41 f г^''1'л \ ’I ! ' !.'
,.. :" J. '	l!'l" ; 'i ' A."
''''''  ' ' /' !*% Y

книга
юного
атеиста
К 17 \
Г Y
I
л  V

i  ( A 1 <
1 ; 1 , :


книга
юного
атеиста
ПРОЗА, ПОЭЗИЯ
МИНСК «ЮНАЦТВА» 1985
С61
К53
Рецензент Ю. К. Ермолюк
Авторы предисловия и составители:
А. М. Мицкевич, Р. В. Надольский
Книга юного атеиста: Проза, поэзия. [Для
К 53 сред, и ст. шк. возраста/Авт. предисл. и сост.:
А. М. Мицкевич, Р. В. Надольский].— Мн.:
Юнацтва, 1985.—192 с., ил.
В пер.: 70 к.
В книге собраны художественные и публицистические произведения,
разоблачающие религию, раскрывающие ее классовый характер.
4803000000—051	ББК 84
К----------------27—85	С61
М307(05)—85
© Издательство .Юнацтва», 198С
ПРОТИВ ТЬМЫ И СУЕВЕРИИ
Мир вокруг нас так разнообразен, а законы природы
так сложны, что некоторые неосведомленные люди счи-
тают, что он кем-то устроен, а тайны природы непо-
стижимы разуму. Но наука все глубже проникает в
тайны природы, открывает ее законы и не оставляет ме-
ста для религиозных измышлений и заблуждений.
Ф. Энгельс в работе «Анти-Дюринг» утверждал:
«Всякая религия является не чем иным, как фантасти-
ческим отражением в головах людей тех внешних сил,
которые господствуют над ними в их повседневной
жизни,— отражением, в которых земные силы при-
нимают форму неземных».
Определяя религию как превратное мировоззрение
и антинаучную идеологию, марксисты заявляют о не-
примиримом отношении к ней и ставят вопрос об идей-
ной борьбе с религией, как носителем темноты, суеверий
и духовного порабощения.
Достижения человеческого разума так велики, что
церковь уже не может отрицать их. На страницах
религиозных книг и журналов, в религиозных бесе-
дах и проповедях нередко можно найти высказывание
церковных деятелей и богословов, подчеркивающих
большое значение науки и техники в жизни человека.
Однако богословы всячески стремятся подчинить науку
религии. По их мнению, наука выступает лишь как
средство усовершенствования нашего быта. Но науке,
по мнению богословов, недоступен скрытый внутренний
духовный мир человека, мир его чувств и переживаний.
Во всех религиозных проповедях и литературе пре-
обладает мысль о необходимости подчинения достиже-
ний современной науки религиозному учению.
Давая оценку сущности религии и религиозного
модернизма, В. И. Ленин подчеркивал: «Идея бога
всегда усыпляла и притупляла «социальные чувства»,
3
подменяя живое мертвечиной, будучи всегда идеей
рабства (худшего, безысходного рабства)». Поэтому
«всякая, даже самая утонченная, самая благонаме-
ренная защита или оправдание идеи бога есть оправда-
ние реакции».
Современные богословы стремятся убедить слушате-
лей, что религия не противоречила науке, а, наоборот,
оберегала научные открытия и достижения. Однако
всему миру известно, какой урон религия нанесла науке,
становясь на пути развития научного прогресса и зна-
ний. Еще в древнем мире возник конфликт между
наукой и религией, еще тогда началась борьба между
жрецами и передовыми мыслителями. В феодальную
эпоху в силу социально-политических причин религия
была безраздельно господствующей идеологией. Цер-
ковь установила настоящий террор против передовых
мыслителей и ученых. Всякое отступление от устано-
вок религии и несогласие с ними каралось жестоко
и беспощадно. Сотни и тысячи людей подвергались
пыткам и уничтожению, множество ученых были бро-
шены в тюрьмы. Четырнадцать лет находился в мо-
настырской тюрьме английский философ и ученый
Роджер Бэкон (1214—1294). В 1327 году за утвержде-
ние учения о шарообразности Земли был сожжен во
Флоренции астроном Чекко д’Асколи. В XV веке испан-
ские инквизиторы сожгли математика Вальмеса за ре-
шение уравнения четвертой степени.
Церковники преследовали Н. Коперника (1473—
1543), Г. Галилея (1564—1642), сожгли Джордано
Бруно (1548—1600). Двадцать семь лет находился в
заточении Томазо Кампанелла (1568—1639), едино-
мышленник Коперника и Галилея. Гонения на науку
и ученых осуществлялись церковниками всех религий.
В преследовании прогрессивного испанского мыслителя
Мигуэла Сервета (1509—1553), открывшего кровообра-
щение, соревновались католики и протестанты.
Постоянное преследование передовой научной мысли
и ее носителей велось также и православными церков-
никами. В настоящее время православное духовен-
ство обвиняет другие религии в выступлениях против
науки, а себя представляет чуть ли не единственным
поборником и продолжателем научных и культурных
достижений прошлого. Однако история опровергает
подобные вымыслы.
4
В Московской Руси, в Русской империи духовенство
боролось против развития и распространения научных
знаний, так же как и на Западе, кострами, пытками,
травлей, сожжением книг. При Иване III был сожжен
врач Антон Эрнштейн. В 1731 году из Рязани был
изгнан подьячий Крякутной, создавший первый воз-
душный шар. Церковники требовали сожжения трудов
М. В. Ломоносова, травили русских дарвинистов,
организовывали кампании против И. М. Сеченова,
И. И. Мечникова, Д. И. Менделеева, К. А. Тимирязева,
И. В. Мичурина. Православное духовенство требовало
расправы над В. Г. Белинским, Н. Г. Чернышевским,
Н. А. Добролюбовым, выступало совместно с жандар-
мами против идей К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина
и их единомышленников.
В настоящее время религия не в силах вести борьбу
с наукой. Идеологи религии заявляют уже о сосущество-
вании с наукой, даже используют научные данные для
оправдания своих догм и положений. Теоретики рели-
гии стремятся оставить за собой право открывать «выс-
шие истины», а науку отправляют лишь в мир природы,
где открываются якобы «низшие истины». Такие про-
блемы, как устроен мир, как произошел человек, с
их точки зрения, не подвластны человеческому ра-
зуму.
Современный верующий не может сейчас серьезно
принять библейский «акт творения» человека. И по-
этому раздаются голоса в пользу науки: не опроверга-
ется даже учение Дарвина о происхождении человека,
его эволюционное учение. Правда, это делается с огляд-
кой назад и в замен «акта творения» говорится о тво-
рении живой клетки, первоначального источника
жизни.
Академик А. И. Опарин, создатель теории о про-
исхождении жизни, писал: «Изучение истории нашей
планеты показывает, что возникновение и развитие
жизни представляет собой естественный, закономерный
процесс. Наука, следовательно, в корне опровергает
идею божественного творения».
Своеобразными формами религии являются различ-
ные суеверия: вера в судьбу^ гадания, приметы, кол-
довство и т. п. Они ничем не отличаются от веры в бога
и святых. У них общая идейная основа, которая
утверждает существование сверхъестественных сил, ко-
5
торые будто бы определяют жизнь и судьбу человека.
Вера в судьбу возникла на почве бессилия людей перед
грозными силами природы и общества. Первобытные
люди думали, что всесилием и полной свободой дей-
ствий обладают только сверхъестественные силы. Суть
вреда веры в судьбу заключается в том, что она создает
неуверенность в своих силах, снижает жизненную энер-
гию, самодеятельность, инициативу.
К суеверным представлениям, основанным на ре-
лигии, относятся и многие приметы. Некоторые из них
(приметы, связанные с предсказанием погод, видами
на урожай и т. п.) являются результатом практического
опыта многих поколений, наблюдательностью людей,
которые улавливали связи между явлениями природы,
хотя и не сознавали и не понимали эти связи до конца.
Некоторые люди искренне верят в «вещие сны»,
гадания по картам. Разъяснение бессмысленности и
вреда всевозможных предсказаний — необходимая со-
ставная часть научно-атеистической пропаганды.
В Постановлении ЦК КПСС «О дальнейшем улучше-
нии идеологической, политико-воспитательной работы»
указано, что главным звеном коммунистического воспи-
тания «было и остается формирование у советских лю-
дей научного мировоззрения, беззаветной преданности
делу партии, коммунистическим идеалам, любви к со-
циалистической Отчизне, пролетарского интернациона-
лизма».
Для претворения в жизнь этой гуманной цели нужно
хорошо знать сущность природных и общественных
явлений, законы, которыми живет природа и общество.
В письме к «Юным атеистам-ленинцам страны Сове-
тов» летчики-космонавты В. Николаева-Терешкова,
Г. Титов, А. Николаев, П. Попович, В. Быковский
писали: «Религия — большое зло. Она мешает людям
правильно смотреть на реальную действительность и
познавать ее, сковывает их трудовую и общественную
активность, заставляет понапрасну растрачивать здо-
ровье и силы, жертвовать счастьем на земле в угоду
несуществующему загробному миру. Вот почему мы ра-
дуемся тому, что на борьбу с религиозными предрас-
судками и суевериями все настойчивей и смелей подни-
мается наша молодая смена — вы, наши юные друзья».
А. М. Мицкевич, Р. В. Надольский
современный пролетариат становится
НА СТОРОНУ социализма, который привле-
кает НАУКУ К БОРЬБЕ С РЕЛИГИОЗНЫМ ТУМА-
НОМ И ОСВОБОЖДАЕТ РАБОЧЕГО ОТ ВЕРЫ В ЗА-
ГРОБНУЮ ЖИЗНЬ ТЕМ, ЧТО СПЛАЧИВАЕТ ЕГО
ДЛЯ НАСТОЯЩЕЙ борьбы за лучшую земную
жизнь.
В. И. Ленни
ПОЛЬ ЛАФАРГ
МОЛИТВЫ КАПИТАЛИСТА
1. Молитва господня
Отче наш, Капитал, иже еси на земли! Бог всемогу-
щий, который изменяет течение рек и прорезывает
горы, который разделяет материки и объединяет нации;
создатель товаров и источник жизни, повелевающий
королями и подданными, хозяевами и работниками.
Да приидет царствие твое на всей земле!
Дай нам много покупателей, берущих наши това-
ры — хорошие равно, как и дурные!
Дай нам несчастных рабочих, соглашающихся без
возмущения на все работы и довольствующихся самой
низкой платой!
Дай нам простаков, верящих нашим объявлениям!
Заставь должников наших платить свои долги пол-
ностью и банк учитывать наши векселя!
Никогда не открывай ворот «долговой тюрьмы»
перед нами и избави нас от несостоятельности!
Даруй нам вечную прибыль!
Аминь.
2. РАДУЙСЯ
Радуйся, Нищета, подавляющая и усмиряющая ра-
бочего, раздирающая его внутренности голодом, неот-
ступная мучительница, осуждающая его на продажу
своей свободы и своей жизни за кусок хлеба; сокру-
шающая дух возмущения, налагающая на производи-
теля, на его жену и его детей принудительные работы
на капиталистической каторге; радуйся, Нищета ми-
лостивая. Дева святая, рождающая капиталистический
доход, грозная богиня, предающая нам презренный
класс рабочих, благословенна будь!
8
Мать нежная и плодородная Сверхтруда, родитель-
ница ренты, бодрствуй над нами и нашими близкими!
Аминь!
Перевод с французского под ред. Давыдовой
В. ФРИЧЕ
ДЖОРДАНО БРУНО
(в сокращении)
...В Неаполитанском королевстве, в маленьком горо-
де Нола, в семье бедного итальянца родился мальчик
Филипп Бруно. Достигши пятнадцати лет, Бруно по-
ступил в монастырь и переменил свое имя на Джордано.
Монастырь давал Бруно средства к жизни и досуг,
что и нужно было ему для занятий науками. Бруно лет
двенадцать провел в монастыре и приобрел обширные
знания по всем наукам, какие только были доступны
его современникам. Здесь же он написал два первых со-
чинения. Тут оказалось, что молодой монах думает
о многом вовсе не так, как думали ученые того времени
и как разрешало думать духовенство. Против него было
возбуждено преследование.
Его обвинили в ереси; ему грозили отлучением от
церкви, ужасами пыток. Бруно тайком скрылся из
монастыря и пробрался в Рим, но тут опасности со
всех сторон стали еще больше угрожать ему. Он бро-
сил свое монашеское одеяние и скрылся в Геную.
С этого времени началась его скитальческая жизнь.
Он скитался из страны в страну, из города в город,
повсюду разнося свое учение.
Он нападал на католическое духовенство, обличал
его в жадности, лицемерии, говорил, что оно само
не верит в то, что проповедует, что оно старается
придушить человеческую мысль и всякое свободное
исследование лишь для того, чтобы далее держать
людей во тьме и пользоваться их умственной немощью
в своих личных интересах...
Долго Джордано Бруно скитался на чужбине; нако-
нец тоска по родине заставила его возвратиться в
Италию. В 1592 году он появился в Венеции; друзья
9
Бруно, знавшие о страшной ненависти к нему рим-
ского духовенства, чрезвычайно удивлялись, что он ре-
шил возвратиться в Италию, и боялись за него. Опа-
сения друзей сбылись.
В том же 1592 году, по доносу одного негодяя,
Бруно был арестован и заключен в тюрьму. Бруно
твердо заявлял, что он не может и не хочет отречь-
ся, что ему нечего отрекаться, что он не знает, в
чем его обвиняют.
20 января 1600 года происходило последнее засе-
дание по делу Бруно. 9 февраля был ему прочитан при-
говор: Джордано Бруно отлучался от церкви и преда-
вался в руки светской власти, которой поручалось
сжечь Бруно живым на костре. Бруно оставался спо-
коен; выслушав приговор, гордо поднял голову и ска-
зал своим судьям: «Я подозреваю, что вы произно-
сите этот приговор с большим страхом, чем я выслу-
шиваю его»...
Была весна 1600 года...
Слышно, как звенят цепи... Вот его возводят на
костер, привязывают цепью к столбу и зажигают
хворост... Слышен треск... Золотистые искры разбега-
ются по хворосту... Сухое дерево загорается. Легкий
весенний ветерок раздувает пламя,— красновато-жел-
тые языки поднимаются все выше, выше, начинают
окружать Бруно, обжигают его.
Ни крика, ни стона, ни одной жалобы не вырвалось
из уст страдальца.
Он приподнял голову, и его прекрасные задумчивые
глаза еще раз, в последний раз, посмотрели в глубь
весенних смеющихся небес. Наконец клубы густого
черного дыма охватили Джордано Бруно и навек
скрыли его от врагов и друзей.
Прошло почти 300 лет. И вот 9 июня 1889 года,
в троицын день, в том же Риме, на том же месте,
где был казнен Бруно, опять волнуются многотысячные
толпы народа, одетые в праздничные одежды. Над го-
ловами толпы высится величественная, отлитая из брон-
зы статуя Джордано Бруно.
Происходит открытие памятника мученику науки...
А на памятнике блестят и горят крупно вырезан-
ные слова и рассказывают о том, что этот памятник
воздвигнут «Джордано Бруно от столетия, которое он
предвидел, на том месте, где был зажжен костер».
10
ДЖОРДАНО БРУНО
ПОХВАЛА ОСЛУ
О блаженная ослиность, о невежество святое,
О тупое благочестье и божественная дурь!
Только вы спасете сердце от мирских страстей и бурь:
Ни раздумье, ни наука не несут душе покоя.
Тщетно трудится ученый, бодрствуя ночной порою;
Не найдет изобретатель входы в райскую лазурь;
Не спасет души философ, лоб угрюмый как ни хмурь;
Лишь глупец себе воздвигнет в небе кресло золотое.
Полно, стоит ли учиться, познавать душе на горе
Тайны вечные природы, изучать глубины вод:
Спорить, состоят ли звезды из огня, земли и моря?
Нет, ослиность пресвятая далека от сих забот:
Воздевает руки к небу, с благочестием во взоре,
И пришествия господня на коленях тихо ждет.
Есть ли в мире грешном плод
Слаще вечного блаженства, жизни сытой и удобной,
Коей бог нас награждает где-то там, в дали загробной?
Перевод с итальянского И. Шифферса
М. ЛОМОНОСОВ
* * *
Случились вместе два астронома в пиру
И спорили весьма между собой в жару.
Один твердил: Земля, вертясь, круг Солнца ходит;
Другой, что Солнце все с собой планеты водит:
Один Коперник был, другой слыл Птоломей.
Тут повар спор решил усмешкою своей.
Хозяин спрашивал: ты звезд теченье знаешь?
Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?
Он дал такой ответ: что в том Коперник прав;
Я правду докажу, на Солнце не бывав.
Кто видел простака из поваров такого,
Который бы вертел очаг кругом жаркого?
11
ТРАГЕДИЯ ОДНОЙ ЖИЗНИ*
Многообразными и широкими были интересы Гали-
лея — великого итальянского физика, астоонома. меха-
ника (1564—1642). Невозможно даже кратко перечис-
лить все то новое, что он дал науке: сформулировал
основные принципы механики, ввел такие понятия,
как скорость и ускорение, выдвинул идею относитель-
ности движения, изучил законы свободного падения тел,
определил удельный вес воздуха...
Кроме того, он был талантливым музыкантом, ли-
тератором, художником.
Август 1609 года. 45-летний ученый начинает на-
блюдать небесные светила в телескоп, который он сделал
собственноручно. Великий это грех — шарить глазами
по небу, так сказать, подглядывать за богом. Небо —
это «обитель чистого света», «жилище блаженных»,
там «райские чертоги», «царство небесное». Такими
замечаниями встретили дерзновенные начинания Га-
лилея служители религии.
О своих телескопических открытиях Галилей рас-
сказал в небольшой книге под заглавием «Звездный
вестник». Книга была выпущена в 1610 г. и произвела
огромное впечатление. Имя Галилея стало всемирно
известным. Многие ученые и влиятельные лица искали
знакомства и дружбы с Галилеем. Однако работы
Галилея основывались на новых идеях о строении мира,
что вызывало ненависть и злобу в стане его врагов —
защитников библейского вздора. 5 марта 1616 г. в Риме
был опубликован варварский декрет конгрегации свято-
го индекса (это «святое» учреждение римско-католичес-
кой церкви ведало вопросами разрешений и запреще-
ний). Декрет запрещал учение Коперника. Запрещено
было не только отстаивать это учение, но даже и
подвергать его обсуждению.
Галилей в то время посетил Рим. Кардинал Роберт
Беллярмин, один из виднейших церковников, «ласково
увещевал» Галилея отступить от научных убеждений,
отказаться от учения Коперника. Что было делать?
Фактически Галилею запрещена была всякая научная
* Тексты без указания автора обозначены звездочкой. Печатаются
по «Календарю атеиста».— М., 1964.
12
деятельность. Галилей, вынужденный покориться, со-
блюдал терпеливую покорность. Но он не сдался.
Шестнадцать лет он собирал научные материалы.
И вот в 1632 г. Галилей опубликовал на разговорном
итальянском языке свое фундаментальное произведение
«Диалог о двух важнейших системах мира». В этой
книге три собеседника — сторонник коперниканства
Сальвиати, сочувствующий ему Сагредо и упорный при-
верженец освящаемой религией средневековой науки
Симпличио — очень подробно обсуждают вопросы дви-
жения Земли и других планет, природу Луны, воз-
можность изменчивости небесных светил и иные на-
учные проблемы. Галилей высказывал свои взгляды
устами двух первых собеседников, Симпличио же очень
подробно излагал и мотивировал взгляды и доводы
средневековых схоластов и богословов.
Галилей должен был соблюдать осторожность. По-
этому в своей книге он часто ссылается на «всемогу-
щество божье», на «неисповедимость путей божьих»,
на то, что бог мог создать мир тысячами разных
способов, что мы-де должны «принимать мир так, как
этого хочет бог» и т. п. Сальвиати в одном из высказы-
ваний даже оговорился, что он выступает как актер,
что он вовсе не считает свои взгляды правильными. Од-
нако все содержание книги Галилея говорило в пользу
учения Коперника.
Для того чтобы в обстановке того жестокого времени
выступить, пусть даже в осторожной, завуалированной
форме, против религии и антинаучных взглядов церков-
ников и их союзников — сторонников схоластической
науки, надо было иметь непоколебимое мужество, быть
самозабвенно преданным передовой науке.
Таким и был Галилей. Он пошел на огромный риск,
вступив в открытую борьбу за передовые научные идеи,
запрещенные церковным декретом. Он пошел на это на
склоне жизни, презрев покой хорошо обеспеченной
старости.
Последующее широко известно: 22 июня 1633 г. ве-
ликий ученый был осужден за нарушение объявленного
ему церковного запрета и приговорен к пожизненному
тюремному заключению.
Церковники понимали, что само по себе это суровое
осуждение никак не могло спасти религию от грозной
опасности. Значительно важнее для них было найти
13
путь к какому-нибудь соглашению с ученым. Галилею
был предложен мир. Ему надлежало покаяться и обе-
щать впредь не поступать так, как он себе позволил по-
ступить. В этой сделке Галилею была обещана отно-
сительная свобода: тюремное заключение было заме-
нено запрещением куда-либо выезжать из дому и
грозным указанием, что кара может быть усилена.
Галилей, кроме того, был обязан доносить о всех вы-
ступлениях, которые подрывают устои господствующей
церкви и христианское вероучение.
Галилей дал согласие на это: он подписал состав-
ленный инквизиторами документ, в котором учение
Коперника еще раз объявлялось ложным — уже от име-
ни самого ученого. Выходило, таким образом, что Га-
лилей отрекся от своих научных убеждений, признав,
что всю жизнь во всей своей научной деятельности
он заблуждался. Это, конечно, произвело свое действие.
Но передовые ученые понимали, что истина этими
изуверскими действиями церковников не может быть
загублена. Галилей до конца жизни остался верен своим
взглядам непримиримого борца против мракобесия и
его распространителей — служителей религии. В заве-
щании он лишил наследства тех своих потомков,
которые сделаются монахами.
Суд над Галилеем и так называемое отречение ве-
ликого ученого служили темой для произведений поэ-
тов, писателей, драматургов, художников. От темпе-
рамента авторов, от их фантазии, от их таланта и
политических убеждений зависело изобразить великого
ученого, его жизнь, его личную драму так или иначе.
Но безусловно верно только одно: никакой измены
науке Галилео Галилей не совершил.
ГЕНРИХ ГЕЙНЕ
* * *
Брось свои иносказанья
И гипотезы святые!
На проклятые вопросы
Дай ответы нам прямые!
14
Отчего под ношей крестной,
Весь в крови, влачится правый?
Отчего везде бесчестный
Встречен почестью и славой?
Кто виной? Иль воле бога
На земле не все доступно?
Иль он играет нами?..
Это подло и преступно!
Так мы спрашиваем жадно
Целый век, пока безмолвно
Не забьют нам рта землею...
Да ответ ли это, полно?
Перевод с немецкого М. Михайлова
М. ГОРЬКИЙ
О «МАЛЕНЬКИХ» ЛЮДЯХ
И О ВЕЛИКОИ ИХ РАБОТЕ
(отрывок из статьи)
...Сотни лет церковь усердно вбивала в головы
рабочего народа, что бог — всемогущ, что в нем «во-
площен высший разум» и что все создано именно
этим премудрым разумом. Но ведь и для малого ре-
бенка ясно, что это сказка.
Не будем говорить о том, что бог, создавший лю-
дей будто бы «по образу и подобию своему», создал
их разноцветными: белых европейцев, черных негров,
желтых китайцев, красных индейцев Америки, что все
люди, говоря на разных языках, не понимают друг
друга, да и самого бога понимают различно, а это раз-
личие понимания возбуждает среди людей взаимную
вражду, кровопролитие, погромы и грабежи. Все это
как будто не очень мудро и совсем не «хозяйственно».
Но еще более ясно будет нам, что бог — плохой
творец и «хозяин», если мы поставим пред собою не-
сколько простых и вполне законных вопросов, на-
пример:
15
Почему бог создал землю не из одного чернозема, а из
мало плодородных супесей, суглинков, зачем созданы
болота, солончаки и бесплодные песчаные пустыни?
Почему нужно, чтоб в одной стране вырастал только
мох, а в другой круглый год земля родит крестьянину
хлеб, овощи, плоды? Зачем созданы комары, вши,
клопы, мухи, овода, мыши, суслики и всякие другие
вредители, пожирающие десятки тысяч тонн зерна?
Зачем создано такое обилие сорных, вредных трав,
которые зря истощают соки земли? Зачем каменный
уголь спрятан глубоко в землю? И вообще — зачем
жизнь и труд существ, созданных будто бы «по образу
и подобию» разумнейшего, многомилостивого и доб-
рого существа,— зачем их труд так отягчен, а сами
они так неразумны, завистливы, жадны, жестоки?
Таких простых и совершенно законных вопросов
можно поставить не одну сотню. И на все эти вопросы
есть только один ответ: не в боге разум, а — в чело-
веке. Бог выдуман — и плохо выдуман! — для того,
чтоб укрепить власть человека над людьми, и нужен
он только человеку — хозяину, а рабочему народу
он — явный враг.
Рабочие и крестьяне должны знать и верить, что
«наука и труд — все перетрут», все цепи прошлого,
всё, чем «хозяева» тысячи лет оглушали и ослепляли
рабочий народ.
В. МАЯКОВСКИЙ
долой
Мы
сбросили с себя
помещичье ярмо,
мы
белых выбили,
наш враг
полег, исколот;
мы
побеждаем
волжский мор и голод.
16
Мы
отвели от горл блокады нож,
мы
не даем разрухе
нас топтать ногами,
мы победили,
но не для того ж,
чтоб очутиться
под богами?!
Чтоб взвилась
вновь,
старья вздымая пыль,
воронья стая
и сорочья,
чтоб снова
загнусавили попы,
религиями люд мороча.
Чтоб поп какой-нибудь или раввин,
вчера
благословлявший за буржуев драться,
сегодня
ручкой, перемазанной в крови,
за требы требовал:
«Попам подайте, братцы!»
Чтоб, проповедуя
смиренья и посты,
ногами
в тишине монашьих келий,,
за пояс
закрутивши
рясовы хвосты,
откалывали
спьяну
трепака
да поросенка с хреном ели.
Чтоб, в небо закатив свиные глазки,
стараясь вышибить Россию из ума,
про Еву,
про Адама сказывали сказки,
на место знаний
разводя туман.
Товарищ,
подымись!
Чего пред богом сник?
17
В свободном
нынешнем
ученом веке
не от попов и знахарей —
из школ,
из книг
узнай о мире
и о человеке!
ТОВАРИЩИ КРЕСТЬЯНЕ,
ВДУМАЙТЕСЬ РАЗ ХОТЬ —
ЗАЧЕМ КРЕСТЬЯНИНУ
СПРАВЛЯТЬ ПАСХУ?
Если вправду
был
Христос чадолюбивый,
если в небе
был всевидящий бог,—
почему
вам
помещики чесали гривы?
Почему давил помещичий сапог?
Или только помещикам
и пашни и лес?
Или блюдет Христос
лишь помещичий интерес?
Сколько лет
крестьянин
крестился истов,
а землю получил
не от бога,
а от коммунистов!
Если у Христа
не только волос долгий,
но и ум
у Христа
всемогущий,—
почему
допущен голод на Волге?
Чтоб вас
переселять в райские кущи?
18
Или только затем ему ладан курится,
чтобы у богатого
в супе
плавала курица?
Не Христос помог —
Советская власть.
Чего же Христу поклоны класть?
Почему
этот самый бог тройной
на войну
не послал
вселюбящего Христа?
Почему истреблял крестьян войной,
кровью крестьянскою поля исхлестал?
Или Христу —
не до крестьянского рева?
Христу дороже спокойствие царево?
Крестьяне
Христу молились веками,
а война
не им остановлена,
а большевиками.
...Русь,
разогнись,
наконец,
богомолица!
Чем праздновать
чепуху разную,
рождество и воскресенье,
Коммуны вольницы
всем крестьянским сердцем отпразднуем!
Я. ГАЛАН
Я И ПАПА
(в сокращении)
13 июля 1949 года в моей жизни произошло зна-
менательное событие: папа Пий XII отлучил меня от
церкви. Отлучил, как отлучают теленка от коровы.
Без предупреждения.
19
Откровенно говоря, конфликт между нами начался
довольно давно, примерно лет сорок назад, когда
ненышний Пий XII был еще молодым попиком
Пачелли, а на святом престоле сидел Пий X. Каждое
воскресенье учитель водил нас парами в церковь мо-
нашеского ордена василиан, призывал любить импе-
ратора Франца-Иосифа I и ненавидеть «москалей»,
которых, говорил он, надо уничтожать под ко-
рень.
Однако, вместо того, чтобы бить «москалей», пан-
отец с легкостью бил нас, школяров.
Однажды пан-отец спросил меня:
— Почему святого отца мы зовет Пием?
Я простодушно ответил:
— Потому, что святой отец любит выпить.
Не успел я опомниться, как мой живот очутился
на поповском колене, а священная розга высекла на
моем теле десять заповедей.
Господь не наделил меня смирением, и, очевидно,
потому, вернувшись домой, я еще с порога крикнул
матери:
— Плюю на папу!
Никто, кроме матери, этого не слыхал, но, видимо,
вездесущий бог донес своему римскому наместнику,
ибо с тех пор греко-католическая церковь начала против
меня «холодную войну».
И не только против меня. Вскоре я убедился, что
таких грешников немало. К ним, в первую очередь,
принадлежали гимназисты, принимавшие участие в
чествовании памяти Ивана Франко. Для них учитель
закона божьего придумал особое наказание: в самую
жестокую жару сажал их на солнцепек. На протесты
отвечал:
— Ага! На концерте в честь Франко вы деклами-
ровали: «Мы стремимся к солнцу!» Вот вам и солнце.
Погрейтесь!..
По-настоящему мой конфликт со святым престолом
обострился, когда я, в минуту хорошего настроения,
в одном журнале назвал митрополита Шептицкого
мутителем святой водички. Этот удар был для князя
греко-католической церкви громом с ясного неба. Как
раз в это время граф Шептицкий был увлечен папо-
угодным делом подготовки антисоветского крестового
похода. Моя нетактичность вызвала понятное возму-
20
щение: поповны отвернулись от меня, а их отцы разор-
вали мою прямую связь с небесами, запретив пускать
меня в церковь. После этого Шептицкий впал в черную
меланхолию, и только приход Гитлера к власти по-
ставил его снова на ноги.
Несколько лет назад умер монсиньор Ратти, то бишь
Пий XI, и его место занял новый мой противник —
Пий XII. Все знаки на небе и на земле показывали,
что в лице этого Пия я буду иметь еще более закля-
того врага, чем два предыдущих, до Бенедикта XV
включительно, ибо он был одним из крестных отцов
«третьего райха», он толкал Гитлера на войну про-
тив СССР...
Друзья говорили мне, что дни мои сочтены и что
я должен ждать контрудара. Как всегда в таких слу-
чаях, друзья несколько преувеличивали. Мокрая ра-
бота в то время в Ватикане была только запланиро-
вана. У Шептицкого не было еще тогда почетной
стражи в лице гитлеровских солдат, а его прелаты
еще не франтили в эсэсовских мундирах. Пока с их
стороны я мог ожидать только сухой работы. Им нужен
был повод. И они нашли его.
Как-то в рождественский вечер я зашел к Алек-
сандру Гаврилюку. Над нами и под нами, справа и слева
люди колядовали. Воспоминания детства нахлынули
на нас, и, растроганные, мы решили опрокинуть ча-
рочку. Традиционной рыбки не было, но ее с успехом
заменило сало. Выпили по одной. И тогда Гаврилюку
пришло на ум пригласить к столу домовладельца,
жившего рядом. Тот приглашение принял, но, увидев
на столе сало, по-тараканьи зашевелил усами и по-
пятился к двери...
Через несколько дней весть о совершенном нами
преступлении дошла до консистории, а вскоре и до
конгрегации священной канцелярии в Риме... Возму-
щение шпиков нашим святотатством не имело границ.
Гаврилюка в то время не было в городе, и повестку
вручили только мне. Седовласый агент сидел передо
мной и укоризненно качал головой.
— Ваше тело,— говорил он,— сгниет в тюрьме, но
что есть тленная плоть в сравнении с бессмертной ду-
шой, которую вы так безжалостно губите?
Седоголовый шпик жалобно высморкался и безна-
дежно махнул рукой:
21
— Идите, грешник, догнивайте в тюрьме, а я буду
за вас молиться.
Шпик молился, а я сидел в тюрьме...
Прошли годы. Украинский народ воссоединился
в едином государстве — Украинской Советской Соци-
алистической Республике. Наплевали на nanv все за-
падные украинцы...
Святой престол сменил Гитлера на Трумэна, однако
от этого мои взаимоотношения с ним ничуть не улуч-
шились. Наоборот, по данным, имеющимся в моем рас-
поряжении, Пий XII узнал, что в глубоком шкафу
редактора издательства «Радянський письменник»
лежит рукопись моей антипапской книжки «Отцы тьмы
и присные»... Чаша горечи переполнилась, и «пастырю
пастырей» не осталось ничего другого, как отлучить
меня от своей церкви.
Единственное мое утешение в том, что я не одинок,
вместе со мной папа отлучил по меньшей мере триста
миллионов человек, и вместе с ними я еще раз в полный
голос заявляю:
— Плюю на папу!
Перевод с украинского Л. Шапиро
ВАЦИС РЕИМЕРИС
ВЫХОД ИЗ МРАКА
«Всё всевышней покорствует воле...
Так на веки веков суждено...»
Ксендз учил нас религии в школе, i
И в сердцах наших было темно.
«...Мы равны перед ним, всемогущим...
Счастье наше не здесь, в небесах...»
В этом слове елейном, тягучем
Дети чуяли темень и страх.
Но не верилось нам, ребятишкам,
В поучения ксендза подчас:
Мы росли в нашей школе, не слишком
По божественным сказкам учась.
22
То ли нам эта ложь надоела,
То ли в собственном доме отец
Рассчитался с религией смело
И распятье убрал наконец...
Мы тогда очень зорко глядели,
Чей был прочен, чей рушился кров:
До ребят о свободе идеи
Долетали с бедняцких дворов.
В этих светлых идеях не всякий
Из ребят разобраться бы мог.
Но мы знали: апостолов мрака
Одолеем. Лишь дайте нам срок!
В. МИКОЛАИТИС-ПУТИНАС
В ТЕНИ АЛТАРЕЙ
(отрывок из романа)
Варекас и Васарис до поступления в семинарию
учились в одной гимназии, но друзьями не были. Варе-
кас в гимназии учился плохо, ни в каких кружках
не состоял, любил франтить и ухаживать за девушками.
Поэтому его поступление в семинарию, немало удивило
и Васариса и всех, кто его знал. Не сдружились они и в
семинарии, хотя Васарис замечал, что Варекас его не
только не презирает, как других, но иногда даже
пытается сблизиться с ним. Поэтому его таинственное
приглашение прогуляться и обещание что-то расска-
зать не очень удивили Васариса.
— Ну как, привыкаешь к семинарии? — начал Ва-
рекас.
— Почти совсем привык.
— Нравится?
— Нравится не нравится, а ничего уж не поде-
лаешь,— неохотно и вяло ответил Васарис. Но Варекас
не успокоился.
— Как ничего? Если не нравится, так бросай.
— Еще слишком рано, сперва надо подождать,
оглядеться.
23
— Если теперь слишком рано, потом будет слишком
поздно. Запомни мои слова,— многозначительно сказал
Варекас.— Давай-ка поговорим откровенно,— продол-
жал он,— хоть ты и не бог весть кто, но по крайней
мере не доносчик. Тебе я могу довериться, а ты мне тем
более. Скажи, зачем ты поступил в семинарию?
У Васариса был готовый ответ на этот вопрос, но
сказать его так скоро он не решился бы ни Варекасу,
ни кому-либо другому; в таких случах он часто, сам
того не замечая, отделывался общими фразами.
— Как зачем? Перед ксендзом открывается широкое
поле деятельности. Он во многих отношениях может
быть полезен обществу.
— Так, так. Говоришь, как по-писаному,— ирони-
чески улыбнулся Варекас.— Конечно, ты искренне
мечтаешь стать достойным ксендзом?
— Совершенно искренне.
Минуту они шли молча, потом Варекас начал опять:
— Скажи, ты знаешь, как живут ксендзы?
— Нет, не знаю.
— Разве тебе никогда не случалось гостить в усадьбе
у настоятеля или бывать там хоть на престольном
празднике?
— Нет, у настоятеля я никогда не был.
Варекас торжествующе свистнул.
— Ну, конечно, в семинарию больше такие идут,
которые ничего не знают, не ведают. А я, брат, видел,
как живет духовенство. У меня дядя — ксендз, он
меня и учиться послал. Я знаю жизнь лучше, чем вы
все, вместе взятые.
Васарису было известно, что это не пустая похваль-
ба. Варекас оставался по два года почти в каждом
классе и был намного старше своих товарищей. К тому
же ему покровительствовал богатый дядя-настоятель,
и он, действительно, мог неплохо познакомиться с бы-
том духовенства.
— Я себя никакими иллюзиями не тешу. Комедия,
брат, все одна комедия! — Варекас с пренебрежением
махнул рукой.
— Что комедия? — не понял его Васарис.
— Все! И молитвы, и медитации, и обряды — все
комедия! Скажи мне, как у тебя с медитациями, испы-
таниями совести? Можешь не отвечать — сам знаю,
что половину проспишь, половину промечтаешь. По
24
крайней мере две трети поступают так же, как ты и я.
А знаешь ли ты, что получится из этих добрых, честных
семинаристов через десять — двадцать лет?
— Конечно,— поколебавшись, сказал Васарис,—
получатся разные люди.
Варекас усмехнулся:
— Разные? Половина из них будет возмущать при-
хожан каким-нибудь явным пороком. Один станет
пьяницей, другой картежником, третий сойдется с эко-
номкой настоятеля или местечковой барынькой.
Остальные, допустим, будут честно выполнять свои
обязанности, то есть станут хорошими церковными
чиновниками. Из них по меньшей мере у половины
не окажется ни искорки пастырского духа. Останется
процентов двадцать пять истинных ксендзов. Но я тебя
уверяю, что даже это слишком оптимистический расчет.
«Циник!»—подумал Васарис. Немало таких по-
преков по адресу ксендзов он наслышался еще в гим-
назии, но считал их наветами врагов, церкви.
— Так почему же ты сам поступил в семинарию? —
не без язвительности спросил он Варекаса. Но тот от-
несся к вопросу серьезно, точно ожидал его.
— Я поступил, заведомо зная, что буду плохим
ксендзом. И хотел стать таким, поступил исключительно
ради карьеры. Ксендзам живется неплохо. Во-первых,
думал я, дядино покровительство поможет мне стать
викарием в богатом приходе, может быть даже в городе.
Тут уж я не буду дураком и сумею хорошо устроить
свою жизнь. Лицемерие и угодничество — вот надежные
кони, которые быстро домчат к духовной карьере. Пра-
вить ими я, надеюсь, сумею. Потом получу приход,
потом сделаюсь благочинным, потом войду в капитул,
а в свою личную жизнь никому не позволю совать нос.
Слушая его Васарис ужаснулся. «Вот,— подумал
он,— какие типы встречаются среди моих товарищей.
Неужели он серьезно говорит это?» А Варекас точно
угадал его мысли.
— Правда, я ужасный человек, дружище Людас? —
и он взял Васариса за локоть.— Все, что я сказал,—
чистая правда. Ты можешь меня ненавидеть, но знай,
что такие же надежды лелеют многие из тех, которым
остается два шага до алтаря. Только не осмеливаются
себе в этом признаться. Воображают, что они не такие,
но поступают именно так.
25
...— Что же ты думаешь делать? — спросил Ва-
сарис.
— Я сам раньше уйду. Это дело решенное.
Васарис не сразу нашелся с ответом, а Варекас
продолжал:
— Вижу, брат, что ошибся. Стать ксендзом ради
карьеры можно только обманывая себя, только усыпляя
свою совесть или веря в свою правоту. Иначе это не-
выносимо. Слишком тяжело. Шесть лет семинарии мо-
гут вынести либо искренне верующие, либо обманы-
вающие себя, либо толстокожие верблюды. Ни к одной
из этих трех категорий я не принадлежу. И комедии
этой ни за какие деньги не выдержу. Одни церемонии
чего стоят! То бери свечу в одну руку, то в другую,
то опустись на колени, то поклонись, то повернись
налево, то направо... Нет, не вынесу я этой комедий.
— Церемоний и я не люблю,— признался Васарис,
который со страхом ожидал воскресенья, так как насту-
пила его очередь быть свеченосцем.
— Не любишь, вот. А разве ты не слыхал на рекол-
лекции, что любовь к выполнению обрядов — один из
признаков духовного призвания?
Васарис ничего не ответил.
— Знаешь, брат, жалко мне тебя,— опять загово-
рил Варекас.— Ну какой из тебя выйдет ксендз? Сколь-
ко тебе лет?
— Семнадцать,— признался Васарис.
— Ну, ясно, совсем еще ребенок. И много здесь вас
таких. Я слежу за вами с первых дней. И за тобой
слежу. Не знаю почему, но ты мне понравился... Испо-
веди твои необычайно кратки. Перед утренней молитвой
в часовню не заходишь и выполняешь только самое
необходимое. Нет, брат, семинария не для тебя.
Как это ни странно, Людасу приятно было мнение
Варекаса, но он не хотел сдаваться.
— Здесь и так столько обязанностей, что незачем
взваливать на себя новые.
— Конечно, конечно,— согласился Варекас,— но
это характеризует первокурсников. Говорят, что перво-
курсники к концу года становятся самыми усердными
семинаристами. Ну, довольно об этом. Ты не сердись,
что я тебя экзаменую. Я думаю, что и тебе интересно
поговорить на эту тему. Ведь это, брат, касается судьбы
всей твоей жизни, твоего будущего. Пытался ли ты
26
когда-нибудь представить себе, каким будешь через
десять лет?
— Нет, да это и невозможно.
— Почему невозможно? Есть несколько вариантов.
Начнем с первого. Ты говорил о самых необходимых
обязанностях ксендза. Каковы же они? Чтение бре-
виария, исповеди, церковная служба, безбрачие, совер-
шение таинств и работа в приходе. Представь себе, что
прошло десять лет священства, ты перестал читать
бревиарий, исповедуешься для проформы, после ночной
попойки служишь обедню, позабыв богословие, при-
нимаешь исповедь, преступаешь обет безбрачия и про-
должаешь выполнять все обязанности ксендза. Нако-
нец, приходит момент, и ты осмеливаешься признаться
себе самому, что уже не веришь во многие церковные
догмы, а может быть, не веришь и в бога.
Васарису даже страшно стало. На мгновение его
точно молнией озарило, но только на мгновение. Ведь
то, что говорил Варекас, было нелепо и совершенно
невозможно. Он даже попытался усмехнуться.
— Ну это ты уж пересолил! Я таким ксендзом не
буду» Да и вообще таких ксендзов на свете нет —
и быть не может!
Теперь горько улыбнулся Варекас.
— Не стану спорить. Ближайшее будущее по-
кажет, что прав я. Но скажи, если бы ты каким-то
чудом поверил, что тебя самого ждет такая участь?
— Я бы, не медля ни одного дня, убежал из семи-
нарии. Но у меня нет никаких оснований верить
этому. Мои намерения чисты.
— Дай бог,— холодно пожелал Варекас,— чтобы ты
оказался одним из тех сомнительных двадцати пяти
процентов. Однако подумай. Если я прав — уедем
вместе.
Звонок положил конец их прогулке и разговору...
Перевод с литовского С. Аксеновой и 3. Федоровой
27
к. циолковскии
РАЗУМ НЕ ПРИЕМЛЕТ БОГА
Что, прежде всего, понимать под верой в бога? Тем-
ная, неразвитая крестьянка богом считает картину-
икону. Другие под богом подразумевают бессмертного
старца, восседающего на облаках. Третьи считают богом
доброе начало в жизни, определяКлцее нравственные
правила человека.
Вообще, каждый представляет бога по-своему и по-
своему верит в него.
Таким образом, бог есть порождение человека.
Человек создал представление о боге, чтобы посредством
его объяснить то, что не может еще объяснить разум,
и чтобы иметь надежду на лучшую жизнь, которая-де
зависит от божества.
Но это средство несовместимо с наукой, которая
основывается на достоверных знаниях...
Наука есть знания, тысячелетиями накопленные
даровитейшими людьми. А я у них учился, постигал
эти знания, и разум мой их содержит, и то еще, что
я сам вложу в науку. Мой разум не оставляет места
для веры в необъяснимое, для веры в сверхъесте-
ственное существо. Тем более он враждебен всей рели-
гиозной мишуре — почитанию богов, обрядам, служи-
телям культа..
В. ЧКАЛОВ
Я — настоящий безбожник
Вырос я в рабочей семье, в детстве постоянно слышал
рассказы о боге. С самых ранних лет на моем пути
стояла старая-престарая пословица: «Без бога — ни до
порога». В редкий церковный праздник меня не посы-
лали в церковь. Сначала меня привлекали огни свечей,
блеск золоченых иконостасов. Потом становилось все
скучнее и скучнее от песнопений дьячков, от много-
часового стояния.
Скоро это начало надоедать. Помню, бывало, к обедне
пойдут, а я убегу куда-нибудь поиграть с ребятами.
28
В школе не полюбились мне уроки закона божьего,
на которых законоучитель говорил о смирении.
— Без бога — ни до порога,— без конца говорил он.
Недолго пришлось мне побыть в школе. Пришли
горячие денечки гражданской войны. Из бедной рабо-
чей семьи, где я видел только нужду, я ушел в Красную
Армию. Там я встретился с людьми, знавшими, что
такое настоящая правда жизни. Вместе с ними я по-
шел защищать свободу, вместе с ними дрался против
капиталистов, за большевиков, за Советскую власть.
Не раз мне пришлось убедиться, что религия не за
нас, не за рабочих и крестьян, а за тех, кто угнетает их.
Десятки раз мы, бойцы Красной Армии, встречались
с матерыми белобандитами в рясах. Во время граж-
данской войны нередко монахи и попы с колоколен
обстреливали людей, защищавших Советскую власть.
Много времени прошло с тех пор. Враг отброшен
далеко за пределы нашей Родины.
Теперь я — летчик. Много часов провел в воздухе.
Много было всяких неприятностей, много и успехов.
Кому я обязан успехами? Богу? Вовсе нет! Своему
победившему классу, человеческому уму, машинам,
технике... Смешно сейчас звучит старая пословица:
«Без бога — ни до порога». Я — настоящий безбожник.
В. СУХОМЛИНСКИИ
ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА,
НРАВСТВЕННОСТЬ И АТЕИЗМ
Чем больше человек узнает об окружающем мире,
тем больше он должен знать о человеке. Пренебре-
жение к этому очень важному правилу нарушает гар-
монию между знаниями и нравственностью. Это явле-
ние я бы назвал моральным невежеством. Оно состоит
в том, что человек, владея значительными знаниями
об окружающем мире, не знает сути челове-
ческого ни в историческом, ни в общественно-поли-
тическом, ни в духовно-психологическом, ни в эстети-
ческом аспектах...
Духовная культура человека будет неполной, если
он не обладает знаниями, которые являются основой
29
моральной культуры. Я раскрывал перед подрост-
ками картину становления человека, убеждал, что
человек в социалистическом обществе — высшая цен-
ность и на него возложена величайшая ответствен-
ность за все, что происходит.
Понимание человеческого как творческого труда
должно пронизывать все обучение. Эта сфера чело-
веческого — первоисточник культуры моральной, осно-
ва духовной культуры. Я рассказывал подросткам, как
человек, создавая орудия и средства труда, постепенно
возвышал себя, становился не только разумным сущест-
вом, сознающим свое бытие, но и личностью. Пони-
мание той истины, что в становлении ли’йюсти ре-
шающее значение имеет труд, рождает и укрепляет в
подростке чувство собственного достоинства.
Особое место в моих рассказах занимали элемен-
тарные сведения из истории религии как одной из
форм общественного сознания. Я всегда считал прими-
тивизмом и невежеством просто объявить религию
тьмою. Религия не только обман, но и философия.
Подростки должны понять религию
как отражение окружающего мира в сложной, проти-
воречивой духовной жизни человека. Без понимания
религии невозможен настоящий атеизм. А без атеизма,
без настоящего свободомыслия невозможна коммуни-
стическая идейность, убежденность в справедливости
благороднейших идеалов человечества. Понять рели-
гию нельзя, не осмыслив сложного исторического пути
развития человека.
Преподавая историю духовной жизни человека
в период возникновения христианства, я раскрыл суть
этой качественно новой религии не только как новое
духовное угнетение, но и как смелый протест человека-
бунтаря. Христианство — сложное историческое явле-
ние духовной жизни человека. В образе вездесущего
и всемогущего Христа раб жаждал найти какую-то,
хотя бы и призрачную, надежду на освобождение.
Христос — царь небесный — стал таким же душителем
свободы и мысли, как земные цари.
Я постепенно подводил своих воспитанников к вы-
воду, что религиозные догмы, мировоззрение и мо-
ральные поучения неминуемо вступали в противоречие
с наукой. Наука и религия — несовместимы и непри-
миримы.
30
К. КРАШВА
Б1БЛ1Я
(паэма)
Кшга Быщя
Вольны пераклад
ЗАМЕСТ ПРАДМОВЫ
Кожнаму, хто будзе чытаць тэту кшгу, належыць
ведаць, што Б1бл1ю nicay не я. Некаторыя кажуць,
што Бхблпо nicay Майсей. Няхай сабе Майсей. Але
мы добра ведаем, што Б1бл1я шсалася розным!
аутарам! у розныя часы. Хто б там Hi nicay, толью
тэта мая кшга з’яуляецца перакладам «Krari Быщя».
Так i натсана: «Вольны пераклад». Рознща з Май-
сеем у нас будзе, па-першае, у стыл!, а па-другое,
вось у чым: у час перакладу «Кипа'Быщя» з Майсе-
евай мовы згуб!лася тая вопратка святасщ, у якую
прыбрал! яе «духоуныя бацьк!» розных вер, i астал!ся
голыя б!блейск!я «факты». Прауда, што голыя факты,
як i голых людзей, не заусёды i не кожнаму прыемна
бачыць. Але ж няхай даруюць мне паважаныя чы-
тачы,— я невшават: бачыце, б!блейская вопратка
«святасщ» так струхлела, так збуцвела, што досыць да
яе тольк! дакранувда, як яна адразу спадае i паказ-
вае усю «прыгажосць» таго, што пад ёю хаваецца.
А «факты» б!блейск!я я старауся захаваць у цэласщ.
Хто гэтаму не верыць, няхай наведаецца да самога
Май сея.
А у тар
УСТУП
Як был! яшчэ мы дзетк!,
Усе «Завет» вучыл! «ветх!»,
Аб Адаме ды Абраме
Гаварыл! часта з нами
Казк! тыя усе дазвання
У «свяшчэнным» ёсць «nicamri»;
31
Яно «Б1бл1яй» завецца,
Па-яурэйску яно — «Тора».
Там Hi капл! прауды, здэцца,
А маны дык цэла мора,
Толью, мусщь, вось за тое
Яно й л!чыцца святое.
Хто ж nicay у KHiry тэту
Аб стварэнш хоць бы свету?
Hi жывёлы ж, Hi людзей
Не было тады тдзе.
Вам на тэта багасловы
Тут адкажуць слова у слова
I адкажуць згодна усе,
Што nicay яе Майсей.
Бог Майсею па сакрэту
Сам пра тое гаварыу
На Сшайскай на тары,
Ну, а тэты — усяму свету.
Hanicay Майсей тут многа
Пра тварэнне свайго бога
I пра продкау, пра дзядоу,
Што тры тысячы гадоу
Там жыл! раней яго,
I дайшоу аж да таго,
Што ён нават сваю смерць
Сам атсвае й хаутуры,—
Вось даверл!вым натурам
Тэта трэ на увазе мець.
Справа у тым, што тых «майсеяу»
Шмат на свеце бог насеяу:
Дзе адзш нягладка хлусщь —
Там друг! nanpaeiy, мусщь.
Ну, ды нас не лыкам мераць,
Мы не думаем iM верыць;
Сцежка к праудзе у нас адна:
Мы павшны узяцца сам!
Пакапацца у тым «nicaHHi»,—
Дзе там прауда, дзе мана.
Тут на увазе маю я
Уласна «Кшгу Быц1я».
32
ШТО, ПАВОДЛЕ Б1БЛП,
БЫЛО ДА СТВАРЭННЯ СВЕТУ
Тысяч сем гадоу з паловай
Будзе, як зямля уся наша
Не зямля была, а каша,
Калатуша, адным словам:
Цемра, гразь, вада, паветра,
А усё разам — бездань, нетра.
Што ж pa6iy там бог Элопм?
(Назвы бога был! дзве:
I Элопм 1 Ягве).
Невядома тое мног!м,
Тайна тэта й для Майсея.
Прачытау вось KHiri усе я,
Ну а звестак не знайду.
Тольк! ёсць, што «божы дух»
Над вадою там найуся,
Бог жа, мус!, у калатушы
Той папоцемку мяйуся,
Сам угразшы аж па вушы.
(Ц! не лепш бы богу й духу
Вандраваць было пасуху?)
Вёу так «працу» тэту ён
Не адз!н гадоу м!льён, ;
А, м!ж !ншым, тэты бог
«Усё ведау, усё мог».
Як пав!нна б была звацца
Сёння у нас такая праца?
Тут ад бога, проста скажам,
Вельм! пахне сабатажам.
Так i жыу ён горш за быдла,
Але урэшце усё ж абрыдла.
СТВАРЭННЕ СВЕТУ
Як тварыу наш свет Элог!м,
Вы дагадвайцеся сам!,
Бо у «свяшчэнным» тым «шсанн!»
Дык сам чорт паломщь ног!.
Тут вось Б!бл!я гаворыць,
Што усё бог Элопм творыць,
А у другой пасля главе,—
2 Зак. 204
33
Што яго тварыу Ягве.
На адной глядз!м старонцы —
Ясна сказана давол!:
Чалавека перш за сонца
Бог стварыу i за жывёлш,
А У друг!м знаходз!м месцы,
Што ён створаны нарэшце.
Але з вам! мы найболей
Тут зачэшм казк! тыя,
Што у часы яшчэ старыя
Нам папы казал! у школе.
Ну, Дык вось цяпер аб гэтым,
Як наш свет зраб!уся светам...
Жыць у цемры без работы
Богу болып няма ахвоты,
I вось ён без л!шн!х слоу
Буркну^: — «Хай будзе святло!»
Зразу дзень зраб!уся з ночы,
Бог працёр далонню вочы
(Навярнулася сляза).
— Добра! — потым ён сказа^.
— Вось дз!вак! Чаму ж бы мне
Не зрабщь таго раней?
Але скуль святло бярэцца,
Бог ! сам не ведау, здэцца,
Бо пра сонца ды пра зорк!
Не было яшчэ гаворк!.
Прайшл! вечар, ноч i ранне,
Надышоу друг! ужо дзень,
Ну вось так усё дазвання,
Як i у нас цяпер !дзе.
А назаутра бог Элог!м
Нездаволены быу мног!м...
Лраудз!вей за усё, адным —
Тым абшарам вадзяным.
Бо вакол, як ск!нуць вокам,
Скрозь — i бл!зка, ! далёка —
Болып н!чога не в!даць,
Тольк! Усё — вада й вада.
Бог падумау: «Дрэнна справа —
Вечна болтайся ды плавай,
На сух!м н! стаць, н! сесц!».
I рашы^ за працу узяцца —
Асушэнне там правесц!.
34
Закипела у яго праца
(Не рукам! — языком,—
Так тварыу ён век-вяком).
Вось сказау Элопм слова —
Сцяна цвёрдая гатова.
I яна ужо (зноу па слову)
Падзял!ла напалову
Той бязмерны глыб вады —
Часць сюды, а часць туды.
А цяпер вам ведаць трэба,
Што было сцяною неба.
Нашы хлопцы тянеры
Дык не хочуць таму верыць,
Кажуць, цвёрдая сцяна —
Гэта выдумка адна.
Ды i мы $ сцяну не верым...
Дзень на трэц!, нам вядома,
Бог быу тым жа «!нжынерам»
Ды у дадатак «аграномам»:
3 дапамогаю гаворк!
Ен зрабгу лагчыны, горю,
Воду усю сабрау у моры,
Аюяны ды азёры;
Загадау пасля зямл!,
Каб яна дала расл!н.
I палезл! дрэвы, травы,
Кветк! з колерам яскравым —
Уся зямля зазелянела,
Паглядзеушы на траву,
Бог сказау: «Вось гэта дзела!
А я столью год жыву
Дзхваком на свеце божым
I не ведау, што прыгожа».
Тэту скончыушы гаворку,
Бог прылег пасля на узгорку
I праспау, як ноч вял!ка
(На cyxiM, а не у вадзе),
А за ноччу ж дзень !дзе.
Дзень чацвёрты быу па л!ку.
Прахатуся бог знянацку,—
Бачыць ён — паудня, не ранне.
Што тут зробпп да змяркання?
I рашыу рабщь ён цацкг.
Зноу ён словам! гаворк!
35
Робщь сонца, месяц, зорю,
Зорак болей як мага,
I аддау пасля загад,
Каб найболыпае свяидла —
Сонца — толью днём хадзьла,
Рэшта меншых — толью уночы.
(Так i ёсць, бо «бог так хоча».)
Я згаджуся разоу дзесяць,
Што патрэбны зорю й месяц,
Бо без ix, мы проста скажам,
Ноч была б чарней як сажа
I, напэуна, я дауно сам
Быу бы ужо з разб!тым носам,
Бо хаджу па вечарох.
Толью дз!ва мне бясконца,
Вось на nixa тэта сонца
Утварыу, нарэшце, бог?
Бо было ж ужо святло
Ды, напэуна, i цяпло,
А то йначай на зямл!
Дрэвы, травы б не расль..
Вось настау ужо дзень пяты,
А Элопм наш заузяты
Яшчэ светам нездаволен
I пачау тварыць жывёлш.
Ажыл! марсюя глыбы,
Заюшэл! раю, рыбы
Рознай формы й пекнаты,
I акулы, i юты,
I апды — кракадзьлы
Перад богам захадзьлц
Жабы, яшчарю i гады —
Усе жыццю без меры рады —
Паднял! страшэнны сык,
Выстауляючы язык.
Бог падумау: «Эх, дурны!
Ну, на чорта ж тут яны?
Хто стварыць мяне прымуйу
Тэту гадкую брыду?
Проста толку не знайду;
Я ж цяпер ix сам баюся —
I няйначай будзе трэба
Уцякаць ад ix на неба».
36
Xi6y тэту каб паправщь,
Як тварца сябе праславщь,
Пасля змей, акул гарлатых
Бог стварыу яшчэ крылатых,
I народы розных птушак
Па-над морам, па-над сушай,
Па-над лесам i балотам
Пранял! паветра лётам,
Хто высока, а хто изка,
3 крыкам, карканием i искам...
I на шосты нават дзень
Тая праца у бога йдзе.
У тэты дзень наш бог Элогхм
Натварыу чатырохнойх —
Коней, козау ды кароу,
Ды шчэ розных там звяроу.
Як тварыу, яюм начыннем —
Не знайшл! мы тлумачэння.
Нам яшчэ не ясна трошку —
Ц1 стварыу тады бог мошку,
m з’яв!лася сама?
У «тсанш» штось няма.
Натварыу так бог жывёлш
I ужо надта быу здаволен,
Ды яшчэ вось працы нейкай
Аставалася крыха —
Трэба ж iM i пастуха!
Стау тварыць ён чалавека.
Не падумайце благога
Наконт гэтага пра бога,
Ен набрав у жменю глшы
I дабав!у туды слшы;
Як размякла уся яна,
Дык зляшу ён балвана
«По подобию» свайму.
А пасля ужо бог яму,
Не шкадуючы, пад нос
«Духу божага» паднёс.
(Так па-боскаму, здаецца,
Нашатырны сшрт завецца.)
Той жа чхнуу i ураз прачнууся,
Перад богам апынууся,
I адразу, паушы нщма,
Стау ён славщь i малщца.
37
Бог падняцца загадау
I назвав яго «Адам».
Так1м чынам, мы тут бачым,
Што Элопм быу, няйначай,
Саматужшк i няумека,
Бо ён нават чалавека
Робщь пальцам! ды з глшы —
Спосаб над та прым!тыуны!
Мы пабачым з вам! далей,
Што Адам ужо без бога
Спосаб той удасканал!у
I пачау тварыць з н!чога.
Бог пасля зраб!у парад,
Прапусц!ушы ycix жывёл!н,
Хоць Адам i быу не рад,
Бо яму бог загадау,
Каб !мя ён кожнай дау,—
А заолагам н!кол!
Не прыйшлося яму быць,
Бо ён тольк! нарадз!уся.
Але з богам што ж раб!ць?
Ен i нехаця згадз!уся.
I язык хоць намазол!у,
Але ycix назвау жывёлш.
Прауда, што у бога мэта
Дык не тольк! была тэта,
Як раб!у парад жывёлау:
Бач, Адам жа быу жан!х,
Дык бог думаУ,— прыйдзе у голау
Нежанатаму Адаму
Выбраць жонку пам!ж ix,
Пам!ж гэтых розных самак.
Ды Адам — дзяцюк прыгожы —
Не прыняу намёкау божых.
Сумны ходзщь бог, як хмара,—
Дзе ж узяць Адаму пару?
Неузабаве бачыць бог —
Сп!ць Адам без задн!х ног:
Так знябыуся, небарака,
Называючы звяракау.
Бог тут вушы натапырыу,
3-за халявы выняу нож
Ды к Адаму з !м «даёш!»
I няма чаго грашыць —
38
Мо мудрэй яшчэ Шатры
Стау Адама патрашыць
I, дастаушы умхг рабрыну,
Ен зраб!у з яе жанчыну.
А Адам храпе й шбыта,—
Ну, як быццам ён заб!ты.
Як прачнууся — з!рк улева,
Бачыць — там красуня Ева.
Бог сказау яму: «Адам,
Я табе яе аддам,
Ты ж цалуй яе часцей —
Гэта косць з TBaix касцей:
Яна створана з рабрыны».
Адгуляушы тут радзшы
Ды вяселле адным махам,
Маладыя з божым страхам
Стал! жыць ды пажываць.
Бог пайшоу адпачываць
I захроп на усю святлщу,
Н!бы ён прадау пшашцу.
Свет стварыу, як шшуць, ён
Акуратна за шэсць дзён.
Скончыу працу бог жанчынай,
А назаутра адпачынак:
Шабас быу якраз, субота,—
Грэх жа брацца за работу.
ПЕРШАЯ ПАРА I ПЕРШАЯ КАРА
Пам!ж Тыграм i Еуфратам
(Так мы у Б!блп чытаем)
Насадз!у бог сад багаты
I назвау ён сад той раем.
Усяляк1х там жывёлш
У тым садзе ёсць давол!,—
Шчыплюць трауку пам!ж дрэвау,
Бог прывёу Адама й Еву
У рай ды кажа:
— Вось вам, дзещ,
Тут садзецеся й жывеце,
Тут яды вам ёсць да чорта:
Вось антоны, вось апорты,
Вось i слуцк!я вам бэры
39
Тут в!сяць, шбы збаны...
Адным словам, тут без меры
Рознай ёсць садавшы:
Не лянуйся, не ляжы,—
Еш, хоць пуп расперажы.
Тольк! вось чаго не ешце —
Ан! яблычка, н! звания —
3 дрэва «зла й дабра пазнання»,
Так i з «яблын! жыцця»,—
Бог сказау людзям нарэшце,—
Кал! укусще — капут;
Рэшту ешце, што хаця.
Так сказаушы, зараз тут
Бог пайшоу, а цётка Ева
(Вось щкавая была!)
Падышла як бач да дрэва,
Дзе дабра пазнанне й зла.
На тым дрэве сядзеу зм!й,
А у тым змпо сядзеу д’ябал.
Ен да Евы:
— Слухай, баба,
Чаму яблык не яс!?
Ты не бойся, з’еш вазьм!
Ды Адаму заняс!...
Што? Ад бога забарона?
Эх, варона ты, варона!
Вы дурней малых дзяцей:
Бог х!труе перад вам!,
Бо ён знае — як з’ясце
Хоць адз!н вы яблык тэты,—
Сам! станеце багам!,
Запануеце над свеТам.
Рв! ды еш на мой адказ!
Паглядз! ты, як! сорт,—
Куды к чорту твой апорт!
Ева тут за яблык — раз!
Есць сама, частуе мужа,—
Спадабауся яблык дужа.
А тут зараз бог з-за куста
Як гукне: — Гоп-гоп! Адам!
Каб табе было там пуста!
Дзе ты дзеуся? Вось брыда!
Той, запхаушы рот агрызкам
У адказ: — Я тут, я бл!зка!
40
— Дык чаго ж забрауся ты
3 цёткай Еваю у кусты,
Вось я только тут дз!улюся?
— Божа, я цябе баюся,
Чую, божа, я твой гне^...
— Бо ты, мусщь, яблык еу
3 забароненага дрэва?
— Еу, ды я невшаваты:
Спакус!ла мяне Ева,
Тая вось, што ты мне усватау.
— Ах, дык гэта ты, зараза,
Усяе бяды прычына?! —
Навал!уся бог адразу
На змярцвелую жанчыну.
— Я таксама тут нявшна,—
Адказала ум!г жанчына.—
Мяне змш угаварыу,
А ты ж сам яго стварыу.
I па-мойму гэтаксама
Не $ чым тут вшщь Адама,
Еву й зм!я, ycix Tpaix,
Бо сам бог тварыу жа ix.
Ен жа ведау загадзя,
Хто i што рабщь з ix будзе.
Але строг! ён суддзя,
I людзей нявшных судзщь,
Я б сказау, бесчалавечна:
Цяжкай катаргаю вечнай
Пакарау стары Адама;
Еву зноу жа гэтаксама:
Ен сказау, што усе жанчыны
Будуць служкам! мужчыны,
I раджаць хоць будуць з болем,
Не адмовяцца школ!.
Зм!я ён пракляу патом —
Вечна по^заць жыватом,
Вечна землю тольк! есц!.
Скончыу бог той суд, нарэшце,
Ды прагнау людзей ён з раю
(Вось за яблык як карае!),
Зачын!у, замкнуу за !м!.
Не зламал! ж каб замка,
41
Дык наняу вартаушка:
Ен паставху херувхма.
Той з мячом i ноч, i дзень
Рай шльнуе ад людзей.
Першым людзям злосць i гора
Ды у дадатак яшчэ сорам,
Што абое галышы.
Чырванеючы сунщай,
Ева тут сказала: — Фэ!
Шый, Адам, ты галхфэ,
Ну, а я сабе спадшцу
Гэтаксама буду шыць;
Дзеля гэтай жа прычыны
Кушм швейную машыну.
Скора так яны зрабьл! —
Сорам сяк-так свой прыкрылй..
Вы не крыудзщеся дзетк!,
Як хто вас часам! улетку
Запарве у садавше,
Ды лазою па сшне.
Бог за яблычак мажэ
Пакараць яшчэ цяжэй.
У гэтай казцы, я адзначу,
Простай логйа не бачу:
Ну калх ж, мае братк!,
Д’ябал створаны так!
Ды служака-херувхм
3 вогненным мячом свахм?
Як1м чынам, хто ix творыць? —
Нам «шсанне» не гаворыць.
I яшчэ няясна трошк!
Тое нам, што бог жывёлы,
Ну, напрыклад, скажам, копий,
I не праклхнау школ!,
Як i розных шшых самак,
Бо мы ж бачым, што яны
Не ядуць садав!ны,
Але у муках жа таксама
I яны раджаюць дзетак.
Як жа поп тлумачыць тэта?
42
KAIH I АВЕЛЬ
Як цяжарнаю хадзьла
Ева, мы сказаць не можам,
Толью KaiHa радзьла
I Л1чыла сынам божым
(Мусщь, з ёю бог Элопм
Настауляу Адаму pori).
Год прайшоу, мо болей года,—
Ева зноу ляжыць на лаве:
Прывяла жывёлавода,—
Нарадз1уся тэта Авель,
Сын Адамау, чалавечы
(Добры быу пастух авечы).
Значыць, Авель-маладзец
Гадава^ гурты авец;
KaiH-брат быу земляробам.
Раз яны зраб!л! спробу
Адначасна у адным месцы
Богу хабару прынесщ
(Па-б1блейскаму — ахвяру).
Авель тлустых тылкау пару
Ды у дадатак цёрла лою.
(Ласы быу той бог Элопм!)
Дар жа KaiHay не тлусты:
Ен прынёс гарбуз, капусты
Можа, пяць ц! шэсць галовак,
3 дзесяць мо яш марковак,
Быу, напэуна, кроп пахучы.
Ен усё звал1у у кучу.
Развял! агонь браты
Ды... разявьл! раты:
Куча Авеля шугае,
Дым да неба проста мкнецца;
Не гарыць шяк другая
Ды й гарэць, не будзе, здэцца,—
Дым качаецца па полк
Гэтым надта нездаволен
I абражан нават KaiH —
Што за штука тут такая?
Дзьмухау-дзьмухау, поркау-поркау —
Не гарыць капуста й моркау.
Аж змяшуся хлопец з твару:
Не прымае бог ахвяру,
43
Люб!ць Авеля ён болей!
Kain клнснуу брата у поле
Ды даубежкаю па лбе —
Вось як лепшым быць табе!
Ухадз!уся ды дадому
Ен !дзе, спусщушы нос.
Бог тут Кашу дапрос
(Бач — яму не усё вядома!):
— Прызнавайся,— кажа,— кат!
Дзе ты быу i дзе твой брат?
— Чорт вас ведае дый з братам,—
Кажа Ка!н,— дзе ён зшк:
Воук мо з’еу — пры чым жа я там?
Што я брату — вартаушк?
Бог тут болей зазлава^
I да Ка!на ён зноу:
— А чаму на пальцах кроу\
Ды у крыв! уся булава?
KaiH бачыць, што не жарты,
Што та!цца болын не варта,
Бо на вока усе улпа,—
Страх узяу яго вялпс!.
Зараз богу ён у ног!:
— Ой, даруй мне, бог Элог!м!
Не учыняй ты самасуду,
А я болын, дальбог, не буду!
Але бог не даравау,—
Кару дау-так! забойцу:
Ен зраб!у яго вандроуцам,
Каб той вечна вандравау;
Каб не меу н! на хвыпнку
Н! спакою, н! прыпынку.
Тольк! бачым мы праз год,
Што забойца у зямл! Нод.
Ажан!^ся там ён скора
I старауся так, як мог:
Збудавау вял!зны горад
I назвау яго «Энох».
(Ну, а дзе ж за брата помета?)
Вел!зарнае патомства
Ен пусц!у на свет пасля
(Трэба ж горад засяляць!).
Бацька з маткаю ад гора
Тут уцешыл!ся скора:
44
«Памал!уся» раз Адам,—
Зноу бог Еве сына да^,
I назвал! яго С!фам.
Стала зноу лагодна, ц!ха.
Тольк! дз!в!ць мяне тэта:
Скуль з’яв!лася кабета,
Што жан!уся з ею Ка!н?
Дзе расла ! хто такая?
Зноу жа — як мог Kain скора
Збудаваць адзш той горад?
I як! у 1м чорт сядзеу? —
Не было ж н!дзе людзей.
ПАТОП
На л!стках «свяшчэнных» кн!г
Пра патоп ёсць казк! дзве:
То людзей ташу Ягве,
То тап!у Элог!м !х.
Але вось што пра патоп
Я дазнауся, хоць не поп.
Людз! усе жыл! па двое
(Што ж, живым на уме жывое —
Тут няма чаму дз!в!цца).
Стал! множыцца, пладзщца,
Насял!л! землю густа,
I... пайшла м!ж !х распуста.
Там раздураныя дзеук!,
Што паходз!л! ад Еук!,
Заужды з хлопцам! грашыл!,
1м чаплял!ся на шы!.
I грашыл! (пам!ж нам!)
Нават з «божым! сынам!».
— Ну ! публ!ку ствары;у я! —
Бог ста у каяцца нарэшце: —
I малыя ! старыя —
Хоць вазьм! ды ycix павесь ты.
Мне ужо страшна надаела
3 !м! тут валынка уся:
Баба клопату не мела,
Дык кушла Нарася!
I за што такая кара?
45
I нашто я усё цярплю?
Эх! нашлю я лепей хмару,
Усё жывое патаплю.
Вось ён зараз тут за шапку
Ды прыйшоу, ды кажа Ною:
— Заужды ты на задшх лапках
Ходз1ш, Ной, перада мною.
Самы праведны ты у свеце,
Дык паюнуць на завод
Маю я цябе на мэце,
Ну, а рэшту — увесь народ
I жывёл1н розных тышчы,
Праз сем дзён патопам знйпчу.
Вось запомш добра гэта
Ды зав! у падмогу хлопцау —
С!ма, Хама i Яфета —
I будуй скарэй сабе
Вел!зарны карабель:
Даужынёю трыста локцяу,
Пяцьдзесят шырачын!,
А увышк! так локцяу трыццаць,
Каб у 1м ты мог змясцщца
I нявестш, i сыны;
Ды нячыстай рознай твары
Па адной вазьм! ты пары,
A ycix чыстых па сем пар.
Ну, не чухайся, а жар!
Ной, вядома, не марудз!у,
I да тэрмшу яшчэ
Увайшл! жывёлы й людз!
У збудованы ка^чэг.
Правда, можна тут дзхвщца,
Як з ycix канцо^ зямл!
Хутка «твары» усе прыйшл!?
Як яны магл! змясцщца
У невялшм карабл!?
1х жа там было шмат тысяч?
Але Ною гора мала —
Раз начальства загадала,
Дык здыхай, але мясщся!
I харчы запас вял!зны
(На паугода так прыбл!зна)
Ной на ycix забрау з сабою.
Любата — жывецца Ною.
46
Хто ж "астауся, таму згуба:
Кал! лше дождж, як з луба,—
Сорак дзён так i начэй,
Hi6u з рэшата, цячэ.
Разл!лося усюды мора,
I лясы пакрыла, й горы,
Паташла усё зямное,
Апрача, вядома, Ноя...
Хай жа ужо грашыл! людз!,
Мы спрачацца тут не будзем,
А за што ж вось пакаран
Воук, асёл, пацук, баран,
Ц! варона, ц! каза?
Поп, напэуна б, тут сказау,
Што была й жывёла грэшна,
Тольк! гэта слухаць смешна,
Ды не несла ж кары рыба,
Менш яна грашыла х!ба?..
Як праплавау Ной паугода,
Стала добрая пагода.
Як падзьмул! тут вятры,
Дык ваду усю дю за тры
Пазганял! яны у мора,
А за гэтым ужо скора
На тары, на Арараце,
Затрымауся той каучэг.
«Мо стащь там i яшчэ?» —
Могуць часам запытаць.
Сам не быу н!кол! я там,
Але нашы летуны
Дык не так дауно лятал!,
Асядлаушы птушку з стал!,
Над тарою Араратам...
Што ж там бачыл! яны?
Дрэвы, камень, трох! снегу,
I н!якага каучэга
Не знайшл! на Арараце...
Часу дарма Ной не трац!у:
3 карабля на землю выйшау.
I, як Б!бл!я тут niina,
Ен бязмерна быу здаволен
Ды прынёс ахвяру богу,—
47
Ус1х чистых па жывёле.
Навярнуу ён мяса стогам,
Падпал!у, i смачны дух
Казытау у бога нюх,—
Аж губам! бог зацмакау
(Ласы быу ён да прысмакау).
Ной па гэтым з Ягавой
Утварыл! дагавор,
Што школ! ужо людзей
Бог не зшшчыць болып патопам:
Зг!не Аз1я у вадзе,
Астанецца хоць Еуропа.
— Зашсаць бы тэта трэба,
Хоць вунь там на Kpai неба,—
Кажа бог.— Ды толью дрэнна,
Што зусгм я нетсьменны:
Не хадзху малым у школку,
Расшсацца не магу,
Дык пастаулю хоць дугу.
Вось i маем мы вясёлку.
ПЕРШЫ П'ЯНЩА
Вам ужо вядома тое,
Што у праведтка Ноя
Было роуных тры сыны,
Усе жанатыя яны
I мужчыны $ самай cine.
Хлопцы сеял!, кас!л!,
Як паспее жыта, жал!,
Адным словам — не ляжаль
Сам жа Ной пасля патопу
Аб ядзе малы меу клопат:
Здау усё ён на сыно^.
Насадз!ушы в!наград,
Щсну^ сам i niy в!но
(Выпщь быу заусёды рад).
Ен вшо niy не кшшкам,
А часцей за усё вядзерцам:
Моцны быу i лбом 1 сэрцам,
Але усё ж xaniy раз лппку,
Што дарэшты розум стращу
I, сарваушы усё дазвання,
48
Што было на !м, убранне,
Так уклауся голы спаць ён.
А сынок малодшы, Хам,
Ц! не вышушы быу сам,
Бо, пабачыушы старога,
Ен падняу страшэнны рогат
(Хлопец, мусщь, быу вясёлы).
ПасмяяУся Уволю сам,
А пасля гукнуу братам:
— Гляньце, хлопцы, бацька голы!
— Быу дагэтуль ты дуршла,
А цяпер здурнеу зус!м,—
Стау тут лаяць Хама CiM.—
АдвярнуУ бы убок хоць рыла,
Дык ён, шэльма, зубы скалщь!
Вось устане — не пахвалщь,
Ен правучыць цябе, гада!
I яны з Яфетам задам
Падышл! да бацьк! скора
I прыкрыл! яму сорам.
Кал! выйшау вгнны чад,
Ной устау, судзщь пачау.-
I на сына Хама ён
Налажыу так! праклён:
— Хам зняважыу мяне, дзец!,
Дык вось будзе ён за тэта
Служкай С!ма i Яфета,
Покуль будзе жыУ на свеце,
I патомк! нават Хама
Будуць служкам! таксама
Заужды у нашчадкаУ Яфета
Покуль свет стаяцьме светам.
Пасля гэтага на свеце
Трыста год, да самай смерщ,
Так бясклопатна жыу Ной,
Тольк! гнау ды niy в!но,
Н!бы мы цяпер вадзщу;
Не было н!дзе м!лщый —
Не было каму забраць
Самагонны апарат.
Вось якою нас маною
Пра патопы ды пра Ноя
Трактавал! служк! неба!
49
1м давесц! было трэба,
Што працоуны люд таксама
Есць патомк! таго Хама;
Што павшны з!му й лета,
Адным словам, круглы год,
Лщь яны крывавы пот
На панбу — «сыноу Яфета».
ВАВ1ЛОНСК1 МЕТАД
Быу адзш тады на свеце
Тольк! горад Вавьтгон,
Болып н!як!х не было.
Людз! простыл, як дзещ,
У адным жыл1 там месцы,
I адна была у ix мова,
А другой не знал! й слова.
Вось уздумал!, нарэшце,
Тыя людз! (гэта яс трэба!),
Каб дабрацца як да неба.
Намяс!л! кучу гл!ны
I давай рабщь цагл!ны,
3 цэглы веясу будаваць.
Як дайшла да бога чутка,
Стала бога турбаваць,
На зямлю сышоу ён хутка
Паглядзець, што тут за трасца.
Няуясо людзям тым удасца
Аяс дабрацца да яго?
Глянуу ён, дык — ого-го —
Задрыясал! у бога лытк!,
Агарнуу старога ясах:
Вежа тая увачав!дк!
Так расце, як на дражджах.
Так залоясна, так упарта
Працавал! усе дзядзьк!.
Бог служатся не на жарты
I... змяшау ix язык!.
Гвалт падняуся, як у сойме,
Кожны гердае па-свойму,
Кожны мае свае словы,
А народу ж тольк! тысяч!
Вось кал! там пачал!ся
50
I замежныя усе мовы.
Доуга людз! балбатал! —
Згаварыцца не магл!;
Рассяляцца тады стал!
Па абшары усёй зямл!.
Пару слоу аб Вавигоне.
Там ру!ны ёсць 1 сёння,
Маюць тысячы гадоу,
А ад вежы н! слядоу,
Hi цаглшк!, н! кала —
Так яна там 1 была!
АБРАМ ДЫ САРА — Ц1КАВАЯ ПАРА
Кажуць, праайцец Абрам
Быу здаровы ды дзябёлы,
Шмат меУ рознага дабра,
Коз ды !ншае жывёлы,
3 мясам быу i з малаком,
Жыу багатым кулаком.
Меу яшчэ ён жонку Сару.
Выглядала яна з твару
Сакав!та, маладжава,
Тольк! дзетак не рад ж ала.
Не тужыу Абрам спачатку,
Жыу сабе не гаравау,
Прыбауляу патроху статку
I са статкам вандравау
Па абшарах Ханаана.
Але стала тут пагана:
Надышоу паморак, голад,
Начала здыхаць жывёла.
Тут Абрам i «ах!» i «ох!»—
Вось яму з’яв!уся бог
У той час, кал! ён спа^,
Ды Угаварваць яго стау:
— Слуг вазьм!, жывёлу, жонку
Ды йдз! у шшую старонку,
Тольк! далей за мяжу,
Куды я табе скажу.
Ты выконвай волю божу,
Дык я так цябе размножу,
Дзеля нашага знаёмства
51
Павял1чу так патомства,—
Вудзе унукау, як пяску:
Ты ж — дзядок яшчэ у саку.
(Хто што думав, то й снщца —
Сшць так курыцу лкща.)
А было ж ужо Абраму
Семдзесят пяць год тады.
Цётка Сара гэтаксама
Мела бабчыны гады —
Шэсцьдзесят было ёй з гакам,
А цвьла кабета макам.
Тут задумауся Абрам:
— Трэба йсщ, але куды б тут?
Не прыдумаю i сам...
Пойдзем, Сара, да Eriirra,
Знаць, на гэта воля божа.
Только вось чаго баюся:
Надта, Сара, ты прыгожа
Ды прывабная бабуся.
Схопяць там мяне, ухаутураць,
А цябе к сабе патураць.
Як падумаю, дык — страх.
Лепш кажы ты, што — сястра.
Не брыкайся, зно^ жа, надта,
Як захоча хто багаты
Ды з табою... пагуляць.
Нам няма чаго губляць,
Кал! б хто й... пацалава^.
Бо мне гэта хоць не м!ла,
Але тут не у гэтым с!ла:
Бач, мая мне галава
Даражэй, ты ведай гэта,
Чым цнатл!васць у кабеты.
I Абрам тут не укляпауся,
У Ейпце ён папауся:
Як з’яв!уся туды ён,
Сару згрыбц!у фараон.
За «сястру» Абраму выкуп
Фараон той дау вялпа —
Слуг, вярблюдау i аслоу.
Ашсаць не хошць слоу,
Што за Сару той Абрам
Рознай рознасщ набрау.
Фараон, аднак, дазнауся,
52
Што з замужкаю звязауся,
I тут раптам занямог.
— Пакарау мяне, знаць, бог!
Бяры жонку — й фур за браму! —
Ен загадвае Абраму.
— За айднае штукарства
Выб1райся з майго царства!
А таму i не бяда:
Усё — н!бы з ryci вада;
На Егшет мог пляваць ён —
За 1м i Сара, i багацце.
Сара стала ужо старая,
А дзяцей жа усё няма;
Дый раджаць то не пара ёй,—
Добра ведае сама:
Начало драхлець i цела,
А дзяцей усё ж хацела.
Яна й кажа раз: — Абрамка!
У мяне Агар служанка.
Кал! хочаш, я аддам —
Ты вазьм! сабе яе,
Але дзетк! то мае.
— Добра,— кажа тут Абрам,—
Кал! ты дазволйп, Сара,
Да Агары йду я зараз.
(Бач, рабыня маладая
Лепш за жонку выглядала,
Дык спяшауся як мага).
Зацяжарала Агар,
Зазлавала цётка Сара:
Ей, вядома, крыудна стала,
Цершпвосц! не хващла —
Мужу сцэну закащла:
— Ах ты, порхаука старая!
Бог цябе хай пакарае,
Што змяняу сваю ты жонку
На рабыню, на служанку.
Я дала Агар да часу,
Але, бач, як! ты ласы!..
— Дык ты ж, Сара,— гаспадыня,
А яна — твая рабыня:
Распрауляйся з ёй сама,
53
Xi6a ж болей слуг няма?
Хопщь гэтага дабра,
А плацщь ёй ал!ментау
Я не буду Hi працэнта,—
Адказау тады Абрам.
I служанка тая скора
Зажыла ад Сары гора:
Яе часта Сара б!ла,
А нарэшце прыпякла,
Што няшчасная рабыня
Аж не вынесла — уцякла.
Але Сары дапамога
Падаспела тут ад бога,
I служанку ураз анёл
У пустын! пераняу.
Жаху ён паддау Агары
I вярнуу у рук! Сары.
А служанка ледзь хадз!ла,
Скора й сына нарадзьяа.
Сара з «праайцам» назвал!
Сына гэтага — 1зма!л.
Кал! хто з вас хоча у лона
Праайца таго Абрама,
Дык не будзь, браток, варонай,
А раб! i ты таксама:
Зарабляючы чырвонцы,
Спекульн! часом на жонцы,
Да служанк! уважны будзь —
Сёе-тое прыдабудзь,
Пасля з дому вытурай,—
Пападзеш адразу у рай.
ДРАМА У АБРАМА
Меу Абрам ужо са сто,
Дзевяноста было Сары,
I вы ведаеце што? —
У паважнай гэтай пары
Нарадз!^ся сын 1сак.
Разважайце так i сяк,
Ц! то дз!ва, ц! не дз!ва,
54
Тольк! Сара нарадзыха...
Але тэта ^бок адкшем,
А паглядз!м, што з ix сынам.
Ен падрос, тады у Абрама
3 iM чуць-чуць не выйшла драма.
Раз, вось так, як i раней,
Да Абрама прыйхпоу бог
(Ну, вядома, што у сне —
Ен хначай жа не мог)
Выпрабоуваць цвёрдасць веры.
(Недаверны быу без меры.)
Вось i кажа ён: — Абрам!
Ты ужо ведаеш i сам
Мае звыча! i смак,
Што люблю я, грэшны, часам
Пажыв1цца смачным мясам.
А у цябе ёсць сын 1сак,
Ox i мяккх, ox i тлусты,
Вось так!я мне да густу.
Дык ты просьбу маю уваж —
На вячэру яго усмаж.
На тары на Марыя
З’ем сваю вячэру я.
Што звярзлося уначы,
Дык Абрам усё дазвання
За сапрауднасць пал!чыу.
Ен назаутра устау заране,
Дроу на cniHy усклау аслу
Ды, пазваушы пару слуг,
Ды, набраушы у чэрап жару
(Hi запалак, Hi лсрасала
Яшчэ публйса не знала),
Ен павёу на смерць ахвяру.
Дзень !дзе, друп !дзе,
Не в!даць тары шдзе.
Як прайшло аж тры пары,
Падышоу ён да тары.
Слуг з аслом тады пакшуу,
Harpysiy дрывам! сына,
На тару павёу яго,
Нож нясе сам i агонь.
Там алтар 3pa6iy ён з дроу,
Палажыу на ix Тсака
(Плакау, пэуна, небарака)
55
I... прал!у бы зараз кроу,
Бо ужо нават нож падняу,
Ды анёл яго суняу:
— Пачакай, Абрам, не рэж!
На душу ты грэх бярэш:
Бачыць бог i рад без меры,
Што так! ты цвёрды у веры
(А раней дык знаць не мог!
Ну, як! ж тады ён бог?)
Глянуу ёлупень стары,—
Недалёка у гушчары
Бачыць ён — стащь баран,
Зачашушыся рагам!,
Тольк! дрыгае нагам!.
Прывалок яго Абрам
I, як Б!бл!я нам кажа,
Замест сына богу усмажыу.
Вось i у наш век дзе-шдзе
Есць на свеце дзпсуны,
Што багам сва!м яны
Ахвяро^ваюць людзей.
Што ж, урэшце, тут выходзщь?
Дзе ж яны — марал! тыя,
Непарушныя святыя,
Аб як!х папы даводзяць?
I ц! ёсць дзе той дуршца
Ц! фанатык ды гарэза,
Каб, як сон дурны прыснщца,
Сына уласнага зарэзау?
ПРА САДОМСКАЕ БАЛОТА
I «ПРАВЕДН1КА» ЛОТА
Мног!м, пэуна невядома,
За што бог так пакарау
Бедных тубыльца^ Садома.
А ужо ведаць бы пара!
Бог наслав агню i серк!
Ды яшчэ якойсьц! трасцы,
Бо жыл! там недаверкк
Грэх адзш здарауся часта:
56
Людзям гэтае старонк!
Не патрэбны был! жонк!.
Бог пра тэта нейк дазна^ся7
Але йсц! у Садом баяуся:
Што шукаць бяды на голау,
Могуць часам абязвечыць.
I паслау ён двух анёлау,
Пракурора^ n;i мо следчых.
Добрая была пагода,
I да полудня ад ранку
Лот "той «праведны», як лодар,
Грэуся, седзячы на ганку.
Вось ён глянув — прэцца хтосьц!.
Як з!рну^ на незнаёмых,
Аж спужауся — то ж анёлы!
Ен з наклонам кл!ча у госц!.
Лот напёк гасцям блшоу,
Добра вытл!, канечне.
(Проста дз!ва, што анёл
Есць i п’е, як кожны грэшны!)
Лот паслау yciM пасцелх,
Тольк! легчы спаць хацел!,
Аж тут раптам нейк! гоман...
Гэта тубыльцы Садома —
Хлопцы, жэужык!, мужчыны —
Патрабуюць адным чынам:
— Надавай сюды гасцей!
Мы ix добра пачастуем,
Каб хадз!л! к нам часцей.
Лот, вядома, пратэстуе...
Нам дык смех, гасцям жа й Лоту,
Мусщь, моташна было тут,
Бо вядома, што анёлы —
Народ за^жды надта кволы.
Лот ix выратаваць хоча,—
Ен дае садомцам дочак;
— Не хачу я безгало^я,
Скарыстайце на здаро^е!
Ахвярую лепш дзяцей,
А не м!лых мне гасцей.
— Лезь ты з дочкам! у балота,—
Кажуць тубыльцы на Лота.
— Забауляйся з !м! сам,
А хлапцоу давай ты нам!
57
Ды нахрапам пруцца у дзверы.
Як прыперл! Лота к плоту —
Hi дыхнуць, Hi шкнуць Лоту.
Вось анёлы бачаць тут —
Надта дрэнныя паперы,
Ды наслал! слепату
(Ц! не лепт бы 1м было
На людзей наслаць святло?)
Ад дзядзькоу уцёк тут Лот,
А яны таукуцца у плот
Лбам!, носам, чым папала,
Але што ж... п1шы — прапала!
А назавтра госц! рана
(Мусщь, спалася пагана)
I сям’ю узял!, i Лота
Ды з Садома за вароты.
— Сыпце,— кажуць,— без аглядк!,—
Навядзе тут бог парадкъ
Як пусц!уся Лот бягом!
Як пасыплецца агонь!
Як прарвецца у небе дз!рка!
Як пальецца з неба серка!
Так, як Б!бл!я нам кажа,
Бог Садом дарэшты спляжыу,
А з !м разам i Гамору
(Гэта быу суседн! горад).
Лот м!ж тым ва усе лапатк!
Прэ, адно мьльгаюць пяти.
Але з Лотавай мадам
Хутка сталася бяда:
Ад бяды яна уцякала,
Але збыт была щкава,
Як авечка ц! каза:
Аглянулася назад
I так вокам тольк! — луп!
Дык з яе зраб!уся слуп,
Не дра^ляны — саляны...
— Щ не еу ты беляны?—
Х!м!к, мабыць, запытае.
Бо н!дзе, тхто, школ!
Не 3pa6iy з кабеты соль
Ен таго, дз!вак, не знае,
Што па «xiMii» па божай
Гэта лёгка стацца можа.
58
Ды няхай аб гэтым потым,
Пойдзем далей мы за Лотам...
Гэта «праведтк» стары
Нек змясхцуся у тары
Каля горада Ciropa.
Ен жыве i мала гора,
3 iM жа пара яго дочак —
Замуж кожная з ix хоча.
— Мы дарэмна тут загшем
I насення не пакшем,—
Кажа большая дачка.
— Xi6a вось што... Пачакай!..
Як ты мыслил наконт бацькт?
Ен дзядуля яшчэ хвацкт,
Мы дамо яму вхна,
Потым пойдзе з нас адна...
Хай хоць я, мо на пачатак.
Стала згода м!ж дзяучатак:
Як сказал!, так зрабтл! —
Добра бацьку напатлй
Ен да дочк! да свае,
Як да жонк1, прыстае.
Тая ж (добрая, знаць, цаца!)
I не думала спрачацца.
Неузабаве цераз ночку
Так было й з другою дочкай.
А праз нейкт пэуны час
(TaKi самы, як i у нас)
Родзщь кожная дзяучына
Лоту унука, сабе сына.
Б1БЛЕИСК1 ШСАКА
ПРА СЫНОУ ICAKA
Мы чыталт, што Абрам,
Каб не здарыуся баран,
Дык зарэзау бы для бога
Сына уласнага малога.
Далей з Б1бли птсака
Так гаворыць пра 1сака:
Яшчэ год пражыушы з трыццаць,
Захацеу 1сак жанщца,
I з калымам збыт багатым
59
Ен раба паслаз? за свата
Да далёких сваякоу,—
Дзесьц! нейк! жыу Лаван.
Раб жа той быу — галава!
Не страляу ён лелякоу
I прывёз сястру Лавана
Для 1сака — свайго пана.
Жонка ж гэтая — Рэвека —
Ув!шная, не няумека,
Працаваць магла са смакам
I кахалася з 1сакам.
Ну, а вынпс быу так!:
Два сыночк!-бл!знюк!.
3 ix Icay быу звераловам,
Тэта значыць — паля^шчы,
Ну, а Якау... адным словам,
Жыу пры мамчынай спаднщы.
Бацька больш люб!у 1сава,
Мац! ж Якава таксама.
Дык вось неяк раз Icay
Цэлы дзень дарма гайсау
(Не траплялася звярака),
I дадому ён галодны
Так вярнууся, небарака.
Тут бращшка яго Якау
Сёрбау крупшчак халодны.
— Дай ты мне пасёрбаць крышку,—
Hanpaciy Icay бращшку.
— А аддай жа першародства,—
Адказа^ 1саву Якау.
(Ах, якое «благародства»!)
— Што мне у 1м,— сказау Icay,—
Кал! здохну скора сам...
I аддау, i eV са смакам.
Прайшло чвэрць ц! мо паувека,
Стау 1сак сляпым калекам.
Вось прамац! тут Рэвека
Стала думаць i кумекаць,
Як сляпога ашукаць
Дзеля сына-пестунка.
I прыдумала «прамац!»:
Быу, як воук, Icay касматы;
Вось яна тут узяла
Ды зарэзала казла,
60
Скуру зараз жа злухпла,
Ею Якава накрыла
(Ах, якое хараство!).
Бацька мацнуу, не пазнау:
Ен падумау, што Icay,
I зацвердз!у першынство
Так сва!м благаславеннем.
Пасля гэтага здарэння,
Як прыйшоу Icay дадому,
Ды як стала усё вядома,
Што абуу яго так Якау,
Дык са злосщ аж заплакау,
Думау жулпса забщь,
Ды не мог яго злавщь:
Таго мац! яшчэ рана
Адаслала да Лавана.
Кал! прыйдзе хоць i родны
Да цябе твой брат галодны,
Дык заусёды дзерц! трэба
Восем скур за крошку хлеба.
Дзеля уласнага прыбытку
Ты змяняй на шкуру св!тку,
У казла перараб!ся,
У свшню або у сабаку,
Ашукай калеку-бацьку,
А свайго усё ж ддбхся,
I сумление хай не мучыць,—
Так тут Б1бл!я нас вучыць.
ЯК ЯКАВУ дзядзя
СЛЯПУЮ УЛАД31У
Ад 1сава так пёр Яка^,—
Не дагнау бы i сабакам,
I прыбег аж да Лавана.
Тут было яго спаткана.
Пачал! яны в!тацца,
Пра здароуе стау пытацца
У пляменшка Лаван.
Ды не слухау тольк! Якау,
Бо раск!с ды аж заплакау,
61
Як Рах!льку цалава^.
(Знаць, нйпто была Рахьпь...
Эх, rpaxi нашы, rpaxi!
Не адзш той жулш Якау
На грудзях Рах1л1 плакау!)
Якау стау у дзядзыа жыць,
Дзядзьку парабкам служыць.
Служыць тыдзень, служыць два.
— Што ж,— пытаецца Лаван,—
Будзеш мне дарма служыць
Щ за плату? Ты кажы.
— За Рахьльку я гатоу
Праслужыць аж сем гадоу,—
Адказау тут дзядзьку Якау.
Дзядзька бачыць, што калым
Не так! ужо малы.
Але усё ж Лаван зацмакау,
Бо была дачка другая —
Л!я, большая, сляпая,
Дык хацелася да смерц!,
Каб як-небудзь тую уперцЕ
Для Лавана, як мшутка,
Сем гадоу прабегл! хутка,
I ужо трэба — вось бяда! —
Дочку Якаву аддаць.
Якау жджэ ды не дажджэцца,
Падагнау бы час, здаецца,
Каб скарэй давау бог ночку,
А Лаван — Рах!льку-дочку.
Вось i ночка, вось i дочка,
Вось i белая сарочка,
А надзета на каго,
Блазнюку не да таго...
А назаутра устау з «пахмелля»,
Пралушушы сяк-так бельмы,
Бачыць Якау — побач Л!я.
Тут жангх наш як завые!
А Лаван адно смяецца:
— Табе ж нашы усе законы,
Мабыць, трошачк! знаёмы,
I заусёды так вядзецца,
Што павшен выдаць татка
Дочку большую спачатку...
Паслужы яшчэ сем год,—
62
Цешыць дзядзюшка яго,—
I тады, клянуся я,
Будзе ужо Рах1ль твая.
Той, падзякаваушы «татку»,
Зноу пачау служыць спачатку.
Якау выслужыу гады
I Рахьпьку узяу тады.
Што Hi год сляпая ЛКя
Водзщь дзетачк! малыя,
А у Рах1льк1 справа слаба —
Як дзяучына, ходзщь баба.
Тут на Якава вша,
Як напалася яна:
— Што з табой, Якуб, за трасца?
Ашяк табе не удасца!
Недарэчнасць, а не муж!
А вось з ЛИяй ты чаму ж?
— I хацеу я, ды не мог,—
Кажа Якау,— мусщь, бог
Нас карае за rpaxi.
А тут зноу яму Рах1ль:
— Каб ты так ужо хацеу
Для мяне з табой дзяцей,
Дык служанку узяу бы Валу.
(Так заусёды у ix бывала:
Прыдабудзе муж рабе —
«Госпожа» бярэ сабе).
I выходзщь — рад не рад —
Направляйся, Якау, брат!
Як дазналася пра тэта
ЛИя, плодная кабета,
Зауладала зайздрасць ёю
(Надта прагная была),—
I з служанкаю сваёю,
Зелфай, Якава звяла.
ЛИя, Рохля, Зелфа, Вала —
3 iMi ж клопату не мала,
Паспрабуй iM дагадз! ты.
Ен жа, хлопец цягавИы,
I не скардз!уся, бывала.
63
ЯК ЗЯЦЬ ЦЕСЦЮ
АДПЛАЦ1У НАРЭШЦЕ
Гэтак Якау тузш цэлы
ПуспДу хлопцау на свет белы.
Напладз1ушы шмат дзяцей,
Аддзялщца ён ад цесця
3 цэлай плоймай захацеу
I сказау аб тым нарэшце.
I у цясця на тое — згода,
Ды вось тольк! платы шкода!
Стау пытацца ён, што зяць
За усю службу хоча узяць.
Якау кажа: — Кшь ты, тата!
Ну, якая там зарплата!
Я прашу адно дазволу
Узяць стракатую жывёлу —
Рабых, лысых, беласшнных,
Табе ж чыстую пакшу.
Пагадз1уся з зяцем «тата»
Ды падзякавау ён богу,
Бо авец i коз стракатых
У яго было нямнога.
Якау — жулпс i гарэза —
Тут такую штуку урэза^:
Каб яму болып коз папала,
Hapa6iy рабых ён палак
I, як гнау да вадапою,
Палк! тыя брау з сабою,
Там ix клау каля карыта.
Так ён крау i шыта-крыта:
Самк! чорныя, як галк!,
Углядалюя на палк! —
Быу прыплод ад ix стракаты.
Так наш Якау стау багаты,
Багацей за цесця, мусщь.
Кал! Б!бл!я не хлусщь,
Дык там niina, што сам бог
Красц! Якаву памог:
Якау стау таму багаты
I таму яму «вязло»,
Што да козачак казлоу
Падсылау сам бог стракатых.
64
У Р0ЖК1 3 БОГАМ
Абабраушы спрытна цесця,
Якау дзёру дау нарэшце,
I з жывёлай, i з рабам!,
I з сынам!, як дубам!,
Ен туды падходзщь стау,
Дзе жыу брат яго Icay,
Ад якога у сваю пору
Ен давау таксама дзёру.
Якау х!тры, як лкйца,
Баязл!вы чалавечак:
Кал! уведау ён, што брат
Дуж рабам! i багат,
Дык паслау яму гасц!нца —
Коз, вярблюдау i авечак.
Але й то шчэ невядома,
Як бы стрэл! яго дома,
Каб не сябра яго бог
Яму нехаця памог.
Ц! стары мо быу утугся,
Ц! пад старасць звар’яцеу,
Бог адз!н пра тое знае,
Тольк! з Якавам схашуся —
Барукацца захацеу.
1х хавала цем начная.
Якау быу здаро^, як вол:
Як cxaniy ён бога упол,
Да сябе прыцшнуу шчыльна,
Закрахтау аж «усяшльны»:
Вось-вось-вось ён ляжа, здэцца,
Але пнецца — не здаецца.
Так вадзйпся яны
Цэлу ноч, як певуны.
Дзень на змену ночы йдзе;
Вось узыдзе сонца скора.
Бог зус!м ужо у бядзе:
Як убачаць, будзе сорам.
3 усяе тут моцы боскай
Дау ён Якаву падножку
(Думау вырабщца бог),
Але Якау, як бульдог,
Учашуся мёртвай хваткай,—
Хоць балщь зв!хнёны клуб,
3 Зак. 204
65
Нашнае болей пуп,—
Вось паложыць на лапаткЕ
Бачыць бог, прыперла крута:
Барукацца болып — пакута,
Не хапае ылы божай,
Але й вырвацца не можа.
Стау край неба залацщца,
Небарак пачау прасщца:
— Братка, Якаука, пусц!!
Пашкадуй старой касщ,
Падурэл!, ну i годзе,
Бачыш — ранне надыходзе.
Якау кажа: — Не магу.
Пакалечыу ты нагу,
Дык цяпер за вызваленне
Дай хаця благаславенне.
Бог яго благаслав!у
Быць здаровым ды багатым,
I тады спатканне з братам
Адбылося без крыв!.
Вось падумайце аб тым,
Чаму Якау той святы.
Мо таму, што меу рабоу,
Не pa6iy сва!м гарбом?
Мо таму, што быу багатым,
Абдурыушы бацьку й брата,
Абакраушы гладка цесця?
Мо таму яшчэ, нарэшце,
Ен святога уздзеу вянок,
Што дзве пары меу жанок
I нёс добра абавязк!,
Як адказвау !м на ласк!?
КРЫВАВАЕ ВЯСЕЛЛЕ
Была у Якава дачка,
Што пара б i замуж скора.
Панавау там князь Емора.
Ен не думау, не чакау,
Як аднойчы яго сыну
Стрэць прыйшлося тую Дзшу.
66
I CixeM (так звал! сына),
Кал! глянуу на дзяучыну,—
Пакахау, i ён ёй люб.
Вось у ix фактычны шлюб
(не у царкве i не у касцеле —
Шлюб узял!, дзе хацел!).
Той жа Якау — бацька Дзшы,
Жул!к спрытны i бывалы —
Рад быу, што знайшоу прычыны,
I падняу тут зараз гвалт,
Чаму згвалц!л! дзяучыну.
Хлопец той, сказаць-прызнацца,
I не думау адракацца
Ад дзявочай пекнаты:
Бацьку шле ён у сваты.
Князь быу надта добрым сватам.
— Параднщеся вы з нам!! —
Просщь Якава з сынам!.
— Выкуп дам я вам багаты,
Тольк! дайце вашу Дзшу
Вы за жонку майму сыну.
— Твой жа сын не абразаны,—
Князю хлопцы адказал!,—
I таму ён век-вяком
Нам не будзе сваяком.
Хай ён зроб!ць абразанне.
Тое ж самае павшны
Учын!ць усе мужчыны
3 усяго твайго уладання.
Спахмурнел! князь i сын,
Тольк! ж выхад быу адз!н:
Ус!х мужчын яны сабрал!,
Хто быу рад, а хто не рад,
I учышл! той абрад,
А назаутра усе стагнал!.
(Дурн!, кажучы м!ж нам!.)
Ну, а Якау той з сынам!
Тут узнял! «храбра» меч
I давай галовы сеч:
Пераб!л! ycix мужчын,
I загшуу князь i сын.
Якау тут пазаграбау
I жывёлу, ! рабоу,
I жанок, i ycix дзяцей,—
67
Стау намнога багацей:
Меу рабоу мо кольк! тысяч,
Але, пометы баючыся
За С1хема i Емору,
Ен з награбленым дау дзёру.
СЛОУ ПАРУ ПРА ТУДУ 1 Ф AM АРУ
Я пра праайца 1уду
Доуга тут шеаць не буду,
Скажу коратка зус!м,
Што ён Якава быу сын,
Сын пры гэтым «лепшы самы»,
А щ так,— мяркуйце сам!:
Гляньце з Б|блп цытаты,
Як 1уда быу жанаты,
Як люб!у ён жонку шчыра
(Хананеянка была,
Трох сыночкау прывяла),
Як жат^ ён сына 1ра,
Падабрау яму пад пару
Ен яурэечку Фамару.
1р жанаты жыу нядоуга:
Не угадз!у ён нешта богу,
I паслау яму бог кару,—
Удавой зраб!У Фамару.
Горка плакала яна,
Але быу яшчэ Анан —
Сын 1уды серадолыпы,
Ен за 1ра быУ не горшы.
Каб Фамару абнасенщь,
Бацька з ёй Анана жэнщь.
Той пярэчыць стау 1уду:
— Адчатся,— кажа,— тата!
Шзашто я жыць не буду
3 гэтай жонкай майго брата
Дый Hi з якаю кабетай.
Ен так! i спраудз!у тэта:
Праз увесь свой век каротк!
Ужывау друпя сродкк
Сумна, моташна удаве,
Усё мужчыны у галаве,
Паглядае на ix ласа.
68
А 1уда гэтым часам
Сам раптоуна заудавеу,
I яго скарала доля.
Вось пайшо;у ён раз у поле,
А Фамара не драмала:
Твар накрыла пакрывалам
Ды пабегла уперад хутка.
Села там яна у варотах.
Свёкар думау — прастытутка,
I узяла яго ахвота.
Да яе ён стау падходзщь,
3 ёю гутарку заводзщь,
Потым лезе цалавацца,
Потым... стал! таргавацца.
Прапануе ён казла.
Тая б плату i узяла,
Тольк! просщь, каб спачатку
Ен што-небудзь дау задатку.
Ну, а ён — дзядуля палк! —
Дау папругу ёй i палку
Ды яшчэ сваю пячатку...
I пасля пайшоу павол!
Да жывёлы ён у поле.
Неузабаве пасланец
Да яе з казлом !дзе.
Места усё з канца у канец
Абышоу — няма н!дзе.
Хто Hi йдзе i хто н! едзе,
У знаёмых i суседзяу
Ен пытае: «Ц! не бачыу?»
Не, не бачыл!. «Што тэта?
Дзе ж падзелася кабета?
Чорт cxaniy яе — няйначай.
Недзе, шэльма, папаузла!»
I панёс назад казла.
А пасля праз пзуны час
I прыносяць неяк раз
Цётк! свёкру пра нявестку
Ды благую надта вестку,—
Што Фамара загрубела
Невядома з к!м тайком,
Скора будзе з «байструком».
69
Свёкар стау ад злосщ белы,
Раззлавауся i вялщь
На агвб яе спалщь.
Вось агонь i дыму хмара,
Вось прыведзена й Фамара,
Ледзь яе ужо не звязалГ.
Тут Гуда рот разявГу,
Бо нявестка свёкру-татку
Тыц у нос яго пячатку:
— 3 чьих,— кажа,— гэта рук,
Ад таго $ мяне байструк.
Так гарэзная нявестка
Асталася жыць сама,
Ды i свёкру то някепска
НарабГла сарама.
Вось я кончыу аб Гудзе,
А цяпер вы, кал! ласка,
Паглядзще самГ, людзц
Што нам скажа гэта казка,
Што тут ёсць у брудзе тым,
Каб лГчылГ мы святым?
АБ 1ОС1ФЕ ПРЫГОЖЫМ —
«АБРАНШКУ БОЖЫМ»
I «ЗАСЛУЗЕ» ЯГОНАИ —
УТВАРЭНН1 ПРИГОНУ
3 вас чытау, напэуна, кожын
Аб ГосГфе Прыгожым,
Што мГж Якава сыноу
Як разгадчык добры сноу
Вызначауся з малых дзён;
Як пайшоу у поле ён
Раз братоу сваГх праведаць,
Пастухам панёс абедаць,
Кал! ладным быу хлапцом;
Як еппецгам купцом
Там браты яго прадалГ,
Г так далей, i так далей...
Як, праз тыдняу, можа, пару,
Царадворцу Патыфару
Ва услужэнне ён папау,
70
Як i сам ледзь не прапау.
У палац прыйшоу 1ос!ф,
Тут яно i пачалося:
Патыфарава жанчына
Пакахала у im мужчыну;
Што н! стушць,— прыстае.
Але тольк! на яе
Ahi гляне подлы раб.
Ц1 бащца, щ мо слаб?
Як xaniy жа бабу пал там,
Дык узяць рашыла гвалтам.
Раз прыйшоу ён у пакой,
Дык яна тут раптам: — Стой!
Зараз цоп яго за портк!.
А 1ос1ф — хлопец вёрткк
К1нуу портк! ды пайшоу
Сам за дзверы галышом.
Як па дыме ж баба крык!
Тут як бач яе мужик
Прыбягае — Патыфар:
— Што за крык? Ц1 не пажар?
Думау я — цябе хто ража...
— Хацеу згвалщць мяне раб;
Ласы надта ён да баб,
Нават вось яго адзежа,—
Хлусщь баба тут яму.—
Пасадз! яго у турму,
Каб забыуся пра спадтцу.
Той запер яго $ цямнщу.
Неузабаве Фараон
Незвычайны бачыць сон:
Быццам вылезла з вады
Тлустых сем кароу, як бочкц
А за iMi сем худых
Тут жа, побач, недалёчка.
Мыкнуць тлустыя не успел!,
Як худыя ix паелц
Сам! зноу жа як драчы.
Тае ж самае начы
Так! ж выпадак вось самы
Бачыць ён i з каласам!.
Як прачнууся Фараон,
Загадау жрацам, вяльможам
Разгадаць, што значыць сон.
71
Дык няма — hIxto не можа.
Што было й разгадваць, здэцца,
Мала што каму звярзецца,
Але так пакшуць нельга,—
Па 1ос1фа пабегл!.
Той прыйшоу i разгадау
(Шшуць — бог яму так дау),
Кажа: — Тлустых сем кароу —
То ураджайных сем гадоу,
А друхая сем худых —
Неураджайныя гады.
Вось, каб не галадаваць
Трэ табе загатаваць
За ураджай запасы збожжа.
Хто, па-твойму, тэта зможа? —
Фараона ён спытау.
Доуга думаць той не стау:
— Як не ты,— дык хто ж шачай
Тут зрабщь бы тэта мог?
Нам паслау цябе сам бог,
Мы тут тэта добра бачым.
Памажы ж, прашу дабром,
Покуль голад той мше,
Над yciMi уладаром
Будзеш ты пасля мяне.
Так 1ос1фа па шэрспд
Фараон пагладз!у — хвалщь,
Пасля зняу з рую ён перечень
I надзеу яму на палец,
Пасадз1у у каляснщу,
I рабы яго памчалй
Кожны Myciy пасц! шцма,
Як 1ос1фа страчалЬ
А Тосхф рад старацца.
Закшела у яго праца:
Хлебаробам загадау,
Нават смерцю пагражае,
Кожны з ix каб ураджаю
Частку пятую аддау.
Застагнау тады народ,
А 1ошф за сем год
Назб1рау нямеру хлеба
(Урадл1вая там глеба).
72
Прыйшоу голад, i сяляне
Хлеб паел! увесь дазвання
I панесл! серабро
За свае ж так! дабро,
Што награб!у з ix 1ос1ф.
А у таго Hi сарама,
Ан! л!тасц! няма,—
Ен дзярэ, з каго прыйшлося.
У людзей, пакуль быу голад,
Ен i грошы, i жывёлу,
I зямлю за хлеб забрау.
Ураджайны год нарэшце,
А у сялян няма што есщ —
Хоць лажыся пам!рай.
Што ж !м болей асталося?
Hi зярняц! у ix пшанщы,
Hi кусочка у ix зямлщы,—
Так абчысщу ix 1ос1ф,
Ну да HiTKi, дагала,
I нарэшце — кабала.
Яны просяць Фараона
. Ды 1ос!фа з наклонам,
Каб кусок як! зямл!
I насення !м дал!.
Дык чаму ж,— 1ос!ф згодзен,
Просьбай ён не пагарджае,
Ды арэнду тольк! уводзщь:
Частку пятую ураджаю,
Каб плац!л! i яны,
I ix праунукау сыны
Дабрачынцу Фараону.
Так пачатак ён прыгону
У Егшце палажыу
I у выгодзе сам пражы^,
А людзей давёу да торбы.
Але Б!бл!я !начай
Пра 1ос!фа тлумачыць,
Што ён мудры быу i добры
Ды яшчэ герой народны:
Ратавау народ галодны.
73
БЫВАИЦЕ ЗДАРОВЫ!
Ну, нарэшце, кончыу я
Гэту «Кшгу Быщя»;
Не чапаю ужо «Тсхода»,
Бо на глупства часу шкода:
ПатрыярхЬдзшуны,
Бог таю ж, як i яны,
Цемра, варварстйа i бруд...
Выбачайце,— болей тут
Я не буду вас трымаць,
Бо не мог бы й сам трываць
У гшлым паветры дранным.
Да таго ж у свеце «божым»
Есць вялпая ужо змены.
Мы ix тут падкрэслщь можам.
Вось, напрыклад, у мужчыны
Ужо ёсць усе рабрыны;
Неба «цвёрдае» нек разам
Стала усё празрыстым газам;
I без д’ябла наша «Ева»
Есць плады з любога дрэва.
У сучасных жа «Адамау»
Перамены ёсць таксама:
Есц! хлеб у поце твару
Мы не л!чым больш за кару.
«KaiH» з «Авелем» абодва —
Земляроб з жывёлаводам —
Зараз дружна йдуць у ногу,
Не нясуць ахвяру богу.
Той «каучэг», што у iM хавауся
Ной, шбыта, ад патопу,
Супраць нашых бы здавауся
Н1бы лапаць-недатопак;
А вясёлку, знак той «божы»,
Зробщь нават вучань кожны.
«Хам» не той ужо сягоння:
Не пужаецца праклёнау,
I за уладу ён над светам
Барацьбу вядзе з «Яфетам».
Што да справы — «у рожю з богам»
Пахвалщца мы тут можам:
Людзям ён зус!м не трэба,—
Зауладал! сам! небам.
74
Жонку Лота мы часам!
Щ не з’ел! з селядцам!.
Што да «грэшшкау Садома»,
Сям-там ёсць яны, вядома.
Грэшаць людзц грэх той хваляць —
Чаму ж ix агонь не спалщь?
Пра Фамару ды 1уду
Гаварыць я лепш не буду
Бо канфузщь не хачу
Паважаных «снахачоу».
Аб 1ос1фе Прыгожым
Пару слоу сказаць мы можам,
Бо на нашай тут зямл!
«Прыгажэйшыя» был!;
Але хлеб чужы заразам
Потым вобмегам вылаз!у.
У Егшце ж селяншу
Трэ й цяпер плац!ць дашну,
Бо брытанск! «фараон»
Там не лепшы за свайго.
Ну, чытач, бывай здароу!
Ад маны ад гэтай далей.
На астатак пажадаем
Кал!-небудзь стрэцца зноу
Пры друг!х падзеях, з’явах,
Болын жывых i болын щкавых.
ПОКА ЛЮДИ НЕ ЗНАЮТ СИЛ ПРИРОДЫ,
ОНИ СЛЕПО ПОДЧИНЯЮТСЯ ИМ, А РАЗ ОНИ
УЗНАЛИ ИХ, ТОГДА СИЛЫ ПРИРОДЫ ПОДЧИ-
НЯЮТСЯ людям.
В. Г. Плеханов
В. КОРОЛЕНКО
НА ЗАТМЕНИИ
(в сокращении)
Часу в четвертом мы сошли на берег и направи-
лись к городу. Серело, тучи не расходились. У пристаней
грузными темными пятнами стояли пароходы. На них
незаметно было никакого движения. Только наш на-
чинал «шуровать», выпускал клубы дыма и тяжело
сопел, лениво собираясь в ранний путь.
Берег был еще пуст.
...Я нарочно свернул в переулок, чтобы пройти по
окраине. Кое-где в лачугах у подножия горы видне-
лись огоньки. В одном месте слабо сияла лампадка,
и какая-то фигура то припадала к полу, то опять по-
дымалась, очевидно, встречая день знамения господня
молитвой. В двух-трех печах виднелось уже пламя.
Часть пароходной публики, вероятно, от скуки
взобралась на гору. Фигуры рисуются на светлеющем
небе резко и странно. Одна, вероятно, стоящая много
ближе других на каком-нибудь выступе, кажется не-
естественно громадною. Все это в ранний час этого
утра, перед затмением, над испуганным городом про-
изводит какое-то резкое, волшебное, небывалое впе-
чатление...
...Я пошел вдоль волжского берега.
Небольшие домишки, огороды, переулки, кончав-
шиеся на береговых песках,— все это выступает яснее
в белесой утренней мгле. И всюду заметно робкое
движение, чувствуется тревожная ночь, проведенная
без сна. То скрипнет дверь, то тихо отворится калитка,
то сгорбленная фигура плетется от дома к дому по
огородам. В одном месте, на углу, прижавшись к за-
бору, стоят две женщины. Одна смотрит на восток
слезящимися глазами и что-то тихо причитает. Дрях-
лый старик, опираясь на палку, ковыляет из пере-
77
улка и молча присоединяется к этой группе. Все
взгляды обращены туда, где за меланхолическою тучей
предполагается солнце.
— Ну что, тетушка,— обращаюсь к плачущей,—
затмения ждете?
— Ох, не говори, родимый!.. Что и будет! Напу-
ганы мы, милый, то есть до того напуганы... Ноченьку
всю не спали.
— Чем же напуганы?
— Да всё планидой этой.
Она поворачивает ко мне лицо, разбухшее от бес-
сонницы и искаженное страхом. Воспаленные глаза
смотрят с оттенком какой-то надежды на чужого чело-
века, спокойно относящегося к грозному явлению.
— Сказывали вот тоже: солнце с другой стороны
поднимется, земли будет трясение, люди не станут
узнавать друг дружку... А там и миру скончание...
Она глядит то на меня, то на древнего старца, мол-
чаливо стоящего рядом, опираясь на посох. Он смот-
рит из-под насупленных бровей глубоко сидящими
угрюмыми глазами, и я сильно подозреваю, что это
именно он почерпнул эти мрачные пророчества в ка-
кой-нибудь древней книге в изъеденном молью кожа-
ном переплете. Половина пророчества не оправдалась:
солнце поднимается в обычном месте.
— Полноте,— успокаиваю я напуганных до исте-
рики женщин,— только и будет, что солнце затмится.
— А потом... Что же, опять покажется, или уж...
вовсе?..
— Конечно, опять покажется.
— Ия думаю так, что пустяки говорят всё,— заме-
чает другая побойчее.— Планета, планета, а что ж та-
кое? Все от бога. Бог захочет — и без планеты погибнем,
а не захочет — и с планетой живы останемся.
— Пожалуй, и пустое все, а страшно,— слезливо
говорит опять первая.— Вот и солнышко в своем месте
взошло, как и всегда, а все-таки же... Господи — и...
Сердешное ты наше-е-е. На зорьке на самой не весело
подымалось, а теперь, гляди, играет, ради-и-мое...
Действительно, из-за тучи опять слабо, точно улыбка
больного, брызнуло несколько золотых лучей, осветило
какие-то туманные формы в облаках и погасло. Жен-
щины умиленно смотрят туда, с выражением какой-то
78
особенной жалости к солнцу, точно к близкому суще-
ству, которому грозит опасность.
Я углубляюсь в улицы, соседние с площадью.
На перилах деревянного моста сидит бородатый
и лохматый мещанин в красной рубахе, задумчивый
и хладнокровный. Перед ним старец вроде того, кото-
рого я видел на берегу, с острыми глазами, сверкаю-
щими из-под совиных бровей какой-то своею, особен-
ною, злобною думой. Он трясет бородой и говорит
что-то сидящему на перилах великану, жестикулирует
и волнуется... Так как в это утро сразу как будто
разрушились все условные перегородки, отделяющие в
обычное время знакомых от незнакомых, то я просто
подхожу к беседующим, здороваюсь и перехожу к зло-
бе дня.
— Скоро начнется...
— Начнется? — вспыхивает старик, точно его
ужалило, и седая борода трясется сильнее.— Чему
начинаться-то? Еще, может, ничего и не будет.
— Ну, уж будет-то — будет наверное.
— Та-ак!.. А дозвольте спросить,— говорит он уже
с плохо сдерживаемым гневом,— нешто можно вам
власть господню узнать? Кому это господь-батюшка
откроет? Или уж так надо думать, что господь с вами
о своем деле совет держал?..
— Велико дело господне!..— как-то «вообще», груд-
ным басом, произносит великан, глядя в сторону.—
Было, положим, в пятьдесят первом году. Я маль-
чишкой был малым, я помню. Так будто затемнело,
даже петухи стали кричать, испужалась всякая тварь.
Оно и того... Оно и опять объявилось. А теперь, вишь
ты... Конечно, что... затем все.
— Д-да! — отчеканивает старец решительно и
зло.— Власть господнюю не узнать вам, это уж вы
оставьте!.. Дуракам говорите, пожалуйста! «Затмение,
планета!» Так вот по-нашему и будет...
Он смотрит на берег, где устроены балаганы, искоса
и сердито...
...В училище, служащем временным приютом для
приезжих ученых, открывается окно верхнего этажа,
и в нем появляется длинная трубка, нацелившаяся на
небо... «Астроломы» проходят один за другим к бала-
гану. Старик немец несет инструменты, с угрюмым
и недовольным видом поглядывая на облака...
79
Трубы установлены, с балаганов сняты брезенты,
ученые пробуют аппараты. Лица их проясняются
вместе с небом. Холодная уверенность этих приготовле-
ний, видимо, импонирует толпе.
— Гляди-ка, батюшки, сама вертится!..— раздается
вдруг удивленный голос.
Действительно, большая черная труба с часовым
механизмом, пущенным в ход, начинает заметно пово-
рачиваться на своих странных ногах, точно невидан-
ное животное из металла, пробужденное от долгого
сна. Ее останавливают после пробы, направляют на
солнце и опять пускают в ход. Теперь она автомати-
чески идет по кругу, тихо, внимательно, зорко следя
за солнцем в его обычном мглистом пути. Клапаны
сами открываются и закрываются, зияя матово-чер-
ными краями. Немец опять говорит что-то быстро,
ворчливо, непонятно, будто читает лекцию или произ-
носит заклинания.
Толпа удивленно затихает.
Минутная тишина. Вдруг раздается звонкий удар
маятника метронома, отбивающего секунды.
— Часы бьют. Должно, шесть часов.
— Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать,— нет, не
часы... Что такое?!
— Началось!..— догадывается кто-то в толпе, видя,
что астрономы припали к трубам.
— Вот те и началось, ничего нету,— небрежно и уве-
ренно произносит вдруг в задних рядах голос старого
скептика, которого я видел на мосту.
Я вынимаю свое стекло с самодельною ручкой.
Оно производит некоторую ироническую сенсацию, так
как бумагу, которой оно обклеено, я прилепил к ручке
сургучом.
— Вот так машина! — говорит кто-то из моих со-
седей.— За семью печатями...
Я оглядываю свой инструмент. Действительно,
печатей оказывается ровно семь — цифра в некотором
роде мистическая. Однако некогда заниматься кабали-
стическими 1 соображениями, тем более, что моя «ма-
шина» служит отлично. Среди быстро пробегающих
озаренных облаков я вижу ясно очерченный солнеч-
1 Кабалистический — таинственный, загадочный (от каба-
листика — средневековое учение).
80
ный круг. С правой стороны, сверху, он будто обрезан
чуть заметно.
Минута молчания.
— Ущербилось! — внятно раздается голос из толпы.
— Не толкуй пустого! — резко обрывает старец.
Я нарочно подхожу к нему и предлагаю посмо-
треть в мое стекло. Он отворачивается с отвращением.
— Стар я, стар в ваши стекла глядеть. Я его,
родимое, и так вижу, и глазами. Вон оно в своем виде.
Но вдруг по лицу его пробегает, точно судорога,
не то испуг, не то глубокое огорчение.
— Господи, Иисусе Христе, царица небесная...
Солнце тонет на минуту в широком мглистом
пятне и показывается из облака уже значительно ущерб-
ленным. Теперь уже это видно простым глазом, чему
помогает тонкий пар, который все еще курится в воз-
духе, смягчая ослепительный блеск.
Тишина. Кое-где слышно нервное, тяжелое дыхание,
на фоне напряженного молчания метроном отбивает
секунды металлическим звоном, да немец продолжает
говорить что-то непонятное, и его голос звучит как-то
чуждо и странно. Я оглядываюсь. Старый скептик
шагает прочь быстрыми шагами, с низко опущенною
головой...
...День начинает заметно бледнеть. Лица людей при-
нимают странный оттенок, тени человеческих фигур
лежат на земле бледные, неясные. Пароход, идущий
вниз, проплывает каким-то призраком. Его очертания
стали легче, потеряли определенность красок. Коли-
чество света, видимо, убывает; но так как нет сгу-
щенных теней вечера, нет игры отраженного на низших
слоях атмосферы света, то эти сумерки кажутся не-
обычными и странными. Пейзаж будто расплывается
в чем-то: трава теряет зелень, горы как бы лишаются
своей тяжелой плотности.
Однако, пока остается тонкий серповидный ободок
солнца, все еще царит впечатление сильно поблед-
невшего дня, и мне казалось, что рассказы о темноте
во время затмений преувеличены. «Неужели,— дума-
лось мне,— эта остающаяся еще ничтожная искорка
солнца, горящая, как последняя, забытая свечка в ог-
ромном мире, так много значит?.. Неужели, когда она
потухнет, вдруг должна наступить ночь?»
Но вот эта искра исчезла. Она как-то порывисто,
81
будто вырвавшись с усилием из-за темной заслонки,
сверкнула еще золотым брызгом и погасла. И вместе
с этим пролилась на землю густая тьма. Я уловил
мгновение, когда среди сумрака набежала полная тень.
Она появилась на юге и, точно громадное покрывало,
пролетела по горам, по реке, по полям, обмахнув все
небесное пространство, укутала нас и в одно мгнове-
ние сомкнулась на севере. Я стоял теперь внизу, на
береговой отмели, и оглянулся на толпу. В ней царило
гробовое молчание. Даже немец смолк, и только метро-
ном отбивал металлические удары. Фигуры людей сли-
вались в одну темную массу, а огни пожарища на той
стороне опять приобрели прежнюю яркость...
Но это не была обыкновенная ночь. Было настолько
светло, что глаз невольно искал серебристого лунного
сияния, пронизывающего насквозь синюю тьму обыч-
ной ночи. Но нигде не было сияния, не было синевы.
Казалось, тонкий, не различимый для глаза пепел
рассыпался сверху над землей или будто тончайшая
и густая сетка повисла в воздухе. А там, где-то по
бокам, в верхних слоях, чувствуется озаренная воз-
душная даль, которая сквозит в нашу тьму, смывая
тени, лишая темноту ее формы и густоты. И над всею
смущенною природой чудною панорамой бегут тучи,
а среди них происходит захватывающая борьба...
Круглое, темное, враждебное тело, точно паук, впилось
в яркое солнце, и они несутся вместе в заоблачной
вышине. Какое-то сияние, льющееся изменчивыми пе-
реливами из-за темного щита, придает зрелищу дви-
жение и жизнь, а облака еще усиливают эту иллюзию
своим тревожным, бесшумным бегом.
— Владычица святая, господи-батюшко, помилуй
нас, грешных!
И какая-то старушка набегает на меня, торопливо
спускаясь с холма.
— Куда ты, тетка?
— Домой, родимый, домой: помирать, видно, всем,
помирать с детками с малыми...
Вдоль берега, в сумраке, надвигается к нам какое-то
темное пятно, из которого слышен смешанный, все
усиливающийся голос. Это кучка фабричных. Впереди,
взмахивая руками, шагает огромный атлет — рабочий,
который сидел со мной на мосту. Я иду к ним по от-
мели навстречу.
82
— Нет, как он мог узнать, вот что! — останавли-
вается он вдруг прямо против меня, по-видимому, узна-
вая во мне недавнего собеседника.— Говорили тогда
ребята: раскидать надо ихние трубы... Вишь, нацели-
лись в бога!.. От этого всей нашей стране может гибель
произойти. Шутки ли: господь знамение посылает, а они
в небо трубами... А как он, батюшко, прогневается, да
вдруг сюда, в это самое место, полыхнет молнией?..
— Да ведь это сейчас пройдет,— говорю я.
— Пройдет, говоришь? Должны мы живы остать-
ся? — Он спрашивает, как человек, потерявший план
действий и тяготеющий ко всякому решительно выска-
зываемому убеждению.
— Конечно, пройдет, и даже очень скоро.
— А как?
Я смотрю на часы.
— Да, должно быть, менее минуты еще.
— Меньше минуты? И это узнали! Ах ты, госпо-
ди-боже!..
Прошло не более пятнадцати секунд. Все мы стояли
вместе, подняв глаза кверху, туда, где все еще продол-
жалась молчаливая борьба света и тьмы, как вдруг
вверху, с правой стороны, вспыхнула искорка, и сразу
лица моих собеседников осветились. Так же внезапно,
как прежде он набежал на нас, мрак убегает теперь
к северу. Темное покрывало взметнулось гигантским
взмахом в беспредельных пространствах, пробежало по
волнистым очертаниям облаков и исчезло. Свет стру-
ился теперь, после темноты, еще ярче и веселее пре-
жнего разливаясь победным сиянием. Теперь земля
оделась опять в те же бледные тени и странные цвета,
но они производят другое впечатление: то было уга-
сание и смерть, а теперь наступило возрождение...
Солнце, солнце!.. Я не подозревал, что и на меня его
новое появление произведет такое сильное, такое облег-
чающее, такое отрадное впечатление, близкое к благо-
говению, к преклонению, к молитве... Что это было:
отзвук старого, залегающего в далеких глубинах
каждого человеческого сердца преклонения перед
источником света, или, проще, я почувствовал в эту
минуту, что этот первый проблеск прогнал прочь густо
столпившиеся призраки предрассудка, предубеждения,
вражду этой толпы?.. Мелькнул свет — и мы стали
братьями... Да, не знаю, что это было, но только и мой
83
вздох присоединился к общему облегченному вздоху
толпы... Мрачный великан стоял с поднятым кверху
лицом, на котором разливалось отражение рождав-
шегося света. Он улыбался.
— Ах ты, б-боже мой!..— повторил он уже с дру-
гим, благодушным выражением.— И до чего только,
братцы, народ дошел. Н-ну!..
Конец страхам, конец озлоблению. В толпе говор
и шум.
— Должны мы господа благодарить... Дозволил
нам живым остаться, батюшка!..
— А еще хотели остроумов бить. То-то вот глупость...
— А разве правда, что хотели бить? — спраши-
ваю я, чувствуя, что теперь можно уже свободно гово-
' рить зто, без прежней напряженной неловкости.
— Да ведь это что: от пития это, от винного. Пья-
ненький мужичок первый и взбунтовался... Ну, да ведь
ничего не вышло, слава те господи!
— А у нас, братцы, мужики и без остроумов знали,
что будет затмение,— выступает внезапно мужичок
из-за Пучежа.— Ей-богу... Потому старики учили:
ежели, говорят, месяц по зорям ходит,— непременно
к затмению... Ну, только в какой день — этого не
знали... Это, нечего хвастать, было нам неизвестно.
— А они, видишь, как рассчитали. В аккурат! Как
ихний маятник ударил, тут и началось...
— Премудрость...
— Затем и разум даден человеку...
— Вишь, и опять взыграло... Гляди, как разго-
рается.
— Содвигается тьма-то!
— Теперь сползет небось!
— Содвинется на сторону — и шабаш.
— И опять радуется всякая тварь...
— Слава Христу, опять живы мы...
— А что, господа, дозвольте спросить у вас...—
благодушно подходит в это время кто-то к самой ограде.
Но ближайший из наблюдателей нетерпеливо машет
рукой: он смотрит и считает секунды.
— Не мешай! — останавливают из толпы.— Чего
лезешь,— не видишь, что ли? Еще ведь не вовсе кон-
чилось.
— Отдай, отдай назад! Осади! — вполголоса, но уже
без всякой внушительности, произносят городовые.
84
Солдаты, ружья к ноге, носы кверху, с наивною не-
подвижностью тоже следят за солнцем. Гриша, тор-
жествующий, смешался с толпой и имеет такой вид,
как будто готов принимать поздравления с благопо-
лучным окончанием важного дела. Астрономическая
наука приобрела в его лице ревностного адепта '.
Окруженный любопытными, от которых еще недавно
слышал язвительные насмешки, он теперь объясняет
им что-то очень авторитетно:
— Труба... она вещь не простая. Содвинь ее, уж
она не действует. Она по звезде теперича ставится. Все
одно, ружейный прицел.
— Как можно содвинуть, вещь понятная! — ла-
сково и как будто заискивающе поддакивает собе-
седник.
— Тонкая вещь!
— А не грех это, братцы? — раздается сзади нере-
шительный вопрос, оставшийся без отклика.
Солнце играет все сильнее; туман все более и более
утончается, и уже становится трудно глядеть невоо-
руженным глазом на увеличивающийся серп солнца.
Чирикают примолкшие было птицы, луговая зелень
на заречной стороне проступает все ярче, облака рас-
цвечиваются... В настроении толпы недоверие, вражда
и страхи умчались куда-то далеко вместе с пеленой
тени, улетевшей в беспредельное пространство.
Я ищу старика-скептика. Его нигде нет. Между тем
кое-где открываются окна, до сих пор закрытые став-
нями или тщательно задернутые занавесками. Да-
вешняя старушка робко отпирает свою закупоренную
хибарку, высовывает сначала голову, оглядывается
вдоль улицы, потом выходит наружу. К ней подбежала
девочка лет двенадцати:
— Бабушка, бабушка, а я вот все видела!
— Ты зачем убежала, греховодница, когда я не при-
казывала тебе?
Но девочка не слушает и продолжает с веселым
возбуждением:
— Все видела, как есть. И никаких страстей не
было. По небу стрелы пошли, и потом солнышко, слышь,
темнеит, темне-и-ит...
— Ну?
1 Адепт — приверженец, последователь какого-либо учения.
85
— Ну и все потемнело. Задернулось вот и все одно...
чугунным листом. Ей-богу, правда, как вот заслонка-те
перед солнцем и стоит. А потом с другой-те стороны
вдруг прыснуло и пошло выходить, и пошло тебе вы-
ходить, и опять рассветало.
Бабушка ворчит что-то, но старое брюзжанце звучит
уступчиво и тихо, а детский голос звенит с молодым
торжеством.
Г. ИВАНОВА, В. ЗЫБКОВЕЦ
ЩЕДРОСТЬ СТЕПИ
(в сокращении)
...Когда освоение целинных земель только начи-
налось, мы были в глухой степи. Изредка нам встре-
чались чабаны с отарами овец. Аксакалы, так называют
людей преклонного возраста («белобородые»), приходи-
ли к нам, интересовались нашей работой, помогали,
если возникала необходимость, и говорили, качая
головами: «Никчемное дело делаете, сынки, зря мучае-
тесь. Земля эта черная, проклятая Аллахом,— ничего
на ней не растет и расти не будет. Даже овец мы здесь
не пасем. Пустая земля, забытая. Жалко вашего труда».
Не принято у нашего народа спорить со старшими.
Мы и не спорили, а просто работали. Мы твердо ве-
рили: подымется в степи стена пшеницы, как море,
заколышется. У великого казахского поэта Абая есть
такие стихи: «В доме тьма — дома нет. Коль в душе
нет огня, жизнь — тюрьма, жизни нет!» Вот этот-то
огонь души и питал наш оптимизм.
Работа — она как дорога: видишь издали поворот —
думаешь — конец, а там, глядишь,— дорога продолжа-
ется, и ты по ней идешь, идешь... Так и с целиной —
засеваем мы сегодня огромные территории. За четверть
века в Северном Казахстане освоены практически все
земли, пригодные для выращивания пшеницы. Остались
лишь солонцы и сильно засоленные почвы. Надо и их
использовать. Научиться их расселить и использовать
вначале под кормовые культуры, освободив пашню
86
под пшеницу,— вот задача, которая стоит сегодня перед
нами.
И тут очень важен комплексный научный подход к
проблеме. Сегодня многим уже известно; даже малое
вмешательство может привести к серьезным изменениям
в природе. В этом отношении у почвоведов есть харак-
терный пример — микроэлементы. Стоит добавить их в
почву буквально в микроскопических дозах — медь,
молибден, цинк — и урожай сразу дает скачок вверх.
Иногда достаточно перед посевом смочить зерно пшени-
цы раствором хлористого цинка, молибденокислого ам-
мония, сернокислой меди, то есть солью того элемента,
которого в почве меньше нормы.
Однако при решении проблемы освоения солонцов
исследователям и практикам приходится сталкиваться
не только с вопросами мелиорации или наличием микро-
элементов в почвах. Раз в природе все взаимосвязано,
значит, и наши разработки, идеи — ничто без взаимо-
действия с другими сторонами знания, в частности без
хорошо продуманной, передовой агротехники — ком-
плекса приёмов и методов обработки почвы. Этим за-
нимается расположенный у нас в области Всесоюз-
ный научно-исследовательский институт зернового
хозяйства (ВНИИЗХ).
Вот так и развивается теперь каждая отрасль нау-
ки— комплексно, во взаимосвязи с другими отраслями.
И мне думается, это единственно правильный ее путь —
ведь каждое научное направление изучает лишь
какую-то одну сторону бесконечно многообразной при-
роды. А объединившись, они уже могут дать более
полную картину какого-то ее явления, вскрыть его
закономерности.
Но не только это, я считаю, дает современная наука.
Своими достижениями она меняет и психологию людей,
и их миропонимание. Вот опять же вспоминаются те
аксакалы, что встретились нам когда-то в степи. Сегодня
они уже так бы с нами не говорили, потому что, изме-
няя, улучшая созданное природой, мы и с точки
зрения таких верующих людей снимаем «божье про-
клятье». Таким образом, груз мистики, тысячелетиями
отягощавший сознание людей, затемнявший их разум,
исчезает. Значит, наша работа, как все в науке, несет в
себе и четкий мировоззренческий заряд...
87
В курс дела нас вводила Александра Алексеевна Зай-
цева, старший научный сотрудник лаборатории плодо-
родия почв, кандидат сельскохозяйственных наук, лау-
реат Ленинской премии... Мы спрашивали об особен-
ностях их системы обработки земли, практике ее
применения...
— Должна сказать; чем лучше мы познаем этот
мир, тем больше недовольны его устройством...
Вот для стороннего наблюдателя как будто бы пре-
красная картинка: зеленеет травка, солнышко светит
ярко... А ученый видит; этот луг дает меньше сена,
чем может, это растение в состоянии больше усвоить
солнечной энергии... Значит, надо поискать способы,
которые заставили бы луг стать продуктивнее, расте-
ние — использовать энергию солнечного света эф-
фективнее. И такие возможности имеются. Об этом сви-
детельствует наш опыт.
Помнится мне, что в Библии рассказывается, как бог
создавал мир, все живое на земле. И создав растения,
бог залюбовался плодами трудов своих и пришел к
выводу, что сделаны они хорошо. Хорошо-то хорошо, да
надо бы значительно лучше... И мы тоже это делаем
в нашем институте. Мы верим в производительные силы
природы, но еще больше — в человеческий разум, ко-
торый, познавая законы мироздания, использует их для
улучшения и обогащения самой природы.
Я не философ и не очень-то разбираюсь в тон-
костях концепции священника Мальтуса и его со-
временных последователей. Знаю только, что на этой
основе и сегодня еще твердят некоторые ученые об
обреченности человечества, о том, что земля вскоре не
сможет прокормить всех людей. Однако уже теперь
ясно, что благодаря достижениям науки темпы увели-
чения производительности земли оказываются выше
темпов роста населения. Вот если бы земная флора
оставалась в том состоянии, в каком она, согласно
библейским мифам, вышла из рук «творца мира», то сто-
ронники Мальтуса оказались бы правы. Сравните циф-
ры. По археологическим данным, древние ацтеки и майя
собирали по 30 центнеров зерна кукурузы с гектара,
а сейчас ее урожайность достигла 160 центнеров и
имеются перспективы дальнейшего повышения. Когда-
то в казахстанских степях урожаи пшеницы не превы-
шали в лучшие годы 7—8 центнеров с гектара. Сегодня
88'
на нашем опытном поле размером более 25 тысяч
гектаров мы уже несколько лет получаем в среднем
около 20 центнеров, а на некоторых участках, тоже
внушительных,— свыше 30. Кстати, эта прибавка идет
в основном за счет внедрения созданной в нашем ин-
ституте системы обработки почвы...
И духовный мир людей тоже сильно изменился, хотя
они вроде бы и те же самые или же дети тех, кто
начинал распашку целины. Сейчас в хозяйстве много
специалистов с высшим и средним специальным обра-
зованием.
Коллектив механизаторов у нас молодой — средний
возраст не превышает 35 лет — и многонациональный.
Я считаю, что и это тоже способствует нашим дости-
жениям — ведь совместный труд рождает традиции,
в которых проявляется лучшее из народного Опыта
каждой нации. А интернациональные браки, которых
в нашем коллективе множество, еще более сближают,
соединяют людей. Кстати замечу еще, в таких ин-
тернациональных коллективах и религиозность ниже.
Когда люди разных вероисповеданий вместе живут и
трудятся в условиях нашей советской действительнос-
ти — уже одно это размывает религиозность. В таких,
условиях мера ценности человека определяется не его
верой в бога, а его отношением к труду, его нрав-
ственностью.
Такими были наши первые встречи с тружениками
обновленной степи, участниками, героями грандиозной
эпопеи, которая, по словам товарища Л. И. Брежнева,
«показала всему миру благороднейшие нравственные
качества советских людей». Они подняли целину, вы-
ращивают на ней хлеб, а целина растит людей. Мы виде-
ли, как их руками, умом, знаниями, творчеством, их
энергией преображается казахстанская степь. Мы виде-
ли уходящие за горизонт поля, ехали по асфальтирован-
ным автострадам, жили в современных благоустроен-
ных поселках, поражались громадам элеваторов. Даже
не верилось, что не так давно здесь была целина. Увидев
эту преображенную землю, особенно остро ощущаешь
величие трудового подвига советских людей, подвига
целинников. И еще мы видели: все мысли и дела этих
людей, их жизненная позиция по самой сути своей бес-
конечно далеки от любых установлений религии, от ве-
ры в сверхъестественное и расчетов на него.
89
Е. АНДРЕЕВА, Т. КЛАДО
СОЛНЦЕ
(в сокращении)
С самой глубокой древности человек знал, что без
солнца жизнь невозможна. Много веков поклонялся
он солнцу, потому что видел, как без солнечного тепла
и света не созревают плоды, вянут деревья и травы,
замерзает и делается неподвижной вода...
Нет ничего удивительного в том, что солнце дает
нам такую колоссальную энергию. Солнце — огромный
шар с поперечником, более чем в сто раз превыша-
ющий поперечник Земли. Объем его в 1 300 000 раз
больше объема Земли. Если мы высыплем в кучу десять
ведер пшеничных зерен и рядом положим одно только
зернышко, то соотношение между объемом кучи зерна
и объемом зернышка будет примерно соответствовать от-
ношению размеров солнца и Земли.
Если бы мы хотели облететь вокруг солнца на
самолете, скорость которого равна 400 километров в час,
то на это нам понадобилось бы около трех лет.
При таких громадных размерах солнце имеет к тому
же и чрезвычайно высокую температуру: поверхность
его накалена до 6000°, а в более глубоких слоях тем-
пература доходит до многих миллионов градусов.
ПОЧЕМУ СОЛНЦЕ КРАСНОЕ,
НЕБО СИНЕЕ, ОБЛАКА БЕЛЫЕ
В средние века священнослужители и монахи уве-
ряли, что наша Земля — центр Вселенной и что
солнце светит только для нас. Теперь мы знаем, что
солнце светит не только для одной Земли. Его свет
и тепло распространяются во все стороны, и на долю
Земли приходится лишь очень и очень небольшая часть
солнечного излучения.
Солнечные лучи, встретив на своем пути земной шар,
прежде всего должны пройти через окружающую его
оболочку — атмосферу. Воздух, если он не содержит
пыли и дыма, кажется нам прозрачным. Однако не-
90
видимые нашему глазу водяной пар и углекислота,
содержащиеся в воздухе, поглощают около одной чет-
верти солнечного излучения, и только около трех
четвертей его доходит до земной поверхности.
Что же представляют собою солнечные лучи?
Если белый луч пропустить через стеклянную приз-
му, то различные цветные лучи, входящие в состав
белого луча, преломляются в призме по-разному —
одни больше, другие меньше. Призма как бы отделяет
цветные лучи друг от друга. Многоцветную полоску раз-
ложенного белого света называют спектром.
Но спектр состоит не только из видимых цветных
лучей — в его состав входят и лучи невидимые.
Как от брошенного в воду камня по воде расхо-
дятся круги мелких волн, так и от солнца летят вол-
нами в пространство его лучи. Но длина волны у этих
лучей различна. У видимых красных лучей длина вол-
ны больше, чем у синих; у синих больше, чем у фио-
летовых. У невидимых тепловых лучей (названных
инфракрасными) длина волны гораздо больше, чем у
видимых красных. А у невидимых ультрафиолетовых
она гораздо короче, чем у видимых фиолетовых.
Атмосфера Земли не только поглощает, но и рас-
сеивает солнечные лучи, встречая на своем пути
в атмосфере молекулы газов и мельчайшие частички
воды и пыли, лучи отражаются с их поверхности во
все стороны. Если эти частицы по сравнению с длиной
световой волны очень малы, то на них сильнее всего
рассеиваются лучи с короткой световой волной, и чем
короче световая волна луча, тем больше рассеивается
свет.
Молекулы воздуха чрезвычайно малы, и потому,
когда солнечный луч встречает их на своем пути,
на них рассеиваются сильнее всего именно короткие —
синие и голубые — лучи. Эти-то лучи, попадая в наш
глаз, и производят впечатление голубого и синего
цвета.	4
Если воздух сравнительно чист, синева неба кажется
ярче и глубже. Если же в нем много водяного пара
или пылинок, небо кажется белесоватым. Это происхо-
дит потому, что частицы водяного пара и пылинок
сравнительно крупны. Встречая такие частицы, все
составные части белого солнечного луча рассеиваются
91
приблизительно одинаково, и тогда к синему цвету неба
примешивается белый.
Чем дальше от поверхности Земли, тем меньше в
воздухе посторонних примесей, поэтому и небо кажется
сине-фиолетовым. Наблюдатели, которые поднимались
на стратостатах на большие высоты, отмечали в своих
записях, что они видели небо темно-фиолетовым и даже
почти черным, потому что на такой высоте атмосфера
очень разрежена.
По этой же причине небо кажется в зените более
синим, чем у горизонта: чем ближе к горизонту, тем
большую толщу воздуха проходит солнечный луч, а к
тому же в ближайших к горизонту слоях бывает больше
всего крупных частиц пыли и воды. Это и придает
небу у горизонта белесоватый оттенок.
Когда солнце находится у горизонта, его лучам
приходится пройти через атмосферу очень большой
путь. При этом голубые и синие лучи поглощаются и
рассеиваются так сильно, что уже не доходят до глаза
наблюдателя. До него доходят лишь более длинновол-
новые лучи — желтые, оранжевые и красные. Поэтому
заходящее и восходящее солнце кажется красным.
Днем на солнце нельзя смотреть глазом, а утром
и вечером народ видел его красным, поэтому и прозвал
его «красное солнышко».
Теперь понятно, почему облака бывают белые. Они
сплошь состоят из водяных капель, а потому одинаково
рассеивают все лучи, входящие в состав солнечного
света. В результате и получается впечатление почти
белой окраски. Очень мощные облака сильнее погло-
щают солнечный свет и поэтому кажутся темными.
Если частицы атмосферы и облаков перестанут рассе-
ивать солнечный свет, то всюду, куда не попадут прямые
солнечные лучи, станет совсем темно. В комнате, не вы-
ходящей на юг, днем будет темно, как ночью. И на всей
Земле в облачные дни царила бы темнота. Между тем
благодаря рассеиванию света земная поверхность в
облачную погоду все же получает 30—40 % солнеч-
ных лучей. А если облачный покров не сплошной и по
небу кое-где плывут небольшие облака, то земная по-
верхность освещается сильнее, чем при ясном небе,
потому что, кроме прямого солнечного света и рас-
сеянного света атмосферы, она получает еще рассеянное
излучение от облаков.
92
Рассеянную радиацию стали изучать только очень
недавно, и изучали ее главным образом советские
' ученые. Рассеянный свет содержит больше ультра-
фиолетовых лучей, чем прямое солнечное излучение,
и потому облучение рассеянным светом оказывает по-
лезное влияние на здоровье Человека.
Около санатория в лесу в пасмурные дни лежат
больные и принимают воздушные ванны. Но дело
здесь не в одном воздухе, айв действии рассеянного
солнечного излучения, которое для иных больных по-
лезнее прямых солнечных лучей.
ГОЛУБОЕ СОЛНЦЕ
27 сентября 1950 года жители многих местностей
Германии наблюдали необычайное явление. Солнце,
которое взошло, как всегда, в легкой дымке, к 9 часам
утра начало принимать голубоватую окраску, стано-
вившуюся все более яркой. К полудню солнце сияло
голубоватым светом на небе, имевшем коричневый
оттенок. Оно светило тускло; на него можно было
смотреть простым глазом, а в зрительную трубу на нем
I явственно различались пятна. После полудня облака
закрыли солнце и его нельзя было больше наблюдать.
1|	Голубое солнце светило не только в Германии. Его
I видели и в других странах Европы: в Англии, Шот-
|i ландии, Швейцарии, Португалии. Суеверные люди
уверяли, что голубое солнце предвещает какие-то ве-
ликие бедствия. Некоторые считали, что солнце стало
1 голубым от атомных взрывов. Однако ученые сразу
предположили, что причиной изменения цвета солнца
являются какие-то мутные слои в атмосфере, необыч-
’ ным образом рассеивающие солнечный свет.
Один из пилотов, поднявшийся 27 сентября из Рен-
брью в восточной Шотландии, рассказал, что во время
полета встретил в воздухе два слоя помутнения. Дру-
» гие летчики также сообщали о том, что встретили слой
J мглы, которая даже оседала на самолетах в виде ка-
кого-то маслянистого осадка.
В Америке голубое солнце наблюдалось 23—24 сен-
тября. Загадка разъяснилась, когда стало известно,
что в двадцатых числах сентября, из-за исключительной
жары и засухи, в Альберте (северо-западная Канада)
93
несколько дней продолжались катастрофические по-
жары лесов и прерий. Восходящие потоки воздуха
над громадными пространствами, охваченными огнем,
были так сильны, что подбрасывали вверх, как иг-
рушки, пролетавшие над ними самолеты.
Такими восходящими потоками частички дыма и
пыли от пожара были занесены сначала в сравнительно
низкие, а затем в более высокие слои, и ветер постепенно
распространил эту мглу из Канады в США и в
Европу. В Нью-Йорке и других городах Америки вре-
менами становилось так темно, что среди дня на ули-
цах приходилось зажигать свет и на перекрестках
останавливался транспорт; «...водители машин больше
смотрели на цвет солнца, чем на свет светофоров»,—
писал один из корреспондентов.
Голубое солнце — явление очень редкое. Такую
окраску солнце может получить только в том случае,
если рассеивающие частицы воздуха крайне малы и
имеют приблизительно одинаковые размеры. В Готе
(Германия) частицы мглы были измерены особым
прибором. Оказалось, что их размер равен одной двух-
тысячной части миллиметра. Это подтверждает, что
солнце в 1950 году было голубым из-за пожаров в
лесах и прериях Канады.
В средневековых немецких летописях найдены све-
дения о том, что в 1465 году «около дня святого
креста солнце стояло темным на небе и вокруг него
было кольцо синее, как василек». В 1815 году, после
извержения вулкана Тамбора в Индийском океане, на-
блюдалась зеленоватая окраска солнца. В 1883 году,
после знаменитого извержения Кракатау, были полу-
чены сообщения о синем солнце с острова Тринидад.
Но условия, при которых может наблюдаться такая
игра света, бывают крайне редко, и мало кому удает-
ся видеть голубое солнце.
«ЧУДЕСНЫЕ» ДОЖДИ*
Весной 1954 г. в США, в городе Давенпорте, выпал
дождь, капли которого были голубого цвета. Все дома
и предметы, находившиеся под открытым небом, покры-
94
лись голубоватой краской. Многие американцы склонны
были видеть в этом необыкновенном явлении природы
необъяснимое чудо.
Если голубой дождь не на шутку встревожил суе-
верных людей, то дожди красного, кровавого цвета,
которые также бывают временами в природе, вызывали
в прошлом панический страх. Священники в таких
случаях без труда убеждали верующих, что «небо
плачет кровавыми слезами над грехами людей».
Каковы действительные причины всех этих необы-
чайных осадков?
Они бывают разными.
В природе известны очень сильные вихри — смерчи,
которые способны поднимать в воздух различные, порой
даже тяжелые предметы. Проходя через болото, речку
или же над морским простором, смерч нередко подни-
мает вместе с водой в воздух рыб, лягушек, медуз,
раков и затем выбрасывает их где-либо на суше.
Однажды в Дании (это было в начале XIX столетия)
в течение 20 минут с неба сыпались морские раки.
Жители Шотландии и Норвегии много раз получали
небесную пищу в виде дождя из сельдей.
Бывают такие необычные дожди и у нас. Так, на
станции Целина Ростовской области из дождевого
облака выпали на улицу поселка рыбы, которых раз-
водили недалеко в пруду.
Тот же смерч может вызвать и цветной дождь.
В летнее время во многих водоемах вода приобретает
зеленый, а иногда и буровато-красный оттенок. В ней
развиваются бесчисленные количества различных мель-
чайших растений и животных. Они-то и придают воде
определенный цвет. Часто эти растения и животные
окрашены в красноватый цвет, и вода имеет красно-
ватый оттенок. Если через такое болото или пруд прой-
дет смерч, он поднимет в воздух цветную воду, а затем
где-нибудь дальше на землю выпадет красный дождь.
Чаще, однако, цветные дожди вызываются силь-
ными ветрами, которые поднимают высоко в воздух
цветную пыль. Так и было в Давенпорте. Голубой
цвет каплям дождя придала несозревшая пыльца аме-
риканского тополя и вяза, поднятая ветром в воздух.
Иной была причина красного дождя в Омской
области в июле 1941 г. Как было потом установлено,
95
цвет дождю придала метеорная пыль, которая выпала
на землю в том районе в больших количествах..
Космическая пыль может окрасить и снег. В горо-
дах, близ промышленных предприятий, такая пыль
остается незаметной. Но где-нибудь в горах, выпав на
ярйо-белую поверхность снега, она заметно окрашивает
ее — снег краснеет.
В ночь на 24 марта 1961 г. в Пензенской
области выпал снег розовато-желтого цвета. А причиной
его была пыль, занесенная к нам из далеких афри-
канских пустынь. Сильные ветры поднимают в Север-
ной Африке в воздух большое количество краснова-
той пыли, содержащей много охры, и несут ее в Европу.
Таким образом, во всех этих на первый взгляд
загадочных явлениях природы нет ничего чудесного,
ничего необъяснимого.
В. МЕЗЕНЦЕВ
ПАДАЮТ ЛИ ЗВЕЗДЫ?
(в сокращении)
«Падение звезд» с неба все, конечно, видели не
раз. Каждую ясную ночь можно видеть это явление:
блеснув светлой полоской, с темного небосклона как бы
скатывается и исчезает звездочка. За ночь можно насчи-
тать иногда не одну сотню таких «падающих звезд».
А временами происходят целые «звездные дожди», по
ночному небу проносятся десятки ярких искр. Со-
здается впечатление, что происходит какая-то небесная
катастрофа и сотни звезд срываются со своих мест,
исчезая в неведомых глубинах Вселенной.
В прошлом суеверные люди очень боялись такого
небесного явления. Существовало поверье, что каждая
упавшая звезда означает смерть человека. Церковники
убеждали верующих, что после каждого «звездного
дождя» число звезд на небе уменьшается и вместе
с этим умирает много людей. Часто явление «звездного
дождя» суеверные люди связывали с «концом света»,
так как в религиозных, «священных» книгах говорится
96
о том, что при наступлении «конца света» «звезды
спадут с неба»...
Каковы же причины этого небесного явления?
Могут ли в действительности падать с неба звезды?
Конечно, нет.
Никакой связи между судьбой людей и звездами
не существует. Звезды с неба не падают. Они пред-
ставляют собой огромные тела Вселенной, подобные
нашему Солнцу, только отстоящие от Земли на громад-
ные расстояния. Как и все другие небесные тела, звезды
движутся в космическом пространстве по определен-
ным путям. Явление же «падающих звезд» не имеет
никакого отношения к настоящим звездам, оно лишь по
видимости напоминает нам падение звезд.
В окружающей нас Вселенной, помимо больших
небесных тел — звезд и планет, есть множество мелких
космических тел — глыб, камней, крупных и мелких
пылинок. Многие из них, называемые в науке метеор-
ными телами, движутся по самым различным на-
правлениям в пределах солнечной системы и часто вле-
тают в атмосферу нашей планеты со скоростью десят-
ков километров в секунду. Здесь они встречают сопро-
тивление воздуха. По мере приближения к поверхности
Земли воздух становится все более плотным и его со-
противление растет. Частицы сильно разогреваются, на-
чинают светиться и разрушаются, превращаясь в газы
и мельчайшую пыль. Обычно метеорные частицы уже
на высоте около 80 километров полностью разруша-
ются, превращаются в пар. На этой высоте и гаснут
«падающие звезды».
По подсчетам ученых в атмосферу Земли ежегодно
влетают десятки миллиардов мельчайших космических
частичек вещества. Другими словами, каждый год над
Землей наблюдаются десятки миллиардов «падающих
звезд» — метеоров, их число во много раз больше на-
селения всего земного шара. Уже из этого видно, на-
сколько нелепо суеверие о том, что каждая «падающая
звезда» означает смерть человека.
Установлен один интересный факт: «звездные
дожди» повторяются через определенные промежутки
времени для отдельных участков неба. Так, с давних
пор были замечены обильные «звездные дожди», вы-
падающие с того участка неба, где находится созвездие
Льва. В летописях Китая об этих «дождях» упоми-
4 Зак. 204
97
налось еще около четырех тысяч лет назад. Они были
названы позднее Леонидами (Лео — значит лев). Было
установлено, Леониды повторяются каждые 33 года.
Три раза в столетие люди видели, как из небольшого
участка неба, находящегося в созвездии Льва, вылетали
яркие огненные стрелы, бороздящие темное ночное небо.
Раз в тридцать лет в апреле наблюдаются яркие
«звездные дожди» из участка созвездия Лиры. Такой
«дождь» был в 1922 году и повторился в 1952 году,
в последней декаде апреля.
Крупный «звездный дождь» наблюдался в октябре
1946 года, через 13 лет после «дождя» 1933 года.
Сотни и тысячи метеоров вылетали при этом из созвез-
дия Дракона.
РОМЕН РОЛЛАН
БРЕВСКИИ КЮРЕ
(отрывок из романа «Кола Брюнъон»)
Как только дороги очистились от непрошенных
гостей, я решил сходить, не откладывая, проведать
моего Шамая в его деревне. Но как-никак на душе
спокойнее, когда увидишь воочию далекого друга...
И потом необходимо было размять ноги.
Вот я и собрался, никому ничего не говоря, я шел
себе, посвистывая, берегом реки, вьющейся вдоль ле-
систых холмов. На свежие листочки падали кружочки
благословенного дождичка, весенних слез, который то
перестанет, то опять забарабанит. Влюбленная белка
мяукала в ветвях. Гуси тараторили на лугах. Дрозды
заливались вовсю, а синичка-невеличка разговаривала:
«ти-ти-тю»...
Дорогой я решил остановиться, чтобы прихватить
с собой в Дорнеси другого моего приятеля — нотариуса,
мэтра Пайара: подобно Грациям, мы бываем в полном
составе только втроем. Я его застал в конторе занося-
щим в книги погоду сего дня, сны, ему приснив-
шиеся, и взгляды свои на политику.
...При виде меня милейший Пайар просиял; и весь
98
дом, сверху донизу, огласился нашим смехом. Мне
всякий раз радует очи этот человек, пузатенький,
с рябым лицом, толстощекий, красноносый, с морщин-
ками вокруг живых и хитрых глаз, с видом хмурым,
вечно брюзжащий на погоду, на людскую породу, но,
в сущности, великий весельчак и зубоскал, и еще боль-
ший затейник, чем я сам. Для него истинное удоволь-
ствие отпустить вам со строгим видом чудовищную
загогулину. И любо на него смотреть, когда он вели-
чественно восседает за столом с бутылкой, взывая
к Кому и Мому и затягивая песенку. Радуясь мне,
он держал меня за руку своими толстыми и неуклю-
жими руками, но шустрыми, как и он сам,
дьявольски ловко умеющими управляться со всякого
рода инструментами, пилить, тесать, переплетать,
столярничать. Он все в доме смастерил сам; и все это
некрасиво, но все его работа; и, красиво или нет,
это его портрет.
Чтобы не утратить привычки, он пожаловался на то
на се, а я из противоречия похвалил и се и то. Он —
доктор Всехул, а я — Всехвал; таковы наши роли...
Мы долго спорили о чуде, о кроваво-пламенном
мече, который в прошлую среду ночью явился людям
воочию. И каждый из нас толковал знамение на свой
лад; разумеется, каждый настаивал с пеной у рта,
что на его стороне правота. Но в конце концов обна-
ружилось с обеих сторон, что ничего не видели ни я,
ни он. Ибо как раз в этот вечер мой астролог за своим
инструментом вздремнул часок. Когда видишь, что
не ты один в дураках, примиряешься со своей участью.
Мы примирились с ней весело.
И мы двинулись в путь, твердо решив скрыть этот
случай от нашего кюре. Мы шли полями, рассмат-
ривая молодые побеги, розовые веточки кустов, птиц,
вивших себе гнезда, и ястреба над равниной, кружив-
шего в небе колесом. Мы вспоминали, смеясь, какую
славную шутку мы как-то сыграли с Шамаем. Несколь-
ко месяцев кряду мы с Пайаром из кожи лезли вон,
обучая дрозда в клетке гугенотскому песнопению.
Затем пустили его в сад к господину кюре. Пообжив-
шись там, он сделался наставником прочих дроздов
в деревне. И Шамай, которому их хорал не давал
покоя, когда он читал свой молитвенник, крестился,
чурался, думал, что дьявол к нему в сад забрался,
99
заклинал его и в ярости своей, притаясь за ставнем,
подстреливал Нечистого. Впрочем, он не так уж от этого
страдал. Потому что, убив дьявола, он его съедал.
Беседуя, мы, наконец, пришли.
Брев, казалось, спал. Дома вдоль улицы зевали,
разинув двери, под солнышком пригожим. Единствен-
ным человеческим лицом был, над канавой, зад маль-
чишки, который прохлаждался, спустив штанишки. Но
по мере того как мы с Пайаром, взявшись под руку
и разговаривая, подходили все ближе к середине местеч-
ка, шагая по дороге, усеянной соломою и коровьим
пометом, до нас все громче доносилось словно гу-
дение рассерженных пчел. И когда мы вышли на
церковную площадь, она оказалась запруженной людь-
ми, которые размахивали руками, шумели и голосили.
Посредине, у калитки своего сада, Шамай, красный от
злости, орал, грозя прихожанам кулаками. Мы ста-
рались понять, в чем дело, но слышали только гул
голосов:
«Гусеницы, жуки, полевые мыши... Господи,
услыши...»
А Шамай кричал:
—, Нет! Нет! Я не пойду!
А толпа:
— Разрази тебя гром! Поп ты наш или нет? Отве-
чай: да или нет? Если ты наш поп,— а ты поп,—
то ты нам. и служишь.
А Шамай:
— Бродяги! Я служу богу, а не вам...
Галдеж стоял изрядный. Шамай, чтобы покончить
с ним, захлопнул калитку перед носом у своего ста-
да; сквозь прутья еще раз мелькнули его руки, из кото-
рых одна, по привычке, елейно окропляла народ дож-
дем благословения, а другая воздымала над землей
гром проклятия. Напоследок в окне дома показались
его круглый живот и четырехугольное лицо. Не в силах
перекричать орущих, он яростно состроил им в ответ
длинный нос. Затем ставни захлопнулись, и дом при-
нял непроницаемый вид. Крикуны утомились; площадь
опустела; и мы, обогнув поредевших зевак, могли,
наконец, постучать в дверь Шамая.
Стучали мы долго. Упрямый скот не желал отво-
рять.
— Эй! Господин кюре!
100
Сколько мы ни взывали (измененным голосом,
чтобы позабавиться):
— Мэтр Шамай, вы дома?
— К черту! Нет меня дома!
И так как мы упорствовали:
— Проваливайте вон! Если вы не уберетесь с моего
порога, я вас, собачью ораву, окрещу наславу.
Он чуть не вылил на нас свой горшок. Мы крикнули:
— Шамай, ты бы хоть вином!
При этих словах, словно чудом, гроза утихла.
Алая, как солнце, свесилась обрадованная физиономия
Шамая:
— Святые угодники! Брюньон, Пайар, это вы? А я-
то чуть не наделал делов! Ах вы, шутники проклятые!
Чего же вы не сказали?
И он, как лавина, скатывается по лестнице.
— Входите! Входите! Будьте благословенны! Дайте-
ка я вас расцелую! Милые мои, до чего же я рад
видеть человеческое лицо, после всех этих обезьян!
Видели вы, что они тут выплясывали? Пусть себе
пляшут, сколько им угодно, я с места не двинусь.
Идемте наверх, выпьем. Вам небось жарко. Требовать,
чтобы я пошел со святыми дарами! Скоро дождь: мы
бы с господом богом вымокли до ниточки. Или мы
у них на жаловании? Или я поденщик? Обращаться
со служителем божьим, как с батраком! Дармоеды!
Я поставлен блюсти их души, а не их поля.
— Послушай,— спросили мы,— о чем это ты? На
кого это ты так взъелся?
— Идем, идем наверх,— сказал он.— Там нам будет
удобнее. Но, прежде всего, необходимо выпить. Я не
могу, я задыхаюсь! Как вы находите это вино? Ей-ей,
оно не из самых плохих. Верите ли, друзья мои, что
этим скотам угодно, чтобы я каждый день, начиная
с Пасхи и до самого Вознесения, служил молеб-
ствия... Почему бы не от Крещения до Нового года?..
И это ради жуков!
— Жуков! — сказали мы.— Вот ты так действи-
тельно как будто муху убил. Ты заговариваешься,
Шамай.
— Я не заговариваюсь,— воскликнул он возмущен-
но.— Нет, знаете, это уж слишком! Я должен терпеть
все их безумства, и я же и безумен!
— Тогда объяснись, как человек здравомыслящий.
101
— Вам легко говорить,— отвечал он, яростно оти-
рая лицо.— Я должен оставаться спокоен, когда нас
тормошат, меня и господа бога, господа бога и меня,
весь божий день, чтобы мы потакали их ерундовым
выдумкам!.. Будет вам известно (ух, я задохнусь,
положительно!), что эти язычники, которые в грош
не ставят вечное спасение и не омывают ни душ
своих, ни ног, требуют от своего кюре, чтобы он добывал
им и дождь, и ведро. Я должен приказывать солнцу,
луне: «Чуточку тепла, водички; хватит, достаточно;
чуточку солнышка, да чтоб было мягкое, подернутое,
легкий ветерок, главное — без морозов, еще поливочку,
господи, для моего винограда; стой, хватит мочиться!
А теперь изволь подогреть...» Послушать этих лодырей,
так господу богу остается уподобиться под бичом
молитвы рабочему ослу, который ходит по кругу и на-
качивает воду. Вдобавок (это лучше всего!) они и про-
меж себя несогласны: одному нужен дождь, другому —
солнце. И вот они скликают святых на подмогу. Их
там тридцать семь, поливающих. Во главе выступает
с копьем в руке Медард-святитель, великий мочитель.
На той стороне их только двое: святой Раймунд
и святбй Деодат, чтобы разгонять тучи. Но спешат на
выручку святой Власий-ветрогон, Христофор-градобо-
рец, Валериан-грозоглот, Аврелиан-громорез, святой
Клар-солнцедар. В небе раздор. Все эти важные особы
идут на кулачки. Святые Сусанна, Елена и Схоластика
рвут друг друга в клочки. Не знает и сам господь
бог, какой бы святой тут помог. А если бог не знает,
то откуда знать кюре? Бедный кюре!.. В конце концов
я в стороне от битвы. Я здесь на то, чтобы
передавать молитвы. А кто Авель, кто Каин, решает
хозяин. Поэтому я ничего бы не стал говорить (хотя,
между нами, это идолопоклонство мне претит...
Иисусе милостивый, или ты напрасно умирал?), если бы
эти бродяги меня-то хоть не вмешивали в небесные
передряги. Но они прямо с ума сошли, они желают
пользоваться мною и святым крестом, как талисма-
ном, против всего, что им грозит изъяном. То это
крысы, которые у них пожирают хлеб в амбарах.
Крестный ход, заклинания, молитвы святому Никасию.
Морозный декабрьский день, снегу по пояс: я схватил
прострел... То это гусеницы. Молитвы святой Гертруде,
крестный ход. На дворе март: град, талый снег,
102
мерзлый дождь; я охрип, кашляю по сей день...
Сегодня — жуки. Опять крестный ход! Я должен обхо-
дить их сады (свинцовый солнцепек, тучи пузатые
и сизые, как мухи, будет гроза, в самый раз схватить
воспаление легких) и должен распевать: «Ibi ceciderunt
делающие беззаконие, atque изринуты sunt и не возмо-
гут star...»1 Ведь изринут-то буду я!.. «Ibi cecidit2 Шамай
Батист, по прозвищу «Сладостный», кюре...» Нет, нет,
нет, покорнейше благодарю! Мне спешить некуда. Са-
мая веселая шутка и та приедается. Мое ли дело,
скажите, пожалуйста, морить им гусениц? Если жуки
им мешают, пусть они обезжучиваются сами, бездель-
ники этакие! Береженого бог бережет. Было бы очень
просто сложить руки и говорить кюре: «Исполни то,
исполни это!» Я исполняю волю божью и мою: я пью.
Я пью. Пейте и вы... А они, если им угодно, пусть
осаждают мой дом! Мои друзья, мне все равно, пусть
будет твердо решено, что они раньше ко мне повернутся
тылом, чем я своим тылом в этом кресле. Давайте
пить вино!
...Когда мы сдвинули стаканы в честь веселого
французского разума, который смеется над всякой
крайностью («Мудрец садится посередине»... почему
нередко садится наземь), громкое хлопанье дверей,
тяжелые шаги по лестнице, призывание Иисуса и всех’
святых и бурные подавленные вздохи возвестили нам
пришествие Элоизы Кюре, так звали домоправитель-
ницу, «Кюрихи» тож. Пыхтя и утирая широкое лицо
краем передника, она возгласила:
— Ох! Ох! Помогите, господин кюре!
— В чем дело, дуреха? — сердито спросил тот.
— Идут! Идут! Это они!
— Кто это? Эти гусеницы, которые расхаживают
по полям крестным ходом? Я тебе сказал, не говори
мне об этих язычниках, о моих прихожанах!
— Они вам грозят!
— Мне наплевать. Чем бы это? Жалобой в духовный
суд? Пожалуйста! Я готов.
— Ах, господин, если бы только жалобой!
— А чем же тогда? Говори!
— Они там собрались у долговязого Пика и тво-
1 Псалом 36. «Тамо падоша вси делающий беззаконие, изриновении
быша и не возмогут стати».
2 «Тамо паде».
103
рят что называется каоалистические знаки и закли-
нания и поют: «Сбирайтесь, мыши и жуки, со всех
полей сбирайтесь и объедать подвал и сад к Шамаю
отправляйтесь!»
При этих словах Шамай вскочил:
— О проклятые! В мой сад, их жуки! И в мой
подвал... Они меня режут! И надо же придумать!
О господи, Симеон-угодник, помогите вашему кюре!
Напрасно старались мы его успокоить, напрасно
смеялись.
— Смейтесь, смейтесь! — кричал он на нас.— Будь
вы на моем месте, господа мудрые, вы бы поменьше
смеялись. Еще бы! Я бы и сам смеялся, сиди
я в вашей шкуре: это не штука! А посмотрел бы
я на вас, как бы вы отнеслись к такому известию,
готовя корм, питье и кров для этих жильцов!..
Жуки! Гадость какая... И мыши!.. Я не желаю! Да
ведь здесь хоть голову себе размозжи!
— Полно, чего ты? — сказал я ему.— Ведь ты же
кюре? Чего ты боишься? Разговори их заговор! Ведь
ты же в двадцать раз больше знаешь, чем твои при-
хожане! Ведь ты посильнее их будешь!
— Какое там! Ничего я не знаю. Долговязый
пик — малый дошлый. Ах, друзья мои, друзья мои!
Ну и новость! Вот разбойники!.. А я-то был так спокоен,
так уверен! Ах, ни на что на свете нельзя полагаться.
Один бог велик. Что я могу поделать? Я попался!
Я в их руках... Элоиза, милая, ступай, беги, скажи им,
чтоб перестали! Я иду, я иду, ничего не попишешь!
Ах, мерзавцы! Ну уж, когда придет мой черед, у их
смертного ложа... А пока (да будет воля...) приходится
мне плясать по их дудке!.. Что ж, остается выпить
чашу. Я ее выпью. И не такие пивал!..
Он встал. Мы спросили:
— Ты это куда же в конце концов?
— В крестовый поход,— буркнул он,— на жуков.
Перевод с французского М. Лозинского
104
Г. ТРОЕПОЛЬСКИИ
МОЛИТВА АНДРЕЯ ПЕТРОВИЧА
(отрывок из рассказа «Один день»)
... Мы вышли. На крыльцо медленно поднялся нам
навстречу отец бригадира, Андрей Петрович. Волосы
у него совсем белые, как молоко; бородка подстриже-
на аккуратно, лопаточкой, а волосы — в кружок. Сразу
видно — опрятный старик. Без малого девяносто лет
имеет он за плечами, но видит и слышит еще хорошо
и не может не работать...
— ...Как же это вы, Андрей Петрович, узнаете об
изменении погоды? — спросил я.
— Э-э, детка! Давно уж я живу-то. По всем приме-
там узнаю. Ласточка идет низом, значит — мошка ле-
тит низом. Это — раз. (Он загнул костлявый палец.)
Курица обирается носиком — перо мажет жиром.
Это — два. (Он загнул еще один палец.) У курицы,
значит, шишка такая над хвостом имеется — жиро-
вая... Свинья тоже чует: тело у нее зудит, чешется она,
солому в зубах таскает. Животная, она чувствует и че-
ловек чувствует. Только иной замечает, а иному напле-
вать... И в сон ни с того ни с сего клонит, и если по ста-
рости, кости ноют, и волос на голове не такой делается,
а спина — того...
— ...Точно узнает папаша: живой барометр.
— И лебеда тоже вот хорошая примета,— продол-
жал загибать пальцы Андрей Петрович.— Как с низу
листочков слезки пойдут, так и смотри другие при-
меты. Если все приметы сходятся, то уж хочешь не
хочешь, а дождю быть... Примет этих много, детка.
Много.— И он ушел в сени, так и не разогнувши паль-
цев, будто еще и еще вспоминал приметы и собирался
фиксировать их на пальцах. Из сеней все еще слышался
голос старика: — Дым, примерно, низом стелется, в
трубу плохо тянет — тоже к дождю. Солнышко в тучи
садится — жди мокрости. Много примет. Много. И все
правильные.
— ...Интересно, почему ученые метеорологи не дадут
научных объяснений народным приметам? Люди тыся-
чи лет примечали: не можем же мы выбросить эти
наблюдения.
105
— Практически мы их и не выбрасываем, но объ-
яснить, конечно, надо бы метеорологам,— согласился
я с собеседником...
...Уже смеркалось, когда мы с Катковым, оставив
мотоцикл в бригадном дворе, подошли к его домику.
Немного посидели на крылечке. Поговорили о том
о сем. (О работе не говорили — все теперь ясно и вой-
дет в норму.) Вдруг я услышал в открытое окно что-то
похожее на тихое бормотание и прислушался. Митро-
фан Андреевич заметил это и сказал вполголоса:
— Папаша богу молится.
— Молится? — переспросил я.
— Угу.— Он подсел ко мне вплотную, наклонился
над ухом и зашептал: — Очень верующий: молится.
Но в последние годы с богом вроде бы на равную ногу
становится. В прошлом году летом подслушал я его
молитву.
— Интересно: какая же? — спросил я также тихо.
— Вот послушайте. «Господи, отче наш, царю не-
бесный... Да будет воля твоя. Сушь-то какая стоит,
господи. А? Ни одной приметы на дождик. Хлеба-то
незавидные, господи... Я не партейный человек, и то
болею сердцем, а ты все-таки бог. Как же дождя-то?
Надо ведь обязательно. Или уж мы на самом деле
грешники какие? Вот посохнет; тогда что? Ну, пущай
старики, может, и нагрешили, а детишки-то тебе неви-
новаты...»
Я. КОЛАС
«СВЯТЫ ян»
I
Аргашсты пан Сарнецк!
УСнраць прыйшоу касцёл.
Заутра свята, фэст важнецки..
Эх, у ксёндза будзе стол!
А гасцей, гасцей наедзе:
Арандатарау, паноу,
106
Многа будзе на абедзе
Розных клерыкау, ксяндзоу.
Там пальюцца рэчкай в!ны,
Грымне весела раяль,
А ксянжулыйна Мальвша
Аздабляць будзе той баль.
Стау народ ужо зб!рацца
3 розных месц, далёк!х сёл...
Ну, то трэба ж пастарацца
Як найлепш убраць касцёл.
На дзядзптцы уюць дзяучаты
3 красак, зелен! вянкЕ
Праца шчыра распачата,
Зав!хаюцца жанкЕ
Арганкты знае справу
I мастацк! мае густ,
Рэй вядзе, вядзе на славу,
Хоць мазол!уся тут глузд.
Ды затое ж на здз!уленне
Быу убраны той касцёл.
Святы Ян паузверх адзення
Апяразан быу упол
Паяском з жывых расл!нак,—
Ну, той Ян аж з!хацщь!
Як бы увесь святы будынак
Ен хацеу сабой зацьмщь.
А касцёл быу у чэсць Яна.
На падмурку святы Ян
Першым чынам яшчэ зрана
Бельм! гожа быу убран.
Павыходз!л! з касцёла,
Затрымауся арган!сты,
Сам здаволены, вясёлы,
Прад людзьм! i богам чысты,
Запытуся перад Янам:
Эх, i хораша ж убран!
Дагадз!у параф!янам,
Дагадз!у Сарнецк! пан!
Хараство, любата!
А вяночак!
Паясочак!
А як ручачка узнята!
107
Пастаяу крыху Сарнецк!:
Тэта — Ян, брат, не сноп грэцк!,
АдпуспД ты, божа, грэх!
Паказаць людзям не смех:
Хоць вяз! яго у Варшаву,
Хоць у В!льню, хоць куды!
Так зраб!у Сарнецк! справу,
Як hi у як!я гады.
Тольк! вось адна загана:
Вянок трох! завысока.
I Сарнецк! у момант вока
На падмурак скок да Яна!
Але тут неспадзявана
Стук святога плечуком!
Ян аб землю старчаком!
Дарожачкай самай простай
Ды галоукай аб памост той!
Лоб паб!уся на кавалк!,
Нос зляцеу аж на дзядзшец...
Вось гасцшец, дык гасцшец!
Вось дык л!ха, перапалка!
Па касцёле гук панёсся,
Бы злы дух зарагатау,—
Пан Сарнецк! аж затросся,
Холад, жар яго праняу.
Што ж то будзе?! О, няшчасны!
Што рабщь тут? Што чышць?
Лепш бы чэрап свой уласны
Аб памост яму пабщь.
Ломщь рук! аргашсты,
Тужыць, вохкае бядак.
Мус!ць, сам злы дух нячысты
Так накп!у з яго, лайдак.
II
— Што, пан, гэтак засмущуся?
3!рк — сусед яго, Вшцэнт!
— О, мой браце! Ян паб!уся
На кавалачк!, нашчэнт!..
А бадай цябе arm!
Глянь адно, браток, з!рш:
Бачыш — нос дзе, вунь дзе вушка,
108
Там кавалак барады...
Яне, Яне, божы служка,
Нарабху ты мне бяды!
А бадай жа цябе перуны!
Што нараб!у я, дурны?!
Ось Сарнецк! пастарауся,
Дагадзху святому духу!
Ось папауся, дык папауся,
Як лйпца у саладуху!
Вось ты бога i пахвал!ш!
А бадай цябе паралюш!
I нашто вянок чапау я?
У, халера, о, пся маць!
Смех i грэх на усё Заслауе...
I як фэст нам святкаваць?..
— К!нь, пан, енчыць! Глупства, пане!
I сам Ян таго не варты!
Кал! мёду пан дастане
I стрытусу з паукварты
Ды кал! мне зафундуе,—
Дз!ва-цуд я справлю:
Заспяваюць «алялюе» —
Так касцёл услаулю!
— Браце м!лы!
Да маплы
Не забуду — памажы!
Вядро мёду,
Тольк! знцпчы перашкоду,
Свет мне белы развяжы.
I дзве кварты —
Глупства, жарты:
Гарнец зараз жа нясу!
Пачастую,
Патрактую
I засмажу каубасу!
— Кал! так, не плач па Яну:
Замест Яна сам я стану!
— Пан Вшцэнты! М!лы браце!
Бог цябе мне пасылае!
Хай пан бог табе заплацщь,
Матка боская святая.
У касцёле свентаянск!м
Будзеш «Янам» элеганцк!м!
Каранован каронаю,
109
Будзеш нашай абронаю!
Яна вынесл!, схавал!,
Сам! усю ноч балявалй
А назаутра, чуць разднела —
Не забыу В!нцэнты дзела:
В!д святога ён прымае,
На падмурку стау як трэба,
Вочы узвёу, бы Ян, на неба,
Руку угору падшмае:
— Ну, як, браце?
— Дасканала!
Богу хвала!
III
А тым часам сонца устала,
Людз! сходзяцца у касцёл.
Звон касцельны са званщы
Час в!тае ужо дзяннщы,
Гудам коцщца вакол.
Каля «Яна» аж завозна.
Тут i пана згледзщь можна,
I кабетак-маладзщ,
I дзяучатак-чараунщ,
I бабулек твар набожны,
I усе щснуцца, бо кожны
Хоча выказаць пашану,
I ахвяры зносяць «Яну»:
Хто абрус, хто палаценца,
Хто !льну, хто рунппчок,
I цалуюць — хто у каленца,
Хто у галёнку улепщь чмок.
«Ян» стаяу, не варушыуся,
Ен трымауся i крашуся,
Jlixa ж вынша няждана:
Мёд на вусах быу у «Яна».
Чуюць пчолы — пахне мёдам,
I на мёд яны ляцяць
I над «Янам» карагодам
I снуюцца i звшяць.
«Ян» пакуль што не шманае,
Але ж, л!хенька, пчала
110
Каля вуха зав!ла
I на вус яму сядае,
Губы лапкам! казыча.
«Вось хвароба! — «Ян» мармыча.—
I прыстала ж як смала,
Тфу ты, чортава пчала!»
— Божа м!лы! Ян злуе,
Як бы ён на нас плюе! —
Кажа щхенька бабуля.—
Ц! ты бачыш, Паб!ян?..
Во! з!рн!, з!рн!, Гануля:
Губк! крывщь божы Ян!..
Божа ядыны!
Одпусць гжэх! нашы i в!ны!
Людз! дз!вяцца, глядзяць,
Стал! божкаць i уздыхаць.
Пчолка ж поузае й тбыта,
Хоць ты махалам махай.
— Фрру! — як фыркне «Ян» сярдз!та
Ды як крыкне: — Ая-яй!
От жа, гадаука, упякла!
Каб ты ж выдахла была!
Ды з падмурка як сарвецца,
Ды як рынецца у народ!
Наускапыта «Ян» нясецца
Праз дзядзшец на гарод!
А за !м параф!яне:
— О, куды ты, свенты Яне?
Пане Яне! Не угцякай!
Пане Яне, пачакай!
А «Ян», ск!нуушы манатк!,
Прэ у канопл! без аглядкЕ
НАУКА БОРЕТСЯ С СУЕВЕРИЯМИ, КАК СВЕТ
С ПОТЕМКАМИ
Д. И, Менделеев
I

А. ПУШКИН
ВУРДАЛАК
Трусоват был Ваня бедный:
Раз он позднею порой,
Весь в поту, от страха бледный,
Чрез кладбище шел домой.
Бедный Ваня еле дышит,
Спотыкаясь, чуть бредет
По могилам; вдруг он слышит,—
Кто-то кость, ворча, грызет.
Ваня стал;— шагнуть не может.
Боже! думает бедняк,
Это, верно, кости гложет
Красногубый вурдалак.
Горе! малый я не сильный;
Съест упырь меня совсем,
Если сам земли могильной
Я с молитвою не съем.
Что же? вместо вурдалака —
(Вы представьте Вани злость!)
В темноте пред ним собака
На могиле гложет кость.
113
Я. НЕКРАСОВ
СМЕРТЬ ПРОКЛА
(отрывок из поэмы
«Мороз, Красный нос»)
Старуха его окатила
Водой с девяти веретен
И в жаркую баню сводила,
Да нет — не поправился он!
Тогда ворожеек созвали —
И поят, и шепчут, и трут —
Все худо! Его продевали
Три раза сквозь потный хомут,
Спускали родимого в прорубь,
Под куричий клали насест...
Всему покорялся, как голубь,—
А плохо — не пьет и не ест!
Еще положить под медведя,
Чтоб тот ему кости размял,
Ходебщик сергачевский Федя —
Случившийся тут — предлагал.
Но Дарья, хозяйка больного,
Прогнала советчика прочь;
Испробовать средства иного
Задумала баба: и в ночь
Пошла в монастырь отдаленный
(Верстах в десяти от села),
Где в некой иконе явленной
Целебная сила была.
Пошла, воротилась с иконой —
Больной уж безгласен лежал,
Одетый как в гроб, причащенный,
Увидел жену, простонал
И умер...
114
И. ТУРГЕНЕВ
В НОЧНОМ
(отрывок из повести «Бежин луг»)
...А у нас на деревне такие, брат, слухи ходили,
что, мол, белые волки по земле побегут, людей есть
будут, хищная птица полетит, а то и самого Тришку
увидят.
— Какого это Тришку?— спросил Костя.
— А ты не знаешь?— с жаром подхватил Илью-
ша,— ну, брат, откентелева же ты, что Тришки не
знаешь? Сидни же у вас в деревне сидя, вот уж точно
сидни! Тришка! — зато будет такой человек удивитель-
ный, который придет; а придет он такой удивительный
человек, что его и взять нельзя будет, и ничего ему
сделать нельзя будет: такой уж будет удивительный
человек. Захотят его, например, взять хрестьяне: вый-
дут на него с дубьем, оцепят его, но а он им глаза
отведет — так отведет им глаза, что они же сами друг
друга побьют. В острог его посадят; например,— он
попросит водицы испить в ковшике: ему принесут
ковшик, а он нырнет туда, да и поминай как звали.
Цепи на него наденут, а он в ладошки затрепещется —
они с него так и падают. Ну, и будет ходить этот
Тришка по селам да городам; и будет этот Тришка,
лукавый человек, соблазнять народ хрестиянский... ну,
а сделать ему нельзя будет ничего... Уж такой он
будет удивительный лукавый человек.
— Ну да,— продолжал Павел своим неторопливым
голосом,— такой. Вот его-то и ждали у нас. Говорили
старики, что вот, мол, как только предвиденье небесное
зачнется, так Тришка и придет. Вот и зачалось предви-
денье. Высыпал весь народ на улицу, в поле, ждет,
что будет. А у нас, вы знаете, место видное, привольное.
Смотрят — вдруг от слободки с горы идет какой-то чело-
век, такой мудреный, голова такая удивительная... Все
как крикнут: «Ой, Тришка идет! Ой, Тришка идет!» —
да кто куды! Староста наш в канаву залез; старостиха в
I подворотне застряла, благим матом кричит, свою же
дворную собаку так запужала, что та с цепи долой,
да через плетень, да в лес; а Кузькин отец, Дорофеич,
вскочил в овес, присел, да давай кричать перепелом:
115
«Авось, мол, хоть птицу-то враг, душегубец, пожалеет».
Таково-то все переполошились!.. А человек-то это шел
наш бочар, Вавила: жбан себе новый купил, да на го-
лову пустой жбан и надел...
А. ГЕРЦЕН
РАЗГОВОРЫ С ДЕТЬМИ
(в сокращении)
...Я вам расскажу, как в детстве, я сам освободил
себя от одного из пустых страхов. У меня, по правде
сказать, их было немного, однако ж не был и я совсем
свободен от них. Нянюшки натолковали и мне о всяких
чудесах, о том, как домовой приходит по ночам в
конюшню и ездит верхом на лошадях и как кучер
против этого в стойле держит козла. Лет двенадцати
я стал с ними спорить и, разумеется, разубедить их
не мог...
Мне было лет двенадцать, жили мы летом в деревне.
За нашим домом был овраг, заросший сосняком и
ельником; овраг этот шел, огибая поля, к двум-трем
курганам, тоже покрытым большим сосновым лесом.
Курганы эти, вероятно, были насыпаны над могилами
павших воинов в древние времена.
Там раза два отрывали совсем перержавевшие
доспехи; в преданиях у крестьян осталось темное воспо-
минание какого-то сражения. Курганы эти они звали
«проклятыми». Неохотно ходили туда ночью мужики;
про женщин и говорить нечего; ни одна ни за что на
свете не пошла бы туда после сумерек — не оттого, что
они боялись волков, это было бы естественно, а оттого,
что боялись каких-то духов.
Дворовые людй наши, разумеется, не меньше их
верили в эти чудеса. Я спорил с ними, смеялся над
их трусостью.
— Да вы, вместо того, чтоб говорить,— сказал мне
один из них,— сами бы ночью сходили.
— Я охотно пойду.
— Когда?
— Сегодня, когда у нас все улягутся...
116
— А как же знать, до которых мест вы дойдете?
— У большой сосны возле первого кургана лежит
лошадиный череп.
— Помню.
— Ну, так я принесу его.
Пространство, которое мне приходилось пройти,
вряд ли было всего больше полутора или двух верст,
из которых половина шла полем. Пока было видно
освещенное окно нашего дома и я не покидал тропин-
ки, я шел себе спокойно, попевая песни для большей
храбрости, но когда взошел в лес, мне тоже стало
очень страшно. Чего мне было страшно, не знаю, но
сердце билось и ноги так неверно ступали, когда я
цеплялся за сучья, что в ту же пору хотел бы и воро-
титься. Но я переломил свой страх, дошел до черепа,
взял его на палку и побежал домой.
Человек наш, хотя и похвалил меня, но все же не
убедился, а говорил мне, что «иногда и ничего не
бывает, а иногда и бывает».
На другую, на третью ночь я уже ходил туда без
всякого постороннего повода,— и сердце билось мень-
ше и меньше, и я уже не пугался, цепляясь за хвойные
ветки. Вот как проходят пустые страхи...
л. толстой
БОГОСЛУЖЕНИЕ
(отрывок из романа «Воскресение»)
Началось богослужение.
Богослужение состояло в том, что священник,
одевшись в особенную странную и очень неудобную пар-
'чевую одежду, вырезывал и раскладывал кусочки
хлеба на блюдце и потом клал их в чашу с вином,
произнося при этом различные имена и молитвы...
Сущность богослужения состояла в том, что предпо-
лагалось, что вырезанные священником кусочки и
положенные в вино, при известных манипуляциях и
молитвах, превращаются в тело и кровь бога. Мани-
пуляции эти состояли в том, что священник равно-
мерно, несмотря на то что этому мешал надетый на
117
него парчевый мешок, поднимал обе руки кверху и
держал их так, потом опускался на колени и целовал
стол и то, что было на нем. Самое же главное действие
было то, когда священник, взяв обеими руками сал-
фетку, равномерно и плавно махал ею над блюдцем
и золотой чашей. Предполагалось, что в это самое
время из хлеба и вина делается тело и кровь, и потому
это место богослужения было обставлено особенной
торжественностью.
...После этого считалось, что превращение соверши-
лось, и священник, сняв салфетку с блюдца, разрезал
серединный кусочек начетверо и положил его сначала
в вино, а потом в рот. Предполагалось, что он съел
кусочек тела бога и выпил глоток его крови. После
этого священник отдернул занавеску... и пригласил
желающих тоже поесть тела и крови бога, находив-
шихся в чашке.
...После этого священник унес чашку за перего-
родку и, допив там всю находившуюся в чашке кровь
и съев все кусочки тела бога, старательно обсосав усы
и вытерев рот и чашку, в самом веселом располо-
жении духа, поскрипывая тонкими подошвами опой-
ковых сапог, бодрыми шагами вышел из-за перего-
родки.
Этим закончилось главное христианское бого-
служение.
...Священник с спокойной совестью делал все то, что
он делал, потому что с детства был воспитан на том,
что это единственная истинная вера, в которую верили
все прежде жившие святые люди и теперь верят
духовное и светское начальство. Он верил не в то, что
из хлеба сделалось тело, что полезно для души про-
износить много слов или что он съел действительно
кусочек бога,— в это нельзя верить,— а верил в то, что
надо верить в эту веру. Главное же, утверждало его в
этой вере то, что за исполнение треб этой веры он
восемнадцать лет уже получал доходы, на которые
содержал свою семью, сына в гимназии, дочь в ду-
ховном училище.
118
А. КУПРИН
«ХАНЖУШКА»
Таким насмешливым прозванием окрестили в Ки-
еве профессиональных богомолок, созданных молитвен-
ными потребностями города, на всю Россию славяще-
гося своими монастырями и святынями. Эти особы
служат посредницами и проводницами между наибо-
лее популярными отцами и схимниками, с одной сто-
роны, и чающей благодати публикой — с другой. Они
заменяют для прибывших откуда-нибудь из Перми или
Архангельска купцов-богомольцев самые полные пу-
теводители, являясь неутомимыми и словоохотливыми
гидами, имеющими везде знакомство или лазейку.
В монастырях их терпят, отчасти как необходимое
зло, отчасти как ходячую рекламу, а отец-эконом не-
редко «благословляет» их то медком, то свежеиспе-
ченным хлебцем, то осетровой соляночкой. Впрочем,
молодой монах, не усвоивший еще в достаточной сте-
пени внешнюю степенность «ангельского чина», ни-
когда не утратит случая, увидев ханжушку, обозвать
ее «мокрохвосткой» и «дармоедкой».
Они, конечно, безукоризненно знают все престолы
и праздники и особенно торжественные служения.
Им известны дни и часы приемов у святых отцов, отли-
чающихся либо наиболее строгой жизнью, либо даром
провидения, либо умением видеть человека «наскрозь»
при исповеди, либо еще какими-нибудь особенностями
и странностями. Впрочем, у каждой есть свой излюб-
ленный отец, которого она «обожает» предпочтительно
перед прочими, состоя при нем, так сказать, личным
адъютантом. За «своего» она готова перегрызть
конкурентке горло, если только у них зайдет спор
о сравнительных достоинствах двух отцов.
Есть две разновидности этого типа: «ханжушка-
постница» и «ханжушка-лакомка». Первая высока,
необыкновенно костлява и всегда как будто бы накло-
нена вперед; лицо у нее зеленое, длинное и хищное,
с длинным щурьим носом и квадратною нижнею че-
люстью. Она строго блюдет среду и пятницу, когда
не вкушает вина, не ест зайца, который, по достовер-
ным сведениям, был в числе «семи пар нечистых», а
видом напоминает дикую кошку, 29 августа отказы-
119
кается от арбуза, потому что он, разрезанный попо-
лам, напоминает «усекновенную главу» и т. д. Если
благодетели по ошибке или незнанию предложат ей
отведать что-нибудь из «запрещенного», она тотчас
же изображает и лицом, и жестами, и голосом такой
нечеловеческий ирпуг и такое обиженное негодование,
что самим благодетелям становится жутко.
Ханжушка-лакомка мала ростом, кругла и жирна,
как хорошо откормленный в мясной лавке кот. Она
вся проникнута добродетелями и набожными чув-
ствами, и даже ее лицо, на котором едва видны
щелочки глаз, светится маслянистым глянцем. Она, в
противность ханжушке-постнице, не откажется ни от
рюмки доброй старой вишневки, ни от чашки «кофию»,
если только угощение следует от солидной и «стоящей»
компании. К закату дней своих она непременно при-
обретет где-нибудь на Шулявке или на Приорке
маленький, дикой краски, домик в три окна, где
желанным гостем бывает здоровенный монах в фран-
товской рясе.
Во всем остальном обе разновидности поразительно
похожи. Во-первых, обе говорят необыкновенно бы-
стрым полушепотом, причем произносят слова не
только из себя, но и в себя, т. е. одновременно и
произнося слова и вдыхая воздух, отчего получается
впечатление беспрестанного, монотонного журчания.
Во-вторых, и та и другая косноязычат, картавят или
пришепетывают, потому что так выходит и трогатель-
нее и жалче. Даже и костюм они носят одинаковый,
полупоношенный — черное платье и черный платочек
с бахромой на голове.
Друг к другу ханжушки относятся нетерпимо,
потому что им волей-неволей приходится сталкивать-
ся в одних и тех же домах в качестве рассказчиц,
приживалок и проводниц благочестия. Здесь, вероятно,
кроме опасения конкуренции, примешивается более
острое и тонкое чувство,— нечто вроде взаимного стыда,
нечто вроде того, что испытывают друг к другу двое
профессиональных жрецов или двое заик в присут-
ствии посторонних глаз.
У них есть специальная терминология и для
наиболее излюбленных отцов даже особенные, лас-
кательно-интимные прозвища.
— Так ты говоришь, мать моя, была нынче на
120
служении? — спрашивает одна ханжушка другую.
— Ах, была, была, матушка. Какое, я вам скажу,
благолепие! Уж такое благолепие, такое благолепие,
что просто не знаешь, на небе ты или на земле!
— В мантиях служили-то?
— В мантиях, родная, в мантиях. «Бутон» пред-
стоящим был.
— А «Пернатый» не сослужил?
— Сослужил и «Пернатый». Удостоилась я к ручке
приложиться, когда к кресту подходили. Ручки-то
у него беленькие такие да пухленькие... ма-асенькие,
масенькие, точно у ребеночка безгрешного... и француз-
скими духами надушены.
Ханжушки знают про своих «благодетелей» самые
интимные подробности и с видом благочестивого со-
крушения («как лукавый-то силен ныне стал!») пере-
носят из дома в дом соблазнительные вести.
В круг их обыденных занятий входит множество
мелочей. Они разгадывают сны, лечат от дурного
глаза, растирают у благодетелей болящие места освя-
щенным маслицем с Афонской горы, исполняют всякие
поручения к соседнему лавочнику, с которым «языч-
ничают» о тех же благодетелях. При свадьбах, крести-
нах, похоронах, благословениях образом и прочих
обрядных происшествиях они являются в соответ-
ственной роли церемониймейстеров. Перед тем как на
отпевании закрывают гроб, ханжушка непременно
развяжет и возьмет себе платок, связывающий ноги
покойного. «От зубов, батюшка, помогает»...
Если вы хотите видеть ханжушку во время самого
кипучего момента ее жизни, зайдите в лавру во время
большого праздника. Вы увидете ее в гостинице сидя-
щей в кругу купеческого семейства, пьющей «с угры-
зением» тридцатое блюдечко чаю и рассказывающей
своим непрерывным полушепотом:
— А то еще показывали той страннице иноци
Афонстии вздох святого Иосифа Аримафейского. Когда
этта, значит, завеса-то раздрася — он, батюшка, и
воздохнул от своего сокрушенного сердца, а ангели
святии тот вздох и собрали в малую скляницу, на
манер пузырька аптекарского. Так он, этот вздох, в
склянице и содержится, бычачьим пузырем сверху
затянут, и, кто на его, на батюшку, с верою смотрит,
тому от запойной болезни очень даже помогает.
121
М. ГОРЬКИЙ
КАК ЕЕ ОБВЕНЧАЛИ
(отрывок из статьи)
На днях один из местных купцов выдал замуж
свою дочь.
Обстоятельства, сопровождавшие это обыденное
событие, были весьма знаменательны, и они-то именно
и придают факту археологический характер.
Перед венцом невеста,— как это и надлежит по
ритуалу старины,— была посажена на хлеб и на воду
в темную комнату. Сколько времени там она сидела,
оплакивая предстоявшую ей участь — жить долгие
годы с нелюбимым человеком,— неизвестно, но, должно
быть, она или немало сидела, или очень уж много
плакала. Когда ее сажали в карету, дабы отвезти в
церковь,— она еле стояла на ногах, и на вспухшем
от слез лице дрожали судороги сдерживаемых ры-
даний. Она еле держалась на ногах, вся как-то опустив-
шаяся книзу, бессильная и безвольная. У церкви,
входя на паперть, она беспомощно оглянулась вокруг,
как бы ища себе защиты,— и чуть не упала со ступенек
назад. Поддерживаемая сзади шафером, она еле ходила
вокруг налоя и на роковой вопрос священника не
сказала своего «да», она даже и не кивнула головой
в ответ ему, окаменевшая от мук, переживаемых ею.
На жениха не действовало страдание рядом с ним:
довольный и спокойный, он хладнокровно таскал свою
невесту за руку вокруг налоя, и лицо его сияло...
как кирпич на солнце. Исаия ликовал. Невеста еле
сдерживала рыдания... В церкви было много публики,
вся она смотрела на драму с любопытством, и глухой
шепот ее наполнял своды вместе с запахом горящего
воска и льна. Церемония кончена, и, шатаясь, не-
веста пошла вон из церкви.
— Какая изму-ученная! — шептали сострадальные
люди.
Но что в этом сострадании человеку, уже погиб-
шему! Да, наверное, и не слыхала новобрачная этого
шепота за биением своего сердца, проданного в пожиз-
ненное владение человеку, чуждому ей,— человеку,
который возбуждал в ней только трепет ужаса и от-
122
вращение. Вот она вышла из церкви, села в карету, и
резким жестом руки сорвав со своей головы венчальный
убор, бросила его в ноги новобрачному на пол кареты.
Это как бы напугало его,— он отодвинулся в угол,
дверца захлопнулась, и снег жалобно заскрипел под
колесами экипажа, увозившего так много страдания...
...Через несколько минут новобрачную поздравляли
шампанским с законным браком — или с изломанной
жизнью?
Впрочем, это было более чем через час, ибо с час
после венца она провела в своей комнате одна, запер-
шись на ключ. Это был последний час ее свободы,
а за ним уже наступала новая жизнь.
Жизнь вещи, жизнь рабы, обязанной целовать по
требованию, а не по желанию, жить до смерти или
до привычки с человеком, чужим сердцу, и в то же
время с человеком, юридически имеющим право на нее.
Вот — факт.
Вот — нелепая драма, человекоубийство, хуже —
продолжительное истязание живого и сознатель-
ного существа. Чего ради — истязание?
Обвенчали или отпели эту девушку?
В. МАЯКОВСКИЙ
ОТ ПРИМЕТ КРОМЕ ВРЕДА
НИЧЕГО НЕТ
Каждый крестьянин
верит в примету.
Который — в ту,
который — в эту.
Приметами
не охранишь
свое благополучьице.
Смотрите,
что от примет получится.
Ферапонт косил в поле,
вдруг — рев:
«Ферапонт!
Эй!
123
Сын подавился —
корчит от боли.
За фельдшером
беги скорей!»
Ферапонт
работу кинул —
бежит.
Не умирать же единственному сыну.
Бежит,
аж проселок ломает топ!
А навстречу —
поп.
Остановился Ферапонт,
отвернул глаза
да сплюнул
через плечо
три раза.
Постоял минуту —
и снова с ног.
А для удавившегося
и минута — большой срок.
Подбежал к фельдшеру,
только улицу перемахнуть —
и вдруг
похороны преграждают путь.
Думает Ферапонт:
«К несчастью!
Нужно
процессию
обежать дорогой окружной.
На окружную дорогу,
по задним дворам,
у Ферапонта
ушло
часа полтора.
Выбрать бы Ферапонту
путь покороче —
сына
уже от кости
корчит.
Наконец,
пропотевши в десятый пот,
к фельдшерской калитке
прибежал Ферапонт.
134
Вдруг
из-под калитки
выбежал котище —
черный, прыткий,
как будто
прыть
лишь для этого берег.
Всю дорогу
Ферапонту
перебежал поперек.
Думает Ферапонт:
«Черный кот
хуже похорон
и целого поповского собора.
Задам-ка я
боковой ход —
и перелезу забором».
Забор
за штаны схватил Ферапонта.
С полчаса повисел он там,
пока отцепился.
Чуть не сутки
ушли у Ферапонта
на эти предрассудки.
Ферапонт прихватил фельдшера,
фельдшер — щипчик,
бегут
к подавившемуся
ветра шибче.
Прибежали,
а в избе
вой и слеза —
сын
скончался
полчаса
назад.
А фельдшер
говорит, Ферапонта виня:
«Что ж
теперь
поднимать вой?!
Кабы раньше
да на час
позвали меня,
125
сын бы
был
обязательно живой».
Задумался Ферапонт.
Мысль эта
суеверного Ферапонта
сжила со света.
У моей
у басенки
мыслишка та,
что в несчастиях
не суеверия помогут,
а быстрота.
С. МАРШАК
ПРИМЕТЫ
Собираясь на экзамен,
Валя говорила:
— Если только палец мамин
Окунуть в чернила.
Если я перед доскою
Как-нибудь украдкой
Ухитрюсь одной рукою
Взять себя за пятку,
Если, сняв ботинок в школе,
Повторю заклятье,
А потом мешочек соли
Приколю на платье,
Если я в троллейбус новый
Сяду на Садовой,
А в троллейбусе вожатый
Будет бородатый,
Если я в пути не встречу
Ни единой кошки
Или вовремя замечу
И сверну с дорожки,
Не покажется священник
В нашем переулке
И дадут мне дома денег
На кино и булки,
126
Если я зашью монеты
В фартук под оборки,—
То, по всем моим приметам,
Получу по всем предметам
Круглые пятерки!..
Но едва успела Валя
Кончить эту фразу,
Болтовню ее прервали
Три подруги сразу:
— Хорошо, давай поспорим!
Верь в свои приметы,
Ну, а мы пока повторим
Школьные предметы.
Наконец настал экзамен
Мама уступила,
И несчастный палец мамин
Погружен в чернила,
И не встретился священник
По дороге в школу,
И достала Валя денег,
Чтоб пришить к подолу,
И она в троллейбус новый
Села на Садовой,
И в вагоне был вожатый
Очень бородатый,
И пред классною доскою
Удалось украдкой
Ей свободною рукою
Взять себя за пятку,—
Но другие ученицы
Сдали все предметы,
А у Вали — единицы...
Вот вам и приметы!
Е. ЕВТУШЕНКО
ИДОЛ
Среди сосновых игол
в завьюженном логу
стоит эвенкский идол,
уставившись в тайгу.
127
Надменно щуря веки,
смотрел он до поры,
как робкие эвенки
несли ему дары.
Несли унты и малицы,
несли и мед, и мех,
считая, что он молится
и думает за всех.
В уверенности темной,
что он их всех поймет,
оленьей кровью теплой
намазывали рот.
А что он мог, обманный
божишка небольшой,
с жестокой, деревянной,
источенной душой?
Глядит сейчас сквозь ветви
покинуто, мертво.
Ему никто не верит,
не молится никто.
Но чудится мне: ночью
в своем логу глухом
он зажигает очи,
обсаженные мхом.
И, вслушиваясь в гулы,
пургою заметен,
облизывает губы
и крови хочет он...
М. ТАНК
AVE МАША
Звон кафедральны кл!ча на Ave.
3 цесных завулкау злева i справа
Гуртам манашю у чорным адзенш
128
Цягнуцца, быццам сумныя цеш.
Тут i старый, i маладыя,—
Ave Maria...
Я не звярнуу бы i увап, можа,
Каб не пабачыу м!ж ix прыгожай
Адной манашк!, якая мае
Не болып, xi6a, як семнаццаць маяу;
Чорныя вочы, бровы густыя,—
Ave Maria!
Пат над жалобнай вопраткай чорнай
Ты адгадаеш: стан непакорны,
Ножк1, як!м! б на карнавалах
I захапляла i чаравала,
Смуглыя рую, грудз! тупя,—
Ave Maria!
Глядзщь набожна на крыж пятровы,
А я малюся на яе бровы:
Няужо, красуня, ты не шкадуеш,
Што хараство i жыццё марнуеш?
Як танцавал! б ножк! таюя,—
Ave Maria!
Цябе атрутаю anabii,
Ружанцам pyKi табе скруцнп,
Смялей napBi ты яго, не бойся!
У пол! недзе шумщь калоссе...
О, як бы жал! рук! тагая,—
Ave Maria!
А потым хутка прыйшло б каханне,
Страчала б з мытым свой золак раннь
А потым стала б ты гаспадыняй
I калыхала сваю дзяцшу!
О, як кармйп б грудз! так!я,—
Ave Maria!
Не знаю, можа, мая мал!тва
Мне памагла б выйграць гэтую б!тву,
Але пазвал! яе; манашка
Пайшла за yciMi, уздыхнуушы цяжка,
Пад зводы змрочныя i глух!я,—
Ave Maria!..
5 Зак. 204
129
Н. Г1ЛЕВ1Ч
ЗВАНКОВЫ ВАЛЕТ
Ен у скверы студэнцк!м сядзеу,
у кутку.
Перад 1м
Заскарузлым! пальцам!
Карты цыганка лажыла.
— Вытмай траяка,—
Прыгаворвала шэптам глухим,—
Вышмай, кал! хочаш,
Каб прауду табе варажыла.
Я скажу табе усё,
I пра дом твой скажу, i пра лес,
Што было ! што будзе,
Чым сэрца сваё заспако!ш...
I, загрэбшы траяк з-пад валета,
Што удачу прынёс,
Спрытна сунула недзе у запашша
Кашчавай рукою...
Што было?
Значыць, трэба у цыганк!
аб гэтым пытаць...
Дзесяць год ён у школу хадз!у,
Каб не марыць аб цудзе,
Каб н! бога, Hi д’ябла
Сляпою ахвярай не стаць,
Каб мог сам разглядзець,
Што было,
I што ёсць,
I што будзе!..
Мац! грошы зб!рала яму
На дарогу з сабой.
Ен пад карту паклау
Неацэнную матчыну ласку
I сядзщь на траве
Перад х!трай i хщвай старой,
Што гугнявщь яму
Недарэчную пошлую казку:
130
— ...Дачакаушыся добрых
3 казённага дому папер,
Не марудзячы, к даме вшойай
Сватоу можаш выслаць.
Тольк! бл!зкаму сябру
Што воласам цёмны,
Не вер,
Сцеражыся i бойся:
Ен нейкае зло табе мыслщь...
Для чаго праз нягоды
I выпрабаванш iciji?
Для чаго — даб!вацца, !мкнуцца,
Ляцець науздагонку?
Карты усё абяцаюць,
Чаго б ён хацеу у жыцщ:
I спакой,
I багацце,
I нават прыгожую жонку.
Тольк! —
Бойся,
Хлусц
Сумнявайся,
Не вер,
Не дружы...
Як жа трэба збяднець,
Каб на крох! атрутнай прыманк!
Нашу мужную прауду
Щшком размяняць у душы
I панесц! з сабой
Трохрублёвую прауду цыганю!
А. ЧАРНЫШЭВ1Ч
ЯДЗЯ-ШЯНЕРКА
(скарочана)
Ядзя вучылася у трэщм класе. Тэта была невял!ч-
кая дзя^чынка з ружовым! шчочкам! i блаютным!
вачам!, у яюх заусёды свяц!л!ся дабрата i шчырасць.
У школу яна прыбягала кожны раз раней за
131
ycix. Яшчэ тольк! св1тае, а яна з сумачкай пад пахан
бяжыць па коузкай сцяжынцы, i з вуснау яе льецца
прыгожая песенька пра вясёлых гусей, што жыл! у ад-
ной бабульки Палае, зал!ты чырванню, усход, мароз
шчыпле шчок1, i яны ружавеюць яшчэ болей, а песень-
ка льецца, як гудзенне пчолкц i здаецца, што тэта не
дзяучынка бяжыць па вулщы, а клапатл!вая пчолка
лящць па здабычу. Таму i празвал! яе у школе: пчолка.
Кал! вучш зап1свал1ся у шянеры, Ядзя сядзела
моучга, i у вачах яе свящлася найвялшшая туга. Вучш
адзш за адным падымал! pyKi i npacbii:
— I мяне.
— I мяне, Алена Сцяпанауна! *
I Ядзя з зайздрасцю паглядала на ix.
Нарэшце, з усяго класа засталася яна адна.
Тады Алена Сцяпанауна звярнулася да яе:
— А ты, Ядзя?
Ядзя устала, з!рнула вачамц поуным! слёз, на на-
стаунщуИ прашаптала:
— Мама не дазваляе...
— Пагутарым з тваёй мамай.
I от пасля гутарга з настаушцай мама шбы за-
была пра мал!твы i болып не вадз!ла Ядзю у касцёл...
* * ♦
Усё было б добра, каб не адзш вельм! благ! чалавек.
Ядзя часта успамшала яго. I кожны раз ёй станав!ла-
ся холадна ад тагах ycnaMiHajr. Той чалавек irpae у
касцёле на аргане. Тэта ён увесь час нашэптвау маме,
што не трэба зашсвацца у калгас, i мама слухала яго.
I вось тэты благ! чалавек яшчэ неяк з восет зайшоу
да ix. Ядз! у хаце адразу не было, яна прыйшла пазней,
Ен лццпвым! вачам! паглядзеу на Ядзю i запытау х!т-
рым-х!трым голасам:
— А дзе ж твой чырвоны галыптук, Ядзечка?
— Я не шянерка,— адказала Ядзя.
— Не шянерка? От малайчына!
Ен з!рнуу спачатку на столь, потым на маму i
сказау:
— Вы, паш Мальвша, добра выхозгваеце дачку.
I ён палажыу сваю халодную сытую руку на Ядз!-
ну галаву. Ядзя аж скаланулася i прысела, бо такой
цяжкай i непрыемнай здалася ёй гэтая рука.
132
А ён пачау даводзщь, што усе шянеры — чарця-
няты i праз ix распауся у касцёле таю удалы дзщячы
хор. А Ядзя думала, што кал! ёсць дзе на свеце чорт,
то вось ён стащь перад ёю, а што хор у касцёле распау-
ся — тэта прауда, за тое яю хор у ix, у школе!..
Самае горшае здарылася ноччу перад калядамъ
Мац! разбудз!ла яе упоунач, прымус!ла адзецца, абуц-
ца i памыцца. У Ядз! злшал!ся вочы, i яна засыпала
штохвшны, а мац! усё штурхала яе i падганяла:
«Хутчэй, хутчэй!»
— Я не пайду, мама!
— Пойдзеш. Ты ад лета не была. Зб!райся хутчэй.
Потым яны выйшл! з хаты. На дварэ была такая
цемень, што каб не сняжок, што выпау увечары, шчога
б не было в!даць. Яны доуга inwri па гасщнцы, абга-
няючы бабулек i дзядоу, што таксама брыл! $ касцёл.
Было в!льготна ! холадна. Нейюя дрыжык! ахашл! усё
цела, хацелася пазяхаць, i рот раскрывайся сам сабою.
У касцёле было холадна. Жалобна irpay арган,
i музыка была такая ж халодная, як ! паветра, як лаук!
i падлога. Мама прымушла Ядзю стаць на кален!.
Кал!, нарэшце, яны устал!, у Ядз! так балел! кален!,
што яна ледзь стаяла на нагах. I у яе было тольк! адно
жаданне: хутчэй бы дадому. Яе axaniy сорам. Ей зда-
валася, што гэтае здарэнне так аддал!ла яе ад п!яне-
рау, што яна ужо не мае права i думаць, каб быць
разам з !мъ
I шшто ужо не радавала яе у той дзень: н! новая
сукенка, ш валёнк! з галёшам!, ш смачнае снеданне,
н! цукерк!, ш пернпа. А у школу яна усё-так! пайшла,
хоць мац! ! гаварыла: «Сядз! дома! Сёння свята». У сю
дарогу Ядзя думала аб тым, што з ёю адбылося нешта
такое гадкае i страшнае, ад чаго ужо шяк нельга па-
збавщца. Але яно болей не павшна паутарацца! Н!ко-
л!, школ!!..
$ $ #
Пасля збору дзец!, як птушк!, разляцел!ся са
школы. Ядзя, расчырванеушыся, бегла па тратуары, i з
вуснау яе л!лася вясёлая песенька. Яна, Ядзя, сёння
упершыню удзельшчала у тянерсюм зборы...
Ужо у сенцах Ядзя пачула, што мама у хаце не
адна. Там !шла гутарка i неяк невыразна чууся знаёмы
мужчынск! голас.
133
У хаце яна убачыла так! малюнак: прымасц!ушыся
ля стала, сядзеу аргашст. Ен значна пахудзеу ад таго
часу, кал! быу тут у апошн! раз, шчок! абв!сл!, як пу-
стыя торбы, ! увесь ён меу выгляд пакрыуджанага
чалавека. Ен з!рнуу на Ядзю, якая не прыв!талася
з !м, i перавёу поз!рк на мац!. Мама стаяла воддаль,
ля шафы. Яна шунула, усм!хнулася Ядз! i адышла ад
шафы, каб дачка магла палажыць KHiri.
Ядзя адразу зауважыла, што мама хоча схаваць
нездаволенасць ! злосць ! што вочы яе глядзяць на ар-
ган!ста не так, як тады, перад калядам!: халодны
агеньчык пабл!сквае у ix.
— Тэта я не для сябе гавару, наш Мальвша, а для
вас,— казау аргашст,— свенты косцел клапощцца аб
вашай душы, ! пан пробашч паслау мяне да вас.— Ен
смакавау свае словы ! сачыу, як! уплыу яны робяць на
жанчыну.
— Ад каляд вы не был! у касцёле, пан! Мальвша,
а ужо хвала Езусу, праз тыдзень ! вельканоц... А у вас
дзщя, пан! Мальвша, ! от як! прыклад вы яму даяце.—
Ен хацеу зраб!ць ласкавую м!ну ! з!рнуу на Ядзю, але
м!на у яго выйшла такая к!слая, што Ядзя м!мавол!
усм!хнулася. Мац! хмура маучала, в!даць, арган!ставы
словы не кранал! яе. Ен памыляу губам! i гаварыу
далей:
— Слава Езусу, скора вельканоц... Можа, i сам пан
пробашч будзе у вас... Але ж вы цяпер хто, пан! Маль-
вша? Вы ж цяпер начальшца... Я чуу, што пан! Маль-
вшу пастав!л! старшай агародн!цай ! хутка пашлюць
на курсы.
Абурэнне ахашла усю маленькую !стоту Ядз!.
— Мама! — крыкнула яна.— Чаго гэтаму чалаве-
ку трэба ад нас? Хто яго сюды клшау? Вы не кл!кал!
яго? Чаго ён тут сядзщь?
Яна зварочвалася да матк!, але 1 поз!рк, i уся яе
постаць был! пагражаюча нашраваны у бок аргашста,
як! ад недаумення спачатку вылушу вочы, потым зра-
зумеу, у чым справа, ! урхашуся з месца.
— Што яму трэба у нашай хаце? Няхай ён !дзе
адсюль!
Аргашст з!рнуу на матку 1 адчуу, што яму тут
болын няма чаго рабщь. Ен хутка павярнууся i з лёг-
касцю, незвычайнай для яго год ! грузнай фшуры,
кшууся науцёк!.
ЖИВОЙ ЧЕЛОВЕК НОСИТ В СВОЕМ ДУХЕ, В СВОЕМ
СЕРДЦЕ, В СВОЕЙ КРОВИ ЖИЗНЬ ОБЩЕСТВА: ОН
БОЛЕЕТ ЕГО НЕДУГАМИ, МУЧИТСЯ ЕГО СТРАДА-
НИЯМИ, ЦВЕТЕТ ЕГО ЗДОРОВЬЕМ, БЛАЖЕНСТВУЕТ
ЕГО СЧАСТЬЕМ, ВНЕ СВОИХ СОБСТВЕННЫХ, СВОИХ
ЛИЧНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ.
В. Г. Белинский
ДЕНИ ДИДРО
. МОНАХИНЯ
(отрывок из повести)
...Зазвонили в колокола, возвещая миру, что соби-
раются погубить еще одну несчастную. Сердце мое
снова заколотилось. Пришли одевать меня; этот день —
день облачения; в настоящее время, когда я вспоминаю
всю эту церемонию, мне кажется, что в ней было нечто
торжественное и очень трогательное для молодой про-
стодушной девушки, не имеющей иного призвания.
Меня проводили в церковь, отслужили обедню; добрый
викарий, усмотревший во мне покорность воле божией,
которой у меня не было и в помине, произнес длинную
проповедь, где не было ни одного слова, не противоре-
чившего здравому смыслу; было очень смешно все то,
что он говорил о моем счастье, о благодати, о моем
мужестве, рвении, пламенной вере и о всех прекрасных
чувствах, какие он во мне предполагал. Противоречие
между его хвалебной речью и поступком, который я
собиралась совершить, смутило меня; были мгновения,
когда я испытывала нерешительность, но длились они
недолго. Я еще сильнее почувствовала, насколько не
хватает мне всего того, что необходимо для хорошей
монахини. Наконец, страшная минута наступила. Ко-
гда пришлось взойти на амвон, где я должна была
произнести обет монашества, ноги у меня подкосились;
две товарки взяли меня под руки; моя голова опроки-
нулась на плечо одной из них, я едва волочила ноги.
Не знаю, что происходило в душе присутствующих, но
они видели перед собой молодую умирающую жертву,
несомую на алтарь, и со всех сторон раздались вздохи
и рыдания, однако я твердо уверена, что среди них не
было слышно голоса ни моего отца, ни моей матери.
Все встали; молодые девушки взобрались на сиденья,
136
держась за перекладины решетки; наступило глубокое
молчание, и принимавший обет сказал мне: «Мария-
Сюзанна Симонен, обещаете ли вы говорить правду?»
— Обещаю.
— По вашей ли доброй воле и по вашему ли собст-
венному желанию находитесь вы здесь?
Я ответила «нет», но сопровождавшие ответили за
меня «да».
— Мария-Сюзанна Симонен, даете ли вы богу обет
целомудрия, бедности и послушания?
Я колебалась мгновенье; священник ждал, и я отве-
тила :
— Нет, сударь.
Он снова начал:
— Мария-Сюзанна Симонен, даете ли вы богу обет
целомудрия, бедности и послушания?
Я ответила ему более твердым голосом:
— Нет, сударь, нет.
Он остановился и сказал:
— Дитя мое, придите в себя и слушайте меня,
— Батюшка, вы спрашиваете меня, даю ли я богу
обет целомудрия, бедности и послушания; я хорошо
слышала вас и отвечаю вам: нет...
Повернувшись затем к присутствующим, среди ко-
торых поднялся довольно громкий говор, я сделала
знак, что хочу говорить; говор прекратился, и я ска-
зала:
— Господа, и в особенности вы, батюшка и матуш-
ка, беру вас всех в свидетели...
При этих словах одна из сестер задернула занаве-
сом решетку, и я увидела, что продолжать бесполезно.
Монахини окружили меня, осыпая упреками; я слу-
шала их, не говоря ни слова.
...Я сделала все, что могла, чтобы разжечь к себе
ненависть и страх и погубить себя, и добилась этого.
На меня не жаловались более церковным властям, но
постарались сделать мою жизнь невыносимой. Осталь-
ным монахиням запретили общаться со мной, и вскоре
я оказалась одна. У меня были подруги, очень немно-
гочисленные — заподозрили, что они стараются обой-
ти тайком запрещение видеться со мной и что, не имея
возможности беседовать днем, посещают меня ночью
или в неурочные часы; нас выследили: меня заставали
то с одной, то с другой. Этот неосторожный поступок
137
раздули, и я была наказана самым бесчеловечным
образом: меня приговорили целые недели простаивать
церковную службу на коленях, отдельно от остальных,
посреди хор; сажали на хлеб и воду, запирали в келье;
заставляли делать самую грязную работу в монастыре.
Те, кого называли моими сообщницами, подвергались
почти такому же обращению. Когда не могли найти за
мной вины, ее выдумывали. Мне давали одновременно
несовместимые приказания и наказывали за неиспол-
нение их; передвигали часы церковной службы, часы
трапез; изменяли весь порядок монастырской жизни,
не доводя об этом до моего сведения; несмотря на ве-
личайшее напряжение внимания, я каждый день ока-
зывалась виноватой, каждый день бывала наказана.
У меня есть мужество, но какое мужество может
устоять против одиночества, преследований и полной
заброшенности? Дело дошло до того, что устроили
себе игру из моих мучений,— это стало забавой пяти-
десяти действовавших заодно монахинь. Я не могу
входить во все подробности этих злобных каверз: мне
мешали спать, бодрствовать, молиться. Сегодня у меня
крали что-нибудь из моей одежды, завтра — ключи или
требник; замок в моей двери оказывался сломанным;
мне мешали исправно выполнять работу, портили то,
что я делала хорошо; мне приписывали вымышленные
слова и действия; меня делали ответственной за все,
и моя жизнь превратилась в цепь действительных или
мнимых проступков и цепь наказаний.
Мое здоровье не выдержало столь долгих и тяжких
испытаний...
Перевод с французского Н. Соболевского
МАРК ТВЕН
ВОЕННАЯ МОЛИТВА
(в сокращении)
...Настало воскресное утро — на следующий день
войска выступали на фронт; церковь была набита до
отказа, здесь же находились и добровольцы, чьи юные
лица горели в предвкушении ратных подвигов: мыслен-
138
но они были уже там — вот они наступают упорно, все
быстрее и решительнее, стремительный натиск, блеск
сабель, враг бежит, паника, пороховой дым, яростное
преследование, капитуляция! — и вот они снова дома:
вернулись с войны закаленные в бою герои, долгождан-
ные и обожаемые, в золотом сиянии победы! С добро-
вольцами сидели рядом их близкие, гордые и счастли-
вые, вызывая зависть друзей и соседей, не имевших
братьев и сыновей, которых они могли бы послать
на поле брани добыть отчизне победу или же пасть
благороднейшей из смертей.
Служба шла своим чередом: священник прочел
военную главу из Ветхого завета, потом первую молит-
ву; загудел орган, сотрясая здание; молящиеся подня-
лись в едином порыве, с бьющимся сердцем и блестя-
щими глазами, и в церкви зазвучал могучий призыв:
Господи, грозно на землю взирающий,
Молнии, громы послушны тебе!
Затем последовала «долгая» молитва. Никто не мог
бы припомнить ничего равного ей по страстности и про-
никновенности мольбы и по красоте изложения. Про-
сили в ней больше всего о том, чтобы всеблагостный
и милосердный отец наш оберегал наших доблестных
молодых воинов, был бы им помощью, опорой и под-
держкой в их подвигах на благо отчизны; чтобы он
благословлял их и охранял в день битвы и в час опас-
ности, держал их в своей деснице, дал им силу и уве-
ренность и сделал бы непобедимыми в кровавых схват-
ках; чтобы помог он им сокрушить врага, даровал им,
их оружию и стране вечный почет и славу...
В эту минуту в церковь вошел какой-то пожилой
незнакомец и неторопливо, бесшумной поступью на-
правился по главному проходу к алтарю. Глаза его
были устремлены на священника, высокую фигуру
облекала одежда, доходившая до пят, голова его была
непокрыта, и седые волосы пышной гривой падали на
плечи, обрамляя изборожденное морщинами лицо, не-
естественно, даже мертвенно бледное. Все с недоуме-
нием смотрели на него, а он, молча пройдя между
скамей, поднялся на кафедру и выжидающе стал ря-
дом со священником. Смежив веки и не догадываясь
о присутствии незнакомца, священник продолжал чи-
тать свою волнующую молитву и закончил ее, наконец,
139
страстным призывом: «Благослови наше воинство,
даруй нам победу, господи боже наш, отец и защитник
земли нашей и оружия!»
Незнакомец дотронулся до его плеча, жестом при-
казал ему отойти — что изумленный священник не за-
медлил исполнить — и занял его место. Несколько
мгновений он сурово оглядывал потрясенных слушате-
лей, и глаза его горели призрачным огнем, потом низ-
ким глухим голосом он начал:
— Я — посланец престола, несущий вам слово гос-
подне!
Прихожане стояли словно громом пораженные; не-
знакомец если и заметил их испуг, то не обратил на
него ни малейшего внимания.
— Всевышний услышал молитву своего слуги, ва-
шего пастыря — и готов ее исполнить, если таково
будет ваше желание после того, как я, его посланец,
разъясняю вам ее смысл, точнее — полный ее смысл.
Ибо, как и во многих других людских молитвах, вы,
сами того не подозревая, просите о неизмеримо боль-
шем, чем вам кажется, когда вы молитесь вслух,—
если, конечно, вы заранее все не обдумали.
Слуга божий и ваш прочел молитву. Подумал ли он,
прежде чем произнести ее вслух? И одна ли это молит-
ва? Нет, их две: одна — которую он произнес вслух,
и другая — которую не произнес. И обе достигли ушей
того, кто слышит все просьбы — высказанные и невы-
сказанные. Поразмыслите над этим — и запомните.
Если станете просить благословения своим делам или
поступкам, будьте осторожны,— ибо в эту минуту вы
непреднамеренно можете навлечь проклятье на своего
соседа. Если вы молите о ниспослании дождя, ибо он
нужен полям вашим,— тем самым вы, быть может,
молите о бедствии для соседа, чья земля не нуждается
во влаге, и дождь только испортит ему урожай.
Вы слышали молитву вашего слуги — ту ее часть,
которую он произнес вслух. Господь послал меня к вам,
чтобы я облек в слова другую ее часть — то, о чем
пастор и все вы в глубине сердца молча молили его.
Не разумея и не думая, о чем молите? Дай бог, чтобы
это было так. Вы слышали эти слова: «Даруй нам
победу, господи боже наш!» Этого достаточно. Вся
молитва, которую вы произносили здесь вслух, заклю-
чена в этих многозначительных словах. Уточнения из-
140
лишни. Моля о победе, вы молили и о многих не упомя-
нутых вами следствиях, которые сопутствуют победе,
должны ей сопутствовать, не могут не сопутствовать.
И вот до слуха господа бога, отца нашего, дошла и
невысказанная часть молитвы. Он повелел мне облечь
ее в слова. Внемлите же!
Господи боже наш, наши юные патриоты, кумиры
сердец наших идут в бой — пребудь с ними! В мыслях
мы вместе с ними покидаем покой и тепло дорогих нам
очагов и идем громить врага. Господи боже наш, помо-
ги нам разнести их солдат снарядами в кровавые
клочья; помоги нам усеять их цветущие поля безды-
ханными трупами их патриотов; помоги нам заглу-
шить грохот орудий криками их раненых, корчащихся
от боли; помоги нам ураганом огня сровнять с землей
их скромные жилища.
Т. ШЕВЧЕНКО
У ДЬЯЧКА
Лишившись отца и матери, на осьмом году жизни
приютился я в школе у приходского дьячка в виде
школяра-попыхача. Эти школяры в отношении к дьяч-
кам то же самое, что мальчики, отданные родителями
или иной властью на выучку к ремесленникам. Права
над нами мастера не имеют никаких определенных
границ: они — полные рабы его...
Дьячок мой обходился жестоко не со мною одним,
но и с другими школярами, и мы все глубоко его нена-
видели. Бестолковая его придирчивость сделала нас
в отношении к нему лукавыми и мстительными... Этот
первый деспот, на которого я наткнулся в своей жизни,
поселил во мне на всю жизнь глубокое отвращение
и презрение ко всякому насилию одного человека над
другим. Мое детское сердце было оскорблено этим
исчадием деспотических семинарий миллион раз, и я
кончил с ним так, как вообще оканчивают выведенные
из терпения беззащитные люди,— местью и бегством.
Найдя его однажды бесчувственно пьяным, я употре-
бил против него собственное его оружие — розги и,
насколько хватило детских сил, отплатил ему за все
его жестокости.
141
А. ЧЕХОВ
HE СУДЬБА!
Часу в десятом утра два помещика, Гадюкин и
Шилохвостов, ехали на выборы участкового мирового
судьи. Погода стояла великолепная. Дорога, по которой
ехали приятели, зеленела на всем своем протяжении.
Старые березы, насаженные по краям ее, тихо шепта-
лись молодой листвой. Направо и налево тянулись
богатые луга, оглашаемые криками перепелов, чибисов
и куличков. На горизонте там и сям белели в синеющей
дали церкви и барские усадьбы с зелеными крышами.
— Взять бы сюда нашего предводителя и носом его
потыкать...— проворчал Гадюкин, толстый седовласый
барин в грязной соломенной шляпе и с развязавшимся
пестрым галстуком, когда бричка, подпрыгивая и звя-
кая всеми своими суставами, объезжала мостик.—
Наши земские мосты для того только и строятся, что-
бы их объезжали. Правду сказал на прошлом земском
собрании граф Дублеве, что земские мосты построены
для испытания умственных способностей: ежели чело-
век объехал мост, то, стало быть, он умный, ежели же
въехал на мостик и, как водится, шею сломал, то дурак.
А все председатель виноват. Будь у нас председателем
другой кто-нибудь, а не пьяница, не соня, не размазня,
не было бы таких мостов. Тут нужен человек с поня-
тием, энергический, зубастый, как ты, например. Не-
легкая тебя несет в мировые судьи! Баллотироваться
бы, право, в председатели!
— А вот погоди, как прокатят сегодня на воро-
ных,— скромно заметил Шилохвостов, высокий рыжий
человек в новой дворянской фуражке,— то поневоле
придется баллотироваться в председатели.
— Не прокатят...— зевнул Гадюкин.— Нам нужны
образованные люди, а университетских-то у нас в уезде
всего-навсего один — ты! Кого же и выбирать, как не
тебя? Так уж и решили... Только напрасно ты в миро-
вые лезешь... В председателях ты нужнее был бы...
— Все равно, друг... И мировой получает две ты-
сячи четыреста, и председатель — две тысячи четыре-
ста. Мировой знай сиди себе дома, а председатель то
и дело трясись в бричке в управу... Мировому не в при-
мер легче, и к тому же...
142
Шилохвостов не договорил... Он вдруг беспокойно
задвигался и вперил взор вперед на дорогу. Затем
он побагровел, плюнул и откинулся на задок.
— Так и знал! Чуяло мое сердце! — пробормотал
он, снимая фуражку и вытирая со лба пот.— Опять не
выберут!
— Что такое? Почему?
— Да нешто не видишь, что отец Онисим навстречу
едет? Уж это как пить дать... Встретится тебе на дороге
этакая фигура, можешь назад воротиться, потому —
ни черта не выйдет. Это уж я знаю! Митька, поворачи-
вай назад! Господи, нарочно пораньше выехал, чтоб
с этим иезуитом не встречаться, так нет, пронюхал, что
еду! Чутье у него такое!
— Да полно, будет тебе! Выдумываешь, ей-богу!
— Не выдумываю! Ежели священник на дороге
встретится, то быть беде, а он каждый раз, как я еду на
выборы, всегда норовит мне навстречу выехать. Ста-
рый, чуть живой, помирать собирается, а такая злоба,
что не приведи создатель! Недаром уж двадцать лет за
штатом сидит! И за что мстит-то? За образ мыслей!
Мысли ему мои не нравятся! Были мы, знаешь, одна-
жды у Ульева. После обеда, выпивши, конечно, сел я
за фортепьяны и давай без всяцой, знаешь, задней
мысли петь «Настоечка травная» да «Грянем в хоро-
воде при всем честном народе», а он услыхал и говорит:
«Не подобает судии быть с таким образом мыслий ка-
сательно иерархии. Не допущу до избрания!» И с той
поры каждый раз навстречу ездит... Уж я и ругался
с ним, и дороги менял — ничего не помогает! Чутьем
слышит, когда я выезжаю... Что ж? Теперь надо воро-
чаться! Все равно не выберут! Это уж как пить дать...
В прошлые разы не выбирали,— а почему? По его
милости!
— Ну, полно, образованный человек, в универси-
тете кончил, а в бабьи предрассудки веришь...
— Не верю я в предрассудки, но у меня примета:
как только начну что-нибудь тринадцатого числа, или
встречусь с этой фигурой, то всегда кончаю плохо. Все
это, конечно, чепуха, вздор, нельзя этому верить, но...
объясни, почему всегда так случается, как приметы
говорят? Не объяснишь же вот! По-моему, верить не
нужно, но на всякий случай не мешает подчиняться
этим проклятым приметам... Вернемся! Ни меня, ни
143
тебя, брат, не выберут, и вдобавок еще ось сломается
или проиграемся... Вот увидишь!
С бричкой поравнялась крестьянская телега, в ко-
торой сидел маленький, дряхленький иерей в широко-
полом, позеленевшем от времени цилиндре и в паруси-
новой ряске. Поравнявшись с бричкой, он снял ци-
линдр и поклонился.
— Так нехорошо делать, батюшка! — замахал ему
рукой Шилохвостов.— Такие ехидные поступки непри-
личны вашему сану! Да-с! За это вы ответ должны
дать на страшном судилище!.. Воротимся! — обратил-
ся он к Гадюкину.— Даром только едем...
Но Гадюкин не согласился вернуться...
Вечером того же дня приятели ехали обратно до-
мой... Они были багровы и сумрачны, как вечерняя
заря перед плохой погодой.
— Говорил ведь я тебе, что нужно было вернуть-
ся! — ворчал Шилохвостов.— Говорил ведь. Отчего не
послушался? Вот тебе и предрассудки! Будешь теперь
не верить! Мало того, что на вороных, подлецы, прока-
тили, но еще и на смех подняли, анафемы! «Кабак,
говорят, на своей земле держишь!» Ну и держу! Кому
какое дело? Держу, да!
— Ничего, через месяц в председатели будешь бал-
лотироваться...— успокоил его Гадюкин.— Тебя нароч-
но сегодня прокатили, чтоб в председатели тебя вы-
брать...
— Пой соловьем! Всегда ты меня, ехидна, уте-
шаешь, а сам первый норовишь черняков набросать!
Сегодня ни одного белого не было, все черняки, стало
быть, и ты, друг, черняка положил... Мерси...
Через месяц приятели по той же дороге ехали на
выборы председателя земской управы, но уже ехали
не в десятом часу утра, а в седьмом. Шилохвостов
ерзал в бричке и беспокойно поглядывал на дорогу...
— Он не ожидает, что мы так рано выедем,— го-
ворил он,— но все-таки надо спешить... Черт его знает,
может быть, у него шпионы есть! Гони, Митька! Шиб-
че!.. Вчера, брат,— обратился он к Гадюкину,— я по-
слал отцу Онисиму два мешка овса и фунт чаю... Ду-
мал его лаской умилостивить, а он взял подарки и го-
ворит Федору: «Кланяйся барину и поблагодари его
за дар совершен, но, говорит, скажи ему, что я непод-
купен. Не токмо овсом, но и золотом он не поколеблет
144
моих мыслей». Каков? Погоди же... Поедешь и черта
пухлого встретишь... Гони, Митька!
Бричка въехала в деревню, где жил отец Онисим...
Проезжая мимо его двора, приятели заглянули в воро-
та... Отец Онисим суетился около телеги и торопился
запрячь лошадь. Одной рукой он застегивал себе пояс,
другой рукой и зубами надевал на лошадь шлею...
— Опоздал! — захохотал Шилохвостов.— Донесли
шпионы, да поздно! Ха-ха! Накося выкуси! Что, съел?
Вот тебе и неподкупен! Ха-ха!
Бричка выехала из деревни, и Шилохвостов почув-
ствовал себя вне опасности. Он заликовал.
— Ну, у меня, брат, таких мостов не будет! — на-
чал бравировать будущий председатель, подмигивая
глазом.— Я их подтяну, этих подрядчиков! У меня,
брат, не такие школы будут! Чуть замечу, что который
из учителей пьяница или социалист — айда, брат! Чтоб
и духу твоего не было! У меня, брат... земские доктора
не посмеют в красных рубахах ходить! Я, брат... ты,
брат... Гони, Митька, чтоб другой какой поп не встре-
тился!.. Ну, кажись, благополучно доеха... Ай!
Шилохвостов вдруг побледнел и вскочил, как ужа-
ленный.
— Заяц! Заяц! — закричал он.— Заяц дорогу пере-
бежал! А... черт подери, чтоб его разорвало!
Шилохвостов махнул рукой и опустил голову. Он
помолчал немного, подумал и, проведя рукой по блед-
ному, вспотевшему лбу, прошептал:
— Не судьба, знать, мне две тысячи четыреста по-
лучать... Ворочай назад, Митька! Не судьба!
А. КУПРИН
АНАФЕМА
(отрывок из рассказа)
В рассказе А. И. Куприна «Анафема» опи-
сана история с протодьяконом Олимпием. Всю
ночь отец Олимпий провел за чтением чудесной
повести Л. Н. Толстого «Казаки», глубоко взвол-
новавшей его и поразившей правдивостью и све-
145
жестью. Но на другой день, как выяснилось, в
церкви он должен был предать анафеме автора.
Что случилось с ним во время этой церковной
службы, говорится в приводимом ниже отрывке.
Протодьякон подходил уже к концу, как к нему на
кафедру взобрался псаломщик с краткой запиской от
отца протоиерея: по распоряжению преосвященнейше-
го владыки анафемствовать болярина Льва Толстого...
От долгого чтения у отца Олимпия уже болело гор-
ло. Однако он откашлялся и опять начал: «Благослови,
преосвященнейший владыко». Скорее он не расслы-
шал, а угадал слабое бормотание старенького архи-
епископа:
«Протодиаконство твое да благословит господь бог
наш, анафемствовати богохульника и отступника от
веры Христовой, отвергающего святые тайны господни
болярина Льва Толстого. Во имя отца, и сына, и свя-
того духа».
И вдруг Олимпий почувствовал, что волосы у него
на голове топорщатся в разные стороны и стали тяже-
лыми и жесткими, точно из стальной проволоки. И в
тот же момент с необыкновенной ясностью всплыли
прекрасные слова вчерашней повести...
«Боже мой, кого это я проклинаю? — думал в ужа-
се дьякон.— Неужели его? Ведь я же всю ночь про-
плакал от радости, от умиления, от нежности».
Но, покорный тысячелетней привычке, он ронял
ужасные, потрясающие слова проклятия, и они падали
в толпу, точно удары огромного медного колокола...
...Бывший поп Никита и чернецы Сергий, Савватий
да Савватий же, Дорофей и Гавриил... святые церков-
ные таинства хулят, а покаяться и покориться истин-
ной церкви не хощут; все за такое богопротивное дело
да будут прокляты...
Он подождал немного, пока в воздухе не устоится
его голос. Теперь он был красен и весь в поту. По обеим
сторонам горла у него вздулись артерии, каждая в
палец толщиной...
Протодьякон вдруг остановился и с треском захлоп-
нул древний требник. Там дальше шли еще более ужас-
ные слова проклятий, те слова, которые... мог выду-
мать только узкий ум иноков первых веков христиан-
ства.
146
Лицо его стало синим, почти черным, пальцы судо-
рожно схватились за перила кафедры. На один момент
ему казалось, что он упадет в обморок. Но он спра-
вился. И напрягая всю мощь своего громадного голоса,
он начал торжественно:
— Земной нашей радости, украшению и цвету жиз-
ни, воистину Христа соратнику и слуге, болярину
Льву...
Он замолчал на секунду. А в переполненной наро-
дом церкви в это время не раздавалось ни кашля, ни
шепота, ни шарканья ног. Был тот ужасный момент
тишины, когда многосотенная толпа молчит, подчи-
няясь одной воле, охваченная одним чувством. И вот
глаза протодьякона наполнились слезами и сразу по-
краснели, и лицо его на момент сделалось столь пре-
красным, как прекрасным может быть человеческое
лицо в экстазе вдохновения. Он еще раз откашлянулся,
попробовал мысленно переход в два полутона и вдруг,
наполнив своим сверхъестественным голосом громад-
ный собор, заревел:
— ...Многая ле-е-е-та-а-а-а.
И вместо того, чтобы по обряду анафемствования
опустить свечу вниз, он высоко поднял ее вверх...
Теперь напрасно регент шипел на своих мальчуга-
нов, колотил их камертоном по головам, зажимал им
рот. Радостно, точно серебряные звуки архангельской
трубы, они кричали во всю церковь: «Многая, многая,
многая лета».
На кафедру к отцу Олимпию уже взобрались: отец
настоятель, отец благочинный, консисторский чинов-
ник, псаломщик и встревоженная дьяконица.
— Оставьте меня... Оставьте в покое,— сказал отец
Олимпий гневным, свистящим шепотом и пренебрежи-
тельно отстранил рукой отца благочинного.— Я сорвал
себе голос, но это во славу божию и его... Отойдите!
Он снял в алтаре свои парчовые одежды, с умиле-
нием поцеловал, прощаясь, орарь, перекрестился на
запрестольный образ и сошел в храм. Он шел, возвы-
шаясь целой головой над народом, большой, величест-
венный и печальный, и люди невольно, со странной
боязнью, расступались перед ним, образуя широкую
дорогу. Точно каменный, прошел он мимо архиерей-
ского места, даже не покосившись туда взглядом, и вы-
шел на паперть.
147
Только в церковном сквере догнала его маленькая
дьяконица и, плача и дергая его за рукав рясы, залепе-
тала:
— Что же ты это наделал, дурак окаянный!.. Нагло-
тался с утра водки, нечестивый пьяница. Ведь еще
счастье будет, если тебя только в монастырь упекут
нужники чистить, бугай ты черкасский. Сколько мне
порогов обить из-за тебя, ирода, придется. Убоище
глупое! Заел мою жизнь!
— Все равно,— прошипел, глядя в землю, дьякон.—
Пойду кирпичи грузить, в стрелочники пойду, в катали,
в дворники, а сан все равно сложу с себя. Завтра же. Не
хочу больше. Не желаю. Душа не терпит...
В. ХАРАЗОВ
ТРУДНАЯ ВЕСНА ВИТАУТАСА СТАРКУСА
Он помнил весны раннего детства — нелегкой воен-
ной поры, помнил весны школьные и семинарские.
И вот теперь наступила десятая весна его пастырской
службы. И казалось бы, мир и покой должна нести
она настоятелю двух приходов ксендзу Витаутасу
Старкусу, но не было мира, и не было покоя...
Где-то в глубине души еще теплилась надежда, что
с наступлением весны все как-нибудь само собой образу-
ется, все как-нибудь вновь наладится, встанет на при-
вычные места. Но рассудком он уже понимал, что
нечему образовываться, налаживаться...
В бога он верил с тех пор как помнил себя. Верил
также легко и естественно, как жил и дышал... '
И опять, возвращаясь к детству, он подумал, что, мо-
жет быть, именно материнская доброта и стала осно-
ванием для его представлений о боге. За время своей
пастырской службы он узнал, что детский разум не
способен воспринять идею бога в ее догматическом
виде и оттого-то одним малышам бог представляется
грозным старичком, отовсюду следящим за их мелки-
ми шалостями, другим — добрым дядюшкой, посы-
лающим пряники за усердие в молитве и добродушно
грозящим пальцем за проказы, а третьи вообще ничего
не могут ответить на вопрос о боге. Но почему для
148
одних — грозный старичок, а для других — добрый
дядюшка.
Не из рассказов ли взрослых, вернее, не из тех ли
свойств, которые почему-либо задели воображение ре-
бенка или нашли отклик в его душе, складывается
образ бога? Не так ли и он, с раннего детства ощутив
доброту матери, перенес на бога эту доброту, казав-
шуюся ему в то время главным и желанным качеством
окружающего мира. И с тех пор именно доброта и лю-
бовь к ближнему долгие годы были для него олице-
творением истинной веры. Поставив знак равенства
между этими понятиями, он всю дальнейшую жизнь
двигался, словно телега по наезженной колее, будучи
не в силах, да и не желая выбраться из нее. И лишь
теперь, глянув со стороны, понял, что все эти годы его
сознание запрограммированно отбирало для дальней-
шего осмысления только те факты доброты, справедли-
вости, высокой нравственности, что так или иначе
были связаны с верой и католической церковью...
Все чаще и чаще возникала мысль: ведь можно и
быть добрым католиком, и жить вполне мирской
жизнью. Но юношеский максимализм восставал про-
тив любых уступок, требовал отринуть соблазны во
имя заветной цели, ибо что могло быть величественнее
и благороднее, чем служение богу, его высшим непо-
стижимым истинам, чем пастырская деятельность, на-
правленная на то, чтобы выращивать в душах людей
посеянные свыше семена добра, справедливости и вза-
имной любви. И вместо танцев он шел в костел, вместо
своих сверстников общался с ксендзом и наиболее ве-
рующими прихожанами, вместо художественной лите-
ратуры читал книги религиозные...
Тянутся, тянутся предвесенние дни. И по-прежнему
служит ксендз Витаутас Старкус в Сидобравском и
Дапшенском приходах, и по-прежнему не знает, как
и чем ему дальше жить. Лишь одно теперь ясно ему:
ушедшая вера уже не вернется, но вместе с ее уходом
жизнь не кончилась, как это прежде казалось ему.
Просто остался позади большой ее этап, сложный и
мучительный...
По-разному уходят люди от веры и по-разному
уходит вера от людей. Витаутас Старкус такое видел.
И, конечно же, перед ним всегда вставал вопрос: «По-
чему?» Он либо воспринимал это как божье наказание
149
за грехи, либо считал, что не выдержал человек искуса
верой, не под силу оказалось ему нести в себе то сокро-
венное, что есть в одно и то же время и божья благо-
дать, и крест господний. Да и как еще мог восприни-
мать отход от веры он, человек, считавший ее величай-
шей ценностью, целью и смыслом бытия?..
Он уже начал понимать: может быть именно в се-
минарии лежат истоки его духовного прозрения...
Его сочинение на вступительных экзаменах «Что я
знаю о Христе» многие преподаватели считали луч-
шим. И характер его — мягкий, ласковый, доброжела-
тельный — признан был «хорошим материалом» для
формирования истинно христианского пастыря. И учил-
ся он с увлечением, ибо все, что преподавали здесь,
казалось ему высшим откровением, его вера теперь при-
нимала отточенные веками строгие формы католиче-
ского учения...
Но здесь же, в семинарии, многое из того, в чем он
прежде видел смысл и суть веры, подвергалось суро-
вым испытаниям. И опять-таки, лишь годы спустя,
когда начал все больше задумываться над прожитым,
он вдруг понял: испытания эти были не случайным
стечением обстоятельств, не чьим-то упущением или
злой волей. Нет, они были такой же неотъемлемой
частью обучения и воспитания, как лекции по теоло-
гии, как ежевечерние библейские тексты для осмысле-
ния, как ежеутренняя молитва или воскресные конфе-
ренции. Кое-кто не выдерживал этого — покидал се-
минарию, других такие испытания просто ломали...
Но поделиться сомнениями было не с кем. Семина-
рист не имел права ни в чем сомневаться. Все, что тут
делалось и говорилось, совершалось от лица святой
церкви. А усомнившемуся в ее словах или делах — не
место в семинарии!..
И он говорил. Проповедовал искренне, страстно и
убежденно. Но странное дело, именно теперь, став па-
стырем, разъезжая по разным приходам, налаживая
их, готовясь к проповедям и исповедям, стал он заду-
мываться над тем, что раньше считал либо несущест-
венным, либо само собой разумеющимся. Он вдруг
обнаружил, что от устройства земной, чисто практиче-
ской жизни его прихожан зависит их духовное и нрав-
ственное здоровье. Раньше он как-то не связывал это
между собой. Для него всегда важно было лишь духов-
150
ное, лишь вера, а материальные условия жизни были
второстепенным и суетным, отвлекающим от главно-
го — духовых забот. Теперь же он понял, что для его
прихожан эти две стороны их бытия одинаково важны,
и там, где в забросе одна,— хромает и другая...
Да и мог ли он, выросший в крестьянской семье,
не видеть тех изменений, что год за годом происходили
на его родине. Он прекрасно помнил, что раньше даже
двадцать гектаров земли не всякий год могли про-
кормить семью — земля-то в основном была болота да
неудобицы. Теперь же дети с недоверием слушали
рассказы взрослых о том, что когда-то многим не хва-
тало хлеба до нового урожая. Дети просто не могли это
себе представить! Он видел, как уходили из деревень
и хуторов соломенные крыши, как в городах и колхо-
зах росли новые добротные дома, как облагораживался
труд людей, как все большую часть тяжелой работы
брали на себя машины.
Нет, не мог он не замечать, что с каждым годом
люди жили все лучше, что даже для его прихожан и
результаты и смысл их труда все больше становились
смыслом всей жизни, что в огромной созидательной
работе, проходившей перед его глазами, не было места
ни для религии, ни для него...
Раньше он был уверен, что именно в вере — залог
морального и нравственного здоровья человека, что
только искренне верующий католик духовен, добр и
справедлив. Теперь же начал понимать: и вера не все-
гда спасает от безнравственности, и безверие — не при-
чина аморальности и греховности человека. Он и рань-
ше понимал, что верующий может согрешить, но ве-
рующие, казалось ему, грешат по мелочам, а тот, у кого
нет бога в сердце,— закоснел в пороках. Но теперь он
увидел, что может быть и наоборот!..
Однажды, когда он уже был настоятелем Сидобрав-
ского и Дапшенского приходов, у него заболела мать.
Он бросился вызывать врача, но выяснилось, что «ско-
рая помощь» уехала на другой конец района и вернет-
ся не скоро. Ему посоветовали самому найти машину
и привезти врача к матери. Тогда он стал обходить тех
своих прихожан, у кого были машины. Но никто из них
не захотел ехать ночью в слякоть и грязь за 18 кило-
метров. Выручил парторг колхоза, которого Витаутас
встретил на улице. Он сам спросил Витаутаса, что
151
у него случилось, и предложил свою помощь. Он и при-
вез врача, и отвез его обратно, и даже купил на свои
деньги ночью лекарства.
Именно после этого случая Витаутас словно спот-
кнулся о нечаянную мысль: если и доброта, и человеч-
ность, и честность, и справедливость присущи неверую-
щим в той же степени, что и верующим, значит, это
все не оттого, что человек верует? А если не от веры,
значит и не от бога?..
Не без внутренней робости взялся он за марксист-
скую философию. И чем больше читал, тем яснее пони-
мал, где истина, а где иллюзии и заблуждения. Он еще
внутренне сопротивлялся, еще пытался спорить сам с
собой, но постепенно от стройной и величественной
религиозной картины мира в его сознании не осталось
камня на камне...
24 апреля 1977 года, за месяц до десятилетия своей
пастырской деятельности, он поднялся на амвон в
костеле Сидобравоса и произнес свою последнюю про-
поведь, а вернее сказать, исповедь. Исповедь о том, как
искренне верил и заблуждался, о том, к чему пришел
в итоге тридцати с лишним лет убежденной веры и поч-
ти десяти лет пастырской службы...
Человек, прошедший долгий путь поисков истины
и наконец обретший ее, должен многое сказать
людям.
М. ГЕРЧИК
ВЕТЕР РВЕТ ПАУТИНУ
(отрывки из повести)
Началось все у меня с насморка. Потом заболело
горло. Я как раз окончил четвертый класс, и в тот день
мы с Костей Ястребовым съели по пять порций моро-
женого. «Наверно, простыл»,— решил я. Назавтра, в
воскресенье, мы должны были отправиться всем клас-
сом в трехдневный поход в Зеленый бор. Я уложил
рюкзак, но встать утром уже не мог: не было сил.
На подоконнике лежал термометр. Я сунул его под
152
мышку — температура была за тридцать девять.
Страшно болели голова, горло.
Мама встревоженно щупала мой лоб и клала на него
мокрые полотенца. Холодным обручем сдавливало го-
лову.
— Позови доктора,— задыхаясь, сказал я и облиз-
нул пересохшие губы.— Мама, слышишь, позови док-
тора. Очень больно.
Она схватила косынку и бросилась к двери. Но у
самого порога остановилась.
— Не надо доктора, Сашенька,— отвернувшись к
окну, неуверенно сказала она.— Не надо... Это злой
дух в тебя вселился. Ты лучше помолись, сынок, и я за
тебя помолюсь. Вот тебе и полегчает. Господь бог тебе
поможет, а не доктора. Все в воле господней.
Помолись... Эх, мама, мама, опять она за свое... Мне
больно, а она — помолись! И эта история тянется уже
несколько лет. С тех пор, как в нашем доме появились
тетка Серафима, а затем дядя Петя. По вечерам мама
стала часто уходить с ними на какие-то моления и
оставляла меня одного. Возвращалась она поздно, ко-
гда я уже спал, и по утрам я не мог ее узнать — такая
она была бледная и усталая. И у нее мелко дрожали
руки. Камни они там грузили, на моленьях, что ли?
Однажды она попробовала и меня туда затащить.
Но я сказал, что скорей убегу от нее и попрошусь в дет-
дом, чем молиться. Она отлупила меня и оставила
в покое...
А потом к нам заглянула Вера Николаевна, наша
учительница. Она с ребятами вернулась из похода и
зашла узнать, почему я не поехал со всем классом.
— Врача вызывали? — спросила учительница, по-
ложив руку мне на лоб.
Она знала, что моя мама недолюбливает врачей.
Мама отвернулась и кивнула.
Вера Николаевна посмотрела на меня.
— Нет,— с трудом разлепив пересохшие губы, про-
шептал я.
Она тут же выбежала из дому, а через несколько
минут примчалась «скорая помощь». Старенький док-
тор в незастегнутом халате и белой шапочке, из-под
которой выбивались редкие седые волосы, бегло осмот-
рел меня и хрипло сказал длинное, непонятное и страш-
ное слово:
153
— Полиомиелит.
Взъерошенный, бледный, доктор резко повернулся
к маме.
— Когда он заболел?
— С неделю уже,— беззвучно ответила она.
У доктора трубка, которой он меня выслушивал,
вылетела из рук.
— И вы только сейчас вызвали врача?
Мама до хруста сжала пальцы и прикусила губу.
Глаза у нее стали глубокими и сухими.
Доктор переглянулся с учительницей, она кивнула.
Тогда он в упор посмотрел на маму и беспощадно
сказал:
— На кого вы надеялись? На бога? Учтите, если
мальчишка останется калекой, виноваты в этом будете
только вы. Вы и ваш бог! — Он повернулся к санита-
рам: — Возьмите мальчика...
Дядя Петя сидит с мамой за столом под розовым
абажуром с тяжелыми кистями и, посапывая, отхле-
бывает с блюдечка чай. Блюдечко он держит на расто-
пыренных пальцах с обломанными грязными ногтями
и говорит, как всегда, об одном и том же: что люди
перестали верить в бога, а потому вот и ниспослал он
на них всякие страшные болезни вроде рака и парали-
ча. Что вообще скоро придет конец света, и каждому
надо теперь подумать о спасении своей души. Мама
слушает его, уставившись в нетронутый стакан, и у нее
поджимаются губы, и яснее, чем всегда, проступают
морщины у глаз. Под тоненький дяди Петин голосок
хочется спать, но я приподнимаюсь и перебиваю его:
— Чепуха все это,— насмешливо говорю я.— Вы-
думки. Вот ведь делают прививки против полиомиели-
та, и почти никто им не болеет. Вакцину такую ученые
нашли. Ученые, а не бог.
Торопясь и волнуясь, я рассказываю ему о том, о чем
сам десятки раз слышал в больнице и санатории. Об
американских ученых Джонасе Солксе и Альберте Се-
бине. О русском профессоре Михаиле Петровиче Чума-
кове. Они первыми начали искать вакцину от страш-
ных вирусов полиомиелита, которые вызывают у детей
паралич. Дядя Петя сидит насупившись и, прихлебывая
чай, слушает мой рассказ.
Я рассказываю, как в 1956 году в нашей стране был
создан институт по изучению полиомиелита — этой
154
тяжелой болезнью начали болеть дети Риги, Алма-
Аты, Караганды. Советские ученые во главе с профес-
сором Чумаковым несколько лет искали вакцину, ко-
торая могла бы надежно защитить детей, и вместе
с американскими учеными нашли ее.
— А теперь,— с торжеством говорю я,— детям
дают белые, голубые и розовые горошины, сладкие, как
конфеты. В них запрятана вакцина, которая убивает
вирусы полиомиелита. Понятно? И если бы я успел
принять три такие конфеты, я бы никогда не заболел.
Вот так-то, дядя Петя. И уж если надо на кого-нибудь
молится, так не на вашего бога, а на ученых,— на-
смешливо заканчиваю я.— Только они не разрешат,
пожалуй, на себя молиться, они ведь неверующие!
— На ученых, говоришь?
Дядя Петя ставит на стол блюдечко и вытирает
тыльной стороной ладони рот.
— А почему же эти ученые тебя не вылечили? Что
молчишь? Сопляк ты еще, вот что, и не разумеешь
ничего. Драть бы тебя на добрый толк надо, да вот мать
не позволяет...
Дядя Егор и тетя Таня часто заходили к нам, осо-
бенно после того, как мама подружилась с теткой
Серафимой. Они приглашали маму в кино, в театр,
подолгу разговаривали с ней. А незадолго до моего
возвращения домой дядя Егор получил новую трех-
комнатную квартиру. И он предложил маме перебрать-
ся к ним и занять самую большую, самую светлую
комнату.
Зачем нам такие хоромы на троих? Вместе весе-
лее будет.
Мама сначала упиралась, не хотела переезжать, но
наша старая квартира была совсем плохой, сырой и
темной, а все врачи в один голос говорили, что мне
нужно много солнца и света. И мама согласилась.
Я приехал уже прямо сюда...
— Ты теперь будешь в нашем 7-м «А»,— сказала
она и добродушно улыбнулась.— В моем звене. Ты
пионер?
— Пионер,— ответил я.— Только галстука у меня
нет.
В пионеры меня приняли в третьем классе. Когда
я в расстегнутом пальто, из-под которого выбивался
155
новенький красный галстук, который мне повязали
на торжественном сборе, прибежал домой, мама совсем
не обрадовалась. Она сказала, что красный цвет не уго-
ден богу, что галстук — это «петля антихриста», и
велела мне тут же его снять. А когда я не послушался,
она отлупила меня, забрала галстук и спрятала в шкаф
под замок...
— А как же я буду пионером вашего звена? — рас-
терянно спросил я, поглаживая галстук.— Я ведь...
— Очень просто,— перебил меня Венька.— Мы
сами будем к тебе приходить. И сбор здесь проведем,
и еще что-нибудь придумаем. Правда, Тома?
— Правда. А потом ты поправишься. И придешь
к нам в школу. В 7-й «А». Договорились?..
Тогда я не знал еще, что над дядей Петей собирались
тучи. От непрестанных молений сошла с ума молодая
женщина, которую пятидесятники втянули в свою сек-
ту. Женщину отправили в больницу...
Дядя Петя решил скрыться и взять с собой нас.
Мама слишком много знала о его делах, и дядя
Петя боялся, что она его выдаст.
Обо всем этом я узнал гораздо позже, когда уже
ничего нельзя было изменить...
— Значит, в воскресенье Яшке-дурачку видение бу-
дет — жертвы искупительной просит господь. Истол-
кую я, что кровью Анюте надо от грехов очиститься.
А если она на это дело не пойдет — сам ей по-братски
помоги. Понял?
— Понял,— глухо ответил дядя Петя,— помогу.
Только давай сейчас наперед уговоримся: меньше трех
четвертей сбора не беру.
— Бог с тобой,— ласково ответил старик,— грех
сейчас о таких делах толковать. Ну, спасибо за хлеб-
соль. Я по селам пойду, надо поболей людей-то собрать.
Да и ты займись этим. Слух пустим — в воскресенье
света конец. Пусть дома продают, коров, одежонку.
С деньгами пусть идут, у тебя, мол, в доме святом,
сядем да будем конца ждать. Все равно, разделаешься с
мальчонкой да соберешь деньги, уходить нам отсюда на-
до. Честно тебе скажу: страх меня в последнее время
одолевает...
156
А «бешеные» уже расходились не на шутку. Сплош-
ной зой рзет потолок, колеблет тусклый язычок пламе-
ни з лампе. У стола — Яшка-дурачок. «Святой дух»
уже сошел на него, он вертится на месте, размахивает
длиннющими руками, а на губах у него закипает,
пузырится пена. Старухи, как черные тени, ползут
к нему на коленях, в исступлении протягивая руки.
— Тырлы, бырлы, мырлы! — выкрикивает Яшка,
и я чувствую, как на мне замирает холодный, цепкий
взгляд дяди Пети. Глаза у него запали, ворот рубашки
разорван, по отвисшей губе течет слюна.
— Кровью младенца невинного очиститься от гре-
хов своих велит господь сестре нашей Анюте,— глухо
говорит он, и на мгновенье жуткая тишина окутывает
комнату. У продавщицы враз отвисает челюсть, она
дико оглядывается вокруг. Мама отшвыривает ее в сто-
рону, подбегает ко мне, заслоняет мою кровать своим
телом и пронзительно кричит:
— Не да-а-а-м! Господи, не да-а-а-м!
Лопается и исчезает тишина.
— Дай, дай, дай! — орут обезумевшие от долгой
молитвы и криков люди, и крючковатые пальцы со
всех сторон тянутся к маме.— Дай, дай, дай!
Я чувствую, что от ужаса вот-вот потеряю сознание.
Я вижу Катьку. Она стоит рядом с мамой и ногами
бьет по протянутым рукам. Я вижу дядю Петю...
И в это время с треском распахивается дверь.
— Стой! Ни с места!
Целая толпа людей вваливается в комнату. Среди
них я замечаю Артема Павловича, дядю Егора, про-
фессора Сокольского, совсем незнакомых мне женщин,
мужчин. Их много. Они оттесняют «бешеных» в угол,
и в глазах у них, наверно, столько ненависти, что те
мигом приходят в себя.	"
Упав на мою кровать, взахлеб плачет и ломает
руки мама. Дядя Егор обнимает ее за плечи и прижи-
мает к себе. И снова тишина, страшная тишина пови-
сает в доме.
И вдруг я слышу голос профессора Сокольского.
Он пристально смотрит на дядю Петю, который стоит,
низко пригнув голову, возле стола, и неуверенно гово-
рит:
— Позвольте, позвольте... Яковицкий? Неужели
Яковицкий? Да нет, не может быть!
157
Дядя Петя резко оборачивается, хватает со стола
Библию и швыряет ее в лампу. Лампа гаснет, по ком-
нате со звоном рассыпается стекло. И вслед за тем
снова слышится звон стекла. Это, воспользовавшись
суматохой, дядя Петя выбил окно и выпрыгнул в ого-
род. Несколько человек бросаются за ним, кто-то за-
жигает фонарик, и тонкий луч торопливо шарит по
лицам сгрудившихся в углу «бешеных».
А потом далеко за окном, там, где темнеет лес,
долго мелькают красные точки. Это люди с зажжен-
ными факелами ищут дядю Петю. Только к утру, уста-
лые, разгоряченные, они вваливаются в дом. И среди
них — Сачок. Затравленным волком смотрит он на лю-
дей, с ненавистью и презрением смотрят на него
люди...
В колхозном клубе в Сосновке судят дядю Петю —
Петра Ивановича Сачка, пресвитера секты пятидесят-
ников, бандита и изменника Родины. Судят старика —
«брата» Гавриила, проповедника этой секты, бывшего
фашистского старосту, который шестнадцать лет скры-
вался от кары за свои преступления. Уже третий день
идет суд.
Клуб большой, но нынче здесь не повернуться. Люди
сидят на подоконниках, плотно прижавшись друг к
другу, стоят в проходах, толпятся у открытых дверей
и в коридорах. Они пришли из окрестных деревень,
приехали оттуда, где в годы войны хозяйничали дядя
Петя и старик. Они пришли, чтобы судить их. Весь
народ судит бандитов.
В первом ряду «бешеные». Не знаю, случайно это
получилось или нет, но так нужно: они многого еще
не знают про своих «святых пастырей».
По утрам Артем Павлович на машине привозит
меня в клуб. Я полулежу в глубоком кресле на сцене,
и мои ноги закутаны одеялом. Отсюда я хорошо вижу
лица тех, кто сидит в первом ряду,— растерянные,
угрюмые лица. В центре — моя мама. Дядя Егор хотел
сразу же отвезти ее в Минск, но она отказалась.
— Есть и у меня о чем людям рассказать, Егор
Сергеевич,— спокойно сказала она.— И послушать
есть что. Виновата я перед людьми да перед Сашкой
так, что самой в пору с этими выродками сидеть. Пока
не кончится суд, никуда не поеду.
Вчера на суде выступал профессор Сокольский. Фе-
158
дор Савельевич оказался в Качай-Болоте совершенно
случайно. Вскоре после того, как мама и Сачок меня
на хутор увезли, он уехал в Москву, в институт по
изучению полиомиелита, где начали испытывать его
новое лекарство. Испытания прошли успешно, но они
задержали профессора почти на два месяца. А когда
Сокольский вернулся в Минск, он поинтересовался, как
идут дела у меня. Врачи рассказали ему, что я перестал
лечиться и куда-то уехал вместе с матерью.
Куда — этого никто не знал.
Сокольский в тот же день заехал к нам домой. Дядя
Егор рассказал, как удивились они с женой, когда,
вернувшись с собрания, застали нашу комнату пустой.
Мама ведь никому не сказала, что собирается куда-то
из Минска. А тут пришли Васенька с Алешкой. От
них дядя Егор и тетя Таня узнали, как мама несла
меня в машину и как я кричал, что не хочу уезжать.
В тот вечер дядя Егор и тетя Таня крепко поспорили.
Тетя Таня сказала, что нужно тут же обо всем заявить
в милицию, потребовать, чтоб меня нашли. Дядя Егор
был против...
Дядя Егор рассказывал Федору Савельевичу, как он
искал нас, как посылал запросы в разные города и села,
но мы словно в воду канули.
Их разговор прервал рассыльный, принесший мою
телеграмму, которую послал Митя Анисов. Дядя Егор
прочел телеграмму... Профессор повертел телеграмму
в руках и сказал:
— Послушайте, Егор Сергеевич, это же Качай-Бо-
лото. Пинщина, понимаете? Я ведь партизанил в тех
местах. Давайте-ка поедем вместе. У меня несколько
свободных дней выдалось. Отдохну, а заодно и с
юностью своей повстречаюсь. Кстати, на моей машине
и доберемся быстрее. Идет?
— Идет,— с радостью согласился дядя Егор.
Через несколько часов они выехали в Качай-Боло-
то. Нашли Артема Павловича. А о том, что произошло
дальше, вы уже знаете.
Так вот, вчера выступал профессор Сокольский. Он
вцепился в края трибуны так, что у него побелели
пальцы, а Сачок смотрел на эти пальцы из-под прикры-
тых век и не мог оторвать от них взгляда. И люди
замерли, прислушиваясь к глухому, неторопливому
159
голосу Федора Савельевича, который рассказывал, как
он встретился с Сачком и Фокиным — «братом» Гав-
риилом.
— Я тогда был студентом третьего курса мединсти-
тута,— рассказывал Федор Савельевич.— Летом при-
ехал в Слободскую больницу на практику. Когда нача-
лась война, ушел в партизанский отряд. Там я и услы-
шал впервые о Казимире Яковицком и Александре
Малявко.
Казимир Яковицкий — так до войны звали Сачка —
жил в деревне Слобода, в Западной Белоруссии. Отец
Казимира был кулаком. Когда в 1939 году Красная
Армия освободила белорусскую землю от польских
панов, отец и .сын ушли в леса, стали бандитами.
Вместе с другими кулаками и подкулачниками скры-
вались они долго, больше года. Из-за угла нападали
на тех, кто начинал строить на бывших «восточных
кресах» новую жизнь, поджигали клубы, грабили
сельмаги. А больше отлеживались, окруженные непро-
ходимыми болотами, которые не замерзали даже
зимой.
Но крестьяне провели чекистов через болота. Бан-
диты отстреливались до последнего патрона, только
двоих из девяти удалось взять живыми — Казимира
и Малявко, который после войны стал Фокиным. Их
судили. А в июле 1941 года фашисты выпустили обоих
из тюрьмы. Малявко стал старостой Слободы, Кази-
мир — полицаем.
Рассказал мне все это наш комиссар, бывший
школьный учитель, у которого Яковицкий и Малявко
расстреляли мать, жену и двоих детей. И позже не раз
приходилось нам слышать, как выдавали они карате-
лям партизанские семьи, как убивали невинных лю-
дей, жгли их дома. Вольготно чувствовали себя преда-
тели под охраной фашистского гарнизона, который
стоял в Слободе.
А потом вдруг исчез из тех мест Яковицкий. Геста-
повцы снабдили его партийным билетом советского
лейтенанта Кольцова, которого замучили в Ветковском
концлагере, и дали задание проникнуть в партизан-
ский отряд, который действовал в Нарочанских лесах.
Предателю удалось пробраться к партизанам. Была
весна 1942 года, тысячи и тысячи людей брались тогда
за оружие и уходили в леса. Как ни проверяли их
160
партизаны, вместе с честными людьми проникали из-
менники.
Случилось так, что в Нарочанские леса наше коман-
дование направило и меня. Надо было помочь органи-
зовать там госпиталь, не хватало врачей. Там я и встре-
тился с Яковицким-Кольцовым. Партизаны верили
ему. Да и как было не верить, если пришел парень в
отряд раненым, сумел даже в концлагере сохранить
партийный билет, а о побеге его немцы напечатали
в газете, посулили большую награду тому, кто поможет
им поймать лейтенанта Кольцова...
Сокольский отхлебнул из стакана, который кто-то
предупредительно поставил на трибуну, и все видели,
как дрожала его рука, рука, не дрожавшая даже при
самых сложных операциях. Шрам над правой бровью
у него побелел, на высоком лбу выступили крошечные
капельки пота. Но он не замечал этого, он рассказывал
о том, как Яковицкий предал партизанский отряд,
о том, сколько хороших друзей потерял Федор Савелье-
вич, когда они с боями прорывались сквозь вражеское
кольцо.
— А Казимиру удалось уйти,— немного помолчав,
продолжал профессор.— Фашисты назначили его на-
чальником полиции, они высоко оценили заслуги пре-
дателя. И после этого он еще не раз уходил от парти-
занской пули, а вот мне,— Федор Савельевич потрогал
шрам,— свою метку оставил. Поздней осенью, когда
партизаны разгромили несколько крупных фашист-
ских гарнизонов, а сами почти без потерь ушли в леса,
Сачок приказал согнать в деревню Низки заложников.
Полицаи арестовали более ста женщин, стариков, де-
тей — тех, кто не успел или не смог уйти с бригадой,—
и заперли их в школе. А по всем деревням начальник
полиции разослал приказ: не сложат партизаны ору-
жия, не сдадутся — все заложники будут сожжены.
И срок указал — трое суток, семьдесят два часа.
В первую же ночь мы пошли на штурм Низков.
Фашисты стянули туда крупные силы, они знали, что
мы попытаемся с боем выручить своих близких. Но мы
напали на деревню с той стороны, откуда они нас не
ждали,— старый лесник дед Казаник провел бригаду
через непроходимые болота, которые с юга подступали
к Низкам. Разгорелся тяжелый бой. Вместе с ударной
группой я пробивался к школе. И вдруг мы услышали
6 Зак. 204
161
страшный крик. Это Сачок, смекнув, что деревню не
удержать, поджег школу.
Не обращая внимания на пули, мы бросились к шко-
ле, над которой уже взвилось пламя. Прикладами
сбили с дверей замки и часть ребят, стариков, женщин
еще успели спасти.
Остальные погибли под рухнувшей крышей...
Сокольский напряженно смотрел куда-то поверх
людских голов, словно видел вдали дрожащий отблеск
пожара.
— Я столкнулся с Сачком возле крайней хаты, ли-
цом к лицу. Хотел живым взять гада, чтобы судить его
партизанским судом. Но он успел выстрелить раньше,
чем я выбил у него из рук пистолет, и скрылся. Долго не
удавалось с ним рассчитаться, почти двадцать лет.
Зато теперь,— голос у Сокольского зазвенел от волне-
ния, теперь он нам за все ответит. И он, и Малявко.
Хоть и сменили они по десятку имен да фамилий, имя
им одно — предатели, убийцы...
За окном, медленно кружась, идет снег. Один за дру-
гим выступают свидетели. Выступают родственники,
знакомые тех, кого убили, замучили в застенках, кого
предали фашистам «святые братья». А эти двое слу-
шают и затравленно озираются...
Э. БАГРИЦКИЙ
СМЕРТЬ ПИОНЕРКИ
Грозою освеженный,
Подрагивает лист,
Ах, пеночки зеленой
Двухоборотный свист!
Валя, Валентина,
Что с тобой теперь?
Белая палата,
Крашеная дверь.
Тоньше паутины
Из-под кожи щек
Тлеет скарлатины
Смертный огонек.
162
Говорить не можешь —
Губы горячи.
Над тобой колдуют
Умные врачи.
Гладят бедный ежик
Стриженых волос.
Валя, Валентина,
Что с тобой стряслось?
Воздух воспаленный.
Черная трава.
Почему от зноя
Ноет голова?
Почему теснится
В подъязычье стон?
Почему ресницы
Обдувает сон?
Двери отворяются.
(Спать. Спать. Спать.)
Над тобой склоняется
Плачущая мать:
— Валенька, Валюша!
Тягостно в избе!
Я крестильный крестик
Принесла тебе.
Все хозяйство брошено,
Не поправишь враз,
Грязь не по-хорошему
В горницах у нас.
Куры не закрыты,
Свиньи без корыта,
И мычит корова
С голоду сердито.
Не противься ж, Валенька.
Он тебя не съест,
Золоченый маленький
Твой крестильный крест.
На щеке помятой
Длинная слеза...
А в больничных окнах
Движется гроза.
Открывает Валя
Смутные глаза.
От морей ревучих
163
Пасмурной страны
Наплывают тучи,
Ливнями полны.
Над больничным садом,
Вытянувшись в ряд,
За Густым отрядом
Движется отряд.
Молнии, как галстуки,
По ветру летят.
В дождевом сиянье
Облачных слоев
Словно очертанье
Тысячи голов.
Рухнула плотина —
И выходят в бой
Блузы из сатина
В синьке грозовой.
Трубы. Трубы. Трубы
Подымают вой.
Над больничным садом,
Над водой озер
Движутся отряды
На вечерний сбор.
Заслоняют свет они
(Даль черным-черна),
Пионеры Кунцева,
Пионеры Сетуни,
Пионеры с фабрики Ногина.
А внизу склоненная
Изнывает мать:
Детские ладони
Ей не целовать,	'
• Духотой спаленных
Губ не освежить.
Валентине больше
Не придется жить.
— Я ль не собирала
Для тебя добро:
164
Шелковые платья,
Мех и серебро?
Я ли не копила,
Ночи не спала.
Все коров доила,
Птицу стерегла,
Чтоб было приданое,
Крепкое, не драное,
Чтоб фата к лицу —
Как пойдешь к венцу!
Не противься ж, Валенька!
Он тебя не съест,
Золоченый маленький
Твой крестильный крест.
Пусть звучат постылые
Скудные слова,
Не погибла молодость —
Молодость жива!
Нас водила молодость,
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.
Возникай, содружество
Ворона с бойцом,
Укрепляйся, мужество,
Сталью и свинцом,
Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из костей взошла.
165
Чтобы в этом крохотном
Теле — навсегда
Пела наша молодость,
Как весной вода.
Валя, Валентина,
Видишь, на юру
Боевое знамя
Вьется по шнуру,
Красное полотнище
Вьется над бугром.
«Валя, будь готова!»
Восклицает гром.
В прозелень лужайки
Капли как польют!
Валя в синей майке
Отдает салют.
Тихо подымается,
Призрачно легка,
Над больничной койкой
Детская рука.
«Я всегда готова!» —
Слышится окрест.
На плетеный коврик
Упадает крест.
И потом бессильная
Валится рука —
В пухлые подушки,
В мякоть тюфяка.
А в больничных окнах
Синее тепло,
От большого солнца
В комнате светло.
И, припав к постели,
Изнывает мать.
За оградой пеночкам
Нынче благодать.
Вот и все!
166
Но песня
Не согласна ждать.
Возникает песня
В болтовне ребят.
Подымает песню
На голос отряд.
И выходит песня
С топотом шагов
В мир, открытый настежь
Бешенству ветров.
А. БЕЗЫМЕНСКИЙ
О ВСЕМОГУЩЕМ, ЧТО ЗРЯ ВОСПЕТ
О ВЕЗДЕСУЩЕМ, КОТОРОГО НЕТ
Церковь говорит о боге:
— Он живет средь райских кущ.
Этот бог, благой и строгий,
Вездесущ и всемогущ...
Он безгрешен и всеведущ,
ОН ЖЕЛАЕТ ВСЕМ ДОБРА...
ВОТ ОБ ЭТОМ
я вчера
Слышал спор, верней — беседу.
На четвертом этаже
(Дверь от лестницы направо)
Девятнадцать лет уже
Проживает тетя Клава.
Дни работою занять
Этой тете неохота.
Кушать, пить, молиться, спать —
Вот и вся ее работа.
В состоятельной семье,
Опекаемая всеми,
Тетя Клава на скамье
Во дворе проводит время.
167
Обеспечен тетин быт
Лучшим отдыхом на свете:
Наверху листва шумит,
А вокруг резвятся дети...
Но, поскольку жизнь скучна
И заняться тете нечем,
Увлекается она
Проповеднической речью,
Надоев всему двору,
Тетя Клава строго-строго
Поучает детвору:
— В мире этом — все от бога.
Радость, горе, боль, скандал —
Воля бога, не иначе.
Бог за шалость наказал...
Бог помог решить задачи...
Опекает кровь и плоть
Самой малой крохи сущей
Вездесущий, всемогущий
И всезнающий господь...
Чтоб скорее был погашен
Этот нудный разговор,
Комсомольцы в доме нашем
Ей решили дать отпор.
И веселою оравой
Во дворе сошлась вчера
У скамейки тети Клавы
Детвора всего двора.
Слушать умные дебаты
Разохотились прийти
Разных возрастов ребята —
От восьми до двадцати.
Крепко радовал мне душу
Боевой ребячий нрав!
Этот диспут я прослушал,
Ни словечка не сказав...
С тетей Клавой Боря Шитин
Разговор повел всерьез:
— Тетя Клава! Разрешите
Вам задать один вопрос.
Ваше мнение такое,
Что прекрасен царь небес,
168
Но злодейскою рукою
На греховное, плохое
Нас толкает лютый бес.
По словам церковным судя
(«В этом мире все грешны!»),
В большинстве живые люди
Сатане подчинены.
Зла на свете слишком много.
Бог убить его не смог.
Значит, черт сильнее бога?!
Слабоват всесильный бог!
Если ж бог нарочно сеет
Столько горя, столько зла,
Он любого черта злее
И черны его дела.
Тетя вскрикнула, психуя:
— Прочь! Такому сморкачу
На нелепицу такую
Отвечать я не хочу!
— Почему ж? — заметил Боря.—
Мне семнадцать с лишним лет.
Неуместен в честном споре
Ваш невежливый ответ.
— Нет у вас опоры прочной,—
Молвил Степа Железняк.—
«Не хочу!» — ответ неточный.
«Не могу!» — вот это так.
Вы твердите, что на свете
Вездесущ всесильный бог.
Почему же вам ответить
Вездесущий не помог?
Не смотрите так уныло!
Нужно знать простой секрет:
Никому помочь не в силах
Тот, кого на свете нет...—
— Растерялись вы? Ну, что же! —
Миша Крумин произнес.—
Может, боже вам поможет
Осветить другой вопрос.
169
Боря прав. Но бес лукавый
Глубже держит с богом связь,
Я прошу вас, тетя Клава,
Мне ответить, не сердясь.
Мир греховен, безусловно,
Но за то, что впал народ
В скверну участи греховной,
Кто ответственность несет?
«Бесы! Люцифер! Чертяка!
Дьявол!» — слышу я в ответ.
Получается, однако,
Любопытный камуфлет.
Всей людской земною долей
Управляет божество.
Без участья божьей воли
Не бывает ничего.
Без участья воли божьей
(Так всегда твердите вы)
Волосок упасть не может
С человечьей головы.
Бог свершит любое чудо.
Он всевластен, этот бог!
Получается отсюда
Неожиданный итог.
Коль всевластен бог единый,
Вывод истины таков:
Бог является причиной
Зарожденья всех грехов!
Злого беса в преисподней
Тоже создал царь небес.
Без инструкции господней
Не начнет работать бес,
Ибо дьявол знает тоже,
Что в работе у него
Без участья воли божьей
Не свершится ничего.
Вы подумайте немного
И поймите всей душой,
Что рисует церковь бога
Поразительным ханжой.
Людям в души черт вползает,
Вводит в тяжкий грех людей.
Ну, а кто людей карает?
Тот, кто к нам послал чертей!
70
Онемела тетя Клава...
Но, опомнившись, она
Закричала: — Сгинь, лукавый!
Прочь! Изыди, сатана!
Засмеялся Стась Коржинский:
— Вы, безбожников кляня,
Вскоре силой сатанинской
Наградите и меня.
Велика господня слава,
Только суть ее — мала.
Поглядите, тетя Клава,
На господние дела.
При его святом участье
Отравляют жизнь людей
Преступленья и несчастья,
Голод, бури, суховей.
По земле отвратной былью
Бродят Горе, Нищета,
Косность, Спесь, Корысть, Насилье,
Зависть, Ложь и Клевета.
С равнодушием слепого
Им позволил расцвести
Тот, кто мог единым словом
Зло с лица земли снести.
В первый миг любой проверки
Всяк увидит, как жесток
Этот прибыльный для церкви
Сочиненный ложью бог!
— Стась! — вмешался Котов Павел,—
Я бы к списку этих бед
Обязательно добавил
Войны многих сотен лет.
Погибал, роптать не смея,
Трудовой народ земли,
Чтоб цари и богатеи
Плавать в роскоши могли.
«Воля бога мне подмога!» —
Хвастался любой злодей.
Освящало имя бога
Истребление людей.
171
И поймите, тетя Клава,
Что нельзя ни вам, ни мне
Бога вашего оставить
От убийства в стороне.
Отпираться вам негоже,
Вы ж сказали про него:
Без участья воли божьей
Не бывает ничего...
— Я напомню, тетя Клава,—
Тихо молвил Клим Шкурат,—
О сражении кровавом^..
По несчитанным дорогам
Лютый Гитлер двинул рать...
То, что был он послан богом,
Вы сумели бы признать?
Семь мильонов братьев наших
Потеряли мы в боях.
Сотни шахт, цехов и пашен
Превратились в дым и прах.
Вместе с вами, тетя Клава,
Мы фашистам не простим
Ужас Лидице, Варшаву,
Орадур и Освенцим.
Этим страшным преступленьям
Не потворствовал ли бог?
Ведь, по вашему ученью,
Добрый бог в одно мгновенье
Черный фронт рассеять мог.
Мы фашистов победили?!
Да! Но бог тут ни при чем.
Это мы фашистской силе
В сердце двинули мечом!
Силу рати проклятущей
Мы сумели побороть,
А не этот всемогущий,
Неизвестно где живущий
И придуманный господь...
— А приятно ль тете Клаве,—
Начала Нинель Седых,—
То, что Гитлер мог оставить
Продолжателей своих?
Вы читаете газеты?
172
Вам понятно ли сейчас,
Что враги добра и света
Вновь хотят напасть на нас?
Бомбу стиснув хищной дланью,
Крест в другой руке держа,
Жаждут эти христиане
Крови, бойни, грабежа...
Порываясь уничтожить
Все, что мир построить смог...
Если это дело божье,
Как же выглядит ваш бог?
— В нашей жизни, тетя Клава,—
Саша Стрепетов сказал,—
Строки верного устава
Нам великий Ленин дал.
И сказал он, друг Свободы,
О религии любой:
Зто опиум народа
И обман души слепой.
— Много раз в своей квартире,—
Сообщил Глушко Фаддей,—
Мы решали: кто же в мире
Улучшает жизнь людей?
И к таким простым итогам
Мы пришли в кругу семьи:
Все хорошее не богом
Создается, а людьми.
Этот вывод, точный, ясный,
Нерушим, неколебим.
Мы, товарищи, напрасно
«Слава богу» говорим.
Мы привыкли, это верно,
Фразу эту повторять,
Но от всех привычек скверных
Нужно людям отвыкать!
Вот однажды мать сказала
То ли брату, то ли мне:
«Слава богу, мы немало
Школ построили в стране».
А подумавши немного,
Засмеялась: «Вот заскок!
Я сказала «слава богу»,
173
А при чем тут этот бог?
Это силами народа
Утвердилась власть труда
И построены заводы,
Школы, домны, города.
Вместо сох пустить комбайны
Только мы в поля смогли.
Это мы проникли в тайны
Небосвода и Земли.
Это мы Луну засняли
С оборотной стороны
И на деле доказали
Мощь науки, мощь страны.
Должно славить наше счастье
Только формулой одной:
Слава ей — Советской власти!
Слава партии родной!»
Так сказала наша мама...
Что же может быть верней?
Вся семья, скажу вам прямо,
Целиком согласна с ней.
Если были б мы доселе
Так темны и столь глупы,
Как того всегда хотели
Всех религий все попы,
Мы остались бы рабами
Фабрикантов и царя.
Мы добыли счастье сами.
В наши руки власть беря!
И по ленинскому следу
Наши братья в путь пошли:
Одержать смогли победу
Люди многих стран земли.
Четко учит всех живущих
Наша сила, наш размах:
Это люди всемогущи,
А не бог на небесах!
Тут студент Евгений Носов
Пыл ораторов прервал.
— Всё. Закончены вопросы.
Приближается финал.
Отвечайте, тетя Клава!
Знайте: если вам не лень,
174
Вам сейчас дается право
Говорить хоть целый день.
Если кто-нибудь ошибся,
На вопрос пролейте свет...
Сгиньте все! Аминь,
рассыпься! —
Прозвучало нам в ответ.
Витя Галкин засмеялся,
Повертевшись как волчок:
— Тетя Клава! Я старался,
Но рассыпаться не смог...
Тетя Клава тихо встала,
Ног не чуя под собой,
Оглядела всех устало
И направилась домой.
Существу большого спора
Это был прямой ответ...
Ни насмешки, ни укора
Ей никто не бросил вслед.
— Вот и все. С победой, братцы! —
Проронил Фаддей Глушко.—
Но с таким бойцом тягаться
Было все-таки легко.
У нее, могу сказать я,
Ум живет в кромешной тьме,
Знаний нет. Одни проклятья,
И в ответ — ни бэ ни мэ.
Но бывают казуисты,
Что вести умеют спор.
Есть у них (они речисты!)
Приготовленный набор
Оговорок и уверток,
Злых ловушек, ловких фраз.
Для людей такого сорта
Нужен нам большой запас
Знаний, логики, терпенья,
Убедительных цитат,
Чтоб нанес им пораженье
Каждый спор, любой доклад...
Но всего тревожней ныне,
Что большой отряд людей
Чтит облыжные святыни,

175

Став добычею церквей.
Ну скажите, не смешно ли,
Если нашу молодежь,
В нашей выросшую школе,
Средь таких людей найдешь?
Неужели взрослый парень
Может разумом своим
Верить в то, что грозный барии
С неба властвует над ним?..
Где-то мы недоглядели,
Что-то мы недоучли,
Где-то что-то не сумели,
Что-то где-то не нашли...
У меня такое мненье
Нам бездействовать нельзя!
Поведем разоблаченье
Лжи религии, друзья!
Мы должны за тех бороться,
Кто попал в тенета к ней.
Из церковного болотца
Нужно вызволить людей.
Мы усилия утроим.
В тесный круг сплотим ребят.
Комсомольцы плотным строем
Встанут в самый первый ряд...
Знайте все, кто жажды полон
С нами быть в одном ряду,
Что при встрече с комсомолом
В восемнадцатом году
Свой совет нам Ленин подал
Проявить такой запал,
Чтобы «опиум народа»
Душ людских не отравлял.
Нет предела нашей силе!
Мы умеем побеждать!
И ребята порешили
Клуб безбожников создать.
176
С. ЛАТЫШЕВИЧ
УКРАДЕННОЕ ДЕТСТВО
(в сокращении)
«Бог». Отдельные люди еще произносят это слово.
Его иногда можно услышать на работе, дома, в авто-
бусе, на улице. Большинство произносящих это слово
считает его обычной языковой связкой, но приходится
встречать и таких, которые вкладывают в слово
«бог» определенный смысл, они верят, что этим сло-
вом определяется сверхъестественная сила. Поэтому и
называют себя «рабами и слугами бога». Таким верую-
щим не так давно был и я. Теперь, когда вижу
человека, особенно молодого, верующего в бога, считаю
своим долгом помочь ему развеять ложные убежде-
ния и найти верную дорогу в жизни.
Перелом в моей жизни тоже произошел не сам по
себе. С малых лет был фанатично верующим, рьяно
исполнял все предписания церкви. Но вот на моем
пути встретился человек, который помог снять рели-
гиозную повязку с очей и посмотреть вокруг себя
обычным человеческим взглядом. За это я безмерно
благодарен ему. И хочется хоть в какой-то мере са-
мому оказаться полезным для других. Может быть,
кто-либо из ныне верующих, прочитав мой рассказ
о пережитом и передуманном, найдет в нем общее
со своими мыслями и чувствами, задумается и станет
выяснять истину уже с помощью разума, а не слепой
веры. Я буду очень рад этому правильному решению.
Детство... Самая счастливая и радостная пора в
жизни, когда тебя не тревожат никакие заботы. Я и
теперь не могу без особого волнения следить за играю-
щей детворой, за их веселой возней. Ведь у меня
детство было не таким, как у большинства моих
сверстников. Потому что родился в семье пятидесятни-
ков, людей, фанатично верующих в бога. Мне не разре-
шали играть с другими детьми. Мать говорила: «Сынок,
не ходи к ним, они неверующие и их бог не возьмет на не-
бо». Каждое утро одно и то же: «Сынок, ты уже проснул-
ся? Идем, будем благодарить бога за ночку и просить,
чтобы благосдавил на день». Вместе с матерью я стано-
вился на колени и, закрыв глаза, повторял слова молит-
177
вы. Молиться нужно было утром, днем и вечером, перед
принятием пищи и после еды. И так каждый день.
А по вечерам мать пересказывала тексты из Библии,
внушая веру в бога, в его всемогущество. И я верил,
что бог есть, представлял его большим, сильным и
грозным. Вместе с верой возникал и усиливался
страх перед ним. Да и как было не бояться его, если
мать и отец все время твердили: «Помни, сынок, бог
все видит и накажет за всякий грех». Однажды в
воскресенье жал траву теленку и порезал себе палец.
Мать сразу сказала: «Вот видишь, нельзя в воскре-
сенье работать, бог наказал тебя». С тех пор по воскре-
сеньям и другим религиозным праздникам старался не
работать.
Еще дошкольником начал учить наизусть молитву
«Отче наш». Если не сбивался, повторяя ее, отец
давал в награду вкусную конфету.
Без волнений и радостей началась школьная
жизнь. На перерыве и после уроков все дети веселые,
играют, бегают, а я в стороне. В голове поученья
матери: «Смотри, сынок, не вступай в игры с осталь-
ными, а то бог накажет». И я боялся бога, хотя иногда
задумывался: а почему же бог не наказывает других
детей? От таких мыслей становилось не по себе, и я
молился, чтобы бог не наказывал за грешные мысли.
Очень радостным для детей был день, когда нас
приняли в октябрята и прикололи звездочки. Домой
бежал веселый. С радостью рассказываю матери: «Ма-
ма, мама, смотри, какую звездочку мне в школе
дали!» Мать подошла, посмотрела на нее и говорит:
«Выбрось или отнеси назад в школу. Бог не берет на
небо с такими звездочками». Радость моя мгновенно
угасла. Я снял звездочку, но не расстался с ней. Иду
в школу — прицеплю, по дороге домой снимаю.
А вот в пионеры уже сам отказался вступать,
ибо меня уже водили на молитвенные собрания, позна-
комили с Библией. Чтение евангелий, постоянное
внушение родителей о вере, о боге так сильно дей-
ствовали на меня, что все чувства и мысли стали
сосредоточиваться только на заботах о спасении
души. Все, что выходило за рамки религиозной жизни
общины, считал греховным, суетным. Моя первая учи-
тельница, Ольга Алексеевна, видела это, много беседо-
вала со мной, говорила о достижениях человека, о том,
178
что многое из того, о чем люди когда-то лишь мечтали,
теперь стало былью благодаря труду и уму человека.
Но я с ней не соглашался. Слишком сильна была вера
в бога, заложенная еще в младенчестве родителями.
Я был убежден и с тупым упрямством твердил, что
бог есть и что все, происходящее на земле, совер-
шается только по воле божьей.
В свободное от уроков время мои отногодки иг-
рали, бегали на речку, читали художественную лите-
ратуру, смотрели кинофильмы. Я же, сделав уроки,
должен был все свободное время отдавать чтению
Библии. А как мне хотелось пойти со всеми! Во мне
как бы жило два человека: один тянулся к людям,
к обычной жизни, полной детских радостей и огорче-
ний, другой же — набожный, угрюмый, замкнутый,
сторонился всего того, что могло отвлечь от мыслей
о боге.
Настало время сдавать экзамены за 8 классов.
«Молись, бог поможет»,— говорила мать. И я заби-
рался в глубь леса или выходил в поле, прятался в
густой ржи и, прижимая к груди священное писание,
просил у бога мудрости. Но знания не приходили до
тех пор, пока не засел за учебники. После окончания
восьмилетки стал уже открыто ходить в молитвенный
дом, читал там тексты из Библии, религиозные стихи
и рассказы.
И вот наступило 15 августа 1967 года. Родители
мне сказали, что вечером должен быть в деревне
Вулька-Телеханская в доме 3. Саутина и что в этот
вечер я заключу завет с богом и стану уже настоящим
членом церкви. После этого буду вместе со всеми
принимать глоток вина, символизирующего пролитую
кровь Христа, и кусочек хлеба как символ тела Христа.
Шел я туда с особым настроением. Во мне смешались
чувства страха перед чем-то неизведанным и одно-
временно радости от сознания того, что вот-вот заключу
вечный завет с богом и приобщусь к его тайнам.
В доме Саутина меня встретили руководители общи-
ны С. Юркевич и А. Слиж. Они спросили, сознатель-
но ли я решился^ заключить завет с богом, т. е.
принять крещение? Я ответил утвердительно. Это уже
потом, спустя годы, понял, что мое желание принять
крещение было предопределено семейным воспитанием
в религиозном духе. Передо мной тогда не было
179
выбора между религиозной верой и неверием. Другой
путь, кроме пути служения богу, мне казался грехов-
ным и неприемлемым.
Сам процесс подготовки и приведения водного кре-
щения оказал на меня глубокое воздействие. Обра-
щаясь ко мне, Юркевич спросил: «Что такое вера?»
Я многократно читал евангелия и апостольские посла-
ния, готовился к такому вопросу и ответил по биб-
лейским текстам: «Вера есть осуществление ожидае-
мого и уверенность в невиденном». «Молодец, слава
господу, аллилуйя»,— вокликнул Слиж и заколотился
как в лихорадке. Я и сам вздрогнул. Было задано
еще несколько вопросов. Затем, помолившись, втроем
вышли на улицу. Была полночь. Деревня спала глу-
боким сном. Мы направились к озеру. Раздевшись, я
и Слиж вошли по пояс в воду. Слиж, воздев руки
к небу, помолился. Затем взял меня одной рукой-за
спину, другой за грудь и спросил: «Брат Сергей,
веришь ли ты, что Иисус Христос есть сын божий?»
«Верю»,— ответил я. «Обещаешь ли служить ему
честно до конца своей жизни?» — «Обещаю». «По
твоей вере и обещанию крещу тебя» — и окунул
меня в воду. Затем сказал: «Смотри, вот эта вода,
эти кусты, деревья на берегу и это небо, они свидетели
тому, что ты обещал, и если ты нарушишь это обеща-
ние, они будут свидетельствовать против тебя в день
суда божьего».
Дома меня встретили родители с радостными ли-
цами, поздравили с началом новой жизни. В честь
этого события отец купил мне гармошку, мою мечту.
Конечно, не для того, чтобы я разучивал песни и
танцы, а славил бога, как библейский царь Да-
вид.
Радость родителей была вполне понятной. Ведь
два моих старших брата и три сестры выросли неве-
рующими, нашли себе настоящую дорогу в жизни.
Аркадий работает на лыжной фабрике в Телеханах,
Володя — на моторном заводе в Минске. Старшая
сестра Дина окончила пединститут, стала учительни-
цей. Люда и Вера работают доярками: одна в Волго-
градской области, другая в Полтавской. Приезжая
домой, они мне не раз говорили: не гляди на стариков,
теперь другая жизнь, незачем молиться богу, лучше
учись, приобретай специальность, живи радостно. А я
180
их называл грешниками, молился вместе с родителями,
чтобы спасти заблудших.
Мне и сейчас трудно объяснить, почему я не сразу
последовал примеру своих старших братьев и сестер.
Одной из причин, помешавшей этому, видимо, была
другая методика, которую родители использовали для
привлечения меня к религии. Старших отец часто
наказывал за нежелание молиться, читать Библию,
силой гнал на молитвенные собрания. Но успеха не
добился. Ко мне же родители относились по-хороше-
му, всячески задабривали и поощряли. Отец не раз
говорил: «Ты, как Давид, прославишь имя господа».
После таких слов у меня возникала гордость за са-
мого себя, и я еще больше укреплялся в вере, в жела-
нии послужить богу.
Шло время. Я работал сначала помощником ма-
шиниста экскаватора, затем каменщиком в Ивацевич-
ской межколхозной строительной организации. В об-
щине мне доверили руководство молодежной груп-
пой. Молодые верующие собирались в воскресные дни,
ездили в другие общины — в Пинск, Барановичи,
Столин, Слуцк, Минск. Я не раз выступал даже с
проповедями. Может быть, так продолжалось бы и
сейчас, если бы не одна встреча...
В один из летних вечеров к нашему дому подъехал
на мотоцикле человек в солдатском обмундировании.
Зто был преподаватель Гортальской средней школы,
коммунист Василий Александрович Попеко. Заехал
он к нам не случайно. Он занимался фотографиро-
ванием, и у него вышла фотобумага. Кто-то посове-
товал: «Спроси у баптиста (так у нас называют всех
сектантов). Он тоже занимается фотографией».
Так завязалось наше знакомство. Василий Алек-
сандрович пригласил меня заходить к нему. Однажды
я и отправился в его дом. Захожу, а у него включен
телевизор. Но он сразу же выключил, зная, что мне
нельзя смотреть телепередачи. Такая уважитель-
ность понравилась. Разговаривал со мной как с равным.
Зто льстило, настраивало благожелательно к нему.
Я узнал, что он не цьет, не курит, готов всегда помочь
человеку. И подумал: «Вот бы привлечь его к нам».
Не раз даже просил бога: «Господи, помоги мне в моем
труде спасти душу этого человека». Однажды Василий
Александрович даже поинтересовался Библией, и я ее
181
тут же принес ему, ибо думал, что тот, кто приобщится
к слову божьему, несомненно изберет себя и путь
божий. Своей радостью поделился с другими членами
общины, и мы вместе загорелись надеждой обратить
в нашу веру В. А. Попеко. Вскоре я стал открыто
призывать его бросить греховную жизнь и перейти
в число подлинных верующих.
Он слушал мои доводы внимательно, не перебивая,
не отмахиваясь. Однажды сказал он мне так: «Сергей,
ты говоришь, что бог все создал. Откуда же взялся
сам бог?» Тут-то я и почувствовал свою беспомощ-
ность. И как ни молил бога помочь мне, ответа не
находил. Обратился к родителям с этим же вопросом.
Но они мне запретили даже допускать подобные мысли
и добавили, что у бога нет ни начала ни конца. Я стал
просить прощения у бога. В общем, настроение у меня
было подавленное.
Вскоре в моей религиозной жизни произошло со-
бытие, которое сильно потрясло меня. Как известно,
в Новом завете Библии повествуется о том, что на
50-й день после воскресения Христа дух святой сошел
на апостолов и они обрели дар говорить на иных
языках, дар пророчества. Пятидесятники считают, что
если сильно верить в бога, то дух святой может сойти
на любого верующего, и он тоже сможет разговари-
вать с богом на «евангельском» языке, просить у
него, чего захочет. Я узнал, что на один из вечеров
назначено большое молитвенное собрание, на котором
мы будем просить о ниспослании духа святого. «Про-
сить у бога, чего хочешь,— думал я.— Вот тогда-то
обрету душу В. А. Попеко для бога». И я с нетерпе-
нием ждал этого дня.
Поздно вечером поодиночке и небольшими группами
пробирались в одиноко стоящую в поле избушку, где
жила «сестра Катя». На собрании вначале испытывал
особое чувство приподнятости, ибо верил, что сам бог
присутствует среди нас. Пропели песню «Господь,
пребудь ты с нами» и все желающие получить кре-
щение «святым духом» и дар «говорения на иных язы-
ках» вышли на середину комнаты. О ниспослании
духа святого взывали громко, во весь голос, кто как
только мог, долго и исступленно. Я же стоял в стороне.
От криков и воплей мороз пробегал по коже, волосы
вставали дыбом. В углу, выкрикивая какие-то невразу-
182
мительные слова и хлопая в ладоши, пустилась плясать
«сестра Катя», за ней другая. Растерявшись, я запла-
кал. Заметив мои слезы, люди сказали, что меня ка-
сается божья благодать. Меня вывели на середину
комнаты, заставили стать на колени. Воздев руки в
гору, я должен был взывать: «Дай, дай, дай, боже,
крести!» Я кричал изо всей силы, голова кружилась,
слезы и пот катились по лицу, в глазах потемнело,
показались разноцветные круги. Не в силах больше
стоять с поднятыми вверх руками, я начал опускаться
на пол. Кто-то поддержал меня. В таком состоянии я по-
чувствовал, что язык мой уже не повинуется мне. Он вы-
говаривает что-то бессвязное. Окружающие стали
выкрикивать слова «пошли, крести, дай, боже». На ка-
кую-то долю секунды я подумал: «Со мной может слу-
читься плохо» — и прокричал сам не зная что. Вокруг
меня завопили еще громче, стали говорить, что на меня
сошел дух святой.
После «крещения «святым духом» я попал в боль-
ницу с диагнозом: расстройство центральной нервной
системы.
Однажды в беседе со мной Василий Александрович
спросил: «Чего же ты хочешь добиться в жизни,
Сережа? Моя цель — сделать как можно больше хоро-
шего для общества, для людей».— «А моя,— ответил
я,— чтоб весь мир понял бога. Я ничего не хочу для
себя здесь, все меня ожидает там. Потому что в Библии
написано: «Не видел того глаз и не слышало ухо,
что приготовил господь любящим его».— «Нет,— го-
ворил В. А. Попеко,— настоящая жизнь только одна,
здесь. Оттуда ведь никто не возвращался». Я возражал
ему, ссылался на воскресение из мертвых Христа,
пересказывал евангельскую притчу о богаче и Лазаре.
Но убедить его не смог, да и у самого появилось
опасное сомнение. В тот раз мы много говорили о
жизни людей, об обществе, недостатках в нашей жизни,
о помощи людям в трудных обстоятельствах. Уйдя
от него, я, может, впервые смотрел не под ноги, а впе-
ред. Многие слова его звучали в ушах. А про себя
думал: «А можете не стоит ходить к безбожнику
Попеко?»
Я так и сделал. Много недель не заходил к нему.
Хотя какая-то сила неудержимо тянула меня в его дом.
Размышляя наедине с собой, я с удовлетворением
183
отмечал, что он один из немногих известных мне
людей из мира неверующих признал меня за равного
себе. В то время как от других не раз приходилось
слышать обидные слова, насмешки, которые вызы-
вали лишь чувство горечи.
И вот настало время, когда меня вызвали в воен-
комат на призывную комиссию. Там я прямо заявил,
что являюсь членом секты пятидесятников и хочу,
чтобы об этом было записано в бумагах. После беседы
военком сказал: «Ну, если ты так хочешь, то, хотя по
закону этого и нельзя делать, в личном деле сделаю
такую запись — «состоит в секте пятидесятников».
Я был в каком-то взвинченном, нервозном состоянии и
подтвердил, что да, я так хочу, хочу, чтобы все знали,
кто я такой. И затем радовался за себя, что смог так
смело, открыто исповедовать свою веру в бога.
После этого долго думал над тем, как мне посту-
пить, когда призовут в армию. Одни говорили, что
нельзя брать в руки оружие и принимать воинскую
присягу. Другие успокаивали, говоря, что сам бог в
нужный момент расположит мое сердце и укажет,
как поступить. Один верующий, уже отслуживший
в армии, сказал: «Чувствуй сам обстановку». Это меня
сильно удивило и озадачило. Выходит, что не все
религиозные повеления незыблемы. Раньше, например,
нельзя было ничего читать, кроме религиозной лите-
ратуры, теперь же стали говорить, что верующие
должны знать обо всем в мире. Значит, религия
приспосабливается ко времени. Одну и ту же библей-
скую фразу в последние годы толкуют уже иначе, чем
прежде. Например, раньше в радиопередачах из-за
рубежа небезызвестный глашатай «благой вести»,
верховод ирландских ультра Ярл Пэйсти объяснял
библейскую фразу «Возьму у человека сердце камен-
ное и вложу плотяное» так: «покается человек, и
сердце его смягчится, подобреет». Позже, когда врачи
стали делать операцию по пересадке сердца, религиоз-
ные проповедники с помощью той же фразы объявили
это достижение медицины божьим даром. Где же исти-
на? Сомнения начали обуревать меня. А чем их
заглушить?
Вновь и вновь перечитываю Библию, «кладезь муд-
рости», «священную книгу», «божественное открове-
ние». Но уже не могу читать с прежним бездумным
184
восприятием, слепым доверием ко всякой фразе. Поми-
мо своей воли задумываюсь над прочитанным, размыш-
ляю, сопоставляю отдельные места и, о ужас, прихожу
к страшным кощунственным мыслям: я вижу проти-
воречия в текстах «священного писания».
В первой главе книги Бытие написаио: «И сказал
Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что
он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог
свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро:
день один» (Бытие, гл. 1, с. 3—5). Во второй день бог
отделил воду от тверди, создал небо, в третий создал
сушу и моря, произвел растительный мир на земле
и лишь на четвертый день сотворил Солнце, Луну и
звезды. Спрашивается, какой свет освещал Землю, когда
не было Солнца? Да и зачем было создавать Солнце,
если свет уже был и бог увидел, что он хорош?
Эти и другие мысли не давали мне покоя. Стал
обращаться за разъяснениями к родителям и другим
верующим. Мать ответила: «Мне тоже не все понятно
в Библии, но ты читай ее дальше, не останавливайся
на тех местах, где возникают сомнения, и сам увидишь
истину». Я читал, но истины не видел. Прислушивался
к зарубежным радиопередачам, особенно к передачам
из Монте-Карло, откуда часто звучали проповеди Ни-
колая Леоновича. Я даже переписывался с ним одно
время. В одной из проповедей он говорил о непонятных
местах из Библии и, как будто отвечая на мои сомне-
ния, заявил: «Когда я ем рыбу и встречаю в ней
кости, я не выбрасываю рыбу из-за костей, но кладу их
в сторону, а мякоть продолжаю есть». Для меня этого
было достаточно: все сомнения мне посылает сатана.
Я стал больше молиться, чтоб не поколебаться в вере,
чтоб сохранить свою приверженность богу.
Но опасные мысли преследовали неустанной Меня
охватывал страх, я понимал, что грешу перед богом,
поддаваясь сомнениям в истинности его откровения.
Но что я мог поделать с собой? Мысль, однажды
пробудившаяся, продолжала работать. Никто не мог
объяснить мне противоречивость и новозаветных тек-
стов, в том числе и тех, которые касаются вопросов
морали. Так, в 5-й главе евангелия от Матфея Христу
приписываются слова: «И кто ударит тебя в правую
щеку, обрати к нему и другую». А в 7-й главе того
же евангелия читаем совершенно противоположное по
185
смыслу рассуждение Христа: «И какою мерою мерите,
такою и вам будут мерить» (т. е. если ударишь в пра
вую щеку, тебе ответят тем же).
А в Новом завете много призывов к любви ко
всем: «Возлюби ближнего своего яко сам себя», «Люби-
те врагов наших» и т. п. Но там же встречаем кате-
горичное требование Христа: «Если кто приходит ко
Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены
и детей, и братьев и сестер, а при том и самой жизни
своей, тот не может быть моим учеником» (Лука,
14, 26). Так почему же несовместима привержен-
ность богу и любовь к самым близким родным лю-
дям? Почему во имя бога надо ненавидеть и отца, и
мать, и детей своих?..
При этих и других размышлениях вспоминалось
и то, что далеко не все верующие живут по законам
божьим. К примеру, Степан С., Сергей В. и другие
часто ездили на заработки, не надеясь, что бог даст.
И хотя они были холостяками, но умудрялись оформ-
лять документы, что женаты и имеют детей. Это для
отклонения от налога на холостяков. На широкую ногу
живет «пророчица» Ульяна Л., хотя нигде не работает.
Откуда же берутся средства? Не за счет ли верующих?
В это время я заинтересовался чтением художе-
ственной литературы и задумался над вопросом:
«Кто я? Должен ли я что-нибудь сделать хорошее в
жизни?» И для себя решил: буду приспосабливать-
ся. Мне дорога вера в бога, но дороги мне и люди,
как Василий Александрович, их дела, их мысли. Не
могу отказаться от того, что уже познал. Не будет
большим грехом посмотреть кинофильм, телепередачу.
Вот видел фильм «Щит и меч». Там показано, как
человек за наш народ, за мою жизнь собой рисковал.
В чем же мой долг? Не в том ли, чтобы в самом деле
что-нибудь полезное сделать для людей? Родителям,
другим верующим решил ничего не говорить о своем
решении. К тому же видел, что и они приспосабли-
вались к жизни как могли.
Благодаря нашим беседам с Василием Александро-
вичем стал познавать самого себя, задумался над
тем, каков я есть как человек, как личность. Трудные
это были вопросы. Религия все представляет в идеали-
зированном, оторванном от земной реальности виде,
говорит о любви вообще, о справедливости вообще,
186
о «прилеплении к добру» вообще, о «недопущении
греха» вообще. А в жизни? Здесь все так сложно,
неоднозначно, противоречиво. Как разобраться, где
истина жизни человеческой, в чем ее предназначение?
Вот заговорил со мной как-то В. А. Попеко о
вступлении в комсомол, я и спросил с вызовом:
«А что комсомол мне даст?» Много мы тогда говорили
о проблеме «брать» и «отдавать». К этим разговорам
позже подключилась секретарь комсомольской орга-
низации колхоза Валя Якимович. Она много и горячо
рассказывала о первых комсомольцах, об истории и
смысле наград, украшающих комсомольский билет.
В них частица и твоей судьбы»,— говорила Валя.
Мне стали близки имена молодых героев Краснодона,
Зои Космодемьянской, Александра Матросова. В конце
концов подвиг юношей и девушек в годы Великой
Отечественной войны вытеснил из моего сознания
легенду о муках Христа. И мне стало стыдно за
себя, за свои мысли о комсомоле. Я поехал в военкомат
и объяснил военкому, что хочу изменить запись в
призывных документах. Тот выслушал мою путаную
речь, зачеркнул слово «пятидесятник» и написал:
«С сектой порвал, вступил в комсомол». Я сказал,
что в комсомол еще не вступил. Но, видимо, в моем
голосе он уловил нечто новое, потому что дружелюбно
ответил: «Пока не вступил, так скоро вступишь».
Я начал изучать Устав ВЛКСМ и готовиться к вступле-
нию в ряды Ленинского комсомола.
Это был период моих последних внутренних тре-
вог. А вдруг бог есть, вдруг я по слабому разумению
своему совершаю величайший грех против него, иду за
земным против небесного, отказываюсь от того, что бог
приготовил мне в царстве своем? Жутко становилось
от таких мыслей. И я решился на последнее испытание.
В деревне Вулька-Телеханская есть «пророк» Степан
Юркевич. Он толковал, переводил на понятный язык те
бессвязные слова, что произносили верующие во время
обряда «крещения духом святым». Он утверждал,
что видит насквозь мысли и настроения верующих.
С трепетом душевным пошел к нему. А вдруг узнает, на
что я решился? И я мысленно воззвал к богу: «Господи,
если ты есть и если ты откроешь через пророка то, на что
я решился, преклонюсь перед тобой». Подхожу к Степа-
ну Юркевичу во время молитвенного собрания и что же
187
слышу? «Сын мой,— вещал «пророк — укрепляйся на
пути своем, ибо я благославляю путь твой, будь муже-
ствен». Вместо того, чтобы разоблачить меня перед всей
общиной, он говорит: «Укрепляйся на пути своем».
Ну куда еще дальше? Я так рассердился на весь
этот обман, на то, что столько лет позволял дура-
чить себя. Это стало решительным толчком к моему
прозрению.
21 ноября 1971 года стало самым радостным
днем в моей жизни: меня приняли в ряды Всесоюзного
Ленинского Коммунистического Союза Молодежи.
И тогда же решил обратиться к моим сверстникам,
которые еще ищут в религии смысла своей жизни,
с призывом к честному и серьезному раздумью, к
поискам истины не в стороне от жизни нашего народа,
а в самой глубине ее. Ночами сидел над тетрад-
ными листками, пока еще тайком от родителей. Но
вскоре понял, что нельзя быть комсомольцем втайне
от родителей. И вскоре у нас состоялся откровенный, хо-
тя и резкий разговор. Тяжело было родителям сознать,
что их надежды на последнего, младшего сына не оправ-
дались, что и он вырвался из узкого мрачного религиоз-
ного мира.
Вскоре я выступил в нашем клубе перед большой
аудиторией со своей исповедью. Только немногие осуж-
дали меня, большинство же понимало и поддерживало.
Люди понимали мою боль за потерянные годы детства и
юности. Двадцать один год жизни ушел на никчемное
служение богу.
Сильное влияние на меня оказала служба в рядах
Советской Армии. Провожали меня почти всем селом.
Много теплых слов я услышал в тот день в свой адрес.
Службу в Армии начал охотно, со старанием. Через
полгода мне было присвоено воинское звание млад-
шего сержанта, стал командиром отделения, комсоргом
взвода. А еще через полгода был назначен заместите-
лем командира взвода, избран секретарем комсомоль-
ской организации роты. Солдатская жизнь полна на-
пряжения, труда, но интересна, содержательна. Вокруг
меня были новые товарищи. С ними чувствовал себя
уверенно. На душе было хорошо и ясно. Я был
счастлив тем, что находился в числе защитников
мирного труда своей великой Родины, тем, что в боль-
шой комсомольской семье воинов бьется и мое сердце,
188
что рядом со мной всегда есть надежное плечо друга.
Особое чувство незнакомого досель радостного трепета
рождали во мне наши солдатские песни, полные му-
жества и суровой готовности защищать мирные рубежи
необозримой Советской страны. Нет, это не зауныв-
ные религиозные песни и гимны, парализовавшие
волю, навевавшие страх перед неизвестным, но грозным
существом, гимнЬт, уводившие от жизни и воспевавшие
лишь блаженство загробного мира.
Насыщенной, наполненной трудом и учебой стала
моя жизнь после возвращения домой из Советской
Армии. Меня избрали освобожденным секретарем ком-
сомольской организации нашего колхоза — имени
Куйбышева Ивацевичского района. Комсомольская
организация колхоза имеет хорошие традиции. За
активное участие в подъеме экономики сельхозартели
и коммунистическом воспитании молодежи она награж-
дена Почетной грамотой Верховного Совета БССР,
имеет ряд других поощрений. Необъяснимую радость
ощущал я в те дни оттого, что мне доверили такую
почетную и ответственную работу.
Будучи секретарем комсомольской организации
колхоза, я много раз выступал перед населением с
критикой религии, часто беседовал со своими сверст-
никами. Я был счастлив тем, что нашел в себе силы
раз и навсегда порвать с религией, покончить в самом
себе с гнетущим, все подавляющим страхом перед
выдуманным существом — богом.
Моя жизнь сейчас проста и вместе с тем прекрасна.
У меня семья, растет сын. По комсомольской пу-
тевке в 1975 году вместе с женой прибыл на Бара-
новичский хлопчатобумажный комбинат имени Ленин-
ского комсомола Белоруссии, окончил курсы и стал
помощником мастера ткацкого цеха. Вокруг мно-
го молодежи, притом прекрасно работающей, в среде
которой немало ударников коммунистического труда.
В конце 1975 г. меня приняли в члены ордена В. И. Ле-
нина Всесоюзного общества «Знание». Я часто про-
вожу беседы по вопросам религии и атеизма, пытаюсь
в меру моих сил помочь людям уяснить подлинный
характер религии, увидеть ее реакционную сущность.
Особенно тревожат меня факты, когда влиянию религии
подвержены молодые люди. Как-то я встретился с
земляком Анатолием Ю., приверженцем пятидесятни-
189
ков. В ходе беседы он всерьез спросил меня: «Что
ты нашел хорошего в этом греховном мире? Неужели
ты никогда не опомнишься и не вернешься к Христу?»
Я ответил ему так: «Толя, жизнь такая чудесная,
но и очень сложная. Я был таким, как ты. Ничего
хорошего не видел. Только длинные, утомительные
молитвы, постоянный страх перед богом и больше
ничего. Бывало, придешь с молитвенного собрания
домой и вновь садишься за раскрытую Библию.
В душе какая-то пустота. Никаких мечтаний, порывов,
человеческих радостей. Надо только молиться и думать
о боге, о загробной жизни. Жизнь невеселая, сырая.
Вот так и проходят лучшие годы жизни — юность.
Никакой пользы ни людям, ни себе. Мне теперь даже
страшно становится думать, что так могло продол-
жаться всю жизнь. А сейчас я живу совсем по-дру-
гому. В свободное от работы время люблю почитать
художественную литературу, посмотреть телепере-
дачу. С женой мы нередко ходим в клуб. Там всегда
много молодежи. У всех радостные, счастливые лица,
бодрое настроение. Посмотрим кинофильм, потанцуем
вместе со всеми. Разве это грешно? Пойми, Толя,
жить хочется и жить по-человечески».
Да, тысячу раз прав был Николай Островский,
когда писал: «Самое дорогое у человека — это жизнь.
Она дается ему один раз, и прожить ее надо так,
чтобы не было мучительно больно за бесцельно про-
житые годы...» Достижение человеческого счастья —
вот цель, которой стоит посвятить свою жизнь. И осуще-
ствить эту цель можно только трудом и умом чело-
веческим. Религия же выдумками о загробном мире
лишает человека радостей единственно реальной
земной жизни, отвлекает его от борьбы за ее пре-
образование, за то, чтобы она становилась все лучше
и краше, чтобы наши дети жили в обществе, равно-
го которому не было еще в мире и имя которому—
коммунизм.
СОДЕРЖАНИЕ
Против тьмы и суеверий. Мицкевич А. М., Подольский Р. В. 3
Поль Лафарг. Молитвы капиталиста. Перевод с француз-
ского под ред. Давыдовой ..........	8
В. Фриче. Джордано Бруно (в сокращении) ......	9
Джордано Бруно. Похвала ослу. Перевод с итальянского
И. Шифферса........................................Н
М. Ломоносов. *** Случились вместе два астронома в пиру. 11
Трагедия одной жизни*...................................12
Генрих Гейне. *** Брось свои иносказанья... Перевод с не-
мецкого М. Михайлова..............................14
М. Горький. О «маленьких» людях и о великой их
работе (отрывок из статьи) .......... 15
В. Маяковский. Долой....................................16
Товарищи крестьяне, вдумайтесь раз хоть — зачем кре-
стьянину справлять пасху? .......................... 18
Я. Галан. Я и папа (в сокращении). Перевод с украинского
Л. Шапиро.....................'...................19
Вацис Реймерис. Выход из мрака..........................22
В. Миколайтис-Путинас. В тени алтарей (отрывок из ро-
мана). Перевод с литовского С. Аксеновой и 3. Федо-
ровой ............................................23
К. Циолковский. Разум не приемлет бога..................28
В. Чкалов. Я — настоящий безбожник......................28
В. Сухомлинский. Духовная культура, нравственность и
атеизм............................................29
К. Kpanisa. Б1бл1я (паэма)..............................31
В. Короленко. На затмении (в сокращении) ...... 77
Г. Иванова, В. Зыбковец. Щедрость степи (в сокращении) 86
Е. Андреева, Т. Кладо. Солнце (в сокращении) .... 90
«Чудесные» дожди*.......................................94
В. Мезенцев. Падают ли звезды? (в сокращении) .... 96
Ромен Роллан. Бревский кюре (отрывок из романа «Кола
Брюньон»). Перевод с французского М. Лозинского 98
Г. Троепольский. Молитва Андрея Петровича (отрывок из
рассказа «Один день»)	...........	105
Я. Колас. «Святы Ян»..............................106
А. Пушкин. Вурдалак...............................113
Н. Некрасов. Смерть Прокла (отрывок из поэмы «Мороз,
Красный нос»)....................................114
И. Тургенев. В ночном (отрывок	из повести	«Бежин	луг»)	115
А.	Герцен. Разговоры с детьми (в сокращении) . ... . 116
Л. Толстой. Богослужение (отрывок из романа «Воскре-
сение») .........................................117
А. Куприн. «Ханжушка»..................................119
М. Горький. Как ее обвенчали (отрывок из статьи) . . .122
В.	Маяковский. От примет кроме вреда ничего нет . . .123
С.	Маршак. Приметы.....................................126
191
Е. Евтушенко. Идол.......................................127
М. Танк. Ave Maria.......................................128
Н. Плев1ч. Званковы валет................................130
А. Чарнышэв1ч. Ядзя-шянерка (скарочана)..................131
ФФФ
Дени Дидро. Монахиня (отрывок из повести). Перевод с
французского Н. Соболевского.....................136
Марк Твен. Военная молитва (в сокращении)................138
Т. Шевченко. У дьячка.............................141
А. Чехов. Не судьба!..............................142
А.	Куприн. Анафема (отрывок из рассказа)..........145
В.	Харазов. Трудная весна Витаутаса Старкуса .	.	.	.148
М. Герчик. Ветер рвет паутину (отрывки из повести)	.	.	.	152
Э. Багрицкий. Смерть пионерки.....................162
А. Безыменский. О всемогущем, что зря воспет, о везде-
сущем, которого нет..............................167
С.	Латышевич. Украденное детство (в сокращении)	.	.	.	177
КНИГА ЮНОГО АТЕИСТА
ПРОЗА, ПОЭЗИЯ
Составителя:
Анатолия Михайлович Мицкевич
Радислав Васильевич Яадольский
Для среднего и старшего школьного возраста
Редактор М. А. Зелепкова. Художники Н. И. Байрачный. М. В. Чудников.
Худолсественный редактор В. И. Клименко. Технический редактор Н. П. До-
саева. Корректор А. К. Юшина.
ИБ № 4
Сдано в набор 12.03.84. Поди, к печати 14.01.85. АТ 07001. Формат 84ХЮ8,/з2-
Бумага тип. № 2. Гарнитура школьная. Высокая печать с ФПФ. Усл. печ. л.
10,08. Усл. кр.-отт. 10,08. Уч.-изд. л. 10,39. Тираж 50 000 экз. Зак. 204. Цена 70 к.
Издательство «Юнацтва» Государственного комитета БССР по делам изда-
тельств, полиграфии и книжной торговля. 220600, Минск, проспект
Машерова, 11.
Минский ордена Трудового Красного Знамени полиграфкомбннат МППО
им. Я. Коласа, 220005, Минск, Красная, 23.