новую влечет.
Пазик аккуратно разместила стекло в ящики. В ам-
баре скатерть расстелила, на пей швейную машинку по-
ставила. Вокруг тетради и книжки рядком разложила.
Упросила окошко в стене прорезать. Сядет на коврик,
1 Шорва — армянское национальное блюдо.
2G4
вяжет кружева себе в приданое, чтоб .украсить в муж-
нином доме скатерти и простыни.
Мать сидит на тахте, прислонившись к подушке, чет-
ки перебирает.
Чет, нечет, чет, нечет... «Чет» — Назикнно счастье.
А все Назикнно приданое-то — небольшой старый
сундук, обитый погнувшимися жестяными обручами, да
ржавая коробочка с потрепанной книжечкой заговоров.
От деда осталась в наследство. Нет-нет да кто-нибудь по-
просит :
— Достань-ка книжку, Назик, глянь, как боль в жи-
воте лечить.
Назик загоняла в хлев коз, приостановилась: Ша-
варш шел мимо. Нарочно прикрикнула на коз. Шаварш
ее заметил. Назик пошла в сторону хлева. Мол, иди
сюда, стена нас от улицы заслонит. Шаварш поправил
кобуру на боку, сдвинул на затылок буденовку, подо-
шел к ней. Девушка запылала — щеки как маков цвет.
Да н само счастье, наверно, такого же цвета.
— А я к вам, Назик,
— Ну вот и пришел.
— Женюсь!
Девушка носком ботинка ковырнула землю.
— Старику своему сказал, что отвечу на треп моих
недругов свадебным барабаном. Он обрадовался.
Шаваршу захотелось завершить свое объяснение по-
целуем. Он обнял девушку, прижал к груди:
— Я на тебе женюсь, Назик.
Девушка вскрикнула и тут же об этом пожалела —
из хлева вышел ее отец, Симон.
— Охальник! — закричал он. — Бесстыжий!
Назик бросилась в дом, дрожащая, бросилась на
грудь матери, все ей рассказала, ища у нее защиты от
неминуемого отцовского гнева. Рассказала и расплака-
лась.
Симов зло посмотрел на Шаварша. Ему так хотелось
залепить Шаваршу пощечину, да разум удержал его.
— Что ж ты не по-людски ведешь себя? Думаешь,
раз я в твоем подчинении, так можно н дочь мою позо-
рить?
Шаварш растерялся:
— Я... я жениться хочу... Ей со мной хорошо будет.
— Тебе лучше пока голову свою поберечь.
265
•— Что?
— Сын Сого, Л^урад, из Тавриза добрался до наших
гор. Я-то уж знаю, какая это сволочь. Служил у пего
в свое время. Вот! — Он нагнул голову, задрал рубаху,
на плече обнажился глубокий шрам. — Выхватил у меня
скребок и как саданет. У такого рука ие дрогнет чело-
века убить. Может, его шайка сейчас рыщет, чтоб в тебя
пулю всадить. Сперва разряди в них наган, а потом же-
нихайся.
— Черт возьми, ты пе за меня душой болеешь! Бо-
ишься, что бандиты меня прикончат и дочка твоя вдовой
останется!
— Л как же — я отец, должен все в расчет брать.
Плохое время, а ты опасности ие чуешь. Ходишь куда
вздумается и когда вздумается.
— Я свое дело знаю, — сухо отрезал Шаварш.
— Ля свое, — так же сухо отозвался Симон.
Прибой... Души-волны, ударяясь о горы, колотясь об
утесы, разбиваются вдребезги, низвергаясь в ущелье,—
русло ищут, чтоб с морем слиться.
От их шума и гомона в ярости горы.
А души — туда-сюда, взад-вперед, взад-вперед.
Бесы, да и только, черти, да и только.
Морс кинувшие, заблудшие...
Если встретятся двое, тут же спрашивают — какие
вести с гор? Партячейки готовились начать розыски за-
говорщиков. Пастухи отказывались пасти в горах скот.
Нет дня, чтоб не пропадали овцы, коровы. Женщины
жили в тревоге за взрослых сыновей и мужей. Средь
бела дня группа вооруженных людей заходила в лавку
Гпдсваза за керосином, мылом, спичками. На дороге
требовал и у прохожих от имени милиции документы, а
потом просто грабили. Грабеж был ими доведен до сте-
пени искусства.
Шаварш полагал — достаточно напасть на след бан-
дитов, Чека их за день ликвидирует. Но па деле все ока-
залось куда сложнее.
В уездкоме собрались па тайное совещание. Из пар-
комата прибыл чрезвычайный уполномоченный. Он дол-
жен был руководить боевой операцией по ликвидации
банды.
2G6
Было принято решение вооружить уездный актив и
установить круглосуточное дежурство во всех населен-
ных пунктах.
Шаваршу пришлось побывать в нескольких селах.
II хоть села располагались далеко друг от друга, при-
няли в расчет то обстоятельство, что он там многих
знает. Это было необходимо для быстрой организации
обороны.
Был полдень. Водитель предупредил, что дорога кое-
где еще завалена снегом. Но Шаварш решил во что бы
то ни стало ехать па машине. К нему подошел чрезвы-
чайный уполпомоченный:
— Вас будут сопровождать два милиционера. Эго
необходимо. Не возвращайтесь ночью.
Отец Агван, опершись па палку, злобно смотрел иа
Шаварша. Их взгляды встретились. Отец Агван отвер-
нулся. Шаварш направился к дому.
— Пап, я уезжаю. Возле тебя будет медсестра.
По щекам старика покатились слезы.
— Ты плачешь?
— Нет, это у меня глаза слезятся...
Беседуют сердце с сердцем, голос с голосом. В каж-
дом сердце — свое слово, в каждом голосе своя печаль.
Беседуют день со днем, век с веком. Каждый день —
лишь шажок на пути, каждый век — нить от старого к но-
вому. Столетие — путник, идущий по нескончаемой до-
роге.
Шаварш отдался наплыву голосов. Ему самому было
что сказать. Шагать в ногу с временем от старого к но-
вому, верить веку. И ощущать в душе своей и новизну,
и бессмертие вечности...
Машина набрала скорость, какую только позволила
ухабистая дорога. На дороге показался отец Агван. Ша-
гал оп быстро, постукивая палкой ио булыжнику. Когда
подъехала машина, оп поднял сразу обе руки.
— Чего слоняешься, старый хрен? Сидел бы дома,—
пробурчал водитель.
Однако Шаварш велел остановить машину. Отец
Агван сел на заднее сиденье и недовольно забормотал:
— Чтоб тебе пусто было! Не мог, что ль, подальше
остановиться? Чуть не задавил меня! Нет, не осталось
в людях почтительности...
267
— Вот и делай после этого добро, — нахмурился во-
дитель.
А Шаварш спросил:
— Куда направляешься, отец?
— Да так...
— Наверняка где-нибудь барана режут, он запах .
учуял.
— Сперва я доеду, а потом уж резать начнут, — от-
ветил отец Агван:
— А баран-то жирный?
Отец Агван взглянул на Шаварша, глаза его на миг
загорелись и тут же угасли.
— Да не слишком..
Водитель, недовольный новым пассажиром, поинтере-
совался:
— Где тебя высаживать, святой отец?
— Я в Салли еду. сынок, — льстиво ответил отец
Агван, опасаясь, что его высадят из машины раньше вре-
мени.
— А мы в Егегис едем.
— Мне в Кешкенде сказали, что вы в Караглух от-
правляетесь.
— Туда позже поедем.
— Тогда ссадите меня в Шатине, оттуда пешком до-
берусь.
Егегис располагался справа от развалин старинного
города на берегу одноименной речки, притока Арпы. Реч-
ка брала начало от сорока родников. С двух сторон село
окружали горы. Справа на вершине горы по сей день
сохранились высокие крепостные стены сюникского князя
Смбата. Тут вступили в бой остатки армянской конницы,
дошедшей из Аварайра до Вайоц дзора и ищущей защи-
ты в горах. В мирное же время крепость привлекала
экскурсантов. В годы коллективизации крепость наводи-
ла на крестьян ужас. Поговаривали,* что там бандитское
логово, хотя никто туда не поднимался и бандитов там
не видел. Просто уж очень подходящим для укрытия ме-
стом она была.
Тени как только не изламывались в горах, какие
только формы не принимали. Взлетела птаха с общипан-
ным хвостом — либо мальчишки-озорники ее когда-то
поймали, либо побывала она в когтях у дикой кошки.
Пчела подлетела, будто принюхиваясь, к завязи цветка
268
шиповника н потом улетела, выискивая расцветшую фи-
алку. Пичужка прощебетала в ответ на подобный шебет.
Каждое существо искало в мире свое соответствие. Ка-
мень скатится, и тот об камень стукнется, будто найдя
его. Звезда приблизилась к звезде, росток возле ростка
проклюнулся. Вдали от леса умерло дерево. Небо глоток
воды морской выпило, воспарнлась она вверх, чтобы
после дождем опять в море вернуться.
Снова весна. Меж скал пробился родничок. Жаба
первая воду на вкус попробовала. Возле скалы цветок
распустился, змея первая его понюхала. Когда даст пло-
ды дикая груша, лучшие из них медведь сожрет.
Стоит, весна-малышка, попивает себе солнышко.
И еще походит она на девчонку в цветастом сарафане,
в котором солнечные лучи запутались. Для всего схщего
на белом свете зажглось светило.
Шаварш разглядел весну в зазеленевших горах.
А слышал безмолвие — горное, прохладное. Близ дороги
были полуразвалившиеся дома; и безмолвие казалось
окаменевшим шумом, окаменевшими голосами. Сердце у
него дрогнуло.
— Мы здесь выстроим новые города, подымутся за-
воды. Что там ни говорите, а нам еще шагать и шагать.
Так ведь, отец Агван?
Отец Агван хорошо знал Шаварша, потому и не вы-
шел в Шатине. Доехали до Егегиса. Выходя, Шаварш
велел шоферу подбросить старика' до Салли. Шофер не-
довольно повиновался и повел машину по узкой дороге,
вздымая за собой тучи пыли.
Шаварша тут же окружила толпа крестьян. Один па-
рень, с револьвером на боку, всячески старался произ-
вести впечатление делового человека. Подошел к Ша-
варшу, протянул руку:
— Я секретарь комсомола. Зовут меня Марклен.
— Как то есть Марклен? — удивился Шаварш.
Этим новым именем одарила новорожденных Ок-
тябрьская революция. Однако возраст комсомольского
вожака заставлял усомниться в том, что его родители
осмелились так назвать сына в годы реакции, — ведь это
сочетание имен двух'вождей пролетариата: Маркса и
Ленина.
Секретарь самодовольно улыбнулся:
— Меня звали Гарник, я сам себе имя сменил.
269
Шаварш попросил собрать в конторе коммунистов и
комсомольцев. Собрали.
Когда Шаварш вошел в контору, она была битком на-
бита людьми, многие стояли. Секретарь комсомола подо-
шел к мужчине средних лет и движением руки дал ему
понять, чтобы тот встал. Поправил кобуру и уселся на-
против Шаварша. Это не ускользнуло от взгляда пред-
седателя исполкома.
— Как идут комсомольские дела? — спросил он,
— Хорошо, — оживился секретарь. — Собрания про-
водим, обсуждаем важные вопросы. Вчера на собрании
окончательно выяснили, кого следует объявлять кулаком.
Шаварш сощурился:
• — И кого же?
— Тех крестьян, у которых больше двадцати кур.
— А если у кого-нибудь двадцать одна курица и ни
одной коровы, что ж, он тоже кулак?
— Конечно. Ведь это развитие частного сектора.
«Развитие частного сектора...» — мысленно повторил
Шаварш.
— И сколько вы таких частных секторов выявили?
— Две семьи. Этой ночью мы их раскулачили.
— А как поступили с людьми?
— Решением комсомольского собрания они лишены
права голоса. Председатель сельсовета, который связан
родственными узами с кулаками, помешал довести дело
до конца. На рассвете кулаки сбежали из села. На се-
годняшнем комсомольском собрании мы поставим вопрос
об исключении из партии председателя сельсовета.
Председатель сельсовета слушал этот разговор. Ему
было уже под пятьдесят — с серебром в волосах, худо-
щавый, грустный.
— Да это же самоуправство! — испуганно восклик-
нул он. — Двадцать первая даже не курица вовсе, а ху-
дущий цыпленок!
Секретарь комсомола, взглянув на него, покраснел от
злости:
— А когда эти сволочи во время раскулачивания при-
нялись советскую власть ругать? Вы попустительствова-
ли им бежать в горы! Вам еще отвечать придется за
усиление бандитизма!
— Яс бандитами никак не связан, а вот чтоб эти
люди власть ругали, этого я не слыхал.
— Не слыхал?.. Что кричал Шахгялдян, когда ре-
бята в мешки кур упрятали? А? Кстати, чего только одна
270
фамилия стоит — Шах-гял-дян. Ну, «гял»— это слово
турецкое, интернационализм соблюден. А что значит
«шах»? Сама фамилия утверждает, что под флагом ин-
тернационализма скрывается классовый враг!
— Еще какие вопросы вы обсуждаете? — вконец по-
мрачнев, спросил Шаварш. *
— Решаем, как покончить с бандитами.
— Насущный вопрос. И как же?
— Потребовать, чтобы бандиты сложили оружие!
— А если они не подчинятся?
— Должны подчиниться.
Шаварш повернулся к председателю сельсовета:
— А вы, партячейка, чем заняты?
— Да этот парень не дает нам дух перевести. Стоит
задумать какое-нибудь дело, он тебе тут же десять воз-
ражений. Начинаешь ему растолковывать, объявляет
тебя «контрой».
— Слышите, товарищи? — обратился Шаварш к со-
бравшимся.—Комсомольская организация, не считаясь
с партячейкой, выносит решение считать кулаком вла-
дельца двадцати одной курицы. Комсомольская органи-
зация может вынести приказ об аресте, может держать
в страхе сельсовет, может обсуждать вопрос члена пар-
тии. Кто теперь может вернуть назад те две семьи, что
бежали ноч^ю в горы, к бандитам? Вы, уважаемый,—
ткнул он пальцем в комсомольского секретаря, — взяли
имя Маркса и Ленина, а на деле вы враг их идей. У вас
в ваши годы качества профессионального авантюриста.
Советская власть не карает людей за имущество. У од-
ного может быть четыре гектара земли, но это еще не
кулак, а у другого ничего не будет, но он кулак. Надо
души кулацкие раскулачивать! Несколько дней назад
тот же молодой человек объявил кулаком скромного
учителя, который имел неосторожность приобрести в го-
роде граммофон и керосинку. Это, мягко говоря, разбой
средь бела дня. Для кого же мы тогда производили грам-
мофоны и керосинки?
Комсомольский секретарь, взволнованный, красный,
с выкаченными в страхе глазами, вскочил:
— Товарищ председатель исполкома!..
И тут Шаварш сорвался:
— Ты, сволочь, бьешь по советской власти! У чело-
века двадцать кур! Великое дело! Я бы хотел, чтоб у
него сто двадцать было! Не вынуждать людей в горы бе-
жать надо, а в колхоз звать! Не угрожать, а разъяснять
271
важность дела! А уж коли до fiero не дойдет, будет ме-
шать жить и другим, и собственным детям, тогда бы я
вынес вопрос на рассмотрение общественности, и только
после этого может идти речь о раскулачивании.
Председатель сельсовета был изумлен —он словно
бы родился заново и не мог скрыть своей радости:
— Так ведь и мы то же самое говорили!
— Наша цель, — продолжал Шаварш, — осуществить
важнейшую задачу, поставленную советской властью,—
коллективизацию. Это следует, делать осторожно, без на-
силия, выявляя настоящего классового врага — того, кто
до революции наживался на крестьянском поте и крови,
а теперь мечтает вернуть былое богатство. Твои аван-
тюры на руку нашим классовым врагам. Ты, парень, двух
солдат подарил кулаку Сого. Отравил душу их детям!
Заставлял коммунистов жить в постоянной тревоге!
Столько вреда вряд ли сумела бы причинить целая бан-
дитская шайка. Немедленно сдай оружие!
При этих словах председатель сельсовета подошел к
секретарю комсомольской ячейки и, положив руку на
его револьвер, сурово сказал:
— Сдавай оружие!
Парень протянул ему револьвер, едва удерживаясь
от рыданий. Шаварш подождал, пока председатель сель-
совета сядет, а потом продолжал:
— Наша ближайшая задача—ликвидировать банду.
Как это сделать, товарищи коммунисты и комсо-
мольцы? ..
И он изложил план действий. Утвердили состав пат-
рульных отрядов, решили раздать оружие и беспартий-
ным колхозникам, преданным советской власти.
Наступали тревожные сумерки. Ущелья наполнялись
подозрительными шорохами, пещеры зияли устрашающе.
И кажется, на каждой дороге — засада. И неизвестно,
что па уме у встречного-поперечного. Медведь вылез из
берлоги, змея притаилась под камнем. Смутное время,
одним словом.. -.
Тучи, рождаясь в одной точке, расползались затем по
всему небу, заволакивая горизонт. Они громоздились
друг на друга, словно стог на стог.
Шаварш заторопился к машине. Увидал подметенный
двор, в котором месили глину. Глядели на него. С каж-
272
дого двора хоть кто-нибудь да выглядывал. Его появле-
ние принесло с собой селу радость.
— Счастливого тебе пути!..
Вдруг хлынул дождь. Дорожные выбоины заполни-
лись тяжелой липкой грязью. Мотор болезненно зафыр-
кал. Шаварш не ощущал ни утомительной тряски, ни
ударов дождя по крыше кабины. Переживал события
дня. Представил себе секретаря комсомола на посту по-
выше. В душе всколыхнулась злость и против него, и
против председателя сельсовета — испуг^тся ничтожного
шантажа!
«Что творится вокруг нас... У нас на глазах...»
Стемнело. Впереди слабо вычерчивалась дорога. Но
свет фар вторгался во мрак, и дождевые капли сверкали
жемчужинами. Водитель немигающим взором смотрел на
дорогу, стараясь избегать по мере возможности выбоин
и колдобин. Подъезжая к селу Салли, он нарушил ти-
шину:
— Я что-то отца Агвана не понял. Вышел, не доехав
до села.
— Его сам черт не разберет, — добавил милиционер.
Шаварш не отозвался.
В свете фар мелькнуло несколько фигур — перебежа-
ли через дорогу. Машина замедлила ход.
— В ущелье какое-то движение, — встревожился шо-
фер. И вдруг вскрикнул: — Глядите, все вооружены! Нас
окружают!..
— Погаси фары, — приказал Шаварш.
Шофер выключил и фары и мотор и, воспользовав-
шись наклоном, повел машину назад. С выключенным
мотором можно было доехать до ближайшего поворота.
При наступившей тишине отчетливо послышались шаги.
Сверху скинули большущий камень, он пролетел пе-
ред самой машиной, и ущелье огласилось грохотом. За
первым камнем покатились следующие. Один краем сво-
им коснулся машины, и кабина сотряслась.
— Выходите, — приказал Шаварш. — Наверху есть
пещера, а внизу сады.
Все взяли оружие, вышли. Поблизости чернела скаль-
ная пещера, которая тут же поглотила маленькую груп-
пу-людей. Отовсюду слышались выкрики, но один голос
перекрыл остальные:
— Если вы мне змееныша живым не доставите, я ~о
всех шкуру спущу!
273
Это был давно знакомый Шаваршу голос Сого.
Сверкнула молния, Небо выдало людей.
•— Вон они где! В пещере!
Их стали окружать.
«У меня уже три дня как глаза сами собой слезят-
ся»,— вспомнились Шаваршу слова отца.
Выходите, — приказал он, — спускайтесь в ущелье,
а дальше садами к Салли.
Они вышли из укрытия. Шаварш, прижимаясь спи-
ной к скале и пользуясь покровом темноты, стал двигать-
ся к дороге. За ним последовали оба милиционера, по-
том водитель. Следовало незамеченными перейти доро-
гу. И тут небо вторично озарилось молнией.
— Удирают! Удирают!.. — послышался пронзитель-
ный крик.
За ним последовали выстрелы. Однако они, все чет-
веро, благополучно перешли через дорогу и открыли по
бандитам дружный огонь. Но бандиты сумели окружить
их — те, что прятались в ущелье, ударили по ним с тыла.
Один из милиционеров вскрикнул и упал. Шаварш по-
пытался было оттащить его в ущелье. И в третий раз
сверкнула молния. Громыхнуло с'^акой силой, что почу-
дилось— рядом разорвалась граната. В этот миг у Ша-
варша сильно вздрогнула и тут же повисла плетью левая
рука. Он хотел поддержать ее правой, и вдруг у него
вылетел из правой руки наган: рухнул милиционер. Шо-
фер успел скользнуть в сад и исчезнуть во мраке. Вто-
рой милиционер, раненный в ногу, заполз за каменную
глыбу, затаился. Бандиты с шумом и гамом окружили
раненых. Вновь раздался голос Сого:
— Не убивать! Мой голубок.
Кто-то весело свистнул, словно сзывая голубей, вы-
летевших из голубятни. Шаварш из последних сил об-
хватил милиционера, сделал шаг вперед, но нестерпи-
мая боль в плече пронзила все его существо. Рука про-
сто отваливалась. И в тот же миг под чьей-то тяжестью
он рухнул — боль из плеча перехлестнулась в мозг.
Он потерял сознание.
— Мисак, стреляй! Куда глядишь, бестолочь?
Мисак выстрелил. Милиционер застонал и опрокинул-
ся навзничь. Мисаку показалось, что в тот же миг обо-
рвались все нити, связывавшие его с жизнью. Осталась
одна нить — Сого.
Шоферу удалось замести следы в ивовой роще. А вто-
рой милиционер пополз к воде. Долго лежал на берегу,
потом двинулся к Салли.
Автомобиль перевернули, облили его бензином и по-
дожгли. На месте побоища долго еще горела машина, и
пламя рассеивало нестерпимую предательскую тьму.
Есть пташка, самая маленькая на свете. Весь день
она ест и все равно голодна. Одна у нее страсть: есть
бы, и есть, и есть.
Есть люди, у которых одно стремление: копить, ко-
пить, копить. У скупца одна любовь: к вещам. Одна
страсть — деньги. Подружился с тобой — обманет. Одна
у него правда: владеть. Чувства у скупца притуплены.
А животный инстинкт всегда начеку.
Страшенная старуха в черном сидит в темноте, на
коленях у нее большой клубок черных ниток — вяжет на
блестящих спицах. Она может раскрыть крылья, взмет-
нуться в небо и оттуда разразиться диким хохотом. Но
невдалеке от нее находится голова, выросшая на метле,
и голова эта следит за старой хрычовкой. Если голова
исчезнет, костлявые руки превратятся в могучие крылья,
вознесут старуху вверх, оттуда взорвется хохот, и еще
одно дыхание угаснет.
Голова медленно покачивается на метле, кротко смо-
трит вокруг и курит.
С неба свесился черный столб, скрутился наподобие
ленты и тяжело вдавился Шаваршу в плечо. Двигаться
нельзя: упадет столб, рухнет небо...
А голова на метле покачивается, неспешно покури-
вает.
Кто-то укрыл его шинелью, присел у него в изголовье,
тихо запел.
Подрубили крылья мне,
Я упал к тебе на грудь, Алагяз.
Сердцем к сердцу дай прильнуть,
На груди твоей всплакнуть, Алагяз.
Он вспомнил ночь, полыхавшую машину. Вскрикнул.
Это был крик боли, застрявший в горле. Голова снялась
с метлы, поднимая за собой солидное тело. Приблизи-
лась к Шаваршу:
Рана болит?
274
275
Но Шаварш по мог повернуть головы. Только чув-
ствовал, ч го человек стой г с ним рядом. Человек подо-
шел с другой стороны, и Шаварш его увидел. В руках
вшповка. Смотрит печально. Шаварш даже запах почув-
ствовал— Овечий: когда-то пастухи загоняли в пещеру
овец. Снизу доносился шум реки.
— Где мы? — спросил Шаварш.
Тог только рукой махнул:
— Разве не все равно, где помираешь. После смерти
пусть хоть в морс кипу г.
Шаварш постарался получше оглядеть пещеру. На-
против, в нескольких метрах ог пего, к степс было при-
ставлено в ряд около пятидесяти винтовок различных/
систем. Кто-то постирал белье и повесил его сушиться
на штыке.
Сердцем к сердцу даП прильнуть,
Ил i рули твоей всплакнуть, Алагяз...
Из ущелья донеслись голоса. Из-за кустов полыни
показалось несколько голов, а потом уж п фигуры. 06-
вегрсниыс, загорелые,' обросшие лица, в разной одежде,
с разным оружием. В глазах дикий, кошачий блеск, ко-
торым их одарило новое ремесло. Своим европейским
костюмом выделялся среди них сын Сого — Мурад. Три-
дна тилстнпй, неженатый. У пего никого из родин па свете
не было, кроме ота. Мог стрелять куда угодно, уверен-
ный, что в родню не попадет. К его прежней заносчиво-
сти Таврнз добавил форс и легкомыслие. При виде Ша-
варша он коротким жестом достал маузер, стволом сдви-
нул па затылок каракулевую папаху, потом сунул его
назад в кобуру и подошел:
— Гуте и так, мусье, проснулся? — скривился он.—
Советская власть должна мне немножко золота. Ты его
не прихваiил с собой?
— Ист, — усмехнулся Шаварш, — нс нашлось верблю-
дов и мулов.
— Пардон, сказали бы мне, я бы выслал несколько
вагонов. — Сел рядом, выдернул у Шаварша несколько
волос.—,С пса хоть шерсти клок...— Взял двумя паль-
цами, подул. — Фыопть! Улетели в Индию, па радость
тамошним девицам.
— Щепок! — с отвращением бросил Шаварш.
— Пардон. мы развлекаемся, — усмехнулся сын Сого
и принялся расстегивать пуговицы на подштанниках
Ша марта.
276
Шапарша прошиб пот, в глазах потемнело. Хотел
было приподняться, но от нестерпимой боли голова его
упала, глаза закрылись.
— О! — воскликнул сын Сого, уже завершивший свое
дело. — Подходящий товар для Индии!
Эга распущенность никому не пришлась по душе. По-
дошел пожилой крестьянин и, хмуря брови, сказал:
— Господни, наш народ знает, чго такое честь и со-
весть. Убей, ио измываться мы тебе не дадим.
Сын Сого вскочил, хлопнул его ио голове, оттолкнул
в сторону и плаксиво воскликнул:
— Ты кривишь душой! Цообещают тебе прощение,
ты меня и продашь! Отец мой этого не понимает. Что
смотришь?.. Уже жалеешь, чю с нами, по назад ходу
ист — Чека прихлопнетI У тебя что отняли, а? А меня
ограбили! Тоннами всего забирали!..
Крестьянин, делая вид, чго не слушает его, склонил-
ся над Шаваршем, застегнул его подштанники, взял его
руку в свои ладони, разжал ему кулак. Шаварш пришел
в сознание.
— Турецкое отродье! — бросил он в лицо Мураду.
В пещеру вошло человек восемь. Впереди — Сого, вы-
сокий, хмурый, в черной чухе па желтой суконной под-
кладке, словно для того, чтоб выделяться из толпы.—
в одеянии лучших своих дней. В этом облачении Сого
ощущал себя хозяином, движения были раскованными,
поступь гордой. За ним следовал Левон — за поясом два
револьвера, па плече винтовка. Четверо крестьян тащили
две освежеванные бараньи туши. При виде Шаварша
Сого остановился. Мохнатые брови этого мрачного ве-
ликана заставляли трепетать кого угодно. Он встал над
Шаваршем, взглянул иа него сверху.
Левон и Шаварш встретились глазами — взглянули
друг па друга не мигая, и Легкой не отвел взора. Шавар-
шу вдруг вспомнились причитания старухи, крик жены
Левона, вид труды зарезанных животных. И Шаварш
ужаснулся: друг стал врагом!
«Нс смей стрелять в Левона...». II губы скривились
в насмешке.
Левон прошел мимо нею. И слуха Шаварша достигло
его глубокое, животное дыхание.
Сого обратился к крестьянам:
— Овец в ущелье, разожгите костер! Тут чтоб никого
не было! Вон!..
277
Крестьяне нехотя повиновались. Мурад остался си-
деть.
Сого был самым влиятельным лицом в банде — ата-
маном. К советской власти его ничто не тянуло. Он за
банду думал, он принимал решения. Большие надежды
связывал он — через сына — с английской разведкой в
Тавризе. Был убежден, что сын перейдет границу с боль-
шим количеством людей, оружия, обмундирования. Сого
лелеял надежду увидеть танки и гранаты. Но Мурад при-
нес с собой одни лишь обещания да пятьдесят англий-
ских винтовок, которые с великим трудом удалось пере-
тащить через границу. С ним явилось всего десятка два
авантюристов. Это были бежавшие в двадцать первом
году в Персию дашнаки, которые конечно же после фев-
ральской заварухи не могли рассчитывать на прощение.
Английская разведка в Тавризе уверила их, что в Арме-
нии началась гражданская война и Ереван не сегодня
завтра будет взят. Ну, они и поспешили к месту собы-
тий, чтобы вернуть былую славу своих маузеров. Но в
Армении их ожидало разочарование. Несколько сот Сого
в горах, рассеянных там и сям и занятых разбоем, — вот
и все. А путь назад был отрезан. Англичане пообещали
им войти в Армению в том случае, если часть Армении
будет уже дашнаками занята и создано новое прави-
тельство. А Сого нужно было, чтобы англичане сами за-
хватили Армению и сказали ему: пожалуйста, Кешкенд
ваш. Сын его уже потерял уверенность в этом. И стал
Сого атаманом. Надежда на возвращение назад с по-
мощью Шаварша тут же исчезла, как только Сого встре-
тился глазами с его хмурым взглядом. Нет, Сого не со-
бирался махать рукой на утерянное богатство. У него
с советской властью свои счеты. Оп порядком поистра-
тился и на сына, а что взамен? Не стал тот пока торгов-
цем. Это тоже, думал кулак Сого, должок советской
власти.
Вторым значительным лицом в банде был Левон. Его
дерзкий, вспыльчивый нрав хорошо знаком Сого с два-
дцатого года, когда они были смертными врагами. Те-
перь Сого с Левоном очень считался — ни одного реше-
ния без него не примет, нужный человек Левон.
— Левон, давай поглядим — ежели даст он нам та-
кую бумагу, хорошо, а нет, так заколю кинжалом.
Сого решительно подошел к раненому. Ножны так
ладно прилегали к чухе, словно являлись неотделимой
частью его тела.
278
Левон тоже приблизился к Шаваршу. Лицо его очень
изменилось — сделалось мрачным, а глаза приобрели ди-
кое выражение. Левон сел возле Шаварша, а Сого на-
против, сурово откинул полы чухи, уперся ладонями в
колени и, глядя прямо в глаза Шаваршу, с издевкой
произнес:
— Узнали, что ты за нами едешь. Видим, твой конь
прихрамывает, решили навстречу поехать. Говори, по
какому ты к нам делу?
Шаварш не ответил.
— Ну говори, красный дьявол. Ах, не собрание! Это
там у тебя язык скачет, как взбесившийся бык. Может,
отец твой отару овец пригнал, мне подарил? Отец твой
мне землю дал? Отец твой наполнил мой амбар отбор-
ным зерном? Сколько вы у меня всего забрали, а? Куда
унесли? И что мне за все это заплатили? Думали, я у вас
в ногах валяться стану? Нет, долг платежом красен, жди-
те от меня подарки!
Усы Сого подскакивали при каждом слове. Так что
не падо было и в глаза ему смотреть, чтоб увидеть сте-
пень его ярости. Шаварш смотрел на его усы и думал:
«Есть ли такая сила, которая растолковала бы этому
гаду наши идеи? Ведь у него животная страсть к соб-
ственности!» И сам еще глубже понял, что такое классо-
вый враг. Вот он — ненасытный, кровожадный. Да, в те-
перешнем его, Шаварша, беспомощном положении нуж-
ны сверхчеловеческие усилия для того, чтобы сохранить
свое достоинство. Шаварш испытывал боль, муки, дога-
дывался о предстоящих пытках, только покорности это-
му, смирения в нем не было. А покорность так искал .Ле-
вон в его глазах.
— Чго глядишь на меня, как лиса, которая угодила
в капкан?—продолжал Сого. — То, что вы у меня отня-
ли, вам поперек горла встанет. Власть называется! По-
глядите-ка на рожу того, кто у власти! Думают, страной
управлять — это хлеб с сыром есть! Каждый пастух нын-
че царь! Разбойники наверху, и вся страна — шайка. На
место Исуса Иуда уселся! И мать свою продаст, и жену,
и церковь разрушит!.. Господи, и откуда эти псы взя-
лись?— И, испытав новый прилив безудержной ярости,
он схватил Шаварша за ворот и стал трясти: — Явились,
без ножа зарезали, ограбили! Ну-ка скажи мне, сколько
стоит целый хлев скота, а? Сколько стоит отара овец?
Можешь цену пониже назвать. А двадцать насестов кур?
279
А шесть упряжек волов? А семь коней? Не ответишь,
прирежу тебя, как барана!
И снова принялся трясти Шаварша. От нестерпимой
боли Шаварш закрыл глаза. И голос Сого доносился те-
перь до него откуда-то издалека-издалека.
— Я бил батраков, да! Отняли их у меня, чтоб са-
мим бить? Так им и надо! Будь они прокляты! Ну, го-
вори же! Что, язык отсох? То, что имел, я б и за два
пуда золота не отдал. Верните мне хоть половину! Да
хоть половину половины! — Он выхватил кинжал, при-
ставил к груди Шаварша. — Зарежу, как свинью, отве-
чай — вернешь или нет?
Левон схватил его за руку:
— Что ты натворил, старый хрыч! Человек ведь кон-
цы отдал! Тьфу!..
Как — боль прорвалась в голосе Левона? Человек в
нем пробудился? Или вспомнил он давние деньки, ко-
гда делили они с Шаваршем кусок хлеба и спали под
одной шинелью? Какое число овец может выключить из
памяти ту дружбу? Были ведь они с Шаваршем одной
душой, одним телом, одним сердцем. Между ними овцы
межу проложили. Горечь потерн овец была слишком ве-
лика. И Левон не сжалился над товарищем. Просто му-
чить человека было не в его характере. Он не был спо-
собен толкать и трясти раненого, хоть этот раненый и
приговорен к смерти.
Окрик Левона заставил Сого опомниться. Сперва он
недоуменно посмотрел на закрытые глаза раненого, по-
том буркнул:
— Помер? — И вдруг закричал в сторону ущелья: —
Воды! Воды скорей! Нельзя, чтоб змееныш сейчас подох!
— Отойди! — Левон оттолкнул Сого, обнял Шаварша,
который был без сознания, положил его к себе на ко-
лени, раздвинул ему челюсти, потряс.
Подошел Д1урад с одним из крестьян, который нес в
кувшине воду, взял кувшин, дал крестьянину ногой под
зад—мол, пошел! — и небрежно с высоты плеснул воду
в лицо Шаваршу.
— Пардон, маршал, разве можно так орать? Чело-
века со страху кондрашка хватила!
— Нет, этих так легко кондрашка не хватит, — про-
бурчал Сого и сделал такое движение, будто собирался
кинуться на сына и расправиться с ним за свои обману-
тые в связи с английской разведкой надежды.
280
Это был первый выпад против сына после возвраще-
ния из Таврпза. Мурад поставил наземь кувшин, совер-
шенно не реагируя на негодование отца, перекрестил
Шаварша и спустился в ущелье. Левон поднял кувшин
и побрызгал водой в лицо Шаваршу. Сого был недово-
лен собой.
— Как же так вышло-то, а?.. Совсем я запамятовал,
что змееныш ранен.
— Пес от хромоты не сдохнет, — тихо ответил ему
пословицей Левон.
Шаварш открыл глаза. Ему показалось, что он воз-
вращается к свету из далекой-предалекой тьмы. Вокруг
царил густой туман, который начал мало-помалу рас-
сеиваться. Шаварш услышал голос Левона, но смысл
слов еще не доходил до него. Вспомнил, где он находит-
ся, и окончательно пришел в себя. Ему так хотелось, что-
бы рядом был хоть одни близкий человек и рассказал
ему, как все произошло и отчего у него, у Шаварша, так
нестерпимо болит грудь. Сого подкрался к нему мягко,
по-кошачьи.
— Что — мой кинжал очень холодный, оттого ты не
выдержал? — заговорил он. — А как же ты мне нож в
сердце всадил? Думал, помру? Нет, я не помру. Мне еще
с вами рассчитаться надо.
— Сволочь, — с трудом выговорил Шаварш, — тыся-
чи таких псов, как ты, подохнут, а советская власть бу-
дет жить.
Сого готов был зубами перегрызть ему глотку. Но
только выругался и подошел поближе к раненому:
— Я не стану тебя убивать, бог свидетель. И скот
свой у тебя назад не потребую. И дом пусть вам остает-
ся. Но верните мне за все хоть половину денег, я все тут
брошу и подамся куда глаза глядят — в Персию, Анг-
лию, Францию, к черту на рога, лишь бы сын мой мог
там обосноваться. Вы мне осточертели, видеть больше
ваши поганые рожи не хочу! Голову твою я б и на пар-
шивого пса не променял раньше, а теперь, как золото,
беречь буду. Ночью отвезу тебя в Кешкенд, отпущу, сту-
пай на все четыре стороны. Я тебе жизнь дарю... Но,
слыхал я, есть у вас право закупать. Хлеб закупаете, то-
вары разные. А у меня вы все забрали: половину под на-
лог подвели, половину просто так украли. Так вот офор-
ми, будто я все государству продал — пусть по дешевке,
за копейки. Я тогда вам еще хлеба дам. Сделаешь?..
281
— Все власть меняешь, негодяи? Хочешь золото по-
лучить и смыться? Тебе одно только дать стоит — верев-
ку, чтоб ты повесился.
— Нет, не стерплю, — процедил Сого сквозь зубы.—
Сейчас я из него кишки выпущу! — перешел он на крик.
.На его голос поднялись из ущелья люди.
— Пошли отсюда! — заорал на них Левон. — Приди
в себя, Сого! Дело надо по-умному закончить!
— Ладно, сам поступай как знаешь, — с безнадеж-
ностью в голосе произнес Сого, — а я уйду, чтоб сдер-
жаться, не придушить его, не затоптать, глаза не выко-
лоть. Ухожу. Вот тебе бумага. — Потом Сого крикнул
столпившимся у входа в пещеру: — Что вы в чужие дела
нос суете? У меня дело особое. Кто из вас столько овец
потерял, сколько я? А коней, а быков, а земли, а кур?..
Что стоите рот раскрывши? Вон отсюда!..
Кое-кто, скрывая недовольство, снова спустился в
ущелье, где костер уже полыхал вовсю. Сого подошел к
огню и улегся на чьей-то разостланной шинели, подло-
жив под голову руки.
Шаварш холодным взглядом смотрел в хмурое лицо
Левона. Потом устало смежил веки. Левон потряс его за
здоровое плечо: . •
— Что — уже помираешь? —
Шаварш открыл глаза, усмехнулся:
— Нет, жив пока. — Посмотрел в глаза Левона, не
выражавшие сочувствия. Странно, ненависти к нему Ша-
варш не испытывал. — И ты просишь золотом с тобой
рассчитаться? Сколько же ты хочешь?
Сын Сого укрылся в зарослях близ пещеры — обгла-
дывал баранью кость и прислушивался.
— Я вам счета за скот предъявлять не стану, — от-
ветил Левон, и Мурад подполз поближе к пещере.—
Я вам счет за свою душу предъявлю. Можешь мне отве-
тить, с какого такого дня я кулаком сделался?.. Ты мне
ссуду дал, чтоб я корову купил. Ты мне землю дал...
Ты первый меня с новосельем поздравил...
— Ну и что? Мы для .того революцию совершали,
чтоб ты сутками в хлеву пропадал? — Шаварш говорил
на удивление спокойно, боль в руке притихла. Ни обе-
щание свободы, ни смерть — ничто его более не волно-
вало.
— А почему вы сразу не начали с коллективизации,
когда ни у кого ничего не было? — Левон спрашивал
строго, сдержанно. — Почему я теперь должен своих
282
семьдесят овец отдавать колхоз}7, а кто-нибудь другой
даже ягненка не даст? А права у него со мной равные
будут иа мой скот! Почему лодырь за мой счет жить
должен?..
— В то время мы нс могли создать колхоз, — с преж-
ним спокойствием объяснял Шаварш. — Голод был, вре-
мя требовалось, чтоб жизнь наладить. Нам основа нужна
была, фундамент... А теперь у нас основа есть...
— В гробу я видал вашу основу! Людей пораскула-
чивалп, отняли скот, согнали его в Араздаян. Куда даль-
ше погоните? И зачем? Он ведь дохнет от холода, голо-
да, вашей бесхозяйственности! В день сотен пять овец
дохнет! Конечно, вы своего пота не проливали, чтоб над
скотиной трястись! — И, вспомнив про скотину, опять
вскипел, а М}рад подполз еще поближе.— У тебя душа
есть, а?.. Люди вы или нет? Получим мы, наконец, день-
ги за свой скот или нет! Будут виновные наказаны или
нет?..
— Я уже все сказал.
— Что мы веревку получим?
— Ты, может, и свинец.
— Ну, Шаварш, не пощажу я тебя.
— Все это не имеет смысла.
— Убью, говорю!
— Убивай! Я умираю, но знаю, за что умираю. А ты. .
ты... Взгляни на себя. Ведь ты же труп, живой труп...
Что в тебе осталось? Хочешь убить меня — убей. Одного
убьешь, десятого, сотого, а после?.. Как ты сам-то себя
назовешь? Кровавое чудовище. Моей крови тебе захоте-
лось? Дай стакан, я ее сам тебе налью, лакай! Знай, что
теперь уже, не проливая кровь, ты жить не сможешь.
Сого тебя вышвырнет из шайки, а податься тебе некуда...
Левон выхватил наган:
•— Вставай!
— Убивай здесь!
— Вставай!
Левон отшвырнул в сторону шинель, которой был
укрыт Шаварш, схватил его за грудки, поднял и толкнул
наганом в спину:
— Иди вперед... Что — дрожишь? Думал, мы хрн-
стосы — молиться станем за наших мучителей?..
Куда исчезла боль? Мышцы онемели, а голова была
ясной.
— Ты когда-нибудь видал, чтоб я над жизнью трясся,
как заяц? Ведешь — пойду.
283
Ои решил не оглядываться, не поддаваться страху.
«Все равно ведь убьет. Так хоть по-людски умру. Пусть
это будет утешением старику отцу».
И tvt раздался голос Сого:
— Ты что — уже в расход его? А как с бумагой?
— Какая бумага?! — заорал Левон. — Ты, видать, со-
всем из ума выжил. Что к советской власти попало, то
пропало!
— Тогда приканчивай его! — со злостью выкрикнул
Сого.
Он с удовольствием своими бы руками придушил это-
го ненавистного врага, но уступил это дело Левону. Ма-
терый волк отлично понимал, что, убив Шаварша, Левон
отрежет себе всякий путь назад. Так что уж потом Ле-
вона можно будет использовать как угодно.
Левон снова толкнул Шаварша в спину:
— Иди!..
Шаварш пошел вперед. Странно — никакой боли, лег-
кий шаг. Вышли из пещеры, поднялись немного в гору,
оттуда открылся вид на долину Тух-Манук. Вдали пас-
лась отара овец. Казалось, что кто-то оттуда смотрит на
них, видит все. А в спину тыкался наган Левона. Вот На-
зик показалась — взглянула, вскрикнула. Вот отец про-
стер к нему руки: «Шаварш! Шаварш!..» Появился Си-
мон: «Ты сперва наган в бандитов разряди!..» Отец
Агван встал перед ним: «Овечка жирная?..» — «Да нет,
не очень...» Солнце ускорило свой ход по небосводу и
исчезло. Горы и теснины наполнились криком: «Ша-
варш!.. Шаварш!..» Смертные, душераздирающие,
скорбные крики: «Шаварш!.. Шаварш!..»
Он вздрогнул, остановился:
— Ну стреляй же!
— Иди! — жестко сказал Левон и опять толкнул его.
Откуда ни возьмись появился Мурад и, поигрывая
маузером, преградил им дорогу.
— Пардон, генерал, — обратился он к Левону, — что
ты намерен делать?
— Убью, обезьяна! — пророкотал в ответ Левон.—
Расхрабрился, на пути моем встаешь?
— Пардон, — повторил сын Сого, лицемерно сглотнув
обиду, — хорошо придумали... Отец Агван благословит
тех лис, которые сожрут расстрелянного. Может, здесь
расстреляете? Это мой совет.
И тут произошло неожиданное. Левон на мгновение
284
окинул сына Сого жестоким взглядом и процедил сквозь
зубы:
— Неплохой совет... Он мне по душе. Расстреляю...
Всех!.. Всех!.. На этом свете нет чистых людей!.. Вы
все — звери!.. На твою долю, гиена!..
И дважды выстрелил в сына Сого. Тот схватился за
живот, присел, взглянул на Левона с ужасом и изумле-
нием и упал. Шаварш видел, как побледнело его лицо,
как задрожали губы, как закапала из носу кровь. Содро-
гнулся, застыв взглядом на корчащемся в предсмертных
судорогах человеке. Прикоснулся к собственной смерти
и ужаснулся...
— Шаварш!.. Шаварш!..
Закричал Левон — не услышал. Толкнул его — он не
почувствовал. Толкнул сильнее — Шаварш пошел, то и
дело оглядываясь. Равнина Тух-Манук заполнилась мерт-
выми Мурадами. На каждом шагу — Мурад...
«Почему, сволочь, не стреляет?»
Ноги у него задрожали, подкосились. Устал? А мо-
жет, смерть настигла его прежде пули?.. II вдруг перед
ним распахнулась огромнейшая пасть и засверкали два
страшенных глаза, каждый с дом величиной. Еще два
шага, и пасть проглотит его... Остановился.
— Не пойду! — выкрикнул почти истерически.—
Стреляй тут!..
Никакого ответа. А за спиной чувствовал дуло нага-
на и дыхание Левона. Он здесь — куда он денется?
Здесь он.
— Стреляй, говорю тебе!..
Резко обернулся. Никого. Задохнулся, зарыдал.
— Где ты?!
И вдруг увидел на небе солнце. Кошмар рассеялся.
Он, Шаварш, один. Вдали на горной тропке, не огляды-
ваясь назад и не спеша, уходил одинокий и понурый
Левон.
Нет, это вовсе не было неожиданностью. Но не было
и наградой за ту заботу, которую в свое время Шаварш
о нем проявлял. Горечь, вызванная потерей отары, была
столь велика, что Левон готов был расправиться с два-
дцатью председателями исполкома, даже если бы все они
оказались его братьями. Он должен был разрядить свой
наган. И разрядил. А там уж ему все равно, жив Ша-
варш или погиб. Он убежден, что ни жизнь Шаварша,
285
пи смерть его ничего в мире не изменят. Но теперь у са-
мого у него нет пристанища. В село вернуться не может.
Такое ему даже в голову не приходит. Куда же подать-
ся? За границу? Да нет уж, он себя вне родной земли
пе представляет. Не привлекает его ни нарисованное
Сого торговое будущее, ни роскошь. Горсть каменистой
земли, физический труд, семья, тепло детворы — вот его
мир. С Сого свел его случай — случай и развел.
Куда же идти? Дорога вела к ущелью. Опасаясь
встречи с колхозниками, он свернул в сторону и сел под
скалой, дожидаясь тьмы.
— Э-ге-ге!.. — донесся с вершины скалы голос пасту-
ха.— Идите овец заберите, а то пропадут!.. Эй!..
Стало быть, у людей еще есть своя собственность, и •
при этом они живут свободно, никого не страшась. А по-
чему ж его жизнь сложилась иначе? ..
И затосковал по земле, по дому. Захотелось узнать,
как живут родные. Поле засеяли? ..
Стемнело. Казалось, черная громада гор тень свою
откинула на равнины. Левон проверил оружие, поднялся
и направился в сторону горы Гиж.
Вспугнутый конь вновь затопал в висках старика.
Снова выстрелили из-за скалы, а он грудью, как щитом,
прикрыл сына. Он погиб, а Шаварш остался жив. Снова
рухнули скалы. Ему на спину рухнули, а Шаварш успел
пройти. Уже тысячу раз он мысленно вернул сына до-
мой, принялся наставлять его, тысячу раз ни свет ни
заря проводил его в путь, а ночью в тревоге ожидал его
возвращения.
Назик сидела возле старика, читала:
— «Был высокий столб, а на столбе-гнездо..
— Не читай больше, не надо.
— Сегодня вы какой-то беспокойный.
— Душа не на месте.
Пришла соседка, принесла молока и, скрестив руки
на груди, заговорила о бандитах:
— Милиционера убили. Его ночью привезли в боль-
ничный морг. Мать клянет их на чем свет стоит. Что тво-
рят, проклятые!..
Потом явилась медсестра:
— В Сейлане бандиты убили комсомольца Сикуча,
в Гермере — двух коммунистов... Говорят, скоро они на
Кешкенд нападут...
286
. Старик побледнел:
— Уходи.
Пришла Назик, весело обняла старика:
— Шаварш в Караглухе. Я в земотделе узнала.
Ночью звонил, чтоб машину прислали. Наверно, его ма-
шина вышла из строя. Сегодня непременно вернется.
Старик хотел поцеловать девичью руку, лежащую у
него на груди. Назик еле вырвала руку.
— Ты плачешь?
— Да слезы сами собой текут.
— Ох, что в уездкоме творится! Одну из комнат зем-
отдела освободили под оружие. Всем винтовки раздают,
даже женщинам... Ну ладно, пойду тебе поесть приго-
товлю. ..
Ушла и вернулась не скоро.
— Меня отец из дому не выпускал, — сказала, зады-
хаясь.— Женотдел мобилизовали. Комсомольцам пору-
чено патрулировать в селе. В списке есть и моя фамилия.
Я буду дежурить ночью. Все подчиняются начальнику
земельного отдела. Надо только видеть, как он направо
и налево отдает приказы! Группу парней отправил за
село... Тьфу, забыла сахару принести...
Вечер. Старик рассказывает Назик сказку. И вдруг
шум с улицы. Топот копыт. Старик напряг слух:
— Вроде бы сюда...
Девушка вышла во двор. И тут окрик:
— Дорогу! Дорогу!..
А потом в комнату ворвался крик Назик:
— Шаварш!..
Глаза старика широко распахнулись, и взгляд застыл
на двери. Руки вцепились в одеяло, тело подалось впе-
ред, слух обострился. Заметил он или просто почувство-
вал, что Шаварша несут на носилках?
Сильно кольнуло в спину, словно там что-то лопну-
ло— то, что не давало ему распрямиться. Распрямился
и... встал с постели, сделал шаг в коридор...
Носилки пронесли мимо него в соседнюю комнату.
Взглянул в измученное, бледное лицо сына. Подошел за-
говорить. И Шаварш услыхал его голос.
— Пап, ты на ногах?..
Старик в белой ночной рубахе, задыхаясь от рыда-
ний, нагнулся, поцеловал сына.
— Кто стрелял?
По щекам его катились слезы.
287
Сого искал Левона и не находил. Скатит камень —
заглянет под камень, срубит куст — средь кустов ищет.
Все вверх дном перевернул. Каждого спрашивает: «Не
видал Левона?» — «Нет». Тогда накидывается на встреч-
ного с кулаками. Шайка дрожит — боится гнева Сого.
Час от часу стареет Сого.
Ночью он покинул шайку.
— На рассвете вернусь, — сказал. — Иди со мной,
Мисак
Ушли.
Сого почти бежит, Мисак за ним еле- поспевает. Пе-
ред ними темная гряда гор. Над ними небо, а в небе
звездочка. Мисак уставился на нее: «Может, это вовсе
не небо со звездой, а гора с костром».
— Куда мы идем, хозяин?
Сого не слышит.
— Хозяин!..
Голос достигает Сого, касается его и со звоном раз-
бивается у его ног. Сого топчет осколки, молчит. Мыс-
ленно он уже в Кешкенде — вошел в дом Левона, детям
глотки перерезал. Слышит рыдания Левона. Чувствует
скорбь Левона, его муки. И это Сого успокаивает.
— Хозяин!..
Голос достигает слуха Сого.
— Не отставай!
Ночь на исходе. Они дошли до садов Котура. Мисака
продрал озноб. Холодом тянуло из Кешкенда.
— Хозяин, куда мы идем?
— Душу мою остудить идем. Душа крови просит.
— Хозяин, так Левона же дома нет.
— Жена, дети дома ведь, дурак...
Мисак остановился:
— Хозяин, все твои приказы я выполнял, а на это
не пойду.
Сого положил на кинжал руку.
— Хозяин, я детей убивать не стану!..
— Я убыо.
Сого достал кинжал. Мисак схватился за наган. Сого
поразился:
— Наган против меня, гад?
Наган выстрелил впустую. Мисак сам упал.
А Сого распрямился — руки в горячей крови, одежда
в крови. Ведь душа крови просила. Вот она, кровь!
Что это — патруль?
288
Сюда Сого шел быстро, а возвращался назад еще .
быстрее.
Чрезвычайный уполномоченный Чека в своей тяже-
лой шубе с трудом поместился на скамейке. Не успел
смежить веки, его тут же стали одолевать кошмары —
будто кто-то толкает в пропасть. Углубился в сон и чуть
не кувырнулся наземь. Очнулся, и так повторялось не-
сколько раз. В конце концов он разозлился, расстелил
шубу на земле, растянулся на ней и уснул без сновиде-
ний. Его разбудили выстрелы, которые раздались побли-
зости.
Чрезвычайный уполномоченный подскочил, одернул
форму и поспешил к месту происшествия. Возле садов
обнаружили труп. Под строгим наблюдением отправили
его в морг. Один из патрулей узнал в покойном Мисака.
Настало время расправиться с бандитами, покончить
с ними.
Ю В. Арутюнян
Мальчик бросил камень — птица взлетела. Сверху
упал ястреб, чтобы схватить ее. Птица с писком забилась
под камень. Там отдыхала большая змея. Увидела, уди-
вилась:
— Завтрак!..
И съела.
Пилос видел, как ребенок кинул камень, как ястреб
преследовал птицу, но куда же она исчезла?
«Наверное, под камнем было ее гнездо. Интересно,
есдъ ли там яйца?»
Отбросив ногой маленькие камушки, он нагнулся, по-
шарил под большим камнем — гнезда не нашел; посви-
стел, пошумел — птица не появилась.
Змея скользнула между камнями и, извиваясь, уполз-
ла, в бурьян.
Пилос ушел, насвистывая песенку. Вдруг почувство-
вал, что идти ему стало легче. Что-то забыл!
— Посох!..
На рассвете он стоял на выгоне, где собиралось ста-
до, и, опираясь на посох, наблюдал, как хозяева приго-
няют коров.
Заведующий фермой, проходя мимо, сказал:
— Пилос, сегодня в Абану приезжает председатель
исполкома.
Пилос пожал плечами:
— Добро пожаловать.
— На машине приедет, — с хитрой улыбкой добавил
заведующий.
Глаза Пилоса заблестели.
— .Правда?
— Правда.
Заведующий фермой ушел. Пилос подумал, подумал
и побежал к соседу.
290
— Еранос!
Еранос чинил крышу. Услышал окрик, спустился.
‘ — Чего тебе, Пилос?
— Яс тебя ие возьму годовую плату за .то, что пасу
твою корову.
— Это хорошо.
— Еранос, я для тебя свяжу веник.
— Молодец.
— Поведи сегодня стадо вместо меня...
— Ну-у...
— Я тебе еще сплету корзину.
Еранос немного подумал и согласился:
— Ладно, давай посох...
— Пилос, а ты разве не в горах? — удивлялись
встречные.
— Разочек и нам можно остаться в ^деревне. Говорят,
в Абану приезжает председатель исполкома.
— А что за дела у тебя с председателем?
— Как, а нам участка не нужно? Мы новый дом не
строим?
Люди улыбались. Пилос и не догадывался, что всем
известна его мечта увидеть машину. Ведь нельзя же, чтоб
и дети видели машину и рассказывали о ней, а он — нет.
Теснина называлась Гоми дзор — ущелье Хлевов. На
пологом склоне в беспорядке расположились каменные
дома, пустующие восемь месяцев в году. Летом кешкенд-
цы угоняли своих коров и овец в Абану. Каждый хозяин
имел в Абане свой домик. Была построена и колхозная
ферма. Там готовили масло и сыр, складывали в бочон-
ки и на телегах и фургонах отправляли в Кешкенд.
Стара Абана. Никто не знает точно, кто и когда по-
строил первую хижину. Вероятно, это был человек, лю-
бящий цветы. Здесь столько цветов, что не всем успели
дать название. Впрочем, есть и цветы, у которых не-
сколько названий. Бескрайние пастбища, свежий горный
воздух, вкусная вода должны были давно соблазнить
кешкендцев навсегда перебраться в Абану. Тем более
что Кешкенд полон комаров, в Абане же нет ни одного.
Горную тишину там нарушает лишь шелест ветерка.
Люди приезжали в Абану в праздничном настроении.
Возникала любовь, устраивались веселые забавы, рас-
сказывались легенды о мужественных и смелых предках,
которые умели похищать девушек и коней.
Пилос был бессменным пастухом Абаны. От колхоза
он получал трудодни, а от частных владельцев коров —
♦
291
деньги. Получал он много, но уж очень был невезучим:
с его собственным скотом постоянно что-то случалось.
Если коровы его не издали с обрыва, то болели. Врач,
как правило, находил для болезни какое-нибудь повое
название. Требовал заколоть животное, а мясо закопать.
Пилос убивал животное, мясо отдавал сварить, сначала
пробовал сам, и только потом ели его домочадцы.
— Если верить врачу, ничего нельзя будет есть. Ку-
шайте, вреда не будет.
Пилос бродил по Абане, вглядываясь в дорожную
пыль и прислушиваясь.
От людей ои слышал, что за движущейся машиной,
подобно лисьему хвосту, клубится пыль.
Наступил полдень, а председатель все не приезжал.
Пилосу захотелось есть, и оп пошел домой. На за-
жженной керосинке стояла кастрюля с водой. В ней пла-
вали разбухшие зернышки. Рядом с керосинкой в гли-
няном черепке была окрошка.
— Пазлу, сегодня приезжает председатель испол-
кома.
Пазлу пригладила волосы на затылке Пплоса.
— Назлу, я решил поговорить с председателем. По- ’
прошу участок, построим новый дом.
— Ой, какая у тебя чудесная родника! Я раньше не
замечала.
— Это не родинка. Комар укусил.
— Ну так что же, пусть даже комар укусил.
Назлу поцеловала его в «родинку».
— Т.ак поговорить?
— Хочешь — говори, хочешь—нет.
Пазлу поцеловала «родинку» еще раз. Пилос забыл
п о председателе и о машине. Назлу заставила его за-
быть весь мир.
Солнце... солнце...
В горах солнечная тишина. Пчелы своим жужжани-
ем сверлят эту тишину. Щебет птиц, отдающий прият-
ным благоуханием.
Пилос, лежа на обочине, снова высматривал автомо-
биль.
Дорога извилиста, дорога пуста.
Машина пе приехала.
292
День клонился к вечеру.
Стадо вернулось в деревню. Горы и ущелья — все на-
полнилось мычанием.
Пришел Ераиос с пучком затвердевшего бохи1 под
мышкой и с цветами на палке. Видно было, что этим он
занимался больше, чем стадом. Он вернул посох Пилосу:
— Возьми, а корзину и веник пе забудь. Кроме того,
ты не возьмешь годовую плату за мою корову. Человек
должен выполнять свои обещания.
— Не забуду, Ераиос. Как можно забыть.
«Хоть бы корзину не обещал». Пилос взял посох и
отправился домой.
Рассвело, рассвело!..
Прокукарекал петух, приветствуя восход солнца.
Он был язычником.
Зачирикали птички, потянувшись к солнцу.
’ Они были солнцепоклонниками.
Тоненькими лучиками засняли на востоке краски зари.
Пламя сорвалось со светильников, и они погасли.
Солнце вошло в дома.
Рассвело, рассвело!..
Заржал конь, тоскуя пр подруге.
Заблеял ягненок, призывая мать.
Замычал теленок, узнав об уходе матери.
Девушки спросонья лениво щурились иа солнце.
Рассвело!..
Женщины несли в чей-то дом ведра с молоком. В вед-
ро опускали деревянную палочку, измеряя уровень мо-
лока. На палочке в нужном месте делали зарубку, чтобы
потом в том же количестве получить в дом масло и сыр.
У Пплоса нет дойной коровы, и Назлу встала поздно,
ее волосы волнами рассыпались по плечам и спине. От
дыхания высоко вздымалась грудь. Увидев женщин, не-
сущих молоко, позавидовала им. В ней вспыхнула ярость.
Вспомнила, что вчера сын одной из них бросил в яще-
рицу камень, и он докатился до их ворот. Назлу Собрала
волосы, вышла, нашла камень и отшвырнула. Потом на-
чала швырять другие камни, проклиная тех, кто бросает
их к ее воротам.
1 Бохи (гипомаратрум) — растение, употребляемое в пищу.
293
Опираясь на посох, Пилос стоял на пастбище. Под-
гоняя корову, подошел какой-то мальчишка.
— Дядя Пилос, вчера в Абану приезжала машина.
Хотели тебя покатать, а ты опоздал.
Пилос не растерялся:
— Машина приезжала, чтобы увезти твою мать.
Мальчик обиделся. Отошел. Но обида заставила его
обернуться.
— Бр-р-р, авто-Пилос!— поддразнил он Пилоса.
Тот не обратил на это внимания. Помахал посохом
в сторону стада:
— Э-ге-ге!..
Говорят, в горах Абаны есть белокрылые голуби.
Возле ручьев они сбрасывают крылья, превращаются в
девушек и плещутся в воде, наполняя все вокруг гово-
ром и смехом. Затем, набрав цветов, плетут венки, укра-
шают ими волосы и танцуют.
Голоса их сладки.
Смех очаровывает.
Их песня далеко слышна.
Пилосу кажется, что он когда-то видел их, когда-то
слышал. Даже в песне они говорили: «Пилос, Пилос».
— Э-ге-ге!..
В полдень черная корова Шахбаза замычала и по-
вела все стадо к роднику Дарбина. Коровы напились и
улеглись на мох. Пилос сел у родника позавтракать.
Вода из родника стекала по склону, образуя внизу
болото. На болоте буйными фиолетовыми соцветиями
росли перловник и камыш.
Пилос поел, выпил воды и, разнежившись, лег на
тряпки. Он вообразил себя отважным юношей из сказки.
Стая девушек-голубей опустилась на* землю недалеко от
ручья. Они осторожно осмотрелись и, убедившись, что
вокруг никого нет, с шумом бросились к воде. Пилос
незаметно подкрался, взял пару сброшенных крыльев и
спрятал. Увидев Пилоса, девушки-голуби всполошились,
с криками схватили крылья и, надев их, улетели. Оста-
лась одна. Съежившись в воде, она взмолилась:
— Добрый Пилос, верни мне крылья, чтобы я смогла
догнать своих подруг.
Он не дал.
— Станешь моей женой?
— Стану.
Пилос сжег крылья, чтобы она больше никогда не
294
смогла улететь. Девушка-голубь приняла облик Назлу и
заговорила ее голосом. Сказка кончилась.
Неподалеку в кустах поблескивало что-то величиной
со спичечную коробку. Солнечные зайчики играли перед
глазами Пилоса. Он вспомнил, что неделю назад заме-
тил тот же блеск. «Кто знает, может, это глаза какого-
нибудь зверя», — подумал он тогда и не подошел. Два
дня назад было то же самое. «Наверное, дикая кош-
ка»,— подумал он и опять не подошел. «Наверное, стек-
лышко»,— решил Пилос в этот раз и подошел.
Взял эту вещь, приподнял. Она была прикреплена
к ремню, зарытому в землю. Пилос разглядел, что «ре-
мень»— это серебряная цепь, а предмет похож на золото.
Достал нож, начал копать. Острие ножа наткнулось
на металл. «Какая-то посудина».
Сердце затрепетало. Руки задрожали. Вытащил по-
судину. Это была большая бадья1. А в ней — золото:
ожерелья и монеты, монеты, монеты. Пилос начал пере-
бирать их. Металл звенел. Звон коснулся его сердца, и
оно звонко заколотилось. Звон проник ему в голову и
остался там. Зазвенели горы и равнины.
Он взял бадью и прижал к груди. Ш-ш-ш!.. «Никого
нет». Погладил стенки бадьи.
«Хорошая посуда для спаса2? У Шахбаза есть такая
же, только белая».
Пилос зачерпнул пригоршню золота if поднес к гла-
зам. Высыпал обратно. Понял, что это его золото, и стал
обнюхивать.
— Э-ге-ге!.. — донесся зов.
Надо было отвечать. Крик пронесся по горам.
— Э-э-э!..
Солнце слегка померкло, потом засияло сильнее преж-
него. Золото заблестело, словно говоря: «Бери кто хочет.
Не к тебе, так к нему пойду». Пилос накрыл бадью тряп-
кой и хитро, по-лисьи, осмотрелся. Никого не было видно.
В нем проснулась жажда деятельности. Отложив бадью
в сторону, он выкопал под кустарником новую яму.
Пилос копал, а девушки-лебеди пели. Он копал, а
девушки танцевали. Он все копал. Из-за камней и кустов
кто-то подглядывал.
1 У армян бадьей называется глубокая металлическая (чаше все-
го медная или серебряная) посуда для жидкости.
2 Спас — кисло-молочный суп.
295
Пилос выбросил из ямы последнюю пригоршню зем-
ли, опустил туда бадью, засыпал землей, поднялся. Огля-
делся вокруг. Кешкендскин пастух Минас брал из род-
ника воду. Увидев Пилоса, он сказал:
— Здравствуй, Пилос.
Затем поднес кувшин к губам в стал пить. Он пил и
нарочно пил воду так, чтобы в кувшине булькало. На-
пился, остаток вылил, набрал еще воды и хотел уже
идти, как вдруг заметил, что Пилос стоит на том же ме-
сте н тупо на него смотрит.
— Что, Пилос?
Никакого ответа.
Минас удивленно подошел к нему:
— Слушай, с тобой что-нибудь случилось? В лице ни
кровинки.
— С-случилось? .. Что случилось?
— Послушай, может, волки здесь прошли?
— В-волки з-здесь пробежали...
«Видать, здорово напугался».
Трах!
Пилос схватился за щеку и с ужасом посмотрел на
Минаса. Минас был здоровый, сильный. Пилос — малень-
кий, щуплый.
— Выпей немного воды, — пастух подал ему кувшин.
— Не хочется.
Минас насильно приложил кувшин к его губам:
— Пеп.
Он выпил.
— Еще.
— Хватит.
— Хоть тресни, а должен выпить.
Пилос выпил еще.
— Ох, спасибо, Минас, насилу очухался.
— Ну, вот и все, испуг прошел, — воодушевился Ми-
нас. — Не бойся: волки в одиночку к стаду не подходят.
Он погрузил кувшин в родник, набрал воды и пошел.
Немного погодя его голос послышался уже с другой сто-
роны горы:
— Э-ге-ге!..
Гора заслонила солнце.
Петухи вошли в курятник и притихли. Куры уселись
на насест. Стадо Абаны еще не вернулось.
29G
Пастух молодняка еще до захода солнца пригнал те-
лят, чтобы до возвращения стада их привязали и они
нс встретились с коровами. Телята уже давно на при-
вязи, призывали матерей.
Стада все не было.
Пастух Минас принес известие: «В горах появились
волки. Пилос испугался, он как испугался! Влепил я ему
разок, дал выпить кувшин воды —он пришел в себя».
«С Пнлосом что-то случилось!»
Весть дошла до Назлу. Она выбежала на улицу, за-
голосила, хотела идти в горы — мужчины не пустили.
«Кто знает, что там стряслось. Женщина ведь, еще
пойдет, увидит...»
Несколько человек взяли дубинки и поднялись на
гору Гогр. Навстречу нм стадо. Коровы целы. Пилоса
нет.
— Пйлос!..
— Эй, Пилос!..
— Эгей, Пилос!..
Двое мужчин вместе со стадом спустились в дерев-
ню. Все узнали, что Пилос исчез. Кто был свободен, по-
спешил в горы: «Пойду посмотрю, что там стряслось».
Кто был занят, закончил работу и тоже отправился туда:
«Пойду узнаю, нет ли вестей о Пнлосе».
Две женщины подхватили Назлу под руки. Она ры-
дала.
— Пропади они пропадом, ваши коровы!.. Извели
моего Пилоса...
С плачем и причитаниями женщины шли за мужчи-
нами в горы. Мелькнула какая-то тень. Догадались, что
это человек. Подошли поближе. Тенью оказался Пилос.
Он еще издали услышал голос Назлу и хотел крикнуть:
— Назлу, я иду!.. Иду!
Но, увидев, что с ней еще кто-то есть, притаился. По-
том не выдержал:.
— Назлу, я иду!.. Иду!..
— Ой, Пилос-джап, вырвался из когтей волка, бед-
ный мой!
Назлу хотела сказать «любимый», ио постеснялась и
сказала «бедный». Пилос не хромал, и по нему не видно
было, чтобы он был ранен. Завернув бадью в тряпку, он
привязал ес к палке и перевесил через плечо. Окружен-
ному женщинами Пнлосу показалось, что на него напа-
ли разбойники. Он снял с плеча узелок и взял его под
мышку, ♦
297
•— Ну, рассказывай, что случилось?
Занятый своей бадьей, Пилос и не заметил, что ко-
ровы в свой обычный час вернулись в деревню и он остал-
ся в горах один. Теперь надо было что-то сочинить.
— Проклятые волки напали, чуть не перегрызли все
стадо. Я взял дубинку, погнался за ними... э-э-э... за-
вели меня в ущелье... я вернулся... э-э-э... а стада нет.
Все поняли, что Пилос говорит неправду, но прости-
ли ему. Со слов Минаса они знали, что Пилос напуган,
и не хотели огорчать его. Поблагодарили бога, что в
стаде не было потерь, и вернулись домой. Более опыт-
ные предположили, что Пилос наелся диких ягод, у него
заболел живот, вот он и остался в горах, а сказать стес-
няется. Некоторые в недоумении пожимали плечами:
«Так мы и не добились толку от Пилоса».
Войдя в дом, Пилос положил узелок на пол и сел на
него. У Назлу была привычка доставать из узелка ягоды,
зелень, грибы. Но в этот раз ей и в голову не пришло
спросить: «Пилос-джан, что ты принес?» Сел на узелок,—
значит, ничего в нем нет.
Пришли любопытные соседи. Пилос отвечал на во-
просы, не вставая с узелка. Поужинал, сидя на нем.
Наступила ночь. Назлу постелила постели. На одну
уложила мальчика.
— Пилос-джан, давай и мы ляжем.
Пилос знал, что Назлу засыпает поздно. Она еще
развернет узелок и достанет сумку, чтобы положить туда
хлеба на завтра. Он не двинулся с места.
— Пилос!
— Мне не хочется спать, Назлу, ты ложись.
— Как это? Ведь утром тебе снова в горы йдти.
Вставай.
Подошла и своими пальчиками расстегнула рубашку
Пилоса. Она была такая нежная, такая добрая, что у
Пилоса появилось желание сказать: «Знаешь, Назлу, я
нашел бадью». Но он подумал, что ребенок еще не спит,
и ничего не сказал. «Пойдет на улице разболтает».
— Ладно, Назлу-джан, только выйду сейчас и вер-
нусь.
Улучил момент, взял узелок и вышел.
Темная ночь, беспокойные звезды. Они, наверное,
о чем-то кричат, но их голоса не доходят до нас. Пилос
поднялся на крышу. Там был маленький стог сена. Он
сам скосил, траву притащил на спине и сложил сюда,
чтобы потом купить корову. Разворошив край стога, он
298
спрятал туда бадью. Потом встал во весь рост и посмо-
трел на Абану. На ферме еще были люди. Взял тряпки
и спустился в дом. Назлу решила, что Пилос их вытря-
хивал.
— Ну, иди ложись.
Он лег.
Абана...
. Дома, далеко отстоящие друг от друга; за ними гора,
а там — цветение, благоухание.
Темно. А в темноте песня: «Взяла кувшин, ушла в
горы...»
Песня вливается в дом, в сердца. Мелодия сверлит
душу и завораживает. А в песне — солнце, яркое, горя-
чее. Мелодия исходит из камышовой дудки.
Есть у меня любовь — цветущая девушка.
Есть ревность. Милая пошла к роднику и задержа-
лась.
Дома маленькие, окна открыты, двери шатки, моло-
дые безумны.
Пилос и Назлу лежат в постели.
Пилос повернулся, чтобы избавиться от тяжести и,
скуки, а в мыслях снова поднялся на крышу, сел возле
стога — золото звенело в бадье, а он слушал.
Назлу вздохнула: «Чего не бывает с мужчиной от
страха».
Абана. Дикая... Дикая...
Как только ложатся спать, тушат лампу, чтобы сэко-
номить керосин. Воздух чист, забот мало. Спят здесь
крепко.
Волки рыщут вокруг фермы. Собаки скулят и хором
подвывают. Лисы, вынюхивая кур, кружат вокруг домов.
Собаки лают бойко, с надрывом. Сторож покрикивает:
— Го-гой!..
И кто-то откликается:
— Кто это? Эй!..
Пилос привстал в постели, прислушался. Назлу тоже
привстала.
— Пилос-джан!..
— Назлу, на крыше кто-то есть.
’* «Горе мне, как он напуган!»
> — Тебе показалось. Пилос-джан, ложись.
299
Мысленно она пообещала'петуха в жертву святому
из Малишки. Укрыла Пилоса одеялом, приласкала и,
наверное, еще и колыбельную бы спела, но слезы стали
душить ее.
Когда в Назлу пробуждались материнские чувства к
Пилосу, Назлу-жена исчезала, Назлу-мать становилась
нежной, ласковой, теплой и могучей. Пилос превращал-
ся в ребенка, подчинялся ей, и Назлу заменяла ему це-
лый свет.
— Назлу!
•— Что?
— Я тебе куплю новый материал иа платье.
— Да, Пнлос-джап!
Помолчали.
— Назлу!
— Что, дорогой?
— Большой дом построю. Куплю у Шахбаза теленка
от черной коровы, и у нас будет корова.
— Пилос-джан, мне ничего не нужно, лишь бы ты
был здоров.
— Я ведь тебе ие покупал кольца. Правда?
— На что оно мне? Кто сейчас носит кольца? Назо-
вут «пережитком прошлого» и посмеются над нами.
— Ладно, дам тебе золотой пояс, спрячь в сундук.
На черный день.
— Да, Пилос-джан, спи. Видишь, и Вираб наш спит,
и у соседа Ераноса тоже все спят.
Если бы Пилос заснул, она бы горько-горько запла-
кала. Святому из Малишки пообещала в жертву барана.
Грустным тихим голосом запела. Это была старинная
свадебная песня, которая сейчас сошла за колыбельную,
и Назлу заснула.
Пилос мысленно поднялся на крышу и сел возле
бадьи. Открыл ее и по одной перебрал все золотые вещи.
Сел в машину, поехал в Ереван, попробовал кантарско-
го шашлыка, поглядел на канатного плясуна, вернулся,
построил дом и...
Кажется, на крыше кто-то ходит. Шаги. Он припод-
нялся. «На крыше явно кто-то есть».
Осторожно встал с кровати. Тихонько открыл дверь,
посмотрел. Все тонуло во мраке. Опасливо прижимаясь
к стенке, обогнул дом. Оттуда подняться на крышу было
легче.
Назлу, в ночной сорочке, шла за ним.
— Пилос-джан!
300
Пилос, вздрогнув, обернулся:
— Ай-ай-ай!..
— Пилос-джан, не бойся, это я.
— Странная т-ты женщина, я только хотел прове-
рить, а не украдут ли наше сено.
Вошли в дом. Назлу надела платье.
— Пилос-джан, ты ложись, а я сейчас приду.
Назлу хорошо знала улицы Абаны. Помнила, где на
дороге камнщ где рытвины. Опа ни разу не споткнулась
о камень, не угодила в яму.- Дошла по тропинке до хи-
жины тетушки Арегназ, постучала в темное окно:
— Тетушка Арегназ!..
— Кто там? — спросил визгливый старушечий голос.
— Назлу.
Она всхлипнула и запричитала, чтобы тетушка Аре-
гназ поторопилась.
Зажглась спичка, потом лампа.
Выглянула дряблая, черная, некрасивая тетушка
Арегназ. Надела старое черное платье. Сняла изнутри
засов. Назлу продолжала всхлипывать.
— Что случилось; ахчи? 1
— На Пилоса напал страх. Спать не может: все вер-
тится, вздыхает.
— Вуй-вуй-вуй!..
— Сам с собой разговаривает...
— Господи Иисусе!
Слезы Назлу тронули сердце тетушки Арегназ. Она
стала утешать ее:
— Ладно, не плачь. Испугался — поворожу, пройдет.
Дома вата есть?
. — Нет.
— Ну, идем.
Пришли.
— Пилос-джан, не удивляйся. Шахбазовская собака
напала на меня, я испугалась. Позвала тетушку Арегназ,
чтобы она заговорила страх.
— Ну да, — подтвердила тетушка Арегназ.
Пилос все понял, по промолчал. Старуха села на кро-
вать и подозвала Пилоса:
— Давай и за тебя помолюсь. Весь день мотаешься
по горам.
* Ахчи —девочка (арм.).
301
Взяла его за руку и посадила против себя. Назлу
стояла рядом, сложив руки на груди.
Тетушка Арегназ, держа Пилоса за обе руки, забор-
мотала:
Хозяин наш добрый.
Хлебушек ячменный,
Кислый тан,
Плошка без ручки,
Муженек добрый.
Жена — злодейка...
Ничего не боюсь и не страшусь! 1
Сказала и зевнула.
— О-ох, дошла молитва. В понедельник не стирай
рубашку мужа. Ну, подойди, и твой страх изгоню.
Тетушка Арегназ быстренько «изгнала страх» Назлу.
В это время Пилос пачал зевать. Старуха подмигнула
Назлу:
— Успокоился!
Провожая тетушку Арегназ, Назлу попросила-
— Умоляю, никому не говори!
Сунула ей в руку деньги. Старуха сейчас же запихну-
ла их в глубокий карман.
— Что ты, стольких я избавила от страха — кто об
этом знает?
Утром люди вывели своих коров на выгон. Пилоса
пе было. Каждый стал рядом со своей коровой.
Послали за Пилосом. Пришла Назлу. Сложив руки
на груди, сказала:
— Пилос заболел, найдите другого пастуха.
Коровы разбрелись в поисках корма. Их соблазняла
росистая зелень, вылезающая из трещин камней. Коров
сгоняли, а они опять разбредались. Все почувствовали,
что пасти скот — нелегкое дело.
Колхозный скот остался без присмотра. Обеспокоен-
ный заведующий фермой направился к выгону, увидел,
что Пилос ходит возле своего дома. Подошел:
— А сказали, что ты болен, Пилос?
— Нет, — бледный, грустный и обиженный, ответил
Пилос.
— Тогда веди стадо на пастбище.
Пилос представил, что он находится в горах, а ребя-
тишки в Абане играют в прятки. Один из них поднима-
ется на крышу, прячется в сене: «Ребята, бадью нашел!»
1 Здесь и далее перевод подстрочный.
302
— Не пойду.
Заведующий фермой рассердился:
— Сказал бы вчера, нашли бы замену.
, _ Пусть Браное идет.
— Думаешь, мы каждому можем доверить обще-
ственное имущество? Браное одно дело, ты — другое.
Пилос снова покачал головой:
— Не пойду.
— Поработай еще два дня, пока мы тебе замену
подыщем. Не пойдешь — вынужден буду пожаловаться
председателю исполкома.
— Жалуйся кому хочешь, — вмешалась подошедшая
Назлу. — Я не хочу потерять мужа из-за вашей скотины.
Если бы еще моя корова была в стаде. Иди, Пилос-джан,
иди домой.
Пилос много слышал о похитителях золота и пещер-
ных разбойниках. Стоило ему представить себя вне Аба-
ны, как его тут же окружали разбойники, которые хва-
тали его и бросали в темную пещеру.
Он нуждался в друге, который и золоту знал бы цену,
и в дружбе был искренен.
Пилос вспомнил, кому можно доверить тайну: «Куз-
нец Саак».
У его бабушки было много золота. Она носила золо-
тые украшения. На пальцах — золотые кольца, на за-
пястьях— браслеты. И за покупки она часто платила зо-
лотом. Женщины деревни, у которых было золото, про-
сили, чтобы Саак проверил. Он легко отличал настоящее
золото от подделки. У него были знакомые ювелиры в
Ереване.
«Половину золота спрячу, позову Саака и остальное
поделю с ним, а уж превратить золото в деньги — его
забота».
Жена Саака, опустив в тонир большой медный чан,
готовила сыр.
— Сестрица...
Т" Это ты, Пилос? Что случилось?
Опустив длинную мешалку в сыворотку, она накру-
чивала на нее волокна сыра.
— Где Саак?
— Уехал в Кешкенд.
— Когда приедет?
- Поздно приедет, Пилос.
303
Пилос ушел. Поразмыслил, поднялся на крышу, спу-
стился. Снова явился.
— Саак не пришел?
•— Нет.
Стоя в дверях, он опять долго думал. Потом ушел,
занятый мыслями, и пришел позднее. Жена Саака, кон-
чив работу, поставила на огонь большой чан с водой,
чтобы помыться. Л1ысли ее были заняты теплой водой.
— Сестрица...
— Ну, что тебе? Надоел!
— Сестричка, я должен ему кое-что сказать по се-
крету. Значит, Саак поздно придет?
Он шагнул к ней.
«Э, да у него не то и а уме».
— Приходи попозже.
День клонился к вечеру. Пилос попытался отворить
дверь Саака, но она была заперта изнутри на засов.
— Сестрица... -
— Поди свои секреты жене расскажи.
Пилос, удивленно пожав плечами, ушел.
Сколько звуков в Гоми дзоре! Вот жаворонок, вот ку-
ропатка. А это скворец, а это канарейка, и все они поют,
перекликаются.
Сколько цветов в Гоми дзоре! Пойдешь налево — уви-
дишь горный ковыль, киндзу. Пойдешь направо — там
тропинка. На ней следы лошади, которая несла девушку
в длинном платье, с длинными косами, загорелую, чер-
новолосую. Прошел путник, погоняя навьюченного осла
и покрикивая: «А-чу!.. А-чу!..»
В Гоми дзоре русло потока безводное, высохшее,
безобразное. Сколько ям в Гоми дзоре...
Пилос взял клад и встал на.краю высохшего русла.
«Зарою здесь, а ночью вдруг нагрянет сель и унесет все...
Разве не бывает, что в безоблачный солнечный день
вдруг хлынет целый поток? Я своими глазами видел.
Подняться налево—могут заметить девушки, собираю-
щие киндзу. А направо — тропинка. Могут увидеть про-
хожие».
Так он и ходил с бадьей под мышкой, пока наконец
не нашел какую-то яму. Он залез в нее, опустился на
корточки, посмотрел вокруг, потом сидя посмотрел, по-
том — лежа.
304
«Здесь хорошо. Очень хорошо. Умный человек клад
на крыше держать не будет».
Зарыл бадью в яму.
Солнце опустилось на вершину горы. Солнце, как
большая круглая звонкая монета, коснулось горы, под-
прыгнуло и со звоном покатилось по склону.
Вечерело. Петух засеменил к курятнику.
Еранос бросил коров, сердито покосился на дверь Пи-
лоса и пошел домой. В руках у него была вязанка иво-
вых,прутьев. Шахбазова невестка собрала зелень в ко-
рыто и крикнула свекрови с крыши:
— Скажи детям, пусть придут помочь.
Пилос поднялся из ущелья. Большими шагами подо-
шел Саак и преградил ему дорогу.
Трах’..
— Ой!..
— Вот тебе!
— Но за что?
— Хотел посекретничать с моей женой? Я тебя!..
— Я?!
Трах-тарарах!..
— Ой, матушка, умираю!..
— Вот так-то.
Саак, тяжело дыша, вернулся в деревню.
Пилос лежал избитый и измученный. Вернулась с
поля Назлу. Она принесла целую вязанку авелука *.
Увидела мужа — оторопела. Выронила вязанку из рук:
— Пилос-джаи!
Глаза пастуха наполнились слезами.
— Разве я на чужих жен когда-нибудь засматри-
вался?
— Кто это сказал? Чтоб у него глаза повылазили!
— Саак... — Пилос горько заплакал.
— Расскажи, как все было.
Пилос плакал и рассказывал, рассказывал и плакал.
Только вот о золоте ничего не сказал. Ведь Назлу жен-
щина— может обидеться: мол, я, по-^оему, и Саака не
стою, мне ничего не сказал, к нему пошел.
Если бы Назлу сказали, что видели Пилоса с другой
женщиной, опа бы все равно не поверила. Она хорошо
знала своего мужа. В другое время она, может, стала бы
* А в е л у к — конский щавель.
305
посреди удины и крикнула бы вслед Сааку: «Бесстыд-
ник, у самого жена развратница, а винишь других!» Мо-.
жет, и камень швырнула бы ему вслед. Но Саак обидел
ее больного мужа. Назлу-жсны не было. Назлу-мать воз-
мутилась. Назлу-отец разгневался, Назлу-брат рассвире-
пел. Назлу-жена присоединилась к ним. Вину за исто-
рию с волками Назлу тоже взвалила на Саака.
Саак, мрачный и грозный, ужинал. Его жена искупа-
лась и теперь вытирала стаканы, стоя спиной к мужу. Ко-
гда она поднимала руку, платье тоже поднималось.
Назлу вошла и, не сказав ни слова, взяла глинный
горшок и разбила его о голову Саака.
— Будешь знать, как моего мужа бить.
Саак закрыл глаза и, не проронив ни слова, бесшум-
но лег на пол. Жена Саака с визгом бросилась на Назлу,
схватила за руку, та вцепилась ей в волосы и повалила
на землю.
— А1ой Пилос тебе сказал, что... Ах ты шлюха! Са-
мой небось хотелось, так ты на него сваливаешь... На
платье свое посмотри, сиськи раскрыла, так-то ты мужу
кушать подаешь, бесстыжая?
Жена Саака оставила в кулаке у Назлу прядь волос
и с криком выбежала, чтобы созвать людей. Саак прихо-
дил в себя.
— Тьфу, тьфу, тьфу! — Назлу трижды плюнула на
него. Пришла домой, обняла Пилюса и заплакала, пре-
вратившись в несчастную, слабую женщину. — Пилос-
джан, не думай, ты не муж мне, а брат, я не жена тебе,
а сестра...
— У-у-у, — заплакал растроганный Пилос.
*
Абана — сплетница!.. Слово мячиком катится из од-
ного дома в другой. Старые, черные, неровные стены, о
которые ударяется слово, тупыми зубами начинают тер-
зать его, рвать на части.
Вместо улиц извилистые тропинки, каменистые, пыль-
ные, в сплошных рытвинах. Попадет слово в яму — начи-
нает хромать, доходит до места с опозданием. Стукнется
о камень — заострится. Потом запустишь им в кого-ни-
будь, поранит. А запылится — спрячут его, чтобы потом,
сдув с него пыль, подновить и снова пустить из уст в уста.
Под каждым словом прячется еще слово. Из-под од-
ного слова слой за слоем достают другие, пока последнее
не совпадет с первым.
306
По улицам Абаны катятся сплетни.
Стали разбирать, что произошло. Разжевали, растер-
зали Саака, Назлу, Пилоса, перемыли им косточки.
После того как она избила Саака, Назлу боялась хо-
дить за зеленью. Теперь, куда бы ни пошла, всегда брала
с собой сына. Сил на вторую драку с Сааком у нее уже
не было.
Невестка Шахбаза — высокая, струйная, всеми ува-
жаемая женщина — из дому выходила редко. Но вдруг
решила пойти за зеленью. Подвязавшись фартуком, спу-
стилась к соседке.
— Хачануш!
Хачануш, маленькая черноглазая красивая смуглян-
ка, приветливо встретила гостью.
— Пойдем посмотрим, что за тряпье спрятал в уще-
лье Пилос. Два дня подряд он все поднимался на крышу
и спускался. Из стада хорсцев пропала корова. Наверное,
украл, зарезал, а шкуру спрятал под кустами, потом по-
боялся, что поймают, и отнес в ущелье.
— Да нет...
— Значит, я ничего не знаю.
— Пилос испугался волков. Тетушка Арегназ загово-
рила ему страх. Говорят, он ночами убегает из дому. Бед-
ная Назлу!
— Какие волки? Это все Минас выдумал. Ты что, не
знаешь, что Минас сам вор? Нарочно пустил слух, что
Пилос волков испугался, чтобы хорсцы подумали, будто
их корову съели волки. Вставай.
— Что ж, пойти, что ли?
— И-и-и, я тебе дело говорю, торопись.
— А коль увидят, что мы вошли в ущелье, что ска-
жут?
— А мы идем за зеленью, — она показала на фартук.
— А знаешь, там, наверное, и вправду что-то есть.
Постон, я тоже надену фартук, и пойдем.
Две красивые молодухи спустились в ущелье.
Пилос сошел с ума! Слово покатилось сверху вниз,
потом — снизу вверх. Попало в яму, ударилось о камень,
взметнуло тучу пыли. Стар и млад стали судить и ря-
дить.
— Кто не верит, пусть пойдет посмотрит.
307
— Люди, люди! Сатен для меня спас принесла, я
поел, а бадью спрятал в ущелье. Кто взял, пусть
вернет!
«Зачем ему надо было есть спас в ущелье? ..»
«Зачем бадью в ущелье спрятал, дома у него нету,
что ли?»
«Это какую же бадью украли? Вон она у него в руках.
Спас украли». »
«Сатен говорит: я спаса не варила сегодня, у нас и
бадьи-то нет, у нас горшок».
Определенно Пилос сошел с ума.
Кто-то стал проклинать кузнеца Саака:
— Чтоб ему пусто было, ударил человека по голове,
вот он и свихнулся.
Другой вздохнул:
— Добрый был человек. Соседской курицы и то бы
не обидел.
Третий предостерег:
— Если болезнь усилится, он может повредить детям.
Саак в страхе запер за собой дверь.
Пилос с бадьей в руках пошел по домам, умоляя каж-
дого:
— Люди, отдайте хоть половину.
«Половину бадьи... хи-хи-хи!»
«Нет, половину спаса... ха-ха-ха!»
Невестка Шахбаз.а и Хачануш вернулись с гор. В за-
вернутых фартуках они несли зелень. Гомидзор на юге,
а они пришли с северной стороны — откуда им знать, что
случилось в деревне. Порасспросили, узнали, и тоже на-
чали сокрушаться:
— Несчастный человек! Бедная Назлу! Что же она
будет делать?
И быстро ушли, чтобы опростать фартуки. А Пилос
кричал:
— Люди!.. В ущелье я спрятал золото. Кто взял,
пусть хотя бы половину отдаст. Ведь и у меня дети есть...
Бога побойтесь!
«Назлу!..» — услышала голос Пилоса. Вывалила со-
держимое фартука прямо на пол, прибежала и схватила
его за руку:
— Пилос-джан, ну пойдем домой, пойдем.
— Но ведь золото же взяли! В ней было полно, — он
показал на бадью.
308
Назлу предположила, что в припадке безумия он взял
бадью у кого-то в доме.
— Ничего не украли, Пилос-джан. Скажи, чья это ба-
дья, отдадим хозяевам и пойдем домой.
— Наша... будь она проклята! В тот день, когда слу-
чилась эта история с волками, я ее нашел у родника
Дарбина. Вы говорите: волка испугался... Да какой там
волк, какая лиса — золото унесли! У-у-у...
Назлу заглянула в бадью, увидела в ней три монеты.
Вырвала бадью, пощупала, поняла, что произошло, и за-
голоси па:
— Горе тому, кто это золото взял! Все дома обойду,
все равно разыщу. Кто взял, пусть вернет по-хорошему!
Люди стали потихоньку расходиться, чтобы их не за-
подозрили. Подходили другие, чтобы узнать, что же про-
изоппо.
Назлу случайно заметила, что бадья красноватого
цвета, а монеты почерневшие. Взяла^монету, посмотрела,
повернулась к Пилосу и разочарованно спросила:
— Все золото такое было?
— Да, да, да...
Назлу оживилась:
— Чтобы взявшему неладно было! А я-то подумала,
что оно настоящее. Такое золото мой Вираб тысячу раз
находил, приносил домой, а я выбрасывала. Мозгов у них
нет — бадью оставили, а какую-то ерунду взяли.
— Значит, это не золото?
— Какое золото? Медь это. Ну, взять взяли, а что бу-
дут с ней делать?
У Пилоса гора с плеч свалилась. Обрадовался. По-
смотрел на Назлу и как будто впервые увидел ее.
— Вай, Назлу-джан!
Он облегченно вздохнул:
— Ну так черт с ним, пошли домой!
У Хачануш была свекровь — сущий зверь. Сидя у две-
рей, следила за каждым шагом невестки: куда пошла,
зачем пошла, когда ушла, когда пришла. Свекровь си-
дела у порога, когда невестка вернулась. с поля. Она зли-
лась и ворчала:
— Ты где это была, ахчи? Сказать мужу, а?
Хачануш не обратила на нее внимания, вошла в хлев
и долго не выходила. Содержимое фартука спрятала,
осталось лишь немного зелени.
Увидев это, свекровь еще больше разозлилась:
309
— Весь день шаталась по горам, и это все, что ты
принесла?
— Зелени не было, всё уже собрали, откуда же мне
было взять?.
— Молчи, бессовестная! А как же Назлу в день по
две охапки приносит?
— Видно, она знает хорошо места. ♦
— Не оправдывайся! Где ты была? Что делала до сих
пор? Погоди, все мужу скажу.
— Говори. Я же не одна ходила.
Муж Хачануш работал на ферме. Доцюц приводил •
поздно. Когда он пришел, старуха уже спалк ХачагГуш
была рада этому. Как только легла в постель, спросила
мужа:
— Слышал о бадье Пилоса?
— Слышал. Интересно, это правда?
— Говорят, в ней были николаевские деньги. Если бы
там было золото и половину дали бы тебе, что бы ты сде-
лал?
— Поехал бы в Россию.
— А меня бы взял с собой?
— Я же не навсегда бы уехал, зачем же тебя брать?
Обменял бы золото на деньги и вернулся.
— Не хочешь меня брать, чтобы там, в России, же-
ниться на другой. Говорят, когда ты служил в армии, там
у тебя была одна. И ребенок у тебя есть. Женщины го-
ворят. Хочешь к ним вернуться?
— Ладно, ладно, спи, нам пока еще не дали того зо-
лота, чего зря волнуешься?
Муж шахбазовской невестки был каменщиком. Стро-
ил для соседнего колхоза телятник. В Абану он не при-
езжал. Свекровь ее была добрая женщина. Она доверяла
невестке и никогда не спрашивала: «Где была, почему
задержалась?» И сейчас она только сказала обеспоко-
енно:
— Задержись ты еще немного — и я бы уже пошла
за вами. Не задерживайся, доченька, в горах, там полно
всякого зверья.
— Не беспокойся, маре, я ведь не далеко хожу.
На этом разговор между свекровью и невесткой кон-
чился. Несмотря на такие теплые отношения, невестка не
открыла ей своей тайны.
«Вдруг старуха кому-нибудь скажет — кто потом бу-
дет расхлебывать кашу?»
310
«Но-о, но-о...»
Из Кешкенда прибыл фургон с хлебом. Жители Абаны
стали расспрашивать фургонщика:
— Дядя Согомон, как там наши?
— Хорошо, хорошо.
Он их и не видел, но важно то, что ничего плохого о
них он не слышал.
— Дядя Согомон, привез нашего малыша?
— Места не было, места не было...
Подошел грустный Пилос:
— Кум Согомон, отвези нас в Кешкенд.
— Я должен бочку везти. Погрузим ее, если место
останется, повезу.
Пилос закатал постель, увязал и положил ее на траву
недалеко от фермы. Вираб сел на нее. Назлу смотрела
на фургон, держа в руках бадью.
— Кум Согомон, хоть Назлу и ребенка посади, а я ря-
дом пойду.
— Нет, груза много, тяжело, останемся на дороге.
— А что, если все трое сядут, заболеют твои лоша-
ди?— вмешалась невестка Шахбаза. — Ты так ломаешь-
ся, будто они не колхозники.
— Пойди принеси постель и положи в фургон, посмо-
трим, как это он вас не повезет, — поддержала ее Хача-
нуш.
Не поздоровавшись прошел мимо них мрачный кузнец
Саак. Хачануш демонстративно показала ему вслед рас-
топыренную пятерню *. Пилос увидел и остался доволен.
— Дядюшка Согомон...
— Ладно, ладно, на спусках будете сидеть, а на подъ-
емах пойдете пешком.
Три лошади — две молодые и одна старая — потащили
фургон и остановились рядом с Назлу. Пилос погрузил
вещи.
— Но-о, но-о!..
Тетушка Арегназ пожелала им счастливого пути и по-
долом фартука вытерла глаза.
Невестка Шахбаза подошла к фургону. Поцеловала
Вираба. Прослезилась. Назлу и Пилос растрогались.
— Но-о, но-о!..
Придя домой, Хачануш разбила треснутый горшочек:
«Счастливого им пути».
Кузнец Саак избил жену.
1 Жест, выражающий презрение, ненависть.
311
— Бесстыжая, из-за тебя опозорились иа весь Кеш-
кенд.
Колеса — с деревянными спицами, на них металличе-
ские ободья. Кузов фургона из сухого дерева. Кузов без
конца скрипит и дрожит. Дрожь передается сидящему.
Он не может ни думать, ни говорить, ни слушать. В мире
существует лишь одно: гр-р-р...
— Кум Согомон, ты видел автомашину?
Голос Пилоса,- смешавшись с гулом, дошел до Сого-
мона.
— Будь проклят тот, кто придумал автомашину! Жиз-
ни от нее не стало. Сколько раз выскакивала прямо пе-
редо мной, лошади шарахались, сходили с дороги, разби-
вали фургон. Сколько раз просил: подъезжая к фургону,
не делайте «ту-ту». Э-э-э... Кому ты это говоришь? Но-о!
На берегу Арпы играла музыка. Цыгане. Цыгане, как
аисты, прилетали и улетали.
Им дали землю, сказали: постройте дома и живите.
Они согласились, но через месяц-другой затосковали по
своей бродячей жизни.
.— Пусть ваша земля вам останется, а мы пошли.
Теперь вот снова прилетели на старое гнездовье.
Пилос вдруг почувствовал, что и он, как цыган, сво-
боден. Нет стада, привязывающего его к горам. Даже о
бадье забыл. Это было какое-то наваждение, сон, мечта.
Счастливый, он крикнул цыганам:
— Э-эй!..
Узкая улочка, низенький дом. Одиа-едпнственная ком-
ната с земляным полом. В комнате — тахта, амбар 1 и то-
нпр. Тонир теснит амбар, амбар теснит тахту. Испуган-
ная этой теснотой, вся посуда взгромоздилась на полку.
В Кешкенде, в родном доме, забылись заботы горца. Наз-
лу наводила в доме порядок. Пилос вышел на улицу.
— Пойду поищу работу.
Шумно в Кешкенде.
Открыли новую широкую улицу. Пыль и грязь, камни
и рытвины. Будут еще асфальтировать. На углу улицы
1 Амбар — в армянских домах кладовая для хранения зерна,
муки н других продуктов.
312
строят здание гостиницы из черного мозского камня. По-
том фасад оштукатурят, чтобы выбелить известкой.
Тут-тук-тук. .. Монотонно работает каменотес. Пилос
сел рядом с ним. Тот сделал вид, что не замечает этого.
Праздные люди раздражали его.
— Какая у тебя прибыль в этом деле? — спросил Пи-
лос.
Каменотес отложил обтесанный камень, хотел взять
другой, но вспомнил, что ему задали вопрос. Посмотрел
на Пилоса.
— Встань и подай мне камень, который под тобой.
Пилос подал.
— Теперь иди.
— Куда?
— К себе домой. И если у тебя нет другого дела, от-
крывай и закрывай свои двери.
Тут-тук-тук...
Возчик привез камни, а разгружать было некому.
Грузчики, молодые ребята, проработав две недели, уго-
ворили начальника перевести их учениками к каменщику.
Возчик обратился к Пилосу:
— Ты ведь не занят?
— Нет.
— Давай вместе поработаем.
— А зарплата будет?
• — А как же.
— Ну давай.
Пилос сел на телегу и поехал на развалины Моза за
камнями.
Какой-то человек прохаживался взад и вперед-перед
домом Пилоса. Назлу мыла во дворе шерсть. Заметила
человека и подумала: «С чего это милицейский конюх
Аршо околачивается возле нашего дома?»
Напевая какую-то любовную песенку, Аршо прошел
мимо нее, затем вернулся и снова за-пел.
В полдень на телеге приехал Пилос, выгрузил камни
снова отправился в Моз. Внраб поел и вышел поиграть.
Назлу расстелила шерсть для просушки, а сама села ря-
дом, чтобы сразу же собрать ее, если вдруг поднимется
ветер. Начала вязать чулок.
Аршо опять пришел. Теперь он пел новую песню Уви-
дел Назлу, перестал петь. Остановился:
313
— Дай -мне стакан воды.
На другой день Назлу старательно наводила чисто-
ту во дворе. Опять мурлыча что-то под нос, подошел
Аршо.
— Назлу, — сказал он, нарочно придав своему голосу
побольше мужественности, — не постираешь ли ты мой
платок?
Назлу слегка смутилась, потом оскорбилась.
— ОтдаГ1 своей жене, пусть стирает.
Аршо криво усмехнулся. Назлу помрачнела. Аршо по-
вернулся, что-то коротко пропел и ушел.
Набежала туча. В мыслях у нее был гром, за пазу-
хой— молния. Пошел дождь. По улицам побежал ручеек,
смывая пыль, и потек в сторону ущелья. Арпа забурлила,
зарокотала. Мутный поток смешался с чистыми во-
дами.
Аршо вбежал в дом Пилоса. Назлу лежала на тахте.
Ее платье задралось, ноги были открыты. Аршо отрях-
нулся. Подмигнул Назлу, затем через полураскрытую
дверь посмотрел на небо:
— Это не скоро кончится.'
Закрыл дверь, запел. Назлу прислушалась, песня ей
понравилась. Аршо понял это и запел с еще большим во-
одушевлением, стараясь при этом, чтобы голос его звучал
как можно мужественнее. Потом вдруг повернулся к Наз-
лу и сказал:
— Погляди, кажется, мне что-то попало за ворот, ще-
кочет.
Назлу хотела посмотреть, но заметила в глазах Аршо
какой-то нехороший блеск. В его взоре была страсть и
коварство. Она почувствовала возмущение, которое росло
с каждой секундой. Они смотрели друг на друга. Аршо
показался Назлу ужасно сильным, и ей захотелось кри-
чать от страха. Она попятилась и схватила скалку. Аршо
усмехнулся, открыл дверь и вышел.
Теперь, выходя на улицу, Назлу проверяла, нет ли
поблизости Аршо. При виде ее Аршо подмигивал, улы-
бался и, пропев одну-две ноты, удалялся.
«Если скажу Пилосу, может выйти нехорошая исто-
рия. Душа у него чистая — замутится. Посоветоваться с
соседкой — а вдруг она передаст кому-нибудь? Слух пой-
дет, один поверит, другой нет. Что же делать?»
Аршо думал: «Назлу — это ерунда, зато я подобрался
к золоту. Все по монетке вытащу».
314
Назлу спустилась к роднику, оставив свою дверь от-
крытой. Наполнив кувшин водой, взяла его на плечо и
понесла. Вошла в дом, поставила кувшин на пол, закры-
ла дверь — и вдруг две руки обхватили ее сзади.
— Ха-ха-ха!
Это означало: «Посмотри, какой я хитрый. Тайком от
тебя пришел и спрятался».
Назлу вздрогнула, хотела вырваться. Аршо толкнул
ее на тахту.
— Пилос!.. — отчаянно позвала она, но Пилоса пе
было.
Назлу собралась с силами, скатилась с тахты, схва-
тила крышку от тонира и ударила ею Аршо. Он выпустил
ее. Назлу взяла с полки бадью и швырнула, но не попала.
Из бадьи выкатилось несколько почерневших монет.
Аршо решил, что это медные деньги, и даже не посмотрел
на них. Назлу была в бешенстве.
— Ха-ха-ха!.. — Аршо фальшиво засмеялся. Он ожи-
дал, что после такой вспышки ярости женщина наконец
проявит слабость. Но Назлу была не из таких. Аршо по-
нял, что проиграл. Он захотел ее унизить и выругался.
Грязно выругался и ушел. Назлу села на тахту и от оби-
ды заплакала. Плакала долго.
Стемнело. Пилоса не было. Вдруг Вираб потянул мать
за платье:
— Мама, ты почему плачешь?
— Так, ничего, сынок.
Мальчик тоже заплакал, думая, что случилось какое-
то несчастье. Мать перестала плакать, и ребенку надоело
лить слезы. Он стал играть: собрал разбросанные по полу
монеты, одну бросил в бадью, другая попала в горшок
с окрошкой. Мать рассердилась, и третью монету Вираб
не стал бросать, а спрятал к себе в карман. Назлу повя-
зала платок и предупредила мальчика:
— Никуда не ходи. Я сейчас вернусь.
Вышла. Нашла на улице большой камень, зажала в
руке, а руку спрятала под платком. Вошла в милицей-
скую конюшню. Аршо разжигал лучину. Увидел Назлу,
удивился. Однако сдержался и сделал вид, что не заме-
чает ее. Только чуть заметно улыбнулся. Назлу подошла
поближе.
Трах! Аршо покачнулся и ухватился за столб. Трах!
Аршо, обхватив столб руками, опустился на колени,
Назлу отбросила камень и сняла башмак.
Трах-тах, трах-тах!
315
— Тьфу, тьфу, тьфу! — трижды плюнула Назлу и вер-
нулась домой. Никто ничего не видел.
Получив первую зарплату, Пилос вернулся домой. Он
купил Назлу ситцд на платье, Вирабу — резиновый мя-
чик. И себя не забыл: в ситец завернул бутылку вина.
Назлу была рада. Она давно не была так рада.
Втроем сели за стол.
— Пилос-джан, я тоже выпью, ладно?
— Пей.
Пилос выпил и начал хвалить свою работу. Назлу вы-
пила, раскраснелась, громко засмеялась и обняла Пило-
са, ласково, нежно.
Пилос рассказал, что был в городе Мозе. Вулкан раз-
рушил его, и сокровища остались под землей. Назлу с
детства слышала об этом, но даже если бы это было для
нее новостью, она все равно не стала бы слушать. Она
вспоминала избитого Аршо и ликовала.
Потом она постелила Вирабу постель над амраром.
— Мама, я тоже хочу спать на тахте, — жалобно ска-
зал мальчик, который привык спать рядом с родителями.
— Ты уже большой, — объяснила Назлу. — Спи один.
Вираб не понял. Он надулся, захныкал, но под конец
утешился тем, что ои уже взрослый.
«Слава тебе, господи, — мысленно прошептала Наз-
лу,— вернул мне моего Пилоса».
Жители Абапы вернулись в Кешкенд. Пришли ночью,
на телегах и пешком, взрослые и дети, в одиночку и груп-
пами, с шумом и гамом. Абана опустела.
Теперь туда придут волки и лисицы, чтобы хозяйни-
чать в оставленных домах и на улицах. Не будут лаять
на них собаки. Собаки ушли со своими хозяевами.
На рассвете Кешкенд наполнился голосами пришед-
ших с гор людей. Крики детей, блеяние животных. Двери
домов раскрылись, чтобы принять горцев. Пилос услы-
шал мычание стада. Не вытерпел, встал. «Интересно, па-
стухом все еще Еранос?»
Еще раньше, чем Ераноса, он увидел шахбазовскую
черную корову. Старшая невестка вела ее домой. Увидев
Пилоса, корова вытянула шею и замычала. Пилосу пока-
залось, что она с ним поздоровалась. Но невестка Шахба-
за догадалась, что та зовет теленка.
Бывший пастух погладил корову по шее:
— Похудела.
316
— Разве Еранос пастух? — ответила Шахбазова неве-
стка.— Как он стал пастухом, молока меньше стало.
Пилос был польщен.
— Конечно, смотреть за скотом не каждый может. Го-
ворят, в этом году очень мало корма.
— Да, — озабоченно сказала невестка Шахбаза.
— Чем же будете кормить скотину?
— Мы купили в Гергере два воза сена. Посмотрим,
может, хватит.
-— Это хорошо, хорошо.
-— Пилос, у тебя в Абане было сено, что ты с ним
сделал?
— Оно и теперь есть.
— Купи теленка. Пусть и у Назлу будет корова.
Пилос вздохнул:
— Не всякого ведь теленка домой приведешь. Вот
если бы продавали такого, как теленок вашей черной ко-
ровы. ..
Невестка Шахбаза давно разгадала мысли Пилоса.
— Наш теленок дорого стоит.
— А за сколько отдадите?
Искоса посмотрев на них, прошел Еранос. Он был
усталый, невыспавшийся. Невестка Шахбаза почувство-
вала, что разговор затянулся. Разве подобает замужней
женщине стоять на улице и вести разговоры с посторон-
ним мужчиной? Она заторопилась.
— А пожалуй, я пролам тебе теленка черной коровйь
Деньги отдашь, когда будут. Узнай, сколько стоят два
барана, за столько и продам теленка. Но если спросят,
говори, что ты дал за него пятнадцать пудов зеона. Ска-
жи, что шесть пудов мы еще с прошлого года тебе задол-
жали, еще три мы должны за то, что ты пас нашу скоти-
ну. А остальные шесть отдашь из урожая нынешнего года,
понял? •
— Понял.
— Смотри не подведи меня, а то я и быка должна
продать: цена упадет. Я хочу, чтобы у вас была корова.
Я корову дою без теленка, так что можешь взять его.
Деньги принесешь, когда будут.
Пилос, накинув на шею теленка веревку, повел его
домой.
Невестка Шахбаза грустно смотрела им вслед. Встре-
тила соседок и сказала:
— В этом году у вас мало хлеба. За пятнадцать пудов
зерна я продала нашего теленка.
317
Соседки решили, что это очень дорого, по сказали:'
— Стоило, даже за двадцать стоило.
Вираб обнял теленка, поцеловал. Отдал ему свой ку-
сок хлеба. Назлу погладила его, взяла ведро, представи-
ла, что несет в нем молоко и молока у нее больше, чем у
всех остальных. Каждое утро она будет давать мужу
сливки. Заставит Вираба пить только что надоенное пе-
нящееся молоко. Назлу ликовала.
Пилос попросил телегу, поехал в Абану, привез траву
и сложил ее иа крыше кешкендского дома.
Для теленка нужен был хлев, для сена — сеновал. За-
бот прибавилось.
Он попросил начальника стройки:
— Завтра воскресенье, мы ие работаем. Разреши мне
поехать и привезти из Моза два воза камней.
Начальник стройки подумал, подумал и ответил:
— Пиши заявление.
Пилос принес заявление, и ему разрешили ехать.
На телеге, выделенной для строительства, Пилос при-
вез из Моза камни. Свалил их у ворот, отвез телегу обрат-
но и вернулся. Посмотрел на камни и остался доволен.
Радость Назлу удвоилась.
— К свадьбе Вираба у нас будет приличный дом.
Пилос взял льняную бечевку и что-то стал измерять
вокруг дома. Мимо проходил Аршо, увидел — сердце его
сжалось. Нахмурился и прошел, глядя под ноги. Возчик
увидел, подошел:
— Поздравляю.
— Спасибо.
— Головы у тебя нет, Пилос. Ведь полдня ты в Мозе
проводишь без дела. Отделай камни и уже обтесанными
привези.
— Инструментов нет.
— У нас дома есть тесак.
Назлу тотчас же пошла и принесла тесак.
Белый мячик луны. Луна далеко-далеко. Заходит за
облака, смотрит кокетливо и нежно. А если нет облаков,
луна становится скромной, светлой хозяйкой неба. Осен-
няя луна большая...
Пилос тесал камни. Из двух камней один раскалы-
вался. И снова, тук, тук...
318
Звук доносился до милицейской конюшни.
«Говорят, золото у них украли — а как же дом
строят?»
Аршо казалось, что все удары молота приходятся ему
по голове.
На стене здания губкома висела афиша, на которой
кривыми буквами было написано: «Сегодня женское со-
брание».
А ниже: «Говорящее кино. Механик Петпк».
Некоторые поняли, что Петик — киномеханик, другие
решили, что это название фильма.
Курьер ходил по домам, предупреждая мужчин, чтобы
те отправили своих жен на собрание.
Еще в полдень дети окружили агитпункт, где должны
были показывать кинокартину. Даже если бы в эту мину-
ту налетела целая туча комаров, то и она не смогла бы
разогнать и*.
Некоторые уже рассказывали содержание фильма.
Дети были уверены, что будет показана война красных и
белых, и рассказывали друг другу о войне.
Пилос весело улыбался. Он нарочно пришел с работы
пораньше. Аршо, интересовавшийся всеми событиями в
городе, уже был на улице. Пилос подошел к нему:
— Здравствуй, кум.
Между ними не было прямого кумовства. Просто это
было старое словцо, шедшее еще от дедов. Они даже не
знали, чей дед был кумом другого.
— Здравствуй, — сухо ответил Аршо.
— В фильме машина есть?
— Есть.
Мимо прошли дети. Пилос и у них спросил:
— Эй, ребята, в фильме машина есть?
- Да.
Дети были убеждены, что в кино все должно быть.
— Я же сказал, что есть, зачем еще детей спраши-
вать? Я- как-никак связан с милицией, знаю.
Аршо придавал большое значение своей причастности
к милиции, но был недоволен тем, что всего-навсего ко-
нюх. В годы коллективизации Аршо проявил большую ак-
тивность и привлек к себе внимание. У него были все воз-
можности попасть в губком, но во время раскулачивания
он притащил к себе домой трех конфискованных баранов
и на этом попался. Он утверждал, что купил их. Кое-как
выкрутился. Но подозрение осталось. В годы бандитизма
он уверовал, что власть изменится. Днем по поручению
319
губкома патрулировал, а по ночам носил бандитам еду.
Его снова начали подозревать. Аршо решил, что его отец
кому-то проболтался. Его вызвали на следствие, но он
опять вывернулся. Бандит, которому он носил хлеб, по-
гиб. Виновность его не была доказана, но подозрение усу-
губилось. Аршо сумел устроиться в милицию конюхом.
В тот же день он поссорился-с отцом, швырнул камнем
в отцовскую дверь, выругался и ушел.
Аршо догадался, что Назлу ничего не сказала Пилосу-
Он обрадовался.
— У меня, кум, знакомый ювелир есть.
Пилос не понял, к чему он это говорит. Сначала недо-
умевал, а потом решил, что это, должно быть, почетно,
и сказал:
— Ну и хорошо.
— Принеси несколько золотых, сплавим ему. Купишь
куме платье. •'
— Поверь, кум, золото украли.
— Все равно ты золото не превратишь в деньги. Пой-
мают— отберут, а тебя в Сибирь сошлют.
— Говорю тебе: украли золото. Пусть того, кто украл,
и посылают в Сибирь.
Пилос ушел, недовольный кумом. Аршо издал глубо-
кий вздох, похожий на фырканье.
Лампы, висевшие на стенах зала, зажглись. Окна
плотно закрыли, чтобы внутрь не проникали крики детей.
Из Еревана приехала женщина с коротко подстриженны-
ми волосами, в туфлях на высоких каблуках и в белой
как снег блузке.
Председатель исполкома пригласил ее на сцену, пред-
ложил сесть и... осмелился взять за руку. Некоторые из
собравшихся поражались терпению жены председателя
исполкома. Женщина из Еревана посмотрела в зал и рас-
смеялась:
— Уважаемые мужчины, сегодня женское собрание.
Что вы пришли — хорошо. Будьте гостями. Но хозяева
зала — женщины. Освободите стулья, чтобы женщины
могли сесть..
Женщины скромно жались в дальнем углу зала и на-
блюдали, чем все это кончится.
Мужчины оставались на своих местах. Председатель
исполкома поднялся:
— Всем встать.
320
Скамьи и стулья сердито загрохотали. Каждый подо-
звал свою жену и постарался устроиться рядом с ней.
Невестка Шахбаза и Хачануш сидели рядом. По обе
стороны от них сидели мужья.
— А говорят, что в городе женщины ходят с открытой
грудью и руками, — шепнула Хачануш.
— Ну и что? — встала на защиту городских женщин
невестка Шахбаза, пользовавшаяся в доме большой сво-
бодой, хотя сама никогда и не подумала бы ходить с от-
крытыми руками.
— Если муж разрешит, откроешь?
— У меня ведь дети, мне не к лицу.
Женщина из Еревана попросила тишины. Все замол-
чали. Она заговорила:
— С тех пор как человечество стало вести оседлую
жизнь и возделывать землю, всегда было так, что один
“ властвовал, а другие ему служили. Есть такая страна, где
люди сказали: почему мы должны день и ночь работать,
а плоды нашего труда будет пожинать богатый? Совер-
шили революцию и добились равенства. Это наша страна.
Пилос обрадовался тому, что все понимает в «собра-
нии».
«А что здесь трудного? ..»
— Если мы прогнали хозяев, — продолжала женщина
из Еревана, — значит, все мы должны хорошо жить. Пра-'
вильно?
— Да, да! — закричали с мест.
— Да, — поддержал Пилос, вспомнив о черных кам-
нях, которые он привез из Моза.
— Теперь мы хорошо живем? — спросила женщина
из Еревана.
— Да!-—закричали несколько человек и Пилос вме-
сте с ними.
— Нет,— ответила она.— Жить хорошо — это не зна-
чит иметь амбары, полные масла, риса и муки. Нет. Мы
возим с поля урожай на тех же скрипящих телегах. Мы
молотим зерно так же, как молотили тысячу лет назад.
Живем в плохих домах. Сидим при свете свечи. Мы боль-
ше занимаемся коровами и овцами, чем своими детьми.
Потому что производство материальных благ все еще тре-
бует от нас больших усилий. Нам нужны тракторы, ком-
байны, автомашины. Вы должны построить Дом культу-
ры, новую школу, кинотеатр, чтобы каждый день смо-
треть кинофильмы.
В В, Арутюнян
321 ,
Зал оживился. Женщина из Еревана всем понрави-
лась.
«Каждый день смотреть кино. Сказка!..»
— Мы окружены капиталистическими странами,—
продолжала женщина из Еревана, — они каждую минуту
готовы нас растерзать, но боятся Красной Армии. Они
объединяются в стаи, вооружаются новой техникой. Мы
должны дать Красной Армии танки, пушки, самолеты.
Для этого необходимы такие материалы, производство
которых у нас еще не налажено. Мы вынуждены поку-
пать их на золото.
Хачануш толкнула невестку Шахбаза, та искоса по-
смотрела на нее.
— Золото есть у народа. И вот партия и правитель-
ство спрашивают вас: будем создавать тяжелую промыш-
ленность? Будем строить мощный морской, воздушный и
сухопутный транспорт?
— Да, да! — закричали не имеющие золота.
— Наши матери в грозную годину жертвовали для
родины всем дорогим. История армянского народа по-
мнит много таких случаев. Нам пожертвования не нуж-
ны. Во всех концах нашей страны открываются магазины
торгсина. Товары там будут продавать на золото. Имею-
щееся у вас золото обменивайте на деньги или вместо
него берите товары. Особо обращаюсь к вам, женщины.
Она села. Все поняли, что такое торгсин.
— Женщины, предлагаю покупать товары в магази-
не торгсина! — выкрикнул с места какой-то активист.
Выступил председатель исполкома. Потом говорили
другие. Разговоры продолжались на улицах, во дворах,
в домах — где громко, где шепотом. ЛАногие думали, что
и кино сообщит им какие-то сведения о торгсине. Иначе
почему же его показывают сразу после собрания? ..
Назлу была обижена:
— Пилос, почему ты меня не повел в кино?
— Кино не было.
— Как ие было?
— Было женское собрание.
— Сказал бы, и я бы пошла.
— Э, чего ты там не видела?
— А потом и кино показывали.
— Ладно, поем и расскажу про кино. Не все ли тебе
равно — считай, что видела.
322
Поели, и он рассказал:
— Пришли белые, чтобы взять город. Наши вскочили
на автомашины, взяли пулеметы и поехали. Били, били —
часть перебили, а остальные сдались. Наши вскочили на
автомашины и вернулись домой.
— И-и-и, это разве кино?
— Не веришь — спроси у кума Аршо. Он сидел рядом
со мной. Несколько раз спрашивал: «Пилос, что это они
делают?» Я объяснял, чтобы ему было понятно.
Назлу помрачнела. Встала, постелила постели, уло-
жила ребенка. Пилосу захотелось приласкать ее.
— Назлу-джан!
Назлу, не оборачиваясь, сказала:
— Оставь, я хочу спать..,
Пилос заснул в сторвнке.
Ласковая осень, золотая.., Деревья опустились на
колени:
— Срывайте плоды!
Собирали фрукты в тюки, в корзины, несли в горные
селения, чтобы обменять на картофель и зерно.
Кто на этой неделе не был в Кешкенде, тот узнал в де-
ревне, что там открылся магазин торгсина.
— Пускай, от двух магазинов вреда не будет.
Продавец был приглашен из Еревана. У него был
кругленький живот и редкие волосы. Он их заботливо за-
чесывал набок и приветливо всем улыбался. Это был
очень улыбчивый челове к. Он привез с собой маленькие
весы с никелированными гирями. На них он взвешивал
золото.
В доме Пилоса вспыхнула последняя спичка, сгорела
последняя капля керосина. Пилос по этому догадался,
чего у них еще нет. Расстроился,
— Назлу...
•— Что?
— Назлу-джан, я о тебе плохо забочусь, да?
— Не переживай, Пилос-джан, мы очень хорошо жи-
вем.
— Сахара нет.
— Ну и что? Подумаешь. Кто у нас пьет чай?
— Керосина нет.
— А мы будем рано ложиться.
323
— Сели нет.
— О соли ие беспокойся. Зять Цахик поехал в Нахи-
чевань. На днях должен вернуться. Обещал привезти
соль. Привезет, и мне дадут.
— Л мыло?
— Ну-у, мыла лет — мойся золой. Л стирку буду де-
лать глиной. Я уже выстирала рубашку Вираба, посмо-
три, как побелела.
Пилос утешился. Поужинал при свете лучины, растя-
нулся на тахте. Назлу плотно закрыла окна и двери.
— Вот, утро вечера мудренее. Ну давай спать.
Теплая постель, ни долгов, ни богатства, ни врагов.
Над головой крыша, под крышей — крылатые сны. Ком-
ната, а в комнате Вираб и хорошенькая повестка, хлев,
а там две коровы. Л они живут в той же хижине и спят
на той же тахте.
Во сне Пилос видел машину, а Назлу — ведра, полные
молока. Пилос, посадив Вираба в машину, мчался по
небу. Девушки-голуби стаями залезали в машину. Назлу
ухаживала за повесткой.
«Будь у меня хорошая невестка, я бы стала такой же
свекровью, как мать 1Пахбаза. Чтобы называла опа меня
мамой. Искренне называла. Невестку буду любить не
меньше, чем Вираба». -
На крыше послышались шаги. Назлу прислушалась.
Вначале подумала, что это собака, потом взглянула па
ердык и заметила, что оп открыт.
«Совсем недавно я сама закрыла ого, чтобы дождь не
намочил Вираба. Как же он открылся?»
Назлу никогда по боялась, что к ним может влезть
вор. У псе пико!да не было ничего цепного, что могло бы
кого-то заинтересовать.
«Но я же точно закрыла ердык».
Пока она раздумывала, в отверстии показалось чье-то
лицо. «Человек!»
Приблизив Iолову к отверстию, человек прислуши-
вался.
— Пилос, проспись, но ничего нс говори... Ш-ш-ш...
— Ч-что?
— На крыше кто-то есть.
Посмотрев в просвет, Пилос убедился в этом. Сон с
него слетел, он весь собрался. Осторожно приподнялся,
встал на ноги, подошел па цыпочках к двери и открыл се.
324
— Пилос-джан, пс ходи, пусть себе смотрят, уста-
нут—уберутся.
Пилос пе слушал. Вытащил из-за двери палку. На-
сколько он был простодушен, настолько же и смел. Раз-
махивая палкой, не таясь стал подниматься па крышу.
В ту же самую минуту кто-то торопливо оттуда спу-
скался.
— Аршо? ..
Пилос удивился, Аршо растерялся.
— Я решил: час поздний, — заговорил он, — дан, ду-
маю, посмотрю: если спят, не буду будить. Хорошо, что
встали. Добрый вечер, кум.
Пилос не ответил.
— Даже здороваться fie хочешь? — обиделся Аршо.—
Может, мне и говорить ие стоит?
Сердце нодска зывало Пазлу, что это Аршо. Взяв ко-
чергу, она вышла и стала рядом с Пилосом. Аршо увидел,
усмехнулся и сквозь эту сатанинскую усмешку сказал:
— Кумушка, у меня гость, как бы мне достать шепот-
ду соли?
— Залез иа крышу, подслушиваешь. Пу и что услы-
шал, а? — гневно сказала Пазлу. — Мы нс воры и не раз-
вратники. Уходи! — Опа взмахнула кочергой. — Говорю
тебе, уходи!
— Хочешь, чтобы я и Пилос поссорились?—двусмыс-
ленно ответил Аршо. — Пет, мы не будем ссориться. Спо-
койной ночи.
Назлу и Пилос до самой полуночи не могли уснуть.
Они старались понять, какую цель преследовал Аршо,
подглядывал за ними. Пазлу по-своему понимала это,
по, слушая мужа, пыталась уточнить, пет ли у него дру-
гих подозрений. Но Пилос никогда пс подозревал жену.
Чувство ревности было незнакомо этой семье. В конце
концов Пилос поверил словам Аршо. «Пу для чего же
еще оп мог подняться на крышу?»
Начальник милиции Сагат был человек с изуродовав-
шим лицом. Во время русско-турецкой войны снаряд ра-
зорвался недалеко от пего, осколок попал ему в подбо-
родок. Под левым глазом был шрам величиной в зерныш-
ко, из-за которого одни глаз казался больше другого.
Сагат был известен в районе своими подвигами. Ему еще
не было сорока лет, но волосы у пего уже поседели.
325
Он вернулся поздно, бросил поводья Аршо и зашел в
дежурку.
— Новости есть?
Дежурный доложил:
— В Малишке опять была драка. Двое на почве рев-
ности избили друг друга.
— Что еще? *
— Наш Аршо уверяет, что...
— Что?
— Что Пилос спрятал бадью с золотом.
— Нет, у него украли золото. Это проверено.
• — Он говорит: почему же бадью не украли?
• — Позови Аршо.
Инспектор милиции Саркис подошел к Пилосу:
— Пилос, начальство тебя требует по одному делу.
Пойдем.
Пришли к зданию милиции. Спустились в подвальный
этаж. Саркис открыл какую-то узкую, низенькую дверь.
— Входи, Пилос.
• — А что там?
— Входи, узнаешь.
Пилос вошел. Саркис запер за ним дверь.
— Побудь здесь до прихода начальника.
Пилос посмотрел вокруг. Это была узкая, низкая, хо-
лодная комната с крошечным решетчатым окном. Про-
тивно пахло сыростью. Он захотел открыть дверь, но руч-
ки не было. Толкнул. Она была заперта.
«Саркис пошутил». ,
— Ну ладно, Саркис, открой дверь, я выйду.
Звук удаляющихся шагов.
— Саркис!
Тишина.
«Это тюрьма». > .
Пилос встревожился: «Но как же это? Что я сделал?»
Он стал вспоминать, какое преступление мог совершить.
Не вспомнил ничего. Разозлился, стал двумя руками ко-
лотить в дверь.
— Откройте дверь, откройте!
На двери приоткрылась маленькая щелка. Показался
глаз, потом послышался голос:
— Не шуми, сиди спокойно, пока не придет началь*
ник.
— Где Саркис?
326
— Откуда я знаю где?
— Почему меня заперли?
— Откуда мне знать, почему заперли?
Щелка закрылась. Пилос в отчаянии остался стоять
перед дверью.
«Бессовестный, обманул!..»
Он подумал, что, когда стемнеет, а его все не будет,
Назлу забеспокоится, станет выяснять, где он, и тогда —
берегись, инспектор Саркис!
Вспомнил случай с кузнецом Сааком и всем суще-
ством почувствовал, что он счастлив. Это его успокоило.
Счастье придало ему силы. Он стал искать в камере ме-
сто, где бы можно было сесть.
Начальник милиции, инспектор Саркис и двое мили-
ционеров ходили вокруг дома Пилоса, осматривая стены
и крышу.
Инспектор Саркис был высокого роста, с гладко заче-
санными волосам'и. Ходил спокойно, сосредоточенно, дер-
жа под мышкой папку. К людям приходил по-родственно-
му, говорил не торопясь. Казалось даже, что он человек,
совершенно неспособный к оперативной работе.
Начальник милиции открыл дверь и вошел в дом,
остальные последовали за ним. Он стал посреди комнаты,
окинул внимательным взглядом потолок, стены, полку.
Назлу поняла, что они пришли не в гости. Подошла
к инспектору Саркису:
— Где Пилос?
— Не потеряется, Назлу. Пилос взрослый человек.
Что ты беспокоишься? Придет, придет.
Саркис посмотрел на начальника, начальник на Наз-
лу. На его изуродованный подбородок было страшно смо-
треть. Не напрасно многие называли Сагата просто «Под-
бородком». Раньше он пользовался славой человека с ры-
царскими наклонностями, но с тех пор, как начал рабо-
тать в милиции, его стали побаиваться. Он сделался за-
мкнутым, мрачным, иногда даже грубым.
— Ну, невестка, как живете?
— Хорошо живем. 4
— Хотим немножко покопаться в вашем доме.
«Я ведь знала, что у тебя другое на уме»,
— Ваше дело.
Назлу скрестила руки на груди. Начальник кивком го-
ловы подал знак. Гоп — и тахта двинулась с места. Ин-
327
спектор Саркис взял палку и стал стучать по полу. Там,
где звук казался им подозрительным, копали. Начальник
милиции взял с полки бадью, повертел в руках, постучал
по ней.
— Откуда это у вас?
— Пилос нашел.
— Что в ней было?
• — Николаевские деньги.
• — Где они?
• — Украли.
— Если ты говоришь, что в ней были николаевские
деньги, значит, ты видела их до того, как украли.
— В ней осталиш> три монеты. *
— Что вы с ними сделали?
— Вираб играл и забросил на полку.
Начальник внимательно осмотрел полку, но денег не
нашел.
— Вон одна в бадье, — заметила Назлу.
Действительно, одна из монет лежала на дне бадьи.
Начальник милиции взял ее, протер тряпкой и спрятал
в карман.
— Почему вы решили, что это николаевские день-
ги?— снова поинтересовался начальник.
•— Очень просто: на них не было серпа и молота.
— Сядь и составь акт об обыске. Сестрица Назлу, а
где остальные две монеты?
— Не знаю, Вираб играл с ними. Наверное, он поте-
рял или я выбросила.
Тем не менее в кувшине с таном обнаружили вторую
монету. Третья так и не нашлась. Начальник не стал
больше этим заниматься, решив, что ее действительно по-
теряли.
Милиционеры разворотили пол, пошарили в щелях
между бревнами на потолке, открыли тонир, заглянули
в сундук, но ничего не нашли. Назлу с грустью наблюда-
ла за ними. Инспектор Саркис записывал. Наконец мили-
ционеры устали. Разочарованно стали перед начальни-
ком,
— Сестрица Назлу, — опять обратился к ней началь-
ник,— как видишь, мы на работе. Просим прощения, но
мы и тебя должны обыскать. Для этого мы позовем жен-
щину-депутата.
Назлу не возражала: «Что хотят, пусть делают. Не
буду их сердить, а то Пилосу хуже будет».
328
Женщина-депутат пришла, попросила прощения, обы-
скала Назлу, ничего не обнаружила и ушла.
— Куда ушел твой сын?
— Играет во дворе.
Начальник милиции хотел и его обыскать, даже до-
вольно долго думал об этом, но потом это показалось ему
низостью. «Не имеет смысла. Мы уроним свой авторитет».
Инспектор Саркис протянул Назлу акт об обыске:
— Подпишись, сестрица.
— Подписываться не умею.
— Опусти палец в чернила и приложи к бумаге.
Назлу подчинилась. Считая дело законченным, они хо-
тели уйти.
«Пришли, разворотили мой дом, меня обыскали — я
ни слова не сказала. Теперь взяли бадью и уходят. К чер-
ту бадью: бог дал, бог взял. Но почему о Пилосе ничего
не сказали?»
— Братец Саркис, где Пилос?
— Начальника спроси, начальника.
— Товарищ начальник, вы уходите, а о Пилосе ничего
мне не скажете?
— Пилос в милиции. Дело есть. Как только выяснит-
ся, придет домой.
«А дело-то в золоте... Думаете, что в бадье золото
было. Чтоб вам провалиться! Думаете, что Пилос все сам
проел, а вам ничего не оставил...»
— Пришли, все здесь вверх дном перевернули — и не
выяснилось?
Назлу с отчаянием посмотрела на начальника, на Сар-
киса и милиционеров, сердце ее переполнилось, и она за-
рыдала:
— Да как же так, куда вы уходите, погодите... а Пи-
лос?
— Э... надоела! — рассердился инспектор Саркис.—
Сказали, придет.
Отчаяние Назлу постепенно перешло в ярость.
— Надоела, да? Бессовестный обманщик! Отвел бы
этих к себе домой, пусть бы твою жену обыскали! Чей же
это дом ограбил Пилос, что у него должно быть спрятано
золото?
Начальник растерялся. Начинался скандал, и он по-
спешил вмешаться:
— Если будете продолжать шуметь, нам придется
прибегнуть^ силе.
329
Назлу подбоченилась:
— Увели невинного Пилоса, теперь и меня уведе-
те?— Она повернулась к Саркису: — Ты-то можешь. Ну,
донес, и что же вы нашли в моем доме?
Начальник почувствовал, что все попытки заставить
Назлу замолчать будут напрасными. Приказал милицио-
нерам уйти. Назлу, громко плача, осыпала их проклятия-
ми и угрозами.
Кешкенд узнал о случившемся.
Начальник милиции Сагат пришел ночью на работу.
Вызвал продавца из торгсина. Продавец явился. Несмо-
тря на то что его подняли с постели, он успел привести
себя в порядок. Почтительно поздоровался с начальни-
ком, придвинул стул и без приглашения сел.
— Откуда ты?
— Родился в Тифлисе.
— Как же случилось, что из Тифлиса попал в Вайоц
дзор?
— Я как товарищ, разбирающийся в золоте, коман-
дирован сюда из Еревана.
— Какой счастливый случай научил тебя отличать зо-
лото от серебра?
— Я ювелир. Дедовское ремесло.
— Ювелир делает золотые вещи, а не занимается тор-
говлей золотом.
— Я как коммунист...
— Ты коммунист?
— Я как примкнувший к большевизму считал своим
долгом...
Начальник прервал его:
— Тот наполеоновский золотой, что я тебе дал, у
тебя?
— У меня, товарищ начальник.
— Никто не приносил похожую монету?
— Нет, товарищ начальник.
— Если узнаю, что принесли, а ты мне не показал или
сболтнул кому-нибудь, что мы интересуемся подобными
монетами, — шкуру спущу. Ну, иди!
Пилоса привели на допрос. Инспектор Саркис взял
ручку и начал:
— Имя, фамилия?
Пилос растерялся:
— Ты что, не знаешь, как меня зовут? Ты разве в
330
доме моего отца не был? Разве мы с тобой тысячу раз не
натравляли собак на кошек?
Инспектор отложил ручку.
— Пилос, я это знаю, но, может, в метрике у тебд
другое имя.
— Нет, мое имя Пилос. Считаешь себя важным чело-
веком. Пиши: Пилос, Пилос, Пилос.... Хочешь невинного
Пилоса в тюрьму посадить? Я тоже человек. Пиши —
меня зовут Пилос.
— Пилос, скажи свое отчество.
— Слушай, и тебе не стыдно? ..
Инспектор ударил кулаком по столу и закричал:
— Отвечай!
Дежурный открыл на шум дверь, заглянул и снова за-
крыл. У Пилоса дрожь пробежала по телу.
«И чего я препираюсь с ним? .. Власть в его руках, что
захочет, то и напишет... Кто ты, Пилос? Лучше спокойно
отвечай, посмотрим, чем все это кончится».
— Отца зовут Арам, Арам...
— Расскажи, где нашел бадью с золотом, что с ним
сделал?
Пилос услышал, и его осенило: «Значит, из-за золота
вызвали. Нехороший человек. Спросил бы сразу, у моего
дома, я бы и сказал, а то в милицию потащил».
— Раньше бы сказал. Разве из-за этого сажают в
тюрьму?
Инспектор смягчился. Пилос начал рассказывать.
На виду у всех Пилоса повезли в Абану.
На берегу реки весело танцевали цыгане. Далеко раз-
носились звуки бубна. Казалось, все вокруг заполнено
беспокойными, волнующими призывами, бесшабашной
удалью. С голосами цыган сливался зов девушек-голубей.
Все они были знакомы и близки Пилосу, как его собствен-
ный голос. Танец цыган — это целое театральное пред-
ставление. На них красные и зеленые платья. В эти же
цвета были одеты приезжавшие из Еревана в Кешкенд
танцевальные ансамбли. Пилос восхищенно смотрел на
танцующих, но инспектор поторопил его:
— Пилос!
Он не слышал. Инспектор сказал громче:
— Эй, Пилос!
— Давай еще немного поглядим. Абана никуда не
денется.
Милиционер взял Пилоса за руку и подтолкнул его
вперед:
331
— Иди же, дались тебе эти бродяги!
Вдруг цыгане перестали танцевать. Ущелье словно
опустело, сузилось. Пилосу стало грустно. Он оглянулся.
Цыгане заметили это, замахали руками. Какая-то девуш-
ка сорвала с головы платок и помахала им. Сердце Пи-
лоса наполнилось восторгом.
. — Поторопись!
Они зашли за поворот. Пилос так и не узнал, продол-
жили цыгане свой танец или нет. Их голоса больше не
долетали до Пилоса. А когда возвращались, уже была
ночь.'
Пилос был уверен, что после поисков в Абане его осво-
бодят. О каких еще подозрениях может идти речь? Одна-
ко на всем обратном пути следователь расспрашивал его
о золоте. По возвращении в Кешкенд его поместили в ту
же темную камеру, а в полночь снова повели па допрос.
-— Если теперь не скажешь правду, Пилос, это может
очень плохо для тебя кончиться.
— А что я сделал?
Бум!..
Стол задрожал.
— Золото!
— Да украли же, украли!.
Пилос описывал предметы, которые находились в ба-
дье. Инспектор Саркис заносил это в протокол. Потом
разложил на столе золотые изделия, принесенные из
торгенна.
— В бадье было такое?
— Не было.
•— Что из этого знакомо тебе?
Пилос почесал затылок.
«Если я скажу, что это знакомо, то владельца аре-
стуют, скажут: бадью украл ты. Откуда мне знать, то или
не то? Золотые-то вещи все похожи друг иа друга. Ма-
стер ведь не одну штуку сделал. А что потом будет делать
этот несчастный? Тому, кто попадется к этим в лапы,
нужно четыре шкуры иметь — чтобы три оставить в ми-
лиции, а в одной вернуться домой».
— Нет, ничего не знакомо.
— Ох, умаялся я с тобой!.. Пилос, скажи правду,
кого ты подозреваешь?
— Не хочу грех на душу брать. Ераиос повел стадо.
Шахбазовы мужчины были в горах, а невестка вместе о
332
Хачануш рано утром пошла за зеленью. Пришли поздно.
Сам видел. Откуда же мне знать, какому дьяволу оно до-
сталось?
— За сколько золотых ты купил шахбазовского те-
ленка?
— Грешно вам. Они должны были мне шесть пудов
зерна за прошлый год, еще три — за этот год, а шесть я
должен отдать из урожая будущего года.
Невестку Шахбаза вызвали в милицию. Она испуга-
лась. Пришла с мужем. Инспектор Саркис стал допраши-
вать:
— За сколько золотых продала теленка от черной ко-
ровы?
— Какое золото?
— Пилос сказал, что теленка за золото продала. Вам-
то что, товар продали, скажите и идите домой.
— Теленка за зерно продали.
— Неправда!
Невестка Шахбаза поднялась и потянула мужа за
руку;
— Вставай! — Она повернулась к следователю; — На
меня еще никто не кричал. Ступай на жену свою кричи,
бесстыжий! Да будь они прокляты — и золото, и тот, кто
его украл!
Инспектор сказал уже мягче:
— Но ведь неправду же говорите.
— Говорим: за зерно продали, — значит, за зерно.
— У Пилоса нет зерна.
— Шесть пудов мы ему должны с прошлого года, три
за этот год, а шесть он отдаст из урожая будущего года.
— Ладно, идите, но чтобы никто не знал, зачем я вас
вызывал.
«Дай выйти отсюда — а там пускай хоть весь мир
узнает».
Начальник милиции и инспектор долго беседовали.
— И какой разбойник унес это золото? Ни Пилос, ни
Назлу не появлялись у дверей торгсина. Обыски не дали
никаких результатов. Допросы ничего не прояснили. Но
есть бадья, есть две монеты, — значит, были и остальные..
Если украли, то где же его прячут? Может, Пилос хит-
рит? «Крестьянин скорее согласится отдать свою шкуру,
чем золото». Пилоса надо еще допросить.
Ключ повернулся в скважине. Дверь широко распах-
нулась.
— Выходи, Пилос.
333
Пилос подумал, что его опять ведут на допрос. По-
корно, с отчаянием вздохнул. Но когда заметил стоявшего
у дежурки с папкой в руках и в плаще инспектора Сар-
киса, понял, что ошибся.
«Наверное, опять в Абану повезут».
Дежурный протянул ему старый пиджак, который за-
ранее принесли из дома Пилоса:
— Надень, чтоб по простудиться.
Руки Назлу касались пиджака, в нем остался запах
дома. Пилос чуть было не начал его обнюхивать, но по-
стеснялся.
— Ну, пошли, — поторопил инспектор.
Перед зданием милиции стоял черный грузовик с кры-
тым кузовом, приспособленный для перевозки арестан-
тов. Пилос получил возможность совсем близко видеть н
трогать машину. Моросил дождь. Было холодно. В кузове
открылась дверца.
— Садись, — сказал инспектор.
— Я?
— Да, да.
Пилос совершенно забыл все свои страдания и бессон-
ные ночи. Раны души зажили, обида прошла. Инспектор
Саркис снова стал добрым человеком.
— Сесть?
Пилос растерялся. Как он должен сесть? Кто знает,
может, там есть что-то такое, до чего нельзя дотрагивать-
ся. Инспектор почувствовал его колебания и поднялся
в машину первым. Пилос за ним. Последним сел мили-
ционер с ружьем. Дверца закрылась. В маленьком тем-
ном кузове стало темно. Они устроились иа жестких де-
ревянных скамейках, которые показались Пилосу верхом
роскоши. Мотор затарахтел. Машина задрожала. Эта
дрожь передалась Пилосу. Пилос ликовал: он сидит в ма-
шине. Весь превратившись в улыбку, он посматривал то
на инспектора, то на милиционера, которые почему-то не
улыбались.
Пилосу казалось, что, когда он сядет в машину’, бу-
дет ясный, солнечный день.
Хлюп-хлюп, преодолевая залитые водой ямы, машина
поехала но дороге, ведущей в Ереван.
Свекровь Хачануш была любопытная женщина. Она
садилась у дверей и наблюдала за жизнью Кешкснда.
334
Осенний ветер нашел старуху и свалил ее в постель. Она
слегла, ее стало лихорадить.
— Поешь, маре, — увещевала се Хачануш.
— Нет.
— Что мне приготовить для тебя?
— Ничего... Для меня нс существует ни воды, ни хле-
ба. Я чаем жила. А как кончится сахар, умру.
Как то раз она рассердилась на Хачануш:
— Родители у тебя плохие люди. Нет чтобы с твоим
приданым дать несколько золотых. Небось не обедне-
ли бы.
«Чтоб тебе пусто было! Хромая я была или лысая,
чтоб еще и золото дали в придачу?»
— Ты же знаешь, что я не разговариваю с родителя-
ми. Я с ними в ссоре.
— N мру ведь я. а сыну хоть бы что. Все твердит: Рос-
сия, Россия. Видно, хочет, чтоб я скорее умерла. Возьмет
тебя тогда н уедет.
«Уедет, как бы не так».
— Маро, может, продать мое кольцо и купить тебе
сахар?
— Обручальное кольцо нс терян, несчастье будет.
«А что же мне делать, карга,ты этакая? Мне, что лп,
превратиться для тебя в сахар?»'
— Ах, матушка, что же мне делать, сама скажи,
— Нс нужно, нс нужно... Кольцо не отдавай.
Через два дня старухе стало хуже.
«Жалко ее, умрет ведь, — думала Хачануш. — Что,
если взять одну монету п купить сахар? А ие куплю, как
йогом перед господом богом отчитаюсь?»
Муж ушел на работу. Ребенок играл во дворе. Хача-
нуш открыла большой амбар, вынесла оттуда сверток с
сокровищами, достала золотую диадему с тоненькой це-
почкой. Отделила цепочку, диадему положила на место,
завернула и опять зарыла в зерно.
У дверей торгсина стояли люди. У нес нс хватило
храбрости войти. Стемнело, люди разошлись но домам.
Продавец жил в комнатке при магазине, поэтому после
захода солнца в магазине долго горел свет и дверь была
всегда открыта. Уже совсем поздно Хачануш вошла в ма-
газин.
— Братец, взвесь этот кусочек золота. Сколько ты
Дашь за него сахара?
Продавец взял цепочку. Это была нежная золотая
вязь, весящая около одного грамма.
335
— Где же здесь золото, сестричка, и полуграмма не
будет.
Взвесил.
— Почти полграмма. Это что за цепочка?
— Еще девушкой получила в подарок.
Сказав неправду, она покраснела. А продавец поду-
мал, что она это получила от какого-нибудь парня, и
улыбнулся.
— Значит, сахару дать?
— Ага.
Продавец обманул в весе золота, обманул в цене и са-
хар недовесил. Золото опустил в карман: «А это нам».
Протянул сахар Хачануш.
— Сестричка, если у тебя еще есть кусочек, принеси.
Об этом будем знать лишь ты да я.
— Откуда у меня может быть золото?
Взяла пакет и пошла домой. Она хотела спрятать са-
хар и сказать старухе, что принесла всего два-три кусочка
от соседей, а остальное представить потом как подарок
матери, но не успела. Муж беспокойно ходил около дома.
Они встретились у дверей. Он вырвал пакет.
— Где была?
— В магазине.
— Что принесла?
— Сахар.
— Иди в дом.
Прошли в спальню. Еще засветло Хачануш постелила
постели, чтобы ire зажигать вечером лучину и не коптить
стены. Теперь, испугавшись темноты, зажгла светильник,
в котором осталось несколько капель керосина.
Сероп сделал несколько затяжек, отбросил папиросу
и подошел к жене:
— На что же ты купила сахар?
Хачануш ждала этого вопроса, но ответа не находила.
Придумала наивную ложь:
— На деньги.
— На деньги сахар не продают.
— Попросила для старухи, продавец ие отказал.
Пощечина.
•— Я заплатила двойную цену.
— Лжешь! Я предлагал пятидесятку — он не дал. Го*
вори, что у тебя было с этим прилизанным, приехавшим
-из города? Шлюха!..
Пощечина, пощечина, пощечина...
— Обоих зарежу!
336
Оп сделал бы это: глаза у него налились кровью.
— Грех на душу берешь.
— Весь Кешкенд с голоду сдохнет —он кусочка са-
хара пе отдаст. Как же это тебе дал?
Вдруг Серон начал бить себя по голове, застонал, за-
плакал. От этого плача он еще больше распалился. В нем
проснулась тупая, слепая, страшная злоба. Он снова на-
бросился на жену:
— Скажешь или нет?
— Поверь, я честная женщина... Сахар на деньги ку-
пила. ..
— Врешь, бесстыжая!
Он разорвал у нее на груди платье. Порвалась и ру-
башка. Схватил за волосы, бросил на пол. Хачануш за-
кричала. Этот крик не тронул Серопа. Он поволок жену
к столбу, привязал, отстегнул кожаный пояс и начал бить,
бить. Хачануш обессилела. Опа уже пе могла говорить.
Сероп вытащил нож и приставил к ее груди:
— Говори, а то зарежу!..
Хачануш в ужасе закрыла глаза. Она почувствовала
прикосновение стали. Только мгновение отделяло ее от
смерти. Умереть — но во имя чего? Кто для нее этот че-
ловек, живущий лишь мечтами о России? Он лежал ря-
дом с ней, а думал о России. Что она получила от него,
чтобы бояться разлуки с ним?
— Скажи, на что купила?
Она спокойно и смело посмотрела мужу в глаза. Ка-
залось, впившиеся в тело тоненькие веревки уже не при-
чиняли ей боли.
— На золото.
Сероп посмотрел на руку жены. Кольцо было на
пальце.
— Откуда у тебя золото?
— От дьявола. Чтоб оно пропало, это золото, и ты, и
твоя мать!.. Извели вы меня. Это я украла золото Пи-
лоса. .. Оно в амбаре, поди возьми и подавись!
Забыв о жене, Сероп побежал к амбару, одним уда-
ром сбил замок, открыл дверь, разворошил зерно, нашел
сверток. Подбежал к лампе. Развязав узел, увидел золото
и забыл обо всем на свете. Он даже не заметил, что жена,
лишившись чувств, поникла на веревках. Он опять завер-
нул сокровища, повернулся к жене. Только теперь до его
сознания дошло случившееся.
— Хачануш!..
337
Он перерезал веревки и уложил жену в постель. Хача-
нуш пришла в себя. Она долго смотрела на Серопа за-
стывшими глазами.
— Сбываются проклятия Назлу... Поделом мне...
— Хачануш!
— Отойди от меня! Уйди! Уйди!..
Сероп заплакал, держа в руках сверток с золотом. Это
были притворные слезы, имевшие целью вымолить про-
щение и присвоить золото.
— Уходи! Возьми золото, а с ним и мое проклятие!
Не подходи ко мне!..
Старуха с опозданием услышала шум. Встала, вошла
в спальню сына. Картина, которую она увидела, ужасну-
ла ее.
— Сын, что ты наделал?
— Ничего, — простонала Хачануш, — случилось то,
что должно было случиться.
День, как колесо, катится, катится. Оседлав эти дни,
мы со смехом и плачем катимся с ними. Где-то мы сели,
а где-то должны сойти. Дни шли до нас, будут идти и по-
сле нас.
Весенний день напоен солнцем, летний день — арома-
тами, осенний день приносит нам плоды, а зимний — сне-
гу по колено. То холодно, то жарко. Жизнь — это сказка
и скука. Вчерашний день — сон, завтрашний — туман.
А мгновение подсказывает: жить, жить, жить..,
* —-
Назлу с утра до вечера работала за себя и за Пилоса.
Она копала фундамент для дома, таскала с гор камни
для этого фундамента, чтобы не трогать уже обтесанные
камни из Моза.
«Пока еще осень, надо заложить фундамент, чтобы
люди не говорили: «Что за работник Пилос?» Надо, что-
бы яма для фундамента не увидела снега».
По ночам она мысленно входила в камеру Пилоса,
приводила его домой, смеялась и плакала вместе с ним.
В день проливала столько слез, посылала столько про-
клятий, что их хватило бы на три дня. Она проклинала
и владельца клада, и того, кто украл его.
Говорили, что секретарь укома добрый человек. Назлу
взяла Вираба за руку и пошла к нему. Вираба взяла, что-
бы пробудить в нем жалость. Сказала с мольбой;
338
— Родимый, то, что было в бадье, украли. Если вы
думаете, что там было золото, найдите вора и отберите
у него...
Секретарь пообещал помочь. Назлу благословила его
и ушла. На следующий день пришла опять.
— Следствие еще продолжается, так что вмешиваться
я пока не имею права.
Назлу-вышла на улицу и закричала:
— Небо, сделай так, чтобы укравший подавился этим
золотом, пусть оно в кровь превратится, смешается с
хлебом!
Невестка Шахбаза услышала, вошла в дом и закрыла
дверь. Свекровь Хачануш подошла к постели невестки:
— Ахчи, тебе опять плохо?
— Нет.
— Не закрывай глаза, а то сердце мое разрывается.
Слышала Назлу?
— Нет.
— Проклинает того, кто украл золото. Говорит: пусть
в кровь превратится, смешается с хлебом. Если наверху
есть бог, то проклятие сбудется. Разрушилась у бедной
семья. Ахчи... Потеряла сознание! Горе мне! Воды!..
Допрос в Ереване также не дал никаких результатов.
Пилоса вместе с папкой инспектора Саркиса вернули в
Кешкенд.
Начальник милиции долго думал о Пилосе:
«Есть бадья, есть золотые монеты, но, может быть,
правда, что Пилос потерял золото? На какие же деньги
он строит дом? Почему в начале лета бросил стадо в Аба-
не, вернулся в Кешкенд и сразу же купил скотину? Если
даже украдено, то, очевидно, не все золото. Должно быть,
оно по частям спрятано в разных местах. Жена должна
знать, куда делось золото, потому что без ее согласия он
не оставил бы стадо и не занялся бы постройкой дома».
Он решил дать возможность супругам встретиться.
Может, как-то обмолвятся о золоте. «Даже если только
глазами говорить будут, и то поймаю».
Послал человека.
Назлу, приходи повидаться к Пилосом. Если хо-
чешь, возьми с собой немного еды. Он, наверное, стоско-
вался по твоему хлебу.
Назлу обрадовалась. Разожгла тонир, испекла гату.
• С какой радости, Назлу? — спрашивали ее соседи.
339
Она отвечала:
— Это для Пилоса. Я должна пойти к нему на сви-
дание.
Слово «свидание» ей нравилось. Она повторяла его и
в уме, и вслух.
Гату завернула в белый головной платок, взяла Ви-
раба за руку и пошла.
Начальник говорил с ней ласково, а инспектор Саркис
даже улыбнулся:
— Заходи, заходи, сестрица Назлу. Я же говорил, что
начальник хороший человек.
Он ни разу не говорил этого, но Назлу подтвердила и
благословила родителей начальника.
Их отвели в маленькую комнатку. Несколько минут
прошло в тревожном ожидании.
Привели Пилоса. Он похудел, побледнел. При виде
Назлу глаза его наполнились слезами. А при виде Вира-
ба слезы потекли по щекам, закапали на пол. Назлу пы-
талась его успокоить:
— Чего ты плачешь, что случилось? Тюрьма — для
людей. Ну что за мужчина, если он ни разу не был в
тюрьме?
Сказала, а у самой защемило сердце.
— Назлу-дйкан, если бы хоть было за что...
— Чтоб у того, кто привел тебя сюда, дом обвалился!
Думаешь, они не знают, что ты чист как ангел?
Спохватившись, она испуганно огляделась. Сидевший
у дверей милиционер мирно курил. Назлу раскрыла свер-
ток, достала одну гату, протянула милиционеру:
— Возьми поешь, братец.
Тот не взял. Дала Пилосу. Милиционер встал, поло-
жил папиросу на спинку стула, взял гату из рук Пилоса
и разломал ее на куски, ища в ней записку. Не найдя, раз-
решил съесть.
— Назлу-джан, на что мне гата? Я уже ни есть не
хочу, ни пить. Сделай что-нибудь, чтоб я вышел отсюда.
— Да, Пилос-джан, все пороги обобью, тебя из этого
ада вытащу.
Свидание закончилось. Назлу пошла домой. Соседи и
знакомые собрались, чтобы узнать новости о Пилосе.
Каждый старался что-то посоветовать.
— Почему ты сидишь в Кешкенде? Езжай в Ереван.
— Дороги не знаю.
— Спрашивая, до Индии можно дойти.
На следующий день Назлу сказала Вирабу:
340
__ Я отведу тебя в Аяр, побудь у деда, а сама по от-
цовским делам поеду в Ереван и скоро вернусь.
Одела сына в новое платье. Когда снимала старое, из
кармана штанов выпала почерневшая монета. Назлу с
проклятием подняла ее. «Пойду положу на стол начальни-
ку. Разве из-за этого людей сажают? Я не сообразила —
надо было насобирать по улицам, отнести и сказать: вот
забирайте ваше золото... пропади вы пропадом!»
Вираба отвела в Аяр к своим родителям.
— Пусть Вираб у вас побудет, а я поеду в Ереван.
Пошла к куму Согомону, взяв с собой несколько яиц-.
— Дорогой кум, когда в Ереван собираешься? Возьми •
меня с собой.
Кум увидел яйца, подозвал жену:
— Ахчи, возьми это. — Повернулся к Назлу: — В Ере-
ван не могу, но вот завтра я еду в Шарур, чтобы привезти
для торгсина соль и керосин. Довезу тебя до Шарура, а
оттуда поедешь на поезде.
— Но как же это?
— Не твое дело, на следующий день будешь в Ере-
ване.
По дороге домой она встретила невестку Шахбаза. Та
пригласила Назлу в дом. Назлу вошла. Невестка Шахба-
за вытащила из глубокого кармана платья деньги:
— Возьми на дорогу. До сих пор мы от Пилоса не
слыхали ни одного, дурнрго слова. Вот и хотим сделать
для вас маленькое доброе дело.
Назлу поблагодарила и попросила:
— Я оставлю тебе ключ, ты до моего приезда при-
смотри за домом и за теленком.
— Давай ключ. И за домом присмотрю, и за телен-
ком, и за курами.
Вечером пришли соседи. Одни принесли яйца, другие
масло п сыр.
—- Назлу, для освобождения Пилоса ничего не жалей.
Назлу растрогалась:
— Я знала, что соседи уважают Пилоса.
Она просеяла муку, испекла гату, завязала узелок,
сняла с полки пустой кувшин, чтобы налить туда масла и
взять с собой.
«Сделаешь добро — добро и получишь». Масло налила
в кувшин, завернула в тряпку, завязала бечевкой. В ведро
постлала солому и уложила туда яйца. Увязала вещи и
осталась довольна собой. Подошла к тоннру, на нее дох-
нуло теплом, и ей захотелось искупаться.
341
I
«Весь день в грязи возилась. В чужом доме буду спать,
надо бы помыться».
Поставила котел на тонир, сходила несколько раз к
роднику, пока котел не наполнился водой. Выходя, закры-
вала дверь на засов. В последний раз пришла и увидела,
что дверь открыта. «Забыла». Заперла дверь изнутри, за-
жгла лучину. Размешала в тонире угли, чтобы вода бы-
стрее разогрелась. Поставила корыто рядом с тониром,
туда же поставила котлы с горячей и холодной водой.
Сняла платье, ступила в корыто...
Невестка Шахбаза пришла проведать Хачануш. Свет
восковой свечи, полумрак, пожелтевшая, как воск, Хача-
нуш.
— Глупая, тебе-то что за дело до того, что у старухи
нету сахара, пусть бы ее сын думал.
Слезы.
— А где он?
— Не знаю, пусть хоть совсем не возвращается.
Слезы полились сильнее.
— Я принесла настойку, дай посмотрю раны.
Откинула одеяло, обнажила тело. Синяки на белом
нежном теле. Большие волдыри, следы металлической
пряжки ремня. Серые раны от веревок. Невестка Шахба-
за прикоснулась к больной, та вскрикнула:
— Умираю!
— Чтоб он сам умер, изверг!
Она разогрела настойку, смазала раны.
— Хачануш, ты мужу не сказала, что золото мы
вдвоем нашли? .
•— Нет.
— А что сказала?
— Ох, не спрашивай, сил нет говорить.
Невестка Шахбаза успокоила Хачануш, а сама, встре-
воженная, ушла. «А вдруг у Серопа найдут золото?
Начнут допрашивать Хачануш, она все расскажет, что
я тогда буду делать? Муж меня выгонит из дому... Горе
мне!..»
Хачануш осталась одна. Она хотела задуть свечу, но
не смогла подняться и позвала старуху:
— Погаси свет.
— Поешь чего-нибудь, ахчи.
— Не могу, внутри у меня болит.
— Вах, вах, вах!
342
Старуха погасила свечу.
— Уйди, оставь меня одну.
Старуха ушла. Мрак, тишина.
Назлу, стоя в корыте, стала с наслаждением лить
себе на голову воду из большой кружки. Помылась, вы-
терлась старой простыней, надела прямо на тело платье.
Воду в корыте вынесла и вылила, прибрала комнату,
заперла дверь изнутри, погасила лучину.
«Рубашку утром надену, пусть чистая останется».
...Хачануш была неспокойна. «Сероп запаздывает.
Может, уехал в Россию? Бог с ним, пусть едет куда хо-
чет, лишь бы предупреждал, я же не раба ему».
...Невестке Шахбаза не спалось. Она допытывалась
у мужа, что люди говорят о Серопе:
— Этот развратник избил жену...
— Ну, жена тоже хороша. Ее видели выходящей за-
темно из торгсина.
— Неправда! Хачануш порядочная женщина. А вот
он развратник. В России у него есть женщина и ребенок.
Он изводит жену, чтобы уехать отсюда.
— Ну и черт с ним, дай мне спать.
•— В городе о нем ничего не говорят?
— Не знаю, меня это не интересует. Хватит болтать.,«
Назлу разнежилась под теплым одеялом. Ей понра-
вилось лежать нагой. Сама себя погладила, ощупала.
Ей уже представлялись сладкие видения предстоящего
путешествия. Вдруг огромная черная глыба рухнула на
тахту.
Она закричала, но крик застрял в горле.
Тяжелое тело навалилось на нее, придавило. Назлу
не могла ни говорить, ни сопротивляться...
Далеко за полночь. Сероп не вернулся. Хачануш бы-
ло плохо. Сердце бешено колотилось.
— Воды...
Рядом кто-то пошевелился. Две ручки коснулись ее,
в темноте над ней заблестели чьи-то глазенки, и детский
голос спросил:
— Ма?..
343
Ребенок ночью ушел от бабушки и лег рядом с мате-
рью. Согрелся и заснул. Хачануш, забыв боль и жажду,
прижала его к себе.
— Милый мой!..
Пилос, скрючившись в тюремной камере, унесся
мыслью в горы Гсргер. Он видел девушек-голубей. По-
том к ним присоединились цыгане. Девушки-голуби тан-
цевали под музыку цыган. Цыганки, сняв головные
платки, махали ими.
— Пилос, иди потанцуй с нами!
— Пилос, Пилос! — вторили им девушки-голуби и ма-
нили его своими крыльями.
Пилос подошел, музыка прекратилась. Одна из цы-
ганок, совершенно голая, подбежала к палатке. Пилос
последовал за ней. У цыганки были такие же волосы-,
как у Назлу.
— Сюда, Пилос...
Он пе пошел.
Цыганка заплакала голосом Назлу.
— Назлу!..
Пилос очнулся от своего голоса.
Арию поднялся, сел и начал тихим голосом что-то на-
певать.
— Не пой,— прервала его Назлу.
Аршо замолчал. Встал, начал искать стакан, чтобы
попить воды. Пошарил па полке, ничего не нашел. Вы-
пил воды. Принес и для Назлу. Она не стала пить. Он
вылил воду на пол. Стакан поставил обратно на полку.
При этом не забыл еще раз внимательно осмотреть всю
посуду, словно искал чего-нибудь поесть. Затем опять
вытянулся рядом с Назлу.
— Уходи, кто-нибудь может прийти.
Аршо усмехнулся:
— Кого ждешь?
Назлу поняла иронию. Она полностью осознала свое
положение. Отвернулась, чтобы не видеть его, п тихо
заплакала.
— Назлу, — заговорил Аршо, — давай я увезу тебя
в Ереван.
— У тебя есть жена, у меня — муж, как же эго?
341
_____ Жена — ерунда, главное, что ребенка нету. Ви-
раба тоже возьму. Неужели я твоего Пилоса не стою?
— 11е стоишь. Пилос — человек.
— Ля кто?
>— Зверь.
Аршо замолчал. «В Ереван едет, — значит, везет с
собой хоть немного золота, надо же ей там жить на что-
то. По где она его прячет?»
Он оглядел потолок, стены, одежду. Где же ему ис-
кать? Он потушил свет, взял платье Назлу. Ощупал кар-
маны. Нашел платок, связанный в узелок. В нем была
монета. Аршо показалось, что он нашел целый клад. Узе-
лок сразу же перекочевал в его карман. Платье отле-
тело в сторону.
Назлу представила Вираба, усыновленного Аршо,
грустного и растерянного, и Пилоса, удивленного слу-
чившимся, обезумевшего. Почувствовала, что к пей воз-
вращаются силы. Опа крикнула:
— Уходи!.. Убирайся из моего дома, собака!
— Л, ладно... уйду...
Аршо ушел. Назлу встала, чтобы закрыть дверь. Ей
было страшно. Из глаз текли слезы.
Послышался стук колес.
—• ! Io-о, ио-о!..
«Кум Согомон...»
Фургон остановился у дверей. Кум Согомон увидел
полуоткрытую дверь. «Наша невестка, видно, всю ночь
не спала».
Пазлу только сейчас вспомнила о своей наготе. За-
кричала:
— I Ге входи!..
«Одевается».
Оделась и настежь раскрыла двери.
-- Хоть бы свет зажгла, ахчи.
По зажгла.
Я для тебя сено постелил в фургоне, из колхоз-
ного стога, чтобы мягче было. Собаки чуть не загрызли,
по там у тебя, дай положу в фургон.
Она заплакала.
Ох, да скорее же! Я ради тебя
ты на поезд успела.
Пазлу, не ответила, прислонилась
зарыдала.
Слезы за собой еще большие
стань,
ночью встал, чтобы
к столбу и громко
/
слезы несут. Пере-
345
— Дядюшка Согомон, я не поеду.
— Как это так? Ты же единственная надежда не-
счастного человека. Если не поедешь, не похлопочешь,
он же в тюрьме останется. Пошли, пошли...
Назлу еще больше расстроилась. С плачем принесла
вещи, уложила, закрыла дверь, села в узенький кузов
спиной к вознице.
— Но-о...
Три лошади — одна старая, две молодые. Две побе-
жали, третью заставили бежать.
Тах-тах... гррр...
Поехали.
Темная улица, в конце улицы — большой дом. Во
дворе дома одинокая каморка: кровать, два стула, ма-
ленький стол, с потолка на цепочке свисает лампа. Ар-
ию живет один, по найму, у него есть жена, и когда его
спрашивают, почему ои оставил ее в родительском доме,
он отвечает: «Еще не устроился». Жена приходит, с не-
делю живет у него, а потом па месяц уезжает в Кара-
глух. Договорились о цене за дом. Он должен был пла-
тить по частям, но не платил. «Когда-нибудь вместо де-
нег верну им их дом. Разве мне в Ксшкенде нужен дом?»
Было темно, когда Аршо пришел домой. Зажег лампу.
Керосин ои принес из милицейской конюшни. Завесил
окно покрывалом, запер дверь изнутри, спустил лампу
до самого стола, вытащил из кармана завязанный узел-
ком платок, развязал. Ожидал увидеть желтую круглую
монету — увидел черную. Внимательно осмотрел, потер
шерстяным носком. Монета пожелтела.
— Золото!..
«Я знал... знал!..»
Он ни во что не ставил бумажные деньги. Если бы
была возможность, он их и не брал бы. Но ничего, вот
она плата за его любовь к Назлу.
Аршо ничего не делал даром.
«Если есть одна монета, значит, есть и остальные.
Идиоты, думают, что обыскали. Назлу обыскивали — не
нашли. Значит, золото попало в карман позже. Где-то
это золото должно же быть: оца ведь только одну моне-
ту взяла, а бадья была полная. Надо узнать, где оно.
Узнаю»,
346
ТаХ-тах...
Фургон катится. Назлу плачет от стыда, бьет себя
по коленям. Звезды исчезают. С неба льется молочный
свет. Становятся видны камни на дороге. Горы из чер-
ных тенен превращаются в серые громады.
Светает.
Аршо не видит дневного света. Окно завешено. Жел-
тое пламя лампы, желтое обаяние золота... Он мыслен-
но осматривает стены дома Пилоса.
«Если есть одна монета, должны быть и остальные...
Но где же они?»
Он спрятал монету за подкладкой пиджака. Пошел
покрутился возле дома Пилоса. Пытался угадать, где
можно спрятать золото.
«Здесь пет удобного места... Значит, монеты уже
после-обыска принесли в дом. Голову дам на отсечение,
что золото там».
По пути в милицию Аршо прошел мимо торгсина.
Обычно он так не ходил. Почему он на сен раз прошел
этой дорогой, он не мог бы объяснить. Продавец поставил
у дверей какой-то ящик и, сидя на нем, смотрел на про-
хожих. Аршо неожиданно для себя самого поздоровал-
ся и улыбнулся продавцу. То было удовлетворение от
ночной победы, которым он поделился с человеком,
имеющим золото. Продавец ответил на приветствие. Он
отлично знал значение этих улыбок и уже не сомневал-
ся, что Аршо любит золото. Долго смотрел ему вслед,
пока тот не завернул за угол здания.
Назлу устала плакать. Вытерла глаза, но сердце про-
должало ныть от стыда и горя. Она смотрела на незна-
комые горы, поля, дома. Это вытеснило из памяти се
дом. Он остался за горами. Она с любопытством разгля-
дывала шумный Шарур.
У кума Согомона на станции был знакомый. Ои по-
ставил фургон к нему во двор, выпряг лошадей и привя-
зал их к толстому колу, расстелил сено, чтобы они спо-
койно ели и не вздумали вдруг забрести куда-нибудь.
Потом опять запряг лошадей и сказал Назлу:
— Пойдем купим тебе билет на поезд.
Согомон хорошо знал станцию. Взял кувшин и по-
шел вперед. Назлу шла за ним, держа в руках сверток
с сыром и полное ведро яиц.
347
У-yl.. Пуф-пуф!..
Назлу никогда пс индола паровоза и нс слышала его
свистка. Он а пришла в ужас.
— Дядюшка Согомоп!.. ’
Согомоп остановился:
— Пс бойся, Назлу, паровоз не сойдет с рельсов.
Ты только буль осторожна, пе становись иа рельсы, а
здесь ходи сколько хочешь, ничего пс будет.
Прошел товарный поезд. Пазлу удивилась. Позабы-
ла вес па свете.
«Значит, вот оп какой, поезд». Вспомнила поговорку:
Прицепим друг к другу наш дом, ваш дом, теткин дом,
лядин дом — и получится поезд».
— Дядюшка Согомоп, а говорят, что поезд бывает
крытый, а у этого крыши нет.
— П крытые ест ь, ройдем, увидишь.
Подошли к.кассе, поставили вещи па землю. Кум Со-
гомоп деловито направился к маленькому окошку в
степе.
—Дочка, давай деньги на билет.
Пазлу сунула руку в карман — денег не было. Она
похолодела. Быстро ощупала грудь. Нет. Опять прове-
рила карман. Пусто. Растерялась. Со слезами в голосе
сказала:
— Дядюшка Согомоп...
— Ну, давай же деньги.
— 11сту... потеряла.
•— Тьфу, ра шня!.. Где потеряла?
Назлу вспомнила, чю она бережно повесила платье
у изголовья тахты, однако, когда одевалась, платье по-
чему-то ока залось па подушке.
— Э... да что с тобой?
Кум Согомоп подхватил ее вод руку.
— Послушай, опомнись, иу, пропали так пропали, не-
велика беда. Наверное, в фургоне выронила.
— Нс знаю.
•— Ты постой, а я пойду посмотрю.
Пошел посмотрел, вернулся:
— Нет, в фургоне нету. Что же делать? И у меня
нету, а то я бы дал.
Кассир слушал их. Увидел ведро с соломой, сообра-
зил, что гам яйца, спросил:
— Куда едете?
— Пс я еду, голубчик, кума моя едет. Деньги поте-
ряла.
348
— Сколько янп?
— Пазлу, он спрашивает, сколько яиц,
* — Штук его.
— Продайте мне. Вот и сделаю я вам доброе дело.
— Продадим, Назлу, не возвращаться же с полпути.
Назлу согласилась, тем более что сама пе знала, ко-
му везет я ина.
Кум Согомоп взял билет. Остальные деньги отдал
Назлу:
. — На обратный путь хватит.
Подошел поезд. Согомоп вместе с пей поднялся в ва-
гон, устроил се, стал давать наставления:
— К чужим людям в дом пе ходи. И в гостиницу не
падо. Женщине это неприлично. Масло и сыр оставили,
где-нибудь у добрых людей, а сама почуй в -*алс на
станции. Там много народу. Если встретишь кого-нибудь
из наших мест, можете поболтать до рассвета. Па чет-
вертый дейт,, считая с сетодияшнего, я приеду стола за
товаром. Буду ждать поезда, так что ты приезжай, я
тебя отвезу в деревню.
Согомоп вышел. Пазлу осталась одна. А когда поеЗд,
подрагивая, тронулся, положила веши к себе иа колени,
чтобы не мешать сидящим в купе. Один из пассажиров
сказал:
— Сестричка, положи веши вниз, нс украдем.
Назлу нужен был только повод для слез. Все вокруг
было чужим, в сердце был страх. Страх женщины, пе
видевшей мира, страх перед неизвестным. И так страш-
но, а отит издеваются.
— Сестричка, ие обижайся, мы пошутили.
Она пе ответила.
Поезд бежал, н колеса его в такт повторяли:
«Про-пади ты про па-дом, пропади ты пропа-
дом. ..»
— Это уже Ереван?
— Да нс г же, сестричка, когда доедем до Еревана,
скажем.
Доехали. Пазлу вышла из вагона и, растерянная,
стала иа платформе. «Куда мне теперь идти?». Ей вдруг
захотелось снова сесть на поезд и поехать обратно.
«Кум Сотомон, наверное, получил товар п вернулся.
Сейчас я уже могла бы ’быть в ущелье Арпы».
. Прохожие толкали се:
349
*- Посторонись, дай пройти.
«Все эти люди куда-то идут, и я пойду за ними»
Людской поток вынес ее на улицу.
Дзинь!,.
«Наверное, это и есть трамвай», — догадалась Назлу.
На остановке собрались люди. Она тоже стала ждать,
поставив кувшин со свертком на тротуар. Подошел трам-
вай, уехал. Она осталась. «Куда идти?»
Какой-то человек лет пятидесяти, в хорошем костю-
ме развернул газету и стал читать. Назлу с интересом
посмотрела на его костюм, широкополую шляпу и поду-
мала:. «Это умный человек. Он наверняка все знает». Ос-
тавила кувшин и сверток, подошла к нему:
— Братец!
Человек перестал читать и спокойно взглянул на нее.
Назлу смутилась.
•— Вы хотите что-нибудь спросить?
•— Я приехала из Кешкенда. Моего мужа ни за что
посадили в тюрьму. К кому мне можно обратиться?
— За что же его посадили?
— Говорят, будто он золото нашел и спрятал его.
— А может, действительно нашел?
— Да какое там золото — черные николаевские день-
ги, да и те украли.
Человек с подозрением посмотрел на Назлу. Поду-
мал: «Темное дело», а вслух сказал:
— Жалуйтесь кому хотите.
•— Но кому? Хоть бы кто научил.
— Обратитесь к прокурору.
Подошел трамвай. Человек поспешил к вагону. Наз-
лу решила, что она наконец нашла того, кто может ука-
зать ей правильный путь. Повернулась, чтобы взять
свои вещи, — узелок был на месте, а кувшин исчез,
— Кто взял мой кувшин? '
Посмотрела вокруг — никого. Заголосила:
— Чтоб вы провалились, кто взял мой кувшин?
В то же время она смотрела на человека в широко-
полой шляпе. Он садился в трамвай.
«Буду искать кувшин, упущу этого». Взяла узелок,
побежала и кое-как втиснулась в трамвай. Расталкивая
пассажиров, она пробилась к своему новому знакомо-
му. Как будто он мог ей сказать: успокойтесь, вот ваш
кувшин. Назлу оплакивала пропажу и громко прокли-
нала того, кто взял ее кувшин. Скоро в вагоне уже все
знали, что у приехавшей из деревни женщины пропал
350
кувшин с маслом. Одни спрашивали: «Откуда ты?» Дру-
гие интересовались: «Зачем приехала в город?» Она от-
ветила: «Мужа моего ни за что посадили. Приехала жа-
ловаться». — «А куда сейчас едешь?» — «Не знаю». Назлу
посмотрела на человека в широк'ополой шляпе. Об-
разованный, вежливый, а все равно чужой. Она почув-
ствовала себя ничтожной и беспомощной. Тихо заплака-
ла. А люди подумали, что она плачет из-за кувшина. Че-
ловек в шляпе, который до сих пор был к ней совершен-
но равнодушен, сказал сидящему рядом юноше:
— Встаньте, пусть женщина сядет.
Тот посмотрел на Назлу и неохотно встал.
-— Сестричка, садитесь, пожалуйста.
Это ее приглашал человек в широкополой шляпе.
В ней проснулась надежда. Она поверила учтивому че-
ловеку. Успокоилась. Посмотрела в окно трамвая, и
только теперь ей захотелось увидеть город. Проехала
машина. Назлу провожала ее взглядом, пока машина не
скрылась из виду. Через две-три остановки она увидела
еще одну машину. «Сколько здесь машин...»
Трамвай остановился. Человек встал, кивнул Назлу:
— Пойдем.
Они сошли с трамвая. Человек шел впереди. Она по-
шла за ним, сама не зная куда. Они вошли в какой-то
двор, где играли дети. Подошли к большому трехэтаж-
ному зданию. Две женщины о чем-то горячо спорили.
Увидев человека в шляпе, обе замолчали и с уважением
поздоровались. Назлу и ее спутник поднялись на второй
этаж. Человек нажал на кнопку, вделанную в дверь,
раздался глухой звонок. Дверь открыла миловидная
женщина в халате и домашних туфлях. Увидев женщину,
Назлу окончательно почувствовала себя в безопасности.
Смущенно подошла к двери.
— Проходите, не стесняйтесь.
Женщина решила, что Назлу что-то продает, и по-
смотрела на сверток.
— Она по делу приехала в город. У нее здесь нет ни-
кого. Пусть поживет у нас день-два, — сказал муж.
— А у тебя и нет других забот, кроме как привечать
бездомных, — с заметным недовольством проворчала
жена.
Назлу не обратила на это внимания и вошла.
Вечером хозяин расспрашивал Назлу, она отвечала.
Он написал заявление от ее имени. Пока он писал, Наз-
лу смотрела в окно на электрические столбы, на кото-
351
рых горело по две лампы. ' Вот если бы одна из них ви-
села над моей дверью»
В это же самое время н Кешкенд с невестка Шахбаза
пошла проверить, привязан ли теленок черной коровы,
не открыта ли дверь хлева и сидят ли куры на иа<<хте.
У груды камней заметила человека. Он положил дна
обтесанных камня на ручную тележку и, подталкивая <е,
уходил,
♦Кажется, это Еранос».
Невестка Шахбаза у< корили шаги.
— Братск Еранос, что ты делаешь?
Еранос поднатужился, и тележка покатилась быст-
рее. Когда невестка Шахбаза его догнала, он был уже у
своего дома.
— Ты что это вор/ешь чужие камни, старый хрыч?
— Вот дура, разве камни стояг того, чтобы из-за них
руг аться...
Невестка Шахбаза подняла крик, собрались люди.
— (ебс какое дело, чего ты вмешиваешься,— разоз-
лился I раио<.
— Как это како< дело? Мои соседи оставили у меня
ключ, чтоб я при'мотрела за домом. Люди добрые, взгля-
ните па этого негодяя!
Собравшиеся поддержали невестку Шахба .а. Еранос
пытался оправдать* я*
— Чего орете, всего-то два камня взял. Все знают,
что Пилос мне должен одну корзину и дна веника. Те-
перь мы в расч< те. Вот и все.
Возчик, работавший на строите пя-тие гостиницы, по-
думал: «Расташзт имущество Пило а. А как же. Дом без
хозяина или обвалится, или его разграбят. Тог, кто кра-
дет камни, и тесак мой украдет».
Он обратился к невестке Шахбаза:
— Сестрица, если ключи у тебя, пойдем, я возьму
мой тесак.
— Ты что, боишься, что Пилос умрет и нс- вернет
твой тесак?
-- Да нужен он мпс*, потому и говорю.
— Вот Назлу вернется — отдаст.
— Мне ои сейчас нужен.
Илем, я тебе наш тесак отдам.
Возчик досадовал иа Пилоса:
— Берут веши, не возвращают вовремя, а лотом тезе
л с- долл но быть стыдно. Правильно говорят: у делаю-
щего добро ДЫрнИаЯ голова.
Невестка Шахбаза всю ночь не могла уснуть «Если
вдруг украдут теленка черной коровы, На .ту сойдет с
ума». Растолкала мужа:
— I эигор!..
— J iy чего тебе?
— Ты слышал, что сделал 1.рано< ?
— Слышал.
— Но ги-дь и теленок черной коровы привязан у ни*
в доче, а мы спим спокойно /Iапай приведем его к нам
— Ночью приведешь — увидит, скажут; они сами и
воруют.
Он заснул.
— Григор.
— Что?
— Шел бы ты ночевать в дом Пилоса У¥ i.vo в ».
их.
— Ох!.. Раньше бы сказала. Куда я пойду среди
ночи? Ничего не случится, спи, спи...
Of ан л, / с г и- Г пр» ’ ! чю
теленка уводят, Нану плачет Потом 5адр<*м''Ла. увиде-
ла сои. Наводнение. Пилос стоит в грязной т,< Затем
Пилос исчез, а она осталась в грязи. Вскочила:
— Григор!,.
— Ох...
Григор поднялся, зажег свечу, надел штаны и и >ски,
натянул туфли, набросил на лл< чи пиджак
— Давай ключ...
Григор подошел к дому. Hi дома доносились какие-
то звуки. Он нс был верующим, но перекрестился. 'Гос-
поди Иисусе замок иа дверях. Кто же ото там**
Прислушался. «Что-то гре мит. Видно, теленок отвя-
зался >.
Снова прислушался, «Веревкой апслил* и что то
и нс может выпутаться»,
В третий раз прислушался *Ну конечно, теленок».
Ои отпер замок, толкнул дверь, вошел. Хотел зажечь
спичку, поискал в карманах— ие нашел: -абыл в>ять.
И тут ему показалось, что и глубине что-то ' летится По
как только ои открыл дверь, стало темно 'Текло ли Иису-
се, что за напасть?» Прошел вперед, чтоби найти телен-
В Аргт"<>”»
ка и привязать. Лицо коснулось чсго-го шевелящегося.
Веревка! Опа свисала из дымового отверстия.
Кошмар!..
Григор быстро повернулся, хотел выбежать, но упал.
Он пе понял: то ли сам головой стукнулся о камень, то
ли его кто-то ударил.
Начальник милиции Сагат слушал отчет ночного де-
журного.
— Говорят, Ссроп убежал в Россию.
— Какой Серон?
— Был один такой лодырь.
— А если из России погонят, куда денется?
— Говорят, в России у него есть жена и ребенок. Же-
нился, когда был там на военной службе. После демоби-
лизации приехал, чтобы получить согласие родителей и
привезти ее сюда. Они пе разрешили. Женили па Хача-
нуш. Он никак пе мог забыть первую жену н ребенка,
вот п уехал.
— Это тот Ссроп, который из ревности избил жену?
— Он.
— Скажи почтальону, чтобы зашел ко мне, а ты иди
домой. ,
Только дежурный ушел, как пришла новая весть:
— В доме Пилоса убили человека!.,
Кешкенд переполошился. В дом Пилоса ночью залез
вор и убил Григора.
— А что делал Григор1 в доме Пилоса?
- — Кто знает...
Прибыл отряд милиции. Григора перевезли в больни-
цу. Череп был сильно поврежден, но он еще дышал. Его
ударили каким-то тупым предметом. Произвели осмотр
на месте происшествия. Запечатали дверь.
Начальник милиции недоумевал: «Тут какая-то тай-
на. Надо немедленно допросить пострадавшего, выяс-
нить, что он делал в доме Пилоса. Что'Он видел? Кто
его ударил? Мы снова выходим на след украденных со-
кровищ».
Инспектор Саркис пошел в больницу, по скоро вер-
нулся.
— Безнадежно. Судебный врач поставил диагноз —
сотрясение мозга... Пробита черепная коробка... Если
354
даже выживет, либо немым останется, либо невменяе-
мым.
— Ничего не удалось узнать?
— Он молчит. Сегодня перевезут в Ереван.
— Вызовите его жену.
Невестка Шахбаза пришла в милицию из больницы.
Она не говорила, а только тупо смотрела вокруг. Опа
уже несколько раз теряла сознание, и се приводили в
чувство водой. Позвали врача, он сделал ей укол, она
заговорила.
— Сестричка, зачем Григор пошел к Пилосу?
Она рассказала.
— Как ты думаешь, кто это сделал?
— Божья кара... Это со мной должно было случить-
ся, со мной!..
— Сестричка, может, ты знаешь, кто это мог сде-
лать?
— Ераиос, только он один... Будь ты проклят, Бра-
ное!
Она стала рвать иа себе волосы. Ее удержали. Ре-
шили, что опа обезумела от горя. Больше пе стали до-
пытываться ни о чем. Женщину отвезли на повозке до-
мой
Начальник милиции распорядился.
— Ераиоса арестовать.
Солнце снопами, урожай мешками приносит в Вайоц
дзор осень.
Против скалы, называемой Красным камнем, — ши-
рокая равнина. Арпа спокойна. Осень шуршит в пожел-
тевшей траве.
Жители Малишки приехали па праздник урожая. Тут
и там зажглись костры. Девушки танцевали кочари:
«Джаи!.. Джаи!..»
В Вайоц дзоре— праздник урожая.
В Вайоц дзоре — языческая золотая осень.
На верху фургона устроили буфет. Сельский коопе-
ратив отпустил для этого конфеты, сахар, соль. Правле-
ние колхоза выписало овец. Вино в Малншке густое, ши-
пучее. ..
Аршо вывел на луг милицейских лошадей.
Продавец торгспиа пришел к Красному камню, что-
бы выпить стаканчик вина, если, конечно, ему предло-
жат, послушать, о чем люди говорят, узнать, у кого есть
355
золото. Ему хотелось танцевать с тоненькими девушка-
ми, но он опасался деревенских парией.
Его со всех сторон приглашали:
— Иди выпей с нами стаканчик.
Приехавшие из Малишки угощали, думая: «Если по-
сторонний пришел к Красному камню, значит, хочет ви-
на. Пусть пьет на здоровье, чтобы ие говорили потом,
что жители Малишки скупы. Тем более что в Вайоц
дзоре ходят такие слухи».
Аршо бродил вокруг лошадей, думая о чем-то своем.
После происшествия в доме Пилоса прошло два дня. Ар-
ию по-своему понял, зачем Григор приходил ночью в дом
Пилоса. О Григоре он не думал. Его мучила мысль, что
он не нашел клада. «Теперь Григор будет считаться по-
страдавшим, а па самом деле пострадавший — это я.
Три ночи не спал, а клада ие нашел».
Продавец торгеппа любезно беседовал с какой-то
женщиной. Обычное празднословие, за которым кроет-
ся взаимный интерес мужчины и женщины. Женщина
давно хотела поближе познакомиться с сахаро-кероси-
новым владыкой и, если удастся, подцепить его на крю-
чок. Продавец же был не прочь пару раз встретиться с
этой легкомысленной особой.
Аршо подошел, поздоровался, демонстративно держа
в руках папироску, попросил спички. Общительная жен-
щина успела сказать, что спичек пет, потому что «при-
ехавший из Еревана сердцеед, как черный дракон, сидит
иа ящиках со спичками и взамен требует либо девушек,
либо золота». Шутка послужила поводом к тому, чтобы
Арию присоединился к ним. Он хотел заманить продав-
ца к берегу реки, где никого не было. «Случай подходя-
щий. Кто обратит внимание, что конюх милиции разго-
варивает с продавцом торгсина? Малишкпнцы решат,
что мы были знакомы еще в Кешкенде. А если нас уви-
дят в Кешкенде, могут другое-подумать. Такой удобный
повод нельзя упускать».
Получилось так, что продавец всем мило улыбнулся,
в особенности женщине, которая так любила шутки, и
пошел к реке, делая вид, что он восхищен окружающи-
ми горами. На самом же деле оп завлекал туда женщи-
ну, но та отказалась идти за ним. Аршо тотчас подошел.
Продавец с детской любознательностью спросил:
— Почему река называется Арпа?
— Не знаю.
356
— Мне объяснили, что Арпа означает «рассвет, за-
ря, солнце». Рока рождена солнцем. Она берет начало
в растаявших снегах.
— ЛАожет быть.
— Какой у вас прекрасным народ. Искренний, доб-
рый. Я восхищен. Вот вы стоите рядом со мной, от вас
пахнет землей. Хотя мы и ие знакомы, но достаточно
того, что вы из Вайоц дзора. Я всех полюбил. Хочу снять
здесь участок, построить дом, жениться и остаться тут
навсегда. Вашим девушкам можно верить. Если мне
удастся познакомиться с начальником милиции, попро-
шу, чтобы меня прописали в Кешкенде. Говорят, он доб-
рый человек. Я тоже так думаю. Как-то видел его на
улице — у него открытое лицо. Ох, только бы избавить-
ся от этого торгсипа! Буду работать в кооперативе, это
приятнее.
После этого монолога продавец хотел уйти. Каза-
лось, он беседовал с горами и рекой.
«Или у него не все дома, пли оп хитрит. Хочет, что-
бы я помог ему прописаться в Кешкенде. Л что тут труд-
ного? Разок зайти в паспортный отдел. Дай пообещаю
ему». ,
— Если вы очень хотите прописаться в Кешкенде, я
вам помогу.
— Вы меня очень обяжете, — любезно ответил про-
давец и сразу переменил тему разговора: — Посмотрите,
как хорошо танцуют девушки. Посмотрите па детей, хо-
чется обнять их и прижать к сердцу. Честное слово, эти
девушки станут знаменитыми актрисами!
И он пошел к танцующим.
«Это пли ненормальный, пли мошенник. К нему надо
осторожно подступиться».
Продавец подумал: «Иди, голубчик, если у тебя есть
что мне сказать, то и в кармане должно быть кое-что.
Даже если это краденое, я возьму».
— Приятель, — снова, подойдя к нему, начал Аршо,—
я хочу тебя кое о чем попросить.
«Клюнул! Проси, голубчик».
—ДЭ, сделайте одолжение. — Глаза продавца радост-
но забегали.
— Зуб у меня разболелся, нужно вырвать. Хочу для
зуба достать золото. Как ты думаешь, какое золото бу-
дет лучше?
«Сейчас мы тебя подцепим».
•— Я думаю, зубной врач лучше знает об этом.
357
— Хочу сам выбрать, чтоб не обманули.
<>Не такой ты фрукт, чтобы тебя можно было обма-
нуть».
— Думаю, вам подойдет наполеоновская золотая мо-
нета.
Аршо на минуту растерялся, но потом оживился. Про-
давец наблюдал за его лицом.
— Помоги достать наполеоновскую монету.
— Вы знаете, я не могу, просто не могу.
— Никто не приносил себе такой монеты?
Продавец небрежно ответил:
— Почему же, случалось.
Аршо снова растерялся.
Продавец сделал вид, что смотрит на танцующих, но
на самом деле ои отлично видел Аршо. Рассмеялся:
— Знаете, просто забавно, приносит наполеоновскую
золотую монету и спрашивает: «Братец, эта николаев-
ская монета чего-нибудь стоит?» Я ей объяснил, что это
наполеоновский золотой. Бедная женщина, как она об-
радовалась!
Кровь закипела и бросилась в голову Аршо.
— Кто эта женщина?
— Не имею права говорить. В моем деле необходимо
хранить тайну.
«Для торговца болтливость равносильна расточитель-
ности». Лицо продавца приняло такое выражение, слов-
но он говорил: «Что же мне, несчастному, делать, если
я вынужден хранить тайны?»
Аршо вытащил украденные у Назлу деньги и демон-
стративно сунул их в карман продавцу.
— Что вы делаете? Не нужно, возьмите обратно!
Сказал и засунул деньги поглубже в карман.
— На зуб потратиться стоит. Ведь негде взять его,
это проклятое золото. Скажи мне, кто эта женщина?
Я у нее за деньги куплю такую золотую монету.
«Может, начальник милиции дал, голубчик».
— Знаете, я сейчас не могу назвать эту женщину.
Я не знаю их по именам. Не могу же я у всех спраши-
вать, как зовут женщину, которая принесла мне золотой.
Я должен подождать, пока случайно не увижу ее и не
узнаю ее имя. Может, просто я сам куплю у нее одну
монету и дам вам.
«Сволочь, я должен узнать, где все золото! Очень мне
нужна твоя монета». Но, опасаясь вызвать подозрение^
Аршо сказал:
358
— Спасибо... Если удастся, я буду очень благода-
рен.
Продавец любезно попрощался.
«Ослик мой, то, что ты видишь при свете, я вижу и
в темноте. Думаешь, я не знаю, что ты в милиции рабо-
таешь? Либо у тебя есть золото и ты хочешь его спла-
вить, либо меня проверяешь по поручению начальника
милиции, либо хочешь напасть на след Пилосовой ба-
дьи. Я тоже хочу, дорогой, я тоже. Думаешь, я хуже тебя
знаю вкус золота».
Аршо пошел к лошадям. Лег на сухих желтых ли-
стьях. Стал думать о продавце. Продавец подошел к
танцующим, встал в сторонке и начал хлопать, подзадо-
ривать, время от времени бросая взгляд в сторону Аршо.
Заметил дым от папиросы.
«Вот мерзавец, ведь только что спички просил...»
— А^ну пляши веселей!..
Через некоторое время продавец сел в случайный
фургон и вернулся в Кешкенд. На улице встретил ин-
спектора Саркиса.
— У меня к вам просьба, — сказал продавец, — види-
те, что кругом делается. Судя по всему, в Вайоц дзоре
есть убийца. Этак когда-нибудь и в магазин войдут и
меня убьют. Повсюду у людей, имеющих дело с золотом,
есть оружие. Я прошу, чтобы мне дали револьвер.
— Это не мое дело. Обратитесь к начальнику.
— Что вы говорите! Если люди увидят, что я вхожу
в милицию, больше никто не подойдет к дверям моего
магазина.
Инспектор Саркис задумался.
— Ладно, приходите ночью.
Хозяин дома водил Назлу из одного учреждения в
другое, рассказывал там о случившемся. В двух-трех
местах у них потребовали заявление. Вечером он писал,
на следующий день вместе относили.
Утром третьего дня Назлу встревожилась:
— Я одного ие могу понять, освободят Пилоса или
нет?
— Скажут, не торопись, — успокоил хозяин.
— Но ведь завтра кум Согомон приедет в Норашеп,
я должна быть там, чтоб он отвез меня в Кешкенд.
— Отправим тебя, не беспокойся.
— А если спросят, как там дела, что я скаж>?
359
— Скажи, что сообщат письмом.
Назлу опечалилась и больше вопросов не задавала.
На четвертый день хозяин остановил фаэтон и сказал
Назлу:
— Садись.
Хозяйка дала ей сверток, в котором было несколько
поношенных платьев, мужские брюки, шляпа; старые
туфли и та тряпка, в которую Назлу заворачивала сыр.
Женщины во дворе смотрели на них. Назлу со всеми по-
прощалась. Некоторые улыбнулись. Хозяйка сказала им
шепотом: «Очень чистоплотная женщина. Совсем не
скажешь, что из деревни». Назлу своими ушами слы-
шала.
Фургон тронулся. Приехали на станцию. Поезд уже
ждал пассажиров. Подошли к вагону. Хозяин сказал:
«Поднимайтесь». Назлу вспомнила, что не купила билет.
— А билет?
Хозяин улыбнулся:
— Я еще вчера купил.
Назлу стало стыдно, но опа подумала: «Ну что ж,
взамен я им сыру привезу. А эти деньги сохраню, — мо-
жет, я еще раз приеду в Ереван».
Кум Согомон ждал на станции Шарур.
Назлу весело вышла из вагона.
— Ну, что скажешь хорошего?
Назлу рассказала, как доехала до Еревана, как по-
теряла кувшин с маслом, как встретила доброго челове-
ка. Она начала рассказывать еще на вокзале и до Кеш-
кенда все говорила и говорила.
— А о Пилосе ничего не сказали? — спросил кум Со-
гомон, которому наскучил рассказ.
— Сказали, что письмом сообщат.
— Э, если дошло до письма, значит, толку не будет.
Разве женщина способна на какое-нибудь дело? — И он
погнал фургон прямо к себе домой.
Назлу вышла из фургона, поздоровалась со всеми,
взяла сверток, хотела уже идти домой, но Согомон ее ок-
ликнул:
— Постой, не ходи.
— Нет, дядюшка Согомон, большое тебе спасибо за
все, пойду приведу свой дом в порядок.
— Назлу, тут вот какое дело. В ваш дом забрался
вор. Ничего, правда, не взяли. Мы присматриваем за ку-
рами и цыплятами. Только вот милиция запечатала
дверь.
360
Назлу ударила руками по коленям:
— Ох, чтоб они сгинули, чего им нужно в нашем
доме?
Побежала домой. Согомон пошел за ней. У дверей
стоял милиционер. Назлу не позволили войти в дом. Она
заплакала, стала проклинать всех вокруг. Отчаявшись,
вернулась к куму Согомону.
Неожиданно погода изменилась. Поднялся ветер, по
небу поплыли тучи. Утром люди встали и видят: выпал
снег. Входя в дом Пилоса, инспектор Саркис и кримина-
лист оставили следы. Они всё осмотрели в лупу, нашли
отпечатки пальцев, сделали снимки, составили протокол.
Кешкендцы, собравшись, наблюдали издали. Инспектор
Саркис подозвал Назлу и сказал:
— Сестричка Назлу, посмотри, ничего не пропало из
дома?
Назлу с проклятиями и причитаниями осмотрела дом
и сказала, что исчез завязанный узелком платок, где
были бумажные деньги, которые ей дала невестка Шах-
база, и одна николаевская монета.
«Если я скажу, что это Аршо взял, все узнают, что он
был здесь ночью. А может, и не брал? Набезобразничал,
правда, но зачем же ему воровать?»
— Сестричка Назлу, а другого такого платка у тебя
нет?
— Нет, братец Саркис, нету.
Записали все, что надо, Назлу разрешили жить в ее
доме и ушли.
Ночью смех звучит громче, а во взглядах блестят ог-
ненные точечки, оставшиеся от дневного солнца.
— Ну что же, раз пету, не буду пока вырывать боль-
ной зуб.
Это означало: «Знаешь, я могу и отказаться от своего
намерения, а ты лишишься той выгоды, которую мог бы
получить от меня».
Продавец сделал вид, что очень заинтересован в том,
чтобы у Аршо был золотой зуб.
— Будь я уверен, что вы умеете хранить тайны,-—
отойдя от окна, сказал он, — я бы, может...
Он не стал продолжать и тянул это «может» до тех
пор, пока Аршо не прервал его:
— Будь уверен.
— Да? Честное слово?
— Честное слово.
361
Оба знали, что «честное слово» не стоит ни гроша.
— Тогда я дам вам один золотой.
Продавец прошел через маленькую дверь в смежную
комнату и через некоторое время вернулся с наполеонов-
ской монетой в руках. Аршо впился глазами в монету. Он
вырвал ее из рук продавца и поднес к глазам. «Такая
же».
— Эта немного стерлась. Подождите, я принесу дру-
гую.
Аршо был потрясен. Продавец этого «не заметил».
Он скрылся за маленькой дверью и задержался там. Вер-
нулся, неся два золотых. Не доходя до прилавка, вни-
мательно осмотрел их.
— Нет, эти тоже стерлись.
Снова ушел. Вернулся опять с двумя монетами. По-
дошел к Аршо, еще раз осмотрел их и, выбрав одну, вто-
рую бросил через дверь в другую комнату, прямо иа по-
стель. Первую протянул Аршо.
— Кажется, вам одна нужна? Конечно, я мог бы вам
предложить хороший браслет, ожерелье, этого у меня
немало, но все говорят, что наполеоновская монета для
зуба просто незаменима. Все остальное вам дорого
обошлось бы.
Аршо спросил дрожащими губами:
— Дружок, кто дал тебе эту монету?
— Не могу сказать. О, не спрашивайте, не могу ска-
зать.
— Много дал?
— Много, но предложить могу только одну. Обещала
сегодня или завтра принести еще.
«Сегодня или завтра принести еще! Бадья!.. Нако-
нец-то я напал на след!»
Аршо подошел к окну и выглянул на улицу. Никого
не было. Вытащил из кармана деньги:
— Это тебе. Скажи, кто принес.
Продавец кончиками пальцев с удивительной осто-
рожностью взял деньги и положил на матерчатый пакет.
— Вы уже потратили столько денег, что вам хвати*
ло бы на несколько зубов. Стоит ли? Кто знает, может,
у этой женщины нет больше золота?
— Сказала же — придет, — повысил голос Аршо.
— Приходите завтра или послезавтра.
Они расстались.
«Как ни прикидывай, следы ведут в торгсин».
362
Спи спокойно, доброй тебе ночи, Кешкенд!
Аршо в темноте прошел по всем улицам, заглянул
во все окна, окинул взглядом все крыши — хотел выяс-
нить, у кого в доме горит керосиновая лампа. Керосин
покупают на золото. Может, золотые монеты идут из
кармана того, кто покупает керосин?
Свет горел только в кабинете начальника милиции и
в здании губкома. Кешкенд был погружен в кромешную
тьму.
— Тьфу!..
«Даже тот, у кого есть керосин, только от случая к
случаю жжет его, чтобы соседи не спросили ненароком:
откуда?»
Аршо постучал в дверь торгсина. Продавец подошел
к окну:
— Кто там?
— Я, открой.
«Ишь, повадился, мерзавец, кто знает, что у него на
уме».
— Вы пришли очень поздно, я не могу открыть дверь,
не имею права. Но могу ответить. Та женщина опять
приходила. Пожалуйте завтра, поговорим.
Аршо был доволен. Всю дорогу до дома повторял: «Та
женщина приходила». Надежда!..
На следующий день, выбрав момент, Аршо вошел в
магазин. Продавец, облокотившись на подоконник, смот-
рел на улицу. Увидев входящего Аршо, поздоровался и
снова стал смотреть на улицу. Аршо оглядел помеще-
ние. На дверях висел замок, в котором торчал ключ.
Чуть дальше еще два ключа от того же замка. Наконец
хозяин вспомнил об Аршо. Подошел, придвинул ему
ящик, предложил сесть.
Аршо не стал садиться.
— Узнал что-нибудь, приятель?
— О чем?
— О монетах.
Продавец был занят своими мыслями.
— Честно говоря, ничего не помню, какие монеты?
•— Наполеоновские.
— A-а! Для зуба? Нет, не узнал.
Аршо помрачнел: «Ишь разбойник, как виляет».
— Вечером ты сказал, что та женщина приходила.
— Пришла, ушла, но имени своего не сказала. Кста-
ти, ваши женщины что-то очень уж скромные.
— Хоть бы узнал, из какой она деревни.
363
•— Спросил — не сказала.
•— Сам не догадался?
— Догадался. Из Кешкендского района, по вот из ка-
кой деревни <—откуда мне знать? Район большой, дере-
вень много.
«Запутать меня хочет». Аршо взглянул на замок, по-
том на товар в лавке. Продавец опять подошел к окну и
стал смотреть на улицу. Будто Аршо и не было.
Кум Согомон узнал, что начальника милиции вызва-
ли в Ереван. Пошел сообщил Назлу.
— Видишь, чего ты добилась? Начальника милиции
вызвали в Ереван. Должно быть, это устроил тот добрый
человек. Поглядим, будет ли избавление нашему бедно-
му Пилосу.
— Конечно, это наших рук дело, — с гордостью от-
ветила Назлу. — Хорошенько его там пропесочат — вер-
нется и освободит Пилоса.
Она побежала на улицу — рассказать о своем «подви-
ге» соседям.
Народный комиссар внутренних дел был добрым че-
ловеком. Он коллекционировал образцы металлов: на
столе у него лежал недавно полученный от знакомого
геолога кусок руды весом в килограмм. Ои предложил
начальнику милиции Сагату сесть.
— Значит, так. Капиталистические страны постави-
ли перед собой цель побить нас металлом. Необходимо
металлом укрепить основу нашего молодого государства,
металлом вооружить и металлом же ответить. Мы долж-
ны поднять наш авторитет в глазах народа. А вы не дол-
го думая набрасываете цепь на шею человеку и тащите
его в тюрьму.
— О ком вы говорите, товарищ народный комиссар?
— О пастухе Пилосе. Ко мне поступают жалобы на
вас. Он золото нашел или украл?
— Нашел.
— Неужели найти золото — преступление?
— Сокрытие золота — преступление.
— А если не подтверждается, что он скрыл золото?
Может, вы на неправильном пути? Возвращайтесь, пере-
смотрите дело. А золото надо искать. Искать и найти,
364
Если выяснится, что вы применяли недозволенные меры
наказания, я призову вас к ответу.
Народный комиссар достал из ящика заявление, про-
чел его, положил на место, закрыл ящик и продолжил:
— Ваш конюх в прошлом был активистом. Его запо-
дозрили в связях с бандитами. В своем письме он просит
принять его рядовым милиционером. Тщательно проверь-
те его. В милиции должны работать люди с абсолютно
чистой, незапятнанной репутацией. А сейчас пойдите в
хозяйственную часть и получите новую форму. Чтоб я
вас больше не видел в таких потрепанных сапогах. Вы
свободны.
Начальник милиции вернулся в Кешкенд в новой фор-
ме и в прекрасных скрипящих сапогах с блестящими
шпорами. Назлу работала во дворе. Увидела его и,
взволнованная, побежала к Согомону.
— Дядюшка Согомон, видно, мой Пилос еще долго
будет сидеть в тюрьме. Начальник милиции вернулся в
повой форме и сапогах.
И она начала проклинать тех, кто дал начальнику
милиции новые сапоги.
Аршо снова пришел в магазин торгсина. Облокотился
на прилавок рядом с замком и ключами и вопросительно
посмотрел на продавца.
— Садись.
— Я не рассиживаться пришел.
Продавец скрылся за маленькой дверью и задержал-
ся там. Аршо ждал, что он сейчас выйдет, держа в руке
золотые монеты. Отодвинул от себя замок с ключами и
начал беспокойно ходить взад и вперед. Продавец вер-
нулся. Одна папироса во рту, другая — в руке. Он про-
тянул ее Аршо:
— Кури.
Зажег обе папиросы.
— Женщина приходила?
— Нет. Наверное, нашла другое место, куда можно
сплавлять золото. Мало ли в Армении магазинов торг-
сина.
— Значит, те деньги, что я тебе дал, ничего не зна-
чат? На улице я их нашел, что ли?
— Друг мой, тебе нужно золото для одного зуба, а
365
мне оно нужно для тридцати двух зубов. С чего ты взял,
что я хуже тебя знаю цену золоту? Я и сам хочу скупать
золото, но все на свете не купишь. Средств нет. Когда мои
средства кончатся, тогда покупай ты, что останется.
Аршо долго смотрел на него изучающим взглядом.
— Ладно. — сказал он и вышел.
«Вот мы и узнали, что у тебя на уме, — потирая руки,
подумал продавец. — Хочешь напасть на след золота и
стащить его. Я тоже этого хочу, дорогой мой. Только
между нами есть некоторая разница. Ты осел. Если по-
везет. золото само поплывет к тебе в руки. Как дойдет
до тебя — хватай. А коли сам пойдешь за ним — где-ни-
будь да споткнешься».
Начальник милиции вызвал инспектора Саркиса и
долго беседовал с ним. Просмотрели дела, обменялись
мнениями. Потом связались по телефону с прокурором
в попросили о встрече. Долго совещались в кабинете
прокурора. В тот же день вывели Пилоса из камеры, про-
водили к начальнику. Тот посмотрел на худое и бледное
лицо Пилоса и почувствовал угрызения совести.
— Пилос, по своей глупости ты и сам извелся, и меня
ваставпл грех взять на душу.
Пилос решил, что это новая форма допроса. Собрал-
ся опять убеждать, что содержимое бадьи украли, что
он не лжет.
—Если бы ты в свое время сдал бадью государству,—
продолжал начальник' милиции, — то получил бы закон-
ные проценты, построил бы себе дом. И никто бы не ска-
зал: Пилос, откуда это у тебя?..
— Ох, не говори!.. — вздохнул Пилос.-—Что делать,
я бедный человек, вздумал сразу разбогатеть. И кой черт
меня дернул...
— Жадные вы больно, с ног до головы одна жад-
ность.
— Ох, не говори...
— Сейчас я тебя отпускаю. Отправляйся домой. Если
нападешь на след золота пли заподозришь кого-нибудь,
сообщи мне. Ну, иди.
Пилос хотел повторить очередное «ох, не говори», но
вдруг до него дошел смысл слов начальника. Лицо его
медленно просветлело, расцвело.
— Идти дбмой?
866
Пилос посмотрел на дверь: там стоял милиционер. Он
разочарованно подумал: «Издеваются» — и остался на
месте.
— Иди, иди, — настаивал начальник милиции. — Ес-
ли что н было не так — сам знаешь, такова уж наша ра-
бота. Никому ничего не рассказывай. Ну, иди обрадуй
жену.
Пилос вдруг весь превратился в радость. Он чуть
было не заплакал.
— Господи боже, благодарю тебя, не оставил моего
ребенка сиротой!..
Назлу, скрестив руки на груди, сгорбившись, сидела
в задумчивости на камне у дверей своего дома. Хотела
войти, но дом казался ей чужим. В темных углах комна-
ты ей мерещились тайники. Она мысленно перенеслась
в Абану... Пилос вернулся с пастбища домой. Она согре-
вала воду, чтобы вымыть ему руки и ноги...
Вдруг Назлу заметила, что кто-то идет по улице. Кто-
то очень похожий на Пилоса. Человек посмотрел иа нее.
улыбнулся.
— Вай!.. Пилос вернулся!..
Она бросилась в объятия к мужу. Забыла обо геем
на свете. Ужас и тревога исчезли. Она не выдержала и
зарыдала.
Вошли в дом. Назлу вспомнила ночь измены. > дари-
ла себя по коленям: «Что я ему теперь скажу? С какой
совестью лягу в постель?»
Дом Пилоса наполнился взрослыми и детьми. Люди
приходили с поздравлениями, приносили подарки. Боль-
ше всего принесли яиц. Пришел возчик, обнял Пилоса:
— Я о тебе много думал. Ведь не чужие, вместе рабо-
тали,— он вытер глаза, — а тесак мой оставь себе, мо-
жешь сколько угодно им пользоваться.
Кум Согомон похвалил Назлу:
— Спасение Пилоса — твоя заслуга. Молодчина. Ска-
зала — сделала.
— Конечно, — с гордостью ответила Назлу, — ты бы
слышал, как я говорила. Хозяин удивился. Однажды
лаже спросил: «Назлу, ты какую гимназию окончила?»
Сказала, неграмотная, — нс поверил.
— Да, — поддержал кум Согомон,— правильно го-
ворят: у крестьянина па ногах лапти, в голове — Европа.
Пилос всех благодарил.
3G7
Арию стал милиционером. С винтовкой на плече, с
инеIолегом па поясе разъезжал по улицам на красной
J1OUI I ди.
На <лу проклинала его:
— Чюб ни одно твое желание пс исполнилось! Кто
зи 1ст, сколько семей разрушил.
Аршо подъехал к здании» милиции, окликнул конюха:
— Гы чю спишь? Видишь, человек стет, выйди по-
держи лошадь.
Конюху за пяи.десяг. Он покорно бежит исполнять
приказание. Аршо соскакивает с лошади, бросает ему по-
водья. Лошадь пе вспотела и ие устала, по конюх про-
гуливает ее, держа иод уздцы. Аршо смотрит и ликует.
Он С1.1Л смелее, самоувереннее. Па виду у всех заходит
в горгсип. Отодвигает от себя замок, который постоянно
лежит па прилавке, и облокачивается па стопку.
— 11у что?
Про танец слегка улыбается:
— Женщина говорит, что у нее нет больше золота.
Одна монета осталась, по опа хочет использовать ее пл
коронку.
Аршо понимает, что продавец издевается вад ним.
— Берегись, парень!..
— 11 ii’ici о не по телаешь...
Аршо еще раз смотрит ил замок и выходит.
«Подлец, небось все золото по монетке вытянул из
псе. Голову дам па отсечение, что зто так. Получишь гы
его! По ьучишь, если я позволю».
Аршо был у начальника милиции, когда к тому при-
шел продавец.
— 1оварнщ начальник, — иг обращая внимания па
Аршо и даже пе замечая его, заговорил продавец,— у
меня накопилось довольно много золота. В магазине
держать опасно. Дайте мне провожатого, я повезу золо-
то в Г рева и.
— Когда думаешь везти?
— Завтра.
— Ладно, — согласился начальник.
Аршо беспокойно заерзал па месте. Он словно вдруг
лишился способности рассуждать.
Увозит, бандит! Золото увозит...»
I тва продавец вернулся в магазин, как явился Аршо.
— Гели пе скажешь имя гон женщины, тебе же хуже
будет, — угрожающе начал он.
36м
Продавец с усмешкой посмотрел на него н пошел за
прилавок, отодвинул замок с ключами па середину, но
том опять придвинул к себе. Из стеклянного сосуда коп-
чиками пальцев острожно вытащил деньги, которые
дал ему Аршо.
— Отпечатки пальцев лучше всего сохраняются на
монетах. Если попытаешься действовать против меня,
знай, я^ргдам это криминалисту.
/Аршо побледнел. Продавец демонстративно унес
деньги в соседнюю комнату. Оп отсутствовал долго. За-
тем вышел оттуда с двумя папиросами. Одну сунул в рот,
другую положил па прилавок перед Аршо. Зажег спич-
ку. Это означало: «Мы еще можем продолжить наш раз-
говор». Бывший конюх быстро взял папиросу, прикурил.
— Не лучше ли, чтобы ни один из нас не садился в
тюрьму? Выгода нам от ной женщины невелика — все-
го двадцать — тридцать золотых. Дам тебе один — и на
этом покончим.
Аршо строго взглянул Н.1 продавца:
— Дайан поделим сокровища.
— Сокровища?
- Да.
— Л может, вдвоем и вправду лучше? Согласен. По
рукам.
Опп пожали друг другу руки.
— Я тебе скажу, где клад, найдешь — бери. Только,
чур, поровну.
Ладно.
Продавец с иронией посмотрел па него и полунасмеш-
ливо сказал:
— Отправляйся, друг мой, в город Моз. Там спрята-
ны царские сокровища, ищи их. Но если найдешь, пе за-
будь про наш уговор. Л мне нора. — Он приблизился
вплотную к Аршо:—Легкомысленные женщины есть и
в Малншке. За ночь я плачу им о тип золотой.
И снова прошел в соседнюю комнату. На этот раз он
задержался еще дольше. Когда вернулся, Аршо не было.
Продавец посмотрел па валявшиеся иа прилавке ключи
и с облегчением вздохнул:
— Наконец-то!..
Новость!... Оказывается, снег белый.
ЛДодн давно об этом знают, по что нм мешает еще раз
проверть, так ли это?
3G9
В Кешкенде жил человек по имени Манас. В детстве,
играя в прятки, ои забирался в амбар и больше оттуда
не выходил. Стоило ему найти какую-нибудь дыру, как
он тут же залезал в нее. Когда подрос, его стали брать
иа уборку травы. Он зарывался в стог, и ни жара его не
налила, ни дождь не мочил. Как-то раз пошел он на
свадьбу в соседнюю деревню, ночью решил вернуться.
По дороге встретил медведя. Правда, медведь ие при-
чинил ему вреда, но с тех пор Манас от испуга сделался
заикой. Ночью, перед сном, ему казалось, что на него
нападают медведи, что он влезает на дерево и из охотни-
чьего ружья убивает десять—двадцать медведей. Так ои
охотился до тех пор, пока его не одолевал сон. Люди из-
девались над Манасом. Он обижался. Решил днем спать,
а ночью работать, чтобы не встречаться с людьми. Стал
ночным сторожем в магазине.
В тот день продавец позвал его и сказал: «Манас, я
еду в Малишку на крестины. Прими печать». Манас при-
нял печать, и продавец уехал.
Перед входом в магазин стояли ящики. Манас устро-
ил себе под ними удобный уголок. Залез туда и загоро-
дился пустым ящиком. Никому и в голову бы не пришло,
что за ящиком кто-то есть. ТЕму снился сон. Кто-то при-
шел и сказал: «Манас, дай я пощекочу тебе живот».
Ткнул Манаса в живот, начал тормошить, щекотать. Ма-
нас терпел, терпел, даже стал понимать, что это сон. Он
силился проснуться, прийти в себя. Кое-как это ему уда-
лось. Отдышался. Но в руках была страшная слабость.
Манасу захотелось узнать, долго ли еще до рассвета. По-
смотрел в щель и увидел: какая-то тень открывает дверь
магазина.
«Продавец вернулся. Не остался в Малишке. Эх, го-
родской человек, не захотел ночевать в доме крестьяни-
на. Подожду. Войдет—встану, чтоб не подумал, что я
сплю».
Кошмар!..
Арию легонько толкнул дверь, бесшумно открыл.
Темнота. Осторожно закрыл спиной дверь, подождал.
Тишина. «Этот негодяи, точно, пошел к какой-нибудь
шлюхе».
Эта мысль его воодушевила. На всякий случай он
держал наготове нож.
370
Манас осторожно отодвинул ногой ящик и вышел.
Вытащил за ствол ружье из своего укрытия и снова за-
двинул ящики. «Вдруг увидит, скажет: теплое местечко
нашел, спишь по ночам. Еще отберет • ящики». Он по-
дождал, пока продавец зажжет свет. «Если в темноте
войду в магазин, может подумать, что я что-то взял».
Аршо сориентировался в темноте и осторожно, по-ко-
шачьи пошел к маленькой двери.
«Если бы продавец был в доме, он не закрыл бы
дверь иа замок, ие запечатал бы ее. Но кто знает, какие
фокусы могут выкинуть ереванцы. Будем осторожней...»
Нашел маленькую дверь, открыл. Гнетущая тишина,
ни малейшего шороха. «Нету...» Достал спички. «Если б
знать, где постель...» Хотя это и опасно, но единствен-
ный способ оценить обстановку — это зажечь свет. Аршо
отступил на шаг, стал так, чтобы можно было оборо-
няться в случае неожиданного нападения, и зажег спич-
ку. Никого не было. Маленькое решетчатое окно было
закрыто двойными ставнями. Свет не проникал на ули-
цу. Аршо остался доволен. Он мог искать золото при
свете.
Аршо осмотрел все углы, где, по его мнению, могло
храниться золото. Не нашел. Вскрыл какой-то пакет, пе-
редвинул ящики, даже заглянул в посуду, выставленную
для продажи. Постепенно свирепея, он разворотил весь
магазин, во ничего не нашел.
Манас услышал шум.
«Эге, что же он в темноте-то делает? Должно быть,
спички и керосин экономит. И правильно делает. Пока
он не заснул, дан кашляну, пусть сам выйдет. Спросит:
в чем дело, Манас? Скажу: ты дверь оставил открытой,
хотел предупредить, — может, и табаку даст».
Закашлял:
— Кхе-кхе!..
У Аршо бешено заколотилось сердце. Глаза так ши-
роко раскрылись, что, казалось, выскочат из орбит. Он
замер на месте. Весь напрягся с ножом в руке.
«Может, Манас не заметит, что дверь открыта,
уйдет... И откуда он взялся, черт!..»
Манас ждал, ждал-—ответа не было.
— Кхе-кхе!..
Аршо осторожно направился к двери. «Этот болван
может войти. Увидит меня — поднимет крик, это уж точ-
но». Продавец не выходил. Тишина.
«Как быстро заснул, — думал Манас. — Постучу-ка
371
в дверь, пусть не думает, что я вслед за ним вошел». По-
стучал. Тишина. Вошел, громко спросил:
— П-почему д-дверь оставил открытой?
Тишина. В сердце закралось подозрение: «А может,
вор?»
— К-кто т-тут?
Вдруг грудь ему обожгло, в горле застрял комок, он
упал.
Жил на свете жалкий человек по имени Манас...
Начальник милиции мирно спал.
Тук-тук-тук!
— Кто там?
— Товарищ начальник, ограбление, убийство!..
Начальник милиции приказал дежурному:
— Вызвать всех.
Инспектор Саркис сонный бормочет:
— Эн, кто это, чего вам?
— Срочно к начальнику!
— Аршо!..
Аршо подходит к дверям, прислушивается.
— Эй, парень, крепко же ты спишь! Вставай!
«Конец...»
Тук-тук-тук — стучат в дверь.
Тук, тук, тук — стучит сердце.
— Кто там? Чего надо?
— Иди на службу, соня, целый час стучусь!
— Что случилось!
— Ограбление...
— Только ограбление?
— Нет, еще сторожа убили.
Аршо вздрогнул. «Манас умер... И откуда взялся
этот дурак? Я был уверен, что он у себя дома. Его нигде
не было видно...»
Времени для размышлений не оыло. Если притворить-
ся больным, это может вызвать подозрения.
— Хорошо, иду.
Аршо завесил окно, зажег лампу, внимательно ос-
мотрел одежду — никаких следов крови не было. По-
смотрел на -руки: одна чистая, другая... Ужас! Он сунул
руку в карман — карман тоже был в крови. И рукоятка
нагана, хотя он им и не пользовался.
Принес ведро воды, бросил туда нож, вымыл руку,
рукоятку нагана, выстирал карман брюк.
372
«Пиджак!»
Пиджак висел на спинке кровати. Аршо осмотрел его.
«Ого!»
Ссиул в ведро. Ведро с водой задвинул под кровать...
«Потом все уберу».
Весь личный состав милиции был в сборе. Начальник
приказал:
— Седлайте лошадей. Скачите по всем дорогам, ве-
дущим из Кешкенда. Проверяйте каждого встречного:
куда идет, что несет?
Аршо пришел с опозданием. Начальник рассердился:
— Собираешься, как барышня. Научитесь вы нако-
нец порядку? Уже час, как объявили тревогу, а тебя нет.
Быстренько седлай коня, поедешь в Котур, Шатын, Кара-
глух. Внимательно следи за всем, узнай, кто ночью не
был дома, почему. Одним словом, собирай сведения.
Аршо заторопился. Светало. У торгсина он увидел
огромную толпу. Прокурор и инспектор Саркис требо-
вали. чтобы все отошли от магазина и не топтали следы.
Аршо поискал взглядом Манаса, пе нашел.
«Кхе-кхе!.. П-почему дверь оставил открытой?..»
Жена Манаса безутешно рыдала, ее причитания по-
трясли Аршо до глубины души. Он пришпорил коня:
— Но-о!..
Магазин заперли, опечатали, позвонили в Ереван.
Попросили прислать собаку и криминалиста. Искали про-
давца, ио его не было. Продавец уехал в Малишку иа
крестины. Он взял с собой отрез красного сатина для ре-
бенка. Для хозяина керосин, спички, сахар. Почетным
гость. В комнате зажгли четыре лампы. Редкая расто-
чительность для того времени. У продавца еще с празд-
ника урожая были в Малишке знакомые. Он весело
пировал. В Малишку приехал милиционер. Расспросил
сторожей, узнал, что действительно были крестины и про-
давец сейчас находится там. Пошел туда сам, лично убе-
дился в этом, вызвал продавца.
— Поезжай в Кешкенд, магазин ограбили.
«Аршо!..»
— Как ограбили? Дверь взломали?
— Замок отперли. Кажется, ключом.
— Вора поймали?
«Ищите, а не найдете — тем лучше».
•— Магазин-то ладно — бедного Манаса убили.
373
— Манаса?!
Продавец опешил. Сразу же. исчезли ночная уста-
лость, действие вина, напряжение. Он в своих расчетах
не учел Манаса. «Подлец!..»
Он всем сердцем пожалел сторожа. Чуть было не за-
плакал, но было не до этого. Он сделал вид, что взвол-
нован только пропажей.
— Вай, мои товары!.. Золото мое!.. А я-то, дурак,
думал, что в Кешкенде все честные...
Женщины говорили друг другу: «Бедняжка, как он
побледнел! Разорили человека».
— Сколько ты товара получил?
За вопросом прокурора последовал быстрый ответ
продавца.
— Пожалуйста, вот фактура.
— Сколько золота сдал?
— Пожалуйста, вот банковские бумаги.
— Сколько золога еще не сдано?
— Ничего не осталось, все украли.
Показал место, где прятал, объяснил, почему там
хранил, сообщил, что несколько раз просил выдать ему
металлический сейф—не выдали. Пожаловался, что на-
чальник милиции отказался временно принять золото
на хранение. Доказал, что он не мог хранить золото в
гостинице или положить в карман и уехать с ним в Ма-
лншку на крестины.
Была зафиксирована крупная пропажа золота. Про-
верили остальные товары. Исчезли тюки дорогой мате-
рии и другие ценные вещи.
Аршо задержался в деревнях на три дня, потом вер-
нулся с длинным списком подозрительных личностей.
Кто в этот день отсутствовал в деревне, кого видели в
поздний час по дороге в Кешкенд. Кто в ночь убийства
принимал гостей, кто был в гостях. Список вручил уча-
стковому следователю, который тут же занялся тайным
расследованием.
Аршо был спокоен. Никому и в голову не приходило
заподозрить его.
Вдруг на улице лицом к лицу столкнулся с продав-
цом торгсина. Зло посмотрел на него, тот хотел пройти
не поздоровавшись. Это означало: «Мы не знакомы и
374
знать не знаем друг друга». Аршо с подозрением поду-
мал: «Разбойник, даже не здоровается, хочет меня вы-
дать. А может, уже выдал». Он преградил продавцу
путь.
' — Бандит! — не удержавшись, тихо проговорил быв-
ший конюх. — Мало того, что стащил золото, еще и все
товары из магазина унес.
Продавец ласково и виновато улыбнулся:
— Кто-кто, а ты знаешь, что это правда. Ах, бедный
ЛАанас! Интересно, какой сволочи понадобилось его уби-
вать? Дружище, думаю, ключ тебе больше не нужен.
Честно говоря, и мне он не нужен. Я сменил замок. До
свидания. Да, дорогой мой, мне совсем не хочется са-
диться в тюрьму. Я думаю, тебе тоже. А о деньгах по-
том поговорим, — может, поровну, по-братски... Ах, бед-
ный Манас!..
На шестой день продавец явился в кабинет начальни-
ка милиции:
— Ну как, напали на след вора?
— Напали, остается тебе доложить.
— Простите, у вас свои заботы, у меня свои. Шестой
день магазин закрыт, ни соли нет, ни сахара. А отвечать
перед населением должен я.
— Говори, что у тебя на уме.
— Дайте мне провожатого, я съезжу в Ереван за то-
варом.
— Получи товар в Шаруре.
— Я должен получить в Ереване то, чего нет в Ша-
РУРе.
.— Чтобы при этом успеть смошенничать?
— Вы со мной разговариваете так, как будто я пре-
ступник.
— Я всегда думал, что ты ангел.
— Я буду жаловаться народному комиссару на та-
кое отношение. Из-за бандитизма заведующим складами
и продавцам было разрешено перевозить товары под ох-
раной милиции.
— Бандитизм продолжается три месяца, а вы уже три
года просите телохранителей.
— Ах, значит, бандитизм длился три месяца? А что,
разве укравших Пилосову бадью уже нет в живых? Или
нашли человека, который залез к Пилосу? Или узнали,
кто убил Манаса? Это не бандиты? По вашему мнению,
375
человек, ограбивший магазин в центре села, не может
ограбить в дороге продавца?
Факты были убедительны.
— Ладно, — сердито прервал начальник, — дадим те-
бе человека.
В разговор вмешался присутствующий при этом ин-
спектор Саркис:
— Мы же все равно должны послать в Ереван отче-
ты, пусть кто-нибудь поедет с продавцом.
— Пошлем Аршо.
Продавец похолодел. Он прекрасно понимал, что сей-
час Аршо ничего не нужно, кроме его крови. Отправиться
в путь с Аршо — все равно, что добровольно идти на
смерть.
— Э-э-э... может, кого другого пошлете?
Начальник строго взглянул на него:
— А что, это тоже вас касается?
— Аршо новичок, неопытный...
— Ах, неопытный! — усмехнулся начальник. — Это
потому, что он строгий человек, потачки вам не даст.
Вот он вам и не по душе.
— Товарищ начальник, — снова заговорил инспек-
тор Саркис, — разрешите мне поехать. Я должен кое-что
купить в Ереване. Дети мои совсем босые ходят.
Начальник милиции задумался, затем вытащил из
кармана деньги и протянул их инспектору:
— Вот возьми и для меня соли и сахару. Если будут
спички, тоже прихвати. Одним словом, что попадется.
— Я вам дам и соли и сахару, — с готовностью за-
явил продавец. — Право, неудобно же, чтобы вы и это в
Ереване покупали. Я вам обоим пришлю на дом.
— Свое держи при себе, — резко оборвал начальник
милиции. — Я же говорю, что ты мошенник... Если у
всех нет, то откуда же у тебя?
— Я покупаю все это на деньги в Ереване, — ответил
продавец, — мне ведь тоже нужно. Не все использовал—*
что осталось, вам предлагаю'. Не хотите—ваше дело.
Слава богу, магазин проверяли, все в порядке, недоста-
чи нет.
Продавец обычно приезжал в Кешкенд ночью. От Ша-
рура до Кешкенда ехал в фургоне. Он был уверен, что
они поедут на санях по обычной дороге, и был удивлен,
когда инспектор сказал ему, что придется скакать вер-
376
хом по дороге из Ахавнадзора в Давалу, так как у него
есть небольшое дело и в Ахавнадзоре и в Давалу, всего
напять — десять минут.
— Если тебя это ие устраивает, можешь взять дру-
гого проводника и ехать в Шарур.
Продавцу невыгодно было терять такого надежного
провожатого, каким был инспектор Саркис. Кроме того,
не было никакой гарантии, что начальник милиции на-
зло ему ие назначит сопровождающим Аршог
— Я еду с тобой, — согласился он.
— Оденься потеплее, чтоб не простудиться, — посове-
товал инспектор.
Рано утром они отправились в дорогу. Инспектор пе-
рекинул через седло два мешка: в одном вез маринован-
ное бохи для инспектора милиции в Веди. Тот летом при-
слал ему большой ящик отборных персиков и винограда.
В другом мешке был сыр для проживающего в Ахавнад-
зоре знакомого учителя из Еревана. В Ереване Саркис
часто останавливался у него дома. «Стыдно человеку да-
же сыр за деньги покупать».
«Лошадь продавца была нагружена чемоданами, ко-
торые он придерживал, свесив с седла.
Садясь на лошадь, инспектор поглядел на него и за-
метил:
— Замерзнешь, туфли у тебя красивые, но не теплые,
а перчатки как у барышни. Оставь чемодан, чтобы руки
были свободны. Станет теплее, отвезешь.
— Ничего, — улыбнулся продавец, — как-нибудь до-
везу. А других туфель у меня нет. Я не думал, что мне
придется путешествовать верхом.
— Подожди, я принесу тебе пару сапог из милиции.
— Не нужно.— Продавец торопился поскорее выехать
из Кешкенда. Там был Аршо, который каждую минуту
мог попасться навстречу, косо взглянуть на пего и, кто
знает, начать преследовать его. После убийства Манаса,
чтобы сохранить тайну, он не пощадит ни его, ни инспек-
тора.
День был солнечный. В Ахавнадзоре учитель из Ере-
вана угостил их местным вином. Инспектор выпил один
стакан, продавец отказался. Лошади отдохнули.
Когда выехали из Ахавнадзора, погода изменилась.
Руки у продавца стали мерзнуть. Он подносил к губам
то одну, то другую ладонь, дышал на них, согревая
пальцы.
— Дай мне чемодан, а руки сунь в карман.
377
— Нет, спасибо, не хочу стеснять тебя.
Поведение продавца инспектор расценил как робость
и, перегнувшись, почти силой отнял у него чемодан.
— И вовсе ты меня не стеснишь. Давай.
Чемодан был довольно тяжелый. Инспектора заин-
тересовало, что за продукты или товары в его деревне
могли пленить ереванца. Есть такие вещи, которыми
местные жители гордятся: «У нас есть, а у вас нет». Ин-
терес инспектора не шел дальше этого простодушного
любопытства.
— Что везешь домой из Кешкенда?
— Это мое старое платье. Везу, чтобы жена пости-
рала,— поспешно ответил продавец. И, чтобы не оста-
вить места для подозрений, добавил: — И еще немного
сахару взял. Дом все-таки, семья...
Темнело. Подъехали к Давалу. Ноги у продавца за-
коченели. ЛАороз пронизывал до костей. Зубы стучали.
Инспектор пожалел его:
— Возьми мои перчатки.
Тот взял. Немного погодя инспектор предложил рас-
тереть ноги снегом.
— Нет, что вы!—с ужасом отказался продавец.
— Послушай, па мне две пары носков. Давай разо-
трем ноги снегом, а потом я дам тебе одну пару. Пере-
станешь мерзнуть.
Продавец от носков не отказался, но тереть ноги сне-
гом счел глупостью. Мороз был так силен, что и носки не
помогали. Дорога была плохая, лошади часто соскальзы-
вали с узенькой обледеневшей тропинки, проваливались
в снег. Как назло, в долине Давалу поднялась метель.
Инспектор погнал лошадь вперед, предоставив продавцу
следовать за собой. Продавец смотрел па чемодан в ру-
ках инспектора и старался ни на шаг не отставать от
пего. «Кто знает, с какой целью он поехал вперед?»
Когда они въехали в Давалу, продавец уже не в
состоянии был даже говорить. Несмотря на это, он ре-
шил взять чемодан и расстаться с инспектором. «По-
стучусь в любую дверь — впустят. Переночую и поеду
дальше».
— У меня в Веди тоже есть знакомые, — сказал он ин-
спектору,— дайте чемодан, я пойду к пим.
— ДАы ночью поедем дальше. Лучше быть вместе.
Мой знакомый — хороший человек. Переночуем у него,
ответил инспектор и пришпорил лошадь.
378
Продавец вынужден был последовать за этим «твер-
долобым провинциалом». «Может, это п к лучшему, кто
знает? Промокший дождя не боится».
В Давалу местный инспектор милиции оказал своему
коллеге из Кешкенда сердечный прием. Вся семья
засуетилась. Жена растопила печь приготовила ужин.
Продавцу предложили опустить руки и ноги в холодную
воду, чтоб отошли. Он отказался. Выяснил, на какой кро-
вати он будет спать, положил под нее чемодан и лег. Че-
рез некоторое время у него поднялась температура. Хо-
зяева забеспокоились.
— Был бы сахар, дали бы ему два-три стаканчика
чаю из шиповника, чтоб пропотел, — сказала мать ин-
спектора.
— Сахар есть, — радостно ответил Саркис.
Сразу же поставили чай. Саркис подошел к продавцу:
— Ты, кажется, говорил, что у тебя есть сахар?
Продавец притворился спящим.
— Послушай....
Тот не слышал.
«Вот тебе па!.. Только что глаза были открыты. Не-
ужели у него горячка?»
Он тронул продавца за руку:
— Эй!..
Вдруг продавец приподнялся и сердито сказал:
— Что тебе надо? Дашь ты мне поспать наконец?
Инспектор не ожидал такой грубости. Однако не оби-
делся, приписав это болезни.
— Чай поставили. Ты, кажется, говорил, что у тебя
есть сахар.
— У меня ничего нет, — все так же сердито ответил
продавец. — Ничего не хочу, оставьте меня в покое,— и
повернулся лицом к стене.
«Если ему не станет лучше, придется завтра здесь ос-
таваться,— подумал инспектор, — а разве у меня есть
столько времени?»
Нагнулся, вытащил из-под кровати чемодан, хотел
открыть. Но чемодан был заперт. Задвинул его обратно.
«Вот дерьмо. Запер свое тряпье. И от кого? От себя же».
Продавца заставили выпить чаю. Накрыли его двумя
одеялами. Он пропотел. Старуха принесла чистую, вы-
глаженную рубаху сына и дала инспектору:
— Смените ему рубашку.
Саркис опять подошел к продавцу:
— Встань, поменяй рубаху.
379
сопровожде-
в Кешкенд.
из чемодана
— Не хочу, не хочу, не хочу!.. — истерически заво-
пил прфдавец.
Это взбесило инспектора.
«Он не болен и пе упрям. Здесь что-то другое».
Он насильно сорвал рубашку с продавца и отшвыр-
нул ее в сторону. Продавец попытался нырнуть под одея-
ло. Инспектор успел заметить под рубашкой белую мате-
рию, опоясывающую талию. Кое-где под пей что-то за-
метно выступало. Несомненно, в материи что-то было
спрятано. Саркис сделал вид, что ничего не заметил.
Быстро набросил на него рубашку.
— Боже мой, что тут было трудного? Расшумелся.
Ну теперь лежи спокойно.
Продавец надел новую рубашку, съежился под одея-
лом. Его стало лихорадить. Никто не понимал причины
озноба, кроме инспектора Саркиса. Он взглядом вызвал
хозяина из комнаты и что-то шепнул ему на ухо. Хозяин
вышел. Инспектор вернулся в комнату и сел рядом
с больным. Через полчаса хозяин пришел в
нии двух милиционеров.
Из Давалу продавца повезли обратно
Начальник милиции был ошеломлен, когда
на стол стали выкладывать дорогие ткани, а рядом с ними
высыпали звенящее золото. Он долго смотрел на продав-
ца изучающим взглядом, затем печально сказал дежур-
ному:
— Этого «честного» человека поместите в приличе-
ствующую ему камеру.
«Я пропал, — думал Аршо, видя все это, — продаст,
сволочь, как пить дать продаст...»
А сам он, Аршо, молчал бы, если бы они поменялись
местами?..
У него заболела голова. Ему разрешили идти домой.
Дома рухнул на стул и стал думать: «Что делать?»
Как ни прикидывал, выход был один.
Запертый в камере продавец бил себя по голове:
«Идиот, для чего я выдумал, что у меня есть сахар?
Зачем мне нужна была эта ложь? Надо было и золото
положить в чемодан. Давали рубашку, нужно было с бла-
годарностью взять и тихо под одеялом переодеться; кто
бы стал меня обыскивать? Идиот!»
380
Он собирался уехать в Ереван, поступить на новую
работу — и прощай Кешкенд. А что получилось?..
«Идиот». Он искал выхода и, сколько ни думал, на-
дежда была одна — Аршо.
Ночь. Аршо — дежурный. Продавец — заключенный.
Аршо попросил начальника разрешить ему съездить на
два дня в деревню, навестить «больную» жену. Для этого
пришлось перенести день дежурства.
Дежурный сержант, который в этот день был стар-
шим, дремал у печки. Аршо беспокойно ходил взад-впе-
ред, посматривая на часы. Сержант предложил второму
дежурному сыграть в нарды.
— Займемся, чтоб не заснуть.
Они начали бросать кости. •
— Четыре — пять...
«Черт бы вас побрал!» — злился Аршо.
Он искал повода поговорить с продавцом. Надо пообе-
щать тому все, даже свободу, надо предотвратить пре-
дательство, покуда он, Аршо, не выработает более опре-
деленного плана действий.
Начальник милиции уехал в Ахавнадзор. Сейчас уже
поздно, он сегодня не вернется. Инспектор недавно ушел,
уже, наверное, спит. Манаса похоронили.
«Бедный Манас...»
Завтра я еду в Ереван, — неожиданно сказал сер-
жант, — повезу этого разбойника из торгсина. Началь-
ник не подумал, как можно ночью назначать человека
дежурным, а утром отправлять его в дорогу.
Наверное, другого пошлет, — вмешался милицио-
нер.
Нет, я поеду, — повторил сержант. — В Ереване
У меня дела. В кои-то веки подвернулся случай, я его не
упущу.
Поздно ночью раздался звонок.
На чьей-то свадьбе началась драка. Родственники же-
ниха пытались поцеловать сестру невесты. Возлюбленный
с стры невесты сгоряча пырнул кого-то ножом. Сержант
обругал и невесту и ее сестру. Приказал милиционеру
охать иа место происшествия.
Через некоторое время произошел другой случай: отцу
сержанта стало плохо. Надо было срочно вызвать врача.
Дежурный попросил Аршо не отлучаться из милиции и
поспешил домой.
381
Теперь в милиции остались лишь Аршо, Еранос и про-
давец торгсина.
— Эй, слышишь меня?
Продавец увидел, как окошко в двери камеры откры-
лось. Это был Аршо.
— Слышу.
— Завтра тебя повезут в Ереван.
-— Знаю.
— Хочешь, я тебя выкраду?
Аршо открыл дверь. Продавец почуял близость сво-
боды.
— Золото дам. У меня кое-что припрятано.
Продавец соврал. «Только бы выйти из этой прокля-
той дыры. А’там — что мне Аршо, что Кешкенд? Спасе-
ние за границей».
Не успел он сделать и шагу, как был оглушен ударом
по голове. Аршо вытащил спрятанную под пиджаком ве-
ревку, затянул петлю на шее продавца. «Покончил с со-
бой. Ну и черт с ним. Откуда мне знать, кто дал ему
веревку? Надо подвесить к потолку».
Аршо увидел бревно, поддерживающее крышу. Вытя-
нулся, чтоб привязать к нему веревку, но не достал. При-
нес стул. Труп взвалил на спину и стал на стул. Не успел
он привязать веревку, как стул перевернулся и Аршо вме-
сте с трупом покатился на пол. Он с руганью поднялся,
бросил петлю, затем поднял продавца, хотел снова при-
вязать веревку, но вдруг услышал голоса. Начальник
милиции вместе с охранником вернулся из Ахавнадзора.
Пришел узнать, нет ли происшествий, чтобы потом идти
домой.
— Что это такое? Дверь открыта, дежурного нет.
— Эгей, кто там? — в ужасе прокричал Аршо. — По-
могите! ..
Начальник милиции и охранник вбежали в камеру.
— Что тут происходит?
— Негодяй повесился... я еле снял его. Думаю, уже
подох.
Зажгли спичку. На земле лежал бездыханный прода-
вец с петлей иа шее. Над ним разведя руки стоял испу-
ганный Аршо.
Судебно-медицинская экспертиза без труда установи-
ла, что смерть наступила до удушения. Одним словом,
382
покойник «повесился» уже после смерти. Данные под
строжайшим секретом представили начальнику.
Аршо, якобы напуганный происшествием, лежал дома
больной. Группа милиционеров окружила ночью его
квартиру. Взломали дверь. Нашли Аршо съежившимся
в углу кровати. Когда к нему подошли, он заплакал:
— Это не я сделал, я ничего не знаю...
Его поместили в ту же камеру.
Инспектор Саркис сразу же снял у него отпечатки
пальцев.
— Вот кто ударил шахбазовского Григора...
Обыскали дом. Нашли туфли, которые оставили на
снегу такой же след, какой был сфотографирован у мага-
зина в ночь убийства Манаса.
Аршо со связанными руками повезли в Ереван.
Когда расследование было закончено, состоялся суд,
Аршо приговорили к высшей мере наказания.
На рассвете открылась дверь камеры. Аршо забился
в угол, сжался в комок.
— А-а-а!.. Убивают!.. А-а-а!..
Утром прокурору республики сообщили, что приговор
приведен в исполнение.
Начальник милиции Сагат медленно поднялся по лест-
нице, вошел в приемную народного комиссара и попросил
принять его.
Прошу вас, — немного погодя сказал секретарь, от-
крыв узкую, обитую кожей дверь.
Увидев Сагата, народный комиссар пошел ему на-
встречу:
Дорогой мой, что это у вас делается? Садитесь,
пожалуйста. Хуже всего то, что подлец носил форму ми-
лиционера. Безобразие! Не понимаю, как он сумел вте-
реться в доверие?
Сагат не слушал его. Он расстегнул пояс и положил
на стол комиссара свой пистолет в кобуре, потом сорвал
знаки отличия и бросил их рядом с пистолетом.
Разрешите идти, товарищ народный комиссар?
Не разрешаю. Объясните, что все это значит?
Товарищ народный комиссар, я человек, v кото-
рого нет никакого другого богатства, кроме этого изуро-
дованного подбородка. Я...
Не надо. Я вас давно знаю. Мне известно, что о вас
383
даже песни слагают. Вряд ли найдется человек, который
усомнится в вашей преданности.
— Если найдется такая сволочь, я шкуру с нее спу-
щу. Но... — глаза Сагата наполнились слезами, — я ду-
мал, все преданы нашему делу. В дни революции я был
уверен, что коммунизм уже не за горами. Достаточно
только прогнать буржуазное правительство, очистить
страну от паразитов — и коммунизм постучится в нашу
дверь. Бандитизм разубедил меня. Потом... потом я по-
верил, что, покончив с врагами коллективизации, мы за-
вершили ликвидацию пережитков прошлого. Но... не
видел нашего настоящего врага.
— А кто этот враг?
— Золото, товарищ народный комиссар. Оно прине-
сет нам еще много испытаний. Я солдат, привык сражать-
ся лицом к лицу с врагом, но против золота я бессилен.
Не могу, товарищ народный комиссар. Оно изнутри гры-
зет души людей... брата, отца, друга... Ты и не подо-
зреваешь, а человек, оказывается, твой враг.
— Вы правы, — задумчиво ответил комиссар, — но
как вы думаете, что получится, если все честные люди
будут считать борьбу с золотой заразой выше своих сил?
Нет, дорогой друг, революция не закончена. Революция
продолжается. Мы должны осуществить самое трудное.
Возьмите ваше оружие и знаки отличия. Я отправляю
вас на два года в специальную школу милиции. Кто мо-
жет заменить вас до вашего возвращения?
— Инспектор Саркис. Пусть он продолжает поиски
похищенного клада.
Народный комиссар протянул руку Сагатуз
’— Желаю успеха...
Ерапоса освободили, он вернулся домой, молча сел
и после длительного раздумья спросил жену:
— Это правда, что Григора убили?
— Вот тебе на! А за что же тебя арестовали?
— Откуда я знаю? Говорили, говорили, да я ничего
не понял.
В груди у Назлу приятно заныло. Что-то кольнуло и
прошло.
«Ой, то же самое было во время Вираба».
384
Словно у нее на талии завязали пояс и этот пояс
день ото дня затягивался все туже.
Она поняла, что беременна.
«Господи ты боже мой, Пилос же совсем недавно вы-
шел из тюрьмы... Это не от Пилоса».
Потом подумала: «Как мне избавиться от этой на-
пасти?»
— Мама больна, схожу проведаю ее и вернусь, — ска-
зала она Пплосу.
— Иди.
Пилос и Вираб проводили ее до реки. Расставшись
с ними, Назлу заплакала. Придя к матери, она по секре-
ту рассказала ей о случившемся.
— Избавься от него, дочка. Пусть у такой змеи не
будет наследников. Не обманывай мужа.
Назлу плакала, плакала...
Прошла неделя. Назлу не возвращалась. Прошла вто-
рая. «Наверное, теще совсем плохо, — подумал Пилос.—
Пойду проведаю, а то неудобно».
Взял Вираба за руку и пошел в Агаракадзор, к тестю.
Теща была здорова. Назлу лежала. Увидев Вираба,
обняла, прижала к груди, заплакала. Подозвала Пилоса,
обняла.
— Назлу-джан, что с тобой?
— Знобило ее, — сказала мать, — мыли мы шерсть,
будь она неладна. Назлу вспотела и простудилась.
— Ничего, все уже прошло, — сказала бабка.
Цирюльника не было, а то и он придумал бы что-
нибудь. За два пуда зерна он обещал забыть все, что
здесь произошло.
Пилос рассердился иа тещу:
— Старая, нашла время, зимой стирать шерсть! Вер-
но говорят: взял девушку — не пускай ее больше в отцов-
ский дом.
— Говори, Пилос-джан, говори, тебе легче станет.
Назлу не сказала ни.слова. Погладида Пилоса по во-
лосам, смотрела, как будто впервые увидела его, впер-
вые поняла, что он принадлежит ей... Добрый... Любит
ее... Единственный в мире. Из глаз выкатились две сле-
зинки. И все страдания и боль выкатились вместе с эти-
ми двумя капельками... Ей стало легче. Вытерла глаза.
— Назлу-джан, ну скажи хоть слово... Как ты?
Назлу не посчиталась с присутствием бабки и мате-
ри. Она их не видела. Притянула Пилоса к себе и шеп-
нула на ухо;
1.3 В. Арутюнян
385
•— Как хорошо, что ты пришел... Завтра пойдем до-
мой.
Бабка подмигнула матери:
— Выйдем, пусть говорят...
— Слава тебе господи...
Приехал новый продавец торгсина.
Дядюшка Согомон привез его на санях, нагруженных
всяким товаром.
Кешкендцы сразу же обступили магазин.
Продавец был средних лет. Приехал и поздравил:
— Люди, золото подорожало, это вам на пользу.
Народ, наученный горьким опытом, с подозрением
принял нового продавца.
Начальник милиции Саркнс вызвал продавца в свой
кабинет, закрыл дверь.
— Садись.
Тот сел.
— Откуда ты?
— Из Еревана.
— А зачем приехал в Кешкенд?
— Меня, как разбирающегося в золоте товарища,
командировали сюда.
— А где ты научился разбираться в золоте?
— Отец мой был золотых дел мастер.
— Ты из богатой семьи?
— Нет, из бедной. Когда установилась советская
власть, у нас уже ничего не было.
— Спрятали?
— Нет, что вы, просто не было.
— Вот что я тебе скажу, разбирающийся в золоте"
товарищ. Будешь жить в гостинице или снимешь квар-
тиру. Это уже твое дело. Ночевать в магазине запре-
щается. Каждый день, закончив торговлю, будешь сда-
вать золото в Государственный банк. При этом будет
присутствовать наш представитель. Без моего ведома
чтоб ни кусочка золота в Ереван не отправлял. Понял?
— Понял, товарищ начальник.
— Больше никто об этом не должен знать, иначе бе-
регись.
— Хорошо, товарищ начальник.
— Ну, иди.
— До свидания, товарищ начальник.
385
Не успел он проводить продавца торгсина, как позво-
нил прокурор:
— В горах, недалеко от границы, охотники нашли
труп.
Саркис опешил:
— Вот тебе па... никак не покончим с трупами.
Группа уехала на место происшествия.
От трупа остался один скелет. Единственное, что уце-
лело,.— это медная пряжка ремня и кучка золота, не-
брежно рассыпанная возле скелета. Не было сомнения
в том, что человек этот пытался перейти границу, но
встреча с барсом помешала ему.
Один из милиционеров внимательно посмотрел на
пряжку и удивленно воскликнул:
— Это ремень Серопа!..
Хачануш и свекровь тоже узнали ремень Серопа. Дом
огласился плачем. Больная и исхудавшая Хачануш толь-
ко теперь поняла, что любила мужа.
Пилос сразу опознал содержимое бадьи:
— Это то золото, что я нашел... Как же это?..—
И он заплакал. Подтвердил, что это только половина.
Его попросили идти домой и никому ничего не говорить.
Начальник милиции Саркис зачастил в дом Серопа,
и приходил все больше вечером. Он долго расспрашивал
о Серопе: «С кем он был связан? Кто приходил к вам
в дом? Почему он хотел уйти из дому? Откуда у него зо-
лото?» Скорбь переполняла душу Хачануш. Ей захоте-
лось сказать всю правду. «И с себя грех сниму, и с не-
счастного Пилоса. Будь что будет».
Она все рассказала. Только скрыла, что в краже при-
нимала участие й невестка Шахбаза. «У нее и так не-
мало горя, зачем еще добавлять».
Весна, любушка моя, пришла наконец!.. Стать бы
цветком, пчелой в объятиях твоих.
Горный ветерок! Стать бы твоей мелодией и улететь
на твоих крыльях. Пронести свои слова через горы, что-
бы они пропахли горами. Красками гор окрасить слова,
чтобы заиграли радугой...
На улице играли мальчики. Девочки босиком побе-
жали во двор. На них были синие платьица и красные
387
шапочки. У девочек были туфли, но они спрятали их,
чтобы надеть на Первое мая. Две босые девочки стояли
прижавшись друг к другу. Третья, без шапочки, с рассы-
павшимися по плечам волосами, хлопала в ладоши и
пела:
— Бум!., бум!., бум!.. Набежала тучка, принесла
с собой гром.
Девочки бросились по домам. Мальчики, оставив
игру, побежали к стене и прижались к ней спиной. Каза-
лось, весь ветхий Кешкенд закачался.
— Моя спина крепче камня, моя спина крепче кам-
ня. ..
Небо разорвалось. По улицам словно ветер пронесся.
Это были куры. С шумом и кудахтаньем, хлопая крыль-
ями, они неслись к дому.
Полил дождь.
По дороге в Кешкенд двигался фургон.
— Но-о, ио-о... поторапливайся!
Кузов фургона был устлан соломой. На ней лежал
Григор Шахбазанц. Жена сидела рядом. Как только по-
шел дождь, она сняла платок и накрыла лицо мужа.
— Григор,-джан, как бы ты не промок.
— Убери, я хочу смотреть.
— Головная боль прошла?
— Головная боль — это ничего, вот глаза... глаза...
не разберу, какого цвета твой платок.
— Это пройдет, Григор-джан. Помнишь, доктор ска-
зал: будешь хорошо питаться — пройдет.
— Но-о!..
Мальчишки спрятались от дождя на шахбазовском
v сеновале. Улеглись на сене, стали рассказывать сказки.
Одному из них это наскучило, и он зарылся в стог.
— Где я? ..
Его схватили за ногу и вытащили из сеиа. Он вытя-
нул с собой ведро, до половины наполненное застывшим
клеем.
Шахбазовскнй мальчик рассердился и отнял ведро:
— Не трогай, это наше! Наверное, отец здесь спря-
тал.
_ Ведро отставили в сторону.
Др-р-р-р...
Подъехал фургон.
388
' — Шахбазанц Григор приехал!
Собралась вся деревня.
— Слава тебе господи, человек живой вернулся.
У дверей торгсина стояли дети. Посетителей не было.
Продавец сидел у магазина. Дети окружили его.
— Сказать тебе скороговорку?
—' Скажи.
— Сахару дашь?
— Дам.
— Покажи сахар — скажу.
Продавец зашел в магазин за кусочком сахара. Про-
ходя мимо бочки с керосином, вспомнил,,ведро прохуди-
лось. Он ручным насосом выкачивал керосин из бочки
в ведро и уже из. ведра разливал покупателям.
Взял кусочек сахару, вернулся.
— Ну, говори.
— На дворе трава, на траве дрова.
Продавцу стало скучно.
— Возьми сахар и иди.
— Хочешь, я тебе песню спою?
— На что мне песня? Вот если кто принесет мне ста-
рое ведро, тому я дам десять конфет.
Детям не по душе торговля. Они разошлись по до-
мам. Один из мальчиков вспомнил о шахбазовском ведре.
«Десять конфет».
Засунув руки в карманы, он ходил вокруг шахбазов-
ского сеновала. Никого не было. Поднялся на крышу и
через дымовое отверстие спрыгнул на сено. Схватил вед-
ро и, запыхавшись, прибежал в магазин. Никто не обра-
тил на него внимания.
Увидев клей, продавец недовольно сказал:
— Кто станет это отмывать? — Достал из ящика две
конфеты: — На, а ведро выбрось в реку.
Мальчик взял конфеты, .оставил ведро и убежал.
Целый день ведро стояло возле бочки с керосином.
Продавец мысленно обругал мальчика н сказал сто-
рожу:
— Выбрось это грязное ведро.
Сторож взял ведро и вышел на улицу. Прошел не-
много, увидел играющих детей и подозвал одного:
— Выбрось куда-нибудь.
Ребенок взял ведро и побежал. Увидел яму, полную
дождевой воды. Швырнул туда ведро и бегом возвра-
тился продолжать игру.
389
— Го-го!.,
Строится здание новой гостиницы. Прораб приказал:
— Уберите строительный мусор, очистите террито-
рию!
Возчик везет мусор. Пилос с лопатой па плече идет
за ним.
— Го-го...
Тележка остановилась па краю ямы.
— Давай, Пилос, засыплем яму, выровняем дорогу.
Пилос влез па телеку, чтобы высыпать мусор, ио вдруг
заметил, в яме ведро. Спустился посмотреть.
«Л\ожет, пе дырявое, в доме пригодится».
Взял и начал осматривать. Возчик крикнул:
— Слушай, брось ты это грязное ведро. Ты же пе
Ера пос: что пи увидит, все к себе тащит.
Пилос бросил ведро, снова влез па телегу, высыпал
мусор в яму, сошел, разровнял дорогу.
— Го-го...
Телега поехала обратно.
Невестка Шахбаза искала, искала ведро, пе нашла.
Побежала к Хачануш.
— Пропало!
— Пе беспокойся, я у тебя не потребую доли.
Та заплакала. Хачануш все равно пе поверила. Неве-
стка Шахбаза поклялась всеми святыми. Пришла домой,
избила сына.
— Скажи, па сеновал лазил?.. Ведро видел?..
Он рассказал все как было.
Невестка Шахбаза решила, что кто-нибудь из детей
нашел золото и взял ведро. Стала бить себя по коленям:
•— Ох, кому-то еще принесет оно несчастье?..
Село паше находилось далеко от централ!.пой маги-
страли. Дома, казалось, карабкались в гору: верхние
иа самом краю косогора, нижние — внизу, в ущелье.
В середине апреля здесь цвели вишни, а на косогоре все
еще искрились белые звездочки снега. В дождливые дни
вода ручьями сбегала во дворы, размывала прилипшие
к склону кровли, заливала дома. И каждое лето сель-
чане с недовольным ворчанием латали своп кровли. В се-
ле поговаривали, что нас будут переселять, землю отве-
дут под пастбища, однако перемен пока нс предвиделось.
Село жило старыми, однообразными буднями.
Мой отец, смуглый, крепко сбитый мужчина лет за
сорок, с детства пас телят, потом взялся за колхозное
стадо коров. Он копил деньги, чтобы построить для меня
новый дом наподобие того, который возвел Бородатый
Смбат, наш колхозный счетовод. Это был один на все
село двухэтажный дом с садом и бассейном. Часто мож-
но было видеть там уважаемых гостей из райцентра.
Бородатый Смбат надменно говорил, что он решает важ-
ные для всех вопросы. Отец мой недовольно бурчал:
«Дом-то па паши деньги построил, негодяй». Зато моя
мать нс больно задумывалась над тем, кто в каком доме
живет. Ее занимало одно: услать меня подальше от «ве-
ковых хлевов». Она хотела, чтобы ее единственный сын
устроился в Ереване и взял их к себе.
Неожиданно в наших краях появился новый учи-
тель— лет за тридцать, в бежевом костюме, большегла-
зый, с густыми темно-русыми волосами. Он приехал,
чтобы сделать наше село живой частицей мира, бесчис-
ленными невидимыми нитями связать его со вселенной.
И уроки географии у нас в школе стали оживленней.
— Итак, ребята, все вы, наверное, знаете, что одна
зажженная на всю ночь электрическая лампочка съедает
391
два кубометра севанской воды. А ведь лампочка горит
зря.
Я мысленно прикинул, сколько электрических лампо-
чек зажигается по всей Армении, и воды озера Севана
представились мне неиссякаемыми водами океана.
— Папаян, подойди, пожалуйста, к карте.
Я подошел. Он очертил указкой белые полярные про-
сторы:
— Что это, по-твоему?
— Ледяные поля.
— Так вот тебе задание. Построй-ка здесь поселок
на тысячу жителей. У них должны быть теплые и свет-
лые жилища, парники и, что самое главное, — работа.
Я в растерянности посмотрел на карту. Недолго по-
размыслив, я решил с помощью ледоколов проложить
путь и на судах доставить стройматериалы. Учитель по-
правил меня:
— Вот видишь? Только собираешься вступить в
жизнь, и уже подавай вам все иа тарелочке. Каждый из
вас должен быть готовым к организации производства,
а для этого в первую очередь необходимо обрести яркое
воображение. Итак, в нашем распоряжении палатки, тру-
бы, генераторы и знания. Что нужно для постройки до-
ма? Камень? А мы берем лед. Лед надо резать? Мы -не
режем, мы берем воду, которая моментально замерзает
в полярных условиях. Нужна оболовка? Расходуем не-
сколько палаток. Где достать воду? Из океана. Прогры-
заем лед с помощью прогревателя, привязанного к про-
воду. Вода в трубах замерзает? Как быть? Ведь не иссяк-
ла же наша фантазия... В льдинах методом протаивания
бурим туннели, строим ледяные дворцы. Ну же! Каж-
дый из вас пусть самостоятельно построит сказочный
город. Но с оговоркой. Там будете жить вы с вашими
каждодневными заботами. И помните, ребята, ведь то,
что у нас сегодня, вся наша действительность, тоже было
когда-то сказкой.
Он так легко переносил нас в мир своего воображе-
ния, что мы, обыкновенные сельские ребята, и не дога-
дывались, с каким увлечением и как глубоко усвоили
заданный урок. И этот урок становился той ступенькой
знании, по которой мы обретали фантазию. Мы мыслен-
но достигали самых отдаленных уголков нашей Родины:
на Севере строили города из льда, в болотах Сибири —-
судоходные каналы, в пустынях устанавливали электро-
станции, работающие на ветру. Колхозные поля вспахи-
392
вались электрическими плугами. С посевных площадей
в тысячи гектаров пневмонасосы гнали пшеницу по тру-
бам па десятки километров, сушили, просеивали, достав-
ляли па элеватор. Уже с ученической парты мы учились
смело смотреть в будущее. В построенных нами посел-
ках люди дышали чистым, без дыма и копоти моторов,
воздухом. Солнце, ветер, вода снабжали нас неиссякае-
мой энергией.
В такие минуты глаза нашего учителя загорались,
в них светилась таинственная сила, которая делала его
особенным и внушающим почтение. Мысль его летела
с такой быстротой, словно все тайны космоса, .мирозда-
ния он держал при себе и мог преподнести в любой миг.
— Папаян, подойди к карте Армении. — Я подхо-
жу.— Покажи озеро Севан. Так. Молодец. А теперь
выйди к реке Арпе по прямой. Что ты встретил по до-
роге?
, — Горы.
— Есть проект: по трубопроводу перекачать в Севан
воды реки Арпы. Возможно ли это?
Я смотрю на карту. На территории Кечута Арпа
выше уровня моря на 2000 метров. Самая высокая точка
Варденисского хребта — 3200 метров.
— Нет, невозможно.
— Предложенный проект состоит в следующем: по-
строить на реке Арпе электростанцию и с помощью мощ-
ных насосных установок перекачивать воду в Севан. Это
обойдется республике чрезвычайно дорого. Помоги про-
ектировщикам создать более доступный вариант.
На помощь мне приходят ребята:
— Папаян, установи ветряную станцию. Э1о стоит
дешевле.
— Пожалуй, так. Но есть еще более смелый вариант.
Прокладка туннеля. Вот что предлагают гидростроители.
На территории Советского Союза осуществить строитель-
ство самого длинного туннеля в мире. Это дело чести.
Да, друзья мои, завтра восходит новая заря армянского
туннелестроения... Стройка Арпа — Севан принадлежит
не только гидростроительству. Сооружение туннелей
с еще большим размахом должно быть продолжено в гра-
достроительстве и дорогостроительстве. На сотни кило-
метров сократятся пути. Опасные повороты будут отправ-
лены в тартарары. В городе девушка, сидящая перед
открытым окном, станет дышать свежим воздухом, насы-
щенным кислородом. Двадцатый век подверг испытанию
393
атмосферу, землю, воду, по поставил начало всемогущ
щему Новому. Завтра строители уже будут здесь. Я дол-
жен выйти им навстречу.
Я представил себе эту зарю по-своему. Тысячи людей
в солнечных лучах бьют молотами по скалам, и скалы
звенят как каменные колокола. Весь мир переполнен не-
умолкаемым каменным перезвоном.
Одержимый безудержным желанием ехать вместе
с ним, я попросил об этом товарища Арамяна. Он с ра-
достью согласился.
— И меня возьмите, — попросился Артак Карояп.
За день до того я его отлупил, чтобы он не катался
больше иа нашем осле. Я не хотел, чтобы он ехал с нами,
однако прекословить Арамяну ие посмел. Jot согла-
сился. ,
— Только имейте в виду: возможно, нам придется
прошагать пешком километров десять — пятнадцать.
— Папаяп, а может, иа вашем осле поедем?
Я хмуро глянул па Артака. Арамян забарабанил указ-
кой по столу:
— Кончайте пререкания.
Стояло раннее утро. Село было погружено в предрас-
светную дымку. Кое-где отворялись ставни в окнах и обо-
значались желтые квадраты электрического света. С тру-
дом преодолев утопающую в грязи дорогу через поле,
мы выбрались иа шоссе. И, садясь в попутную машину,
счищали с обуви и подолов пальто прилипшую грязь.
Проехав немного, мы увидели впереди себя, в стороне
от дома, грузовик с прицепом, па прицепе — домик. Чело-
век шесть-семь, сгрудившись вокруг дорожного склад-
ного стола, завтракали. Завидев их, Арамян просветлел:
— Вог он и-то и нужны нам. Стой!
Мы вышли из машины. С весенней оттепелью воды
прибыло. Там разлилась прудом, тут рассекалась и ухо-
дила в землю талая вода. В расщелинах между камней
и на небольших холмах появились травинки. Я знаю,
где-то очень далеко выглянули подснежники, раскроются
скоро кувшинки. А птичий гомон, хотя не видно ни одной
птахи! Говорят, аисты спешат сюда из дальних стран—-
испить талой водицы. Может, оно так и есть.
Люди, обступив дорожный столик, едят лаваш, кол-
басу и сыр. Кто-то принес ведро воды, поставил рядом.
391
Моя мама всегда предупреждала- «Нс пей талой во-
дицы, сыпок, захвораешь». А аисты не болеют.
Лица людей у стола кажутся мне знакомыми. Это
удивительно. Каждый из них словно что-то взял от моего
отца. У одного па руках заскорузлая кожа, другой ест
с аппетитом, споро, у третьего из-под ушанки выбился
чуб, ниспадает па лоб, будто облепленный мошкарой. Па
одежде пятна грязи и масла, все обуты в грубые сапоги.
Нетрудно попять, что люди' привыкли работать под от-
крытым небом.
Ничуть не похоже, чтобы эта горсточка люден несла
на своих плечах «новую зарю» армянского туннелестро-
ения. Арамян уверенным шагом делового человека подо-
шел к нам. С того самого момента, когда остановилась
наша машина, люди, повернувшись, смотрели па нас. Ог
группы отделился мужчина лет сорока, сдвинул очки и,
сунув руки в карманы, пошел нам навстречу. Из-под по-
ношенного черного полупальто выглядывали синий пид-
жак и шерстяной свитер с высоким воротом. Голова была
непокрыта. Арамян, улыбаясь ему как старому знако-
мому, подал руку и представился. Мужчина не спеша
вытащил руку из кармана и, изучающе глядя па при-
шельца, произнес:
— Багратяи.
— А это мои ученики. Приехали вас встречать.
Рад... Очень рад. — Багратяи взглянул па Арта-
ка, подмигнул ему, потом хлопнул меня по спине: — Вот
мужчина что надо! Ты только па его плечи посмотри.
И откуда такой?
Вам повезло, что пн разу нс садцлнсь па их
осла, — успел ввернуть Артак.
Лупит? II поделом! Никак от рода былинного бо-
гатыря Давида Сасунского начало ведет...
— Так опо и есть — Давид!
К месту, где мы стояли подъехали три самосвала, гру-
женные мешками с цементом, и остановились чуть в сто-
роне от домика на прицепе. Затем подошел один само-
свал с досками. Водители вышли из машины, подали
друг другу руки, подошли к столу.
Багратяи вновь обернулся к нам:
— Не хотите закусить?
Спасибо, мы завтракали, — ответил Арамян и
спросил: — Скажите, пожалуйста, когда начнется про-
ходка туннеля?
395
— По первому забою — скоро. А мы еще должны про-
ложить дорогу к третьей шахте. Опа будет проходить
через ваше село. Было бы у меня человек пятьдесят та-
ких, как вы, ребята, вот бы жару дали, а?
Оп направился к рабочим, собравшимся у стола:
— Ну что, двинемся? Поздно уже, ребята.
Рабочие быстро убрали со стола. Водители поспе-
шили к машинам. Багратяи пригласил нас в домик на
прицепе.
Там одновременно могли нбчевать человек семь. Но
в тот день вместо кроватей он был нагружен лопатами
и кирками. Здесь были также ручные тележки на коле-
сах, приспособленные для перевозки камня и цементной
смеси. В углу стояла печь. Прямо к полу были прикреп-
лены скамьи. Вскоре подошли рабочие и сам Арменак
Багратяи. Арамян, примостившись рядом со мной, про-
шептал мне на ухо:
— Мы первые обитатели этого домика. Ты этого ни-
когда не забудешь.
Сидя в просторном, грубо сколоченном домике, я пред-
ставлял, что мы герои художественного фильма. Каждый
знает свое дело назубок, и лишь я не могу взять в толк,
как можно начать громадную современную стройку с до-
потопными лопатой и киркой. Я не знал еще, что они
едут выполнять самые простые земляные работы. На-
чальник дорожного строительства Арменак Багратяи не
намеревался терять время. Л на ереванских железнодо-
рожных станциях шла разгрузка оборудования и машин,
высланных на строительство.
Напротив нашего древнего селения, возле широкой
площадки машина неожиданно остановилась. Заинтере-
сованные, мы вышли из домика. Мои односельчане заго-
родили путь машине. От толпы отделился самый почтен-
ный старец села Саак-бидза, который пятьдесят лет был
пастухом. Рядом с ним появился мой отец с подносом
в руках. Саак-бидза взял из рук отца поднос и протянул
Багратяну:
— Мы принесли вам благословение наших односель-
чан от мала до велика. Примите хлеб-соль нашу, сынок.
Оказалось, Багратяи из тех, кто может расчувство-
ваться.
— Этот почет я отношу всем организаторам Арпа-
Севанского строительства, — с волнением сказал он. При-
няв поднос от Саак-бидзы, он отдал его снова моему
отцу и обнял старика.
396
Наши сельчане словно этого и ждали. Взяли рабочих
в кольцо. Мне и Артаку тоже перепало объятии и поце-
луев.
— Добро пожаловать!
— Добро пожаловать! — слышалось со всех сторон* ,
- Неужели можно было на такое торжество смотреть
издали? —прошептал мне на ухо Арамян. Видишь,
все рассветы начинаются от радости рабочего человека.
Вот это всенародное ликование, Давид!
Из нашего села была видна площадка, на которой
строился рабочий поселок. Ее отделяло от нас глубокое
ущелье с садами. В поселок из села можно было попасть
по крутой извилистой тропе.
За несколько дней число привозных домиков увели-
чилось, затем поднялось здание первого двухэтажного
общежития. Чуть поодаль от него началось строительство
трех новых домов. Многие из нашего села работали па
строительстве.
— Крепко стройте, красиво! — воодушевляли они
друг друга. — После завершения строительства Арпа —
Севан эти дома подарят нашему колхозу.
Отец посматривал в сторону рабочего поселка, захо-
дил в дом, выходил и, потупившись, отдавался своим
мыслям. Наконец позвал мать:
— Что скажешь, а, не продать ли нам осла? Буду-
щим летом и за полцены не сбудешь.
— Тебе виднее, — ответила она и занялась своим де-
лом.
Отец задумчиво шагал по двору. Видать, не отказы-
вался от мысли расстаться с ослом. На следующий день
он проснулся раньше обычного, пошел в хлев. Взял щет-
ку и долго приглаживал ослика. Потом умылся, молча
позавтракал и бросил мне:
— Вставай, пойдем осла продавать.
Тропа круто спускалась в ущелье. Отец шел впереди,
выбирая проход поудобнее. Здесь на каждом икну гро-
зила опасность скатиться в ущелье. По извилистой троне
мы вышли на широкое ровное место.
Я стыдился того, что мы пустились в пуп. с ОСЛОМ.
сЭто было подобно тому, как если бы кто то вышел на
улицу одетый в лохмотья. Я пе преминул ска «а и. об лом
Отцу. Он косо глянул в мою сторону и с издевкой про-
изнес:
Сегодня с ослом в путь идти стыдно. Затри с to
Цом-пастухом по улицам Еревана ходни, будет оию тио.
397
А! Цу| — ударил он прутом животное. — Л то как же,
стыдно ведь...
Эти горькие слова заставили меня замолчать. В пол-
день мы достигли соседней деревни. Отец привязал осла
веревкой к дереву. Детей послал по домам сообщить,
что привели, мол, продавать. Сели мы друг подле друга
па камнях в ожидании покупателя. Осел шевелил ушами
п хлопал хвостом по бокам, отгоняя мух. Отец задумчиво
курил. Я смотрел на видневшуюся вдали нашу деревню.
Дома так тесно жались друг к другу, что казалось — не-
чего и думать, чтобы растить сады и возделывать ого-
роды. На плоских кровлях и во дворах громоздились
стога сена и кизяка. От некоторых домов шел дым, тон-
кой струйкой голубого тумана тянулся вверх, к вершине
горы.
Мимо нас проходил черномазый мальчуган. Ему
взбрело в голову поиздеваться над нами:
— Дяденька, этот осел у вас один или дома еще
есть? •
Отец нагнулся за камешком, мальчуган дал деру.
Спустя некоторое время появились покупатели. Отец
усердно перечислял достоинства нашего осла, всячески
стараясь поднять цену. Наконец один из покупателей не
выдержал:
— Скоро скажешь — твой осел портной, каменотес,
пилот. Все одно — осел же. Ты цену назови, за сколько
отдашь?
Отец назвал солидную сумму. Покупателей как вет-
ром сдуло. Только один упорно уговаривал поменять осла
на мотоцикл. Отец ни за что не соглашался, и тот тоже
отошел с ворчанием:
— Подумаешь, больно нужно! Завтра начнут стро-
ительство Арпа — Севан, ты мне денег дашь, чтоб я тво-
его осла потерял...
Мы решили вернуться в деревню до захода солнца.
Отец был в радостном настроении. Он даже стал петь.
Видать, радовался, что осла ие удалось продать.
• Мы подходили к рабочему поселку. Несколько ребят
играли в волейбол. Завидев нас, некоторые оставили игру
и подошли. В группе любопытных я заметил миловидную
девушку, должно быть мою ровесницу. Одета она была
в джинсы и желтую рубашку.
— Что это за осел, дядя? Куда ведете? — спросил
один из ребят.
398
— Наш осел, ведем в наш дом, — с напускной серди-
тостью отвечал отец.
К счастью, ребята были настроены миролюбиво. Кое-
кто из них вежливо поздоровался.
— Даже в фильмах я не видела такого красивого
осла, — восторженно сказала девушка и тут же застен-
чиво добавила:—Я всегда мечтала хоть раз прокатить-
ся верхом на осле. Но ни разу не представлялось слу-
чая.
Отец мой медлил с ответом. Он заметил пакеты с це-
ментом. Прошептал: «Богато живете». Потом улыбнулся
девушке:
— Не надо просить, дочка. Садись, раз сердцу хо-
чется.
Девушка, довольная, подошла к ослу, несмело погла-
дила. Ребята стали уговаривать, чтобы не упускала слу-
чая, таких красивых осликов хозяева не часто предостав-
ляют чужому седоку^ Девушка поинтересовалась, не бры-
кается ли он. Я сказал, что наш осел смирный, и помог
ей взобраться.
Почувствовав на себе чужого, осел дернулся и побе-
жал в сторону деревни. Ребята схватились за животы,
покатывались со смеху, пока девушка не исчезла из виду.
Сколько у меня было сил в ногах, я побежал вдогонку.
По каменистой крутой тропинке осел спускался в ущелье.
Девушка не могла остановить его, в страхе кричала.
Я наискосок перерезал им путь, кое-как придержал осла.
Девушка с готовностью приняла мою помощь. Я снял
ее с осла и опустил на землю. Почувствовав себя не-
ловко, она залилась краской.
— Меня зовут Давид, — заговорил я первый, чтобы
вывести ее из неловкого положения. — В этом году я пе-
рейду в десятый класс.
А меня Сона, — девушка протянула руку. — Я то-
же перейду в десятый. Я приехала в гости к папе. Он
начальник дорожного строительства.
~ А! Арменак Багратян! Я его знаю. Что говорит
твои папа — скоро закончат строительство дороги?
Нет, пока село переселять будут. Дорога проляжет
через ваше село до самой трассы Арпа — Севан.
Я не знал, грустить мне пли радоваться. Смешанные
чувства охватили меня. Сона стала объяснять, какие пре-
имущества будет иметь новое село. Но я ее уже не слу-
шал. Ребята с шумой и гамом появились на краю пло-
Шадкп. Вслед за ними, тяжело ступая, шел мои отец,
399
прижимая к животу большой тяжелый пакет с цемен-
том. Еще издали он крикнул мне:
— Давид, гони сюда осла!
Я быстро распрощался с Сона и поспешил к отцу.
Чуть погодя под радостные восклицания ребят отец, по-
ложив пакет с цементом на седло, произнес, довольный
собой:
— Вот и выгода сегодняшнего дня. А осла продадим
после.
Методы преподавания Арамяна не нравились дирек-
тору. А директор наш, Гарсеван Смбатыч, был старшим
сыном Бородатого Смбата. По селу ходили слухи, что
он и в институт поступил нечестным путем. А после окон-
чания отец, дескать, подсказал ему: «Становись дирек-
тором, сынок. Руководить легче, чем преподавать».
Вскоре пошли разговоры, что на одном из педсоветов
он ядовито заметил Арамяну:
— Как же это так получается, товарищ Арамян: кого
из ребят ни спрошу: «Где бы вы хотели учиться?» — все
в один голос отвечают: «На географическом факультете».
Они буквально стали презирать другие предметы. Пре-
подаватели жалуются.
Арамян спокойно отвечал:
— Вы совершенно правы, ребята любят мой предмет.
И знаете почему? Вы в классе ищете чемпионов по успе-
ваемости. Между тем всех ребят равным образом надо
подготовить к большой жизни. Вот вы говорите — пре-
подаватели жалуются. Особенно недовольна преподава-
тельница физики, ваша супруга. Спросите ее, почему ре-
бята прекрасно знают закон Ома, но не умеют починить
утюг. Да, они знают, что такое термометр, но кто им объ-
ясняет, что со ртутью надо быть осторожным. Отравле-
ние ртутью может привести к бесплодию. Внуки не зна-
ют, как оказать бабушке элементарную медицинскую
помощь. Вы раздаете аттестаты зрелости незрелым лю-
дям. Ни девушки не готовы стать матерями, ни юноши
не несут ответственности за завтрашний день. — И он
нанес директору еще один удар: — Я вынужден снова
проходить с учениками ваши предметы, чтобы мой пред-
мет они усвоили полностью.
Оранжевые лучи солнца угасали на склоне горы.
Ущелья покрылись голубоватой мглой. Постепенно мгла
400
окутала тропы и скалы. Пустынные улочки деревни на-
полнились мычанием коров и телят. Тут и там раздавал-
ся лай собак. С пастбища возвращался домой табунок
ослов. Впереди шел наш, высоко подняв голову, как по-
добает лишь коням. Шел, и из-под копыт отлетали ка-
мешки на идущих сзади. Весь белый, подобного на селе
ни у кого не было. Я поспешил навстречу^ обнял его за
шею. Сколько раз целовал я его в морду, когда был
маленьким? В его чистых глазах светилось мое детство.
А он мордой тыкал меня, принюхивался.
Вдруг я заметил человека, который тяжело передви-
гался за табунком, и страшно растерялся, узнав в нем
Арамяна. Он шел прихрамывая. Лицо было в крови, ру-
башка разорвана. Я подбежал к нему. Он опустил руку
на мое плечо, глубоко вздохнул и сказал:
-— Упал я...
Я проводил его домой. Арамян снимал комнату, ко-
торая располагалась недалеко от хозяйского коровника.
Ему предоставили короткую, почти детскую кровать, стол
и один стул. В углу комнаты в ящике лежали книги, а на
стенах были развешаны карты. Застыдясь своего жили-
ща, он оправдывался:
— А потом сетуют, что специалисты ие приживаются
в деревне...
Он сел на кровать, попросил воды, взял полотенце,
зеркало. Влажным полотенцем вытер лицо. К счастью,
на лице оказались лишь царапины. Когда же сменил ру-
башку, настроение поднялось, он даже улыбнулся:
— Я хотел посмотреть, каковы ослы на воле. Нет, не
обрести нм больше своей вольной гордости...
На следующий день он на урок не пришел. Зато по-
шел слух, будто Арамяна за деревней кто-то изрядно по-
колотил.
Спустя два дня произошел случай, достойный внима-
ния. Отец одного из учеников Арамяна у всей деревин
на виду отколошматил брата жены Гарсевана Смбаты-
ча. При каждом ударе срамил его:
— Людей избиваешь? Это твой зять-научил, да?.. Ну
теперь всей родней ступайте жаловаться.
Это был не первый случай, когда директор через Ка-
рапета сводил счеты со своими противниками, и это был
первый случай, когда Карапет — высокий здоровенный
мужик — барахтается в грязной луже.
Дом, где обитал Арамян, стоял недалеко от школы.
Учитель проходил по двум-трем плоским кровлям, спу-
401
скался по двум-трем узким каменным ступеням и появ-
лялся во дворе школы. Точно в это же время отворялась
дверь дома тетушки Эгине и куры с шумным кудахтань-
ем устремлялись во двор школы.
И по всей школе разнесся писклявый голос хозяйки:
— Джуджу-джу... Ох, чтоб вы околели! Тут кормят-
ся, в чужом доме несутся... Чтоб вас засыпало, окаян-
ные. ..
Арамян щурился, слушая ее, шагал по классной ком-
нате и сердито просил:
— Закройте окно.
На этот раз окно закрылось. Он окинул учеников
взглядом, потом концом указки постучал по столу:
— Вы знаете, что такое небо? Вот если мы спросим
пастуха Папаяна, отца нашего Давида, он скажет: не-
бо— это звездная кровля земного шара. Чтобы ночевать
под ним, умные люди берут с собой теплое пальто, хлеб
на день и спички.
Голос тетушки Эгине пробивался и через его голос.
Теперь она приказывала дочери:
— Ступай сядь на тот черный камень и гляди в оба.
Скажешь мне, от чьих ворот выйдет рябая курочка. Смо-
три не упусти.
Арамян больше не стал прислушиваться к посторон-
ним звукам. "
— В воскресенье отправляемся на Севан. — В классе
сразу же все оживились. — Из деревни выйдем до рас-
света. Возьмите с собой теплую одежду и еду. Перед тем
как отправиться, у нас будет возможность ознакомиться
с осенним небом. А теперь, Давид, повесь карту эконо-
мических областей СССР.
Па карте пестрели разноцветные стрелки, кружочки,
эллипсы, треугольники и вопросительные знаки, значе-
ние которых знал лишь один Арамян.
— Электрической энергии недостаточно для великих
требовании нашей страны. Нам необходимо найти новый
неиссякаемый источник энергии. Этот поиск выпадает на
пашу долю: мою, вашу... вашу... вашу, — указал он на
каждый ряд в отдельности. — А мы знаем, есть такая
энергия! Человечество давно пользуется ее услугами.
Смотрите.— Мы посмотрели в окно. На одной из пло-
ских кровель женщина расстелила карпет и, высоко под-
няв над ним сито с крупой, просеивала ее. Крупа сыпа-
лась на карпет, а ветер уносил шелуху. — Видите, в этом
случае ветер — помощник. Человек пользуется ветром,
402
когда он дует. Нам же энергия нужна беспрерывная.
На этой карте цветные круги показывают вид ветра, ме-
сто возникновения, продолжительность и силу. Треуголь-
ники— это так называемые парусообразные ветросбо-
рочные опоры. — Он фантазировал так уверенно и четко,
будто речь шла о настоящих действующих станциях.
На мгновение он умолк, видно подумал о чем-то, и с тем
же вдохновением продолжал: — Эти стрелки представля-
ют собой трубы. Посредством труб я направляю ветер
к центральному узлу. Вот сюда. — Он прижал конец
указки к большому трехцветному кругу, к которому при-
мыкали стрелки, идущие в самых различных направле-
ниях.— Если в одном конце ветер прекращается, то в
другом он продолжает дуть. Я переправляю ветер, как
переправляют нефть, газ, воду. Пожалуйста, поместите
в главной ветронаправляющей трубе столько турбин,
сколько вам нужно. Вы берете его энергию, он служит
вам, не иссякая, не теряя своего качества. Люди недаль-
новидные в поисках новой энергии говорят: раскройте
недра земли, пользуйтесь вечным горнилом. Достать эту
энергию — значит лишить землю молодости и сдавить ее,
как сдавливают прогнивший арбуз. И без этого кора зем-
ного шара имеет опасные трещины. Отними у земли эту
энергию, и она проглотит океаны как стакан воды. — При
этих словах он окинул класс возбужденным взглядом и
добавил: — Да, ребята, давайте немного отойдем от учеб-
ника и ради нашей любимой планеты Земля вообразим...
Его фантазия не знала границ. Но он был единствен-
ным человеком, кто распахивал запертые ворота нашего
воображения, роднил нас со скалами нашей страны, ее
лесами и пустынями. Каждый раз, завершив тему урока,
он говорил примерно так:
— Вы уже знаете, что и дорога в космос берет на-
чало с нашего порога. Теперь попробуем приобретенное
нами с помощью нашего воображения осуществить у себя
в деревне...
В тот день я вышел из школы, как всегда, окрылен-
ным. Тетушка Эгине опять громко спорила с соседкой:
— Утром, гляжу, курочка при яйце, вот-вот снесет.
Выпустила из курятника, смотрю — бежит к вашему
дому. Никак зерна ты бросила ей поклевать? Ну так сту-
пай принеси яйцо.
Соседка недовольно бурчала:
— Завела кур, вот и смотри за ними, чтобы неслись
в твоем доме.
403
Я быстро прошел мимо них, вернулся домой, лег на
кровать и попытался уподобить земной шар арбузу —
корка толстая, внутри пусто. Может, и пусто, кто его
знает? 0>ец мой задумчиво обновлял вьючное седло, осла.
Поначалу я не обратил внимания. И вдруг меня будто
ошпарило — отец собирается снова продавать осла!
Энергетические изобретения Арамяна выскочили из моей
головы, уступив место нашему белому с ясными глазами
длинноухому ослику.
— Папа...
— Сперва встань, потом говори, бесстыдник. Разлег-
ся тут, понимаешь, в присутствии старших.
Я быстро сел на кровати:
— Хочешь избавиться от длинноухого?
— С одним едва справляемся. Книг в руки не бе-
решь. ..
Отец накинул на осла седло, похлопал, укрепил, по-
хлопал еше раз, остался доволен. Встал, глубоко вздох-
нул, посмотрев на меня. Что-то хотел сказать.
Спустя немного времени они уже шли вниз по кру-
тому спуску. Мне показалось, какие-то могучие руки от-
няли у меня детство и уносят безвозвратно. Я почувство-
вал глубокую боль утраты и заплакал.
Машина поднималась все выше и выше. В какую бы
сторону ни поворачивались наши взгляды, мы видели
горы с коническими вершинами и плоскогорьями из вул-
канических наслоений. Наконец на треугольной вогнутой
равнине показалось озеро Севан. Северные склоны Вар-
денисских гор круто спускались к озеру и сливались
с прибрежными равнинами. Скалистые Гегамские горы
под уклоном нависли над озером. Пройдя еще один пово-
рот, мы ока-зались на берегу этого сине-голубого чуда.
Озеро было спокойно. Зеркальную гладь воды пронизы-
вало сияние солнца. Асфальт дороги тянулся по белым
наслоениям, некогда бывшими дном озера.
Мы проезжали мимо седловидного холма, верх кото-
рого был покрыт жухлой травой, а у подножия поблески-
вал известняк. По требованию Арамяна автобус остано-
вился. Мы поспешно выскочили из машины, с шумом и
гамом побежали к воде. К счастью, день выдался теплым,
и мы воспользовались редчайшей возможностью иску-
паться в чистоводном озере. Близ берега озеро сильно
404
обмелело. Более чем на двести метров вода едва была
нам по пояс. Это говорило о том, что скоро и эта часть
его станет сушей.
На воду села стая диких уток. Медленно покачиваясь,
они Подплывали к берегу. Арамян взглянул в их сторону,
потом, не отводя глаз от воды, сказал:
— Севан — это песня. Это чудо чудес, что осталось
нашему народу. Без Севана наши родники могут высох-
нуть. Без Севана мы — дети земли, жаждущей влаги.
Серая «Победа» свернула с шоссе, обогнув холм-
седло, и остановилась метрах в ста от нас. Из машины
вышел мужчина в очках. «Багратян!» — полоснуло по
сердцу.
— В тысяча девятьсот двадцатом году пашу вновь
созданную республику можно было назвать страной
сплошного мрака. В самом прямом смысле слова у нас не
было промышленности. Наши отцы вели сельское хозяй-
ство с помощью орудий феодальных времен...
В моем воображении купаются русалки, а на дне
озера серебристо ржет огненный конь из сказки. Мне яв-
ляется Сбна, сияя золотом .короны и белым платьем...
— .. .Необходим-© было найти мощный источник энер-
гии. И вот наши взоры обратились к Севану... Папаян,
конечно, ты меня слышишь?
— Да-да, — быстро отвечаю я и замечаю, что утки
приплыли к берегу.
— На реке Раздан был сооружен каскад Раздан —
Севан, живительный пульс нашей республики. Воды озе-
ра стали орошать Араратскую долину и десятки тысяч
гектаров плодородных земель предгорной полосы. Пре-
красный Севан, воспетый поэтами, превратился в могу-
чую энергетическую силу. Нашему поколению остается
выразить свою признательность и поспешить сохранить
навеки эту реликвию природы.
Волны лениво слизывают с берега песок. На них не
остается следов от ног. Багратян готовится сойти в воду.
Из машины выходит девушка в купальном костюме,
прыгает на месте и со смехом бежит к озеру. Смех зве-
нит в моей душе. Я закрываю глаза. Губы мои вот-вот
шепнут «Сона». Озорник Кароян кладет руку на мою го-
лову. Арамян улыбается:
Я могу продолжать?
Конечно... — застревает у меня в горле, и я зали-
ваюсь краской.
405
— Было решено с верхнего течения реки Арпы пере-
правлять в Севан двести восемьдесят миллионов кубо-
метров воды ежегодно...
На постеленном у машины карнете сидит женщина,
накинув на плечи платок. Я бегу мысленно к Сона. Ка-
кая-то сила, исходящая от взгляда женщины, сковывает
меня.
—' Перемена, — говорит Арамян.
Все бегут смотреть уток. Я отделяюсь от группы. «По-
дойти— не подойти?» — гадают мои пальцы. Не сосчи-
тав до десяти, быстро подхожу к Сона.
— Здравствуй, — первая здоровается со мной она.
— Здравствуй.
Я снова вижу ее верхом на нашем белом осле, в жел-
той кофточке и в джинсах. Потом от нее отделяется де-
вушка в купальнике и как в чудо-сказке оказывается на
песках.
— Вы в походе?
— Ага...
— На автобусе приехали?
Мы оба смеемся. Я окунаюсь в ее сияющий взгляд,
он меня укрывает от всех остальных.
Женщина на карпете смотрит в нашу сторону.
— Сона, вода холодная, вернись!
Я понимаю так: «Сона, немедленно отойди от этого
парня».
— Сейчас, — отзывается Сона и поворачивается ко
мне.
Утки, крякнув, взлетели и вновь опустились на воду
подальше от берега.
— Я тебя очень хотел видеть.
Я двигаю ногами, они все дальше и дальше уходят
в песок.
— Я тоже, — шепотом отвечает Сона, поворачивается
и бежит к матери.
«Я тоже, я тоже/я тоже!» — шепчут сотни русалок и
ныряют в озеро. У них один образ, один голос. Со дна
озера я слышу ржайие огненного коня, протяжное и при-
зывное. Гладь озера опускается все ниже, ниже, до той
глубины, где живут русалки.
Я слышу голос:
— Постой... стой, говорю!
Я вздрагиваю. Видение исчезает. Я чувствую холод и
глубину озера. Арамян, тяжело дыша, плывет ко мне.
Берег остался далеко. Страх охватывает меня. Почему я
406
до сих пор не чувствовал холода воды? Все собрались
на берегу. Я нс разбираю лиц, но понимаю, что они в тре-
воге следят за нами. Арамян советует мне повернуться
па спину, отдохнуть и уж потом плыть назад.
Когда я пришел в себя, то лежал у машины прямо
на карнете. Меня укрыли множеством пальто и пиджа-
ков. Ко лбу прижалась чья-то ладонь — это рука матери
Соны. Меня сильно трясет, кружится голова. В несколь-
ких шагах у машины стоит Сона. Двое ребят из нашего
класса сильно трут руки начальника строительства.
У моих ног, бледный и понурый, сидит Арамян.
— Опасность миновала, — услышал я голос матери
Соны.
Я попытался припомнить, что случилось, однако не-
прекращающаяся дрожь не давала мне думать. После
уж я узнал, что нам на помощь подоспел отец Сона.
Арамян едва сумел дотянуть до мели. Ему помогли ре-
бята, а начальник строительства, взвалив меня на плечи,
вынес на берег.
Вот так произошло мое объяснение в любви...
— Как ты себя чувствуешь?
Я лишь улыбнулся. Кароян пошутил мне под руку:
— Кто же на его месте почувствовал бы себя плохо?
Остальные тоже стали шутить. Люди вновь обрели
свою прежнюю веселость. Арамян велел собрать вещи.
Я не имел возможности попрощаться с Сона наедине.
Поблагодарил всех. Мать Сона тикин1 Сатеник тихим
голосом сказала:
— Будь осторожен, мой мальчик, с севанской водой
не шутят.
Сона достала бумагу и карандаш, написала номер
телефона, под ним красивым почерком, какой бывает
только у девочек, буква к букве, вывела «Сона».
В древнем нашем селе стояла церковь, выложенная
из черного тесаного камня, которая служила когда-то
колхозным складом. Массивная дверь, напоминающая
хачкар2, сохранилась. Это была работа какого-то знаме-
нитого мастера. На стене церкви была прибита таблич-
ка; «Охраняется государством». Днем на складе ожив-
ление, а вечером, когда амбарный замок тяжело пови-
'Тикин — уважительное обращение к женщине.
Хачкар — крест-камень.
407
сал на двери, приходила тетка Эгине, демонстративно
протирала стены тряпкой, а по воскресным дням на кам-
не возле двери зажигала свечку.
Мой отец не был верующим. А\еня даже удивляла
логика этого хладнокровного человека.
— Со скотом я по неделе оставался в горах, и тьму
видал кромешную, и волка доводилось. Черт не посмеет
явиться туда, где я близко. Но я тоже из плоти и крови
сотворен. А мой страх и ужас — это Бородатый Смбат.
Десять ягнят приплода дашь, он девять запишет, одного
в уме оставит. Застукаю на этом деле — прибавит в кни-
ге, не замечу — что он взял, того уж не вернешь.
Как-то отец заметил, что моя мать стоит у дверей
склада, слушает тетку Эгине. Вернувшись домой, мать
стала ворчать на отца:
— Парню скоро восемнадцать, а все некрещеный...
Отец рассердился:
— Да-а? Своею рукой золотую цепь на его шею на-
кину, поведу в церковь, привяжу к двери, поп захочет —
отвяжет, навьючит его, захочет — сядет верхом.
Мать попыталась уговорить:
— Погос, дорогой, пойми ты, некрещеное дитя...
Отец зажег спичку, прикурил, затянулся, попыхтел и
наконец нашел что сказать:
— Иди сядь напротив меня.
Мать заколебалась:
— Стоя буду слушать, говори.
— Нет, ты сначала сядь. — Мать повиновалась.—
Бывает, нас называют деревенщиной. Так?
— Так.
— А бывает, говорят «мужичье неотесаное».
— Ох, чтоб им...
Отец рассердился, не услышав прямого ответа.
— Ну скажи — верно?
— Верно, — согласилась мать.
— Теперь прпкинь-ка. Я деревенщина, чурбан, ты же
ученая, городская. Спрошу — ответь. Разве фашисты, те,
что крестились, щадили кого?
— Нет.
— Так вот мой сын по фамилии армянин. Понят-
но? — И повысил голос: — Церкви нам не надо. Построю
новый дом.
Мать вздохнула:
— Кто тебе земли даст, чтобы ты дом строил?
— Будет у меня земля, вот увидишь.
408
Мечта моих родителей постепенно начинала сбывать-
ся. Однажды сказали, что председатель колхоза созывает
общее собрание. Будут обсуждать вопрос о расположе-
нии нашего нового села. Чтобы уточнить, так ли это, отец
открыл узкое окно нашей маленькой комнаты, посмотрел
в сторону дома Бородатого Смбата. Во дворе стояла ма-
шина, из тонратуна 1 поднимался дым.
— Верно говорят, — подтвердил отец. — Пойду на со-
брание.
Председатель исполкома — молодой человек в чер-
ном костюме и красном галстуке, с ровными волосами,
доходившими до шеи, — когда говорил, красиво жести-
кулировал. Я сравнил его с киноактером. Он произнес
длинную речь о перспективах сел^. Гарсеван Смбатыч
сидел рядом с ним и курил, не глядя на собравшихся
в зале п на председателя. Последний, воодушевляясь сво-
ей речью, продолжал перечислять, какое строительство
будет осуществлено в новом селе. Амбарцум прервал
его:
— Закрой форточку!
Гарсеван Смбатыч быстро стряхнул пепел с сигареты
и посмотрел на Амбарцума. Председатель исполкома
растерялся, виновато улыбнулся, потом тихим голосом
спросил:
— Что вы хотите сказать?
Амбарцум поднялся с места:
— Дорогой председатель, я говорю — дует, пусть
форточку закроют.
Пастух Мовсес поспешил призвать к порядку безала-
берного садовода.
— Амбарцум, не мешай, человек он из наших краев,
пусть говорит.
- Гарсеван Смбатыч окинул угрожающим взглядом со-
бравшихся, отставил пепельницу в сторону в, уверив-
шись, что всех усмирил, сказал:
— Продолжайте, Ваган Вартаныч.
В глазах председателя мелькнула хитрая улыбка.
Я догадался, что он попытается «наказать» насмешника.
И наказал. Во время беседы о необходимости дорожного
строительства он, найдя удобный момент, сказал:
Друзья, сейчас во всей нашей республике не най-
дешь столько ослов, сколько есть у вас в селе Мы это
видим...
1 То и ратуй — комната, где находится тонир.
409
Мой отец, не дав ему договорить, встал и поднял
р>ку, что означало; хочу сказать. Из последних рядов
крикнули:
— Петрос, не посрами нас!
Отец тяжело переступил с ноги на ногу, стал поудоб-
ней и наперед улыбнулся:
— Товарищ председатель! Это верно, что в нашем
селе много ослов. Но то, что ты сказал «мы это видим»,
тут ты ошибся. Потому как ослы в хлеву, а здесь ихние
седоки -собрались. Мы требуем смерить приусадебные
участки и раздать их по жеребьевке. Если же вы будете
делить по списку Гарсевана Смбатыча, мы пойдем до-
мой, ослов пришлем сюда, на собрание.
Гарсеван Смбатыч погасил сигарету, зажег новую.
Председатель поднял руки:
— Так и быть. Земельные участки будем распреде-
лять по жеребьевке. Медлить нельзя. Дирекция строи-
тельства Арпа — Севан торопит нас. Что же касается
остальных моих слов, я мало сказал, вы много пой-
мите.
Участки были распределены по жеребьевке. По мне-
нию моих родителей, мы получили «прекрасный» уча-
сток. Отец поспешил взять у архитектора планировку
дома. В тот же день он сломал сени нашего старого
дома, бревна и доски потолка перевез на участок, в два
дня соорудил сарайчик, где можно было держать инстру-
мент и даже ночевать.
<
Дни моего отрочества проходили. В груди трепетала
любовь. У нее был свой образ, свое имя. Ее я видел в ве-
черних огнях рабочего поселка, на мелком песке берега
Севана, на залитых светом улицах Еревана. Я стал меч-
тательным и ревнивым.
Отец заметил перемену, происходящую во мне.
— От лени имя человека ржавеет, парень...
Он еще не закончил свое слово, а уши мои уже горели
огнем'..
— И пусть ржавеет, и пусть...
Отец спросил:
— Ну и кем ты собираешься стать наконец?
— Ослом! — вне себя от боли, воскликнул я.
— Я тебе не Смбат Бородатый. Мы с самых праде-
дов твоих честным трудом жили. Сядь, занимайся.
410
Отец серьезно беспокоился за меня. Ему казалось,
без знакомства невозможно поступить в институт. Он
пригласил Арамяна домой. После Севана это был пер-
вый случай, когда мы встречались вне школы. Я очень
стеснялся смотреть на него. Арамян улыбнулся мне и
ласково взъерошил мои волосы. A'laTb быстро расставила
на столе всякую всячину. Отец пригласил Арамяна
сесть.
— Ты мне что родной брат. Должен помочь сыну по-
ступить в институт.
Арамян откинулся на спинку стула, провел ладонью
по волосам и глубоко вздохнул:
— Сказать, что порядок приема в вузы у нас идеа-
лен, не могу. Но думать, что для поступления в институт
нужно особое знакомство, также ошибочно. Твой сын
поступит, я не сомневаюсь в его знаниях.
Отец стал жаловаться, что я не занимаюсь, не помо-
гаю по дому. И тут Арамян подоспел мне на помощь:
— Думаю, ваш сын вскоре обретет себя вновь.
На следующий день Арамян позвал меня на прогул-
ку. Был приятный осенний день. Мы бродили в садах
ущелья. Хоть урожай давно собрали, можно было на вер-
хушках деревьев среди листьев заметить редкие груши,
яблоки, сливы. Часть из них поклевали птицы. Мы сели
у родника. Недалеко от нас один из соседей, Амбарцум,
не мог сладить с высохшим абрикосом. Повалил дерево,
разрубил, пытался по частям вытащить пень. Мы слу-
шали мерный стук его топора. Осел, привязанный к де-
реву, стоял как изваяние, изредка дергал хвостом. Деся-
тилетний сын Амбарцума собирал дрова в вязанку.
— Человек —чудо природы, — заговорил Арамян.—
Он одарен разными чувствами. Но венец всего — любовь.
Появляется она как подснежник, возвещая о приближа-
ющейся зрелости. — Он говорил не торопясь, не глядя
в мою сторону.— Чтобы почувствовать всю радость люб-
ви, надо иметь доброе и благородное сердце.
Некоторое время нас занимал караван журавлей в
небе. Молча проводили мы их взглядом, пока они не
скрылись из виду. Амбарцум помогал сыну навьючить
скотине ВЯЗанКИ дров’ Закончив дело, потрепал загривок
ЧуГ.. Отвези, парень, до дому, да побыстрее воро-
тись. г
411
Арамян подождал, пока мальчик с ослом прошли
мимо нас. Зачерпнул воды, выпил из ладони, вытер руки
платком.
— В душе каждого человека живет отвага. Это вели-
кая добродетель. Платой за отвагу и добродетель бы-
вает самая красивая избранница. Видишь, с незапамят-
ных времен люди желали красавицам достойной любви.
Если она придет, носи ее как подобает, с достоинством.
Появился новый клин журавлей. Наши взгляды вновь
устремились в небо. Амбарцум сидел на пне, курил. Уви-
дев, что мы любуемся журавлями, прокричал:
— В этом году поздно отлетают. Осень продолжитель-
ной будет. 1
Арамян кивнул ему и продолжал:
— Видишь стаю журавлей? Еще чуть-чуть — и мы
взлетим к великой цели, как эти птицы. Каждый должен
осозн-ать, что его участие в коммунизме начинается с него
самого. — Он вста.^, провел рукой по волосам. Это был
знак того, что нам пора двигаться.
Амбарцум, поддев лом под пень, охая и кряхтя, вы-
корчевал его. Затрещали гнилые корни. Заметив наши
взгляды, направленные на него, он на миг остановил ра-
боту, вытер пот со лба и объяснил:
— Место очищаю, новое дерево посадить.
В село прибыл представитель исполкома. Созвал всех
на общее собрание, сказал, что в Совете Министров ре-
шен вопрос о переселении колхозников на равнинное
место и о превращении колхоза в совхоз.
Бородатый Смбат через своих родственников распу-
стил слухи, что в совхозе многие работы выполняются
механизмами, крестьяне остаются без дела. В колхозе
общее собрание решает, как распределить прибыль, а в
совхозе каждый сам себе голова.
Арамян на первый взгляд не вмешивался в колхозные
дела. Силами учащихся составил карту рельефа, которая
вскоре была повешена в классной комнате. Арамян во-
шел в класс, посмотрел на карту, поинтересовался отсут-
ствующими. Заметив сидящую во дворе тетку Эгине, ве-
лел закрыть окно, выходящее в ее сторону.
— Татевик, подойди к карте.
Татевик — девочка с черными густыми волосами и
столь же черными глазами. Так быстро, как опа, никто
не может читать карту. Стоит ей только взглянуть, мо-
412
жет назвать высоту местности над уровнем моря, опре-
делить почву и климатические особенности данной мест-
ности.
— Ты собираешься продолжать свое образование в
педагогическом институте. Сегодня представился пре-
красный случай проверить свои возможности здесь. Мы
ученики, ты -— учительница.
Арамян зашагал к последней парте, обернулся и
встал, скрестив руки на груди. Татевик уверенно подо-
шла к столу. Арамян специально подготовил ее к этому
уроку, это было мне хорошо известно, поскольку послед-
нее занятие после уроков мы провели вместе. Вот сейчас
опа скажет: «Папаяи, подойди к карте».
Как в воду глядел. Я встал спиной, к карте и стал го-
ворить:
— Нашей деревне более чем тысяча лет. Выбирая
место для поселения, наши прадеды в первую очередь
учли местоположение. Внизу ущелье, слева и справа от-
весные скалы. Это удобные укрепления против врага.
Большая часть занимаемых угодий камениста и изрезана
оврагами...
Это был первый случай, когда наше село стало темой
урока. Все внимательно слушали. Арамян, кивая, под-
бадривал меня. На карте я показал земельные угодья
села, разъяснил трудности, связанные с их обработкой,
и, кончив, посмотрел на Татевик.
— Продолжаем урок. А чем, по-твоему, отличается
колхозное хозяйство от совхозного?
^Арамян медленно прошелся по классу, встал у послед-
ней парты следующего ряда. На губах Татевик появи-
лась загадочная улыбка.
— В колхозе средства производства — автомашины,
тракторы, другие сельскохозяйственные инструменты —
являются собственностью колхоза.
Перед моим взором неожиданно появилась Сона. Она
садится туда, где только что сидела Татевик. В этот же
миг под окном тетка Эгине повела громкий разговор
с соседкой:
— Пусть переделывают в совхоз, еще лучше. Буду
получать пенсию и сидеть дома.
Татевик выглядывает в окно:
— Тетушка Эгине, вы нам мешаете.
— Ой! — Тетка Эгине отходит.
Я наконец обретаю спокойствие:
413
— Колхозники общими усилиями обрабатывают зем-
лю, полученный урожай продают государству, выручен-
ную сумму делят между собой. Каждый получает в меру
своего труда. Все, что составляет собственность колхоза,
приобретается либо строится средствами колхоза. Лишь
свои дома колхозники строят иа собственные средства...
Татсвпк с удовольствием помахивает указкой и про-
должает сама:
— Я вынуждена напомнить. Совхоз — сокращенно
означает «советское хозяйство». — Опа говорит, шагая
между партами так спокойно, словно это ей было пору-
чено ответить на вопрос. — В совхозе средства производ-
ства принадлежат государству. Рабочие выполняют по-
рученную работу и получают зарплату в установленных
размерах. Совхоз обязан предоставлять рабочим квар-
тиры с коммунальными удобствами и земельный уча-
сток.
— Татевик, когда ты .одна говоришь, это скучно.
Татсвпк п тут пе теряется:
— Когда умные ученики пн с того ни с сего немеют,
что остается делать учителю? Вы удивительный народ.
В воображении своем для любимой девушки строите
дворцы. Для этого усилий пе требуется, только поже-
лай— н готово. Л приходит время, и девушке выделяется
угол в старом отцовском доме—пожалуйста, чем бо-
гаты... Вашим отцам трудно с ходу решить, как пере-
строить хозяйство, а выг парии, в шестнадцать лет пе
вмешиваетесь: мы, мол, дети, пас еще кормить надо и
одевать посовременней. Посмотрите вокруг. Деревни ста-
ли городами, мы же все живем в домах, построенных на-
шими дедами. В республике автомашины считают десят-
ками тысяч, а ваше средство передвижения — осел. Ра-
зумеется, стыдиться нечего. Наследство. Вы забываете,
чго через несколько лет ваши жены будут требовать с вас
все новое, хорошее. Л вы, может, скажете: ой, мы еще
дети! Что скажет Па па я и своей Сона?
В классе воцарилась тишина. Татевик была героем
дня, по я был зол иа пес. Сразу, как прозвенел звонок,
я вышел из класса, встал во дворе школы. Спустя не-
много появилась Татсвпк. Подруги окружили се. Видно,
восхищались тем, что так здорово уколола парней. Ког-
да опа уже поравнялась со мной, я попросил ее отойти
от группы.
— Что надо? Говори здесь,—юстсрсгаясь, потребо-
вала она.
414
— Хорошо, скажу. — Я почувствовал, что краснею. —
Ты откуда выдумала все это?
Татевик с удивлением посмотрела иа меня:
— Л почему «выдумала»? Сона — дочка начальника
строительства. Получается так, что все знают, чго ты
любишь ее, только ты один этого не знаешь. Вот так
рыцаря нашла себе Сона!
Девочки со смехом убежали. Я почувствовал себя
униженно, и сам был' тому причиной. Лишь признание
могло вернуть мне мою отвагу и гордость:
— Да, люблю!.. Люблю!..
На уроке истории Гарсеван Смбатыч несколько раз
с нескрываемым раздражением взглянул в мою сторону,
затем решительно сказал:
— Папдяп, встань. Объясни, что значит волостное
собрание? — Явно выбирал-воирос особо. Я молчал. Один
из ребят шепотом подсказывал мне. Гарсеван Смбатыч
сделал ему строгое замечание, затем самодовольно под-
тянул узел па галстуке. — Чем ты был так занят, что не
выучил урока?
Татевик попыталась прийти мне на помощь:
— Мы составляли карту рельефа села, большую
часть измерении сделал Папаяп.
Вот это п вывело Гарсевана Смбатыча из терпения:
— Измерения... Измерения... Вместо того чтобы уро-
ки учить, чем вы заняты? Превратили класс в колхоз-
ную контору. Папаяп, марш па место, зачем тебе учеба?
Все равно скот будешь пасти, как отец.
Класс затаил дыхание. Я, едва сумев совладать с со-
бой, вышел из класса. В дверях до меня донесся голос
Гарссвапа Смбатыча:
— Посмотрите па него!..
Кто-то сообщил об этом Арамяну. Он нс преминул
в присутствии учителей подколоть директора:
— Когда учитель в классе в адрес родителей ученика
говорит обидные слова, можно усомниться, что сам он
рожден от достойных родителей.
На следующий день Гарсеван Смбатыч отправился в
Греван. Это было не случайно. Вернулся он с инспекто-
ром Министерства просвещения. Завуч поспешил собрать
педсовет. Ученики сперва шепотом, потом вслух сооб-
щали др)г другу, что на заседании будет говориться об
Арамяне.
415
В саду Бородатого Смбата появился бараи, через не-
которое время он уже висел, безголовый, на дереве. Из
тонратуна поднялся дым, по всему было видно, что раз-
говор завершится не в пользу Арамяна. Мы, несколько
ребят и девушек, собрались во дворе школы.
— Надо что-то придумать, — взволнованно сказала
Татсвпк. — Во-первых, узнать, что происходит в каби-
нете директора.
— Ребята, я вот что придумал, — шепотом прогово-
рил Карояп. — Одна степа кабинета директора — это до-
щатая перегородка. Помните, он взял часть читальной
комнаты себе иод кабинет?.. Если нам удастся проник-
нуть в библиотеку, даже шепот сможем услышать.
Не теряя даром времени, мы, трое, отошли от группы
и тайно стали протискиваться в окно библиотеки. Тетка
Эгнне была единственной свидетельницей. Опа пе удер-
жалась и удивленно воскликнула:
— Чго делают, а?!..
Татевик стала увещевать ее:
— Тетушка Эгнне, важное дело есть, тсс...
— Да чтобы девушка с двумя парнями лезла в ком-
нату?! .. Срам-то какой!..
Нс обращая внимания, мы забрались в библиотеку и
припали к дощатой перегородке. В пей была щель, в ко-
торую по очереди мы смотрели. Говорил инспектор мини-
стерства: „
— Школе в связи с научно-техническими преобразо-
ваниями нужны зрелые кадры. Наши учебные планы
согласованы с требованиями времени. Каждая перемена
требует научного подхода. Л товарищ Арамян сам,
личцо, разрабатывает новые темы и организует свои по-
ходы за счет урока. — Инспектор говорил быстро, пере-
водя взгляд с одного учителя на другого. — Мы спраши-
ваем вас, товарищ Арамян, для чего существуют учеб-
ники?
Арамян вытер платком лоб. Потом встал с места и
ответил:
— Учебники — это справочники по материалу того
или иного урока. Плохо ли, хорошо ли усвоили учебник
ученики, они приобрели определенную информацию.
А тому, как теория претворяется в жизнь, учит учитель.
Книгу можно прочесть и дома, под наблюдением папы,
а потом потребовать у школы аттестат. Учитель — это
главное лицо. Ои первый прививает общественные при-
нципы завтрашнему гражданину. Он должен так воспи-
416
тать подростка, чтобы тот, прежде чем вступит в жизнь,
сумел разобраться в себе, оценить свои силы, выбрать
профессию. Если, закончив школу, юноша или девушка
не решили, кем быть, можно смело сказать, что аттестат
зрелости им дали рано.
Арамян говорил так, словно объяснял новый урок.
Татевик смотрела в щелку, изредка поворачиваясь
к нам и шепотом выражая свой восторг.
Арамян продолжал:
— Со школьной скамьи им надо объяснять, вразум-
лять, что ученики должны сказать свое, новое слово,
сделать то, что еще ие сделано другими. Вот первооче-
редная задача практической работы. Следует разгрузить
учебники от устаревших тем и повторений. В школьных
программах должно найти место и спортивное воспи-
тание. И еще. Наших профессоров педагогического мира
мало занимает тот факт, что тысячи девочек, став же-
нами, матерями, не знают, как вести дом: шить, гото-
вить, воспитывать детей. Мы же порой требуем от них
знаний об образе жизни лишь одноклеточной амебы.
От многих щепетильных вопросов, интересующих ребен-
ка, мы отмахиваемся. А ответы он получает на улице.
Кто объяснил, тот и учитель.
Гарсеван Смбатыч развел руками и привстал. Ара-
мяну показалось, что директор хочет говорить, и он
умолк, вопросительно глядя на Га-рсевана Смбатыча.
Инспектор министерства движением головы дал Ара-
мяну знак продолжать.
В этот момент в окне библиотеки стало темно. Не-
сколько ребят один за другим ввалились в зал, затем
показалась Головина тетушки Эгнне в давно выцветшем
жакете и пестром платке:
— Татевик! Ну-ка выходи отсюда!
— Тетушка Эгнне, умоляю, не мешайте! — слезно
взмолилась Татевик.
Эгнне повысила голос:
— Ты смотри у меня, сейчас за отцом пойду!
— Давайте! — рассердилась Татевик. — Только ухо-
дите.
Тетка Эгнне ушла с ворчанием:
Стыда никакого...
Арамян продолжал:
— Нельзя учить всех детей по одинаковым прави-
лам. Учитель один, детей много. Все они разные. Я счи-
таю, главная задача учителя — научить ребенка само-
Н в. Арутюнян 417
дисциплине, помочь ему найти себя и дать правильное
направление его фантазии. Что же касается заданного
урока, здесь уже требуется конкретный и научный под-
ход. Теперь о школьном режиме... — Он обошел стул,
рукой оперся о его спинку и продолжал: — Рабочие и
служащие, проработав восемь часов, возвращаются до-
мой усталые, но впереди их ждут еще два выходных
дня, между тем как детей от семи до семнадцати лет
всю неделю, включая субботу, мы держим по пять-шесть
часов, после чего они еще делают уроки и необходимую
работу по дому. У них нет времени заняться своим лю-
бимым делом. Спросите наших многоопытных педагогов,
и они скажут: «Мы всячески стараемся завершить урок
в- классе и по возможности сократить домашние задания».
В восьмом классе ребенок — этр установившийся харак-
тер. Часто ои прямо говорит: «Этот предмет я не могу
выучить, не мучьте меня». Но мы, порой унижая его пе-
ред одноклассниками, требуем и требуем...
— Простите, — Гарсеван Смбатыч прервал его.—
Знаете ли вы, что такое обязательное обучение?
— Да, да, конечно! — отвечал Арамян. — При бес-
платном обучении это одна из гуманнейших инициатив
нашего правительства. Только тут требуется пояснение.
Обязательное обучение — это не значит навязывать ре-
бенку предметы, которые он не может воспринять. Глав-
ная задача обязательного обучения — выявить и развить
в ребенке те способности, благодаря которым он может
стать человеком, полезным обществу и семье. Это должны
сделать учителя и родители общими усилиями.
Татевик посылает воздушные поцелуи за стену..,
Уже выступили другие учителя. Осторожно, чтобы не
вызвать гнев Гррсевана Смбатыча, они нашли, что в сло-
вах Арамяна есть доля истины. Затем прозвучал голос
инспектора. Сердце мое сильно стучало. Мгновение дли-
лось вечность. Каждое слово печаталось в моем мозгу.
— Благодарю вас за здравые мысли и искренние вы-
ступления. Нам придется собраться еще раз. Возможно,
завтра. Хочу посидеть в классе на уроках, и только после
этого я смогу высказать свое мнение. Хочу переночевать
в вашем селе. Если товарищ Арамян не будет возражать,
я бы стал его гостем.
В этот день Татевик суждено было блеснуть сноров-
кой.
— Ребята, так ведь у Арамяна нет второй кровати.
418
Этот неряха, может, и в комнате-то не прибрал. Бегом
к нему!
— А ключ?
— Когда это было, чтобы он дверь запирал?
Мы торопливо вывялились из окна во двор. Распреде-
лили, кто что может принести. Две девочки поспешили
убрать в комнате. Я помчался домой. Когда моя мать
узнала, что у Арамяна почетный гость, она приготовила
целый поднос с такими яствами, что его можно было по-
ставить на голову как дорогой дар и плясать на любой
свадьбе. Кароян приволок кровать. Татевик — постель и
покрывала. Спустя немного времени в комнате было при-
брано, стол накрыт. Мы как появились, так и улизнули
тайно. У края ущелья на зеленом лугу все еще дымил
тонратун Бородатого Смбата.
Был вечер. Мы с ребятами бродили в ущелье, дели-
лись впечатлениями дня и радовались нашим проделкам.
Гарсеван Смбатыч особенно не беспокоился, что ин-
спектор вежливо отказался обедать в его доме. Вместе
с родственниками он ужинал как ни в чем не бывало. Их
веселые восклицания доносились до ущелья. Понемногу
в саду стали появляться кое-кто из его гостей. Брат
жены — толстопузый Карапет — под руку с женой спусти-
лись к роднику в ущелье. Нам стало неприятно их при-
сутствие, мы поднялись выше, и тут совершенно неожи-
данно навстречу вышли Арамян и инспектор министер-
ства.
— Вот и сами виновники, — завидев нас, сказал Ара-
мян.— Папаян, не надо прятаться, идите сюда.
Как застенчивые ягнята, мы подошли к ним. Инспек-
тор пожал каждому руку.
*— Если бы в селе были гостиница и столовая, можно
было сделать вам замечание. Сейчас, честно говоря, оста-
ется поблагодарить за гостеприимство.
Арамян предложил нам присоединиться к ним. Мы
медленно зашагали к поселку. Арамян рассказывал ин-
спектору, с какими трудностями мы составили карту
рельефа местности. Потом он неожиданно остановился,
прищурил левый глаз, выпрямился. Нам хорошо было из-
вестно, что это означает. Он уже уносился в прекрасный
мир своего воображения.
Давайте сегодня поговорим о природе.— Он на миг
умолк. Мы обступили его. Инспектор добродушно смо-
трел на Арамяна. Наверное, это еще больше вдохновило
его. Представьте себе следую.щее: весь коллектив на-
*
419
шей школы решил перейти на хозрасчет. .Мы сами будем
зарабатывать деньги на наши нужды. Школе предоста-
вили обширный земельный участок, но он состоит лишь
из оврагов и непригодных к использованию косогоров.
Какое хозяйство мы можем основать? Ну-ка подумаем.
Инспектор потер худой подбородок, сел на ближай-
ший камень и жестом предложил сесть и нам. Мы разме-
стились па больших, сорвавшихся со скалы камнях.
— Кароян.
Карояи поднялся, хитро улыбнулся я почесал затылок.
— Вы меня обеспечите средствами?
— Средствами? Нет. Я вам могу дать только поли-
этиленовую пленку и веревки из стеклянной нити.
— Ну хотя бы железные прутья на арматуру, цемент,
самосвал?
Пришло время отплатить ему
за его шуточки, и я
спросил:
— А может, еще бетонщиков, водителей, прорабов?
А счетовода не надо?
— Верно говорит, — добавил
Арамян. — Слишком
много потребовал. Того, что имеешь, достаточно.
Инспектор растерянно и удивленно глянул на Арамя-
на. Может, он хотел понять, шутит тот или нет. Потом,
переведя взгляд на Карояна, вопросительно посмотрел
на него. Тот провел рукой по красивым кудрям и повер-
нулся в мою сторону:
— Папаян, видишь этот овраг?
Я, разумеется видел, но все же счел уместным под-
няться.
— Согласно твоим подсчетам, длина его составляет
шестьсот метров. Застели овраг полиэтиленовой плен-
кой.
— Не могу. Как бы я ни стелил, ветер унесет.
— Тогда придумай выход.
— Выхода нет, на куски изорвет.
— Выход есть, — вмешался Арамян. — Соедините
пленку в нескольких местах с опорными трубами. Но по-
мните, я вам металлических труб не дам. Этим вы не
только покрытие укрепите, но и отведете в трубы дожде-
вые воды. Подумайте о том, чтобы не порвать покрытие.
Наше воображение создало сельскую школу с мощ-
ным подсобным хозяйством. Мы работаем, умножаем
прибыли... Затем хозяйство превращается в учебную ла-
бораторию, где каждый ученик может заниматься люби-
мым делом, выбирать свое специальное направление.
420
Один становится животноводом, другой — агрономом, тре-
тий— инженером. На мою долю выпадают подземные
работы. Склады, коммунальное хозяйство, магазины и
спортивные площадки, мастерские по бытовому обслужи-
ванию и даже добрую часть дорог я помещаю под землей
и этим освобождаю для посева плодородные почвы. А Ка-
рояну поручено построить парник, который в зимние ме-
сяцы должен поставлять на фермы быстрорастущие виды
свежих кормов. Только он начал распалять свою фанта-
зию, как мы заметили подходящих к нам Карапета с же-
ной Змрухт. Они вполголоса спорили. Потом Змрухт
оставила Карапета и приблизилась к нам. Это была до-
вольно миловидная женщина лет двадцати четырех —
двадцати пяти. Кароян замолчал, выжидая, что скажет
Змрухт. Оиа поздоровалась со всеми и кокетливо обрати-
лась к инспектору:
— Мы столько всего наготовили, чего же вы не при-
шли? Как же поедешь, не отведав мацупа моей закваски?
Давайте вот так все вместе пойдем к нам домой.
Змрухт хорошо было известно, что все бы мы не по-
шли. Она задалась целью каким-то образом изолировать
инспектора. Гость поблагодарил за приглашение. Сказал,
что не отказал бы, да только сейчас очень занят. Арамян,
заметив Карапета, побледнел. Он с неприязнью слушал
Змрухт. Видя, что опа и не думает скоро уходить, строго
сказал:
— Кароян, продолжай. Где мы будем устанавливать
парник?
Артак указал на ущелье.
— Парник будет построен вот здесь. Это исключает
ограничения в камне и металле. Длина — девятьсот мет-
ров, ширина — сто двадцать.
— Господи! — воскликнула Змрухт. — Карапет, поди-
ка сюда!
Восприняв этот возглас жены как наше приглашение,
Карапет подошел и робко поздоровался. Кароян нарочно
повысил голос, чтобы заглушить его приветствие:
— Парник получает энергию от солнечных батарей и
ветряной станции. Будут установлены склады резервной
энергии. Готовый корм из парника на место будем пере-
правлять па вертолетных тележках, предусмотренных для
коротких перелетов п работающих на батареях. Для фер-
мы, расположенной в ущелье, готовим воздушные механи-
ческие телеги.
Змрухт ущипнула Карапета:
421
— Зимой иа базаре кило помидоров семь рублей?
Знаешь об этом?
Карапет кивнул в знак согласия. Змрухт, не теряя вре-
мени, обратилась к инспектору:
— Я всегда говорила, «по совхоз лучше колхоза. При-
мите нас, пожалуйста, меня и мужа, на работу в парник.
Поднялся хохот. Змрухт обиделась:
— Лучше нас, что лн, работников где найдете? Мп
ведь тоже умеем гостей принимать-провожать.
Инспектор разъяснил, что пока это все только мечты.
Ребята просто урок рассказывают. Змрухт же показалось,
что се за нос водят, и опа обиженно сказала:
— Пошли, Карапет. Нс сегодня завтра начнут строить
Арпа—Севан... Пам ничего не нужно.
Арамян проводил их ироническим взглядом. Затем по-
вернулся к инспектору:
— Плохой муж — что прогнивший потолок, но плохая
жена хуже тесной обуви.
Я впервые слышал, чтобы Арамян вслух выражал
свою неприязнь к человеку. Как же глубоко оскорбил его
поступок толстобрюхого Карапета! Я знаю, никогда, ни
при каких обстоятельствах нс забыть ему этого горького
случая.
Подул прохладный вечерний ветер. Инспектор встал.
Мы все последовали его примеру и зашагали в сторону
села. Инспектор взял Арамяна иод руку:
— Кстати, вот что нам поручено: иа участках строи-
тельства Арпа — Севан открыть новые школы. Пред-
ставьте себе, ребята шести-семи национальностей в одном
классе. Мы нуждаемся в хорошем организаторе. Может,
вы подумаете об этом?
Тучи, подобно ворчливым старухам, сыпали на село
свои стылые воспоминания. То падали дождем и снегом,
то оцепенело дремали в небе над селом, пока прилетев-
ший повесть откуда ветер нс тиал их дальше.
В середине марта в ущелье была уже весна, а на ко-
согорах толстый слой снега только начал таять. Шоссе,
тянувшееся от села до райцентра, покрылось грязью. Кто
подсчитает, сколько ослов завязнет, сколько людей поте-
ряет обувь в грязи, пока солнце ее подсушит и она станет
твердом. По дороге тянулись редкие грузовики. Они же
привозили новости из райцентра: «Гарсевана Смбатыча
в исполком берут». Новость была февральская. А в на-
422
ттале марта директор закрыл за собой дверь школы. Moff
отец сказал:
— Повысили, чтобы было куда спускать.
11а том и успокоился.
В эти месяцы я пи иа миг ие забывал Сона. Каждую
ночь, .забираясь в постель, я вновь видел нашего осла на
крутой дороге и Сона на нем, крйчавшую от страха.
Я долго держал се в своих объятиях. Душа замирала Ьы-
вало, часами искал я слова для письма. И все они каза-
лись мне обыденными. Дни шли своим чередом, а письмо
мое так и осталось ненаписанным.
И вот пришел заветный час.
Мы с классом выехали в Ереван на экскурсию. При
первом же удобном случае я позвонил Сона. Заикаясь и
захлебываясь от радости и волнения, я объяснил ей, что
звоню из Еревана и хочу ее видеть. Оказалось, что я на-
ходился совсем недалеко от се дома, и через несколько
минут она уже стояла передо мной. Я почувствовал, как
кровь прилила к моему лицу.
— Пойдем домой! Мама велела пригласить тебя,—
радостно заявила она.
А мне бы погулять с пей, пройтись по улицам Еревана,
зайти, может, в кафе, посидеть, взять ее за руку и гово-
рить, говорит},, говорить...
— Может, в кино сходим? — робко начал я.
— Нет, как можно! Мама ведь ждет.
Я все стоял, не двигаясь с места.
— После в кино сходим!— Сона легко тронула меня
за руку.
Мы прошли за дом и оказались на маленькой улочке,
по обе стороны от которой выстроились одно-двухэтаж-
иые дома-особняки. Подошли к, одному из них. Сердце
мое колотилось.
— Папа дома? — шепотом спросил я.
— Нет.
Эю меня приободрило.
У порога нас встретила тикни Сатеник. Улыбнулась
мне:
— Пожалуйста, проходите.
Дом, в котором жила Сона, показался мне хоромами.
Широкая прихожая, светлая просторная кухня, в полуот-
крытую дверь видна часть ванной комнаты. В глубине
прихожей деревянные ступени ведут на антресоль. Мы
423
прошли в комнату. Кажется, в пей ничего пет, по очень
уютно. Пол застелен ковром, у стены пианино. Па боль-
шом столе у окна раскрытые книги, тетради. Видимо,
Сона занималась, когда я позвонил.
— Ох, эти задачи замучили меня, — сказала Сона, с
тоской глядя на тетради. — Когда же пройдут эти не-
сколько месяцев! Я в саду вырою большую яму, брошу
туда все учебники и засыплю землей.
Я подошел к столу. Это были довольно простые зада-
чи по алгебре.
— А что тут трудного? — Я взял ручку, тетрадь, бы-
стро решил задачу, объясняя вслух каждое действие.
Сона слушала молча и, часто поглядывая на ее про-
светленное лицо, я думал, что, может, ей правится, что я
так быстро и просто решаю задачи. Мне выдался удоб-
ный случай предстать перед Сона во всем блеске своих
математических способностей. В школе точные науки мне
особенно удавались, и теперь я чувствовал себя как рыба
в воде.
Вдруг я заметил в дверях мать Сона. Опершись о
дверной косяк, опа пристально смотрела иа меня, и мне
показалось, что она о чем-то сосредоточенно думает.
Встретив мой взгляд, тикни Сатепик выпрямилась и ти-
хим голосом произнесла:
— Идите обедать.
— Пойдем, — Сона прошла к двери, взглядом пригла-
шая меня следовать за ней, и, остановившись, обернулась
и шепотом сказала: — Мама позволит нам в кино сходить,
Я уже попросила ее. .
Дни и ночи напролет я не поднимал головы от книг
и тетрадей. Арамяп то и дело проверял мои знания и оста-
вался доволен. Наш добрый классный руководитель не
переставал интересоваться учениками. Он даже бросил
на время экзаменов свои изобретения. Видя мое усердие,
родители освободили меня от всех домашних работ. Днем
отец уходил на ферму, а вечером возвращался, и они с
мамой спешили па участок.
После выпускных экзаменов я позвонил в Ереван.
Оказалось, что Сона также успешно сдала все экзамены.
Мы поздравили друг друга, потом она сказала, что ее
мама хочет поговорить со мной.
— Давид, дорогой, — услышал я в трубке ласковый
голос тикни Сатепик, — Нам бы очень хотелось, чтобы вы
424
вместе с Сона готовились к вступительным экзаменам.
Перед глазами у меня стало необыкновенно светло.
— Я приеду! — пообещал я, ни секунды ие колеблясь.
Уговорить родителей оказалось нетрудно.
_____ Где же ты будешь жить, сынок? До экзаменов еще
два месяца, — поинтересовался отец.
— Наверное, в общежитии.
Мон отец мысленно прикинул, насколько целесообраз-
но жить в общежитии, и выразил свое веское мнение:
— Для человека, знающего честь, неплохо. А станешь
тому-другому показывать свое исподнее, тогда не стоит.
Лучше сними комнату.— И обернулся к матери: — Неси-
ка сюда узелок.
Мать достала из сундука узелок, положила на малень-
кий столик перед отцом. Отец торжественно развязал его.
В узелке была сберкнижка и небольшая стопка двадцати-
пятирублевок. Отец пересчитал деньги, отдал мне:
— Вот тебе па житье. Попусту не трать, а надо будет,
не жален, вышлю еще.
Когда же я поднял тяжелый чемодан с книгами, отец
в волнении вздохнул:
— Как жаль... Рано мы осла продали.
Пришел август. За таинственными запертыми дверями
какие-то люди должны были оценить, чего стоят паши
знания. По мнению Сона и тикни Сатеник, я должен был
сдать экзамены на «отлично». К счастью, этот прогноз
подтвердился. Когда я сдавал последний экзамен, меня
сфотографировали. Снимок появился в газете. Там же го-
ворились теплые слова о моем отце-пастухе и учителе
Арамяне.
А вот Сона пришлось трудно. Пол-очка не хватило, и
ей грозило не пройти по конкурсу. И тут на помощь при-
шел авторитет отца — Арменака Багратяна. Наконец фа-
милия Сона появилась в списках поступивших. По этому
случаю со стройки прибыл сам Арменак Багратяи. Он
крепко пожал мою руку, поблагодарил за помощь дочери
и добавил, прямо глядя мне в глаза:
— Хочу верить, что ты сын хороших людей.
Смысл этих слов стал мне понятен на следующий день.
Я собирался ехать к своим иа несколько дней до начала
занятий в институте и пришел к Багратянам попрощать-
ся. Как обычно, тикни Сатеник предложила позавтракать
и словно невзначай спросила:
425
— Где ты будешь жить в Ереване?
— Пока пе знаю, — ответил я. — Скорее всего в обще-
житии.
— Не надо, мои мальчик, — сказала она. — Будешь
жить у нас, в нашем доме. В комнате па втором этаже.
Постель и остальное привозить пе надо. У нас все есть.
У моей Сона пет брата. Гы меня понял?
Я почувствовал, как пылают мои шоки. Про меня
всегда говорили, что я родился под счастливой звездой.
Все, что пл пожелаю, исполняется. По сейчас, когда я
оглядываюсь назад, слова эти задевают меня за живое.
Сейчас я уверенно могу сказать, что все мои удачи и за-
служил.
Я поблагодарил тикни Сатепик и с радостью согла-
сился. Она предложила следовать за пей, мы поднялись
па второй этаж. В небольшой квадратной комнате стояли
кровать, стол и шкаф.
— Здесь жил мой брат. Сейчас он известный ученый
в Ленинграде, — не без гордости сказала она.
Я до слез обрадовал родителей, неожиданно появив-
шись па пороге. В красивой рамке на степс висела статья,
вырезанная из газеты, с моей фотографией. Отец обнял
меня, прижал к груди, долго пе отпускал. Имя отца тоже
часто появлялось в газете. Его даже показывали по теле-
видению. В передаче показали и фотографии животных,
выхоженных моим отцом. Эю послужило поводом, чтобы
он сострил: «Показывают только достойных!»
Долгие годы труда принесли отцу немало почестей и
славы. По все они ничто, говорил он, перед тем счастьем,
которое он испытал, когда я приехал домой из Еревана.
Отец выпустил меня из своих объятий, вышел из дома,
чтобы я пе видел его слез. И все напряжение этих месяцев
враз отпустило меня, я опять стал маленьким мальчиком,
когда почувствовал себя в объятиях мамы.
Прежде чем сесть за стол, я положил перед отцом
деньги, из которых убыла лишь половина. Отец пересчи-
тал их и вручил матери:
— Па, возьми. Будешь считать это первой зарплатой
своего сына.
Родителей интересовала моя жизнь в Ереване, вся, до
мельчайших подробностей. Об экзаменах я рассказывал
с некоторым самодовольством, и отец, чувствуя это, улы-
бался. Разумеется, добрым словом я вспомнил семью Баг-
420
„лтяпа Мать тотчас же насторожилась, а отец от души
рассмеялся, когда узнал, что Сона та самая девочка, к
Toovio хотел умыкнуть наш осел.
РГзря мы осла продали.-уже п который раз пожа-
лел он.-Пригласил бы я ее в деревню, пусть катается
сколько сердцу хочется.
Мама сказала:
— Подумай хорошенько, может, не стоит, чтобы сын
В ИХ ДОМС жил.
____ По счастью своему нс бьют,-—рассердился отец.
Паш осел был умнее тебя. Как только девушка села па
пего, тут же домой поскакал.
За время моего отсутствия в селе произошли значи-
тельные перемены. Общее собрание вынесло решение со-
здать совхоз па базе колхоза. Вее сельчане начали строи-
тельство новых домов. Кто уже создал сам какие-то удоб-
ства, у кого устанавливал и газовые плиты, которые пита-
лись от баллонов со сжиженным газом. Селу отвели но-
вые пастбища, вскоре они должны были стать орошаемы-
ми. Хоть эти территории были довольно далеко, однако
совхоз должен был получить новые машины и тракторы.
Я заметил, что многие строили гаражи рядом с домом.
Никто из нас пока не имел машин, однако гаражи счи-
тали необходимым подсобным помещением.
По плану наш дом был двухэтажным. Отец ходил под-
пив голову. С волнением объяснял он мне, какие деревья
посадит в саду. А мать жаловалась, что отец все время в
горах. Домой приходит от случая к случаю. Мы только-
только с фундаментом справились, а другие уже подняли
стены. Однако в ответ на жалобы матери отец сказал:
— Ничего. Найму рабочих, в два месяца управятся.
На какой же случай я берегу деньги? Завтра и пойду!
— Как завтра? Завтра, говорят, собрание, будут раз-
бирать заявление Арамяна, — напомнила мать.
— Да, я ведь должен принять участие, не то Смбатов
сын все косточки ему перемоет.
Дело в том, что мой учитель направил письмо в Цен-
тральный Комитет, откуда пришло письмо в райком, из
райкома — в исполком, из исполкома Гарсеван Смбатыч
Должен приехать, разобраться.
На следующий день в село прибыли Гарсеван Смба-
тыч и заведующий отделом. В нашу старую избу-читаль-
ню, которая одновременно служила и клубом, и залом
Для собраний, пришли активисты села. Ученики окружи-
ли дом. Никому не было известно, какие вопросы затронет
427
Арамян. Лишь знали, что он потребует публично разо-
брать письмо.
Представитель райкома начал объяснять, какие гран-
диозные перемены произошли иа селе. Правительство
предоставило огромные средства, чтобы глухая старая де-
ревня превратилась в мощное современное хозяйство.
— И именно на этой межевой черте началась власть
отдельных лиц! — воскликнул с места Арамян.
Воцарилось молчание. Большего обвинения трудно
было представить. Это была та шахматная партия, где
с самого начала жертвуется королева. Подобные партии
пс закапчиваются вничью. Все понимали, что разбор об-
винения может вырасти, в небывалый скандал. Завотде-
лом райкома в растерянности взглянул на Гарсевапа
Смбатыча. Тот повел плечами.
— Вы можете подтвердить обвинение, выдвинутое
вами? — спросил завотделом райкома. — Может, вы не-
верно выразились?
— Пет, прошу дать мие слово.
— Говорите.
Арамян вышел к столу, разгладил складки красного
сукна, выдавая свое волнение. К трибуне оп пс подошел,
встал у края стола так, чтобы видеть зал и при необходи-
мости обернуться к сидящим за столом. В такой же позе
оп вставал у карты, в том же бежевом костюме, с густы-
ми, волнами сбегающими па плечи волосами. Меня охва-
тила дрожь. А вдруг оп не сумеет совладать с собой?
Вдруг пс сможет сдержаться? Собьется, отойдет от кон-
кретных фактов, станет легкоуязвим?.. К счастью, Ара-
мян начал спокойно. Он обт.ясппл всенародное значение
экономического сдвига в республике. Назвал Армению
одним из незыблемых центров широкомасштабного ком-
мунистического строительства. Как же важно, чтобы эта
перестройка была совершена четко, без передряг и расто-
чительства.
Кто-кто, а мы хорошо знали, какую неприязнь пи-
тает Арамян к расточительству. Хоть он и говорил спо-
койно, по я будто видел горевший внутри цого огонь.
— Каждому ученику известно, — он подходил к своей
главной мысли, — что совхоз должен обеспечить рабочего
квартирой. Министерство сельского хозяйства обязано по-
строить дома н через исполком отдать их сельчанам. Та-
ково решение Совета Министров республики. Для этих
нелеп правительство уже спустило п ст ройба икн необхо-
димые фонды. Как же расходуются эти средства? Сне-
428
циалнсты исполкома ходят, измеряют, производят под-
счет и начинают переговоры с хозяином дома: «Дружище,
твой старый дом мал, мы же напишем, что он велик.
У тебя деревьев нот, мы напишем, что они есть. За это мы
будем тебе деньги давать. Вы должны были меньше по-
лучить, даем вам больше. Пу и вы пас не забывайте». Из
оплатных документов выясняется, что мы не древнюю де-
ревушку снесли, а утопающий в садах великолепный по-
селок. Ну и что в том? Деньги дает Арпа — Севан. Ведь
дорога будет проходить по старому селу. Эта священная
стройка только началась, по уже нечистыми руками по-
лезли в со кошелек.
Кто-то кричит с места: «Ложь!» Другой шикает па
пего: «Пусть говорит!» Несколько человек восклицают:
«Верно говорит!» Арамян стоит невозмутимый. Во взгля-
де та же глубокая печаль, что появляется у него, когда он
остается наедине с собой. Председательствующий стучит
по столу, требуя тишины.
— Продолжайте, товарищ Арамян.
— Чю же происходит нынче в селе? — продолжает
свое Арамян. — Так называемые строители Министерства
сельского хозяйства уговаривают сельчан: побыстрее
стройте, друзья. Стройматериал нужен? Поможем. Им
выдают стройматериал, отпущенный для их же домов,
и — как вы думаете? — за двойную цену! По на этом ие
кончается. Составляют справку о том, что воображаемыс
бригады сельстроя проработали столько-то, и получают
за них зарплату.
— Довольно клеветать! — не выдержав, выкрикнул с
места Гарсевап Смбатыч.— Тебе участка нс выделили,
потому ты жалуешься. Приехал, хорошо сделал, твои
года кончились.
Арамян грустно улыбнулся:
Кроме меня в полуразваленных домах живут еще
трое учителей. После окончания института их обязали
работать в районе. В городе у них ист работы, в дерев-
|,с дома. Что же требовать, если вы хозяева села?
В этом районе одним дано всласть пользоваться своим
служебным положением, другим — служить? И ие слу-
чайно вы требовали от учителей врать детям, что, мол,
мерзавцы бывают лишь в романах.
Гарсевап Смбатыч решил нанести Арамяну сокруши-
тельный удар:
Ты не служить приехал в район. Ты из города бе-
жал, Объясни пароду, почему ты бросил жену и ребенка?
429
В зале стало тихо. Удивленные взгляды направились
на Арамяна. Тот ответил с той же грустной улыбкой:
— Детей у меня, к сожалению, не было. А жену я не
бросил, это она меня бросила. Не пожелала жить рядом
с такими людьми, как вы. Она так и сказала: «Не надей-
ся, что там тебя ждут с распростертыми объятиями. А я
не собираюсь обивать всю жизнь чужие пороги да еще
н платить за это».
Мы и не знали о семейном несчастье Арамяна. Мой
отец неспокойно заерзал на стуле. Я чувствовал, что он
сейчас взорвется. Только Арамян закончил свое слово,
отец поднял руку и, не дождавшись позволения, встал с
места:
— Смбатов сын, Гарсеван, сколько человек в тебе си-
дит? На скольких кроватях ты спишь ночью? Ты что, тот
самый Мукуч из Гюмри, что папаху на одном фаэтоне от-
правлял на свадьбу, а сам на другом ехал?
— Без личных оскорблений, — сделал замечание зав-
отделом.— Хотите что сказать, говорите прямо.
— И скажу. Я депутат, хочу — здесь скажу, хочу —
на сессии. Непременно скажу.
Острословы села оживились:
— Верно, Петрос, слово в себе будешь держать, жену
зря побеспокоишь.
— Интересные места два раза повтори.
— Так уж и быть, а кого мне бояться? — продолжал
мой отец. — Так вот, Смбатов сын, пока земли-то распре-
деляли, вы с отцом считались одним семейством. Вдвоем
два приусадебных участка получили: мол, две семьи, два
участка вам требуются. А как только твой отец поставил
ограду, вы разделились через сельсовет, отмежевались,
теперь ты стал опекуном родителей жены, опять два уча-
стка получил. А в райцентре тебе квартиру дали государ-
ственную согласно числу членов твоей семьи.
" — Ну так это ж добра на четыре-пять фаэтонов полу-
чается, Петрос, а ты о двух говорил!
— Не одна же папаха у Гарсевана-то!
Завотделом снова постучал по столу:
— Прошу, тише. Товарищ Папаян, сядьте. По поводу
заявлений товарища Арамяна и товарища Папаяна я сей-
час ие могу сказать что-либо определенное. Само собой
разумеется — факты нужно проверить. Если есть еще жа-
лобы, прошу говорить.
43Q
Словно медведь улей перевернул. Беготня по домам,
короткое «здравствуй» и вопрос во дворах. Тетка Эгине,
широко распахнув двери, сидит у порога своего дома на
стульчике. Останавливает каждого встречного-попереч-
ного:
— Твой-то дом обмерили?
- Да.
— Заплатили?
- Да.
— Сколько?
— Откуда мне знать?
— Ох, чтоб их землей засыпало, сказала же, пару де-
ревьев на мое имя запишите, не записали. Ну пусть идут
ответ держат теперь.
Моя мать на кровле дома шиповник сушит, чтобы дать
мне с собой в Ереван. Запоминает слова, услышанные с
улицы. Никто не говорит, кто записал, кто получил. Имен
нет. Ясно одно: какой-то был пал, какие-то волки съели.
Захар с диким ревом из верхнего дома бежит в нижний,
из нижнего с ворчанием поднимается в верхний. Завидев
его, тетка Эгине перестает жевать жвачку.
— Захар? Отчего это неспокойно тебе?
— От твоей любви, старая ведьма!
Тетка Эгине озирается по сторонам: не слышал ли
кто?
— Поди-ка сюда, что скажу, — манит его рукой.
Захар подходит. -
— Раньше из-под юбки моей не выходил — ангелом
была, теперь ведьмой стала, да? Чтоб тебя засыпало! Ну
ступай теперь.
Чья -то корова заблудилась, стала у входа в разва-
ленный дом. Пройти не может, время от времени коротко
мычит. Где-то собака яростно лает на кошку, что выгну-
лась дугой на крыше. На выступе косогора одиноко, не-
возмутимо стоит старый комбайн села. Опускаются су-
мерки, и комбайн превращается в тень. Отец тяжелым
шагом входит в дом. Голоден, знаю, но не ужинает. Зовет
мать:
— Сядь.
•— Только шиповник уберу.
Сядь.
Мать молча садится.
— То, что я скажу, держи про себя, в уме.
—- Ну говори же скорее, тысяча дел у меня.
431
— Организатор этого подлого дела — Смбатов сын,
Гарсеван. Ну ступай теперь, делом займись.
Деревня просто превратилась в развалины. Несмотря
на то что переехали редкие семьи, многие снесли часть
своих домов, желая использовать стройматериал. Чтобы
пройти от одного места к другому, часто приходилось пре-
одолевать" земляные насыпи. Я искал Арамяна. Пошел к
нему. Меня не удивило то, что дверь была заперта на-за-
мок. Нетрудно было догадаться: Арамян опасается ко-
варства Гарсевана. Я спустился в ущелье и застал там
учителя, под яблоней, с садовником Амбарцумом. Еще
издали я услышал голос.
— Молодец, душа моя, — подбадривал его Амбарцум.
Я—подошел, присел рядом. Арамян обнял меня за
плечи:
— Честное слово, современным отцам нет причин для
недовольства.
Амбарцум поднялся с места и почтительно поздоро-
вался со мной. (Опубликованная в газете статья сделала
меня уважаемым человеком.)
— Отец приглашает вас к нам, — сказал я Арамяну.
— Нет-нет, Арамян сегодня мой гость,— перебил меня
садовник. — Я раньше вас пригласил. Пусть завтра при-
ходит к вам.
Уже основательно стемнело. Комбайн исчез во мгле.
Мы втроем поднимались в село. Навстречу нам вышел
механик Захар и, признав Арамяна, остановился.
— Что же ты натворил, а, учитель? Страх и дрожь
у меня в душе. Негодяи и на мое имя пятьдесят деревьев
записали, деньги унесли. — Он тяжело дышал.
— Унесли, так пусть принесут, — невозмутимо отве-
чал Арамян.
— Так ведь и мне долю оставили.
— Ну, а это ты зря. Зря взял.
— Так не говорили же, что хищение это.
— Сорок лет ты работал в колхозе, свое добро от чу-
жого отличал. Не должен был ты обмануться.
Амбарцум поспешил успокоить механика:
— Ступай отдай копейки, что в левую руку получил,
правой рукой верни свои рубли. Ступай, Захар. Мы тоже,
люди, скажем свое слово.
Проходя мимо склада, я снова увидел тетку Эгине. За-
432
жгла, прикрепила к камню две свечки. Заметив Арамяна,
она сказала громко:
— Сынок, ты в бога веруешь не веруешь — дело твое.
Я за тебя поставила вот эти две свечки. — Она усердно
перекрестилась и прикрыла ладонями пламя, чтобы его
не загасил ветер..,
Прощальный вечер состоялся в школе, в нашей класс-
ной комнате. Организатором была Татевик. Она бойко
отдавала распоряжения:
— Папаян, ты неровно расставил стулья. Артак, убери
руки, и так рыбы мало. Девочки, кто это положил вилку
справа от тарелки?
— Ты забываешься, Татевик, мы же не твои учени-
ки,—заметил Артак.
— Вы — нет, а то, что твои дети будут моими учени-
ками, в этом ты не сомневайся.
— Ах, когда же придет этот день? Не дождусь!
Арамян был страшно взволнован. Он уже знал, кто из
пас поступил в институт, кто не прошел по конкурсу.
И только Артак сделал сюрприз:
— Я изменил свои планы, учитель. Отправпл заявле-
ние в военный комиссариат, попросил, чтобы меня взяли
на службу... и только на границу.
— Он верно поступает, — добавила Татевик. — Спер-
ва выполни долг, потом подумай о себе.
„ — Ну и конечно же чувство долга довезло тебя до
Ленинграда?
— Нет, желание быть подальше от тебя...
Умные люди говорят — большая тоска рождается
вдали, — завершил разговор Артак.
Весь вечер у Арамяна были влажные глаза. Он с нами
переживал, с нами радовался. А в конце попросил всех
помолчать, послушать его.
V „Я ВСР!О в вас, родные мои. Верю в вашу звезду.
,V этой звезды прекрасное имя — Отчизна. Когда нам уда-
ется открыть в себе красоту ее завтрашнего дня, мы силь-
ны. Так адресуем же ей лучшие наши деяния. Она будет
горда нами, и тогда великая радость вольется в наши
сердца.
Моя мама была занята особыми приготовлениями.
Шила мешочки. В один насыпала плоды шиповника, в
433
другие — разные засушенные травы и крупы. Я досадо-
вал. Мне казалось, что, когда я открою чемодан, Сона
станет смеяться надо мной. Мама уговаривала меня:
— Сынок, всего этого в городе нс найдешь. Все это
имеет свой особый запах, свой особый вкус. Ты свези их
в Ереван, чтобы эти добрые люди и твою мать знали.
Я выехал из села накануне начала занятий. Отец су-
нул мне в карман денег и велел передать хозяйке дома.
— Возьмут — хорошо, не возьмут — раз они на рынок
сходят, раз — ты.
И в самом деле тикин Сатеник с восторгом приняла
мамины продукты:
— Какая крупа! А шиповник нам очень нужен. Буду
настаивать каждый день.
Тикин Сатеник, женщина добрая, имела, подобно мно-
гим другим, свои женские слабости. Любила выставлять
хрусталь, верила в гадание на кофейной гуще. Почти
каждый день собирались они с соседками, пили кофе и
начинали гадание. Я понимал ее. Она хотела знать, ко-
гда, как скоро вернется тот, кого она всегда ждала. Она
была недовольна профессией мужа. Бывало, даже плака-
ла украдкой. А стоило Арменаку Багратяну появиться
на пороге, она радовалась и краснела, как девочка. Ста-
ралась, чтобы в эти дни стол был накрыт особенно.
Случалось, муж приходил домой с друзьями-строите-
лями. Чаще всего в воскресные дни. Мы с Сона бежали
в магазин, на рынок. Для них я был уже «своим парнем»
и «доверенным» и «совершенно честным». Тикин Сатеник
при соседях говорила, что я как брат для Сона. Я же чув-
ствовал, как они усмехаются про себя. Мне хотелось кри-
чать, просить «не говорите так», но не мог. Днем держал
себя, как и подобает брату, ночью плакал, тоскуя по моей
любви.
Сона одевалась со вкусом. Какое платье нн купит, что-
то убавит, что-то прибавит, и платье совершенно меняет-
ся. Ей особенно шел коричневый кожаный жакет. Тогда
редко кто носил такие. Вместо пуговиц на нем были за-
стежки. Из белой кожи Сона сама смастерила цветы и
прикрепила к груди. В моем присутствии Сона чувство-
вала себя более уверенно. И от сознания этого я был бес-
предельно счастлив.
434
R холодное декабрьское утро приехал Арменак Багра-
ТЯн Он оставался в Городе па один день. На следующее
vtdo отец Сона должен был отправиться на Кечутскии
участок Арпа-Севанского строительства на церемонию
первого взрыва. Сона умолила отца, чтобы он взял ее о
Но оттуда мне надо будет выехать на строитель-
ство. Как же я тебя отправлю обратно?
_ Давид поедет со мной. Вернемся на автобусе.
Багратян, чуть подумав, согласился.
Дорога в Джермук проходила через дивное Арпинское
ущелье. Быстроводная Арпа сбегала по большому откосу,
жалась к своему скальному ложу, с ревом металась и, ко-
гда боковые скалы отходили, ширилась, разливалась, и
в ней выступали небольшие островки. Зимними месяцами,
кс-гда земля становилась влажной, особенно в дождливые
дни, со скал отрывало ветром большие и малые камни,
они скатывались на автотрассу Ереван — Джермук. По-
этому возникло предложение опасные отрезки трассы
взять под бетонные покрытия.
«Победа» Арменака Багратяна, пыхтя и исходя ды-
мом, поднималась извилистой дорогой. Я сидел рядом с
Багратяном и наблюдал, как осторожно он ведет машину.
Мы переночевали в джермукской гостинице. На сле-
дующее утро, сразу после завтрака, поспешили на уча-
сток.
Дорога вновь тянулась по берегу Арпы. Но теперь при-
брежные массивы по обе стороны реки были покрыты гу-
стыми рощами карликовых дубов. То тут, то там высту-
пали остроконечные скалы, подобно зубам злой колдуньи
из сказки, редкие, острые, ржавые... Слева на пологом
склоне скалы разместилось село с разбросанными тут и
там домами. Одни белые, другие из черного камня, по-
крытые шифером или жестью. В воронке, окруженной го-
рами, расстилался широкий луг, которому суждено было
покрыться водами будущего озера. Весной этот луг по-
крывали и пышный пырей, и чернильный гладиолус, и
желтоокий одуванчик. Поздней осенью в тихие и солнеч-
ные дни можно было обнаружить здесь и фиолетовые цве-
ты, возвещавшие второе рождение луга. А предзимние
ночные заморозки скашивали их весенние грезы, и начи-
налась продолжительная тяжелая зима. По скоплению
гальки текла чистоводная Арпа, затем постепенно луг на-
чинал сужаться, тесниться между подошв двух противо-
положных скал, и река низвергалась по скалистому рус*
.435
лу. Вот здесь-то, между стоящими друг протии друга
скальными степами, должна была подняться плотина во-
дохранилища.
В самом центре луга был источник минеральной воды.
Вода была прозрачна, чуть кисловата и насыщена сла-
быми газами. Здесь собралась группа людей. Наша ма-
шина остановилась недалеко от источника.
Навстречу нам вышел худощавый мужчина лет соро-
ка. Ои был одет в утепленную куртку, па голове — мехо-
вая ушанка.
— Заботишься о себе, Варданян, — обнимая его, ска-
зал Багратяи.
Оказалось, что начальник участка — близкий друг
Багратяпа. Ои с радостью проводил нас к собравшимся.
— Пожалуйста, знакомьтесь. Здесь герои дня. Жи-
райр Норайрыч — писатель. Не удивляйтесь. На стройку
прибыл с первого дня. Создал здесь партийную организа-
цию и является ее секретарем. Сегодня он начальник на-
шего штаба.
Жирайр Норайрыч смеющимися глазами смотрит на
нас из-под черных густых бровей. Начальник участка ука-
зывает на другого молодого человека. Тот сидит как на
иголках — торопится.
— Это Юрик Мкртчян, начальник смены. Сегодня по
мановению его руки произойдет первый взрыв. Будем на-
деяться, что и последний тоже свершится по его приказу.
Не успел Варданян познакомить нас со следующим
товарищем, Юра извинился и попрощался. Жирайр Но-
райрыч поймал его за рукав:
— Пойдем вместе. Прошу нас простить. Приятно
было познакомиться, по на беседу нет времени.
Только сейчас я заметил собранные в скатерть остатки
завтрака. Одни из присутствующих, взяв сверток, напра-
вился к ближайшему финскому домику у источника. Ба-
гратяи, желая предотвратить скучную церемонию знаком-
ства, поприветствовал присутствующих и взял Варданяна
под руку:
— Больше всех торопишься ты. Пойдем.
Спустя немного времени мы уже находились в голов-
ном участке будущего туннеля. Взрыватели не спеша за-
ряжали шпуры взрывчаткой. Подходили все новые и но-
вые люди. Кто-то громко предупредил:
— Товарищи, уберите с территории взрыва автомаши-
ны. Вы понимаете, что я говорю?
436
Сона взяла меня под руку. Она ни на секунду-ие хо-
дила от меня. Словно я мог потеряться в этой растущ
Т0Л2!'а что будет сейчас?-время от времени спрашн-
"X объяснял ей как мог, хотя сам по вполне представ-
лял себе это, призывал иа помощь арамяиовское воо р
В тот день мне суждено было услышать первый звон
каменных колоколов, прочесть первое слово, с которого
начинается великая летопись. Начальный аккорд герои-
ческой симфонии.
Часть прибывших обступила небольшую площадку у
косогора, где будет входной портал туннеля. Кто-то сто-
ял на дороге, кто-то прямо —в пестрящей цветами траве.
Народ все прибывал. Так стекаются люди лишь па боль-
шие праздники, например такие, как праздник урожая.
Сейчас провозгласят здравицу арпасеванцам. За тех, кто
берет почетный старт гигантского марафона туннеле-
строения.
— Что сейчас будет?спрашивает Сона.
— Наверное, нам велят покинуть взрывную площад-
ку...
Сигнал пе запаздывает. Народ медленно отступает.
— Дальше отходите, дальше, еще!—слышится-стро-
гий голос.
Сона рядом со мной. Никогда она ие была так близ-
ко. .. С гор дует холодный ветер, а я согреваюсь теплом
ее руки. Мы идем к дощатому мосту, который связывает
узкую кечутскую дорогу с ереванской магистралью. Ба-
гратян то исчезает в толпе, то вновь появляется. Встаем
у моста. Сона опять шепотом спрашивает:
— Что сейчас будет?
Грохот взрыва заглушает ее слова. Огромные камен-
ные глыбы вспарывают воздух, точно сноп ракет Залп
повторяется, теперь внутри меня. Снова глыбы камня
взлетают в небо и застывают там, обернувшись солнцами
— Что же ты встал? Пойдем.
v 'Ура!>- Л'од" бегут к площадке
ГТ Р ' Мявшись за руки, бежим и мы с Сгшя
Я зн'ал чтоон fit °" Машет руками Над гол°пой, кричит’
то будет иа „ем говорить речь. Ищу взглядом^Хо учн-
к
437
теля и не нахожу. Нестерпимо хочу обнять его. И вдруг
со всей силой прижимаю к груди Сона, крепко целую ее.
— Ты с ума сошел! — вырывается она, испуганно гля-
дя по сторонам.
Багратяи смотрит на меня, точно громом пораженный.
Я опускаю глаза. Ох как хочу, чтобы все камни, вся зем-
ля от взрыва посыпались на мою голову и скрыли меня
под собой! Где-то недалеко все еще звучит «ура!» Арамя-
на. Сона стоит передо мной, лицо залито краской.
И вдруг — вот так везение! — к отцу Сона подходит па-
рень в каске:
— Вас товарищ Варданян спрашивает. Просит поско-
рее.
Багратяи, набрав в легкие воздух, шумно выдыхает
его и быстро отходит; в его глазах извечная родительская
ревность.
— Что теперь будет? — шепотом спрашивает Сона, и
в голосе ее я слышу слезы.
— Не знаю.
Но одно я знаю хорошо: что бы ни случилось, я не
вправе оставить Сона одну. Она бесконечно моя. Я люблю
ее и могу сказать об этом всем-всем...
— Не бойся. Должен же он узнать когда-нибудь. Те-
перь нам надо подумать о том, как сказать маме.
•— Мама знает, — беспечно говорит Сона.
— То есть как это знает? Давно?
— С того дня, как ты пришел к нам домой. Помнишь,
звонил из автомата и я вышла тебя встречать?
Голова моя идет кругом. Господи, что за женщина!
Будь у меня сестра, моя мать ее жениха и на порог бы не
пустила, мимо дома пройти бы не дала, пока сватов не
пришлет.
Звенят бурильные молотки. В первом забое начинает-
ся проходка. Вот она — заря большого туннелестроения,
которой отныне не будет конца. К нам направляются Ба-
гратян с Арамяном. Оба взволнованно говорят, подкреп-
ляя слова жестами. Непохоже, чтобы разговор шел о
стройке. Останавливаются на небольшом расстоянии от
нас. Я улавливаю слова Арамяна:
— Сам же его из Севана вытащил, поручил жене и
дочке: сделайте, мол, из него человека. Никудышный пло-
вец, но жених видный. Твои слова? Ну так покамест по-
женим их, а плавать уже после выучится.
Мы с Сона, счастливые, тайком жмем друг другу
438
рукп. Багратяи молча глядит па Арамяна, потом,
повернувшись, идет к нам,
Арамйп следует за ним и весеЛо кивает мне.
- Садитесь в машину, - мрачно говорит отец
Мы с Сона, понурив головы, идем к машине, и
резко
Сона,
я ти-
хонько шепчу ей на ухо:
— Ур-ра первому взрыву!
— Тсс... Услышит, — стискивает она мою руку.
Открываю перед ней переднюю дверцу:
— Садись с папой.
— Нет, я с тобой сяду.
Усаживаемся на заднем сиденье.
— Хочешь, открою тебе секрет? Никому не скажешь?
— Нет.
— Ну так слушай. После твоего отъезда мама сказа-
ла папе: «Парень чистое золото. Будет жить неизвестно
где, обманут, уведут у дочки. Такого она больше не встре-
тит. Да и любят друг друга они. Пусть поживет у нас.
А люди пусть подумают, что комнату ему сдала».
Отец Сона, недолго поговорив с Арамяном, идет к ма-
шине. Мы торопливо отскакиваем друг от друга и заби-
ваемся по углам.
Дома у нас и в округе пошли разговоры о моей же-
нитьбе:
— Бедный парень, сам-то ведь еще ребенок..,
В ответ на это отец торжественно напоминал слова
древних:
— Только в двух случаях человек наверняка выигры-
вает: когда рано встает и когда рано женится.
Находились умники, которые давали моей матери та-
кой совет:
Пусть девушка живет в доме своего отца, закончит
институт, потом ее с дипломом в руках приведете в дом.
На это мать отвечала:
Пусть моя невестка родит много детей, нам ее дип-
лом не нужен.
Все вопросы разрешились сами собой, но моя мама
икак не соглашалась, чтобы после женитьбы мы с Сона
жили у Багратянов.
Не для того я сына растила, чтобы к теще
отдавать.
R„ п0^ иначе подходил к вопросу. Он долго прикиды-
вал, что и как, потом позвал мать:
но моя мама
в дом
439
— Иди к столу, сядь напротив меня.
Где бы, при ком ни повысила мать голоса, но при отце
она была послушной, точно сноха в доме. МолчЙ пришла,
села.
— До сих пор сын где жил?
— Ну и что? — Догадываясь о намерении отца, мать
решила броситься в наступление. — Сатик ребенка моего
схватила, увезла, чтобы в дочку свою влюбить.
Отец стукнул ладонью по столу. Это означало — от-
веть на мой вопрос кратко.
— Невесткой довольна?
— Другой такой не сыскать.
— Багратян какой человек?
— Слов нет, хороший человек.
— Ну, а сватья твоя, Сатеник? Не жалуемся, нет?
— Светлая душа.
— Выходит, Багратян хорош, жена хороша, дочь хо-
роша. Почему бы не жить им всем вместе? Сатик будет
готовить, дети будут учиться! Ну, что скажешь?
Тикин Сатеник радовалась тому, что не только един-
ственную дочку удержала в доме, но и зятя в дом взяла.
Я уже был зятем, и счастье мое было полным: рассвет
встречал я в глазах Сона, и в ее глазах загоралась вечер-
няя заря.
В первых числах июля у нас закончилась сессия, и мы
стали готовиться к поездке к моим родителям.
— А если бы и мне захотелось поехать с вами, вы бы
мне позволили? — как-то спросила тикин Сатеник.
Мы с Сона одновременно кинулись ей на шею:
— Конечно. Мы были бы рады хоть какое-то время
пожить под одной крышей с двумя папами и мамами.
Как и обещали, мы поехали в село сразу же после по-
следнего экзамена. Арменак Багратян не доверил свое
«семейство» случайному водителю. Привез нас в село
сам.
Издали был виден наш новый дом. Исполком обещал
разрешить сельхозстройтресту в первую очередь завер-
шить дома животноводов. Мой отец с гордостью расска-
зывал, что дом наш построен «в высоком темпе». Уже за-
зеленели в саду деревья. В огороде краснели помидоры.
Моя добрая мама не забыла также посадить для невестки
цветы. Отец одну из комнат первого этажа превратил в
гараж и со стороны улицы поставил ворота. Арменак
440
Багратян с удовольствием въехал в эти ворота, бережно
запер их, положил ключ в карман и шутя сказал отцу:
— Очень ты загордился: мол, у сына твоего в Ереване
хороший дом. Видишь, не хуже дом у моей дочки в селе.
На третий день Сона попросила показать ей наш ста-
рый дом:
— Хочу посмотреть, где ты родился, вырос.
Я сказал, что от старой деревни остались одни разва-
лины. Но она упрямо твердила свое:
— Тогда я пойду с мамой.
Мне пришлось уступить.
Был вечер. Радостно беседуя, мы прошли знакомую
площадку и по каменистой тропе стали подниматься в
гору. Покинутые дома спина к спине все еще поддержи-
вали друг друга. Во мне пробуждались'воспоминания мо-
его детства. На кровлях дети играли в каркытык *. Когда
в ущельях разговаривали люди, на склоне звучали их
голоса. В доме было слышно, о чем говорят у соседа; кто
что купил, кто что потерял, село узнавало в тот же день.
Голос Сона прервал мои воспоминания:
— Помоги мне.
Мы поднялись на небольшую квадратную площадку,
которая когда-то называлась крышей. Сона потянула
меня за руку. Мы подошли к хижине тетушки Эгине.
Дверь была снята. Почудилось, что сейчас появится в пу-
стом дверном проеме вездесущая Эгине и позовет: «Цып,
цып, цып, чтоб вас засыпало...»
Сердце мое заныло при виде этого печального зрели-
ща. Мое детство превратилось в руины, которые вскоре
обратятся в холмы.
Мы зашагали к нашему бывшему дому. Двери, окна
были сняты. Единственная комната разрушена. Только
тонратун сохранил что-то от прежних дней.
— Вот наш дом. Я здесь родился. В этой самой ком-
нате.
Сона с нескрываемым удивлением смотрела вокруг.
Я объяснял ей, пытаясь восстановить образ старого дома:
Здесь был выступ в стене. На нем моя мама акку-
ратно расставляла стеклянную и глиняную посуду. Вот
здесь стояла тахта. На тахте расстилали постель и покры-
вали полосатым карпетом.
J Каркытык — игра в камушки.
441
— Пойдем, — почувствовав мое волнение, попросила
Сона. — Если захочешь, придем сюда в другой раз.
День уже погас. Мы, видно, долго оставались в ста-
ром доме. Несмотря на то что был теплый летний вечер,
я чувствовал непонятную дрожь. Л1ы шли к центру села.
И вдруг послышался знакомый крик. Какая-то собака
отозвалась лаем. С кровли ближайшего дома спрыгнула
кошка и, громко мяукая, засеменила к ущелью.
Сона крепко схватила меня за руку. Меня захлестнула
радость: в селе еще есть жизнь! Осел нашего соседа рас-
терянно стоял перед грудой камней у разрушенного хле-
ва. Завидев нас, он захлопал глазами, слабо потряс голо-
вой, ио не посмел тронуться с места. Я погладил его.
Наверное, вот-вот хозяин явится, уведет его.
По развалинам домов мы осторожно спускались к
ущелью. Я шел впереди. Сона неожиданно вскрикнула:
— За нами следом идет!..
Мы спустились в ущелье, потом по крутой тропе под-
нялись к ровной площадке. Осел шел за нами до самого
сада Бородатого Смбата. Потом мы услышали короткий
рев. Так они дают знать о своем присутствии, когда встре-
чают другого осла.
Тьма совершенно покрыла горы и ущелье. Перед нами
раскинулось новое село. Яркие электрические огни изда-
ли казались маленькими кострами.,,
Я очень обрадовался, увидев у нас дома Арамяна. За
ужином он давал отцу советы:
— Кур держи, яйца сдашь государству, купишь ком-
бикорм. Корова обязательно нужна, свинья...
• — Не нужна,— прервал отец.— Совхоз не дает корма.
— Теперь при заготовке кормов совхоз учитывает ча-
стный скот. Дает корма сколько надо, естественно вычи-
тая с частника стоимость корма. Там, где не дает, совхоз
проигрывает, так как хозяин либо добывает корм прав-
дами-неправдами, либо продает свой скот. Я советую так-
же держать осла.
- — Осла? — удивился отец. — Для чего?
Арамян не сразу ответил. Посмотрел печально:
- — Хотя бы для спокойствия души.
Мой отец насупился:
— Люди бросили своих ослов, а я приведу и буду дер-
жать у себя. Пусть Смбат держит, Амбарцум! Нам нуж-
ны куры, свиньи, собака, кошка и все!
442
Со.»-
E°P“ .Wo", о» °" ' °"
Ве™,:А что нам оставалось? Подкормили волов и сдали
"а я плохо спал всю ночь, просыпался. То мне снился
Г1ПЛП1РИНЫЙ осел, то наши волы...
р Утром, только рассвело, я оделся, снова пошел в нашу
старую деревню. Велико было мое изумление, когда я
увидел па кровле одного из домов дым. Это был дом ба-
бушки Софии. Я обрадовался. В моей душе словно возро-
дилась вся деревня. Бабушка София собрала с развалин
соседнего дома несколько досок и несла^к себе. Кошка,
прижимаясь к ее подолу, следовала за ней.
— Здравствуй, бабушка София.
Одной рукой бабушка придерживала доски, другую
козырьком приложила ко лбу.
— Ты чей будешь-то?
— Из Папаянов я. Погосов сын.
— Как же это случилось, что пришел? Другие при
новом старое забыли. Человеческого лица не вижу.
Кошка у ее ног потянулась, мяукнула и вошла в дом.
— Бабушка София, отчего
вом селе?
— Не хочу! Почти все мои родные иа здешнем клад-
бище. А кладбище — вот оно,
Нет, не хочу.
Она внесла доски в дом и сновавышла, отряхивая ши-
рокую юбку.
— Нет, не хочу...
Я видел последнего обитателя нашей старой деревни.
По-след-не-го. Пройдут годы, и останутся одни руины.
Тогда я вспомню ее, обхватившую одной рукой доски,
Другую руку козырьком державшую у лба, кошка
жмется к ногам... И обеим по тысяче лет..,
В покинутом саду Бородатого Смбата грудились
шесть ослов. По-видимому, они всю ночь провели под от-
крытым небом. Но почему они собрались тут? Отыскивая
ответ на свой вопрос, я зашагал к саду. Когда я подошел
к строению, бывшему когда-то домом Смбата, заметил
И ВЫХОЛЙ11ЩХ через сломанные окна и двери
спа в за"’ ”°ЧЬ’° °СЛЫ’ б°ЯСЬ волков> искалп C0CCA'
ты не хочешь жить в но-
под самым моим носом.
443
Сона сидела перед раскрытым окном, срывала лепест-
ки с ромашки:
— Мальчик — девочка, мальчик — девочка...
Тикин Сатеник была занята серьезными приготовле-
ниями.
В тот день, когда мы отвезли Сона в больницу, к нам
в Ереван приехала и моя мама. Прошли два дня, полные
тревог. Родился наш первенец!
В девятнадцать лет я был уже отцом.
Багратяи предложил назвать нашего первенца именем
моего отца.
— Каждый порядочный человек одного из своих детей
должен назвать именем своего отца. Если хотите знать,
это самый ценный дар.
И мы назвали нашего малыша Погосом.
Маленькой Сатеник было уже три месяца, когда я пе-
решел на четвертый курс. В дни летних каникул я должен
был ехать в стройотряд к Арпа-Севанскому туннелю,
на Кечутский участок. А для тикин Сатеник и Сона уже
стало привычкой проводить летние каникулы в селе у
моих родителей. Здесь они чувствовали себя как дома.
Вечером пошел проливной дождь. По небу полоснула
молния. Потом на ребрах гор примостились тучи, понес-
лись далеко по ущельям; звезды то исчезали, то появля-
лись вновь и наконец из растрепанной ночной мглы воз-
никло воскресное утро. Синее небо обещало погожий
день.
Сона, склонившись над чемоданом, складывала мои
вещи и, часто всхлипывая, давала мне советы:
— Носовой платок меняй каждый день... Рубашки
привезешь, я постираю. Зубную пасту не забудь взять.
— Сона, я еще не видел, чтобы тикин Сатеник прово-
жала мужа со слезами на глазах.
— После плачет, — уже зарыдала Сона.
С улицы донесся знакомый сигнал автомобиля.
— Папа приехал! Ну вот! Видишь, как здорово! Вы-
три глаза.
Лицо Багратяна выражало радость, которую он все-
гда испытывал при встрече с родными. В сердце этого
беспокойного человека жила любовь к жене и дочери. Он
знал, что воскресным днем я еду на строительство, и при-
был рано утром.
•— Ну вот п хорошо...
444
Вскоре мои родители ушли на ферму. .Мы .вчетвером
завтракали и одновременно решали, как провести те не-
сколько часов, которые были в нашем распоряжении.
Решим по дороге в Арпинское ущелье, — предло-
жил Багратяи.
Согласны! — почти одновременно воскликнули я и
Сона, предс авив себе красоту ущелья, по которому про-
текает река Арпа.
Спустя некоторое время мы уже были в дороге. Про-
езжали мимо механического парка совхоза. Там стояла
черная «Волга». Чуть поодаль мы увидели Арамяна и
управляющего сельхозстройтрестом. Судя по их жести-
куляции, они спорили.
— Как вы думаете, не взять ли Арамяна с собой? —
убавляя ход машины, спросил Багратяи. — С ним весе-
лей.
— Конечно же пригласим, — живо откликнулась ти-
кин Сатеник.
Багратяи свернул к площади и остановился на неко-
тором расстоянии от черной «Волги». Мотор заглох, и до-
несся голос управляющего:
— Вы отличаете проектное учреждение от строитель-
ной организации?
— Отличаю, как сибирского кота от пепельницы.
Главное здесь...
Управляющий, круглолицый человек с таким же круг-
лым животом, сердито вытер платком лоб.
— Может, не стоит мешкать? — спросил Багратяи.
— По-моему, самое время позвать его, — выразила
мнение тикин Сатеник
Багратяи протянул руку и открыл дверцу машины с
моей стороны:
— Ступай, Давид, позови учителя.
Я подошел, но не посмел прервать разговор. Уж кому-
кому, а мне хорошо было известно, каков Арамян, воз-
бужденно говоривший с собеседником.
— Все, что происходит вокруг меня, происходит со
мной, — говорил Арамян. — Все, что является государ-
ственной собственностью, — мое. Даже если на далекой
Камчатке выходит из строя ценное оборудование и я могу
быть полезен, я должен спешить туда.
— Я рад, умница моя, рад, — последовали подбадри-
вания управляющего. •— Но сейчас у меня нет денег. Одни
только голые руки.
— Голых рук не бывает, есть только голые мысли,
445
—- Ну так я тебе дам мыльный порошок, пускай пузы-
ри, может, из них навес образуется.
— Давид, ты видишь телефонные провода, идущие к
старому селу?
— Вижу.
•— Сними их. Даю тебе также и водопровод старого
села, достань трубы. Сооруди из них навес для этих ма-
шин.
В тот день я отвечал Арамяну свой последний урок.
Тотчас же перекинул я мысленно над стоянкой три труб-
чатых свода, покрыл сеткой из проводов и поверх нее на-
кинул полиэтиленовую пленку. Это было одним из са-
мых примитивных строений нашей фантазии. Строили мы
их для «временных» и «скорых» служб.
Арамян зажегся:
— Найди еще один вариант. Возведи строение более
крепкое, более надежное.
Управляющий махнул рукой и быстро отошел, провор-
чав:
— Мне не советы нужны. Мне нужны деньги.
— Деньги, деньги.., всем денег дай, — бросил ему
вслед Арамян.
Услышал или не услышал управляющий последние
слова, не знаю. Дверца черной «Волги» хлопнула, и за-
урчал мотор.
Багратян подошел к Арамяну и взял его под руку:
— При пустом кошельке не найдешь общего языка
с управляющим. Поехали лучше с нами.
Арамян сначала стал отказываться, видимо чувствуя
себя неловко. В разговор вступила тикин Сатеник:
— Вы же нам все равно что родной человек, и ваше
общество было бы нам очень приятно. Конечно, если вы
располагаете временем...
Сев рядом с Багратяном, Арамян долго не мог успо-
коиться.
— Как только в Стройбанке убывают средства, всякая
работа заканчивается, все умывают руки. А ты не в со-
стоянии отрубить эти руки, ведь и твои они, больно. Я на
место этого самодовольного начальника посадил бы два-
дцатидвухлетнего молодого человека со светлой головой.
Прекрасный вид реки Арпы живет в моей душе как
любимая песня, родной голос, слово, имя. Много раз мне
приходилось проезжать по этому сказочному ущелью, но
ни один из дней не дарил мне столько чувств, как тот, ко-
гда Багратяны и мой любимый учитель провожали меня
446
на строительство. Я ехал на временную работу, не зная,
что раз и навсегда связываю свою жизнь со строитель-
ством туннелей и это только начало — прекрасное и не-
забываемое.
Багратян лег на берегу прямо на траву, в плавках,
с белым носовым платком на голове. Арамян постеснял-
ся снять даже рубашку и сел напротив Багратяна. Стали
играть в шахматы. Тикин Сатеник сидела на камне, опу-
стив ноги в воду, и предавалась воспоминаниям. Я и Сона
долго бродили по ближайшим лесочкам. Затем спусти-
лись к реке. Послышались оживленные молодые голоса,
и мы увидели нескольких парней. Один из них со спины
показался мне знакомым. Высокий, с коротко острижен*
ними кудрявыми волосами, с непомерно широкими пле-
чами, он сильно выделялся среди всей группы. Одет он
был в темно-зеленую полотняную рубашку и полотняные
брюки. Подвернув брюки выше колен, он стоял в воде,
медленно подтягивая к себе рыбацкую сеть.
Артак... Артак Кароян!
— Артак!
Он оглянулся, увидел меня, помахал рукой:
— Папаян! Салют! Сейчас посмотрим, что па твое
счастье выпадет!
Артак с силой потянул сети, и парни с криком броси-
лись к нему.
— Ты перешел все границы, Артак!
Артак по одной доставал из сетей рыбу.
•— Этот — малек... А вот буржуй, смотри, как надул-
ся. Тащите к Николаю. Только запомни, Коля, сперва
следует его насадить на шампур и прожарить хорошень-
ко на огне. Это тебе не болотный карасик.
Из сетей выпал кохак. Артак кинул его на берег и ска-
зал:
— Коля, бери-ка эту Змрухт. Ничего из себя не пред-
ставляет, но смотри, как куражится-ломается. Сохрани,
отошлем Карапету.
Он передал сети с содержимым одному из ребят и на-
правился ко мне.
Мы не обнялись. Но смотрели друг на друга истоско-
вавшимися глазами, как смотрели бы в наше детство,
— А это Сона?
- Да.
Они пожали руки. Я ждал, что Артак вспомнит Севан,
Но нет. Молчал он довольно долго.
447
Я знал, что Артак служил на границе, а после демоби-
лизации отправился в Бухтарму. А сейчас...
— Я на строительстве, Давид. Арпасеванстрое.
Весть меня страшно обрадовала. На участке у меня
будет близкий друг! А с Артаком не соскучишься.
Ребята все еще шумели в реке. А мы вспоминали.
Сона оставила нас одних, срывала цветы с кустов шипов-
ника. Артак рассказал мне, что, пока я гулял по лесоч-
кам, он уже видел Арамяна, познакомился с Багратяном
и тикнн Сатеник. Затем мы условились встретиться на
участке, и он побежал к ребятам.
Но Артаку с его друзьями не суждено было продол-
жать рыбалку. Рядом с «Победой» Багратяна остановился
вездеход милиции. Несколько милиционеров одновремен-
но выскочили из машины и, не дав ребятам опомниться,
всем велели собраться. Немного погодя на траве лежало
килограммов восемь рыбы, чуть подальше валялись сети
со свинцовыми шариками. Начальник ОВД района, круп-
ный мужчина, заложив за спину руки, сердито ходил
взад-вперед. Багратян и Арамян оставили шахматы, сле-
дили за ним. Тикнн Сатеник и Сона сидели у воды и на-
пряженно смотрели в их сторону. Я в растерянности оста-
новился на некотором расстоянии от ребят.
Начальник коснулся носком ботинка сетей:
— Кто из вас организатор этого позорного дела?
Артак поднялся с места. Его веселый взгляд и дерз-
кая осанка не могли не покорить всякого, кто смотрел на
него.
— Как звать? — раздался голос начальника.
— Артак.
— Где работаешь?
— На Арпасеванстрое.
— Это кто такие?
— Николай Сухомин.
Высокий жилистый парень со светлыми усами слабо
улыбнулся.
— Того, другого, зовут Александр. Любит рыбу фо-
рель.
— Покороче, — осадил его начальник.
Артак указал на остальных ребят:
— Ну а эти, как сами видите, наши. Разом закаркают
или по одному, но рекоред поставить надо. Кстати, это
наш общий недостаток.
Ребята оживились. Артак прикрикнул на них:
448
— Черт подери, нет чтобы поумнеть чуток — мам сво-
их обрадовать.
Начальник милиции вновь зашагал взад-вперед. Вид-
но, думал, насколько надо быть строгим с таким слав-
ным парнем.
— Так, значит, это ты бригадир проходчиков Артак
Кароян? По-зор! Стыд и срам!
— Товарищ начальник, понимаете, есть серьезная
причина...
— Ну-ну.
— Отец жены Николая из Тулы приехал повидать
дочь. Нам, извините, хорошо известно, какого сорта Ко-
лин тесть. Я так ему и сказал: «Коля, он тебя отлупит.
Дай-ка организуем вечер знакомства, может, обмякнет
человек». А не то старый матрос... Во ручища-то! Жал-
ко ведь парня...
Губы начальника расползлись было в улыбке.
— Ну так что ж, нельзя было купить продуктов?
И как вам в голову взбрело, из реки рыбу красть?
— Не красть, а ловить.
— Молчать! Если тысячи берегут, а один берет — это
грабеж.
Кто-то из ребят легко коснулся ногой Артака. Сер-
жант у машины в свою очередь делал ему знаки замол-
чать. К начальнику подошел другой сержант, стал что-то
шептать на ухо, а тот переводил взгляд с Артака на ре-
бят. Наконец сержант отошел. Начальник вплотную при-
близился к Артаку.
— Неделю назад на вас был составлен акт. Почему
акт не подписан?
— Товарищ начальник, согласно этому акту получает-
ся, что мы — арпинские акулы, то есть преступники.
— Вы дважды преступники. Подпишитесь под актом,
в противном случае вещественных доказательств доста-
точно, чтобы отдать вас под суд. На сей раз я отправлю
дело в товарищеский суд вашего участка. Но если еще...
Если хоть одной рыбой в реке меньше станет...
Артак прыснул.
— Встать! — грянул начальник.
— Я стою.
— Молчать! Почему смеешься?
— Товарищ начальник, вы всех рыб в реке пересчи-
тали?
— Рыб не считал, зато браконьеров знаю.
15 в. Арутюнян
449
— Что же делать-то?— жалостливо протянул Ар-
так. — В России таких рыб не сыщешь. Ну я и хотел ребят
удивить нашим добром. Они же не сберегли своих кара-
сей. Понимаете?
— Вы откуда приехали?
— Мы с Колей из Бухтармы, остальные из Братска,
Донецка,а один из Красноярска.
— Так. Рыбу будете ловить на удочку. Арпасеваицам
мы разрешаем. В порядке исключения.
— Товарищ начальник! Это ж забава для пенсионе-
ров. Нам некогда.
— Молчать! — Начальник подозвал сержанта: — Ка-
рояна с Сухоминым возьмешь с собой. Остальные пусть
расходятся по домам. Сети конфисковать и составить акт.
Рыбу сдашь в торг товароведу, пусть оценит и продаст
через магазин бригаде Карояна.
Взгляд начальника остановился иа мне. Видно, я по-
дошел довольно близко.
— А ты кто такой? Из них, что ли?
Я не успел ответить, Арамян крикнул:
— Из них, товарищ начальник, из них...
Начальник, усомнившись, иа всякий случай обратился
к Артаку:
— Он из твоей бригады?
— Точно, из моей. Парень что надо.
— Из твоей, не из твоей, все марш отсюда! Чтоб духу
вашего тут не было!
Сона вскочила с места, подбежала ко мне.
— Что вы говорите? Это мой муж.
Грянул хохот. Сона застеснялась и, потупившись, ста-
ла тереть глаза.
Начальник подошел к сидевшим на берегу Багратяну
и Арамяну. Оба одновременно поднялись.
— Вы, как я вижу, приехали отдыхать. Разумеется,
рыбацких сетей с собой не взяли.
— Нет-нет, — ответил Багратяи, — будьте покойны.
Что же касается того славного парня, то он действитель-
но из них. Мой зять. С завтрашнего дня будет работать на
строительстве туннеля. '
Начальник еще раз окинул меня взглядом, сказал:
«Ну, хорошо» — и направился к шоссе. Только теперь я
заметил, что там его поджидает другая машина, а рядом
с ней стоит и смотрит в нашу сторону Гарсеван Смбатыч.
450
В забое нет времен года. Нет дня и ночи. Все те же
сырые скальные стены, свод и великое таинство недр.
Прямо с небольшой площадки у входного портала тя-
нулись в глубь туннеля узкие рельсы. Где-то на сотом ме-
тре от входа дневной свет постепенно гас и начиналась
змеевидная гулкая пустота. По идущему вдоль правой
стены широкому трубопроводу в забой нагнетался све-
жий воздух. Во время взрывов по тому же трубопроводу
выводился наружу воздух, насыщенный газами.
.. .Вуааа... — ревел вентилятор.
В нескольких местах с потолка прямо на мою каску
струилась теплая вода, приятной судорогой бежала по
спине.
Пройдя около километра, я услышал шум электрово-
за. Он напомнил многократно умноженный и растянутый
ход часов. Вагонетки из забоя вывозили породу. Я смо-
трел вокруг и представлял ту огромную работу, которая
уже была совершена. Сердце мое переполнялось чув-
ством почтения и восхищением.
Продолжая продвигаться вперед по безлюдному тун-
нелю, я наконец заметил чей-то силуэт. У насоса, откачи-
вающего воду, стояла молодая женщина. Решив немного
отдохнуть, я поздоровался и взглядом поискал, где бы
сесть. Мое намерение не ускользнуло от нее.
— Извините, но мы тут кресел пе держим, потому как
гостей не ждем. Встретил кого, поздоровался — и дальше,
в путь.
Намек был ясен. Я уселся прямо на воздуховоде.
Спецовка горнопроходчика мне чем-то напоминала во-
енную форму, а женщина — сестру милосердия.
— Знаете, проходчики народ строгий. Не терпят, ко-
гда во время работы рядом с ними слоняются посторон-
ние.
— Я не посторонний. Я из стройотряда. Наши все на
строительстве жилых домов, а я в забой попросился бе-
тонщиком.
— A-а, н^ стало быть, после института начальником
к нам. А мне показалось, вы из любопытства. Любопыт-
ных-то у нас хоть пруд пруди. Ох, запретить бы им всем
ходить в туннель раз и навсегда! — И, неожиданно улыб-
нувшись, она сказала: — Меня зовут Зина. Мой муж, Су-
хомин Николай, бригадир проходчиков. Только в забое
сейчас бригада Карояна.
— А я думал, Николай из бригады Артака.
451
— Да просто они близкие друзья, не разольешь во-
дой. Оба свой выходной под воскресенье подгоняют —
вместе провести. — Зина глубоко вздохнула. — И опять
на рыбалку, и опять плати штраф.
Простившись с ней, я зашагал дальше. Шел и думал:
вот вам женщина — выросла в Туле, работала в Бухтарме,
вышла замуж и перебралась с мужем в этот далекий, бо-
гом забытый уголок, где теперь ее дом.
Шум вагонеток прервал мои размышления. Электро-
воз направлялся в забой. Я помахал рукой. Машинист за-
медлил ход и помог мне подняться. В забой я прибыл в
тот самый момент, когда маркшейдер, закончив свои из-
мерения, мелом ставил метку на скалистом лбу забоя.
— Вот ваш центр.
Артак велел ребятам взять молотки, не забыв при
этом подшутить над маркшейдером:
— Дядя Петрос, теперь до сбойки какую веревку бу-
дешь искать, из хлопка или синтетики?
Ребята словно этого и ждали. Наперебой стали ост-
рить:
— Да не слушай ты его, дядя Петрос. Вешаться сей-
час немодно. Сходи-ка лучше в лес, пусть тебя медведь
съест.
— Лучше бы вам не каркать, вороны.
Маркшейдер ушел, ворча себе что-то под нос.
— Зря вы так, ребята, — заговорил проходчик постар-
ше.— Сколько маркшейдеров пе выдерживали, кончали
самоубийством. Вот, говорят, маркшейдер нашего Джа-
джурского туннеля тоже... Эх, судьба-то какая, а? По-
хоронили его, пробурили еще тридцать метров, и надо же,
сбойка состоялась. Оказывается, высчитал-то верно, а
нервы не выдержали. А может, это неправда, может, при-
думал кто так, разговора ради.
Ребята притихли, молча взялись за молотки.
Бурился центральный шпур. Длинный бур соскальзы-
вал с отметины. Артак рукой брал бур и держал его на
метке.
— Запускай...
От перфораторного молотка стоял страшный треск.
Бур крутился в ладони Артака. Он держал его долго,
пока, пробив дыру, бур не врезался в скалу и не пошел
во отметине. Я восхищенно следил за Артаком. Как су-
мел он стать таким мастером?
Когда от молотков пошел уже ровный гул, Артак при-
близился ко мне и прокричал, стараясь перекрыть шум:
452
— Ну что задумался? Никак ваш осел в нашем дво-
ре заблудился?
— Да так, думаю вот, как это наш осел сумел так да-
леко продвинуться... — прокричал я в ответ.
— В этом продвижении виноват Коля Сухомин.
Шесть месяцев бил меня палкой, пока сам не признался,
что из меня-человека сделал.
Артак оставил меня и быстро подошел к одному из
проходчиков:
— Косишь, Саша. Будь внимательней. Та-ак, хорошо!
Вова, — обратился он к другому, — твой бур подозритель-
но урчит. На, бери мой! Мы конечно же в итоге выясним,
куда это дядя Петрос нас по недрам гонит.
Артак вернулся ко мне, стал рядом.
— Жаль, на временную работу не берем, не то быть
тебе в моей бригаде. — И, подумав, добавил: — Ничего,
на бетоне тоже неплохо. Главное, что ты от наземного
труда сбежал. Там, на солнышке, работа для девиц.
В тот день бригада Артака прошла целый цикл. На
лбу забоя пробурили тридцать два шпура глубиной в два
с половиной метра. Затем уступили место взрывникам,
заранее отнеся подальше от забоя молотки и шланги.
Бригада отошла к выходу, и все встали поближе к сте-
нам. Показались взрывники. Они уже зарядили шпуры
взрывчаткой, подожгли фитили, и я представил себе, как
пламя бежит теперь по земле к заряженным шпурам. По-
слышался глухой грохот, по туннелю прошла теплая вол-
на воздуха.
— Центр взорвался, — услышал я голос Артака у себя
под ухом.
Затем последовали второй, третий взрывы. Насыщен-
ная газами волна стремительно пронеслась по всей длине
туннеля. Взревели воздухоочистители, вытягивая из за-
боя воздух, полный газов, и нагнетая струю свежего. Ве-
реница порожних вагонеток, лязгая и звеня, пронеслась
в глубь забоя. Ребята спешили погрузить на них поро-
ду— глыбы взорванного камня — и тем завершить цикл.
Теперь подошла смена бетонщиков, с которыми мне
суждено было работать.
На следующее утро, не успев выйти из своей комнаты,
я столкнулся с Артаком. Словно уговорились. Он был
тщательно одет. Рубашка отутюжена, ботинки начищены
до блеска. Протянул мне руку:
453
— Может, пойдешь со мной? К Николаю сходим.
Солнце еще не взошло, а у них уже тарарам.
Пока добирались до соседнего дома, Артак со свой-
ственным ему юмором рассказывал о семействе Сухоми-
ных:
— Как-то Зина получила телеграмму, что мать умер-
ла. Перед самым отъездом Сухомин сказал: «Зиночка,
дорогая, в таких случаях профком оплачивает дорогу,
надо будет взять деньги, не забыть. И еще один совет.
Папочку нельзя оставлять одного. Привезем его с собой.
Ну а потом, когда общими усилиями вы меня доконаете,
папаня тебе нового мужа отыщет».
Уже подойдя к дому, мы услышали голос Николая;
стоя на балконе и высоко подняв ржавый велосипед, он
кричал во всю мочь:
— Я собирался продать это, покупателя уже нашел.
Сломал, будь добр заплати за вещь.
Отец Зины, дядя Вася, высокий худой старик с чуть
выдающимся подбородком, пытался оправдаться:
— Я тут, понимаешь, хотел было гаечки подтянуть,
а он взял да сломался...
— Коль, ну как тебе не стыдно? — заметил снизу
Артак.
Тут на балкон вышла Зина. Увидев Артака, схватила
ботинок, запустила в него. Затем схватила второй, тре-
тий, и посыпалась вниз всякая обувь.
— Ну что ты, Зиночка что ты? Так всем домом бо-
сиком бегать будете.
Сухомин в свою очередь попытался успокоить жену:
— Зинаида Васильевна, веди себя как положено. Ну
что о тебе подумают?
— За велосипед я заплачу. Сколько с меня?
— Ну и мудрая у меня жена!—широко раскинул
руки Сухомин. — На мои же деньги товар у меня покупает.
Зина сунула ему тридцать рублей, схватила велоси-
пед и выбросила его на улицу вслед за обувью. Артак
тут же подобрал его, велел мне собрать обувь, и мы со
всем этим добром в руках поднялись на второй этаж.
Артак торжественно вручил велосипед Николаю.
— Разумный человек должен ценить свое имуще-
ство. На, Коля, возьми. Он нам еще пригодится.
Сухомин послушно принял велосипед.
— Ты прав, пусть пока побудет тут. Может, еще
удастся перепродать.
454
На трассе Арпасеванстроя все четыре шахты одна за
другой начали работу. Проходка шла уже по всем один-
надцати забоям. Особенности рельефа препятствовали
установке даже тех механизмов, которые на других по-
добных стройках страны оправдали себя. Много было
непредвиденного и нового. Уже надо было определять
возможности проходов с одного участка на другой для
обмена передовым опытом и организации действенного
социалистического соревнования. Время работы каждого
проходчика тщательно фиксировалось: сколько за одну
минуту, за час, за смену пробурено, облицовано. Минут а
для одной смены ничего не значит; когда же она берется
по всей трассе, то составляет уже дни. Блокнот Артака
был испещрен записями. Ежедневно после работы каж-
дый член бригады осведомлялся, каково его участие в
цикле по времени. Затем сравнивались результаты не-
дели, определялся рост производительного труда. А ре-
зультаты бригады обсуждались в управлении.
Работали днем и ночью, а выходные дни назначались
согласно заранее составленному графику.
Бригадам бетонщиков также было поручено сделать
подсчеты. На меня смотрели как на «неопытного», серь-
езных поручений не давали. Однако я внимательно сле-
дил за работой моих товарищей и свои записи отдавал
бригадиру Енгибару. Он был из села Кечут, физически
крепкий, трудолюбивый и упорный человек. Прочитав
некоторые из моих записей, Енгибар поручил вскоре эту
работу мне.
— Видать, ты парень не промах. Так и продолжай.
Желаю успехов.
Трасса готовилась к рекордной проходке. Мне было
непонятно, что это означает, ведь и без того днем и ночью
не умолкали отбойные молотки.
— Мобилизация, дорогой, мобилизация сил, — по-
по-своему объяснил Артак. — Водитель грузовой маши-
ны, секретарша начальника и даже посудомойка в сто-
ловой могут ускорить или притормозить нашу работу.
Чю буде!, если жена проходчика утром стукнет тарел-
кой мужа по голове и только потом отправит его в за-
бой? Отсутствие одного резака будет означать, что мы
на весь день оставим бур в бездействии. Мы должны
уточнить возможности проходки одного забоя в месяц в
условиях коллективного единства. А потом, дорогой, мы
сделаем это плановым показателем.
455
II, словно в подтверждение слов Артака, поселок за-
жил по-новому. У входа в клуб появилось объявление:
«Сегодня собрание женщин поселка. На повестке: как
оберегать мужчин. Докладчик Н. Каладзе». Ниже
кто-то приписал карандашом: «Нона, сперва выйди за-
муж». Другой зелеными чернилами добавил: «За меня».
Женщины готовились к собранию серьезно. Из дому
несли кофе, фрукты, пирожные. Наиболее любопытные
мужчины пытались проникнуть в клуб. Устав от борьбы
с ними, женщины повесили новое объявление: «Участие
«мужчин строго нежелательно».
Решения женского собрания стали известны лишь иа
второй день. Несколько уполномоченных от стройкома
женщин побывали в столовой и произвели там такой
осмотр, какого нс проводила еще ни одна комиссия. Было
составлено меню па месяц вперед. К обязанностям кухни
прибавился стол заказов. Другая группа побывала в
общежитии, затем прошлась по квартирам. Как гово-
рится, вытрясла иа голову коменданту пыль простынь и
ушла. В эти дни нс бездействовал и партийный комитет.
Комиссия специалистов при партийном комитете осмо-
трела туннельное хозяйство, проверила состояние меха-
низмов, оборудования, коммуникаций в забое.
В поселке каждый искал свое дело, чувствовал себя
ответственным за завтрашний день.
Рекорд не интересовал лишь двух людей. Одной была
Змрухт, которая спокойно работала в промтоварном ма-
газине продавцом, другим — Карапет, который был
оформлен ночным сторожем поселкового магазина.
На третий день моего приезда в поселок Артак по-
просил меня переселиться к нему па квартиру.
— Поживем вместе. Уверяю тебя, лягаться не буду.
Я с радостью переехал к моему другу. После смены
мы часто вспоминали радостные дни нашего детства.
Я рассказывал и рассказывал без устали о шалостях По-
госика и Сатеник, потом, увлекшись, мысленно уносился
домой, слышал детские голоса.
Утром первого июля бригада Николая Сухомина пер-
гой вошла в забой. Их должна была сменить бригада
Уртака. График рекордной проходки вступил в действие.
В тот же день неожиданно нас посетил Арамян. Ар-
' так готовил па кухне обед, и я услышал его голос:
— Добро пожаловать!
Я выскочил из комнаты. Арамян обнял нас обоих:
— Как хорошо, что вижу вас вместе.
45G
Мы втроем прошли в комнату. Арамян положил на
стол кожаную папку и стал осматриваться. Взгляд его
приковала карта па стене, а па карте — знакомые разно-
цветные стрелки, кружочки. Оп улыбнулся:
— Должно быть, вы без дела не сидите.
— Это работа Артака, — сказал я.
Арамян положил руку Аргаку на плечо:
— Ты тут, я гляжу, через сибирские болота длинные
дороги прокладываешь. Это сколько же лет должен на-
род трудиться, чтобы построить эти дороги?
— Необычные это дороги, учитель. Я сгрою их из
пенопласта.
— Пенопластна воде?..
— Понимаете, они изготовлены из пенопласта и по-
крыты сажен. Очень легкие. С боков закреплены обык-
новенными бревнами. Л над ними для элсктровертолета
протянут троллей.
— Где же ты найдешь благодетеля, который даст
тебе электроэнергию?
— А я беру ее от ветростанций.
— Предположим, дорога готова, электроэнергия по-
лучена. Что же ты ищешь в этих болотах?
— Сначала, естественно, провожу изыскательские
работы.
ApaMHji окинул взглядом полярные просторы.
— Здесь можно погреться? — спросил он.
— Это — полярные сады. Здесь растут субтропиче-
ские культуры.
— Откуда же они берут энергию для роста?
— Полярным днем — от солнца, а ночью — ог дви-
гателей ветровых станций.
— А это что за водные линии в Араратской долине?
— Водная трасса для катеров, следующих по марш-
руту Ереван — Октемберян. А это—i роллей, обеспечи-
вающий электричество для коротких вертолетных пере-
летов по маршруту Ереван — Горис. Я предусмотрел та-
кие вертолеты также для сельскохозяйственных и строи-
тельных работ.
Артак воодушевленно продолжал фантазировать, ко-
гда дверь неожиданно отворилась и раздался голос
Ноны Каладзе:
— Артак, дорогой, когда готовишь на кухне, не от-
ходи от плиты. Там такой чад, что все мои платья на-
сквозь пропахли.
457
В открытую дверь потянуло дымом. Артак побежал
на кухню, приговаривая:
— Ох, извините, Нона Арсеньевна... Ради бога, из-
вините. ..
— Открой окно... Но постой, я сперва закрою свое.
Мы открыли дверь и окна, вышли в коридор. Квар-
тира проветрилась. Только хотели вернуться, появилась
Каладзе. Видимо, опа куда-то собиралась. На пей было
такое красивое платье, что Артак и в самом деле почув-
ствовал себя виноватым.
Нона работала в туннеле насосчицей. Многим каза-
лось, что живет она не так, как могла бы. С ее внеш-
ностью, умением шить, одеваться и выдумывать всевоз-
можные прически она могла бы получать гораздо боль-
ше, если бы устроилась на работу в парикмахерскую. Но
девушка любила свою профессию, и в свободное время
занималась еще и общественными делами. Из нерабо-
тающих женщин поселка она организовала своеобразную
комиссию, которая называлась «Недремлющее око».
Женщины опекали молодых девушек и помогали начи-
нающим семьям. Так как в поселке многие не знают друг
друга, сплетни порой ни на чем не основаны. Оговорить
девушку просто, а ведь ей еще жить. Вот женщины и ре-
шили, что главное — вовремя остановить злые языки,
вовремя подсказать молодым, как обойти тот или иной
острый угол.
Увидев нас в коридоре, Нона растерялась:
— Боже мой, трое мужчин... Интересно, чем вы были
заняты, что не заметили, как все сгорело?
— Нона Арсеньевна, знакомьтесь, пожалуйста, с на-
шим учителем. Это самый хороший человек на свете.
Такие, как он, не часто рождаются.
Арамян покраснел и посмотрел на Нону. В его взгля-
де появилось удивление, и он с минуту не мог оторвать
от нее глаз. Девушка растерялась, тихо прошептала
свое имя и добавила:
— Ваш учитель очень приятный человек. Я рада по-
знакомиться.
Она быстро ушла. Войдя в комнату, Арамян сел на
стул, лицо его выражало печаль, которую редко кто за-
мечал в учителе.
Все поручения Артака я выполнил аккуратно. Сна-
чала убрал в квартире, затем собрал на лугу цвегы, по-
458
ставил в вазу. В столовой заказал разные вторые блюда,
закуски, расставил все на столе и прикрыл газетой.
Вернувшись со смены, Артак тщательно побрился, на-
дел чистую рубашку. Немного погодя явился Арамян, и
Артак вышел пригласить нашу милую соседку.
— Нона Арсеньевна, вы не забыли, что сегодня ваш
день рождения?
— Свой день рождения я прекрасно помню. А что?
— Мы хотим, чтобы вы были нашей гостьей.
Девушка на минуту задумалась.
— А ваш учитель здесь?
— Здесь. Приходите, пожалуйста.
Нона Арсеньевна снова умолкла, затем почти шепо-
том сказала: * •
— Идите, я сейчас приду.
Когда она вошла, Арамян встал, и они мельком, буд-
то остерегаясь выдать себя, взглянули друг на друга.
— Поздравляю вас с днем рождения, — торжествен-
но произнес Арамян.
Нона догадалась, что учитель всерьез воспринял шут-
ку ребят, но возражать не стала.
— Благодарю вас.
Артак с шумом открыл шампанское и наполнил бока-
лы. Потом взял свой и поднялся с места:
— Простите, учитель, мы пошутили, что сегодня день
рождения Ноны Арсеньевны. Но все равно души наши
сегодня переполняет радость. Мы вас очень-очень любим.
Правильно говорю, Давид?
— Конечно. — Я тоже встал.
Невольно поднялись и Нона Арсеньевна с Арамяном.
Секунду царило молчание, и казалось — это был миг
молчаливого благословения. Отчего лицо Ноны залилось
краской? Почему смутился Арамян?
Мы молча стали ужинать. Первая заговорила Нона:
— Вы, наверное, преподаете в сельской школе?
Артак опередил Арамяна:
— В настоящее время он представитель Министер-
ства просвещения. В работе нашей поселковой школы
скоро будут серьезные преобразования. Вы еще услы-
шите его на ближайшем заседании стройкома.
— Вы занимаетесь системой школьного обучения?
А что за преобразования вы предлагаете, если не се-
крет? — поинтересовалась Нона Каладзе.
Арамян провел рукой по своим густым вьющимся во-
лосам. Этот жест обычно выдавал его волнение.
459
— То, что я задумал, нельзя назвать преобразовани-
ем. Горняцкий поселок имеет свою специфику и не похож •
ни па какой другой населенный пункт. Предстаньте себе
ребят семн-восьмн национальностей в одном классе. Одни
из Ленинграда, другой из казахского горняцкого посел-
ка, третий из глухой армянской деревни... Разные обы-
чаи, разные языки, и объединяет их, конечно, труд, общее
дело родитслон. Но у каждого своя неповторимая пенхо-
лотпя, свое восприятие действительности.
Попа Каладзе внимательно слушала, Арамян увлекал
ее в мир своего воображения.
— Во-первых, я думаю, нужно заранее узнать раз-
меры дошкольников и школьников, закупить для пих
одежду на каждое время года...
Взгляд Ионы Арсеньевны выразил удивление.
— По возможности одинаковую, — уточнил Ара-
мян.—Во всяком случае, чтобы опа отвечала требова-
ниям моды иа детскую одежду. Костюмы не должны
уступать один другому по качеству и фасону. Пе будет
разнобоя, ненужной пестроты и, что самое главное, из-
вечного «у меня лучше, у него хуже» и отсюда «я лучше
его» и наоборот. Мне кажется, это поможет перевоспи-
тать и некоторых родителей. По здесь есть одна труд-
ность— как сиять мерки с ребятишек?
— Пу, это вполне разрешимо, — оживилась Попа Ар-
сеньевна.— Тут паши женщины будут как нельзя кстати.
Я с радостью вам помогу. Только нс получилось бы так,
будто в поселке дети толые, а мы собираемся их одеть.
И обязательно надо поставить этот вопрос па обсужде-
ние партийного комитета, узнать их мнение.
Предусмотрительность Поны Каладзе понравилась
Арамяну. Он ие смог сдержать улыбки и туг же ответил:
— Я уже говорил. Секретарь сказал, что это откло-
нение or законов торговли, по не нарушение. Товар будет
продаваться за наличный расчет и только согласно спис-
ку, предъявленному стройкомнтетом. При мне он свя-
зался по телефону с директором ОРСа и заручился сто
согласием.
— О, вы успели решить довольно много вопросов!
— Между прочим, — вмешался в разговор Артак,—
Попа Арсеньевна — член стройкома.
— А вы хотели через стройном осуществить вашу
идею? — поинтересовалась Каладзе.
— Да, только через нею.
4G0
— О, и с удовольствием буду защищать сс. Эю очень
кстати еще и потому, что и поселке не всегда можно най-
ти необходимую одежду для детей.
Артак носмотрел па Арамяна. Тот снова поднялся.
— Нона Арсеньевна... — Ои смутился, но туг же, взяв
себя в руки, продолжил: — Мне достаточно одного взгля-
да, чтобы оцепить человека, н не помню, чтобы я ошиб-
ся. Не спрашиваю, когда вы родились, но надо просто
радоваться тому, что вы есть. Спасибо, Нона Арсеньевна.
Беда грянула неожиданно. На пятнадцатый день ре-
кордной проходки в стройуправлении зазвонил телефон.
— Завал,— коротко сообщил начальник участка.
Самое страшное слово у проходчиков. Весть камен-
ной глыбой обрушилась па оживленный рабочий по-
селок.
К счастью, завал последовал за взрывом. Жертв нс
было, по выяснился другой факт: есть виновники. Нель-
зя было вести проходку дальше, по поставив креплений
на опасном поясе. В туннеле бетонщики всегда отстают
от проходчиков. Геодезист обязан постоянно следить за
породой и при малейшем подозрении вправе сразу же
остановить проходку. I Го тут, поддавшись общему на-
строению и захваченный всеобщим подъемом, решил
управиться до конца месяца. После ои говорил: «Я так
был уверен, что порода выдержит, что не учел опасное нт
взрывной волны».
Мы Возвращались домой молча. Первым, кого мы
встретили в поселке, был киномеханик Вачнк—малень-
кою рос т очка неразговорчивый парень. Завидев его, Г:п-
тнбар гут же решил шуткой поднять нам настроение:
— Пойду с дочкиной куклы мерки сниму Вачику иа
штаны.
Вачнк исподлобья глянул па огромного бетонщика,
по не ответил. Ребята тоже нс откликнулись иа шутку
бригадира, хмуро разошлись по домам.
Вскоре специальная комиссия выяснила худшее: со
свода забоя нс перестают валиться камин. Входной пор-
тал туннеля забили досками, проходка была остановлена.
Даже н самые трудные минуты жизни людям свой-
ственно улыбаться, петь песни. Жители поселка шли в
клуб.
На афише фильм «Дикая собака Динго» переимено-
вали о «Дикая собака Енго», и взбешенный Гшибар
461
разыскивал по всему поселку маленького Вачика, затаив-
шего па него обиду.
После тщетных поисков Енгибар подошел к афише
и хотел было уже сорвать ее, но Артак удержал:
— Енго-джан, дружище, уважь, пусть повисит депск-
другой. Ну что с тобой будет?
Кто один, кто с женой пришли в клуб лучшие брига-
диры нашего участка. Уж им-то, как никому другому,
известно, что значит завал. Полетел к черту труд десят-
ков дней, а то и месяцев, и сиди теперь сложа руки, жди,
пока разберут, что к чему. Еще неизвестно, сколько мет-
ров породы село, сколько еще осядет. Выгребай ее те-
перь, разбирай разрушенные крепления с бетоном, ставь
новые, надежные, и только потом продолжай проходку.
Николай Сухомин идет под руку с Зиной. Он ожив-
ленно рассказывает ей о каком-то Юре Варосяне, кото-
рый в труднейших условиях Сахалина вышел в передо-
вики железнодорожной стройки. В конце Николай не
может удержаться от улыбки:
— Из холодного Ленинакана в знойный Сахалин.
Хочешь не хочешь, а в передовики выбьешься.
Еще одна пара — Змрухт с Карапетом. Он в новом
костюме, она — в вечернем платье с блестками. Порав-
нявшись с нами, она спрашивает, обращаясь больше
к Артаку:
— Ребята, а кино после собрания будет?
— Зачем же после? — отвечает Артак. — Во время
собрания покажут. Про войну.
Карапет косится на нас, но молчит.
Мимо нас проходит секретарь парткома и начальник
стройуправления. Ловлю фразу из их разговора:
— Конечно же единственно верное решение — это по-
говорить с коллективом.
Зал был набит до отказа. На сцепе за длинным, по-
крытым красным сукном столом сидит начальник строй-
управления— сухощавый мужчина с острым подбород-
ком. Секретарь парткома говорит с трибуны. Не спеша
описал ситуацию. Виновниками аврала помимо геодези-
стов оказались и бригадиры проходчиков. Выяснилось,
что каждый из них в отдельности просил: «С облицовкой
подождем, братцы, бетонщики дохнуть не дают, по пятам
следуют. Видишь, порода сама нам помогает, проходим
через выносливые горы».
462
— Нет выносливых гор, есть халатные н беспечные
люди, а это может привести к серьезным последствиям,
как, собственно, и привело. Забой стоит под завале м.
В том, что случилось, виноваты мы все. Это должно по-
служить нам уроком. Сейчас надо вынести коллективное
решение о нашей последующей работе.
Кто-то прокричал из зала:
— Сколько денег дадите? А то — соберу ребят, раз-
берем завал.
Начальника стройуправления словно сорвало с ме-
ста, он стукнул рукой по столу:
— Не дам! Ни копейки не дам! Кто хочет воспользо-
ваться авралом, чтобы нажиться, тому нс место на
стройке!
Артак нагнулся и прошептал мне на ухо:
— Вот вам и кино про войну.
Секретарь, жестом попросив начальника стройуправ-
ления успокоиться, обратился к залу:
— В дни Великой Отечественной войны сотни тысяч
советских людей ушли па фронт добровольцами. Остави-
ли дома жен, детей, матерей и ушли. Они все знали, что
их ждут тяжелейшие испытания, но никто нс спрашивал
у Родины: «Сколько денег дашь? А то — брошусь на ам-
бразуру противника', грудью заткну ей пасть. Родина,
сколько же дашь? ..» — Секретарь умолк.
Люди в зале словно окаменели.
— Мы нс доверим «золотоискателям» пн туннеля, ни
Родины. В решительный! час они продадут и то и другое.
Завал будет ликвидирован силами добровольцев. Это и
есть наше задание на сегодняшний день. Я обращаюсь
к нашим опытным проходчикам; кто согласен сегодня
ночью, прямо сейчас, идти с нами в забой?
Тяжелое молчание нависло над залом. Сердце мое
вырывалось из груди: «Я, я согласен! Я пойду с вами!.»
Но кто я в этом грозном деле, где нужны умелые .руки
специалиста? Малейший промах — и не только ты, но и
твой товарищ в опасности. Меня все равно не возьмут.
Артак хитро улыбался и поглядывал вокруг. Почему
он молчит? Я мечтал, чтобы он вызвался первым и, по-
ложив руку мне на плечо, сказал: «Со мной пойдет Па-
па ян».
Напряжение в зале достигло предела, и вдруг словно
гром грянул:
— Ну, мужчины!
Зина.,, Она выкрикнула эти два слова так, что зал
463
вздрогнул. Вот так Зиночка... Наша простая, добрая,
нежная...
— Ну, Николай! — воскликнул кто-то из последних
рядов.
По залу прокатилась волна смеха, перешла в хохот.
— Посмеялись, и хватит! — перехватила эстафету
Пона Каладзе. — А теперь пусть мужчины встанут.
Четверо проходчиков одновременно поднялись с
мест — Ромик, Артем, Григорьев, Артак. Затем, посмеи-
ь 1ясь, встал и Николай.
— Коля, отстаешь, — заметили из зала.
Артак поспешил на защиту друга:
— Николай старый бегун и знает правила: не поспе-
шишь на старю, первым придешь к финишу.
И тут заговорил Григорьев:
— Аврал ликвидирую я с моими ребятами.
Николай попытался перехватить у пего инициативу:
— Брось, Саша, это дело мое! — И повернулся к си-
дящим на сцене: — Прошу доверить мне. Правильно го-
ворю, Зина?
— Правильно, — подбодрила его жена. — Мы еще
дома обговорили. — Она встала. — Начальство мало це-
нит Николая. Правда, Коля слишком любит, когда его
хвалят, ио разве есть другой узкой точный бригадир?
Артак прыснул:
— Верно, Зиночка! Николай никогда не забывает ку-
пить тебе одеколон на Восьмое марта, а мне на ухо го-
ворит: «Спирт — продукт не портящийся».
Начальник стройуправления постучал по столу, при-
звав развеселившихся горняков к порядку, и попросил
5 секретаря слова.
— Сядьте, друзья мои. Нам нужно всего восемь че-
ловек, и один из них я. Берем двух знающих дело бетон-
щиков и пятерых бригадиров-бурильщиков. Сегодня
вы — рядовые проходчики, я ваш бригадир.
Многим в поселке не спалось в ту ночь. Тревожно
звонили телефоны. «Ну что в забое? Что слышно?» —
беспокойно спрашивали друг друга люди.
Я все не мог успокоиться, не мог себе простить, что не
встал, не попросился в состав бригады. Как назло, по-
(. оянно вспоминались слова Арамяна: «Если уверен, что
с можешь помочь людям, не жди, пока тебя попросят об
лом». Мне шел уже двадцать второй год, мы с Артаком
461
были ровесник». До сих пор мне казалось, что во всех
ситуациях я должен быть одним из первых. Но вот я
даже ие последний. Я не там, с ними. Я никто. Ведь
была возможность проверить свое мужество, и я не ре-
шился. Да, пора уже разобраться, кто я, чего стою.
И прежде чем я смогу сравниться с Артаком, мне пред-
стоит закончить институт, отслужить в армии и прора-
ботать пар}' лет в забое.
Я вышел из дома. Поселок был ярко освещен; груп-
пами, парами бродили люди по дворам, выходили на
улочки перед домами. Рабочая столовая была открыта.
Обычно, когда случалась авария, многие, нс дожидаясь
распоряжений, шли на свои рабочиё места.
В столовой я застал повариху и дядю Васю. Потяги-
вая пиво, он тихо о чем-то разговаривал с ней. Я попро-
сил у поварихи бутылку пива. Наверное, просто так, что-
бы оправдать свой приход в столовую. Повариха бросила
мелочь в ящик прилавка, вышла. Вернувшись с бутыл-
кой, она снова уселась напротив дяди Васи. «Спон
мне», — попросила она, и тот запел старинную русскую
песню. Потом остановился, спросил, давно ли повариха
жиВет в Армении, не скучает ли по родной Украине. Она
ответила, что вышла замуж за армянина-горняка, и вот
уже двадцать лет как живет тут, и скучать ей нет нужды,
раз она у себя дома, рядом с мужем и детьми. Дядя
Вася молча допил пиво, встал. Немного погодя я догнал
его па берегу реки.
— Дядя Вася, а знаешь, что ты ходишь сейчас по дну
будущего озера?
Он повел плечами и ответил вопросом па вопрос:
— А сколько денег вложили в это дело?
Я назвал сумму. Лицо дяди Васи вытянулось от удив-
ления. Я сказал, что это падо, чтобы сохранить настоя-
щий уровень воды Севана. Озеро мелеет.
— Арпинской водой? Так этот же ручеек гуси вброд
перейдут.
В его душе шумели полноводные русские реки и бур-
ные моря. Память о бескрайних просторах таилась в его
глазах, он тосковал.
Дядя Вася пошел домой. Я остался один. Видимо, на-
строение его передалось мне. Никому нет дела до меня.
Поселок живет своими заботами и радостями. Я здесь
чужой, приехал и уеду.
Я вернулся домой. Только поднялся на второй этаж,
как на лестнице услышал знакомый голос:
J6 в. Арутюнян
465
— Нона Арсеньевна, я должен сказать -вам что-то
очень важное. Прошу, впустите меня на минуточку...
Это был голос Гарсевана Смбатыча. Я вспомнил Ара-
мяна, чистого, застенчивого человека. Он смотрел на
меня со скрытой печалью в глазах, о которой никогда
не говорил. Я вошел в коридор. Гарсеван Смбатыч меня
не заметил. Он снова постучал в дверь.
— Нона Арсеньевна, здесь никого нет. Отопри же...
— Я прошу вас уйти, — донесся голос Ноны Каладзе
из-за дверей. — Если я похоронила мужа, это вовсе не
значит, что вместе с ним похоронила и свою честь. Ухо-
дите немедленно!
— Ну зачем же так?
Вдруг я увидел Сона, маму, тикин Сатеник, Зину,
Артака. Они смотрят на меня, Ждут, как я себя поведу.
И я крикнул что было мочи:
— Не смей!
Гарсеван Смбатыч вздрогнул. Посмотрел на меня
растерянно. Узнал, наверное, и это немного успокоило
его.
— Папаян, это же я...
— Убирайся!—В голосе моем прозвучала угроза.
Гарсеван Смбатыч нахмурил брови.
— Слюнтяй, — бросил мне он. — Как ты разговари-
ваешь со мной!
— Не смейте стучать в эту дверь.
Он окинул меня презрительным взглядом:
— А, так это твое право открывать-закрывать эту
дверь?
Со мной случилось что-то странное. Артак шепнул
мне на ухо так явно и отчетливо, словно стоял тут, ря-
дом: «Давид, бей!»
Я пришел в себя, когда услышал голос Ноны:
— Давид, генацвале, оставь ты его, пусть убирает-
ся.—Она тянула меня в комнату. Потом обернулась
к Гарсевану Смбатычу: — Немедленно уходите!
Я очутился в комнате Ноны Каладзе. Закрыв лицо
руками, я заплакал. В тот день у меня было много при-
чин для слез. Потом я почувствовал, как Нона Арсень-
евна гладит меня по голове, открыл глаза и взглянул на
нее. Склонив красивую голову, она беззвучно плакала.
Может, от обиды, может, от тоски по безвременно ушед-
шему мужу. Я выпрямился, Нона прижала мою голову
к груди и прошептала на родном языке: «Цмао чемо».
466
Почти всю ночь я не спал, а когда проснулся, солнце
еще не взошло. Наскоро оделся, выбежал из дома. На
улице не было ни души. Даже обидно. Неужели все
спят, когда там, в туннеле, люди насмерть бьются со
стихией. Во всяком случае, такой представлялась мне
их работа. Я поспешил на участок. Здесь собралось мно-
го женщин. Начальник участка досадливо их убеждал:
— Ну что вы собрались? Ну что? Все будет в поряд-
ке! Я не стоял бы тут с вами, там был бы, если что...
Ступайте же по домам...
Но женщин не так-то легко можно было успокоить.
И они стояли до тех пор, пока в туннеле не показался
электровоз. Мы все бросились навстречу, и я услышал
голос Артака:
— Николай, тебе что, жить надоело?
Сухомпн разлегся на передней площадке электро-
воза. Артак стоял рядом с машинистом, а все остальные
ехали в пассажирском прицепе. Машинист, опасаясь
толпы, остановился, не доезжая до портала. Люди ки-
нулись друг другу в объятия. Я подбежал к Артаку, при-
жал его к себе и вдруг почувствовал, как от радости по
щекам моим текут слезы.
Николай предложил пойти к нему. Артак согласился
и побежал в столовую. Он догнал нас, когда мы уже
входили в поселок.
Григорьев торжественно шел рядом с нами и говорил:
— Сейчас прямо в клуб пойду. Боюсь, как бы на
афише «Енго» не переделали в «Динго».
— Да черт с ним, пусть висит как есть, — весело от-
ветил Енгибар. — Динго хорошая собака.
Когда мы вошли в дом, Зина, уже приодетая, ждала
мужа. Она радушно пригласила нас в гостиную и вышла
на кухню.
— Ребята, присаживайтесь, — предложил Сухомин,
разглаживая на столе скатерть.
Обернувшись к кухне, Артак громко спросил:
•— Зиночка, ну как, велосипед продался?
-— Еще чуть-чуть, и я пожалею, что пустил тебя в
дом, — пробурчал Николай. — Зинок, принеси-ка кусок
хлеба с сыром. Правда, ему и этого много.
Зина подошла к столу, в руках две тарелки, с сыром
и солеными помидорами.
*— Знаю я вас, обоих знаю. И не надо мне сказки
рассказывать. Рыбьи ворюги.
»
4G7
— Зинуля, ты его не упрекай. Он, бедняга, пятнистую
форель только на картинках видел.
Николай не на шутку обиделся:
— Вы только поглядите на этого пловца-ловца! Да ты
скажи спасибо советской власти, что в Енисее искупался.
Он объясняет мне, что такое рыба! И вся-то Арпа — твоя
кормилица—полторы ложки воды. Скажешь — нет? Так
у нас в области, прямо рядом с нашим хутором, озеро
есть с ваш Севан. Л\ы его прудом называем.
— Никак болотце, Сухомин, припомни-ка лучше,—
заговорил дядя Вася, выходя из соседней комнаты и за-
стегивая на ходу рубаху. Он подошел к зятю, приню-
хался.— Фу, а дух-то болотный никак не сойдет.
Вдруг заговорила Зина:
— Ребята, какие вы все славные, храбрые, сильные!
Как я вас всех люблю! Почему мы приехали сюда, что
привело нас в эти горы? Мы же никогда не спрашивали
об этом друг друга. Бывает, вода в туннеле до колен до-
ходит, а может случиться, придется и потолки каменные
скрести. Все это ерунда! Потому что есть вы, ребята,
потому что рядом со мной ты, Николай. II я могу крик-
нуть на весь мир: родной!..
Она хотела еще что-то сказать, но волнение сдавило
горло. Зина села, положила голову Николаю на плечо.
На лице ее были заметны следы пережитых ночью вол-
нении.
Подходил сентябрь, и тревога Арамяна росла. Он
несколько раз встречался с преподавательским коллек-
тивом по поводу учебно-методических пособий, готовил-
ся отправить отчет в министерство, ждал, когда ОРС
выполнит поручение стройкома. Это первое свое начина-
ние он хотел обязательно отметить в отчете. Вначале
ОРС мотивировал отказ тем, что требуемые товары при-
обрести трудно, поскольку часть их — дефицит. Подо-
ждали еще. Потом от стройкома в Ереван поехал пред-
ставитель. Оказалось, что еще в июле товар был отправ-
лен в поселковый магазин. Но единственный продавец
магазина, Змрухт, была больна. Стройном поручил Ноне
Каладзе самой раздать детям одежду.
Магазин был закрыт. Нона узнала, что Змрухт от-
правилась в деревню к родителям, лечиться, и пошла
к председателю ОРСа. Тот только пожал плечами:
468
— Единственный продавец, ничего не поделаешь. По-
дождем чуток, выздоровеет.
Прошло еще две недели, Змрухт все не появлялась,
но по поселку пошли слухи, что ее видели в Егегнадзоре,
Сисиане, в селах Азизбековского района. Словом, она
бывает всюду. Карапета вызвали в стройном и велели
сообщить жене, что, если в течение двух дней она не
появится, будет составлена специальная комиссия и
дверь магазина взломают.
Змрухт появилась в поселке как ни « чем не бывало.
Сначала она зашла в кабинет председателя стройкома.
— Как же это понимать? Что, мой ребенок не имеет
права заболеть?
Чтобы не затевать ненужного спора, председатель
строго приказал ей открыть магазин и немедленно на-
чать продажу одежды.
— Продавать будете только согласно нашим спис-
кам. И никаких исключений.
— Никаких списков я не знаю. Товар получила, цена
при нем. Какой покупатель придет, тому и отдам. Что тебе
нужно, приходи и бери, а чтобы у меня из-за кого-то го-
лова болела...
Через некоторое время председатель стройкома стал
замечать, что в поселке есть дети, которые одеваются не
так, как все. В магазине часто толкутся какие-то подо-
зрительные люди, прежде он их не видел. Змрухт запи-
рает за ними дверь, а выпускает их через задний двор.
Он позвонил начальнику ОВД и потребовал немедлен-
ной ревизии. Приехал также представитель ОРСа. От
стройки были председатель и Нона Каладзе.
Когда Змрухт открыла дверь и члены ревизионной
комиссии вошли в магазин, они были поражены. Торго-
вый зал был оформлен под стать городскому универма-
гу. Придраться было не к чему. Проверили весы, метр,
кассу. Выяснилось, что за время болезни Змрухт про-
должала работать и регулярно сдавала деньги в Гос-
банк. Нона Каладзе была уверена, что заказанная оде-
жда находится на складе, но, тщательно осмотрев поме-
щение, вернулась ни с чем. На складе оказалось пусто.
У Ноны зазвенело в ушах.
Где одежда? — вне себя закричал председатель
стройкома.
Какая еще одежда? — искренне удивилась Змрухт.
Наш заказ?
Какой такой заказ?
469
— Тот, что ты получила пятнадцать дней назад, до
болезни?
•— A-а, это вы о детской одежде? Так бы и сказали.
— Ну?
— Да как же я могу пятнадцать дней держать то-
вар в магазине? Получила и сразу продала.
— Как же ты могла продать, когда магазин был за-
крыт?
— Вот те раз.., Когда это магазин был закрыт?
Я всего три дня болела, бюллетень представила. А то-
вар продала. С гор пришел народ, раскупили, увезли.
Я и месячный план выполнила, пусть только попробуют
премию не дать!
— Негодяйка.вдруг сорвалось у Каладзе.
Змрухт невозмутимо глянула на нее:
— Это еще кто? Посмотрите на нее! От негодяйки и
слышу! Поняла?! — Потом Змрухт повернулась к пред-
седателю стройкома: — Небось вспомнил, как ночью
приходил, стучался в дверь, да я не открыла. Так теперь
со зла наговариваешь на меня? Ты погоди, вот как от-
строчу на тебя жалобу в ЦК...
Арпа — Севан — почетная стройка, арпасеванец — по-
четный строитель. Трасса уже имела свои авторитеты.
Одним из них был мой друг Артак.
Многим со стороны могло показаться, что Артак бес-
печный и всегда веселый человек. Но часто я заставал
его задумчивым, он сидел часами за письменным столом,
смотрел в одну точку поверх раскрытой книги. О чем он
думал в эти минуты, было для меня загадкой.
Однажды я рискнул и спросил его, но прямого ответа
так и не получил.
— Да это у меня ветер в голове гуляет. Вот поснжу-
посижу, соберусь и выдую его разом,— пошутил он.
Но вскоре тайна его раскрылась.
Артак был в забое, когда в дверь постучались. Поч-
тальон вручил мне письмо и ушел. Я прочел обратный
адрес: «Ленинград... Сардарян Татевик».
Так это наша Татевик!
Вечером мы оба сидели дома, я готовил на кухне
ужин, Артак, растянувшись на кровати, решал кроссворд.
Я знал, что ои уже прочитал письмо.
— Ну, негодный, признавайся, с каких это пор вы
начали переписываться?
470
Он сразу понял, о ком речь, и, недолго думая, отве-
тил:
— С десятого класса. Остальное после, идет?
На следующий день мы собирались в деревню, откуда
я должен был вернуться в Ереван. Попрощаться с нами
пришли все ребята нашей бригады. Мы собрались в сто-
ловой. Пришли и Николай с Зиной, дядя Вася и Нона
Каладзе.
— Давид, родной, не забывай нас,— сказала Нона
Арсеньевна и обняла меня. — Дорогой ты мой, цмао
чемо...
Я обещал непременно вернуться.
Мы с Артаком выехали из поселка в полдень. Небо
было без единого облачка, солнце обволакивало своим
теплом землю, и здесь, под ярким его светом, мы чув-
ствовали себя свободными птицами, вырвавшимися из
тесного, душного туннеля. Мы ехали, радуясь красоте
нашей природы, вспоминая свое детство, и остаток пути
через нашу старую деревню решили пройти пешком.
Я попросил водителя притормозить, и мы быстро выско-
чили из машины. Обдав нас пылью, она умчалась впе-
ред. Десять — двенадцать километров отделяло нас от
цели.
До новой дороги мы добрались легко и увидели, что
строительные работы уже закончены. Пересекли поле и
вышли к широкому нагорью, косо пересеченному ущельем.
Тут и там в воздухе мелькали пестрые крылышки жучков,
стремительно проносились пчелы, и жужжание их, чуть
отстав, неслось следом за нами.
— Ну и как ты собираешься жить дальше? — спросил
Артак. — На попечении тестя-папеньки и на харчах
тещи-маменьки?
Я остановился:
— Видно, ты по моему кулаку соскучился.
Артак усмехнулся.
— Да просто я хочу сказать, жалко, что такой чело-
век в стационаре пропадает, годы теряет. Ты, брат, ро-
дился быть львом, а тебя мурлыкать учат, потому‘что
это нравится теще-маменьке. Уважай их, ничего не имею
против, но живи своим трудом, па свой заработок. Ведь
ты самый заслуженный человек среди нас: у тебя двое
детей.
— Хорошо, я подумаю. А каковы твои планы?
— Татевик советует мне подавать на заочное. Ду-
маю, верно говорит. Буду учиться па стройфаке. Хочу
471
соорудить бурильную установку для наших туннеле».
Возможно, мне это полностью и не удастся, но свои мыс-
ли на этот счет у меня есть. Не многие конструкторы
знают недра, как я. Татевик будет преподавать геогра-
фию в русской школе, ведь куда бы мы ни поехали, в по-
селках горнопроходчиков везде говорят по-русски. Будет
у меня детей девять штук, шестеро сыновей, три дочки.
Всё. Один — военный, другой — врач, третий — пилот,
четвертый — конструктор, пятый...
Последних слов Артака я пе слышал. Из-за противо-
положного холма показался табунок ослов. Неторопливо
шли они вдоль узкой расселины.
— Смотри! — воскликнули.
— Наши, — прошептал Артак.
В табунке средн всех других выделялся белый самец.
— Смотри, вон тот белый не наш? — волнуясь, спро-
сил я.
— Да никак твой...
Точно сговорившись, мы разом сорвались с места и
побежали к табунку. Я громко кликнул своего осла. Он
мотнул головой и первым тронулся с места. За ним по-
шли другие. Постепенно убыстряя шаг, они уходили от
нас.
— Одичали, — прошептал я.
— Одичали, — повторил Артак.
Как-то в третьем классе учитель дал нам задание на-
рисовать дом. Не сговариваясь, мы все нарисовали до-
мики с плоской крышей, над пей — солнце, у дома—
ослик на привязи...
Эти животные, тысячелетиями презираемые за по-
корность, шли теперь, чтобы обрести свою независимость.
Откуда было мне знать, что вижу их в последний раз.
Наступит зима, долгая и холодная, и потом...
Артак дернул меня за рукав:
— Пошли, темнеет уже.
.. .Наши отцы и деды рыли туннель кирками и лопа-
тами. Землю и камни таскали в обыкновенных ручных
тележках. Кайлом ^выламывали в скале русло для ка-
нала. И когда первенец нашего гидростроительства дал
свет, вся Армения ликовала. Это был первый факел, осве-
тивший наш путь в будущее. Потом факелы умножились,
засверкали в горах, в полях, ущельях — всюду, где есть
хоть один армянин. Моя Армения мечтами своими юна,
472
молодостью души прекрасна. Я вижу ее шествие — стре-
мительное, прямое. Ее твердостью мы стойки, ее неж-
ностью мы добры. Ее преданностью мы едины с другими
народами нашей Родины.
Я читаю историю первого поколения гидростроителей
республики. Переношу в свой блокнот их фамилии. Их
много, им нет числа. Огонь несли они в своей груди, и
пламя его осветило новую страницу в истории нашего
народа.
Не могу читать дальше. Сердце мое учащенно бьет-
ся, я уже понимаю, что судьба навсегда связала меня
с гидростроительством. Сона спит. Спят наши малыши.
Душу мою переполняет радость. Я склоняюсь к жене и
шепчу ей на ухо:
— Сона...
Не слышит.
— Сона...
Она медленно поднимает руку, обхватывает мою шею
и улыбается сквозь сон. Я не хочу будить ее.
«Завтра поговорим.., завтра...»
На следующий день я сообщил Сона, что решил пере-
вестись на заочное отделение и поехать на строительство.
Она посмотрела на меня, долго не отводила взгляда, по-
том тихо сказала:
— Только обещай почаще навещать нас.
Глаза ее наполнились слезами. Я обнял ее и поцело-
вал.
— Ян вас возьму к себе. Как же я буду жить без
вас?
Сона тяжело вздохнула:
— Ты не сможешь нас взять, дорогой. У нас будет
третий ребенок. Мы останемся здесь, в селе. Здесь воз-
дух чистый, нам с Детьми будет хорошо...
И мне вспомнились слова одной женщины: «Ты ро-
дился под счастливой звездой».
' Через месяц я вернулся на строительство с направле-
нием в кармане и с чемоданом, в который Сона аккурат-
но сложила мои вещи.
*
Я подходил к третьему пикету. Бетонные своды дро-
жали от грохота вагонеток, доверху нагруженных поро-
дой. Они прошли сквозь струи льющейся с потолка воды.
473
Проезжая мимо меня, машинист приветственно махнул
рукой.
У насосной станции собрались люди. «Экскурсан-
ты»,— почему-то подумал я, но, подойдя ближе, увидел
Арамяна, окруженного учениками. На единственном
стуле у насоса сидела Нона Каладзе и с улыбкой отве-
чала на вопросы учеников.
— Скажите, пожалуйста, каким вы представляете
себе будущее?
Спрашивала младшая дочь садовода Амбарцума из
нашего села — Наргиз. Она училась в десятом классе.'
Я пожал Арамяну руку и встал рядом. С Ноной Арсень-
евной мы обменялись кивками.
— Моя бабушка часто наказывала нам: «А что хо-
рошее задумаете, не говорите никому, чтобы сбылось», —
ответила Нона.
— Ну, это субъективно. А объективно то, что буду-
щее человечества — это коммунизм, — сказала девушка
и в эту минуту'она напомнила мне нашу Татевик. Нар-
гиз помолчала немного и снова спросила: — Скажите,
пожалуйста, этот насос отечественного производства?
— Да, отечественного. ।
Воздух перекачивает?
Нет, воду.
— Одно из трех основных условий существования.
А скажите, вы когда-либо чувствовали себя счастливой?
•— С чего это вы взяли, что я сейчас несчастна?
— Что вы, вы неправильно меня поняли. Достаточно
того, что вы участвуете в строительстве Арпа-Севан-
ского туннеля. Ваша каска может стать украшением лю-
бого школьного музея. Но я говорю о личном счастье,
к которому стремится каждая женщина.
Нона внимательно смотрела на девочку, та все боль-
ше и больше ей нравилась. Арамян слушал молча, не
вступая в разговор.
— Я была счастлива в школе, ~~заговорила Нона
Каладзе, — но понимала, что это только начало. Когда
я вышла замуж и уезжала из своего города, на вокзале,
прощаясь с родителями, я почувствовала, что кончилась
пора беззаботности, но эта потеря была так мала по
сравнению с тем, что меня ожидало. В Братске мы долго
жили в общежитии. Мне казалось, счастье придет ко
мне в тот день, когда у меня будет своя квартира, я об-
ставлю ее, куплю нейлоновый тюль на занавески, сяду
на балкопе и стану ждать мужа с работы. Я не знала то*
474
гда, что уже счастлива... Мечтала о детях, их будет
у нас пятеро. Пятеро здоровых и умных детей. Но по-
сле. .. — слово задрожало на ее губах, — муж погиб в
автомобильной катастрофе. Сейчас я одна, а разве мо-
жет одинокий человек иметь личное счастье?
— Я думаю, оно еще улыбнется вам, — по-взрослому
серьезно сказала Наргиз. — Вы непременно встретите
очень-очень хорошего человека. Вы такая добрая...
Нона Арсеньевна встала с места, обняла нашу новую
Татевик:
— Спасибо тебе, девочка моя.
Рассказ взволновал Арамяна, и, чтобы скрыть это, он
обратился к классу:
— Говорят, эту громадную стройку невозможно за-
кончить силами только нашей республики. Это неверно.
Испокон веку боролся труженик армянин с камнем, из
поколения в поколение передавал он опыт работы под
землей. Эта стройка сама по себе стала выражением
воли нашего народа, горячим его желанием. Но строи-
тельство может продлиться очень долго, и тогда жизнь
Севана окажется под угрозой. Вот почему братские рес-
публики поспешили нам на помощь. Сейчас на строитель-
стве работают сыновья и дочери двадцати восьми наро-
дов, и среди них Нона Арсеньевна Каладзе. Да, она не-
пременно найдет свое счастье... Я верю в это...
И лишь я один понимал, что Нона рассказывала свое
горе Арамяну, а Арамян выдал свои чувства.
После недолгого разговора с Арамяном я встретился
с начальником участка. Он ст^л настаивать на том, что-
бы я продолжал работать в бригаде Енгибара. Я объ-
яснил, что перевелся на заочное затем и только затем,
чтобы работать бурильщиком. Начальник участка по-
думал и наконец сказал:
•— Ну ладно, 'приходи завтра на участок.
Артак с Николаем сидели за столом уже довольно
долго. Оба были голодны. Зина плакала на кухне. Артак
тихонько забарабанил по столу:
— Николай, ты ведь в армии был поваром.
— Был. Даже несколько почетных грамот получил.
— Так вот. Если Зина вытурит тебя из дома, будем
жить вместе. Я буду пол мести, посуду мыть, а ты
вкусно готовить.
475
— Чего бы я ни сготовил, все борщом да кашей будет
пахнуть.
— Коля, не горюй, если еда будет невкусная, станем
почетные грамоты кушать.
Зина громко всхлипывала.
— Плачет. Гражданская совесть ее мучает, — наро-
чито громко пояснил Артак.
— А когда милиция вас поймает, ты будешь на суде
плакать, — ответила Зина сквозь рыдания.
— Ну, наверное, платок найдется слезы-то выте-
реть.
— Для такого случая полдюжины пришлю, не пожа-
лею, — не унималась Зина.
— Половину твоему Николаю отдам. Надо не надо,
все хвалит тебя: «Ах, как моя Зиночка готовит, пальчики
оближешь!»
— Ну, а Татевик твоя небось тебя хвалит не нахва-
лится. Сегодня же письмо ей отправлю: «Поздравляю,
твой хваленый парень Настоящий браконьер».
— Слово-то какое! Вот так и напиши. Она велит мне
быть умником, никуда из дому не выходить. Я пообещал
ей стоять в комнате неподвижно, как сундук. Она даже
может сесть на меня верхом. А когда состарюсь, пусть
не жалеет и выкинет вон. Кому нужен старый пустой
сундук? Ровно человек голодный...
— Ах, вы голодные... Ну и правильно. Все равно
вам есть не дам, пока не пообещаете, что на рыбалку
не пойдете.
Артак подмигнул Николаю.
— Ладно, — махнул рукой тот. — Не пойдем. Теперь
довольна? — И тихо прошептал: — Скажем, что едем в
Джермук.
Мне предоставили квартиру на втором этаже двух-
этажного дома. Это была довольно просторная одноком-
натная квартира со всеми удобствами. Бывшие обитатели
отделили занавеской часть комнаты и сделали из нее
спальню. Здесь стояла деревянная кровать, накрытая
цветастым покрывалом. Комната была обставлена ста-
рой мебелью, но мне все казалось новым: ведь здесь
начиналась моя трудовая биографи,ч.
Начало октября... Рабочий день кончился, одарив
меня счастливой усталостью: мы прошли полтора цикла»
476
Мне удалось также позвонить Сона, и я обещал ей скоро
приехать.
Дома я сел заниматься и просидел до полуночи. Я не
услышал даже, как начался дождь, и только тогда под-
нял голову, когда молнии стали сечь небо. Я посмотрел
в окно: дождь стучал по стеклам. Вдруг подобно ору-
дийному залпу грянул гром, и свет погас. «Должно
быть, на подстанции замыкание», — подумал я, зажег
спичку, отыскал фонарь и, сняв с крючка каску и надев
резиновые сапоги, бегом кинулся на участок. В подоб-
ных случаях горняки не спрашивают, у кого какие обя-
занности. Кто что умеет — вот что главное.
— Не было печали, — осмотрев щиты, проговорил
электрик. — Щиток вышел из строя. Тут работы часов на
шесть.
Это большая потеря времени. Начальник участка в
подобных случаях обязан быть в туннеле, самолично вы-
вести всю смену и поставить вахтенного у входа. Я стоял
рядом с ним, ожидая указаний, и он предложил мне
пойти с ним. Едва мы прошли километр в глубь тунне-
ля, послышались голоса. Из забоя выезжал электровоз,
работавший на аккумуляторах.
— Все здесь? — спросил начальник участка.
— Все, — откликнулись ребята. — Зря не ходите.
Мы поднялись в вагонетку и выехали из туннеля вме-
сте с ними.
Вернувшись домой, я понял, что заниматься больше
не могу, и лег в постель. Только сомкнул глаза, явилась
Сона, как-то обиженно взглянула на меня и сказала:
«Как же вы ее одну-то оставили?..»
Я вскочил. «Нона», — пронеслось в голове. Я быстро
оделся, взял фонарь и побежал в забой.
Я бежал по рельсам и все время помнил, что видел
ее днем на участке. Перешила робу туннельщика, вы-
шила на груди цветок. Из-под каски выбились пряди
волос. Была она чуть бледна, наверное от бессонницы.
Я ей сказал, что такие цветы вышивает моя Сона, ска-
зал еще, что она сама шьет себе платья. «Надеюсь, мы
скоро познакомимся», — улыбнулась Нона, показывая
ровные белые зубы.
Я все бежал и бежал.
Человек полнее воспринимает мир, когда ему есть
с кем поделиться. Я не думаю, чтобы кто-нибудь почув-
ствовал прелесть висячих садов Семирамиды, бродя там
в одиночестве. И в радости, и в печали нам необходимо
477
плечо друга, а в беде — особенно. Когда ты один и во-
круг могильная тьма, туннель полон ужасов, страх по-
добно иглам прокалывает тело, уступает место тяжелому
кошмару, и ты кажешься себе беспомощным как ребе-
нок.
Несмотря иа охватывающий меня страх, я бегу и
зову: «Нона!..» Ни единого звука. Будь она в туннеле,
хоть фонарь бы горел. Может, видение меня обмануло...
Но я все иду и иду вперед. Вот и насос. Никого пет.
«Значит, действительно вышла». Вернуться или пройти
еще немного? Я продолжал продвигаться вперед, но уже
шагом. Решил дойти до забоя и вернуться.
Вдруг я услышал приглушенные рыдания.
— Но-на! — закричал я и испугался своего голоса.
Последовало тяжелое молчание. При тусклом свете
фонаря ничего не было видно. Рыдания повторились, и
до меня донесся голос Ноны:
— Давид... цмао...
Она лежала между рельсами.
— Что ты тут делаешь?
Она протянула ко мне руку:
— Помоги..,
Я помог.
— Не поднимай меня, — встав па ноги, сказала
она. — Я буду за тебя держаться.
— Ты почему не поехала с ребятами на электро-
возе?— спросил я.
— Мне стало плохо. Может, отравилась, не знаю. За-
шла за насос, и даже крикнуть сил не было. А темно,
вот и не заметили... Кликнули пару раз, я не смогла
отозваться, ну и подумали — ушла уже. Мне казалось,
выйти будет пе так уж трудно...
— Но почему ты шла к забою?
— Фонарь у меня погас, я осталась в темноте, повер-
телась туда-сюда, может, кто покажется, и, видно, по-
шла в обратную сторону, к забою.
Нона ослабела и уже совсем пе могла идти. Когда
я на руках вынес ее нз туннеля, уже светало.
На узкой площади поселка, затерявшейся среди до-
мов, собралось человек десять — пятнадцать, с любопыт-
ством разглядывая видавший виды мотоцикл. Хозяин ма-
шины, пожилой горняк, с жаром перечислял достоин-
ства своего товара.
478
— Двенадцать лет был мне что брат родной. Ну
а теперь годы мои не позволяют водить мотоцикл.
О том, что мотоцикл постарел вместе с ним, он, разу-
меется, не говорил. И, заметив, что Сухомина заинтере-
совала его машина, продолжал:
— А вот для молодого человека такая машина даже
лучше автомобиля. Дешево, гараж не требуется, бензина
мало уходит. Шумит, правда, соседи жалуются, но это
не беда. Если обращать внимание на их брань, то и ра-
дио не сможешь включить. — Он широко развернул пла-
ток, вытер пот со лба и снова торопливо заговорил, что-
бы его вдруг не прервали: — Хочешь на охоту — пожа-
луйста, хочешь — к реке спустись, хочешь—поезжай в
лес.
Артак с Николаем его не слушали. Они внимательно
разглядывали мотоцикл и вели непонятный разговор:
— Бак бензина можешь оставить хозяину... Ось вы-
держит. Руль и крылья тоже можно выкинуть.
— Тут выкидывать много чего придется. А не испы-
тать ли нам разок?
— Ты справишься?
— У меня еще со школы права.
— Ух ты! И где ты такую школу нашел? Садись же,
чего встал!
Сухомин взял у хозяина ключ, осторожно повернул
его и с силой нажал на педаль. Мотор фыркнул, зата-
рахтел. Собравшиеся отступили. Мотоцикл сорвался
с места и понесся к шоссе. Кто-то предположил, что ма-
шина сейчас врежется в женщин, идущих по дороге, и
женщины с визгом бросились врассыпную. Но, надо при-
знаться, это было совершенно излишне. Сухомин сбавил
скорость и, постепенно овладев машиной, окончательно
подчинил ее себе. Собравшиеся перевели дух. Сухомин
сделал круг, вернулся
— Послушай, сколько проспшь за этот твой хлам? —
сойдя с машины, спросил он.
•— Хлам не хлам, а меньше чем за триста не отдам.
— Сто пятьдесят — красная цена, — вмешался в раз-
говор Артак.
— Можно подумать, я осла продаю, — возмутился
владелец мотоцикла, но по всему было видно, что он
ничего не имел против предложенной суммы.
Наконец сторговались. Пока Сухомин считал день-
ги, дядя Вася осмотрел, ощупал мотоцикл, потом выска-
зал свое мнение:
479
— Надо только руку приложить, и машина будет что
надо.
По случаю покупки Сухомпи предложил мне быть
его гостем. Я с радостью согласился. Они с Артаком за-
шли в магазин и быстро вернулись с продуктами. Не-
много погодя мы уже были у Сухомнна. Зина засуети-
лась па кухне, по Артак остановил се:
— Погоди, Зиночка, у нас еще дело есть.
Николай кинул па стол листы ватмана и чертежные
карандаши. Артак с удивительной быстротой начертил
схему мотоцикла и, добавив непонятные мне черточки,
сказал:
— Коля, поздравляю, получается. Только будет вер-
нее сначала использовать колоса от велосипеда.
— Угу, — согласился Николай. — Третье нужно.
— Ты купи для дяди Васи новый велосипед, а я ко-
лесо стяну.
Я только в тот день понял, что дружба между Арта-
ком и Николаем намного глубже, чем кажется, так как
нх связывает еще и общее дело. Разделить их невоз-
можно.
— Это и есть ваша бурильная машина? — сразу же
сообразил я. — Так это ж скорее тележка.
— Тележка, — подтвердил Николай.
Артак глубоко вздохнул:
— С бурильной установкой покончено. На сегодняш-
ний день лучшими считаются советские и шведские ма-
шины. Но, как видишь, в наших условиях они неприме-
нимы.— Артак прямо посмотрел мне в глаза. — А хо-
чешь правду? Па мои взгляд, все современные бурильные
методы малопродуктивны. — Он взял лезвие, провел ост-
рием по бумаге. — Смотри, достаточно разреза в ноль
целых одну десятую миллиметра, чтобы мы рассекли
любое твердое тело. Между том, чтобы получить гото-
вый туннель, мы дырявим и кромсаем всю поверхность.
Наконец, то, каким должен быть перфоратор завтраш-
него дня, инженеру определить трудно. Эту задачу дол-
жны решать физики и химики. Во-первых, надо точно
знать, па какой энергетической основе будет работать
машина.
— Какую же энергию предлагаете вы?
— Такую, от которой возникает секущий лучевой
поток.
•— Ты имеешь в виду лазер?
— Отчего же только лазер? Такой сильный луч мож-
но получить и другими путями. Но, оказывается, это сей-
час ие нашего ума дело, — заключил Артак, достал из
кармана конверт, вынул письмо и протянул мне: — Про-
чти вот эти строки.
«Я поговорила с профессором Макарченко, он мне
сказал: сейчас в Армении растет могучее поколение фи-
зиков и химиков. Думаю, нет необходимости ехать в
Ленинград».
Артак взял у меня письмо, сложил и засунул в кар-
ман.
— А ты хочешь учиться па физико-математическом
факультете?
— Нет, из физико-химическом. Решено.
Склонившись над чертежом, Николай увлеченно чер-
тил.
В этот момент Зина позвала нас с балкона:
— Ребята, смотрнте-ка, там друг др} га колотят!
Мы подбежали к пей.
Карапет схватил за ворот одного из членов строй-
кома, который проверял в магазине весы, и тащил его
на улицу.
— Что ты лезешь, куда не просят?! Тебе кто разре-
шил?— орал Карапет.
— Карапет, не трогай его! — Змрухт пыталась раз-
нять нх, со страхом думая, что вот-вот приедет милиция.
Мы бросились вниз. Народу собралось довольно мно-
го, большей частью женщины. Завидев пас, они напере-
бой стали жаловаться, что продавцы постоянно нх об-
вешивают. Артак подошел к Карапету, резко взял его за
локоть и втолкнул в магазин:
— Иди, иди, разбойник. Коля, за мной! Давид, ни-
кого не выпускай из магазина.
Громадного Карапета швырнуло из «.объятий» Артака
в угол.
— Вот там и сиди. А встанешь, встрянешь в разго-
вор, пеняй на себя.
Змрухт попыталась защитить мужа:
— Да вы кто такие? Посмотри иа них! А ну-ка мо-
тан отсюда!
— Чтоб я не слышал тебя, — зло посмотрев на нее,
сказал Николай.
Змрухт притихла, отошла в сторону. Представитель
стройкома поправил галстук, сшс раз проверил весы,
затем начал взвешивать уже проданный картофель.
481
480
Кто-то из собравшихся тут же достал ручку и бумагу п
стал записывать, сколько картофеля было продано и
сколько денег заплатили покупатели. Результат был
ошеломляющим. Вдруг Змрухт кинулась к прилавку,
лихорадочно достала из ящика деньги и запихнула в
сумку, крикнув на ходу:
— Карапет, вставай!.. К черту и магазин, и товар,
чтоб у них в горле застряло все это..,
Я преградил ей дорогу.
— Пусти! — Змрухт попыталась пройти у меня под
рукой.
В моих ушах прозвучали слова, сказанные когда-то
Арамяном: «Людей, потерявших совесть, жалеть не на-
до...» И, не считаясь с тем, что передо мной стоит жен-
щина, я грубо оттолкнул ее:
— А ну назад! Прикарманила чужие деньги и бе-
жишь?
Змрухт нарочно упала на груду картофеля и при-
творно заплакала; тогда представитель стройкома, взяв
ее за руку, с силой поднял. Артак забрал у нее сумку и,
одной рукой схватив Карапета за шиворот, сунул ему
лачку денег под нос:
— На, подавись, мерзавец... Вот тебе сотня... вот
тысяча... Подавись! Люди, давайте еще денег! Давайте
у кого сколько есть! Этой ненасытной утробе все мало...
Николай, остерегаясь, как бы Артак не задушил
свою жертву, потянул его за руку:
— Оставь его...
Представитель стройкома попросил кого-нибудь по-
звонить в милицию, а остальных — не расходиться.
В тот день дяде Васе исполнилось семьдесят пять лет,
и мы собрались в просторном зале столовой. Сухомин
купил тестю новый велосипед, украсил его красными и
зелеными лентами, а на руль посадил две куклы в сва-
дебных нарядах, удивительно похожих на него с Зиной.
Дядя Вася с волнением принял подарок.
Нона Каладзе надела костюм как у Чарли Чаплина
и, ловко вертя тростью, подражала движениям великого
комика. Девушки-зарядчицы пели хором, их песня нес-
лась на улицу, билась о скалы.
Весь поселок веселился с нами. Если бы вы знали,
каким светом озаряется день, когда у горнопроходчиков
праздник!
Приходили все новые и новые люди. Вдруг как-то
482
тревожно стало в зале. Все озабоченно начали перешеп-
тываться. Артак кивнул мне, и мы вышли на улицу.
— В третьем забое беда, — тихо сообщил мне он.—
Насосы встали, клеть застряла в шахте, смена сидит в
забое.
— Едем.
Парень из бригады Артака пригнал свою машину, и
мы поехали в Кармрашен.
Кармрашен— древнее село Гютен, расположенное
у подножия самой высокой из Вайских гор, называемой
Гиж, то есть Сумасбродной.
Кармрашенский участок считался одним из важней-
ших на стройке и находился под началом Кечутского
стройуправления. С самого начала стройки от централь-
ной автодорожной магистрали до Кармрашена проло-
жили шоссе. В селе стали подниматься двухэтажные
жилые дома, и древнейшее поселение переросло в гор-
няцкий поселок. Прежде здесь жили армяне и азербай-
джанцы, но с началом строительства в поселке все чаще
и чаще можно было встретить представителей многих
национальностей.
В Кармрашен мы приехали поздно вечером. Небо
было покрыто тучами, и в наступившей темноте нам
с трудом удалось увидеть двух-трех местных жителей.
От них мы узнали подробности. В забое осталось двена-
дцать человек. Вода быстро прибывает.
Мы подошли к шахте в тот момент, когда секретарь
парткома Аракелян распорядился открыть столовую и
приготовить еду, чтобы передать ее в забой.
— Товарищ Аракелян, разрешите нам спуститься,—
обратился к нему Артак.
Секретарь удивленно посмотрел на него:
•— Куда спуститься?
•— В шахту.
— Как спуститься?
— А как еду спускают? По канату.
Аракелян покачал головой. Затем наклонился к от-
верстию на дне подъемника и крикнул проходчикам:
— Вы чем там занимаетесь, ребята?
— Свадьбой! — неожиданно донеслось снизу. — Мы
тут зарядчицу Альбину за Каграмана Джафарова за-
муж выдаем.
— А кум вам не нужен?
-—- Кум у нас есть! Вы нам света дайте.
У людей наверху поднялось настроение. Значит, ре-
483
бята не отчаиваются. Молодцы! А ведь каждый из них
знает, что за шестнадцать часов вода зальет забой и слу-
чится непоправимое. Пять с половиной часов уже про-
шло. Что же будет еще через три-четыре часа, если не
дадут ток?
Срочно созвали всех на совещание. Предлагали мно-
жество вариантов, как спустить в шахту клеть, но вывод
был один: силами одного участка спасти потерпевших
невозможно. Решено было ехать в райцентр.
Артак подошел к Аракеляну:
— Выслушайте меня, прошу вас. У нас с Папаином
есть свои идеи, как вытащить ребят из шахты.
— В таком случае едем с нами. Обговорим в машине
ваши идеи.
Аракелян сел в машину, и мы с Артаком наперебой
стали излагать ему свои планы. Во-первых, в ста метрах
от копра шахты стоит трактор с длинным тросом. К сво-
бодному концу троса привязываем большую бочку или
глубокий ящик, трос перетягиваем через катушку, и по
мере приближения трактора к копру бочка или ящик
медленно спускается вниз.
— Ав бочке кто будет? — улыбнулся Аракелян.
— Мы с Давидом, — серьезно ответил Артак. — Мы
всех отправим наверх, потом поднимемся сами.
— Ну, а во-вторых?
— В шахту сбросим камеры от шин и доски. Ребята
наскоро сколотят плот и сядут иа него. Вода будет при-
бывать и поднимать их.
— Так. Есть еще вариант?
Мы один за другим предлагали секретарю наши ва-
рианты, он молча выслушивал их и неожиданно сказал:
— Кармрашен наше слабое место, ребята. Видно,
вам придется перебраться сюда.
— Только после сбойки, — сказал Артак.
— Ну, а ты что думаешь, Папаян?
— Думаю, в третью шахту, после сбойки. На сего-
дняшний день это наш самый трудный участок.
— Да, — вздохнул секретарь. — При такой загазован-
ности и нарастании температур людям очень тяжело ра-
ботать.
Фары осветили выступ скалы, за которым был пово-
рот. Колеса скрипнули, машина свернула вправо, и перед
нашими глазами весело замелькали огни. Мы подъез-
жали к райцентру.
Первый секретарь районного комитета города Азиз-
бекова Азат Ованесян звонил в Ереван. Связи не было.
Он велел телефонистке попробовать через другие рай-
оны.
— Ну вот, как говорится, беда ие приходит одна. До
сегодняшнего дня еще не было случая, чтобы связь пре-
рывалась.
Начальник стройуправления стоял у окна и, переми-
наясь с ноги на ногу, теребил в руках шапку. Аракелян
сидел за длинным столом, подпирал кулаком подборо-
док и не сводил глаз с секретаря. Наконец в трубке раз-
дался голос телефонистки:
— Говорите, товарищ Ованесян. Ереван.
Из разговора выяснилось, что в горах произошло сти-
хийное бедствие. В результате обвала рухнули металли-
ческие опоры высоковольтной липни электропередачи.
Секретарь положил трубку и молча посмотрел на при-
сутствующих. Аракелян, сохраняя спокойствие, спросил:
— Как вы думаете, не пустить ли в ход Азизбеков-
скую ГЭС?
— А вы не знаете такую поговорку: пришла бета —
отворяй ворота? Наша ГЭС, к сожалению, на ремонте.
И вдобавок директор ее болен и, вероятно, не скоро
выздоровеет. Насколько мне известно, его только вчера
привезли из больницы домой.
Воцарилось тяжелое молчание.
— Может, все же попробуем позвонить ему,— на-
стаивал Аракелян. — Ведь наверняка он даст нам дель-
ный совет.
Лицо секретаря райкома стало строгим.
— А почему при постройке шахты не учли возмож-
ность подобных аварий? Скажите, это вы дали согласие,
чтобы ГЭС встала на ремонт?
— Прежде-всего следует устранить неисправность.
Вопрос о согласии здесь ни при чем.
Ованесян с минуту смотрел па него, затем потянулся
к телефону и набрал номер директора ГЭС. Узнав, что
говорит секретарь райкома, супруга директора отнесла
аппарат к больному. Расспросив о его здоровье, Оване-
сян сказал:
— В шахте остались двенадцать человек, которые
через несколько часов могут погибнуть, если мы не вы-
ведем пх оттуда. Скажите, пожалуйста, если попытаться
пустить вашу ГЭС, сумеем ли мы обеспечить Кармра-
шеи энергией?
485
484
В трубке долго молчали. Потом послышался слабый
голос директора. Нет, ГЭС пе может дать Кармрашену
энергии. Провода сняты для проведения новой высоко-
вольтной линии электропередачи.
— Значит, сделать ничего нельзя?
— Лишь одно... Дать Кармрашену энергию через
Егегнадзор и Вардаовпт. Схему связи я знаю. Пожалуй-
ста, распорядитесь, чтобы меня доставили на станцию на
машине «скорой помощи».
Когда мы добрались до места, работники станции
уже были здесь. Начальник отдела связи района Бабаян
успел позвонить в Егегнадзор, Вардаовпт и Кармрашеи,
рассказать нм о ЧП. Он попросил всех телефонисток
быть на линии, ожидать указаний.
Вместе с Григоряном на ГЭС приехал врач и мед-
сестра. Больного осторожно вынесли из машины и поса-
дили па кресло перед пультом. На изможденном, белом
как полотно лице неестественно блестели глаза. Медлен-
но, с трудом откинувшись па спинку кресла, он снял те-
лефонную трубку и вызвал подстанции Егегнадзора, Вар-
даовита и Кармрашена. Когда телефонистка сообщила,
что все на линии, Григорян тихо сказал:
— Друзья мои, я не могу говорить громко, потому
слушайте внимательно мои указания и выполняйте их
спокойно и безошибочно. Вы меня поняли?
Услышав утвердительный ответ, Григорян стал да-
вать указания. Глаза постепенно закрылись, голова от-
кинулась, и, словно в забытьи, он уверенно и четко от-
давал распоряжения. Перед его закрытыми глазами
вставали электрические щитки, он видел движения рук
специалистов и мог точно определить работу каждого.
Мы молча смотрели и слушали этого удивительного че-
ловека.
Прошел час, и наконец мы услышали Егегнадзор:
— Готовы к принятию тока и передаче его Вардао-
внту.
Затем последовали рапорты Вардаовита и Кармра-
шспа:
— Готовы.
— Готовы.
Григорян попросил повторить, какие у них произо-
шли изменения. Убедившись, что все выполнено соответ-
ственно указаниям, он распорядился пустить ГЭС.
— Внимание!..
4«б
Рука Рафаэля Григоряна медленно опустилась. Ба-
баян осторожно взял телефонную трубку, положил на
рычаг и отошел, уступив место врачу.
Вернувшись в Кармрашеи, мы застали «заложников»
шахты на участке и поспешили в забой — посмотреть
уровень воды и узнать, в каком состоянии оснащение.
Тут нас ожидала приятная неожиданность: когда вода
стала прибывать, ребята решили спасти оборудование,
и, перевернув вагонетки вверх дном, они демонтировали
электрическое снаряжение, моторы. Все это делалось,
стоя по колено в воде при тусклом свете привинченных
к каскам фонарей.
Была осень. Солнечная осень Армении. В Араратской
долине продолжали собирать урожай, а мы серьезно го-
товились к важному событию. Приближался день сбойки
двух забоев — первого и второго.
Артак теперь все больше молчал; казалось, весь ушел
в работу. Однажды он мне сказал: «Татевик скоро при-
едет». А спустя несколько дней показал телеграмму:
«Встречай 5 ноября». Оставалось ждать неделю.
— Поехали встречать вместе?
— Поехали.
— Сядь и пиши заявление. Берем недельный отпуск
за свой счет.
Недолго думая, я сел за письменный стол, с радостью
предполагая, что эту неделю я проведу с Сона. Артак
написал одно заявление от своего имени, потом второе,
третье.
— Наш начальник управления человек неглупый, Ар-
так. Одного заявления будет ему достаточно.
— Терпеть не могу коллективные заявления. Пошли.
Мы вышли па улицу. Вместо того чтобы идти в упра-
вление, Артак направился к дому Сухомина. Я послуш-
но следовал за ним. Еще с улицы до нас донесся голос
Николая:
— Да пойми ты, Зинаида, в один прекрасный день он
весь дом подожжет.
— Коленька, не волнуйся. Я очень внимательна.
«Тело мое, — говорит, — по покою истосковалось. На ка-
кой бок ни лягу, точно на щебенке».
— Терпеть не могу чудаков, — сказал Николай, встре-
чая нас у порога. — Прошу вас взглянуть, что у нас дома
происходит.
487
Зина вынесла из комнаты охапку соломы. Поздорова-
лась с нами и быстро прошла мимо.
— Старик солому постелил. Впредь будем на солом-
ке спать — тело разминать.
— Может, ему кто посоветовал: на соломе поспишь —
сто лет проживешь...
— Тсс... Я ему сказал, будто это в журнале прочи-
тал...— И Николай продолжал шуметь: — Нет, я с этим
мириться не буду!
Зина вернулась с веником. Артак положил на стол
два заявления:
— Николай, подпишись. Зина, бери кошелек с моим
богатством.
Николай пробежал глазами заявление, расписался.
Зина со сберегательной книжкой в руках подошла
к столу.
— Книжки я тебе не дам, — отрезала опа.
«— С чего это?
А с того, что сначала подсчитаем, сколько пона-
добится денег, а потом, Коля, в сберкассу пойдем вме-
сте.
В тот день я узнал, что Артак каждый месяц боль-
шую часть своей зарплаты откладывал на сберкнижку
и отдавал ее Зине.
— В таком случае считай сама. Только учти, что по-
надобится определенная сумма и на мелкие расходы.
ЛАы вышли в коридор. Николай посмотрел по сторо-
нам и неожиданно вскрикнул:
— Где мой мотоцикл? Господи боже мой, ничего в
этом доме не стоит на месте! Ну старик! Ну злюка! Ар-
так, неси заявление, а мы с Давидом пойдем поищем
старика. Никак его опять в котельную занесло.
Мотоцикл, весь растерзанный, стоял во дворе котель-
ной. Из открытой двери доносился веселый голос дяди
Васи:
— Тридцать лет я был кочегаром на судне. Уголь,
скажу тебе, всякий попадался. Ну конечно же этот ни
в какие ворота не лезет, по стоит моей руке его кос-
нуться. ..
— Василий Владимирович! — крикнул Николай.
Дядя Вася вышел из котельной весь черный: руки,
одежда, лицо — все в саже. Невозможно было удержать-
ся от смеха, глядя па пего.
— Что это такое? Что ты с ним сделал? — строго
спросил Николай, показывая на мотоцикл.
488
— Не суйся, —угрожающим тоном сказал дядя
Вася. — Вот я его соберу, подтяну хорошенько все
гайки...
— Так я же хотел продать его! Ты понимаешь? Кто
теперь за него деньги даст?
— Отстань. С завтрашнего дня буду работать в ко-
тельной. И баста.
Николай, прикинувшись обиженным, потянул меня
за руку:
— Пошли, брат...
По пути Коля рассказывал о чудачествах старика и
смеялся.
— Этот мотоцикл я, честно говоря, для него и поку-
пал, но ему, конечно, не сказал. Пусть возится с ним,
надоест — машину какую завалящую куплю. А мотоцикл
нам с Артаком пригодится.
— Лодку будете делать из коляски?
— Думаем собрать автомобиль с двигателем на ба-
тарейках.
— Верно, тогда и мотоцикл понадобится, чтобы сдви-
нуть его с места.
— Ты прав. Поначалу нам будет нужен его мотор,
чтобы подниматься по косогору.
— А вообще напрасно все это. Над такими двигате-
лями работают люди и поумнее нас с тобой.
Николай остановился и сердито взглянул на меня:
— Нет, дорогой, не работают. Наш аккумулятор за-
ряжаться будет от ветра, ясно? Даже колеса... А кры-
ша кузова будет снабжать нас солнечной энергией, и...
как бы это тебя ин удивляло, она послужит го-ри-зон-
таль-ным парусом.
Я словно снова очутился на уроке Арамяна,
— Когда начинаете?
— Как только состыкуемся забоями.
Мы зашли в здание управления, поднялись на вто-
рой этаж. Секретарша начальника, видно догадавшись
о цели нашего прихода,сказала:
— Ваш товарищ уже в кабинете. Только сейчас во-
шел.
Из кабинета доносился сердитый голос начальника.
Николай приоткрыл дверь, и мы отчетливо услышали
разговор: < • и
— Ты что, хочешь, чтобы я остановил забои? Нет.
брат, не выйдет. Зине вот разрешаю, Колс нет. Ка-
489
ладзе может ехать, Давид —нет. Кто это там дверь от-
крыл?
Коля слегка притворил дверь и вновь тихонько по-
тянул за ручку.
— Понимаете, Николай мне кум.
— Тоже нашел себе кума! ^Да какой из него кум?
Ступай найди себе кума поприличней.
— Без Николая свадьбе не бывать. А Давид мой
брат.
— Все вы тут, понимаешь, друг другу кумы да братья.
Николай резко открыл дверь, вошел в кабинет и бы-
стро подошел к столу начальника.
— Либо вы дадите разрешение ехать на свадьбу,
либо я перехожу в третий забой. Мы это решили с Да-
видом Папаяном только что.
>— Не дам. Идите.
— Сейчас принесу заявление.
Николай пошел к выходу. Но не успел он выйти, на-
чальник воскликнул:
— Вернись! И ты тоже входи, Давид,— добавил он,
увидев меня в двери.
Недовольно качая головой, он поставил резолюцию
на заявлении.
— В день свадьбы тридцать мест оставите за нами.
Имейте в виду, мы приедем только на ночь.
Нас как ветром сдуло. В дверях*мы вновь услышали
голос начальника:
•— Оставьте дверь открытой.
Второго ноября в поселке горнопроходчиков забили
тревогу. В ущелье Арпы горит можжевеловый лес. Эти
вечнозеленые редкие деревья могли вспыхнуть как соло-
ма даже от самого незначительного огня. Пламя охва-
тывало сразу все дерево, и за считанные минуты оно
чернело. Там, где сгорел можжевельник, для восстанов-
ления леса требуются десятилетия. Пожар распростра-
нился примерно на двадцать гектаров, и огонь грозил
полностью уничтожить густые заросли деревьев в ущелье
реки Арпы и, пробежав по сухой осенней траве, переки-
нуться на росшие в отдалении деревья.
Когда мы добрались до места, небольшой отряд лес-
ников мужественно боролся с огнем. Одна за другой
подъехали наши машины. С разных участков дороги они
сворачивали к реке, притормаживали прямо у берега«
490
Туннельщики, вооруженные кирками и лопатами, выпры-
гивали из машин прямо в реку, переходили ее вброд и
спешили на помощь. Подходили колхозники, рабочие,
служащие. Уже со всех сторон лес был окружен спаса-
тельными отрядами. Борьба продолжалась до позднего
вечера, и только на закате люди медленно и устало спу-
стились к Арпе. Лес погиб, лишь черные обугленные
стволы напоминали о прекрасном можжевельнике.
Недалеко от меня под одним из опаленных деревьев
сидел Артак. Лицо почернело, одежда висела клочьями.
Прислонив голову к стволу и закрыв глаза, он размыш-
лял о чем-то своем, а может, спал. К нему подошел лей-
тенант милиции и без сил опустился рядом, рукавом вы-
тирая потный лоб.
— Завтра снова пойдешь на рыбалку. Возьмешь
только Николая.
— Куда ехать?
— На водохранилище.
— Может, в другое место?
— Нет, только на водохранилище.
•— Вода же холодная.
— В воду заходить не надо. Рыбы вам дадут. На-
киньте сети на кусты, чтобы издали было видно.
— Хорошо.
Лейтенант поднялся:
— Ну, пошли. Кажется, нас зовут.
Я ничего не понял из этого загадочного разговора.
С дороги нетерпеливо сигналили «КрАЗы», торопили гор-
няков. Мы молча зашагали к реке. Вдруг лейтенант оста-
новился. Прямо у его ног был разложен костер, в кото-
ром еще оставалась куча сгоревших веток. Он поднял
руку, сделав нам знак не подходить.
— Никак браконьера застукал?
— Похоже па то. Осторожно, постарайтесь ни на что
не наступать. — Он внимательно рассмотрел угли, рыб! и
кости, раскиданные вокруг, и заключил: — Огонь разве-
ли на рассвете. Вы ступайте, ребята, я еще здесь побуд}.
Наконец подсчеты показали, что до сбойки остается
тридцать метров. Маркшейдер не выходил из забоя.
Стоило бурильщикам прекратить работу, как он, прило-
жив ухо к степс, напряженно вслушивался, пытаясь уло-
вить хоть какой-нибудь звук из второго забоя. И порой
ему казалось, что он слышит треск перфораторов.
491
— Ребята, ну-ка послушайте... Молотки... Правда,
слышно?
— Нет, не слышно.
Маркшейдер задумчиво отходил в сторону, садился
па камень, часами дожидался нового взрыва.
«Еще два метра прошли. Сейчас должно быть
слышно».
По распоряжению начальника управления бригады
расформировали. Николай, Артак и я теперь все время
вместе. Когда выпадает возможность отдохнуть, отхо-
дим в сторонку, устраиваемся на воздуховоде, разгова-
риваем о дальнейших наших планах. Татевик станет
крупным специалистом по экономической географии,
будет заниматься изучением сегодняшних требований
государства к ученым, изобретателям. Николая уговари-
ваем подать заявление па заочное отделение физиче-
ского факультета Московского университета. Моя спе-
циальность инжепера-горнохимика полностью отвечает
нашим запросам. Артаку суждено изменить свой выбор.
Мы предлагаем ему учиться иа факультете кибернетики.
Сона с Зиной у нас тоже не бездельничают. Зину отправ-
ляем в Ленинград поступать на заочное отделение фи-
зико-химического факультета. Сона после окончания ин-
ститута должна оставаться в политехническом, наладить
нашу связь с лабораториями. Мы с Артаком параллель-
но с учебой должны изучать научно-техническую лите-
ратуру, чтобы получать научную информацию по всем
направлениям.
— Мы что, так и будем ходить словно пришитые друг
к другу?
— Да, мы всегда должны быть вместе, — подтвер-
ждает Артак.
В третьем забое температура нарастает с каждым
днем, загазованность превышает норму. Твердые породы
постепенно уступают глинозему, и кое-где появляются
темно-коричневые грязевые скопления. Подтверждается,
что забой проходит через подземную трещину. Тяжелое
оборудование оттащили, так как каждый день черная
масса может обернуться жидким потоком и громадное
горячее чудище медленно поглотит дело наших рук. Бу-
рильщики продвигаются вперед по сантиметрам, а до
сбойки у нас осталось восемнадцать метров.
492
Артак весело входит в забой, становится против меня
и говорит:
•— Пожми мне руку.
Жму.
— Этого недостаточно, поцелуй.
Целую.
-— Скажи: спасибо тебе, Артак.
— Ну и к чему все это?
•— А к тому, что обнаружена большая банда профес-
сиональных браконьеров. В течение трех лет они из за-
поведников похищали редких животных, вплоть до муф-
лонов и косуль, из рек и водоемов систематически крали
рыбу и продавали ресторанам, закусочным, а те — своим
завсегдатаям воротилам.
Мне пришел на память тот загадочный диалог между
Артаком и лейтенантом милиции на месте пожара.
— Может, ты сейчас расскажешь мне, как это тебя
ни разу не осудили за браконьерство?
— А кто сказал, что я был браконьером? Это, брат,
был всего лишь спектакль. Такие «браконьерыэ, как я,
водились и в других заповедниках. Только они стреляли
в воздух, а мне разрешалось ловить рыбу.
— Ну и что дальше?
— А то, что эта игра требовала большой сноровки и
времени. А как она проводилась, секрет работников ми-
лиции.
Оказывается, после выступлений Арамяна и моего
отца Бородатый Смбат и его сын были вынуждены вер-
нуть совхозу участок. Гарсевана Смбатыча освободили
от должности инспектора исполкома. Он поступил на ра-
боту в столовую, собрал вокруг себя браконьеров и по-
лучал немалые прибыли. На него-то и вышли работники
милиции.
До сбойки остается шесть метров. Ребята в одни го-
лос уверяют маркшейдера, что от взрыва во втором за-
бое почувствовали сильный толчок. Петрос, скрывая вол-
нение, спрашивает то одного, то другого:
— Ребята, в самом деле толчок был? Скажите правду.
— Почувствозать-то мы его почувствовали, но черт
его знает, может, это было землетрясение...
Дан приказ прекратить бурение во втором за >ое и
отойти. У входа в наш забой поставили дошатую пре
граду. Никто, кроме бурильщиков, пе имеет права вхо-
493
дпть. Мы остаемся в забое. Снаружи пришла весть:
у входного портала собралось много народу, все поют,
пляшут. А какие корзины приготовили женщины! Это
надо видеть.
Молоток запел в руках Артака. Вот бур его прошел f
последние сантиметры и провалился в пустоту. Николай
побежал к скважине.
— Свет... Я вижу свет из второго забоя!
Маркшейдер, дрожа всем телом, подошел к скважине,
посмотрел, и вдруг плечи его затряслись. Проходчики
обняли его:
— Ой, дядя Петрос, как же здорово, что ты не ходил
в лес и медведи тебя не съели!
.. .Толпа обступила нас. Мы словно плывем в море
цветов. Бухнули бутылки шампанского, пена побежала
по камням. Волны Арпы, которые первыми достигли Се-
вана, слизнули с камней, унесли с собой слезы нашей
радости.
А дальше.,. Ребята ушли из участка, как отлетает
стая ласточек, как взмывают в небо журавли одновре-
менно и вместе.
Я заканчиваю свою историю. Прости меня, читатель,
если об этих людях, душой богатых, верой чистых, я не
смог рассказать с достойным их чувством. Попщи в себе
недосказанное мною, Непременно найдешь.
СОДЕРЖАНИЕ
ВАПОЦ ДЗОР. Роман. Перевод В. Асланян ........ 3
ПОВЕСТИ
Коммуна. Перевод А. Тер-Акопян..............171
Бандиты. Перевод А. Тер-Акопян .. ..........244
Золотой туман. Перевод М. Мариносян.........290
Каменные колокола. Перевод А. Тер-Казарян...391
Владимир (Валюш) Арутюнович Арутюнян
КАМЕННЫЕ КОЛОКОЛА
М„ «Советский писатель:», 1986, 496 стр.
План выпуска 1986 г. № 296
Редактор М. Э. Кузанпн
Худож. редактор А. С. Томилин
Техн, редактор С. Л. Шереметьева
Корректор И. Ф. Сологуб
ИБ М» 6001
Сдано в набор 01 11.83. Подписано к печати 01,04.86. Формат 8lX108r/si.
Бумага тип. № 3. Литературная гарнитура. Высокая печать. Усл. псч. л. 26.04.
Уч.-изд. л 27.31. Тираж 30 000 экз. Заказ № 1628. Цепа 2 р. 10 к. Ордена
Дружбы народов издательство «Советский писатель», 121069. Москва, ул. Во-
ровского. II. Ордена Трудового Красного Знамени Ленинградская типогра-
фия № Б Союзполпгрпфпрома при Государственном комитете СССР по долам
издательств, полиграфии и книжной торговли. 190000, Ленинград, центр.
Красная ул., 1/3