/
Tags: история древний и античный мир вестник древней истории
Year: 1954
Text
ВЕСТНИК
ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
АКАДЕМИИ НАуК СССР
1954
АКАДЕМИЯ НАУК СОЮЗА ССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
ВЕСТНИК
ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ
3(49)
ЖУРНАЛ ВЫХОДИТ ЧЕТЫРЕ РАЗА В ГОД
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР
МОСКВА • 1954
ВЕЛИКИЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ
(К 2400-летию со дня рождения Аристофана)
По решению Всемирного Совета Мира в 1954 г. отмечается 2400 лет
со дня рождения великого греческого комедиографа Аристофана,
чье творчество давно уже принадлежит всему прогрессивному человече¬
ству.
«У народов есть общее достояние, каким являются великие произве¬
дения науки, литературы и искусства, сохраняющие в течение веков
отпечаток гения,— писал в обращении к народам мира от 19 февраля
1952 г. председатель Всемирного Совета Мира Фредерик Жолио-Кюри.
Это культурное наследие является для человечества неиссякаемым источ¬
ником. Оно позволяет людям различных эпох узнавать друг друга, улав¬
ливать в настоящем связывающую пх нить. Оно открывает перед ними
перспективы всеобщего согласия и понимания. Оно ежеминутно утверж¬
дает в них веру в человека в момент, когда более, чем когда-либо необ¬
ходимо взаимопонимание» («Правда», 22 февраля 1952 г.).
В сокровищнице мировой культуры, в которую народ древней Греции
внес величайший вклад, достойное место принадлежит Аристофану. Спе¬
цифический характер комедийного театра Аристофана, сделавший
затруднительным понимание его творчества в поздней античности и в сред¬
ние века, не мог затмить славы одного из величайших художников древ¬
него мира. Уже в эллинистическую эпоху наследие его тщательно соби¬
рается и комментируется александрийскими филологами. Для Горация
имя Аристофана служит символом бичующей сатиры; на рубеже нашей
эры поэт-эпиграмматист Антипатр Фессалоникский восхищается величием
ума Аристофана и его глубочайшим проникновением в дух Эллады; Ци¬
церон и Квинтилиан находят в нем необычайное изящество и красоту
стиля. Немало потрудились над сохранением я истолкованием текста
Аристофана византийские комментаторы X—XII вв. В эпоху Возрож¬
дения горячими поклонниками жизнеутверждающего, пронизанного на¬
родным юмором таланта Аристофана выступают Рабле и Эразм Роттер¬
дамский; древний комический поэт находится в числе любимых авторов
обитателей «Утопии» Томаса Мора.
Вдохновленный Аристофаном, Расин создает комедию «Сутяги»; Филь¬
динг переводит «Плутос» и стремится в своем творчестве продолжить
традицию «неподкупно строгого барда» древней сатиры. Лессинг обра¬
щается к творчеству Аристофана, размышляя над проблемами типизации
образа в драматическом искусстве; Гете с увлечением переделывает
для театральной постановки аристофановскую комедию «Птицы» и вни¬
мательно следит за всеми новыми работами, касающимися Аристофана,
4
ВЕЛИКИЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ
за появляющимися переводами его комедий; великий поэт-демократ
Г. Гейне гордится тем, что он унаследовал лиру Аристофана. В эпоху кри¬
зиса буржуазной цивилизации Ромэн Роллан мечтает о создании сатириче¬
ских пьес «в духе Аристофана», чтобы заклеймить буржуазное правосудие
в образе легкомысленной и ветреной Дикэ, содержанки короля Мидасаг
и разоблачить лицемеров, фигляров и дельцов, стремящихся пожи¬
виться за счет революционной активности масс.
Борьба за творческое наследие Аристофана занимает важное место
в русской литературно-критической и эстетической мысли в течение всей
первой половины XIX в. В то время как представители верноподданниче¬
ской идеологии, возглавляемые реакционным поэтом князем Шаховским,
стремились использовать комедии Аристофана для защиты устоев самодер¬
жавия, для борьбы с республиканскими общественными идеалами рево¬
люционной части дворянства, передовая эстетическая мысль в лице Го¬
голя и Белинского отстаивала прогрессивные стороны в творчестве Ари¬
стофана, отмечая его народный характер, сознательное участие поэта
в общественной жизни своего времени. На всем протяжении своей лите¬
ратурно-критической деятельности Белинский неизменно характеризо¬
вал Аристофана как «последнего великого поэта древней Греции», помещая
его имя в ряду имен величайших художников всех времен и народов.
Чернышевский и Добролюбов, развивая мысли, высказанные Белин¬
ским, в свою очередь ёысоко оценивали творчество древнего поэта, осо¬
бенно подчеркивая «высокое значение комедий Аристофана» с точки зре¬
ния заложенного в них глубокого общественного содержания и боевой
политической целеустремленности.
Большое значение для ознакомления широких читательских кругов
с творчеством Аристофана имели переводы его комедий на русский язык,
неоднократно издававшиеся в прозе и стихах за последние полтора сто¬
летия. За это время были опубликованы пять различных переводов ко¬
медии «Лягушки», по четыре — «Облаков» и «Фесмофориазус»; осталь¬
ные комедии появлялись в разных переводах по два-три раза, не считая
полного прозаического перевода всех комедий, изданного в 1897 г. В. Теп¬
ловым. Многие из этих переводов до сих пор не утратили значения. К их
числу относятся прежде всего исключительно точные и продуманные про¬
заические переводы И. Муравьева-Апостола («Облака», 1821 г.), К. Ней-
лисова («Лягушки», 1887 г.), П. Никитина («Фесмофориазусы», 1917 г.),
а также выразительные в художественном отношении переводы Н. Кор¬
нилова («Осы», 1900 г. и «Фесмофориазусы», 1916 г.).
После Великой Октябрьской ‘революции, когда произведения клас¬
сиков мировой литературы стали выходить у нас массовыми тиражами,
был впервые издан полный стихотворный перевод на русский язык всех
комедий Аристофана, выполненный размером подлинника (1934 г.). В на¬
стоящее время выходит второе полное советское издание произведений ве¬
ликого комедиографа.
Можно привести еще много примеров, свидетельствующих о том,
какое место занимает в мировой культуре творческое наследие Аристо¬
фана. Наряду с этим история изучения Аристофана специалистами-ан-
тичниками различных стран демонстрирует величайшую плодотворность
международного сотрудничества научных сил в течение многих столетий.
Первое издание греческого текста Аристофана было выпущено в 1498 г.
венецианцем Альдом Мануцием. Большое внимание уделяли изучению
Аристофана немецкие гуманисты Меланхтон и Никодим Фришлин, ан¬
глийские филологи Бентлей и Порсон. Если же говорить о последнем
столетии, в течение которого классическая филология оформилась как
самостоятельная область науки, то современное состояние наших знаний
К 2400-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ АРИСТОФАНА
5
об Аристофане и обо всем жанре древнеаттической комедии невозможно
представить без вклада, внесенного ^ науку в результате совместных уси¬
лий крупнейших ученых Европы и Америки. Каждому специалисту из¬
вестны превосходные издания Аристофана, выпущенные голландцем Ван-
Левеном, англичанином Блэдсом, французом Кулоном, аристофановские
схолии, изданные Дюбнером, а затем Резерфордом, своды фрагментов
древних комиков, собранные немецкими филологами Мейнеке и Коком
и польским ученым Демьянчуком, исследования папирусных фрагментов
древней комедии, принадлежащие перу немецкого ученого Керте, и мно¬
гочисленные статьи бельгийца Гуссенса, не говоря уже о работах других,
менее известных тружеников классической филологии.
Богатую и плодотворную традицию имеет изучение Аристофана в Рос¬
сии. Еще в 1849—1850 гг. в журнале «Отечественные записки» была напе¬
чатана большая работа Б. И. Ордынского «Аристофан». В этом произ¬
ведении, положительно оцененном еще в рукописи Герценом, а после
опубликования — Чернышевским, впервые в мировой науке был постав¬
лен вопрос о крестьянской идеологии Аристофана, о сознательной обще¬
ственной направленности его комедий. При всей ограниченности истори¬
ческих и эстетических воззрений Ордынского, не сумевшего подняться
до уровня материалистической эстетики Белинского и Чернышевского,
его работа была значительным событием для своего времени.
В дальнейшем, по мере все большей дифференциации филологической
и цсторической отраслей некогда единой «науки о древности», в России,
как и в Западной Европе, творчество Аристофана становится предметом
специального изучения как филологов-классиков, так и историков-ан-
тичников. При этом в области классической филологии русскому ари-
стофановеденню принадлежат крупнейшие заслуги. Достаточно упомя¬
нуть здесь напечатанные в начале 80-х годов прошлого века работы
П. В. Никитина, посвященные истории драматических состязаний в Афи¬
нах, в которых русский исследователь на 15—20 лет опередил выводы,
достигнутые в начале XX в. Ад. Вильгельмом и Кэппсом. Огромное зна¬
чение для изучения структуры аристофановских комедий имели иссле¬
дования Ф. Ф. Зелинского, давшие толчок соответствующим работам
Мазона и Корнфорда. Высокую оценку мировой научной обществен¬
ности получили работы старейшего советского филолога-антич-
ника С. И. Соболевского, посвященные детальному и всестороннему
изучению синтаксиса Аристофана. Необходимо также отметить присталь¬
ное внимание, с которым русские исследователи критически оценивали
новые работы зарубежных ученых.
Наиболее сложным вопросом в изучении Аристофана, с которым осо¬
бенно близко пришлось соприкоснуться историкам, оказался вопрос об
определении социальной направленности его творчества. В русской науке
М. С. Куторга, стремясь к объективной оценке деятелей радикальной де¬
мократии, первым охарактеризовал Аристофана как сторонника аристо¬
кратии. Эта точка зрения, вызванная необходимостью дать правильную
характеристику афинской демократии последней четверти V в. до н. э.,
но по отношению к Аристофану совершенно ошибочная, оказалась очень
устойчивой в исторической науке. Ее высказывал неоднократно В. П. Бу-
зескул, и уже в советское время А. И. Тюменев, А. В. Мишулин, В. С. Сер¬
геев (в последнем прижизненном издании его «Истории древней Греции»).
Иной взгляд на Аристофана был сформулирован в дореволюционной
русской исторической литературе В. А. Шеффером, который еще в 1891 г.
в своей известной работе «Афинское гражданство и народное собрание»
охарактеризовал Аристофана как защитника землевладельцев средней
руки, противника олигархии и охлократии. К этому выводу присоеди¬
6
ВЕЛИКИЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ
нился впоследствии Ф. Г. Мищенко (предисловие к переводу «Ос», Ка¬
зань, 1900).
Что касается западноевропейской буржуазной классической филоло¬
гии, то она, несмотря на достигнутые ею значительные результаты в из¬
дании, комментировании и филологической критике текста, не смогла
дать всесторонней оценки деятельности Аристофана. Буржуазные
ученые старались не столько выяснить социальную позицию Аристо¬
фана как активного участника общественной жизни своего времени,
сколько стремились доказать невозможность самой постановки подоб¬
ного вопроса в отношении комического писателя вообще.
Политические симпатии и антипатии Аристофана они склонны отно¬
сить не столько за счет его личных убеждений, его социальной ориента¬
ции, сколько за счет специфики самого жанра,—поскольку-де комедия по
самой природе своей призвана осмеивать существующее положение вещей,
постольку она становится в оппозицию к радикальной демократии и про¬
тивопоставляет ей в качестве абстрактного идеала «доброе старое время».
Подобная точка зрения, особенно широко распространенная в буржу¬
азной классической филологии на Западе и в наше время, низводит Ари¬
стофана до положения беспринципного пересмешника, балаганного шута,
лишает его творчество социальных корней. Именно в таком роде напи¬
сана, например, книга об Аристофане Дж. Мэрри, всячески пытающегося
доказать, что Аристофан являлся не боевым, политически мыслящим
поэтом, а милым весельчаком, который особенно весело потешался над
людьми, вызывавшими у него симпатию, например, над Сократом и Эв¬
рипидом. Всячески затемняют классовый характер творчества Аристо¬
фана и такие буржуазные ученые, как Гомм, Эренберг, Эд. Мейер, Ви-
ламовиц-Меллендорф, Зюс и др., не умеющие или не желающие рас¬
сматривать литературу как форму общественного сознания людей, не
отделимого от их классового положения в обществе. Даже книга М. Кру азе
«Аристофан и партии в Афинах», одно название которой обязывало ав¬
тора ко многому, написана, в сущности, только для того, чтобы доказать,
что Аристофан не принадлежал ни к какой политической группировке и не
имел никаких определенных политических симпатий.
Однако передовые ученые в буржуазных странах сейчас все ближе
подходят к марксистской оценке творчества Аристофана. Среди них
в первую очередь следует назвать прогрессивного швейцарского антич-
ника Андрэ Боннара, который стремится активно использовать гуманисти¬
ческие традиции античной культуры в борьбе против упадочнических на¬
правлений современной буржуазной литературы и критики.
Советские ученые исходят в своей оценке идейного содержания твор¬
чества Аристофана прежде всего из единственно научного, марксистско-
ленинского понимания сущности афинской рабовладельческой демократии,
которая всегда была демократией для меньшинства, эксплуатировавшей
массы рабов и союзников, достаточно разнородной по своему со¬
ставу. Ее верхушку составляли крупные рабовладельцы, хозяева
рабских мастерских, наподобие Клеона, Гипербола или Клеофонта,
но в нее входили и ремесленники, чей труд применялся в городском стро¬
ительстве, предпринятом Периклом, и средние землевладельцы, собствен¬
ники небольших участков, виноградари и маслоделы, и городская бед¬
нота, добывавшая средства для пропитания поденным трудом. Только
в течение очень непродолжительного времени, приблизительно от 449 г.
(Каллиев мир) до 431 г. (начало Пелопоннесской войны), противоречивые
социальные и экономические интересы этих групп свободных граждан
уживались совместно, скрепляемые потоком союзнических взносов и
морской гегемонией Афин. Пелопоннесская война, нарушив призрачное
К 2400-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ АРИСТОФАНА
7
равновесие сил, привела к резкому обострению всех противоречий внутри
самой афинской демократии.
Отражение этой социальной борьбы в творчестве «отца комедии» Ари¬
стофана придало его комедиям политическую силу и классовую заострен¬
ность. Девять из одиннадцати дошедших до нас комедий Аристофана отно¬
сятся к различным периодам Пелопоннесской войны. Естественно, что
отношение поэта к вопросам войны и мира дает очень важный критерий
для характеристики его политических взглядов. Аристофан оценивает
войну как бедствие для сельского населения Аттики. Он настаивает на
скорейшем заключении мира именно потому, что, с его точки зрения,
война приносит разорение рядовым афинским землевладельцам, а нажи¬
ваются на ней корыстные демагоги. В «Ахарнянах», «Всадниках», «Мире»
Аристофан рисует заманчивые картины мирных удовольствий, чтобы от¬
резвить все еще слишком пылких сторонников войны.
Аристофан при этом ориентируется именно на мелкого землевладельца,
а вовсе не на олигархов или «золотую» молодежь.
Из того, как ставятся и решаются Аристофаном проблемы войны и
мира, отчетливо видна связь его творчества с идеологией аттических зем¬
левладельцев. Поэтому не случайно афинский крестьянин является цен¬
тральной фигурой большинства аристофановских комедий — от старика-
поселянина в «Пирующих» (427 г.) до Хремила в «Богатстве» (388 г.).
По своему имущественному положению—это мелкий или средний аттиче¬
ский землевладелец, который имеет несколько рабов, но зачастую и сам
трудится в поле и в саду. Противоречивость в социальном положении
аттического крестьянина — одновременно и рабовладельца и тружени¬
ка — определяет и отношение Аристофана к состоянию афинской демо¬
кратии в эпоху Пелопоннесской войны.
Так, с одной стороны, Аристофан целиком принимает завоевания афин¬
ской демократии первой половины V в. Он прославляет доблесть и пат¬
риотизм поколения «марафономахов» за то, что оно своими подвигами
обеспечило расцвет демократических Афин и их право на гегемонию в гре¬
ческом мире. В связи с этим Аристофан нигде не выступает против эксплу¬
атации афинских союзников. Если он и критикует отдельных корысто¬
любивых демагогов и стратегов за вымогательство у союзников, то только
потому, что полученные таким путем деньги поступают, по его мнению, не
в государственную казну, а в карманы частных лиц. Точно так же Аристо¬
фан считает неизбежным и необходимым применение рабского труда,
нигде не протестует против тяжелого положения рабов, против применяе¬
мых к ним наказаний и пыток. У Аристофана не трудно обнаружить ту
же точку зрения на право афинян эксплуатировать рабов и союзников,
которой придерживались самые радикальные слои афинской рабовла¬
дельческой демократии.
С другой стороны, Аристофан беспощадно бичует те проявления сов¬
ременной ему афинской демократии, которые идут вразрез с идеологией
землевладельца-труженика. Главный объект его нападок — ораторы и
демагоги, которых поэт наделяет самыми отвратительными чертами,
причудливо сплетая чисто фольклорную гиперболизацию с политической
издевкой. Они неизменно характеризуются как негодяи и мошенники,
которые воспользовались военной сумятицей для того, чтобы затума¬
нить сознание народа и в такой обстановке совершать свои гнусные
дела. Они действуют при помощи обмана и низкой лести, прикрывая
ими свою алчность, корыстолюбие, казнокрадство и взяточничество.
Наряду с демагогами Аристофан критикует и других выборных пред¬
ставителей народа, которые используют свое. общественное положение
в ущерб государству. В этой связи критику со стороны коме-
8
ВЕЛИКИЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ
дии, как и в других случаях, вызывает неравномерное распределение на¬
родного дохода, при котором наживаются демагоги и казнокрады.
Что касается отношения комедии Аристофана к афинским олигархам,
то из анализа политической направленности «Всадников», «Лисистраты»
и «Лягушек» можно сделать вывод, что Аристофан на протяжении всей
своей деятельности не имел ничего общего с антидемократическими поли¬
тическими тенденциями афинских олигархов. А в период 412—411 гг.
Аристофан беспощадно клеймит олигархов, разоблачает их корыстолюбие
и безразличие к судьбе родной страны.
Именно обличение плутократии, подкупности, торгашества, парази¬
тизма и других симптомов разложения афинской демократии составляет
прогрессивное значение комедийного театра Аристофана, делает народным
творчество поэта.
Блестящий мастер сатиры, Аристофан создал художественные типы,
сохраняющие обличительную силу и в наше время. Советские чи¬
татели чтут Аристофана, поэта-борца, поэта-публициста, смелого об¬
личителя эксплуататоров, казнокрадов, взяточников.
Вместе с тем наследие древнего комедиографа продолжает сохранять
огромное познавательное и научное значение. Как выясняется из работ
советских античников, можно говорить о крестьянской ориентации не
только творчества Аристофана, но и всего жанра древнеаттической ко¬
медии. Благодаря этому историческая наука получает в свое распоря¬
жение исключительно важный источник для определения социальной
позиции аттического крестьянства, представлявшего «экономическую
основу классического общества в наиболее цветущую пору его существо¬
вания» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVII, стр. 368, прим. 24.)
Древнеаттическая комедия — источник специфический, но достав¬
ляемые ею сведения, в сочетании с сообщениями Лисия, Ксенофонта,
Фукидида и аттическими надписями, представляют материал, далеко
еще не использованный в полной мере в советской исторической науке.
Античники-литературоведы должны вскрыть эстетические законы об¬
разного осмысления действительности, приемы типизации и заострения
образов, составляющие неповторимое художественное своеобразие твор¬
чества «отца комедии». Задача эта тем более актуальна, что в буржуаз¬
ном литературоведении она не только не решалась, но по существу никогда
и не ставилась.
Советская наука в состоянии выполнить задачи, стоящие перед ней
в области изучения Аристофана и древнеаттической комедии. Она опи¬
рается на величайшее достижение человеческой мысли, революционную
теорию познания и переустройства общества — марксизм-ленинизм.
Дело только в том, чтобы творчески применять марксистскую мето¬
дологию в условиях совместной дружной работы и взаимопомощи
специалистов различных отраслей науки об античности, в обстановке
благожелательной, но строгой и принципиальной критики и самокритики.
В. Н. Ярхо
КОМЕДИЯ АРИСТОФАНА И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ
(Я вопросу о социальной позиции аттического крестьянства)
В советской научной литературе все более прочно устанавливается
взгляд на Аристофана как на выразителя социальных устремлений
аттического крестьянства. К мнению литературоведов, большинство из
которых давно стоит на этой точке зрения1, начинают присоединяться
историки1 2, еще сравительно недавно желавшие видеть в Аристофане
идеолога аристократов или хотя бы умеренных олигархов 3. Как ни важно
определение социального лица Аристофана для истории античной лите¬
ратуры, оно имеет еще особое значение для истории социальных отноше¬
ний в Афинах времени Пелопоннесской войны: древнеаттическая комедия
в целом и творчество Аристофана в особенности едва ли не единственный
литературный источник, в котором наиболее полно и непосредственно,
хотя и в очень специфической форме, отразилась социальная позиция
афинского крестьянства в последней трети V в. до н. э. Всестороннее осве¬
щение этой темы представляется невозможным в пределах журнальной
статьи. Поэтому ниже будут прослежены только наиболее существенные,
на наш взгляд, аспекты взаимоотношений между аттическим крестьян¬
ством и афинской демократией в той мере, в какой это отражено в коме¬
диях Аристофана.
Необходимо, прежде всего, уточнить социальную характеристику того
афинского крестьянина, который является центральной фигурой боль¬
шинства аристофановских комедий.
По своему месту жительства и имущественному положению этот герой
Аристофана по большей части обитатель маленького местечка, незамет¬
1 С. И. Р а д ц и г, История древнегреческой литературы, М.—Л., 1940, стр. 246,
252; И. М. Тройский, История античной литературы. Л., 1946, стр. 160; «Антич¬
ная литература» под ред. Н. Ф. Д е р а т а н и, М., 1940, стр. 20; ИГЛ, т. I, стр. 470—
473; БСЭ2, т. 3, 1950; ВДИ, 1947, № 2, стр. 28 сл. Впервые в русском (и мировом) лите¬
ратуроведении мысль о крестьянском мировоззрении Аристофана была высказана еще
в 1849—1950 гг. Б. И. О р д ы н с к и м («Отечественные записки», 1849, январь, отд. II,
стр. 12—17; 1850, июнь, отд. II, стр. 123—124).
2 В. С. Сергеев, История древней Грепии, под ред. Н. А. Машкина и А. В.
Мишулина, изд. 2-е, исправл. и дополн., 1948, стр. 302. В дореволюционной рус¬
ской историографии этой точки зрения придерживался В. А. Шеффер, Афин¬
ское гражданство и народное собрание, т. I, М., 1891, стр. 159 сл.
3 А. И. Тюменев, Очерки экономической и социальной истории древней
Греции, т.П, Игр., 1922, стр. 168; В.С. Сергее в, История древней Греции,
изд. I, М., 1939, стр. 219; А. В. М и ш у л и н, Античная история Греции и Рима,
М., 1944, стр. 101.
10
В. Н. ЯРХО
ной деревеньки — какой-нибудь Афмонеи (Рах, 190), Холлиды (Ach.,
406), Кикинны (Nub., 210), Конфилы, Флии (Vesp., 233), Пеониды
(Lysistr., 852). Он привык к своему селу, к своим овцам, пчелам,
оливкам, виноградникам1. Хозяйство его носит ярко выраженный
натуральный характер (Ach., 33—36). Крестьяне в «Мире» вспоминают, что
в счастливые довоенные годы они пережили «много сладостного, милого
и лишенного расходов (ocoa-jcava)» (Рах, 593—594). Ари-
стофановский землевладелец — отнюдь не самый зажиточный из той ка¬
тегории афинских земельных собственников, которые могут сами обес¬
печить себя гоплитским вооружением: богатый гоплит обычно берет
с собой в поход слугу для несения поклажи (Thuc., Ill, 17, 3), аристофанов-
скому крестьянину приходится тащить ее самому (Рах, 1128—1129). Во¬
обще мы никогда не слышим в комедии о большом числе рабов у аристо-
фановского земледельца. Называются обычно только одно-два имени:
в фаллической процессии Дикеополя принимает участие один раб; два
раба месят навоз для жука, на котором собирается лететь Тригей; один
раб, Карион, сопровождает повсюду Хремила, и о других ничего не слыш¬
но; наконец, в песне хора из «Мира» (1140—1160) описывается обраа
жизни, более или менее типичный для аристофановского земледельца,—
и здесь мы узнаем только о двух рабах. Аристофановский ^есор^ос —
это мелкий аттический землевладелец, обладатель небольшого участка,
разделанного большей частью под оливки, виноградники и фруктовый
сад. Небольшая запашка под ячмень или пшеницу, конечно, не исклю¬
чается (ср. хотя бы Рах, 1141—1142, где речь идет об озимом посеве).
Дикеополь или Тригей — это не ксенофонтовский Исхомах, обладатель
большого имения, которым он распоряжается через управляющего. Нет,
он работает сам и в поле и в саду,— и поэтому он честный труженик,
психологии которого чужда расточительность, распущенность нравов,
всякие аферы и жульнические проделки.
Но нельзя ни на минуту забывать, что в то же время аттический крестья¬
нин — рабовладелец и гражданин рабовладельческой респуб¬
лики. Это выражается не только в том, что он лично эксплуатирует труд
рабов —пусть даже только одного или двух. Это выражается еще и в том,
что в государственную казну, как один из ее источников, поступают доходы
от Лаврийских серебряных рудников, где в невыносимых условиях работают
рабы; в том, что форос, который поступает в Афины, есть не что иное, как ре¬
зультат эксплуатации рабов союзниками Афин, которые поэтому дерут со
своих рабов две шкуры вместо одной; в том, что на эти деньги государство
устраивает пышные празднества, строит храмы, воздвигает статуи; в том,
наконец, что сам Стрепсиад или Филоклеон, Тригей или Дикеополь может
в любой момент избить своего раба, сослать его на мельницу, в каменолом¬
ни, в рудники.
Хотя ни в одной из комедий Аристофана не ставится в полном объеме
проблема рабства, можно составить себе все же довольно отчетливое пред¬
ставление об отношении поэта к этим вопросам. То, что действующие лица
его комедий пользуются услугами рабов, это само собой разумеется. Даже
у Праксагоры («Экклесиазусы»), несмотря на введенное ею же обобще¬
ствление имущества, сохраняется служанка. Что же касается обращения
хозяев со своими рабами, то мы без конца слышим о побоях и пытках
(Vesp., 435, 440, 449—451; Рах, 451—452; Ran., 618—621). Правда, Стреп¬
сиад вынужден признать, что война сильно пошатнула авторитет господ¬
ской власти: «Пропади ты пропадом, война, по многим причинам! — вос¬
клицает он в сердцах.— Мне нельзя даже наказать моих рабов» (Nub.,
1 Ach., 33—36; Nub., 43—45, 47, 50; Pax, 1159—1171 и др.
КОМЕДИЯ АРИСТОФАНА И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ
11
6—7): озлобленный раб, того гляди, убежит1 или, того хуже, подведет
своего хозяина под какое-нибудь опасное судебное дело (Lysias, VII, 16,
35; III, 33; IV, 12, 15; V, 3).
Аристофан, разумеется, нигде не порицает применения побоев и пыток
по отношению к рабам. Зато каким негодованием кипит Дионис при мысли,
что Ксанфий — раб и пройдоха — мог бы лежать на милетских коврах
в обнимку с танцовщицей, да еще попытался бы бить Диониса, наряжен¬
ного рабом (Ran., 543 слл., ср. 531)!
Не случайно Эсхил у Аристофана считает Эврипида достойным смерти
за то, что он осмелился вывести на сцене раба наравне с господином (Ran.,
949—951): между афинской демократией для свободных граждан и приз¬
нанием за рабом права на человеческое существование — непроходимая
пропасть. Это право признавалось за рабом только в том случае, когда
ему оказывалась честь умереть за государство рабовладельцев. Так, на¬
кануне битвы при Аргинусах в афинское войско были мобилизованы ме¬
теки и рабы. Это событие нашло отражение в «Лягушках», где, между про¬
чим, Харон отказывается переправлять в подземное царство раба, если он
«не сражался на море за собственную шкуру» (тгзрс tcov xpswv — Ran.,
190—191). Аристофан целиком одобряет это мероприятие, хотя его и ко¬
робит, что после первого же морского сражения рабы оказались на рав¬
ных правах с господами (Ran., 693—696).
Рабовладельческий характер мышления Аристофана, его героев и его
зрителей совершенно очевиден, и меньше всего приходится ожидать от
Аристофана критики по адресу афинского государства как государства
рабовладельческого.
Но чем же вызваны нападки Аристофана на современное ему государ¬
ственное устройство? Не тем ли, что оно является демократиче¬
ским?
Как видно из начала парабасы «Ахарнян» (ст. 630—632), еще при жиз¬
ни Аристофана поэту приходилось отводить от себя обвинения в антиде¬
мократической направленности его пьес. И в новое время беспощадная
сатира на Клеона и других вождей агрессивных кругов афинской демокра¬
тии долгое время служила главным аргументом в руках тех исследова¬
телей, которые склонны были приписывать Аристофану олигархическую
идеологию. Следует, однако, разобраться в том, в каких условиях возни¬
кают нападки Аристофана на демагогов и к чему сводятся его обвинения.
Речь идет, разумеется, не о том, в какой мере эти обвинения соот¬
ветствуют действительности: на ярко тенденциозном, гиперболическом
образе Пафлагонца можно видеть, какие явления политической жизни Афин
вызывают негодование аттического земледельца. Причину всех недостат¬
ков современной ему афинской демократии Аристофан видит в войне,
в безвыходном положении аттических крестьян, потерявших свои участки
и доверившихся демагогам в надежде на получение пропитания. С точки
зрения Аристофана, обман народа является основным средством демаго¬
гов удержаться у власти. Вся их деятельность представляется как сплош¬
ная вереница обмана, хитростей, лукавства, грубой лести и тому по¬
добных методов1 2. Любимый глагол поэта, которым он характеризует вза¬
имоотношения народа и демагогов,— !£атсата\> (Equ., 48,809, 1103, 1117,
1224, 1345, 1357; Vesp., 282, 901). Добавим к этому &o)7reusiv и xoXaxeusiv
(Equ.? 48, 1116), xaxoqeXav (713), paxxav (62,396), а также ха\>ш и его
1 Equ., 21 слл.;Рах, 451—452; ср. X е n.,Memor., II, 10, 1—2; Thuc., I, 139, 2.
Так оно и случилось во время сицилийской экспедиции и после захвата спартанцами
Декелей (Thuc., VII, 13, 2; 27; X е n., Vectig., IV, 26).
2 Ср. Lysias, XX, 20 — в неразумных решениях виноват не народ, а обма¬
нувший его демагог—6 е£a7rocTd>v
В. Н. ЯРХО
12
производные. Так, 7 народ, благоразумный у себя дома, теряет способ¬
ность рассуждать здраво, как только он попадает на Пникс и, разинув
рот (xex'yjvsv), слушает речи ораторов. Сама популярность демагогов объ¬
ясняется тем, что народ, разинув рот (xs^r'vTj), внимает их обещаниям,
ожидая получить материальную поддержку в бедственном положении.
За это и город Афины удостаивается иронического названия Ke^vattov
rcoXt<; — «город зевак» (Equ., 752—755, 804, 1262), а афиняне — бранной
клички «зевак», «растяп», «раззяв» (^ащютгрсохтос, xaovosroXiTat—104, 106, 635).
В свою очередь, демагоги и ораторы e^aaxouaiv— «насмехаются, скалят
зубы» над простодушными гражданами1.
Итак, Пафлагонец-Клеон прежде всего обманщик и льстец1 2.
Все эти качества, неприглядные сами по себе, служат демагогу для
главной цели — обогащения и наживы. Пользуясь тем, что народ «вось¬
мую зиму живет в бочках, в норах, в башенках», Клеон усыпляет его
великодержавными обещаниями, а сам между тем запускает руку в го¬
сударственную казну (Equ., 792—793, 801—803). Алчность и корысто¬
любие, казнокрадство и взяточничество всех демагогов, а особенно Кле¬
она, составляют постоянный предмет нападок Аристофана. Клеон харак¬
теризуется как aprcafc (Equ., 137; ср. 205, 802)—«прорва» (xap^froiv
артгофq<; — 248), хХетгтг^ — вор3. Клеон хвастается тем, что он указал
народу на новые источники 1 доходов, широко употребляя доносы, кон¬
фискации4, обложения городов и т. п. (Equ., 774—776, 798). На это
Колбасник возражает, что Клеон заботится не о благе народа, а о том,
чтобы ему самому было удобнее под прикрытием войны расхищать казну
и вымогать взятки у союзников, пока народ не замечает его мошенни¬
честв и, теснимый нуждой, рад получать подачки (Equ., 801- 804).
Вообще рассуждения о том, как демагоги наживаются за счет союзников,
шантажируя местных богачей, в то время как народу от этого не оста¬
ется даже объедков, достаточно часты у Аристофана5 6.
В другом случае (Equ., 824—829) Клеон обвиняется в том, что он
за большие взятки укрывает или обеляет должностных лиц, виновных
в каком-либо преступлении. Вместо того чтобы внести соответствующий
штраф в казну, эти лица предпочитают подкупить Клеона, о котором
говорится, что он «нализался конфискованного имущества» (Equ., 103).
Народ опять же ничего не получает. Наконец, тремя стихами ниже
Клеону предъявляется уже совершенно абсурдное обвинение в том, что
он получил взятку более чем в 40 мин от митиленян (Equ., 832—835).
Это, повидимому, совершенно не вяжется с позицией Клеона в митилен¬
ском вопросе. Хотя и здесь древние комментаторы предложили свое тол¬
кование (Lucian., Timon, schol., 30), но надо признать, что Аристофан по¬
просту прибегает к очередной инсинуации против своего противника.
Алчность и корыстолюбие демагогов становятся у Аристофана пред¬
метом поговорок, проклятий, каламбуров. Так, Колбасник говорит о
Клеоне, что он, «вбежав в пританей с пустым брюхом, выбегает обратно
с наполненным» (Equ., 280—281). На стяжательство Клеона намекает
игра слов в ст. 79: раб говорит, что у Клеона т<3 x£V AItojXou:, ovou;
1 Vesp., 721,1007; cp. Equ., 1312. Cp. Plutarch., Solo, 30; D i о g. Laert-,
1,52, по другому чтению—xoucpot;.
2 Equ., 48 и 890; cp. 396, 633, 713, 789, 859, 1031—1032.
3 Equ., 296, 1127, 1147, 1149, 1224; Nub., 591; Vesp., 759, 927, 1227; Pax, 652.
4 Жалобы на корыстные цели демагогов при конфискации имущества ср.
Lysias, XVIII, 16, 17, 20; XIX, 51, 57; XXV, 26; XXVII, 1, И; XXX, 22. При
этом Лисий, несколько идеализирующий афинскую демократию, старается смяг¬
чить эти упреки — XIX, 49.
6 Vesp., 668—679, 895 сл., 903 сл.; Рах, 639—648.
КОМЕДИЯ АРИСТОФАНА И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ
13
8’lv KXom8c3v — «руки в стране этолийцев, а ум — в деме Клопидов». Схо¬
лиаст не без основания видит в «этолийцах» намек на глагол а!тео) —
«требую» (ср. ст. 66), а в Клопидах—переделку названия аттического
дема Кропиды, чтобы получилось слово, производное от хХо>ф— вор1.
Аналогичными чертами наделяет Аристофан и других политических
деятелей «радикальной демократии». Так, в «Осах» под видом пса Лабета
изображен стратег и демагог Лахет — льстец и обманщик (ст. 901), самый
корыстолюбивый и прожорливый из всех псов (ст. 923, 953), который
один сожрал сицилийский сыр, не поделившись с моряками и судьями
(ст. 836—838, 908—911). В той же комедии раб видит во сне, как де¬
магог Феор заседает в народном собрании с головой ворона (ttjv xecpaMjv
xopaxos Ix<*>v); Аристофан, разумеется, намекает здесь на алчность, прису¬
щую демагогам: сое aprcoqa amov oxwtctcov, замечает схолиаст. Тут же в
народном собрании присутствует и Алкивиад, который, картавя, говорит
вместо «0£О)рое»,—«0ео>Хо<;» и вместо хора$ — xoXal. В 0есоХо;— ясная игра
слов 'Э'зое и oXXopi, т. е. Феор достоин того, чтобы его погубили боги
(ср. 418: 08(ороо &eoiaex&pfo). Ko’XaS (льстец) в приложении к демагогу
говорит само за себя (ср. Vesp., 419, 599—600, 1240 schol.).
Известному демагогу Гиперболу, лидеру «радикальной демократии»
после смерти Клеона, Аристофан уделяет сравнительно мало внимания.
Но и в тех немногих намеках, которые разбросаны в его ранних комедиях,
Гипербол наделен типичными чертами демагога. Он изображается как
любитель судебных процессов (Ach., 846—847); крючкотворству Гипербол
научился у софистов (Nub., 874—876); он нажил себе состояние о (а тсо-
v^pfov (благодаря своей порочности — Nub., 1065—1066). Во «Всадниках»
триеры отказываются выступать в поход под начальством Гипербола, чтобы
он, возымев власть, «не начал насмехаться над государством» (ст. 1313).
Бделиклеон в «Осах» особенно доволен тем, что его отец, излечившись
от страсти к сутяжничеству, не будет больше жертвой издевательств обман¬
щика Гипербола (ст. 1007), который держал его в своей власти, прельщая
тремя жалкими оболами (ср. schol.)1 2.
Всеми этими чертами наделяются демагоги и в комедиях более позд¬
него времени. Так, в «Лягушках» (678—683, 1534) демагог Клеофонт
обвиняется в чужеземном происхождении, подобно тому, как еще в
«Ахарнянах» (517—518) Аристофан характеризовал как «чужеземцев» всех
демагогов и в том числе оратора (XaXoc; SovTj^opo;) Эвафла, сына Кефисодема
(Ach., 704—705), не говоря уже о «Всадниках», где Клеон выступает
в образе раба-варвара. В другом месте Аристофан клеймит Клеофонта
как развратника (Thesm., 805; ср. Equ., 765). Другой демагог, Архедем,
тоже является чужеземцем и отличается величайшим распутством (Ran.,
416—421). В «Лягушках» (359—360) Аристофан снова корит демагогов,
которые возбуждают граждан с корыстной целью извлечь для себя выгоду.
В «Экклесиазусах» демагоги опять названы rcovYfpol тероататои (176—177, 185),
а их советы только приносят несчастье государству (ст. 192—196).
Итак, характеристика Клеона и других демагогов у Аристофана
достаточно недвусмысленна. Можно добавить к этому нелестные выска¬
зывания поэта и о других представителях власти, использующих в ко¬
рыстных целях свое положение — о послах, наживающихся на высоких
суточных3, о пританах, вымогающих взятки у граждан4.
Все эти нападки Аристофана показывают, что его устами масса зри.
1 См. также Equ., 956 и schol.; 987—996; Nub., 591.
2 См. также Рах, 684, 921, 1319.
3 Ach., 65—76, 87, 90, 109, 114, 135, 602—606 — в последнем случае ср. игру
слов КостауеХос — вымышленное название города — с глаголом. xaTayeXav.
4 Рах, 907 сл., Thesm., 936—937; ср. Av., 1111—1112.
14
В. Н. ЯРХО
телей на праздниках Великих Дионисий или Ленеев, т. е. главным обра¬
зом крестьян, сошедшихся в город на праздник (в годы же войны крестьян¬
ство вообще составляло большинство зрителей), выражала недовольство
той формой взаимоотношений, которые сложились между большинством
демоса и богатой рабовладельческой верхушкой, тем социальным расслое¬
нием, которое подрывало экономическую основу полиса. Но наряду с этим
ни в одной комедии, ни в одном стихе Аристофан не выражает сомнения
в правильности тех основных принципов, на которых покоилась афин¬
ская демократия, как экономических, так и политических.
В политическом отношении афинская государственность основывалась
на суверенном праве народного собрания решать все дела государства.
Аристофан нигде не выступает против этой основной прерогативы демоса.
Иронические высказывания по адресу народного собрания1 направлены
только против потребительского отношения к государству; современным
ему нравам Аристофан противопоставляет высокое сознание обществен¬
ного долга, которым вдохновлялось поколение афинян, заложившее ос¬
новы демократии в эпоху греко-персидских войн (Eccl., 306—308).
В экономическом отношении могущество афинской демократии осно¬
вывалось на ее главенствующем положении в Морском союзе, на бескон¬
трольном расходовании фороса, на эксплуатации союзников. Поэтому
для понимания подлинного отношения Аристофана к афинской демократии
важно выяснить его взгляд на сущность афинской морской державы.
И вот оказывается, что комедия Аристофана выступает с положительной
оценкой таких необходимых условий существования «радикальной демо¬
кратии», как морская гегемония Афин и эксплуатация союзников.
Морское могущество Афин является предметом гордости и восхищения
поэта. Прошлое поколение одерживало победы как в пеших битвах, так и
в морском бою (Equ., 567). Точно так же «сражались на море» старики-
ахарняне, олицетворяющие весь афинский народ. А старики-гелиасты в
«Осах» вспоминают о том, как они покорили врагов, плывя к ним на трие¬
рах (т. е. направляясь в Малую Азию), и овладели многими городами мидян.
При этом участники экспедиции старались как можно лучше исполнить
свои обязанности гребцов (Vesp., 1091—1098). Из других морских сраже¬
ний прошлого упоминаются Аристофаном также осада Византия в 478 г.
и острова Наксоса в 473 г. (Vesp., 236, 355). Комедия с благодарностью
говорит о Мильтиаде, Аристиде и Фемистокле как основателях морского
могущества Афин (Equ., 1325, 813—816). При этом в заслугу Фемистоклу
ставится даже его изгнание (Equ., 819).
Дело здесь не в том, что Аристофан прославляет прошлое как анти¬
тезу настоящему: современный Аристофану флотоводец Формион возве¬
личивается наравне с MnpoH^OM(Lysistr. ,804), как образец простоты и стро¬
гости нравов, хотя блистательная победа при Навпакте была одержана
Формионом в 429 г. и, конечно, не относилась к прошлому Афин1 2.
Не относилась также к прошлому Афин и морская экспедиция против Ко¬
ринфа, предпринятая Афинами в сентябре 425 г. при участии 200 всадни¬
ков (Thuc., IV, 42). Особенно значительным военным событием эту экспе¬
дицию считать нельзя, и Аристофан упоминает о ней во «Всадниках»
(595—610) для того, чтобы сделать комплимент своим временным союз¬
никам. Но показательно, что Аристофан отмечает успех коринфской экспе¬
диции, которая могла оказаться возможной только благодаря морскому
могуществу Афин. Недаром наряду с Палладой хор во «Всадниках» при¬
зывает морского бога Посейдона, которому «любезны быстрые, принося¬
1 Ach., 598, 607; Vesp., 31—36; Eccl., 183—188.
2 Thuc., II, 84—92. При Потидее Формион командовал гоплитами — Thuc.,
I, 64-65.
КОМЕДИЯ АРИСТОФАНА И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ
15
щие награду, с выкрашенным носом триеры» (554—555), и не случайно
этот бог в настоящее время наиболее любезен из всех богов Формиону
и афинянам (Equ., 559—564).
Для характеристики отношения Аристофана к афинской морской дер¬
жаве важное значение имеет толкование двух спорных мест из его коме¬
дий — «Лягушки» (1463—1465) и «Мир» (506—507). В «Лягушках»,
1463—1465, Эсхил пророчествует афинянам, что они спасутся тогда,
tt)v pjv o4av vojjltao>ai tcov 7roXs|J*ta)v
stvai acpexepav, ttjv 8s ocesTepav t<3v rcoXsfiuDV,
■rcopov 8s тас va'iic, a^opiav 8s tov Tuopov
«когда вражескую землю будут считать своей, а свою — вражеской, ко¬
рабли — источником дохода, а доход — недостатком». Объяснение этим
изречениям дает историческая и военная обстановка в Афинах времени
Пелопоннесской войны. Известно, что по плану ведения войны, предло¬
женному Периклом, афиняне решили покинуть аттическую землю и пере¬
нести всю тяжесть борьбы на море. При этом Перикл, предусматривая
возможность вражеского нашествия, советовал в качестве контрмеры
вторгнуться в Пелопоннес с моря (Thuc., 143,4; Ps.-Xen., Ath. Pol.,
II, 16). Как видно из приведенных стихов «Лягушек», Аристофан устами
Эсхила напоминает афинянам о правильности первоначального плана веде¬
ния войны, предложенного Периклом. Но совет Эсхила считать корабли
источником дохода, т. е. уделять главное внимание укреплению морского
могущества Афин, целиком соответствует и другому наставлению Перикла,
именно — его указанию на значение для Афин мощного морского флота
(Thuc., II, 62, 3).
И в более ранних произведениях поэта, в том числе и в тех, в которых
он выступает особенно ярым противником войны, имеются те же мысли
о значении для Афин их морской гегемонии. Еще во фрагменте,
относящемся к «Пирующим», первой комедии Аристофана, содержится
высказывание, принадлежащее, повидимому, старику-отцу, не одобряю¬
щему сутяжничества своих соотечественников:
е!с тас трирец; Ss'Sv avaXovv таiha ха I та те^у),
е!<; ol avaXouv oi тсрб той та ХР7^1Аата (ФР* 220)
«Эти деньги следует тратить на триеры и городские стены — на то, на
что их тратили предки». Как видим, это наставление повторяет политиче¬
ское завещание Фемистокла (Thuc., I, 93). В «Ахарнянах» Дикеополь
называет моряков спасителями государства (асоо^оХк;) и считает бо¬
лее целесообразным платить повышенное жалованье им, чем наемникам-
фракийцам (Ach., 162—163). Схолиаст замечает по этому поводу, что в
противном случае «станет негодовать вся масса наших моряков, которые
много трудятся на триерах, а получают мало». Одной из первых мер пре¬
ображенного Демоса во «Всадниках» является полный расчет с гребцами
на военных кораблях, которым до сих пор жалованье выплачивалось не
всегда аккуратно (1366—1367). При этом Демос стыдится своих прежних
поступков, когда вместо того, чтобы тратить деньги на постройку триер,
он расходовал их на раздачи (1350—1355). Таким образом, очень показа¬
тельно, что омоложенный Демос, вернувшийся к идеалу марафонских
времен, проявляет заботу о флоте и сознает его могущество. Значение
этого обстоятельства нисколько не уменьшается от комического оформле¬
ния мероприятий Демоса (Equ., 785, 1368).
Последний совет, содержащийся во второй половине ст. 1465 — «атсор»'-
оу <А tov Tro'pov», примыкает к предыдущим и объясняется как следующим
16
В. Н. ЯРХО
1466 стихом, так и примечаниями схолиаста. В ответ на наставление
Эсхила Дионис отвечает:
еи, tuXt'v у9 6 StxaaTT]; a от a хата-irtvei jiovo<;
«Ты верно говоришь, кроме того, что один только судья это проглатывает»
(Ran., 1466). Схолиаст по этому поводу замечает: «Считать, что единствен¬
ный источник дохода — иметь как можно больше кораблей. Остальной
же доход, каков бы он ни был в пределах нашей страны (здесь следует
читать вYoo) т^<; уг^, так как тг^ уг^ не имеет никакого смысла1),
считать убытком. Таковы расходы на судей, феорикон и деньги за посеще¬
ние народного собрания. Итак, Аристофан советует все расходы по этим
статьям обратить на корабли». И приводя затем цитированный нами
ст. 1466, схолиаст добавляет: «Больших расходов стоит судейское жало¬
ванье». Если сравнить это с упомянутым упреком по адресу Демоса во «Всад¬
никах» (1350—1355) и с цитированным выше фрагментом 220 из «Пирую¬
щих», то наиболее вероятным толкованием последней строки эсхиловского
прорицания будет следующее: морское могущество Афин является дей¬
ствительным источником их благополучия, а все то, что граждане по за¬
блуждению считают для себя доходом, т. е. раздачи и плата судьям, в дей¬
ствительности ослабляет государство, так как отвлекает средства от по¬
стройки мощного флота.
В «Мире» (506—507) Гермес предлагает афинянам, если только они хо¬
тят вытащить из пещеры богиню мира, «отступить несколько к морю».
К этому месту предлагались различные толкования и привлекались уже
известные нам стихи 1465 «Лягушек» и 1350—1353 «Всадников». Схолии
дают также несколько объяснений: 1) Аристофан, помня о победе, одер¬
жанной над персами, призывает афинян заботиться о морскоц могуществе;
либо, 2) призывает освободить лаконскую землю, занятую на Пелопоннесе;
либо, наконец, 3) снять блокаду с сухопутных государств и тем прибли¬
зить конец войны. Наиболее вероятным представляется первое толкова¬
ние схолиаста, тем более, что оно подкрепляется двумя сообщениями
Фукидида (И, 13,2 и 65,7). В соответствии с этим смысл разбираемых сти¬
хов можно передать следующим образом: «Удовольствуйтесь вашей мор¬
ской державой, как она есть, и не притязайте на большее». Следовательно,
и в комедии, посвященной заключению мира, буквально за несколько
дней до его подписания, снова звучит напоминание о морском владыче¬
стве Афин.
Что касается отношения Аристофана к эксплуатации афинских союз¬
ников, то в научной литературе уже была показана ошибочность распро¬
страненной точки зрения, согласно которой Аристофан в «Вавилонянах»
выступал якобы в качестве защитника союзников1 2. Как мы уже видели,
поэт протестует не против взимания фороса, а против его несправедливого
распределения, когда львиная доля попадает в руки демагогов. Как мыс¬
лятся взаимоотношения между союзными городами и их будущим «покро¬
вителем» Колбасником, достаточно хорошо видно из ряда пассажей во
«Всадниках». Еще в прологе комедии рабы Демоса развертывают перед
Колбасником ослепительную картину его будущего могущества. Он будет
верховным владыкой (ар^е'ХаО вереницы народов, гаваней и рынков,
караванов грузовых судов, всех островов. Аппетиты рабов настолько ве¬
лики, что они даже пытаются заставить Колбасника с риском для глаз одно¬
1 С. Я. Лурье, Художественная форма и вопросы современности в аттиче¬
ской трагедии, рукопись докторской диссертации, Библиотека им. В. И. Ленина, 1943,
стр. 259—265.
2 С. Я. Лурье, Эксплуатация афинских союзников, ВДИ, 1947, № 2.
КОМЕДИЯ АРИСТОФАНА И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ
• 17
временно окинуть взором Карию и Карфаген (Equ., 163—175). Как изве¬
стно, Кария с начала Пелопоннесской войны была причислена к афинской
симмахии, но уже в 430 и 428 гг. афинянам пришлось посылать экспеди¬
ции за контрибуцией (vau; ap^opoXo^oo;), и притом безуспешные (Thuc.,
II, 69; III, 19). Что же касается Карфагена, то Аристофан, конечно,
утрирует, но не без основания, экспансионистские стремления афи¬
нян на запад (ср. у Thuc., VI, 90); идея сицилийского похода неот¬
ступно занимала умы афинян (Plutarch., Pericl., 20). Вошедший в свою
роль Колбасник в одном из пророчеств обещает, что афинский народ, вла¬
дыка земли и Красного (Эрифрейского) моря, будет судить в Экбатанах,
столице Персии, куда, очевидно, распространится его могущество (Equ.,
1088—1089). Недаром хор несколько раз (Equ., 1330 и 1333) называет
афинский народ «самодержцем и царем Эллады» (т. е. всего греческого
мира, а не одной лишь Аттики). Наконец, в стихах 839—840 предпола¬
гается, что Колбасник, став владыкой государства, с трезубцем в руках
(т. е. символом власти Посейдона над морем) станет начальствовать
над союзниками, у которых он выжмет много денег, asto)v xal тарахтев.
В этой характеристике, помимо самого факта эксплуатации союзников,
обращает на себя внимание и образ действий. Ееьсо имеет двойное значе¬
ние: 1) потрясать трезубцем, как Посейдон, и 2) трясти кого-нибудь — в
значении «вымогать». В этом смысле оно употреблено и в «Мире», где
говорится, как демагоги «трясли, (faeiov) жирных и богатых из числа
союзников» (Рах, 639). Свида и Фотий, ссылаясь на фрагменты Аристофана
и Телеклида, также отождествляют as^aai с то aoxocpavTyjaai, Таким обра¬
зом, очевидно, что с переменой действующих лиц у руля государствен¬
ного управления отношение Аристофана к союзникам вряд ли могло из¬
мениться; никакого осуждения подобной практики у Аристофана нет.
Экономическая основа благоденствия афинской демократии признается
поэтом как нечто само собой разумеющееся, как признавалось это и всеми
слоями афинского демоса, не исключая крестьянства.
В буржуазной литературе об Аристофане широким распространением
пользуется мнение, будто комедия Аристофана консервативна по самой
природе комического, так как она должна-де осмеивать настоящее, то в ка¬
честве антитезы она восхваляет прошлое, а так как для Аристофана прош¬
лым является эпоха греко-персидских войн, то ей он и отдает свои симпа¬
тии. Рассуждение это глубоко неверно, помимо своей эстетической несо¬
стоятельности, еще и потому, что симпатии Аристофана к эпохе марафо-
номахов социально вполне обоснованы. Поколение марафономахов он
ценит именно за то, что оно своими подвигами создало основы афинского
могущества, обеспечило право афинян на первое место в Морском союзе
и на получение фороса1. Во-вторых, эпоха марафономахов была време¬
нем утверждения афинской демократии гоплитов, крестьянской по своей
экономической основе,— не удивительно, что именно здесь поэт аттиче¬
ских земледельцев видит свой идеал, олицетворяя его преимущественно
в коллективном образе стариков, составляющих хор в «Ахарнянах» и
«Осах». Ахарняне — «мощные старики, крепкие, как дуб, несгибаемые,
марафономахи, твердые, как ильмовое дерево» (Ach., 180—181); в моло¬
дости они обладали колоссальной физической силой (Ach., 709—712),
они могли бы посоперничать с самим Фаиллом (211—215), известным бе¬
гуном и храбрецом времени Персидских войн (Her., VII, 47; Paus., X,
9,2). Это — племя мужей, испытавших много невзгод и проливших обиль¬
ный жаркий пот ради отечества в битве при Марафоне (Ach., 694—696),
последние остатки поколения, которое в 478 г. осаждало Византий (Vesp., 1 21 Ach., 694—696; Vesp., 1097—1100; L у s i s t г. 652.
2 2г:тнпк древней истории, № 3
18
В. Н. ЯРХО
234—236). Исконные обитатели Аттики, они были некогда могущественны
в битвах и защищали отчую землю, когда пришел варвар, стремясь вы¬
курить их огнем и дымом из родных гнезд. G тех пор повсюду у варва¬
ров известно, что нет более мужественного рода людей, чем аттическое
племя (Vesp., 1060—1090). Настоящий панегирик поколению марафонских
бойцов содержит финал «Всадников» (1359— 1371).
В полном соответствии с высокой оценкой поколения марафономахов,
обеспечивших своим ратным трудом могущество и расцвет родного города,
Аристофан беспощадно бичует трусов, предателей, дезертиров. Поэт нигде
не выступает против рядовой массы, вынужденной сражаться по приказу
стратегов: раз дело дошло до войны, долг каждого гражданина — храню ь
честь отечества. Честные граждане-солдаты, противопоставляя себя корыст¬
ным и честолюбивым полководцам, «считают за честь отважно и безвозмезд¬
но защищать город и отечественных богов» (Equ., 576—577). Точно так¬
же Дикеополь, гордящийся тем, что он «солдат с тех пор, как началась война,
честныйгражданин, не домогающийся власти» (Ach., 595—596), выгодно отли¬
чается от jua&apxc'or^ Ламаха и ему подобных «юнцов», «стяжателей су¬
точных» (pta'B'o^ocpouvxacTpe'Sc йра^рок;), врассыпную разбегающихся (8ta8s8pa-
хотас) от военных обязанностей и укрывающихся в различных посоль¬
ствах1. Дикеополь особенно возмущен тем, что в то же время седые
старики отправляются в поход (599 сл.). В «Осах» граждане, уклоняю¬
щиеся от исполнения патриотического долга, в образной форме характе¬
ризуются как паразиты-трутни, которые сидят дома и не принимают
участия в войне, не испытывают лишений в походах, но зато поедают у
стариков-гелиастов tgv ttovov то0 сророи («дань, приобретенную таким тру¬
дом»— Vesp., 1114—1119). В соответствии с общим характером полити¬
ческих взглядов Аристофана схолиаст не без основания замечает, что
под трутнями поэт разумеет ораторов. В таком плане становится понят¬
ным и один из мотивов оправдания Лабета в комическом собачьем процессе,
который разыгрывается перед Филоклеоном. Бделиклеон указывает, что Ла-
бет (прозрачный намек на стратега Лахета) — беспокойный пес, никогда не
остается на одном месте, т. е., по замечанию схолиаста, всегда в походах,
между тем как его обвинитель, пес Кидафинский (намек на Клеона, проис¬
ходящего из дема Кидафина) — домосед, о»хоиро;, сидя на месте, т. е. уклоня¬
ясь от походов, требует себе часть от добычи, которую кто-либо
приносит извне (Vesp., 964—972). Особенно достается в комедиях Ари¬
стофана трусу Клеониму (риоаотик;), бросившему свой щит на поле боя
и спасшемуся бегством. Его имя становится нарицательным для обозна¬
чения бесчестного дезертира и симулянта, опозорившего родителей и за¬
пятнавшего свою честь. Аристофан не устает изощряться в самых раз¬
нообразных нападках по его адресу1 2.
Наконец и отношение Аристофана к xaXol xoqa&ot, из среды которых
с конца VI в. вплоть до последней трети V в. выходили такие руково¬
дители афинской демократии, как Солон, Клисфен, Перикл, несомненно
связано с идеализацией эпохи греко-персидских войн и поколения мара¬
фономахов. Для эпохи пятидесятилетия лидеры демократии из числа
xaXoi xdqa&ot — характерная черта, резко отличающая ее от современной
Аристофану «радикальной демократии», во главе которой стоят люди незнат¬
ного происхождения, вроде кожевника Клеона или торговца лампами Гипер¬
бола. Если вспомнить о присущем консервативной афинской демократии
1 См. С. Я. Лурье, Observatiunculae Aristophaneae, ЖМНП, 1917, № 10,
стр. 312—323.
2 Aves, 1473-1481; Vesp., 15—27, 592, 823; Pax, 446, 673—678, 1295—1304;
Nub., 400, 673—674, 680.
КОМЕДИЯ АРИСТОФАНА И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ
19
недоверии к людям неафинского происхождения, мелким торговцам,
метекам и т. п., то легко понять в должном историческом освеще¬
нии и упрек, обращенный Колбасником к народу (Equ., 738—740), и из¬
вестную парабасу «Лягушек» (718—737), в которой противопоставление
/.селен xcqa&en негодным людям «дурного чекана» отражает все ту же
ориентацию аристофановской комедии на период расцвета «крестьянской
демократии» первой половины V в.— ориентацию столь же утопическую,
как и вся социальная программа аттического крестьянства в эпоху кри¬
зиса афинской рабовладельческой демократии.
При всей противоречивости отношения аттического крестьянства к
афинской рабовладельческой демократии в той форме, какую она приняла
в годы Пелопоннесской войны, принципиальная поддержка им демократи¬
ческих основ афинской государственности не вызывает сомнений. Это об¬
стоятельство подчеркивается также недвусмысленно отрицательным от¬
ношением комедии Аристофана к олигархическим политическим группи¬
ровкам, подготовлявшим переворот 411 г., в частности его выпадами про¬
тив Писандра и членов олигархических гетерий в «Лисистрате», не говоря
уже о карикатурной фигуре представителя чрезвычайной власти — про-
була — в той же комедии. Есть, однако, и еще один интереснейший факт,
уже выходящий за пределы материала аттической комедии, но целиком
подтверждающий правильность нашей оценки взаимоотношений аттиче¬
ского крестьянства и афинской демократии. Речь идет о том, что во время
событий 404—403 гг. аттическое крестьянство нашло в демократии защиту
от хищнических вожделений 30 олигархов и — в известной части — вы¬
ступило как активная сила против 30 тиранов.
Лисий, Ксенофонт и Аристотель свидетельствуют, что террор 30
олигархов коснулся не только приверженцев «радикальной демократии»,
но п всех афинских граждан — может быть, только за псключением трех
тысяч, вошедших в особый список и составлявших опору олигархии1.
Ужасная участь постигла не только многих жителей Афин и окрестно¬
стей, но также и жителей Саламина и Элевсина — триста граждан были
одним приговором осуждены на смертную казнь1 2. Источники не сообщают,
чтобы олигархи делали какое-нибудь различие между городскими жи¬
телями и землевладельцами. Наоборот, в программу олигархии 30-ти
входило, как видно из Ксенофонта, не только устранение политических
противников (Hell., II, 3, 14; 16—17) и убийства ради присвоения денег
и чужого имущества (3, 21; 38—40), ноиконфискация земли
у лиц, не входивших в число трех тысяч, т.е.у подавляющего боль¬
шинства населения, в пользу реакционных аристократов. Лисий указы¬
вает, что землевладельцы не стояли во главе государства, а напротив,
многие были изгнаны, многие казнены (XXXIV, 4); Ксенофонт сооб¬
щает, что 30 олигархов «арестовывали и сгоняли этих людей (т. е.
не вошедших в список) с усадеб вне города, желая завладеть их
й е м л е й, а также раздать ее своим друзьям» (Hell., II, 4, 1). Спасаясь
бегством, эти люди укрылись в Фивах и Мегарах. «Сейчас вслед
за этими событиями,— сообщает двумя строками ниже Ксенофонт,— Фра-
сибул, совершив из Фив вылазку с отрядом приблизительно из семидесяти
человек, захватил укрепленный пункт Филу» (там же, II, 4, 2). Прямая
логика событий подсказывает, что афиняне, согнанные с земли,
и составили первый отряд приверженцев Фрасибула. Ясно, что при этом
речь идет о средних и мелких землевладельцах, так как крупные собствен¬
ники, могущие служить в кавалерии, как раз и вошли в число трех тысяч
1 См., например, Lysias, XII, 2, 21; XIII, 45; Xen, Hell., И, 3, 21; 24;
32; 39; 43; 44; 51; 4,1;10; А г i s t о t., Ath. pol., 35, 3 и 37,2.
2 Lysias, XII, 52; XIII, 44; X e n., Hell., II, 4, 7—9.
2*
20
В. Н. ЯРХО
(Hell., II, 4, 23—24). Затем известно, что когда отряд Фрасибула достиг
одной тысячи человек и прибыл в Пирей, в его составе были гоплиты.
Фрасибул, выйдя с войсками из Мунихии по дороге, идущей по склону
холма от святилища Артемиды Мунихии и Бендидия к Гипподамову
рынку, выстроил впереди гоплитов, не более десяти человек в глубину
(Hell., II, 4, 10—12). В другом месте Ксенофонт еще раз указывает, что
у Фрасибула было много гоплитов (Hell., 11,4, 25; ср. Lysias, XIII, 80, 82).
Не располагая данными о ширине этой дороги или какими-либо косвен¬
ными свидетельствами, мы не можем определить число гоплитов в войске
Фрасибула. Поэтому ограничимся констатацией факта, что не только
«корабельная чернь», матросы и ремесленники сражались за восстанов¬
ление демократии, но и более зажиточные, преимущественно крестьян¬
ские, слои, обладавшие гоплитским снаряжением. Впрочем, может быть,
годлитское войско Фрасибула составили зажиточные метеки? Ведь изве¬
стно, что они и вообще привлекались в качестве гоплитов (Thuc., II, 13,
31) и были, в частности, в войске Фрасибула. Об этом сообщает как Лисий
(И, 66), так и эпиграфический фрагмент, относящийся к 401—400гг.1.
Но в 404—403 гг. метеки еще не могли быть теми владельцами
земель, которых 30 олигархов изгнали после казни Ферамена, потому
что только исотелия давала метекам право владеть землей, а метеки
и другие чужестранцы, находившиеся в войске Фрасибула, ожидали как
раз от победы исотелии (Hell., II, 4, 25) — и ожидания их, как явствует
из надписи, оправдались. Остается только один вывод — именно, что
среднезажиточные афинские землевладельцы, лишившиеся по милости
30 тиранов земли и крова, выступили против них с оружием в руках и
составили если не все ополчение гоплитов Фрасибула, то во всяком слу¬
чае его значительную часть. Результатом этого было не только возвраще¬
ние землевладельцам принадлежащей им земли (Liysias, XXXIV, 5), но
и ясное сознание наиболее дальновидными людьми той простой истины,
что демократия является благодетельницей и союзницей крестьянства,
а олигархия — его злейшим врагом, посягающим на достояние земледель¬
цев (Lysias, XXXIV, 1, 2, 4—6). Не случайно и у Аристофана, в годы
войны не щадившего красок для обличения как лидеров «радикальной де¬
мократии», так и главарей олигархов, в последней его комедпи в сочув¬
ственном освещении появляется Фраспбул (Plut., 550). Аристофан про¬
тивопоставляет его сицилийскому тирану Дионисию, а схолиасты без
малейшего признака иронии наделяют Фрасибула такими оценками, как
OYjjAOcpiXr'c;, avyjp cpLA07roAi<;, ераоту); т*7(<; ovjpoxpaTtac (schol. Plut., 550).
Отношение комедии Аристофана к афинской демократии, прослежен¬
ное выше в наиболее существенных аспектах, подтверждает вывод, сде¬
ланный нами в предыдущей статье1 2 в применении к фрагментам комиков —
его современников: принимая все завоевания рабовладельческой демокра¬
тии, аттическое крестьянство выступает против неизбежных результатов
развития торгово-денежных отношений, против усиливающейся социаль¬
ной дифференциации внутри государства. Позиция эта в достаточной сте¬
пени противоречива, как противоречиво и положение аттического земле¬
дельца в период кризиса рабовладельческого полиса.
1 С. А. Жебелев, Документ из эпохи восстановления демократии Афинах
в 401/400 г., «Филол. обозр.», т. XV (1898), кн. 1, стр. 47—50.
2 ВДИ, 1954, № 2.
Проф. С. Л, Утченко
УЧЕНИЕ ЦИЦЕРОНА ОБ «ИДЕАЛЬНОМ ГРАЖДАНИНЕ»
(vir bonus).
актат Цицерона De officiis написан вскоре после смерти Цезаря,
т. е. в период крайнего обострения политической борьбы между различ¬
ными прослойками и группировками господствующего класса Рима.
Политическое значение трактата заключается прежде всего в его резко
антицезарианской направленности. При этом в трактате имеется в виду
не только личность Цезаря, но и весь цезарианский лагерь.или «партия».
Однако политическое значение трактата не исчерпывается лишь этой
общей его направленностью. Философские и, на первый взгляд, отвлечен¬
ные построения Цицерона дают нам возможность вскрыть реальные клас¬
совые интересы, лежащие в основе политических «идеалов» определенных
кругов господствующего класса, те классовые интересы, выразителем
и пропагандистом которых был Цицерон. Это, в свою очередь, позволяет
ближе определить данные круги, уточнить их политические позиции, более
четко определить их роль и место среди других борющихся групп и про¬
слоек господствующего класса.
Поэтому было бы неправильно анализировать основные положения
трактата De officiis в отрыве от той политической обстановки, в которой
создавалось это произведение, тем более, что бурные политические со¬
бытия того времени оказали существенное влияние на эволюцию воззре¬
ний Цицерона.
Первые две книги трактата De officiis, как об этом свидетельствует
сам Цицерон (Ad Att., XVI, 11, 4), были закончены в начале ноября 44 г.
Очевидно и последняя, третья книга была написана еще до конца 44 г. или
в самом начале 43 г.1. В это время Цицерон, который в годы диктатуры
Цезаря сознательно держался в тени и не принимал никакого участия
в политической жизни, снова оказался вовлеченным в водоворот бурных
событий.
Мартовские иды пробудили в Цицероне большие надежды. Правле¬
ние Цезаря он теперь открыто называет dominatus (Deoff., II, 1, 2), а са¬
мого Цезаря не иначе, как тираном. Поэтому убийство тирана должно
было, по мнению Цицерона, неминуемо привести к возрождению res publica
libera, а значит, и к восстановлению политического положения самого Ци¬
церона.
1Н. А. Машкин, Принципат Августа, М.—Л., 1949, стр. 161, считает, что
трактат был полностью окончен осенью 44 г. Однако для такого утверждения нет до¬
статочных оснований (см. Ad Att., XVI, И, 4, о выписке трудов Посидония, необхо¬
димых для работы над третьей книгой De officiis).
22
ПРОФ. С. Л. УТЧЕНКО
Однако эти радужные надежды вскоре сменились горьким разочаро¬
ванием. Положение дел в Риме в первые же недели после убийства Цезаря
оказалось настолько неблагоприятным для Цицерона, что уже в начале
апреля он почел за благо покинуть Рим (Ad Att., XV, 15, 3). Письма Цице¬
рона этого времени полны сетований на то, что «тиран пал, но тирания
живет» (Ad Att., XIV, 9,2; ср. 14,2), что все намеченное Цезарем имеет
большую силу, чем даже при его жизни (Ad Att., XIV, 10, 1), что деяния
тирана защищаются и приходится «опасаться побежденных» (Ad Att.,
XIV, 6, 2),что «мы не смогли стать его рабами, а теперь сделались рабами его
записной книжки» (Ad Att., XIV, 14,2). В письме к Аттику 22 апреля 44 г.
Цицерон пишет: «Опасаюсь, что мартовские иды не дали нам ничего, кроме
отмщения за ненависть и скорбь!.. О, прекраснейшее дело, но, увы, неза¬
конченное!» (Ad Att., XIV, 12, 1). Несколько позже, намекая на то, что
заговорщики не имели никакого плана действий, кроме самого акта убий¬
ства тирана, он говорит: «... Мы проявили отвагу мужей, разум, верь
мне, детей. Ведь дерево срублено, но не дырвано; поэтому ты видишь, какие
оно дает отпрыски» (Ad Att., XV, 4, 2). Эти высказывания Цицерона ярко
отражают недовольство и разочарование ходом событий после мартов¬
ских ид тех кругов сенатской оппозиции, активное выступление которых
в скором времени было возглавлено самим Цицероном.
И, действительно, после того состояния растерянности, которое охва¬
тило Рим непосредственно после убийства Цезаря и которое царило как
в лагере цезарианцев, так и среди кругов, близких к заговорщикам,
возобладала на первых порах тенденция компромисса. В этом направлении
активно действовал и сам Цицерон, по инициативе которого1 на заседании
сената 16 марта 44 г., было принято «примиренческое» решение о том, что
объявляется «взаимное забвение обид» (apvYjaTta), но вместе с тем все
распоряжения покойного диктатора (причем и те, которые он сам не успел
провести в жизнь, но оставил в виде проектов в своих «записных книжках»!1 2),
считаются утвержденными. Бесспорно, что в самом сенате в этот период
йреобладали настроения умеренных кругов, сторонников компромисса
между цезарианцами и крайней оппозицией3.
Однако эта тенденция компромисса, «примирения» продержалась не¬
долго. Уже в мае положение цезарианцев настолько укрепилось, что Анто¬
ний счел возможным прекратить свои заигрывания с сенатской партией4
и нанес первый удар главарям крайней оппозиции (эдикт с угрозами про¬
тив Брута и Кассия — Ad fam., XI, 3, 1). Антоний уже имел с разрешения
сената вооруженную стражу в 6 тысяч человек, назначал, ссылаясь на
неопубликованные распоряжения Цезаря, новых сенаторов5, а 3 июня
провел lex de permutatione provinciarum, согласно которому, наряду
с другими изменениями в этом вопросе, управление Галлией, отнятое
у Децима Брута, передавалось самому Антонию6. Трудно, конечно, ска¬
зать, как развивалась бы дальше борьба между двумя враждебными лаге¬
рями, несмотря на явное преобладание в этот момент цезарианцев, тем более,
что в ближайшее время произошло событие, заметным образом изменившее
соотношение сил: раскол партии цезарианцев в связи с появлением на
политической арене наследника Цезаря — Гая Октавия.
1 С a s s. D i о, 44, 23; ср. G i с., Phil. I, 1.
2 См. только что упомянутую жалобу Цицерона в письме Ad Att., XIV, 14, 2.
3Н. А. Машкин, ук соч., стр. 139—140.
4 См. закон об уничтожении диктатуры—Ар р., ВС, III, 2, 5; С i с., Phil. I, 1, 3;
письмо Антония к Цицерону — Ad Att., XIV, 13А; письмо Брута и Кассия к Анто¬
нию — Ad fam., XI, 2 и т. п.
5 См. Н. А. Машкин, ук. соч., стр. 133.
6 Liv., Per., 117; А р р., ВС, III, 12.
УЧЕНИЕ ЦИЦЕРОНА ОБ «ИДЕАЛЬНОМ ГРАЖДАНИНЕ»
23
Как известно, Цицерон с самого начала и с упорством, свидетельствую¬
щим о его политической недальновидности, возлагал большие надежды на
Октавия, которого он называл divinus adolescens (Phil. V, 16, 43) и о пре¬
данности которого ему, Цицерону, он заявляет чуть ли не после первой
своей встречи с Октавием (Ad Att., XIV, И, 2). В дальнейшем, пропаган¬
дируя и организуя блок сенатской партии с Октавием, рассчитывая опереть¬
ся на его вооруженные силы в борьбе с Антонием, Цицерон, несомненно,
на основании этих расчетов, перешел от своей выжидательной тактики
к открытым выступлениям против Антония, к пока еще «словесной войне».
Но если первая Филиппика была довольно умеренной в смысле нападок на
Антония, а вторая носила главным образом характер личной инвективы,
то уже в третьей и четвертой Филиппиках Цицерон выступает как вдох¬
новитель гражданской войны1.
С этого момента (и вплоть до известия в Риме о Мутинской победе в
апреле 43 г., т. е. до чествования Цицерона на Капитолии и последней
Филиппики) начинается кульминационный период политической деятель¬
ности Цицерона в 44—43 гг. Наконец, преобладание сил «крайней оппози¬
ции» в сенате стало безусловным, Цицерон был ее признанным вождем;
в начавшейся гражданской войне он опирался не только на военные силы
сената, но и на войска «лично преданного ему» Октавия, которого, как ему
казалось, он сумел стравить с Антонием.
Ближайшие события показали всю политическую близорукость этих
расчетов и надежд Цицерона. Он не понимал всей обреченности дела сенат¬
ской аристократии. Он не понимал, что лозунг res publica libera, который
столь много говорил сердцу тех сенаторов, которые чувствовали себя опло¬
том староримского нобилитета, и который мог еще сохранить свою притя¬
гательную силу и обаяние для некоторых слоев римского гражданского
населения, совершенно утратил свой смысл и значение, превратился в ни¬
чего не говорящую фразу для тех, кто в это время решал на деле судьбу
римского государства — для легионариев. И поэтому, когда под давлением
армии был ликвидирован раскол цезарианской партии, когда произошло
примирение ее враждующих вождей, тогда уже всем стало ясно, на чьей
стороне победа и сила, и сам собой лопнул столь радужный для Цицерона
мыльный пузырь res publica libera. Теперь реальной властью в государстве
стал союз цезарианцев, покоящийся на мечах легионариев, а одной из
первых жертв этого союза — сам Цицерон.
*
В этот напряженный период своей политической деятельности Цице¬
рон, однако, не оставлял философских и литературных занятий. Именно
в это время, наряду с работой над Филлиппиками, он заканчивает трактат
De officiis, пишет ряд философских диалогов (Cato maior, De divinatione,
De fato, Laeilus, De gloria, De virtutibus). Во всех этих произведениях
ярко сказалось влияние текущих политических событий.
В Филиппиках Цицерон возвращается к своим излюбленным полити¬
ческим лозунгам concordia ordinum и consensus bonorum omnium. Подобно
тому, как в годы борьбы с Катилиной он призывал к объединению сосло¬
вий и вообще всех boni, так и теперь он предлагает объединиться всем
«благомыслящим» против Антония1 2. В третьей Филиппике (13, 32) он
говорит о согласии между римским народом и tota Italia3, уверяет, что на¬
1 Phil. Ill, особенно 1, 1; 2, 3 слл.; Phil. IV, 1,1; 6,15.
2 Phil. I, 30, 37; V, 30, 36; IX, 8; XIII, 34 и др.
3 Симптоматично, что для Цицерона италийское население все еще не было «рим¬
ским народом»!
24
ПРОФ. С. Л. УТЧЕНКО
бор солдат идет чрезвычайно удачно, что многие горят желанием сражаться
за освобождение от тирании. В седьмой Филиппике (8, 24) он подчеркивает
единодушную поддержку сената всадниками, которые стоят за согласие
сословий и требуют войны с Антонием. Все это — обычные пропагандист¬
ские лозунги Цицерона, которые часто далеко не соответствовали истин¬
ному положению дел.
В De officiis также можно проследить непосредственное влияние поли¬
тических потрясений последних лет на взгляды и высказывания Цицерона.
Он резко осуждает программу и тактику популяров, считая, что она под¬
рывает основы государства (De off., II, 22, 78), выступает против того, что
землевладельцы сгоняются с их земель (там же), и особенно непримиримо
относится к лозунгу кассации долгов, к tabulae novae (De off., II, 24, 84).
Выпады против Цезаря встречаются неоднократно1; оправданию и восхва¬
лению тираноубийства посвящено специальное рассуждение (De off.,
II, 7, 23 слл. ). Таким образом, существующие порядки подвергаются в De
officiis резкому осуждению. И как бы желая нечто противопоставить той
исторической действительности, которую он не приемлет, Цицерон создает
в своем трактате идеализированный образ римского гражданина, vir
bonus, образ, являющийся центральной идеей всего произведения.
Существенное значение имеет вопрос об источниках трактата De of¬
ficiis. Подавляющее большинство исследователей1 2 не сомневается в том,
что источником для первых двух книг трактата послужил Панетий (Пвр1
тои xa&yV.ovTo;), а для третьей книги — Посидоний. Это мнение подтверждает¬
ся как неоднократными ссылками Цицерона на упомянутых авторов в
самом трактате, так — и главным образом — письмом к Аттитку, в ко¬
тором Цицерон указывает свои основные источники (Ad Att., XVI,
11,4).
Однако, несмотря на эти, казалось бы, ясные и исчерпывающие данные,
вопрос об источниках трактата De officiis не так прост, как это представ¬
ляется с первого взгляда. Некоторые соображения против единого источ¬
ника (в частности, для первых двух книг De officiis) могут быть высказаны
априорно: самый метод философского рассуждения, которым пользуется
Цицерон, следует определить как эклектический, в том смысле, что Цицерон
сознательно стремится в целом ряде случаев объединить взгляды предста¬
вителей различных школ, т. е. стремится, как он сам понимал это, таким
путем избежать догматизма (De off., II, 2, 7—8) и, следуя совету академи¬
ков, говорить за и против по поводу каждого сюжета. Уже одно это сооб¬
ражение заставляет считаться с возможностью влияния поздней Академии
на философские воззрения и метод Цицерона.
Но, помимо этих общих соображений, можно опереться и на бо¬
лее конкретные указания самого Цицерона относительно его источ¬
ников. В самом начале своего трактата Цицерон заявляет, что будет
следовать пре имущественно (potissimum) стоикам, но не как
переводчик (interpretes), а по своему обыкновению (ut solemus), вы¬
бирая из источников то, что с его точки зрения (iudicio arbitrioque
nostro) представляет наибольший интерес (De off., I, 2, 6). Ив даль¬
нейших ссылках на Панетия Цицерон не забывает подчеркнуть, что он
примыкает к нему «во многом» (De off., II, 17, 60) или следует преимуще¬
ственно, но внося некоторые коррективы (De off., Ill, 2, 7), т. е. сам
указывает, что Панетия следует считать основным источником, но отнюдь не
единственным. Нам представляется — и мы попытаемся доказать это в даль¬
1 De off., 1,8, 26; II, 1,2; 24, 84 и др.
2 См., например, М. Р о h 1 е n z, Cicero de officiis, 1934, из общих пособий —
Э. Мартини, История римской литературы, 1912, и др.
УЧЕНИЕ ЦИЦЕРОНА ОБ «ИДЕАЛЬНОМ ГРАЖДАНИНЕ»
25
нейшем,— что наряду с учением Панетия в основу трактата De officiis по¬
ложен круг идей, источником которых является так называемая третья
Академия и, в частности, возможно, Антиох Аскалонский, лекции кото¬
рого Цицерон слушал еще в Афинах.
Таким образом, вопрос об источниках Цицерона в De officiis приобре¬
тает принципиальное значение, ибо без учета перекрещивающегося влия¬
ния Панетия и Антиоха Аскалонского нельзя составить себе правильное
представление об облике vir bonus в трактате Цицерона.
*
В основе учения Цицерона об обязанностях vir bonus лежит представ¬
ление о высшем благе как о нравственно прекрасном (xaXo'v). Притом
не случайно термин стоического учения о благе — xocXov — передается
Цицероном как honestum. В начале своего трактата Цицерон указывает,
что любая область жизни и деятельности (vitae pars) имеет свои обязан¬
ности, в исполнении которых и состоит нравственный смысл всей жизни
(honestas omnis vitae—De off., I, 2, 4). Затем Цицерон полемизируете теми,
кто считает, что высшее благо (summum bonum) ничего не имеет общего
с добродетелью, и потому измеряют все своими удобствами (suis commodis),
а не моральным критерием (honestate—I, 2, 5). На такой основе невозможно
создать учение об обязанностях (de officio); создать его способны лишь
те, которые считают, что только Honestas должна быть предметом
наших стремлений (solam... honestatem... expectandam), или те, которые
считают, что она должна быть целью наших стремлений по преиму¬
ществу (maxime — 1,2,6). Таково рассуждение Цицерона, в котором дает¬
ся обоснование основного тезиса трактата: все обязанности (officia) имеют
своим источником стремление к нравственно прекрасному (honestas),
к высшему благу (summum bonum).
Ригористическое положение старой Стой гласило: только нравственно
прекрасное есть благо (jxovov то xaXov a/p&ov). «Внешних благ» старая
Стоя вообще не признавала. Согласно стоическим воззрениям, только
нравственно прекрасное и соответствующие ему действия (хатор&ырлта) —
есть единственное благо, только порок и соответствующие ему действия
(afiapTr'jxaTa)— есть единственное зло, все же остальное, что лежит
между ними, — безразлично (aJkacpopa). Благо и порок — такие качества,
которые не имеют различий в степени, поэтому их нельзя иметь отчасти, но
можно иметь вполне или вовсе не иметь, т. е. можно быть только добро¬
детельным или только порочным. t ^
Римские представления о «нравственном благе»», в отличие от этих ри¬
гористических и абстрактных категорий старой Стой, развивались в тесной
связи с развитием идеала vir bonus, его фамильных и гражданских качеств,
добродетелей,, обязанностей. Еще Катон (De agric., 2) говорил о предках:
virum bonum quom laudabant,ita laudabant, bonum agricolam bonumque
colonum, а Саллюстий, рисуя картину «золотого века», подчеркивал,
что в ту эпоху граждане соревновались друг с другом не богатством и над¬
менностью, но отвагой и славными деяниями на пользу отечества (Sail.,
Ер. II, 7 и Cat., 7, 1—7). С древнейших времен и до времени Цицерона об¬
щественно-политическая деятельность, как определяющая черта облика
идеального гражданина, остается обязательным условием всех теорети¬
ческих построений подобного рода. Но так как жизнь каждого римского
гражданина определяет honor, то целью становится cursus honorum.
Так понятие «нравственно прекрасного», перешедшее из греческих фило¬
софских систем, превращается на римской почве в honestum. Вот почему
26
ПРОФ. С. Л. УТЧЕНКО
для Цицерона термин honestum есть само собой разумеющийся перевод
греческого xaXov1.
Но в трактовке honestum как цели жизни и всей деятельности
Цицерон примыкает не только к Стое, но, очевидно, и к Академии. Он
считает, что учение о долге может быть создано aut ab i is, qui sol am
(т. e. стоиками), aut ab iis, qui maxime (т. e. академиками), honestatem
propter se dicant expetendam (Deoff., I, 2, 6). Еще несколькими строками
ниже Цицерон прямо заявляет, что по рассматриваемому им вопросу он
отдает предпочтение воззрениям стоиков, академиков и перипатетиков,
и только после этого говорит, что будет следовать преимущественно (ро-
tissimum) стоикам, однако опять с определенными оговорками (там же).
Вот почему для Цицерона «высшее благо» не только чистая сублими¬
рованная добродетель в философском плане (как у стоиков), но нечто до¬
пускающее сочетание с определенной долей «внешних» жизненных благ
(как у Антиоха Аскалонского), вот почему нельзя считать Панетия един¬
ственным источником учения Цицерона de officio.
Так же, как для Цицерона honestum есть само собой разумеющийся
перевод xaXov, так и xcc&yjxov он переводит словом officium. В письмах к
Аттику он говорит: «Не сомневаюсь, что „должное"—это „обязанность",
разве только ты предложишь что-нибудь другое; но название „Об обя¬
занностях" полнее» (XVI, 11, 4). «Для меня нет сомнения, что то, что
греки называют „должным", мы—„обязанностью"» (XVII, 14, 3). Подоб¬
ный перевод термина xa&r(xov Цицерон давал уже и в своих более ранних
трактатах (De fin., Ill-, 20).
Учение о xa&r'xovTa свидетельствует о смягчении ригоризма старой Стой,
видимо, в связи с приспособлением к задачам прикладной морали. Поэто¬
му еще в недрах старой Стой между идеалом блаженного (мудрец) и
порочного человека ставится фигура человека, стремящегося (тгрохотсто^),
а между благими действиями и грехом — надлежащий поступок (то ха&тЬ
xov). Это так называемые «средние действия» (piaa), которые в нравст¬
венном отношении остаются абсолютно индифферентными, но как
действия хата cpuaiv имеют некоторую относительную ценность. Еще
Зенон эти «средние действия» называл xa&r'xovTa. Есть все основания
полагать, что эта тенденция к смягчению ригоризма этических воззрений
получила наиболее полное развитие у представителей так называемой
римской Стой и, в частности, в труде Панетия Пгр! той xaaHjxovxo;.
Термин officium, которым Цицерон переводит xa&y)xov, имел в Риме
практически-деловой и конкретный смысл. Он, видимо, происходит от
слова *opificium, означавшего первоначально «занятие», «ремесло». Рим¬
ская комедия говорит, например, об officium сводника, о дезертирстве
как об officium рабов и т. п.1 2 Сам Цицерон тоже отнюдь не понимал
термин officium в смысле определения общечеловеческого долга. Его
больше занимал вопрос, насколько приложим этот термин к государст¬
венным обязанностям. «Разве мы не говорим,— писал он Аттику.—
„обязанность консулов", „обязанность сената", „обязанность императора"?
Значит, прекрасно подходит, или же дай лучше!» (XVI, 14, 3). Сочине¬
ние же Цицерона De officiis имеет в виду officia достойного гражданина,
рядового члена римской гражданской общины — vir bonus.
Итак, нам удалось установить интерпретацию двух основных понятий,
лежащих в основе изучаемого трактата Цицерона: honestum (xaXov) и
officium (xaD-fixov). Каково же соотношение между этими двумя понятиями?
1 Более подробно об этом см. С. Л. Утченко, Идейно-политическая борь¬
ба в Риме накануне падения республики, М\, 1952, стр. 184—185.
2 М. Pohlenz, ук. соч., стр. 14.
УЧЕНИЕ ЦИЦЕРОНА ОБ «ИДЕАЛЬНОМ ГРАЖДАНИНЕ»
27
По мнению Цицерона, существуют четыре источника, или четыре
«части», того, что мы называем honestmn (De off., I, 5, 14). Эти четыре
«части» в дальнейшем изложении Цицерона выступают как четыре основные
добродетели стоической этики. Затем из каждой основной добродетели,
в свою очередь, вытекают определенные (и уже сугубо практические!)
обязанности. Это и есть обязанности (officia) «идеального гражданина».
Анализ и интерпретация Цицероном этих officia в их сумме дает нам образ
«идеального гражданина», vir bonus.
Учение о четырех добродетелях восходит к Платону который сопостав¬
лял различные стороны человеческой души со структурой своего идеаль¬
ного полиса (Pol., 441—442). Это представление модифицировано аристо¬
телевой «Этикой Никомаха», где идет речь уже о неких «срединных добро¬
детелях»1. Старая Стоя также различала четыре основные добродетели,
причем считалось, что все добродетели равнозначны по своей ценности
(как, впрочем, и все пороки — по своей неприемлемости), и поэтому кто
имеет одну добродетель, тот имеет и все остальные. Отсюда неразделимость
добродетелей, и хоть каждая из них представляет особую область или «часть»
(pars), но вместе с тем они соприкасаются и переходят друг в друга.
Очевидно, Панетий не внес ничего существенно нового в старостои¬
ческое учение о добродетелях, и от него оно было заимствовано Цицеро¬
ном. В интерпретации Цицерона четыре основные добродетели выглядят
следующим образом: на первом месте стоит cognitio, затем следует двух¬
сторонняя добродетель — iustitia и beneficentia, затем magnitudo animi и,
наконец, decorum.
*
Для настоящего исследования достаточно остановиться лишь на ана¬
лизе той добродетели, которую сам Цицерон считает как бы «наиболее ши¬
роким понятием» (latissime patet еа ratio — De off., I, 7, 20) и которая рас¬
сматривается им как некая двуединая добродетель — iustitia и beneficen¬
tia. Социальный характер этой добродетели неоднократно подчеркивается
Цицероном. Собственно говоря, все пространное рассуждение о iustitia
и beneficentia обрамляется высказываниями об их социальном значении:
эти высказывания и предваряют и заключают рассуждение в целом1 2.
Следовательно обязанности вытекающие из этой двуединой добродетели,
тоже являются социальными обязанностями. В этом и заключается для
нас особое значение данного рассуждения Цицерона.
Чрезвычайно интересно то определение существа iustitia, которое дается
Цицероном в начале рассуждения: «Но первое требование справедливости
(iustitiae primum munus) состоит в том, чтобы никто никому не вредил,
если только не спровоцирован [на это] несправедливостью (nisi lacessitus
iniuria), а затем, чтобы [все] пользовались общей [собственностью] как
общей, а частной — как своей» (De off., 1,7, 20). В этом определении, ко¬
нечно, наиболее важна вторая его часть, где высказывается отношение
Цицерона к проблеме собственности.
Частной собственности не бывает от природы, говорит Цицерон, она
возникает либо путем оккупации незаселенных земель, либо вследствие
победы на войне или благодаря законам, договорам, жеребьевке (Deoff.,
I, 7, 21). В данном случае Цицерон разделяет взгляды Панетия3, сводящи¬
1 А г i s t., Eth. Nic., II, 7, 1108a, 32; V, 3, 1129b, 24 и др.
2 De off., I, 7, 20: De tribus autem reliquis latissime patet ea ratio, qua societas
hominum inter ipsos et vitae quasi communitas continetur; I, 18, 60: Atque ab iis rebus,
quae sunt in iure societatis humanae, quem ad modum ducatur honestum, ex quo aptum
est officium, satis fere diximus.
3 M. P о h 1 e n z, ук. соч., стр. 25—26.
28
ПРОФ. С. Л. УТЧЕНКО
еся к тому, что охрана частной собственности является причиной образо¬
вания государств; следовательно, государство и частная собственность
изначала тесно связаны друг с другом. Государственная собственность
основывается и закрепляется историческим актом, приобретающим затем
силу закона. Так же обстоит дело и с частной собственностью. Послед¬
няя, таким образом, тоже получает правовое обоснование и становится
otxaiov. Кто желает чужой собственности, говорит Цицерон, тот наси¬
лует и оскверняет право человеческого общества (De off., I, 7, 21).
Цицерон выступает в качестве защитника не только частной, но и госу¬
дарственной собственности. Это чрезвычайно типично для «полисной» идео¬
логии, отражающей своеобразный характер античной собственности.
Самое существо человека как xoivomxov C<j>ov и смысл цицероновой формулы
communibus pro communibus utatur, privatisutsuisTpe6yeT не только охра¬
нения частной собственности, но и активного содействия благу всего госу¬
дарства своей деятельностью и своим имуществом. Мы рождены, говорит
Цицерон, ссылаясь на Платона, не только для самих себя, но какую-то
часть нас по праву требует себе отечество, другую часть — друзья (De
off., 1,7,22). Все, что родит земля, все это предназначено для пользы людей,
люди же, в свою очередь, тоже рождены для людей, чтоб они могли при¬
носить пользу друг другу, поэтому, следуя природе, необходимо трудиться
для общего блага, употребляя все силы^и способности на то, чтобы теснее
связать людей в [единое] общество (там же). В этих рассуждениях отра¬
жается тот факт, что «собственность — это собственность квиритская,
римская; частный земельный собственник является таковым только как
римлянин, но как римлянин он обязательно — частный земельный собст¬
венник» г.
Далее Цицерон переходит к рассуждению об iniustitiae genera duo, основ¬
ные положения которого состоят в том, что существует несправедливость
не только тех, кто ее причиняет, но и тех которые не оказывают помощи
потерпевшим несправедливость. Следовательно, необходимо активно бороть¬
ся против несправедливости и помогать другим. Для этой борьбы нужно
понимать причины зла. Причинами проявления несправедливости бывают
страх, жадность к деньгам,честолюбие,жажда славы. Однако забота о своем
имуществе, как это снова специально подчеркивает Цицерон, если она не
вредит другому, не есть порок. Обдуманная несправедливость должна ка¬
раться более сурово, чем внезапный аффект. Мотивы, удерживающие от
борьбы с несправедливостью, как правило, узко эгоистического характера,
это — леность, нерадение, боязнь неприятностей, нежелание принять учас¬
тие в общественной деятельности. Общественная же деятельность не может
быть вынужденной, наоборот — она должна покоиться на свободном выборе
и собственном желании (De off., I, 7, 23—11, 33).
Таким образом, в основе учения Цицерона о iustitia и iniustitia лежит
представление о священности и неприкосновенности собственности.
Основная обязанность (xa&fixov = officium), вытекающая из добро¬
детели справедливости, состоит в защите собственности.
Эти типичные для «полисной идеологии» рассуждения Цицерона пред¬
ставляют определенный интерес еще и потому, что они отражают перекрест¬
ное влияние Стой (Панетий) и поздней Академии (видимо, Антиох Аска-
лонский). Чтобы вскрыть это перекрестное влияние, достаточно сопоста¬
вить два определения существа iustitiae, даваемые Цицероном в различных
местах трактата. Об одном из них уже говорилось: iustitiae primum munus
est, ut ne cui quis noceat nisi lacessitus iniuria, deinde ut communibus pro 11 К. Маркс, Формы, предшествующие капиталистическому производству,
ВДИ, 1940, № 1, стр. 13.
УЧЕНИЕ ЦИЦЕРОНА ОБ «ИДЕАЛЬНОМ ГРАЖДАНИНЕ»
29
communibus utatur, privatis ut suis (De off., I, 17, 20). Другое определение
гласит: primum ut ne cui noceatur, deinde ut communi utilitati serviatur
(De off., 1,10,31). Как нетрудно убедиться, первые части обеих формул иден¬
тичны (за исключением оговорки в более ранней формуле — nisi lacessi-
tus iniuria), но вторые их части явно не совпадают. Подобное различие да¬
леко не случайно: здесь сформулированы различные мысли, различные
требования, исходящие из двух различных представлений об идеальном
гражданине. Одно из этих представлений, развивавшееся стоиками (Па-
нетий), исходит из идеала человека, служащего общей пользе (communi
utilitati serviatur), активного участника политической жизни, защитника
государственной собственности (см. De off., I, 7, 21—23); другое же, иду¬
щее из недр поздней Академии (видимо, от Антиоха Аскалонского), отправ¬
ляется от идеала человека, разумно пользующегося своими частными сред¬
ствами (privatis ut suis), посвЛившего себя управлению своим имуществом
в деревне, защитника частной собственности1. Цицерон в своем трактате
отнюдь не противопоставляет друг другу эти два гражданских идеала,
наоборот — он объединяет их, причем синтез этих двух идеалов и дает
образ vir bonus на «римский лад»: это обладатель всех качеств, необходимых
для активного участия в общественной жизни, но, пока он еще не призван
к ней, ведущий жизнь bonum agricolam, bonumque colonum. Недаром и
Цицерон уверяет, что нет ничего приятнее и достойнее для свободного чело¬
века, чем занятие земледелием (De off., I, 42, 151).
Определенный интерес в рассуждениях Цицерона, относящихся к of-
ficia, вытекающим из понятия справедливости, представляет раздел трак7
тата, посвященный «военной морали». Основные положения Цицерона
таковы: война может быть только вынужденным мероприятием и допустима
лишь в том случае, если дипломатические переговоры не привели к успеху.
Причина подобных войн только одна: оборона государства, цель таких
войн — прочный мир. После победы обращение с побежденными будет
зависеть от того, как они вели войну, но во всяком случае следует прояв¬
лять человечность, и тот, кто безусловно сдается, тот имеет право на по¬
щаду. Обращаясь к примерам древнего Рима, Цицерон прославляет пред¬
ков за то, что они считали войну справедливой лишь тогда, когда при ее
объявлении были соблюдены все установления фециального права. Он
также восхваляет гуманность древних римлян, которые именовали врага
тем же словом, что и иноземца, т. е. hostis,— толкование неверное, даже
«перевернутое», ибо подобное применение термина свидетельствует о том,
что в древнейшие времена каждый чужестранец воспринимался как враг1 2.
В некотором противоречии со всем вышеизложенным Цицерон допускает
и оправдывает (хоть и с оговорками относительно причин) войны, которые
ведутся ради господства (de imperio) и славы (De off., I, 12, 38). Подобная
«непоследовательность», видимо, далеко не случайна и объясняется тем,
что Цицерон (вслед за Полибием и Посидонием) был убежден во «всемирно-
исторической миссии» Рима. Так, к обязанностям и характерным чертам
облика идеального гражданина прибавляется еще одна — обязанность
(officium) воина, защитника могущества римского государства.
Рассуждение о справедливости заканчивается упоминанием о рабах, по
отношению к которым, по мнению Цицерона, также должна проявляться
справедливость. Однако эта «справедливость» трактуется весьма своеобраз¬
но: к рабам следует относиться как к наемникам (ut mercenariis), т. е. тре¬
1 Ср. De off., I, 8,25: пес vero rei familiaris amplificatio nemini nocens vituperanda
est; 20, 69: delectati re sua familiari; 21, 70: si contenti sint et suo et parvo; 26, 92... se-
seque suarum rerum finibus continerent... delcctarentur re sua familiari.
2 См. M. Poh lenz, ук. соч., стр. 31—32; De off., I, 11, 33—13, 50.
30
ПРОФ. С. Л. УТЧЕНКО
бовать работы (operam exigendam) и воздавать «должное» (iusta praebenda).
Это «гуманное» рассуждение прекрасно укладывалось в рамки рабовла¬
дельческой «морали», ибо не наносило никакого ущерба интересам тех,
чьей собственностью был раб. Таким образом, к облику идеального vir
bonus — земледельца и воина — прибавляется еще один весьма характер¬
ный и необходимый штрих —«officium» рабовладельца!
Другой «частью» или стороной основной социальной добродетели яв¬
ляется beneficentia, которой в трактате дано следующее определение:
beneficentia, quam eamdem vel benignitatem vel liberalitatem appellare
licet (De off., I, 7, 20). Переходя к рассуждению о beneficentia и вытекаю¬
щих из нее officia, Цицерон прежде всего отмечает, что нет ничего более
соответствующего человеческой природе, чем beneficentia (De off. , I, 14, 42).
Однако практическое ее применение требует определенной осторожности.
Цицерон делает три следующих предостережения: a) beneficentia (или
liberalitas) не должна вредить тому, кому ее оказывают, или идти за счет
других; б) не дожна превышать средств самого благотворителя и, наконец,
в) должна распределяться в соответствии с достоинством того, кто ее
получает (там же). Здесь, прежде всего, имеются в виду образцы демаго¬
гической щедрости ради приобретения популярности, что и подтверждается
последующей ссылкой на пример Суллы и Цезаря, щедрость которых не
может быть названа ни истинной, ни справедливой, поскольку они, на¬
граждая деньгами одних, отнимали эти деньги от других, причем от истин¬
ных владельцев (De off., I, 14, 43).
Затем Цицерон переходит к обсуждению вопроса о том, кому и как
следует оказывать beneficentia, чтобы было соблюдено третье предостере¬
жение, т. е. сохранена dignitas. Здесь необходимо иметь в виду нравствен¬
ное достоинство того, кому мы оказываем благо, а также то обстоятельство,
что наша жизнь проходит в обществе (communitas et societas vitae— 1,14,45).
Чрезвычайно любопытна оговорка, которую считает необходимым сделать
здесь Цицерон. «Так как мы живем,— говорит он,— отнюдь не в кругу
совершенных людей и мудрецов, но среди тех, относительно которых впол¬
не ясно, что в них [мы находим] лишь отражение добродетели, тем не менее
следует понять, что нельзя пренебрегать никем, в ком обнаруживается хоть
какой-то признак (significatio) добродетели» (I, 15, 46).
После этого Цицерон приступает к развитию изложенной выше мысли
о том, что жизнь наша проходит в обществе. Как и в начале трактата (I, 4,
12), исходным пунктом здесь является соображение о том, что общество
связывает людей через societas, ratio и oratio, чем и отличает их от зверей
(I, 16, 50). Человек обязан помогать человеку и содействовать общей пользе,
но средства отдельных лиц весьма невелики, и потому необходима градация
благотворительной деятельности. Она должна быть установлена в соответ¬
ствии с существующими степенями общности людей (societatis hominum
— I, 16, 52). Таких степеней несколько. Не говоря уже о понятии челове¬
чества в целом, можно указать на такие все более тесные степени общности:
общность племени, происхождения (nationis), языка затем — граждан¬
ской общины (civitatis). Еще более тесной связью является общность родных
друг другу людей, т. е. семья. Это — первоначальная ячейка общества,
и из нее же вырастает государство (I, 17, 53). Тезис о развитии государства
из семьи являлся со времен Аристотеля locus classicus, и Цицерон также
представляет себе государство как некий естественно развившийся орга¬
низм, членами которого являются отдельные люди и семьи (De off., Ill,
5, 22), причем разрастание последних и является причиной образования
государства.
Теперь Цицерон подходит к центральной части своего рассуждения о
beneficentia. Он устанавливает градацию обязанностей в зависимости от
УЧЕНИЕ ЦИЦЕРОНА ОБ «ИДЕАЛЬНОМ ГРАЖДАНИНЕ»
31
значения различных форм или «степеней» человеческой общности. «Из всех
общественных связей, — говорит он, — нет более важной и более дорогой,
чем та, которая существует у каждого из нас с государством (cum re publica).
Дороги родители, дороги дети, близкие друзья, но все привязанности всех
[людей] охватывает [собой]одно [только] отечество, за которое какой добрый
[гражданин] усомнится подвергнуться смерти, если [она] пойдет отечеству
на пользу?» (1,17,57). Поэтому, если проводить некую градацию и сравнение
обязанностей по их значимости, то на первом месте должны быть постав¬
лены officia по отношению к patria и parentes, затем к liberi totaque domus
и, наконец, к bene convenientes propinqui (I, 17, 58). Так к характерным
чертам и officia идеального гражданина прибавляется теперь еще одна и,
может быть, наиболее специфическая,— если иметь в виду римские граж¬
данские virtutesх, а именно — pietas в отношении отечества, семьи, близких.
Рассуждение Цицерона о beneficentia содержит в себе ряд таких проти¬
воречий и повторений, что мы снова должны вернуться к вопросу о двух
источниках. Особенно ярко наличие этих противоречивых установок, иду¬
щих от различных авторов, сказывается в той специальной оговорке,
которую дает Цицерон после изложения третьей cautio и на которую указано
выше (стр. 30).
Утверждение, касающееся того обстоятельства, что мы живем не среди
мудрецов и совершенных людей, а потому должны ценить имеющих более
скромные достоинства, гораздо ближе к академической системе, к учению
Антиоха о tria genera bonorum, чем к ригористическим воззрениям стоиков
на идеал мудреца, пусть даже смягченным и модифицированным учением
о грохоти™v и ха&т-хста. Таким образом, и в данном случае есть все
основания говорить о перекрестном влиянии Панетия и Антиоха, о двой¬
ственности источника Цицерона.
Таковы основные наблюдения, которые могут быть сделаны в отношении
облика vir bonus на основании анализа рассуждений Цицерона об основной
и двуединой «социальной добродетели» — iustitia и beneficentia. Что ка¬
сается анализа других кардинальных добродетелей, то выводимые из них
Цицероном обязанности скорее относятся к его концепции государствен¬
ного деятеля, rector rei publicae. Равным образом и анализ второй книги
трактата Цицерона ничего не может прибавить принципиально нового к
общему облику, к характерным чертам и officia «идеального гражда¬
нина». Если первая книга De officiis посвящена определению нрав¬
ственных норм и вытекающих из них обязанностей, то во второй
книге идет речь о практическом применении этих норм, т. е. о
применении их в сфере полезного (utile — De off., И, 3, 9). При этом Цице¬
рон считает, что отделение или противопоставление honestum и utile — есть
величайшее заблуждение. Отсюда вывод: quidquid honestum sit, idem sit
utile (II, 3, 10), кстати подсказанный поздней Академией (nostraAcademia)
в противовес воззрениям стоиков (и «старой Академии!»), что подчеркивает¬
ся в дальнейшем самим Цицероном (De off., Ill, 4, 20). Таким же путем вся
деятельность в сфере полезного «увязывается» с основными добродетелями,
определенными Цицероном в первой книге, например: qui igitur adipisci
veram gloriam volet iustitiae fungatur officiis, и здесь же добавляется: еа
quae essent dictum est in libro superiore (De off., II, 13, 43).
*
Учение о vir bonus, изложенное в трактате De officiis, является одним из
звеньев цицероновой теории государства. Самое государство для Цицерона, 11 См. С. Л. У т ч е н к о, ук. соч., стр. 55—56.
32
ПРОФ. С. Л. УТЧЕНКО
как мы уже видели, это — естественно выросший и развившийся организм,
членами которого являются отдельные семьи и люди. Если возникнове¬
ние государства — еще по Платону — связано с идеей справедливости, то
и officia его граждан, т. е. отдельных членов государственного организма,
связаны с идеей iustitia, beneficentia и т. д. В основе всего построения Цице¬
рона лежат этические воззрения стоиков, коррегированные в духе так назы¬
ваемой третьей Академии. Поэтому в философском плане облик «идеаль¬
ного гражданина» Цицерона есть синтезированный эклектическим путем
идеал римской Стой (Панетий) и третьей Академии (очевидно, Антиох
Аскалонский).
С политической же точки зрения vir bonus Цицерона — это идеализиро¬
ванный гражданин римской civitas (полиса),собственник и рабовладелец,
защитник и охранитель частной и государственной собственности, а потому
не только гражданин и рачительный хозяин (bonus agricola), но и воин.
В основе всей его гражданской деятельности лежит чисто римская доблесть
pietas в отношении patria,parentes,familia, amici. Это в общем тот желатель¬
ный и достойный член consensus bonorum omnium, к пропаганде которого
столь охотно вернулся Цицерон после смерти Цезаря, особенно в период
борьбы с Антонием.
Анализ политических лозунгов Цицерона (см. In Gat., IV, 7, 15—8,
16) показывает, что, говоря о concordia ordinum, он имел в виду прежде
всего союз между сенаторским и всадническим сословием (там же, 7, 15),
пропагандистом которого он был всю свою жизнь. Эти два сословия
призваны главным образом поставлять государственных мужей, полити¬
ческих деятелей (rector civitatis). Но, конечно, есть еще масса, «народ»
(populus). Он поставляет рядовых членов общины (civitas), и на лучших
из них (boni) должен опираться союз двух высших сословий.
Под этими лучшими (boni) из «народа» Цицерон подразумевал верхушеч¬
ные слои плебса, т. е. тех, кого он относит к «сословиям» эрарных трибунов
писцов и т. д. (там же, 7, 15—16). Таким образом, пропагандируя лозунг
concordia omnium, Цицерон, несомненно, пытался привлечь к поддержке
союза сенаторов и всадников верхушечные, наиболее зажиточные слои
плебса; говоря о consensus bonorum omnium, он под boni подразумевал не
только представителей двух первых сословий, но и «лучших» из «народа».
Для них то главным образом он и рисовал свой идеал vir bonus, т. е. идеал
рядового члена римской гражданской общпны.
Были ли эти политические лозунги и расчеты Цицерона основаны на
реальном учете соотношения сил внутри римского рабовладельческого
общества? Видимо нет, и именно это несоответствие и просчеты объяс¬
няют политический крах тех кругов господствующего класса, которые
приняли эти «установки» и лозунги в качестве своей политической програм¬
мы и лидером которых был в 44 г. Цицерон.
Эти круги после всего сказанного могут быть определены более точно.
Это — сравнительно узкие круги сенаторского сословия, представители
староримского нобилитета, державшиеся за исключительные привилегии
Рима как полиса, а следовательно, и своего сословия, находившиеся в
резкой оппозиции к цезарианскому режиму, а потому и не желавшие де¬
лить свою власть и доходы с господствующими слоями муниципиев и пред¬
почитавшие этому дележу компромисс со всадниками, при иллюзорной
опоре на верхушку римского (в старом понимании этого слова!)
плебса. Ближайшие события ярко показали политическую обреченность этой
группировки.
ййШйШШйШШйййШёк
Ф Ф ф ф ф ф ф ф ф Ф # %$ ф ф ф ф Щ
Проф. С. И. Ковалев
К ВОПРОСУ О ХАРАКТЕРЕ СОЦИАЛЬНОГО ПЕРЕВОРОТА
III—Y вв. В ЗАПАДНОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ
Необходимо приветствовать инициативу редакции ВДИ, открывшей
на страницах журнала дискуссию по одному из самых трудных и слож¬
ных вопросов как древней, так и средней истории — по вопросу о падении
рабовладельческого строя в Римской империи. В порядке этой дискуссии в
№№ 2 и 3 ВДИ за 1953 г. и в № 2 за 1954 г. напечатаны статьи Е. М. Щтаер-
ман, А. П. Каждана и А. Р. Корсунского. Все эти статьи богаты факти¬
ческим материалом и содержат ряд правильных теоретических положений.
В частности, Е. М. Щтаерман совершенно верно датирует начало общего
кризиса римской рабовладельческой системы второй половиной II в. н. э.,
определяя этот кризис как «коренное нарушение соответствия между
производительными силами и производственными отношениями» (стр. 63).
А. П. Каждан правильно видит основную тенденцию развития аграрных
бтношений в Римской империи в «укреплении экономически самостоятель¬
ного мелкого хозяйства» (стр. 103). А. Р. Корсунский справедливо подчер¬
кивает относительно большую роль, которую продолжало играть рабство
в поздней Римской шмперии, и своеобразное положение колонов, как произ¬
водителей еще рабовладельческого, а не феодального общества. Он правиль¬
но замечает: «Таким образом, хотя мы наблюдаем в обществе Поздней импе¬
рии элементы зарождающейся феодальной собственности, но не имеем
оснований считать, что она уже вытеснила рабовладельческую форму соб¬
ственности, что последняя была в IV—V вв. лишь „пережитком4" ... Все это
означало, что формирование нового производительного класса в рамках рим¬
ского общества периода Поздней империи встречало серьезные препятствия»
(стр. 68). Все три статьи стоят на единственно правильной методологической
позиции, что переход рабовладельческой формации в феодальную был
вызван ростом производительных сил в недрах рабовладельческого об¬
щества.
Однако ни Е. М. Штаерман, ни А. П. Каждан, ни А. Р. Корсунский не
ставят вопроса о том, в каких понятиях и терминах марксистско-ленинской
методологии мы должны определить социальный переворот IV—V вв. н. э.
Как совершался переход рабовладельческого общества в феодальное?
Можно ли говорить здесь о взрыве, о социальной революции? Если это бы¬
ла революция, то как ее назвать, каковы у нее черты сходства с другими
революциями? Постановка этих вопросов обязательна для всякого историка-
марксиста. Исследуя такое сложное явление, как крушение Римской импе¬
рии, мы не можем ограничиться только анализом фактического материала
3 Вестник древней истории, № 3
34
ПРОФ. С. И. КОВАЛЕВ
или частными теоретическими положениями. Здесь необходима общая,
ясно высказанная методологическая установка, исходя из которой толь¬
ко и возможно правильно анализировать факты. Игнорирование этого либо
может привести к эмпиризму, либо произойдет то, что некое общее методо¬
логическое допущение будет положено в основу анализа, но останется
не высказанным и даже, быть может, неясным для самого автора.
Подобный случай мы имеем в статье Е. М. Штаерман. В основу ее поло¬
жено скрытое методологическое допущение, что переход рабовладельче¬
ского способа производства в феодальный был социальной революцией.
Решающим моментом в ней являлся кризис III в., закончившийся пораже¬
нием класса рабовладельцев. Движущей силой этой революции были ши¬
рокие народные массы, ее гегемоном—«класс феодализирующейся земельной
знати» (стр. 63). Поэтому социальная революция III в. может быть, пови-
димому, названа феодальной революцией, аналогичной по своему характеру
революции буржуазной.
Постараемся показать, что в основе статьи Е. М. Штаерман лежат имен¬
но такие допущения. Мы находим у нее следующие формулировки: «...Рас¬
тущей и крепнущей формой собственности была собственность земельных
магнатов, которая противостояла рабовладельческой собственности...»
(стр. 62). «Переломным моментом был так называемый кризис III века,
который явился выражением борьбы, с одной стороны, между представляв¬
шей новый способ производства феодализирующейся земельной знатью и
социальными группами, связанными с отживающим рабовладельческим
способом производства и рабовладельческой собственностью (сословие
декурионов и армия)...» (стр. 76). «Повидимому, передовым классом при
смене рабовладельческого строя феодальным надо считать класс феодали¬
зирующейся земельной знати» (стр.63). «„Кризис III века14 окончился пора¬
жением старых рабовладельческих групп. В экономике раба заменяет колон,
в политике — империю, представлявшую широкий блок рабовладельцев
(принципат),— империя, ставшая органом крупнейших землевладельцев
(доминат)» (стр. 77). «.... В IV в., когда рабовладельческая собственность
потерпела окончательное поражение...» (стр. 60). «Правление Константина
было... оформлением победы нового экономически господствующего класса
крупных землевладельцев, эксплуатирующих непосредственного произво¬
дителя, наделенного средствами производства и прикрепленного не к гос¬
подину, а к земле, т. е. уже не являющегося рабом» (стр. 77). «С начала IV в.
уже нельзя говорить о существовании рабовладельческой формации, о
классах рабов и рабовладельцев, как об основных, определяющих клас¬
сах» (стр. 79).
Однако Е. М. Штаерман, повидимому, самой не ясны методологические
предпосылки, лежащие в основе ее построения. Отсюда те внутренние
противоречия, те недоговоренности и неясности, на которые частично
указывает в своей статье А. П. Каждая (стр. 78—79). В части общих выво¬
дов Е. М. Штаерман нигде, в сущности, не доводит свою мысль до конца.
Так, она говорит о «феодализирующейся знати», о «феодализирующейся
собственности», вместо того, чтобы в духе своей концепции говорить просто
о феодальной знати и феодальной собственности. Если к IV в. рабовладель¬
ческая собственность потерпела окончательное поражение, то термин «фео-
дализирующаяся собственность» явно недостаточен. Если в III в. «борьба
между старыми и новыми формами хозяйства» закончилась «победой по¬
следних» (стр. 79), то напрашивается естественный вывод, что к IV в. в Рим¬
ской империи уже сложились феодальные отношения. Однако Е. М. Штаер¬
ман такого вывода не делает. Напротив, она констатирует какой-то неяс¬
ный «переходный период, который наполнен революционными движениями
масс, борьбой с пережитками рабовладения, тормозившими развитие ново-
О ХАРАКТЕРЕ СОЦИАЛЬНОГО ПЕРЕВОРОТА III—V вв. В РИМЕ
35
го строя, и оканчивается установлением ранне-феодальных отношений...»
(стр. 79). Этот «переходный период», кстати сказать, заимствован у В. С.
Сергеева. Мы читаем у него: «Последний период Римской империи является
переходным периодом от рабовладельческой формации к феодальной»1.
В. С. Сергеев и Е. М. Штаерман правы, когда они считают падение
Рима социальной революцией, но неправы в определении ее хронологи¬
ческого места. Кризис III в. был только одним из этапов этой революции.
Таким образом, отсутствие ясно выраженных методологических пред¬
посылок приводит Е. М. Штаерман к противоречивым выводам и лишает
ее во многих отношениях интересную и ценную статью полной ясности и
убедительности.
Экономический закон обязательного соответствия производственных
отношений характеру производительных сил был открыт и впервые в наи¬
более общей форме изложен Марксом: «На известной ступени своего разви¬
тия материальные производительные силы общества приходят в противо¬
речие с существующими производственными отношениями, или — что яв¬
ляется только юридическим выражением этого — с отношениями собст¬
венности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития
производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда
наступает эпоха социальной революции... Ни одна общественная формация
не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для кото¬
рых она дает достаточно простора, и новые, высшие производственные от¬
ношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные усло¬
вия их существования в лоне самого старого общества»1 2.
Здесь Маркс вскрывает общую закономерность развития и смены тех
общественно-экономических формаций, историю которых он называет
«предисторией человеческого общества»3.
Марксистско-ленинская теория выяснила роль класса-гегемона в пере¬
ходе одной общественно-экономической формации в другую. «Использование
экономических законов, — говорит И. В. Сталин, — всегда и везде при классо¬
вом обществе имеет классовую подоплеку, причем знаменосцем использова¬
ния экономических законов в интересах общества всегда и везде является
передовой класс, тогда как отживающие классы сопротивляются этому де¬
лу»4. Класс-гегемон данной революции, захватив политическую власть, соз¬
дав диктатуру, использует ее для того, во-первых, чтобы сломить сопротив¬
ление старых, отживающих классов, и для того, во-вторых, чтобы привести
производственные отношения в полное соответствие с производительными
силами.
Социальная революция, т. е. смена одного способа производства другим
или одной общественно-экономической формации другой, происходит тогда*
когда соответствие между производственными отношениями и производи¬
тельными силами резко нарушено: когда производственные отношения
превратились в оковы производительных сил; когда в рамках старой фор¬
мации развились все производительные силы, для которых она давала
возможность развития; когда в недрах старого общества созрели.все
материальные условия для появления новых производственных отношений.
Это — закон социальной революции, являющийся частной формой закона
обязательного соответствия производственных отношений характеру произ¬
водительных сил.
1 В. С. Сергеев, Очерки по истории древнего Рима, 1938, стр. 647.
2 К. Маркс, К критике политической экономии, 1953, стр. 7—8.
8 Там же, стр. 8.
4 И. Сталин, Экономические проблемы социализма в СССР, 1952,
49—50.
стр.
3*
36
Г1Р0Ф. С. И. КОВАЛЕВ
Для каждой ли общественно-экономической формации применим
закон обязательного соответствия и, следовательно, закон социальной
революции? В частности, применим ли он для перехода рабовладельческой
формации в феодальную?
Это — отнюдь не праздный вопрос, и ставить его — вовсе не значит
ломиться в открытую дверь. До самого последнего времени советская исто¬
риография, объясняя причины общего кризиса Римской империи, стояла
на точке зрения абсолютного упадка производительных сил, хотя и не всегда
.ее высказывала с полной ясностью. Эту точку зрения в скрытой форме мы
находим у В. С. Сергеева (ук. соч., стр.622—643, 647—648), хотя он и гово¬
рит о «социальной революции». Это допущение, повидимому, лежит и в ос¬
нове взглядов Н. А. Машкина1. Концепция абсолютного упадка произво¬
дительных сил, как основной причины гибели рабовладельческого общества,
получила полное развитие и в работах автора настоящей статьи1 2. Однако
более глубокое изучение марксистко-ленинской теории показывает, что
допущение абсолютного упадка производительных сил в последние столе¬
тия Римской империи является методологически неправильным.
Постараемся выяснить основной вопрос: в какой степени можно гово¬
рить о росте производительных сил в рабовладельческой формации в це¬
лом? Если такой рост имеет место, то в определенный момент должно
наступить несоответствие между рабовладельческими производственными
отношениями, т. е., иначе говоря, рабовладельческой собственностью и
производительными силами. Выяснить характер и уровень развития этих
сил и степень этого несоответствия и значит установить общие предпосылки
для перехода рабовладельческой формации в феодальную.
Производительные силы общества, как известно, слагаются из двух
элементов — из орудий производства и людей, приводящих в движение
орудия производства и осуществляющих производство материальных
благ благодаря производственному опыту. Антагонистические способы
производства (рабство, феодализм, капитализм) содействуют развитию
производительных сил только до ограниченного и сравнительно не¬
высокого уровня. Относительно же рабства иногда ставят вопрос, разви¬
ваются ли при нем вообще производительные силы. Технический уровень
античности был относительно весьма низок. В античном производстве не
применялись машины, за исключением их простейших форм (мельниц);
в период классической Греции существовал чрезвычайно примитивный
ткацкий станок с вертикальной основой; общеизвестна низкая тех¬
ника разработки Лаврийских серебряных рудников в Аттике с их несовер¬
шенными плавильными печами, оставлявшими в шлаке большой процент
серебра, с их грубыми орудиями, ручным подъемом породы и т. д.
Однако уже эллинистическая техника делает значительный шаг вперед.
Эллинистическое текстильное производство использовало египетсткий
горизонтальный ткацкий станок Нового царства с тремя и четырьмя реми¬
зами, что давало возможность ткацким мастерским птолемеевского Египта
изготовлять сложные узорные ткани. Торсионные метательные орудия в
конце III в. до н. э. достигли такого совершенства, что римляне, например,
должны были отказаться от взятия Сиракуз штурмом и перейти к дли¬
тельной осаде (Polyb., VIII, 5/7—7/9). Высоко стояла техника эллинисти¬
ческого морского дела, если судить по размерам, оснастке и вооружению
судов, по применению сухих доков (Athen., 203е—204d, 206d—209b) и т. д.
Хорошо известны гидравлические сооружения и приборы эллинистиче¬
ского периода: винтовой насос Архимеда, насос Ктесибия и др.
1 Н. А. Машкин, История древнего Рима, 1949, стр. 583—589,”; 611—615,
629—634.
2 С. И. Ковалев, История Рима, 1948, стр. 650—657.
О ХАРАКТЕРЕ СОЦИАЛЬНОГО ПЕРЕВОРОТА III—V вв. В РИМЕ
37
Однако только в римский период техника рабовладельческого об¬
щества, широко использовавшая технические достижения эллинизма, дости¬
гла высшей ступени. Повидимому, время ее расцвета нужно датировать
I в. до н. э.— первой половиной II в. н. э., т. е. концом республики — нача¬
лом империи. Об этом говорят прежде всего литературные свидетельства.
У Цезаря (BG, IV, 17—18) мы находим описание знаменитого деревянного
свайного моста через Рейн, построенного в течение 10 дней. Интересно срав¬
нить с ним каменный мост через Дунай, сооруженный приблизительно через
160 лет после моста Цезаря. «Траян построил каменный мост через Истр,—
пишет Дион Кассий.— ...Мост состоит из 20 быков, сделанных из тесаных
камней, высота их 150 футов (ок. 45 м.— С. if.), не считая фундамента, тол¬
щина—60 (ок. 18 м. — С. if:). Эти быки, расположенные друг от друга на рас¬
стоянии 170 футов (ок. 50 м. —С. if.), соединены арками...» (68,13).
Витрувий дает описание сложного блока (полиспаста), аппаратов для под¬
нятия воды (тимпанов), для измерения расстояния, пройденного экипажем
(прототип современного таксометра) и др. (X, 2, 1—3; 4, 1—2; 9, 1—4).
Витрувий же (X, 5) и Плиний Старший (XVIII, 97) описывают водяную
мельницу, появившуюся, вероятно, впервые в Малой Азии при Митри-
дате (Strabo, XII, 556). В I в. н. э. водяная мельница стала распростра¬
няться и на западе, о чем говорит одна эпиграмма эпохи Августа (Ant.
Pal., IX, 418).
В конце республики движение вперед обнаруживает даже сельскохо¬
зяйственная техника, обычно наиболее консервативная. Появляется ко¬
лесный плуг, о котором Плиний пишет, что он «недавно» был изобретен
в Реции (XVIII, 172). Во всяком случае, по сравнению с известным этрус¬
ским плугом VI в . до н. э. колесный плуг Плиния представляет большой
прогресс. Плиний описывает также сельскохозяйственную машину, напо¬
минающую жнейку (XVIII, 296).
В ремесленном производстве разделение труда в отдельных случаях
доходило до высокой степени. Так, Плиний рассказывает, что металли¬
ческие инкрустации для мебели, изготовляемой в Помпеях, привози¬
лись из Капуи, ножки для кушеток, на которых лежали во время еды, дела¬
лись на о-ве Делосе. Канделябры составлялись из двух частей: нижняя
изготовлялась в Таренте, верхняя —в Эгине (XXXIV, 11).
На все это можно возразить, что литературным источникам не всегда
следует доверять, что они часто преувеличивают, в особенности — в опи¬
сании различных технических «чудес», что описание какого-нибудь отдель¬
ного сооружения или аппарата вовсе еще не говорит об их широком распро¬
странении. Все это верно. Но ведь литературные свидетельства в ряде слу¬
чаев подтверждаются памятниками материальной культуры. Амфитеатр
Флавиев есть несомненный факт, так же как и набор замечательных хирур¬
гических инструментов, найденный в Помпеях. Техническое совершенство
и прочность римских акведуков, мостов, шоссейных дорог, триумфаль¬
ных арок, просуществовавших почти 20 столетий, совершенство предметов
домашней обстановки, украшений, инструментов говорит о весьма высо¬
ком уровне римской ремесленной техники I в. до н. э. — I в. н. э.
В ранней империи был открыт и широко применялся ряд новых тех¬
нических приемов. Повидимому, в I в. н. э. в Финикии был открыт способ
изготовлять стекло посредством дутья, вместо старого способа формовки.
В Галлии также, повидимому, в I в. н. э. изобрели латунь (сплав меди с
цинком) и лужение посуды оловом.
На основе этих технических успехов высокого расцвета в I—II в. до¬
стигает промышленное развитие римских провинций, особенно Галлии. Сте¬
кольное производство, появившееся в I в. в Лугдуне (Лионе), широко рас¬
пространяется по всей Галлии и даже проникает в южную Англию. Позднее
38
ПРОФ. С. И. КОВАЛЕВ
центром стеклоделия становится Colonia Agrippina (Кельн). Высокого раз¬
вития достигает в Галлии латунное производство. Галльские изделия из ла¬
туни успешно конкурирут с капуанской бронзой и вытесняют ее с рынков
северной Европы. Достаточно хорошо известны и многие другие факты,
подтверждающие высокое развитие ремесленного производства в римских
провинциях периода ранней империи.
Но как объяснить появление высоких технических достижений в усло¬
виях рабовладельческого производства, при тех специфических особен¬
ностях рабовладельческой эксплуатации, которые, казалось бы, делали
невозможным всякий технический прогресс? Это объясняется, во-первых,
тем, что как раз в эллинистическую и римскую эпохи, наряду с применением
труда рабов, в ремесле широко применялся труд'свободных. В Риме боль¬
шое развитие получил отпуск рабов «на оброк» (пекулий), что было одним
из средств повышения производительности труда. Далее, системой поощре¬
ния рабовладельцы могли добиваться довольно высокой производитель¬
ности труда у отдельных групп рабов, главным образом, квалифицирован¬
ных ремесленников. Наконец, многие технически совершенные сооружения
рабовладельческого периода были построены солдатами, т. е. свободными
людьми.
Однако это не меняет дела. Кто бы ни были те люди, руками которых
создавались предметы и сооружения, поражающие нас своим техническим
совершенством, остается кардинальный факт: в рамках рабовладельческой
формации до определенного момента происходил технический прогресс,
т. е. совершалось развитие производительных сил — орудий труда и спо¬
собов труда, трудовых навыков.
Для наших целей особую важность представляет вопрос, до какого мо¬
мента в рабовладельческом обществе происходил этот технический прогресс?
Точнее, можно ли в период общего кризиса римской рабовладельческой
системы,который начинается приблизительно во второй половине II в.н. э.,
говорить об упадке производительных сил, несли да, то чем он был вызван?
Конечно, во многих проявлениях материальной и духовной культуры кри¬
зис Римской империи сказался отрицательным образом. Оставляя в стороне
сложные вопросы идеологии, остановлюсь только на вопросе о регрессе в
области техники в широком смысле этого слова. Несомненно, например, что
начиная с IV в. наблюдается упадок в области искусства. Достаточно вспом¬
нить рельефы на арке Константина с их неправильными пропорциями
человеческого тела, мозаики времени Юстиниана и т.д. Однако упадок худо¬
жественного вкуса и художественной техники еще не говорит об упадке
производительных сил вообще. Конечно, в обстановке грандиозного кри¬
зиса, разрушившего рабовладельческое общество и вместе с ним Римскую
империю, производительные силы, в частности их техническая сторона, не
могли не испытывать упадка. Однако не следует этот упадок преувеличи¬
вать и придавать ему абсолютный характер.
Выше мы отмечали описание римской «жнейки», оставленное Плинием
Старшим. Палладий (Rr., VII, 2,2—4), римский писатель, живший около
середины IV в. н. э., описывает ее снова и гораздо подробнее, чем Плиний.
Точность и детальность его описания не оставляют сомнения, что Палладий
действительно наблюдал это интересное сельскохозяйственное орудие. В об¬
ласти ремесленного производства то разделение труда, какое мы наблюдали
в I в. н. э.,продолжает,если верить Августину,существовать на западе еще
в конце IV — начале V в., по крайней мере у серебряных дел мастеров (CD,
Наконец, памятники IV—VI вв. отнюдь не свидетельствуют об упадке
строительной техники поздней империи. Та же самая арка Константина,
рельефы которой говорят о падении художественного вкуса, технически
О ХАРАКТЕРЕ СОЦИАЛЬНОГО ПЕРЕВОРОТА III—V вв. В РИМЕ
39
выполнена не хуже своих предшественниц из более ранних периодов. Храм
св. Софии, построенный в Константинополе в VI в., не только не свидетель¬
ствует об упадке строительного дела, но является высшим достижением
античной архитектуры. Аналогичных примеров можно было бы привести
много.
Таким образом, и при рабовладельческой формации имело место разви¬
тие техники. Равным образом, мы не можем говорить об абсолютном упадке
производительных сил на поздних этапах рабовладельческого общества.
Относительный же упадок был связан с переходом одной общественной
системы в другую. В данном случае этот упадок был больше, чем при дру¬
гих социальных революциях, так как был связан с завоеванием римской
территории соседними племенами, завоеванием, являющимся одним из
важнейших моментов перехода рабовладельческой формации в феодальную.
Обратимся теперь к другому элементу производительных сил: к людям,
к трудящимся массам, которые являются движущей силой производствен¬
ного процесса. Развитие орудий труда неразрывно связано с ростом тех,
кто употребляет эти орудия, и эта связь осуществляется через посредство
производственного опыта, трудовых навыков, которые служат как бы мо¬
стом, соединяющим оба элемента производительных сил. Не требует особых
доказательств, что качественный рост основной рабочей силы рабовладель¬
ческой формации — раба — был поставлен в весьма узкие рамки благодаря
характеру рабовладельческой собственности и вытекающему отсюда харак¬
теру эксплуатации.
Рабовладельцы, правда, старались улучшить производственную квали¬
фикацию своих рабов. Плутарх говорит, что «Катон владел большим коли¬
чеством рабов, причем из числа военнопленных покупал малолетних, т. е.
в том возрасте, когда они, подобно щенкам или жеребятам, легко могут
поддаваться воспитанию п дрессировке» (Cato Maior, XXI); Красе за обучением
рабов «надзирал сам, внимательно наблюдая, давая указания и вообще дер¬
жась того мнения, что господину прежде всего надлежит заботиться о своих
рабах, как о живых орудиях хозяйства» (Plut., М. Crass., II). Однако это
обучение касалось только небольшой группы относительно квалифицирован¬
ных или малолетних рабов и отнюдь не распространялось на всю рабскую
массу, условия эксплуатации которой в общем допускали только приме¬
нение самых примитивных орудий труда. Здесь совсем иная картина, чем
при капитализме, где рабочий класс в целом растет вместе с развитием тех¬
ники производства.
Таким образом, для развития рабочей силы в рабовладельческом общест¬
ве оставался только один путь — путь количественного роста. При спе¬
цифическом характере общего воспроизводства рабов это воспроизводство
рабочей силы имело определенные границы, за которые оно не могло пере¬
ступить и которые определялись, с одной стороны, внутренней крепостью ра¬
бовладельческого строя, а с другой—сопротивлением окружающей племен¬
ной среды. Экспансия Рима, а следовательно, и приток новых рабов, зна¬
чительно сокращается с эпохи империи. Благодаря этому проблема общего
воспроизводства рабочей силы стала приобретать для Рима поистине тра¬
гический характер.
Этот вопрос был тесно связан с другим — с аграрным кризисом Италии,
который начал проявляться еще в конце республики. Весь этот сложный
комплекс проблем наиболее дальновидные рабовладельцы пытались решить
путем замены рабства свободной арендой. Этот путь наметил еще Колумел-
ла в середине I в. н. э. (De agricult., I, Proem., I — 3,7). Однако путь,
указанный Колумеллой, не решил проблемы. Об этом свидетельствует пе¬
реписка Плиния Младшего. Полвека, истекшие со времени написания трак¬
тата Колумеллы, не принесли никакого улучшения. В ряде писем Плиний,
40
ПРОФ. С. И. КОВАЛЕВ
как за 50 лет до этого Колумелла, отмечает наличие аграрного кризиса
в Италии (III, 19; 11,4,15; IV, 6; VI, 3; Х,8). Положение с колонами обстоит
из рук вон плохо. Найти подходящих новых арендаторов трудно (VII, 30).
Что касается старых колонов, то их недоимки растут. Экономически они
чрезвычайно маломощны. Они принуждены брать ссуды у владельцев
земли под залог своего инвентаря. Продажа его кредитором временно по¬
гашает долг, но зато разоряет колона. Возрастающая с каждым годом
задолженность лишает колонов всякой бодрости и уверенности в будущем.
Колоны впадают в отчаяние, перестают заботиться об уплате своих долгов.
Производительность их труда падает, они не щадят инвентаря и расхищают
урожай, полагая, что для себя им все равно нечего беречь. Плиний готов
был бы дать в помощь колонам рабов, но их нет в округе. Он считает, что
единственным выходом был бы отказ от денежной аренды и переход на
аренду из части урожая (III, 19; IX, 37).
Таким образом, по сравнению с временем Колумеллы мы находим
значительное ухудшение. Те явления, которые в середине I в. только
намечались, теперь получают дальнейшее развитие: производительность
труда снижается, доходность сельского хозяйства падает, количество
рабочих рук (в частности рабов) уменьшается, население нищает. Колоны
все больше попадают в экономическую зависимость от владельцев земли.
Эта экономическая зависимость в течение II и III вв., как известно,
перерастает в закабаление, которое, начиная с IV в., фиксируется имперским
законодательством. Это был совершенно закономерный процесс. Свободный
труд — в форме ли свободной аренды или свободного ремесла, или мелкой
земельной собственности — не мог возродиться и удержаться в обстановке
гибнущего рабовладельческого общества, рядом с крупной земельной соб¬
ственностью, под давлением все усиливающегося налогового гнета. Закре¬
пощение свободных арендаторов было неизбежно в условиях поздней рабо¬
владельческой системы.
Навстречу закрепощению колонов шло «раскрепощение» рабов. Рост
пекулия и вольноотпущенничества, превращение рабов в «псевдоколонов»,
некоторое улучшение их правового положения — все это явления* гово¬
рящие о смягчении формы рабовладельческой эксплуатации в последние
столетия Римской империи.
Что же можно сказать об эволюции рабочей силы в рабовладельческом
обществе? И в этом вопросе рабовладельческая формация не является исклю¬
чением в ряду других. Так же, как мы констатировали выше известный тех¬
нический прогресс в рамках рабовладельческой системы (хотя и ограничен¬
ный историческимирамками),такмыдолжны признать и известный рост дру¬
гого элемента производительных сил — рабочего. Этот рост выражался не
в количественных показателях, так как к концу Римской империи не только
уменьшается количество рабов, но падает и цифра населения вообще.
Следовательно, речь может идти только о качественном росте, т. е. о раз¬
витии производственных навыков, увеличении производительности труда
и т. д. И этот рост имел место, так как переход от раба к колону (беря ко¬
лонов в широком смысле — и истинных колонов и рабов, посаженных на
землю, т. е. псевдоколонов) является процессом раскрепощения, освобож¬
дения рабочей силы, т. е. ее качественного роста.
Однако этот процесс в рамках рабовладельческой формации не мог
зайти сколько-нибудь далеко. Уже картина, нарисованная Плинием Млад¬
шим, говорит о чрезвычайно бедственном положении колонов, о ничтож¬
ной производительности их труда — вообще о низком уровне сельскохозяй¬
ственного производства Италии в конце I —начале II в. н. э. В дальнейшем
положение трудящихся масс Римской империи становится все тяжелее.
Политическая надстройка рабовладельческого общества — римское госу¬
О ХАРАКТЕРЕ СОЦИАЛЬНОГО ПЕРЕВОРОТА III—V вв. В РИМЕ
41
дарство, стремясь задержать распад своего экономического базиса и свою
собственную гибель, доводит до крайнего истощения платежные силы
населения. Все это тормозит развитие рабочей силы, дальнейший процесс
ее освобождения.
Важно установить, с какого времени в Римской империи начинает
обнаруживаться несоответствие между производственными отношениями
и производительными силами. В Италии оно ясно выступает с I в. н. э.,
а частично и раньше, с I в. до н. э., с восстания Спартака, которое нанесло
сильнейший удар рабовладельческому хозяйству. Что же касается провин¬
ций, то там несоответствие стало обнаруживаться не раньше второй полови¬
ны II в. н. э.
Римские рабовладельцы делали попытки привести производственные
отношения в соответствие с производительными силами. Колонат, вольно-
отпущенничество, пекулий и были такой попыткой создания новых произ¬
водственных отношений. Однако эти попытки, как мы видели, не дали и не
могли дать никаких прочных и длительных результатов. Для перестройки
производственных отношений и приведения их в соответствие с производи¬
тельными силами нужна прежде всего победа революционного класса.
Нов позднеримском обществе не было подлинно революционного
класса. Таким классом не могли быть ни рабы, ни колоны. Не органи¬
зованные, без ясного классового сознания, без сколько-нибудь определен¬
ной программы действий, они были способны только на стихийные восста¬
ния. Хотя падение римского общества протекало в формах ожесточенной
классовой борьбы, но в ней не было победителей: она окончилась «...общей
гибелью борющихся классов»г. В этом основная специфика социальной
революции, положившей в Риме конец рабовладельческому обществу и
создавшей предпосылки для общества феодального.
Совершенно очевидно, что здесь не может быть речи о физической
гибели борющихся классов. Сколь ни велики были потрясения III—V вв.
н. э., сколь ни крупны человеческие потери в результате восстаний, вар¬
варских вторжений, голодовок и эпидемий этого периода, они не могли
уничтожить классов как таковых. Погибал определенный, часто очень
большой, процент рабовладельцев и рабов, но как классы рабовладельцы
и рабы должны были оставаться. Следовательно, под «общей гибелью
борющихся классов» нужно понимать другое: исчезновение в процессе
борьбы самих классов как социальных категорий.
Здесь возможно сделать следующее допущение. В рамках рабовладель¬
ческого общества победа эксплуатируемых классов исключалась. Следо¬
вательно, классовая борьба была бесперспективной, выливаясь в длитель¬
ный ряд восстаний, их подавлений, новых восстаний и т. д. * 2. Такое положе¬
ние вещей могло длиться неопределенно долгое время — вплоть до того
момента, когда борющиеся классы исчезают и сменяются другими клас¬
сами. Тогда и старые формы классовой борбы исчезают, сменяясь новыми
формами. Но это уже означало падение старой общественно-экономиче¬
ской формации и появление новой.
Одновременное отмирание классов рабов и рабовладельцев было вызвано
разложением рабовладельческого способа производства, рабовладельче¬
ской формы собственности. Появление вместо централизованного рабо¬
К. Маркс и Ф. Энгельс, Манифест Коммунистической партии, 1953,
стр. 32. В этом месте «Манифеста» речь идет, несомненно, о падении античного рабо¬
владельческого общества.
2 Тезис о том, что классовая борьба в рабовладельческом обществе не имела
перспектив, не означает, конечно, что она не была революционной: нанося непрерыв¬
ные удары рабовладельческому обществу изнутри, она в огромной степени ускоряла
его гибель.
42
ПРОФ. С. И. КОВАЛЕВ
владельческого латифундиального хозяйства мелкого, фактически 'само¬
стоятельного хозяйства колонов и квазиколонов (см. ст. А. П. Каждана) и
означало разложение рабовладельческого способа производства и появле¬
ние предпосылок феодального способа производства.
Проследим на памятниках IV—V вв. заключительный этап эволюции
колонов. Еще в знаменитом указе~332 г. колонов, замышляющих бегство,
хотя они формально считаются свободными, дозволяется заключить в око¬
вы, как рабов (GTh, V, 9, 1). Различие между рабом и колоном все больше
исчезает. Так, указ 364 г. по отношению к императорским рабам и коло¬
нам гласит: «Рабы и колоны, а также их сыновья и внуки, или вообще кто
бы то ни был из тех, кто из наших владений тайно перешел на различные
службы, должны быть возвращены, даже если бы они находились на воен¬
ной службе (Cl, XI, 68,3)». Статус потомства рабыни и колонки считается
одинаковым (Cl, XI, 68, 4). «Какая разница между рабами и колонами (ad-
scripticios),— спрашивает законодатель,— если тот и другой находятся
во власти господина, который может освободить раба с его пекулием, а
колона удалить вместе с землей из своего владения?» (Cl, XI, 48,21 —
указ Юстиниана 530 г.).
Таким образом, колонат в условиях еще существующего рабовладель¬
ческого общества неизбежно и стихийно принимал рабовладельческую фор¬
му, несмотря на то, что рост производительных сил требовал новых произ¬
водственных отношений. И такие отношения, так же стихийно и неизбежно,
прорывались в рабовладельческой системе. Если положение колона все
более приравнивалось к положению раба, то, с другой стороны, положение
раба все более приближалось к положению колона. Ульпиан со ссылкой
на Лабеона утверждает, что раб, работающий в поле на положении колона
(quasi colonus), не входит в инвентарь имения (Dig., XXXIII, 7, 12, § 3).
В указе Валентиниана, Валента и Грациана читаем: «Как оригинариев, так
и сельских, внесенных в список рабов, ни в каком случае нельзя про¬
давать без земли» (Cl, XI, 48, 7).
Но если колоны превращались в рабов, а рабы в колонов, то соответ¬
ствующий процесс должен был иметь место и в антагонистическом классе
рабовладельцев: из рабовладельцев они превращались в «колоновладель-
цев», т. е. в собственников земли, владевших, вместе с землей, и прикреп¬
ленными к ней колонами. Подобно тому, как в последние столетия Рима
шел процесс отмирания класса рабов, шло и отмирание класса рабо¬
владельцев.
Однако в этом отмирании были семена новой жизни: как колоны явля¬
лись «предшественниками средневековых крепостных» (Энгельс), так и
земельные магнаты поздней империи были предшественниками средневе¬
ковых феодалов.
Таким образом, отсутствие в рабовладельческом обществе подлинно ре¬
волюционного класса, к л асса-гегемона, являлось причиной того, что в клас¬
совой борьбе III—V вв. не было победителей (если не считать таковыми
варварские племена), что она окончилась общей гибелью борющихся
классов, т. е. отмиранием обоих основных классов рабовладельческого
общества*.
Из этой основной черты вытекают и другие особенности революции
III—V вв. С восстанием рабов и колонов тесно переплетались вторжения
племен, окружавших Римскую империю. С начал ом общего кризиса рабовла- 11 Отмирание классов в позднерабовладельческом обществе не означало отмира¬
ния классовой борьбы. Как было замечено выше, она принимала другие формы, но
не становилась менее напряженной. Только полное завоевание западной половины
империи варварами на некоторое время ослабило ее интенсивность.
О ХАРАКТЕРЕ СОЦИАЛЬНОГО ПЕРЕВОРОТА III—V вв. В РИМЕ
43
дельческой системы во второй половине II в. н. э. совпадает начало мас¬
совых вторжений в Римскую империю «варваров». Эти вторжения закан¬
чиваются полным захватом западной половины империи варварскими пле¬
менами. Такое совпадение было не случайно. Во-первых, кризис ослабил
военный потенциал Рима и сделал его относительно легкой добычей окру¬
жающих племен. Во-вторых, у этих последних как раз в первые столе¬
тия новой эры шел интенсивный процесс классообразования и консоли¬
дации племенных союзов, что облегчало задачу военного захвата Рима.
В-третьих, отсутствие класса-гегемона в революции III—V вв. делало
невозможной сколько-нибудь успешную оборону Рима1. Наоборот: рим¬
ские рабы и колоны всячески помогали варварам, что объясняет необычай¬
ную легкость и быстроту проникновения варварских племен на территорию
Рима в V веке.
Таким образом, Западная Римская империя пала в результате двойного
удара — изнутри и извне. Впрочем, в советской исторической науке этот
вопрос освещен достаточно полно, и я могу не останавливаться на нем
подробнее.
Второй особенностью социальной революции III—V вв. является тот
факт, что феодальные отношения в Западной Европе сложились далеко не
сразу после крушения рабовладельческого общества. Нужен был длитель¬
ный срок (Энгельс определяет его в 400 лет), чтобы из материальных пред¬
посылок и зародышей феодализма сложились подлинные феодальные отно¬
шения. «Между римским колоном,— говорит Энгельс,— и новым крепост¬
ным стоял свободный франкский крестьянин. „Бесполезные воспоми¬
нания и тщетная борьба" гибнущего римского мира уже умерли и были
погребены. Общественные классы IX века сформировались не в обстановке
упадка гибнущей цивилизации, а в родовых муках новой цивилизации.
Новое поколение — как господа, так и слуги — в сравнении со своими
римскими предшественникахми было поколением мужей. Отношения между
могущественными землевладельцами и зависимыми от них крестьянами, эти
отношения, которые в Риме вели к безысходной гибели античного мира,
становились теперь исходным моментом нового развития»1 2.
Однако перед нами встает основной вопрос: имеем ли мы право назвать
переворот III—V вв. социальной революцией? Переворот, в котором от¬
сутствовала диктатура революционного класса, в котором огромную роль
играл внешний момент — так называемое варварское завоевание, перево¬
рот, результаты которого (феодальные отношения) проявились несколько
столетий спустя?
Теория социальной революции марксизма-ленинизма сложилась на
материале двух революций — буржуазной и пролетарской. В этих рево¬
люциях совершенно отчетливо выступают все черты социальной револю¬
ции: смена способа производства, острая классовая борьба, перерастаю¬
щая в гражданскую войну, победа революционного класса и его диктату¬
ра, приведение производственных отношений в соответствие с характером
и уровнем производительных сил. Таковы черты развитой, зрелой социаль¬
ной революции. Но ограничивается ли исторически социальная революция
ее развитыми формами?
Анализ того первого и основного определения социальной революции,
которое дал Маркс в предисловии «К критике политической экономии»,
не оставляет сомнения в том, что он понимал под социальной революцией
1 Наличие классов-гегемонов в буржуазной и в пролетарской революциях дало
возможность победоносной защиты их от разгрома иностранными оккупантами.
2Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства,
1950, стр. 161.
44
ПРОФ. С. И. КОВАЛЕВ
всякую смену общественно-экономических формаций, всякую
смену способов производства, вызванную резким несоответствием произ¬
водственных отношений характеру и уровню производительных сил. Одна¬
ко совершенно очевидно, что эта смена протекает различно, в зависимости
от того, какие именно общественно-экономические формации, какие спосо¬
бы производства сменяют друг друга. В различных формациях имеется раз¬
ный уровень производительных сил и ведут борьбу разные антагонисти¬
ческие классы с различной степенью классового сознания. Очевидно, чем
выше уровень производительных сил и чем выше классовое сознание, спло¬
ченность и энергия революционного класса, тем более высокая форма со¬
циальной революции имеет место. Поэтому исторически наиболее развитой,
высокой и типичной социальной революцией является социалистическая
революция.
К ранним и, следовательно, менее развитым и менее типичным револю¬
циям принадлежит революция III—V вв. в Западной Римской империи1.
Выше были указаны те специфические черты, которыми отличается эта
революция. Они вытекают из основного факта: низкого уровня развития
революционных классов — рабов и колонов, соответствующего низкому
уровню производительных сил рабовладельческого общества. Рабы и коло¬
ны не могли победить в классовой борьбе III—V вв. и создать революцион¬
ную диктатуру. Отсюда — историческая необходимость внешнего завоева¬
ния, довершившего ликвидацию рабовладельческого общества и госу¬
дарства, отсюда — позднее оформление нового способа производства.
Подведем итог. Социальный переворот III—V вв., положивший конец
Западной Римской империи, по своим существенным чертам был социальной
революцией. Эта революция не имела класса-гегемона и носила деструк¬
тивный характер. Поэтому ее можно определить только как а н т и р а-
бовладельческую социальную революциюи нельзя
ставить на одну доску с буржуазной и социалистической революциями,
имеющими конструктивный характер. В ряду социальных революций
прошлого она принадлежит к типу ранних.
1 Я оставляю в стороне Восточную Римскую империю, где процесс смены фор¬
маций, при общем сходстве с Западной империей, имел некоторые особенности.
Проф. М. Э. Матье
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
fr* ак известно, ряд существенных выводов для характеристики строя
^ общества дает изучение семейных отношений, поскольку они склады¬
ваются в зависимости от существующего в данном обществе способа
производства. Поэтому изучение вопросов развития семьи и рода в древ¬
нем Египте составляет одну из важных задач исторической науки. Од¬
нако до сих пор эти вопросы не привлекали к себе должного внимания ис¬
следователей. Так, до сих пор недостаточно изучены термины, обозначав¬
шие в древнеегипетском языке понятия «семья», «род», «племя». Словарь
египетского языка переводит их обычно в самых общих выражениях.
Специальная работа посвящена только одному из этих терминов — тер¬
мину whyt1. Несколько лет тому назад я попыталась разобрать термины
mhwt, ht и ybt1 2, однако вследствие появления нового материала этот раз¬
бор теперь нуждается в дополнениях и уточнениях; кроме того, некоторых
терминов, как, например, wndwt и др., я тогда вообн^е не коснулась.
Не существует и специальных работ, посвященных отдельным древне¬
египетским терминам родства, за исключением статей Пиля о термине
хенмес3 и Мёллера об одном обозначении для законной жены4. Таким обра¬
зом, литература по данному вопросу ограничивается этими статьями
и отдельными высказываниями* исследователей, имеющимися в общих
трудах.
Наконец, хотя факт наличия в древнем Египте патриархальной семьи
следует считать давно установленным, однако характер отношений в такой
семье исследован еще недостаточно. Не подлежит сомнению, что эти отноше¬
ния отличались в разные периоды и в разных слоях общества, однако до сих
пор отличия эти не установлены. Существующие высказывания буржуаз¬
ных египтологов по отдельным вопросам истории древнеегипетской семьи
даны или в связи с публикацией правовых документов, или в работах по
истории египетского права, или же в общих работах по истории Египта.
Однако все попытки дать какие-либо обобщения в этих работах не приводят
к правильным выводам, вследствие неверной оценки авторами характера
древнеегипетского общества и непонимания хода развития последнего.
1 W. S р i ;е g е 1 b е г g, Zu whj-t «Stamm, Ansiedlung» u. a., Rec. trav., XXVI
(1904).
2 M. Э. Матье, Термины родства в древнем Египте, УЗЛГУ, СИН, вып. 9
(1941), стр. 22—37.
3 К. Р i е h 1, Ud mot de parente jusqu’ici meconnu, «Sphinx», III (1900),
стр. 1—6.
4 G. M б 1 1 e r, Hbs-t, die Ehefrau, AZ, LV (1918), стр. 95—96.
46
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
Настоящая статья, разумеется, не ставит своей задачей дать всесторон¬
нее исследование истории семейных отношений в древнем Египте. Это долж¬
но явиться предметом большой специальной работы, так как подобное
исследование затруднено рядом моментов, главным из которых является
недостаточность, а подчас и случайность источников.
Основной материал для изучения семейных отношений в древнем
Египте дают надписи на заупокойных памятниках. Однако далеко не всег¬
да удается установить все родственные отношения упомянутых на одном
памятнике лиц между собой. Этому препятствует частое отсутствие ука¬
заний на родство того или иного лица с покойным, а также отсутствие имен
родителей при одинаковых именах различных родных, упомянутых в над¬
писи на данном памятнике, вследствие чего при построении генеалогий
не всегда можно решить, имеем ли мы дело с одним лицом или двумя
тезками. Некоторые данные можно почерпнуть из юридических и литератур¬
ных текстов, но среди них такие важные для рассматриваемого вопроса
документы, как брачные контракты, насчитываются лишь единицами,
и к тому же все известные контракты датируются временем не ранее кон¬
ца Нового царства. Меньше всего данных сохранилось от периода Древнего
царства. Таким образом, материал источников по вопросам семейных от¬
ношений скуден, отрывочен и к тому же еще и односторонен, так как отно¬
сится почти исключительно к семье господствующих и средних слоев
населения.
Вновь составленный для данной работы перечень древнеегипетских
терминов родства все еще страдает некоторыми пробелами, которые могут
быть заполнены только в результате новых эпиграфических открытий.
Серьезным препятствием для установления некоторых терминов брачного
родства служит также и то обстоятельство, что в подавляющем большин¬
стве случаев супруги погребались в одной гробнице, где главная роль
и в изображениях и в текстах отводилась мужу. Вследствие этого родствен¬
ные отношения изображенных на стенах гробниц людей сформулированы
преимущественно по отношению к мужу, а не к жене. Таким образом,
можно, например, установить термины для тестя и тещи, но вряд ли удаст¬
ся найти в гробницах наименования для свекра и свекрови, так как послед¬
ние всегда будут именоваться отцом и матерью владельца гробницы,
а не свекром и свекровью его жены. Поэтому же не удалось пока обнару¬
жить терминов также и для деверя и золовки.
Терминология древнеегипетского родства была чисто описательной.
Однако эта кажущаяся простота построения древнеегипетских терминов
родства никоим образом не говорит об их примитивности. Наоборот,
она является итогом замены ранее существовавшей иной системы и, сле¬
довательно, отражением длительного развития семейно-родственных от¬
ношений, обусловленного соответствующим развитием общества. Так,
показательно, что среди терминов египетского родства уже нет особых
наименований для дядей и теток с материнской и отцовской стороны,
для кузенов и племянников, наименований, наличие или отсутствие ко¬
торых столь характерно для различных периодов истории первобытно¬
общинного и раннеклассового общества.
Изучение подобных терминов родства у разнообразных племен и
народностей показывает, что они закономерно появляются на определен¬
ных этапах развития родового строя, отражая те семейно-родственные
отношения, которые характерны для этих этапов. При изменении же общест¬
венных условий, с утратой важности данных отношений исчезала и необ¬
ходимость в сохранении отражавших их особых терминов родства, и они
заменялись чисто описательными наименованиями. Это можно видеть хо¬
тя бы на весьма убедительных примерах из истории развития рода и семьи,
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
47
1
отец
2
мать
3
дед (отец отца)
4
бабка (мать
отца)
5
дед (отец
матери)
6
брат деда
7
бабка (мать
матери)
8
брат бабки
9
сестра бабки
10
сын сестры
бабки (двою¬
родный дядя)
И
прадед
12
прабабка
13
сын
ТАБЛИЦА I
Древнеегипетские термины родства
it, itf, tf
«отец»1
mwt
«мать»
it ltf
«отец отца» 2
mwt n itf
«мать отца» 3
it mwt-f
«отец матери его» 4
sn itf n mwt-f
«брат отца матери
его» 5
mwt n mwt
«мать матери» 6
mwt wrt
«мать большая» 7
snn mwt n mwt• s
«брат матери матери ее»8
s nt mwt mwt • s
«сестра матери матери
ее» 9
snt nyt mwt nyt
mwt • f
«сестра матери матери
его» 10
sl n sn-t nyt mwt
nyt mwt-f
«сын сестры матери ма¬
тери его» 11
«отец отца отца»
mwt n mwt n mwt • f
«мать матери матери
eroi|14
«сын»
3
sri
«малый»
S l wr
«сын большой» = «СЫН',
старший»
smsw
«старший сын»
wtwti
«старший сын»
s^ kt
«сын маленький» ^млад¬
ший сын»
wp ht
«открыпающий чрево»=
«первенец»
tp n htj
«первый чрева»=«перве
нец»
Нас
“Kh
4- 4 А
Uci)c
Мае
I | АЪ^
та-г*
МШ
!77¥71А
V_477<¥7%
V
VX
VP№
vr^
V «не
О I A I
Q
□ «ммй I
1 См. L. Borchardt, Das agyptische Wort fur «Vater», AZ, XLVIII (1911),.
стр. 18—27; В. Grdseloff, Le signe t— et Ie mot <фёге», Ann. Serv.,
XLIII (1943).
2 Mus. Firenze, стр. 249 слл., стела № 1544 (2564).
3 Стела КМ№ 20051 — GDstMR, I, стр. 60; надпись Яхмеса I, Abyd., Ill, табл. II.
4 Mus. Firenze, стела № 1544 (2564).
5 Статуя Каирского музея времени XIII дин.— Bore h а г d t, Statuen, IT!. стр. 139.
6 Abyd., Ill, табл. II; стелы KM №№20431, 20456, 20524 идр. — GDstMR, стр.
29 53 125
7 См. ниже. °тела КМ № 20434—GDstMR, IT, стр. 32; стела А-687 Копенга¬
генской глиптотеки — Mo gen sen, Glypt. Carlsb., стр. 92.
8 Стела КМ № 20582 — GDstMR, II, стр. 222.
9 A. Mariette, Catalogue general d’Abydos, P., 1880, стела № 968.
10 Paheri, табл. VII.
11 Paheri, табл. VII.
12 Гробница Анхурхау — R. Lepsius, Tagebuch, Lpz, 1844, стр. 417.
18 N. Davies, The tomb of Nefer-Hotep, N.-Y., 1933, стр. 58, прим. 21.
14 Стела МГ С-8 — Cat. Mus. Guimet, табл. VII, стр. 16.
48
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
wc
«сын единственный»
и
w>d
«поросль, зеленый»
14
дочь
V
s’t
«дочь»
544
srit
«малая»
s§t wrt
smst
«дочь большая» = «старшая
дочь»
«старшая дочь»
s’t k^tt
«дочь маленькая» = «младшая
дочь»
15
дети
Л •
hrdw
«дети»
Mi
msw
«рожденные»
b. by(?)
«дитя»
16
близнецы
htri
«близнецы» 15
17
внук
v~v
s^ n s>
«сын сына»
W4-'-
si s’-f
«сын сына его» 16
Sl s§t-f
«сын дочери его» 17 1818
внучка
Si wr n s^-f wr
s]l n S^t-f
«старший сын его старшего сына»1®
«дочь дочери его» 19
S? sj.f
«дочь сына его» 20
19
внуки
nl hrdw n> hrdw
«дети детей»
штш
msw nw msw
«рожденные рожденных»
20
брат
IT
sn
«брат» 21 22 23JT~
sn c3
«брат большой * = «старший брат»
ITT
sn wr
«брат большой» = «старший брат» м
sn n it wc
«брат отца одного»=« единокровный
брат»
sn n mwt wct
«брат матери одной ^«единоутроб¬
ный брат» •*
21
сестра
171
snt
«сестра»
22
23
братья и
сестры
племян¬
ник
snwt
Sl snt-f r
«сестры» 24
«сын сестры его» 25
15 Слово htri того же корня, что и слово htri «упряжка быков».
16 UrkAR, 228; стела КМ № 20432—GDstMR, И, стр. 31.
17 J. Lieblein, Dictionnaire de noms hieroglyphiques, Christiania, 1871,
№ 10, стр. 3; cp. «сын дочери ее», UrkAR, I, 228.
18 Lefebvre, Petosiris, стр. 58.
19 Стела K\f № 20487—GDstMR, II, стр. 82.
20 Стела KM № 20432—GDstMR, II, стр. 30.
21 Слово «брат» одного корня со словом sn «второй»; ср. в аккадском ahum
«брат» и ahu(m) «другой», «чужой».
22 Lefebvre, Petosiris, стр. 242, надпись 116.
23 Thesaurus, V, стр. 951 слл.
24 A. Gardiner, The inscription of Mes, Lpz, 1905, ctk. 2.
26 Стела KM № 20425—GDstMR, II, стр. 21.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
49
sj n s n. f
«сын брата его» 26
24
племянница
sft sn. f
«дочь брата его» 27
s§t n snt. f
«дочь сестры его» 28
25
ДЯДЯ
по отцу
sn n lt.f
«брат отца его»29
26
жепа дяди
по отцу
hmt sn lt.f
«жена брата отца его» 8<*
27
ДЯДЯ
по матери
I7-1C
sn n mwt.f
«брат матери его» 81
28
тетка
«1
И
snt Hf.f
«сестра отца его» 82
по отцу
29
тетка
1-1RC.
. snt mwt.f
«сестра матери его» 88
по матери
30
двоюродный
брат
двоюродная
Sl n sn n ltf.f
«сын брата отца его» 84
31
УГПИР
s^t snt mwt.s
«дочь сестры матери ее» 36
сестра
32
двоюродная
племянница
УУГЛИ!'
sgt sjt snt mwt.s
«дочь дочери сестры матери
ее»86
33
муж
«Л?
hi
«муж»
34
жена
:)
hmt
«жена»
hmt ch§wty
«мужняя жена»
«замужняя женщина»
^ п
о
nbt pr
«госпожа дома» *
ШГУ
hbsyt
«жена» 87
35
тестг»
схл
tf n hmt
«отец жены»88
36
теща
mwt n hmt.f
«мать жены его»38
37
зять
hi n s^t.f
«муж дочери его»40
38
невестка
а *—
hmt s§.f
«жена сына его»41
39
жена брата
4XZ.
hmt sn.f
«жена брата его» 42
.40
шурин
§n hmt.f
«брат жены его» 48
26 Стела МГ С-5—Cat. Mus. Guimet, табл. IV, 5, стр. 9—11.
27 A. Gardiner, The tomb of Amenemnet, L., 1915, табл. XXI, стр. 6.
28 Там же, табл, XIV, XXXI, стр. 4.
29 Thesaurus, V, стр. 991 слл.; стела КМ № 20051 — GDstMR, I, стр. 60—61.
30 Стела КМ № 20051 — GDstMR, I, стр. 62.
31 Стела КМ № 20109 — GDstMR, I, стр. 132; Thesaurus, V, 951 слл.
82 Пап. Кахун I, 1 —Griffith, Н. Pap. Kah., I, табл. IX, стк. 5—7.
33 Стела КМ № 20109 — GDstMR, I, стр. 132—133.
34 Стела С-8 — Cat. Mus. Guimet, табл. VII, стр. 16.
36 Пап. Кахун IV, 1— Griffith, Н. Pap. Kah., I, табл. X, 11.
36 Там же, табл. X, 17.
37 G. Moller, AZ, LV (1918), стр. 95—96.
38 Thesaurus, V, 951 слл.
89 Стела КМ № 20051—GDstMR, I, стр. 61; Thesaurus, V, стр. 951 слл.
40 Надпись в гробнице Сетау, верховного жреца богини Нехебт в Эль-Кабе —
A. Gardiner, The Goddes Nekhbet at the Jubilee festival of Ramses II, AZ (1911),
стр. 50—51.
41 Стела KM № 20581 — GDstMR, II, стр. 221 и 222.
42 Стела KM № 20э92 — GDstMR, II, стр. 231.
48 Стела КМ № 20581 — GDstMR, II, стр. 221. 44 Вестник древней истории, М 3
50
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
I
sn n hmt-f
«брат жены его»44
41
свояченица
snt n hmt*f
«сестра жены его»4*
42
сестра тещи
J о «о4-
snt n mwt n hmt*f
«сестра матери жены
его»48
43
муж сестры
lira
см. ниже47
44
мачеха
ii msi
45
вдова
h§rt
«вдова»
46
сирота
ШМ
nmhw
«сирота»
47
разведенная жена
wd ct49
«разведенная»60
48
молочный брат
in n mni
«брат по груди»61
49
молочная сестра
int n mm
«сестра по груди»5*
44 Thesaurus, V, стр. 951 слл.
46 Там же.
46 Там же.
47 N. Davies, Five Theban tombs, L., 1913, стр. 42, прим. 1; стела КМ
№ 20653 — GDstMR, II, стр. 287.
48 «Сказка о зачарованном царевиче», 5, 12—А. С а г d i n е г, Late Egyptian stories,
Bruxelles, 1932, сстр. 4.
49 Глагол wd означает «разделять, отрезать, судить, разъединять».
50 «Повесть о красноречивом крестьянине», 63= 106 — М. Э. Матье,
Хрестоматия древнеегипетских иероглифических текстов, Л., 1948, стр. 49.
61 N. Davies, The tomb of Ken-Amun, N. Y., 1930, стр. 15, прим. 5.
52 Urk. XVIII Dyn., 927.
а соответственно и терминов родства у зулу, эве, ибо, дагомейцев
и йоруба, приведенных в статье Д. А. Ольдерогге «Малайская система
родства»1. Собранный в этой работе обширный материал показывает,
что в одних случаях замена особых терминов родства описательными
проходит быстрее, в других — медленнее, причем всегда некоторые
термины сохраняются только в виде пережитков, как обращения (например,
термины для перекрестных кузенов у ибо — Ольдерогге, ук. соч., стр. 44),
но общие пути развития терминологии родства в конечном итоге схожи
и повсюду присущие родовому строю многочисленные особые обозначения
различных степеней родства постепенно заменяются описательными терми¬
нами.
Подтверждением того, что и древнеегипетской описательной термино¬
логии родства предшествовала иная, является сохранившийся среди опи¬
сательных наименований брачного родства термин s^m. Этим словом
обозначен один из родственников некоего Тати, изображенный в гробни¬
це последнего среди его родных в паре с женщиной, которая является
женой этого человека и в тоже время сестрой владельца гробницы Тати1 2.
Также и на стеле Среднего царства КМ № 20653, в конце перечня
родных упомянуты: «сестра его (т. е. умершего) Дидит и s^m его
Тетиамени» (GDstMR, II, стр. 287). Таким образом, и здесь перед нами
сестра со своим мужем. То обстоятельство, что этот термин редко упоми¬
нается в текстах, не может служить доказательством его редкого при¬
менения в быту, так как он встречается и в демотических и в коптских
1 «Труды Ин-та этнографии АН СССР», т. I (1952), стр. 28—66.
2 N. Davies, Five Theban tombs, L., 1913, стр. 42, прим. 1.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
51
текстах. Так, например, в демотическом контракте о продаже дома
(I в. н. э.) термином s^m обозначен муж дочери1. Гриффис, издавший
этот папирус (ук. соч., стр. 300, прим. 5), указывает, что в другом
папирусе термину s^m соответствует olxe'fa;, т. е. „живущий в доме",
„свойственник", тогда как в коптском языке и*оя означает и „тесть" и
„зять", а женская форма этого термина и*ише означает и „теща", и
„свекровь", и „сноха"1 2. Как мы уже видели выше, оба примера из
древнеегипетских текстов дают для s^m значение „муж сестры". Отсут¬
ствие достаточного числа источников для ранних периодов не позволяет
судить, имел ли тогда термин s^m и иные значения; неясны и причины
длительного сохранения этого термина. Возможно, что это следует
поставить в связь с какими-либо пережитками перекрестно-кузенных
браков, при которых закономерно наличие терминов, означающих одно¬
временно разные родственные отношения.
6
ТАБЛИЦА II
П
IS Q-
7
* TJiMj
г? Щ
• m
Я
5 f Ja
»
я THUJ
а I
*
я&ДОДА
го
Наряду с термином s^m известным подтверждением существования до
описательной системы египетского родства иной системы может служить
и употребление (также редкое) термина «большая мать» для обозначения
бабки. Так, на стеле А-687 Копенгагенской глиптотеки изображена
умершая Итиебет, перед которой стоит жертвенник, а за ним — женщи¬
на с мальчиком на руках. Надпись перед мальчиком указывает, что это
сын умершей, надпись же над держащей мальчика женщиной называет
последнюю «большой матерью», т. е., очевидно, бабушкой ребенка3.
Второй случай применения термина «большая мать» имеется на стеле
Каирского музея № 20434 времени Среднего царства (GDstMR, стр. 32,
табл. XXXI). Такое толкование термина «большая мать» подтверждается
наименованием ближайших предков термином wrw niw^bt.f (табл. II, 1)
«великие его семьи», которое имеется в Текстах саркофагов4. Повидимому,
1 F. LI. Griffith, Catalogue of the Demotic papyri in the John Rylands
library, L., 1909, № XLIV, табл. LXXXIV, стр. 169—170 и 299—300.
2 Там же. Ср. материал, приведенный у W. Crum, A Coptic dictionary, ч. 4,
Oxf., 1934, стр. 564. Думается, что термин Цт был правильно сопоставлен с
общесемитским h^m, означающим «тесть, свекор, шурин», см. В. Seligman,
Studies in Semitic Kinship, «Bulletin of the School of Oriental Studies», III (1923),
стр. 61. Следует отметить, что древнеегипетский глагол slm означает «вступить
в брак».
8 Mogensen, Glypt. Carlsb., XCVII, стр. 92. Издатель неправильно читает
совершенно ясно написанные имя женщины и текст над фигурой женщины с ре¬
бенком.
4 Глава 146 — A. de В u с k, The Egyptian Coffin texts, II, Chicago, 1938, стр. 201.
Интересны в этом отношении и такие собственные имена, как itf wr, что значит «боль¬
шой отец» — (Mus. Firenze, № 1541) и itf — «большой отец» (стелы КМ №№ 20092,
20161. 20482, 20637, 20643 — GDstMR, I).
4*
52
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
имелось еще одно особое наименование для деда и бабки: «благие
(nfrw) отцы и матери» (Pap. Abbot, V, 8—9).
Таким образом, пережитки прежней терминологии родства, сохра¬
нившиеся среди описательных терминов, очень незначительны.
Факт наличия в древнем Египте полностью выработанной описательной
терминологии родства, несомненно, свидетельствует о давнем сложении
патриархальной семьи, что и соответствует всей совокупности данных,
которые сообщают нам другие источники. Однако слишком^далое количест¬
во терминов родства в текстах раннего Древнего царства не позволяет
безоговорочно отнести полную замену особых родственных наименований
описательными уже к первой половине Древнего царства, хотя описатель¬
ные наименования бесспорно полностью вытеснили предыдущие не только
ко времени Среднего, но и во второй половине Древнего царства.]Необ-
ходимо также учитывать, что отдельные специальные наименования для
_различных степеней родства дольше удерживаются~в условиях большой,
неразделенной патриархальной семьи и окончательно исчезают в инди¬
видуальной семье. Дошедший же материал ДО терминологии египетского
родства в подавляющем большинстве относится, как уже указывалось,
к высшим и средним (при этом городским) слоям населения, где малая
семья выделилась, конечно, гораздо раньше; почти полностью отсутствуют
данные о терминах родства, бытовавших в широких народных, особенно
сельских массах, где большая, неразделенная семья, несомненно, сохра¬
нялась в течение длительного времени и где поэтому смогли дольше упо¬
требляться особые термины родства.
Прежде чем перейти к анализу сведений о древнеегипетской семье,
необходимо остановиться на разборе самих терминов, которыми обозна¬
чались в древнем Египте понятия «семья», «род», «племя».
Дать исчерпывающий ответ на ряд связанных с рассмотрением этих
терминов вопросов все еще не удается, как вследствие недостаточности
материала, так и потому, что с течением времени точное значение неко¬
торых терминов могло утрачиваться, и поэтому, например, в каком-нибудь
тексте Нового царства слово, некогда обозначавшее «племя», могло иногда
употребляться и для обозначения «рода» или наоборот, и т. п.
Шпигельберг, исследовавший термин whyt (см. табл. II, 2), пришел
к выводу, что это слово обозначает и «племя» и «место поселения пле¬
мени», а затем п вообще «поселение», причем в двух последних случаях
оно детерминируется знаком земли1. Именно термином whyt обозначены
те племена кочевников, к которым попадает Синухет1 2. Другие примеры
употребления термина whyt, приводимые в словаре3, также подтвержда¬
ют правильность его перевода как «племя» и тем самым опровергают
собственный перевод словаря, в котором whyt переводится как «семья».
Насколько этот перевод непродуман, видно из того, что вариант того же
слова, whwt, переводится словарем (I, стр, 351) «племя и подобное» (!),
причем здесь же рекомендуется обратиться за подробностями к тому же
1 Не соглашаясь с сопоставлением whyt с коптскими wehe (оазис), Шпигель¬
берг считает, что whyt является прототипом коптского twho (из t^whyt). A. Gar¬
diner, Ancient Egyptian Onomastica, Text, т. II, Oxf, 1947, стр. 205—206,
соглашается с выводами Шпигельберга.
2 Синухет, стк. 28, 86, 130, 239, 240; Wb, I, Belegst., стр. 59.
3 Так, например, термин whyt обозначает спутников злого змея Апопа;
думается, что здесь его гораздо вероятнее переводить «соплеменники» Апопа,
чем его «семья». В указанном словарем месте «Поучения Птаххотепа», 7,7,
контекст не вполне ясен, но все же и в данном случае имеется в виду не
семья.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
53
термину whyt. Мне представляется, что слово whyt несомненно обозна¬
чало «племя».
Термин mhwt (см. табл. II, 3) в словаре переводится как «семья,
родные и подобное. Ср. hlw? Также племя, или подобное, бедуинов,
врагов» (Wb, И, стр. 114). В своей статье о терминах древнеегипетского
родства я переводила mhwt как «племя», исходя главным образом из
той группы текстов, где словом£mhwt определены объединения ливийцев
и кочевников (s^sw)^ В таком значении термин mhwt встречается в
надписи Сети I, сообщающей о победе над кочевниками (LD, III, 128,
ab, 5), 1f тексте о битве Рямзесд II с хоттями (LD, III, 187d, 5),
в папирусе ^настази I, 20, 4,в победном гимне Мерноптяха
на стеле Km“7N° 34U251 2 * 4, в восхвалении Мернептаха в папирусе
Анастази II, 5, З2, в применении к ливийцам на стеле V года
Мернептаха3, в текстах храма Мединет-Абу4, в Большом папирусе
Харрис5, на «Стеле изгнания»6. Однако во всех этих случаях трудно
решить, означает ли cjioBo^TTihwt «племя» или «род», так как опреде¬
ляемые им объединения ливийцев и шасу точнее не охарактеризованы.
Так, например, выражение, встречающееся в текстах Сети I, Рамсеса И
и папируса Харрис — cJw n mhwt — можно понять и как «начальники
племен» и как «начальники родов». Равным образом, и соответствующее
выражение на стеле V года Мернептаха может быть понято и как «пле¬
мена» ливийцев и как ливийские «роды». Текст из храма Мединет-Абу,
79, 12, также может быть переведен или как «сын его, жена его,
племя его», или же как «сын его, жена его, род его». Пожалуй, только
указанное выше выражение из победного гимна Мернептаха стоит в та¬
ком контексте, который дает возможность предпочесть перевод слова mhwt
как «род». Здесь идет речь о ненавистном для Мернептаха предводите¬
ле ливийцев, о котором говорится, что он —«отвращение для Мемфиса
и (также) каждый, сын каждого из его mhwt»,—очевидно из его «рода»,
а не из его «племени».
^ Таким образом, вопрос о значении слова mhwt надо решать, осно¬
вываясь на текстах иного содержания. Из них наибольший интерес пред¬
ставляет папирус Сальт 124, содержащий жалобу одного из работников
фиванского некрополя. Этот работник, по имени Амоннахт, сын началь¬
ника работников некрополя Небнефера, пишет, что после смерти его отца
должность последнего по праву была передана его старшему сыну Нефер-
хотёпу, а после того как последний был убит, эту должность неправиль¬
но захватил некий Панеб, видимо и убивший Неферхотепа. Амоннахт,
претендуя на должность начальника работников после своего брата,
перечисляет целый ряд бесчинств и преступлений Панеба и между про¬
чим пишет следующее: «И он послал работника Пашеду, и тот начал
кричать по поселку, говоря: „Пусть никто не увидит человека п Ц mh^yw
начальника работников Небнефера, идущего принести жертву Амону,
их богу"»7. Ясно, что в настоящем случае не может быть речи о «племени»
1 W, Spiegelberg, Der Siegesliymnus des Merneptah, AZ, XXXIV (1896),
стр. 3, ctk. 9; стр. 12 и 17.
2 A. Gardiner, Late-Egyptian miscellanea, Bruxelles, 1937, стр. 15.
8 G. Lefebvre, Stele deTan V de Meneptah, recto 12, verso 12, Ann. Serv.,
XXVII (1927), стр. 19 слл.
4 H. Nelson, Medinet Habu, Chicago, 1930 и 1932, табл. 28, 40; 46, 26; 79,
12; 82, 24.
6 W. Erichsen, Papyrus Harris I, Brussel, 1933, 76,9 и 77,5.
• H Schafer, Urkunden der alteren Athiopen Konige, Lpz, 1905, стр. 11.
7 J. Cerny, Papyrus Salt 124, JEA, XV (1929), табл. XLYI, стр. 246 и 250.
54
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
начальника работников некрополя Небнефера. Я. Черный переводит это
место текста так: «из семьи начальника работников Небнефера». Но из
предыдущего контекста видно, что Панеб стремился запретить родствен¬
никам убитого Неферхотепа, старшего сына Небнефера, доступ в их
молельню. Хотя жалобщик Амоннахт называет эту молельню «молельня
моей матери и моего отца», тем не менее, принимая во внимание,
с одной стороны, что работники фиванского некрополя жили в своем
поселке поколениями1 и что, с другой стороны, слова «мать» и «отец»
часто применялись и для обозначения более отдаленных предков, дума¬
ется, что указанная молельня могла быть скорее родовой, чем семейной.
Поэтому слово mhwt вполне возможно перевести здесь как «родня».
В «Поучении Ани», в том месте, где говорится о необходимости под¬
держивать хорошие отношения с близкими и быть к ним более друже¬
ственно настроенным, чем к чужим, указывается, что тогда, «если
человек один, то он найдет свою mhwt»1 2. Фольтен (ук. соч., стр. 53)
переводит здесь mhwt словом «семья». Контекст все же недостаточно
ясен для того, чтобы решить, следует ли переводить в данном случае
mhwt как «семья» или же как «родня, родные». Ясно во всяком случае,
что и зиесь перевод «племя» не может быть применен.
Далее, в надписи на статуе Каирского музея № 583, изображающей
Аменхотепа, сына Хану, знаменитого зодчего и мудреца, современника
Аменхотепа III, в строке 7-й среди многочисленных эпитетов, восхваля¬
ющих добродетели Аменхотепа, читаем, что «насыщал он свою mhwt»3,
т. е. опять либо семью, либо «родню», родных. Совершенно ясно, что
и здесь mhwt нельзя переводить как «племя».
Если все же во всех трех последних примерах можно было колебать¬
ся в выборе термина для перевода mhwt между словами «родня», «род»
и «семья», то имеется текст, который, как мне кажется, решает вопрос
в пользу перевода mhwt как «родня». Я имею в виду варианты к папи¬
русу Анастази I, 1, 3, имеющиеся на остраконе Питри4 и на остраконе
из Дейр эль-Мединэ № 10705, где среди эпитетов писца имеются сле¬
дующие: «первый своей семьи (wndwt— см. ниже) среди своей родни».
Здесь mhwt не только противопоставлено слову wndwt «семья», но из
контекста ясно, что mhwt понятие более широкое, чем семья. Следова¬
тельно, оно должно означать «род» или «родня».
В пользу перевода mhwt как «род» говорит и встречающийся в позд¬
них текстах титул sn n mhwt п ргс3 «брат рода царя»; греческим соот¬
ветствием этого титула является ao^evr/;6, что подтверждает в свою
очередь перевод mhwt как «род, родня».
Таким образом основным значением слова mhwt следует, повидимому,
считать «родня» и так его и следует переводить в большинстве случаев,
учитывая, однако, при этом, что с течением времени первоначальное
значение подобных терминов могло уже не всегда ощущаться и слова
«родовой» и «семейный», «род» и «семья» могли порой употребляться
в переменном значении.
1 См. И. М. Лурье, Забастовка ремесленников фиванского некрополя во
времена Рамсеса III, ВДИ, 1951, № 1, стр. 221—232.
2 A. Vo 1 ten, Studien zum Weisheitsbuch des Anii, K'a.benhavn, 1937, табл. 20, 3.
3 Borchardt, Statuen, II, табл. ICO—101, стр. 135.
4 Al. Gardiner, Egyptian Hieratic texts, Lpz, 1911.
5 G. Posener, Catalogue des ostraca hieratiques litteraires de Deir el Medi-
neh, I, Le Caire, 1938, табл. 39,7. Повидимому, аналогичный текст был и на
остраконе № 1008, табл. 5,5—6.
6 Wb, II, стр. 114, 12; G. Moller, Die beiden Totenpapyrus Rhind des Muse¬
ums zu Edinburgh, Lpz, 1913, II, 1,5—6; 6,7—8; 9,7—8.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
55
Такой перевод mhwt подкрепляется и его этимологией: это слово,
несомненно, тесно связано со словом h’w (см. табл. II, 4) «родные,
близкие» (Wb, II, стр. 478—479). Что слово h?w означало именно
«родные», показывают многочисленные примеры, из которых приведу
только несколько: 1) «Я — любимый своими родными (h’w), приятный
для своей семьи (^bt)» (Sethe, Lesest., стр. 79, 13); 2) «Да не оспорит
[этого] брат или сестра или кто-либо из моих родных (h’w)»1; 3) «Род¬
ные (h>w) наши погребались внутри его со времен предков»1 2; 4) «Не
будь жадным по отношению к твоим родным (h>w)»3. Mhwt, таким об¬
разом, является, очевидно, существительным, образованным при помощи
префикса т- от глагола «быть близким, быть родным». Тот факт, что
слово mhwt ранее XVIII дин. не встречается (Wb, s. v.), показывает,
что это слово не являлось исконным определением понятия «род» в
египетском языке, а возникло сравнительно поздно и, следовательно,
обозначало вообще родню.
Древним же термином для обозначения «рода», было невидимому
олово ht(cM. табл. II, 5). Это слово, как известно, означает буквально
«живот, чрево матери» (Wb, III, стр. 356—357). Тем же словом, но с
детерминативами мужчины, женщины и множественного числа, обозна¬
чается некая группа людей. Словарь дает в данном случае значения:
«.тгряд, группа, поколение» (Wb, III, стр. 357—358). Все эти переводы,
кроме последнего, крайне общи и говорят только о том, что анализ
значения слова еще не сделан и подлинный смысл его не выяснен. Дан¬
ные для перевода этого слова дает, например, то место в «Повести о
красноречивом крестьянине» (190), где говорится: «Смотри, ты подобен
городу без его управителя, ты подобен роду (ht) без его старейшины».
Перевод слова ht как «род» дает возможность яснее понять смысл и сле¬
дующего отрывка из Текстов пирамид: «Овладел ты наследием своего
отца Геба пред родом (ht) Эннеады в Гелиополе» (§ 1689).
Аналогии такому толкованию слова ht дают и другие языки. Так,
например, арабские слова batn и др.-евр. rahim, rehem означают как
«чрево» (в частности «чрево матери»), так и «род»4. Характерно,, что для
обозначения рода служит не только слово «чрево», но часто с этой же
целью применяется просто слово «мать» (арабск. omma, др.-евр. ёт —
II Sam., XX, 19; Hosea, IV, 5). Названия ряда арабских родов связаны с
эпонимным именем «матери» того или иного рода. Аналогичные явления
имеются и в африканских языках. Так, в языке Ганда (Луганда) слово
enda означает группу людей, связанных родством по матери, и является
производным от nda «чрево», «чрево матери». В северной части цент¬
рального Конго родовые названия имеют префикс Бена, например: Бена
Лулуа, Бена Кабенде, причем Бена является производным от Ba-ina, где
Ва обозначает множественное число класса людей (префикс 2-го класса: Ьа-),
a ina — «мать», т. е. название рода в переводе означает: «люди матери
NN»5.
Толкование слова ht как «род» объясняет и другое его значение —
«поколение»6. При таком понимании слова ht становится ясно и проис¬
хождение таких распространенных египетских собственных имен, как
1 A. Gardiner. The stele of Bilgai, AZ, t. 50 (1912), табл. IV, стр.
-57.
2 J. Diimichen, Historische Inschriften, II, Lpz, 1869, 40a. 13.
3 E. De vaud, Les maximes de Ptahhotep, Frihours, 1916, 10, 6.
4 Robertson Smith, The Kinship and marriage in Early Arabia, L., 1903.
6 Эти сведения сообщил мне Д. А. Ольдерогге.
fi Wb, TIT, стр. 358; Gardiner, Admonitions, стр. 82.
56
ПРОФ. М Э. МАТЬЕ
hti, означавшее, очевидно, «родич», и hnti hti, означавшее «глава
родичей». Тронное имя фараона Менкаура следует переводить «Телец ро¬
да», а не «Телец корпорации богов», как его понимал Дриотон1.
Совершенно несомненно, что такое обозначение для понятия «род»,
как слово ht, могло возникнуть только в условиях материнского рода.
Нас не должно удивлять сохранение столь раннего термина и при иных
обстоятельствах. Замена одних названий другими происходит далеко не
сразу, и прежние наименования для рода материнского продолжают дол¬
го жить в применении и к построенным по новым отношениям родам;
так, rahim употребляется и для названия родов патриархальных. В Егип¬
те же пережитки матриархата вообще были очень сильны. Возможно, что
именно поэтому мы и не встречаем в Египте такого названия для рода,
которое отразило бы представления, характерные именно для рода пат¬
риархального, как, например, слово «бедро», которым передается поня¬
тие «род» в пальмирских надписях (fahid), а также и в арабской лите¬
ратуре, хотя и реже, чем batn (R. Smith, ук. соч., 33—34). Смысл
слова fahid ясно виден из того места Книги Бытия, где говорится о де¬
тях, как «выходящих из чресл» их отцов (XL, VI, 26), и из сирийского
выражения saea d’malke — «царское семя», буквально: «царское бедро»
(там же). В египетском языке словом «бедро» iwc (см. табл. И, 6) обоз¬
начается понятие «потомство, наследство». В свое время И. М. Лурье
сопоставил этот факт с обычаем признания отцом новорожденного ребен¬
ка своим сыном, и следовательно, наследником, путем принятия его на
свои колени1 2. При этом И. М. Лурье пришел к заключению, что все
эти явления должны были возникнуть в определенный момент — в период
перехода от матриархата к патриархату.
Для исследования истории перехода от матриархата к патриархату
в древнем Египте некоторые данные можно почерпнуть из материалов,
характеризующих пережитки матриархата в области религии и престо¬
лонаследия в рабовладельческом Египте3.
Одним из характернейших пережитков матриархата является переда¬
ча престола по женской линии. В древнем Египте, как правило, фараон
считался законным обладателем престола только в том случае, если он
был женат на той царевне или царице, которая являлась представитель¬
ницей древней линии цариц-наследниц.
Преимущественное же право на брак с такой наследницей (а следова¬
тельно, на обладание престолом в будущем) из всех сыновей царя в пер¬
вую очередь имел сын главной жены-наследницы, который женился,
таким образом, на своей единокровной и единоутробной сестре4.
Эти факты настолько общеизвестны, что в той или иной форме
они были отмечены буржуазными египтологами уже давно, однако послед¬
ние либо не рассматривали этого обычая в целом, либо не видели в нем
1 Е. Drioton, Notes diverses, 1. Le nom d’Horus de Mycerinus, Ann. Serv.,
45 (1945), стр. 53. Аналогичным образом следует толковать и другие приводимые
Дриотоном имена, например Мори-хет = «Любимый рода».
2 И. М. Лурье, К семантике термина «наследник» в древнеегипетском,
«Сборник Египтологического кружка», вып. 8, Л., 1933, стр. 27—30.
3 О пережитках матриархата в семейных отношениях см. ниже.
4 Достаточно напомнить дочь Хеопса, «светловолосую» Хетспхерес, порядок на¬
следования Тутмосидов или сыновей Рамсеса И. Фантастические построения генеало¬
гии фараонов конца XVIII дин., возникшие в свое время благодаря вымыслам о якобы
миташшйском происхождении некоторых главных цариц (Мут^мвии, Нефертити),
в настоящее время уже давно рассеяны, и о том, что эти царицы были египтянками и
принадлежали к линии цариц-наследниц, не может быть сомнений ни у одного египто¬
лога, знакомого с фактическим материалом.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
57
связи с матриархатом, либо вообще отказывались давать ему какие-ни¬
будь объяснения1. Не понимая, что матриархат является закономерным эта¬
пом в развитии рода, одни из буржуазных египтологов полагают, что этот
обычай заимствован у ливийцев1 2; другие утверждают, что «матриархаль-
но построенной семьи до сих пор в Египте не обнаружено» 3 — как будто
такая семья могла вообще существовать в классовом обществе!
Только в свете указанных выше причин становятся понятны и обяза¬
тельные браки фараонов новых династий с представительницами женской
линии предшествующей династии и тот факт, что, хотя фараоны и брали
в жены иноземных царевен, обратного случая быть не могло, как это
и было указано Аменхотепом Ш Кадашману-Харбе вавилонскому в ответ
на просьбу последнего отдать за него египетскую царевну. Слова Аменхоте¬
па III: «Египетская царевна никому не может быть отдана» вполне понят¬
ны, ведь брак с ней давал право на египетский престол. Получают объяс¬
нение и браки фараонов с собственными дочерьми4, что могло быть выз¬
вано только стремлением царя обеспечить себе сохранение престола в слу¬
чае смерти жены-наследницы.
Интереснейший материал по пережиткам матриархата дает египетская
религия. Особенно ярко отразился момент перехода от матриархата к пат¬
риархату в мифе об Осирисе, в частности и особенно отчетливо — в споре
Гора и Сета за право обладания званием Осириса5. В «Сказании о споре
Гора и Сета»6 Гор требует, чтобы наследником «царского» звания Осириса
был признан он, как сын, т. е. по законам наследования отцовского рода,
а Сет настаивает на получении звания Осириса, как брат, рожденный от
той же матери, т. е. согласно обычаям рода материнского. Сторонники
Гора боги Онурис и Тот прямо говорят главе богов: «Неужели будет от¬
дано звание [царя] брату по матери, в то время как налицо сын по плоти?»
Как известно, в конце концов, после ряда испытаний, Гор выигрывает
тяжбу, отцовское право торжествует.
Вопрос об отношениях отца и сына вообще лежит в основе мифа об
Осирисе. Утверждение теснейшей кровной связи отца и сына, обязанности
сына мстить за смерть отца, в особенности же безусловного права сына
на наследование отцу — все это составляет главную идею мифа. Постоян¬
ными эпитетами Гора являются «наследник Осириса» или «наследник-
наследника». Не менее показателен и эпитет Осириса: «Утверждающий
сына на месте отца»7. Эта же мысль выражена и в приговоре Геба по тяжбе
Гора и Сета из текста «Мистерий Сета»: «Сказал Геб: „Смотрите, я даю
наследство сыну наследника моего сына, перворожденному, открывателю
1 О несостоятельности выводов Масперо, Морэ, Дэрена, Фл. Питри, Мэррей,
Пиренна по вопросам престолонаследия см. М. Э. М а т ь е, Следы матриархата
в древнем Египте, «Вопросы истории доклассового общества», ТИААЭ, IV (1936).
стр. 368—369.
2 Например, Ed. Meyer, Geschichte des Altertums, I, 2, §167—168.
3 E. S e i d 1, Einfiihrung in die agyptische Rechtsgeschichte, 1939, Gliickstadt,
стр. 55.
4 Известны такие браки Снофру, Рамсеса II, а как показали новые материалы,
и Эхнатона, см. Н. Brunner, Eine neue Amarna-Prinzessin, AZ, LXX1Y (1938),
стр. 104—108. Аналогичными мотивами объясняются и браки некоторых фараонов
Древнего царства с вдовами отцов. Здесь могло иметь место и стремление воспрепят-
ствовать браку наследницы с каким-либо иным лицом.
6 См. М. Э. М а т ь е, ук. соч., стр. 383—390.
6 Текст впервые издан A. Gardiner, The Chester Beatty Papyri, № 1, L.,
1931, табл. I—XVI. См. русский перевод: M. Э. M а т ь е, Мифы древнего Египта, Л.,
1940, стр. 84—98.
' Гимн Осирису на стеле С-286 Лувра — А. М*о г е t, La legende d‘Osiris....
BJ.FAO, XXX (1931), стр. 725—750. См. русский перевод М. Э. М а т ь е, Мифы древ
него Египта, стр. 98—102.
58
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
путей, подобно тому, как это сделал Ра-Атум для Шу, старшего сына
Вседержителя, подобно тому, как и Шу сделал мне. Так же и я"»1.
Таким образом, египетская религия отчетливо закрепила в одном из
наиболее популярных мифов победу отцовского счета родства.vAhалогич¬
ным закреплением в идеологии ставших некогда новыми общественных
форм явились и такие космогонии, в которых в качестве создателей мира
на смену богини-прародительницы явились боги.vИз таких космогоний
особенно следует указать на гелиопольскую (и более позднюю мемфисскую),
где бог-демиург без помощи женского начала сам рождает первую пару
богов, от которых уже рождаются другие боги (см. М. Э. Матье, ук. соч.,
стр. 17—19).
Общеизвестно положение Энгельса о том решающем значении, которое
имело развитие скотоводства, находившегося в руках мужчин, как для
возникновения отцовского рода, так и для появления частной собствен¬
ности внутри родовой общины. Изучение конкретного материала советскими
этнографами показало всю глубокую правильность этого положения.
Я ограничусь примерами из работ по истории рода в Африке. Так, Д. А.
Ольдерогге пишет: «При изучении права южно-африканских банту становит¬
ся ясным различие, существующее между правами на землю и собствен¬
ностью на скот. В то время, как земля принадлежит всему племени и от¬
дельные патриархальные семьи получают от главы племени землю для
обработки без права ее передачи, продажи и т. д., распоряжение скотом
находится в руках главы патриархальной семьи... Это, мне кажется,
является доказательством теснейшей связи введения скотоводства с выде¬
лением патриархальной семьи в южной Африке»1 2. Эта мысль была под¬
робно освещена тем же автором позднее. Показав, что все земледельческие
работы у банту производятся женщинами, которые работают сообща,
согласно приказаниям вождя, автор показывает, что, наоборот, скот
принадлежит отдельным группам или лицам и вождь его не распределяет.
Даже глава «каждой группы домохозяйств, которую можно назвать боль¬
шой патриархальной семьей», в управлении которого «находится скот,
принадлежащий всей группе в целом,... не имеет права отобрать у от¬
дельного дома его скот. Прирост скота остается собственностью дома,
убыль не пополняется... Скот возможно приобрести как путем наследо¬
вания, так и путем обмена или получения в подарок... Скот, полученный
в обмен на изделия своего ремесла, считается частной собственностью
данного лица»3.
В советской науке уже указывалось, что превосходство выделявшейся
в роде верхушки над рядовыми членами рода, основанное в первую оче¬
редь на обладании большим количеством скота, нашло свое отражение
в том, что термин «благородный» определялся в древнеегипетском языке
иероглифом козы с подвешенной на шее печатью — признаком собствен¬
ности— sch4. Не случайно и оба египетские термина, которыми обозна¬
чалась семья (см. ниже), имеют общие корни со словами, так или иначе
относящимися к скоту или владению им. Так, со словом Jbt (см. табл.
II, 7) «семья» общий корень имеет слово $Ъ (см. табл. II, 8) «клеймить
1 К. S е t h е, Dramatische Texte zu altaegyptischen Mysterienspielen, II, Lpz,
1928, 9, 20—11, 6.
2 Д. А. Ольдерогге, Энгельс и проблема «происхождения отцовского
рода», «Вопросы истории доклассового общества», ТИААЭ, IV, стр. 865.
3 Д. А. Ольдерогге, Из истории семьи и брака, СЭ, 1947, № 1,стр. 29—30.
4 В. В. Струве, История древнего Востока, 1941, стр. 54; Б. Б. Пиотров¬
ский, Современное состояние изучения додинастического Египта, «Проблемы
стории докапиталистических обществ», 1934, № 7-8, стр. 141.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
59
скот и рабов», «клеймо»1, а со словом wndwt (см. табл. II, 10) «семья»
общий корень имеет слово wndw ^ » означающее как породу бы¬
ков, так и породу коз (Wb, I, стр. 326). Не случайно наряду с терми¬
ном iwc «наследовать» и родственными ему iwct (см. табл. II, 11) «нас¬
ледство», 4wcw (см. табл. II, 12) «наследник» (Wb, I, стр. 50—51), мы
имеем также и такие слова, как iwc (см. табл. II, 13) «животные» (Wb,
I, стр. 50), iw (см. табл. II, 14) «скот» (Wb, I, стр. 47), равно как iwyt
(см. табл. II, 15) «дом» (Wb, I, стр. 49). Неслучайно и слово is\vt зна¬
чит и «мелкий рогатый скот» и «сан, должность».
Закрепление новых норм наследования имущества мужчин нашло,
как мне кажется, отражение в известном изречении Текстов саркофагов
о соединении семьи умершего в потустороннем мире (см. ниже), где
имеются не совсем понятные строки, не связанные ни с предыдущим,
ни с последующим текстом и производящие впечатление вставки или со¬
кращенного отрывка. Повидимому, в момент написания этого текста
на данном саркофаге значение этих строк уже было мало понятно.
Перед тем, как умерший получает указ о соединении его семьи, гово¬
рится: «Что же касается до этого жезла сына сестры этого имя-рек,
то она — женщина, подчиненная большому полю»1 2. Отдельное упоминание
о сыне сестры человека в тексте, посвященном соединению семьи послед¬
него, не случайно. Повидимому, здесь имеются в виду характерные для
материнского рода особые отношения между дядей со стороны матери и
племянником. Разбираемое изречение касается не только соединения семьи
умершего, но и всего устройства его загробной жизни, его хозяйства в этой
жизни, поскольку ему обеспечивается и владение полями (II, 159) и
имуществом (II, 205). Повидимому, здесь под словом «жезл» следует по¬
нимать «право, сила»3; в этих строках подчеркивается отсутствие прав на¬
следования у сына сестры хозяина дома; сестра главы большой патриар¬
хальной семьи, подчеркивает текст, подчинена законам этой семьи: вы¬
ражение «большое поле» следует понимать как общую для данной боль¬
шой семьи землю. Ведь говорит же ранее умерший: «Приведены мои
поля под управление моего дома (ht — см. табл. II, 16)» (II, 205); вся
земля данной семьи, как и при жизни ее главы, находится под его
властью и в загробном мире. Таким образом, в этом изречении Текстов
саркофагов отразились изменения сопутствовавшие переходу от матри¬
архальных отношений к патриархальным.
Возможно, что и в ряде собственных имен своеобразно отразился пере¬
ход от материнского рода к отцовскому. Такие имена, как ttf sn* I «отец
мой — брат мой»4, itfsn*f «отец — брат его»5, tint itf «принадлежащая
1 Термин >bt мог быть гораздо древнее, и его, может быть, следует связывать
с корнем §Ь (см. табл. И, 9) «останавливаться» (Wb 1,6). Известную аналогию
дает глагол mnl «жениться» (Wb, II, 72), который буквально означал «вбивать
причал, причаливать» (Wb, II, 73) и который существовал в египетском языке
наряду с более распространенным grg рг «жениться», букв, «основать дом». Та¬
ким путем термин Bbt мог возникнуть в самые отдаленные времена, при мате¬
ринском роде. При образовании патриархальной семьи он мог перейти на новую
форму семьи, и от него уже могла пойти указанная выше связь со словами
«клеймить скот и рабов».
2 A. de В и с k a. A. Gardiner, The Egyptian Coffin-texts, Chicago, 1938,
II, 199—200 (Publications of the Oriental Institute, XLIX).
8 Как мне указал И. М. Дьяконов, в Вавилонии жезл был символом собственно¬
сти на землю и передавался при передаче земли в другие руки.
4 Стелы КМ №№ 20555 и 20602 — GDstMR, II, стр. 185 и 241.
5 A. Blackman, The rock tombs of Meir, L., 1924, IV, табл. 14, справа,
второй ряд.
60
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
ее отцу»1 или mttf.s «принесенная ее отцом»1 2, очевидно, являются свиде¬
тельствами того момента, когда важно было запечатлеть, что сын или дочь
являются членами рода оТца, и эта новая для родового уклада принадлеж¬
ность детей не к роду матери, а к роду отца, подчеркивалась в даваемых
детям именах3.
Семья в египетском языке чаще всего обозначалась словом ^bt (см.
табл. II, 7 и 17). Очень интересный материал для изучения этого термина
дают Тексты саркофагов. В первом издании Текстов саркофагов, сделан¬
ном в свое время Лако4, изречения, относящиеся к объединению семьи
в загробном мире, были скопированы с трех саркофагов Каирского музея,
и при этом скопированы не всегда точно, что крайне затрудняло перевод
одного важного места (см. ниже). В настоящее время благодаря новому
изданию Текстов саркофагов в распоряжении исследователя имеются новые,
более обширные варианты текстов, обнаруженные еще на ряде саркофа¬
гов и на двух папирусах. Эти новые варианты и тщательное воспроиз¬
ведение текстов позволяют уточнить ряд неясностей и дать новый пере¬
вод этих изречений.
В новом издании изречения, касающиеся соединения ^bt, значатся
под номерами 131—146. Однако не следует считать, как это можно бы¬
ло бы заключить из нумерации издателя, что все эти 16 изречений со¬
ставляют единый последовательный текст. На самом деле многие изрече¬
ния отличаются друг от друга только по форме изложения5 6.
Для соединения семьи в загробном мире умершему необходимо полу¬
чить соответствующий указ (II, 158 — 159), по которому с умершим сое¬
диняются все члены его семьи. Следует особо отметить, что указ дает не
Осирис, а отец последнего, бог земли Геб—древнее хтоническое боже¬
ство, носящее всегда архаический титул «правитель богов». Осириса дан¬
ные изречения не упоминают, что, несомненно, говорит об их глубокой
древности. Подтверждением древности возникновения разбираемых тек¬
стов служит и упомянутая выше часть изречения относительно сына
сестры.
Наиболее полный перечень членов семьи дает изречение 146: «Соеди¬
нение семьи человека с ним в некрополе. О Ра, о Атум, о Геб, о Нут!
Взгляните на имя-рек этого, идет он к небу, идет он к земле, идет
он к воде, встречается он со своей семьей, встречается он со своим от¬
цом, встречается он со своей матерью, встречается он со своими детьми,
своими братьями и сестрами, встречается он со своими мерет*, встречает-
1 Стела МФ № 1772 (6364) — Mus. Firenze, стр. 484.
2 Стела КМ № 20501 — GDstMR, И, стр. 92.
3 См. аналогии из других языков: W. Robertson Smith, ук. соч., стр. 157—158.
4 Р. Lacau, Textes religieux egyptiens, P., 1910, стр. 9—14 и 116—119.
6 Совершенно произвольная нумерация «изречений», имеющихся во всей
массе текстов, при которой новый номер получает каждый хотя бы слегка отли¬
чающийся по изложению вариант, как бы он ни был близок к другому по со¬
держанию, не дает возможности учесть совокупность текстов каждого
памятника в целом, а значит, и понять закономерность следования тек¬
стов. Ср. М. Э. Матье, Тексты пирамид — заупокойный ритуал, ВДИ, 1947,
№ 4, стр. 31—32.
6 О значении термина «мерет» см. Е. В. Ч ере зов, Социальное положение
mr«t в храмовом хозяйстве Древнего царства, ВДИ, 1951, № 2, стр. 40—46;
И. М. Лурье, Древнеегипетские термины мерет и хентиуше во времена Древ¬
него царства, ВДИ, 1951, № 4, стр. 73—82; Е. В. Через о в, К вопросу о зна¬
чении древнеегипетских терминов мерет и хентиуше во времена Древнего цар¬
ства, ВДИ, 1952, № 2, стр. 122—126. Мне представляется, что для определения
положения мерет в период Древнего царства решающим источником является
вторая грамота защиты фараона Неферкара об охране мерет храма «Мин дает
процветать владению Неферкара», согласно которой, между прочим, запрещает¬
ся требовать от мерет золото, бронзу, жертвы двойному дому жизни, лен, ко-
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
61
с я он со своими „хенмесами" (см. ниже), встречается он со своими друзья¬
ми (sm’rw); встречается он со своими мерет, с изготовляющими всякие
вещи для имя-рек этого на земле, встречается он со своей женщиной
(mthnt — см. табл. И, 19), любимой им, которую он познал, которая [принад¬
лежит] этому имя-рек. Ты — творец великий, присоедини к этому имя-рек
его детей, его женщин (mthnwt), о которых радуется сердце этого имя-рек,
присоедини к этому имя-рек его мерет, делающих вещи для этого имя-рек
на земле. Если будут препятствовать ему вернуться, чтобы был дан
этому имя-рек его отец, чтобы была с ним его мать; если будут пре¬
пятствовать ему вернуться, чтобы соединился этот имя-рек с его семьей,
его отцом, его матерью, его мужчинами, его женщинами; если будут
препятствовать ему вернуться, чтобы соединился этот имя-рек с его
детьми, его чадами, его братьями и сестрами, его мерет, его „хенмеса-
ми“, его друзьями (sm^ lw), с делающими вещи для имя-рек на земле,—
отнимется воистину жезл [от] Ра, отнимутся воистину отборные быки с
алтарей богов, не будут заколоты жертвы, не замесятся белые хлебы, не
будет положено мясо на жертвенники богов, не свяжете вы канатов, не
будете править ладьями! Если же будет дан ему этот его отец, если же
будет мать имя-рек этого с ним, если соединится этот имя-рек с его
семьей, его отцами, его матерями, его мужчинами, его женщинами (hmwt),
его детьми, его чадами, его м>рет, его „хенмесами", его друзьями (sm^lw),
его чадами, его женщинами (mthnwt), о которых радуется сердце этого
имя-рек,— если же соединится этот имя-рек с его мерет, делающими
вещи для имя-рек на земле, если же соединится для имя-рек вся его
семья, находящаяся в земле, находящаяся в некрополе, находящаяся
в Нуне, находящаяся в [месте] стенаний, находящаяся в Ниле, находя¬
щаяся в небесном потоке, находящаяся в Хет-ур-кау1, находящаяся в
Джеду* 1 2, находящаяся в Джедет3, находящаяся в Пе-ур, находящаяся
в Ахахер 4, находящаяся в Абджу5,— тогда будут заколоты жертвы,
будут замешаны белые хлебы, будет положено мясо на жертвенники
богов, будут связаны канаты, будут воистину управляться ладьи,
будет вестись воистину этот корабль Ра двойным экипажем — Ихему
Секу и Ихему Урджу, [корабль], имени которого не знают, имени
которого в действительности не знают. Обняла Хатор имя-рек этого
для жизни. Что же касается жезла этого сына сестры имя-рек
этого, она — женщина, подчиненная большому нолю. И говорит сестра
этого имя-рек, женщина, подчиненная большому полю: „Вот, ты
идешь с радостным сердцем!"» (ТС, II, 180—II, 200). Далее в тексте го¬
ворится о встрече умершего с «великими его ^bt», т. е. ближайшими пред¬
ками, которые встречают его и «их сердца радостны», они бросают на
землю свои мотыги, корзинки и мешки, так как он освободил их от ра¬
бот, которые они должны делать для богов в загробном мире. Заканчи¬
вается текст следующими словами: «Соединение семьи — отца, матери,
„хенмесов", семаиу, детей, жен (hmwt), женщин (mthnwt), мерет, слуг
(b^kw), вещей всяких человека с ним в некрополе» (ТС, II, 205).
жи и т. д. (Лурье, ук. соч., стр. 76). Вряд ли нечто подобное могло требо¬
ваться от рабов, которые, разумеется, не обладали никакими возможностями для
осуществления подобных «приношений». Таким образом, для Древнего царства
невозможно считать мерет рабами. Положение же мерет в период Среднего
и Нового царства, как это и указывал И. М. Лурье (ук. соч., стр. 82), нуждает¬
ся в дальнейшем изучении.
1 Ксоис.
2 Бузирис.
3 Мендес.
4 Вавилон, около Каира.
ь Абидос.
62
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
Таково содержание изречения 146. В изречении 131 перечислены
дети, братья, отец, мать, мерет, каждый житель поселения. В изречении
132 — дети, братья и сестры, отец, мать, каждый житель поселения, а
также tpw (см. табл. И, 18) «люди, рабы» (букв, «головы»), В изрече¬
нии 136 — дети, братья и сестры. Относительно изречений 142 и 143 мы бу¬
дем говорить ниже, поскольку они отличаются от других.
При чтении приведенных выше изречений, естественно, встает во¬
прос — можем ли мы на их основании судить о составе >bt? На первый
взгляд может показаться, что ответить на этот вопрос, и при этом в по¬
ложительном смысле, довольно легко1, однако в действительности дела
обстоит не так просто. Дело в том, что все еще не выяснено значение
терминов семаиу и хенмес.
Термин семаи (см. табл. II, 22), мн. ч. семаиу, несомненно, связан
с глаголом smi (см. табл. II, 23) «соединять». Словарь переводит семаи
«товарищ, друг» (Wb, III, стр. 449—450). Семаи часто употребляется в
религиозных текстах в применении к спутникам богов; царица называется
семаит Гора, т. е. фараона. Повидимому, если даже этот термин когда-
либо и означал нечто в роде «родич, родной», то он, очевидно, рана
утратил этот оттенок и употреблялся просто в значении «близкий, друг»,
без определенного уточнения.
Гораздо сложнее обстоит дело со словом hnms (см. табл. II, 24). В словаре
под этим словом сказано: «Друг. I. „Его друг, его любимый друг", как титул
перед именами (особенно на стелах Среднего Царства). II. „Друг царя" —
титул (поздн.). О царе как „друге" Аписа и других божеств (греко-римск.).
Хенмесет: I. Его подруга, как титул перед женским именем. И. Как
эпитет богини Сохмет (18 дин.) „подруга богов" (Wb, III, стр. 296).
Вызывает удивление отсутствие в словаре какого-либо указания на связь
термина хенмес с понятиями родства, в то время как материал многих
текстов показывает, что это слово первоначально, несомненно, принад¬
лежало к категории родственных обозначений и сохраняло его в ряде
случаев в течение долгого времени. )
Этот факт настолько очевиден, что он обратил на себя внима¬
ние некоторых исследователей, однако степень родства, обозначаемая
данным термином, все же выяснена ими не была. Так, Бругш считал, что
«хенмесом» назывался дядя со стороны матери1 2 3. Бругш ссылался при этом
на гробницу Пахери, где, по его словам, «рядом с дядей отца» назван
«хенмес его, херихеб Тутмес». Однако Бругш ошибся: в указанной сце¬
не изображены два «хенмеса», Тети ж херихеб Тутмес (Paheri, табл. VII),
но оба они сидят между дядями Пахери с материнской стороны: перед
«хенмесом» Тети изображен брат матери Пахери Маи, а позади «хенмеса»
Тутмеса — брат матери Пахери Мена. Таким образом, определение термина
хенмес, данное Бругшем, отпадает, как основанное на недоразумении
Лепаж-Ренуф переводил в тексте 78 главы Кн. М. слово хенмес как «ро¬
дич» (PSBA, XVI, стр. 124). В тексте главы 78 Кн. М. читаем: «Он —
это спаситель как отец, как брат, как хенмес»4 5. Но уточнить значение
термина хенмес на основании одного данного текста, естественно, нельзя.
Наиболее подробный анализ термина хенмес дал Пиль б, который пред¬
1 Как это представлялось мне самой при написании статьи «Термины родства».
2Н. Brugsch, Hieroglyphisch-demotisches Worterbuch, III, 1868, стр. 1103.
3 В дополнительном, VI томе своего словаря Бругш слово хенмес переводит:
«быть другом, подружиться, друг», Lpz, 1881, стр. 942.
4Е. Neville, Das aegyptische Todtenbuch, В., 1886, гл. 78, 47.
5 К. Р i е b 1, Un mot de parente jusqu’ici meconnu, «Sphinx», III (1900),
стр. 1—6.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
63
лагает понимать хенмес как «сын сестры», ссылаясь в качестве основного
аргумента на генеалогию стелы Чанахта в Каирском музее1. Имя матери
одного из изображенных на этой стеле «хенмесов» идентично имени одной
из изображенных на стеле родственниц Чанахта, и, таким образом, эта
стела является счастливым исключением из ряда других, на которых
отсутствуют данные, позволяющие установить родство изображенных
на них «хенмесов» с умершим. Последнее обстоятельство и являлось
основной трудностью при разборе термина хенмес.
Однако Пиль не разобрался в генеалогии стелы Чанахта, приняв одну
и ту же женщину из семьи Чанахта по имени Хетепхеджет за двух разных.
На стеле Чанахта упомянуто большое количество родственников, но не
для всех из них указаны родители, и, к тому же, некоторые из этих лиц,
действительно, носят одинаковые имена, в частности жена Чанахта,
Чат (обозначенная буквой «с» на прорисовке каталога Каирского музея),
названа,очевидно, в честь своей бабки по матери Чат, причем то же имя носит
и другая внучка этой Чат, дочь ее второй дочери Хетепхеджет. Последнее
обстоятельство и оказалось одной из причин ошибки Пиля. Пиль, далее,
не учел, что так как на стеле Чанахта слово «жена» отсутствует и заменено
здесь, как и обычно в таких случаях, словом «сестра» (см. ниже), то поэ¬
тому женщина, обозначенная словами «его сестра» и изображенная позади
какого-либо мужчины, в ряде случаев является женой последнего, а не
сестрой владельца стелы Чанахта1 2. В частности, на стеле Чанахта среди
его родных изображена женщина, о которой сказано: «его сестра Хетеп¬
хеджет, рожденная Чат». Пиль и решил, что Хетепхеджет — сестра Чанах¬
та, тогда как указанная надпись на самом деле означает, что Хетепхед¬
жет была женой изображенного перед ней Мерирайеба3, к которому и
относятся слова «его сестра (т. е. жена) Хетепхеджет». Сыном этой-то
Хетепхеджет и был обративший на себя внимание Пиля, изображенный
ниже, «его (т. е. Чанахта) хенмес Нахткау, рожденный Хетепхеджет».
Сама Хетепхеджет, как сказано выше, названа дочерью Чат. Это могла
быть только старшая Чат, бабка младшей Чат, жены Чанахта, так как,
если бы признать в Хетепхеджет дочь этой младшей Чат, то она приходи¬
лась бы Чанахту дочерью, что и было бы отмечено в надписи. Поэтому
предположение Пиля отпадает, и «хенмес Чанахта Нахткау» является,
таким образом, сыном тетки его жены. Муж этой тетки жены Чанахта,
как уже сказано выше, так же назван «хенмесом» последнего 4.
Мне представляется, что мы можем уточнить отношение Чанахта и еще
с одним из его «хенмесов». На стеле изображены два брата Чанахта,
все они — сыновья Небтеф, которая на стеле не изображена. Чанахт
женат на Чат, дочери Ини, дочери Чат старшей. Последняя на стеле также
не изображена, Ини же показана стоящей за мужчиной, сестрой ( т. е.
женой) которого она названа и который сам назван «его (т. е. Чанахта)
хенмес Бекгит». Этот Бекгит занимает почетное место сразу после жены
и братьев Чанахта, а за ним, как мы видели, стоит мать жены Чанахта
Ини. Все это как будто указывает на то, что Бекгит — отец жены Чанахта.
1 № 20457 — GDstMR, II, стр. 54—56, См. также J. L i е b 1 е i n, Dictionnaire
de noms hieroglyphiques. Suppl., Lpz, 1892, стр. 604, 1514, где генеалогия дана, одна¬
ко, не полностью.
2 Подобные обозначения встречаются и на других стелах.
8 Около этого человека имеется надпись: «его (т. е. Чанахта) хенмес, любимый им,
Мерирайеб».
4 Если же изображенная на стеле после Хетепхеджет ее дочь Чат,названная «его
сестра», является второйженой Чанахта (поскольку перед ней не изображен мужчина,
то слова «его сестра», т. е. «жена», могут относиться и к самому Чанахту), то Нахт¬
кау был бы одновременно и шурином Чанахта, а Мерирайеб — тестем.
54
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
Изучение остальной части генеалогии Чанахта показывает, что, пови-
димому, и другие «хенмесы» были связаны с ним более или менее дальним
свойством. Таким образом, стела Чанахта показывает, что хенмес — это
общий термин для свойственников. Такое понимание слова хенмес подтвер¬
ждается и стелой Ипу (КМ № 20025-GDstMR, 1,стр. 29слл.). Из генеало¬
гии Ипу видно, что, помимо своей жены Сенбет, от которой он имел много
детей и которая, очевидно, была его первой женой, он был еще женат
на племяннице своей жены, Уабет. Мать Уабет, Себекнахт, которая была
сестрой первой жены Ипу, Сенбет, и которая приходилась Ипу одновремен¬
но и свояченицей и тещей, названа на его стеле «его хенмесет, любимая им».
Перед нами опять применение термина «хенмес» для обозначения свойства,
при этом двойного. Вспомним, что и на стеле Чанахта два его «хенмеса»
— Мерирайеб и Нахткау — также связаны с Чанахтом двойным свойством1.
Не поэтому ли и применен во всех этих случаях термин хенмес, общий для
различных степеней свойства, так как иначе пришлось бы указывать для
каждого из упомянутых лиц по два обозначения?
Интересный пример применения термина хенмес дает стела Каирского
музея № 20027 (GDstMR, I, стр. 35), где вторым из адорантов стоит хен¬
мес Сенсемем, рожденный Перит. Перит является женой владельца стелы,
которому, таким образом, Сенсемем приходится пасынком. Думаю, что
косвенным подтверждением того, что хенмес означал свойство, является
и стела Эрмитажа № 1063, где наряду с женщинами, связанными с владель¬
цем стелы кровным родством, изображены мужчины, обозначенные как
«хенмесы» и, по всей вероятности, бывшие мужьями некоторых из указан¬
ных женщин.
Хотя известные мне остальные случаи употребления термина хенмес
на стелах не дают возможности уточнить отношение определяемых им
лиц к владельцам стел1 2, тем не менее мне представляется, что и приведен¬
ный материал позволяет считать слово хенмес термином для обозначения
брачного родства вообще, без уточнения его степени, и переводить его в ря¬
де случаев как «свойственник»3. Это подтверждается, как мне кажется,
и частым его употреблением параллельно со словом «брат» или «брат
и отец». Так, в иератическом тексте на ткани времени VI дин.4 * мать и
сын обращаются с просьбой к умершему отцу защитить их права на отни¬
маемое у них наследство. Они просят его выступить на борьбу против обид¬
чиков «вместе с твоими отцами, твоими братьями, твоими „хенмесами"».
В «Поучении Аменемхета I» царь убеждает сына: «Не доверяй брату,
не знай „хенмесам, не делай себе близких!»6. В «Поучении Птаххотепа»
читаем: «Если ты хочешь продлить дружбу в доме, в который ты входишь
как господин, как брат, как хенмес...» (Sethe, Lesest., стр. 39, 6—8). В 78-й
главе Кн. М. после уже цитированных строк: «Он — это спаситель, как отец
1 Возможно, что каким-нибудь двойным родством был связан с Чанахтом и хен¬
мес Бскгит; для решения этого вопроса важно установить, чьей сестрой (т. е. женой)
была Сети, дочь Ини; если эта Ини идентична жене Бекгита, то Сети —его ^дочь, и
тогда слова «его сестра (т. е.* жена)» относятся, очевидно, к Чанахту,который, таким
образом, оказывается мужем двух сестер— Чат и Сети. В таком случае Бекгит являет¬
ся дважды тестем Чанахта, что может быть и объясняет наименование его « енмссом»,
а не «отцом его жены», как это следовало бы ожидать. Писать же «отец его жен»,
возможно, почему-либо не было принято.
2 Стелы КМ № 20026, 20208, 20278, 20296, 20323, 20426 — GDstMR, I,
стр. 33—34, 232—233, 293, 309—310, 336 и II, стр. 21—22. Стела МГ С-11 — Cat. Mas.
Guimct, стр. 23—25, табл. X.
8 О других переводах слова хенмес см. ниже.
4 Каирскпй музей, № 25975 (A. Gardiner а. К. Sethe, Egyptian letters to
the dead, L., 1928, табл. 1,11).
6 A. V о 1 t e n, Zwei altagyptische politische Schriften, К'ц benhavn, 1945,;стр. 106,
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
65
это, как брат это, как хенмес это» — написано далее: «Гор — это отец, Гор—
это мать, Гор —это брат, Гор -это хенмес»1. Во всех этих примерах «брат»
или «отец» явно сопоставлены, как кровные родственники, с «хенмесами»,
как со свойственниками.
Свое значение «свойственник» слово хенмес продолжало сохранять пол¬
ностью во всяком случае в Среднем царстве. Однако наряду с этим первона¬
чальным своим значением слово хенмес уже рано начало употребляться в
более широком смысле—«друг, приятель». Подобное употребление слова
хенмес встречается в ряде литературных текстов. Так, в конце «Сказки о
потерпевшем кораблекрушение» начальник возвращающегося в Египет вой¬
ска, выслушав рассказ своего старого спутника,называет его в своем от¬
вете «мой хенмес»1 2 3. В «Предсказаниях мудреца Неферти» фараон говорит:
«Подойди же, Неферти, мой хенмесЬ (там же, табл. XXIII, стк. 13). В одном
из любовных стихотворений Нового царства читаем: «Вот, Золотая (т. е.
богиня любви Хатор) присудила ее тебе, мой хенмесЪ3 Когда в любовной
поэме Туринского папируса юноша пишет своей возлюбленной и, прося
ее назначить свидание в ее саду, описывает их будущую встречу, он го¬
ворит, что она будет сидеть в тени дерева и «ее хенмес будет справа от нее»4 5.
В папирусе Анастази I один писец, обращаясь к другому, называет его
«О ты, мудрый писец, мой хенмес\ьъ или «О Ману, мой хенмес\» (там же,
VIII, 8).
Однако имеются и такие тексты, которые позволяют предположить,
что слово хенмес, приобретя наряду со своим основным значением «свой¬
ственник» также и вторичное значение «друг», одновременно стало при¬
меняться и в смысле «родной». Например, в трм месте из «Поучения
Птаххотепа», где Птаххотеп говорит, что жадность разлучает самых близ¬
ких родных, говорится, что она «огорчает сладостного „хенмеса"» (Sethe,
Lesest., стр. 40, 22). В одном из текстов гробницы Петосириса последний,
описывая смерть своего младшего сына Тотреха, говорит, что «все мои
„хенмесы" были в стенании, отец и мать умоляли смерть, а братья [сиде¬
ли, опустив] головы на колени»6.
С другой стороны, в ряде случаев бывает трудно решить, в каком же
значении употреблено слово хенмес — как «родной» или как «друг».
В том же тексте «Предсказаний мудреца Неферти», когда фараон при¬
казывает вельможам привести к нему мудреца для беседы, он требует,
чтобы они нашли его «среди своих сыновей, братьев или яхенмесов“»
(родных? друзей?). В «Беседе разочарованного со своим духом» разочаро¬
ванный говорит: «Братья злы, а нынешних „хенмесов“ не стоит любить»7.
Здесь в подлиннике стоит hnmsw niw min, что дает возможность перевести
двояко: или — «братья злы, друзей однодневных не стоить любить»,
или — «братья злы, а сегодняшних родных не стоит любить». На стелах
и статуях среди перечисляемых добродетелей умерших можно встретить
1 Е. N a v i 1 1 е, Das aegyptische Todtenbuch, гл. 78, 47.
2W. Golenischev, Les papyrus hieratiques de rHermitage, СПб., 1913,
табл. VIII, стк. 184.
3A. Gardiner, The Chester Beatty Papyri, № 1, L., 1931, II, 5.
4 G. Maspero, Les chants d’amour. Etudes egyptiennes, I, P., 1879, табл,
к стр. 229, II, 12.
5 A. Gardiner, Egyptian Hieratic texts, Lpz, 1911, XIV, 5—6.
6 Lefebvre, Petosiris, стр. 51, § III. Думается, что слово хенмес имеет зна¬
чение «родич» и в ряде тех текстов, где говорится, что ларь является «хенмесом» Аписа
и других богов (Wb, Belegst., Ill, 295, 5, 6), что Сохмет это хенмесет богов (там же,
295, 9) ,тго умерший стал «хенмесом» спутников Гора (Р h. V i г е у, Sept tombeaux
Thebains, «Memoires publies par les membres de la Mission archeol. Franc.au Caire», V
(1891), стр. 364, 3; cp. Urk. XVIII Dyn., 116).
7 A. E r m a n, Gesprach eines Lebensmuden mit seiner Seele, APAW, 1896,
стр. 104.
б Вестник древней истории, № 3
66
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
фразы вроде: «Я — хенмес (друг? родной?) для великих, благоприятный
для неимущего» (Sethe, Lesest., стр. 80, 22), или: «Я почтителен к ве¬
ликим, хенмес малого („неджеса")»*. В таком же не вполне ясном значении
встречается слово хенмес в варианте заупокойной молитвы на стеле началь¬
ника жрецов Нахти: «Да даст царь жертву для духа всех жрецов, всех
начальников фил, писцов, уабов [лакуна], которых я знал, и всякого
„хенмеса“, с которым я пил и ел»1 2.
Возвращаясь к Текстам саркофагов, думаю, что в разобранных выше
изречениях слово хенмес употреблено все же в своем основном значении —
«свойственник». Выяснение значения терминов семаиу и хенмес не сни¬
мает, однако, ряда других трудностей в истолковании Текстов сарко¬
фагов, относящихся к абет. Большим препятствием является глубокая
древность отдельных мест Текстов саркофагов, многие из которых были
уже непонятны к моменту их записи на дошедших до нас саркофагах
и папирусах. Этим же объясняется наличие в них редких слов, не встре¬
чающихся в литературных и деловых текстах. Не удивительно поэтому,
что вообще многое еще в Текстах саркофагов остается неясным.
В частности, не все ясно и в интересующих нас изречениях. Так, в них
бросается в глаза очень нечеткое определение положения жены. Как мы уже
видели, в ряде изречений о жене не говорится вовсе, и только в изречении 146,
после перечисления всех родных, впервые упоминается «его женщина, кото¬
рую он познал».При этом жена обозначена здесь не обычным словом, hmt
а очень редким термином mthnt (см. табл. II, 19). Словарь переводит это
слово «девушка, или нечто подобное» (Wb, II, стр. 175), а в ссылках указы¬
вает только данное изречение Текстов саркофагов и папирус Ринд II,
где это слово, с добавлением «прекрасная», является эпитетом богини
Хатор3.
То же слово mthnt, но уже во множественном числе встречается в изре¬
чении 146 и дальше, и при этом снова после братьев и сестер; наконец,
еще дальше мы встречаем новое упоминание о женах умершего, причем
здесь стоят уже оба термина—hmt и mthnt, вследствие чего напраши¬
вается перевод «жен и наложниц», хотя в таком случае остается неяс¬
ным, почему в первом упоминании жены умершего она названа mthnt,
т. е. «наложница(?)».
Однако, несмотря на остающиеся неясности, из разобранных Текстов
саркофагов все же можно сделать некоторые выводы. Люди, с которыми
умерший стремится соединиться в загробном мире,— это его родители,
братья, сестры, дети, жены, наложницы, свойственники, друзья, «каж¬
дый житель поселения», рабы (tpw), слуги (b^kw), мерет. Таким образом,
наряду с близкими родными и обслуживавшими умершего людьми он
хочет видеть вокруг себя еще обширную группу лиц — свойственников,
друзей и, видимо, даже земляков, которые во всяком случае не могли
являться частью патриархальной семьи.
1 Статуя Каирского музея № 49 (Wb, Belegst., Ill, 294, 13).
2 Стела № 20057 — GDstMR, I, стр. 71. В ряде случаев перевод слова хенмес
остается еще менее ясным. Так, в том месте «Повести о красноречивом поселянине»,
где говорится о способе пропитания поселянина в то время, пока он был вынужден
ходить к Г енси и произносить « вой речи, читаем «Ему давали 4 хле^а и 2 кружки
пива ежедневно. Тот, кто давал их ему, был великий начальник дома Ренси, сын
Меру, [но] он их давал своему „хенмесу“ (свойственнику? родичу?), и это [уже] он
отдавал их ему (т. е. поселянину)» (стр. 84—86). Ср. также применение слова хен¬
мес в том же папирусе, стк. 170 и 272, а также в «Поучении Птаххотепа», 15, 2 и в па¬
пирусе Анастази VII, табл. 6, 7.
3 Wb, Belegst., И, 175. Как указывает словарь, в коптском языке эквивалентом
mthnt является обычное обозначение для женщины — shime.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
67
Но, повидимому, и не следует думать, что все упомянутые в данных
изречениях люди перечислены здесь с целью пояснить понятие абет.
Перед составителями Текстов саркофагов (да и перед их читателями)
не стояла задача дать здесь точное раскрытие поня¬
тия абет. Тексты просто перечисляли всех, кого по тем или иным при¬
чинам умершему было желательно видеть вокруг себя в загробном мире,—
семью и друзей как близких и любимых лиц, а людей, обслуживавших
его при жизни,— для обеспечения такого же обслуживания за гробом.
Возможно, что при своем возникновении, в отдаленной древности, эти
изречения имели в виду соединение в потустороннем мире именно большой
неразделенной патриархальной семьи. Возможно, что в те времена гораз¬
до теснее были связи между такой семьей и людьми, находившимися
с ней в отношениях свойства или состоявшими в одной общине. Однако
с течением веков эти связи слабели, все большее распространение получала
малая семья, и древние тексты уже не соответствовали изменившимся
отношениям. Не случайно поэтому появляются такие варианты этих текстов,
которые явно пытаются внести корректив в те места их, которые стали не¬
понятными, и сделать их более соответствующими новой обстановке. Так в
изречениях 142 и 143 вместо подробного перечисления всех лиц, с кото¬
рыми стремится соединиться умерший, указаны группы людей: «близкие»
(how — см. табл. II, 20) и «семья» (Sbt) в изр. 142 и «близкие», «семья»
и «люди» (cs>t — см. табл. II, 21) в изр. 143. Эти группы должны, оче¬
видно, соответствовать указанным в других изречениях лицам. В таком
случае к абет следует отнести родителей, братьев, сестер, жен и детей
умершего, к «близким» — «хенмесов»1 и семаиу, а также «каждого жите¬
ля поселения», к «людям»— рабов (tpw), слуг и мерет. Таким образом,
термин аоет, некогда обозначавший большую патриархальную семью,
с постепенным выделением, а затем и преобладанием индивидуальной
семьи (см. ниже) переносится на последнюю1 2.
Наряду с термином абет, семья обозначается и термином унджут
(см. табл. И, 10), точное значение которого не вполне еще ясно, равно
как его соотношение с абет. Словарь дает под этим словом следующие
значения: «Люди, родные кого-либо. Обитатели какого-либо места» (Wb,
I, стр. 326). В виде примеров для первого перевода в ссылках к сло¬
варю указаны стела XIII дин. из Абидоса, два места из папируса Ана-
стази I, а именно 1,1,3 и I, 8, 6, и цитата из I гл. Кн. М., обоснованием
же для второго значения послужила надпись Сети I из Редезии и стела
С-232 Лувра (Wb, Belegst., I, 326, 5 и 6).
В упомянутых местах папируса Анастази I слово унджут стоит в сле¬
дующем контексте: 1) автор письма говорит о себе, что он — «глава своих
близких, первый в своей унджут»; как уже говорилось, остраконы Питри
и Дейр эль-Мединэ дают очень важный вариант: «глава его унджут
среди его рода»; поскольку этот вариант явно подчеркивает, что унджут
является ячейкой, входящей в род (мехут), то унджут, видимо, может
1 Тот факт, что «хенмссьт» часто изображаются на стелах среди членов семьи умер¬
шего, не противоречит тому, что они не входили в состав абет, так как на стелах изоб¬
ражались вообще близкие почему-либо умершему люди. Иногда же при отсут¬
ствии кровных родных «хенмесы», повидимому, брали на себя совершение обрядов
заупокойного культа по своим свойственникам, см. стелы КМ № 20208 — GDstMR,
I, стр. 232—233 и МФ № 1551 (2500) — Mus. Firenze, стр. 265—268. Разумеется,
жены сыновей, которые всегда называются не хенмесет, а определенным описательным
термином «жена сына», входят в состав абет до момента выделения хозяйства их му¬
жей в новую, отдельную абет.
2 На стеле КМ № 20530 (— GDstMR, II, стр. 132) имеется интересный случай
применения термина Jbit.f «его семьянинка»; к сожалению, стела не дает никакого
материала для установления степени родства определенной этим термином женщины.
б*
68
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
быть только семьей, вряд ли здесь можно перевести это слово как
«родные»; 2) автор письма возражает своему адресату, который, видимо,
пожелал ему величайшее по понятиям египтянина несчастье — остаться
без погребения; в ответ на это автор текста заявляет, что он непременно
будет погребен в Абидосе подле своего отца, и говорит: «Я буду похоронен
среди своей унджут в горе Та-джесер». Исходя из контекста, и здесь
вполне закономерно перевести унджут как «семья».
В I гл. Кн. М. унджут встречается в большом монологе бога Тота,
который рассказывает о своих заслугах в деле защиты Осириса от его
врагов: «Я — один из этих богов „джаджата", оправдавших Осириса от
его противников в день этого суда. Я принадлежу к твоей унджут, Оси¬
рис! Я — один из этих богов, рожденных Нут, поразивших противников
Осириса, связавших его врагов пред ним. Я принадлежу к твоей унджут
Гор!»1. Поскольку Тот объявляет в данном тексте себя одним из богов,
рожденных матерью Осириса, богиней Нут, он тем самым является братом
Осириса, а следовательно, и его утверждение о принадлежности к унджут
Осириса и Гора следует понимать как его принадлежность к семье
Осириса.
На стеле фараона Неферхотепа из Абидоса фараон в своей речи к Оси¬
рису говорит ему: «Ты оправдан в великом Зале, твоя унджут в ликовании,
твои мерет в радости»1 2. Настаивать на переводе в данном случае слова
унджут как «семья» нет оснований, но и возражения против такого
перевода также невозможны.
Указанный словарем текст надписи Сети I из Редезии, к сожалению,
страдает лакунами, но, на мой взгляд, он тем не менее не дает никаких
оснований переводить унджут как «обитатели». Текст этот касается до¬
ставки золота из Нубии в храм Сети I в Абидосе. Сети рассказывает,
что заново организовал отряды промывателей золота, и говорит: «Я не
уводил их из другого отряда, чтобы ( ) как
дети моего дома, как унджут моего храма3». В свое время Брестед,
еще не понимая не только значения, но и чтения слова унджут, пере¬
вел его «горцы» (AR, Ш, § 178). Гэнн и Гардинер, давая новый перевод
этой надписи, читают унджут, но переводят это слово совершенно про¬
извольно, «зависимые», никак не обосновывая своего перевода4. Хотя
из-за утраты части фразы нельзя предложить полного ее перевода, все же
мне кажется, что, поскольку слово унджут стоит здесь параллельно
со словом «дети», оно могло иметь то же значение «семья», в котором
мы встречали его и в рассмотренных выше текстах.
Таким образом, известные в настоящее время случаи применения
слова унджут дают основания для перевода его как семья, однако
материал, имеющийся в нашем распоряжении, пока еще недостаточен
для полного уточнения понимания этого термина. Тем не менее необхо¬
димо отметить, что все тексты, в которых пока известно слово унджут,
так или иначе связаны с Абидосом или с культом Осириса. Слово ун¬
джут, повидимому, имело местное значение, и именно в этом следует
искать объяснение его наличия^£фяду с абет. Однако для окончательного
утверждения нужен больший материал.
1 W. Budge, The papyrus of Ani in the British Museum, L., 1895, табл. V, гл.
I, 6—10.
2 A. Mariette, Abydos, III, P., 1880, табл. 30, 28; M. P i e p e r, Die grosse
Inschrft des Konigs Neferhotep in Abydos, Lpz, 1929, стр. 32. Оба издателя не
поняли слова унджут.
3 Т. е. его заупокойного храма в Абидосе —С. Е. Sander Hansen, Histo-
rische Inschriften der XIX Dynastie, ч. 1, Bruxelles, 1933, стр. 28, надпись С-8.
4B. Gunn a. A. Gardiner, New renderings of Egyptian texts, JEA, IV
(1917), стр. 247.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
69
Одной их характерных особенностей отношений в древнегипетской
патриархальной семье являются черты, сохранившиеся от прежних
форм семьи. Такими чертами следует признать наличие материнской фи¬
лиации, особую роль дяди со стороны матери и вообще важность, при¬
дававшуюся материнскому родству в целом. Материнская филиация в
Египте идет с древнейших времен и не только сохраняется наряду с
отцовской, но и доминирует над ней до самых поздних периодов. Род¬
ство по матери также продолжает считаться особо важным. Так, часто
подчеркивается, что данное родство является родством именно с мате¬
ринской стороны. Примеров этого имеется достаточно много. Помимо
трех случаев, приведенных в свое время Гардинером1, можно указать
еще несколько: 1) «сын его брата по одной матери»1 2; 2) «его брат по его
матери»3; 3) текст «Спора Гора и Сета», где Сет назван «братом по ма¬
тери Осириса» (snnmwt.f)4; 4) известный семейный памятник XIX дин.
в Туринском музее, на котором среди многих перечисленных здесь род¬
ственников зодчего Аменеминта имеются четыре его сестры и один брат5—
все от одной с ним матери и две сестры его жены от одной с ней матери
(Thesaurus, V, 951); 5) статую Каирского музея № 887, где перечислены
«его брат по его матери», «его сестра по его матери» и «дочь его сестры
по его матери» (L. Borhardt, Statuen, III, стр. 139). Исида, призывая Оси¬
риса в своем заупокойном плаче, говорит: «Я сестра твоя по матери'»6,
а Ипувер с особым возмущением подчеркивает, что «поражает человек
своего брата по матери». В «Поучении Птаххотепа», перечисляя бед¬
ствия, которые являются результатом жадности, Птаххотеп говорит,
что «она озлобляет отцов, матерей и братьев матери и удаляет жену»
(Sethe, Lesest., стр. 39, 14—15; ср. 40, 22—24). Таким образом, дядя со
стороны матери поставлен здесь по близости родства наряду с родите¬
лями и женой. Любопытное указание о том, что дед с материнской стороны
совершает какие-то обряды в определенные моменты жизни внука, дает
папирус Саллье 2 (11, 3), где говорится про чиновника: «Когда же
ставят его во главе чиновников, то отец его матери возносит благодар¬
ность богу».
Наличие в древнеегипетской патриархальной семье некоторых эле¬
ментов, восходивших к предшествующим формам семейных отношений,
вполне закономерно в условиях общего характерного для древнееги¬
петского рабовладельческого общества замедленного развития. При этом,
конечно, нельзя забывать, что указанные выше пережитки семейных
отношений материнского рода не являлись, разумеется, определяю¬
щими для характера патриархальной семьи рабовладельческого Египта.
Что же касается истории древнеегипетской патриархальной семьи,
то она должным образом еще не изучена. Даже такие казалось бы обще¬
известные факты, как особое положение старшего сына, браки братьев
и сестер, многоженство и др. на самом деле нуждаются в тщательной
проверке и объяснении, не говоря уже о ряде других, еще менее изучен¬
ных явлений. В настоящей статье можно дать лишь общую характеристику
1 Gardinfer, Admonitions, стр. 44: «брат его по матери» (Ипувер, 5, 10),
«брат ее по матери» (Весткар, 12, 13) и «сестра ее по матери» (Abyd., Ill, табл. XIII).
2 Стела МГ С-5 — Cat. Mus. Guimet, табл. IV, стр. 9—11.
3 Стела Пармского музея — Н. О. Lange, Ein liturgisches Lied an Min, SBPAW,
Phil.-Hist. Kl., 1927, стр. 331.
4A. Gardiner, The Chester Beatty Papyri, № 1, L., 1931, табл. IV, 7.
6 Характерно, что у трех других братьев это указание отсутствует, причем эти
три брата изображены между отцом и братьями последнего, тогда как единственный
единоутробный брат Аменеминта изображен между матерью и ее братом.
6 R. Faulkner, The papyrus Bremner-Rhind, Bruxelles, 1933, 6, 28.
70
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
наших сведений о древнеегипетской патриархальной семье и наметить
пути дальнейшего, более глубокого исследования.
Естественно, что с образованием патриархальной семьи в Египте
в ней выделяется преимущественное положение старшего сына, что от¬
ражается и в терминах родства, где видим особые обозначения для стар¬
шего и младшего сына (см. таблицу терминов родства, № 1Ъ). Старший
сын получает большую долю в наследстве отца, к нему чаще всего пере¬
ходит должность и звание отца. Он же является ответственным за обес¬
печение заупокойного культа родителей. Однако все это известно только
в общих чертах, и если преимущественная роль старшего сына в заупо¬
койном культе родителей совершенно ясна1, то вопросы о положении
его по отношению к остальным братьям и сестрам, равно как и о наследо¬
вании им имущества и звания отца нуждаются в дальнейшем исследова¬
нии. Так, совершенно неправильно преувеличивать роль старшего сына
вплоть до утверждений о наличии в древнем Египте майората, или вплоть
до выводов о полной зависимости женщины, в частности матери, от муж¬
чины1 2. Пиренн, не понимая хода исторического процесса (а следовательно,
и развития семьи), считая общество Древнего царства феодальным, мно¬
гое понимает превратно; кроме того, он строит свои выводы в ряде слу¬
чаев на одном примере, не задумываясь о возможности различных конкрет¬
ных обстоятельств в данной семье, которые могли повлечь за собой исклю¬
чительное явление, принимаемое Пиренном за правило. В качестве при¬
мера подобного вывода укажу хотя бы на завещание Усера3, которого
для Пиренна совершенно достаточно, чтобы полагать, что к концу VI дин.
женщина полностью лишилась всякой юридической самостоятельности
и должна была находиться под «опекой» мужа ,сына или лица, указанного
мужем в завещании. В завещании Усера, действительно, право распоря¬
жаться его имуществом и обеспечением жены и детей передано посторон¬
нему лицу (может быть, родственнику), а не старшему сыну, который
судебным порядком оспаривает это право у опекуна. Однако мы не знаем
причин, побудивших Себекхотепа сделать подобное распоряжение; воз¬
можно, что его жена была больна или почему-либо иному неспособна
надлежащим образом обеспечить ведение хозяйства и содержание детей.
Во всяком случае, мне кажется, что и:< этого завещания видно только, что
отец мог поручить ведение хозяйства и заботу о жене и детях посторон¬
нему лицу и что, далее, старший сын мог претендовать на подобное же
положение в каких-то случаях, но вряд ли можно только на основе од¬
ного этого документа признавать обязательность постоянной опеки сына
по отношению к овдовевшей матери; ведь имеется ряд фактов, подтвержда¬
ющих полную юридическую самостоятельность египетской женщины на
всем протяжении истории Египта, о чем Пиренн не желает помнить.
Равным образом, некритически подходит Пиренн (ук. соч., III, стр.
352) и к надписи Мерио (Urk AR, 267), также строя на одной этой над¬
писи далеко идущие выводы, тогда как данные завещаний Неканха
(там же, 25—26) или Никаура (там же, 16—17), бесспорно подтверждаю¬
щие преимущественное положение старшего сына, в то же время ясно
показывают, что он не являлся исключительным наследником отца, как
полагает Пиренн.
1 Весь дошедший до нас материал текстов и погребальных стел говорит об этом.
2 А. М о г е t, Le privilege clu fiIs atne cd Egypte, CHA1, 1933, стр. 82—94 и осо¬
бенно J. P i г e n n e, Histoire des institutions et itlu droit prive de l’ancienne Egypte,
Bruxelles, II, 1934, стр. ЗвК; III, 1935, стр. 354 -355.
8 Пап. Бсрл., 9010 — К. S е 11) е, Ein Pruzessurteil aus dem Alten Reich. AZ.
LXI (1926), стр. 72 слл.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
71
Если, таким образом, порядок наследования имущества отца его
детьми не вполне выяснен, то еще менее ясен порядок наследования зва¬
ний и титулов, в том числе титула номарха (с <-тг). Здесь имел место
переход титула как от отца к сыну, так и от брата к брату, затем к стар¬
шему сыну старшего брата, и т. д. Однако выводы Пиренна о том, что
существовал именно последний порядок наследования титула номарха,
нуждается в очень тщательной проверке, так как и здесь, как всегда,
Пиренн слишком часто принимает желаемое за доказанное. Вполне воз¬
можно, что конец Древнего царства был тем временем, когда этот порядок
ломался и, будучи уже давно сломленным в среде придворной знати,
где передача должностей явно идет по преимуществу от отца к сыну, все
еще держался в среде местной рабовладельческой знати, а возможно,
и при престолонаследии фараонов1. Однако для того, чтобы признать
это вывод правильным, следует проделать большую работу по проверке
генеалогий номархов Древнего царства и переходного периода, пытаясь
при этом по возможности выяснить, при каких обстоятельствах проис¬
ходила передача управления номом от брата к брату — при наличии
сыновей у старшего брата или вследствие их отсутствия.
Не вполне ясен и вопрос о том, оставались ли женатые сыновья в
семье или выделялись с момента брака. Повидимому, дело решалось
в разных случаях по-разному, но чаще источники говорят о наличии
малых семей. Можно думать, что в сельской среде неразделенная патри¬
архальная семья сохранялась дольше, однако такие изображения сель¬
ской семьи в литературе, какие имеются в «Повести о красноречивом по¬
селянине» для Среднего царства и в папирусе Лансинг для Нового цар¬
ства, показывают семью, состоящую из мужа, жены и детей. Пример
семьи поселянина из «Сказки о двух братых», где вместе живут два
брата, из которых старший женат, казалось бы, мог говорить о нераз¬
деленной семье, но и здесь текст дает оговорку, поясняющую, что млад¬
ший брат живет со старшим потому, что еще молод и старший брат с же¬
ной заменяют ему родителей.
Большую помощь в определении состава семьи могли бы оказать
те заявления о составе семей, которые подавались при переписи, но,
как известно, они дошли до нас в очень незначительном количестве
(времени Среднего царства из Кахуна). В этих заявлениях в одном слу¬
чае семья состоит из хозяина дома, его жены и сына, а также матери хо¬
зяина и его четырех сестер, очевидно, незамужних (Griffith, II. Pap.
Kah. I, 5, табл. IX, 16—21), в другом случае — из хозяина дома, его
матери, сестры, бабки (матери отца) и трех сестер отца1 2. Из примечания
к этому заявлению видно, что все эти лица в предыдущую перепись входили
в заявление отца данного хозяина дома; очевидно, отец умер в промежутке
между двумя переписями, и теперь главой семьи является сын, повидимому,
еще молодой и неженатый.
Уже от‘Древнего царства известны случаи, когда отец, умирая, за¬
вещал отдельные участки земли жене и каждому из детей, как это вид¬
но из надписи Никаура (UrkAR, 16—17). Приведенные примеры
из кахунских папирусов также говорят о малых семьях. С другой сторо¬
1 Ср. последовательность правления фараонов-братьев V дин. или обоих сыновей
Пепи I. Возможно, что именно стремление закрепить передачу престола от отца к сыну
и послхокило причиной назначения сыновей-соправнтелсй царей-отцов в начале Сред¬
него царства.
2 Там же, I, 3, табл. IX, 1—8. Список лиц, перечисленных в заявлопип одного
«херихеба», настолько сложен, что требует особого изучения; здесь, кроме самого
«херихеба» и его родных, включены в список его dtyw и dtyw его сестры, IV, I, табл.
X, 1—24 и XII, 1—9.
72
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
ны, из того же Кахуна дошло завещание Мери, сына Интефа, который
завещает свой «дом вместе со всем, что в нем», всем своим детям,
передав еще при жизни свою жреческую должность старшему сыну,
как «опоре своей старости» (Griffith, Н. Pap. Kah., VII, 1, табл. XI).
Аналогичные сведения имеются и от времени Нового царства. С одной
стороны, имущество родителей делится после их смерти между детьми;
об этом говорится, например, в «Поучении Ани»: «Не говори: „Отец мой
и мать моя имеют дом“, ибо когда дойдет до дележа с твоими братьями, то
доля твоя будет (только) амбар»1. О разделе имущества матери между
всеми ее детьми говорится в завещании горожанки Нутнахти1 2 В за¬
вещании певицы Сета Реннефер, хотя и указывается, что младшие
дети должны оставаться в доме старшей замужней сестры (очевидно, до
их совершеннолетия), добавляется дальше следующее: «И если я имею
землю на полях, и если я имею какое-либо имущество во всей земле,
тя если я имею что-либо от торговцев,— оно будет разделено моими четырь¬
мя детьми» (ЮДНЦ, № 10).
Вопросы брака в древнем Египте также нуждаются в особом исследова¬
нии, причем дело осложняется крайним недостатком, а подчас и отсут¬
ствием материала. Ничего, например, не известно о брачных обрядах.
Сохранилось очень немного брачных контрактов, и при этом только от конца
Нового царства и более поздние3. Изображения и тексты на стелах и сте¬
нах гробниц подчас не могут быть использованы надлежащим образом,
так как не всегда удается установить — изображены ли в данном случае
люди, жившие одновременно, или нет. Последнее обстоятельство осо¬
бенно затрудняет уточнение вопроса о многоженстве в древнем Египте,
поскольку в ряде случаев нельзя решить, состоял ли умерший с изобра¬
женными рядом с ним женами в браке одновременно или он женился
на второй жене после смерти первой. Однако, несмотря на указанные
трудности, некоторые выводы все же сделать можно.
Если для царской семьи бесспорно наличие «большого гарема» —
многих жен и наложниц, то в большинстве семей знати и рядовых египтян
господствующей формой брака был все же, повидимому, брак с одной
женой. Тем не менее имеются памятники, свидетельствующие и о нали¬
чии многоженства, особенно среди знати. Так, упомянутый уже номарх
Мерио изображен в своей гробнице с шестью женами, из которых одна
занимает явно главенствующее положение4. Отец хранителя печати
Минхотепа, Уахкаи, имел детей от семи жен5. Живший во времена XI дин.
Интеф, сын Ка, имел три жены6. Писец «большого гарема» Сайтах имел
по крайней мере три, а может быть, и пять жен7. Но в тех случаях, ко¬
гда мужчина имел одну жену, рабыни дома являлись его бесспорными
наложницами. Не случайно поэтому один из вельмож, перечисляя в авто¬
биографии свои добродетели, ставит себе в заслугу то, что он не жил
с рабынями своего отца.
1 А. V о 1 t е n, Studien zum Weisheitsbuch des Anii, K^benhavn, 1937, стр.
94—95.
2 См. ЮДНЦ, № 57 Из этого документа видно, что дети Нутнахти выделялись из
семьи при вступлении в брак: «Я дала им основать дом со всяким имуществом»,
стр. 266, прим 2.
3 G. М о 1 1 е г, Zwei aegyptische Ehevertrage aus vorsaitischer Zeit, APAW,
1918, № 3; W. E d g e г t о n, Notes on Egyptian marriage, Chicago, 1931.
4 Тут же изображены и дети номарха от его жен — W. М. FI. Р е t г i е, Ath-
ribis, L., 1908, табл. VII.
6 Стела МФ № 1552 (2521) — Mus. Firenze, стр. 268—272.
6 Статуя Брит, музея 99 (1203)—Е. Budge, Egyptian sculpture, L., 1914,
табл. VII.
7 Стела МФ № 1561 (2553) — Mus. Firenze, стр. 280—281.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
73
К сожалению, до сих пор не изучены термины обозначавшие в древ¬
неегипетском языке замужнюю женщину и наложницу; обилие и раз¬
нообразие этих терминов1 требует специального исследования, которое,
возможно, помогло бы уточнить ряд неясностей в египетских семейных
отношениях.
Нуждается в дополнительном исследовании и вопрос о браках между
братьями и сестрами. Бесспорно существование подобных браков в семьях
фараонов. Бесспорно и то, что вместо слова «жена» постоянно употре¬
бляется слово «сестра», а в любовной лирике возлюбленные называют
друг друга «братом» и «сестрой». Однако исследователи не задумывались
над вопросом о том, свойственно ли это всем эпохам? Как показала в
своей дипломной работе «К вопросу о структуре египетской семьи пери¬
ода Древнего царства» студентка Ленинградского университета Н. Б.
Ланда1 2, это явление не исконное. Н. Б. Ланда отметила, что в прорабо¬
танных ею текстах Древнего царства она не встретила фактов брака брата
и сестры (кроме, разумеется, царских семей), равно как не нашла и наи¬
менования жены сестрой3. Проверяя это очень интересное наблюдение,
я нашла употребление слова «сестра» для жены только в период VI дин.4г
браков же брата и сестры мне обнаружить также не удалось.
Начиная со Среднего царства и позднее жена очень часто назы¬
вается сестрой, но фактические браки братьев и сестер, как мне пред¬
ставляется, были все же не частым явлением5, и вопрос этот нуждается
в дальнейшем исследовании6.
Причины наличия браков братьев и сестер возможно, как мне кажется,
видеть в следующем. Известно, что в условиях патриархальной семьи
получают предпочтение такие браки, которые позволяют сохранить иму¬
щество в пределах семьи, а не отдавать его с девушкой в чужую семью*
Этим объясняются браки с кузинами и племянницами7. В древнем Египте
особенно распространены были, повидимому, браки с племянницами8.
Пример брака кузенов дает стела № 20051 Каирского музея (GDstMR
I, стр. 60—62). Те же причины лежали и в основе древнегреческого обы¬
1 Укажу следующие: 1) Ьпи«жсна», букв, «женщина»; 2) hmttji «замужняя жен¬
щина»; 3) hint chcwtl «замужняя женщина»; 4) nbt 1C? букв, «госпожа мужа»;
5) nbt рг«госпожа дома»; 6) bmwt рг «владычица дома»; 7) hbsit; 8) iri n bms; 9) mthnt
(см. выше, стр. 66 ); 10) hbit; И) i.nskit.
2 Восточный факультет, кафедра африканистики, Л., 1951.
3 Жена называется здесь или hint «жена», или nbt рг «владычица дома».
4 Так, в письме к умершему мужу, написанному на ткани Каирского музея, жена
пишет: «[Это] сестра говорит своему брату, [это] сын говорит своему отцу ... »
(A. Gardiner а. К. S е t h е, Egyptian letters to the dead, L., 1928,табл. I, стр. 1).
5 См. стелы KM № 20094—GDstMR, I, стр. 115 и МФ № 1538 (2512)—Mus. Firenze,
стр. 237; известны браки братьев и сестер среди работников фиванского некрополя,
например брак Амонмеса с сестрой Тинтха, которые оба указаны в списке детей их
отца Баки на стене гробницы № 298-Ь в Дейр эль-Мединэ (В. В г и у ё г е, Rap¬
port sur les fouilles de Deir el Medineh, 1927, Le Caire, 1928, стр. 92) и брак брата и
сестры Горнефера и Хемтнетер (В. В г и у е г е, Rapport sur les fouilles de Deir el
Medineh, 1929, 1930, стр. 80)
6 Следует отметить, что хотя Диодор (I, XXVII) упоминает о браках братьев и
сесетр в Египте, однако весь контекст касается браков царей и богов; характерно,
что Геродот умалчивает о подобных браках.
7 Ср. южноафриканскую поговорку: «Женись на дочери брата отца, чтобы скот
мог вернуться в тот же крааль» — Д. А. О л ь д е р о г г е, ук. соч., стр. 25.
8 Стела МГ С-10 — Cat. Mus. Guimet, табл. IX, стр. 21—23; A. Gardiner,
The tomb of Amenemhet, L., 1915, табл. IV, XIV, XXXI, стр. 4; N. de G. Da¬
vies, The tomb of Ramose, I., 1V’41, стр. 2—3; A. Gardiner, The goddess
Nekhbet at the Jubilecfcstival of Rameses III, A.Z, XLVIII (1911), стр. 50—51. В
современном Египте мужчина обладает преимущественным правом на брак с пле¬
мянницей, см. W. Blackman, The fellahin of Upper Egypt., L., 1927, стр. 38.
74
ПРОФ. М. Э. МАТЬЕ
чая эпиклерата и аналогичных предписаний древних евреев1. Сходные
обычаи известны теперь во многих странах — в Западном Судане у ибо
и эдо, в Индонезии, в Японии, древней Индии, у кельтов и др. (Д. А.
Ольдерогге, ук. соч., стр. 26, грим. 3^’).
Уход девушки замуж на сторону в древнем Египте был, повидимому,
особенно нежелателен ввиду того, что там дочери всегда имели равное
право на наследование с сыновьями (за исключением старшего сына,
который получал большую долю по сравнению с другими детьми). Поэтому,
чтобы любой ценой удержать девушку, ее имущество в патриархальной
семье, в Египте и могли укорениться браки с самыми близкими родными,
даже с братьями. Однако это предположение нуждается в дополнительном
подтверждении.
Отличительной чертой египетской патриархальной семьи являлось
положение в ней женщины, явно отличавшееся своей независимостью
по сравнению с положением женщины в других странах древности. В юри¬
дическом отношении египетская женщина равноправна с мужчиной. Она
владеет имуществом, независимым от имущества мужа. Своей собствен¬
ностью она распоряжается самостоятельно, завещает, продает и приобре¬
тает. Так, мать Метена завещала свое имущество детям, в том числе уча¬
сток земли своему сыну Метену (UrkAR, 2, 9). Вельможа Древнего
царства Тенти завещает своей жене участок поля, который он сам полу¬
чил от своей матери1 2. Жрец Иду завещает своей жене Дииснек поле (VI
дин.) (UrkAR, 115—117). Царица Яххотеп I владела землями около
Эдфу, которые затем, видимо, перешли к ее внучке, царице Яхмес3. Из
ряда текстов Нового царства видно, что женщины владеют землей4,
а также колодцами5. Дочь наследует наравне с братьями, и наследство
может передаваться как по мужской линии, так и по женской. В заве¬
щании сына Хафра, Некаура, его дочь получает землю наравне с сыновья¬
ми, причем порядок перечисления детей в завещании, видимо, зависит
от их старшинства: сын, дочь, сын (UrkAR 16—17). По завещаниюНе-
канха дети без различия пола получают доходы с земли для несения как
службы богине Хатор, так и для заупокойной службы по вельможе Хе-
нука. Естественно поэтому, что заупокойную статую Неканху и его жене
ставят его сын и дочь (UrkAR, 24 слл.). Вообще дочь часто совершает
культ по умершим родителям, в особенности в случае отсутствия сына6.
Женщина в Египте самостоятельно выступает в суде и как истица и
как свидетельница (ЮДНЦ, № 22). Если женщина оказывается стар¬
шей при малолетстве братьев и других сестер, она назначалась «упра¬
вительницей» (rwd) за всех наследников, как это было, например,
с бабкой Меса, Урнеро.
Владение и связанный с ним титул могли переходить и по женской
линии, как это видно на примере никопольского номарха Хети II, кото¬
рый был утвержден номархом, будучи ребенком, после смерти его де¬
да с материнской стороны, а его мать стала регентшей до его совершен¬
нолетия.7 Еще более показательные случаи имеются в семье номархов
1 К. М арке, Конспект книги Льюиса Г. Моргана «Древнее общество», «Архив
Маркса и Энгельса», т. IX, М., 1941, стр. 55, 188 и 53—54.
2 A. More t, Une nouvelle disposition testamentaire de l’Ancien Empire, CRAI,
1914, стр. 538.
3U. Bouriant, Petits monuments et petits textes, Rec. trav., IX (1887),
стр. 92.
4 Достаточно вспомнить хотя бы папирус Вильбур или надпись Меса; см. также
ЮДНЦ, № 32.
6 A. Gardiner, The Dakhleh stela, JEA, XIX (1933), стр. 22.
6 Стела МГ С 15 — Cat. Mus. Guimet, табл. XIV, 15, стр. 34—35.
7 F. Griffith, The inscriptions of Siiit a. Der Rifeh, L., 1889, табл. 15.
ИЗ ИСТОРИИ СЕМЬИ И РОДА В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ
75
Антилопьего нома. Старший сын номарха Хнумхотепа I, Нахт, получил
наследство отца; его сестра, Бекет, вышла замуж за номарха Заячьего
нома, Нехери. Сын Бекет и Нехери наследует владение отца своей матери
(видимо, после смерти брата матери) и становится номархом Антилопьего
нома под именем Хнумхотепа II. Он женится на Хети, дочери номарха
Шакальего нЬма, и их старший сын Нахт наследует Шакалий ном от отца
матери, и только второй сын, Хнумхотеп III, становится номархом
Антиплопьего нома после отца1. Равным образом, после смерти номарха
нома Змеиной горы Иси номом правит Иби, муж сестры Иси, Рахенем,
которая, таким образом, является наследницей своего родового нома1 2.
В брачных контрактах всегда оговаривается сумма, которой муж
обеспечивает жену при заключении брака и которая остается у нее в случае
развода по инициативе мужа; если же развод происходит по желанию
жены, то половину брачного дара она обязана вернуть мужу, равно
как в этом случае за ним остается и все приобретенное во время брака 3.
В брачный дар иногда включается и ежегодый доход жены (G. Rol¬
ler, там же). Отдельно оговаривается приданое, приносимое женой (там
же, стр. 21) и составляющее, повидимому, ее полную собственность, ко¬
торую она получает обратно в случае развода: «Фараон сказал: . . .да
будет отдано каждой женщине ее приданое»4.
Особое положение египетской женищины не раз отмечали античные
писатели.
Хотя корни этого явления восходят, очевидно, к матриархату, од¬
нако объяснять его только исходя из пережитков матриархата, было
бы неправильно. Ведь через матриархат, как определенный этап развития
рода, прошли и другие общества древнего мира, однако женщина в ра¬
бовладельческом обществе находилась везде в полном подчинении у
мужчины. Следовательно, для того, чтобы женщина смогла сохранить
свое самостоятельное положение в древнем Египте, должны были
существовать какие-то особые условия. Дело не только в том
замедленном ходе развития, которое в силу определенных исторических
и географических условий было свойственно древнему Египту и которое,
разумеется, способствовало сохранению ряда пережитков в праве, искус¬
стве, религии и т. п. Я не могу еще в данное время объяснить не¬
сколько необычное положение древнеегипетской женщины. Возможно,
что причины следует искать в тех функциях, которые выполняла женщи¬
на в хозяйственной жизни египетского общества. Может быть, следо¬
вало бы больше задуматься над словами Геродота, всем нам хорошо
известными: «Женщины у них посещают площадь и торгуют» (II, 35),
словами, которые находят себе подтверждение в египетских росписях. Этот
вопрос подлежит дальнейшему исследованию, будучи одной из важней¬
ших сторон всей проблемы истории семейных отношений в древнем Еги¬
пте. Анализ приведенных в настоящей статье терминов и наметившиеся
в итоге выводы являются только началом разработки этой проблемы.
1 Р. Newberry, Beni Hasan, I, L., 1803, табл. XXV и XXVI.
2 N. deG. Davies, The rock tombs of Deir el Gebrawi, I, L., 1902, табл. 23 и 7.
8 G. M о 1 1 e r, Zwei aegyptische Ehevertrage aus vorsaitischer Zeit, APAW.
1918, № 3, стр. 17.
4 J. Cerny, La constitution d’un avoir conjugal en Egypte, BIFAO, XXXVII,
стр. 42.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
В. И. АВДИЕВ, История древнего Востока. Издание второе, пере¬
работанное и дополненное, Госполитиздат, 1953, 758 стр., тираж 100000 экз.,
цена 12 р. 10 к.
Недавно вышло в свет второе издание учебника проф. В. И. Авдиева. Насыщен¬
ность книги ценным фактическим материалом, выдвижение на первый план вопросов
экономики, рассматриваемых в тесной связи с социальными отношениями, широкое
использование последних достижений археологической, филологической и историче¬
ской науки, доступный характер изложения — все это определяет ценность рецензи¬
руемой книги.
В учебник включен новый документальный материал, поэтому второе его издание
значительно отличается от первого по объему. Автор подверг значительной и сущест¬
венной переработке весь текст книги с учетом замечаний рецензентов на первое изда¬
ние учебника. Расширены и серьезно переработаны главы по истории древней Индии
и древнего Китая. Увеличен раздел, посвященный истории Урарту и Средней Азии,
сыгравших важную роль в древнейшей истории народов СССР. Жаль только, что
древнейшая история Средней Азии объединена в одной главе с историей древнего Ирана
(гл. XVIII — «Средняя Азия и Иран в древности») Более полно дана в новом издании
библиография, в основном за счет включения в нее новых исследований советских
ученых. В книгу включены также новые иллюстрации и т. д.
В центре внимания автора стоят вопросы экономической истории древневосточ¬
ных обществ. В. И. Авдиев подробно говорит о развитии производительных сил и
в тесной связи с этим рассматривает вопросы производственных отношений и общест¬
венно-политического строя. Наряду с письменными источниками, В. И. Авдиев
широко пользуется материалом последних археологических раскопок для харак¬
теристики экономики и общественного строя особенно тех стран, в отношении ко¬
торых мы совсем или почти не располагаем письменными источниками. Можно отме¬
тить, например, характеристику архаической эпохи истории Месопотамии на осно¬
вании раскопок Эль-Обеида, Урука и Джемдет-Насра (стр. 41 сл.), широкое привле¬
чение археологического материала для освещения истории Ирана и Средней Азии
(стр. 525 сл.). Автор нередко также использует и языковые данные в качестве истори¬
ческого источника, например, при характеристике общественной и хозяйственной
жизни древнееврейских племен (стр. 389 сл., 393) и в некоторых других местах. Однако
нам кажется, что следовало еще в большей степени привлечь данные лингвистики
для освещения различных вопросов истории древневосточных народов.
Вместе с тем в книге имеются некоторые довольно серьезные недостатки.
Хотя автор в основном пропорционально распределил листаж между отдельными древ¬
невосточными странами согласно их значению и роли в истории, тем не менее хорошо
разработанные в науке история и культура Вавилонии и Египта представлены намного
более рельефно, чем история и культура других стран. Хотя главы по истории Индии
и Китая расширены во втором издании и вместо 1110 занимают J/e объема учебника,
тем не менее и в рассматриваемом издании В. И. Авдиев уделил основное внимание
истории Египта — нвхмногим меньше 1/3 всего объема, т. е. 208 страниц. Вместе с тем
следует отметить, что слишком большой объем учебника создает известные трудности
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
77
в усвоении материала: на первом курсе, кроме истории древнего Востока, студент
изучает также историю древней Греции и Рима и историю первобытного общества.
Учебник не устраняет расхождений, имеющихся в вузовских программах по исто¬
рии древнего Востока, с другими разделами всеобщей истории1. В то время как про¬
грамма доводит изложение истории стран Переднего Востока до VI—V в в. до н. э.,
историю средневекового Востока обычно излагают, начиная с VI в. н. э. При таком
расхождении из поля зрения учащегося выпадает громадный тысячелетний период,
о котором не говорится ни в курсах истории Греции и Рима, ни в курсе истории Сред¬
них веков. Между тем этот период исключительно важен, так как в это время происхо¬
дит смена рабовладельческой формации феодальной.
В. И. Авдиеву следовало уделить отдельную главу истории хурритских племен и
Митаннийского царства, учитывая ту роль, которую играл и хурритский элемент и го¬
сударственное образование хурритов — Митанни. Желательно было включить в учеб¬
ник больше материала по истории древнего Закавказья и Средней Азии.
Представляется крайне неудачным объединение в одной главе древней истории
Средней Азии и Ирана. Труды советских востоковедов и результаты раскопок, произ¬
веденных в Средней Азии, давали автору возможность выделить ее историю в самостоя¬
тельную полноценную главу, тем более что народы Средней Азии играли значительную
роль в общем историческом развитии древнего Востока.
Особенно интересен в учебнике развернутый критический анализ различных бур¬
жуазных лженаучных «теорий». Автор не ограничивается критикой широко извест¬
ных концепций буржуазной историографии, реакционная сущность которых давно
уже вскрыта советскими учеными, но разоблачает и лженаучные, реакционные по¬
строения современных буржуазных историков, фальсифицирующих ряд важнейших
вопросов историй древневосточных пародов. Так, В. И. Авдиев вскрывает подоплеку
того интереса, который современная американская историография проявляет к стра¬
нам Ближнего Востока (стр. 36). Он выступает также против идеализации древневави¬
лонской деспотии времени Хаммурапи, которую реакционные буржуазные историки
изображают в качестве прочной строго организованной, «унифицированной» монар¬
хии, в которой якобы было почти достигнуто внутреннее «гармоническое равновесие»
между различными группами населения (стр. 96). В книге дана критика псевдонауч¬
ной «солнечной теории» реакционных турецких писателей, пытавшихся «подвести
историческую основу под политику установления турецкого государства в Передней
и Средней Азии» (стр. 330), согласно которой турки являются будто бы исконным древ¬
нейшим населением Малой Азии и турецкий язык якобы родственен хеттскому и шу-
мерийскому языкам. Автор справедливо указывает на тот бесспорный факт, что турец¬
кий язык входит в совершенно иную семью языков и не имеет никакого отношения ни
к шумерийскому, ни к хеттскому k3ljkv. В связи с этим следовало бы отметить факт ис¬
пользования турецкими «учеными» лженаучной марровской лингвистической теории
для обоснования подобных бредовых положений.
Однако, повидимому, в связи с тем, чю истории хурритских племен и Митанний¬
ского царства в книге не отведена отдельная глава, В. А. Авдиев не дал критики ра¬
систских утверждений буржуазных историков о наличии почти у всех неиндоевропей¬
ских древневосточных племен и народностей «индоевропейской правящей верхушки»1 2.
Подобные утверждения стали господствующими в отношении хурритского населения
Верхней Месопотамии и Сирии, урартийцев, мушков и др. Процесс политической кон¬
солидации хурритских племен начался, по мнению этих «историков», лишь с появле¬
нием у них арийской аристократии, которая якобы повлекла за собой «бесформенную
массу» местного хурритского населения и т. п. Все эти утверждения, основанные на
1 На это обращалось внимание уже в рецензии И. М. Лурье и И. М. Дьяконова
на первое издание учебника. См. ВДИ, 1950, № 1, стр. 132.
2 Это обстоятельство отмечалось нами и в рецензии на учебник «История древ¬
него мира» под редакцией В. Н. Дьякова и Н. М. Никольского. См. ВДИ, 1953, № 2
стр. 86.
78
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
сомнительных индоевропейских этимологиях отдельных слов или имен, лишены вся¬
кого научного основания. Нам кажется, что В. И. Авдиеву следовало подвергнуть
критике и эти лженаучные упражнения буржуазных историков.
Основываясь на марксистско-ленинском понимании характера империй раб¬
ского и средневекового периодов, автор отмечает, что «даже наиболее крупные и
могущественные царства древнего Востока были основаны на завоеваниях, а не на
тесных экономических связях. Это были недолговечные и непрочные государства,
состоявшие из отдельных племен и народностей» (стр. 7 сл.). В связи с этим, как нам
кажется, следует отмстить, что определение империй древности, данное И. В. Ста¬
линым, вполне можно применить, кроме государства Кира, к Ассирийской и Хетт-
ской монархиям, к государству Митанни в эпоху его наивысшего могущества, а также
и к некоторым другим государствам древнего Востока, по крайней мере, в определен¬
ные периоды их существования. Однако, нельзя подобным же образом характеризо¬
вать все древневосточные государства на протяжении всей их истории. Можно при¬
вести немало примеров тому, когда древневосточное государственное образование
существовало в основном в границах распространения одной народности, имевшей
свой собственный язык и свою экономическую базу. Этот вопрос требует большей
ясности и на нем, как нам кажется, следовало более подробно остановиться и во
«Введении». Несмотря на то, что основные положения, выдвинутые автором во «Вве¬
дении», в дальнейшем изложении раскрываются на примере конкретной истории
древневосточных государств, тем не менее было бы желательно расширить «Введение»
и рассмотреть в нем с привлечением конкретных примеров основные вопросы соци¬
ально-экономического и государственного строя древневосточных народов.
Г. А. Меликигивили
*
Во втором издании учебника весь материал в целом расширен и переработан
соответственно с этим также дополнены главы V—X, посвященные истории древнего
Египта. Без изменения осталась только глава XVII — «Поздний Египет», в которой
лишь на стр. 501 сделана незначительная вставка относительно находки гробницы
Шешонка в Танисе. Целый ряд замечаний рецензентов принят автором, им исправлены
также указанные неточности. Вместе с тем в некоторых случаях автор, очевидно не
согласившийся с рецензентами, оставил текст без изменения.
Истории Египта отведено 208 страниц, на 28 страниц больше, чем в первом изда¬
нии. Автор значительно подробнее осветил развитие производительных сил и произ¬
водственных отношений, происхождение египетского государства, возникновение и
оформление царской власти. Анализируя материалы из погребений знати, например,
Хемака — хранителя печати царя Дена, и гробниц простых людей, автор дает четкую
картину начавшегося имущественного неравенства и социального расслоения в ранний
период истории Египта (стр. 177 сл.). В. И. Авдиев подробно характеризует власть
фараона в период I династии. Изложение образования и организации египетского
государства этого времени основывается на тщательном изучении всего имеющегося
археологического материала, из которого автор делает ряд интересных выводов о про¬
исхождении царской власти в конце архаической эпохи. Очень ценно, что в значитель¬
ной. степени этот материал приведен в учебнике, так что читателю ясно, на чем осно¬
ваны выводы автора.
В следующих главах (VII, VIII, IX) расширены описания внешних сношений
Египта с Нубией, Сирией и Палестиной. Используя данные раскопок, росписи гроб¬
ниц и документы, В. И. Авдиев подробно освещает борьбу египтян с азиатами, экспе¬
диции в Спнай, укрепление южных границ Египта в Древнем царстве, эксплуатацию
естественных богатств Синая и Нубии в период Среднего царства, завоевательную по¬
литику Аменхотепа II в период Нового царства. Дополнена и конкретизирована ха¬
рактеристика развития и роста производительных сил Египта в эпоху Нового
царства. Автор детально излагает развитие и совершенствование сельскохозяйствен¬
ных орудий труда, подробно описывает организацию различного вида ремесел, для
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
79
чего широко привлекает данные памятников письменности, гробничных росписей
и рельефов.
Полнее использованы такие документы, как «Поучение Гераклеопольского царя»,
свидетельствующее о социальном расслоении в период Среднего царства, и «Жалобы
крестьянина»—для характеристики начавшей развиваться в этот период внутренней
торговли. Однако этому последнему тексту не повезло в учебнике. Автор и во втором
издании продолжает называть рабом Тхутинахта, правителя дома придворного вель¬
можи Ренси (стр. 224), хотя на это нет никаких указаний в тексте. К тому же
в главе X, где следовало дать более подробную характеристику этого папируса и оцен¬
ку его как завуалированного политического памфлета, прекрасно раскрывающего
наличие в египетском обществе классовых противоречий уже в начальный период
Среднего царства, «Жалобам крестьянина» уделено всего 8 строк, тогда как поучение
Аменемхета и описание покушения на царя с цитатами из текста занимает
почти страницу. Непонятно, почему «Жалобы крестьянина» отнесены к разделу
поучений.
Введение новых текстов дает возможность более подробно и четко охарактеризо¬
вать обострение классовых противоречий, рост и развитие храмовых хозяйств в период
времени конца XIX династии (стр. 274).
Немало места в дополнениях занимает история Нубии и ее взаимоотношений с
Египтом в период Нового царства (стр. 266) и в древнейшее время (стр. 172). Привле¬
чение данных раскопок в Анибе (Нубия) позволяет установить древнейшие связи
Египта с протоафриканскими племенами, что впервые получает освещение на стра¬
ницах учебника по истории древнего Востока. Также дополнена материалами из раско¬
пок в Кау история эпохи каменного века Египта (стр. 165). Новые данные, введенные
в главу V (источники и историография), весьма улучшили этот раздел: упоминаютещв
числе источников сочинения Тацита и Аммиана Марцеллина (стр. 138), неколько рас¬
ширены сведения о работах Эрмана и Зете в области изучения египетского языка.
Вместе с тем автор подвергает исследования последних справедливой критике за чрез¬
мерное упрощение египетского синтаксиса и преувеличение близости египетского языка
к языкам семитической группы.
Очень большое внимание уделено заслугам русских ученых. Этот раздел, подроб¬
но изложенный и в первом издании, дополнен описанием путешествий русских в Еги¬
пет начиная с XV в. Особенно ценно освещение тех наблюдений, которые были сделаны
В. Г. Барским, посетившим Египет в XVIII в., и А. Норовым в XIX в.; А. Норов привез
из Египта великолепную статую львиноголовой Сохмет (находится в Гос. Эрмитаже)
и оставил описание своей поездки по Египту и Нубии. Известно, что под его влиянием
Грановский принялся за составление в своем учебнике всеобщей истории
специального раздела по истории древневосточных народов. Совершенно правильно
оценивает автор роль и значение трудов И. А. Гульянова, привлекших внимание
русских ученых к изучению истории Египта. Такие имена русских ученых, как
А. Н Оленина, первого оценившего значение открытия Шамполиона, и А. Прахова,
не мало способствовавшего расцвету русской науки об истории Египта, впервые встре¬
чаются на страницах учебника.
Очень удачным является увеличение количества рисунков. Большая работа
была проведена по переработке библиографии, которая включает теперь не только
большие труды, но и специальные статьи всех советских востоковедов и ряд важней¬
ших иностранных работ. Исправлены и дополнены карты, однако, к сожалению, они
так неудачно вплетены, что середина карты пропадает, вследствие чего использова¬
ние их при работе над учебником весьма затруднительно.
Оценка переработанных во втором издании разделов была бы неполной, если
бы мы не отметили, что характеристика древнеегипетского языка теперь пол¬
ностью основана автором на положениях марксистско-ленинской науки (165).
Резюмируя сказанное выше, можно отметить, что переработанный автором
новый текст учебника теперь в еще большей мере представляет собой «труд,
основанный на длительном изучении источников», содержащий «много интересных,
.80
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ранее мало использованных данных»1. Тем более жаль, что автор не учел неко¬
торых справедливых замечаний рецензентов. Так, следовало более четко дать
хронологическую последовательность событий в разделах, посвященных эконо¬
мике1 2 .тщательнее осветить вопрос о кенбет и джаджат. Необходимо было точнее
передать древнеегипетские термины. Например, на стр. 498, купцы попрсжнему
называются «шун», хотя в словаре они названы «шути»; слово «седжу» снова
переводится как раб, хотя в египетском языке оно не имеет этого значения. Неудачен
перевод термина «секер-анх» — «живой пленник». Точнее переводить просто «плен¬
ник» или, если давать перевод буквально, то «живой убитый», отчего выиграло бы
и смысловое значение: тот, кого раньше убивали, когда не было рабов, теперь
остается живым для того, чтобы использовать его рабочую силу.
К сожалению, автор не согласился с замечанием рецензентов, что не следует вво¬
дить для установившихся имен и терминов свою особую транскрипцию, которая,
может быть, и имеет свои основания, но не принята у нас в научной литературе, как,
например, «гиероглифы, гиератика, Псамтик» и т. п.
Схематично объяснены причины падения Древнего царства. Неудачно определение
египетской знати как местной рабовладельческой аристократии. Остается неясным
(стр. 206), чем вызван в этот период процесс распада Египта на номы. Недостаточно
четко показано значение жалованных грамот храмам, так как не раскрыта сущность
храмового хозяйства и его роль в номе. Неясно также, в чем состоял контроль номарха
над храмами и в качестве кого номарх становился во главе жречества. Хотя скудость
источников об этом периоде чрезвычайно затрудняет освещение этих вопросов, однако
следовало попытаться их решить на основания более глубокого анализа имеющихся в
нашем распоряжении документов.
в Главы VII, VIII, IX дают очень интересную историческую картину периода Древ¬
него,Среднего и Нового царств. Хотелось бы только, чтобы методологически правиль¬
ное изложение сначала экономической истории страны, а затем уже ее политической
истории не нарушало хронологическую последовательность сообщаемых событий, что
имеет место при изложении истории не только Нового царства (см. выше), но и во всех
главах. Не надо забывать, что это учебник и четкость хронологии облегчает усвоение
фактов. Непонятно, почему из всех египетских фараонов так выделен Рамзее И,
которому отведено в учебнике значшельно больше места, чем любому другому
-фараону.
Наибольшие возражения вызывает глава X — «Культура», в частности раздел
литературы. Хотя упомянутые литературные произведения датированы автором,
однако картины развития литературы в целом не получается, так как литературные
произведения классифицированы не по периодам, а по жанрам, в то время как деление
на жанры не всегда удачно. Едва ли можно «Жалобы крестьянина», что уже отмеча¬
лось выше, отнести к поучениям. С еще меньшим основанием можно считать поуче¬
нием Лейденский папирус и пророчество Ноферреху, где содержится больше истори¬
ческого повествования, чем дидактики. Зато действительные поучения периода «Но¬
вого царства» как, например, Ани и Аменемопе, совсем не попали в литературу, хотя
они очень интересны по содержанию, так как в них ярко отражен классовый гнет.
Поучение Дуау в главе VIII лишь упомянуто, а в главе X о нем вообще ничего не го¬
ворится. Ничего не сказано о поучении из папируса Честер Бити, между тем использо¬
вание этого папируса избавило бы автора от ошибочного утверждения о том, что «лите¬
ратурные произведения почти всегда анонимны». Это мнение справедливо в отношении
сказок, но не поучений, и не всегда их авторами были легендарные мудрены. Ведь не
случайно в папирусе Честер Бити говорится, что все исчезло, но имена людей, оста¬
вивших писания, такие как Имхотеп и Хардедеф, живут в памяти поколений. От
сказок оказалась оторванной сказка о потерпевшем кораблекрушение, видимо пото¬
му, что сказочный сюжет развернут на фоне путешествия. Не включена в главу и
^историческая повесть — автобиография Синухета и, наконец, насыщенная фанта¬
1 ВДИ, 19сг0, № 1, стр. 116.
2 ВДИ, 1949, № 3, стр. 107.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
81
стическими мотивами сказка об обреченном царевиче. Основная идея последней не
в том, что царевич ушел из дому странствовать, а в том, что он невинно гоним судь¬
бой, так же как и Бата из сказки о двух братьях. Если бы на эту сторону автор
обратил внимание, он сумел бы установить причину возникновения подобных сказок
в конце Нового царства, когда могущество Египта уже клонилось к упадку, и со
циальное неравенство приобрело особенно острые формы.
В разделе философской поэзии автор ограничил свою задачу рассмотрением только
поэтических произведений, в то время как привлечение мемфисского трактата,
надписи на Карнакском храме (времени Сети I) о воде, как сущности вещей, и
более широкое использование философской стороны гераклеопольского поучения поз¬
волили бы автору дать четкую картину развитии египетского мировоззрения и пока¬
зать, что и в области философии «пытливая мысль человека постепенно развивалась,
несмотря на господство религиозно-магического мировоззрения», о чем справедливо
говорится на стр. 325 по отношению к таким наукам, как математика и медицина.
Раздел «Обоготворения царя» в главе о культуре не на месте. Характеризовать
культ царя в каждый период следовало в соответственной главе, вследствие чего
не исчезла бы разница в соотношениях к культу царя в период Древнего и Среднего
царств, о чем свидетельствует ряд памятников, в том числе и поучение геракле¬
опольского Царя. тл тж тл ^
Р. И. Рубинштейн
Во втором издании учебника глава «Древняя Индия» написана значительно луч¬
ше, чем в первом. В полтора раза увеличен объем главы, а материал, содержащийся
в ней, находится на более высоком научном уровне. Картина общественных отношений
дана полнее и тщательнее. Более четко, чем в первом издании, автор говорит о суще¬
ствовании рабства в древней Индпп, его особенностях и значении в общественно-эконо¬
мической жизни древнеиндийского общества. Более четкой является также характе¬
ристика различных общественных слоев свободного населения. Значительно расширен
важный (и трудный для написания) раздел об источниках и историографии. Изложение
стало более ясным и доступным. Исправлены некоторые фактические неточности. Вме¬
сте с тем, несмотря на увеличение объема, глава «Древняя Индия» (так же как и глава
о древнем Китае) и в этом издании выглядит как привесок к истории стран Ближнего
Востока. Это видно хотя бы из того, что только одна из глав, посвященных истории
древнего Египта (X глава — «Культура древнего Египта»), имеет почти такой же
объем, как вся глава, посвященная древней Индии.
Существенным недостатком является статичное изложение материала. Идея раз¬
вития форм общественных отношений не пронизывает должным образом все содержа¬
ние главы. Правда, периодизация истории древней Индии пока еще может носить
только условный характер и не может считаться определенно установленной;
тем не менее первая попытка такой периодизации1 должна была быть учтена автором.
В связи с этим неясно, почему автор ограничивает историю древней Индии 111 в.
до н. э.— временем Ашоки, «последним периодом расцвета рабовладельческих госу¬
дарств древней Индии» (как не совсем понятно определяет сам автор на стр. 606),
хотя в дальнейшем изложении ни слова не говорится о разложении рабовладельческих
или зарождении феодальных отношений. Это обстоятельство может создать у читателя
неправильное представление о якобы последовавшем затем периоде средневековья.
Неясно также, почему все религии древней Индии излагаются вместе (в разделе
«Культура древней Индии», что само по себе неправильно), тогда как формы идеологии
изменялись в соответствии с развитием и изменением общественно-экономических
отношений.
Вызывает возражение также то, что истории древней Индии с VI по III в. до н. э.
посвящена только, 1/6 часть объема всей главы. Между тем в это время имело место
1 См. Д. А. С у л е й к и н, Основные вопросы периодизации истории древней
Индии, «Ученые записки Тихоокеанского института», т. II, М.—Л., 1949.
6 Вестник древней истории, Jsfe 3
82
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
интенсивное развитие и распространение в Индии рабовладельческих отношений,
а в результате складывания крупных рабовладельческих государств возникло первое
в истории страны общеиндийское военно-административное объединение — империя
Маурьев. В этот период возникает буддизм, укрепляются связи с внешним миром и
т. д. Поэтому, исходя из важности и значительности этого материала, соотношение
частей главы должно было быть совершенно иным.
Как недостаток следует отметить также и то, что обойден вопрос о формировании
индийских народностей и о различии исторических судеб многих из них. Вследствие
этого у читателя создается неправильное представление, будто описываемые общест¬
венно-экономические процессы происходили одинаково на всей территории страны,
тогда как речь идет, в основном, о государствах долины Ганга.
Слабым местом главы является изложение событий, связанных с так называемым
«арийским завоеванием» Индии. Точка зрения автора на этот вопрос не совсем ясна.
С одной стороны, он критикует эту теорию и само вторжение считает «так называемым»
(стр. 574); с другой же стороны, он признает, что вторжение ариев й их борьба с тем¬
нокожим коренным населением страны действительно имели место между XV и X вв.
до н. э. Эта часть главы*слабее других еще и в том отношении, что автор здесь допу¬
скает ряд недостаточно обоснованных утверждений. Так, он утверждает, будто в сере¬
дине II тысячелетия до н. э.вся Индия была населена темнокожими племенами драви¬
дов (стр. 584). Предположения такого рода все еще остаются предположениями, не
подтвержденными никакими точными данными1. Неверным является утверждение
автора, что в «Махабхарате» и «Рамаяне» описываются кровопролитные сражения,
которые происходили при захвате завоевателями Арпаварты (стр. 585). Таких фактов
в древнеиндийском эпосе нет, и автор легко убедился бы в этом, если бы попытался
свое утверждение проиллюстрировать примерами. На стр. 586 автор говорит о дву¬
едином государстве, существовавшем в северо-западной Индии и разрушенном племе¬
нами ариев. Однако о государственном устройстве племен долины Инда в III—II ты¬
сячелетии до н. э. ничего определенного неизвестно, и что такое в данном случае
«двуединое государство», читателю остается неясным.
Утверждение будто «древнейший религиозный обычай и закон требовали, чтобы
вдова после смерти мужа всходила вслед за ним на костер...» (стр. 590), может вызвать
у читателя неправильное представление о семейных отношениях в древней Индии.
Этот обычай не был всеобщим даже в среде знати; простой же народ ему никогда не
следовал.
Неверно мнение (стр. 593), будто варны объединяли людей, связанных, помимо про¬
чих признаков, общей профессией. На той же странице автор указывает, что варна
вайшьев, например, состояла из земледельцев, ремесленников и торговцев. Следова¬
тельно, ни о какой общности профессии в этом случае не может быть и речи.
Сомнительно также утверждение, будто Ашока признал буддизм государственной
религией (стр. 608). Нет никаких данных для таких утверждений.
Способно вызвать недоразумение также следующее место на 610 стр.: «Культ
предков в застойном быту древней Индии сохранялся очень долго. Отголоски древнего
культа предков сохранились даже в более поздней индийской драме „Шакунтала*
(V в. н. э.) ...»ит. д. На самом деле культ предков сохранился до наших дней отнюдь не
в виде отголосков, а является одной из важнейших основ современного индуизма.
Вызывает возражение положение, что уже в VI в. до н. э. затвердевшая кастовая
система мешала развитию социально-экономических отношений в Индии (стр. 611).
Для читателя будет непонятно, почему в таком случае касты просуществовали
до наших дней, причем их роль огромна еще и сейчас. Дело в том, что автор не
проводит достаточно определенной грани между Варной и джати. Кастовая система
окончательно сложилась только в период раннего Средневековья, а возникновение
каст в специфических условиях древней Индии было явлением закономерным и
1 См. 3. Маккей, Древняя культура долины Инда. См. также предисловие
к этой работе, написанное акад. В. В. Струве, М., 1951.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
83
оправданным. В существенный тормоз общественно-экономического развития касты
превратились только в период позднего Средневековья.
Карта древней Индии, приложенная к учебнику, составлена значительно более
тщательно, чем в первом издании. Но и в нее вкрались некоторые досадные ошибки.
Так, неправильно указано наименование древнеиндийского города, стоявшего на месте
нынешнего Дели, как Хастинапутра; действительное же название его было — Индра-
прастха. Не совсем точно указано местоположение древнего города Таксилы.
В целом главу «Древняя Индия» следует оценить положительно. Она от¬
ражает современное состояние советской исторической науки в области изучения про¬
блем истории древней Индии, с ее еще недостаточными успехами и значительными не¬
достатками. Естественно, что в рецензии основное внимание приходится уделять не¬
достаткам, уяснение которых является необходимым условием их преодоления.
\ Г. Ф. Ильин
*
20-я глава «Истории древнего Востока» посвящена истории Китая — периоду,
равному почти двум тысячелетиям, времени, когда в Китае возникло и развива¬
лось рабовладельческое общество. В целом эта глава, бесспорно, будет служить ценным
пособием для студентов наших вузов. В отдельных своих частях она обладает чертами
исследования, выдвигая новые вопросы в истории Китая. Несмотря на то, что глава
крайне кратка и сжата, автору удалось иллюстрировать свои основные методологиче¬
ские положения значительным фактическим материалом, особенно в первой части ра¬
боты. Глава В. И, Авдиева о древнем Китае представляет собой в некоторой степени
краткое обобщение достижений советского китаеведения. Автор широко использует
открытия китайских археологов и историков, так как в последние 50 лет в Китае сде¬
лано много ценных археологических находок, а со времени возникновения Китайской
Народной республики археологические исследования ведутся особенно интенсивно.
Характеризуя работы феодальных и буржуазных китаеведов, В. И. Авдиев пока¬
зал их недостатки, классовую ограниченность их исторических взглядов, однако не
уделил внимания разоблачению фальсификации древней истории Китая, совершав¬
шейся в целях оправдания колонизаторской политики капиталистических держав.
Безусловно положительным явлением следует считать включение в главу сведений
о русской дореволюционной историографии и особенно о трудах Бичурина. Справед¬
лива и оценка, данная автором русскому китаеведению, отличавшемуся своим демо¬
кратическим направлением, симпатиями к китайскому народу и уменьем ценить
достижения китайской культуры. Однако значительным недостатком является отсут¬
ствие обзора советской историографии, а также трудов китайских прогрессивных исто*-
риков. Упоминаются только работы Го Мо-жо, в то время как именно древней исто¬
рии своей страны уделяют особенно большое внимание многие китайские историки.
К фактам из истории этого периода очень часто в своих произведениях обращает¬
ся Мао Цзе-дун,
В главе значительное внимание уделено периоду возникновения и развития клас¬
сов и государства, но слишком кратко освещены периоды более поздние, имеющие,
однако, большое историческое значение.
Зарождение и развитие рабовладельческого общества в Китае В. И. Авдиев свя¬
зывает с развитием производительных сил, ростом производительности труда, совер¬
шенствованием техники обработки металлов, сначала бронзы, а затем железа, ростом
богатств. Автор приводит интересный материал, свидетельствующий о значительном
развитии земледелия, системы орошения, металлургии, различных видов ремесел,
торгового обмена, ростовщичества, торговых городов; показано, как в условиях нату¬
рального хозяйства древности возникло и развивалось товарное производство. Автор
характеризует источники добычи рабов, специфически китайские формы порабощения,
области хозяйства, где применялся труд рабов, переход от домашнего рабства к раз¬
витому, рост работорговли. Однако следует указать на ошибочное предположение
6*
84
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
автора, что термин «нунфу» мог означать раба-земледельца, и что иероглиф «фу»
пленник (стр. 648) означал человека, добывающего раковины.
Прослеживая развитие рабовладельческого общества в древнем Китае, автор
весьма убедительно показывает большую значимость земледельческой общины, пре¬
вращение родовой общины в сельскую, причины, породившие особенную устойчивость
общины и все же частичное ее разложение.
Во всем изложении обстоятельно ^освещается положение трудового народа и
борьба свободных земледельцев и рабов против угнетателей; особенно подробно осве¬
щены народные восстания, начиная с восстания IX в. до н. э. и кончая восстанием
«Желтых повязок» в конце II в. н. э.
Достаточно убедительно раскрывается вопрос о развитии форм собственности
на землю, о превращении части общинных земель в государственную собственность,
о складывании земельного фонда, централизованного в руках государства, и о раздаче
земель аристократическим родам. Однако автором почти обойден вопрос о возникно¬
вении частной собственности на*землю; между тем эта черта выделяет древнекитайское
общество среди многих других древневосточных обществ. В дальнейшем изложении,
правда, говорится о крупных земельных владениях, но не показано, как они возникли
и развивались, их место и роль в истории Китая, особенно в первые века нашей эры.
Политическая история времени «Лего» и «Чжаньго», как и ханьского периода
изложена чрезвычайно кратко. Автор говорит о реформах Шан Яна, о создании еди¬
ного централизованного государства при Цинь Ши-хуанди, об его завоевательной по¬
литике, которая была необходима «...для развитпя рабовладельческого хозяйства
и торговли...» (стр. 659), однако, недостаточно четко оценивает причины и следствия
этих событий, имевших большое историческое значение. Нс раскрыты также причины
быстрого падения первой империи и мощного народного восстания, имевшего место
в III в. до н. э.
Слишком кратко изложена история древнего Китая с конца III в. до н. э. и до
начала III в. н. э. Это время создания мощного государства, высокого для древно¬
сти развития сельского хозяйства, ремесла, торговли, установления обширных внеш¬
них связей, в том числе и с народами, обитавшими в древности на восточных терри¬
ториях Советского Союза, период высокого подъема культуры, научных знаний,
искусства. Китай стал тогда самой мощной державой Азии, оказывавшей значитель¬
ное воздействие на историю и культуру других народов и стран. От этого периода
сохранилось больше всего письменных памятников. Вместе с тем это время меньше
всего изучено и освещено как китайскими историками, так и советской историогра¬
фией, а в оценке этого длительного исторического периода существуют большие раз¬
ногласия.
Безусловно большие трудности в освещении этого периода вызывает многоуклад-
ность, а также специфические черты кризиса рабовладельческого общества в Китае.
Кризисные явления автор совершенно справедливо видит не в обложении земледель¬
цев государственными повинностями и налогами, а в том, что крупные собственники
земли принуждены отказаться от использования труда рабов и переходят к новым
формам эксплуатации (стр. 662). В. И. Авдиев сравнивает древнекитайских аренда¬
торов с древнеримскими колонами. Жаль только, что он умалчивает о других формах
своеобразного древнекитайского колоната, возникавшего путем закабаления и закре¬
пощения свободных земледельцев.
Сравнительно мало освещен вопрос об активной роли надстройки, в том числе и
идеологии, в сохранении рабовладельческого базиса в эпоху Хань; недостаточно так¬
же охарактеризованы следствия нарушения в Китае закона обязательного соответст¬
вия производственных отношений характеру производительных сил, приведшие к за¬
тяжному кризису, ослаблению ханьской державы, упадку культуры и резкому обо¬
стрению классовой борьбы. В этом плане решается в учебнике вопрос о реформах
Ван Мана и народных восстаниях, но все же грандиозным народным восстаниям I
и II вв. уделено слишком мало места. История последних веков эпохи Хань в
учебнике почти отсутствует.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
85
Положительным следует считать включение особого отдела «Культура
древнего Китая». Здесь вскрыта классовая сущность и направленность идеологических
школ, борьба материалистических идей с идеализмом. Однако хотелось видеть в этом
отделе более детальное освещение уровня развития научных знаний, литературы и
искусства древнего Китая.
XX глава учебника будет служить хорошим пособием для студентов. В то
же время очевидна необходимость дальнейших серьезных исследований основных во¬
просов истории Китая. История великого китайского народа требует в наших учебных
курсах более полного освещения.
Л. В. Симоновская
Г. А. МЕЛИКИШВИЛИ. Урарту, Научно-популярный очерк по
истории предков грузинского народа, Тбилиси, 1951, (на груз, языке)1;—
Он же, О происхождении грузинского народа, Тбилиси, 1952, 52 стр.,
тираж 8000 экз., цена 1 руб.
Выход в свет научно-популярного очерка по истории Урарту, написанного одним
из лучших специалистов по урартской филологии и истории — Г. А. Меликишвили,
не может не вызвать интереса как специалистов-историков, так и всех, кто интересуется
данным кругом вопросов: в работах автора книги впервые был намечен подход к рас¬
крытию социально-экономической истории Урарту, ему принадлежит ряд интересных
этюдов по специальным вопросам урартоведения, а также образцовое издание всех
урартских текстов (ВДИ, 1953, № 1—4). Несмотря на популярный характер рецензи¬
руемой книги, в ней должны были отразиться новейшие исследования автора, и чи¬
татель ожидает, что в ней будет дана цельная концепция истории Урарту. Правда,
важнейшие пз этпх работ вышли позже рецензируемой книги, но материал их, не¬
сомненно, уже был в распоряжении автора при ее написании. Книга предна¬
значена для грузинского читателя, и это придает ей особое значение: вопрос о гру¬
зино-урартских культурных, исторических и языковых связях исследовался далеко
недостаточно1 2.
К сожалению, автор сам себя чрезмерно ограничил: книга в целом трактует исто¬
рию Урарту только в аспекте грузинского этногенеза; она представляла бы еще боль¬
ший интерес, если бы в ней были освещены более подробно вопросы этногенеза и дру¬
гих народов Закавказья, в частности армян, а также общие проблемы истории Урар¬
ту и его роли в историческом развитии рабовладельческого общества в целом. На¬
конец, если раньше, за полным — как предполагалось до недавнего времени — от¬
сутствием материалов, вопросы социально-экономической истории Урарту оставались
неосвещенными, то теперь, после работ самого Г. А. Меликишвили, посвященных имеп-
но этой стороне урартской истории3, странно, что в рецензируемой книге так скудно
отражена социально-экономическая история Урарту. Ведь нельзя считать, что социаль¬
но-экономические вопросы не имеют -значения для поставленной автором темы, хотя
бы и в плане этногенеза.
1 Выражаю искреннюю благодарность К. А. Ракитиной за ее помощь в работе
над грузинским текстом книги.
2 О грузино-урартских лингвистических соотношениях писал много лет назад
Н. Я. Марр. Все приводимые им соображения следует считать отпавшими, прежде
всего в силу порочности методологии Н. Я. Марра. К тому же само определение зна¬
чения урартской лексики в науке того времени было ошибочным; достаточно сказать,
что из предложенных Н. Я. Марром и собранных И. И. Мещаниновым в I томе «Языка
ванских клинописных надписей» грузино-урартских сопоставлений вряд ли хоть одно
сохраняет силу сегодня. Других работ в этой области очень немного.
3 «Некоторые вопросы социально-экономической истории Урарту», ВДИ, 1951,
JV° 4, стр. 22 сл.
86
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Однако те вопросы, которые нашли освещение в книге Г. А. Меликишвили, в осо¬
бенности вопросы внешнеполитической истории и вопросы грузинского этногенеза,
получили яркую и оригинальную трактовку.
Основные положения книги в плане этногенетическом повторены Г. А. Мелики¬
швили в лекции «О происхождении грузинского народа», изданной Обществом по рас¬
пространению политических и научных знаний Грузинской ССР и также представля¬
ющей незаурядный научный интерес. В обеих работах затронуты не только вопросы
грузино-урартских связей, но и более широкие вопросы связей грузинского народа
с народами древнего Востока.
Раскрывая глубокую ошибочность восходящего к Н. Я. Марру учения о.«скачко¬
образных» этнических превращениях, автор подчеркивает, что для вопросов этногенеза
ведущее значение имеют труды И. В. Сталина по языкознанию. Действительно, эти
труды содержат ряд важнейших теоретических указаний, непосредственно касаю¬
щихся вопросов этногенеза не только в отношении языковой стороны дела, но и более
общего характера. Г. А. Меликишвили правильно подчеркивает значение языка как
этнического признака; некоторые наши этногенетики до недавних пор слишком часто
грешили поверхностным, легкомысленным и ненаучным подходом к языковому мате¬
риалу, опираясь на поверхностное сходство этнических и топонимических названий
и игнорируя вн}'тренние законы развития языка, чему немало способствовало распро¬
странение антинаучных теорий Н Я. Марра. Поэтому следует приветствовать всякое
подчеркивание значения лингвистики для вопросов этногенеза.
Однако вряд ли можно считать, что вопрос языковой принадлежности всюду и
всегда является ведущим в этногенетической проблеме. В самом деле, в той же истории
Ближнего Востока мы знаем множество примеров того, что древний язык местного
населения, как на то указывает И. В. Сталин, может вытесняться (не в порядке насиль¬
ственной ассимиляции!) другим языком. Однако родство более позднего местного на¬
селения со своими иноязычными предками остается и в этом случае несомненным и
может оказаться более важным фактором в этногенезе, чем языковое родство с другими
народами — носителями языка-победителя или близких к нему языков.
Нам кажется, что автор недостаточно использует марксистско-ленинское учение
о нации. Хотя отличительные признаки нации нельзя безоговорочно переносить без
изменения на народность и племя, однако при разрешении этногенетических вопросов,
даже для древнейших обществ, вряд ли можно обойтись без учета таких факторов, как
общность территории и в особенности общность экономической базы племен и на¬
родностей древности. Систематический анализ этих моментов значительно облегчил
бы автору правильное определение роли различных племен и народностей в этногенезе
грузинского народа.
Что касается конкретных связей, устанавливаемых автором между грузинским
народом и рядом народов и племен древности1, то здесь с ним не во всем можно согла¬
ситься. Его выводы сводятся в основном к следующему. Этнически грузинские племена
тесно связаны с населением древней Месопотамии, Малой Азии и Ирана. По своему
антропологическому типу шумерийцы, хетты, хурриты и другие народы древнего
Востока являются представителями кавказских народов. С точки зрения материальной
и духовной культуры, грузинские племена находились в тесной связи с народами,
жившими к югу от Закавказья. То же можно сказать и о языке: картвельские языки
имеют сходство с такими древневосточными языками, как шумерский, «протохетт-
ский», хурритский, урартский, эламский (книга, стр. 9).
Признавая, что непосредственных черт родства между грузинским языком и язы¬
ками большинства перечисленных народов не наблюдается, Г. А. Меликишвили заме¬
чает: «Достаточно отметить, что перед нами для сравнения языковый материал совер¬
шенно различных эпох, отделенных друг от друга целыми тысячелетиями» (лекция,
1 См. специальный раздел лекции «Родственные грузинам древневосточные пле¬
мена и народности».
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
87
стр. 12). С таким доводом согласиться трудно: факт отдаленности во времени несходных
языковых явлений не может сам по себе служить доказательством их первоначальной
близости. К тому же, например, несийский (так называемый «хеттский») язык не ме¬
нее отдален во времени от ряда других индоевропейских языков, и все же мы без
труда узнаем в нем язык индоевропейской семьи, в силу сохранения многих черт ос¬
новного словарного фонда и грамматического строя. Ничего подобного при сравнении
грузинского языка, например, с шумерским, не наблюдается, поэтому предположение
автора о том, что «дальнейшее исследование как грузинского и других кавказских
языков, так и мертвых языков вышеназванных народов древнего Востока, несомненно,
подтвердит существующее между ними родство» (лекция, стр. 13), пока ничем не под¬
тверждается и остается голословным.
В указанных выводах Г. А. Меликишвили, хотя и высказанных в более осторож¬
ной форме, сказываются не вполне преодоленные воззрения покойного С. Н. Джана-
шиа1, восходящие к обычному прежде смешению всех неиндоевропейских и несемит¬
ских языков и народов древнего Востока в одну общую группу «азианических»,
«кавказоидных», или (по Н. Я. Марру) «яфетических». На самом же деле, отдельные
представители этой мнимой группы языков имеют между собой почти так же мало об¬
щего, как, скажем, индоевропейские и семитические языки. По крайней мере, более
тесные связи между ними не доказаны: шумерский язык не имеет явных точек сопри¬
косновения с хурритским и урартским, последние два языка не обнаруживают пока
сходства с хаттским («протохеттским»), и все они имеют мало сходства с эламским1 2.
Таким образом, речь идет вовсе не о том, что за давностью лет стерлись черты бли¬
зости между древневосточными и кавказскими языками. Подлежит сомнению сама
близость отдельных древневосточных языков между собой. Поэтому, если картвель¬
ские языки стоят в какой-то связи с одним из этих языков, они вряд ли могут быть
родственны остальным. Что же касается сходства древневосточных языков с кавказ¬
скими в области грамматики, то дело идет почти исключительно о так называемой эр¬
гативной конструкции и ряде грамматических явлений, косвенно связанных с ней же3.
Такое очень общее сходство грамматического строя решительно ничего не доказывает.
В самом деле, противоположная эргативной номинативная конструкция наблюдается
в столь резко различных семьях языков, как семитская, тюрко-монгольская, финно-
угорская, индоевропейская и ряд других; однако никто на этом основании еще не пы¬
тался доказывать языкового родства, например, между арабами, монголами, финнами
и русскими.
Единственным надежным свидетельством языкового родства являются зако¬
номерные фонетические соответствия (главным образом закономерные
расхождения), охватывающие массу основного словарного фонда сравнивае¬
1 На мнение С. Н. Джанашиа о родстве «азианических» или «субарейских» на¬
родов с «хетто-иберскими» ссылается в данном случае и Г. А. Меликишвили (книга,
стр. 20). Следует указать, что термин «хетто-иберские языки» создает ряд неудобств.
В самом деле, в древности под названием «хетты» фигурируют народы самой различной
языковой принадлежности: не только хатты или так называемые «протохетты» (к ко¬
торым первоначально только и относился термин «хетты»), близость языка которых к
картвельским или иберским более или менее вероятна, но и индоевропейские по языку
несийцы, лувийцы, носители языка «хеттских» иероглифических надписей. В нервом
тысячелетии до н. э. ассирийские источники относят к «хеттам» даже семитов Сирии и
Палестины.
2 Противоположного мнения придерживался ряд авторитетных ученых, однако
явственных доказательств родства между всеми упомянутыми языками пока не пред¬
ставлено.
3 Сущность этой конструкции заключается в том, что подлежащее переходного
глагола выражается особым косвенным падежом, а прямое дополнение переходного и
подлежащее непереходного глагола — прямым, чаще всего неоформленным падежом,
причем обычно отсутствует система залогов.
88
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
мых языков, а также каркас их грамматической структуры. В этом плане представляет¬
ся интересной попытка Г. А. Меликишвили (книга, стр. 143—144; лекция, стр. 40 сл.)
обнаружить лексические связи между грузинским и урартским. Как уже указывалось,
первая попытка такого рода, предпринятая Н. Я. Марром, оказалась несостоятельной;
в то же время связи подобного рода или, по меньшей мере, словарные заимствования
бесспорно должны существовать. Г. А. Меликишвили справедливо указывает на то,
что «перед специалистами по картвельским и кавказским языкам (мы бы прибавили —
и перед специалистами по древневосточным языкам.— И. Д.) стоит большая задача
исследования» схождений между картвельскими и древневосточными языками (книга,
стр. 9). Можно надеяться, что сам Г. А. Меликишвили докажет закономерный и си¬
стематический характер подмеченных им схождений. Пока приводимый им материал
носит все же случайный характер, и языковое родство им не доказывается.
В отношении проблемы родства хуррито-урартов с картвельскими народами мы,
к сожалению, до сих пор еще не ушли дальше одного из первых исследователей хур-
ритского языка — Ф. Борка. До сих пор не опровергнута его формулировка: «Митан-
нийский язык1 не является южнокавказским (т. е. картвельским.— И. Д.)... митан-
нийский язык не является также и северо-кавказским; это, вероятно, переходная
группа совершенно самостоятельного характера»1 2. Во всяком случае уже полное от¬
сутствие в хуррито-урартских языках принципа префиксации, столь характерного
для картвельских языков, заставляет с осторожностью отнестись к непосредственному
сопоставлению этих языковых групп. Еще дальше от грузинского отстоит шумерский
язык; также и эламский язык и языки племен Загроса составляют совершенно особую
группу3. Близким к грузинскому является, повидимому, лишь «протохеттский»
язык.
Вряд ли следовало привлекать антропологический момент для доказательства эт-
ногенетической связи грузинского народа с древним Востоком. Этот фактор, как ука¬
зывает и Г. А. Меликишвили, сам по себе имеет минимальное значение, когда речь
идет не о признаках прямого происхождения, а об этническом род¬
стве или близости сдругими народами; близость народов, конечно, определяет¬
ся не столько цветом волос, формой черепа, носа и т. п., сколько близостью языка,
культуры, исторических традиций и т. д. Но какова бы ни была значимость этого факто¬
ра, перечисленные автором народы не представляют единства и в антропологическом
отношении, в противоположность указанию Г. А. Меликишвили (книга, стр. 9):
хетты-несийцы, хурриты, повидимому и урарты, а в равной степени и такие семитские
народы, как ассиро-вавилоняне, финикийцы, евреи и др., принадлежали антропологи¬
чески к «арменоидному» или «ассироидному» типу; но к нему, насколько возможно
судить, не принадлежали ни шумерийцы, ни эламиты; не принадлежат к нему по
большей части и современные грузины, для которых вовсе не характерен, напри¬
мер, мясистый, орлиный или загнутый нос, являющийся типичнейшей чертой «асси-
роидов». Грузины принадлежат в большинстве, как известно, к одному из подтипов
средиземноморского антропологического типа.
Несмотря на эти, с нашей точки зрения, неоправданные положения, рецен¬
зируемая работа является в ряде других отношений шагом вперед в данной области
грузинской советской историографии, многие представители которой до сих пор слиш¬
ком часто были склонны к совершенно недифференцированному подходу к древне¬
восточным языкам и народам, а в ряде случаев и к поспешным обобщениям, не оправ¬
данным фактическим историческим и филологическим материалом. В противовес
этому, Г. А. Меликишвили, хотя и берет за общую скобку столь разные и различные
1 Так Ф. Борк называл хурритский язык.
2 F. В о г k, Die Mitanni-Sprache, МЛ'Б, 1909, стр. 76—78.
3 Титул эламских царей «суккалмах», которым оперирует Г. А. Меликишвили,
является шумерской идеограммой, эламское чтение которой неизвестно; поэтому со¬
поставление термина «суккалмах» с груз. «Сулкалмахи» не доказывает грузино¬
эламских связей.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
89
по происхождению языки и народы, тем не менее в дальнейшем проявляет большую
осторожность, чем его предшественники. Указывая на возможное, с его точки зрения,
родство грузин по языку с хуррито-урартами, он справедливо уделяет главное внима¬
ние тому факту, что ряд хуррито-урартских племен, независимо от их языковой принад¬
лежности и связей, влились в состав картвельской племенной группы и тем самым сыг¬
рали значительную роль в этногенезе грузинского народа (книга, стр. 16 сл.). Этот
вопрос подробнее разбирается автором ниже. Однако следовало бы подчеркнуть, что
хуррито-урарты включались также и в другие племенные группы и сыграли важную
роль в этногенезе не одних только грузин.
Начало книги Г. А. Меликишвили посвящено «Наири-урартским народам до об¬
разования Урартского царства». Большим ее достоинством является то, что она рас¬
сматривает урартскую предисторию на широком фоне исторических судеб хуррито-
урартских племен вообще. Историю этих племен автор начинает со времен хурри-
митаннийской гегемонии в южных и юго-западных частях Армянского нагорья
в XVII в. до н. э. После окончательного падения государства Митянни
и прихода арамеев в Месопотамию в конце II тысячелетия до н. э. центр
политической жизни хуррито-урартских племен отодвигается к северу.
Г. А. Меликишвили в этой и следующей главах показывает возникновение
здесь не одного, а нескольких объединений, которые были в разной степени захвачены
процессом классообразования, и поэтому мы с большим или меньшим основанием
можем некоторые из них называть государствами. К сожалению, автор уделяет мало
внимания этой стороне вопроса; не всегда ясно, какие из упоминаемых им объеди¬
нений носили племенной характер и какие являлись уже государственным образова¬
нием. Автор упоминает о следующих объединениях: Дайаэни в долине реки Чороха;
Урарту, под которым в ассирийских источниках сначала понимается царство Арама с
центром в Арзашку, а затем царство династии из племени биаинов с центром в Тушпе,
на восточном берегу озера Ван; Напри-Хубушкпа и Мусасир к югу от озера Ван,
Манна к югу от озера Урмия. К этим объединениям можно было бы добавить еще Шуб-
рию ( = Арме?) в Сасуиских горах, Мелитену-Камману и др. Некоторые из этих го¬
сударств и объединений имели, в основном, хурритскпй этнический состав (западные
Дайаэни, Наири-Хубушкиа, Куммухи, Сухми— мы бы прибавили, пожалуй, и Шуб-
рию), другие, в основном, урартский (Урарту, Мусасир и, может быть, племена Айра-
ратской низменности1), третьи, по мнению автора,— смешанный (Манна). Следует
подчеркнуть большую заслугу автора, впервые попытавшегося дифференцировать
этнический состав и историческую роль этих отдельных объединений и основывающегося
в своих выводах на действительном географическом расположении указанных страп1 2.
• Однако автор уделяет совершенно недостаточное внимание процессу классообра¬
зования у хуррито-урартских племен. Переход от племенных объединений к государ¬
ственным не раскрыт как качественное изменение, а между тем и для вопросов этно¬
генеза социально-экономические моменты имеют существенное значение: в связи
с классообразованием начинается процесс образования народностей на месте пле¬
мен; племенные языки начинают заменяться языками народностей, а главное,
меняется характер взаимоотношений между отдельными этносами и внутри этноса;
1 Определение племен Айраратской низменности, как урартоязычных, представ¬
ляется весьма важным; к сожалению, Г. А. Меликишвили не развил пока полной аргу¬
ментации этого своего положения: окончания -хи, -ни, на которые он ссылается в тек¬
сте лекции (стр. 18) могут быть и хурритскими.
2 Беззаботность в отношении достижений истории и исторической географии древ¬
него Востока, проявлявшаяся предшественниками Г. А. МелШкишвили, видна из того,
что, например, С. Н. Джанашиа, несмотря на ясные указания ассирийских и урарт¬
ских источников, переносил государство Манна с берегов озера Урмия на... берега
реки Куры! См. С. Н. Джанашиа, Древнейшее народное свидетельство о первом
месте поселения грузин в свете истории Ближнего Востока, Изв. Груз. ФАН, Тби¬
лиси, 1940.
90
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
усиливается роль завоеваний; сталкиваются культуры классовых и доклассовых
обществ и т. п.
Одной из важнейших причин сложения различных хуррито-урартских объедине¬
ний и постепенного выделения Урарту автор считает борьбу с ассирийской агрессией.
Он полагает, что урартские цари из племени биаинов, начиная с Сардури I, принадле-
жалик особой тушпской династии, отличной от правителей города Арзашку, представи¬
телем которых был разгромленный Салманасаром III царь Арам. Именно разгром цар¬
ства Арама и послужил к возвышению Тушпы и ее династии. Это мнение представляется
нам несколько спорным: ведь ниоткуда не видно, что взятый Салмансаром III Арзаш¬
ку был столицей государства1 и что Арам правил не в Тушпе.
Вызывает сомнение соображение автора о роли иранского элемента в Мусасире
(стр. 55). Анализируя имя богини Багмашту, супруги мусасирского бога Халди,
Г. А. Меликишвили присоединяется к точке зрения об иранской этимологии этого
имени (baga mazda «бог премудрый»; ср. Ahura-mazda «дух премудрый»).
Однако эта этимология более чем сомнительна. Прежде всего, Багмашту —■ бо¬
гиня, а Ахурамазда — бог; затем чтение «Багмашту» может быть заменено равно¬
правным чтением «Багбарту»1 2; наконел, возможность передачи иранск. d при помощи
аккадск. t весьма сомнительна3. Скорее мы должны рассматривать имя «Багмашту | |
Багбарту» как семитизованное местное имя, с аккадским женским окончанием -tu.
Даже и в расположенной далее к востоку Манне нельзя преувеличивать иранский эле¬
мент: в IX—VIII вв. он едва ощутим.
К сожалению, автор не пытается раскрыть политические, стратегические и эконо¬
мические цели тех или иных упоминаемых им ассирийских и урартских походов. Так,
например, не объяснены причины важных урартских походов в западные, хеттско-
арамейские районы, в Закавказье и т. п. Задача эта, бесспорно, весьма трудна, однако
хотя бы некоторую наметку для разрешения проблемы, нам кажется, Г. А. Меликиш¬
вили все же должен был дать.
Весьма интересны приводимые автором данные об урартских религиозных веро¬
ваниях; ряд деталей является новым.
Г. А. Меликишвили присоединяется (стр. 122 сл.) к общепринятому мнению о том,
что урарты упростили клинопись, воспринятую ими от ассирийцев. Однако эта точка
зрения представляется спорной: число ходовых клинописных знаков в урартских над¬
писях не меньше, чем, например, в хеттских или старовавилонских текстах, при этом
почти каждая новая надпись, не совпадающая по тексту с уже известными, дает новые
идеограммы или новые значения знаков. Вероятно, полный список знаков урартской
клинописи мало отличался от ассирийского силлабария.
Наиболее спорные моменты содержатся, естественно, в главе «Страна Наири-
Урарту после падения Урартского царства», так как материал скуден и здесь поневоле
приходится прибегать к гипотетическим построениям. Автор здесь вновь повторяет
положение о родственности грузин едва ли не всем народам древнего Востока, кроме
индоевропейских и семитских. На спорность этого положения мы уже указывали:
грузинский народ может быть родственен некоторым народам древнего Востока,
но вряд ли он родственен всем. Зато правильно теоретически важное положение, что
«уже... во время существования великих хетто-субарских государств, картвельские
племена, жившие в Закавказье, должны были иметь свою языково-племенную индиви¬
дуальность, которая отличала бы их от родственных народов древнего Востока» (кни¬
га, стр. 128).
Автор обращает внимание на то важное обстоятельство, что хотя по языку области
южного Закавказья, вошедшие в состав Урарту, были хуррито-урартскими, тем не
1 Термин «царский город» означает всего лишь «царский административный центр»,
но не обязательно столицу.
2 Знак mai> читается также и bar.
8 Иранская этимология этого имени предложена П. Ростом, см. MVG, 1897,стр. 189.
В СССР сторонником теории Роста является акад. В. В. Струве.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
91
менее по культуре они тяготели к более северным районам Закавказья, где автор посту¬
лирует существование мощных грузинских племенных объединений, связанных,
еще во II тысячелетии до н. э. с культурой Триалети. В связи с этим Г. А. Меликишвили
пишет (книга, стр. 129): «В IX—VII вв. урартские цари сумели вырвать из сферы
политического влияния грузинских племен целый ряд районов южного Закавказья
{районы Севанского озера, Араратскую долину, районы Ленинакана, Карса и пр.),
по на севере их выступления не удались, конечно, благодаря сопротивлению, оказан¬
ному грузинскими объединениями». Этот вывод представляется нам поспешным и не¬
оправданным. В самом деле, автор правильно указывал на необязательность совпадения
» это время языковых и культурных границ; но если носителями культуры, восходящей
к культуре Триалети (следовало бы добавить: и Кировакана), наряду с грузинскими
племенами, могли быть и хурриты Дайаэни-Диауэхи и урартоязычное население Ай-
раратской долины (а к этому сводятся выводы самого Г. А. Меликишвили— см.
стр. 129), то почему же ее носителями не могли быть, скажем, также и утии или еще
какие-либо иные, неизвестные племена древнего центрального Закавказья? Почему
считать, что Урарту вырвало все южные области Закавказья из-под политического
влияния именно грузинских племен? Грузинские племена, несомненно, были в числе
носителей этой культуры в Закавказье. Лишь для областей западного Закавказья:
Джавахетии (Забахи), Тао-Кларджетии (Диауэхи, Катарзы и т. п.) и соседних райо¬
нов, с одной стороны, и Колхиды (Кулхи)1 и других более северных районов, с другой,
несомненно правильно положение Г. А. Меликишвили о том, что урарты вырвали
южные районы из-под влияния грузинских племен, но не смогли захватить северных.
Но для районов центрального Закавказья (Айраратская низменность и другие районы
современной Советской Армении) дело обстоит иначе. Сам автор выше (стр. 69, 81)
высказывает мнение о языковой близости племен центрального Закавказья к урарто-
язычной части хуррито-урартов; следовательно, они не были родственны грузинским
племенам, во всяком случае по языку. Именно эти племена, очевидно, и составляли
здесь ядро племенного объединения, так как нет основания полагать, что все пле¬
мена Закавказья были тогда охвачены одним объединением, несмотря на общность
их культуры. Наоборот, данные надписей явно говорят о нескольких объедине¬
ниях; если западные могли быть хурритскими или хуррито-грузинскими, или грузин¬
скими, то относительно центральных это маловероятно. Поэтому вряд ли возможно
поддерживать тезис о гегемонии грузинских племен в центральном Закавказье.
Следовало бы также отметить, что подобно тому, как хуррито-урартские, грузин¬
ские и другие племена создавали общую местную культуру, так и сама более высокая
культура Урарту была, конечно, созданием не только небольшого племени биаинов,
но и других племен, в том числе грузинских и предармянских.
Нельзя согласиться с некоторыми положениями Г. А. Меликишвили о роли ски¬
фов в падении древневосточных государств и в этногенезе народов Закавказья (стр.
130 сл.). Опираясь на исследования акад. И. Джавахишвили, автор видит в скифо-
сарматах «в основном... северо-кавказские родственные племена (адыге, чеченцев,
лезгинов)». Это, без сомнения, неверно. Несмотря на попытки Н. Я. Марра доказать
«яфетический» характер языка скифов, имеющийся обильный материал и работы
Вс. Миллера, Томашека, М. Фасмера, В. И. Абаева, венгерского ученого Харматты и
ряда других лингвистов со всей несомненностью показывают индоевропейский характер
языка скифов. Язык скифов, повидимому, принадлежал к так называемой «восточно¬
иранской» группе и был наиболее близок языку древнего Хорезма и, в особенности,
современному осетинскому языку. В сводке В. И. Абаева1 2 приведено более 200 бес¬
1 Замечания, посвященные развитию древнейшей Колхиды, принадлежат к наи¬
более интересным в этой главе. Но следует ли уже для столь раннего времени называть
Колхиду «царством»?
2 «Скифский язык» в сб «Осетинский язык и фольклор», I, М.—Л., 1949, стр. 147сл.
Сводка использует богатые данные, собранные русским языкознанием до
Д. Я. Марра, дополняя их собственными наблюдениями В. И. Абаева.
92
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
спорно установленных корней1 основного словарного фонда скифского языка.
Отделять сарматов1 2 от скифов в этом отношении у нас нет никаких оснований. Другое
дело, что и предки современных северокавказских народов, таких, как адыге, чечен¬
цы и др., были столь близки по культуре к собственно скифам и сарматам, что
греки, не понимавшие ни скифского, ни этих языков, относили и их по большей
части к скифам или сарматам.
Это отнюдь не обесценивает замечаний Г. А. Меликишвили относительно восходя¬
щих к глубокой древности связей между северокавказскими народами и древним Во¬
стоком. Так, заслуживает исключительного внимания сопоставление кашкейцев и абеш-
лайцев с абхазо-черкесскими племенами «косогов»-«кашагов» и «апшила» (стр. 131).
Общность этнонимов в области северо-западного Кавказа и у горцев северной периферии
Хеттского царства может объясняться языковой и этнической близостью племен в пре¬
делах приморской полосы от гор Понта до Кубани. Свидетельством однородности на¬
селения указанной полосы в это время (по крайней мере культурной) является един¬
ство колхидо-кобанской культуры на всем протяжении от северных склонов Кавказ¬
ского хребта до Лазистаиа.
Возвращаемся к вопросу о скифах. Нам кажется, что Г. А. Меликишвили значи¬
тельно упрощает вопрос об их историческом значении в период падения Ассирии и
Урарту, сводя их значение главным образом к роли наемных отрядов на службе тех
или иных древних государств и даже племенных объединений. Так, автор заявляет,
что «таким образом, в начале VI в. урартские крепости в Закавказье (Тейшебаини.—
И. Д.) были разгромлены северными грузинскими объединениями вместе со скифскими
отрядами, находившимися у них па службе» (книга, стр. 136; лекция, стр. 36 сл.).
Этот вывод не может быть подтвержден фактами. Само взятие Тейшебаини скифа¬
ми, на чем настаивает Б. Б. Пиотровский, подвержено известному сомнению. Мы знаем
лишь, что войска, осаждавшие крепость, пользовались стрелами с наконечниками
так называемого «скифского» типа. Однако эти наконечники стрел обнаруживаются —
в том числе и как местные изделия — на огромной территории, вплоть до Бактрии
и Египта, и нередко встречаются в таких местах, где скифов в качестве осаждавших
заведомо не могло быть (например, у стен Вавилона). Все остальные вещи скифского
типа на Кармир-блуре либо несомненно относятся ко времени существования крепости и
свидетельствуют о мирных сношениях со скифами, либо во всяком случае могут быть
истолкованы в этом смысле. Урарту как государство, с чем согласен и Г. А. Меликиш¬
вили, было разрушено Мидией, а не скифами. В разрушении Урарту, несомненно,
приняли участие и местные закавказские племена; но, как уже указывалось, эти
племена вовсе не обязательно были только грузинскими.
С другой стороны, неясно, продолжала ли урартская администрация в прежнем
виде существовать в Кармир-блуре (Тейшебаини) к моменту падения крепости. С каж¬
дой кампанией раскопок усиливается вероятность того, что урартские наместнические
вещевые склады и кладовые были разграблены еще до падения крепости самими
осажденными, которые, впрочем, сами были людьми урартской культуры.
Если такое заключение правильно, то, видимо, это означало бы, что реальной власти
урартского наместника в Кармир-блуре уже не существовало, и весьма возможно, что
власть была у ж е в руках приобретших независимость закавказских племен; в таком
случае было бы неправильно рассматривать осаждавших как представителей племен,
боровшихся за освобождение от урартской власти. Неизвестно, таково ли именно
1 Это больше общего количества урартских слов, значение которых установлено.
2 Произвольное рассечение покойным акад. И. А. Джанахишвили термина «сар¬
мат», почти в духе «палеонтологического анализа», на два элемента: «сар» и «мат» —
крайне неудачно: основа здесь, вне всякого сомнения, «сарма-», «саврома-» (на что
указывает и сохранившееся в качестве личного имени «Саурма-г», — единственное
число этого слова); что касается -га, то это, разумеется, скифский суффикс множествен¬
ного числа, десятки раз встречающийся в скифских племенных названиях.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
93
должно быть толкование последних судеб Тейшебаини, но мы хотим лишь отметить не¬
возможность пока однозначно решить этот вопрос. Во всяком случае, нет никаких ос¬
нований видеть в осаждавших крепость войсках грузинские племена, нанимавшие
скифов; это само по себе маловероятно при существовавшем уровне развития этих
племен: приобретать наемные войска из кочевников могли отдельные государства, но
вряд ли племена. С тем же или большим успехом можно утверждать, что эти скифы —
если это были скифы — были на службе у мидян или арменов, или вообще не были
ни на чьей службе.
Кроме того, есть письменное подтверждение того, что мидийская государственная
власть была насаждена далеко на севере бывших урартских владений. На это свиде¬
тельство указывает и Г. А. Меликишвили, но дает ему иное истолкование. Мы имеем
в виду сообщение Геродота (I, 104): «Путь из Колхиды в Мидию невелик. Между этими
двумя странами живет только один народ, саспейры; миновав его, вступаешь в Мидию».
Это надо понимать не в том смысле, что одно грузинское племя саспейров занимало
все огромное пространство от Колхиды до исторической области Мидии, как это иногда
предполагают, на основании также двусмысленного показания Геродота (IV, 37—40),
и как это, повидимому, считает Г. А. Меликишвили; такое понимание проти¬
воречило бы указанию самого Геродота, что XIII и XVIII сатрапии ахеме-
нидской державы, соответствующие бывшей территории Урарту, были на¬
селены нс одними саспсйрами, но также армениями, матиенами (хурритами)1,
алародиями (урартами) и др. (III, 93—94; VII, 79). Правильное объяснение сообще¬
нию Геродота (I, 104) дал в свое время еще Шпигель1 2; в контексте I, 104 говорится о
временах мидийской державы, и поэтому упомянутые здесь саспейры мыслятся отде¬
ляющими Колхиду не от исторической области Мидии, а от границ мидийской державы,
путь до которой из Колхиды был «невелик»3. Поэтому весьма вероятно, что мидийские
войска находились в Закавказье.
Нельзя признать убедительным предлагаемое автором (впрочем, не им впервые)
отождествление кардухов, засвидетельствованных Ксенофонтом и другими античными
писателями в горах Курдистана, с картами-картвеламп. При полном отсутствии других
свидетельств о проникновении грузинских племен так далеко на юго-восток одного
сходства названий недостаточно для столь ответственного вывода, тем более, что термин
«кардухи», как указывает и сам Г. А. Меликишвили, воспринят греками из хуррито-
урартской языковой среды. Описание кардухов и гордиеев у античных авторов совпа¬
дает с картиной, которую рисуют для этого же района ассирийские источники. По¬
этому, вероятно, горцы Гордиены — это тс же хуррито-урартские племена, которые
жили в этом районе спокон веку. И зачем бы оседлым с глубокой древности грузин¬
ским племенам было покидать освоенные тысячелетием их труда районы ради того,
чтобы осесть в неприступных горах Курдистана? Заметим также, что термин «курд»,4—
по мнению многих исследователей, восходящий к термину «кардух»,— в настоящее
время в этих местах является бранным обозначением горцев у окружающих их жителей;
вполне возможно, что такое положение было здесь и ранее, и что, таким образом, подоб¬
но хурритскому же термину «бабхи» («горцы»), термин «кардухи» вовсе не этнический.
‘ Автор вполне правильно отождествляет царство мушков ассирийских источников
с Фригией античных авторов и не менее справедливо отождествляет этнический тер¬
мин «мушки» с «мосхами» греческих источников и «месхами» — грузинских. Но вряд
1 Материалы топонимики и ономастики западных и, частично, юго-восточных об¬
ластей Армянского нагорья, в частности приводимые Г. А. Меликишвили, снимают
делавшиеся нами ранее возражения против отождествления матиенов с хурритами; ср.
термины Mitanni, Mttani, Maiteni.
2 Fr. Spiegel, Eranische Altertumskunde, II, Lpz, 1873, стр. 245.
3 Такова, очевидно, была мысль в использованном здесь Геродотом источнике
(вероятно, это был Гекатей), хотя сам Геродот, повидимому, недостаточно ясно понял
это, как доказывают восходящие к тому же источнику контексты IV, 37—40.
4 Это обозначение самими курдами не употребляется и чуждо их языку.
94
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ли можно утверждать, что именно мушки стояли во главе фригийского объединения.
До нас дошли официальные и полуофициальные надписи из Фригии; все они составлены
на индоевропейском фригийском языке, а не на языке мушков-мосхов — вероятног
грузинском. По всей вероятности, ассирийцы и урарты называли Фригию по племени,,
наиболее близкому к их границам и игравшему важнейшую роль на их периферии.
То же самое, как было впервые указано Б. Б. Пиотровским, происходило и с наимено¬
ванием Армении у ее соседей.
Г. А. Меликишвили, к сожалению, уделяет сравнительно немного места сложному
вопросу этногенеза армянского народа, хотя этот вопрос выделен в лекции в отдельный
раздел. Из формулировки автора1 можно заключить, что он датирует появление ар¬
мянских племен на Армянском нагорье лишь временем после.падения Урарту (книгаг
стр. 139 сл.; лекция, стр. 45). С этим вряд ли можно согласиться.
Вопрос о лингвистических связях армянского языка изложен автором несколько
упрощенно. Так, нельзя пока безоговорочно относить армянский язык к «анатолийской»
(«хеттской») ветви индоевропейских языков, несмотря на наличие ряда хетто-армян¬
ских лингвистических связей. С другой стороны, совершенно неверно замечание о
незначительном якобы влиянии урартского языка на армянский1 2. Напротив, можно*
с уверенностью утверждать, что почти весь большой слой не индоевропейской лексики
в армянском восходит к урартскому языку. Из двух с небольшим сотен слов урарт¬
ского языка, значение которых нам сейчас достаточно точно известно, значительный
процент составляют слова, отождествленные и в армянском. Эти факты, в большинстве-
своем подмеченные Г. А. Капанцяном, являются полной параллелью к урарто-грузин-
ским лексическим встречам, предполагаемым Г. А. Меликишвили3. Следует также
отметить, что фонетическая система армянского языка носит явно урартский харак¬
тер, что свидетельствует о длительном существовании в прошлом армяно-урартского*
двуязычия на широкой территории. Не подлежит сомнению, что и грузинский и ар¬
мянский языки содержат значительные хуррито-урартские пласты и что в культурном
отношении хуррито-урартское наследие в равной мере является наследием грузин¬
ского и армянского народов.
Однако наличие в том или ином языке даже очень большого процента слов, восхо¬
дящих к какому-то другому языку, разумеется, само по себе не свидетельствует о
родстве данных языков, если материальная близость не распространяется на весь мас¬
сив основного словарного фонда и грамматического инвентаря.
Поэтому автор глубоко прав, подчеркивая (лекция, стр. 10—И), что грузинский
язык не может быть сведен к хурритскому, урартскому, «протохеттскому» или иному
какому-либо известному языку древнего Востока, но что он имел свою собственную
индивидуальность еще с глубокой древности. Действительно, тот факт, что грузин¬
ский народ поглотил и включил в себя различные хурритские, урартские и хеттские
племена, не следует смешивать с совершенно особым вопросом о языковом родстве со¬
ответствующих племен с грузинами. К сожалению, автор не всегда достаточно четко
проводит здесь грань.
1 «Падение Ассирийского и Урартского государств создало благоприятные усло¬
вия мушкам для проникновения в восточном и северо-восточном направлениях...
Наряду с мушками-месхами из восточных районов Малой Азии начали проникновение
в восточном и северо-восточном направлении также армянские племена» (лекция,
стр. 44 сл.). Заметим, что падение Ассирии и Урарту вовсе не создало на их месте не¬
коего политического вакуума; сменившие их Вавилония и Мидия были, в общем, го¬
сударствами того же типа.
2 При этом Г. А. Меликишвили ссылается на мнение Г. А. Капанцяна (книга,
стр. 140), что несколько странно, так как именно Г. А. Капанцян установил многочис¬
ленные следы урартской лексики в армянском языке.
8 Было бы весьма желательно, чтобы Г. А. Меликишвили дал по этому вопросу
специальное исследование.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
95
До сих пор мы говорили почти исключительно о наших несогласиях с Г. А. Мели-
кишвили. Но это не значит, что мы низко оцениваем его работы. Его книга по своему
значению выходит далеко за пределы научно-популярной книги для юношества, так
как содержит множество чисто.исследовательского, нового и оригинального материала.
Это — серьезнейшая работа по этногенезу грузинского народа. И поэтому к ней
нельзя не подойти с самыми строгими критериями, как к новому слову в науке. Исходя
из этих требований, мы ожидали бы от столь серьезного филолога и историка
Урарту, каким является Г. А. Меликишвили, более всестороннего освещения истории
Урарту и связанных с ним народов.
Но в то же время нет никакого сомнения в том, что в разработке чрезвычайно труд¬
ной проблемы ему удалось добиться крупных достижений. Принципиальная постановка
вопроса о преимущественно местном происхождении грузинских племен, подтвержден¬
ная богатым материалом, интереснейшие соображения о древнейших исторических
судьбах западно грузинских племен (колхи) и восточно-грузинских (мосхи, саспейры,
иберы); отказ от столь распространенных в прошлом поисков грузинской прародины,
основанных на «случайном сходстве названий некоторых грузинских племен или от¬
дельных областей Грузии с названиями племен, живших в более древние времена юж¬
нее» (лекция, стр. 3); попытка дифференцировать этнический состав населения отдель¬
ных районов Урарту и его периферии с древнейших времен; указание на необходимость
различения саспейров и иберов, несмотря на вариантный характер этих двух названий1;
правильный в принципе подход к пониманию исторической роли хуррито-урартских
племен в этногенезе грузинского народа — все это делает работы Г. А. Меликишвили
пока лучшим из всего, что написано по вопросу об этногенезе грузин.
Надеемся, что в скором времени нам удастся прочесть уже не только научно-попу¬
лярную работу, а специальную монографию Г. А. Меликишвили, в которой будет с
большей полнотой и подробной аргументацией изложена история Урарту и связан¬
ных с ним этнических образований, а также будут устранены имеющиеся в рецензи¬
руемых работах недостатки.
И. М. Дьяконов
И. М. ТРОЙСКИЙ, Очерки из истории латинского языка, Изда¬
тельство Академии наук СССР, М.—JL, 1953, цена 11 р. 80 к.
В последнее время оживился интерес к изучению истории латинского и греческого
языков2. Известно, что Н. Я. Марр и его последователи недооценивали научное зна¬
чение классических языков для общего языкознания. Они использовали из них лишь
термины и собственные имена в целях демонстрации пресловутого четырехэлементного
палеонтологического анализа. Разоблачение антинаучных марровских концепций
открыло широкий путь для глубокого изучения языков античного мира.
Изучение истории греческого и латинского языков, их терминологии дает
плодотворные результаты для историков древнего мира. Между тем, кроме пере¬
водных работ Нидермана по исторической фонетике латинского языка (М., 1949),
Линдсея — по исторической грамматике (М., 1948), Эрну — по исторической мор¬
фологии латинского языка (М., 1950), книги Бурсье «Основы романского язы¬
кознания» (М., 1952) и Шартрена «Историческая морфология греческого языка»
(М., 1953), не имеется ни одной русской работы, излагающей полную историк>
классических языков. Книга проф. Нетушила «Генетическое изложение фонетики
и морфологии латинского языка» (Харьков, 1878) описывает явления языка, лишь
частично связывая их с его историей. В книге проф. Сергиевского «Введение в роман- * 81 Не следует ли так же ставить вопрос и в отношении «мосхов» и «месхов»? Ср~
«словенцев», «словаков» и «с л овен» или «сербов» — балканских и лужицких.
8 См. ВДИ, 1951, № 4, стр. 175—178; ВДИ, 1952, № 4, стр. 129—133.
96
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ское языкознание» (М., 1952) дан очень краткий очерк «народной латыни». Поэтому
появление рецензируемой книги можно только приветствовать, хотя и она не дает
подробной истории латинского языка.
Автор сам заявляет (стр. 92), что его «задача может состоять лишь в том, чтобы
показать некотсрые основные, ведущие линии развития». Тем не менее в книге анали¬
зируются основные этапы развития латинского языка, о чем свидетельствует уже
сам перечень ее глав1: I глава — Источники, II — Индоевропейское происхождение
латинского языка, III — Языки Италии, IV — Долитературная латынь, V — Станов¬
ление литературного языка, VI — Распределение латинского языка по территории
Италии, VII — Развитие латинского языка в период ранней империи.
В основном «Очерки» представляют собой лекции автора, основанные, очевидно,
на многолетнем изучении материала, так что в этом отношении его труд рассчитан не
только на узкий круг филологов и лингвистов, но также на историков и вообще знаю¬
щих латинский язык. Вместе с тем очерки не представляют собой компиляции или
простого описания фактов, а являются часто их обобщением, иногда с оригинальным
исследованием самого автора, свидетельствующим о глубоком знании материала и от¬
личающимся самостоятельным толкованием разнообразных памятников латинского
языка. Автор широко использует различные латинские тексты, свидетельства грамма¬
тиков, а также новую зарубежную научную литературу, напр. работы Devoto, Cousin,
Marouzeau, Pallotino, Ernout, Lofstedt, Vaananen, Svennung, и др.
Первая глава содержит обзор источников для изучения истории латинского языка.
Автор критически подходит к текстам и правильно обращает внимание на модерни¬
зацию архаических латинских текстов и выравнивание пх по нормам более позднего
латинского языка, произведенные их позднейшими переписчиками. И. М. Тройский при¬
водит новые яркие примеры этому как из Плавта1 2, так и из других архаических текстов
и правильно считает, что установление степени достоверности текста на основе оценки
рукописного предания является предварительным условием лингвистической работы
над античным текстом (стр. 12).
Глава вторая посвящена проблеме индоевропейского происхождения латинского
языка и определению его места среди индоевропейских языков вообще и италийских
в частности. На примерах латинского языка автор показывает значение сравнительно-
исторического метода для определения грамматического строя и лексической общности
индоевропейских языков. И. М. Тройский приводит категории многочисленных ла¬
тинских слов, родственных словам не только всех основных индоевропейских языков,
но родственных или только древнеиндийским словам, или только греческим. Автор
выделяет также и такие слова, которые вовсе не находят себе соответствий в других
индоевропейских языках (стр. 29—34). Однако то обстоятельство, что целая категория
латинских слов имеет лишь ограниченный круг родства, автором объясняется лшнь
по отношению к древнеиндийскому языку, причем он считает, что эта группа слов имела
сакральное или юридическое значение (стр. 33).
Вопрос о родстве латинского языка является весьма сложным, и на нем следовало
остановиться подробнее в связи с итало-гречсской и итало-кельтской гипотезами про¬
исхождения латинского языка.
К сожалению, на примерах латинского языка автор не вскрывает «серьезные н е-
д о с т а т к и» сравнительно-исторического метода, на которые указал И. В. Сталин
и которые не один раз подвергались критике нашими лингвистами3. Говоря об утере
1 Часть из них была зачитана в Институте языкознания Академии наук СССР.
2 Что касается Плавта, то модернизация его языка была доказана уже давно.
См., напр., статью Мейстера «Altes Vulg^rlatein», «Indogermanische Forschun-
gen», 1909—10, 26, стр. 69—90.
3 См., напр., статью Б. А. Серебренникова «Вопросы языкознания
в свете трудов И. В. Сталина», М., 1950, стр. 159—162, или Б. В. Горнунга,
ВЯ, 1952, № 4, стр. 20—38.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
97
латинским языком некоторых архаических черт, И. М. Тройский справедливо заме¬
чает, что на этом основании нельзя считать греческий язык или санскрит более архаич¬
ными и более консервативными, чем латинский, который также заключает в себе древ¬
ние черты (стр. 42). К сожалению, эти черты латинского языка, напр. функция конъюнк¬
тива в качестве будущего и др., автор не приводит и ограничивается ссылкой на ла
тинское медиопассивное г. Рассматривая ближайшие связи латинского языка с отдель¬
ными индоевропейскими языками, автор обосновывает несостоятельность теории
итало-греческого единства (стр. 44 слл.) и разбирает «итало-кельтскую» теорию, при¬
влекая новые данные из хеттского и тохарского языков (медиопассивное г и конъюнк¬
тивное а). Однако этих данных еще недостаточно, чтобы разрушить итало-кельтское
родство, поэтому осторожный вывод автора о том, что отношение италийских языков,
и в частности латинского, к другим ветвям индоевропейских языков является весьма
сложным и нс может быть сведено к какой-либо простой формуле,— представляется
нам правильным (стр. 48).
Интересна третья глава — «Языки Италии». Если очерк оскского языка в русской
науке впервые дал проф. И. В. Цветаев1, а проф. Нетушил (ук. соч., стр. 193—248)
характеризовал и умбрийский язык, то очерки венетского, мессапского, сицилийского
и этрусского языков мы видим впервые на русском языке в книге И. М. Тройского.
Автор разбирает основные памятники италийских языков с переводом их на латинский
и определяет их отношение к латинскому языку. Автор приходит к выводу, что сход¬
ные факты латинского и оскско-умбрийского языков еще не всегда могут быть возве¬
дены к праиталийскому субстрату, а могут быть результатом параллельного незави¬
симого развития (стр. 77).
В четвертой главе дается характеристика «доисторических процессов грамматиче¬
ского развития» в долитературный период развития латинского языка V — III вв.
до н. э. на основании обширного и разнообразного материала источников. К сожалению,
построение этой главы не отличается выдержанностью. Более целесообразным было бы
начать изложение с распространения латинского языка по территории Италии в связи
с римскими завоеваниями, о чем говорится только в шестой главе, затем сказать о
форме письма, далее перейти к лексике, как наиболее гибкому элементу языка, и, на¬
конец, к вопросам морфологии и синтаксиса. Между тем автор в конце главы возвра¬
щается к фонетике (стр. 154 сл.) и в связи с процессом «сужения» гласных и синкопой
подробно разбирает вопрос о латинском ударении.
Анализируя архаическую лексику, И. М. Тройский почему-то подробно останав¬
ливается лишь на словах, связанных с земледелием и скотоводством, и совершенно иг¬
норирует военную лексику, игравшую большую роль в образовании основного словар¬
ного фонда и словарного состава латинского языка1 2.
Сложный и до сих пор спорный вопрос об ударении в латинском языке рассматри¬
вается автором с большим увлечением. Этим, вероятно, и объясняется отдельная по¬
становка его в конце главы. Известно, что, по мнению многих, особенно немецких и
английских исследователей, в доисторический период в словах латинского языка, судя
по редукции гласного в неударном слоге, а также на основании явлений синкопы силь¬
ное динамическое ударение было на первом слоге, каковое, по всей вероятности, су¬
ществовало и в этрусском языке. Впоследствии, предполагают эти ученые, под влия¬
нием действия второстепенного ударения в многосложных словах ударение с первого
слога переместилось на второй или третий слог от конца, причем, по мнению одних
(Линдсей, Штольц и др.), оно осталось тем же динамическим лишь с легким повы¬
шением тона в ударном слоге; по мнению других (напр., Нидерман), ударение стало
1 И. Цветаев, Сборник оскских надписей с очерком фонетики, морфо
логии и глоссарием, Киев, 1876; он же, Италийские диалектические надписи,
М., 1886.
2 См. напр., В е й з е, Опыт характеристики латинского языка, М., 1901, стр.
33 слл.
7 Вестник древней истории, >6 3
98
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
музыкальным, а в эпоху поздней империи снова динамическим. И. М. Тройский обос¬
новывает новую гипотезу о латинском ударении, принадлежащую Мейе и Жюре.
Прежде всего, по мнению автора, явления синкопы следует отделять от явления ре¬
дукции гласных в неударных слогах, так как синкопа вызывалась не только особой
трактовкой или ударением на первом слоге, но происходила и позже на всем протяже¬
нии существования живого латинского языка. Что касается редукции гласных, то
она выражалась в «сужении» гласных и зависела не от первоначального ударения на
первом слоге, а от того, что первый слог произносился в более сильном темпе, вследствие
чего на произнесение следующих гласных оставалось меньше времени и они «сужа¬
лись» (стр. 169). В подтверждение особой трактовки первого слога И. М. Тройский ука¬
зывает на аллитерацию, которая применялась, особенно в архаическом языке, именно
на первом слоге (стр. 170). Выдвижение первого слога связано с воздействием лингви¬
стической, в частности этрусской среды, но, по мнению автора, «латинский язык не
заимствовал чуждого ему типа ударения, а переработал иноязычное воздействие в
своих целях» (стр. 170). Что касается литературного периода, то в это время ударение,
как думает автор, было музыкальным: нет оснований не верить римским грамматикам,
напр. Помпею (V в. н. э.), когда он заявляет: «Тот слог сильнее звучит (plus sonat),
который имеет ударение» (Gr. lat., V, 126). Если бы в позднее время ударение не изме¬
нилось, не стало вместо музыкального динамическим, такое замечание Помпея было-
бы ничем не оправданным (стр. 162). Таким образом, в поздней империи ударение из
музыкального перешло в динамическое, что отразилось и па изменении характера ла¬
тинского стихосложения.
Здесь, конечно, не место исследовать весь спорный вопрос о латинском ударении;
для его уяснения необходим широкий сравнительный материал из других языков,
но все же напрашивается ряд вопросов. Без сомнения верно, что синкопа происходила
на протяжении всей истории латинского языка, т. е. и после прекращения действия
первого слога. Чем же она была позже вызвана? Уже Appendix Проба в I в. н. э.
исправляет синкопированные формы народной латыни, напр. vetulus non veclus. Сле¬
довательно, в ту эпоху уже действовало динамическое ударение. Сам автор видит
здесь, как и позже, в предроманскую эпоху, действие динамизации ударе¬
ния (стр. 266). Но назвав синкопу явлением «спорадическим» (стр. 169), «плохо
поддающимся формулировке» (стр. 171), автор вовсе еще не устраняет этим законо¬
мерности в ее развитии, которую могут обнаружить дальнейшие исследования. Если
так дело обстоит с синкопой, то и «сужение» конечного слога едва ли можно отнести
за счет влияния «темпа» первого слога. Ведь это «сужение» завершилось лишь в III—
II вв. до н. э., когда действие начального слога кончилось и уже утвердилось, по
мпению автора, музыкальное ударение на втором или третьем слоге от конца, а в
положении после и и q этот процесс «сужения» еще более «задержался» и закончился
лишь в начале империи (стр. 255). Однако сложный вопрос о характере латинского
ударения и его действии едва ли удастся до конца разрешить, так как мы лишены
возможности слышать латинскую речь.
Глава пятая трактует о формировании литературного языка. Путем ряда выводов
и обобщений И. М. Тройский ясно показывает, как шла нормализация литературного
языка в области лексики и архаической неустойчивой фонетико-морфологической си¬
стемы, а также и в области синтаксиса. Нам представляется, что правильнее эту
главу следовало озаглавить «Становление классического языка», так
как в ней не рассматриваются все этапы развития литературного языка, например,
развитие языка от Плавта к Теренцию. Дав краткий очерк языка Лукреция, Саллюстия,
Цезаря и Тибулла, автор не выделяет поэтический язык с его особой лексикой
и архаизацией, повлиявший на образование так называемой «серебряной латыни».
Следовало подчеркнуть то, что приходилось не раз отмечать1,— колебание и неустой¬
чивость самого «классического» языка, которая показывает, что между «народным»
1 См БДИ, 1952, № 4, стр 131.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
99
языком и нормализованной «классической» речью не было непроходимой пропасти.
Общенародный язык был один.
Материал шестой главы — «Распространение латинского языка по территории
Италии», как уже отмечалось выше, правильнее было поместить в IV и отчасти в V
главах. В этой главе на материале надписей автор показывает латинизацию фалиск¬
ского языка и дает ценное лингвистическое исследование помпейских «народных»
надписей, доказывающих единство общенародного языка. В вопросе о происхождении
современных итальянских диалектов И. М. Тройский опровергает мнение итальянских
лингвистов о связи их с древними местными языками.
В заключительной главе рассматривается развитие латинского языка в период
ранней империи. Автор показывает, что в период III—IV вв. далеко зашло лишь раз¬
витие словарного состава латинского языка; что касается грамматической структуры,
то она изменилась мало; латинский язык в основном сохранил свой флективный строй.
Памятники латинского языка показывают, что в это время далеко еще не сложились
те элементы грамматического строя, которые романисты реконструируют из данных
романских языков (стр. 267 и сл.)1 для продроманской эпохи латинского языка. Все
это подтверждает положения марксистско-ленинской науки о языке, что «...переход
от одного качества языка к другому качеству происходил не путём взрыва,... а путёх*
постепенного и длительного накопления элементов нового качества, новой структуры
языка, путём постепенного отмирания элементов старого качества»1 2.
Таково в основных моментах содержание разбираемой книги. Отмеченные не¬
достатки отчасти объясняются тем, что это лишь «Очерки», предваряющие
будущую историю латинского языка, куда должны быть включены и сведения из исто¬
рической грамматики (происхождение форм).
В заключение нельзя не коснуться русского языка этой книги. Изложение слож¬
ного лингвистического материала в виде лекций требует ясного и простого языка-
Этого, к сожалению, нет в «Очерках». Мы встречаем здесь большое число надуманных
новообразований, неясных выражений и фраз. Например: «отнесение фонологической
вершины — места максимального фонеморазграничения — к началу слова — яркий
показатель того значения, которое в древней латыни имеет словораздел» (стр. 170);
«геминированные гласные» (почему не «удвоенные»?); «геминаты» (стр. 199 сл.) ;«огуб¬
ленность» заднего ряда (= лабиализация) (стр. 201); (глагол может) «транзитировать»,
такая «транзитивация» (стр. 207); «маркирование перфекта» (стр. 213) «неспецифици-
рованная грамматическая зависимость» (стр. 244); «^радиационный центр» (стр. 248);
«окончание -us массовидное» (стр. 267) и др. Такие вычурные слова, понятные лишь
специалистам, конечно, осложняют пользование книгой. А между тем до появления
полного учебника по истории латинского языка она может служить пособием не только
для студентов филологов и историков, но и для всякого читателя, интересующегося
историей латинского языка, как основы языков романских.
Проф. Н. Ф. Дератани
1 См. БДИ, 1952, № 4, стр. 130.
2 И. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, Госполитиздат, 1952, стр. 27-
7*
100
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
НОВЫЕ РАБОТЫ ПО КАМЕННОМУ ВЕКУ СССР
Палеолит и неолит СССР. МИА, 1953, № 39.
Со времени выхода в свет в серии МИА первого сборника статей по палеолиту
и неолиту прошло двенадцать лет. За эти годы в изучении каменного века СССР
достигнуты большие успехи. Открыт древний палеолит в Армении, обнаружены
палеолитические погребения в Крыму и на Дону, установлена многослойность ряда
стоянок в Костснках, что позволяет по-новому взглянуть на развитие верхнего
палеолита Русской равнины. Наряду с успешной полевой работой советские архео¬
логи за последние годы широко развернули обсуждение ряда теоретических проб¬
лем. Все более и более намечается отход от старых схем, связанных со стадиальной
концепцией, нивелировавших местные различия культуры, укладывавших все мно¬
гообразие каменного века СССР в рамки французской классификации палеолита.
Все больше внимания уделяется изучению этнических различий в культуре камен¬
ного века, конкретной истории древних племен. Все эти достижения советской архео¬
логии должны были найти отражение в очередном сборнике «Палеолит и неолит
СССР» в серии «Материалов и исследований».
Сборник открывается статьей М. 3. Паничкиной о шелльском комплексе
местонахождения Сатани-дар в Армении, посвященной древнейшим в СССР остаткам
человеческой культуры. Помимо образцовой публикации новых материалов, статья
содержит ряд интересных наблюдений над орудиями Сатани-дара, в связи с вопросом о
назначении и способах употребления ручных рубил. На основании наблюдений над тем,
как удобнее всего держать рубила в руке, М. 3. Паничкина приходит, в частности,
к выводу о праворукости шелльского человека. Этот вывод может быть подтвержден
данными антропологии, к сожалению не учтенными автором. Изучение отливки мозга
по черепу синантропа показало, что у синантропа была уже выражена праворукость.
В заключение статьи М. 3. Паничкина останавливается на давно обсуждающемся
вопросе о причинах параллельного существования шелльских стоянок с большим чис¬
лом ручных рубил и стоянок почти исключительно с индустрией на отщепах. По мне¬
нию М. 3. Паничкиной, эти различия обусловлены или особенностями природы раз¬
ных районов или особенностями хозяйства обитателей стоянок. Вряд ли это так. В
эпоху мустье мы также встречаем стоянки с большим числом рубил (Киик-Коба,
Чокурча, Староселье, Комб-Капполь) и стоянки с орудиями почти исключительно
из отщепов (Шайтан-Коба, Ля-Кина, Плакар). Сравнение фауны стоянок, однако,
показывает, что хозяйство их обитателей было одинаковым. Нельзя объяснить
различие в составе инвентаря стоянок Армении и Абхазии и приморским поло¬
жением последних. Стоянки с инвентарем из отщепов известны вдали от моря —
в бассейне Кубани. В качестве гипотезы можно так объяснить исследуемое явле¬
ние. В разобщенных, живших на больших расстояниях друг от друга ордах шелль¬
ского человека вырабатывались разные приемы изготовления орудий. Так как в об¬
работке кремня человек делал только первые шаги, естественно, что различия при¬
митивных орудий могли быть немногочисленны. По сути дела они проявились только
в том, что в одних стоянках было много орудий с двусторонней обработкой, а в дру¬
гих — их было меньше, чем орудий на отщепах. Ведь и в верхнем палеолите мы
видим параллельное существование в одном районе общин с одинаковым хозяйством,
но в одном случае с солютрейскими двусторонне обработанными орудиями, а в другом
с односторонне обработанными (ориньякскими или мадленскими по типу).
В следующей статье сборника —«Новые данные о стратиграфии верхнего палео¬
лита восточно-европейской равнины» А. Н. Рогачев сообщает о своих раскопках
в Костенках, вызвавших пересмотр представлений о верхнем палеолите Восточной
Европы. При раскопках Костенок I и Тельманской стоянки А. Н. Рогачевым обнару¬
жено несколько слоев, причем характер инвентаря каждого из них своеобразен. Так,
в Костенках I обнаружено пять слоев, из которых верхний и нижний имеют солютрей-
ский характер, а промежуточные совершенно не дают солютрейских форм. Из этого
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
101
следует, что одновременно с общинами с солютрейской техникой существовали общи¬
ны с инвентарем другого типа. Теперь невозможно столь просто подходить к созданию
периодизации верхнего палеолита Русской равнины, как это делалось раньше, когда
шкала памятников создавалась на основе типологического анализа и отдельных
аналогий из стоянок Франции. Сейчас приходится учитывать этнические различия
в культуре населения отдельных стоянок.
Это чрезвычайно осложняет создание периодизации верхнего палеолита. Помочь
в работе над ней может только изучение многослойных стоянок, однако и здесь встре¬
тится немало трудностей при увязке материалов из разных памятников. Попытка увя¬
зать одни костенковские стоянки с другими, предпринятая А. Н. Рогачевым, заслу¬
живает большого внимания, но далеко не во всем бесспорна. А. Н. Рогачев разделил
костенковские стоянки на три группы: 1) стоянки II террасы Дона, залегающие в ос¬
новании толщи лесса в гумусированных прослойках; 2) стоянки в лессе II террасы, зале¬
гающие выше гумусированных прослоек: 3) стоянки I террасы. К сожалению, надо
констатировать, что террасы в Костенках выражены плохо. Для нас вообще не ясно,
можно ли выделять здесь две террасы. Комиссия геологов, работавшая в Костенках
в 1953 г., пришла к выводу, что стоянка Костенки IV, расположенная, по А. Н. Рога¬
чеву, на I террасе, синхронна Тельманской стоянке, приуроченной ко II террасе. Раз¬
деление стоянок на древние, связанные с гумусированными прослойками в основании
лесса, ф более поздние, приуроченные к лессу, бесспорно. Однако вряд ли можно так
смело сопоставлять друг с другом стоянки первой группы, как это сделано на схеме
И у А. Н. Рогачева. Основываясь на том, что на ряде стоянок прослежено две гуму¬
сированных прослойки, он синхронизирует слои, связанные с нижней прослойкой
в разных пунктах Костенок, и считает их более древними, чем слои, приуроченные в
других местах к верхней прослойке. Надо учесть, однако, что гумусированные прослой¬
ки иногда раздваиваются, а иногда не бывают выражены совсем (что нам пришлось
наблюдать, ведя раскопки стоянки Маркина гора в Костенках). Поэтому нельзя быть
уверенным, что перед нами во всех случаях одни и те же гумусированные прослойки,
а не верхняя раздвоенная прослойка в одном случае, нижняя раздвоенная —в другом
и две прослойки — в третьем. Быть может иногда А. Н. Рогачев увлекается, выделяя
несколько слоев на небольшом, недостаточном материале. Так, неясно, откуда появи¬
лись данные о двух слоях в Аносовке, где в 1953 г. вскрыт лишь один слой.
Несмотря на необходимость критического подхода к схеме А. Н. Рогачева, нельзя
в целом не приветствовать его работ, положивших конец стадиальным построениям
в области палеолита и открывших перспективы для изучения конкретной истории пер¬
вобытных общин эпохи палеолита.
Следующие статьи сборника посвящены палеолитическим стоянкам Боршево I
(статья Е.А. Векиловой) и Боршево II (статья П. П. Ефименко и П. И.
Борисковского)на Дону. В них интересен вывод о поздней дате стоянки Бор¬
шево I. В свое время П. П. Ефименко считал эту стоянку, содержащую мелкие наконеч¬
ники стрел с боковой выемкой, более древней, чем верхний слой Костенок I, давший
крупные наконечники. Теперь эта стоянка относится ко времени более позднему, чем
верхний слой Костенок, дата которого в свете работ А. Н. Рогачева также значительно
омолодилась. По нашему мнению, это совершенно верно, но напрасно Е. А. Векилова
остановилась в своих выводах на полпути, говоря, что в Боршеве I мы видим самый
поздний памятник с наконечниками с боковой выемкой, которые затем исчезают. Уста¬
новление поздней даты Боршева I (как и стоянки Погон на Десне) позволяет связать
между собой палеолитические наконечники на пластинах с мезолитическими наконеч¬
никами стрел из пластинок. Последние имеют те же формы, что и палеолитические на¬
конечники; они или листовидные с подправкой ретушью со стороны брюшка или череш¬
ковые (в том числе и с боковой выемкой) с подправкой со стороны спинки. Размеры их
очень близки к размерам наконечников из Боршева. Трудно предполагать, что мезо¬
литические наконечники возникли независимо от палеолитических. Показательно, что
в мезолите они распространены на той же территории, что и в палеолите. На юге Ук¬
раины, где нет палеолитических наконечников, нет наконечников стрел из пластинок
102
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
и в мезолите, а в бассейне Десны и Дона стоянки с наконечниками известны и в палео¬
лите и в мезолите. В Западной Европе известно много мадленских стоянок с наконеч¬
никами (Петерсфельс, Нижнее Ложери, Ла Мадлен, грот Мерии, Плакар, Реверди,
Штельмор, Мейендорф и т. д.), и нет оснований ограничивать время бытования нако¬
нечников из пластин только серединой верхнего палеолита. Напомним и находки на¬
конечников в таких поздних стоянках, как Боршево II и нижний слой Миньсвского
яра. Определенная группа фактов говорят, следовательно, о генетической связи мезо¬
литических наконечников стрел с палеолитическими формами, что имеет определенное
историческое значение.
Две статьи сборника посвящены Авдеевской стоянке близ Курска, исследованной
М. В. Воеводским в 1946—1948 гг. и А. Н. Рогачевым в 1949 г. В статье
М. Д. Гвоздовер публикуются костяные изделия Авдеева (в том числе замеча¬
тельные произведения искусства), а А. Н. Рогачев останавливается на анализе жилых
комплексов поселения. Обе работы подтверждают вывод М. В. Воеводского о поразитель¬
ной близости всех деталей быта Авдеевской стоянки к особенностям культуры верх¬
него слоя Костенок I.
Наиболее интересна статья А. Н. Рогачевао жилищах Авдеева. Открытие
палеолитических жилищ — большая заслуга советских археологов. К сожалению,
из-за задержки публикации материалов Костенковских стоянок наши сведения о жи¬
лищах носят слишком отрывочный характер, что очень мешает пониманию эт*х важ¬
нейших памятников. Несомненно, что когда появятся публикации по жилищам Косте¬
нок, в ходе их обсуждения специалисты придут к полной ясности в понимании жилищ
палеолита. Пока же необходимо воспользоваться очень ценной по материалу публи¬
кацией А. Н. Рогачева, чтобы остановиться на некоторых моментах, требующих, по
нашему мнению, уточнения.
Остатки жилища Авдеевской стоянки — это овальная площадка длиной более
45 м и шириной 20 м, на которой концентрируются находки. Зэ пределами площадки
находок почти нет. На площади жилища выявлен ряд ям, часть из которых считает¬
ся хранилищами, часть — жилыми землянками. Размеры последних 3,1X1,35 м; 3,1 X
Xl,6 м. Аналогичная картина вскрыта П. П. Ефименко в верхнем слое Костенок I.
Размеры жилища этой стоянки 35X 16 м. По границе жилой площадки исследован ряд
землянок, размером примерно 3,5X2 м.
Уже рассмотрение данных о размерах жилищ вызывает ряд недоумений. С одной
стороны, мы имеем огромные жилища, площадь которых в 4—6 раз больше
площади крупных домов трипольской культуры и в десятки раз больше площади не¬
олитических землянок. Каким образом осуществлялось перекрытие такого колоссаль¬
ного жилища при низком уровне палеолитической техники и, вероятно, при недостатке
дерева в условиях ледникового периода,— совершенно непонятно. С другой стороны,
мы имеем такие ничтожные по площади землянки, что трудно представить себе, как
в них жили люди и чем вызвано их появление, если в другом случае техника позволяла
перекрывать дома гораздо больших размеров (непонятно и то, почему землянки пе¬
рекрывались костями мамонта, а все жилище якобы жердями). Очевидно, в связи с
этими недоумениями В. А. Городцовым и некоторыми другими археологами выска¬
зывались сомнения в существовании жилищ в Костенках. В то же время боль¬
шинство археологов смело дают реконструкции палеолитических жилищ, восста¬
навливают их кровлю, указывают где были входы и перегородки.
Думается, что как сомнение в существовании костенковских жилищ, так и излиш¬
няя смелость в реконструкциях вызваны тем, что в предварительных сообщениях об
исследовании жилищ мало говорилось о характере залегания их остатков в слое, о
методике выявления границ жилищ и т. д. Рецензируемая статья А. Н. Рогачева не
составляет в этом отношении исключения.
Между тем надо определенно говорить о том, что границы жилищ не представляют
собой четкой линии. Наблюдения в Авдееве и Костенках показали, что граница
жилища, как правило, не выделяется в окружающем слое леса и за нее принимается
граница максимального распространения находок. Считается, что находки кремня
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
103
и кости приурочены только к внутренней части жилища, а вне ее — находок нет. Но
ведь жизнь поселения шла и вне жилищ, и культурный слой накапливался и вокруг
их стен. Только в редких случаях граница жилища устанавливается по окраске почвы
охрой и угольками, но и это не обязательно характерно только для слоя внутри жи¬
лища.
Таким образом, в Авдееве и Костенках выявлены несомненно жилые площадки
палеолитического человека, но точные границы жилищ, как таковых, мы указать не
можем. Отсюда проистекают и разногласия исследователей относительно размеров
жилищ. Если по П. П. Ефименко ширина жплшц Костенок I—15—16 м, то по А. Н. Ро¬
гачеву — всего 5 м.
Границы зсмляпок, входивших в комплекс большого жилища, оп¬
ределяются также по находкам, ибо принято считать, что кости мамонта,
лежащие в землянках,— это рухнувшая кровля, заполнившая целиком площадь
жилища. Но кровля вов е не обязательно при падении должна была заполнить всю
землянку; размеры ее могли быть и больше, чем площадь находок. Отсюда крайняя
условность стенок землянок. На фотографиях 10, И, 13, 14, 20 в статье А. Н. Рогачева
мы видим идеально перпендикулярные стенки землянок. Такие прямые стенки можно
вырыть только металлической лопатой, а не палеолитической мотыгой. К тому же обще¬
известно, что стенки землянок редко сохраняют первоначальное положение, обычно они
осыпаются или оползают. Из всего этого видно, что условия находки остатков палеоли¬
тических жилищ таковы, что мы имеем мало данных для их реконструкции. Неясны
даже истинные размеры жилища, не говоря уже о конструкции кровли, количестве
секций дома и т. д.
По нашему мнению, жилища Костенок I и IV и Авдеева не имели перекрытия. Ско¬
рее всего они представляли собой нечто вроде круговых ветровых заслонов, которые
известны у бушменов. В пределах большого огражденного пространства горел ряд
костров и существовало несколько землянок с перекрытиями, где спали обитатели
жилища. Размеры землянок точно не известны, но скорее всего они близки к разме¬
рам жилища Гагарина (диаметр более 5 м).
В следующей статье сборника А. П. Окладников дает обзор находок ин¬
дустрии палеолитического типа в долине р. Лены. Автор публикует ряд весьма инте¬
ресных находок, говорящих о глубокой древности заселения человеком отдаленного
северо-восточного района нашей страны. Следует, однако, заметить, что палеолитиче¬
ский возраст большинства стоянок определяется достаточно условно. Только на одной
стоянке из двадцати девяти — Усть-Частинской (к слову, мало похожей на Мальту
с которой ее сопоставляет автор) найдена четвертичная фауна. Палеолитический возраст
остальных стоянок определяется по облику инвентаря. Но еще В. И. Громов показал,
что палеолитического облика инвентарь бытует в раннем неолите Сибири. Сам. А. П. Ок¬
ладников описал палеолитического типа скребла из исаковских погребений Забай¬
калья. Если учесть, что самые древние, по А. П. Окладникову, неолитические стоянки
Лены (Турукта, Куллаты) содержат треугольные наконечники стрел с выемкой в осно¬
вании, которые не могут быть старше IV тысячелетия до н. э., ранненеолитический воз¬
раст описанных А. П. Окладниковым местонахождений станет еще вероятнее. В «Исто¬
рии Якутии» (стр. 49) А. П. Окладников относил большинство стоянок Лены ко вре¬
мени после исчезновения мамонта. В таком случае применять термин палеолит к ним
не следует. Автор, энергично выступавший против концепции В. К. Арсеньева о хро¬
ническом запаздывании Восточной Сибири в культурном отношении, палеолит которой
якобы синхронен западному неолиту, в данном случае оказался непоследовательным.
Те же упреки в отношении даты стоянок могут быть адресованы и 3. А. Абра¬
мовой — автору статьи о палеолите близ Кяхты, где описан, в частности, ряд на¬
ходок. отнесенных Г. П. Сосновским к неолиту.
Из статей сборника по неолиту особенно интересны публикации Н. А. Черны¬
шева (Кузнецкий могильник), М. П. Грязнова (погребение в Батенях на Ени¬
сее) и Э. Р. Рыгдылона (сборы на дюнах Среднего Енисея), знакомящие нас с неолитом
Западной Сибири, до этого почти неизвестным. К сожалению, рисунки статьи
104
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Н. А. Чернышева дают слишком неполное представление о вещах. Интересна и статья
Н. Н. Гуринойо могильнике на Оленьем острове Баренцова моря, устанавли¬
вающая ряд новых фактов по сравнению с материалами А. В. Шмидта.
Не удовлетворяет читателя статья В. В. Федоровао стоянке Плеханов бор
на Оке. Прежде всего автору осталась неизвестной статья В. А. Тихомировой1 о не¬
давних раскопках на той стоянке, откуда он публикует старый, мало документирован¬
ный материал. Описания вещей невсегда правильны. Так, типичный фигурный кре¬
мень автор называет топором (рис. 9, 6). Наконец, относительно культурной принад¬
лежности стоянки у автора нет полной ясности; он связывает ее то с льяловской, то с
волосовской культурой, тогда как правильнее сближать стоянку с балэхнинской
культурой.
Интереснее другая статья В. В. Федорова, где он сообщает о находке
склада кремневых заготовок на Алексеевской стоянке на Верхней Волге. Автор, по-
видимому, прав, когда говорит, что заготовки были зарыты неолитическим человеком
для сохранения влажности кремня, делающей его более пригодным для изготовления
орудий. Укажем на аналогичное скопление грубообколотых кремневых желваков,
зарытое близ землянки 10 на трипольском поселении Поливанов яр на Днестре.
Закрывают сборник три статьи об отдельных категориях вещей (Н. А. Берего¬
вой — о гарпунах с Колымы и С. А. Семеновао каменных ретушерах и свер¬
лах) и две заметки о четвертичной фауне (из Мурзак-кобы в Крыму и из Забайкалья).
Оценивая сборник в целом, мы можем сказать, что он содержит много ценных ма¬
териалов, которые, несомненно, прочно войдут в научный обиход. Сборник показывает
большие достижения советских археологов в изучении памятников палеолита и неоли¬
та, но, к сожалению, содержит мало теоретических статей. Этот том МИ А пред¬
ставляет собой скорее материалы, чем исследования по археологии СССР. Большинство
статей является публикационными заметками, да и большие статьи (А. П. Окладнико¬
ва, П. П. Ефименко и Г1. И. Борисковского) почти не содержат исследовательских
построений. Единственная статья на теоретическую тему — А. Н. Рогачева излишне
кратка и не сообщает даже десятой доли тех наблюдений, которые сделаны за послед¬
нее время автором.
Коллектив сектора палеолита ИИМК, подготовивший сборник, несомненно ошиб¬
ся, когда решил не выносить в печать те большие теоретические споры, которые раз¬
вертываются в нем по вопросам периодизации палеолита, изучения его локальных
особенностей и т. д.
А. А. Формозов
АКАДЕМИК ВЛАДИ МИР ГЕОРГИЕВ, Проблемы минойского язы¬
ка, София, 1953, 193 отр.
Уже в течение более десяти лет известный болгарский лингвист академик
Владимир Георгиев занимается вопросами дешифровки древнейших письмен, най¬
денных на острове Крите и на материке Греции и известных под названием ми-
нойских. В течение этого времени он опубликовал ряд работ, посвященных этому
вопросу. Разбираемая книга и подводит итог всем этим трудам.
Вступительная глава, озаглавленная «Принципиальные вопросы», посвящена
полемике с научными противниками. В той же главе говорится об основных
исходных положениях при дешифровке письма (стр. 14 слл.). Автор отправляется
от слов, написанных знаками, сходными со знаками кипрского силлабария, и от
слов со значением, известным благодаря находящимся рядом с ними идеограммам,
исходя из предпосылки, что упоминаемые здесь личные имена людей — греческие
1 «Историко-археологический сборник Института музейной и краеведческой ра¬
боты 1948 г.».
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
105
я что имена и эпитеты богов также греческие. Далее он говорит (стр. J6) о глав¬
ных трудностях при расшифровке (недостаточное знакомство с языком и религией
«минойцев», многозначность слогового письма).
Вторая глава посвящена толкованию наиболее употребительных имен — прежде
всего имен богов, с указанием, сколько раз они встречаются в надписях. Так,
например, имя takona встречается 28 раз; но, отожествив или сблизив знаки ta с
ta, tay 5s, tii и ti\ ко с ко, ки, ко и qu\ па с пе и яа1, получим, что это имя встре¬
чается 71 раз (нельзя, однако, не отметить, что при этом, например, слова
(1, В 90, 20), (В 51, 35, 20) и (51, В 37, В 40) 1 2, написанные совершенно различ¬
ными знаками, оказываются одинаково звучащими и однозначными комплексами
звуков). Автор отождествляет это слово takona с именем греческого божества
X5o)v. Второе по частоте место (13—45 раз) занимает имя божества, которое Геор¬
гиев читает как Wariina и в котором он видит имя Урана. 35 раз в надписях
встречается слово teko и 33 раза tivd\ за этими словами всегда следует цифра, а рядом
с ними стоит идеограмма «женщина», также сопровождающаяся цифрой. Отсюда
автор приходит к выводу, что teko = техо<; «мальчик», a teva = «дева, девочка».
Подвигаясь дальше вперед таким же образом, автор приходит к выводу (стр. 42),
что в критских надписях встречаются имена следующих богов: Такоп = X5wv,
Warun(a) = Oopocvoq, Patena = noTvia, Apurutasi = ’AcppoSiTT), Pulan(a) = ’AttoXXcov,
Turana = Tupavvo<;, Potitun^ Positun = UoGeiB^yt Titan = Tnavt Qemi = 0sju?, Atana —
*A5rvY), Раке = Bax^eo*;, Papee = Пафмх (к сходному результату он приходит и от¬
носительно пилосских надписей), и заключает: «Следовательно, все более извест¬
ные греческие божества достаточно хорошо представлены в критско-минойских
надписях. Этот факт является доказательством правильности нашей дешифровки»
(стр. 42) п даже. .. «доказательством того, что минойский язык уже оконча¬
тельно расшифрован» (стр. 44). Ниже мы остановимся на вопросе, насколько это
утверждение правомерно.
Третья глава озаглавлена: «Содержание обыкновенных надписей». Автор ука¬
зывает, что по содержанию и структуре обыкновенные минойские надписи имеют
такой формуляр: 1) имя посвятителя в имен. пад. (лицо, город, жители города);
2) имя божества, которому совершается посвящение, с эпитетом или без него,
в дат. пад.; 3) название посвящаемого предмета или предметов, обычно в виде
идеограммы, сопровождаемой цифрой. Рассматриваются главным образом безгла¬
гольные конструкции; для конструкции с глагольным сказуемым на стр. 67 даются
только два образца: takona tati taka vd(na), чтб переводится: x5o>vi тyvSs (е)5т]ха
a(vaE) (Элевсин), и sisi vdnajniloke, перевод: тууЗе 5va£ piXcuxe (с пояснением:
faciendam curavit).
Четвертая глава посвящена большой пилосской надписи Сп 14, где в конце
каждой строки изображены идеограммы барана или овцы и цифра; это список
посвящений божествам.
В пятой главе автор излагает грамматику минойского языка — фонетику,
морфологию и словообразование. В разделе «Фонетика» излагаются общие харак¬
терные черты фонетической структуры языка, вокализм и консонантизм. В раз¬
деле «Морфология» трактуются склонение имен, местоимений, спряжение глаго¬
лов; кроме уже приведенных форм перфекта taka и miloke, приводятся еще три
причастные формы: tetata = SiSovti формы partic. mediopassivi с окончанием -mana =
греч.-pivT) и форма прич. наст. вр. ж. р. с окончанием -asa. Не упомянута почему-то
приводимая автором выше (стр. 79—80) форма part, praes. activi akusa (в дат. пад.
1 Ударения и другие знаки над буквами (напр., й) служат Георгиеву только
для того, чтобы различать* знаки разного вида, имеющие одну и ту же фонети¬
ческую значимость, и никакого фонетического значения не имеют.
2 Номера знаков письма по Му res (см. табл. I). Для краткости вместо АВ 1,
АВ 7 и т. д. пишу просто 1, 7; обозначения вроде А 40, В 12 и т. д. остав¬
ляю без изменения.
106
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ед. ч. akusape, см. стр. 79—80), соответствующая, по мнению автора, классиче¬
ской форме ахоцаос (dxo6or)<pi = x^oua-qt) или аухоиса* Таким образом, все восстанав¬
ливаемые автором причастные формы точно соответствуют греческим. После не¬
скольких замечаний о наречиях и союзах автор переходит к словообразованию,
подробно останавливаясь на словообразующих суффиксах; из них особенно инте¬
ресны суффиксы -Z- и -van- (ср. греч. - yjv-oq), которые уже до Георгиева были
постулированы как догреческие суффиксы.
Шестая глава «Примечания К минойскому силлабарию» представляет собой до¬
полнения и исправления к толкованию фонетической значимости минойских знаков,
данному автором в журнале ВЯ, 1950, № 6, стр. 48 слл. Вот почему нам неизбежно
придется в нашем разборе книги Георгиева постоянно касаться и этой его статьи.
Седьмая глава озаглавлена: «Минойская культура в свете дешифрированных над¬
писей», но эта глава дает мало материала по критско-микенской культуре. Как заяв¬
ляет автор (стр. И9),целью его работы является обоснование его дешифровки, а поэтому
здесь сделаны только некоторые беглые выводы о минойской культуре. Здесь кратко
характеризуется система минойского письма (содержащиеся здесь же замечания автора
не о структуре письма, а о фонетической структуре самого языка, как мы увидим ниже,
недостаточно обоснованы). Далее перечисляются встречающиеся в надписях нарица¬
тельные существительные, прилагательные, местоимения, уже известные нам немного¬
численные глагольные формы, союзы, личные имена, географические названия. За¬
тем даны образцы характерных посвятительных надписей, перечислены важнейшие упо¬
минаемые в надписях божества с их эпитетами, и наконец, перечислены разные виды
приношений.
В приложении дана характеристика надписей и системы кипрского слогового
письма, изложены принципы дешифровки автора. Автор основывается прежде всего на
сходстве знаков со знаками кипрского силлабария, затем на сходстве с финикийскими,
греческими и этрусскими буквами, с иероглифическим «хеттским» письмом, на комби¬
наторных соображениях (т. е. на установлении фонетической однозначности некоторых
различных по виду знаков), на «логографии» (так называет автор совпадение значимо¬
сти знака со словом, означающим изображаемый им предмет), на акрофонии и т. д.
Далее в приложении дана таблица фонетической значимости всех минойских знаков,
перечень всех встречающихся знаков и система их группировки и обозначений у раз¬
личных авторов.
К книге приложено краткое резюме на французском языке, библиография и алфа¬
витные указатели встречающихся слов как минойского языка, так и греческого, латин¬
ского и ряда других языков, а также грамматические указатели и указатель при¬
водимых надписей.
Таково содержание книги. Перейдем теперь к ее анализу.
Кажется само собой подразумевающимся; что, если не верны предпосылки, по¬
ложенные в основание того или иного рассуждения, то не может быть верным и вывод.
Из этого, казалось бы, очевидного положения следует: если положенные каким-либо
автором в основу своей работы принципы дешифровки неверны, то неверна и самая
дешифровка. Однако это не так: может случиться, что принципы, положенные в осно¬
ву автором дешифровки, явились лишь рабочей гипотезой, по существу оставленной
автором в процессе более углубленной работы, чего он даже сам не замечает.
В таком положении, как нам кажется, оказался и автор разбираемой нами работы.
Уже Б. Грозный пытался восстановить фонетическое значение критских знаков письма
на основании их сходства, кроме кипрского силлабария, со знаками любой из систем
письма древности: с египетской, протоиндийской, хеттской иероглифической, хеттской
клинописной, вавилонской, финикийской... Мной уже отмечалось1, что этот прием не
учитывал в частности того, что заимствуемому знаку письма сплошь и рядом прида¬
валось новое звуковое значение. Акад. Георгиев2, в свое время резко осудивший
1 БДИ, 1947, № 4, стр. 49.
а БДИ, 1950, № 4, стр. 49.
ТАБЛИЦА I
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
107
^►g>6-glfc&j*C>fc*X<=ki<H>°IL
ssajSiSsSSsslS sjsssi ^
<§<g ^g=^> =§iaQ
2 ‘ • § s
•S-<5« *, 8 к e 8 ® S 8 8 ft 8 ^~ . § g
^ -rf 4^ -<K -C< ,§ j^I §H- P^T7ii^P^^-((-'’(4(C^^;
к i 5 i “
:§ 8 g 8 8 8 ft 8 8 ft § ft ^ §1 8 5 ^ i;? 8!
1з><ЛПГ-^]ге»<ё-х=а-^^^1]!!1^Ж У* r£
5 § § ^ §
() К £~<e-'m—a= Qo-*
8gfess§§%sl8g|g^i§t s % §
I— xf> ^ <7- ЕЕ *ф-1~^]<0J,§^,^,c^>=J^})ffl4 °3c^
V» ^ &
^A-nF" ^S>H<g <0 {C J) <=€й гй 2>“ ^1_ ^ ^ 7f^ TfH] O— [—
I * i ”
® «> 8 й **• 8 5 » Is - л » * * * §
t±£u fff ^ 3E e-13^ * M<— E— «— $—(£> ?50 ^ ^ ш_ Q Q U <=>~>
4 88 ft 5 8 8 ft .S $ t=- ? j~ , ? ft
’>•<< ''s ^ <=*- и—e-o_ <r>^e>^ JlinE]#<b
g8 sis ss з s s ssjssssiss s
<3 g * g й e ejg 8ft 58% ft ^_o?_3 ^ ^ «
*=l_ Ез 25«s*/^'rs. Jso-’&'Ki-^wci-r^ <§aSjP=>
to * ^ '
* *<о-« & ^з
S ** J* ^ ^ i— a> ft— 5
*85^ ^ ^ ^ ^ ^ j 5^ L ^ ^ S>
&-3 rinD- о-^><ьк1(кь <зьх)а лР
8 8
£
51
,, 25 0СЕ1Ж ©0^«% *-■»- > э- э- э- 3- h-h tc 0-0 =s<
8 ,J§ 8 8
*.«**« * <\J 8 ft ft >- -3- 8888 8 * «•
: О (ED CE LE ® CD rNo iS >— Э— $>- 3— } Э- H-1 —1 C5-1 & 3—
!8 888888888^^8888 888
8 _J? ft ++? ft ft « fc ^ ft <» -, v> 8 Jij
.-■- 4- X -— i— *-*- J-S- «*♦• i
?l s> s> s? +++ ^ 55 SJ 85 ** °> Г . 8» s? »»i jjj
^+х-н-^1-и-м-е-<СС ^ш(—ii^w^ x
|>чеЧ|Съч*‘<ъ<^^*э0> ^!^5si^5^S^SS
108
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
принцип дешифровки Б. Грозного, сейчас по существу применяет тот же метод. Вся
разница лишь в том, что акад. Георгиев отказывается от параллелей из египетского,
вавилонского и протоиндийского языков, привлекая вместо этого греческий алфавит,
так как он считает, что греческий алфавит имеет источником не финикийское, а непо¬
средственно минойское письмо. Это несомненно шаг назад по сравнению с Б. Гроз¬
ным. Заимствование греками их алфавита у финикиян — факт совершенно несомненный,
подтверждаемый и формой букв древнейшего греческого алфавита и .порядком
букв в алфавите (устанавливаемым порядком стихов в акростихических частях
библии), и названиями их, и античной традицией1. На этом бесспорном во-
ТАБЛИЦА II
А Ь * > 99 < О МВ
1 t . з 4 5 6 7 8
д J ёг. 9 7Г fit
в w ft 92 93 94 95 96 97
просе вряд ли стоит останавливаться подробнее в рецензии1 2 3 * *. Достойно глубокого
сожаления, что такой талантливый ученый, как акад. Георгиев, невольно ока¬
зался в данном случае на поводу у исследователей, руководившихся сообра¬
жениями, не имеющими ничего общего с наукой8, тем более, что никакого
1 В ВЯ, 1952, 6, стр. 80, акад. Георгиев дает сводку античных свидетельств,
якобы подтверждающих его утверждение о происхождении греческого алфавита
из минойского письма. Но не буду уже говорить об одностороннем подборе сви¬
детельств: древние свидетельства Геродота (V, 58; ср. Та с., Ann., XI, 14) и теос-
ской надписи начала V в. (№ 23 Tod) опущены, а привлечены исключительно
поздние, мало достоверные источники — Диодор и Фотий (IX в. н. э): даже
в приведенных самим Георгиевым свидетельствах как раз ни слова не сказано
о том, чтб хочет доказать автор,— о заимствовании греческого алфавита из миной¬
ского письма. У Диодора, V, 74, 1, говорится только о том, что финикияне,
у которых греки заимствовали письмо, не выдумали сами своего письма,
а заимствовали его у других, изменив очертания букв (вопрос, откуда
взяли свой алфавит финикияне,— совершенно другой и нас в данном случае не
интересует). Точно также и Фотий ничего не говорит о минойском происхождении
греческих букв, а только объясняет происхождение названия cpoivixyia. Поражает
также примечание, сделанное редакцией ВЯ, стр. 80, где дана еще одна ссылка —
на Diod., Ill, 67, 1, с явно неверным переводом. При правильном переводе это
место звучит так: «Следуя общему употреблению (xoivyj) буквы называются „фи-
никиицей-, так как они перенесены к грекам из [земли] финикиян, а у отдель¬
ных исследователей (Utfa) они носят еще название пеласгийских, так как этими
перенесенными начертаниями (ток р.етосте&е'ьаь хаРахт^Ра0 первыми воспользовались
пеласги». Итак, здесь говорится, что буквами раньше пользовались финикияне,
у них заимствовали пеласги, у пеласгов — греки. В «переводе» же редакции ВЯ
читаем, что «пеласги раньше пользовались ими», т. е. раньше финикиян.
2 См., например, J. Schmidt, Alphabet, RE, т. I; W. Larfeld, Griechische
Epigraphik (Handb. der klass. Altertumswiss. hrsg. von Iw. Muller, I, 5), 143;
Lenmann-Haupt, Zur Herkunft des Alphabets, ZDMG, 73, 1919, стр. 67;
R. Dussaud, Les inscriptions pheniciennes, «Syria», 5, 1924, стр. 148; D. Dirin¬
ger, L’alfabeto nella storia della civilta, Firenze, 1937, стр. 351; «Происхо¬
ждение алфавита», изд-во «Время», 1923.
3 См. Н el big, Question mycenienne, 1896, стр. 1; V. Berard, Les pheniciens
et l’Odyssee, I, изд. 2-e, 1934, стр. 21; см. критику этих теорий С. Я. Лурье,
Очерки по истории античной науки, М., 1947, стр. 352, прим. 21.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
109
значения для дешифровки Георгиева, как мы покажем ниже, этот вопрос не
имеет.
При помощи греческого алфавита Георгиев объясняет только три знака ми-
нойского алфавита (см. табл. II, знаки 1, 2 и 3=АВ И, 52, 36), сопоставляя их
с греческими А, В, О и придавая им звуковое значение а, Ъа, о. Но если бы
акад. Георгиев учел данные истории греческого алфавита, то он убедился бы,
что в древнейшее время А изображалась у греков еще совершенно так же, как
у финикиян,— в лежачем положении: (см. табл. II, знак 4) (дипилонская надпись
VIII в.). Точно так же на Фере, Мелосе, Крите и в Коринфе еще сохранились
древнейшие начертания р— , близкие к финикийскому (см. знак 5).
А и В — позднейшие начертания, вызванные общеизвестным стремлением
греков к симметрии,—привлекать их поэтому нет никакого основания.
Отметим еще, что знаки 6 и 7 служили финикиянам не для передачи звуков
а и о, а для передачи слабого и очень густого гортанных звуков 3 и с и назы¬
вались ’alef (а не alef!) и coin (а не oin), равно как и знак 8 означал не е, a h,
называясь het. Так как в языке ионийских грекой не было придыханий, то для
них эти названия звучали как alef, oin, et, и, следуя акрофоническому принципу,
они использовали эти знаки для звуков а, о, а. Если исходить из (неверного,
по моему мнению) принципа акад. Георгиева, что финикияне не только заим¬
ствовали свои знаки из минойского языка, но еще и сохранили их звуковое зна¬
чение, то следовало бы знакам (11) и (36) придать значение слабого (3) и густого
(с) гортанных звуков, а не а и о. Впрочем, знак (36) в минойских текстах встре¬
чается крайне редко, и в этом случае эта дешифровка практического значения
не имеет; что же касается знаков (11) и (52), то их звуковое значение, помимо
греческого алфавита, обосновано у Георгиева рядом других соображений, которые,
как рабочая гипотеза, заслуживают внимания.
Точно так же ни в какой связи с дешифровкой автора, в сущности, не стоит
его ошибочное утверждение (стр. 14), будто «догреческий язык принадлежит к
группе эгейско-малоазийских индоевропейских языков, к которым причисляются
иероглифический „хеттский", лувийский, клинописный хеттский, палайский.ликий-
ский, лидийский. . . , карийский . . . этрусский . . .». Если предположить, что
дешифровка Георгиева правильна, то нетрудно убедиться, что реконструирован¬
ный Георгиевым язык может собой представлять только один из диалектов
греческого языка.
Впрочем, повидимому, и сам автор теперь уже чувствует, что его утвержде¬
ние о принадлежности догреческого языка к указанной выше группе пока не
обосновано. Он замечает (стр. 15): «Вопрос о языковой принадлежности критско-
минойского населения будет предметом другого исследования» — и, в противо¬
положность своему же утверждению, заявляет: «. . . Можно допустить, что ми¬
кенские надписи написаны на старинном греческом диалекте, содержащем весьма
значительный догреческий субстрат. . . можно даже предположить, что и кносские
надписи XV в. написаны на том же старинном греческом (критском) диалекте»
(там же).
Нет ничего невозможного в том, что знаки «минойского» письма, откуда
бы они ни были заимствованы, акрофонически обозначали первый слог соответ¬
ствующих слов: скажем знак (И) — первый слог а-слова aXsFa, знак (52) —
первый слог слова РааьХе6<; или слова ратто?. Ничего невероятного не было бы
и в том, что в некоторых случаях финикияне могли заимствовать слоговые
знаки минойского письма, преобразовав их в буквенные и постаравшись найти
семитические слова и понятия, изображения которых можно было бы видеть в
данных минойских знаках и которые начинались бы с'такого же звука, например,
в изображении трона (52), который символически изображал царя (PaaiXe4<;), они
могли увидеть изображение дома, который у них назывался bet. Но такое сов¬
110
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
падение возможно только в единичных случаях; в остальных финикийцам при¬
шлось бы или придать минойским знакам новое звуковое значение (и тогда
финикийский алфавит теряет всякое значение для дешифровки минойских зна¬
ков), или изобрести новые знаки.
Из финикийского алфавита акад. Георгиев объясняет, кроме указанных, еще
пять знаков, не имеющих аналогий в кипрском силлабарии: (23) &e, (5)(sa)f 45
(ta), (35) (ки), (51) (fa). Знак (35) и помимо сходства с финикийской буквой, при
предпосылке Георгиева, может быть объяснен акрофонически из хорт), хицрт),
хб7Г7) (ср. «кубок, кумпол»; testa, «череп, черепушка» и т. д. для обозначения
головы, см. ВЯ, 1952, № 6, стр. 70). Сходство знака (51) с финикийским (см.
знак 9) более чем сомнительное: Грозный видел здесь изображение ноги (см.
знак 10;—/египетское 5), а другие ученые — упрощенное изображение лебедя^.
Значение остальных из указанных знаков также остается висеть в воздухе;
если на стр. 57 своей статьи в «Вопросах языкознания» Георгиев заявляет будто
•Эраста по-гречески означало «колесо», во мн. ч. «воз, колесница» — то это его
утверждение не подтверждается никакими свидетельствами; слово ^rjaoa имело
в греч. яз. только один смысл: «поденщица». Не убеждает меня и предположе¬
ние, что знак (45) означал cnj^a, что это слово якобы первоначально звучало
ттарос и т. д.
Однако, как мы уже указывали, неправильность ряда предпосылок акад. Геор¬
гиева еще не предопределяет неверности самой его дешифровки. Дело в том, что фак¬
тически, как видно из собственных замечаний автора, греческие и финикийские буквы
не сыграли существенной роли. И в статье и в монографии он считает главным до¬
стоинством своей дешифровки то, что при значениях, которые он придает знакам миной-
ского письма, «можно читать разнообразные минойские слова». Из его замечаний можно
заключить, что процесс дешифровки проходил так: чтение ряда знаков минойского
письма установлено с болыпйм вероятием из кипрского силлабария; содержание по¬
давляющего большинства минойских надписей сводится к формуле: «такой-то такому-то
богу таких-то вещей столько-то». Автор не без основания пердположил, что упоминае¬
мые боги в основном боги позднейшего греческого пантеона + малоазийские божества;
оставалось подставлять имена этих божеств в их гипотетической древнейшей форме.
Божеств этих не так много, значение непонятных знаков восстанавливалось акрофо¬
нически, исходя из предполагаемого смысла стилизованного изображения и из того,
что надписи сделаны на языке, близком к ахейскому диалекту греческого языка. Эти
принципы и приемы заслуживают самого серьезного внимания. Интересен также прием,
при помощи которого акад. Георгиев пытается установить, что знак (И) изображает
гласный звук (ВЯ, ук. статья, стр. 73). Как известно, в кипрском силлабарии гласные
внутри слова особыми знаками не обозначаются, так как входят в качестве второго
звукового компонента в слоговые знаки. Так же, надо думать, обстояло дело и в «ми-
нойском» письме. Между тем весьма употребительный знак (И) «за совсем редкими
исключениями встречается только в начале слов». Значит, это гласный звук. Пред¬
положение, что это именно а, конечно, более проблематично, тем более, что вопрос о
качестве гласных в книге акад. Георгиева очень неясен (почти все гласные в минойском
языке по его реконструкции переходят друг в друга).
Неудача ряда попыток истолковать минойское письмо на основании его сходства
с другими системами письма побудила двух английских ученых — Вентриса и Чадвика
(JHS, 1953, т. LXXIII, стр. 86)—даже вовсе отказаться от сопоставления знаков миной¬
ского письма со знаками других систем и основываться только на соображениях вну¬
треннего порядка (internal evidence). Учтя, что минойские надписи представляют собой
инвентари, счета и расписки, что в них обычно речь идет о приношениях богам (кото¬
рые должны быть в основном тождественны с более поздними греческими) и что на них
должны читаться имена лиц, от которых поступают приношения, их профессия, их 11 Например, В о s s е г t, OLZ, 1931* стр. 303 слл.; см. мою статью, БДИ, 1947,
№ 4, стр. 72.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
111
место жительства и названия приносимых предметов, эти ученые действовали экспе¬
риментально, подставляя самые различные значения для знаков, пока не получили
такие значения, благодаря которым можно было без внутренних противоречий и неле¬
пого контекста прочесть значительное количество надписей. При этом они использо¬
вали исследования Алисы Кобер, показавшей в ряде статей, что одни и те же слова в
минойских надписях встречаются с различным последним знаком в трех падежах и
в двух родах. Так как число минойских знаков письма (их 88) заставляет считать эти
знаки слоговыми, то, очевидно, последний знак каждого такого слова в разных падежах
или родах представляет собой соединение одного и того же согласного с разными глас¬
ными: так, например, если бы мы написали слоговым письмом латинские слова bo-ni,
bo-no у bo-па, bo-naes то знаки для ni, по, па, пае были бы изображениями одного и того
же согласного п с разными гласными. Большую помощь Вентрису и Чадвику оказали
также знаки, изображающие приношения и людей (идеограммы), перемежающиеся
со слоговыми знаками1.
Что касается интересующих нас знаков, обозначающих чистые гласные (без со¬
гласных), то здесь Вентрис и.Чадвик пошли по тому же пути, что и Георгиев, но
применяют его последовательнее, руководясь тем, что «почти во всех языках при
силлабическом написании наиболее часто встречающимися знаками являются знаки
для гласных, не сопровождающихся согласными», они считают, что гласные обозна¬
чают те знаки, которые встречаются наиболее часто, тогда как у Георгиева для обозна¬
чения I, о и и взяты знаки, встречающиеся редко. Кстати, зйаку, который,
по мнению Георгиева, заимствован у минойцев финикиянами и которому он поэтому
придает значение а, Вентрис и Чадвик придают значение в.
Если в области установления значения минойских слов Георгиев, по нашему
мнению, стоит| на; пути, обещающем плодотворные результаты, то его выводы,
касающиеся «минойской»! грамматики, представляются мне произвольными и не
вытекающими из разобранного им материала. Надписи, написанные минойским
письмом, не делающим различия между глухими, звонкими и придыхательными
звуками, не могут (как и кипрский ; силлабарий) дать нам сведений о том, в
каких случаях эти звуки j произносились как глухие, в каких как звонкие,
в каких как придыхательные, и утверждение Георгиева, будто в минойском
языке действовал закон :Гримма^о передвижении согласных, совершенно произ¬
вольно. Точно так же,: даже если принять расшифровку Георгиева как твердо
установленный факт, остается- произвольным и ничем не доказанным его утвер¬
ждение, будто минойский 'язык v знал только открытые слоги и, следовательно,
согласные в конце слова в ^этом языке^всегда отпадали. Ведь и кипрский силла¬
барий изображает слова греческого языка как состоящие из открытых слогов
и, следовательно, всегда оканчивающиеся на гласную, однако мы знаем, что
греческий язык, на котором I написаны эти кипрские надписи, таким не был.
Точно так же и в минойском языке ;изображение всех слов состоящими из от¬
крытых слогов может отражать только .невозможность иначе выразить данными
знаками все многообразие этого языка. Впрочем »это утверждает незаметно для
самого себя и сам Георгиев. См. стр. 83 разбираемой монографии: «Так как
минойское слоговое письмо не способно выразить конечный консонант, послед- 11 К статье Вентриса и ЧадВика приложен (стр. 87) ряд очень интересных таблиц
сохраняющих свое значение независимо от того, как мы будем читать знаки минойскогс
письма. Это таблицы: 1) слов, отличающихся только последними знаками; 2) измененш
по родам и числам; 3) изменений по падежам; 4) географических названий; 5) име!
богов; 6) названий профессий; 7) глагольных форм. Решить, какая дешифровка пра
вильна, можно будет лишь тогда, когда значительная часть всего материала будет рас
шифрована. Можно лишь пока указать, что Вентрисом и Чадвиком разобранс
много материала и что получаемые историко-культурные выводы очень интересны (ра*
зумеется, если они окажутся правильными).
112
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ний обозначается слоговым знаком, в котором вокальный элемент не читается
(обычно пе или па). . .», и далее стр. 91: «Так как минойское слоговое письмо
не имеет возможности обозначить согласный в конце слова, то v ecpeXxuaTixov
передано посредством знаков пе и па, в которых гласный не читается. . .». Так,
по мнению Георгиева, в минойском языке существовали слова K68o)v, AlaaSixtov,
Fa/yv; на v кончался gen. plur. и т. д. Поскольку Георгиев допускает, что
искусственные приемы, принятые в кипрском силлабарии для обозначения
скопления согласных и закрытых слогов (употребление слогового знака в зна¬
чении буквы, с которой он начинается), имели уже место в минойском письме,
пн логически должен был бы допускать возможность существования закрытых
слогов во всех словах, оканчивающихся в письме на -е (т. е. с последним зна¬
ком -пе, -гг, -se и т. д.), а также должен был бы во всех тех случаях, когда
два следующих друг за другом слова имеют на письме одну и ту же гласную,
допускать, что это — изображение одного лишь слога, т. е., например он дол¬
жен был бы считать, что alake может транскрибировать ^АХху, amelosoke — apeXos-
xi, apurutasi=*А<рр68астс, patena—тохтуос, етерапел—^Ep-rcav, kupurana—Клжрамх и т. п.
Как бы то ни было, дешифровка Георгиева не дает никаких оснований
предполагать, что слова минойского языка состояли только из открытых слогов,
и отпадает последнее основание считать минойский язык негреческим.
Однако нельзя не согласиться с Георгиевым, что минойское письмо, в котором
существуют лишь обозначения для открытых слогов, могло быть первоначально
придумано лишь для языка, слова которого состоят только из открытых
слогов; следовательно, если дешифровка Георгиева правильна, то придется
предположить, что это письмо было придумано догреческим населением для
своего (как я полагаю, неиндоевропейского) языка, а затем было приспособлено
для древнейшего греческого языка указанным выше способом, и что дошедшие
до нас минойские письмена и представляют как раз памятники этого греческого
языка.
Не совсем благополучный результат получается [и в области морфологии.
Конечно, каждая в отдельности из предложенных автором форм возможна в
том или ином древнем диалекте греческого языка и может быть лингвистически
обоснована; возможен и случай, когда одна и та же (^морфологическая форма
выражается двумя [ способами (ср. русское «чая» и «чаю», «прочтя», «прочитав»
и «прочитавши» и т. д.), но реконструкция ^проф. Георгиева привела его все же
к маловероятным результатам. Им. пад, ед. числа основ на о в его реконструк¬
ции может кончаться и на -о, и на -а, и на -е (стр. 85—86). В этом же скло¬
нении конечный звук -о (вернее нулевое окончание) оказывается признаком и
и именительного, и ^родительного, и дательного, и винительного падежей ед.
числа и имен, падежа множ. числа (стр. 94), а в склонении основ на -а- все
решительно известные нам падежи (кроме дат. мн., образующегося при помощи
послелога -ра) имеют конечным звуком -а (т. е. нулевое окончание, см. там
же). Конечно, история языков знает немало случаев, когда окончания стираются
по фонетическим причинам и различать параллельные формы по окончаниям
становится невозможным (склонения во французском яз., болгарском яз.,
древнееврейском яз.), но в таких случаях морфологическую функцию окончаний
берут на себя предлоги, приставки, артикли, огласовка гласных и т. д. Ничего по¬
добного в восстановленном акад. Георгиевым языке не наблюдается.
Весьма странно также то, что причастие действ, залога наст. вр. от (или
ayxo), ax0VTJa» дает, как в классическом греческом языке, axouaa (см. стр. 79—80),
а такое же причастие от це&ю, piSovrja дает не piSooaa, а (jLeSaaa (стр. 95).
Несколько странны и непонятны предлагаемые автором толкования отдель¬
ных знаков. Например, на стр. 103: «Минойский знак представляет „the Minotaur
seated*... В сущности он обозначает БЫК=мин.*^=дор. ран;... Следовательно (sic!)
это только вариант знака... ко». Непонятно, почему минотавр это просто бык,—
минотавр и бык это не одно и тоже. Поскольку MivoTaupos, несомненно, очень
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ИЗ
древнее слово, не проще ли было бы читать этот знак, как mi? А если минотавр
это бык, то бык-производитель, тосирод, и, быть может, этому знаку надо при¬
давать значимость ta?
Не могу я согласиться и с попыткой видеть в знаке (см. знак И) изображение
коровы. Идеограммы быка (см. табл. II, знак 12) и коровы (см. табл. II, знак 13) по¬
казывают, что критско-микенский рогатый скот имел длинные рога, с концами, ото¬
гнутыми вниз. Интересующее же нас изображение и вообще ничем не напоминает
корову, а похоже- на козла, как полагал и Эванс1. В своей статье1 2 я предпола¬
гаю, что значение этого знака — tarakona, и, следовательно, как буквенный знак
он означал бы не ко, а, скажем, ta.
Очевидно (что впрочем признает и сам автор), его дешифровка, если она
верна, нуждается еще, в ряде улучшений. Быть может, в некоторых минойских
приношениях богам имя дающего стоит в ^од. пад., а имя получающего в имен,
пад., или даже оба имени в имен, пад.; может быть, поэтому Георгиев принимает
иногда именительный падеж за дательный.
Особенно осторожным следует быть в оценке правильности дешифровок ми¬
нойских надписей ввиду следующего обстоятельства. Упомянутые Вентрис
и Чадвик читают минойские надписи как чисто греческие: находят в них ряд
греческих корней и греческие морфологические формы в их древнейшем виде,—
например, удвоение в перфекте, суффикс-тел-медио пассивно го причастия (совсем,
как4Георгиев!)5и т- д. И при их дешифровке в минойских надписях читаются
имена известнейших греческих богов: Посейдона (они читают это имя не Potitun,
как Георгиев, a Posidao), Потнии, Зевса, Геры, Диониса и даже «всех богов» (pasi
teois). HJy них слово, обозначенное знаками 14 и 15 (см. [табл. II), означает
«мальчик», а слово, обозначенное знаками 16—17 (см. табл. II),—«девочка».
Только читают они эти слова не как teko и teva, а как x&pFo? и xopFa, что ляного
проще. И yj них слово, употребляющееся для подытоживания результата в конце
инвентаря, — греческое. И они, как п Георгиев, убеждены, что эти результаты их
расшифровки не могут быть простой случайностью, так как они, например, прочли
на минойском памятнике такое длинное греческое слово, как E-te-wo-ke-re-we-i-jo,
точно соответствующее, согласно постулированным ими принципам минойского
письма, греческому ^EtcFoxXsFelo (стр. 94).
Если бы все три исследователя придавали знакам минойского письма одинаковое
значение, то этот результат служил бы очень сильным аргументом в пользу правиль¬
ности дешифровки. Однако из 64 минойских знаков только пять читаются совершенно
одинаково у Георгиева и Вентриса и еще шесть имеют сходное звучание (одинаковая
согласная, разные гласные), а остальные читаются совершенно по-разному. Если,
придавая совершенно различное значение знакам письма, разные ученые получают оди¬
наковые смысловые результаты, то, очевидно материал настолько недостаточен и ока¬
зывает так мало сопротивления, что любая априорная предпосылка может быть полу¬
чена обратно как окончательный результат.
Из всего сказанного ясно, что и после выхода в свет книг акад. Георгиева проб¬
лема дешифровки минойского письма представляется мне еще далеко не решенной.
Однако нельзя не признать, что, какова бы ни была дальнейшая судьба дешифровок,
исследования акад. Георгиева содержат ряд плодотворных мыслей и наблюдений и
имеют в смысле последовательности некоторые преимущества перед подобной же по¬
пыткой Вентриса и Чадвика: акад. Георгиев широко использует кипрский силлабарий,
не постулирует в минойском письме, подобно Вентрису и Чадвику, особых знаков для
звонких и глухих звуков с одной и той же артикуляцией в полости рта (da наряду с ta
и т. п.), не считает, что в минойском письме (в противоположность кипрскому) смеши¬
вались звуки / иг.
1 A. Evans, The Palace of Minos, IV, fig. 696.
2 ВДИ, 1947, № 4, стр. 83.
8 Вестник древней истории, Н 3.
114
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Если чтения акад. Георгиевым ряда знаков минойского письма и не будут приня¬
ты в науке, то, во всяком случае, его работа намечает пути, ведущие к раскрытию
тайны минойского письма.
Проф. С. Я. Лурье
Т. ZAWADZKIY, Z zagadnieh struktury agrarno-spolecznej krajow
maloaz/atyckich w epoce hellenizmu, Poznan, 1952, 80 стр. (Труды Истори¬
ческой комиссии Познанского товарищества друзей науки, т. XVI, № 3).
Рецензируемая работа польского ученого Т. Завадского «Из проблем аграрно¬
социальной структуры малоазийских стран в эпоху эллинизма» представляет очень
интересное исследование земельных отношений в Малой Азии — одной из важнейших
проблем социальной истории эллинистического времени. Работа состоит из неболь¬
шого введения и двух разделов и снабжена резюме на английском языке.
Автор определяет эллинизм как «период взаимопроникновения социально-эконо¬
мических форм, образовавшихся в странах эллинистического Востока, и форм, создан¬
ных греческим миром» (стр. 1).
Данное определение эллинизма не может полностью удовлетворить советского чи¬
тателя, поскольку остается скрытым само содержание «взаимопроникающих социаль¬
но-экономических форм», однако рассмотрение эллинизма, как явления в первую
очередь социально-экономического, и подчеркивание активного участия восточных
элементов в этом процессе представляются вполне правильными.
Очень интересен первый раздел работы, в котором автор исследует «Крупные до¬
мены как тип земельного владения, их структуру и систему администрации» (стр. 10—
47). Автор, оспаривая точку зрения Ростовцева, сильно преувеличивающего размеры
«царской земли» и вообще крупного землевладения, считает вместе со Свободой, Джон¬
сом и Бикерманом, что система крупных доменов существовала только на небольшой
части царской земли. По мнению Т. Завадского, эта система крупных доменов на цар¬
ской земле восходит еще ко времени Ахеменидов, когда царь, оставаясь верховным
собственником всей земли, даровал крупные земельные владения иранской знати в целях
укрепления персидского господства в покоренной стране. Аналогичную политику вели
затем я селевкидские правители. Как полагает Т. Завадский, это было обусловлено
слабой организацией общей и экономической адхчинистрацни в государственном аппа¬
рате Селевкидов, где самая мелкая административно-территориальная единица,
гипархия1, занимала несколько тысяч квадратных километров. К тому же, согласно
исследованию Т. Завадского, в гипархии не было специальных чиновников по финан¬
совым и экономическим делам, а единственное кадастровое учреждение для всех мало¬
азийских сатрапий находилось в Сардах.
Селевкиды, как правило, не посягали на территории союзных греческих полисов
в своей державе и ограничивались заменой прежних иранских владетелей греко-маке-
донянами. В отличие от Ахеменидов Селевкиды проводили некоторые меры, направлен¬
ные даже на усиление тех или иных полисов. Так, например, крупные домены, находив¬
шиеся на царской земле, дарились частным лицам на правах полной собственности, но
при условии приписки к территории соседнего полиса (надписи Лаодики и Аристоди-
кида). Все же этот тип дарений не был распространен; широкую практику приобрел тип
дарений частным лицам только с правом условного владения; в этом случае домены
оставались в пределах х^Ра PaatXixr, и выплачивался фсровносившийся в хили-
архию.
На стр. 21—34 автор дает подробный анализ надписи Мнесимаха, к которой
он возвращается неоднократно и во втором разделе. Очень остроумна и убеди¬
тельна датировка Мнесимаховой надписи, которую автор относит к 211 г. до
1 Завадский отвергает гипотезу Тарна о трехступенном административном
делении в государстве Селевкидов.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
115
н. э. (terminus ante quem). Структура поместья Мнесимаха: деревни— хи>р.а1?
усадьбы — ошХаС наделы — xXvjpoi и хшР1а Последние, как полагает
автор, это участки, выделенные из общей земельной территории и свободные от
уплаты налога.
Крупные поместья фактически оставались в наследственном владении и отби¬
рались только в случае неуплаты подати условным владельцем. Должны были
существовать определенные правовые нормы конфискации этих имений монархом;
в противном случае, как справедливо отмечает автор, не был бы возможным за¬
клад таких имений храмам. Т. Завадский впервые проанализировал в связи с зе¬
мельной политикой Селевкидов Самосский декрет в честь Булагора (SEG I, 366);
автор склонен видеть в Антиохе, упоминаемом в надписи, Антиоха II Теоса, а не
Гиеракса (стр. 35, прим. 38). Он полагает также, что упомянутые в декрете хту^ата
на территории Анаитис были отданы сановникам только в условное владение.
Второй раздел книги посвящен выяснению положения крестьян в крупных
доменах, а также за их пределами (стр. 48—64). Т. Завадский полагает, что «ха¬
рактерной чертой положения крестьян, живущих на территории крупных доменов,
было то, что они считались составной частью этих имений, переходя из рук одно¬
го владельца к другому». Автор подчеркивает, что эти крестьяне (Xaoi) могут
отчуждаться только вместе с поместьем, рассматриваются как подданные и соб¬
ственность царя и что в надписи Мнесимаха их отличают от рабов (o»x£Tai).
Т. Завадский предполагает, что социальный и юридический статус крестьян —
подданных царя — был гарантирован от посягательств крупных владетелей специ¬
альной юрисдикцией или особыми учреждениями; в связи с этим он видит в от¬
рывке из Деметрия Скепсийского: ov xai 6 лрштос; рета OiX£Taipov ар£а<; Перуа^хои
э'АттаХсх; SLxacrrrjv xa&earaxei paaiXixwv tu>v 7rspt tyjv AloXiSa (Athen., XV, 697 c
аргумент в пользу существования специальных судов для Xaoi, унаследованных
Атталидами от Селевкидов; Т. Завадский допускает, однако, возможность и другого
объяснения (gen. от та pamXixa).
Специфика аграрных отношений в Малой Азии рассматриваемого времени, по
мнению автора, состояла прежде всего в значительной личной зависимости Xaoi от
частных землевладельцев. Несомненен факт существования принудительного труда
в пользу частного лица (<роро<; Хт)тоиру1хо<;).Т. Завадский считает, что хХт]р<и и ytbpix
Мнесимаха составляли ту часть поместья, которая обрабатывалась в пользу землевла¬
дельца, причем часть дохода с клеров поступала в хилиархию,тогда как x<«>pi'a в качестве
е£оархр.ата не подлежали обложению. В надписи Мнесимаха содержится также
упоминание о том, что часть крестьян жила не в деревнях, а на участках вместе
с рабами и, повидимому, находилась в большей зависимости от землевладельца,
чем крестьяне, жившие в деревнях.
Истоки этой зависимости автор ищет в социальном строе времени Ахеменидов,
когда «персидская знать, жившая в укрепленных замках, имела в своем распоря¬
жении разнообразные средства давления, которыми она принуждала население
деревень данного домена к полному послушанию и зависимости» (стр. 53). Крестья¬
не — Xaoi не имели организации, разве только культовую, как полагает Т. Завадский,
во всяком случае <роро<; собирался через владельцев доменов.
Ввиду того что крупные домены были лишь одним из типов землевладения,
такое зависимое положение крестьян имело место только в этих крупных имениях,
разбросанных по Малой Азии. Однако в x^Pa PaaiXixiQ встречался еще и другой
тип землевладения — самоуправляющиеся сельские общины и небольшие союзы
этих общин, группировавшиеся вокруг центрального поселения. К сожалению,
документальные данные об этих общинах имеются только для римского периода.
Т. Завадский, несомненно, прав, считая, что условия жизни крестьянства в
римских провинциях Малой Азии развились из селевк^дских и даже доселевкид-
ских отношений (стр. 55 сл.). Для того чтобы доказать существование самоуправ¬
ляющихся сельских общин на царской земле в до-римское время, он привлекает
убедительные данные из истории малоазийских полисов.
8*
116
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Территории греческих городов обычно расширялись за счет прилегавшей
царской земли, и при этом местное сельское население ставилось в определенную
зависимость от греческих колонистов. Значительные группы несвободных крестьян
из местного населения имелись на территории Гераклеи Понтийской, Византия,
Зелен и др. В надписи из Зелен Хесо<;, проживающий на клере Клеандра, по свое¬
му положению очень напоминает Xaot на е£афт)р.ата Мнесимаха. Аналогичную
прослойку зависимого крестьянства автор усматривает и на землях Византия и в
мариандинах. Кроме этой категории зависимых крестьян, на городской земле
проживало и неполноправное местное население, пользовавшееся, однако, личной
свободой и правом собственности; оно жило не на наделах, а общинами, и платило
определенную подать городу (фригийцы Зелейской надписи, педиеи в Приене).
Подобные автономные сельские общины занимали большую часть городской земли
в Малой Азии.
Вышеизложенное, разумеется, не исчерпывает всего содержания рецензируемой
работы; в книге Т. Завадского много интересных наблюдений, выпадающих при
суммарной передаче содержания. Однако его работа не лишена, на наш взгляд, и
существенных недостатков. Так, например, на протяжении всей книги автор даже*
не пытается^ дать общую характеристику производственных отношений в эллини¬
стической Малой Азии. Обращает на себя внимание статичный подход к описанию
социально-экономических явлений. Так, например, Т. Завадский рассматривает
зависимых крестьян типа зелейского Хесо? и Xaot с е£афт][хата Мнесимаха как кате¬
горию, параллельно сосуществовавшую в течение веков с другой категорией кре¬
стьян, типа фригийцев Зелен и педиеев Приены. Между тем, такое резкое и без¬
оговорочное разграничение этих категорий неправомерно, ибо формы зависимо¬
сти крестьянства постепенно менялись в связи с экспансией полиса и развитием
института частной собственности. Интересно не отмеченное Т. Завадским явление,
что в приенских надписях после III в. до н. э. исчезают упоминания о педиеях,
на месте которых выступают 7rctpotxoi, xcrrotxot и. ot dno rijs
В книге явно ощущается недооценка Востока, сказавшаяся прежде всего в
отношении к местным городам: автор считает их не городами, а только туземными
поселениями без самоуправления. Только под влиянием длительной элли¬
низации, полагает Т. Завадский, эти местные поселения постепенно преобразовывались
в города греческого типа, получали органы самоуправления, контролировали при¬
легающую к городу территорию (стр. 23—25). Однако отсутствие статуса греческого
полиса еще не говорит о6 отсутствии самоуправляющейся городской общины в
восточном городе. Используя метод широких аналогий, о котором автор весьма
одобрительно отзывается во введении, можно привести в пример вавилонские
города, которые хотя формально и не были полисами, но по существу, не уступали
городам с организацией греческого типа1.
Не совсем правильным представляется включение в один ряд с педиеями автоном¬
ных общин долины Меандра, в частности общин Campi Hyrgaletici. Эти общины были
храмовыми (что установил еще Рамсей), имели особую организацию, и их следовало
бы выделить из х^Ра PaatXtxY) так же, как города. К сожалению, храмовое землевла¬
дение не рассмотрено, в книге, хотя этот вид землевладения был чрезвычайно
широко распространен в Малой Азии.
Применяемый автором термин «автономный» не вполне подходит к сельским
общинам типа общин фригийцев, педиеев и т. п., так как они находились в опре¬
деленной зависимости от города, храмовой организации или непосредственно от
царя. Более правильным было их назвать полузависимыми.
Т. Завадский безоговорочно принимает чтение Xed>v a$Totxov в Зелейской
надписи; между тем это место в надписи, как известно, вызывает сомнение. Пред¬
1 Г. X. Саркисян, Город селевкидской Вавилонии, ВДИ, 1952, № Г,
стр. 68—83.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
117
ставляется также спорным чтение paaLXixdiv у Афинея, принимаемое автором и
и Д. Меджи1; оно очень заманчиво, однако, грамматически более правильно читать
paat.Xi.x6v, как это делал Мейнеке, а вслед за ним Диттенбергер, Белох, Ростовцев и др.
Аргументация автора не всегда убедительна. Из факта распространенности иран¬
ского пантеона и иранских имен в Понте и Каппадокии нельзя еще сделать катего¬
рический вывод, что персы в этих странах составляли большинство знати (стр. 14).
Иранский пантеон и имена были очень распространены и в Армении и в Грузии этого
времени, однако в этих странах совсем не было персидской знати. Этот факт легко
объясняется политическим господством ахеменидского Ирана в этих странах, а
также культурными влияниями.
Может вызвать возражение также преувеличение значения лидийской тор¬
говли и особенно утверждение, что лидийская аристократия состояла из бога¬
тых купцов (стр. И). Некоторые надписи, анализируемые Т. Завадским, были
иначе интерпретированы А. Б. Рановичем; к сожалению, автор не затронул в
книге вопроса о своих расхождениях с А. Б. Рановичем, хотя книга последнего
ему известна. В некоторых случаях, особенно в резюме, Т. Завадский пользуется
принятой буржуазной историографией терминологией,— например, условных вла¬
дельцев земли в период эллинизма он называет ленд-лордами, а укрепленные
центры владений безоговорочно называет замками (castles).
Книга Т. Завадского является единственной монографической работой по земель¬
ным отношениям в Малой Азии эллинистического времени. Перевод ее на русский язык,
несомненно, вызвал бы большой интерес у советского читателя.
А. Г. Периханян
L. HOMO, Alexandre le Grand, P., 1951, 391 стр.
F. SCHACHERMEYR, Alexander der Grosse. Ingenium und Macht,
Graz, 1949, 495 стр.
После второй мировой войны у буржуазных историков необычайно возрос интерес
к личности и деятельности Александра Македонского1 2. Этот интерес не случаен. Вре¬
менные успехи фашистского диктатора «Третьей империи» ассоциировались с «миро¬
выми» завоеваниями Александра, а крушение «нового порядка» в Европе заставило
еще раз задуматься о причинах распада его монархии. Стремление американских им¬
периалистов к мировому господству также заставляет идеологов буржуазии искать в
близком и далеком прошлом исторические параллели и аналогии, которые смогли бы
служить «обоснованием» для их захватнической политики. Англо-американские буржу¬
азные историки, в частности, связывают попытки Александра сплотить воедино
завоеванные им разноплеменные территории со стремлением современных империали¬
стических держав создать различные «содружества» и «сообщества» наций.
Однако, независимо от политических тенденций ученых тех или иных стран,
общим для всех новых работ буржуазных историков является культ личности Алек¬
сандра и неимоверная переоценка его роли в решении судеб восточных и западных
1 См. D. Megie, Roman Rule in Asia Minor, Princeton, 1950, стр. 143.
2 За это время появился ряд статей и комментированных переводов основных источ¬
ников по истории походов Александра: Арриана (Capelle, 1950), Курция Руфа
(Rolfe, 1947), а также несколько больших монографий: A. R. Burn, Alexander the
Great and the Hellenistic Empire. L., 1947, 297 стр., две книги Робинсона —
Ch. A. Robinson, Alexander the Great, The Meeting of East and West in the
World Government and Brotherhood, N. Y., 1947, 252 стр.; он же, The history of Ale¬
xander the Great, 1953 (работа преимущественно источниковедческого характера),
и, наконец, капитальная двухтомная работа W. Tarn, Alexander the Great,
Cambr., 1948 (см. нашу рецензию — БДИ, 1952, № 1, стр. 173—179).
118
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
народов. Это — то основное, что объединяет в общем несходные по характеру работы
известного французского историка Леона Омо и немецкого ученого Фрица Шахермейра.
Книга Омо представляет собой популярное изложение истории Александра Маке¬
донского. Его работа отличается полным пренебрежением к вопросам экономического
развития. В книге, состоящей из 7 частей и 20 глав, нет даже параграфа, посвященного
экономике. Омо много места уделяет личности Александра и его психологической
характеристике. Успехи Александра в Восточном походе связываются с чертами его
характера и объясняются исключительно его гениальностью как полководца. Смерть
Александра, по мнению Омо, явилась главной причиной распада его империи. По¬
следующая история эллинистических государств вплоть до поглощения их Римом рас¬
смотрена весьма бегло. Значительное место уделено античным и более поздним леген¬
дам об Александре. Интересно только приводимое Л. Омо сопоставление фантастиче¬
ских рассказов о подвигах Александра и его воинов с литературными типами комедий
Менандра, Плавта и Теренция.
За исключением отдельных удачных наблюдений и сопоставлений по частным
вопросам, работа Омо не прибавляет ничего нового к нашим знаниям о времени Алек¬
сандра Македонского. В погоне за занимательностью автор часто жертвует научностью
изложения. Излагая противоречивые сообщения источников, Омо обычно ограничи¬
вается перечислением противоположных мнений. Так, например, он приводит все
имеющиеся в источниках соображения о причинах смерти Филиппа II, но не дает ни¬
какой оценки достоверности этих слухов (стр. 10 сл.). Отсутствие исторической кри¬
тики характерно и для рассказа об убийстве Пармениона (стр. 184).
Если в книге не нашлось места для детального разбора противоречивых сообщений
источников, то зато большое количество страниц уделено всякого рода малодосто¬
верным анекдотам. Слова и речи Александра, заимствованные без всяких оговорок из
поздних, недостоверных источников (например, разговоры царя с Пором, обращения
к воинам и т. д.), приводятся как действительные. В качестве достоверного факта при¬
водится анекдот о Гордиевом узле, как доказательство изначального стремления Алек¬
сандра завоевать всю Азию. Легковесное обращение с источниками проявляется, напри¬
мер, и в том, что Омо, говоря о численности персидской армии перед походом Алек¬
сандра и доходах персидского царя (стр. 95 сл.), некритически заимствовал цифры из
данных Геродота, относящихся к другому времени. В то же время автор подробно ана¬
лизирует источники о судьбе жеребца Александра — Буцефала (стр. 89). Не досто¬
верен приводимый автором (стр. 331) анекдотический рассказ Лукиана о том, как Алек¬
сандр оборвал льстивую попытку Аристобула приписать ему сверхъестественную силу
и храбрость в единоборстве с Пором. Известно, что льстецов-историков при дворе
Александра всегда было много, но как раз Аристобул, по общему признанию *, не
принадлежал к их числу. К тому же Омо искажает текст Лукиана, называя, вопреки
его сообщению, Аристобула ритором.
Хотя Л. Омо как будто стремится дать только занимательный рассказ об Алек¬
сандре, однако его политическая тенденция достаточно ясна. История, по мнению
Омо, делается выдающимися личностями, носителями организующих идей. Так, глав¬
ной причиной возвышения Македонии он считает «гениальную» деятельность Филип¬
па II (стр. 34 сл.), гибель Персидской империи объясняется упадком личной энергии
и храбрости персидских царей, вызванным гаремной жизнью и вмешательством
женщин и евнухов в государственные дела (стр. 97 сл.). Причиной распада мо¬
нархии Александра Омо считает его раннюю смерть, а также смерть Пердикки,
который после царя остался носителем единства империи. Поэтому Александр
привлекает Омо прежде всего как «сильная личность». Через всю книгу про¬
ходит явное стремление оправдать все действия Александра, даже самые предо¬
судительные. Жестокое подавление Александром антимакедонского движения в 11 Это показал еще И. Г. Д р о й з е н («История эллинизма», т. I, М., 1890. Прило¬
жение, стр. 137). Из современных авторов см. W. Таги, ук. соч., т. II, стр. 29—43.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
119
Греции после смерти Филиппа Омо считает «деликатной задачей, которую Александр
разрешил энергично и с умеренностью, необычайной для молодого человека двад¬
цати лет и предвещавшей еще более великое будущее» (стр. 67).
Даже такой апологет Александра, как Тарн, считает разрушение Фив, убийства
при Массаге, а также убийство без суда имевшего огромные заслуги перед Македонией
и лично царем Пармениона — тремя черными пятнами на жизненном пути Александ¬
ра1. Омо оправдывает царя в этих действиях, изображая его человеком «железной
воли» (стр. 12), для которого слово «невозможно» не существовало. Так, например,
вероломное избиение сложивших оружие воинов в Массаге, по мнению автора, было
вызвано возможными коварными замыслами со стороны сдавшихся наемников (сгр.
198). Эта попытка во что бы то ни стало «обелить» Александра была достаточно убеди¬
тельно раскритикована Тарном.
Прославление «сильных личностей» дополняется у Омо апологетическими рассуж¬
дениями о пользе их деятельности. Так, например, идея «крестового похода» греков
и македонян против персов, що мнению Омо, объединила Грецию'и избавила ее от
присущего ей партикуляризма (стр. 118). Филипп и Александр рассматриваются
в книге Омо как благодетели Греции, вынужденные из-за «бессмысленной» жажды
греков сохранить свою свободу навязывать им благодеяния силой. Только Македония
под управлением своих «гениальных» царей «могла дать Греции единство, которого
не могли ей принести ни Афины, ни Спарта, ни Фивы» (стр. 39). Автор не понимает,
что дело не в этническом отличии македонян от греков, ai# в различии уровня соци¬
ально-экономического развития обоих народов. Ведь известно, что в свое время пар¬
тикуляризм греков не помешал успешно отразить нашествие персов, а те же ма¬
кедоняне спустя два века не смогли защитить собственную независимость от Рима.
Восхваление Омо Македонии, представленной как могущественное государство,
во главе с сильным диктатором, который берет на себя решение судеб народов вопреки
их воле, но якобы для их блага, быть может, даже независимо от желания
автора, служит делу «оправдания» современных претендентов на мировое господство.
Еще в начале XX в. французская буржуазная историография, и прежде всего
Г. Глотц и его ученики, видели недосягаемый образец в Афинской демократии, в то
время как немецкие, в основном прусские, историки превозносили Македонию, в ко¬
торой они усматривали прообраз Пруссии. Культ Македонии и Александра еще более
усилился в немецкой историографии в мрачные годы фашизма. Эти худшие традиции
пытается перенести на французскую почву Л. Омо.
Ярким образцом характерного перелома взглядов у античников, занимавших в
овое время ведущее положение в «исторической науке» гитлеровского «райха», является
книга Фрица Шахермейра, посвященная Александру Македонскому. Этот труд — плод
долголетней работы автора — выгодно отличается своей основательностью в разработ¬
ке частных вопросов от легковесной книги Омо. Автор вынужден был, по его словам,
отказаться от более 1200 примечаний, долженствовавших составить второй том иссле¬
дования, так как условия научной жизни в Австрии не позволили издать книгу
в двух томах. В работе Шахермейра имеется лишь несколько десятков примеча¬
ний, в которых обосновываются новые взгляды по общим вопросам. Частные проб¬
лемы автор обещает рассмотреть в журнальных статьях.
Уже в предисловии Шахермейр признает, что события военных лет «целительным
образом» повлияли на формирование у него общего взгляда на историческую роль
Александра и что без этих последних событий «книга не могла бы возникнуть в ее
настоящем виде» (стр. 9).
Центральным вопросом, вокруг кроторого группируется весь исторический мате¬
риал, является вопрос о роли личности в истории. Подзаголовок книги: «Гений и
власть» — говорит о претензии автора на философское разрешение этой проблемы.
Рассматривая под этим углом зрения всю историю человечества, Шахермейр считает 11 W. Tarn, ук. соч., т. I, стр. 89, ср. стр. 125.
120
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
что всех великих исторических деятелей можно разделить на два типа. К первому типу
принадлежат «рациональные» гении, понимавшие обусловленность своей деятельности
окружающей действительностью и «рассчитывавшие свои ресурсы, как инженеры рас¬
считывают машины». К ним Шахермейр относит прежде всего своего любимца Филип¬
па Македонского, Августа, Карла Великого, Петра Первого, Бисмарка и т. д. Второй
тип — это «необузданные властители», ставящие себя над материальным миром, при¬
писывающие себе сверхъестественную силу и считающие себя «всемогущими магами».
К их числу он относит Александра Македонского,§Валленштейна, Карла XII, Напо¬
леона и др., «не говоря уже о современных экспериментах» (стр. 477) — достаточно
ясный намек на неудавшегося немецкого диктатора (ср. стр. 478). Неудачей «этих
экспериментов», повидимому, и определяется «целительная» перемена «общего взгля¬
да», сказавшаяся в отрицательном отношении автора ко второму типу государствен¬
ных деятелей. Этим вызвана и заключительная мысль всей книги: не надо нового
титана-завоевателя, попирающего человеческую свободу! (стр. 495). «,,Безудержный“
гений допустим только в области духа.Там он не связан ни с законами природы, ни с
социальными отношениями окружающего мира. Он стоит выше добра и зла» (стр. 467).
Когда же в его руках оказывается власть, «титанические силы» становятся вредными
для людей и «он неизбежно должен потерпеть поражение» (стр. 478).
Если в области эстетики ничто пока не помешало Шахермейру сохранить свои идеа¬
листические ницшеанские представления, то в области истории сама жизнь заставила
его отказаться от веры в «изначальную внутреннюю силу гениев действия» (стр. 138).
«Александр — мрачный герой!—пишет Шахермейр,— его цели, не соответство¬
вали историческому развитию (стр. 468). Он — гениальный полководец, его отличает
блестящий способ одерживать победы, но Персидская монархия пала бы и без Алек¬
сандра» (стр. 474 сл.).
Для того чтобы идеалист Шахермейр пришел к такому близкому к истине решению,
потребовались, повидимому, все события последних лет. Только после гибели
«Третьей империи» Шахермейр, наконец, заметил, что в государствах, «руководимых
подобными „апокалиптическими" фигурами, не признающими правила „живи и давай
жить другим"» (стр. 52 сл.), попирающими права и достоинства личности (стр. 400,
470, 495), жизнь людей становится при этом «титаническом произволе подобием жизни
муравьев или термитов» (стр. 490). Он ставит вопрос: были ли «осчастливленные»
деятельностью Александра люди действительно счастливы — и отвечает на этот во¬
прос отрицательно.
Несмотря на глубокие сдвиги в мировоззрении бывшего фашистского историка,
книга Шахермейра свидетельствует о том, что прежние его воззрения далеко не из¬
житы. Прежде всего, автор все еще склонен к оправданию агрессии, мотивируя это
пресловутыми «геополитическими» соображениями. По мнению Шахермейра, истори¬
ческий опыт последних веков учит, что завоевание побережья не будет прочным, если
не закрепить «хинтерланд». Филипп геополитически нуждался в Анатолии для округ¬
ления греческой сферы Эгейского моря (стр. 47 сл.).
Полностью сохранил Шахермейр и прежние расистские взгляды, неоднократно
заявляя о превосходстве «индогерманских» племен Ирана над остальными народами
Востока. Он считает, что «у иранцев была соблазнительная возможность влить фактор
молодости в усталые городские культуры Востока» (стр. 100). Персидская монархия
представляется ему лучшей из всех остальных объединений Востока. Царь здесь —
primus inter pares (стр. 103). Последнее утверждение звучит прямым парадоксом для
всякого мало-мальски знакомого с деспотической властью Ахеменидов.
Настолько глубоко укоренились фашистские доктрины гитлеризма во взгядах
Шахермейра,что даже теперь, после его краха, он считает одной из причин неудачи соз¬
дания «мировых государств» недостаточно последовательное про¬
ведение «национального принципа». Александру следовало ограничиться объедине¬
нием греко-македонского мира: «Своей идеей мирового государства Александр привнес
персам чуждый им космополитизм» (стр. 406). Еще страшнее, по мнению Шахермейра,
был результат деятельности Александра для его соотечественников: «Стремясь к бес¬
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
121
предельному расширению своей власти, Александр поставил под удар все завоевания»
(стр. 471). Он разрушил национальное единство греков и македонян, над созданием
которого работал Филипп (стр. 97).
Филипп II в книге Шахермейра противопоставлен «безудержному» Александру
как тип «рационального» государственного деятеля: «Великий строитель соразмерно
задуманного здания» (стр. 83), не забегавший вперед, не ставивший невыполнимых задач
(стр. 49), Филипп показывает, что может сделать личность в истории (стр 38). Имен¬
но «результатом деятельности этого гениальнейшего шахматиста» было прочное при¬
соединение греков к Македонии, разрушенное впоследствии Александром.
Организация Коринфского союза по своей гениальности может быть сравнена,—
пишет автор,— разве что с принципатом Августа. Там — сочетание принципа монар¬
хии и республики; здесь — согласование партикуляризма и автономии с македонским
владычеством. Шахермейр цинично восхваляет великодушие и такт Филиппа, который
формально не стеснил свободы греков, а если и вмешивался в их дела, то делал
это не как македонский царь, а как «потомок Геракла» (стр. 42). По словам Шахермейра,
Филипп по отношению к покоренным им грекам проявил «такую деликатную внима¬
тельность, как будто бы хотел победить огорченные сердца великодушием» (стр. 41).
Безудержное восхваление Филиппа создает фон для изображения «неистовств»
противопоставляемого ему Александра. Вопреки распространенному в исторической
литературе мнению1, что апофеоз был нужен Александру в политических целях,
Шахермейр утверждает, что «Александр чувствовал себя богом» (стр. 433). Проник¬
нутый сознанием своей «апокалиптической миссии» Александр был окружен «послуш¬
ными марионетками» (стр. 402).
Шахермейр не может полностью изжить в себе сочувствие своему бывшему
кумиру. Он пишет о трагедии одиночества Александра, которого никто не понимал
и «которого окружали только льстецы и ненавистники» (стр. 493). «Даже титаны
склонны к лести» (стр. 121),— говорит Шахермейр. Однако не только цель Александра
была фантастической, но и средства, им избиравшиеся, отличались безрассудностью.
Единовременный брак его сподвижников и воинов — знаменитая свадьба в Сузах —
не мог привести к слиянию Востока и Запада и скорее напоминает действия хозяина
конскою завода, чем мудрого повелителя народов,— с осуждением пишет Шахермейр
(стр. 400). Он убедительно опровергает Тарна, показывая, что Аравийская экспеди¬
ция имела не исследовательскую, а завоевательную цель (стр. 449). Проект запад¬
ного похода Александра включал заселение Аравии специально купленными для
этого на Ближнем Востоке рабами, проведение дороги через Сахару и постройку
большого количества новых городов и гаваней (стр. 454 сл.).
Но планы Александра пришли в противоречие с окружающей действительностью.
«Мир не дозрел до его идей, и смерть была единственным возможным выходом из его
беспредельных устремлений» (стр. 479). И все-таки преклонение буржуазного исто¬
рика перед личностью Александра столь велико, что Шахермейр, вопреки своим же
взглядам, считает его способным совершить даже невозможное: «То, что Рим подготов¬
лял веками, Александр мог совершить своим гением в несколько лет» (стр. 458 сл).
Правда, автор замечает, что, хотя «гений власти» и может достичь любых целей, постав¬
ленных перед собой, но сохранится после него и перейдет к потомкам лишь то, что было
обусловлено всем ходом исторического развития. Однако это заявление должно было
только создать видимость единой концепции у Шахермейра и дать ему возможность
связать концы с концами в его книге.
Суеверно преклоняясь перед изобретенными им двумя типами гениев, Ша¬
хермейр не понимает, что настоящими творцами истории являются не отдельные
личности, а народные массы.
М. Н. Ботвинник и Б. Н. Селвцкий
1 С. И. Ковалев, Александр Македонский, Л., 1937, стр. 53; W. Tarn,
ук. соч., т. I, стр. ИЗ сл.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
К ВОПРОСУ О ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЕ В АФИНАХ
В КОНЦЕ V ВЕКА («АНДРОМАХА» И «ЛИСИСТРАТА»)
Одним из важнейших источников для восстановления картины политической
борьбы в Афинах во второй половине V в. являются, как известно, античная
трагедия и комедия. Особенно интересны в этом отношении такие злободневные,
агитационные пьесы, как «Андромаха» Еврипида и «Лисистрата» Аристофана.
Сопоставление их дает интереснейший материал для восстановления политиче¬
ской истории Афин конца V в. К сожалению, лишь часть античных драм точно
датирована; отсутствие точной датировки для ряда драм, в том числе и для
«Андромахи» Еврипида, вносит путаницу и разнобой во взгляды ученых на инте¬
ресующий нас вопрос.
От античности никакой датировки этой трагедии до нас не дошло. Правда,
в схолии к «Андромахе» читается: фосшетоц ysypap-^EVov то 8papa ev too
neXo7rovv7](naxo'6 тсоХе^лои — «получается такое впечатление, что эта драма написана
в начале Пелопоннесской войны». Но, как видно из слова <poavsTat, это — субъек¬
тивный вывод схолиаста из содержания пьесы, ни для кого не обязательный,
и в настоящее время никто такой датировки не принимает. Намеки Еврипида
на Молосское царство, с явным сочувствием к правившей здесь династии, нахо¬
дившейся с 426 г. в тесном союзе с Афинами, по общему мнению ученых1, не
позволяют отнести эту пьесу ко времени, предшествующему 426 г., когда молоссы
еще сражались на стороне спартанцев. Датировка 421—414 годами, временем мира
между афинянами и спартанцами, также невозможна ввиду озлобленных выпадов
против спартанцев, содержащихся в этой трагедии. Поэтому, несмотря на некото¬
рые получающиеся несообразности, в настоящее время зарубежные исследователи
вслед за Бергком1 2 датируют Андромаху 423—422 гг.3, Возможность датировки
временем после 414 г. при этом совершенно упускается из виду; эта старая дати¬
ровка, предложенная Ардионом еще в 1733 г.,4 осталась неизвестной или рас¬
сматривается как фантастическая современными исследователями.
Наиболее важны для датировки «Андромахи» стихи 445—463. Уже схолиаст
к 445-му стиху трагедии отметил, что агитационная речь Андромахи, из которой
взят этот стих, выпадает из контекста трагедии и относится не к спартанцам
1 См. например, W. Schadewaldt, Monolog und Selbstgesprach, В., 1926,
стр. 178, прим. 1; М. Pohlenz, Die griechische Tragodie, Lpz, 1930, т. 1, 304;
т. II, 84.
2 «Hermes», XVIII (1883), стр. 503 слл.
3Wecklein, Euripides’ Andromache, Lpz, 1911, Einleitung, стр. 9 слл.;
W. Schadewaldt, ук, соч'”; M. Pohlenz, уж. соч., т. II, стр. 83.
4 Hard ion, Memoires de litterature, tires des registres de I’Academie Royale
des Inscriptions et des Belles-Lettres, т. VIII, стр. 268.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
123
времени Троянской войны, когда происходит действие этой трагедии..., а к
Спарте времени постановки трагедии. К этому взгляду уже в 1808 г. присоединил¬
ся Авг. Бек1,а затем и все позднейшие исследователи, указавшие также на
то, что выступающая здесь Андромаха говорит не о своем положении, а о поло¬
жении Афин и их союзников. Андромаха жалуется, что она находится в тяже¬
лом несчастьи (стих 462), а спартанцы «несправедливо счастливы в Элладе» (стих
449). Ни у кого не вызывает сомнения, что под куш в этой речи надо подразу¬
мевать афинян и их союзников и что выражение (стих 462) — куш тграстстсо хахих;
— «я нахожусь в тяжелой беде» характеризует современное пьесе положение
афинян, а выражение a&ixos еитихе^т* av”EXXa8a (стих 449) относится к спартан¬
цам времени постановки трагедии.
К обстановке 423—422 гг. эта картина совершенно не подходит: несмотря
на потерю ряда городов во Фракии, в руках афинян находился Пилос, откуда
можно было непрерывно поднимать восстания илотов; в афинском плену томи¬
лись знатнейшие спартанцы, так что о бедственном положении афинян не могло
быть и речи. Спартанцы в это время также не наслаждались счастьем: Фукидид
сообщает, что в момент наибольших удач Брасида, непосредственно после взя¬
тия Амфиполя, спартанское правительство не поддерживало действий Брасида
и стремилось к миру с афинянами, чтобы получить назад своих пленных (Thuc.,
IV, 108,7). Кроме того, совершенно невероятно, чтобы Еврипид, вообще пацифи¬
стски настроенный, стал в такой благоприятный для мира момент разжигать
военный психоз и ненависть к спартанцам. Так же неуместно было бы и замеча¬
ние, что спартанцам везет несправедливо (aSixax;): военный и дипломатический
талант Брасида ни у кого не вызывал сомнения (См. Thuc., IV, 81, 1—2; 108,2;
V» 7, 1; V, 11). До сицилийской катастрофы ни один пессимист и паникер в Афинах
не решился бы утверждать, что афиняне — на краю гибели, а спартанцы наслаж¬
даются ничем не омраченным счастьем.
После сицилийской катастрофы положение резко изменилось. По словам
Фукидида (VIII, 1), «страх и сильнейшая паника овладели афинянами....
Они стали отчаиваться в спасении...». Спартанцы заняли Декелею в самой Аттике,
сделав- невозможной обработку полей и подвоз продуктов по суше, около 20 000 рабов,
работавших в ремесленных мастерских Афин, перебежало к неприятелю (Thuc., VII,
27, 3). К концу 412 г. положение еще более ухудшилось: большая часть союзников от¬
пала от Афин, и казалось, что со дня на день действия пелопоннесцев на море могут
прекратить подвоз хлеба с Евбеи и из Геллеспонта,— а это означало голодную смерть
для жителей Афин,
Замечание Андромахи, что спартанцы «несправедливо процветают в Элладе»,
а афиняне — «в тяжелом положении», вполне подходит к этому времени1 2.
Также только к этому времени могут относиться и замечания хора в «Андромахе»
(стих 1044 слл.): «Болезнь постигла Элладу, болезнь: и на плодородные нивы Фригии
перешел удар, капающий кровью Аида»3. Это — явный анахронизм, совершенно
непонятный в применении к событиям времени Троянской войны, во время которой
военные действия происходили только во Фригии - в Греции никакой войны не велось.
При обычной датировке «Андромахи» 423—422 гг. это замечание было бы
неуместным. Ни о каких военных действиях в Малой Азии в 423—422 гг. не было и
речи. Правда, когда спартанский наварх Алкид возвращался по морю после неудачной
попытки помочь митиленцам, афиняне сильно опасались, как бы он не пограбил ми¬
моходом малоазийское побережье (Thuc., Ill, 33,1); однако этого не случилось. Нель¬
1 «Graecae tragoediae principum etc.», Heidelberg, 1808, стр. 18.
2 Cp. в «Лисистрате» Аристофана, поставленной в 411 г., стих 1047: «Ведь до¬
вольно с нас и тех бед, которые мы переживаем».
3 voaov ’EXXa<; етХа, voaov. 8ё Фриуап; xai 7rpo; e-jxap7roix; уОа<; сху]7гт6?
araXaacov tov f'At8a cpovov. «Исправления» (устранение xai, euxapTrov yuav) про¬
извольны и не нужны.
124
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
зя видеть перенесения войны в Малую Азию и в маленьком эпизоде местного значения—
в захвате митиленскими аристократическими изгнанниками на 2—3 месяца Антандра
на побережьи Малой Азии (Thuc., Ill, 31—32).
После 413 г. война из Греции действительно перекинулась в Малую Азию, более
того — сюда перешел центр военных действий. Это было величайшим несчастьем для
Афин, и вполне понятен ужас, с которым сообщается об этом событии в «Андромахе».
Не менее интересны для датировки «Андромахи» и для характеристики поли¬
тической позиции Еврипида следующие два места этой трагедии, тесно связан¬
ные по смыслу друг с другом: монолог Пелея (стихи 699—702) — «Спесивые сидят
в должностях в городе (хата 7ттоХ^); они глядят свысока на народ, хотя [сами}
они ничего не стоят; а те их в тысячи раз мудрее — только бы к ним пришла
на помощь отвага и [сильная] воля»1 — и замечание хора (стих 470 слл.): «Пере¬
носить двойную тираннию (8i7ttuxoi TupavviSet;) в городах никак не лучше, чем
одну: [в результате двух тиранний [получается] лишь страдание на .страдании
и борьба .между гражданами... Когда быстрые ветры несут моряков, два [разных]
мнения умов и большое количество собравшихся мудрецов [оказываются] слабее
у руля, чем худший ум одного мужа с чрезвычайными полномочиями (фаиХотера<;
9pevo? абтохратоис; evo<;). Если захотят найти подходящее [решение], то такова
должна быть власть и в доме и в государствах (ava те piXa$pa хата те тсоХих?)».
Не возникает сомнений, что Еврипид здесь скорбит о тяжелом положении,
создавшемся в его родных Афинах, а не в каком-либо другом городе. Значит,
в момент написания этой трагедии в афинском государстве были две власти.
Одна состояла из какой-то коллегии мудрецов, «спесивых» людей, сидящих
в городе (хата tutoXuv), и хотя другая—народ—в действительности мудрее их, но
этой власти' недоставало отваги и сильной воли; к ней на помощь должен придти
какой-то муж, худший, чем эти мудрецы, но исполненный отваги и сильной воли,
и этому мужу должны быть переданы чрезвычайные полномочия.
О таком двоевластии в Афинах ясных и определенных сообщений мы до сих пор
не имели. Следовательно, эти слова Еврипида либо открывают перед нами новую стра¬
ницу в афинской истории, либо изображают какие-то уже ранее известные нам факты
в новом аспекте.
Если бы такое положение вещей существовало в то время, к которому обычно от¬
носят Андромаху, т. е. в 423—422 гг., то пришлось бы предположить, что Еврипид,
говоря о необходимости устранить двоевластие, отнять власть у «спесивых» и передать
власть одному лицу с чрезвычайными полномочиями, под «спесивыми» (aefivoi)
подразумевал Клеона и его группу. Но называть Клеона и его сторонников «группой
мудрецов», «спесивых», «презирающих народ» (9povoiivTe<; 8r'[j.oo (xe^ov) он никак
не мог: никто во времена Еврипида не считал этих людей «мудрецами»; сверх
того, и псевдо-Ксенофонтова «Афинская полития» и Аристофан обвиняют Клеона и
всю эту группу в низкопоклонном угождении народу, а никак не в надменности и пре¬
зрении к народу. Если же это не так, то при датировке трагедии 423—422 гг. Клеона
придется считать второй силой, которой симпатизирует Еврипид и которой он пред¬
лагает предоставить чрезвычайные полномочия. Но Еврипид никогда не сочувствовал
радикальной демократии и не мог поэтому проповедывать необходимость диктатуры
Клеона. Да и вообще в 423—422 гг. не может быть речи о двоевластии: Клеон прочно
держал власть в своих руках, а Никий и Демосфен, как мы видим из Аристофана, хотя
и находились в оппозиции, были такими же рабами демоса, как Клеон, но менее удач¬
ливыми1 2.
Следовательно, приведенные выше стихи из «Андромахи» не соответствуют об¬
становке 421—414 годов. Если же мы сопоставим с этими стихами положение вещей,
1 gz[lvo\ 8’ ev арх<х.7<; yjfxevot хата 7tt6Xi.v 9povoo<n 8«jr[Xou p.e*b£ov, ovte<; oaves' ot
S’elalv ajTo>v ^xuptco аофштероц el тбХ^ха 7Upoay£VoiTo Poo'Xtjctk; $’a[ia.
2 См., например, замечания Плутарха в биографии Никия (глава 4) об «угодли¬
вости и заискивании перед народом Никия».
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
125
создавшееся в Афинах к 411 г., то убедимся, что изображаемая Еврипидом картина
вполне подходит к этому времени.
Как известно, главную роль в руководстве повседневной практической политикой
Афин играл совет пятисот и, прежде всего, 50 пританов, подготовлявших будущие ре¬
шения народного собрания (пробулевмы). Но 50 пританов были случайными, выбран¬
ными по жребию людьми; к тому же через 36 дней их сменяли другие люди. В таких
условиях не могло быть речи о единой твердой политике в обстоятельствах чрезвычай¬
ного времени. В тяжелых условиях, создавшихся в это время, олигархически настроен¬
ным кругам крупных афинских собственников удалось убедить народные массы в
необходимости того, чтобы право «пробулевмы» было отнято у пританов и передано
несменяемой коллегии из 10 человек1.
Обладание правом «пробулевмы» фактически означало высшую политическую
власть в стране. Действительно, из «Лисистраты» Аристофана мы узнаем, что пробулы,
а не казначеи, распоряжаются ключами от государственной казны, что они заняты подав¬
лением восстания в Афинах, что они, а не пританы, дают ордер на арест преступников
{ «Лисистрата», 421, 434, 609). Народу, как можно думать, внушалось, что это — не
олигархическая коллегия, а именно «мудрецы», «люди общественного доверия».
Нам известны два имени из десяти имен пробулов: трагический поэт Софокл1 2 и Гаг-
нон, отец Ферамена3. Всем известно, каким огромным авторитетом пользовались в
Афинах поэты — их называли «мудрецами», полагали, что они творят в состоянии
одержимости божеством4 *. Гагнон занимал ряд высших государственных должно¬
стей6. Такие люди, по замыслу выдвинувших их олигархов, должны были импони¬
ровать народным массам, хотя уже в силу своего происхождения и общественного по¬
ложения эти «живые мертвецы», как их остроумно характеризует Аристофан («Лиси¬
страта», 599—613), не могли не оказаться игрушкой в руках лаконофильской партии.
Р. Ю. Виппер высказал предположение, что в свое время такое учреждение, как пробулы,
могло бы вжиться в демократические формы, но в тех условиях «оно являлось, несом¬
ненно, реакционным шагом и открывало пути для дальнейших нарушений демократи¬
ческого строя» в.
Но существовала в это время и другая традиционная законная демократическая
власть — стратеги. Афинские стратеги вместе с гражданами призывного возраста на¬
ходились в это время на Самосе. Исключая кучки заговорщиков, самосские военачаль¬
ники и солдаты знать не хотели олигархических затей. Афинские старики в «Лиси-
страте» Аристофана, выведенные как сторонники радикальной афинской демократии,
ненавидят спартанцев (стих 616 слл.) и олигархов (стих 495 слл.), они с презрением
относятся к уговорам и болтовне, которыми пробулы хотят успокоить заговорщиков,
хлопочущих о мире со Спартой (стих 467: «Ты много тратишь лишних слов, земли афин¬
ской пробул! Зачем ты с дикими зверьми вступаешь в разговоры»), и возлагают свою
надежду лишь на демократическое самосское войско (стих 313): «Пусть бы нам по¬
могли самосские стратеги (oi ev атрат^уоф...»
На Самосе находилась наиболее энергичная часть афинского гражданства. По¬
этому в афинском государстве в этот момент фактически были две власти — власть
пробулов и власть стратегов, находившихся на Самосе: действительно, как мы узнаем
из дальнейшего, именно на Самосе, а не в Афинах, был решен вопрос об ограничении
числа полноправных граждан (Thuc., VIII, 47—49), здесь решался вопрос об уступках
персам, о привлечении к власти Алкивиада (Thuc., VIII, 49).
Очевидно, две власти, о которых говорится в «Андромахе» (см. выше, стр. 124),—
1 Thuc., VIII, 1, 4; схолия к 421-му стиху «Лисистраты».
2 Arist., Rhet., 3, 1419а, 26; 1416а, 15.
3 Lis., XII, 65.
4 См., например, Plat., Apol., р. 22 В-С.
6 Thuc., I, 117; II,9,3;IV, 102; V, 11, 19; Plut., Perikl, 32; схол. к Эсхину,
II, 36.
6 Р. Ю. Виппер, Лекции по истории Греции, 1906, стр. 216—217.
126
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
это власть пробулов в Афинах, с одной стороны, и власть демократических стра¬
тегов на Самосе — с другой. Действительно, «спесивые», «суемудрые»1, «большое
количество* собравшихся мудрецов» — это, конечно, пробулы, не оправдавшие
возложенных на них ожиданий. Эти эпитеты вполне подходят к людям такого
ранга, как Софокл и Гагнон.
Не случайно и то, что эти «мудрецы» названы «сидящими на должностях
(ev архац) в городе (хата 7ut6Xiv)». Последние слова были бы излишними, если
бы противопоставляемые им «те» (ot 8s) также находились в городе. Это обстоя¬
тельство заставляет подозревать под ol 8s самосских демократических стратегов.
И вполне понятно, что предпочтение самосских стратегов (ot 8s) в обоих
местах «Андромахи» обусловливается включением в их среду .отважного мужа
с чрезвычайными полномочиями. Алкивиад был включен в число стратегов голо¬
сами всех стратегов, в том числе и стратегов-демократов, несомненно соста¬
вляющих большинство членов этой коллегии, лето.м 411 г. (Thuc., VIII, 82, 1)г
причем ему «поручили верховное руководство во всех делах»1 2 3. Мы считаем, что
слова «только бы к ним пришла на помощь отвага и [сильная] воля» и имеют
в виду это предстоящее привлечение Алкивиада, так как именно Алкивиад
славился своею решительностью и отвагой8.
Но включение Алкивиада в коллегию стратегов произошло лишь летом 411 г., а
«Андромаха» (см. ниже, стр. 130) была поставлена не позже Леней, т. е. января 411 г.
Тем не менее в ней вполне могла идти речь об Алкивиаде, так как уже в это время во¬
прос об избрании Алкивиада в число самосских стратегов, но с чрезвычайными полно¬
мочиями, не мог не обсуждаться. Из Фукидида известно, что примерно уже в ноябре
412 г. Алкивиад подсылал доверенных людей к наиболее почтенным и влиятельным афи¬
нянам, находившимся на Самосе, для переговоров о своем возвращении из изгнания
(Thuc., VIII, 47—48), и уже вскоре после этого Фриних знал, что вопрос о возвращении
Алкивиада поставлен на очередь и что афиняне вернут его из изгнания (Thuc., VIII,
50, 1). Если учесть, что еще в начале 412 г. Алкивиад всеми рассматривался как про¬
клятый богами предатель отчизны, то вполне естественно, что необходима была дли¬
тельная подготовка и обработка умов для того, чтобы афинское войско, т. е. афинская
народая масса и ее руководители — стратеги, согласилось вверить этому же Алкивиа-
ду верховное руководство. В силу всех этих причин трудно сомневаться в том, что под
«одним мужём с чрезвычайными полномочиями» (айтохратт4<; ец) Еврипид подра¬
зумевал Алкивиада, тем более, что официальное название aTravTcov Yjyepwv аото-
хратсор — «руководитель всех дел с неограниченными полномочиями» во всей
истории Афин получило только одно лицо*— тот же Алкивиад4 * * *.
Вполне понятна для этого времени (т. е. для 411 г. до н. э.) и агитация Еврипида в
«Андромахе» за войну, сопровождающаяся разжиганием ненависти к Спарте и ссыл-
1 О противопоставляемом им демосе говорится: «А те (ot 8s) их в тысячу раз
мудрее». Очевидно, первые только претендовали на мудрость, были «суемудрыми».
2 CTTpaTYjyov те auxov eu&ut; et'XovTO р.ета tu>v 7rpOTsp(ov xat та 7граур,ата TcavTa
aveTt&eaav.
3 См. Diod., XIII, 68.
4 Xen., Hell. I, 4, 20. Слова хора у Еврипида «сраиХотера <ррyv» в применении к
Алкивпаду скорее всего означают: «душа, худшая (в нравственном смысле)», и это
выражение вполне естественно в применении к Алкивиаду. Именно в таком смысле
слово (padXoi; обычно употребляется у Еврипида, Ксенофонта и Платона (см., напри¬
мер, словарь Пассова. У Еврипида оно встречается в этом смысле, например: And-
rom., 871, Phoeniss., 94, Archel., fr. 261, Nauck, Iph. Taur., 990 to cpauXov —
мерзость). Но если cpauXoTspa <ppr'v означает «худший (в смысле мудрости)»,
то и в этом нет ничего непонятного, ибо в коллегию пробулов были выбраны обще¬
признанные мудрецы, вроде Софокла.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
127
нами на коварство Спарты в международных отношениях, вследствие чего никаким
договорам с ней доверять нельзя1.
Несомненно, уже к концу 412 г. стало ясно, что господствующая в Спарте партия,
заручившись поддержкой Персии и добившись отпадения от Афин городов Ионии, будет
стремиться, если только она не получит от афинян решительного контрудара, поставить
Афины на колени, лишив их экономической, а следовательно, и политической незави¬
симости. Требование спартанцев, чтобы афиняне отказались от власти на море (Arist.,
Athen. polit., 32, 2), лишало афинян основного источника снабжения продовольствием
и сырьем. Как ни тяжело было положение афинян, но на эти условия не осмелились
открыто пойти даже предатели афинского народа (Thuc., VIII, 90, 2; 91). Приходилось
продолжать войну, несмотря на все трудности.
Но для того, чтобы убедить голодный, измученный народ вести тяжелую и, на
первый взгляд, безнадежную войну с превосходящими силами неприятеля, необхо¬
димо было создать атмосферу крайнего озлобления против Спарты. И Еврипид, несмотря
на свой пацифизм, взялся за разжигание ненависти к врагу со всей присущей ему
страстностью и увлечением. Его «Андромаха» написана в крайне озлобленном тоне.
Еврипид подвергает здесь уничтожающей критике и историю Спарты, начиная с мифо¬
логических времен, и ее внутреннюю и внешнюю политику, и ее строй, и характер спар¬
танца, изображая его мелким, расчетливым, коварным, бесчестным, корыстолюбивым
и свирепым злодеем1 2.
Но особенно удобным обвинением для разжигания ненависти к Спарте было ука¬
зание на ее коварство в международных отношениях, о чем (как мы видим не только из
Еврипида, но и из Аристофана) тогда без конца говорили на площадях и улицах Афин.
Ранее спартанцы приобрели себе расположение умеренных слоев в различных гре¬
ческих городах тем, что они выдвигали своим лозунгом полную независимость гре¬
ческих городов и от персидского и от афинского ига, обвиняя афинян в том, что они
поставили союзников в экономическую и политическую зависимость от себя и к тому
же в 448 г. признали верховную власть персов над ионийскими греками. Уже в 431 г.
спартанцы ставили основным условием для заключения мира требование, чтобы
«афиняне сделали греков автономными» (Thuc., I, 139,<3).
В 412 г. ряд малоазийских городов, доверившись обещаниям спартанцев, перешли
на их сторону. Однако в 412 г. спартанцы сами, не колеблясь, согласились на подчи¬
нение малоазийских греков персам. В договоре с персами этого года с предельной яс¬
ностью сказано (Thuc., VIII, 58): «Земля царя, какая находится в Азии, принадлежит
царю, и в своей земле царь волен распоряжаться, как ему угодно». Это полная противо¬
положность договорам афинян с персами относительно ионийских городов, в которых
всегда оговаривалось: «под условием свободы и автономии» (е<р’ фте еХеи&зроис; xoci
a’jTovofjLou*; zlvca). То, что этот пункт договора спартанцев с персами означал фактически
1 Если обвинение спартанцев в коварстве в 411 г. засвидетел ьствова-
н о Аристофаном в поставленной в этом году «Лисистрате», то совершенно непонятно,
о каком коварстве могла идти речь в 423—422 гг. Правда, поддержка Браси-
дом отложившихся Менды и Скионы вызвала гнев в Афинах (Thuc., IV, 122), и афи¬
няне считали, что спартанцы коварно нарушили перемирие (спартанцы не видели в
этом нарушения перемирия и предлагали третейский суд). Но, если «Андромаха»
была поставлена в начале 422 г., то к этому времени Скиона была уже осаждена, а
Менда уже отвоевана назад, и вопрос потерял всякую актуальность, и едва ли Еври¬
пид стал бы разжигать ненависть к Спарте, когда уже налаживался мир с обоюдного
согласия и спартанского правительства и умеренных демократов в Афинах; если же
«Андромаха» была поставлена в начале 423 г., то в это время перемирие еще не было
заключено, оно было заключено только 20 апреля этого года (Thuc., IV, 118, 12),
а захват Скионы и Менды произошел еще позже, так что никакого основания для обви¬
нения в коварстве и в нарушении перемирия быть не могло.
2 См. С. Я. Лурье, История античной общественной мысли, Москва,
1929, стр. 249—251.
128
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
полное подчинение малоазийских греков персам, видно из сообщения Фукидида (Thuc.,
VIII, 84; ср. VIII, 43, 3). Даже официальный представитель Спарты в Малой Азии
Лихас принужден был признать, что «лакедемоняне... пришли освободить [мало¬
азийских греков] и — непоследовательно, что спартанцы теперь освобождают греков
от греков [т. е. афинян], а от варваров не освобождают» (Thuc., VIII, 53). Все
это не могло не оттолкнуть от Спарты даже ту часть мелких рабовладельцев, которая
до этого времени относилась к Спарте с уважением и во многом сочувствовала ей.
В этой обстановке понятен тот озлобленный выпад против спартанцев, с обвине¬
нием их в коварстве, который вложен в уста малоазийской женщины Андромахи:
О Спарты жители, вы — самый ненавистный
Для всех людей народ, народ — коварств
Советчик, царь над ложью, хитрый швец
Из лоскутов порока, о нечистый
Увертливый, змееподобный ум!
Вам так везет совсем несправедливо:
Чем взяли вы? Вы взяли приз в убийствах —
Рекою кровь вы льете, до прибытка
Лишь алчные, с речами между губ
Не теми, что в сердцах. О пусть бы вовсе
Вас не было на свете!
[(Перевод Анненского-Зелинского)
Еще более 100 лет тому назад1 было отмечено, что речь здесь идет не о спартанских
правителях, а о жителях Спарты вообще (£7гарт7)<; evoixot), т. е. обо всем спартан¬
ском народе, и что для такого выпада фабула трагедии не давала Андромахе никакого
повода: эти выпады против спартанцев вообще нельзя объяснить ни ее положением, ни
ее прошлыми переживаниями: поэт дает здесь совершенно открыто волю своей нена¬
висти к спартанцам своего времени.
Итак, приведенный выше анализ ряда стихов «Андромахи» Еврипида позволяет
заключить, что события, на которые они указывают, несомненно относятся ко времени
после 412 г.1 2 Еврипид выступает здесь как сторонник тех слоев афинского граждан¬
ства, которые были враждебно настроены по отношению к пробулам и поддерживали
самосских стратегов. Повидимому, в основном в их состав входили мелкие городские
рабовладельцы и неимущие граждане, т. е. городской демос. Их политической програм¬
мой было требование продолжать активную борьбу со Спартой, поручив ведение войны
одному человеку с неограниченными полномочиями.
С иной политической программой выступает Аристофан в «Лисистрате», постав¬
ленной в начале 411 г. до н. э. «Лисистрата» Аристофана представляет собой, по моему
мнению, прямую полемику с «Андромахой» Еврипида. У Аристофана не только нет
ни следа озлобленной антиспартанской агитации, но, наоборот, он старается внушить
своим слушателям глубокое уважение к спартанским традициям и привычкам. Так, на¬
пример, Еврипид считал,что гимнастическое воспитание и обнажение спартанских жен¬
щин во время гимнастических упражнений ведет спартанскую женщину к разврату, по¬
казывая это на примере Гермионы (ст. 595—600). Аристофан выводит благородную спар¬
танку Лампито: занятия гимнастикой сделали из нее гармоничную и внутренне уравно¬
вешенную, дышащую здоровьем и красотой женщину, вызывающую восхищение афи¬
нян (ст. 78—82). Если Еврипид противопоставляет Гермионе добродетельную и верную
1 Firnhaber, Philologus, III, 1844, стр. 411—412.
2 Если верна наша датировка, то трагедия Еврипида «Андромаха» открывает
нам новые перспективы как в вопросе внешней политики Афин в 411 г. (отношение к
Фессалип, Молосскому царству, Фокиде и Дельфам), так и в вопросах их отношения
к дельфийскому оракулу в это же время. К сожалению, за недостатком места я лишен
здесь возможности коснуться этих интересных вопросов.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
129
мужу Андромаху, то Аристофан противопоставляет Лампито сладострастных афинянок
(ст. 137—145).
Коварство спартанцев (см. выше, стр. 127) в это время так возмущало широкие мас¬
сы афинского населения, что Аристофан не считал нужным или возможным спорить
с этим. Выведенные в «Лисистрате» (стихи 628—629) афинские старики, выражающие
у Аристофана настроения радикальных групп, с негодовованием отвергают какие бы
то ни было переговоры о мире со спартанцами, так как им «доверять нельзя нисколько—
волк голодный их честней»1.
У Аристофана даже сами спартанцы сознают за собой эту скверную черту и молят
богов, чтобы те исправили их характер: «Пусть отныне нашему договору всегда сопут¬
ствует дружелюбие, и пусть мы прекратим [уловки] коварных лисиц»1 2. Но, с другой
стороны, Аристофан обвиняет и самих афинян в недоверчивом отношении к спартан¬
цам (стих 1288 и слл.): их послы приходят в Спарту не для того, чтобы договориться, а
чтобы мутить здесь и подымать смуты3. Слова спартанцев кажутся афинянам, по мнению
Аристофана, двусмысленными вовсе не потому, что спартанцы коварны, а потому,
что афиняне не слушают, что им говорят, а заранее влагают в слова спартанцев другой,
тайный смысл и передают их слова в извращенном виде. Афинские бестактные дипло¬
маты, занимающиеся пропагандой вместо того, чтобы нащупывать почву для сближения
(ср. стих 1228),— единственные виновники провала мирных переговоров: запутавшие¬
ся международные отношения надо распутывать так же терпеливо, как женщины рас¬
путывают запутавшийся клубок ниток — дипломатическим путем, «оживленные сно¬
шения ведя и послов рассылая то вправо, то влево» (стихи 567—570).
Еврипид в целях разжигания ненависти к спартанцам и подготовки сближения с
персами извращал мифологическое прошлое спартанцев, превращая Менелая — в
труса, Елену — в развратницу; в то же время мы не находим в «Андромахе» ни одного
слова осуждения варварам. Аристофан, наоборот, вспоминает о славном прошлом спар¬
танцев, о былом их боевом содружестве с афинянами: хор лакедемонян в «Лисистрате»
(стихи 1247—1261) вспоминает совместные блестящие победы спартанцев и афинян
над несметными полчищами персов; с другой стороны (стихи 1133—1134), лакедемо¬
нянам ставится в вину, что они уничтожают греков и греческие города, призвав на
помощь войско врагов-варваров (стихи 1133—1134). Наконец, в речи Лисистраты (стих
1137 слл.) вспоминается помощь, оказанная некогда афинянами спартанцам в усми¬
рении восстания илотов. Аристофан заставляет своих зрителей восхищаться старин¬
ными лаконскими песнями и танцами. Итак, по своему содержанию «Лисистрата»
является полемикой с «Андромахой». Но нетрудно это показать и на ряде мелких
подробностей. Так, например, каррикатурная версия мифа об Елене не встречается
в греческой литературе нигде, кроме «Андромахи» (ст. 629—631) и «Лисистраты»
(ст. 155—156); при этом глагол sxpdXXetv (о мече) в обоих случаях употреблен в
необычном значении: «бросить прочь». Можно указать на ряд фразеологических
совпадений между «Андромахой» и «Лисистратой», например:
«Анд ромаха»
1219: ap.7rTdp.ev а... фроъ8а.. . xelfrai
950: xXYj^poiatxai pox^oliai.
731: out’ ouv Tt Spa сто cpXaupov
оите 7Г e t ст о p. a i.
965: el 8* e v о i 8 о i tj s а>ст7иер evSi'Soc; Xoyov
957: uyie<; yap ouSsv al &upa<9-ev e t oo-
Soi.... yuvaixcbv.
«Лисистрата»
106: фроб8о<; ap.7TTdpevo<;4
264: p о у X о X q 8s xal xX^poioi
1041: оите 8 pd сто фХаороу ouSev
иф’ио>; tt e i ст о p. a t.
671: el' yap e v 8 to ст e i. . .5 Xapy'v.
16: Tot yuvatxuiv eto-
o 5 о q.
1 o[ai 7ucttov ouSev е» р.>) тф Xuxtp xcxtqvoti.
* Tav alpuXav dXo>7r£xa)v 7rauaaip.e'9‘’ (стих 1269 слл.).
3 pXe7ropev о ть Ttxpdjoipev.
4 dp.7CTdpevoc;— форма, невозможная в комедии, может быть только пародией на
трагедию.
5 evSiScopt в обоих случаях, как указал Leeuwen, в смысле, нигде больше не
засвидетельствованном, «уступить, дав возможность ухватиться за слабое место».
9 Вестник древней истории, № 3
130
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
При таких условиях напрашивается мысль, что самое имя главной героини Auot-
<гграт7) («прекращающая войну») сознательно выбрано, как противоположность ев-
рипидову имени ^AvSpop.dx?) («сражающаяся с мужами»). Такая игра значащими име¬
нами обычна у Аристофана.
Обычно комедии пародировали последнюю трагическую постановку (см. схолий
к стиху 53 «Лягушек»); так, Фесмофории пародируют последнюю трагическую поста¬
новку — постановку «Елены» Еврипида; это вполне естественно, если учесть, что
каждая трагедия ставилась на сцену только один раз и что, следовательно, подробно¬
сти старых трагедий забывались зрителями (разумеется, отдельные, особенно запо¬
минающиеся и бывшие у всех на устах забавные особенности старых трагедий могли
пародироваться и через много лет после их постановки).
Трагедии ставились на сцену два раза в году: на Ленеях (в январе) и на Дионисиях
(в марте); если «Лисистрата»—пародия на «Андромаху», то «Андромаха» могла быть по¬
ставлена только на Ленеях 411 г. (в январе). Это неизбежный вывод из того, что «Андро¬
маха», как мы доказали, поставлена после 412 г., а «Лисистрата», как сообщает схо¬
лиаст, в 411 году1.
Итак, не может быть сомнения, что, полемизируя в 411 г. с Еврипидом, Аристофан
агитировал за мир со Спартой.
К миру со Спартой на любых условиях стремились афинские олигархи, рассчиты¬
вавшие с помощью реакционных элементов в Спарте окончательно уничтожить афин¬
скую демократию. Однако, вопреки мнению ряда зарубежных ученых (Эд. Майера
и др.), нельзя считать, что Аристофан и его единомышленники примыкали к этой партии.
Обычное прсдставленпе об Аристофане как об убежденном приверженце реакцион¬
ных олигархических групп и враге всего демократического (во всяком случае для кон¬
ца V в.) оказывается неверным. Уже в комедии «Мир» (стих 1185) Аристофан, прежде
всего, противопоставлял свою группу крестьян («мы, крестьяне»)1 2 «горожанам»3. Он
шел рука об руку с городскими аристократами лишь до тех пор, пока их интересы
совпадали с интересами крестьянства. Крестьянство никогда не относилось сочув¬
ственно к разорявшей афинскую казну системе оплаты за исполнение государственных
должностей: эта ничтожная оплата никогда не вознаграждала крестьянина за обязан¬
ность бросить хозяйство и отправляться в далекое путешествие в город для участия
в народном собрании и суде присяжных. На этих же позициях стоял Аристофан
в 411 г. Женщины в «Лисистрате» хотят покончить с тем положением, когда афинские
старики получают государственнзчо помощь в форме участия в гелиэе (стих 380:
«Не быть тебе больше гелпастом»!). Он издевается над тревогой стариков, беспокоя¬
щихся не столько о судьбах родины, сколько о плате, которой они живут (стих 620);
он считает, что люди, которые не только не несут тягот, связанных с войной, но еще
сами ложатся бременем на государственную казну, получая из нее плату, недостойны
быть членами афинской общины (стихи 652—656). Но, если в этом вопросе Аристофан
единомышленник нс только партии Алкивиада, но и лаконофильских олигархов, то в
других вопросах он с ними резко расходится.
1 Нас не должно удивлять, что трагедия пародировалась со сцены уже через два
месяца после постановки ее на сцену: если поделить число пьес, написанных каждым
из четырех великих сценических поэтов Афин V в., на число лет от начала до конца
их сценической деятельности, то получается, что написание каждой пьесы вместе с
подготовкой ее к постановке на сцену требовало всреднем 6 месяцев, а если учесть,
что у каждого поэта есть неизбежные перерывы в творчестве, что есть пьесы, более тща¬
тельно ц менее тщательно отделанные, что иногда политические события требуют бы¬
строго отражения их на сцене и что, наконец, злободневная комедия должна была
писаться в более сжатый срок, чем трагедия, то два месяца окажутся вполне вероятным
сроком для написания «Лисистраты».
2 Yju.£i<; ot dypcuxoi.
3 тсн<; e£ dtfTeox;.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
.134
Аристофан ненавидит аристократические гетерии (стихи 495—499), рекомен¬
дуя для их членов крайнюю меру расправы — смертную казнь (стихи 577—578).
Он явно не сочувствует и основному принципу олигархов всех мастей — предо¬
ставлению гражданских прав только имеющим собственное тяжелое вооружение,
для доказательства чего они должны были являться в народное собрание в дос¬
пехах1.
Точно также Аристофан не сочувствовал тирании или олигархии в какой бы то
ни было форме; терпеть не мог он и пробулов. Он противопоставляет им «самосских
стратегов», выбранных на место олигарха Фриниха; старики говорят у Аристофана:
«Пусть бы нам помогли самосские стратеги» (стих 312). Схолиаст (со слов Дидима)
замечает в схолии к этому месту, что здесь содержится «намек на [удаление стра¬
тегами] Фриниха; будучи стратегом в Самосе, он злоумышлял против народа».
Хотя эти слова вложены в уста стариков, стоящих на позициях радикальной демо¬
кратии, но самая их подача не оставляет сомнения в том, что и Аристофан им сочув*-
ствует.
Агитируя за мир, Аристофан, как мы знаем из той же «Лисистраты» (стих 1162
слл.), стремился лишь к почетному миру, с передачей афинянам в обмен на Пилос Ге-
раклеи Трахинской и т. п. Он и его единомышленники рассчитывали на то, что и в
Спарте, наряду с правящей партией, существовала не очень многочисленная, но влия¬
тельная группа, осуждавшая политику угождения персам. Эта группа стояла за мир
с сильными, способными помочь Спарте Афинами для совместной борьбы с Персией.
Ею руководили цари из дома Агиадов — Плистоанакт (Thuc., V, 16—17) и его сын Пав-
саний1 2. К ней принадлежал спартанский полководец Лихас, возмущавшийся тем,
что спартанцы вместо свободы навязали грекам персидское иго (Thuc., VIII, 43, 4;
52, 2) и Калликратид (Xen., Hell., I, 6, 7), сказавший, что «грекинесчастные люди,
если им приходится унижаться перед варварами ради денег». Калликратид заявлял,
что «когда он вернется домой, он сделает все от него зависящее, чтобы примирить ла¬
кедемонян с афинянами». Можно быть уверенным, что, говоря о переговорах со
Спартой, Аристофан имел в виду именно переговоры с этой партией и что былую
общность оружия Спарты с Афинами он воспевал в интересах сближения с этой
партией; именно в духе этой партии Аристофан воспевает совместные победы над
персами.
Лозунгом спартанцев и их клевретов было, во-первых, уничтожение Афинского
морского союза, во имя якобы ликвидации подчинения союзников афинянам, их «ос¬
вобождения»; а во-вторых, сокращение числа афинских граждан. В противовес этому,
Аристофан (и, повидимому, крестьянская партия) в тех же целях предлагает противо¬
положный путь: он также хочет освободить союзников, но не тем способом, чтобы
разорвать связь их с Афинами, а включив всех жителей союзных городов, а также
афинских метеков, проживающих в Афинах, преданных афинянам иностранцев и ли¬
шенных гражданских прав государственных должников в число полноправных афин-,
ских граждан! (стих 579 слл). Выражаясь метафорически, Аристофан сравнивает
устройство государственных дел с чесанием пряжи:
1 та отсХа Trape^opevoi, т) exTu>v‘'0 7rXcov7roXiTeia (А г i s t., Athen. polit., 33; cp. Thuc.,
VIII, 65). Играя разными значениями слова ayop^co, которое означает и «посещать
народное собрание» и «ходить на рынок», Аристофан рисует уморительную по
комизму картинку вооруженных до зубов воинов, появляющихся па рынке и де¬
лающих здесь грошевые покупки, причем пробул (Аристофан относился к про-
булам с крайним презрением) видит в этой мере единственный путь прекратить
беспорядок в государственных делах (стих 565: тахбсас xat SiaXuaai TeTapaypeva
7tpayроста 7гоХХа).
2 См. С. Я. Лурье, «КНо», XXI (N. F., III), 3/4, стр. 404 слл.
9*
132
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
А почистив, в большую корзину их всех мы начешем для дружбы
всеобщей.
Примешаем метеков и даже чужих, если нам они преданы верно.
Должников государства вмешаем сюда, а потом и колонии наши.
Что когда-то мы вывели. Ныне они, словно хлопья разбросанной
пряжи,
Сиротливо лежат. Надо всех подобрать и, навив на единую прялку,
Всех их в наши Афины стянуть и, в клубок намотав и основу
скрепивши,
Из него для народа рубаху пошить.
Схолиаст делает к этому месту примечание: «Примешать: предоставить граждан¬
ские права» £7rtTi,(xou<;7toL,y)aat), и я думаю, что нельзя не согласить¬
ся с его толкованием этого места. Такая мера сразу выбила бы у спартанцев почву
из-под ног, так как говорить об угнетении союзников уже было бы совершенно невоз¬
можно1. Однако афинская радикальная демократия, заинтересованная в эксплуатации
союзников и никогда не желавшая делиться своими привилегиями с кем бы то ни было
(см. закон Перикла о гражданстве 451 г.), не захотела пойти по этому пути в 411 г.;
она пошла по нему только в 405 г., когда было предоставлено право гражданства по¬
следнему оставшемуся верным Афинам союзнику — Самосу1 2, но было уже поздно.
С, Я. Лурье
ДАННЫЕ ЭПИГРАФИКИ О РАБОВЛАДЕНИИ
В РИМСКОЙ ГАЛЛИИ
Исследование рабовладельческих отношений в их конкретном проявлении в раз¬
личных странах, в том числе в римской Галлии, имеет важное значение для изучения
закономерностей рабовладельческой формации в целом. Однако для решения вопроса
о рабовладении в римской Галлии мы располагаем очень скудными данными, преиму¬
щественно археологическими и эпиграфическими. Поэтому автор настоящей статьи не
претендует на более или менее всестороннее освещение основных вопросов, связанных
с проблемой рабовладения в Таллин, ограничиваясь лишь попыткой собрать и обоб¬
щить эпиграфические данные о рабовладении в римской Галлии.
В момент римского завоевания Галлия не представляла собой политического це¬
лого и распадалась на множество враждующих между собой племен, которые в боль¬
шинстве своем жили еще общинно-родовым строем или находились на стадии разло¬
жения общинно-родовых отношений и образования государства. Юлий Цезарь в «За¬
писках о галльской войне», рисуя картину социальных отношений среди галлов на¬
кануне римского завоевания, проводит резкую черту между родовой знатью и про¬
стым народом. Масса рядовых общинников, которых Цезарь называет plebs (I, 4, 17;
V, 3; VI, 13; VII, 42 и т. д.)3, находилась в полной зависимости от родовой аристо¬
1 Эта мера вовсе не столь утопична, как кажется с первого взгляда. В древности
было в обычае то, что метрополия и колония предоставляют друг другу взаимно право
■гражданства (Фера и Кирена, Милет и Ольвия). Поскольку афиняне сами пустшпг
в оборот фикцию, будто члены Афинского союза — выведенные из Афин колонии
(стих 582: тт|<; yfjs tyjs eiatv a7rotxot), такая мера соответствовала бы право¬
сознанию того времени, вопреки мнению Виламовица в его издании «Aristophanes
Lysistrata», В., 1927, стр. 52.
2 IG, I2, 126; II2, 1; Т о d, Greek historical inscriptions, № 96.
8 Все цифровые сноски без указания произведения Цезаря относятся к
«Запискам о галльской войне».
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
Ш
кратии и страдала, по выражению Цезаря, «от долгов, больших налогов и обид со
стороны сильных» (VI, 13). Кроме того, имелось большое число людей, ничего не
имеющих, которых Цезарь называет homines egentes и homines perdites, т. е. «неиму¬
щие» и «потерянные» (VII, 4; VIII, 30). В доримской Галлии, по свидетельству Цеза¬
ря, были развиты клиентские отношения: иногда целые поселения — oppida—нахо¬
дились в клиентской зависимости от отдельных представителей родовой знати
(VIII, 32; см. также VI, 19; VII, 4). Помимо рядовых соплеменников, многие из
которых находились в зависимости от родовой аристократии, однако не были раба¬
ми в подлинном смысле этого слова, Цезарь неоднократно упоминает о рабах, при¬
надлежавших галльской знати (VIII, 30, V, 45), упоминает также о галльском обы¬
чае хоронить рабов и клиентов вместе с господином в случае смерти последнего
(VI, 19). Наконец, он говорит о должниках — obaerati, отдававших себя за долги
в рабство к знатным (VI, 13: sese in servitutem dicunt nobilibus). Упоминания о
рабах в доримской Галлии имеются также у Диодора Сицилийского (V, 26) и Поси¬
дония (IV, 36). Следовательно, в Галлии накануне римского завоевания рабство уже
существовало. Однако в обществе, находившемся в стадии разложения родового
строя и перехода к рабовладельческому, степень развития производительных сил
была такова, что рабский труд еще не мог получить широкого применения.
Первые века нашей эры явились для Галлии временем ее интенсивного экономи¬
ческого развития.
Еще до римского завоевания развитие производительных сил в Галлии вызвало
отделение ремесла от земледелия, возникновение городов, рост ремесла и обмена. Го¬
рода — oppida — имелись у многих племен. У ремов, например, по свидетельству Це¬
заря, было двенадцать таких городов (II, 4), столько же у гельветов (1,5), у битуригов
свыше двадцати и т. д. В одном из наиболее крупных городских центров в Галлии,
Бибракте1, археологическими раскопками обнаружены мастерские кузнецов, литей¬
щиков, железные и бронзовые орудия, предметы роскоши, гончарные изделия, мно¬
жество монет: золотых, серебряных и бронзовых, причем последние галльского про¬
исхождения и отличались многообразием типов. Следы массового ремесленного произ¬
водства обнаружены также при раскопках Герговип1 2 и Новиодуна3. Таким образом,
некоторые галльские города еще до римского завоевания представляли собой не толь¬
ко укрепленные убежища для населения на случай войны, но и ремесленные центры.
Но особенно бурный рост городов в Галлии наблюдается в I—II вв. н. э. Именно
к этому времени относится большая часть археологических памятников, свидетельст¬
вующих о расцвете галльских городов, ремесла и торговли. Развитие производительных
сил и торгово-денежных отношений привело к переходу галльских племен от перво¬
бытно-общинного строя к рабовладельческому. Внедрение муниципального строя,
проводившееся римским правительством, содействовало углублению дифференциации
галльского общества. Обеспечивая повсюду господство местной аристократии над
остальной массой населения, муниципальное устройство содействовало уничтожению
пережитков родового строя и развитию рабовладельческих отношений4.
Рассмотрим те скудные данные, которые имеются у нас о рабовладении в Галлии
изучаемого периода.
Эпиграфические материалы позволяют прежде всего установить термины, кото¬
рыми обозначались рабы в римской Галлии: servi (CIL, XII, 2318, 1598, 3310, 4451),
vernae (там же, XII, 3628, 3771. 5012; XIII, 568), familia urbaiia (там же, XII, 1025;
XIII, 1747), servi publici (там же, XII, 1755, 1925, 1598, 3310, 4451). Насколько можно
судить по надписям, общественными рабами в Галлии владели отдельные городские
1 J. Dechelette, Manuel d’archeologie, II, 3, Р., 1914, стр. 948.
2 RA, т. V, 1935, стр. 220 сл.; там же, т. VII, 1936, стр. 121 сл.; там же, т. IX,
1937, стр. 94 сл.
3 J. Dechelette, ук. соч., II, 3, стр. 968.
4 См. Н. А. Машкин, Принципат Августа, М.—Л., 1949, стр. 504.
434
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
общины1, храмы1 2, коллегии3 и даже провинции в целом4 5. Надписи упоминают также
императорских рабов6, рабов-гладиаторов6 и особенно много вольноотпущенников,
обозначенных в надписях liberti7, liberti peregrini8 9, conliberti®. С точки зрения разви¬
тия рабовладения в римской Галлии важно отметить, что среди вольноотпущенников
встречаются не только императорские (см. CIL, XII, 523, 526, 704, 1848; XIII, 1939,
1961, 1972 и др.), упоминаемые особенно часто, или вольноотпущенники иностран¬
ного происхождения (там же, XIII, 1495, 1414, 4425), но и вольноотпущенники с ме¬
стными именами. Например: Р. Claudius III provinciarum libertus Abascantus (CIL,
XIV, 326, 327). Чрезвычайно интересна и показательна с этой точки зрения надпись
CIL, XIII, 5708, в которой называется один из представителей местной знати, отпу¬
стивший своих рабов на волю частью еще при жизни, частью по завещанию: omnes
liberti mei et libertae, quos et vivos et quos hoc testamento manumissi.
Из надписей узнаем, что высшие магистраты в галльских городах, колониях и
муниципиях, как и в других провинциях, имели в своем распоряжении обширный штат
помощников — appartitores10 11, причем последние были чаще всего рабами или вольно¬
отпущенниками. Непосредственно в надписях упоминаются рабы, исполняющие сле¬
дующие муниципальные должности низшего разряда: рабы-архиварии (CIL, XII,
1283; XIII, 1823), переписчики (там же, XIII, 1825; scriba librarius), викарии, т. е.
рабы, находившиеся в услужении у других рабов (там же, XII, 4451; XIII, 1818, 1054),
и акторы, т. е. городские служащие, уполномоченные вести все юридические дела дан¬
ного города или городской общины. Указания источников на то, что наряду с частными
рабами имелись общественные, свидетельствуют о том, что рабы использовались как
в частном, так и в городском хозяйстве.
Перечисленная терминология указывает на то, что в Галлии этого времени были
известны все или почти все категории рабов, характерные для римского рабовладения.
Разумеется, из этого факта, самого по себе, нельзя сделать вывод о том, что рабовладель¬
ческие отношения в Галлии ничем или почти ничем не отличались по характеру и сте¬
пени своего развития от римскО-италийских рабовладельческих отношений. Чтобы
представить степень развития рабовладения в Галлии, необходимо было бы выяснить
прежде всего вопрос о роли рабского труда в галльском хозяйстве. К сожалению, наши
источники слишком скудны и недостаточны, чтобы ответить на этот вопрос с опреде¬
ленностью. Эпиграфические данные меньше всего имеют в виду производителей мате¬
риальных благ. Далеко не достаточно света проливают на этот вопрос и археологиче¬
ские раскопки, производившиеся на территории современной Франции.
Именно вследствие чрезвычайной скудости источников вопрос о применении
рабского труда в различных отраслях хозяйства Галлии имеет самые противоречивые
решения в современной буржуазной историографии. В то время как одни буржуазные
историки утверждают, что в римской Галлии преобладал рабский труд11, другие,
1 CIL, XII, 4451: Myrine Fausti colonorum Narbonensium servi; см. также: 1925,
1755, 1598, 3310.
2 Там же, XII, 2318: Apollini ex voto Justus Mercuri et Cereris serv.
3 Там же, XII, 853, 1385 и др.; XIII, 646: Diaria Jovensium publica serva.
4 Там же, XIV, 328: ...Abascantus Trium Galliarum servus.
5 Там же, XII, 117, 4449; XIII, 1550.
6 В Августодуне, в Арелате (GIL, XII, 727: negotiator familiae gladiatoriae), в
Дие (там же, XII, 1585: munus gladiatorium villianum), в Немавзе (там же, XII, 3223—
3232) п т. д.
7 CIL, XII, 4956, 4972, 4982, 4987, 5019; XIII, 593, 865, 1813 и т. д.
8 Там же, XIII, 1768.
9 Там же, XII, 5103, 5216, 5315, 5316; XIII, 4921, 2026, 2027 и др.
10 См. CIL, XII, 3062 3309, 1920, 4505, 447, 448; XIII, 3572, 1896, 1816, 1813,
1823 и др.*
11 С. J u 1 1 i a n, Histojre de la Gaule, т. V, изд. 2-е, Р., б/г, стр. 312
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
135
наоборот, доказывают, что в этой провинции господствовала система наемного труда1.
Для тех и других характерна модернизация античных социальных отношений и отож¬
дествление последних с отношениями капиталистической эпохи. Так, например, фран¬
цузский историк Жюлльен, хотя и утверждает, что в Галлии в качестве основной рабо¬
чей силы в ремесленных мастерских был, как правило, раб, однако это не мешает ему
говорить одновременно о крупных капиталистических мануфактурах в Галлии, о сот¬
нях наемных рабочих и агентов, которых нанимали владельцы этих крупных ремес¬
ленных предприятий. Галльских ремесленников он сравнивает с рабочими современ¬
ной ему капиталистической эпохи1 2.
Особенно много споров и разногласий вызывает до сих пор вопрос о применении
рабского труда в ремесленном производстве Галлии. Наиболее распространенным яв¬
ляется мнение, что в ремесленном производстве Галлии были заняты свободные, а не
рабы. Исследователи, стоящие на этой точке зрения (А. Гренье, X. Гуммерус3 и др.),
приходят к этому выводу на основании исследования так называемых графити, надпи¬
сей на гончарных изделиях. Наиболее четкие и сохранившиеся графити находят на че¬
репках глиняных изделий, изготовленных в одном из галльских ремесленных центров—
Грофесенке. Заключение о том, что ремесленниками в Грофесенке были не рабы, а
свободные, Гренье, например, выводит из особенностей обозначения имен ремеслен¬
ников на вазах, изготовленных в мастерских Грофесенка. В то время как на вазах
италийского производства, например на вазах из Ареццо, изготовленных рабами,
имя лица, сделавшего вазу, написано в именительном падеже и следует за другим
именем, стоящим в родительном падеже (gen. posses.) и обозначающим хозяина раба-
ремесленника4, на вазах из Грофесенка, как правило, стоит только одно имя в имени¬
тельном падеже. Кроме того, на некоторых черепках из Грофесенка начертано, помимо
собственного имени ремесленника, кельтское слово cassidani или casidani, означающее
«начальник, заведующий, надзиратель, глава», причем слово cassidani на черепках
иногда сопровождает имена лиц, которые наряду с другими ремесленниками изгото¬
вили некоторое число ваз. Из всего этого делается вывод, что в Грофесенке существо¬
вала ассоциация свободных ремесленников, возглавлявшаяся ремесленником же, но
с дополнительными обязанностями заведующего производством5.
Разумеется, вполне определенное решение вопроса о том, кто были основные про¬
изводители в ремесленном производстве в Грофесенке, свободные или рабы, имеет
существенное значение для решения вопроса о роли рабского труда в галльском ремес¬
ленном производстве, поскольку организация ремесленного производства, типичная
для Грофесенка, была, очевидно, более или менее характерна и для других ремеслен¬
ных центров Галлии. Однако вряд ли можно сводить организацию ремесленного про¬
изводства в Галлии исключительно к формам, характерным для Грофесенка, и на ос¬
новании решения вопроса о производителях в гончарном производстве в Грофесенке
делать вывод о применении или неприменении рабского труда в галльском ремеслен¬
ном производстве вообще.
Ассоциация свободных ремесленников вовсе не была единственной формой органи¬
зации ремесленного производства в Галлии. В Галлии имелись мастерские, которые
принадлежали или частным лицам, или городской общине в целом. Так, археологи¬
1 A. Grenier, La Gaule romaine, An economic survey of ancient Rome, III,
Baltimore, 1937, стр. 562; Dessau, Geschichte der romischen Kaiserzeit, B.,
1924; II, 2, стр. 510—512.
2 G. J u 1 1 i a n, ук. соч., стр. 372.
8 H. Gummerus, Die sudgallische terra sigillata Industrie nach den graffiti
aus la Graufesenque, Soc. Scient. Technica, Comment, human., Ill,.3, 1930, стр. 9, 16.
4 Hanp., «Ordo M. Perenni», «Nicephorus M. Perenni,» (cm. Abbe Hermit,
Les raffites de la Graufesenque pres Millau, Rodez, 1923; A. Oxo, Die T6pferrechnun-
gfen von der Graufesenque, Bonn, Jahrb. 130 (1926), стр. 38.
5 A. Grenier, ук. соч., стр. 558—562
136
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
ческими раскопками обнаружены ремесленные мастерские на территории некоторых
галльских доменов, причем иногда довольно круппых размеров1. Существование ма¬
стерских, которые принадлежали городским общинам, можно проследить по надписям,
где они называются figlinae — гончарные мастерские, plumbariae — мастерские,
изготовляющие свинцовые изделия1 2. Весьма характерно, что иногда надписи называют
ремесленников, занятых в гончарном производстве некоторых городских общин, не
по личным именам, а по имени этих общин: Arvernus, Rutenus, Tribocus и др. (CILr
XII, 1283, 4450, 5683). Это обстоятельство, в сочетании с фактом относительно частого
упоминания в надписях общественных рабов — servi publici, допускает предположение,
что под этими обозначениями • могли скрываться рабы, принадлежавшие соот¬
ветственно городским общинам арвернов, рутенов и трибоков и работавшие в ремес¬
ленных мастерских этих общин. Ноне исключена возможность, что такие прозвища мог¬
ли иметь и свободные ремесленники, жители данной городской общины.
Некоторые мастерские были обще имперского значения. Надпись на памятнике,
найденном в Monceaux le Compte; свидетельствует о том, что последний поставлен рим¬
скому центуриону галльскими рсмеслевниками, изготовлявшими кожаные панцыри
и работавшими под его руководством: sub сига eius (CIL, XIII, 2828). С подобными над¬
писями встречаем памятники также у эдуев и абордов: aerarii sub сига Leonis et Mar-
cialis... (CIL, XIII, 2901), т. e. медники, находящиеся под руководством Леона и Мар¬
циала. Есть основание предположить, что ремесленными мастерскими владели также
императоры. Во всяком случае, пз надписей и других источников мы узнаем, что им¬
ператоры владели рудниками на территории галльских провинций3.
Таким образом, очевидно, что ассоциации свободпых ремесленников не были
единственной формой ремссленпого производства в Галлии. Совершенно естественно
будет предположить, что во всяком случае в императорских, частновладельческих и,
может быть, в мастерских городских общин, в той или иной степени, применялся труд
рабов. Другой вопрос, конечно, сколь интенсивно применялся труд рабов в перечис¬
ленных случаях и какова роль ассоциаций свободных ремесленников в ремесленном
производстве в Галлии по сравнению с другими формами ремесленных организаций.
Учитывая, что Галлия сравнительно поздно вступила на путь развития рабовладель¬
ческих отношений, можно предположить, что труд рабов в Галлии, в частности в ремес¬
ле, нашел относительно слабое применение, во всяком случае меньшее, чем, например,
в италийском ремесле.
С большей очевидностью источники свидетельствуют о применении рабского труда
в галльских рудниках, которые принадлежали не только императорам, но и город¬
ским общинам4 *, храмам6 и местной знати (CIL, XIII, 1811). Характерно, что наряду
с рабами, занятыми в рудниках,— servus ferrarium (CIL, XII, 3336, 3111, 3162) —
надписи называют также и свободных — pagani ferrarienses (CIL, XIII, 384,1576,1577).
Следовательно, рабы даже в этой наиболее тяжелой отрасли хозяйства не являлись
единственной рабочей силой.
Что касается вопроса о применении рабского труда в сельском хозяйстве Галлии,
то современное состояние источников не позволяет решить этот вопрос достаточно
определенно.
Из всего сказанного о рабах в Галлии можно сделать вывод прежде всего о том,
что хотя рабство в Галлии и получило дальнейшее развитие в римскую эпоху, однако
1 A. Grenier, Manuel cTarcheologic, VI, 2, Р., 1934, стр. 889; CIL, XIII,
10015, 115, 98, 105, 108 и др.
2 CIL, XIII, 2461: figlinae municipales; см. также XIII, 1576, 1577; XII, 4398,
3336.
9 CIL, X, 7583, 7584: ргос. Aug. ad vectig. ferr. Gallic. ...; XIII, 1797,1799; Suet.,
Tib., 49.
4 CIL, XII, 3336: ferrariae municipales; 4398: conductor ferrariarum ripae dextrae;
2608: triumviri locorum publicorum persequendorum; 1868 и др.
6 Там же, XII, 2426, XIII, 3162: iudici areae ferrariarum, и др.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
137
труд рабов здесь имел менее широкое применение, чем, например, в Италии и неко¬
торых других странах классического рабовладения.
Развиваясь под большим влиянием римского, галльское рабовладение содержало
в себе некоторые чисто римские, наносные черты. Об этом можно судить уже по самой
терминологии, обозначающей рабов в Галлии — familia urbana, servi publici, vernae,
familiae gladiatoriae, муниципальные рабы, храмовые и т. п. Императоры и римские
рабовладельцы, естественно, использовали и культивировали на галльской почве
весь аппарат рабовладельческого хозяйства и рабовладельческие отношения, давно
сложившиеся в Риме и Италии. В значительной степени наносным для Галлии явле¬
нием были некоторые категории храмовых рабов. Так, надписи называют рабов при
основанном в римское время храме Ромы и Августа в Лукдуне для провинций Трех
Галлий: Abascantus Trium Galliarum servus (CIL, XIV, 328, im. также 326, 327, 1725),
упоминается раб, принадлежавший храму Меркурия и Цереры (там же, XII, 2318).
Характерно, что типично римское наименование victimarius имели рабы, являвшиеся
храмовыми прислужниками, например vocontiorum servus victimarius (там же,
XII, 1598). Муниципальные рабы в качестве низших должностных лиц в городе
появились в галльских городах вместе с развитием здесь муниципального строя. Не
случайно, что эти муниципальные рабы встречаются более часто в городах Нарбонс-
кой Галлии, где муниципальное устройство почти полностью вытеснило местное, и нес¬
колько реже — в провинциях Трех Галлий.
Одновременно галльское рабовладение сохраняло некоторые черты еще дорим-
ских отношений. В римской Галлии сохранился и получил дальнейшее развитие кельт¬
ский обычай или доримская форма зависимости в Галлии—клиентела. Клиенты галль¬
ских магнатов в римскую эпоху становятся как бы членами фамилии римского образца,
объединенной культом фамильных божеств, особенно культом гения господина1.
Но от этого клиентела в римской Галлии не перестает сохранять пережитки доримских
клиентских отношений. Так, например, и в римское время наблюдался обычай хоронить
клиентов в одной могиле с их господином (CIL, XI.1, 3702 4422 и др.). Характерно,
что этот же обычай был распространен в Таллин п в отношении вольноотпущенников:
вольноотопущенники, имевшие одного п того же господина и составлявшие его фами¬
лию2, погребались в одной могиле: libertorum locus sepulturae3. Таким образом,
живучесть клиентских отношений доримской эпохи наложила свой отпечаток и на гал¬
льское вольноотпущенничество. То же следует сказать и о рабах: и в римскую эпоху
сохранился обычай хоронить рабов в одной могиле с господином, о котором упоминает
Цезарь (см. выше). В надписях встречаем характерные с этой точки зрения выражения:
hie est sepult cum suo vernione (CIL, XII, 3310, 4451, 501).
В заключение остановимся еще на вопросе об источниках рабства в Галлии после
завоевания ее Римом.
Известно, что одним из основных источников рабства и воспроизводства рабовла¬
дельческих отношений во все времена существования рабовладельческого общества
являлась война4. Однако война, сохраняя свои социальные функции в качестве одного
из основных источников рабства и воспроизводства рабовладельческих отношений в
имперском масштабе, для многих провинций Римской империи со времени установления
там римского господства перестает играть свою прежнюю роль в качестве непосред¬
ственного источника рабства. К таким провинциям относится и римская Галлия.
Со времени установления римского господства и римского административного устрой¬
ства в Галлии в основном прекращаются войны между отдельными племенами внутри
1 CIL, XII, 1185, 4185: pro se et suis; ХШ, 5474—5476, 5708.
2 CIL, XII, 4887: familia libertorum.
3 CIL, XII, 289, 1898; XIII, 2027; XII, 3702: viva sibi et suis libertis libertabusquc
natis nascentibus...
4 К. Маркс, Формы, предшествующие капиталистическому производству,
ВДИ, 1940, № 1, стр. 21—22.
138
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
страны, с одной стороны, и всей Галлией с соседними племенами, с другой. Завоевание
Британии и отдельные стычки между галльскими и германскими племенами едва ли
могли иметь в данном случае сколько-нибудь серьезное значение.
Выше отмечалось, что в надписях встречается наряду с другими терминами, обо¬
значающими рабов, термин vernae, и притом сравнительно часто. Этот факт позволяет
предположить, что по крайней мере частично пополнение контингента рабов происхо¬
дило за счет рабов, выращиваемых в доме господина. Надписи указывают также, что
рабы в Галлию поступали в результате работорговли. Так, например, в Немавзе встре¬
чаемся с работорговцами venaliciarius graecus (СП,XII, 3349), в Бурдигале, в одном
из городов Великой Галлии—с negotiator scaenicus (СП,XIII, 642); в Арелате—с nego¬
tiator familiae gladiatoriae (СП,XII, 727). В надписях встречается обозначение рабов
«graeci» (CIL, XII, 3323), что указывает на их происхождение из восточных провинций.
В качестве одного из пунктов работорговли Страбон называет Аквилею в Цизальпин¬
ской Галлии (Strab., V, 1, 8). Две надписи упоминают работорговцев — mango — из
Кельна (CIL,XIII, 8348) и из Швейцарии в районе Сен-Бернара1. Это позволяет пред¬
положить, что рабы доставлялись также с севера.
Таким образом, исследование эпиграфических данных о рабовладении в Галлии
позволяет сделать следующие выводы. Рабовладельческие отношения в Галлии после
завоевания ее Римом получили свое дальнейшее развитие. Об этом говорит разнооб¬
разная терминология, обозначающая рабов в Галлии, факты работорговли в Галлии и,
наконец, развитие института вольноотпущенничества. Развитию рабовладельческих
отношений в римской Галлии способствовал как рост производительных сил галль¬
ских племен, находившихся накануне римского завоевания в стадии разложения об¬
щинно-родовых отношений, так и римская политика распространения муниципального
строя в завоеванной Галлии. О том, что галльское рабовладение развивалось под зна¬
чительным влиянием римско-италийских рабовладельческих отношений, говорят преж¬
де всего специфические для римско-италийского рабовладения термины, обозначаю¬
щие рабов муниципальных, храмовых и других категорий.
Сохранение и в римское время кельтской формы зависимости, восходящей к до-
римскому времени, сравнительно частое упоминание в наличном количестве надписей
рабов vernae, а также развитие вольноотпущенничества и колоната, при учете сравни¬
тельно позднего перехода галльских племен к рабовладельческому строю, служат
основанием для предположения, что рабовладение в Галлии не достигло классических
форм римско-италийского рабовладения. Рабовладение в Галлии развивалось в ус¬
ловиях, когда в Римской империи начали обнаруживаться симптомы кризиса рабо¬
владельческих отношений, рабовладельческого способа производства в целом. Это не
могло не отразиться на общем характере и степени развития рабовладения в Галлии.
Н. Н. Белова
' АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОТКРЫТИЯ И ИССЛЕДОВАНИЯ
В ЧЕХОСЛОВАКИИ
1948—1953 гг.
Работы чешских археологов давно пользуются заслуженной известностью, бла¬
годаря важности открытий и тщательности наблюдений, но только народно-демократи¬
ческий режим предоставил археологам невиданные доселе возможности в организации
исследовательской деятельности. Размеры полевых исследований за последние годы
неизмеримо выросли, как по открываемой площади, так и по тематике, охватив новые,
мало исследованные территории. Большую роль в этом играют огромный размах про¬
1 См. Н о w а 1 d, Schweiz in romischer Zeit, № 82.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
139
мышленного и жилищного строительства и индустриализация земледелия, так как
работа экскаваторов, глубокая пахота тракторами зачастую обнаруживают новые ар¬
хеологические объекты и требуют немедленного их исследования. Однако новое в
деятельности чехословацких археологов заключается не только в объеме работы. Если
целью буржуазной археологии были главным образом находки памятников и их клас¬
сификация, то теперь чехословацкие археологи отошли от буржуазного объективизма
и формализма и стали на путь марксистской методологии. За предметами материальной
культуры и за сменами различных культур они прослеживают ход исторического про¬
цесса. Развитие отдельных археологических культур, их взаимные связи и соотношения,
проблема этногенеза и развития чешского и словацкого народов — вот вопросы, ко¬
торые стремятся разрешить чехословацкие археологи своей научно-исследовательской
работой.
Исследовательская работа по археологии сосредоточена в Государственном
археологическом институте в Праге, а также в археологических институтах в Брати¬
славе, Брно и Нитре. В Чехословакии в настоящее время плодотворно работают ар¬
хеологи — акад. Я. Бем, проф. Я. Филип, проф. И. Поулик и многие другие. Научная
школа, созданная крупнейшим чешским славистом Любором Нидерле, ведет успешное
исследование славянских древностей на территории Чехословакии. Для информации
более широкой общественности и привлечения интереса и внимания к археологическим
объектам ежегодно в Праге и других городах проводится цикл лекций и докладов
с демонстрацией диапозитивов и кинофильмов о наиболее интересных и важных
исследованиях. Научные исследования, анализ археологических материалов и кри¬
тические рецензии публикуются в специальных журналах: «Obzor prehistoricky» и
«Pamatky archeologicke». G 1949 г. Государственный археологический институт издает
особый орган, информирующий круги специалистов и широкую общественность об ар¬
хеологических открытиях п исследованиях,— «Archeologicke rozhledy». На основании
публикаций на страницах этого журнала автор настоящей статьи предполагает озна¬
комить советских читателей с важнейшими открытиями чешских археологов в 1948—
1953 гг. в области изучения прошлого своей страны, от палеолита до V в. нашей эры.
*
В результате внимательного исследования памятников палеолита удалось дока¬
зать, что территория Чехословакии была заселена уже в эпоху древнейшего палеолита.
Это подтверждается находкой в 1944 г. недалеко от Праги кремневого орудия так на¬
зываемой сколотой техники клэктонского характера и следов очага с древесным углем,
относящихся, по определению Прошека, ко второй межледниковой эпохе.
К единичным находкам, свидетельствующим о пребывании человека на территории
Чехословакии в эпоху последнего межледниковья, относит Е. Влчек окаменелость че¬
ловеческого черепа, найденную в 1926, г. недалеко от Гановца в Словакии, подробное
изучение которой началось с 1948 г.1. Детальный разбор как общего вида черепа, так
и отдельных его частей, сопоставление с черепом питекантропа, неандертальца и homo
sapiens показали, что найденный череп принадлежит к неандерталоидному типу.
Следы пребывания людей в эпоху древнего палеолита найдены также в южной
Чехии1 2. Раскопки пещеры в одной из каменоломен округа Бероуна, проведенные в
1951 г., вскрыли несколько напластований, в одном из которых были найдены вместе
с костями животных также кости человека и каменные орудия. Исследование челове¬
ческих костей показало, что они принадлежат к форме homo sapiens fossilis, который,
однако, имел еще черты примитивизма. И костные остатки человека и каменные орудия
относятся к периоду позднего палеолита.
Мировую известность в свое время приобрели археологические памятники палео¬
1 См. ARoz, 1949, № 4, стр. 156—160.
2 См. Е. V 1 с е k, ARoz, 1952, № 3—4, стр. 209—213.
140
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
литических стоянок в южной Моравии — у селений Пржедмости, Дольни Вестонице
и в пещерах Моравского краса. Но большинство из них погибло при немецко-фашист¬
ской оккупации Чехословакии. Поэтому большое значение имели возобновившиеся в
1948 г. раскопки палеолитической стоянки охотников на мамонтов у Дольних Вестониц1,
существовавшей более 30 000 лет тому назад. Разведка общей площади стоянки показа¬
ла, что вестоницкая стоянка состоит из многих населенных объектов с очагами в цент¬
ре; на окраинах этих населенных площадок расположены ямы с нагромождением костей
животных, главным образом мамонтов. Были найдены также предметы первобытного ис¬
кусства и украшения: гравюра человеческого лица на дощечке из мамонтовой кости, сви¬
сток из кости, бусы из просверленных раковин и большое количество глиняных слепков,
представляющих собой заготовки для фигурок людей и животных. При продолжении
раскопокв 1949г.1 2 на краю разведанной ранее стоянки было открыто женское погребение.
Ритуал вестоницкого погребения — скорченное положение костяка, окраска красным
цветом, прикрытие могилы лопатками мамонта — подобен ритуалу других погребений
моравских стоянок, открытых ранее в гор. Брно и в Пржедмости, и свидетельствует
о единстве материальной и духовной культуры и общественного строя населения Мо¬
равской долины эпохи палеолита. Большим успехом раскопок 1949 г. явилось откры¬
тие впервые в Вестоницах палеолитического жилища, представляющего собой неболь¬
шую впадину неправильной овальной формы, размером 15X10 м, с очагом посредине,
окруженную навалом крупных камней с известковой крошкой между ними. Кровлей
хижины, очевидно, служили шкуры, натянутые на столбах, укрепленных в камнях.
Раскопками последующих лет3 удалось открыть остатки еще одпого жилища,
по хорошо сохранившимся остаткам которого можно выяснить конструкцию перекры¬
тия хижины и характер строительного материала, использованного для крыши (дерево,
хворост, возможно шкуры). Внутри хижины обнаружен очаг с подом из затвердевшего
настила каменной крошки и глины, носящий следы сильного обжига. В зольном слое
очага и вокруг него найдено более 2200 комочков глины, являвшихся, видимо, сырьем
или заготовками для керамических фигурок. Найдено также большое количество недо¬
конченных фигурок, главным образом изображающих животных. Судя по всем данным,
этот очаг представляет собой древнейшую керамическую печь, а жилище является ма¬
стерской древнего скульптора, или, как его назвали чешские археологи, «хатой ша¬
мана». Все данные раскопок в Дольних Вестоницах, особенно эта последняя находка,
свидетельствуют о довольно высокой общественной организации коллектива так на¬
зываемых «охотников на мамонтов».
Раскопки у Ражиц в районе гор. Писека являются первыми, прово¬
дившимися в широких размерах, систематическими раскопками поселения мезо¬
литического периода. Здесь в 1949 г.4 * была открыта целая мастерская кремневых ору¬
дий. Среди найденных в мастерской и возле нее кремневых орудий преобладают ноже¬
видные типы — ножи с ретушированным лезвием, некоторые из них с обозначенным
черенком, ножевидные скребки с веерообразной ретушью, ножи с клювообразно за-
гнутыми наконечниками и другие виды. В 1951 г. возле мастерской был
найден клад из кремневых орудий в количестве 31 предмета6. Здесь же
были открыты следы жилища, еще несколько таких же мастерских и множе¬
ство кремневых орудий в разных стадиях процесса обработки. По формам орудий,
наличию позднепалеолитических типов, по общей тенденции к микролитичности
и отсутствию геометрических форм исследователь ражицкой стоянки д-р Мазалек от¬
носит ее к тарденуазскому периоду, раннему мезолиту. Раскопки 1951 г. позволили
установить, что ражицкая стоянка была населена также в период позднего палеолита,
в эпоху мадлен. В месте находки в 1951 г. так называемой мадленской индустрии рас-
1 См. В. Klima, ARoz, 1949, № 1—2, стр. 15—25.
2 См. о н ж е, ARoz, 1950, № 1-2, стр. 32—36.
3 См. он же, ARoz, 1952, № 3-4, стр. 193—197.
4 См. В. D и Ь s k ARoz, 1950, № 1—2, стр. 36—40.
6 См. М. М a z а 1 е к, ARoz, 1951, № 1, стр. 6—11.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
141
конками 1952 г. были обнаружены следы жилища — продолговатое овальное простран¬
ство, на обоих концах длинной оси которого были остатки пяти деревянных столбов
и две ямки по сторонам короткой оси. Жилище с деревянными конструкциями является
первым найденным объектом мадленской культуры на территории Чехословакии. Чис¬
ло находок каменной индустрии достигает 4000 — это ядра, полуфабрикаты, готовые
орудия, обломки, камни для нагрева, минеральные краски и т. п. Ражицкая стоянка
дает интересный материал для изучения взаимоотношений между культурами палеоли¬
та и мезолита.
Из памятников культуры эпохи неолита большой интерес представляет поселение
с так называемой волютовой керамикой в Чехии недалеко от Постолопрт1, где были
найдены два больших столбовых жилища.
Обитатели этого поселения занимались примитивным земледелием. Было найдено
также жилище эпохи позднего неолита (2200—2000 лет до н. э.), внутреннюю конструк¬
цию которого удалось восстановить. Это хата длиной 34 м и шириной 9—12 м, разде¬
лявшаяся на сени и жилое помещение, которое, в свою очередь, делилось на части
четырьмя печами. Неолитическое жилище представляет аналогию нашим трипольским
поселениям и свидетельствует об одинаковом общественном развитии.
Из памятников энеолита и ранней бронзы следует прежде всего упомянуть о новых
находках так называемой культуры «колоколообразных чаш». Название этой культуры
происходит от своеобразной керамики в форме опрокинутого колокола с выгравиро¬
ванными узорами, иногда инкрустированными белой краской. Следы этой культуры
находят в средней и северной Чехии и в Моравии. По определению чешских археологов
и историков1 2, племена, оставившие эту керамику, пришли в Чехию с юго-запада и
принесли оттуда медные и бронзовые изделия. Они занимались пастушеством и охо¬
той. В 1950 г. в Моравии было исследовано несколько объектов с памятниками куль¬
туры колоколообразных чаш3. В местечке Богдалицах исследованы четыре могилы с
трупоположением. В могилах найдены чаши с узорчатым украшением, кувшины,
миски с костями животных. В одном из погребений на скелете было найдено ожерелье
из костяных палочек с нарезками, в другом — ожерелье из костяных пуговиц; в этой
же могиле находилось бронзовое шильце и кремневое орудие, здесь же обнаружены
остатки обугленных бревен, очевидно составлявших конструкцию склепа. В Дольних
Суходолах были открыты три захоронения с керамикой. В Льганице на площади 2500 м2
было раскопано 11 могил, из них две с трупосожжением, остальные с трупоположением.
В могилах с трупоположением в двух случаях покойник находился в сидячем
положении, в семи могилах скелеты лежали в скорченном положении на
правом боку, лицом к востоку. Направление лица на восток можно считать устано¬
вившимся обычаем для народа этой культуры, так же как и наличие костей животных
{главным образом овцы) в погребальных дарах. Могилы с трупосожжением по своим
находкам ничем не отличаются от могил с трупоположением. Кроме многочисленной
керамики, в могилах были найдены: бронзовый кинжал с черенком, бронзовое шило,
янтарные бусы и две костяные дощечки, носимые на запястье левой руки, предохра¬
няющие ее от обратного удара тетивы лука. Находки бронзовых кинжалов свидетель¬
ствуют о сношениях с восточным Средиземноморьем. Позже они становятся обычным
явлением в находках унетицкой культуры.
Кроме погребений, раскопками 1950 г. были обнаружены жилища, находки ко
торых до сих пор были большой редкостью. Недалеко от Зноймо в Моравии, на раско¬
панном ранее поселении с расписной керамикой, были обнаружены остатки жилищ
культуры колоколообразных чаш в виде хат со следами столбов и ям для отбросов,
расположенных довольно правильными рядами. Внутри их найдено большое количе¬
ство черепков, каменные орудия, пряслица. Один реставрированный из этой керамики
1 См. В. Soudsky^ и М. Buchvaldek, ARoz, 1950, № 3—4, стр. 208—212.
2 3. Н еедлы, История чешского народа, стр. 66; J. Filip, Praveke Ces-
koslovensko, стр. 171—174.
3 См. L. Н a j е k, ARoz, 1951, № 1, стр. 27—30.
142
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
кувшин своим бахромчатым узором напоминает украшения унетицких сосудов. Это
лишний раз свидетельствует о сосуществовании и взаимовлиянии культуры колоколо¬
образных чаш с другими местными культурами.
Культура бронзового века представлена в Чехии так называемой унетицкой куль¬
турой (по имени села Унетице, недалеко от Праги, где было найдено обширное клад¬
бище и поселение с памятниками этой культуры). Она распространилась также и в
других местностях Чехии, в Моравии и в западной Словакии, сливаясь здесь с другими
местными культурами1.
Раскопками 1948—1949 гг. на окраине гор. Брно было открыто одно из обширных
поселений унетицкой культуры в Моравии1 2. В соседстве с унетицким поселением на¬
ходилось поселение народа курганов. Всего было исследовано одно погребение и 31
культурная яма; из них большая часть принадлежала унетицкой культуре. Содержа¬
ние ям составляли многочисленные черепки унетицкой керамики, каменные и костя¬
ные орудия (топорик с выпуклыми сторонами,роговой скребок, пилочка, стрелы, шилья,
иглы), глиняные гири, бронзовые украшения. В одной из ям, особенно богатой наход¬
ками, были найдены также куски глиняной обмазки с оттисками бревен, прутьев ка¬
мыша и листьев. Интересны обнаруженные в трех ямах парные погребения (в двух
по двое взрослых, в третьей — взрослого и ребенка). Скелеты лежали в скорченном
положении, один над другим. Погребальные дары зафиксированы только при одном
из погребений. Эти находки подтверждают наличие унетицких погребений в культур¬
ных ямах. Единственная унетицкая могила, обнаруженная этими раскопками, содер¬
жала скелет женщины, ориентированный головой к юго-востоку, с бронзовыми укра¬
шениями у впеков из свернутой спиралью двойной проволоки. Исследование унстиц-
кого и курганного поселений (оно было исследовано раньше) не дало никаких дока¬
зательств о их связи и взаимовлиянии.
В западной Словакии, одновременно с развитием унетицкой культуры в Чехии,
возникает мадьяровскаи культура, названная по находкам около Мадьяровца. Мадья-
ровская культура развилась на основе энеолитической культуры земледельческих и
пастушеских племен, так называемой «керамики с канелюрами». В 1949 г. было ис¬
следовано одно из мадьяровских поселений, находящееся в Веселом около Пиегатян3.
Мадьяровский культурный слой здесь перекрывает, очевидно, поселение с канелиро-
ванной керамикой. В свою очередь, мадьяровское поселение сменилось поселением
с среднедунайской культурой так называемого «народа курганов». Главными объек¬
тами, подлежавшими исследованию, были культурные ямы, число которых дости¬
гало нескольких сот. Форма большинства ям коническая, глубина 3—4 м. Содержание
ям было очень богатым: кости животных, раковины, обуглившееся зерно, костяные и,
реже, каменные орудия, куски форм для отливки меди и бронзы, бронзовые предметы,
большое количество обмазки, несколько отдельно лежащих человеческих черепов или
их частей. Во всех находках преобладала керамика, как в черепках, так и целыми со¬
судами, лежавшая иногда компактным слоем. Находки в культурном слое соответству¬
ют находкам в ямах. И там и здесь встречаются завалы правильных блоков со следами
угольков и обмазки, в которых можно видеть упавшие стены домов. Следами поселения
«народа курганов» являются тоже культурные ямы меньших размеров — глубина
их немного более метра. Они также содержат большое количество керамики. Отличи¬
тельной чертой поселений в Веселому Пиештпн является мощность культурного слоя.
По мнению А. Кнора, это объясняется тем, что поселение было одним из центров
массового производства керамики, а возможно, и металлических изделий.
Мадьяровская культура оказала влияние па развитие унетицкой культуры в Мо¬
равии, где возникает местная, ветержовская культура. Одно из поселений ветержов-
ского типа, Градиско у Кромержижа, было исследовано в 1951—1952 гг.4 Поселение
1 3. Н е е д л ы, ук. соч., стр. 73; J. Filip, ук. соч., стр. 171—174.
2 См. К. Т i h е 1 k а, V. Н а п к, ARoz, 1949, № 4, стр. 167—169.
3 См. А. К п о г, ARoz, 1950, № 1—2, стр. 56—60.
4 См. V. Spumy, AR0z, 1952, № 3—4, стр. 250—255.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
143
это расположено на террасовидной возвышенности, недалеко от слияния рек Ганы и
Моравы. С южной и западной стороны городище окружено валом на протяжении 700 м.
На северной и северо-восточной стороне находятся крутые склоны к старому руслу
реки Ганы, служившие, очевидно, естественным укреплением. Раскопки преследовали
цель установить конструкцию укреплений. Исследование обнаружило сложную стра¬
тиграфию слоев. Перед валом был вырыт ров шириной 8 м, земля из которого была ис¬
пользована на насыпь вала. Ширина вала внизу достигала 6,5 м, высота от дна рва —
5 м, над поверхностью он выдавался на 2 м. Задняя стена вала подпиралась толстыми
бревнами. Под насыпью вала был обнаружен культурный слой и погребение с трупо-
положенисм; у ног скелета найден типичный ветержовский сосуд. Это свидетельствует
о том, что укрепление было создано уже во время существования поселения. Так как
ничем не укрепленный с лицевой стороны вал осыпался в ров, через некоторое время
он был оправлен, высота его была поднята до 3,5 м над поверхностью, на вершине была
устроена какая-то каменная конструкция, очевидно стена сухой кладки, задняя стена
укреплена новыми бревнами. Во второй период существования укрепления на посе¬
лении произошли какие-то события, следы которых в виде разбросанных людских
скелетов находятся между камнями, обрушенными с вала. Всего было раскопано 11
скелетов, принадлежавших молодым индивидуумам. Их датирует найденная здесь же
керамика позднего ветержовского периода. Очевидно, после этого события укрепления
городища были вторично оправлены, ров расширен до 26 м, толщина вала в основании
достигла 9 м, вышина 6 м, на его вершине устроена палисада из толстых дубовых бре¬
вен, за ними каменная стена сухой кладки, подобная прежней. Для датировки и уста¬
новления продолжительности существования поселения большое значение имели изы¬
скания на площади самого городища. Наряду с типичной ветержовской керамикой,
найденной в мощном слое непосредственно за валом, под ним и в некоторых ямах вну¬
три городища, большая часть керамических находок на площади поселения принадле¬
жит к поздней ветержовской фазе; некоторые формы ее очень близки керамике куль¬
туры «народа курганов». Прп раскопках 1952 г. были найдены также и чистые формы
курганной культуры—погребение отдельного человеческого черепа, окруженного со¬
судами курганной керамики. Верхней границей существования городища является
приход племен лужицкой культуры, кладбище которых тесно примыкает к валу. На
площади городища найдены также следы других культур — расписной моравской ке¬
рамики эпохи неолита, культуры народа колоколообразных чаш, ямы с галынтатс-
кой культурой и галынтатско-латенской. Результаты исследования позволяют сделать
вывод о продолжительном существовании городища, поэтому оно является важным
объектом для изучения развития ветержовской культуры и ее взаимоотношений с
культурами «народа курганов» и лужицкой. Дальнейшие исследования должны при¬
нести новые данные о развитии северной и средней Моравии в эпоху поздней бронзы.
К памятникам бронзовой эпохи на территории Чехословакии относятся также
многочисленные «клады» бронзовых вещей, находимые в различных частях страны.
Клады эти представляли собой, очевидно, запасы сырья, склады готовых изделий ре¬
месленников. Они свидетельствуют о массовом производстве металлических предметов
и развитых торговых связях. В 1948—1951 гг. были найдены такого рода клады
на Шумаве, в окрестностях Микулова в Моравии1, в местечке Ождяны в южн. Сло¬
вакии1 2.
Южная и Западная Чехия были областью расселения «народа курганов», где до
сих пор сохранились памятники его культуры. В 1948 и 1949 гг. около гор. Пльзень
было исследовано несколько курганов3. Наибольший из них, обложенный каменным
венцом, имел диаметр 24 м, высоту 170 см. В двух курганах погребения были с трупо-
положением, в остальных с трупосожжением. До сих пор памятники культуры народа
курганов были известны главным образом из погребений.Поэтому большой интерес пред¬
1 См. J. Rihovsky, ARoz, 1950, № 3—4, стр. 217—221.
2 См. J. Rudlacek, ARoz, 1952, № 1, стр. 28—30.
3 См. J. Rabat, ARoz, 1949, № 3, стр. 126—129.
144
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
ставляет исследование мест поселений этого народа. В 1949 г. в южной Чехии, в районе
Воднян, была обнаружена жилищная яма диаметром 160 см, глубиной 56 см, в которой
найдена керамика культуры народа курганов1. В 1951—1952 гг. при исследовании
славянского городища в Притлуках были обнаружены следы поселения «народа кур¬
ганов». Раскопки на возвышенности над рекой Дыей позволяют установить, что здесь
находилось большое жилище, расчлененное внутри. Отдельные груды известковых кам¬
ней, треснувших от жара, очевидно, являются остатками очагов. Недалеко от одного
из очагов было найдено 13 бронзовых предметов: шесть браслетов, две булавки, два
кинжала, два серпа, топорик. По типу бронзовых предметов и керамики это посе¬
ление датируется началом развития культуры курганов в Чехии. Одна из проблем,
вытекающих из проведенных исследований,— это вопрос о социальной структуре
«народа курганов». Некоторые находки свидетельствуют о том, что часть обширного
поселения была укреплена отдельным палисадом и рвом. Именно на этом месте сосредо¬
точены богатые находки керамики и бронзы. Дальнейшие исследования подобных
поселений должны будут установить их точную датировку, а также осветить вопрос
о роли «народа курганов» в создании последующих этнических групп средней
Европы.
В 1948 г. в Опаве на Катержинках (Слезско) было произведено частичное исследо¬
вание могильника культуры полей погребений1 2. Всего было открыто 86 могил. Могилы
большей частью находились на расстоянии около 5м одна от другой, в некоторых местах
группами на расстоянии одного метра, иногда в неправильных рядах. Могильные ямы
очень неглубоки (40—85 см), форму их трудно определить. В большей части погребе¬
ний кости были уложены в урны. Керамика, найденная в могилах, позволяет проследить
развитие от более древних форм сосудов с выпуклостями, обрисованными подковооб¬
разными врытинами, до более поздних, в виде мискообразных чашечек с внутренним
врытым звездообразным узором. Опавский могильник, повидимому, принадлежал
поселению, находящемуся от него на расстоянии 700 м. Исследователи предполагают,
что кладбище содержит несколько сот могил и является одним из звеньев в общей
цепи полей погребений в области Опавы. Другое кладбище культуры полей погребе¬
ний было открыто и исследовано у Звиротиц, район Седльчаны в Пражской обла¬
сти3. Раскопками было открыто место сжигания трупов, девять погребений и
осколки керамики. Характерной чертой звиротицкой керамики является слабый
обжиг. Интересной находкой была бронзовая застежка петлеобразной формы, ле¬
жавшая на дне миски на обожженных костях, которые, в отличие от костей в Дру¬
гих могилах, не были смешаны с пеплом и угольками. Застежки этого типа известны
из археологических находок в средней и западной Венгрии, где они, очевидно, воз¬
никли, а затем распространились путем торговых связей далее на запад. Подобные
фибулы датируются третьим периодом бронзового века, т. е. 1200—1000 гг. до н. э.
Звиротицкую фибулу исследователи относят к раннему периоду галынтатокой эпохи.
Эта первая фибула такого типа, найденная в Чехии.
Исследователи предполагают, что звиротицкое кладбище связано с исследованным
ранее кржепеницким, находящимся от него на расстоянии 800 м. Эти кладбища являют¬
ся доказательством многочисленности племен кновизской культуры, которые из пе¬
ренаселенной средней Чехии продвигались к югу.
Большой интерес представляют раскопки на возвышенности Цезавы у Блучины
в^Моравии4, где было открыто два культурных слоя: ветержовского типа и так назы¬
ваемого велатицкого типа, представляющего собой слияние продвинувшегося к югу
народа лужицкой культуры с местными моравскими группами. В южной и средней Мора-
равии находится много поселений, принадлежащих к ветержовскому типу (средний
1 См. В. Dubsk у, ARoz, 1951, № 4, стр. 304—306.
2 См. L. J i s 1, ARoz, 1949, № 1—2, стр. 59—60.
3 См. J. Kudrnac ARoz, 1950, № 3—4, стр. 221—224.
4 См. К. Т i h е 1 k a, ARoz, 1951, № 2—3, стр. 142—154.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
145
период эпохи бронзы). Это, как уже указывалось выше, местная моравская культура
являющаяся продуктом слияния унетицкой и подунайской культур, главным образом
мадьяровской, проникновение которой на Моравию сопровождалось юго-восточными
влияниями, идущими из Эгейской области. Характерным явлением на поселениях ве-
тержовского типа являются погребения с трупоположением в хозяйственных ямах.
Особый интерес представляют находки костяных предметов с искусно выполненным
орнаментом, что указывает на эгейское влияние или происхождение. В связи с этим
возникает вопрос о значении этих укрепленных поселений — были ли они ремесленными
и административными центрами, держащими в повиновении местное унетицкое насе¬
ление, или торговыми станциями, осуществляющими связи между Средиземноморьем
и Балтикой,или же они являлись и тем и другим.Ответ на эти вопросы могут дать толь¬
ко систематические раскопки. Эту задачу и преследовали раскопки поселения Цезавы
у Б лучины. Блучинское поселение является одним из богатейших и обширных посе¬
лений ветержовского типа. Оно было окружено рвом шириной более 6 м, глубиной 3 м.
Исследованная часть укрепления принадлежала ветержовскому культурному слою
и в момент заселения племенами велатицкой группы уже не существовала. Ветержов-
ский культурный слой очень богат находками обломков керамики, костяных и камен¬
ных орудий. Один костяной предмет, назначение которого трудно определить, своей
формой и украшением из волнистых рельефных линий напоминает предметы из микен¬
ских могил и является, очевидно, импортным. Керамика украшена сложным орнамен¬
том, выполненным белой краской. В велатицком культурном слое были найдены
бронзовые вещи: долота, обломки браслета, серпа и даже целый клад из 23 бронзовых
вещей; местами встречались кучки обугленного проса, пшеницы и гороха. В том же
слое раскопками 1948—50—51 гг. было открыто всего около двухсот погребений, все
с трупоположением, преимущественно во рву, заполненном камнями, свалившимися с
разрушенного вала. Находки обломков типичной керамики и бронзовых предметов
определяют принадлежность погребений к велатицкой группе. Эти находки представ¬
ляют большой интерес, так как до сих пор для велатицкой культуры были известны
лишь погребения с трупосожжением. По положению скелетов д-р Тигелка раз¬
деляет погребения на четыре группы. К первой группе принадлежат погребения, свя¬
занные с определенным, хотя и не всегда одинаковым ритуалом (костяк скорчен, возле
него сосуды и кости животных), большинство из них — детские. Вторая группа по¬
гребений производит впечатление просто набросанных мертвых тел, лежащих в бес¬
порядке, иногда одно над другим. В ряде случаев члены тела мертвого были как бы
вывернуты, череп раздроблен. Однако и около этих скелетов находились черепки со¬
судов, украшения из бронзовых браслетов и стеклянных бус, бронзовые стрелы и
просверленные кабаньи клыки. Третью группу цезавских погребений составляют
нагромождения частей человеческих скелетов и отдельных костей, вместе с которыми
находились и кости животных. Среди этих нагромождений костей также были най¬
дены обломки велаТицких сосудов, стеклянные и бронзовые предметы. Наконец, чет¬
вертую группу погребений на Цезавах составляют отдельно уложенные черепа, ино¬
гда детские, без признаков остальных частей скелета. В ряде случаев возле черепа
также находились черепки велатицких сосудов.
После осмотра места раскопок на Цезавах комиссией, состоявшей из археологов,
антропологов и геологов, было высказано предположние о гибели цезавского поселения
в боевой схватке, которая окончилась разрушением городища и массовыми убийства¬
ми. Об этом как будто свидетельствуют нагромождения трупов в неестественном по¬
ложении, большое количество каменных и бронзовых стрел, множество разбитой
посуды и костей животных. Однако д-р Тигелка указывает на обстоятельства, противо¬
речащие этому предположению, а именно: отсутствие следов ранений на склетах, отсут¬
ствие другого оружия, кроме стрел (найденные топорики, кинжал и копье являются
погребальными дарами), наличие целого ряда обычных погребений, погребальных
даров и украшений на трупах. Д-р Тигелка высказывает предположение, что это сле¬
ды какой-либо эпидемии, может быть чумы, во время которой население было охвачено
паникой, мертвые погребались наспех, а вместе с ними, возможно, приносились в жерт-
10 Вестник древней истории, №3
146
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
ву и остававшиеся в живых для умилостивления какого-то грозного божества. В поль¬
зу эпидемии говорит также большое количество детских погребений. После проис¬
шедшей катастрофы поселение, видимо, опустело, и Цезавы оставались уже незасе¬
ленными.
В области южной Словакии, от Кошиц до Братиславы, раскопано большое коли¬
чество курганов, которые до недавнего времени считались сарматскими. Нередко их
диаметр достигает нескольких десятков метров, а вышина 5—6 м. Исследования не¬
которых из них показали, что они относятся к различным историческим периодам.
В 1950—1951 гг. был вскрыт один из курганов в Чаке, около Желиезовца1. Диаметр
его 52 м, высота более 5 м. В первом этапе исследования была вскрыта камера в центре
кургана и погребения с трупосожжением под первоначальной, покрытой курганом,
поверхностью. Во втором этапе благодаря открытию богатого (княжеского, как его
назвали исследователи) погребения была установлена его принадлежность к галыптат-
ской эпохе. Так как в камере в центре кургана отсутствуют следы погребения, Кнор
предполагает, что она служила культовым строением. Из восстановленной керамики
некоторые формы указывают на связи с лужицкой керамикой. Поскольку это погре¬
бение не имеет аналогии в словацких находках, Кнор предполагает, что оно принад¬
лежит представителям местной группы населения, культурно близкой моравской ве-
латицкой группе и чешской кновизской. Богатое снабжение могилы металлом, мно¬
гочисленная керамика, одновременное сжигание нескольких индивидуумов, создание
здания для культовых обрядов, служащего одновременно надгробием,— все это го¬
ворит о развитом общественном расслоении. Об этом же свидетельствуют размеры са¬
мого кургана — 4500 м3. Для переноски такого количества земли необходим был труд
множества людей. На юге Словакии, недалеко от Комарно, в 1952 г. было исследовано
кладбище с двойным ритуалом погребения1 2.Всего было открыто 40 погребений с трупо-
положением, 28 с трупосожжением и одна могила коня. Керамический материал
в могилах с трупоположением и трупосожжением по своему характеру не различается.
Сосуды из могил представляли большей частью не урны, а погребальные дары. При
сравнении тех и других погребений замечено, что могилы с трупоположением содержат
больший процент железных предметов, нежели бронзовых, тогда как в могилах с тру¬
посожжением наблюдается обратное соотношение. Между бронзовыми предметами
привлекают внимание трехгранные, типично скифские стрелы, встречавшиеся до сих
пор только в могилах с трупосожжением. Самой замечательной находкой является
бронзовое литое украшение в форме перевернутого креста, украшенное растительным
орнаментом, использовавшееся как застежка. Это украшение имеет многочисленные
аналоги в Харьковской области, в Венгрии, в Ольвии на Буге и в Болгарии. Особого
изучения заслуживают железные удила с псалиями, происхождение которых надо
искать в южнорусских степях. Д-р Душек датирует этот могильник IV в. до н. э.
Из раскопок населенных объектов галыптатской эпохи необходимо упомянуть
об исследовании городища, принадлежащего к кновизской культуре, недалеко от Би-
лины в Чехии. Городище было расположено на скалистом плоскогорье и окружено
двойным или даже тройным каменным валом. Ширина внутреннего вала была 3-метро¬
вой, камни клались без всякой деревянной конструкции, форма его, очевидно, была
конической, высота около 2 м. Внутренний вал служил основанием для деревянного
палисада, о чем свидетельствуют воронкообразные углубления на одинаковых рас¬
стояниях по его окружности. Кновизское городище у Билины благодаря своему по¬
ложению и укреплениям имело неприступный характер и могло служить убежищем.
Судя по обилию керамического материала, оно было заселено во все время своего
существования. Следы поселений галыптатской эпохи были найдены также в Словакии,
в Тлмаче (Левицкий район)3.
1 См. А. К п о г, ARoz, 1952, № 15, стр. 388—395.
2 См. сообщение М. D usek в ARoz, 1953, № 2, стр. 153—157.
3 См. J. Kudlacek, ARoz, 1953, N° 2, стр. 148—153.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
147
Среди новых открытий в области памятников латенской культуры интересны рас¬
копки доселе не исследованных укрепленных кельтских поселений около Невезиц в
южной Чехии и около местечка Гразан, ниже по течению Влтавы, в Седльчанском рай¬
оне. В результате исследования земляного вала, ограждавшего поселение около Не¬
везиц, обнаружены остатки каменной стены толщиной 60 см, облицованной спереди
отвесными деревянными брусьями в 30 см толщиной, расположенными на расстоянии
90 см один от другого1. За стеной была глиняная насыпь, скрепленная рядами камней,
находящимися на расстоянии 90 см, и деревянными решетками. Задняя стена насыпи
состояла из мощных бревен, вокруг которых лежали большие камни. На вершине вала,
на всем его протяжении, находились мелкие, большей частью плоские камешки, оче¬
видно, остатки вымостки террасы. Каменная стена опиралась на материковую скалу,
которая впереди была стесана в наклонную плоскость, а перед ней вырублен ров. Бру¬
ствером рва служила также материковая скала. Конструкция укрепления своей тех¬
никой и строительным материалом напоминает кельтский oppidum, как он известен
из описаний Цезаря и из раскопок других кельтских поселений. Черепки, найденные в
каменной осыпи главной стены, явно страдоницкого типа. Сама площадь поселения
сильно пострадала от оползня почвы, однако все же удалось заметить следы хаты в
нагромождении штукатурки и черепков. Площадь поселения около Гразан состав¬
ляет 30 га1 2. Раскопки, произведенные на западной окраине поселения, установили
три периода в строительстве укрепления: вначале была углублена естественная тер¬
раса, затем, после заполнения этого углубления зольным культурным слоем, была
поставлена стена из толстых бревен, частью запущенных в желоб, вытесанный в скале.
Довольно мощный культурный слой внутри этой ограды свидетельствует о ее продол
жительном существовании. Впоследствии этот культурный слой был перекрыт на¬
сыпью из щебня, а на расстоянии 2—3 м от первой ограды была поставлена вторая
из меньших бревен. Культурный слой, относящийся к последнему периоду, сравни¬
тельно слаб. С севера, судя по остаткам обгорелого дерева и земляной насыпи, поселе
ние было защищено стеной из дерева п глины. На восточной стороне были вскрыты
остатки стены из крупного камня сухой кладки. На лицевой стороне стены сохра¬
нились углубления от четырехгранных столбов, врытых в верхний слой почвы.
В осыпи перед кладкой были найдены обломки позднелатенской керамики (I в. до
н. э.). Среди находок большое количество пряслиц, несколько бронзовых предметов,
из железных вещей найдена часть фибулы, нож, стрелы, топорик с четырехгранной
тулейкой и др. Кости животных принадлежат рогатому скоту, свиньям, встречаются
также кости лошади, собаки и охотничьей дичи. На площади верхней части поселений
были вскрыты следы жилища. Как на самой территории поселения, так и в районе
укреплений на западной стороне обнаружено много шлака и обломки тиглей с брон¬
зовым литьем, что свидетельствует о развитии металлообработки. Поселение у Гразан,
так же как и поселение у Невезиц, представляет собой кельтский oppidum. Эти два
поселения находятся в общей линии, тянущейся от Дуная по Влтаве к северу внутрь
страны, и являются, вероятно, пунктами торгового пути.
Словацкий археологический институт организовал исследование нескольких
кладбищ латенского периода в Нитранском крае3. Около селения Комиатицы были
найдены два нетронутых мужских погребения в полном боевом вооружении. Инвен¬
тарь могил содержит типичные памятники кельтской культуры. По характеру кера¬
мики и вооружения погребения относятся к II в. до н. э. Позже с Комиатицкого
кладбища в музей гор. Мартина были переданы находки из разрушенных могил,
которые позволяют отодвинуть дату существования кладбища до конца III в. до н. э.
Новой и пока неизвестной в Словакии латенской находкой является бронзовый пер¬
стень и бронзовая гривна с печатеобразным окончанием.
1 См. В. Svoboda, ARoz, 1950, №№ 1—2, стр. 64—68.
2 См. L. Horakova-Jansova, ARoz, 1952, № 2, стр. 102—106.
3 См. L. Kraskovska, ARoz, 1950, №№ 3—4, стр. 184—186.
10*
148
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
В 1952 г. было исследовано кладбище в Великой Мане, занимавшее почти 3 га
площади1. Здесь было открыто 18 могил, из них 5 с трупосожжением и 13 с трупо-
положением. По отделке могилы разделяются: на простые, обычных размеров, две мо¬
гилы больших размеров, со следами деревянного обложения, и одна могила типа ка¬
меры с двойным погребением. Кладбище в Великой Мане является выдающимся по
своим размерам среди известных в Словакии латенских некрополей и дало несколько
новых важных данных для изучения кельтского заселения Словакии. Так как исследо¬
вана пока только восьмая часть его площади, окончательные выводы могут быть сде¬
ланы только после дальнейшего исследования. Из общего числа раскопанных могил
12 могил исследователи считают бесспорно кельтскими. Керамика была различных
форм, но замечено, что ни в одной могиле не находились вместе керамика ручной выра¬
ботки и керамика с гончарного круга.
Необычными погребениями являются могилы с Деревянной обшивкой и могила с
деревянной камерой (размер камеры ЗХ 2 м, глубина 2 м, ориентация с юга на север).
Камера могилы имела деревянной пол и потолок и стены из досок высотой 50 см. Ске¬
лет лежал навзничь, головой к югу. На плечах его были железные застежки, на ру¬
ках железные, лигнитовые и бронзовые браслеты, вокруг груди железная цепь. На
щиколотки ног надеты бронзовые круги из четырех дутых полушарий, соединенных
шарнирами, на внешней стороне наножных кругов сохранились остатки ткани. Около
головы найдена маленькая бронзовая застежка. Вдоль стены стояло пять сосудов —
две большие амфоры, одна ваза поменьше, миска, а в углу бочкообразный сосуд с
вертикальными желобками, стянутый у горлышка железным обручем. У ног скелета
было большое количество костей животных. Над этим скелетом,на высоте 85—90 см,
в насыпи лежал другой скелет, обращенный спиной кверху. Взаимоотношение этих
двух скелетов пока не удалось установить. В могилах с деревянной обшивкой найдены
железная цепочка, бронзовые и лигнитовые браслеты, застежки. Кроме того, в одной
из могил найдены бронзовые перстни, железный нож, конический железный предмет
неизвестного назначения, два листовидных копья; на скелете заметны следы ткани.
В остатках истлевшего дерева найден железный гвоздь. Бронзовые и железные за¬
стежки в большинстве своем старолатенской конструкции, некоторые среднелатен-
ской. На основании находок исследователи датируют кладбище III—I вв. до н. э.
Большой интерес представляют открытые Словацким археологическим институ¬
том на кладбищах в Горнем Ятове, Трновце и Голиаре Нитранского края погребения
с трупоположением или трупосожжением в глубоких могилах с круговым или четы¬
рехсторонним рвом вокруг могилы1 2. Этот способ погребения на различных клад¬
бищах кажется какой-то нормой для определенного слоя людей. Могильный инвентарь
небогат, но общая организация похорон, по мнению проф. Филипа, свидетельствует
об общественном значении погребенных. Поскольку таким способом хоронились и
женщины, можно говорить об определенном высшем слое в кельтском обществе.
К отдельным находкам, характеризующим ремесленное производство в латенскую
эпоху, можно отнести находку в одной из хозяйственных ям в Краловицах3 большого
количества листового лигнита (для выработки лигнитовых браслетов) и многочисленных
обломков, позволяющих проследить весь процесс производства от необработанных
кусков через полуфабрикаты к готовым изделиям. В другой культурной яме около
Св. Яна под Скалой, район Бероуна, найдены три миниатюрных сосуда латенского ха¬
рактера и, кроме того, железный резец или струг с ручками — инструмент бочара для
обстругивания внутренних стен бочек. Обе эти находки относятся к концу латенской
эпохи (около I в. н. э.).
Не совсем ясную, но, очевидно, какую-то хозяйственную роль играли открытые в
1949—1950 гг. на строительстве жилых домом в Праге две печи латенской эпохи4.
1 См. сообщение В. Benadik в ARoz, 1953, № 2, стр. 157—167.
2 См. J. Filip, ARoz, 1953, № 2, стр. 227—233.
3 См. он же, ARoz, 1950, «№№ 3—4, стр. 199.
4 См. В. Novotny, ARoz, 1952, №№ 3—4, стр. 275.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
149
Они представляют собой цилиндрические ямы глубиной 145 см, шириной 80 см, с кот-
ловидным дном. Стены и дно, лишенные какой-либо обмазки и кладки, состояли из
каменисто-песчаного слоя почвы и на глубине 5—8 см были обожжены докрасна. На
дне находился пепельный слой темного цвета с мелкими древесными угольками тол¬
щиной 25—30 см, поверх его лежали куски темнокрасной или серой обмазки из глш
ны, смешанной с мякиной, происходившие, очевидно, из какой-то соседней конструкции.
За последние годы было также сделано много интересных находок, относящихся
к периоду римского владычества. В мае 1948 г. на строительстве жилого дома в Праге
было обнаружено богатое погребение1, которое датируется первой половиной I в. н. э.
Важную часть находки составляют четыре бронзовых сосуда, происходящие из ма¬
стерских Капуи, что свидетельствует о широких торговых связях того времени. Най¬
денный здесь же глиняный сосуд в форме вазы носит следы предыдущей латенской
эпохи. Формы всех этих сосудов встречались в чешских находках ранее, однако такое
собрание, какое представляет собой пражское погребение, редкое явление в «варвар¬
ских» землях. Находка металлических сосудов кампанской выработки явлется доказа¬
тельством зажиточности определенных слоев местного населения и развитых торговых
связей. Замечено, что сосуды подобного типа и вообще богатые украшения находятся
главным образом в погребениях с трупоположением, хотя преобладающим ритуалом
погребений в то время было трупосожжение.
В 1950 г. в Моравии, недалеко от Микулова, был раскопан некрополь римской
эпохи1 2. Всего было вскрыто 26 могил с трупоположением и 8 с трупо-
сожжением. Из инвентаря могил со скелетами важным^ для датировки находками
являются бронзовые литые шпоры мотыльковой формы, фибулы и две серебря¬
ные монеты (Веспасиана и Траяна). На основании этих находок могилы с трупо¬
положением датируются I—II вв. н. э. Могилы с трупосожжением датируются
исследователем Ржиговским более поздним временем на основании фибул северо-
восточного типа и железных фибул, украшенных серебром и филигранью. Областью
распространения таких фибул были земли по нижнему течению Одера и Вислы. Этот
некрополь снова поднимает вопрос о соотношении погребений с трупоположением
и трупосожжением. Если в могилах со скелетами преобладают предметы из римских
придунайских провинций и наблюдаются только единичные следы влияния северр-
восточных областей Нижней‘Вислы, то в могилах с трупосожжением вещи, имеющие
северовосточное происхождение, встречаются значительно чаще. Учитывая это обсто¬
ятельство, Ржиговский ставит вопрос о различной этнической принадлежности погре¬
бенных: ими могли быть остатки кельтов или местного населения, освоившего
способ погребения трупоположением. Изменение погребального ритуала и культового
инвентаря, возможно, свидетельствует об изменении этнического состава населения.
Однако сложный вопрос этнического состава населения этих районов в римскую
эпоху можно будет разрешить только после систематического исследования мно¬
гих погребений.
В 1949 г. недалеко от Микулова, в окрестностях Мушовской римской станции, был
найден небольшой фрагмент terra sigillata3. Фрагмент представляет собой дно сосуда
с низкой ножкой, диаметром примерно в 42 мм. Марка мастера находится на верхней
стороне донышка и состоит из продолговатого, закругленно оканчивающегося картуша
длиной 25 мм. Текст легенды Regini М (Regini manu). Подобные формы с сокращением
М или МА известны со времени Нерона до Антонина Пия. Основанием для датировки
найденного фрагмента служит имя восточногалльского мастера-гончара Регина, ра¬
ботавшего в начале II в. н. э. Хотя изделия этого мастера с его марками
встречались уже раньше, однако описанная выше керамическая форма до сих пор не
была известна.
В 1950 г. пробными раскопками было открыто римско-провинциальное поселение
1 См. он же, ARoz, 1949, №№ 1—2, стр. 52—54.
2 См. J. Rihovsky, ARoz, 1951, № 1 стр. 37—40.
3 См. R. М. Ре г ni cka, ARoz, 1951, № 1, стр. 62—63.
150
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
II—III вв. н. э. в Чаке, район Желиезовца в Словакии1. Поселение было расположено
на склоне холма над слиянием двух речек и занимало площадь около 100 га. Возле
мелких, неправильной формы жилищных ям, сопровождающихся круглыми ямками с
многочисленными жилыми остатками — керамикой, угольками, костями животных,
черепицей и т. п., находятся глубокие мешковидные ямы для запасов. Равномерно
обожженные вымостки и поды печей являются, вероятно, остатками гончарных печей.
Многочисленные находки изделий, представляющих собой римский импорт, особенно
керамики, искусно сделанной на гончарном кругу, указывают на живые торговые
связи с Паннонией. Кроме местных изделий, которые являются отзвуком старой латен-
ской традиции, найдены многочисленные гончарные изделия, сделанные без гончар¬
ного круга, с типичной квадской техникой и орнаментом. Черные полированные миски
н подобные им сосуды напоминают галынтатскую технику. Римско-провинциальное
поселение в Чаке существовало два столетия; по своим размерам оно является одним
из обширных в Словакии и требует дальнейшего исследования.
В 1950 г. возобновились производившиеся в течение многих лет раскопки на
Девине1 2, этом издавна населенном пункте, выгодно расположенном на слиянии Мо¬
равы и Дуная, где перекрещивались древнейшие торговые пути, соединявшие Восток
с Западом и Прибалтику с Адриатикой. Заложенный в северо-восточной части девин-
ского холма раскоп дал необычайно разнородный материал. Среди множества черепков,
главным образом латенской керамики, нашлась одна позднелатенская фибула, две рим¬
ские монеты эпохи Августа и черепица с надписью FIG SA, которую исследователи
читают как Figlinae savarienses. Находка этой черепицы является первым доказатель¬
ством импорта паннонских изделий, тогда как ранее находимые на Девине черепицы
происходили главным образом из Карнунта.
Следует упомянуть также несколько интересных находок, относящихся к так на¬
зываемой «эпохе Переселения народов». В 1948 г. были проведены раскопки на холме
Журань, недалеко от Брно3, где обнаружены остатки стен сухой кладки из песчаника
и известняка, очевидно следы большой каменной постройки. Характер этой постройки
трудно определить; возможно, она имела культовое значение. Немного западнее от
центра холма найдена могила четырехугольной формы, размером 6,5X 5,5 м, выдолб¬
ленная в скале до глубины 3,8 м. На верхнем краю могилы обнаружены следы толстых
бревен, принадлежавших к деревянной надстройке, и следы брусьев, поддерживавших
потолок. Могила была ограблена вскоре после погребения. В насыпи находились от¬
дельные человеческие кости и их обломки, обломки стеклянных и глиняных сосудов,
золотые нити, обломки предметов из слоновой кости (резная фигурка бородатого муж¬
чины, несущего в левой руке крест, две очень выразительные головки и обломок фигу¬
ры в одежде), обломки стекла оливково-зеленого и темносинего цвета; на одном из
них заметен сетчатый орнамент4. Золотые нити были, очевидно, вотканы в платье.
Предметы из слоновой кости, вероятно, украшали сосуд типа пике иды. Трактовка
одежды и резьба на фигурках из слоновой кости явно носят античный, эллинистиче¬
ский характер. Подобные мотивы встречаются на бронзовых кованых предметах в
эпоху переселения народов в Карпатской котловине. Все эти данные позволяют дати¬
ровать вторую могилу концом V в. н. э. Значительные размеры гробницы, наличие бо¬
гатых импортных вещей наводят исследователей на мысль о том, что она служила усы¬
пальницей неизвестной княжеской, а может быть, и королевской династии эпохи
падения Римской империи.
Летом 1953 г. в Моравии, в Жидлоховицком районе, на холме Цезавы, группа
археологов под руководством директора Моравского музея в Брно д-ра Тигелки от¬
1 См. A. Tocik, ARoz, 1951, №№ 2—3, стр. 158—160.
2 См. J. Dekan, ARoz, 1951, №№ 2—3, стр. 164—168.
3 См. J. Р о u 1 i k, ARoz, 1949, №№ 1--2, стр. 10—15.
4 Подобный способ украшения встречается на керамике позднего римского вре¬
мени, главным образом в Карпатской котловине, а отдельные сосуды попадаются в
V в. н. э. и на территории Чехословакии.
ДОКЛАДЫ И СООБЩЕНИЯ
151
крыла богатое погребение, датируемое V в. н. э.1 В могиле глубиной 1,5 м был похо¬
ронен мужчина в возрасте около 40 лет. На правой руке погребенного был золотой
браслет, весом 230 г. Рядом с телом лежал железный меч, длиной 80 см, рукоять ко¬
торого окована золотым листом и заканчивается агатовым наконечником с серебряной
головкой. Меч, очевидно, висел на кожаном поясе, украшенном массивными пряжками
из позолоченного серебра и мелкими серебряными бляшками. Для определения вре¬
мени и этнической принадлежности погребения большое значение имеет другой най¬
денный там же меч меньших размеров, типа «сакс», рукоятка которого украшена
13 альмандиновыми бусинками и красиво вычеканенной застежкой, а также типичные
для того времени стеклянные кубки и лук с 14 железными наконечниками стрел. Обувь
покойника была украшена золотыми пряжками с эмалью. Все вещи хорошо сохрани¬
лись, золотые предметы весят в общей сложности 400 г. Исследование на Цезаве про¬
должается с целью уточнения датировки погребения.
В 1949 г. в Сокольницах около Брно был проведен раскоп некрополя эпохи пе¬
реселения народов1 2. Всего было раскопано восемь могил. Глубина могил 100—175 см;
хорошо сохранившиеся скелеты лежали на спине в вытянутом положении. Около ске¬
летов были найдены железные пряжки, ножи, костяные гребни, прясла и две фибулы;
одна из них бронзовая. Тип этих фибул черноморского происхождения, где он возник
на подзнелатенской основе. Однако их распространение, по мнению чешского ученого
Б. Свободы, не связано с продвижением готов, как думали раньше, а указывает на тор¬
говую и культурную ориентацию тогдашнего времени. Абсолютным хронологическим
мерилом может быть вторая фибула — серебряная, со следами бывшей позолоты.
Прототипом этих фибул являются южнорусские формы поздцеримских фибул. Именно
из этого типа развились фибулы с тремя пуговками на головке, к которым относится
найденная в Сокольницах. Датируются эти фибулы V в. н. э.
В Чехии около Чешского Брода при строительстве шоссейной дороги от Ключова
до Поржпчан был обнаружен, а затем исследован могильник эпохи переселения на¬
родов, который исследователь д-р Кудрнач считает принадлежащим одному из герман¬
ских племен и датирует VI в. н. э.3 Всего исследовано 18 могил, все они были раз¬
граблены. Недалеко от могил был выкопан небольшой мискообразный сосуд,
внутри которого находились обожженные кости, по определению антропологов —
детские. Это погребение трупосожжением является необычным для данной
культуры. Интересной находкой является один искусственно деформированный череп
из разрушенного женского погребения. Это четвертый по счету деформированный
череп, найденный в Чехии в данной культуре. Деформация достигалась стягиванием
•бинтом, в результате чего происходило удлинение головы. На основании значитель¬
ного количества оружия на ключовском некрополе И. Кудрнач делает вывод, что
отношения между обитателями Ключова и их соседями, которым принадлежало совре¬
менное той эпохе славянское кладбище с керамикой так называемого «пражского»
типа, были довольно напряженными. Необходимо отметить, что тенденция некоторых
чешских археологов рассматривать все могильники с трупоположением, в которых
встречается много оружия, веши полихромного и звериного стилей северночерномор¬
ского происхождения и погребения с деформированными черепами, как готские клад¬
бища,— не выдерживает строгой научной критики, так как могильники аналогичного
типа на .Северном Кавказе, в Крыму и в Прикарпатье принадлежали сармато-алан-
екому населению (Суук-Су, Артек, Эски-Кермен и др.) и не имеют никакого отно¬
шения к германцам-готам. Вопрос об этнической принадлежности этих могильников
нуждается в дальнейшей, более тщательной разработке.
3. А. Мишина
1 См. «Руде право» от 6 марта 1953 г.
2 См. сообщение J. Rihovsk^B ARoz, 1951, №№ 2—3, стр. 177—178.
3 См. J. К u d г п а с, ARoz, 1952, № 2, стр. 109—112.
ПУБЛИКАЦИИ
ТОПОГРАФИЯ РИМСКИХ И РАННЕ-ВИЗАНТИЙСКИХ
МОНЕТ НА ТЕРРИТОРИИ СССР
Изучение топографии монетных находок на территории Советского Союза является
первоочередной задачей советских нумизматов, историков и экономистов. Точные
приемы нумизматического исследования — картографирование кладов и отдельных
находок, сравнение ареалов обращения различных типов монет, изучение монетного
веса, сравнение штемпелей и другие — могут оказать существенную помощь для ре¬
шения сложных вопросов зарождения и развития товарного производства и товарного
обращения у различных племен и народов на территории СССР.
При изучении конкретных исторических условий зарождения и развития товарного
производства в древности советские историки должны исходить из основополагаю¬
щих указаний В. И. Ленина и И. В. Сталина. «Производство товаров, — писал
В. И. Ленин,— есть система общественных отношений, при которой отдельные произ¬
водители созидают разнообразные продукты (общественное разделение труда), и все
эти продукты приравниваются друг к другу при обмене»1. Товарное производство
возникло в эпоху разложения первобытно-общинного строя на основе общественного
разделения труда и появления частной собственности на средства производства.
Исходя из методологических указаний классиков марксизма-ленинизма, необ¬
ходимо поставить вопрос о зарождении и развитии товарного производства и товарного
обращения у славянских племен в I тысячелетии нашей эры. Но решению
этой проблемы препятствует ограниченность письменных и археологических источни¬
ков, узость фактической базы. Составление полного свода находок античных,
византийских, восточных, западноевропейских и русских монет, обращавшихся на
территории СССР, должно значительно облегчить решение этих сложных вопросов.
Часть этой работы уже выполнена. Труды А. К. Маркова1 2, А. А. Ильина3,
А. А. Сиверса4 *, А. Н. Зографа6, Е. А. Пахомова6, Г. Б. Федорова и других нумизматов
заложили прочный фундамент в этой области науки. П. Г. Любомиров на осно¬
вании сводки А. К. Маркова исследовал связи древней Руси с Востоком в VIII—XI вв.
1 В. И. Ленин, Соч., т. 21, стр.‘ 43.
2 А. К. Марков, Топография кладов восточных монет (сасанидских и куфи¬
ческих), СПб., 1910.
3 А. А. Ильин, Топография кладов серебряных и золотых слитков, П., 1921;
он же, Топография кладов древних русских монет, Л., 1924.
4А. А. Сивере, Топография кладов с пражскими грошами, II., 1922.
6 А. Н. Зограф, Распространение находок античных монет на Кавказе,.
ТОНГЭ, I, Л., 1945.
6 Е. А. Пах омов, Монетные клады Азербайджана и других республик, краев
и областей Кавказа, вып. I—V, Баку, 1926—1949.
ПУБЛИКАЦИИ
153
и показал приемы использования нумизматического материала для широких историче¬
ских построений1.
В 1951 г. был опубликован список находок римских монет в Восточной Европе
(№№ 1—655)1 2, однако он не исчерпал всех сведений о находках римских и ранне-визан¬
тийских монет, разбросанных в различных изданиях и архивных материалах. В него
не вошли находки римских монет в городах Северного Причерноморья, в Калининград¬
ской области и Эстонской ССР. За пределами поставленной темы остались находки
в Закавказье и Средней Азии. В настоящей статье мы даем значительное дополнение
и уточнение опубликованного списка находок (см. приложение).
1. Клады римских монет
Зарегистрированные клады римских и ранне-византийских монет распределяются
по областям, краям и республикам следующим образом (рис. 1):
Киевская обл.3
. . 12
Минская обл
. . 2
Латвийская ССР
. . . 10
Калужская обл
. . 2
Станиславская обл
. . 7
Саратовская обл
. . 2
Литовская ССР
. . 7
Мордовская АССР
. . 2
Тернопольская обл
, . . 7
Гродненская обл
. • 2
Житомирская обл
, . . 7
Калининградская обл. . . .
. . 1
Винницкая обл
, . . 6
Могилевская обл
. . 1
Полтавская обл
. . . 6
Черновицкая обл
. . 1
Грузинская ССР
. . 6
Закарпатская обл
. . 1
Ровенская обл
. . . 6
Хмельницкая обл
1
Молдавская ССР
, . . 6
Рязанская обл
. . 1
Черниговская обл
, . . 6
Горьковская обл
. . 1
Курская обл
Николаевская обл
Крымская обл
Харьковская обл
. . 1
Одесская обл
Ростовская обл
. . 1
Волынская обл
Грозненская обл
. . 1
Сумская обл.
Армянская ССР
. . 1
Краснодарский край . . . .
Южный Урал
. . 1
Дрогобычская обл
. . . 4
Киргизская ССР
. . 1
Черкасская обл
. . . 3
Безымянные клады . . . .
. . 1
Кировоградская обл. . . .
, . . 2
Львовская обл
. . . 2
Итого
. . 148
Эти клады по металлу распределяются следующим образом:
клады серебряных монет 84
клады римских монет без указания металла 31
клады медных (бронзовых) монет 16
клады золотых монет 5
смешанные клады: золотых и серебряных монет ... 3
серебряных и медных монет 9
Таким образом, смешанные клады встречаются значительно реже, чем однород¬
ные клады. Если последних зарегистрировано 105, то первых — только 12, т. е. в во¬
1 Г1. Г. Любомиров, Торговые связи древней Руси с Востоком в VIII—
XI вв., «Ученые записки Саратовского университета», т. I, вып. 3, Саратов, 1923,
стр. 5—38.
2 В. В. Кропоткин, Клады римских монет в Восточной Европе, ВДИ, 1951,
№ 4, стр. 243—281.
3 Сведения В. Г. Ляскоронского о находках кладов римских монет нс
вполне достоверны и нуждаются в проверке. Так например, удалось установить,
154
ПУБЛИКАЦИИ
семь раз меньше. Следует также иметь в виду, что клады римских монет без указания
металла по преимуществу состоят из серебряных монет.
Изучение распространения и состава монетных кладов позволяет высказать не¬
которые соображения по многим вопросам истории славянских племен в I тыс. н. э.
Клады варварских подражаний римским монетам на территории СССР найдены
толыю на Северном Кавказе — около Новороссийска и в Грозненской области
(ст. Червленная)1. Единичные находки варварских подражаний римским моне¬
там встречены также и в кладах из других районов европейской части СССР
(см. № 114, 146—161, 769—775). В Поднепровье в кладе римских монет из с. Столь¬
ное, Черниговской области, обнаружена одна монета — варварское подражание
римскому императорскому денарию. Это показывает, что отдельные находки варвар¬
ских подражаний в Поднепровье и Поднестровье не могут служить доказательством
существования местной, так называемой варварской, чеканки у славянских племен
в первые века нашей эры. Повидимому, эти монеты проникли в указанные области со
стороны, вместе с монетами римской и провинциальной чеканки. Об этом свидетель¬
ствует тот факт, что в Поднепровье и Прикарпатье найдены варварские подражания
таким монетам, которые на этой территории никогда не обращались (золотым монетам
Гордиана III, тетрадрахмам Фазоса, монетам Евтидема и т. д.).
Дальнейшее изучение варварских подражаний, найденных в Восточной Европе,
сравнение их с аналогичными монетами Дакии, Мезии, Паннонии и других римских
провинций и внеримскпх областей позволит правильно решить вопрос о так назы¬
ваемой варварской чеканке у племен и народов Кавказа и Северного Причерноморья.
Значение римских монет в экономической жизни славянских племен в первые
века нашей эры давно интересует историков и экономистов. Решение этих вопросов
зависит от правильной постановки проблемы возникновения товарного производ¬
ства и товарного обращения у древних славян, проблемы отделения ремесла от зем¬
леделия и появления частной собственности на средства производства (земля, рабы,
скот, орудия труда).
В советской науке существуют две противоположные точки зрения по этому
вопросу. С одной стороны, утверждают, что в первые века н. э. на основе развитого
пашенного земледелия и специализированного ремесла появляется товарное произ¬
водство и товарное обращение, а клады римских монет являются вещественным
доказательством развитых товарно-денежных отношений на славянских землях
(М. Ю. Брайчевский, А. В. Фенин) * 1 2. С другой стороны, некоторые историки и
археологи (М. И. Артамонов, М. А. Тиханова и др.), признавая существование у
восточных славян в эту эпоху плуга и сохи с железными наконечниками и допуская
начало отделения ремесла от земледелия, полагают, что нет оснований считать рим¬
скую серебряную монету единицей денежного обращения и что «вопрос о чеканке
местной монеты должен быть решен отрицательно»3.
что клад, найденный в 1876 г. в усадьбе Магурина на Облони вблизи Глубочицкого
ручья, фигурирует у Ляскоронского как два 'различных клада (Облонский и клад
у Кирпичного завода). Ошибку Ляскоронского повторил М. К. Каргер (GA, X, стр. 244).
1 А. В. Орешников считал варварские подражания этого типа монетами
готов, но это мнение следует отвергнуть, так как топография находок противоречит
его гипотезе. Варварские подражания римским денариям II—III вв. н. э., найденные
на Северном Кавказе, являлись не готской, а сармато-аланской чеканкой III и, воз¬
можно, IV в. н. э. А. В. Орешников, Материалы по древней нумизматике Черно¬
морского побережья, М., 1892, стр. 35, табл. Ill; А. Н. 3 о г р а ф, Распространение
находок античных монет на Кавказе, стр. 44 сл.
2М. Ю. Брайчевский, Основные вопросы археологического изучения
актов (культура полей погребений), «Доклады VI научной конференции Института
археологии», Киев, 1953, стр. 60—81.
3М. А. Тиханова, Археологические памятники Среднего Поднестровья
в первой половине I тысячелетия н. э., КСИА, 2 (1953), стр. 19.
ПУБЛИКАЦИИ
155
П. Н. Третьяков отмечает, что «в первые века н. э. в культуре славянских
племен Среднего Поднепровья и Поднестровья появились новые черты, свиде¬
тельствующие о развитии в их среде ремесленных форм производства, о воз¬
росших экономических связях с югом и, наконец, о поглощении славянской
средой иноплеменных скифских и сарматских элементов.
Глиняная посуда стала изготовляться преимущественно на гончарном круге.
Характер ремесленной продукции приобрели предметы убора и украшения из
бронзы или серебра. Начиная со II в. н. э. в Среднем Поднепровье были в
ходу римские монеты, найденные в тысячах экземпляров, нередко в виде кла¬
дов. Появилась стеклянная посуда, привезенная с юга».^. А. Рыбаков, конста¬
тируя обилие римских монет в земледельческом районе, выдвинул предположение,
что «связующим звеном между Римом и Приднепровьем» являлось земледелие, что
можно доказать удивительным совпадением русских мер сыпучих тел с римскими
мерами (четверик равен амфорею, полосмина — медимну)1 2. Это предположение
Б. А. Рыбакова было принято М. Ю. Брайчевским, В. И. Довженком, А. В. Фени¬
ным и автором настоящей статьи. Нов последнее время были высказаны справедли¬
вые сомнения в правильности этой гипотезы 3.
Для решения вопроса о денежном обращении у славянских племен Прикарпатья
и Поднепровья в первые века нашей эры следует сопоставить письменные и археоло¬
гические источники. Тацит сообщает очень интересные сведения о торговле римлян с
живущими за пределами Римской империи племенами и о распространении там римских
монет. «...Ближайшие (к Рейну и Дунаю племена.— В. К.),— пишет Тацит,— ценят
золото и серебро для употребления в торговле: они ценят некоторые виды наших
монет и отдают им предпочтение; живущие же внутри страны пользуются более простой
и древней формой торговли, а именно меновой. Из монет они больше всего одобряют
старинные и давно известные — серраты и бигаты, вообще о