либерашш

Aladin El-Mafaalani
Das
Integrationsparadox
Warum gelungene
Integration zu mehr
Konflikten führt

Аладин Эль-Мафаалани
Почему успешная
адаптация мигрантов
приводит к новым
конфликтам
Новое
Литературное
Обозрение
2020

УДК 323.11
ББК63.3(0),5
Э53 Российская Федерация
Редактор серии
Т. Вайзер
Эль-Мафаалани, А.
Э53 Парадокс интеграции. Почему успешная адаптация
мигрантов приводит к новым конфликтам / Аладин Эль-
Мафаалани; пер. с нем. Е. Щербаковой; предисл. Й.
Штампа; послесл. В. Малахова. — М.: Новое литературное
обозрение, 2020. — 216 с. (Серия «Либерал.Яи»)
ISBN 978-5-4448-1190-0
Вопрос о глобальной миграции — один из тех, что вызывают
самые ожесточенные дебаты в современном мире. Накал
страстей и непримиримость позиций участников этих споров,
казалось бы, подтверждают расхожий тезис о том, что мир
XXI века глубоко расколот. Автор предлагает другой взгляд на
нынешнюю реальность: интеграция происходит все интенсивней,
при этом значительная часть мира достигла небывалого уровня
внешней и внутренней открытости. Такого рода процессы
трудно удерживать под контролем, поэтому зачастую они
порождают социальную напряженность и новые конфликты.
Как бы парадоксально это ни звучало, но именно успешный опыт
вживания переселенцев вызывает обеспокоенность в странах,
идущих путем глобализации. Опираясь на пример Германии, автор
анализирует разные взгляды на адаптацию мигрантов, выявляет
основные препятствия на пути к открытому обществу, а также
задается вопросом, что же поможет справиться с проблемами —
большая открытость или закрытость. Аладин Эль-Мафаалани —
социолог, профессор Университета Оснабрюка (Германия).
УДК 323.11
ББК63.3(0),5
© 2018, 2020, Verlag Kiepenheuer & Witsch GmbH & Co. KG,
Cologne/Germany
© В. Малахов, послесловие, 2020
© Фонд Фридриха Науманна, 2020
© Е. Щербакова, перевод с немецкого языка, 2020
© ООО «Новое литературное обозрение», 2020
©
FRIEDRICH NAUMANN
FOUNDATION For Freedom

Содержание
Иоахим Штамп. Предисловие 7
ОТКРЫТОСТЬ И ЗАКРЫТОСТЬ
Общество расколото или открыто? 11
Стремление к закрытости — это борьба
с открытостью 16
Если и потерпим поражение, то благодаря нашим
успехам 19
ИНТЕГРАЦИЯ И ПЕРЕМЕНЫ
Ускорение в быстро меняющихся западных столицах
в сравнении с Японией 23
Культура и интеграция в повседневной жизни 26
ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ
КОНФЛИКТЫ
Легенда о бесконфликтном обществе 37
Конфликты — явления, сопровождающие
сращивание 44
Расизм, знание и предрассудки 54
С ростом интеграции может вырасти
и расизм 63
Поскольку дискриминация снижается, она
становится проблемой 67
Мигранты и их дети: дилеммы
и конфликты в семьях 76
Ассимиляция — это глупость 81
Идентичности меняются 87

6
СОДЕРЖАНИЕ
Движение к закрытости с разных сторон 92
Салафизм как молодежный протест 94
Ислам в открытом обществе 102
Головной платок или эмансипация 108
Конфликты двигают общество вперед 112
Миграционная страна как успешная модель 116
Кто такие «мы»? 120
ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ
Мир сращивается 129
Мир растет и растет 134
Все становится лучше, поэтому миграция растет.... 137
Борьба с миграцией — иллюзия? 142
Запад приобретает все большее значение и теряет
свое превосходство 148
Неравенство сокращается и в то же время растет... 152
Борьба культур? 154
ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
Глобальные тенденции к закрытости: исламизм,
национализм, регионализм, популизм 161
Что поможет нам справиться
с проблемами — большая открытость или
закрытость? 169
Конфликтующее настоящее, негативное будущее
и славное прошлое 176
Об авторе 184
Владимир Малахов
Борьба за признание и стыдливая мечта об апартеиде:
контексты прочтения эссе Аладина Эль-Мафаалани... 185

ПРЕДИСЛОВИЕ
Мир меняется. Мы трудимся, двигаем вперед
экономику и процесс коммуникации в
глобальном мире. Большие города в открытых
обществах Европы и Америки все в большей степени
становятся зеркальным отражением этого глобально
связанного внутри себя мира. Для любой культуры,
любой идеи эти города — свой дом, своеобразие
здесь только приветствуется. Чем теснее срастается
мир, тем больше городов включается в этот процесс.
И конца этого пути не видно.
Аладин Эль-Мафаалани наглядно описывает
плюралистические общества, с их проблемами,
возможными опасностями и их безусловными
преимуществами. Одним, живущим уже в новом мире, эта
книга поможет понять всю его противоречивость.
Другим позволит заглянуть в будущее, проследить
за процессом превращения их мира в открытое
общество.

δ
ИОАХИМ ШТАМП
Эль-Мафаалани дает точное описание такого
общества, показывает, что интеграция не
освобождает его от конфликтов, наоборот, именно конфликты
часто ведут к успешной интеграции, и уж никак не
к трагедии. Ведь соприкосновение с чем-то чужим,
полемика с другим — двигатель плюрализма.
Отсюда новизна, без которой нет прогресса.
Свобода — не уютное гнездышко. Открытое
общество — это тяжелый, повседневный труд, однако оно
того заслуживает.
Честная конкуренция разных точек зрения, идей,
интересов требует максимально глубокого
понимания природы интеграционных процессов. На это
и нацелена лежащая перед вами книга.
Др. Иоахим Штамп
Др. Иоахим Штамп — заместитель премьер-министра и
министр интеграции Северного Рейна-Вестфалии, крупнейшей по
численности населения (18 млн) федеральной земли Германии,
земельный председатель либеральной партии (СвДП). Выступает
за максимальную открытость общества, отмечая наметившееся
в последнее время ухудшение положения дел с миграцией и
интеграцией. Определяющими направлениями своей политики
считает, с одной стороны, целенаправленную репатриацию
нарушающих закон иностранных граждан, а с другой —
максимальное облегчение положения интегрированных мигрантов.

ОТКРЫТОСТЬ И ЗАКРЫТОСТЬ

ОБЩЕСТВО РАСКОЛОТО ИЛИ ОТКРЫТО?
Наше общество расколото, мир трещит по
швам — такова точка зрения большинства.
К такому единомыслию мы приходим в столь
редких случаях, что сам факт его всеохватности
примечателен. Однако на вопрос: куда надо
двигаться? — ответы звучат самые разные. Одни считают,
что не следует менять курс, а надо через кризисный
менеджмент пытаться вернуть миру прежнюю
стабильность, другие хотят полного возвращения к
старым добрым временам, то есть поворота назад.
Но что кроется за этими рецептами? Какие смыслы
несут в себе эти метафорические конструкции:
общество расколото, мир трещит по швам?
Придется с самого начала раскрыть карты: в этой
книге будет предложен другой взгляд на нынешнюю
реальность. Мой тезис заключается в том, что все
происходит ровно наоборот. Общество срастается,
а в мире все активнее идет процесс сближения. Не
всегда такого рода процессами можно управлять,
поэтому они часто порождают напряженность, а то
и конфликты. Ни у кого нет позитивного сценария
будущего. Отсюда разногласия в обществе, ведь
процесс сближения, сращивания — не очень
гармоничный. Без четко сформулированной цели на него
трудно влиять.
Это похоже на восхождение. Добраться до
вершины — значит уже наполовину преодолеть трудности.

12
ОТКРЫТОСТЬ И ЗАКРЫТОСТЬ
Но вершины не видно, нет ни опытного проводника,
ни протоптанной тропы. Путешественники
понимают, что уже преодолели большую часть пути, но не
все чувствуют себя уверенно. Возникают ссоры. Те,
кто плохо переносит тяготы восхождения, на
полдороге решают повернуть назад и спуститься в долину;
другие забыли, зачем вообще отправились в это
путешествие, — теперь раскинувшаяся внизу долина
кажется им несравненно более привлекательной, чем
когда они ее покидали. Но есть и такие, кто,
несмотря на трудности, продолжает путь к вершине. Они
преодолевают одно препятствие за другим и
медленно продвигаются вперед. А многие просто получают
удовольствие от подъема в гору, сама мысль
повернуть назад кажется им абсурдной. Наоборот, они
стремятся увеличить скорость движения. Вывод
очевиден — просто повернуть обратно невозможно, —
часть путников хочет двигаться только вперед, да
и всякий, кто бросит сверху даже ностальгический
взгляд на долину, не может не увидеть, до чего
ограниченно это пространство. Даже если бы все
путники, или хотя бы некоторые, захотели вернуться, того,
что было, уже не будет.
Речь, конечно, идет о пути к открытому
обществу. Оно еще не полностью открытое, но в сильной
степени к этому приблизилось. Точнее, оно
достигло того уровня, о котором и не мечтали те, кто
призывал встать на этот путь. Открытое общество дает
право на участие, на членство, на включение, но
позволяет также ни в чем не участвовать. Открытое
общество настолько открыто, что не ставит ни перед
кем конкретной цели, не предписывает стремиться

ОБЩЕСТВО РАСКОЛОТО ИЛИ ОТКРЫТО? 13
к определенному идеалу. Зато дает максимум
возможностей для обмена, сотрудничества, ведения
полемики. Оно следует традициям либерализма и
демократии. На сегодняшней продвинутой стадии это
либеральное миграционное общество.
Какие признаки характерны для открытого
общества? Мы ведем бурные дискуссии о неравенстве
между мужчинами и женщинами, между людьми
с миграционным и с немиграционным прошлым,
между негетеросексуалами (ЛГБТ) и гетеросексу-
алами, между людьми с ограниченными и
неограниченными возможностями. Мы спорим так, что
не замечаем, как различия все больше
стираются, растет участие в общественной жизни женщин,
людей с миграционным прошлым, с
ограниченными возможностями, негетеросексуалов. Я называю
это «внутренняя открытость», то есть расширение
границ участия разных групп, их замкнутости
внутри общества, иными словами — интеграция. Речь
идет о гражданских правах для всех граждан и об
уважении прав неграждан своей страны, об
антидискриминационной политике, о защите прав
женщин, религиозных и этнических меньшинств, людей
с ограниченными возможностями, о выравнивании
шансов, о праве следовать самым разным
жизненным сценариям, о разнообразии опций абсолютно
для всех.
Понятие «внешняя открытость» несет в себе
отчасти другой смысл, оно означает расширение
границ между разными обществами. Внешнюю
открытость можно определить, используя слово
«глобализация»: глобальны сегодня не только экономика,

14
ОТКРЫТОСТЬ И ЗАКРЫТОСТЬ
производство, транспорт, денежные потоки, но и
индустрия развлечений, искусство, наука и
коммуникация. А также мобильность людей, туризм и
миграция.
Внешнюю и внутреннюю открытость
концентрирует в себе образ мигранта, носителя миграции
и интеграции. Самые открытые общества отличает
наибольшая глобализация населения. Такие
общества по сути своей глобальны, иначе говоря, глоба-
лизованы как вовне, так и вовнутрь. Поэтому я буду
говорить о миграции и интеграции, причем взяв за
основу в первую очередь конкретный пример:
открытое общество.
Как же относиться к этому признанному
большинством диагнозу: наше общество расколото, мир
трещит по швам? Интересно, что первая часть этой
констатации относится к внутренней открытости,
а вторая — к внешней. Начнем с расколотого
общества. Расколотость означает, что некогда единое
теперь разорвано. Но ведь прежде общество было
гораздо более расколотым. Границы, разделяющие
людей по тендерному признаку, цвету кожи,
происхождению, стираются. Сегодня мы ведем дискуссии
о том, есть ли вообще смысл в таком делении. То
есть речь, без сомнения, идет о сращивании. Раскол
же в обществе проходит по линии: в том или ином
направлении движется сращивание. Это безусловно
серьезный вопрос, но совершенно иного толка.
Что значит: мир трещит по швам? По сути, здесь
сказано, что по многим признакам мир пришел
в движение и его прежнее устройство уходит в
прошлое. Но ведь это и есть сближение, которое вполне

ОБЩЕСТВО РАСКОЛОТО ИЛИ ОТКРЫТО? 15
отвечает тезису «мир трещит по швам». Глобально
очень многое меняется в лучшую сторону —
ухудшаются, по сути, лишь состояние природы и климат.
Однако и здесь надо понимать, что к сближению
ведет необязательно одно только хорошее.
Итак, мы имеем дело не с разрастающимся
расколом и острым кризисом, а с растущей открытостью,
запускающей процессы срастания и сближения. Они
встречают сопротивление, порождают конфликты,
которые приковывают всеобщее внимание, в то
время как все позитивное остается в тени.

СТРЕМЛЕНИЕ К ЗАКРЫТОСТИ —
ЭТО БОРЬБА С ОТКРЫТОСТЬЮ
Внутренняя и внешняя открытость зачастую
порождают стремление к закрытости, поскольку
открытость наталкивается на определенные
границы. Что касается ситуации внутри общества,
то многие потомки мигрантов спрашивают себя, что
еще они должны сделать, чтобы быть признанными,
стать полноценными членами общества. Язык,
гражданство, чувство родины — все это у них есть, и тем
не менее постоянно чего-то не хватает. С
проблемами сталкиваются и представители коренного
народа — у многих возникает чувство, что они теряют
родину и идентичность, поэтому принять изменения
они не готовы. В одном и те и другие правы: процесс
сращивания явно не завершен. Конечно, можно уйти
в сетования по поводу идущих процессов, но лучше
здесь помогает конструктивный диалог, в котором
присутствуют и критика, и спор, но, разумеется,
мирный.
Из-за внешней открытости разные культуры и
общества так приблизились друг к другу, что
повсюду мы сталкиваемся с оборонительной реакцией.
На Востоке говорят об опасном влиянии Запада,
а в Европе — о своей исламизации. То есть
сближение многим представляется, наоборот, формой
наступления, от которого надо защищаться.
Возникает желание «вернуться к корням», к закрытости.

СТРЕМЛЕНИЕ К ЗАКРЫТОСТИ — ЭТО БОРЬБА... 17
Фундаментализм — ровно такая же реакция на
сближение, как национализм в западных странах.
Национализм, популизм и правый экстремизм
борются с открытостью общества, и те же задачи ставят
перед собой религиозный фундаментализм и
терроризм. Группы, которые противостоят открытому
обществу, могут находиться на полярных позициях,
но по меньшей мере два основных принципа у них
общие: это стремление к закрытости и ориентация
на прошлое, на возврат в то время, когда «мы были
большими и были сами по себе».
Слишком быстрое сближение вроде бы должно
привести к столкновению, к так называемому Clash
of Civilizations1, но это представляется
малореальным. А вот слишком медленное сближение
приводит к трениям, к усилению тенденции к
закрытости. Эту тенденцию мы видим вполне отчетливо, и,
конечно, не только в западных странах, но там она
заметна сильнее. При этом идея открытого
общества первоначально была чисто западной.
Постепенно она распространилась по всему миру, но
теперь самая большая опасность для нее заключается
в том, что она подвергается сомнению в самих
либеральных странах. Это происходит почти во всех
европейских государствах. Брекзит и президентство
Дональда Трампа — яркое тому свидетельство.
Сближение и сращивание могут порождать за-
цикленность на уходящих различиях, ведь они
становятся все менее заметны. Однако это может
привести и к радикализации, к стремлению вернуться
«назад к корням», к себе, ведь нам нужны новые
1 Конфликт цивилизаций {англ.).

18
ОТКРЫТОСТЬ И ЗАКРЫТОСТЬ
пространства, чтобы стать такими же великими,
какими мы были когда-то. Great again — слоган,
который сегодня могут провозглашать как американский
президент, так и политизированный салафит.

ЕСЛИ И ПОТЕРПИМ ПОРАЖЕНИЕ,
ТО БЛАГОДАРЯ НАШИМ УСПЕХАМ
Открытость внутреннюю и внешнюю многие
ошибочно приравнивают к отсутствию
границ. На самом деле все наоборот: открытость
как раз подразумевает, что границы существуют. Нет
границы — нет ничего. С закрытыми границами
нет живой жизни. Границы не проблема, они —
необходимость. Проблема кроется в том, как общество
обращается с границами, каково соотношение между
открытостью и закрытостью, как происходит
смещение границ и меняются их функции. Границы могут
быть национально-государственными, социальными,
связанными с определенной средой, границы могут
быть ментальными. В этой книге речь идет об
открытом обществе и его границах. Интеграция как
раз напрямую связана с передвижением границ, и
это касается всех без исключения. Надо понимать,
что интеграция одной части оказывает воздействие
на все остальные.
Ничто сегодня не обсуждают с таким накалом,
как миграцию и интеграцию. Но меня не оставляет
чувство, что участники этой полемики имеют
смутные представления о предмете спора, не откажешь
им и в наивности. Многие считают, что нынешние
проблемы связаны с тем, что, например, Германия
накопила шестидесятилетний опыт миграции, но
очень поздно признала себя страной иммиграции.

20
ОТКРЫТОСТЬ И ЗАКРЫТОСТЬ
Но это скорее желаемое, чем действительное,
поскольку даже в классических странах иммиграции,
с большим, чем у Германии, опытом, наблюдается
стремление к закрытости — и гораздо более
сильное, чем у немцев. Тенденции к закрытости,
конечно, оказывают определенное влияние на миграцию
и растущую глобализацию, но не меньшую роль
в этом играет внутренняя открытость. Широкая
интеграция, свободная страна для каждого, независимо
от пола, цвета кожи, сексуальной ориентации,
ограниченных возможностей, — все это довольно ново
для стран с иммиграцией. Противники открытого
общества выступают против тендерного равенства,
против инклюзии детей с ограниченными
возможностями, конечно, отвергают миграцию и ислам,
с опаской смотрят на хорошо интегрированных
мусульман, поскольку те изменяют страну и хотят,
чтобы ислам стал частью этих изменений. Сращивание
длится долго и бывает очень болезненным.

ИНТЕГРАЦИЯ И ПЕРЕМЕНЫ

УСКОРЕНИЕ В БЫСТРО МЕНЯЮЩИХСЯ
ЗАПАДНЫХ СТОЛИЦАХ В СРАВНЕНИИ
С ЯПОНИЕЙ
Сегодня мы наблюдаем связанный с миграцией
рост религиозности в обществе.
Если сравнительно недавно преобладало
мнение, что секуляризация будет и дальше набирать
темп, а религиозность утрачивать свое значение, то
сегодня приходится признать, что во всем мире (даже
в индустриальных странах) происходит обратный
процесс. В контексте миграции надо выделить две
важные особенности. Во-первых, в игру вступают
другие религии, палитра религиозности становится
богаче. Во-вторых, мигранты склонны делать выбор
в пользу консерватизма, традиционализма, поэтому
снижение религиозности в обществе представляется
маловероятным.
При этом народные традиции, обычаи и нравы
постепенно утрачивают свое значение. Это не
выдумки, не фантазии консервативно настроенных людей
или «озабоченных граждан». Окружающий мир,
повседневная жизнь стремительно меняются, да и само
знание о том, как все было раньше, утрачивается.
Конечно, есть люди старшего возраста, которые
цепляются за традиции, но среди молодых все больше
тех, кто мало с ними знаком. Ретро в модном
тренде — такое иногда случается, но богатство традиций,
стремление их сохранить тут ни при чем. Просто этот

24
ИНТЕГРАЦИЯ И ПЕРЕМЕНЫ
тренд периодически входит в моду. Для открытых
миграционных обществ подобная утеря всего старого
типична. Убыстряющийся процесс социальных
перемен можно наблюдать во всем западном мире.
Причем этот процесс необязательно связан с
индустриализацией, развитием капитализма и
глобализацией, что демонстрирует опыт Японии. Из
всех немиграционных стран она единственная
входит в число наиболее политически и экономически
успешных государств. В ней действительно почти
нет миграции. Для сравнения: в Германии есть
города, которые приняли больше мигрантов, чем вся
Япония, являющаяся со своими 126 миллионами
одной из самых многонаселенных стран в мире. Доля
мигрантов в ней очень невелика, и большинство из
них приехали в Японию лишь на временную
работу. Однако высокий, сопоставимый с западным
уровень жизни, образования, экономики не подрывает
устойчивость японских традиций. Еда, одежда,
формы приветствия, обряды, музыка, духовная жизнь,
язык за 150 лет изменились гораздо меньше, чем за
последние десятилетия в целом ряде европейских
государств. Те немногие молодые японцы, которые не
следуют традиции, по крайней мере с нею знакомы.
Население страны куда менее разнородно, чем на
Западе, то же относится и к бытовой культуре. В любом
случае об открытом обществе здесь говорить явно не
приходится. Решительный отказ от чуждого влияния,
от миграции приводит к тому, что большинство
скорее доверит себя обслуживать роботу, чем
мигранту. Стран со стареющим населением много, но ни
в одной так далеко не продвинулась робототехника,

УСКОРЕНИЕ В БЫСТРО МЕНЯЮЩИХСЯ ЗАПАДНЫХ СТОЛИЦАХ... 25
связанная с уходом за стариками, как в Японии.
Похоже, японское общество потому периодически и
потрясают кризисы, что оно почти не получает
инъекций под названием «внешнее влияние». Сильное
торможение реформ — во многом результат
консервации общества через традиции.

КУЛЬТУРА И ИНТЕГРАЦИЯ
В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ
Чтобы познакомиться с немецкой культурой в ее
застывшем, законсервированном виде, нужно
отправиться туда, где живут или жили
немецкие мигранты. В Намибии, Аргентине, Австралии,
США или Канаде их диаспоры сохраняют бытовую
культуру, отвечающую прошлой традиции.
Внешнему наблюдателю все это очень напоминает музей.
Кстати, история эмиграции из Германии изучена
недостаточно глубоко. Лишь немногим известно, что
в ряде регионов Намибии немецкий является одним
из распространенных языков общения, что там есть
газеты на немецком, радио, телеканалы. Мало кто
знает, что люди с немецкими корнями составляют
около 20% населения США, что они появились там
одновременно с первыми английскими
поселенцами или что на немецких диалектах еще и сегодня
говорят во многих регионах Северной Америки,
например на так называемом Pennsylvania Dutch1.
Туристы, правда, могут услышать немецкий язык в
США только случайно, поскольку обычно их маршрут
пролегает по Восточному или Западному побережью;
американцы же немецкого происхождения
проживают в расположенных внутри материка штатах
(доминируют там республиканцы). У президента
1 Пенсильванско-немецкий диалект (англ.).

КУЛЬТУРА И ИНТЕГРАЦИЯ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ 27
США Эйзенхауэра немецкие корни. Концерн,
производящий самолеты «Боинг», был основан немцем
Вильгельмом Боингом; богатейшие Рокфеллеры
(известные еще и благодаря Рокфеллеровскому
центру) родом из Рейнланд-Пфальца, оттуда же король
кетчупа, предприниматель Генри Джордж Хейнц,
который, кстати, связан по родственной линии с
Фридрихом Трампом, дедушкой Дональда Трампа.
И «Братья Леман» (Lehman Brothers), и Маркус Голд-
ман с Сэмюэлем Саксом («Голдман и Сакс»), и Леви
Страусе — евреи, выходцы из Германии. У Элвиса
Пресли (настоящая фамилия Пресслер) по отцовской
линии тоже немецкие предки. Жизнь хот-догу и
гамбургеру дали скорее всего американцы немецкого
происхождения. Если на политическую культуру
США наибольшее влияние оказали британцы, то на
культурные традиции — немцы.
В Канаде минимум у каждого десятого немецкие
корни, и здесь тоже большинство выходцев из
Германии живет в центре страны, в так называемых
канадских прериях. У, вероятно, самого известного
сегодня канадца Джастина Бибера1 прадедушка —
немец. Этот список можно множить и множить, да
и австралийский или южноафриканский будет не
менее внушительными.
По понятным причинам мигранты стремятся
законсервировать свою культуру, отсюда склонность
вообще к консерватизму, но об этом мы поговорим
позже. Важно, что эмигранты, забирая с собой
культуру, фактически занимаются на новом месте ее
1 Джастин Бибер (Justin Drew Bieber), род. 1994, поп-певец,
автор песен, музыкант, актер (прим. переводчика).

28
ИНТЕГРАЦИЯ И ПЕРЕМЕНЫ
консервацией, отсюда особая забота о сохранении
языка, традиций, религии, моральных ценностей. Не
мигранты активно выступают за перемены, они,
наоборот, из ассортимента культурной повседневности
обычно выбирают секонд-хенд, которым, впрочем,
могут пользоваться все, в том числе и коренные
жители. Ведь недавно приехавшие стремятся обрести
и на новой родине четкие ориентиры. Я постоянно
слышу от мигрантов одни и те же вопросы: как люди
здесь знакомятся друг с другом? Как вести себя, если
вас приглашают на ужин или праздник? Как
мужчина должен обратиться к женщине или, реже, — как
женщина должна обратиться к мужчине? Как
завязываются отношения? Как выказывать уважение
к старшим, работодателям, чиновникам?
Ответы на эти вопросы их часто не удовлетворяют.
Ведь в открытом обществе нет строгих правил и все
довольно открыто. Конечно, мигрант может
ориентироваться на региональные особенности и
особенности среды, в которой оказался. Но главное —
обладать некоторой гибкостью и уметь подлаживаться
к ситуации. Потому что обычаи и правила в
открытом обществе диверсифицированы и
индивидуализированы. Нужно быть готовым к изменениям,
учитывать контекст и действующих лиц. Такого рода
повседневная жизнь предполагает свободу от
принуждения, от необходимости следовать твердым
правилам. Она позволяет и даже вынуждает
человека действовать индивидуальным образом. Для
этого надо развивать интуицию, на что уходит много
времени, больше, чем на изучение когда-то
установленных здесь правил. Их размытость и заставляет

КУЛЬТУРА И ИНТЕГРАЦИЯ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ 29
многих мигрантов придерживаться собственных
обычаев или старых немецких традиций. В
результате они, с одной стороны, сохраняют
определенную идентичность, с другой — как бы выпадают из
времени. Над такими людьми часто
посмеиваются, смотрят на них скептически. И мигранту
трудно понять, что это за улыбка — издевательская или
доброжелательная? А что скрывается за этим
скептическим взглядом? Раздражение? Недоумение?
Отстранение? Страх? Мучительный вопрос — что же
я сделал не так?
Интеграция мигрантов в повседневную жизнь
требует времени и протекает спокойно,
органично, но только если они встроены в жизнь коренных
жителей, проводят вместе с ними свободное время,
селятся по соседству, участвуют в общих кружках
и объединениях и свободно обсуждают свою ина-
ковость. Без таких встреч и такого обмена любая
морализация с громкими призывами к интеграции
останется пустыми словами.
Как раз на начальном этапе в контактах
мигрантов с местным населением может присутствовать
некоторое взаимное непонимание. В мультикультур-
ных регионах США такой проблемы нет, поскольку
здесь сформировалась культура повседневности,
которая не предполагает взаимного непонимания. Мы
часто называем это поверхностностью, но в данном
случае следовало бы, наоборот, видеть в слове
«поверхность» нечто ровное, неконфликтное. Приведу
один пример. Я сижу в ресторане на Восточном
побережье США, официантка подходит к моему
столику: «Здравствуйте, меня зовут Кэти, сегодня я вас

30
ИНТЕГРАЦИЯ И ПЕРЕМЕНЫ
обслуживаю. Если у вас есть вопросы, нужен совет,
подайте мне знак (поднимает вверх указательный
и средний пальцы). Концепция у нас такая...» Кэти
выговаривает слова отчетливо и сопровождает их
улыбкой. Если не перебивать, она подробно
объяснит вам, что входит в ее обязанности, как она должна
вести себя с клиентом и т.д. Она обращается к вам
так, словно вы гость с другой планеты. Можно,
конечно, прервать ее, сказав с улыбкой: «Спасибо, Кэти,
я уже все выбрал в меню», и не выслушивать
длинную историю, но я не перебиваю.
Ведь так во всех американских сферах
обслуживания, и этот способ общения всякий раз производит
на меня впечатление. Но кому все это нужно?
Улыбка, подчеркнуто дружелюбная интонация,
медленная и отчетливая речь, обращенная именно к этому
клиенту, — форма коммуникации, которая
прекрасно работает. По тому, какой у человека цвет кожи,
похож он на китайца, англосакса или араба, нельзя
определить, гражданин он США, мигрант или турист.
Поэтому и выработалась такая форма
коммуникации, которая уравнивает всех. От Кэти я узнал, что
если видишь за столиком пеструю компанию, где
есть и чернокожие, и белые, и азиаты, то почти
наверняка это американцы.
Конечно, чтобы вести долгую беседу с Кэти,
нужно хоть немного говорить по-английски, но я
наблюдал, как она объясняла одной семье, какие блюда
предлагаются в меню, с помощью рук, ног и с той
же неизменной улыбкой. Вся североамериканская
повседневная жизнь построена на такой
коммуникации, и извлечение прибыли тут отнюдь не главное.

КУЛЬТУРА И ИНТЕГРАЦИЯ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ 31
Она позволяет легко вступить в разговор с
человеком именно на поверхностном потребительском
уровне. Так происходит в полиции, в учреждениях,
в университете.
Во время моей первой поездки в Канаду уже в
первый день произошла встреча, которая сбила меня
с толку. Я стоял перед университетом в центре
Торонто и смотрел на это здание не без чувства зависти.
Тут ко мне обратилась женщина-полицейский с
вопросом, не надо ли мне помочь. Мы разговорились.
Она улыбалась, отвечала с юмором и в какой-то
момент даже взяла меня за руку. Все это очень
смахивало на флирт. Но на следующий день ровно такая
же сцена повторилась у меня с комендантом в
университете. Доброжелательность, юмор, даже
физический контакт здесь норма. У всех на устах — «nice»,
все очень приветливы.
Хотелось спросить, как же тогда выглядит флирт?
Очень быстро все встало на свои места: стоило
мне случайно перекинуться несколькими
словами с какой-то дамой — «small talk», и неожиданно
я услышал: «Не выпить ли вместе по чашке кофе?»
В другой раз мне самым непринужденным образом
сунули визитную карточку с номером телефона,
сказав: «Пригласи меня как-нибудь на ужин». При этом
такие предложения вовсе не означают, что за ними
обязательно следует нечто серьезное. Нужно время,
чтобы привыкнуть к этому стилю.
Поскольку повседневная коммуникация
предполагает высокую степень дружелюбия и приветливости,
переход на другой уровень близости должен быть
точно сформулирован. Можно назвать такой стиль

32
ИНТЕГРАЦИЯ И ПЕРЕМЕНЫ
поверхностным, но, если вдуматься, в метрополии,
где почти у всех в нашем понимании мигрантские
корни, такая форма повседневной культуры в
высшей степени функциональна. Это «superdiversity par
excellence1».
Подобные, лишенные всякой обязательности
контакты с жителями Северной Америки
поначалу оставляют очень приятное чувство. Однако они
дружелюбно поверхностны, а значит, превратить их
в по-настоящему дружеские и глубокие отношения
отнюдь не просто. Особенно если ошибочно увидеть
нечто серьезное в поверхностном дружелюбии.
Длительные отношения — задача для американцев не
более простая, чем для граждан других стран. Это
скорее дело вкуса: нравится вам дежурная
приветливость или для вас важно, чтобы лицо
собеседника отражало реальное к вам отношение. Поскольку
мне приходится встречаться со многими людьми,
лично для меня куда комфортнее, если эти короткие
встречи протекают в максимально приятной
атмосфере. Но если хочешь понять, как к тебе относятся
по-настоящему, приветливость делу не поможет.
Канадцы и американцы — две нации, созданные
переселенцами в результате долгих переговоров.
Напротив, во всех европейских странах, куда стремятся
мигранты, большинство составляет «коренное»
население. Поэтому иммиграция в этих странах была
более поздней, и общество менялось в результате
взаимодействия гораздо медленнее. Это похоже на
взаимодействие небесных тел. Германия представляла
1 Преобладающее сверхмногообразие — английский
социологический термин (прим. переводчика).

КУЛЬТУРА И ИНТЕГРАЦИЯ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ 33
собой систему с одним большим небесным телом,
окруженным множеством других более мелких,
разного размера и возраста. Между всеми ними
существует взаимное притяжение, и под его воздействием
они изменяются, но большое небесное тело в
гораздо меньшей степени. А в Северной Америке такого
центрального небесного тела нет, и разница между
телами почти незаметна. Природа процесса и здесь
и там одинаковая, но американская система не
может быть перенесена на Европу. Зато сравнение
помогает изучить и понять природу различий. В
Европе, и в особенности в Германии, изменчивость той
же природы, что и в США, но протекает этот процесс
совершенно по-другому. США всегда воспринимали
себя «nation of nations»1, а в Канаде действует
принцип «unity in diversity»2. В Германии в результате,
возможно, победит другой принцип. Здесь часто можно
услышать об инклюзивности «Новых МЫ», но так же
часто и об эксклюзивности, то есть о ведущей роли
немецкой культуры. Принадлежность, идентичность
и культура в открытом обществе заведомо
динамичны, они постоянно изменяются.
До сих пор взаимосвязи обсуждались на уровне
повседневности — как они отражаются на
самовосприятии, на повседневной коммуникации между
людьми, но структурный подход должен быть
много шире: каковы последствия удачной интеграции
в общество для самого общества?
1 Нация наций (англ.).
2 Единство в многообразии {англ.).

ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ —
ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ

ЛЕГЕНДА О БЕСКОНФЛИКТНОМ ОБЩЕСТВЕ
В прошлом мы жили в ментальном дуализме,
застряв где-то между монокультурным и мульти-
культурным принципами, которые объединяло
представление, что, во-первых, нет потребности в
широкой интеграционной политике, а во-вторых, что
местным людям нет никакой необходимости самим
меняться только потому, что растет число
работающих «гостей» и «беженцев».
Осознание того, что твоя страна — страна
миграции, и, как следствие, развернувшиеся бурные
дискуссии по поводу активизации интеграционной
политики не привели к тому, что позиции, отвечающие
моно- или мультикультурным полюсам, совсем
исчезли из дискурса, но они больше не доминируют. Точки
зрения и позиции столь же разнообразны, как и
общество в целом. Сегодня не только общая культура
населения значительно изменилась, но в целом и
общество, и повседневная жизнь. Институты все
активнее стремятся приспосабливаться к изменившимся
общественным условиям, и это им все лучше
удается. Но масштабные социокультурные изменения —
в сильной степени вызов для определенной части
коренного населения. Впрочем, никак не меньшей
части многообразие нравится — об этом можно
судить по тому, что самые интернациональные города
сегодня наиболее привлекательны. Однако даже
защитники многообразия признают, что противоречия,

38 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
напряженность существуют, хотя часто не могут
объяснить, в чем их причина. А она в том, что принцип
бесконфликтности общества до сих пор остается не
до конца понятым.
Тезис, на который все опирались и еще
продолжают опираться, следующий: развитие общества
следует оценивать позитивно лишь тогда, когда этот
процесс в целом гармоничен. При таком подходе именно
бесконфликтность общества есть критерий, с
помощью которого следует оценивать успехи интеграции
и развития открытого общества. Вышеприведенный
тезис гуляет по всему англоязычному пространству,
встречается даже в научных изданиях. И все же
попробуем задаться важнейшим вопросом: что можно
считать результатом успешной интеграции? К чему
приводит интеграция? И вообще, насколько
реалистичны наши оценки?
По сути, мы подошли к существу проблемы. Люди
склонны проецировать свои желания и надежды на
определенные понятия. Понятия «интеграция» и
«открытое общество» сами по себе воспринимаются как
нечто позитивное. И такой оценки можно и нужно
придерживаться. Проблема возникает, если из нее
делается вывод: раз идет интеграция, реализуется
идея открытого общества - значит, все протекает
хорошо и в полной гармонии. Но такие
представления совершенно нереалистичны. Если следовать им,
наше недовольство станет расти пропорционально
тем целям, которые будут нами достигнуты.
Все последние десятилетия велись
многочисленные дискуссии о миграции и интеграции. При
этом сфокусировано все было главным образом на

ЛЕГЕНДА О БЕСКОНФЛИКТНОМ ОБЩЕСТВЕ 39
терминологии, описаниях и дефинициях, вокруг
которых и кипели споры, причем в равной степени
в публичных, политических и научных кругах.
Каждый, кто заботился о своей научной репутации,
вводил в обиход новое понятие или переосмысливал
старое. Отсюда сегодняшние разговоры об интеграции,
об инклюзии, о диверсивности, об участии, о равных
шансах, об уравнивании и т.д.
Деление на подкатегории продолжается, что,
возможно, способствует систематизации, но рост их
числа мешает обычному человеку увидеть за всем
этим самое существенное. К примеру, в рамках
одной только теории интеграции различают системную
интеграцию, социальную интеграцию, структурную
интеграцию, культурную интеграцию,
эмоциональную интеграцию, множественную интеграцию,
ассимиляцию, сепарацию, маргинализацию и т.д. Не
хочу, чтобы меня поняли неправильно: у каждого
понятия свое содержание и все они важны. Возьмем по
аналогии дом, возведенный инженером-строителем
и архитектором. Построен он хорошо, но это еще не
значит, что лично вы, въехав туда сегодня или через
двадцать лет, будете чувствовать себя в нем хорошо,
что будете ладить с соседями, что со временем дом
не будет перестроен или вовсе снесен. Случается
и такое: архитекторы, инженеры-строители
гарантируют высокое качество и изысканный интерьер,
а заказчика результат решительно не устраивает.
Кроме множества понятий варьируется и
исходная точка. Многие считают, и вполне справедливо,
что интеграция — это общий вызов и ее нельзя
свести исключительно к миграции. Иными словами,

40 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
проблему интеграции можно связать много с кем:
со слабыми и зависимыми социальными группами,
с женщинами (необходимо способствовать их
интеграции), с людьми с ограниченными возможностями,
с безработными, с восточными немцами — по сути,
со всеми группами населения. Однако не надо
попадать в ловушку, призывая к интеграции ради
преодоления конфликтов.
То, что многие понятия значат конкретно, может
быть очень различным. Но у всех у них одни и те же
последствия. И как раз эти ожидаемые последствия
еще не поняты. Даже если интеграция, или
инклюзия, или равенство возможностей будут успешно
достигнуты, общество не станет более гомогенным,
гармоничным и свободным от конфликтов. Гораздо
вероятнее как раз обратное: удачная интеграция
обязательно ведет к росту конфликтного потенциала.
Я довольно часто выступал с докладом на эту тему
и обычно несколькими днями раньше получал
электронное письмо, в котором организаторы
извинялись за досадную ошибку: они поместили
объявление «Удачная интеграция увеличивает конфликтный
потенциал», случайно заменив в нем слово
«уменьшает» на «увеличивает». И если после доклада ко мне
за объяснением обращались люди, представления
которых об обществе и о самих себе совершенно не
совпадало с моими, я бывал этим весьма доволен.
Независимо от того, какой смысл люди
вкладывают в понятие «интеграция», тех, кто может и хочет
принимать активное участие в интеграции и что-то
от этого получать, становится все больше. И все хотят
поместиться за одним столом, получить свой кусок

ЛЕГЕНДА О БЕСКОНФЛИКТНОМ ОБЩЕСТВЕ 41
пирога. Откуда тогда эта уверенность, что именно
теперь все будет протекать гармонично? Такие
представления либо наивны, либо гегемониальны, и это
либо мультикультурная романтика, либо
монокультурная ностальгия. Очевидно, что реальность
выглядит совершенно иначе.
Для описания динамического процесса
интеграции лучше всего воспользоваться метафорой «общий
стол». Мигранты первого поколения обычно
скромны, прилежны и не претендуют на равное с
коренным населением место и участие. В повседневной
жизни могут быть трения, но отношения с
мигрантами в основном «спокойные». Сидят они обычно
не за общим столом, а на полу или за отдельным
столиком. Они радуются, что вообще могут тут
находиться, и в общем никаких претензий не
предъявляют. Интеграция на этом этапе — лишь далекая
перспектива и происходит, как правило, только на
низовом уровне. Их дети начинают усаживаться за
стол, они во многом уже интегрированны: говорят
по-немецки, другой родины, кроме Германии, у них
нет, и они уже считают себя частью целого.
Неважно, как мы трактуем понятие «интеграция», в
данном случае она происходит. И именно из-за этого
повышается конфликтный потенциал. Потому что
народу за столом стало больше и каждому хочется
занять место получше, получить от общего пирога
кусок пожирнее. Таким образом, речь уже идет об
участии в распределении мест и ресурсов.
Внуки идут еще дальше. Просто сидеть за общим
столом и получать кусок от пирога им уже
недостаточно. Они хотят участвовать в решении, какой

42 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
пирог подавать на стол. И они хотят менять правила
поведения за столом, которые были приняты задолго
до их рождения. Конфликтный потенциал растет,
потому что теперь речь идет о выборе для собравшегося
за столом открытого общества рецептов и правил.
Эта очень условная картина позволяет понять,
что происходит при смене поколений, а происходит
именно интеграция в самом глубоком смысле.
Вначале она проявляется в том, что число тех, кто может
и хочет участвовать, растет. Растут также
возможности и желания. Это количественные и качественные
изменения. Все больше и больше самых разных
людей уверенно заявляют о своих потребностях и
интересах. Этот процесс можно наблюдать у всех
прежде выключенных из общества групп — женщин,
людей с ограниченными возможностями, негетеро-
сексуалов, тех, кто не привязан ни к одной
конкретной стране.
Возможно, у четвертого поколения все будет
протекать уже более спокойно. Но поскольку в
миграционной стране каждый год возникают новое первое,
новое второе и новое третье поколения и это
незатухающий процесс, то он еще долго будет
непростым, изобилующим конфликтами. По крайней мере
конфликтный потенциал останется высоким и будет
больше причин для разногласий и противоречий.
Таким образом, успешная интеграция приводит
к росту конфликтного потенциала, поскольку
инклюзия, равноправие или повышение шансов на участие
ведут не к гомогенизации жизни, а, наоборот, к ге-
терогенизации, не к большей гармонии и
консенсусу в обществе, а к большему диссонансу и новому

ЛЕГЕНДА О БЕСКОНФЛИКТНОМ ОБЩЕСТВЕ 43
изменению правил. Вначале это конфликты,
связанные с социальными позициями и ресурсами, со
временем же пересмотру подвергаются социальные
привилегии и культурные доминанты. Дезинтеграция
идет рука об руку с социальными проблемами. Так,
длительный запрет на участие в общем застолье
приводит к росту антиобщественного поведения,
криминала и насилия. Напротив, конфликты, порождаемые
интеграцией, имеют принципиально другую
природу — они не ухудшают, а меняют общество. Для
сравнения: долгосрочная безработица — это социальная
проблема, и она ведет к дезинтеграции, а спор между
работниками и работодателями — социальный
конфликт между двумя интегрированными частями,
которые складываются в единое целое.

КОНФЛИКТЫ — ЯВЛЕНИЯ,
СОПРОВОЖДАЮЩИЕ СРАЩИВАНИЕ
Речь пойдет прежде всего о конфликтах,
вытекающих из интересов и ресурсов. Начнем
с ресурсных конфликтов, которые в принципе
не слишком сложны, потому что ресурсы
распределять легче, чем интересы или социальные ценности,
но и не так просто, поскольку ресурсы и позиции —
ограниченный товар. Тот, кто хорошо
интегрирован, — сильный конкурент на рынке труда, жилья,
в системе образования и в доступе к топ-позициям.
В состязательности в принципе нет ничего плохого,
но она не ведет к гармонии — наоборот. То, что
цены на жилье в городах, привлекающих людей,
растут, связано, в частности, с тем, что туда едут
мигранты, уже достаточно квалифицированные
и платежеспособные, с высокими шансами на
участие, а уже укоренившиеся становятся все более
интегрированными. Поэтому имеет смысл лучше
организовать и расширить строительный процесс.
Также увеличение мест в образовательных
учреждениях может снизить конкуренцию. Но когда
встает вопрос о возможности занять топ-позиции,
конкуренция становится острой. Каждая высокая
позиция, которую занимает постмигрант, снижает
шансы коренных жителей на карьерный рост,
поскольку топ-позиции не могут сильно множиться.

КОНФЛИКТЫ — ЯВЛЕНИЯ, СОПРОВОЖДАЮЩИЕ СРАЩИВАНИЕ 45
И то, что растущая потребность участия у людей
с миграционным происхождением вообще может
восприниматься как конкуренция, связано с тем,
что некоторые из людей, уже сидящих за столом,
не воспринимаются как свои. И тут мы поставлены
перед проблемами конфликта интересов, которые
принципиальнее и сложнее.
Хорошо интегрированные люди стремятся быть
признанными и открыто заявляют о своих
потребностях и интересах. Они хорошо самоорганизован-
ны, они уверенно защищают собственные интересы
и преследуют собственные цели, помогая обществу
меняться. Но всегда есть те, кто сопротивляется
таким изменениям. Глядя на это как бы со стороны,
легко говорить, что и силы, двигающие общество
вперед, и те, кто тормозит развитие, играют важную
роль и, значит, их сосуществование оправданно. Но
сам процесс для всех участников очень труден, с ним
тяжело справиться, за ним следует разочарование.
В итоге все зависит от того, как обращаются друг
с другом обе стороны. Главное, чтобы само
существование и потребности другой стороны не ставились
под сомнение. Конфликты интересов просто не
решаются, а возникают они, в частности, потому, что
обе стороны находятся в тесной взаимосвязи, какой
прежде не было. То есть конфликт не есть
отражение раскола, потому что расколоть можно лишь то,
что было чем-то единым, — он является признаком
сращивания. Сращивание — болезненный процесс.
Сближение рождает напряженность. Когда идет
сращивание разных элементов, прежнее кажущееся или
мнимое единство начинает распадаться. Правила

46 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
поведения за столом и распределения мест
подвергаются пересмотру.
Обычно все крутится вокруг признания и
принадлежности. Люди с самыми разными корнями
работают над идеей «Новые МЫ». Это заключенное в
кавычки словосочетание отражает действительный смысл
идеи — речь идет о движении в стране, где общество
является миграционным, к новой отвечающей духу
времени идентичности.
Стремление добиваться признания собственной
ценности — значит добиваться и признания
ценности языкового и религиозного многообразия, и также
привлекать общественное внимание к
дискриминационным практикам. Например, возникает простой
вопрос, почему знание иностранных языков,
международный опыт, долгое пребывание за границей
столь значимы в обществе, но при этом исторические
корни, межкультурный опыт выходцев из турецких
или арабских семей так мало ценятся? Почему
турецкий и арабский языки изучаются в
университетах, но в школах оба этих языка не
поддерживаются, а ведь у многих детей и подростков они родные?
Поддержка многоязычия — улучшение знания как
языка страны проживания, так и страны
происхождения, если бы к этому приступили несколько
десятилетий назад, принесла бы много пользы. Сегодня
многоязычие поощряется потому, что в нем есть
необходимость, и все больше прекрасно
интегрированных людей выступают за языковое многообразие
и всячески этому способствуют. То же самое
можно сказать и о мусульманском религиозном
образовании — подготовкой соответствующих учителей

КОНФЛИКТЫ — ЯВЛЕНИЯ, СОПРОВОЖДАЮЩИЕ СРАЩИВАНИЕ 47
общество озаботилось совсем недавно. Разные языки
и религии быстро продвигаются с периферии
общества в центр. Таким образом все оказываются за
одним столом. Это и есть интеграция.
Здесь следует остановиться на проблеме
конфликта ожиданий, решение которой со временем,
возможно, станет наиболее трудной задачей. Эта
проблема носит структурный характер. В то время как
часть коренного населения надеется, что
интегрированные приспособятся и незаметно растворятся
в общей массе, очень многие из таких
постэмигрантов ждут от интеграции другого, а именно они хотят
быть признанными, оставаясь носителями языкового
и религиозного многообразия, хотят признания
ценности их многослойной идентичности. Но ни одна из
сторон не желает идти навстречу ожиданиям другой,
учитывать такой важный фактор, как время. В
результате возникают четыре серьезные проблемы.
Прежде всего, интеграция не означает, что люди
освобождаются от своего вероисповедания,
родного языка и происхождения, как от старого костюма,
надев поверх него новый. Нет, тут следует говорить
скорее не о новой, а о второй коже. К тому же
нередко первая — форма глаз, структура волос, имя,
а также жизненный опыт, вызовы, на которые
приходилось отвечать, — мешают человеку незаметно
раствориться в общей массе, «выдают» его. Ваш
покорный слуга, автор этой книги, Аладин Мафаалани
хорошо знает, о чем говорит.
Второе: «интеграция — не улица с
односторонним движением» — эту верную мысль высказал
немецкий историк Клаус Баде еще четверть века назад.

48 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
Интеграция частей в целое меняет и целое. Потому
что целое — не просто сумма частей (это было
известно уже Аристотелю), а динамическое их
взаимодействие, в результате чего они меняются сами
и меняют других. Этот процесс непрерывен уже
потому, что каждое новое поколение должно
интегрироваться в общество, которое тоже благодаря этому
меняется. В результате миграции, то есть появления
новых людей, рождающих новые поколения,
решительно изменяются формы, скорость и масштабы
этого процесса.
Третье: думать, что открытые общества по сути
(per se) признают и ценят все изменения, —
заблуждение. Они открыты, но не для всех и не полностью,
они никому не мешают вести дискуссию, но она при
этом должна вестись. Неполное признание
некоторых групп — это, возможно, следствие закрытости
общества в прошлом, но фатализму и
разочарованию здесь не место, наоборот, неполное признание
должно подстегивать людей к большей активности.
Открытое общество — это не рай, в котором уже
есть все и для всех. Оно предлагает открытое
пространство, где можно проявлять себя в самых разных
плоскостях, при этом никто не обязан вообще как-
то проявлять себя. Можно просто усесться за общий
стол, есть вместе со всеми, участвовать в дискуссиях.
И надо постоянно иметь в виду, что сегодня
признание языкового и религиозного многообразия —
реальность, особенно в сравнении с прошлым. Доступ к
столу никогда не был таким открытым, как сегодня.
Четвертое: существуют, тем не менее, границы
возможного. Они всегда исторически обоснованны,

КОНФЛИКТЫ — ЯВЛЕНИЯ, СОПРОВОЖДАЮЩИЕ СРАЩИВАНИЕ 49
при этом речь здесь не идет о высеченном на камне
законе. Представления, правовые нормы — за всем
этим долгая история, и их трудно изменить сразу.
То же и с культурой, идентичностью,
принадлежностью к какой-либо группе. Здесь ведь тоже речь
идет о второй коже (сравнение, к которому я
прибегал выше). Например, правовые нормы для
разных религий вводились здесь, так сказать, в рамках
истории христианства, и это затрудняет признание
других религиозных сообществ. К тому же во многих
западных странах роль церкви снижается,
набожности у христиан становится все меньше. Но если
говорить о мире в целом, протекает все более заметный
противоположный процесс. Религия, религиозность
и набожность по-прежнему глобально играют очень
большую роль, в том числе и для многих мигрантов.
Разнонаправленность этих процессов может
порождать напряженность — это совершенно очевидно.
Главное здесь не проявлять нетерпения.
Перечисленные выше проблемы хорошо
иллюстрируют примеры из недавнего прошлого. В 1980-е годы
в Германии мало что знали о баклажанах и не было
продленки, где школьники могли бы оставаться до
вечера, поэтому я уходил из школы обычно в 13:15.
Навстречу мне к школе тянулись женщины в
платках. Тогда это казалось нормальным, на них не
обращали внимания. Конечно, они были плохо инте-
грированны, почти не говорили по-немецки, у них
не было немецкого гражданства. Но никто не видел
ничего предосудительного в том, что женщины,
которым приходилось выполнять тяжелую работу, эти
«уборщицы», работницы на фабриках, не расстаются

50 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
с платками. Но когда такие женщины в платках
появились среди студенток, среди учительниц, это
вызвало раздражение. То есть платок на голове стал
проблемой только в условиях удачной интеграции,
только когда женщина в платке впервые села за
общий стол или попыталась это сделать. Показательно,
что почти во всех федеративных землях Западной
Германии действовали или продолжают действовать
запреты и ограничения для учительниц на ношение
платка в школе, но ни в одной федеративной земле
в восточной части (за исключением Берлина) таких
запретов нет, потому что интеграционные процессы
там еще в зачаточном состоянии.
И конечно, не надо думать, что проблема с
головными платками — результат террористических
атак 11 сентября 2001 года. Вот простой пример:
в 1990-е годы, задолго до этой трагедии, молодую
учительницу немецкого языка Ферешту Лудин
уволили из школы за ношение платка. Она выросла в
Германии, говорила по-немецки без акцента, у нее было
немецкое гражданство, и она с высокой оценкой
сдала немецкий государственный экзамен. Ни с какими
террористическими атаками тогдашние претензии
к ней связаны не были.
Можно сколько угодно твердить, что этому
религиозному символу нет места в школе,
поскольку учительницы в платке имеют дело с
несовершеннолетними. Но не надо забывать, что в те же
1990-е в государственных школах вели занятия
монахини, а ведь они облачены в одежды, отвечающие
тому или иному католическому ордену. В их
случае это не было проблемой. Интересно, что после

КОНФЛИКТЫ — ЯВЛЕНИЯ, СОПРОВОЖДАЮЩИЕ СРАЩИВАНИЕ 51
истории с платком и у монахинь возникли
проблемы с их внешним видом. Правовые нормы и
судебные решения по поводу религиозной символики
принимались самые разные, и все это довольно быстро
меняется. Причем в данном случае дело не
исключительно в правовых вопросах, а скорее в столь же
быстро меняющейся обстановке на общественном
конфликтном поле.
То, что мусульманка воспринимает запрет,
связанный с религиозным атрибутом, как
несправедливость, понять можно. Но тогда надо признать
и то, что мы имеем дело со сравнительно новым
общественным дискурсом, и тут необходимо
время. И в открытом обществе можно стоять на том,
что платок и другие религиозные символы
несовместимы с государственной службой. Да, такое
решение можно принять. Но оно потянет за собой целый
хвост разных проблем, так что на этом надо коротко
остановиться.
Прежде всего, улучшились шансы получить
работу в государственных структурах у групп,
раньше дискриминируемых, — у женщин, у людей
с ограниченными возможностями. Потом
постепенно это распространилось на сферу
негосударственной занятости, не в последнем счете потому,
что этому способствовал пример использования
людей из таких групп на государственной службе.
Если же лишить женщин, носящих платок, права
занимать государственные должности или
вообще поступать на государственную службу,
возникает очевидная проблема, потому что таким
образом системно исключается целая группа. И почему

52 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
тогда предприятия должны брать на работу женщин
в платках, коль скоро этого не делает государство?
Тогда необходимо искать новые способы обеспечить
карьерное продвижение этих женщин вне
государственных структур. А госслужба может в этом
случае служить примером, ведь ее штат, составляющий
всего около 10% от всех занятых в Германии,
гораздо заметнее представлен в публичном пространстве,
чем остальные 90%. Мне не хватает фантазии,
чтобы представить, что это за новый путь. Создавать,
к примеру, чисто мусульманские предприятия,
школы и структуры? Но это будет не в интересах как
мусульман, так и немусульман.
Сегодня правовая норма в основном иная:
ношение платка не может стать причиной отказа в
приеме на работу. Что касается школы, то здесь отказ
допускается, но только если этот головной убор может
стать вполне конкретной причиной нарушения
мирной обстановки в школе — таково заключение
федеративного Конституционного суда. Будущее покажет,
как на практике будет применяться эта формула.
Кроме того, стоит задаться вопросом —
действительно ли ношение платка становится проблемой
потому, что оно мешает сохранять нейтральное
отношение к религии в школе? На это обычно
ссылаются, обсуждая проблему с
женщинами-учительницами. Но почему тогда круг не расширить и говорить
о женщинах в платках, занимающих важные,
ответственные и высокие позиции? А как тогда быть
с женщинами-врачами, предпринимательницами,
художницами, женщинами-политиками, топ-моделями
или поп-звездами? А как быть с халяльной рекламой

КОНФЛИКТЫ — ЯВЛЕНИЯ, СОПРОВОЖДАЮЩИЕ СРАЩИВАНИЕ 53
концерна Katjes1 или с куклой Барби в платке —
теперь есть и такие. Все это не нравится многим
правым, некоторым феминисткам и левым, проблема
с этим есть и у немалого числа атеистов, христиан
и даже мусульман. Граница пролегает не между
разными группами, а сквозь них. Простой вопрос — вы
за большую открытость общества или против?
Ждете ли принципиальных изменений, касающихся
принадлежности и доминирования? Имя, внешний
облик, религиозная принадлежность человека совсем
необязательно определяют его ответ на этот вопрос.
Во всяком случае в открытых обществах.
Я еще вернусь к вопросу о головном платке.
Впрочем, то, что было показано на его примере, можно
показать и на других. Так, появление красивых,
стоящих на видном месте мечетей говорит не о закап-
сулированности каких-то групп, а, наоборот, об их
включенности в городское сообщество. Но именно
эта включенность порой вызывает более сильное
отторжение, чем реальная закапсулированность,
когда мечети прячутся где-то на задворках. Тут можно
было бы привести десятки подобных примеров.
1 Katjes Fassin GmbH + Co. KG — третий по величине концерн
в Германии, поставляющий кондитерские продукты.

РАСИЗМ, ЗНАНИЕ И ПРЕДРАССУДКИ
За исключением некоторых «вечно вчерашних»,
большинство уверено в том, что расизм уходит
в прошлое, что эта идеология очень скоро
изживет себя и даже упертые идиоты скоро расстанутся
с такого рода представлениями — конечно, если
интеграция будет идти успешно.
Очень многие считают, что если не удастся
осуществить интеграцию, расизм вырастет и,
наоборот, если она будет успешной, пойдет на убыль.
Казалось бы, причинно-следственная связь выстроена
логично, но на самом деле она обманчива, потому
что базируется на оценках: интеграция — это
хорошо, а расизм — это плохо. То есть получается, что
интеграция побеждает расизм. Это утверждение не
только неверно, но и опасно, потому что по сути
легитимизирует расизм. Проблема действительно
сложная. Вернемся назад к метафоре стола. За него
теперь усаживается все больше самых разных людей.
Почему же тогда расизм должен автоматически
снижаться, ведь возникает все больше конфликтов при
распределении мест для желающих за ним
усесться? Утверждение, что удачная интеграция
автоматически приведет к снижению расизма, абсурдно. По
этой логике получается, что раз на поле выходят две
команды с одинаково сильным составом, то голов
будет забито меньше обычного. Но единственное, что
можно сказать с уверенностью, — игра таких команд

РАСИЗМ, ЗНАНИЕ И ПРЕДРАССУДКИ
55
будет в высшей степени напряженной. Отсюда и
нарушения, у которых главным образом две причины.
Одна — навязанная тренером тактика силового, на
грани фола, давления; другая — ошибки не по
злому умыслу, а из-за высокого темпа игры, большого
напряжения. Это очень разные причины, но и за те,
и за другие можно справедливо заработать красную
карточку.
Так же и с расизмом. Он может быть
сознательным, связанным с определенной целью. Тогда речь
идет о расистах со сложившимся представлением
о мире. Но в большинстве случаев мы сталкиваемся
с расизмом неосознанным, диффузным. Когда люди
не хотят быть расистами, но думают как расисты,
и ведут себя как расисты. Этот второй тип сегодня
встречается гораздо чаще первого. Чем-то
природным, типичным для человеческой реакции расизм
ни в коем случае не является. Но если не типичным,
то каким? Задавшись этим вопросом, вы неминуемо
придете к выводу, что враждебность по отношению
к чужому не есть первая человеческая реакция — тут
достаточно понаблюдать за детьми. Незнакомая или
непривычная ситуация порождает напряженность,
отсюда осторожность в общении или даже
неприязнь. Но уверенность, что непосредственной
опасности нет, пробуждает интерес, желание постичь не-
веданное. Хочется лучше узнать чужого и понять его.
Переход от оборонительного поведения к
наступательному типичен и может проявляться по-разному:
есть люди, которые предпочитают до поры до
времени оставаться пассивными наблюдателями, другие,
наоборот, выбирают наступательную тактику. Но

56 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
именно этот переход обеспечивает сначала
выживание, а потом и движение вперед. Сдержанность
и любопытство — внутренние реакции, которые
следуют за имплицитным процессом балансирования
между шансами и рисками. Этот процесс
индивидуально окрашен, однако мы, как род человеческий
и как индивиды, не выжили бы и не обучились бы
ничему, если бы чужое и небезопасное не
заставляло бы нас одновременно соблюдать осторожность
и проявлять интерес.
Чувство, что тебя окружает незнакомое и чужое,
знакомо каждому. Если белый человек попадает
в страну, где большинство темнокожих, у него
возникает ощущение чужеродности. Люди, которых он
там встречает, глазеют на него, и ему становится не
по себе. То же самое чувствуют темнокожие, если
вокруг одни белые. Это нормально, как нормально,
что такой контраст порождает осторожность и
любопытство. Но когда его связывают с
неполноценностью — это значит, мы имеем дело с расизмом.
То есть не с наличием чужести, а с ее оценкой и
толкованием.
Расизм блокирует переход от осторожности к
интересу, и все это вопреки человеческой природе. Он
подавляет любознательность и навешивает на все
чужое определенный набор ярлыков: чужие
ущербны, в них мало хорошего, или вовсе — они априорно
виновны. При таком подходе ничто не мешает
объявить темнокожих, евреев, мусульман или цыган
нецивилизованными, морально или интеллектуально
неполноценными. Кому-то этот набор ярлыков
помогает избавиться от собственной неуверенности, даже

РАСИЗМ, ЗНАНИЕ И ПРЕДРАССУДКИ
57
подпитывает потребность в превосходстве, и такое
поведение, возможно, типично для определенного
сорта людей. Но это не расизм как идеология.
Согласно современной возникшей в Европе
идеологии расизма, белые христиане образуют ядро
и вершину. Ядро, потому что в этой идеологии
белые христиане — норма. Вершину, потому что они
еще и идеал для всего человечества. Все другие
«расы» в сравнении с «белым человеком»
ущербны. Если в Античности и в Средние века рабство
было сравнительно «честным», потому что
побежденные могли быть обращены в рабство
независимо от цвета их кожи и происхождения, то с начала
Нового времени рабство стало носить расистский
характер. Небелые объявлялись неполноценными
людьми, и в результате экспроприация,
эксплуатация и рабство в течение нескольких веков
считались чем-то естественным и законным.
Колонизация других частей света в рамках этой идеологии
есть почетная и бескорыстная миссия, поскольку
она несет дикарям цивилизацию. В представлении
тогдашних европейцев им гораздо больше дается,
чем у них забирается.
На самом деле у людей отнимались не только
земля, ресурсы и их собственные тела, но и право
называться человеком. При этом обесчеловечивание
неевропейцев шло рука об руку с поднимающей
голову идеей свободного человека. В эпоху гуманизма
Реконкиста привела к изгнанию евреев и
мусульман из Испании, а «открытие» Америки — к
фактическому порабощению коренного населения и
депортации африканцев с превращением их в рабов.

58 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
Гуманистические идеалы белых распространялись
лишь на белых (и только на мужчин), а всех других,
используя, как считалось тогда, научные методы,
относили к разным группам в зависимости от их
очевидной неполноценности.
Эта идеология укрепилась и вместе с
колонизацией распространилась по всему миру. Последствия,
несомненно, ощущаются и сегодня. Не
колонизированные Европой государства сделали огромные шаги
в своем развитии, в то время как из бывших
европейских колоний ни одной не удалось совершить
прыжок в «первый мир».
Притом что жестокость и бесчеловечность
исходила от белых и почти всегда жертвами становились
чернокожие, даже сегодня можно услышать
кажущуюся теперь дикой формулу: черные опасны и
нецивилизованны, белые миролюбивы и культурны.
Этот якобы цивилизованный подход прежде
связывали с достижениями биологической науки.
Согласно тогдашней теории, расы находятся на разных
ступенях развития. Но даже когда было доказано,
что никаких рас не существует и биологические
различия нельзя расставить по шкале полноценность-
неполноценность, устоявшаяся идеология не была
отменена, ее лишь несколько подновили. В
перелицованную теорию неполноценности включили
новый параметр — культурный уровень. По сути, речь
зашла о культурном расизме, или культуррасизме.
Но этот термин мало что меняет, потому что
основной принцип остается тем же, хотя трактовка с
течением времени принимает другие формы и иначе
обосновывается.

РАСИЗМ, ЗНАНИЕ И ПРЕДРАССУДКИ
59
И сегодня описывать расизм как сложный
механизм можно следующим образом: людям
приписывают специфические свойства и, опираясь на
биологические и культурные признаки, относят их
к категориям из разряда «другие». Категории эти
с их признаками используют как инструмент
принижения соответствующих групп. Это
сопровождается ростом самооценки, поначалу на уровне
самоощущения или даже анализа, но на следующем шаге
процесс переходит в активную фазу, то есть
дискриминация становится практикой.
Можно утверждать, что предрассудки и
стереотипы, которые используются для того, чтобы
причислять людей к определенным категориям и
принижать их, знакомы практически всем взрослым
людям. В детской среде эти предрассудки тоже
широко распространены. Детям и подросткам из
родственных семей я задавал вопрос: «Как вы думаете,
какие типичные предрассудки существуют в
отношении мусульман? И какие вообще, необязательно
лично у вас, существуют в отношении черных,
цыган и евреев?» В свое время, учительствуя, я
проводил такой «опрос» среди сотен своих учеников.
И чем они были старше, тем больше «знали». Вне
зависимости от того, доверяли они этому «знанию»
или нет, ответы содержали один и тот же набор:
агрессивные, ленивые, крикливые, тупые, жадные.
Эти общие, разделяемые многими представления
удивительно сходны. По всем остальным вопросам
даже близко нет такого единодушия — например, по
поводу футбольных игроков из национальных
сборных, поэтов-классиков или философов и т.п. А если

60 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
спрашивать про другие стереотипы, например про
те, что существуют в отношении европейских
христиан, то получим в ответ позитивные антонимы:
они миролюбивы, прилежны, деловиты,
образованны, социализированны.
Такое «знание» действительно является знанием.
Отнести его к предрассудкам можно лишь в том
случае, если налицо вера в эти стереотипы. Верят в них,
конечно, немногие. Однако тот факт, что они
присутствуют в сознании каждого, заставляет говорить
о знании. И расистское знание — это знание. Оно
структурно закреплено, сидит в головах людей,
заложено в общественные институты. Оно включено
в культуру, доходит до каждого, независимо от того,
знаком человек с евреями или цыганами, высокий
или низкий у него уровень образования. Можно даже
высказать провокационное суждение: речь следует
вести не о дефиците знания, а о том, что его
слишком много. Что же делать, если в конкретном
случае стереотипы и предубеждения находят свое
подтверждение?
Эти стереотипы вполне могут
подтверждаться, ведь подобные качества свойственны многим
и всегда можно увидеть в людях агрессию, глупость,
жадность, лень. Приведу простой пример: я
получаю научную премию, поскольку живу в Германии
и являюсь немецким ученым. Если же я опаздываю
на встречу, значит, все дело в моих арабских
корнях. Можно было бы просто объяснить опоздание
тем, что я завален работой, у меня много деловых
встреч, но и извлечь из памяти стереотипы очень
заманчиво. Все они связаны с обычным, то есть

РАСИЗМ, ЗНАНИЕ И ПРЕДРАССУДКИ
61
в той или иной степени свойственным всем
поведением, и, если искать им подтверждение, его
всегда можно найти.
На вопрос, почему дети обладают этим «знанием»,
откуда оно у них и по каким причинам оно может
перерасти в веру, нельзя ответить одним
предложением. Все это усваивается обычно в готовом виде —
почерпнуть можно в школе, через массмедиа, в
семьях и т.д. Собственный опыт в данном случае не
играет никакой роли1.
Надо отметить, что большинство стереотипов
не являются полностью ложными. Евреи обычно
зарабатывают больше среднего, цыгане часто
беднее других, среди молодых мужчин — мигрантов
криминальных элементов больше, чем в среднем
по стране. Но это никоим образом не признаки,
определяющие этих людей; говорить можно лишь
о едва заметных тенденциях, у которых
исторические и социальные корни. Они, как правило,
результат дискриминации и угнетения. Сравнить это
можно с хорошо известным стереотипом: женщины
умеют готовить, а мужчины нет. Вероятно, сегодня
и в самом деле больше женщин, чем мужчин,
готовят еду. Но, во-первых, неверно, что только
женщины готовят, возможно, лишь чуть большее число.
А во-вторых, делать из этого вывод, что в женщине
заложено такое умение, а в мужчине нет, по
меньшей мере странно. Иначе можно сделать обратный
1 TerkessidisM. Psychologie des Rassismus. Opladen: Westdeutscher
Verlag, 1998. Есть подробный обзор в: Rassismuskritik und
Widerstandsformen / К. Fereidooni, M. El hrsg. Wiesbaden: Springer
VS, 2016.

62 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
вывод — раз большинство самых знаменитых
поваров мужчины, значит, только они и умеют готовить.
У любого такого стереотипа есть своя история, и ею
следовало бы заниматься.

С РОСТОМ ИНТЕГРАЦИИ МОЖЕТ ВЫРАСТИ
И РАСИЗМ
Расизм включен в нашу культурную операционную
систему, а значит, в наш когнитивный жесткий
диск. Он не является врожденным, а
приобретается в детстве и юности. Чтобы он не руководил
нашими мыслями и поступками, ему надо активно
противодействовать, пробуждая в себе интерес
к людям и истории. Обществу же следует избегать
неопределенности и утраты контроля, иначе и ему,
и его членам трудно будет противостоять опасным
предубеждениям. Эта проблема, отмечу, отчетливо
проявилась в общественной дискуссии после
произошедших в Кельне новогодней ночью с 2015 на
2016 год событий1. Но она могла проявиться и в
любой другой кризисной ситуации.
До сравнительно недавнего времени идеология
расизма, основанная на доказательстве
неполноценности других, открыто фигурировала в обществе.
Теперь она в сильной степени завуалирована —
вместо неполноценности в дело пущено слово «чужесть»,
то есть отличие чужого от большинства. Сегодня
за нашим столом немало людей, которые выглядят
иначе, чем основная масса. К тому же они
являются конкурентами. У многих из них другие интересы
1 Речь идет о беспорядках на площади перед Кельнским
собором, в которых участвовали мигранты (прим. переводчика).

64 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
и потребности. И они подвергают сомнению
правомерность устоявшихся привилегий и соотношения
сил. В результате возникают конфликты, которые
многие оценивают как кризисное состояние.
Отсюда рост расистских настроений. Это
необязательно должно происходить, но в любом случае не надо
уповать на то, что, когда все усядутся за общий стол,
благодаря процессу интеграции расизм
автоматически пойдет на убыль или вообще исчезнет.
Есть признаки того, что процесс может пойти
в обратном направлении, то есть в результате
интеграции расизм, наоборот, усилится, оживет. Дело
в том, что другие могут стать более заметны и это
породит конфликты. Считается, что стереотипы
оживают лишь тогда, когда объектом становится «слабая»
группа, но это ошибка. Можно привести из
прошлого и настоящего немало примеров того, как расизм
усиливается, причем именно потому, что он
направлен против «сильной» или усиливающейся группы.
Я принадлежу к поколению, которое, спасибо
школе, научилось смотреть на немецкую историю
отнюдь не только с парадной стороны. И в этой
истории есть самое чудовищное преступление на
расистской почве — это «окончательное решение
еврейского вопроса» — Холокост, Шоа. Это знание
помогает мне избежать грубой ошибки, то есть
поверить в то, что «интеграция ведет к снижению
расизма». Разве евреи были плохо интегрированны и это
стало причиной их изоляции и уничтожения? Разве
они плохо говорили по-немецки, были
недостаточно квалифицированны? Конечно нет, совсем
наоборот: евреи в Германии были успешными и давно

С РОСТОМ ИНТЕГРАЦИИ МОЖЕТ ВЫРАСТИ И РАСИЗМ 65
ассимилированными. Их отчасти успешное
продвижение и те успехи, которые им приписывали,
вылились в катастрофу. Они считались умными,
умеющими обрастать тесными связями. Говорили даже
о мировом еврействе, которому надо противостоять,
дабы не дать ему себя подчинить.
Не надо думать, что феномен этот чисто
немецкий. Стоит задаться вопросом: когда возникло так
называемое Движение чаепития, правое, крайне
консервативное крыло Республиканской партии США?
Ответ очевиден: когда президентом Америки стал
черный и в университетах преобладание белых
студентов пошло на убыль. А ведь супруги Обама —
воплощение американской мечты. Они идеальная пара:
у обоих прекрасная внешность, они интеллигентны,
похоже, действительно любят друг друга, их не
сопровождают скандалы, даже легендарная чета
Кеннеди до них недотягивает — просто Голливуд в Белом
доме. Все идеально, кроме цвета кожи. Не понимать
этого — значит иметь наивно-романтические
представления об интеграции1.
Расизм и интеграция тесно взаимосвязаны.
Расизм может быть следствием дезинтеграции:
«голытьба, уголовники, тупицы»; но также и
интеграции: «они отбирают у нас нашу родину». Расистские
высказывания направлены как против тех, кто
сидит на полу, так и против тех, кто уже сидит за
столом. Причем последние могут восприниматься как
1 То же можно наблюдать и в западноевропейских странах.
Так, например, во Франции, Голландии и Великобритании все
большее влияние приобретают правые и популистские партии,
притом что шансы на участие у чернокожих заметно
увеличиваются, их присутствие в разных учреждениях заметно.

66 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
гораздо большая угроза. В особенности если они
ведут себя недостаточно скромно и хотят, чтобы к ним
относились как к совершенно законной части
целого, то есть, по сути, вмешиваются в составление
рецептов для этой кухни. Расизм тогда усиливается,
во всяком случае, все стыки становятся более
заметными.
Расизм может быть связан с интеграцией, но,
конечно, не с ней одной, потому что к этому в той или
иной степени примешивается дезинтеграция. Так
возникает сложное поле напряженности. В 1930-е годы
немецкие евреи были вполне успешны и
фактически ничем не отличались от немцев, но было
немало и ортодоксальных евреев, которые казались
«чужими». Был чернокожий президент Барак Обама, но
среди чернокожих много уголовных элементов. Есть
успешные и интегрированные мусульмане, но есть
и исламские террористы. Это поле напряженности
очень выгодно для расистски мотивированных
популистов. Тех, кто дезинтегрирован, расисты
выставляют как эталон неполноценности, подчеркивая
таким образом собственное превосходство. Тех же,
кто хорошо интегрирован, можно обвинять в том,
что они разрушают государство и общество. Отсюда
страхи, растущая атмосфера враждебности. Что бы
ни происходило, у расистов все укладывается в
картину заговора.
Расизм с его предрассудками все в большей
степени становится предметом дискуссии, так как
возрастают шансы меньшинств на участие. И это говорит не
только об успешном продвижении к интеграции, но
и о низкой структурированности дискриминации.

ПОСКОЛЬКУ ДИСКРИМИНАЦИЯ
СНИЖАЕТСЯ, ОНА СТАНОВИТСЯ
ПРОБЛЕМОЙ
Многие люди, имеющие миграционные корни, по-
прежнему недовольны слишком, по их мнению,
медленным ростом социальной открытости
институтов — таких, как школы, высшие учебные
заведения, общественные учреждения, предприятия,
политические институты. Хотя в последние годы
сделано довольно много, равного участия во всех
этих структурах действительно пока нет.
Дискриминация остается явлением
повседневным — ив системе образования, в
профессиональном обучении, на рынке труда и жилья, в структурах
общественного управления, безопасности. Она
может быть прямой и непрямой. Прямая — это когда
при одинаковой рабочей нагрузке сотрудники
сталкиваются с разным отношением, например когда
очевидно, что при одинаковых успехах дети из
рабочих семей получают худшие оценки или
посещают другие школы, чем дети из привилегированных
слоев; когда при заполнении анкеты для устройства
на работу у человека с иностранной фамилией
меньше шансов даже просто попасть на собеседование
(то же происходит при найме жилья); когда
женщина, находясь на той же позиции, что ее коллеги
мужчины, получает меньшую зарплату. Непрямую

68 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
дискриминацию мы наблюдаем, когда правила и
рутинные практики, казалось бы, нейтральны, но при
этом некая специфическая группа на деле
ущемляется1.
Играет роль и самодискриминация. Школа может
(хоть и в редких случаях) поддерживать, продвигать
детей из трудных семей, но родители совсем не
всегда идут ей навстречу. Многие женщины не готовы
продвигать себя на руководящие позиции, а
молодые люди с миграционным происхождением часто
не верят в саму возможность поступить на
государственную службу. Механизм этого самоисключения
необязательно имеет отношение к дискриминации,
он может быть связан с недостаточной социальной
открытостью институтов. В либеральных
демократиях институты и позиции открыты для всех — это
их легитимация. Но снятие барьеров, даже скрытых,
остается задачей первостепенной.
Если еще тридцать или сорок лет назад
дискриминация процветала во всех общественных сферах
и затрагивала все ущемленные группы населения,
то сегодня, благодаря активной политике,
направленной на утверждение равноправия, интеграцию
и ликвидацию дискриминационных практик, а
также благодаря активизации и самоорганизации
ущемленных групп, в большинстве европейских стран
и в Северной Америке дискриминация значительно
снизилась. Другой уровень доступа к социальным
услугам, включенность, участие в политике —
свидетельствуют об очевидном тренде. Научные данные
1 См. об этом: Handbuch Diskriminierung / A. Scherr, A. El-
Mafaalani, Ε. G. Yüksel hrsg. Wiesbaden: Springer VS, 2017.

ПОСКОЛЬКУ ДИСКРИМИНАЦИЯ СНИЖАЕТСЯ... 69
тоже показывают, что как прямой, так и непрямой
дискриминации становится все меньше. Но
параллельно идет и другой процесс: мы так активно
дискутируем и спорим о дискриминации, словно
ситуация с ней ухудшилась. В результате обостряется
дискурс и в обществе становятся слышны совсем
другие сигналы.
Сегодня желающих завести разговор о
дискриминации становится все больше, притом что люди с ней
сталкиваются все реже. Такая зависимость
представляется парадоксальной. Чтобы понять, в чем тут дело,
нужно посмотреть на дискриминацию глазами того,
кого она в той или иной степени касается. Для
человека дискриминация, которую он испытывает на
себе, — это чье-то действие или высказывание,
понимаемое обычно как нелегитимное ущемление в
правах. Именно нелегитимное ущемление, а не
нарушение принципа равенства.
Два человека могут оказаться в одной и той же
ситуации и при этом оценивать ее совершенно по-
разному. Кому-то неравноправное отношение
может показаться легитимным, кому-то нелегитимным.
Кому-то — казаться правильным, для другого быть
«ок», а для третьего означать унижение.
Личный пример: как-то я был со своей дочкой на
празднике. Присутствовали на нем только
родственники и хорошие знакомые. Была прекрасная
атмосфера, царило общее дружелюбие. Кто-то из гостей
спросил меня: «А как вы у себя празднуете?» Что
означало — у вас, у арабов и мусульман. Мою дочь
после этого долго мучило это «вы» — к кому оно
обращено? Только неделю спустя она рассказала мне,

70 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
что долго пыталась понять, что подразумевалось под
словом «вы». Она спросила меня, почему я сразу же
не отреагировал на эту ошибку, ведь она, по ее
мнению, была очевидной. А я вместо этого ответил, как
обычно отвечал на такие неловкие вопросы, с
большой терпимостью, и рассказал, как в Сирии
отмечают праздники по исламским традициям. Но моя
дочь восприняла этот вопрос как весьма бестактный
и рассердилась не только на вопрос, но и на мой
«неправильный» ответ.
На этом примере хорошо видно — все зависит от
того, в какой степени действие или высказывание
воспринимается как нелегитимное.
Кто такие «вы» и кто такие «мы»? Если я в вопросе
«А как вы у себя празднуете?» вижу только: «Как
празднуют мусульмане в Сирии?», моя дочь видит
совсем другое: ее неприятно удивило это «вы у себя».
Иными словами, она задалась вопросом: «Какой
смысл собеседник вложил в это словосочетание?» Ее
бабушка и дедушка, то есть мои родители, только
обрадовались бы, если бы собеседник на том празднике
обратился к ним с этим вопросом, и подробно стали
бы рассказывать о Сирии. Грустно, что к ним с этим
обычно не обращаются, а вот к их детям и внукам
довольно часто.
Внутри одной семьи с мигрантской историей на
этот вопрос реагируют по-разному, в соответствии
с принадлежностью человека к одному из трех
поколений. Бабушка и дедушка — мигранты. Немецкий
не их родной язык, и Германия не их родина. Я —
сын мигрантов, но не мигрант. Немецкий — мой
родной язык, но я рос с моими родителями, и поэтому

ПОСКОЛЬКУ ДИСКРИМИНАЦИЯ СНИЖАЕТСЯ... 71
я — фигура промежуточная. По крайней мере, я
биографически связан с «мы», как и с теми «вы», к
которым иной раз меня причисляют. Моя же дочь больше
не хочет признавать эту разницу между «мы» и «вы».
При этом ей легче жить в Германии, чем мне, а мне
легче, чем моим родителям.
Что же можно сказать об этих поколениях?
Вернемся к образу стола. Хорошо интегрированные
люди, которые сидят за столом, хотят, чтобы к ним,
равноправной части целого, относились совершенно
как к равным. Условия, в которых они живут,
общественная обстановка становятся все лучше, заметно
лучше. У них высокие запросы на участие и
принадлежность. При этом их ожидания растут гораздо
быстрее, чем они могут быть удовлетворены,
поскольку общественные институты инерционны. Тот, кто
сидит на полу, хуже интегрирован, у него меньше
шансов на участие, он чувствует себя менее
включенным. Но эти люди в меньшей степени
оценивают свое положение как дискриминацию, поскольку
по разным причинам не имеют больших претензий
на участие и принадлежность. Дотянуться до общего
пирога им несравненно труднее, чем тем, кто сидит
за столом, но при этом последние проявляют
гораздо большее недовольство. Они не готовы мириться
с тем, что кто-то считает себя вправе решать, кто они
и к каким «мы» они относятся.
Эффект ожидания играет большую роль.
Ожидания когда-то ущемленных групп растут быстрее, чем
улучшаются объективные условия. Такое
несоответствие воспринимается как нечто нелегитимное,
отсюда ощущение дискриминации.

72 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
Этот эффект проявляется в разных группах и
разных странах: в США чем выше уровень образования
и доход черного американца, тем больше его
заботит проблема дискриминации. При этом черных из
наиболее ущемленных групп дискриминация
волнует гораздо меньше. Другой охват, теперь уже
международный: в Европе чем выше включенность
меньшинств — например, в скандинавских странах она
самая высокая, — тем чаще их представители
жалуются на дискриминацию. Чем ниже уровень
включенности — например, во многих
восточноевропейских странах дела с этим обстоят плохо, — тем реже
поднимается вопрос о дискриминации. Если
сравнивать разные ущемляемые группы, то, например,
у женщин шансы на участие гораздо выше, чем у
людей с ограниченными возможностями, но первые
гораздо чаще считают себя дискриминированными,
чем вторые. А сорок или пятьдесят лет назад
женщины в существенно меньшей степени считали себя
дискриминированными, чем сегодня, притом что их
нынешняя включенность существенно выше1.
Сравнение поведения разных групп в
вышеприведенных случаях может показаться надуманным,
поскольку автор использует не цифры,
отражающие уровень дискриминации, а прослеживает
связь между ожиданиями и претензиями (то есть
оценкой) с одной стороны и реальной
общественной жизнью — с другой. Но ощущение, что ты
дискриминирован, — результат именно оценки, то есть
1 См. более подробно: El-Mafaalani Α., Waleciak J., Weitzel G.
Tatsächliche, messbare und subjektiv wahrgenommene
Diskriminierung // Handbuch Diskriminierung.

ПОСКОЛЬКУ ДИСКРИМИНАЦИЯ СНИЖАЕТСЯ... 73
восприятия неравноправия через призму
нелегитимности. Ее же обычно ставят в прямую зависимость
от разницы между своими ожиданиями и
реальностью — чем значительнее этот разрыв, тем острее
воспринимается нелегитимность. Связь
парадоксальная — она фиксирует неравномерность развития
реальности и обгоняющих ее ожиданий.
Если перейти от общего к частному, то, к примеру,
если подросток заговорит с педагогом о
дискриминации, тот должен этому только обрадоваться. Ведь это
означает, что юный гражданин хотел бы большего,
чем представляется возможным, его не устраивает
нынешний status-quo. Конечно, нужно разобраться, что
конкретно заставило ученика завести разговор. Но
в любом случае педагога ждет важная и интересная
работа, поскольку услышанное им говорит об
активности, амбициозности воспитанника. Куда хуже, если
бы такой разговор не мог состояться по той причине,
что юноша мирится с плохим обращением, считает
его легитимным — это признак разочарования и
бессилия, и педагогу трудно найти общий язык с таким
подопечным. Если подростку, который чувствует себя
дискриминированным, сказать: «Не преувеличивай,
нельзя с твоей излишней чувствительностью видеть
во всем только плохое», — это все равно что сказать:
«Умерь свои притязания, будь доволен тем, что у тебя
есть. Не ожидай большего». Такой рецепт вызовет
у юноши лишь разочарование и протест, и это очень
обострит проблему. А разочарование и протест могут
привести к радикализации.
Интеграция способствует более острому
восприятию дискриминации. Парадоксальный эффект,

74 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
который можно наблюдать повсеместно. Уровень
включенности растет, и одновременно все громче
звучат протесты, ведутся жаркие дискуссии по
поводу дискриминации. В сравнении с теми, кто сидит на
полу, хорошо интегрированные в гораздо большей
степени оценивают свое участие как недостаточное.
В отличие от их бабушек и дедушек, которые как раз
считали свое участие достаточным, а родители —
удовлетворительным. Налицо три разные оценки
одного и того же положения дел.
Эти изменения и этот прогресс повсюду в мире
имели следующий эффект: там, где борются с
дискриминацией, где улучшаются шансы ущемляемых
групп, там проблемы дискриминации обсуждаются
с максимальным накалом. За этим кажущимся
парадоксом кроется один из законов человеческого
общежития: чем больше по мере решения
проблемы сжимается круг нерешенных вопросов, тем ярче
разгораются споры вокруг них. По сути, это вариант
парадокса Токвиля1, или, как писал Зигмунд Фрейд,
нарциссизм малых различий (чрезмерная
сосредоточенность тесно соседствующих групп на
незначительных между ними различиях).
Меняется подход к проблеме дискриминации —
меняются язык и весь дискурс. Представления и
координаты на социальном поле определяются заново,
1 Токвиль сформулировал его следующим образом: «Можно
сказать, что французы находили свое положение тем более
невыносимым, чем более оно улучшалось... Не всегда приводит к
революциям переход от худого к худшему. Чаще всего случается,
что народ, переносивший без жалоб и как будто нечувствительно
самые тягостные законы, буйно сбрасывает с себя их бремя, как
только оно облегчается» (прим. переводчика).

ПОСКОЛЬКУ ДИСКРИМИНАЦИЯ СНИЖАЕТСЯ... 75
растет напряженность, которая может вылиться
в конфликт. Political correctness1 этому только
способствует.
Язык становится более сложным, потому что
более сложным стало общество. Прежние понятия уже
не отвечают изменившимся общественным
условиям, но это может усилить напряжение и вероятность
конфликтов. Политически корректный язык делает
дискурс более взыскательным, но заблуждение
думать, что из-за этого многие темы не могут быть
затронуты. Совсем наоборот: больше людей, сидящих
за столом, могут обсуждать свои темы, если
удается договориться о языковых правилах. Понятия,
которые в прошлом не были проблематичными или
в них не видели проблемы, сегодня неприемлемы
для многих сидящих за столом, поскольку они не
отвечают новым общественным условиям.
Соответственно к политическому дискурсу предъявляются
более строгие требования, но не надо думать, что
из-за этого многие темы не могут быть затронуты.
Совсем наоборот: с изменяющимися условиями
изменяются и слова, их описывающие.
1 Политкорректность {англ.).

МИГРАНТЫ И ИХ ДЕТИ: ДИЛЕММЫ
И КОНФЛИКТЫ В СЕМЬЯХ
Сферы напряженности в открытом обществе
возникают отнюдь не между большинством
населения и меньшинствами.
Разграничивающие линии расчерчивают всю поверхность стола.
Многие старожилы приветствуют увеличение
числа собравшихся за столом. Некоторые желают еще
большей открытости и борются за нее. Другим,
напротив, хотелось бы вернуться к прежней
закрытости. И такой же сложный процесс протекает внутри
меньшинств. Особенно острые споры идут вокруг
принадлежности к тому или иному общему, и это
приводит в сообществах, и прежде всего в семьях
мигрантов, к конфликтам. Таким образом в
результате интеграционных процессов возникает еще одно
конфликтное поле.
Сначала поговорим о самих мигрантах. Эти люди
в высшей степени готовы к риску, и поэтому у них,
с одной стороны, сильная мотивация, а с другой —
многие из них консервативны. Это
противоречивые свойства, которые связаны с противоречивым
характером миграции. Готовы к риску они хотя бы
уже потому, что решились покинуть родину. Это
относится почти ко всем мигрантам. (Беженцам,
например, при нелегальном пересечении границ может
грозить смертельная опасность.) Мигранты идут на
эти риски не для того, чтобы потерпеть поражение.

МИГРАНТЫ И ИХ ДЕТИ: ДИЛЕММЫ И КОНФЛИКТЫ В СЕМЬЯХ 77
Они знают, что на новом месте им придется все
начинать с самого начала. Поэтому они — и это
показывают многие международные исследования —
достаточно высокомотивированны. Мигрант идет на
риск не потому, что недоволен собой, а потому, что
его не удовлетворяют жизненные обстоятельства или
ситуация на его родине. В большинстве случаев это
происходит из-за отсутствия перспективы, то есть
в результате тяжелых экономических или
политических обстоятельств. С готовностью рисковать
соседствует еще одно свойство мигрантов — люди,
которые мигрируют, становятся в результате миграции
более консервативными.
Они покидают свою страну, где говорят на их
родном языке. Они расстаются с друзьями и
родственниками, и что еще более важно — они теряют свой
статус. На родине они кем-то были, а в том месте,
куда они приехали, им надо начинать с нуля. Это
становится огромной проблемой. Язык, социальные
связи, статус — все эти столь важные для
идентичности факторы из-за эмиграции оказываются
проблемой. Это рождает психологический стресс и кризис
идентичности. Чувство стабильности, осознание
своей идентичности очень важны для человека. Люди
должны сами себя узнавать. У человека должно быть
чувство, что он та же личность, какой был вчера,
в прошлом году, двадцать лет назад. Когда
утрачивается столько элементов идентичности, люди
цепляются за те, которые у них еще есть.
Поэтому мигранты вначале консервируют все,
что им удалось унести с собой: воспоминания,
традиции, элементы культуры, религию, национальное

78 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
самосознание. После отъезда они, например, часто
принимаются за изучение истории своей родной
страны, хотя до эмиграции этим не интересовались.
До эмиграции турок или россиянин, возможно, не
смотрел новостей, на чужбине же он начинает
следить за турецкими или российскими новостями.
Национальная идентичность становится для сирийца,
вьетнамца или бразильца важнее, чем когда они еще
жили в Сирии, Вьетнаме и т.д. Свое собственное
становится в чужой стране особенно важным. То, что
консервируется, может быть очень разным: важно,
откуда человек родом — из большого города: Дамаска,
Ханоя или Сан-Паулу или из сельской местности. Как
сильно выражено это консервирование и как долго
человек за него держится, зависит от того, с чем он
сталкивается в новой стране: от его шансов на
участие и от чувства, что его там приняли и признали.
Консерватизм и традиционализм мигрантов мы
можем наблюдать повсюду, где есть миграция.
Традиционализм зависит от культуры и является
специфическим для мигранта, а что он консервирует,
зависит от культуры и уровня образования, от жизненных
обстоятельств до и после миграции. Этот механизм
можно увидеть в мире повсюду, если сделать над
собой усилие, чтобы разглядеть его. Культурная
ассимиляция у мигрантов поэтому практически невозможна,
и успешная интеграция очень трудна. Но что
происходит с их детьми, особенно с теми, кто появился на
свет уже на новой родине?
Часто говорится, что дети живут в двух мирах.
Точнее сказать — в двух сферах одного мира. Во
внутренней сфере, в их семье, они сталкиваются

МИГРАНТЫ И ИХ ДЕТИ: ДИЛЕММЫ И КОНФЛИКТЫ В СЕМЬЯХ 79
с традиционализмом и с очень тесными
социальными связями. Это вполне понятно: на чужбине люди
гораздо больше стараются держаться вместе. А в иной,
внешней сфере — самое позднее, когда дети
мигрантов окажутся в образовательных учреждениях, — они
сталкиваются с другим, более сложным обществом,
место в котором им придется самим завоевывать.
В каждой из этих сфер своя форма «правильной»
жизни, свои законы и свои социальные взаимосвязи. Речь
буквально и метафорически идет о двух языках, когда
ребенок должен выступать и как носитель нового
языка, и одновременно как переводчик. В основном это
не вызывает проблем. Дети и подростки легко с этим
справляются. Однако кроме этого они сталкиваются
с противоположными ожиданиями из обеих сфер.
Родители, которые высокомотивированны и
консервативны, переносят эти свойства на детей. Они
ожидают, что их дети в новой стране станут
успешными, и одновременно надеются, что они останутся
лояльными по отношению к «старым»
представлениям о хорошей жизни — то есть останутся такими же,
как их родители. Родители внушают детям: «Стань
успешным, хорошо зарабатывающим, известным,
врачом, адвокатом», но при этом «оставайся таким,
как мы, оставайся с нами, будь верным своему
происхождению». В этой семейной сфере детям
предъявляют очень высокие требования — успеха и
одновременно лояльности.
И во внешней сфере происходит нечто
подобное. С одной стороны, звучат вопросы: «Откуда ты
приехал? Расскажи, как там у вас?», что на самом
деле означает: «Ты — другой». Это может звучать

80 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
дружелюбно и заинтересованно, а может —
неприязненно и скептически. С другой стороны, от тебя
ожидают, что ты подладишься и приспособишься —
«У нас это делается так», что может означать:
«Отбрось все чужое». Из этих двух сфер исходят
противоречивые требования, каждая тянет в свою сторону.
И дети, как правило, воспринимают эти требования
и ожидания как дилемму. Можно сказать, что речь
идет о противоречиях, которые сочетаются только
в своей противоречивости. Сюда добавляются еще
часто возникающее чувство собственной чужерод-
ности и конкретный опыт дискриминации. Дети
мигрантов растут в поле большой напряженности.
Для детей и подростков из семей мигрантов эта
дилемма обостряется еще и следующим образом:
«Если я стану успешным, то не смогу быть
преданным семье, если останусь преданным, то не смогу
быть успешным». Это для детей и подростков
большая проблема — во всяком случае, она постоянно
возникает. Проблема очень противоречивая, и
решить ее без конфликтов трудно, поскольку баланс
между этими двумя сферами соблюсти очень
нелегко. Как показывают, например, исследования
канадских ученых, эта проблема существует во всех
странах миграции. Возможно, в Канаде дилемма
разрешается легче, поскольку там общество
гораздо более пестрое и во многих отношениях более
открытое. Однако и в Канаде эти противоречия можно
наблюдать в самых разных группах мигрантов1.
1 Подробно об этом: El-MafaalaniM. Sphärendiskrepanz und
Erwartungsdilemma. Migrationsspezifische Ambivalenzen sozialer
Mobilität // Zeitschrift für Pädagogik. Jahr. 2017. Ausg. 6. S. 708-725.

АССИМИЛЯЦИЯ — ЭТО ГЛУПОСТЬ
Требования, которые мигранты предъявляют
детям, можно в какой-то мере оценивать
положительно, поскольку это заставляет молодежь
добиваться в жизни большего. Однако ждать от
детей слишком большой лояльности не следует, иначе
у них может возникнуть проблема с ассимиляцией.
Возникает вопрос: возможно ли отучить родителей
от этого давления на детей? Проведем такой
мысленный эксперимент.
Представьте, что вам завтра предстоит покинуть
родину. Как надолго, не совсем ясно, потому что
неизвестно, как вы будете чувствовать себя на
чужбине и сможете ли вообще остаться там на длительное
время. Но возможно, вы уезжаете навсегда.
Допустим, ваша цель Япония — страна, где уровень
жизни примерно такой же, как в Германии. При этом не
имеет значения, покидаете вы родину потому, что
вам предложили хорошее рабочее место, или
потому, что дома вас преследуют. Мотив вашего
отъезда не играет такой уж большой роли. Вы покидаете
Германию, оказываетесь в Японии, и у вас есть две
возможности:
— первая: сделать своих детей, которые будут
расти в Японии, настоящими японцами. Они должны
говорить только или по крайней мере в основном
по-японски, перенять японские традиции, думать
как японцы, верить в то же, во что верят японцы.

82 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
То есть ваши дети должны полностью
ассимилироваться. Сами вы также стремитесь к интеграции,
учите японский и со своими детьми говорите
только на этом языке;
— вторая: сделать все возможное для того, чтобы
ваши дети стали в Японии успешными, но при этом
сохранили с вами тесную связь — разделяли с вами
вашу веру (или неверие), ваш язык, вашу культуру
и ваши представления о правильной жизни.
Конечно, вы выберете вторую. Потому что
выбор первой — результат психического расстройства.
Ведь это означает, что вы хотите для своих детей
чего-то абсолютно другого, в вас самих не
заложенного. В этом случае можно только посоветовать вам,
прежде чем отправляться в Японию, посетить врача.
Понимать друг друга, жить в согласии — такова
потребность человека, его природа. Иначе роль
родителей теряет смысл.
Тут следует высказать банальное соображение:
если у вас самих есть проблемы с самооценкой,
миграция вам противопоказана. Страну своего
происхождения мигранты покидают потому, что
сталкиваются там с серьезными проблемами. Но самих
себя, свою идентичность, свою веру и культуру, в
которой росли, они, как правило, оценивают высоко.
Здоровые люди мигрируют не для того, чтобы
перенести на себя новую идентичность, и не для того,
чтобы это сделали их дети. Если бы власть решила
впускать в страну только тех мигрантов, для
которых главная цель — ассимиляция, ей пришлось бы
предварительно увеличить число психиатрических
клиник.

АССИМИЛЯЦИЯ — ЭТО ГЛУПОСТЬ
83
Независимо от места рождения, исторического
и культурного фундамента мигранты везде и всюду
сталкиваются с одной и той же проблемой.
Поскольку надежды, которые они связывали с миграцией,
как правило, не оправдываются, родители
переносят свои ожидания (значительно их преумножив) на
детей. «Чтобы испытания, выпавшие на нашу долю,
были оправданны, ты должен добиться успеха» — вот
их послание детям. В новой стране родители долго
чувствуют себя чужими, поэтому отчуждение,
утеря связи с детьми их особенно пугают, и они всеми
силами стараются эту связь сохранить. Объяснять
взрослым, что бояться тут нечего, ни к чему не
приводит. Как только у родителей возникает чувство, что
кто-то, например учитель, пытается оторвать от них
их ребенка, они начинают еще больше цепляться за
него. Работать с родителями, конечно, необходимо,
но дело это весьма трудное. Тут нужен тонкий
подход, иначе вас просто не станут слушать. Даже такая
невинная фраза: «Дайте чуть больше свободы своему
ребенку» — может быть воспринята как страшный
удар, особенно если родителям просто не за что
держаться, кроме как за своих отпрысков.
С точки зрения родителей, пережитые ими в ходе
миграции стрессы имели смысл, только если их
ожидания были оправданны. Дети, конечно, не хотят
разочаровывать своих родителей, но и полностью отвечать
и тем и другим ожиданиям тоже не могут. Поэтому
конфликты внутри семей мигрантов могут быть
самыми разными, часто отнюдь не простыми.
Подрастающие дети мигрантов находятся в
описанном выше поле напряженности и должны с этим

84 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
справляться. Отсюда гораздо большая, чем у их
сверстников с местными корнями, степень ответственности.
Они, как правило, хорошо говорят и пишут на языке
своей новой родины и вынуждены заполнять анкеты
для родителей, выступать в роли их переводчиков,
многое объяснять им, помогать ориентироваться,
иной раз утешать. В большинстве случаев роли
между детьми мигрантов и родителями распределяются
не так, как на их прежней родине: младшие знакомы
с гораздо большим числом людей, чем старшие, во
многих сферах они лучше ориентируются, родители
в гораздо большей степени зависимы от них. Но при
этом зависимость детей также сохраняется. Они, как
прежде, верны своим родителям, не исследуют
окружающий мир совершенно самостоятельно, не так
активно, как другие дети, стремятся к самореализации,
и все потому, что чувствуют свою ответственность за
семейные устои. Поэтому они готовы ради родителей
длительное время следовать их правилам, даже если
большого смысла в этом уже не видят. Иными
словами, раз уж вы несете ответственность, цепляться за
правила и идеалы, привнесенные из другого времени
и страны, — это необходимость, даже если вы знаете,
что такие правила здесь и сейчас плохо применимы.
При всем том эти правила и идеалы нужно
постепенно уводить на второй план, чтобы иметь возможность
в современных условиях чего-то добиться. Такой
процесс протекает обычно медленно и за закрытыми
дверями. Внутри семьи дети все еще играют по старым
правилам, а во внешнем мире — уже по новым. Без
конфликтов, конечно, не обходится, потому что
невозможно одновременно оправдать все ожидания.

АССИМИЛЯЦИЯ — ЭТО ГЛУПОСТЬ
85
Те, кто более успешен, менее лояльны и ищут
новые пути. Менее успешные сохраняют лояльность,
но и они прямо не копируют жизнь своих родителей.
Некоторым родителям удается со временем выйти
на новый уровень, другим — нет. Второе поколение
уже не мигранты, да и от первого поколения сильно
отличается, поскольку росло в совсем других
условиях. В то же время оно очень неоднородно. А третье
поколение — тем более.
Как раз те, кто хорошо интегрирован,
сталкиваются в своих семьях с разного рода конфликтами,
непростые у них отношения и с консервативной
частью своего сообщества, так что где-то им удается
хорошо приспособиться, а где-то — нет. Они, так
сказать, — гибриды. Обитают сразу в двух сферах,
дилемма их не пугает, они научились поддерживать
баланс и весьма деятельны. Этот баланс можно
выстраивать по-разному. В любом случае хорошо
интегрированные справляются с конфликтами и
вызовами как во внутренней, так и во внешней сфере,
они уже сидят за столом и хотят чувствовать себя за
ним равными. А поскольку рецепт пирога и правила
поведения установлены без учета их потребностей,
вкуса, они пытаются переопределить национальную
идентичность собравшегося за столом общества.
Частично они уже отказались от идентичности,
отвечающей их происхождению. Рождается нечто новое, и,
если это новое не вписывается в общепринятое,
начинается торг по поводу того, какими должны быть
рецепты и правила. Речь идет о новом самоописании
общества, сидящего за столом. У того, кто не
чувствует себя за ним желанным и равным, это вызывает

86 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
настоящую боль, еще большую, чем если бы он
сидел на полу. Таким образом, любому, кто
разочаровал своих родителей, отказав им в лояльности, не
остается другого выбора, кроме как добиваться
своего полноценного участия.

ИДЕНТИЧНОСТИ МЕНЯЮТСЯ
Для детей мигрантов, родившихся и выросших
в «новой стране», идентификация со страной
происхождения их родителей, с одной
стороны, и их собственной новой родиной — с другой
выглядит очень по-разному. Соответствующим
образом изменяются национальные идентичности во
втором поколении.
Приведу высказывания, отражающие типичные
представления и позиции.
Вариант 1. «В школу ходить к немцам — это была
обязаловка. Хорошо я себя чувствовал только со
своими на нашей улице. С турецкими чурками!»
Вариант 2. «И тогда я сказал: слушайте, я турок
из Рурской области. Турок — это моя идентичность,
место рождения — Рур. Разговор окончен».
Вариант 3. «Когда я некоторое время жил в
Канаде... много забавного было. Например, я там с
турками общался, это было прикольно. И там были немцы,
и это тоже было прикольно. Я и как те, и как эти. Но
и не такой. Неужели не понимаете...»
Вариант 4. «Биологически я не немец, но все-таки
немец, но я же не могу так про себя сказать. Если
я говорю: „Я немец", то сразу вопрос: „А на самом
деле ты откуда?" И я иногда отвечаю: „Я был четыре
раза в Турции, три раза в Испании и точно раз
двадцать в Голландии. И я родился в Германии и всегда
тут жил. И ты знаешь, что меня зовут Кемаль. Вот

88 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
и ответь мне: кто я такой?!" Правда, ведь это глупо.
Так что лучше сказать: „Я турок". Моим турецким
землякам „немец" не понравится. Да и немцы тоже
не будут в восторге. В этой стране что-то не так! Все
хотят, чтобы было по-простому, а по-простому не
получается!»
Вариант 5. «Знаешь, с меня хватит. Никто не
может решать за меня, кто я и что я. Я немец, если
я так говорю. А если кто-нибудь удивляется и
говорит: „Как вы хорошо говорите по-немецки!" или
„А вы откуда приехали?", то я отвечаю: „Слушайте,
а сами-то вы откуда? Где вы за последние пятьдесят
лет побывали? Германия — это не
законсервированный музей"».
Эти пять вариантов и отражают весь спектр
между «быть турком» и «быть немцем». От
отгораживания от немцев (вариант 1) через более или менее
промежуточные формы (2-3) до формирования
активной позиции (4-5) — быть немцем. Все варианты
возможны. Но от человека без мигрантской истории
такого рода высказываний ожидать не следует.
Однако вы можете предложить вариант «просто немец»,
считая его естественным. Именно этого «просто
немец» не хватает в интернациональном лексиконе.
Интересно, что все эти пять вариантов могут
соединяться в одной личности, исходить от одного
и того же человека, в той же последовательности
отражать этапы его биографии. Сначала детство,
потом отрочество и юность, затем молодость — и
последнее высказывание уже вполне состоявшегося
взрослого человека. Кемалю, назовем его так,
приходилось постоянно заново обретать себя, при этом

ИДЕНТИЧНОСТИ МЕНЯЮТСЯ
89
без углубленных поисков. Очень конфликтными для
него оказывались четвертый и пятый этапы. В
особенности последний, когда необходимо наконец
определить, какой ты немец. Этот последний этап
по времени короткий, но, возможно, самый для него
трудный.
Большинство представителей второго поколения
начинают с первого варианта (или шага) и
продвигаются с течением времени «вперед». Мало кто
останавливается на первом шаге, но далеко не все
доходят до пятого, впрочем, последних становится все
больше. Речь идет о чемпионах «лиги интеграции» —
об эмоциональной интеграции.
Слово «эмоциональный» употреблено здесь не
случайно, покажу это на собственном примере. Ни до
поступления в университет, ни когда я уже учился на
первом курсе, мне и в голову не могло прийти
сказать про себя: «Я немец». Пока однажды от одного из
друзей я не услышал: «Кончай с этим спектаклем —
ты такой же немец, как и все остальные». У нас
возник спор, я был агрессивен, настаивал на том, что
я не немец. А вот другой случай: мы вчетвером жили
в общежитии Университета Бохума — два
«биологических» немца и два араба. По телевизору
транслировали футбольный матч, играла немецкая сборная
со сборной другой страны, уж не помню какой. Я
болел не за немцев. Мне было все равно, какая команда
против них играет, просто я был против немцев.
Тот спор с товарищем по поводу моей
идентичности хорошо мне запомнился. Конечно, он был
во многом прав: место рождения, язык, школьные
годы, служба в армии, адрес моего дома — все было

90 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
немецким. Когнитивно все говорило в пользу
Германии, но эмоционально — почти ничего. Должно
было пройти еще несколько лет, чтобы я вышел на
уровень упоминавшегося выше Кемаля. Вообще-то
у нас с ним мало общего. Он из семьи гастарбайте-
ров, я же рос в гораздо лучших условиях.
Вероисповедание у наших родителей разное, разные
национальности. Моя семья довольно религиозная, его
родители — турки, и религия не играет у них
никакой роли. Мы росли в разных городах и
познакомились, когда нам было уже за тридцать. При стольких
различиях общее у нас — это миграция родителей
и условия жизни в Германии.
Беседуя, мы как-то сошлись на том, что это
свойство и его, и моих родителей — они всегда
говорили о своей родине как почти о рае. Покинув ее, они
даже спустя десятилетия верили в то, что
когда-нибудь вернутся домой. Такая идеализация своей земли
обетованной, неутихающая надежда на возвращение
характерны для мигрантов, причем не только для га-
старбайтеров. Благодаря этому им легче справляться
с разного рода стрессами, ведь в запасе есть хороший
план. Дети в эту сторону, конечно, не смотрят, хотя
им и приходится долгие годы следовать в фарватере
своих родителей с их двойной ориентацией. Это не
мешает им жить совершенно по-другому, и, главное,
у них совсем другое детство.
Мигранты действительно иногда возвращаются
на свою родину, но очень немногие. Мой дядя,
который не один десяток лет прожил в Берлине, выйдя на
пенсию, решил вернуться, но через год приехал
обратно. «Берлин — самое лучшее место в мире. Я стал

ИДЕНТИЧНОСТИ МЕНЯЮТСЯ
91
немцем», — сказал он встречающим и рассмеялся.
Из эмигрировавших в Германию в зрелом возрасте
он единственный, от кого я слышал такое. Осознать,
что его родиной стала другая страна, он смог,
только побывав на прежней родине. Причем никакой
роли не играет, изменилась она за эти годы в
худшую или лучшую сторону. Сильно изменился он сам:
первую треть своей жизни провел в Сирии, а потом
почти вдвое дольше прожил в Германии. Но почему
он тогда при встрече вдруг рассмеялся? Смех — это
способ дистанцироваться от произнесенного «я стал
немцем». Рассмеялся, потому что иначе его
утверждение прозвучало бы слишком абсурдно и слишком
серьезно. Но действительно ли оно серьезное или
здесь только ирония? Это и то и другое — гибрид.
Способ выразить свое отношение к пройденному
мигрантом пути. Трудному, но себя оправдавшему.

ДВИЖЕНИЕ К ЗАКРЫТОСТИ С РАЗНЫХ
СТОРОН
Как правило, ассоциации представителей
меньшинств действуют в традиционном ключе.
Их организационная форма и направление
деятельности ориентированы на участие в жизни
общества. Речь может идти о месте, которое надо
занять за столом, нередко о создании коалиции,
причем происхождение меньшинств тут роли не
играет. Но есть и другие — они движутся в
противоположном направлении, хотя отправные точки у них
часто разные, иногда националистического, иногда
религиозно-фундаменталистского характера, иногда
с примесью того и другого. Эти группировки могут
сильно отличаться друг от друга, но у всех есть одно
общее: они подвергают сомнению легитимность
этого стола. Они не хотят стать частью открытого
общества, наоборот, они выступают против него самого.
Все это — радикальные течения социального
характера, демонстрирующие свою закрытость в
открытом обществе. Радикальными их делает
стремление «решить проблему в корне». Интересно, что
в прошлом в закрытых обществах радикальные
движения были скорее либеральными, стремились к
открытости. В открытых обществах их роль обратная:
они радикальны, если категорически отвергают
открытость и в своих действиях прибегают к насилию.

ДВИЖЕНИЕ К ЗАКРЫТОСТИ С РАЗНЫХ СТОРОН 93
Радикализм в сочетании с отрицанием открытости
особенно опасен. Но если вторая составляющая —
одобрение насилия — отсутствует и движение,
наоборот, выступает с требованием большей
открытости, то опасности оно не представляет и даже
вызывает сочувствие — вспомним «оккупай», или
пиратскую партию, или студенческие выступления
против платы за обучение. Кто только не выражал
им свою симпатию.
Движения, выступающие против открытого
общества, заведомо в какой-то степени
антидемократичны. При этом необязательно ориентированы на
насилие или подпольную деятельность. Как правило,
они объединены в международную сеть, и их
участники высокомотивированны, а поскольку открытое
общество интернационально по своей природе, этим
движениям уделяется повышенное внимание,
гораздо большее, чем они того заслуживают. Отсюда
их непропорционально высокое присутствие в
публичном дискурсе, что косвенно влияет на общество
в целом, сдвигая, особенно стараниями
националистических сил, центристские силы вправо. В свою
очередь, религиозно-фундаменталистские силы
также сдвигают не в лучшую сторону центристские
религиозные круги.

САЛАФИЗМ КАК МОЛОДЕЖНЫЙ ПРОТЕСТ
О том, что усиление расистских настроений
в правонационалистических движениях ведет
к еще большей их закрытости, выше уже было
сказано, поэтому я хотел бы остановиться на
закрытости, свойственной салафитскому молодежному
движению. Несколько лет назад я задался вопросом:
как такое может быть, чтобы идеология, которая
стара как мир, переживала в молодежной среде, да еще
в Западной Европе, новый взлет? Почему молодые
мужчины и женщины с миграционными корнями
и без оных стремятся назад в раннее Средневековье
и в результате мы имеем сегодня одно из самых
динамичных молодежных движений?
Подростки хотят как можно меньше походить
на старших, при этом действовать могут очень по-
разному и в разной степени провокационно. Часто
все сводится к отказу от устоявшегося образа
жизни — другая одежда, прически, музыка и
наркотики. Так было со студенческим движением, с панками,
хип-хоп-культурой. Они критиковали общественный
уклад и хотели видеть общество более открытым.
Сегодня от этого набора из секса, наркотиков и рок-
н-ролла не осталось почти ничего
провокационного. Этот уже устаревший дух можно сегодня
обнаружить лишь на вечеринках 40+. Вряд ли ученика
удивит, что его учитель покуривает травку, а
родители ходят с пирсингом и красят волосы в разные

САЛАФИЗМ КАК МОЛОДЕЖНЫЙ ПРОТЕСТ 95
цвета. Министра можно увидеть на концерте, где
звучит тяжелый рок, а первая леди с татуировкой —
обычное явление.
В чем же сегодня истоки реального
провокационного потенциала? В стремлении к закрытости,
которую через социальную критику, аскетизм и
ностальгию насаждает религиозный фундаментализм.
Строгий дресс-код, регламентированная сексуальная
жизнь, разного рода воздержание — в нашем
представлении молодежное движение должно было бы
воспринимать это как чистый яд. Салафитская
идеология — это возврат к временам становления
ислама. И сегодня аскеза, ностальгия в сочетании с
осознанным участием в коллективном действии, — это
и есть выражение бунтарских настроений.
Нынешний салафизм с собственной эстетикой и широким
использованием современных технологий отнюдь не
копия прежнего. Молодежи предлагаются семинары
по исламу с направленным именно на молодежную
аудиторию содержанием, участие в больших хорошо
организованных событиях. Поэтому многие
традиционные мусульманские объединения на этом фоне
выглядят бледно. Они для взрослых — традиционные,
приспособленческие и скучные.
В Германии салафитское движение привлекает
довольно много молодых людей. Тут играют роль
дискриминация, отчуждение, которые они испытали
на себе, а также проблемы национального и
международного уровня. Мусульман нередко
воспринимают как врагов. Говорить о них плохое стало в
порядке вещей. Это вынуждает многих защищаться,
объяснять, оправдывать свою религию — довольно

96 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
утомительное и неблагодарное занятие, обреченное,
учитывая нынешнюю обстановку, по сути, на провал.
Нередко норовят объявить мусульманином, то есть
«чужаком», человека вовсе не религиозного, исходя
лишь из его внешности. У нового поколения
реакция на это уже другая — агрессивная, свойственная
молодым: «Раз вы так, то...»
И внутренние и внешние события обычно
воспринимаются через призму личного опыта.
Поэтому мусульманина сам бог велел держать за плохого
парня, конечно, если он не написал книгу о вреде
ислама или не является надежным деловым
партнером. Что характерно, Запад начал по-настоящему
активно действовать в Сирии и Ираке, только когда
почувствовал исходящую оттуда смертельную
опасность не только для мусульман. Вот пример
проповеди, произнесенной несколько лет назад одним
немецким салафитом перед молодежью:
«Братья, у всех у вас родители — люди достойные.
Никому ничего плохого не сделали. Разве они
заслужили такого с собой обращения, будто они отбросы
общества? Разве эти старые люди должны до конца
жизни прозябать в бедности, терпеть такое к себе
отношение? Всю жизнь тяжело трудились, и
посмотрите, чего они добились. Где тут справедливость?
Ну а вы, чем вы хуже своих родителей? Вы ведь
такие же достойные люди. Тогда объясните мне, как
такое может быть — все вокруг считают, что с вами
что-то не так. С учебой, работой вы справляетесь
не хуже других, но, братья, разве к вам относятся
с уважением? Разве такая жизнь осмысленна?
Неужели вам нужны все эти побрякушки — дорогие

САЛАФИЗМ КАК МОЛОДЕЖНЫЙ ПРОТЕСТ 97
часы, золотые цепочки, тряпки? Среди нас много
таких, кто принимает наркотики, спит с продажными
женщинами. Братья, ведь это не жизнь.
Посмотрите на них, разве они счастливы, разве это образцы
для подражания? Что это за общество —
продавай наркотики и получишь деньги, продавай свое
тело и получишь деньги, продай свою душу и
получишь деньги. Деньги для чего? Для того чтобы
покупать все это ненужное барахло, которое сделает
тебя еще более несчастным. В мире миллионы
голодающих, но нам все равно, мы продолжаем жить,
как жили. Нам все равно, что мы разрушаем нашу
планету. Каждый живет только для себя. Никакой
общности, никакого смысла, никакого достоинства.
Всем все равно, абсолютно все равно. Люди
просто зомбированы, они не понимают, что мир летит
в тартарары. Но если ваша душа не на месте, если
вы чувствуете, что что-то идет не так, значит, она
еще жива. Не вы больны, больно общество. Братья,
нельзя играть по правилам неверных, это не наша
игра. В ней мусульмане заведомо слабая сторона.
Нет, мы должны вернуться к нашей вере, поверить
в самих себя. Солидарность и вера — это, слава
Аллаху, делает нас сильными. Многие вообще считают
нас опасными. Спрашивается, почему? Неужели
потому, что мы говорим: нельзя продавать свое тело
и свою душу? Или потому, что мы говорим: нельзя
одурманивать свое тело и свою душу? Неужели
поэтому мы опасны? Творится бог знает что — ничего
не стоит очернить Аллаха и его последнего
пророка. Такой человек становится суперзвездой,
получает признание, деньги. Опасными же считаемся

98 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
мы, потому что мы говорим о проблемах наших
братьев. Но их проблемы, проблемы мусульман это
общество не интересуют. Когда наши братья
погибали в Чечне, Сирии, Ираке — кого это
интересовало? Я спрашиваю, хоть что-нибудь было для них
сделано? Когда где-то погибают два
европейца-христианина — поднимается страшный шум. А когда
умирают 2000 наших братьев, это никого не
интересует. Вы никому не интересны. Но вы должны
сохранять интерес к себе и своим братьям. Все мы
должны вернуться к нашей вере, к нашей правде,
к истинному исламу. Мы должны относиться к себе
серьезно. Солидарность и вера — это завещал нам
Господь. Когда-то это сделало нас сильными,
сильными сделает и сегодня».
Выступать против открытого общества — это не
вызовет симпатии у молодежи, выросшей в
Германии. Поэтому сегодня прямых призывов такого рода
не слышно. Нет никаких нападок и на конституцию.
На передний план выведены в основном
общественные проблемы, прежде всего антиисламские
настроения. Конечно, в вышеприведенную проповедь
заложены двойные стандарты и подход к проблемам
носит в ней односторонний характер, но сами
проблемы более чем реальны — поэтому молодые люди
видят, что обращаются к ним с такой проповедью
не случайно. И противостоять такой аргументации
очень непросто. По сути, доводы проповедника
сводятся к следующему: сегодня мы, мусульмане, слабы,
от нас всячески отгораживаются, беспрестанно
критикуют. Почему такое происходит? Потому что мы
не относимся серьезно к своей религии. Что надо
делать? Надо вернуться к своей вере.

САЛАФИЗМ КАК МОЛОДЕЖНЫЙ ПРОТЕСТ 99
И главное в таком обращении — нам нужна
справедливость. То есть это прежде всего социальная
критика — не открытого общества как такового,
а определенных явлений внутри него. Такой
подход нравится молодым людям, очень немногие из
них готовы поддержать тех, кто прямо выступает
против открытого общества. Салафиты обращаются
к аудитории с простым посланием: ключ к
настоящему лежит в нашем прошлом — нового будущего
не существует. Тем, кто ищет свой путь, они
предлагают коллективную стратегию — взявшись за руки,
вернуться во вчера, когда мир якобы был куда
совершеннее, назад к корням с четкими правилами,
четкими связями, неоспоримыми истинами и так
прямой дорогой в рай. Это открывает перед
молодыми людьми, жаждущими приложить свои силы,
ясную перспективу. Цель, к которой нужно
стремиться, — это миссионерство, богоискательство.
Тот, кто выбирает такой путь, объявляется
носителем истины, единственно верной, ведущей
человечество в светлое будущее.
Молодые женщины нередко примыкают к сала-
фитам ради эмансипации. Девочки часто вырастают
в нерелигиозных, но консервативных семьях, где их
братьям предоставлено много свободы, от сестер же
требуют соблюдения традиционных обычаев и
закрытости. У салафитов, напротив, действуют равные
как для мужчин, так и для женщин правила, причем
очень строгие. В этой среде равенства куда больше,
чем даже в тех семьях, где ко всему религиозному
относятся более чем формально. Другое дело, что это
равенство «вниз».

100 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
В ряды фундаменталистов вливаются, как
правило, молодые люди из семей мигрантов. И они
гораздо строже следуют религиозным правилам, чем их
родители. Между собой салафиты говорят на языке
своей новой родины, для многих из них родном. Как
часто бывает, особенно привержены этой идеологии
те, кто приходит в салафизм из совсем другого мира.
Статус таких неофитов высок, поскольку вести через
них работу с широкой общественностью можно
гораздо эффективнее.
Предельный аскетизм в сочетании с
ностальгией — еще недавно для молодого человека такое
казалось невозможным. Но сегодня эти устремления
входят у молодых людей в резонанс с чувством
своей маргинализованности и непризнанности, и
получается, что для них чем хуже, тем лучше. Тот, кто
считает себя изгоем, не много теряет, примкнув
к радикальной группе. Наоборот, чувство бессилия
переходит у него в целеустремленность. Когда
степень участия одной стороны куда меньшая, чем
другой, плюс последняя по отношению к исламу
настроена враждебно, стоит ли удивляться, что салафизм
привлекает все больше молодых людей. Таким
образом салафитские и антиисламские группы
перебрасывают друг другу мяч — в своей игре против
открытого общества.
У большинства салафитских сообществ идеология
носит религиозно-фундаменталистскую, по сути,
политическую направленность, но не все они готовы
прибегать к насилию или к террору. То же можно
сказать и об антиисламских или
националистических группах в Германии. Терроризм религиозных

САЛАФИЗМ КАК МОЛОДЕЖНЫЙ ПРОТЕСТ 101
фанатиков, без сомнения, чрезвычайно опасен, как
и терроризм правоэкстремистских групп, которые,
правда, слишком редко относят к террористическим.
Опасность для открытого общества могут
представлять и не готовые использовать насилие
религиозные, националистические и расистские движения,
поскольку открытое общество вынуждено терпеть их
стремление к закрытости, если не может усмотреть
в этом нарушение закона. Ничто не мешает таким
небольшим, но громко о себе заявляющим группам
постепенно сдвигать центр вправо и в итоге завести
его слишком далеко. Правда, я предпочитаю в целом
характеризовать это движение как движение к
закрытости, которое может необязательно наступать
справа, оно может надвигаться и слева1.
1 Актуальная книга, в которой описываются и
анализируются различные тенденции, ведущие к закрытости: Schellhöh J.,
ReichertzJ., Heins V. M. Großerzählungen des Extremen. Neue Rechte,
Populismus, Islamismus, War on Terror / A. Flender hg. X-Texte:
transcript, 2018. URL: https://www.transcript-verlag.de/978-3-
8376-4119-6/grosserzaehlungen-des-extremen/.

ИСЛАМ В ОТКРЫТОМ ОБЩЕСТВЕ
Радикалов, которых среди мусульман немного,
более чем устраивает тенденция к закрытости
и исламофобия, последнюю они даже
умышленно подогревают. Изолировать мусульман внутри
Европы — главная с начала 1990-х цель
международных террористических групп. Их стратегия оказалась
на удивление успешной, в частности потому, что
общество почему-то обращает на это мало
внимания, тут напрашивается пример афганских талибов,
которые поначалу прятались в пещерах, но даже при
относительно небольших ресурсах довольно быстро
сумели вырасти в мощную организацию. Как это
могло произойти? Во-первых, ислам сейчас движется
в сторону закрытости; во-вторых, открытое
общество легко уязвимо, отсюда попытки его расколоть,
сдвинуть политический дискурс. В-третьих, сегодня
ислам и открытое общество находятся в фазе
взаимного отчуждения, и это должно быть преодолено.
Лекарство для снятия этой напряженности многим
может не понравиться: мусульмане должны
переместиться с обочины общества в центр, или, продолжая
нашу метафору, — подняться с пола и занять место
за общим столом. Однако все по порядку.
Для ислама сегодня характерны крайности —
это мы наблюдаем в Европе и, похоже, не только
в ней. Растет радикализация и стремление
выделить себя как мусульманина, но есть и обратная

ИСЛАМ В ОТКРЫТОМ ОБЩЕСТВЕ
103
тенденция — отойти от своей среды и своей
религии. Эти противотоки — переоценка значения
религии и отказ от нее — и есть следствие растущей
напряженности. Ислам зиждется на заветах Аллаха,
впрочем, у мусульман тот же Бог, что у иудеев и
христиан. Отсюда уверенность в принадлежности к чему-
то совершенному в сочетании со скрытым чувством
превосходства. Но если иметь в виду национальные
и международные отношения, то здесь о
совершенстве и превосходстве мусульман говорить не
приходится. Скорее наоборот, почти всегда, оценивая свою
позицию, они говорят о слабости, подчиненности,
надвигающемся кризисе, а то и о хаосе. Огромную
разницу между идеалом и реальностью можно
оценивать по-разному и, следовательно, по-разному на нее
реагировать. Одни считают, что только ислам несет
человечеству мир и справедливость, но беда в том, что
сегодня подобающее место в жизни мусульманина он
занимает не должным образом. Другие говорят, что
сама религия делает мусульман слабыми — хотя бы
потому, что вселяет в них веру в моральное
превосходство, а это снижает жизненную активность и
самокритику. Обе крайности выходят на передний план,
в дискурсе доминируют фундаменталисты и критики
ислама, что сильно усложняет жизнь разумным,
трезвомыслящим мусульманам, представляющим центр,
на них в буквальном смысле оказывается давление.
Здесь, по сути, коротко изложено то главное, что
определяет нынешний эпохальный кризис ислама1.
1 Сходную аргументацию можно найти здесь: Blume M. Islam
in der Krise. Eine Weltreligion zwischen Radikalisierung und stillem
Rückzug. Mannheim: Patmos Verlag, 2017.

104 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
Открытое общество уязвимо и легко подвержено
паническим атакам. Трудно не согласиться с тем, что
ислам пребывает в ощутимом кризисе, но многие
почему-то связывают этот кризис с усилением
ислама — призрак, то есть исламизация, бродит по
Европе. Но ни статистика, ни качественные оценки не
позволяют говорить об исламизации общества. В той
же Германии к мусульманам — их около 5
миллионов, это примерно 6% населения — причисляют тех,
кто почти или вовсе не исповедует свою религию,
и даже тех, кто отошел от нее. К тому же
предпочитают не заниматься каждой конфессией в отдельности,
например суннитами, шиитами и алевитами. Между
тем мусульмане могут сильно отличаться друг от
друга, в частности и по происхождению. Одни родом из
Юго-Восточной Европы, другие из стран Ближнего
и Среднего Востока, Северной Африки, Центральной
и Юго-Восточной Азии. Среди них немало немцев,
других европейцев, мигрантов и тех, кто родился
уже в Германии, практикующих и не
практикующих ислам, людей из семей с исламской традицией
и новообращенных. Есть оценки, но качественных
статистических данных нет. С уверенностью можно
сказать только то, что мусульмане находятся в
меньшинстве и что это меньшинство гораздо более
многообразно, чем христианское большинство1.
Об исламизации, таким образом, говорить
нельзя, можно лишь о выходе на передний план людей
1 Действительно вызывает удивление, что до сих пор нет
надежных данных о численности мусульман в Германии.
Поскольку нет «церковного налога», трудно произвести подсчет.
Есть разные оценки. 6% мусульман — это данные Федерального
ведомства по делам мигрантов и беженцев.

ИСЛАМ В ОТКРЫТОМ ОБЩЕСТВЕ
105
мусульманской веры или мусульманского
происхождения — религия при этом играет второстепенную
роль. Как уже было сказано, усиливаются крайние
позиции: религиозный фанатизм и сниженный
интерес к религии вплоть до отказа от нее.
Поставим себя на место молодых мусульман,
которые выступают за свое участие и признание: их
настораживает, во-первых, слабость и разобщенность
мусульман и, во-вторых, бесконечные разговоры
о сплоченности и доминировании ислама, которые
ведут как противники ислама, пугающие исламиза-
цией, так и религиозные фундаменталисты. К тому
же террористические группы, используя стратегию
непредсказуемости своих атак, также углубляют
разрыв между мусульманами и немусульманами. Эти
фанатики внушают гражданам: удар может быть
нанесен по любому из вас, не только по знаменитостям
и важным персонам, но и преимущественно по
простым людям, даже мусульманам, которые и так чаще
других становятся жертвами террористических атак.
Стратегия эта понятна: запугивание и отсюда
растущее сомнение в перспективности открытого
общества, призыв к его закрытию. Опасность не в том,
что терроризм может разрушить открытое общество,
а в том, что способен склонить нас к отказу от самой
идеи открытости. Бороться в первую очередь надо
именно с этим.
Безусловно, нужно всем и со всеми вести
содержательную дискуссию, однако в нынешних условиях это
плохо получается. Хотя бы потому, что критиковать
ислам, так же как христианство, необходимо, но
подход к этому нельзя унифицировать. Ведь у мусульман

106 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
(тем более живущих в Европе), в отличие от
христиан, нет иерархически выстроенной системы, на
которую обычно и направлена критика. Иными
словами, у критики нет конкретного адресата, отсюда
опасность затронуть отнюдь не всех, кого
следовало бы, или, наоборот, слишком многих. Потому что
мусульмане очень разные (что радует) или
чрезвычайно расколоты (что огорчает). Критика вообще
ислама задевает слишком широкие слои,
подталкивая людей к «клановости», даже либеральное крыло
может занять оборонительную позицию. Если же
все сводить к одним лишь крайностям в исламе, то
содержательной дискуссии тем более не получается,
поскольку исламская сторона обычно заявляет, что
никакого отношения к крайностям она не имеет.
Есть еще одна проблема — мусульмане в Европе
составляют меньшинство, и в целом эта группа
социально находится не в лучшем положении. Но, к
сожалению, критику, которую следовало бы связывать
в основном с проблемами маргинальной части этого
меньшинства, обычно распространяют на всю
группу целиком.
Базовые подходы к ведению дискуссии сегодня
совсем не те, что были в прежние времена, хотя
тематически они во многом совпадают. Использование
широкоупотребительных методов критики религии
(публичной) едва ли можно отличить от тех, что
используются в антиисламском и расистском дискурсе.
Даже сами понятия, как, например, «исламофобия»,
«антиисламизм» или «антиисламский расизм», — эти
концепции с разными акцентами и
правдоподобными выводами связаны со сложными и комплексными

ИСЛАМ В ОТКРЫТОМ ОБЩЕСТВЕ
107
исходными условиями. Серьезную критику ислама
при этом уводят на второй план, а та, что мы
сегодня наблюдаем, ни к чему хорошему, даже если
в отдельных случаях она оправданна, не ведет.
Религиозная критика в обычном смысле может иметь
опасные последствия — привести к усилению
изоляции, которая еще больше обострит ситуацию. Это
может происходить вне зависимости от того,
оправданна такая содержательная критика или нет. А если
реакция на такую критику будет неблагоприятной,
это может привести к тому, что религиозной
критики вообще не будет.
Правильно было бы дать мусульманам больше
пространства, что придаст внутриисламскому
диалогу другой масштаб. Первый шаг уже сделан —
в университетах введено изучение ислама,
исламской теологии. Следующим шагом было бы широкое
правовое признание ислама, но поскольку в нем нет
организационных структур, задача эта непростая.
Большую пользу принесло бы регулярное проведение
открытого Дня мусульман, в котором нашло бы
отражение все многообразие их представлений,
вероисповеданий. В результате мусульмане и ислам были
бы представлены в обществе, в публичной сфере
гораздо шире и содержательнее, и это выведет всех на
новый уровень взаимопонимания.

ГОЛОВНОЙ ПЛАТОК ИЛИ ЭМАНСИПАЦИЯ
Головной платок — это всего лишь кусок ткани.
Есть белые, черные, серые и пестрые платки
и их различные вариации. Самый
распространенный — это хиджаб (оставляет женское лицо
открытым), реже встречается и вызывает гораздо
больше вопросов — никаб (закрывает все лицо,
кроме глаз) и бурка (полностью закрывает
женщину). Споры по поводу их настолько символически
заряжены, что реакция на головной платок сильно
напоминает реакцию на объект совсем другого
рода — на ирокез панка 1970-х. Платок бросается
в глаза, его провожают скептическими взглядами,
он может вызывать открытое неприятие, глубокое
презрение, иногда даже страх. Плохо, когда его носят
по принуждению, и он очень хорошо работает, если
все сводится к желанию провоцировать окружающих
или даже родителей. Некоторые молодые женщины
с этой целью его и носят.
Одновременно надо признать, что мотивы,
заставляющие выступать за или против религиозных
символов, очень различные. Одни носят платок,
считая, что это дает некоторую безопасность, другие —
потому что набожны, большинство просто следует
традиции, но иногда платок говорит об
эмансипации или провокации. Не носить платок
мусульманка может потому, что она нерелигиозна, потому, что
не хочет выглядеть несовременной, или платок для

ГОЛОВНОЙ ПЛАТОК ИЛИ ЭМАНСИПАЦИЯ 109
нее — признак подчиненности, многим он просто
мешает в повседневной жизни.
Часто женщины сохраняют привязанность к
платку потому, что не считают мини-юбку признаком
женской эмансипации, а закрытую голову никак не
связывают со своим порабощением. Не случайно
исламский феминизм получает все большее
распространение и участницы этого движения не мыслят
себя без платка. Вряд ли в этом есть что-то плохое,
поскольку они вносят новое содержание во внутри-
исламскую дискуссию.
Нет, ничто не мешает дискутировать по поводу
ношения или неношения платка, поднимать вопрос
об угнетении женщин, об уходящем в прошлое
патриархальном укладе. Но просто запретить
женщинам носить платок — не значит их освободить,
скорее наоборот. Добровольное решение — это одно,
а принуждение — совсем другое.
Я разговаривал с женщинами в Германии,
которые много лет носили платок и потом по разным
причинам сняли его. Поначалу без него они чувствовали
себя гораздо менее уверенно, им казалось, что
никто больше не обращает на них внимания. Но дело
было в том, что без платка они не бросались в глаза
на фоне других женщин, привлекательность или
непривлекательность тут не играли никакой роли.
Многие немусульмане связывают платок с
застенчивостью, боязливостью, недееспособностью
женщины. Это классический предрассудок. Возможно,
к Ирану и Саудовской Аравии это имеет
отношение, там женщина в платке — своего рода
маленький, неотличимый от других муравей в огромном

НО ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
муравейнике. Но в Европе платок мало что говорит
окружающим о защищенности и подчинении.
Женщина в открытом обществе в нем выглядит белой
вороной, на нее обращают внимание, глазеют, а иной
раз открыто проявляют к ней враждебность.
Приходится вступать в дискуссии с недружелюбно
настроенными по отношению к таким, как она, людям, а то
и оправдываться. Платок женщин не защищает.
Наоборот, тут нужна уверенность в себе, определенная
жесткость. Это религиозный символ, притом что
мотивы за или против ношения платка могут быть
самого разного свойства.
Разумеется, кого-то принуждают к ношению,
а кто-то руководствуется политическими мотивами.
Об этом надо говорить. Но никакого диалога не
получится, если вы предлагаете готовый рецепт. Сегодня
немало молодых женщин ходят в платке, в то время
как их матери этого не делают. То есть платок
может быть знаком самоидентификации, уверенности
в себе, эмансипации и даже успешной интеграции.
Не надо забывать, что в Германии на платок
особенно болезненно реагируют тогда, когда видят его на
женщине образованной, занимающей высокую
позицию, например на учительнице или адвокате.
Отсюда постоянно звучащие требования ввести запрет
на ряд профессий для женщин, которые носят
платок. Но те, кто видит в платке символ притеснения
и по этой причине выступает за такой запрет,
должны понимать, что он и есть прямое притеснение.
Вести дискуссию, впадая в такие крайности,
конечно, нельзя. Платок еще долго будет
оставаться не просто элементом традиционного наряда, но

ГОЛОВНОЙ ПЛАТОК ИЛИ ЭМАНСИПАЦИЯ 111
и символом подавления или даже религиозного
радикализма. Запреты делу не помогут, более того, они
ударят именно по тем, кто хорошо интегрирован.
Демократическое общество, надеюсь, придет к
пониманию того, что из круга ответственности государства
религиозные символы следует вывести. В противном
случае мы столкнемся с большими трудностями, о
которых выше и шла речь.

КОНФЛИКТЫ ДВИГАЮТ ОБЩЕСТВО
ВПЕРЕД
Сростом интеграции в обществе растет
конфликтный потенциал, причем эти конфликты
без интеграции не имели бы места. Тут следует
обратить внимание на важный, но мало обсуждаемый
аспект: конфликты могут быть замечательным делом,
они могут стать топливом для прогресса и инноваций.
Есть два основных типа конфликтов. Эти конфликты
надо оценивать по-разному. Первый — это раскол
внутри того, что еще недавно было чем-то цельным.
Например, два друга, неразлейвода, внезапно
расходятся из-за вспыхнувшей ссоры. Конфликт второго
типа имеет совершенно другую природу, он —
результат нарождающейся, прежде не существовавшей
общности. Так, успешная интеграция ведет к тому, что две
стороны, до того почти друг с другом не
взаимодействовавшие, теперь оказываются в одной лодке. И это,
как правило, порождает конфликт, часто серьезный.
От самых разных групп можно ожидать
сопротивления, протестных акций. Возникает ощущение, что
все движется в обратном направлении. Тем не менее
такой конфликт свидетельствует о сближении.
Все сидят за одним столом: люди с
ограниченными возможностями, женщины, негетеросексуалы,
мусульмане, небелые. Список, конечно, далеко не
полный, шансы у собравшихся отнюдь не равные,

КОНФЛИКТЫ ДВИГАЮТ ОБЩЕСТВО ВПЕРЕД 113
то есть все не идеально, однако лучше, чем когда-
либо прежде.
Есть женщины, которые хотят большего
равноправия — тендерного и связанного с жизненным
успехом, и есть такие, которые, наоборот, предпочли бы
снова уйти в тень. Есть родители, которые хотят для
своих детей с психическими или физическими
отклонениями большего включения, а есть такие,
которые в такое включение не верят. Есть гомосексу-
алы, которым важно иметь возможность заключить
однополый брак, кому-то это не важно, а кто-то
вообще выступает за упразднение самого института
брака. Есть мусульмане, которые не хотят говорить
о религии, и есть такие, у кого религия занимает
центральное место в жизни. Есть люди, которые
считают себя коренными жителями этой страны, хотя
их история так или иначе связана со сменой места
пребывания. Но они могут считать себя
европейцами, или космополитами, или, наоборот,
подчеркивать свое происхождение. Человеку не может быть
безразлично, как он выглядит, какого он пола, какой
у него цвет кожи и откуда он родом, всех это заботит,
только по-разному. Еще большую роль играет
душевная организация. Одни всем довольны, другие хотят
перемен или чтобы мнение их учитывалось, а кто-
то просит оставить его в покое. Так что же при всем
этом многообразии, при всех различиях скрепляет
общество?
Ответ на этот вопрос более чем тривиален, что не
мешает ему оставаться вечно актуальным. Общий
стол удерживает тех, кто за ним сидит. Открытое
общество вовсе не идеально, но открытость, правовая

114 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
защита, которую обеспечивает либеральное
государство, позволяет сидящим за столом спорить друг
с другом. Конфликты — это и есть то, что скрепляет
либеральное общество. Многообразие остается, но
в результате переговоров и споров общество
становится единым, причем к единству, которое в
прошлом достигалось зажимом и закрытием, оно не
имеет отношения. Именно благодаря взаимообмену
многообразие становится единством.
Я не придумал все это сам. Мои соображения —
лишь робкие шаги в том же направлении, в каком
двигались немецкие классики: Карл Маркс, Георг
Зиммель и Макс Вебер. Все они понимали, что мы
и сегодня сидели бы на деревьях, если бы
человечество само не порождало кризисы и конфликты,
чтобы их конструктивно преодолевать. После Второй
мировой войны ученые по понятным причинам не
готовы были, как раньше, видеть в конфликтах что-
то положительное. Они стали больше заниматься
вопросами социального порядка и планирования,
а конфликтами интересовались постольку-поскольку.
Только благодаря Льюису Альфреду Козеру и Ральфу
Дарендорфу роль социальных конфликтов вновь
заняла в социологии (но не в общественном дискурсе)
подобающее место1.
Что кроме конфликтов и борьбы могло бы
двигать вперед социальные инновации, социальный
прогресс? Социальное государство, демократия,
1 Важные мысли высказаны Георгом Зиммелем в главе
«Спор», вышедшей в 1908 году его книге «Социология». Тема
была продолжена Льюисом Козером в «Теории социальных
конфликтов».

КОНФЛИКТЫ ДВИГАЮТ ОБЩЕСТВО ВПЕРЕД 115
равенство полов, сексуальная свобода, права
человека — все, что сегодня представляется само собой
разумеющимся, — результат конфликтов и их
конструктивного преодоления.
Подавление конфликтов деструктивно и ведет
к неконтролируемому развалу. Увидеть же в них
нечто позитивное мешает априорно негативное
отношение к самому этому явлению, пассивная на него
реакция, чувство бессилия. Именно конфликты
скрепляют открытое общество, поскольку в его
культуре культура спора чуть ли не главное. Открытость
порождает эффективную стратегию разрешения
конфликтов. Прийти к консенсусу и компромиссу не
всегда бывает просто. Но надо понимать, что
открытость и конфликты — наша сильная сторона. Важно,
как мы справляемся с конфликтами, удается ли нам
извлечь из них максимум пользы, конструктивен ли
наш подход. Уже столпы немецкой социологии
понимали, что такая стратегия — ключ к социальному
прогрессу и социальным инновациям, но что работы
тут непочатый край и возможны отступления назад.
Но открытое общество не возникает само собой.
Открытое общество устроено отнюдь не просто,
и то, каким оно сформировалось сегодня, вряд ли
отвечало представлениям классиков социологии. Но
очевидно, что миграционные процессы в
либеральном государстве есть своего рода надстройка на
заложенном классиками фундаменте.

МИГРАЦИОННАЯ СТРАНА КАК УСПЕШНАЯ
МОДЕЛЬ
Экономически сильные индустриальные страны
в большинстве миграционные. Япония, как
уже отмечалось, одно из редких исключений.
Там есть совсем небольшое число мигрантов из Юго-
Восточной Азии, беженцев же страна практически не
принимает — меньше сотни беженцев и эмигрантов
в год — и это на 120 с лишним миллионов граждан.
Там, где не хватает рабочей силы, используются
роботы. Интересным образом Япония — одна из стран,
наиболее подверженных кризисам. Затвердевшие
структуры, сравнимая с уровнем в развивающихся
странах занятость женского населения,
демографические проблемы, куда более тяжелые, чем в других
индустриальных государствах, еле заметный
социальный прогресс и доминирование консервативных
и традиционалистских групп. Сюда еще можно
добавить отказ от миграции. Как все это взаимосвязано?
Можно вполне аргументированно утверждать, что
одной экономической открытости мало, для развития
государства нужна еще миграционная открытость,
позволяющая людям свободно передвигаться вслед
за деньгами и рабочими местами. К сожалению, эти
аргументы до большинства плохо доходят, а те, кто
с ними соглашается, и без того разделяют основные
ценности. Так следует ли вообще копировать
Японию? Нет, такой вариант надо решительно отмести.

МИГРАЦИОННАЯ СТРАНА КАК УСПЕШНАЯ МОДЕЛЬ 117
Потому что у Японии не такие, как у большинства
стран, история и специфическое географическое
положение. Но главное то, что Япония вообще может
отказаться от миграции потому, что большинство
других стран выбрало иной путь. А если бы все
позакрывали границы, кроме вреда ничего бы от этого
не получили, зато через какое-то время получили бы
глобальную миграцию. Кстати, Япония в свое время
очень широко использовала преимущества японцев,
обосновавшихся за границей, к тому же имела
возможность посылать студентов учиться в страны,
которые принимают мигрантов.
Важно заострить внимание на том, за счет
каких механизмов миграция движет общество вперед
в миграционных странах. Миграционные страны
отличает многообразие, они динамичны и сложны,
как мир в целом. Успех им сопутствует потому, что
они могут опираться на все компетенции мира, ведь
ими оснащены их собственные сообщества. Эти
страны знакомы со всеми существующими проблемами
и конфликтами, всеми типами мышления и
активности. Опыт не слишком легкий, зато заставляет
быть деятельными и стойкими. Весь мир у вас дома,
точнее, ваш дом локально глобализован. Не так в
гомогенных обществах. Они занимаются прежде
всего своими собственными проблемами, конфликтами
и компетенциями, далеко вперед не заглядывая,
горизонт у них, можно сказать, провинциальный.
Многообразие увлекает само по себе, но еще интереснее
порождаемые им стратегии и решения. Последние
делают дифференцированные и меняющиеся
правила поведения и модели ориентации «нормальными».

118 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
Появляется все больше «новых» людей, которые
трудолюбивы и инновационно ориентированны, готовы
снова и снова подтверждать свою квалификацию,
которые приносят другое видение, другие жизненные
стратегии. Общество постоянно меняется и
одновременно сталкивается с новыми и новыми вызовами.
И так будет всегда.
Изменения — это динамика, а значит, и
постоянное переосмысление происходящего. Общество
должно регулярно задавать себе вопрос: что мы
хотим сохранить, что останавливает прогресс,
отношение к каким традициям и ценностям необходимо
пересмотреть? Такие вопросы должна ставить перед
собой и консервативная среда, от которой в сильной
степени зависят социальный прогресс и движение
к равенству.
Дело это непростое, оно не превращает
общество в гармоничное, комфортное и
бесконфликтное. Миграция — означает стресс и для мигрантов,
и для общества, которое их принимает. Мигранты
отказываются от своей родины и своего прежнего
положения, должны начинать с нуля, а обществу
приходится справляться с вызовами, социальными
конфликтами и ускоряющимися социальными
процессами. Но именно поэтому либеральные
миграционные общества наиболее инновационны,
динамичны и успешны.
В какой-то степени им присуща некоторая
хаотичность, в них нарушается прежний порядок,
поскольку развитие идет не везде одинаково, тем
более что многообразие сохраняется. Глобальность на
одной стороне — провинциальность на другой. Одни

МИГРАЦИОННАЯ СТРАНА КАК УСПЕШНАЯ МОДЕЛЬ 119
выступают за большую глобальность, другие не
видят от нее пользы. Это реальность, поэтому никуда
не уйти от вопросов, которые вроде бы звучат
старомодно. Как мы можем сохранить нашу историю
и традиции? И как мы можем сохранить
национальное единство? Вопросы серьезные, и важно
понимать, что они очень разные.

КТО ТАКИЕ «МЫ»?
Есть история, с которой можно познакомиться
в музеях, и есть история, которая просто
живет. Когда мы отправляемся в другую страну, то,
как правило, хотим что-то узнать о ее истории.
Нужно ее увидеть и, что называется, пощупать — речь,
конечно, идет о национальной культуре и традициях.
Совершенно очевидно, что в миграционных странах
сохранять традиции гораздо труднее. Но почему?
Приведу высказывание, приписываемое Жану
Жоресу, оно оставило в моих мыслях заметный след:
«Сохранять традиции — не значит сохранять пепел,
это значит раздувать жар».
Традиции, обычаи, обряды должны жить полной
жизнью, иначе они постепенно уходят и
«сохраняются» лишь в музеях. Но утверждать, что
утрачиваются они именно по вине мигрантов, — одно из самых
больших заблуждений. Как могут мигранты быть
ответственны за то, что вековые ценности и традиции
уходят из жизни, когда именно эти люди — лучшие
союзники в деле сохранения культуры и традиций?
Рождественские рынки переименовывают в зимние
отнюдь не потому, что это уступка мусульманам
и мигрантам. Причины совсем другие — например,
христиане могут считать, что рынок не отвечает
идее Рождества, или название может не устраивать
атеистов и агностиков, или власти таким образом

КТО ТАКИЕ «МЫ»?
121
указывают мусульманам, что и они не должны
отмечать свои религиозные праздники в публичных
местах.
То же и с пасхальным зайцем, который скорее
символ плодородия и к воскрешению Христа
отношения не имеет. Когда в детских садах и школах не
дают свинину, то чаще всего по причинам
прагматическим. Помню, как я ребенком получал
отдельную еду, если в общем меню была свинина. И
происходило то, что должно было произойти, — другие
дети тоже хотели такую «специальную» сосиску
и чувствовали себя обделенными. Так что проще
всем давать что-то одно, иначе получается дорого
и трудоемко. К тому же сегодня родители часто
отказываются от свинины, предпочитают для своих
детей вегетарианскую и здоровую пищу. В больших
городах и раньше традиции особенно не
соблюдались. А то, что они не соблюдаются и на периферии
и там вовсю идет отток населения, с присутствием
мигрантов никак не связано. Просто местные
часто «слишком» открыты для нового, а тамошняя
молодежь видит немало позитивного в
многообразии вариантов. Сегодня в публичном дискурсе
почти отсутствует консервативная риторика, а если
и встречается, то иначе как глупой или
провокационной ее не назовешь.
Страх утраты корней скорее связан с
наступлением цифровой эпохи, со структурными изменениями,
или с недальновидностью политиков, занимающихся
периферией, а отнюдь не с присутствием мигрантов.
Для большинства самих мигрантов открытое
общество слишком хаотично и нестабильно.

122 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
От них исходят новые предложения, которые
часто представляются более привлекательными, чем
привычные. Культивировать традиции и культуру —
значит жить традициями и культурой, сохранять
их привлекательность, и удаление мигрантов
этому никак не поможет. Прошлое отнюдь не так
прекрасно, как сотканные из исторических фантазий
воздушные замки. Перенесись молодой человек, да
и пожилой, в 1960-е, — и он через несколько дней
впадет в уныние. Слишком это время было
авторитарным, замкнутым, наивным, слишком мещанским,
упорядоченным и скучным. Хорошего в добрые
старые времена найдется не так уж много.
Питающаяся мифами ностальгия никуда не ведет. Она требует
серьезного анализа, а это, к сожалению, дело
нелегкое, если, конечно, не упростить свою жизнь, свалив
всю вину на мигрантов.
Любование прошлым выливается в призыв
обеспечить верховенство доминирующей культуры.
За этим скрывается стремление к тому, чтобы
привести традиции, культуру, а также принадлежность
и идентичность к общему знаменателю. Как это
работает?
Доминирующая культура, если она вмешивается
в частную жизнь, тем более требует отказа от
религиозных убеждений, вступает в противоречие с
конституцией. Да и западную культуру нельзя считать
доминирующей. Равенство полов — не христианская
традиция, наоборот — результат борьбы с
христианскими догмами. То же относится к свободе
вероисповедания и ко всем основным свободам и
правам человека. Они направлены на то, чтобы очень

КТО ТАКИЕ «МЫ»?
123
разные люди жили бок о бок и по-дружески. Эти
идеалы и ценности имеют универсальный характер и не
могут принадлежать одной группе. Открытое
общество открыто для всех; и для того, чтобы
обеспечивать разным конфессиональным группам и людям,
ни в одну из них не входящим, мирное
сосуществование. Об этом идут постоянные споры, что можно
только приветствовать. Одни все сводят к роли
христианского Запада, другие — к дохристианской
философии и европейскому Просвещению, у третьих
главное — современные и постмодерные
миграционные общества. Это процесс самоосмысления,
который чрезвычайно важен.
Раз в обществе идут такого рода дискуссии —
значит, мы имеем дело с открытым обществом. Каждого
оно приглашает к участию, в том числе и к участию
в спорах. Безусловно, соблюдать правила необходимо,
но ничто не мешает принять участие в улучшении
этих правил. По сути, каждый человек имеет право
жить так, как хочет, если он не приносит вред
другим людям или сообществам. Казалось бы, все так
просто, но следовать этому очень трудно.
Открытые общества — это миграционные
общества. Они открыты, поэтому предпочитают не
задавать какие-то четкие ориентиры. В них более
распахнутая среда, менее тесные связи, при этом
большая свобода и большие возможности проявить
себя, больше разных опций и больше динамики.
Правила уже не есть нечто «природное», их надо
совершенствовать в той же степени, что и солидарность,
принадлежность и взаимную выручку. Эти
ценности в прошлом были, скажем прямо, больше на виду,

124 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
чем сегодня. Что естественно, ведь дискриминация
и произвол тогда отличались куда большим
масштабом. И совершенно естественно, что их стремились
преодолеть. Открытое общество находится в
постоянном движении, это своего рода игровое поле. И на
нем нельзя не играть.
Конечно, в обществе, которое становится все
более открытым, стремление к закрытости будет время
от времени возникать снова. С одной стороны —
инновации и прогресс, с другой — защита и стремление
к закрытости. Опорная точка здесь — социальные
конфликты с участием граждан, групп, интересов,
возникающие лишь потому, что процесс интеграции
набирает обороты. Конечно, он никогда не
остановится. Динамика, напряжение и немного хаоса —
это его природа.
Дезинтеграция приводит к социальным
проблемам, которые существуют в любом обществе, но для
миграционных стран они особенно опасны, за ними
надо следить и активно с ними работать. Успешная
интеграция порождает социальные конфликты,
которые в свою очередь двигают общество вперед,
и в результате возникают новые конфликты. В
открытом обществе они связаны именно с
открытостью. Доступ к столу открыт — ведь это не
закрытое общество, ни внутри, ни снаружи. Сидящие за
столом становятся все ближе друг другу, даже если
иногда кому-то в этом видится разделение. Само
слово «разделение» имеет смысл использовать только
в дискуссии, когда разные стороны по-разному
смотрят на то, как дальше следует двигаться к
сращиванию. Как воспринимают реальность, чего ждут

КТО ТАКИЕ «МЫ»?
125
от будущего сидящие за столом — главный вопрос.
Ведь общество — это не концерт по заявкам
слушателей. По поводу каждого номера надо
договариваться. И в отличие от элитного гольф-клуба в собрании
должны участвовать все.
Сегодня за столом собирается все больше разных
людей. Возможно, было бы полезно провести для
них серию семинаров по истории, но сначала
нужно договориться, как следует вести спор. Одних
законов недостаточно, хотя они необходимое условие
для переговоров. Законы позволяют считать себя
обиженным, добиваться решения в свою пользу или
наделения властью. Однако они ничего не говорят
о признании и чувстве принадлежности. Поэтому так
важна культура спора, которую по крайней мере в
переходный период следует считать чуть ли не главным
элементом всей культуры. Готовность в одно и то же
время к спору и взаимопониманию — это то, что не
предписано никаким законом, но то, с чем нам
необходимо жить.
В открытом миграционном обществе каждый
принадлежит к коллективному МЫ, конечно, если он
этого хочет. Не миграция является определяющим
признаком открытого общества. В России и
Саудовской Аравии ее хоть отбавляй, но нет ни интеграции,
ни участия. И все это, включая открытость
внешнему миру, есть в США, Канаде, Австралии,
Австрии, в Швеции и других странах. И есть напрямую
с этим связанные конфликты, выступления в пользу
закрытости. В то время как интеграция — по сути
внутренняя открытость, миграция (наряду с другими
признаками глобализации) — это открытость вовне.

126 ВНУТРЕННЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНУТРЕННИЕ КОНФЛИКТЫ
Внутренняя и внешняя открытость не одно и то же,
но их можно описать, отталкиваясь от одних и тех
же концепций и понятий — и даже с помощью
метафоры «общего стола».

ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ —
ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ

МИР СРАЩИВАЕТСЯ
Внешняя открытость — главная особенность
современных обществ. Более тридцати лет назад
эта открытость привела социолога Никласа Лу-
мана к мысли описывать общество как нечто единое,
как одно мировое сообщество. Процесс перехода от
частного к целому, то есть к глобализации, сложен,
и все же имеет смысл описать некоторые его детали
и механизмы. Иначе трудно понять, почему в
масштабе отдельного общества и в глобальном масштабе
процессы протекают сходным образом, откуда такая
взаимозависимость и как за этим можно наблюдать
с птичьего полета.
Есть интересное сравнение: «Глобализация в
экономике — то же, что гравитация в физике». Сила
тяжести — всеохватное явление. Позвоночная грыжа,
боль в суставе, авиакатастрофа обусловлены в
конце концов силой тяжести. Совсем необязательно ее
любить, но мириться с ней приходится. Большинство
считает гравитацию чем-то само собой
разумеющимся, кто-то время от времени вспоминает, что без
гравитации не было бы жизни. То же с ролью
глобализации в экономике. На самом деле ее роль выходит
далеко за рамки последней. Движение в сторону
глобализации наблюдается практически во всех сферах.
Это уже почти закон природы.
Начнем с того, что мы, люди, «зародились»,
вероятнее всего, в Африке и после этого распространились

130 ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ
по миру. В разных его частях возникли разные
популяции, которые время от времени вступали в контакт,
но в основном существовали изолированно. Мир
постепенно открывался человеку, однако это еще не
была глобализация.
По-настоящему осваивать земной шар начали
в конце XV века европейцы, но не только они.
Миграционное происхождение многих продуктов
питания мы до сих пор плохо осознаем. Известно, что
картофель был завезен из Южной Америки,
апельсины из Китая, кофе из Африки. Пятьсот лет
назад об этих продуктах европейцы даже не
слышали. С яблоками они вроде бы были знакомы всегда,
но сегодня считается, что этот фрукт тоже был
завезен из Азии, только в совсем уж незапамятные
времена.
Тысячелетия хомо сапиенс, как и все живое,
распространялись по планете стохастически, пока
несколько сот лет назад не включились, главным
образом благодаря мореплаванию, в глобализационный
процесс, изменивший мир. Европейцы открыли все
континенты, их вмешательство сильно изменило
природную и социальную среду во многих регионах.
Эпидемии, занесенные извне, войны и депортации
привели к исчезновению целых этнических групп
и сообществ. То же можно сказать о животных и
среде их обитания. И не надо забывать, что
большинство людей, которые сегодня живут не там, где
находятся их «этнические» корни, — это европейцы. Они
осели во многих странах, но в Австралии, Северной
и Южной Америке, Южной Африке они
доминируют. Живущих не в Африке африканцев тоже немало,

МИР СРАЩИВАЕТСЯ
131
но они были насильственно вывезены европейцами
со своего континента.
Пятьсот лет назад начался процесс, который мы
сегодня называем глобализацией. Можно
представить себе, что возможен мир и без глобализации, но
тогда в нем бы не было судоходства и туризма,
мировых чемпионатов, интернета, картофеля и кофе. Тот,
кто выступает против глобализации, стремясь
защитить себя и свою прежнюю жизнь, должен понимать,
что если нет глобализации, то нет практически
ничего, что стоило бы защищать. Благодаря жажде
знаний, конкуренции, росту населения и меняющимся
интересам властителей Европа начала процесс
глобализации. И сегодня европейцы, а также люди с
европейскими корнями, живущие в Америке, Австралии
и Африке, — главные бенефициары глобализации.
Последние полтысячелетия мир, по общему
признанию, оставался евроцентричным, но сегодня
многое изменилось. Еще пятьдесят лет назад
нынешний масштаб глобальной взаимосвязи и глобальной
взаимозависимости был непредставим. Мир
срастается, и это срастание болезненно. При этом
глобализация заставляет его одновременно сжиматься и
расширяться. Как такое возможно?
Деньги, транспортные средства, товары,
предоставляемые услуги, средства коммуникации больше
не знают границ. Практически все, что мы
используем в повседневной жизни, может быть
произведено где угодно и из где угодно добытого сырья, — то
есть является мировым продуктом. Мало кто
способен оценить масштаб этой охватывающей весь мир
мегасистемы, которая, несмотря на свою сложность,

132 ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ
а может быть, благодаря ей, очень хорошо
функционирует. Интересно, что государства с большой
включенностью в глобальную сеть богатеют, а страны,
в нее почти или вовсе не встроенные, такие как
Северная Корея или некоторые африканские
государства, топчутся на месте. Конечно, с экономической
политикой богатых стран тоже не так все просто,
к этому я еще вернусь.
Меньше чем за 24 часа сегодня можно добраться
до любой точки мира, за секунды получить или
предоставить информацию и связаться с (почти) любым
человеком. Судоходство, воздушное сообщение,
передача цифровых данных и мобильная связь накрыли
планету будто густой сетью и превратили мир в одну
деревню. Все сильно убыстрилось, и поэтому мы
очень сблизились. Сжимается пространство и время,
границы играют все меньшую роль. Мы все больше
узнаем о том, что происходит в других частях света,
одновременно мир узнает о наших действиях с
помощью мультимедиа и в режиме реального времени.
В результате разница в потреблении, уровне
жизни многих стран все больше стирается. Такая транс-
или гиперкультура кому-то кажется чисто западной,
но этот взгляд либо поверхностный, либо ложный,
поскольку культура западных миграционных
государств — более чем глобальна. Приведу лишь один
пример: в то время как одни боятся исламизации
Запада, другим не нравится вестернизация Востока.
Везде, где я побывал, люди одновременно радуются
и огорчаются по поводу одного и того же процесса:
мы сближаемся, а значит, узнаем и перенимаем
много нового, но также отказываемся от традиционного

МИР СРАЩИВАЕТСЯ
133
уклада, он стирается из памяти. Процессы,
протекающие в странах миграции, можно наблюдать повсюду,
только в других местах они протекают значительно
медленнее.
Сегодня национальные границы не играют
почти никакой роли — правильнее сказать, для
некоторых людей, еще точнее — для определенных групп.
Если обладатели «правильного» паспорта могут
ездить практически по всему миру и у них почти нет
проблем с длительным пребыванием за границей, то
большинству это недоступно. Помимо паспорта,
многим не хватает и денег на путешествия. Если
короткие поездки, то есть туризм, становятся доступнее,
миграция все еще остается на сравнительно низком
уровне. Но об этом ниже.

МИР РАСТЕТ И РАСТЕТ
Мир стал маленьким, наша планета сжалась до
размеров деревни, и в то же время мир
невероятно вырос. Сегодня на земле живут уже
7,5 миллиарда человек. Когда примерно 500 лет
назад началась глобализация, нас было около 500
миллионов, на 7 миллиардов меньше, чем сегодня.
Около 1800 года число жителей на планете
достигло миллиарда, в 1920-м — уже миллиардов,
в 1960-м — трех, в 1970-м — четырех, в 1987-м —
пяти, в 1999-м — шести, а в 2011 году — 7
миллиардов. В настоящее время число живущих на земле
увеличивается в год примерно на 80 миллионов —
это население Германии. К 2050 году будет
достигнут рубеж в 10 миллиардов.
Сейчас в странах Европейского союза живут
500 миллионов — столько, сколько в 1500 году было
на целой планете. Во всей Европе — 740 миллионов,
каждый десятый житель Земли — европеец. 60%
населения Земли приходится на Азию, 16% — на
Африку, 14% — на Северную и Южную Америку. Если
в абсолютных цифрах население Земли
многократно умножилось, то распределение по частям света
так сильно не изменилось. До Рождества
Христова на Азию приходилось 70% и на Европу — 18%,
то есть их доли были выше, чем сегодня, в то время
как доли Африки и Америки были ниже,
соответственно 10% и 3%. Считается, что Индия и Китай

МИР РАСТЕТ И РАСТЕТ
135
играют на планете все большую роль, поскольку
быстро растет их население, но это заблуждение. Если
сегодня каждый третий землянин — житель Индии
или Китая, то вплоть до конца Средневековья
соотношение это было — каждый второй, а то и выше.
То, что роль Индии, Китая и других стран выросла,
связано не столько с численностью населения,
сколько с глобализацией.
Существенно изменился средний возраст
населения. В богатых странах он растет, в других, но не
во всех, снижается. Обычно там, где число жителей
увеличивается, население сравнительно молодое.
Когда в Европе население стало быстро расти, она
стала открываться миру — началась глобализация.
Сегодня везде, где такой рост значителен, исход
части граждан реален, потому что у молодых людей
нет жизненных перспектив и можно только гадать,
когда они появятся. В Европе, в отличие от других
частей света, население не растет, а значит, велика
вероятность, что в недалеком будущем ее накроет
новая миграционная волна. То есть Старый Свет
должен быть заинтересован в устойчивом социальном
и экономическом развитии за его пределами.
Длительный интерес для Европы сегодня заключается
главным образом в том, чтобы не следовать
краткосрочным интересам.
Все последние десятилетия нам внушали, что
Европа будет и дальше стареть, а население
уменьшаться. Первое верно, но второе — нет, в
миграционных странах численность жителей не сокращается.
В частности, в Германии, и не только в ней,
приток мигрантов эту проблему решил. Призывы

136 ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ
к гражданам (характерные для прошлого века)
рожать больше детей сегодня уже не работают.
Потому что с 1980-х рождаемость упала и не
родившиеся тогда сегодня уже никого не произведут на свет,
и эта прогрессия будет расти. Чтобы поддерживать
численность населения, а значит, и всю
инфраструктуру на стабильном уровне, нам нужны мигранты.
Благодаря им также замедлится старение.
Мир становится и меньше, и больше.
Социальный мир стал меньше, потому что мы сближаемся
и сращиваемся. Просто мир стал больше, потому что
человечество растет и растет. Планета же остается
прежней. Хотя последнее не совсем точно. На
сегодняшний день самая большая проблема — состояние
Земли и быстрое изменение климата. Хотя
население планеты многократно выросло, человечество
сегодня отличает гораздо большая взаимосвязанность,
поэтому в глобальном смысле ситуацию можно
считать благоприятной. Исключение — это загрязнение
окружающей среды и то, как мы обращаемся с
природными ресурсами. Но в целом мы движемся в
правильном направлении.

ВСЕ СТАНОВИТСЯ ЛУЧШЕ, ПОЭТОМУ
МИГРАЦИЯ РАСТЕТ
Глобализация — процесс невероятно сложный,
к тому же связи, которые его определяют, часто
парадоксальны. Беда в том, что большинство
людей их не видит или не придает им значения,
поскольку многие позитивные глобальные изменения
не проникают в общественное сознание. Более того,
некоторые мифы «солируют» в публичных дискуссиях.
Так, вопреки общему мнению, средний доход
и средняя продолжительность жизни повышаются
почти во всех странах мира. Голод отступает, тех,
кому он грозит, то есть абсолютно бедных,
становится все меньше. Растет процент грамотных,
доступ к образованию теперь совсем другой. Даже войн
и военных конфликтов, а также жертв, с ними
связанных, в годовом исчислении сегодня существенно
меньше, чем во второй половине прошлого века. То
есть плюсов становится все больше, и то, что
параллельно стремительно растет число жителей на
планете, на первый взгляд кажется странным1.
Нынешнее значительное увеличение числа
беженцев в мире (такого не наблюдалось с конца
1 В дополнение к этой и следующей главам: El-Mafaalani А.
Flucht in die Migrationsgesellschaft. Allgemeine
Zusammenhänge und politische Herausforderungen // Handbuch Soziale Arbeit
mit geflüchteten Kindern und Familien / L. Hartwig, G. Mennen,
Ch. Schrapper hrsg. Weinheim: Beltz Juventa, 2017. S. 20-35.

138 ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ
Второй мировой войны) связано с гражданской
войной в Сирии. Но рост как таковой
наблюдается с конца 1990-х, тогда за десятилетие
переместилось около 35 миллионов. В 2015-2016 годах число
беженцев уже составило свыше 65 миллионов, но
в большинстве случаев это были внутренние, то есть
не покинувшие пределы страны, беженцы (около
40,8 миллиона). Число последних за эти двадцать
лет фактически удвоилось, тех же, кто бежит за
границу, стало не сильно больше — около 24,5
миллиона в год, причем большая их часть остается в
соседних странах. В Европе беженцев только 6% от
общего числа, почти 70% в Африке и на Ближнем
Востоке.
При этом мигрантов (включая бежавших из
своей страны) становится все больше. Если в 1965 году
около 75 миллионов людей жило вне стран их
происхождения, то в 2000 году их было уже 173 миллиона,
а к 2015 году эта цифра выросла до 244 миллионов.
Около трети (76 миллионов) живет в Европе, только
в Германии их 12 миллионов. После США (47
миллионов) она занимает очень высокое второе место,
и об этом мало кто в стране знает. Про третье место
России и четвертое — Саудовской Аравии знают
вообще единицы.
В последние десятилетия многие важные мировые
индикаторы неизменно демонстрируют
положительную динамику — отступают бедность и голод,
увеличивается продолжительность жизни, средний доход,
очень сильно вырос процент грамотных и гораздо
доступнее стало образование. Одновременно
наблюдается быстрый рост числа мигрантов и, в частности,

ВСЕ СТАНОВИТСЯ ЛУЧШЕ, ПОЭТОМУ МИГРАЦИЯ РАСТЕТ 139
беженцев. Попробую объяснить это кажущееся
противоречие.
Действительно, общее их число велико, чего не
скажешь о проценте от всего населения планеты.
В 1965 году мигранты, то есть те, кто в течение
жизни мигрировал за пределы страны своего
происхождения, составляли 2,5%. К концу 2015 года эта
цифра выросла до 3,5%. Таким образом, речь идет
о росте в 1%. Доля спасшихся бегством несколько
увеличилась (с 0,6 до 0,9%). Но весь этот рост
отнюдь не так высок, как можно было ожидать с
приходом глобализации. На самом деле, если
сравнивать с миграцией, во многих других сферах роль
глобализации гораздо выше. Иными словами,
миграцию в целом и бегство населения в частности
можно считать стабильными процессами, дающими
умеренный рост без более или менее резких
ускорений; только вспыхнувший в стране
вооруженный конфликт, политический кризис, а то и
гуманитарная катастрофа приводят к массовому исходу
беженцев, и эти кризисы сегодня участились.
Следует также отметить, что 40% мигрантов — это
выходцы из развивающихся стран, иммигрировавшие
в более богатые. Поэтому одной так называемой
миграцией с Юга на Север все не ограничивается.
Есть большая миграция с Юга на Юг, например из
Бангладеш в Индию, и с Севера на Север, например,
из Германии в Данию или Канаду.
Эти перемещения не столь масштабны, как
многие утверждают. Но обеспокоенность
Европы растет. На ее периферии (Турция, Сирия,
Египет, Ливия) в последние годы образовались очаги

140 ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ
напряженности. Население там бедствует, но, как
ни удивительно, это подрывает основы европейской
политики изоляционизма. Внимание, которое
общество уделяет миграционным проблемам, сегодня
очень высокое, отсюда искаженное о них
представление. Растет и понимание, например в Германии,
что это страна миграционная. И если еще недавно
вопросам и проблемам, с этим связанным, особое
внимание не уделялось, то теперь они скорее
выпячиваются.
Самая главная закономерность заключается
в следующем: если жизненный уровень и
жизненные перспективы в развивающейся стране
начинают расти, то это приводит к росту — во всяком
случае на какое-то время — эмиграции из нее. Сейчас
мы почти не видим эмиграции из беднейших стран
мира. Это связано с тем, что миграция — особенно
в Европу — связана со значительными
физическими и материальными затратами. Перемещение,
особенно на большие расстояния, — для этого нужны
какое-никакое здоровье, деньги и связи. С
проблемами сталкиваются и просто мигранты, и
беженцы, особенно нуждающиеся в защите, —
например, девушки, беременные женщины, инвалиды,
в том числе с ранениями, полученными в ходе
военных действий. Они, по сути, лишены
возможности попасть в Европу. Эти группы там фактически
не представлены. Теперь вводятся дополнительные
ограничения для беженцев, в зависимости от их
душевного и физического состояния, и все это в русле
европейской политики. В Европе оказываются не
самые бедные и не самые слабые — большинство

ВСЕ СТАНОВИТСЯ ЛУЧШЕ, ПОЭТОМУ МИГРАЦИЯ РАСТЕТ 141
мигрантов прибывают не из беднейших, а из
развивающихся стран1.
Таким образом, можно с уверенностью
констатировать: миграционные потоки уверенно растут не
вопреки общему позитивному тренду, а во многом
благодаря ему. Однако не следует забывать, что
кризисы вокруг Европы не утихают, отсюда
значительный рост беженцев и связанные с этим проблемы.
И последнее — если национальные границы еще
играют для кого-то сдерживающую роль, то для
товаров, денег, коммуникации — по сути, никакой.
1 См. также: OltmerJ. Zusammenhänge zwischen Migration und
Entwicklung. Bonn, 2015; Haas K, de. The Myth of Invasion. The
inconvenient realities of African migration to Europe // Third World
Quarterly. 2008. Vol. 29. No. 7. S. 1305-1322.

БОРЬБА С МИГРАЦИЕЙ — ИЛЛЮЗИЯ?
Причина, заставляющая людей мигрировать,
почти всегда связана с дефицитом. В
большинстве случаев речь идет о дефиците
физической безопасности или дефиците перспектив на
будущее. Мигрировать просто ради удовольствия или
по легкомыслию — такого практически не бывает.
Экономические, политические и экологические
факторы, в частности безработица и отсутствие
перспектив, войны, преследования и дискриминация,
а также стихийные бедствия и изменение климата,
считаются главными причинами «выталкивания».
Судя по всему, в ближайшие десятилетия
значительный рост миграции будет идти в основном за счет
так называемых климатических беженцев. Что
касается политических и экономических факторов, то
благодаря росту населения их влияние на миграцию
останется на прежнем уровне.
Как и в какой степени Европа смогла бы
обеспечить соблюдение прав человека в разных частях
света, притормозить там рост населения,
остановить войны и даже изменение климата — большой
вопрос. Для этого усилия должны носить
всеобъемлющий характер, а стратегию выстраивания
международных отношений необходимо существенно
усовершенствовать. Широко распространенное мнение
(на первом месте здесь интуиция, а не знание), что
существенное увеличение помощи другим странам,

БОРЬБА С МИГРАЦИЕЙ — ИЛЛЮЗИЯ? 143
которое ускорит там экономическое развитие, в
обозримом будущем снизит эмиграцию в Европу, — это,
по сути, заблуждение. Исследования приводят
именно к обратному выводу.
Отсюда следует, что к постоянно звучащим
требованиям вести борьбу с причинами миграции и, в
частности, с причинами, заставляющими людей бежать из
своей страны, надо относиться критически. Дискуссии
такого рода, конечно, должны вестись, однако сводить
все лишь к обсуждению помощи (в нынешних ее
формах) развивающимся странам не следует, тем более
что такая помощь часто связана с определенными
интересами. Необходимо провести углубленный
анализ, чтобы понять, насколько действенны нынешние
структуры, формы их сотрудничества с
развивающимися странами в целях развития последних, в какой
степени европейская политика сама порождает
миграцию. В немалой, замечу, степени, поскольку сплошь
и рядом заключает несправедливые торговые
соглашения, субсидирует под высокий процент и (не в
последнюю очередь) поставляет оружие. Есть немало
других острых проблем, например хроническое
недофинансирование Агентства ООН по делам беженцев,
участившиеся случаи гибели беженцев в Средиземном
море или Сахаре и т.д.
Помогать кому-то, используя политические
инструменты, безусловно необходимо, но их одних
явно недостаточно. Можно где-то пробурить
скважину, а где-то выделить для посева генетически
модифицированное зерно, но это тоже погоды не
сделает. Поэтому нам никуда не деться от того, чтобы
научиться делиться своими богатствами ради общего

144 ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ
процветания. Правда, до этого еще очень далеко.
Один из немногих эффективно работающих
механизмов — миграция. Благодаря ей люди получают
перспективу и улучшают свое экономическое
положение. К тому же они переводят деньги оставшимся
на родине членам семьи и там повышается
покупательная способность. Таким образом они
поддерживают конкретных людей, а не правительство (как это
часто происходит при классической помощи
развивающимся странам), которое нередко бывает
авторитарным и коррумпированным.
На факторы, определяющие выбор человека,
решившего покинуть родину в пользу какой-то
определенной страны, влиять очень трудно. Представьте,
что вам придется завтра покинуть свою страну, не
важно, по причине отсутствия перспектив или
потому, что вы подвергаетесь преследованиям. Куда
вы захотите эмигрировать? Конечно же, туда, где
жизнь спокойная и перспективы хорошие. Этим
критериям отвечают около 50 государств. Какое
из них вы выберете? Прежде всего следует задать
себе два главных вопроса, — если же не зададите,
то, значит, вы к мигрантам не имеете отношения.
Сначала спросите себя: в какой стране у меня есть
родственники, друзья или просто знакомые?
Допустим, такая страна есть, тогда ничто не мешает вам
выбрать ее, пусть до нее и не самый короткий путь.
Если друзья или родственники у вас есть в
нескольких надежных странах, вы переходите к следующему
вопросу: с какой страной я связываю свои надежды,
где могу реализовать свои планы? Иными словами,
имидж какой страны меня привлекает?

БОРЬБА С МИГРАЦИЕЙ — ИЛЛЮЗИЯ? 145
Факторы притяжения — такие как сильная
экономика, хорошие рабочие места, физическая и
правовая защита, — противоположны факторам
выталкивания. Особое значение имеют связи, поскольку
люди эмигрируют главным образом в страну, где
нужные связи есть и где ее имидж отвечает их
конечной цели.
Факторы выталкивания и факторы притяжения
как бы поддерживают с двух сторон миграцию,
которая не всегда бывает легальной. Там, где закон
максимально ограничивает миграцию, есть налаженные
пути и криминальные структуры. Ровно так же
работает черный рынок, его существование зависит от
полных запретов на наркотики — это видно на
примере подпольной продажи марихуаны. И с запретом
алкоголя происходит то же самое.
В зависимости от того, что людям грозит на
родине, они не идут или идут на риск. Постоянно звучат
обвинения в адрес безответственных родителей,
которые переправляются на утлых суденышках в
Европу вместе с детьми. Немецким родителям, которые,
сидя на диване, смотрят новости, пока их дети спят,
чтобы утром отправиться в школу, это кажется
чудовищным. Но если поставить себя на место беженцев,
спасающихся от жестокого насилия, то риск утонуть,
переправляясь через Средиземное море, может
показаться не таким и большим. Часто можно услышать:
в Ливане или Турции относительно спокойная
обстановка, а люди все равно бегут и оттуда. Но многие из
них провели в тамошних лагерях для беженцев три
года и больше и вынуждены были мириться с тем,
что их детей не ждет там ничего хорошего: нет школ,

146 ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ
масса социальных проблем и никакой перспективы.
Стоит ли удивляться, что родители посчитали
безответственным дольше там оставаться.
Те, кто бежал из Сирии и оказался в лагерях для
беженцев, расстались с надеждой, что война там
в обозримом будущем закончится. Расстались и с
надеждой, что ситуация улучшится в соседних странах.
К тому же снабжение в лагерях беженцев остается
плохим. Но если человеку больше не на что
надеяться, любое предложение, даже очень опасное,
вселяет в него новую надежду. Для этого сформировались
целые криминальные кланы перевозчиков. Мало
того что их деятельность незаконна, она
порождает серьезные проблемы с безопасностью для людей
и государств. В то же время нередко эти
перевозчики для беженцев — последняя надежда.
Нелегальная переправка людей сама по себе не
плоха и не хороша. В прошлом ее оценивали,
например в Германии, совсем по-другому. Там
существовали профессиональные переправщики, которые
помогали восточным немцам бежать из ГДР. Их называли
помощниками беглецов, и к ним не относились с
презрением, их не называли бандами переправщиков,
им не грозило уголовное преследование.
Помощники беглецов могли по суду требовать с перебежчика
выплаты оговоренной суммы. Те же, кто не за
деньги, а как «добровольцы» помогал гражданам бежать
из ГДР, даже получали награды, например немецкий
крест «За заслуги». Нелегальная переправка людей,
не важно, за плату или без, — прямое нарушение
закона. Но какую надо давать в таких случаях
моральную оценку, зависит от многих факторов. Не могу

БОРЬБА С МИГРАЦИЕЙ — ИЛЛЮЗИЯ? 147
сравнивать положение тогдашних граждан ГДР и
сегодняшних беженцев. В любом случае то, с чем
сталкивается тот или иной народ, не причина давать те
или иные моральные оценки. Если говорить о
нравственной и политической оценке, то существуют как
хорошие и плохие мигранты, хорошие и плохие
беженцы, так и хорошие и плохие переправщики. Все
это, к сожалению, никак не связано с правами
человека и законами, а только с настроениями и
тенденциями.
Проблемы незаконной помощи беженцам
слишком сложны, и решение их требует больших усилий.
Не в последнюю очередь из-за европейской
пограничной политики, которая заставляет
нуждающихся в защите людей прибегать к помощи
контрабандистов. Последние очень хорошо себя чувствуют на
этом подпольном рынке.

ЗАПАД ПРИОБРЕТАЕТ ВСЕ БОЛЬШЕЕ
ЗНАЧЕНИЕ И ТЕРЯЕТ СВОЕ
ПРЕВОСХОДСТВО
Хотя сближение через глобализацию,
взаимозависимость в финансовой, производственной,
транспортной и коммуникационной сферах,
рост населения Земли и миграции идет полным
ходом, в том, как этот процесс протекает на Западе,
есть много парадоксального. Он может быть
изнурительным, прежде всего для западного общества,
даже непереносимым.
Запад приобретает все большее значение и
теряет свое превосходство. Куда ни приедешь, везде
бросается в глаза, сколь велико его значение. Западный
стиль жизни во всем мире считается эталоном.
Растущий средний класс, особенно в Азии и Южной
Америке, ориентируется на Запад. Причем не только на
его стандарты потребления, но в гораздо большей
степени на социальные изменения и роль личности.
Так что слово «Запад» следует использовать уже не
столько в смысле географическом, сколько в
символическом. Запад выступает за открытость общества,
и все мировые культуры сегодня в той или иной
степени формируются Западом, пусть не всегда и везде
одинаково. Показательнее всего отношение в других
странах света к стилю жизни, моде и даже моделям.
Например, в Индии западные товары часто
рекламируют западные модели, а если индийские, то выглядят

ЗАПАД ПРИОБРЕТАЕТ ВСЕ БОЛЬШЕЕ ЗНАЧЕНИЕ... 149
они как европейцы. То же мы наблюдаем во многих
арабских странах. На глобальном Юге средний класс
ориентирован на западный way of life, то есть для него
главное — индивидуальная свобода, разнообразие
вариантов и расставание со старыми традициями. Так
же и с политическими целями, конкуренцией,
рыночной экономикой, свободной торговлей. Запад
устанавливает правила и все еще доминирует.
И вместе с тем постепенно утрачивает свое
господство. Даже США и ЕС в своей обычной связке
больше не могут влиять на мир в прежних
масштабах. Это относится и к России, и к Китаю, и к
Индии, но и не только к этим странам. Исходить лишь
из своих политических интересов, не учитывая
интересы других стран, Западу становится все труднее.
И не только потому, что по численности населения
он заметно отстает от остального мира, — все дело
в быстро растущей благодаря глобализации
экономической и политической мощи многих государств.
Ни в Южной Америке, ни в Азии западные страны
больше не могут, как раньше, диктовать свои
условия. Даже возможностей влиять на бывшие
африканские колонии становится все меньше.
Многие государства, которые еще пятьдесят лет
назад в экономическом и политическом отношении
не играли почти никакой роли, теперь приобретают
все больший вес. Продолжительность жизни,
средний доход, производительность труда и экономика
растут практически везде. Более того, невероятно
выросла грамотность — можно даже утверждать,
что доступ к образованию обошел все другие
доступные блага.

150 ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ
За глобальным столом свое место занимает все
больше разных наций. Им нужен кусок пирога,
хорошая позиция, возможность вместе со всеми
устанавливать правила взаимодействия. Западные
страны, которые столетиями оставались одни за этим
столом, должны привыкнуть к тому, что свои места
за ним заняли многие другие государства. Идет все
большее сближение, благодаря как выравниванию
уровней, так и растущей зависимости друг от
друга, выстраиванию новых и новых связей. Отсюда
главный парадокс глобализации: западные правила
и идеи распространяются по всему миру и в то же
время существенно ослабевает доминирование
западных стран, поскольку другие все более уверенно
отстаивают собственные интересы.
Международное право, единые для всех права
человека, гражданские права — это в определенном
смысле основа открытости, но не для всех
участников обязательная цель. Налицо структурная
проблема, связанная прежде всего с глобализацией, а
именно — отсутствует орган, который мог бы взять на
себя роль арбитра, чтобы его решения принимались
всеми. Такого третейского судьи за глобальным
столом по-прежнему в общем-то нет, поэтому
конфликты здесь время от времени разгораются, и это часто
отражается на участниках застолья.
Такое мы наблюдаем, например, в Сирии,
положение которой катастрофическое. Повлиять на то,
что происходит в этой стране, ЕС и США могут в
гораздо меньшей степени, чем Россия, Иран,
Саудовская Аравия и Турция. Роль США в Южной
Америке и Европы в Африке серьезно снижается. Влияние

ЗАПАД ПРИОБРЕТАЕТ ВСЕ БОЛЬШЕЕ ЗНАЧЕНИЕ... 151
же Китая, напротив, во многих частях мира
растет. За глобальным столом пока еще не получается
в полной мере равноправного сотрудничества. Это
связано, в частности, с тем, что международная
политика США и Европы не всегда отвечала и
отвечает фундаментальным человеческим ценностям. Но
если в прошлом нарушение общепринятых правил
было привилегией западных государств, то теперь
все больше тех, кто нарушает эти правила, чтобы
защитить свои интересы. Власть и благосостояние
теперь распределяются в мире все более равномерно,
и это свидетельство того, что с глобализацией дела
обстоят не так уж плохо.

НЕРАВЕНСТВО СОКРАЩАЕТСЯ
И В ТО ЖЕ ВРЕМЯ РАСТЕТ
Действительно, все меньше на земном шаре
людей, живущих в условиях крайней
нищеты, недоедающих или прямо голодающих.
Соответственно, значительно снижается детская
смертность, растет продолжительность жизни. Если
исходить из среднего дохода и экономической мощи,
неравенство между странами сокращается, притом
что на заре глобализации, когда колонизация только
поддерживала это мировое неравенство, оно было
очень велико. И это подводит нас к другому
присущему глобализации парадоксальному явлению: в то
время как неравенство между странами сокращается,
внутри государств оно растет.
Еще двести лет назад неравенство было не так
сильно выражено, поскольку, по сегодняшним
меркам, во всех странах люди жили в плохих условиях.
Со временем уровень жизни в доминирующих
западных странах вырос. Свершившаяся в них
промышленная революция и колониальная политика дали
им огромные преимущества перед другими частями
света. Даже после мировых войн мало что
изменилось. Лишь с начала 1990-х глобальное неравенство
стало быстро снижаться.
Уровень жизни, только гораздо более высокий,
чем двести и даже тридцать лет назад, начал снова
выравниваться. Но одновременно растет неравенство

НЕРАВЕНСТВО СОКРАЩАЕТСЯ И В TO ЖЕ ВРЕМЯ РАСТЕТ 153
внутри почти всех стран. В Индии и в Китае все
больше тех, кто раньше жил за чертой бедности,
поднимается в средний класс, но одновременно там растет
неравенство, поскольку не всем по силам
выбраться из бедности. Однако следует признать, что
сегодняшние бедные в Индии и в Китае не беднее тех, кто
был бедным тридцать лет назад. Неравенство
усиливается потому, что есть растущий средний и
верхний слои. В поднимающихся странах рост
неравенства, по-видимому, неизбежен, но на начальном
этапе даже не так и опасен. Однако
наблюдающийся в западных странах тот же процесс имеет другие
причины. В основном он связан с тем, что политика
там не направлена на установление равенства или
на реальное перераспределение. Прежде всего
оценивается доход, в то время как главная проблема —
неравномерное распределение богатств. Но это уже
другая тема.
При всех вышеописанных позитивных трендах не
надо забывать, что есть страны, которые и сегодня
совсем или почти не включены в идущий в
правильном направлении процесс. Это относится к дюжине
африканских государств и нескольким азиатским.
Кроме того, нет сомнений, что растущее социальное
неравенство в обществе может стать политической
и экономической проблемой.

БОРЬБА КУЛЬТУР?
Мир становится больше и одновременно
уменьшается. Вместе с ростом населения
на нашей планете мир все больше
сращивается. Сегодня мы так сильно взаимосвязаны и
взаимозависимы, что, если это в полной мере не
осознать, можно прийти к неверным заключениям.
Например, распространенное мнение, что в мире
растет число войн и жертв войны, — неверно.
Тенденция как раз обратная — и то и другое
уменьшается. Однако сегодня мы воспринимаем это более
остро, потому что стали ближе друг другу благодаря
глобализации. Также и бедность вовсе не
умножается, как в абсолютных, так и в относительных
показателях. Голод и бедность заметно пошли на
убыль, притом что мировое население постоянно
растет. Есть данные, что сегодня в абсолютной
нищете живет меньше 10% мирового населения, —
такого история не знала. Одновременно растет
мировая миграция, но отнюдь не в тех масштабах,
в каких принято считать.
Война и бедность не единственные факторы,
определяющие миграцию в Европу. Очень бедные
и те, кто пострадал в ходе военных действий,
лишены возможности эмигрировать в дальние страны.
Таким образом, мы должны примириться с тем, что
эмиграция будет еще какое-то вполне
ограниченное время расти именно в успешно развивающихся

БОРЬБА КУЛЬТУР?
155
странах. Мобильностью, физическим и духовным
здоровьем люди там уже наделены, но пока еще
плохо с перспективой.
Рост численности населения планеты говорит
о позитивных сдвигах. Но причины этого роста вовсе
не в том, что люди вдруг решили: надо рожать
больше детей. Нет, тут работают другие факторы:
снижение смертности материнской и детской, улучшение
здоровья, повышение продолжительности жизни.
Отсутствие перспектив у значительной части населения
страны тоже может быть связано с ростом населения.
Но это сложная взаимосвязь.
В большинстве государств рост населения снова
снижается, потому что значительно улучшился
доступ к образованию — и это хорошая новость.
Около 1900 года 75% населения планеты было
неграмотным. Сегодня доступ к школьному образованию во
много раз улучшился: более 80% в мире могут
читать и писать. Многое указывает на то, что, наряду
с благосостоянием, образование — одно из лучших
средств контрацепции.
Многое, действительно, в еще недавно бедных
странах улучшается благодаря инфраструктуре и
росту экономики. Мы не только сращиваемся, но и
медленно сближаемся экономически. Все больше стран
занимают место за глобальным общим столом. Это
сближает всех, делает более зависимыми друг от
друга и более равноправными. И именно на этом этапе
культура каждого отдельного сообщества
становится гораздо более значимой. Как ни удивительно,
различия все больше выступают на первый план, когда
начинается сращивание.

156 ВНЕШНЯЯ ОТКРЫТОСТЬ — ВНЕШНИЕ КОНФЛИКТЫ
Если до 1990 года шло соперничество двух
идеологий и двух блоков и за столом сидели только двое,
США и СССР, то сегодня за ним расположилось
много игроков с разными интересами, которые
образуют союзы, обычно в рамках того или иного региона.
И мы, граждане европейских стран, постоянно
говорим о Европе, ищем и всячески подчеркиваем то
общее, что нас сближает, стремимся укрепить
европейское сотрудничество. Еще сто лет назад прежде
всего подчеркивались различия, например, между
Германией и Францией они были ясно очерчены, но
сегодня делается упор на общности и говорится об
общей европейской культуре и истории. В глобали-
зованном мире отдельные государства в одиночку
мало чего могут добиться. Поэтому одна из важных
задач Европейского союза — представлять интересы
отдельных стран. К созданию таких союзов
стремятся и в других частях мира.
То, что все идет к «столкновению цивилизаций»,
которое тридцать лет назад предсказал Сэмюель
Хантингтон1, вызывает большие сомнения. Ждать нам
столкновений или, наоборот, сращивания, зависит
в сильной степени от того, как будет идти
сближение. Будут ли культуры сражаться друг с другом или
вести дискуссию — тоже зависит от способа
выстраивания общей игры. Что видно невооруженным
глазом — культуры становятся все более похожими одна
на другую, отвечают на сходные вызовы,
участвуют во все более интенсивном взаимообмене, в ходе
1 Концепция этнокультурного разделения цивилизаций была
им изложена в статье «Столкновение цивилизаций?» (The Clash
of Civilizations?), опубликованной в 1993 году.

БОРЬБА КУЛЬТУР?
157
которого различия стираются. И странам, особенно
западным, приходится мириться с тем, что значение
и влияние многих других культур растет, а это
воспринимается весьма болезненно.
И другие авторы выдвигают, по сути, тот же
тезис, соглашаясь с тем, что такое сближение может
вызвать оборонительную реакцию.
Мир не трещит по швам. Он сближается и
сращивается. А сращивание — болезненный процесс.
Особенно потому, что вместе с ним должны меняться
правила. Стимулируя глобальную интеграцию,
Запад приобретает все больший вес в культурном
отношении, теряя его в политическом. Многие страны
наверстывают упущенное, неравенство
постепенно отступает, но нащупать новое равновесие пока
не удается, как и новую стабильность. Возможно,
мы находимся в последней четверти процесса,
который называем глобализацией, и приходится
признать, что последние метры даются с трудом.
Многие хотели бы остановиться, а то и повернуть назад.
Глобализация — это то, чего нельзя избежать, как
и гравитации.

ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО
И ЕГО ГРАНИЦЫ

ГЛОБАЛЬНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ К ЗАКРЫТОСТИ:
ИСЛАМИЗМ, НАЦИОНАЛИЗМ,
РЕГИОНАЛИЗМ, ПОПУЛИЗМ
Кажется, что открытое общество в основном
уже стало реальностью. Либеральные
государства стремятся к открытости, направленной
как вовнутрь, так и вовне. Открытость внутри
означает права для всех граждан,
антидискриминационную политику для защиты уязвимых групп, права
женщин, религиозных и этнических меньшинств,
людей с ограниченными возможностями,
одинаковые шансы и признание разных жизненных
проектов, разнообразие опций и т.п. Открытость вовне
можно свести к слову «глобализация»: глобальными
стали не только экономика, производство, торговля,
транспорт, денежные потоки, наука и искусство, но
и в значительной степени коммуникация,
мобильность людей, туризм и миграция.
Внутренняя открытость и внешняя открытость
прямо связаны с миграцией, которая, по сути, делает
их сцепленными. Миграция — отражение внешней
открытости, интеграция — внутренней. В мигрантах
соединяется и то и другое. Самые открытые
общества — это общества с наиболее глобализованным
населением. Они сами по себе глобальны, другими
словами, существует глобальная локальность. Мир
уже превратился в одну деревню, за этим должно

162 ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
последовать объединение внутри нее — хотя в
основном следует говорить об объединении больших
городов, прежде всего европейских и
североамериканских.
Открытость, внутренняя и внешняя, все
последние десятилетия быстро росла — сто лет назад
такого нельзя было представить. Даже полвека назад
в мире не было ни одной страны, в которой
одинаковой свободой пользовались бы все граждане, вне
зависимости от цвета кожи, религии, пола и
сексуальной ориентации. Сегодня таких немало.
Либеральная демократия, равенство людей и открытое
общество — все это в значительной мере стало
реальностью, однако порождает сложности, и те, кто
предпочитает двигаться в противоположном
направлении, используют их для разжигания розни. В
первую очередь против мигрантов, поскольку они
выполняют роль ключевого звена между внутренней
и внешней открытостью. Конечно, острие конфликта
направлено не только на них, но и на людей с
другой тендерной идентичностью, ограниченными
возможностями, на идею политической корректности —
однако все это относится к внутренней открытости.
Таким образом, благодаря мигрантам критерии
внутренней и внешней открытости приходится сводить
к одному общему.
Все больше людей занимают места за общим
столом. Ведь это и есть цель, причем не только тех, кто
принадлежит к меньшинствам, но и женщин,
инвалидов, гомосексуалов, людей, выросших в
бедных семьях. Люди сблизились, понятие «мы»
расширилось. Это совершенно новый опыт — даже для

ГЛОБАЛЬНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ К ЗАКРЫТОСТИ... 163
выросших из миграции стран, таких как США,
Канада и Австралия. Потому что миграция связана с
интеграцией, но на глобальном уровне не является ее
основной движущей силой. Точно так же, как в
отдельных обществах меньшинства получают все
больший голос, так и за глобальным столом оказывается
все больше наций, ранее там не присутствовавших.
Западные страны теперь не могут оставаться там
только в своей компании. В этом смысле мир стал
более тесен. Следовательно, совершенно
неправильно представлять оба этих процесса как атомизацию,
а то и как распад. Наоборот, идет сращивание. Хотя
сращивание — это больно.
За общим столом теперь представлены группы
с разными интересами, идут переговоры и споры.
Вместе с этим изначально позитивным процессом
растет конфликтный потенциал. Большее участие
и активность почти неизбежно порождают трения.
Главный вопрос: как с этим справляться? Растущие
равенство и сращивание заставляют менять
стереотипы мышления, позиции и модели поведения. С
нынешней рутиной и устаревшими стратегиями о
движении вперед нечего и мечтать, они не отвечают
современным требованиям и ведут лишь к
обострениям конфликтов. Однако новое положение вещей
приводит к тому, что возникает обратная
тенденция, а именно — движение к закрытости. В
отдельных открытых обществах и глобализованном мире
конфликтный потенциал имеет две составляющие.
Во-первых, структурные и экономические
конфликты, и во-вторых — культурные. На практике обе
эти составляющие сильно переплетены, порой почти

164 ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
неразличимы. И на национальном и на глобальном
уровне сидящие за столом игроки ведут
переговоры и спорят, с одной стороны, по поводу позиций
и ресурсов, с другой — по поводу правил и рецептов.
Экономические привилегии пересматриваются, как
и претензии на культурный суверенитет, в конечном
же счете — на принадлежность и идентичность. В
отдельном открытом обществе споры ведутся между
группами лиц и сообществами, а в мировом
обществе — между нациями и культурами. В открытых
обществах границы становятся все более
прозрачными, будь то границы между сообществами,
национальные границы или национальные идентичности,
всегда нуждающиеся в границах. Границы и
различия потеряли былую резкость. Это ведет к
большему участию и большей близости, но и к снижению
прежнего чувства уверенности, ориентированности
и безопасности. Тот факт, что мы научились видеть
в открытом обществе, и даже на интуитивном
уровне, его позитивные и негативные стороны, говорит
о том, что сегодня мы достигли такого уровня
открытости, какого те, кто когда-то к ней призывал,
не могли себе представить.
Так что не надо удивляться тому, что у многих этот
уровень вызывает тревогу или кажется
неприемлемо высоким. Говорю об этом совершенно серьезно.
Многие, даже в целом положительно оценивая (как
и я) процесс, неизбежные для него конфликты
воспринимают как нечто чрезмерное. Открытое
общество — это не мероприятие для поднятия
настроения. Поэтому аргументы тех, кто выступает за смену
стратегий, за движение к закрытости, весьма просты

ГЛОБАЛЬНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ К ЗАКРЫТОСТИ... 165
и убедительны. Их можно свести к следующему:
«Беспорядок во всем и везде, повсюду конфликты,
и наши привилегии, чистота нашей культуры, наша
национальная идентичность — все это под угрозой.
В чем корень этого зла? В открытости. А кто
допустил, что мы зашли так далеко? Элиты! Это они ведут
нас к катастрофе. Как надо лечить больного? Следует
закрыть границы и вернуться назад в прошлое, где
было так хорошо».
Вышесказанное носит общий характер. В
реальности одним важно, чтобы были проведены более
четкие границы между верующими и
неверующими, других волнует укрепление культурных границ
государством или культурной средой. В любом
случае все сводится к разграничению национальных
идентичностей, и это работает против открытости
общества. Элиты объявляются акторами, которым
открытость нужна лишь для защиты собственных
интересов, а не интересов народа или
религиозного сообщества. В открытости много чего
намешано, и это ослабляет народ или религиозное
сообщество, — заявляют противники открытости. Они
требуют вернуться к прежним, более четким
границам и между полами, и во всем, что связано с
сексуальными предпочтениями. Они выступают против
истеблишмента, тендерных исследований и ЛГБТ,
миграции, и нте ρ культуры, включения
школьников с ограниченными возможностями в обычные
классы, короче говоря, против всего, что связано
с передвижением границ или большей их
прозрачностью — их, заявляют они, следует, наоборот,
только укреплять.

166 ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
Открытость сегодня стала настолько
доминирующей, что растет движение в противоположную
сторону к социальной и культурной закрытости. В ее
основе национализм, регионализм и религиозный
фундаментализм. Общее для них — обращенность
в прошлое: к доминированию одной нации, к
старым культурным традициям, к чистоте
религиозного учения, к заветам Отцов. Движения к закрытости
базируются не на идеях или идеологиях, а на
эксклюзивных и устаревших идентичностях. Этот тезис
выдвинул Сэмюель Хантингтон. Но он писал о
конфликтах между культурами и носителями культур.
Андреас Реквитц сомневается в том, что этот тезис
справедлив. Он приходит к другому тезису, но
отчасти и сходному: не существует борьбы между
культурами, существует борьба за культуру, борьба за
то, что есть культура. Он говорит о конфликте
между двумя пониманиями культуры: в представлении
одних — это гиперкультура, то есть нечто
индивидуальное, творческое, креативное, в ней каждый из
глобального репертуара может взять то, что она или
он считают ценным. Культура как средство
достижения цели. В представлении других
принципиально важен культурный эссенциализм, когда ценным
можно считать только аутентичное, исторически
выращенное и не подлежащее обсуждению. То есть
культура как самоцель. По сути, Реквитц говорит
о борьбе между открытым обществом и его
противниками. К последним относятся многие национа-
лизмы и правый популизм, но также религиозные
фундаменталистские группы — евангелические или
исламские. Те, кто выступает за закрытость, могут

ГЛОБАЛЬНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ К ЗАКРЫТОСТИ... 167
быть совершенно разными, но общее в них то, что
все они прямо позиционируют себя как
противники открытого общества, ориентированы на прошлое
и выступают за дискриминацию. И смысл того, что
говорит Реквитц, заключается в том, что конфликт
между двумя разными пониманиями культуры есть
в каждом обществе и каждой культуре: защитников
открытого общества становится в России, Турции,
Индии, Китае, других странах все больше, хотя они
(пока еще) в меньшинстве. И с другой стороны,
происходит обратный процесс — все больший вес
набирают противники открытого общества в
Северной Америке и Европе, хотя они тоже (пока) еще
в меньшинстве1.
Открытое общество, либеральная демократия
и гиперкультура берут свое начало в западных
странах, но заложенные в них принципы стали
настолько глобальны, что их уже невозможно
географически локализовать. Как защитники, так и противники
этих западных идей представлены во всех
государствах и культурах. По сути, мы имеем дело с одним
глобальным конфликтом, в котором культура
играет все большую роль. Число выступающих против
культурной глобализации растет, что особенно
заметно в Европе и Северной Америке, где набирает
обороты популизм и усиливаются тенденции к
закрытости. Описывая этот процесс, одними
терминами «правый сдвиг» или «правый популизм» не
обойдешься, поскольку призывы к закрытости
могут исходить и слева. Следует признать, что во всех
1 Reckwitz A Die Gesellschaft der Singularitäten. Zum
Strukturwandel der Moderne. Berlin: Suhrkamp Verlag, 2017.

168 ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
политических лагерях и сообществах идут горячие
споры по поводу открытости — нужно нам больше
или меньше открытости?

ЧТО ПОМОЖЕТ НАМ СПРАВИТЬСЯ
С ПРОБЛЕМАМИ — БОЛЬШАЯ ОТКРЫТОСТЬ
ИЛИ ЗАКРЫТОСТЬ?
У немецкого социолога Армина Нассехи я
заимствовал тезис: общество — есть не что иное,
как различия, взятые в их синхроническом
аспекте. Из него следует, что ни одно общество не
мыслимо без конфликтов. Конечно, есть совершенно
разные степени различия. В либеральных
миграционных странах, то есть в открытых обществах, эта
степень самая высокая. Но и в них она распределена
неравномерно. Есть региональные различия, и
прежде всего различия между городом и деревней.
Столицы и большие города Северной Америки
и Западной Европы — это открытые общества. Они
глобализованны, в них сосредоточен весь мир. Это
видно по пестроте населения и по разнообразию
культурной повседневности. Их отличают хаотичность,
динамизм, анонимность. Сельские регионы, маленькие
города и деревни живут совершенно иначе.
Если на центральной площади большого города
вы случайно увидите знакомого, то на вашем лице
будет написано удивление. Ведь вокруг вас одни
незнакомые и ко всему чужому вы относитесь без
предубеждения. На деревенской площади незнакомец
и уж тем более чужак сразу обратит на себя
внимание. Откуда такая разница?

170 ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
Надо понимать, что города вообще возникли
благодаря миграции. Население в них росло не
потому, что рождаемость там была выше, чем в
деревнях, а потому, что люди из деревень перемещались
в города. В североамериканские и
западноевропейские метрополии мигранты стекаются со всего мира.
Это, так сказать, локальная глобальность. В
деревнях и маленьких городах население практически не
растет, поскольку они не знают миграции.
Наоборот, миграция происходит оттуда. Соответственно,
в больших городах царствуют анонимность и
отчуждение. А в небольших сообществах возможно
лишь весьма ограниченное разнообразие. Эта
разница между городом и деревней существует и в
открытых обществах.
Однако сегодня мы сталкиваемся с проблемой, что
разница между городом и деревней растет. Уж очень
у них разные культурные и потребительские
возможности, инфраструктуры, а также население и
культура повседневности. В столицах и больших городах
развитие идет в сторону «anything goes». Эти центры
открытого общества почти без исключения не
выступают против открытости, наоборот: на всякое, даже
потенциальное, движение к закрытости они
отвечают растущим стремлением к открытости. Но в
сельской местности — ив обозримом будущем вряд ли
что-то изменится — это далеко не так. И еще одна
из проблем: в медийном пространстве практически
все внимание уделяется столицам. Это
наблюдается почти во всех западных странах. В результате мы
имеем «слепые пятна» и проблемы. Потому что
политика делается не только в огромных и чрезвычайно

ЧТО ПОМОЖЕТ НАМ СПРАВИТЬСЯ С ПРОБЛЕМАМИ... 171
разнообразных по своему составу столицах. В
конце концов, в президентских и парламентских
выборах участвуют все жители. Принцип «anything goes»
многим нравится. Но если все равноценно, то ничто
не имеет цены. Это игра слов, с ее помощью Ральф
Дарендорф доносит до нас свою мысль: всегда и
везде есть люди, для которых «anything goes»
неприемлемо. Должны быть ограничения! И одновременно
должна быть открытость. Почему же это
кажущееся противоречие? Нет ничего, что не имеет границ.
То, что безгранично, не существует. Любой объект,
человек или социальные отношения можно
определить лишь через то, чем они ограничены. У камня
есть поверхность, то есть граница четко определена,
у человека кроме кожи есть и другие границы,
например определяемые через родственные отношения
внутри семьи. Где границы непроницаемые, там нет
жизни. Камень — не живой предмет, и у него нет
обмена веществ, ему не нужна открытость. А человек
живет потому, что в его теле множество отверстий.
В принципе вся жизнь — это реакция на результаты
открытости.
Дом потому и дом, что он отделен от улицы,
газона или леса. Без стен, потолка и крыши, то есть без
границ, — это не дом. Но без дверей и окон в нем
нельзя жить. Когда вы к кому-то обращаетесь со
словами: «Мой дом для тебя открыт» — это не значит,
что вы собираетесь снести стены. Сказанное
кажется тривиальным, но помогает понять, как устроены
границы в открытом обществе. Речь идет не о
тотальной открытости, в смысле отсутствия границ,
а о регулировании, во-первых, внешней открытости:

172 ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
с помощью дверей можно войти или выйти, — а во-
вторых, внутренней, где перемещаться можно
благодаря, например, лестнице или лифту.
Эта метафора помогает понять: внутренняя и
внешняя открытости тесно взаимосвязаны. Государства,
внешние границы которых проницаемы, обычно
проницаемы и внутри. В то же время страх потерять
контроль за открытостью может повлечь за собой
движение в сторону закрытости. Лозунг «No borders»
(«Долой границы!») абсурден в той же степени, в
какой требование полностью закрыть границы. С такой
закрытостью мир уже сталкивался, сегодня
«железным занавесом» от него отгородилась Северная Корея.
«Закрыть границы» и «убрать границы» — типичные
популистские лозунги, ведущие мир в никуда. В
открытом обществе речь может идти только о
степени проницаемости границ, то есть о регулировании
и стратегическом движении в сторону открытости.
Нельзя забывать и о фундаментальных
ограничениях, с которыми нам придется свыкнуться. Это
прежде всего пределы роста, ограниченность природных
ресурсов и ресурсов нашей планеты. Рост
концентрации углекислого газа, то есть соединения углерода
с кислородом, — одна из главных причин
изменения климата, и это уже всем хорошо известно. В то
же время углевода и кислорода сегодня на планете
столько же, сколько было миллион лет назад. И тот
же набор атомов существовал всегда. Важно, в каких
соединениях они присутствуют. Есть газообразные
соединения углерода, есть и просто углерод в
твердом виде, но главное — его очень много в нашей
атмосфере, то есть в нашем воздухе.

ЧТО ПОМОЖЕТ НАМ СПРАВИТЬСЯ С ПРОБЛЕМАМИ... 173
Это важное знание, но и в то же время оно не
может нас не беспокоить. Мы знаем, что атомы
остаются неизменными. Атомы водорода и кислорода — из
них состоит вода, которую я сегодня пью, — с
определенной долей вероятности очень много лет назад
находились в животе у динозавра и были выведены
из его организма. Не такие же, а те же самые. Однако
наше обращение с тем, что предлагает нам природа,
требует очень высокой ответственности.
Известно, что нашу планету не ждет ничего
хорошего, если уровень потребления у всех жителей
земли сравняется тем, какой он сегодня у
среднестатистического немца. Большой вопрос, удастся ли хоть
в какой-то степени решить эту проблему с помощью
технических инноваций, дигитализации и
повышения эффективности. Идею уравнять благосостояние
и ограничить потребление реализовать сегодня вряд
ли возможно. В будущем перед нами встанет еще
более серьезный социальный вопрос: есть ли другой
способ справиться с социальным неравенством или,
по крайней мере, сделать его не столь разительным,
кроме количественного роста, прежде всего роста
экономики? Сокращение неравенства — задача,
легкого решения не имеющая.
В прошлом отношение к экономическому
неравенству становилось все более терпимым, а само оно
более легитимизированным, благодаря
экономическому росту. Тот, кто располагает месячным доходом
в 1000 евро, может мириться с тем, что у других 4000
или 8000, но, конечно, при условии, что перспективу
улучшить свое благосостояние он считает реальной.
Если, например, через пять лет доход одного будет

174 ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
составлять 1300, а другого 4200 или 8300 евро, то
неравенства это, возможно, не уменьшит, но
жизненный уровень повысится у всех. До недавнего
времени процветание достигалось исключительно за счет
количественного роста и экономической экспансии.
Сегодня мы переживаем в индустриальных странах
сокращение темпов роста. Учитывая естественные
пределы роста, приходится задаться вопросом, в
какую сторону в будущем станет двигаться
неравенство и как, в случае отсутствия роста, люди будут
с ним бороться.
Возможно, в будущем мы столкнемся с серьезным
вызовом: пирог не становится больше, но делить его
надо все более справедливо. И что будет, если пирог
уменьшится и еще больше людей сядет за стол? Как
уменьшить неравенство? Это важнейшие вопросы,
и они не исчезнут, если их не ставить перед собой.
У популистов своя стратегия борьбы с
вышеперечисленными проблемами. Неравенство они считают
естественным и необходимым, а изменения климата
чьей-то выдумкой. Доводы тех, кто смотрит на эти
проблемы по-другому, они объявляют высосанными
из пальца и приводят свои, якобы альтернативные
и убедительные. Таким образом всякие серьезные
обсуждения убиваются в зародыше.
Не только наметившаяся тенденция к закрытости
и популизму, но также замедление количественного
роста и экспансии — главные угрозы для открытости,
поэтому нашей основной и самой трудной задачей
в будущем станет ее сохранение. Ведь сегодня
основой внутренней и внешней открытости пока
остаются рост экономики и повышение благосостояния.

ЧТО ПОМОЖЕТ НАМ СПРАВИТЬСЯ С ПРОБЛЕМАМИ... 175
Но открытость без роста — увидим ли мы это в
будущем? Не надо забывать, что движение к
закрытости, рост внутри страны социального неравенства
и отсутствие повышения жизненного уровня
взаимосвязаны. Связь эта необязательно
причинно-следственная. Но важно, что в западных странах все три
явления возникли одновременно.
Пределы роста и расширения —
количественные по своей природе. У глобализации эти пределы
имеют земные границы, однако потенциал роста,
качественного, а не количественного, еще далеко
не исчерпан. Как уже было сказано, под этим
качественным ростом я понимаю сращивание. Оно
направлено внутрь, причем имеется в виду не только
внутрь на национальном, государственном, но и на
глобальном уровне. Это сращивание необходимо уже
потому, что изменение климата, даже если мы как
мировое сообщество вместе принимаем разумные
решения, не может быть полностью остановлено.
Но и при самом скверном сценарии сращивание —
наименее опасный путь. Климатические катастрофы
вполне ожидаемы, и они приводят к росту числа
беженцев. Причем такое может случиться
одновременно в нескольких регионах. Поэтому так необходимо
двигаться к сращиванию, ведь тогда человечество
сможет действовать сообща.

КОНФЛИКТУЮЩЕЕ НАСТОЯЩЕЕ,
НЕГАТИВНОЕ БУДУЩЕЕ И СЛАВНОЕ
ПРОШЛОЕ
Движущими силами, ведущими к открытости
на национальном и глобальном уровне, были
количественный рост и расширение. В
результате возникали конфликты, и сегодня они все
больше выдвигаются на передний план. Погасить их
с помощью еще большей открытости представляется
малореальным. Процессы, ведущие к закрытости —
не важно, направлены они вовне или внутрь, — тоже
не могут дать улучшений. Переоценивать как одну,
так и другую крайность неразумно, поскольку это
только ухудшает положение дел. Даже
центристская часть общества сильно колеблется, во-первых,
из-за поляризации дискурса и, во-вторых, потому,
что многие сегодняшние позитивные явления не
принимаются во внимание. Действительно, трудно
сохранить трезвый взгляд, когда общественные
дискуссии протекают в таком пропагандистском и даже
алармистском ключе. Движение к открытости — это
не тот процесс, который можно пустить на самотек.
Но благодаря ему достигается большее участие
и интеграция на национальном и глобальном
уровне, то есть идет процесс сращивания. Однако успех
тут не гарантирован. Это не спокойная прогулка,
когда можно что-то мимоходом подправить. Нужны
целеустремленность и терпение. И давно пора начать

КОНФЛИКТУЮЩЕЕ НАСТОЯЩЕЕ...
177
действовать, поскольку, если свести проблемы
будущего к одной формуле: сращивание — это острая
необходимость.
Цель автора этой книги — описать опасности,
с которыми мы сталкиваемся сегодня и которые
подстерегают нас в будущем. Нынешняя ситуация, без
сомнения, напряженная, но это не значит, что надо
жаловаться на жизнь или сеять панику, ухудшая
таким образом общую обстановку. Важно видеть
угрозы там, где они действительно реальны.
Одна из наименее разумных реакций на
сегодняшнее положение дел — возведение высоких стен. Мы
все помним примечательную фразу Дональда Трампа,
произнесенную во время избирательной кампании
2016 года: «I will Bild a Great wall!» Более брутальную
форму закрытости трудно себе представить, тем
более что он потребовал от «другой стороны» взять на
себя расходы по воздвижению этой стены. Но
строительство стен еще никому не пошло на пользу.
Напротив, хорошо известно, что культуры и общества,
которые воздвигали стены, были обречены на
исчезновение. Не случайно из всех моих знакомых,
которые любят стены, единственные открытые и
симпатичные — это археологи. Они ведь заняты тем, что
раскапывают стены исчезнувших культур.
Но возведение стен и оград, которые есть
символы изоляции, представляется все большему
числу людей возможной альтернативой. Если бы кто-
то сказал мне в 1990 году, что в недалеком будущем
возведение стены будет объявлено способом
решения серьезных проблем, я бы этому не поверил. Но
не надо придавать слишком большое значение стене,

178 ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
которую предлагает воздвигнуть Трамп. Конечно,
она придумана для якобы большей безопасности
и для борьбы с миграцией. Но куда важнее другие
символы и лозунги, с которыми работают популисты,
и движения, выступающие за закрытость.
«Make America great again» и «America first». В
сегодняшней жизни, изобилующей нынешними и
зреющими конфликтами, еще недавно
привилегированные группы сталкиваются с тем, что все больше
становится тех, кто сидит с ними за общим столом
и за общей трапезой, так что о своем глобальном
доминировании говорить уже не приходится. Поэтому
слоганы «Мы должны думать прежде всего о себе»,
чтобы «снова сделать нацию великой» — многие
готовы взять на вооружение. Когда отношения
натянуты, люди думают прежде всего о себе, это
свойственно человеку. И, естественно, выступая с такими
лозунгами, удается привлечь на свою сторону самые
разные группы. Это прежде всего люди,
материально находящиеся в стесненном положении. Многие
из них прежде голосовали за левые партии. Другая
группа — люди из средних и высших слоев,
которые не хотят мириться с давлением, связанным со
все большей открытостью культуры. К ним нередко
относятся консерваторы и, конечно, правые
экстремисты.
Представителей этих очень разных групп
объединяет стремление к закрытости, но вместе они не
смогут усидеть за общим столом и десяти минут.
Общее у них то, что они не хотят видеть за столом все
больше людей, желающих получить хорошее место
и кусок пирога, а также решающих, какие должны

КОНФЛИКТУЮЩЕЕ НАСТОЯЩЕЕ...
179
быть приняты правила поведения за этим столом
и какие рецепты подходят для пирога. В Северной
Америке это движение называют «backlash»,
ответный удар. Имеется в виду, что все еще
привилегированные группы хотят повернуть вспять процесс
растущего участия прежде обделенных групп. Они
хотят отобрать хорошие места, куски пирога и
вернуть старые правила. В Северной Америке часто
можно услышать, что за «backlash» выступают в
основном здоровые белые мужчины-гетеросексуалы,
но это, конечно, сильное преувеличение. Однако эту
группу действительно отличает в большей степени,
чем других, стремление к закрытости и популизм.
Трампу удалось привлечь на свою сторону
консервативные штаты, а также получить поддержку
в нескольких, где традиционно доминируют
демократы. Ту же тенденцию мы наблюдаем во Франции,
Голландии, Англии, Австрии, Германии и во многих
других странах.
Лозунги популистов сводятся к одному: нужно
как прежде слушать, что говорит народ, а не
истеблишмент. В США, во Франции, в Нидерландах или
Англии вспоминают о «великой эпохе» — времени,
когда влияние этих стран было глобальным. Но эти
державы, империи, «Grand Nation», потеряли свое
лицо стараниями господствующих элит — такой нар-
ратив предлагается популистами. Выступая против
элит, против истеблишмента, популисты
позиционируют себя как единственных легитимных
представителей народа. Хотя никакой «воли народа» не
существует, они таким образом навязывают
гражданам свое представление: есть единый народ, и он

180 ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
должен обрести свою былую силу. То есть надо
вернуться в добрые старые времена, в золотой век,
когда нация была великой, а народ могучим. Вернуться
назад в прошлое.
Нам в Германии повезло в том отношении, что
наши популисты не могут договориться по
поводу того, какую эпоху следует считать золотым
веком. Эпоху Аденауэра 1950-х, когда население
Германии было однородным? Или, может быть, эпоху
двух Германий? Или наступившую в 1933-м? Меж
тем очевидно, что для Германии, как ни для одной
другой страны, лучшее во всей ее истории время —
нынешнее. То же самое можно сказать о Канаде —
там тенденции к закрытости выражены
относительно слабо.
И все же, оглядываясь назад, все больше людей
видят в прошлом одни плюсы. Это не более чем
ностальгия, но просто не обращать на нее внимания вряд ли
разумно. Вопрос стоит непростой: как это возможно,
что в мире растет число тех, кто ищет в прошлом
ключи к будущему? Если цель — вернуться назад, в
прошлое, то, значит, другие проекты будущего все
меньше их привлекают или проекты светлого будущего
они просто не видят. Проблема с будущим, точнее,
с ожидаемым будущим, налицо. Прежде будущее
означало надежду, сегодня оно означает страх и ужас.
В своей последней книге «Ретротопия» социолог Зиг-
мунт Бауман показывает, что противостоять утопиям,
заимствованным из прошлого, то есть «ретротопиям»,
трудно. Прошлое многим представляется столь
привлекательным, что даже внутри Европы все больше
тех, кто отвергает сращивание.

КОНФЛИКТУЮЩЕЕ НАСТОЯЩЕЕ...
181
Наблюдая за происходящим, многие приходят
к выводу, что мы зашли в тупик и должны повернуть
назад. Но дорогу нельзя не прокладывать, без
этого нет развития. Кроме того, нужно определить ее
направление и пункт назначения. Я, разумеется, не
могу предложить готовых решений. Но достаточно
часто поиск решений важнее самого решения. При
этом надо понимать, что главное — при всех
проблемах и конфликтах — не терять перспективы,
искать позитивные пути и решения. У прошлого,
настоящего и будущего свои специфические проблемы.
Конструктивный подход при построении открытого
общества, как и решительная борьба за сращивание,
должны опираться на опыт всех эпох: и славного
прошлого, и изобилующей конфликтами современности,
и пугающего будущего. Чтобы рождать лучшие идеи
для позитивного будущего, нужен критический
подход к истории, к культуре дискуссии, идущей на
смену доминирующей культуры.
Конфликты и критический подход привели к
невероятному прогрессу. Чтобы вести
конструктивный спор, нужно пребывать в соответствующем
настроении. Трудно оставаться объективным, если ты
взвинчен. Культура дискуссии должна быть
жизненным принципом, она помогает участнику спора
оставаться оптимистом. Надо в конце концов осознать,
что без конфликтов не может быть социального
прогресса и что они часто результат сближения или
продвижения вперед. Отсюда можно заключить, что не
сам конфликт большая проблема, проблема в
способе его разрешения. Это знание помогает, но его
недостаточно. Почему?

182 ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ГРАНИЦЫ
Надежда поможет справиться даже с большой
бедой, но без надежды безрадостна самая
благополучная жизнь. Надежда и есть позитивное будущее. Но
сегодня будущее воспринимается как сама
безнадежность, а не как надежда. Нет позитивной идеи
будущего. А она необходима. В человеческой истории
позитивные векторы развития связаны, как
правило, с идеей, целью и компасом. Чтобы человеческая
масса воспринимала себя как коллектив и двигалась
хотя бы отчасти в одном направлении, она должна
быть охвачена позитивной идеей. Идея открытости
сама по себе сегодня делу не поможет, потому что
несколько десятилетий назад идеей будущего и было
открытое общество и сегодня она в значительной
степени реализована. Иными словами, наши
представления о конечной цели меняются наряду с процессом
развития. Когда-то социализм и национализм были
чем-то новым и, конечно, выполняли определенную
функцию. Но эти идеологии всегда были направлены
против чего-то. Одна нация против другой, католики
против протестантов, пролетариат против буржуазии
и социализм против капитализма. Наряду с идеей
прав человека, которая сегодня утвердилась в Европе,
рос и расизм, в результате чего у людей было отнято
само право быть людьми. Позже возникла идея
объединенной Европы и Европейского союза — против
всего остального мира. В прошлом каждая идея
будущего претендовала на исключительность и
неизменно была направлена против других идей. Сегодня
идея будущего должна стать всеобщей, глобальной
и инклюзивной. Кроме того, эта идея должна вобрать
в себя цифровой мир, искусственный интеллект

КОНФЛИКТУЮЩЕЕ НАСТОЯЩЕЕ...
183
и бережное отношение к природным ресурсам. Это
немыслимо сложная задача. Важно, что в эту идею
заложен совершенно иной смысл: поскольку в
недалеком будущем к нам вряд ли прилетят
инопланетяне, противников у нас нет, как нет и тех, кто считает
себя исключенным, не принадлежащим к мировому
сообществу. В идею будущего заложена идея
сращивания. Возможно ли ее осуществить — этого я не
знаю, как не знает и любой другой человек или даже
политические партии. Это задача для всего
гражданского общества.
Открытое общество — это дискуссия. Но она не
имеет смысла, если нет цели и компаса. Пока это
только поле для будущей игры. На нем можно
спорить о прошлом, о настоящем и особенно о
будущем. Главное — жить с ясным пониманием: лучше
потерпеть поражение в чем-то новом, чем повторить
тяжелые ошибки прошлого. Потому что сегодня все
лучше, чем было в прошлом, кроме одного — кроме
будущего. Но это будущее еще можно изменить.

Об авторе
Аладин Эль-Мафаалани родился в 1978 году в Германии.
Изучал политические и экономические науки, педагогику
и эргономику в Рурском Университете Бохума, где
получил докторскую степень по социологии. Многие годы
преподавал, с 2013 по 2018 годы профессор по
политическим наукам и политической социологии Технического
института Мюнстера.
В 2018-2019 годах Эль-Мафаалани занимался
интеграционной политикой в Министерстве по вопросам детей,
семьи, беженцев и интеграции Земли Северный Рейн-
Вестфалия. Сейчас как Уполномоченный министерства
работает в Координационном совете по вовлечению
мусульман в общественную жизнь. В июле 2019 года
возглавил кафедру «Педагогика и образование в миграционном
обществе» Университета Оснабрюка.
В 2018 году книга «Парадокс интеграции» стала в
Германии бестселлером, являясь своего рода
контраргументом и позиции Тило Саррацина о том, что миграция
уничтожает Германию, и утверждению левых о том, что
миграция вносит гармонию. Эль-Мафаалани предлагает
свой взгляд на процесс интеграции.
Юлиус фон Фрайтаг-Лорингховен,
руководитель Московского бюро
Фонда Фридриха Науманна за свободу

Послесловие
Владимир Малахов
Борьба за признание
и стыдливая мечта об апартеиде:
контексты прочтения эссе
Аладина Эль-Мафаалани

Эта книга стала в Германии бестселлером. Ее
успех нельзя назвать ожидаемым, учитывая,
как много выходит по-немецки работ на тему
интеграции мигрантов. Их авторами достаточно
часто выступают выходцы из мигрантской среды1,
но никому из них до сих пор не удавалось достичь
и сотой доли того общественного внимания, какой
удостоился Аладин Эль-Мафаалани. В чем причины
этого феноменального успеха? Одна из них лежит
на поверхности: это провокативный центральный
тезис автора, согласно которому прогресс в
интеграции приезжих не снижает социальную
конфликтность, а, напротив, ее увеличивает. Что и говорить,
тезис цепляет глаз, так что, независимо от его убе-
1 Несколько книг о своем опыте интеграции и своем
понимании интеграционной проблематики опубликовал, к
примеру, такой ветеран немецкой политики, как Джем Оздемир
(см.: Oezdemir С. Currywurst und Doner: Integration in Deutschland.
Belgisch-Gladbach: Luebbe WortArt, 1999). Аналогичные
сочинения вышли из-под пера Сейран Атеш (известной как
гражданский активист, адвокат и имам одной нетрадиционной мечети
в Берлине), депутата бундестага от партии зеленых Омида Ну-
рипура и многих других общественных деятелей и ученых с
миграционным бэкграундом; см.: Ates S. Der Multikulti-Irrtum. Wie
wir in Deutschland besser zusammenleben können. Berlin: Ullstein,
2007; Nouripur O. Mein Job, meine Sprache, mein Land — Wie
Integration gelingt Freiburg im Breisgau: Herder, 2007; Daimagueler M.
Kein schönes Land in dieser Zeit. Das Märchen von der gescheiterten
Integration. Gütersloh: Gütersloher Verlagshaus, 2011.

188
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
дительности, вынести его в заголовок было умным
маркетинговым ходом. И все же этого явно
маловато. И даже подробной и взвешенной аргументации
в пользу выдвинутого утверждения — а ее автор
читателям предоставил — тоже было бы
недостаточно. Успех сочинения Аладина Эль-Мафаалани, как
мне кажется, связан с расширением тематической,
географической и эпистемологической рамок. Наш
автор смещает фокус дискуссии, переводя ее с
собственно «интеграции мигрантов» на проблематику
целостности (интегрированности) современных
обществ. А поскольку все индустриально развитые
страны по определению — страны миграционные,
интеграция, о которой идет речь в его книге, — это
не про мигрантов, а про современное общество как
таковое, про его самоописание и самопонимание.
Объектом наблюдений Эль-Мафаалани выступает
по преимуществу Германия, однако немецкий кейс
постоянно проецируется на международный опыт.
И, наконец, Эль-Мафаалани строит свое изложение
не в привычной нациоцентричной, а в глобальной
перспективе. Он принадлежит к числу авторов,
для которых отсылка к феномену глобализации —
не формальная уступка академическому ритуалу,
а содержательный элемент размышления. Поэтому,
сказав «А» (а именно что сегодняшний мир — мир
глобализирующийся, а глобализация стирает
границы между внутренним и внешним), он говорит
«Б»: миграционный феномен есть конститутивный
момент глобализации, а мигранты есть те, кто
обеспечивает взаимопроникновение локального
и глобального.

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
189
Впрочем, чтобы нижеследующее не
выглядело панегириком, начну с критических замечаний.
Бросается в глаза несколько вольное обращение
автора с понятием «конфликт». На мой взгляд, Эль-
Мафаалани злоупотребляет его многозначностью.
Есть конфликты и конфликты. Различия в позициях
по поводу оценки тех или иных общественных
явлений (более или менее цивилизованно
артикулирующиеся в публичных дискуссиях) — это одно, а
антагонизмы, выливающиеся в насилие (и тем более
в насилие вооруженное), — это совсем другое. Так
что автор напрасно отсылает нас в этой связи к
Марксу. (Хотя отсылки к Зиммелю и Be беру выглядят
более уместными, а ссылки на Льюиса Козера и Ральфа
Дарендорфа вообще бьют в яблочко.)
Если вынести за скобки эту недосказанность,
основной постулат книги выглядит вполне
солидным. Социальные конфликты не есть аномалия,
напротив, они — мотор развития общества.
Бесконфликтное общество бывает только на кладбище.
Этот отправной пункт и приводит Эль-Мафаалани
к выводу, который он формулирует как «парадокс
интеграции»: чем более она успешна, тем более
интенсивными и сложными становятся общественные
напряжения и противоречия (т.е. конфликты). Это
конфликты статусные, вызванные изменениями
в социальной структуре. (Например, поднимаясь
на более высокие ступени социальной лестницы,
успешные выходцы из мигрантской среды
начинают покидать «этнические кварталы» и селиться
в более престижных частях города — что приводит
к росту цен на жилье и понятной реакции местных

190
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
жителей.) Это конфликты
социально-психологические, связанные как с недовольством автохтонного
населения — изменившимися отношениями
господства, — так и с недовольством мигрантского
населения — дискриминацией. Это конфликты
индивидуально-психологические, обусловленные взаимным
непониманием отцов и детей в семьях мигрантов.
Это конфликты культурные, порождаемые
несовместимыми представлениями о том, какое место
должны занимать в публичной сфере символы
культурной (прежде всего религиозной)
отличительности. Но в конечном итоге практически все, о чем
здесь идет речь, — это конфликты признания.
Автор почему-то не счел нужным отослать читателя
к фундаментальному труду еще одного немецкого
классика — гегелевской «Феноменологии духа», где
человеческая история как таковая предстает в
качестве истории борьбы за признание. Между тем
и метафора стола, которую Эль-Мафаалани
придумал для демонстрации своего «парадокса», и
приводимые им примеры — именно о борьбе за
признание в миграционном обществе. О стремлении быть
признанным, об отказе в признании, о болезненной
реакции на такой отказ и т.д.
Еще одно свойство этой книги, которое, как мне
кажется, не идет ей на пользу, — это повторы.
Правда, такой упрек могли бы обратить к автору лишь
читатели старой формации. Не исключено, что Эль-
Мафаалани адресуется к другой аудитории, в
которой распространено клиповое мышление. Здесь
вообще читают лишь фрагментами, так что лишний
раз повторить хорошую мысль не просто не грех,

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
191
а единственный шанс достучаться до сознания
потенциального реципиента.
I
Мы сильно ошибаемся, когда представляем себе
Германию в виде «национального государства»
(в этническом смысле слова «нация»), которое,
открывшись для иммиграции в последние десятилетия,
столкнулось с размыванием гомогенного
этнического ядра. Интенсивный приток нового населения был
свойствен Германии давно. Сколько поляков въехало
сюда еще во времена кайзера Вильгельма, никто
не считал, но это были огромные массы людей.
Нацистская диктатура на короткий период полностью
закрыла страну, но после Второй мировой войны
началась весьма интенсивная демографическая
динамика. Итальянцы, «югославы», греки,
португальцы, испанцы, турки (все они считались в тогдашней
ФРГ «гастарбайтерами»), «работники по контракту»
(Vertragsarbeiter) из Мозамбика и Вьетнама в
тогдашней ГДР (восточногерманский аналог «гастар-
байтеров»), беженцы и соискатели политического
убежища из Польши и Ирана в 1980-е, беженцы из
Хорватии и Боснии в 1990-е — счет приезжих шел
на миллионы. Многие из них осели в Германии.
Добавим сюда мигрантов, подпадавших под категорию
«переселенцы» (они же — «этнические немцы») из
Румынии, Польши и бывшего СССР (а после его
распада из Казахстана, России и Украины). Они
считались немцами, но вся их «немецкость» сводилась
к записи в свидетельстве о рождении — зачастую

192
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
они совсем не говорили по-немецки. Только за треть
века с 1945 по 1989 г. в страну въехало около 15
миллионов таких людей — в культурном отношении не
принадлежавших Германии и нуждавшихся в
интеграции так же, как и прочие мигранты. Словом,
население Германии в этническом отношении —
гораздо более мозаичное, чем мы себе представляем.
Поскребите немца, и вы найдете...
Однако в существование этнически гомогенного
немецкого национального государства верят не
только россияне. В него долго верили немецкие элиты.
Запустив в середине 1950-х программы
рекрутирования иностранных работников, германское
правительство исходило из того, что эти люди со
временем вернутся в страны исхода. И хотя уже к середине
70-х стало ясно, что большинство тех, кого считали
«гастарбайтерами», останутся в Германии навсегда,
иллюзия временности миграции долгое время
сохранялась. Даже когда у сотен тысяч новоприбывших
родились и выросли дети (т.е. люди, родиной которых
стала Германия, а не страна исхода их родителей)1,
немецкое правительство продолжало настаивать на
том, что имеет дело с временной миграцией.
Нежелание смириться с фактом превращения в
миграционную страну проявлялось не только в публичной
риторике («Wir sind kein Einwanderungsland»2 —
настаивали консервативные политики), но и в
правовой системе. Законодательство о гражданстве,
1 Здесь трудно удержаться от того, чтобы не процитировать
известный афоризм Макса Фриша: «Arbeitskraefte haben wir
gerufen — Menschen sind gekommen» («Мы приглашали рабочую
силу, а приехали люди»).
2 «Мы — не иммиграционная страна» (нем.).

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
193
в частности, крайне затрудняло натурализацию
постоянно живущих в стране мигрантов и не
предусматривало автоматического права на получение
гражданства их детьми по достижении совершеннолетия.
К концу 80-х — началу 1990-х гг. противоречие
между установкой на «национальное государство»
и новыми социально-демографическими реалиями
обострилось настолько, что побудило группу
немецких интеллектуалов выступить в 1994 г. с
манифестом, призывавшим руководство страны признать
очевидное: Германия — иммиграционная страна1.
Прошли годы, прежде чем подписанты были
услышаны. В 1999 г. бундестаг одобрил новый закон о
гражданстве, благодаря которому немцем можно было не
только родиться, но и стать2. Еще через несколько
лет были приняты поправки в миграционное
законодательство, облегчавшие приток в страну тех, кто
ориентирован на постоянное жительство.
Миф о временном характере миграции стал
причиной того, что запрос на признание со стороны
представителей «второго поколения» прозвучал
в Германии позднее, чем в соседних странах. Если
1 Он назывался «Манифест 60: Германия и иммиграция» (Das
Manifest der 60: Deutschland und die Einwanderung). Между
прочим, инициатором этого воззвания выступил Клаус Баде, тот
самый историк, которого Эль-Мафаалани упоминает как автора
тезиса об интеграции как «улице с двусторонним движением».
2 Речь идет о норме jus soli («праве почвы»), дающей право на
обретение гражданства родившимся в стране детям мигрантов.
Обычно для этого нужен минимум условий: легальный статус
одного из родителей, постоянное жительство ребенка в стране
в течение более чем 5 лет и достижение 18-летнего возраста.
Новый немецкий закон поднимает эту планку до 23 лет; кроме
того, он вводит еще одно ограничение для натурализации:
отказ от гражданства другого государства.

194
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
во Франции дети магрибинцев и других «визуально
отличных» мигрантов заявили о своем стремлении
быть услышанными в начале 1980-х1, то в
Федеративной Республике структурно аналогичное
явление — хотя и в другой форме — фиксируется лишь
в середине 1990-х. Это движение Капак Attack.
Слово Kanake в разговорном немецком с 1960-х служило
как пейоративное обозначение для гастарбайтеров
с юга (в основном из Турции), его русский аналог —
«чурка». В 1990-е дети из семей турецких мигрантов,
которые рутинным образом сталкивались с этим
наименованием со стороны внешнего окружения,
превратили его в самоназвание. Да, мы — чурки,
и мы этим гордимся. Произошло переозначивание
термина. Возник социолект — Kanak Sprak2,
появились поющие на этом жаргоне рэп-группы. В высшей
степени примечательно, что к «канакам»
причисляли себя и некоторые из рэперов, принадлежавших
по происхождению к коренным немцам, — этим
ярлыком они пытались указать на свое ущемленное
социальное положение. Словом, возникло протест-
ное молодежное движение, выдвигавшее на
повестку дня вопросы дискриминации. Достаточно
скоро, однако, это движение претерпело любопытную
трансформацию. С одной стороны, происходит его
коммерциализация. Кабаретисты эксплуатируют
1 В 1983 г. во Франции началось политическое движение,
вошедшее в историю как «Марш бёров» — грандиозные
демонстрации молодежи магрибинского происхождения, участники
которых поставили вопрос о собственном членстве во
французском обществе.
2 Ровно так же аналогичный жаргон — «верлан» — возник
у второго поколения магрибинских мигрантов во Франции.

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
195
образ «канака», собирая на свои (достаточно
дорогостоящие) концерты немалую аудиторию, на сцене
хип-хопа складываются более чем успешные группы,
продажи записей которых впоследствии будут
исчисляться миллионами, в 2000-м выходит фильм «Kanak
Attack», представляющий собой экранизацию
одноименного романа. С другой стороны, на
представителей движения униженных и оскорбленных
обращает внимание гражданское общество, от ученых
до различных НКО. В 2003 г. автор книги о Kanak
Sprak Феридун Займоглу, доселе воспринимавшийся
как enfant terrible культурного андеграунда,
удостаивается престижной литературной премии.
Университеты предлагают курсы по мигрантским
субкультурам, а лингвисты из издательства Duden работают
над дополнениями в словари с учетом языковых
изменений, происходящих под влиянием миграции.
Бунтарям из движения Капак Attack сегодня под
пятьдесят, за прошедшие десятилетия выросло новое
поколение «индивидов с миграционным фоном». Так
называемое третье поколение мигрантов намного
глубже интегрировано в общество, чем второе (не
говоря уже об их бабушках и дедушках), но
вместе с тем оно намного острее реагирует на любые
проявления дискриминации — или того, что они
воспринимают как дискриминацию. Не так давно
в разговорном немецком появилось слово Biodeutsch
(«биологический немец»), проводящее границу
между немцами по крови и немцами по гражданству
и самосознанию. Молодые люди, чья внешность
позволяет предполагать, что они не принадлежат
к «бионемцам», постоянно сталкиваются с вопросом:

196
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
«Откуда вы?» И когда они отвечают, «Из
Дюссельдорфа» или «Из Франкфурта», вопрошающий не
унимается: «Откуда вы изначально?» Сам этот вопрос
предполагает, что на тебя не смотрят как на «своего»,
символически исключают из сообщества1.
Приведу несколько иллюстраций той
напряженности, с которой разворачиваются в современной
Германии конфликты признания.
9 июня 2004 г. в одном из кварталов Кельна,
населенном преимущественно выходцами из Турции,
прогремел взрыв. Бомба с дистанционным
управлением покалечила более двух десятков человек, сгорели
вблизи стоявшие машины, множество мелких лавок
было полностью или частично разрушено. Теракт, как
водится, в прессе связывали с радикальными
исламистами, однако впоследствии выяснилось, что его
совершила группировка неонацистов, так называемое
«Национал-социалистическое подполье» (NSU).
Группировка, действовавшая с начала 2000-х гг.,
занималась систематическим уничтожением
предпринимателей неевропейского происхождения (их жертвами
стали около десяти человек, в основном с турецкими
корнями). Кроме того, неонацисты совершили два
десятка ограблений и более сорока покушений на
убийство. Несмотря на многочисленные свидетельства об
идеологической — расистской — подоплеке этих
преступлений, полиция упорно настаивала на том, что
имеет дело с обычными гангстерами. Упомянутый
1 Совсем недавно колумнист «Шпигеля» Ферда Атаман
опубликовала книгу под названием: «Хватит спрашивать! Я —
отсюда». См.: Ataman F. Hoert auf zu fragen. Ich bin von hier. Fisher
Verlag, 2019.

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
197
выше взрыв и вовсе приписывали криминальным
разборкам в «турецкой диаспоре». Показания жен
убитых бизнесменов игнорировали (согласно стереотипу
о «лживых турках»). В результате для того, чтобы
выйти на след неонацистской ячейки, следствию
понадобилось более десяти (!) лет. Нетрудно представить
себе, какие чувства это вызывало среди выходцев из
Турции. Но скандальность произошедшего здесь не
заканчивается. Начиная с 2011 г., когда исполнители
кельнского теракта были официально установлены,
пострадавшие, их родственники и знакомые, а также
гражданские активисты хлопочут перед властями
города об установлении мемориальной таблички. Пока
безуспешно. Это воспринимается немецкими турками
не только как нежелание властей проявить уважение
к пострадавшим, но и как лишнее напоминание о том,
что их не считают полноценными согражданами.
В июне 2018 г. в Берлине проходила
конференция на высшем уровне по вопросам интеграции
(Integrationsgipfel), десятая по счету. Мероприятие,
организованное самой канцлером Меркель, собрало
более ста участников, представлявших и
политическое руководство, и гражданское общество (от
профсоюзных деятелей до журналистов и представителей
различных НКО). На конференции должен был
выступать, среди прочих, глава МВД Хорст Зеехофер,
однако незадолго до ее начала министр объявил
о своем отказе от участия. Основание:
организаторы пригласили туда журналистку1, выступавшую
с заявлениями, которые г-н Зеехофер категорически
1 Это была та самая Ферда Атаман, которую мы упомянули
выше.

198
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
не приемлет. Иными словами, чиновник буквально
отказался сидеть за одним столом с оппонентом из
числа прежних аутсайдеров. Не правда ли,
неожиданная реплика к метафоре стола, предложенной Эль-
Мафаалани? В самом деле, мы можем представить
национальное сообщество как общий стол, за
которым теперь сидят те, кто раньше не мог на это
рассчитывать. Прежние хозяева положения и прежние
аутсайдеры теперь вместе, на полу никого не
осталось. Но загвоздка в том, что кто-то из прежних
хозяев может просто встать и покинуть стол.
И все же метафора Эль-Мафаалани работает,
и даже демарш консервативного министра ее
скорее усиливает, чем ослабляет. В конце концов, Хорст
Зеехофер не просто оказался в меньшинстве — он
не сумел никого за собой увлечь. Метафора стола
продуктивна, как мне кажется, потому, что
построена в логике, в которой европейская политическая
философия развивается с раннего модерна.
Мыслители той эпохи стали рассматривать общество как
продукт договора. Договора, разумеется,
фиктивного, заключенного в воображении людей, а не на
бумаге. Современные философы продолжают этот
логический ход, исходя из фикции не однажды
заключенного договора, а постоянно
перезаключаемого договора. На кону не просто соглашение людей
о базовых основах общежития, а никогда не
прекращающиеся переговоры по поводу этих основ. (Здесь
впору вспомнить о «распре» (dissens) Жана-Франсуа
Лиотара, об «агональной» теории общества Шанталь
Муфф или о противопоставлении «политики» и
«полиции» у Жака Рансьера.) А поскольку благодаря

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
199
миграции происходит расширение круга
участников переговоров, последние приобретают все
большую остроту.
В речах высших чиновников и в передачах
ведущих телеканалов сегодняшняя Германия
представляется как страна не просто толерантная к
различиям, но и извлекающая наслаждение из собственного
культурного разнообразия. Однако публичные
репрезентации Федеративной Республики и реальные
настроения общества не всегда совпадают.
Скептически настроенные наблюдатели настаивают, что
между официальными политическими
инсценировками и тем, что происходит, что называется, «на
земле», вообще нет ничего общего. На сцене
«интеграционного театра» нам показывают этническую
мозаику, категорическое неприятие антисемитизма,
этнонационализма (того, что именуется «völkisch»),
расизма и ксенофобии. Между тем в широких
кругах населения процветают махрово этноцентричные
представления о нации, слегка припудренные
расисты пополняют ряды респектабельных политиков,
а партия с откровенно ксенофобской повесткой
вербует новых сторонников. Под убаюкивающие
разговоры об интеграции проводится такое представление
об общественном целом, в котором «меньшинства»
должны безропотно раствориться в этнокультурном
большинстве. Само же это большинство становится
все более агрессивным.
В этой критике есть немало верного. Я бы мог
даже подлить воды на мельницу скептиков,
указав на случаи побед, одерживаемых традициона-
листски-консервативным дискурсом над дискурсом

200
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
плюралистическим. Однако это было бы в конечном
итоге искажением той сложности публичных
дискуссий, которая характеризует сегодняшнюю Германию.
В переговорах по поводу устройства общества и его
«идентичности» артикулируется множество
позиций, и мы не схватим динамики этих переговоров,
если сосредоточимся на крайностях. Мне кажется,
достоинство книги нашего автора состоит в том, что
он, зная о крайних точках зрения, удерживает перед
мысленным взором картину общественных
переговоров в целом. А поскольку эти переговоры —
длящийся процесс, их результат не предрешен.
Чего стоят одни только дебаты вокруг концепта
Leitkultur («ведущей культуры»), развернувшиеся
в Германии в середине 2000-х и не утихающие до сих
пор. Автором этого концепта был
ученый-международник Бассам Тиби, ныне почетный профессор Гет-
тингенского университета. Выступая в 2006 г. на
конференции по интеграции, на которой обсуждалось
содержание этого понятия, Ангела Меркель честно
сослалась на первоисточник, назвав Тиби
«сирийским политологом из Геттингена». Профессор Тиби
(которого, кстати, пригласить на конференцию
забыли), комментируя впоследствии выступление
канцлера, спросил: а почему я — сирийский политолог?
Разве Геттинген находится в Сирии?
Дискуссии вокруг «ведущей культуры» стали
лакмусовой бумажкой для самосознания и общества,
и политического класса. В консервативном дискурсе
этот концепт немедленно трансформировался в
«немецкую ведущую культуру» и тем самым приобрел
этнические коннотации. Между тем и сам Тиби, и его

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
201
многочисленные единомышленники неустанно
подчеркивали, что культура, о которой идет речь, — это
совокупность гражданских ценностей. Признание
такой «ведущей культуры» означает приоритет прав
человека, безусловное равенство мужчин и женщин,
верховенство закона и т.д. Это универсальные
нормы, обязательные для всех участников
национального сообщества, независимо от их партикулярных
принадлежностей (будь то религия, этничность или
жизненно-стилевые предпочтения). Иными
словами, то, что Бассам Тиби имел в виду под «ведущей
культурой», перекликается с тем, что Юрген Хабер-
мас назвал «конституционным патриотизмом».
Однако политики из ХДС/ХСС, не говоря уже о более
радикальных представителях правой части
политического спектра, использовали выражение
«немецкая ведущая культура» именно в партикулярном, а не
в универсальном значении. В их интерпретации это
был набор ценностей, связанных с немецкой
«народной» традицией, к которой все остальные должны
просто приспособиться.
В том, сколь шаток консенсус по поводу
«конституционного патриотизма» и как легко последний
перетолковывается в этноцентричном духе, немецкая
публика имела возможность убедиться летом 2018 г.
во время чемпионата мира по футболу. Как
известно, сборная Германии выступила на нем крайне
неудачно. И когда вскоре после этого ее знаменитый
и обласканный болельщиками форвард Месут Озюль
сделал совместный снимок с Эрдоганом, в соцсе-
тях и традиционных медиа поднялась буря. Месута
Озюля оскорбляли последними словами и посылали

202
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
обратно в Турцию. Футболист так подытожил
происходящее: «Когда мы выигрываем — я национальный
герой, а когда проигрываем — турок».
II
В российском контексте также можно разглядеть
ряд парадоксов — хотя и совсем иного свойства,
чем те, о которых говорит наш автор. Российские
граждане не хотят иммиграции и настороженно
относятся к мигрантам. (Соцопросы фиксируют
устойчиво высокую долю тех, кто настроен —
категорически или умеренно — антимиграционно и кто
в любом случае предпочел бы временную миграцию
постоянной). В то же самое время россияне
упрекают мигрантов в нежелании интегрироваться. Но
можно ли ожидать интеграции от людей, которых
вы не хотите рядом с собой видеть? (Я отвлекаюсь
здесь от миграционного законодательства и его
применения, которые выталкивают массу приезжих
за пределы правового поля, что делает интеграцию
априори невозможной). А вот еще один парадокс.
Граждане России не считают выходцев из
постсоветских государств полноценными, стопроцентными
иностранцами — как не считают полноценным
суверенитет этих государств. По принципу, «курица —
не птица, Киргизия (Молдавия, Армения,
Таджикистан и т.д.) — не заграница». Стало быть, россияне
отказывают постсоветским мигрантам в
подлинной инаковости по отношению к самим себе. В то
же время, однако, они разделяют озабоченность
чиновников «проблемой адаптации и интеграции»

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
203
этих мигрантов, тем самым признавая их инако-
вость как объективный факт.
Эти (квази)парадоксы можно объяснить
достаточно просто. Поскольку пять шестых притока
населения в Россию составляют граждане постсоветских
государств, феномен, который в российском
контексте называют «иммиграцией», представляет собой
географическую мобильность в пределах бывшего
СССР. Старшее поколение наших мигрантов —
вообще бывшие советские люди (и по паспорту, и по
способу социализации), а молодежь, зачастую
плохо знающая русский язык, тем не менее,
воспитывалась в особой среде. Я имею в виду общее культурное
и информационное пространство, в значительной
мере сохраняющееся благодаря российскому
телевещанию и развлекательной индустрии, активно
присутствующих на всем постсоветском пространстве.
Поэтому наша проблема, если угодно, не в том, как
интегрировать приезжих из «ближнего зарубежья»,
а как не дезинтегрировать тех из них, кто — вопреки
всем бюрократическим препонам — успел пустить
в России корни.
В нашем контексте совершенно иначе выглядят
и предпосылки запроса на признание (я говорю
о предпосылках, поскольку сам этот запрос, похоже,
еще не сформулирован).
Приведу одну цитату. Это текст звезды
таджикского рэпа, известного под псевдонимом Мастер
Исмаил:
Я не пойму никак эти новые стереотипы
Между нами выросли вдруг каменные глыбы

204
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
Теперь начался дележ: я белый, ты черный
Я богатый, ты неимущий, я русский,
ты нерусский
Проснись, посмотри в прошлое своей страны
Убедись, что когда-то были одной нации мы
Ты знаешь, что наши с тобой деды дошли
до Берлина
Чтобы вместе искоренить все козни
нацизма
Мы бывшего Советского Союза дети, парень
Почему-то делаем вид, что этого не знаем
Полный игнор на историю своей страны
К бывшим своим гражданам все вы
ненавистью полны...
Москва не лечит, всего лишь шанс дает
Москва не знает, что впереди меня ждет
Братья по Советам — Таджикистан, Россия
Аллах равняет всех и помнит все, что было1.
Этот текст может показаться аналогом тех
речитативов, с которыми выступали в Германии
представители турецкого хип-хопа в 1990-е. Он также обращен
к аудитории «принимающего общества», а не к
«соплеменникам». Он также поднимает тему (не)уваже-
ния, дискриминационного отношения к мигрантам.
В нем есть даже апелляция к эгалитаризму Ислама,
свойственная мигрантскому gangsta rap в
современной Германии. И все же перед нами нечто
совершенно специфическое. Первое: автор приведенного
1 Цит. по: Виноградов Д. Таджикский рэп, киргизский клуб.
Ночная жизнь гастарбайтеров // РИА Новости. 2013. 27.11. URL:
https://ria.ru/ocherki/20131127/979852536.html.

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
205
речитатива не является мигрантом (он живет в
Душанбе и принадлежит к местной «золотой
молодежи»). Второе: у рэперов с миграционными корнями
в Германии (будь эти корни турецкие, ливанские,
палестинские или иранские) нет ни малейших
оснований апеллировать к общему прошлому. Такого
прошлого у стран происхождения их родителей с
Германией нет. Использование таджикским рэпером
советского нарратива, в котором совместное участие
в Великой Отечественной войне и поощряемая
государством «дружба народов» играли ключевую роль,
весьма показательно. Вполне вероятно, что по мере
смены поколений значимость этого нарратива будет
уменьшаться, однако на сегодняшний день он важен
для самосознания постсоветских мигрантов. Во
всяком случае, для выходцев из Центральной Азии, где
едва ли не в каждой второй семье есть
воспоминания о русских семьях из Ленинграда и других мест,
размещенных там в период эвакуации.
Русским читателям1 — не всем, но многим — эта
книга покажется посланием с другой планеты. Общая
интонация повествования Эль-Мафаалани режет глаз
неким благодушием, а образ Германии, им
создаваемый, слишком чужд тем представлениям об этой
стране, которые мы почерпнули из медиа, коротких
поездок и разговоров с живущими там друзьями.
Нам куда комфортнее судить о современных
немецких реалиях по другому бестселлеру, нашумевшему
1 Между прочим, потенциальную аудиторию этой книги
составляют отнюдь не только россияне, но и украинцы, киргизы,
молдаване, армяне и т.д., жизненные траектории которых
сложились как мигрантские. Было бы отдельной и интересной
темой обсудить, сквозь какую призму прочли бы эту книгу они.

206
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
в начале 2010-х, — книге Тило Саррацина
«Германия самоликвидируется». (По иронии судьбы этот
автор — тоже арабского происхождения.)
Впечатление чужеродности, которое, повторюсь,
с большой долей вероятности возникнет в
русскоязычной аудитории книги Эль-Мафаалани,
проистекает из глубоких различий в национальных
контекстах дискуссий вокруг миграции.
Российские дебаты отражают ситуацию
формирующегося миграционного общества, тогда как
Германия этот этап прошла и, как утверждают некоторые
наблюдатели, вступила в фазу «постмиграционного
общества». Отсюда контраст в формах организации
публичной риторики. В немецком контексте
этническое происхождение членов общества все более
утрачивает релевантность. Во-первых, потому, что среди
граждан стало так много «индивидов с
миграционным бэкграундом»1, что задаваться вопросом «кто
ты?», имея в виду этничность и ожидая при этом
получить однозначный ответ, становится все более
безнадежным занятием. Во-вторых, потому, что
этническое происхождение все менее значимо в процессе
социального взаимодействия, а в силу этого — и для
самих индивидов как участников такого
взаимодействия. Я не хочу тем самым сказать, что люди
забывают о своих корнях. Но структура их идентичности
настолько усложнилась, что этническая ее
составляющая отходит на задний план. Этничность все
больше отодвигается в интимно-биографическую сферу.
1 А этот бэкграунд, кстати, зачастую довольно сильно
запутан, ведь у родителей — равно как у бабушек и дедушек —
может быть две и более национальностей.

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
207
И если вы, к примеру, зададитесь целью узнать,
«кем» (с точки зрения этнического происхождения)
является Ясмин Сири, вы рискуете получить
холодный отказ. Ибо сама Ясмин Сири сообщает о себе
только то, что она — немецкий социолог,
родившаяся в 1980 году.
В российском контексте, напротив, наблюдается
некая одержимость этничностью. Ни на бытовом
уровне, ни в телевизионных ток-шоу не считается
неприличным докапываться до «истинной»
национальности человека. Социальное взаимодействие
воображается не как взаимодействие сограждан,
а как взаимодействие представителей разных
этносов1.
Контраст просматривается и в публичной
саморепрезентации выходцев из мигрантской среды. В
Германии она именно «постмигрантская». Для людей
искусства с мигрантскими корнями, выступающих
сегодня на немецкой культурной сцене, характерен
одновременный отказ и от ассимиляции, и от само-
экзотизации (стратегия, к которой они прибегали
в 1990-х)2. В России мигранты вообще предпочитают
1 Аберрации, к которым приводит этноцентричная призма,
иногда бывают совсем забавными. Так, российский автор,
опубликовавшая обзор упомянутой выше книги Сейран Атеш,
озаглавила свой текст «Турецкий взгляд на проблему мультикультура-
лизма». Напомним, речь идет о той самой Сейран Атеш, которая
своими либертарианскими взглядами снискала ненависть со
стороны традиционалистски настроенных выходцев из Турции.
2 Им свойственно ироническое дистанцирование от
социокультурного меинстрима (воспринимаемого как лицемерный
и запутавшийся в двойных стандартах). См.: Moritz Ege, Lukas
Rödder, Julian Schmitzberger, Leonie Thal (Hg.). Die populäre Kultur
und der Staat. Fallstudien, München: Utz, 2018.

208
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
избегать публичной самопрезентации. Образуемые
ими сети коммуникации (в том числе в
виртуальном пространстве) обращены в основном к
соплеменникам. Короче говоря, если в Германии вместе
с новым поколением мигрантов начался новый этап
борьбы за признание, то в России эта борьба еще не
начиналась.
Во избежание недоразумений подчеркну один
далеко не очевидный момент. Признание — это не про
культуру, а про человеческое достоинство. Вопрос
о том, насколько велика культурная отличительность
индивидов с миграционным бэкграундом от
условного социокультурного большинства,
непринципиален. Принципиален вопрос о том, воспринимают
ли их в качестве полноценных человеческих
субъектов. Притязание на бытие-в-признанности есть
притязание на участие или, пользуясь метафорой Эль-
Мафаалани, — на место за общим столом.
Не похоже, чтобы российское общество было
готово к тому, что мигранты и их потомки могут
выступить с подобными притязаниями. Я бы выразился
сильнее: нашему обществу свойственна своего рода
мечта об апартеиде. Она заключается в желании
закрепить порядок, при котором новоприбывшие
изначально поражены в правах по сравнению со
старожилами. Если не во всех, то хотя бы в культурных.
Эта мечта не проговаривается, но она пронизывает
рассуждения участников отечественных дискуссий
на миграционную — и тем более интеграционную —
тему. Интеграция — это то, что должно происходить
по «нашему» сценарию. А если нечто пошло не так,
это не интеграция.

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
209
Коренное население в странах, принимающих
мигрантов, зачастую смотрит на последних сквозь
призму культурного превосходства. (Россия здесь
не исключение.) Де юре, конечно, онтологическое
равенство существ, принадлежащих к разным
категориям населения (местному и приезжему), под
сомнение не ставится. Это противоречило бы
демократическим конституциям. Все формы дискриминации
(читай: неравного обращения с равными)
запрещены законом. Но одно дело — продекларировать
нечто на уровне писаных норм, и совсем другое дело —
реальные практики и отношения. На этом уровне
существует множество молчаливых допущений,
которые ложатся в основу стихийно
складывающихся правил. Этим правилам следуют и HR-менеджер,
ответственный за набор персонала в престижной
компании, и охранник на входе в клуб, которому
поручен фейс-контроль, и полицейский,
избирательно проверяющий документы у входящих в метро
людей. Негласная дифференциация в оплате труда
(когда «азиаты» получают меньше, чем украинцы,
последние меньше, чем русские, — тоже из разряда
этих стихийных правил). Это — «нормально».
Иными словами, нормально — когда «они» знают свое
место. Требование пересмотра status quo было бы
нарушением нормы. «Качать права» будете у себя
дома. Здесь хозяева — мы.
Налицо структура отношений господства,
которую Грамши называл гегемонией. Гегемониальный
порядок складывается тогда, когда его принимают
и властвующие, и подвластные. Здесь, впрочем, есть
одна существенная деталь. Согласие подвластных

210
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
мириться с этим порядком объясняется не тем, что
они считают его легитимным, а тем, что они не
видят ему альтернативы. С того момента, как
альтернатива появится, начнутся контргегемониальные
действия.
Бенефициары актуального status quo
догадываются о его хрупкости. И чем яснее эта догадка, чем
сильнее они цепляются за свою
привилегированность. Ее хочется удержать, а это возможно лишь
в ситуации апартеида. Пусть негласного. В первую
очередь мечтают, конечно, об апартеиде политико-
экономическом. О закреплении такого положения,
когда выигравшие в лотерее рождения всегда
наверху социальной лестницы, а те, кому не повезло,
всегда внизу. Но коль скоро такое положение закрепить
невозможно, мечты обращаются к гегемонии
культурной, или культурно-символической.
Да и к тому же выгоду из
политико-экономического апартеида («они» платят мзду «нам» за
возможность здесь находиться) извлекают далеко не все.
Бенефициары отношений господства здесь — лишь те,
кто может торговать сертификатами о знании языка,
справками о регистрации, разрешениями на работу,
а также те, кто вправе подвергнуть санкциям за
отсутствие нужной бумаги. Группа многочисленная,
но не всеохватная. Зато наслаждение от господства
культурного доступно всем. Это «мы» задаем правила
игры во всем, что касается дресс-кода, языка
публичной коммуникации, культовых сооружений и т.д.
Отсюда проистекает искреннее недоумение
многих россиян по поводу «мягкотелости» европейцев,
заигравшихся в толерантность настолько, что их

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
211
мигранты совсем распустились. И требуют все
больше и больше. Продолжая метафору нашего автора:
зачем вы им вообще за стол разрешили сесть? Им
и на полу было неплохо.
III
В наши дни немало европейцев (и еще больше
россиян) смотрят на живущих в странах Европы
мигрантов из мусульманских стран как на эмиссаров чуждой
Европе культуры, включенных в проект ее «ислами-
зации». Такая оптика — сегодня привычная —
появилась сравнительно недавно. Ни в 1970-е, ни в 1980-е,
ни в 1990-е ее не существовало. Представителей
ислама было достаточно много, а «проблемы ислама»
не было. Более того, мигрантов с исламскими
корнями не объединяли в одну категорию. В немецком
публичном дискурсе, в частности, речь могла идти
о турках, курдах, боснийцах, ливанцах, палестинцах,
чеченцах, но не о «мусульманах». С определенного
момента, однако, все переменилось — и люди,
которых разделяет друг с другом пропасть (как в плане
этнических границ, так и с точки социального статуса,
конфессиональных особенностей, мировоззрения,
культурных паттернов и т.д.), предстали в публичном
воображении как члены одного сообщества —
«мусульманской диаспоры». Известно даже, когда этот
момент наступил: 11 сентября 2001 г. или чуть
позднее — после мадридских и лондонских терактов 2004
и 2005 гг. соответственно. С тех пор
мигранты-мусульмане ассоциируются с угрозой Европе — если не
ее безопасности, то ее «идентичности». Стараниями

212
ВЛАДИМИР МАЛАХОВ
организаций типа ПЕГИДА данная ассоциация
закрепляется, превращаясь в нечто само собой
разумеющееся.
На мой взгляд, разбор идеологических
конструкций, нагромождаемых вокруг «идентичности» (как
немецкой, так и европейской), — одно из самых
сильных мест в книге Аладина Эль-Мафаалани. Ему
удалось продемонстрировать несколько моментов,
ускользающих от внимания в эмоционально
перегретых дискуссиях вокруг мигрантов и их интеграции.
Попробую эти моменты суммировать.
Культурный водораздел в современных обществах
пролегает не между «местным населением» и
«мусульманскими мигрантами», а между теми, кто
разделяет ценности открытого общества, и теми, кто
этих ценностей не разделяет.
В сегодняшнем мире есть две формы неприятия
открытости и разнообразия: национализм и
религиозный фундаментализм. В странах условного Севера
отторжение ценностей открытого общества
манифестируется в качестве расизма и правового
популизма, а в странах условного Юга — в качестве
радикального исламизма.
Национал-популизм и радикальный исламизм,
будучи на первый взгляд полными
идеологическими антиподами, нуждаются друг в друге и друг
друга подпитывают. Национал-популистам адепты
исламизма нужны для того, чтобы поддерживать миф об
«исламской угрозе», а исламисты используют
нагнетаемые национал-популистами страхи для того,
чтобы вбить клин между европейцами и
мусульманскими мигрантами. Национал-популисты, твердящие об

БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ...
213
«исламской угрозе», с одной стороны, и исламисты,
обвиняющие Запад в «исламофобии», — с другой,
преследуют одну и ту же цель: изолировать
мигрантов-мусульман, заблокировать их интеграцию.
Стратегическое сотрудничество адептов правого
популизма на Западе с религиозными фанатиками
на Востоке заключается в подрыве доверия к идее
открытого общества. Говоря словами нашего
автора: «Опасность не в том, что терроризм может
разрушить открытое общество, а в том, что он способен
склонить нас к отказу от самой идеи открытости».
На заднюю страницу обложки немецкого издания
этой книги вынесена цитата из одной из вышедших
в журнальной периодике рецензий: «Должна быть
в каждой домашней аптечке». Рецензент, очевидно,
имел в виду способность этого текста лечить
ксенофобию и предубеждения, с ней связанные. Не
уверен, что она будет лекарством в запущенных
случаях. Но профилактическим средством, наверное,
послужит.

Аладин Элъ-Мафаалани
ПАРАДОКС ИНТЕГРАЦИИ
Почему успешная адаптация мигрантов
приводит к новым конфликтам
Дизайнер
Д. Черногаев
Редактор
С. Тимофеева
Корректоры
С. Крючкова, М. Смирнова
Верстка
Л. Ланцова
Налоговая льгота —
общероссийский классификатор продукции
OK- 005-93, том 2
953000 — книги, брошюры
ООО «РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛА
"НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ"»
Адрес издательства:
123104, Москва,
Тверской бульвар 13, стр. 1
тел./факс: (495) 229-91-03
e-mail: real@nlobooks.ru
Интернет: http: //www.nlobooks.ru
Формат 84х 108 Узг- Бумага офсетная №1.
Печ. л. 6,75. Тираж 1000. Заказ №
Отпечатано в ОАО «Издательско-полиграфический комплекс
"Ульяновский Дом печати"»
432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14