Онегинская
энциклопедия

Онегинская
энциклопедия
В 2 томах

Онегинская
энциклопедия
Под общей редакцией Н.И.Михайловой
том II
л-я
A-Z
МОСКВА
РУССКИЙ ПУТЬ
2004

ББК 83.3 (2 Рос) 1
92
0-58
СОСТАВИТЕЛИ
II. II. МИХАЙЛОВА (руководитель проекта), В.А.КОШЕЛЕВ, М. В. СТРОГАН О В
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ
О.В.АСИИНА (библиографический и контрольный редактор)
О.Б.ВАСИЛЕВСКАЯ (выпускающий редактор)
и. К. Л ОШ КА РЕ в А (литературны й редактор)
т.а.ЛЮБИМОВА (координирование проекта, унификации)
и.и.МИХАЙЛОВА (научный редактор)
Е.А.ПОНОМАРЕВА (контрольный редактор, подбор иллюстраций)
Н С.НЕЧАЕВА, А.И.ФРУМКИНА (подбор иллюстраций)
ДИЗА Й И: К. Е. ЖУ РА В Л Е В
Иллюстрации 11 редоставлены
Государственным музеем А.С.Пушкина
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российско/о гуманитарного научного фонда (РГНФ)
проект № 02-04-161II
Государственного музея А. С. Пушкина
Федеральная целевая программа «Культура России•>
(подпрогра.\ииа <■Поддержка тииграфии и книгоиздания России*)
ISBN 5-85887-156-9
© Н.И.Михайлова, научная редакция, 2004
© Н.И.Михайлова, В.А.Кошелев, М.В.Строганов, составление, 2004
© К.Е.Журавлев, дизайн, 2004
© Государственный музей А.С.Пушкина,
материалы, принадлежащие музею, 2004
© Русский путь, 2004

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИИ
Аникин. Муза и мамона. — Аникин АЛ?. Муза и
мамона: Социально-экономические мотивы у Пуш¬
кина. М., 1989.
Анненков. Материалы. — Анненков П.В.
Материалы для биографии А.С.Пушкина. М.. 1984.
«Арзамас*. — «Арзамас»: Сб.: В 2 кн. / Встун. гг.
B.Э.Вацуро;	Под общ. ред. В.Э.Вацуро, А.Л.Оспова-
та. Кн.1: Мемуарные свидетельства; Накануне «Арза¬
маса»; Арзамасские документы. Кн.2: Пз литератур¬
ного наследия «Арзамаса». М., 1994.
Баевский. — Баевский B.C. Сквозь магический
кристалл: Поэтика «Евгения Онегина», романа к
стихах Пушкина. М., 1990.
Байрон. — Байрон Дж.-Г. Собр. соч.: В 4 т. М.,
1981.
Бальзак. — Бальзак О., де. Собр. соч. М.,
1951-1955. Т.1-15.
Баратынский. — Баратынский Е.А. Стихотворе¬
ния. Поэмы / Изд. подгот. Л.Г.Фризман. М., 1983.
(Лит. памятники).
Барсуков. Но/один. — Барсуков 11.11. Жизнь и
труды М.Г1.Погодина. СПб., 1888—1910. Кн.1—22.
Батюшков. — Батюшков К.Н. Сочинения: В 2 т.
М., 1989.
Башуцкий. — БашуцкийА.П. Панорама Санктие-
тербурга. СПб., 1834. 4.1-3.
Белинский. — Белинский В.Г. Поли. собр. соч. М.,
1953-1959. Т. 1-13.
Благ. — Благонамеренный. СПб., 1818—1820.
Бозырев. — Бозырев B.C. По пушкинскому
заповеднику. М., 1977.
Болотов. Жизнь и приключения. — Болотов А.Т.
Жизнь н приключения Андрея Болотова, описанные
самим им для своих потомков. (1116., 1871 — 1875.
Т.1-4.
Бонди. — Бонди С.М. Предисловие, примечания и
пояснительные статьи // Пушкин А.С. Евгений Оне¬
гин. М.. 1964.
Бродский. — Бродский 11.Л. Евгений Онегин:
Роман А.С.Пушкина: Пособие для учителя. 5-е изд.
М.. 1964.
Бурнашев. — Бурнашев В.II. Прогулка с детьми по
Санкт-Петербургу и его окрестностям / Соч. Виктора
Бурьянова. СПб., 1838. 4.1—3.
Вацуро. .Чирика. — Вацуро В.Э. Лирика
пушкинской норы: «Элегическая школа». СПб., 1994.
ББ. — Вестник Европы. М., 1802—1830.
Вигель. — Вигсль Ф.Ф. Записки / Ред. и встуи. ст.
C.Я.Штрайха.	М., 1928. Т.1-2.
Вольский. Объяснения... — Объяснения и приме¬
чания к роману Пушкина «Евгений Онегин» / Сост.
А.Вольский. М.. 1877. Выи. 1—2.
Вопр. лит. — Вопросы литературы. М., 1957—...
Восстание декабристов. — Восстание декабри¬
стов: Материалы и документы. М.; Л., 1925—1984.
Т.1 - 1925, т.2 - 1926, т.З - 1927. т.4 - 1927, т.5 -
1926, т.6 - 1929, т.7 - 1958, т.8 - 1925, т.9 - 1950,
т. 10- 1953, т. И - 1954. т. 12- 1969, т. 13- 1975.
т. 14 - 1976, т. 15 - 1979, т. 16 - 1986, т. 17 - 1980,
т. 18 - 1984.
Врем. ПК. — Временник Пушкинской комиссии:
1962-1981. М.; Л., 1963-1996. Вып.20 - 1986:
вып.21 - 1987; вып.22 - 1988; вып.23 - 1989;
вы п. 24 — 1991; вы п. 25 — 1993; вып. 26 — 1995;
вып.27—1996.
Вульф А. II. — Вульф А.Н. Дневники: Любовный
быт пушкинской поры / Ред. н встун. ст. I I.E.Щего¬
лева. М., 1929.
Вяземский. Записные книжки. — Вяземский П.А.
Записные книжки. Л., 1963. (Лит. памятники).
Вяземский. Избр. стих. — Вяземский П.А.
Избранные стихотворения / Ред. ст. и коммент.
В.С.Нечаевой. М.; Л., 1935.
Вяземский. Поли. собр. соч. — Вяземский П.А.
Поли. собр. соч. / Изд. С.Д.Шереметев. СПб.,
1878-1896. Т. 1 — 12.
Вяземский. Соч. — Вяземский П.А. Сочинения:
В 2 т. М., 1982.
Вяземский. Эстетика. — Вяземский П.А. Эстети¬
ка и литературная критика. М., 1984. (История и
эстетика в памятниках и документах).
Гершензон. Грибоедовская Москва. — Гершензон М.О.
Грибосдовская Москва; П.Я.Чаадаев; Очерки прош¬
лого. М., 198!). (Забытая книга).
Гнедич. — Гнедич Н.М. Стихотворения / Вступ. ст.,
ред. и примеч. И.Н.Медведевой. Л., 1936. (Б-ка поэ¬
та. Малая сер.).
Гоголь. — Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. М.,
1952-1953.
Городецкий. Лирика. — Городецкий Б.II. Лирика
Пушкина. М.; Л., 1962.
Грибоедов. — Грибоедов А.С. Сочинения в стихах.
Л., 1951. (Б-ка поэта. Большая сер.).
Грибоедов. Соч. — Грибоедов А.С. Сочинения. М..
1988.
Гроссман. — Гроссман Л. 11. Записки Д’Аршиака;
Пушкин в театральных креслах. М., 1990. (Забытая
книга).
Грот. Пушкин. — Грот Я.К. Пушкин, его лицей¬
ские товарищи н наставники / Статьи и материалы
Я. Грота. 2-е изд., доп. CI16., 1899.
Грот. (Рилологич. разыскания. — Грог Я.К.
Филологические разыскания. 3-е изд. СПб., 1879.
Давыдов. — Давыдов Д.В. Сочинения. М., 1985.
[5]

Даль. — Даль В.И. Толковый словарь живого велико¬
русского языка. М., 1955—1956. Т. 1—4.
Дельвиг. — Дельвиг А.А. Сочинения. Л., 1986.
Дельвиг. Пали. собр. стих. — Дельвиг А.А. Поли,
собр. стихотворений / Ред. и примеч. Б.В.Томашев-
ского; Встуи. ст. И.А.Виноградова, Б.В.Томашевско-
го. Л., 1934. (Б-ка поэта. Большая сер.).
Державин. — Державин Г.Р. Стихотворения. Л.,
1957. (Б-ка поэта. Большая сер. 2-е изд.).
Державин. Соч. — Державин Г.Р. Сочинения / С
объясн. нримеч. Я.Грота; Изд. Ими. Акад. наук.
СПб., 1864-1883. Т. 1-9.
Жихарев. Записки. — Жихарев С. 11. Записки сов¬
ременника; Дневник чиновника; Воспоминания ста-
рого театрала. Л., 1989. Т. 1—2.
ЖМВД. — Журнал Министерства внутренних дел.
СПб., 1829-1861.
ЖМНП. — Журнал Министерства народного просве¬
щения. СПб., 1834—1917.
Жуковский. — Жуковский В.А. Собр. соч.: В 4 т.
М.; Л., 1959-1960.
Забелин. Домашний быт. — Забелин И.Е. Домаш¬
ний быт русского народа в XVI и XVII столетиях. М.,
1872. Т. 1-2.
Забьишн. — Забыли и М.И. Русский народ, его обы¬
чаи, обряды, предания, суеверия и поэзия: В 4 ч. М.,
1880.
Звенья. — Звенья: Сб. материалов и документов по
истории литературы, искусству, общественной мысли
XIX в. М.: Л.. 1932-1951. [Т.]1-6, 8-9. [Т.]1 - 1832;
[т. ]2 - 1933; [т. ]3—4 - 1934; (т. ]5 - 1935; [т. ]6 - 1936;
[т. ]8 — 1950; [т. ]9 - 1951.
ПН. — Исторический вестник. СПб., 1880—1917.
И:т. ОЛЯ. — Известия АН СССР. Отд. лит. и яз. (С
1963. Сер. ЛИТ. и л.$.) М.. 1940—...
Иконологич. лексикон. — Лакомбде Презель О.
Иконологический лексикон, или Руководство к позна¬
нию живописного и резного художеств, медалей, эстам¬
пов и проч. с описанием, взятым из разных древних и
новых стихотворцев. 2-м тиснением. СПб.. 1786.
Иллюстр. энцшел. — Иллюстрированная энцикло¬
педия моды. Прага, 1988.
Прои-комическая позма. — И рои-комическая
поэма / Ред. и примеч. Б.В.Томашевского; Встуи. ст.
В.А.Десницкого. Л., 1933.
Каменская. Воспоминания. — Каменская М.Ф.
Воспоминания. М., 1991. (Забытая книга).
Карамзин. Дмитриев. Избр. стих. — Карам¬
зин Н.М., Дмитриев И.И. Избранные стихотворения.
Л.. 1953. (Б-ка поэта. Большая сер.).
Карамзин. Избр. статьи... — Карамзин II..М.
Избранные статьи и письма. М., 1982.
Карамзин. Соч. — Карамзин Н.М. Сочинения:
В 2 т. М., 1984.
Каратыгин. — Каратыгин II.А. Записки / Новое
изд. по рукописи под ред. Б.В.Казанского и др. Л.,
1928— 1930. 'Г. I —2. (11амятники лит. быта).
Керн. — Керн А.II. (Виноградская). Воспоминания
о Пушкине. М.. 1987.
Кирсанова. Костюм... — Кирсанова P.M. Костюм
в русской художественной культуре 18 — первой
половины 20 в.: (Опыт энцикл.). М., 1995.
Кирсанова. Разовая ксанд/тша... — Кирсанова P.M.
Розовая ксандрейка и драдсдамовый платок: Кос¬
тюм — вещь и образ в русской литературе XIX века.
М., 1989.
Козлов. — Козлов И.И. Стихотворения /
Вступ. ст., ред. и примеч. Е.Н.Купреяновой. Л., 1948.
(Б-ка поэта. Малая сер.).
Кошелев. — Кошелев А.И. Мои записки. М., 1991.
Крылов. — Крылов И.А. Поли. собр. соч. / Ред.
Д.Д.Благого. М.. 1946. Т.1-3.
Кюхельбекер. Дневник. — Кюхельбекер В.К.
Путешествие. Дневник. Статьи. Л.. 1979. (Лит.
памятники).
Кюхельбекер. Лирика. — Кюхельбекер В.К. Лири¬
ка и поэмы / Вступ. ст.. ред. н примеч. IO.II.Тыняно¬
ва. Л., 1939. Т. 1. (Б-ка поэта. Большая сер.).
ЛГ. — Литературная газета. СПб., 1830—1831.
Левшин. — Левшин В.А. Словарь поваренный,
приспешничий, кандиторский и дистиллаторский, со¬
держании') но азбучному порядку подробное н верное
наставление к приготовлению всякаго рода кушанья
из французской, немецкой, голландской, испанской и
английской поварни; ппрожиаго, десеертов, варений,
салатов, вод, эссенций, ратафий, ликеров; двоению
водок, и пр.; также к учреждению стола с планами
подач, услуги и проч. и с присовокуплением в особли¬
вых параграфах полной мещанской поварни и новой;
равным образом поварен австрийской, берлинской,
богемской, саксонской и руской. М., 1795—1797.
М.1-6.
Лермонтов. — Лермонтов М.К). Сочинения: В 6 т.
М.; Л.. 1954.
Летопись... — Летопись жизни и творчества
А.С.Пушкина. 1799—1826 /Сост. М.А.Цявловекий.
2-е изд., испр. и дои. Л., 1991.
Лит. листки. — Литературные листки, журнал
нравов и словесности, издаваемый Ф.В.Булгариным.
СПб., 1823-1824.
Лит. наел, декабристов. — Литературное
наследие декабристов. Л., 1975.
ЛИ. — Литературное наследство. М., 1931 — 1997.
Т.1-101.
Ломоносов. — Ломоносов М.В. Поли. собр. соч. М.;
Л.. 1950-1959. Т. 1-10.
Лотман. — Лотман К).М. Комментарий к роману
А.С.Пушкина «Евгений Онегин». Л., 1980.
К)|

Лотман. Беседы. — Лотман Ю.М. Беседы о рус¬
ской культуре: Быт и традиции русского дворянства
(XVIII - нач. XIX века). СПб., 1994.
Лотман. Пушкин. — Лотман Ю.М. Пушкин: Био¬
графия писателя... Л., 1981.
Лотман. Статьи. — Лотман Ю.М. Пушкин: Био¬
графия писателя. Статьи и заметки. 1960—1990. «Евге¬
ний Онегин»: Комментарий. СПб., 1995.
МБ. — Московский вестник. М., 1827—1830.
Ми/) llj/шкина. (Фамильные бумаги). — Фамиль¬
ные бумаги I lyiiiKHHbix Ганнибалов. Т. I: I Iyiiikiih С.Л.
п Пушкина 11.0. Письма к их дочери
О.С.Павлищевой. 1825-1835. СПб., 1993; Т.2:
Павлищева О.С. Письма к мужу и отцу. СПб., 1994.
Михайлова. «Собраны" пестрых г:шв>>. — Михай¬
лова Н.И. «Собранье пестрых глав»: О романе А.С.Пуш¬
кина «Евгений Онегин». М.. 1994.
Мнемозина. — Мнемозина: Собрание сочинений в
стихах и п|)ше, издаваемая кн. В. Одоевским и В. Кю¬
хельбекером. М., 1824—1825. М. 1—4.
Модзалевский. БП. — Модзалевский Б.Л. Библио¬
тека А.С.Пушкина: (Библиогр. описание). СПб.,
1910. Тоже: Репринт, изд. М., 1988 + Прилож. к
репринт, изд. / Авт. гг. и примеч. Л.С.Сидяков.
Моск. вед. — Московские ведомости. М.,
1756-1917.
МТ. — Московский телеграф. М.. 1825—1834.
Набоков. — Eugene Onegin / A novel in vers by A. Push¬
kin; Translated from the Russian, with Commentary by
V. Nabokov: In 4 vol. New-York, 1904.
Набоков. Комментарий. — Набоков В.В. Коммен¬
тарий к роману A.C.J lyniKitiia «Евгений Онегин».
СПб., 1998.
Некрасов. — Некрасов II.А. Поли. собр. соч. и
писем. М., 1948-1953. Т. 1-12.
Q4. — Остафьевский архив князей Вяземских / Под
ред. и с примеч. В.И.Сайтова: Пзд. гр. С.Д.Шереме¬
тева. СПб., 1899-1913. Т.1-5.
Ободовская. Дементьев. — Ободовская 11.М..
Дементьев М.А. Вокруг Пушкина. М., 1975.
ОЗ.	— Отечественные записки. СПб., 1820—1830.
Письма Карамзина. — Карамзин Н.М. Письма к
И. 11.Дмитриеву. СПб., 180(5.
Полярная звезда... на... год. — Полярная звезда:
Карманная книжка для любительниц и любителей
словесности на 1823 11824. 1825] год, изданная
А. Бестужевым. СПб.. 1823—1824.
Поэтическая фразеология. — Поэтическая фра¬
зеология Пушкина. М., 1969.
Поэты 1820— 1830-х годов. — Поэты 1820—
1830-х годов. 2-е изд. Л., 1972. Т. 1—2. (Б-ка поэта.
Большая сер.).
Правила светского обхождения. — 11равила свет¬
ского обхождения о вежливости: Полная карманная
книжка, содержащая правила, наставления, приме¬
нения и примеры, как представить себя в общество и
как обращаться в нем / Пер. с (pp., со 2-го изд., исир.
и умнож. А... Г... М., 1829.
Пушкин. Временник. — Пушкин: Временник
Пушкинской комиссии. М.; Л., 1936—1941. [Т.]1—6.
Пушкин. Евгений Онегин. 1980. — Пушкин А.С.
Евгений Онегин: Роман в стихах. Горький, 1989.
Пушкин. Нссл. — Пушкин: Исследования и
материалы. М.; Л, 1956—1995. Т. 1 — 15. Т.1 — 1956;
т.2 - 1958: т.З - 1960; т.4 - 1962; т.5 - 1967;
т.6 - 1969; т.7 - 1974; т.8 - 1978; т.9 - 1979;
т. 10- 1982; т. 11 - 1983; т. 12-1980; т. 13- 1989;
т. 14 - 1991; т. 15 - 1995.
Пушкин. Письма. — Пушкин А.С. Письма / Под ред.
и с примеч. Л.Б.Модзалевского. М.; Л., 1926—1928.
Т.1—2.; Под ред. и с примеч. Л.Б. Модзалевского.
М.; Л., 1935. Т.З. Тоже: Репринт, изд. М., 1982. Т. 1—3.
Пушкин в воен. совр. — А.С.Пушкин в воспомина¬
ниях современников: В 2 т. М.. 1985.
Пушкин и его совр. — I Imiikiiii и его современники:
Материалы и исследования. СПб., 1904—1930. Т.1 — 10.
Вып. 1—39. Т. I. вып. 1—4— 1903—1906; т.2, выи.5—8 —
1907-1908; т.З, вып.9-12 - 1909-1910; т.4,
выи. 13—16 — 1910—1913; т.5, вып. 17—20 — 1913—
1914; т.6. вып.21—24 — 1915—1916; т.7, вып.25—
28- 1916—1917; т.8, вып.29—30 — 1918; т.9,
в	.31-32 - 1927; т.9, вып.33-36 - 1922-1923; г. 10,
вып.37—39 — 1928-1930.
Пушкин В. — Пушкин В.Л. Стихотворения; Проза;
Письма. М., 1989.
Пущин. Записки. — Пущин 11.11. Записки о Пуш¬
кине; Письма. М., 1988.
Пыляев. Старое житье. — Пыляев М.И. Старое
житье: Очерки и рассказы. СПб., 1897.
РА. - Русский архив. М., 1863-1917.
Равнин. Педагогика... — Равкин З.И. Педагогика
Царекосслы*кого лицея пушкинской поры: 1811 — 1817.
М., 1993.
Радищев. — Радищев А.Н. Поли. собр. соч. М.: Л.,
1938. Т. 1-2.
Рассказы бабушки. — Янькова Е.П. Рассказы ба¬
бушки: Пз воспоминаний пяти поколений / Записан¬
ные и собранные ее внуком Д.Благово. М., 1989.
РБС. — Русский биографический словарь / Изд. под
наблюдением председателя РИО А.А.Половцева.
СПб.; М., 1896-1918. Т. 1-25.
РЛ. — Русская литература. Л., 1958—...
PC. — Русская старина. СПб., 1870—1918.
Т. 1-176.
Рукою Пушкина. — Рукою Пушкина: Несобранные
н неопубликованные тексты / Подгот. к неч. н ком-
мент. М.А.Павловского, Л.Б.Модзалевского, Т.Г.Зин¬
гер. М., 1935. (Труды Пушкинской комиссии

ИРЛИ (ИД) АН СССР. К 100-летию со дня гибели
Пушкина).
Русские писатели. — Русские писатели 1800—
1017: Биогр. словарь. М., 1989—... Т.1—4. (Русские
писатели XI—XX вв. Сер. биогр. словарей).
Русские повести. — Русские повести XIX века
20-х—30-х годов. М.; Л., 1950. Т. 1-2.
Русский литературный анекдот. — Русский ли¬
тературный анекдот конца XVIII — первой половины
XIX в. М., 1990.
Руссо. — Руссо Ж.-Ж. Избранные соч. М., 1961.
Т. 1-3.
Рылеев. — Рылеев К.Ф. Поли. собр. соч. / Ред.,
вступ. ст. и коммент. А.Г.Цейтлина. М.; Л., 1934.
(Рус. лит. / Под общ. ред. Л.Б.Каменева).
Свербеев. — Свербеев Д.Н. Записки. М., 1899. Т.1—2.
Сев. пч. — Северная пчела. СПб.. 1825—1864.
Сев. цветы на... год. — Северные цветы, на 1825
год, собранные бароном Дельвигом / Изд. Иваном
Слениным. СПб., 1824; То же на 1826 год... СПб.,
1826; Северные цветы на 1827 год / Изд. бароном
Дельвигом. СПб., 1827; Северные цветы на 1828 год.
(1116.. 1827; То же на 1829 год. СПб., 1828: То же на
1830 год. СПб., 1829: То же на 1831 год. СПб., 1830;
То же на 1832 год. СПб., 1831.
Селиванов. Предания. — Селиванов Н.В. Предания
и воспоминания. СИ 16., 1881.
Славян, мифология. — Славянская мифология:
Энцикл. словарь. М., 1995.
Слов. Акад. Рн'сийской. — Словарь Академии Россий¬
ской. СПб.. 1789-1794. 4.1-6.
Слов, языка Пушкина. — Словарь языка Пушкина:
В 4 т. М., 1956-1959.
Смирнова-Рэссет Дневник. — Смирнова-Россет А.О.
Дневник; Воспоминания. М., 1989. (Лит. памятники).
СО. — Сын отечества. СПб., 1812—1852 (с пере¬
рывами).
Соллогуб. — Соллогуб В.А. Повести. Воспомина¬
ния. Л., 1988.
Соревнователь. — Соревнователь просвещения н
благотворения. (Труды Вольного о-ва любителей
|юесийекой словесности). СПб., 1818—1825.
СПб. вед. — Санкт-Петербургские ведомости. СПб.,
1718-1917.
Справочники по истории. — Справочники по
истории дореволюционной России: Библиогр. указ.
2-е изд. М., 1978.
Суперанская. Имя... — Супераиская А.В. Имя
через века и страны. М., 1990.
Сухомлинов. История... — Сухомлинов М.И.
История Российской Академии. СПб., 1874—1888.
Вып. 1—8.
Thpxoe. — Пушкин А.С. Евгений Онегин / Вступ.
ст. и коммент. А.Е.Тархова. М., 1980. (Школьная
б-ка).
Тойбип. Пушкин. — Тойбин П.М. Пушкин и
философско-историческая мысль в России на рубеже
1820—1830-х годов. Воронеж, 1980.
Томашевский. Пушкин. — Томашевекий Б.В.
Пушкин. М.; Л., 1956-1961. Кн. 1-2.
Туманекий. — Туманекий В.П. Стихотворения и
письма. CI16., 1912.
Тютчев. — Тютчев Ф.И. Поли. собр. стихотворе¬
ний. Л., 1957. (Б-ка поэта. Большая сер. 2-е изд.).
Филимонов. — Филимонов B.C. «Я не в Аркадии —
в Москве рожден...»: Поэмы. Стихотворения.
Переводы. М., 1988.
Черейский. — Черейский Л.А. Пушкин и его окру¬
жение. 2-е изд., доп. и иерераб. Л., 1989.
Чтение в Беседе. — Чтение в Беседе любителей
русского слова. 016., 1811 — 1816.
Шаховской. — Шаховской А.А. Комедии; Стихо¬
творения. Л., 1961. (Б-ка поэта. Большая сер.).
Энцикл. лексикон. — Энциклопедический лексикон.
СПб.: Тип. А.Плюшара, 1835—1839. Т.1—16.
Энцикл. словарь. (Брокгауз). — Энциклопедиче¬
ский словарь/ Изд. В.А.Брокгауз, И.А.Ефрон. СПб.,
1890-1907. Т. 1-82; 1-4 (доп. тома).
Эпиграмма и сатира. — Эпиграмма и сатира: Пз
истории литературной борьбы 19 века. М.; Л., 1931 —
1932. Т. 1-2.
Этимологич. слов. — Фасмер М.Р. Этимологичес¬
кий словарь. СПб., 1996. Т. 1—4.
Языков. — Языков Н.М. Собр. стихотворений /
Вступ. ст.. ред. и примеч. М.К.Азадовского. Л., 1948.
(Б-ка поэта. Большая сер.).
Языковский архив. — Языков Н.М. Письма к
родным за дерптекий период его жизни ( 1822—
1829) / Изд. Отд. рус. яз. и словесности Ими.
Акад. наук. СПб., 1913. (Языковский архив.
Вып. 1).
Яновский. Словотолкователь. — Яновский Н.М.
Новый словотолкователь. расположенный по алфа¬
виту... СПб., 1803-1806. 4.1-3.
18 I

АББРЕВИАТУРЫ УЧРЕЖДЕНИЙ, ОРГАНИЗАЦИЙ И ОБЩЕСТВ
ВМИ — Всероссийский музей А.С.Пушкина.
ГИМ — Государственный историческиii музей.
ГЛМ — Государственный литературный музей.
ГМП — Государственный музей А.С.Пушкина.
ГПИБ — Государственная публичная историческая
библиотека.
ГРМ — Государственный Русский музей.
ГТГ — I (к-ударственная Третьяковская галерея.
ИРЛИ (ИД) — Институт русской литературы
(11ушкинский Дом).
ОНИ ГИМ — Отдел письменных источников
Государственного исторического музея.
ОР — Отдел рукописей.
РАН — Российская академия наук.
РГАДА — Российский государственный архив
древних актов.
РГАЛИ — Российский государственный архив
литературы и искусства.
РГБ — Российская государственная библиотека.
1*110 — Импсраторсксх; 1*усское историческое общество.
PIIБ — Российская национальная библиотека.
РО — Рукописный отдел.
ЦГА ВМФ — Центральный государственный архив
Военно-морского флота.
ЦГИАМ — Центральный государственный
исторический архив Москвы.

ЛАВКИ
ЛАВКИ
Мелькают мимо бутки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари...
(7, XXXVIII, 6-7)
Возок Лариных, миновав петербургскую заставу
и ямские слободы, въезжает в самую оживленную
часть города - на Тверскую улицу, идущую к Охотному
ряду и Кремлю. На этой улице находились многочис¬
ленные торговые заведения. В приведенной ст|ю<|)е по¬
эт упоминает и лавки, и магазины моды.
Лавок, лавочек было множество. К 1825 г. по Моск¬
ве их насчитывалось около 700. Они располагались
в наемных помещениях - во флигелях богатых город¬
ских усадеб, в нижних, иногда полуподвальных этажах
небольших особняков, часто ютились около монасты¬
рей и церковных приходов. Торговали всем - и съест¬
ными припасами, и другими товарами, необходимыми
в повседневном быту москвичей.
В «Очерках московской жизни» П.Ф.Вистенгофа,
сокурсника М.К).Лермонтова по Московскому универси¬
тету, встречаются такие картины утренней жизни на Твер¬
ской: «...овощной купец отворяет лавку и выставляет в две¬
рях качки с морковью и репой... В вехчемь часов отворяются
магазины, выносятся дверные огромные вывески...»
(Очерки московской жизни: Сборник. М., 1002. С. 101).
Более солидная торговля велась в Гостином дворе, на
Красной площади, на Ильинке и прилегающих улицах,
«рядах»... Но и торговля на Тверской с годами приобретала
все больший размах, и к середине 1840-х гг., как свиде¬
тельствуют сов|х*менники, улица почти вся была застроена
лавками, магазинами, гостиницами.
II. С. Нечаева
ЛАВРЫ
Лавр - вечнозеленое южное дерево. Пушкин упоми¬
нает его там, где речь идет о южном пейзаже. В письме
к А.А.Дельвигу, рассказывая о впечатлениях во время
путешествия по Крыму в 1820 г., он писал: «Корабль
плыл перед горами, покрытыми тополами, виногра¬
дом, лаврами и кипарисами...» (Т.13. С.10). В стихо¬
творении 1827 г. так описана Италия:
Кто знает край, где небо блещет
Неизъяснимой синевой,
Где море теплою волной
Вокруг развалин тихо плещет;
Где вечный лавр и кипарис
На воле гордо разраслись...
(Т.З. С.96)
В трагедии «Каменный гость» (1830) так представ¬
лена картина испанской ночи:
...Как небо тихо;
Недвижим теплый воздух — ночь лимоном
И лавром пахнет, яркая луна
Блестит на синеве густой и темной...
(Т.7. С. 148)
Юлий Цсларь. Скульптурная голова в лавровом венке.
Ок. 1780. Гравюра
Но лавр - лавровый венок, лавровая ветвь - еще
и символ. «Лавр вообще приемлется знаком победы.
Лавровая ветвь в руке значит одоление, завоевание,
торжество. Лавровый венец на главе поставляется на¬
градою за храбрость, мужественные подвиги, добро¬
детель и бессмертие. Аполлон, увенчанный лавровою
ветвью, Государи и ученые люди, прославившиеся
своими трудами, представляются в лавровых венцах»
(Избранные емблемы и символы на Российском, Ла¬
тинском, Французском, Немецком, и Английском
языках объясненные, прежде в Амстердаме, а потом
во граде Св. Петра 1788 года, с приумножением из¬
данные;. Статским Советником Нестором Максимови¬
чем-Амбодиком. СПб., 1811. С. XLVIII. Те) же: Эмбле¬
мы и символы. М., 1005. С.53).
Существующая еч> времен античности традиция вен¬
чать императоров, героев, поэтов лавровыми венками
была и в пушкинскую эпоху - об этом свидетельствуют
произведения изобразительного искуечтва, скульптур¬
ные портреты, литература, письма, дневники и мему¬
ары еч)временнике)в. Так, напр., на медали, выбитой
в честь открытия Лицея в 1811 г., - профиль Алексан¬
дра I в лавровом венке. На сатирическом лиете «Время,
МП

л
.’I Л IS 1М>1
показывающее Наполеону все его злодеяния в мире»
(СПб., 1813) ангел славы разрывает над головой
французского императора лавровый венок.
В 1815 г. на следующий день после триумфальной
премьеры на петербургской сцене комедии А.А.II1а-
ховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды» ее сочи¬
нителя увенчали лавровым венком. 28 ноября 1815 г.
Пушкин записал в своем лицейском дневнике:
«Ш<ишк>ов и г-жа Б<уни>на увенчали недавно
кн<язя> Шаховского лавровым венком, на этот случай
сочинили очень (хтроумную ниэсу под названьем Вен¬
чаныг Шутовского» (Т. 12. С.295). Автором «пиэсы»
был Д. В.Дашков. Один из ее куплетов:
«Я князь, поэт, директор, воин;
Везде велик!
Венца лаврового достоин
Мой тучный лик.
Венчая, пойте всей толпой:
Хвала, хвала тебе, о Шутовской!
Тебе, Герой!
Тебе, Герой!..»
(«Арзамас». Кн. I. С!.241)
23 марта 1823 г. И.-II.Эккерман сделал такую за¬
пись: «Сегодня в театре в честь выздоровления Гете да¬
вали его “Тассо”... Бюст Гете иод громкие одобрения
растроганной публики был увенчан лавровым венком»
(Эккерман И. -II. Разговоры с Гете в последние годы
его жизни. М., 1981. С.455).
В «Евгении Онегине» Пушкин с иронией пишет
о своем грядущем бессмертии н славе:
Быть может (лестная надежда!)
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет,
11 молвит: то-то был Поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных Аонид,
О	ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья;
Чья благосклонная рука
11отреплет лавры старика!
(2, XL, 5-14)
<11отреилем старика» — выражение лицейского препо¬
давателя А.И.Галича; речь шла о чтении произведения
классического автора. В 1823 г. лицейский друг 11ушки-
на В.К.Кюхельбекер записал в своем дневнике: «При¬
мусь опять за Гомера: пора, — как говаривал Галич, —
потрепать старика» (Кюхельбекер. Дневник. С.94).
Сохранилось два автопортрета Пушкина, где он
изображает свой скульптурный бюст в лавровом вен¬
ке: один из них — в черновиках поэмы «'Разит»
(1829—1830), другой на листе, наклеенном в аль¬
бом с рисунками Сен-При (1835—1836). Первый
рисунок — зачеркнут, второй носит явно шаржиро¬
ванный характер.
Шаржированный автопортрет к виде скульптурного бюста в лавровом
венке. Рис. А.С.Пушкина. 1835—1836 (?) гг. Чернила
В 1828 г. В.С.Филимонов подарил Пушкину издание
своей поэмы «Дурацкий колпак» (СПб., 1828). На ли¬
сте после титула первой части он написал:
А.С.Пушкину.
Вы в мире славою гремите;
Поэт! В лавровом вы венке.
Певцу, безвестному, простите:
Я к вам являюсь — в колпаке.
C.-II. б.
Марта 22
1828
(Цит. но: Модзалевский. />//. ЛЬ 405. С. 110)
Познакомившись с Пушкиным в декабре 182!) г.. ан¬
глийский путешественник Томас Рейке так писал о рус¬
ском поэте в одном из писем: «Его слава установлена
и не имеет соперников, никто не пытается оспаривать
лавры на его челе» (цит. но: ЛН. Т.91: Алексеев М.П.
Русско-английские литературные связи (XVIII век —
первая половина XIX века). С.586).
В июле 1830 г. В.Л.Пушкин в послании «А.С.Пуш¬
кину», написанному но случаю его предстоящей же¬
нитьбы на II.II.Гончаровой, желал племяннику счас¬
тья и дальнейшей литературной славы:
[12]

л
ЛАКЕИ
Блаженствуй, но в часы свободы, вдохновенья
Беседуй с музами, пиши стихотворенья,
Словесность русскую, язык обогащай
И вечно с миртами ты лавры съединяй.
Ср. ироническое замечание Пушкина к письме
к H.H.I Iушки ной от 6 ноября 1833 г. о брате JI.С. Пуш¬
кине: «Мне сдается, что мы без европейской войны не
обойдемся... Тогда Лев Сергеич поедет опять пожи¬
нать, как говорит у нас заседатель, лавры и мирты»
(Т. 15. С.93).
После трагической гибели Пушкина Лермонтов пи¬
сал в стихотворении «Смерть поэта»:
И, прежний сняв венок, — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него...
//. //. Михайлова
ЛАДЬЯ - гм : ШАХМАТНАЯ IOCKA.
ЛАКЫ1
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят...
(1. XXII. 3-4)
Пошла — и что ж? Медведь за ней!
Она, взглянуть назад не смея,
11оспешный ускоряет шаг;
Но от косматого лакея
Не может убежать никак...
(5. XII. 14: XIII. 1-4)
Согласно толкованию В. И. Даля, лакей — заимствонан-
ное из французского языка слово, — комнатный слуга,
служитель, прислужник, «человек». Этимологические
корни слона, восходящие к немецкому — паразит, выса-
сывакшщй чужие соки (применялось к растениям-пара¬
зитам), оказались утраченными. Тем более неприменимо
к лакеям пушкинского романа переносное значение это¬
го слона (по словарю В.II.Даля) — подлые угодники.
Однако в ст|юфе первой главы и и сне Татьяны в кон¬
тексте (юманных реалий и сюжетных движений слово
«лакей» приобретает дополнительные смыслы. Так, «ус¬
талые лакеи / На шубах у подъезда спят»; они удалены
от театрального действа обозначением места («на шу¬
бах» — сторожат верхнее платье господ, присутствую¬
щих в театре; «у подъезда» — внетеатральное, за преде¬
лами театра пространство) и действия («спят» — ср.:
«безмолвно буду я зевать» — 1, XIX, 13; «где Талия ти¬
хонько дремлет» — 7, L, 5).
11р|1нцип внешне подобного действия организовыва¬
ет бытовое пространство вне театра: «лакеи спят» —
«Талия дремлет*.
Включенность слова «лакеи» в театральное действо
на сюжетно-композиционном уровне в первой главе
придает конкретному слову и связанному с ним не ме¬
нее конкретному действию (спят) н месту (на шубах
у подъезда) значение опорных слов и вызывает в шестой
главе неожиданные ассоциации на уровне жанровом.
«Большой, взъерошенный медведь» — <|юльклорно-
мпфологнчеекпй образ сна Татьяны со всеми придан¬
ными ему народной устно-поэтической традицией доб¬
рыми и страшными качествами является одновременно
и «косматым лакеем» Татьяны.
Возникающие семантические пары: «лакеи спят» —
«Татьяна спит», «спят на шубах» — явление из сугро¬
ба «большого взъерошенного медведя», «косматого
лакея», ожившей «шубы», спят «у подъезда» — мед¬
ведь является из сугроба у «дрожащего, гибельного
мостка», на границе мира людей и леса, населенного
фольклорными и романтическими персонажами,
суть масками, — выстраивают театрализованную
(ряженую, масочную) действительность в ткани ро¬
манного повествования.
«Косматый лакей» — слуга Татьяны и одновременно
слуга Онегина, кум хозяина «шалаша убогого», демона-
разбойника — функционально не выходит за рамки се-
«Матрос п Лакей». 1817. Литографии, акварель
[13]

л
ЛАМПАДА
мантики слова «лакей», то есть принадлежит одновре¬
менно и романной структуре, и театральному миру
«Евгения Онегина», в конечном счете универсализму
пушкинского создания.
Еще одно появление слуги — француза Гильо («mon¬
sieur Guillot») принципиально важно и романе (6.
XXV. 2). Онегин поручает ему роль секунданта: «Слуге
велит приготовляться / С! ним вместе ехать и с собой /
Взять также ящик боевой» (6, XXV, 6—8), «Он слуге
велит / Лепажа™ стволы роковые / Нести за ним» (6,
XXV, 1 1 — 13), «Мой секундант?..» / «Вот он: мой друг,
monsieur Guillot» (6. XXVII, 1—2), тем самым слуга,
которому «велят», становится на время равным, имею¬
щим право вступать «в важный договор». Трагическая
реальность дуэли размыкается, впускает в себя фарсо¬
вого героя.
Здесь следует вспомнить традиционное для русской
литературы обращение к слугам в посланиях (см.:
Фонвизин Д. И. Послание к слугам моим Шумилову,
Ваньке и Петрушке; Воейков А. Ф. Послание к моему
старосте: также предшествующую им литературную
традицию западноевропейских посланий: Пон Л. По¬
слание к Арбетноту; Буало II. Послание к моему са¬
довнику; стихотворные послания Вольтера).
Послания Фонвизина и Воейкова пародируют тра¬
дицию дидактического обращения к слугам. Герои
комедийного плана оказываются судьями порочного
мира, философские размышления автора о смысле
бытия переводятся на смеховой уровень. Так, появ¬
ление в сцене дуэли нанятого слуги, лакея-секундан-
та снижает высокую трагедийность поединка Лен¬
ского и Онегина.
Одновременно участие слуги, лакея в дуэли в качест¬
ве секунданта сообщает реалистическому роману до¬
полнительный жизнеподобный смысл (см.: письмо
А.С. Пушкина Даршиаку от 27 января 1837 об услови¬
ях дуэли с Дантесом: «...я заранее его принимаю, будь
14) хотя бы его ливрейный лакей» — Т. 16. С.225; пер.:
С.410). Ситуация шестой главы «Евгения Онегина»
проигрывается I [ушкиным как возможный вариант
собственной жизни.
М. Ф. Кли.центьева
ЛАМПАДА — «греч. светильник; сосуд на цепочках
с деревянным маслом, подвешиваемый пред образами»
(Слов. Акад. Российской. Ч.З. Стб.1137); «ц.-слав.
ламъпаЗа. Из ср.-греч. Хацтба от Xa|im<;,d5o<;>
(Эпиинологич. слов. Т.2. С.455). В творчестве Пуш¬
кина встречается 37 раз в двух основных значениях
(Слов, языки Пушкина. Т.2. С.450). В первом зна¬
чении — светильник перед образами — 8 раз. Во вто¬
ром значении — поэтическое название лампы, любого
светильника в различных метафорических воплоще¬
ниях — 29 раз.
«Светильник», «светило», «лампа», «лампада» п пр. —
синонимический ряд, сложившийся в русской поэзии
конца XVIII — начала XIX в. п порождаемый поняти¬
ем «свет» — одним из самых важных в системе симво¬
лов древней мифологии п христианской религии:
«Свет, по учению Христа, имеет особое символичес¬
кое значение. Название света, просвещающего мир
своим учением, усвояется самому основателю Хрис¬
тианства <...> Пламя светильника, возжигаемого
при богослужении, по толкованию древних христи¬
анских писателей, означает, что сердца молящихся
пламенеют любовью к Богу. Вообще обилие света
лампад при богослужении знаменует духовную
радость» (Христианство: Энцикл. словарь: В 2 т.
М., 1993. Т.2. С. 12). Свет, являясь членом антиномии
«свет — тьма», через свою символическую и смысло¬
вую наполненность участвует в магистральных рели-
гиозно-мифологичеекпх и философских оппозициях
«жизнь — смерть», «счастье — несчастье», «разум —
невежество» и т.п. Все эти парадигмы были широко
разработаны в литературе указанного периода. Рас¬
пространенные образы светильника жизни, ума,
просвещенья возникают у раннего Пушкина как при¬
вычный поэтический штамп: «И погасающий све¬
тильник юных дней / Ничтожества спокойный мрак
осветит» (Т.1. С.21(5); <11ускай ума светильник / По¬
гаснет ныне в нас» (Т.1. С. I 19) н т.н.
Стать же традиционно и обращение к слову «лампа¬
да»: «О сои, хранитель добрый мой! <...> Приди, задуй
мою лампаду» ('Г. I. С.212); «Огни погасли... и ночную /
Лампаду зажигает Лель» (Т.4. С.9). «Принятый Пуш¬
киным стиль карамзинской школы характеризовался,
с одной стороны, господством условных перифраз н от¬
влеченных описательно-метафорических выражений, —
с другой сто|м)ны, устойчивостью признанных фразеоло¬
гических типов п их смысловой ограниченностью.
Формы фразеологических связей слова здесь предопре¬
делены. Нити мета(|юр тянутся н пе|>есекаются по за¬
данным направлениям» (Виноградов В.В. Стиль Пуш¬
кина. М., 1941. С.132). Но уже в петербургский период
Пушкин начинает гораздо свободнее «играть» привыч¬
ными перифразами: «Для нас, союзники младые, / На¬
дежды лампа зажжена» ('Г.2. С.95). Обиходное «ламна»
п высокое «лампада» свободно меняются местами (ср.
у Батюшкова: «И вера щюлила спасительный елей /
В лампаду чистую надежды» (К’ другу, 1815).
В начале 1820-х гг. Пушкин формул и руст свое отно¬
шение к стилю карамзинистов: «Но что сказать об на¬
ших писателях, которые, почитая за низость изъяснить
просто вещи самые обыкновенные, думают оживить
детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами?
<...> Точность и краткость — вот первые достоинства
прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестя¬
щие выражения ни к чему ие служат. Стихи дело дру¬
|14|

л
гое...» (Т.П. С.18, I!)). В стихотворных посланиях
к членам общества «Зеленая лампа» Пушкин использу¬
ет поэтизм «лампада»: «Горишь ли ты, лампада наша, /
Подруга бдений п пирон?» ('Г.2. С.2(54). В письмах
к ним. даже разворачивая метафору, он придержива¬
ется бытовой «лампы»: «Зеленая Лампа нагорела — ка¬
жется гаснет — а жаль — масло есть (т.е. шампанское
нашего друга)» (Т.13. С. 11). В прозе; 30-х годов 11уш
кип строго «разводит» значения «лампы» и «лампады»:
«11(“|>ем кивотом... теплилась золотая лампада», «увидел
слугу, спящего под лампой...» (Т.8. С.239).
I	1(> II В ПОЭЗИИ I IYIIIKHII стремится К обновлению (ТС‘р-
шейся метафоры, к наполнению ее более сложным,
многогранным содержанием: «Стихи дело другое
(впрочем и в них не1 мешало бы нашим поэтам иметь
сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обык¬
новеннее водится» (Т. I 1. С. 19). Поэтизм «лампада»
у зрелого I IyiiiKinia не'сег в себе* сложную «сумму идей»
и служит созданию развернутого глубокого образа.
В «Подражаниях Корану» он использует классическое
уподобление небеччюго светила лампаде для вое-произ-
ведения древнего религиозно-мие|юлогического вос-
приятия мира: «Зажег ты солнце во вселенной, / Да
светит не'бу и земле, / Как лен, елеем напоенный, /
В лампадном светит хрустале» (Т.2. С.355). Образ очи¬
щает символ света от поздних фразеологических наслое-
ний, выявляя его древний и всеобм'млющпп смысл: «Да
притечем и мы ко свету, / 11 да падет г очей туман» —
Т.2. С.355) (см.: Поэтическая фражаю/ия. С.72; Ни-
ноградов Н.Н. Язык Пушкина. М.; Л., 1935. С. 129).
В «Вакхической песне» стершаяся метафора воз-
рождается с помощью контекста. Лампада, бледнею¬
щая перед восходом зари — это и светильник, учту па-
Лампа. Иллюстрация н книге: Не большой подарок ;ия наставления
и забавы моим детям. СПб., 182!). Гравюра, акварель
ЛАМПАДА
ющий свету солнца, и ночные светила, излучающие
отражечшый свет. Одно из классических толкований
символа лунного сияния содержится в девизе «Через
солнечное освещение» («Ех luniine solis»). Эмблема,
несущая изображение солнца, луны н звезд, рисунком
и дечшзом выражает ту же идею отраженного (не ис¬
тинного) света: «Получаемое возвращаю» («Quod
capio, reeldo») (см.: Эмблемы и символы. М., 1995.
С. I И). № 178; С.272. № 802). Мерцающая и тлею¬
щая перед солнцем ума ложная мудрость, таким обра¬
зом, уподобляется вторичному, отраженному, неис¬
тинному знанию, бледнеющему перед бессмертным
солнцем разу ма и истины.
В «Бориеч* Годунове» лампада, горящая в келье Пи¬
мена, — это и собственно лампада в келье монаха,
п светильник, при котором работает летописец, и сим¬
вол неугасающего света истины:
Засветит он, как я, свою лампаду —
II, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет, —
и знак неусыпного труда:
...А веч* перед лампадой
Старик сидит, да пишет — и дремотой
Знать во всю ночь он не смыкал очей, —
труда, оканчивающегося не* просто с утренней зарей
(«Но близок день, лампада догорает — / Еще одно, по-
следнеч* сказанье»), по почти вмечте с самой жизнью:
«А мне нора, пора уж отдохнуть / 11 погасить лампа¬
ду...» (Т.7. С.17, 18, 23).
Иногда наименование бытового светильника (лам¬
пы) лампадой обусловлено общим строем текста или
эпизода. Во вступлении к «Медному всаднику» строка
«пишу, читаю без лампады» (Т.5. С. 136) сочетается
с торжественным, гимническим смыслом всего вступ¬
ления. I? «Евгении Онегине» Татьяна видит в кабинете
героя «стол с померкшею лампадой» — здесь высокий
поэтизм подчеркивает возвышенное, умиленное состо¬
яние девушки, которой «все здечъ кажется бесценным»
(7. XIX, 6, 3).
Второе* упоминание лампады в «Евгении Онегине»
связано е* образом Ленского:
Ои рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
II Ночь, и Звезды, и Луну,
Луну, небесную лампаду...
(2. XXII, 6-9)
Традиция именования луны «ночной лампадой»,
«лампадой ночи», «небесной лампадой» восходит к по¬
эзии XVIII в., где образный ассоциативный ряд по¬
рождался христианской мифологией: «О коль пресвет-
лая лампада /Тобою, Боже, возжжена» (Ломоносов М. Н.
Утреннее размышление о Божием величестве // Ло¬
моносов. Т.8. С.1 18). У поэтов следующего поколе¬
ния образная доминанта смещается в сторону мифо¬
[15]

ЛАНДЫШ
л
логии античной: «И, среди небес, лампаду / Бледна
Цинтия зажгла» (Милонов М. В. Ночь на могиле дру¬
га; см.: Поэтическая фразеология. С.56—57). 15 элеги¬
ческой поэзии пушкинской поры перифраза «небес¬
ная лампада» и родственные ей перифрастические
обозначения луны превратились в один из наиболее
избитых штампов: «...в ланках Музы Русской /Луной
торгуют на подхват» (Вяземский II.A. Русская луна,
1828). Черновые варианты XXII строфы говорят
о	стремлении Пушкина отобрать наиболее типичный
оборот элегической фразеологии: «Луну, любовников
отраду», «11ебес блестящую лампаду», «Небес унылую
лампаду», «Небес бродящую лампаду» (Т.6. С.286).
В строфах X и XXII Пушкин выстраивает «характе¬
ристику поэзии Ленского, целиком относимую к по¬
этической практике романтиков» шкалы Жуковского,
«дает иронический, нолународийный каталог стилис¬
тических ходов, тем и семантических формул» (Гу¬
ковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического
стиля. М., 1957. С.226. См. также: Поэтическая
ф/шзеология. С.70—71).
Образу поэта Ленского противопоставлен образ ав-
тора-поэта, который с улыбкой вспоминает о «грехах»
элегической молодости («Которой посвящали мы /
Прогулки средь вечерней тьмы...» и завершает строфу
трезвым житейским замечанием: «Но нынче видим
только в ней / Замену тусклых фонарей» (2, XXII,
10—11.13—14). Таким образом, в XXII строфе прямо
н опосредованно создается характеристика двух поэти¬
ческих направлений, а сама строфа становится одним
из звеньев литературной полемики.
Лит.: 77шашовский П.Н. Вопросы языка в творчеств*; Пушкина //
Пушнин. Иссл. Т. I. С. 126-184.
П.А. Колосова
ЛАНДЫШ
«Цвела как ландыш потаенный» (2, XXI, 12), — го¬
ворит Пушкин, знакомя читателя с Ольгой Лариной.
К).М.Лотман в комментарии XX—XXII <троф второй
главы указывает на то, что в этом сравнении дает о себе
знать язык штампов русской [юмантико-идиллической
поэзии 1810—1820-х гг.
Ландыш — один пз первых цветов весны. Он появ¬
ляется тогда, когда природа еще только просыпается
и возрождается к жизни. Именно поэтому, напр.,
у древних германцев ландыш считается священным
цветком богини весны Оетары. «В честь ее [богини. —
Е.С. 1 на Пасху... зажигались костры и устраивались
празднества, на которых все молодые девушки и пар¬
ни украшали себя цветами ландыша, как цветами
любви и счастья. Праздник этот продолжался пока
держались ландыши, а затем, когда цветы увядали,
их бросали в костры и жгли как приятную богине Ос-
таре жертву» (Золотницкий Н.Ф. Цветы в легендах
и преданиях. М., 1991. С.63).
С исчезновением язычества богиню Остару замени¬
ла в народном сознании Пресвятая Дева: «...н теперь
существует поверье, что в светлые лунные ночи, ког¬
да вся земля объята глубоким сном. Царица Небес¬
ная. окруженная венцом из блестящих, как серебро,
ландышей, появляется иногда тем из счастливых
смертных, которым готовит какую-нибудь нечаянную
радость...» ('Гам же. С.66).
Как и в Германии, в Англии с цветком ландыша свя¬
зано много легенд н преданий. Наиболее интересное из
них — о бое святого Леонардо со страшным драконом:
«Борьба эта обошлась св. Леонардо не да|юм: его руки
и тело были жестоко изранены клыками и когтями дра¬
кона, н на местах борьбы можно было видеть следы ис¬
текшей из его ран крови. Но Господь отметил эти пят¬
на пролитой святителем крови и освятил их, вырастив
на их месте цветы непорочности и святости — ланды¬
ши» (Там же. С.67).
Интересно, что во Франции до сих нор сохранилась
традиция ежегодно в первое воскресенье мая справ¬
лять «праздник ландышей». В ;>тот день после полудня
жители нескольких соседних деревень собираются
в ближайший лес за ландышами. Ландышами, как
символами весны, украшают дома, поют песни в честь
цветка, устраивают танцы. Приглашение на танец яв¬
ляется своеобразным ритуалом, во время кото|юго па¬
рень щкмюдносит своей избраннице букетик ланды¬
шей. Если девушка соглашалась танцевать с ним, то
она принимала букет и прикалывала его себе на пла¬
ты*. Б|иичгп. ландыш — означало несогласие, ступить
при этом на букет — антипатию и даже отвращение
(Там же. (1.67—(58). Таким образом, в европейской
традиции образ ландыша включает в себя богатую сим¬
волику: вестник весны, цветок любви и счастья, сим-
вал возрождения и радости.
В европейской романтической поэзии образ ланды¬
ша представляет собой прежде всего поэтический сим¬
вол весны, поэтому в пейзажной лирике он ветречает-
ся чаще, чем в любовной.
Как вестник весны выступает ландыш и в русской
сентиментальной лирике.
В языке цветов русской поэзии XVIII — начала XIX в.
(впрочем, так же, как н европейской) ландыш как
символ, характерный для любовной лирики, встреча-
ется крайне редко.
В повести Н.М.Карамзина «Бедная Лиза» ландыш
становится олицетворением нежной и кроткой герои¬
ни. Именно он наиболее близок образу русской де¬
вушки. выросшей в деревенской глуши, своей скром¬
ной и незамысловатой красотой. Об этом напоминает
нам II.А.Вяземский в своем стихотворении «Цветы»
(1817?):
Ц6|

л
ЛАНИТЫ
Ландыш. Иллюстрация и книге: Либонпщ О., Триниуе К. Флора
Санктпетербургская и Московская. СПб., 1818. Гравюра, акварель
Спешите к мой щюхладный сад,
Поклонники прелестной Флоры!
<...>
По вкусам, лицам н годам
Цветы в саду своем имею:
<...>
Душистый ландыш полевой —
Друзьям смиренным Лизы бедной...
Как известно, героиня Н.М.Карамзина продавала
ландыши: «Луга покрылись цветами, и Лиза пришла
в Москву с ландышами. Молодой, хорошо одетый
человек, приятного вида, встретился ей на улице.
Она показала ему цветы — и закраснелась. “Ты про¬
даешь их, девушка?” — спросил он с улыбкою. —
“Продаю”, — отвечала она» (Карамзин. Соч. Т. I.
С. 508).
Па внешнее сходство героини II.М.Карамзина
и Ольги Лариной указывает Ю.М.Лотман в своем ком¬
ментарии к |юману: «Внешность Ольги повторяет рас¬
пространенный стереотип... “Светлые Лизины воло¬
сы"» (,Лотман. С. 196).
Судя по черновикам романа, прежде чем прийти
к окончательному варианту, Пушкин не раз изменяет
последние строки строфы XXI второй главы романа.
В первоначальном варианте она выглядела следующим
образом:
Вдали веселий, связей вредных
Невинной прелести потна
В глазах родителей она
Цвела как ландыш потаенный —
I	(сзнасмый в траве глухой
Ии мотыльками, ни пчелой —
И может быть...
(Т.6. С.287)
Любопытно, что эти (Т|и)кн перекликаются со стиха¬
ми К. П. Батюшкова:
Как ландыш под серпом убийственным жнеца
Склоняет голову и вянет,
Так я в болезни ждал безвременно конца
И думал: Парки час настанет.
(Выздоровление, 1807)
Второй раз, в черновой рукописи приведенной выше
строфы из «Евгения Онегина», был вариант «иль чер¬
вю» (Т.6. С.287). Здесь интересно вспомнить о том,
что далее, в шестой главе романа, Ленский, ревнуя
Ольгу к Онегину, в своем горячем монологе назовет его
«червь презренный, ядовитый» (0, XV. XVI. XV II. 9).
Строку «она цвела» (Т.6. С.287) в окончательном ва¬
рианте Пушкин заменит на < В глазах родителей она»
(Т.6. С.288). Любопытно, что в повести II.М.Карам¬
зин, описывая |юдительскую любовь к героине, пишет:
«Читатель! знаешь ли ты по собственному опыту роди¬
тельские чувства? Если нет, то вспомни, по крайней
мере, как любовались глаза твои пестрою гвоздичкою
или беленьким яемином, тобою посаженным, с каким
удовольствием рассматривал ты их краски и тени,
и сколь радовался мыслию: “Это мой цветок; я посадил
его и вырастил!”, вспомни и знай, что отцу еще веселее
смотреть на милую дочь и веселее думать: “Она моя!"»
(Ка/шмзин II. М. Сочинения: [В 15 т.] 2-е изд., испр.
и умнож. М., 1814. Т.6. С. 144—145).
Е. II. Серегина
ЛАНИТЫ — «ланита ж. щека» (Даль).
Дианы грудь, ланиты Флоры
11релестны, милые друзья!
(I, XXXII, 1-2)
Флору, богиню цветов, изображали румяной жен¬
щиной.
Ждала Татьяна с нетерпеньем,
Чтоб трепет сердца в ней затих,
Чтобы прошло ланит пыланье.
//I г иг г* . ии<>* ‘о/^ала mstbtu.
'/fT j/VW	/////////ff'/YS
117 ]

л
ЛАНЬ
Но к персях то же трепетанье,
II не проходят жар ланит.
Но ярче, ярче лишь горит...
(3, XL 3-8)
В «Евгении Онегине» «.шииты» — поэтизм. Возмож¬
но и ироническое, шутливое употребление этого уста¬
ревшего слова. В письме к П.А.Катенину от 1!) июля
1822 г. Пушкин писал: «Ты перевел Сида; поздравляю
тебя и старого моего Корнеля. Сид кажется мне луч¬
шею его трагедиен). Скажи: имел ли ты похвальную
смелость оставить пощечину рыцарских веков на же¬
манной сцене 19-го столетия? <...> Как бы то ни было,
надеюсь увидеть эту трагедию зимой, но крайней мере
постараюсь. Радуюсь, предвидя, что пощечина должна
отяготеть на ланите Тшченова или Брянского» (Т. 13.
С.41). 20 января 1930 г. Д.В.Давыдов писал II.Л.Вя¬
земскому: «...Пушкина возьми за бакенбарду и иоца-
луй от меня в ланиту» (Старина и новизна. 1017.
Кн.22. С.58).
II. И. Мил ail. шва
ЛАНЬ
Согласно сложившейся в русской культуре системе
поэтических образов лань символизировала робость,
трепетность. Напр., в оде Г.Р.Державина «Водопад»
(1791 — 1794) читаем:
Лань идет робко, чуть ступает,
Вняв вод твоих падучий рев.
Рога на спину приклоняет
II бьктро мчится меж дерев;
Ее страшит вкруг шум, бурь свист
11 хрупкий под ногами лист.
Следуя устойчивой поэтической традиции, 11ушкпн
неоднократно упоминает в своих произведениях это
пугливое грациозное животное. В «Руслане и Людми¬
ле» лань — обитательница волшебного леса («лань не
смеет / В жар летний пить из тайных вод» — Т.4.
С.80). В поэме «Полтава» противопоставление хруп¬
кой лани выносливому коню создает емкий, запоми¬
нающийся образ:
...кому судьбою
Волненья жизии суждсны.
Тот стой один перед грозою,
Не призывай к себе жены.
В одну телегу впрячь неможно
Коня и трепетную лань.
(Т.5. С.43)
В романе «Евгений Онегин» Пушкин дважды срав¬
нивает с ланью Татьяну
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
(2. XXV, 5-8)
Лань. Мллкитранмя и книге: Небольшой подарок для наставления
н забавы моим детям. СПб., 1820. Гравюра, акварель
11 рн встрече с Онегиным Татьяна была «утренней лу¬
ны бледней / II трепетней гонимой лани». Используя
максимально усиленный образ (не просто «трепетная
лань», а «трепетней гонимой лани») поэт передает смя¬
тение чувств влюбленной девушки.
М. И. Строганов
ЛАПОТЬ
Лапти — летняя крестьянская обувь.
Пастух, плетя свой пестрый лапоть,
Поет про волжских рыбарей...
(6, ХМ. 3-4)
Ниже Пушкин определяет лапти сочетанием «обувь
бедная»:
Пастух нопрежиему поет
II обувь бедную плетет.
(7. VII. 13-14)
Несмотря на то что в изготовлении она считалась
довольно простой (каждый мужик в деревне должен
был уметь сплести лапти), плетение требовало боль¬
шого мастерства. В.И.Даль отмечает, что лапти пле¬
тутся «из лык (лычники), мочалы (мочалыжники),
реже пз коры ракиты, ивы (верти, ивняки), тала
(шелюжники), вяза (вязовики), березы (берестя-
ники), дуба (дубовики), из тонких корней (коренни¬
ки). из драп и молодого дуба (дубачи), из пеньковых
оческов, разбитых ветхих веревок (курпы, крутцы,
чу ни. шептуны), из конских грив и хвостов (волося¬
ники), наконец, из соломы (соломенники). Лычный
лапоть плетется в 5—12 строк, пучков на колодке, ко¬
чедыком, коточником (железный крючок, свайка),
и состоит из плетня (подошвы), головы, головашек
(переду), ушника, обушника (каймы с боков) и за-
пятника; но плохие лапти, в простоплстку, без
обушника, не прочны: обуншпк или кайма сходится
концами на запятиике и, связываясь, образует обор-
ник, род петли, в которую продевают оборы. Попе¬
речные* лыка, загибаемые на обушнике. называются
курцилш: в плетне обычно десять курцев. Иногда ла¬
[18]

л
ЛАРИНА РАСНЕТТЕ
К|>егтьянекий сход. Дж.Уокер с ориг. Лткинеона. 1810-е гг. Грапюра
поть еще подковыривают, проходят по плетню лы¬
ком или паклею; а писаные лапти украшаются узор¬
ною подковыркою».
Вероятно, имея в виду эти узоры, Пушкин и сопро¬
вождает слово «лапоть» эпитетом «пестрый». В.И.Белов
отмечает, что лапти «нельзя считать признаком одной
лишь бедшхти, это была щичюсходная рабочая обувь.
Легкость и дешевизна уравновешивали их быструю из¬
нашиваемость» (Белов В.И. Лад: Очерки о народной :h'-
тетике. М., 1982.(1.171).
В.	А. Кошелев
ЛАРИН — ем.: ДМИТРИИ ЛАРИН
ЛАРИНА ОЛЬГА - ем.: ОЛЫА ЛАРИНА.
ЛАРИНА ТАТЬЯНА - ем.: ТАТЬЯНА ЛАРИНА
ЛАРИНА РАСНЕТТЕ — мать Татьяны п Ольги.
Во второй главе романа Пушкин представляет ее, не
назвав имени, как жену своего мужа — «доброго мало¬
го», почитающего книги пустой игрушкой:
Жена ж его была сама
От Ричардсона без ума.
(2. XXIX. 13-14)
В следующих четырех строфах Пушкин рассказал
о судьбе Лариной, во многом напоминающей исто¬
рию, о которой шла речь в очерке «Портрет милой
женщины» (очерк был напечатан в журнале «Вестник
Европы» в 1802 г.):
«Она соединила судьбу свою е другим не по выбору
сердца, но покорствуя обстоятельствам... <...> ...Нра¬
вы их были несходны. ...Она... удалила навсегда ро¬
мантические мечтания; приучила себя видеть в супруге
своем не Грандиссона, но мужа, необходимого товари¬
ща...» (ВК. 1802. № 1. С.58).
У Пушкина этот сюжет расцвечен иронией, погру¬
жен в быт:
В то в|и‘мя был еще жених
Ее супруг, но по неволе;
Она вздыхала по другом,
Который сердцем и умом
Ей нравился гораздо боле:
Сей Грандисон был славный франт,
Игрок и гвардии сержант.
(2. XXX, 8-14)
Сентиментальная барышня превратилась в обыкно¬
венную барыню, помещицу, занятую хозяйством:
Она езжала по работам,
Сшила па зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы.
Ходила в баню но субботам,
[19]

ЛАРИНЫ
Л
Служанок била осердясь;
Всё это мужа не снросясь.
Бывало, писывала кровью
Она в альбомы нежных дев,
Звала Полиною Прасковью,
И говорила нараспев,
Корсет носила очень узкий,
И русский II как N французский
Произносить умела в нос;
11о скоро всё перевелось:
Корсет, Альбом, княжну Алину,
Стишков чувствительных тетрадь
Она забыла; стала звать
Акулькой прежнюю Селину,
И обновила наконец
11а вате шлафор и чепец.
(2. XXXII, 9-14; XXXIII, 1-14)
Однако пушкинская ирония не отменяет достоинст¬
ва этой жизни, по-своему трагической в самой се обы¬
денности. Пушкин любовно описывает патриархаль¬
ный быт Лариных, связанный с «привычками милой
старины», с грустыо рассказывает о смерти Дмитрия
Ларина, оплаканного «детьми и верною женой. / Чи¬
стосердечней, чем иной». Мы видим Ларину, бедную
помещицу, занятую заботами о замужестве своей
старшей дочери Татьяны («Меня с слезами заклина¬
ний / Молила мать»).
Судьба Татьяны is чем-то повторяет судьбу ее ма¬
тери: замужество не по любви, верность долгу. Но
.что иная, высокая трагедия. Татьяна «обречена
судьбою властной» всю жизнь любить Онегина.
Прасковья Ларина давно забыла своего избранника
но сердцу:
«Кузина, помнишь Грандисона?»
— Как, Грандисон?.. а, Грандисон!
Да, помню, помню. Где же он? —
«В Москве, живет у Симеона;
Меня в сочельник навестил:
Недавно сына он женил. <...>»
(7, ХМ. 9-14)
Быть может, и этот диалог княжны Алины и Paehettc
Лариной, постаревших родственниц, жизнь которых,
в сущности, прошла, вспоминал Пушкин, когда писал
в следующей, восьмой главе:
Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она;
Что наши лучшие желанья,
Что наши свежие мечтанья
Истлели быстрой че|>едой,
Как листья осенью гнилой.
(8, XI. 1-8)
Любопытно, что в «Московских ведомостях» 1835 г.
в объявлении Московского Опекунского совета о про¬
даже* «заложенных п просроченных имений» было на¬
звано и имение «подпоручицы Марьи Алексеевой дочери
Лариной Калужской губернии в Жиздринском уезде.
41 душа» (Моск. вед. 1835. № 22. 16 марта. С. 1086.
Указано А.Я.Невским).
II. И. Михайлова
ЛАРИНЫ — помещичья семья соседей Онегина
и Ленского (мать Pachette, отец Дмитрий, дочери Тать¬
яна и Ольга).
Фамилия Ларины реальна. В Кишиневе Пушкин
был знаком с отставным фейерверкером Ильей Ивано¬
вичем Лариным, который в обществе военной молоде¬
жи играл роль шута. Его описал в своих воспоминаниях
А.Ф.Вельтман, полагая, что «Ларин явился в Киши¬
нев во время Пушкина как будто для того, чтоб изба¬
вить его от затруднения выдумывать фамилию для од¬
ного из лиц “Евгения Онегина"» (IIi/uikuii в воен.
сов/t. Т. I. С.294). Любопытно, что пушкинская риф¬
ма «барин — Ларин» из XXXVI строфы второй главы
«Евгения Онегина», возможно, восходит к прибаутке
И.И.Ларина: «А, суконка, узнал ли ты Ларина, все¬
светного барина?» (Там же). Фамилия Ларины
встречается и у других современников Пушкина (см.:
ЛАРИНА РАСНКТТК).
Фамилия Ларины, будучи реальной, вместе с тем
и литературна, условна, и в этой условности — отголо¬
ски и античной мифологии, и русского патриархально¬
го быта. В римской мифологии лары — боги домашнего
очага; «...выбор фамилии Ларин для безвылазно сидя¬
щего в деревне помещика мог быть подсказан Пушки¬
ну созвучием с “ларами”, рождающими атмосферу
старинного, дремошого проживания под покровитель¬
ством тихих домашних божеств» (Набоков. Коммен¬
тарий. С.273). Ларь — сундук, большой ящик дтя
припасов (см.: Даль). Созвучие фамилии Лариных
с «ларем» по-своему подчеркивает основательность,
прочность их жизненного уклада.
Семья Лариных чрезвычайно значима в художест¬
венном мире романа. «Семейственная картина» их
жизни, картина, которой не может, но его собственно¬
му признанию, плениться Онегин, пленяет читателя
своей идиллией. II здесь уместно напомнить, что порт¬
реты матери п отца Татьяны и Ольги поначалу были
написаны Пушкиным сатирическими красками, но
в процессе работы место сатиры заняла мягкая и|юния
(см. об этом: ГЛАВА ВТОРАЯ). то есть можно говорить
о том, что ларинская идиллия — результат творческого
осмысления важной дтя автора романа темы.
Патриархальный мир Лариных неизменен в своих
основах: деревня, хозяйство, церковные обряды («два
раза в год они говели», «в день Троицын <...> слезки
1201

л
.1 АТЫ II Ь
три») и житейские привычки («баня по субботам»),
еда, ставшая мерилом времени («желудок верный
наш брегет»), «вечный разговор / Про дождь, про
лен, про скотный двор» — о том. что насущно необхо¬
димо для того, чтобы и дальше «счастливо жизнь <...>
катилась». II еще — семейственные отношения с крес¬
тьянами п соседями:
Под вечер иногда сходилась
Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья...
(2. XXXIV. 6—8)
«Центр лари некого мира — стол, за которым соби¬
рается семья. С ним всегда связаны появления .Мари¬
ных на страницах романа: 2-я глава — ужин с соседя¬
ми. перечисление любимых блюд; 3-я — прием Онегина
с Ленским (“Обряд известный угощенья..." — 3. 111),
второй их визит — “на столе блистая / Шипел вечер¬
ний самовар..." (3, XXXVII); глава 5-я — у Лариных
пир; в 7-й — Ларина с соседом — где ж. как не за сто¬
лом, Татьяну “ждут... давно”? <...> В седьмой же
главе it списке скарба, который везут в Москву, боль¬
ше половины — провизия и посуда: Ларины пытаются
увезти с собой свой мирок» (Хаев Е.С. Идиллические
мотивы в «Евгении Онегине» // Болдинекие чтения.
Горький, 1981. С.85).
Заметим, что патриархальность Лариных не исключа¬
ет их причастности к большой истории России (что. веро¬
ятно, следует учесть в связи с отмеченной А.Е.Тарховым
«неосуществленной ге|юической потенцией Татьяны, сч*
высокими возможностями “русской Иоанны"» — см.:
Tii/шт. С.286). Глава семейства Дмитрий Ларин — уча¬
стник взятия Очакова. Em Очаковская медаль — характе¬
ристическая деталь, которая позволяет в какой-то ме|)е
рекоиструи|)овать сто достойную военную биографию
(см.: ОЧАКОВСКАЯ MIUA.II>). Вообще же Татьяна одно-
в|х*менно и чужда, и близка своей семье:
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
(2, XXV, 7-8)
По именно семья с ее патриархальными ценностями
воспитала Татьяну. Простота и верность унаследованы
ею от родителей: «Простая русская семья»; «Ларина
проста» п она — «верная жена»; Ларин «был простой
и добрый барин». В Татьяне-киягине — «вес1 тихо, про¬
сто» (правда, это уже аристократическая простота, но
в героине, ставшей законодательницей великосветских
зал, по-прежнему живет «простая дева»). И ее выстра¬
данное решение — «...я другому отдана; / Я буду век
ему верна» заставляет вспомнить сч* девические мечты:
«Была бы верная супруга / И добродетельная мать».
II последнее. Как справедливо заметил В.С.Баев¬
ский, «именно семья Лариных в романе — центр, про¬
тивостоящий деструкции, разобщению. В конце концов
(глава седьмая) распалась и она, после чего отчужде¬
ние распрост раняется почти безраздельно. Удары нано¬
сит Онегин: он отвергает любовь Татьяны, что в конце
концов приводит к ее переезду в Петербург, и убивает
жениха Ольги, что приводит к сч* отьезду с мужем-ула-
ном в полк к нему. Явления художественной системы
романа не эквивалентны житейским событиям. Заму¬
жество двух сестер в жизни не обязательно влечет рас¬
пад связей между ними, между матерыо и каждой из
них. В “Евгении Онегине” дом Лариных представляет
собой локус с особым значением, маннфечтируемым
самой фамилией (лары — хранители домашнего оча¬
га). Уход из него приравнивается смерти (отъезд Оль¬
ги) либо влечет неч>братимые перемены в человеческой
судьбе (отъезд Татьяны)» (Баевский. С.24—25).
О Лариных е\м. также: ДМИТРИИ ЛАРИН. ЛАРИНА
РАСНЕТТЕ. ОЛЬГА ЛАРИНА. ТАТЬЯНА ЛАРИНА.
II. И. Михайлова
Л АТ ЫН Ь
Так Пушкин называет (согласно общепринятой тра¬
диции) латинский язык. В начале романа поэт пишет
о	том, насколько владел латынью его герой Онегин:
Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыне,
Чтоб эпиграфы разбирать,
11отолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale,
Да помнил, хоть не* без греха,
Из Энеиды два стиха.
(1, VI. 1-8)
«Знание латыни, обычное в среде воспитанников
духовных семинарий, не входило в круг светского дво¬
рянского образования. <...> Однако определенное рас-
прехтранение латинский язык получил и среди дворян,
сг|>смиишихсн к серьезному образованию. Так, А.С.Кай-
са[юв, приехав в начале1 XIX в. в Геттинген, прежде все-
го засел за латынь, а в 1806 г. уже написал и защищал на
латинском языке диссертацию “О необходимости осво¬
бождения рабов в России”. Мода на воспитателей-иезуи-
тов в начале* 1800-х гг. также* способствовала тому, что
латынь стала включаться в крут знаний, необходимых
дворянину. Онегин, учившийся под руководством абба-
та-католика, конечно, должен был бы при минимальном
усердии основательно усвоить латынь. Характеристики:
“Не мог он Тацита <читать>", "не мог он tabula спря¬
гать” [Т.6. С.219] имеют иронический характер.
С закрытием иезуитских пансионов в 1815 г. латынь
выпала из круга “светского” образования (“из моды
вышла ныне”). К 1820-м гг. знание латыни стало вос¬
приниматься как свидетельство “серьезного” образова¬
ния в отличие от “светского". Знание латинского язы¬
ка было распространено среди декабристов. <...>
121 |

.1 ЛИН) НТК 11
л
Латинским языком владели И.Д.Якушкин,
М.Ф.Орлов, А.О.Корнилович, М.А.Дмитриев-Мамо¬
нов, Г.С.Ьатеиьков, Н.М.Муравьев, Н.И.Тургенев
и многие другие*. Но контрасту показательна характе¬
ристика В.А.Мухановым плохой подготовки Николая I:
“Что же касается до наук политических, о них не упо¬
миналось при воспитании императора <...> Покой¬
ный государь уже после брака своего занялся языками
Немецким п Английским. С врачами иногда упо¬
треблял он несколько слов Латинских, например:
commode, vale и другие. Когда решено было, что он
будет царствовать, государь сам устрашился своего
неведения" [РА. 1897. .\<‘> 5. С.89—90]. Знаменатель¬
но совпадение ничтожных крох латинской лексики,
которые Пушкин вкладывает в уста своего героя,
а мемуарист — Николая I» (Лотман. С. 130—131).
Действительно, бытовое употребление латыни ограни¬
чивалось в пушкинское в|>емя несколькими простыми сло¬
вами. В речи Онегина встречаются и «vale», и «el cetera»:
«Ах, слушай, Ленской; да нельзя ль
Увидеть мне Филлиду эту.
Предмет и мыслей, и пера,
II слез, и рифм el cetera!..»
(3, И, 8-11)
Сам Пушкин, в отличие от Онегина, в Лицее «оказал
успехи <...> в латинской словесности... весьма хорошие»
(Летопись... С. 133; ср.: Г/ют К.Я. Пушкинский Ли¬
цей. СПб.. 1998. С.73, 422). Он включил в текст своего
романа эпиграфы и цитаты на латинском языке.
Одним из эпиграфов ко второй главе «Евгения Оне¬
гина» взято начало 6-й сатиры из второй книги «Сатир»
Квинта Горация Флакка. 11олноетыо первая строка ла¬
тинского текста читается так: «О rus, quando ego te
aspiciam!». Ср.:
О, когда ж я увижу поля! И когда же смогу я
То над нисаньями древних, то в сладкой дремоте
и в лени
Вновь наслаждаться блаженным забвением
жизни тревожной!
(Квинт Гораций Флакк. Сатиры. Кн. 2. 6. 60—62)
Но поэтический перевод начала сатиры не соответст¬
вует тому смыслу, который вкладывал в эпиграф Пуш¬
кин. Латинское «rus» допускает два значения: «дерев¬
ня» и «ноле, пашня». Отрывая эго слово от контекста
стихотворения, Пушкин разумеется, использовал его
взначепни «деревня» (что верно передают переводчики
во всех изданиях романа). Поэт обыграл звуковое
сходство латинского «rus» — «деревня» и русского «Ру¬
сь» и в то же время подчеркнул жизненность горациан-
ского идеала «спокойной жизни».
В черновиках восьмой главы «Евгения Онегина» —
латинская цитата:
Везде со мной, неутомима
Мне Муза пела, пела вновь
(Amorem canal <ictus prima)
Всё про любовь да про любовь
Я вторил ей — младые други.
В освобожденные досуги,
Любили слушать голос мой —
Они пристрастною душой
Ревнуя к братскому союзу,
Мне первый поднесли венец
Чтоб им украсил их певец
Свою застенчивую Музу.
О торжество невинных дней!
Твой сладок сон души моей
(Т.6. С.620—621)
Здесь Пушкин процитировал Секста Проперция
(книга II, элегия X, стих 7). 11олностью строка звучит
так: «Aelas prima canal veneris extrema tumultus» (ср.:
пер. Л.Остроумова: «Пусть молодежь воспевает лю¬
бовь, пожилые — сраженья...»). Пушкин использовал
эти слова в качестве эпиграфа еще в своем первом
сборнике стихотворений, который вышел в 1820 г.
Кинга готовилась раньше, задолго до декабрьских со¬
бытий. но когда она вышла в свет, «сраженья» напом¬
нили многим о недавней трагедии. Известны слова
I	I.М.Карамзина, увидевшего эпиграф: «Что вы ;пч> сде¬
лали! Зачем губит себя молодой человек!» (ГА. 1870.
№ 7. Стб. 1366).
Пушкин не забывал о прошлом; в «Евгении Отч и¬
не'» он вспоминает первое десятилетие своей поэти¬
ческой деятельности, первый сборник и эпиграе))
к нему — и все же ие включает эти строки в оконча¬
тельный текст. Что же кае*ается латыни, то она, ра¬
зумеется, сохраняла свое* значение (и для поэта) —
как язык великой литературы п как своеобразный
символ «серьезного» образования.
А. К). Сорочин, М. Н. Строганов
ЛАФОНТЕН Август Генрих Юлиус (Lafontaine
August Heinrich Julius; 1758—1831) — немецкий писа¬
тель.
Меж тем как мы. враги Гимена,
В домашней жизни зрим один
Ряд утомительных картин,
Роман во вкусе Лафонтена...*’
Мой бедный Ленской, сердцем он
Для оной жизни был рождён.
(4. I.. 9-14)
«Август Лафонтен, автор множества семействен¬
ных романов» (Т.6. С. 193).
Таким образом в четвертой главе Пушкин подчерк¬
нул разность своих героев — Онегина («Прямым Оне¬
гин Чильд Гарольдом / Вдался в задумчивую лень» —
4. XLIV. 1—2) и Ленского, стремившегося к семейной
жизни во вкусе персонажей романов Лафонтена.
|22|

ЛАФОНТЕН
Лафонтен происходил из французской протестант¬
ской семьи. По окончании факультета теологии
Гельмштадтского университета (1792) исполняет обя¬
занности пастора в Шампани. И 1795 г. зачислен про¬
фессором теологии в Галльский университет, в 1800 г.
возведен в сан каноника прусским королем Фридри¬
хом Вильгельмом III. любимцем которого он был.
Используя свободное время между обязанностями
профессора и священника, Лафонтен создаст более
двухсот (по др. источникам — более пятидесяти) про¬
изведений, среди которых стихи и басни, несколько
комедий, трагедия «Осень, или Монашеский обет»,
рассказы-притчи, повести и многотомные романы.
В конце жизни Лафонтен написал двухтомное иссле¬
дование «Трагедии Эсхилла» (Halle, 1822), в котором
восстановил искаженные переписчиками тексты гре¬
ческого драматурга. Но славу у читателей Лафонтен
завоевал как автор семейных, или, как говорили
в пушкинское время, семейственных, романов, одни
заглавия которых уже говорят об их видовом отличии,
о стремлении автора проследить частную жизнь семьи
на примере* двух-трех ее поколений: «Семья Гальден»
(Berlin, 1803); «Новые картины семейства, или
Жизнь одного бедного деревенского немецкого пасто¬
ра и его детей» (М., 1808); «Последняя семейственная
картина для нежных и чувствительных сердец, или
Приключения Генриетты Бельман» (М., 1814); «Ра¬
фаил, или Спокойная жизнь мирного семейства» (М.,
1810): «Тетка Изабелла, или Семейственное* несогла¬
сие» (М., 1818) и др. Первые романы Лафонтена вы¬
шли из печати под псевдонимом «Мильтенберг»: «Есте¬
ственный человек» («Der Naturmensh». Halle, 1792),
«Природа и Любовь» («Naturunel Liebe». Halle, 1793),
последующие — под собственным именем, и через 3—5
лет после выхода в свет почти все романы были пере¬
ведены на французский, английский и русский языки.
Лафонтен был плодовит, писал не менее двух романов
в год и. подобно своему соотечественнику и современ¬
нику Августу Коцебу, которому подражал, стал одним
из самых модных и популярных писателей конца
XVIII	— начала XIX в. Книги Лафонтена переиздава¬
лись но нескольку раз в течение всего XIX в. (особенно
в первые 30 лет), последнее* издание его |и>мана «Агнес
и Берта, пли Женщины прошлых времен» в переводе
на французский язык вышло в 1881 г. в Париже.
Такая популярность романов Л ае|юнтена неслучайна.
Интерес европейского читателя к сентиментальному
семейно-бытовому роману был разбужен классиками
этого жанра XVIII в.: англичанином С.Ричардсоном,
французом Ж.-Ж.Руссо, а в самой Германии классиче¬
ским сентиментальным |х>маном И.-В. Гете «Страдания
молодого Вертсра» (1774). Кроме того, в Германии
и др. странах появляется новый читатель из среднего
сословия, изображением быта которого и займется «се¬
мейственный» роман. Люди, уставшие от революцион¬
ных бурь, наполеоновских войн, почувствовали цену
частной мирной жизни в кругу семьи. «...Позвольте
французам другие* доб|юдетели, кроме любви к отечечт-
ву; оставьте их опять сделаться людьми, отцами, супру¬
гами. сынами, братьями! <...> Не* говорите, что чело¬
век больше должен обществу, нежели груди, которая
сто питала, нежели младенцу, который дал ему зва¬
ние* отца. Человек был прежде* гражданина; любовь
родительская прежде любви к Отечеству» (Лафон¬
тен Л.-Г. -Ю. Сен-Жюльен, или Записки одного отца се¬
мейства. М., 1802. 4.1. С. 11 —12). Уловив потребность
массового читателя в легком и занимательном чтении,
Лас|юнтен выбрал жанр семейного сентиментального
романа, который, но определению В.1Пере*ра, был
в эпической области тем же, чем мещанская трагедия
в области драмы. «Он занимался обыкновенными
столкновениями частной жизни. Он искал будничной
действительности, с ее* благо|юдными чувствами, е*е
добрыми делами, ее пре*краеной человечностью, но
также* и с ее горем, пороком и низостью. <...> Он не
возвышал, но трогал и пробуждал сострадание и к не¬
годяям» (Шерер В. История немецкой литературы.
Ч.	1—2. СПб.. 1893. 4.2. С.256).
Нашел Лафонтен своего читателя и в России, где*
переводные романы были самым популярным чтени¬
ем се» второй половины XVIII в. «В 1768 г. по указу
Екатерины II при Академии наук учреждается «Соб¬
рание, старающееся о переводе иностранных книг»,
которое за время своего существования (до 1783 г.)
издало 1 1 1 названий (174 тома) переводной литера¬
туры» (Здобнов II.В. История русской библиогра¬
фии: От древнего периода до начала XX в. Т. I— 2.
М., 1944. Т.1. С.46). С 1783 г., после объявления
типографского дела свободным, по 1796 г. был издан
521 роман, из них переводов с немецкого — 107.
В царствование императора Александра I с 1802
по 1812 г. было переведено и издано 220 романов
с французского, 95 с немецкого, I I с английского
языков (см.: Белозерская II.А. Василий Трофимович
Нарежный. СПб., 189(5. С.31—32). Вот как объясня¬
ет Н.М.Карамзин это явление: «,..е*ей род сочинений
есть без сомнечшя самый любопытнейший для боль¬
шей части Публики, занимая сердце и воображение,
пре'дставляя картину света и подобных нам людей
в интересных положениях, изображая сильнейшую
и 111>п том самую обыкновенную страсть в е*е разнооб¬
разных действиях. Не всякий может философство¬
вать или ставить себя на месте Героев Истории; но
всякий любит, любил или хотел любить, и находит
в романическом 1 е*|к»е* самого се*бя. Читателю кажется,
что Автор говорит ему языком собственного е*го с*е*рдца;
водном романе* питает надежду, в другом приятное век*
поминание» (BE. 1802. Ч.З. № 9. С.60). Переводы из
[23]

ЛАФОНТЕН
Л
последняя
Семейственная Картина
для
нйжныхЪ и чувсгпвитель-
ныхЪ сердецЪ ,
й л и
ПРИКЛЮЧЕН1Е
Г Е Н Р I Ё Т Т Ы
БЕЛЛЬЙ А Н Ъ.
Сочинение Лафонтеня
ьЪ четырехЪ часптяхЪ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
перевод!) сЪ НЪмецкаго.
и в е к it а.
ВЪ Губернской TiyTorpatgriif
у А. РЬшсШнмко’ва,
1814 года.
н о в ы я
СЕМЕЙСТВЕННЫЯ
К А РТИНЫ,
иди жизнь
яъдиаго Овящкиника одной ТПшад
КОЙ ДЕРЕВНИ И ЕГО ДЪТЕЙ.
Сочинен!е
АВГУСТ А ЛАФОНТЕН Я.
Перевела сЪ Фраицузскаго
Л . . . К .. ч. ур . . . М. . -г
ЧАСТЬ IV.
Ученость изчезаетЪ,- возрастёт* ; челозЪческ;й
пазуяЪ мож- тЪ усовершенстзоваться ; в. yen
переменится; но илка еще йудутЪ существо¬
вать добрИя к чувлпвительныд сердца, то оу-
дутЬ о it тронуты, читал мою книгу ; вссгд*
«удутЬ от«4и Абгая > суяруги; а описывая и£Ь
чувства от® искреийости сердца, увЪренЪ,
что ^»ду татаЬелей. •
ИзЪа-H'ie vmopoc.
	—«
МОСКВА, 1816.
Въ Университетской Тииографш»
Ла<|юнтен А. Последняя семейственная картина...
М., 1814. Титульный лист
Лафонтена печатаются it «Аонидах» ( 170(>. Ч.З) Ка¬
рамзина, в «Вестнике Европы» (особенно часто в 1804 г.,
когда издателем журнала был II.II.Сумароков), в жур¬
нале «Лицей» (180(5), издаваемом И.П.Мартыновым,
в «Журнале для пшьзы и удовольствия» (1805), в <1 Сит¬
нике» (1809—1810) А.Е.Измайлова, в его же «Благо¬
намеренном» и др. периодических изданиях и сборни¬
ках первой половины XIX в.
Романы Лафонтена печатались в лучших типогра¬
фиях Москвы: Вольной тип. Гария и Компании, С.Се-
ливановского, Н.С.Всеволожского, в тип. Лазаревых,
Университета, Привилегированной тип. Кряжева
и Мея; Санкт-Петербурга: Морской, Гос. медицинской
коллегии. Императорских театров и др.; Орла: тин.
Сытина. Губернской. I? «Библиотеке для чтения»
А.Ф.Смирдина было 49 названии книг Лафонтена, вы¬
шедших из печати до 1828 г., в т.ч. два сборника: «По¬
вести» (СПб., 1807) и «Собрание новейших небольших
Лафонтен А. Новые семейственные картины...
Над. 2-е. М.. I8l(i. Титульный лист
романов и повестей» (В 4 ч. М., 181(5). С произведени¬
ями Лафонтена можно было познакомиться и в других
библиотеках для чтения, напр., у К.Урбена в Москве,
на Петровке, где находились как русские, так и фран¬
цузские их переводы. Романы Лафонтена продавались
во всех крупнейших книжных магазинах.
Лафонтена переводили такие профессионалы, как
поэт и переводчик И.Ф.Тимковский — его перевод од¬
ного из ранних романов Лафонтена «Природа и лю¬
бовь. или Картины человеческого сердца» выдержал
три издания в университетской типографии Москвы
(1799. 1805, 181(5); профессор истории, статистики
н географии Московского университета И.А.Гейм; эл¬
линист и латинист, куратор Царскосельского лицея,
член Российской академии П.П..Мартынов. Одним из
первых переводчиков Лафонтена был 11.М.Карамзин.
Не позже 1798 г. он перевел его повесть-притчу
«Гулькем», перепечатанную четыре раза в «Разных
|24|

л
ЛАФОНТЕН
повестях, переведенных Н.Карамзиным» (1798—
1803, 1810, 1835, 1836).
Карамзин и его сторонники пропагандировали пере¬
водные романы С.Жанлис, А.Коцебу, А.Лафонтена
и др., полагая что чтение семейных романов послужит
к исправлению народных нравов.
В сознание русского читателя входил тип лафонте-
новского героя, уверенного в том. что зло побеждается
добродетелью. Ему не свойственны лицемерие, ковар¬
ство, зависть, мстительность.
В противоположность просветителям XVIII в., при¬
зывавшим к служению обществу на благо человека, ге¬
рои Лафонтена стремились доказать необходимость
ухода от общественной жизни с ее честолюбивыми стра¬
стями, скрыться в семье, слиться с жизнью природы.
Лафонтен резко разграничивал персонажи на поло¬
жительных и отрицательных, злоупотреблял настав¬
лениями и поучениями; представители старшего
поколения в его романах непременно готовили и про¬
износили перед членами семьи назидательные речи,
и не только о нравственном воспитании, но, как сооб¬
щает Он-Жюльен. герой одноименного |юмана, «всякую
безделицу рассматривали со всею строгостью логики»,
усиливая и без того сверхъестественную чувствитель¬
ность добродетельных героев, падавших в обморок но
малейшему поводу. Для занимательности сюжета Ла¬
фонтен часто использовал приемы авантюрного рома-
па, заставляя героев претерпевать самые невероят¬
ные приключения с переодеваниями, сокрытием
имен, кораблекрушениями, бегством от ножа гильо¬
тины или от ножей разбойников.
Лафонтен доводит до абсурда культ сельской жиз¬
ни, характерный для сентиментальных романов.
Лорд Гильнет, герой романа «Природа и любовь, или
Картины человеческого сердца», обманутый друзьями
и супругой, строит домик в уединенной долине, где
воспитывает сына в неведении о людях. «Природа!
Здесь буду я жить в твоих объятиях, не известен же¬
стоким людям!» (Лафонтен А. -Г. -Ю. Природа и лю¬
бовь... М., 1799. С. 11).Такова завязка романа, а да¬
лее следуют приключения сына Гильнета, доброго
и честного Вильяма, немецкого Маугли XVIII в., ко¬
торый был «быстр как серна; крепок и смел как муж
и прекрасен как Амур» (Там же. С. 17), но не умел пи¬
сать и не знал правил человеческого общежития; пе¬
рипетии его любовных историй (отец вывозит юношу
в свет), очень напоминающих отношения Вертера
и Лотты, кончаются путешествием по Индии, где Ви¬
льям находит любовь, поселяется вместе с родителями
жены н друзьями в домике своего детства. На дверях,
ведущих в долину, были начертаны слова: «Жилище
Природы, любви и счастия» (Там же. С.388).
Сохранилось свидетельство популярности этого ро¬
мана и более поздней его переоценки. Петербургский
чиновник П.И.Голубев, записки которого были опуб¬
ликованы в 1896 г., рассказывая о своей первой люб¬
ви. пишет: «Мне сладко было воображать, что я был
бы счастливейший в мире человек, если бы она была
Фанни, а я Виллиам, герой из довольно скверно-чув¬
ствительного романа Августа Лафонтена “Природа
и Любовь". Я решительно называю этот роман сквер¬
ным, потому что он, как некогда “Страдания Верте¬
ра'', своими приторными странностями мог сбивать
с толку молодежь описанием различных и всегда неле¬
пых движений сердца и небывалых приключений
с верными любовниками» (Голубев ll.ll. Записки пе¬
тербургского чиновника старого времени // РА. 1896.
Кн. 1. №3. С.424-425).
Историк литературы А.Д.Галахов, критикуя романы
Лафонтена за однообразие и мелкость содержания, за
детски простосердечных н слабых духом персонажей,
которые «по замечанию немецких критиков не в силах
грешить, если бы даже захотели этого», за то. что «ни
ум, ни фантазия не чувствуют напряжения ог подоб¬
ных романов: все усваивается легко, а благополучный
исход интриги, вертящейся на сентиментальной чисто
немецкой любви, успокаивает читателей, которым бы¬
ло бы жалко видеть в неминуемой беде простодушных
героинь и героев, хотя слово “героизм-’ может быль
здесь допущено не иначе, как по злоупотреблению»,
пишет далее: «Несмотря на это, трудно теперь предста¬
вить. с какою жадностью и удовольствием читались ро¬
маны Лафонтена: их действие понятно лишь тому, кто
на самом себе испытал его, читая, например “Природу
и любовь" (1799), “Клару Дюплесеи” (1804), “Блан¬
ку и Мину” (1817), “Тетушку Изабеллу" (1818),
“Признания при гробе” (1821). В сущности, действие
было вредно, возбуждая в юной душе сладенькие чув¬
ства, приучая ее к праздной мечтательности и все за¬
вершая или несостоятельной, или пошлой моралью»
(la.ia.voe А.Д. История русской словесности, древней
и новой. Т.1—2. СПб., 1868. Т.2. С.172).
О страсти к переводным романам писал в своих ме¬
муарах А.А.Григорьев: «Чтение производилось пожи¬
рающее, но в особенности с засосом, сластью, искрен¬
нейшею симпатиею и жадностью читались романы
Радклиф, Жанлис, Дюкре-Дюмениля и Августа Ла¬
фонтена» (Григорьев А.А. Мои литературные и нравст¬
венные скитальчества. М., 1915. С. 166).
«Его романы, переведенные едва ли не на все образо¬
ванные языки, составляли всеобщую потребность и все¬
общее наслаждение» (Память Августа Лафонтеня //
Телескоп. М., 1831. Ч.З. № 10. С.249).
Лафонтена читали люди разного социально-общест¬
венного положения и образования. На «Библиотеку по¬
вестей и анекдотов», изданную М.Т.Каченовским в пяти
частях (М., 1816—1817). где были напечатаны повес¬
ти Лафонтена «Дногенова бочка» и «Мщение», подпи-
1251

ЛАФОНТЕН
Л
сатся в Москве II.А.Вяземский, в Санкт-Петербурге
В.А.Плавильщиков (заказал 20 экземпляров, вероят¬
но, для своей библиотеки при книжном магазине),
книготорговец II.II.Лапкин: на нее был спрос в Орле,
Рязани и др. городах России. В Пензе на «Библиотеку
повестей и анекдотов» подписала! П.А.Радищев, поэт
и переводчик, сын известного русского писателя
A.I (.Радищева. В 1832 г. в ссылке В.К.Кюхельбекер
записал is дневник впечатления от прочитанных им
в журнале «Вестник Европы» за 1804 г. повести Лафон-
теиа «Барон Флеминг, или Страсть к титулам», которую
он воспринял как карикатуру, и отрывка из романа.
Особенной популярностью в России пользовались
романы Лафонтена на русскую тему: «Князь Д.
п княжна М., или Верная любовь по смерть. Россий¬
ское происшествие» (др. заглавие: «Князь Федор Д-кий
и княжна Марья М-ва, или Верность по смерть. Рус¬
ское происшествие») был издан 4 раза (1804, 1808,
1831, 1858). Оригинал под заглавием «Fedor und
Marie, ode г Treue bis zum lode» в 1-м изд. был напе¬
чатан в Берлине в 1802 г. В объявлении о появлении
этого романа в книжных магазинах Москвы и Санкт-
Петербурга в 1831 г. «Московские ведомости» сооб¬
щали: «Очаровательное перо Лафонтена живо начер¬
тало картину несчастных любовников, находившихся
в Сибири на Березовских островах и поклявшихся
верноетию но смерть. В сем романе читатели найдут
не вымышленное происшествие, но историческую ис¬
тину одной важной эпохи из Российской истории.
Благосклонное принятие сего романа is Германии
п Франции побудило русского переводчика перевести
оной. Российская публика ободрила успех переводив¬
шего распродажею в скором времени оной книги, ко¬
торая сделалась редкою...» (Моск. вед. 1831. № 2, 7
янв. С.77). Читателей привлекала трогательная
и возвышенная любовь русских Ромео и Джульетты,
Федора Долгорукого и Марии, дочери светлейшего
князя А.Д.Меншикова, происходившая на фоне борь¬
бы за власть партий Долгоруких и Меишнковых после
смерти Петра I. В «Благонамеренном» писали: «...лег¬
чайшее и вместе с тем приятнейшее средство для мо¬
лодого человека образовать себя есть романы... ежели
страстная любовь закралась в сердце его. то пусть пи¬
тает ее так. как питал князь Д*** к своей Марии...»
(Благ. 1823. Ч.22. № 7.С.15-16).
События другого |м>мана на русскую тему, переведен¬
ного в 1818 г. и напечатанного в Москве срачу двумя ти¬
пографиями — Августа Семена и С.И.Селивановского, —
относятся к началу XIV в., к периоду междоусобной
борьбы русских князей п попыток объединения сил
в борьбе с татарским игом. В одном пере-вод*' роман на¬
зывался «Александр Михайлович, великий князь Рос
сийский», в другом — «Александр Михайлович, великий
князь Тве|)скоН», по оба имели уточнение заглавия: «11сто-
рический |к»ман>. Ла(|иштен внимательно изучил описы¬
ваемую им историческую си туацию, по факты и харак¬
теры интерпретировал своевольно.
Исторические романы Лафонтена отличают обилие
идиллических сцеп, не имеющих ничего общего с рус¬
ской действительностью, и сентиментально-высоко¬
парный слог героев, которым они изъясняются на про¬
тяжении всего романного действия.
Эту особенность речи персонажей Лафонтена заметил
Пушкин, что заставляет нредпеможить. что он был вни¬
мательным читателем некоторых его романов. В черно¬
вом варианте письма к 11.П.Раевскому из Михайловско¬
го (вторая половина июля 1825 г.) Пушкин пишет:
«| Каждый человек любит, ненавидит, печалится, радует¬
ся — но каждый на свой лад — почшпшипе-на Шекспи¬
ра |. Существует еще такая замашка | (достойная |м>мана
Авт. Ла(|к)нтена) |: когда писатель за.тумат характер ка¬
кого-нибудь лица, то что бы он ни заставлял его гово¬
рить. хотя бы самые [обыденные] посторонние [его
страстям | вещи, всё носит отпечаток данного характера
(таковы педанты п моряки в старых романах Фильдин¬
га). <...> Вспомните 111.<експнра> <?> Читайте Шекс¬
пира [это мой постоянный припев], он никогда не боит¬
ся скомпрометировать своего героя, он заставляет его
говорить с полнейшей непринужденностью, как в жиз¬
ни. ибо уверен, что is надлежащую минуту и при надле¬
жащих обстоятельствах он найдет дтя него язык, соот¬
ветствующий его характеру» (Т. 13. С.573).
В альманахе «Северные цветы» на 1828 г. опублико¬
ваны «Отрывки из писем, мысли и замечания» Пушки¬
на. в черновых редакциях которых снова упоминается
имя Лафонтена. Говоря о бесчувственности женщин
к гармонии стихов, Пушкин пишет: «Рожденные с чув¬
ствительностью самой раздражительной они холодно
читают красноречивые трагедии Расина и плачут над
посредств.<еиными> ром.<анами> Авг.<уста>
Лаф.<онтена>, но поэзия скользит по слуху их. не до¬
стигая души» (Т.11. С.324).
Как видим. Пушкин снова противопоставляет Ла¬
фонтена высокой художественной литературе: Расин
и Лафонтен, Шекспир и Лафонтен. Для Пушкина Ла¬
фонтен не просто широко читаемый автор переводных
романов, но один из лидеров массовой литературы.
Над романами Лафонтена иронизировали, возмуща¬
лись «слезливостью» персонажей «на одно лицо», назы¬
вали «безнравственнейшим из писателей, равно поме¬
шанном на чувственности, самой ядовитой и дразнящей,
как на добродетели, самой приторно немецкой» (Григо¬
рьев Л.Л. Указ. соч. С. 189), по имя Лафонтена знати,
его читали.
А.О.Смирнова-Россет, размышляя о том, «что во
времена политических переворотов и страшных войн
литература приобретает сентиментальный характер»,
упоминает романы Августа Лафонтена (Смирнова-
[26|

л
Россет. Дневники. С. 130). а рассуждая о литератур¬
ных дарованиях императрицы Екатерины II. напи-
шет: «Не будь она императрицей, она наверное была
бы автором романов, более значительных, чем рома¬
ны Каролины Ппхлср. Августа Лафонтена и Коцебу»
(Там же. С.456).
Имя Лафонтена как создателя идеального добропо¬
рядочного героя вписалось н литературно-бытовой
фон жизни современников Пушкина, пспользовав-
ших романный типаж для характеристики реальных
людей. «Сиротка Кнорринг, воспитанная старухою
Рененка<м>пф, — не красавица, а мила, героиня Ав¬
густа Лафонтена», — пишет кн. П.А.Вяземский
и 1825 г. своей жене (ОД. Т.5. Вып. I. С.72).
Ф.Ф.Вигель н своих «Записках» следующим образом
описывает знакомого Пушкину графа Альберта Кал-
тана Эдлинга, обер-гофмейстера Саксен-Веймарского
двора: «...был один из тех старинных немецких вла-
дельцев-баронов, честных, добродушных, благород¬
ных, коих тин сохранился ныне только и романах Ав¬
густа Лафонтена, которых также едва ли ныне найти
где можно» (Ии/ель. Т.2. С.225).
К 30-м годам XIX it. в связи с появлением русского
оригинального романа интерес российских читателей
к Лафонтену ослабевает. Однако имя его довольно часто
упоминается в журнальных статьях II.II.Надеждина,
II.А. и Кс.А. Молевых, В.Г.Белинского и др. Русская
критика изучала причины популярности переводных
романов, осмысливала теорию жанра романа как тако¬
вого и особенности становления русского романа. Лю¬
бопытно, что среди русских повестей и романов начала
XIX в. было много подражании, и Августу Лафонтену
в том числе. Напр., повесть В.А.Ушакова «Марихен»
(1832) В.Г.Белинский воспринял как попытку «вос¬
кресить на Руси дух покойного Августа Лафонтена»
(Белинский. Т.2. С.23), а Н.И.Надеждин оценил его
«как безжизненное подражание ла<|юнтеновским се¬
мейственным картинам, вставленное в русские рамки»
(Там же. С.664).
Происходит переоценка ценностей. «Многие рома¬
ны, например “Ваксфильдский священник” Гольд-
смита, романы Фильдинга. Ричардсона, Бюрней. Ли.
даже романы Пикара и Августа Лафонтена, были
очень милы, трогательны; но что же это? Миниатюр¬
ная живопись! При ней роман не мог стать в ряд
с главными отделениями изящных созданий — эпопе¬
ею, драмою, лирикою» (Полевой II.Л. Полевой Кс.А.
Литературная критика. Статьи и рецензии:
1825-1842. Л., 1990. С. 120).
Завершает дискуссию Белинский, у которого оценка
творений Лафонтена совпадаете пушкинской: «Имена
Ричардсонов, Фильдингов. Радклиф. Левнсов, Дюкре-
Дюменилей. Лафонтенов, IПипсов. Крамеров. Польде
Коков, Марриэтов, Диккенсов, Лесажей, Мичыоре-
нов, Гюго, де Виньи имеют свою относительную важ¬
ность и пользуются, или пользовались, заслуженною
известностью; но их отнюдь не должно смешивать
с именами Сервантеса, Вальтера Скотта, Купера, Гоф¬
мана и Гете, как романистов (Белинский. Т.5. С.40).
Лит.: ('иповский П.П. II» истории русского романа и повести.
2-е изд. 0116.. 1903. Ч.З: X в.: бицикл, с.имшрь. (И/ннмир). Т.17; Mayers
enzyklopadishes Lexikon in 25 Bandcn. Mannheim: Wien: Zurich /
[1980]. Band 14: Ко-Les: Larousse I’. Grand dictionnaire universe! du
XlX-siede franqais... Paris. 1865. T. 10: L—M: Nouveau Larousse illustre.
Paris. 1898. T.5: 11-Meld.
Ю. Ю. Гречихова
ЛБЫ
«Забривать, забрить — принять в рекруты, от бывше¬
го правит подбривать при сем лоб. Забрить кому лоб —
принять; забрить затылок — забраковать» (Диль).
С 1705 г. в России лица податных сословий (крестьян¬
ство, мещанство, цеховые) должны были отбывать ре¬
крутскую повинность: периодически, «в очередь»
(обыкновенно 1 мужчина от 10—15 дворов) набира¬
лись рекруты, служившие в нижних чинах 25 лет. 11ри
этом уставом было предусмотрено, что достижение
офицерского чина рекрута из «сдаточных» было явле¬
нием исключительным и возможным только во время
войны или службы на окраинах (например, на Кавка¬
зе). Отдачей крест ьян в рекруты и установлением оче¬
редности занимались помещики (в помещичьих име¬
ниях) или община (среди государственных крестьян).
11осле ряда указов Екатерины 11(1766, 1779 гг. и др.)
помещики могли сдавать своих крестьян в любое вре¬
мя, получая за лишних |>екрутов квитанции, которые
могли предъяви ть при очередном наборе. «Это превра¬
тило “бритье лбов ", с одной стороны, в меру наказания:
помещик мог в любое время оторвать неугодного ему
крестьянина от семьи и сдать — практически навсегда —
в солдаты. С другой — сдача рекрутов сделалась доход¬
ным, хотя и официально запрещенным промыслом:
квитанции у помещика охотно покупали другие поме¬
щики. не желающие* расставаться со своей рабочей си¬
лой. или даже* богатые крестьяне (а иногда и “мир
в складчину), чтобы избавить своего парня от рекрут¬
чины. Помещая “бритье лбов” в разряд хозяйственных
мероприятий, Пушкин иронизирует по поводу спосо¬
бов хозяйствования обычного помещика» (Лотман.
С.202—203).
Показательно, что «бритьем лбов» (2, XXXI1, 2)
занимается помещица, а не помещик - именно мать
Татьяны
...езжала по работам.
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы...
(2. XXXII. 9-11)
|27|

. IН К III IIII
На помещике лежали заботы общего хозяйственного
порядка: организация барщинных работ, взимание об¬
рока, заклад имений и т.д. Всякими же «мелочами»,
вроде сбора ягод, разрешения бытовых споров между
крестьянами, установления рекрутской «очередности»
и т.п. — занимается, «мужа не спросяеь», хозяйка. Ср.
в русской народной песне:
Расхороша наша барыня,
Что Арииа-то Ивановна:
Разорила село теплое 11 ил юти но,
Раздала крестьян всолдатушки,
Но молоденьки рекрутики...
(Народные лирические песни. J1., 1961. С.438)
В.А. Иои/елев
JIICI»1111111 Василий Алексеевич (1746—1826) — пе¬
реводчик, писатель, публицист, издатель.
В 1773 г. В.А.Левшин в чине поручика вышел в от¬
ставку, поселился в [юдовом имении в с. Темрянь недале-
ко ог г. Белева Тульской губернии, занялся хозяйством
и литературой. Со многими статичными писателями —
П.Ф.Богдановичем, Я.Б.Княжниным, А.Н.Радищевым
и др. — Левипш познакомился, участвуя в литературном
обществе «Собрание, старающееся о переводе иност¬
ранных книг» (1768—1783). Сильное впечатление про¬
извел на Левшина Н.И.Новиков, и он принял активное
участие во многих начинаниях просветителя.
Литературная деятельность В.А.Левшина отлича¬
лась разнообразием тем и жанров: он сочинял басни
и загадки, писал либретто для комических опер, был
автором сентиментальной и утопической повестей, ис¬
торических биографий, генеалогом, фольклористом,
составил топографическое описание Тулы1 кого края.
«Русские сказки» Левшина (4.1 —10. М., 1787—1788)
н их продолжение под заглавием «Вечерние часы, или
Древние сказания славян древлянских» (4.1—6. М.,
1787—1788) оказали влияние на поэмы-сказки
Н.А.Львова, Н.М.Карамзина, В.А.Жуковского и по¬
эму «Руслан и Людмила» (1820) Пушкина.
Переводы Левшина познакомили русского читателя
и зрителя с немецкими авантюрными романами, анг¬
лийскими, французскими и итальянскими драмами
и комедиями. Он перевел идиллии швейцарского поэта
С.Геспера, фантастическую поэму «Оберон» немецкого
писателя Х.-М.Вилаида. С успехом шла на русской сце¬
не переделка Левшина комедии К.Гольдони «Слуга
двух господ».
Пушкин в сорок первом примечании к роману «Евге-
ний Онегин» отослал своих читателей к другой сфере
деятельности писателя: «Левшин, автор многих сочи¬
нений но части хозяйственной» (Т.6. С.195). Перевод¬
ные и оригинальные книги и статьи В.А.Левшина —
о земледелии, скотоводстве, разведении рыб, сеянии
В.А.Левшин. Неизвестный художник. 1830-е гг. Холст, масло
трав и табака, ведении домашнего хозяйства, лечении
растений и животных, поваренных рецептах, охоте,
садоводстве, огородничестве, пчеловодстве, винокуре¬
нии, новых сельскохозяйственных машинах — нашли
своих последователей, желавших усовершенствовать
жизнь в деревне. Учеников просветителя и преобразо¬
вателя помещичьего уклада Левшина назвал Пушкин
«птенцами» «школы Левшина»:
Вот время: добрые ленивцы,
Эпикурейцы-мудрецы,
Вы, равнодушные счастливцы,
Вы, школы Левшина" птенцы,
<...>
Весна в деревню вас зовет,
Пора тепла, цветов, работ...
(7, IV. 1-4. 7-8)
Левшин был сначала корреспондентом Вольного эко¬
номического обии'ства (с 1791). потом его членом и не¬
пременным секретарем (с 1793). Он активно участво¬
вал в Обществе испытателей природы при Московском
университете (с 1809), был почетным членом Вольного
общества любителей словесности, наук и художеств
(с 1818), а также членом Московского общества сель¬
ского хозяйства (с 1821). В 1795 г. его избрали почет¬
ным членом Саксонского экономического общества,
в 1806 г. — членом Итальянской академии наук.
О В.А.Левшине, неутомимом труженике, написал
его друг и единомышленник А.Т.Болотов, в журнале
|28|

ЛЕКСИКОН
которого «Экономический магазин» (1780—1789)
Левшин сотрудничал. «Тут [в Москве у II.И.Новико¬
ва. — Е. II. | я нашел знакомца своего Василья Алексе¬
евича Левшина, такого же трудолюбца, как и я: оба
мы с ним были и сие время — черкесские волы и тру¬
дились над переводами без отдыха. Г.Новиков отдал
ему тогда переводить ту огромную немецкую книгу,
которая напечатана потом под заглавием "Хозяин и
хозяйка” и состояла в 12 томах. И я рад был тогда,
что от труда сего избавился, ибо сперва хотел было
Г. Новиков на меня сей страшный и скучный труд на¬
валить», — писал А.Т.Болотов (Болотов А. Т. Запис¬
ки. Т.1—2. Тула, 1985. Т.2. С.272).
Книга «Хозяин п хозяйка, или Должности господина
и госпожи во всех видах и всех частях, до домоводства
относящихся» (М., 1789) не показалась скучной пере¬
водчику, и он «с удовлетворением отмечал, “с каким
желанием искали хозяйственники эти книги" и как
благосклонно они были приняты» (Просечно Г. II.
Просветитель В.А.Левшин. Тула, 1990. С.76). Люби¬
телям псовой охоты была адресована первая перевод¬
ная книга В.А.Левшина «Совершенный егерь...»
(4.1— 3. СПб., 1779), дополненная и переизданная
в 1791 г. Шесть раз в XIX в. выходил перевод издания
«11олный русский лечебник»: первое издание — в 1795 г.,
шестое — в 1860 г. В последние десятилетия XVIII в.
были напечатаны такие переведенные п доподценные
Левшиным иностранные книги: «Погребщик, или Пот¬
ное наставление как обходиться... с винами» (М.,
1788): «Подробней' наставление о табаководстве» (М.,
1788): «Словарь коммерческий, содержащий познание
о товарах всех стран и названия вещей главных и но¬
вейших, относящихся до коммерции» (4.1— 7. М.,
1787—1792): «Словарь ручной натуральной истории,
содержащий историю, описание и главнейшие свойст¬
ва животных, растений и минералов» (М., 1788);
«Словарь поваренный, приспешничий, кандиторский
и днстпллаторский...» (4.1—6. М., 1795—1797); «От¬
крытие тайны древних магиков и чародеев, или Вол¬
шебные силы натуры...» (М., 1798—1804) и др., отра¬
жающие широту интересов переводчика.
Левшин был авто|юм и оригинальных сочинений «но
части хозяйственной». Среди его книг: «Садоводство
полное» (Ч. 1 —4. М., 1805—1808); «Календарь пова¬
ренного огорода» (М., 1810): «Красильщик» (М.,
1810); «Народная поварня» (4.1—2. СПб., 1808);
«Русский полный фабрикант и мануфактурист»
(4.1—3. М., 1812): «Огородник» (М., 1817); «Кар¬
манная книжка для скотоводства» (М., 1817); «Цвето¬
водство подробное, или Флора русская» (М., 1826).
В 1814—1815 гг. Левшин предпринял издание эконо¬
мического журнала иод заглавием «Экономический
п технологический магазин для художников, заводчи¬
ков. фабрикантов, мануфактуристов и ремесленников,
а также для городских и сельских хозяев и хозяек, лю¬
бителей садов, цветоводства и проч.». Книги В.А.Лев¬
шина. переведенные и переделанные или написанные
им самим, обобщали опыты и самого писателя, зани¬
мавшегося сельским хозяйством.
Е.А. Пономарева
ЛЕД
В восьмой главе романа Онегин
Несется вдаль Невы в санях.
На синих, иссеченных льдах
Играет солнце...
(8, XXXIX, 10-12)
«Зимой на Неве заготовляли большие кубы льда для
ледников. С наступлением... оттепелей их развозили на
санях покупателям» (Лотман. С.368).
Колоритнейшее описание отработанной за столетия
технологии заготовки невского.льда для ледников нахо¬
дим у Л.В.Успенского:
«Туг н там... чернели очерченные прямыми линиями,
ого|южсшл>1с веревочными оградами квадратные и пря¬
моугольные проруби. Целыми днями мужики с пешнями
высекали из речного льда огромные... аквамариново-зе¬
леные, удивительно нежного тона, как бы лучащиеся из¬
нутри, ледяные призмы. 11одьезжаш, пятясь, обмерзшие
дровни... на санки баграми втаскивалась такая прозрач-
ная драгоценность, лошаденка выволакивала сани прочь
из воды, ледяной параллелепипед сбрасываш на снег
и устанавливали рядом с десятком других таких же...
Новые и новые призмы извлекали из воды: :ш уже об¬
сохшими нсп|)срмкным потоком подъезжали из города
новые и новые извозчики... вся торговля держалась на
ледниках, на невском голубоватом.льду. Светло-прозрач¬
ные призмы соскальзывали с саней; они падали порою на
уличный снег и — поднять такую один извозчик не мог! —
.лежали или стояли там уже до весны, постепенно облаи¬
вая, как увеличенные копии уральских камней...» (Ус¬
пенский Л.Б. Записки старого петербуржца. Л., 1990.
С. 166—167). Любопытно, что заготовка льда на Неве*
просуществовала до 30-х годов двадцатого столетия (см.:
Гринин Д.Л. Ленинградский каталог. Л., 1986).
Впрочем, Набоков указывает и на другой возмож¬
ный смысл словосочетания «иссеченные льды» — здесь
речь может идти о ледоходе.
С. ('.Лосев
ЛЕКАРИ - см.: ВРАЧИ.
ЛЕКСИКОН (от греч. lexikos — относящийся
к слову) — словарь.
<<()»> интереса поэта к иностранным языкам и вооб¬
ще к лингвистическим проблемам свидетельствует
большое число словарей в его библиотеке: “Словарь
[29]

I i;;i ь
Л
Академии Российской” (6 ч., 1789—1794; .N6 355)
[то есть упомянутый в «Квгснин Онегине» «Академи¬
ческий словарь». — Н.М. ]. “Словарь Французской
Академии" (2 т., 1835; .N6 878), “Словарь польского
языка” Линда (4 т., 1807, № 1105) и “Сербский сло¬
варь' В.Стефановича-Караджича (1818: № 1409),
а также ряд двуязычных и многоязычных словарей,
включая, например, даже “Словарь росеийско-татар-
скнй" И. Гига нова (1804: № 92)» (Сидянов Л.С.
Библиотека 11ушкина и ее описание // Модаалевский.
БП. Приложение к репринтному изданию. С.69).
В библиотеке Пушкина представлены и другие типы
словарей: изданный в Париже в 1820—1824 гг. шест¬
надцатитомный «Словарь исторический и критичес¬
кий» П.Бейля (сочинения «скептического Бейля» чи¬
тал Онегин), пятитомный «Церковный словарь»
П.Алексеева (СПб., 1817—1819), четыре тома «Эн¬
циклопедического лексикона», напечатанного в Пе¬
тербурге в 1835 г. в типографии А.П.пошара. Были
у Пушкина и такие французские словари, как «Сло¬
варь анекдотов» 1808 г., «Неология, или Словарь но¬
вых острот» Л.-С.Мерсьс (Париж. 1801).
Форма словаря, лексикона порой иснатьзовалась дтя
создания сатирического или же просто забавного произ¬
ведения. Так, наир., в журнале «Благонамеренный»
в 1820 г. были напечатаны «Отрывки из светского сло¬
варя», где, в частности, слово «маскарад» имеет следую¬
щее толкование: «Человеколюбивое доведение для безо¬
бразных женщин» (Благ. 1820. № III. С. 196).
В «Евгении Онегине» слово «лексикон» возникает
в ироничном контексте (речь идет о возможных «раз¬
гадках» Онегина):
Что ж он? Ужели иодражанье.
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованы*.
Слов модных потный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
(7. XXIV, 9-14)
Возможно, стих «Слов модных полный лексикон»
явился своеобразным ответом автора «Евгения Онеги¬
на» на выступление М.Н.Загоскина против Пушкина
и поэтов пушкинского круга. В 1823 г. в «Благонаме¬
ренном» было напечатано «Послание к Людмилу»
М.II.Загоскина, но словам 11.А.Вяземского, «площад¬
ное, плоское по мыслям и стихосложению» (PC.
1888. Т.П. С.323). В «Послании...» поклонник ро¬
мантической поэзии, собутыльник модных поэтов
Людмил собирается стать сочинителем, и автор сове¬
тует ему описывать всегда
Души растерзанной все бури п ненастья,
Цвет жизни молодой — грядущего обет,
Бывалые мечты, а пуще сладострастье.
(Н.ни. 1823. ЛЬ 8. С. 121)
NOUVEAU
DICTlONNAliRE
FRAVC,OIS, ITALIF.N, ALLEMAND, LATIN ET BUSJE.
О ■	■—-■*
новый лЕКСИКОНЪ
Ril
с а о в а р ь
» а
фрлщузскомг, ИТАЛ1АНСК0МЬ, игмыжомъ, ЛАТИНСКОМ!
И РОСС1ЙСКОМ7> ЯЗЫКАХЪ,
содержащей шЬ себВ,
Полное соЛрвмй- веЬзЛ употребнтцышЛ ФранцужхмА см& Л г*-
НымЪ тмиъЮикМЬ оныхЬ на Affile четыре яяыха переводамЬ, к обЬ-
яспенимЪ разлнчныхЬ знаменован^ ы е&хЪ ГрамматнчесхяЛ
емКетвЬ, хамя токмо каждому слову првинчествуголЛ , сообрамч
Словарю Французской Акадоих.
Изданный прудами
tailiiciifo паг!10Д11>4
Я в а я а С о ц в.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
A.-F.
Ш* wflcl к. Шитмошл ■ ЯшшЛя.
\ Г"			■	аим»—	——%
въ москвг,
8Ь уякгерс*шешскс4 Типографам, у Н. Новаков!, 17(4 года.
(loll N.H. Noiibiii лексикон, или словарь. М.. I 784. Титульный лист
Стрелы Н.М.Загоскина нацелены здесь в романтиче¬
ские поэмы Пушкина. Наставляя Людмила, он пишет:
Короче, модных слов, талантом освещенных,
Будь полным словарем.
(Там же)
Пушкин иронически предвидит, что его герой Оне¬
гин может быть ошибочно истолкован как «слов мод¬
ных полный лексикон», то есть здесь почти дословное
поншренне слов Н.М.Загоскина: «модных слов <...>
будь полным словарем», но повторение, освещенное
пушкинской насмешкой.
Н. И. Михайлова
Л Г.11» — «искусственное божество, введенное на рус¬
ский Олимп писателями W ill в. па основании припе¬
вов-выкриков, в основном в свадебной поэзии: “Л юли,
лель. ле.тёПрипевы эти воспринимались как призы¬
вание, звательные формы собственного имени. Из это¬
го делался вывод, что Лель — славянский Амур, боже¬
ство любви» (Лотман. С.269).
В стихотворении Г.Р.Державина «Венчание Леля»
(1801) музы говорят о том. «кто так светом овладел»:
это «Царь сердец, <...> / Бог любви, всесильный Лель»
(Держании Г. Р. Стихотворения. М., 1958. С.390). Ср.
также его стихи «Фальконетов Купидон» ( 1804), «Во¬
домет» (1807?).
[30]

л
11: мора
Покровителя влюбленных Леля Пушкин вспоминает
в поэме о Древней Руеи «Руелаи и Людмила» ( 1820):
Все смолкли, слушают Каина:
II славит сладостный певец
Людмилу-прелесть и Руслана
II Лелем свитый им венец.
(Т.4, с.7)
Появляется Лель и в стихотворении «Адели» (1822),
обращенном к юной современнице Пушкина:
Играй, Адель.
11е знай печали;
Хариты, Лель
Тебя венчали...
(Т.2. С.275)
В «Евгении Онегине» Лель навевает героине любов¬
ный сон:
Татьяна поясок шелковый
Сняла, разделась и в постель
Легла. Над нею вьется Лель,
А иод подушкою пуховой
Девичье зеркало лежит.
Утихло всё. Татьяна спит.
(5. X.9-14)
Возможно. Пушкин включил в приведенный текст
бога любви Леля, потому что здесь речь идет о Святках,
когда девушки гадают о суженом.
П. И. Петренко, М. li. Строганов
ЛЕН — травянистое растение, из стеблей которого по¬
лучают прядильное волокно: нити и ткани, изготовлен¬
ные из этого волокна. Старинная русская культура, ос¬
новной материал для изготовления одежды русских
крестьян. Культура эта весьма трудоемка н требует
большой и кропотливой работы: теребление льна, об¬
молот, расстил, мятка, трепка, очес, прядение — все
эти процессы требуют больших усилий. 11ри этом рабо¬
та сольном издавна была чисто женской: лен становил¬
ся «спутником женской судьбы» (В.И.Белов). Именно
поэтому лен оказался опоэтизирован во множестве на¬
родных песен. Основное занятие крестьянской женщи¬
ны долгими зимними вечерами — прядение, обработка
пряжи, тканье, выбеливание, шитье, вязание, плете¬
ние — сопровождалось пением, разговорами и другими
нехитрыми утехами.
В провинциальном дворянском быту лен тоже* играл
существенную роль: эго была одна из самых выгодных
для продажи культур. Но — из-за своей трудоемкости —
одна из самых капризных. Важно было вовремя посе¬
ять лен: «на Митрофания» (4 июня) пли «на Одену»
(21 мая): от удачного посева зависело качество льна и,
соответственно, его цена. Не менее важно было выте¬
ребить лен «до Успения» (16 августа), вовремя разост¬
лать его «под августовские росы», не* дать уйти иод снег
и т.д. Доход от продажи льна был велик — но лишь
в случае его отменного качества. И, соответственно,
помещичьего «надзора».
Онегин иронически отзывается о мелкопоместных
дворянах, активно занимающихся хозяйством, и при¬
водит соответствующие «опорные сигналы»:
«Варенье, вечный разговор
Про дождь, про лен. п|ю скотный двор...»
(3. 1. 13-14)
В черновой редакции было: «Варенье, сальная свеча /
Помин про Саву Ильича» (Т.6. С.ЗОЗ); в беловой ре¬
дакции: «В гостиной сальная свеча / II к чаю горы ку¬
лича» (Т.(5. С.573). Эти опорные сигналы отражают
мировосприятие «европеизированного» Онегина, пред¬
почитающего более изысканные' блюда, более дорогие'
свечи и менее «приземленные» предметы для разгово¬
ров. Возможно, что «лен» возник в окончательной ре¬
дакции в связи с упомянутой первоначально «свечой»:
льняная нить — неотъемлемая принадлежность свечи,
лампады п других светильников. Ср.:
Как леи. елеем напоенный.
В лампадном свети т хрустале.
(1I од ража пня Корану. 1824 //Т.2. С.355)
Н.Л. Кошелев, Ю. М. Семенова
Л СПОРА
В конце1 романа, создавая многоликий образ своей
Музы, 11ушкин уподобляет ее героине известной балла¬
ды немецкого поэта Г.-А.Бюргера «Ленора»:
Как часто, по скалам Кавказа,
Она Лечюрой. при луне,
Со мной скакала на коне!
(8. IV, В-8)
Комментируя введение этого образа в текст «Евгения
Онегина», Ю.М.Лотман замечает: «Назвав непосредст¬
венно немецкий оригинал (“Ленора"), а не какую-либо
одну из русских версий (“Людмила", “Ольга”), Пуш¬
кин дал обобщенную романтическую формулу и укло¬
нился от того, чтобы присоединиться к конкретным ин¬
терпретациям ее в русской поэзии» (Лотман. С.344).
Среди русских версий Бюргережой баллады необхо¬
димо назвать не* только «Людмилу» Жуковского
(1808), «Ольгу» Катенина (1816), но и «Светлану»
Жуковского. Если две первые стали обьектом бурных
споров и полемики о жанре баллады и шире — судьбах
романтизма и народности, то последняя, появившаяся
it 1812 г., закрепила в сознании русского читателя
и критики своеобразный облик русской Леноры.
В пушкинском творчестве каждая из этих версий по¬
лучила критико-эстетические* и поэтические рефлексы.
В статье' «Мои замечания об русском те'атре» Пушкин
иронически вслед за критиками говорит о сравнении
«немки Леноры с шотландкой Людмилой и чувашкой
[31 |

ЛЕНОРА
Л
Ольгою» (Т.П. С.9). Еще подробнее русские версии
«Леноры» он характеризует «заметке 1833 г. «Сочине¬
ния п переводы в стихах 11авла Катенина», где «Люд¬
милу» Жуковского называет «неверным п прелестным
подражанием» (Т.П. С.220), «Ольгу» — «первымзаме¬
чательным произведением г-на Катенина», асам источ¬
ник — «славной Биргеровой Ленорой» (Там же).
В творчестве поэта отзвуки «Леноры» Бюргера, как п е*е*
русских версий, нашли оригинальное воплощение в «про¬
стонародной скачке» — «Жених» (см.: Кукужвич Л.М.,
ЛопштЛ.М. Из творческой истории башады Пушкина
«Жених» // Пушнин. Временник. Т.6. С.72—91), где
размер п строфа «заимствована у Бюргера» (Томашев-
сний П.П. Теория литературы. Л., 1925. С.116), а сама
«|юмантичеекая, в представлешш Пушкина, баллада ти¬
па "Леноры повлияла нетолько на <|юрму "Жениха”, но
отчасти и на его содержание» (Кукулевич Л.М., Лот¬
ман Л.М. Указ. соч. С.74). Отдельные мотивы и образы
«Жениха» исследователи возводят как к Жуковскому, гак
и к Катенину (см.: Иезуитова П.П. «Жених» // Стихо¬
творения Пушкина 1820—1830-х годов: [Сб. статей] Л.,
1974. С.35—36). Синтетизм пушкинской позиции позво-
лжт творить об органической связи мотивов н обра:и>в
«Жениха», создававшегося параллельно с четвертой гла¬
вой «Евгения Онегина», с образной системой пушкинско¬
го романа, о чем писаш все исследователи, обращавшие¬
ся к «п|хит онародной сказке» Пушкина.
Этот синтетизм характеризует и рецепцию образов
Бюрге|ювой «Леноры», и еч* русских версий в тексте рома¬
на, п не только опосредованно через «Жениха», но и болен*
непосредственно, особенно в структуре пятой главы. Но¬
минация героинь романа — Ольга н Татьяна (кстати, пер¬
воначально имя Татьяна носила н героиня «Жениха») по¬
лучает в этой главе* своеобразное литературное уточнение*.
Начиная с эпиграс{>а: «“О. не знай сих страшных снов /
Ты, моя Светлана! Жуковский», 11ушкин старшую ечч*-
тру Ольги неоднократно называет литерату рным именем
героини башады Жуковетшго — Светлана. Тем самым два
литературных соперника, авторы русских ве|нтш «Лено¬
ры», получают в романе нрава гражданства. Знаковые
ситуации «Леноры» и ее* русских версий входят в текст ро¬
мана. Сон Татьяны нечюередетвенно вызывает в памяти
как ечж Светланы Жуковского, так и сон Ольги Катечшпа.
Столь же реминисцентны ситуации «ме*ртвых женихов»,
любви до гроба, пробуждения, адских привидений и т.д.
Как в случае с «Женихом», 11ушкин использует разные
ве*|>спп бат ладного сюжета «Леноры».
Подобно Светлане Жуковского, пушкинская Татья¬
на-Светлана пробуждается от страшного сна, остается
верна своему жениху, который сам в конце |юмана «11дет,
на мертвеца похожий» (8. XL, 5; см.: Пемзе/) Л.С.
О	балладном подтексте «Завещания» // Новые бездел¬
ки: Сб. статей к 60-летию В.Э.Вацуро. М.. 1995—1996.
С.221). Подобно катенинской Ольге, портретная ха
рактеристика которой, но точному наблюдению
О.Б.Лебедевой, реминисцентна по отношению к коме¬
дии единомышленника Катенина А.А.Шаховского
«Липецкие воды» — пародии на Жуковского (см.: Мо¬
тивы и сюжеты русской литературы. Томск, 1997.
С.70), пушкинская Ольга тоже переживает ситуацию
«мертвого жениха». Ленский, который «везде был при¬
нят как жених» (2, XII. 2) и которому Ольга «...пода¬
рила / Младых восторгов первый сои» (2, XXII, 2), после
гибели постоянно возникает в памяти Татьяны-Светла¬
ны как брат, но быстро забыт невестой. В черновых ва¬
риантах строф VIII—XI седьмой главы, рассказываю¬
щих о неверности Ольги, ее* свадьбе с уланом, Пушкин
настойчиво возрождал память жанра бюргерово-кате-
нинской баллады, нагнетая мотивы стонов и вздохов
гробовых, могилы и призрака. Ср.:
11е> крайней мере из могилы
Не вышла в сей печальный день
Его ревнующая Тень
II в поздний час, Гимену милый,
Не испугали молодых
Следы явлений гробовых
(Т.6. С.422)
В памяти жанра Бюргеровой «Леноры» пушкинские
сестры — Татьяна-Светлана и Ольга — выявляют различ¬
ные* жизненные варианты мотива «мертвого жениха».
Как известно, к балладе* Бюргера Жуковский обра¬
щался три раза: только в 1831 г. он пытался дать ее
точный ие*ре*водче*ский эквивалент, сохранив как ос¬
новные* реалии, так и строфу Бюргера.
Пушкин же в освоении Бюргерова сюжета пошел
другим путем. Уподобив свою Музу Леноре, он выяв¬
лял не* столько свое отношение к русским версиям
Бюргеровой баллады, сколько обозначат эпохальную
значимость самого источника. Кроме того, уподобле¬
ние Музы героине какой-либо одной из русских ве*р-
сий (Людмиле, Светлане или Ольге) создавало бы не¬
которую двусмысленность, требующую специального
пояснения. Имя Людмилы рождаю бы память о по¬
эме, у которой уже были «друзья» в тексте «Евгения
Онегина» («друзья Людмилы п Руслана»); два других
имени оказались использованы в сюжете произведе¬
ния. Нельзя забывать и того еракта. что в «Подробном
отчете о луне*» (1820) Жуковский предвосхитил пуш¬
кинский образ Музы-Леноры.
Ср.: «Когда с усопшим на коне/ Скакала |*>бкая.’//о<Ъш-
./«, / ...Кейда ж в санях е* Свепиаиой мчатся / Другой из¬
вестный нам ме*ргве*ц...» (Подробный отчет о луне. 1820).
В этом смысле имя Леноры, появившееся уже* в кон¬
це пушкинского романа, получало статус некоего по¬
этического итога, символа пушкинского прочтения
в тексте «Евгения Онегина» Бюргеровой баллады н е*е*
русских вариаций.
А. С..Янушкевич
[321

л
ЛЕТА
ленский владим и Р - см.: Владимир
ЛКНСКИЙ.
ЛЕКАЖ Жан (LepageJean; 1746—1834) —«славный
ружейный мастер» (тридцать седьмое примечание
Пушкина — Т.6. СЛ94).
Приехав на место дуэли, Онегин
...слуге велит
Лепажа стволы роковые
Нести за ним...
(в. XXV. 11-13)
Жан Лепаж происходил из старинной нормандской
династии оружейников, представители которой с середи¬
ны XVIII в. обосновались в Париже. Придворный по¬
ставщик Людовика XVI. герцога Орлеанского (Филиппа
Эгалите). а затем и Наполеона, он в 1819 г. был удосто¬
ен престижной награды французской Н|м>мып1ленной
выставки. В принадлежавшей ему мастерской на улице
Ришелье, д. 13 выполнялись заказы, полученные из мно¬
гих стран Европы, в том числе из России, где «стволы Ле-
пажа», отличавшиеся точным боем и изящным исполне¬
нием, пользовались ренутацией надежного оружия. Так,
для поединка гусарских офице|юв, подполковника князя
Гремина и майора Валериана Стрелинского, секунданты
выбрали две пары пистолетов: «одну Кухенрейтера, дру¬
гую Ленажа» (Бестужев-Ма/шшский А.А. Русские по¬
вести и рассказы. СПб., 1838. С.106).
В 1822 г. Жан Лепаж уступил управление мастер¬
ской сыну — Жану Андре Просперу Анри Ленажу
(1792—1854), блистательно продолжившему дело от¬
ца. В эпоху Июльской монархии Анри Лепаж стал при¬
дворным оружейником короля, выполнял заказы гер¬
цога Орлеанского и герцога Немурского. 11[юдукция
мастерской Лепажа удостаивалась почетных серебря¬
ных медалей на всех промышленных выставках, устра¬
ивавшихся во Франции в периоде 1823 по 1839 г.
Дуэльный гарнитуре нарой кремневых пжпшетон.
Франция. Мастерская Ленажа. 1808.
Сталь, орех, серебро, гравировка, инкрустация
Пистолет. Рис. А.С.Пушкина. 1829. Чернила
Согласно существовавшим правилам, к дуэли Пушки¬
на с Дантесом были приготовлены две пары пистолетов.
Секунданты Дантеса предложили оружие, изготовлен¬
ное в Дрездене, в мастерской Карла Ульбриха. Пушкин
заказал пистолеты в «магазине военных вещей» Кураки¬
на на Невском проспекте. Известно, что они были фран¬
цузского производства.
А.	Я. Невский
ЛЕТА — «в греческой мифологии персонификация
забвения, дочь богини раздора Эриды. ...Именем Леты
названа река в царстве мертвых, испив воду которой
души умерших забывают свою былую земную жизнь
(Verg. Аеп. VI, 705). Согласно сообщению Павсания
(IX, 39, 8), вблизи пещеры Трофония в Лейбадее
(Беотия) пришедшие вопросить знаменитый оракул
предварительно пьют воду из двух источников: Леты —
забвения, чтобы забыть о заботах и волнениях, и Мне-
моспны — памяти, чтобы запомнить услышанное и уви¬
денное в пещере» (Мифы народов мира: Энциклопедия:
В 2т. М., 1992. Т.2. С.51). Когда Пушкин писал в «До¬
мике в Коломне» (1830):
...Я воды Леты пыо;
Мне доктором запрещена унылость, —
(Т.5. С.86)
вероятно, он имел в виду забвение забот и волнений
жизни, которые могут унылость вызывать.
Все три упоминания Леты в «Евгении Онегине» свя¬
заны с ситуацией, описанной в сатире К.Н.Батюшкова
«Видение на брегах Леты» (1809):
Сюда, на берег тихой Леты.
Бредут покойные поэты;
Они в реке сей погрузят
Себя и вместе юных чад.
Здесь опыт будет правосудный:
Стихи и проза безрассудны
11отонут вмиг: как Феб судил!
Лета оказывается «рекой забвения стихов» (Там
же), в которой тонут сочинения всех современников
Батюшкова, кроме И.А.Крылова (ср.: Лотман.
С.208). Во второй главе «Евгения Онегина» Пушкин
включает в этот контекст свое творчество:
1331

ЛЕТНИЙ САД
Л
Быть может в Лете не потонет
Строфа, слогаемая мной...
(2, XL. 3-4)
В своей последней элегии о реке забвения пишет
н поэт Ленский:
«А я — быть может, я гробницы
Сойду в таинственную сень,
II память юного поэта
11оглотит медленная Лета,
Забудет мир меня...»
(fi. XXII. 3-7)
И I lyiiiKiiii. размышляя о посмертной судьбе .'((‘неко¬
го, также вспоминает Лету:
Или над Летой усыпленный
Поэт, бесчувствием блаженный,
Уж не смущается ничем,
И мир ему закрыт п нем?..
(7. XI. 5-8)
М. И. Строганов, II.Л. Трифаженкова
ЛЕТНИЙ САД — сад на левом берегу Невы в 11етер-
бурге. Был заложен в 1704—1706 гг. Задуман 11етром I
как сад-музей, сад-школа. Его украшали фонтаны со
скульптурными изображениями персонажей басен
Эзопа, скульптуры-аллегории «Мир и изобилие», «Ми¬
лосердие», «Слава» и др. Уже в петровское время
в Летнем саду была собрана самая большая в России
коллекция парковой скульптуры. Но заказу Петра 1
многие статуи были выполнены известными итальян¬
скими мастерами. Античная статуя Венеры была при¬
обретена у Римского Папы. В послепетровское время
Летний сад изменялся, но и в начале XIX в. там мож¬
но было увидеть подстриженные деревья, кустарии-
ки-шпалеры. В путеводителе 1816 г. Летний сад опи¬
сан гак: «Сад сей разведен в Голландском вкусе, что
должно заключить из прямых линий, пересекаемых
тупыми и острыми углами. Большие аллеи обсажены
высокими липами п кленом, а прочие акациею. Во
внутренности их поделаны небольшие лабиринты, зе¬
леные лужки, лесочки и цветники» (Свиньин П.П.
Достопамятности Санкт-Петербурга и его окрестнос¬
тей / Сочинение Павла Свиньина. 4.1— 5. СПб.,
1816. 4.1. С.68). Автор путеводителя обращал вни¬
мание на то. что «гуляющие находят здесь прохладу
и могут видеть ежедневно множество различных лю-
бопытных явлений. Например, до 10 часов утра
встречаются здесь одни немощные, прогуливающиеся
но предписанию врачей. От 10 до 12-ти бархатные
Лебяжий канал у Летнего сада.
Мсилнсстнмй художник. 1820-е гг. Акварель

л
лужки покрываются группами детей, прекрасных,
как Рубе*нсем*ы и Рафаеловы Ангелы, резвящихся под
надзором миловидных нянюшек и кормилиц! И два
часа пополудни сцена переменяется — и большая ал¬
лея представляет прелести и великолепие иод другим
видом. Это час предобеденного гулянья петербургских
красавиц...» (Там же. С.70).
Пушкин впервые увидел Летний сад в 1811 г. — его
вместе с будущим лицейским товарищем М.II.Пущи¬
ным водил туда дядя И.Л.Пушкин. II быть может,
вспоминал об этих прогулках, Пушкин написал об
Онегине-ребенке, которого француз-гувернер
Слегка за шалости бранил,
И в Летний сад гулять водил.
(I. 111. 13-14)
Наводнение 1824 г. не пощадило и Летний сад. «Сто¬
летние де|>свья it Летнем саду лежали грядами, исторг¬
нутые, вверх корнями», — писал очевидец стихийного
бедствия А.С.Грибоедов (Грибоедов А.С. Частные слу¬
чаи Петербургского наводнения // Грибоедов. Соч.
С.374). Однако че*рез некоторое время вновь зазеленела
листва деревьев, на ее темном <|юне мрамор статуй, ос¬
вещенных солнцем, казался прозрачным, и шумная толпа
петербуржцев снова прснуливалась по аллеям. В Летнем
саду любил гулять П.А.Крылов. II Пушкин, поселив¬
шись в 1833 г. в доме на Пантслеймоновской улице, ча¬
сто бывал i$ Летнем саду. «...Летний сад мой огород, —
писал он 11 июня 1834 г. жене. — Я вставши от сна иду
туда в халате и туфлях. После обеда сплю в нем, читаю
и пишу. Я в нем дома» (Т.15. С. 157).
Лит.: Лихачев Д.С. Пожил садов: К семантике садово-парковых
стилей. Л.. 1982: Всргунов Л.П., Горохов В.А. Русские сады и парки.
М., 1988; .Зажурило П.П.. Кузьмина .'/.И., Назарова /’.//. «Люблю
тебя. Петра творенье»: Пушкинские мсгга Ленинграда. Л., 1989: lop-
дин Л.М., 1<>р<)нн М.А. Пушкинский иск: Панорама столичной жизни.
СПб., 1995. (Ьылой Пете|)бург).
П .И .Михайлова
Л11ВРЕН — «парадная одежда для слуг с шитьем н га¬
лунами» (Слов, языка Пушкина. Т.2. С.482).
Он счастлив, если ей накинет
lioa пушистый на плечо,
Или коснется горячо
Ее руки, или раздвинет
Пред нею пестрый полк ливрей,
Или платок подымет ей.
(8. XXX. 9-14)
Этот «пестрый полк ливрей» состоял из лакеев, швей¬
царов. дворецких, входивших в штат домашних слуг.
Ливрею как особую форму одежды для дворянских
слуг РЬссия восприняла вместе с другими европейски¬
ми нововведениями в быту в начав* XVIII в. Слово «ли-
в|к*я» ведет свое начало от «Нугёе» (фр.). Так называ¬
лись ткани, которые в определенные праздничные дни
феодалы и король дарили своим приближенным.
История ливреи и обычай одевать слуг в платье опре¬
деленного цвета восходит к так называемой «гербовой
одежде», возникшей после того, как идея гербов, выве¬
зенная с Востока, вошла в быт европейских феодалов
в XIII в. В одежду цвета герба имели право одеваться
представители феодальных родов, а вассалы и слуги
должны были носить одежду специально выбранного
цвета. 11еренесение цве тов поля герба на одежду созда¬
вало пестрые, «лоскутные» костюмы. В XIV в. ливрея
становится форменной одеждой свиты слуг, сопровож¬
дающих господина во время охоты. Со в|и*менем лив¬
реи различных слуг стали отличаться друг от друга по¬
кроем, отделкой, оттенками цвета и качеством ткани.
В России XVIII в. за основу был взят костюм евро¬
пейского образца: камзол, короткие пгганы-кюлоты,
чулки и перчатки, но со временем вырабатывались
н свои собственные регламенты относительно одежды
слуг. Уже в «Табели о рангах» в 1722 г. 11етр I устанав¬
ливал различия в ливреях для слуг (в ширине и количе¬
стве галунов), в количестве лошадей в зависимости от
чина их владельца, отмечая, что «многие разоряются,
когда они в уборе выше чина и имения поступают».
Парадный и роскошный вид ливрее придавали укра¬
шавшие ее галуны и басоны, представлявшие собой до¬
рогую узорчатую тесьму, ткавшуюся с золотыми и се¬
ребряными нитями.
Дворянская пышная свита того времени описывает¬
ся Пушкиным в «Арапе Петра Великого»: «У крыльца
толпились кучера в ливрее н в усах, скороходы, блиста¬
ющие мишурою, в перьях и с булавами, гусары, пажи,
неуклюжие гайдуки, навьюченные шубами и муфтами
своих господ: свита необходимая, по понятиям бояр
тогдашнего времени» (Т.8. С. 16).
Запрещения излишней роскоши в ливреях неодно¬
кратно встречаются в указах XVIII в. 3 апреля 1775 г.
был издан специальный «Манифест о экипажах и лив¬
реях», регламентировавший одежду слуг социальным
положением их хозяина. «Непомерная роскошь в семи¬
сотых годах настолько была сильна, что императрица
Екатерина II вынуждена была издать манифест, с по¬
становлением, как должно было ездить каждому. <...>
Ливреи по указу также* были разные*: .лакеи двух пер¬
вых классов имели басоны по швам; 3, 4, 5 классов —
по борту; 6-го — на воротниках, обшлагах и по камзо¬
лам; 7 и 8 классов — только на воротниках н обшлагах;
обер-офицерам — ничем не*обкладывать» (ПыляевМ.Н.
Старый Пе*тербург. М., 1991. С.448—450). Цвет лив-
ре*и повторял цвета, входившие в дворянский герб.
В «Рассказах бабушки» Е.П.Янькова, от лица которой
ведется повествование, вспоминает о своем родствен¬
нике Александре Даниловиче Янькове, который «жил
очень хорошо и открыто; когда он женился, у него бы¬
[35]

.111.1 EH
Л
ла золотая карста, обитая внутри красным рытым бар¬
хатом... а назади, на запятках, букет. Так называли
трех людей, которые становились сзади: лакей выезд¬
ной н ливрее, но цветам герба, напудренный, с пучком
п в треугольной шляпе; гайдук высокого роста, в крас¬
ной одежде, и арап в куртке и шароварах ливрейных
цн<тов, опоясанный турецкою шалыо и с белою чалмой
на голове» (Рассказы бабушки. С.42).
И в пушкинское время ливрейные слуги, как и фа¬
мильный герб, почитались символом знатности и |и>до-
витости. Так, на первых страницах «Войны и мира»
Льва Толстого Анна 11авловна Шерер, фрейлина импе¬
ратрицы Марии Федоровны, принимает гостей, со¬
званных «записочками, разосланными утром с крас¬
ным лакеем» (Толстой Л.П. Собр. соч.: В 22 т. М.,
1979. Т.4. С.7). Анна Павловна как фрейлина двора
имела право пользоваться не только своими лакеями,
в ливреях с положенным ее званию количеством галу¬
нов. но и дворцовыми, «красными» лакеями, в их крас¬
ных с широкими золотыми галунами ливреях.
Такал деталь в тексте восьмой главы «Евгения Оне¬
гина» как «полк ливрей» говорит о том, что Онегин
в<т|м‘чал Татьяну в дворцах петербургского высшего
света, куда вхожи были, по словам Пушкина, лишь
«цвет столицы, / И знать, и моды образцы» (8, XXIV,
1—2). Великосветские балы и приемы, подобные тем,
на которых блистала Татьяна «неприступною богиней /
Роскошной, царственной Невы», обслуживал целый
нолк слуг: дворецкие, камердинеры, официанты, ла¬
кеи — в ливреях, белых нитяных чулках и перчатках.
Эта «роскошь цветов и ливрей в домах петербургской
знати» поразила и «возмутила» приехавшего в Россию
французского писателя маркиза Адольфа де Кюетина,
критический взгляд которого не обошел и дворцовую
великосветскую жизнь (КюстинА. дс. Россия в 1839 го¬
ду // Россия первой половины XIX в. глазами иност¬
ранцев. Л., 1991. С.448).
По утверждению Е.П.Яньковой, «людей в домах дер¬
жали тогда премножество» (Рассказы бабушки. С.43).
Но гак было только в столичных домах великосветской
знати: у графов Шереметевых, напр., было окаю сотни
слуг, у гра(}юв Строгановых — пол сотни (Ibpdim A.M.,
Гордип М.А. Пушкинский век: Панорама столичной
жизни. СПб,, 1995. (Былой Петербург). С.37). Иная
картина представала в домах среднего дворяжтва или
[юдовитых, но уже раж>рившихея дворянских фамилий.
Описывая доу| князей Долгоруковых в Москве, Е.П.Янь-
кова отмечает, что «во всем заметна была напыщенность,
желание бросить пыль в глаза и пока;шть свою вельможе-
ственность, а средства-то были очень плоховаты, и пото¬
му в передней лакеи были в гербовых незатасканных
ливреях...» (Рассказы бабушки. С.53).
Одежда слуг по-прежнему регламентировалась при¬
нятой в XVIII в. «Табелью о ливреях». Одевающий сво¬
их слуг в ливрею, не соответствующую его чину, под¬
вергался штрафу. Так в издании 1857 г. «Свода Законов
Российской Империи, повелением Государя Императо¬
ра Николая Первого составленного», подтверждались
прежние постановления об одежде слуг 1775 и 1815 гг.,
действовавшие во времена Пушкина: «Для слуг каж¬
дого чина устанавливается различие в ливреях, сооб¬
разно приложенной у сего табели. Если же кто будет
употреблять для них ливрею выше своего чина, с того
взыскивать всякий раз в пользу Приказа Обществен¬
ного Призрения высший оклад того класса, преиму¬
щество которого он неправильно себе присвоил»
(Свод Законов Российской империи, издания 1837 года.
CI16.. 1857. Т.З: Уставы о службе гражданской. Кн. 1.
Ст.976. С.202).
11о причине столь строгих мер покрой ливреи в XIX в.
почти не изменился. Домашние слуги носили ливреи,
скроенные по образцу одежды XVIII в.: камзол, шта-
ны-кюлоты, чулки и перчатки; швейцары и дворецкие
ходили в ливрейных шинелях или кафтанах, обшитых
галунами. В рассказе А.И.Куприна «Святая ложь»
«толстый седой швейцар Никита» «в теплой, по-казен¬
ному величественной передней красуется, как мону¬
мент, в своей красной с черными орлами ливрее» (Ку¬
прин А.И. Собр. соч.: В (5 т. М.. 1994. Т.4. С.125).
Даже в начале XX в. в некоторых домах прежней ари¬
стократии еще можно было встретить ливрейных лаке¬
ев как напоминание о былом богатстве и величии.
М. II. Васильева
Л ИЛ ЕЯ
«Не потерплю, чтоб развратитель
<...>
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелек...»
(6. XV. XVI. XVII. 6, 9-10)
С лилеей влюбленный поэт-романтик Владимир
Ленский сравнивает Ольгу Ларину.
В лирике Пушкина образ лилеи, отождествленный
с юной девушкой, встречается довольно |>едко. в основ¬
ном в ранних лицейских стихотворениях:
С пятнадцатой весною,
Как лилия с зарею,
Красавица цветет...
(Фавн и пастушка //Т. 1. С.274)
Далее лился исчезает из поэзии 11ушкина и вновь по¬
является лишь в романе «Евгений Онегин». Для того
чтобы раскрыть значение этого образа в контексте ро¬
мана. обратимся к истокам его возникновения в лири¬
ческой поэзии.
В комментарии к стихотворению Пушкина «Роза»
Л.Н.Майков пишет, что истоки этого образа-символа
берут свое начало от традиций античности: «Как изве-
[36]

л
ЛИЛЕЯ
стно, н роза и лилия пользовались в быту древних гре¬
ков и римлян широким распространением и употребле¬
нием, а о происхождении и особенностях этих цветов
рассказывались различные предания: <...> про лилию
рассказывалось, что она п|юпзошла из молока Геры,
кормившей Геракла грудью во сие; с Афродитой лилия
поспорила из-за своей незапятнанной белизны, и боги¬
ня. жатая смутить этот целомудренный цветок, встави¬
ла в него желтый пестик, напоминающий разъяренно¬
го осла. Роза, как посвященная Аф|юднте, являлась
у греков символом любви и плодородия в природе, а ли¬
лия служила символом чистоты и непорочности»
(Пушкин А.С. Сочинения / Изд. Ими. Акад. наук; при¬
ют. и примеч. снабдил JI.1I.Майков. М., ИНН). Т.1.
С. 187—188). В одном из стихотворений Анакреонта
лирический герой обращается к живописцу с просьбой
написать портрет своей возлюбленной:
Всех приятностей затеи
В подбородок умести,
II кругом прекрасной шеи
Дай лилсям расцвести,
В коих нежности дыхают,
В коих прелести играют
II по множеству отрад
Водят усумненный взгляд.
(Поэзия на|юдоп мира. М., 1986. С.30.
(Библиотека мировой литературы для детей))
В европейской поэзии XVII—XIX вв. образ лилси.
как символ чистоты и непорочности, отождествляется
с Девой Марией. Во всех католических странах по тра¬
диции лился считается цветком Пресвятой Девы, изоб¬
ражение которой католики украшают гирляндой из ли¬
лий. В стихотворении «Хвалебные песнопения королю
Людовику» Г.Гейне обращается к Богоматери:
Мария, звезда непорочной зари!
Чистейшая в мире лилея!
Ты столько свершила великих чудес, —
}I память о них лелею.
Образ-символ лилеи часто встречается и в лирике ан¬
глийских и французских поэтов XVIII — начала XIX в.
Присутствует он н в русской поэзии. М.11.Алексеев
в статье «Споры о стихотворении “Роза ’•> (Алексеев М. II.
I	Iymikiiii: Сравнительно-исторические исследования.
Л., 1984. С.373—374) писал: «В начале XIX века |юзы
и лилии в обязательном сочетании встречались в рус¬
ской литературе в произведениях всех жанров столь
часто и даже назойливо», что по этому поводу появи¬
лись многочисленные пародии. В качестве примера ис¬
следователь приводит стихотворение А.С.Кайсарова:
Если б ты была лилея,
Я бы — розою дышал,
Как бы я тебя, лилея,
К сердцу страстно прижимал!
Ароматы бы смешались,
Твой и мой, в один состав,
Все б пастушки восхищались,
Нашу связь с тобой узнав...
М.11.Алексеев отмечает, что упоминание роз и ли-
лей, ставшее «устойчивым стилистическим признаком
любовной лирики», встречалось даже в кладбищенской
элегии. По существу, «лилея» Ленского — поэтический
штамп. Ленский сравнивает с лилеей Ольгу, приписы¬
вая ей этим самые высокие добродетели — чистоту и не¬
порочность.
У Н.М.Карамзина есть стихотворение под названием
«Лилея» (1796). Любопытно, что сюжет этого стихо-
творения сходен с любовной драмой Ленского:
Я вижу там лилею.
Ах! как она бела,
Прекрасна и мила!
/Ivina моя пленилась ею.
Хочу ее сорвать,
Держать в руках и целовать;
Хочу — но рок меня с лилеей разлучает:
Ах! бездна между нас зияет!..
Тоска терзает грудь мою;
Стою, печально слезы лью.
Взираю издали на нежную лилею —
Она сотворена быть, кажется, моею,
И тихий ветерок
Ко мне склоняет стебелек
Ке зеленый, изумрудный;
Ко мне же обращен и беленький цветок,
Головка снежная, ко мне... но рок
(Жестокий, безрассудный!)
Сказал: «Она не для тебя!
Увянет не с твоей слезою;
Другой сорвет ее холодною рукою;
А ты... смотри, терзай себя!»
О, Лиза! я с тобою
Душой делиться сотворен,
Но бездной разлучен!
Как видим, и Ленский, и лирический герой 11.М.Ка¬
рамзина отождествляют объект своих нежных чувств
с образом лилси, создавая возвышенный образ возлюб¬
ленных. Однако в контексте «Евгения Онегина» возвы¬
шенный строй мыслей Ленского снижается авторской
иронией; поэтизмы Ленского как бы переведены на на¬
рочито сниженный язык автора:
Он мыслит: «буду ей спаситель.
Не потерплю, чтоб развратитель
Огнем и вздохов и похвал
Младое сердце искушал;
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелек;
Чтобы двухутренний цветок
[37|

.111 МОН
л
Увял еще полураскрытый».
Всё это значило, друзья:
С приятелем стреляюсь я.
(О, XV. XVI. XVII. 5-14)
/:. II. Серегина
. Ill МОИ — цитрусовый сочный плод светло желтого
цвета с кислой мякотью — в России конца XVIII — на¬
чала XIX в. употреблялся довольно широко для при¬
готовления самых различных блюд, хотя первона¬
чально но цене был доступен не всем. Так, например,
Карамзин пишет в романе «Рыцарь нашего времени»
(1803) о дне «Леонова рождения, которое отец все¬
гда праздновал с великим усердием и с отменною рос¬
кошью (так, что посылал в город даже за свежими
лимонами)...» (Карамзин. Соч. Т.1. С.597). В «Ев¬
гении Онегине» лимон используется как приправа
к устрицам. В Одессе Автор описывает ожидание
привозных товаров:
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит прожорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызгнутых лимоном.
(Отрывки из Путешествия Онегина // Т.Н. (1.204)
Лимон упомянут в рецепте приготовления жареных
устриц: «Устрицы по-саксонски, жареные. Свежие
устрицы вылущить в холодное белое вино, подержать
несколько, накрыв; сцедив после вино, устриц обва¬
лять в мелких крупах; наложить в глубокую сковороду
масла соленого пополам с топленым, разгорячить,
класть в него устриц, и обжарив румяно, подавив ли¬
монного соку» (Левшин. Ч.З. С.390). Дольками лимо¬
на при подаче на стол обкладывали «аглинское жаркое»,
использовали лимон при приготовлении «говядины жа¬
реной ломтями с фаршем», заправляли им «говядину
на турецких бобах» (Новый Совершенный Российский
повар Икандитор, или Подробный Поваренный сло¬
варь. [4.1-3]. М., 1792. [Ч. ] 1. С. 132—133, 136). Ли¬
мон добавлялся в соусы для мясных и рыбных блюд,
напр.: «Голландский желтый соус для разных рыб.
Взяв кусок чухонского масла, пять или шесть яичных
желтков, немного муки, и по нескольку талченого муш-
катного цвета, лаврового листа, лимонной корки, со¬
три все вместе хорошенько ложкою и разведи нроггою
водою; а после подбавя немного ренского уксусу и ли¬
монного соку, вари и употребляй, к чему хочешь» (Там
же. С. 175—176). Часто лимон подавали к жареной ку¬
рице. Входил лимон и в состав десертных блюд: Ли¬
монной торт. С шести или восьми хороших лимонов
обрезать тонко корку, скрошить тонкими полосками,
и отварив в воде, очистить с них белесую кожу. Мясо
лимонное также очистить от балка и изрезан, в топкие
ломтики. Потом из здобного тепа вывесть поддонок на
блюде, или в глубокой тортной сковороде, с окрайком,
в два пальца шириною. Дно оного укласть ломтиками
бисквитов, потом ломтями лимонного мяса и корки.
Так продолжать слоями, пока все уложишь; сделать
раствор из сливок с сахаром, корицею и яйцами,
взбить в пену, вылить в торт и запечь. После чего глас-
сировать сахаром» (Левшин. 4.4. С.60). 11а основе ли¬
мона готовился лимонный кисель, лимонная пена (см.:
Там же. С. I 1 — 12), лимонное молоко (см: Там же. Ч.З.
С. 148) и многое другое.
Широкое употребление лимона обусловливалось не
только его вкусовыми качествами, но и целебными
свойствами. «Плод сей имеет свойство прохлаждать,
отверзать утробу, погружать желчь и умерять волнение
в крови; полезен желудку, удобен предотвращать и по¬
правлять порчу соков в теле, и способствовать оных
кругообращению. Сверх сего он весьма хорошо врачует
сильныя гннлыя горячку, скорбут п геморои. Лимон¬
ная корка, слегка вяжущая, полезна желудкам сла¬
бым, особам отягощенным клейкими мокротами, поно¬
сом, запором урины, глистами п течением крови из носу»
(Новейший полный н совершенный русской повар
и приспешник, или Всеобщая поваренная книга...
4.1-4. СПб.. 181 1.4.1. С.76).
С.А. Васильева. М. В. Строганов
ЛИНАР Густав, де — герой романа В.-Ю.Крюденер
«Валери, или 11исьма Густава де Линара Эрнесту де Г.»
(1803). Молодой швед, которому его соотечественник
граф де М. заменяет умершего отца. Граф берет его
с собой в Венецию, куда отправляется с диплома тичес¬
кой миссией. Человек зрелый (ему под сорок), граф
женат на шестнадцатилетней шведке Валери и хотел
бы. чтобы она стала сестрой Густава, к которому отно¬
сится как к сыну. Наделенный с детства пылким вооб¬
ражением, тоскующий но идеалу, чувствительный
и восторженный Густав во время путешествия в Ита¬
лию влюбляется в Валери, близкую ему по душевному
складу. О своих переживаниях он рассказывает о<тав-
шемуся на родине другу Эрнесту, который умаляет его
вернуться домой, пока не поздно. Однако Густав уже
не в силах расстаться с Валери. Влюбленный в замуж¬
нюю женщину, жену фактически своего приемного от¬
ца, Густав, воспитанный в духе любви к Богу и добро-
детали, испытывает мучительные угрызения совести
п тщательно скрывает от графа и Валери свое чувство
(чтобы объяснить свою печаль, он утверждает, что
влюблен в некую особу в Швеции). Его молчание свя¬
зано также с тем, что Валери совершенно не подозре¬
вает о его любви и он постоянно видит доказательства
ее привязанности к мужу. Вконец измученный, Густав
иод предлогом слабого здоровья уезжает к одно из гор¬
138]

л
ных местечек на севере Италии. Перед его отьездом
Валери наконец начинает догадываться о причине его
страданий, но чувствует только жалость к нему и т|м*
вожитея о его дальнейшей судьбе. Эрнест, в страхе за
жизнь своего друга, в письме к графу рассказывает
о его тайне, приложив письма Густава как доказатель¬
ство его борьбы н невинности Валери. Граф, преиспол¬
ненный сочувствия, приезжает к уже безнадежно боль¬
ному Густаву. Валери также ушаст о еп> любви err своего
мужа, но издали следит за развитием событий. Перед
смертью Густав пишет первое и последнее письмо Ва¬
лери. признавшись, что любил ее «безмерно*, и благо¬
словляя ее и графа.
Прообразом Густава послужил русский дипломат
А.А.Стахиев, секретарь русской миссии в Венеции
в бытность барона Крюденера посланником России
в этой республике (1785). Сохранилась копия его
письма к барону с признанием в любви к его жене.
А.А.Стахиев продолжал дипломатическую карьеру,
став впоследствии поверенным в делах России
в Стокгольме.
В «Евгении Онегине» «любовник Юлии Вольмар,
Малек-Адель п де Линар, / II Вертер, мученик мя¬
тежный» (3, IX, 7—9) преследуют воображение Та¬
тьяны как образцы идеальных влюбленных, безза¬
ветно преданных предмету своей любви — иллюзия,
разрушенная отповедью Онегина, который, как вы¬
ясняется. любит Татьяну «любовью брата», т.е. так,
как Густав тщетно стремился любить Валери. Но
впоследствии Онегин отчасти уподобляется герою
«Валери», оказавшись во власти невозможной любви
к той, которая хранит верность другому. Подобно Гу¬
ставу, Онегин от печали теряет жизненные силы,
«сохнет, и едва ль /Уж не чахоткою страдает», так
что врачи «хором шлют его к йодам» (8, XXXI.
11 — 14) — гак и у Густава от переживаний начался
кашель, открылась чахотка, и он по совету врачей со¬
бирался на воды в Пизу.
Сама Татьяна, страдающая от безответной любви,
«страсти безотрадной» (4. XXIII, 6), наделена сходст¬
вом с Густавом. Так же, как и он, «влюбленный в лю¬
бовь» (по характеристике одного современника, фран¬
цузского литератора Ж.-Б.Сюара), она издавна лелеяла
в мечтах идеальный образ.
Давно сердечное томлены*
Теснило ей младую грудь;
Душа ждала... кого-нибудь...
(3, VII, 12-14)
В предсмертном письме Густав пишет Валери: «Ты
была жизнью моей души: уже давно она томилась по
тебе, и я всего лишь узнал тебя, увидев. Я узнал тот об¬
раз, ч то носил в сердце, видел во снах, в явлениях при¬
роды, в моем юном, пылком воображении» (письмо
XLV). Ср. письмо Татьяны:
.III ПАР
Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
<...>
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
<...>
И в мыслях молвила: вот он!
(3, 11 пп.чоТатьяны. 39—40; 44: 4(>)
Густав еще в отрочестве любил гулять один в лесу
с книгой Оесиана и на вопрос* матери, не* чувствует
ли он себя одиноким, ответил: «Я был с неким иде¬
альным, пленительным существом; я никогда не
встречал его, но так ясно вижу. Сердце мое трепе¬
щет, щеки пылают. Я зову ее: она робкая и юная,
как я, но лучше меня» («Фрагменты дневника мате¬
ри Густава»). Подобно ему,
Татьяна в тишине лесов
Одна с- опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты...
(3, X. 4—7)
Сближает Татьяну с Густавом и то, что ее любовь
остается тайной для окружающих она, «увядает,
/ Бледнеет, гаснет н молчит» (4, XXIV, 1—2).
В.В.Набоков отметил близость строк из письма Тать¬
яны «Но вы, к моей несчастной дан* / Хоть каплю
жалости храня, / Вы не оставите меня» (3, письмо
Татьяны 5—7) и одной из начальных строк письма
Густава к Валери: «Вы не откажете мне в жалости,
вы прочтете мое письмо без гнева» (пер. с фр. Е. Г.;
Линар к Валери, письмо XLV. — см.: Набоков. Ком¬
ментарий. С.329).
Юношеская идеальная любовь, «дух пылкий и до¬
вольно странный», «восторженная речь» (2, VI,
12—13) делают весьма похожим на Густава, образ
которого создан под влиянием немецкого романтиз¬
ма. и Владимира Ленского, тем более что с*го невин¬
ная возлюбленная с голубыми глазами и льняными
локонами напоминает Валери. Ленский был похоро¬
нен в уединенном месте, где «две* сосны корнями
срослись; / Под ними струйки извились / Ручья со-
седственной долины» (6, XL, 7—9), Густав в качест¬
ве* места своего последнего упокоения выбирает
«холм, покрытый высокими соснами, посреди кото¬
рых бьет источник» («Дневник Густава»).
Очевидно, что образ Густава всякий раз проглядыва¬
ет в поэме Пушкина, когда речь идет об идеальной,
«безмерной», соиряже*нной сч» страданиями любви. Од¬
нако эта любовь только Ленского приводит к е-мерти,
два других ге*роя, как ни велико их разочарование, п|>е-
одолевают книжно-чувствительный стереотип гибели
err несчастной страсти.
П.А.Вяземский, который в свое время был «в востор¬
ге от Густава» (см.: KIMO.IIIKIM. в предисловии к пере¬
воду романа Б.Констана «Адольф» (1831) отметил:
[39]

Л И РА
л
«Каковы отношения мужчин и женщин в обществе, та¬
ковы они должны быть и в картине его [романиста. —
Е.Г. ]. Пора Малек-Аделей и Густавов миновалась»
(Вяземский. Эстетика. С. 126).
Лит.: Гречашш В. П. Юлия К|)юдеш‘|> и ее |к>ман // Крюдеиер К).
Валери. М., 2000. С.316-391; Merrier М. Valerie: Origine cl destinde
(fun nmian. Paris, 1974: Krudener J. Valerie: Avec une introduction, des
notes et eommentaires de Michel Merrier. Paris, 1974.
E. II. Гречаная
:i и pa
«Струйный инструмент античной Греции. Корпус —
или резонатор — часто делался из панциря черепахи.
Ил него выступали две рукоятки, их концы держали
перекладину, к которой крепились струны. <...> Со¬
гласно мифу, ее изобрел Меркурий и вручил Аполло¬
ну, атрибутом которого она является. Таким обра¬
зом, она атрибут персонифицированной Поэзии
и Эрато — музы лирической поэзии; также иногда
музы Терпсихоры (танца и песни); аналогичным об¬
разом Орфея и Ариона, плывущего на дельфине»
(Холл Дж. Словарь сюжетов и символов в искусстве.
М., 1996. С.334).
В поэзии лира — символ поэтического творчества
и вдохновения.
11 в «Евгении Онегине» лира — атрибут поэтов Вла¬
димира Ленского, Байрона и самого автора стихотвор¬
ного романа.
Ленский «с лирой странствовал иа свете» (2, IX, 5).
В альбоме Ольги он рисует «на лире голубка» (4,
XXVII. 7). Размышляя о его возможной судьбе, Пуш¬
кин пишет:
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла.
(6. XXXVII, 3-5)
Поэзия Байрона — «гордая лира Альбиона» (I, XLIX,
6). Ср.: «звук торжественныя лиры» (Державин.
С.297); «громка лира» (Батюшков. Т.1. С.350);
«сладко поющие лиры» (Баратынский Е.А. Поли,
собр. стих. Л„ 1989. С. 119).
Самоирония Пушкина сказывается в том, что лира ав¬
тора «Евгения Онегина» названа «болтливой» (1, XXXIV,
10). Его лира может «вздыхать» о ком-то (I, LV1I, 12),
»? V А Н | /f
ЗГосква.
Виньета н книге: Урания. Карманная книжка на 1826 год для	Лира,
любительниц и любителей русской словесности.	Рис. А.С.Пушкина.
Изданная М.П. Погодиным. М.. 1828. Гравюра	1818. Карандаш
[40]

л
ЛИЦЕЙ
ею он не смеет «т|х?вожить» ту, которая «как величавая
луна / Средь жен и дев блестит...» (7, UI, 7—8).
Особый интерес представляет суждение, высказан¬
ное Пушкиным в первой главе «Евгения Онегина»:
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
15 глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
(1, LV, 1-4)
Возможно, это суждение восходит к полемике
1808—1810 гг., которую вели на страницах «Вестника
Европы» Д.П.О'верин, В.Л.Жуковский и К.Н.Батюшков
о	том, должно ли поэту жить в свете. Северин полагал,
что писателю трудно находиться в свете, но следует по¬
являться там, если он хочет описать его. Жуковский
видел в свете важный фактор формирования личности
писателя. Батюшков же писал: «...созерцание природы
питает душу, окрыляет мысли поэта, которые стано¬
вятся мужественнее, сильнее, свободнее; там, где все
безмолвствует, где мрак лесов питает задумчивость, где
1>ека свободная н светлая, текущая меж нив и садов,
являет образ счастливого смертного, где нравы грубых,
но счастливых поселян напоминают нам о нравах зла¬
того века, — одним словом, в уединении все предметы
становятся стихотворными» (Батюшков. Т. 1. С.267).
(См. об этой полемике: Строганов М.В. «Египетские
ночи» // Незавершенные произведения А.С.11ушкина.
М., 1993. С.74—76).
М. В. Строганов, И. А. Трифаженкова
ЛИТВА
В «Отрывках из Путешествия Онегина» Пушкин на¬
поминаете) поездке в Крым ссыльного польского поэта
Адама Мицкевича и его «Крымских сонетах» (1820):
Там пел Мицкевич вдохновенный
П. посреди прибрежных скал,
Свою Литву воспоминал.
(Т.6. С. 19»)
Пушкин называет здесь «Литвой» Польшу, точнее,
традиционное пхуцарственное* п историческое единство
польского п литовского народов. Начало этому единст¬
ву было положено еще в XIV’ в. — династическим бра¬
ком великого князя литовского Ягайло и польской ко¬
ролевы Ядвиги (Крсвская уния 1385 г.). Ко времени
11 у 111 к 11 н а независимое польско-литовское государство
(Речь Посполитая) пало в результате так называемых
«разделов 11олыпп» (1772. 1793, 1795 гг.), а его земли
отошли к Австрии. Пруссии и России.
Тем не менее традиция неофициально называть ncvii>-
ско-литовское обье;щнение или даже самую 11ольшу Лит¬
вой сохранилась в России на щхггяжении XIV—XIX вв.
Речь 11осполптая называется Литвою многими русскими
действующими лицами в «Борисе Годунове*», и это исто¬
рически достоверно. В стихотворении «Клеветникам
России» (1831) I lyiiiKini определяет польское восстание
как «волнения Литвы» (Т.З. С.269).
Факты ранней биографии Мицкевича — рождение
(близ Нсжогрудка), уче*ба (Вилыю), преподавание
в гимназии (Ковно) действительно тяготеют скорее
к литовским, чем к польским землям. Однако в «От¬
рывках из Путешествия Онегина» Пушкин вряд ли это
учитывает, когда дает образ Мицкевича, вспоминаю¬
щего «свою Литву».
В.	С.Листов
ЛИЦЕЙ
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал,
В те1 дни, в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, снявших в тишине,
Являться Муза стала мне.
Моя студенческая келья
Вдруг озарилась: Муза в ней
Открыла пир младых затей,
Воспела детские веселья,
II славу нашей старины,
И сердца трепетные сны.
II свет ее с улыбкой встретил;
Успех нас первый окрылил;
Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.
(8. I, 1-14; II. 1-4)
19 октября 1811 г. в 11арском Селе с целью «образо¬
вания юношества, особенно предназначенного к важ¬
ным частям службы государственной» был открыт Им¬
ператорский Лицей.
.')то был первый лицей в России. Название, данное*
учебному заведению, восходило к дре*внегреческой
школе, основанной знаменитым Аристотелем непода¬
леку от Асрин, вблизи храма Аполлона Ликейского.
Преподававшие здесь философы проводили занятия
с юношами в форме бесед во время прогулок по тенис¬
тым садам Лицея.
Лицеем назвал новую российскую школу автор ее
проекта М.М.Сперанский, ближайший советник
Александра I в первую половину его царствования.
Это время, когда император находился под влиянием
просветительских идей, время грандиозных планов
преобразований, надежд и ожиданий, Пушкин назвал
«дней Александровых прекрасное* начало». Лицей
и стал детищем этого прекрасного времени. Но мысли
М.М.Сперанского, работавшего в ту пору над плана¬
ми преобразования Российского государства, новая
141]

ЛИЦЕЙ
Л
школа должна была подготовить молодых людей
к осуществлению намеченных планов и к работе в ре¬
формированной России.
Адъюнкт-профессор нравственных и политических
наук АЛ I.Куницын в своей программной речи, произ¬
несенной при открытии Лицея, нарисовал портрет го¬
сударственного человека, которого здесь должны вос¬
питать. Какие же отличительные черты присущи ему?
Прежде всего — это человек широко образованный:
«Государственный человек должен знать все. что толь¬
ко прикасается к кругу его действия; его прозорливость
простирается далее пределов, останавливающих взоры
частных людей» (Куницын А.П. Наставление воспи¬
танникам // Жизнь Пушкина, рассказанная им самим
и его современниками. Т.1—2. М., 1987. Т.1. С.144).
Невежество (предостерегал Куницын) ведет к прома¬
хам и неудачам, повторению ошибок предшественни¬
ков, делает «рабом чужих предрассудков». По никакие
познания не принесут пользы, не создадут блага, если
не будут опираться на твердые нравственные основы.
«Приготовляясь быть хранителем законов, научитесь
прежде сами почитать оные; ибо закон, нарушаемый
блюстителями оного, не имеет святости в глазах наро¬
да» (Там же. Т. I. С. 146).
Но самое главное для государственного человека —
любить Россию, трудиться для ее блага и таким образом
приумножать славу предков.
Эта речь — «1 Оставление воспитанникам» — была об¬
ращена к тридцати первым питомцам Лицея, среди ко¬
торых был двенадцати.ктний Александр Пушкин.
Шестилетний курс обучения, соединявший гимна¬
зическое и университетское образование, делился на
два периода — начальный и окончательный. Каждый
свершался в три года- В начальном курсе изучались
предметы старших классов гимназии, в окончатель¬
ном — предметы университета без деления на факуль¬
теты. И лицейском образовании не было специализации.
Воспитанников знакомили со всеми важнейшими от¬
раслями человеческого знания. Программа была со¬
ставлена с учетом возрастных особенностей воспитан¬
ников: к первые годы изучались предметы, успехи
в которых зависят более от памяти, в последующие —
от мышления. Характерной чертой было двукратное
прохождение каждой науки — элементарное в началь¬
ном курсе и углубленное в курсе окончательном, за
исключением наук юридических, изучавшихся только
в курсе окончательном.
В правах и преимуществах Лицей равнялся с россий¬
скими университетами.
В будущих государственных деятелях старались
развить чувство собственного достоинства и уважение
к личности другого человека. Уважение к воспитанни¬
кам проявлялось в том, что у каждого в Лицее была
отдельная комната. Здесь не было телесных наказа¬
ний. п учащиеся не* подвергались физическому п мо¬
ральному унижению. На уважении, а не* на чувстве
страха строились их отношения с наставниками. Ди¬
ректор Лицея Е.А.Эигельгардт говорил, что воспита¬
ние страхом поможет вырастить послушное живот¬
ное, но никогда человека.
Лицеистов учили правдивости и честности. В запис¬
ной книжке первого директора Лицея В.Ф.Малинов¬
ского есть запись: «Войну объявить лицемерию. Це¬
нить выше малое внутреннее добро против великого
наружного...» Воспитанникам внушали, что препода¬
вателям п гувернерам нужно всегда говорить правду,
«ибо лгать начальнику, значит не уважать его». 11с раз
Е.А.Энгелыардг напоминал воспитателям Лицея, что
основой всякого воспитания должна быть любовь, что
необходимо любить детей, которых мы хотим воспи¬
тать. Без любви невозможно добиться от них «добро¬
вольного повиновения, радушия и доверия, на которых
утверждается всякое разумное воспитание».
В Лицее с первого года обучения осуществлялся ин¬
дивидуальный подход к каждому воспитаннику. При-
мером может служить тот факт, что до 1816 г. оценки
не ставились — педагоги регулярно писали короткие' ха¬
рактеристики на каждого воспитанника. В характери¬
стиках лицейских педагогов говорилось о природных
способностях ученика, успехах в учении, недостатках,
прилежании, поведении. Они помогали ежедневной
индивидуальной работе с учеником, давали возмож¬
ность следить за его развитием.
Среди отличительных особенностей Александра
Пушкина, кроме невнимательности, рассеянности,
плохого прилежания, большинство профессоров отме¬
чают блестящую память и проницательность. Даже
профессор немецкой словесности Ф.М.Гауепшильд.
чей предмет не' был любим I Ivuikiihi.im. в одной из ран¬
них характеристик писал: «Кажется, е>н никогда не* за¬
нимался немецким до поступления в лицей и, кажется,
отнюдь не желает делать этого и сейчас; между тем, ес¬
ли бы он захотел на это решиться, он сделал бы успехи
е*амые' быстрые, будучи очень ода|мчшым проницатель¬
ностью п памятью» (Пи/ениииы) Ф.М. Рапорт проф.
немецкой словесности Ф.М.Гауеншильда. 31 марта
1812 // Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его
современниками. Т.1. С. 152).
Лицейский устав требовал от наставников создания
в учебном завс'дении такой обстановки, при которой
«воспитанники никогда не' были праздны», никогда не'
пре'дакалпсь лени, бездействию. Для этого, считал
Е.А.Эпгелыардт, лицеисты должны знать, что им пола¬
гается делать е- утра и до вечера, и должны привыкнуть
к этому. «Постоянное сознание на себе обязанности со¬
здаст привычку к еч' выполнению».
Распорядок жизни здесь был строго регламентирован.
День начинался в шесть часов утра п заканчивался в де-
[42]

л
ЛИЦЕЙ
-К/
/Tf.JA*'
Цп|м'К1Н' Село. Садовая улица. А.Е.Мартынов. IKI!).
Литография, акварель
сять. Семь часов ежедневно отводилось для занятий
к классах, которые, однако, проводились не подряд, а в те¬
чение дня, чередуясь е отдыхом, прогулками, повторением
уроков. Часто во в|м‘мя. отведенное для отдыха, воспи¬
танники донимались изящными искусствами и гимнасти¬
ческими упражнениями, входившими в щюграмму Ли¬
цея для всестороннего развития учащихся. Предметы,
способствующие эстетическому развитию, — рисование,
чистописание, музыка, пение. Среди физических упраж¬
нений — плавание, верховая езда, фехтование.
Прогулки совершались в Царскосельском саду, да
и все Царское Село в ту пору напоминало один боль¬
шой сад. Город был таким зеленым, что непонятно
было, где кончается город и начинается сад, и где кон¬
чается сад и начинается город. Для игр воспитанни¬
ков было отведено Розовое ноле в Екатерининском
парке, на котором нередко лицейские встречались со
своими «младшими братьями» — воспитанниками
Благородного лицейского пансиона. В этом парке зи¬
мой на прудах они катались на коньках, летом в цар¬
ской ку пальне учились плаванию.
Царскосельские парки стали для юного Пушкина са¬
дами Лицея. О древнем Лицее здесь напоминала антич¬
ная скульптура, статуи и бюсты знаменитых мужей нро-
шлого. Но не только о мире вечного искусства говорили
они. Марки хранили намять о славных страницах рус¬
ской истории, о боях Петра, о победах русского оружия
при Чесме, Нагуле, Морее, о великой Екатерине. Цар¬
скосельские парки, полные воспоминаний прошлых лет,
романтики, живописной красоты местности, созданной
искусством людей, полные гармонии и тихого уедине¬
ния, — колыбель пушкинской поэзии. Лицей в его твор¬
честве неразрывно слит с ними. И не случайно первое
стихотворение, принесшее Пушкину славу, подписан¬
ное впервые полным именем, — «Воспоминания в Цар¬
ском Селе» — навеяно образами царскосельского сада.
Как в европейских учебных заведениях, в Лицее выпи¬
сывались русские и иностранные журналы. На книги,
интересующие воспитанников, они подписывались сами,
нужные книги присылали |юдственники, привозили зна¬
комые, книгами обменивались. Ко|и|> впоследствии вспо¬
минал. что они мало учились в классах, но больше в чте¬
нии и беседах. Своих современников — русских писателей
и поэтов — лицеисты знали не* только по их сочинениям.
Интересно свидетельство И.лличевского, который до еа-
1431

.Ill ЦК»
л
'ШЯШ
Ir^U' 11 |
Здание Царскосельского Лицея. Рис. Л.С.Пушкина. 1830. Чернила
мот поступления в Лицей не видел ни одного писателя,
но в Лицее он встречался с Дмитриевым, Державиным.
Жуковским, Батюшковым, Василием Пушкиным. Хвос¬
товым. Нелединским, Кутузовым, Дашковым.
В ту пору воспитанникам учебных заведений было
свойственно увлечение литературным творчеством. Но
в Императорском Лицее это увлечение приняло совер¬
шенно особые размеры и стало неотъемлемой частью
лицейской жизни. Вся обстановка здесь благоприятст¬
вовала развитию поэтического таланта. Стихи писали
в классах, на уроках, сочиняли к экзаменам. Профес-
сор российской и латинской словесности Н.Ф.Кошан-
ский считал основой литературного образования уме¬
ние писать, сочинять, грамотно излагать мысли как
прозой, так и стихами. Нередко на уроках он предлагал
воспитанникам писать стихи на заданную тему. «Как
теперь вижу тот послеобеденный класс Кошанского, —
вспоминал Иван Пущин, — когда, окончив лекцию не¬
сколько раньше урочного часа, профессор сказал: “Те¬
перь, господа, будем пробовать перья: опишите мне,
пожалуйста, розу стихами”» (Пушнин в восп. совр.
Т.1. С.77). Кошанский говори! своим ученикам: «Кто
молод и чувствителен, тому непростительно не быть по¬
этом». 11 пусть литературный вкус профессора не все¬
гда совпадал со вкусом учеников, и :т) подчас вело
к взаимному непониманию, уроки Кошанского при¬
несли несомненную пользу Пушкину и его товарищам.
Одно из любимых занятий лицеистов — собрания, на
которых каждый обязан был что-нибудь рассказать —
выдуманное или прочитанное. Постепенно запас сти¬
хов, рассказов, эпиграмм увеличивался, их записывали,
появлялись рукописные журналы. 11 росли лицейские
поэты, дружески соревнуясь между собой.
Пушкин-иоэт родился в Лицее. «Начал я писать с 13-
летнего возраста», — напишет он впоследствии. Замыс¬
лы в ту пору одолевали юного поэта. Пушкин сам при¬
знавался, что стихи он видит даже во сне. Товарищи
замечали: «Не только в часы отдыха от учения в рекре-
ационной зале, на прогулках в очаровательных садах
Царского Села, но нередко в классах и даже во время
молитвы. Пушкину приходили в голову разные пиити¬
ческие вымыслы, и тоща лицо его то помрачалось, то
прояснялось, смотря по роду дум, кои занимали его
в сии минуты вдохновения. Вообще он жил более в ми¬
ре фантазии» (Там же. С.59—60).
В 1814 г. в июльской книжке журнала «Вестник
Европы» появилось первое опубликованное Пушки¬
ным стихотворение «К другу стихотворцу», которое
юный поэт не решил подписать полным именем, огра¬
ничившись указанием согласных букв фамилии, на¬
чиная с конца «Александр 11.к.т.п.». Важным момен¬
том в осознании своего поэтического предназначения
стала встреча на переводном лицейском экзамене
с Г.Р.Державиным.
К этому экзамену готовились долго. Учили стихо¬
творения и «целые прозаические рассуждения». По
[44]

л
ЛИЦЕЙ
совету А.И. Галича Пушкин пишет стихотворение
«Воспоминания и Царском Селе». Вес переживания,
волнения встречи, важность этого события в своей
жизни поэт опишет позже: «Наконец вызвали меня.
Я прочел мои Воспоминания в Ц.<арском> С.<еле>,
стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать
состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упо¬
минаю имя Державина, голос мой отроческий зазве¬
нел, а сердце забилось с упоительным восторгом... —
Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда
убежал. Державин был в восхищении; он меня требо¬
вал, хотел меня обнять... Меня искали, но не на¬
шли...» (ГГ. 12. С. 158).
Стихотворение «Воспоминания к Царском Селе» при¬
несло Пушкину первую поэтическую славу. В ту пору
было модным навещать молодых людей в учебных вве¬
дениях. 11риезд писателей и поэтов it Лицей был вызван
интересом к Пушкину. Первым, в феврале 1815 г., на-
вещает юного поэта К. II. Батюшков. Нем нот в|)смени
спустя состоялось знакомство Пушкина с В.Л.Жуков¬
ским. После этой встречи В.А.Жуковский напишет
П.А.Вяземскому: «Нам всем надобно соединиться, что¬
бы помочь вырасти этому будущему гиганту, который
всех нас пе|>ерастет» (Жуковский. Т.4. С.565).
По, наверно, труднее было добиться понимания
п признания у лицейских товарищей. Отношения
Пушкина с ними складывались непросто. Поначалу
он не вызывал общей симпатии. Его глубокая рани¬
мость, застенчивость часто переходила в излишнюю
смелость, дерзость, вызывающее поведение. Они не¬
доумевали также, почему Пушкин, во многом опере¬
дивший их, читавший книги, о которых они не имели
представления, помнивший все прочитанное, отнюдь
не гордился всем этим и даже не ценил. «Вс»* научное
он считал ни во что и как будто желал только дока¬
зать. что мастер бегать, прыгать через стулья, бросать
мячик и пр. <...> Случалось точно удивляться перехо¬
дам в нем: видишь, бывало, его поглощенным не по
летам в думы и чтения, и тут же внезапно оставляет
занятия, входит в какой-то припадок бешенства за то,
что другой, ни на что лучшее не способный, перебе¬
жал его или одним ударом уронил все кегли» (Пуш¬
кин в восп. совр. Т.1. С.67). Пожалуй, обьяснение
этому противоречию в поведении юного Пушкина дал
в разговоре с II.В.Гоголем В.А.Жуковский, заметив¬
ший, что когда Пушкину было восемнадцать лет, он
думал, как тридцатилетний человек, что его ум созрел
гораздо раньше, чем характер, н это часто поражало
его, когда Пушкин был еще в Лицее.
И только когда товарищи поняли, что Пушкин —
поэт, отношение к нему переменилось. Первым осо¬
знали это, конечно, собратья по перу, лицейские по¬
эты. Антон Дельвиг в стихотворении, посвященном
Пушкину, предрекает его великое будущее:
Пушкин! Он и в лесах не укроется:
Лира выдаст ьго г|юмким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.
(11ушкину, 1815( ?))
Алексей Илличевский со свойственной ему рассуди¬
тельностью напишет о Пушкине: «Дай только Богему
терпения и постоянства, что редко бывает в молодых
писателях; они то же, что мотыльки, которые недол¬
го в одном цветке; покоятся, — которые так же пре¬
красны и так же, к несчастию, непостоянны... Дай
Бог ему успеха — лучи славы его будут отсвечивать¬
ся в его товарищах» (Илличевский А. Д. Письмо
к П.Н.Фуссу, 16 января 1816 // Грот К.Я. Пушкин¬
ский Лицей. СПб, 1998. С.93).
Лицей воспитал своих питомцев, как членов одной
большой семьи. Их учили, что «все воспитанники рав¬
ны, как дети одного отца и семейства, а потому никто
не может презирать других или гордиться пред прочи¬
ми, чем бы и) ни было. Если кто замечен будет в сем по¬
роке, тот занимает самое нижнее место по поведению,
пока не исправится» (Исторический очерк Император¬
ского бывшего I {арекосельского ныне Александровско¬
го Лицея за первое его пятидесятилетие, с 1811 по
18(51 год/ Сост. И.Селезневым, инспектором классов
Училища глухонемых, бывшим библиотекарем Лицея.
СПб., 1861. Приложения. С.24).
И хотя все они были непохожими друг на друга и раз¬
ные' избрали в жизни пути, но чувство связи с Лицеем,
с лицейской семьей осталось у каждого. 11роизошло так
потому, что создавался их союз на основе высоких иде¬
алов юности, высоких представлений о чести, долге,
дружбе — воспитанных Лицеем.
«Наш союз», «святое братство», «наши» — говорил
Пушкин о лицейских товарищах. Лицейские воспоми¬
нания до конца жизни проходят в его стихах — не это
ли лучшее доказательство, что духовная связь с Лице¬
ем не прерывалась никогда.
Создавая восьмую главу «Евгения Онегина», Пуш¬
кин вспоминает начало своего пути в поэзию, вспоми¬
нает Лицей. Примечательно, что в беловой рукописи
строфы I—V выглядели гак:
В те дни когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал
Читал охотно Елисея
А Цицерона проклинал
В те* дни как я иоэме редкой
Не предпочел бы мячик меткой
Считал схоластику за вздор
И прыгал в с'ад через забор
Когда порой бывал прилежен
Порой ленив порой упрям
Порой лукав, порою прям
Порой смирен, порой мятежен
|45|

ловллс
л
Порой печален, молчалив
Порой сердечно говорлив
Когда в забвеньи перед классом
Порой терял я взор и слух
И говорить старался басом
И стриг над губой первый пух
В те дни... в тс дни когда впервые
Заметил я черты живые
Прелестной девы, и любовь
Младую взволновала кровь
И я тоскуя безнадежно
Томясь обманом пылких снов
Везде искал ее следов,
Об ней задумывался нежно,
Весь день минутной встречи ждал
I	I счастье тайных мук узнал
В те дни — во мгле дубравных сводов
Близ вод текущих в тишине
В углах Лицейских переходов
Являться Муза стала мне
Моя студенческая келья
Доселе чуждая веселья
Вдруг озарилась — Муза в ней
Открыла пир своих затей;
Простите хладные Науки!
Простите игры первых лет!
Я изменился, я поэт
В душе моей едины звуки
11ереливаются, живут
В размеры сладкие бегут.
Везде со мной, неутомима
Мне Муза мела, пела вновь
(A more in canat aetas prima)
Всё про любовь да про любовь
Я вторил ей — младые други,
В освобожденные досуги,
Любили слушать голос мой —
Оми пристрастною душой
Ревнуя к братскому союзу,
Мне первый поднесли венец
Чтоб им украсил их певец
Свою за(тенчивую Музу.
О торжество невинных дней!
Твой сладок сон души моей
И свет ее с улыбкой встретил
Успех нас первый окрылил
Старик Державин нас заметил
И в г|и»б сходя благословил
И Дмитрев не был наш хулитель
И быта русского хранитель
Скрижаль оставя, нам внимал
II Музу робкую ласкал —
II ты. глубоко вдохновенный
Всего прекрасного певец,
Ты, идол девственных сердец,
Не ты ль, нристрастьсм увлеченный
Не ты ль мне руку подавал
И к славе чистой призывал
(Т.6. С.619-621)
«Первоначальный вариант имел отчетливо полеми¬
ческий смысл: развиваясь на фоне обострившейся
в критике 1829—30 гг. дискуссии о литературной ари¬
стократии и резких нападок Полевого на карамзии-
скую традицию, концепция Пушкина тенденциозно
акцентировала близость его к карамзинизму. Литера¬
турными учителями и крестными отцами музы были
названы не только Державин, но и Карамзин (“быта
русского хранитель”), Жуковский (“идол девствен¬
ных сердец”) и даже Дмитриев. Пушкин сознательно
преподносил читателю стилизованную и тенденциоз¬
ную картину» (Лотман. С.339). Заметим, что впос¬
ледствии Пушкин не только отказался от этой создан¬
ной во многом под влиянием литературной полемики
картины, но п от включенных в первоначальный ва¬
риант подробностей лицейской жизни, созданного
здесь психологического автопортрета лицейских лет,
рассказа о лицейской дружбе и первой любви. Он ос¬
тавил главное — волшебное явление музы, первые ша¬
ги в поэзии, первый поэтический триумф. Именно
с этим связаны воспоминания о Лицее в восьмой гла¬
ве «Евгения Онегина».
С.	И. Павлова
ЛОВЛЛС, или Ловелас (русская традиция произно¬
шения имени Lovelace), — главный герой романа
в письмах «Кларисса, или История юной барышни»
(1748) английского писателя Сэмюэла Ричардсона
(см.: 1Ч1ЧАР11СОП). автора еще двух произведений:
«Памела, или Вознагражденная добродетель» (1740)
и «История сэра Чарльза Граидиссоиа» ( 1754). Ло-
влас — жестокий и коварный соблазнитель Клариссы —
понравился читателям блестящими светскими мане¬
рами и остроумием.
С иронией рассказывая об отношении к чтению ро¬
манов родителей Татьяны Лариной, Пушкин пишет
о матери:
Она любила Ричардсона,
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла;
Но встарину княжна Алина,
Ее московская кузина,
Твердила часто ей об них.
(2. XXX, 1-7)
146!

л
ЛОВЛЛС
Можно говорить о типологическом сходстве образов
Ловласа и Онегина. II герой Ричардсона, н пушкин¬
ский Онегин в первой главе романа подставляют со¬
бой тип светского волокиты. «...Главнейший мой норок
происходит от сего иола, от сего проклятого пола, со¬
ставляющего приятность и мучение всей моей жизни!»
(Ричардсон С. Достопамятная жизнь девицы Кларис¬
сы Гарлов, истинная повесть. Ч. I—(5. СПб., 1791. 4.4.
С.210); «...Вероломство... хотел я наказать во всех...
женщинах» (Там же. 4.2. С.34) — такие признания
в письмах Ловласа к Джону Велфорду. Пушкин пишет
о	любовных приключениях Онегина:
Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех наук,
<...>
Была наука страсти нежной,
Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
<...>
Преследовать любовь, и вдруг
Добиться тайного свиданья...
II после ей наедине
Давать уроки в тишине!
(1, VIII, 3-4, 9; XI. 1-2, 11-14)
Оба героя являются убежденными противниками
брака, о чем говорят в сходных выражениях: «...когда
человек, препроводивши около трех недель в первых
своих восхищениях... привыкнет к своему дому и жене
своей; то думаешь ли ты, чтоб ему было сносно, дабы
принимали его с хладнокровием?» — признается JIo-
влас Джону Белфорду (Ричардсон С. Указ.соч. // 4.5.
С.	185). Онегин исповедуется Татьяне:
Супружество нам будет мукой.
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас...
(4. XIV, 6-8)
Однако если Ловлас испытывает всегда новое удо¬
вольствие от страстных порывов и пишет о себе: «Я...
ласкал себя тем мучительством, которое производил
над их иолом» (Ричардсон С. Указ. соч. 4.2. С.35),
«...слава победы, удовольствие видеть свои желания
спосиешествуемыя щастием, вот чем оно [сердце] на¬
слаждается...» (Там же. С. 104), то Онегин пресыщен
и любовными увлечениями:
В красавиц он уж не влюблялся,
А волочился как-нибудь;
<...>
Он их искал без упоенья,
А оставлял без сожаленья,
Чуть помня их любовь и злость...
(4. X, 1-2, 5-7)
В сцене объяснения с Татьяной после получения ее
любовного послания Онегин отрекается от роли Ловла-
Ф|юнтиспис Грмныша <• ориг. Вейля в книге: Ричардсон С. Кларисса,
или История юной барышни: В 8 т. Лондон, 1792. (Па англ. я.ч.)
Т.5. Гравюра
са, предостерегая героиню от возможного повторения
в будущем трагической судьбы Клариссы:
Учитесь властвовать собою;
Не всякий вас. как я. поймет;
К беде неопытность ведет.
(4. XVI. 12-14)
Справедливость замечания Ю.М.Лотмана о том, что
имя Ловласа «сделалось нарицательным» для обозначения
всякой) искусного обольстителя (Лотман. С. 199). под¬
тверждает упоминание имени героя Ричардсона во мно¬
жественном числе в строфе VII четвертой главы «Евгения
Онегина». Здесь, изображая нравы прошлого, Пушкин
it скрытой форме пересказывает сюжет знаменитого рома¬
на Ричардсона — историю обольщения и гибели Клариссы:
Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей,
147|

ЛОЖА
Л
И тем ее вернее губим
Средь обольстительных сетей.
Разврат, бывало, хладнокровный
Наукой славился любовной,
Сам о себе* везде трубя,
И наслаждаясь не любя.
Но эта важная забава
Достойна старых обезьян
Хваленых дедовских времян:
Ловласов обветшала слана
Со славой красных каблуков
И величавых париков.
(4, VII. 1-14)
(См. также: ГРАНЛИСОН. КЛАРИСА.)
Лит.: Батюшков Ф.Д. Ричардсон, Пушкин и Лов Толстой //
ЖМИII. 1917. №9.
М.Л. Супоиицпан
ЛОЖА
«Театр уж полон; ложи блещут...» (1, XX, I) — пи¬
шет Пушкин в «Евгении Онегине». Очень точное опре¬
деление: в пушкинское время светские дамы могли по¬
являться только в ложах, сопровождаемые мужьями
и кавалерами. Блеск бриллиантов и мужских орденов,
усыпанных драгоценными камнями, создавал впечат¬
ление праздника. «Дамские туалеты превосходно смот¬
рятся на (|юне пурпурного бархата лож, и для иностран¬
ца антракт не менее интересен, чем сам спектакль», —
писал Т. Готье, посетивший Петербург позже, в 1859 г.
(Готье Т. Путешествие в Россию. М., 1990. С.130).
«Архитектура русских театров копировала тин здания,
выработанный итальянскими зодчими Воз|м>жленпя. —
писал Л.П.Гроссман. — <...> Формула “рангового театра
с ложами” была усвоена и вишне соответствовала касто¬
вым требованиям эпохи» (Гроссман. С.324—325).
Первым в России появился придворный театр. В Эрми¬
тажном театре в Зимнем дворце зал был маленький, ок¬
руглой (|юрмы, в партере стояло несколько рядов скамей,
а в крошечных ложах — всего по четыре кресла.
И.И.Дмитриев вспоминал: «Места в ложах и партере на¬
значены были починам» (цит. по: 1уревичЛ.Я. История
русского театрального быта. М.; Л., 1939. С.98).
В придворный театр Зимнего дворца вход был бес¬
платный, но очень ограниченный. Большой каменный
театр был построен в Петербурге как театр общедос¬
тупный, куда могли попасть и чиновники, и студенты,
и даже слуги. В театре было три яруса лож, балконы со
скамьями и раёк. Напротив сцены располагалась импе¬
раторская ложа. «При входе в зал п|>сжде всего броса¬
ется в глаза императорская ложа, — писал Т. Готье. —
Она устроена не как у пас. между колоннами авансцены,
а по самой середине, напротив сцены и актера. По вы¬
соте она занимает два яруса лож, огромные позолочен¬
ные н украшенные лепниной стояки поддерживают
бархатные, подернутые золотыми шпурами с кисточ¬
ками занавеси, где изображен гигантский, фантастиче¬
ской геральдики, гордый герб России» (Готье Т. Указ.
соч. С. 126). Впрочем, у императора была ложа также
около самой сцены. Дочь поэта, А.Ф.Тютчева, вспоми¬
нала, как она в первый раз сопровождала цесаревну
в театр в качестве фрейлины: «Я думала, что царская
семья всегда торжественно восседает в большой импе¬
раторской ложе, и была очень удивлена, когда меня
ввели в маленькую литерную ложу у самой сцены, в од¬
ном ряду с ложами бенуара» (Тютчева А. Ф. При дво¬
ре двух императоров. Тула, 1990. С.55).
Каждая ложа отделена от другой невысокой пере¬
городкой, что удивляло иностранцев: в европейских
театрах перегородки между ложами были высокие
и глухие. Дочь пианистки М.-А.Шимановской, гаст¬
ролировавшей в России осенью 1827 г., записала
в дневнике: «Ложи не такие, как у нас, а совсем от¬
крытые» (Шимановская И. Дневник // Русско-
польские музыкальные связи: Статьи н материалы.
М., 1963. С.98).
11еред входом в ложу помещалась небольшая комна¬
та. Здесь можно было отдохнуть, поправить прическу,
в антракте заказать принести мороженое. «Люди,
у которых есть ложа, принимают там знакомых, — пи¬
сал в 1816 г. Стендаль о Миланском театре. — Здесь
ложа как дом. ...В 11арижс я не знаю ничего достойно¬
го сравнения с этой ложей, куда каждый вечер прихо¬
дят один за другим пятнадцать-двадцать выдающихся
людей. Когда разговор перестает занимать, все слуша¬
ют музыку» (Стендаль. Рим. Неаполь и Флоренция //
Стендаль. Собр. соч.: В 15т. М., 1959. Т.9. С.24, 57).
В ложу можно было зайти во время спектакля, пооб¬
щаться со знакомыми. C.II.Жихарев вспоминал: когда
в Петербурге получили известие об одержанной побе¬
де в битве с Наполеоном при Прейсиш-Эйлау (1 фев¬
раля 1807), спектакль был почти сорван: «Подпол¬
ковник Ставицкий, флигель-адъютант, сидел в ложе
графини Строгановой и что-то с жаром рассказывал
входившим беспрестанно в ложу разным особам.
В креслах и партере между зрителями слышался ка¬
кой-то невнятный говор: одни шептались, другие пере¬
говаривались громче, а некоторые вставали с мест своих
и, подходя к ложам, делали вопросы знакомым да¬
мам, но вместо ответов были в свою очередь осыпае¬
мы только вопросами <...> в таком волнении публики
прошел весь спектакль...» (Жихарев. Записки. Т.2.
С.115—116). Ложу абонировали на весь сезон, с сентя¬
бря до конца мая, ключ отложи получал владелец або¬
немента, часто даже меблировавший салон по своему
вкусу. В ложе стояло немного стульев, но если хозяин
абонемента желал пригласить своих друзей на спек¬
такль, он мог это сделать когда угодно. С.II.Жихарев
|48|

л
локон
Театр. Оперная сцена. Неизвестный художник.
Начало XIX в. Акварель
вспоминал, что когда ставили пьесу В.А.Озерова
«Димитрий Донской», «в ложах сидело человек по деся¬
ти, а партер был набит битком с трех часов пополудни;
были любопытные, которые, не успев добыть билетов,
платили по 10 р. и более за место в оркестре между му¬
зыкантами» (Там же. С.92).
Кроме всего этого, is ложе можно было иногда
скрыться от нескромных взоров, побыть одному — ведь
само название «ложа» («lanbe») — на древненемецком
языке означаю «хижина». Об этом вспоминает герой
романа французского автора XVIII и. Кребийона-сы-
па. который приходит в театр в поисках... уединения:
<•}! был в таком убийственном настроении, входя в те¬
атр, — где было, впрочем, довольно мало публики, —
что приказа! отпереть себе ложу; мне не хотелось зани¬
мать обычное место на балконе: докучные разговоры со
светскими знакомыми нарушили бы мой покой п номе-
шали бы моим меланхолическим размышлениям»
(Кребийон И.-П.-Ж., де. Заблуждения сердца и ума.
М., 1993. С.26).
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в Оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
<...>
А только ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A pri та dona? а балет?
А ложа, где красой блистая,
11егоцианка молодая,
Самолюбива и томна,
Толпой рабов окружена?
(Отрывки из 11утешествш1 Онегина // Т.6. С.204—205)
Н. А. Марченко
ЛОКОН
Любовью упоенный,
В емятеньи нежного стыда.
Он только смеет иногда,
Улыбкой Ольги ободренный,
Развитым локоном играть...
(4. XXV, 9—13)
Локон — «вид завивки. Бывают разных видов: лен¬
точные, трубчатые*, спиральные, букли, кольцеобраз¬
ные, “стружка”» (Сыромяпшикова И.С. История
прически. М., 1983. С.221).
[49]

ЛОМБЕР
Л
И.И.Гончарова. Неизвестный художник
сориг. А.-Ф. Г.Вилльс 1807. Посде 1807. Аква|>ель
И XIX в. молодые девушки начинали завиваться
(носить локоны) в возрасте 17 лет, и это было свое¬
образным признаком того, что они достигли опреде¬
ленного возраста и готовы к замужеству: «.„ново¬
рожденная была просто, но со вкусом одета is белом
К.Собаньская (?).
Рис. А.С.Пушкина. 1823. Чернила
платье, с завитыми локонами. Это означало, что ей
минуло 17 лет и что появится зимою в собраниях не¬
вестою...» (Погожее li.ll. Воспоминания // Поме¬
щичья Россия по запискам современников / Сост.
Н.Н.Русов. М., 11)1 I. С.134). В середине 1820-х гг.,
когда писался пушкинский роман, в моду вошли ис¬
кусственные локоны, изготовленные из шелка-сырца:
«Едва ли какая мода в новейшие времена распростра¬
нялась так быстро на все состояния, как мода носить
сырцовые шелковые локоны» (Л/Г. 1825..No 10. С. 166).
Локоны были неотъемлемой частью многообразных
женских причесок: «В бенефисе девицы Левер, голо¬
вная уборка многих дам состояла из одних только
волос. Почти все петли (coques) и косы были пере¬
плетены локонами, падавшими на одну сторону»
(Галатея: Журнал литературы, новостей и мод.
1829. 4.1. № 1. С.58); «В настоящее время года
к волосяным прическам не придают почти никаких
украшений. Молодые дамы и красавицы носят ино¬
гда локоны a l'anglaise, а по прихоти совершенно
французской их видишь на следующий день в приче¬
ске a la ehinoise» (Там же. 4.6. № 28. С.106).
/:.//. Потемшш
ЛОМБЕР — неазартная, денежная карточная игра
между тремя игроками (двое играют против третьего),
зародилась в Испании. На Западе эта игра считалась
наиболее сложной из коммерческих игр. В ломбер иг¬
рали колодой в 40 карт (полная французская колода
без восьмерок, девяток и десяток). Необычно распре¬
делялось в ней старшинство карт в масти и отличное от
него старшинство козырных карт. Папр., туз винно¬
вый (шпадилия) и жлудовый (баста) всегда были ко¬
зыри. соответственно первой и третьей величины, не¬
зависимо от козырной масти.
Игра в России была особенно распространена при
Екатерине II; от этой игры получил название ломбер¬
ный. то есть карточный, стол. Ломберные столы появи¬
лись практически во всех дворянских домах, а к самой
игре интерес был потерян, поэтому у Пушкина ломбер
упоминается однажды как характерная черта быта по¬
жилых дворян.
Сталы зеленые раскрыты:
Зовут задорных игроков
Бостон н ломбер стариков,
И вист доныне знаменитый,
Однообразная семья,
Все жадной скуки сыновья.
(5. XXXV, 9-14)
Лит.: Новейший русский карточный игрок. 4.1—2. СПб., 1809. 4.2.
С. 146—149.
Л. А. Волосатова
[50|

л
ЛОМОНОСОВ
ЛОМОНОСОВ Михаил Васильевич (1711 — 1765) —
великий русский ученый-естествоиспытатель, историк,
филолог, поэт, .'заложивший основы современного рус¬
ского литературного языка, художник, просветитель
и общественный деятель.
Пушкин проявлял особенный интерес к разнообразной
деятельности Ломоносова на 11|К)тяжении всей своей
жизни, начиная с первой поэтической публикации — по¬
слания «К другу стихотворцу» (1814): в нем Пушкин от¬
носил Ломоносова к «певцам бессмертным», которые
«питают здравый ум и вмечте; учат нас», видел в Ломоно¬
сове; <-и честь, и славу россов» (Т.1. С.26), и кончая вы¬
ступлением почта 18 января 1836 г. в Императорской
Российской Академии относительно «Мнения М.К.Лоба¬
нова о духе словесности, как инехтранной, так и отечест¬
венной», в кото|юм Пушкин отмечал несправедливость
попыток тех, кто «оспоривали (весьма неосновательно)
титло поэта» у Ломоносова и предпочитали «хвалить
в нем мужа ученого, унижая стихотворца» (Т.12. С.72).
Именно Пушкин с присущими ему глубиной мысли,
изящностью и точностью слога впервые дал ноистине
всеохватное* определение Ломоносова как личности
и как ученого.
В статье «О предисловии г-на Лемонте к переводу ба¬
сен И.А.Крылова» (1825) Пушкин писал: «Соединяя
нс;обыкновенную силу вол и с необыкновенною силою
понятия, Ломоносов обнял веч* отрасли просвещения.
Жажда науки была сильнейшею етраетию еч*й души,
иснсхлненной страстей. Историк, ритор, механик, хи¬
мик. минералог, художник и стихотворец, он всё испы¬
тал и всё проник: первый углубляется в историю отече¬
ства, утверждает правила общественного языка его,
даст законы и образцы классического красноречия...
учреждает фабрику, сам сооружает махины, дарит ху¬
дожества мозаическими произведениями и наконец от¬
крывает нам истинные; источники нашего поэтического
языка» (Т. 1 I. С.32).
11ушкин был убежден, что лишь органическое и посто¬
янное взаимодействие «силы воли» с «силой понятия»,
одухотворенное высокой страстью творца-нс‘рвопроход-
ца. создает вемикого просветителя, сочетающего в себе»
ученого, художника и пекла.
В то же время именно Пушкин выдвинул п обосно¬
вал не панегирический, а истинно аналитический
и объективно исторический взгляд на отдельные сторо¬
ны творческой деятельности Ломоносова.
В статье «О журнальной критике» ( 1830) Пушкин
подчеркивал, имея в виду как писателей прошлого,
так и ныне живущих: «Высокопарные прозвища, бе¬
зусловные похвалы, пошлые восклицания уже* не мо¬
гут удовлетворить людей здравомыслящих» (Т.П.
С.89). А в черновой редакции этой же статьи Пушкин
писал прямо: «Нам наскучило слышать высокопарные
прозвища приклеенные к именам Ломоносова, Дер¬
жавина. Фон-Визина. — Мы требуем разбора дельно¬
го, а не* панегирических амплификаций [преувели¬
чений — Л.И. J> (Т. 11. С.360). Такой «дельный разбор»
творческого наследия Ломоносова практически осу¬
ществлял сам Пушкин.
Широко известно и часто используется пушкинское
высказывание о Ломоносове: «Он первый наш универ¬
ситет». Однако далеко не всеща учитывается, в каком
контексте находится это суждение у Пушкина. 15 своем
«<Путешествии из Москвы в 11етербург>» (1834)
Пушкин отмечал: «Ломоносов был великий человек.
Между Петром I и Екатериною II он один является са¬
мобытным сподвижником щюсвещения. Он первый
наш университет». А далее следует: «Но в сем универ¬
ситете npoef>eccop поэзии и красноречия ничто иное,
как исправный чиновник, а не поэт, вдохновенный
свыше, не оратор, монцю увлекательный. 1> нем нет ни
воображения, ни чувства. Оды его. писанные по образ¬
цу тогдашних немецких стихотворцев, утомительны
и надуты; подражания псалмам и книге Нова — лучше,
но отличаются только хорошим слогом, и то не* всегда
точным. Пх поэзия принадлежит не Ломоносову. Его
влияние был вредное, и до сих пор отзывается в тощей
нашей литературе. Изысканность, высокопарность,
отвращение от простоты и точности — вот следы, остав¬
ленные Ломоносовым. <...> [...должно укорить Ломо¬
носова в заблуждениях бездарных его последовате¬
лей]» (Т.П. С.225-226).
Пушкин не только исторически и психологически
точно определяет объективно обусловленное и далеко
не1 завидное положение Ломоносова в созданном им
же самим университете, называя его «униженным со¬
чинителем» (Т.П. С.488), но и делает специальный
акцент на том, какие реальные отрицательные по¬
следствия могли бы иметь для еч)вре*ме*нной Пушкину
отечественной литературы, переживающей период
своего становления, углубленные теперешними уче¬
никами Ломоносова, а точнее — его неумеренными
подражателями, те исторически объяснимые слабости
и недостатки в поэзии Ломоносова, которые особенно
отчетливо выступали в свете тех практических задач,
которые; призвана была решать оте*че;стве;нная лите¬
ратура пушкинского времени.
Вместе с тем Пушкин ставит закономерный вопрос:
«Что из этого заключить? что нынешние; литераторы
благороднее мыслят и чувствуют нежели мыслил и чув¬
ствовал Ломоносов? позвольте в том усумниться»
(Т.П. С.488).
Давая итоговую и целостную характеристику по¬
этического наследия Ломоносова и определяя его ре*-
альное место и непреходящее значение во всей исто¬
рии российской словесности, Пушкин писал: «Слог
его, ровный, цветущий и живописный, заем.лет глав¬
ное достоинство от глубокого знания книжного ела-

ЛОМОНОСОВ
л
пинского языка н от счастливого слияния оного с язы¬
ком простонародным. Ног почему преложения псал¬
мов и другие сильные и близкие подражания высокой
поэзии снащенных книг суть его лучшие произведе¬
ния. Они останутся вечными памятниками русской
словесности; по ним долго еще должны мы будем изу¬
чаться стихотворному языку нашему; но странно жа¬
ловаться, что светские люди не читают Ломоносова,
и требовать, чтоб человек, умерший 70 лет тому на¬
зад, оставался и ныне любимцем публики. Как будто
нужны для славы великого Ломоносова мелочные по¬
чести модного писателя!» (Т.11. С.33).
Пушкин считал, что нелепо требовать, чтобы все пи¬
сатели прошлого были в любое время любимцами публи¬
ки. Истинно великие деятели культуры не нуждаются
в «мелочных почестях», которые столь необходимы мод¬
ным и модничающим писателям. Великие деятели куль¬
туры остаются вечно живыми памятниками русской
словесности, по которым будут «изучаться» поэтическо¬
му языку многие н многие поколения русских людей.
Именно таким писателем был для Пушкина Ломоносов.
11оэт подчеркивал, что Ломоносов «везде был тот же»
(Т. 11. С.253): дома, во дворце, в Академии, — вопло¬
щал в себе и собою прочную связь с реальностью п не¬
укротимую уст[)емленн(ить к неведомое.
Ломоносов вследствие своего невысокого социально¬
го положения мог писать хвалебные оды собственным
благодетелям, «но зато умел он за себя постоять, —
отмечал Пушкин в 1834 г., — и не дорожил ни покро¬
вительством своих меценатов, ни своим благосостоя¬
нием. когда дело шло о его чести или о торжестве его
любимых идей» (Т.П. С.254). Это принципиально
отличало Ломоносова от многих современных Пуш¬
кину литераторов. Быть таким, как Ломоносов, стре¬
мился сам поэт. «Ныне последний из писак, — прони¬
цательно замечал Пушкин, — готовый на всякую
приватную подлость, громко проповедует независи¬
мость и пишет безыменные паскнпли на людей, перед
которыми расстилается в их кабинете» (Т.П.
С.255). Такое представление о «независимости» было
глубоко чуждо Ломоносову, но оказалось не чуждо
некоторым его современникам и потомкам.
Пушкин непосредственно обращается к поэтическо¬
му наследию Ломоносова, творчески переосмысляя
его, в своем романе в стихах «Евгений Онегин».
В главе пятой к начальному четверостишию XXV
строфы:
Но вот багряною рукою34
Заря от утренних долин
Выводит с солнцем за собою
Веселый праздник имянин, —
(5, XXV, 1-4)
Пушкин дает тридцать четвер тое примечание:
«Пародия известных стихов Ломоносова:
Заря багряною рукою
От утренних спокойных вод
Выводит с солнцем за собою, — и проч.»
(T.G. С. 194)
Зачем понадобилось 11ушкнну пародировать «извест¬
ные стихи Ломоносова» и почему приведенный в автор¬
ских примечаниях поэтический текст оборван на по¬
следнем) строке* четверостишия?
11ародия предполагает сознательную нмнтацню н п|м>-
ническом плане какого-либо выражения, образа или
жанра, их смысловое снижение. Что же* именно «в изве¬
стных стихах Ломоносова» вызвало ироническую реак¬
цию Пушкина п позволило ему па|юдийно исполкювать
их в своем романе? Коммента торы пушкинского романа
этих нощюсон обычно не* касаются, хотя они имеют пер¬
востепенное значение для понимания смысла и характе¬
ра пушкинской пародии. По мнению Н.Л.Бродского,
речь у Пушкина идет о начальном четверостишии ломо¬
носовской «Оды на день восшествия на Всероссийский
престол Ея Величества Государыни Императрицы Ели-
саветы Петровны, Самодержицы Всеросеийския,
1740 года» (см.: Бродский. С.239). Однако .тга ода на¬
чинается иным четверостишием, хотя и напоминающим
прнмеденное 11ушкппым:
И се уже рукой багряной
Врата отверзла в мир заря,
От ризы сыплет свет румяной
Б поля, леса, во град, в моря...
(Ломоносов. Т.8. С. 138)
На самом деле поэт имел в виду другое произведе¬
ние Ломоносова под похожим названием «Ода на день
восшествия на престол Г я Величества Государыни
Императицы Елисаветы Петровны 1748 года», напи¬
санное не* в 1740. а в 1748 г. Ода 1748 г. действитель¬
но открывается стихами, процитированными в пуш¬
кинском примечании:
Заря багряною рукою
От утренних спокойных вод
Выводит с солнцем за собою
Твоей державы новый год.
(Там же. С.215)
Н.Л.Бродский привел именно эти строки Ломоно¬
сова, но ошибочно отнес их к оде 1740 г. (см.: Брод¬
ский. С.239). Явная неточность комментатора до сих
пор остается не отмеченной в печати, и пришло время
ее исправить, чтобы избежать подобных ошибок
м дальнейшем.
Указанная нами ошибка перекоченала и на страницы
комментариев к сочинениям Ломоносова. В новейших
примечаниях А.А. Морозова к «Оде на день восшествия
на пречтол Елисаветы 11етровны 1740 г.» о строке «И се
уже рукой багряной...» сказано: «Этот образ пародиро¬
ван в третьей “Вздорной оде А.Сумарокова и нашел
шутливое применение в “Евгении Онегине’ Пушкина»
[52 J

л
ломоносом
(Ломоносов М.В. Избранные произведения. Л., 1986.
С.503). Здесь допущена двойная неточность. У Пушкина
речь идет об оде 1748 г. (хотя образ зари «с багряною
рукою» имеется и воде 1746 г., приведенная Пушки¬
ным цитата из «известных стихов» Ломоносова отно¬
сится к оде 1748 г.). Кроме того, «шутливое приме¬
нение» (о котором пишет Л.А.Морозов) и пародия
в собственном смысле слова далеко не тождественны
между собой. Пушкин определяет свои стихи именно
как «пародию», которая может включать и себя иро¬
нию и даже сарказм.
Но мнению А.А.Морозова, образ зари с «багряною
рукою» создан в «духе барочного декоративизма»
(Морозов А.А. Михаил Васильевич Ломоносов // Ло¬
моносов М.В. Избранньк- произведения. (1.43) и сам
но себе не имеет пародийного характера. Однако
А.П.Сумароков, постоянный оппонент Ломоносова,
использовал этот образ в полемических целях. Его на¬
родна на Ломоносова представляет собою сознатель¬
ную литературную грубость:
Трава зеленою рукою
Покрыла многие места,
Заря багряною ногою
Выводит новые лета.
(Сумароков А.П. Ода вздорная III)
Ломоносовский образ зари «с багряною рукою» по¬
лучил широкое распространение в русской поэзии,
однако далеко не всегда он иаюльзовался в сугубо
пародийном или шутливом плане. «Шутливого при¬
менения» или сугубо пародийного использования это¬
го образа нет и у Пушкина. Общий смысл его паро¬
дии состоял в ином.
Большинство авторов комментариев к «Евгению
Онегину» делают основной акцент именно на этом об¬
разе. рассматривают его в строго определенном, лите¬
ратурно-ассоциативном ряду и вне особого контекста
ломоносовской оды, послужившей поэту оригиналом.
Чаще всего комментаторы ограничиваются перечнем
соответствующих примеров, взятых из произведений
различных русских поэтов. II.Л.Бродский обнаружи¬
вает несколько таких примеров в ранней лирике Пуш¬
кина: «Денница красная выводит / Златое утро в небе¬
са» (Кольна, 1814); «Но утро денница выводит...»
(Сраженный рыцарь, 1815); «Заря на знойный небос¬
клон / За днями новы дни возводит» (Кавказский
пленник, 1821).
Подобный образ Бродский находит и в стихотворе¬
нии Д.П.Горчакова «Соловей»:
Меж тем Аврора выходила
И тихо-тихо выводила
Пз моря солнце за собой.
(Б/юдский. С.239)
Во всех этих примерах, однако, никакого пародиро¬
вания ломоносовского образа нет.
М.В.Ломоносов. Х.-А.Вортман. 1757. Гравюра
Н. Л.Бродский цитирует также стихотворение
П.А.Вяземского «Своей повадкой неусыпной...» из сб.
«В дороге и дома» (1862):
Я, старожил былого века,
11ередко старца стих твержу,
Но каюсь, грешный, не без смеха
Я на зарю его гляжу.
«Заря багряною руною*
Напоминает прачку мне,
Которая бельё зимою
11олощет в ледяной волне.
(курсив мой. — А. II.; Бродский. С.398—399)
В этих стихах действительно существует подобное;
сумароковскому, чисто эстетическое, а точнее, зри¬
тельно-эстетическое снижение ломоносовского образа,
его нарочитое обытовление, но происходит это вне ка¬
кой-либо зависимости от пушкинского текста.
Обширный материал, связанный с историей эпите¬
та «багряный» (применительно к образу «рука зари»),
приводит в своих комментариях к «Евгению Онегину»
В.В.Набоков. Им упоминаются Гомер, Феокрит, Де¬
лавши., Уоттон, Поп, Байрон, Вяземский, а также
другие авторы. Комментатором рассматриваются
примеры употреблений Ломоносовым выражения
«багряная рука» is одах 1746 и 1748 гг. и в «Риторике»
ИД, (обришд П'>рта|’**шрьЪ ж\*»ъыг*шхЬ Пльтг*ож«>мЪ Г>м*гптосммЪ .

ЛОМОНОСОВ
л
(1744). Упоминаются пародирование Сумароковым
ломоносовского образа («багряная рука») во «Вздор¬
ной оде>> («багряная нога»). Однако в комментариях
Набокова не содержится никаких пояснений относи¬
тельно того, что же именно и каким образом пароди¬
рует Пушкин у Ломоносова, и смысл пушкинской на¬
родил остается нераскрытым.
Расширяя рамкп историко-литературного коммен¬
тария к тексту пушкинской пародии (за счет введения
в него полемики 20-х годов XIX в.), Ю.М.Лотман
привлекает в качестве одного из ее источников рецен¬
зию М.А.Дмитриева на четвертую и пятую главы
«Евгения Онегина» (см.: Атеней. 1828. 4.1. № 4.
С.438). Ю.М.Лотман полагает, что пушкинское при¬
мечание о Ломоносове «было спровоцировано» следу¬
ющим заключением рецензента: «Шутка над Ломоно¬
совым <...> Так, кажется, старик начинает Оду свою
на день восшествия на Престол императрицы Ели¬
заветы» (Лотман. С.278).
Если в отношении авторского примечания к роману
;mi наблюдения представляются в достаточной мере
убедительными (рецензия М.А.Дмитриева была опуб¬
ликована в 1828 г., а примечания Пушкина к тексту
романа датируются временем не ранее 1830 г.), то на
пушкинский поэтический текст эти наблюдения не рас¬
пространяются. XXV строфа главы пятой была напи¬
сана осенью 1820 г., т.е. за два года до появления
рецензии М.А.Дмитриева. Включая в текст романа па¬
родию на Ломоносова, Пушкин исходил из внутренних
творческих стимулов, хотя и следовал определенной
поэтической традиции.
Ю.М.Лотман обнаружил еще один (вне всякого со¬
мнения, знакомый Пушкину) пример пародийного ис¬
пользования ломоносовского образа в стихотворении
И.И.Дмитриева «Чужой толк» ( 1704):
На праздник иль на что подобное тому:
Тут найдешь то. чего б нехитрому уму
Не выдумать и ввек: зари багряны персты,
11	райский крин, и Феб. и небеса отверсты.
11асколько широкой известностью пользовалось .это
произведение в XIX в., свидетельствует то, что для
Пушкина И.И.Дмитриев — это прежде всего «“Чужого
толка" хитрый лирик» (4, XXXIII. 6). «Чужой толк», —
замечает Ю.М.Лотман, — вспомнился Пушкину в свя¬
зи с полемикой вокруг статьи Кюхельбекера, который,
как считает исследователь, и был настоящим «объек¬
том полемики» Пушкина (Лотман. С.278). С таким
утверждением трудно согласиться, ибо оно противоре¬
чит собственным словам Пушкина, недвусмысленно
определившим адресата пародии в примечании к рома¬
ну («Пародия известных стихов Ломоносова»).
Выявленные комментаторами романа многочислен¬
ные' литературные параллели к тексту пушкинской па¬
родии, характеризуя широту и размах творческого диа¬
пазона Пушкина, оставляют по-прежнему открытым
кон|мм‘ о ее назначении и смысле.
Заслуживает внимания предположение А.Е.Тархо-
ва об отражении в пятой главе пушкинского романа
впечатлений от коронации Николая I (эти празднич¬
ные торжества возвращенный из ссылки Пушкин еще
застал в Москве). В своих комментариях А.Е.Тархов
указывает, что, пародируя «Оду на день восшествия
на престол императрицы Елизаветы» [имеется в виду
«Ода на день восшествия на престол Ея Величества
Государыни Императрицы Елисаветы Петровны
1748 года». —А.И. ]. Пушкин посвящает «главу свое¬
го романа другому восшествию — Николая и посвя¬
щает отнюдь не* оду: это можно было бы назвать сати¬
рой, если добавить, что у этой сатиры дантовская или
шекспировская глубина» (Тархов. С.259).
Комментатор верно отметил, что пародия у Пушкина
на Ломоносова не* является чисто литературной, но ос¬
лавил свое предположение без необходимой историко-
текстологичсской детализации.
Для выяснения существа вопроса есть смысл при¬
вести другие встречающиеся у поэтов — современни¬
ков Пушкина — образы, сходные с ломоносовским
и пушкинским (из числа не отмеченных в коммента¬
риях к роману).
В переводе Н.И.Гнедича «Илиады» Гомера (1829)
находим подобный образ в I песни (I, 477): «Но, лишь
явилась Заря розово!юрстая, вестница утра». В.А.Жу¬
ковский в переводе «Одиссеи» Гомера (1849) также
в начале II песни воссоздает своими средствами этот же
поэтический образ: «Встала из мрака младая с- перста¬
ми пурпурными Эос*».
Напрашивается вывод: и у Гомера, и у его перевод¬
чиков образ зари ни в коей мере не был пародийным.
Напротив, он выступал как эстетиче;ски возвышенный.
Судя по всему, именно Гомер был источником сход¬
ного образа зари и у Ломоносова, который хорошо знал
«Илиаду» в оригинале и переводил отдельные песни из
нее (VIII. IX, XIII) в 1748 г., как раз тогда он создавал
«Оду на день восшествия на престал Елизаветы Пет¬
ровны». Ломоносов мог по-своему интерпретировать
в собственном одическом творчестве некоторые запом¬
нившиеся ему образы из «Илиады», в том числе и образ
«розовоперетой зари».
11ародийнмм является не само по себе использование
Пушкиным в «Евгении Онегине;» ломоносовского (в пос¬
леднем счете гомеровского) образа как такового, а не¬
что иное.
Существующий комментарий к «Евгению Онегину»
оказывается явно недостаточным п не раскрывает
главного в пародировании Пушкиным «известных
стихов Ломоносова».
Вернемся к пушкинскому примечанию «и проч.».
Вот что стоит за этим у Ломоносова в его оде I 748 г.:
[54|

л
ЛОНДОН
«Твоей державы новый год. / Благословенное начало /
Тебе, Богиня, воссияло» (Ода на день восшествия на
престол ея величества государыни императрицы Елиса¬
веты Петровны 1748 года). Слова, открыто прославля¬
ющие государственную власть в лице обожествляемой
поэтом императрицы. Ломоносов взыскуету монархии
покровителытва и благоволения, высочайшего одобре¬
ния своего творчества. За эту оду Ломоносову было ми¬
лостиво пожаловано императрицей 2000 рублей (см.:
Ломоносов М.В. Избранные произведения / Примеч.
А.А.Морозова Л., 1080. С.504). Этот момент привлек
к себе особое внимание Пушкина.
1} 1824 г. (7 июня) он писал П.А.Вяземскому:
«...меценатство вышло из моды. Никто из нас не* за¬
хочет великодушного покровительства просве¬
щенного вельможи, это обветшало в мечте е- Ломоно¬
совым. Нынешняя наша словесность есть и должна
быть благородно-независима» (Т.13. С.90). С пись¬
мом к Вяземскому перекликается письмо Пушкина
к А.А.Бестужеву (конец мая — начало июня 1825).
В ием поэт подчеркивает: «...наша словесность <...>
тем... отличается, что не носит [она] на себе печати
рабе-кого унижения. Наши таланты благородны, не-
зависимы» (Т. 13. С. 179).
Мысль о независимости собственного творчества от по¬
кровительства влаеты1|)едержащих лежит в основе паро¬
дийного использования знаменитых ломоносовских
строк. Этот существенный для понимания характера
пушкинской па|м>днп смысл раскрывается при обраще¬
нии к тем стихам ломоносовской е>ды. которые Пушкин
скрыл за упоминанием «и проч.» и которые было неосто-
рожно дш автора открыто назвать в качестве прямого
объекта своей пародии. Совсем не «благословенным» и не
«сияющим» оказалось начало царспювания нового мо-
нарха. Именно слова «Твоей державы новый год» Пуш¬
кин ечкшателыю снижает в «Евгении Онегине», заменяя
их словами «Веселый праздник имянпн», — заменяя
официальное государственное торжестве) частным чело¬
веческим, чисто семейным праздником в доме Лариных,
который являете-я неизмеримо более важным для судеб
героев его романа в стихах и для самого поэта, нежели
«день восшествия на престол» высочайшего мецената.
Именно эту традицию 11ушкин считает «обветшалой вме¬
сте с Ломоносовым», именно еч*, обращаясь к ломоносов¬
ской оде 1748 г.. он и пародирует в начале XXV ет|мн|>ы
пятой главы «Евгения Онегина», полагаясь на знания
своих читателей («известные стихи Ломоносова»).
В мечте е* тем у Пушкина образ «багряной руки» име¬
ет еще один специфический смысл. «Багряный» — са¬
мый яркий и чистый красный цвет. По традиции, это
цвет торжественного облачения (см.: Даль). Так про¬
исходит у поэта дополнительная внутренняя переклич¬
ка торжества — государственного и частного — через
ломоносовский поэтический образ.
Четверостишие «Но вот багряною рукою... Веселый
праздник имянпн» Пушкин написал сразу, без сединой
поправки. Никаких вариантов и редакций ешо не имс-
ег: настолько ясне» и четко эти строки выкристаллизо¬
вались в сознании поэта и ежазалиеь внутренне иодго-
товленными для творческой фиксации. (IIIVI И.
Ф.244. № 830. Л.42 об.).
В пушкинской рабочей тетради № 830 четверости¬
шие находится в непосредственном соседстве с запис¬
кой «О народном воспитании» (Там же. .1.43, 41 е>б.).
Это неслучайно. Записка была в ноябре 1820 г. состав¬
лена Пушкиным пе> «высочайшей воле» Николая I
и прямо адресована ему (см.: Т.13. С.298). В то же*
время автор записки ни в коей не* ищет «велико-
душного пок|ювите*льетва» у монарха, и она «благород¬
но-независима» по свое'му тону. Это внут|>енне сближает
записку с четверостишием из пятой главы «Онегина»,
в котором иародируютея строки Ломоносова.
Комментарий к четверостишию показывает, что
у Пушкина за внешне чисто литературными образами,
если расе*матривать их в широком историческом кон¬
тексте п в органичеч'кой связи с литературным наследи¬
ем поэта, открывается глубокий е|>иле><ч>е|>скпй смысл
п проступает вопрос о непреходящих духовно-нравст¬
венных п эстетических ценностях в жизни и в искусст¬
ве, который занимал Пушкина на протяжении всей его
творческой деятелыюети.
А.	П. Иезуитов
ЛОНДОН
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
I	I по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам,
<...>
Всё у крашало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.
(1, XXIII, 5-8. 13-14)
«Слово щепетильный введено было в русскую лите¬
ратуру Вл.Лукиным в 1708 г. Этим словом еж перевел
французский термин “Bijontier" и пояснил следующим
образом: “Невзирая на те), что подвергиуся хуле не*-
сметному числу мнимых в нашем языке знатоков, взял
я к тому старинное слово “щепетилышк” . потому, что
все наши купцы, торгующие перстнями, серьгами,
кольидми, запонками и прочим мелочным товаром, на¬
зываются “щепетилышками”. Очевидно, слово это
в эпоху Пушкина, как предполагает Б.В.Томашев-
ский. не* потеряло еще того оттенка, который ныиесвя-
зывается е1 понятием “галантерейный”. Действитель¬
но, А.А.Бестужев в письме к царю 1820 г. говорил:
“У нас мещане кочуют, как цыгане, занимаясь щепе¬
тильною перепродажею"» (Бродский. С.80—81).
В комедии В.И.Лукина (1737—1794) «Щепетилышк»
[55 |

ЛОНДОН
л
Лондон. Собор святого Павла. В.Круобауэр. 1830-с гг. Гравюра
(17(55) упомянуты такие предметы «прихоти обиль¬
ной», как часы с будильником, записная книжка,
«в золоте оправленная», зрительная трубка, трость,
фарфоровые табакерки с миниатюрами и др. «безде-
люшки» и «вздоры».
B.C.Баевский, анализируя приведенную строфу
первой главы, обратил внимание на заявленную в ней
тему торговли с Англией, которая в первой четверти
XIX	в. была главным торговым партнером России.
«Торговлю России и Англии не подорвала н объявлен¬
ная Наполеоном континентальная блокада. После
Отечественной войны торговля между двумя страна¬
ми расцвела еще больше. 37% экспорта шло в Анг¬
лию. и 29.2% всех товаров, импортированных Россией,
поступало из Англин. Торговля велась главным обра¬
зом по морю. В 1821 г. из Англии в Россию пришло
384 корабля с товарами под английским флагом...»
(Баевский. С.74). Указав на то. что первоначально
стих «За лес и сало возит нам» читался «За хлеб и лес
привозит к нам», исследователь прокомментировал
произведенную Пушкиным замену следующим обра¬
зом: «В течение всего XIX в. департамент внешней
торговли ежегодно издавал справочники, содержащие
важнейшие общие данные за предыдущий год. В пер¬
вой четверти столетия на первом месте по стоимости
экспорта неизменно стоит сало. Так, в 1821 г. (сведе¬
ния были опубликованы в следующем году, а глава
первая романа писалась в 1823-м) сала было вывезе¬
но из России на 43 332 391 рубль. Важную статью
экспорта составлял, конечно, хлеб. Пшеницы было
вывезено на 17 399 123 рубля, ржи — на I 991 585
рублей, ячменя — на I 212 948 рублей. “Лесного то¬
вара" было вывезено на 5 901 780 рублей.
До 1815 г. хлеб в большом количестве направлялся
в Англию. В этом году по настоянию лендлордов, не¬
смотря на недовольство промышленных кругов и наро¬
да. парламент принял так называемые “хлебные зако¬
ны , [м'зко ограничивающие ввоз хлеба. Запрещался
его ввоз в Англию, если цена на пшенппу в стране бы¬
ла ниже 80 шиллингов за квартер (квартер равен
286,28 литра). Это был очень высокий порог, и ленд¬
лорды могли продавать хлеб но несоразмерно высоким
ценам, не опасаясь конкуренции русского рынка.
Вероятно, в начале работы над строфой поэт назвал
хлеб как традиционный предмет русского экспорта
в Англию, а потом вспомнил, что с 1815 г. положение
изменилось, и переделал соответствующий стих» (Ба¬
евский. С.74—75).
В связи с комментарием XXIII строфы первой гла¬
вы представляются интересными сведения, которые
[56]

л
ЛОРД
приводит декабрист В.И.Штейнгель в своем наиболее
значительном и широко известном произведении «Па¬
триотическое* рассуждение московского коммерсанта
о внешней Российской торговле»: «Тарифом 1819 го¬
да [1819 г. — время действия первой главы “Евгения
Онегина”. — Н.М. | объявлено почти всеобщее разре¬
шение ввоза иностранных товаров. Р(к*сийское купе¬
чество с сокрушением прочло в одном из отечествен¬
ных журналов, что i$ Лондоне по сему случаю даны
были многие празднества. Британские фабрики, пред
тем остановившиеся, пришли в движение, и рабочий
народ получил занятие насчет России.
Вскоре наводнилось Отечество наше отовсюду не¬
объятным множеством разных иностранных изделий»
(Штейнгель В.И. Сочинения и письма: В 2 т. Ир¬
кутск, 1992. Т.2: Записки и статьи. С.152).
II. И. Михайлова
ЛОНО
На красных лапках гусь тяжелый,
Задумав плыть но лону вод.
Ступает бережно на лед,
Скользит и падает...
(4. XI.II. 9-12)
М.А.Дмитриев в рецензии на отдельное издание
четвертой и пятой глав «Евгения Онегина» так писал
об этих стихах: «Не верно также выражение: плыть
не) лону; лоно означает глубину, недро» (Атеней.
1828. № 4. С.84). Пушкин, которого эта рецензия
очень задела, задумал было отвечать на йен* и и черно¬
вом «<Возражении на статью “Атенея >» (1828) пи¬
сал: «Лоно не означает глубины, лоно значит грудь»
(Т.1 I. С.72).
Эте> слово есть в «Воспоминаниях и I Ццм'ком Селе»
(1814), «Деревне*» (1819), «К моей чернильнице»
(1821) и ке> многих других произведениях Пушкина.
В «Евгении Онегине» оно встречается еще дважды:
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились е*ге> живые слёзы...
(2, X, 10-12)
С каким тяжелым умиленьем
Я наслаждаюсь дуновеньем
В лицо мне веющей весны,
На лоне селье*кой тишины!
(7, II. 5-8)
Ср. у В.А.Жуковского в басне «Сон Могольца»
(1806):
Друзья, любите сень |юдительского крова!
Где ж счастье, как не здесь, па лоне тишины,
С забвением сует, с беспечностью свободы?
М. В. Строганов
ft. ?С ' /I'/ I'y/li’-rc/s. ,
чсЛ'/’г'" ■ л >	*
Дж.-Г.Байрон. Ч.Турнер но ориг. В.Berra. 1822. Гравюра
ЛОРД
Лорд Байрон прихотью удачной...
(3. XII. 12)
И лорда Байрона портрет...
(7. XIX, II)
19 ...повесть, нсщшвилыю приписанная лорду Бащюну.
(Т.Г). С. 193)
Лорд (lord) — в средневековой Англии — феодальный
землевладелец и сеньор своих вассалов. Впоследствии еч>-
бирательный титул английского высшего дворянства
(герцоги, маркизы, графы, бароны); в отличие от низ¬
ших титулов — баронеты и кавалеры орденов. С середины
XIV в. титул лорда получают пэры королевства — наслед¬
ственные члены палаты лордов английского парламента.
Титул передается по мужской линии и по старшинству,
не> может (и в настоящее время) быть пожалован коро¬
лем не только крупным землевладельцам, но и иным под¬
данным ;ta особые .заслуги. Этим титулом именуют также
сыновей герцогов, маркизов и грае)юв, но только из веж-
ливости (lord by courtesy). Лорд — также составная часть
|57|

ЛОРНЕТ
Л
официального наименования некоторых высших дотж-
ностных лиц в Англии (напр., лорд-канцлер, лорд-хра¬
нитель печати) п местных должностных лиц (лорд-мэр
Лондона, лорд-лейтенант — начальник местного онотче-
ния к графствах). Пушкин употребляет слово «лорд»
3 раза, п каждый раз но отношению к Байрону. Послед¬
ний унаследовал этот титул, когда ему было 10 лет, от
своего дною|(одного деда и впоследствии как член палаты
лордов выступал не раз в английском парламенте. Пуш¬
кин писал о Байроне: «Говорят, что 1>.<ай|юн> своею
родословною дорожил бак*, чем своими ллю|>сниями. Чув¬
ство весьма понятное! Бтесксго предков п почести, кото¬
рые наследовал он от них, возвышаш поэта: нан|кггнв
того, слава, им самим приобретенная, нашила ему и ме¬
лочные оскорбления...» (Т. 11. (’.275).
Лит.: Большая энциклопедия / Под ред. С.Н.Южакона. 'Г.1—22.
СПб., 1 ООО. Т.12. С.312: Советская историческая энциклопедия.
Т.1-16. М., 1965. Т.8. Стб.790.
О. Б. Рыкова
ЛОРНЕТ — «арнстократический вариант очков с руч¬
кой. Использовался с XVIII в. и носился прикреплен¬
ным к цепочке. Искусство обращения с лорнетом
в эпоху рококо стало рафинированной светской игрой.
Лорнет и далее оставался привилегией аристократок
высшего общества» (И.ипогт/). ;шцик.г. С.470).
Лорнетами пользовались и господа, и дамы. I? петер¬
бургском театре Онегин «Двойной лорнет сносясь наво¬
дит / На ложи незнакомых дам» (I. XXI, 3—4).
На петербургском балу автор советует маменькам:
«Держите прямо свой лорнет!» (1, XXIX, 11). В мос¬
ковском театре на провинциалку Татьяну Ларину «Не
обратились <...> / ...дам ревнивые лорнеты» (7, L,
11	— 12). Описывая одесский оперный театр, Пушкин
Лорнет. Россия. 1830-е—1840-е it. Оптическое стекло, латунь
упоминает«разыскательный лорнет» («Отрывки из 11у-
тешествия Онегина» // Т.6. С.205).
Наведенный на кого-либо лорнет — знак пристально¬
го внимания. «...Княжна София привлекала к себе все
сердца и лорнеты Петербурга», — писал А.А.Бестужев
в повести «Вечер на бивуаке» (повесть была опублико¬
вана в альманахе «Полярная звезда» в 1823 г.: Бесту-
жев-Ма/к'шнский А.Л. Сочинения: В 2 т. М., 1981.
Т. I. С.80). В сентябре 1820 г. Ф.И.Малевский так со¬
общал своим сестрам о возвращении 11у шкина из ссыл¬
ки: «Я должен вам рассказать о том, что теперь очень
занимает Москву... Пушкин, молодой н известный по¬
эт, здесь. Альбомы и лорнеты в движении...» (.7Н.
Т.58. С.264). «На балах он вечно умел найти место
возле меня, на гуляньи лорнет его был уст|>емлсн на на¬
шу ложу», — признавалась подруге героиня незавер¬
шенного «<Романа в пиеьмах>», над которым Пушкин
работал в 1829 г. (Т.8. С.50).
Вместе с тем, как отметил Ю.М.Лотман, «рассма¬
тривать не сцену, а зрительный зал... — дерзость по¬
ведения щеголя... <...> Особенно неприличным счи¬
талось смотреть через очки или лорнет на дам»
(Лотман. С. 151). По наблюдениям Б.Л.Модзалев-
ского (см.: PC. 1899. Септ. С.602—603), Онегин
лорнирует дам как и петербургский щеголь из «Пос¬
лания к петербургскому жителю» Я.Н.Толстого
(«Послание..» Я.Н.Толстого 1821 г. было известно
11ушкину):
11	вот, чрез пять минут в спектакле
Ты в ложах лорнируешь дам.
(Цит. по: П/юдский. С.85)
Любопытно, что лорнет упоминается при оннсании
безобразного поведения французов в Москве в 1812 г.:
«По вступлении их в Москву, однажды только, при са¬
мом начале достопамятного их там пребывания, три
офицера заб|имп в церковь, где он [священник католи¬
ческой церкви. — Л.М. | отправлял богослужение. Вме¬
сто благоговения ко храму Всевышняго, развалившись
на скамейке в неблагопристойном виде с лорнетом
к руках, посвистывая зевали они во все стороны, и, не
видя женщин, ушли, оказав всевозможные знаки руга¬
тельства и пренебрежения ко всему священному. <...>
Вот плоды Французского воспитания!» (СО. 4.2. 1812.
№ 10. С. 180).
Лорнет — своего рода атрибут щеголя пушкинского
времени. Не случайно граф Нулин — герой одноимен¬
ной поэмы Пушкина — едет из Парижа в Петербург
С запасом фраков и жилетов,
Шляп, вееров, плащей, корсетов,
Булавок, запонок, лорнетов...
(Т.5. С.6)
В эпиграмме на князя П.И.Шаликова — чувствитель¬
ного поэта п забавного щеголя — стихотво[>ении «Отъезд
Вздыхаюва» (1811) 11.А.Вяземский у помянул лорнет:
[58]

JI
ЛУКЕРЬЯ ЛЬВОВНА
С собачкой, с посохом, с лорнеткой
И <• миртовой от мошек веткой,
На шее с розовым платком,
В кармане с парой мадригалов
II	чутье звенящим кошельком
11о евету белому Вздыхалов
Пустился странствовать пешком.
По-видимому, ll.ll.Шаликов не расставался с лор¬
нетом. С лорнетом запечатлен он в карикатурном
рисунке Пушкина. О лорнете П.И.Шаликова не
забыл написать в своих воспоминаниях о нем
В.П.Бурнашев: «...правая рука, одетая в плотно на¬
тянутую соломенного цвета лайковую перчатку,
держала двойной лорнет в золотой оправе. <...>
Шаликов <...> вскочил с кресел, приставил лорнет
к глазам правою рукою и, держа стихи в левой, стал
читать с восторгом и задыхаясь, но громко отчека¬
нивая каждое слово...» (Бурнашев П.П. Москов¬
ский граф Хвостов — князь Петр Иванович Шали¬
ков (Из «воспоминаний 1827 года» ) // Биржевые
ведомости. 1873. .V> 28).
В 1829 г. И.О.Пушкина сообщала дочери Ольге Сер¬
геевне как о неприятности: «11аиа потерял свой лорнет»
(Мир Пушнина (Фамильные бумаги). С.31).
В 1831 г. в «Невском альманахе» была напечатана
повесть H.I I..Чуковского «Лорнет» (настоящая фа¬
милия автора Лушковский). В ней описан день графа
Вертопрахова, получившего в наследство от дяди
лорнет. Это описание не только перекликается с опи¬
санием дня Онегина: в него включена цитата (прав¬
да, несколько искаженная) из пушкинского стихо¬
творного романа:
«По уетаву моды, истинно светские люди должны
являться в театр не раньше, как в половине спек¬
такля. <...> Он [Вертопрахов. — Н.М. ], подобно
Онегину
Идет, меж кресел по ногам,
Скосясь, наводит свой лорнет
На ложи незнакомых дам...».
(Невский альманах на 1831 год. СПб., 1831. С.205—206)
См. также: ДВОЙНОМ ЛОНПЛ.
//. П. Михайлова
ЛУДОВИН (ЛЮДОВИК) ^CIV^ (Louis XIV;
1638—1715) — с 1643 г. король Франции из династии
Бурбонов. Самостоятельно правил с 1661 г. Сего име¬
нем связан расцвет французского абсолютизма. В при¬
дворных кругах носил комплиментарное прозвище
«король-солнце». Ему приписывают легендарный афо¬
ризм: «Государство — это я».
В романе упоминается только в седьмом примеча¬
нии к строфе Х1Л1 главы первой: «Вся сия ироничес¬
кая строфа не что иное, как тонкая похвала прекрас-
Людовик XIV. Л-И.Кителей с ориг. Х.Рига. 1770-е—1780-е it. Гравюра
ным нашим соотечественницам. Так, Буало, под ви¬
дом укоризны, хвалит Лудовика XIV» (Т.6. С.191)
(см.: ЬУАЛО).
В дальнейшем имя короля неоднократно возникало
под пером Пушкина, хорошо и подробно знавшего
историю Франции. Герой повести «Аран Петра Вели¬
кого», предок Пушкина Ибрагим, после 1715 г. жи¬
вет в Париже, где помнят еще «последние годы цар¬
ствования Людовика XIV, ознаменованные строгой
набожностию двора, важноетию и приличием» (Т.8.
С.З). В «Истории Петра» Пушкин дважды упоминает
короля в конспективных выписках о политической
жизни Европы (Т. 10. С.8. 194). а в статье «О ничто¬
жестве литературы русской» напоминает, что фран¬
цузы называют годы правления .Людовика XIX «вели¬
ким веком» (Т.П. С.272).
/{. С.Листов
ЛУКЕРЬЯ ЛЬВОВНА — представительница мос¬
ковского общества, о кото|юм Пушкин пишет в седьмой
главе «Евгения Онегина». Лукерья — народная <|юрма
имени Гликерия (от г|к‘ч. слова, означающего «слад¬
кий»), В москвичах, представших перед Татьяной,
...не видно перемены;
Всё в них на старый образец...
(7, XLV, 1-2)
[59]

Л MIA
Л
Не изменилась и Лукерья Львовна:
Всё белится Лукерья Львовна...
(7. XLV, 5)
Пушкинская ирония — в том, что единственная ха¬
рактеристическая черта этой московской дамы (черта,
которая заметна окружающим и достойна того, чтобы
о	ней сказать) — это пристрастие к белилам.
«Белила <...>. Собственно так называется свинец
посредством уксуса в белую известь превращен¬
ный...» (('лов. Акад. Российской. М.1. Стб.441).
«Белилы употребляются женщинами для беления
лиц; потому что они кожу на теле чистят и делают ее
гладкою и прекрасною. Некоторые берут несколько бе-
лил, смешивают их с [юзовою... водою, становят оные
летом на солнце, и когда высохнут, то наливают еще
розовой воды, и продолжают так до тех нор, покуда они
сделаются благовонными; после чего делают они из них
пилюли и натирают ими корявую кожу на теле. Те, ко¬
торые употребляют много белил, получают часто зуб¬
ную болезнь и дурной запах изо рта» (Экономический
магазин. 1783. 4.16. №92. С.213).
li комедии А.С.Грибоедова «Горе от ума» Молчалин
прельщает Лизу туалетом, в котором помада, «е ду хами
скляночки», «жемчужинки, растертые в белил ы » (дей¬
ствие II, явление 12).
В повести 11уп1кина «Барышня-к|)сстьянка» — забав¬
ный образ английской гувернантки, старой мисс Жак-
сон, «набеленной, затянутой, с потупленными глаза¬
ми»; у нее Лиза Муромцева похитила баночку белил
и явилась перед Алексеем Берестовым набеленной но
уши, смешной щеголихой.
Н. И.Михайлова
ЛУНА
Среди пейзажных реалий «Евгения Онегина» но
степени частотности луна занимает одно из первых
мест. 23 случая ее прямого обозначения, 2 раза ис¬
пользование эпитета «лунный» — такова статистика
«Словаря языка Пушкина» ('Г.2. С.512—513). Лун¬
ный свет распространяет свое сияние на всех основ¬
ных героев романа. Правда, в отношении к Ольге через
этот отблеск луны открывается пародийно-ироничес¬
кий подтекст:
«Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне».
(3, V. 10-12)
Как замечено О.Б.Лебедевой, ;>тот портрет героини
восходит к характеристике одноименной героини «Ли¬
пецких вод» А.А. Шаховского:
Признаться, Оленька здесь прелестью своей
11леняла, как луна... Лице бело и красно!
П точно херувим на вербе восковой.
(Мотивы и сюжеты русской литературы. Томск. 1997. С.70)
В известной характеристике Ленского:
Он рощи полюбил гу стые,
Уединенье, тишину,
И Ночь, и Звезды, и Луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
II	слёзы, тайных мук отраду...
Но нынче видим только в ней
Замену тусклых фонарей, —
(2. XXII, в—14)
столь же очевиден момент вибрации смыслов. От высо¬
кого, романтического к манифесту романтической се¬
ленологии — «Подробному отчету о луне» (1820)
В.А.Жуковского (ср.: «Ему луна сквозь темный бор /
Лампадой таинственной светит» или «Лишь ярко звез¬
дочка одна, / Лампадою гостеприимной / На крае неба
зажжена») — до сниженного, тоже восходящего к пер¬
вому русскому романтику: «Н в высоте, фонарь ноч¬
ной, луна // Висит меж облаков и светит ясно» (Дере¬
венский сто|юж в полночь, 1816). Показательно, что
в черновых вариантах к восьмому стиху Пушкин по¬
стоянно вращается вокруг определения Жуковского:
«небес блестящую лампаду», «небес унылую лампаду»,
«небес бродящую лампаду» (Т.6. С.286).
Этот же романтизированный облик луны из манифе¬
ста Жуковского возникает п в характеристике поэзии
Ленского:
Он пел любовь, любви послушный,
11	песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных...
(2, X.1-6)
В зоне автора луна выступает как опосредованная
характеристика ситуации и потому несет отблеск ро¬
мантической традиции. Так, описывая посещение сес¬
трами Лариными могилы Ленского, автор замечает:
«II на могиле при луне, / Обнявшись, плакали оне» (7.
VII, 7—8), а в уподоблении своей Музы Бюргеровой
Леноре он в духе опять же романтической баллады
констатирует: «Как часто, по скалам Кавказа. / Она
Ленорой, при луне, / Со мной скакала на коне!» (8, ГУ,
6—8). Может быть, единственный раз в «Отрывках из
11утешествия Онегина», рисуя картину ночной Одессы,
поэт дает достаточно объективный лунный пейзаж:
11о поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Черное шумит...
(Т.6. С.205)
[60]

л
ЛУНА
Но и здесь образ таинственной завесы, восходящей
к поэтике Жуковского, да и ретроспекция в эпоху южной
ссылки окрашивают пейзаж и тона романтической неги.
Абсолютное же большинство лунных пейзажей свя¬
зано с главами и эпизодами, раскрывающими душев¬
ное состояние пушкинской Татьяны. Во второй главе
лишь фиксируется ее своеобразный лунатизм:
Зимой, когда ночная тень
I	Ьммиром доле обладает,
П доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при свечах она.
(2, XXVIII, 8-14)
Но уже в третьей главе, кульминационной в судьбе
героини, луна сопровождает весь ее путь — от любовно¬
го томления и мук любви до создания письма-исповеди:
Тоска любви Татьяну гонит,
П в сад идет она грустить,
<...>
Настанет ночь; луна обходит
Дозором дальный свод небес...
(3, XVI. 1-2, 9-10):
И между тем луна сияла
II	томным светом озаряла
Татьяны бледные красы,
<...>
II всё дремало в тишине
При вдохновительной луне...
(3, XX. 5-7, 13-14):
И сердцем далеко носилась
Татьяна, смотря на луну...
Вдруг мысль в уме ее родилась...
<...>
II вот она одна.
Всё тихо. Светит ей луна.
(3, XXI, 1-3, 7-8);
Татьяна то вздохнет, то охнет;
Письмо дрожит к ее руке,
<...>
Но вот уж лунного луча
Сиянье гаснет.
(3, XXXII, 1-2, 8-9)
Этот своеобразный «интимизм» отношений героини
с луной развивается it пятой главе, связанной со знамени¬
тым сном Татьяны: ее вера «предсказаниям луны» (5, Vr,
4). приметам, связанным с луной («...Вдруг увидя /Мла¬
дой двурогий лик луны / 11а небе с левой стороны, / Она
дрожала и бледнела» — 5, V, 12—14; 5, V I. 1), сравнение
с луной («И утренней луны бледней» — 5, XXX. 2).
Луна в тучах. Рио. А.С.Пушкина. 1830. Чернила
В седьмой главе луна сопровождаег героиню на ее пути
постижения тайны и загадки Онегина. В начале главы,
описывая нугь Татьяны в имение Онегина, поэт замечает:
В поле чистом,
Луны при свете ееребристом,
В свои мечты погружена
Татьяна долго шла одна.
(7, XV, 5-8)
Возникает тот образ внутренней сосредоточенности,
который фиксируется перекличкой понятий, нередко
переходщих в рифму: «луна — одна» (ср.: 3, XXI. 7—8;
7, IJI, 6—7). «Лунный сумрак» сопровождает ее в каби¬
нете Онегина (7, XIX, 9). Затем, на обратном пути, лу¬
на возникает над «пилигримкой молодой» (7, XX, 7).
II наконец, характеристика московской красавицы Алек¬
сандры Корсаковой пронизана лунными ассоциациями:
У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.
По ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею.
Как величавая луна,
Средь жен и дев блестит одна.
(7. L1I, 1-8)
Комментаторы этих строк романа говорили об их пе¬
рекличке и реминиецентности по отношению к поэме
С.С.Боброва «Таврида» (см.: Бродский. С. 160) и к по¬
вести II.М.Карамзина «Наталья боярская дочь» (ем.:
Пушкин и его совр. Вып.37. С. 129). Но в общем кон¬
тексте этой строфы, тесно связанной с «первым балом»
Татьяны и ее одиночеством, ее мечтами об идиллии
сельской жизни, рифма «луна — одна» бросает отсвет
этой характеристики и на Татьяну.
Рифма «луна — одна» и природное состояние блед¬
ной, печальной луны вполне корреспондируют е состо¬
янием героини, которая «дика, печальна, молчали¬
ва», «бледней луны». «Темнеющие очи» Татьяны,
которые она «не подымает» на Онегина в сцене именин
(5, XXX, 4—5). вновь отзовутся в 8-й главе: «Бывало,
девственно грустит, / К луне подьемлет томны очи»
|()1

ЛУНА
Л
tTi, t* // ТиЛаЗ
Фронтиспис И.В.Чесского в книге: Элегии м другие стихотво|)ения
Дмитрия Глебова. М.. 1827. Гршиори
(8, XXVIII, 11 — 12) как память об Онегине. Образ лу¬
ны соединит эти два этапа ее биографии.
Селенология пушкинского романа последовательно
поэтизирует героиню. Показательно, что стихи стро¬
фы XX третьей главы: «И все дремало в тишине / При
вдохновительной луне», передающие особое ношение
героини перед написанием письма Онегину, в первона¬
чальном варианте имели снижающий оттенок: «II всё
молчало; при луне / Лишь кот мяукал на окне» (Т.6.
С.579). Впоследствии этот вариант I [ушкин трансфор¬
мирует в «Домике в Коломне»: «...А дочка на луну еще
смотрела /.И слушала мяуканье котов». В лунном же
ореоле Татьяны подобное снижение диссонировало
с общей атмосферой поэтического образа.
История селенологии в русской литературе пушкин¬
ской эпохи знает два равноправных варианта: «луна» нс-
(И'дко превращается в «месяц». Ве|юятно, есть все осно¬
вания говорить о жан|>ово-(тилевой ди(|х|>ерснцпанпи
этих понятий (об этом см.: Янушкевич Л. С. Мотив луны
п его русская традиция в литературе XIX века / Роль
традиции в литературной жизни эпохи: Сюжеты н моти¬
вы. Новосибирск, 1995. С.53—61).
В пушкинской селенологии «месяц» не уступает «лу¬
не», особенно в сказках и прозе (см.: Слов, языка
Пушкина. Т.2. С.569), но в «Евгении Онегине» луна —
царица небосклона. Всего один раз появляется месяц,
но и тот вытесняется луной. Ср.:
Татьяна на широкой двор
В открытом платьице выходит,
На месяц зеркало наводи т;
Но в темном зеркале одна
Дрожит печальная луна...
(5.IX. 4-8)
Фольклорный месяц отражается в литературном
зеркале романа.
В связи с образом луны в «Евгении Онегине» исследо¬
ватели справедливо творят об «этическом пространстве»
(Баевский. С. I 10), которое* выявляет типы «подлунного
мира» как мира поэзии. Безусловно, в пушкинском рома-
не к этому миру в наибольшей степени причастны Лен¬
ский и Татьяна. Но живут в нем по-разному. Первый —
как кырази гель |и>мантпчсской селенологии, с ее мста-
<|юричсской сущностью; вторая — поэтическая натура,
выросшая из реальной русской жизни. Но, ве|юятно,
именно луна «отграничивает поэзию жизни от житей¬
ской п|юзы>> (Там же. С. 111).
.4. С.Янушкевич
162]

ЛУНА
Л
Фроитиспис И.В.Чесского к книге: Элегии и другие стихотворения
Дмитрия Глебова. М., 1827. Гравк>|ш
(8, XXVIII, 11 — 12) как память об Онегине. Образ лу¬
мы соединит эти два этапа ее биографии.
Селенология пушкинского романа последовательно
поэтизирует героиню. Показательно, что стихи стро¬
фы XX третьей главы: «И все дремало в тишине / 11ри
вдохновительной луне», передающие особое волнение
героини перед написанием письма Онегину, в первона¬
чальном варианте имели снижающий оттенок: «II всё
молчало; при луне / Лишь кот мяукал на окне» (Т.6.
С.579). Впоследствии этот вариант I Iviiikiih трансфор
мирует в «Домике в Коломне»: «...А дочка на луну еще
смотрела / И слушала мяуканье котов». В лунном же
ореоле Татьяны подобное снижение диссонировало
с общей атмосферой поэтического образа.
История селенологии в русской литератур; пушкин¬
ской эпохи знает два равноправных варианта: «луна» не
редко п[м*вращается в «месяц». Ве|юятно, есть все осно¬
вания говорить о жанрово-стилевой ди(|к|м‘|м‘нцнации
этих понятий (об этом смЯнушкевич А.С. Мотив луны
и его русская традиция в литературе XIX века / Роль
традиции в литературной жизни эпохи: Сюжеты и моти¬
вы. Новосибирск, 1995. С.53—61).
В пушкинской селенологии «месяц» не уступает «лу¬
не», особенно в сказках и прозе (см.: Слов, языка
Пушкина. Т.2. С.569), но в «Евгении Онегине» лупа —
царица небосклона. Всего один раз появляется месяц,
но и тот вытесняется луной. Ср.:
Татьяна на широкой двор
В открытом платьице выходит,
На месяц зеркало наводит;
11о в темном зеркале одна
Дрожит печальная луна...
(5. IX. 4-8)
Фольклорный месяц отражается в литературном
зеркале романа.
В связи с образом луны в «Евгении Онегине» исследо¬
ватели справедливо говорят об «этическом пространстве»
(Баевский. С. 110), которое выявляет тины «подлунного
мира» как мира поэзии. Безусловно, в пушкинском |и>ма
не к этому миру в наибольшей степени причастны Лен
ский и Татьяна. Но живут в нем по-разному. Первый —
как выразитель [юмантической селенологии, с ее мета¬
форической сущностью; вторая — поэтическая натура,
выросшая пз |)снлыюй русской жнзнп. Но, вс|юятно,
именно луна «отграничивает поэзию жизни от житей¬
ской н|м>зы» (Там же. С. 111).
А.	С. Янушкевич
[62]

л
льны
ЛУЧИНКА — уменьшительное от лучина, тонкая су¬
хая щенка, иенолчитавшаяся в бедных к|хнтьянских из¬
бах для их освещения. Горела лучина неярко и недолго,
издавая характерный треск. Она обыкновенно
:шжигалась девушками при прядении долгими зимними
вечерами: вставлялась в светец, железный невысокий
треножник с расщепом вверху и периодически менялась.
В избушке распевая, дева23
Прядет, и, зимних друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
(4. ХМ, 12-14)
В этом описании, однако, присутствует не только
бытовое представление «простонародного» понятия
(как, напр., в балладе «Утопленник» (1828): «Уж лу¬
чина догорела / В дымной хате мужика» — Т.З. С. 118),
но и его поэтический аспект. Образ лучины («лучинуш¬
ки»), распространенный в народных лирических пес¬
нях, становился своеобразным поэтическим символом
женщины и женской доли: недолгое горение лучины
являлось своеобразной параллелью к судьбе девушки,
короткое счастливое девичество которой заканчивает¬
ся с замужеством. Одну из таких песенных параллелей
1	IyiuKiin зафиксировал в своей записи народной песни,
переданной П.В.Киреевскому:
Лучина, лучинушка берёзовая!
Что же ты, лучинушка, не ясно горишь.
Не ясно горишь, не вспыхиваешь?
Али ты лучинушка, в печи не была?
—	Я была в печи вчерашней ночи,
Лихая свекровушка воду пролила,
Воду пролила, меня залила. —
Сестрицы, голубушки, ложитеся спать:
Ложитеся спать, вам некого ждать!
А мне красной девице всю ночку не спать...
(Рукою Пушкина. С.447)
Пушкин впервые в русской поэзии увидел этот по¬
этический образ лучинки. После него (и, наверное, под
его влиянием) он появился у «крестьянских» поэтов его
времени, напр., в «сельской русской песне» Ф.Н.Сле-
пушкина «Поселянказа прялкою» (1828):
Гори, гори, лучинушка,
Гори посветлее,
Прядись скорей, мой чистый лен,
11 рядись поскорее!
(Песни русских поэтов. 3-е над. Т.1—2. Л., 1988. Т.1. С.385)
Как образ народной песни Пушкин предполагал ис¬
пользовать его в неоконченном стихотворении «В поле
чистом серебрится...» ( 1833), где содержится обраще¬
ние к ямщику, подразумевающее цитированную выше
народную песню, записанную Пушкиным:
[Пой: «Лучинушка, лучина,
Что же не светло горишь?» ]
(Т.З. С.307)
В.	А. Кошелев
ЛЬВЫ
Ьалконм, львы на воротах...
(7. XXXVIII. 13)
По мнению Ю.М.Лотмана, в романс имеются в виду
«геральдические» львы, «поддерживающие герб владель¬
ца дома» на воротах московских особняков. Исследова¬
тель не считал возможным смешивать (11.111 путать) их
с «мраморными львами, которые ставились на крыльцах
особняков» (Лотман. С.327—328). Между тем дворян¬
ские гербы в Москве гораздо чаще располагались in* на
во|и»тах. а на фронтонах дворцов. К тому же при въезде
в Москву по Тверской улице нельзя было не обратить
внимания на тех знаменитых в Москве мраморных
львов, которые, располагаясь на вершине пилонов oi ра¬
ды, фланкировали во|юта Английского клуба.
Эта старинная городская усадьба на Тверской улице
принадлежала в конце XVIII в. М.М.Хераскову — бра¬
ту знаменитого поэта. В 1807 г. она перешла к А.К.Ра¬
зумовскому, а в дальнейшем, после 1821 г., перест|юена
архитектором Д.И.Жилярди для московского Англий¬
ского клуба. ( Ныне Государственный центральный му¬
зей современной истории России: Тверская, 21.) Львы
на воротах Английского клуба открывали собою «гале¬
рею» московских мраморных львов, широко распрост¬
раненных как элемент скульптурной декорации носле-
пожарнмх особняков Москвы, а также и подмосковных
усадеб пушкинской эпохи.
С категоричным мнением Ю.М.Лотмана, очевид¬
но, не согласился бы и А.II.Греч — тонкий знаток ар¬
хитектуры русского классицизма. «Львы на воротах, —
писал он. — почти неизбежны в московской архитек¬
туре екатерининского и александровского времени,
они как бы воскрешают античную традицию установ¬
ки сторожевых животных перед входом в здание.
И эти “московские львы" (пусть напоминающие
иногда косматых исов), всегда спокойные и велича¬
вые. как-то гораздо удачнее своих невских собрать¬
ев. тяжело ступающих зверей, однообразно катящих
[63]

любовник, любовница
л
перед собой каменные шары, перед строго классиче¬
скими портиками архитектора Росси» (Греч А.П.
Кузьминки // Подмосковные музеи. М.; J1., 1925.
Вып. 6. С.39—41).
Л. А. Перфильева
ЛЮБОВИIIК, ЛЮБОВНИЦА — во времена Пуш¬
кина эти слова употреблялось в значении «влюбленный»,
кото|юе в современном словаре С.И.Ожегова дастся с по¬
метой «устар.». 11овое значение слова «любовник» — «нахо¬
дящийся в любовной связи» — появилось уже в языке
Пушкина (см.: Слов, языки Пушкина. Т.2. С.522), но
еще не вытеснив прежнего значения и мирно соседствуя
с ним. ср.: 3, XIV, 12 и 4, XLVI, 6.11езнаниеэтой сложной
языковой ситуации, де^юрмируя адекватное восприятие
пушкинского текста, может сыграть злую шутку с поздним
читателем. .'>т произошло даже с таким тонким коммента¬
тором, как В.В.Набоков, поспешившим уличить Пушки¬
на в плохом знании романа Руссо «Юлия, или Новая
Элоиза»: «Любовник Юлии Вольмар (3, IX, 7). Неточно.
Сен-Пре был любовником Юлии д\>ганж. Во время его
путешествия в условную Южную Америку она вышла ;ш	и
Во:и>мара...» (Набоков Н.И. Заметки переводчика // На¬
боков В.В.: Pro el contra: Антология. СПб., 1997. С. 115).
11а самом деле 11ушкин точен: Сен-11|М‘ был любовником,
г.е. возлюбленным Юлии и в то время, ковда она стала но¬
сить фамилию Вольмар, хотя действительно перестал быть
любовником в позднейшем значении слова. Коммента¬
тор. кажется, не заметил, что любовником в пушкинском
романе назван и Ленский (4, XXXIV; б, X). В этом слу-	и
чае, при аиахрониом прочтении, пожалуй, можно заподо-
зрить Ольгу в чрезмерном легкомыслии — добрачной
связи. Судьба этого слова в русском языке вообще замеча¬
тельна: в летописных текстах оно употреблялось в еще бо-
лее «невинном» значении, нежели в пушкинские времена.
«Словарь Академии Российской» отмечает: «В стар, книгах
значит: Любимец» (Т.З. Стб. 1374). Возможно, отголосок и
:ггого значения есть в пушкинском выражении «соловей,
весны любовник» (7, VI, 5). С точки зрения «науки любов¬
ной» это слово трактовалось иронически в популярном
пособии «дедовских времян»: «ЛЮБОВНИК и ЛЮБОВ-
ПШ1Д, если следуют нынешнему обряду, то должны ста¬
раться оказывать друг перед другом все свои дарования,
искусно .пять в взаимных уверениях, и о искренности оных
с обеих <то|Н)11 учтивым образом сомневаться» (Д/>ё <)ю hi- и
дьеЖ.-Ф. Любовный лексикон. 2-е изд. М., 1779. С.37).
См.: ЛЮБОВЬ.
И. А. Викторович
ЛЮБОВЬ — основной мотив романа, обнимающий
всех действующих лиц и образ Автора. «Евгений Оне¬
гин» — своеобразная «энциклопедия чувств» (И.Л.Аид-
роииков). 11ервая глава — развернутая экспозиция буду¬
щей любовной драмы заглавного героя, определяемой
его жизненной философией. В строфах VII—XII Оне¬
гин предстает «истинным гением», постигшим все тон¬
кости «науки страсти нежной, / Которую воспел Назон»
(см.: ОВИЛИЙ). Он, вольно или невольно, действует со¬
гласно рекомендациям античного мудреца и поэта:
«Евгений Онегин»:
Как рано мог он лицемерить...
Казаться мрачным, изнывать
<...>
11угать отчаяньем готовым...
(1, X, 1,4; XI, 3)
н «Наука любви» (пер. М.Л.Гаспарова), где Овидий
не осуждает притворства в любви:
Боль, забота, печаль — знаки великой любви.
Ч'гобы желанья сбылись, не жалей вызывать
сожаленья.
(Кн.1, 736—737)
Как он умел...
<...>
Молить и требовать признанья...
(1. XI, 1.9)
Путь к о владенью — мольба. Любит женщина
просьбы мужские...
(Кн.1, 711)
Как взор его...
<...>
Блистал послушною слезой!
(1.Х, 12, 14)
Польза есть и в слезах: слеза и алмазы растопит.
Только сумей показать, как увлажнилась щека!
(Кн.1. 659-660)
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
(1, X, 8-9)
...не только судья и сенатор,
Но и подруга твоя сдастся на красную речь.
(Кн.1, 461-462)
Как он умел...
<...>
11риятной лестью забавлять...
(1. XI. 1,4)
Не уставай восхвалять лицо ее, волосы, руки,
Пальцев тонкий изгиб, ножки-малютки следок.
Слышать хвалу своей красоте и стыдливая рада:
Каждая собственный вид ценит превыше всего.
(Кн.1, 621-624)
Как он умел...
<...>
Ловить минуту умиленья.
(1-XI. 1,5)
[в4|

л
Л ЮБОВЬ
п Овидий советует через служанку узнавать время,
«когда сердце хозяйки доступней»:
Это бывает, когда наливается радостью сердце,
<...>
Радости полная грудь, никаким не стесненная
горем,
Льстивой Венере сама недра свои распахнет.
(Кн. 1, 357, 359. 361—362)
Давая затем урок Татьяне «Учитесь властвовать со¬
бою», Онегин как будто преподает ей золотое правило
овидиевой науки: «Так и Амур покоряется мне, хоть
и жгут мое сердце / Стрелы, с его тетивы прямо летя¬
щие в грудь» (Кн. 1, 21—22).
Ученик Овидия и всей его блистательной «технологии»,
Онегин наследует также ближайшим по времени учите¬
лям, просветителям: Гельвецию с его теорией оправда¬
ния страстей п культом наслаждений, скептическому
Вольтеру с его холодным знанием законов чувства (в чер¬
новом автографе первой главы в опущенной затем
XIV npo(|je имеется сравнение Онегина-волокиты с котом
или хищным волком, заимствованное из «Орлеанской
девственницы»). В недавнем XVIII в. любовная наука
сравнительно с Овидием «пришла в гораздо большее со¬
вершенство» (Дрё дю РадьеЖ. -Ф. Любовный лексикон.
2-е изд. М., 1779. С.З). порою принимая (|юрмы циниче¬
ски расчетливой игры, явленной в знаменитом романе
Лакло «Опасные связи» (в черновом варианте первой
главы, очевидно, его прежде всего имеет в виду Автор,
говоря «Любви нас не природа учит, / А первый пакост¬
ный роман» — Т.6. С.226). В том же историческом кон¬
тексте упоминаются в романе имена Фобласа и Ловласа,
ставшие для своего времени знаками жестокого эгоизма
мужского эроса. Шутливое именование себя Ловласом,
а своего адресата Вальмоном (герой «Опасных связей»)
есть в письме 11ушкина к А.Н.Вульфу 27 октября 1828 г.
Известный дневник Вульфа (см.: Литературный быт
пушкинской эпохи. Т. 1—2. М., 1994. Т. I), не останав¬
ливающийся перед подробшхтями «уроков наедине»,
может послужить историко-бытовым комментарием
к первой главе «Евгения Онегина», к понятию вполне ра¬
циональной «науки страсти нежной», каковою она дожи¬
ла до второго десятилетия XIX в.
В начале XIX в. опровержением любовной философии
века Просвещения воспринимался трактат Ж. де Сталь
«О влиянии страстей на счастье людей и на|Юдов» (1796)
и последующие романтические интерпретации любовной
страсти. Соответственно духу времени, во второй главе,
описывая разнообразные споры Онегина и Ленского, Ав¬
тор замечает: «11о чаще занимали страсти / Умы пустын¬
ников моих» (2, XVII. 1—2). Природа страсти, особенно
.любовной («страсти нежной» — об этом «ходовом» выра¬
жении XVIII—XIX вв. см.: Бродский. С.394—395), ин¬
тересовала романтиков как философская и нравствен-
ная проблема. Эгоистической философии потребления
Любовная ссора. — Постоянная любовь. Иллюстрация в книге: Ключ
к изъяснению снов, составленный по сочинениям славнейших
снотолкователей... М.. 1838. Литография
Ж. де Сталь противопоставила апологию любви как «воз-
можность жить в другом человеке», «духовного счастья»:
«Безграничные радости лежат лишь за пределами нашей
личности» (Литературные манифесты западноевропей¬
ских романтиков. М., 1980. С.369—371; ср.: в «Век-
фильдском священнике» ге|юй постигает ту же высшую
мудрость, но выражает ее пока в рациональных катего¬
риях договорности: «Если хочешь, ч тобы сердце другого
человека принадлежало тебе, нужно отдать ему взамен
свое» —Голдсмит О. Векфильдский священник // Смол-
летт Т. Путешествие Хамфри Клинкера. Голдсмит О.
Векфильдский священник. М., 1972. С.393). Возмож¬
но, по этой причине цитированные выше строки черно¬
вого авшграфа первой главы о литературной школе
чувств Пушкин видоизменяет: «Любви нас не природа
учит, / А Сталь или 111атобриан> (Т.6. С.546; два извест¬
ных произведения Шатобриана «Атала» и «Рене» повест¬
вуют о самозабвенной, самоотверженной любви, в рома¬
нах де Сталь подобный род страсти отгеиен чувством
неглубоким и эгоистическим).
Ближайший предшественник Онегина — байронов-
ский Чайльд-Гарольд, быстр) освоивший уроки науки
наслаждений («Будь остер и смел, / Умей смешить, под¬
час кольни, где надо, / При случае польсти, и страсть —
твоя награда!»), но лак же скоро оставивший ее («в сеть

Л ЮБОКЬ
л
соблазна многих он завлек, / 11о все проказы ныне им за¬
быты» — Байрон. Т.2. С. 178), поскольку, как оказалось,
найденный способ добиваться любовного успеха сопро¬
вождается невосполнимыми душевными потерями:
11о многое теряет без возврата.
Кто овладел им. Цели ты достиг.
Ты насладился, но чрезмерна плата:
Старенье сердца, лучших сил утрата,
И страсть сыта, но юность сожжена,
Ты мелок стал, тебе ничто не свято,
Любовь тебе давно уж не нужна,
И, все мечты презрев, душа твоя больна.
(БайронДж.-Г. Паломничество Чайльд-Гаролвда. Гл.2 /
Пер. В.Левика) //Там же. С. 179)
Таков опыт человека уже романтического XIX сто¬
летня. познавшего духовный крах гедонистической
философии любви. В том же ключе рисует «портрет
самого близкого из моих друзей», новоявленного Дон
Жуана начала века Стендаль в книге «О любви»
(опубл. в 1822 г.): «...но среди своего торжества, ед¬
ва достигнув тридцати лет, он с изумлением замечает,
что ему не хватает жизни, он испытывает все возрас¬
тающее отвращение к тому, в чем до сих пор заключа¬
лось для него наслаждение» (Стендаль. Собр. соч.:
В 15 т. М., 1959. Т.4. С.568).
Эгоистическое потребление наслаждений — еще не лю¬
бовь. В черновых вариантах первой главы любовные' заба-
вы героя получали суровое' оп|)еделение «б<тт>ыдные
наслажденья» (Т.6. С.243), в окончательном тексте нрав¬
ственно-оценочные (см. также упоминавшийся соблазн
«пакостного романа») сняты и ге|юй максимально прибли¬
жен к авторской сфере: «Страстей игру мы знали оба; / То¬
мила жизнь обоих нас; / В обоих сердца жар угас» (I. XLV,
9—11). Тем не менее описание любовного опыта Автора
в первой главе существенно отличается от онегинской «иг¬
ры»: «Любви безумную тревогу / Я безотрадно испытал»
(1, IA1I1, 6—7). В отличие от своего героя, Автор знает
«термине», «тоску» любви (XXXIII, XXXIV), и потому
дважды в его с(|*е|)е всплывает имя Петрарки е его «язы¬
ком любви») (что корешгым образом не совпадает с «на¬
укой любви»). Чувство, знаемое Автором («Как я :швидо-
вал волнам, / Бегущим бурной чередою / С любовью лечь
к ее ногам!» — I, XXXIII. 2—4), очевидно, незнакомо Оне¬
гину первой главы. Они сошлись в разоча|)овашш, в от¬
ступничестве (гг «бурных наслаждений» (1. XIЛ11, 6), но
источник у Лвтра иной, его неудовлетворешюсть не or
пресыщения: «Они [возлюбленные. — Б. Б. ) не стоят ни
страстей, / Ни песен, ими вдохновенных: / Слова и взор
волшебниц сих / Обманчивы... как ножки их» (1, XXXIV.
11 — 14). В с()к‘|к‘ Автора таким образом исподволь подго¬
тавливается история Ленского н Ольги: «обманчивая» лю¬
бовь «вотшебшщеих», с одной стороны, н «мечтательная»,
самосочиняющаяся идеализация — с другой («все поэты —
любви мечтательной друзья» — 1. LVII. 1—2).
Что же касается «инвалида в любви» Онегина, то он,
вослед Чайльд-Гарольду, довольно скоро устал и отстал
от «забавы... хваленых дедовских времян», суровую
оценку которой Автор все же дает:
Разврат, бывало, хладнокровный
Наукой славился любовной,
Сам о себе везде трубя,
II наслаждаясь не любя.
(4. VII, 5-8)
Наследник дедовской славы, судя по первой главе,
Онегин теперь разделяет презрительное суждение Ав¬
тора («Так точно думал мой Евгений» — 4. IX. I ) и без
сожаления готов расстаться с «наукой любовной». Ос¬
тавив одно, он остается на пороге иной аксиологии
любви, хотя в четвертой главе' описание былых увле¬
чений Онегина теряет донжуанские краски первой
главы (одно из «многих противоречий» романа) и ге¬
рой приближается к Автору: «Он в первой юности сво¬
ей / Был жертвой бурных заблуждений / II необуз¬
данных страстей» (4, IX, 2—4).
Родственно близка Автору — от начала до конца
романа — Татьяна, хотя и наивно ориентированная
на литературные образцы, о которых Автор не мо¬
жет говорить без иронии. Ее женский идеал — «Кла-
риса, Юлия, Дельфина», мужской — «любовник
Юлии Вольмар, / Малек-Адель и де Линар, / и Вер-
тер...», а в завершение ряда, разумеется, «бесподоб¬
ный Гранднсон» (3. IX—X). Все это, безусловно, эм¬
блемы благородных любовников, но объединяющее
их качество самоотвержения в любви далеко не эмб-
лематично в Татьяне, которой, по тонкому наблюде¬
нию В.К.Кюхельбекера, Пушкин передал свой ха¬
рактер (способность к самоотречению отличает
и любовную лирику поэта).
Любовь Татьяны, по контрасту с Онегиным, с само¬
го начала описана как сознательное отталкивание от
женского варианта «пауки любви»; пушкинская герои¬
ня «любит без искусства» (3, XXIV, 5), пункт за пунк¬
том отвергая апробированные приемы успеха:
Не говорит она: отложим —
Любви мы цену тем умножим,
Вернее в сети заведем;
Сперва тщеславие кольнем
Надеждой, там недоуменьем
Измучим сердце, а потом
Ревнивым оживим огнем...
(3, XXV, 5-11)
11е случайно 11ушкин отказы кается or первоначально¬
го эпиграфа к третьей, «Татьяниной», главе из пятой
песни Дантова «Ада», где упоминалась «любовная наука»
(concede! te ашоге), и заменяет эпиграфом из Мальфи-
латра: «Она была девушка, она была влюблена», ак¬
центирующим внимание на природном начале чувства
героини. В трактате «О любви» Стендаль подробно они-

л
ЛЮБОВЬ ПЕТРОВНА
сывает перипетии, характерные для молодой девушки,
живущей в деревенской глуши, когда она щюбует «напи¬
ток, предложенный случаем»: «Удивлению и надежде
сильнейшим образом способствует потребность в любви
и а тоске, свойственная шестнаднатилетнему возрасту.
Достаточно известно, что беспокойство в такие годы есть
жажда любви и что отличительным признаком .этой
жажды служит отсутствие чрезмерной взыскательнос¬
ти» (Стендаль. Указ. соч. С.372). Однако, говорит
Стендаль, все это свойственно лишь самому началу
за|и>ждения чувства, из него может вырасти истинная
любовь («любовь-страсть», а не «любовь-влечение»), ко¬
торую он, ссылаясь на К|>ебильона, соотносит с опреде¬
ленным типом женщины: «...душа, затосковав от жизни
без любви... незаметно для себя создает образец совер¬
шенства. В один прекрасный день она встречает сущест¬
во, похожее на этот образец... и душа навсегда отдает
владыке своей судьбы то, о чем она давно мечтала. Жен¬
щины, подверженные такому несчастью, слишком гор¬
ды душой, чтобы любить иначе, чем страстно. Для них
было бы спасением, если бы они могли унизиться до лег¬
кого романа» (Там же. С.403).
Из многочисленных наблюдений над психологией
любви Стендаль вывел некий основной закон, назван¬
ный нм законом «кристаллизации»: в основании
любовного чувства, утверждает он, всегда лежит дея¬
тельность воображения, поднимающего предмет люб¬
ви до идеала. Трудно сказать, читал ли Пушкин Стен¬
даля (что, впрочем, не так уж важно, ибо в трактате
сформулированы идеи, носившиеся в воздухе роман¬
тической эпохи), но чувства трех главных героев ро¬
мана могут служить иллюстрацией к двум важнеи -
hi им типам «кристаллизации»: обманной (Ленский)
и действительно преобразующей реальность (Татья¬
на, Онегин восьмой главы). Последняя становится
достаточно вероятной на фоне первой: как из почти
физиологического «ожидания» является чистая лю¬
бовь Татьяны, так из тщеславного и «мелкого», по оп¬
ределению Татьяны, чувства (ср. у Овидия: «Новая
радость милей, слаще чужое добро») вырастает всепо¬
глощающая страсть Онегина. Этот сдвиг, перерожде¬
ние чувства в Онегине, отмеченное* еще Белинским,
в романе, впрочем, не акцентировано, но оно может
быть соотнесено с одним из ключевых эпизодов пове¬
сти Констана «Адольф» (в понимании «современного
человека» на нее опирались как Стендаль, так и Пуш¬
кин): самолюбивое п тщеславное домогательство
любви Элеоноры переходит в герое в истинную
страсть. Заметим, что той же болдинской осенью
1830	г., когда Пушкин работал над восьмой главой
«Евгения Онегина», он заканчивает трагедию «Камен¬
ный гость», финал которой можно трактовать в том
же плане перерождения донжуанизма (при сохране¬
нии. впрочем, двусмысленной зыбкости сюжета).
Сравнивая тины Дон Жуана п Вертера, Стендаль
отдавал предпочтение последнему, хотя и оговаривал
разнородный трагизм обоих: «Несчастье непостоян¬
ства заключается в скуке; несчастье страстной любви
заключается в отчаянии п смерти» (Стендаль. Указ.
соч. С.573). В «Евгении Онегине» тема любви как
наслаждения или «пленительных снов» сменяется те¬
мой «горького мученья», «сердечного страданья»
(Стендаль прямо называет любовь болезнью избран¬
ных натур), возвышающего человека и творящего
новый мир личности.
Наиболее полным воплощением возвышенной любви
в романе остается Татьяна. Ее эволюция от нисьма-
признания (когда она отдается «гибельной» страсти,
нарушая родовые традиции: ср. истории матери и ня¬
ни) к отповеди Онегину (когда она одолевает страсть)
свидетельствует о «кристаллизации» как самоочище¬
нии и самоутверждении чувства. Такая именно любовь
представляет собой высшую ценность бытия, «идеал»
с точки зрения Автора. Он поддерживает и выражает
тенденцию, наметившуюся в литературе «послерево¬
люционной Европы» начала XIX в. как во француз¬
ском (см. выше о Ж. де Сталь), так и в английском ро¬
мане (Дж. Остин. «Разум и чувствительность», романы
В.Скотта начинал с «Уэверли»; Б.Г.Реизов ведет эту
линию еще от Гете и особенно Шиллера как творца
Теклы, этого образца гармонизирующей, очиститель¬
ной любви — см.: Реизов Б.Г. История и теория лите¬
ратуры. Л., 1986. С.213-217).
Лит.: Kill: М. It. Love and Marriage in Pushkin’s Eugene Onegin //
Oxford Slavonic Papers. 1984. Vol. 17.
B.A. Викторович
ЛЮБОВЬ ПЕТРОВНА — одна из тех, кого увидела
Татьяна в Москве, одна из тех. в ком «не видно пере¬
мены»:
Всё то же лжет ЛюГмшь Петровна,
Иван Петрович так же глуп,
Семен Петрович так же скуп...
(7. XLV, 6-8)
В этой сатирической характеристике московского
общества подчеркнуты и его неизменность, н его родст¬
венные связи: семейство Петровичей все так же глупо,
скупо, лживо. Вместе с тем, быть может, не нужно
преувеличивать сатирический акцент, который, безус¬
ловно, присутствует в описании семейства Петрови¬
чей. Все же московский клан, не изменившись, не стал
хуже. Здесь есть своего рода радость узнавания: Иван
Петрович глуп так же, Семен Петрович скуп, как
п раньше, Любовь Петровна лжет по-прежнему и все
то же (ее ложь никого не может обмануть).
//. II. Михайлова
[67]

м
МАГАЗИНЫ МОДЫ
МАГАЗИНЫ МОДЫ
Аптеки, магазины моды...
(7. XXXVIII, 12)
Магазины моды — лавки, в которых продавался мод¬
ный товар: парфюмерия, галантерея, одежда, голо¬
вные уборы н проч. В Москве магазины мод в основном
были расположены на Кузнецком мосту, именно по
этой улице мчится возок Лариных. Одна из современ¬
ниц Пушкина Е.П.Янькова вспоминала: «Улица, назы¬
ваемая Кузнецкий мост, издавна была заселена иност¬
ранцами: были французские п немецкие лавки. Теперь
говорят “ехать на Кузнецкий мост”, а в наше время го¬
ворили “ехать во французские лавки . Там торговали
модным товаром, который привозили из чужих краев;
были п свои мастерицы в Москве, но их обегали, и кто
побогаче, все покупали больше заграницей привозной
товар» (Рассказы бабушки. С. 150). Ларины проехали
мимо модных магазинов, Пушкин лишь называет их.
Словно стремясь восполнить пробел, допущенный ав¬
тором «Евгения Онегина», в московских стихотворных
подражаниях роману встречаются более подробные
описания Кузнецкого моста:
Гостит Парижская здесь секта
Он сколок с Невского проспекта
Все что на берегах 11евы
На берегах затейной Сены
Искать задумаете вы
Решительно здесь все найдете...
(Шереметевский II. П. Отрывки m;i описательного стихотш)|К‘ния
Характеристика под названием: 11илигрим, или Москвич нешеходец //
Цинтия, альманах на 1832 год. М., 1831. С..176)
В литературных произведениях конца XVIII — на¬
чала XIX столетия неоднократно встречается описа¬
ние модных лавок, являющихся не только магазина¬
ми. в которых продается сверхновый и залежалый
товар, но и местом встреч возлюбленных (И.А.Кры¬
лов. «Почта духов», комедия «Модная лавка»). На
магазины мод как на источник распространения все¬
го иноземного сетует герой комедии А.С.Грибоедова
«Горе от ума» Фамусов:
А все Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Когда избавит нас творец
От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок!
II книжных и бисквитных лавок!
(Грибоедов А.С.. Горе от ума. Д.1. Явл.4)
Сетования грибоедовского героя несколько напоми¬
нают «Прогулку по Москве» К.Н.Батюшкова, начина¬
ющего описание бывшей столицы с противопоставле¬
ния древнего Кремля, его величавости и спокойствия
шуму и суете Кузнецкого моста: «Там книжные фран¬
цузские лавки, модные магазины, которых уродливые
вывески заслоняют целые домы, часовые мастера,
Карточка магазина дамских мод и платья Анны Кохи.
1830-е гг. Литография
погреба, и, словом, все снаряды моды и роскоши.
В Кремле все тихо, все имеет какой-то важный и спо¬
койный вид; на Кузнецком мосту все в движении:
Корнеты, чепчики, мужья и сундуки.
<...> ...Пойдем потихоньку на Кузнецкий моет, где все
в движении, все спешит, а куда? — посмотрим.
Эта большая дедовская карета, запряженная шестью
чалыми тощими клячами, остановилась у дверей мод¬
ной лавки. Вот из нее вылезает пожилая женщина
в большом чепце, мадам, конечно, француженка, н три
молодые девушки. Они входят в лавку — и мы за ними.
“Дайте нам головных уборов, покажите нам эти шляп¬
ки, да но христианской совести, госпожа мадам!”
II торговка, окинув взорами своих гостей, узнает, что они
из степи, продает им лежалую старину вдвое, втрое до¬
роже обыкновенного. Старушка сердится и покупает»
(Батюшков И. II. <Прогулка по Москве> // Батюш¬
ков. Т.1. С.288—290).
«“Аме, Арман, Венсен, Моро, Пансмаль, Шальме,
Шеню п пр. " Число французских модных лавок на Куз¬
нецком мосту было очень велико, а состав их постоян¬
но менялся. Различные мемуаристы приводят разные
[69]

М Л III Ч ЕСКИ И КI* И СТАЛЛ
м
списки имен наибеиее выдающихся поставщиц мод»
(Лотман. С.68). По, пожалуй, особенно современни¬
ки Пушкина запомнили одну из них — мадам Обер-
I	Пальме. «Была в Москве одна французская торговка
модным товаром на Кузнецком мосту — мадам Обер-
I	Пальме, нрещмшырливая и превкрадчивая, к котором
ездила вся Москва покупать шляпы и головные уборы,
и так как она очень дорого брала, то и прозвали ее обер-
шельма» (Рассказы бабушки. С. I 1 (>). О ней писал
и С.П.Жихарев в своем дневнике за 1805 г.: «Много
денег оставлено в магазине мадам Обер-I Пальме! Доста¬
точно было бы на годовое продовольствие иному семей¬
ству. Недаром старики эту Обер-1 Пальме переименова¬
ли в Обер-I Нельму!» (Жихарев. Записки. Т.1. С.34).
Все это было до войны 1812 г., но при отступлении на¬
полеоновского войска мадам была вынуждена поки¬
нуть Москву, т.к. оказалась французской шпионкой.
.г)то событие потрясло москвичей, упоминание о нем
встречается и в частной переписке того времени: «Ты
верно слышала, что мадам Обер-Шальме, бросив
свой магазин, в котором находилось на 600 ООО руб¬
лей товару, последовала за французской армией», —
писала жительница Москвы М.А.Волкова своей
приятельнице в Петербург (Грибоедовская Москва
в письмах М.А.Волковой к В.И.Ланской // НЕ. 1874.
Т.4. № 8. С.619).
Е. И.Потемина
МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ — поэтическая мета¬
фора, воссоздающая ключевой для пушкинского рома¬
на образ творчества как преобразование реально/о,
пропущенного сквозь призму воображения художника-
творца, в духовно-эстетическое. Для определения
сложно протекавшего процесса перевоссоздания жиз¬
ненных впечатлений автора в новую, художественную
структуру, развивающуюся далее но собственным вну¬
тренним законам, Пушкин пользуется этим (но-види-
мому, терминологически устойчивым) словосочетанием,
означавшим особый прибор для гадания на крис¬
таллах (кристалломантии) — «шар из прозрачного
стекла» (см.: Слов, языка Пушкина. Т.2. С.405—406.
где указывается, что it контексте всей I, строфы вось¬
мой главы это словосочетание приобретает переносное
значение). II.О.Лефне'р, увидевший в свей* время такой
прибор в одной из «посудных лавок» Петербурга, дал
следующее его описание: «...довольно большой, тяже¬
лый, массивный шар из прозрачного, бесцветного етек-
ла, диаметром вершка в два-три, покоившийся на чер¬
ной полированной деревянной подставке, в которой
было сделано небольшое углубление для того, чтобы он
не мог скатитье*я». Узнав, что он обычно употреблялся
«для гаданья», Лернер полностью отверг е*амую воз¬
можность какого-либо метас|юрического иетолкования
«магического кристалла», подчеркнув, что «для саме>го
поэта, как и для его современников, ;пч> было не*чте>
кешкретное, взятое прямо из живой действительности»
(Лернер И.О. Пушкинологические этюды // Звенья.
[Т.] 5. С. 106, 105). Новейшие популярные коммента¬
рии к роману повторяют данное Лерне|юм определение
(см.:Лотман. С.370), указывая и на метафорический
характер пушкинского «магического кристалла»
(см.: Михайлова. «Собранье пестрых глав». С. 180).
Излишняя прямолинейность трактовки Лернера вы¬
звала возражение Н.В.Набокова, назвавшего в своем
комментарии к роману его статью «довольно наивной
.заметкой» (Набоков. Комментарий. С.595), не) в свою
е>чередь не избежавшего не* менее категоричного
утверждения, что под «магическим кристаллом» следу¬
ет понимать чернильницу поэта, воспетую им в етихо-
творении «К моей чернильнице» и заключающую в с*е-
бе* «небесный пламень» его вдохновения. Наблюдения
над характером этого пушкинского метае|м>риче*ске)ге>
образа были развиты С.А.Фомичевым, предложившим
рассматривать его в более ширежом творческом и исто¬
рико-литературном контексте. По мнению С.А.Фоми¬
чева, е>ба атрибута поэтического творчества, воспетые
в стихотво|)ении «К моей чернильнице*», вспоминаются
в «заключительных ет|юфах последней главы романа»
и, следовательно, «магическим кристаллом» поэта ио-
ирежиему остае*те*я метае|юрически воспринятый образ
чернильницы (см.: Нре.и. ПН. 1981. С. 167—168). Од¬
нако установленные автором переклички касаются не*
понятия «магический кристалл» в целом, а лишь одной
его части, а именно слова «кристалл» бе*з конкретизиру¬
ющего его в те*кете L ет|кн|>ы эпитета «магический».
Между те*м имение) оно существенно важно для пони¬
мания смысла всего е*ловое*очетания, в щютивном слу¬
чае, как подчеркивает М.В.Безродный, «магический
кристалл» трактуется «не как устойчивое, а как свобод-
неи* словосочетание, в котором комментированию под¬
лежит лишь главное слово. Конец спорам в сложив¬
шейся ситуации могла бы положить регистрация этого
словосочетания в языке допушкинской или пушкин¬
ской эпох как цементной единицы номинации». Пока
эти сведения пе* добыты, считает исследователь, «допу¬
стимо» пользоваться косвенными доказательствами
(е*м.: Прем. IIH. Вып.22. С. 163). Находка Лернера
позволяет уяснить место этого мета^юрического образа
в общей етруктуре* пушкинского романа, соотносимого
с картинами святочных гаданий, вещего сна Татьяны,
предсказаниями, народными приметами и поверьями,
но лишь до известной степени. «Неосторожный пере¬
нос», по выраже*нию М.Ф.Мурыиюва (в его статье иод
названием «Магиче*ский кристалл»), «торгового ае*сор-
тимента посудных лавок конца XIX ве*ка в дворянскую
культуру первой четверти XIX ве*ка, без поправки на
весьма вероятную эволюцию понятия и предмета»
(см.: Врем. ПП. 1967—1968. С.92) вызвал несколько
|70|

м
М Л Г И Ч ЕС К И И КI* И СТАЛ Л
возражений и уточнений, главное из которых косну¬
лось весьма скептической оценки Лернером самого ри¬
туала гадания на кристаллах (криеталломантии), хотя
достаточно полную библиографию отечественных и за¬
рубежных работ на эту тему он приводит к своем «эс¬
се*, подчеркивая при этом, что «поэтические “смутные
сны" I lyuiKHiia вызывались не глядением и стеклянный
шар и тому подобными приемами искусственного воз-
буждения фантазии* и что «всякому другому человеку,
а не Пушкину, ни в каком “магическом кристалле” не
явились бы Онегин и Татьяна» (С. 108). Между тем,
как показывают новейшие исследования. Пушкин был
знаком не только с катоптромантией (гаданием на зер¬
калах, отразившемся в сцене святочных гаданий), но
и с кристалломантией, основанной на представлениях
о магических (волшебных, чудодейственных) свойствах
природных кристаллов и насчитывающей многовеко¬
вую историю своего бытования. М.В.Безродный под¬
черкивает, что «исторически криста.шомантия сосуще¬
ствовала и весьма тесно переплеталась с другими
способами искусственного возбуждения галлюцинаций,
особенно активно с катоптромантией». Вследствие это¬
го автор «Нового словотолкователя» (СПб., 1804. 4.2.
С.442) Н.М.Яновский не ра.шичаст .этих понятий. Не
различал их и Пушкин, но образом «.магического кри¬
сталла» он по-своему отметил и эту область иррацио¬
нального знания, позволяющего заглянуть в будущее,
предсказать судьбу его героев.
Другое уточнение сущности самого понятия, его ге¬
нетических корней дает М.Ф.Мурьянов, напоминая,
что «первоначальный облик магического кристалла не
имел никакого отношения к сфере» (иными словами —
к форме шара), но со временем трансформировался
в «суррогатные кристаллы» и не обязательно сферичес¬
кой формы, тогда как «настоящие» магические крис¬
таллы изготов-лялись для ритуальных целей «из горного
хрусталя. т.е. кристаллического кварца, реже — из бе¬
рилла. а в единичных случаях из яшмы» (Крем. ПК.
1967—1968. С.94).
Природные свойства кристаллов, которые Даль оп¬
ределяет как «правильное геометрическое тело», были
переиначены в слово «хрусталь» — «самородное горное
стекло или белое граненое стекло» (Даль). И наши дни
генетические связи слов «кристалл » и «хрусталь» полно¬
стью утрачены, но Пушкин их улавливает и точно не-
редает в своем творчестве их значение и смысл. В «Рус¬
лане и Людмиле* поэт упоминает «прибор из яркого
кристалла» (так! — Т.4. С.32), т.е. хрустальный сосуд.
В «Воспоминаниях в Царском Оле» появляется строка
о «кристале зыбких вод» (Т.1. С. 78). По Далю, «крис¬
тальные воды» — «светлые, прозрачные»: вот почему
«зыбкие воды» у Пушкина — кристальны, хотя и нахо¬
дятся в движении. Кристалл, как показывает
К).М.Лотман, ассоциируется и с зеркалом, гладкой
водной поверхностью, порождая множество поэтичес¬
ких метафор. Тенденцией к метафорическому исполь¬
зованию этого слова отмечен и пушкинский роман.
В пятой главе при описании именинного застолья у Ла¬
риных поэт как бы играет полюбившимся ему словом
«кристалл», сопрягая его с богатым миром своих эмо¬
ций п поэтических видений и раскрывая в нем все но¬
вые оттенки. Он создает многоступенчатый метафори¬
ческий образ, уподобляя восхитительную талию юной
Зизи Ву.льф«узкой, длинной» рюмке (подразумевается —
рюмке из хрусталя), но аналогии с которой и сама Зи¬
зи воспринимается как «любви приманчивый фиал»,
полный пьянящего любовного напитка, рождающего
строку «Ты, от кого я пьян бывал». Метафора «Зизи,
кристалл души моей» реализуется в значении хрусталь¬
ного сосуда (бокала, рюмки), непременного атрибута
дружеских застолий лета 1826 г., участницей которых
была Е.Н.Вульф. Вместе с тем образ кристалла сим¬
волизирует и творческое начало в душе художника,
пробужденное красотой юной девушки. Из этого ощу¬
щения возникает еще один метафорический образ ро¬
мана, генетически связанный с «кристаллом» пятой
главы, о котором Пушкин пишет в «Путешествии
Онегина»:
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
(Т.6. С.200)
Здесь поэтический бокал (кристалл, хрусталь) также
выступает метафорой творчества, при этом вино сим¬
волизирует возвышенные обманы романтизма, а вода —
трезвую правду реализма.
О	«кристалле» в том же значении хрустального бока¬
ла. кубка речь идет и в незавершенном стихотворении,
которое открывается строчкой «Кристалл, поэтом об¬
новленный», прямо отсылающей к упомянутым выше
дружеским встречам 1826 г., в которых участвовали
А.Н.Вульф и гостивший у него в Тригорском поэт
Н.М.Языков. Памятью об этих встречах стал хрусталь¬
ный бокал («кристалл*), послуживший темой этого
стихотворения и воспринятый как «залог поэзии свя¬
щенной и дружбы пламенной залог*. Здесь поэтичес¬
кий образ «кристалла», не утрачивая своего первона¬
чального прямого значения, приобретает широкий
символический смысл, олицетворяя стихию живого об¬
щения. игры ума, накала эмоций. В этом, по мысли по¬
эта. несомненно, сказались магические свойства «кри¬
сталла», о чем со всей очевидностью говорит последняя
строка этою незавершенного или дошедшего до нас не
полностью текста (нижняя часть листа, на которой он
записан, из ПД № 836 вырезана): «В тебе таится жар
целебный», а также четверостишие, с которого нача¬
лась работа над этим произведением:

МАГНЕТИЗМ
м
Едва уста красноречивы
Тебя коснулися, и вмиг
Его ума огонь игривый
В тебя таинственно проник.
(Т.З. С. 19)
Именно этими оттенками смысла «кристалла» (как
таинственного, целебного, иными словами, «магичес¬
кого») стихотворение, созданное одновременное работой
над пятой главой романа, оказывается близким образ¬
но-стилистической природе лирических отступлений
«Евгения Онегина». Оно вносит еще один содержатель¬
ный момент в многозначный по своему характеру образ
«магического кристалла», завершающего пушкинский
роман в стихах. Чем бы ни был в конечном счете вооб¬
ражаемый «магический кристалл»: прибором ли для га¬
дания. чернильницей, хранящей вдохновение поэта,
хрустальным бокалом, дарящим ему наслаждения и ра¬
дость дружеского общения, — он своей волшебной си¬
лой преображает прозу жизни в высокое искусство. Са¬
мая возможность таких превращений таится в слове
«магический», ибо для Пушкина поэзия — это вол¬
шебство, магия, преображающая «тьму низких истин»
в «нас возвышающий обман».
/'. В. Иезуитова
МАГНЕТИЗМ
На протяжении всей сознательной жизни Пушкина
ему сопутствовало то ослабевающее, то вспыхивающее
с новой силой увлечение всего окружающего его обще¬
ства так называемым животным магнетизмом.
Учение о животном магнетизме тесно связано с име¬
нем австрийского врача А.-Ф.Месмера (1734—1815),
Пушкин гак и именовал его — «Месмеров магнетизм»
(Т.8. С.240). В этой теории причудливо сплелись и до¬
статочно распространенные к этому времени сведения
об электричестве, и древние поверья о ясновидящих
и прорицателях. В 1766 г. Месмер издал книгу о влия¬
нии планет на человеческое тело. Он утверждал, что
орудием этого влияния служит некая повсеместно разли¬
тая жидкость. Сначала он связывал ее с электричеством,
но затем, сочтя, что ее действие в человеческом теле про¬
является свойствами, сходными со свойствами магнита,
назвал ее животным магнетизмом. В 1799 г. Месмер
сформулировал сущность своей доктрины в 27 тезисах,
изложенных весьма туманно. Они были затем развиты
его учениками и последователями, в частности в книге
К.А. Клюге «Опыт использования животного магнетизма
is качестве лечебного средства» ([Kluge K.A.F. ] Versuch
einer Darstellung des animalischen Magnetismus als
Heilmittel von Karl Alexand. Fred. Kluge. Berlin, 1818),
переведенной на русский язык Д.М.Велланским и на¬
званной им «Животный магнетизм, представленный
в историческом, практическом н феоретпческом содер¬
жании» (СПб., 1818).
Представление о том, как понимали животный маг¬
нетизм его адепты, можно составить по некоторым вы¬
держкам из сочинения Клюге. «Между небесными
телами, землею и живыми существами находится взаим¬
ное влияние», которое осуществляется с помощью
«тончайшей, повсюду распростертой жидкости (Нюто-
нова эфира), которая все проницает, принимает вся¬
кое впечатление движения, проводит и сообщает
оное». Это вещество действует непосредственно на нер¬
вы. соединяется с ними и производит в человеческом
теле явления, подобные мандатным, а именно — «по¬
лярность и уклонение», почему эти явления и названы
животным магнетизмом (Клюге К.-А.-Ф. Указ. соч.
С. 18—19). Они обладают целебным действием.
Сперва Месмер и его последователи прикасались
к больным частям тела намагниченным металлическим
прутом. Впоследствии решили, что магнитные свойст¬
ва могут передаваться посредством прикосновения,
дуновения, пристального взгляда и даже только устрем¬
ления мыслей (см.: Там же. С.169—171). Это вызыва¬
ет в магнетизируемом определенные явления — общие
и особенные. К первым относятся: общее возбуждение
и усиление жизненной деятельности, ускорение пульса
и дыхания, веселость духу, улучшение аппетита (см.:
Там же. С.46—47) и т.п. Особенные действия — это
приведение магнетизируемого в «магнитное состоя¬
ние». Оно делилось на шесть степеней. Первые две —
физические: 1) бдение и 2) полусон; остальные четыре —
психические: 3) магнитный сон, при котором человек
спит, но в то же время бодрствует, сохраняя способ¬
ность воспринимать внешние воздействия, в первую
очередь — исходящие от магнетизера; 4) снобдение
(сомнамбулизм); 5) «самовёдение», включающее яс¬
новидение, способность к прорицанию; 6) просветле¬
ние, экстаз (см.: Там же. С.51—57).
Месмер и его последователи придавали магнетизму
способность излечивать многие болезни. Сначала речь
шла главным образом о нервных болезнях. «Животный
магнетизм действует, во-первых, на всю нервную систе¬
му и может употреблен быть во всех болезнях, норажаю-
щих оную, наипаче с духовной ее стороны, и которые не
сопряжены еще с важными органическими понуждени¬
ями» (Там же. С.278). 11о понемногу, увлекшись «новым
лечебным средством» и уве|ював в его универсальность,
стали «лечить магнетизмом» не только «духовную стоу¬
ну», но и «органические повреждения» — параличи, а за¬
тем и переломы, укорочение конечностей и т.п.
В Россию лечение животным магнетизмом было за¬
несено еще до Месмера, сразу же после его возникно¬
вения в XVIII в. Первой его ласточкой были попытки
А.Бахерахта в 1765 г. лечить магнетизмом зубную боль
(см.: СНГ). Вед. 1765. № 42, 53). Спустя двадцать
с лишком лет в оде Державина «На счастие» (1789) име¬
лись уже такие строки: «Как ты лишь всем чудотво-
1721

МАГНЕТИЗМ
ришь. / Девиц и дам магнпзируешь...», которые сам
Державин комментировал следующим образом:
«В 1786 году в 11етербурге магнетизм был в великом упо¬
треблении. Одна г-жа К. занималась новым сим откры¬
тием, и пред всеми в таинственном сне делала разные
прорицания» (Объяснения на сочинения Державина,
им самим диктованные родной его племяннице Елиса-
вете Николаевне Львовой в 1809 году / Изданные
Ф.П.Львовым, в 4 ч. СПб., 1834. ЧЛ. С.20). Собира¬
ясь в 1789 г. в путешествие но Европе, юный Карамзин
писал Лафатеру: «Что должно думать о магнетизме?
<...> Эго во всяком случае слишком важное явление,
чтобы я оставил его незамеченным во время моего
странствия но свету» (Переписка Карамзина с Лафате-
|К)м // Сборник Отделения русского языка и словесно¬
сти Академии Наук. СПб., 1893. Т.54. № 5. С.48).
Затихшее было в конце XVIII в. в связи с неодно¬
кратными отрицательными заключениями Француз¬
ской академии наук и образованной ею комиссии увле¬
чение животным магнетизмом обнаружилось с новой
силой — в том числе в России — в 10-х годах XIX в. (ср.
в воспоминаниях М.И.Муравьева-Апостола: «С 1815 г.
я стал знакомиться с магнетизмом, читая все, что о нем
писалось». — PC. 1880. Сентябрь. С.550). В 1810 г.
в Дерите профессор физики Паррот отмечал, что «жи¬
вотный магнетизм вновь поднимается после того смер¬
тельного удара, который был нанесен ему обществен¬
ным мнением» (Coup <1 'ceil sur le magnetisme animal.
St.Petersburg. 1816. P.l). Помещая в том же году
в своем журнале статью А.Р. «О магнетизме», Н.И.Греч
с полным основанием полагал, что многие его читатели
«видели любопытные опыты над магнетизмом» (СО.
1816. 4.28. № 7. С. 15).
Магнетизм быстро стал модным. Страсть «толковать
о	магнетизме» стала, но выражению Греча, уделом
«гостиных комнат и чайных столиков». Недаром но од¬
ному из черновых вариантов первой главы «Евгения
Онегина» юноша Онегин среди тем светской болтовни
мог поддержать и такие, как «о магнетизме, о Пар¬
ни»... (Т.6. С.217). При этом внимание широкой пуб¬
лики привлекало не столько лечение магнетизмом,
сколько способность магнетизеров как бы усыплять
«магнетизируемых», приводить их в такое состояние,
кото|мм\ будучи сном, позволяло им в то же время вы¬
полнять, подчиняясь воле магнетизера, какие-то дей¬
ствия, напоминающие поведение лунатика. В статьях
и книгах о магнетизме все чаще появляются рассказы
о	лунатиках, сомнамбулах, «клервоянах» (ясновидя¬
щих), прорицателях и т.п.
В 1818 г. появилась даже комическая опера «Жи¬
вотный магнетизм, или Доктор Самоучка» композито¬
ра Л.-В.Маурера на слова, по-видимому, А.А.Шахов¬
ского. Опера успеха не имела. Увлечение магнетизмом
было настолько велико, что вмешалась полиция: по ее
представлению Комитет министров в апреле 1816 г.
вынес решение, согласно которому заниматься магне¬
тизированием разрешалось только врачам, да и то с ве¬
дома полиции и под контролем Медицинского совета
(см.: Сборник Постановлений но Министерству народ¬
ного просвещения. СПб., 1875. Т. 1. С.879). Но вопре¬
ки решению начальства магнетизирование широко
практиковали не только врачи.
В начале 1830-х гг. внимание петербургского об¬
щества привлекали магнетические сеансы некоей
А.Турчаниновой, которая, по словам современников,
«почувствовала в себе магнетическую силу лечить
горбатых и коротконогих и приехала в Петербург за¬
няться этим». Среди ее клиентов было много предста¬
вителей петербургского «света». Приятельница Пуш¬
кина А.О.Смирнова-Росеет вспоминала, как в зиму
1831 — 1832 гг. горбатая сестра ее мужа «лечилась
у магнетизерки Турчаниновой, у которой перебывал
весь го|юд». Известно, что глава дружественной 11ушки-
ну семьи И.Н.Раевекий-старший также верил Турчани¬
новой и прибегал к ее помощи. Сын его, скептический
А.Н.Раевский («демон» Пушкина), хоть и сомневался,
но тоже побывал у нее. Раевский партий и сам пробо¬
вал исцелять магнетизмом и, но словам М.И.Муравье¬
ва-Апостола, «многих излечил посредством магнетиз¬
ма» (PC. 1880. Т.51. Сентябрь. С.550).
Легковерное увлечение животным магнетизмом вы¬
зывало возражения со стороны некоторых врачей, но их
голоса тонули в общем хоре адептов :>того учения. Более
того, когда в 1831 г. в Петербурге объявилась холера,
растерявшиеся врачи для распознавания природы этой
болезни склонны были привлечь животный магнетизм
и прорицания сомнамбул (см .'.Архангельский Г. Холер¬
ные эпидемии в Ев|ишейской России в 50-летний период
1823—1872. СПб., 1874; см. также: PC. 1874. Декабрь.
С.696). Даже у передовых врачей того времени отноше¬
ние к животному магнетизму' было двойственным: с од¬
ной стороны, они не решались отрицать успеха лечения
этим способом, обязанного, скорее всего, силе внуше¬
ния, с другой — не могли не видеть злоупотреблений
«магнетизеров». А.А.Иовский писал: «Признаюсь откро¬
венно, что я и партизан и вместе противник животного
магнетизма; партизан его, поелику я наблюдал и, ,чу-
маю, заметил настоящие действия сего таинственного
искусства; противник, поелику твердо знаю все обезьян¬
ства магнетизеров, все ошибки, которые они примеша¬
ли к своему искусству; наконец все те порицания, заслу¬
живающие применения, на которые они отваживаются
воп]>еки истине» (Вестник естественных наук и медици¬
ны. 1818. № 5. С.36).
Здравомыслящие врачи понимали истинную подо¬
плеку всех явлений магнетизма и, не умея назвать ее,
по существу правильно приписывали их гипнотизму.
И действительно, в дальнейшем в учение о гипнозе пе¬
[73]

МАГНЕТИЗМ
м
решло многое из того, что фигурировало в учении о жи¬
вотном магнетизме. Даже некоторые термины, такие,
как пассы, рапнорт и др., продолжали долгое время
применяться в теории и практике гипноза. Академик
В.М.Бехтерев подтверждал, что «гипнотические вну¬
шения оказывают решительное влияние на весьма
многие нервные расстройства, не обусловленные орга¬
ническими поражениями, как например, истерические
контрактуры и параличи», и обьяснял этим «чудесные
исцеления от недугов, производимые Мессмером»
(Бехтерев Н.М. Гипноз, внушение и психотерапия
и их лечебное значение. СПб., 191 I. С.43, 47).
В пушкинское время учения о внушении и гипнозе
еще не существовало, но некоторые врачи как бы
«предчувствовали» его. Даже Клюге, верный адепт жи¬
вотного магнетизма, в своей книге писал, что сущность
его еще не известна и «принятое единожды наименова¬
ние удержано, покуда узнают собственную настоящую
действующую здесь причину, по которой можно будет
дать правильнейшее наименование и самому явлению»
(Клюге Н.-А.-Ф. Указ. соч. С.41—42). Животный
магнетизм, по его мнению, «считали несправедливо од¬
ним физическим действием, не признавая ионом ника¬
кой психической силы» (Там же. С. 167). На самом же
деле «душевное влияние имеет здесь чрезвычайную
важность» (Там же).
Животный магнетизм получил отражение и в рус¬
ской литературе. В журнале «Сын Отечества» в 1825 г.
(4.103. № 19—20) был напечатан перевод повести
Цшокке «Ясновидящая». В первых же номерах «Лите¬
ратурной Газеты» появился отрывок из романа А. Пого¬
рельского «Магнетизер». В 1834 г. вышел роман Н.Греча
«Черная женщина», в котором уделено большое внима¬
ние тому, что трактовалось как магнетизм. В одной из
черновых редакций повести Гоголя «Нос», над которой
писатель работал в 1833—1835 гг. и которая it конце
концов появилась в пушкинском «Современнике», упо¬
миналось: «Тогда умы всех именно настроены были
к чрезвычайному: недавно только занимали публику
опыты действия магнетизма».
Находясь в средоточии общего увлечения животным
магнетизмом, I Кшкии не остался в стороне от него. Об
этом свидетельствуют упоминание магнетизма в первой
главе «Евгения Онегина» [имеется в виду черновой вари¬
ант первой главы. — Ред.], а также помещенная, безус¬
ловно, с его ведома статья Велланекого в «Литературной
Газете» в защиту магнетизма. А.А. Кононов рассказывал,
что при встрече с ним 11ушкин «много творил о Турчани¬
новой, которая тогда удивляла всех своим глазным маг¬
нетизмом; он сказывал, что он готовит о том сочинение»
(Библиографическиезаписки. 1859. № 10. Сгб.308).
Представляют в этом плане интерес воспоминании
А.А.Фукс. В сентябре 1833 г. по пути в Оренбург для
сбора материалов по истории Пугачевского восстания
Пушкин на несколько дней задержался в Казани, где
провел вечер у К.Ф.Фукса, профессора Казанского
университета, ученого медика, этнографа и энтомоло¬
га, п|)сдоставившего поэту ряд интересных для него ис¬
торических и этнографических материалов (см.,
напр.: Т.9. С. 116; Т.15. С.80). Жена Фукса Алексан¬
дра Александровна, весьма посредственная поэтесса,
оставила воспоминания о пребывании Пушкина в их
доме. Она сообщила: «В продолжение ужина разговор
был о магнетизме. <...> Пушкин старался всевозмож¬
ными доказателытвами нас уверить в истине магнетиз¬
ма» (Пушкин в воен. совр. Т.2. С.257).
I	Указателем интереса 11ушкина к этой теме служит
и то, что в третьем томе «Современника» в разделе
«Новые книги» он поместил извещение о выходе из
печати русского перевода сочинения Делеза «Руковод¬
ство к практическому изучению животного магнетиз¬
ма» (Deleuze J.P.F. Instruction pratique sur le magn£-
tisme animal. Paris, 1825). Книга :rra. безусловно,
достойна внимания. Она посвящена применению жи¬
вотного магнетизма исключительно в лечебных це¬
лях. Переводчик (к сожалению, имени его установить
не удалось) специально подчеркивает, что в его пере¬
воде «выпущено все, что могло показаться сомнитель¬
ным или совершенно невероятным». Он возражает
тем, кто приписывает явления животного магнетизма
«единственно действию усиленного воображения»,
и тем ие менее признает, что магнетизм — это «напря¬
жение силы, управляющей теми органами, кои под¬
вержены влиянию воли», и что «первое условие маг¬
нетизирования есть хотение» (Делез Ж.-П.-Ф. Указ.
соч. С.31—32).
Животный магнетизм нашел отражение и в произ¬
ведениях Пушкина. Ранее всего — в поэме «Руслан
и Людмила». В нервом издании она содержала несколько
строк, впоследствии выпущенных поэтом. В частнос¬
ти, в начале Четвертой песни поэмы после строк
Я каждый день, восстав от сна,
Благодарю сердечно Бога
За то, что в наши времена
Волшебников не гак уж много.
К тому же — честь и слава им! —
Женитьбы наши безопасны...
Их замыслы не так ужасны.
Мужьям, девицам молодым.
(Т.4. С.50)
следовало:
Не прав Фернейекий злой крикун!
Все к лучшему: теперь колдун
Нль магнетизмом лечит бедных
И девушек худых и бледных,
Пророчит, издает журнал —
Дела достойные похвал!
(Т.4. С.279)
[74|

м
МАГНЕТИЗМ
Выпущенные строки свидетельствуют о хорошем
знакомстве поэта с тем, что говорили и писали о маг¬
нетизме. и поддаются известному комментированию,
раскрытию конкретных фактов, отразившихся в пуш¬
кинских стихах. Что магнетизмом лечат худых п блед¬
ных девушек — это понятно. Но почему — бедных?
Комментарий к этому находим в той же книге Клюге.
В ней сообщалось, что в конце XVIII в. в различных
городах Европы организованы «магнитные общест¬
ва», где в присутствии врачей «магнетизированы были
безнадежно больные, беспомощные». Трудно, конеч¬
но, утверждать, что Пушкин был знаком с книгой
Клюге—Велланского, но предположение такое вполне
допустимо: очень уж много было вокруг поэта толков
о	магнетизме. Кроме того, некоторое; время спустя
Пушкин, как уже говорилось, упомянет магнетизм
как тему светской болтовни в первой главе «Евгения
Онегина» [Речь идет о черновом варианте первой гла¬
вы. — Ред.], события которой имеют точную дату:
«Первая глава... в себе заключает описание светской
жизни петербургского молодого человека в конце
18И) года» (Т.б. С.638), т.е. именно года выхода
книги Клюге—Велланского.
Наиболее интересно упоминание магнетизма
в восьмой главе «Евгения Онегина». Пораженный по¬
здно пробудившейся любовью к Татьяне, Онегин тос¬
кует и мучается страшными воспоминаниями о смерти
Ленского:
Он так привык теряться в этом,
Что чуть с ума не своротил,
Или не сделался поэтом.
11ризнаться: то-то б одолжил!
А точно: силой магнетизма
Стихов российских механизма
Едва в то время не постиг
Мой бестолковый ученик.
(8. XXXVIII. 1-8)
Приведенные строки направлены сразу на две цели:
во-первых, против петербургского общества, чье ув¬
лечение магнетизмом помнилось Пушкину и в бол-
дииском заточении, когда создавалась эта глава рома¬
на в стихах; во-вторых, в них звучит явная ирония но
поводу веры в преувеличенные возможности магнети¬
зирования. 11ушкпн был достаточно осведомлен в тео¬
рии животного магнетизма. Как уже говорилось,
согласно этой теории, высшие степени магнитного со¬
стояния — это магнитное прозрение (ясновидение)
и магнитное просветление (экстаз). Эти степени приво¬
дят к «возвышению душевных сил», благодаря чему
магнетизированные становятся способными позна¬
вать то, что в обычных условиях для них непостижи¬
мо. (Любопытно в этой связи то, что о самом 11ушкине
писал Ф.Ф.Вигель: «Как не верить силе магнетизма,
когда видишь действие одного человека на другого?
Разговор Пушкина, как бы электрическим прутиком
касаясь моей... главы, внезапно порождал в ней тыся¬
чу мыслей, живых, веселых, молодых...» — Вигель.
Т.2. С.204). Вера в подобное чудодейственное влия¬
ние магнетизма была весьма распространена. Герой
одной из повестей Бестужева-Марл и некого утверж¬
дает, что животный магнетизм «в одну засыпку», т.е.
при первом же усыплении, «учит по латыни и по гре¬
чески». Так и Онегин, который, как известно, не мог
«ямба от хорея, как мы ни бились, отличить», вдруг
силою магнетизма чуть было не сделался поэтом.
Правда, такое его состояние приравнивается к тому,
что он «чуть с ума не своротил»; здесь авторская иро¬
ния метит уже во все сословие поэтов. Впрочем, для
Пушкина очевидно, что «силой магнетизма» стать ис¬
тинным творцом невозможно: ведь душевное состоя¬
ние Онегина — это, согласно соответствующим теориям,
«шестая степень» магнитного состояния, т.е. экс¬
таз. Экстаз же, по не раз высказанному мнению само¬
го Пушкина, не рождает подлинного искусства: экс¬
таз близок к восторгу, поэзию же создает не восторг,
а вдохновение. О разнице между ними Пушкин сказал
очень четко в заметке «О вдохновении и восторге»
(см.: Т.11. С.41-42).
В связи с рассматриваемой темой следует специ¬
ально коснуться еще одного момента. Германн
в спальне старой графини наблюдает за старухой, ког¬
да она, отпустив своих горничных, остается одна:
«Графиня сидела вся желтая, шевеля отвислыми гу¬
бами. качаясь направо и налево. В мутных глазах ее
изображалось совершенное отсутствие мысли; смот¬
ря на нее, можно было бы подумать, что качание
страшной старухи происходило не от ее воли, но по
действию скрытого галванизма» (Т.8. С.240). Слова
«не от ее воли» заставили некоторых комментаторов
приписать «качание страшной старухи» влиянию жи¬
вотного магнетизма, т.е. приравнять названный
Пушкиным «галванизм» к магнетизму. Известные ос¬
нования для этого были, поскольку в научной литера¬
туре того времени встречались указания на то. что
«некоторые Врачи считают животный магнетизм по¬
добным електричеству и Галванизму, полагают при¬
чиною его явлений галвано-електрический процесс
в животном теле» (Клюге К.-Л.-Ф. Указ. соч. С.41).
И еще несколько десятилетний спустя явления магне¬
тизма и гальванизма нечетко разграничивались (см.:
Белевский Ф. Гальванизм в применении к медицин¬
ской практике. М., 1859. С.4). Но в пушкинское вре¬
мя уже и дифференцировали эти два явления. В ча¬
стности, в той книге Делеза, о которой сообщал I (ушкин
в своем «Современнике», было сказано, что пет ни¬
какой аналогии между «магнетизмом животным»
и «электричеством или галванизмом» (Делез Иг.-П.-Ф.
Указ. соч. С. 175).
[75]

МАДРИГАЛ
м
I	[ушкин еще в лицейском курсе знакомился с гальва¬
низмом и магнетизмом как физическими явлениями
и не склонен был отождеггвлять их. Тем более не должен
был делать этого инженер Германн. В качании старой
графини он видап сходство с судорожными явлениями,
возникающими в опытах Гальвани. В нем можно усмо¬
треть и некоторую аналогию с конвульсиями, вызывае¬
мыми разрядом от электрической машины. Такие ма¬
шины п попытки их использования с лечебной целью
были давно известны в России — еще со времен Ломо¬
носова. Возражения Вольты против предложенной
Гальвани интерпретации его опытов остались достоя¬
нием лишьспециалистов-физиков (см.: Дорфлшн//. /'.
Всемирная история физики с древнейших времен до
конца XVIII века. М., 1974. С.297—298), в широких
же кругах все не поддающиеся иному объяснению судо¬
роги продолжали считаться происходящими «но дейст¬
вию галванизма». О скрытом же гальванизме I Iviiikiih
говорил потому, что «для произведения судорожных
движений необходимо соприкосновение двух разно¬
родных металлов» (П[еревощшмш] Д. О гальванизме* //
Новый магазин естественной истории, физики, химии
и сведений экономических издаваемый Иваном Дви-
губским. 1827. 4.2. № 3. С. 174). тогда как внешнего
воздействия на старую графиню видно не было.
Итак, как видим, о наиболее впечатляющих его со¬
временников явлениях, приписываемых животному
магнетизму, Пушкин вообще не упоминает. Так, ни¬
где не фигурируют у него ясновидящие. Отзвуки
же представлений о чудесных излечениях («Руслан
и Людмила») и не менее чудесном овладении поэтичес¬
ким даром («Евгений Онегин») окрашены, как мы
видели, явно иронической, чтобы не сказать — скеп¬
тической интонацией, так что утверждение о вере
Пушкина в чудодейственную силу животного магне¬
тизма явно преувеличено (см. также: Громбах С. М.
Пушкин и медицина его времени. М.,	1989.
С. 146—151).
С. XI. Громбах
МАДОНА - см.: ВАНЛИКОКА М АЛОМ ИД
МАДРИГАЛ
Популярный в пушкинское время «Словарь древней
и новой поэзии» Н.Ф.Остолопова определяет мадригал
как «небольшое сочинение в стихах», которое «обраща¬
ется наиболее к похвале» и где «острая мысль, обыкно¬
венно при конце выражаемая, должна непременно
[юждаться от нежности и чувствительжхти» (Остоло¬
пов II.(Р. Словарь Древней п Новой поэзии. СПб.,
1821. 4.2. С.166).
Когда блистательная дама
Мне свой in-quarto подает,
И дрожь и злость меня берет,
II шевелится эпиграмма
Во глубине моей души,
А мадригалы им пиши!
(4. XXX. 9-14)
Мадригал — популярный жанр альбомной лирики
(см.: АЛЬЬОМ).
...проворно
Онегин е Ольгою пошел;
Ведет ее, скользя небрежно,
И наклонясь ей шепчет нежно
Какой-то пошлый мадригал...
(5. XLIII. XI.IV. 4-7)
Здесь мадригал — расхожий («пошлый») комплимент.
11осетив «смиренный памятник» отцу своей невесты,
Владимир Ленский
...тут же начертал
Ему надгробный мадригал.
(2, XXXVII. 13-14)
Несмотря на популярность в 20-е гг. XIX в. прост¬
ранных стихотворений под традиционными заглавиями
«На гробе», «У памятника» и т.п., уместнее предполо¬
жить. что, находясь на кладбище, Ленский экспромтом
сочинил краткую надгробную надпись — эпитафию.
По существовавшей литературной классификации
и мадригал, и эпитафия вели свое происхождение от
античной эпиграммы, «состояли в родстве», а потому
в определенных ситуациях между ними мог быть по¬
ставлен знак равенства. Согласно требованиям жанра,
«надгробный мадригал» Владимира Ленского должен
был содержать перечень высоких качеств, каковыми
в глазах молодого стихотворца обладал при жизни по¬
койный бригадир Дмитрий Ларин. Напр.:
Не долог, но хорош его был здешний век.
Он храбрый был солдат — п добрый человек!
(Нричевския Л.Я. Воину, 1817 //
Русская стихотворная эпитафия. СПб., 1998. С.144)
Не исключено, что поступок юноши был продикто¬
ван не только «грустью сердца» «младого певца», по
и его представлениями о поведении поэта в схожих
обстоятельствах. Речь может идти о литературной
модели бытового поведения. Описания подобной си¬
туации — «пиит над урной» — нередко встречались
в произведениях как западноевропейских, так и рус¬
ских литераторов. К примеру, известная повесть
Н.М.Карамзина «Евгений и Юлия» заканчивалась
рассказом о том, как некий чувствительный молодой
человек посетил «гроб героя и на белом камне, ле¬
жавшем между цветов на могиле, написал каранда¬
шом... эпитафию» (Русская сентиментальная по¬
весть. М.. 1979. С.94).
На рубеже XVIII—XIX столетий подобные сенти¬
ментальные сцены заставляли сильнее биться сердца
читателей, однако к моменту посещения Ленским
деревенского погоста они воспринимались скорее
176]

м
с улыбкой. Не случайно хорошо известный Пушкину
литератор II.JI.Яковлев, решив высмеять в своей по¬
вести «Эраст Чертополохов» (1828) творения музы
П.И.Шаликова, избрал для нее следующий финал:
«Недавно были мы... на кладбище... с нами был один
из московских поэтов, чувствительный, нежный,
томный... одним словом, новый Эраст Чертополо¬
хов... На камне, скрывающем нового Стерна, не бы¬
ло надпиеи... Я осмелился дружески упрекнуть его
в забвении Эраста, и чувствительный поэт тотчас на¬
писал эпитафию:
В бесцветной жизни он недолго часовал!
II	жадно смерть его в туманну даль умчала...
Роз сладострастия туземец не срывал...
Душа его земных утех не разгадала».
(Яковлев ПЛ. Записки москвича. VI., 1828. Кн.2. С.248)
Вероятно, «надгробный мадригал», сочиненный Лен¬
ским на кладбище, понадобился Пушкину как еще
один штрих к портрету юноши, воспитанного на лите¬
ратурных образцах, мыслящего поэтическими образа¬
ми и подражающего в жизни книжным героям.
А.	Я. Исае Пий
МАЗУРКА — бальный танец, основу которого состав¬
ляет прыгающий шаг (так называемое «па мазурки»).
По происхождению это польский танец (мазуры — на¬
звание народн(кти), в XVIII—XIX вв. он становится
международным бальным танцем.
Мазурка отличалась большой свободой и оригиналь¬
ностью — исполнитель ее мог изобретать любые комби¬
нации, что давало возможность танцору отличиться.
Таким мастером в исполнении мазурки изображен пер¬
сонаж романа Л.Н.Толстого «Война и мир» Василий
Денисов (прототипом которого является, как известно,
Денис Давыдов):
«Он вышел из-за стульев, крепко взял за руку свою
даму, приподнял голову и отставил йогу, ожидая так¬
та... Выждав такт, он сбоку, победоносно и шутливо,
взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной
ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел
вдоль но кругу, увлекая за собой свою даму. Он не¬
слышно летел половину залы на одной ноге и, каза¬
лось, не видел стоявших перед ним стульев н прямо
несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и рас¬
ставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так
секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте нога¬
ми. быстро вертелся и, левою ногой подщелкивая
правую, опять летел но кругу. Наташа чутьем угады¬
вала то, что он намерен был сделать и, сама не зная
как, следила за ним — отдаваясь ему. То он крутил ее
на правой, то на левой руке, то, падая на колена, об¬
водил ее вокруг себя и опять вскакивал и пускался
вперед с такой стремительностью, как будто он наме-
МАЗУРКА
реп был, не переводя духа, перебежать через все ком¬
наты; то вдруг опять останавливался и делал опять но¬
вое и неожиданное колено» (Толстой JI.ll. Собр.
соч.: I? 20 т. М.. 1963. Т.7. С.59).
Денисов танцует мазурку в старой, вышедшей из мо¬
ды манере, вызывающей одобрение стариков и неодоб¬
рение законодателя танца Иогеля. Эта смена моды на
мазурку отражена у 11ушкина:
Мазурка раздалась. Бывало.
Когда гремел мазурки гром,
В огромной зале всё дрожало,
11аркет трещал под каблуком-,
Тряслися, дребезжали рамы;
Теперь не то: и мы, как дамы.
Скользим по лаковым доскам.
Но в городах, но деревням,
Еще мазурка сохранила
I	(ервоначальные красы:
Припрыжки, каблуки, усы
Всё те же: их не изменила
Лихая мода, наш тиран,
Недуг новейших россиян.
(5, Xl.ll. 1-14)
А вот подробное описание танца, сделанное исследо¬
вателем XX в.:
«...После общего круга и дефилирования всех танцу¬
ющих внимание зала приковывает одна красивая пара,
вылетающая на середину... Выступая сначала вперед
с какой-то |юбкой нсрешителынмтыо. дама покачивает-
Малурка. А.О.Дезарно. 1822. ()<|м>рт
ся, как птица перед полетом, скользя долго одной но¬
гой, точно конькобежец, режет зеркало паркета; затем
с резвостью ребенка, как на крыльях, вдруг устремля¬
ется вперед плавными движениями pas de basque, гла¬
за ее расширяются, с поднятой головой. вздымающей¬
ся грудью, она эластичными движениями рассекает
177]

МАКАРЬЕВ
м
воздух. <...> И вот она вновь кокетливо скользит, заме¬
чает зрителя, шлет ему несколько улыбок, несколько
слов избранникам, протягивает прекрасные руки кава¬
леру, и вновь они несутся со сказочной быстротой из
одного конца зала в другой. Она скользит, бежит, ле¬
тит. Усталость красит ее щеки... клонит стан, замедляет
шаги. <...> В заключительный момент она явно делает
его [кавалера] своим избранником, бросаясь к нему
и замирая на ею руках, — движение, которому располо¬
жение и женское искусство могут придать тысячу от¬
тенков, — от страстного порыва до истомной беспомощ¬
ности» (Ивановский H.II. Бальный танец 16—И) вв. /
Под ред. Ю.И.Слонимского. Л., 1948. С.131).
Во время мазурки состав нар мог несколько раз ме¬
няться: дамы и кавалеры выбирали друг друга, часто
с помощью игровых приемов — загадывая названия цве¬
тов и т.н. В воспоминаниях А.О.Смирновой-Россет со¬
хранилось описание* такого эпизода на балу у Е.М.Хит¬
рово, участником которого был Пушкин: «Пушкин был
на этом вечере и стоял в уголке за другими кавалерами.
<...> Я сказала Стефани [Стефани — фрейлина княж¬
на Радзвилл, подруга Россет но институту. — Е.В.]:
“Мне ужасно хочется танцевать с 11ушкиным”. “Хоро¬
шо, я его выберу в мазурке”, — и точно подошла к не¬
му. Он бросил шляпу и пошел за ней. Танцевать он не
умел. Потом я его выбрала и спросила: “Quelle
flenr? — “Celle de voire conlenr" — был ответ, от ко¬
торого все были в восторге» (Смирнова-Россет.
Дневник. С. 184).
ЕЛ. Вольская
МАКАРЬЕВ — ярмарка на луговом берегу Оки напро¬
тив Нижнего Новгорода. Название сохранялось по
традиции и связано с прежним местоположением —
у стен Макары'вского Желтоводского монастыря, распо¬
ложенного ниже по течению Волги (ср. название путе¬
водителя: Полная история Нижегородской ярмарки,
прежде бывшей Макарьевской. М., 1833). Торговля
у мошктырекпх стен велась издавна, первые историчес¬
кие свидетельства о ярмарке датируются 1642 г. Пона¬
чалу ярмарка была однодневной, а с 1667 г. время ее
проведения увеличилось до двух недель. С низовьев
Волги сюда свозились азиатские товары, из Москвы
поступали изделия Западной Европы, позднее к ярмар¬
ке1 присоединились Сибирский и Китайский торги.
После опустошительного пожара, случившегося
18	авгуета 1816 г., ярмарку из Макарьева было ре¬
шено перевести к Нижнему Новгороду. Она распо¬
ложилась на территории площадью 700 тыс. квад¬
ратных саженей при впадении Оки в Волгу. Первая
ярмарка на новом месте была открыта 20 июля 1817 г.
и прошла успешно.
Ярмарочный комплекс не» проекту известного инже¬
нера генерал-лейтенанта А.А.Бетанкура в основном
был построен к 1822 г. Он включал в себя Гостиный
двор из (50 двухэтажных каменных торговых корпусов
с Главным ярмарочным домом, Спасо-Преображен¬
ский собор, армянскую церковь, татарскую мечеть
и считался потому времени одним из крупнейших в Ев¬
ропе (см.: Шумилкин С.М. Архитектура Макарьев¬
ской ярмарки // Записки краеведов. Горький, 1979.
С.123). С трех ето|юн весь комплекс был обведен под¬
ковообразным широким каналом с системой шлюзов,
имевшим достаточную глубину для подводки с Волги
груженых судов прямо к торговым корпусам.
Ярмарочные* корпуса располагались линиями перед
Главным домом. Каждая имела свое особое название
в зависимости екг щюдаваемых товаров. Особенно отли¬
чалась архитектурным обликом Китайская линия, е*о-
етоявшая из четырех корпусов е- двенадцатью башнями
it виде восточных пагод. На оси с Главным домом рас¬
полагалось самое высокое здание ансамбля — Спасо-
11реображснскпй собор (высота 36 м) — пятикуполь¬
ное сооружение с портиками и фронтонами по всем
ерасадам. построенное архитекторе>м О.Мсжферраном
в 1818-1822 гг.
Кроме Главного дома и каменных корпусов для ла¬
вок было выет|нмчю много зданий для обслуживания
нужд ярмарки: трактиры, банк, кузницы, цирюльни,
кухни, аптеки. К середине XIX в. Нижегородская яр¬
марка представляла собой огромный город с правиль¬
ными ДОВОЛЬНО ШИРОКИМИ МОЩеНЫМИ И ХОРОШО ОС‘ВС‘-
щеннмми улицами (их было около тридцати). со своими
площадями — Спасской, Магометанской, Театральной,
Армянской, Самокатной, Торговой, Главной. Торг шел
не* только на территории ярмарки, но и во вре-меппых
балаганах вокруг нее, а также на плашкоутном мосту,
соединявшем оба берега Оки.
В 1822 г. продолжительность ярмарки была опреде¬
лена в один месяц (с 15 июля пе> 15 августа), но через
два года этот срок был продлен до 25 августа. Однако
фактически начало ярмарки сместилось на конец июля
и первые числа августа, а конец — на начало сентября.
Доход казны еч» всех ярмарочных сооружений п земли
к 1860 г. составлял 180 тыс. руб. серебром, н по срав¬
нению с 1817 г. еж вы|ии‘ в четыре раза, так же как
п ценность привоза това|юв на ярмарку (см.: Богоро¬
дицкая И.А. Нижегородская ярмарка: Исторический
очерк. Нижний Новгород, 1991. С.8).
Большое место в ярмарочном обороте* занимали ази¬
атские товары, поэтому современники называли Ни¬
жегородскую ярмарку «меновым дво|юм Европы с Ази¬
ей». Сюда поступали китайские товары: чай, шелковые
ткани, одежда, клеенка, цветной шелк для вышивания
по канве, жемчуг, фарфор, трубки, чубуки и пр. Че*|м*з
Нижегородскую ярмарку ним основной поток товаров
из Закавказья и Персии: шелка, ковры, багдадские
платки, хлопок н хлопчатобумажная пряжа (до 60%

м
МАКАРЬЕВ
Макарьев. А.Е.Мартынов. 1819. Офорт, мягкий лак, акварель
привозимых товаров из Средней Азии. — См.: Богоро¬
дицкая II.A. Указ. соч. С.37). Нижегородская ярмар¬
ка играла важную реки» в мировой торговле пушниной,
занимая равное место с крупнейшими центрами этой
торговли — Лейпцигской ярмаркой и Лондонским аук¬
ционом. Здесь устанавливались цены на дешевые сорта
выделанных мехов. Вывоз пушнины за рубеж состав¬
лял в начале (50-х годов третью часть всего вывоза пуш¬
нины из России.
В значительных количествах привозились иностран¬
ные вина. В среднем их привоз составил в 30-е—40-е го¬
ды 1.4 млн. руб. (см.: Бо/ородицкия П.А. Указ. соч.
С.44). Их везли из Португалии, Франции, германских
государств: лиссабонское, мадера, бургундское, медок,
шампанское, коньяк, ром, бордоская водка и г.д.
В изобилии были галантерея, часы, бакалейные това¬
ры, красители.
Нижегородская Макарьевская ярмарка осуществля¬
ла прямые связи со вееми значительными торговыми
центрами России. Привоз на нее к середине XIX в. со¬
ставлял более половины всего ярмарочного оборота
и почти половину стоимости годовой производительности
всей промышленности России (см.: Богородицкая II.Л.
Указ. соч. С.53).
Образ ярмарки в пушкинском романе возникает при
описании странствий Онегина по России. Герой из
Москвы едет в Нижний Новгород,
...перед ним
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим...
(Т.е. С. 198)
Торжище ошеломляет как множеством товаров
(жемчуг, вино, лошади), так и разноликостью толпы
(степной заводчик, помещик с дочками, «индеец», ев¬
ропеец). Общим, что объединяет столь пестрое собра¬
ние. является меркантильный ярмарочный дух, связан¬
ный с обманом, поэтому кони — «бракованные», вина —
«поддельные», игрецкие кости — «услужливые», поэтому
«всяк суетится, лжет за двух».
В черновых вариантах строфы намечен резкий кон¬
траст прошлого и настоящего России: снедаемый тос¬
кой Онегин
...в Нижний хочет
В отчизну Минина — Пред ним
Макарьев суетно хлопочет
Кипит обилием своим...
(Т.6. С.498)
Героическое прошлое, подвиг Кузьмы Минина, чья
предприимчивость была направлена на создание ниже¬
городского ополчения, спасшего отечество в начале

V ПЕСНЬ
Имянины
1
Стол игральный. Западная Европа. Первая половина Will в.
11аборное дерево
Свеча. Н.Шишкин. Рисунок в рукописном альбоме Мариных
16 апреля 18(?). Гуашь, акварель
Девушка в белом платье. Неизвестный художник.
Конец 1810-х гг. Кость, акварель, гуашь
Забавы русских девушек.
С ори г. Обри. 1822. Литография
Ночной пейзаж. Рисунок в рукописном альбоме
1	марта 1830. Гуашь
Ключ к изъяснению снов... М., 1838.
Титульный лист. Литография
Видеть привидения — искушение н опасность.
Иллюстрация в книге: Ключ к изъяснению снов.
JI итографии
Молодой человек в коричневом сюртуке
Неизвестный художник. 1810-е гг.
Кость, акварель, гуашь
I

4

V
IIECII 1> Пмяпппы
I I спится чудный сон Татьяне.
Ей снится, будто бы она
Идет по снеговой поляне,

VПЕСНЬ Имянины
11о вот багряною рукою
Заря от утренних долин
Выводит с солнцем за собою
Веселый праздник имянин.

V ПЕСНЬ
Имянииы

МАКАРЬЕВ
м
XVII столетия, противопоставлено мелочной и лживой
предприимчивости настоящего. В окончательном вари¬
анте эта антитеза снята, но оставлена другая: макарь-
евский торг контрастирует с одесским. Расположенный
внутри России Макарьев хлопочет «суетно», и это сло¬
во, наряду со значением «беспокойно, торопливо»
(('лов. языка Пушкина. Т.4. С.426). включает в себя
н значение «хлопот без нужды». «Хлопотливый» одес¬
ский торг — такой же обильный и пестрый, но при его
характеристике, на наш взгляд, актуализируется зна¬
чение «с усердием заниматься» (Там же. С.816), он от¬
личается деловитостью, не случайно «Там всё Европой
дышит, вест» (Т.6. С.201).
Другие варианты строки: «Ярманка» вместо «Мака¬
рьев» («Скупая Ярманка хлопочет», «Мятежно Ярман¬
ка хлопочет» — Т.6. С.479; «Как море ярмонка хлопо¬
чет» — Т.6. С.498) — не включают продолжительную
историю ярмарки в контекст романа, видимо, поэтому
п не вошли в окончательный текст «Евгения Онегина»,
как и вариантное обозначение «торговый Нижний»
(Т.6. С^.479), не разделяющее город и место для торгов
вблизи него.
I	lyiiiKiiii был в 11ижнем 11овгороде проездом в 1833 г.,
когда направлялся в Оренбург для сбора материалов
но истории пугачевского восстания. В письме к жене
от 2 сентября 1833 г. переданы нижегородские впе¬
чатления: «Ярманка кончилась — я ходил но опусте¬
лым лавкам. Они сделали на меня впечатление баль¬
ного разъезда, когда карета Гончаровых уже уехала»
(Т. 15. С.78).
Составить представление о ярмарке в период работы
над «Евгением Онегиным» ноэт мог но довольно много¬
численным свидетельствам современников: Гурья¬
нов И.Г. //сторическое обозрение Нижнего Новгорода
и переведенной туда Макарьевской ярмарки. М., 1824:
Хвостов Д. И. Путевые записки графа Д. И.Хвостова.
Сочиненным им во время путешествия его из Санктне-
тербурга но Тихвинскому тракту в разный города Рос¬
сийской Империи и обратно... Изданным М.Н.Макаро¬
вым. М., 1824 и др.
Д.И.Хвостову, например, Нижний в период ирмар-
ки кажется местом «нирного торожества», где «цветет
везде богатство и даже вкус». 11а самой ярмарке «пред¬
ставляются в противоположности Азия с Европою; взо¬
ры наши отвлекаются от роскошных товаров первой на
утонченности и искусство второй. Потом все балаганы
наполнены потребностями и удовольствиями посетите¬
лей. Здесь ресторация, там кофейный дом, там гаер¬
ское зрелище, там представление балансера и другие
народные потехи. В 9 часов ярмарка прекращается,
и все идут в балаган — театр князя Шаховского. В гот
день, в который я был в театре, играли “Казака стихо¬
творца" и “Воздушныезамки" [пьесы II.И.Хмельниц¬
кого. — Г.Г.]. Кресла но 2 р. 50 к. с персоны, ирочия
места по рублю. Надо отдать справедливость князю Ни¬
колаю Григорьевичу, что труппа cm между провинциаль¬
ными едва ли не лучшая и гардероб не из ветоши». Хвос¬
тов прославляет ярмарку не только прозой, но и стихами:
Торговле внутренней там создан пышный храм,
Над коим зодчества искусный дух трудился...
(Цит. по: Мельников Л. П.
Очерки бытовой истории Нижегородской ярмарки:
Столетие Нижегородской ярмарки (1817—1917).
2-е над. Нижний Новгород, 1993. С.67—68).
Г.Л. Гуменная
Любопытное описание Нижегородской ярмарки —
в «Отечественных записках» 1822 г.: «...Ряды располо¬
жены регулярно; самые помещения во многих линиях
отделаны внутри чисто... Над каждой лавкой есть осо¬
бенная комната, где покойно живет торговец. — Сибир¬
ская линия отличается башнями в китайском вкусе, ук¬
рашенными по местам фигурами сего народа. — Новой
гостиной двор с правой стороны от временной ярмон-
ки, а елевой от градской слободы отделяется каналами,
чрез которые сделаны мосты, а по берегам каналов по¬
строены трактиры по фасадам довольно красивым. Ве¬
чером сии трактиры иллюминируются, равно и мост
чрез Оку и заливы также освещаются по обеим сторо¬
нам фонарями, что составляет прекрасную картину.
Балаганы балансёров и других представлений выстав¬
ляют на балконах музыку; звуки ея, смешиваясь с шу¬
мом народа, стуком экипажей и песнями пловцов на
реках, производят гармонию, достойную славной яр-
монки» (03. 1822. Ч. 12. №30. С. 115—116).
Комментируя строфу с пушкинским описанием яр¬
марки, Набоков приводит цифры оборота по перечис¬
ленным Пушкиным товарам поданным на 1821 г. —
год посещения ярмарки Онегиным. Так, оборот торговли
«мелкой серебряной столовой посудой п жемчугом
составил 1 500 000 руб., винами и бренди — 6 580 000,
лошадьми — I 160 ООО» (Набоков. С.278). Однако
данные эти, скорее всего, не соответствуют действи¬
тельности: торговцы имели обыкновение занижать ци¬
фры объявленного капитала, с тем чтобы платить
меньшие суммы налогов.
Ярмарочные ряды приходились почти поровну на
Гостиный двор п деревянные балаганчики. Как пра¬
вило. в Гостином дворе предлагались товары более
обработанные, а в балаганчиках и вообще вне Гости¬
ного двора — сырьевые и громоздкие. Названия боль¬
шинства рядов происходили от продававшихся в них
товаров, как то: бакалейный, бумажный, иконный,
овощной, оружейный, скобяной и т.н.; иногда к на¬
званию товара прибавлялось название места проис¬
хождения — шляпный московский, железный нижего¬
родский, и. между прочим, макарьевский сундучный
182 I

м
МАЛЕК-АДЕЛЬ
(к «Старом Макаре», как к народе любовно называли
оставленную ярмарочную столицу, был неплохой сун¬
дучный промысел); иногда ряды получали наимено¬
вание но характеру торговли — панский гуртовой
п панский розничный; особые ряды предназначались
для инородцев. Если для торговца не находилось мес¬
та в ряду с аналогичным предлагаемому им товаром,
он нанимал лавку в другом. Поэтому доходило до ку¬
рьезов — писчую бумагу подчас можно было увидеть
во фруктовом ряду, водку — в мебельном, картины
и золоченые рамы — в серебряном.
О важности Нижегородской ярмарки п вообще горо¬
да как торгового центра в системе всероссийского рын¬
ка свидетельствует тог факт, что при обсуждении
в конце 1830-х — начале 1840-х гг. вопроса о строитель¬
стве железнодорожной магистрали Москва — Петер¬
бург раздавались голоса, что следовало бы начать
с трассы Москва — Нижний Новгород. Эта трасса была
построена в 1860-е гг.
Красочное описание Нижегородской ярмарки —
в проникнутой любовью к России книге Жюля Верна
«Michel Strogoff» (1875). Герой, отважный царский ку¬
рьер, попадает туда по пути в Иркутск и прибывает как
раз по только что выстроенной железной дороге:
♦Русские, сибиряки, немцы, казахи, туркмены,
персы, грузины, греки, индусы, китайцы — необы¬
чайная смесь европейцев с азиатами — все болтали,
спорили, торговались. Все, что подлежит купле
н продаже, казалось, бывало нагромождено иа этой
площади. Разносчики, лошади, верблюды, ослы, лод¬
ки, кибитки — все, что может служить перевозке то¬
варов. находилось на этом ярмарочном поле... Все
продукты Индии. Китая, Персии, Каспийского моря
п Черного, Америки и Европы были собраны на этом
пункте земного шара.
Здесь царили такое оживление, суматоха, крик, что
трудно себе представить: туземцы низших классов
очень общительны, а иностранцы не уступают им
в этом... Между кварталами этого имщювизированного
городка собрались “артисты" всех родов: паяцы, акро¬
баты, оглушаемые завыванием своего оркестра; цыга¬
не, предсказывающие будущее зевакам из публики,
распевали самые зажигательные песни п танцевали са¬
мые оригинальные'танцы... В д шнных проходах вожа¬
ки медведей водили на свободе своих четвероногих экви¬
либристов... П. наконец, посреди площади, окруженные
восторженными почитателями музыки, ne.ni волжские
матросы, сидевшие на земле, как на палубе лодки, под¬
ражая действию весел под такт палочки дирижера, на¬
стоящего рулевого этого воображаемого корабля.
Странная картина, но п|К‘милая: над всей этой тол¬
пой витало целое облако птиц, выпущенных из клеток,
п которых их сюда доставили. 11о неизменному обычаю
Нижего|юдскон ярмарки за несколько копеек, велико¬
душно предложенных добрыми людьми, “тюремщики"
открывают двери своим пленницам, и они сотнями уле¬
тают, испуская радостные крики» (Нерп //>'. Михаил
(трогов. Ереван, 1992. С.37).
О Макарьевской (Нижегородской) ярмарке см. так¬
же: ИИ/КНИИ НОВГОРОД.
Лит.: Везобрааов 11.11 Очерки Нижегородской ярмарки. М., 1865:
К/шснов I. II Нижегородская строфа в «Путешествии Онегина» //
Нижний Новгород. 1997. № 8. С.209—213; Мельников II. И. Нижего¬
родская ярмарка 1843. 1844. 1845 гг. Нижний Новгород. 1846: Ост¬
роухое II.Л. Нижегородская ярмарка в 1817—1867 // Исторические
записки. М.. 1972. Т.90; Селезнев К.Г. Мерный год Макарьевской яр¬
марки в Нижнем Новгороде // Ученые записки Горьковского гос. ун¬
та. Сер. историческая. Горький. 1971. Вып. 135; Филатов II.Ф. Ниж¬
ний Новгород пушкинской норы. 1833 год. Горький, 1983.
С.	С.Лосев
.МАЛ К К-АД ЕЛЬ
Счастливой силою мечтанья
Одушевленные созданья,
Любовник Юлии Вольмар.
Малек-Адель и де Линар.
Н Вертер, мученик мятежный,
II	бесподобный Грандисон1",
Который нам наводит сон,
Все для мечтательницы нежной
В единый образ облеклись,
В одном Онегине слились.
(3. IX. 5-14)
В восемнадцатом примечании к «Евгению Онегину»
А.С.Пушкин пояснил: «Малек-Адель, герой посредст¬
венного романа M m Collin» (Т.6. С. 193). Роман, о ко¬
тором идет речь, называется «Матильда, или Кресто¬
вые походы» («Mathilde ой Мёmoires Iires de I’histoire
des Croisades», 1805).
Роман состоит из шести частей и Предуведомления
(«Исторической картины трех первых Крестовых похо¬
дов»). В 11|м;дуведомленш1 сообщается, что деипиптелыю
жил в XII в. такой человек — Малек-Адель, выдающийся
полководец, брат Саладина н племянник Сиракона, заво¬
евавших Египет и многие города, в том числе п Иеруса¬
лим — причину ралдора мсж,лу христианами и мусульма¬
нами. считавшими ;mrr город святыней своей религии.
Между представителями этих вер в XII в. шли перегово¬
ры о мп|>с, и было предложено выдать замуж за Малек-
Аделя одну из сестер кораля Ричарда Львиное Сердце
с условием, чтобы оба супруга наследовали иерусалим¬
ский престал. Но различие в ве|м* помешало осуществить
это намерение: каждый хотел обратить щютивопалож-
ную сторону в свою религию. Данный эпизод из истории
и стал основой для романа французской писательницы
М.Когген «Матильда, или Крестовые походы».
[83 J

МАЛЕК-АДЕЛЬ
м
Сюжет романа весьма увлекателен. Ричард, король
английский, собирается на войну за веру христианскую
и едет навестить свою младшую сестру, Матильду,
в монастырь, где она воспитывалась с рождения до ше¬
стнадцати лет и куда готовилаеъ поступить как монахиня.
Это была чистая, неискушенная девушка, не ведавшая
света, его интриг и страстей. Узнав, что Ричард собира¬
ется в поход сражаться за веру, Матильда, как сестра
короля и истинная христианка, посчитала своим дол¬
гом поехать с ним.
Матильда и Беренгера, невеста Ричарда, отрави¬
лись в Азию вслед за королем, но в пути они были захва¬
чены в плен мусульманами, предводителем которых
был Малек-Адель. С первой встречи он полюбил Ма¬
тильду. но принцесса не отвечала ему взаимностью, так
как считала грехом испытывать благосклонность к му¬
сульманину. Малек-Аделю пришлось приложить нема¬
ло усилий, многим пожертвовать, чтобы затронуть чув¬
ства сестры короля. 11ройдя через множество испытаний,
оба понимают, что питают глубокие чувства друг к дру¬
гу, но Матильда соглашается принадлежать Малек
Аделю только после свадьбы. Поэтому герой обращает¬
ся к брату, Саладину, с просьбой о женитьбе. Между
враждующими лагерями начинаются переговоры, но
Малек-Адель не хочет поступиться своей верой ради
любви и получает отказ. Л Матильду решено выдать за¬
муж за другою. Лузиньяна, близкого друга Ричарда.
И одной из битв Лузиньян смертельно ранит Малек-
Аделя с помощью своего слуги. Узнав о случившемся,
Матильда и Вильгельм, архиепископ Тирский, уважав¬
ший и ценивший Малек-Аделя. спешат к герою и заста¬
ют его еще живым. Вильгельм крестит умирающего,
теперь для брака Матильды и ее избранника нет пре¬
град, п архиепископ соединяет их. Но земное счастье
дня влюбленных невозможно, они будут имеете лишь
на небесах. После смерти Малек-Аделя Матильда пост
рнгается в монахини и через год умирает в надежде
встретить любимого в мире ином.
В начале XIX в. роман был очень популярен. Уже
в 1806 г., через год после выхода в свет, он был переведен
на русский язык Д.Н.Бантыш-Каменеким, который но-
святил этот перевод своей сестре. Роман в переводе
Д.Н.Бантыш-Каменского называется «Матильда, или
Записки, взятые из истории К|м*етовых походов»; е>н не‘-
однократно переиздавался: в 1813, 1821. 1828 гг.
О популярности романа свидетельствует также и и»,
что имя еге> героя — Малек-Аделя — упоминается во
многих произведениях первой половины XIX в.:
у Н.И.Хмельницкого (Воздушные замки, 1818),
В.А.Жуковского (Послание к графине С.А.Самойло-
вой, 1819; К В.П.Ушаковой и П.А.Хилковой, 1823),
М.Н.Загоскина (РОславле*в, или Русские' в 1812 году,
1831). В.А.Соллогуба (Тарантас. 1845). И.С.Тургене¬
ва (Конец Чертопханова, 1872; Рудин, 1860).
В комедии П.И.Хмельницкого находим такие строки:
АГЛАЕВА:
...Лицом он Ловелас, душой Малек-Мель!
CAIIIA (а сторону):
Ну чте>б ему на нас да выдти на дуэль.
Так вот бы и роман...
(Хмельницкий 11.11. Сочинения. СПб.. 1849. Т.1. С.347.
См. также: Лотман. С.211)
В послании к графине С.А.Самойловой («Графиня,
признаюсь, большой беды в том нет...», 1819)
В.А.Жуковский пишет:
Сын императоров — не варвар, а герой,
Душой Малек-Адель, учтивей Солимана;
Принцесса же умом другая Роксолана
И точь-в-точь милая Матильда красотой!
В послании «К В.П.Ушаковой и П.А.Хилковой» поэт
«передает, как увлекались его гатчинские соседки “ро¬
зовым романом”, в котором повествовалось о разных
похождениях на Востоке Малек-Аделя» (См.: Брод-
ский. С. 180).
В романе М.11.Загоскина «Роемавлев. или Русские
в 1812 году» Малек-Адель упоминаете*я дважды. Пер¬
вое упоминание — в первой главе: «Известный роман
“Матильда, или Крестовые походы” сводил тогда
с ума всех русских дам. Они бредили Малек-Аделем,
искали его везде и, находя что-то сходное се) своим
идеалом в лице задумчивого незнакомца, глядели на
него с приметным участием» (Загоскин М.Н. Рослав-
лев, или Русские в 1812 году. М., 1980. С.29. Указа¬
но II.Л.Бродским. См.: Бродский. С. 179—180). Вто-
рой раз имя Малек-Аделя встречается в четвертой
главе «Ре>славлева»: «Однажды я читал обеим сестрам
только что вышедший роман “Матильда, или Кресто¬
вые походы". Когда мы дошли до того места, где враг
всех христиан, враг отечества Матильды, неверный
мусульманин Малек-Адель умирает на руках ее, — до¬
брая Оленька, обливаясь слезами, сказала: “Бедняж¬
ка! зачем она полюбила этого турка! Ведь он не мог
быть еч* мужем! Но I levnnia не плакала. — нет, на лице
ее сияла радость! Казалось, она завидовала жребию
Матильды и разделяла вместе с ней ту злосчастную,
бескорыстную любешь, в которой не было ничего зем¬
ного» (Загоскин М. II. Указ. соч. С.58—59. Указано
Ю.М.Лотманом. См.: Лотман. С.21 I).
Из данных отрывков видно, что Малек-Адель был
любимым героем дам и барышень начала XIX в., они
восхищались им, мечтали и в жизни встретить такого
же человека, как Малек-Адель, — благородного, стра¬
стного, искреннего. Кроме того, девушки, как Полина,
мечтали пе>ходить на Матильду, видя в ее поведении ге>-
роизм, верность долгу и любимому.
|84|

м
МАЛЕК-АД ЕЛЬ
В повести В.А.Соллогуба «Тарантас» любопытна та¬
кая деталь в описании интерьера почтовой станции: «11м
стене расписание почтового начальства и несколько лу¬
бочных картин, изображающих нравственно-аллегори¬
ческие предметы. Между окон красуются изображения
Малек-Аделя на разъяренном коне, возвращение блуд-
ного сына, по|)Т|мгг графа Платова п жалостный лик
Женевьевы Брабантской, немного ;шгажсннмй мухами»
(Соллогуб. С.207). Лубочная картинка с изображением
Малек-Аделя свидетелытвует о том, чи> с])ранпузский
|юмаи занял свое место и в народной культуре.
В Государственном историческом музее в Москве
хранятся чашка с блюдцем «Смерть Малек-Аделя», ко¬
торые были изготовлены на заводе Ф.С.Батенина в 11е-
тербурге в 1830-х гг. Изделия из фарфора, <• надглазур-
ной росписью и золочением. Заметим, что эпизод смерти
Малек-Аделя описывает и М. 11.Загоскин.
В «Записках охотника» Н.С.Тургенева есть раесказ
«Конец Чертопханова», в котором речь идет о провин¬
циальном дворянине Чертонханове и его коне, Малек-
Аделе. Имя коню дал его прежний хозяин, казак.
В романе И.С.Тургенева «Рудин» есть такой эпизод:
Волынцев в разговоре с Натальей спрашивает:
«— А что такое вы читали?
—	Я читала... историю крестовых походов, — прого¬
ворила 11аталья с небольшой запинкой» (Тургенев II. С.
Собр. соч.: В 12 т. М., 1954. Т.2. С.26).
Вернемся к 1810-м гг. XIX в. В журнале «Сын Оте¬
чества» (СПб., 1817. 4.36. С.66—67) в разделе «Совре¬
менная русская библиография. Новые книги» среди
книг, выпущенных в 1816 г., указывается «Мальвина»
(второй роман М.Коттен, упоминаемый в «Евгении
Онегине») и здесь же встречаем: «Романы Госпожи
Коттенъ занимательностию содержания, нравствен¬
ною целию и прекрасным слогом заслужили общее одо¬
брение любителей приятного чтения» (СО. 1817. 4.36.
№ 8. С.67).
Как указывает К.А.Скальковекий в своей книге
«Женщины-писательницы XIX столетия» (СПб.,
1865), никто из романистов не имел в то время успеха
более госпожи Коттен: ее сочинения раскупались, пе¬
реводились и хвалились чуть ли не более прочих во всех
концах Европы.
11очему же Малек-Адель так привлекал тогдашнюю
публику? Прежде чем ответить на этот вопрос, обра¬
тимся к черновикам романа «Евгений Онегин». Инте¬
ресно, что здесь упоминается имя только одного героя
сентиментальных романов конца XVIII — начала
XIX в. — имя Малек-Аделя:
Теперь с каким она вниманьем
Роман брала к себе в постель
[Во сне] [с каким] очарованьем
Являлся ей Малек Адель
(Т.6. С.292)
В окончательном варианте поет расширяет круг чте¬
ния. вводит новых персонажей из других популярных
произведений.
11|К‘жде всего отмстим, что Малек-Адель был очень
хорош собой. Матильда увидела его таким: «...велича¬
вое лицо, гордый геройский вид, мужественный
взгляд, в котором благородство добродетельной души
сияло во всем своем блеске» (Коттен С. Матильда,
или Записки, взятые из истории Крестовых походов.
Соч. г-жи Котень; Пер. с фр. Дмитрий Бантыш-Камен-
ский. 2-е изд. 4.1-6. М., 1813. 4.1. С.47).
Рассказывая Матильде и Беренгерео юности Ма.лек-
Аделя, архиепископ Тирский говорил о том, что он
«...пылкий, неустрашимый, откровенный даже до не¬
скромности, вдаваясь с излишеством во все пороки
юношества, успел просьбами своими до того, что полу¬
чил позволение проливать кровь свою за отечество,
прежде положенных на то лет законом Мусульман¬
ским... Малек-Адель с самых юных лет казался уже
тем, чем он должен быть во всю жизнь свою, неустра¬
шимым воином, искренним другом и приверженным
подчиненным» (Там же. С.60). Далее Вильгельм гово¬
рит: «Ты найдешь во многих Сарацинах, а особливо
в Малек-Аделе, примерную откровенность, редкое бес¬
корыстие и прямое великодушие...» (Там же. С.67).
Безусловно, все эти качества Малек-Аделя привлекали
женщин, в том числе и Татьяну.
Пе могло не привлечь и отношение Малек-Аделя
к своей возлюбленной: пылкость, страстность и в то же
время почтение, уважение, способность жертвовать
собой ради любимой.
Так, впервые появившись перед Матильдой и Берен-
гс|>ой (когда их захватили в плен), еще не успев хоро¬
шо их разглядеть. Малек-Адель обращается к принцес¬
се и будущей королеве с такими словами: «Успокойтесь,
сударыни, вы не пленницы, но будете содержаны во
дворце моем со всеми почестями, должными вашему
сану; клянусь вам именем самого про|юка, что никто из
вашей свиты не будет носить цепей...» (Там же. С.43).
Еще одно доказательство благородства и великоду¬
шия Малек-Аделя — его клятва никогда не обращать
оружия на Ричарда, и .этой клятве он верен до конца,
хотя король Англии и не хочет этого принять.
Малек-Адель готов пожертвовать своей жизнью ради
Матильды: он принимает на себя удар воина, иредназ-
наченный принцессе; спасает ее от бедуинов, когда ге¬
роиня находится в пустыне у монаха ордена ев. Васи¬
лия; защищает ее от разъя|)снных воинов-мусульман,
считавших Матильду причиной всех их несчастий.
Несомненно, все эго привлекало Татьяну в герое,
и некоторые его черты она приписывала Онегину. Заме¬
тим, что Татьяна, как и Матильда, до конца осталась
верна своему долгу, своим клятвам. Матильда не изме¬
нила своему христианскому долгу — не отказалась от вс-
|851

М Л. I и и л
м
ры, но она не изменила и своему возлюбленному — дала
клятву не принадлежать никому другому, кроме Малек-
Аделя, и сдержала ее. Так же поступила и Татьяна.
Интересно, что в романе «Матильда, или Кресто¬
вые походы» мы находим еще один возможный источ¬
ник сна Татьяны. М.Когтей так описывает сон своей
героини: «...едва сон овладел ее чувствами, как ужас¬
нейшие привидения ввергли ее в крайнее беспокойст¬
во. Ей мечтается, будто Малек Адель, влекомый к пы¬
ли. испускающий к ней плачевные вопли, показывая
кровь, ручьями текущую из глубоких ран его, укоря¬
ет ее, что она позволила назначить цену на жизнь
его. Трикратно она пробуждается и силится разо¬
гнать сии страшные изображения; трикратно засы¬
пает и опять их видит. Видит не токмо окровавлен¬
ный труп Князя, всюду за нею следующего, но варвара
Лузиньяна, гордо повергающего его к ногам сво¬
им; видит язвы Малек-Аделя, кои она исчисляет;
глас, выходящий из могилы его, взывает к ней: “Поч¬
то ты не сказала, почто не призналась брату своему,
что узы связуют нас? Он уважил бы их. удержал бы
руку, им ополчаемую — и я не снишел бы преждевре¬
менно в гроб". — При сих словах сон убежал от глаз
Матильды; объятая неописанным ужасом, с растер¬
занною от тоски душою, она встает, испускает крик,
пугается более и более; ибо совершенно пробужден¬
ную те же изображения окружают ее. и ее видение
кажется уже ей не мечтательным призраком, не сму¬
щением духа, всегда занятого одним предметом, но
видимым откровением нещастия, ее ожидающего»
(Там же. 4.4. С. 190-191).
II	Коттен, и Пушкин прибегают к изображению
сна как к предсказанию, п не просто предсказанию,
а к предзнаменованию несчастья. См. также: КОТТКН.
Е. И. Заяц
МАЛИНА
Лесная и садовая ягода. Во времена Пушкина были
известны такие ее сорта: красная, белая, английская
белая и красная два раза в год приносящая, северо¬
американская (ежевика) и душистая, которая «имеет
прекрасные и долго не опадающие цветы, сажается
в садовых кустарниках для украшения н за редкость;
плоды носит алые, дробные и без вкусу» (Ручная книга
сельского хозяйства для всех состояний: В 8 ч. / Пер.
с нем. Васильем Левшиным. М.. 1803. 4.4. С. 157; здесь
же (С.155—156) — уход за малиной).
В момент встречи Татьяны Лариной с Онегиным
в саду и объяснения их по поводу письма Татьяны слу¬
жанки Лариных поют песню:
Как заманим молодца,
Как завидим издали,
Разбежимтесь, милые,
Закидаем вишеньем,
Вишеньем, малиною,
Красною смородиной.
(3, XXXIX, Песня девушек. 9—13)
Эта стилизация достаточно далека от подлинно на¬
родных песен, хотя «вишенье» и «малина» — частые об¬
разы и в семейных, и в плясовых песнях, в зачинах или
припевах. См., напр., песню «Калинку с малиной вода
поняла» или припев в следующей песне:
Я пойду ли, молоденька.
Во зеленый сад гулять.
Калина моя,
Ой малина моя!
(Ругекие на|и>лные песни. Л., 19X8. С.144. 302).
Служанки Лариных поют песню во время, как они
«сбирали ягоды в кустах» (3, XXXIX. 8). Возможно,
они собирают малину, из которой заботливые хозяй¬
ки варили на зиму варены* (именно за этим занятием
мы и застаем 11расковмо Ларину в первой сцене опе¬
ры П.И.Чайковского «Евгений Онегин»), Вот один
из рецептов малинового варенья: «Отобрать хорошей
малины 24 золотника, положить на каменную тарел¬
ку, а сахару отвесить кусками 36 золотников, обмо¬
чить в чистую воду, сколько те куски воды в себя вбе¬
рут, или налить воды три чайных чашки, положить
в таз, один раз взварить, пока пена собьет, снять всю
пену до чиста, и дать сахару хорошенько вскипеть,
и тогда положить в него отвешенные 24 золотника ма¬
лины. п дать им кипеть до тех нор, чтоб пеною ягоды
покрылись; студить сырой на ложке, так чтоб как
ягодник застыл, потом в банку выкладывать» (Лцеп¬
кое //. Новейшая и полная поваренная книга.
4.1—7. М., 1790. М.2. С. 17); два других рецепта ма¬
линового варенья — там же. С. 17—18).
М. Н. Строганов
МАЛИНОВЫЙ БЕРЕТ - см.: ЫЛЧЛ
МАЛОЙ - см.: ЮЫ»ЫИ МАЛОМ.
«МАЛЬВИНА» — роман французской писательницы
М.Коттен (см.: КОТТКН). В начале XIX в. авантюр¬
ные романы М.Коттен ( Клер д'Альб. 1799; Мальви¬
на, 1801; Матильда, или Воспоминания, извлечен¬
ные из истории Крестовых походов, 1805; Элизабет,
или Сибирские изгнанники, 1806 п др.) имели боль¬
шой успех у молодых русских читателей, жаждав¬
ших необычайного и чудесного. Мемуары современ¬
ников Пушкина сохранили восторженные отзывы
о чувствительных романах беллетристки. Так. литера¬
тор В.И.Панаев юношей зачитывался книгами
М.Коттен и назвал ее имя среди авторов, чьи книги
произвели на него сильное впечатление и надолго за-
[861

м
МЛ. I Mi IIII л»
помнились: «Чтение чувствительных романов Лафон¬
тена, Жанлис, Коттень, без сомнения, много способст¬
вовало преждевременному пробуждению во мне глу¬
бокого чувства, в высшей степени платонического»
(Панаев И.И. Воспоминания // НИ. 1867. № 7. С.222).
Популярность |юмапа «Мальвина» М.Коттен была тако¬
ва, что хозяйка литературного салона С. Д. Пономарева
нал вал а свою любимую комнатную собачку Мальвиной.
О провинциальных барышнях, воспитанных на
произведениях М.Коттен, Пушкин писал в одном из
черновых вариантов «<Романа в письмах>» (1830):
«Эти девушки выросшие под яблонями и между
скирд<ами>, воспитанные иянюшк<ами> п природою
|п романами М-ше Cottin] гораздо милее наших одно¬
образных красавиц...» (Т.8. С.565).
II	главная героиня романа «Евгений Онегин» — уезд¬
ная барышня — поклонница французской сочинитель¬
ницы. Когда «кочующий купец» привез в поместье
Лариных книги, Татьяна выбрала две: гадательную
Мартына Задеки и «Мальвину» М.Коттен:
11	для Татьяны наконец.
Его с разрозненной Мальвиной
Он уступил за три с полтиной...
(5, XXIII. 4-6)
В черновике Пушкин написал «с изодранной», «с рус¬
скою», «с известною» (Т.6. С.394).
Любопытно, что определение «изодранная», или
«изорванпая», го есть много раз прочитанная и потому
потрепанная, перешло в беловую рукопись:
Его с изорванной Мальвиной
(Т.6. С.606)
Определение «известная» также свидетельствовало
о популярности этого сочинения. Татьяна вполне могла
читать и «русскую Мальвину»: но «Росписи» А.Ф.Смир-
дина шесть частей перевода стоили 15 рублей: «Маль¬
вина соч. Коттень. 6 ч. М. в тип. Н.Всеволожского
и в тип. Решетникова, 1816—18. 15 р.» (Роспись рос¬
сийским книгам для чтения, из библиотеки Александра
Смирдина, систематическим порядком расположен¬
ная. СПб., 1828. № 8998). В окончательном тексте
пушкинская героиня стала обладательницей «разроз¬
ненной Мальвины >, то есть части или частей романа.
Возможно, сначала Татьяна прочитала «Матильду»
Коттеи, восхитилась Малек-Аделем (см.: MA.IKK-
АЛКЛЬ) и увидела его черты в Онегине?
Одушевленные созданья,
Любовник Юлии Вольмар,
Малек-Адель и де Линар...
<...>
Иллюстрация в книге: Когтей М. Мальвина.
Париж. 1836. Т. I. Гравюра
Иллюстрация к книге: Копен М. Мальвина.
Париж. 1820. Т. 3. Гравюра
[87|

МАЛ ЬЧ И К, МАЛ ЬЧ И III К И
м
Все для мечтательницы нежной
В единый образ облеклись,
В одном Онегине слились.
(3. IX, 6-8; 12-14)
В черновой рукописи XXXIX строфы второй главы
Пушкин писал о том, как грезила прекрасным Малек-
Аделем его героиня:
| Во сне | [с каким ] очарованьем
Являлся ей Малек Адель.
(Т.6. С.292)
Татьяна потому и купила еще один «сладостный» ро¬
ман М.Коттен, даже не целиком, а лишь в отрывках,
надеясь найти другого Малек-Аделя и девушку, похо¬
жую на Матильду.
Но может быть, история любви Мальвины и Эдмо¬
на Сеймура, их недолгого семейного счастья и ран¬
ней смерти героини была первым творением писа¬
тельницы, попавшим к Татьяне. Тогда не исключено,
что на ее выбор могли повлиять и изящные гра¬
вированные иллюстрации, которые, как правило,
сопровождали французские издания. В первой трети
XIX в. «Мальвина» входила в собрания сочинений
М.Коттен, как полные (см., напр.: (Euvres com¬
pletes. Paris, 1817. Vol.1-5; Paris, 1823. Vol.1-3),
так и избранные (CEuvres. Paris, 1820. Vol.1—4).
Этот роман также печатался отдельно в нескольких
томах (Malvine. 2-е ed. Paris, 1805. Vol.1—2; Paris,
1836. Vol. 1—2). Ко всем названным изданиям были
приложены картинки с изображениями трогатель¬
ных встреч п прощаний персонажей. А гравирован¬
ный фронтиспис заключительного второго тома
парижского издания «Мальвины» 1820 г. имел под¬
пись: «При слабом свете рождающегося дня он наме¬
тил мужчину, распростершегося на земле».
Е.А.Пономарева
МАЛЬФИЛАТР - см.: члииАтш:.
МАЛ ЬЧ И К, МАЛ ЬЧ И ill КМ
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лед...
(4. Xl.ll, 7-8)
Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку посадив,
Себя в коня преобразив...
(5, И, 9-11)
11е без драки
Мальчишки разогнали псов,
Взяв барышню под свой покров.
(7, XVI. 12-14)
Крестьянский мальчик. О.А.Кипренский. 1814. Карандаш
11о чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал,
И сливки мальчик подавал...
(3, XXXVII. 6-8)
Мелькают мимо бугки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари...
(7. XXXVIII. 6-7)
С добродушной интонацией Пушкин вводит своих
юных персонажей в живые картины деревенского бы¬
та и в стремительно движущуюся панораму главной
улицы Москвы.
Дворовые мальчики, мальчишки, находящиеся в ус¬
лужении у господ в деревне или отданные на заработки
в город, не раз появляются на страницах мемуаров со¬
временников поэта.
Так А.Т.Болотов вспоминает своего крепостного
мальчика по прозвищу Бабай, подносившего барину
раскуренную трубку и табак (см.: Болотов А.Т.
Жизнь п приключения Андрея Болотова, описанные
самим им для своих потомков. М., 1086. С.494).
В записках одного из благороднейших людей своего
времени, декабриста И.Д.Якушкина, рассказывается
о	приезде его в 1810 г. в смоленское имение. Якушкин
намеревался превратить своих крепостных в вольных
хлебопашцев. Его заботила и судьба молодого поколе¬
ния: «...я на первый раз взял к себе 12 мальчиков и сам
стал учить их грамоте, с тем, чтобы после раздать их
в Москве в учение разным мастерствам». Сосед, навес-
[88|

МАНЕЖНЫЙ ХЛЫСТИК
TiiKiiinii Якушкина, посоветовал ему: «...поучить их
петь и музыке, и мы. продавит их. выручите хорошие
деньги» (Якушиип И.Д. Мемуары. Статьи. Докумен¬
ты. Иркутск, 1993. С.98).
О	судьбах крестьянских мальчиков писал в своих
мемуарах великий артист М.С.Щепкин, бывший сам
крепостным.
Наблюдая уличную жшнь к Москве, П.Ф.Вистеигоф
отмечает: «...выбегают мастеровые мальчики с посылками
от хозяев» (Очерки московской жизни. М., 19(52. С.101).
В письме Пушкина к жене 30 апреля 1834 г. из Пе¬
тербурга о бале в доме Д.II.Нарышкина на Фонтанке:
«...я был в пароде, п передо мною весь город проехал
в карстах (кроме поэта Кукольника, который проехал
в каком-то старом фургоне, с каким-то оборванным
мальчиком на запятках; что было истинное поэтичес¬
кое явление)» (Т. 15. С. 137).
Татьяна Ларина, написав Онегину письмо, обраща¬
ется с просьбой-приказанием к няне:
..люшлн тихонько внука
С запиской этой к О... к тому...
К’ соседу... да велеть ему —
Ч тоб он не говорил ни слова,
Чтоб он не называл меня...
(3. XXXIV. 6-10)
Бойкий крестьянский мальчик, косой и рыжий
Митя, появится позднее в неоконченном романе «Ду¬
бровский», выполняя поручение своего мятежного
молодого барина.
Замечательные художники пушкинской норы
А.Г.Венецианов п его ученик А.В.Тыранов, а также
О.А.Кипренский, В.А.Тропинин оставили нам в своих
рисунках портреты «Захарки», «Моськи», «Андрюш¬
ки», «Петрушки-меланхолика», «Мальчика со свечой»
п др., веселых и задумчивых, со смышлеными п трога¬
тельными лицами.
В романе «Евгений Онегин» слово «мальчик» появля¬
ется п там. где речь идет о незрелости, когда человек со¬
вершает необдуманные, поспешные поступки:
Евгений,
Всем сердцем юношу любя,
Был должен оказать себя
Не мячиком предрассуждений,
Не пылким мальчиком, бойцом,
Но мужем с честью и с умом.
(6. X. 9-14)
Н.С.Нечш гва
МАМИНЬКА, МАТЬ
В пушкинском романе главные герои лишены мате¬
ринской опеки. О матери Онегина даже не упоминается.
Ленский потерял родителей в юности: вернувшись из
Геттингена в свое имение, он мог лишь почтить «в сле¬
зах» «отца и матери <...> прах патриархальный» (2,
XXXVIII, 1—2). Татьяна «в семье своей родной / Каза¬
лась девочкой чужой. / Она ласкаться не умела / К от¬
цу. ни к матери своей» (2, XXV, 7—10). Отсутствие ма¬
теринской ласки подчеркивает одиночество пушкинских
ге|юсв. их духовную бесприютность. Правда. Пушкин
все же окружает свою любимую гс|м>пню материнской
.заботой няни — здесь уместно вспомнить слова поэта, об¬
ращенные им к ею няне Арине Родионовне, которую он
ласково называл мамой: «не та мать, что родила, а та.
что своим молоком вскормила» (Разговоры Пушкина /
Собрали С.Гессен и Л.Модзалевский. Репринт, воспро¬
изведение изд. 1929 г. М., 1991. С.65). Во время по¬
следней встречи с Онегиным Татьяна-княгиня вспоми¬
нает п о няне, и о матери: «Меня с слезами заклинаний /
Молила мать...» (8, XLVII, 5—0). Прасковья Ларина,
умаляя Татьяну согласиться на брак с нелюбимым гене¬
ралом. выступает действующим лицом драмы, соверша¬
ющейся в судьбе ее дочери. Вообще же о маминьках —
наставницах своих дочерей, I Кликни, которому, как
п его горою Онегину, наску чили «надзоры тсток. матерей»
(4. VIII. 13). отзывается иронически:
Вы также, маминьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Не то... не то, избави Боже!
(1. XXIX. 9-12)
С послушной куклою дитя
Приготовляется, шутя,
К приличию — закону света,
И важно повгоряст ей
Уроки маминьки своей.
(2. XXVI. 10-14)
11	все же Татьяна усвоила уроки своей маминьки, в из¬
вестной мере повторив ее судьбу: выйдя замуж не по люб¬
ви, сохранила, как и 11расковья Ларина, верность супру¬
жескому далгу (см.: ЛАРИНА тсНЕПТК. ЛАРИНЫ).
Н .И .Михайлова
М АII ЕЖ IIЫ II ХЛЫСТИК — в прошлом наряду со
шпорами непременный атрибут культурного всадника,
особенно при выездке лошади п при тренировках в ма¬
неже. Оставленный в кабинете хлыстик — свидетельст¬
во повседневных занятии Онегина, его приобщенности
к искусству верховой езды:
11а смятом канапе лежал
Манежный хлыстик.
(7. XVII, 11-12)
Сейчас хлыст — вспомогательное средство управле¬
ния .лошадью, его применение ограничено правилами
конного спорта.
Д.И. Гуревич
[89|

м лн.юн и
м
/Sit.
«»*»w «/ АпяЛ''т* r/rv •	n>M«yty	/**+**гА	*	^vvtM
Манежный хлыстик. Модная картинка. 1822. Гравюра. акшцхчп»
ман;юни (м андзопп. Манцони) Алессандро
(Manzoiii Alessandro; 1785—1873) — итальянский пи¬
сатель, глава романтической школы.
Вернувшись i$ Петербург и встретив Татьяну, послав
ей несколько писем и не получая ответа, Онегин впал
в прежнюю хандру и. чтобы развеять ее,
Стал вновь читать он без разбора.
Прочел он Гиббона. Руссо,
Манзони, Гердера, Шамфора,
Madame de Stael, Биша, Тиссо,
11рочел скептического Беля,
Прочел творенья Фонтенеля,
Прочел из наших кой-кого,
11е отвергая ничего...
(8. XXXV. 1-8)
В перечне иностранных, в основном XVIII в., писате¬
лей. чьи п|юизведепия «без разбора» прочел Онегин, не
случайно, однако, упоминается Мандзонп (вне цитат бу¬
дем придерживания современной транскрипции фамп
лии классика итальянской литературы). Очевидно,
I	кликни имел в виду книжную новинку 'itно времени —
его исторический роман «Обрученные», написанный
в<|м>рмс. как гласит подзаголовок, «Миланской х|и>нпки
XVII века, найденной и обработанной ее издателем».
Уже первое* издание этого романа, выходившего отдель¬
ными выпусками в 1825—1827 гг., закрепило за Алессан¬
дро Мандзонп в итальянской диге*рату|н* славу главы
романтического направления, самым тесным образом
СВЯ.ИННОГО с движением Рисорджименто — борьбой ;$а ех*-
вобожденне от иностранного господства и объединение
|>алдробленной тогда (траш>1 в единое национальное* гоеу-
да|ктво. Злоключения героев |м>мана — обрученных к|мч*-
тьянина-|м>мес.1(‘нника Ренцо Трамальпно и к|хчтьян-
ской девушки Лючии Манделла — на долгом пути к их
соединению (шзвертываются на с|юне картин как щшнз-
вола (|м*одалы1ых владык и их приспешников, так и тяж¬
ких последствий чужеземного нашествия. Отсюда патри¬
отическое звучание произведения Мандзонп, в котором
читатели безошибочно видели сопоставление1 с ечжремен-
ной им действительностью. Так. помимо собственно лите-
ратурной славы, «Обрученные*» принесли Мандзонп рену-
тацию одной из ключевых фигур новой истории Италии.
Очень скоро |и*ман был переведен на другие языки
и пользовался большим успехом среди читающей публи¬
ки далеко за пределами Италии. Кго высоко ценпл Пуш¬
кин. А.П.Керн вспоминала: « Тогда только что вышел во
французском переводе роман Манцони “I promessi
sposi’ (“Les fiancds [“Обрученные" (фр.)]). Он гово¬
рил об них: “Je n ai jamais In rien de plus joli (“Я ниче¬
го красивее не* читал (фр.) 1» (Нерп А.П. Век-помина¬
ния. Дневники. Псфеписка. М., 1989. (>.87).
Два первых французе-кпх издания романа «Обручен¬
ные» вышли в 1828 г., и. вероятно, Пушкин уже велю¬
ре* познакомился с одним из них. Во всяком случае, это
должно было п|юпзойти до болдинской осс*ни 1830 г.,
когда, работая над восьмой главой «Евгения Онегина»,
поэт «дал прочесть» Мандзони своему ге*|юю. разумеет¬
ся, тоже; ве> е})ранцузском переводе.
Позже Пушкин, ве|юятно, познакомился е* романом
н на языке оригинала: «...voici Manzoni <pii apparlieni
он Comte Lilia. \»'iiille*z I»* Ini la ire remettre... [...вот
n Мандзонп. припал.ле*жа1ций rpaepv Липе* — п|м>шу вас
отослать ему...]» (Т. 14. С.244: пер.: С. 443), — писал
он в относящемся ко второй половине октября или
к ноябрю 1831 г. письмен Е.М.Хитрово, возвращая кни¬
гу. нрпнадле-жавшую се*кре*тарю австрийского посоль-
етва в Петербурге, итальянцу по национальности, гра¬
фу Модильяни-Луиджи Липа. (Через Е.М.Хитрово
и е*е дочь Д.Ф.Фикельмон — жену австрийского посла —
I	lyiiiKiiii hi* раз получал выходившие* в заналносв|юпсй-
ских странах книги, газеты п журналы.)
Отдельной книгой в России роман «Обрученные»
впервые вышел в Москве в 1833 г. в переводе с фран-
цузского. Но еще в 1831 г. «Литературная газета»
Дельвига опубликовала авторское введемте к нему
н пе*|м*воде с итальянского, выполненное* 1I.II.11авлище-
вым. мужем сестры Пушкина Ольги Сергоевны (Мир
Пушкина. (Фамильные бума/и). Т.2. С. 15—16, 18).
[90]

м
GALERIt. DES CCNTEMPGRAINS JLI.UK
А.Манзони. L.G. 1840-е гг. Литография
О том. что привлекаю I (ушкииа, ечч» друзей и едино¬
мышленников в произведении итальянского романтика,
можно судить по отзыву о нем, напечатанному в гой же
«Литературной газете»: «Из подражателей и последова¬
телен Вальтера Скотта особенное внимание заслуживает
итальянец Манцони и француз де Виньи как сочинители
рома нон исторических. Роман первого из них “Обручен¬
ные (“I Promessi sposi"), при всем велеречии автора,
при всем отменно длинном рассказе собственного ре>-
манического происшествия, едва достаточного на один
том. заключает в себе черты отличного достоинства:
в нем видишь Италию описываемой эпохи, видишь «тряс¬
ти народные* в борьбе? е- чужевластием; становишы'я как
бы очевидцем ужасов чумы и голода, порывов мятежной
черни п пр. пр. Все :ш) живо, веч* ощутительно, верно;
народные сцены изображены превосходно; кажется,
чувствуешь близ себя шум и волнение* толпы. Прибавим,
что сочинитель е- большим искусством привязал внима¬
ние и участие читателя к судьбе “обрученных”, которых
взял он из звания мирных носатян и бросил в самый
вихрь мятежей и событий исторических, покрыв совер¬
шенной неизве*етноетью будущую судьбу своих герое*в и.
можно сказать, затеряв их на время, чтобы после обра¬
довать читателя нечаянною с ними встречею».
МАНЗОНП
Ь.В.Томашевский. воспроизводя :т)т отзыв, отме*-
чал, что е>н появился в «Литературной газете» в тог пе¬
риод, когда е*с\ в отсутствие Дельвига, редактировали
Пушкин с Сомовым, п не* исключал возможненти того,
что он принадлежит перу самого I lyiiiKitna. И. быть ме>-
жет, не лишена основания мысль, высказанная иечме-
донателем. е» е*ходстве* е*южетной схе*мы пушкинской
«Капитанской де>чки» с мандзонневскимп «Обрученны¬
ми» (см.: Томшиевеннн Н.В. Пушкин и Франция.
Л., 1960. С.402). В основе сюжетов обоих щюизведе-
1111 й лежит тема трудностей, возникающих на пути
влюбле'нных к заключению ечаетлпвеяо брака, преч>де>-
ле*вая которые они ежазываюте*я в самом вихре «мяте-
жей и событий исторических» при том, впрочем, чте>
кристально чистая и|юза 11ушкина лпшс*на «велеречия»
п «отменно длинного рае*е‘каза собственного ре>маниче*
ского щюисшествия».
Как е>ы IX) ни было, 11ушкин действительно выделял
Мандзони из «толпы подражателей» Вальтера Скотта.
«11е> к|)е>ме* Купера и Манцони как они все датеко отста-
ли от шотландске)го чароде*я!», «Американец Купер
и итальянец Манцони, удаляясь от форм принятых им.
всех боле*е* приблизились к его духу» ('I'. I I. С.363), —
читаем в первоначальных вариантах статьи Пушкина,
посвященной вмиюдшему в 1829 г. иеториче*е*кому ре>-
ману М.И.Загоскина «Юрий Милославский, или Рус¬
ские в 1612 году».
В России были знакомы и с более ранними П|юизвс*де*-
ниями итальянского [юмантика. М.П.Погодин вспоми-
нат. как в 1827 г. е*го «главный помощник» не» журнату
«Московский вестник» С.П.Шевырев не*|>е‘ве>дпл «в сти¬
хах и и|юзе из древних и не>вых писателей», в том чиеме*
из Мандзони (Пцпн,-пн в воен. сов/). Т.2. С.41). Пе>зже*
111евы|К‘в встретился е* Мандзеиш. Сообщая об этом
С.А.Соболевскому в письме егг 20 е|>свратя 1832 г., он
писал: «Вче*ра иекшакомиле'я е1 Манцони. Желает узнать
кое‘ чге) е> русской литс|>атуре*, называт мне Пушкина
и Кекглова» (Пушкин и мщювая литература. Л., 1087.
С.282). Поэт-слепец И.И.Козлов переводил фрагменты
из драматических произведений Мандзони, также печа¬
тавшиеся в 1831 г. в «Литературной газете» (е*м.: Тома-
шевекий Б.В. Указ. соч. С.402).
Пушкин, живо пнтереччжавшпйе-я событиями, про¬
исходившими как в политической, так и литературной
жизни занаднен'вренюйе-ких стран, внимательно следил
но французской периодической печати за полемнкеш
между сторемшиками неоклассицизма и романтизма,
в которую Мандзони е*ще* в 1820-е* гг. внес весомый
вклад не* тольке) своими стихами и историческими тра-
гедиями «Граф Карманьата» и «Адатьгиз», не» и теоре-
тическими работами (когда французский критик
В.llleaie* (Chauvet Victor;. 1788—?) выступил щютив
«романтической системы» траге*дии «Граф Карманьо-
ла», тексту которой бы.ю предпослано авторское пре¬
[91 |

МАНТИЯ
м
дисловие с изложением эстетики романтической дра¬
мы. Мандяони ответил «Письмом г-ну III... о единстве
времени и места в трагедии», ставшим одним из первых
манифестов романтической школы).
В библиотеке Пушкина сохранилась лишь одна книга
Мандзони. Это изданные в 1834 г. в Париже* на итальян¬
ском языке «Замечания о католической морали Алессанд-
ро Манд;юни» (см.: Модзалевский. />//. № 1130. С.281).
Книга разре;<ана — свидетелытво того, что пекут но край¬
ней ме|Н‘ просматривал ее, что подтверждается и сделан¬
ной им из этой книги выпиской. И пе|)еводе она выглядит
так: «Но кто чистосердечно ищет истину, должен, вместо
тот. чтобы пугаться смешного, — сделать предметом сво¬
его исследования самое смешное. / Замечания о католи¬
ческой морали» (РукоюПушкина. С.555).
Комментатор этой выписки счел, что книга могла
привлечь внимание I (ушкина разве что именем автора
ценившегося им романа или содержавшейся в ней по¬
лемикой католика Мандзони со свободомыслящим ис¬
ториком Сисмонди. Нельзя, однако, исключать п того,
ч'го в то время, когда переход русской знати от право¬
славия к католичеству был «почти эпидемическим»
(см.: Щеголев П.Е. Нз жизни и творчества Пушкина.
3-е изд., испр. и доп. М.; .1., 1931. С.166), когда
II.Я.Чаадаев к своих философических письмах писал
о достоинствах католической цивилизации, тема теоре¬
тической книги Мандзони могла представлять для
Пушкина и самостоятельный интерес.
Мандзони должен был живо интересовать Пушкина
и как выдающаяся личность, оказывавшая писатель¬
ским трудом влияние на общественную жизнь своей
страны. Об этом мы можем судить потому, как искали
с ним встречи ближайшие друзья поэта, имевшие в от¬
личие от него возможность побывать в Италии. До¬
биться свидания с Мандзони было не просто. Он вел за¬
мкнутый образ жизни и принимал у себя, как правило,
лишь близких людей. Не без хлопот получил II.Л.Вя¬
земский приглашение посетить его. Встреча состоялась
19	апреля (1 мая) 1835 г. в Милане в доме Мандзони
на улице Мороне (ныне мемориальный музей писателя
и Национальный центр изучения его творчества). Она
продолжалась около часа. К сожалению, Вяземский,
выехав в тот же день из Милана, не успел записать со¬
держания их беседы. Известно, что он встречался
с Мандзони и позже, в 1853 и 1863 гг., они обменива¬
лись короткими письмами.
Яркий рассказ о встрече е Мандзони оставил
В.Л.Жуковский, библиотека которого обогатилась тог¬
да томом стихотворных п прозаических произведений
итальянского писателя с надписью на форзаце: «Автор
будет всегда считать среди своих самых счастливых
дней тот, в который ему было дано узнать Гос<нодина>
К<авалера> Жуковского. Милан 9 Ноября 1838 Алес¬
сандро Мандзони» (Лобанов В. В. библиотека В.А.Жу¬
ковского. Описание. Томск, 1981. № 1595. С.222.
Надпись на итальянском языке воспроизведена не сов¬
сем точно). Ныне эта книга хранится к библиотеке
Томского университета. Там же находится принадле¬
жавшее Жуковскому парижское пятитомное издание
1828 г. романа «Обрученные» во французском перево¬
де, а также сборник драматических произведений
и стихотворений Мандзони, вышедший в Париже
в 1841 г. (Там же. С.222—223).
Видимо, удовлетворение от этой встречи было вза¬
имным. Вот как описал ее Жуковский в письме к по¬
эту 11. II. Козлову: «...был в Милане у Манцони! Это
случилось неожиданно. Я не надеялся иметь этого
счастия, ибо мне сказали, что М<анцони> никого
к себе не пускает, будучи болен и не любя общества...
Я просидел у него часа два, и, конечно, эти два часа
принадлежали к прекрасным часам моей жизни: я на¬
сладился живым чувством симпатии, симпатии к че¬
му-то высокому, что приносит в душу какой-то светлый
порядок и производит в ней на минуту совершенную
гармонию, которая есть се истинное назначение, но
которая только минутами дается ей в этой жизни...
Что мы говорили, вообще помню, но передать письму
не умею. Знаю только го, что эти немногие минуты
были для меня счастливы, как в старину подобные
минуты с Карамзиным, при котором душа всегда со¬
гревалась п яснее понимала, на что она на свете...»
(Жуковский. Т.4. С.638—639).
Наверное, Жуковский не преминул бы поделиться
своими впечатлениями от встречи с Мандзони п с 11\ ш-
киным, и такой рассказ, сравнение с Карамзиным, без
сомнения, произвели бы на него впечатление. Но Пуш¬
кина уже не было.
Лит.: Мандзони А. Обрученные. Миланская хроника XVII века,
найденная и обработанная ее издателем. М., 1984: Мандяони Л. Из¬
бранное. М.. 1978: Мандяони Л. IIhci.mo о |и>мантизмс к маркизу Че-
заре д'Лдаельо // Литературные манифесты западноевропейских ро¬
мантиков / Под ред. Л.С..Дмитриева. М.. 198(1. С.520—532; История
итальянской литературы XIX—XX веков. М.. 1990. С.32—45; 11/южо-
гин 11.11. Алессандро Мандзони и его роман «Обрученные» // Иност¬
ранная литература. 1984. .V» 5. С. 175—182; П/южо/ин 11.11. I Кшкин
и Мандзони // Московский пушкинист. VII. М.. 2000. (1.359—375.
II. II. П/южо/ин
М АНТИЯ — широкая длинная одежда в виде плаща;
парадное одеяние высших служителей церкви, а ранее —
царствующих особ.
Нотам, где Мельпомены бурной
Протяжный раздается вой,
Где машет мантией мишурной
Она пред хладною толпой...
(7. L. 1-4)
[92|

м
МЛРМОНТЕЛЬ
li этих строчках романа, как комментирует
Ю.М.Лотман, выразилось отрицательное отношение
Пушкина к русским трагедиям н трагическому театру
его норы (Лотман. С.334). Мишурная мантия — ме¬
тафорический образ театрального костюма трагедий
классицизма того времени. В его мишурном блеске со¬
четались подчеркнутая пышность, яркость и несоот¬
ветствие историческим реалиям изображаемого вре¬
мени. Театральный костюм был бутафорским, и его
мишура, цветистость, преувеличение отнюдь не скры¬
вались, а как бы нарочито подчеркивались и выставля¬
лись напоказ (Тарабукин II.M. Очерки по истории ко¬
стюма. М., 1994. С.98).
Е. //. Потемина
МАРМОНТЕЛЬ Жан Франсуа (Marmontel Jean
Francois; 1723—1799) — французский писатель, член
Французской академии с 1763 г.
Литературную деятельность Ж.-Ф.Мармонтель на¬
чал как драматург, последователь Вольтера. Пред¬
ставленная на конкурсе «Jeux Floranx» первая ода
Ж.-Ф.Мармонтеля «Invevlion <le la poudre» (1743) не
принесла победы, но познакомила молодого автора со
своим учителем: адресованное Вольтеру письмо с жа¬
лобами на судей положило начало многолетней дружбе
писателей. Вольтер всемерно способствовал успехам
ученика: постановке онер на его либретто на париж¬
ской сцене, участию в «Энциклопедии», публикации
его сочинений, издательской деятельности, избранию
сначала членом, а после смерти д Аламбера в 1783 г. —
секретарем Французской академии.
Когда в 1767 г. парижский архиепископ приостано¬
ви.! распространение романа Ж.-Ф.Мармонтеля «Ве-
лизер» о византийском полководце п мудреце п Сорбонна
осудила его за веротерпимость, Вольтер пожелал по¬
знакомить Екатерину II с этим сочинением о воспита¬
нии просвещенного монарха. Русская императрица ор¬
ганизовала перевод книги во время своего путешествия
по Волге в 1768 г. Главы перевели ее приближенные
И.П.Елагин, 3.Г.Чернышев, Г.Г и В.Г.Орловы,
А.В.Нарышкин, А.И.Бибиков, Г.В.Козицкий и др.; са¬
ма государыня — девятую главу, о которой Ж.-Ф.Мар¬
монтель писал: «В главе IX я говорю: только сила зако¬
на имеет власть неограниченную, а человек, который
хочет царствовать самовластно, становится невольни¬
ком» (Циг. но: Россия—Франция. Век Просвещения:
Русско-французские культурные связи в XVIII столе¬
тии: Каталог выставки. Л., 1987. С.62). Книга вышла
в свет в том же 1768 г. (Велизер, сочинения г. Мар-
чонтсля. члена Французской Академии, переведен на
Волге. [М.], 1768); в 1770—1780 гг. она была триж¬
ды переиздана (СПб., 1773; Вена, 1777; М., 1785).
В 1769 г. был напечатан другой перевод, II. П. Курбатова
(Велисарий, сочинение г. Мармонтеля, академика
францусскаго. СПб., 1769), который в последней тре¬
ти XVIII в. также выдержал четыре издания (СПб.,
1769; СПб., 1791; СПб., 1796). О популярности этого
произведения в России свидетельствуют не только два
перевода и их тиражи, но и мемуарные источники.
Так, поэт П.И.Дмитриев вспоминал о книгах, которые
читал его отец: «У отца моего в гостиной всегда .лежали
на одном из ломберных столов переменные книги раз¬
ных годов и различного содержания, начиная от Велн-
сария, соч. Мармонтеля до указов Екатерины Второй
и Петра Великого» (Дмитриев И. И. Взгляд на мою
жизнь. М., 1866. С. 19).
В начале XIX в. хорошо были известны обстоятель¬
ства первой публикации на русском языке «Велиза-
рия». В библиотеке Пушкина среди не дошедших до
нас книг был экземпляр этого сочинения из первого
тиража 1768 г. (Модзалевский. HII. Приложение.
№ 60. С.24).
В романе «Евгений Онегин» Пушкин упомянул
Ж.-Ф.Мармонтеля дважды. Первый раз — в черновом
варианте V строфы первой главы. Перечисляя тех,
о ком главный герой «мог вести ученый разговор и даже
мужественный спор», Пушкин назвал прежде всего
MARMONT Кь.
{‘//у//г/	S/rrrv/y'/'ir /ггги,г
Ж.-Ф.Мармоитель. Леру с ори г. Шоке 1818. 1820-е it. Гравюра

МЛРМОНТЕ.П»
М
OEUVRES
COMPLETES
DE MARMONTEL,
DE I/ACAD*MIB FE1HQAISE.
NOUVELLE ЁDITION
ТОМЕ II.
A PARIS,
CHEZ VERDlfcRE, LIBRAIRE-fcDITEUR,
QOAI DBS iDOIin», H° a5.
1818.
Ж.-Ф.Мармонтель. 11(viikk1 собрание сочинений.
11ариж. 18IS. T. II
своих ()1111о.<11Ц11()11мо настроенных современников —
участников последних политических событий (см. об
атом: Лотлшн. С. 128—129). Два человека: трибун
Французской революции О.Мирабо и Ж.-Ф.Мармон-
тель — принадлежали XV1I1 столетию:
О Бейроне, о Манюэле
<0 Мирабо, об Мармонтеле.>
О карбонарах, о 11арни
Об генерале Жомини
(Т.6. C.2I7)
Возможно, в пушкинском упоминании о двух фран¬
цузах отразились острые разговоры начала 1820-х гг.
о судьбах Французской революции, о власти и ее унич¬
тожении, о законе и просвещении. Имя Ж.-Ф.Мар¬
моителя, автора романов «Велизарий» о воспитании
просвещенного монарха и «Инки» ( 1777, рус. пер.
1782) об испанских завоевателях Перу, в этом черно¬
вом варианте* также приобретало политический смысл.
В беловой рукописи первой цитируемой (троки Пуш¬
кин оставит одно имя Ж.-Ф.Мармоителя. В поправках
были названы сначала Дж. Бай рои и Ж.-А.Манюэль,
потом С.Геспер п снова — Ж.-Ф.Мармонтель:
О господине Мармонтеле,
<0 Байроне, об Манюэле.>
<06 Геснере, об Мармонтеле>
(Т.в. С.545)
Появившееся в беловом автографе упоминание
о швейцарском поэте и художнике С.Геснере (1730—
1788), авторе идиллий о пастухах и пастушках, поэм
иа мифологические и христианские сюжеты, перено¬
сило политические споры Онегина об участниках рево¬
люций в сферу отвлеченных идей. В таком контексте
просветительские романы Ж.-Ф.Мармоителя могли
обсуждаться и как утопические.
Не исключено, что «любезный разговор» или «при¬
ятный разговор» Онегина с дамами «о господине Мар¬
монтеле» мог быть и о романтических приключениях
писателя, любимца парижской знати. Любовные ис¬
тории Ж.-Ф.Мармоителя были известны из рассказов
его русских знакомых. II.М.Карамзин увидел знаме¬
нитого автора в преклонном возрасте, но молодым му¬
жем: «Мармонтелю более шестидесяти лет, он женил¬
ся на молодой красавице и живет с нею счастливо
в сельском уединении, изредка заглядывая в Париж»
(Карамзин П.М. Письма русского путешественника //
Карамзин. Соч. Т. 1. С.347). О забавных и смешных
приключениях Ж.-Ф.Мармоителя шла речь в статье
пятитомного французского «Словаря исторического
анекдотов о любви». Пушкин в своем экземпляре из
второго его издания (1832) в каждом томе разрезал
но несколько страниц, среди них — страницы
о	Ж.-Ф.Мармонтеле (Dictionnaire historique des anec¬
dotes De Г Amour. 2 ed. Paris, 1832. Vol. 1—5. — Mod-
залевский. /ill. JMo 880. C.224).
В окончательном тексте романа «Евгений Онегин»
Пушкин упомянул Ж.-Ф.Мармоителя в XXIII rrpocjie
пятой главы, назвав издания, с которыми рассталась
Татьяна ради гадательной книги Мартына Задеки и ча¬
сти романа «Мальвина» М.Коттен. «Кочующий купец»
забрал уже не нужные пушкинской героине
Собранье басен площадных,
Грамматику, две Петриады,
Да Мармоителя третий том.
(5. XXIII. 8-1»)
Ж.-Ф.Мармонтель печатал и детские книга. В 1804 г.
в Париже* вышла написанная для юношества в форме
популярных назидательных бесед с детьми его
«Memoires d un рёге pour servir a I'instruction de ses
enfants» в четырех томах, позднее мною раз перенздан-
ная. Возможно, Татьяна прочитала т|мтий том этой кни¬
ги и без сожаления отдала его вместе с грамматикой
п баснями, входившими в круг чтения ребенка и подрост¬
ка. В России в начале XIX в. произведения Ж.-Ф.Мар¬
моителя переводили воспитанники учебных заведений,
[94]

м
МАРТЫН ЗАДЕКА
наставннкп рекомендовали читать их. Знакомый Пуш¬
кина Д.Н.Свербеев вспоминал о том, что его гувернер
Г.Ьарголи дал ему «два тома мармонтелевых сочинений
под названием “Contes moraux”» (Свербеев. Т. 1. С.53).
В черновой рукописи последняя процитированная
(трока имела такие варианты:
Да Marmontelfl третий том —
<Да Мармонтеля третий том>
<Да Мармонтеля третью часть>
(Т.6. С.395)
Сравнение окончательного и черновых вариантов
строфы показывает, как Пушкин из перечня изданий
из библиотеки Лариных убирал оригинальные фран¬
цузские книги и оставлял переводные. Так, в оконча¬
тельном тексте не появились автор грамматики
Ш.-Ф.Ломон и историк II.-III.Левек. Вполне вероят¬
но. пушкинская героиня читала Ж.-Ф.Мармонтеля но-
русски, многие его сочинения были переведены
в W ill в. и печатались несколькими тиражами. В нача¬
ле XIX в. к творчеству этого писателя также обраща¬
лись переводчики и издатели (ем., напр.: Творения
Мармонтеля / Пер. с фр. Дмитрий Воронов. СПб.,
1820-1821. 4.1-4).
В нескольких частях, или томах, выходили на
русском языке не только собрания сочинений
Ж.-Ф.Мармонтеля, но и его отдельные произведе¬
ния. Например. «Contes moraux» (1761), принес¬
шие писателю широкую известность и во Франции,
и в России, в русском переводе были напечатаны
в трех частях. Возможно, в библиотеке Лариных была
третья часть из перевода П.И.Фонвизина: Нравоучи¬
тельные сказки г. Мармонтеля: Переведены с француз-
скаго. М., 1764. 4.1—3: или из второго его издания
Н.И.Новикова (1 787—1 788).
Большим поклонником Ж.-Ф.Мармонтеля был
Н.М.Карамзин, особенно ценивший его «Contes
moraux», о которых писал: «Я видел автора прекрас¬
ных сказок, который, в самом, кажется, легком, в самом
обыкновенном роде сочинений умеет быть единствен¬
ным, неподражаемым, — Мармонтелем» (Карам¬
зин Н.М. Письма русского путешественника //
Карамзин. Соч. Т.1. С.347). Готовя в 1797 г. к переиз¬
данию «Письма русского путешественника», он под¬
черкивал, что в лице и манерах писателя увидел «ту же
утонченность, го же мягкое выражение чувств, кои
так пленяют <...> в “Назидательных сказках'» (Там
же. Т.2. С.96). В 1794—1798 гг. Н.М.Карамзин пере¬
вел и издал так восхищавшее его сочинение — Новыя
Мармонтелевы повести, изданныя Н.Карамзиным.
М., 1794—1798. М. 1—2. В пушкинское время этот пе¬
ревод был напечатан еще дважды: в 1815 и 1822 гг.
Как отмечали исследователи, пушкинская героиня
могла читать третий том (в него входили «Contes
moraux») из полного прижизненного собрания сочине¬
ний Ж.-Ф.Мармонтеля (В.В.Набоков) или же из его
нового издания, вышедшего в Париже в 1818—1819 гг.
(Ю.М.Лотман). Эго французское издание с портретом
автора и иллюстрациями было в библиотеке Пушкина
(CEuvres competes de Marmontel. Paris, 1818—1819 //
Модзалевский. БП. № 1136. C.282). Надо добавить,
что среди книг поэта был и русский перевод: «Contes
moraux»: Новые Мармонтелевы повести / Изданныя
Н.Карамзиным; нер. с фр. М., 1822. 4.1—2. Обе части
этого издания в экземпляре Пушкина составили по¬
следние — десятый п одиннадцатый — тома другого из¬
дания: Сочинения Карамзина. 3-е изд.. испр. и умнож.
М., 1820. Т.2—11 (Модзалевский. ПП. № 178. С.48).
Все книги двух разных изданий в книжном собрании
Пушкина — в одинаковых владельческих цельнокожа¬
ных переплетах.
Заметим, что юному Д.Н.Свербееву, в отличие от
Н.М.Карамзина, не понравились «Contes moraux»
Ж.-Ф.Мармонтеля, потому что, как он писал, «в них ров-
но ничего не было нравственного, кроме заглавия. Это бы¬
ли повести, в которых главную роль играла .иобовь, выра¬
жаемая не всегда сдержанно» (Свербеев. С.53).
Лит.: Ширыпкин Д.М. Пушкин и «Нравоучительные рассказы»
Мармонтеля //Пушкин. Иссл. Т.8. С. 107—136.
Е.Л. Пономарева
МАРТЫН ЗАДЕКА
Дверь отворилась. Ольга к ней,
Авроры северной алей
II	легче ласточки влетает;
«11у, — говорит: — скажи ж ты мне,
Кого ты видела во сне?»
Но та, сестры не замечая,
В I кителе с книгою лежит,
За листом лист перебирал,
11	ничего не говорит.
Хоть не являла книга эта
Ни сладких вымыслов поэта,
Ни мудрых истин, ни картин;
Но ни Виргилий, ни Расин,
Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека,
Ни даже Дамских Мод Журнал
Так никого не занимал:
То был, друзья. Мартын Задека33,
Глава халдейских мудрецов.
Гадатель, толкователь снов.
Сие глубокое творенье
Завез кочующий купец
Однажды к ним в уединенье
И для Татьяны наконец
[95|

МАРТЫН ЗАДЕКА
м
Его с разрозненной Мальвиной
Он уступил за три с полтиной,
15 придачу взяв еще за них
Собранье басен площадных,
Грамматику, две Петриады,
Да Мармоителя третий том.
Мартын Задека стал потом
Любимец Тани... Он отрады
Во всех печалях ей дарит
I	I безотлучно с нею спит.
(5, XXI, 10-14; XXII, 1-14; XXIII; 1-14)
В критической статье Б.М.Федорова, явившейся от¬
кликом на выход к свет четвертой и пятой глав «Евге¬
ния Онегина» Мартын Задека не обойден вниманием;
«Автор называет его гадателем и толкователем
снов. А Мартын Задека был Швейцарский старик, ко¬
торый умирая, оставил весьма известное политическое
пророчество, и никогда не сочинял сонника> (Санктпе-
тербургскийзритель. 1828. 4.1. Кн.1. С.166). Пушкин
ответил на ото тридцать третьим примечанием к полно¬
му изданию «Евгения Онегина»: «Гадательные книги
издаются у нас под фирмою Мартына Задеки, почтен¬
ного человека, не писавшего никогда гадательных
книг, как замечает Б.М.Федоров» (Т.6. С. 194).
Создается впечатление, что Б.М.Федорову было из¬
вестно имя Мартына Задеки как легендарного прори¬
цателя, а книга, дорогая сердцу Татьяны Лариной,
ему на глаза не попадалась. Так кто же такой Мартын
Задека? Как пишет в «Комментарии» В.В.Набоков
(Набоков. Т.2. С.514—516), в университетской биб¬
лиотеке в Базеле ему доводилось держать в руках фо¬
токопию брошюры (pamphlet) на немецком языке
«Чудесное и необычайное пророчество знаменитого
Мартина Задека, швейцарца из Золотурна, который
на 106-м году жизни, перед смертью своей 20 декаб¬
ря и после смерти 22 декабря 17(59 года в присутствии
своих друзей прорицал настоящее и будущее»
(«Wimderbare nnd merkwiirdige Prophezevung des
beriihmten Martin Zadecks, eines Schweizers bey
Solothurn der im 106ten Jahr seines Alters, vor seinem
Tode den 20. Dezember, und nach seinem Tode den
22ten l)ez. 1769. in Gegenwart seiner Freunde
Prophezeyet hat, anf gegenwartige und zukiinftige
Zeiten»). В зтой брошюре вкратце рассказывается
о	жизненном пути старца: в 1739 г. он удалился в от¬
шельничество в Альпы, прожил тридцать лет в пол¬
ном одиночестве, питаясь одними травами, и скон¬
чался в бедной хижине близ Солера. Созвав перед
смертью друзей, он предсказал крах Турции, гряду¬
щее богатство Скандинавии и России, блистательное
величие Данцига, окончательное завоевание Африки
тремя северными нациями и скончание мира в 1969 г.
«Я склонен считать, — пишет Набоков, — что отого
персонажа выдумал в I 770 г. некий оставшийся безы¬
мянным [в английском оригинале: ephemerist. — С.Л. \
германоязычный швейцарец, который вывел имя сего
почтенного старца либо из раввинского титула zaddik,
означающий “особо праведный”, либо от Задока —
жреца времен Соломона, либо от Zedechias — знаме¬
нитого каббалиста VIII столетия...» Брошюра, судя но
всему, имела широкое хождение в Европе; имя Мар¬
тына (Мартина) Задеки быстро стало легендой, тем
более что иные из его пророчеств начали сбываться
(о чем будет рассказано чуть далее). Это имя было хоро¬
шо известно и в России. Полное заглавие книги, да¬
рившей Татьяне Лариной «отрады во всех печалях»
(5, XXIII, 12—13), выглядит так: «Древний и новый
всегдашний гадательный оракул, найденный после
смерти одного сто-шестилетия го старца Мартина За¬
дека. по которому узнавал он судьбу каждаго чрез
круги счастия и несчастна чсловечсскаго. с присово¬
куплением Волшебнаго зеркала или толкования снов.
Также правил Физиогномии и Хиромантии, или Па¬
ук, как узнавать по сложению тела п расположению
руки или чертам, свойства и участь мужескаго и жен-
скаго пола, с приложением егож Задека предсказа¬
ния любопытнейших в Европе ироизшествий, собы¬
тием оправданное, с прибавлением Фокус-Покус,
и забавных Загадок с Отгадками» (М., 1814. См.: Лот¬
ман. С.276—277). Известно еще несколько изданий
сонника Мартына Задеки первой четверти XIX в.
(М., 1800; М., 1807; СПб., 1807; М., 1821).
В «Сводном каталоге русской книги гражданской пе¬
чати XVIII века (1725—1800 гг.)». в котором «Мартын
Задека» упоминается под № 3077, названо имя соста¬
вителя: московский купец Семен Иванович Комисаров
(Указ. соч. М., 1964. Т.2. С.59).
Издание 1800 г. насчитывало I 10 страниц, издание
1821 г. — расширенное главным образом за счет цитат
из сочинений различных мудрецов — уже 256; однако
интересующая нас часть — «Мартин Задек толкует сно¬
видения» (в издании 1821 г. — С. 157—191) — одинако¬
ва и в изданиях и 1800, и 1821 г.
11ерейдем теперь непосредственно к содержанию кни¬
ги. В «Примечании», даваемом перед основным текстом,
между прочим, творится: «Издатель оной [книги] же¬
лает единственно того, чтоб она могла забавлять, а не со¬
ветует совсем [т.е. всерьез. — С.Л. J на ея ответы и при¬
мечания полагаться» (Комисаров С.И. Указ. соч. М.,
1821. С.З). По, как мы помним, простодушная Тат ьяна
Ларина принимала все близко к сердцу.
«Кто будет у меня муж?» «Возьмет ли меня тот, кого
я люблю?» «Скоро ли я увижу своего любезного?»
«Близко или далеко выду я за муж?» (Там же. С.7).
Ответы на оти животрепещущие вопросы незамужней
барышне (свои подборки вопросов составлены и для
других категорий читателей: холостяков, женатых
мужчин, замужних дам) предлагалось искать с помо-
196]

щыо хитроумных «кругов щастия» и игральных косто¬
чек. Далее следует наиболее важный для нас раздел —
«Мартын Задека толкует сновидения» (Там же.
С.	157—191). Как мы помним,
Татьяна в оглавленьи кратком
Находит азбучным порядком
Слова: бор, буря, ведьма, ель,
Ёж, мрак, мосток, медведь, мятель
И прочая.
(5, XXIV, 5-9)
Из всего перечисленного в книге Мартына Задеки
названы только «ворон» и «медведь»: «Порош/ крича¬
ща го во сиг слышать, значит видеть умершаго»
(С. 166) (нетрудно усмотреть ассоциацию с гибелью
Ленского); «Медведя удить, знак па/уды непри¬
ятеля; медвежье молоко нить значит страх;
а мясо есть предвещает пользоваться неприятель¬
ским имением» (С.176) — ничего подобного во сне
Татьяны нет...
Остальные слова, названные Пушкиным в XXIV
строфе, в соннике отсутствуют.
Какие же еще из имеющихся в алфавитном указате¬
ле сновидении слова могли бы, на наш взгляд, заинте-
ресовать Татьяну? Заблуждать в поле — знак благопо¬
лучия; а в лесу (как это и случилось во сне с Татьяной) —
знак злополучия (как мы номннм. в финале Татьяну
ждет брак с нелюбимым человеком) (см.: С. 170). Па¬
дать во сне означает потерю чего-нибудь (опять-таки:
замужество означало для Татьяны утрату милой ее
сердцу прежней жизни) (см.: С 181). Есть также сне/,
но он лишь предвещает добрый урожай земледельцам;
босыми но/ами бе/ать — признак скупости. (Ср.: «То
в хрупком снеге с ножки милой / Увязнет мокрой баш¬
мачок» — 5, XIV, 6—7.)
За сонником следуют главы, посвященные «физио-
гномии» и «хиромантии». Вот несколько выдержек.
♦Долгия руки с долгими пальцами значит искусных и ко
многим наукам способных, мудрых и меланхолии
склонных людей» (Номисаров С.И. Указ. соч. (1.212).
Именно так выглядит рука, написавшая «Евгения Оне¬
гина», па знаменитом портрете поэта работы Кипрен¬
ского. А вот меткий портрет обладателя «черных куд¬
рей до плеч» Ленского, павшего «несчастной жертвой»
мгновенной вспышки гнева: «Черные и кудрявые воло¬
сы, знак к гневу весьма склоннаго, ироворнаго и влюб¬
лен наго человека» (Там же. С.196).
Вмнеся имя легендарного старца-прорицателя на
титульный лист крупными буквами, Компсаров тем
не менее поместил текст его пророчеств почти в са¬
мый конец сборника (М., 1821. С.224—230). Все же
остановимся подробнее на предсказаниях старца. Са-
мую скверную участь Мартын Задека предрекает ма¬
гометанским народам: «Константинополь, столица
Султана Турецкаго, взята будет без наималейшаго
МАРТЫН ЗАДЕКА
кровопролития. <...> В 1770 году потеряют они [тур¬
ки — С.Л. | все свои земли в Европе и йотом принужде¬
ны будут удалиться в Тунис, Фец и Марокку <...>
О	Гданск! град доетохвальный... ты взойдешь на высо¬
кую степень знатности, которой вся Европа удивляться
будет <...> Часть Галлии присоединится к Французам...
<...> Три народа из Севера появятся сильными флота¬
ми на Африканских берегах, и в скором времени всю
Африку приведут в подданство; но Лилия не рази роет
ранит там корень свой и должна будет уступить другой
силе. <...> Россия, Дания и Швеция получат великие
сокровища, и все Восточных стран богатства в сих зем¬
лях будут находиться. <...> Но чрез пять лет великая
часть Америки or землетрясения и наводнения погиб¬
нет. Вся Персия примет Христианскую веру». (Комис¬
саров С.И. Указ. соч. С.224—230).
Закрыв глаза 20 декабря 1769 г., старец воскрес
22 декабря, повторил свои пророчества п смежил очи
уже навсегда. Иные из его пророчеств н в самом деле
сбылись в ближайшие же годы — три раздела Польши:
в 1772. 1793 и 1795 гг., колонизация Африки Англией,
Францией и Португалией, создание на территории
Италии в конце; XVIII в. зависимых от Франции госу¬
дарств п их освобождение от галльского владычества
в 1814 г., территориальные потери Турции (переход
Крыма под власть России п др.).
Следом :«> щюрочеелвами Марп.ш Задека предлагает
«(|юкус-покуеы> и веселые розьярыши. Как, например,
нопастьиз ружья в горящую свечу со 100 сажен [213м.—
С.Л. ] Нужно зарядить ружье пулей, «проколотою наск¬
возь крестообразно, чего никто не приметит и приме¬
чать не будет». 11роходящий сквозь отверстие воздух га¬
сит свечу, «и не на одну сажень находящуюся от черты,
но которой пролетает... таковая пуля» (Компсаров С.И.
Указ. соч. С.234—235). Иные из фокусов — например,
получение огня с помощью льда (нужно налить ключе¬
вой воды в чашу чечевичной формы и дать ей замерз¬
нуть — получится линза) или опыты с намагниченной
иглой — есть и в сегодняшних школьных учебниках по
физике и естествознанию. Еще один розыгрыш: «Спо¬
соб пропзвегш на бале всеобщий смех: ...надлежит за¬
ранее усыпать нал той комнаты, где танцовать наме|х*-
ны, черемичным порошком, который... от шаркалья
п дншнаго женскап) платья поднявшись с пылью наверх,
заставит все собрание чихать и смеяться ».
Завершает сборник подборка неуклюжих, но по тем
временам, очевидно, забавных загадок в стихах (долж¬
но быть, сочиненных самим Комисаровмм). Например:
Я громким голосом Аврору призываю.
11обеду получив, бой выдержав пою,
Есть шпоры, а главу я гребнем украшаю,
I	I в многоженстве жизнь всегда веду мою.
Петух
(Комиссаров С. И. Указ. соч. С.255)
[97 |

МАСКА, МАСКАРАД
м
Книга Мартына Л адски представляет массовую куль¬
туру первой трети XIX в., является любопытным ис¬
точником сведений о русском быте той норы.
С.	С.Лосев
МАСКА, МАСКА РАД
Он три часа по крайней мере
11ред зеркалами проводил,
II	из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.
(1,ХХ\. 9-14)
Традиция карнавального переодевания мужчин
в женское платье, а женщин в мужское издревле су¬
ществовала на святки. Екатерина II рассказывает
в своих «Записках» о дворцовых маскарадах, которые
бывали при дворе Елизаветы Петровны два раза в не¬
делю: один — «только для двора н для тех, кого импера¬
трице угодно было допустить», другой — «публичный»,
«для всех сановных лиц города», на котором бывало
до восьмисот масок. Переодевание в платья противо¬
положного пола было почти обязательным — молодая
Елизавета хорошо выглядела в мужском костюме:
«Императрице* вздумалось в 1744 году в Москве за¬
ставлять всех мужчин являться на придворные маска¬
рады в женском платье, ве*ех женщин — в мужском,
без масок на лице...» (Екатерина П. Сочинения. М.,
1990. С. 113).
Это шутейное переодевание в особе) ответственных
для гоеударетва ситуациях приобретало символическое
значение. Так было в моменты государственных пере¬
воротов, когда н Елизавета Петровна, п Екатерина
Алексеевна надевали офицерские мундиры полков,
преданных им и участвующих в перевороте, садились
в му жское седло на коня п возглавляли войско, возводя-
щее претендентку на престал. Мужское платье* имело
осе>бое значение: во главе* войск высту пала ие* слабая
женщина, но император огромного государства. В та¬
ких емучаях об императрице говорили, улютребляя
мужской род вместо женского: гехударь приказал (см.:
Лотман. Беседы. С. 100—102).
Маскарадная традиция переодевания в платье нро-
тивоиоложного пола сохранилась и во времена моло-
дости Пушкина. 13 сентября 1817 г. А.11.Архарова
в письме к М.И.Постнике)вой описывала маскараду На¬
рышкиных: «Мы уже застали многих масок. Александр
<Соллогуб> в костюме* монахини сбивал ве*е*х столку...
<...> Великая княгиня явилась в прелестном наряде
индейского принца. <...> Она [государыня. — С.М. |
была в мае*ке и костюме волшебника. <...> Было много
весьма смешных масок — например, князь Радзивил
п княжна Туркестанова, с одной е*те)|М)ны монахом п мо¬
нахиню. с дру гой — расфранченными кавалером н да¬
мок». <...> Лица их были также раздалены пополам:
с одной стороны нарумяненные, с дру гой — покрытые*
пудрой, с одной — усы н мушка, с другой — нет» (РА.
1867. № 7. Стб. 1034-1035).
В первой четверти XIX в. маскарадные* шалости пре>-
никали и в повседневную жизнь. М.А.Нявловскнй,
ссылаясь на Б.Л.Модзалевского и П.И.Бартенева,
в «Летописи...» пишет: «Фе*враль, 15 (?)...28 (?) 1818 г.
Посещение больного Пушкина его знакомой, Елизаве¬
той Шот-Шедель, переодетой гусаром» (Летопись...
С.	156). Это понятно: девушка не могла посетить боль¬
ного му жчину, е'сли он не* был е*е* родственником.
Другой курьезный случай описывал в письмах
В.Л.Пушкин: «На этих днях вывели из театра извечт-
нуло берейторшу Шульц. Она приехала в ложу с му ж¬
чиною. переодетым в женское пла тье*, и е*ама была оде¬
та странным образом, в бакенбардах, и голова окутана
в какую-то салфетку» (Пушкин Б. С.242).
В.А.Секллогуб вспоминал: «Страсть <полковника>
Кологрпвова к уличным маскарадам дошла до того,
что, несмотря на свое звание, он иногда наряжался ста¬
рою нищею чухонкою н мел тротуары. Завидев знако¬
мого. он тотчас кидался к нему, требовал милостыни п.
в слу'чае отказа, бранился по-чухонски и даже* грозил
метлою. Только тогда его узнавали, и начинался хохот.
Он дошел до того, что становился в Казанском соборе
средн нищих и заводил с ними ссоры. Сварливую чу-
Маскарадный костюм. 1820-е гг. Гравюра
[»8|

К(к'гк)ми|м>ванный бал. II. и Н.Вдовмчсвы. 1820-е гг. Литография
хонку отвели даже раз на съезжую, где она сбросила
свой наряд, и перед ней же и винились» (Русский ли¬
тературный анекдот. С. 1 11).
«А мне, Онегин, пышность эта,
Постылой жизни мишура.
Мои успехи в вихре света,
Мой модный дом и вечера,
Что и них? Сейчас отдать я рада
Всю ;ггу ветошь маскарада,
Весь .этот блеск, и шум, и чад...»
(8. XLVI. 17)
«I Кжазательно устойчивое стремление осмыслить
законы жизни дворянского общества через призму на¬
иболее условных форм театрального спектакля — мас¬
карада, кукольной комедии и балагана, с чем постоян¬
но встречаемся в литературе конца XVIII — начала
XIX века» (Лотман. Беседы. С. 191).
«Ветошь маскарада» — костюмы, маски. В.И.Даль
так определяет понятие «маска»: «личина (в прямом
и переносном см.)»: в прямом — «накладная рожа
для потехи», в переносном — «притворство, двоеду¬
шие». Накладную маску надевают для участия в ма¬
скараде или ради шутки, но выбранный образ как бы
прилипает к человеку, за ним скрывается его собст¬
венная индивидуальность. Явившийся в свете после
длительного отсутствия Онегин кажется прежним
знакомым совершенно другим человеком. Кто пыта¬
ются «разгадать», применяя разные литературные
и социальные коды:
Всё тот же ль он, иль усмирился?
Иль корчит также чудака?
Скажите, чем он возвратился?
Что нам представит он пока?
Космополитом, патриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой.
Иль маской щегольнет иной...
(8. XIII. 1-8)
В черновиках романа Пушкин роняет: «шпион». Как
и Га|юльд, Мельмот, «шпион» — персонаж литератур¬
ный: Н.Н.Кчсйман убедительно доказал, что эта роль,
приписываемая Онегину, взята из одноименного |м>мана
Ф.Купера, весьма популярного в конце 1820-х гг. (см.:
Клейман Il.ll. «О кашах иренья...»: (Опыт текстологи¬
ческого анализа) //Болдинские чтения. Горький, 1982.
С.	99—101).
С.Г.Маскова, II.А.Марченко
МАСЛ КНИЦА — «Сырная седмица пред великим
постом. Простолюдины об масленице увеселяются раз¬
ными забавами» (Слои. Акад. Российской. СПб.,
1814. Ч.З. С.704—705). Масленица включена в описа¬
ние деревенского быта Лариных:
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины...
(2. XXXV, 1-4)
Масленица названа жирной: празднество в честь вес¬
ны сопровождалось буйным весельем и столовыми из¬
лишествами: на масленицу ели скоромную пищу.
[99|

МАШУК
м
Все дни Масленой педели имеикг свои названия: поне¬
дельник — встреча, вторник — заигрыш, среда — лаком¬
ка. четверг — широкий четверг, пятница — тещины
вечорки, суббота — золовки ны посиделки, воскресенье —
прощеный день. Вст|к:чу Маслсч1ицы начинали посе¬
щением родных. Народный но;п-самоучка Ф.И.Сле-
пушкин и стихотворении «Сельская масляница» так
описываег первые дни праздника:
Знать что гости будут скоро, —
Дед с усмешкою сказал.
Лишь успел промолвить слово,
Зять их милой прискакал;
Тут и кум катит с кумою,
Сват Фома, и Тиг сосед!
Идут весело гурьбою, —
К другу в гости на обед.
Вся семья бежит, — встречает,
Низко кланялся им!
Дед и двери отворяет,
Рад был милым и родным.
(Слепушкин Ф.П. Досуги сельского жителя:
Стихотвортния русского крестьянина
Федора Слепушкина. СПб., 182в. С. 103)
С понедельника начинают печь блины. Пушкин от¬
мечает, что и у Лариных блины были неизменным мас¬
леничным угощением. Ф.И.Слепушкин в уже упомя¬
нутом стихотворении пишет:
Ясным ясно пламенели
Золотые угольки —
Сковородки загремели,
И готовились блинки.
Тотчас дети налетели,
11	к сторонке на шесток,
Уж малюточки имели —
Первый масляный блинок.
(Там же. С. 102)
В старину первый блин отдавался нищим на помин
усопших; первый испеченный блин клали также на
слуховое окно для душ умерших родителей.
Масленичный разгул начинается в широкий четверг;
прежде устраивались общественные горки, качели.
Борьба и кулачный бой на Масленицу' составляли из¬
давна любимую народную потеху, чему, как отмечает
М.И.Забылин, «может быть, способствовали морозы
и случай погреться» (Забылин. С.34—48).
Наиболее важным днем масленичной недели было
воскресенье — заговенье* перед началом Великого по¬
ста. Этот день называли Прощеным воскресеньем,
когда близкие .поди просили друг у друга прощения за
вес* причиненные им беды и неприятности; но вечерам
было принято посещать кладбища и «прощаться»
с* умершими.
Основным эпизодом последнего дня были «проводы
Масленицы», нередко сопровождаемые возжиганием
костров. К этому дню делали чучело Масленицы из
соломы н тряпок, наряжали его обычно в женскую
одежду; несли через всю деревню, иногда — посадив
чучело на колесо, воткнутое сверху на шест. Выйдя
за село, чучело либо топили в проруби, либо сжигали
или просто разрывали на части, а оставшуюся солому
раскидывали по нолю. Иногда вместо куклы возили
живую «Масленицу»: нарядно одетую девушку или
женщину, старуху или даже старика-иьяницу в рва¬
нье. Затем под крик п улюлюканье их вывозили за се¬
ло и там высаживали или вываливали на снег («про¬
водили Масленицу»).
Прощание* с Масленицей завершалось в первый день
Великого поста — Чистый понедельник, который счита¬
ли днем очищения от греха и скоромной нищи. Мужчи¬
ны обычно «полоскали рты», т.е. в изобилии пили вод¬
ку, якобы для того, чтобы выполоскать изо рта остатки
скоромного. В Чистый понедельник обычно мылись
в бане, а женщины мыли посуду п «парили» молочную
утварь, очищая ее от жира и остатков скоромного.
С|м*ди других обычаев п развлечений масленичной не¬
дели было ряжение (ряженые сопровождали чучело
Масленицы), петушиные п гусиные бои, молодежные ве¬
чорки. Так праздновали масленицу к|к*<тьянс*. Ларины,
жившие* в деревне и хранившие в своем быте «привычки
милой старины», в праздновании масленицы соблюдали
народные традиции. Для дворян, живших в столице,
Масленица проходила по-другому. Среди основных раз¬
влечений на Масленицу в столичном обществе* были ба¬
лы. В дневнике 1834 г. Пушкин пишет: <-28 февраля.
Протекший месяц был довольно шумен. — Множество
балов, роутовек*. Масленица. <...> 6 марта. Слава Богу!
Масляница кончилась, а с нею и балы. Описание послед¬
него дня масленицы (4-го мар.) даст понятие* и о прочих.
Избранные званы были во дво|к*ц на бал ут|>сннпй к по¬
ловине* первого. Дру гие на вечерний, к половине* дс*вято-
IX». Я приехал в 9. Танцовалп мазурку, коей окончился
ут|к*ннпй бал. Дамы съезжались, а тс*, которые* были с ут¬
ра во дворце*. пе|н*меняли свой наряд. — Было щюпасть
недовольных: те*, которые званы были на ве*чер, закиды¬
вали утренним счастливцам» (Т. 12. С.320).
Е. /{.Петренко, М. Н. Строганов
МАТЮРИН - гм.: МЕЛЫИОТ.
МЧИ УК — гора на Северном Кавказе, на южном скло¬
не* которой расположен Пятигорск. В «11утешечтвии
Онегина» Пушкин сообщает, что герой из Астрахани
едет на Кавказ, где*
Стесненный холмами вокруг,
Стоит Бешту остроконечный
II	зеленеющий Машу к...
(Т.6. С. 198-199)
[100]

м
МЛ111УК
iD'JUL
. d lMbu*£r Ы.Ь ttlAbH	М^»яЛш	lAr!»^iv
В процессе* работы над строфой I Ivuikhii ищет эпитет
к слову «Машук»:
И соблазнительный Машук —
<11 с ни<м> синеющий Машук>
<М примирительный Машук>
(Т.6. С.485)
Эпитет «зеленеющий», на котором остановился поэт,
наиболее точен: большая часть склонов горы Машук
покрыта лесом, а вершина — травой.
На южном склоне Машука находятся знаменитые
целебные воды. Сезон на пятигорских водах начиналс>1
1	мая и длился до конца сентября. Онегин приезжает
в 11ятигорск, по всей видимости, в конце июля — начале
августа, в самый разгар сезона:
Машук — податель струй целебных
Вокруг ручьев его волшебных
Больных теснится бледный рой
(Кто жертва жизни боевой ]
[Кто ревматизма], кто Киприды;
Страдалец мыслит жизни нить
В волнах холодных <?> укрепить
Кокетка злых годов обиды
11а дне оставить — а старик
11омолодеть хотя б на миг.
(Т.6. С.485—486)
Машук. Неизвестный художник. 1840-е гг. Литография
О кавказских водах и горе Машук Пушкин пишет
i$ «Путешествии в Арзрум»: «Из Георгиевска я заехал на
Горячие воды. <...> Нынче выстроены великолепные
ванны н дома. Бульвар, обсаженный липками, прове¬
ден по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки,
зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, па¬
вильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на сто¬
нах ванн прибиты предписания от полиции; везде по¬
рядок, чистота, красивость...» (Т.8. С.447).
Пушкин, проживший на Кавказе два месяца, в письме*
к Л.С.Пушкину от 24 сентября 1820 г. так описывал
свою жизнь там: «2 месяца жил на Кавказе; воды мне бы¬
ли очень нужны н черезвычайно помогли, особенно сер¬
ные горячие. Впрочем купался в теплых кисло-серных,
в железных и в кислых холодных. Веч* эти целебные ключи
находятся не в дальне>м расегояньи друг err друга, в не»-
следних отраслях Кавказских гор. Жалею, мои друг, что
ты | не* | се> мною в менте* не* видал великолепную цепь этих
гор; лемяные* их вершины, которые издали, на ясной за-
IM*. кажутся странными облаками, разноцветными и не*-
движными; жалею, что не* ве*хе>дил еч> мною на емтрый
ве*рх нягихехлмнеяе) Бешту, Машука, Железной горы. Ка-
мешюй н Змеиной» (Т.13. (L17-—18).
1101 |

МЕДВЕДЬ
м
В окрестностях Пятигорска Машук является одним
из самых интересных и запоминающихся мест для
прогулок. М.Владыкин, автор путеводителя по Кав¬
казу, так описывает такую прогулку: «Позади михай¬
ловской галереи и почти против эоловой арфы (бесед¬
ки ] идет извилистая дорожка, по которой, верхом или
пешком, взбираются на вершину Машуки <...> В яс¬
ный, безоблачный день с вершины горы открывается
дивный вид, с одной стороны — на величественную
цепь Кавказского хребта, начинающуюся Казбеком
и кончающуюся Эльбрусом; с другой стороны — на Ес¬
сентуки, Георгиевск, станицы, соляные озера, коло¬
нии и проч.» (Владыкин М. Путеводитель и собесед¬
ник в путешествии по Кавказу: 15 2 ч. М.. 1885. 4.1.
С.	135—136). Лучшее время для прогулки — или рано
утром, или сразу же после обеда. Однако вышедшим
прогуляться в послеобеденное время не следовало за¬
паздывать с возвращением, потому что на горе к вече¬
ру быстро наступают сумерки и становится холодно.
Восхождение на Машук занимало у путешественни¬
ков около трех часов. Можно было также объехать
и вокруг Машука (об этом см.: Владыкин М. Указ.
соч. 4.1. С.138—139; Москвич Григорий. Иллюстри¬
рованный практический путеводитель но Северному
Кавказу: Кавказские минеральные воды. Одесса.
1897. С.63—64).
На северо-западном склоне Машука 15 июля 1841 г.
был убит на дуэли М.Ю.Лермонтов.
Е. В. Петренко, М. В. Строганов
МЕДАЛЬ - СМ.: ОЧАКОВСКАЯ МЕЛАЛЬ.
МЕДВЕДЬ — персонаж сна Татьяны (5. X—XXIV).
Появляется и;» сугроба как знаковое отображение
«зимнего пути» героини (2. XXVII—XXVIII — детство:
«И были детские нроказы / Ей чужды: страшные рас¬
сказы / Зимою в темноте ночей / Пленяли больше
сердце ей»; 5. IV — юность: «Татьяна (русская душою,
/ Сама не зная, почему) / С ее холодною красою /
Любила русскую зиму...»; 8, XXXIII — зрелость: «Он
едет; лишь вошел... ему / Она навстречу. Как сурова!
/ Его не видят, с ним ни слова; / У! как теперь окру¬
жена / Крещенским холодом она!» (см.: Маркович В.М.
Сон Татьяны в поэтической структуре «Евгения Оне¬
гина»// Маркович В.М. 11ушкин и Лермонтов в истории
русской литературы. СПб., 1997. С. 15—16. Впер¬
вые: Болдинские чтения. Горький, 1980). Болынин-
ство исследователей (Набоков, 1964—1998; Лотман,
1980; Гуковский, 1957; Тамарченко, 1987: Hellberg,
1989; Николаева, 1997), рассматривая сон Татьяны
как естественное продолжение ее святочных гаданий
о	женихе, усматривают за образом медведя пророче¬
ски предуготоваиного толстого генерала-жениха
.Медведь. Иллюстрация и книге: Небольшой по;ш|>окдля наставления
н ;шбавы моим детям. СПб., 1829. Гравюра, акварель
Медведь в ошейнике. Рис. А.С.Пушкина. 1823. Чернила
(7. LIV—LV). «4удный» сон с медведем и предзнаме¬
нованиями у рубежа судеб Татьяны, Ленского и Оне¬
гина «также выполняет композиционную |юль, связывая
содержание предшествующих глав с драматичес¬
кими событиями шестой главы» (Лотман. С.265);
«Два взаимосвязанных сюжета — это сон и празднова¬
ние именин (5, XI—XXI и 6, XXV — до конца главы).
Сои предсказывает, что будет на именинах» (Набо¬
ков. Комментарий. С.57). Представление о симмет¬
ричной фабульной схеме романа (с обратной симмет¬
рией), о зеркально-перевернутой симметрии двух
писем и двух «уроков» (см.: Влагой Д.Д. От Кантемира
до наших дней. Т. 1—2. М., 1979. Т.2. С. 156—171)
поддерживает пятая глава как «геометрический
1102]

IVl
МЕЛЬМОТ
центр» и «ось симметрии* романа (Маркович И.М.
Указ. соч. С.8): «Зеркало под подушкой вещим сном
как б 1.1 развертывает и смысл предыдущего и содер¬
жание будущего, отражая в нем видение Светланы
и зловещие <т|юки эпиграфа. Гадание, сои п реальность
образуют в пятой главе систему зеркальных отраже¬
ний» — не только в содержании, но и в самой структу¬
ре романа. Именно в этом месте преломляется сюжет
(Hdlberg E.-F. Как в зеркале: гадание* и сон Татьяны //
Stnriia Slavica Einlanclcnsia. Helsinki. 15)8!). [T|.6.
С.	11). Медведь из сна Татьяны предстает как зер¬
кальное отображение главного героя романа, по сути,
герой — Хозяин зимнего пути — суженый Татьяны:
он предупредителен и благороден («II лапу с острыми
когтями ей протянул», она «дрожащей ручкой опер¬
лась», чтобы перебраться через «седой / Поток... / Две
жордочки, склеены льдиной, / Дрожащий, гибельный
мосток») сопровождает героиню через занесенный
метелью лес мира зимне/о пути, затем несет на ла¬
пах-руках и опускает на порог Дома. Онегин, «он там
хозяин», инфернальный двойник культурного героя,
трикстер (Николаева Т.М. Слово о полку Игореве:
11оэтика и лингвистика текста // «Слово о полку Иго-
реве» п пушкинские тексты. М., 101)7. С.247), правит
пир нечисти пекла — тризну («как на больших похо¬
ронах» — 5, XVI. 4). Ключевыми в пророческом кон¬
тексте сна выступают не только образ-символ медведя,
но и знаковые его слова: «...здесь .мой кум: / По¬
грейся у пего немножко!* (5, XV. I 1 — 12). В первой
фразе содержится намек на общего их крестника
(медведю он родной по крови — жертвенной) и соот¬
ветственно — пророчество о жертве, вторая фраза на¬
мекает не только на пекло, но и на оберег от него
(«...немножко]» — 5, XV, 12. Ср. у В.И.Даля: «Мед¬
вежья лапа жар забирает»). Медведь — «в мифологи¬
ческих представлениях и ритуале может выступать
как божество (вчастности, умирающее и возрождаю¬
щееся), культурный герой, основатель традиции, пре¬
док, родоначальник, тотем, дух-охранитель, дух-це¬
литель, хозяин нижнего мира, священное п (или)
жертвенное животное... воплощение души, даритель,
звериный двойник человека...» (Пиапоа lt.lt., /опо¬
ров li.ll. Медведь // Мифы народов мира: Энцикло¬
педия. М.. 11)94. С. 128). Образ медведя, сам будучи
сим волом-метафорой 11 ре ду готова иной жертвы в ри¬
туально-обрядовой архаике Европы (см. поэтическую
интерпретацию Пушкиным мотивов «медвежьего
праздника» в «Сказке о медведихе» ( 18,‘i())). в сне Та¬
тьяны провещает жертву Ленского в главе шестой
и жертвенность образа главной героини романа. Мед¬
ведь н Онегин — двойники Хозяина-Героя зеркально
трактованного мира сна (см.: Лотман. С.2157: Чума¬
ков 10.11. Сон Татьяны как стихотворная новелла //
Русская новелла: Проблемы теории и истории. СПб.,
1993). Если первый жертвенно-альтруистичен (см.:
последние четыре* стиха XV строфы пятой главы), то
второй — подчеркнуто эгоистичен («Онегин тихо ув¬
лекает / Татьяну в угол н слагает / Ее* на шаткую ска¬
мью / II клонит голову свою / К ne-ii на плечо...» —
5,	XX). что опять же* зеркально усилено авто|юм контек¬
стуальной антитезой «...моя...» — в эпиграс|)с‘ к пятой
главе, п «Мое!» XIX—XX строф пятой главы. По¬
втор XX п XXI строф «на шаткую скамью» и «...хижи¬
на шатнулась...» подчеркивает значение* временности
власти сил ада над судьбой гс'ропнн — в пророческой
с|>разе медведя-Хозяина «Погрейся у него немножко!*
[курсив мой. — Г.Ф. J. Тональность эпиграфа к пятой
главе* как своеобразного оберега синонимична симво¬
лике образа медведя, медвежьей лапы с когтями,
в целом медвежье*го жертвенного ритуала народной
архаической культуры (см.: Воронин П.П. Ме»две-
жий культ в Верхнем 11оволжье в XI веке // Краевед¬
ческие записки. Ярославль, I960. Вып.4. С.44—08).
В.М.Маркович близок к истине, когда видит в медве¬
де из сна Татьяны образ волшебного помощника
в русле концепции волшебной сказки В.Я.Проппа
(см.: Маркович В.М. Указ. е*оч. С. 15; Пропп В.Я.
Морфология сказки: Исторические корни волшебной
сказки. М., 1998). Примечательно, что две тесно
взаимосвязанные по своему глубинному знаковому
подтексту пятая и шестая главы предварены двумя
также внутренне взаимосвязанными эниграерамп,
причем слова Петрарки звучат программно, как бы
предъявляя темы смерти, жертвы и жертвенности
к судьбам главных героев романа (е*м.: Маркович В.М.
Указ. соч. С. 16).
Лит.: Гуковский Г. Л. Пушкин и мцоГисчы реалистического стиля. М.,
1!)Г>7: 1\‘.чи:юв Л.М. Огонь вещей. Сны п предсонья. М.,	Итп/>
чрнко II.Д. Сюжет сна Татьяны п его источники // Ьолдннскис чтения.
Горький, 1987. С. 107—126.
Г. Ю. Филипповский
МЕЛЬМОТ — герой романа «Мельмот Скиталец»
(«Melmolh The; Wanderer», 1820) английского писате-
ля Чарльза Роберта Мэтьюрина (1780—1824), произ¬
ведения которого относятся к жанру авантюрного
и «готического» романа (романа «тайны и ужасов», «чер¬
ного» романа), широко распространенного в англий¬
ской литературе* рубежа XVIII — XIX в. «Ме*льмот Ски¬
талец» стал «последним и одним из лучших образцов
в ряду... готических романов» (Алексеев М.П. Ч.-Р.Мэ-
тыорин н его «Мельмот Скиталец» // Мэтморин Ч.-Р.
Мельмот Скиталец. Л., 1977. С.563).
В основе сюжета романа — история английского
аристократа Джона Мельмота — Скитальца, продав¬
шего душу дьяволу и взамен обретшего бессмертие.
Мельмот — мрачный человек с завораживающим,
[103]

МЕЛЬМОТ
Л
Ч.-Р.Мапорин. Д.Г.Брокое. 1819. Акварель
горящим адским огнем взором — появляется в мину¬
ту людской слабости и отчаяния с целью выманить
у несчастных обещание пожертвовать душой во имя
облегчения своей участи, тем самым поменявшись
с ним местами. Необычность романа заключалась не
только в том, что перед главами читателя разверты¬
валась зловещая панорама человеческих страданий
в разных странах и в разные времена, но и в ут¬
верждении Мэтыорином гуманистической идеи ве¬
личия человеческого духа: ни один из героев романа
не соглашается разделить судьбу Мельмота и стать
жертвой дьявола.
li России первое упоминание имени Ч.-Р.Мэтьюри-
на в печати относится к 1810 г., когда газета «Русский
инвалид» помещает известие о «Матуриновой траге¬
дии “Ьсртрам > и о самом авторе, «который равно
уважается за нравственные свои качества, как и за
отличный талант» (.V> 180. I I августа. С.732). О том,
что у образованной части читателей, знающей иност¬
ранные языки, произведения Ч.-Р.Мэтыорина ветре
тили самый благосклонный прием, свидетельствует
опубликованный в «Московском телеграфе» в 1820 г.
некролог английского писателя, содержащий первую
в русской литературе общую характеристику творчес¬
кой манеры Мэтыорина. «Сочинения Матюрина.
писал “Московский телеграф". — носят на себе при¬
знаки великого таланта, но отличительная черта их —
ужас и неистовое бешенство страстей, какие* редко
можно встретить у других писателей, и в этом Матю-
I>пи равняется с величайшими писателями. Кажется,
адский пламенник освещает ему мрак сердца челове¬
чен1 кого. “Мельмот”, лучший из романов Матюрина,
производит удивительное действие на воображение
читателя. 11е*колч>рые места невозможно читать без со¬
дрогания» (4.1 I. № I!). С.241—242).
Пушкину принадлежало первое* оригинальное изда¬
ние* романа «Мельмот Скиталец» — «Melmoth The*
Wanelerer», a lale*. By the author of «Bertram» etc. In four
volumes. Edinburgh, 1820 (см.: Модзалевский. БП.
№ 1140. С.284). Отрывки из «Мельмота Скитальца»
на русском языке появились в 1831 г. Так, в литератур¬
ной газете* «Колокольчик» был напечатан отрывок из
I	главы романа Мэтыорина в анонимном нере*ве>де
(е*м.: 1831. № 25. С.97—99), а «Сын отечества» опуб-
л н кс жал отрывок из главы XVII «Мельмота Скитальца»
под заглавием: «Отрывок из Матюринова романа
“Мельмот. или Скитающийся человек *'» (1831. 4.23.
№ 54. С.ЗЗО—345; 4.24. № 55. С.3-21).
11олностью в русском переводе «Мельмот Скиталец»
увидел е*ве*т в Санкт-Петербурге в 1833 г.: «Мельмот
Скиталец. Сочинение Матюреня, автора “Бертрама*’,
“Альбигойцев*’ и проч. Пер. с е|)р. Н.М. 4.1—6.
В 12-ю долю листа». На это издание* была опубликова¬
на краткая хвалебная рецензия в петербургской газе*
те* «Северная пчела»: «Автор романа... неизвестен руе-
е*ким читателям, не знающим иностранных языков...
Необычайная сила с*го мрачного воображения, вер¬
ность очерчиваемых им характеров, заниматель-
немть, необыкновенность происшествий во всех его
творениях, соделывают чтение оных весьма заманчи¬
вым» (1833. № 132. 15 июня. С.525). Подробный
разбор литературных дое-тоинетв русской) перевода
«Мельмота Скитальца» п художественных особенное-
те*й п|юизведения Мэтьюрина содержит напечатанная
в 1833 г. в «Мех*ковском тел«*гра(|)е» статья, отмечав¬
шая, в чаетнемти, еледующе*е: «...|юманов Матюрина
нельзя уравнивать п уподоблять сочинениям Сталь,
Жанлис, А.Лафонтена или даже Ричардсона
и В.Скотта. Его романы ечмтавляют свой, ех*е>бый |юд...
<...> Главное*, что старается он развить и внушить сво¬
ему чигателю, есть ужас... Матюрин щюдотавляет
нам мир действительный... но представляет с таких
ужасных сторон, в такие* страшные* мгновения, что
невольная дрожь проникает весь состав его читателя.
<...> “Мельмот” есть самое славное из произведений
Матюрина. и в нем Автор ве*с*го более выразил свое
дарование. <...> Кажется, все* возможные ужасы
и страдания собраны в нем... <...> ...это носам Искуси¬
тель. но жертва сто, обре ченная против воли творить
зло; это одна из частей природы человеческой, пред¬
ставленная в резком очертании одного человека»
(МТ. № 14, июль. С.253—261).
1104 |

м
ME.I ЬМОТ
Лестные отзывы о литературном таланте Ч.-Р. Мэ¬
тыорина принадлежат 11.Д.Вяземскому и В.Г.Буин¬
скому. «Матюрин... удивительный поэт... — писал Вя¬
земский, — он не отдает... читателю отчета и своих
созданиях... но зато выходки, целые явления его пора¬
зительно хороши... Автор... весь фантастический п не
знаешь, что после чтения его остается и душе: впечат¬
ления подобные впечатлениям вечерней зари, грозы
великолепной, музыки таинственной» (Вяземский.
Записные книжки. С.83). 15 кратком очерке «Библи¬
отека романов п исторических записок, издаваемая
книгопродавцем Ф.Ротганом на 1835 год» Белинский
так отозвался о творчестве английского автора: <Ма-
тюрен — странный писатель! Это смесь Вальтера
Скотта с Левисом | М.Лыоис. — М. С. | п отчасти с Рад-
клиф. Его фантастическое воображение самую дейст¬
вительную жизнь превращает в род какой-то мисте¬
рии, разыгрываемой совокупно людьми и чертями
п дирижируемой судьбою... II не знаю, с чем можно
сравнить впечатление от его романов? Это какой-то
сон. тнжкпй, мучительный, но вместе с тем сладкий...
Кому не известен его “Мельмот Скиталец”, это мрач¬
ное, фантастическое п могущественное произведение,
в котором так прекрасно выражена мысль об эгоиз¬
ме, этом чудовище, жадно пожирающем наслаждения
и. в свою очередь, пожираемом наслаждениями?»
(Белинский. Т.1. С.317—318).
Имя Мельмота дважды встречается на страницах ро¬
мана «Евгений Онегин». В строфе XII седьмой главы,
в которой Пушкин помещает щюничсскую характерис¬
тику традиции романтической литературы, «Мельмот
Скиталец» упомянут в ряду модных романов, которые
читают современницы ноэта:
А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон,
Порок любезен — и в романе,
И гам уж торжествует он.
Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы,
II	стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир,
Или Мельмот, бродяга мрачный,
Иль вечный жид, или Корсар,
Или таинственный Сбогар1".
(3, XII, 1-11)
В девятнадцатом примечании к этой строфе 11ушкин
дает высокую оценку роману Мэтыорина: «Мельмот, ге¬
ниальное произведение Матюрииа» (Т.6. С. 193).
Образ Мельмота Скитальца оказал несомненное ху¬
дожественное влияние на пушкинскую концепцию
образа Евгения Онегина. Так, в черновике письма
к А.Н.Раевскому в октябре 1823 г. поэт пишет
о	«Melmothique» [«мельмотическом» ] характере своего
героя (Т.13. С.70—71; пер.: С.52(5). Разочарован¬
ность и скептицизм Онегина, его «резкий, охлажден¬
ный ум» (1, XIV', 7) близки демонической природе ге¬
роя Мэтыорина. II хотя для Онегина представляться
Мельмотом — литературная поза, однако образ мэть-
юриноиского героя перестает быть только лишь одной
из светских масок Онегина, перечисленных в восьмой
главе романа:
Чем ныне явится? Мельмотом,
Космополитом, патриотом,
Га|юльдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной... —
(8. VIII, 5-8)
а становится одной из граней личности пушкинского
ге|юя, несущего несомненную демоническую нагрузку
согласно традиции романтической литературы первой
трети XIX в.
Татьяна, как коща-тоее матушка, увлечена романа¬
ми XYI1I столетия — Ричардсона, Руссо, М-теде Сталь —
и пытается вообразить Онегина героем «романа на
старый лад» (3, XIII, 7), об особенностях которого
Пушкин пишет:
Свой слог на важный лад настроя,
Бывало, пламенный творец
Являл нам своего героя
Как совершенства образец.
(3, XI, 1-4)
Но знакомая героине романная схема ломается: по¬
ведение Онегина в нее не укладывается. «Кто ты. мой
ангел лн хранитель, / Или коварный искуситель...» (3.
XXXI, 58—59), — вопрошает Татьяна, воображение
которой приписывает герою черты таинственности
и демонизма. Такое впечатление об Онегине сохраняется
у героини вплоть до седьмой главы романа, в которой
перед Татьяной, прочитавшей в «модной келье» (7,
XX. I) романы о «современном человеке» «с его без¬
нравственной душой» и «озлобленным умом» (7, XXII,
8—10. 13) — в черновых рукописях названы эти книги:
«Мельмот, Рене, Адольф Констана» (Т.0. С.438). -
«открылся мир иной» (7, XXI, 14).
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он? Ужели подражаньс
<...>
Чужих причуд истолкованье,
<...>
Уж не пародия ли он? —
(7. XXIV, 7-9: 12: 14)
размышляет пушкинская героиня.
Жизнь всегда сложнее литературной маски, литера¬
турной модели поведения. В связи с этим примечатель¬
ны слова С.Г.Волконского из письма к А.С.Пушкину от
18 октября 1824 г. об А.Н.Раевском, слывшем в свете
Мельмотом: «Неправильно вы сказали о Мель моте, что
он в природе ничего не благословлял, прежде я был
|105]

МЕЛЬНИЦА
с вами согласен, но по опыту знаю, что он имеет чувст-
вы дружбы — благородными и не изменными обстоя¬
тельствами» (Т. 13. С. 112).
Лит.: Польский. Объяснения...; Алексеев М. II. Ч.-Р.М:лыорин
и русская литература // От романтизма к |на.шлм\: Пз истории между
на|юдных связей pyccuoii литературы. Л., 1978. 0.3—55; Аникст Л.Л.
Истории английской литературы. М., 1956: Кулешов 11.11. Литератур¬
ные связи России и Западной Европы в XIX в.: 1-ая половина. М..
1977; Мпскови С. Г. «Чем ныне явится? .Мельмотом...» // 11ушкинский
праздник. 1995. С.З.
М.. I. Супопицкая
МЕЛЬНИЦА
Готовы санки беговые.
Он сел, на мельницу летит.
Примчались. Он слуге велит
Лепажа39 стволы роковые
Нести за ним...
(5. XXV. 9-13)
«Машинное устройство с жерновами для моленья,
молотья, измельчения сыпучих тел, особ<енно> зерно¬
вого хлеба... По движущей силе мельница бывает вет-
ренная, водяная, паровая, конная, воловья, ручная
и пр. Водяная бывает почвенная, подливная и наливная,
смотря по тому, снизу ли вода течет под колесо или па¬
дает на пего ручьем сверху» (Даль).
В XIX в. мельницы были широко распространены
и являлись неотъемлемой частью русского пейзажа.
В Псковской губернии в пушкинское время насчитыва¬
лось 17 пильных, 262 водяные, 304 ветряные мельни¬
цы. Две водяные одноиоставные мельницы находились
вблизи or Михайловского на речке Луговке. Одна при¬
надлежала Святогорскому Успенскому монастырю,
другая — хозяйке Тригорекого П.А.Осиповой-Вульф.
В декабре* 1825 г. Пушкин написал поэму «Граф Ну-
.шн», в которой, но собственному признанию, изобразил
происшествие, «подобное* тому, которое* случилось пе*-
давно в моем е-оеодетве. в Новоржевском уезде*» (Т. I I.
С.	188). В описании окрестностей помещичьей усадьбы
присутствует типичный элеме*нт — водяная мельница:
...за ре*кой,
У мельницы, коляска скачет.
Вот на менту...
(Т.5. С.5)
Столь же* естественными и привычными для русского
пейзажа были ветряные мельницы, вошедшие в поэти¬
ческую панораму Михайловского 1810 г. п сохраняв¬
шиеся в окрестных селах вплоть до XX в.:
Вдали рассыпанные хаты,
На влажных берегах бродящие* стада,
Овины дымные* п мельницы крилаты;
Везде* следы довольства и труда...
(Деревня. 1819 //Т.2. С.89)
Пушкин 24 раза употребляет слово «мельница» в та¬
ких произведениях, как «Евгений Онегин», «Русалка»,
«Полтава», «Граф Нулин», «<Путешествие из Москвы
в 11етербург>», «11стория 11угачева», «Путешествие в Ар-
зум», «Капитанская дочка», «Сцены из рыцарских вре-
мен», а также в стихотворениях и письмах. Частота
употребления, широкий жанровый диапазон определя¬
ют разнообразие смысловых и эмоциональных оттен¬
ков в значении слова, выходящего за пределы простого
типологического знака времени.
Впервые* «мельница стучащая» появляется в пуш¬
кинском стихотворении 1815 г. «Тень Фонвизина».
В нем пародируется укромный поэтический рай, со¬
зданный К.Н.Батюшковым в стихотворении «Мои пе¬
наты». Но в пенатах отсутствует мельница. Возможно,
в пушкинское стихотворение она пришла по аналогии
с созвучной Батюшкову темой здорового аскетизма, зву¬
чащей в устах Готснера, героя пьесы В.Шекспира «Ге¬
нрих IV»: «Я б из дворца на мельницу сбежал, / От пи¬
рогов и вин на хлеб и воду» (Шекспир Н. Собрание
избранных сочинений: В 5 т. СПб., 1992. Т.З. С. 131).
Еще более явно шекспировский подтекст прозвучит по¬
зднем* в 1833 г. в письме Пушкина II.В.Нащокину:
«Дай Бог зашибить деньгу, тогда авось тебя выручу.
Тогда авось разведем тебя с* сожительницей, заведем
мельницу в Тюфлях, и заживешь припеваючи и шипу¬
чи свои записки» (Т. 15. С.50).
Но более популярным в русской п европейской
культуре в конце XVIII — начале* XIX в. стал образ
подстроенной под утонченную созерцательность
«приглушенной» мельницы. Картины английских,
голландских, немецких художников с обязательным
«мельничным вкраплением» стали украшением гос¬
тиных и салонов Петербурга и Москвы. Русскими
мастерами создавались многочисленные копии.
В фондах Пушкинского Дома в Санкт-Петербурге
хранятся два рисунка лицейских товарищей Пуш¬
кина. 11.А.Корсакова и Н.И.Пущина, с изображе¬
нием заброшенных водяных мельниц (см.: Эфрос А.М.
Рисунки поэта. М., 1933. С.407, 409). Неподалеку
от Царского Села, в Павловске, архитектором Гон¬
заго возведена знаменитая парковая затея «Пилль-
башня» — живописные руины мельницы (см.: Эф¬
рос А. М. Мастера разных эпох: Избранные статьи.
М., 1979. С.70).
В пушкинской интерпретации данный образ наделя¬
ется эмоциональными и смысловыми оттенками, зна¬
чимыми для понимания целого ряда его произведений.
Так, например, мельница может играть роль своеоб¬
разного звена, связующего художественный строй
пушкинской поэзии с традициями его предшественни¬
ков. В 1810 г. в печати появляется стихотворение «Де¬
ревенский сторож» В.А.Жуковского — характерный
образец сто лирики:
|Ю6]

м
Как все молчит!... В паточной глубине»
Окрестность вся как будто притаилась;
Нет шороха и кустах; тиха дорога;
<...>
Но чу... там пруд шумит; перебираясь
По мельничным колесам неподвижным,
Сонливою струей бежит вода...
'Гот же лес, та же дорога, те же пруд и мельница ста¬
нут составной частью поэтического пейзажа в пушкин¬
ском стихотворении «Осень», созданном в 1833 г.:
Октябрь уж наступил — уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад — дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл...
(Т.З. С.318)
Совпадение вовсе не случайное в контексте пуш¬
кинского стихотворения, отражающего взгляды авто¬
ра на принципы и содержание русской поэзии. Пуш¬
кинская муза воспитана на поэтических традициях.
Пробуждение собственного гения Пушкина связано
с освоением опыта старших собратьев по перу: «И тут
ко мне идет незримый рой гостей, / Знакомцы дав¬
ние, плоды мечты моей». Идея преемственности отра¬
жается в открывающей стихотворение строфе, скон
струированной «в духе» Жуковского; настоящее
оценивается как пробуждение (гит осознает свое место
1$ русской литературе), будущее видится тревожным
п неясным. Отсюда и логичная незаконченность сти¬
хотворения: «Куда ж нам плыть?».
По-иному проявляется мельничная тема в произве¬
дениях, отражающих эволюцию авторского «Я*. В сти¬
хотворении 1819 г. «крылаты мельницы» созвучны
оптимизму молодости. В 1835 г. картина сельского
пейзажа принципиально изменяется:
Селы'кий пейзаж с возом сена. Ф.П.Толетой. 1820-е гг. Силуэт
МЕЛ Ml II ЦА
... 11о брегам отлогим
Рассеяны деревни — там за ними
Скривилась мельница, насилу крылья
Ворочая при ветре...
(«Вновья посетил...» //Т.З. С.399—400)
Можно, конечно, перемены объяснить теми же при¬
чинами. о которых сообщали «Вологодские губернские
ведомости» за 1875 г.: «Другие, не терпящие отлага¬
тельства селы-кие работы, замедляя исправление мель¬
ниц и отдаляя возможность получать доход, служат
причиной того поражающего нас печального вида непо¬
движных мслынщс обломанными крыльями, которыми
обставлены наши деревни» (Вологодские губернские
ведомости. 1875. № 68). Но в контексте жизненного
и творческого пути в противопоставлении мельниц
1819	г. и мельницы 1835 г. (многих и одинокой) отра¬
зилась эволюция поэта. Окружающий мир поэт проеци¬
рует на себя, и в его «автопортрете» 1835 г. уже явст¬
венно проступают трагические черты гибельного 1837.
Если «лирическая» мельница в поэзии Пушкина яв¬
ляется развитием образа, характерные черты которого
были прописаны литературными предшественниками,
корни «мельничной» темы в прозе, драме* и романе сле¬
дует искать в русском фольклоре. В 1833— 1835 гг.
Пушкин пишет «<Путешествие из Москвы в Петер
бург>» — полемический ответ на известную книгу Ради¬
щева. В главе «Русская изба» читаем: «Ничто так не- по¬
хоже на русскую деревню в 16<62> году, как русская
деревня в 1833 году. Изба, мельница, забор — даже эта
елка, это печальное тавро северной природы — ничто,
кажется, не' изменилось» (Т.П. С.256). Последова¬
тельность, в которой перечислены объекты, точно от¬
ражает структуру космоса русского крестьянина, где
изба является центром мироздания, далее следует на¬
ходящаяся в пограничной зоне мельница, забор — гра¬
ница между «своим» и «чужим», не* освоенным прост¬
ранством, и, наконец, ель — символ страшного леса.
1107]

МЕЛЬНИЦА
м
Соответственно по мере удаления от центра освоенного
пространства нарастает опасность со стороны демони¬
ческих сил. Домовой и дворовый считаются, в основ¬
ном, добрыми существами и помощниками; овинник,
банник, русалки и водяные способны нанести немалый
вред человеку; лес — мир пушкинского пролога к поэме
«Руслан и Людмила», где «На неведомых дорожках /
Следы невиданных зверей» (Т.4. С.5), и мир ужасных
существ в вещем сне Татьяны Лариной накануне дуэли
Ленского и Онегина.
«Образ мыслей и чувствований», логика мифотвор¬
чества русского народа, понятые и осознанные Пуш¬
киным, в литературе XX в. начинают забываться.
Пример тому — стихотворение Б.Л.Пастернака «Мель¬
ницы» (1915):
Л над кишеньем всех естеств,
Согбенных бременем налива,
Костлявой мельницы крестец
Как крепость, высится ворчливо.
1	(лакучий Харьковский уезд,
Русалочьи начесы лени...
В данном отрывке русалки и ветряные мельницы
объединены в едином поэтическом образе, тогда как
в фольклоре и произведениях Пушкина, ориентироваи-
ных на народность, они разведены по разным «домам».
Смысл «прописки» нечистой силы в том или ином дере¬
венском строении (русалки и водяные — на водяной
мельнице, Баба-яга — на ветряной) еще угадывался
в пушкинское время и заключался во внешнем и функ¬
циональном различии построек.
Ветряк, который видит во сне Татьяна Ларина,
превращается в одного из участников «шайки домо¬
вых» (5. XVIII, I 1): «...вприсядку пляшет/ П крыль¬
ями трещит и машет» (5, XVII, 5—6). Ночное виде¬
ние пушкинской героини напоминает те строки
«Ьожественной комедии» Данте, где автор сравнива¬
ет мельницу е охраняющим Ад Люцифером (пер.
М.Л.Лозинского):
Когда на нашем небе ночь встает
Или в тумане меркнет ясность взгляда,
Так мельница вдали крыламп бьет,
Как здесь во мгле встававшая громада.
(Данте Алигьери. Божественная комедия.
Песнь XXXIV. Строфа [2-3])
11о в отличие от других чудовищ, чье западноевропей¬
ское происхождение не вызывает сомнений у исследо¬
вателей (Лотмип. С.273), мельница по-русски в при¬
сядку танцует свой страшный танец. Необыкновенная
подвижность пушкинской мельницы является отраже¬
нием личных наблюдений автора. В начал»' XIX в.
в России преобладали стачбовыс (ко:иовые) мельницы.
В отличие от массивных шатровых (голландских)
мельниц, у которых поворачивалась лишь верхняя
часть, столбовки при помощи хвоста (бревна-воро-
тала) целиком оборачивались вокруг своей оси. Такие
мельницы могли переноситься или не|>екатыват1>ся на
колесах с одного места в другое. В русском фольклоре,
как и в западноевропейском, подобная мельница изоб¬
ражается негативно. Она становится избушкой, пово¬
рачивающейся то к лесу, го к путнику, т.е. обиталищем
Бабы-яги. Крест (форма мельничных крыльев), тради¬
ционно венчающий купола церквей и собором, здесь
приходит в бесовское движение, сопровождающееся
шумом и скрежетом валов, приводов и шестеренок.
«Лай, хохот, пенье, свист и хлоп...» (5. XVIII, 7),
сопровождающие застолье нечистой силы, вполне со¬
гласуются с народной поэзией, уподобляющей стук
мельничных колес и жерновов лаю собак, реву медведя,
топоту п ржанью коией, мычанию быка: «Залаяла со¬
бачка на Мурманском, зареве.! медведь на Романов¬
ском, затопал и кони на Кириловом ноле»; «Бык (или
корова) ревет, кверху хвост дерет»; «Бык бурчит, стрик
стучит; бык побежит — пена повалит»; «В темной из¬
бе* медведь ревет»; «Стоит на берегу кобыла, глядит на
реку, ржет и жеребенка к себе зовет» (Афанасьев A. II.
Живая вода и вещее слово. М.. 1988. С.412).
Водяные мельницы находятся во власти водяных
и русалок. Известный собиратель русского е|)ольклора
С.В.Максимов отмечает: «Не брезгуя ни лесными, ни
мельничными омутами, водяные духи предпочитают,
однако, “пади под мельницами, где быстрина мутит
воду и вымывает впадины... Всякий мельник, хоть де¬
ла нет, а из рук топора не выпускает, сверх того ета-
рается всякими способами ублажить водяного по за¬
ветам прадедов. Так, например, упорно держится
слух, что водяной требует жертв живыми существа¬
ми...» (Максимов С. П. Нечистая, неведомая и крест¬
ная сила. М., H)8J). С.58). Мотивы «страшной мель¬
ницы» и «гибельного омута» лежат в основе событий,
происходящих в шестой, «дуэльной» главе романа.
Оживленная демоническими силами мельница появ¬
ляется в вещем сне Татьяны Лариной, близ мельницы
на следующий день при носится жертва светским ус¬
ловностям — погибает Ленский. Завершается глава
авторским отступлением, построенным на сравнении
светского общества с* гибельным омутом:
11е дай остыть душе поэта,
Ожесточиться. очерстветь,
11	наконец окаменеть
В мертвящем упоеньи ечита.
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья!
(«. Х1М, 9-14)
Фольклорный подтекст мельничного мифа в рома¬
не «Евгений Онегин» получит последующее развитие
в драме «Русалка».
II. К). Н’о:шин
1108]

м
МЕРКАНТИЛЬНЫЙ ДУХ
МЕЛЬПОМЕНА (МеХяоцеъг!; др.-греч. миф.) —
муза трагедии. Поскольку трагедия у древних греков
связывалась с культом Диониса, Мельпомена изобра¬
жалась украшенной виноградными листьями и и венке
из плюща; собственно сценическую природу ее симво¬
лизировали трагическая театральная маска в одной ру¬
ке и меч (или палица) в другой. В поэзии начала XIX в.
она упоминалась нечасто. Так, в лирике К.Н.Батюш¬
кова Мельпомена упоминается только два ра:ш — в бас¬
не «Пастух и соловей» (1807) и в сатире «Видение на
брегах Леты» (1809), причем оба раза в конструкции
«любимец, друт Мельпомены». Именно так — «любимец
строгой Мельпомены» — Батюшков называет
В.А.Озерова в «Видении на брегах Леты» (Батюшков.
Т.1. С.350). Говоря о посещении Татьяной Лариной
в Москве театра, Пушкин персонифицирует трагедию
в образе Мельпомены:
Нотам, где Мельпомены бурной
Протяжный раздается вой,
Где машет мантией мишурной
Она пред хладною толпой...
(7. L, 1-4)
Отзывов Пушкина о московском театре за эти годы
мы не знаем. 11а намять же неизбежно приходят петер¬
бургские театральные впечатления поэта. В статье
«Мои замечания об русском театре» (1820) Пушкин
писал об А.М.Колосовой, которая «явилась недавно на
Мельпомена. Иллюстрация и книге:
Новая картинная галлерея для детей. Ч. 2. М., 1807. Гравюра
поприще Мелыюмеиы» с большим успехом. Но вскоре
восторги утихли, а Пушкин среди недостатков игры
Колосовой называет «однообразный напев, резкие
вскрикиванья и парижский выговор буквы Р. очень
приятный, в комнате, но неприличный на траг.<ичес-
кой> сцене», а также жесты, не столь «естественные»
и «столь жеманные» (Т.11. С.11 — 12). Принято считать,
что эта ироническая оценка (отразившаяся в извест¬
ной эпиграмме 11ушкииа «Все пленяет нас в Эсфири...»
(1820)) относится только к одной этой актрисе. Но
строфа из седьмой главы указывает, что подобного ро¬
да претензии Пушкин предъявлял вообще к драматиче¬
скому театру своего времени.
М. Б. Строганов, И.Л. Трифажепкова
М ЕР КА ПТ ИЛ ЫI М 11 ДУХ — этим словосочетанием
Пушкин характеризует образ купеческого мира
(mercante (um.) — купец, торговец). В этом образе
запечатлены внутренние, сокровенные мотивы пове¬
дения торговых людей: их ценности и интересы,
нравственные нормы предпринимательской деятель¬
ности, идеи и помыслы, которые управляют поступ¬
ками делового человека.
Дух торговли создал политико-экономическую сис¬
тему меркантилизма (государственную политику и ее
теоретическое обоснование), определявшую умонаст¬
роения в европейских странах в XVI—XVIII вв. Взгля¬
ды меркантилистов формировались в важнейших
портовых городах морского побережья: Венеции. Ге¬
нуе, Амстердаме, Лондоне, а также в местах проведе¬
ния крупнейших континентальных ярмарок: Париже,
Лионе, Аугсбурге, Лейпциге, где процветала оптовая
торговля с другими странами. Благоденствие указан¬
ных территорий почти полностью зависело от разме¬
ров их рыночного оборота.
Меркантилизм выражал идеологию купеческого со¬
словия. которое смотрело и на государство как на пред¬
принимателя. Богатство отдельного человека и всей
нации, согласно этому воззрению, состоит из денег и дра¬
гоценных металлов; чем больше денег обращается
в стране, тем она богаче. Стало быть, главная задача
государственной власти — поощрение притока золотых
н серебряных монет п слитков в свои владения.
Приверженцы меркантилизма доказывали, что
обильным источником поступления денег и накопления
национального богатства служит внешняя торговля,
поскольку она основана на принципе покупать дешев¬
ле, а продавать дороже. Разница в ценах в виде прибы¬
лей купеческих компаний увеличивала денежную мас¬
су в своем отечестве.
Европейские монархи придерживались политики
меркантилизма, запрещали вывоз своей и иностран¬
ной валюты с подчиненных им территорий, разреша¬
[109]

МЕХАНИК
м
ли зарубежным дельцам отгружать только товары.
Считалось выгодным «портить» отечественную денеж¬
ную единицу (уменьшать содержание и ней золота
п.ш серебра). Такое понижение ценности националь¬
ной валюты, по разумению тогдашних теоретиков,
должно побуждать чужестранцев перечеканивать
или обменивать свои деньги на туземные и приобре¬
тать больше здешних товаров. Государи оказывали
поддержку местным торговцам при помощи тамо¬
женного законодательства; сокращали суммы упла¬
чиваемых ими экспортных и импортных пошлин,
облагали дополнительными сборами продукты их за¬
рубежных конкурентов.
Меркантилизм был первой экономической доктри¬
ной нового времени, которая разрывала с традициями
социальной мысли Средневековья. Он оправдывал
поступки торговцев, ранее порицавшиеся обществен¬
ным мнением.
В эпоху преобладания феодального уклада в Европе
толковали о «справедливой» цене, учитывающей ин¬
тересы и покупателя, и продавца, осуждали ростов¬
щичество за проценты, получаемые с отданного в ссуду
капитала, регламентировали хозяйственную деятель¬
ность ремесленников, устраняя соперничество между
ними. Все это непосредственно увязывалось с этикой
католичества.
Эпоха Реформации, знаменуя наступление нового
порядка, затронула все стороны жизни европейцев.
11оявилнсь протестантские учения Лютера п Кальвина,
усиливавшие дух индивидуализма и стремления к лич¬
ной выгоде и успеху, li сфере экономики победила иде¬
ология буржуазии — меркантилизм, освободивший ку¬
печество от традиционных феодальных ценностей.
Иа место ограничения хозяйственной инициативы
пришло ее восхваление. Провозглашение свободы
конкуренции означало отказ от понятия «справедли¬
вых» цен н разрешение спекуляции, направленной на
произвольное их изменение. Получение процента
и прибыли на вложенный капитал признавалось теперь
не только законным правом его владельца, по и выс¬
шим смыслом п побудительным мотивом предприни¬
мательской деятельности.
Меркантилизм выводил поведение купца из преж¬
них этических рамок. Ради получения барыша все
средства конкурентной борьбы были хороши (расче¬
ты испорченными, неполноценными монетами, пло¬
хое качество товара, обман и т.п.). Подобную бесприн¬
ципность объясняли тем, что торговая сделка — это
свободное изъявление воли каждого человека и ответ¬
ственность за ее последствия лежит на нем самом.
Такова была оборотная, грязная сторона ведения дел
в торговле.
На эти противоречивые, зачастую неприглядные
черты купеческого мира указывает I Клнкпн в рассказе
о	Нижегородской ярмарке близ Макарьевского монас¬
тыря. которую носети.л Евгений Онегин во время свое¬
го путешествия по России.
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.
Сюда жемчуг привез индеец.
Поддельны вина европеец,
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей.
Игрок привез свои колоды
II	горсть услужливых костей,
Помещик — спелых дочерей,
А дочки — прошлогодни моды.
Вся к суетится, лжет за двух,
II	всюду меркантильный дух.
(Т.6. С. 198)
Здесь истинное богатство и изобилие, грандиозность
мировых хозяйственных связей России соседствуют
с мелочностью корыстных интересов и вседозволеннос¬
тью примитивного торгашества, суть которого верно
передаст русская пословица «не обманешь — не про¬
дашь». II все это многообразие великого и малого охва¬
тывается понятием «меркантильный дух».
Г. А. Черемисинов
МЕСЯЦ- гм.: ЛУНА.
МЕХАНИЗМ - (М.: СТИХОВ РОССИЙСКИХ
МЕХАНИЗМ
МЕХАНИК
Меж тем, механик деревенский,
Зарецкий жорнов осуждал.
(6. XXVI, 3-4)
Переезд в деревню и статус помещика, постоянно
живущего в своем поместье, связан с коренным изме¬
нением образа жизни героев пушкинского романа:
Онегина, Ленского, Зарецкого. Последний из город¬
ского повесы, буяна п «картежной шайки атамана» (5,
IV. 8) превращается в деятельного помещика, который
занимается огородничеством, птицеводством и интере¬
суется техническими новшествами.
Возможно, Зарецкий читал сочинение упомянуто¬
го в «Евгении Онегине» (см.: 7, IV, 4) В.А.Левшина.
В 1810 г. вышло из печати «Полное наставление на
гидростатических правилах основанное, о строении
мельниц» В.А.Левшина. Годом ранее увидел свет его
же труд «Управитель, п.ш 11рактическое наставление
во всех частях сельского хозяйства. Новейшее эко¬
номическое сочинение, изданное на Немецком язы¬
ке Обществом опытных экономов. В шести частях /
Переведено, с приложением полезных замечаний,
дополнений и рисунков, Васильем Левшиным...»
[110]

м
МЕЧТА, МЕЧТАТЕЛЬ
(М., 1809—1810), отрывок из которого дает пред¬
ставление о возможных суждениях Зарецкого относи¬
тельно жернова: «...хорошие жерновы стоят дорого
и без рачительной) наблюдения веко|К‘ могут быть испор¬
чены. Ежели жерновы постановлены будут не хо|м>шо,
то верхний камень на одну сторону наклонится и подме-
лется, от чего вскоре придет в негодность» (Лсвшип В. А.
Указ. соч. М., 1810. 4.4. С.108). Любопытно, что се¬
кундант Ленского пытается комментировать качество
именно испорченных, вышедших из употребления
и выброшенных жерновов, т.к. вследствие до|юговизны
новые жернова должны были быть спрятаны под за¬
мок хозяином мельницы. Т е. он осуждает то, что за¬
ведомо осуждению не подлежит. К тому же проявле¬
ние «профессиональных» знаний Зарецким накануне
дуэли вообще неуместно.
В «Евгении Онегине» поведение мнимого механика
подсвечивается литературными реминисценциями из
популярной в пушкинское время комической оперы
А.О. Аблесимова «Мельник, колдун, обманщик и сват».
Главный герой этой оперы успешно пользуется славой
колдуна и обманывает доверчивых просителей, гадая
на жерновах. 11о. в отличие от веселого и хитроумного
аблесимовского мел ьн и ка - с вага, Зарецкий превраща¬
ется в «антисвата», т.е. становится посадником в по¬
следнем акте трагедии, которая должна была бы завер¬
шиться свадьбой. В этом он близок к образу мельника
в драме «Русалка» (см.: Стихотворная комедия, комичес¬
кая опера, водевиль конца XVIII — начала XIX века.
Л.. 1990. Т.1. С. 196-197).
Жернова, включенные Пушкиным в экспозицию ги¬
бельного поединка, могут также ассоциироваться в со¬
знании читателя с сюжетами в европейской живописи
(испанский мученик Викентий Сарагосский, велико¬
мученица Кристина), в которых жернова играют роль
смертельного грузила (см.: ХоллДж. Словарь сюжетов
и символов в искусстве. М., 1996. С. 130, 320).
Любопытно, что данный сюжет по-своему присут¬
ствует в ироническом и грустном прощании автора
с юностью, завершающем шестую главу: здесь появля¬
ется мотив долгой мученической «смерти» автора
(«Не дай остыть душе поэта / Ожесточиться, очерстветь, /
II	наконец окаменеть / В мертвящем упоеньи света...» —
6.	XLVI, 9—12), тонущего с камнем (жерновом) на
шее в гибельном омуте светских условностей.
В.	Ю. Козмин
МЕЧТА, МЕЧТАТЕЛЬ — слова эти составляют одно
из важнейших лексико-семантических гнезд романа.
К пушкинскому времени они претерпели значительную
эволюцию в русском языке. Древнерусское «мьчьта» оз¬
начало «наваждение», «призрак». С большим или мень¬
шим пейоративным (уничижительным) оттенком упо¬
треблялось в клаееициетской поэзии XVIII в.: «Ум здра¬
вый завсегда гнушается мечты» (Сумароков А.П. От¬
вет на оду Василмо Ивановичу Майкову, 1776), «Вся
наша жизнь не что иное. / Как лишь мечтание пустое»
(Державин Г.Р. Водопад, 1794). «Сижарь Академии
Российской» (СПб., 1814. Ч.З) давал только два значе¬
ния к слову «мечта»: I) «привидение, призрак: пустое,
ложное явление, обманчивое видение» и 2) «тщетная
мысль, пустое воображение». Данная традиция сохра¬
нилась в языке I IviiiKiiiia лишь в ограниченных контек¬
стах. Отголосок ее слышен it «Евгении Онегине» в сло¬
восочетании «пустое мечтанье» (5, XL, 5), а также
в значении «мечтанье-сиовиденье» (5, XXIV). Последнее
поддерживалось также синонимией «мечты» и «сна»
в европейских языках: французском, немецком, англий¬
ском. Своеобразную реабилитацию самого понятия
«мечта» провели в свое время сентименталисты, преж¬
де всего Карамзин:
Существен жить бедна:
Играй в душе своей мечтами,
Иначе будет жизнь скучна.
(К бедному поэту. 1796)
В мечтах, в желаниях своих
Мы только счастливы бываем.
(Там же)
Романтики же поставили это понятие в центр своей
поэтической философии и эстетики, связав с понятия¬
ми «воображение», «творчество». «Но какая нужда сти¬
хотворцам до истины! Они хотят веселить наше вооб¬
ражение приятными мечтами...» (Жуковский В.А.
Эстетика и критика. М., 1985. С. 179). Так и автор
«Евгения Онегина» желает читателю воспользоваться
романом «для развлеченья, для мечты» (8, Х1ЛХ, II).
Возвышенным мечтателем представал в своей по¬
эзии В.А.Жуковский, а его «песня» «Мечты» была
одним из наиболее характерных образцов той литератур¬
ной традиции, что отозвалась в последней элегии Лен¬
ского: «О дней моих весна златая, / 11остой... тебе воз¬
врата нет... / Летит, молитве не внимая; / И все за iieii
помчалось вслед» (Жуковский В.А. Мечты, 1812).
В наибольшей степени с поэтическим творчеством связал
понятие «мечта» К.II. Батюшков: «Мечтание — душа
поэтов и стихов». «Завидное поэтов свойство: / Бла¬
женство находить в убожестве — Мечтой!» (Мечта,
1802 или 1803) — иногда слегка иронизируя над по¬
этом-мечтателем, который, подобно Дон Кихоту, «с хи¬
мерами живет» «и мир смешит собой» (Ответ Т<урге-
ие>ву, 1812). В значении поэтического творения слово
употребляется и в пушкинском романе:
I	I впрям, блажен любовник скромный,
Читающий мечты свои
Предмету песен и любви...
(4. XXXIV. 9-11)
ШИ

м
М II. 11>()М МАЛ
Вид il;i|)iiiu.iHii луга (Мартова iio.ui) от Верхнего (Михайловского)
сада. ( В перспективе видна Мильониая улица.) И.А.Иванов. 1814.
Гравюра, акварель
н числе улиц «особенно замечательных»: «Проведена
к 1718 году от старого почтового двора (где ныне
Мраморный дворец) к нынешнему Зимнему Дворцу,
и до 1 732 года носила название Троицкой; с сего вре¬
мени иностранные ремесленники начали строиться
здесь, отчего получила название Немецкой; после по¬
жара 1737 года князь Черкасский выстрой:! себе два
огромные здания; его примеру последовали другие
богатейшие жители, и Немецкая улица вскоре укра¬
силась превосходнейшими домами, но богатству от¬
делки которых эта улица была названа Миллионною»
(Путкарев 11.11. Описание Санкт-Петербурга и уе¬
здных городов Санкт-Петербургской губернии. СПб.,
1839. 4.1. С.80).
Современные исследователи уточнили и расшири¬
ли историю Миллионной. И разное время она называ¬
лась еще Большой, Дворянской. Луговой (по Марсову
полю, носившему название Большого луга), Боль¬
шой Немецкой, Греческой (тоже из-за населявших
ее иноземцев). В 1918 г. ее переименовали в честь
революционера-народника С.Н.Халтурина и, нако¬
нец, в 1991 вернули историческое название «Милли¬
онная» (см.: Горбичевич К.С., Хабло П.П. Почему
так названы? СПб., 1996. С.160). Застройка терри¬
тории, располагающейся между Невой и Мойкой,
началась уже в первых десятилетиях XVIII в. 11ервона-
чально здесь ленились домики ремесленников и моря¬
ков: «Например, по левой стороне Большой (Немецкой)
улицы от Австерии [совр. Миллионная от Мар¬
сова поля. — И.К.] располагались дома портного
Петрова, иноземца Никласа, золотаря Хейера,
портного Иванова, лекаря Пуля... боцмана Яна, ко¬
рабельного мастера Меншикова, доктора Дунеля,
кумандера флота Гослера... матроса Смолипа, ка-
лашника Фридриха» и т.д. (Денисов Ю.М. Черте¬
жи Стокгольмской коллекции по застройке первой
половины XVIII века в заповедной зоне Ленинграда //
Заповедная зона Ленинграда: вчера, сегодня, завт¬
ра. Л., 1989. С.7-8).
В 30-е годы XVIII в. квартал сильно пострадал от
городских пожаров, и застройка его началась сызно¬
ва, уже по более строгим правилам. Дома строились
только каменные, в два-три этажа; селиться здесь на¬
чинает знать: Валахский господарь Кантемир, гене¬
ральша Балк, князь Черкасский, состоящий в родст¬
ве с царской фамилией Ф.А.Апраксин и др. Облик
улицы формируется архитекторами Ф.-Б.Растрелли,
Д.Трезинн, 11. М. Еропкиным, И. К. Коробовым.
В 1762 г. «перспективу Миллионной улицы завершил
угол Зимнего Дворца, спроектированный с тем рас¬
четом, чтобы не загораживать улицу, а пластически
развивать ее затесненное течение в бескрайнее иро-
[113]

N111.11,011 МАМ
м
странство Адмиралтейского луга, позднее превратив¬
шегося в великолепную Дворцовую площадь* (Дени¬
сов Ю.М. Указ. соч. С.9). С другого конца улицу за¬
мкну.! Мраморный дворец, построенный в 1708—1785 гг.
архитектором А.Ринальди. Это было первое здание
в столице, стены которого были облицованы естествен¬
ным камнем. Оно потрясало многоцветностью и бо¬
гатством разных сортов мрамора — отсюда и его
название: «Дворец сей остается до сего времени единст¬
венным в своем роде зданием; кроме штучных полов
и дверей, все прочее в нем из мрамора, бронзы и желе¬
за. даже кровля обита медными листами... Внутрен¬
нее украшение комнат отличалось богатством и раз¬
нообразием предметов, особенно в среднем .тгаже:
превосходная живопись, роскошная драпировка
окон, отделка стен вместо обоев... лазуритом и яш¬
мою. мебель, искусно вышитая шелком и гарусом...
приводили тогда в невольное удивление каждого посе¬
тителя» (Пушкарев 11.11. Указ. соч. С.348). В пуш¬
кинское время (точнее, в «онегинское» — с 1790 по
1831	г.) Мраморный дворец принадлежал великому
князю Константину Павловичу (подробнее о Мрамор¬
ном дворце см.: Павлова С. И.. Матвеев Б.М. Мра¬
морный дворец. СНГ)., 199(5). Неподалеку от монар¬
ших п великокняжеских резиденций находились
Департаменты горных и соляных дел (Б.Миллионная
ул., 30, дом Щербатовой; совр. адрес — Миллионная,
6; здание перестроено. Адреса здесь и далее даются по
Адресному указателю, составленному Л.И.Бройтман
н опубликованному в книге А.М. и М.А. Гординых
«Пушкинский век» — CI16., 1995. С.377—408). На уг¬
лу Б.Миллионной п Аптекарской улице 1732 г. нахо¬
дилась Главная рецептурная аптека (Б.Миллионная,
18; совр. Миллионная, 4: здание сохранилось).
Домовладельцы и жители домов на Миллионной по
большей части принадлежали к самым аристократиче¬
ским кругам северной столицы.
Миллионная упомянута Пушкиным в первой главе
«Евгения Онегина»:
Все было тихо; лишь ночные
Перекликались часовые;
Да дрожек отдаленный стук
С Мильонной раздавался вдруг...
(1. XLVIII, 5-8)
Речь идет о прогулках Автора и героя белыми ночами
1820	г. (Лотман. С.20), т.е. в гот период, когда над
Пушкиным нависает угроза ссылки. Ю.М.Лотман счи¬
тает текст XLVI1I строфы «п|>едельно зашифрованным»
«по принципу: понятно тем, кому должно быть понят¬
но» (Лотман. (1.171). С помощью системы намеков
в <т|кк|)у вводится Петропавловская крепость (часо¬
вые), «незримо присутствующий» Зимний дво|>ец, пла¬
ны побега за границу, развивающиеся в последующих
трех строфах. В этом контексте упоминание Мильон¬
ной улицы могло восприниматься как намек «на воз¬
вращающегося в этот час нз театра в свою квартиру на
Мильонной... в казармах Преображенского полка,
II.А.Катенина... который в эту пору был и одним из те¬
оретиков литературной группы “архаистов”, и лиде¬
ром конспиративного Военного общества» (Лотман.
С.	171). Точку зрения Лотмана подтверждает черновой
вариант: «...дрожек дальнмй звук / Пустынно разда¬
вался вдруг» (Т.6. С.249). В окончательную редакцию
попадает строка, дающая всей строфе максимально
конкретную топографическую привязку, которую
Пушкин хотел усилить иллюстрацией. В письме к бра¬
ту Льву от первых чисел ноября 1824 г. Пушкин посы¬
лает наб[юсок «непременно нужной» «картинки для
Онегина» (Т. 13. С.119). На ней изображены сам поэт,
Онегин. Петропавловская крепость, «расположение же
героев делало очевидным, что они находятся на равном
расстоянии от “гнезда либералов" на Миллионной
п Зимнего дворца» (Лотман. (1.171 —172). Ил.[юстриро-
ванного намека не получилось, т.к. на рисунке
А.В.Нотбека действие было пе|>енесено к Летнему саду.
Однако Миллионная улица была памятна Пушкину
не только казармами первого батальона Преображен¬
ского папка (участок современного дома № 33, здание
перестроено), где в 1818—1820 гг. жил П.А.Катенин.
Впервые он увидал ее в 1811 г., когда приехал
с В. Л .Пушкиным определяться в Царскосельский ли¬
цей. По последним данным, в августе 1811 г. они квар¬
тировали в доме Кушинникова, который одним концом
выходил на Миллионную, а другим — на набережную
Мойки (Б.Миллионная, 22 / наб. Мойки, 12; совр.
Миллионная, 14 / наб. Мойки, 13; здание сохрани¬
лось). В послелицейские годы поэт часто бывал в сало¬
не знаменитой «Princesse Nocturne», княгини К.П.Го¬
лицыной (урожд. Измайлова; 1780—1850), которая
жила в собственном доме неподалеку от Зимней канав¬
ки (совр. Миллионная. 30; здание перестроено). Здесь
собиралось избранное общество, состоявшее из поэтов,
ученых, любителей искусств: «По вечерам немногочис¬
ленное, но избранное общество собиралось в этом сало¬
не — хотелось бы сказать: в этой храмине, тем более, что
и хозяйку можно было признать не обыкновенной свет¬
ской барыней, а жрицей какого-то чистого п высокого
служения... Можно было бы думать, что тут собирались
не просто гости, а п посвященные» (Вяземский II.A.
Старая записная книжка. Л., 1929. С.216). Среди «по¬
священных» были Жуковский, Карамзин, А.Тургенев.
Гости съезжались поздно вечером, т.к. княгине было
предсказано, что она умрет ночью. Она обратила ночь
в день, за что и получила прозвище «ночная княгиня».
Далеко разносящийся в ночной тишине стук экипажа
мог напоминать об этих поздних собраниях. Голицына
славилась своей красотой, умом и образованностью,
редким для женщин того времени интересом к филосо¬
[114|

м
МИТРИДАТ
фии п математике. Пушкин был увлечен ею, несмотря
на большую разницу в возрасте, ее имя включено в так
называемый «Дон-Жуанекий список» 1829 г. Голицы¬
ной было посвящено стихотворение «Краев чужих нео¬
пытный любитель» (Т.2. С.43). В начале 1818 г. кня¬
гиня получила от 11ушкина экземпляр оды «Волыкмть»
с посвящением «Кн. Голицыной, посылая ей оду
“Вольность "» (Т.2. С.56). Увлечение Пушкина быстро
миновало, но к письмах из южной ссылки он вспоми¬
нал Галицыну: «...Что делает поэтическая, незабвен¬
ная, конституциональная, анти-польская, небесная
княгиня Голицына?» (Т. 13. С.80).
И .Л. Полосони
МИГРИДАТ
Описывая путешествие Евгения Онегина, Пушкин
говорит о его посещении Тавриды:
Воображенью край священный:
С Атридом спорил там Пилад,
Там закололся Митридат...
(Т.6. С. 199)
Первоначально стих звучал: «Там умер гордый .Мит¬
ридат», «Там отравился Митридат» (Т.6. С.487, 501).
Но был и еще один вариант стихов:
Он видит Керчь уединенный
На Митридат<овом> холме
(Т.6. С.487)
Когда Пушкин писал «Путешествие Онегина», он
уже знал книгу И.М.Муравьева-Апостола «Путешест¬
вие по Тавриде» (см. письмо к А.А.Дельвигу от середи¬
ны декабря 1824 — первой половины декабря 1825 //
Т. 13. С.250), где подробно рассказывалось о судьбе
понтийского царя Митридата VI Евпатора (I в. до н.э.):
вступив в войну с римлянами, он был разбит, но решил
ие сдаваться в плен и попросил подданных заколоть его
кинжалом; прибегнуть к яду царь не мог, так как дав¬
но приучил к нему свой организм, боясь быть отравлен¬
ным (см. также: Сумароков ll.ll. 11утешествие но Крыму
и Бессарабии в 1799 году // Ландшафт моих воображе¬
ний: Страницы прозы русского сентиментализма.
М., НИИ). С.303). Вот почему в окончательном варианте
пушкинского текста Митридат «закололся», а не «отра¬
вился». Развенчал Муравьев-Апосюл и другую легенду —
о том, что на «холме» (горе) рядом с Керчью нахо.чятся так
называемые «кресла» Митридата: «Здесь осталися разва¬
лины огромных цоколей, может быть служивших порти¬
ками щцк’ких чертогов. Одному из них присвоено имя
Кресел Митридатовых, без всякой другой причины,
кроме той, что непременно хотелось найти здесь
какой-нибудь памятник знаменитейшего из царей Бо-
спорских: сии же развалины столько на креслы похожи,
как и на стол и на все то, в чем не рассудок, а вообра¬
жение будет открывать намерение и цель. Впрочем на
этой самой горе есть
и другие подобные раз¬
валины: то и их бы
уже назвать хотя бы
скамьями Фарнака,
Махариса и Монимы»
(ЛI у равьев-Апостол
М.Н. Путешествие по
Тавриде. В 1820 году.
СПб., 1823. С.263).
Впрочем, н другой пу¬
тешественник, посе¬
тивший Крым одно¬
временно с Пушкиным,
Г.В.Гераков, писал так: «Мы всходили на гору и виде¬
ли то место, где, как говорят, Митридат, Понтийский
государь, сиживал. Я сел на сии большие кресла, кра¬
сиво иссеченные из дикого камня в скале, и окинул
взором вокруг себя. Прелестная и величественная
картина! Но какой ученый и переученый уверит ме¬
ня. что это был точно трон Митридата? Чем докажет,
что сей царь, на чистом воздухе восседая под облака¬
ми. давал расправу и готовился на брань? — Однако и
мне кажется, что по горам существовала стена, сде¬
ланная от набегов хищных народов. Но полно; кажет¬
ся. я не за свое берусь; есть схоластики, им предостав¬
ляю писать диссертации или подробные изыскания»
(Гераков Г. К. Путевые записки по многим россий¬
ским губерниям: В 2 т. СПб., 1828. Т.1. С.119).
Пушкин полностью (и справедливо) доверился Му¬
равьеву-Апостолу и в «Отрывке из письма к Д.», прило¬
женному к третьему изданию поэмы «Бахчисарайский
фонтан» (СПб., 1830), писал: «Я тотчас отправился на
так называемуюМитридатову /ройницу (развалины
какой-то башни)» — Т.4. С.175). Но до чтения этой
книги Пушкин еще не вполне был разуверен в легенде
о том, что знаменитая гора — это могила Митридата;
в его письме к Л.С.11ушкинуот 24 сентября 1820 г. сооб¬
щалось: «Морем приехали мы в Керни. Здесь увижу
я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы
Пантикапеи, думал я — на ближней го|>е посреди клад¬
бища увидел я груду камней, утесов, грубо высеченных —
заметил несколько ступеней, дало рук человеческих.
Гроб ли это. древнее ли основание башни — не знаю»
(Т. 13. С. 18). В стихотворении «Кто видел край, где
роскошью природы...» (1821) сказано:
И зрит пловец — могила Митридата
Озарена сиянием заката.
(Т.2. С. 190)
Лит.: Кахарин 0.11., Яковенко Э.О. Пушкин и легенда о «Митри-
датовом гробе* // Материалы но археологии, истории и этнографии
Таврии. Симферополь, 1992. Вып.2.
М. В. Строганов
[115]

м
мицккннч
МИЦКЕВИЧ Адам (Mickiewicz Adam; 1798—1855) —
великий польский поэт, автор романтической лири¬
ки. поэм «Гражина» (1823), «Дзяды» (1823), «Конрад
Валленрод» (1828). За участие в тайной патриотиче¬
ской организации польской молодежи — обществе
«филоматов» («друзей науки») — в 1823 г. был аре¬
стован и в 1824 г. из Вильно выслан в Россию. Посе¬
тив Петербург и Одессу, в ноябре 1825 г. Мицкевич
приехал в Москву. Он познакомился со многими рус¬
скими литераторами: К.Ф.Рылеевым, А.А.Бестуже¬
вым, П.А.Вяземским, А.Л.Дельвигом, Е.А.Баратын¬
ским. братьями П.А. и К.А.Полевыми, B.J1.Пушкиным
и другими. Осенью 1826 г. в Москве состоялось
знакомство Мицкевича с Пушкиным. В марте 1827 г.
польский поэт писал из Москвы своему другу
А.Одынцу о Пушкине: «...я знаком с ним и мы часто
встречаемся. Пушкин почти одного со мной возраста
(на два месяца моложе [ошибка А.Мицкевича. — Ред. |),
в разговоре очень остроумен и увлекателен; он много
и хорошо читал, знает новейшую литературу; его по¬
нятия о поэзии чисты и возвышенны. Написал теперь
трагедию “Борис Годунов”; я знаю из нее несколько
сцен в историческом жанре, они хорошо задуманы,
полны прекрасных деталей» (Мицкевич А. Собр.
соч.: В 5 т. М., 1954. Т.5. С.380), Пушкин, по сви¬
детельству К.А.Полевого, оказывал Мицкевичу «ве¬
личайшее уважение». В мае 1829 г. А.Одынец сооб¬
щал в письме о гом, как Пушкин пришел в восторг от
импровизации Мицкевича: «Во время одной из таких
импровизаций в Москве Пушкин, в честь которого
был дан этот вечер, вдруг вскочил с места и, ероша
волосы, почти бегая по зале, восклицал: ‘'Quel genie!
(jnel feu sacre! que suis-je auprds de lui? | Какой гений!
Какой священный огонь! что я рядом с ним? ((/>/>.) |
и, бросившись Адаму на шею, обнял его и стал цело¬
вать как брата. Я знаю это от очевидца. Тот вечер
был началом взаимной дружбы между ними...» (цит.
но: Мицкевич А. Указ. изд. Т.5. С.631).
Позднее, в 1825 г., когда Пушкин работал над не¬
оконченной повестью «Египетские ночи», описывая
итальянца-импровизатора и его выступления, то, оче¬
видно. вспоминал Мицкевича, вдохновенные импрови-
зации польского поэта.
11оэты часто встречались в Москве и в 11етербурге.
Мицкевич подарил Пушкину книгу «The Works of 1лнч1
By гоп», вышедшую в 1826 г., с надписью на польском
языке: «Байрона Пушкину посвящает поклонник обо¬
их А.Мицкевич» (Модзалевский. БП. № 697.
С. 182—183). Пушкин преподнес в дар польскому поэту
свою поэму «Полтава». В 1828 г. Пушкин перевел на
русский язык отрывок из «Конрада Валленрода».
В марте 1829 г. в Москве состоялась последняя
встреча Мицкевича с Пушкиным. В мае польский поэт
покинул Россию. Осень 1829 г. Пушкин, восхищав¬
шийся поэзией Мицкевича и. в частности, его «Крым¬
скими сонетами», работая над главой «Странствие» ро¬
мана «Евгений Онегин», написал следующие стихи
о	Тавриде, напечатанные в 1833 г. в «Отрывках из 11уте-
шествия Онегина»:
Воображенью край священный:
С Атридом спорил там Пилад,
Там закололся Митридат,
'Гам пел Мицкевич вдохновенный
И, посреди прибрежных скал,
Свою Литву воспоминал.
(Т.6. С. 190)
Мицкевич вспоминает Литву «посреди прибрежных
скал». Бродский отметил, что 11ушкин имеет в виду откры¬
вающий «Крымские сонеты» сонет «Аккерманские степи»,
где, как пишет комментатор, польский патт «между про¬
чим, вспоминает Литву» на п|мхтт>|>е сухого океана «сте-
пей, а не среди приб|>ежных скал» (Бродский. С.334). За¬
метим. что строка о прибрежных скалах у Пушкина
появилась не сразу. В черновой рукописи — варианты:
«В тени олив», «На берегу пустынном», «...среди приб|>еж-
ных скал». «При шуме ваш». «Там посреди прибрежных
скал» (Т.6. С.487). Таким образом, строка «И, посреди
прибрежных скал» — результат творческого выбора.
^ AUAIVJ	.
^	\ V	V.
Х.Мицкекич на горе Хюдаг. В.М.Ванькович. 1828. Литография
|ш>|

м
МИЦКЕВИЧ
Пушкин создает романтический портрет романти¬
ческого поэта. Под его нером Мицкевич предстает
вдохновенным певцом а священном краю воображе¬
ния, в мире легенд и древней истории, погруженным
в воспоминания об оставленной родине, то есть
польский поэт соединен Пушкиным как бы с самой
сущностью поэзии, ее воображением, вдохновени¬
ем, историческими п личными воспоминаниями.
И, видимо, не случайно фоном для этого портрета
Пушкин делает прибрежные скалы. Можно пред¬
положить перекличку с живописным портретом
Мицкевича, написанным В.Ваньковичем в 1827 г.:
польский поэт изображен в рост, в позе Байрона на
фоне скалы. Дневниковая запись Е.Шимановской
19	марта 1828 г. свидетельствует о том, что Пушкин
видел этот портрет в мастерской художника, как
видели его и пришедшие с ним к Ваньковпчу Е.Ши¬
мановская, М.Шимановская, П.А.Вяземский, Ф.Ма-
левский. (См.: h;>:i;t<i Н.Ф. История польской музы¬
кальной культуры. М., 1957. Т.2. С.220). Если же
учесть, что в 1828 г. была напечатана автолитогра¬
фия с этого портрета, то с ним были знакомы и дру¬
гие современники Пушкина п Мицкевича. Описание
Мицкевича «посреди прибрежных скал» могло быть
зрительно узнаваемым для первых читателей «Евге¬
ния Онегина».
С портретом Мицкевича работы Ваньковича связа¬
на еще одна небезынтересная подробность. Ванько-
вич написал портрет не только Мицкевича, он создал
к нему парный портрет Пушкина. (Об эскизе этого
утраченного портрета Пушкина в собрании Всерос¬
сийского музея А.С.Пушкина см.: ФевчукЛ.П. О не¬
которых прижизненных портретах Пушкина //
Врем. ///»'. Вып.20. С. 120—128). Оба портрета опи¬
саны в воспоминаниях побывавшего в мастерской
Ваньковича С.Моравского: Мицкевич был изображен
«в черкесской бурке, с обнаженной головой и развева¬
ющимися волосами, опирающимся на скалу <...>
В подобном романтическом вкусе... был скомпонован
п портрет Пушкина. Вместо бурки... широкий плащ
с клетчатой подкладкой, вм<*сто скалы — тенистое дере¬
во, под которым поэт стоит в раздумье» (Эттшиер II.Д.
Станислав Моравский: (Пз записок польского совре¬
менника поэта) // Московский пушкинист. 2. М.,
1930. С.248—249).
Включив текст с созданным им романтическим
портретом Мицкевича в свой роман, Пушкин также
в конечном счете как бы представил читателю парные
портреты, один из которых — поэтический портрет
самого автора «Евгения Онегина». Мотивы вообра¬
жения, воспоминаний, вдохновения окружают п об¬
раз автора стихотворного романа. В «Отрывках из
Путешествия Онегина» декларация об «иных карти¬
нах» с песчаным косогором, избушкой, рябинами
onety
JIsDcwmo. clkuJuewicta-.
Чшт* от в rMiWw *• <t~>. сЬ'яшм
М О S К W А.
» Фиши Vaiwcai
fiiitadm Antora.
i a *6.
Мицкевич А. Крымские сонеты. М., 1826. Титульный .mn
вместо романтических груд скал п «волн краев жем¬
чужных» не отрицает романтического видения мира.
Описание прекрасных берегов Тавриды, которое сле¬
дует за строфой о Мицкевиче, может быть расценено
как романтическая вариация Пушкина на тему
«Крымских сонетов» Мицкевича. Если же учесть, что
в примечании к сонету «Гробница Потоцкой» Мицке¬
вич ссылался на «Бахчисарайский фонтан» Пушки¬
на. то в пушкинской строфе о Тавриде перед нами —
продолжение диалога двух поэтов.
Пушкин и Мицкевич в «Евгении Онегине» — поэты-
изгнанники. Вариант строки «Там пел Мицкевич вдох¬
новенный» — «там пел изгнанник вдохновенный» (Т.6.
С.50). Намеки на изгнанье Пушкина, начиная с пер¬
вой главы п кончая «Отрывками из Путешествия Оне¬
гина». рассыпаны но всему роману. Строка о том, что
Мицкевич «свою Литву воспоминал», соотносится со
строками седьмой главы:
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
(7. XXXVI, 9-11)
(Варианты: «В изгнаны!, в горести, в разлуке»;
«Москва в изгнании в разлуке»; «В изгнаньи, с милыми
в разлуке» — Т.0. С.449). Воспоминания о родине, вы¬
сокое чувство любви к отчизне объединяют русского
и польского поэтов.
1117]

МИ ЦК Mill Ч
Тема изгнанничества в «Евгении Онегине» связана
и с римским поэтом Овидием, и с русским поэтом Бара¬
тынским. При этом портрет Баратынского, как и порт¬
рет Мицкевича, написан на фоне скал:
Но посреди печальных скал,
Отвыкнув сердцем от похвал.
Один, под финским небосклоном,
Он бродит...
(3, XXX, 10-13)
О	значении эпитета «вдохновенный» применительно
к Мицкевичу писали М.А.Цявловский и Н.В.Измай¬
лов. Этот эпитет, по справедливому замечанию
М.А.Цявловского, «был неотделим от Мицкевича в устах
русских, когда они говорили о нем» (Цявловский М.А.
Статьи о Пушкине. М., 1962. С.191). Баратынский
писал Мицкевичу в 1828 г.:
Когда тебя, Мицкевич вдохновенный,
Я застаю у Байроновых ног,
Я думаю: поклонник униженный!
Восстань, восстань и вспомни: сам ты бог!
(«Не подражай: своеобразен гений...*, <1828>)
Его непрестанное внутреннее горение, возвышен¬
ность и глубину мысли, изумительный дар импровиза¬
ции, превосходящий, казалось, все человеческие воз¬
можности и вложенный в него «свыше», — вот что, но
мнению Н.В.Измайлова, выражал эпитет «вдохновен¬
ный», которым Пушкин наградил Мицкевича (Измай¬
лов II.В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1976.
С. 141). Но в «Евгении Онегине» есть еще два поэта,
названных так же. Это герой романа, которому автор
отдал часть своей души, Владимир Ленский с «вдохно¬
венным взором» и Языков «вдохновенный».
В послании к Языкову Пушкин писал:
Издревле сладостный союз
Поэтов меж собой связует:
Они ж|м‘цы единых муз;
Единый пламень их волнует;
Друг другу чужды по судьбе,
Они родня по вдохновенью.
(К Языкову, 1824 //Т.2. С.322)
Упоминание Мицкевича в «Евгении Онегине» носит
отнюдь не случайный, не эпизодический характер; оно
весьма значимо в художественной системе романа. Ве¬
ликий польский поэт включен Пушкиным в единый
союз поэтов всех времен и народов; его поэзия и судь¬
ба представлены неотъемлемой частью мировой по¬
эзии. Его творения признаны бессмертными (недаром
вариант стиха «Свою Литву воспоминал» — «Стихи
бессмертные слагал»). Слово поэта преодолевает про¬
странство и в|и>мя, включаясь в диалог русской и ми¬
ровой культуры, воплощенный в романе Пушкина
«Евгений Онегин». Диалогические культурные связи,
пронизывающие роман, находят свое выражение в со¬
зданном Пушкиным портрете Мицкевича, соотнося-
А.Мицкевич. Рис. A.C.I lyniKiiiia. 1820. Черпп.ш
щимся с его живописным портретом работы польского
художника Ваньковича.
Уже после того, как ст|юфа о Мицкевиче в «Евгении
Онегине» была написана, Пушкин в 1830 г. сочинил со¬
нет о сонете, где* та же мысль о диалоге русской и миро¬
вой культуры выражена в размышлении о жизни в веках
одного лирического жанра. В один ряд здесь поставлены
творцы сонета великие итальянские поэты Данте и Пет¬
рарка. англичане Шекспир и Вордсворт, испанец Камо¬
энс, русский поэт Дельвиг и польский поэт Мицкевич,
причем портрет Мицкевича в пушкинском сонете — ва¬
риация его портрета из пушкинского романа в стихах:
11од сенью гор Тавриды отдаленной
Певец Литвы в размер его стесненный
Свои мечты мгновенно заключал.
(Сонет. 1830//Т.З. C.2I4)
Трагические события 1830—1831 гг., жестокое по¬
давление польского восстания разделили Мицкевича
и Пушкина. В 1832 г. Мицкевич прочел стихотворения
Пушкина «Клеветникам России» и «Бородинская го¬
довщина». Вместе со стихотворением Жуковского
«Старая песня на новый лад» они составили напечатан¬
ную в 1831 г. и вскоре переведенную на немецкий
язык брошюру «На взятие Варшавы». Мицкевич отве¬
тил на них «Посланием к москалям», которым заклю¬
чи.! «Отрывок» 3 части «Дзядов».
В 1833 г. С.А.Соболевский, вернувшись в Россию из-
за границы, подарил Пушкину 4-й том парижского
издания собрания сочинений Мицкевича. Пушкин по-
польски переписал из этого тома «Послание к моска¬
лям», стихотворения «Памятник Петру Великому»,
«Олешкевич». Он предполагал сделать их русский пере¬
вод. В 1833 г. Пушкин перевел баллады Мицкевича
«Воевода», «Бурдыс и его сыновья». В 1832 г. Пушкин
написал стихотворение, адресованное Мицкевичу:
11181

м
МОДА
Он между нами жил
Средь племени ему чужого, злобы
В душе своей к нам не питал, и мы
Его любили. Мирный, благосклонный,
Он посещал беседы наши. С ним
Делились мы и чистыми мечтами
И песнями (он вдохновен был свыше
II с высока взирал на жизнь). Нередко
Он говорил о временах грядущих.
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Мы жадно слушали поэта. Он
Ушел на запад — и благословеньем
Его мы проводили. Но теперь
Наш мирный гость нам стал врагом — и ядом
Стихи свои, в угоду черни буйной,
Он напояет. Издали до нас
Доходит голос злобного поэта,
Знакомый голос!.. Коже! освяти
В нем сердце правдою твоей и миром
11 возврати ему
(«Он между нами жш...*, 1834 // Т.З. С.331)
Пушкин соединил в своем стихотворении прошлое
и настоящее. Он воссоздал образ Мицкевича, мирного
и благосклонного участника бесед русских поэтов, вдох¬
новенного свыше польского певца, мечтающего о буду¬
щем братстве не таи.ко всех поэтов, но и всех народов.
Слова Пушкина о знакомом голосе ныне злобного по¬
эта наполнены глубокой болью. В страстном призыве
к Господу освятить «1$ нем сердце правдою... и миром» —
любовь Пушкина к Мицкевичу, верность их дружбе.
Стихотворение «Он между нами жил...» осталось неза¬
конченным. при жпзпи Пушкина напечатано не было.
Мицкевич прочитал это стихотворение только в 1842 г.
Листок с его текстом Л.II.Тургенев положил на кафед¬
ру Мицкевичу, читавшему в Париже в Коллеж де
Франс курс славянских литератур. 11а листке А.И.Тур¬
генев сделал надпись: «Голос с того света».
Когда в 1837 г. Пушкина не стало, Мицкевич от¬
кликнулся на смерть русского поэта проникновенным
некрологом. Он первым сказа! о национальной траге¬
дии. постигшей Россию. «Пуля, поразившая Пушкина, —
писал он. — нанесла интеллектуальной России ужас¬
ный удар. <...> Никто... не заменит Пушкина. Ни од¬
ной стране не дано, чтобы в ней больше, нежели один
раз, мог появиться человек, сочетающий в себе стать
выдающиеся и столь разнообразные способности»
(Мицкевич Л. Указ. изд. 'Г.4. С.96). Мицкевич оставил
нам посмертный портрет Пушкина — поэта и человека,
созданный на основе личных впечатлений, согретый
его любовью и уважением: «I Ivhikiiii. вызывавший вос¬
торг читателей своим поэтическим талантом, изумлял
своих слушателей живостью, тонкостью и проница¬
тельностью своего ума. Он обладал удивительной па¬
мятью. определенностью суждений и утонченным вку¬
сом. Слушая его рассуждения об иностранной или
о	внутренней политике его страны, можно было принять
егоза человека, поседевшего в трудах на общественном
поприще и ежедневно читающего отчеты всех парла¬
ментов. Своими эпиграммами и сарказмами он создал
себе много врагов. Они мстили ему клеветой. Я знал
русского поэта весьма близко и в течение довольно щю-
должительного времени; я наблюдал в нем характер
слишком впечатлительный, а порою легкий, но всегда
искренний, благородный и откровенный. Недостатки
его представлялись рожденными обстоятельствами
и средой, в которой он жил, но все, что было в нем хо¬
рошего. шло из его собственного сердца» (Там же.
С.96—97). Статья Мицкевича была напечатана во
французском журнале «Глоб» 25 мая 1837 г. Польский
поэт подписал ее так: «Друг I Кшкина».
Лит.: Нищую Н.Э. Мицкевич и русская литературная среда 1820-х гг.
(разыскания) // Литературные связи славянских народов. Л.. 1988;
Кушаков А.В. Пушкин и Польша. Тула. I ООО: Ивангный Д.11. Алек¬
сандр Пушкин и Адам Мицкевич в кругу русско-польских литератур¬
ных и политических отношений. Вильнюс, 1993.
II. II. Михайлова
МОДА
Мода — сквозная тема «Евгения Онегина». Проблема
моды активно обсуждалась еще в прошедшем XVIII сто¬
летии как в Европе, так и в России (особенно в сатири¬
ческих журналах, комедиях и водевилях). О тирании
парижской моды, превышающей даже «власть короля»,
писал в середине века Честерфилд: «За малейшее несо¬
гласие с ней человек наказуется изгнанием. Тебе надле¬
жит следовать ей и сообразоваться со всеми ее minuties
[тонкостями (фр.)). если ты хочешь сам войти в моду,
а если ты не будешь там в моде, ты вообще не будешь ни¬
кем» (Честерфи.гд. Письма к сыну. JI., 1971. С. 156).
В.А.Жуковский в начале XIX в. назвал большой свет ре¬
спубликой. «покорной собственному идеальному и вся¬
кую минуту произвольно сменяемому правителю — мо¬
де...» (Жуковский. Писатель в обществе; 1808 //
В.А.Жуковский — критик. Т.4. С.393). Природу этого
явления исследовали философы и писатели эпохи Про-
свещения. Кант пришел к выводу, что в основании могу-
щества моды лежит закон подражания (иллюстрацией
этого тезиса мог бы послужить Онегин в юности: «Ост¬
рижен по последней моде; / Как dandy лондонский
одет» — 1. IV, 6—7). «Мода в сущности не дело вкуса <...>,
а дело одного лишь тщеславия...» (Кант //. Сочинения:
В 6 т. М., 1966. Т.6. С.489) — таков быт суровый при¬
говор философа. Близок к нему был и Руссо, чей выпад
против моды Пушкин привел в шестом примечании
к «Евгению Онегину». Руссо полагал моду отраслью роско¬
[119]

МОДА
м
ши, его рассудительный Вольмар указывал на «большую
разницу между теми достоинствами, какие мода прида¬
ст вещам, и действительной их ценностью. <...> На¬
сколько законы моды непостоянны и разорительны, на¬
столько законы хорошего вкуса экономны и устойчивы»
{Руссо. Т.2. С.478—479).
После петровских преобразований русское дворян¬
ское общество приобретало все качества «света», и мо¬
да становилась отечественной проблемой. «Обезьянство
моды» умножено было «нашим русским обезьянст¬
вом» (Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 т. М., 1994. Т.6.
С.93), что дало национальной сатире неисчерпаемую
тему, сформулированную грибоедовским Чацким:
«Воскреснем ли когда от чужевластья мод?» (Горе от
ума. Д. 111. Явл. 21). На экономическую сторону это¬
го явления указывал А.II.Сумароков: «Франции пере¬
мена моды обогащение приносит, а России убожест¬
во; Французы, переменяя моду, с других областей
некой род дани получают: а мы другим областям модою
дань приносим» (Сумароков А.II. Полное собрание
всех сочинений в стихах и прозе: В 10 ч. М., 1787.
4.9. С.332). Старая тема русской сатиры получает
повое развитие в XXIII строфе первой главы «Евгения
Онегина»: русские «лес и сало», — замечает Автор, —
идут в обмен на предметы «прихоти обильной», — на
«Всё, что в Париже вкус голодный, / Полезный про¬
мысел избрав, / Изобретает для забав, / Для роско¬
ши, для неги модной» (1, XXIII. 8, 5, 9—12). В после¬
дующих строфах тема моды получает, правда, более
сложное освещение. Перечислив атрибуты совре¬
менной моды в кабинете Онегина (янтарь, фарфор
и бронза, духи, гребенки, пилочки, ножницы, щетки —
I.	XXIV, I —7), Автор неожиданно вступает в полеми¬
ку с Руссо:
Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.
Вто|юй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
(1, XXV, 1-8)
Выраженные здесь снисходительность и широта
взгляда (несколько отдающего также трезвым праг¬
матизмом Честерфилда) явно противостоят узости
руссоистского морализаторства, имевшего своих
сторонников в пушкинском окружении. Вслед за
Грибоедовым таков, например, А.А.Бестужев, уко¬
рявший Пушкина за то, что он притупил сатиричес¬
кое жало в изображении Онегина, «франта, который
душой и телом предан моде» («Их вечен с вольнос¬
тью союз»: Лит. критика и публицистика декабрис¬
тов. М., 1983. С. 116).
Тема моды для характеристики Онегина имеет пер¬
востепенное значение (само это слово так и кружит над
героем), хогя здесь все не так просто, как это представ¬
лялось Бестужеву. Критик не заметил некоторой эво¬
люции героя, обозначившейся уже в первой главе.
В начале своего жизненного пути Онегин — «мод воспи¬
танник примерный» (1, XXIII, 3), по затем эта раб¬
ская зависимость тяготит его: «Условий света свергнув
бремя» и г.д. (1, XLV, 1), так что к началу романного
действия «он равно зевал / Средь модных и старинных
зал» (2. II, 13—14). Интересно, что в описании кабине¬
та Онегина Пушкин последовательно убирал вес* по¬
дробности, придававшие теме сакральное звучание:
«утварь алтаря», «освященный кабинет», «моды ги¬
тары» (Т.6. С.232—233). В окончательном тексте гла¬
вы мода осталась увлечением «осьмнадцатилетнего»
Онегина, данью «веку», но перестала быть служением,
священнодействием. Усталость героя в этом отноше¬
нии. намеченная в первых главах, могла получить еще
больший акцент в «Альбоме Онегина», не вошедшем
в окончательный текст: «Какая скука в модном круге»
(Т.6. С.434).
И тем не менее, несмотря на эту эволюцию героя, яв¬
но недостаточную, Автор, как будто прислушавшись
к мнению Бестужева, как минимум дважды дает Онеги¬
ну весьма жесткое, нелицеприятное определение:
«модный тиран» (3, XV, 3) и «Красавиц модных мод¬
ный враг» (6, XLII, 10). Подобная же характеристика
звучит затем из уст Татьяны, правда, в вопросительной
форме: «Слов модных полный лексикон?..» (7, XXIV,
13). Набором модных масок представляется Онегин
н неназванному светскому наблюдателю, чей голое зву¬
чит в последней главе:
Чем ныне явится? Мельмотом,
Космополитом, I ттриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной...
(8, VIII, 5-8)
Тот же голос настоятельно советует герою «Отстать
от моды обветшалой» (8, VIII, 12). В этих суждениях
есть доля истины (ср. переход светской моды от фран¬
цузомании к жестоковыиному патриотизму в 1812 г.,
с издевкой описанный в пушкинском «Рославлеве»),
хотя и ие вся истина. Онегин уже не тот «воспитанник
примерный» моды, каким мы его видели в экспозиции
романа, а в то же время он так и не смог «отстать от су¬
еты» (I, XLV, 2), освободиться от духовного плена
светского тщеславия.
Власть моды над человеком исходит из самой приро¬
ды общества, «света»: «обычай деспот меж людей»,
и его нельзя не признавать. Однако деспотизм, согласно
логике своего существования, способен подавить внут¬
реннюю свободу личности. Кажется, что Онегин не
смог духовно противостоять этой силе.
[120|

м
МОДНАЯ ЖКНА
Замечательно, что и Татьяна страшится
11а суд взыскательному свету
Представить ясные черты
11ровинцияльной простоты,
П запоздалые наряды,
П запоздалый склад речей;
Московских франтов и цирцей
11ривлечь насмешливые взгляды!..
<7, XXVII, в—12)
Татьяна не может быть вне этой власти, которой, по
замечанию Автора, обладает «Дамских Мод Журнал»
(5, XXII. 10). «...Здесь имеется в виду европейски из¬
вестное французское периодическое издание “Journal
des dames et des modes...”» (Лотман. Статьи.
С.659). «Модные картинки» печатали с начала XIX в.
также и многие русские журналы (см.: ЖУ РНАЛЬНАЯ
КАРТИНКА), li прошедшем веке устроившая гонение
иа петиметров, русская журналистика теперь сдела¬
лась едва ли не главным средством информации о ново¬
стях моды, прежде всего парижской. Так, на похвалу
русского парижанина «Все это к моде очень близко» —
героиня поэмы «Граф Нулин» гордо отвечает: «Мы по¬
лучаем Телеграф» (т.е. «Московский телеграф»). Мри
известном всемогуществе этой власти Татьяне ничего
не оставалось делать, как терпеливо покориться, когда
московские подруги «Взбивают кудри ей по моде» (7,
XLYI, 12), или сносить презрение к ней «модных знато¬
ков» (7, L. 13). Татьяна в конечном счете выходит по¬
бедительницей, более того, она обретает известную
власть над модным светом. Эту власть дает не только
новое положение княгини N (в ее салоне собирается
«цвет столицы, / II знать и моды образцы» — 8, XXIV,
1—2), но и ее неподдельная естественность, которую
она же и вводит в моду. Это последнее обстоятельство
вполне в духе времени; с конца XVIII в. естественность
в моде теснит прежнюю жеманность, искусственность:
«На портретах этой поры мы видим, как новая манера
одеваться соединилась с естественностью, простотой
движений, живым выражением лица» (Лотман. Бе¬
седы. С.52).
Мода не подминает под себя личность Татьяны, ско¬
рее наоборот. II на самой вершине светского успеха
пушкинская героиня оговаривает скою внутреннюю
независимость: «Мой модный дом н вечера, / Что
в них?» (8. XLVI, 4-5).
Успеху Татьяны больше всех, пожалуй, радуется Ав¬
тор: его любимая героиня прошла между Сциллой
и Харибдой моды — между «модными женами» е‘ их «|м‘в-
нивмм шепотом» (1, XXVIII. 14) и провинциалками,
демешетрирующими «прошлогодни моды» (Т.6. С. 198).
Точно гак же Автору смешны «модные рифмачи»
(4, XXX, 4) или «песня модная» е‘ с‘е непременной
«гладкостью» (7. XXXV, 3—4), не) комичен и Ленский
с его напыщенным негоденшнием на «модный свет»
(3, II, 3) — «ненависть» героя тем более комична, что
поэт п сам не свободен е>т влияния моды в своем твор¬
честве («На модном слове идеал / Тихонько Ленский
задремал» — 6, XXIII. 7—8).
Как и Татьяна, Автор не боится признаться в своих
симпатиях к тому, что вышло из моды: «латынь»
(1, VI, I), «нежный Парни» (3, XXIX, 13), домашняя
обстановка «во вкусе умной старины» (2, II. 4—10). Он
страшно доволен тем обстоятельством, что
Еще мазурка сохранила
I	(ервоначальные красы:
Припрыжки, каблуки, уе-ы
Всё те же: их не изменила
Лихая мода, наш тиран.
Недуг новейших россиян.
(5. XLII. 9-14)
Обретая тотальный характер, подминая под еч-бя
личнеить. мода и становится «недугом». Противосто¬
ять ему находят в себе силы Татьяна, Автор. Онегин,
увы, не* избежал этой болезни «новейших россиян»,
н его духовная драма во многом определяется этим об-
стоятельством.
Лит.: Кантор К.М. Мода как стиль жизни // Мода: ;ш и против.
М.. 1973.
И.А. Викторович
МОДНАЯ ЖЕНА — «выражение, почерпнутое из са¬
тирической литературы XVIII в.; см. анонимное сти¬
хотворение “Модная жена”» (Сатирические журна-
л ы 11.11.11 овикова. М.; Л., 1951. С. 154). Пушкин
имел в виду в первую очередь сатирическую «сказку»
И.И.Дмитриева «Модная жена» (1791). Модная
жена — «щеголиха» (Лотман. С. 162). Действитель¬
но, в сказке И.И.Дмитриева жена-модница, которой
нужны «блонды, каски... креп, лино-батиет, тамбур-
на кисея»,
Супругу говорит: «Послушай, жизнь моя,
Мне к празднику нужна обнова:
Пожалуй, у мадам Бе>бри купи тюрбан;
Да слушай, душенька: мне хе>чется экран
Для моет камина;
А от нее ведь три шага
До английского магазина;
Да если б там еще... нет, слишком дорога!
А ужасть как мила!» — «Да что. мой свет, такое?»
—	«Нет, папенька, так, так, пустое...
По чести, мне твоих расходов жать».
—	«Да что, скажи, откройся смело;
Расходы знать ме>е\ а не твое уж дело».
—	«Меня... стыжусь... пленила шаль...»
Но модная жена — еще и неверная жена. И.И.Дми¬
триев описывает в своей сказке забавную сценку:
модная жена скрывает err внезапно явившегося е>бма-
1121 |

МОДНАЯ ЖЕНА
м
СКАЗКИ.
Модная жена.
АхЪ' сколько я вЪ мой вЪкЪ бумаги исписалЪ!
Той пЪсню, той оонешЪ, шой лестный мадригалЪ;
А вы, о нЪжные мужья подЪ сединою 1
Ни строчкой не были порадованы мною:
Простите вЪ томЪ меня , я молодЪ,
ТакЪ диво ли, что васЪ забылЪ ?
А нынЬ вяну самЪ; на лбу моемЪ морщины
ВелятЪ ум*е и мнЬ
Подобной вашей ждать судьбины,
И о Цитерской сторонВ
Ч. И.	г
Сочинения Ивана Дмитриева. Ч. 2. М., 1803
нутого мужа своего друга Миловзора, хитростью дает
возможность ему незаметно уйти. И в анонимном сти¬
хотворении «Модная жена», на которое указывает
Ю.М.Лотман, сказано, что имеет «с малых лет она
в амурах вкус». О неверности модных жен говорится
и в стихотворении, которое было записано в альбом
1810-х—1820-х гг., хранящийся ныне в Государст¬
венном музее А.С.Пушкина:
Жена его, едва проснется,
Накинув шаль кой-как, капот,
В ямской карете поплетется
11о обещанью — в лавку мод.
Известно, что там продается.
И что гам можно продавать,
И что гам даром раздается.
Мужья! 11е худо б торг сей знать!
За что женам вы не пеняйте,
Что дети все несходных лиц.
Природы в том порядок знайте:
Что кошки не родят лисиц.
(ГМП PO. Ф.1. Оп.2. № 43/118. Л.24-24 об.)
В «Евгении Онегине» на петербургском балу
...ревом скрыпок заглушен
Ревнивый шопот модных жен.
(1, XXVIII. 13-14)
Пушкинская насмешка и в том. что модная жена —
не одна, в свете их много, и в том. что модные (невер¬
ные) жены ревнивы.
Читатели пушкинского времени хорошо знати «Мод¬
ную жену» И.И.Дмитриева, к которой их отсылал пуш¬
кинский текст. Стихотворение И.И.Дмитриева, опуб¬
ликованное впервые в «Московском журнале» в 1792 г.
(4.5. С. 15), пользовалось большой популярностью,
многие им восхищались. В.Л.Пушкин ставил его на¬
равне с творениями Г.Р.Державина и Н.М.Карамзина:
Люблю Державина творенья,
Люблю я «Модную жену»,
Люблю для сердца утешенья
Хвату я петь Карамзину.
(Пушкин В. С. 142)
15 «Старой .записной книжке» 11.А.Вяземского есть рае-
сказо госте И.И.Дмитриева — московском священнике:
«Он не любил митрополита Филарета и критиковал
язык и слог п|юповедей его. Дмитриев... защищат его. —
Да помилуйте, ваше превосходительство, — сказал ему
однажды священник, — ну таким ли языком писана
Ваша “Модная жена ’?» (Вяземский II.А. Старая за¬
писная книжка. Л., 1929. С.76).
I	!о свидетельству Ф.Ф.Вигеля, «...“Модную жену ...
начали дамы знать наизусть» (Вигель. Т. 1. С..‘502).
Пушкин высоко ценил эту стихотворную сказку
П.И. Дмитриева. В лицейском «11осланпп В.Л.Пушкину»
(1817) он комплиментарно надставил ее создателя как
...того, которого рука
11 а рисовала Ермака
15 снегах незнаемого света,
II плен могучего Мегмета.
И мужа модного рога...
(T.I. С.251)
15 письме от 15 марта 1825 г. Л.С.Пушкину и
I	I.A.11детневуоб издании своих стихотворений там. где
речь шла о возможной виньетке, Пушкин процитиро¬
вал «Модную жену»: «Что, если б волшебная кисть
Ф.Толстого... —
Пет! слишком дорога!
А ужесть, как мила!..»
(Т.13. С. 153)
Созданная Пушкиным в Михайловском в 1825 г.
шутливая поэма «Граф Нулин» — своеобразная вариа¬
ция на тему «Модной жены» И.И.Дмитриева. lie слу¬
чайно в «<Оировержении на критики>» (1830) Пуш¬
|122|

МОИНА
кин сопоставил «Графа Нулина» и «Модную жену»,
«сей прелестный образец легкого и шутливого расска¬
за» (Т. 11. С. 156). Заметим, что обе героини — модная
жена 11|>емила н Наталья Павловна иронически срав¬
ниваются с Лукрецией — знатной римлянкой, которая,
будучи обесчещенной, покончила с собой (в литерату¬
ре XVIII — начала XIX в. Лукреция упоминалась как
образец женской добродетели).
//. И. Михайлова
МОИНА — героиня трагедии И.А.Озерова «Фингал»,
1805 (см.: ОЗЕРОВ): условно-поэтическое имя в 1810-х—
1820-х гг.
Создавая трагедию «Фингал», В.А.Озеров обратился
к популярной в конце XVIII — начале XIX в. в Кпроне
и в России нооме Дж.Макферсона «Фингал, древняя
эпическая ноэма в шести книгах, вместе с несколькими
другими поэмами, сочиненными Оссианом, сыном
Фингала» (Лондон, 1761). Эта стилизация под древне-
шотландскую поэзию была многократно переиздана
и переведена на различные языки. Легендарный воин
и бард Фингал, «народов северных Ахилл», стал героем
русского драматурга.
Сюжетной основой трагедии послужил вставной эпи¬
зод из третьей книги поэмы Дж.Макферсона. В анг¬
лийском оригинале Стари, царь Локлинский (т.е.
скандинавский) хотел отомстить Фингалу, царю Мор-
венскому (Морвен — вымышленней* древнее государст¬
во III в. н.э. на западном побережье Шотландии), ко¬
торый когда-то победил локлинское войско, взял в плен
Старна, но великодушно отпустил его. Убийство Фин¬
гала должно было произойти во время охоты. Но дочь
Старна Агандека раскрыла козни отца и погибла от его
руки. В трагедии Озерова Старн жаждал возмездия за
смерть своего сына Тоскара, которого в поединке сра¬
зил Фингал. Царь Локлинский заманил царя Морвен-
ского к себе, пообещав отдать за него свою дочь; ее
Озеров назвал не Агандекой, а Мойной — более звуч¬
ным именем матери другого оесиановского героя Кар¬
тона. Влюбленные Фингал и Мойна в храме локлин-
ского божества Одена совершают брачный обряд. Но
подкупленный Старпом жрец прерывает действие, го¬
воря. что ему явилась тень Тоскара и требует помянуть
его. Мопна уговаривает Фингала совершить тризну.
События переносятся на могилу Тоскара, где локлин-
скис воины нападают на Фингала. Мойна, узнавшая
А £ Й С Т В у 10 Щ I Е.
'
Г. JJh/i/iepuHb*: |
Г-жа Се.иснова%:
Г. //ковлевб, щ
Г. СамойлобЬ'шА
Г. IllарипоьЪ. |
Г-жа JJ етрЬфяШ
Г. Гыкалово•
Г-жа Самойлова*
Г. ЪалОгрхЬ.
СТАРНЪ, царь Локлинск!й - - .
МОИНА, дочь его
фИНГ АЛЪ, царь Морвенскт - _
\ЛЛ11НЪ, Вардъ фингаловъ - _
КОЛЛА , наперсникъ Старновъ -
МОРИА, наперсница Мойны - .
ВЕРХОВНЫЙ ЖРЕЦЪ Оденовъ -
Дква Лпкиинскан ______
КАРИЛЛЪ, иоинъ Сгаарновъ - -
ЖРЕЦЫ.
1>A1 ДЫ или СКАЛЬДЫ Сшарновы.
БАРДЫ фингаловы.
ВОИНЫ Локлинсме.
ВОИНЫ Морвенсме.
НАРОДЪ Лоилинск1й.
Д'ЬьЫ Локлинсыи.
Дъйсшвхе *произходишъ въ зешЬ Локлинской.
Ф И Н Г А Д ъ,
Т Р А Г Е Д I я.
шштиттнимпиимпиюииттминит^мцннм,,^
Д Ь Й С Т В I Е ПЕРВОЕ.
ТеотрЪ ире^ставллетЪ палату, открытую сводами
бЪ С*ЛЪ> вЪ дали видны на возеышгылхЪ храмЪ Оденов?,
и холмЬ могильный.
ЯВЛЕН1Е ПЕРВОЕ.
МОИНА силящал, M0PHA, УЛЛИНЪ, Барды и львы
«Локаинскхл.
Хоръ Бардовъ и Локдинскихъ д*иъ.
Какое сильно да'рояЛньн
Во власти, красота» гпвогГт!
Ордецъ, умовъ очарованье,
Веселье пламенных**» очей,
И нЬжныхъ душь июбовь, от роде,
Ошъ твоего родится в&г.«яд;ь
Одна изъ дъвъ Локлинскихъ.
ЦпЪтя, о красота Мойны,
Кшкъ въ утро раннее, весной,
Цимпуигъ прелестны* долины
Ьлагиухлнной краЬотоЬ.
Хоръ Бардовъ и дьвъ.
Фингала сердце ты ллЪннлл,
И
шишину HUM* 00?Bpr<IUH ’ai
Озеров В.Л. Финны. Трагедия. Шмуцтитул в книге:
Сочинения В.А.Озерова. Ч. 1. СПб., 1817
|123|

мои ил
м
Мойна. Л.Г.Ухтомский по рис. И.Л.Иванова. 181G. Гравюра
о преступных замыслах отца, приводит на помощь воз¬
любленному морвенское войско. Старн пытается зако¬
лоть Фингала, но закалывает Мойну, заслонившую со¬
бой жениха. В отчаянии Старн убивает себя. Фингал
тоже хочет умереть, но бард Уллин его останавливает.
В финале Фингал увозит тело Мойны в страну меро-
вингов, чтобы вызывать ее тень.
«Фингал, трагедия и трех действиях, в стихах, с хора¬
ми и пантомимными балетами» впервые была показана
на сцене Большого петербургского Каменного театра
8 декабря 1805 г. Успех был ошеломляющим. Публика
рукоплескала, проливала слезы, приходила в восторг.
Строки Пушкина о «волшебном крае» «в стары годы»,
о самом популярном драматурге начала XIX в. В.А.Озе-
рове, о первых блистательных ролях Е.С.Семеновой:
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплескании
С младой Семеновой делил... —
(I. XVIII. 5-7)
были и о постановке трагедии «Фингал», 1де в роли Мо¬
йны выступила Е.С.Семенова.
В подготовке спектакля большое участие принял ар¬
хеолог и историк А.Н.Оленин, которому В.А.Озеров
посвятил свою трагедию:
С совета твоего Оленин я решился
11лродов северных Ахилла описать
И пышность зрелищу приличную придать.
(Фингал, трагедия в трех действиях, в стихах,
с хорами и пантомимными балетами. СПб., 1807. С.[5|)
Пышность зрелищу придавали костюмы и «аксессуар¬
ные вещи», выполненные по эскизам А.Н.Оленина
и П.А.Иванова, мрачные декорации художника Д. Кореи -
ни. байт, поставленный хореогра(|)ом И.И.Вальберхом
на музыку О.А.Козловского. Рецензируя в одной из пуб¬
личных лекций возобновленный спектакль, А.Ф.Мерзля¬
ков писал в 1817 г.: «Самая новость сцены, дикость ха-
рактеров и мест, старинные храмы, игры и тризна, скалы
и вертены; все вместе с арфою и стихами Озерова, обле¬
ченная северными туманами, — придает пиесе этой ка¬
кую-то меланхолическую занимательность» (Цит, по: Ле¬
ти Ю.Д. Оссиан в русской литературе. Л., 1080. С.48).
11 еж пая, верная своей любви Мойна больше всего по¬
нравилась публике. В первом действии, когда хор бар¬
дов и дев лок.1 и неких прославлял ее, она возражала:
О дев и бардов сонм! не славьте красоту,
Сию обманчиву, прелестную мечту.
Она, как слабый цвет, который украшает
Вид утренний пустынь, и в полдень увядает.
(Озеров И.А. Фингал // Соч.: В 2 ч. СПб., 1827. 4.1. С.70)
О том, как она полюбила благородного Фингала, геро¬
иня рассказывала:
Как вепря дикого его страшилась зреть;
Отчаянна, бледна, желала умереть...
Но очи юношу узрели;
Хотела укорять... уста мои немели.
(Там же. С].73)
Еще не зная о преступном заговоре отца, она пыталась
примирить его с женихом:
Фингал! остановись, и мой услыши глас,
Коль может мне внимать дух гневом раскаленный,
Опять ли видеть мне раздор возобновленный
Меж теми, коих я дороже чту всего?
Опять отечества увижу ль моего
Пожарны за ревы и быстры токи крови?
Где уверения. Фингал, твоей любови?
(Там же. С. 110)
Зрители и читатели трагедии В.А.Озерова (опубл.:
СПб., 1807. 1808; перев. на фр. яз.: СПб., 1808: пере-
изд.: СПб., 1810. 1827; напечатана в собраниях сочи¬
нений: СПб., 1817. 1824, 1827. 1828) декламировали
чувствительные монологи Мойны, барышни распевали
их как романсы. Историк театра Р.М.Зотов писал
о том, что весь Петербург твердил наизусть монолог
Мойны нз первого действия:
В пустынной тишине, в лесах, среди свободы
Мы возрастаем здесь, как дочери природы,
II столь же искренны, как искренна она...
(См.: Потов /'. \1. Биография Озерова //
Репертуар русского и 11антеон всех европейских театров.
1842. .V-О. Отд.2. С. 10)
II.А.Вяземский, первый биограф Б.А.Озерова, под¬
готовивший посмертное издание его сочинений
(1810—1817), писал Д.Н.Блудову 1 I февраля 1817 г.:
1124 |

м
моиил
«В<н)бще Озеров, как мне кажется, был удачнее в изо¬
бражении женских характеров. Возьмите его Антиго¬
ну, Ксению, Мойну...» (Арзамас. Кн.1. С.410).
Во вступительной статье «О жизни и сочинениях
В.А.Озерова» Вяземский так поэтично отозвался
о главной героине трагедии «Фингал»: «Речи Мойны,
утренний голос весны, пробуждающий сладостным
очарованием тишину безмолвных рощей...» (Цит. по:
<3аметки на полях статьи П.А.Вяземского <0 жизни
и сочинениях В.А.Озерова»>, 1820 //Т. 12. (1.232).
П.А.Вяземский особый талант драматурга В.Л.Озе¬
рова увидел в его искусстве противопоставления
«мрачному и злобному Старцу <...> взаимную и про¬
стосердечную любовь двух чад природы, искренность
Мойны, благородство и доверчивость Фингала...»
(Там же. С.232). Пушкин в «<3аметках на полях ста¬
тьи П.А.Вяземского “О жизни и сочинениях В.Л.Озе¬
рова ">» (182(5) подчеркнул это место в статье и воз¬
рази.!: «Противуположности характеров, вовсе не
искусство — но пошлая пружина фр<анцузских> тра¬
гедий» (Там же. С.232).
Надо сказать, что с самого появления «Фингала»
B.А.Озерова	на сцене и в печати слышны были не
только хвалебные отзывы о содержании трагедии и ее
главной героине. Страстный театрал С.II.Жихарев,
видевший спектакль 1806 г. с непревзойденными
Е.С.Семеновой (Мойна), А.С.Яковлевым (Фингал),
Я.Е.Шушерпным (Старн), назвал Мойну «персона¬
жем страдательным и бесцветным» и отметил только
мастерство исполнения актеров: «Они все трое играли
хорошо. <...> ...Между тем как из ролей Фингала
п Мопны, персонажей страдательных и бесцветных
в самой взаимной любви своей, едва ли что можно бы¬
ло сделать другое, кроме того что сделали Яковлев
и Семенова, то есть прекрасно читали прекрасные
идиллические стихи и обворожили зрителей прелес¬
тью своей наружности» (/Пахарей. Запасай. Т.2.
C.264—265).
В разгар полемики вокруг произведений В.А.Озеро¬
ва, вспыхнувшей после смерти драматурга (1816 —
начало 1820-х гг.), когда его защитниками выступи¬
ли друзья Пушкина П.А.Вяземский п Я.II.Толстой,
а среди противников оказались П.А.Катенин и
А.А.Жандр, Пушкин (как и С.П.Жихарев) с восхи¬
щением отозвало! лишь об игре первой исполнитель¬
ницы Е.С.Семеновой: «Она украсила несовершенные
творения несчастного Озерова и сотворила роль Анти¬
гоны и Мойны» (Мои замечания об русском театре.
1820 // Т.П. С. 10).
Спектакль по трагедии «Фингал» шел в Петербург¬
ском Камерном театре в 1805—1809-х гг. В 1816 г. он
был возобновлен. 11ушкпн мог видеть на сцене трех ис¬
полнительниц роли Мопны. С успехом ее играла
М.И.Вальберхова. Вероятно, 11ушкин был на спектак¬
лях 20 сентября и 23 ноября 1817 г., где выступала
Е.С.Семенова (см.'.Летопись... С.144, 195). А 30 де¬
кабря 1818 г. он присутствовал на втором дебюте
А.М.Колосовой (Там же. С. 171).
Особая — «вольная» — атмосфера зрительного зала
в Петербургском театре конца 1810-х гг. передана
Пушкиным в первой главе романа «Евгений Онегин»:
Где каждый, вольностью дыша,
Готов охлопать entrechat,
Обшикать Федру, Клеопатру,
Мойну вызвать (для того,
Чтоб только слышали его).
(1, XVII, 10-14)
Упомянув Мойну в цитируемой строфе среди других те¬
атральных персонажей, Пушкин, возможно, вспоми¬
нал А.М.Колосову, блестяще дебютировавшую
в «Фингале» Озерова. О последовавших вслед затем не¬
удачах актрисы Пушкин в 1820 г. написал: «Три раза
сряду Колосова играла три разные роли с равным успе¬
хом. Чем же всё кончилось? Восторг к ее таланту и кра¬
соте мало-помалу охолодел, похвалы стали умереннее,
рукоплескания утихли, перестали ее сравнивать с не¬
сравненною Семеновой; вскоре стала она являться пе¬
ред опустелым театром» (Т. 11. С. 11).
27 октября 1819 г. Пушкин писал П.Б.Мансурову
о талантливой молодой актрисе Е. Я. Сосницкой и ее учи¬
теле драматурге и режиссере, начальнике репертуар¬
ной части императорских театров А.А.Шаховском:
«Сосницкая и кн. Шаховской толстеют и глупеют — а я
в них не влюблен — однакож его вызывали за дурную
комедию, а ее за посредственную игру» (Т.13. С. I I).
Работа I IyiiiKinia над черновой рукописью тринадцатой
строки, показывает, какой выбирал театральный пер¬
сонаж. Сначала было:
Суфлера вызвать для того
Ежову вызвать для того
(Т.6. (1.229)
Перебеляя текст, он написал:
Всех вызвать — только для тот
(Т.6. С.547)
Пз усиливавших комический эффект упоминаний:
о суфлере, об актрисе, исполнявшей вторые роли на¬
персниц и вызывавшей насмешки жене А.А. Шахов¬
ского Е.И.Ежовой, или «всех» — Пушкин не выбрал ни
одного. В окончательном тексте появился новый вари¬
ант — Мойна.
В ироническом контексте цитируемой строфы о зри¬
теле, который занят прежде всего собой и, чтобы при
влечь к себе внимание, вызывает актрису, которая ни
у кого не вызвала ни одобрения, ни восторга, имя Мо¬
пны звучало достаточно полемично. Оно напоминало
не только неудачных исполнительниц, но н саму траге¬
дию, — по мнению Пушкина, «одно из несовершенных
творений несчастного Озерова».
Ц25|

МОЛДАВАН
м
Заметим, что благодаря популярности трагедии
В.А.Озерова «Фингал» имя главной героини в конце
1810-х — начале 1820-х гг. стало поэтическим. Так,
неизвестный автор стихотворения, подписавшийся
«NN», обращался к своей тайной возлюбленной:
Вся жизнь моя в твоем, Мойна, взоре!
Его перенести не в силах я.
Я изменю себе а поступках, разговоре*...
Но нет! не слушайся меня.
(Послание к Мойне // Новости литературы /
Изданные А.Ф.Воейковым. 1825. .V> 11. С. 159)
Е.А. Пономарева
МОЛДАВАН (молдаванин) — представитель народа,
населяющего территорию бывшего Молдавского кня¬
жества.
15 произведениях Пушкина слово «молдаван» в единст¬
венном числе встречается 4 раза («Евгений Онегин»,
«Кирджали», «Записки Моро-де-Бразе») и всегда в уста¬
ревшей сегодня форме. В заметке 1830 г. «<Кстати
о	грамматике>» Пушкин утверждал: «Я пишу цыганы,
а не цыгане; татаре, а не татары. Почему? потому
что все им.<ена> сущ.<ествительные>, кончающиеся на
анин, шиш, арии, ярин, имеют свой род.<ительный> во
множ.<ественном> на ан, ян, ар и яр, а им.<енитель-
ный> множ.<ественного> на ане, яне. аре п яре. Все же*
сущ.<ествителы1ые>,
кончающиеся на ан
и ян, ар и яр, имеют ж»
множ.<ест-венпом>
им.<енительный> <на>
аиы. яны, ары и яры,
а род.<ительный> на
иное, янов, аров и
яров» (Т.Н. С. 147).
Правда, Пушкин во
множественном числе
именительном падеже
писал не молдаваны,
•амаикните (см., наир.:
Т. 10. С.318).
Описывая в «Евгении Онегине» многонациональную
Одессу, Пушкин упомянул и молдавана:
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый...
(Отрывки из Путешествия Онегина // Т.В. С.201)
Любопытно, что в списке 1820-х гг. поэмы Пушкина
«Братья-разбойники», хранящемся в Смоленском обла¬
стном архиве, есть отсутствующая в пушкинском текс¬
те* строка <11 сибиряк, и молдаван»:
Меж ними зрится и беглец
С брегов воинственного Дона,
П в черных локонах еврей,
11 дикие сыны степей —
Калмык, башкирец безобразный,
II сибиряк, и молдаван,
II рыжий е|)пнн, п с ленью праздной
Везде кочующий цыган.
(Илюшин А.А. Смоленский и воронежский списки поэмы
А.С.Пушкина «Ьратья-разбойники» // P.I. 1965. .V> 3. С. 182).
М. И. Строганов
МОЛДАВИЯ - см.: ЫЖШШ1.
МОНАСТЫРИ
В Москве начала XIX в. насчитывался 21 монас¬
тырь, из которых 2 находились в Кремле: Чудов и Воз¬
несенский, 4 — в Китай-городе: Богоявленский, Зна¬
менский, Заиконоспасский и Николаевский Греческий,
8 — в Белом городе: Страстной, Никитский, Златоус-
тинский, Алексеевский, Сретснекий, Рождественский.
Высоко-Петровский, Зачатьевский. 6 — в Земляном
городе: Покровский. Новоспасский, Симонов, Новоде¬
вичий, Донской, Спасо-Андрониев, и один — за Земля¬
ным городом: Даниловский.
Один из возможных путей следования Лариных по
Москве мог проходить мимо трех московских монас¬
тырей: Татьяну везут мимо Петровского замка, далее
но Тверской-Ямской, через Тверскую заставу, по
Тверской улице, мимо Английского клуба, выезжают
на Страстную площадь и далее, повернув налево, едут
но кольцу бульваров, которое в то время как раз было
устроено — по Страстному, Петровскому, Рождест-
венскому, Сретенскому — и с Чистопрудного бульвара
по Большому Харитоньевскому переулку к дому тетки
Татьяны. На этом пути Ларины проезжают мимо мо¬
настырей:
Мелькают мимо...
монастыри... —
(7. XXXVIII, 6-8)
Страстного, Рождественского п 11етровского. (11редло-
женный ранее Ю.М.Лотманом возможный маршрут —
с Тверской по Камергерскому, Кузнецкому мосту
п Мясницкой — сложнее, ибо приходилось проезжать
через узкие и менее благоустроенные, чем большие
улицы, переулки (по Камергерскому с Тверской, по
Кузнецкому с Большой Дмитровки и Фуркасовскому
с Большой Лубянки).
Страстной монастырь (Страстная площадь,
с 1931 г. Пушкинская). Монастырь, возникший
в 1054 г., назывался так потому, что в главном его с-о¬
боре* хранилась икона Богоматери «Страстная», т.к.
на ней были изображены два ангела с орудиями
Тодор Балгн (?). Рис. А.С.Пу
1822. Чернила
11201

МОНАСТЫРИ
Старый Симонов монастырь. 1\.И.Рабу<\ 1843. Литография
страстей Иисуса Христа, которыми мучили его на
кресте. Соборная церковь во имя этой иконы значи¬
тельно перестроена после пожара 1778 г. Над Сняты¬
ми воротами монастыря находилась церковь во имя
святого Алексия, имя которого носил царь Алексей
Михайлович. Колокольня и монастырская ограда бы¬
ли возведены по проекту архитектора М.Д.Быков¬
ского в 1855 г.
После 1917 г. Страстной, как и все монастыри
в Москве, был закрыт, монахини выселены, а в монас¬
тырских зданиях устроили антирелигиозный музей,
куда свозили реквизированные вещи из закрываемых
и разрушаемых церквей п. возможно, поэтому мона¬
стырь довольно долго не ломали: только в октябре
1937 г. его снесли. На его месте теперь кинотеатр
«Пушкинский» и сквер, куда в 1950 г. перенесли па¬
мятник Пушкину.
Высоко-Петровский монастырь (Петровка, 28).
Первый общежительный монастырь (киновия)
в Москве, упоминается в конце XIV’ в., но, возможно,
существовал ранее, так как по традиции он связыва¬
ется с именем св. митрополита Петра, скончавшегося
в 1326 г. Памяти митрополита посвящен сохранив¬
шийся собор, датируемый 1514—1517 гг. (зодчий
Алевиз Фрязин). Расширение монастыря и строи¬
тельство новых каменных зданий связано с усилением
роли Нарышкиных: Боголюбского собора в 1684—
1687 гг., ставшего усыпальницей нарышкинской се¬
мьи, колокольни с Покровской церковью, Сергиев¬
ской трапезной церкви (в память спасения Петра I
в Троице-Сергиевой лавре), братских келий (в осно¬
ве жилые палаты Нарышкиных) — все 1690-е гг.
В XVIII в. были выстроены церковь во имя иконы
Толгской Богоматери (1744—1750 гг.) и церковь
Св. Пахомня (1753—1755 гг.).
Рождественский монастырь (Рождественский
бульвар, 8). Возможно, возник первоначально в Крем¬
ле в конце XIV в. и к началу XVI в. был перенесен на
настоящее его место. В центре монастыря — один из
древнейших в Москве собор Рождества Пресвятой Бо¬
городицы (построен между 1501 и 1505 гг.); к югу от
него — церковь Святителя Иоанна Златоуста, постро¬
енная на средства княгини Ф.И.Лобановой-Ростов¬
ской в 1656—1678 гг.; к северу — храм во имя Казан¬
1127]

МОРАЛИ
м
ской иконы Богоматери вместе с трапезной, кельями
и церковноприходской школой, выстроенные
в 1904—1906 гг. по проекту архитектора П.А.Виногра¬
дова; вместо сгоревшей от удара молнии в 1835—1836 гт.
возведена колокольня с церковью Св. Евгения Херсон¬
ского (архитектор Н.И.Козловский).
С. К. Игкнанюк
МОНАХ - см.: 41:1411.111 моидх
МОРАЛИ
Перечисляя жителей торговой Одессы, Пушкин этот
список заканчивает так:
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
(Т.6. С.201)
Имя этого корсара можно объяснить как искажен¬
ное произношение французского maure Ali (мавр
Али), что подтверждается рядом мемуарных источни¬
ков (см.: КОРСАР). Но. как обнаружено в недавнее
время, речь могла идти и о капитане брига «Элиза* Га¬
этано Морали, который, как свидетельствует одес¬
ская газета «Journal (ГOdessa» (номер от 18 июня),
15 июня 1824 г. привел судно в балласте из Констан¬
тинополя, а 24 июля ушел в Геную с грузом пшеницы
(номер от 26 июля). Не исключено, что к нему мож¬
но отнести все характеристики, которые обычно свя¬
зывались с именем мавра Али.
Бриг «Элиза» пришел в Одессу 15 июня, а 14 июня из
Одессы в Крым выехал граф М.С.Воронцов со своей
супругой Елизаветой Ксаверьевной. предметом бурного
увлечения Пушкина. Этим временем (14 июня) дати¬
руется стихотворение Пушкина «Кораблю»:
Морей [красавец] окриленный!
Тебя зову — плыви, нлывп
И сохрани залог бесценный
Мольбам, надеждам и любви.
Ты, ветер, утренним дыханьем
Счаст<ливый> парус напрягай.
Ты	колыханьем
Ее груди не утомляй.
(Т.2. С.315)
В черновой рукописи предпоследняя строка читалась:
Волны <?> [незанным] колыханьем
(Т.2. С.830)
Именно в эти дни Пушкин задумал свой побег мо¬
рем из Одессы за границу, о чем он рассказал в первой
главе «Евгения Онегина» (строфа L). Но он не отпра¬
вился с Морали 24 июля, хотя внешние препятствия
для этого неизвестны. В этот день, 24 июля, опередив
семью, в Одессу вернулась Е.К.Воронцова. Может
быть, с этой ситуацией связаны строки в стихотворе¬
нии «К морю» (1824):
Ты ждал, ты звал... я был окован;
Вотще рвалась душа моя:
Могучей страстью очарован,
У берегов остался я...
(Т.2. С.332)
Лит.: Губарь O.II. Пушкин. Театр. Одесса. Одесса, 1992. С.82—88.
М. В. Строганое
МОРАЛЬ — в русский язык слово входит в последней
четверти XVIII в. Его нет в «Словаре Академии РОссий-
ской» (СПб., 1814. Ч.З), куда небыли включены ино¬
язычные' заимствования. Слово употреблялось в широком
значении — «нравственность» (см. статью К.II.Ба¬
тюшкова 1815 г. «Нечто о морали, основанной на фи¬
лософии и религии», вошедшую в его «Опыты в стихах
и прозе») и it более узком значении, он [оделяемом
В.И.Далем как «нравоученье, нравственное ученье,
правила для воли, совести человека». В узком значении
«правил» употреблено оно в первой главе романа, где
говорится, что наставник юного Евгения, «чтоб не из¬
мучилось дитя, / Учил его всему шутя, / Не докучал
моралью строгой» (1, III. 10—12). Более сложный кон¬
текст — в третьей главе, когда |и>чь заходит о различии
между старыми сентиментальными романами, где «все¬
гда наказан был порок» (3. XI, 13), и современными
романтическими:
А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон,
11орок любезен — и в романе,
II там уж торжествует он.
(3. XII, 1-4)
Выбор между морализаторством прежних писателей
и нарочитым аморализмом нынешних оказывается
ложным, потому что и там и там «мораль» не стала
«нравственностью». Вместе с морализаторством, скуч¬
ным нравоучительством современные писатели отверг¬
ли и сам краеугольный камень человеческого общежи¬
тия (в указанном сочинении Батюшков доказывал, что
фундаментом морали может быть только религия).
Над «нравоучительным романом» создатель «Евгения
Онегина» иронизирует еще раз, когда Ленский читает
Ольге «нравоучительный роман, / В котором автор зна¬
ет боле / Природу, чем Шатобриан» (4, XXVI, 2—4).
Для автора этих строк п|>едпочтительнее романтик
Шатобриан, показавший роковую силу зла над челове¬
ческим сердцем, нежели наивно-близорукий нравоучи-
тель, почитаемый Ленским. Однако его, Автора, оче¬
видно, неуст|»аиваст и тот духовный климат, что отражен
и в какой-то мере формируется современной ро¬
мантической литературой: «нынче все умы в тумане»,
«норок любезен», а Байроном опоэтизирован «и безна¬
дежный эгоизм» (3, XII, I. 3, 14). Роман иного рода
1128]

м
формируется под пером Автора: его Татьяна, влекомая
страстью, открывает глубины человеческого духа, не¬
ведомые творцу Грандисона, но она, в отличие от
Онегина, способна устоять перед байроническим соблаз¬
ном, тревожащим «сон отроковицы». «Мораль» is се¬
мантическом круге Татьяны оказывается синонимич¬
ной «идеалу», что, собственно, п спасает ее. В круге же
Онегина «мораль» остается до времени лишь сводом
правил, достаточно условных.
Эпиграфом к четвертой главе романа Пушкин по¬
ставил слова Ж.Неккера «La morale est dans la nature
des choses. Necker» (Т.6. C.75). Обычно их перево¬
дят «Нравственность (мораль) — в природе вещей»
(см.: Лотман. Статьи. С.629). Недавно было пред¬
ложено иное прочтение: B.C.Непомнящий соотнес
эпиграф с первыми строками четвертой главы «Чем
меньше женщину мы любим...» и т.д., «обнажающи¬
ми резкий контраст между “теорией” и “практикой"
французского XVIII в., заменившей) Нога — “приро¬
дой (“природой вещей”), любовь — “наукой...
любовной”, а нравственность — погоней за наслаждени-
ями». Как полагает исследователь, Пушкин тем са¬
мым дал эпиграфу «ироническое освещение»: «Мате¬
риализм XVIII века, определяющий дух изречения
Некксра, видел в “природе вещей” разумность, ка¬
кова» п есть начало морали. В русском же понятии
нравственности “разумность” не занимает цент¬
рального места, здесь сильно начало сердца, гой же
совести» (Непомнящий B.C. Из наблюдений над
текстом «Евгения Онегина» // Московский пушки¬
нист. II. М., 1996. С. 138-140).
Оставляя в <торопе разведение «морали» и «нравст¬
венности» по национальному признаку (мораль — «рус¬
ское» слово, хотя и «нерусского» происхождения),
заметим лишь, что отношение Пушкина к «француз¬
скому XVIII веку» не было стиль однозначно. Так н слова
Неккера должны быть соотнесены не с первыми только
строками четвертой главы, но со всей этой главой, где,
напомним, основное событие — объяснение Онегина
с Татьяной, по поводу которого автор делает важное
наблюдение:
Вы согласитесь, мой читатель,
Что очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель;
11е в первый раз он тут явил
Души прямое благородство,
Хотя людей недоброхотство
В нем не щадило ничего...
(4. XVIII, 1-7)
«Недоброхотство» в отношении Онегина, как легко
можно убедиться и поныне, вещь чрезвычайно живу¬
чая, но, если все же следовать Автору, природа онегин¬
ской личности не укладывается в жестко-негативные
определения.
Непомнящий предложил свое толкование эпиграфа
из Неккера: «“Моральный закон...”, “Правила мора¬
ли...”? Или — не мудрствуя лукаво — “Мораль в приро¬
де вещей”? Последнее, наверное, точнее всего; кажет¬
ся. в таком звучании как-то слышнее плоскость — да
чуть ли не глупость! — взгляда...» (Непомнящий B.C.
Указ. соч. С. 140). Трудно согласиться с тем, что Пуш¬
кин, цитируя Неккера, хотел посмеяться над «плоско¬
стью» или даже «глупостью» его а<|юризма. Утверждение
природности, т.е. укорененности морали (нравст¬
венности) в духовном строе человеческой личности, их
со-природности, не1 противоречит пушкинской филосо¬
фии человека, как по большому счету не противоречит
оно и представлениям о сверхнриродном источнике
нравственности; материалисты XVIII в. не разглядели
именно диалектики природного п сверхприродного, что
не делает глупым афоризм Неккера, остановившегося
на первой ступени.
«La morale*» эпиграфа к четвертой главе — мораль не
в узком, а в широком значении слова (нравствен¬
ность). Такое прочтение эпиграфа не* закрывает для
Онегина определенной духовной перспективы, задан¬
ной его «природным» потенциалом.
В.	А. Викторович
МОРЕ
«Морские» образы в «Евгении Онегине» сосредото¬
чены в самом начале (первая глава) и в самом конце,
во «втором финале» романа, каковым являются «От¬
рывки из Путешествия Онегина» (I. XXII. 14: XXXI-
II, I: I, L, 8; Отрывки из Путешествия Онегина, 12,
7; 15, 4; 20, 14). В том и другом случае эти образы
связаны с Одессой: там писались те строфы первой
главы, где упоминается море; Одессе же посвящены
те строфы из «Путешествия Онегина», которые стали
финальным аккордом романа. Показательно, что эти
«одесские» строфы писались Пушкиным непосредст¬
венно после окончания «южной ссылки», в конце
1824 — начале 1825 г., как самые свежие воспомина¬
ния о только что оставленном море, и были опублико¬
ваны в «Московском вестнике» (1827. № 6) задолго
до того, как Пушкин нашел им место в структуре сво¬
его романа. Финальный образ «шумящего» моря
(«Прозрачно-легкая завеса / Обьемлет небо. Всё мол¬
чит, / Лишь море Черное шумит». — Т.6. С.205) за¬
вершает «Евгения Онегина», — именно из-за необходи¬
мости такого рода «завершения» Пушкин в процессе
работы нал романом убрал из состава «Путешествия
Онегина» те автобисярафическис строфы, в которых по¬
вествовал о своих михайловских впечатлениях. По на¬
блюдению современного исследователя, эта «морская»
финальность «Евгения Онегина» открывает «космиче¬
ский масштаб изображения, он охватывает небо и мо-
112!) |

МОРЕ
м
Гурзуф. К.И.Рабу»-. 1828. Литография
ре — две бесконечности, имеющие символическое зна¬
чение для романтической и постромантической куль¬
туры. На мгновение вся картина мира сводится
к этим двум бесконечностям и погружается и атмосфе¬
ру безмолвия (“всё молчит ); особо выделен только
неумолкающий шум моря» (Маркович В. М. О значе¬
нии «одесских» строф в «Евгении Онегине» // Пуш¬
кин и другие: Сб. статей к 60-летию С.А.Фомичева.
Новгород, 1997. С.86). Море выступает в структуре
романа одновременно и бытовым образом, связанным
с биографией поэта (ср. примечание к стиху «Брожу
над морем, жду погоды...» — «Писано к Одессе»),
и символическим образом, равнозначным образу «неба»
и олицетворяющим «свободную стихию» (см.: Фейн-
берг И.Л. Море в поэзии Пушкина // Фейнберг И .Л.
Читая тетради Пушкина. М.. 15)85. С.511—574). Од¬
нако использование образа моря как смыслового по¬
казателя для Пушкина предпочтительнее: говоря
о	«мо|»е> в конкретном смысле, он предпочитает исполь¬
зовать слова «волны» или «воды» (е*м.: А 1РИЛТИЧ1Д',-
КПК ВОЛНЫ: ВАЛТИЧКСКИК ВОЛНЫ; в черновых
рукописях «Путешествия Онегина» Черное морс* назва¬
но «Эвксинскими водами» — Т.6. С.492, 505). Такое —
общее — представление моря придает особенную фи¬
лософскую значимость «морской е|жналы1оети» пуш¬
кинского романа: Пушкин по-особому использует
здесь сочетание море шумит.
Это метафорическое сочетание введено в русскую
словесную культуру самим I Кшкиным: до появления
его «морских» образов поэтическое море неизменно
воспринималось как «кроткая» стихия, как символ
немого и спокойного величия. В.А.Жуковский в зна¬
менитой элегии «Море» (опубл. 1822) определил су¬
щество этого символа в повторяющемся рефрене
(«Безмолвное море, лазурное море...») и в финаль¬
ном соотнесении с небом: «Ты к бездне покойной
скрываешь смятенье, / Ты. небом любуясь, дрожишь
за него», — где безмолвное море противопоставляется
«шумному» миру, а само «безмолвие» его позволя¬
ет открыть особенную глубину философского при¬
ятия неба. «Морские» образы поэзии К.Н.Батюшко¬
ва открывают нам бесконечное, тихое и гармоническое
пространство, спокойствие которого нарушают
лишь разве некие «привходящие» данности: «ветры»,
«паруса» и т.п.: «Вечерний ветр, валов плесканье, /
Однообразный шум и трепет парусов...»; «Но ветров
шум п моря колыханье...» (Тень друга, 1815). По¬
добное* представление Пушкин повторил в элегии
«Погасло дневное светило...» (1820): «Шуми, шуми,
послушное ветрило, / Волнуйся подо мной, угрюмый
[130]

м
.МОРФЕЙ
океан...» (Т.2. С.147) («шумит» — «ветрило»; море
лишь реагирует на этот шум неким «волнением»).
Однако уже в лирике 1821 —1824 гг. Пушкин дает
иное представление: «шумит» само море, причем,
этот шум оказывается основным его признаком:
«II сладостно шумят полуденные волны...» («Редеет
облаков летучая гряда...», 1820 // Т.2. С. 157),
«Мне моря сладкий шум милее» (Земля н море,
1817—1825 // Т.2. С. 162), «Твой грустный шум.
твой шум призывный / Услышал я в последний
раз...» (К морю, 1824 //Т.2. С.331). Шум моря ста¬
новится кратчайшим способом представления этой
«свободной стихии» для Пушкина (ср. комплекс ро¬
мантических символов, определенный в том же «Ев¬
гении Онегине»: «И моря шум, и груды скал, / II гор¬
дой девы идеал, / II безыменные страданья...» — Т.6.
С.200). По если в первой главе своего романа в сти¬
хах Пушкин поэтизирует море как «вольное распу¬
тье», противоположное «скучному брегу», то в его
финале представляет море как стихию, родственную
характеру самого поэтического чувства, неумолчно
и непрерывно «шумящего» посреди всеобщей тишины
и спокойствия «немой ночи»...
В.Л.Кошелев
МОРФЕИ (МорфЕ\)^; др.-греч. миф.) — крылатый бог
сновидений, один из сыновей бога сна Гинноса. По
представлениям древних, Морфей обитал в пещере
Гинноса в Киммерии и обладал способностью прини¬
мать черты любого человека (Ovid. Met. XI, 633
слл.); само его имя происходит от греч. рорфТ^ —
«вид, наружность, форма».
В позднейшей традиции образ Морфея заметно уп¬
рощается: вечерний гость, как правило, прилетает
к постели утомленного героя и усыпляет его, коснув¬
шись лица или осыпая маками (атрибут Гинноса. пе¬
ренесенный на его сыновей). Такие описания встре¬
чаются у старших сов|>еме1П1иков Пушкина: «Ноя вижу,
что Морфей сыплет на вас зернистый мак свой!
Я ощущаю и сам тайное присутствие бога Киммерин-
ского. Криле его сотрясают благовонную росу на лю¬
бимцев... Перст его смыкает уста мои... язык косне¬
ет... и я... засыпаю» (Батюшков К.Н. Похвальное
слово сну, 1809/1816).
«Сон-Морфей» — частый мотив в лицейских стихах
Пушкина. Имя греческого бога входит в целый ряд
иносказательных выражений: «звать Морфея» (К сест¬
ре, 1814), «предаваться Морфею» (Тень Фонвизина,
1815), «вобъятиях Мо|)фея» (К Дельвигу, «Послушай,
муз невинных...», 1815). Непосредственно теме сна
посвящено два стихотворения 1816 г.: отрывок «Сои»
(ср.: 12-й стих: <41 сон ною, бесценный дар Морфея» //
Т.1. С. 184) и элегия «К сну», поздняя редакция кото¬
рой (1817—1810) озаглавлена «Морфею».
Морфей. Ф.II.Тшстой. 1822. Мрамор
В стихах 1815—1816 гг. приход сна нередко изоб¬
ражается как прилет Морфея: «Не маками, тяжелою
рукой / Ему Морфей закроет томны очи <...> И вот,
жезлом невидимым своим / Морфей на все неверный
мрак наводит» (Сон (Отрывок) //Т. 1. С. 186—188);
«Покамест сон прелестный, / Под сеныо тихих крил, /
В обители безвестной / Меня не усыпил. / Морфея
в ожиданьи, / В постеле я лежу...» (11ослание к Гали¬
чу. 1815 // Т. I. С. 135). Ср. в последней главе «Евге¬
ния Онегина»:
Об нем она во мраке ночи,
Пока Морфей не прилетит,
Бывало, девственно грустит...
(8. XXVIII. 9-11)
У позднего Пушкина имя Морфея встречается толь¬
ко в одном произведении, а именно в анакреонтичес¬
ком стихотворении «Богвеселый винограда...» (1832):
«Мудрый после третьей чаши / Все венки с [главы]
слагает / И творит уж возлпянья / Благодатному Мор¬
фею» (Т.З. С.292). Это переложение отрывка из грече-
ского комического поэта Евбула, процитированного во
II книге «Пира мудрецов» (ДЕ1Я"/оаоф1атш) Афииея.
Во французском переводе Ж.-Б..Чефевра де Вильбрю-
на (1789—1791). по которому Пушкин читал Афииея,
это место читается проще: «...le troisicme <с rat с re est>
pour sommeil [третья чаша предназначается сну
(фр.) |» — однако упоминание Морфеи ни в коей мере
не противоречит духу и букве греческого фрагмента,
«восстановленного» 11ушкиным.
Лит.: Поэтическая фразеачо/ия. С. 199, 234—236.
II.Л. Пильщиков
1131 |

MOCKliA
м
МОСКВА — город, впервые упомянутый в летописи
в 1147 г. при князе Юрии Долгоруком; в XIII в. центр
Московского княжества. В XIV в. началось собирание
русских земель вокруг Москвы. Великие князья мос¬
ковские объединили русские княжества is борьбе с та¬
тарским игом. В 1380 г. под руководством московского
князя Дмитрия Донского была одержана победа над
татарами на Куликовом ноле. В 1480 г. великий князь
московский Иван III освободил Русь от татарского ига.
С 1547 г. Москва — столица Русского царства (первый
русский царь — Иван IV Грозный). Основав в 1703 г.
Санкт-Петербург, Петр I перенес туда столицу России.
Москва снова стала столицей в 1918 г.
Москва — родина 11ушкина. Здесь прошли его детские
годы (1799—1811). С Москвой связаны его первые впе¬
чатлении бытия, первые литературные опыты. В 1814 г.
в московском журнале «Вестник Европы» появилась
первая публикация Пушкина — стихотворение «К другу
стихотворцу». В 1826 г. Пушкин после пятнадцатилет¬
ней разлуки с родным городом вернулся в Москву из ми¬
хайловской ссылки, и это стало событием в обществен¬
ной жизни древней столицы. Москва приветствовала
первого поэта России. Зимой 1828 г. на одном из мос¬
ковских балов Пушкин встретил 11.Н.Гончарову. 18 фе¬
враля 1831 г. он обвенчался с ней в церкви Большого
Вознесения на Никитской улице и поселился в доме на
Арбате (ныне ул. Арбат, 53). В мае 1831 г. Пушкин уе¬
хал из Москвы в Пете|)бург, где провел последние годы
жизни. Но он не забывал Москву, шесть раз приезжал
в |к>дной город. Последний раз это было 3 мая 1836 г.
20	мая 1836 г. Пушкин навсегда уехал из Москвы.
В Москве жили родные н друзья Пушкина, его знако¬
мые — поэты, писатели, журналисты, ученые, актеры,
музыканты, художники. Пушкин бывал во многих мос¬
ковских домах. Он посещал московские театры, универ¬
ситет. Изучая исторические документы, связанные с вое-
станием Пугачева, с царствованием Петра I. Пушкин
|шботал в московском архиве Коллегии нност|)анных дел.
Пушкина можно было встретить на народных гуляньях,
на балах в Благо|юдном собрании, в Английском клубе*.
Пушкин любил Москву, гордился ее подвигом
в 1812г., живо интерн.'овался <ч“ историей, литературой,
культурой и бытом. О Москве он писал в стихотворени¬
ях, в повести «Рославлев», «Повестях Белкина», рома¬
не «Капитанская дочка», трагедии «Борис Годунов»,
статье «<Путешествие из Москвы в П<тербург>», во
многих письмах.
Москве посвящена седьмая глава «Евгения Онеги¬
на». Ее открывают три эпиграфа:
Москва, России дочь любима,
Где равную тебе сыскать?
(Т.К. С. 139)
Это строки из стихотво|)ения И.И.Дмитриева «Осво¬
божденная Москва» (1795), в котором одически воспе¬
валась столица России, освободившаяся в 1612 г. от
польского нашествия. Они вошли в созданный
П.И.Дмитриевым торжественный панегирик великому
городу:
В каком ты блеске ныне зрима,
Княжений знаменитых мать!
Москва, России дочь любима,
Где равную тебе сыскать?
Венец твой перлами украшен;
Алмазный скиптр в твоих руках;
Верхи твоих огромных башен
Сияют в злате, как в лучах;
От Норда, Юга и Востока —
Отвеюду быстротой потока
К тебе сокровища текут;
Сыны твои, любимцы славы,
Красивы, храбры, величавы,
А девы — розами цветут!
«Как не любить родной Москвы!» — восклицает
Г.А.Баратынский в поэме «Пиры», высоко Пушкиным
оцененной, — не случайно в «Евгении Онегине» Пуш¬
кин назвал Баратынского «певцом Пиров», а его вос¬
клицание о родной Москве, переделав его в риторичес¬
кий вощюс. поместил вслед за стихами И.И.Дмитриева
вторым эпиграфом к седьмой главе. Однако, как ни
созвучны слова о Москве, сказанные И.И.Дмитриевым
и Е.А.Баратынским, все же у Баратынекого другая, не
столько столичная, государственная, сколько домаш¬
няя. родная Москва и другая — неторжественно-одиче¬
ская, а задушевная, хотя и слегка ироничная интона¬
ция. Баратынский щюславляет московских весельчаков,
московское радушие и хлебосольство:
Как не любить родной Москвы!
Но в ней не град первопрестольный,
Не золоченые главы,
Не гул потехи колокольной,
Не сплетни вестницы-молвы
Мой ум пленили своевольный.
Я в ней люблю весельчаков,
Люблю роскошное довольство
Их продолжительных пиров,
Богатой знати хлебосольство
11 дарованья поваров.
(Баратынский	Пиры, 1820. <1832>)
11, наконец, в третьем эпиграфе — спор о Москве из
комедии А.С.Грибоедова «Горе от ума»:
Гоненье на Москву! что значит видеть свет!
Где ж лучше?
Где нас нет.
(Т.е. С. 139)
Читатели «Евгения Онегина», знакомые с комедией,
как и 11ушкин, по многочисленным спискам и по опуб¬
ликованным в 1825 г. в альманахе «Русская Талия»
фрагментам, знали, что это спор Чацкого с Софьей:
[132]

м
МОСКВА
ЧАЦКИЙ
Помилуйте, н»' вам, чему же удивляться?
Что нового покажет мне Москва?
Вчера был бал, а завтра будет два.
Тот сватался — успел, а тот дал промах,
Все тот же толк, н те ж стихи в альбомах.
СОФИЯ
Гоненье на Москву. Что значит видеть свет!
Где ж лучше?
ЧАЦКИЙ
Где нас нет.
(1'рибоедов А.С. Горе от ума. Д.1. Я hi. 7)
Многообразие мотивов, интонаций в описании
Москвы — п в седьмой главе пушкинского романа.
И хотя :>то описание во второй части главы, в ее завер¬
шении, тема Москвы здесь чрезвычайно значима.
Москва играет важную роль в судьбе героини романа.
По.этому Пушкин всю главу вболдинском плане-оглав-
лении назвал «Москва».
В седьмой главе сказалисьп воспоминания Пушкина
о	московском детстве, п новые впечатления поэта, вер¬
нувшегося в 1826 г. в Москву из михайловской ссылки.
В лирических строках звучит его горячее чувство люб¬
ви к родному городу:
Но вот уж близко. Перед ними
Уж белокаменной Москвы,
Как жар. крестами золотыми
Горят старинные главы.
Ах, братцы! как я был доволен,
Когда церквей п колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва... как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
(7. XXXVI. 1-14)
Нельзя не заметить, что стихи Пушкина переклика¬
ются с процитированным стихотворением И.II.Дмит¬
риева «Освобожденная Москва».
У Пушнина:
Уж белокаменной Москвы
Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы.
У Дмитриева:
Верхи твоих огромных башен
Сияют в злате, как в лучах.
Но если II.П.Дмитриев создает величественное па¬
радное полотно, то Пушкин показывает не менее ве¬
личественную картину-впечатление, неожиданно от¬
крывшуюся взору панораму белокаменной златогла¬
вой Москвы с церквами, колокольнями, садами
п дворцами. Пушкин пе|)едает свой восторг восклица¬
нием «Ах, братцы!», восклицанием, невозможным
в торжественной оде, но таким близким и понятным
каждому читателю, как и его слова о «горестной раз¬
луке» с родной Москвой, о «блуждающей судьбе»,
в которой мысленно он всегда был с родным городом.
То, о чем говорит Пушкин, — больше, чем любовь:
это Россия, это Родина. Потому п кончается строфа
восклицанием о том, как много для русского сердца
значит сам звук слова «Москва», как много для рус¬
ского сердца отозвалось в нем. Москва с ее храмами,
садами и дворцами, поэт с его судьбой, Россия п рус¬
ский народ с их историей — вот что оказалось в ма¬
леньком п вместе с тем огромном пространстве «оне¬
гинской» строфы.
В следующей, XXXVII строфе — воспоминания
Пушкина о недавнем прошлом, о подвиге Москвы, не
покорившейся Наполеону, о московском пожаре
1812 г. (см.: ПОЖАР), но и этот зкеку1>с в историю со¬
грет личным чувством поэта: к Наполеону «с повинной
головою» «не пошла Москва моя».
По вот Петровский замок, бывший в 1812 г. рези¬
денцией французского императора п напомнивший об
этом автору, остается позади возка едущих в Москву
Лариных:
11рощай. свидетель падшей славы,
Петровский замок. Ну! не стой,
11ошол! Уже столпы заставы
Белеют; вот уж по Тверской
Возок несется чрез ухабы.
Мелькают мимо бутки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворны, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики.
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
II стаи галок на крестах.
(7. XXXVIII, 1-14)
«Московский пейзаж строится в романе принци¬
пиально иначе, чем петербургский: он рассыпается
на картины, здания, предметы. Улицы распадаются
на независимые друг от друга дома, будки, колоколь¬
ни. Длинное и детальное путешествие Лариных че¬
рез Москву составляет одно из самых пространных
описаний в “Евгении Онегине” (ему посвящены че¬
тыре строфы; Пушкин увеличил их счет до пяти,
прибавив “пустой номер” XXXIX строфы и этим со¬
здав впечатление, что "утомительная прогулка”
(VII, XL, 1 ) длилась еще дольше. Оно резко отлича¬
ется от краткой эскизности петербургских зариео-
1133]

МОСКВА
Вид Москвы с Во|ми>ычи.1\ гор. Л.Деруа с ориг. О.Кадаш. IS25.
Литография
вок. “Правильность" петербургского пейзажа под¬
черкнута тем. что он дается с точки зрения прекрас¬
но знающего его и привыкшего к нему наблюдателя,
которому достаточно кратких намеков, чтобы вос¬
становить картину. Москва же показана глазами
внешнего наблюдателя:
У Тани в шумной сей прогулке
Всё в голове кругом идет...
[Т.6. С.452)* (Лотман. (’..(>(>)
Заметим, что Пушкин очень точен, передавая первое
впечатление от Москвы уездной барышни Татьяны.
«Москва произвела на меня то действие, кото|юе обык¬
новенно п|юизводят бшмпие столицы на провинциалов,
никогда их не видавших, старых или малых: я был еще
более оглушен ее шумом, чем удивлен огромностью ее
зданий», — писал Ф.Ф.Вигель в своих «Записках» (Ни¬
гель. T.I. С.56). С.Т.Аксаков, приехавший в Москву,
как и Пушкин, 8 сентября 1826 г.. так вспоминал об
этом: «Десятки тысяч экипажей, скачущих по мосто¬
вым, крик и говор... четырехсоттысячного населения
производили такой полный хор звуков, который нелыя
передать никакими словами. Это было что-то похожее
на отдаленные, беспрерывные г|юмовые раскаты, на
шум падающей воды, на стукотню мельниц, на гуденье
множества исполинских жерновов. Никакой резкий
стук или крик не вырывался отдельно, все утопало в об¬
щем шуме, гуле, грохоте, и все составляло непрерывно
и ст[К)йно текущую реку звуков, которая с такою силою
охватила нас, овладела нами, что мы дал го не могли вы¬
говорить ни одного слова. <...> И в эту столичную трево¬
гу, вечный шум. гром, движение и блеск переносил я на¬
всегда. из спокойной тишины деревенского уединения,
скромную судьбу мою и моего семейства» (Аксаков С. Т.
Собр. соч.: В 5 т. М., 1966. Т.З. С.56).
Возок Лариных от 11етровекого замка через Твер¬
скую заставу едет но московским улицам и переулкам,
знакомым Пушкину с детских лет: по Тверской Ям-
ской, проезжает Триумфальную площадь, затем по
Тверской, мимо Страстного монастыря, потом, ско¬
рее всего, по Камергерскому переулку, через Боль¬
шую Дмитровку, но Кузнецкому мосту и Мясницкой
улице до Харитоньевского переулка (см.: Лотман.
С.68; о другом возможном маршруте возка Лариных
см.: МОНАСТЫРИ).
«У Харитонья в переулке», то есть в переулке у церк¬
ви Св. Харитония, где живет старая тетка Татьяны,
к которой приехали Ларины, жил некогда и Пушкин —
1134 |

МОСКВА
когда он был еще ребенком. Свою любимую героиню
он поселил в мир своего московского детства, который
снова окружил его после возвращения из михайлов-
ской ссылки.
Родне прибывшей издалеча
11овсюду ласковая встреча,
II восклицанья, и хлеб-соль.
(7. XI.IV. 5-7)
8 сентября 1826 г. из дворца Московского Кремля,
где состоялась беседа с царем, Пушкин поспешил на
Старую Басманную улицу, к дядюшке Василию Льво¬
вичу, да и йотом не раз навещал его, бывал на его обе¬
дах — В.Л.Пушкин славился в Москве не только сноси
прекрасной библиотекой, но и искусным поваром.
«Родственные обеды*, но которым каждый день разво¬
зили Татьяну, не миновали автора «Квгення Онегина»
и у другого дядюшки — почтенного камергера Матвея
Михайловича Сонцова, женатого на сестре Василия
Львовича, тетушке Пушкина Елизавете Львовне. Ве¬
невитиновы тоже были родственниками, поэт Д.В.Ве¬
невитинов приходился I IyiiiKHiiy четвероюродным бра¬
том. В доме Веневитиновых, что в Кривоколенном
переулке, читал Пушкин трагедию «Борис Годунов».
И Трубецкие были с I Iyiiikiihmm в родстве. У них — у кня¬
зя Ивана Дмитриевича Трубецкого, троюродного брата
Сергея Львовича Пушкина, и его жены Екатерины
Александровны — Пушкин обедывал ие только в их
московском доме на Покровке, но н на даче в Девичь¬
ем иоле. В Москве, как нигде, дорожили родственными
связями. Недаром москвич Пушкин писал, правда не
без озорства, в «Евгении Онегине»:
Что значат имянно родные.
Родные люди вот какие:
Мы их обязаны ласкать,
Любить, душевно уважать...
(4. XX. 5-8)
Хорошо про это скаэала старая москвичка Е.П.Янько-
ва. знавшая Пушкина-ребенка: «И паше время, пока
можно счесться родством — родня, а ежели дальнее очень
родство, все-таки не чужие, а свои люди — в свойстве. От
знакомства и от дружбы можно отказаться, а от родства,
как ты ни вертись, признавай не признавай, а отказать¬
ся нельзя: все-таки родня. Покойник Обольянинов прав¬
ду говаривал: “Кто своего |хщства не уважает, тот себя
самого унижает, а кто родных своих стыдится, тог чрез
это сам срамится"» (l\ieei;a:u>i бабушки. С. 145).
«Как Таня выросла! Давно ль
Я, кажется, тебя крестила?
А я так на руки брала!
А я так :<а уши драла!
А я так пряником кормила!»
11 хором бабушки твердят:
«Как наши годы-то летят!»
(7. XI.1V. 8-14)
Татьяна, приехавшая к московской родне взрослой
барышней, слышала те же восклицания, что и Пуш¬
кин. покинувший Москву одиннадцатилетним мальчи¬
ком п вернувшийся в родной город двадцатишестилет¬
ним мужчиной.
11 pi 1 веденный выше текст XLIY строфы седьмой гла¬
вы дает возможность предположить, что Татьяна, как
и Пушкин, родилась в Москве. В художественной сис¬
теме пушкинского романа это представляется весьма
важным. Если Онегин с его европеизмом и скептициз¬
мом — петербуржец, то Татьяна с ее народностью
и ве|юй — москвичка. Ее корни, ее многочисленная род¬
ня — в древней столице России, тесно связанной с пат¬
риархальным укладом русской провинции, русской
жизни. Тетушки Татьяны — княжны. Татьяна принад¬
лежит к дворянскому московскому |юду.
Описав гостеприимный родной мир Москвы, Пуш¬
кин создает собирательный портрет московского обще¬
ства в духе комедии Грибоедова «Горе от ума» (см.:
ГРИБОКЛОВ). Стихи о москвичах в «Евгении Онегине»
перекликаются и с его собственными стихами из посла¬
ния 1819 г. «Всеволожскому»:
Ты там на шумных вечерах
Увидишь важное Безделье,
Жеманство в тонких кружевах
II Глупость в золотых очках,
II тяжкой Знатности веселье,
И Скуку с картами в руках.
(Т.2. С. 101)
Ср.:
У тетушки княжны Елены
Всё тот же тюлевый чепец;
<...>
Иван Петрович так же глуп...
(7. XLV, 3-4, 7)
Но очерк грибоедовской Москвы — отнюдь не вся
Москва в «Евгении Онегине».
Татьяну окружают «младые грации Москвы». При¬
ехав в Москву, I Кишки пленился московскими красави¬
цами. lie раз он был гостем в знаменитом московском
салоне «царицы муз и красоты» княгини Зинаиды Aick-
санд|ювнм Волконской. Он был увлечен московской ба¬
рышней Екатериной Николаевной Ушаковой. У автора
«Евгения Онегина» сильное чувство вызвала его дальняя
московская родственница Софья Федоровна Пушкина.
У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна
Средь жен и дев блестит одна.
(7. 1Л1. 1-8)
[135]

москвич
м
Эти стихи посвящены московской красавице Алек¬
сандре Александровне Римской-Корсаковой.
Москва, которую увидела Татьяна, — это Москва
«архивных юношей» (см.: архиины юноши). Это
и Москва князя 11<тра Андреевича Вяземского, одного из
самых блестящих умов пушкинского времени. Не слу¬
чайно «к ней как-то Вяземский подсел / II душу ей за¬
нять успел» (7. ХЫХ, 10—11). Это театральная Москва,
это Москва балов, празднеств и развлечений. Правда,
шумная и светская Москва принимает скромную про¬
винциалку Татьяну не так, как вернувшегося из ссыл¬
ки первого поэта России. В театре
Не обратились на нее
Ни дам ревнивые лорнеты.
Ни трубки модных знатоков
Из лож и кресельных рядов.
(7, L. I 1-14)
«Когда Пушкин, только что возвратившийся из дере'в-
ии, |де жил в изгнании и откуда вызвал его государь, во¬
шел в партер, мгновенно пронесся по всему театру
говор, повторявший его имя: все взоры, все внимание об¬
ратилось на него» (Пушнин в вое и. сов/). Т. 2. С.5). Но
все же на московском балу решается судьба Татьяны —
она становится избранницей «важного генерала».
I	IyuiKiiii завершил седьмую, «московскую» главу «Кв-
гения Онегина» в ноябре 1828 г. В конце декабря этого
же года на одном из московских балов решилась н его
судьба — он встретил шестиащатилетнюю Н.Н.Гончаро¬
ву, красоту которой «едва начали замечать в свете».
Когда седьмая глава в марте 1830 г. вышла из печа¬
ти, критики не обошли своим вниманием ее «москов¬
ские» строфы.
«Очерк Москвы и тамошних увеселений представля¬
ет новый образец удивительной легкости, с какою Ав¬
тор может переходить от предмета к предмету и. не
изменяя одному главному тону, разнообразить свое нро-
изведение всеми волшебными звуками, — говорилось
в отзыве, помещенном в близкой Пушкину “Литератур¬
ной газете". — Особенно благородная сатира есть такое
орудие, которым действует с высочайшим достоинст¬
вом своего искусства. Странность, порок, ошибка, сла¬
бость— все они замечены Поэтом в духе нашего времени,
а частно в том или другом лице, так что, не оскорбляя
ничьей личности, он приносит пользу целому поколе¬
нию» (ЛГ. 1830. Т.1. № 17. С. 135).
Восторженная оценка пушкинского изображения
Москвы была в рецензии Н.И.Надеждина, напечатанной
в московском журнале «Вестник Ев|юпы»: «...драгоцен¬
нейшее сокровище эгой VII главы есть без сомнения — опи¬
сание' Москвы, котортм*, правду сказать, одно и составляет
всю ее поэтическую реальиехть» (BE. 1830. № 7. С.219).
11риведя етрофу, в которой «...по Тверской / Возок несет¬
ся чрез ухабы, / Мелькают мимо бугки, бабы...», критик
риторически вощюшал: «Не так же ли точно пестреет у пае*
в глазах, как если б мы в самом деле мчались по Тверской
с Танею? Нг представляет ли это Вавилонское смешение
беспорядочных и бессвязных слов — живой е)браз нашей
доброй старушки?..» (Там же. С.220).
Ф.В.Булгарин, который в «Северной пчеле» обру¬
шился на седьмую главу «Евгения Онегина» с резкой
критикой, сумел включить в свою рецензию донос* на
автора романа, и донос этот был связан с пушкинским
описанием Москвы:
«Подъезжают к Москве. Тут Авгор забывает о Тане
п вслюминасто незабвенном 1812 годе. Внимание читателя
напрягается; он гогов прехтить Поэту все прежнее пусто¬
словие за несколько высоких порывов; слушает первый
приступ, когда 11оэт вспоминает, что Москва не пошла на
поклон Наполеону, радуется, намеревается благодарить
11оэта, но вдруг исчезает очарованье. Одна ст|ии|»а мельк¬
нула — п опять it) же;! Читатель ожидает восторга при воз¬
зрении на Кремль, на древння главы храмов Божиих;
думает, что ему укажут славные памятники сего Славян¬
ского Рима - не тут-то было. Вот в каком виде представ¬
ляется Москва воображению нашего Поэта!» II далее
Ф. В. Булгарин цитирует I Клпкина таким образом:
Прощай, свидетель падшей (?) славы. (?????)
11етровский замок.
(Сов. пч. 1830. № 39. С. 1—2)
Тем самым рецензент «Северной пчелы» давал по¬
нять. что речь у I I viHKiiiia идет вовсе не о надшей славе
Наполеона, а о падшей славе Москвы, России в 1812 г.
На клеветническое выступление Ф.В.Булгарина, об¬
винившего Пушкина в отсутствии патриотизма, в не¬
уважении к священной памяти 1812 г., ответила
Е.М.Хитрово, любимая дочь М.И.Кутузова. Сохрани¬
лось ее письмо к издателю одной из петербургских газет,
в котором, восхищаясь седьмой главой «Евгения Онеги-
на», она писала о «величайшем значении» размышлений
I	IviiiKHiia о 11ет|ювском замке: «II в самом деле, у како¬
го русского не забьется сердце' при чтении этих строк:
Но не ношла Москва моя
К нему с повинной головою»
(Письмо ни фр. яз.; цит. но:.7отлит К).М.
Нз истории полемики вокруг седьмой главы «Евгения Онегина»:
(Письмо К.М.Хитрово к неизвестному издателю) //
Лотман. Статьи. С.4Вв: пер.: С.407).
II. И.Михайлова
МОСКВИЧ
После отъе'зда Онегина пз деревни Татьяна Ларина
знакомится с его книгами и «начинает понемногу» «по¬
нимать / Теперь яснее» предмет своей любви. Раньше
она видела в нем Малек-Адеш и де Линара — героев
сентиментальных романов; теперь же он приобретает
в ее сознании черты демонического героя романтической
литературы:
[136]

МОСКОВСКАЯ КУЗИНА
Чудак печальный п опасный,
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный прш|>ак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд и стол кованы*,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
(7, XXIV. 0-14)
Слово «москвич» Пушкин употребил здесь впервые.
I? 1830-е гг. он называет москвичом жителя Москвы в «Еги¬
петских ночах», «Русском Исламе», «<Путешествпн из
Москвы в Петербург>», «Table-Talk», письмах. Но в «Кв-
гении Онегине» слово имеет, очевидно, иное значение.
Евгений Онегин родился в 11етербурге, и с Москвой его
ничто не связывает. Однако черновик строфы поясняет
смысл слова. Первоначально строка ;гга читалась так:
«Москаль в Гарольдовом плаще» (Т.6. С.441). «Москаль»
в польском и украинском языках — презрительное, иро¬
ническое обозначение русского, не только москвича. Но
данное* слово в устах Татьяны Лариной очевидно неуме¬
стно, и I IyuiKnii заменяет его не совсем точным, но хоро¬
шо укладывающимся в стих словом «москвич».
В спо|>ах об исторических судм^ах России, занимавших
русскую общественную мысль на рубеже 1820-х—
1830-х it., Москва понималась как центр Рм-син. как
хранилище исконно русского, национально самобытного.
Когда в 1828 г. Пушкин писал седьмую главу «Евгения
Онегина», наметились две тенденции: первая состояла
в утверждении того, что Россия принадлежит Ев|юпе, след¬
ственно, в ее историческом пути видятся европейские
нормы и формы (H.A.11о.левой); вторая тенденция своди¬
лась к тому, что природный характер русских — азиат¬
ский, а образование сделало его европейским, следова¬
тельно, должно вернуться к исконной сущности характер
и избегнуть таким образом возникающих противоречий
(С.П.Шевмрев) (см.: Тойбип И.М. Пушкин н фило¬
софско-историческая мысль в России на рубеже 1820-х
и 1830-х годов. Воронеж, 1980. С.69—96). По мнению
Пушкина (см.: Письмо 11.Я.Чаадаеву, 19октября 1836).
Россия принадлежит к Европе и одновременно не похожа
на ne'e: «...le Schisme nous а иёрагё du reste de Г Europe
[...Схизма [разделение церквей. — 1\ч). ] отъединила нас
от остальной Европы (фр.) ]» (Т.16. С.171; пер.: С.392).
Видя общность России с «остальною Европою», Пушкин
видит и различия. Он никогда не скажет, что Онегин —
это Чайльд-Гарольд, хотя все время сравнивает их:
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он...
(1. XXXVIII, 9-10);
Прямым Онегин Чпльд Гарольдом
Вдался в задумчивую лень...
(4. XLIV, 1-2)
Для Татьяны же он «Москвич в Гарольдовом плаще».
(Другое дело было бы сказать: москвич в плаще, похо¬
жем на плащ Чайльд-Гарольда). А потом «благоразум¬
ные*» читатели (8, XII, 3) спросят автора:
Чем ныне явится? Мельмотом,
Космополитом, патриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной...
(8. VIII. 5-8)
Национальное в обоих случаях понимается не как
сущностное, а как внешнее, как маска, которую
можно снять и надеть. Именно так и толковал образ
Онегина И.В.Киреевский в своей статье 1828 г.
«Нечто о характере поэзии Пушкина»: «Время
Чильд Гарольдов, слава Богу, еще не настало для
нашего отечества <...> Посмотрим, какие качества
сохранил и утратил цвет Британии, быв пересажен
на русскую почву» (Киреевский И. И. Избранные
статьи. М., 1984. С.36—37). Сравнивая Чайльд Га¬
рольда и Онегина, Киреевский приходит к выводу,
что, усвоив внешние формы байроновского героя
и байронической поэмы, Пушкин не* смог сообщить
ему той полноты содержания, которою наделен ге¬
рой Байрона. Опубликованная в шестом номере
«Московского вестника» за 1828 г. статья Киреев¬
ского уже в апреле должна была быть известна
Пушкину. Именно в 1828 г. писалась седьмая глава
(помета на рукописи «Альбома Онегина» — 5 авг<ус-
та?> (Т.6. С.434); ср.: Саибомирская Н.И. Рабо¬
чая тетрадь Пушкина 1828—1833 гг. (ПД № 838)
(История заполнения) // Пушкин. Иссл. Т. 10.
С.241). Вот почему у нас есть все основания пола¬
гать, что «Гарольдов плащ» появился на «москвиче»
Онегине не без влияния Киреевского.
Но и позднее современники Пушкина будут видеть
в Онегине «московскогоевропейца» (емМихайлова II. II.
«Евгений Онегин» и «Московский Европеец» (о проза¬
ической пародии на «роман в стихах») // Пушкин.
Иссл. Т.9. С.215-223).
М. Н. Строганов
МОСКОВСКАЯ КУЗИНА — «устойчивая сатиричес¬
кая маска, соединение провинциального щегольства
н манерности. Пушкин писал брату 24 января 1822 г.:
“...как тебе не стыдно, мой милый, писать полу-рус-
ское, полу-французское письмо, ты не московская ку¬
зина...” (ТЛЗ. С. 35); в письме А.Бестужеву в конце
января 1825 г. о “Горе от ума": “Софья начертана не
ясно: не то <		>, не то московская кузина
(Там же. С.138)» (Лотман. С.199).
Московские кузины (cousine (фр.) — двоюродная
сестра) Пушкина — дочь его дяди Василия Львовича
Пушкина Маргарита, в замужестве Безобразова
(1810—1899) и дочери его тетки Елизаветы Львовны
[137|

мост, мостик, мосток
м
Сонцовой, урожденной Пушкиной Екатерина
(■{"1804) и Ольга (*J* 1880). О них и об их общении
с Пушкиным сохранилось мало сведений (см.: Черей-
ский. С.32—33, 414). Возможно, Екатерина и Ольга
унаследова.ш манерность своей матери. О них Пуш¬
кин писал жене I I мая 1830 г.: «Кузиики пищат, как
галочки» (Т. 10. С.1 15).
Она любила Ричардсона,
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла;
Но встарппу княжна Алина,
Ее московская кузина.
Твердила часто ей об них.
(2. XXX. 1-7)
Княжна Алина — московская кузина Прасковьи Лари¬
ной, тетка Татьяны. Ке портретом открывается порт¬
ретная галерея московской родин главной героини
романа — бабушек, дедушек, тетушек п пх дочек — «мла¬
дых граций Москвы». Ср. описание былой доножарной
«доброй семьи» москвичей в поэме В.С.Филимонова
1845 г. «Москва»:
С Ордынки до Миюс, от Лужников до Всполья
Все свояки да кумовья,
И степени различной братья,
Золовка, мачеха, сноха, невестка, сватья,
Тесть, свекор, вотчим, шурин, деверь, зять!
Легко б из сестр составить роту,
Из дядей полк навербовать,
А теткам — не было и счету.
О	московской кузине Прасковьи Лариной см.: А.1И-
ИА. КНЯЖИЛ. ГК ГК А. ЧАХОТКА.
II. И. Михайлова
МОСТ, мостик, мосток
Теперь у нас дороги плохи42,
Мосты забытые гниют... —
(7. XXXIV. 1-2)
эта плачевная картина настоящего контрастна но отно¬
шению к оптимистическому и вместе с тем ироническо¬
му предсказанию будущего, когда «лет чрез пятьсот»
«дороги верно / У нас изменятся безмерно» (7, XXXIII.
5—0):
Мосты чугунные чрез воды
Шагнут широкого дугой...
(7, XXXIII, 9-10)
В приведенных стихах Пушкин мог вспоминать чу¬
гунные мосты Петербурга (см.: ДУГА). Возможно,
здесь речь идет о висячих мостах. «В первом номере
“М осковского телеграфа" за 1825 г. сообщалось: “Ви¬
сячие мосты входят в общее употребление. В Петербур¬
ге сделан такой мост через Мойку. В Англии остров Ан-
глезей соединен с твердою землею таким мостом.”»
Иллюстрация в книге: Собрание новых мыслей
для украшения садов и дач. М.. 1799. Гравюра
(Цит. по: Алексеев М.П. Пушкин: Сравнительно-исто¬
рические исследования. Л., 1972. С. 120).
В «Евгении Онегине» Пушкин упоминает и мостики —
непременны!! элемент архитектурного убранства уса¬
дебною парка: Татьяна
...мигом обежала
Куртины, мостики, лужок...
(3, XXXVIII. 9-10)
В «Экономическом магазине» А.Т.Болотова, включа¬
ющем в себя разнообразные способы устройства «нату¬
ральных» усадебных парков, пояснялось: «Мостики
и переходы разных видов делают через воды» (М., 1780.
4.20. С.340). А В.А.Левшии уточнял: «У томительнобыло
бы для глаз, когда бы все мосты построены были по од¬
ному образцу. I [рирода и искусство подают очень много
случаев к изобретению перемен. Иногда м(хты могут
быть просты it без всякой прикрасы, иногда нарядные
и украшенные» (.7евшин И.А. Садоводство полное... в че¬
тырех частях. М.. 1805—1808. 4.4. С.383).
В эпизодах, связанных со «сном Татьяны», важно не
прямое значение слова, а переносное — в качестве та¬
инственного символа:
Две жордочки, склеены льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
Положены через поток...
(5, XI, 9-11)
Ее тревожит сновиденье.
<...>
Слова: бор, буря, ведьма, ель,
Еж, мрак, мосток, медведь, мятель...
(5, XXIV. 1.7-8)
«Переправа через реку — устойчивый символ же¬
нитьбы в свадебной поэзии. Ср. также образ моста из
жердочек, переброшенного через реку, в описании
А.Л.Потебней гадания “иа жениха": “Делают из пру¬
тиков мостик и кладут его под подушку во время сна,
загадывая: ‘кто мой суженой, кто мой ряженый, тот
[138]

МОСЬКА
Мост. Рис. А.С.Пушкина. 1831. Чернила, карандаш
переведет меня через мост’." Потебня заключает: “Та¬
тьяна Пушкина — ‘русская душой" п ей снится русский
сон <...> Этот сон п|>едвещает выход замуж, хоть и не
за милого” (Потебня A.JI. 1Iepenpana через реку как
представление брака // Московский археологический
вестник. 1867—1868. Т. 1. С. 12). Однако в сказках
и народной мифологии переход через [>еку является
также символом смерти» (Лотман. С.2(59—2 7 0).
Л. А. Перфильева
МОСЬКА — «мопс, собака моеячей, мосечной, мось-
ковой породы: тупорылая, курносая, песочной шер¬
сти, с черными подпалинами» (Даль). Моськами
к начале XIX в. называли маленьких собак разных по¬
род: мопсов, болонок, левреток, нппщев и др. Мода на
комнатных, или постельных, собак пришла в Россию
из Европы в XVIII в. Царская фамилия не раз получа¬
ла в подарок мопсов, любимцев немецких герцогов;
левреток, обитателей дворцовых апартаментов евро¬
пейских королевств и княжеств... Французский посол
преподнес Екатерине II нескольких маленьких пуши¬
стых собачек, а так как они были привезены из г. Бо¬
лонья, их стали называть французскими «обалонски-
ми» (т.е. болонками).
В пушкинское время комнатная собачка — моська —
стала привычной в барском доме. Герой комедии
А.С.Грибоедова Чацкий расспрашивал Софью о ее ста¬
рой тетке, у которой «воспитанниц и мосек полон дом»
(Грибоедов А.С. Палп. собр. соч.: В 3 т. СПб., 1995.
Т.1. С.28).
Неизвестный автор писал о маленькой собачке, что,
в отличие от больших сторожевых, «травильных» или
охотничьих псов, она «употребляется только для заба¬
вы. Она служит как бы некоторым изображением пра¬
здного человека, показывающего вид, что он обреме¬
нен делами» (Не большой подарок для наставления
и забавы моим детям. СПб., 1822. С. 171). В басне
Крылова «Две собаки» (опубл. 1824)говорилось о рай¬
ской жизни «кудрявой болонки Жужу»:
—	«На сча<тм* ipex роптать», — Жужутка отвечает:
Живу в довольстве и добре,
И ем и пью на серебре;
Резвлюся с барином; а ежели устану,
Валяюсь по коврам и мягкому дивану.
В сцене именин Татьяны в романе «Евгений Онегин»
речь идет о приезде гостей в дом Лариных:
В передней толкотня, тревога;
В гостиной встреча новых лиц,
Лай мосек, чмоканье девиц...
(5, XXV, 9-11)
Соседи-помещики привезли к Лариным не только
своих детей, нянек п гувернеров, но п любимых ком¬
натных собачек. II место им было отведено не на
псарне или в сенях, а именно в гостиной — вместе
с их хозяевами. Моськи находились при них неотлуч¬
но — и днем, и ночью. Любопытно, что автор цитиру¬
емой выше детской книги заметил: «Привязанность
некоторых особ к сим животным доходит иногда до
глупости» (Не большой подарок для наставления
и забавы моим детям. С.61). Не случайно в пушкин¬
ское время были распространены анекдоты о моськах
п их владельцах. Один их них, рассказанный
А.О.Смирновой-Россет, вполне мог знать и Пушкин:
«У Ланжерона [Александр Федорович Ланжерон, ге¬
нерал-губернатор Одессы, знакомый Пушкина. —
НЛ1. J была моська, его сердечная привязанность, за¬
нимавшая его больше, чем Одесса. Г-жа Траноли
[херсонская помещица. — /:.//.] пришла к нему по
делу, он был так рассеян, что взял ее за подбородок
и сказал ей: “Моська, о моська » (Смирнова-Гое ее т.
Дневники. С.477).
Табакерка с мопсами. Д.И.Виноградов. 1752. Фар<|юр. Роспись
[139]

МОТЫЛЕК
м
I	1оклонники владелиц маленьких собак нередко ие|)е-
■ кн-п.in свою любовь и свое обожание на их четвероно¬
гих любимцев, подчас завидовали моськам, потому что
хшяйки ласкали, лелеяли их. О привязанности С.Д.По¬
номаревой к своим комнатным собачкам Гектору
и Мальвине писали многие мемуаристы. А.А.Дельвиг
посвятил в 1821 г. Мальвине стихотворение «На смерть
собачки Лмики», где были такие строки:
Ах! она была краше, игривее
Резвых псов звероловицы Делии.
С ее шерстью пуховой и вьющейся
Лучший шелк Индостана и Персии
Не равнялся ни лоском, ни мягкостью.
В другом стихотворении, «К ошейнику собачки До¬
минго» (1823), — возможно, и ;гга собака принадлежа¬
ла С.Д.Пономаревой — поэт писал:
Ты на Доминге вечно будь,
Моя надежда остальная,
И обо мне когда-нибудь
Она вздохнет, сто лаская.
Пушкин в четверостишии «11имс|юдоре Семеновой»
(1820) шутливо заявлял о своих желаниях:
Желал бы быть твоим, Семенова, покровом,
Или собачкою постельною твоей...
(Т.2. С. 128)
В послании «К сестре» (1814) Пушкин так описал
комнатную собачку, с которой он, вероятно, и сам иг¬
рал ребенком:
Иль моську нрестарелу,
В подушках поседелу,
Окутав в длинну шаль
I	I с нежностью лелея,
Ты к ней зовешь Морфея?
(Т.1. С.41)
Моськами очень дорожили, а если они терялись, то
готовы были отдать немалые деньги, чтобы отблаго¬
дарить нашедшего любимое существо. В газетах тех
лет нередко печатались объявления о пропаже собак.
Так, московский купец Авериан Петров Ключарев
обещал: «Кто оную [пропавшуюсобачку. — П.П. | до¬
ставит к означенному купцу, тот получит 50 руб. на¬
граждения» (Приложение к газете «Московские
ведомскти» от мая 6 дня 1811 г. № 3(5. С. 1036). В дру¬
гом объявлении говорилось о продававшемся щенке:
«...оболонския собачка, маленькая, собой прекрас¬
ная, вся белая, в приходе Покрова в Лёвшине, в доме
Яхонтова; цена 150 руб.» (Там же. С.1050). В «Тол¬
ковом словаре живого великорусского языка» приве¬
дена такая пословица: «Барыня девиц на моську
променяла» (Даль).
Мальчик Ванька, герой повести Пушкина «Станци¬
онный смотритель» (1830). вспоминая, как «прекрас¬
ная барыня» Дуня приезжала на могилу отца, расска¬
зывал: «...ехала она в карете* в шесть лошадей, стремя
маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной
моською...» (Т.8. С.106).
Нередко моськи были злыми собаками: они залива¬
лись лаем, рычали и могли даже укусить того, кто
к ним приближался. В басне И.А.Крылова Моська
Увидевши Слона, ну на него метаться.
И лаять, и визжать, и рваться.
Ну, так и лезет в драку с ним.
(Hfiituwe II.Л. Слон и Моськи, опубл. 1808)
Так что в оживленную встречу гостей у Лариных
в гостиной «лай мосек» вносил свою ноту; эта подроб¬
ность была п в черновой рукописи:
С утра уж толкотня тревога
Писк, хохот, встреча новых лиц
Лай мосек, чвоканье девиц...
(Т.6. С.396)
Е.А. Пономарева
МОТЫЛЕК
«...Мотылек, мотылечек, метляк, метелок, бабоч¬
ка. порхунок; они делятся на денников, сумеречников
и ночников. <...> Мотыльки низко летают — к уро¬
жаю ярово/о. Мотылек вителек: прытко летает.
H<i хороший цветок летит и мотылек» (Даль).
Во второй главе «Евгения Онегина» Пушкин пишет
об Ольге:
В глуши, под сению смиренной,
Невинной прелести полна,
В глазах родителей, она
Цвела как ландыш потаенный,
Незнаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой.
(2, XXI, 9-14)
В третьей главе Пушкин описывает волнение Татья¬
ны перед встречен! ее* в саду е* Онегиным:
Они поют, и с небреженьем
Внимая звонкой голос их.
Ждала Татьяна с нетерпеньем,
Чтоб трепет сердца в ней затих,
Ч тобы прошло ланит пыланье.
Но в персях то же трепетанье,
11 не проходит жар ланит,
Но ярче, ярче лишь горит...
Так бедный мотылек и блещет
11 бьется радужным крылом,
Плененный школьным шалуном...
(3, XL, 1-11)
В заключительной строфе* четвертой главы речь идет
о	Ленском:
Он был любим... по крайней мере
Так думал он, и был счастлив.
Стократ блажен, кто предан вере,
Кто хладный ум угомонив,
[140]

м
мотылкк
11окоится в сердечной неге,
Как пьяный путник на ночлеге,
Или, нежней, как мотылек,
В весенний впившийся цветок...
(4.U, 1-8)
Четвертая глава начинается шестью пропущенными
строфами. Текст первых четырех строф был напечатан
Пушкиным в журнале «Московский вестник» (1827.
№ 20) (‘заголовком «Женщины. Отрывок из “Евгения
Онегина”». Там есть такие стихи:
Закабалясь неосторожно,
Мы их любви в награду ждем,
Любовь в безумии зовем,
Как будто требовать возможно
От мотыльков иль от лилей
И чувств глубоких и страстей
(T.fi. С.593)
Если к приведенным выше стихам добавить стихи из
«Послания к Юдину»:
Уж сердце в радости не бьется
При милом виде мотылька,
Что в воздухе кружит и вьется
С дыханьем тихим ветерка... —
(Т.1. С.171)
то коллекция мотыльков в творчестве Пушкина будет
представ.юна в ее полноте. Разве что она может быть
дополнена бабочкой из стихотворного отрывка 1825 г.:
Крышка стола. Ф.П.Толстой. 1834. Дерево, гуашь
Играй, прелестное дитя,
Летай за бабочкой летучей,
Поймай, поймай <ее> шутя
Над розой	колючей,
IIotom на нолю отпустя.
(Т.2. С.474)
Но вернемся к мотылькам в «Евгении Онегине». За
этим легкокрылым созданием, порхающим на страни¬
цах пушкинского романа, — давняя литературная и не
только литературная традиция.
В 1805 г. в Петербурге вышла книга «Аллегории
и символы. Иконология для художников». В ней бабочка
рассматривается как символ легкомыслия, суетности,
переменчивости во мнениях. Между тем у масонов ба¬
бочка обозначает Психею — душу. Масонское изобра¬
жение соединяет череп (знак смерти бренного тела)
и бабочку (знак бессмертия души).
Бабочка, мотылек — устойчивый образ сентимен¬
тальной поэзии и живописи.
Множество мотыльков и бабочек летает в стихотво¬
рениях русских и европейских поэтов XVIII — первой
трети XIX в. Собрать эту изящную коллекцию — дело
будущего. Пока же заметим, что о бабочках и мотыль¬
ках писали li.В.Капнист и М.М.Херасков, Г.Р.Держа¬
вин н В.Л.1 IviiiKiiH. «Философия бабочки» — так казна-
|141 |

МОТЫЛЕК
м
ла снос стихотворение А.П.Бунина. «Узник к мотыль¬
ку, влетевшему в его темницу», «Мотылек и цветы» —
стихотворе! I ня В.А. Жуковского.
Что ты вкруг огня порхаешь,
Мотылек мой дорогой?
Или, бедненький, не знаешь,
Что огонь губитель твой? —
писал К.Ф.Рылеев в стихогво|к*нии «Мотылек» (<1Н17>).
Мотыльки вдохновляли Флориана и Ламартина.
I? 1824 г. в «Литературных листках» был напечатан пе¬
ревод стихотворения Ламартина «La Papillon», подпи¬
санный II.К. Это стихотворение затем публиковалось
во многих переводах под названиями «Мотылек» и «Ьа-
бочка» — в переводах анонимного автора в «Москов¬
ском телеграфе» в 1826 г., Н.А.Межакова в сборнике
его стихотворений в 1828 г., И.Е.Тюрина в альманахе
«Зимцерла» в 1829 г.. Н.Н.Де-Витта в «Дамском жур¬
нале» в 182!) г., И.Галанина и «Литературных прибав¬
лениях к русскому инвалиду» в 1835 г. и А.Я.Мейснера
в сборнике его стихотворений в 1836 г.
Мотыльки и бабочки запечатлены во многих стихах
неизвестных нам авторов.
К концу 20-х годов XIX в. относятся две живописные
работы А.Г. Венецианова — «Крестьянка с бабочками»
и «Жнецы», где крестьянская женщина и ее сын любу¬
ются красотой севших на руку матери бабочек.
Ьабочки — излюбленная тема изысканных акваре¬
лей Ф.П.Толстого: «Цветок, бабочка и мухи», «Фан¬
тастическая бабочка», «Бабочка». На листах альбома
Д.И.Дешан, урожд. Ивановой, среди других рисунков
и акварелей Ф.II.Толстого его «Бабочки, анютины
глазки», «Бабочка, наук, цветы, клубника», «Букет
цветов, бабочка и птичка», «Голубая бабочка». Бабоч¬
ки Ф.II.Толстого изображены с блеском и виртуозно¬
стью. запечатлены в тончайших переливах их цвето¬
вой окраски; они соперничают с натурой, обманывая
зрителя. Рисунки Ф.II.Толстого украшали многие
альбомы, они были известны Пушкину. И, как знать,
может быть, Пушкин имел в виду бабочек, нарисо¬
ванных художником, когда писал в «Евгении Онеги¬
не» об альбомах великосветских дам:
Вы, украшенные проворно,
Толстого кистью чудотворной...
(4. XXX. 5-6)
Бабочка; бабочка и цветок — эти изображения вооб¬
ще* часто встречаются в альбомах пушкинской эпохи.
Бабочка, мотылек вошли в литературный быт пуш¬
кинского времени.
В дружеском кругу петербургских литераторов
С.Д. I Ьжомаревой было дано шутливо-галантное; про¬
звище — Мотыльков.
В 1829—1831 гг. петербургские читатели два раза
в неделю получали газету «Бабочка», которую изда¬
вал В.С.Филимонов. Пушкин иронически называл
его «бабочка-Филимонов», а его издание «бабочкой —
рублевой, парнасской Варюшкой» (Т. 14. С.38). не¬
смотря на те>, чте) в «Бабочке» о Пушкине отзывались
весьма положительно. Кстати, в первом выпуске
«Бабочки» помещено стихотворение неизвестного
автора «К бабочке».
Бабочка, мотылек — образ, который широко ис¬
пользовался в книжной графике. Так, в цикле рисун¬
ков к «Анакреонтическим песням» Г.Р.Державина,
выполненных первым иллюстратором Пушкина
И.А.Ивановым и самостоятельно, и по оригиналам
А.И.Оленина и А.Е.Егорова, — рисунки «Мотылек,
летающий около свечи», «Эрот бегает за бабочкой».
В 1820 г. i$ Москве в типографии Августа Семена вы¬
шла вторая глава «Евгения Онегина» — обложка была
украшена виньеткой-бабочкой.
Итак, образ бабочки, мотылька был своеобразным
знаком культуры пушкинского времени, знаком, несу¬
щим в себе множество смыслов. 11 все* они так или ина¬
че* должны быть учтены при комментировании стихов
е> мотыльках в «Евгении Онегине». 11озволим еч‘бе‘ выска¬
зать некоторые соображения е> поэтической традиции,
связанной с бабочками и мотыльками, традиции, по-
своему преломившейся в пушкинском романе.
В баснях мотыльки и бабочки, как правило, пред¬
ставляли собой воплощение легкомыслия, суетности,
непостоянства. В басне В.Л.Пушкина «Голубка и ба¬
бочка» (1803) бабочка жалуется голубке:
... неверный мотылек
Все* по лугам летает;
То незабудочку, то розу выбирает...
В басне М.М.Хераскова «Бабочка и пчела» пчела уп¬
рекает бабочку:
С листочка на листок
Ты век перелетаешь:
Как легкий ветерок
Коснешься до цветка и тотчас покидаешь...
(Херасков М.М. Нравоучительные басни Михаила Хераскова.
М.. 17(54. Кн. 1. С.2)
Думается, что в русле этой басенной традиции —
пушкинское сравнсчшс дам с мотыльками; от дам не¬
возможно. как и от мотыльков, требовать «чувств глу¬
боких и страстей».
В лирических стихотворениях, в отличие от басен,
бабочка — воплощение легкости, беечючной свободы,
счастья, высоких устремлений души.
11а цветы с- цветов летая,
В иоле бабочка живет;
Не1 тоскуя, не вздыхая.
Сладкий мед один с них пьет:
Что щастливее сей доли,
Как бы бабочкою быть.
На своей всегда жить воле
П любви лишь сладость пить?
11421

моэт
Я бы пил, — и вновь влюбляясь,
Лишь в весельи дни провел:
А с духами сочетаясь,
Был нетления символ, —
писал Г.Р.Державин в стихотворении «Бабочка»
(1802) (Державин Г.Р. Сочинения Державина. СПб.,
1808. Ч.З. С. 164).
В стихотворении В.А.Жуковского «Мотылек и цве¬
ты» ( 1822) мотыльку «свободные / II крылья и душа
даны», мотылек — «бессмертья вестник».
Анализируя заключительную строфу четвертой главы
«Евгения Онегина», К).М.Лотман отмстил, что образ
мотылька, «связанный с любовью Ленского к Ольге, воз¬
вращает нас к строфе XXI (11 — 14) второй главы»,
а также указал на т. что «финальная <т|нм|>а содержит
основное для всей главы стилистическое противопостав¬
ление условной литературности (“как мотылек ") и гру¬
бой реальности, подчеркиваемое* стилистическим диссо¬
нансом: “покоится в сердечной неге (демонстративный
“поэтизм”) и “как пьяный путник на ночлеге” (проза¬
изм)» (Лотман. С.256).
Пушкин обращается к образу мотылька, для того
чтобы передать душевное состояние взволнованной Та¬
тьяны перед встречей ее в саду с Онегиным:
Так бедный мотылек и блещет
II бьется радужным крылом.
Плененный школьным шалуном...
(3, XL, 9-11)
Любопытно, что пушкинский образ мотылька, пле¬
ненного школьным шалуном, восходит, по-видимому,
к басне Флориана «Кузнечик», которая была переведе¬
на В.Л.Пушкиным — его перевод был впервые опубли¬
кован в 1820 г. в «Трудах общества любителей Россий¬
ской словесности», а затем включен в сборник его
стихотворений, вышедший в свет в 1822 г.:
Кузнечик, в мураве густой
Скрываясь, мотыльком прельщался,
Который е- одного цветочка на другой
Порхал, резвился, любовался
II Майским утром и собой.
Лазурь и золото блистали
На крыльях мотылька, н взоры привлекали.
Кузнечик завидует мотыльку, но вот
Толпа веселая детей,
На луг зеленый прибегая,
11устилась в след за мотыльком,
На воздух и платки и шляпы полетели!
Мальчишки резвые красавцем овладели,
II он пойман иод платком.
Один ему крыло, другой теребит ногу,
А третий и совсем бедняжку раздавил.
Кузнечик признается:
«Л, право, мотыльку завидовал напрасно
11 вижу, что блистать на свете сем опасно!»
В.Л.Пушкин завершает басню нравоучением:
Всего полезнее, чтоб счастливо прожить.
Скрывать свой уголок, и неизвечтным быть.
(Пушнин HJL Стихотво|>ения Василия Пушкина.
СПб., 1822. С. 108-109)
Известно, что поэт-племянник получил стихотво¬
рения дяди от него в подарок. Известно, что он их
внимательно прочитал. Возможно, что пойманный
резвыми мальчишками бедняжка мотылек, на кры¬
льях которого «лазурь и золото блистали», запомнился
ему. Пз басни Флориана, переведенной В.Л.Пуш¬
киным. он перелетел в роман А.С.Пушкина, превра¬
тившись в плененного школьным шалуном бедного
мотылька, блещущего радужным крылом, в мотыль¬
ка. с которым сравнивается Татьяна. Но быть может,
пушкинский мотылек впорхнул в роман из самой
жизни. Ловил ли Пушкин бабочек? Насколько мы
зпаем, мемуарная литература об этом умалчивает.
II все же — бабочки и мотыльки, подобно пчелам пе¬
реметающие* с цветка на цветок, — это те малые, но
драгоценные для поэта впечатления бытия, которые
е- любовью воплотил он в своем поэтическом слове.
//. И. Михайлова
МОЭТ — зд.: марка шипучих шампанских вин.
Вдовы Клико или Моэта
Благословенное вино
В бутылке мерзлой...
(4. XLV, 1-3)
подавалось к столу в деревенском доме Онегина.
Винодельческая фирма «Моэт» была основана
в 1743 г. Клодом Моэтом, выходцем из известного в 111ам-
пани старинного рода, в 1446 г. подучившего еуг Кар¬
ла VII дворянское' достоинство. В пушкинское время во
главе предприятия стоял внук создателя династии —
Жан-Реми Моэт (1758— 1841). С отличием окончив
коллеж в Меце, он несколько лет посвятил путешестви¬
ям и изучению европейского рынка вин, после чего
в 1701 г. вернулся в родной Эперней. Во многом благода¬
ря его усилиям в последующие* пол гора десятилетия мар¬
ка шампанского «Мачт», несмотря на трудности военно¬
го времс'ни, превратилась в одну из наиболее известных
в Ев|юне. Именно тогда (в 1805—180(5 гг.) понятие
«шампанские вина» стало синонимом вин игристых.
С 1801 г. фирма «Моэт» являлась поставщиком ши¬
пучих вин для двора Наполеона, который, прос*зжая
через Шампань, не* упускал случая посетить дом своего
ярого приверженца, мэра Эпернея (с 1802 г.) Жана-
Реми Моэта. Шампанское «Моэт» подавалось к столу
французского императора даже во вре-мя военных кам¬
паний. Сохранилось свидетельство, члх> в русском похо¬
де несколько корзин с уложенными в них бутылками
«Моэта» проделали в императорском обозе путь err Не‘-
[1431

моэт
Наполеон Бонапарт посещает Моэта. 1820-е гг. Гравюра
мана до Москвы. 17 марта 1814 г., за несколько дней
до своего отречения, Наполеон наградил винодела-бо-
напартиста орденом 11очетного легиона.
Весной 1814 г. погреба Моэта были разграблены сол¬
датами союзных армий. Через двадцать с лишним лет,
посетив Эиерней, II.А.Вяземский вспомнил п записал
стихами слышанный от Д.В.Давыдова рассказ об этих
«пирах победителей»:
Лихой казак, глазам и слуху,
Предстал мне: песни и гульба!
Пьет Эпернейскую сивуху,
Жалея только, что слаба.
<...>
Вином кипучим с гор Французских
Он поминал родимый Дон,
И чтоб не пить из рюмок узких,
Пил прямо из бутылок он.
(Вяземский II.Л. Эперне. Денису Васильевичу Давыдову. 18.‘59 //
Вяземский. Пат. собр. соч. Т.4. С.230—231)
Узнав о грабежах, Жан-Реми Моэт якобы сказал:
«Офицеры, разоряющие меня сегодня, (чхтавят мое со¬
стояние завтра». И не ошибся. Тот же Денис Давыдов
в период с 1817 ио 1823 г. купил у Моэта почти 4000 бу¬
тылок шампанского. (Сведения о поставках вин «Моэт»
на русский рынок даются по материалам, предоставлен¬
ным фирмой «Moet et Chandon».)
В России вина «Моэт» пришлись буквально ко дво¬
ру. 23 июля 1814 г. Жан-Реми Моэт записал:
«Я имел удовольствие узнать от лиц, сопровождав¬
ших Императора России и Короля Прусского в Анг¬
лии, что они пили у Его Высочества Принца Регента
мое вино и что они нашли его превосходным». А еще
год спустя он уже посылал шампанское к столу им¬
ператора Александра 1 и направлял партии вин вели¬
ким князьям Николаю и Михаилу. В 1817 г. русский
двор заказал компании «Моэт» I I 600 бутылок ви¬
на. в 1819 г. — 4500. С той поры надпись «Моэт» на
винной этикетке становилась все более и более по¬
пулярной в России, и норой марка фирмы даже
использовалась как своеобразный эталон, мерило вы¬
сокого качества. Так, в сентябре 1828 г. 11.А.Вязем¬
ский писал Пушкину: «Самолюбие как пьяница:
сперва пои его хорошим вином, Мостом, а там, как
хмель позаберет, подавай и полушампанское и Цым-
лянекое, на старые дрожжи всё покажется хорошо»
(Т.14. С.27).
Конторские книги дома «Моэт» свидетельствуют,
что среди тех, кто предпочитал заказывать «засмолен¬
ные бутылки» шампанского прямо из эиернейских по¬
гребов, было немало людей, с которыми Пушкин
дружил или был знаком. Например, генерал II.11.Ра¬
евский в 1818 г. закупил у Моэта 100 бутылок вина,
год спустя — 1100, в 1820 — 500, в 1821 — 250.
в 1823 — еще 500. Другой знакомый поэта, генерал
А.П.Ермолов, в 1821 г. прислал заказ на 50 бутылок
шампанских вин. в 1822 — на 75, в 1824 — на 25,
в 1825 — снова на 75.
Бутылка шампанского «Моэт*. 1811. Стекло
[144]

м
М УЖ 11 КII
Шампанское «Моэт» пользовалось успехом у дип¬
ломатов. Его регулярно покупал министр иностран¬
ных дел России К.В.Нессельроде. Сохранились заказы
на «Моэт» от австрийского посланника в Петер¬
бурге Ш.-Л.Фикельмона и французского эмигранта
на русской службе, управляющего 3-й экспедицией
Коллегии иностранных дел графа И.С.Лаваля, в чьих
домах Пушкин бывал. В 1821) г. партию «Моэта» за¬
казал нидерландский посланник при русском дворе
барон Л.-Б.Геккерн.
Вполне естественно, что марка знаменитого фран¬
цузского вина была хороню знакома Пушкину.
В черновой рукописи «Послания к Л.Пушкину»
(1824) к строкам
Погреб мой гостеприимный
Рад мадере золотой...
(Т.2. С.361)
был вариант:
Рад моэту <и> бордо
Атмосфера дружеской беседы, «Где, в душном обла¬
ке сигар, / Кипит звездяныи ток Моэта / П где гремят
стихи куплета — / Под звук нестроенных гитар» (Мар¬
ков М.Л. Любовь и долг, 1831 // Марков М.А. Мечты
и были. 3 ч. СПб.. 1838. 4.1. С.89) была привычной
для пушкинского круга. К примеру, перу II.А.Вязем¬
ского принадлежит настоящий гимн любимому шам¬
панскому и его создателю:
Моэт, — вот сочинитель славный!
Он пишет прямо набело,
11 стих его. живой и плавный,
Ложится на душу светло.
<...>
Поэм в стеклянном переплете
В его архивах миллион.
Гомер! хоть ты в большом почете, —
Что твой воспетый Иллион?
<...>
Прочтешь поэму — и бывало
Давай полдюжину поэм!
Как ни читай, кажись, все мало...
И зачитаешься совсем.
(Вяземский II.Л. Эперне. Денису Васильевичу Давыдову, 1839 //
Вяземский. Паш. собр. соч. Т.4. С.229—230)
Как и шампанские вина вообще, «Моэт» виделся
Пушкину и его друзьям своеобразным символом празд¬
ника. веселья, свободы.
Мою звезду я знаю, знаю,
11 мой бокал
Я наливаю, наливаю,
Как наливал.
Гоненьям |нжа. злобе света
Смеюея я:
Живет не здесь — в звездах Моэта
Душа моя! —
писал в стихотворении «Звезды» (1839) Е.А.Бара-
тынский.
В 1832 г. Жан-Реми Моэт уступил директорс кие
полномочия своему сыну Виктору и зятю Пьеру-Габри-
элю Шандону. С этой поры и по сегодняшний день
фирма «Моэт и Шандон» удерживает одно из лидирую¬
щих мест в производстве шампанских вин. являясь по¬
ставщиком королевских дворов Англин, Дании, Бель-
гии, Испании, Швеции.
Однако в сознании большинства русских читателей
искрящееся шампанское «Моэт» связано прежде всего
с пушкинской поэзией и пушкинской поэтической тра¬
дицией, что продемонстрировал Тимур Кибиров в сти-
хотворении-«компиляцни» «История села Перхурова»:
Ты помнишь, Двинский, юность нашу?
Клико, Моэта и Аи
Сверкали пенные струи,
Переполняя жизни чашу...
(Кибиров Т. К). I lii|>a(|>|>u:uic: Книга стихов. СПб., 1997. С.80)
А.	Я. Невский
МУЖИКИ
Гвоздин, хозяин превосходный,
Владелец нищих мужиков...
(5. XXXVI. 3-4)
Купцы, лачужки, мужики...
(7. XXXVIII, 10)
Ю.М.Лотман в комментарии к пятой главе |юмана
«Евгений Онегин» обращает внимание на одного из гое-
тей на именинах у Татьяны Лариной — Гвоздина. «Это,
конечно, несколько трансформированный капитан Гвоз-
дилов из “Бригадира” Фонвизина, о котором Бригадир¬
ша говорит, что “...бывало, он так рассерчает за что-ни¬
будь, а больше хмельной: так, веришь ли богу, мать моя.
что гвоздит он, гвоздит ее [свою жену. — Ю.Л. |. бывало,
в чем душа останется, а ни дай, ни вынеси за что...” Зна¬
ние* :гюй цитаты раскрывает методы хозяйствования
Гвоздина» (Лотман. С.279).
В воспоминаниях современников 11ушкпна нетрудно
найти как свидетельства о самодурстве господ и их
ставленников, так и картины обнищания крестьян.
В 1830 г. Пушкин сам коснулся этой темы в «Исто¬
рии села Горюхина». По соседству с Горюхиным на¬
ходились деревеньки Дериухово и Перкухово, чьи
«обитатели бедны, тощи и малорослы, а гордые вла¬
дельцы преданы воинственному упражнению зайчьей
охоты» (Т.8. С.134).
Судьба Горюхина стала и вовсе печальной, когда барин
прислал распоряжаться своим имением приказчика. Имя
его обозначено рассказчиком двумя звездочками. «Обед¬
невшие внуки богатого деда не смогли отвыкнуть err |ки--
кошных своих привычек — и требовали преяздего полно¬
[1451

МУЗЫ
м
го дохода от имения. в десять крат уже уменьшившегося»
(Там же. С. 138). II далее: <•** принял бразды правления
и приступил к исполнению своей политической системы,
она .ласлуживает особого рассмотрения. Главным основа¬
нием оной была следующая аксиома: Чем мужик богаче,
тем он избалованнее — чем беднее, тем смирнее. Вследст¬
вие сего ** старался о смириостн вотчины, как о главной
крестьянской добродетели» (Там же. С. 140).
В очерке дворянского быта, предпосланном коммен¬
тарию к пушкинскому роману, Ю.М.Лотман писал:
«Повышение доходности хозяйства путем увеличения
его производительности противоречило как природе
крепостного труда, так и психологии дворянина-поме-
щика. который предпочитал идти по более легкому пу¬
ти роста крестьянских повинностей и оброков. Давая
единовременный :м|н|>ект повышения дохода, эта мера
в конечном итоге разоряла крестьян п самого помещи¬
ка. хотя умение выжимать из крестьян деньги счита¬
лось среди средних и мелких помещиков основой хо¬
ля йствснного искусства» (./отлит. С.39).
В седьмой главе романа «Евгений Онегин» мужики,
т.е. крестьяне или мастеровые, — это приметная часть
московского населения. Не случайно он и в уличной тол¬
пе попали в поле зрения проезжающих по Тверской
и другим улицам Москвы наблюдательных провинциалов.
В «Статистической записке о Москве» В.II.Андросо¬
ва (эта книга была в библиотеке Пушкина — Модза¬
левский. Ш/. № 7. С.З — п автор был ему знаком)
творится, что население Москвы на начало 1830 г. на¬
считывало 305 631 человек. «Окаю половины всего
на|юдонаселения Москвы составляют дворовые н крес¬
тьяне, в числе которых более 3/4 людей крепостного
состояния» (Андросов В.П. Указ. соч. М., 1832.
С.63). Преимущественно это были мужчины. Часть из
них была привлечена в столицу «собственною надеж¬
дою найти тут содержание: это экономические и удель¬
ные крестьяне и вольноотпущенные», другие, «по кре¬
постному праву» живущие «по распоряжению своих
владельцев в Москве для промысла» или состоящие на
оброке и приходящие в столицу искать работы.
Больше всего было дворовых. В.П.Андросов подсчи¬
тал. что примерно 12 человек обоего пата приходилось
на одного дворянина. «Это не* покажется странным, если
рассмотреть московский образ жизни: можно не затруд¬
няясь указать много домов, в которых живут по целой
сотне дворовых» (Там же. С.64).
II.	С. Нечаева
МУЗЫ (МогЗаш: др.-греч. миф.) — «дочери Зевса
и Мнемосины. Музы — богини поэзии, искусств и наук,
девять сестер, рожденных в Пиэрии и носящих имя
“олимпийские”. Их имена: Каллиопа, Клио, Мельпо¬
мена. Эвтерпа, Эрато, Терпсихора, Талия, Полигим¬
ния. Урания; все они, за исключением Урании (“Не¬
бесная") и Клио (“дарующая славу”), указывают на
связь с пением, танцем, музыкой, наслаждением» (см.:
Лосев А.Ф. Музы // Мифологический словарь. М.,
1990.	С.369).
Мир романа «Евгений Онегин» населен музами:
в первой главе на петербургской сцене появляется муза
танца Терпсихора (см.: ТЕРПСИХОРУ): в седьмой гла¬
ве в московском театре «Терпсихоре лишь одной / Ди¬
вится зритель молодой» (7. L, 7—8), между тем как
Талия (см.: ТАЛИИ) — муза комедии «тихонько дрем¬
лет», а муза трагедии Мельпомена (см.: МЕЛЬПОМЕ¬
НА) протяжно воет. В завершении седьмой главы
в пародийном вступлении к роману автор обращается
к музе эпической поэзии Каллиопе, не названной,
впрочем, по имени:
Благослови мой долгий труд,
О	ты, эпическая .муза!
И верный посох .мне вручив,
Не дай блуждать .мне вкось и вкрив.
(7. LV, 8-11)
В «Отрывках из Путешествия Онегина» Пушкин пи¬
шет о музах — «девяти Каменах» (см.: КАМЕНЬ!).
Заметим, что в первой главе речь идет о «русской
Терпсихоре», в третьей — о небылицах «Британской
музы» (имеются в виду «ужасы» и «тайны» английской
романтической поэзии). К.Н.Батюшков в стихотворе¬
нии «К Тассу» (1808) упомянул «Авзонскую Музу» ита¬
льянского поэта.
В культурной традиции Нового времени муза — оли¬
цетворение вдохновения и поэтического творчества.
li «Евгении Онегине » образ музы прежде всего связан
с двумя поэтами — Владимиром Ленским и Александ¬
ром Пушкиным, создателем стихотворного романа.
Ленский «не' постыдил» «муз возвышенных искусст¬
ва»; он «музою взлелеян». Рассказывая о возможном
сугубо прозаическом варианте судьбы Ленского — его
«обыкновенном уделе», Пушкин не забывает сооб¬
щить о том, что поэт «расстался б с музами». Любо¬
пытно, что это сообщение перекликается с названием
[146]

м
МУНДИР
стихотворения А.II.Сумарокова «Расставание с муза¬
ми», где есть такие строки:
Прощайте музы на всегда!
Я более писать не буду никогда.
(СумщюковЛ.П. Паш. собр. соч. в стихах и прозе.
2-е изд. М.. 1787. 4.9. С. 173)
В роли музы Ленского высту пает Ольга.
«Неужто ты влюблен в меньшую?»
—	А что? — «Я выбрал бы другую,
Когда б я был как ты поэт».
(3. V, 5-7)
В этих по-своему проницательных словах Онегина
Татьяна, по существу, названа музой поэта. Она тако¬
вой и является по отношению к автору романа. При¬
знание Пушкина: «...я так люблю / Татьяну милую
мою!» (4, XXIV, 13—14) перекликается со словами
М.Н.Волконской об авторе «Евгения Онегина»:
«В сущности, он обожал только свою музу...» (Пуш¬
нин в восп. сов/). С.217). В связи с этим следует осо¬
бо отметить, что в «Евгении Онегине», когда речь идет
о	Музе автора, слово «муза» почти всегда пишется
с заглавной, а не со строчной буквы.
Восьмая глава «Евгения Онегина» начинается рас¬
сказом о творческом пути автора романа. Перед чита¬
телем возникают изменчивые лики его музы: вакханоч-
ка, Ленора, муза, в которой угадывается цыганка,
и наконец «барышня уездная» «С печальной думою
в очах, / С французской книжкою в руках» (8, V,
13—14). Муза на петербургском рауте — :т> Татьяна,
преобразившаяся из уездной барышни в знатную даму,
«богиню царственной Невы».
Лит.: Смоленский //..1/. Татьяна м муза // Смоленский Я.М. В сою¬
зе звуков, чувств и дум. М.. 1973. С.109—127; Чумаков К).II. Татья¬
на, княгиня N. Муза: (Из прочтений восьмой главы «Евгения Онеги¬
на») // Чумаков Ю.Н. Стихотворная поэтика Пушкина. СПб., 1999.
С.218—230. Пеньковский Л.Б. Нина: Культурный миф золотого века
русской литературы в лингвистическом освещении. М., 1999.
С.337—344.
И. А. Т/шфаженкова.
М. Н. Строганов, //. М. Федорова
МУНДИР
—	Ну, чтобы ни было, гляди...
В той кучке, видишь? впереди,
Там, где еще в мундирах двое...
(7. LIV, 10-12)
Мундир — «форменная одежда, присвоенная воин¬
ским чинам в противоположность статскому платью»
(Военнаяэшщклопедия. (Л 16.. 1911.Т. 16. С.474—475).
По мундиру можно было определить государство,
эпоху и род войска, а также воинскую часть, в кото¬
рой служил его владелец. Возникновение мундира от¬
носится к эпохе тридцатилетней войны. В России пер¬
вым мундиром являлся стрелецкий кафтан 1661 г.
Петр I. создав регулярную армию, заменил русский
кафтан немецким, общепринятым для всех западноев¬
ропейских армий. Со временем мундиры стали разли¬
чаться между собой цветом, покроем, наличием раз¬
личных элементов. 11о словам известного специалиста
В.М.Глинки, «в течение XVIII — начала XX века про¬
исходили многочисленные перемены в русском воен¬
ном костюме, прежде всего, связанные с общими на¬
правлениями развития моды. Нельзя забывать, что
при всем своеобразии форменной одежды она являет¬
ся составной частью истории костюма вообще» (Глин¬
ка Н.М. Русский военный костюм XVIII — начала
XX века. Л., 1988. С.5).
В пушкинское время фасон русского мундира был
заимствован уже у французов, с которыми русские во¬
енные чаще всего встречались на поле чести. Посол
Франции в России Арман де Коленкур отмечал в пере¬
писке: «Все на французский образец: шиты* у генера¬
лов, эполеты у офицеров, портупея вместо пояса усол-
дат...» (Цит. но: Глинка Н.М. Указ. соч. С.7). По поводу
заимствований известно высказывание А.II.Герце¬
на. который без снисхождения осуждал пристрастия
своих соотечественников: «Моды нигде не соблюдают¬
ся с таким уважением, как в Петербурге; это доказыва¬
ет незрелость нашего образования: наши платья чу¬
жие. В Европе люди одеваются, а мы рядимся и поэтому
боимся, если рукав широк или воротник узок» (Гер¬
цен А.И. Былое и думы. М., 1979. С.388). Мундир вы¬
глядел как фрак: спереди короткий до талии, сзади
с фалдами, нос высоким стоячим воротником и эполе¬
тами у офицеров. Принадлежность к тому или иному
полку определялась также цветом приборного сукна на
воротнике, клапанах обшлагов, выпушках.
Достаточно вспомнить высказывание полковника
Скалозуба в «Горе от ума»:
...форменные есть отлички:
В мундирах выпушки, погончики, петлички.
{фибоедов Л.С. Горе от ума. Д. III. Явл. 12)
Вообще мундиры военных в царствование Александ¬
ра I п Николая I, придававших огромное значение этой
стороне службы, выглядели очень эффектно и наряд¬
но, члч) требовало немалых денежных затрат от «детей
Марса». Подобное увлечение внешней красотой вызы¬
вало возмущение у Н.М.Карамзина: «От начала России
не бывало Государя, сталь умеренного в своих особен¬
ных расходах, как Александр, п царствования столь
расточительного, как его... Предписывая дворянству
бережливость в Указах, видим гусарских армейских
офицеров в мундирах, обшитых сереб|юм и залогом!
Сколько жалованья сим людям? И чего стоит мундир?»
(Каражшн Н.М. Записка о древней и новой России.
М., 1991. С.76). Однако нельзя не признать справед¬
ливым мнение выдающегося военного деятеля России,
1147]

МУРАВЬЕВ
м
боевого генерала, ученого и педагога М.И.Драгомиро-
ва: «Да — одежда эта рабочая; но и работа наша особен¬
ная. Ведь дабы ее делать, надо жертвовать жизнью,
а если это так, то и наша рабочая одежда п|)поб|кта<т та¬
кое высокое значение, е каким ничья профессиональ¬
ная оценка не может сравниться» (Глинка Н.М. Указ.
соч. С.20). У военных пушкинской поры существовал
своеобразный культ мундира. Понятия личной чести
п «чести мундира» были нерасторжимо связаны. Не слу¬
чайно церемония разжалования декабристов включала
в себя глубоко символическое действие: с них срывали
мундиры п бросали в костер. «Как полон счастья тот
день, в который надеваешь впервые мундир, — писал
участник Отечественной войны 1812 г. генерал
В.И.Левенштерн. — Принц де Линь был прав, говоря,
что все наши радости ребяческие: этот умный юморист
насчитывал в своей жизни всего четыре дня истинно
счастливых: тот день, в который он впервые' надел мун¬
дир, день его первой битвы, день, в который ему сказа¬
ли впервые "я люблю тебя", и тот день, когда он встал
с постели после оспы. Первый н последний из этих дней
не могли более повториться, но так как другие два по¬
вторились в его жизни раз пятнадцать, то они вскоре
утратили всю свою прелесть» (Левенштсрн Н.И. За¬
писки // PC. 1900. Т. 103. Август. С.265).
Л. Л. Ивченко
МУРАВЬЕВ М ихаил Никитич (1757—1807) — поэт
п прозаик, с 1803 г. товарищ министра народной) про¬
свещения и попечитель Московского императорского
университета, сенатор. Преподавал Александру I рус¬
скую словесность, историю и нравственность, оказывал
содействие П.М.Карамзину в подготовке «Истории го¬
сударства Российского». Будучи женатым на баронессе
Екатерине Федоровне Колокольцовой (1771 — 1848),
тетке К.Н. Батюшкова, стал воспитателем поэта. Во
время учебы в Лицее н жизни в Петербурге (до мая
1820 г.) Пушкин познакомился с семьей М.Н.Муравь¬
ева — его вдовой и сыновьями — будущими декабриста¬
ми Александром (1802—1853) и Никитой (1796—
1843), упомянутым к так называемой десятой главе
«Евгения Онегина»:
Витийством резким знамениты
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты
(Т.<>. С.523)
В творчестве М.Н.Муравьева нашли выражение предро-
мантические и е^ентименташетекие тенденции. Старшие
современники Пушкина П.И.Дмитриев. II.М.Карамзин,
В.А.Жуковский и особсчшо К.И.Батюшков, его племян¬
ник, испьпывали к нему исключительный шт*|)сс и пие¬
тет, после смерти М.11.Муравьева готовили издания егосо-
чннений. Сам же Пушкин только дважды упомянул сш
имя в своих сочинениях и только одно его и|юизведение —
стихотворение «Богине Невы» (1794). Рассказывая о пе¬
риоде охлаждения Евгения Онегина, Пушкин говорит:
С душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя 11иит®.
(I. XI.YIII. 1-4)
К этим стихам Пушкин сделал примечание:
Вьявь богиню благосклонну
Зрит восторженный пиит,
Что проводит ночь бессонну,
Опершися на гранит.
(Муравьев. Богине Невы.)
(Т.6. С. 192)
Это цитата из стихотворения, которое Пушкин, по-
видимому, знал наизусть, ибо в замечаниях на нолях
«Опытов в стихах и прозе*» Батюшкова около строк сти¬
хотворения «Ложный страх»
Гименей за все ручался.
И амуры на часах, —
он делает пометку: «Стих Муравьева» (Т. 12. С.277).
11 это действительно стих из того же* самого стихотворс'
ния «Богине Невы», где сказано:
Я люблю твои купальни.
Где на Хлоиных красах
Одеянье скромной спальни.
И амуры на часах.
(Муравьев М. II. Полное собрание сочинений.
СПб., 181». 4.1. С.36)
Цитирование стихотворения М.Н.Муравьева в «Евге¬
нии Онегине», на наш взгляд, носит в известной степени
иронический характер (см.: ПИИТ). Однако возможно
п другое осмысление фуггкции включенного в пушкинский
роман «чужого» текста, посвященного белым ночам на
Неве (предыдущие строфы |юмаиа также описывади
красоту белой ночи): «...прямое сопоставление Онегина
(“Стоял задумчиво Евгений. / Как описал себя Пиит")
в XLVII1 строфе главы первой |юмана с “восторженным
пиитом" (т.е. самим Муравьевым!), — как полагает
А.М.Гуревич, — должно “показать читателю, что Онегин
при всей своей холодности — натура поэтическая, чувст¬
вительная, мечтательная, что он способен остро ощущать
красоту природы, что возвы1ненно-|)омантические поры¬
вы — неотъемлемая грань его существования"» (Гуре¬
вич А.А. Сюжет «Евгения Онегина». М., 1999. С. 116).
Исследователи установили, что образы прозаической
повести М.II.Муравьева «Оекольд» отразились в поэме
Пушкина «Руслан и Людмила» (см.: Кулакова Л. И. 11о-
эзия М.Н.Муравьева // Муравьев М.II. Стихотворения.
Л., 1967. С.45), а отдельные реминисценции из других
его произведений есть в «Евгении Онегине» (см.: Баев¬
ский И.С. Из заметок о тексте «Евгения Онегина» //
Сборник статей к 70-летию прое|>. Ю.М.Лотмана. Тар-
1148 |

м
МУСУЛЬМАН
tv, 1992. С. 172—173; Rothe II. Nabokov, Pushkin and
Murav’ev // Study Group on Eighteenth-Century Russia
Newsletter. 1986. .N6 14. P.38-39).
Наиболее серьезное воздействие М.Н.Муравьев ока-
зал на Пушкина в 1828—1829 гг., когда поэт побывал
в Старицком уезде в поместье Вульфов, [юдственников
М.Н.Муравьева. Малинники и Берново М.Н.Муравьев
описал it повести «Эмилиекы письма» (или «Берновские
письма», 1790). Поэтому, приехав в эти места и, конеч¬
но. узнав о родственных отношениях М.П.Муравьева
с Вульфами, Пушкин не мог не перечитать «Эмилиевы
письма», впервые опубликованные в 1815 г. Батюшко¬
вым. А прочитав это произведение, учел его в написан¬
ном в 11авловском (тоже Старицкого уезда и тоже поме¬
стье Вулм|м>в) осенью 1829 г. «<Романс в нисьмах>».
Следует напомнить, что там же, в Павловском, Пушкин
работал и над строфами «11утешествия Онегина», так
что связь этих произведений оказывается более тесной
п непосредственной, чем это можно было предполагать.
Несколько ироническое упоминание М.П.Муравьева
в первой главе «Евгения Онегина» можно объяснить
тем, что с его именем связан был один из неприятных
для 11ушкина эпизодов полемики вокруг поэмы «Руслан
и Людмила», про которую Дмитриев сказал: «Мать за¬
претит читать :пч> своей дочери» (см. об этом: Строга¬
нов М. В. Читатели-современники о поэме А.С.Пушки¬
на «Руслан и Людмила» //Литературное произведение
и читательское восприятие. Калинин, 1982. С.87—88.
100). Слова же эти восходили к стихотворной надписи
Дмитриева к портрету Муравьева:
Я лучшей не могу хвалы ему сказать:
Мать дочери велит труды его читать.
(Дмитриев 11.11. <К нортрету> М.Н.Муравьева, <1803>)
М. В. Строганов. II. М. Федорова
МУСУЛЬМАН — «Мослеман... Арап. Имя Турками
себе присвояемое, значащее людей приявших Магоме¬
тово учение, которое названо Исламом. От сет-то
слова произошло испорченное Мусульман, Мюсюль-
ман, Мусельман, Мослем, Мослеман, или Мосоль-
ман, что значит правоверный, истинно верующий»
(Яновский. Словотолкователь. 4.2. Стб.867).
Как следует из «Нового словотолкователя», это «ара¬
вийское», или арабское (muslim, мн. — покорные бо¬
гу), заимствование в начале XIX в. еще не вошло
в литературный язык. В произведениях Пушкина
встречаются два варианта слова. Незафиксированный
Н.М.Яновским вариант «музульман»:
Недавно бедный музульман
В Юрзуфе жил с детьми, с женою...
(«Недавнобедный музульман...*, 1821 //Т.2. С. 194)
Вариант «мусульман» Пушкин употребил дважды —
в стихотворении «Талисман» (1827):
Где, в гаремах наслаждаясь,
Дни проводит мусульман...
(Т.З. С.83)
и в «одесских» строфах «Отрывков из 11утешествия
Онегина»:
I	Iotom за трубкой раскаленной,
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю.
С восточной гущей кофе пью.
(Т.6. С.203)
.')то шутливое сравнение с мусульманином в раю, ве¬
роятно, навеяно Пушкину экзотической атмос(|м‘|юй
Одессы, которая только обживалась русскими и была
для Пушкина чем-то сродни экзотике восточной, кото¬
рую он представлял себе по текстам Корана. (К тому
времени, когда в 1825 г. Пушкин работал над цитируе¬
мыми ст|ик|>ами «Отрывков из Путешествия Онегина»,
уже был написан цикл «Подражание Корану», 1824.)
В отличие от Библии, во многих сурах Корана рай как
место вечного блаженства предстает в конкретных чувст¬
венных образах. 11раиедпики лежат там, «опираясь на
ложа, подкладка которых из парчи, а сорвать плоды
в обоих садах близко» (55: 54); «там реки из воды не пор¬
тящейся и реки из молока, вкус кото|юго не меняется,
и реки из кина, приятного для пьющих» (47: 16—17).
11рислуживают им «мальчики вечно юные с чашами, со¬
судами из текущего источника — от него не страдают
головной бмхлыо и ослаблением» (56: 17—18). В жены нра-
ведникам даны «черноокие, скрытые в шатрах, — не кос¬
нулся до них нп человек, ни джины» (56: 72—74). Кра¬
сочные описания мусульманского рая не раз вдохновляли
современников Пушкина. Так, /I.Г1.Ознобишин писал:
Как мудр пророк-завоеватель,
Как рай свой создал он умно!
Он знал, что человек — мечтатель,
И любит деву и вино.
<...>
В одежде шелковой, небрежно,
Раскинувшись на ложе нег,
В сияны! солнца, безмятежно
Он дни проводит без утех.
(О:шобишин Д.II. Могаммед// Галатея. 1830. .V' 13. С.118—11!))
В черновой рукописи цитируемой строфы 11ушкин
вместо «мусульман» написал имя собственное — Осман-
лп п слово «рай» — с прописной буквы:
С восточной гущей кофе пью —
Как Османли в своем Раю...
(T.fi. С.4В8)
Возможно, Пушкин упомянул Османа (сына Аффана
и зятя Мохаммеда), третьего халифа (644—656 гг.),
который считался преемником пророка п был известен
тем. что внес свои исправления в Коран, то есть создал
«свой Рай».
Е.А. Пономарева
|149|

м
МУСУЛЬМАН
ту, 1992. С. 172—173; Rothe //. Nabokov, Pushkin and
Murav’ev // Study Group on Eighteenth-Century Russia
Newsletter. 1986. № 14. P.38-39).
Наиболее серьезное* воздействие М.Н.Муравьев ока¬
зал на Пушкина в 1828—1829 гг., когда поэт побывал
в Старицком уезде в поместье Вульфов, родственников
М.Н.Муравьева. Малинники и Берново М.Н.Муравьев
описал в повести «Эмилиевм письма » (иш «Бсрновские
письма», 1790). Поэтому, приехав в эти места и, конеч¬
но, узнав о родственных отношениях М.Н.Муравьева
с Вульфами, Пушкин не мог не перечитать «Эмилиевы
письма», впервые' опубликованные в 1815 г. Батюшко¬
вым. А прочитав это произведение, учел его в написан¬
ном в 11авловском (тоже Старнцкого уезда и тоже иоме-
сты‘ Вулы|юв) осенью 1829 г. «<Р0мане в письмах>».
Следует напомнить, что там же, в Павловском, Пушкин
работал и над строфами «Путешсчтвия Онегина», так
что связь этих произведений оказывается более тесной
п непосредственной, чем .тто можно было предполагать.
Несколько ироническое упоминание М.Н.Муравьева
в первой главе «Евгения Онегина» можно объяснить
тем, что с его именем связан был один из неприятных
для 11уиIKiIна эпизодов полемики вокруг поэмы «Руслан
и Людмила», про которую Дмитриев сказал: «Мать за¬
претит читать это своей дочери» (см. об этом: Строга¬
нов М.В. Читатели-современники о поэме А.С.Пушки¬
на «Руслан и Людмила» // Литературное произведение
и читательское восприятие. Калинин. 1982. С.87—88,
100). Слова же эти восходили к стихотворной надписи
Дмитриева к портрету Муравьева:
Я лучшей не могу хвалы ему сказать:
Мать дочери велит труды его читать.
(Дмитриев И.И. <К портрету> М.Н.Муравьева, <1803>)
М. В. Строганов, Н.М. Федорова
МУСУЛЬМАН — «Мослеман... Арав. Имя Турками
себе прпсвояемое, значащее людей приявших Магоме¬
тово учение, которое названо Исламом. От сего-то
слова произошло испорченное Мусульман, Мюсюль-
ман, Мусельман, Мослем, Мослеман, или Мосоль-
ман, что значит правоверный, истинно верующий»
(Яновский. Словотолкователь. 4.2. Стб.867).
Как следует из «Нового словотолкователя», это «ара¬
вийское», или арабское (muslim, мн. — покорные бо¬
гу), заимствование в начале XIX в. еще не вошло
в литературный язык. В произведениях Пушкина
встречаются два варианта слова. Не зафиксированный
Н.М.Яновским вариант «музульман»:
Недавно бедный музульман
В Юрзуфе жил с детьми, с женою...
(«Недавно бедным музульман...», 1821 //Т.2. С. 194)
Вариант «мусульман» Пушкин употребил дважды —
в стихотворении «Талисман» (1827):
Где, в гаремах наслаждаясь,
Дни проводит мусульман...
(Т.З. с.83)
н в «одесских» строфах «Отрывков из I Ктешествия
Онегина»:
I	Iotom за трубкой раскаленной,
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
С восточной гущей кофе пью.
(T.(i. С.203)
Это шутливое сравнение с мусульманином в раю, ве-
|юятно, навеяно Пушкину экзотической атмосферой
Одессы, которая только обживалась русскими и была
для Пушкина чем-то сродни экзотике восточной, кото¬
рую он представлял себе* по текстам Корана. (К тому
времени, когда в 1825 г. Пушкин работал над цитируе¬
мыми строфами «Отрывков и:< 11утешествня Онегина»,
уже был написан цикл «Подражание Корану», 1824.)
В отличие от Библии, во многих сурах Корана рай как
место вечного блаженства предстает в конк|мтных чувст¬
венных образах. Праведники лежат там, «опираясь на
.ложа, подкладка которых из парчи, а сорвать плоды
в обоих садах близко» (55: 54); «там реки из воды не i юр-
тящейся и реки из молока, вкус которого не меняется,
п |>скп из вина, приятного для ныопщх» (47: 16—17).
11рислуживают им «мальчики вечно юные с чашами, со¬
судами из текущего источника — от него не страдают
головной болью и ослаблением» (5(5: 17—18). В жены нра-
ведникам даны «черноокие, скрытые в шатрах, — не кос¬
нулся до них ни человек, ни джины» (56: 72—74). Кра¬
сочные описания мусульманского рая не раз вдохновляли
современников Пушкина. Так, Д.11.Ознобишин писал:
Как мудр пророк-завоеватель,
Как рай свой создал он умно!
Он знал, что человек — мечтатель,
И любит деву п вино.
<...>
В одежде шелковой, небрежно,
Раскинувшись на ложе нет,
В СНЯНЫ1 солнца, безмятежно
Он дни проводит без утех.
(Ознобишин Д. П. Могаммед // Галатея. 1830. ,V> 13. С. 118—119)
В черновой рукописи цитируемой строфы Пушкин
вместо «мусульман» написал имя собственное — Осман-
ли и слово «рай» — с" прописной буквы:
С восточной гущей кофе пью —
Как Оеманли в своем Раю...
(Т.0. С.468)
Возможно, Пушкин упомянул Османа (сына Аффана
п зятя Мохаммеда), третьего халифа (644—656 гг.),
который считался преемником пророка и был известен
тем, что внес свои исправления в Коран, то есть создал
«свой Рай».
Е .А. Пономарева
|149|

МУХИ
МУХИ
Он и том покое поселился,
Где деревенский старожил
Лет сорок с клюшницей бранился,
В окно смотрел п мух давил.
(2. Ill, 1-4)
В.В.Набоков считал, что стих 2. III. 4 находит па¬
раллель в строфе XXXVI четвертой главы (изъятая
из окончательного текста романа, эта строфа была
опубликована в отдельном издании четвертой и пя¬
той глав):
У всякого своя охота,
Своя любимая забота:
Кто целит в уток из ружья,
Кто бредит рифмами, как я,
Кто бьет хлопушкой мух нахальных...
(Т.6. С.648—649)
Комментатор полагал, что в обоих случаях речь
идет о назойливых насекомых из отряда двукрылых,
которых бьют хлопушкой и «которых дядя Онегина
давил большим пальцем на оконном стекле» (Набо¬
ков. V.2. Р.455—456). Между тем натуралистическое
прочтение этих мест не является единственно воз¬
можным. В.В.Виноградов подметил, что выражение
«мух давил» из второй главы «Евгения Онегина» мо¬
жет быть поставлено в один ряд с аналогичными иди¬
омами, обозначающими употребление спиртных на¬
питков и состояние алкогольного опьянения (муху
задавить, раздавить, убить, урезать, .зашибить; под му¬
хой, с мухой, в мухе и т.н.). По мнению исследовате¬
ля, при помощи этого «характеристического образа»
Пушкин рисует «застойный быт» своего времени с его
«дворянским времяпрепровождением и тусклым раз¬
влечением» (Виноградов В. В. О серии выражений:
муху зашибить, муху задавить, муху раздавить,
муху убить, с мухой, под мухой // Русская речь.
1968. № 1. С.85).
Вынося за скобки вульгарную социологию, отметим,
что предположение Виноградова хорошо согласуется
с описанием содержимого дядюшкиных шкафов в той
же строфе:
Онегин шкафы отворил:
В одном нашел тетрадь расхода.
В другом наливок целый строй,
Кувшины с яблочной водой...
(2, III, 8—11)
А в четвертой главе Пушкин, рассказывая о «все¬
дневных занятьях» Евгения (4. XXXVII, 3), пере¬
чень которых завершает «бутылка светлого вина»
(4. XXXIX, 7). припомнил и свои скучные деревен¬
ские вечера:
Сиди под кровлею пустынной,
Читай: вот Прадт, вот W.Scott.
Не хочешь? — поверяй расход,
Сердись, иль пей, и вечер длинный
Кой-как пройдет, и завтра тож,
II славно зиму проведешь.
(4. XIJII. 9-12: курсив наш. — И.Д., 11.11.)
«...Мое глухое Михайловское* наводит на меня тоску
п бешенство, — признавался Пушкин П.А.Вяземскому
27 мая 1826 г. — В 4-ой песне Онегина я изобразил
свою жизнь...» (Т. 13. С.280). За два года до этого Вя¬
земский высказывал опасения, что в деревенском захо¬
лустье ссыльный поэт от «отчаяния» начнет «пить
пунш» (ОА. Т.З. С.73).
Догадка Виноградова, каких именно мух давил дядя
Онегина, получила широкое признание. Любопытно,
однако, что Виноградов не счел нужным вступать в по¬
лемику с вышедшим под его редакцией «Словарем язы¬
ка Пушкина», где стихами из «Евгения Онегина» (2.
Ill,	1—4) проиллюстрировано одно из значений глагола
давить — «раздавливая, уничтожать» (Т.1. С.576).
Эта непоследовательность отчасти оправдана: перед
нами яркий пример поэтической неоднозначности
(см.: Перцов II. В. О неоднозначности в поэтическом
языке // Вопросы языкознания. 2000. № 3. С.59).
Выражение «мух давить» может трактоваться и как
свободное глагольно-именное сочетание, в котором со¬
храняются самостоятельные лексические значения
обоих компонентов («мухи» + «давить»), и как фразе¬
ологическое сращение с* неразложимым (идиоматичес¬
ким) значением «пить хмельное».
Не исключено, что Пушкин держал в уме и какой-
то запасной вариант стиха 2. III. 4. В черновой ре¬
дакции второй главы это место гипотетически читает¬
ся: «В окно смотрел н мух ловил» (Т.6. С.266). А в
1828 или 1829 г.. внося исправления в конволют пер¬
вой-шестой глав романа, поэт зачеркнул в слове «да¬
вил» две начальные буквы; Б.В.Томашевский допус¬
ка!. что автор «Евгения Онегина» готов был вернуться
к исходному (?) чтению «ловил» (Т.6. С.537). Этого
не1 случилось, но даже если бы замена была произве¬
дена. возможность двоякого истолкования данной
строки вес* равно бы сохранилась: выражение «мух
ловить» нередко употреблялось в значении «не прини¬
мать никаких мер, ничего не* делать» (Абрамов II.
Словарь русских синонимов и сходных по смыслу вы¬
ражений. 7-е изд. М.. 1999. С. 18: Словарь современ¬
ного русского литературного языка. [Т.1 — 17). М.;
Л., 1957. Т.6. Стб.1394); ср. фр. «gober des moiiches»
с тем же значением. Этой идиомой пользовался
и Пушкин. В публикациях «Московского вестника»
п «Северной пчелы» строфа XLV седьмой главы закан¬
чивалась следующим образом:
...У Пелагеи Николаевы
Всё тот же друг мосье Флимуш,
И гот же шпиц, и тот же муж;
А он, всё клуба член исправный,
11501

м
МУХИ
Всё так же смирен, так же глух,
11 гак же важно ловит мух.
(Т.6. С. 652)
Муж-рогоносец «ловит мух», то есть не обращает ника¬
кого внимания на «дружеские» связи своей супруги
с «мосье Финмушем». Имя Финмуш в этом контексте
носит сугубо каламбурный характер: фр. fine monche
буквально означает «тонкая (=хитрая) мушка» (так на¬
зывают очень ловких пройдох); см.: Федосюк Ю.А.
Заметки о пользе «ме*,дленночтения» // Наука и жизнь.
1986. № 1 1. С',.88; Элыюн М. Д. Из комментария к «Ев¬
гению Онегину» // Вре.и. IIH. Вын.22. С. 130).
11е менее интересна сточки зрения нашей темы исто¬
рия текста XXXVI строфы четвертом главы. В черно¬
вой рукописи после строки «Кто целит в утку из ружья»
Пушкин набрасывает продолжение, в котором развер¬
нута метафора «журнальная полемика — охота»: «Кто
травит рифмами как я / Исподтишка зверков жур¬
нальных». Затем это место переделывается: «Кто бре¬
дит рифмами как я, / Кто бьет хлопушкой мух жур¬
нальных» (Т.6. С.370). Последний вариант сохранен
в беловом автографе (Т.6. С.597) — «нахальными» мухи
«тали только в печатной редакции. Интересно, что ас¬
социативная связь между темами мух и вина просле¬
живается и в этой строфе: во всех ее редакциях (от
черновой до печатной) присутствует стих «Кто занима¬
ется вином» (Т.6. С.370, 598. 649).
Приблизительно в то же время, когда сочинялись
строки о «журнальных мухах», Пушкин пишет етихо-
творение «Совет», ранняя редакция которого, отправ¬
ленная Вяземскому в конце ноября или в начале декаб¬
ря 1825 г., была опубликована в альманахе «Урания»:
11оверь: когда и мух и комаров
Вокруг тебя летает рой журнальный.
Не рассуждай, не трать учтивых слов,
Не возражай на писк и шум нахальный:
Ни логикой, ни вкусом, милый друг,
Никак не льзя смирить их род упрямый.
Сердиться грех — но замахнись и вдруг
Прихлопни их проворной эпиграммой.
(Т.13. (1.245; курсив наш. — И.Д., 11.11.)
Генетическая связь этого стихотворения с «Евгением
Онегиным» зафиксирована документально: набросок
переработки начальных стихов «Совета» сделан на об¬
ложке* белового автографа четвертой главы романа.
Несомненно, что в первопечатной редакции четвертой
главы «нахальными мухами» Пушкин называет жур¬
нальных критиков (ср. эпиграмму 1829 г. «Собрание
насекомых», которая тоже построена на «энтомологи¬
ческой» метафоре). При всем том печатный текст стро¬
ки 4, XXXVI, 9 допускает буквальное понимание, так
что Набоков-читатель, наверное, имел право на оши¬
бочную интерпретацию, которой должен был избежать
Н абоков - ко м меиталч > р.
Появление в стихотворном произведении «не¬
поэтического» выражения «мух давить» не было вно¬
ве — до Пушкина это словосочетание употребил
Г. Р. Державин:
А тех нашей, эмиров, мурз
11е любишь и не терпишь точно,
Что, сами ползая средь уз,
Мух давят в лапах полномочно
И бить себе велят челом...
(К царевичу Хлору, 1802)
Ср. у него же* в стихотворении «Философы, пьяный
и трезвый» (опубл. 1792): «Смешно в тенета мух ло¬
вить». Тем не мене*е* пушкинские мухи обратили на
себя внимание читателей. Кс.А.Полевой рассказыва¬
ет в своих «Записках»: «Увиде*вши меня по приезде
моем из Москвы, когда были изданы две новые главы
“Онегина" [четвертая и пятая (1828). — II.Д.,
П.П.], Пушкин желал знать, как встретили их
в Москве. Я отвечал:
—	Говорят, что вы повторяете се*бя: нашли, что у вас
два раза упомянуто о битье мух!
Он расхохотался; однако спросил:
—	11ет? в самом деле говорят это?
—	Я передаю вам не* е*веи* замечание; скажу больше:
я слышал ;гто из ует дамы.
—	А ведь это очень живое примечание: в Мек*кве ред-
ко услышишь подобное, — прибавил он» (Пушнин
в вое п. сов/). Т. 2. С.73).
Этот разговор сыграл свою роль в истории текста
пушкинского романа. В кон вал юте первых шести глав
«Евгения Онегина» возле стихов 4, XXXVI, 8—9 («Кто
бредит рифмами, как я, / Кто быт хлопушкой мух на¬
хальных») вписан вариант, близкий к первоначально¬
му: «Кто эпиграммами как я / Стреляет в куликов жур¬
нальных» (Т.6. С.538). Пушкин попытался исправить
е>бе строки, на кегторые* указал ему Кс.Полевой (2, III,
4 п 4, XXXVI, 9), однако в одном случае правка не бы¬
ла доведена до конца, а в другом автор принял ради¬
кальное решение и отказался от всей строфы. Стих,
в котором мухи были упомянуты в третий раз. I (ушкин
тоже* изменил: «Всё так же смирен, так же глух, / 11 так
же ест и пьет за двух».
Лит.: Pushkin A.S. Evgenij Onegin: A Novel in Verse / The Russ, text
<ч1. with introduction and commentary by Ciievskv. Cambridge: Mass.,
1953. P.251; Степанов li. II.. Дудочкин II. II., Фомичев С.Л. Из ком¬
ментария к «Евгению Онегину* // Чуем. ПП. 1981. Л., 1985.
Cl. 1 (>(>— 167 (И.Н.Дудочкин); Добродомов II.Г. Об одном фразеоло¬
гизме в «Евгении Онегине*: («В окно смотрел и мух дави.!») // Русское
слово. Орехово-Зуево, 2001; Добродомов И. Г.. Пильщиков И.А. Из
заметок о лексике и фразеологии «Евгения Онегина» // Пушкинская
конкуренция в (/гж<|>орле. 1999: Материалы и исследования. М.,
2001. С.252-256.
П. Г.Добродомов, И.А.Пильщиков
[151 |

н
НАДПИСЬ
НАДПИСЬ - «краткое чего-либо... описание; ...ино¬
гда же заключается в ней одно только выражение
чувствий сочинителя» (Остолопов И.<1>. Словарь
Древней и Ноной поэзии. 4.1— 3. СПб., 1821. 4.2.
С.204).
Своим пенатам возвращенный,
Владимир Ленский посетил
Соседа памятник смиренный,
И вздох он пеплу посвятил...
<...>
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный...
<2. XXXVII. 1-4: XXXVIII. 1-3)
В черновых редакциях этого фрагмента Пушкин не¬
сколько раз называет гроб, оплакиваемый Ленским,
«новым». Не исключено, что но первоначальному за¬
мыслу автора Владимир должен был оставить универ¬
ситет-, получив известие о кончине близких, н, подобно
своему соседу Онегину, приехать в деревню для вступ¬
ления в наследство (отсюда — «помещик новый при¬
скакал» — 2. VI, 2). Позднее Пушкин отбросил все эти
детали, оставив предельно лаконичный рассказ о посе¬
щении юношей родительской могилы. Типологическим
образцом сочиненной им «печальной надписи» может
послужить «Надгробие родителям от сына», опублико¬
ванное в одном из поэтических сборников 1811! г. за
подписью «К. Ш-в»:
Что сделать я для вас. родители любезны,
Могу в юдоли сей, коль вы уж в небесах? —
В безмерной горести струить потоки слезны
11 ими орошать священный мне ваш прах —
Отрада моему лишь сердцу изъявлен ну!..
Для вас же ничего!.. Ах! пусть сей мавзолей
Являет скорбь души живейшу, незабвенну,
II кроткий мирный гроб почтеннейших людей!
(Цветник избранных стихотворений в пользу н удовольствие
юношеского возраста. М.. 1810. 4.1. С.127)
А. Я. Печений
НАЗОН - см.: ОНИ ШИ.
НАЛИВКА
Изначально наливкой назывался ковш для налива¬
ния чего-либо: «Ьадья серебрена с наливкою серебре¬
ною» (Срезневский П.П. Материалы для словаря
древнерусского языка по письменным памятникам.
Т.1—3. СПб., 11)02. 'Г.2. С.295). Позднее слово «на¬
ливка» приобрело другое значение: «Вино, напоен¬
ное ягодами, коркою и проч.» (Слов. Акад. Россий¬
ской. Ч.З. Стб. 1114). Оба эти значения присутствуют
в строках «Евгения Онегина». Приехав в деревню
покойного дяди,
Онегин шкафы отворил:
В одном нашел тетрадь расхода,
В другом наливок целый строй,
Кувшины с яблочной водой,
И календарь осьмого года...
(2. III. 8-12)
II другие горой Пушкина — люди старого времени —
побили наливки: «Кирила Петрович, по обыкновению
своему разгоряченный наливками, осердился» (Дуб¬
ровский, 1832 // Т.8. С. 164). Сам Пушкин тоже не
брезговал «деревенским» напитком. Приехав в 1833 г.
в Ярополец к теще, он пишет 26 августа жене: «Я на¬
шел в доме старую библиотеку, и Нат.<алья>
Ив.<ановна> позволила мне выбрать нужные книги.
Я отобрал их десятка три, которые к нам и прибудут
с варением и наливками» (Т. 15. С.74).
Вот несколько рецептов приготовления наливок:
«Как делать наливку из красной смородины. Взять
на фунт мелкого сахару, два фунта красной спелой
смородины и положить в чистую бутылку, и закупоря
поставить в песок.
Как делать рябиновую наливку. Налить на рябину
три четверти Французской водки и четверть сладкого
вина, и дать настояться. <...>
Наливать черемуху. Черемухи насыпать в бутыль,
пересыпав сперва сахаром, сколько потребно; потом
трясти в бутыли ягоды до тех пор, как смякнут и налив
три четверти Французской водки, а четвертую сладко¬
го вина, или половину того и другого, дать настояться»
(Яцепкое //. Новейшая и полная поваренная книга.
Ч. 1—7. М., 1790. 4.2. С. 130—131).
Основными компонентами наливки были, как ви¬
дим. водка или дешевое вино и садовые ягоды. И того
и другого у помещика средней руки было вдоволь, любой
из них мог позволить себе иметь is заветном шкафу «на¬
ливок целый строй». С.II.Глинка в своих воспоминани¬
ях писал: «По выходе моем из кадетского корпуса,
я китил там |в имении своего родственника С.Ю.Храпо¬
вицкого. — С. К., М. С. J no неделе и по две, но никогда
не встречал за столом заграничных вин, и это было не
от скупости. Зато сколько было домашних наливок!
<...> В числе наставников Степана Юрьевича был, ка¬
жется, Амкитстен. который впоследствии занимал при
одном германском дворе значительное место дипломата.
Он говорил: “Наливок и пива кощ\некого не проме¬
няю на все иностранные вина, привозимые в Смоленск;
здешние наливки — нектар. Эпернейское шампанское
доставляют только к французскому двору: где же взять
этого шампанского it наших столицах п городах?"»
(Ситка С. П. Записки. СПб., 1895. С. 15).
Наливки пользовались популярностью и позднее.
И.А.Гончарен» оставил тому свидетельство в романе
«Обыкновенная история» (1846): «Еще более взгруст¬
нется провинциалу, как он войдет в один из этих до¬
1153]

НАПЕРСНИЦА
н
мов, <* письмом издалека. Он думает, вот отворятся ему
широкие объятия, не будут знать, как принять его, где
посадить, как угостить; станут искусно выведывать,
какое его любимое блюдо, как ему станет совестно от
этих ласк, как он, под конец, бросит все церемонии,
расцелует хозяина и хозяйку, станет говорить им ты,
как будто двадцать лет знакомы: все подопьют нали¬
вочки, может быть, запоют хором песню...» (Гонча¬
ров И.А. Собр. соч.: В 8 т. М.. 11)52. Т.1. С.38).
С.	Г. Кашарнова, М. В. Строганов
НАПЕРСНИЦА
Но определению «Словаря языка Пушкина», наперс¬
ница (как и наперсник) — 1) «друг и доверенное лицо;
тот, кому поверяют сокровенные мысли и тайны»; 2)
«традиционное действующее лицо в драматических
произведениях эпохи классицизма» (Т.2. С.711—712).
Лексема «наперсница» появляется в романе один раз:
Увы! подруга стольких лет,
Ее голубка молодая,
Ее наперсница родная,
Судьбою вдаль занесена,
С ней навсегда ра.злучена, —
(7. XIII. 4-8)
и является признаком воплощения литературного
штампа в модели поведения героини.
Описание Татьяны подчеркивает ее одиночество, от¬
даленность от интересов сверстниц, особую самоуглуб¬
ленность и погружение в собственный внутренний мир:
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
<...>
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела,
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.
(2. XXV. 7-8. 11-14)
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.
(2. XXVII. 9-14)
Подобная характеристика исключает саму возмож¬
ность существования «наперсницы», «подруги».
В романе сестры Ларины лишь дважды появляются
одновременно, вместе, но пушкинский текст исключа¬
ет вероятность равного разговора, вообще диалога
между ними:
Ольга к ней,
Авроры северной алей
И легче ласточки влетает;
«Ну, — говорит, — скажи ж ты мне,
Кого ты видела во сне?»
11о та, сестры не замечая.
В постеле с книжкою лежит...
(5, XXI. 10-14; XXII. 1-2);
Бывало, в поздние досуги
Сюда ходили две подруги,
11 на могиле при луне,
Обнявшись, плакали one.
(7. VII, 5-8)
В первом случае Татьяна «ничего не говорит», «за ли¬
стом лист перебирая». Книга Мартына Задеки «Гада¬
тель, толкователь снов» заменяет героине задушевный
разговор с сестрой, дополняет в очередной раз возмож¬
ный круг чтения Татьяны («Мальвина» — сентимен¬
тальный роман Коттен, поэма Грузинцова «Петриада»,
«Нравоописательные* повести» — «Мармонтсля третий
том») и заставляет предположить возможную модель
поведения героини, которая «воображается» «Клари-
сой, Юлией, Дельфипой», ее духовный статус.
Прямо элегический характер следующего отрывка
подчеркивается словом «бывало», непременной отсыл¬
кой к традиционной элегии, где «преклоненная сосна»,
«ранний ветерок», «урна смиренная», «таинственный
венок» органично обрамляют плачущих «на могиле при
лупе» двух подруг. Здесь близость Татьяны и Ольги
представлена в ироническом осмыслении традиций
русской романтической элегии как естественная мо¬
де.-и» поведения элегической героини. Характерные для
поэтики романтической лирики В.А.Жуковского сло¬
восочетания в пушкинском тексте приобретают паро¬
дийное звучание, так как в конце 1820-х гг. лиричес¬
кие открытия «Коломба русского романтизма» уже
были разменеиы на штампы и стали общим местом
массовой поэзии.
I	[оследующис строфы романа разводят двух, каза¬
лось бы, идентичных элегических героинь к разным
стилевым полюсам бытового поведения. Ольга стано¬
вится героиней иронической версии сентиментального
романа:
Улан умел ее пленить,
Улан любим ее душою...
11 вот уж с ним пред алтарем
Она стыдливо под венцом
Стоите поникшей головою...
(7, VIII. IX. X. 8-12)
В литературном сознании эпохи, в сознании Пушки¬
на в том числе, — улан — офицер полка легкой кавале¬
рии — естественная достойная пара для традиционного
типа сентиментальной романной героини (ср.: «Все
в Ольге... но любой |юман / Возьмите п найдете верно/
|154|

liAiio.i i:oh
Ее портрет...» (2, XXIII, 8—10); воплощение в Ольге
единственного литературного штампа исключает иные
варианты ее судьбы, сама вероятность ксггорых — с гра¬
дацией от героического до на|юдииио-сатирического —
пресекается гибелью Ленского.
11оэтическое отношение к жизни предполагает смену
поведенческих моделей как норму и восходит к тради¬
ции. созданной 11.М.Карамзиным:
Чувствительной душе не сродно ль изменяться?
Она мягка как воск, как зеркало ясна...
<...>
Нельзя ей для тебя единою казаться.
(/>'п/химшш II.M. Протей, или 11«н»гла<-ие Стихотворца, 1798)
Способность Татьяны воплощать в бытовом поведе¬
нии разнообразные стилевые образы выводит се пз ат¬
мосферы элегического стихотворения на уровень теат¬
рализации быта: Ольга, сестра, не бывшая наперсницей
Татьяны, воплощается в ее романном сознании в «на¬
персницу родную», «подругу стольких лет».
Хара ктернос для I (ушкпна метафорическое употреб¬
ление слова «подруга», адекватное выражению «посто¬
янная спутница» («задумчивость ее подруга», «на воль¬
ность праздную, подругу размышлений»), вполне
приложимо к фразеологизму «подруга стольких лет».
Традиционная для классицистических театральных
произведений «наперсница» связана со своеобразной
театрализацией образа Татьяны, героини романа, эле¬
гии, драмы.
М. Ф. Климентьева
НАПОЛЕОН
Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех пулями,
А единицами — себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тва|М‘й миллионы
Для нас орудие одно.
11ам чувство дико п смешно.
(2. XIV, 1-8)
В этих строках Пушкина проявилось не столько
отношение к личности самого Наполеона, сколько
к людям, пытавшимся, к силу своих способностей
и разумения, следовать примеру человека, которого
герцог Веллингтон по-военному лаконично опреде¬
лил как героя «своего времени, прошлых времен
н любого другого времени» (Napoleon. The Final
Verdict. London. 1998. P.302). Изъятые из истори¬
ческого контекста, поступки Наполеона многими
рассматривались как проявление цинизма и вседоз¬
воленности. Ссылками на его биографию подчас пы¬
тались оправдать собственный эгоизм, безмерное че¬
столюбие, полагая, что только из этого складывался
образ их кумира.
Неудивительно, что и Пушкин в энциклопедическом
произведении «Евгений Онегин» не обошел молчанием
личность человека, с именем kotojmm o была связана це¬
лая эпоха в жизни народов Европы. Современники по¬
эта п сам он в лицейскую пору то со страхом, то с вое
хищением, то с гневом, то с состраданием следили .за
невероятными поворотами судьбы «горделивого пове¬
лителя Европы», ставшего затем узником трех монар¬
хов. В его головокружительной карм‘|)е и сокрушите.льном
падении многим виделось нечто сказочное, сверхъ¬
естественное. «...Судьба (“го возвела, кажется, дабы по¬
казать разительный пример непостоянства счастия че¬
ловеческого чрез нескончаемые желания» (1812 год:
Воспоминания воинов русской армии. М., 1991.
С.39), — так рассуждал о судьбе императора Франции
один из офицеров русской армии, как бы обратив ее
в сюжет «Сказки о рыбаке п рыбке». «Свершитель роко¬
вой безвестного веленья», — так сам 11улнкин определил
смысл явления, имя которому было Наполеон Бона¬
парт. Строкам русского поэта созвучны слова Гете:
«Мир никогда еще не видел и. может быть, никогда уже
не увидит ничего подобного» (цит. по: Мережков¬
ский Д.С. Наполеон. М., 1993. С.6). Если два гения
в разных странах сошлись во взглядах на одно н то же
лицо, го что же говорить об их современниках, менее
склонных к глубоким размышлениям. Они жили, за¬
хваченные всем происходящим у них на глазах, и ста¬
рались передать свои чувства в записках и воспомина¬
ниях, которые затем, очевидно, и создавали почву для
желающих во всем подражать человеку в «треугольной
шляпе н сером походном сюрту ке». Польская графиня
А.Б.11отоцкая, несколько раз видевшая Наполеона на
приемах знати в Варшаве и Париже, писала: «Сущест¬
вует столько портретов этого удивительного человека,
столько раз писали его историю, все легенды, повторя¬
емые много раз потомками его старнков-еолдат, долго
еще будут слушаться с захватывающим интересом, —
а последующие поколения будут его знать почти так же
хорошо, как и мы» (Потоцкая Л.Г). Мемуары графи¬
ни Потоцкой. (1794—1820). СПб., б.г. С.80). Извест¬
но, что поляки всегда восторженно относились к Напо¬
леону, но им с несколько иными интонациями вторят
п русские офицеры, не раз встречавшиеся с французами
на нолях сражений. Среди знакомых Пушкина было
немало ветеранов войн 1805—1815 гг. Под впечатле¬
нием их воспоминаний и суждений у поэта складыва¬
лось свое собственное отношение к Наполеону, отра¬
зившееся в его произведениях. Чтобы представить
себе, что Пушкин мог услышать или прочесть, доста¬
точно обратиться к творчеству знаменитого поэта
и партизана Д.В.Давыдова, всегда вызывавшего у авто¬
ра «Евгения Онегина» чу вство симпатии. «И подлинно,
пусть укажут нам из всех сражавшихся с Наполеоном
народов хотя на один, который бы более русского бла-
1155 |

НАПОЛЕОН
|150|

НЛПОЛКОП
гоговел перед величием его деяний, даже в такое вре-
мя, когда земля наша стонала под бременем полчищ
вооруженной Европы» (Давыдов Д.В. Сочинения.
СПб., 1895. Т.З. С. 129). Благоговение, однако, по¬
рождало дух соперничества, стремление отличиться.
От слепого подражания великому полководцу, по-ви¬
димому, ограждала память о победах екатерининского
царствования, поддерживаемая в русской армии стар¬
шим поколением военных. Так, обращаясь в стихах
к знаменитому сподвижнику Суворова генералу I I. И. Ба¬
гратиону, Денис Давыдов пылко восклицал «Вождь го¬
мерический, Багратион великий!» (Давыдов Д. В. Бо¬
родинское ноле, 1829 // Давыдов Д.В. Указ. соч. Т.1.
С.57). В сознании «певца-гусара», также как и многих
его соратников, и Наполеон, и Суворов, и Багратион
принадлежали к одному племени героев, рожденных
эпохой. Среди людей этого поколения Наполеон осо¬
знавался только как первый среди равных. Д.В.Давы-
дову трудно было определить, кому он решился подра¬
жать— Наполеону, Багратиону, Суворову, Кутузову, —
когда в юности захотел, единолично распоряжаясь,
одержать победу в сражении, заодно совместив свой
триумф с боевым крещением. Честолюбивые замыслы
Давыдов сам осмеял в рассказе «Урок сорванцу», опуб¬
ликованном в назидание детям в 183(5 г. в XV томе
«Библиотеки для чтения» с исчерпывающим названием
«О том, как я, будучи штаб-ротмистром, хотел разбить
Наполеона». В описываемые им времена 11аполеону,
если и подражали, то в лучшем — стремлении к успеху,
пользе, славе, неразрывно связанными со славой Оте¬
чества, общественным признанием и одобрением, ка¬
завшимися необходимыми. Святые чувства любви,
дружбы, переходящие на войне вузы братства, не под¬
вергались сомнению. В иных же случаях Наполеон,
вызывавший восхищение как полководец, составляв¬
ший единое целое со своим войском, вызывал порица¬
ние в качестве политика, вынужденного поступаться
нравственными ценностями. «Кажется, ни из-за одного
человека так не боролись любовь и ненависть», — заметил
Д.С.Мережковекий, ознакомившись с большим количе¬
ством документальных материалов и научных трудов
о Наполеоне (Мережковский, Д.С. Указ. соч. С.7).
Чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать воспо¬
минания близкого знакомого Пушкина М.Ф.Орлова
о капитуляции 11арижа: «II. однако ж 11анолсон не был
кровожадным! Сердце его в дружеских беседах чисто
открывалось для самых нежных ощущений, он тысячу
раз доказал в продолжении государственной жизни
своей, что эта официальная жестокость была не столь¬
ко природная, как притворная!» (Орлов М. Ф. Капиту¬
ляция Парижа. М., 1963. С.21). Более того, русские
Наполеон Бонапарт, первый консул республики.
Бсрто. 1800. Грашора
офицеры отказывались признавать демоническую сущ¬
ность французского императора, объявленную в пра¬
вительственных манифестах. Его успехи приписыва¬
лись выдающимся талантам, что делало его вполне
понятным и не вселяло мистического ужаса. «Один толь¬
ко N., как человек грамотный, занимавшийся чтением
Священного Писания и “Московских Ведомостей", бо¬
лее* всех ужасался Наполеона, — писал И.Т.Родожиц-
кий в “Записках", опубликованных при жизни Пуш¬
кина. — Терзаемый призраками своего воображения,
он стал проповедовать нам, что ;>тот Антихрист, сиречь
Аполион или Наполеон, собрал великие нечистые силы
около Варшавы, не для чего иного как именно разгро¬
мить матушку Россию... Мы смеялись таким нелепос¬
тям в досаду N., который называл нас безбожниками...
Может быть, не* один N. находился тогда в подобном
нешрачении ума; все читатели Апокалипсиса подверга¬
лись той же учаети, одним грезились нредвещательные
е-ны, другим мерещился Антихрист наяву. Такие фено¬
мены ре*дки, хотя не нредетавляют ничего особенного,
креше последствий от сильного потрясения ума» (Родо-
жицкий И. Г. Походные заппе-кп артиллерии полков¬
ника. М., 1835. С.16—18). Автор этих «Записок», по-
де>бне) Д.В.Давыдову, человек бывалый. Он воевал
с Наполеоном с 1812 по 1815 г. Людям из поколения
пе)бе*дителей ни к чему было заимствовать черты чужих
характеров. Им довольно было свешх собственных био-
грае|)пй, которые они могли делать достоянием читате¬
лей. Дтя Родожицкого Наполеон также первый среди
равных, кото|юму ее-ли и е*ле*,чует подражать, то далеко не
ве> всем. «Каков был Наполеон, о том все знают, и много
писали. Большая часть черни-писателей бранили его без
милосердия и лаяли, как Крылежа моська на слона; меж¬
ду тем Iюлководцы, министры и законодатели перенима¬
ли еп него сиетему войны, политики и даже* ерорму госу¬
дарственного правления. Он был врагом всс*х наций
Европы, ет|х*мясь пе>работить их е*воему самодержавию, но
е>н был гений войны и политики: гению подражали,
а врага не*навидели» (Там же*. С.13—14). Но как бы ни от¬
носились к «врагу веч*х наций Ен|М)пы» в пору е*го могуще¬
ства, с его уходом мир как будто опустел, и в этом и была
его неповторимость. «Ходить из дома в дом. выигрывать
деньги, слушать и молоть бессмысленный вздор, и взды¬
хать около немых крае*авнц, значило посвятить е*е*бя пра¬
здности, err кет)|м)й вскоре можно одуреть и быть вове*е
бесполезным трутнем, ,%1я себя и для других», — грустно
констатировал Родожицкий (Там же. С.373).
В этих условиях попытки несведущих людей фор-
мально подражать Наполеону еще больше подчеркива¬
ли отсутствие «Того, который ушел» (Конрад Дж. Ду¬
эль // Конрад Дж. Тайный сообщник. Новосибирск,
1991.	С.97). Очевидно, эти веяния в наетре>еннях е>б-
щества тонко уловил Пушкин, отметив их в строках
«Евгения Онегина».
[157J

НАПОЛЕОН	Н
нике поэта за 1821 г., относящуюся к ге|юю греческого
Впрочем, не все участники войн с Наполеоном вели
бездеятельную жизнь, обращаясь памятью к минув¬
шим походам. Подтверждение тому находим в воспо¬
минаниях другого героя Отечественной войны 1812г.
и заграничных походов 1813—1814 гг., .знакомого
Пушкина С.Г. Волконского. Он писал: «Восторженный
Наполеоновым бытом в истории, я возымел желание
иметь полное собрание его портретов, начиная от осады
Тулона до отречения в Фонтенбло...» (Волконский С.Г.
Записки. СПб., 1912. С.332—333). С этими портрета¬
ми у двадцатисемилетнего генерала были связаны его
личные переживания, ощущение собственной прича¬
стности к истории, а «Наполеонов быт» — со стремле¬
нием к подвигу и самопожертвованию на благо Отече¬
ства. Без «души прекрасных порывов» он уже не мог
жить впоследствии, что и привело его, блестящего во¬
енного. находившегося на вершине служебного успе¬
ха. в Южное общество декабристов, на каторгу,
в ссылку. Он ничего не хотел для себя, все для других;
в нем не было корысти, одно желание жертвовать
собой. Подобные; люди сейчас представляются наив¬
ными, но Пушкин неспроста назвал их братьями, и,
окажись он с ними рядом, в 1825 г. не задумываясь
разделил бы их судьбу. Одной из причин подобного само¬
отречения являлось чувство дружбы, закаленной на
полях сражений, причем не только между господами
офицерами, но п нижними чинами, в которых за годы
«Наполеонова быта» приучились видеть братьев по
оружию, на которых уже было невозможно поднять
руку, прогнать сквозь строй.
Кем бы впоследствии ни стали участники славных по¬
ходов. значительность всего свершившегося с ними п на
их глазах они ощущали на протяжении всей своей жиз¬
ни. На это указывал даже Ф.В.Булгарин, мало в ком
вызывавший симпатию в 30-е годы: «Чудная эпоха, ко¬
торая не скоро повторится на земле, эпоха истинно ми-
фологическая! Битвы Титанов, общий переворот на
Земном Шаре, падение и восстание Ца|хггв, столкнове¬
ние целых народов, ряды героев в их челе — все это мы
видели, и участвовали is великих событиях, как капля
воды в волнах разъяренного моря. <...> Закаленные
в боевых трудах и свыкшиеся с опасностями, все наши
современники сохранили до поздних лет н крепость те¬
ла, и энергию души. <...> Говорю не о себе — я нуль
в этом счете...» (Булгарин Ф.В. Воспоминания. СПб.,
1840. 4.2. С.130—131). Последнее замечание невольно
наводит на мысль, что ему вспомнились горчтные стро¬
ки 1 Кшкина. Если же мы обратимся к самому поэту, то
он, безусловно, принадлежа! к этому времени великих
свершений, если пе возрастом, то отношением к жизни.
.г)то проявилось даже it его намерении по окончании Ли¬
цея испр'мснно надеть военный мундир. Ему хотелось,
перефразируя М.Ю.Лермонтова, не наблюдать, а дей¬
ствовать. Достаточно прочесть одну из .записей в днев¬
восстания: «Первый шаг Александра Писилаити пре¬
красен н великодушен. Он счастливо начал и. мертвый
или победитель, отныне он принадлежит истории — 28
лет, оторванная рука, цель великодушная, .завидная
участь» (Т.9. С.25). Разве мысли Пушкина несозвучны
высказываниям Наполеона: «Смерть ничто, пожить по¬
бежденным и бесславным означает умирать каждый
день» (Napoleon. The Final Verdict. London, 1998.
P.288). «Для меня бессмертие — :ото след, оставленный
в памяти человечества. Именно эта идея побуждает
к великим свершениям. Лучше было бы не жить вовсе,
чем пе оставить следов своего пребывания на земле»
(Ibid. Р.301). Разве Наполеон и 11ушкин — люди не од¬
ной эпохи? Слова I Кшкина указывают на то, что он от¬
нюдь не нрпна иежал к тем писателям, которые в более
поздние годы, но словам Лотмана, поставили перед со¬
бой задачу «деэстетизации войны». Эпоха Наполеона,
эпоха «старших братьев», которым поэт завидовал
в 1812 г., глядя, как они «шли умирать» мимо него, оста¬
лась в шкоте неискоренимо. «Смерть найдет причину», —
говартшл М.И.Кутузов, которому Пушкин посвятил
несколько восторженно-торжественных стихотворе¬
ний. Подсознательное стремление к героической смерти
привело поэта на поединок чести в 1837 г., когда дуэли
в России были строжайше запрещены императором.
Однако I l viiiKini для себя сумел вернуть отжившую эпо¬
ху. «Лицо эпохи отразилось и в образе смерти... — писал
К).М.Лотман. — Возможность увидеть своего врага .чи¬
пом к лицу и направить на него пистолет давала лишь
миг свободы. Не понимая этого, мы не постигнем, поче¬
му Пушкин пошел к барьеру, а Лермонтов бравироваз
готовностью подставить грудь под выстрел... Каждая
эпоха имеет два лица: лицо жизни и лицо смерти. Они
смотрятся друг в друга и отражаются одно в другом, не
поняв одного, мы не поймем и другого» (Лотман. Бе¬
седы. С.230). Писатели, ст|юго осуждавшие Наполео¬
на, не замечали, что судят целую эпоху, вместе с которой
он составлял одно неповторимое целое — «в наивные
в|>смсна масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во
времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных...»
('Цистой Л. II. Два гусара // Толстой Л.II. Собр. соч.:
В 20т. М., 1960. Т.2. С.258).
Поэтому, когда Пушкин пишет об истреблении пред¬
рассудков. он отнюдь не имеет в виду воинственные на¬
клонности Наполеона, впоследствии названные
Л.Н.Толстым преступлением, или вечную погоню за
славой на поле брани. Бурный XVIII в. породил не
только филосос|юв, но и воителей: Карла XII. Морица
Саксонского, Евгения Савойского, Фридриха Велико¬
го. Только в одной России наблюдался небывалый
всплеск военных талантов, удививших Европу: Петр
Наполеон I. император Франции. Берт. 1804. Гравюра
[158]

IIЛIIО. I кон
NAPOLEON BONAPARTE
SwAatw f/sw с	к	//с	//ft/#,
Ж
IbiiiiDtilr Mnmmi, пяими^г par l'Empercur rt
[159]

НАПОЛЕОН
II
Великий, П.С.Салтыков, 11.А.Румянцев, Г.А.Потем¬
кин, А.В.Суворов. Есть какая-то закономерность
в том, что в этом созвездии военных деятеле!! на исходе
века вспыхнула звезда Наполеона Бонапарта. Как раз
в :>то же время is России «успел» родиться Пушкин —
плоть от плоти своей эпохи по убеждениям, взглядам,
многие из которых нам сегодня представляются за¬
блуждениями. Взгляды Наполеона на войну были тра¬
диционными для людей его времени, не отличавшихся
((.’(лишней филантропией. Так, уже не раз упоминав¬
шийся нами Денис Давыдов восклицал: «Я люблю кро¬
вавый бой, / Я рожден для службы царской!» (11есня,
1805). Или: «В ужасах войны кровавой / Я опасности
искал, / Я горел бессмертной славой, / Разрушением
дышал...» («В ужасах войны кровавой...», 1821). Из¬
вестный генерал Кульнев, внешностью которого Пуш¬
кин наделил Владимира Дубровского, часто пригова¬
ривал: «Матушка Россия тем хороша, что все-таки
в каком-нибудь углу ее да дерутся» (Там же. С.320).
При этом он слыл добрейшим человеком. Знаменитый
князь II.И.Багратион, анекдот о котором Пушкин
поместил в свой «Table Talk», признался в 1807 г.:
«Я люблю страстно драться с французами: молодцы!
Даром не уступят — а побьешь их, так есть чему и порадо¬
ваться* (Булгарин Ф.В. Указ. соч. 'Г.4. С. 166—167).
А.П.Ермолов приводит в своих «Записках», которые*
мечтал издать Пушкин, следующий эпизод, относящий¬
ся к кампании 1807 г., рисующий нравы военных той
поры: «Нельзя было в короткое* в|н*мя разрушить мскт,
и потому опасно было, чтобы неприятель, пользуясь тем¬
нотою ночи, не овладел им. С позволения начальника
послал я команду и приказал ей зажечь два квартала,
принадлежащие к месту, дабы осветить приближение
неприятеля... <...> Мне грозили наказанием за произве¬
денный пожар, в главной квартире много о том рассуж¬
дали и находили меру жестокою. Я разумел, что после
хорошего обеда, на досуге, особливо в 20 верстах от
опасности, нетрудно щеголять великодушием» (Ермо¬
лов А.П. Записки. М., 1991. С.69—70). Ермолову же
принадлежит высказывание, которое может быть назва¬
но программным для военных людей тех лет: «Мне 24
года; исполнен усердия и доброй воли, здоровье всему
противостоящее! Недостает войны» (Там же. С.32). По¬
жалуй, этого «сфинкса новейших в|н*мен» легко было бы
упрекнуть в бонапартизме, если бы он и 11аполеон Бона¬
парт чья фамилия с добавлением окончания -изм пр*-
вратилось позже во что-то нарицательное, не родились
в одно и то же в|к*мя. Разница между ними лишь одна:
бедный артиллерийский офицер в России пал проконсу¬
лом Кавказа. I I к ним обоим в равной степени подходит
филосос|)ское замечание; A.11.Крмолова но поводу карье¬
ры Наполеона: «Каждому даны собственные силы: один
восстает от края пропасти, другой свергается е- высоты
величия» (России двинулись сыны. М., 1987. С.61).
Опальный генерал мог служить в поздние годы преду¬
преждением для те*х, кто, восхищаясь Наполеоном
и пробуя копи|Х)вать е*го действия, украшал бю|к> «куклою
чугунной» или помещал перед глазами иные изображе¬
ния «бранного пришельца». Ермолов тоже отдал дань мо¬
де, но «своееобычливо», как говорили о людях XVIII в.
Как гласит исторический анекдот, «особенное внима¬
ние... остановил на с*ебе портрет 1 lanaiecma 1, висевший
сзади кресла, обыкновенно занимаемого Ермоловым.
—	Знаете*, отчего я повесил I Ьнюлеона у себя за спи¬
ной? — спрос((л Ермолов.
—	Нет, Ваше Высокопревосходительство, не могу се-
бе объяснить причины.
—	Оттого, что он при жизни своей привык видеть
только наши спины» (Русский литературный анек¬
дот. С.210).
Ермолов, вступивший победителем в покоренный
Париж, мог позволить себе эту выходку, в которой
есть веч*: и признание* шюбыкновс'нности Наполеона,
и демонстрация собственной неординарности. Напо¬
леон безвозвратно унес с собой самую «звездную» из
эпох, по поводу которой долго грустили современни¬
ки: «Да здравствует доброе старое время, когда вери¬
ли всему! Сначала верили в Провидение, и это очень
упрощало жизнь, затем в рай. который дает утеше¬
ние в скорбях; твердо верили в добродетель и в воз¬
можность воздержания от бурных наклонностей,
ведь самые остроумные писатели и прекрасные рома¬
нисты тогда ечце* не доказывали, что подобное воздер¬
жание по меньшей ме*ре* тщетно, так как страсть
оправдывает всякое заблуждение. Верили также в чуде¬
са, в бескорыстную любовь, в самоотверженную
дружбу, и даже в благодарность...» (Потоцкая А.Б.
Указ. соч. С.23—24).
Впрочем, не веч* современники были готовы так лег¬
ко раечтаться е* уходящим символом героической эпо¬
хи. А.Мицкевич обратил внимание на одну из удиви¬
тельных примет времени: «Женщины были буквально
влюблены в Наполеона до того, что, не видавши его
никогда, на веру изображений на портретах и деньгах,
рожали детей удивительно похожих на императора
Французов. Это замечательный физиологический
факт: в поколении того времени считалось много лиц
обоего пола с физиономиями, живо воспроизводивши¬
ми известный 11анолеоновскнй тип» (РА. 1872. Кн.З.
№ 12. С.2294). Может быть, именно это внешнее
сходство явилось предвестником будущих подражате¬
лей, втайне* «глядящих в Напалеоны».
На глазах у Пушкина, создававшего «Евгения Оне¬
гина», менялись времена, менялись люди. II перемены
были не* всегда к лучшему. Хорошо знакомый поэту
«злеш и умный» Ф.Ф.Вигель как е")ы ненароком заметил
в своих «Записках»: «Наполеон на острове* Святой Еле¬
ны говорил: “Я вое'вал с Европой для поддержания мо¬
[160]

н
II ЛИ ОЛКОН
Наполеон (в правом углу листа). Рис. А.С.Пушкииа. 182!). Чернила
нархического правша, цари победили меня именем на¬
родной свободы; они жестоко в том будут раскаивать¬
ся". II действительно после его шумно-г|и>;шо-созида-
тельного века наступило тихо-разрушительное время.
Один умный человек сказал, члч> первые годы после 11а-
полеона была пора посева; через пятнадцать лет все
выросло, созрело: горе тем, которые доживут до жат¬
вы» (Вигель. Т.2. С.75). Таким образом, печальные
строки второй главы «Евгения Онегина» о холодном
и расчетливом эгоизме нового поколения людей, «глядя¬
щих в Наполеоны», написаны как рал в пору «посева».
Свершавшиеся на глазах перемены в обществе осозна¬
вались не одним Пушкиным, и не он один отметил их
в своем творчестве. Мысли поэта оказались созвучны
взглядам Д.В.Давыдова, облеченным в политическую
прозу. Главным источником всех бед человечества по¬
старевший и умудренный жизненным опытом «Анакре¬
онт под доломаном» назвал непомерное честолюбие.
Так, Д.В.Давыдов писак «Грустно было нашему воин¬
ственному, но невежественному поколению быть вы¬
нужденным отстраниться... Многие убеждены, что уси¬
лия ратоборцев настоящей эпохи клонятся лишь
к пользе общей, к доставлению человечеству наиболь¬
шей суммы благосостояния, свободы и просвещения!
Нисколько! И тогда, и ныне на человечество смотрели,
как на собрание цифр, которыми решались и решают¬
ся задачи личных честолюбий и корыстонобий... Но
польза благосостоянии, истинная свобода народов
должны, ио-видимому, вечно оставаться распятыми на
кресте между двумя разбойниками, честолюбием воен¬
ным и честолюбием гражданским, никогда не обнару¬
живающими ни малейшего раскаяния... Но мы. про¬
никнутые космополитизмом, именуемым любовью
к человечеству, как будто бы: “люблю всех” не означает
“никого не люблю, кроме самого себя", мы, бездушные
и жалкие скептики, беспощадно анализирующие все
свягое; мы. чахлые, гнилые и вполне прозаические, мы
не должны мыслить о свободе... В одно время пользо¬
ваться и наслаждением разврата и стяжать награду за
добродетель — где это видано? 11ока всепоглощающее
“я” будет единым кумиром, единым рычагом всей на¬
шей деятельности, все наши усилия будут тщетны»
(Давыдов Д.В. Указ. соч. Т.2. С.203—205). См. так¬
же: ( ТО. И.ИК С КУК.ЮЮ ЧУГУННОЙ.
Л.Л. Неценно
11011

II АС Л ЕД11И К, II АС Л Е Д СТ И ()
н
I1АСЛКДН ПК. НАС.IКДСТВО
Наследственное право как юридический закон было
уетаиовлено в России при Петре 1. Екатерина II под¬
твердила его. Закон закрепил положение, по которому
наследственное имение должно было оставаться в се¬
мы*. завещать его можно было только родственнику.
При этом преимущественное право имел старший сын,
затем — братья по старшинству, дочери, которым выде¬
лялась часть из отцовского наследства в качестве при¬
даного. Бывало, что брат уступал свою часть другому,
но только из этого же* рода. С.II.Жихарев вспоминает
соседа но имению, человека исключительного бескоры¬
стия: «Уступив женатому брату, по его настоятельной
просьбе, из отцовского наследства более 400 душ, со
всею почти движимостью, он оставил себе одно неболь¬
шое имение в (И) душ и жил в персте от него, в лесу,
в сообществе единственной своей прислуги...» (Жиха¬
рев. Записки. Т.1. С.69). Даже после свадьбы наслед¬
ственное имение жены не переходило к мужу, но оста¬
валось в полной сч* собственности, что немало поражало
иностранцев. «Тебе следует знать, — пишет англи¬
чанка К.Вильмот своей сестре 21 октября 1806 г., —
что каждая женщина имеет право на свое состояние
совершенно независимо от мужа, а он точно так же* не¬
зависим от своей жены. Следовательно, брак никоим
образом не является объединением денежных интере¬
сов, и, если женщине, имеющей большое поместье,
случится выйти замуж за бедняка, она все равно счита¬
ется богатой, в то время как муж может сесть в долго¬
вую тюрьму, так как он не имеет права ни на один фар¬
тинг из ее состояния. Это придает любопытный оттенок
разговорам русских матрон, которые, на взгляд крот¬
кой английской женщины, пользуются огромной неза¬
висимостью в этом деспотическом государстве» (Даш¬
кова Е.Р. Записки. Письма сестер М. и К.Вильмот из
России. М.. 1987. С.316).
Только в том случае, если нет прямых наследников,
недвижимое имение попадает к племянникам, внуча¬
тым двоюродным и трою|юдным родственникам, п в та¬
ком случае возможны были споры о наследстве, дока¬
зательства своего родства и т.п.
Так! равнодушное забвенье
За гробом ожидает нас.
Врагов, друзей, любовниц глас
Вдрут молкнет. 11ро одно именье
11аследников сердитый хор
Заводит непристойный спор.
(7. XI. Я-14)
Онегину не пришлось участвовать в таком споре:
«’’Наследник всех своих родных ', он по законам того
времени имел юридические права на собственность, дви¬
жимую и недвижимую (полностью или в известной до¬
ле), всех тех, кому, но боковой линии приходился род¬
ней: а их, вс*|юятно, было немало» (Бродский. С.36).
«Писать духовную — получить наследство». Иллюстрация в книге:
1\люч к изъяснению снов, составленный но сочинениям славнейших
снотолкователей... М.. 18.48
«Получение наследства было не* последним средством
поправить расстроенные дела. Молодым людям охотно
верили в долг рестораторы, портные, владельцы мага¬
зинов в расчете на их “грядущие доходы". Поэтому мо¬
лодой человек из богатой семьи мог без больших денег
вести в 11ете*рбургс* безбедное существование* при нали¬
чии надежд на наследство и известной беззастенчивос¬
ти. Так, Лев Сергеевич, брат поэта, жил в Петербурге
без копейки денег, но задолжал в ремтораны 260 руб.,
нанимал в долг квартиру и домсЭнгельгардта за 1330 руб.
в год, делал подарки, вел карточную игру (долги опла¬
тил позже А.С.Пушкин). Молодость — время надежд
на наследство — была как бы узаконенным периодом
долгов, от которых во вторую половину жизни следова¬
ло освобождаться, став “наследником... своих родных"
или выгодно женившись» (Лотман. С.42).
Впрочем, не* только легкомыслие было причиной мо¬
товства молодых людей. Жизнь в столице требовала
больших денег. «Расходы не* дают мне покою, — пишет
посол неаполитанского короля в Петербурге Жозеф де
Местр в 1803 г. — Я ничего не* понимаю в экономии.
Самая обыкновенная жизнь обходится здесь чрезвы¬
чайно дорого. Один стол ра;юрителен; все вина, все
фрукты чужих земель повсюду на столах. Я ел дыню
в 6 рублей, е|)ранцузский пирог в 30, английские* устри¬
|162]

НЕБОСКЛОН
цы по 12 рублей за сотню. Однажды, за небольшим
ужином, подали бутылку шампанского. “Сколько она
стоит вам, княгиня?" — спросил кто-то. — “Окшо де¬
сяти франков . Только что я хотел заметить, что эго
слишком дорого, как сидевшая возле меня дама вос¬
кликнула: “Какая дешевизна!" Я убедился, что меня
сочли бы настоящим Савояром, и промолчал. Впрочем,
конец концов тот. что при несметных богатствах все
разорены, никто не платит долгов, и взыскания нет ни¬
какого» (РА. 1871. № 6. Стб.60). Но в ожидании бога¬
того наследства долги никого не останавливай!. «Вам
угодно сделать обед? 11о у вас нет ничего, кроме нустой
залы, — читаем в “Московском телеграфе". — Есть ли
у вас деньги? Есть. Извольте же назначить: сколько
у вас будет гостей, и дело кончено. <...> Сегодня у вас
можно было угостить 11срсидского Шаха — завтра ва¬
ша зала опять пуста, и следы остались только в кипе
счетов перед вами, и в убыли вашего бумажника. Про¬
мышленность идет далее: угощение Персидского Шаха
будет вам стоить только то. что надобно заплатить за
лист вексельной бумаги — если вы бесспорный наслед¬
ник дядюшки, который еле дышит» (Л/7'. 1832. 4.46.
№ 15. Прибавление. С.314—315).
Нетерпеливым наследником оказался родственник бо¬
гача графа Д.Н.Ше|>еметева министр народного щюсве-
щения граф С.С.Уваров. Не дождавшись его кончины,
Ува|х>в поспешил принять меры к охране имущества, на¬
деясь вскоре им завладеть. Но Шереметев неожиданно
выздоровел — к неудовольствию Уварова. Этот анекдот
рассказывали в гостиных. 11ушкин не удержался от сати¬
ры на своего недруга. В сентябрьском номере «Москов¬
ского наблюдателя» за 1835 г. появилось его стихотворение
«Па выздоровление Лукулла» с пометой: «Подража¬
ние.штинскому» — которая. вп|ючем, никого не обманула.
А.В.Никитенко записал в дневнике: «20 января 1836 г.
Весь город занят “Выздоровлением Лукулла . Враги Ува¬
рова читают пьесу с восхищением...» (Никитенко А.Н.
Дневник: ВЗт. М.; Л.. 1955.Т.1.СЛ80):
Ты угасал, богач младой!
Ты слышал плач друзей печальных.
Уж смерть являлась за тобой
В дверях сеней твоих хрустальных.
<...>
А между тем наследник твой,
Как ворон к мертвечине падкой,
Бледнел и трясся над тобой,
Знобим стяжанья лихорадкой.
Уже скупой его сургуч
Пятнал замки твоей конторы:
11	мнил загресть он злата горы
В пыли бумажных куч.
(Т.З. С.404)
Легкомыслие обремененных долгами молодых людей
могло толкать их даже на преступления. C.I I.Жихарев
рассказывает о промотавшихся сыновьях богатого куп¬
ца Кроткова, служивших в Петербурге: «Один из них,
видно, понаходчивее и поудалее других, имея нужду
в деньгах, вздумал продать отцовское имение и в числе
крестьян во главе подворной описи поместил в продажу
и самого Кроткова. Разумеется, пошло дело, и купчая
была уничтожена; однако ж старик, для избавления
сына от преследования уголовных законов, принужден
был помириться с покупщиком, заплатив ему едва ли
не двойную цену иротнв той, какую получил за имение
сын. Но в наказание1 мотоватых деток, он женился на
бедной девушке и лучшее имение свое, "подмосковное
село Молоди, укрепил уже за молодою женою» (Жиха¬
рев. Записки. Т.1. С. 146). Сделать он это мог только
потому, что не был дворянином и имение его было не
наследственным, а благоприобретенным.
Наследство не всегда приносило радость — оно бывало
так обременено дишами, что становилось убыточно, потому'
что, вступая и права собственности, насле;щик обязывался
удовлетворить кредито|юв. Так случилось с наследством,
которое получил Онегин после кончины своего отца:
Перед Онегиным собрался
Заимодавцев жадный полк.
(I. LI. 6-7)
«В этом случае наследник мог принять наследство
и вместе с ним взять на себя долги отца или откататься суг
него, и|)едоставив кредиторам самим улаживать ечсты
между собой. 11ервое решение диктовалось чувством чес¬
ти, желанием не запятнать доброе имя отца или сохра¬
нить родовое имение (последнее обстоятельство играло
значительную роль: не случайно закон предусматривал
.льготы но выкупу родовых имуществ, такой выку п входил
в крут дворянских прав... Именно лак поступил после
смерти отца Николай Ростов, движимый чувствами родо¬
вой чести. Легкомысленный же Онегин пошел по второму
пути» (Лотман. С.41—42).
И.А. Марченко
НАХАЛ - см.: 111:1» К К РА X VIА ЛI • IIН Ы И IIЛ X А Л.
IIЕБОСКЛОН — слово, образованное и введенное в ли¬
тературный оборот журналистом, издателем и перевод¬
чиком И.И.Мартыновым (1771 — 1833). В марге 1793 г.
Мартынов опубликовал в «Саикт-Петербургоком Мерку¬
рии» — жу рнале, выходившем иод редакцией А.И.Клу-
шина и И.А.Крылова, — стихотворение «К бардам», где
употребил выражение «ясный небосклон», кото|юе было
особо отмечено издателями, поместившими к нему следу¬
ющее примечание: «Слово, вновь произведенное, пре-
красное и музыкальное. Оно коротко изображает гори¬
зонт. лх) место, где, кажется, склоняется небо. Желать
должно, чтобы лак производили все слова, в которых мы
имеем недостаток» (Санкт-11стербургский Меркурий,
ежемесячное издание 1793 года. 4.1. Март. С.229).
[163]

НЕВЕЖДА
Судьба неологизма оказалась на редкость счастли¬
вой. За короткое время «слово небосклон полюбилось
поэтам, которые стали употреблять его не тан.ко в зна¬
чении горизонт, но и как синоним слова небо. <...>
[Им] охотно пользовались Державин и Крылов. <...>
Слово... было принято в канон отборной литературной
лексики Карамзиным и его школой. Оно было перене¬
сено в язык прозы» (Виноградов В.В. История слов.
М., 1994. С.365—366).
К началу XIX в. слово «небосклон» имело три основ¬
ных значения, выступая в различных ситуациях как
равнозначное понятиям: 1) «горизонт», или «часть не¬
ба над горизонтом»; 2) «небо», «небосвод» и 3) в соче¬
тании с дополнением или определением — «край», «ме¬
стность». II «Евгении Онегине» Пушкин использует
слово во всей полноте значений. Так, говоря об образе
жизни Татьяны Лариной в деревне, он замечает:
Она любила на балконе
П редупреждать зари восход,
Когда на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо край земли светлеет...
(2, XXVIII, 1-5)
Ср. с лицейским стихотворением Пушкина «Наполеон
на Эльбе» (1815): «Уже на западе седой, одетый мглою, /
С равниной синих вод сливался небосклон» (Т. 1. С. 116).
«Небосклоном» называет ночное небо в разговоре
с Владимиром Ленским Евгений Онегин, когда,
впервые посетив усадьбу Лариных, весьма критиче¬
ски отзывается о внешних данных младшей дочери
хозяйки дома:
«В чертах у Ольги жизни нет.
Точь в точь в Вандиковой Мадоне:
Кругла, красна лицом она.
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне».
(3, V, 8-12)
Наконец, размышления о трудностях, связанных со
стихотворным переложением на русский язык напи¬
санного по-французски письма Татьяны к Онегину,
Автор завершает обращением к «певцу Пиров и грусти
томной» Е.А.Баратынскому, замечая при этом:
Но посреди печальных скал,
Отвыкнув сердцем от похвал,
Один, под финским небосклоном,
Он бродит, и душа его
Не слышит горя моего.
(3. XXX, 10-14)
Ср. со строками первой главы романа: «Пора покинуть
скучный брег / Мне неприязненной стихии, / И средь
полуденных зыбей, / Под небом Африки моей, / Меч¬
тать о сумрачной России» (1, L, 8—12).
Всего же в различных произведениях Пушкина сло¬
во «небосклон» встречается 21 раз.
Несмотря на активное использование слова русскими
литерато|)ами, в конце 1830-х гг. оно все еще воспринима¬
лось как новообразованное, искусственно привнесенное
в язык. Именно в ;ггом качестве упомянул его в своих «Чте¬
ниях о русском языке» Н.И.Греч. «Язык возмужалый, гра¬
мотный, — писал Греч, — лишается права и способности
творить слова натуральным, ор1Щшческим образом. Он
может производить новые слова или приспособлением су¬
ществующих к выражению требуемого смысла... или со¬
ставлением нового слова из двух прежних; таковы: теп¬
ломер. небосклон, зелиеопиеание. Но они последние
слова, как не органические творения живой природы,
а мертвые н]К)изведеиия человеческого ума и искусства, во-
нервых, требуют пояснения и долговременного навыка
для введения их в общее употребление; во-вторых, сами
лишены силы и|юизво;цпъ другие слова» (Греч 11.11. Чте¬
ния о русском языке. CI16., 1840. С.25).
В.	А. Невская
IIЕВЕЖДА — «неученый, не образованный ученьем,
книжным знаньем, непросвещенный» (Даль). В рус¬
ском языке имеет общее происхождение со словом «не¬
вежа»: «невежа, ц.слав. нев!)ежда», откуда русск. не¬
вежда «темный, необразованный человек». Из не и vidia
отведать» (Этималогич. слов. Т.З. С.54). В первой по¬
ловши1 XIX в. эти два слова зачастую слабо различались:
«невежа и невежда от гл. неведать, не знать и не уметь,
неправильно смешиваются» (Даль). Словарь церковно¬
славянского и русского языка 1847 г. дает следующие
толкования: «Невежа. 1) Неученый, не просвещенный,
безграмотный; 2) не наблюдающий учтивства. блат-
пристойности; грубиян. Невежда. То же. что невежа»
(Даль). В литературе пушкинского времени семантика
этих двух слов начинает, с одной стороны, уточняться,
дифференцироваться; а с другой стороны, образует не¬
кое общее смысловое1 поле, порожденное и закрепленное
конкретной историко-культурной ситуацией.
«Словарь языка 11ушкина» указывает, что слово «не¬
вежда» употреблено им 26 раз в значении «невежест¬
венный человек», причем 2 раза — во фразеологизмах,
придающих ему переносный смысл: «невежда серд¬
цем», «невежда душой» (Слов, языка Пушкина. Т.2.
С.764). Однако анализ текстов позволяет выявить еще
ряд оттенков и значений, которые были понятны для
читателей пушкинской поры.
В прямом безоттеночном значении «невежествен¬
ный, безграмотный человек» Пушкин использует слово
♦невежда» дважды: «... уездный лекарь, но счастию не
совершенный невежда, уснел пустить ему кровь...»
(Т.8. С.172); «...конечно, я не хочу, чтобы ты был...
невежда» (Т.13. С.422).
Поэтические фразеологизмы «невежда сердцем»
(о Ленском), «невежда душой» (о себе и лицейских
друзьях) призваны характеризовать юношу, лишенно¬
[164]

н
НЕВЕЖДА
го жизненного опыта, оба раза слово сопровождается
смягчающими эпитетами: «он сердцем милый был не¬
вежда» (3. VII, 5), черновой вариант «мирный был не¬
вежда» (Т.6. С.268); «Тогда, душой беспечные невеж¬
ды. / Мы жили все и легче и смелей» (Т.З. С.431).
Остальные случаи употребления слова «невежда»
регламентируются спецификой литературно-публици-
стической полемики начала XIX в. и традицией эпохи
Просвещения, неразрывно с этой полемикой связан¬
ной. Эпоха Просвещения использует понятие «невеже¬
ство» как антитезу к определяющему ее эстетику и иде¬
ологию понятию «разум». В искусстве классицизма
невежество аллегорически изображалось «в виде слепой
или с завязанными глазами женщины» (Иконологии,
лексикон. С. 198); ср. у Пушкина: «Невежду пестует
Невежество слеши*» (Т. 1. С. 196). Классицистская ал¬
легория сращивает понятие непросвещенности (незря-
чести, слепоты) и глупости, придавал фигуре с завя¬
занными глазами «ослиные уши; но часто представляют
сие животное подле* ее спящим» (Иконологии. лекси¬
кон. С. 198). С умом и образованностью соединялись
и безусловно положительные нравственные качества,
тогда как невежество было неразрывно связано с пред¬
ставлением о пороках.
В русской литературе эти просветительские взгляды
сыграли особую роль в развитии полемики шишковне-
тов и карамзинистов. Шишков обвинял карамзинистов
в разрушении языковых, нравственных и общекуль¬
турных национальных традиций, видя главное зло
в пагубном влиянии идей Французской ревсхиоции; в ув¬
лечении европейской литературой, философией, соци¬
ологией и пр., что угрожало, но его мнению, патриар¬
хальной целостности русской культуры.
Карамзинисты же полагали, что развитие жизни
и культуры требует широкош кругозора, европейской об¬
разованности. которая не разрушает, а укрепляет чув¬
ство патриотизма: «Невежда может ли отечество лю¬
бить?» (Пушкин В.Л. Послание к Д.В.Дашкову,
1811). Соратники Шишкова обвинялись в плохом зна¬
нии не только европейской, но и русской культуры;
в отсутствии просвещенного вкуса: «Ну, к черту ум
и вкус!» (Пушкин В.Л. Опасный сосед, 1811); в мета¬
физической застылости взглядов на язык и ли тературу.
Бытовое слово «невежда» в среде бурной литератур¬
ной полемики оттачивает свою семантику, обрастает
смыслами, обретает почти терминологическое звуча¬
ние* и становится це*нтром группы семантически сни¬
женных п донолняюндох друг друга слов, призванных
характеризовать негативные качечтва литературных
противников: «зоил», «глупец», «угрюмый певец», «пе-
дант», «враль», «завистник»: «Позволь, варяго-росс, уг¬
рюмый наш певец, / Славянофилов кум, взять слово
в образец» (Пушкин В.Л. Опасный сосе*д); «Кто вождь
у нас невеждам и педантам? / Кто весь иссох от зависти
к талантам? <...>/ Кто, не учась, других охотно учит?»
(Вяземский П.А. «Кто вождь у нас...», <1815>); «Да
будет охранять / Тебя от шайки скучной / Вралей, ве¬
стовщиков, / 11 прозы и стихов / Работников поден¬
ных. / Невежеством клейменных...» (Вяземский П.А.
К Батюшкову, 1816).
Пушкин всту пает в полемику на е*е* «арзамасской» ста¬
дии и использует слово «невежда» и его перифрастические*
варианты в уже отшлифованном значении: «Уму есть
тройка супостатов...» (Т.1. С. 150); «Денис, невежде бич
и страх» (Т. I. С.156); «Затейник зол, с улыбкой скажет
Глупость, 11еве*жда глуп, зевая, скажет Ум» (Т.2. С. 153);
«С глупцов сорвав одежду, / Я весело клеймил / Зоила
и невежду / 1 Ьггном твоих чернил...» (Т.2. С. 183).
11о очень скоро в поэзии I lyiiiKiina слово «невежда» об¬
итает дальнейшее развитие смыслового содержания, на-
полняется i юл итпко-публицистическим значснис'м. Пз
отождествления ума и образованности вырастает нрн-
креплепность понятия «ие*ве*же*етво> к представителям
«светской черни»: «Затянутый невеждалч'нерал... / С тру¬
дом острит с|)|кшпузский мадригал» (Т.2. С. 115). Еще бо¬
лее утонченное* значение: нс*вежды — представители дво¬
ра, власти, гонители: «С поклоном не* хожу к невежде... /
Октавию — в слепой надежде — / Молебнов лечти не пою»
(Т.2. С. 170); «Что нужды было мне в торжествешюм су¬
де / Холопа знатного, невежды <при> звезде...» (Т.2.
С.188); «...Гоненье ль низкого невежды?..» (Т.2. С.326):
«Зачем от жизни сей. ленивой и простой, / Я кинулся ту ¬
да, где* ужас роковой, / Где страсти дикие, где буйные не-
ве*жды, / П злоба н корысть!» (Т.2. С.400); «Я рано
скорбь узнал, постигнут был гоненьем; / Я жертва клеве¬
ты и мстительных невежд» (Т.4. С.92). 11росветитель-
е*кая традиция прорастает в романтическом образе поэта-
пзгнашшка, жертвы светской и общественной косности.
В концовке* второй главы «Евгения Онегина» Пуш¬
кин псхзуиронически мечтает о том времени, когда имя
его обретет абсолютную известность и значение даже
для малойросвещенного читателя: «Укажет будущий
невежда / На мой прославленный портрет / II молвит:
то-то был Поэт!» (2. XL, 6—8). В рукописи сохранился
черновой вариант «укажет е* кафедры невежда»; но
в окончательной редакции I lyiiiKini останавливается на
более широком, внеакадемическом смысле* строки.
Начиная со второй половины 20-х годов слово «не-
вежда» перекочевывает в эпистолярное творчество
Пушкина. Оно встречается в письмах к 11.А.Вязем¬
скому (Т.13. С.185, 225, 227), 11.А.Плетневу ('Г. 14.
С.159). М.П.Погодину (Т.15. С.29), где поднимается
вопрос о журналистике. Понятие невежества снова
уточняет и трансформирует свою семантику на новом
этапе литературной борьбы, связанной е* противопос¬
тавлением дворянской и буржуазной культуры. Слово
«невежда» чаще* всего связывается е* именами Н.А.Полево-
п> и Н.И.Надеждина («11евеждииа» — Т. 11. С. 15, 31, 85).
[165]

НЕГА
н
Последний вызвал серию уничижительных эпиграмм
и памфлетов 11ушкина своими статьями о «Графе I Кли¬
не», «Евгении Онегине», I Ьитаве», в которых высказывал
свое осуждение поэту за «незначительность содержа¬
ния» и «безнравственность». Невеже<тво здесь воплоща¬
ется для I [ушкпна в чертах неаристократической, ла¬
кейской, семинаристске>й культуры, хотя в |>еа.1ЬНой
действителыкмти взаимеютиеяпения поэта е1 журналис¬
тами новой волны преггекали, естественно, в более е*легж-
ной п нсч>днозначне>й е|юрме.
Лит.: «Арзамас»; Нацуро Н.Э., /йллельсон М. II. Сквшь умствен¬
ные плотины. М., 1986: /йллельсон М. II. Mo.io.Kiii I Iviiikiiii и арзамас¬
ское братство. Л., 1974: Шялельст М.II. е>г арзамасского братства
к пушкинскому кругу писателей. Л., 1977.
И. А. Колосова
НК ГА
Редкое в поэзии XVIII в. и связанное* в основном ете-
мой сибаритства (см., напр.: Державин Г.Р. Вельмо¬
жа, 1794; Приглашение к обеду, 1795), слеше) эте>
получает не>вый, поэтически бешч* высежпй етатуе* в нача¬
ле XIX в. Означая блаженетво п безмятожненть наемаж-
дения, оно более веччх) соотносилехъ с радостями земного
бытия. По этой причине «нега» выпадает из поэтическо¬
го емежаря «небесного» Жуковского, зато служит визит¬
ной каршчкой «земного» Батюшкова, называвшего, на-
пример, Венеру «богиней неги» (К другу, 1815). Слеию
подхватывает юный 11ушкин, «питомеч! неч» (М<к‘ заве*-
щанпе друзьям, 1815), «сын неги» (К Дельвигу, 1815).
Ранний эпикуреизм выветривался затем в понятии «чис¬
тых неч» («Пора, мой друг, пора! Покоя сердце пре>-
сит...», 1834), не) п тогда слово сохраняло в себе еяцуще-
нне жизненного процесса как удовальствия.
Отозвавшись в фамилии заглавного героя, «нега» в еч е>
семаитичеч*ке)м ноле поначалу являете-я в ечяцювожде-
нии эпитета «модная» н в окружении близких «забав»
и «рехкопш» (1.ХХ111. 11 — 12). В ечрере Abtojm то же сло¬
во сопровождают «вехля» — «свобода», мечтаемая «Ита¬
лия златая» — реальная «деревенская тишина», «венеци-
янка молодая» — «тверчеччше сны» (1. XUX, 8—10; IV,
2,	4. 9). Совпадение субьектнвных е*е|хр Автора п ге‘|юя
мы наблюдаем в оннсашш дереч«;нске)й жизни:
Уединенье, тишина:
Вот жизнь Онегина святая;
И нечуветвите'лыю он ей
11редался, красных летних дней
В беспечной неге не считая...
(4, XXXVIII. XXXIX, 8-12)
Список летних удове>лытвий до1 юл няет затем упомина¬
ние' «веч'.ч оттенков зимних пег» (5, 111. 8) еч> ссылкой
на нраонегинскнй «Первый снег» 11.А.Вяземского.
В «сердечной неге» (4. Ы, 5) пребывает Ленский, но
эта безмятежнехть сердца, онлачечшая неведенпе*м, —
ечнтояние вечч.ма хрупкое. В сфере Ленске)го ключевое
слово сопровождают два разностильных сравнения:
«Как пьяный путник на ночлеге, / Или, нежней, как
мотылек, / В весенний впившийся цветок...» (4, LI,
0—8). Стилистическая разнехть не отменяет общего
итога: пьяный рано или пе>здно ирехгрезвеет, а весенний
цветок увянет.
В семантическом поле Татьяны «нега» екшачает лю¬
бовней? томление:
Так в землю падшее зерне)
Весны огнем е>жпвлсне>.
Давно ее веюбраженье,
Сгорая негой и тоской,
Алкало пищи роковой...
(3. VII. 7-11)
Близко к этой картине «падение» Эды в одноименной
поэме; Баратынского (1824) (ближайший аллюзивный
круг пушкинского романа):
...Своею негою страшна
Тебе векнпебная весна.
Тема Баратынского далее получит развитие и перетол¬
кование:
Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство темное зовешь,
Ты негу жизни узнаешь...
(3. XV, 5-8)
«Нега жизни» отдает здечч. щк'детавлечшем о е-амо-
ценнехти земного ечаетья, пусть кратконре'мешюго.
В этом (чин'м значении слово проникает и в еч|н*ру Авто-
ра: «И вспомню речи неги етрастной...» (3, XIV, 9; ср.:
7, LII. II). В «Отрывках из Путечнечтвия Онегина»,
в описании «дня .Автора», ечхтавлякицего вместе с «днем
Онегина» в описании композиционную раму, слову
возвращается магнетизм п праздничность:
Там улюитсльный Россини...
<...>
Он звуки льет — они кипят,
Они текут, они горят,
Как пещелуи мекюдые,
Все в нече*. в пламени любви,
Как зашипевшего Аи
Струя и брызги залотые...
(T.(i. С.204)
И. А. Викторович
НЕГОДОВАНИЕ ( НЕГОДОВАНЬЕ)
Именно этим словом Пушкин е)бе>значает чувстве),
которое* испытывает к Онегину Ленский (пое*ле того
как тот пригласил на танец его невесту):
В негодовании ревнивом
Поэт кеища мазурки ждет...
(5, XI.IV. 12-13)
Until

н
IIKI оциликл МОЛОДАЯ
Это же чувство к Онегину испытывает Татьяна (по¬
сле того как тот пишет си несколько любовных писем):
Как удержать негодованье
Уста упрямые хотят!
(8. XXXIII. 9-10)
II	это же чувство становится определяющим среди
тех ощущений, которые сформщювали поэзию роман¬
тика Ленского:
11егодованье, сожаленье,
Ко благу чистая любовь,
II	славы сладкое мученье...
(2. IX. 1-3)
Последний случай употребления этого слова интере¬
сен в литературном отношении, ибо несомненно связан
со знаменитой в пушкинское время вольнолюбивой по¬
литической одой П.А. Вяземского «Негодование»
(1820). в которой это чувство щмшозглашалось в каче¬
стве основополагающего для современной поэзии:
Мой Аполлон — негодованье!
111>н пламени его с свободных уст моих
Падет бесчестное молчанье
II	загорится смелый стих.
Негодование! Огонь животворящий!
Зародыш лучшего, что я в себе храню,
Встревоженный тобой, от сна встаю
II. благородною отвагою кипящий.
В волненье бодром познаю
Могущество души н цену бытию.
Всех помыслов моих виновник и свидетель,
Ты от немой меня бесчувственности спас;
В молчанье всех страстей меня твой будит глас:
Ты мне н жизнь и добродетель!
Начало этой политической оды прямо ие|>екликалоеь
с первой сатирой Ювенала («11егодоваине рождает стих»);
далее нашались примеры того, что [юждает «негодова¬
нье», и возникала соответственная политическая концеп¬
ция (см.: Лотман IO.М. 11.А.Вяземский и движение1 де¬
кабристов // Учен. .мш. Тартуского пн-, университета.
1960. Выи.98. С.90—98). А.И.Тургонсв. получивший
текст этого стихсугво|к*ния, пишет Вяземскому (19 янва¬
ря 1821): «“Негодование" — лучшее твое щюизведение.
Сколько силы и души! <...> ...но как можешь ты думать,
чтобы ценсура нашего времени пропустила эту ценсуру
нашего времени и нас самих! <...> Л заставил одного по¬
эта, служащего в Духовном департамент? [Ь.М.Федоро¬
ва. — В.К.], переписать твое “Негодование". В трепете
приходит он ко мне и просит и:$бавитъ его ог эгого.
“Дрожь берет при одном чтении, — сказал он, — не* угод¬
но ли вам поручить писать другому?"» (ОА. Т.2. С. 140,
142). Тем не менее* ода Вяземского получила широкое
расн|)ост|)ансние в списках п стала очень известной. Раз¬
ные* исследователи сравнивали «Негодование» но своей
идейно-политической направленности то с одой 1 IviiiKiina
1817 г. «Вольность» (см.: Иилелы'он М.Н. П.А.Вязем¬
ский: Жизнь и творчество. Л., 1969. С.270—271), то
с «Андреем 111енье‘>> (см.: Перельмутер В.Г. «Звезда раз¬
розненной плеяды!..» М., 1993. С.78). но подобного рода
сопоставления кажутся слишком общими и не* вполне
правомерными (см.: Ивинский ДЛ1. Князь П.А.Вязем¬
ский н А.С.Пушкин. М., 1994. С.42—45). В данном слу¬
чае нежазателмю, что в начале IX ст|мк|>ы вто|юй главы,
перечисляя те «чувства», которые определили характер
поэзии Ленского, 11ушкнн явно намекает на стиль и лек¬
сику ноэгичеч'ких манифчтов Вяземского того же* перио¬
да, например на элегию «Уныние» (1819):
Но слава не вотще мне голос подала!
Она вдохнула мне свободную отвагу,
Святую ненависть к бесчестному зажгла —
II	чистую любовь к изящному и благу.
Используя подобный набор типичной лексики рус¬
ской поэзии «декабристской» эпохи, Пушкин, сам ее
уже «переросший», демонстрирует, что такого рода
призывы и ощущения, даже будучи искренними, могут
и не* вести ни к чему, и вовсе не* мешать тому же Лен¬
скому оставаться типичным «элегиком» старой школы...
В.	А.Кошелев
ИЕГОЦИАНКА МОЛОДАЯ
В 1825 г. в Михайловском Пушкин наннсал строфы,
которые* вошли в «Отрывки из 11утешествия Онегина».
В них он вспоминал, в частности, Одессу, ее театр —
«Там упоительный Россини...» и столько «очарований»:
А ложа, где красой блистая,
Негоцианка молодая,
Самолюбива и томна,
Толпой рабов окружена?
Она и внемлет и не внемлет
II	каватине, и мольбам,
II	шутке с лестью пополам...
А муж — в углу за нею дремлет,
В просонках фора закричит,
Зевнет — и снова захрапит.
(Т.6. С.205)
Среди неопубликованных строк остались н такие*:
Там хладнокровного купца
блистает резная подруга
(Т.е. С.464)
Имя молодой негоцнаптки — жены хладнокровного
купца — чуть было не раскрылось в писавшейся тогда
же* третье*й главе «Евгения Онегина»: «У ног Амалии
прекрасной» (Т.6. С.578). Затем имя было зачеркнуто
и заменено на обобщенное:
У ног любовницы прекрасной
(3, XIV. 12)
В окончательном тексте появились строки:
Л вспомню речи неги страстной,
Слова тоскующей любви,
[167]

II ЕГО 11,1! All КА МОЛОДАЯ
И
Которые в минувши дни
У ног любовницы прекрасной
Мне приходили на язык,
От коих я теперь отвык.
(3. XIV. 9-14)
«Эпизод одесского увлечения 11ушкппа Амалией Риз-
ним принадлежит к интереснейшим п запуганнейшим
пунктам биографии поэта» (Ще/сига	Амалия
Ризнич в поэзии А.С.Пушкина // Из жизни и творчест¬
ва Пушкина. 3-е изд., испр. и доп. М.; JI., 1931.
С.257). Почти все, что было известно об этой женщи¬
не. исходило из двух часто противоречащих друг другу
источников: собранных и опубликованных К.П.Зеле-
нецким устных воспоминаний одесских старожилов
(Зеленецкий H.II. Г-жа Ризнич и Пушкин (1856) //
Отзывы о Пушкине с юга России. Одесса, 1887.
С.	137—148) и статьи М.Е.Халапского, основанной то¬
же на устном рассказе белградского профессора
П.С.Сречковича, который, учась в 1850-е гг. в Киеве,
общался там с И.С.Ризничем — мужем давно умершей
к тому времени Амалии (Халанский М.Е. Пушкин
и г-жа Ризнич // Харьковский Университетский сбор¬
ник: li намять А.С.Пушкина (1799—1899 гг.). Харь¬
ков. 1900. С.423—426).
Иван Степанович Ризнич (1792—1861). серб но
национальности, уроженец итальянского города Три¬
еста, принадлежавшего тогда Австрийской империи,
был богатым судовладельцем и негоциантом (от лат.
negotians — торговец; так в России называли оптовых
купцов, ведших дела с другими странами). Обосно¬
вавшись в Одессе, занимаясь хлебными операциями,
избранный одним из директоров местного коммерче¬
ского банка, он играл заметную роль и в обществен¬
ной жизни города, будучи членом строительного
комитета, директором театра, членом правления Рише-
л ье веко го лицея.
По воспоминаниям одесских старожилов, в 1822 г.
Ризнич уехал за границу, женился там на дочери вен¬
ского банкира Риниа и весной следующего года вер¬
нулся в Одессу с женой. «Г-жа Ризнич, — свидетельст¬
вовали они, — была молода, высока ростом, стройна
и необыкновенно красива. Особенно привлекательны
были сс пламенные очи. шея удивительной формы
и белизны и черная коса, более двух аршин длиною.
Только ступни у нее были слишком велики. Потому,
чтобы скрыть недостаток ног. она всегда носила длин¬
ное платье, которое тянулось по земле. Она ходила
в мужской шляпе и одевалась в наряд полуамазонкн.
Все это придавало ей оригинальность и увлекало моло¬
дые и немолодые головы и сердца». Портрета Амалии
не сохранилось, и о ее внешности, помимо этого опи¬
сания, можно судить лишь по строке из стихотворения
Пушкина на одесских дам — «Мадам Ризнич с рим¬
ским носом...» (1823 // Т.2. С.471: автограф не со-
Ама.шя Ризнич (?). Риг. А.С.Пушкина. 1829. Карандаш
хранился) — и рисункам поэта it его рукописях, в том
числе рукописях «Евгения Онегина» (см.: /Нуйкова Р.Г.
Портретные рисунки Пушкина: Каталог атрибуций.
СПб., 1996. С.303—309).
Старожилы говорили, что у губернатора Новорос¬
сийского края графа М.С.Воронцова Амалия приня¬
та не была. «Зато все молодые люди, принадлежав¬
шие к этому кругу, собирались в доме Ризнича». Три
десятилетия спустя, остепенившись, они же отзыва¬
лись о ее поведении неодобрительно: слишком уж,
по их мнению, она любила веселье, танцы и карточ¬
ную игру.
В первых числах июля 1823 г. Пушкин был переве¬
ден из тихого Кишинева в кипевшую жизнью портовую
Одессу п bckojh* стал завсегдатаем в доме Ризничей.
О	своей любви к Амалии он тогда же творил В.Ф.Вязем¬
ской, а в 1829 г. назвал ее имя в так называемом «Дон¬
жуанском списке». Однако у Пушкина был соперник.
II	если на стороне поэта «были молодость и пыл страс¬
ти», то «на стороне соперника — золото». Как бы то ни
было, тема мучительной ревности станет одной из при¬
мет, по которой исследователи жизни и творчества
[168]

н
II ЕГО Ц И Л IIКЛ М ()Л ОД А Я
Пушкина пытаются определить, какие его произведе¬
ния связаны с Амалией Ризнич. Впрочем, казалось, его
страсть была хотя и бурной, но непродолжительной.
1	января 1824 г. Амалия родила сына, вскоре умер¬
шего. А весной обострилась болезнь, которой она, на¬
верное, страдала и раньше. Проявились страшные при¬
знаки чахотки, и в мае муж отправил ее лечиться за
границу. За ней последовал поклонник, вскоре, одна¬
ко, ее оставивший. 11а следующий год Амалия Ризнич
скончалась, брошенная, как утверждали все те же
одесские старожилы, п мужем. Последнее опровергал
А.А.Сивере, опубликовавший письма И.С.Ризнича
графу 11.Д.Киселеву, начальнику штаба 2-й армии,
расквартированной в Тульчине (см.: Сивере А.А. Се¬
мья Ризнич: (Новые материалы) // Пушнин и его
еовр. Вып.31—32. С.85—104). Ризнич поставлял для
армии хлеб, и его письма к Киселеву носили в основ¬
ном деловой характер, но в них проскальзывали п лич¬
ные мотивы. Так, к письму, помеченному «Одесса,
26/8 июня 1825», была сделана приписка (на фр. яз.):
«Я только что, в этот самый момент, получил печальное
известие о смерти моей бедной жены*. Сивере, отме¬
чая, что приписка сделана почерком, свидетельствую¬
щим о волнении писавшего, считал, что «версию
о смерти Амалии Ризнич в бедности, брошенной мужем
и призренной его матерью, следует окончательно от¬
бросить» (Там же. С.94).
Пушкин, высланный к тому времени из Одессы в Ми¬
хайловское, узнал о смерти Амалии только год спустя.
В датированном 2!) июля 1826 г. стихотво|)снии <11од не¬
бом голубым сграны своей родной...» он признавался:
Из равнодушных уст я слышал смерти весть,
П равнодушно ей внимал я.
(Т.З. с.20)
О	равнодушии, с которой восприняли смерть Ама¬
лии ее недавние поклонники, писал и В.И.Туман-
ский в многозначительно посвященном Пушкину со¬
нете «На кончину Р*...». Однако весть о ее смерти
воскресила it памяти Пушкина пережитые муки рев¬
ности. и тогда же, в Михайловском, описывая в гла¬
ве шестой «Евгения Онегина» ревность Ленского, он
сделал авторское отступление, которое тоже связы¬
вают с увлечением Амалией Ризнич, указывая при
этом на рассказанный его братом Львом Сергеевичем
эпизод: «Однажды в бешенстве ревности он пробежал
пять верст с обнаженной головой под палящим солн¬
цем но 35 градусам жара» (Пушнин в воен. еовр.
Т.1. С.54). Видимо, эти строфы, обозначенные циф¬
рами XV и XVI, при публикации были поэтом опуще¬
ны как слишком личные:
Да, да, ведь ревности припадки —
Болезнь, так точно как чума,
Как черный сплин, как лихорадка,
Как повреждение ума.
Она горячкой пламенеет,
Она свой жар. свой бред имеет,
Сны злые, призраки свои.
11омплуй Бог, друзья мои!
Мучительней нет в мире казни
Ее терзаний роковых.
Поверьте мне: кто вынес их,
Тот уж конечно без боязни
Взойдет на пламенный костер,
Иль шею склонит под топор.
Я не хочу пустой укорой
Могилы возмущать покой;
Тебя уж нет, о ты, которой
Я в бурях жизни молодой
Обязан опытом ужасным
И рая мигом сладострастным
Как учат слабое дитя,
Ты душу нежную, мутя.
Учила горести глубокой.
Ты негой волновала кровь,
Ты воспаляла в ней любовь
I	I пламя ревности жестокой;
Но он прошел, сей тяжкий день:
Почий, мучительная тень!
(Т.6. С.611)
«Но тень не почила», — считал В.В.Вересаев, пред¬
ложивший расширенный перечень произведений
Пушкина, посвященных Амалии Ризнич (Вересаев В.В.
Спутники Пушкина. М., 1993. Т.1. С.396—401). В це¬
лом он был принят и даже несколько дополнен
Т.Г.Павловской (см.: Цявловсная Т.Г. «Храпи меня,
мой талисман...» // Прометей. М., 1974. Т.10.
С.	13—15, 22—23). Наряду с приведенными фрагмен¬
тами из «Евгения Онегина» этот перечень включает
в себя стихотворения «Ночь» («Мой голос для тебя п ла¬
сковый и томный...»), «Когда любовию и счастьем
утомленный...» (первоначальный набросок), «Про¬
стишь ли мне ревнивые мечты...», «Как наше сердце
своенравно!..», «Все кончено: меж нами связи нет...»,
«Под небом голубым страны своей родной...», «Для
берегов отчизны далыюй...» и «Заклинание» («О, если
правда, что в ночи...»).
Соблазнительная версия! Перечитайте эти стихи
подряд, и они словно сольются в единый цикл, посвя¬
щенный истории любви, которая, пройдя через муки
ревности, как будто угасла, но и спустя несколько
лет, болдинской осенью 1830 г.. воспоминание о ней
вылилось в прекраснейшую элегию н заклинание те¬
ни умершей возлюбленной. Некоторые исследовате¬
ли жизни н творчества Пушкина не согласны с тем,
что все названные стихотворения посвящены Амалии
Ризнич. Пе следует, конечно, считать, что, вклады¬
вая в стихи свои чувства, поэт всегда точно воспроиз¬
|169]

НЕГОЦИАНКА МОЛОДАЯ
н
водит жизненные реалии. Помочь решить продолжа¬
ющийся на этот счет спор могли бы исходящие от не¬
го самого свидетельства. Поэтому особенно интригу¬
ющим выглядело появившееся в печати сообщение
о том, что еще незадолго до Второй мировой войны
в Триесте будто бы находились неизвестные письма
Пушкина к Амалии Ризнич (см.: Голенищев-Куту¬
зов И.II. Творчество Данте п мировая культура. М.,
1971. С.457).
Не останавливаясь на подробностях поисков, вы-
званных этим сообщением, скажу только, что, если
какие-то рукописи Пушкина действительно находи¬
лись в Триесте, то они погибли во время войны.
II	все же поиски, продолженные с помощью препода¬
вателя триестинской консерватории Равела Кодри-
ча. других зарубежных друзей, не были безрезуль¬
татными. Они позволили восстановить ключевые
моменты короткой жизни Амалии Ризнич — если не
прямого адресата, то вдохновительницы шедевров
пушкинской лирики.
Мы не знали точного года ее рождения. Согласно до¬
кументам, хранящимся в венских архивах, Амалия Ро¬
залия София Элизабета Рипп (таково, как выяснилось,
ее полное имя) была крещена 29 декабря 1801 г. в ка¬
толической церкви св. Иоганна Неномука в Вене. Оче¬
видно, она п родилась в Вене в декабре того же 1801 г.
Разноречивы были сведения о ее национальности.
Одни, в том числе, по-видимому, и Пушкин, считали
ее итальянкой, родом не то из Генуи, не то нз Фло¬
ренции, другие — «полунемкой н полуитальянкой,
с примесью, быть может, и еврейского в крови» (Зеле-
нецкии К.Н. Указ. соч. С. 138). Обнаружилась еще
одна версия. Сербский философ и богослов Алпмпий
Васильевич, который, как и упоминавшийся профес¬
сор Сречкович, учился в 1850-е гг. в Киеве и общал¬
ся там с И.С.Ризничем, в воспоминаниях о нем
писал, что Амалия была сербкой из Воеводины (Васи-
льевиН .4. Лован РизниЬ // Трговиискн гласник.
1906. бр.24—26). В Воеводине — автономном крае
Сербии — и сейчас живут люди, носящие фамилию
Рипп. По семейному преданию, все они происходят
от двух братьев, переселившихся гуда в царствова¬
ние австрийской императрицы Марии-Терезии из
Швейцарии. При этом потомки одного из братьев,
женившегося на еврейке, считают себя евреями,
а потомки другого — немцами-католиками.
Если исходить из этого, скорее религиозного, неже¬
ли этнического, признака, отец Амалии католик Ио-
ганн-Батист Прокоп Рипп был немцем, возможно,
родом из Воеводины. Косвенным подтверждением
тому может служить его. созвучная славянскому сло¬
ву «репа», фамилия и второе имя (Погани-Батист —
немецкое произношение имени Иоанн Креститель,
Прокоп — имя популярного в землях западных сла¬
вян святого). Кстати, банкиром, как полагали
в Одессе, он не был, и по архивным документам зна¬
чился проживающим в Вене домовладельцем, а по
должности — «директором канцелярии снабжения ар¬
мии барона Виммера на Рейне».
Мать Амалии — Франциска Вильгельмина, урожден¬
ная фон Диршмид, судя по приставке в ее девичьей фа¬
милии, происходила из среды немецкого дворянства.
В 1823 г. она провела несколько месяцев в Одессе,
и Пушкин был знаком с нею. В стихотворении «Про¬
стишь ли мне ревнивые мечты...», обращаясь к возлюб¬
ленной, поэт упоминал о ее матери.
Следует внести поправку относительно времени за¬
мужества Амалии. В архивах Триеста сохранились ко¬
нин выданных И.С.Ризничу документов, необходимых
для вступления в брак. Все они датированы сентябрем
1820 г., вскоре после чего он венчался с Амалией в Be¬
il»'. Два года, прошедших до того, как он привез жену
в Одессу, видимо, потребовались ему для обзаведения
собственным домом. Именно на такой срок одесские
городские власти предоставляли бесплатно земельный
участок под обязательство построиться на нем.
Уточняется дата н место смерти Амалии. В найден¬
ном свидетельстве о ее смерти записано, что она скон¬
чалась в доме Ризничей в Триесте 23 июня (нового (ти¬
ля) 1825 г., а не в мае, как, исходя из датированного
26/8 июня письма Ризнича Киселеву с сообщением
о кончине жены, писалось в наших справочниках.
Похоронили Амалию на кладбище, спускавшемся по
склону холма от средневекового собора Сан-Джусто
в сторону моря. В середине XIX в. это кладбище было
упразднено. Один зарубежный русист, искавший, как
и мы, в Триесте письма Пушкина, предлагал устано¬
вить там памятную доску с таким текстом:
Здесь в 1825 году
обрели недолгий покой останки
АМАЛИИ РИЗНИЧ,
скончавшейся совсем молодой в возрасте 23 лет.
Но вся она не умерла и продолжает жить
в бессмертных стихах отца русской поэзии
АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА.
* * *
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой —
А с ними поцелуй свиданья...
11о жду его; он за тобой...
11ока это осталось лишь добрым пожеланием.
Лит.: lifx'jt П.П. Дон-Жуанский список Пушкина (1923): Любовный
быт пушкинской эпохи. М., Т. I. С.73—XI: Прчжи/ин ll.il. «Мучи¬
тельная тень*: 15 поисках Амалии Рплнич // Пушкин и его современники:
(Й. науч. трудов. СПб.. 2000. Вып.2(41). С.6—25.
II. II. Прожогин
[170]

н
НЕДОЬРОХОТСТ li ()
«Недоброхот, недоброжелатель — зложелатель,
злорад, завистник, недруг, неприятель, противник,
враг... или скрытый мститель. Недоброхотство — так¬
же недостаток радушия, расположения, без прямой
вражды» (Даль).
li одной из незаконченных работ Пушкина недобро-
желательство названо «чертой нашего нрава» (<Гости
съезжались на дачу...>, 1828—1830 //'Г.8. С.41). Зло¬
словие, клевета, сплетни, интриги определяют атмосфе¬
ру пете|)бургских гостиных. Здесь царит человеческая
разобщенность, понятия дружбы и вражды смешива-
ются, друг легко становится врагом:
...Хотя людей недоброхотство
li нем [в Онегине. — II. С. ] не* щадило ничего:
Враги его, друзья его
(Что, может быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, Боже!
(4, XVIII, 6-12)
...Нет презренной клеветы,
<...>
...нет нелепицы такой,
<...>
Которой бы ваш друг с улыбкой,
li кругу порядочных людей.
Без всякой злобы и затей,
Не повторил сто крат ошибкой...
(4. XIX. 4. 7. У—12)
В юности поведение Онегина соответствует обще¬
принятому в высшем свете стилю отношений:
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
(I. XII, 3-5)
Пехлны шуток, «с желчью пснюлам, / И злости мрач¬
ных эниграм» (I, XLVI, 13—14) разгове>ры Онегина
с Автором. Онегин и сам рано узнал настоящую цену
светской «дружбы», и ядовитые стрелы светской враж¬
ды: и его, и Автора —
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре... дней.
(1.XLV, 12-14)
Похожий жизненный опыт приобрел и герой поэмы
«Кавка.н’кий пленник» (1821):
Людей и свет изведал он,
И знал неверной жизни цену.
В сердцах друзей нашед измену...
(Т.4. С.95)
А не получивший подобных уртжов юный Ленский нерит.
...что друзья готовы
За честь его приять оковы,
НЕЛЮДИМ
И что не дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника.
(2. VIII. 5-8)
Воспоминания зрелого Онегина е> петербургской
юненти в первую очередь воссоздают отравляющую ат¬
мосферу враждебности, неискренности:
То видит он врагов забвенных,
Клеветников, и трусов злых,
И рой изменниц молодых,
11	круг товарищей презренных...
(8. XXXVII. 9-12)
Даже любимую женщину, коща-то поразившую его
отсутствием всякой фальши, Онегин готов заподозрить
в теш, что, етав «законодателъницеч1 зал», она усвоила
и соответствующий стиль отношений:
Какое горькое презренье
Ваш гордый взгляд изобразит!
<...>
Какому злобному веселью,
Быть может, повод подаю!
(8. XXXII. Письмо Онегина к Татьяне1. 3—4. 7—8)
Онегина волнует н те>, что у Татьяны могут возникнуть
сомне'ния в подлинноети его чувств, что она воспримет сне¬
дающую его ет|>асть в духе обыденной светской интриги:
Боюсь: в мольбе моей смиренной
Увидит ваш суровый взор
Затеи хитрости презренной —
II	слышу гневный ваш укор.
(8. XXXII. Письмо Онегина к Татьяне, 41—44)
И Татьяна, действительно, не1 чужда подобных оиа-
сений, в разговоре с Онегиным она прямо спрашивает:
«Зачем у вас я на примете?
<...>
11е‘ потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен,
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную чечть?»
(8. XLIV. 5. 11-14)
Недоброжелательности высшего света не1 избежал
и Автор. В конце* первой главы он е* иронией напутству¬
ет свое «новорожденное творенье»: «...II заслужи мне»
славы дань: / Кривые толки, шум и брань!» (1, LX,
13-14).
Н.А.Степина
НЕККЕР - см.: ХЕСКЕК.
IIEJIЮДИ \1 — так называет Онегина Татьяна, ссыла¬
ясь на мнение деревенских соседей:
Но говорят, вы нелюдим;
В глуши, в деревне ве*ё вам скучно,
А мы... ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.
(3. Письмо Татьяны к Онегину, 18—21)
1171 |

НЕМЕЦ
н
П.А.Вяземский критиковал поэта за неточное слово¬
употребление. Действительно, если верить словарю
Дали («нелюдим... не терпящий людей, общества, уда¬
ляющийся от них, склонный к одиночеству; человек уг¬
рюмый, молчаливый»), не все оттенки данного слова
применимы к Онегину. Пушкину пришлось обьяснять
семантические тонкости в письме» Вяземскому 29 нояб¬
ря 1824 г.: «Нелюдим не есть мизантроп, т.е. ненави¬
дящий людей, а убегающий от людей. Онегин нелюдим
для деревенских соседей; Таня полагает причиной тому
то, что в глуши, в деревне вес ему скучно и что блеск
один может привлечь его... если впрочем смысл и не
совсем точен, то тем более истины в письме; письмо
женщины, к тому же 17-летней, к тому же влюблен¬
ной!» (Т. 13. С. 125).
.'Замечательно, что Татьяна простодушно ссылается
на мнение соседей, обиженных онегинской неучтивос¬
тью (см.: 2, V), и. возможно, своих близких, в глазах
которых она п сама отличалась той же странностью:
...Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
<...>
...Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела,
N часто целый день одна
Сидела молча у окна.
(2. XXV. 7-8. 11-14)
Нелюдимость Онегина как отчужденность, хотя и пе
вполне мизантропия (этот оттенок отброшен вместе
с черновым вариантом XIV строфы второй главы: «Лю¬
дей он просто не любил»), остается до конца характе¬
ристической приметой героя.
Но ;т> кто в толпе избранной
Стоит безмолвный и туманный?
Для всех он кажется чужим.
Мелькают лица перед ним.
Как ряд докучных привидений.
(8. VII. 5-9)
Одиночество Татьяны точно так же не оставляет ее
ни в московском, ни в петербургском свете. Ее призна¬
ние Онегину («...Мой модный дом п вечера, / Что
в них?» — 8. XLVI, 4—5) открывает их изначальное ду¬
ховное' с|Юдство, но, в отличие от Онегина, она при
всей е-вем'й независимости не только не' выходит из кру¬
га общежития, не) еще прие>бретает исключительную
притягательность для окружающих:
К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор ее очей...
(8, XV. 1-4)
(^обетвениоо достоинство п духовная независименть
(см.: СВОБОДА) Татьяны не приводят ее к индивидуа¬
листической замкнутости, отъединеннекти err других
людей, как Онегина и «себялюбивых» герое'в века.
В этом Татьяна е*ке)ре'е> еближае'тся с Автором, претер¬
певшим на наших глазах значительную эволюцию.
В первой главе романа Автор даже более нелюдим,
чем е*ам Онегин: «Я был озлоблен, он угрюм. / <...> /
Обоих ожидала злоба / Слечюй Фортуны н людей...»
( I, XLV, 8, 12—13). Весь |юмаи может быть прочтен
как путь Автора, условно гове>ря, от Онегина к Татья¬
не, как преодоление ранней озлобленности и даже ми¬
зантропии («Кто жил и мыслил, 14) пе ме>жет / В душе
не* и[)езиратьлюдей» — 1. XLVI, 1—2). В конечном сче-
те' роман Автора настойчиво обращен к читателю, к до¬
верию и пониманию. Открыто эта тема звучит в фина¬
ле. в прощании Автора с читателем:
Кто б ни был ты, е> мой читатель,
Друг, недруг, я хочу с тобой
Расстаться нынче как приятель.
(8, XI.IX. 1-3)
В.	А. Викторович
НЕМЕЦ
В России конца XVIII — начала XIX в. вследствие
тесных родственных связей русского императорского
дома е- правящими родами германских княжеетв и в ре'-
зультате активного привлечения немцев на высокие
посты государственной (статской и особенно военной)
службы, а также в научные учреждения немцы стали
оказывать весьма заметней' влияние на многие сферы
общественной жизни России. Это вызывало активный
протест в разных слоях общества, в первую очередь —
в кругах декабристов, что отразилоеъ в известной сати¬
рической неене К.Ф.Рылеева и А.А.Бестужева «Царь
наш — немец русский» (см. об этом: Строганов М.В.
Л.Н.Толстой п декабристская литература. Калинин.
1981. С. 1 I п след.). Пушкин, знакомый е- этими наст¬
роениями, не' разделял их.
В «Евгении Онегине» Пушкин только один раз упо¬
минает немцев — при описании торгового населения
11етербурга:
...И хлебник, немец акуратный,
В бумажном колпаке, нераз
Уж отворял свой васиедас.
(1, XXXV, 12-14)
Как известно, это реминисценция из комедии
II.И.Хмельницкого «Нерешительный, или Семь пят¬
ниц на неделе», где мадам Вертер говорит, что при ее
муже-покойнике в гостинице было
...все прибрано, все чисто, все опрятны,
II	надо честь отдать, что немцы аккуратны —
Уж мастера вести порядок и расчет...
Сам Пушкин сочувственно процитировал этот стих
о немецкой аккуратности в письме к Н.И.Гнедичу
от 13 мая 1823 г.: «...услыша стих “И должно честь
[172]

н
НЕРЕИДА
отдать, что немцы акуратны" — я сказал ему [Хмель¬
ницкому. — М.С. ]: вспомните мое слово, при этом
стихе всё захлопает и захохочет. — Л что тут острого,
смешного?..» (Т.13. С].(53). Сточки зрения Пушки¬
на, «острого, смешного» тут на самом деле ничего
нет: аккуратны, и все — обычная национальная типо¬
логическая черта.
Как полагала Ж. де Сталь, немцы принадлежат
(вместе с англичанами, а Пушкин добавляет к ним
и русских) к народам севера, которым свойственно
«расположение к меланхолии, склонность к темным
образам, беспрерывный и глубокий культ памяти
и загробной жизни» (О литературе в ее связи с общест¬
венными установлениями, 1800 // Литературные
манифесты западноевропейских романтиков. М.,
1980. С.375). Пушкин эту национальную характери¬
стику перестраивает. Немецкая аккуратность обрас¬
тает у него новыми деталями и подробностями.
26 марта 1831 г. он писал П.А.Плетневу: «Погодин
очень, очень дельный и честный молодой человек, ис¬
тинный немец по чистой любви своей к науке, трудо¬
любию и умеренности» (Т. 14. С. 158). Ему же — около
(не позднее) 14 апреля 1831 г.: «Ты прав, любимец
муз — должно быть акуратным, хотя это и немецкая
добродетель; нехудо быть и умеренным, хотя Чацкий
и смеется над этими двумя талантами» (Т.14. С.162).
8 декабря 1831 г. в письме к Н.Н.Пушкиной — о своем
попутчике но дилижансу и;{ Петербурга в Москву:
«Немец три раза в день и два раза в ночь окуратно
был пьян» (Т. 14. С.245).
В художественных произведениях эти характеристи¬
ки нагнетаются. В «<Сценах из рьпщрских времен>»
Мартын поучает сына: «...слава Богу, нажил я себе
и дом, и деньги, и честное имя — а чем? бережливостию,
терпением, трудолюбием» ('Г.7. С.215). В наброске
«<В 179* году возвращался я...>» герой (лифляндский
немец) говорит: «Я погонял почтаря, хладнокровного
моего единоземца, и душевно жалел о русских ямщи¬
ках и об удалой русской езде» ('Г.8. С.418). Наконец.
«Пиковая дама». То, что Германн не играет, сам он
объясняет так: «...я не в состоянии жертвовать необхо¬
димым в надежде приобрести излишнее». Томский же
дает этому другое объяснение: «Германн немец: он рас¬
четлив, вот и все!» (Т.8. С.227). Германн говорит, споря
с искушением: «...расчет, умеренность и трудолюбие:
вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит
мой капитал, и доставит мне покой и независимость!»
(Т.8. С.235).
Итак, аккуратность, умеренность, трудолюбие,
терпение, бережливость, хладнокровие — вот типо¬
логические черты немецкого характера. Он описан
гак многократно н обстоятельно именно в силу той
большой роли, которую играли выходцы из Германии
в жизни России XIX в. Эти типологические нацио¬
нальные черты немцев останутся в русской литерату¬
ре на протяжении всего XIX в., отразившись в твор¬
честве II.С.Тургенева, Н.А.Гончарова, Л.II.Толстого
и др. авторов. Все они так или иначе рисовали реаль¬
ных немцев, представших их взорам, но они рисова¬
ли их так, что в самом рисунке всегда чувствуется
влияние пушкинских характеристик. Это как бы
п реальная национальная типология, и одновременно
русский миф о немцах, всегда проникнутый мыслью
о том, «какими мы не будем», грустной мыслью о рус¬
ской безалаберности...
Следует заметить, что характеристика «умерен¬
ность и аккуратность» имеет не только националь¬
ные, но и политические, и эстетические параметры.
Восходит она, как указывал сам Пушкин, к грибое-
довскому толкованию образа Молчалина и потом
в этом значении часто встречается в русской литерату¬
ре. II, кажется, именно в этом значении использовал
ее Пушкин в записке «О народном воспитании»
(1826): «...Н.Тургенев, воспитывавшийся в Гет-
тинг.<енском> унив.<ереитете>, не смотря на свой
политический фанатизм, отличался посреди буйных
своих сообщников нравственностию и умерепиостию —
следствием просвещения истинного и положитель¬
ных познаний» (Т. 1 I. С.45). Впрочем, из этого вовсе
не следует, что высказанное здесь мнение о Н.И.Тур¬
геневе полностью соответствует действительному
пушкинскому суждению о нем: поскольку записка
адресовалась правительству, эта характеристика
могла быть аргументом в защиту объявленного госу¬
дарственным преступником Н.М.Тургенева.
М. В. Строганов
НКРЕНДА
Нереиды (Nf|p£i8£Q; др.-греч. миф.) — морские ним¬
фы, дочери «морскогостарца» Не|>ея и Дориды, одной из
дочерей Оксана. Гомер, Гесиод и Аполлодор называют
имена нескольких десятков нереид (Нлиада. XVIII,
38—49; Theog. 243—2(52; Apollocl. I. 2. 7). Среди них вы¬
деляются Амфитрита (супруга Посейдона), Фетида (су¬
пруга Пелся и мать Ахилла) н «краса нереид Галатея»
(Илиада. XVIII, 45: нер. 11.И.Гнедича), в которую был
влюблен циклон Полифем (Овидий. Метаморфозы.
XIII, 750—897). Прочие нереиды различались только
именами и собственных «биографий» не имели.
К образу нереиды Пушкин обратился в 1820 г.:
Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,
На утренней заре я видел Нереиду.
(Нереида, 1820 //Т.2. С. 156)
На этом стихотворении, отнесенном автором к жа¬
нру «эпиграмм во вкусе древних» или «подражаний
древним», отразилось воздействие поэзии А.Шенье
(которого Пушкин перечитывал в Крыму) и, в част-
[173|

НИЖНИЙ НОВГОРОД
н
мости, влияние VI фрагмента идиллий («Ле sais,
qnand le midi I«mir fait ddsirer I'ombre...»). Правда,
Шен1>е рассказывает не о нереиде, а о другой нимфе —
наяде (ср. пер. Баратынского: «Наяда», 1826). До
Шенье прекрасную обнаженную наяду описывал
Э.Парни i$ V картине «Переодеваний Венеры» («Les
Ddguisements de Venus. Tableaux imitds du Grec»).
Пушкин отступил от этой традиции (может быть, под
влиянием «античной» элегии IJI.-Ю.Мильвуа «La
Ndrdide»). Разумеется, у (|)ранцузских поэтов отсут¬
ствует и упоминание Крыма — древнего Херсоиеса
Таврического, присоединенного к России при Екате¬
рине II и приобретшего полуофициальное греко-ви¬
зантийское название Таврида.
Нимфы и другие стихийные божества занимали
в мифологической иерархии более низкое положение
по сравнению с олимпийскими богами, поэтому
в стихотворении 1820 г. Пушкин именует нереиду
полубогиней:
...Над ясной влагою — полубогиня грудь
Младую, белую как лебедь, воздымала...
(Т.2. С. 156)
11оэт употребил это редкое слово, следуя за Овиди¬
ем. чья поэзия в неменыней степени, чем стихи Ше¬
нье, служила для Пушкина источником вдохновения
в период южной ссылки (см.: ОКИ.[ИЙ ). В героиде
«Федра — Ипполиту» Овидий называет полубогинями
древесных нимф — дриад: semideae Dryades (Heroid.
Epist. IV, 49). Белизна нимфы — лейтмотив фрагмен¬
тов Шенье, восходящий к древним авторам: «La
j£pie... la nymphe blanche et nue [Там я следил... за
белой обнаженной нимфой (фр.)]*. «Ее младую
грудь» описывает Парни: «...El presente au regard
avide / De son sein le jeune tresor [...И она являет
жадному взору / Молодое сокровище своей груди
(фр.)]* (ср. С ’.а I. LXIV, 18). Сравнение нереиды
с лебедем встречается уже в античности: «Nerine
Galatea... candidor cycnis, bedera forinosior alba [Не¬
реида Галатея... ты белее, чем лебеди, ты прекраснее
белого плюща (лат.)]* (Вергилий. Eel. VII.
37—38).
Во второй и последний раз Пушкин упомянул Нере¬
иду в восьмой главе «Евгения Онегина» — и снова в свя¬
зи с Крымом:
Как часто по брегам Тавриды
Она [Муза. — П.П. | меня во мгле ночной
Водила слушать шум морской,
Немолчный шопот Нереиды,
Глубокой, вечный хор валов,
Хвалебный гимн отцу миров.
(8. IV. 9-14)
Рифма «Таврида — Нереида», отсылающая к сти¬
хам 1820 г.. служит своеобразной реминисценцией
всего комплекса крымских впечатлений (ср. также
стихи 8, IV 10—1 1, содержащие автоцитату из лите¬
ратурного письма к А.А.Дельвигу: «В Юрзуфе <...>
я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря —
и заслушивался целые часы» — Т. 13. С.251). Однако
Нереида в романе — уже не просто мифологический
персонаж. Она — олицетворение моря, чей «немолч¬
ный [первоначально — “призывный”. — H.II. ] шо¬
пот» осмысляется в заключительном двустишии стро¬
фы как вечный гимн Богу.
Лит.: IIемировский М.Я. Пушкин и античная поэзия: (Из блокно¬
та читателя-филолога) // Изв. Он.-Каик. Псд. ин-та им. М.Ю.Гадие-
ва. 19:47. Т.13. С.79—80: Якубович Д.II. Античность в творчестве
Пушкина // Пушкин. Нрем. ///>". (Вып. |(>. С. 130—131: Фттбе/н И..7.
Море в поэзии Пушкина [1943—1944, 19511 // Фейнберг П.Л. Читая
театради Пушкина. 2-е изд. М.. 1981. ('..172: Томишевский. Пушкин.
Кн. I. С.487: Мурыиюв М.Ф. Пз символов и аллегорий Пушкина. М.,
1996. С. 121-137.
П.А. Пильщиков
II И ЖН И И НОВГОРОД — упоминается в «Отрывках
из Путешествия Онегина», в авторской ремарке:
«Е.Онегин из Москвы едет в Нижний Новгород...» Ре¬
марка предваряет строфу о Нижегородской (Макарь-
евской) ярмарке: «Макарьев суетно хлопочет, / Кипит
обилием своим...» (Т.6. С.198). Ярмарка, пере¬
селившаяся в 1810—1817 гг. из Макарьева в Нижний
Новгород, была не только событием для России. Мес¬
тоположение ярмарки на перепутье между Европой
и Азией, торговый бум, ярмарочные приходы, ярма¬
рочные' нашествия п т.п. изумляли многих. «Здесь все
можно найти, — писал французский путешественник
Лекоэнт де Лаво, — и предметы прихотей, и вещи, не¬
обходимые* в жизни, начиная с самой обыкновенной
циновки н до самой дорогой азиатской и европейской
материи, от стеклянных бус, составляющих ожерелье
чувашских жен, н до самых лучших бриллиантов
и жемчугов» (Лекоишп де Лаво Ж. Описание Нижнего
Новгорода п ежегодно бывающей в нем ярмарки. М..
1829. С.118).
Воспитанник московской Коммерческой практи¬
ческой академии, побывавший на ярмарке в июне
1826 г., свидетельствовал: «Россияне и прочие Ев¬
ропейцы преимущественно участвуют в сей ярмар¬
ке, однако здесь видишь также бухарцев, персиян,
хивинцев и индийцев с драгоценными произведени¬
ями Востока, в особенности с богатыми перлами
и янтарями, также татар, армян с произведениями
своего отечества» (Тярин И. Записки о поездке на
Нижегородскую ярмарку. М., 1827. С.32). Де Лаво
считал, что «на сем торгу в некотором отношении
вся Европа делает с Азиею свои размены, от кото¬
рых она получает свои выгоды...» (Лекоэнт де Ла¬
во Ж. Указ. соч. С.25).
[174]

н
1ШЖШ1Й НОВГОРОД
Нижний Новгород. А.Е.Мартынов. 1819. Гравюра, акварель
Поэт создает близким к историческим реалиям и свой
образ ярмарки:
Сюда жемчуг привез индеец,
Поддельны вины европеец,
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привез свои колоды
II горсть услужливых костей,
11омещик — спелых дочерей,
А дочки — прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжет за двух
II всюду меркантильный дух.
(Т.6. С. 198)
Здесь своя, стихотворная раскладка товара. На нервом
месте — обманчивый жемчуг, искушение для многих,
особенно для великих: «Поэт, бывало тешил ханов / Сти¬
хов гремучим жемчугом» («В прохладе сладостной с|юн-
таиов...» // Т.З. С.12!)). Затем — евртшейские вина, ко¬
нечно, на ярмарке не всегда поддельные. Кони бросались
в глаза посетителям ярмарки. За «Напиточною линею
представляется глазам Конная, — описывал П/Гярин. —
...Лошади киргизские и башкщм'кие, вымениваемые на
границах Тамбовской и Оренбургской губерний, состав¬
ляют украшение Конной» ( Гирин II. Указ. соч. С.32).
Для поэта главное — выразить меркантильный дух
нового времени, ярмарочной среды. Его описание
представлено в стиле иоэтичее'кого «винегрета», отра¬
жающего ехобенное внутреннее преитранетво события:
поддельные «вины», «бракованные кони», «услуж¬
ливые кости» игрока, «спелые дочери», их «нрошло-
годни моды».
Эта предметная смесь дана в сопровождении безы¬
мянных персонажей, склонных к плутовству, к торга¬
шеским делам — индеец (индейцы, по мнению Пуш¬
кина. были сродни цыганам), игрок, кешнозаводчик,
а с ними заодно и европеец, и помещик. Возникает сво¬
ем «('«разный оксюморон, объединяющий по значению
полунейтральное, безымянное с негативным.
В ст|юе|м* есть п другой подтекет, соотношение двух
е)бширных понятий: Запад — Восток. В первоначаль¬
ном тексте «Путешествия...» Москва встречала Онеги¬
на «Своей веиточной суетой» (Т.(5. С.478). Затем эпи¬
тет «восточной» был заменен: «Своей спесивой суетой»
(Т.6. С.497). Однако Вемтеж в «Путешествии...» не
пропадает, он сохраняется в нижегородской ст|юфе:
«индеец» — «европеец».
В последней редакции «Путешествия...» етрен|ш при¬
обретает обобщающий поэтический смысл, с лейтмоти¬
вом: суета, суета сует. Им начинается описание ярмар¬
ки («Макарьев суетно хлопочет») и им же завершается:
[175]

НИМФА
н
«Всяк суетится...» Суета для поэта — неизбежное, мир¬
ское («В тревогах шумной суеты...» — «К А.II.Кери»)
и противоположное земному — духовное, божественное,
в монологе Пимена из «Бориса Годунова»: «...Тоща уж
меня / Сподобил Бог уразуметь ничтожность / Мирских
сует» (Т.7. С.26). В «нижегородской» строфе просвечи¬
вается образ Автора. Строфа подсказывает эстетичес¬
кий идеал поэта. Она корректирует оценку поведения
главных героев романа, заставляет задуматься об их об¬
щей драматической судьбе. 11е случайно у «нижегород¬
ской» строфы i$ романе, в первой его главе, была своя
прелюдия — описание кабинета героя, своеобразная яр¬
марочная картина:
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И но Балтическим волнам
За лес и сало возит нам,
Всё, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для забав.
Для роскоши, для неги модной, —
Всё украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.
(1. XXIII, 5-Ю)
В «нижегородской» строях* национальные и сослов¬
ные лики и их дела (без «отваги»!) совмещены. Одесская
поэтика «Путешествия» с лирическим проникновением,
с многообразным лирическим «Я» в «нижегородской»
строфе отстранена. Автор вместе с героем отчужденно,
со сто|юпы судят ярмарочные страсти.
«Макарьев суетно хлопочет» (Т.6. С. 15)8) стал про¬
логом к «Путешествию...», особенно к первой его час¬
ти, до берегов Тавриды.
Из первоначального варианта строфы откинуто нача¬
ло: «Тоска, тоска! Он в Нижний хочет / В отчизну Ми¬
нина» (Т.6. С.498). Однако печатный текст строфы не
нивелирует пушкинское подставление о Нижнем Нов¬
городе как чисто ярмарочном городе. Смиряя ярмароч¬
ный мятежный дух (в вариантах было: «Мятежно
Ярмарка хлопочет» — Т.6. С.479), поэт помнил о вели¬
чественных событиях российской истории. В «Примеча¬
нии о памятнике князю Г1ожа|и*кому и гр.<ажданину>
Минину» (1836) — миниатюрное исследование о чинов¬
ничьем положении Кузьмы Минина, нижегородского
посадского, «дворянина при государстве в думе» («дум¬
ного дворянина»). *Кузъ.иа Минин, — подчеркивал
Пушкин, — выбранный человек от веего Московского
Государства, как назван он в грамоте о избрании Ми-
ха<и>ла Федоровича Романова» (Т. 12. С.92).
О Нижегородской (Макарьевской) ярмарке см. так-
О	пребывании Пушкина в Нижнем Новгороде
в 1833 г. см.: Филатов Н.Ф. Нижний Новогород
пушкинской поры. 1833 г. Горький, 1983; Тар-
хова И.А. Поволжье и Урал // Пушкинские места.
М., 1999. С.539—548; Белоногова И. К). «Л сам
съезжу в Нижний...» : Пушкин и Нижегородский
край: Путеводитель. Нижний Новгород, 1998.
/'. И. Присное
НИМФА
Нимфы (Ж))1фш; др.-греч. миф.) — девы, «божест¬
ва природы, ее живительных и плодоносных сил. <...>
Изображались в виде прекрасных обнаженных или по¬
луобнаженных девушек» (Тахо-Годи А.А. Нимфы //
Мифологический словарь. М., 1990. С.391). В русской
поэзии начала XIX в. с нимфами сравнивали красивых
девушек, как, наир., в стихотворении К.Н.Батюшкова
«Мечта» (1804-1805):
Задумайся, вздохни — и друг души твоей,
Одетый ризою прозрачной, как туманом,
С прелестным взором, стройным станом,
Как нимфа легкая полей,
Прижмется с трепетом сердечным,
Прижмется ко груди пылающей твоей.
В батюшковском же «Послании г<рафу> В<иельгор-
ско>му» (1809) речь идет об античных нимфах — ду¬
хах гор:
...и Нимфы гор при месячном сияньи,
Как тени легкие, и прозрачном одеяньи,
С Сильванами сойдут услышать голос мой.
Нимфы встречаются уже в лицейской лирике
Пушкина. См., напр., стихотворение 1814 г. «Леда
(Кантата) >:
11имфа лесов
С негою сладкой
Видит украдкой
Тайну богов.
(T.I. С.88)
li послании «К Шишкову» (1816) поэт обращается
к «питомцу Аполлона»:
Веселье резвое и Нимфы Геликона
Твою счастливую качали колыбель.
(Т.1. С.232)
В стихотворении 1824 г. «Прозерпина» есть такие
строки:
Кони бледного Плутона
Быстро к нимфам Пелиона
Из айда бога мчат.
(Т.2. C.3I9)
Об Эхо, «бессонной нимфе» речь идет в стихотворе¬
нии 1830 г. «Рифма», li болдинекой трагедии 1830 г.
«Скупой рыцарь» Барону так видится его могущество:
Лишь захочу — воздвигнутся чертоги;
В великолепные мои сады
Сбегутся Нимфы резвою тол ною...
(Т.7. С. 110)
117С> |

II
НННЛ HOI’OIICKAH
Нимфа. Итальянская скульптура. XVIII в. Мрамор
Нимфы нашли свое воплощение в произведениях
многих художников и скульпторов. Пе случайно
Пушкин в стихотворении 1835 г. «Полководец», опи¬
сывая портретную галерею 1812 г. в Зимнем дворце,
заметил:
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадоп,
Ии фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот, — а все плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
(Т.З. С.378)
В «Борисе Годунове» упомянуты мраморные
нимфы.
Появлялись нимфы п на театральной сцене. В пер¬
вой главе «Евгения Онегина» нимфы окружают тан¬
цовщицу Истомину:
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна.
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина...
(1. XX. 5-8)
П.Л. Трифаженкова, М. В. Строганов,
И. М. Федорова
НИН А В () РОНСКАЯ
...Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы...
(8. XVI, 8-10)
Образ «блестящей» великосветской красавицы не
предполагал реального прототипа; тем не менее со¬
временники пытались разгадать, кого именно Пуш¬
кин назвал «Клеопатрою Невы». Так, Вяземский
в письме к 11ушкину от 23 февраля 182!) г. сделал ха¬
рактерную приписку: «Мое почтение княгине Нине.
Да, смотри, непременно, а не то ты из ревности и не
передашь» (Т.14. С.40). «Княгиня Нина» в данном
упоминании — героиня поэмы Е.А.Баратынского
«Бал» (1828), прототипом которой была Аграфена
Федоровна Закревская (урожд. графиня Толстая,
1	7!)9—187!)). Она же, по мнению ряда исследовате¬
лей (В.В.Вересаев, Б.Л.Модзалевский, Л.С.Сидя-
ков), стала прототипом п Нины Вороненой в «Евге¬
нии Онегине».
А.Ф.Толстая в 1818 г. стала женой генерал-адъю¬
танта. финляндского генерал-губернатора Арсения
Андреевича Закревского ( 1786—1865). впоследствии
графа, министра внутренних дел (с 1828), москов¬
ского военного генерал-губернатора (с 1848). Агра¬
фена Федоровна «была женщина умная, бойкая
и имевшая немало приключений, которыми была обя¬
зана. как говорили, своей красоте» (Мещерский Л.В.
Воспоминания. М., 1!)()!. С. 135). Женщина пылкого
характера, пренебрежительно относившаяся к свет¬
ской морали, прославившаяся «своими эксцентричес¬
кими выходками» (П.А.Ефремов), Закревская при¬
влекала многих известных людей. Ею был увлечен
Вяземский, Баратынский в письмах 1825—1826 гг.
постоянно упоминал ее и посвятил ей стихотворение
«Как много ты в немного дней...» (1826). Пушкин, по
свидетельству Вяземского, «целое лето кружился...
в вихре Петербургской жизни» и «воспевал Закревскую»
(1828 г.: 0.4. Т.З. С. 17!)). Пушкин посвятил ей сти¬
хотворения «Счастлив, кто избран своенравно...»,
«Наперсник», «Когда твои младые лета...», «Портрет»
(все — 1828). В последнем он писал:
С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями,
О	жены Севера, меж вами
Она является порой
И мимо всех условий света
Стремится до утраты сил,
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
(Т.З. С. 112)
Сохранились воспоминания о многочисленных экс¬
травагантных поступках «прелестницы опасной». Так
однажды в жаркий день «с неподражаемой непринуж-
11771

ИШ1Л воронская
IT
А.Ф.Закревская. Е.И.Гейтман сориг. Дж.Доу. 1823. Гравюра
денностью она оделась в широкий белый кисейный ка¬
пот. отделанный кружевами, небрежно накинуты!! на
батистовую рубашку, которую даже сменой не принял
бы за полотняную. Вид был ужасный, когда графиня
расхаживала по комнатам, освещенным с одной сторо¬
ны; но когда она стала принимать гостей в бальной за¬
ле, выходившей одновременно на двор и в сад, получи¬
лось нечто поразительное: лучи солнца пронизывали
легкие покровы и обнаруживали все тайные изгибы мо¬
нументального тела» (РостопчинаЛ.А. Семейная хро¬
ника (1812г.)/ Пер. А.Ф.Гретман. М., 1913. С.257).
Пушкин н Вяземский в переписке называли Закрев-
скую «медной Венерой» ('Г. 14. С.26) п «медной граци¬
ей» (Т. 14. С.29). Показательно, что в подобном же
«соблазнительном» виде представала Мина Воронская
в черновиках «Евгения Онегина»:
[Смотрите] в залу Нина входит
Остановилась у дверей
И взгляд рассеянный обводит —
Кругом внимательных гостей —
В волненьи персн — плечи блещут,
Горит в алмазах голова
Вкруг стана [вьются] итрепещат
Прозрачной сетью кружева
II толк узорной паутиной —
Сквозит на розовых ногах...
(Т.6. С.515)
Не лишено оснований в данном случае и сопоставле¬
ние с 1\леопат|юй. «Все. что мы знаем о Закревской, весь
облик ее удивительно подходит к Клеопатр*, как ее по¬
нимал Пушкин п как изобразил в “Египетских ночах", —
бешено-сладострастной, находящей особенное упоение
в вызывающем попирании всех признанных законов
нравственности п даже приличий, внушающей прямо
страх силою сатанинской своей страстности. Пушкин,
сам далеко не мальчик и не новичок в любви, с содрога¬
нием останавливался перед жуткою, тянущей к себе
чувственностью Зак|>евской: “Таи, таи свои мечты: бо¬
юсь их пламенной заразы, боюсь узнать, что знала ты!"
11 Боратынский о ней же: “Страшись прелестницы опас¬
ной, не подходи: обведена волшебным очерком она; кру¬
гом нее заразы страстной исполнен воздух..."» (Вереса¬
ев В. В. О 11ине Воронекой // Звенья. [Т. ] 3—4. С. 176).
Но мнению Щеголева, именно Закрсвскую Пушкин по-
пытался изобразить в том же 1828 г. «по свежим следам,
в неоконченном наб|юске "Гости съезжались на дачу"
в героине Зинаиде Вольской» (П{егалев П.Е. Из разыс¬
каний в области биографии и текста Пушкина // Пуш-
/»*//// ч его совр. Вып. 14. С. 190).
11о тот же самый Вяземский указал на другой прото¬
тип. В одном из писем из Петербурга к жене 1832 г. он
заметил: «Пришли же* Тучковских образцов для Нины
Воронекой. так названа Завадовская в “Онегине".
Она (т.е. Татьяна) сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы,
И верно б согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была.
Есть много прелестных подробностей в этой песне
п вообще больше романтического интереса, нежели во
многих других песнях» (Звенья. [Т.] 3—4. С. 175; см.
также: ЛН. Т.16-18. С.558).
Графиня Елена Михайловна Завадовская
(1807—1874, урожд. Влодек), супруга Василия Петро¬
вича Завадовского (1799—1855), чиновника Министер¬
ства юстиции, впоследствии сенатора, была одной из са¬
мых блистательных петербургских красавиц конца 1820 —
начала 1830-х гг., прославившаяся именно «царствен¬
ной, холодной красотою» (ср.: «мраморная краса» Нины
Воронекой). Вяземский сообщал жене: «...Завадовская
сказала мне онамедни на бале, что она три раза прочла
моего Адольфа. Каково п какова? Я никак не подозре¬
вал, что она так умна, а шутки в сторону, и в самом де¬
ле она мила н с нею можно разговаривать. А уж что за
картина на бале» (Звенья. ['Г. [3—4. С.175). Он посвятил
ей стихотворение «Разговор 7 апреля 1832»: «Красавиц
севера царица молодая! / Чистейшей красоты высокий
идеал!..» Ей же посвящено стихотворение И.И.Козлова
«Твоей красою блещет младость...»: «Так чистой ангель-
1178 |

II
IIIITb
К.М.Зниадоиская. Шалом. 1842. Гравюра на стали
ской душою / Ожинлена твоя краса». Для ее альбома,
наконец, предназначалось стихотворение Пушкина
«Красавица» (1832):
Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей:
Она кругом себя взирает:
Ей нег соперниц, нет подруг;
Красавиц наших бледный круг
В ее сияньи исчезает.
(Т.З. С.287)
Подобного рода поэтические признания, как видим,
вовсе не подходят для облика «Клеопатры Невы».
Уравновешенная, сохранявшая верность мужу, холод¬
ная Завадовская не могла выступать в этой роли — точ¬
но так же, как красота Закревской могла быть названа
какой угодно, только не «мраморной»... 11ушкину явно
не нужен «прямой» прототип. Фамилия персонажа
в данном случае тоже нисколько не «говорящая»: в бело¬
вых рукописях были варианты <11 с гордой Ниной Та-
ранекою», «С надменной Ниной Волхов<скою>» (Т.6.
С.(524). Так что в данном случае автор «Евгения Онеги¬
на» идет по пути прямого обобщения.
Лит.: Верес пев В. В. Княгиня Пина // Вересаев В.В. В двух планах:
Статьи о Пушкине. М., 1929. С.97—102Лернер И.О. Северный цвепж //
Столица и усадьба. 1917. ЛЬ 73. С. 10— 18: /(натовский М.А. Новые авто¬
графы Пушкина. I. Автограф стихотворения «Красавица» // Москов¬
ский пушкинист: Статьи и материалы. М., 1930. С. 163—181: Гувер Il.li.
Дои-Жуаиский список А.С.Пушкина. НГ>.. 1923. С.224—226; Гоф-
мчн XI.Л. Пропущенные строфы «Евгения Онегина». Пб., 1922.
('..291—294: Пушкин. Письма. Т.2. С.304—307: По/нншова-МайковпМ.С.
Нина Во|юнская («Евгений Онегин») // Звенья. [Т. ]3—4. С.172—175;
СидяковЛ.С. Художественная проза А.С.Пушкина. Рига, 1973. С.52.
В.	А. Кошелев
НИТЬ
Парка (в римской мифологии — но аналогии с древ¬
негреческими мойрами — одна из трех богинь судьбы),
прядет и обрезает нить жизни человека.
В русской поэзии начала XIX в. образ парки часто
встречается у К.Н.Батюшкова, поэзии которого было
свойственно обостренное чувство скоротечности жизни:
Ах! если б поскорей найти сей уголок!..
Забыл бы в нем людей, забыл бы их навеки.
11<жа дней 11арка нить еще моих прядет,
Спокоен я бы был, не лил бы слезны реки.
(Перевод 1-й сатиры Боало, 1804—1805)
I	lo 11арки темною рукою
Прядут, прядут дней тонку нить...
(Совет друзьям, 1806)
Иногда этот образ дан в ироническом освещении:
Когда же 11арки тощи
Нить жизни допрядут
11 нас в обитель нощи
Ко прадедам снесут, —
Товарищи любезны!
Не сетуйте о нас...
(Мои Пенаты, 1811 — 1812)
Пушкин-лицеист, ученик Батюшкова, писал в сти¬
хотворении «Опытность» (1814):
П покамест жизни нить
Старой Паркой там прядется,
11уеть владеет мною он [Эрот. — М.С., II. Т. ]!
(Т.1. С.52—53)
Снова этот образ — нить жизни — возникает в «От¬
рывках нз Путешествия Онегина» при описании Кав¬
казских Минеральных Вод:
...Машук. податель струй целебных;
Вокруг ручьев его волшебных
Больных теснится бледный рой;
<...>
...Страдалец мыслит жизни нить
В волнах чудесных укрепить...
(Т.6. С. 199)
Лит.: Поэтическая фразеология. М., 1969. С.151, 156, 167,
205-206.
М. И. Строганов, II.A. Трифаженкова
[179]

НОЖ НА
н
НОВИЗНА - см.: СТАРИНА и ИОПИ.ШЛ
НОЖКА
В первой главе «Евгения Онегина», описывая петер¬
бургский бал, Пушкин признается:
Люблю я бешеную младость,
II тесноту, и блеск, и радость,
II дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки...
(1, XXX, 5-8)
Автор замечает, как в мазурке «летают ножки милых
дам». «Летит» по петербургской сцене русская Терпси¬
хора — танцовщица А.И.Истомина — «И быстрой ножкой
ножку бьет» (I. XX. 14). Рассказывая о сне Татьяны,
о том, как бежит она но снежным полянам от медведя,
Пушкин не забывает сказать и об увязнувшем в хруп¬
ком снеге «мокром башмачке» с «ножки милой». Там,
вде речь идет о деревенском бале в доме Лариных, поэт
вновь возвращается к балу петербургскому:
...развлечен пустым мечтаньем,
Я занялся воспоминаньем
О ножках мне знакомых дам.
По вашим узеньким следам,
О ножки, полно заблуждаться!
(5. XL. 5-9)
В черновиках романа остались строки о Ленском,
который
...рано по густому лугу
Бродя без Ольги — меж цветов
Любил искать ее следов
(Т.6. С.286)
В рукописях Пушкина сохранилось много рисун¬
ков: легким пером много раз чертил он ножки
в бальных туфельках и сапожках, ножки, бегущие
и танцующие, ножки, скрещенные к покое, и нож¬
ки. продетые в стремена. В «Евгении Онегине» есть
такое признание:
...Перо, забывшись, не рисует,
Близ неоконченных стихов,
Ни женских ножек, ни голов...
(1, их, 6-8)
Б.В.Томашсвскнй имел все основания сказать,
что «мы замечаем у Пушкина нечто вроде культа ма¬
ленькой ножки» (Томашевский Б. В. Мелочи
о	Пушкине. Маленькая ножка // Пушнин и его
сов/). Вып.38—39. С.7(5). Исследователь видел по¬
пытку обосновать этот культ в следующей строфе
«Евгения Онегина»:
Дианы грудь, ланиты Флоры
11релестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
1(еоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.
(1, XXXII, 1-8)
Источник пушкинского текста Б.В.Томашсвскнй на¬
шел в произведении французского романиста XVIII в.
Ретифа-де-ла Бретона. В рассказе «Красивая ножка»
Ретиф-де-ла Бретон, как и Пушкин, представил свое¬
образный реестр дамских прелестей, особо отличив
ножку: «Сентапалле обладал особым вкусом, и не все
прелести производили на него одинаковое впечатле¬
ние. Красивое лицо и — везде кроме Испании — краси¬
вая грудь имеют свою цену; стройная н легкая фигура,
красивая ручка нравились; но то, что действовало на
него живее всего, что причиняло ему непроизвольную
и восхитительную дрожь во всех фибрах, была краси¬
вая ножка: в его глазах ничто на свете не превосходило
:>той прелести, возвещающей нежность и совершенство
всех прочих красот» (Цит. по: Томашевский Б. И.
Указ. соч. С.77).
В самом деле, тексты 11ушкнна и Ретифа близки, по¬
хожи. Однако заметим, что о ножках писали и другие
авторы, чьи произведения, как и романы Ретифа, мог¬
ли быть известны Пушкину. В.В.Набоков в коммента¬
рии к «Евгению Онегину» назвал имена поэтов и проза¬
иков, которые запечатлели в своих творениях женские
ножки. Среди них — Байрон, Греете, 11арни. Среда них —
Овидий, автор поэмы «Наука любви». (Онегина в пер¬
вой главе романа больше всего занимает «...наука стра¬
сти нежной, / Которую воспел Назон». В поэме Овидий
пишет о «милых ножках», упоминает «ножки-малютки
следок», советует «ножку нескладного вида» обуть
«в башмачок белоснежный».) Среди них — Пьер де Бур-
дей, сьер де Брантом (1540—1614), автор известного
Пушкину трактата «Галантные дамы» (см.: Т. 15.
С.93). Интересно, что в одной из глав (или «сужде¬
ний», как называет их Брантом) «О прелестях краси¬
вой ножки и достоинствах, коими ножка сия облада¬
ет», есть анекдот, который, как нам представляется,
может быть соотнесен с приведенным выше пушкин¬
ским текстом: «Некогда знавал я весьма красивую и до¬
стойную девицу. которая, влюбившись в одного знатного
сеньора, пожелала привлечь его к себе... но никак не
могла своего добиться; вот однажды, проходя по аллее
парка и завидев его издали, она притворилась, будто бы
подвязка у нее упала; она, отойдя немного в сторонку,
подняла юбку и давай возиться с башмаком и натяги¬
вать подвязку. Этот знатный сеньор пристально на нее
поглядел, нашел, что ножка ее весьма недурна, н столь
увлекся созерцанием, что не заметил, как ножка про¬
извела it), чего не могло сделать красивое лицо девицы;
он рассудил про себя, что такие стройные колонны под¬
держивают, верно, не менее* прекрасное здание...»
(Брантом Пьер <)е Бурдей. Галантные дамы // Эсте¬
тика Ренессанса: В 2 т. М., 1981. Т.1. (>.483).
[180]

н
НОЖКА
Любопытно, что пушкинское сопоставление — «Диа¬
ны грудь, ланиты Флоры» и «ножка Терпсихоры» — на¬
ходит своеобразную аналогию к описании Ьрантомом
королевского празднества, на котором одна нз дам пред¬
стала богиней охоты Дианой, другая — богиней пастухов
н стад Палее, третья — богиней фруктов п садов Помо¬
ной. Сопровождали богинь нимфы, причем сандалии их
из серебристого полотна столь изящно облегали ножки,
что и описать невозможно (см.: Там же. С.487).
Когда мы говорим о сходстве мотива ножки у Пуш¬
кина и Брантома, разумеется, нельзя забывать о прин¬
ципиальном различии их художественных систем,
различии, определенном в первую очередь родовыми
различиями поэзии и прозы, условностью поэтического
языка. Если у Брантома — забавный и в то же время
весьма прозаический анекдот или же пусть нарядное,
но все же прежде всего прозаическое описание, то
у Пушкина — легкое, поэтическое движение мысли, во¬
площенное в поэтическом слове, поэтический образ,
связанный с музой танца. Rro «ножка Терпсихоры»
«влечет условной красотой». Само словосочетание «ус¬
ловная красота» переводит мотив ножки из области ре¬
альной. конкретно-чувственной, эротической в ту об¬
ласть, которую сам Пушкин называл «сладострастьем
высоких мыслей и стихов», в мир высокой поэзии.
И вместе с тем выявленная соотнесенность пушкинского
текста с текстом Брантома дополняет наше представле¬
ние о многозначности пушкинского слова, его эмоцио¬
нальных оттенках.
Женские ножки. Рис. А.С.Пушкина. 1833. Карандаш
Не исключено, что круг античных и европейских ак¬
торов, воспевавших ножки и известных Пушкину, со
временем может быть расширен, что. в свою очередь,
расширит наше представление о диаюге русской и ми¬
ровой культуры в романе «Евгений Онегин». Что же ка¬
сается мотива ножки в русской допушкинской поэзии,
в русской поэзии пушкинского времени, то пока мы мо¬
жем назвать лишь два произведения. Это поэма
И.Ф.Богдановича «Душенька» (см.: БОГЛАНОНИЧ)
и стихотворные строки К.II.Батюшкова о парижских
женщинах в письме к Д.В.Дашкову:
Пред ними истощает
Любовь златой колчан.
Все в них обворожает:
Походка, легкий стан,
11олунагне руки,
II полный неги взор,
II уст волшебны звуки,
И страстный разговор,
Все в них очарованье!
А ножка... милый друг,
Она — Харит созданье,
Кипридиных подруг.
Для ножки сей, о вечны боги,
Усейте розами дороги
Иль пухом лебедей!
Сам Фидий перед ней
В восторге утопает,
11оэт — на небесах,
I	I труженик, в слезах,
Молитву забывает!
(Батюшков li.ll. Т.2. С.279)
Это стихотворение без названия в письме Батюшко¬
ва к Д.В.Дашкову от 25 апреля 1814 г. впервые напе¬
чатано в «Памятнике отечественных муз на 1827 год»
(СПб., 1827. С.55). II если работая над первой главой
«Евгения Онегина», где несколько строф посвящены
женским ножкам, Пушкин знал поэму И.Ф.Богдано¬
вича «Душенька», в которой представлен этот поэтиче¬
ский мотив, го был ли знаком в это время автор рома¬
на в стихах с приведенным выше стихотворением
Батюшкова, неизвестно.
Но не только литература, сама жизнь давала Пушки¬
ну впечатления, которые отзывались затем в его поэти¬
ческом слове. Проза жизни иод его пером становилась
высокой поэзией.
М. И. Вол конская вспоминала об одном эпизоде пу¬
тешествия по Крыму и Кавказу — это было в 1820 г.;
Пушкин отправился тогда на Кавказские Минераль¬
ные Воды вместе с семьей ее отца — славного генера¬
ла 1812 г. II.II.Раевского: «Завидев море, мы прика¬
зали остановиться, вышли из кареты п всей гурьбой
бросились любоваться морем. Оно было покрыто вол¬
нами, и, не подозревая, что поэт шел за нами, я ста-
[1811

НОЖКА
II
ла забавляться тем, что бегала за волной, а когда она
настигала меня, я убегала от нее; кончилось тем, что
я промочила ноги. Понятно, я никому ничего об этом
не сказала и вернулась в карету. Пушкин нашел, что
эта картинка была очень грациозна, и, поэтизируя
детскую шалость, написал прелестные стихи; мне
было тогда всего лишь 15 лет» (Пушкин в восп. совр.
Т.1. С.216—217).
В воспоминаниях М. Н. Волконской имеются в виду
стихи из первой главы «Евгения Онегина»:
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
(1. XXXIII, 1—Н)
Есть п другая версия возникновения этих стихов.
Княгиня В.Ф.Вяземская, жена близкого друга Пуш¬
кина. князя Вяземского, писала мужу из Одессы ! I ию¬
ля 1824 г.: «...иногда у меня не хватает храбрости
дожидаться девятой волны, когда она слишком при¬
ближается, тогда я убегаю от нее, чтобы тут же воро¬
титься. Однажды мы с гр. Воронцовой и Пушкиным
дожидались ее, и она окатила нас настолько сильно,
что пришлось переодеваться» (ОА. Т.5. Вып.2. С. 123 —
на фр. яз.; цит. по.: Лотман. С. 164). Ю.М.Лотман
полагает, что, возможно, об этом тексте, запечатлев¬
шем вышеописанный эпизод, речь идет в письме
Пушкина к кн. В.Ф.Вяземской, отправленном осе¬
нью 1824 г. в Одессу из Михайловского: «Вот, одна¬
ко, строфа, которою я вам обязан» (см.: Лотман.
С.164). Но заметим, что и здесь, в случае с В.Ф.Вя¬
земской и Е.К.Воронцовой, которая, как известно,
внушила Пушкину искреннее чувство, прозаическое
событие, которое даже и событием назвать трудно,
вернее — весьма обыкновенное происшествие стало
необыкновенной поэзией.
В стихах I (ушкпна о ножках — незаметные переходы
от шутки, легкой иронии, галантного тона светского
поклонения к глубокому сильному чувству, всепогло¬
щающей страсти. Только что речь шла о ножках, «под
длинной скатертью столов... / Зимой на чугуне ками¬
на, / 11а зеркальном паркете зал...» — и вот уж ножки —
на граните скал, у моря пред грозою. Вот уже поэт за¬
видует волнам, «Бегущим бурной чередою / С любовью
лечь к ее ногам!». И снова воспоминание, мучительное
и отрадное:
Мне памятно другое время!
В заветных иногда мечтах
Держу я счастливое стремя...
II ножку чувствую в руках;
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь,
Опять тоска, опять любовь!..
(1. XXXIV. 1-8)
И снова строфа кончается шугкой:
По полно прославлять надменных
Болтливой лирою своей;
Они не стоят ни страстей.
Ни песен, ими вдохновенных:
Слова п взор вшшебниц сих
Обманчивы... как ножки их.
(1. XXXIV. 9-14)
Свои чувства, часть своей души отдаст Пушкин свое¬
му герою Онегину. В конце романа бросит его к ногам
Татьяны, заставит писать ей письмо, в котором сильно
п страстно прозвучит его признание:
Когда б вы знали, как ужасно
Томиться жаждою любви,
Пылать — и разумом всечасно
Смирять волнение в крови;
Желать обнять у вас колени,
И. зарыдав, у ваших ног
Излить мольбы, признанья, пени,
Всё, всё, что выразить бы мог...
(8, Письмо Онегина к Татьяне, 45—52)
О	ножках Пушкин писал не только в романе «Евге¬
ний Онегин». В стихотворении, посвященном
А.А.Олениной, «Город пышный, город бедный» —
«Ходит маленькая ножка» (Т.З. С. 124). В стихотво¬
рении «Ночной зефир...» влюбленный призывает
красавицу «сквозь чугунные перилы» «ножку див¬
ную» продеть (Т.2. С.345). В повести «Барышня-
крестьянка» Лиза, вырядившись щеголихой, выстав¬
ляет напоказ ножку, «обутую со всевозможным
кокетством» (Т.8. С. 120). Но, насколько нам извест¬
но, именно в «Евгении Онегине» первые читатели
п критики оценили воспетые Пушкиным ножки. Гене¬
рал-губернатор Петербурга М.А.Милорадович, по¬
клонник танцовщицы Е.А.Телешовой, заказывал
разным поэтам стихи в ее честь и требовал, чтобы
они непременно были похожи на стихи об А.И.Исто¬
миной в «Евгении Онегине», чтобы в них непременно
было «и быстрой ножкой ножку бьет». «Ножки восхи¬
тительны», — писал 11ушкину его друг и издатель «Ев¬
гения Онегина» И.А.Плетнев (Т. 13. С. 133).
«Г1|)екрасна также похвала прекрасным женским
ножкам», — отмечал знакомый Пушкина, поэт А.Е. Из¬
майлов в рецензии, помещенной в 1825 г. в журнале
«Благонамеренный». «Не соглашаемся однако с любез¬
ным Сочинителем, будто вряд ли можно найти в России
целой три пары стройных женских ног.
11у как сказать он ;т> мог?
Как стройны ножки, не велики
У Ефрозины, Мил атаки,
У Лидии, п Ангелики!
11821

н
НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЙ РОМАН
Вот я п насчитал четыре* пары.
А может быть, но всей России есть
По крайней мере, пар пять, шесть!
(Ими. 1825. № 2». С.323—328)
Откликнулся стихами на первую главу «Евгения
Онегина» и «“Разговор кннгощюдавца с поэтом’', слу¬
жащий ей предисловием», Г1.11.Шаликов, и в своем от¬
клике, помещенном в «Дамском журнале», не забыл он
про ножки:
И ножка женщины, конечно,
Не хуже головы мужской,
Набитой спесью, чванством вечно,
И тем не менее — пустой!
(Дамский журнал. 1825. 4.9. .V1 (>. С.242—24(>)
li 1825 г. Д.И.Писарев в статье «Пушкин п Белин¬
ский» в пылу ниспровержения Пушкина с позиций де¬
мократической критики уничижительно отозвался
о	«неподражаемом увлечении», с которым легкомыслен¬
ный поэт «весь предается воспоминаниям о ножках».
(Об отклике на критику Д.И.Писарева в романе До¬
стоевского «Братья Карамазовы», а также о различном
осмыслении пушкинского мотива ножки в исследова¬
ниях Б.В.Томашевского, Г.А.Глуховского. в стихотво¬
рении А.А.Ахматовой «Пушкин» см.: Алычи И.Л. Из
истории пушкиноведения: Интерщмтация мотива «ми¬
ленькой ножки» в поэзии Пушкина // 3-я научная
конференция «Методология и методика историко-лите¬
ратурного исследования», Рига, 1—3 нояб. 1990 г.:
Тезисы докладов. Рига. 1990. С.75—77.)
Для понимания смысла поэтического образа, создан¬
ного Пушкиным, постижения его многозначности, свя¬
занных с ним переливов чувств, его культурной ценно¬
сти должно было пройти время. Должен был родиться
большой поэт, в творчестве которого соединилась разо¬
рванная связь времен. В 1943 г. А.А.Ахматова в ма¬
леньком стихотворении «11ушкпн» соединила, казалось
бы. такой незначительный на первый взгляд мотив
ножкн с пушкинской славой, его мудростью и иронией,
с его жизнью:
Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
11ад всем так мудро п лукаво
11 I vTirri., таинственно молчать
II ногу ножкой называть?
II еще один виток русской истории, когда культурные
традиции для многих читателей и критиков оставались
прерванными. В 1976 г. после выхода в свет книги Аб¬
рама Терца (А.Д.Синявского) «11рогулки с 11ушкиным»
на него обрушилась резкая критика. Не касаясь сущест¬
ва критики, обратим внимание лишь на одну фразу из
этого сочинения: «На тоненьких эротических ножках
вбежал Пушкин в большую поэзию и произвел перепо-
лох» (Терц А. Прогулки с Пушкиным. СПб., 1993.
С. 13). Эта фраза была признана эпатирующей, вызва¬
ла возмущение. В послесловии к изданию «Прогулок
с Пушкиным» 1989 г. М.В.Розанова сочла необходимым
разъяснить метафорический смысл фразы, означаю¬
щей следующее: «А.С.Пушкин, пошедший в большую
ноэзпю своей ранней любовной лирикой, привлек все-
общее внимание» (Там же. С.158). Между тем, iui наш
взгляд, сам образ, выбранный для метае|юры, не* случа¬
ен. В «тоненьких эротических ножках» Пушкина, е> ко¬
торых метафорически пишет А.Д.Синявский, есть,
по-видимому, и отзвук пушкинского мотива женской
ножки, который, наряду с другими мотивами и образа¬
ми, некогда сближал русскую поэзию с поэзией антич¬
ной и европейской.
П. И. Михайлова
II РАВОУЧ ИТК.11»II 1.1 И РОМ АН включается в опи¬
сание; любви Ленского к Ольге:
Он иногда читает Оле
11равоучителы1ый роман,
В котором автор знает боле
Природу, чем Шатобриан,
А между тем две, три страницы
(11уотые бредни, небылицы,
Опасные для сердца дев)
Он пропускает покраснев.
(4. XXVI, 1-8)
Что читает иоэт своей возлюбленной? «11равоучитель-
ными» можно было назвать и целом романы пошедше¬
го XVIII в., особенно сентиментальные. В «Граере* Нули¬
не» Наталья Павловна темнится имение) таким (юманом,
«Отменно длинным, длинным, длинным, / Нравоучи¬
тельным и чинным» (Т.5. С.4). Ценит такой роман и Та¬
тьяна Ларина, в черновых вариантах сказано даже:
«И чем ре>ман тянулся доле — / Тем е*й он бале угождал»
(Т.6. С.292). Вообще в начале XIX в. «в моде были по¬
вести Мармонтеля, Г-жи Жанлис, романы Дюкре-Дю-
миннля, Г-жи Радклейф, и веюбще роды чувствитель¬
ный и ужасный» (Булгарин Ф.В. Воспоминания.
4.1— 6. СПб., 1846. 4.2. С.27). К этой эпохе относится
картина, любовно нарисованная другим мемуаристом:
«Я помню и де|к*ве*ие*кие чтения романе>в. Вся семья по
вечерам садилась в кружок, кто-нибудь читал, другие
слушали; особенно дамы и девицы. — Какой ужас рас¬
пространяла славная г-жа Радклиф. <...> Какен* участие
принимали в чувствительных героинях г-жи Жанлис! —
Страдании Ортенберговой фамшши и Малыши у ру¬
чьи Коцебу — решительно извлекали слезы! Дело в том,
что при этом чтении, в эти минуты вся семья жила серд¬
цем, или воображением, и переносилась в другой мир,
который на эти минуты казался действительным; а глав-
пек* — чувствовалось живее, чем в своей однообразной
жизни» (Дмитриев М.А. Московские элегии. М., 1985.
С. 174). Значительно более суровую оценку нравоучи¬
[183]

11 PA В ОУ Ч ИТ ЕЛ I» 11Ы ii POM A11
H
тельному сентиментальному роману как отжившему яв¬
лению давал Н.И.Надеждин в 1831 г.: «Не побуждает¬
ся ли в возмужалой душе тайное негодование, что с ней
поступают слишком детски, когда она видит, что ее хо¬
тят учить забавляя или тешить обманывая? И действи¬
тельно, только для детей умом и сердцем могут иметь
прелесть эти создания, кои предшествовавшее поколе¬
ние передало нам под именем романов* (Надеждин Н.И.
1\>славлев, или русские в 1812 году М.Н.Загоскина;
1831 // Надеждин Н.И. Литературная критика. Эстети¬
ка. М., 1972. С.276).
Отношение Пушкина к «нравоучительному роману»
выражено язвительной репликой: <-В котором автор зна¬
ет боле / Природу, чем Шатобриан» (4, XXVI, 3—4).
Помимо прочего реплика указывает на конкретное об¬
стоятельство, которое было понятно образованному
читателю пушкинскою времени. Речь шла о самом прин¬
ципиальном из обвинений, выдвинутых против Шатоб-
риановой «Аталы» — обвинении в ненатуральности.
«Старый век отверг ее...» (Шатобриан Ф.-Р. Замогиль¬
ные записки. М., 1995. С.180), и автор-романтик всту¬
пился за свое детище, в свою очередь нападая на против¬
ников в предисловии к изданию «Аталы» 1805 г.: «Если
не следует клеветать на человеческую природу, то и бее-
полезно изображать ее лучшей, чем она есть на самом
деле» (Литературные маиифчты западноевропейских
романтиков. М., 1980. С.397).
Намек Пушкина на автора нравоучительного рома
на. налагавшего, что он знает прщюду человека «бале,
чем Шатобриан-». имел впал не конкретный адрес". По¬
лемику с Шатобрианом в числе других вела известная
е|)раннузе‘кая романисткаС.-Ф.Жанлис (1746—1830).
В первой половине мая 1825 г. Пушкин просит брата
прислать ему «последнюю Genlis» (Т.13. С.174) — име¬
лись в виду выходившие тогда ее «Записки о XVIII веке
и о Французской револкнщи», напучившие скандальную
известность своей пристрастностью: пуританская суро¬
вость в отношении современников соединялась с очевид¬
ным самовосхвалением (см. рецензию на «Записки»:
Вяземский. Пат. собр. соч. Т. 1. С.206—215). Так, гово¬
ря о взаимоотношениях с Шатобрианом, Жанлис делает
акцент на благо|юдстае своей позиции: она-де «защища¬
ла it обществе» автора «Гения христианства» несмотря на
нескрываемое расхождение во взглядах. Не* выдержав,
однако, взятою на себя миролюбивого тона, мемуарист¬
ка «сорвалась» в подстрочном примечании. «Концечщия
“Рене”, — утверждала она, — была ложной и безнравст¬
венной: молодой человек, внутренне чистый и набож¬
ный, никогда не мог испытать такую чудовищную
страсть» (Genlis S.-F. M6moires ineelits ele* machine* la
com tease ele Genlis, sur le elix-hiiiticnie* siecle el la revolution
Fran§aise. Т. 1—8. Paris, 1825. T.5. P.346). Автор этих
строк, что очевидно, полагала, будто она «знает бале /
Природу, чем Шатобриан» (4, XXVI, 3—4).
Позиция Жанлис в ее споре с Шатобрианом опреде¬
лялась не* в последнюю оче'|к*дь лите*ратурным соперни¬
чеством. Жанлис была плодовитым автором, в том же
1825 г. началось издание ее сочинений, рассчитанное
приблизительно на 140 томов. Самую значительную до¬
лю составляли сентиментально-нравоучительные рома¬
ны и повести из того разряда, о котором Пушкин писал:
«Прежние романисты представляли человеческую при¬
роду в какой-то жеманной напыщенности; награда доб¬
родетели и наказание порока были непременным усло¬
вием всякого их вымысла...» (Т. 12. С.70; ср. в «Евгении
Онегине»: 3, XI). Жанлис объявила ной ну новому лите¬
ратурному направлению — романтизму Сталь и Шатоб-
риана, причем вела ее своеобразным способом, включая
полемику в свои нравоучительные сказки (contes
moraux). Одну из них — «Le malencontreux, chi Memoire\s
d un 6migrd» (в пер. H.М.Карамзина: «Веч* на беду. Ис¬
тория Эмигранта») — рассказчик предваряет следующим
образом: «В приключениях моих нет ч|>е*звычайне>етей;
характер мой совсем не романический, ум самый обык¬
новенный, и никаких великих несчастий со мной не* бы¬
ло. II не* прятался в пещерах, не* наряжался чудовищем;
меня не гнали, не искали, и страстная, верная любов¬
ница не вымышляла хитрых способов спасти жизнь
мою» (Ийииис С.-Ф. Повести г-жи Жанлис, переве-
дспныс Н.Карамзиньм. Ч. 1—2. М., 1816. 4.1. С.129).
Ср.: Genlis S.-F. Nouveaux contes moraux et nouvelles his-
toricpies par Madame ele Genlis. T.l—6. Paris, 1802. T.2.
P. 1—2). Этот иронический перечень — явственный вы¬
пал в сторону недавней «Аталы» (1801). Иногда целые
повести Жанлис посвящала исключительно литератур¬
ной палемике, пародируя «Коринну» Сталь, перелнцо-
вывая ее же «Де1ьфину».
«Ре*не», принесший Шатобриану мировую славу,
оказался, очевидно, главным камнем преткновения
для Жанлис. Она ни в коей ме|н* не* могла принять тра¬
гическое и те*м самым «пье'деетальное*» изображение ге-
|к)я мировой скорби. Любопытно, что почти одновре¬
менно Жанлис и Шатобриан обратились к типу героя,
наследника века Просвещения, ощутившего утрату ве*-
ры как духовную катаетрое|)у. На фоне оглушительно¬
го успеха «Рене» поневоле увядала попытка Жанлис
дать иную, впалне благообразную версию «исповеди
сына века». Таковою была е*е повесть (или pe*tit roman,
как она ощюделила жанр «Рене») «L'apostasie, он Га
devote;» (в пер. Н.М.Карамзина «Вольнодумство и на¬
божность»), напечатанная впервые в «Новой библио¬
теке романов» (Nonvelle Bililiolhecjiie* cles romans. 4-me
annee. Paris, 1801. Т.4). Замечательна и узнаваема
уже исходная ситуация: молодой и несчастный Дель-
рив «сидел печально на скале и смотрел с ужасом на не¬
бо», а рядом с ним низвергался водопад под названием
«падение бездны» («1а chute ele* ГаЬнпе»). «Дельрив,
вздохнув из глубины сердца, дикими глазами иосмот-
11841

н
НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЙ РОМАН
рел вокруг себя. “У меня бездна под ногами, сказал он,
а в душе ад! Совесть моя чиста; но я видел ужасы, зло¬
бу людей, торжество порока, и наконец не верю Про¬
видению. Да, безбожники нравы <...> Нет, говорю,
Провидения в сем несчастном мире! Все есть дано слу¬
чаи: все исчезаете нами..."» (Жанлис С. -Ф. Указ. соч.
4.1.	С.46—47; ср.: Nouveanx conies moraux... Т.2.
P. 199—200). Очевидная перекличка возникала с клю¬
чевым эпизодом «Рене» Шатобриана — герои на верши¬
не Этны: «Юноша, обуреваемый страстями, сидящий
над жерлом вулкана и оплакивающий участь смерт¬
ных, чьи жилища едва виднеются у него под ногами...
<...> ...картина эта дает изображение его характера
и его жизни: так, сколько ни жил я на свете, перед оча¬
ми моими разворачивалось видение мира, ог|юмное и в то
же время неясное, а рядом открывалась бездна (et пн
abime onvert a mesc6t6s)» (Шатобриан Ф.-Р. Ата
ла. Рене. М., 1992. С.65; Chateaubriand F.-R. Re-пё...
М., 1973. С.43). Шатобриан явился продолжателем
«руссоистско-вертеровского комплекса», которому
Жанлис вместе с Ко. де Местром и другими безуспеш¬
но противостояла (см.: Гречаная Г. II. Пушкин
и французская аристократическая литература XVI—
XVIII	вв. // Университетский пушкинский сборник.
М., 1999. С.389). Так, весь дальнейший сюжет «Воль¬
нодумства п набожности» служит опровержению без¬
верия Дсльрпва. основанного на представлении о несо¬
вершенстве человеческой природы. Герой ушасто нре
дательотве своей возлюбленной и лучшего друга, он
в отчаянии готов совершить ряд преступлений, но каж¬
дый раз в самый последний момент его останавливает
«тайный голос». «Я разлюбил добродетель, не умея лю¬
бить порока!» — сокрушается Дельрив, но в благопо¬
лучном финале неожиданно выясняется, что преда¬
тельства не было, и герой вновь обретает возлюбленную
и друга (Жанлис С.-Ф. Указ. соч. 4.1. С. 110). Весь
сюжет — замысловатое переплетение' случайностей,
коварная путаница добра и зла, сбивающая с танку
и толкающая в бездну неверия. Дельрива, что называ¬
ется, Бог спасает, и вея его история должна доказать
неосновательность отчаяния п мировой скорби. Такого
рода «запоздалыми сказками» (Белинский И.Г. ('сюр.
соч.: В 9т. М., 1982. Т.8. С.245) потчует свою возлюб¬
ленную Ленский, оправдывая тем характеристику:
«Он сердцем милый был невежда» (2, VII, 5).
На выборе Ленского, вероятно, сказалась и необык¬
новенная популярность нравоучительных произведе¬
ний Жанлис, наводнивших Россию (см. перечень ме¬
муаров на эту тему в кн.: Дмитриев М.А. Главы из
воспоминаний моей жизни. М., 1998. С.527). Обра¬
щаясь к сестре1, Пушкин шутливо предполагал в 1814 г.:
«Жанлисальпредтобой?» (Т.1. С.41). Впоследствии в
статье «О ничтожестве литературы русской» (1834)
поэт сокрушался, что «бездарные» пигмеи, грибы, вы¬
росшие у корн<я> дубов» великой французской литера¬
туры, вроде Жанлис и Мармоителя, «овладевают
русск.<ой> сл.<овееностыо>» (Т. I I. С.495—496). Од¬
на из книг писательницы сохранилась в составе библи¬
отеки Пушкина. Знаковый эпизод есть в романе
Л.Н.Толстого «Война и мир»: Кутузов накануне Боро¬
динского сражения читает роман г-жи Жанлис. Харак¬
терные слова, в свою очередь, произносит герой в ко¬
медии А.С.Грибоедова и П.А.Катенина «Студент»
(1817): «Вступаю в новый для меня свет. — Ну, одна¬
ко. какой же новый? Я его знаю, очень хорошо знаю:
я прилежал особенно к наблюдениям практической е|)и-
лософии, читал Мармоителя, Жанлис <...> и кто их не
читал? <...> Они будут водители мои в этом блуждал и-
ще*. которое называют большим светом» (Грибоедов А. С.
Сочинения. М.; Л., 1959. С. 160). Теперь мы можем
с уверенностью полагать, чей «нравоучительный ро¬
ман» читал Ленский Ольге. В своих вкусах он, впро¬
чем, совпал с 11.М.Карамзиным и В.Л.Пушкиным, го¬
рячими приверженцами Жанлис. Не- составит труда
догадаться и о том, какие «две-три страницы / <...>
(опасные для сердца дев)» (4, XXVI, 5—7) пропускает
влюбленный поэт. Несмотря на все свое морализатор¬
ство, Жанлис бывает достаточно еррпвольна. что,
впрочем, характерно для чувствительных романистов
XVIII	в., того же Мармоителя. К m-й подошло бы опре¬
деление «кокетка богомольная» (Т.6. С. 194). Самый
соблазнительный эпизод, повторяемый Жанлис из ро¬
мана в роман, — тайное рандеву влюбленных. Так,
в «Вольнодумстве и набожности» герой е-пе-рва пытается
воспользоваться доверчивостью спутницы-монашки,
а затем добивается тайного ночного свидания с дочерью
своего благодетеля. В обоих случаях добродетель, хотя
и е- трудом, торжествует. Ленский мог «покраснеть» от
этих страниц, особенно если вспомнить, что они е- Оль¬
гой приближались к «опасности» такого рода: «В ее по¬
кое / Они сидят в потемках двое...» (4, XXV, 5—6).
Сре-ди нравоучений мадам Жанлис Ленский и Ольга
могли отыскан» не*что весьма любопытное для себя или
близких. Вот некоторые из сентенций популярной анто¬
логии «Дух госпожи Жанлис, или Изображения, харак¬
теры, правила и мысли, выбранные из всех е*е> сочине¬
ний, доныне изданных в свете» (4.1— 2. М., 1808): «Те>,
кои были воспитаны вместе и знают друг друга е- малых
лет, ннкся да не бывают любовниками истинно страст¬
ными... нет страсти продолжительной, кроме несчаст¬
ной страсти, предоставляющей единую возможность
видеть свой предмет издали <...>. Любовь есть волшеб¬
ный сон. производимый единым воображением: она не
может обойтися бе*з мечтания; она объемлет восторгом
одни химеры. 4ем она безрассуднее* в своем ожидании,
тем сильнее и превосходнее, и она ничтожна в сущест¬
венности, потому что бесконечна в своих надеждах»
(Там же. 4.2. С.26-29).
1185]

IIJIII н
н
Иронически отвергнув претензии Жанлис на превос¬
ходство над Шатобрианом, Пушкин, очевидно, не мог
не сознавать, что «своя правда» есть и па ее стороне,
особенно у стоящей за ней традиции «аристократичес¬
кой культуры личности» с ее идеалом silence intcneur
(внутренней тишины). Как справедливо замечает по
этому поводу современный исследователь, «Евгений
Онегин» представляет собой пространство (par excel¬
lence) взаимодействия французского аристократичес¬
кого и руссоистско-верте|ювского духовного комплексов
(Гречаная Е.П. Указ. соч. С.391). Так что, иронизируя
над Жанлис, Пушкин не отвергал ее безусловно, более
того, он мог воспользоваться некоторыми ее житейски¬
ми наблюдениями или даже сюжетными ситуациями
из ее романов. Е.П.Гречаная обнаруживает сходство
двух онегинских эпизодов с сюжетами Жанлис. Так,
героиня романа «Мадемуазель де Клермон» (1802) бе¬
рет на себя инициативу любовного признания. Еще
любопытнее сближается финал пушкинского романа,
последнее свидание Онегина и Татьяны, с подобным
эпизодом из романа «Велисарий» (1808): принц Юс¬
тин без предупреждения является («все двери перед
ним распахнулись») к страстно любимой им Софи и ви¬
дит ее плачущей над его портретом — так он узнает, что
любим, но сталкивается с непреодолимым чувством
долга героини.
Нравоучительный роман, осмеянный как «скучная
проповедь» (Т. 1 I. С.272), далеко не во всем исчерпы¬
вался этой характеристикой, а кое в чем выходил за от¬
веденные ему исторические границы.
В.	А. Викторович
НЯНЯ
«Не снится, няня: здесь так душно!»
(3, XVII. I >
«Няня — женщина, которой поручен надзор за ребен¬
ком... Встарь при девицах приставлялась няня, до са¬
мого замужества, и сохраняла почетное званье это на¬
всегда» (Даль). Няня Татьяны названа «Филиньевна
седая» (3, XXXIII, 6); в вариантах сохранились другие
имена, но также «но отечеству»: «Фадеевна» (Т.6.
С.288), «Филатьевна» (Т.6. С.646).
В обрисовке няни в романе Пушкин использует как
литературную традицию, так и собственные впечат¬
ления. Литературно сцепа Татьяны с няней напоми¬
нает аналогичную сцену в повести Карамзина «I (аталья,
Боярская дочь» (1792): «Наталья подгорюннлась —
чувствовала некоторую грусть, некоторую томность
в душе своей; все казалось ей не так. все неловко;
она встала н опять села — наконец, разбудив свою
маму, сказала ей. что сердце у нее тоскует. Старуш¬
ка начала крестить милую свою барышню...
Ах, добрая старушка! Хотя ты и долго жила на свете,
Арина Родионовна Яковлева (?).
Рис. А.С.Пушкина. 1828. Карандаш
однако ж многого не знала; не знала, что и как в не¬
которые лета начинается у нежных дочерей бояр¬
ских...» (Карамзин Н.М. Избранные сочинения.
М.; Л., 1964. Т.1. С.630). Эта ситуация влюбленной
девушки и «непонятливой» няни («мамки») была
весьма распространенной в литературе 1820-х гг.;
она была почти буквально повторена в повести
А.А.Бестужева «Роман и Ольга» (1823; ем.: Лот¬
ман. С.216—217); она же стала основой третьей гла¬
вы пушкинского романа в стихах.
Одновременно в облике Филиньевны запечатлелись
черты знаменитой Арины Родионовны, нянн самого
Пушкина. В декабре* 1824 Пушкин, живший в Ми¬
хайловском, заметил в письме к одесскому знакомому
Д.М.Шварцу: «...вечером слушаю сказки моей няни,
оригинала няни Татьяны: вы, кажется, раз ее видели,
она единственная моя подруга — и с нею только мне не
скучно» (Т.13. С. 129). Арина Родионовна Яковлева
(1758—1828) была крепостной бабки Пушкина
М.А.Ганнибал, в 1799 получила вольную, но предпо¬
чла остаться у Пушкиных, где «сделалась общею ня¬
нею» для всех троих детей: поэта, его сестры Ольги
п брата Льва. «Была она настоящею представнтельни-
цею русских нянь; мастерски говорила сказки, знала
[186]

н
Mil IIH
народные поверья и сыпала пословицами, поговор¬
ками. Александр Сергеевич, любивший ее с детства,
оценил ее вполне в то время, как жил в ссылке в Ми¬
хайловском» (Павлищева О.С. Воспоминания о дет¬
стве Пушкина... // Пушкин в вот. сов/). Т.1. С.ЗО).
Это особенное сближение Пушкина с няней в 1824—
1828	гг. сыграло огромную роль в становлении его
как поэта: Пушкин слушал и записывал ес сказки
и песни, выводил се образ в лирике и т.д. 11о утвержде¬
нию А.П.Керн, он «никого истинно не любил, кроме
няни своей» (Черн Л. II. Воспоминания. JI., 1929.
С.60; см. также: Ульяновский Л. II. Няня Пушкина.
JI., 1940; Грановская П.П. Портреты Пушкина. Ри¬
сунок Арины Родионовны // Врем. ПК. 1971.
С.27—30).
Вместе с тем свидетельство Пушкина, что Арина Ро¬
дионовна «оригинал няни Татьяны» не следует пони¬
мать буквально. Во-первых, третья глава, в которой
выведена «Филипьевна седая», была начата еще
в Одессе и завершена в Михайловском до периода осо¬
бенного сближения Пушкина с няней (закончена 2 ок¬
тября 1824 — Т.6. С.332). Во-вторых, Арина Родио¬
новна присутствует в «Онегине» и «биографически» —
как няня самого поэта:
По я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няни
Подруги юности моей...
(4. XXXV, 1-4)
11ри этом «старая няня» I кшкина, добрая, умная и бес¬
корыстная женщина, не является «недогадливой» — ос¬
новное свойспю Фнлипьевны (3, XXXV', 1; 6, XVIII. 14).
Однако «С платком на голове седой, / Старушка
в длинной телогрейке» оказывается непосредственно
типическим образом: в последней главе романа Татья¬
на вспоминает умершую старушку, используя собст¬
венно «пушкинское».словосочетание: «Где нынче крест
и тень ветвей / Над бедной нянею моей...» (8, XLVI,
13—14). Ср. упоминание 1 Кшкина об Арине Родионов¬
не — прямую реминисценцию из «Онегина» — «Вновь
я посетил...» (1835): «Вот опальный домик, / Где жил
я с бедной нянею моей» (Т.З. С.399).
О	няне см. также: ФИ.МШЬКИНА.
М. II. Викторова. В. А. Кошелев
Нянька. Иллюстрация п книге:
Детский гостинец... СПб., 1814. Гравюра
11871

о
ОБЕД
обед
«В полдень придет он домой — а обед уж состряпан,
и чистой / Скатертью стол уж накрыт: саднея и ешь на
здоровы» (Жуковский В. А. Сказка о царе Берендее,
1831). Ср. также: «Бьет полдня час, рабы служить
к столу бегут; / Идет за трапезу гостей хозяйка с хором»
(Державин Евгению. Жизнь Званская, 1807):
«Я пришел к нему в час пополудни — пора, в которую все
благочестивые провинциалы обедают» (Дурова И.А.
Серный ключ // Избранные сочинения кавалерист-де
вицы Н.А.Дуровой. М., 1088. С.362); «Время летит,
и часы мон показывают полдень. <...> Обед мой ютов...»
(Карамзин II.M. Деревня, 1702 // Карамзин Н.М.
Заипски старого московского жителя: Избранная про¬
за. М., 1986. С.230). Впрочем, тот же Карамзин отме¬
чает, что в старину русские обедали еще раньше, «часу
в одиннадцатом утра и тотчас ложились отдыхать, как
знатные, так п простые люди. В сие время не.п>зн было
идти в гости ни к купцу, ни к боярину; даже сидельцы
запирали лавки свои и в летнее время спали на земле*
перед ними. Димитрий Самозванец никогда не отдыхал
после обеда и не ходил в баню: жители московские за¬
ключали из того, что он не русский!» (Кара.н:шн II.M.
Русская старина. 1803 //Там же. С.278). Слова Пуш¬
кина о смерти Дмитрия Ларина, мирного нровинциа
ла, — «Он умер в час перед обедом» (2. XXXVI, 5) —
указывают именно на двенадцатый час дня.
Люблю я час
Определять обедом, чаем
И ужином. Мы время знаем
В деревне без больших сует:
Желудок — верный наш брегет...
(5, XXXVI, 4-8)
Время в деревне' «расчислено» не* только но календа¬
рю, но п по приемам нищи. 11 даже Онегин в своей де-
ревне, казале>сь бы, сбивается на этот деревенский
ритм: просыпается е>н в седьмом часу, следовательно,
дехтжен обе*дать около полудня. Все же это очень непри-
вычне) для него. В ожидании Ленского Онегин прово¬
дит целый день, и обе*дают они вечером, is сумерки.
Поздние обеды были связаны с пришедшей в Россию
из Западной Европы ме>дой на позднее пробуждение,
что являлось признаком аристократизма. Даже в ар¬
мии время е>беда сдвинулось, а традиционный полуден¬
ный е»бе*д етал редкостью (ср.: «Заеч* шипел к Кахове'кеь
му и через час возвратился, говоря, что Кахешский.
к удивлению, обедает в двенадцать часов, удержан его
у себя и что он долже'н был есть нехеггя» — Избранные
сочинении кавалериет-девицы 11.А.Дуровой. С.86).
В столице время обеда наступаю значительно позднее.
Так, П.А.Дурова вспоминает, как Пушкин пригласи)
е“е к обеду в 1836 г.:
«— Из уважения к вашим щювишщальиым обычаям, —
сказал он. усмехаясь, — мы будем обедать в пять часов.
—	В пить часов? В котором же* часу обедаете вы,
когда нет надобне>сти уважать провинциальных при¬
вычек?
—	В седьмом, осьмом, иногда и десятом.
—	Ужасное искажение времени! Никогда б я не мог
примениться к нему.
—	Так кажется. Постепенно можно привыкнуть ко
все*му» (Там же*. С.497; ср.: «“...Останьтесь у меня до
вечера". Я приняла предложечше, потому что ;ю вече¬
ра оетавалемъ уже* не* более двух часов — так поздно мы
еюедали» — Там же. С.513). Само собой разумеетси,
что Евгений Онегин, который в Петербурге* просыпал¬
ся «за полдень», обедан очень поздно.
11окаместь в утреннем уборе,
Надев широкий боливар,
Онегин едет на бульвар,
II там гуляет на просторе.
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.
(1, XV, 9-14)
В ресторан Talon он едет е>бедать, когда «уж темно».
Пушкин приводит меню только двух обедов: Оне¬
гина в Петербурге и Лариных на именинах Татья-
ны. Однако и этого вполне достаточно, чтобы су-
дить, сколь велика была разница вкусов этих ге*рое*в
(см.: Строганов М.В. «О разных кушаньях и проб¬
ках»: Что едят п пьют герои «Евгения Онегина» //
История в лицах: Пет.-культ, альманах. Череповец,
1993. Вып. 1). Заметим, что Онегину и в деревне го¬
товит «е>бед довольно прихотливый» (4. XXXVII1,
XXXIX, 6).
Рассказывай о своем уединении в Михайловском,
IIyiiiKiin пишет о скуке дере-венских обедов в одиночку,
неизбежной в сельской глуши:
Не) я плоды моих мечтаний
I	I гармонических затей
Читаю только етарой няни,
Подруги юности моей,
Да после скучного обеда
Ко мне* забредшего ечнчща,
Поймав нежданно за пшу.
Душу трагедией в углу...
(4. XXXV, 1-8)
В «Евгении Онегине» Пушкин описывает и званые
е)бе*ды: праздничные и родственные. По приезде Лари¬
ных в Москву
...по родственным обедам
Развозят Таню каждый день
Представить бабушкам и дедам
Ее* раечч'янную лень.
Родне прибывшей издалеча,
11овсюду ласковая встреча,
II	восклицанья, и хлеб-соль.
(7. XLIV. 1-7)
1189]

ОБЖОРА
О
На именинном обеде у Лариных
Довольный праздничным обедом,
Сосед сопит перед соседом...
(5. XXXV, 5-6)
Однако эти родственные и праздничные — официаль¬
ные, парадные — обеды для Автора, Онегина, Татьяны
скучны:
Несносно видеть пред собою
Одних обедов длинный ряд,
Глядеть на жизнь, как на обряд,
И вслед за чинною толпою
Идти, не разделяя с ней
Ми общих мнений, ни страстей.
(8, XI. 9-14)
С. А.Васильева, М. В. Строганов
ОБЖОРА — «кто обжирается, ест лишнее, или много
и жадно, прожора. Обжорливый — кто обжирается;
обжорливость — свойство, порок .туг и боле как отвле¬
ченное свойство» (Даль).
Тема еды, застолья долгого и обильного постоянно
возникает в русской поэзии. См., напр., у Державина
описание роскошного домашнего обеда:
Я озреваю стол — и вижу разных блюд
Цветник, поставленный узором.
Багряна ветчина, зелены щи е желтком,
Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,
Что смоль, янтарь — икра, и с голубым пером
Там щука пестрая — прекрасны!
Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус;
Но не обилием иль чуждых стран приправой:
А что опрятно всё и представляет Русь,
Припас домашний, свежий, здравой.
(Ешх'нию. Жи:шь Звапская, 1807)
В пушкинском кругу было, не> крайней мере, три чело¬
века, которых с полным правом можно назвать обже фа-
ми. Ие- смеялся над их страстью к еде только ленивый.
Пе'рвый из поклонников обильных заетехлпй — И.А.Кры¬
лов. В «Видении на бе|>егах Леты» (180!)) Батюшков так
представляет последний час веушкого баснописца:
Туг тень к Миносу подошла
Неряхой и в наряде странном,
В широком шлафроке; издранном,
В пуху, с нече;еанеж главой,
С салфеткой, е книгой под рукой.
«Меня врасплох, — она сказала, —
В обед наре>чне> смерть застала,
Но с вами я опять готов
Еще хоть сызнова отведать
Вина и адских пирогов:
Течн'рь же чае-, друзья, е>бе*дать,
Я — вам знакомый, я — Крылов!»
«Крылов, Крылеж», — в одно вскричало
Се>бранье шумней1 духов,
II эхе» глухо повторяло
Под сводом адским: «Здесь Крылов!»
«Садись сюда, приятель милый!
Здоров ли ты?» — «II так и е-як».
«Ну, что ж ты делал?» — «Ве*ё пустяк —
Тянул тихонько век унылый.
Пил, сладко ел, а боле спал.
Ну, вегг, Минеи-, меж творенья,
С собой я очень мало взял:
Комедии, етихеггворенья
Да басни, — ве-е* купай, купай!»
О, чудо! Всплыли все, и вскоре;
Крылов, забыв житейе*ко горе,
Пошел обедать прямо в рай.
У Д.И.Хвехтова ееть эпиграмма «Современнику Об-
жоркина».
Здееч. милый хлебоечы в могиле* жить ехтале-я,
Перед другими он талантом отличался,
Амура резвого, Кпприды не любил;
Но ровно еч>рок лет еж сладко ел и пил, —
И, наконец, е)бкушаншиеч> блинеж, ске>нчалея.
Я.К.Грот, комментируя письмо Г.Р.Державина
Д.И.Хвоетову е>т 1811 г., в котором шла речь о посла¬
нии Хвостова Н.И.Гнедичу («Обжоркин каждый день
для всех твердил одно...»), высказывает предположе-
ние. что Хвемтеж «разумел под этим именем» И.А.Кры¬
лова (Державин. Соч. Т.6. С.215; см. также: Из архи¬
ва Хвемтова / Публ. А.В.Занадежа // Литературный
архив. М.; Л., 1938. [Т.] I. С.213; Хвостов Д. И. Со¬
чинения. М., 1999. С.213).
Крылов нрскраечю знал, что его чревоугодие являет¬
ся иоетоянным предметом шуток, и в стихотво|к*нии
«Отъезд из деревни» (90-е годы) сетовал:
Как мне ни больно и ни лень
П как ни бе;ечюле;зно свету,
Та1цусь на завтрак иль обед,
Играть в бемтеж или в пикет...
Другой знаменитый светский сюжора — А.И.Тургенев.
«...К приятному удивлению всех братьев, он [Эолова
Аре|>а | прежде ужина разинул свеж всежрущие, дотоле
немотствующие челюсти...» (11ротокол заседания 0 ян¬
варя 1817 г. // «Арзамас». Кн.1. С.385).
«“Он ленив, он равнодушен к друзьям своим", — го¬
ворит мне расеудеж. “Так гочие>". — отвечает рассудку
мен1 сердце. “Но он весьма деятелен за трапезою и усер-
ден к кулебякам", — говорит опытность, и сердце мен*
|юбеет. Может быть, е*ге> высежо|м>дне* изволил е>бку-
шагмя и ле*жит теперь е* резом в животе	, а ме>-
жет быть, уже пошел он отведать
Вина и адских пирогов?»
(Вязгмский II.Л. I liichMo А.И.Тургеневу,
первые месяцы 1812//ОД. [Т. ] I. С. 1)
|190 |

о
(М.ЖОРЛ
62 «•
«Не будешь ли сюда, хоть к поре блинов? Или хочешь
куличей? Тебя ведь в голодное время ждать нечего»
(Вяземский П.А. Письмо Л.И.Тургеневу, 7 января
1824 //Там же. [Т.]3. С.1).
Т|мтий хорошо извитный I lyiiiKitny обжора — С.А.Собо-
левский. Именно ;ш>му Калнбану, как часто именовал его
в письмах I Кшкин, адресованы строки одного из самых гур-
манно-гастрономических стихотво^ний в русской поэзии:
У Гальяни иль Кольони
Закажи себе в Твери
С пармазаном макарони
Да яишницу свари.
(С. А.Соболевскому, 9 ноября 182(5 //Т. 13. С.302)
У Пушкина встречаются весьма колоритные описа¬
ния застолий; сам поэт признавал:
П к стате я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О	разных кушаньях н пробках,
Как ты, божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
(5. XXXVI. 9-14)
Обжора. И.Г.Ьугасмгкмй Благодарный. Ншряя половина
181()-х гг. Тушь, нс|и)
Неудивительно, что его героям приходится страдать
от обжорства.
У 11ушкина 5 раз встречается слово «обжора», и один
раз «обжорливый» (см.: Слов, языка Пушкина. Т.З.
С. 18).
В «Дубровском» Троекуров «раза два в неделю стра¬
дал от обжорства».
В черновиках «Евгения Онегина» были варианты:
И отставной советник Ляпов
Обжора, [балагур] и плут —
Обжорливый советник Лянов,
б)	Тяжелый балагур и нлут
в)	Брюхастый <?> балагур и плут
(Т.6. С.397);
И отставной советник Ляпов
Тяжелый обжора плут
(Т.е. С.398)
[191]

ОБЛАТКА
О
В окончательном тексте Ляпов стал Фляновым:
II отставной советник Флянов,
Тяжелый сплетник, старый плут,
Обжора, взяточника шут.
(5, XXVI, 12-14)
В.	В.Набоков склонен видеть в этой фамппш анало¬
гию с именем комедийного обжоры из английской лите¬
ратуры — судьи Флэна, чье имя переводится на русский
язык как «фруктовый пирог» (Набоков Н.И. Коммента¬
рии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. Пер.
с англ. / Под ред. А.Н.Николюкина. М., 1999. С.525).
В творчестве Пушкина встречаются «обжорливая
младость» и «седой обжора».
В старости с обжорством неразлучен «продолжитель¬
ный присест». Это является доброй русской традицией,
и Пушкин, еще в «Руслане и Людмиле», не преминул
заметить:
Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим нивом и вином.
(Т.4.С.7)
Младость и в обжорстве быстролетна, нетерпелива —
«летит»:
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызгнутых лимоном.
(Отрывки из Путешествия Онегина // Т.6. С.204)
11о звону брегета «обжорливая младость» с той же
скоростью и жадностью летит «глотать» новый балет.
Обжорство (нет-нет, конечно, просто дружеское* за¬
столье!) — важное дело. Нередко пушкинские герои
прямо из-за стала отправляются в мир иной (совсем
как Крылов в «Видении на берегах Леты»):
На этих днях, [среди | собора.
Митрополит, седой обжора,
11еред обедом невзначай
Велел жить долго всей России...
(<В.Л.Давыдову>, 1821 // 'Г.2. С. 178)
Ларин умер «в час перед обедом», и как бы в знак
восстановления справедливости он взамен утраченного
земного обеда теперь вечно «под камнем вкушает
[курсив мой. — О.Д. | мир». (Тема перехода от трапезы
земной к трапезе в ином мире, которая звучит в либ¬
ретто Да Понте к опере Моцарта «Дон Жуан», для
I	(ушкпна вообще очень важна).
А на похоронах Дмитрия Ларина, как и на похоро¬
нах дяди Онегина, как на любых других похоронах, ко¬
нечно же,
Попы п гости ели, пили,
II после важно разошлись,
Как будто делом занялись.
(I, I.III. 6-8)
Любопытно, что в черновиках Пушкин пробует раз¬
ные варианты гастрономического приручения гуверне-
ром-французом своего юного воспитанника — Евгения
Онегина:
Вареньем иногда кормил
Его конфетами кормил
Его мороженым кормил
(Т.6. 0.215)
И окончательном же варианте* нет даже упоминания
о	попытках с помощью чет-то вкусного завоевать
сердце этого ребенка: «соблазнительной снедью»
(I).III.Окуджава) приручить его невозможно.
Ему даже и быстрые пиры «младости» кажуте*я слиш¬
ком долгими и скучными:
А мой Онегин, через чае* —
Бросает пир одушевленный...
(Т.6. С.228)
К Talon «помчался», к театру «полетел» — ckojkkti.
жизни и передвижения этот демона слишком велика,
чтобы долго где-то задерживаться, тем более — за столом.
О.Л.Довгий
ОБЛАТКА — «мучной, клеевой или бумажный кру¬
жок, для печатки писем» (Даль). «Облатка н.ш об¬
лит. нем. Лепешечка кругообразная, делающаяся из
самой лучшей крупичатой муки, замешанная на яич¬
ном бе*лке и употребляющаяся для запечатывания ин¬
еем вместо сургуча» (Яновский. Словотолкователь.
Ч.З.	C.I I).
Татьяна то вздохнет, то охнет;
Письмо дрожит в е*е* руке:
Облатка розовая сохнет
На воспаленном языке.
(3. XXXII, 1-4)
На облатку, как на сургуч или воск, прижимали пе¬
чать: «И на письмо не* напирает / Свое*й печати выре*з-
ной» (3, XXXIII, 3-4).
Б отличие от сургуча, попавшего в Европу из Китая
через Индию еще в XVI столетии, облатка имеет более*
короткую историю. Судя по тому, что это понятие от¬
сутствует в Словаре* Академии Российской, в XVIII в.
в русском быту облатка еще не* нашла своего примеча¬
ния. Но, как свидетельствует «Новый словотолкова-
тель...» II.М.Яновского, на рубеже веков письма
запе'чатывали уже не* только сургучом, но и этими «лепе¬
шечками», более удобными в использовании. Для мас¬
совой почты сургуч был неудобен, так как требовал
растапливания на огне. По сравнению е* сургучом ое5-
латка значительно облегчала процесс запечатывания
письма. Тем не* менее у приверженцев русской старины
облатка не нашла признания н воспринималась как
легкомысленное новшечтво, да ечце к тому же загра¬
[192]

о
ОБЛУЧОК
ничное: ведь с:юио «облатка» происходит от немецкого
«Oblate», означающего как рал «кружок для заклеива¬
ния конво|тт» (Большой немецко-русский словарь:
В 2 т. М., 11)80. 'Г.2. Cl. 164—165). V бабушки E.11.Янь-
ковой облатка вызывала такое же возмущение, как
и то. «что гербы стыдно выставлять напоказ <...>. ...Да
статочное ли это дело? Пли печатай я письмо печатью
с незабудкой или, того хуже, облаткой, а не гербовой
печатью?» (Рассказы бабушки. С. 1 15). Но подобные
критические взгляды «века минувшего» на «век нынеш¬
ний» не могли повлиять на появление и распростране¬
ние новых веяний, меняющих быт человека. II если
для официальной почты в XIX в. по-прежнему исполь¬
зовали сургуч, то личные письма доверяли, как прави¬
ло, облаткам, купленным заранее и хранящимся в об-
латочнице, «коробочке для хранения их» (Даль).
В письме к брату Л.С.Пушкину из Михайловского
в ноябре—декабре 1824 г. в списке вещей, которые сле¬
дует прислать, Пушкин упоминает и облатку: «Бумаги,
перьев облаток, чернил чернильницу...» (Т. 13. С. 131 ).
Облатки с оттиском печати хранили и пушкинские
письма к многочисленным адресатам.
М. II. Васильева
ОБЛУЧОК
Это слово в «Евгении Онегине» встречается всего
один раз:
Бразды пушистые взрывая.
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
В тулуие, в красном кушаке.
(5, II. 5-8)
«Словарь языка 11ушкина» дает четкое, но непра¬
вильное определение облучка: «Сиденье для кучера
в ново.{ке» (Т.З. С.97). кото|юе, по видимому, восходит
к отсылочному определению словаря под редакцией
Д.Н.Ушакова: «То же, что козлы в I знач<ении>»
(в словаре приведен пример из «Евгения Онегина»: «Ям¬
щик сидит пи облучке»). Слово «козлы» имело следу¬
ющую дефиницию первою значения: «11ередок экипажа,
на к<ото>ром сидит кучер» (Толковый словарь русско¬
го языка / Под |м*д. Д.Н.Ушакова. Т. I— 4. М., 11)38.
Т.2. Стб.661: 1935. Т. I. Стб. 1394). Авторитет словаря
Ушакова сказался на позднейшей академической лек¬
сикографии, в которой закрепилось отождествление
слов «облучок», «кбзлы» п «передок» (см., напр.: Оже¬
гов С.И. Словарь русского языка. М.. 1952. С.386;
Словарь русского языка: В 4 т. М.. 1958. Т.2. С.743;
Словарь современного русского литературного языка.
ТЛ—17. М.: Лм 1959. Т.8. Стб.227).
В 1962 г. В.Я. Дерягин опубликовал заметку «“Об¬
лучок" и "козлы”», где решительно выступил против
ошибочного отождествления этих слов и показал, что
«кбзлами» называлось сиденье для кучера у повозок
всех родов, а «облучок» специальным сиденьем для воз¬
ницы никогда не был. Тем не менее во 2-м «исправлен¬
ном и дополненном» издании «Малого академического
словаря» ошибочное толкование слова «облучок» со¬
хранилось в первозданном виде (см.: Словарь русского
языка: В 4 т. М.. 1982. Т.2. С.543). Неверное объяс¬
нение этого слова мы находим н в «Большом толковом
словаре русского языка» (СПб., 1998), и в иллюстри¬
рованных учебных словарях, причем в последних при
словарных статьях «козлы» и «облучок» даются почти
одинаковые рисунки козел (см.: Ро/ожпикова Р.П.,
Карская Г. С. I Икольный словарь устаревших слов рус¬
ского языка. М., 1996. С.233, 329; КгипкинаЛ.А. Ил¬
люстрированный словарь забытых п трудных слов из
произведений русской литературы XVIII—XIX веков.
Оренбург, 1998. С.79, 114). Соображениями В.Я.Де¬
рягина с большим запозданием воспользовалась лишь
11.Ю.Шведова, редактщювавшая 21-е издание слова¬
ря Ожегова (1989). При этом в качестве примера на
употребление слова «облучок» почти все лексикографы
приводят ст|ижп из «Евгения Онегина».
Обратимся теперь к лексикографическим источни¬
кам пушкинского п послснушкинского времени. Оба
издания «Словаря Академии Российской» истолковыва¬
ют слово «облучок» (исходная форма «облук») следую¬
щим образом: «У саней называется выгнутая несколько
деревина, бывающая во всю длину оных, связываю¬
щая с верху копылы, кои в нее утверждаются», — и да¬
ют к нему иллюстративное речение «сидсть на облуку»
(('.лов. Акад. Российской. Ч.З. Стб. 1326; Словарь
Академии Российской, по азбучному порядку располо¬
женный. СПб., 1822. 4.4. С.64). .')га дефиниция по¬
вторяется дословно в «Общем церковно-славяно-рос¬
сийском словаре» II.И.Соколова (СПб., 1834. 4.2.
С.30) и почти дословно — в «Опыте терминологическо¬
го словаря» В.П.Бурнашева (СПб., 1844. Т.2. С.4).
Более краткое определен не (с тем же иллюстративным
речением: «сидсть на облуку») даст академический сло¬
варь 1847 г.: «Деревенина у саней, связывающая
копыла, в нее вставляемые» (Словарь церковнославян¬
ского и русского языка, составленный Вторым отделе¬
нием Ими. Акад. наук. ГГ. I—4. (1116., 1847. Т.З. С. 18).
Позднейшие словари приближаются к живому упо¬
треблению своего времени и относят слово «облук»
с его уменьшительной формой «облучок» не только к са¬
ням, но п к телегам н другим колесным средствам
транспорта. Младший сверстник и друг Пушкина
В.II.Даль объясняет термин «облук, облучок» как
«грядки на телегах, повозках и санях, боковой край
ящика, кузова» и толкует речение: «Сидеть па дблуке,
облучке, боком, свесив ноги».
Тот факт, что «козлы» н «облучок» обозначали раз¬
ные н|м*дметы, ясно виден из их противопоставления
II 93|

о
ОБЛУЧОК
у писателей, хорошо знавших русский быт. Например,
знаток Москвы се|>едины XIX в. И.Т.Кокорев соединя¬
ет эти слова сочинительным союзом и: «Кажется, все
экипажи, какие только есть в Москве, все выехали бо¬
роздить улицу; все лошади, которые еще в силах тас¬
кать ноги, призваны к исполнению своей службы; все
кучера с бородами и без бород засели на козлы и на об¬
лучки; все извозчики бросились выезжать заработки»
(Кокорев II.Т. Очерки и рассказы. 4.1—3. М., 1858.
Ч.З.	С. 115).
Тенденция к сближению облучка с передком прояв¬
ляется уже в «Справочном словаре... русского литера¬
турного языка» под редакцией A.II.Чудинова (СПб.,
1901. Стб.836, 1169, 1383), где все же противопостав¬
ляются «козлы» («Сиденье для кучера в экипаже»),
«облук. облучбк» («Передняя часть, грядки на телегах,
санях и др. экипажах») и «ис|н*д6к» («Передняя часть
вместе с осыо у экипажей, повозок и нолевых ору¬
дий»). А «Малый толковый словарь русского языка»
П.Е.Стояна (2-е изд. Пг., 1915. С.254. 354, 391) был,
по-видимому, последним русским толковым словарем,
где еще различались — хогя и не очень четко — слова
«кбзлы» («сиденье кучера на передне экипажа»), «об¬
лучок» («передний край телеги, саней») и «нередок»
(«передняя часть повозки»).
Своеобразие езды на облучке, отмеченное В.И.Да¬
лем («боком, свесив ноги»), подтверждается и други¬
ми писателями. Ср. в «Детстве Никиты» А.Н.Толсто¬
го; «И неожиданно у самого дома зачмокали копыта
и появились — Негре мыльной мордой, Пахом — боч¬
ком на облучке...» ( Чистой А.И. Собр. соч. Т. 1 — 15.
М.; JL, 1929. Т.5. С.77). Облучок не был специаль¬
но предназначен для сидения кучера, поэтому
у Н.В.Гоголя эта часть традиционного русского экипа¬
жа описана так: «И не хитрый, кажись, дорожный
снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро жи¬
вьем с одним топором да долотом снарядил и собрал
тебя ярославский расторопный мужик. Не в немец¬
ких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит
чорт нпает па чем; а привстал, да замахнулся, да
затянул песню — кони вихрем, спицы в колесах сме¬
шались в один гладкий круг, только дрогнула дорога
да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход...»
(Мертвые души. Гл.XI // Гоголь. Т.5. С.258; курсив
мой. — И.Д.).
Удивительная простота русских телег поражала ино¬
странцев, как это видно из романа Ж.Верна «Мишель
Ст|и>|'ов» (1876): «Телега — это всего лишь обыкновен¬
ная открытая новозка на четырех колесах, в изготовле¬
нии которой применяется одно только дерево... Ничего
более примитивного, ничего менее удобного, но вместе
с тем и ничего более простого для ночники, если в пути
случится какая-нибудь поломка» (Verne Michel
Strogoff. [Paris], 1966. P.119—120; пер. И.Г.Добродо-
мова). Именно такая примитивная телега, где возница
может сидеть только на облучке, фигурирует в фило¬
софской «Телеге жизни» ( 1823):
Хоть тяжело под час в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезит с облучка.
(Т.2. С.ЗОв)
Примитивность и простота традиционных русских
телег не препятствуют быстроте езды, указание на ко¬
торую проходит через все рукописи II ст|ни|>ы пятой
главы «Евгения Онегина»:
| Ьразды ] пушистые взрывая
Летит кибитка почтовая
В тулупе, в красном кушаке
Слуга сидит на облучке.
<...>
Ямщик веселый стоя правит
11	колокольчик удалой
Гремит под новою дугой —
(Т.Н. С.379)
Ср. в беловом автографе: «Слуга стоит на облучке»;
«Ямщик поет на облучке» ('Г.6. С.602).
Сходные бытовые картины мы обнаруживаем и в дру¬
гих произведениях Пушкина. Ср. в «Станционном
смотрителе»: «Дуня села в кибитку подле гусара, слуга
вскочил на облучок, ямщик свистнул и лошади поска¬
кали» (Т.8. С. 102). Всякие сомнения в том. что Пуш¬
кин понимал иод словом «облучок», рассеиваются, если
мы обратимся к тексту «Капитанской дочки». Во вто¬
рой главе на облучке собирается целая компания: во-
первых, это Санельич, который «угрюмо сидел на об¬
лучке, отворотясь от меня, и молчал, изредка только
покрякивая»; во-вторых, :т> ямщик, который сидел
спереди (ср.: «...ямщик... оборотился ко мне...»), но
также на облучке («— “Что же ты не едешь?” — спро¬
сил я ямщика с нетерпением. — “Да что ехать? — от¬
вечал он. слезая с облучка»); п. наконец, Пугачев, ко¬
торый «сел проворно на облучок и сказал ямщику: “Ну,
слава Богу, жило недалеко; сворачивай в право да по¬
езжай”» (Т.8. С.286—288). В XI главе ситуация не¬
сколько меняется: Пугачев и Гринев сидят it кибитке,
«широкоплечий татарин» «стоя нрави<т> тройкою»,
а Савельич опять садится на облучок (Т.8. С.351). Эта
картина по своим бытовым деталям мало чем отличает¬
ся от той, что описана в пятой главе «Евгения Онеги¬
на»: «Татарин затянул унылую песню; Савельич. дрем-
ля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому
зимнему пути...» (Т.8. С.353).
Лит.: Дерягин В.Я. «Облучок* и «козлы» // Лексикографический
сборник. М..	Вып.5 \ Мурьниов М.Ф. Из сим вол он и аллегорий
Пушкина. М., 1996. С. Н»9—170.
И. Г.Добродомов
1104 |

о
(И,Oil
ОБОЗ — группа повозок, подводе кладыо, следующих
друг за другом, li пушкински»* времена было принято
крестьянам и-отходника ми доставлять провизию в сто¬
лицы, пользуясь именно обозным способом путешест¬
вия. Пушкин называет поклажу Лариных (собравших¬
ся ехать в Москву на одну зиму) обозом (7. XXXI. 5),
придавая ироническую двусмысленность их сборам
и путешествию: второе значение слова обоз связано
с военными действиями: «совокупность приданных
войсковым соединениям перевозочных средств»
(в :т)м значении слово «обоз» употребляется Пушки¬
ным в «Истории Пугачева», «Путешествии в Арзрум»).
Помещичий обоз Лариных действительно напоминает
воинский («три кибитки», «осьмнадцать кляч»).
В.Л. Кошелев
ОБОИ - «ткани или бумаги, коими пежрывают стены
внутри покоен» (Словарь церковнославянского и рус¬
ского языка, составленный Вторым отделением Ими.
Акад. наук. СПб., 1847. Т.З. С.26); «шпалеры, ткань
или крашеная, узорючная бумага для обивки или оде-
жи. оклейки покоев, стен дома изнутри» (Даль). Тка¬
ные* обои появились в Квроие. где со врс*мсн Средневе*-
ковья существовал обычай исполыювать декоративные
ткани в оформлении интерьера. Бумажные обоп были
заимствованы из Китая в XV III в., в период увлечения
«китайщиной» п стилем шинуазрн. В России предшест¬
венником обоев стал «шатерный наряд» — обычай «на¬
ряжать» стены сукнами ярких цветов, что п утепляло,
и украшало хоромы.
Начиная с петровского вре*мсни в русских интерье-
рах воцаряется европейская традиция. На протяже¬
нии XV III в. складываются и развиваются три основных
способа облицовки стен: обивка ткаными обоями,
роспись по штукатурке и холсту и обивка или оклейка
бумажными обоями. Описания интерьеров середины
и второй половины XVIII в. позволяют сделать вывод,
что зачастую все* способы отделки стен могли сосуще-
ствовать в убранстве одного дома, причем даже* самые*
состоятельные хозяева не* пренебрегал! ситцем и бу¬
магой, придавая главное* значение :итетическнм каче¬
ствам, комфорту и целесообразности отделки того или
иного помещения, а не е*е* богатству или «престижнос¬
ти». Так, в Мраморном дворце* (арх. А.Ринальди)
наряду с залом, обитым бархатом, и жилыми помеще¬
ниями с шелковыми штофными обоями были и ком¬
наты. обитые ситцем. В Таврическом дворце* (арх.
И.Е.Старое) стены «Диванной» украшали бумажные
обои. В убранстве одного из самых богатых домов
Москвы, принадлежавшего кн. М.М.Голицыну, при¬
сутствовали «обития для стен» шелкового штос|>а, рас¬
писного холста, набойчатые и бумажные. Так, в доме
дяди Онегина
В гостиной штофные обои...
(2. II. 6)
Среди декоративных обивочных тканей самыми до¬
рогими были бархаты, парча, атласы, штофы и др.
шелковые ткани: более дешевыми — баркан на шс'ретя-
ной основе и набойчатые ситцы. Шелковые ткани —
двусторонние, одноцветные или узорные' — часто обо¬
значали общим названием «штофы». 111тое|> — «очень
плотная шелковая ткань различных ие*рея1летений.
Плотность достигалась использованием скрученных из
нескольких нитей основы и утка. ...Большая часть
штос|юв была одноцветной, но так как исполнялась
различными переплетениями — к|м*повыми, репсовы¬
ми п другими, то игра света давала разнообразные* ко¬
лористические :и|н|м‘кты» (Кирсанова. Розова}/ ксапд-
Iчейка... С.276). Обычно в комнате, обитой штое|шыми
обоями, той же* материей отделывали и мебель. В эпо¬
ху барокко полночитал иск яркие* тона — малиновый,
желтый, светло-алый, голубой, зеленый. Цвет стен да
вал название* комнате: «малиновая гостиная», «белая
столовая» и пр. Рисунок на тканн представлял собой
причудливое переплетение |юкайлей, фантастических
растений, гирлянд из листьев и плодов. Классицизм
смягчил цветовую гамму, а в качечтве орнаментики ис¬
пользовал венки из плодов, цветов, листьев лавра и ду¬
ба; геометрические узоры; античные* мотивы: пальмет¬
ты. треножники, вазы, фигуры богов, муз, сфинксов.
Штофная материя могла крепиться к стене двумя
способами — либо прибивалась внатяг, либо растяги¬
валась в рамах-багетах. В этом случае она несколько
отставала от стены, что создавало дополнительный
теплоизоляционный воздушный слой; кроме того, ма¬
териал меньше подвергался сырости, не* страдал от
плесени — а значит, дольше сохранял фактуру и све¬
жесть красок. Такие обои назывались шпалерами;
«штофные шпалеры» упомянуты в описании интерье-
ра последней трети XVIII в. дома П.А.Ушаковой
у Д.Д.Благове» (см.: Рассказы бабушки. С.283).
Штофные обои бы.Iи дорогими и встречались только
в богатых особняках и усадьбах, причем, как прави¬
ло. в парадных, «приемных» комнатах.
Производством декоративных тканей в Роее*ии зани¬
мались многие фабрики. Одной из старейших фабрик
шелковых декоративных тканей, где* также выделыва¬
лись н парча, тафта п пр., была Кунавинская, основан¬
ная еще при Пет|м* I в деревне Купавна Московской
губернии; наибольшего расцвета она достигла при вла¬
дельце* кн. II.Б.Юсупове (с 1804 г.): «имеет90станов,
капиталу в обороте* 270 ООО руб., а рабочих людей до
689 душ» (Зябловский Е.Ф. Статистическое описание
Российской Империи в нынешнем ее* состоянии,
с п|м*дварптелы1ымп понятиями о Статистике и о Европе
вообще в Статистическом виде, сехтавленное Евдоки¬
мом Зябловским. Кн. 1—2. 11.1— 5. СПб., 1808. Кн.2.
[195]

01,01!
О
4.5. С. 1(5). С 1763 г. существовала Ш.шееельбургекая
ситценабивная фабрика, на которой в конце XVIII —
начале XIX в. ежегодно выделывалось от 6000 до
12	ООО кусков четы|>еха|)1иинной меры ситцевых набо¬
ек. Знаменита была Ярославская большая мануфакту¬
ра 11.М.Затрапезного, где наряду с разнообразными
тканями выделывались н тканые русские декоратив¬
ные штофы (см.: Стемпаржсцкий А. Г. Декоратив¬
ные ткани в русском интерьере. Л.. 1958).
Москва и Московская губерния традиционно счита¬
лись самым крупным центром производства тканей,
«отчет Министра внутренних дел за 1803 год показывает
шелковых фабрик 321. следовательно увеличилось оных
слишком в восме|ю [по сравнению с 1777 г. — И.И.]...
<...^Московская губерния, особливо Москва, весьма
отличается от прочих сими рукоделиями. В ней счита¬
ется 241 шелковых фабрик» (Зябловсний Е.Ф. Новей¬
шее землеописание Российской империи... 4.1—2.
СПб., 1807. 4.1. С.270). Особая роль в развитии шел¬
ковых мануфактур is России принадлежит владельцам
нескольких московских фабрик купцам Рогожиным,
которые первыми оценили преимущества машины
Жаккарда (лионский ткач, изобретение 1808 г.) и ку¬
пили ее за 10 ООО рублей. К 1828 г. в Московской гу¬
бернии на разных фабриках насчитывалось уже до
2.5 тыс. жаккардовых машин, которые при отечест¬
венной постройке обходились фабрикантам от 75
до 85 рублей п способствовали быстрой интенсифика¬
ции производства (см.: Журнал мануфактур и торгов¬
ли. СПб., 1828. № 6. С.21—54). В других губерниях
России, по данным Зябловского на 1807 г.. фабрик бы¬
ло значительно меньше. В I Ьтербурге одной из самых
известных была Александровская мануфактура. На
развитие шелковых мануфактур оказывали воздейст¬
вие политико-экономические ситуации. Так, после
включения России в континентальную блокаду, когда
был закрещен ввоз английских товаров; после введе¬
ния нового таможенного тарифа 1810г.. запрещающе¬
го ввозить набивные п крашеные ткани: после москов¬
ского пожара 1812 г. развитие русских мануфактур
заметно ускорялось (набивное производство Москвы
воз|юсло в 22 раза с 1802 по 1814 г.).
Наряду с отечественными тканями шп|кжо испо лко¬
ма, шеь привозные, с которыми русским фабрикантам
было сложно конкурщювать: «несмотря на многочис¬
ленность шелковых фабрик, ежегодно привозится в Рос¬
сию иностранных шелковых товаров на знатную сумму;
в 1803 году вступило оных почти на 800 000 руб...»
(Зябловсний Е.Ф. Новейшее' землеописание Россий¬
ской империи... СПб., 1807. 4.1. С.270).
Это объяснялось и модой, и всегдашней [юссийской
привычкой больше доверять иностранным пронзводп гс-
лям, п недостатками «даже в некоторых из лучших мате¬
рий, кои не укрылись от опытного взора знатоков: в од¬
ном и том же куске ткань бывает неровная и полосами;
краски не самые прочные и ckojk) линяют от солнца, ма¬
терия морщится... в узорах приметно рабское подража¬
ние иностранному, часто неуместное...» (Описание пер¬
вой публичной выставки российских мануфактурных
изделий, бывшей в С.11ете|>бурге 1829 года. CI16., 1829.
С. 181). Причины этих недостатков крылись п в нару¬
шении технологии производства, и в некачественном
сырье, которое в России было главным образом привоз¬
ным: «Весь почти шелк, употребляемый на сих фабри¬
ках, получается из Персии, Италии, Бухарин п Китая;
поелику Российского... собирается весьма мало» (Зяб¬
ловсний Е.Ф. Новейшее землеописание Российской
империи... СПб., 1807. 4.1. С.270). Пути к развитию
отечественного шелководства, которое не уступало бы
заграничному, только еще нащупывались (см.: 'Жур¬
нал мануфактур и торговли. СПб., 1829. № 12). Недо¬
верием покупателей к русским товарам, как водится,
умело пользовались купцы. Получая образцы новых
французских материй, они заказывали такую же мос¬
ковским фабрикантам «и, обращая предубеждение
публики против отечественных производителем! в свеж)
пользу, продают оную за иностранную» (Журнал ману¬
фактур п 'торговли. СПб., 1829. .V» 6. С.25).
Более дешевым способом облицовки стен были рае-
пиеные холстинные обе>п. Они нре>чно держались и в го¬
родском, и в усадебном быту начиная с первой поло¬
вины XVIII в. Упоминания о холстинных обоях часто
встречаются в мемуарной литературе XVIII —
XIX	вв.: «степы и потолки затянуты холстом и распи¬
саны краской на клею. В зале нарисована была на
стенах охота, в гостиной ландшас[)ты... а в спальне,
кажется, стены расписаны были боскетом; еще где-то
драпировкой или спущенным завесом. Конечно, все
это было малевано домашними мазунами...» (Рас¬
сказы бабушки. С.22); «тогда еще были в ходу аля-
иистые (по большей части) изображения по стенам
густого леса в настоящем почти размере и разные
ландшафтные виды. У помещиков средней руки эти¬
ми сюжетами расписана была обыкновенно столо¬
вая. и в большинстве, конечно, случаев, кистью
своих доморощенных живонисцев-самоучек» (Бутур-
лип М.Д. Записки //РА. 1807. Кн. 1. С.428). Иногда
росписи по холстине заменялись росписями по шту¬
катурке: «Столовый зал... был весь расписан альфрс-
ско, музыкальными эмблемами п разными орнамен¬
тами...» (Там же. С.408). Иногда холстинные шналеры
не расписывались, а окрашивались однотонно и ук¬
рашались наклеенными на холст гравюрами. В усадь¬
бе Бутурлиных «стены были обтянуты шпалерами
тусклого темно-желтоватого цвета, и на этом фоне
наклеены в три ряда, покрытые лаком, гравирован¬
ные1 виды Венеции...» (Там же). Веге приведенные
выше примеры относятся к интерьерам второй ноло-
[196]

о
OhOII
вины и конца XVIII столетии. Позже и холст, и рос¬
писи продолжали применяться, но уже. как правило,
к сочетании с бумажными обоими.
Производство бумажных обоев началось it XVIII к.
к Англии, затем во Франции и других европейских стра¬
нах, а оттуда пришло в Россию, сначала в виде готовых
изделий, а потом как продукт отечественного произ¬
водства. Бумажные обои можно было прибивать к сте¬
нам гак же, как тканые: «...вихрь... сорвал со стены...
две полосы бумажных обоев, кои прибиты были только
нелегка мелкими обойными гвоздями» (Болотов.
Жизнь и приключения. Т.З. Стб. 1053). В комнате
графини («Пиковая дама») стены «обиты китайскими
[т.е. бумажными. — И.К. | обоями» (Т.8. С.239). Но
чаще всего они наклеивались с помощью клейстера на
холстину п прямо на стену. Обои, наклеенные на
холст, могли крениться по шпалерному способу. Гер¬
манн, пробираясь но дому графики, «ощупал за обоими
дверь, п стал сходить по темной лестнице» (Т.8.
(1.245). Видимо, «потаенная лестница» в особняке бы¬
ла замаскирована обойной шпалерой. Самыми просты¬
ми были толстые одноцветные (часто белые) обои,
которые от руки раскрашивались. I? начале XIX в. поло¬
сатая окраска стен вошла в моду и держалась довольно
долго. Комната гоголевской Коробочки «обвешана (ви¬
димо, имеются в виду шналеры. —И. Б. ] старенькими
полосатыми обоями» (Гоголь. Т.6. С.46). Для времени
действия «Мертвых душ» полосатые обои — явный ана¬
хронизм. но в 1810-е—1820-е гг. в полоску расписыва¬
лись не только бумажные, но п дорогие тканые обои:
«В прежнем московском дворце была целая комната
с такими бархатными рисованными стенами; материя
была полосатая, полоса голубая и полоса белая, а по
ней гирлянда розанов разных цветов...» (Рассказы ба¬
бушки. С.201). Интерьеры со стенами в полоску часто
встречаются па акварелях первой четверти XIX в.
Выпускались п привозились из-за границы обои
с рисунком, иногда довольно сложным. А.Ф.Вельтмаи
в повести «Неистовый Роланд» иронизирует над про¬
винциальными гостиными, где на стенах «москов¬
ские обои с изображением пастушки в фижмах п па¬
стуха в штанах, играющего на дудке» (Русские
повести. Т.1. С.526).
Но бумажные обои могли представлять собой и более
изысканное зрелище. К.Росси использовал бумажные
обои в парадных комнатах Михайловского дворца. Ма¬
линовая гостиная получила название от малиновых
обеим» с золотыми розетками. Симметрично ей распола¬
галась голубая гостиная, также оклеенная по холсту го¬
лубыми с золотом обоями. Особенно восхищала посе¬
тителей комната, рисунок обоев которой изображал
лиловые атласные подушки с кистями и шнурами, при¬
чем фактура атласа и шнура прекрасно передавались
печатью. Существовало понятие «обойчатой живописи,
подделки иод обои» (Даль): «Стены малой гостиной
с узорами под обои: работа чрезвычайно копотная, но
изрядно весьма удавшаяся» (Бутур.иш М.Д. Указ.
соч. Кн.2. С.4 II).
Мануфактуры по производству бумажных обоев
в России появились в середине XVIII в.: «Несколько ма¬
нуфактур Оля бумажных обоев... Одна из них суще¬
ствует уже с 1754 года. Работа на оных уступает
привозной по большей части в узоре п правильности
в рисовке, однако ж бывают обои всегда на твердой бума¬
ге* и расписаны сисжпмп красками, а при том в сравнении
с чужестранными весьма дешевы, от чего их много
и раскупают, тем более, что здесь самые простые' избы
обиты обоями» (Георги И.Г. Описание российско-им-
нераторскаго стол и ч наго города Санкт-Петербурга
и достопамятностей в окрестностях онаго. Ч. 1—3. СПб.,
1794. С.228). Наиболее известна была Царскосель¬
ская обойная фабрика, изделия которой «богатством,
вкусом, чистотою отделки и величайшим сходством
с дорогими материями, не имеют себе* равных. Богатые*
п прекрасные* узоры, цвета живые*, чистая н нежная пе¬
чать, верная тень, отличают их прем всеми, так что они
могут сравниться с лучшими иностранными» (Описа¬
ние* первой публичной выставки российских мануфак¬
турных изделий, бывшей в С.Петербурге 1829 года.
СПб., 1829. С.251—252). С царскосельскими обоями
соперничали изделия фабрики Фукса, получившие на
выставке 1829 г. Большую ее|и*бряную медаль. Малой
серебряной медалью были отмечены обои фабрики
ротмистра 111убина.
Производители обоев постоянно старались обновить
ассортимент и предложить придирчивому покупателю
новинки, отличающиеся новыми эстетическими каче¬
ствами и экономичностью. На той же* выставке «Г. 111а-
аф представил нового рода бумажные обои, коих пре*-
имущество надлежало бы испытать долговременным
опытом. Но уверению его, они ни мало не уступают
в прочности писанным на холсте масляными красками;
бумага от се*го нового рода обработания, демаете-я
упругою, на подобие кожи, так, что кусок длиною
в 15 аршин может вытянуться на два вершка. Нечисто¬
та от мух п проч. легко смывается; а после много¬
кратного мытья, чтоб краскам придать прежнюю е*ве>-
жесть, стоит только покрыть обои жидким особого
рода лаком» (Описание первой публичной выставки...
С.252—253).
Но главным образом новинки приходили из-за гра¬
ницы. Одной из наиболее укоренившихся были насып¬
ные* обои, покрытые* суконной пылью и стрижкой раз¬
ных цветов, что придавало им вид бархатных. Они
быстро вошли в моду и стали признаком роскоши: «рос-
кошнмй кабинет, отделанный в готическом вкусе. <...>
Стены оклеены французскими насыпными обоями»
(Загоскин М. II. Три жениха // Русские повести.
[197]

Olil’OK
Т.2. С.470). Но у насыпных обоев были и свои недо¬
статки — они были подвержены порче молью, сильно
пылились, а от частого обметания осыпались. Стоили
они значительно дороже обыкновенных: «посредствен¬
ную комнату одеть такими обоями стоит от 200 до
300 руб. и более, смотря по великолепию обоев»; в то
время как простые обои Царскосельской фабрики сто¬
или от 15 до 25 руб. за кусок (бордюры — от 10 до
1(5 руб.). обои фабрики Фукса — от 5 до 12 руб. за ку¬
сок (см.: Описание первой публичной выставки...
С.251. 252). В 20-е годы из Франции появились «бес¬
конечные обои», изобретенные Ж.Зюбером. При ок¬
лейке этими обоями не надо было точно пригонять друг
к другу полосы бумаги. Совершенствовались и техноло¬
гии, внедрялись новые механизмы: в 1820 г. «Журнал
мануфактур и торговли» печатает описание машины
для печатания обоев, которая позволяет упростить
и ускорить процесс производства (№ 10. С.60).
Динамику развития моды на те или иные способы
облицовки стен трудно отследить в полном объеме,
т.к. упоминания мемуаристов об обоях, хоть п много¬
численны, но отрывочны и неполны. Но некоторые
этапы в этом процессе вычленить возможно. Штоф¬
ные обои считались непременным атрибутом богатого
убранства дома до конца XVIII в. Затем они были сме¬
тены со стен вихрем Великой Французской револю¬
ции, сначала во Франции, а потом и в следующей за
французскими модами России: «...законы предписы¬
вал нам Париж. Штофные обои в позолоченных ра¬
мах были изорваны, истреблены разъяренною его
чернию, да п мирным его мещанам были противны,
ибо напоминали им отели ненавистной для них арис¬
тократии. <...> Консульское правление решительно
восстановило во Франции общество и его пристойные
увеселения: тогда родился и вкус, более тонкий, менее
мещанский... <...> ... шелковые ткани опять явились,
но уже по-прежнему не натягивались на стенах,
а щеголевато драпировались вокруг них и вокруг ко¬
лонн, в иных местах их заменяющих» (Нигель. Т. 1.
С. 178—179). У самого Вигеля в Керчи кроме комнат,
разрисованных турецкими шалями и полосами, одна
комната очень красиво была драпирована синим
флагтухом с белым коленкором: остальные' две — про¬
сто выкрашены. Т.е. с начала XIX в. входят в моду
драпировки, роспись и бумажные обои. Штоф на сте¬
нах воспринимается как безнадежный анахронизм.
Пушкин, работая над описанием дядюшкиных покоев
(2. II). в черновых вариантах создает облик когда-то
роскошного дома: «Во вкусе [пышной | старины»,
«Блистают пышностью покои, / Повсюду штофные
обои» (Т.6. С.264). Но к окончательному беловому
варианту дядюшкин дом начинает выглядеть иначе,
«во вкусе умной старины»; т.е. во вкусе того времени,
когда жили покойно и богато:
Везде высокие нокои,
В гостиной штофные обои.
Царей портреты на стенах.
II печи в пестрых изразцах.
(2. II. 5-8)
Нисколькими чертами выписана обстановка богатого —
но не* ч|)сзмерно — усадебного дома XV III в. (ср.: «где
шпалеры штофные, а где п щюето но холсту расписанные
стены, печи премудрсные, на каких-то курьих ножках,
из пестрых изразцов» — Рассказы бабушки. С.283).
К пушкинскому и онегинскому щх'мени «все это... обвет¬
шало», «модные :шлы» выглядят иначе. Состарившиеся
штофные обои — примета ушедшей эпохи. Герой повести
В.Ф.Одоевского вспоминает свое детство в «хо|юмах...
старинного богатого русского боярина: дорогие* штофные
обои...». Вернувшись в этот дом вз|х>слым, он видит, что
«обои полиняли п истрм'скались» — признак и ета|юмод-
нскти. и разорения (Одоевский В.Ф. Катя, или История
воспитанницы // Русские повести. Т.2. С. 193, 199).
В Михайловском доме деда I Кшкина. где* прониш два тда
ссылки, обстановка была похожей: «Вон там — обоями
худыми / Где-где* прикрытая стена, / llevi нечиненный...»
(Языков П.М. На смерть няни А.С.Пушкина. 1830).
В квартире молодожена Пушкина на Арбате* обста¬
новка была соответствующей модам своего времени.
11.II.Вяземский вспоминал про впечатление, которое
произвела на него, тогда десятилетнего мальчика, «ще¬
гольская, уютная гостиная Пушкина, оклеенная дико¬
винными для меня обоями под лиловый бархат с рель¬
ефными набивными цветочками [видимо, насыпные
обои. — II. Я.]» (Цит. но: Овчинникова С.Т. Пушкин
в Москве*. М., 1985. С. 140).
Лит.: Бартенев II.Л., Ватпжкова 11.11. Русский интерьер
XVIII—XIX веков. JI., 1977; Бартенев II.Л., Батажкова П.П. Рус¬
ский интерьер XIX века. Л., 1984: Мак-Иоркодейл Ч. Убранство жи¬
лого интерьера. М.. 199(1: Описание искусства делать бумажные обои,
простые и насыпные, с показанием состава красок // Журнал ману¬
фактур и торгов.in. СПб.. 1825. До 11. С.23—25: Попова Л. II. Русская
мебель конца XVIII века. М., 1957: Соболев ll.ll. Очерки но истории
украшения тканей. М.. 1934: Соколова Т.М., Орлова И.Л. Глазами со¬
временников: Русский жилой интерьер первой трети XIX века. Л.,
1982: Якунина .7. И. Узорные ткани // Русское декоративное искусст¬
во: В 3 т. М.. 1962. Т.2. С.041—666.
И. А. Колосова
ОБРОК — эго повинность (обязанность), которую так
же, как и барщину, несли крепостные' крестьяне
в пользу своего владельца — дворянина (помещика).
В своей глуши мудрец пустынный,
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил;
11 раб судьбу благословил.
(2, IV, 5-8)
[198]

о
OliPOK
Имущество дворянского поместья состояло из зе¬
мельного надела, крепостных людей, считавшихся соб¬
ственностью владельца, и капитала (производственно
го инвентаря, построек, мельницы, продуктивного
и рабочего скота, птицы н т.п.). Умелое использование
перечисленных факторов производства (земли, труда
и капитала) поддерживало жизнедеятельность усадьбы.
Нехитрая «усадебная» экономика строилась на соче¬
тании дворянского и крестьянского хозяйства. Дело
в том. что часть имевшегося имущества (пашен, лугов,
выпасов, леса, водоемов и др.) помещик отдавал
it пользование крестьянам.
Другая, большая часть хозяйственных ресурсов, ос¬
тавалась в распоряжении владельца поместья. Для пх
освоения также применялся труд крепостных, но про¬
изводимые продукты н получаемые доходы пршшдлс-
жали собственнику земли п капитала.
Барщиной называли повинность, исполняемую по
указанию помещика в форме непосредственной отра¬
ботки (обязательной работы). Размеры барщины опре¬
делялись тем временем, какое крестьяне должны были
отдавать труду на пользу их владельца. Барщина широ¬
ко применялась в сельском хозяйстве при возделыва¬
нии дворянского клина земли, в гужевых перевозках
грузов, в промышленности при работе на заводах, при¬
надлежавших собственникам крепостных душ (см.:
Оброк, в отличие от барщины, представлял собой по¬
винность, исполняемую в виде платы (податей, дани,
налога). Оброк уплачивался либо в натуральной форме —
продуктами, либо деньгами. Он взимался с крепост¬
ных, которые обрабатывали господскую землю. Про
таких крестьян говорили, что они «сидят на оброке»
или «поставлены на оброк». Натуральную или денеж¬
ную дань помещик мог получать п за предоставленные
в пользование работникам леса, сенокосы, промысло-
вые рыбные угодья.
Преобладание трудовых, натуральных или денеж¬
ных повинностей, т.е. барщины или оброка в россий¬
ской экономике обусловливалось конкретными истори¬
ческими ситуациями, в которых осуществлялись
отношения крепостной зависимости.
Возникновение и становление крепостного права
было естественным результатом русской истории
в XV—XV H вв. Госудацмтво Московской Руси, писал оте¬
чественный историк С.М.Соловьев, образовалось «при
самых невыгодных условиях, с громадною областью
и малым народонаселением, нуждающееся в большом
войске, заставляемое быть военным, хотя вовсе не* во¬
инственное, вовсе без завоевательных стремлений,
имеющее в виду только постоянную защиту своей неза¬
висимости и свободы своего народонаселения, — госу¬
дарство бедное, земледельческое, и как только отноше¬
ния в нем между частями народонаселения начали
определяться по главным потребностям народной и го¬
сударственной жизни, то оно п представило известное
в подобных государствах явление: вооруженная часть
народонаселения кормится нспос|)едствеино на счет
невооруженной, владеет землею, на которой невоору¬
женный человек является крепостным работником»
(Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России.
М., 1990. С.432).
Если в государстве земли больше, чем денег, и ее раз¬
дают служилым людям вместо денежного жалованья,
то «в таком государстве не думают об освобождении
крестьян, напротив, думают об их закреплении, ибо,
давши землю, надобно п дать постоянного работника,
иначе жалованье не в жалованье» (Там же. С.317).
Земля предназначалась для «испомещения военных
людей». Служилый человек уже не мыслился без «поме¬
стья». 11оэтому слово «помещик», обозначавшее земле¬
владельца. укоречшлось в русском языке.
В условиях примитивного сельского хозяйства, нераз¬
витой торговли и недостатка денег преобладали натураль¬
ные* и трудовые крепостные повинности — об|мж щюдук-
тами и барщина. К|юме того, крестьяне «тянули тягло»,
т.е. платили подати (налоги) в госудоцмтвенную казну.
Существенные изменения в российском хозяйстве*
начали происходить во времена реформ Петра I. в кон¬
це XVII — начале XVIII в. В России быстрыми темпами
стали развиваться промышленность и торговля. Усили¬
лось налогообложение всех сословий. Увеличилось об¬
ращение денег.
В этой ситуации itcxipocvia роль денежной повинности —
оброка деньгами. На протяжении XVIII в. наблюдалась
постоянная замена натурального оброка денежным
и повышение размера последнего.
Укрепление финансовых ресурсов правительства за
счет утяжеления налогового бремени позволило со¬
здать свое постоянное войско. Теперь народ уже мог
кормить и содержать служилых людей не непосредст¬
венным трудом, а посредством денег, отдаваемых в каз¬
ну в виде податей.
Таким образом, с XVIII в. Россия начала движение
в направлении освобождения земле*де*льческого сословия,
появления вольнонаемного труда взамен принудитель¬
ного, крепостного. Но эта тенденция к отмене крепост¬
ного права помещиков развивалась в постоянной борьбе
с противоположной тенденцией — усилением использо¬
вания подневольной к|и*стьянской рабочей силы.
По мере комплектования регулярной армии п подго¬
товки кадров чиновников для государственной службы
отпала необходимость в поголовной военной п админи¬
стративно-должностной обязанности помещиков. 11о-
этому закон от 18 февраля 1762 г. «О вольности дво¬
рянской» снял с дворян-земле'владельцев служебную,
военную повинность и расширил их нрава и ответст¬
венность в управлении крепостными.
1199]

OliPOK
о
«Вся перемена, произведенная законом 17(52 г., — по
словам историка В.О.Ключевского, — состояла в том.
что пз обязательного гвардейского рядового или армей¬
ского офицера. наделенного за :уго землей с крестьяна¬
ми. помещик превратился к участкового помощника
уездного исправника, стал правительственной особой
к своем помести1. Он поддерживал общественный поря¬
док между своими крестьянами п дворовыми, судил их
и наказывал, отдавал к рекруты п ссылал и Сибирь нс-
исправимых, усгроял средства п порядок продеяюльст-
вия крепостных и обсеменения их полей, отвечал за
них но взносу податей и всех казенных взысканий, был
их попечителем, ходатайствовал за них в суде по делам
гражданским и уголовным» (Ключевский И.О. Крепо¬
стной вопрос накануне законодательного его возбужде¬
ния, опубл. 1879 // Ключевский И.О. Соч.: В 9 т. М.,
1990. Г.8. С.40—41). Большинство дворян стало смот¬
реть на кре постных как на свою полную собственность,
забывая, что крестьяне прежде всего платили подати
в пн'ударетвенную казну, а затем уже несли истинности
впользу владельца поместья. Неслучайно Екатерина II
в «Наказе», адресованном Комиссии уложения (зани¬
мавшееся вопросами законодательства). употребляла
термин «раб» в качестве синонима слова «крестьянин ».
В годы царствования Екатерины II завершилось
оформление крепостного права. До указа 1 (>4(i г. бы¬
ла личная зависимость крепостных от землевладель¬
цев по их совместному договору. По Уюжению и за¬
конодательству Петра I эта зависимость крепостных
от землевладельца но закону превратилась в потомст¬
венную, обусловленную обязательной службой вла¬
дельцев поместий. При Екатерине II крепостное
право получило третью с|юрму: оно извратилось в пол¬
ную зависимость крепостных, которые стали частной
собственностью землевладельцев. Право собственнос¬
ти на крепостные души уже не обусловливалось обя¬
зательной службой дворян (см.: Ключевский И.О.
Происхождение крепостного права в России, опубл.
1885 // Там же. Т.5. С. 133).
После освобождения от всеобщей воинской п слу¬
жебной повинности многие помещики перечили на об¬
рочную систему обработки своей земли. Тому было н<‘-
еколько причин. В России начались многочисленные
местные мятежи крестьян, вызвавшие* в конечном ито¬
ге мощнейшее восстание под предводительством Е. Пу¬
гачева. I laiiyrainioe грабежами и убийствами дворянст¬
во долгое время предпочитало жить в городах под более*
надежной защитой государственной власти. Доходы от
имений поступали к их обладателям посредством сбора
денет с крепостных. Об|кж освобождал помещика от
забот по рациональному ведению хозяйства, позволял
ему повышать размеры крестьянских платежей.
Однако оброчная система имела существенные недо¬
статки по сравнению с барщиной. Денежный оброк
ликвидировал господское хозяйство, подрывал заинте¬
ресованность владельца в развитии своего крепостного
уе*адебного хозяйства. Крестьяне не получали прямой
выгоды от оброчных работ, п у них не' возникало жела¬
ния поддерживать в надлежащем состоянии ба[>ские
угодья. 11рп отсутствии строгого и постоянного надзора
еч) сторен1ы помещика его хозяйство постепенно прихо¬
дило в упадок: земли выпахивались и теряли плодоро¬
дие, уничтожались леса, скудели выпасы и покосы, из¬
водились скот и птица.
Оброчная система могла обеене*чить временное? улуч¬
шение благосостояния хозяина поместья за счет увели¬
чения денежных сумм, взимаемых с крепостных. По
прошествии нескольких лет она неизбежно вела к со¬
кращению притока денег в хозяйский карман и разоре¬
нию дворянского поместья.
Барщинное хозяйство основывалось на личном инте¬
ресе владельца и интенсивном использовании всех
ресурсов: земли, к|>естьянского труда и капитала. В круп¬
ных имениях выращивались племенные лошади, круп¬
ный рогатый скот, свиньи, использовались агрономи-
ческие новшества. Барщина позволяла производить
белы не продуктов и соответствен по получать больше
доходов, чем оброчная система.
В конце' XVIII в. произошел переход от денежного
оброка к барщине, которая н ре-обладала и в XIX в.
Возвращение к традиционному, старинному бар¬
щинному хозяйству сопровождалось отягощением по¬
винностей. Во многих местностях помещики требовали
с крепостных четырех или пяти дней барщинной рабо¬
ты в неделю. Отдельные владельцы поместий перево¬
дили крестьян на «месячный хлеб» или «месячину».
При месячине крестьяне фактически лишались сво¬
их земельных наделов и веч* время (кроме одного вы¬
ходного дня — один раз за семь дней) работали на гос¬
подских угодьях. За такую шестидневную барщину
крепостные получали месячный иаек продуктами для
пропитания. Подати за них платил душевладелец.
Такая беспощадная эксплуатация крестьянской ра¬
бочем"! силы вызывала протест как еч» стороны государ¬
ства, так и в сре'де свободолюбивого дворянства. Ука¬
зом императора от 5 апреля 1797 г. была определена
нормальная мера крестьянского труда в пользу земле¬
владельца: три дня в неделю; больше этого помещик не'
мог гре'бовать работы от крепостного. Тем самым вос¬
прещалось и обезземеление крестьян. Императорский
указ оберегал интересы крестьян, поскольку они, имея
земельный надел, «тянули тягло», т.е. платили налоги
к государеву казну из собственных доходов.
В XVIII столетии возник взгляд на крепостное право,
противоположный тогдашнему законодательству и по¬
нятиям. установившимся в дворяне'кой среде*. Он под¬
готовил почву для освободительных проектов, обсуж¬
давшихся в царствование Александра I. Согласно этому
1200 |

о
oi.iM ж
взгляду крепостное право как государственный инсти¬
тут представляло собой великую неправду и несправед¬
ливость. Необходимо было отменить законодательное
уложение, которое давало помещикам неограничен¬
ную власть над крестьянами и позволяло чинить нео¬
бузданный произвол в отношении крепостных.
С начала XIX в. российское правительство приняло
ряд постановлений, которые смягчали суровые нравы
и готовили умы людские к упразднению крепостного пра¬
ва. Была запрещена раздача населенных государствен¬
ных имений в частную собственность. Периодические
правительственные издания перестали печатать матери¬
алы о продаже к|мчтьян без земли. 12 декабря 1801 г.
был обнародован указ, дававший право лицам всех сво¬
бодных состояний покупать недвижимые имущества вне
городов. Купцы, мещане, казенные к|х*стьяне уравня¬
лись с дворянами в правах на приоб|итеиие земли.
Через годе небольшим, 20 февраля 1803 г.. вышел
самый радикальный указ Александра I — о вольных
хлебопашцах. И соответствии с этим указом помещи¬
ки при желании могли вступать в договорное соглаше¬
ние со своими крестьянами и освобождать их семьями
или целыми селениями и обязательно с землей. Осво¬
божденные крестьяне составляли особый класс «воль¬
ных хлебопашцев» и не* приписывались в другие* со¬
словные состояния.
Но итог закон, наделав много шума в общественном
мнении, мало что изменил в самом |)оссийском обществе.
Правительство вынужденно балансировало между
двумя крайностями. С одной стороны, нравственное
осуждение крепостного произвола реформаторски на¬
строенным, малочисленным дворянством. С другой
стороны, противодействие преобразованиям основной
массы консервативных по духу помещиков. 11оедедние
видели в отмене крепостной зависимости разрушение
основ российской государственности п посягательство
на сословные интересы дворян.
Помещики, державшиеся обеими руками за сохране¬
ние крепостного нрава, старались выжать из труда
собственных крестьян все возможное, переводили их
с оброка на барщину. И все-таки поместные владения,
особенно мелкие, друг за другом клонились к упадку.
Дело в том. что подневольный труд оставался низко-
производительным и приносил собственникам крепост¬
ных душ п земли небогатые доходы. Этих доходов
в XIX в. уже не* хватало для удовлетворения потребнос¬
тей и покрытия расходов подавляющей части дворянст¬
ва. Все больше и больше землевладельцев занимали
деньги и жили в долг. Ради уплаты долгов имения за¬
кладывались в государственные кредитные учрежде¬
ния. Взятые у казны капиталы использовались не для
улучшения производительности усадебной экономики,
а праздно, на текущее потребление привилегированно¬
го сословия. Дворянские имения, обрастая непогашен¬
ными долгами, постепенно отходили в собственность
государства. Крепостное право изживало само себя во¬
преки увеличению денежного оброка и усилению сис¬
темы барщин I loi'o хозяйствования.
Сложная социально-экономическая ситуация 20-х го¬
дов XIX в. в России нашла достоверное отражение в ро¬
мане Пушкина «Евгений Онегин».
Имение дяди. кото|юе досталось к наследство Евге¬
нию Онегину, считалось сравнительно крупным помес¬
тьем, ибо в нем кроме земельных участков, лесных
массивов и водных угодий были заводы. Об этом гово¬
рят следующие строки:
Вот наш Онегин сельский житель,
Заводов, вод, лесов, земель
Хозяин полный...
(1. LIII. 9—11)
Осваиваясь в старом доме,
Онегин шкафы отворил:
В одном нашел тетрадь расхода...
(2. III, 8-9)
Обнаруженная расходная тетрадь (своего рода бух¬
галтерская книга) свидетельствовала о том, что родст¬
венник Евгения лично занимался экономикой имения,
вел учет поступлений и денежных трат.
Онегина не прельщала участь заурядного сельского
помещика, активно управляющего своим хозяйством,
надзирающего за исполнением барщинных работ. Он
предпочел «порядок новый учредить» — выбрал менее
хлопотный жизненный путь получателя денежного об¬
рока. отказался от самостоятельного ведения господ¬
ского хозяйства (барщины), отдав весь земельный на¬
дел в руки крестьян.
Один среди своих владений,
Чтоб только время проводить,
Сперва задумал наш Евгений
11орядок новый учредить.
В своей глуши мудрец пустынный,
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил;
I	I раб судьбу благословил.
(2. IV, 1-8)
Интересно, что в черновиках романа вместо термина
«барщина» А.С.Пушкин исполыювал более древний его
синоним — «боярщина» (от слова «боярин»). Боярами
именовались представители знатного сословия в рос¬
сийском государстве в допетровские времена, т.е. до
конца XVII в.
На оброке крестьянину жилось вольготнее. Поэтому
«раб» (крепостной земледелец) благословил судьбу
в лице Онегина, заменившего ярем барщины легким
денежным оброком.
За то в углу своем надулся,
Увидя в этом страшный вред,
Его расчетливый сосед;
[201 |

ОЫЦ ЕСТ 1$ Е 1111 () E M11E11 b E
Другой лукаво улыбнулся,
И в голос все решили гак,
Что он опаснейший чудак.
О
(2, IV, 9-14)
Преобразования Онегина должны были неодобри¬
тельно воспринять владельцы близлежащих поместий.
Первый, «расчетливый сосед», искренне надулся на
нового, молодого, неопытного хозяина, пустившего уса¬
дебную экономику «на самотек», передавшего господ¬
ские земли в руки нерадивых крепостных. Сосед Оне¬
гина увидел «страшный вред», явный убыток в замене
более доходной барщины менее выгодным оброком.
Лукавая улыбка другого соседа означала — поживем
и увидим, как скоро разорится онегинское имение.
Кроме того, местное* дворянское окружение находило
«чудачества» Онегина опасными, подрывающими основы
крепостного усадебного хозяйства. Любое* отклонение от
общепринятых, типичных норм поведения сельские «кон-
серваторы» принимали ;$а отголоски модных, угрожаю¬
щих их благополучию идей ею освобождении крестьян.
I	In такие; мысли наводят н черновые записи 11ушкина, где
вместо строки «В своей глуши мудрец пустынный» стоят
слова «Свободы [сеятель пустынный |» (Т.6. С.265). Воз¬
можно, у окрестных соседей были и другие причины
настороженно относиться к статичному «денди». Ведь Ев¬
гений Онегин в деревне* жил так же, как и «досель»
в Санкт-11ете*ре>урге*. Он был ио-щм'жнему «порядка враг
и [шсточитель» (1, LIII, 12).
Г.А. Черемис иное
отцкствкн11ое мIм:11 ы:
О	власти общественного мнения — силы, которая за¬
ставляет человека, даже; обладающего собственной по¬
зицией. стать «мячиком предрассуждений», размышля¬
ет Онегин перед дуэлью:
... в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист...
Конечно, быть дшжно презрены*
Цс*ной его забавных слов.
Но шепот, хохотня глупцов...
(6, XI. 6-11)
Под этими рассуждениями Пушкин подводит реши¬
тельную черту:
II вот общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чем вертится мир!
(6. XI. 12-14)
Зарецкий — мастер интриги, в его руках «механизм»
еоздапня ремiyraции:
Умел морочить дурака
II умного дурачить славно.
Иль явно, иль исподтишка...
<...>
Друзей поссорить молодых
И на барьер поставить их,
Иль помириться их заставить,
Дабы позавтракать втроем,
II после тайно обесславить
Веселой шуткою, враньем.
(6. VI. 2-4, 13—14: VII. 1-4)
Немудрено, что именно Зарецкий является вырази¬
телем общественного мнения, когда оно складывается
следующим образом:
11ошла догадка за догадкой.
Все стали толковать украдкой.
Шутить, судить не* без греха...
(3, М. 5-7)
Подробно ситуация возникновения и распростране¬
ния сплетни, изменившей ре*путацию, описана в коме¬
дии А.С.Грибоедова «Горе* от ума», откуда и взята про¬
цитированная Пушкиным строка:
Поверили глупцы, другим передают,
Старухи вмиг т|м*вогу бьют —
II вот общественное* мненье!
(Д.IV. Явл.Ю)
В провинции суд вершат Зарецкие, в столице — «дам
ревнивые* лорнеты» и «трубки модных знатоков». Везде
публика ждет соблазнительного шума, радуется чужо¬
му надс'нию. развлекается чужими страданиями, гонит
ве*якое* иекречтеч* чувство. Но для человека, живущего
в свете, репутация — залог его внутреннего спокойст¬
вия и душевного равновесия: «...быть предметом клеве¬
ты — унижает нас в собственном мне*нпи»; «Он [Мин¬
ский. — Н. С. | не любил света, но не* презирал, ибо знал
необходимость его одобрения» (<Гости съезжались на
дачу...>, 1828—1830 // Т.8. С.39, 40).
11рене*бречь мнением света было особенно опасно для
женщины. «Мнение публики, — говорит Руссо, —
есть... трон для женщин... Женщина, которая дорожит
добрым мнением публики, показывает столько власти
над самой собою... столько старается не* подать ечюему
супругу и малейшего сомнения об е*е* добродетели... —
на этом чувстве* может женская добродетель надлежа¬
щим образом утве*рдитье*я и царствовать» (цит. по:
Ручная книга для девиц, супруг и матерей. М., 1804.
4.1.	С. 188—189). Общественная мораль по-разному
оценивала поступки мужчин и женщин: если мужчине*
налучившее г|юмкую огласку любовное приключение
могло принести «соблазнительную честь», то для жен¬
щины это было непростительным. Для светского обще¬
ства была важна маска светской пристойности, чтобы
ни скрывалось под ней — холодный разврат или истин¬
ная страсть. От опасности проявления искренних
чувств прс'досте'речает свою возлюбленную Ибрагим
в незаконченном романе 11ушкина «Арап Петра Велико¬
[202]

о
оиидий
го»: «ЛегкомысленныГ| свет беспощадно гонит на самом
деле то. что дозволяет в теории: его холодная насмеш¬
ливость. рано ii.li! поздно, победила бы тебя, смирила
бы твои) пламенную душу и ты наконец устыдилась бы
своей страсти...» (Т.8. С.9). «Бедной страстной герои¬
ней» называет Пушкин главную героиню поэмы Бара¬
тынского «Бал» Нину, нарушившую установленные
рамки приличий. Цитируя в своей статье строки по¬
эмы: «Презренья к мнению полна, / Над добро детел и ю
женской / Не насмехается ль она?.. <...>/ Не утомлен
.in слух людей / Матой побед ее бесстыдных / II со¬
блазнительных связей?», — Пушкин отмечает, что ав¬
тор «Бала» «заставляет и нас принимать болезненное
соучастие в судьбе падшего, но еще очаровательного
создания» (<«Бал> Баратынского>, <1828> // ГГ. I I.
С.75—76). Совсем иное отношение вызывает безупреч¬
ней* 1юведе*ние Татьяны Лариной. .')то не «бедная етра
етная героиня», она достойна уважения, а не жалеют».
К мысли о роди существенного мнения в жизни е>е>-
щества и в частной жизии свечского чемовека Пушкин
пе*однок|)атно обращается в своих щюизведенпях кон¬
ца 20-х — начала 30-х гг. (наброски повечти из е*ве*тской
жизии, критика и публицистика): «Так ты очень доро¬
жишь вниманием киязя Григория, известного мер¬
завца. и благосклонностию жены ето, де>чери <пе*вче*-
го>? — П конечне», с жаром отвечал молодой человек...
Я человек светской и ие* хочу быть в пренебрежении
у светских Аристократов. Мне дела нет ни до их родо-
сле>вной, ни до их нравственности» (<На углу маленькой
пле)щадн...>, 1830—1831 //'Г.8. С.143); «...довольно
легко пре*зирать ребячее*кую злость и илеяцадиые на¬
смешки — тем не менее их приговоры имеют ре¬
шит.<е*лыюе*> влияние» (<Баратынс*кий>, <1830> //
Т.11. С. 186).
Пе> мнению Пушкина, настоящем* положение, когда
е)бщественная мораль держится на ложном стыде
и страхе перед сплетнями, должно смениться ситуацией,
в которой каждый будет дорожить репутацией, осно¬
ванной на «уважечшн к личной чести гражданина».
Серьезную роль в этом п|юцессе I IyiuKini отводил лите¬
ратуре и критике. Обмен мнениями о литературном
произведении, даже «нападения на писателя и оправ¬
дания. коим подают они иеятд — суть важный шаг
к гласности прений о действиях так называемых общест¬
венных .uni (honmies publics), к одному из главнейших
условий высоко образованных обществ. ...Мало-по ма-
лу образуется и уваже*ние* к личной чести гражданина
и возрастает могущество общего мнения, иа котором
в просвс*щенном иа|юде основана чистота с*го нравов»
(<Опровержения иа критики>, <1830> // Т.П.
С.162—163). Именно писатели и критики должны
формировать общественное мнение: «Если бы веч* писа¬
тели, заслуживающие уважение <и> доверенность пуб¬
лики, взяли на себя труд управлять общим мнением...»
(<Разговорокритике*>, <1830>//'V. I I. С.90); «...ари-
стокрацпя самая мощная, самая опасная — ечть арис-
токрацпя людей, которые на целые поколения, на це¬
лые столетия налагают свой образ мыслей... Что значит
аристокрацня породы и богатства в сравнение е* аристо-
крацие*й пишущих талантов? Никакое богатство не* ме>-
жет пе*ре*купить влияние* обнародованной мысли. Ни¬
какая власть, никакое правление не* может устоять
иротпву всеразрушптелыюго действия типографичес¬
кого снаряда» (<Путе*ше*егвие* из Москвы в Петер¬
бургу <1834> // Т.П. С.264).
Н. А. Степина
ОВПДПП. Публий Овидий Назоп (Publius Ovidins
Naso; 43 до н.э. — ок. 18 н.э.) — римский поэт, в моло¬
дости автор э|и)тиче*е*ких произведений, из которых
наиболее известны «Любовные* злечтш» («Amon?s»), «Ге*|ю-
иды» («I le*re>iele*s») и дидактическш! ноэма «Наука люб¬
ви» («Ars amatoria», или «Ars amancli»). Главными
трудами Овидия стали «Метаморфозы» («Metamor¬
phoses»), по большей части излагающие г|)ечеекие ми-
е|>ы о превращениях богов и ге*ре>еч$. и незавершенные
«Фасты» («Fasti»), описывающие нразднечтва, обряды
и ве*|ювапия римлян. 11ен.\те;днее де*е*лтилетие свси*й жиз¬
ни (е* 8 г. н.э.) Овидий провел is ссылке, где написал,
среди прочего, 5 книг «Скорбных элегий» («Tristia»)
и 4 книги «11исем с 11онта» («Epistulaee*x POuto»), в них жа¬
лобы на судьбу и моления е> нс*|)еменс‘ участи перемежают¬
ся воспоминаниями о былом счастье и благополучии.
В лицейские* годы Пушкин представлял еч*бе* Ови¬
дия прежде всего как певца чувственной любви,
а стихи его почитал за образец «легкой поэзии» (poesie*
fugitive): «...Мирские* забывай печали, / Играй: те*бя
младой Назоп, / Эрот и Грации венчали...» (К Ба¬
тюшкову, 1814 // Т.1. С.74); «Пускай любовь Ови¬
дии поют...» (Сон, 1810 //Т.1. С.184). Отношение
резко изменилось в период кишиневской ссылки, ко¬
торую Пушкин, как некогда Овидий, отбывал не так
далеко от устья Дуная. Из всех римских поэтов в это
время Пушкину наиболее близок был Овидий, вос¬
принимавшийся уже, в первую очередь, как автор
«Скорбных элегий» и «Писем с* Понта». Начиная со
строк из письма к Н.И.Гнедичу от 24 марта 1821 г.
(«В стране, где* Юлией венчанный...»), Пушкин неод¬
нократно проводил параллель между судьбой Овидия
и своей собственной: «...Не* славой — участью я равен
был тебе» (К Овидию, 1821 //Т. 2. С. 220). Эту же* те¬
му развивали и современники: так, в надписи «К пор¬
трету А.С.Пушкина» его назвал «нашим Овидием»
князь П. 11.Шаликов (Новости литературы. 1822.
4.2.	Л<‘> 16. С.48). Французское издание Овидия ока¬
залось первой книгой, которую Пушкин по приезде*
в Кишинев взял у 11.11.Липранди и продержал у сч*бя до
1823 г. 4 мая 1821 г. юный поэт был принят в масон-
[2031

ОВИДИЙ
о
OVIDIVS NASO
11W Ur». Vat*.	y*U.
••J»*" f*’?'* T“ *f*» *•*
Окндий. Неизвестный художиик. Will it. Офорт
скую ложу «Овидий»; по предположению целого ряда
исследователей, название ложи могло быть подсказа¬
но Пушкиным. «Прах Овидиев» и «Овидиева тень» на
некоторое время попадают в число значимых мотивов
его лирики (Чедаеву, 1821; Баратынскому из Бесса¬
рабии, 1822: К Языкову, 1824), а оценка творчества
Овидия становится более разносторонней: «...Овидие¬
ва лира / Счастливая певица красоты / Певица не<г>,
изгнанья и разлуки...» («Кто видел край, где роско¬
шью природы...», 1821: черн. ред. // Т.2. С.667);
«Певец любви, певец богов...» (Цыганы, 1824). Со¬
здавая образ Овидия, Пушкин помимо литературных
источников начинает опираться на устные предания
и исторические свидетельства; причина опалы Овидия
и место его ссылки являются не только темой поэтиче¬
ских медитаций («К Овидию», «Евгений Онегин»,
«Цыганы»), но и предметом прозаических рассужде¬
нии Пушкина (в примечаниях к беловой рукописи по¬
слания «К Овидию» п к первому изданию первой гла¬
вы «Онегина», а также в рецензии на «Фракийские
элегии» В.Г.Теплякова).
На фоне обостренного интереса к Овидию, его судь¬
бе и стихам Пушкин еще в Кишиневе начал работу над
романом в стихах, 9 мая 1823 г. записав его первую
строфу в одну из так называемых «масонских тетрадей»
(на передней крышке которой был оттиснут масонский
знак и название кишиневской ложи). Неудивительно,
что уже в VIII строфе первой песни Пушкин упомина¬
ет имя ссыльного римского поэта: важнейшим заняти¬
ем Онегина
Была наука страсти нежной.
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий н мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.
(I. VIII. 9—14)
Долгое время считалось, что этими шестью строками
присутствие Овидия в романе исчерпывается: это един¬
ственная реминисценция из его произведений, нашед¬
шая отражение в существующих комментариях, при
том что в действительности тема Овидия в «Евгении
Онегине» — сквозная.
Так, прозрачный намек на сходство судьбы двух по¬
этов угадывается в последней строфе первой главы.
Овидий не раз сетовал на то, что стихи, написанные им
в изгнании, свидетельствуют об оскудении его дара:
«Снш relego, scripsisse puriet... Nec tainen emendo (Ког¬
да перечитываю, мне стыдно того, что написал... Но
тем не менее не исправляю (лат.) ]» (Ex Ponto. 1. 5,
15—17). Близкую оценку Пушкин дает первой песни
«Онегина»:
...Пересмотра! всё это строго;
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу...
(1, LX, 5—7)
Не совсем ясно, о каких противоречиях идет речь; ско¬
рее всего, эти слова — дань литературной традиции,
связь с которой делается явной несколькими строками
ниже, где Пушкин, подобно Овидию, напутствует свое
сочинение, направляемое в метрополию:
...Иди же к невским берегам,
11оворожденное творенье,
11 заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!
(1, LX. I I —14)
Ср.: «Parve, пес invideo, sine me, liber, ibis in Urbcm. /
Ei mihi, quo domino non licet ire* tuo! / Vade, sed incnltns,
qualem decet exulis esse... Non ita se praebet nobis fortu-
na secundain, / ill tilii sit ratio landis habenda tuae [Ма¬
ленькая (но не завидую) книга, без меня отправишься
в Город, / куда мне, твоему господину, увы. не позво-
[204 |

о
ОВИДИЙ
f^A С С О L Т А
D 1 Т U Т Т I
С L 1 АКТ I С Н I V О ET I
L А Т 1 N I
COLLA LO'RO УЕЦЛОКЕ
KELV IT A LI A N A FA У ELL A.
TO MO TRIGESIMO
С 0 N T I E N E
DEGLIAMOV DI P.OVID 10 К AS OK E
L I В R I T R E,
TRAD0TT1 IN rERSl ITALIAN!
DA GIUSEPPE BAX.ETT1,
LE IKVETTIVE C0KT1{0 1BI,
/ LISCJ, E LA PESCAG10KE
T R A DOTTI
DALL ABATE PELLEGRINO SALANDRI.
IN MILANO, MDCCLir.
NEL REGIO-DUCAL PALAZZO.
Con liunva it’ fuferuri,
*43
P. О V I D II NASONIS
A M О R U M
LIBER PRIMUS.
E L E G I A I.
jAlRM a gravi numero, violentaque bella, parabam
Edere, materia conveniente modis.
Par erat interior verfus: rififfe Ciipido
Dicitur, atque unum fubripuifle pedem.
Quis tibi, feve puer, dedir hoc in carmina juris ?	5
Pieridum vates, non tna turba, fnmus.
Quid ? fi praripiat flavac Venus arma Minerva:,
Ventilet accenfas flava Minerva faces >
Quis probet in filvis Cererem regnare jugofis ?
Lege pharetratse Virginis arva coli >	1 о
Crinibus infignem quis acuta cufpide Phabum
Inftruat, Aoniam Marte movente lyram ?
Sunt tibi magna, puer, nimiumque potentia rcgna.
Cur opus adfeftas, ambitiofe., novum ?
An, quod ubiquc, tuum ? tua funt Heliconia Tempe ?	15
Vix etiam Phcebo jam lyra rnta fua eft ?
Gim bent furrexit verfu nova pagina primo ;
Attenuat nervos protinos ille mcos.
Овидий Ил.mu. Наука любви / Пер. на ит. Дж.Баретти.
Милан. 1754. Титул
лено идти! / Иди, хоть и не отделанная, как подобает
ссыльному... Но не настолько благосклонна ко мне
фортуна, / чтобы тебе можно было рассчитывать на
похвалу (лат.)]» (Trist. I, 1, 1—3, 51—52). Начало
этой элегии Овидия Пушкин цитировал по-латынн
в письме к 11.11.Гнедичу еще 29 апреля 1822 г.
В другой раз «Овидиева тень» осеняет строки романа
в финале второй главы — там, где, вторя жертве Авгу¬
ста, Пушкин выражает желание «печальный жребий
свой прославить» (2, XXXIX, 12): «Живу, пишу не для
похвал...» (2, XXXIX, 10). Ср.: «Nec tamen, и! lander,
vigilo [Но не для того, чтобы меня хвалили, пишу по
ночам (лат.) |» (Trist. V, 7, 37). Оба поэта, однако,
надеются на то, что их стихам не суждено скорое заб¬
вение: «...Быть может в Лете не потонет / Строфа, сло-
гаемая мной...» (2, XL, 3—4); «Forsitan... пес шеа
Lethaeis scripta dabnntur aquis [Может быть... мои пи¬
сания не будут ввергнуты в летейские воды (лат.) ]»
(Arsamat. Ill, 339—340). 11 Пушкин, и Овидий выра¬
жают признательность своим будущим читателям:
«Прими ж мои благодаренья, / 11оклонник мирных Ао-
нид» (2, XL. 9—10); «...tibi grates, candide lector, ago
[...приношу тебе мои благодарения, доверчивый чита¬
тель (лат.) |» (Trist. IV. 10, 132).
Паука любви. Шмуцтитул в книге: Овидий Назон. Сочинения.
Цвайбрюккеи, 178.'{
Следы пушкинского знакомства с Овидием были об¬
наружены в письме Татьяны к Онегину и в сопутству¬
ющих эпизодах романа, которые сопоставлялись с лю¬
бовным посланием Библиды, воспылавшей к своему
брату Кавну отнюдь не сестринским чувством: «Тн ser-
vare poles. 1н perdere solus amanlem [Ты один можешь
спасти (сохранить), а можешь погубить влюбленную
(лат.) ]» (Met. IX, 547). Ср. сомнения Татьяны: «Кто
ты, мой ангел ли хранитель / Или коварный искуси¬
тель...». Окончив письмо, Библида «запечатывает свои
преступления резным камнем, / который смочила сле¬
зами: языку не хватило влаги» [«...impressa signal sua
crimina gemma, / quani tinxit lacrimis; linguam defecerat
итог» (лат.)] (Mel. IX, 566—567). Ср.: «...Облатка
розовая сохнет / На воспаленном языке» (3, XXXII,
3—4); «...И на письмо ие напирает / Своей печати вы¬
резной» (3. XXXIII, 3—4). Есть совпадение и в том,
как обе героини отдают приказание доставить письмо
адресату: «...snis 111111111 fannilis pudibnnda vocavit, / el
paviduni blandita “fer has, fidissime, nostro" — / dixil. et
adieeit longo post tempore “fratri" [...одного из своих
слуг она, стыдясь, позвала / и в страхе ласково сказа¬
ла: “Отнеси это, верный из верных, моему...” — / и до¬
бавила после долгого времени: “...брату...” (лат.)]*
1205 ]

опилим
о
р • 3*
./	</7
^ ^	4.4	с/|V /v yV	<> /у
r^v/o//^V *f7^y^»yy	^
</r^<?#>f	^/уУУУгУ	«	>/>	лс*л^
.^!c^	A	л -/у.<и> f'-cjT/^ /л^#^ *<<*^
A-
^ d^r~r ф*е*зы—щ	,	Дл/.а'*’	•/»«	/>■
'С ■^'у</»г ^-л/« ^-^удг-улу z*’	/>/</	л<»	«/<^/A^w A
&“	/	/	>	^	О	S'
| ^	*ryjr/«v/VV//	^	sf<o*)-t>	^ o/^/'VA'/' / KAbS'f**
*'	^//<г	/*nt^«	'	.»//л<уо»>«>«^	Sf	-%	«Уу-/'^-
^	rvryfj/s"*:
$	^2/	Г^/ы)^^V*	A*^st, '0-£oJ> *****, y* *>^cfo~>
S</^)*&.*X	+■'' S<? <* '	^	fs*y*r	г**	Л*'	'•	Si't	.	■&x~y
^ S	s<’s'	S**'	'	Sy&<-•<'-&( ,
rS> ^ j6f'+.p+<S£ -Vt^/^ytx^	/	А.ж^/Л-	t
j^f £*ar*-*SC	ум у л,^	..-*-«>#	<■«	^	^<^<*	<” ^
у-^	^	„	.	у*'	-'	/у
х (^^1* в мл/	^
/^>^. ('/<УЛ«>/У	./eftsrSi	1Ллг//	/<У-Л»Г -if,
<)«у-^ ^гг<У-1Г	- (У^/УХЛу/^ г?Ууу*. ' -/?^гу(,<'	f	^
-А-£> ^V^'	j^A'/cy»!^'	<^^>t/>yyf	/гн^ел	^
4**^.•'«*****,	yj/s?■y».^"»'"^)^
^//гУЛ2у*еч/	-^’гд(У^'/
^у*7, ^<У y^r/^fefV	+tS6	-Jjj.	~£<гр/с*^г*Л	у*/	у'уу'.-с/’	A+jft.	^
s'	у	.	^	✓	/—-'	-	*	y.	/	.y.	./*£	-	J .
.	^ffsOL^rrU	S^y*	^
Беловой автограф стихотворец мл А.С.Пушкина «Овидию». 1821
(Met. IX. 568—570). Ср.: «Итак моими тихонько внука /
С запиской этой к О... к тому... / К' соседу...» (3,
XXX 1\. 6—8). |{ «Онегине» можно также уедышать па¬
родийный отзвук раеска.ш о том, как Ьмблида шла «но
следам убежавшего брата»: «...Caras cl armiferos
Lelegas Lyciamque pererrat. / lam Cragon el Limyrcn
Xanthiquc reliquerat Hildas... Deficiuiil silvac: cum In las-
sata sequendo / concidis... |...карпйцев, и оруженосных
дедегов, и Линию она обошла. / Уже оставила Краг,
и . I и миру, и Ксанфовы волны... Уже нет лесов, когда ты.
утомившись поисками, / падаешь... (лат.)]» (Mel.
IX. 645—650). Ср.: Татьяна
...мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
[206]

о
ОВИДИЙ
Аллею к озеру, лееок,
Кусты сирен переломала,
11о цветникам летя к ручью
II	задыхаясь, на скамью
Упала...
(3, XXXVIII. 9-14: XXXIX. 1)
Выбившись из сил. Татьяна упала на скамью у ру¬
чья — Ьиблида, упав на землю, сама превратилась
в ручей (fons). В атом контексте совершенно по-дру¬
гому воспринимается отповедь Онегина: «Я вас
люблю любовью брата...» (4. XVI, 3). Подобно Кан¬
ну, он не может предложить Татьяне ничего, кроме
братской любви.
Общепризнанно, что Овидий был родоначальником
жанра любовных посланий, которые, за единетвен-
ным исключением, написаны от лица мпфоноэтпчес-
ких героинь п адресованы покинувшим или отверг¬
нувшим их мужьям и возлюбленным: от Пенелопы
к Одиссею, от Федры к Ипполиту, от Дидоны к Энею,
от Ариадны к Тесею, от Медеи к Ясону и т.д. Конеч¬
но, Татьяну никак нельзя назвать оставленной своим
избранником (ср., однако: «...Вы не оставите меня»),
но многие повороты темы в ее письме* сближают его со
всеми или е большинством Овидиевых «Гсроид»: по¬
мимо страстных признаний в любви :>то горькие жа¬
лобы («Но вы. к моей несчастной доле / Хоть каплю
жалости храня...»), униженные мольбы («...Передто¬
бою слезы лью, / Твоей защиты умоляю...»), неспра¬
ведливые упреки («Зачем вы посетили нас?»), изъяв¬
ления преданности («То воля неба: я твоя...»), чувство
стыда («Стыдом и страхом замираю...»), наконец, уг¬
роза скорой смерти («...Рассудок мой изнемогает, /
И молча гибнуть я должна»). Когда «Героиды» были
опубликованы, Овидий присоединил к ним еще три
пары посланий: от Париса к Елене и от Елены к Па¬
рису, от Леандра к Геро и от Геро к Леандру, от Акон-
тия к Кидинпс п от Кидиппы к Аконтию. Поэтому
композиционную роль писем Татьяны к Онегину
и Онегина к Татьяне также можно попытаться связать
с влиянием Овидия.
II») н этим его воздействие на пушкинский роман не
исчерпывается. Давно замечена реминисценция иЗ
«Метаморфоз» в одной из пропущенных строф четвер¬
той главы:
То вдруг я мрамор видел в ней
Перед мольбой Пигмалиона
Еще холодный и немой,
Но вскоре жаркой и живой.
(Т.6. С.592: ср. Met. X. 243-299)
В той же главе знаменитый афоризм, франкоязыч¬
ный вариант которого мы находим в письме Пушки¬
на к брату (между 4 сентября и 6 октября 1822 г.),
напоминает рекомендации соблазнителю из Овидие-
вой «Науки любви»: «Чем меньше женщину мы лю¬
бим. / Тем легче нравимся мы ей...» (4, VII, 1—2).
Ср.: «Quod refugit, multae cupiunt, odere, quod instat
[Многие <женщины> желают того, что ускользает, и
не любят того, что само идет в руки (лат.)]* (Ars
amat. I, 717). Поэтому возникает соблазн интерпре¬
тировать последующие строки как указание на источ¬
ник афоризма: «Разврат, бывало, хладнокровный /
Наукой славился любовной...» (4, VII, 5—6; ср. так¬
же Ars amat. Ill, 473—478 и «Евгений Онегин», 3,
XXV, 5—14). Еще одну цитату из «Науки любви» за¬
ключают в себе два стиха из седьмой главы «Онеги¬
на»: «У ночи много звезд прелестных; / Красавиц
много на Москве» (1Л1. 1—2). Это почти точный пере¬
вод хрестоматийной строки Овидия: «...quot caelum
stellas, lot Imbet tua Roma puellas [...сколько на небе
звезд, столько в твоем Риме молоденьких женщин
(.кип.) |» (Ars amat. I. 55)).
Лирическое отступление мемуарного характера
в начале восьмой главы соотносится с самой автобио¬
графичной из элегий Овидия (Trist. IV, 10). Пушкин
мысленно обращается к годам, проведенным «в садах
Лицея» (8. I, 1 ), — выражение эго, но всей видимо¬
сти. было заимствовано из «Метаморфоз»: «arbnsta
Lycei [сады Лицея (.кип.))» (Met. 11.711); в резуль¬
тате Овидиевы «Метаморфозы» волею случая оказа¬
лись «зарифмованными» с «Метаморфозами» Апулея.
В этом фрагменте античная топика спровоцирована
самим названием учебного заведения: в разных ре¬
дакциях текста звучат имена создателя «Золотого ос¬
ла», Пицерона, Вергилия (8. I. 4; черн, вар.: «А над
Виргилием зевал»), появляется неточная цитата из
Проперция («Amorem canal aetas priina»). По имени
Овидия нет нигде: связанные с ним ассоциации уве¬
дены в подтекст, особенно ощутимый в строфах ран¬
нем! редакции. Оглядываясь иа свой жизненный
путь, Пушкин по преимуществу еугмечает вехи, е>б-
щие для пего н Овидия: годы учения, ранние поэти¬
ческие опыты, их успех, равнодушие к другим
наукам, любовные увлечения молодости п их отраже-
ние в стихах, контакты со еггаршими ноэтамн и одоб¬
рение, заслуженное с их стороны, ссылка, круто ие*-
ременившая круг поэтических тем, — ве’е эти мотивы
прие’утс'твуют не1 только в начале вем-ьмеш главы
«Онегина», но и в упомянутой элегии Овидия. Некеь
торые loci communes говорят е> том, что автор романа
стилизовал свою бие)грае|>ию под Овидия: не) призна¬
нию Пушкина, Муза стала ему являтье-я еще в те
дни, когда он «стриг над губой первый пух» (Т.6.
С.620), — Овидий вспоминает, что начал выступать
с чтением своих стихов, успев «постричь свою бороду
только дважды или единожды [barba resecta mihi
bisve semelve fuit (лат.) ]» (Trist. IV. 10, 58). Оба
автора говорят e> легкоегги, e‘ котореж им давалась пе>-
12071

ОВИДИЙ
о
эзия: «Sponte sua carmen numeros veniebat ad aptos, /
et quod temptabam dicere, versus erat [Песня сама со¬
бою укладывалась в стройные размеры, / и всё, что я
пытался сказать, оказывалось стихом (лат.) ]»
(Trist. IV, 10, 25—26); «В душе моей едины звуки /
Переливаются, живут, / В размеры сладкие бегут»
(Т.6. С.620).
В окончательном тексте «Онегина» многие аллю¬
зии оказались снятыми или приглушенными. Напри¬
мер, в элегии Овидия можно прочесть о том, что он
видел Вергилия. Макр и Гораций читали ему стихи,
а Проперций, Басс и Понтик дарили его своей дружбой
(Trist. IV, 10. 43—54). Под впечатлением от этих
строк Пушкин сочинил строфу, где, немного погре¬
шив против истины, рассказал о том. как Державин,
Дмитриев, Карамзин п Жуковский благословляли,
ласкали и приветствовали его «робкую Музу». В пе¬
чать попали лишь строки о Державине (8, II, 1—4),
и в результате сходство с Овидием оказалось сильно
приглушенным. Однако н в окончательном тексте
«Онегина» сохранилась автореминиеценция, возвра¬
щающая читателя к началу романа — к строкам, где
упоминается Овидий: «В глуши Молдавии печаль¬
ной» (8, V, 3); «В степях Молдавии печальной» (Т.6.
С.622); ср.: «В Молдавии, в глуши степей» (1. VIII.
13). Развивая тему. Пушкин сообщает, что в молдав¬
ской глуши его Муза «позабыла речь богов / Для
скудных, странных языков, / Для песен степи ей лю¬
безной...» (8, V, 7—9). Эти слова скорее были бы
уместны в устах Овидия: «Ipse mihi videor iain dedidi-
cisse Latine: / nain didici Getiee Sarmaticeque loqui
[Мне кажется, я сам уже разучился латыни — / те¬
перь я научился говорить по-гетски и по-сарматски
(лат.)]>> (Trist. V, 12. 57—58; ср. Ex Ponto III. 2,
40); «Л! pudet, et Getieo scripsi sermone libellum, /
strnctaque sunt nostris barbara verba modis [Ax! стыд¬
но мне, ведь я написал книжку на гетском наречии, /
и варварские слова выстроились на наш лад (лат.) | >
(Ex Ponto IV, 13, 19—20). Самоидентификация Пуш¬
кина с Овидием очевидна: «Пожалейте обо мне: жи¬
ву меж гетов и сарматов; никто не понимает меня»
(Н.И.Гнедичу, 27 июня 1822 //Т. 13. С.39).
Не приходится сомневаться в том, что на сегодняш¬
ний день в-«Евгении Онегине» распознаны не все от¬
сылки к Овидию и его стихам. Но и того, что мы зна¬
ем, достаточно, чтобы расценивать их как один из
лейтмотивов, организующих композицию романа.
Вероятно, именно поэтому окончание работы над
«Онегиным» Пушкин ознаменовал теми же словами,
что Овидий — окончание работы над «Метаморфоза¬
ми»: «Миг вожделенный настал: окончен мой труд
многолетний» (Труд, 1830 // Т.З. С.230); «lamque
opus exegi... [Итак, я окончил <свой> труд...
(ла/п.) ]» (Met. XV, 871: ср. Bern. amor. 811). Может
быть, по той же причине завершение своего романа
Пушкин воспел элегическим дистихом — излюблен¬
ным размером Овидия, которым написано подавляю¬
щее большинство дошедших до нас его произведений.
Лит.: Любомудров С. Античный мир в поэзии Пушкина. М., 1899.
С.26—30 и др.; Черняев II. Л.С.Пушкин, как любитель античного ми¬
ра и переводчик древне-класеических поэтов (26 Мая 1799 — 26 Мая
1899 г.). Казань. 1899. (1.57—66 и др.: МгиеинА. Пушкин и античный
мир м лицейский период // Гермес. 1912. Т.П. Л<> 17 (103). (1.441;
Miueun Л. Пушкин и О индий: (Отрывочные замечания) //Пушнин
и е/о еовр. Вып.23—24; М[алеи]н А. Мелкие заметки к Пушкину //
Там же. Вып.28; Якубович Д. К стихотворению «Таится пещера...»:
(Пушкин и Овидий) // Пушкинский сборник памяти п|ми|). С.А.Вен¬
герова. М.; Пг., 1922; И\ирицкий .'1.11. Пушкин и Они дни // Изв. Та
врич. О-ва Истории, Археологии и Этнографии. 1927. Т.1; Щяалов-
ский М.А. | Овидий // Пушкин А.С. Наш. собр. соч.: В 6 т. М.: JI.,
1931. Т.6: I lyre водитель но Пушкину. С.258—259; Лернер //. О. 11уш-
кинологическисэтюды //Звенья. (Т. J5. С.91—95; НемировекийМ.Я.
Пушкин и античная поэзия: (Из блокнота читателя-филолога) // Изв.
Сев.-Кавк. пед. ин-та. 1937. Т. 13. С.80—83; ДератаниН.Ф. Пушкин
и античность // Уч. зап. Моск. гос. пед. ин-та. Каф. истории всеобщей
лит. 1938. Вып.4. С.23—25; 'Цистой II.H. Пушкин и античность //
Ученые зап. Ленингр. гос. пед. ин-та. 1938. Т.14. С.74—78: Покров¬
ский М.М. Пушкин и Античность // Пушкин. Вре.ненник. [Т. )4/5.
(1.40—44: Виноградов It.В. Стиль Пушкина. М., 1941. (1.202—203,
415, 441—443; Якубович Д. II. Античность в творчестве Пушкина //
Пушкин. Временник. |Т. )6. С. 138—143; Бориневич-Бабайцева З.А.
Овидиев цикл в творчестве Пушкина // Пушкин на юге: Тр. Пушк.
Конф. Кишинева и Одессы. Кишинев, 1958; Лурье С. Пушкин и рус¬
ские революционные демократы о Вергилии и Овидии // Публш
Oni.iifii Назон: До 2000дяччя з дня народжения. Лыпв. 1960. (1.89—91:
Ванслов В. А.С.Пушкин о «золотом веке» римской литературы // Уч.
зап. Калинин, гос. пед. ин-та. 1963. Т.36. (1.28—47; Costello D.P.
Pushkin and Roman Literature // Oxf. Slav. Papers. 1964. Vol. 11.
P.48—55: Йы.н-те М. Заметки к теме «Пушкин и Овидий» // Русская
филология: Сб. студ. науч. работ. Тарту, 1967. (Вып.]2; \bulikh .V.
Pouchkine el Ovide // Bev. lit. comp., 1967. .No I; By.iu.v II. В. Образ
Овидия м творчестве 1 (ушкина // Врем. ПИ. 1972; Smolak A'. Der ver-
bannle Dichter: (Idenlifiziertingen mil Ovid in Mittelalter und Neuzeil) //
Wiener Sludien. 1980. Neue Folge. B<I.14. S.174—175: Гаспаров Б.
Функции реминисценций из Данте в поэзии Пушкина: (статья пер¬
вая) // Buss. Lit. 1983. Vol. 14. № 4. Р.329-334; Opel! /. PuSkin und
die klassischc Anlike // Archiv fur Kulturgeschichte. 1986. Bd. 68. II. I.
S.206—215; Sandler S. Distant Pleasures; Alexander Pushkin and the
Writing of Exile. Stanford, 1989. P.39—76, 194—197; Мурьянов М.Ф.
Нзсимволов и аллегорий Пушкина. М., 1996. (1.95—120: lllanupM.ll.
I IyuiKitii и Овидий: дополнение к комментарию: («Евгений Онегин», 7.
1.11. 1—2) // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. 1997. Т.56. .V' 3; lllunup М. II.
Пушкин и Овидий: Новые материалы: (Пз комментариев к «Евгению
Онегину») // Elementa. 2000. Vol.4. № 4: Михайлова П.П. Из наблю¬
дений над текстом стихотворения «Воспоминание»; (Пушкин и Они
дий) // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. 2001. Т.60. № 4.
М. II. Шапир
|208|

о
ОГОРОД
огни
Еще амуры, черти, змеи
На сцене скачут и шумят;
<...>
Еще, ирозябнув, бьются кони
11аскуча упряжью своей,
П кучера, вокруг огней,
Бранят господ и бьют в ладони...
(1, XXII. 1-2.9-12)
11ока господа «бьют в ладони» в театре, поддерживая
своих любимцев на сцене, кучера «бьют в ладони», что¬
бы согреться: тепла огней в грелках явно не хватало!
Грелки и Петербурге появились еще в царствование
Екатерины II. Вот как об этом пишет М.И.Пыляев
в книге «Старый 11етербург» (конец 1880-х гг.): «С пере'
садом императрицы Екатерины II в Зимний дворец,
смежные с дворцом улицы н площади стали украшать¬
ся п отстраиваться. <...> Вокруг всего дворца были
поставлены железные грелки, точно такие же, какие н те¬
перь находятся у Большого Театра». I (иже дано их они
еапие: «На прекрасной обстроенной площади окаю те¬
атра... стяг шесть беседок п.; дикого камня, коих
предмет и построение равен с находящимися на Двор¬
цовой площади. На последних зимою раскладывается
огонь для кучеров, стоящих на улице во время съезда»
(Пыляев М.11. Старый Петербург. 2-е изд. СПб., 1889.
С.2П, 212, 370). Здание петербургского Большого
(Каменного) театра снесено в 1890 г., и на его месте
выстроена Петербургская консерватория; нет следа
и беседок, в которых разжигался огонь.
Специальные цилиндрические жаровни устанавли¬
вались в лютую петербургскую стужу на всех перекре¬
стках. Вот как рассказывает об этом Л.В.Успенский:
«Отколе дровишки? По городу непрерывным потоком
двигались ломовики с дровяных складов. <...>11 каж¬
дый ломовик, проезжая мимо такого костра, сбрасы¬
вал на общую пользу одно-два... полешка... <...>Да
и сам ломовой соскакивал на три минутки поплясать
у костра... Зимнобыло в тогдашнем I Inrepe; стужи были
не нынешние!» (Успенский Л. В. Записки старого пе¬
тербуржца. Л.. 1990. С. 165—166).
С. С.Лосев
ОГОРОД
Пошли домой вкруг огорода...
(4. XVII. 9)
Контекст четвертой главы «Евгения Онегина» позволя¬
ет признать одинаковую возможность двух вариантов
толкования слова «огород», предлагаемых словарем
В.И.Даля: как «забор» или «ограда», а также* в качестве*
особой территории или части пространства усадьбы
(«овощник, отдельное' и обычно отроженное место, об
работанное под посев или посадку огородных овощей,
моркови, снеднойзелеии, капусты, |м'пы и проч.»).
Немаловажно однако, что слово употреблено здесь
поэтом в связи с центральным эпизодом романа —
свиданием Татьяны с Онегиным в усадебном парке Ла¬
риных: необходимость обоим успокоиться, «прийти
в чувство» после нелегкого и деликатного объяснения,
заставила героев возвращаться окружным, более длин¬
ным путем — «вкруг огорода».
В контексте событий романа характеристика от¬
тенков эмоционального состояния героев в данной,
остро драматической ситуации, должна представ¬
ляться нам более важной, нежели конкретность
в изображении реалий усадебного ландшафта; и как
будто бы не столь существенно, что именно подразу¬
мевал под «огородом» сам поэт: «овощник» или огра¬
ду ларинского сада. Но при таком подходе к тексту
«Евгения Онегина», когда игнорируется знание «язы¬
ка садов» пушкинской эпохи, мы неизменно упустим
нечто чрезвычайно значимое. А потому напомним:
как сад эпохи романтизма, сад Лариных — место сви¬
дания героев, сад ме'дитаций, «сад наслаждений»
п «сад чувств», способный отвечать оттенкам человече¬
ских настроений. Он по преимуществу именно «Тать¬
янин сад» — сад души героини: «...Тоска любви Тать¬
яну гонит, / И в сад идет она грустить...» (3, XVI,
1—2). В художественном пространстве романа ни¬
кто. кроме Онегина, не появляется в границах Тать¬
яниного сада. Исключение составляют «служанки на
грядах», но это всего лишь «хор» — закулисный ак¬
компанемент драмы, свершающейся в саду.
В наиболее общем символическом значении «ого¬
род» или «ограда» — это граница любого конкретного
семантического пространства. Таким пространством
в романе является сад Татьяны. В его описании уга¬
дывается райский сад, блаженная обитель Адама
н Евы до пх грехопадения. Недозволенная «лукавым
устам» служанок «барская ягода» — явный намек на
аналогию с библейским «запретным плодом». В са¬
мом деле: в своей инициативе, в откровенности пись¬
ма к Евгению, в нетерпеливом ожидании свидания
с ним, в стремительном беге сквозь кущи «сирен» к уе¬
диненному месту свидания — Татьяна, обуреваемая
и страстью, и страхом, п искушением «первородного
греха», и вправду подобна Еве: «О люди! все похожи
вы / На прародительницу Эву: <...> / Запретный
плод вам подавай, / А без того вам рай не рай» (8,
XXVII. 8-9. 13-14).
Хотя цитируемая реплика адресована автором
к Онегину, она. но существу, зеркальный комментарий
к тому, что прежде (на метафизическом уровне) проис¬
ходит с Татьяной в деревне, в е*»' саду... 11ри таком про¬
чтении выход героев за пределы ограды сада п их воз¬
вращение в дом «...вкруг огорода...» оборачивается
аллегорией «изгнания из рая». Что подтверждается и по¬
следней (восьмой) главой романа, где все обращения
|209|

ОДА
О
Татьяны и Евгения к воспоминаниям о деревне, и об их
встрече там, сродни тоске о необретенном блаженстве
или об «утраченном рае»...
Лит.: Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М., 1997. Т. 1.
С.419; Т.2. С.112—114, 3«4.
Л. А. Перфильева
Пишет 11ушкин и о московских огородах: в калейдо¬
скопе картин, проносящихся перед глазами следующе¬
го по Тверской в возке семейства Лариных, мелькают
Бухарцы, сани, огороды...
(7, XXXVIII. 9)
«Следуя по Тверской, Ларины проехали мимо
Страстного женского монастыря... Построенный
в 1614 г., монастырь был окружен кирпичной сте¬
ной. Остальную часть нынешней Пушкинской пло¬
щади занимали монастырские земли: сады, огороды»
(Лотман. С.327).
«...Чудесное смешение зелени с домами, цветущих
садов с высокими замками... чудесная протнвупо-
ложность видов городских с сельскими видами» (Ба¬
тюшков К.Н. <Прогулка по Москве>, 1811 — 1812
// Батюшков. Т.1. С.289) — характерная особен¬
ность московского пейзажа на протяжении веков.
Вот какую панораму стародавней Москвы дает
М.И.Пыляев: «Прямо пред “очами векового Крем¬
ля” лежали Садовники... Сады в урочище Садовни¬
ках были неприхотливы: в них не было ни регуляр¬
ности. ни дорожек, одни только неправильные
тропинки, и то не везде. В этих садах вся праздная зем¬
ля, незанятая деревом, кустом, грядой овощей, шла
под сенокос хозяйский. <...> От каждого сада, на бо¬
лее сырых местах, тянулись огороды, большею час¬
тью капустные» (Пыляев М.И. Старая Москва.
М., 1990. С. 140).
Об огороде старомосковской усадьбы упоминает Ба¬
тюшков: «Здесь большой двор, заваленный сором
и дровами; позади огороде простыми овощами, а под до¬
мом большой подъезд с перилами» (Батюшков К.Н.
Указ. соч. С.295). Пожар Москвы 1812 г., как извест¬
но, «способствовал ей много к украшенью», но не изме¬
нил привычной картины в целом; ср. «Очерки Москвы»
11	.Л.Вяземского (1858):
В тебе пасут свои стада
11атриархальные деревни
У	Патриаршего пруда.
<...>
Здесь чудо барские палаты
С гербом, где вписан знатный род.
Вблизи на курьих ножках хаты
П с огурцами огород.
С. С.Лосев
ОДА ( от греч. собг) — песня) — один из наиболее рас¬
пространенных в допушкинскую эпоху лирических
жанров. Г. Р. Державин в «Рассуждении о лирической по¬
эзии. или Об Оде» (1811) писал об особом месте, зани¬
маемом одой в поэзии: «...она не есть... одно подража¬
ние природе, но п вдохновение оной, чем и отличается
от прочей поэзии. Она не наука, но огонь, жар, чувст¬
во. <...> Оде... можно... предоставить в отличительное
свойство ужас и удивление могуществу... <...> Ода или
Гимн изображают только чувства сердца в рассужде¬
нии какого-либо предмета, а не действия его <...> Слог
имеют твердый, громкий, возвышенный, благород¬
ный, однако сходственный всегда с предметом... <...>
Впрочем, качество или достоинство высоких од и гим¬
нов составляют: вдохновение, смелый приступ, высо¬
кость, беспорядок, единство, разнообразие, краткость,
правдоподобие, новость чувств и выражений, олице¬
творение... и прочие витийственные украшения, не-
редко нравоучение, но всегда сладкогласие и вкус»
(Державин Соч. Т.7. С.518. 519, 522). В словаре
Н.Ф.Остолопова сказано: «...ода тогда только может
быть хороша, когда в ней соединены бывают избран¬
ные выражения с величественностью мыслей, пламен¬
ное воображение с основательным рассудком, красота
и разнообразность предметов с искусством в изображе¬
нии и даже наконец правильность стихов с плавностию
н приятностию звуков. В одной только оде совершенно
исполняет поэт свое звание», т.е. соединяются все эти
качества (Остолопов Н.Ф. Словарь древней и новой
поэзии. 4.1-3. СПб., 1821. 4.2. С.231-232).
Популярная в XVIII в., ода в начале XIX в. отходит
на периферию: бурно развивается другой лирический
жанр — элегия. Об этом свидетельствуют, в частности,
и следующие* публикации в журнале «Вестник Евро¬
пы»: «Русские стихотворцы более всего пишут оды; ти¬
пографии наши чаще всего печатают оды; публика на¬
ша менее всего читает оды\-> (НЕ. 1808. 4.37. № 1.
С.54. Указано Н.И.Михайловой). Ср.:
Владимир и писал бы оды,
Да Ольга не читала их.
(4. XXXIV. 3—4)
В 1821 г. на страницах «Вестника Европы» появля¬
ется эпиграмма:
Везде влияние чудесной видим моды!
Сначала — громкия у нас гремели оды;
Потом мы — ахали; — а ныне — всей толпой
Летим в туманну даль, с отцветшею душой...
I	января 1821. Ф.Ф.Ф.
(/</;. 1821. № I. С.35. Укачано Н.М.Михайловой)
Заметим, что Пушкин-лицеист, в стихотворении
которого «Воспоминания в Царском селе» звучат тор¬
жественные одические мотивы, относился к оде без
малейшего пиетета. В лицейской лирике часты выра¬
жения типа:
[2Ю|

о
ОДА
Намаранные оды,
Убранство чердаков...
(Городок, 1815 // Т. 1. С. 101);
...угрюмый рифмотвор,
<... >
Холодных од творец ретивый...
(К Галичу, 1815 // Т. 1. С. 121):
Одни славянских од громады громоздят,
Другие в бешеных Трагедиях хрипят...
(К Жуковскому, 181 в // Т. I. С. 196)
Однако элегическое направление тоже вызывало нема¬
ло нареканий критики. На споры об элегии и оде отклик¬
нулся Пушкин в четвертой главе «Евгения Онегина»:
Но тише! Слышишь? Критик строгой
Повелевает сбросить нам
Элегии венок убогой,
I	I нашей братье рифмачам
Кричит: «да перестаньте плакать
< ... >
Пишите оды, господа,
Как их писали в мощны годы,
Как было встарь заведено...»
—	Одни торжественные оды!
И, полно, друг; не все ль равно?
Припомни, что сказал сатирик!
Чужого толка хитрый .чирик
Ужели для тебя сносней
Унылых наших рифмачей? —
«Но всё в элегии ничтожно;
Пустая цель ее жалка;
Меж тем цель оды высока
П благородна...» Тут бы можно
Поспорить нам, но я матчу;
Два века ссорить не хочу.
(4. XXXII, 1-5, 14; XXXIII. 1-14)
Как установлено H.JI.Бродским (С.225—228; ср.:
Лотман. С.244—245), в этих строфах Пушкин поле¬
мизируете В. К. Кюхельбекером, автором статьи «О на¬
правлении нашей поэзии, особенно лирической, в по¬
следнее десятилетие» ( 1824). В «Евгении Онегине»
оппонент автора изображен как «критик строгой» (см.:
КРИТИК). В чем же состояла «строгость» Кюхельбеке¬
ра? Он полагал, что лирическая поэзия есть «необык¬
новенное, то есть сильное, свободное, вдохновенное
изложение чувств самого писателя», «который возвыша¬
ется над событиями ежедневными, над низким языком
черни, не знающей вдохновенья». Автор статьи проти¬
вопоставляет «мутным, ничего не выражающим» эле¬
гиям высокие жанры: «Ода, увлекаясь предметами
высокими, передавая векам подвиги героев и славу Оте¬
чества... парит, гремит, блещет, порабощает слух и ду¬
шу читателя. Сверх того, is оде поэт бескорыстен: он не
ничтожным событиям собственной жизни радуется, не
об них сетует; он вещает правду и суд промысла, тор¬
жествует о величии родного края...» А в элегиях «все
мы взапуски тоскуем о своей погибшей молодости, до
бесконечности жуем и пережевываем эту тоску» (Кю¬
хельбекер. Дневник. С.453, 454, 456). Пушкин в не¬
скольких строках своего стихотворного романа изло¬
жи.! точку зрения оппонента. И хотя он во многом
соглашался с Кюхельбекером, но положительную про-
грамму действий последнего принимать отказывался,
о	чем заявил в наброске статьи «<Возражение на статьи
Кюхельбекера в "Мнемозине”>>: «Гомер неизмеримо
выше Пиндара — ода, не говоря уже об элегии, стоит на
низших степенях поэм, трагедия, комедия, сатира все
более ее требуют творчества (fanlaisie), воображения —
гениального знания природы. Но <плана нет в оде>
и не может быть... Ода исключает постоянный труд, без
коего ист истинно великого» (Т. 1 1. С.42). В подтверж¬
дение этого тезиса в «Евгении Онегине» использовано
сопоставление «унылых рифмачей» с «хитрым лири¬
ком», выведенным И.И.Дмитриевым в сатире «Чужой
толк» ( 1794), где раскрыта нехитрая механика сочине¬
ния новейших од:
...Тут надобен восторг!
Скажу: «Что завееу мне вечности расторг?
Я вижу молний блеск! // слышу с горни света
II	то, и то... А там?., известно: многи лета!
Брависсимо! н план и мысли, все уж есть!
Да здравствует патт! осталося присесть.
Да только написать, да и печатать смело!»
К такого рода одописцам Пушкин относил
Д.И.Хвостова, который, «Поутру оду смастерил, /
И ею город усыпил» (Тень Фонвизина, 1815 // Т.1.
С. 160). Однако во время написания четвертой главы
«Евгения Онегина» споры о жанре оды обрели особую
актуальность: в течение 1824—1825 гг. было напеча¬
тано много новых од. В частности, Кюхельбекер из¬
дал в 1824 г. написанную с соблюдением всех одиче¬
ских правил «Смерть Байрона». Пушкин отозвался на
это наступление оды пародийной «Одой его спят,
гр. Дм. Ив. Хвостову» ( 1825):
Вам с Бей|юном шипела злоба.
Гремела и правдива лесть.
Он лорд — граф ты! 11оэты оба!
Се, мнится, явно сходство есть.
(Т.2. С.387)
Пародирование одического канона, хранящего
«мыслей мертвый капитал», Пушкин предпринимал
неоднократно. Еще в Лицее ои создал «философичес¬
кую оду» «Усы» (1816). В пятой главе «Евгения Оне¬
гина» Пушкин пародировал «Оду на день восшествия
на престол Елисаветы Петровны» М.В.Ломоносова
(см.: .lOMQHomit).
12111

ОДЕССА
О
Впрочем, Пушкин обращался к жанру оды тогда,
когда стремился поднять особенно значимую тему.
Одами названы столь серьезные различные произведе-
ния, как «Вольность* (1817) и «Наполеон» (1821),
а эпилог «Кавказского пленника» (1822) вишне соот¬
ветствует нормам высокой одической поэзии. И в «Ев¬
гении Онегине», в ст|юфах седьмой главы, где речь
идето подвиге Москвы в 1812 г., о том, как много зна¬
чит для русского сердца сам звук слова «Москва», дают
о	себе знать традиции высокой оды.
А.	Ю. Сорочан, М. li. Строганов
ОДЕССА
Этот молодой во времена Пушкина город находился
на земле, которую еще до н.э. осваивали греки, постро¬
ив здесь свои поселения (пристани) Петрили и Иена-
кон, уничтоженные варварами в III—IV вв. С VI в.
здесь жили славяне-анты, вытесненные в X в. печене¬
гами и половцами. В XIV к. поселения на территории
современной Одессы числились принадлежавшими Ве¬
ликому княжеству Литовскому, но уже в XV в. здесь
обосновались турки, построившие крепость Хаджибей
(Качибей). Во второй половине XV II в. турки усилен¬
но укрепляли крепость, но во время русско-турецкой
войны (1787—1791) русские войска взяли крепость,
а Ясский мирный договор закрепил нрава России на вла¬
дение всем Крымом. В 1795 г. указом Екатерины II Ха¬
джибей был преобразован в военно-торговый порт со
статусом города, а начальником его был назначен гене¬
рал-майор Де-Рибас (испанский дворянин на русской
службе), который командовал первым отрядом, штур¬
мовавшим крепость. Тогда же появилось и новое на¬
звание города, заимствованное от древнегреческого по¬
селения Одессос (Ордисое), существовавшего в свое
время северо-западнее нынешней Одессы при Тили
гульском лимане.
Уже в год основания города в нем было 2349 жите¬
лей, 198 лавок, 17 магазинов (складов), 98 погребов,
6 мельниц, 7 фабрик и заводов, в порт пришло 86,
а вышло 64 судна. Здесь жили греки, итальянцы, албан¬
цы. В 1803 г. градоначальником Одессы был назначен
герцог А.Э. Ришелье, а в 1805 г. город стал центром Но¬
вороссийского края. В 1819 г. город получил статус
порто-франко (право свободной беспошлинной торгов¬
ли — ввоза и вывоза товара), что значительно увеличи¬
ло товарооборот.
С 1823 г. начальником Новороссийского края стал
граф М.С. Воронцов. И в этом же году здесь появился
11ушкин.
Он увидел развалины Хаджибея, П|и*ображенекую
площадь с собором (1795—1809, арх. И.Фраполли),
строящуюся Михайловскую церковь (1820—1829, арх.
Г.Торичелли), городской театр (1801 — 1810. арх. Т. де
'Гомон), угол Ришельевской и Дерибасовской улиц
с домами, принадлежавшими первым начальникам пор¬
та и города, и с домом Рено между ними, в котором рас¬
полагалось казино, городскую больницу (1806—1821,
арх. Т. деТомон и И.Фраполли), дачу Ришелье в окре¬
стностях Одессы (1803—1814). (Воспроизведение
всех этих и других архитектурных объектов Одессы
см.: Бассоли К. 15 видов Одессы: Комплект из 15 то¬
нальных открыток. Одесса, 1994.)
Рассказ Пушкина об Одессе начинается в «Евгении
Онегине» с главного впечатления:
Я жил тогда в Одессе пыльной...
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет,
Всё блещет Югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
II	сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
(Т.П. С.201)
Эта разноплеменность и разноязыкость Одессы броса¬
лись в глаза. Анонимный автор писал в «11исьме к госпо¬
дину ll.ll. об Одессе» (СО. 1817. 4.38. .\о21. С.46—47:
далее цитаты из этого сочинения указываются только
с обозначением страниц): «Ушца наполнена разными на¬
циями. Русские, поляки, греки, англичане, голландцы,
италианцм, жиды толпятся там; шум престрашной!» Ис¬
конные связи Одессы с югом Европы здесь были и силь¬
ны, и естественны. А кроме того, самый тот факт, что во
главе города стояли два иностранца из южной Ев|юпы,
придавал его судьбе особый характер.
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на нее взирал.
Приехав он прямым поэтом,
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и йотом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
(Т.6. С.202)
Действительно, В.И.Туманский в стихотворении
«Одесса» (1823) писал:
12121

о
ОДЕССА
Одесса. Вид, снятый с Малой пристани. Ф.Гросс но еобггвениому
рисунку. 1820-е it. Литография
В стране, прославленной молвою бранных дней,
Где долго небеса отрада для очей,
Где тополя шумят, синеют грозны воды —
Сын хлада изумлен сиянием природы.
11од легкой сению вечерних облаков
Здесь упоительно дыхание садов.
Здесь ночи теплые, луной и негой полны...
(Полны 1820— 1830-х годов. Т. 1.0.272)
Можно прервать стихотворение на этой строке,
можно — на любой другой, но про сады в Одессе Тумаи-
ский больше ничего не написал. А о том, что в окрест¬
ностях города были дачи, окруженные роскошными
садами, свидетельствует, в частности, гравюра с изобра¬
жением дачи Ришелье. Другое даю, что Пушкин здесь
спорит с «романтической» поэзией Туманского, склон¬
ного видеть во всем одни «красоты».
Далее Пушкин продолжает:
А где, бишь, мой рассказ несвязный?
В Одессе пыльной, я сказал.
Я б мог сказать: в Одессе грязной —
И тут бы право не солгал.
В году недель пять-шесть Одесса,
11о воле бурного Зевееа,
11отоплена, запружена,
В густой грязи погружена.
Все домы на аршин загрязнут,
Лишь на ходулях пешеход
11о	улице дерзает в брод;
Кареты, люди тонут, вязнут,
II	в дрожках вол, рога с клоп я,
Сменяет хилого копя.
('Г.е. 0.202)
Это на самом деле очень точная и яркая деталь, кото¬
рую отмечали и современники Пушкина: «Город хорошо
спланирован: в нем длинные широкие улицы, но по-
скшьку они лишены твердого покрытия и вследствие пе¬
ремещения по ним ежедневно бесчисленного количества
повозок, пыль либо грязь делает их труднопроходимы¬
ми» (пер. с фр. из книги А. де Сент-Жозефа «Историче¬
ский очерк торговли и судоходства на Черном морс, или
Путешествия и попытки установления торговых и мор¬
ских сношений между иоргами Черного и Средиземного
морей»; цит. по: Губарь О.И. Пушкин. Театр. Одесса,
1992. С.75). Правда, далее (строфа <XIV>) Пушкин со¬
общает, что Одессу начали мостить. Другой современ¬
ник Пушкина вспоминал: «Немного было мощеных
улиц, отчего, при частой летний засухе, проезжие и пе¬
шеходы буквально исчезали в пыльных облаках, а выез¬
жая за город в гости на хутор, мы наглухо обертывали
головы концами плаща, но все-гаки приезжали слипа¬
ми, покрытыми черным слоем, как трубочисты, и,
12131

ОДЕССА
О
прежде нежели показаться в гостиной, нужно было об¬
мываться. Экипажи застревали в осенней уличной грязи
и даже останавливались» (Буту/кшн М.Д. Воспомина¬
ния // РА. 1897. Кн.2. № 5. С.25-26).
Описывая свой день в Одессе, Автор замечает:
Бывало, пушка зо[м;вая
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая.
Уж к морю отправляюсь я.
(Т.6. С.203)
Берега Черного моря на самом деле очень круты к рай¬
оне Одессы, и на самом деле 11ушкин мог сразу же из по¬
стели отправляться на купание в море, поскольку жил он
в июле 1823 г. в «Hotel du Nord» на Итальянской улице,
а по окончательном поселении в Одессе — в гостинице
в доме Рено на углу Ришельевской и Дерибасовской (см.:
Летопись... С.351, 357) — каждый раз близ моря. Со-
временник же it «Сыне отечества» сообщал: «Для купания
к морской воде ездят ;ш несколько ве|мт за го|юд на за-
лив: там вида! я разбитые нарочно для сего палатки; но
немногие купаются между военною и купенесьою га-
ваньми. Тут же хорошо: отмель идет на большое прост¬
ранство; песок и вода чисты» (С.52).
I	Iotom за трубкой раскаленной,
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
С восточной гущей кофе пью.
(Т.6. С.203)
Восточный обычай нить к<к|и‘ и курить трубку был
принят п среди европейцев, населявших Одессу. И со¬
временник свидетельствует: вот «греческий кофейный
дом, где важные физиогномии сидят, поджавши ноги,
и в молчании курят табак» (СО. С.40). Напившись ко¬
фе, сообщает Автор,
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casino; чашек звон
Там раздается; на балкон
Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.
(Т.6. С.203)
По словам К.П.Зеленецкого, казино помещалось «на
углу, в другом отделении того же большого дома Рено, в ко¬
тором жил Пушкин. Балкон этого Казино выходит натеа-
тра1ьную площадь, н|мтш бывшего дома герцога Рише¬
лье. Справа с балкона открывается море и Карантинная
гавань» (Сведения о пребывании А.С.Пушкина is Кишине¬
ве и Одессе // Москвитянин. 1854. № 9. Отд.5. С. 16).
Далее Пушкин описывает заботы одесских купцов,
связанные с приходом новых судов и формированием
новой рыночной конъюнктуры:
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
(Т.6. С.203)
В Одессе торговаш следующими товарами: «Сверх
пшеницы отправляют из Одессы: сало, воск, икру, лен,
пеньку, парусину, кожу и прочие наши продукты, но не
в большом количестве. К нам привозят: виноградные ки¬
на. сахар, к<м|>ей, турецкий табак и проч., но также не
много» (CO. С.55). Следовательно, отмеченный Пушки¬
ным интерес: «Пришли ли бочки жданных вин?» (Т.6.
С.204) документально вполне подтверждается.
Но мы, ребята без печати,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских берегов.
Чтб устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных н живых,
Слегка обрызгнутых лимоном.
Шум, споры — легкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Огоном...
(Т.6. С.204)
Не будем сейчас говорить о ресторатор Отоне (см.:
ОТОИ). но компанию, с которой Пушкин пировал
у Огона, назвать стоит: «Александр Сергеевич и особен¬
но короткие его знакомые собирались почти каждый
вечер ужинать в греческом второстепенном ресторане
Димитраки, где и засиживались за полночь. Кружок
этот состоял из поэта Василия Ивановича Тумаиского
(чиновника особых поручений при графе), Кесаря
Осиповича Понятовского и, кажется, графского адъю¬
танта Варламова. Мне ужасно хотелось участвовать
в этих ужинах; но, как я уже говорил, я не был настоль¬
ко волен в своих действиях, чтобы посещать кружок,
где могла быть попойка. Все эти господа обедывали
обыкновенно во французском (очень хорошем) |мчто-
ране Огона (Апtonne), в доме клуба на Херсонской
улице» (Бутурлин М.Д. Указ. соч. С. 16).
Три последние строфы посвящены впечатлениям от
одесского оперного театра (см.: Ш1ЕРА). Заканчивается
же текст словами «Итак я жил тогда в Одессе...» (Т.6.
С.205) — они завершают и весь роман. 11ервые три гла¬
вы романа Пушкин писал в Одессе. I 1утеше<твующий по
России Онегин в Одессу не попал. Мы увидели Одессу без
главных героев: без Онегина и без Татьяны — только гла¬
зами Автора. II только авторская (в данном случае мак¬
симально приближенная к пушкинской) точка зрения
н|ич)блада<т к этом описании. 11ете|)бург и Москва вклю¬
чены в сюжет романа, их описания сощювождакгг пове¬
ствование о героях. Одесса дана сама по себе, как тако¬
вая — как финал, возвращающий к истоку.
Лит.: 1Ц<ч>бинаЛ.А. Пушкин в Одессе. Одесса, 1999.
М. В. Строгонов
12141

о
ОЗЕРОВ
ОЗЕРОВ Владислав Александ|ювич (1769—1816) —
драматург, поэт.
Пушкинский роман по сути своей литературоцент-
ричен. Он в определенной степени — летопись литера¬
турной жизни 1810-х—1820-х гг. Особое место, как
известно, в этой летописи занимают театральные ("грани¬
цы (см.: ТЕАТР). XVIII строфа первой главы в ;т>м
смысле — квинтэссенция театральных увлечений
и пристрастий автора. Образ театра — «волшебного
края» оживает через характеристику его виднейших
представителей — Фонвизина, Княжнина, Катенина,
Шаховского, Дидло, пользовавшихся репертуарной
популярностью в эти годы. Отношение к каждому из
них у Пушкина менялось, но определения, данные им
в этой строфе «Евгения Онегина», стали принадлежнос¬
тью времени и во многом выявили репутацию того или
иного драматурга в общественном и литературном со¬
знании. Появление в этом ряду имени Озерова — знак
эпохи. Воссозданное в первой главе время — это пик
творческой славы драматурга, автора таких популяр¬
ных трагедий, как «Фингал» (1805), «Эдип в Афинах»
(1804), «Димитрий Донской» (пост. 1807), «Поликсе¬
на» (1809). С другой стороны, трагическая судьба дра¬
матурга и его наследие — объект бурных спорок в лите¬
ратурной жизни 1810-х гг., в том числе и в «Арзамасе».
Пушкинская характеристика Озерова:
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил... —
(I. XVIII, 5-7)
вырастала из отзвуков этой рецепции творчества
и судьбы драматурга.
Характерно, что в черновых вариантах Пушкин
в большей степени опирался на эту рецепцию. Два опре¬
деления Озерова: «Там Озеров народны дани» и «Там
нежный Озеров» (Т.6. С.259) — вполне соотносятся
с литературно-эстетическим контекстом восприятия
Озерова в те годы.
Одним из источников этих определений могла быть
появившаяся в 1817 г. как предисловие к первому тому
сочинений Озерова статья П.А.Вяземского «О жизни
и сочинениях В.А.Озе|юва» (см.: Вяземский. Соч.: Т. 1.
С.307—311). В тексте статьи неоднократно возникает
само слово «дань», и связано оно с «заслугами Озерова,
как преобразователя русской трагедии» (Там же. С. 14).
По мнению Вяземского, «Озеров возвратил трагедии
истинное; ее достоинство: питать гордость народную
священными воспоминаниями и вызывать из древности
подвиги великих героев, благотворителей современни¬
кам, служащих образцом для потомства»; «...трагедия,
кроме ее драматического достоинства, согрта какою-то
поэтическою любовию к отечеству, которая отражается
с живостию и силою в русских сердцах»; «...после собы¬
тий 1812 года, которые некоторым образом нредсказа-
B.A.O;ie|WB. Фронтиспис в книге: Сочинения В.А.Озерова. 4.1.
СПб., 1817. Гравюра
нм во многих стихах "Димитрия", еще более становит¬
ся на нашем театре на|юдною трагедиею» (С.29, 31).
Эта репутация была достаточно устойчивой, и Пушкин,
который вряд ли присутствовал на премьерных спек¬
таклях н был очевидцем триумфа трагедии Озерова
«Димитрий Донской», безусловно, чувствовал отзвуки
этого триумфа на виденных им постановках трагедии
1817—1820 гг. 11оэтому черновой вариант «народны да¬
ни» воссоздает традицию восприятия трагедий Озерова,
эстетически закрепленную в статье Вяземского, с кото¬
рой Пушкин был хорошо знаком.
Образ «нежного Озерова», возникший в черновом
варианте, — также определенная дань традиции.
Многочисленные обозначения «нежного сердца»,
павшего от интриг завистников, были своеобразным
литературным клише, хотя и опирались на реальные
факты трагической судьбы драматурга, сошедшего
сума в 1810 г. В послании Жуковского «К кн. Вязем¬
скому и В.Л.Пушкину» (1814) образ чувствительного
поэта, погибшего от зависти и вероломства, нераз¬
рывно связан с мотивами «простого сердца», «неж¬
ных перст». Образы этого стихотворения найдут свой
отклик в послании Пушкина «К Жуковскому»
(1816), где возникает тема трагической судьбы Озе¬
рова: «Беда, кто в свет рожден с чувствительной ду¬
шой / Кто тайно мог пленить красавиц нежной ли¬
рой...» (Т. I. С. 196).
|215]

окно
В скоси статье об Озерове Вяземский неоднократно
говорит о его «добром и нежном сердце», о «нежной
и благородной душе» (Вяземский. Соч. Т.1. С. 15, 31).
Наконец, нельзя не вспомнить написанную еще
в 1807 г. и посвященную Озерову басню Батюшкова
«Пастух и соловей», где звучат слова, прямо обращен¬
ные к адресату: «Пой, нежный соловей» (Батюшков.
Т.1. С.356).
Все это позволяет говорить о черновых вариантах ха¬
рактеристики Озс|ижа как о традиционных, опираю¬
щихся па сложившуюся уже репутацию и легенду. Ве¬
роятнее всего, они еще не переосмыслены в «Городке»,
где Озеров стоит на книжной полке рядом с Расином,
и в послании «К Жуковскому».
В эпоху написания первой главы «Квгснпи Онегина»
пушкинское понимание Озерова становится более*
трезвым. В воспоминаниях Вяземского об этом гово¬
рится так: «Пушкин Озерова не любил, и он часто бы¬
вал источником наших живых и горячих споров...»
(Вяземский. Соч. Т.1. С.39). Как известно, критичес¬
кие суждения Пушкина по поводу статьи Вяземского
отражены на полях первого ее издания в связи с ее пе¬
реизданием в 1828 г. «Слава Озерова уже вянет, а лет
через 10, при появлении истинной критики, совсем ис¬
чезнет», — констатировал Пушкин (Т. 12. С.242).
Работая над строфой, посвященной театру и Озеро¬
ву, в сентябре 1824 г.. 11ушкин еще колебался в оценке
драматурга и его наследия. Слова: «...невольны дани /
Народных слез, рукоплесканий» (1. XVIII, 5—6) несут
следы этих колебаний. С одной ггороны. образ «народ¬
ной дани» еще отзывается is этой характеристике, но
эпитет «невольны» снижает ее смысл. Среди многочис¬
ленных определений этого эпитета, зафиксщюнанных
«Словарем языка Пушкина», пожалуй, наиболее отра¬
жает суть этой оценки следующее: «Совершаемый не
но своей воле, вынужденный» (Т.2. С.772). Но, дума¬
ется, более сложный смысл эпитета еоткрывается при
выявлении его ремннисцентнено характера но отнеяне-
нию к статье* Вяземского. Говоря е) соперниче*етве* геро¬
ев трагедии «Димитрий Детской», Вяземский замечает:
«Самый соперник Димитрия не иеторгает ли неволь¬
ную дань уважения, отказываясь от руки Ксении, и не-
должен ли иризнаты'я каждый зритель вместе с Дими¬
трием, что оп превзошел его?» (Вяземский. Соч. Т. 1.
С.30. Курсив наш. — А.Я.). Задавая многочисленные
вопросы, Вяземский словно сомневается в этой «неволь¬
ной дани», что и почувствовал Пушкин, использовав .что
определение для обе (значения успеха драматурга.
В оценке Озерова далеко не случайно появляется
имя актрисы Екатерины Семеновой. Тот же* Вяземский
в своей статье замечал: «...мы должны благодарить
Озерова за Семенову... <...> Семенова поняла поэта
и оживотворила идеалы его воображения» (Там же.
С.35). В статье «Мои замечания о театре» (1820) 11уш-
кин был более категориче*н: «Она [Семенова. — А.Я. ]
украсила несовершенные творения несчаетне)го Озеро-
ва и сотворила роль Антигоны и Мойны...» (Т. 11. С. 10).
Высоко оценивая «гений актрисы», считая ее «царицею
трагнчс*ской сцены», Пушкин имение) с ней в первую
е)чере*дь связывал «дань народных слез, рукоплеска¬
ний». 11<* она делила ее с Озеровым, а, нае)борот, он де¬
лил «невольную дань» с актрисой (см.: СЕМЕНОВА}.
Дальнейшая история отношения Пушкина к творче¬
ству Озе'рова показывает неслучайность такой оценки.
Спор Вяземского и 11ушкина вокруг наследия Озерова
был логическим итогом этого отношения.
А.С.Янушкевич
ОКНО
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
II	дам п модных чудаков, —
(1. XXVII, 10-14)
так I lyniKHH описывает в первой главе «Евгения Онеги¬
на» один из особняков петербургской знати. В таких
домах бывал на балах и празднествах его lepoii. II его
профиль также мелькал за освещенными окнами (см.:
цельные окна ).
Окна упоминаются и в повествовании о жизни уса-
де'бной, се*лы*кой. Из парадных комнат — зала, гости¬
ных, как правило, расположенных по ерасаду, откры¬
вался вид на ближние п дальние окрестности, обычно
очень живописные. Окна спальни, кабинета, девичьей
выходили на двор. А.Т.Болотов, отстраивая в конце
1760-х гг. свой дом (в нем было 23 окна), обстоятель¬
но повествует об этом в своих мемуарах (см.: Боло¬
тов. Жизнь и приключения. Т.2. Стб.800).
Приехав в деревню покойного дяди, Онегин
...в том покое поселился,
Где деревенской старожил
Лет сореж с клюшницей бранился,
В окно смотрел и мух давил.
(2. III. 1-4)
Во всех остальных случаях окно — это мир Татьяны:
«Скажи: которая Татьяна?»
—	/1а та, которая грустна
II	молчалива как Светлана,
Вошла и села у окна.
(3.V, 1-4);
Татьяна пред окном стояла.
11а стекла хладные дыша...
(3, XXXVII, 9-10);
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.
(2. XXV, 13-14);
12101

о
окон ы
Окно к кишиневской комнате. Рис. А.С.Пушкина.
1820-1821. Чернила
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор...
(5. I. 6-7);
И Таня в ужасе проснулась...
Глядит, уж в хижине светло;
В окне сквозь мерзлое стекло
Зари багряный луч играет...
(5, XXI, 6—9)
Посетив деревенский кабинет Онегина,
Татьяна взором умиленным
Вокруг себя на всё глядит,
II	всё ей кажется бесценным,
Всё душу томную живит
11олу-мучительной отрадой:
II	етол с померкшею лампадой,
I	I груда книг, и под окном
Кровать, покрытая ковром,
II	вид в окно сквозь сумрак лунный...
(7, XIX. 1-9)
В Москве, «у Харитонья it переулке»,
...ранний звон колоколов,
Предтеча утренних трудов,
Ее е постели подымает.
Садится Таня у окна.
Редеет сумрак; но она
Своих полей не различает:
Пред нею незнакомый двор,
Конюшня, кухня и забор.
(7. XI.III. 7-14)
Окно открывало внешний мир н, может быть, да¬
вало возможность отстраниться от того, что было
рядом, что тяготило своей обыденностью: «Она в се¬
мье своей родной / Казалась девочкой чужой»
(2, XXV, 7-8).
Татьяна у окна — это, оказывается, запомнилось
Онегину! В конце романа, не получив ответа иа евое
письмо-признание, Евгений впадает в усыпленье
и чувств и дум, п перед его внутренним взором возни¬
кают то убитый на дуэли Ленский, то забытые давно
враги, клеветники, то «рой изменниц молодых», «то
сельский дом — и у окна / Сидит она... и всё она!..»
(8. XXXVII, 11, 13-14).
Н. С. Нечаева
ОКОВЫ
Он верил, что друзья готовы
За честь его приять оковы...
(2, VIII. 5-6)
Реминисценция из бамады Шиллера «Die Biirgschafl»
(1798), которую Пушкин мог читать либо в оригинале,
либо, что более вероятно, во французском переложении
(первый русский перевод баллады под названием «Пору¬
ка» выполненФ.Б.Миллером — см.: Шиллер Ф.Б. Собра¬
ние сочинений в переводе русских писателей / 11од ред.
С.Л. Веиге|)ова. СПб., 1901. Т.1. С. 119—121). Сюжет
шиллеровской баллады восходит к истории философа-пи-
фагорейца Дамона (у IКамера — Moms), восставшего
щютив тирана Дионисия Сиракузского и за то пригово|>ен-
иого к смергной казни, и его друга Пифии, согласившего¬
ся остаться заложником у Дионисия на три дня, пока Да¬
мон не выдаст замуж свою сестру и не вернется, чтобы
принять казнь. Преодолевая на обратном пути множество
препятствий (нс‘|н‘нлыв |>ек\ в момент страшной бури, ос¬
вободившись от напавших на него разбойников), Дамон
чуть было не' опаздывает вернуться к исходу т|х*п>его дня.
Верный слуга, подстерегающий сто у городских во|мгг.
убеждает Дамона спасать собственную жизнь, поскольку
казнь 11пфпп уже началась. Однако Дамон гордо отверга¬
ет эго п|)едложение, желая доказать тирану возможность
истинной дружбы («И если уж поздно, п если уж мой /
Возврат для него не спасенье, — Так я разделю с ним муче¬
нье! / 11усть гордый tiijuiii не' смеется, что мной / Долг че¬
сти и дружбы нарушен прямой: / Пусть жертву казнит
и другую, / Но дружбу признает святую!» — Шиллер Ф.
Указ. соч. С. 120). 1 (сторпя :па была изложена Гаем Юли¬
ем Гигином (ум. сж. Юг. н.э.). вольноотпущенником им¬
ператора Августа, главой Палатинской библиотеки. Шил¬
лер несколько изменил финал истории: согласно версии
Гигина, потрясенный всем щшизошедшим тиран не толь¬
ко дарует жизнь обоим друзьям, но и просит принять его
третьим в их сч)юз — просьба, которую Дамон и 11ифия от¬
вергают. У Шиллера, наоборот, подразумевается финаль¬
ный триумф дружбы и верности (ср. финальные строки
баллады, монолог Дионисия: «11римите ж меня в свой со¬
юз вы святой, / 11усть буду я третьим меж вами, / И ста¬
нем отныне1 друзьями!» — Там же. С. 121).
Центральный мотив баллады Шиллера, на который об-
ратил внимание' В.В.Набоков, комментируя вторую главу
[217|

ОКТАН Л
О
«Евгения Онегина», — дружба, торжествующая перед ли¬
цом смерти (см.: Набоков. Комментарий. С.227; см.
также комментарий В.Старка к книге: Там же.
С.	683—684). 11ри :т>м более непосредственно мотив оков
восходит к 4-й строфе шиллеровской баллады: «Побудь за
меня в заключенье / В залог моет возвращенья» (Шиллер
Ф. Указ. соч. С. 119) (дословно: «Останься заложником
королю, / 11ока я не приду, чтобы спять с тс*бя оковы»; ср.:
«So bleib dn dem Konig /ляп Pfande, / Bis ich koinmc, zu
losen die Bande»). Ю.МЛотман, со ссылкой на Ю.Н.Ты¬
нянова, отмечал в этой связи, что поклонение Ленского
Шиллеру отраяадет энтузиазм в отношении П1иллс|>а
В.К.Кюхельбекера, черты которого Пушкин ввел в образ
Ленского (Лотман. С. 183; см. также: Тынянов Ю.Н.
Пушкин и его современники. М., 1968. С.233—294). При
этом очевидно, что аллюзия на шиллеровскую балладу с ее
идеей торжества дружбы перед лицом смерти является
в контексте дальнейшего развития действия в романе «Ев¬
гений Онегин» еще одной (|юрмой внутренней полемики
Пушкина с Шиллером и шиллерианством (см. также:
1ТЛТИНГКНСКАЯ ЛУША).
Е. Е. Дмитриева
ОКТАВА — восьмистишная строфа, которую образу¬
ют три серии рифм: они связывают первую строку
с третьей и пятой, вторую строку — с четвертой и шестой
и, наконец, седьмую строку — с восьмой. Эта строфиче¬
ская форма сложилась в Италии в конце XIII в. и в по-
следующие ч<ты|ю столетия получила широкое распро¬
странение, главным образом благодаря эпическим
поэтам Италии, Испании и Португалии. Наивысшего
признания были удостоены Л.Ариосто (Неистовый Ро¬
ланд, 1504—1532), Л.Камоэнс (Лузиады, не позднее
1569) и особенно Т.Тассо (Освобожденный Иеруса¬
лим, 1574—1575), октавы которого упомянуты в пер¬
вой главе «Евгения Онегина»:
...Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая...
Но слаще, средь ночных забав,
Напев Торкватовых октав!
Адриатические волны,
О	Брента! нет', увижу вас...
(I. XLVIII, 9-14: XLIX. 1-2)
Этот образ, по-видимому, был дорог 11ушкину — через
несколько лет он вновь повторил его в трех незавер¬
шенных стихотворениях:
...Где пел Торквато величавый;
Где и теперь во мгле ночной
Адриатической волной
Повторены его октавы...
(«Кто знает край, где небо блещет...», 1828 // Т.З. С.96);
...Где Тасса не ноет уже ночной гребец,
Где древних городов под пеплом дремлют мощи,
Где кипарисные благоухают рощи...
(«Поедем, я плх>в; куда бы вы, друзья...*, 1829 // Т.З. С. 191);
...Где пел Т<орквато величавый>,
Где и теперь <во> мг<ле> но<чной>
Далече звонкою скатой
[Повторены ] пловца октавы.
(«Когда порой воспоминанье...», 1830 // Т.З. С.243)
В.В.Набоков показал, что мотив, который так полю¬
бился Пушкину (венецианский гондольер, ноющий
или, наоборот, не поющий Тассо), был очень популя¬
рен у западноевропейских писателей XVIII — начала
XIX	в. (см.: Набоков. Комментарий. С.195—198).
В русскую поэзию форму октавы ввел Феофан Про¬
копович (1730), и это была единственная строфа,
встречающаяся у него неоднократно (см.: Smith G.S.
The Stanza Forms of Russian Poelrv from Polotsky to
Derzhavin: Thesis submitted for the degree of Ph. I).
London, 1977. P. 105). Одиннадцатисложники, зариф¬
мованные по схеме АВАВАВСС (со сплошными жен¬
скими окончаниями, как в «героических октавах» Ари¬
осто и Тассо), Феофан мог взять непосредственно
у итальянцев (см.: Пумпянский Л. В. Очерки политера¬
туре первой половины XVIII века // XVIII век: Сб. ст.
и материалов. М.; Л., 1935. С.87—88), но не исключе¬
но, что посредническую роль сыграли также польский
(XVI в.) и украинский (XVII в.) переводы «Освобож¬
денного Иерусалима» (см.: Smith G.S. Op. cit. P. 107).
Впрочем, на русских переводчиков Тассо опыт Проко¬
повича не оказал никакого влияния: первые стихотвор¬
ные переводы отрывков из «Иерусалима», анонимно
опубликованные в самом конце XVIII в., были написа¬
ны традиционным для классицистической эпопеи аст-
рофическим шестистопным ямбом парной рифмовки
(см.: Разные стихотворения. М., 1798. С.33—35; Про¬
должение Разных стихотворений. М., 1799. С.3—14).
Спустя десятилетие тем же самым размером К.Н.Ба¬
тюшков перевел фрагмент XVIII песни «Освобожден¬
ного Иерусалима» (1808—1809), а А.Ф.Мерзляков на¬
чал переводить всю поэму целиком (1808—1828).
Примечательно, однако, что, когда Батюшков подсту¬
пал к Тассовой эпопее впервые, он сделал попытку
в какой-то мере учесть своеобразие ее строфы: алексан¬
дрийские стихи в отрывке из I песни поэмы (1808)
у него объединены в синтаксически и семантически за¬
мкнутые восьмистишия (ААЬЬССсИ). Очевидно, они
представлялись строфическим эквивалентом оригина¬
ла не только Батюшкову, но и некоторым его современ¬
никам: «Начало поэмы 'Г.'Гасса Освобожденный Иеру¬
салим», напечатанное без подписи в «Улье» (1811. 4.1.
№ 2. С.81 -95; 1812. 4.4. № 21. С. 163-174), членит¬
ся на такие же восьмистишия.
12181

о
ОКТАВА
В 1761 г. увидело свет восьмистрочное стихотворение
И. Ф. Богдановича «Понеже»:	последовательность
рифм, связывающих шестистопные ямбы этой сатири¬
ческой миниатюры, совпадает с октавой — может быть,
случайно. Подлинным родоначальником русской ямби¬
ческой октавы был В.А.Жуковский, который опирался
на конкретные западноевропейские образцы, но не ита¬
льянские, а немецкие: основным источником „для него
послужило «Посвящение» к «Фаусту» И.-В.Гете. Так же
как в немецком оригинале, в стихотворении Жуковско¬
го. изданном самостоятельно (Мечта. Подражание Ге¬
те, 1817) ив качестве вступления к повести «Двенад¬
цать спящих дев» (1817), все октавы начинаются
и кончаются женской строкой (АЬЛЬЛЬСС); в переводе
сохранен и размер подлинника — пятистопный ямб. Но¬
вооткрытую форму Жуковский использовал еще четы¬
режды: в трех стихотворениях 1819 г. и в переводе од¬
ного ii.s монологов Шиллеровой «Орлеанской девы»
(1817—1821). Тогда же эту строфу перенял В.И.Коз¬
лов (К мечтам, 1819), а еще через два года вслед за Жу¬
ковским (и Гете) к октаве обратился Пушкин:
Кто видел край, где роскошью природы
Оживлены дубравы и луга,
Где весело шумят <и> блещут воды
И мирные ласкают берега,
Где на холмы под лавровые своды
Не смеют лечь угрюмые снега?
[Скажите мне: кто видел край прелестный,
Где я любил, изгнанник неизвестный ]?
(«Кто видел край, где роекошыо природы...», 1821 // Т.2. С. 190)
В отличие от октав его знаменитых предшественников,
октавы Пушкина имеют «обязательную цезуру после
четвертого слога» (7омашевский П.П. Строфика Пуш¬
кина // Пушнин. Иссл. Т.2. С.95).
Стихотворения, написанные по модели Жуковского,
нарушают правило альтсрианса: на границе строф
сталкиваются две разные женские рифмы. Это обстоя¬
тельство отметил 11.А.Катенин: «...правило сочетания
рифм женских с мужскими не позволяет нам присво¬
ить себе без перемены Италиянскую октаву. Напри¬
мер: если первый стих получит женское окончание,
третий и пятый должны ему уподобиться; второй, чет¬
вертый и шестой сделаются мужскими, а последние,
седьмой иосьмой, опять женскими, так, что другую ок¬
таву придется начать стихом мужским, и продолжать
в совершенно противном порядке, от чего каждая будет
разнствовать с предыдущею и последующею» (Кате¬
нин II. Письмо к Издателю // СО. 1822. 4.76. № 14.
С.306). Чтобы преодолеть затруднение, а заодно изба¬
виться от необходимости «приискивать беспрестанно
по три рифмы» (Там же. С.306), Катенин предложил
ввести в употребление «октаву» с иной конфигурацией
рифм (AbAbCCdd). Он опробовал эту строфу в перево¬
дах из «Освобожденного Иерусалима» и «Бешеного Ро¬
ланда» (1822), а впоследствии написал ею большую
поэму-сказку «Кияжпа Милуша» (1832—1833).
Эксперимент Катенина не возымел успеха: подводя
итог разгоревшейся дискуссии, Н.И.Греч язвительно
заметил, что стихи Катенина «не октавы, а могут разве
назваться суррогатами октав, гак как свекла была
суррогатом сахару» (Греч II. Ответ одного на ответ дво¬
им // СО. 1822. 4.78. №21. С.34). В освоении италь¬
янской стрек|)ы русская поэзия пошла но пути, который
Катениным был отвергнут. Так, е- 1826 по 1836 г.
И.И.Козлов выступал в печати с отрывками из поэмы
Тасео, в которых первая строка октавы имеет пооче-
редно мужское и женское окончание (в четырех других
стихегпюреииях этой срормы данное правило у Козлова
не выполняется). Но еще в 1817 г. тел* же версифика-
ционный ход применил А.А.Дельвиг, перед выпуском
из Лицея обратившийся с посланием «К друзьям». Оно
состоит из двух октав цезурсншнного пятистопного ям¬
ба, главное отличие которых от стрм|) Жуковского за-
ключается в ет|югом соблюдении альтсрианса: первая
октава начинается мужским, а вторая — женским ети-
хе)м. Через десять лет примеру Дельвига последовал
B.К.	Кюхельбекер, освободивший, однако, свои сжтавы
от цезуры — см., наир., девять <трен|) в конце 111 книги
и семь строф в конце IX книги «эпического стихотворе-
ния» «Давид» (1826—1829). В той же поэме Кюхельбе¬
кер нашел остроумный споеч)б соблюсти правило аль-
тернаиса, не расподобляя смежных октав: первый,
третий и пятый стих получили дактилическое* оконча-
ние, второй, четвертый и шестой — мужское, а седьмой
и восьмой — женское (см. шесть строф в середине VIII
книги «Давида»).
«Давид» не был опубликован при жизни автора, так
же как лицейское послание Дельвига, по, скорее всего,
оно было Км»хельбекеру известно. В любом случае, ети-
хи своего школьного товарища помнил Пушкин; он
внес в них несколько существенных исправлений, а на
полях написал: «Просят покорно сохранить» (Дельвиг.
C.392.	Примеч.51). Чередуя в начальной строке стро¬
ены мужские и женские рифмы, Пушкин строил окта¬
вы «Домика в Коломне» (1829—1830) по той схеме,
которую наметил Дельвиг и позднее забраковал Кате*-
нин. Недосказать, что преемственность касаласьтоль¬
ко строфической структуры — в стилистическом и се¬
мантическом отношении «Домик в Коломне» был навеян
прежде всего «октавами Байрона в поэме “Дон-Жуан”
и шутливой повести “Беппо”, а в еще большей степе¬
ни... поэмами в октавах Барри Корнуолла»: его рас¬
суждения «о богатых возможностях октав, но и о труд¬
ностях их создания близко совпадают с рассуждениями
Пушкина в первых строфах “Домика в Коломне”»
[Измайлов П.П. Из истории русской октавы // I 1оэти-
ка и стилистика русской литературы: Памяти акад.
В.В.Виноградова. Л., 1971. С. 106; подробнее см.:
[219]

О Л И ГА РХ ИЧ Е С К И Е Б Е С Е Д Ы
О
Яковлев //. Последний литературный собеседник
Пушкина: (Бари Корнуоль) // Пушкин и его совр.
Вып.28. С.7—16]. Примечательно, однако, что еще до
Пушкина в пятистопных эпических октавах комичес¬
кую семантику <• интонацией непринужденного разго¬
вора и неукоснительным соблюдением альтернанса
попытался соединить М.П.Загорский: «Домик в Колом¬
не» пересыпан реминисценциями из вступления к его
«богатырской поэме» «Илья Муромец» (1820—1824.
опубл. 1827). К этой же традиции, судя по всему, при¬
мыкают и пушкинские октавы из неоконченного по¬
слания к Плетневу («Ты мне советуешь, Плетнев лю¬
безный...», 1835); подобно «Домику в Коломне», они
не выдерживают цезуры, от которой в пятистопном
ямбе Пушкин отказался в 1830 г.
Но октавы у позднего I (ушкпна носят ие только ко¬
мическую окраску. Так, лишенное всякого комизма
стихотворение «В начале жизни шкалу помню я...»
(1830) поэт поначалу стал писать «не в терцинах, а в ок¬
тавах. Сохранилась первая необработанная октава»
(Пушкин Л.С. Поли. собр. соч.: В 10т./ | Текст прове¬
рен и примеч. сост. Б.В.Томашевским]. М.; J1., 1949.
Т.З. С.473), которая в несколько вольной реконструк¬
ции Б.В.Томашевского читается следующим образом:
Тенистый сад и школу помню я.
Где маленьких детей нас было много,
Как на гряде одной цветов семья,
Росли неровно — и за нами строго
Жена смотрела. Память мне моя
Хранит	убого.
Но лик и взоры дивной той жены
В душе глубоко напечатлены.
(Там же. С.473—474)
Шестистопными октавами написан один из шедев-
ров поздней медитативной лирики Пушкина — стихо¬
творение «Осень» (1833), но и в этом размере чередо¬
вать окончания на стыке строф стали еще до Пушкина
(см.: Н.С—в7> Отрывок из первой песни освобожденно¬
го Иерусалима // MB. 1828. 4.8. № 8. С.362-368).
А первый раз русский александрийский стих сочетался
с октавой за четырнадцать лет до «Осени», в одност|юф-
ном переводе из Х.-М.Виланда (К Музе, 1819). Автор
перевода, Кюхельбекер, вообще охотно эксперименти¬
ровал с размерностью этой строфы: в его октавах мож¬
но обнаружить не только шести- или пятистопный, но
даже четырехстопный ямб (см. адресованное Пушкину
посвящение в поэме «Сирота», 1833—1834). В конце
1820-х или в начале 1830-х гг. Дс.п.виг в наброске дра¬
матической поэмы о Тассо внедрил в октаву пятистоп¬
ный хорей с цезурой после третьего слога (с нарушени¬
ем альтернанса на стыке строк), а Баратынский
в 1830-х или 1840-х гг. написал октаву четырехстоп¬
ным дактилем со спорадическими усечениями на цезу¬
ре («Небо Италии, небоТорквата...»).
Но самым смелым новатором показал себя С.П.Ше-
вырев: в октавах, переведенных из Тассо (1830—
1831), он полностью отказался от альтернанса (в том
числе внутри строфы), допустил дактилические риф¬
мы, узаконил запретные переакцентуации, при кото¬
рых ударения в неодносложных словах падают на не¬
четные слоги строки (см.: ЯМЬ и ХОРЕЙ), и задумал
привить русскому стиху элизии, считая два гласных
подряд за один слог, как это делают итальянцы («Но
и там гроза в гонении жестоком...»). Однако на дальней¬
шей судьбе октавы нововведения Шевырева не сказа¬
лись: «Аул Бастунджи» (1833—1834) М.Ю.Лермонто¬
ва, «Талисман» (1842), «Сон» (1856), «Две липки»
(1856) и «Студент» (1884) А.А.Фета, «Поп» (1844)
и «Андрей» (1845) И.С.Тургенева, «Отпетая» (1847)
А.А.Григорьева, «Портрет» (1872—1873) и «Сон Ионо¬
ва» (1873) А.К.Толстого, «Княжна ***» (1874—1876)
А.Н.Майкова, «Старинные октавы» (1905—1906)
Д.С.Мережковского и другие эпические произведения,
написанные этой строфой, — вплоть до «Сортиров»
Т.Ю.Кибирова (1991) — так или иначе продолжают
традицию «Домика в Коломне», до появления которого
русская литература не знала ни одной оригинальной
поэмы в октавах.
См. также: ТОРКНАТО.
Лит.: Прюсов Н. Домик в Коломне // Пушнин. [Сочинения]. СПб.,
1909. Т.З. (Ii-ка великих писателей): Жирмунский П..М. Готе в рус¬
ской литературе. Л., 1937. С. 1(16—107. 140—141: Томашевский Н.И.
Поэтическое наследие Пушкина: (Лирика и поэмы) // Пушкин <—>
родоначальник новой русской литературы: Сб. науч.-иеслед. работ. М.;
Л., 1941. С.297—305: Эткинд /:. Русские по,чты-переводчики отТре-
диаковского до Пушкина. Л., 1973. С. 155—201; Гаспаров М..7. Очерк
истории русского стиха. М., 1984. С.155—156, 200; Фомичев С.Л. Ок¬
тавы «Домика в Коломне» Пушкина: (Строфа н сюжет) // Проблемы
теории стиха. Л., 1984: БелъскаяЛ.Л. Стих поэмы А.С.Пушкина «До¬
мик в Коломне» // Болдинскис чтения. Горький. 1985: Пн-паров М.Л.,
Смирин В.М. «Евгений Онегин» и «Домик в Коломне»: пародия и само-
пародия у Пушкина // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские
чтения. Рига, 1986. С.262—263: Фомичев С.А. Поэзия Пушкина:
Творческая эволюция. Л., 1986. С.203—204, 211—217.
М.И.Шапир
ОЛ И ГАРХ И Ч КС К И К ВЕСКДЫ
Олигархический — свойственный, присущий олигар¬
хии — правящему меньшинству (от греч. oligos — «не¬
многие», и arkhos — «правление»).
Ей нравится порядок стройный
Олигархических бесед...
(8. VII. 1-2)
Речь идет о Музе, впервые приведенной 11ушкиным
на светский раут. Возможно, что Муза в какой-то мо¬
мент вспомнила о своем происхождении (ведьона, как
|220 |

о
ОЛЬГА ЛАРИНА
всякая гречанка, «рождена воспламенять / Воображе¬
ние поэтов »). и в тексте романа появилось звучное гре¬
ческое слово.
См. также: РУЯОВОР.
О.Л.Довгий
ОЛЬГА ЛАРИНА — младшая сестра Татьяны
Лариной.
Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцалуй любви мила,
Глаза как небо голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкой стан,
Всё в Ольге... но любой роман
Возьмите и найдете верно
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.
(2. XXIII, 1-12)
11о|)т|и‘т белоку|юй красавицы с голубыми глазами
часто встречается в стихах и прозе современников
Пушкина.
Я помню голос милых слов.
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов, —
писал Батюшков в стихотворении 1815 г. «Мой гений».
«Минна... была прелестнейшая девушка <...> Нз голу¬
бых ее очей, из-под длинных ресниц, скользили взо¬
ры», — так А.А.Бестужев описывал свою героиню в по¬
вести «Ревельский турнир», опубликованной в «11олярной
звезде» на 1825 г. (Бестулсев-Марлипский А.А.
Сочинения: В 2 т. М., 1981. ТЛ. С. 130—131).
Ю.М.Лотман указал на то, что «имя Ольга встречалось
в литературных произведениях с “древнерусским коло¬
ритом” (ср., например. “Роман п Ольга”, повесть
А.Бестужева, опубл. в “Полярной звезде*” на 1823 г.).
Внешность Ольги повторяет распространенный стерео¬
тип “белокурые волосы” (Руссо Ж.-Ж. Юлия, или
Новая Элоиза // Руссо. Т.2. С. 15). “Светлые Лизины
волосы” (Карамзин [Н.М. [ Бедная Лиза [ // Карам¬
зин Н.М. Избр. соч.: В 2 т. М.;Л„ 1964. ] Т.1. С.613)»
(Лотман. С. 196).
Начертанный Пушкиным с легкой иронией портрет
Ольги запечатлел и ее внутренний облик: она «всегда
скромна», «всегда послушна», «всегда... весела», «про¬
стодушна», «мила». Такова возлюбленная поэта Лен¬
ского, воспевающего ее в альбомных стихах (портрет
Ольги создан Пушкиным как бы в стилистике Ленско¬
го). Любопытно привести стихотворение знакомого
Пушкина — поэта В.Н.Панаева, записанное им в 1821 г.
в альбом. В этом стихотворении, адресованном владе¬
лиц»* альбома, — по-своему привлекательный портрет
девушки, напоминающий Ольгу Ларину:
11ять строчек стоят здесь пяти других страниц:
Вот как легко писать в альбоме для девиц!
Но слово мне закон: беру перо — желаю,
Желаю искренно, чтоб Вы
Остались дольше таковы,
Какою Вас теперь я знаю;
Чтоб вы надолго сберегли
Ваш кроткий нрав, непринужденный,
Всегда веселый, откровенный;
Чтоб, наконец, здоровьем Вы цвели.
При сих условиях, я смею Вам ручаться,
Вы будете не жить, но жизнью наслаждаться.
(РО ГМГ1. Ф.1. Оп.2 А 29/95. Л.44)
Для «задумчивого мечтателя» Ленского Ольга — геро¬
иня идиллии, Филлида, «предмет и мыслей, и пера,
и слез, и рифм».
Для скептика Онегина Ольга — персонаж весьма
прозаический, даже карикатурный:
...«Я выбрал бы другую,
Когда б я был как ты поэт.
В чертах у Ольги жизни нет.
Точь в точь в Ванниковой Мадоне:
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне».
(3, V, 6-12)
Для мудрого автора в Ольге — поэзия и проза жизни.
11осле совершившейся трагедии — смерти Ленского —
Ольга как романтическая героиня плачет при луне на
его могиле, а потом выходит замуж за улана и уезжает
не только из родного дома, но и из мира пушкинского
стихотворного романа.
Небезынтересно, что в романе М.Н.Загоскина «Ро-
славлев», наполненном сюжетными, образными и сти¬
листическими параллелями и контрастами по отноше¬
нию к «Евгению Онегину», была предпринята попытка
развенчать эстетический п нравственный идеал Пуш¬
кина — Татьяну Ларину: в романе М.Н.Загоскина ли¬
тературным двойником Татьяны Лариной является
Полина Лидина, которой отказано в патриотическом
чувстве. За образец русской женщины-патриотки ав то¬
ром «Рославлева» выдается ее сестра Ольга — улучшен¬
ный типаж Ольги Лариной (см.: Глухой И.И. О твор¬
ческом замысле повести Пушкина «Рославлев» //
Филологические науки. 1962. № 1. С.98—107).
«Ольга и Татьяна — это пушкинские варианты двух
типов классических романных героинь, имевших бога¬
тую литературную традицию — и западную и русскую.
Приведем один из многочисленных примеров, собран¬
ных В.Сиповским. Исследователь отметил любопытную
близость героев пушкинского романа с популяр¬
ным романом 11.Эмина “Роза” (1786), в котором дей¬
[221|

ОПЕРА
О
ствуют: Ветрогон — молодой аристократ, испорченный
эпикурейской жизнью в Петербурге, тип щеголя-пол
терьянца своей эпохи; его друг Милон — чувствитель¬
ный юноша в духе Сен-Пре и Вертера; он знакомится в
деревне с двумя сестрами, одна из которых — веселая,
насмешливая, непоседливая, другая же, Роза, являет
полную противоположность своей сестре: всегда задум¬
чива, неизменно с книгой в руках, “Вертера” знает
почти наизусть. В.Сиповский справедливо замечает,
что к романе Н.Эмина перед нами как бы отдаленные
“прообразы” Онегина, Ленского, Ольги и Татьяны»
(Tbpxoe. С.231—232).
Развивая традицию русского европейского романа,
Пушкин создал самобытные образы и Татьяны, и Оль¬
ги. И.А.Гончаров, который читал «Евгения Онегина»
в нервом, поглавном издании, для которого пушкинский
роман был огромным событием: «...Боже мой! Какой
свст, какая волшебная даль открылась вдруг — и какие
правды — в поэзии, и вообще жизни, при том совремеи-
ной, понятной, хлынули из этого источника, и с каким
блеском, в каких звуках! Какая вгкола изящества, вку¬
са для впечатлительной натуры!» (Гончаров И .А. Поли,
собр. соч. Т. 1-9. СПб., 1912. Т.9. С. 113-114), - обра
тил особенное внимание на воплощенные Пушкиным
в Татьяне и Ольге два женских типа и в своих романах
продолжил их художественную разработку (Ольга
Ильинская и Пшеницына в «Обломове», Вера и Мар-
финька в «Обрыве»).
П. И. Михайлова
ОПЕРА
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в Оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Ев|ин1ы баловень — Орфей.
А только ль там очарований?
А разыскательнмй лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima dona? а байт?
Финал гремит; пустеет зала;
Шумя, торопится разъезд...
(Отрыики и;1 11утешествия Онегин» //
Т.6. С.204—205)
Речь здесь идет о знаменитом одесском оперном теат¬
ре — единственном культу рном заведении города в нача¬
ле* XIX в. Все время своей постоянной жизни в Одессе
(с июля 1823 по июль 1824 г.) Пушкин регулярно по¬
сещал театр. В письме к JI.С.Пушкину от 25 августа
1823 г., рассказывая о своем переезде из Кишинева
к Одессу, он писал: «...я оставил мою Молдавию и явился
в Европу — ресторацп» и италпанская опера напомнили
мне старину и ей Богу обновили мне душу». И дальше:
Оперы. Шмуцтитул и книге: Российский феатр.
СПб.. 1780—1793. Т.9. 4.20. СПб., 1788
«Теперь я опять в Одессе и всё еще не могу привыкнуть
к европейскому образу жизни — впроччем я нигде не
бываю, кроме в театре» (Т. 13. С.67). И последнее впе¬
чатление Пушкина и Одессе — за два дня до отъезда
в Михайловское 30 июля он слушает оперу Россини «Ту¬
ря; в Италии» (Якубович Д.П. Неизвестные автобио¬
графические записи Пушкина // Пушкин. Временник.
Т.6. С.ЗО). Конечно, были в Одессе и иные впечатления
и привязанности, но, судя по письмам, опера все же за¬
нимает едва ли не центральное место.
Оперный театр, в котором играла итальянская труп¬
па. был построен уже* в 1804—1809 гг. К.Н.Батюшков,
посетивший Одессу летом 1818 г., называл в числе сво¬
их впечатлений итальянский театр, который очень нра¬
вится: «Театр лучше* москов<ского> и едва ли не* лучше
петербургского» (Батюшков. Т.2. С.505). В 1820—
1822	гг. театр был перестроен; в нем было небольшое
количество кресел, расположенный амфитеатром пар¬
тер со «стоячими билетами» и ложи. Театр не* отапли¬
вался, в нем не было гардероба и е|юйе. Жители и гости
Одессы усердно посещали его. «В Одессе (пишут в од¬
1222]

о
ОРЕЛ ДЕРЖАВНЫЙ
ном немецком журнале) существует несколько уже лет
Итальянский театр, имеющий таких актеров, которые
смело могут явиться на всяком театре Европы. Дирек¬
тор тамошней труппы есть г. Бонаволио, сочинитель
текста оперы “Агнеса . Репертуар состоит из множест¬
ва пьес разнообразных, и Россини в Одессе, как и везде,
есть любимец публики. Его “Севильский цирюльник",
“Сорока-воровка”, “Ченерентола” и многие другие
обыкновенно наполняют театр любителями музыки.
Впрочем “Клотильда” [опера Карло Коччия. — М. С. ],
“Тайный брак” [Доменико Чимарозы. — М. С. J, “Гри-
зельда”, “Агнеса” [обе — Фердинанда Паэра. — М. С. ]
также привлекают немало посетителей» (ИЕ. 1824. № 6.
С.	158—159). Правда, ко времени публикации в «Вест¬
нике Европы» Людовик Буонаволио, бывший антрепре¬
нером и постановщиком опер, получил отставку, и его
место занял одесский коммерсант Цезарь Негри.
После обоснования в Одессе генерал-губернатора
11око|юссип и полномочного наместника Бессарабской
области графа М.С.Воронцова театр получил дополни¬
тельные субсидии и по-настоящему расцвел. Директо¬
ром театра в :>то время был негоциант И.С.Ризнич
(см.: 11 ЕГО!ШАПКА). В оперной группе выделились
Риккорди, Аделина Каталани (невестка Анжелики Ка-
талани, воспетой Пушкиным в послании «Княгине
3.	А. Вол конской», 1827) п отличавшаяся внешними
данными Витали, среди мужчин — тенор Монари.
В оперном театре выступала, разумеется, н балетная
труппа. Некоторое представление о ней можно полу¬
чить из материалов газеты «Journal <1 Odessa» за де¬
кабрь 1823 г.: «Театр Одессы. I декабря в театре дают
комедийное представление “Синьор ди Чалюмо в Ри¬
ме", комедия в трех актах с несколькими музыкальны¬
ми номерами. Мадемуазель Мэсс Сэн Ромэн танцуот во
втором акте соло на тему “Ди танти палнити”, музыка
Россини. В финале — вновь сольный помер. Эта моло¬
дая артистка со дня своего приезда в город сделала пре¬
лестными наши вечера и вишне заслуженно вознаг¬
раждена всеобщим восторгом и похвалами публики,
благодаря своему изяществу, артистичности и блестя¬
щему исполнению своих па, которые но сложности
превышают возможности ее возраста. Мсье Буш, ба¬
летмейстер в этом городе, стремясь воспользоваться
пребыванием мадемуазель Мэсс, чтобы тем самым
вновь продемонстрировать свое желание вернуть бла¬
госклонность публики, в настоящее время ставит ба¬
лет, который под его руководством будет повторяться
на сцене без конца. Мы заранее уверены, что это ему
удастся лишь благодаря помощи мадемуазель Мэсс.
Тем самым он оправдает хорошее мнение, которое име¬
ется у публики относительно его блестящих способнос¬
тей. Завтра — второе представление “Л’ингано фели-
че”, двуактной оперы на музыку Россини» (цит. но:
Губарь О. И. Пушкин. Театр. Одесса. Одесса, 1992.
С.31—32). Упоминаемая здесь тема «Ди танти нални-
ти» [«Трепет такой» (ит.) ]— это ария Танкреда из од¬
ноименной оперы Дж.Россини, а «Л’ингано феличе» —
его опера «Счастливый обман». Итак, мы видим, что
в одесской опере и на самом деле господствовал Россини.
Приведенные сведения о балетной труппе позволяют
нам узнать имя ее солистки — Мэсс Сэн Ромэн. Автора
«Евгения Онегина» еще в Петербурге (первая глава)
привлекали не столько оперные певицы, сколько ба¬
летные танцовщицы... Музыка Россини, примадонна
и балет — все это и было одесской оперой.
М. И. Строганов
ОРЕЛ ДЕРЖАВНЫЙ
Он видит, Терек своенравный
Крутые роет берега;
Пред ним парит орел державный,
Стоит олень, склонив рога...
(Т.6. С. 198)
С одной стороны, перед нами вполне «реальный» об¬
раз орла, парящего в горах (ср. в стихотворении «Кав¬
каз» (1829): «Орел, с отдаленной поднявшись верши¬
ны, / Парит неподвижно со мной наравне» — Т.З.
С.	196). С другой стороны, орел — это «геральдическая»
|223|

ОРФКЙ
о
птица, имеющая прямое отношение к гербу России
и оказывающаяся в связи с этим своеобразным россий¬
ским символом, но-особому ощущаемым опять-таки на
Кавказе (ср. в эпилоге «Кавказского пленника»
(1821): «Когда, ночуя бой кровавый, / На негодующий
Кавказ / Поднялся наш орел двуглавый» — Т.4.
С.113—114). Пушкин полемизировал с К.Ф.Рыле¬
евым, который в думе «Олег Вещий» (1821 — 1822)
представил древнего князя, прибившего к вратам
Царьграда «свой щите гербом России»: «Древний герб,
с.<вятой> Георгий, не мог находиться на щите язычни¬
ка Олега; новейший двуглавый орел, есть герб визан¬
тийский и принят у нас во время Иоанна 111» (Т.13.
С.	176). В данном случае сочетание «орел державный»
вполне родственно сочетанию из так называемой деся¬
той главы: «Орла двуглавого щипали / У Б<онанарто-
на> шатра» (Т.6. С.522).
В.	А. Кошелев
ОРФЕЙ ('ОрсретЗс^; др.-греч. миф.) — певец, покоряв¬
ший своим пением не только земной мир, но и владыку
царства мертвых — Аида. Имя его стало символом
высочайшего искусства. И потому Пушкин называет «се¬
верным Орфеем» В.Л.Жуковского в своей поэме «Рус¬
лан и Людмила» (1820 // Т.4. С.50). В «Евгении Оне¬
гине» Орфеем назван итальянский композитор Россини:
0|м|м-м. играющий на лире. Ill в. н.э. Моэаика
Но уж темнеет вечер синий,
I	lopa нам в Онеру скорей:
Там упоительный Россини
Европы баловень — Орфей.
(Т.6. С.204)
Любопытно, что многие итальянские композиторы —
предшественники Россини — писали оперы на сюжет
мифа об Орфее: «Эвридика» Дж.Пери (1600), «Эври-
дика» Дж.Каччини (1(500), «Орфей» К.Монтеверди
(1607), «0|)фей» Л.Росси (1647). У Россини же такой
оперы нет. Для Пушкина, как и для многих его совре¬
менников, сам Россини — Орфей, покоривший своей
музыкой Европу. О Россини см.: РОССИНИ.
М. В. Строганов, Е. И. Суворова
ОСТОВ — скелет, костяк. В пятой главе романа Тать¬
яна в своем сне среди прочих сказочных уродливых чу¬
довищ видит «остов чопорный и гордый» (5. XVI. 12).
В других редакциях и вариантах романа вместо «ос¬
това» Татьяна видела во сне «хобот»: «Здесь шевелится
хобот гордой» (Т.6. С.389). Однако в черновых руко¬
писях в авторском примечании к строфе XVI главы пя¬
той вновь появляется «остов»: «Тут выступает остов
гордый» (Т.6. С.535). В беловой рукописи пятой главы
и даже в печатном ее варианте 1828 г. вместо «остова»
опять встречается «хобот»: «Тут шевелится хобот гор¬
дый» (Т.6. С.604, 649). После некоторых колебаний
Пушкин в конце концов останавливается именно на
«остове», добавив к уже существующему во всех вари¬
антах эпитету «гордый» еще один — «чопорный», кото¬
рый в других произведениях он использует только по
отношению к людям или светскому обществу.
По п «хобот» не исчез окончательно из сна Татьяны.
Когда пушкинская героиня явилась во сне «взорам ад¬
ских привидений», она увидела «Коныты, хоботы кри¬
вые» (5, XIX, 9).
Слова «остов», «хобот» и до и после «Евгения Онеги¬
на» встречаются it произведениях и письмах Пушкина,
и везде в сказочном контексте. В поэме «Руслан и Люд¬
мила» слово «остов» упоминается дважды. Но там оно
именно синоним словам «костяк», «скелет» и не несет
мистического значения. После смертельного поединка
с Рогдаем Руслан видит «старой битвы нале» и среди ос¬
танков воинов — «богатыря... остов целый» (Т.4.
С.41). И далее «живая голова», рассказав Руслану
о	коварстве Черномора, говорит: «Мой остов тернием
оброс» (Т.4. С.49).
Слово «хобот» встречается в письме Пушкина к писа¬
телю И.И.Лажечникову (3 ноября 1835, Петербург).
Прочитав исторический роман Лажечникова «Ледяной
дом» и сделав некоторые замечания автору, Пушкин
в конце письма спрашивает: <11озвальте сделать вам фи-
1224]

о
ОТЕЦ
Скелет н iKuynci
Рис. А.С.Пушкина. 1830. Чернила
латогическии вощим*,
коею ргы|м;шение для
меня важно: в каком
смысле упомяну¬
ли вы слово хобот
в последнем вашем
творении и по како¬
му наречию?» (Т. 16.
С.62).
Интересно и по-
своему показатель¬
но, что из всего ро¬
мана Лажечникова
Пушкин обратил
внимание на три
пункта: на искаже¬
ние к романс иодлин-
ного облика писателя
В.К.Тредиаконско¬
го. на роль Бирона
к русской истории
и на смысл слова
«хобот». Характер¬
но, что и в ответном
	 	 письме Лажечни¬
ков также подчеркивает связь слова «хобот» с русски¬
ми народными сказками: «Теперь объясню Вам, по¬
чему я употребил слово хобот в “Л.<едяном>
Д.<оме>” и, кажется, еще в “Послед.<нем> Нови¬
ке”. Всякой лихой сказочник, вместо того, чтобы
сказать: таким-то образом, таким-то путем, пощего¬
ляет выражением: таким-то хоботом. Я слышал
это бывало от моего старого дядьки, слыхал потом не
раз в народе Московском, следственно но наречию
Великороссийскому» (Т. 16. С.66).
Таким образом, слова «остов» и «хобот» появились
в сне Татьяны не случайно. Они издавна привлека¬
ли внимание Пушкина и в связи с народной фразео¬
логией, и в связи с их сказочным контекстом. То,
что именно сказочные чудовища появляются в свя¬
точных снах Татьяны, по-своему и безотносительно
к роману Пушкина объяснил дореволюционный пи¬
сатель и этнограф С.В.Максимов: «Почти на протя¬
жении всех святок, девушки живут напряженной,
нервной жизнью. Воображение рисует им всевоз¬
можные ужасы, в каждом темном углу нм чудится
присутствие неведомой, страшной силы, в каждой
пустой избе слышится топот и возня чертей, кото¬
рые, до самого Крещенья, свободно расхаживают
но земле и пугают православный люд своими рога¬
тыми, черными рожами» (Максимов С. И. Крестная
сила. Репр. изд., 1903 г. М., 1993. (Нечистая сила:
В 2 т.). Т.2. С.290).
С.А.Джапумов
ОТЕЦ
Служи в (угли ч но -б.та город но,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
(1, III. 1-4)
Имени онегинского отца (в отличие от отца Татьяны)
Пушкин не называет: [юдитель героя предстает в неко¬
ем «типовом» облике русского дворянина предшество¬
вавшей эпохи. Столь же «типовыми» становятся и его
основные черты, зафиксированные характерными обо¬
значениями. Он служил «отлично-благородно»: 11ушкип
использует не просто официальную формулу бюрокра¬
тического языка, но ту формулу, которая употребля¬
лась преимущественно в военных, а не в статских
аттестатах. Он «жил долгами» —это тоже устойчивая <|юр-
мула. обозначавшая жизнь на средства, полученные or
заклада имений в Государственный заемный банк —
«И земли отдавал в залог» (см.: ЗАЛОГ). 11рн этом он жил
явно не по средствам — жизнь в столице была очень до¬
рогой — и к тому же «давал три бала ежегодно», что бы¬
ло. конечно, непозволительной роскошью (см.: НАЛ).
Он, естественно, «промотался», ибо такая жизнь стано¬
вилась прямым путем к разорению. На его век наслед¬
ственных поместий, однако, хватило: их можно было
не только заложить, но и перезаложить (при этом удва¬
ивалась сумма ежегодных процентов, которые иногда
попросту поглощали доходы с деревень), можно было
к тому же попросту продать еще не заложенные деревни
или леса. Ср. в черн, вар.: «И земли продавал свои»;
«И продавал свои леса» (Т.6. С.220).
В этих ярких деталях предстает знаменательный ис¬
торический тип, который был реконструирован исто¬
риком В.О.Ключевским в статье «Евгений Онегин
и его предки» (1887). Приведем в некотором сокраще¬
нии рассуждения историка:
«Отцы Онегиных начинали свое воспитание при им¬
ператрице Елизавете, кончали его при Екатерине II
и доживали свой век при Александре I. Их детство про¬
текало иод впечатлениями веселой светской жизни, по¬
лучившей “свое основание" под покровом доброй и ум¬
ной дочери Петра. <...> Молодые дворяне, хорошо
пристроенные в столице, 5—6 лет записанные в гвар¬
дейский полк рядовыми, лет 15 производились в офи¬
церы, допускались на французские комедии, дважды
в неделю дававшиеся иа придворном театре... <...> Дво¬
рянин редко учился с охотой тому, что требовалось по
узаконенной программе, но он привыкал учиться чему-
нибудь, хотя обыкновенно выучивался не тому, что
требовалось по программе. <...> Отец выписывал для
сына из Голландии, приюта французских мыслителей,
библиотеку assez bien choisie из лучших французских
поэтов и историков, и лет с 12 гвардейский сержант
уже осваивался с Расином, Корнелем, Ьуало и даже
|225|

ОТКУПЩИК
о
с самим Вольтером. В царствование Екатерины он под¬
ходил к самым источникам света. По желанию самой
императрицы он посещал фернейский скит Вольтера
с толпою других молодых офицеров, “жадничавших”
видеть философа и слушать его разговоры, не миновал
и “ада молодых людей”, как тогда звали Париж питом¬
цы петровской школы... <...> Г1о возвращении в Рос¬
сию. покинув службу в гвардии, он занял администра¬
тивную должность, но не мог привыкнуть к делам,
переехал в свою губернию; задумав служить по выборам,
был выбран в дворянские заседатели совестного суда,
но соскучился, дожидаясь дел, которых в три года по¬
ступило ровно три и ие было решено ни одного, пробо¬
вал заняться сельским хозяйством, но только сбил
с толку управляющего и старосту, хотел по крайней мере
пожить весело, окружил себя шутами и шутихами, со¬
ставил себе выездную свиту из арабов, башкир и кал¬
мыков, потчевал гостей частыми обедами, балами
и псовою охотой с дворовою музыкой и цыганскою пляс¬
кой и, наконец, устав и заглянув в долговую книгу,
махнул на все рукой н окончательно переселился в де¬
ревню доканчивать давно начатую и сложную работу
изолирования себя от русской действительности. <...>
Он принадлежал к сословию, которое, держа в своих
руках огромное количество главных производительных
сил страны, земли и крестьянского труда, было могуще¬
ственным рычагом народного хозяйства; он входил в со¬
став местной сословной корпорации, которой предостав¬
лено было широкое участие в местном управлении. Но
свое сельское хозяйство он отдавал в руки крепостного
приказчика или наемного управляющего немца, а о де¬
лах местного управления не считал нужным и думать...
<...> С детства, как только он стал себя помнить, он ды¬
шал атмосферою, пропитанною развлечением, из кото-
|и>й обаяниями забавы и приличия был выкурен самый
запах труда и долга. Всю жизнь помышляя о “европей-
ском обычае”, о просвещенном обществе, он старался
спать своим между чужими и только становился чужим
между своими. В Европе видели в нем переодетого по-ев¬
ропейски татарина, а в плазах своих он казался родив¬
шимся в России французом. В этом положении культур¬
ного межеумка, исторической ненужности было много
трагизма... <...> Русский мыслитель не только не дости¬
гал понимания родной действительности, но и терял са¬
мую способность понимать ее. Ни на что не мог он взгля¬
нуть прямо и п|кито. никакого житейского явления не
умел ни назвать его настоящим именем, ни представить
его в настоящем виде и не* умел представить его как оно
есть, именно потому, что не* умел назвать его как следует,
li сумме таких представлений русский житейский поря¬
док являлся такою безотрадною бессмыслицей, набо|юм
таких вопиющих нелепостей, что наиболее впечатлитель¬
ные из людей этого рода, желавшие поработать для свое¬
го отечества, проникались “отвращением к нашей рус¬
ской жизни", их собственное будущее становилось им
противно но своей бесцельности... <...>
Вольные мысли, которые он черпал из привозных книг,
рассеивали его житейские огорчения, сообщали блеск его
уму. украшали его речь, даже порой потрясали его нервы:
коемоисхлитический ицлис|х|)ерентизм не мешал литера¬
турной впечатлительности, ие подавлял воспитанной чув¬
ствительными романсами времен Сума|хжова наклоннос¬
ти к отвлеченным, беспредметным восторгам. Быть
может, никогда культурный русский человек не плакал так
легко и охотно даже от хороших слов, как во второй иоло-
вине прошлого века, — плакал, и только. <...> Вольно¬
мыслящий тульский космополит с увлечением читал и пе¬
речитывал страницы о правах человека рядом с русскою
крепостною девичьей и. оставаясь гуманистом в душе,
шел в конюшню расправляться с досадившим ему холо¬
пом. Культурно-психологический курьез, он ждет руки
художника...» (Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. М.,
1990. Т.9. С.93-97).
В.	Л. Кошелей
откупщик — человек, который за деньги купил
(взял на откуп) право на сбор государственных нало¬
гов или доходов. Государство получало доходы от сдачи
в аренду казенного имущества (лесов, рыболовных
промыслов, земельных угодий и т.п.), от сбора налогов
с доходов населения (подушной подати), от сбора ак¬
цизных налогов на соль, табак, винные изделия.
Взимание казенных доходов было делом хлопотным
и трудоемким. Плательщики налогов часто оказыва¬
лись недобросовестными или несостоятельными и не
рассчитывались с долгами в срок и в полном обл»еме.
Реальные налоговые сборы обычно были меньше уста¬
новленных царскими указами. Да к тому же поступле¬
ние денег в казну растягивалось на долгое время.
Чтобы получать значительные суммы средств в жела¬
емые сроки, государь прибегал к практике продажи от¬
купов на доходы и налоги. Право сбора того или иного
вида доходов (например, винного откупа) па оп| оделен¬
ной территории страны уступалось частному лицу (от¬
купщику) за установленную плату. Занятие такими фи¬
нансовыми операциями щм'днолагаю наличие весьма
солидного денежного состояния. Однако от их осуществ¬
ления откупщик получал немалую выгоду. Она состояла
в том. члх) сумма причитавшихся ему казенных доходов
намного превышала откупные платежи. Откушцикн бы¬
ли очень богатыми людьми. Поэтому упоминание «бед¬
ного откупщика» в «Отрывках из 11утешествия Онегина»
воспринимается как своеобразный каламбур:
Зачем не хилый я старик.
Как этот бедный откупщик?
(Т.6. С. 199)
Г.А. Черемисинов
1220 |

о
ОТОИ Цезарь Людвигович (Autonne, Automne Cesar;
?—1860) — «известный ресторатор it Одессе» (Приме¬
чание I IyiiiKnna // Т.6. С.204). 11риехал в Одессу вме¬
сте с группой французов, сощювождавших герцога Ар¬
мана Эмманюэля Ришелье, который к 1805 г. был
назначен Александ|юм I iCHepai-iyfK'piiaTopoM Новорос¬
сии. («...Приехал из Франции до 1823 года, в звании
кухмистера какого-то генерала» — Зеленецкий Н.И.
Сведения о пребывании А.С. Пушкина в Кишиневе
и Одессе // Книга воспоминаний о Пушкине / Сост.
и иредисл. М.Л.Павловского. М.. 1931. (’..259.) К нача¬
лу 20-х годов владел рестораном п гостиницей на цент¬
ральной улице города — Гимназской (в сентябре 1824 г.,
через два месяца после высылки Пушкина из Одессы,
переименована в Дерибасовскую). Заведение «Отона
занимало небольшой одноэтажный дом, на котором
красовалась вывеска с надписью большими золотыми
буквами: “Cesar Automne, restaurateur •> (PC. 1887.
Т.54. № 4. С. 159). При ресторации имелись номера,
и,	как свидетельствует И.П.Линранди, Пушкин, при¬
ехав из Кишинева в Одессу, на некоторое время обос¬
новался в «клубном доме у Отона» (Липрапди Н.И.
Из дневника и воспоминаний // Пушкин вноси, еовр.
Т. 1. С.330). <>1 оставил мою Молдавию и явился в Ев¬
ропу, — писал поэт брату в конце августа 1823 г., — ре¬
сторация и италианская опера напомнили мне старину
и ей Богу обновили мне душу» (Т. 13. С. 67). Переме¬
нив в Одессе несколько адресов, I Ivuikiih остался верен
своим гастрономическим пристрастиям. Завтракал он
обычно в кофейне Пфейфера, обедать мог у грека
Дмитраки, в Hotel tin Nord на Итальянской или у гра¬
фа М.С.Воронцова, но любимым местом встреч поэта
с друзьями все же был ресторан Отона. Воспоминания
об этих непринужденных застольях нашли отражение
в «Отрывках из Путешествия Онегина»:
Шум, споры — легкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Огоном;
Часы летят, а грозный счет
Меж тем невидимо растет.
(Т.6. С. 204)
Как выяснилось годы спустя, не забыл о них и сам
Отон. Литератор Б.М.Маркевич, собиравший сведе¬
ния о прошлом Одессы, так рассказал о посещении им
известного ресторатора: «Самым дорогим рестораном
в Одессе была Ришельевекая гостиница, содержимая
Отоном... <...> — Отчего у вас дороже других? — спра¬
шиваешь почтенного, грузного, с правильными черта¬
ми старо-французского лица, ието|юиливо-п|>едупрс-
дительного, важно-любезного хозяина. — Monsieur
Autonne, ведь вы воспеты Пушкиным... — J’ai entendu
dire, en effet, — отвечает on с величавым видом минис¬
тра... <...> — Он [Пушкин — А.П. ] часто обедал у вас
здесь? — Tres souvent, oui, monsieur. II prdferait le
Ц.Л.Отон. Фотография Б.Лауферта. СПб. 22 июня I860
Saint-Рёгау a Unites les autres marques de champagne, et
j’en ai toujours eu d excellent dans nia cave [— До меня
дошли слухи, в действительности. <...> — Да, сударь,
очень часто. Он предпочитал Сен-Пере всем другим
маркам шампанского, а у меня в погребе его всегда бы¬
ло достаточно, причем отменного качества (фр.); пер.
А.Я.Невского]. Прелестнейший образчик француза
старого закала был monsieur Autonne» (Маркевич И.М.
Поли. собр. соч.: В I I т. М., 1912. Т. 11. С.388—389).
Не исключено, что именно часы, проведенные за
Сен-Пере у Отона, вспоминались Пушкину, когда в де¬
кабре 1824 г., уже в Михайловском, он писал брату:
Погреб мой гостеприимный
Рад мадере золотой
И иод пробкой смоленой
St 1Iepe бутылке длинной.
(Т.2. С.361)
Позднее, поступив на службу в Одесскую портовую
таможню и переехав в Одессу, Л.С.Пушкин также стал
завсегдатаем Отона.
Ресторан, славившийся изысканной кухней и отмен¬
ным обслуживанием, считался одной из местных досто¬
примечательностей. Многие годы он использовался
городскими властями и губернским дворянством для орга-
низации парадных обедов: у Отона одесситы чествовали
К.П.Брюллова, князя II.А.Вяземского, Н.В.Гоголя,
М.С.Щепкина (см.: Зеленецкий li.ll. Указ. соч. С.259).
12271

ОТРЫВКИ ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ ОНЕГИНА	О
Здание, в котором |кчторан размещался. н<* сохрани¬
лось. Впоследствии на его месте (ныне Дерибасовская,
21) был построен летний кинотеатр.
А.	Л. Невский
ОТРЫВКИ ИЗ ПУТ К ШКСТ В И Я ОН ИГ’НМЛ
На следующий день после окончания романа. 2(5 сен¬
тября 1830 г., в Болдине I Кшкин пишет план-оглавле¬
ние с указанием, где и когда писались его главы:
Онегин
Чисть первая Предисловие
I	песнь Хандра Кишенев, Одесса
II	— Поэт Одесса 1824
III	— Барышня Одесса, Мих. 1824
Часть вторая
IV	песнь Деревня Михайлов. 1825
V— [Про] Имяиины Мих. 1825. 1826
VI	— Поединок Мих. 182(5
Часть третья
VII	песнь Москва Мих. II.Б. Малинники 1827. 8.
VIII	— Странствие Моск. Павл. 1821) Балд.
IX	— Большой свет Болд.
Примечания
1823	год 9 мая Кишенев — 1830 25 сент. Бшдино
(Т.К. С.532)
«Странствие», или первоначально восьмая глава,
25	сентября в Болдине представлялось Пушкину не¬
обходимой частью романа. Глава была задумана,
чтобы показать эволюцию героя.
Почти все черновые строфы «Странствия» действи¬
тельно писались в 1829 г. в Москве и в имении Павла
Ивановича Вульфа Павловское*, куда Пушкин заехал
на пути из Арзрума в Петербург, в так называемой
«арзрумской» тетради (11Д. № 841).
В конце' 1820 г. Пушкин перебеливает «Странствие».
11е‘ребеленныс рукописи содержат 33 ст|юе|я»1. В числе
их в нсребсленную рукопись включено и 10 «одесских»
строф (строфы <20>—<29>), написанных еще до де-
кабрьского восстания в 1825 г. В 1834 г. в Болдине
Пушкин дописывает еще одну строфу — <34> «И берег
Сороги отлогий» (Т.6. С.506). 34 профм и составляли
тот текст «Странствия», который Пушкин, вероятно,
предполагал печатать, когда писал план-оглавление |и>-
мана. Вместе с тем были написаны ет|кн|)ы «Странст¬
вия», которые явно не* могли бы пройти цензуру. Так,
П.А.Катенин в письме II.В.Анненкову 24 апреля
1853 г. писал, что «обосьмой главе Онегина» слышал он
от Пушкина в 1832 г., «что сверх Нижегородской яр-
монки и Одесской пристани, Евгений видел военные
поселения, заведенные гр. Аракчеевым, и тут были за¬
мечания, суждения и выражения, слишком резкие для
обнародования, и потому он рассудил за благо предать
их вечному'забвению и вмечте выкинуть из повести всю
главу, бе'з них слишком короткую и как бы оскудев¬
шую» (Лит. критик. 1940. № 7—8. С.231). II.А.Кате¬
нин не относился к числу близких друзей Пушкина н по¬
эт только рассказывал ему о некоторых «крамольных»
строфах «Странствия». А.И.Тургеневу в 1831 г. он чи¬
тал более опасные <трен|)ы, которые были им уже унич¬
тожены, заши<|>ронаны п хранились только в памяти.
11	авгусга 1832 г. А.И.Тургенев писал брату Николаю
Ивановичу об «одной части... Онегина», которую Пуш¬
кин не' мог издать, «где* он описывает путешествие его
Онегина по России, возмущение 1825 года» и где упо¬
минает о Н. И .Тургеневе (в зашифрованных строфах:
«Хромой Тургенев им внимал» и т.д.) (ЖМПП. 1913.
Март. 4.44. С. 16). Таким образом, в Болдине в главе
«Странствие» было больше 34 проф. и размер) главы
приближался к другим главам романа, в которых было
еп' 40 (пятая глава) до 60 (первая глава) строф.
Указывая в плане-оглавлении «Бшдино» как место,
где писалось «Странствие», Пушкин вряд ли имел в ви¬
ду написанную там одну <34> строеру. Скорее всего,
там были написаны и строфы о военных поселениях,
и «декабристские» ет|м>фы. 11равда. Вяземский, кет»|м>му
Пушкин в декабре 1830 г. также читал «декабрист¬
ские» ет|ю(|)ы, записал в дневнике, что Пушкин в де-
ревне «привел в порядок 8 и 9 главу Онегина, ею и кон¬
чает» и что «из 10-й, предполагаемой» он читал ему
«строены о 1812 годе и следующих...» (Вяземский.
Поли. собр. соч. Т.9. С.152). Итак, один современник
относит «декабристские» строфы к «Странствию», дру¬
гой называет ден'ятую, предполагаемую главу.
В пушкиноведении уже довольно давно было выска¬
зано мнение, что зашифрованные поэтом «декабрист¬
ские» строфы первоначально принадлежали не десятой
(«предполагаемой»), а реально писавшейся восьмой
главе — главе «Странствие». Мнение это, опираясь в из¬
вестной степени на свидетельства Катсчшна и А.И.Тур-
генева, убедительно аргументировал И.М.Дьяконов
(см .'.Дьяконов И.М. О восьмой, девятой и десятой гла¬
вах «Евгения Онегина» // Русская литература. 1963.
№ 3. С.37—61: Дьяконов П.М. Об истории замысла
«Евгения Онегина» // Пушкин. Иссл. Т. 10.
С.70—105).
Существует забытое мемуарное свидетельство, кото¬
рое укрепляет позицию И.М.Дьяконова. В 11-м томе
посмертного собрания сочинений Пушкина имеется
раздел, который называется «Остатки настоящих запи¬
сок Пушкина». В этот раздел включен проект предис¬
ловия. с которым была издана последняя глава романа
(Пушкин А.С. Соч. Т.1 — 11. М., 1841. Т.П. С.235).
К предисловию, в котором Пушкин «чистосердечно при¬
знается. что он выпустил из романа целую главу, в ко¬
ей было описано путешествие Онегина по России», да¬
ется следующее примечание: «Видно, что это писалось
по одному предположению. После, действительно,
VIII	глава была уничтожена Пушкиным». Примечание
|228]

о
ОТРЫВКИ ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ ОНЕГИНА
имеет подпись «11.11.» (I Irrp Александрович I Глетнев),
т.е. оно носит мемуарный характер. П.А. Плетнев под¬
тверждает, что I lyuiKiiif уничтожил восьмую главу, г.е.
«Странствие». Итак, можно считать, что А.И.Турге¬
нев прав и на первом этапе работы над романом ши¬
фрованные «декабристские» строфы принадлежали
«Странствию».
Во время арзрумской поездки Пушкин рассказывал
М.В.Юзефовичу, как он намерен закончить свой ро¬
ман. Онегин, по словам Юзефовича, «должен был или
погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабрис¬
тов» (Юзефович М.В. Памяти Пушкина // Пушкин
в вот. еовр. Т.2. С. 119). «Или» значит, что судьба Оне¬
гина не была еще решена Пушкиным. Герой мог стать
причастным к тайному обществу, но мог, лишь прикос¬
нувшись к декабристскому движению, пройти мимо
и погибнуть на Кавказе, может быть, от шальной нули
горца, как мог погибнуть сам I [ушкин, когда путешест¬
вовал по Кавказу.
В «арзрумской» тетради записаны все начальные
строфы сводной рукописи, которые предшествуют
описанию Одессы. Однако «декабристских» строф
здесь нет. Так как «арзрумская» тетрадь дает четкое
представление, какие именно строфы «Странствия»
писались в Москве, а какие в Павловском, то работа
над «декабристскими» строфами относится к болдин-
ской осени 1830 г.
«Арзрумская» тетрадь содержит, нам кажется, под¬
тверждение того, что во время поездки на Кавказ на¬
писаны были не только последние, но задуманы
и первые строфы.
Для нас особый интерес представляет л. 127 «арз¬
румской» тетради. Почти весь лист заполнен крупны¬
ми рисунками — здесь и кавказский пейзаж, и сакля,
и черкес с черкешенкой. Здесь же автопортрет в па¬
пахе и несколько мужских профилей. Рисунки явля¬
ются как бы дневником поэта, только на этой дневни¬
ковой странице впечатления п мысли фиксируются
в зрительных образах.
Будучи в Ларсе, Пушкин нашел «измаранный спи¬
сок» «Кавказского пленника». Он записывает в днев¬
нике, что перечел свою поэму «с большим удовольстви¬
ем». «Все это слабо, молодо, — пишет он, — многое
неполно; но многое угадано и выражено верно» (Т.8.
С.451). II пейзаж, увиденный вновь, и найденный
список первой поэмы, написанной в ссылке, — ведут
поэта к воспоминаниям. Нити ассоциаций тянутся
к виновнику ссылки — Александру 1. И вот на л. 127. ни¬
же пейзажа с черкешенкой и саклей и ниже автопорт¬
рета в папахе, появляется портрет Александра I.
А возле него — профиль Наполеона. Рисунок, на кото¬
ром «плешивый щеголь» изображен рядом с Наполео¬
ном, воспроизводит параллель, которая потом будет
зафиксирована стихами:
Его мы очень смирным знали,
Когда ненаши повара
Орла двуглавого щипали
У	Б<онапартова> шатра.
(Т.6. С.522)
Здесь же вместе с двумя императорами (умершим
и бывшим) видим третий профиль — императора несо-
стоявшегося, Константина Павловича. Так в рисунке
стягивается в узел историческая нить шифрованных
строф: «г|юза» 1812 г. и гроза 1825 г. В последней, как
известно, немалую роль играло имя Константина Пав¬
ловича. Рисунок не является доказательством, подает
дополнительный довод в пользу того, что «декабрист¬
ские» строфы были задуманы еще в Петербурге, до
отъезда па Кавказ.
И.М.Дьяконов убежденно относит эти ст[юфы в ко¬
нец главы, связывая их с пребыванием I к шкина в Одес¬
се. Одним из его аргументов является то, что «одесская»
строфа «Я жил тогда в Одессе пыльной» подхватывается
ст|ик|к)11 «Итак, я жил тогда в Одессе» и, как он пишет,
естественным образом щюдолжается первой из «декаб¬
ристских» строф «Властительслабый и лукавый... / <...>
Над нами царствовал тогда». Слово «тогда» Дьяконов
считает лейтмотивом, объединяюищм «одесские» и «де¬
кабристские» строфы (Дьяконов И.М. О восьмой, девя¬
той и десятой главах «Евгения Онегина». С.51).
Композиционно шифрованные строфы годятся и для
начала главы. Аналогично, экспозициями, уводящими
в прошлое, начинаются еще две главы романа: пятая,
«деревенская», и восьмая (последняя):
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе...
(5,1, 1-4);
В те дни. когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал...
(8. I, 1-2)
В замедленной деревенской жизни особенно заметна
смена времен года. Время года значимо в пятой главе
еще и потому, что ее центральным моментом являются
святочные гадания.
Петербургскую жизнь (а именно домой, в Петербург
возвращается Онегин из деревни) определяет климат
политический. «Тогда» «декабристских» строф — скорее
всего время, когда Онегин появляется в Петербурге,
т.е. конец зимы 1821 г. Чем и как подкрепить это пред¬
положение? Вспомним, что заставило героя отправить¬
ся в путешествие.
В черновиках особенно настойчиво отрабатывается
характеристика Онегина, вернувшегося в Петербург
после дуэли. В строфе <4> («Предметом став суждений
шумных») окончательному варианту «Быть чем-нибудь
давно хотел» предшествовало «Быть чем-то захотел»,
|229|

ОТРЫВКИ ICS ПУТЕШЕСТВИЯ Онегина
()
«Заняться чем-то захотел», «Переродиться захотел»,
«Преобразиться захотел» (Т.6. С.495). Захотеть «пере¬
родиться» или «преобразиться» можно не «вдруг»,
а имея пе|)ед собой определенные примеры, образцы.
Причины, которые вынудили «космополита» Онегина
однажды «проснуться патриотом», прямо не названы
Пушкиным. Во всяком случае, в сохранившихся стро¬
фах намека на них нет. Однако в следующих строфах
стимул к путешествию обнаруживается недвусмыслен¬
но. I IvuiKiiH вплетает в строфы «Странствия» представ¬
ления, образы, лексические формулы, характерные
для декабристской среды, — об этом неоднократно упо¬
миналось в литературе.
Онегин первой главы — светский молодой человек,
которого не задели веяния преддекабрьской поры, хотя
годы его юности совпали с годами Отечественной вой¬
ны. когда формировалось мировоззрение будущих де¬
кабристов. Второй раз Онегин уезжает из 11етербурга
уже с определенным запасом вольнолюбивых представ¬
лений. Его патриотизм окрашен авторской иронией
(«Проснулся раз он патриотом»), но в какое-то время
самому герою он кажется вполне серьезным — во вся¬
ком случае, заставляет его сесть в коляску и отправить¬
ся в странствие, т.е. совершить поступок, обусловлен¬
ный убеждениями.
Явная декабристская фразеология строфы <6>
о Новгороде (см.: Т.6. С.496), как и посещение военных
поселений (не дошедшего до нас отрывка «Путешест¬
вия»), как и интерес: к песням о Стеньке Разине на Вол¬
ге (строфа <10>) показывают, что Онегин в Петербур¬
ге был напичкан новыми идеями, т.е., по-видимому,
общался с людьми, близкими к декабристским кругам,
или с самими декабристами.
Во всех главах романа герой показан в общении —
с автором, с Ленским, с Татьяной, с мужем Татьяны.
Именно в общении выявляются психологический, ин¬
теллектуальный и социальный аспекты его личности.
И приехавшую в Москву Татьяну Пушкин сводите Вя¬
земским и этим подготавливает облик «петербургской»,
светской Татьяны.
В строфах «Путешествия Онегина», которые были
напечатаны Пушкиным, рядом с Онегиным нет нико¬
го. Но в опущенных строфах мы опять видим героя
в общении — в Одессе происходит его встреча с автором.
В Петербурге же Онегин ни с кем не встречается,
и о его жизни в столице мы узнаем только, что именно
там он «вдруг» сделался «патриотом». Чтобы приобщить
героя к декабристскому движению (независимо от ре¬
зультатов этого сближения), следовало ввести его
it круг реальных (скорее всего, уже названных в |юмане)
лиц. Невольно напрашивается предположение, что пе¬
тербургские встречи предполагались Пушкиным.
В одном из вариантов последней из «декабристских»
строф находим строку «Везде беседы недовольных»
(Т.6. С.526), т.е. от обзора исторических событий, ко¬
торые привели к организации тайных обществ, Пуш¬
кин явно собирался перейти к настроениям в обществе,
т.е. к характеристике той атмосферы, той среды, в ко¬
торую попадает Онегин в Петербурге.
Для того чтобы герой «вдруг» захотел «переродиться»,
ему нужен был не только повод, но и время. Это застав¬
ляет обратиться к так называемому «календарю» «Евге¬
ния Онегина», li семнадцатом примечании к роману
Пушкин пишет: «Смеем уверить, что в нашем романе
время расчислено по календарю» (Т.6. С. 193). У нас
нет оснований не верить этому заявлению. Делаюсь
оно для современников, которые отлично помнили,
в каком году «снег выпал только в январе» и когда поэт
«в садах Лицея» «безмятежно расцвета1!», когда был
выслан из Петербурга, когда жил в Одессе (а эти даты
являются опорными в календаре).
«Календарем» «Онегина» занимались Р.В.Иванов-
Разумник, С.М.Бонди, И.М.Дьяконов, Ю.М.Лотман,
В.В.Набоков. Этот «календарь» выдерживает хроноло¬
гическую проверку. Сомнения вызывает только путе¬
шествие Онегина. Согласно установленному «календа¬
рю», Онегин путешествует три года (с июля 1821 г. до
осени 1824 г.). Естестве1 нно возникает вопрос: где
п как провел герой эти три года?
Из текста следует, что в Москве он не* задерживает¬
ся. Выехав из Петербурга «июля 3-го числа» <6>, он
успевает в том же1 году побывать на Макарьевской яр¬
марке, которая закрывалась в августе — на чаге сентя¬
бря. Потом на посещение военных поселений, поездку
на Кавказ, по Кавказу и в Крым у него уходит два го¬
да (в Крыму он появляется в сентябре 1823 г.). Затем
он переезжает в Одессу, где встречается с Пушкиным.
Героя гонит тоска, и он едет быстро («кони мчатся» —
рефрен всего путешествия). 11оэтому три года, кото¬
рые герой проводит в пути от Москвы до Крыма и по¬
том до Петербурга, смущают исследователей и, естест-
венно, вызывают различные версии в истолковании.
Высказывалось предположение, что, кроме России,
герой успел побывать и в Европе. В.В.Набоков пола¬
гает, что путешечтвие но Европе должно было предше¬
ствовать путешествию по России (см.: Папанов. Vol.3.
Р.259). Ю.М.Лотман — что оно могло состояться по¬
еме свидании с Пушкиным в Одессе (по его версии,
Онегин мог приехать в Петербург из Европы морем,
н именно это даст возможность 11ушкину сказать, что он
«возвратился п попал, как Чацкий, с корабля на бал»)
(Лотман. С.375, 385).
II,к* дположение о путешествии в Квропу опроверга¬
ется самим I Ь'шкиным в предисловии, кото|юе цитиро¬
валось выше, и опять-таки у нас1 нет оснований ему не
доверять.
Но может быть, тот год, который исследователи не
могут совместить с пребыванием Онегина в России,
[230|

О	ОТРЫВКИ	ИЗ	ПУТЕШЕСТВИЯ	ОНЕГИНА
лишний год в «календаре» романа, Онегин провел в 11е-
тербурге? Ведь Пушкин отправляет его из Петербурга
«июля 3-го числа», не называя года. II вот здесь при¬
смотримся к одной поправке в черновой рукописи. От-
правляя героя в путешествие, Пушкин пишет: «Дожив
без цели и трудов / До 2(5 годов...» (строфа <4> — Т.6.
(1.495). Сперва было «до 25 годов», потом Пушкин ис¬
правляет 5 иа 6, т.е. делает героя на год старше. «До 25
годов» и «до 26 годов» одинаково укладываются в раз¬
мер стиха. 11очему же появилась эта правка? Не пото¬
му ли, что Онегин приехал в Петербург 25-летним,
а уезжает 26-летним?
С.М.Бонди заметил, что 26 лет не укладываются
в четко очерченный «календарь». Он пишет: «Очевидно,
Пушкин имеет в виду не то. что Онегину уже исполни¬
лось, а что ему скоро должно исполниться 26 лет. Зна¬
чит, сейчас (в 1821 году) ему 25 лет, то есть действи¬
тельно он родился в 1796 году» (Бонди. С.281—283).
Можно предположить, что Пушкин, задумав приоб¬
щить героя к декабризму, решил задержать его в Пе-
те|>бурге — отсюда и появилась поправка возраста героя.
Слова Бонди о том, «что ему скоро должно исполниться
26	лет», — очевидная натяжка. Предложенная версия
снимает необходимость этой оговорки, как и всех дру¬
гих попыток заполнить «лишний», не укладывающийся
в календарь «Онегина» год, т.е. снимает хронологичес¬
кие неувязки в «Странствии»Онегина.
Конечно, выдвигая предположение, что «декабрист¬
ские» строфы открывали главу и что приобщение Оне¬
гина к декабризму задержало его в Петербурге на год,
мы вступаем в область загадок, которые задал нам
Пушкин. Но кажется, что именно таким образом мож¬
но объяснить, почему Пушкин, публикуя отрывки из
«Странствия», вообще убрал Петербург как исходную
точку путешествия и петербуржец Онегин отправляет¬
ся в путешествие из Москвы. Те «петербургские» стро¬
фы, которые Пушкин первоначально предполагал пе¬
чатать. не содержали, казалось бы, ничего запретного.
Но Пушкин отбросил их. как отбросил все записанные
в тетради № 841 эпизоды «Странствия», которые свя¬
зывали его с «декабристскими» строфами (Новгород,
древнюю Москву, песни о Стеньке Разине и т.д.). «Пе¬
тербургские» строфы без предшествующих, «декаб¬
ристских», давали бы неверную, искаженную мотиви¬
ровку «Путешествия». Отказавшись от «петербургских»
строф, Пушкин, таким образом, убрал и объяснение
причин, которые послужили стимулом к путешествию
героя. Отброшена была мотивировка путешествия,
а без мотивировки не нужна была и вся глава.
Приготовив перебеленную рукопись (весь текст
«Странствия» без «декабристских» строф) для печати,
11ушкип не стал ее публиковать. Оставлены были толь¬
ко «Отрывки из Путешествия...» как указание на замы¬
сел, от которого поэт был вынужден отказаться. 11а вы¬
нужденность отказа Пушкин и заявлял в предисловии,
которым открывалась последняя глава романа.
Мы видели, что, уже задумав или уже написав «дека¬
бристские» строфы, т.е. решив провести героя через
испытание декабризмом, Пушкин еще колебался в вы¬
боре результата этого испытания. Его колебания отме¬
чены в воспоминаниях М.В.Юзефовича. Следы этих
колебаний мы находим и в черновых строфах «Стран¬
ствия». Первые II строф «Странствия» пишутся
в Москве. Для нас особое значение имеет строфа <8>.
посвященная московским впечатлениям героя. В пер¬
вой редакции (т.е. так, как она была написана в Моск¬
ве) эта строфа выглядела так:
Москва Онегина встречает
Своей восточной суетой,
Старинной кухней угощает,
Стерляжей под чует ухой.
[Народных заседаний проба]
В палате Англий<ского> клоба
О	каше прснья слышит он —
Глубоко в думу <?> погруж<он>
Он видит башню Гудунова,
Дворцы и площади Кремля —
II	храм где царск<ая> семья
Почила близ мощей святого
Он ходит меж ноч<ных> огн<ей>
В садах Моск<овеких> богачей
(Т.6. С.478)
Работа над «Евгением Онегиным» продолжается
в имении П.И.Вульфа Павловском. Здесь пишутся етро-
фы <12>—<17>. Но почерку и цвету чернил видно, что
прежде чем приступить к работе в Павловском, Пуш¬
кин просматривает то, что было написано в Москве.
Какие же поправки он собирался сделать?
Рядом с началом строфы <8> появляются две строч¬
ки: «Вокруг него гремят стаканы / Мелькают карты»,
а в конце этой же строфы приписано: «Гулянья ряды /
Кузнецкий мост, Тв<ерской> бульвар» (Т.6. С.478, 479).
Затем, закончив в черновом варианте строфы <12>
и <13> — описание Беиггу и Кавказских Минераль¬
ных Вод, Пушкин вновь возвращается к московской
жизни героя и пишет новый вариант стихов 9—14
строфы <8>:
Замечен он — об нем толкует
Велеречивая Молва
Им занимается Москва
Его масоном именует [вар.: шпионом]
Спле<тает> про него стихи
И производит в женихи.
(Т.6. С.479)
В первой редакции строфы <8> Онегин продолжает
следовать декабристской «программе» — его внимание,
как н в Новгороде, привлекают памятники народной
старины. В дописанных строчках мы видим новый по-
1231 |

ОТСТУПЛЕНИЯ
о
во|юттемы: попав в древнюю столицу, Онегин возвра¬
щается к рассеянному образу жизни.
В новых вариантах строфы поэт снимает патриоти¬
ческий ореол, который сопутствовал герою в началь¬
ных строфах «Странствия».
Изменения, которые Пушкин вносил в процессе рабо¬
ты над «Странствием», свидетельствуют, что уже осенью
1829	г.. в Павловском, он сделал выбор. Судьба героя оп¬
ределилась, петербургские свободолюбивые настроения
так же промелькнули в сознании Онегина, как мелькали
не|>ед его глазами исторические ландшафты и памятники
русской славы. В какой-то степени связь Онегина с раз¬
вернувшимися на его глазах историческими событиями
сближалась с пушкинской: он ложе «мог бы...» быть за¬
мешанным в декабристском движении, но судьба распо¬
рядилась иначе. Не случайно it новые эпизоды жизни
Онегина в Москве вплетаются биографические мотивы.
В Москве вокруг Пушкина «гремели стаканы», «мелька¬
ли карты», его «щюизводили в женихи» и именовали
шпионом. Дописанные варианты к <т|им|)е <8> не были
1>салнзованы Пушкиным. Факт перебелки «Странствия»
без шифрованных строф свидетельствует, что от приоб¬
щения Онегина к тайному обществу Пушкин отказался.
11с стал он реализовывать и второй вариант судьбы Оне¬
гина — гибель на Кавказе. О том, что такой план был,
свидетельствуют наброски 1833—1835 гг. послания
Плетневу и друзьям об окончании |юмана (<Плетневу>
(«Ты мне советуешь. Плетнев любезный»), 1835; «В мои
осенние досуги», 1835). Не только М.В.Юзефович, но
и II.А.Плетнев знал о намерении Пушкина «уморить»
Онегина. С этим вторым планом скорее всего и было свя¬
зано намеченное it вариантах <т|к>фы <8> снижение его
o6iI(споенного потенциала.
Закончив вчерне «Странствие», Пушкин в той же
«арзрумской» тетради № 841 переходит к следующей
главе. О публикации «Отрывков из Путешествия Оне¬
гина» см.: ШД1ШККЪМДЯ.
Я.Л.Леонович
ОТСТУПЛЕНИЯ (.лирические отступления) — речь
автора it эпическом или лироэпическом произведении,
прерывающая ход повествования ради непосредствен -
ного выражения его собственных взглядов, пережива¬
ний, его жизненной позиции, для истолкования и оцен¬
ки изображаемых характеров и событий. Отступления
способствуют созданию «образа автора как живого со¬
беседника читателя» (Литературный энциклопедичес¬
кий словарь. М., 1987. С. 18(5).
Пространные авторские отступления — важнейшая
структу рная особенность первого же крупного произ¬
ведения Пушкина — поэмы «Руслан и Людмила»
( 1820). построенного на остром противоречии между
сказочно-историческим сюжетом и подчеркнуто со¬
временной манерой повествования — непринужден¬
ной, иронически окрашенной беседой автора с друзь¬
ями-читателями. Еще более весома роль отступлений
в «Евгении Онегине», поскольку и образ, и функция
автора в романе (сравнительное «Русланом н Людми¬
лой») существенно усложнились. По мысли Г.О.Ви¬
нокура, авторское я в «Евгении Онегине» триедино:
автор выступает здесь как реальная биографическая
личность, как персонаж собственного произведения
(друг Онегина, добрый знакомец Татьяны и Ленско¬
го) и, наконец, как создатель новаторского романа
в стихах (см.: Винокур Г. О. Слово н стих в «Евгении
Онегине» // Винокур Г.О. Филологические исследо¬
вания. М., 1990. С.157—160).
Такого рода т|юйствениостыо обусловлено тематиче¬
ское* многообразие авто|к*ких отступлений. В них озна¬
чены прежде всего важнейшие вехи и события пуш¬
кинской биографии: отроческие годы «в садах Лицея»
и первые поэтические опыты, высылка из Петербурга
(«Но вреден север для меня»), желание увидеть «чуж¬
дые страны», жизнь «в глуши Молдавии печальной»
и «в Одессе пыльной», деревенское уединение, общество
«старой няни» и т.д.
Исключительно многообразны по настроению, ха¬
рактеру, мотивам отступления, раскрывающие духов¬
но-нравственный мир Автора как персонажа романа
(или иначе — героя-Автора), мир богатый, сложный
и многоликий. Острая, веселая шутка соседствует здесь
с мрачным раздумьем, язвительная ирония — с интим¬
ным признанием, мучительные воспоминания о про¬
шлом — со светлой верой в будущее. В отступлениях
раскрывается душевное самочувствие человека, беско¬
нечно влюбленного в жизнь, утверждающего широкий
и свободный взгляд на мир — трезво-критический
и возвышенно-идеальный в одно и го же время.
Именно с этой точки зрения судит автор централь¬
ных персонажей, оценивает и обсуждает их поступки,
образ мыслей и чувств. 11о судит как человек, сам пере¬
живший ранее аналогичные увлечения, иллюзии, за¬
блуждения и потому — все понимающий и неизменно
доброжелательный. Он оправдывает Татьяну, решив¬
шуюся написать письмо Онегину, горько упрекает
Онегина и Ленского, не сумевших отбросить ложный
стыд и «разойтиться полюбовно», оплакивает смерть
юного поэта, с печальной иронией комментирует объ¬
яснения Онегина с Татьяной:
Вы согласитесь, мой читатель.
Что очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель;
Не к первый раз он тут явил
Души прямое благородство...
(4. XVIII. 1-5)
11(“|>вая беловая рукопись «Квгения Онегина». Первая пава.
<т|мм|>« XI,IV. (В окончательном тексте строфа L). 1823
|232|

ЯЫУ Гл л
S^,jL4r t (S&-'4**^C< 6CA/\(u+* {I-(;r^
'ft* ‘£+*€.JLg*4>*€*y	•*'*7*-^
<4& 1*S A. - s£lsZ	*«	-
s s	'	У7
'Z&pJk*' ,r <, 7C^	^/s	^r7?
• > • / /"
^^5ч<»й»-»««^ ^ (^r*^^«*^*,,* P£CC<t

ОТСТУПЛЕНИЯ
о
Не ран говорит автор и о том, как любит он своих ге¬
роев, как волнует его все, что с ними происходит:
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью;
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
(3, XV. 1-4)
Или же (по поводу предстоящей женитьбы Ленского):
Мой бедный Ленской, сердцем он
Для оной жизни был рождён.
(4. L, 13-14)
Иными словами: центральные персонажи раскрыва¬
ются в романе не только сюжетно — в цепи их поступ¬
ков и переживаний, но и лирически — как воплощение
прошлого душевного опыта автора (см.: АВТОР).
Наконец, отступления демонстрируют сам процесс
создания романа (который будто бы творится прямо иа
глазах у читателя), раскрывают художественные
взгляды и пристрастия автора. Они призваны проде¬
монстрировать прежде всего необычайность «новорож¬
денного творенья», его ориентированность на неупоря¬
доченную и непредсказуемую жизнь но всей <ч* сложности,
изменчивости, случайности. Автор признается, что
не только образы героев, по и сам план «свободного ро¬
мана» долгое время были ему неясны («И даль свобод¬
ного романа / Я сквозь магический крисгал / Еще не
ясно различал» — 8. Г, 12—14). а в посвящении харак¬
теризует свое произведение как «собранье пестрых
глав». Смелое новаторство романа предполагает крити¬
ческое осмысление прошлого художественного опыта —
своего и чужого. Поэтому в отступлениях автор ведет
полемику с предшественниками и современниками, ре¬
шительно отверпнт устаревшие поэтические условнос¬
ти, иронически отзывается о канонах и правилах клас¬
сицизма, о нравоучительно-сентиментальных романах
ХМII в., о новейшей романтической литературе и т.д.
Постоянно обсуждаются в отступлениях и вопросы
языка, способы словесного выражения, обозначения
предмета. Таковы, к примеру, авторские соображения
о	выборе имени главной героини, о возможностях пе¬
ревода ее письма на русский язык, об употреблении
иностранных слов и выражений, о высоком и низком
слоге и т.д. Все это вместе взятое призвано создать впе¬
чатление, что художественная форма романа не есть
нечто застывшее и окостеневшее, что она сродни тво¬
рящей силе самой жизни (см.: ФОРМА ПЛАНА).
Столь же многообразны и функции авторских отступ¬
лений в структуре и организации романного действия.
Наряду с примечаниями, пропущенными строфами,
вставными текстами, эпиграфами, приложенными к |н>-
ману «Отрывками из Путешествия Онегина», они спо¬
собствуют ослаблению фабульного начала и создают
впечатление фрагментарности, калейдоскоиичности по¬
вествования, позволяют автору то и дело менять харак¬
тер и тональность рассказа, мгновенно и непринужден¬
но переходить от одной темы к другой. Порой они спо¬
собны даже замещать собой целые сюжетные эпизоды.
Так, в главе первой описан приезд Онегина на бал (стро-
(ра XXVIII) и его отъезд (строфа XXXV). Между ними —
шесть строф лирического отступления. «Повествова¬
тельная тема здесь как бы щмх'вечивает сквозь лиричес¬
кую» (Макаров А.А. «Противоречий очень много...»:
(К вопросам поэтики А.С.Пушкина) // Вопр. лит. 1968.
№ 9. С. 185). Благодаря этому бальный эпизод обретает
обобщенный смысл: это не конкретный, единичный бал,
но один из многих, на которых постоянно бывал Онегин
в течение неопределенно долгого времени.
Аналогичным образом отступления замещают порой
п изображение внутренней жизни ге|юя. Скажем, душев¬
ное состояние Онегина при виде убитого им Ленского
описано очень скупо, буквально в нескольких словах:
В тоске сердечных угрызений,
Рукою стиснув пистолет,
Глядит на Ленского Евгений.
<...>
Убит!.. Сим страшным восклицаньем
Сражен, Онегин с содроганьем
Отходит и людей зовет.
(6. XXXV. 1-3, 5-6)
Но этой психологической зарисовке предшествуют
две строфы авто|И‘ких размышлений п лирических из¬
лияний о том, как страшно стать убийцей друга. При¬
чем драматическое напряжение в них неуклонно нара¬
стает н к концу второй строфы достигает трагической
кульминации:
Скажите: вашею душой
Какое чувство овладеет,
Когда недвижим, на земле
Пред вами с смертью на челе,
Он постепенно костенеет,
Когда он глух и молчалив
На ваш отчаянный призыв?
(6. XXXIV. 8-14)
При этом тождество реакций Онегина и героя-Авто
ра подразумевается само собой.
Зачастую размышления и рассуждения, лирические
признания героя-Автора выражены в столь обобщенно-
безличной форме, что трудно решить, имеет ли он в ви¬
ду самого себя, или же Онегина, или их обоих вместе,
или даже людей своего круга вообще:
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
(1. XLVI. 1-7)
|234|

о
OTIIIKJIMIIIK
Все это свидетельствует о духовной общности заглав¬
ного героя и героя-Автора, несмотря на декларируе¬
мую «разность» между ними.
Обилие и разнообразие авторских отступлений, их
исключительно важное место в структуре повество¬
вания побуждает некоторых исследователей говорить
об особом лирическом сюжете (или даже лирических
сюжетах), о «романе автора», существующем в «Ев¬
гении Онегине» наряду с очевидным для всех «рома¬
ном героев».
Постоянно перебивая повествование авторскими
отступлениями, Пушкин опирался на давнюю лите¬
ратурную традицию (Ариосто, Стерн (см.: (1ШРН).
Байрон и др.), причем опыт Байрона — создателя
«Паломничества Чайльд Гарольда», «Беппо» и «Дон
Жуана» — стал для него решающим (см.: БАИ РОИ).
Для всех этих байроновских созданий также харак¬
терны разорванность, фрагментарность сюжета, ос¬
лабление фабульного начала. Главное в байронов¬
ских творениях — мощный напор чувства, яростный
темперамент публицистических и лирических от¬
ступлений, проникнутых пафосом свободолюбия
и ненавистью к любой форме тирании, — отступлений,
бесконечно разнообразных но своей тематике и то¬
нальности. Именно у Байрона Пушкин заимствовал
самое главное — тон взволнованно-личной беседы
с читателем, непринужденно-доверительной дружес¬
кой болтовни, иронической и лирической одновре¬
менно, не говоря уже о множестве частных приемов
организации «личного» повествования. В частности,
обоих авторов объединяют лукавые сетования на
обилие отступлений от сюжета и обещания в даль¬
нейшем избавиться от этого «недостатка».
Мой замысел и точный и прямой,
В нем отступлений будет очень мало, —
(11есиь 1. строфа 7 / Пер. Т.Гнсдич // Байрон. Т.I. С.57)
уверяет читателя Байрон в первых строфах «Дон Жуа¬
на». Разумеется, это обещание оказывается невыпол¬
ненным, и в конце третьей песни поэт как бы спохва¬
тывается:
Но я грешу обильем отступлений,
А мне пора приняться за рассказ;
Такому водопаду рассуждений
Читатель возмущался уж не раз.
(Песнь 3, строфа 9В / 11ср. Т.Гнсдич // Там же. С. 193)
Аналогичный пассаж находим и в «Беппо»:
...Уверяю вас,
Мне, как и вам, читатель, надоело
От темы отклоняться каждый раз.
Вы рады ждать, но все ж не без предела,
Вам досадил мой сбивчивый рассказ!
(Г1ср. 15.В.Ленина //Там же. Т.З. С. 198—199)
11одобные же иронические обещания и шутливые са-
моодергивания находим и в «Евгении Онегине»:
I	lopa мне сделаться умней,
В делах и в слоге поправляться,
I	I эту пятую тетрадь
От отступлений очищать.
(5. XL. 11-14)
Или:
11о полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей...
(3, XXIX, 9-10)
Во многом опираясь на опыт своего великого пред¬
шественника, Пушкин — с присущим ему чувством со¬
размерности — сумел в 14) же время преобразовать этот
опыт; ему удалось органично, естественно сочетать
и гармонически уравновесить оба начала своею романа
в стихах: повествовательное и лирическое.
Лит.: Рыбникова М.А. Автор в «Евгении Онегине» // Рыбникова М.А.
По вопросам композиции. М., 1924; Тынянов Ю.Н. О композиции
«Евгения Онегина» // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы.
Кино. М., 1977; Маймин Е.А. Пушкин: Жизнь и творчество. М.,
1981. С.168—172; Гуревич Д.М. Сюжет «Евгения Онегина». М.. 1999:
Чудиков А. II. Сколько сюжетов в «Евгении Онегине»? // Московский
пушкинист. VIII. М., 20(H).
А. М. Гуревич
ОТШЕЛЬНИК
С моею музой своенравной
Пойдемте слушать шум дубравный
Над безыменною рекой
В деревне, где Евгений мой,
Отшельник праздный и унылый,
Еще недавно жил зимой
В соседстве Тани молодой...
(7, V, 5-11)
Для Пушкина отшельник — это прежде всего чело¬
век, лишенный общества или сам отказавшийся от не¬
го. Уединение — это одна из форм жизни аристократов
XVIII в. Именно тогда появились всевозможные не¬
большие хижины-дворцы — эрмитажи, что в переводе
на русский язык означало «жилище отшельника». Эр¬
митажи ставили как садовые постройки, обычно на са¬
мой границе сада и дикой местности, в тени, и гуляю¬
щие должны были натыкаться на них, вскрикивал от
неожиданности. «Ни один из пейзажных парков восем¬
надцатого века не был полным без эрмитажа и даже его
отшельника», — писал в своем исследовании Дж. Хант
(пит. по: Лихачев Д. С. Поэзия садов. Л.. 1982. С.32,
сноска 51).
«Джон Диксон Хант приводит условия, которым дол¬
жен был следовать отшельник нанятый лордом Чарль¬
зом Гамильтоном “отшельник" в “Paine’s Hill” [для сво¬
его поместья — Н.М. ] в графстве Сарри (Surrey): он
обязан был провести в эрмитаже семь лет “с Библией,
с очками, с ковриком под ногами, с пуком травы в качест-
[235]

охтиикл
iu‘ подушки, с песочными часами, водой в качестве един-
ствениого напитка, и едой, приносимой из замка. Он
должен был носить власяницу (camel robe) и никогда,
ни при каких обстоятельствах не стричь волос, бороды,
ногтей, не бродить за пределами владений Гамильтона
или разговаривать со слугами”» (Там же. С.ЗЗ).
Русский дворянин находил свой эрмитаж в русской
деревне. Здесь он чувствовал себя совершенным от¬
шельником, лишенным образованhoix) общества, тсат-
ра и всех удовольствий культуры, li 1820 г. Пушкин
писал: «...теперь нахожусь в Киевской губернии, в де¬
ревне Давыдовых, милых и умных отшельников, бра¬
тьев генерача Раевского» (Т. 13. С.20). Для юного
Пушкина, любившего порой уединяться it садах Ли¬
цея. деревенское отшельничество представлялось
слишком серьезным испытанием, о чем он писал
в письме к Г1.А. Вяземскому (1816):
Блажей, кто в шуме городском
Мечтает об уединеньи,
Кто видит только в отдаленья
11устышо, садик, сельский дом,
Холмы с безмолвными лесами,
Долину с резвым ручейком
И даже... стадо с пастухом!
Блажен, кто с добрыми друзьями
Сидит до ночи за столом
И над славенскими глупцами
Смеется русскими стихами;
Блажен, кто шумную Москву
Для хижинки не покидает...
11 не во сне, а на яву
Свою любовницу ласкает!..
(<11:< письма к кн. П.А.Вя;«емскому>, 181(> // Т. I. С. 180)
Н.	А. Марченко
ОХТИII КА — жительница Охты, окраины 11етербурга.
В начале XIX в. столичный го,юд Санкт-Петербург был
разделен на тринадцать частей, и последней, тринадца¬
той, частью была Охта. Здесь в петровские времена жи¬
ли корабелы-голландцы п русские плотники, переселен¬
ные но ца,какому указу 1714 г. из Московской и др.
губерний. В середине XVIII в. здесь поселились финны,
в том числе и ннгерманланды ( так называ ю русских фин¬
нов). Жены маете,ювых-охтинцев разводили домашний
скот. 11адо заметить, что в начале XIX в. держали коров
и коз во всех частях города, даже в центре; но именно на
Охте были лучшие луга, иа которых пасли скот.
В первой главе «Евгения Онегина» Пушкин, описы¬
вая пробуждение «Петербурга неугомонного» упомянул
иохтинку:
С кувшином охтинка спешит,
11од ней снег утренний хрустит.
(1, XXXV, 7-8)
Па черновой рукописи этой строфы Пушкин нари¬
совал молочницу в платке и теплой кофте. Гравюры
н литографии пушкинского времени с изображения¬
ми петербургских молочниц дают возможность пред¬
ставить себе, как они выглядели, как одевались.
На раскрашенной литографии К.И.Кольмана две
женщины в платках, зимних кофтах, фартуках, на¬
детых на широкие сарафаны; у одной на плечах ко¬
ромысло с кувшинами молока и сливок; другая —
с небольшими санками.
Авторы познавательных книг для детей и юноше¬
ства обычно писали о молочницах как о молодых де¬
вушках п обязательно красивых. Так. Е.Филипов-
екий, издатель книги о народах мира, одну из глав
назвал «Ингерманландская красотка», где написал,
что эти девушки «много занимаются нарядом... но¬
сят также на шее несколько ниток жемчугу, малень¬
кие цепочки, и другие украшения в ушах» (Собра¬
ние эстампов, изображающих характеристические
черты и обряды обитателей в 4 х частях света / Из¬
дал Ефр.Фнлииовский. М., 1804. 4.1. С.18—19).
В другой книге был описан костюм молочницы:
«Одежда ее состоит в сарафане, или платье из хол¬
ста. или бумажной материи без, рукавов, с одним
рядом пуговиц спереди, насаженных с верьху до ни¬
зу. Сверьх оного надета на ней душегрейка, которая
не имеет также рукавов и делается из разных мате¬
рий. Головной убор ея есть род шапки, спереди воз¬
вышенной. и делаемой также из разных материй,
сверьх коей надет платок, обвязанный около шеи.
Башмаки ея украшены сзади сукном или кожею
красного цвета» (Галлерея света, или Собрание эс¬
тампов с изображением различных обитающих на
земле народов... Для употребления юношества.
СПб., 1816. 4.1. С.169-171 ).
Зимой с Охты до центра 11етербурга можно было до¬
браться но замерзшей Неве всего за час. Свой товар —
молоко и сливки в медных или глиняных кувшинах —
молочницы несли на коромыслах или везли на малень¬
ких санках, как. вероятно, охтинка из первой главы
романа «Евгений Онегин».
Неизвестный автор книги «Не большой подарок
для наставления и забавы моим детям» написал об
охтинской молочнице в жанре разговора отца с сы¬
ном. Отец, побывавший в российской Северной сто¬
лице, рассказывал ребенку, никогда не уезжавшему
из Германии, об охтинке: «Но если ты увидишь Ох¬
тинскую девушку в воскресный день, она еще более
тебе понравится [чем на картинке, приложенной
к книге. — Е.П.]: ибо известно, что сии женщины но¬
сят шелковые платья», — и добавлял: «Охтинские по¬
селяне. живучи близ большого города, сами обога¬
щаются хотя и не имеют к тому другого источника,
кроме своих коров; ибо их земли мало способны
[236]

о
ОЧАКОВСКАЯ МЕДАЛЬ
inm
Охтинка. Иллюстрация к книге: Небольшой подарок для
наставления и забавы моим детям. СПб., 1829. Гравюра, акварель
к хлебопашеству. Но тучные пастбища заменяют сей
недостаток и доставляют Охтинским жителям пре¬
восходный корм для коров, из коих многие суть Хол¬
могорской породы, которая почти не уступает Гол-
ланской или Швейцарской» (Не большой подарок
для наставления и забавы моим детям / Пер. с фр.;
С 77-ю гравированными и раскрашенными картин¬
ками. СПб., 1829. 4.2 С. 177).
Е.А.Пономарева
ОЧАКОВСКАЯ МЕДАЛЬ
Как часто в детстве я играл
Его Очаковской медалью!
(2. XXXVII. 8-9)
Очаковская медаль — знак отличия в виде золотого
креста с сильно закругленными концами, предназна¬
ченный для награждения офицеров, участвовавших
в штурме турецкой крепости Очаков, которые из-за не¬
достатка выслуги лет не могли получить в воздаяние
своих заслуг ордена Св. Георгия 4-го класса или Св. Вла¬
димира 4-й степени. Медаль была учреждена 14 апре¬
ля 1789 г., являлась своеобразным продолжением или
дополнением ордена Св. Георгия, поэтому носилась
также на георгиевской черно-оранжевой ленте. На
лицевой стороне медальона в овале помещалась над¬
пись «За службу и храбрость», па обороте — «Очаков
взят 6 декабря I 788 года».
Рассказ Пушкина об отце главной героини романа
отставном бригадире Дмитрии Ларине небогат подроб¬
ностями: как бы вскользь поэт сообщил о наличии у не¬
го «Очаковской медали». Однако это сведение может
послужить историку надежной точкой отсчета для вос¬
создания биографии боевого офицера екатерининского
времени. Может быть, «Очаковская медаль» наилуч¬
шим образом «поместилась» в поэтическую строку,
чем, скажем, крест за Измаил или за взятие Праги,
увековечившие новые подвиги русских «чудо-богаты¬
рей», изумившие Европу. Но Пушкин в силу вольного
или «невольного вдохновения» поместил Дмитрия,Ла¬
рина в число тех, кто брат Очаков, выделив именно это
событие в его ратном поприще. Крепость была взята
в последний месяц 1788 г., когда Европа жила и воевала
по-старому. В следующем, 1789 г. произошла Великая
Французская революция, создавшая новых солдат
и новые правила ведения войны. Неспешные осады, ру¬
ководимые «миролюбивыми фельдмаршалами», как
метко съязвил Суворов, ушли в невозвратное прошлое,
которое А.С.Грибоедов определил для России как «вре¬
мена Очакова и покоренья Крыма». Измаил и Прага —
[237|

04 Л КОНСКАЯ М ЕДАЛ I»
О
это уже свершения другой эпохи — конца XVIII в., по
поводу которого Н.М.Карамзин горестно восклицал:
«Век просвещения! Я не узнаю тебя — в крови и в пла¬
мени не узнаю тебя...» (Карамзин II.Л. Мелодор к Фи-
лалету, 1794 // Карамзин. Соч. 'Г.2. С. 180). Нет,
Пушкин оставил Дмитрия Ларина «в блаженном 18»,
во временах Очакова, когда люди даже на войне не
умели спешить, всячески подстраивая мирный быт под
законы военного времени. Итак, мы имеем не меньше
сведений об отце Татьяны Лариной, чем о ее матери,
характер которой довольно определенно очерчен в |м>-
мане. Благодаря документам и мемуарам мы можем
даже явно представить полгода из его жизни, потому
что именно столько времени длилась осада Очакова
в устье Днепровско-Бугского лимана (Очаков находился
в расстоянии 1839 верст от Петербурга, 1279 верст от
Москвы). «Правильная», как тогда говорили, осада
крепости началась в июле и продлилась до декабря.
Русские войска обложили крепость большим полукру¬
жием, примкнув правым флангом к Черному морю,
а левым к лиману. Офицеры и солдаты расположились
в палатках и землянках. Кого только не было в русском
лагере, расположенном в степи: здссьпроводили время
искатели приключений со всей Западной Европы, еще
не потрясенной ужасами революции: бельгийский
принц, знаменитый острослов де-Линь, французские
аристократы rpatf) Р. де Дама и принц Нассау-Зиген,
итальянский авантюрист шотландского происхожде¬
ния Дж.Ламберт, лихо взявший на абордаж турецкие
суда в лимане. Все они, подобно средневековым рыца¬
рям, дали обет сражаться с неверными и числились
в русской армии добровольцами. А парусным фкггом ко¬
мандовал известный морской пират, гроза англичан
американец Поль Джоне. «Забияка Джонее», называла
его Екатерина II. переманив на службу. Время от вре¬
мени русские воины слышали диковинные концерты.
Гость из Италии «известный сочинитель музыки Г.Сар-
ти всегда был при князе [Потемкине. —.1.11. ]; он по¬
ложил на музыку победную песнь “Тебе Бога хвалим ’,
и к оной музыке приложена была батарея из десяти пу¬
шек, которая по знакам стреляла в такт; когда же пели
“свят! свят!” тогда производилась из оных орудий ско¬
рострельная пальба» (Энгельгард JI.il. Записки. М.,
1997. С.82).. 11од Очаков приехали дамы. Здесь же бы¬
вали и известная «прекрасная фанариотка» графиня
Потоцкая, мать знакомых Пушкину сестер С.С.
и О.С.Потоцких. Офицеры играли в карты и пили пуши.
В традициях XVIII в. дело перемежалось е бездельем,
праздность с опасностями. Именно здесь, в лимане,
взорвал себя вместе с судном полковник Сакен в отвст
на предложение турок сдаться в плен. Здесь же, у стен
Очакова, получил одну из своих знаменитых ран «не¬
забвенный Михаил Илларионович Кутузов»: пуля уда¬
рила в лоб и вышла в затылок, когда будущий великий
Офицерский крест ;ш влитие Очакова. 1788. Серебро, позолота
полководец, припав к амбразуре укрепления, наблю¬
дал за турками в подзорную трубу. К изумлению врачей
всей Европы генерал Кутузов остался жив; более того,
через три недели он вернулся в строй. Среди офицеров
это было постоя иной темой разговоров. 7 августа тяже¬
лую рану получил «российский Марс» (дворов, пытав¬
шийся вопреки воле Потемкина «в одиночку» завладеть
крепостью. Убыль в людях у осаждавших от беспре¬
рывных турецких вылазок, а особенно от болезней,
становилась все больше и больше. Знаменитый полко¬
водец фельдмаршал II.А.Румянцев ехидно называл
действия русских войск под командованием своего со¬
перника Потемкина «осадой Трои». Потом начались
осенние дожди, поднялись метели, рвавшие в клочья
палатки, задувавшие костры, — метели, гибельные для
воинов, зимовавших (в отличие от неприятеля) в без¬
лесной степи, покрытой снегом и льдом. Положение
армейских офицеров, людей, ограниченных в средст¬
вах, мало чем отличалось от положения нижних чинов,
зато землянка главнокомандующего, как и полагалось
большому вельможе «в случае», ничем не отличалась от
приемных покоев во дворце: ее украшали ковры и до¬
рогие вазы. Все это Суворов презрительно называл не¬
мецким словом «унтеркунфг», которое писал русскими
буквами, что в переводе означало «удобство». Потем¬
кин неоднократно обращался к коменданту крепости
Гуесейну-паше с предложением сдать крепость и со¬
хранить «невинные жизни», однако комендант отвечал
горделиво, что «Очаков — неприступен, неодолим»
(Восннмй-эициклопедический лексикон. СПб., 1856.
Т. 10. С. 136). Современник вспоминал: «Светлейший
князь, жалея людей, решился на штурм по необходи¬
мости, поздно; <...> расчет самый неверный для сбере¬
жения людей — поздняя кампания, а особливо в мес¬
|238|

о
04 А КОВС КА И М ЕДАЛ I»
тах, где продовольствие так затруднительно и есть ли¬
шение всех нужных потребностей. Филантропия не
всегда бывает кстати» (Эшельгардт ,1.И. Указ. соч.
С. 74). Люди были изнурены до того, что от многочис¬
ленной в начале — 90-тысячной — екатеринославской
армии осталось всего четверть. Кавалерия потеряла
почти всех лошадей. В декабре на военном совете де¬
журный генерал вдруг доложил Потемкину, что «на за¬
втрашний день в армии нет ни одного полена дров для
разведения огня», другой генерал донес: «Все продо¬
вольственные запасы истощены, ни на один день не ос¬
талось хлеба» (Смитт Ф. фон. Суворов и падение
Полыни. СПб., 1866. 4.1. С.218). Необходимо было
решиться на шту рм, т.к. по недостатку продовольствия
нельзя было и отступить. Офицеры собрали своих сол¬
дат и объявили им: «Идти назад нельзя; ни дров, ни
хлеба нет; остается взять Очаков или умереть» (Там
же). Ранним утром 6 декабря осаждавшие пошли на
штурм. Это был самый холодный день в ту зиму: мороз
превышал минус двадцать три градуса. Преодолев рвы,
перебив всех, кто сопротивлялся на валу, с офицерами
во главе колонн солдаты ворвались в крепость. Редко
слышались выстрелы — работал один штык. «Турки
бросились в дома, дабы защищаться в них: печальный
исход, влекущий за собою только гибель невинных!» —
грустно заметил историк (Смитт Ф. фон. Указ. соч.
4.1.	С.220). Штурм продолжался всего час с четвер¬
тью. Большая часть гарнизона погибла на русских
штыках. Потемкин отдал город на разграбление как
трофей голодным и замерзшим людям... Екатерина II,
узнав среди ночи долгожданную весть о падении крепо¬
сти, собственноручно написала записки и разослала
придворным: «Очаков взят!» Неудивительно, что ой за-
хотелоеь наградить всех, кто был на стенах турецкой
твердыни. I laiрадная медаль была учреждена даже для
нижних чинов, что являлось большой редкостью в фе¬
одальных армиях. Императрица желала отметить всех
без исключения офицеров, не жалевших жизни в бою.
Их храбрость стоила этого, независимо от того, позво¬
лял ли им стаж службы претендовать на ордена. Дмит¬
рий Ларин был в числе тех, кому заслуженная с таким
трудом награда напоминала и осадные лишения,
и ужасы штурма, и торжество победы. Можно, конечно,
предположить, что впоследствии он отличался и при
Измаиле в 1790 г., и у ворот Варшавы в 1794, а Пуш¬
кин просто не упомянул об этом в романе. Однако :>то
маловероятно. Во время перечисленных нами штурмов
погибал каждый третий офицер, и наличие у одного
и того же лица двух или трех штурмовых крестов явля¬
лось большой редкостью. В Военной галерее Зимнего
дворца помещены портреты 332 генералов, из них
только двое пережили и Очаков, и Измаил, и Прагу.
Наличие же у Дмитрия Ларина чина бригадира пока¬
зывает, что он продолжал службу, участвуя в менее
громких делах екатерининского царствования. Для
дальнейшего исследования биографии нашего героя
и определения его социально-психологического портрета
в контексте эпохи, в которой он жил, обратимся к ис¬
торическим источникам, и они смогут оказать неоцени¬
мую помощь в поисках. Это 550 послужных списков
русских генералов, участвовавших в Отечественной
войне 1812 г. и заграничных походах 1813—1815 гг.
(Российский архив. М., 1996. Т.7. С. 170—181). Здесь
содержится информация о происхождении, возрасте
и походах с указанием, где, в каком году, в каком чине
н при каких обстоятельствах отличился и чем был на¬
гражден. Среди 550 генералов Очаковской медалью,
или, как ее чаще именуют в послужных списках, штур¬
мовым Очаковским крестом, награждено всего 43 че¬
ловека. Среди них только один фельдмаршал. Это
М.Б.Барклай де Толли, «вождь несчастливый», воспе¬
тый Пушкиным в стихотворении «Полководец»
(1836); два генерала от инфантерии, или «потных» ге¬
нерала: ото известный князь II.И.Багратион и неизве¬
стный теперь никому, кроме военных специалистов,
А.С.Фенын. Девять участников очаковского штурма
по окончании наполеоновских войн дослужились до ге¬
нерал-лейтенантов, большинство же из них — 32 чело¬
века — к этому времени достигли лишь чина генерал-
майора, несмотря на примерно одинаковый возраст.
Самый старший из них — генерал-майор Д.Е.Греков
1748 г. рождения, большинство же родилось уже
в 1760-е гг., и согласно тем же послужным спискам при
взятии крепости находились в чинах от прапорщика до
капитана, в основном же подпоручиков и поручиков.
Судя по возрасту дочерей, Татьяны и Ольги, Дмитрий
Ларин как раз принадлежал к этому большинству.
Прежде чем подводить окончательные итоги сведений,
почерпнутых из формуляров, добавим, что из выявлен¬
ных нами 43 генералов — участников штурма в знаме¬
нитой Военной галерее Зимнего дворца имеются порт¬
реты лишь 18 человек, изображения остальных 25
в нее не попали. Этот факт говорит сам за себя. Среди
тех. кто был украшен «Очаковской медалью», были
лишь те генералы, кто начинал служить в нижних или
унтер-офицерских чинах в армейских полках. Следо¬
вательно, это были дети в основном мелкопоместных
дворян, довольно скромного достатка, не имевшие про¬
текции при дворе, поэтому среди них нет тех, к то был
записан с рождения в гвардию или начинал в ней служ¬
бу. Кстати, во время измаильского штурма гвардейцы
уже находились в армии в качестве волонтеров (добро¬
вольцев), поэтому Измаильский крест мог быть и у офи¬
цера, принадлежавшего к среде знати. Для тех же,
кто имел медаль за Очаков, блестящая военная карье¬
ра была большой редкостью. Нужно было обладать не¬
дюжинными способностями, храбростью, силой воли,
чтобы пробиться к высшим ступеням служебной иерар-
1239]

vr ПЕСНЬ
loediMOK
Чернильный прибор. Россия. Москва. Мастер И.Самарин.
1830-е гг. Бронза, литье, чеканка
Двое молодых люден наблюдают луну. К.Фридрих.
18(13. Холст, масло
Юноша с рукописью в руке. Неизвестный художник.
Конец 1830-х гг. Кость, акварель, гуашь
Подсвечник на одну свечу с маскаронами.
Нерпам четверть XIX в. Бронза золоченая
И.С.Крылов. Зимний пейзаж. (Русская зима).
1827. Холст, масло
Городские санки. Россия.
Начало XIX в. Дерево, металл, кожа

VI IIECHi> Поедиион
«Ьлеснет заутра луч денницы
II заиграет яркий день;
А я — быть может, я гробницы
Сойду и таинственную сень...»

V I ПЕСНЬ Поединок
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули
11 щелкнул в первый раз куроь

VI ПЕСНЬ Поединок

VI ПЕСНЬ Поединок
Дай оглянусь. Простите ж. сени,
Где дни мои текли и глуши,
Исполнении страстей и лени
11 снов задумчивой души.

Юноша, склонившийся у надгробия. Неизвестный художник.
Первая четверть XIX в. Силуэт
IlacTopa.iu. 11ортрет Е.Ф.Озеровой.
Рисунок в рукописном альбоме.
1810-е гг. Акварель
Настольное украшение с фигуркой Амура.
Франция. XIX в. Бронза золотая и патинированная
Сельцо Михайловское.
II.А.Александров но рис. И.С.Иванова.
1838. Литография
Амур и Психея. А.Канона. 1796. Мрамор
Цветок. Рисунок в рукописном альбоме. 1810-е гг. Акварель
Вальс. Рисунок в рукописном альбоме. 1830-е гг. Акварель, гуашь

очки
о
хии. Доказательство тому — два примера: Багратион
и Барклай де Толли. О Багратионе из его послужного
списка известно, что он по повелению Потемкина был
произведен из подпоручиков, минуя чин поручика,
в капитаны, но этот случай, безусловно, исключение.
Для большинства же сверстников Багратиона и Барк¬
лая де Толли, среди которых мы можем условно помес¬
тить и Дмитрия Ларина, дослужиться до генерал-майо¬
ра к 1815 г. было большим успехом. С этим же чином
многие из них вышли в отставку в мирное время. Им
было трудно соперничать и удержаться на равных со
своими соратниками, начинавшими службу в гвардии
и продалжавшими ее на виду у государя. Отсутствие их
портретов в галерее Зимнего дворца — следствие того,
что у них не было средств приехать из своих «медвежь¬
их углов» в Петербург для позирования английскому
художнику Джорджу Доу или же они не имели возмож¬
ности заказать свои портреты другим художникам «на
местах» и переслать их в Северную столицу; в большин¬
стве же случаев их порг|мты не попали в список, ут¬
вержденный Александ|>ом I. «О многих просто забы¬
ли», — говорится в предисловии к публикации Словаря
русских генералов... (Российский архив. Т.7. С.288).
К сожалению, пока не установлено по архивным мате¬
риалам, содержащим наградные списки, сколько всего
офицеров было пожаловано Очаковскими крестами,
однако и без этого ясно, что большая часть тех поручи¬
ков и подпоручиков вообще не дослужилась до генера¬
лов. Дмитрий Ларин умер в чине бригадира — всего
в одном шаге от генеральского чипа. Если бы его служба
счастливо продолжилась после смерти Екатерины II
в 1796 г., то при быстрых производствах царствования
Павла I ему бы несомненно «досталось в генералы», кото¬
рые при преемнике Екатерины «возрастали так же быст¬
ро, как спаржа растет на огороде» (Левепшпгерн В.И.
Записки //PC. 1900. Кн.З. С.489). Бригадирский чин
был упразднен в 1798 г., и те, кто остались в армии,
были переименованы в генерал-майоры. По какой
причине оказался в отставке наш герой? Предпочел ли
он помещичью жизнь военной службе еще до 1798 г.
или же решил выйти в отставку по упразднении своего
чина, или же был уволен против своего желания, раз¬
делив судьбу 2156 офицеров, 333 генералов п 7 фельд¬
маршалов? По воцарении Александра I он не восполь¬
зовался разрешением нового монарха вернуться
в строй, вероятно потому, что почувствовал, что его вре-
мя безвозвратно ушло. И он остался «добрым малым,
в прошедшем веке запоздалым», по точному определе¬
нию Пушкина (2, XXIX, 5—6). Дмитрий Ларин оста¬
вил себе в удел семейную жизнь it деревенской глуши
с молодой женой, которой сорокалетний бригадир пона¬
чалу казался неромантичным и безнадежно скучным
по сравнению с неким «гвардии сержантом», состав¬
лявшим его противоположность. «Модная жена» едва
не развелась с супругом, но I Iyiiikiih этого не допустил.
Вероятно потому, что ему был симпатичен старый во¬
ин, живущий своим прошлым, не вмешивающийся
в распоряжения жены, олицетворявший собой и победы
екатерининского царствования, и быт русского дворя¬
нина, не носившего ни «величавых париков», ни «крас¬
ных каблуков». Даже тому, что Дмитрий Ларин никогда
не читал книг, можно найти оправдание: он принад¬
лежал к поколению людей, которые жили исключи¬
тельно действием. Об их подвигах говорил весь свет,
они попали в учебники по военному искусству. По их
поводу М.Ю.Лермонтов заметил: «...в блаженном 18...
каждая жизнь была роман; теперь жизнь молодых лю¬
дей более мысль, чем действие; героев нет, а наблюда¬
телей чересчур много...» (ЛермонтовМ. Ю. <Вадим> //
Лермонтов М.К). Соч.: В 2 т. М., 1990. Т.2. С. 308).
Ивченко Л.Л.
ОЧКИ - «два стеклышка в станочке (стальном, сереб¬
ряном, черепаховом), насаживаемые на переносы*,
против глаз. Очки толсты», выпуклый, увеличитель¬
ный, для дальнозорких, стариковские; очки полые,
впалые, вогнутые, уменьшительные, для близоруких.
<...> Очки щипком, защёмы, без охватов, ущемляю-
щия переносье» (Диль).
Гадает старость сквозь очки
У гробовой своей доски,
Все потеряв невозвратимо...
(5. VII. 10-12)
А.А.Делыжг. К.Шлезингер. 1827. Акварель, карандаш
[242]

о
очки
С.А.Ричский-Еъорсакон. Рис. Л.С.Пушкина. 1829. Чершыа
Очки м России были известны задолго до написания
этих строк. Уже в середине XVII в. очки на Руси — не
редкость. Их обладателями тогда были представители
царской фамилии и высшего духовенства. Патриарх
Московский и всея Руси Филарет имел в 20-х — нача¬
ле 30-х годов XVII в. «двои очки». У патриарха Никона
была целая коллекция очков (см.: Гуриков ПЛ. Ста¬
новление прикладной оптики XV—XIX вв. М., 1983.
С. 1(5). Па картине Д. Вухтера изображен Никон, соби¬
рающийся читать лежащую перед ним книгу, и под-
дьяк Серафим, подающий патриарху очки (см.: Гра-
Гк1/>ь И.Э. История русского искусства. Т. 1— 6. М.,
1909. Т.6. С.417).
Появляются и мастера, умеющие чинить очки н под¬
бирать к ним стекла. Об этом свидетельствует письмо
стольника Андрея Безобразова (1689 г.): «Да послал
я с казначеем со Иосифом чет вера етеклы: к одним стек¬
лам ободки сделать, а к троим стеклам стекла при¬
брать; а стекла вели прибрать, чтоб чисты и белы бы¬
ли...» (Цит. по: Гуриков В.А. Указ. соч. С.136).
Очки it Россию привозились из Европы, где были
известны уже несколько веков. Очковые линзы, изо¬
бретенные it конце XIII it. it знаменитых венециан¬
ских стекольных мастерских, быстро нашли практи¬
ческое применение.
С момента своего появления очки вызвали к себе насто¬
роженное и даже враждебное отношение. Ученые-оптики
не только не участвовали в изобретении очков, но и счи¬
тали это изобретение вредным: «Основная цель зрения —
знать правду, линзы ,ця очков дают возможность видеть
предметы большими или меньшими, чем они есть в дейст¬
вительности... следовательно, они не дают видеть дей¬
ствительность» (Гонки П. Влияние оптики XVII в. на
развитие науки и филос<*фии // Вопросы истории естест¬
вознания и техники. 1964. Вып. 16. С.101).
II.М.Смирнов. Рис. А.С.Пушкина. 1829. Карандаш
Не подобное ли опасение явилось причиной того, что
в России XVIII в. ношение очков считалось дерзостью,
а взгляд через очки приравнивался к разглядыванию
чужого лица в упор. «Приличия XVIII века в России за¬
прещали младшим по возрасту или чину смотреть через
очки на старших: это воспринималось как наглость.
Дельвиг вспоминал, что в Лицее запрещали носить оч¬
ки и что поэтому ему все женщины казались красави¬
цами...» (Лотман Ю.М. Русский дендизм // Лот¬
ман. Беседы. С. 129).
В пушкинское время очки, унаследованные от щего¬
лей прошлого века, играли большую роль в поведении
денди, разрушающего тривиальность общественных
правил, свергающего «условий света бремя».
Тем ие менее главным назначением очков оставалось
исправление недостатков зрения. В этом смысле наи¬
большее распространение имели очки для дальнозор¬
ких, «стариковские», как называет их Даль. О таких
очках идет речь не только в тексте «Евгения Онегина».
Надев очки, пишет рекомендательное письмо своему
«старинному товарищу и другу » отец Петруши Грине¬
ва, отправляя сына на службу (Т.8. С.282). Очки для
дали были менее распространены, т.к. их функцию
нередко выполняли щегольские зрительные трубы и лор¬
неты. Так, в «Рассказах бабушки» о сыне княгини
Натальи Петровны Голицыной, князе Дмитрие Вла¬
димировиче, говорится, что «он был очень близорук,
очков не носил, но употреблял лорнет» (Рассказы ба¬
бушки. С. 179).
В пушкинское время наиболее распространенными
были очки с овальными или круглыми стеклами в тон¬
кой металлической оправе. Именно в таких очках
изображен А.А.Дельвиг на портрете К.Шлезингера
из собрания ГМН.
М. Н. Васильева
1243]

НАД И!
ЧАДИ! — кучерский выкрик при быстрой езде для нред-
остережения пешеходов. Упоминается в первой главе
романа: с криком «пади!» зимним вечером 1819 г. ку¬
чер мчит Онегина по улицам Санкт-Петербурга
к французскому ресторану на Невском проспекте:
Уж тёмно: в санки он садится.
«Пади, пади!» — раздался крик;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
К Talon помчался...
(I. XVI. 1-5)
История возникновения п бытования крика «пади»
отражена в романе И.И.Лажечникова «Басурман»
(1838), посвященном событиям, происходившим
в России в конце XVстолетия, в царствование Ивана III:
«У Красного крыльца стоял каптан (крытая, зим¬
няя повозка)... <...> Когда усадили Ивана Васильеви¬
ча в каптан, который можно было познать за велико¬
княжеский но двуглавому орлу, прибитому к передку,
несколько боярских детей поехало верхом вперед,
с возгласом: пади! пади! <...> Ехали шагом. Лишь
только слышался громкий возглас: “пади!” — все, что
шло по улице, в тот же миг скидало шапки и падало
наземь. “Этот раболепный обычай, — сказал Аристо¬
тель своему молодому товарищу, — перешел сюда со
многими подобными от татар. Владычество их въе¬
лось сильною ржавчиной в нравы здешние, и долго
русским не стереть ее. Так побежденные невольно
принимают и характер своих победителей, несмотря
на ненависть к ним!”» (Лажечников 11.11. Басурман.
М., 1961. С. 144).
Обычаи падать ниц перед царским поездом исчез
в петровскую эпоху, однако, как указывает В.В.Вино¬
градов, еще долгое в|>емя «крик “пади! пади!” культи¬
вировался и передавался по традиции в той социальной
среде, которая обслуживала высшие круги столичного
дворянства. Этот крик составил неотъемлемую принад¬
лежность этикета, связанного с лихими поездками по
городу привилегированных слоев столичного общества.
...Форейторское и кучерское междометие “пади!”,
ставшее криком предосте|к*жения и утратившее уже
к концу XVIII it. свой глагольно реальный смысл, нродол-
жало жить в дворянской и бытовой купеческой среде до
конца XIX в.» (Виноградов В. В. История слов. М.,
1994. С.442—443).
Громкие выкрики «пади!», повсеместно оглашавшие
московские улицы, неизбежно должны были привлечь
внимание Татьяны Лариной, приехавшей вместе е ма¬
терью в Первопрестольную из деревни. «Проезжай
в полдень мимо Кремля, — писал современник, — экипа¬
жи Посланников и Генералов как будто догоняют один
другой; красивые коляски, в коих сидят разряженные
дамы, мчатся по дурной, песком усыпанной мостовой;
со всех сторон слышишь громогласное: пади!» (Уша¬
ков В.А. Киргиз-кайсак // МТ. 1829. № 13. С.45).
Можно представить, сколь странное чувство испыты¬
вала в этой атмосфере девушка, выросшая вдали от го¬
родской суеты.
А.	Я. Невский
ПАНТАЛОНЫ
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет...
(1, XXVI, 7-8)
Панталоны — в XIX в. длинные мужские штаны.
Название заимствовано из французского языка, по
восходит к имени персонажа итальянской комедии —
Панталоне.
В европейскую моду панталоны вошли в 1800 г.
В 1803 г. модные журналы предлагали щеголям белые
панталоны, заправленные в высокие саноги. Пантало¬
ны навыпуск можно увидеть it иллюстрациях к модным
обзорам начиная е 1819 г. Причем самым популярным
цветом был белый.
В России панталоны вначале воспринимались как
простонародная одежда, неслучайно, что их называли
не «штаны», а «портки». Так, П.А.Вяземский в своей
«Старой записной книжке» привел забавный анекдот,
относящийся к началу 1820-х гг.: «В 18-м или в 19-м
году в числе многих революций в Европе совершилась
революция и в мужском туалете. Были отменены ко-
|и>ткие штаны при башмаках с пряжками, отменены
и узкие в обтяжку панталоны е сапогами сверх панта¬
лонов: введены в употребление и законно утверждены
либеральные широкие панталоны е гульфиком впере¬
ди, сверх сапог или при башмаках на бале. Эга благо¬
детельная реформп в то время еще не доходила до
Москвы. Приезжий NN первый явился в таких невы¬
разимых на бал к М.И.Корсаковой. Офросимов, заме-
тя это, подбежал к нему и сказал; “Ч то ты за штуку туг
выкидываешь? Ведь тебя приглашали на бал танцо-
вать, а не на мачту лазить; а ты вздумал нарядиться ма¬
тросом'•> (цит. по: Лотман. С. 157—158).
Существует несколько версий относительно того, кем
были введены в обиход длинные штаны поверх сапог.
<В 21-м и 22-м годах начали появляться изредка ны¬
нешние брюки сверх сапогов со штрипками и черные
атласные галстуки е брильянтовыми булавками. Это
называлось американскою модою, и П.П.Свиньин,
вместе с мистером Бэготом младшим, был ее инициато¬
ром в Петербурге, точно так как он ввел обычай не он-
[юкидывать чайную чашку, а класть в нее ложечку,
& I'anglaise» (Бурнашев В. II. Наши чудодеи: Летопись
чудачеств и эксцентричностей всякого рода. СПб.,
1875. С.206—207). Иное объяснение приводит в своей
книге «Старое житье» М.И.Пыляев: «Существующего
вида брюки сверх сапогов первый ввел в Петербурге
герцог Велингтон, генералиссимус союзных войск
12451

ПАНФИЛ ХЛРЛИКОИ
п
Панпионы. .Модная картинка. 1820-e it. Гравюра, акварель
и русский фельдмаршал. Брюки носились со штрипка¬
ми; называли их тогда “велингтонами”» (Пыляев.
Старое житье. С. 106).
В зависимости от цели выхода надевались те или
иные панталоны. Когда отправлялись просто по делам,
носили панталоны из Манчестера (разновидность хлоп¬
чатобумажной ткани), из тончайшего атласовидного
сукна — для визитов или обеда.
Е. II. Потемина
ПАНФИЛ ХАРЛИ КО В — одни из гостей на именинах
Татьяны Лариной. Следуя традициям сатирической ли¬
тературы XVIII и., Пушкин наделяет его «говорящей»
фамилией. «Харлить влгд. жилить, оттягивать неправ¬
дой чужое. Xарленое впрок ие пойдет» (Даль). Хар-
ликов органично вписывается и групповой портрет
провинциальных помещиков — Скотининых, Пустяко¬
вых. Буяновых, Петушковых. Забавно, что у Харлико¬
ва греческое имя Панфил, означающее «всеми люби¬
мый», «всем милый». Он пожаловал к Лариным с женой,
детьми и с гувернером детей — мосье Трике:
С семьей Панфила Харликова
Приехал и мосье Трике...
(5, XXVII. 1-2)
В «Повестях Белкина» Пушкин не случайно писал
о том, что помещики «ездили к друг дру|у в гости сч» своими
семействами и собаками» (в «Евгении Онегине» — и с гу¬
вернерами, и с кормилицами) — точно подмеченная чер¬
та провинциального помещичьего быта. Впрочем, дочери
Харликова, которая упомянута в романе, ни кормилица,
ни гувернантка уже не нужны. Когда начались танцы,
«...Харликову, / 11евесту переспелых лет, / Берет тамбов¬
ский мой поэт» (5. XXXVII. XXXVIII. XXXIX, 9—11). то
(нть мосье Трике — гувернер) в семье Харликовых, пригла¬
сивший дочь своего хозяина, видимо, из-за невнимания
к ней других кавалеров.
II. II. Михайлова
ПАРАЛИЧ «есть лишение больше или меньше полное
чувств н пропзвольнаго движения, или только одного
котораго нибудь из сих, чрез ослабление или стиснутие
нерв. Примеры лишения чувств, с удержанием способ¬
ности движения, очень редки; от сего происходит раз¬
деление паралича на настоящий и ложный. Паралич
настоящий соединяет в себе оба лишения, чувств и дви¬
жения. Сильные страсти, падение, сырой холод, ванны
слишком горячие, излишнее употребление горячих на¬
питков, венерических удовольствий и излишняя воз¬
держанность, излишество или искусственных [! — М. С.\
извержений, употребление наркотического и вяжуще¬
го. толчков электрических, уколоние в сухую жилу,
ожога, корчи, яд, кровопускание не кстати, камень
в пузыре, онанизм, глисты и проч., суть причины распола¬
гающие к параличу, и надобно ум<ть оных различить для
предписания приличного лекарства» (Левшип В. А. Пол¬
ная хозяйственная книга, относящаяся до внутреннего
домоводства как городских, так и деревенских жите¬
лей, хозяев и хозяек: В 10 ч., с рис. / Сочинение Васи-
лья Левшина. Т.1—5. М., 1815. Т.5. 4.1. С.82—83).
Кроме этого, тот же автор, которого Пушкин упоми¬
нал на страницах своего романа (7. IV, 4), сообщает:
«Паралич равномерно разделяется на деятельный
и страдательный. <...>
Паралич деятельный происходит от полнокровия;
оной может умножаться п проходить от теплых ванн,
кровопускания, рвотных, слабительных, мягчащих
прикладок, напитков утоляющих и вообще от лечения
успокоивающего и овлажняющего, от воздуха влажно¬
го и курений. <...>
Паралич страдательный происходит от расслабления
либо всеобщего, или частичного, и последнее случается
чаще, вообще с стариками...
Полупараличом называется, в котором отнимается
только половина тела. <...>
Есть сверх того параличи местные» (Левшин В.А.
Указ. соч. Т.5. 4.1. С.84—85).
Онегин, глядя на публику, собравшуюся на Кавказ¬
ских Минеральных Водах, с тоской думает о своей мо¬
лодости и крепком здоровье:
Зачем, как тульский заседатель,
Я не лежу в параличе?
(Огрмвки из Путешествия Онегина // Т.6. С. 199)
М. В. Строганое
12461

п
IIЛ I’ll к
IIА141Ж
Всё, что в Париже вкус голодный,
11олезный промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной, —
Всё украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.
(1, XXIII, 9-14)
В стихах, предшествующих приведенным выше,
речь шла о торговле с Англией, с «Лондоном щепетиль¬
ным» (см.: ЛОНДОН). Но, как справедливо заметил
B.C.Баевский, «вопрос о торговле с Россией не менее
остро стоял и для Франции. Она импортировала при¬
мерно то же, что и Англия, а вывозила в Россию вина,
водку, фрукты, соль, предметы роскоши. “Ввоз из
России во Францию в 1785 г., оказывается, был ра¬
вен 6 412 329 ливрам, а вывоз из Франции в Россию —
5	485 675 ливрам, и, следовательно, торговый баланс
сводился в пользу России на сумму в 926 664 ливра
<...>. II ;пх> еще сравнительно хороший для Франции
год”. Третья часть всех лионских шелков экспортиро¬
валась в Россию, так что, когда в годы революции и на¬
полеоновских войн торговля с Россией падала или за¬
мирала. промышленность Лиона переживала глубокий
кризис» (Баевский. С.73).
В пушкинское и онегинское время Франция, сопер¬
ничая с Англией на поприще моды, сохраняла свое ли¬
дерство. «Мода, которой престол в Париже...» — писал
Ф.Ф.Вигель (Нигель. Т.1. С. 176). Об увлечении па¬
рижской модой сохранилось немало свидетельств в ме¬
муарной, дневниковой, эпистолярной литературе пер¬
вой трети XIX в., в поэзии и прозе пушкинской эпохи.
Так, П.А.Вяземский оставил в своих записках забав¬
ный норгрет В.Л.1 lyuiKinia, вернувшегося в 1803 г. из-
за границы: «Парижем от него так и веяло. Одетой был
с Парижской иголочки с головы до ног, Прическа а 1а
Titus, углаженпая, умащенная древним маслом, luiile
antique. В простодушном самохвальстве давал он да¬
мам обнюхивать голову свою* (Вяземский II.Л. Авто¬
биографическое введение // Вяземский. Пат. собр.
соч. 'Г. I. C.XXIX).
Друзья! сестрицы! я в Париже!
Я начал жить, а не дышать!
<...>
Все тропки знаю булевара,
Все магазины новых мод... —
так писал о В.Л.Пушкине И.И.Дмитриев в шутливом
стихотворении «Путешествие NN в Париж и Лондон,
писанное за три дни до путешествия» (1803). Пуш¬
кин, по-видимому, вспоминал и стихотворение
И.И.Дмитриева, и модные привычки своего дядюш¬
ки, когда описывал графа Нулина, возвращающегося
в Россию из Парижа, «где промотал он в вихре моды /
Свои грядущие доходы»:
Себя казать, как чудный зверь,
В 11етрополь едет он теперь
С запасом фраков и жилетов,
Шляп, вееров, плащей, корсетов,
Булавок, запонок, лорнетов.
Цветных платков, чулков k jour...
(Т.5. С.6)
И героиня романа Ф.В.Булгарина «Иван Иванович
Выжпгпн» (1825—1829) восторгается столицей моды:
«Ах, любезный друг, что за город этот Париж! <...>
Я удивляюсь, как со мною не приключилось апоплекси¬
ческого удара от радости, когда я в первый раз увидела
парижские модные магазины! Ах, друг мой, что за пре-
лесть! Здесь новости появляются не чрез месяцы, не
чрез недели, но каждый день, каждый час, каждую ми¬
нуту. Здесь го храм вкуса, законодательное сословие
моды, средоточие всех изобретений» (Булгарин Ф.В.
Сочинения. М., 1990. С.307). «В области моды и вку¬
са, как угодно, находится и домашнее убранство или
мебли|и)вка. II по этой части законы предписывал нам
Париж», — писал Ф.Ф.Вигель (Нигель. Т.1. С. 178).
Можно предположить, что не только упомянутые 11уш-
киным при описании кабинета Онегина «фарфор
и бронза», «духи в граненом хрустале» могли быть приве¬
зены из Франции, по зеркала, мебель, занавеси, обои.
//. И .Михайлова
ПАРИК
Ловлаеов обветшала слава
Со славой красных каблуков
И величавых париков.
(4, VII. 12-14)
Парик — искусственное покрытие головы, заменяю¬
щее прическу. Как правило, «изготовляется из нату¬
ральных человеческих волос или подобного материала,
как, например, из конской гривы, овечьей шерсти,
растительных и искусственных волос, шелка и т.н.
11одкладка делается чаще всего из материи, иногда так¬
же из тонкой кожи, в которую вшиваюгея волосы. Па¬
рик был уже известен египтянам, шумерам, ассирийцам,
персам и римлянам. Наибольшее распространение он
получил в XV II в. при Людовике XIV» (Иллюстр. ;>//-
цикл. С.342). Форма парика и его размеры являлись
признаком сословной принадлежности.
В России парики стали известны во времена ре-
форм Петра I. Большие парики были модны в первую
половину XVIII в., в царствование же Екатерины II они
значительно уменьшились и стали постепенно уступать
прическам из собственных волос или из собственных
волос и накладных буклей. При императоре Павле I
в 1800 г. вышел указ, в котором повелевалось обаятель¬
ное ношение определенного костюма, непременной ча¬
стью коего являлся напудренный парик с длинной ко¬
[247]

11A I* 11 It
П
сой. В пушкинское время парики вышли из моды, их
носили в особо церемониальных случаях (как часть дип¬
ломатической одежды, на торжественных придворных
приемах), они также сохранялись в быту у стариков:
Об ней, поправя свой парик,
Осведомляется стари к.
(7. XUX, 13-14)
Самому Пушкину также пришлось носить парик.
После болезни весной 1818 г. поэт был обрит наголо —
эго печальное событие и заставило его обратиться
к спасительной «силе» сего уже устаревшего украшения.
Причем носил его Пушкин весьма своеобразно, о чем
сохранились воспоминания современников. Так, изве¬
стный артист П.А.Каратыгин описывает свою первую
встречу с поэтом: «Однажды мы в длинном фургоне
(называемом линия) возвращались с репетиции. Тогда
против Большого театра жил камер-юнкер Никита
Всеволодович Всеволожский, которого Дсмбровский
учил танцовать. Это было весною в 1818 г. Когда по¬
равнялся наш фургон с окном, на котором тогда сидел
Всеволожский и еще кто то с плоским приплюснутым
носом, большими губами и с смуглым лицом мулата,
Дсмбровский высунулся из окна нашей линии и начал
усердно им кланяться. Мулат снял с себя парик и начал
им махать над своей голой головой и кричал что то Дем-
бровскому. Эта фа|>са нас всех рассмешила. Я сп|юсил:
“Кто этот господин?”, и Дембровский отвечал мне, что
это сочинитель Пушкин...» (Каратыгин.	Т.1.
С.81—82). А.М.Колосова, в замужестве Каратыгина,
приводит забавный эпизод общения с Пушкиным, от¬
носящийся к тому же времени: <В 1818 году, после же¬
стокой горячки, ему обрили голову, и он носил нарнк.
Это придавало какую-то оригинальность его типичной
физиономии и не особенно ее красило.
Как-то в Большом театре он вошел к нам в ложу.
Мы усадили его в полной уверенности, что здесь наш
проказник будет сидеть смирно. Ничуть не бывало!
В самой патетической сцене Пушкин, жалуясь на жару,
сиял с себя парик и начал им обмахиваться, как вее¬
ром. Это рассмешило сидевших в соседних ложах, об¬
ратило на нас внимание и находившихся в креслах.
Мы стали унимать шалуна, он же со стула соскольз¬
нул на пол и сел у нас в ногах, прячась за барьер; на¬
конец кое-как надвинул парик на голову, как шапку:
нельзя было без смеха глядеть на него! Так он и про¬
сидел на полу во все продолжение спектакля, отпус¬
кая шутки насчет пиесы п игры актеров. Можно ли
было сердиться на этого забавника?» (Пушнин
и вис п. сов/). Т. I. С.204).
С] семьей Панфила Харликова
Пр. гехал и мосье Трике,
Остряк, недавно из Тамбова,
В очках и рыжем парике.
(5. XXVII, 1-4)
Вольтер в парике. Рис. Л.С.Пушкина. 1836. Чернила
В 1818—1811) гг. на вечерах у князя А.А.Шаховско¬
го Пушкин встречался с Ф.Ф.Кокошкиным, действи¬
тельным статским советником, в то время членом кон¬
тры дирекции театров в 11етербурге. 11о воспоминаниям
графа В.А.Соллогуба, фигура Кокошкина «отличалась
необыкновенною оригинальностью. Он был малого
роста, в рыжем нарике, с большой головой и нарумя¬
ненными щеками. <...> Он казался олицетворением
важности, пафоса и самодовольствия» (Соллогуб.
С.349). 11 в 70 лет Кокошкин не переставал молодить¬
ся. обязательным элемен том его утреннего туалета, по¬
мимо флаконов с румянами п белилами, щеточек и ки¬
сточек. был рыжеватый парик на деревянном болване
и искусственная чел нить на серебряном подносе. Пуш¬
кинский Трике в очках. Круглые золотые очки явля¬
лись неотъемлемой частью и облика Кокошкина, о чем
свидетельствуют его изображения п воспоминания со¬
временников (см.: Пыляев М. II. Старая Москва. М.,
1990. С.209; Московская изобразительная пушкиниа¬
на. М.. 1975. С. 111).
К тому же Кокошкин очень любил чтение вслух
и декламацию. М.П.Погодин в своих воспоминаниях
описывает манеру чтения стихов, господствовавшую
в то время: «Это был распев, завещанный французскою
декламацией, которой мастером считался Кокошкин»
(Пушнин в воен. совр. Т.2. C.3G). В манере, близкой
этой, возможно, выступает н пушкинский Трике:
...Трике,
К ней обратясь с листком в руке,
Занел, фальшивя.
(5, XXXIII, 7-9)
Кокошкин был гс|м>см многочисленных анекдотов,
один из которых приводит в своей книге «Мелочи из за¬
паса моей памяти» М.А.Дмитриев: «По кончине гоеуда-
|248|

ПАРКЕТ
ря Александра Павловичи Кокошкин был беспрестанно
то в печали о почившем, то в радости о восшествии на
престол. Никогда еще игра его физиономии не имела та¬
кого опыта: это была совершенно официальная, торже¬
ственная ода в лицах! <...> На кончину Александра на¬
писал он стихи. В конце была рифма: “Екатерина”
п “Константина”. 11о вступлению на престол государя 11и-
колая 11авловпча, когда он не успел еще напечатать сво¬
их (тихои. А.И.Писарев сказал ему: Как же вы сделаете
с окончанием ваших стихов? — Ничего, мой милый! —
отвечал автор: — 11еремеию только рифму; поставлю:
“рая” и '‘Николая!» (Дмитриев М. А. Московские эле¬
гии. М., 1985. С.254—255). Этот забавный случай со
стихами напоминают строки «Евгения Онегина»:
Меж ветхих песен альманаха
Был напечатан сей куплет;
Трике, догадливый поэт,
Его на свет явил из праха,
И смело вместо belle Nina
Поставил belle Tatiana.
(5. XXVII. 9-14)
К тому же любопытно, что в Тамбовской губернии
У тестя Кокошкина И.П.Архарова было имение, где час¬
то бывал и сам Федор Федорович. См.: ТРИКЕ.
E.II. Потемини
ПАРКЕТ — пол из наборного дерева; «через нем.
Parkett из франц. parquet от pare — “загон, ограда"»
(Этимологии, слов. Т.З. С.207, 208).
На зеркальном паркете зал...
(1, XXXII. 13);
Опрятней модного паркета
Блистает речка, льдом одета.
(4. X1.II, 5-6);
В огромной зале всё дрожало.
Паркет трещал под каблуком...
(5, XI.II, 3-4)
Первоначально французское parquet обозначало воз¬
вышенное или как-то иначе выделенное в помещении
место для короля. Начиная с XVII в. французские ко¬
ролевские апартаменты стали застилаться паркетом.
Бывали паркеты роскошные (Мария Медичи потребо¬
вала, чтобы пол в ее кабинете был покрыт паркетом,
инкрустированным серебром); чаще встречался паркет
простого ромбовидного рисунка.
Традиция застилания полов деревом существовала
еще в Древней Руси. Деревянные полы были теплыми,
упругими, дешевыми и легкими в обработке. Первона¬
чально пол укладывали расколотыми но длине б|>свнами,
потом стали настилать из дубовых клепок, «дубового
кирпича», уложенного «в елочку», на мягком, чаще все¬
го сосновом, основании. Такой пол назвали «косящатым».
Были распространены и настилы из досок — «стычной
пол»: «дубовый стычной пол» упоминается в жизнеопи¬
сании А.Т. Болотова (Полотое. Жизнь и приключения.
Т. I. Стб. 156). С петровского времени начинается исто¬
рия прославленного русского щитового художественного
паркета. Петр I сам копировал рисунки художествен¬
ного паркета из французских альбомов для Монплези-
ра; строгие геометрические узоры из ромбов, кубов,
квадратов и шестиконечных звезд доминировали в пер¬
вой половине XVIII в. (см.: Русское наборное дерево во¬
семнадцатого века: Мебель. Панно. Паркет. М., 1989.
С.9). Будущие мастера-паркетчики рекрутировались из
быст|М) приобретавших нужную квалификацию резчи¬
ков с корабельных верфей. Но особенно славилось ис¬
кусствоохтинских краснодеревцев — вплоть до пушкин¬
ской эпохи их артели считались непревзойденными по
мастерству. При строительстве Зимнего дворца возник
спор, кому должны быть поручены дворцовые паркеты.
Был устроен конкурс между русскими и иностранными
исполнителями, п русские опытные образцы одержали
безоговорочную победу. В договорах с заказчиками
паркетчики указывали некий гарантийный срок —
обычно год, в течение которого они обязывались ис¬
правлять любые возникшие неисправности.
Сначала паркеты набирались из лучших пород отече¬
ственного дерева: дуб, бук, ясень, самшит, кизил, орех.
К концу XVIII в. ассортимент сильно расширился,
в паркетном деле стали применять уже более 50 пород:
отечественные береза, груша, яблоня, ольха, граб, вяз,
клен, можжевельник и дорогостоящие заморские
«цветные» — фиолетовое дерево (палисандр), розовое
(амарант), желтое и красное сандаловое, черное эбе¬
новое*. красное махагони, атласное или сатиновое, та¬
бачное, лимонное, пальмовое, белый и красный кипа¬
рис и др. Заморские породы отличались прихотливой
текггурой и разнообразием нарядных расцветок, что
и давало возможность набирать из них затейливые пар¬
кеты. Паркеты назывались по-разному, в зависимости
от материала: цветные (собранные из привозного дере¬
ва), иолуцветиые, штучные (из местных порол) и ду¬
бовые. Существовали разные техники окраски. Для ок¬
раски в зеленый цвет употреблялось протравливание
железным или медным купоросом. Для окраски свет¬
лых пород в разные* оттенки коричневого применяли
зеленую шелуху орехов, настоянную на воде в течение
двух-трех лет. Распространено было подкуривание —
дерево закапывалось в горячий песок и выдерживалось
до тех нор, пока оно не побуреет. Иногда использова¬
лось «графье» — гравировка по дереву — на плоскости
вырезались желобки-прожилки, которые потом запол¬
нялись разноцветной твердой мастикой.
Паркетный пол изготавливался отдельными щитами.
Щит состоял из дощатого соснового основания, уло¬
женного на особую решетку. На сосновую основу кре¬
пились тонкие (ог 0,5 до 1,5 см толщиной) пластины
|249]

ПАРКЕТ
п
цветного дерева, создающие узор. Паркетная инкрус¬
тация делалась в двух техниках: маркетри, когда узор¬
ные пластины наклеивались на основу специальным
рыбьим клеем, п интарсия, когда в основную породу,
служившую фоном, врезались фрагменты цветного дс-
рева. Самый распространенный размер щита — 2x2 ар¬
шина (1.42 х 1,42 м). Каждый щит нес на себе фраг¬
мент рисунка, при сборке они собирались в единую
композицию. Неточность в расчетах при подгонке щи¬
тов маскировали фризом.
Композиция н орнаментальные мотивы паркета разви¬
вались в русле стилевых поисков XVIII в. (л ап. ба|юкко
п|>едпочитал сложные формы свитков, прихотливо изви¬
вающихся лепт, завитков. Классицизм требовал просто-
l-о стройного орнамента, геометрического рисунка. Все¬
гда были в ходу ромбы, звезды, монеты, обьемные кубы.
Композицию рисунка паркета выстраивали в соответст¬
вии с оформлением плафона и стен. Особую прелесть
паркетному полу придавали умело испивдованные све¬
товые реч|хлексы текстуры дерева: волокна д|)евссш1м ка¬
жутся то светлыми, то темными в зависимости от того,
параллельно или перпендикулярно им ложится свет, от¬
дельные фрагменты паркета то вспыхивают, то погаса¬
ют. Полы натирались воском, что позволяло еще резче
выявлять природные достоинства древесины.
Паркеты обильно использовались в отделке дворцо¬
вых интерьеров: знаменитые паркеты Екатерининско-
го дворца в Царском Селе, Зимнего дворца (архитек¬
тор Растрелли), Китайского дворца в Ораниенбауме
(архитектор Ринальди) и мн. др. Замечательные пар¬
кеты создавались в усадьбах Останкино, Кусково, Му¬
раново. причем здесь часто работали свои крепостные
мастера. В менее аристократических и особенно в про¬
винциальных усадьбах XVIII в. продолжали сохра¬
няться старинные «стычные» полы. В доме онегинского
дядюшки «Все было просто: иол дубовый...» (2. III. 5),
хотя «почтенный замок», судя но дорогим обоям в гос¬
тиной. был для своего времени убран богато.
К началу XIX в. паркеты получают более широкое
распространение. Они становятся более простыми по
рисунку, строго геометричнммн, распространенные
мотивы — шашки, круги, квадраты, меандры. Сокра¬
щается количество до|югоетоящего деречш. 11олм начи¬
нают натирать не воском, а специальной мастикой
с различными красящими примесями (к сожалению, :rix>
убивало природную полихромию старых паркетов, они
теряли свой первоначальный вид, но паркеты «нового
поколения» требовали меньшей заботы). Паркет вхо¬
дит в моду в столичных и провинциальных, усадебных
домах. Артели паркетных мастеров начинают работать
не только по индивидуальным заказам, они изготовля¬
ют готовые паркетные щиты на продажу. В 30-е годы
появляются первые фабрики паркетных полов (хотя
массовое производство паркета начнется только в 70-е
годы XIX в.). На Васильевском острове, на углу' 10-й
линии, в доме Жданова в конце 30-х — начале 40-х го¬
дов находилась фабрика Миллера, где существовало
производство паркетов «из разноцветного дерева, кото¬
рое пилится п строгается посредством машин, что при¬
даст иолу чрезмерную ровность и крепость, а потому
и не требует поправки так часто, как обыкновенный
паркет» (Пушкарев 11.11. Описание Санкт-Петербурга
и уездных городов Санктпетербургской губернии.
М.1-4. СПб., 1841. Ч.З. С.87).
Видимо. ;>то широкое распространение паркета
и имел в виду Пушкин, называя его «модным»:
Опрятней модного паркета
Блистает речка, льдом одета.
(4. XLII, 5-6)
11о у словосочетания «модный паркет» было п второе
значение. 11аркет продолжал быть дорогим украшени¬
ем интерьера, поэтому его настилали, как правило, не
во всех комнатах, а только в парадных, или, как гово¬
рили, «в приемных»: «Единственною роскошью в доме
были паркеты во всех приемных трех комнатах» (Бу¬
турлин М. Д. Записки графа Михаила Дмитриевича
Бутурлина // РА. 1897. Кн.1. № 3. С.408). В воспри¬
ятии пушкинских современников паркет был связан
с представлениями о светской жизни, н прежде всего
о балах. В бальной зале, освобожденной от всех, и без
того немногочисленных, предметов обстановки, прост¬
ранство паркета было главным украшешюм — яркий,
взблескивающий в колышущемся пламени свс'чсй. он
не1 мог не' привлекать внимания. В эпитетах, сопровож¬
дающих слово «паркет», подчеркивается е;го заворажи¬
вающей1 сверкание: |м‘чка «блистает» «опрятней модного
паркета»; изящная ножка вспоминается «на зер¬
кальном паркете зал» (1. XXXII. 13): «...и мы. как да¬
мы. / Скользим но ласковым доскам» (5, XUI, 0—7);
«Знакомы суша вам и море, / Как бальный лаковый
паркет» (Вязе.чский II.А. Шутка. 183(5); «она пере-
неслась на солнце паркета» (Павлов II.Ф. Ятаган //
Русские новости. Т.1. С.465).
«Модный паркет» становится своего рода символом
«модного света»: «...блистая в модном свете; / На бале
в ночь вертеться на паркете» (Сон, 1816 // Т.1.
С. 185); «II гусары в модном свете, / В виц-мундирах,
в башмаках, / Вальсируют на паркете!» (Давыдов Д. И.
Песня старого гусара, 1817). Некоторые формы свет¬
ской жизни получают опредемсним. связанные с парке¬
том: «являться в свете» — «...подбеленные башмачки,
которые не- в первой уже* являются на паркете...»
(<1 Ктечпечтвие из Мос квы в 11етербург>, 1833—1834;
черн. ред. //Т.П. С.241 ); «вывозить в свет» — «...те¬
тушка изобрела еще какую-нибудь кузину, которую на¬
добно выводить на паркет!» (Одоевский В.<1>. Княжна
Мимп, 1834 // Русские повести. 'Г.2. С. 138); качест¬
ва светского человека — «...смелость паркетной опыт-
[2501

и
ПАРНИ
пости...» (Павлов II.Ф. Ятаган, опубл. 1835 // Там
же. Т.1. С.464); «...наступила минута затмения для си¬
яющих звезд паркета» (Павлов Н.Ф. Аукцион, опубл.
1834 //Там же. С.451). Возникает ои|м*деление «пар¬
кетный», «паркетник» — «паркетный шаркун, пустой,
но ловкий светский человек» (Даль). Для писателей
пушкинского круга в этом слове воплотились пустота,
суетность и высокомерное невежество тех, кого Пуш¬
кин называл «светской чернью». В критических заметках
Пушкина трижды употребляется выражение «пар¬
кетные дамы* (<0 новейших блюстителях нравствен¬
ности^ <1830> // Т. 11. С.5)8; «Эпровержеиие на
критики>, <1830> // 'Г. 11. С. 151, 152), что говорит
о достаточной укорененности подобного определения.
В известном смысле в «Евгении Онегине» дано скры¬
тое противопоставление «модного паркета» и здоровой,
естественной жизни в деревне, в окружении природы.
Лит.: Барпичк'н И.Л., Батчжкови 11.11. Русский интерьер
XVIII—XIX веков. Л.. 1977: Бартенев П Л.. Гштчжковч li.ll. Рус¬
ский интерьер XIX века. Л., 19X4; .Мик-Но/иммМм Ч. Убранств» >ки-
д«го интерьера. М., 1990; Русское наборное дерево восемнадцатого ве¬
ка: Мебель. Панно. Паркет. М.. 1989: Слшюы'а К.А. Русский художе¬
ственный паркет. М., 1953.
И. А. И олосова
ПАРНИ Эварист Дезире1 дс* Форж, шевалье* де, ви¬
конт де (Parny Evarisle Desire cle‘ Forges, chevalier, puis
viconite ele*; 1753—1814) - французский поэт, автор к
т.ч. цикла элегий «Эротические стихотворения»
(«Po6sies erotiques», 1778) и ироикомической поэмы
«Война старых и новых богов» («La guerre <les elieux
ancicns el moelernes», 1799). своеобразно|"| пародии на
Ьиблию; пушкинская «Гавриилиада» во многом навея-
на чтением этой поэмы.
11аибо.1ыимо славу Парни принесла книга элегий,
состоявшая из четырех частей, сквозным сюжетом ко¬
торой стала история любви поэта к юной креолке с ост¬
рова Бурбон Эстер Труссайль (в элегиях она воспета
как Элеонора). Современников поэзия 11арии поразила
естественностью, легкостью, грациозностью выраже¬
ния и вместе с тем страстностью чувств, проявлением
особого рода психологизма, чему во многом способст¬
вовала форма цикла: элегии оказались не разрознен¬
ными признаниями в любви многочисленным красави¬
цам, а историей любви, свсиюбразнмм романом в стихах
(см.: Мильчина В.А. Французская элегия конца
XVIII — первой четверги XIX века // Французская эле¬
гия конца XVIII—XIX веков в переводах поэтов пуш¬
кинской поры. М.. 1989. С. 16). Любовь, которая мысли¬
лась до того как забава, предстала как всеобьемлющая
страсть, язык чувства пришел на смену иоозпн салона
с се ироническим жаргоном. Во Фракции поеме Парни
элегических поэтов стали оценивать в зависимости
OEUVRES
miDITBS
D’flVABISTE PARNY
DURE NOTICE
BRUXELLES,
H. TARLIER , UBRAIRE -ЁШТЕ1Ш
■VI В» ГД MOrriGlI, Я. Зов.
Jfi	-	■"
Парник). Неизданные сочинения. Брюссель, 1827.
Титульный лист
от того, насколько полно воплотилась в их стихах душа
самого поэта (см.: Potez II. Elegie ей France avant le
roman tismc‘. Paris, 1898). Поэтический дебют Парии
приветствовал сам Вольтер, назвав его «французским
Тибуллом»; впоследствии Шатобриаи писал, что любит
стихи Парни, подражает им, учит их наизусть.
Расцвет поэтической славы 11арни пришелся на доре¬
волюционный нс'риод, с 1778 по 1787 г. «Эротические
стихотво|)сния» выдержали восемь изданий. Ilocvie рево-
Л10Ц1Ш. в эпоху религиозного возрождения, во Франции
отношение к Парни резко изменилось: в 1799 г. первый
консул исключил его из списка кандидатов в члены
Французской академии. Когда в 1803 г. Парни все же
был избран в Академию, собравшаяся публика ожидала
етх» избрания как спсмпакля «из Н|юшлых времен»: всем
хотелось посмотреть на любовника Элеоноры, который
теперь пользовался славой «корифея непристойности
в эпоху Директории». К тому же |К‘пугация 11арни, автора
«Войны беич)в», наложила в это время свой отпечаток на

МАРИИ
п
Э.Парни. Тарды* с ориг. Ж.-Б.Иаабе. 1820-е гг. Гравюра
представление о I Iapim-элегике. В эпоху Реставрации да¬
же поклонники 11арни (тали устойчиво ассоцищювать
ет с материализмом XVIII в. и он стал восприниматься
уже не* как предшественник элегического Ламартина, но
скорее как era антипод. Уже после смерти 11арни Беран¬
же назвал его самым замечательным из элегиков, отлича-
юпщхся грацией и остроумием, милым поэтом, который
являлся славой своей эпохи.
Впрочем, сам Ламартин тоже написал в 1815 г. эле¬
гию на смерть Парни, обещавшую ему бессмертие.
В 20-е годы, с приходом романтизма, Парни оказался
практически забыт во Франции (лишь в 40-е годы o нем
вновь заговорят в связи со статьями Сент-Бева), а те, кто
вспоминал о нем, отзывались отрицательно. Так, II [.Ио¬
да* писал о приторных усладах Парни, называл его клас¬
сическим певцом поэзии без любви и мифологии без Бога.
В России Парни начали переводить еще с конца XVIII в.
(по количеству русских переводов на рубеже двух веков
он занимал второе место после Вольтера). В 179(5 г. «Ма¬
дагаскарские песни» Парни, манифест руссоистского эк¬
зотизма, перевел II.Ю.Львов. Еще ранее в элегических
посланиях «К неверной» (1790), «К верной» (1796) Ка¬
рамзин воплотил новый тип лирического гс|юн. харак¬
терного для элегий 11арпи, — одновременно либертена,
прошедшего школу вольтеровского скептицизма, и рус¬
соиста, который в естественности своего чувства остает¬
ся человеком цивилизованного мира (см.: Вацуро В.Э.
Французская элегия XVIII—XIX веков и русская лирика
пушкинской поры // Французская элегия XV 111—XIX ве¬
ков в переводах поэтов пушкинской поры. М., 1989).
Затем к Парни обратились К.Н.Батюшков, И.И.Дмит-
риев, А.Ф.Мерзляков, В.А.Жуковский.
Особенно серьезным было влияние 11арни на Батюш¬
кова, который сам получил титул «российского Парни».
В 1810—1811 гг. Батюшков пе|к‘вел «Мадагаскарские
песни», отрывок из «Иснеля и Аслеги», две элегии
(«Привидение» и «Мщение»), «Вакханку» из «Превра¬
щений Венеры». Пристрастие Батюшкова к Парни во
многом объяснялось его «языковой политикой» — наме¬
рением преобразовать поэтический язык на основе зако¬
нов вкуса хорошего общества, для чего необходима была
работа над языком малых форм лирической поэзии, об¬
разцом которых считался Парнн (ср. «Речь о влиянии
легкой поэзии на язык...» Батюшкова, 1816), которая
на самом деле воспроизводит ряд мыслей самого 11арии,
высказанных им во вступительной речи при избрании
в Академию). Именно Батюшков определил во многом
русский стереотип восприятия Парни, поэта-эпикурей¬
ца, певца чувственных наслаждений, которые одновре¬
менно оказываются и наслаждениями духовными.
Другую сторону поэзии I lapmi — психологическую насы¬
щенность его элегий — первым в русской литературе оце¬
нил Д.В.Давыдов, акцентировав в своих переводах из
11арнн внимание именно на психологических мотивах: раз-
витии страсти, ревности, анализе чувств и переживаний.
Ранний Пушкин мало переводил Парни, но внима¬
тельно читал его, что нашло отражение, в частности,
в знаменитых ахматовских строках о 11ушкине-лицеисте:
«Здесь лежала его треуголка / И растрепанный том
Парни» («Смуглый отрок бродил по аллеям...», 1911).
В поэзии Парни Пушкина привлекала живость и лег¬
кость выражения, напряженность любовного чувства
и изящная откровенность эротических картин — короче,
весь тот арсенал, которым он пользовался для создания
своего собственного элегического языка, несхожего
с элегическим мечтательством сентиментальной литера¬
туры. В остальном Парни вписывался у раннего Пуш¬
кина в один ряде представителями французской легкой
поэзии, выступая как певец любви и свободы, анакре-
онтик по преимуществу (ср. в стихотворении «Городок»
(1815): «Вержье, Парии с Грекуром / Укрылись в уго¬
лок. / (Не раз они выходят / 11 сон от глаз отводят / 11од
зимний вечерок)» — Т. I. С.98—99). Впрочем, даже
в этом ряду он выступал как лучший в своем роде, «не¬
сравненный Парни» («Тень Фон-Визииа», 1815).
Однако к середине 20-х годов все другие анакреонти¬
ки, о которых Пушкин упоминал в лицейских стихо¬
творениях, постепенно уходят на задний план, в то время
как Парни по-прежнему продолжает присутство¬
вать в его сознании. В 1822 г. он ставит высоко им
ценимого Баратынского в один ряде Парни и Батюшко¬
вым («Но каков Баратынской? Признайся, что он пре¬
[252]

п
IIAPTEI* И КРЕСЛА
взойдет и Парни и Батюшкова — если впредь зашагает,
как шагал до сих пор...» — П.А.Вяземскому, 2 января
1822 // Т. 13. С.34). А в 1825 г. к письме к брату про¬
сит его прислать именно томик Парни: «Что ж ты обе¬
щался мне прислать Парни?» (Л.С.Пушкину, 14 мар¬
та 1825 //Т.13. С. 152).
Когда в «Евгении Онегине», приступая к письму Та¬
тьяны, в котором необходимо было передать искрен¬
ний и вто же время «безумный сердца разговор», Пуш¬
кин хотел взять за образец неро «нежного Парни», то
;т> означало, что для него в этот момент 11арни высту¬
пал не как певец сладострастия, анакреонтик (в этом
смысле имеющий много общего с другими представите¬
лями легкой поэзии во Франции), но в первую очередь
как поэт-психолог, владеющий естественным языком
чувства, то есть обернувшись той самой стороной, ко¬
торая в свое время принесла ему успех во Франции.
Вместе с тем признание того, что «нежного Парни /
Перо не в моде в наши дни» (3, XXIX, 13—14), отра¬
жало не только литературную ситуацию во Франции,
о	которой речь уже шла выше, но также и начавшийся
в 20-е годы процесс переоценю! I lapmi в русской литера¬
туре, где вслед за увлечением французским поэтом на¬
ступила пора разочарований, а гедонистическая чувст¬
вительность Парни перестала восприниматься как
«истинная чувствительность» (Ih/ерн [Ф.Б.?], барон.
Отрывки из моих записок // Новости литературы.
1823. Кн.б. № 43. С.58). Не исключена возмож¬
ность, что Пушкин имел в виду, в частности, и мне¬
ние В.К.Кюхельбекера, пожалевшего в 1824 г.
о	том, что Батюшков в свое время «взял себе в обра¬
зец двух пигмеев французской словесности — Парни
н Мильвуа» (О направлении нашей поэзии, особенно
лирической в последнее десятилетне // Кюхельбе¬
кер. Дневник. С.455).
И. Е. Дмитриева
ПАРОДИЯ (греч. parodia, буквально — песнь наобо¬
рот) — помимо прямого значения (произведение, под¬
ражающее другому произведению или автору с целью
их осмеяния) имеет в русском языке н переносное зна¬
чение, вошедшее в широкий обиход как раз в пушкин¬
скую эпоху: нечто, неудачно подражающее чему-либо,
искажающее образец. Именно в таком значении это
слово встречается в тексте «Евгения Онегина», в главе
седьмой, где речь идет о впечатлениях Татьяны от посе¬
щения кабинета Онегина:
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованы1.
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
(7. XXIV, 9-14)
Ставя героиню, впервые прикоснувшуюся здесь к со¬
временной [юмантической литературе, перед вопросом
о	том, кто же такой Онегин, сам автор, конечно, не
считает его «пародией», не сводит его сложный внут¬
ренний мир к подражанию разочарованному гс|нж>
Байрона или еще «двух-трех романов, в которых отра¬
зился век...». Хотя здесь вопрос пока остается без отве¬
та. все же отказ от первоначальных резких характери¬
стик героя в этой сцене («Москаль в Гарольдовом
плаще [вар.: Шут в Чильд-Гарольдовом плаще] / Карри-
кат<ура> лепетанье / Он тень, карманный лексикон, /
Уж не пародия ли он?» — Т.6. С.441), «заступничест¬
во» автора за Онегина в главе восьмой («— Зачем же
так неблагосклонно / Вы отзываетесь о нем?» — 8. IX.
1—2), прозрение героя в финале, наконец, общий со¬
чувственный топ по отношению к нему в романе — не
оставляют у читателя сомнения в том, что герой — не
«пародия», что он «жил и мыслил», не опускаясь до
уровня посредственности.
Лит.: Альми И.Л. Татьяна в кабинете Онегина // Врем. ///».
Вып.22. С. 113-121.
А.	В. Кулагин
ПАРТЕР И КРЕСЛА
Театр уж полон: ложи блещут;
Партер и кресла, все кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
II. взвившись, занавес шумит.
(1, XX, 1-4)
Партер — пространство зрительного зала перед сце¬
ной. В пушкинские времена партер делился на кресла,
или паркет, и партер, т.е. места за креслами. Кресла
ставили впереди, всего рядов 10—15, это были места
для знати — сановников и придворных чиновников,
а за ними. отго|юженные шнурком, — стоячие места
для среднего чиновничества и другой публики.
Места в креслах стоили дорого, их, как и ложи, мож¬
но было абонировать на весь сезон. В первом ряду, как
правило, помещались отцы города. «Значительная
часть нашего партера (т.е. кресел) слишком занята
судьбою Европы н отечества, слишком утомлена труда¬
ми. слишком глубокомысленна, слишком важна,
слишком осторожна в изъявлении душевных движе¬
ний, дабы принимать какое-нибудь участие в достоин¬
стве драматического искусства (к тому же, русского).
П если в половине седьмого часу одни и те же лица яв¬
ляются из казарм и совета занять первые ряды
абон.<ированных> кресел, то это более для них услов¬
ный этикет, нежели приятное отдохновение. Ни в ка¬
ком случае не возможно требовать от холодной их рас¬
сеянности здравых понятий и суждений, и того менее —
движения какого-нибудь чувства. Следовательно, они
служат только почтенным украшением Большого ка-
[253]

ПАРТЕР И КРЕСЛА
II
мснного театра, но вовсе не принадлежат ни к толпе
любителей, ни к числу просвещенных или пристраст¬
ных судей», — писал Пушкин в 1820( ?) г. (Мои заме¬
чания об русском театре // Т.11. С. 10).
Однако нет правил без исключений: появлялась
в креслах и настоящая театральная публика. Это были
члены дружеского литературного общества «Зеленая
лампа», где состоял молодой Пушкин, а главой являлся
Никита Всеволожский. Завзятые театралы, молодые
люди из богатых семей, обычно занимали левую сторону
кресел, образовывая так называемый «левый фланг»,
Где каждый, вольностью дыша.
Готов охлопать entrechat,
Обшикать Федру, Клеопатру,
Мойну вызвать (для того,
Чтоб только слышали его).
(1. XVII. 10-14)
П.А.Каратыгин, актер и драматург, в своих воспоми¬
наниях рассказывал, как поплатился П.А.Катенин
только за то. что воспротивился несправедливому про¬
тежированию молодой актрисы. В трагедии В.А.Озе¬
рова «Поликсена» восторженная публика вызывала
Е.С.Семенову. Па вызовы великая актриса вывела
свою протеже, шестнадцатилетнюю воспитанницу теа¬
трального училища Азаревичсву. «Надо заметить, что
вызовы тогда имели важное значение и считались боль¬
шой наградой артистам. Раздалось шиканье. Катенин
сидел в первом ряду кресел и, так как он имел в то вре¬
мя значительный авторитет в кругу истых театралов,
конечно, был главным зачинщиком; он закричал:
—	Семенову одну!
Гордая Семенова, не привыкшая к таким протестам,
возмутилась .тгой демонстрацией и на другой день фор¬
мально жаловалась на него гр. Милорадовичу. Воен¬
ный генерал-губернатор, который нолыювался неогра¬
ниченной властью, запретил Катенину быть в театре»
(Каратыгин. Т. 1. С. 160—163). Через несколько дней
II.А.Катенин, гвардейский офицер, драматург, пере¬
водчик был выслан из столицы с повелением жить в де¬
ревне. Так кипели театральные страсти. Впрочем,
П.А.Каратыгин подозревай что театральное* приклю¬
чение было только поводом, а подлинная причина
ссылки заключалась в том, что 11.А.Катенин был чле¬
ном тайного общества.
В отличие* от важной публики кресел, партер запол¬
няли истинные* любители театра, его критики и по¬
клонники: молодые чиновники, художники, литерато¬
ры, студенты. Билеты в партер стоили в два, а то и в три
раза дешевле, чем в кресла, правда, и удобств было
меньше. Чтобы занять хорошее* место за креслами, по¬
сетители партера приходили часа за три до начала
спектакля. «Все лучшее общество красовалось в ложах,
а партер был буквально набит битком, — описывает
C.I (.Жихарев первое представление трагедии Крюков¬
ского “Пожарекпй ". — Мы заметили Михаила Аетафь-
евича Лобанова, молодого преподавателя русской сло¬
весности у Строгановых, в числе несчастных партер¬
ных пациентов: он опоздал найтн се*бе* место и принужден
был жаться между стоящими» (Жихарев. Записки.
1.2.	С.316). В партере был самый отзывчивый зри¬
тель, самые взыскательные критики. «Суд партера»,
а не лож или кресел — вот с чем считались актеры, им-
прс*сарно и драматурги. «“Партер смеялся беси реотан -
но, следовательно, цель комедии была достигнута , —
отмечает Арапов по поводу новой пьесы Загоскина.
“Автор... грешит перед партером*', — пишет Грибоедов
в своей сатире “Лубочный театр”.
Один из водевилей Хмельницкого заканчивался куп¬
летами:
Все пустились в водевили,
А что пользы, например,
Если мы не угодили
К не* хлопает партер?»
(Ijxx'c.Miin. С.327)
В конце XVIII в. в парижском теат|м* «Одеон» впервые
была сделана попытка устроить «сидячий партер», т.е. ус¬
тановить в нем скамьи. .Эго было удобнее, но сильно со¬
кращало кехличечтво зрителей и понижало оживленность
партера. Л.II.Гроссман приводит воспоминания драма¬
турга и театральной» деятеля Рафаила Зотова, страстно
отстаивавшего «стоячий» партер: <11 а ргер состав шст как
бы необходимую принадлежность театра. Без партера не
развивается в среднем сословии страсти к театру.
Жизнь, придаваемая партером, поощряет акте|юв и за¬
ставляет их опасаты’я найти тут строгих и образованных
судей...» (Там же. С.327—328).
Французское слово партер («par terre») означает «на
земле». В 1811 г. в Петербурге cropevi Большой камен¬
ный театр. «11ожар был так силен, что в несколько часов
совершенно уничтожилось его огромное здание.
[А.Л.]На, )ышкин |известныйсит|и>слов. —Н.М.\, нахо¬
дившийся на ножаре, сказал встревоженному государю:
—	Нет ничего более: ни лож, ни райка, ни сцены, —
всё один партер» (Русский литературный анекдот.
С. 139).
В николаевское в|м*мя в строительстве* театральных
зданий были предприняты некоторые усовершенствова¬
ния, например стали приподнимать пол задней части
зрителмЮ1Ч» зала, образовывая таким образом амфите¬
атр. Это нововведение еще в 1793 г. применил 11.11.Ше¬
реметев при строительстве своего Останкинского теат¬
ра. Он заказал архитектору построить зал овальной
формы, а вместо семи рядов амфитеатра сделать шесть
рядов партера на наклонном планшете пола и три ряда
скамеек амфитеатра, разделенных лучевыми прохода¬
ми на три части. Такая планировка зала обеспечивала
хорошую видимость с- любого места. Театральный зал
можно было легко превратить в танцевальный: пол под-
|254|

11
ПЕВЕЦ
нпмалм па уровень сцепы, п театр превращался в «во-
ксал», как тогда называли такие публичные залы (см:
Прокопенко.!. И., Аксенова В.10. История ироектиро-
вания и ггроителытва Останкинского театра-дворца //
Новые материалы но истории русской культуры: Сб.
трудов. М., 1987. С. 13-57).
Н. А. Марченко
ПЕВЕЦ — зд.: поэт; петь — слагать стихи. «...Священ¬
ник молится, стихотворец поет, ученый мыслит...» (<От-
рывки ие|к‘вода из «Опыта об английской литератур*»
111атобриана>, 183(> // Т. 12. С. 145). Семантическая
связь глагола «петь» н его нроизшдных с поэтическим
творчеством восходит к античи(нти: древнегреч<*скне ао-
ды и рапсоды именно распевали свои произведения, со-
щювождая их иг|юй на лщм*. Русски»1 поэты XVIII в.,
вслед за ев|к>нейскими, активно эксплуатщювалп iio.iv-
ченное наследство: «Мне иеть было о Трос, / О Кадме
мне бы петь, / Да гусли мне в покое / Любовь велят зве¬
неть» (Ломоносов М.В. Разговор с Анакреонтом, 1701)
и т.п. Явившиеся из остаповских ущелий барды и скаль¬
ды поддержали древних, и слово «певец» закрепило свои
позиции. Если у классицистов «петь» означало слагать
торжественные хвалы, то у сентименталистов «петь» зна¬
чило пленять слух и трогать сердца. Романтики не преми¬
нули воспользоваться давним поэтизмом, попытавшись
возобновить его первоначальное значение. В.К.Кюхель¬
бекер видел поэзию в строчках, которые «требуют, чтоб
произнесли их вслух, чтоб поняли их музыку; итак,
п в них пение, а где пение, там и стихи» («Пх вечен е воль¬
ностью союз»: Лит. критика н публицистика декабрис¬
тов. М., 1983. С. 146). Такое значение слова воскресало
в тво|М'ннях В.А.Жуковского, К.И.Батюшкова, раннего
Пушкина (напр., «Певец», 1816). Ко в|>смсни создания
«Евгения Онегина» эти словоупотребления в глазах 11уш-
кина уже имели привкус архаичности. Автор |юмана ве¬
дет с ними довольно разнообразную игру.
Традиционное значение сохранилось в выражениях
«певец кого (чего)», «петь кого (что)», т.е. произведе¬
ние, героя, тему. В «Евгении Онегине» так обозначены
Байрон («певец Гюльнары» — 4, XXXVI, 9; «певец Гя¬
ура и Жуана» — 7. XXII. 5) и Е.А.Баратынский («пе¬
вец 11ирои н грусти томной» — 3, XXX, 1: «певец Фин¬
ляндки молодой» — 5, III. 14). Однако в отношении
II.М.Языкова расхожая в те времена поэтическая фор¬
мула приобретает пародийную окраску: «Поешь, Бог
ведает, кого» (4. XXXI, II). Пародийное обыгрывание
поэтического штампа, особенно его классицисте кого
извода, развернется к концу романа:
Чтоб не забыть, о ком пою...
Да кстати, здесь о том два слова:
Пою приятеля м.тдого
II множество его причуд.
(7. LV, 4-7)
Свое «серьезное» значение поэтический оборот со¬
храняет в сфере Ленского: он «бедный певец» (хотя
в данном случае Автор не удержался от иронической
ужимки: «На встречу бедного певца / Прыгнула
Олинька с крыльца...» — 6, XIII. 10—1 I). «младой пе¬
вец» (6, XXXI. 10). «певецунылый» (7, XI. 3). Харак¬
теристика поэтического творчества Ленского дается че¬
рез настойчивое повторение (и здесь не без авторского
подмигивания) ключевого слова, отсылающего к наез¬
женным путям:
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна...
<...>
Он пел разлуку и печаль...
Он пел те дальние страны...
Он пел поблеклый жизни цвет...
(2, X. 1-2, 7. 10, 13)
Это перечисление добродушно сталкивается с после¬
дующим: «Их разговор благоразумный / О сенокосе,
о	вине, / О псарне, о своей родне...» (2, XI. 6—8).
Замечательно, что сам Автор лишь однажды всерьез
применил к себе ходовой поэтизм — когда заговорил
о	романтической юности: «Так я, беспечен, воспевал /
И деву гор, мой идеал, / И пленниц берегов Салгира»
(1, LVII, 7—9). Большей самоиронией преисполнен
эпизод чтения стихов над деревенским озером с дикими
утками: «Вняв пенью сладкозвучных строф, / Они сле¬
тают с берегов» (4, XXXV, 13—14).
Тяготеют к поэтическому словоупотреблению (и это
уже характеристическая деталь времени) читатели Ав¬
тора: «О ком твоя вздыхает лира? / Кому, в толпе рев¬
нивых дев, / Ты посвятил ее напев? // Чей взор, вол¬
нуя вдохновенье, / Умильной лаской наградил / Твое
задумчивое пенье?» (1, LVII. 12—14; LVII1, 1—3). Сам
же Автор, отвечая, предпочел употребить другой гла¬
гол: «пишу», «начну писать» (1, LIX, 5, 13; ср.: 2.
XXXIX, 10). Можно согласиться с наблюдением
А.Д.Григорьевой: Пушкин «обращается к глаголу петь
н существительному пенье с определенным заданием —
воссоздать чужую речь, чужое представление о “естест¬
венной'' форме поэтического выражения пли иронически
эту форму воспроизвести» (Поэтическая фразео¬
логия. С. 145). Важно лишь подчеркнуть, что это «чу¬
жое представление» было делом вкуса целой эпохи,
уже уходящей — не без содействия Пушкина (можно
представить, сколь сложные чувства вызвало у пего
«в прошедшем веке запоздалое» поощрение 1832 г.:
«Пой нам по-своему, русский баян! / <...> / Будь на Руси
ты певец несравненный> — Гнедич П.П. А.С.Пушкину
по прочтении сказки его о царе Салтане и проч., 1832).
Вершина дискредитации давнего поэтизма — назы¬
вание «певцом» мосье Трике (5, XXXIII. I 1 — здесь же
[255]

ПЕДАНТ, ПЕДАНСТВО
II
и «поэт», чтоб не ошибиться в значении слова), «мучи¬
мого» куплетом, извлеченным из «ветхих несен альма¬
наха» (5. XXVII, 9). Кстати, в данном случае востребо¬
ванная романтиками реализация метафоры вполне
имеет место: Трике «запел, фальшивя» (5, XXXIII, 9).
См. также: ПЕСНЯ (ПЕСНЬ).
В.	А. Викторович
Iп:д\нт, НКДАИСТВО
Конечно, все помнят характеристику героя пушкин¬
ского романа в начале первой главы:
Онегин был, по мненыо многих
(Судей решительных и строгих)
Ученый малый, но педант:
Имел он счастливый талант
Без нринужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре,
11 возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
(1, V, 5-14)
Еще раз слово «педант» применительно к Онегину
появляется в XXV строфе:
...мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
II то, что мы назвали франт.
(1. XXV, 5-8)
Кроме того, в шестой главе то же слово прилагается
к Зарецкому:
В дуэлях классик и педант.
Любил методу он из чувства,
И человека растянуть
Он позволял — не как-нибудь,
Но в строгих правилах искусства...
(<>. XXVI, 8-12)
Первая глава «Евгения Онегина» была создана
в 1823 г., шестая — в 1826-м. Уже полвека спустя к про¬
цитированным фрагментам понадобился коммента¬
рий. А.Вольский истолковал их так: «Педант — чело¬
век, хвастающийся своим знанием [пояснение к первой
цитате. — И.Д., 11.11. |. также строжайший исполни¬
тель мелочных формальностей [пояснение ко второй
цитате. — И.Д., И.П.]* (Вольский. Объяснения...
Вып. I. С. 10). Если второе из указанных Вольским зна¬
чений (сохранившееся в современном русском языке)
ни у кого сомнений не вызывало, то по поводу первого
высказывались самые разноречивые суждения.
Строку 1, V, 7 («Ученый малый, но педант») пояснил
II.Л.Бродский, который «лишь библиографически»
знал «о существовании книжки А. Вольской и потому
вынужден был предпринять собственные разыскания
о	семантике непонятного елова: «Педант — человек
строгих правил, несколько старомодный. В данном
случае применено иронически» (Бродский Н.Л. Ком¬
ментарий к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин».
[ 1-е изд. J. М., 1932. С.З, 10). Солидарность с этим со¬
мнительным толкованием неожиданно проявил такой
крупный лексиколог, как В.В.Виноградов (см.: Вино¬
градов В.В. Глоссарий // Пушкин А.С. Поли. собр.
соч.: В в т. 4-е изд. М., 1936. Т.6. С.667). Однако
вскоре Бродский сообразил, что Пушкин придавал .тт-
му стиху какой-то иной смысл, и, следовательно, «сло¬
во педант имело в 20-х годах [XIX в. — И.Д., И.П. |
признаки, впоследствии выветрившиеся в обиходном
языке...». Сопоставив случайно подобранные и произ¬
вольно нроинтерпретщюванные цитаты из русских ав¬
торов XVIII—XIX вв., комментатор заключил, что
«прозвище педанта в 20-х годах несло с собой не толь¬
ко этическую, но и политическую примесь чего-то не¬
покорного, враждебного господствовавшему кругу
в дворянском обществе» (Бродский. С.44—45). Выводы
Бродского безоговорочно принял С.М.Бонди (см.:
Бонди. С.56; примеч. 1).
Социологическая риторика не убедила В.В.Набокова
(см.: Набоков. Vol.2. Р.48). «Надуманным» находил
толкование Бродского и Ю.М.Лотман (см.: Лопичан.
С. 129). В качестве альтернативы исследователь при¬
вел в комментарии к стиху 1, V, 7 определение из «Сло¬
варя языка Пушкина»: «Человек, выставляющий напо¬
каз свои знания, свою ученемть, с апломбом судящий
обо всем» (Слов, языка Пушкина. Т.З. С.289). По¬
следняя дефиниция обнаруживает явную зависимость
от словаря под редакцией Д.Н.Ушакова: «Человек, ще¬
голяющий своей ученостью, поучающий других, беру¬
щий на себя роль наставника (устар.)» (Толковый сло¬
варь русского языка / Под ред. Д.Н.Ушакова: В 4 т.
М., 1939. Т.З. Стб.77).
Эта формулировка в свое время вызвала резкую, но
несправедливую критику В.И.Чернышева, полагавше¬
го, что «приписанного ему значения слово педант не
имело ни в старом, ни в современном русском языке»
и что в V строфе первой главы «Евгения Онегина» «зна¬
чение слова педант совсем не раскрывается последую¬
щим текстом, который дает характеристику светской,
поверхностной учености Онегина» (Чернышев В. И.
Избранные труды: В 2 т. М., 1970. Т.1. С.371). Не
иначе как под влиянием суровых слов Чернышева об¬
суждаемое значение исчезло со страниц курировавше-
гося им 17-томного «Словаря современного русского
литературного языка», а также из 4-томного «Словаря
русского языка» под редакцией А.П.Евгеньевой. В ре¬
зультате академические толковые словари стали беспо¬
лезными для тех, кто хотел бы навести лексикологиче¬
ские справки о пушкинском слове.
В.И.Чернышев заблуждался, утверждая, что слово
«педант» никогда в указанном значении не использова¬
[256]

и
ПЕДАНТ, ПЕДЛНСТВО
лось — дсктаточно вспомнить вышеприведенный ком¬
ментарий Вольского. Еще более надежные свидетель¬
ства дают лексикографы предпушкинской и пушкин¬
ской эпохи начиная с Н.\1.Яновского: «ПЕДАНТ, (/>i>.
Школьный враль, ученой хвастун, безделки важными
вещами ставящий; неискусной ученой, человек над¬
менный ученостию своею без меры, который в разгово¬
рах п поступках берет на себя важной несносной вид,
говорит обо всем пе к стати и |нчннтслы1ым образом,
наблюдая точность и строгость в самых безделицах;
иначе ученой дурак» (Яновский. Словотолкователь.
Ч.З.	Стб.292). В усеченном виде определение
Н.М.Яновского представлено в «Новом и полном тол¬
кователе слов» Ф.Кравчуновского (Харьков, 1817.
С.75) и в словарике И.Ренофанца (1\<но>ф<ан>ц II.
Карманная книжка для любителей чтения русских
книг, газет и журналов... СПб., 1837. С. 197).
В русский язык слово «педант» пришло из француз¬
ского (pedant), а во французский попало из итальян¬
ского (pedante). Непосредственным источником для
Яновского послужил «Полной Французской и Россий¬
ской Лексикон...» (СПб., 1786): «PEDANT, s.т.
(бранное сл.) Школьной враль, неискусной ученой,
учитель, педант, ученой дурак, который не к стати хо
чет казаться ученым, и говорит решительным видом,
которой точненть и строгость наблюдает в безделицах»
(4.2. С.245). Составители «Лексикона» 1786 г., в свою
очередь, опирались на словарь Французской академии,
отмечающий у слова «рёс!апЬ> три значения, из которых
первое (буквальное) у русского заимствования «не;-
дант» в словарях XIX в. почему-то не зафиксирешано:
(1)	«Уничижительное слове), которое* используют, гово¬
ря е презреним о тех, кто преподает детям в Коллежах
или в частных домах» (Dictiemnaire ele l’Acaddmie
franqoise. 4е eel. Paris, 1762. Т.2. P.334; пер. наш. —
И.Д., Il.ll.). В этом значении «педант» фигурирует
в лицейском етпхе>тво|м‘нин Пушкина «Воспоминание.
(К Пущину)» ( 1815): «Вдруг педанта глас ужасный /
Нам послышался вдали...» (Т.1. С.132). Это же слово
не>является i$ черновой редакции лирического отетунле-
ния о лицейских годах в начале восьмой главы «Евге¬
ния Онегина»:
Когда е|)ранцузе>м называли
Меня задорные друзья
Когда педанты предрекали
Что ввек повесой буду я...
(Т.Н. С.508)
Нз вариантов 3-го стиха ясно, что под «педантами»
Пушкин разумеет лицейских «начальников» (Т.6.
С.508).
Два других значения, указанных в словаре Француз¬
ской академии и перешедших в русские лексиконы, —
как раз те, что были применены Пушкиным к Онегину:
(2)	«Также говорится: О том, кто некстати проявляет
стремление казаться ученым (celui qui affecte hors ele-
propos de paroitre savant) или говорит с видом слишком
решительным»; (3) «Говорите*я также: О том, кто про-
являет излишнюю точнекть, излишнюю етрогеить в ме¬
лочах (безделицах, bagatelles) и стремится подчинить
других своим правилам».
«Проявлять точность и строгость» педант ме>жет
в любой области — и «в дуэлях», как Зарецкий, и «в сво¬
ей одежде», как «франт» Онегин. Интересно, что ассо¬
циация «педант — е|»рант> возникла у 11ушкина но
крайней мерс; еще один раз — во время работы над М
ет|юс|)ой седьмой главы романа: «Здесь кажут франты
записные / Свое нахальство, свой жилет / И невнима¬
тельный лорнет». В черновиках 11ушкии пробокал ва¬
рианты: «здесь кажут франты записные / Пустую го¬
лову, корсет / Крахмальный галстух и лорнет»; «Здесь
накрахмаленный педант / Являет»; «Свой накрахма¬
ленный»; «Пустую голову, лорнет» (Т.6. С.460; курсив
наш. - И.Д.,И.П ).
Вхождение слова «педант» в русский литературный
язык осложнялось из-за противодействия пуристов. Это¬
го слова нет в обоих словарях Академии Российской
и в «Общем Це'рковно-Славяно-Российском словаре», еч>-
ставленном ее действительным членом II.И.Соколовым
(1834). Только в академичен’ком словаре 1847 г. мы
встречаем уже знакомые определения: «1) Выказываю¬
щий не* у места свою ученость, придирчивый ко всякой
мелочи, упорный в односторонних своих мнениях... 2)
Строго наблюдающий всякие мелочи» (Словарь Церков¬
но-Славянского и Русского языка... Т.1—4. СПб., 1847.
Т.З. С. 165). Неизменно регистрируют интересующую
нас1 лексему выпущенные в середине XIX в. словари
иностранных слов. Как правило, лексикографы четко
выделяют у нее два значения, и лишь некоторые (напр.,
А.П.Марков и И.Ф.Бурдон) отмечают у слова «педант»
только одно значение, причем именно то, которое вызы¬
вает затруднения у наших современников: «Выказываю¬
щий часто и некстати свою ученость». Младший сверст¬
ник и близкий знакомый Пушкина В.И.Даль, в общем
чуждавшийся ев|н>не*измов, все* же; включил популярное
иностранное слово it свой словарь. Примечательно, од¬
нако, что на первое место Даль вынес то значение, кото¬
рое у всех его щнмшечтвеннпков (кроме И.Ренофанца)
шло вторым (см.: Даль В.П. Толковый словарь живого
великорусского языка. М, 1865. Ч.З. С.21).
Два значения выделялись и у слов, производных от
«педанта» — ср. определение «педантизма» в словаре
Ф.Г.Толля: «Педантизм, хвастовство своим знанием;
также строжайшее исполнение сам<ых> мелоч<ных>
формальностей» (Настольный словарь для справок по
всем отраслям знания: В 3 т. СПб., 1864. Т.З. С.46).
Именно эта дефиниция легла в основу пояснений Воль¬
ского к тексту пушкинского «романа в стихах». Инте¬
ресна формулировка «Полного словаря иностранных
|257|

ПЕЛАГЕИ НИКОЛАВНА
слов» (СПб., 1861): «Педант <...> Школяр, надмен¬
ный остряк, гордец; сухой ученый, пристрастный к ме¬
лочам» (Т. I. С.387). Не исключено, что на такое опре¬
деление «педанта» повлиял нарисованный Пушкиным
образ Онегина («надменный остряк, гордец»).
Анализ лексикографических источников второй поло¬
вины XIX — начала XX в. показывает, что значение «че¬
ловек, щеголяющий своей ученостью» у слова «педант»
постепенно стираюсь. Характерно, что московские пуш¬
кинисты (В.В.Вересаев, Ю.II.Верховский, JI.П.Грос¬
сман, М.А.Цявловский и др.), собиравшиеся в конце
1920-х — начале 1930-х гг. для обсуждения «темных
мест» «Евгения Онегина», недоумевали но поводу (Т|мж
«“Онегин был... ученый маний, но (?) педант (?) . 1\а-
кой педантизм в том, чтобы касаться всего слегка и суче¬
ным видом знатока хранить молчаны- в важном споре?»
(Вересаев В.В. Невыдуманные рассказы. М., 1908.
С.314). Видимо, не было это значение известно и Г.Л.Ло-
зннскому, комментировавшему парижское юбилейное
издание «Квгснпя Онегина» 1937 г. Он попытался объяс¬
нит!. трудное место (1, V, 7) типограф’кой ошибкой
в первой публикации (1825): «//о пе|м*д педант, иовиди-
мому, нротиво|)счит дальнейшему тексту. А.Ф.Онегин
<-()тто> щм'длагал заменить но отрицанием не» (Пуш¬
кин А. С. Евгений Онегин, роман в стихах: Юбилейное
изд. / Сочинение Александра Пушкина; С коммент.
М.Л.Гофмана, С.М.Лифаря и Г.JI.Лозинского; Под ред.
М.Л.Гофмана. Париж, 1937. С.307). По верному заме¬
чанию В. В.Набокова, эта гипотеза плохо согласуется
с тем фактом. что«11ушкин сохранил “но" в трех последу¬
ющих изданиях [1829, 1833 и 1837 г. — И.Д., П.П. |>
(Набоков. Vol.2. Р.48: пер. наш. — И.Д., П.П.). Аргу¬
ментом в пользу суждения А.Ф.Онегина иногда считают
черновой набросок начала V строфы:
На зло суду Зоилов строгих —
Конечно не был он педант —
(Т.6. C.2I7)
Однако нетрудно заметить, что в дефинитивной
и первоначальной редакциях одна и та же ситуация опи¬
сывается с диаметрально противоположных точек зре¬
ния: если в беловике говорится о том, что, «согласно
мнению строгих судей, Квгенпй был педантом» (несоб-
ственнно-прямая речь), то в черновике сказано, что
«вопреки мнении> строгих Зоилов, [которые считали
Евгения педантом], он таковым не являлся» (автор¬
ская речь). Приведем еще два примера употребления
Пушкиным слова «педант» в этом значении; оба кон¬
текста близки к контексту V—VI строф первой главы
«романа в стихах» («Мы все учились понемногу...»
и «Латынь из моды вышла ныне...»). В стихотворении
«Добрый человек»: «Ты прав — несносен Фире ученый, /
Педант надутый и мудреный — / Он важно судит обо
всем. / Веет он знает понемногу» (Т.2. С. 132). В па|ю-
дийной «Детской книжке»: «Латинский, по его мне¬
нию, вышел совсем <из> употребления, и одним педан¬
там простительно было им заниматься» (Т. I 1. С. 101).
Наконец, в восьмой главе романа при характеристи¬
ке непринужденного светскою разговора использовано
слово «педан(т)ство»: «Разумный толк без пошлых тем, /
Без вечных истин, без педанетва» (8, XXIII. 11 — 12).
Все четыре случая употребления слов «педант» и «пе¬
дантство» в окончательном тексте «Евгения Онегина»
расщюделяются по двум семантическим группам (см.:
Слов, языка llj/шкипа. Т.З. С.288—289):
(1)	«Человек, отличающийся мелочной точностью
в соблюдении какнх-и<ибудь> правил, норм и требую¬
щий того же от других; сухой формалист, буквоед» (1,
XXV, 7 и 6, XXVI. 8);
(2)	«Человек, выставляющий напоказ свои знания»
( I, V, 7) и «образ мыслей, поведения» такого человека
(8. XXIII. 12).
Лиг.: Добродомов II.Г.. Пильщиков И.А. Педантизм Евгения Оне¬
гин;' it свете лексикографических фактов // A.C.11ушкнн и 11одмоско-
вье и Москве: Материалы IV Пушкинской конкуренции. Большие Ия
земм, 2000: Добродомов И. Г., Пильщиков И. А. 11з заметок о лексике
н фразеологии «Евгения Онегина» // Пушкинская конференция
в Стэнфорде, 1999: Материалы и исследования. М.. 2001. ('.256—270.
И. Г. Добродомов, П. А Пильщиков
II ЕЛА ГЕЯ НИКОЛАВНА — москвичка, надставля¬
ющая фамусовскую Москву в седьмой главе «Евгения
Онегина»:
У Пелагеи Николавны
Всё тот же друг мосье Финмуш,
II тот же шпиц, и тот же муж...
(7, XLV, 9-11)
В последнем приведенном выше стихе I Кликни соеди¬
нил две реминисценции из «Горя от ума». Ср.: «Мой
муж — прелестный муж»: «Ваш шпиц — прелестный
шпиц» (см.: ПЧПЮКЛОВ). Любопытно, что характери¬
стика Пелагеи Николавны была настолько точна, так
верно передавала неподвижность старого московского
быта, что Ф.Ф.Вигель воспользовался ею, рассказывая
в своих «Записках» о колоритной московской барыне
II.IO.Колотривовой: «Туг находилась Прасковья Юрь¬
евна Кологривова с своим вечным смехом; у нее не было
друга Финмуша, а все гот же шпиц, и тот же муж». Ме¬
муарист счел нужным пояснить в примечании: «Стихи
Пушкина, в “Евгении Онегине" (Вигель. Т.2. С.165).
Заметим, что, по преданию, П.Ю.Кологривова была
прототипом Татьяны Юрьевны в «Горе от ума»:
МОЛЧАЛ ПН
Татьяна Юрьевна!!! Известная, — притом
Чиновные и должностные
Все ей друзья, и все родные...
<...>
(258|

II
нi:iiii
Как обходительна! добра! мила! проста!
Балы даст нельзя богаче,
От Рождества и до поста,
I	I летом праздники на даче.
(Д. 3. Явл. 3)
Пушкин, но-видимому, был знаком с Н.Ю.Кологри-
вовой, урожденно!! княгиней Трубецкой (1702—
1846), матерью же*ны князя П.А.Вяземского Веры
Федоровны (см.: Черейский. С.200). Не исключено,
что iso вскользь упомянутой Пушкиным Пелагее Нико¬
тине можно увидеть отражение и литературных обра¬
зов грибоедовской комедии, и впечатлений поэта от об¬
щения с реальными персонажами московской жизни,
в частности, — с П.Ю.Кологривовой.
Н. И. Михайлова
ПЕНАТЫ (Penates; др.-рим. миф.) — боги семьи и до¬
машнего очага.
В русской поэзии это слово стало активно употреб¬
ляться после знаменитого послания К.Н.Ьатюшкова
«Мои Пенаты» (1811). Молодой Пушкин, назвавший
Батюшкова в стихотворении «Тень Фон Впзпна»
(1815) «певцом Пенатов», активно использовал этот
поэтический аналог понятия «родной дом» и стихотворе¬
ниях «К Лициншо», «Мечтатель», «Послание к Галичу»
(1815), «Кюхельбекеру» (1817) и др.
Своим пенатам возвращенный,
Владимир Ленский посетил
Соседа памятник смиренный...
(2. XXXVII, 1-3)
В стихотворении «Труд» (1830), связанном с завер¬
шением «Евгения Онегина», Пушкин вновь обратился
к этому образу:
Или жаль мне труда, молчаливого
спутника ночи,
Друга Авроры златой, друга пенатов святых?
(Труд, 1830 //Т.З. С.230)
Н. А. Кошелев
ПЕНИ — «выговор, упрек, укор или изъявлены; неудо¬
вольствия; денежное взысканы*, кара карману,
штраф» (Даль).
«Словарь языка Пушкина» отмечает 14 случаев упо¬
требления этого слова в произведениях Пушкина: один
раз в значении «денежный штраф» и 13 раз в значении
«жалоба, сетование, упрек» ((.'лов. языка Пушкина.
Т.З. С.291). В «Квгснпн Онегине» слово «пени» встре¬
чается дважды именно во втором значении:
Ума не внемля строгим пеням,
К ее крыльцу, стеклянным сеням
Он подъезжает каждый день...
(8. XXX. 5-7):
Желать обнять у вас колени,
II. зарыдав, у ваших ног
Излить мольбы, признанья, пени,
Всё, всё, что выразить бы мог...
(8. Письмо Онегина к Татьяне, 49—52)
И черновиках восьмой главы было:
Излить мольбу, хваленья, пени.
Все, все, чтоб выразить ни мог...
(Т.6. С.518)
Слово «пеня» — древнерусское переоформление цер¬
ковно-славянского «пена» (штраф, упрек), заимство¬
ванного из латинского языка. Латинское «роепа» (на¬
казание) восходит к греческому слову tcoivi^ (пеня,
возмездие) (ем.: Этимюло/ич. елов. Т.З. С.233; Шан¬
ский II. М.. Иванов И. П., Шанская Т.Н. Краткий эти¬
мологический словарь русского языка / Под ред.
С.Г.Бархударова. 3-е изд., испр. и доп. М., 1975. С.332).
И «I Inpe» 11латона Сократ приводит рассказ Некой ино¬
странки Диотпмы из Мантинсп о |юждснпп Эроса: «Когда
|м>лнлась Лф|м>дпта. у богов был пир, и на пиру присутст¬
вовал между прочими Пброс, сын Метиды. Когда все по¬
ужинали, во в|К‘мя пира явилась Пения, п. став в дверях,
просила чего-нибудь (для себя). Порос. опьяненный не-
ктаром, — вина тоща еще не было, — вышел к сад Зевса и,
отяжелев, заснул. Тогда Пения, думая (что было бы хоро-
шо) в виду et* бедности иметь сына от Пороса, ложится
около него, и таким обра:и>м был зачат Э[мн\ Вот почему
Э|кк*. ведущий свое начало со дня рождения Лф|>олнты.
сделался ее товарищем и слугою. Вщючем, Аф|к>дита п|к*-
красна, а он н по самой ирщюде своей стремится к красо¬
те. Итак, Эрос, как сын Пороса (довольства) п Пении
(бедности), разделяет их судьбу. С одной сто|м>ны, он все¬
гда беден, совсем не нежен и ие и|м*к|>асеи. как думают
многие, а худощав, грязен, необут, бесприютен, ложится
на землю, спит под открытым небом у две|>ей домов на
улице, словом всегда терпит нужду п похож на мать. С дру¬
гой стороны, он, как отец, гонится всегда за прекрасным
п хорошим; он мужествен, щм'днриимчив, силен. <...> Его
природа ни смертная, ни бессмертная» (Платон. Пир
Платона. (О любви): Сгреч. СПб.. [1904). С.27).
Возможно, современные «пени» (действительно при¬
шедшие* из греческого) в родстве с древнет|>ечеекой ни¬
щей попрошайкой.
Комментаторы |н>маиа в один иное отмечают книжный
харитер<|н>рмул в|м>де*«11злить мольбы, признанья, пени».
А.А.Ахматова в своей статье «“Адольф1' Бенжамена
Констана в творчестве Пушкина», сопоставляя письмо
Онегина к Татьяне* с письмом Адольфа к Элеоноре, на¬
ходит прямые текстуальные* совпадения:
Желать обнять у вас* колени
И, зарыдав, у ваших ног
Излить мольбы, признанья, пени,
Всё, всё, что выразить бы мог...
(8. Письмо Онегина к’Гатьяне. 49—52)
[259]

ПЕРЕДНЯЯ (ПРИХОЖАЯ)
.Ijorsquo j'aurais un tel besoin de me reposer de taut
d'angoisses, de poser ma tet<* sur vos genoux, de donner
un libre eours к mes larmes, il faut que je me con-
traigne...» (гл. Ill) —«...Когда мне было бы так нужно
отдохнуть от стольких сотрясений, приложить голову
мою к вашим коленам, дать вольное течение слезам мо¬
им, должно мне еще превозмогать себя насильствен¬
но...» (Ахматова А.А. 0 Пушкине: Статьи и заметки.
J1., 1977. С.80; пер. Э.Г.Герштейн).
В.В.Набоков выражает сходное мнение: «Как ука¬
зываю!’ русские комментаторы [Набоков ссылается на
11.11.Дашкевича, Н.Л.Лернера и А.А.Ахматову. —
О.Д.], письмо Онегина изобилует перекличками
с “Адольфом” Констана... <...>
...Обнять у вас колени... - Амфорообразная поза
объятия, выражающая мольбу п преданность, постоян¬
но встречается в европейской художественной прозе
тот времени. См., например, мадам де Крюднер, "Ва¬
лери", письмо XLII...». Комментатор указывает и на
роман «История сэра Чарльза Грапдисона» С.Ричардсо¬
на (Набоков. Комментарий. С.575—576).
Ю.М.Лотман отмечает, что формулы вроде «излить
мольбы, признанья, пени...» и пр. — «выражения яркой
книжной окрашенности и в большинстве случаев вос¬
ходят к устойчивым клише французского любовного
речевого ритуала» (Лотман. С.362).
Как видим, никто из комментаторов особо не вычле¬
няет «пени» из общего потока галантной фразеологии
начала XIX в.
О.Л.Довгий
11ГРГДН Я Я (ПРИХОЖАЯ) — теплое помещение
в доме, расположенное после сеней. Оно преграждало
доступ холодного воздуха из сеней, часто не отапливае¬
мых, в собственно жилые покои (зал, гостиные и т.д.).
В передней толкотня, тревога...
(5, XXV. 9);
Мет нп одной души в прихожей.
(8, XL, 6)
В передней оставляли верхнюю одежду. Там стояли
вешалки, простая мебель для сидения, сундуки.
С.Д.Шереметев вспоминал о хорошо знакомых ему
старых барских домах: «Особенно типичны бывали
подъезды в этих старых усадьбах, а за ними передние;
в одной из них помнятся мне старинные часы п про¬
стые скамьи, с годами все те же; в другой рундуки но
сторонам со всеми удобствами для клади...» (Шереме-
тевС.Д. Поминки. [Т.] 1 —2. М., 1914. [Т.]2. С.З).
Прихожую называли лакейской. Иногда же лакей¬
ской была комната, непосредственно примыкавшая
к прихожей.
И очерке М.И.Загоскина «Два московских бала
в 1801 году» передняя представлена в те часы, когда на
бал съезжаются гости: «Мы сбросили наши шинели
в передней и продрались кой-как сквозь толпу лакеев, из
которых иные были навьючены, как верблюды, сало¬
пами и шубами своих господ» (Загоскин М. II. Москва
и москвичи. М., 1988. С.78).
Так как передняя, или прихожая, была проходной
п в ней было сильное движение воздуха, то освещалась
она чаще всего стеклянным фонарем, защищающим
пламя свечей.
В повести Пушкина «Пиковая дама» есть упомина¬
ние о передней в доме старой графини: «Германн взбе¬
жал по лестнице, отворил двери в переднюю, н увидел
слугу, спящего под лампой, в старинных, запачканных
креслах. Легким и твердым шагом Германн прошел ми¬
мо его. Зала и гостиная были темны. Лампа слабо осве¬
щала их из передней» (Т.8. С.239).
Н. С. Нечаева
ИКРККРАХМАЛКННЫ II НАХАЛ
Нахалом в сатирической литературе XVIII в. назы¬
вали щеголя, петиметра. «Нахалы мужеского пола по¬
хожи на мухоморов между грибами: они имеют цвет
видный п пригожий издали, но вблизи они вредны;
и всякий разумный человек, проходит мимо их. или
с през|)ением кидает» (Живописец: Еженедельное изда¬
ние на 1772. 1-е изд. 4.1. С.53 — цит. но: Покров¬
ский В. И. Щеголи в сатирической литературе XVIII ве¬
ка. М.. 1903. С.1).
Франты первых десятилетий XIX в. были не столь
карикатурны, как в конце предыдущего столетия, но
так же «ревниво» смотрели за своей внешностью.
«Но, что всей фигуре петиметра придавало особен¬
ное aplomb и важность, соединялось в воротнике руба¬
хи, в галстуке и в прическе. Основание галстука обра¬
зовала тоненькая “машинка ... составленная из целого
ряда бесчисленных узких спиралей тончайшей медной
проволоки, покрытого коленкором п окаймленного
тонкой козьей или заячьей кожею. Эта машинка, ши¬
риною до трех вершков, весьма аккуратно, но плотно
завертывалась в слабо-накрахмаленный, тщательно
выглаженный платок из тончайшего батиста, и в таком
виде представляла галстук, которым имела украситься
шея петиметра» (Арнольд Ю.К. Воспоминания Юрия
Арнольда. Вып. 1—3. М., 1892. Вып.1. С. I 1).
Моду слегка крахмалить шейные платки ввел
в 1800—1815 гг. знаменитый денди Джордж Брэммель,
«самодержавный властитель обширного мира мод
и галстуков...» (Бульвер-Литтон Э. Пелэм, или При¬
ключения джентльмена. М., 1958. С. 192).
«С той минуты, когда изобретательная рука соедини¬
ла крахмал с батистом, начинается золотой век галсту¬
ка» (Правила светского обхождения. С.239).
Среди подражателей Брэммеля появилось немало по¬
клонников «крепко накрахмаленных» галстуков. Об
одном из них рассказывает М.С.Миколева: «Этот учи¬
|260 |

II
mi: i*o
тель, увидя себя в таком большом обществе девиц, счел
нужным украсить себя огромным белым галстухом,
крепко накрахмаленным, доходившим до верхней час¬
ти уха» (Николева М. С. Черты старинного дворянско¬
го быта: Воспоминания М.С.Николевой // РА. 1893.
№9. С. 138).
<11ерекрахмаленный галстук* — признак щегольства.
«Щегольски отвечает французскому слову endimanchd,
а известно, какое это страшное преступление против
изящного туалета. Надо, напротив, чтоб ничто не было
щегольски, чтоб никакая часть одежды не бросалась
в глаза, но чтоб все было в то же время и высшего досто¬
инства. и самой дорогой цены. Надо, чтоб целое и по¬
дробности были пропитаны глубоким чувством гордос¬
ти и с некоторым пренебрежением скорее таили, чем
обнаруживали для простонародных глаз свою внутрен¬
нюю, не всем доступную красоту» (Павлов Н.Ф. Раз¬
бор комедии «Чиновник». М., 1857. С.101).
Е. И.Лаврентьева
II	UMIHI.I
Даль определяет этот достаточно распространенный
предмет обихода как «...мешок, наволоку во всю кро¬
вать, набитую мелким пером, содранной со стебла ма-
халкой. пуховик».
Везут домашние пожитки,
Кастрюльки, стулья, сундуки,
Варенье к банках, тюфяки,
Перины, клетки с петухами,
Горшки, тазы et cetera.
Ну, много всякого добра.
(7. XXXI. 6-11)
В деревенских усадьбах перины изготовлялись до¬
машними мастерами или мастерицами, в городе можно
было их купить в торговых заведениях. Так, в Петер¬
бурге между Большим и Малым гостиными дворами
целая линия называлась Перинной, или Бабьей.
В повести «Капитанская дочка» в рассказе о разоре¬
нии дома капитана Миронова пугачевцами говорится:
«Другие таскали перины, сундуки, чайную посуду, бе¬
лы1 и всю рухлядь» ('Г.8. С.326).
Перины были принадлежностью господских спален.
Прислуга обычно укладывалась на ночь на войлочных
подстилках на полу, на лавках, на сундуках. Утром
«дворецкий идет толкать под бока не милосердно хра¬
пящих слуг на войлоках, под тулупами, по гостиным
и залам» (Суитов Н.В. Картины русского быта в стари¬
ну // Раут на 1852 год: Исторический и литературный
сборник / Издание Н.В.Сушкова. М., 1852. С.442).
Днем войлок скатывался и убирался.
Ие все признавали перины. Мать декабриста
П.А.Анненкова Анна Ивановна, известная своими
причудами, спала на хорошо отглаженных шелковых
капотах, уложенных в несколько слоев. Об этом вспо¬
минает старая москвичка Е.П.Янькова (см.: Рассказы
бабушки. С.308).
Обычно перины заводили е запасом на случай приезда
гостей, родственников. Известный русский поэт Я.II.По¬
лонский вспоминал о комнатах своей бабушки: «Туг бы
к) немало комодов и сундуков, прикрытых коврами, на¬
лево была кровать, помещавшаяся в нише с задней
дверью; с одной стороны этой ниши шел проход в деви¬
чью, а темное прост|>анство по другую сторону ниши, до
самого потолка заваленное сундуками, сундучками, ко¬
робками, мешками и, если не ошибаюсь, запасными пе¬
ринами» (Полонский Я.II. Проза. М.. 1988. С.282).
В «Детских годах Багрова-внука» (1856—1857)
С.Т.Аксакова рассказывается о приезде героя, мальчи¬
ка Сережи, с родителями в усадьбу деда: «В зале была
стужа, да и в гостиной холодно. Едва нашли кровать
для матери; нам с сестрицей постлали на канапе, а от¬
цу приготовили перину на иолу» (Аксаков С.Т. Из¬
бранное. М., 1987. С.270).
Возможно, тем гостям Лариных, которые «на (туль¬
ях улеглись в столовой» после именин Татьяны, были
тоже постланы запасные перины.
II. С. Нечаева
ИКРО
«Пользование гусиным (или иным птичьим, в част¬
ности лебединым) пером восходит к глубочайшей древ¬
ности. Упоминание о нем встречается уже в VII в. н.э.
Гусиное перо должно было быть особым образом
подготовлено для письма, умело обрезано и отточено.
Особенно важно было сделать правильный очин
и “раскреп”, или расщеп, для этого существовав! специ¬
альные “раекрепные" ножи: Иван Федорович Шпонь-
ка в одноименной повести из книги “Вечера на хуторе
близ Диканьки” Н.В.Гоголя просил не портить острие
его перочинного ножа, а пользоваться тупой стороной
(Гоголь. Т.1. С. 180). Очин пера был разный в зависи¬
мости от индивидуальной манеры и от того, для круп¬
ного или мелкого письма оно предназначалось. Само
собой разумеется, что важные лица сами очинкой перь¬
ев не занимались — это делали подчиненные. Для ди¬
ректора чинил перья Аксентий Иванович Поприщпн
(см.: Гоголь II.B. Записки сумасшедшего // Гоголь.
Т.З. С. 177). В повести о двух Иванах Гоголь прибегнул
к приему своеобразной реализации метафоры — его пе¬
ро вяло и мертво — для изображения картины нужно
особое перо “с тонким расщепом” — так поэтический
образ переключается в вещественное обозначение. На
это обратил внимание Г А.Гуковский (см.: Гуковский Г.А.
Реализм Гоголя. М.; Л., 1959. С.131). Писать таки¬
ми перьями можно было, лишь приобретя опреде¬
ленные навыки. Некоторые линии — сверху влево вниз
или снизу вправо вверх — давались с особенным тру-
[261 |

IIEPO
Перо, снятое со стола Пушкина нослс его смерти
дом. Для приобретения необходимых навыков письма
и правильного держания пера рекомсндона.шеь особые
приемы, вплоть до перевязывания отдельных пальцев
и подтягивания их к кисти руки. В пособиях но обуче¬
нию грамоте в XVIII в. всегда есть разделы “Положе¬
ние тела при письме , “О расположении руки и держа¬
нии пера". В перо втыкались булавки, для того чтобы
рука не могла опуститься ниже определенной линии.
О	трудностях, с которыми был связан щюцесс обучения
письму, красноречиво рассказано в пятой главе “Поше¬
хонской старины" М.К.Салтыкова-IЦедрипа (“Первые
шаги па пути к просвещению”) и в очерке “Отцы п де¬
ти" Г.И.Успенского. Следует иметь в виду, что не все
гусиные перья были равноценны. В “Азбуке россий-
скаго чистописания расположенной на французской
манер” [М., 1788] И.Розанова указывается, что луч¬
шими являются перья из левого крыла, а именно “от
краю второе*, третие и четвертое перо: из правого же
крыла не степь сручны" (С.Ill—IN'). 11овоочиненное
перо надо было попробовать, прежде чем начать им пи¬
сать. Такова обязательная проба у И.С.Тургенева.
“Эта ‘проба пера’, — пишет известный знаток емч» твор¬
чества А.Мазон, — является для Тургенева как бы
ритуалом, сле;ц>1 которого находим в большей части руко¬
писей" (M<i;ioii Л. Парижские рукописи И.С.Турге¬
нева / Пер. е* е|>р. К).Ган. М.; Л., 1931; цит. пек Алек¬
сеев М.И. 11е> следам рукешисей И.С.Тургенева во
Франции // РЛ. 1963. № 2. С.65).
Возможности индивидуализации почерка при пись¬
ме1 гусиным пером были ограничены: все линии, выво¬
дившиеся справа налево, снизу вверх, овалы п пр.
давались е* трудом н даже в умелых руках нередко вы¬
зывали брызги. Гусиным пером можно было писать
далеко не на всякой бумаге, а лишь на хорошо ирокле-
енной. При сильном нажиме это перо "раскорячива¬
лось"; “скособоченное перо" браковаюсь. Наконец,
гусиное перо довольно быстро списываюсь, тогда прихо¬
дилось чинить ечо наново либо поворачивать набок или
даже переворачивать верхней стороной вниз, продлевая
тем самым на некоторое время его существование.
Письмо гусиным пером более или менее стандартно.
Обучение* у одного учителя накладывало свои отпеча¬
ток на почерк учеников. Сходные нрис‘мм определяли
сходство почерков двух лиц. Стоит напомнить путани¬
цу, вызванную этим обстоятельством, при анализе
рукописей Пушкина и сто брата Льва (см.: Андрони¬
ков И.JI. Личная собственность // Новый мир. I960.
2. С. 189). Виднейшие пушкинисты колебались,
приписать ли два автотрасса перу Пушкина или
А.И.Тургенева (см.: Гомшиевский И. И. Писатель
и книга: Очерк текстологии. М., 1959. С.72).
Не* говоря уже о том. что гусиное1 перо издавало при
письме характерный скрин (вспомним “Мертвые ду¬
ши II.В.Гоголя: “Шум от перьев был большой и похо¬
дил на то, как будто бы несколько телег с хворостом
проезжали лее. заваленный на четверть аршина иссох¬
шими листьями” (гл.7)), оно позволяло писать еч>
сравнительно небольшой скоростью. Так называемая
скоропись древнерусской пале'ографии означает
большую продуктивность за счет менее тщательной вы-
писаниости отдельных букв; скорописью успевали
написать больше, чем при писании того же* текста устав¬
ным или полууставным письмом. Медленный темн ус¬
тавного письма тормозил мысль и ощущался как несо-
мненное препятствие.
В начале XIX в. обработка гусиного пера была “ме¬
ханизирована . появились машинки для расщепления
пе'ра, но, наскалько можно судить. пе> крайней ме'рс
в России, это изобретение1 большого расщкитрансння
не получило. Гусиное перо просуществовало в качестве
орудия письма много исков. В наши дни гусиное1 перо
сохраняет некото|юе значение лишь у художников-гра-
фиков» (Peiicep С. А. 11алечл рафия и текстология ново¬
го времени. М., 1970. С.20—23).
11ишу, и сердце не тоскует,
Пе|ю, забывшись, не* рисует
Близ неоконченных стихов,
Пи женских ножек, ни голов...
(1.1ЛХ, 5-8)
Страницы рабочих тетрадей Пушкина с черновика¬
ми «Евгения Онегина» глядят на пас глазами десятков
изображенных здесь людей — друзей, приятелей, зна¬
комых и ш\шакомых, врагов, возлюбленных, род¬
ных... Зная, что роман автобиографичен, можно, по-
видимому, считать этот «зрительный комментарий
Пушкина к самому се*бе» свое'образной иллюстрацией
к «Евгению Онегину», которая также1 во многом авто¬
биографична. Среди этих лиц мы узнаем и упомяну¬
тых. и действующих в романе знакомых Пушкина —
11.Я.Чаадаева. Е.А.Баратынского, В.К.Кюхельбекера.
11.А. Вяземского...
Есть в рукописях романа и чрезвычайно редкие
в ранней грас|н1кс поэта изображения ечо ге'роев и даже1
прямые иллюстрации к определенным строкам.
| 2()2 |

II
IIEPO
Татьяна то вздохнет, то охнет;
Письмо дрожит в ее руке;
Облатка розовая сохнет
На воспаленном языке.
К плечу головушкой склонилась.
Сорочка легкая спустилась
С ее прелестного плеча...
(3. XXXII, 1-7)
На .таете с черновиком этих строк дважды возникает
фигура плачущей Татьяны со склоненной к плечу голо¬
вой. На первой странице листа — легкая, прозрачная,
почти схематичная зарисовка стоящей в го|>естной позе
девушки. Как будто аллегорическое изображение печа¬
ли, тихой скорби. 11а обороте, рядом с последними ет|м>-
ками профи — набросок фигуры сидящей на постели
Татьяны, который говорит нам едва ли не больше, чем
сами строки. В этом небрежном, нестройном наброске
видны без прикрас смятение, отчаяние и боль.
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью;
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
(3, XV. 1-4)
11с осталось ли в рукописях «Евгения Онегина » изобра¬
жений главного ге|юя |юмапа и его друга, юношп-поэта?
Да, эти рисунки были воспроизведены в НИИ) г. С.А.Вен¬
геровым, один из них с подписью: «Евгений Онегин
в представлении I (ушкнна»; другой — с пояснением: «Вла¬
димир Ленский... Юноша и очень молод и красив, и вид
мечтательный у него п кудри до плеч» (Пушнин Л. С. [Со¬
чинения ]. Т.1—6. СПб., 1909. (Ь-ка великих писателей
под ред. С.А.Венгерова.) Т.З. С.205, 249). 11|юсущество-
вав немногим более пятидесяти лет, эти ощи'деления бы¬
ли опровергнуты известной исследовательницей пушкин¬
ских рисунков Т.Г.1[явловской. В кудрявом мечтательном
юноше* Татьяна Григорьевна узнала приятеля Пушкина,
восторженного его почитателя поэта В.И.Туманского;
в портрете Онегина увидела черты безв|>еменно умерше¬
го юного поэта и философа Д. В. Веневитинова.
Итак, не Онегин и не Ленский, а Веневитинов и Ту-
манский. Однако должно ли последнее определение
полностью отменять предыдущее, вытеснять н заме¬
щать его собою? Не могут ли они сосуществовать, до¬
полняя друг друга? Ведь появление профилей этих мо¬
лодых людей. поэтов, ровесников Пушкина, Онегина
и Ленского в рукописях романа может быть объяснено
не только внешними, житейскими причинами. Оно мо¬
жет быть связано и е*е» сложной, тонкой и часто неуло¬
вимой для постороннего глаза работой творческого еч»-
знания писателя, переплавляющего черты и образы,
а подчас и облики |м*алыю существовавших людей в об¬
разы литературных героев...
До нас дошло около девянемта автопортретов Пуш¬
кина. Не* меньше 1юловины их мы нахе)дим в чернови¬
ках «Евгения Онегина» и на соседних е- ним листах те-
традей поэта. Можно ли считать их иллюстрациями
к ре>ману? Разумеется, вещь перед нами изображения
не1 только автора, не> и одною из главных п*|юе‘в «Евге¬
ния Онегина». В автопортретах, этих своеобразных
лирических отступлениях от основного потока графи¬
ческого повествования на полях онечпнеких рукопи¬
сей. поэт легко совершает далекие путешествия в про¬
странстве и во времени. Он изображает себя в костюме
п прпчеч'ке* эпохи Великой Французской револю-
ции. придает своему лицу сходство е- Вольтером, рису¬
ет себя в образе* дворцового скорохода и даже* в виде
коня. Автор появляется на листах рукописей романа
юношей, каким он был когда-то, в лицейские годы,
и стариком, каким так п не* стал. ( Не- из этих ли фанта¬
зий материализовался таинственный 11ушкпн-старик
в ложе петербургского театра, появившийся на стра¬
ницах насквозь пронизанного пушкинскими ассоциа¬
циями романа В.В.Набокова «Дар»?)
Еще одна из этих зарисовок — великолепный авто¬
шарж, исполненный с комической се*рьезноетыо и ар¬
тистизмом. В руках — трость е тяжелым наб&хчашником,
поверх начатого было цилиндра нахлобучен помятый
картуз. Так выглядел герой «Евгения Онегина», кото¬
рый сказал о себе:
Тоской и рифмами томим,
Ьродя над озером моим,
I	lyraio стадо диких уток:
Вняв пеныо сладкозвучных строе[),
Они слетают с берегов.
(4, XXXV, 10-14)
Пушкин и Онегин на набережной Невы. Этот авто¬
портрет уникален не* только потому, что Пушкин ни¬
когда больше* не* изображал се*бя рядом со своими геро¬
ями, но и потому еще, что нерем нами — единственный
1 чи
ч- 1'
I 1 г.
О	ш	/
Гусиное перо. Рис. А.С..Пушкина. 1836. Чернила
[2631

II
ПЕРСИ
в рисунках поэта своеобразный графический подстроч¬
ник, предназначенный для передачи художнику-про-
феесионалу. Зтсуг проект иллюстрации к первой главе
романа Пушкин посылает в 1824 г. из Михайловского
брату Льву. «Брат, — пишет он на обороте рисунка, —
вот тебе картинка для Онегина — найди искусный и бы¬
стрый карандаш» (Т. 13. (1.11!)). Карандаш Л.В.Мот-
бека. через четыре года воплотившего этот замысел
Пушкина, не был, к несчастью, ни быстрым, ни ис¬
кусным. Художник невольно огрубил и исказил зари¬
совку поэта, повернув Пушкина на своем рисунке ли¬
цом К зрителю.
Вот перешед чрез мост Кокушкин.
Опершись <	> о гранит,
Сам Александр Сергеич 11ушкин
С мосьё Онегиным стоит.
11е удоегоивая взглядом
Твердыню власти роковой,
Он к крепости стал гордо задом:
Не плюй в колодец, милый мой, —
откликается поэт эпиграммой на опубликованную
в 1829 г. гравюру с оригинала А.В.Нотбека (<На кар¬
тинки к «Евгению Онегину» в «Невском альманахе»>,
1820 // Т.З. С.165). Почему же такое раздражение
звучит в издевательски растянутой строке «сам Алек¬
сандр Сергеич Пушкин»? Небольшие вроде бы изме¬
нения. внесенные в пушкинский рисунок, оказались,
по-видимому, весьма существенными для поэта. Ни¬
когда не появлялся он на страницах «Евгения Онеги¬
на» этаким вальяжным любимцем публики, картинно
скрестившим руки на груди. Авторская позиция
Пушкина — не выпячивать, не высвечивать себя
в романе — видна не только в лирических отступлени¬
ях, незаметно держащих на себе «воздушную грома¬
ду» «Евгения Онегина». Она отразилась и в непритя¬
зательном наброске иллюстрации к началу романа,
и в том. как автор завершает его. «С колен поднимется
Евгений, — но удаляется поэт», — писал переводчик
и комментатор «Евгения Онегина» Набоков, заканчи¬
вая свой «Дар» великолепной онегинской строфой,
одетой в полумаску прозаических строк. Поэт не про¬
сто удаляется, он тихо отступает в тень, оставляя сво¬
их героев там, где «продленный призрак бытия сине-
ет за чертой страницы...» (Набоков И. В. Собр. соч.:
В 4 т. М., 1990. С.ЗЗО).
Блажен, кто праздник Жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел Ее романа
II вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.
(8. LI, 9-14)
Уходя из мира романа, повернувшись в последний
раз лицом к его героям, автор навсегда прощается с ни¬
ми. как будто вспомнив в последней строке свою дав¬
нюю «картинку для Онегина».
Словом «перо» в пушкинское время, как и сегодня,
обозначали слог, стиль, манеру письма (см. об этом:
СЛОГ):
Я знаю: нежного Парни
1	Iepo не в моде в наши дни.
(3. XXIX. 13-14)
А.И.Фрумкина
ПЕРСИ — женские груди, грудь; архаизм, ставший
поэтизмом.
Ждала Татьяна с нетерпеньем,
Чтоб трепет сердца в ней затих,
Чтобы прошло ланит пыланье.
Но в персях то же трепетанье...
(3. XL, 3-6);
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем...
(1. XXXIII. 7-12)
Заметим, что в XXXII строфе первой главы, предше¬
ствующей приведенной выше, Пушкин пишет: «Дианы
грудь, ланиты Флоры» (1, XXXIII, 1), в XVI строфе
т|нтьей главы — «11риподнялаея грудь, ланиты / Мгно¬
венным пламенем покрыты» (3, XVI, 5—6), что свиде¬
тельствует о равных нравах названных слов в поэтиче¬
ской системе «Евгения Онегина».
Поэтизм «перси», как и слово «грудь», — в любовной
лирике Пушкина:
Одна... ничьим устам она не предает
Ни плеч, ни влажных уст, ни персей
белоснежных.
(«Ненастный день потух...*. 1824 // Т.2. С.348);
Не розу Пафосскую,
Росой оживленную,
Л ныне пою;
Не розу Феосскую,
Вином окропленную.
Стихами хвалю;
11о розу счастливую,
На иереях увядшую
[Элизы ] моей...
(Отрыпок, 1830 //Т.З. (1.258)
В намеренно сниженном контексте у 11ушкина един¬
ственный раз встречается в стихах «<На картинки
к “Евгению Онегину” в “Невском альманахе”>»
( 1829) просторечие «титька»:
I	lyric ж чернеет сквозь рубашку,
Наружу титька — милый вид!
I2H4I

Татьяна мнет в руке бумажку,
Зане живот у ней болит...
(Т.З. С. 165)
Гравюра, появившаяся в «Невском альманахе»
в 1829 I ., иллюстрировала XXXII строфу третьей гла¬
вы «Евгения Онегина»:
Татьяна то вздохнет, то охнет;
Письмо дрожит в ее руке;
Облатка розовая сохнет
На воспаленном языке.
К плечу головушкой склонилась.
Сорочка легкая спустилась
С ее прелестного нлеча...
(3, XXXII. 1-7)
Любопытно, что в вариантах приведенной строфы
был следующий текст:
С ее [прелестного] плеча
Сорочка легкая спустилась
[Упали] [кудри] [на глаза]
[На перси] [капнула] [слеза]
(Т.6. C.32I)
II. И. Михайлова
ПЕРСТЫ — пальцы руки; архаизм, ставший
поэтизмом.
Или разыгранный Фрейшиц
Перстами робких учениц...
(3, XXXI. 13-14)
Ср.:
Мне мил и виноград на лозах,
В кистях созревший под горой,
Краса моей долины злачной,
Отрада осени златой,
Продолговатый и прозрачный,
Как персты девы молодой.
(Виноград, 1824 //'Г.2. 0.342);
Настрой же лиру. 11о (трупам
Летай игривыми перстами,
Как вешний Зефир по цветам...
(К Батюшкову, 1814 //Т.I. (1.72)
Наряду с другими церковнославянизмами слово
«персты» включено в текгг стихотворения «Пророк»,
в основе которого — библейский сюжет:
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
(11|и)|нж. 1826 //Т.З. С.30)
Слово «персты » органично в высокопарном монологе
Сальери:
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость...
(Т.7. С. 123)
В романе в стихах «Евгений Онегин» наряду с по¬
этизмом «персты» встречается слово «пальцы»:
IIRCI1H (IIKCEHKA)
Ее изнеженные пальцы
11е знали игл...
(2, XXVI. 5-6)
II.	II. Михайлова
ПЕСНЯ (ПЕСЕНКА) - «наиболее простая и распро¬
страненная форма вокальной музыки, объединяющая
поэтический образ с музыкальным» (Энциклопедичес¬
кий музыкальный словарь. М., 1966. С.389); а также
общее обозначение поэтического произведения, пред¬
назначенного для пения или распевной речитации.
11есня относится к очень древнему жанру, «возраст» ко-
торого исчисляется тысячелетиями. 11е|>едаваясь устно из
поколения в поколение, песня всегда звучала в деревнях,
сопровождая различные события крестьянской жизни.
Пушкин с детства слышал старинные народные на¬
певы от няни Арины Родионовны, которая знала нх ве¬
ликое множество.
li стихотво|)ении «Зимний вечер» (1825) поэт, обра¬
щаясь к няне, писал:
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
(Т.2. С.439)
В этих строках упоминаются две старинные русские
народные песни. Первая — «За морем синичка непыш¬
но жила» — относится к середине XVIII в. а вторая —
«По улице мостовой» — к более позднему времени.
li подмосковном имении бабушки Пушкина М.А.Ганни¬
бал — селе Захарове — также часто «|>ацавались русские
иесш!, уст|)аивались праздники, хо|юводы» (Шевырев С.П.
Воспоминания о I Iviiikhhc// Майков Л.Н. 11ушкин: Биогр.
материалы и ист.-лиг. очерки. СПб., 1899. С.324).
В 1824 г. Пушкин приехал в Михайловское, где его
окружили любимые с детства образы русской природы
и деревенской жизни:
На утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
11	в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая, дева
Прядет, п. зимних друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
(4. ХЫ. 8-14)
Пушкина часто можно было встретить у стен Свято-
горского монастыря в обществе нищих слепцов, кото¬
рые наш ему песни и «сказывали» стихи, или на клад¬
бище, где над могилами голосили и причитали бабы;
иногда он и сам участвовал в пении народных песен
(см.: Эйгес И. Р. Музыка в жизни и творчестве Пушки¬
на. М., 1937. С. 10). Интонации русской песни и при¬
читания баб отозвались в творчестве поэта.
II
[265|

п
ПЕСНЯ (НЕСЕНКЛ)
В Михайловском, как и пятнадцать лет назад, старая
няня вновь рассказывала ему сказки, пела песни.
«Большую часть народных былин п песен, которых
Пушкин так много знал, слышал он от Арнны Родио¬
новны», — отмечал П.Ю.Анненков (Анненков. Мате¬
риалы. С.34).
В январе 1825 г. в письме к П.А.Вяземскому поэт
писал: «...я один одинешенек; живу недорослем, валя¬
юсь на лежанке и слушаю старые сказки да песни»
(Т.13. С. 135).
За время пребывания в Михайловском Пушкин за¬
писал около пятидесяти народных песен. Среди них —
тридцать две свадебные песни с описанием народного
обычая, сопутствовавшего свадьбе. Об этом обряде
рассказывает няня Татьяне Лариной в третьей главе
романа «Евгений Онегин»:
Благословил меня отец.
Я горько плакала со страха,
Мне с плачем косу расплели,
Да с Пеньем в церковь повели.
(3, XVIII. II-I4)
В «<Путешествии из Москвы в Петербург>» в главе
«Браки» Пушкин писал: «Свадебные песни наши уны¬
лы, как вой похоронный» (Т.П. С.255).
Вспомним рассказ цыганки Тани о том, как пела
она Пушкину песню перед его свадьбой. «Пою я эту
песню, а самой то грустнехоиько... Как вдруг слы¬
шу, громко зарыдал Пушкин. <...> — “Ах, говорит,
эта ее песня всю мне внутрь перевернула...”» (Демь¬
янова Т.Д. О Пушкине и Языкове // Пушкин
в воен. совр. Т.2. С.251).
В романе «Евгений Онегин» Пушкин достоверно
описывает жизнь провинциальных помещиков. Так,
в доме Лариных соблюдали и любили традиции «милой
старины»:
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод...
(2. XXXV, 3-7)
«Подблюдными» назывались песни, сопровождав¬
шие гадания (см.: НОЛЬ/ПОЛНЫ ПЕСНИ).
Работая в саду, крепостные девушки поют по прика¬
зу своих господ:
В саду служанки, на грядах,
Сбирали ягоды в кустах
П хором по наказу пели
(Наказ, основанный на том,
Чтоб барской ягоды тайком
Уста лукавые не ели,
11	пеньем были заняты;
Затея сельской остроты!)
(3, XXXIX, 8-13)
В строфах восьмой главы романа отозвались южные
впечатления Пушкина. Поэт вспоминает «смиренные
шатры племен бродячих», которые посещала его Муза
И между ними одичала,
И позабыла речь богов
Для скудных, странных языков,
Для несен степи ей любезной...
(8. V. 6-8)
Во время южной ссылки в казачьих станицах Пуш¬
кин познакомился с разбойничьими песнями и народ¬
ными преданиями о Степане Разине. Отзвуки истори¬
ческого прошлого, которые слышались в старых пес¬
нях и преданиях, волновали воображение поэта.
В 1826 г. он написал три «Песни о Стеньке Разине».
Бунтарская тема, интересовавшая поэта, отражена
в «Путешествии Онегина» в черновой строфе (с помет¬
кой «2 октября 1829 г.»).
...бурлаки
Опершись на багры стальные
Унылым голосом поют —
Про [тот] разбойничий приют —
П|м> те раз ьсзды удалые
Как Стенька Разин в старину
Кровавил волжс<кую> волну —
Поют про тех гостей иезванных
Что жгли да резали...
(Т.6. С.480)
По-видимому, тех же волжских «разбойников» имел
в виду Пушкин в песне пастуха:
Пастух, плетя свой пестрый лапоть,
Поет про волжских рыбарей.
(6. XL1, 3-4)
Пушкин начал записывать народные песни на юге
п продолжал собирать их в течение всей жизни. В 1828 г.
он задумал вместе с С.А.Соболевским выпустить «Со¬
брание русских песен». Но замысел этот так и остался
неосуществленным. I I в 1833 г. Пушкин передал часть
своих записей II.В.Киреевскому, при этом просил его
разобраться в том, какие песни поет народ, а какие на¬
писаны самим поэтом. Киреевский так и не смог |н>-
шить эту задачу.
Глубоко чувствуя интонацию и колорит народных
песен, поэт создавал произведения, в которых поэтиче¬
ски претворилось народно-несенное творчество.
Влияние игровых и хоровых песен ощущается
в «Песне девушек» (см.: ПЕСНИ ЛЕ1ШНЕК). Эту пуш¬
кинскую песню композитор Д.II.Кашин назвал «наем¬
ной русской песней» (Пушкин в романсах и песнях его
современников. М., 1936. С. 178, 221).
В «Обозрении русской литературы в 1824 году» жур¬
нала «Московский телеграф» отмечалось: «Песни 11уш-
кина сделались народными: в деревнях поют его Чер¬
ную шаль* (МТ. 1825. 4.1. № 1. С.86).
| 26() |

п
О	том, насколько Пушкин любил и хорошо знал на-
родную песню, свидетельствует его библиотека, в кото¬
рой было много «Собраний» российских, украинских
и других песен. Здесь же были «Древние Российские
Стихотворения, собранные Киршею Даниловым и вторич¬
но изданные, с прибавлением 35 песен и сказок, доселе
неизвестных, и нот для напева» (М., 1818; см.: Модза-
левский. BII. № 118. С.34).
Наряду с народными песнями в творчестве Пушкина
встречаются упоминания о модных французских, италь¬
янских песенках, а также о популярных ариях из опер.
И повести «Мятель» «музыка играла завоеванные пес¬
ни: Vive Henri-Quatre, тирольские вальсы н арии из
Жоконда» (Т.8. С.83). Пушкин упоминает весьма рас¬
пространенную в конце XVIII — начале XIX в. француз¬
скую песню и популярную оперу французского компо¬
зитора Н.Изуара. Отметим, что П.И.Чайковский
использовал мелодию песни «Vive Henri-Qnatre» в онере
«Пиковая дама», а Л.Н.Толстой в романе «Война п мир»
цитирует первую ст|юфу этой песни в эпизоде, где рус¬
ский солдат пытается с помощью захмелевшего пленно¬
го француза заучить слова непонятной ему песни.
В романе «Евгений Онегин» упоминается модный ита¬
льянский романс «Benedetta sia la madre», который пела
в 1825 г. вТрнгорском А.П.Керн (см.: HE.N'EDETTA).
На именинах Татьяны Лариной француз Трике <.,{а_
пел, фальшивя» куплет:
На голос, знаемый детьми:
Beveillez vous, belle endormie.
(5, XXVII, 7-8)
Упоминаемая песня была написана драматургом
III.-Р. Дкм|)|к‘ни (Dnfresny), авто|юм популярных роман¬
сов и куплетов. У Пушкина в библиотеке была книга
«Chansonnier Frangais, он choix des meilleiires chansons
drotiqnes, libres, joyeuses, bachiques, jx)issardes, pas¬
torales, villageoises, etc., Romances, Vaudevilles, etc., de
Piron, СоИё, Gallet, Sedaine, Vaele, Piis, Lainotte, Favart,
Grdeonrt, Boufflers, Lattaignant. Avec les airs notds»
(Paris, 1829; см.: Модзалевский. ПП. № 72(5. С. 189)
с мелодией этой песни (см.: КУПЛЕТ).
Со временем у Пушкина складывается критическое
отношение к увлечениям модными песнями, |юмансами
и ариями. Подчеркивая бессодержательность «стиха без
мысли в песне модной», он сравнивает его в «Евгении
Онегине» с гладкой зимней дорогой (7, XXXV, 3).
В 1822 г. в заметке «О французской словесности»
11ушкин писал: «...есть у нас свой язык; смелее! — обы¬
чаи, история, песни, сказки...» (Т. 12. С. 193).
Среди разнообразных музыкальных впечатлений
в жизни Пушкина лишь русская народная песня была
неизменным источником его творческого вдохновения.
Друг Пушкина Адам Мицкевич написал в 1837 г.
в етатм* о поэте «Биог|>афическое и литтературное изве¬
стие о Пушкине», что Пушкин, вместо того чтобы «по¬
ПЕСМЯ(ПЕСНЬ)
жирать романы и заграничные журналы, которые; не¬
когда занимали его исключительно... ныне бехлее .побил
вслушиваться в рассказы народных былин и песней
и углубляться в изучение отечественной истории. Каза-
лоеь, он океншателыю покидал чужие области и пускал
корни в родную ночву. <...> Очевидно пе),лдавался вну¬
треннему преобразованию» (цит. по: Вяземский П.А.
Мицкевич о Пушкине // Вяземский. Пат. собр. соч.
Т.7. С.315).
См. также: ПЕСНЯ (ПЕСНЬ).
М. С. Громова
ПЕСНЯ(ПЕСНЬ) — словесно-музыкальное произве¬
дение; творение поэта, стихотворение; чаеть, глава боль¬
шого лироэнического щюизведения (чаще всего поэмы).
Песня — любимый Пушкиным жанр народной не>-
эзии, многосторонне отразившийся в его жизни и твор¬
честве. Поэт понимал, что песня выражает глубинные*
свешства народной души, и, пе> его наблюдениям, осо-
беино велнка влаеть песни над женским сердцем. Так,
юная героиня «Домика в Коломне» (1830):
Играть умела также на гитаре
П пе*ла: Стонет сизый гагубок,
II	Выду :/ь я. н то, что уж постаре,
Всё, что у печки в зимний вечерок
Иль скучной осенью при самоваре
Или весною, обходя лесок,
11еи*т уныло русская девица,
Как музы наши грустная певица.
(Т.5. С.86)
Пение — характерная примета русского быта, как
простонародного («...ямщики / Поют, и свищут, и бра¬
нятся...» — Т.6. С.497), так и дворянского. Напр., еже¬
годные* собрания лицеистов сопровождались неизмен¬
ным пением. Разнообразный подбор народных песенных
жанров присутствует в «Евгении Онегине» наподо¬
бие* музыкального фона. Это песня е)брядовая, свадеб-
нал в вос1К)мпнанип няни: «Мне с плачем косу распле-
ли, / Да с пеньем в церковь повели» (3, XVIII, 13—14).
11е*сня необрядовая, «ноеидеглочная»: «В избушке рас¬
певал, дева / Прядет...» (4, XLI, 12—13). Приведены
в романе ет|хжи из песенки подблюдной, предвещающей
смерть, и названа другая, и|м*двещающая е-вадьел (5,
VIII; см.: НОЛЬЛЮЛНЫ ПЕСНИ). Хоровегдную «Песню
девушек» в третьей главе слышит Татьяна перед роко-
вым свиданием е- Онегиным, а затем, словно дальний
отзвук ее — в седьмой главе: «Уж расходились хорово-
ды...» (7, XV, 3). Сидящий под «простым памятником»
Ленского «Пастух, плетя свой пестрый лапоть, / Поет
про волжских рыбарей...» (б, XLI, 3—4). Пооетре>ум-
ному предположению В.П.Чернышева, «вехлжские ры¬
бари» — разбойники (так они себя величают в своих
песнях), т.е. палучается, что мирный пастух в рус-
ской глуши распевает разбойничью песню (см.: Чер-
1267)

ПЕСНЯ | IIKCIIb)
п
нышев П. И. Пушкин среди творцов и носителей рус¬
ской песни // Пушкин и его сои/). Вып.38—39. С.87),
которая более уместна и устах шайки домовых из сна
Татьяны («Лай, хохот, пены*, свист и хлоп» — 5, XVII.
7) или бурлаков, с тоской поющих «про тот разбойни¬
чий приют» и «про тех гостей незванных / Что жгли да
резали...» (Т.6. С.480), а потом, впрочем, могли пойти
н в пастухи. Интересно, что, возвращаясь затем к уже
забытому всеми памятнику юного поэта, автор варьи¬
рует ту же картину: «Одни, под ним, седой и хилый /
11астух попрежиему поет / И обувь бедную плетет» (7,
VII, 12—14). Довольно многозначительна эта констан¬
та быстротекущей, изменчивой жизни.
В конце романа, повествуя о перемене в облике соб¬
ственной Музы, Автор признает, что значительную
роль сыграли в том «песни степи ей любезной» (8, V,
9), г.е. цыганские песни.
Фольклорное пение — русская и цыганская песня —
в пушкинские времена входило в круг дворянских раз¬
влечений. Гуляющие по ночному Петербургу Автор
и его герой наблюдают характерную картину:
Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
II	нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая...
Но слаще, средь ночных забав,
Напев Торкваговых октав!
(1. XLVIII. 9-14)
Как заметил комментатор романа, «имеется в виду
обычай богатых жителей Петербурга в начале XIX в.
кататься по Неве, сопровождая прогулку хором песель¬
ников и игрой духового оркестра» (Лотман. Статьи.
С].584). Эпитет «удалая» ближе всего подходит к той же
разбойничьей песне, весьма популярной в народной
среде. Любопытно, что Онегин и вместе с ним рвущий¬
ся «на волю» Автор оказывают все же предпочтение
иным песням — раздающимся среди «ночей Италии
златой» (I, XLIX, 8) или, на худой конец, театраль¬
ным («Услышу ль вновь я ваши хоры?» — I, XIX, 5).
Впоследствии мы и впрямь услышим, как влюбленный
Онегин, едва не сделавшийся поэтом, «мурлычет»
нечто итальянское (8, XXXVIII, 12—14), а его друг вме¬
сте с веселой одесской компанией, возвращаясь из ита¬
льянской онеры, «ревет речитатив» (Отрывки из Путе¬
шествия Онегина // Т.6. С.205).
В пушкинские времена певческая страсть русской
натуры вызвала небывалый подъем жанра песни в его
литературной версии: «русские песни» А.Ф.Мерзляко-
ва, А.А.Дельвига. Н.Г.Ныганова, А.В.Кольцова, само¬
го Пушкина, вольнолюбивые песни декабристов,
гусарские песни Д.В.Давыдова, студенческие —
II.М.Языкова. 11роцесс .этот в силу массовости уже тог¬
да имел свои издержки: «стих без мысли в песне мод¬
ной» (7, XXXV, 3). В помещичьих домах рукописные
песенники соседствовали с печатными, а фольклорное
пение («подблюдиы песни, хоровод» наряду- с блинами
и качелями любили Ларины — 2, XXXV. 7) перемежа¬
лось с потугами на домашнее музицирование.
11оследнее иронически изображено в сцене «замани¬
вания» Ленского провинциальной невестой с ее испол¬
нением переводной арии из популярного песенника:
«И запищит она (Бог мой!). / Приди в чертог ко мне
златой!..* (2, XII, 13—14). Иную, комплиментарную,
функцию несет поздравительный куплет Трике, отыс¬
канный им «меж ветхих песен альманаха» (5, XXVII,
9). г.е. одного из тех французских печатных песенни¬
ков, что часто назывались «Almanaeh ehantant» («Пе¬
сенный альманах»). Песенка Трике о «спящей краса¬
вице» (см.: Набоков. Комментарий. С.420—421)
забавно пе|юкликается с мотивами сна Татьяны, только
что описанного.
Иное отношение имеет на|юдная песня к судьбе
и жизни Татьяны. Оба эпизода, где героиня соприкаса¬
ется с фольклорным песенным миром, имеют предве¬
щающее начало, что вообще характерно для частого
цитирования песен в произведениях Пушкина. Преж¬
де всего, это выпавшая Татьяне подблюдная «песенка
старинных дней», которая «сулит утраты» (5. VIII, 8,
12) — актор сделал на этот счет специальное (двадцать
девятое) примечание (Т.6. С. 193).
11с столь очевидно отношение к Татьяне «11еени деву¬
шек», вставленной Пушкиным между XXXIX и XL стро¬
фами третьей главы. Гс|>опня слушает эту песню «с не-
брежеиьем» (3, XL, 1), ей явно не до того, о чем поют
служанки, собирая ба|м*кую ягоду. Между тем смысл
песни н»1 случаен для происходящего с пушкинской геро-
иней, на что наталкивает нас хотя бы тот факт, что
первоначально должна была звучать печальная песня
покинутой девушки («Осталась я молодая / Горькою
вдовицей» — Т.6. С.ЗЗО), но такая чересчур очевидная
связь с романной |м*алыюетыо 11ушкина не устроит.
В окончательном варианте автор стилизует шаловли¬
вую «песенку заветную»: девицы заманивают молодца,
чтобы разыграть его. В немудреной песенке звучит то
превосходство над «молодцем», кото|юго Татьяна со¬
вершенно не ощущает, но которое запоздало придет
к пей в конце романа. Можно согласиться с трактовкой
эпизода, предложенной современным пушкинистом:
«Татьяна слушает и не* слышит тот, чему учит ее пес¬
ня. Учит, так как несст в себе урок народного любовного
поведения, простонародного кокетства. Естествен¬
ное (в отличие от светского “притворства”), оно срод¬
ни играм природы. Его закон — изменчивость, колеба¬
ния: приближение; — уход, заманивание — отталкивание.
Любовь “смиренной девочки" — беззаконна. Она
лишена всякого лавирования — не* только того, что ре¬
комендуется “любовной наукой”, по и лежащего в при¬
роде вещей» (Альми И.Л. О приеме песенной вставки
|2()8 |

п
ПЕСНЯ ДЕВУШЕК
в романтических поэмах 11ушкина и в романе «Евгений
Онегин» // Болдинские чтения. Нижний Новгород,
1993. С.94—95). (См. также: ПЕСНЯ ЛЕВУШЕК: ПЕС¬
НЯ (ПЕСЕНКА).)
Песнями Пушкин иногда называет обычные, без
участия музыки, стихотворения — в духе сложившейся
поэтической традиции (см.: ПЕВЕЦ). Совсем не обяза¬
тельно эти стихи должны быть в упоминавшемся выше
жанре «песни» (идущем у нас от В.К.Тредиаковского,
учителя Швабрина в «Капитанской дочке»). Так, Лен¬
ский «в песнях гордо сохранил / Всегда возвышенные
чувства...» (2. IX. 11 — 12). и согласно охлаждающему
слову Автора красавицы «не стоят ни страстей, / Ми
песен, ими вдохновенных» (1. XXXIV, 11 — 12). Речь
здесь идет о стихах вообще.
Известна запись Пушкина: «19 окт<ября> 11830 г. ]
сожж<ена> X песнь» (Т.6. С.526 — имелась в виду
десятая глава «Евгения Онегина»). Чуть раньше
м болдинском итоговом плане романа автор делит его
на девять «песен> (Т.6. С.532). Отголоски этого пла¬
на сохранились в строфе, которую Автор цитирует во
введении к «Отрывкам из Путешествия Онегина»:
«Я девять песен написал» (Т.6. С. 197). В письмах
к друзьям во время работы над «Евгением Онегиным »
Пушкин называет части романа то главами, то пес¬
нями (см. выборку эпистолярных высказываний по¬
эта на этот счет: Тынянов 10. II. О композиции «Евге¬
ния Онегина» // Тынянов 10.11. Поэтика. История
литературы. Кино. М., 1977. С.64—65), а иногда
и тем и другим именем вместе, как в письме Л.С.Пуш¬
кину 13 июня 1824 г.: «Попытаюсь толкнуться ко
вратам цензуры с первою главой или песнью “Онеги¬
на”» (Т. 13. С.98). Колебание проникло даже в текст
предисловия к изданию первой главы: «Несколько
несен, или /лив Евгения Онегине уже готовы»
(Т.6. С.638). — хотя далее дважды автор все же го¬
ворит «глава» и это слово стоит на титуле всего изда¬
ния. Очевидно, это не только знак колебания автора,
но характерная для Пушкина вариативность, причи¬
ной своей имеющая уступку литературным привыч¬
кам читателей (напр., К.Ф.Рылеев в письмах
к Пушкину упорно ие желает других именований
глав «Евгения Онегина», кроме «песни»).
Называние частей большого лироэпического произ¬
ведения (поэмы) «песнями» имело давнюю традицию,
начатую еще Гомером. Эту традицию строго блюла
классицистская поэма, в том числе русская от Ломо¬
носова до В.И.Майкова, затем ее поддержали карам¬
зинисты и романтики. У Пушкина на «песни» делится
его первая поэма — «Руслан и Людмила» (впоследст¬
вии лишь «Полтава»). В романе в стихах Пушкин
шутливо говорит о своем намерении сочинить «ноэму
песен в двадцать пять» (I, L1X, 14). Д. Д. Благой пред¬
положил, что для автора «Евгения Онегина» особен¬
ное значение имел тот факт, что «песнями» называют¬
ся главы «Божественной комедии» Данте (см.: Бла¬
гой Д. Д. Душа в заветной лире. М., 1977. С.158).
Отметим, что это была общая европейская традиция.
Французское chanl и английское canto были на устах
у современников Пушкина (см., напр., письмо
Е.М.Хитрово на французском языке но поводу седь¬
мой главы «Евгения Онегина»: Лотман. Статьи.
С.465—466). Чаще всего главы «Евгения Онегина» со¬
поставлялись с «песнями» байроновского «Дон Жуана».
В.	А: Викторович
ПЕСНЯ ДЕВУШЕК
«Песня девушек» введена в текст романа в стихах не¬
строфически и наряду с письмом Татьяны является, по
определению Ю.М.Лотмана, «“человеческим докумен¬
том”, вмонтированным в роман» (Лотман. С.232).
11есия звучит в момент большого эмоционального на¬
кала, в момент, необычный и важный сюжетно — пе¬
ред объяснением Онегина с Татьяной в саду, — и созда¬
ет паузу, перерастающую в разрыв между главами.
«Песня девушек» — не собственно народная песня,
хотя и является таковой но духу, она создана по моти¬
вам слышанных и записанных Пушкиным песен. Су¬
ществовал другой вариант песни, тоже являвшийся
творчеством Пушкина, — это песня о трагической люб¬
ви, о расставании:
Вышла Дуня на дорогу
Помолившись Богу —
Дуня плачет, завывает
Друга провожает
Друг уехал на чужбину
Дальную сторонку
Ох уж эта мне чужбина
Горькая кручина!..
На чужбине молодицы.
Красные девицы,
Осталась я молодая
Горькою вдовицей —
Вспомяни меня младую
Аль я приревную
Вспомяни меня заочно
Хоть и не нарочно.
(Т.е. С.329—330)
Известный нам вариант, вошедший в текст романа,
дает совсем иную интерпретацию любовного чувства.
Это не любовь даже, а игра, не трагедия, а озорная
шутка. Второй вариант интереснее, глубже, ближе на¬
родному духу, о скрытых значениях его можно размы¬
шлять.
В «Песне девушек» использована символика, харак¬
терная для свадебного фольклора: жених — «вишенье»,
невеста — «ягода»:
1269]

ПЕСНЯ ДЕВУШЕК
п
Из саду в сад путь-дороженька лежит,
Из зелена тут и проторена.
Кто эту дорожку прошел, проторил?
Проторил дорожку Иванович Алексей.
—	Ягода Марья, куда пошла?
—	Вишенье Алексей, в лес по ягоды.
—	Ягода Марья, во что будешь брать?
—	Вишенье Алексей, в твою шапоцку,
—	Ягода Марья, кому поднесешь?
—	Вишенье Алексей, твоему батюшку.
—	Ягода Марья, поклонишься-ли?
—	Вишенье Алексей — дб пояску.
(Калпакова 11.11. Свадебный обряд на р. Пинеге //
Крестьянское искусство СССР:
Сборник Секции крестьянского искусства
Комитета социологического изучения искусства.
Т. 1-2. Л.. 1928. Т.2. С. 158)
Вообще ситуация сбора ягод в народной песне неред¬
ко связана с любовным сюжетом:
Собрались да красные девицы
В лес по калину, да и лес по малину,
В лес по черную да по смородину,
Все там девицы принабралися,
Одна девица не набралася:
С молодцем девка да застоя.шея,
Молодец девку да оговаривал:
«Пойди, девица за меня замуж...»
и т.д.
(Киреевский П. В. Песни, собранные П.В.Киреевским.
Новая серия. М., 1911. Вын.1. С.309. № 1122)
Или:
Как на горышке, на горе
Стоял зеленый садок
По тому-ли по садику
Красна девица гуляет.
Гуляй, красна девица,
11о зеленому саду,
Щипли, лопай, красна девица,
Спелый, зеленый виноград,
Кидай, бросай, девица,
В ракитовый куст!
Вечор ко мне, девице,
Ие соловушко прилетел, —
Молодец в гости гулял.
(Там же. Вып.2. С.279. ЛЬ 2720)
Здесь кроме мотива сбора ягод присутствует также
мотив забрасывания ягодами. Ср. у Пушкина:
Закидаем вишеньем,
Вишеньем, малиною.
Красною смородиной.
Ломать растения, срывать ягоды означает .побить
кого-то.
11ри долинушке девица
Калинушку ломала,
Во пучечики вязала...
Во дороженьку бросала,
Дру га возвращала...
(Водарский В.А. Символика великорусских
народных песен. М.. 1910. С. 12)
В других песнях девушка бросает ягоды и коренья не
вслед любимому, a is его постель, что приближает это
действие к колдовству «приворотом» (в других вариан¬
тах молодец то же делает по отношению к девушке):
Весел я, весел сегодняшний день;
Радостен, радостен теперешний час:
Видел я. видел надёжу свою,
Что ходит-гуляет в зеленом саду,
111иплет-ломает зелен виноград,
Коренье б|и>сает ко мне на кровать...
(Великорусские народные песни / Изданы пр<х|).
А.И.Соболевским. Т.1-7. СПб., 1899.
Т.5. С.480. ЛЬ 617)
Итак, сюжет «Песни девушек» возможно интерпретн-
ровать следующим образом: девушки приманивают мо¬
лодца, а когда он приходит к ним — отталкивают явно, но
при этом с помощью знаков-символов объясняются
в любви и даже пытаются приво|южить его. Если принять
во внимание также то. что «11есня...» напоминает xojx>-
водную (напр., зачином), а такие песни отличаются дра¬
матическим .элементом (пение сощювождается показом,
действием), что сближает песню с игрой, то получается,
что девушки изображают своеобразный ритуал обольще¬
ния, приворота и одновременно признания в любви,
причем ритуал, построенный на противоречиях (привле¬
чение — отталкивание), подобен иг|>е в горелки, где де¬
вушка убегает от водящего, этим еще более завлекая cm
и, в свою очередь, с трепетом ожидая горячего поцелуя.
В некоторых песнях мотив отталкивания, запрет на
«подглядывание» н «подслушивание» объясняется так¬
же вполне жизненными причинами:
На дворе-то дождичек накропает,
В хороводе девушек прибывает.
Скачите, пляшите, красные девки!
А вы, холостые, не глядите:
Гляденьем вам девушек не взяти,
А взять ли. не взять ли по любви,
11о батюшкиному дозволению,
11о матушкиному благословенью.
(Киреевский II.В. Указ. соч. Вып.2. № 2757)
Запрещение смотреть на девиц (отталкивание) яв¬
ляется побуждением к сватовству (забрасывание яго¬
дами в «Песне...»).
Можно сказать, что «11есня девушек» дает Татьяне об¬
разец любовного поведения, отличный от знакомого ей:
няни и ее матушки. П совсем не схожий с поведением
самой Татьяны. В зтот момент юная героиня не внемлет
уроку. Однако в финале романа она ведет себя фактиче¬
ски в соответствии с этой схемой (отталкивание — при¬
[270]

п
ПЕТЕРБУРГ
знание и любви). Но противоречивость ее поведения —
это не игра, не заманивание (хотя на Онегина ее холод¬
ность действует как приворотное зелье). Как и в третьей
главе, Татьяна в финале искренна, честна, что поднима¬
ет ее над всеми схемами любовной игры, предложенны¬
ми в|юмане. (См. также: ПЕСНЯ <ИЕСПЫ.)
Лит.: Aib.Hu //..7. С) приеме песенной вставки в романтических по¬
эмах Пушкина и в романе «Евгений Онегин» // Болдинские чтения.
Нижннм Новгород, 1993.
И.И. Вольская
ПЕТЕРБУРГ
Л Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
(1, XXXV, 3-4)
Санкт-Петербург (в 1914—1924 — Петроград,
в 1924—1991 — Ленинград) — столица Имтии (1712—1728
и 1732—1918); место действия первой и последней
глав основного текста романа «Евгений Онегин», роди¬
на Онегина; с Петербургом («Так было над Невою
льдистой...» — 10, XVI, 1) связаны также уцелевшие
«декабристские» строфы сожженной Пушкиным гак
называемой десятой главы (10, XIII—XVI) н одно из
стихотворений на иллюстрации в «Невском альмана¬
хе»: «Вот перешед чрез мост Кокушкин...» (1829). Од¬
нако, как это ни парадоксально, знаменитый образ
онегинского 11етербурга создавался «далече от брегов
Невы». Песнь первая была написана в Одессе (9, 28
мая — 22 октября 1823). песнь восьмая (первоначаль¬
но девятая) — в Болдине (24 декабря 1829 — 25 сентя¬
бря 1830; строфы X—XII. написанные осенью 1829,
перенесены сюда из «Отрывков из 11утешествия Онеги¬
на») и в Царском Селе (письмо Онегина к Татьяне, 5 ок¬
тября 1831). В Северной столице на свет появились
лишь фрагменты песни седьмой (18 марта 1827 — 4 но¬
ября 1828) с петербургскими записями в «Альбоме
Онегина», не вошедшими в основной текст романа.
Петербургские впечатления Пушкина восходят еще
ко времени доли цейс кого детства, когда В.Л.Пушкин
впервые привез своего племянника в Петербург (между
19 и 23 июля 1811): в ожидании ощюделения в Лицей
будущий автор «Евгения Онегина» провел здесь два с по¬
ловиной месяца (9 октября 1811 он нрибыл в Царское
Село). В лицейские годы (1811 — 1817) Пушкин побы¬
вал в Петербурге лишь дважды — на рождественских ка¬
никулах 25—31 декабря 1810 г. и пасхальных каникулах
25—31 марта 1817 г. По окончании Лицея Пушкин
провел в Петербурге почти три года (с 1 1 июня 1817
по 6 мая 1820), лишь дважды покинув его для поездок
в Михайловское в 1817 (около 9 шиш — между 23 и 20 ав¬
густа) и 1819 (10 июля — 14 или 15 августа) гг.
Выехав 6 мая 1820 г. по повелению императора
Александра 1 в Бессарабию, поэт вернулся в столицу
лишь через семь лет. в последней декаде мая 1827 г.
(в ночь с 19 на 20 мая поэт выехал в Петербург из Моск¬
вы). Вскоре, по-видимому 27 июля, он на два с поло¬
виной месяца уехал в Михайловское, но по возвраще¬
нии ровно год провел в Петербурге (с 17 октября 1827
по 19октября 1828). В столицу Пушкин вернулся вна¬
чале 1829 г. (18 января), но не прожил в ней н двух
месяцев: 10 марга он отправился через Москву на Кав¬
каз. Вс;рнупся уже осенью, между 5 и 10 ноября 1829 г.
Зиму 1829/30 г. I Iviiikhh провел it 11етербур|т‘, но 4 мар¬
та 1830 г. уехал в Малинники, откуда на три недели
(с 19 июля по 10 августа) вновь возвратился в столицу,
чтобы отсюда 10 августа вместе с П.А.Вяземским от¬
правиться в Москву.
Таким образом, до ссылки на юг поэт провел в столи¬
це1 в общей сложности около двух лет и одиннадцати
месяцев, а но возвращении из ссылки до завершения
романа «Евгений Онегин» — в общей сложности около
одного года и воем,ми месяцев. По традиционной хроно-
логии (Р.В.Иванов-Разумник, П.Л.Бродский, С.М.Бон¬
ди, В.В.Набоков, А.Е.Тархов, Ю.М.Лотман), относящей
ерипал «Евгения Онегина» к марту 1825 г., действие
романа ограничено александровской эпохой. Сле¬
дует отметить, что наиболее заметные для столицы со¬
бытия .этого времени — возмущечше в лейб-гвардии
Семеновском полку (1820). наводнение (1824) и восста-
ние декабрие-гов (1825) — произошли в Петербурге
в отсутствие поэта; в основном тексте отражения они не
нашли. «Петербургские» ет|им|)ы первой главы ретро¬
спективны и построены на впечатлениях 1811 — 1820 it.
lie) в восьмой главе, несомненно, отразились и свежие
наблюдения автора, почерпнутые' им в жизни никола¬
евского Петербурга 1827—1830 гг.; этим отчасти объ¬
ясняется обилие неоднократно отмечавшихся в вось¬
мой главе формальных анахронизмов (таких, напр.,
как относимый к осени 1824 г. разговор Татьяны с ис¬
панским послом: в действительности их беседа могла
состояться не' ранее' 1825 г.. когда были возобновлены
дипломатические отношения е- Испанией).
11етербург в «Евгении Онегине» сюиоставлен с Моск¬
вой и в то же* в|и*мя противопоставлен е*й; две* столицы
предстают в романе в сложном диалектическом единст¬
ве: здесь сталкиваются старое* и новое, Запад и Восток,
отечественное и мировое. Петербург служит «окном
в Ев|юиу», Москва — воротами в Азию (показательно,
что Азиатский департамент Коллегии иностранных
дел, в которой служил по выходе* из Лицея Пушкин,
размещался в Москве). «Гарольдов плащ» оказывается
впору петербуржцу, но смешон на москвиче (7, XXIV,
II). Петербург является средоточием общечеловечес¬
ких, и прежде всего европейских, ценностей, однако
в Москве воплощаются ценности национальные: оба го¬
рода имеют равные основания считаться столицей Рем1-
еии. Симвекшче'ский е-мысл в связи с этим приобретает
[27Ц

ПЕТЕРБУРГ
п
Петербург. Сенная площадь. А.II.Брюллов. 1822. Акварель
то обстоятельство, что Онегин родился «на брегах Ие¬
ны», а Татьяна — скорее всего, it Москве (7, XLIV)
(см.: МОСКВА): взаимоотношения героев опосредо¬
ванно отражают пушкинский поиск путей соединения
общечеловеческого и национального идеалов.
Если традиционным и наиболее эффектным изобра¬
жением Москвы служит описание ее нанорамы, уви¬
денной с самой высокой точки, то облик равнинного
11етербурга создается 11ушкиным «кинематографичес¬
ки» — он словно снят из окна катящейся но городу
кареты. Своеобразными вехами на этом пути служат
автору привычные петербургские приметы, приобретаю¬
щие под его пером значение символов: балтические
волны. Нева, невские берега, бульвар. Невский про¬
спект, Мильонная, Летний сад, Охта, пригородное
I	(арское Село: как неповторимая особенность северной
столицы отмечены белые ночи.
В отличие от Москвы, пробуиедаемой колоколами,
Петербург просыпается от барабанной дроби в казармах
гвардейских полков. Барабанная дробь задает бодрый
ритм утренней жизни города. «Петербург неугомонный»
наполняется звуками и движением: «Встает купец, идет
разносчик, / На биржу тянется извозчик, / С кувшином
охтинка спешит...», распахиваются ставни, открывают¬
ся хлебные лавки, «снег утренний хрустит», «трубный
дым / Столбом восходит голубым», «проснулся утра шум
приятный» (1, XXXV, 3, 5—11). Пушкин намеренно
подчеркивает здоровую прозу жизни; в этом описании
Петербурга нет тревожных знамений позднейшего «пе¬
тербургского мнфа» — тумана, зыби болот, колышащей-
ея под тротуарами, угрожающей и таинственной водной
стихии. «Дремлющаярека» (I, XLVIII, 10), «вод веселое
стекло» (1, XLVII, 4) свидетельствуют о покойной и уве-
репной обжитости невских берегов.
Пушкинский оптимизм в изображении Петербурга
в первой главе отражал динамичное' развитие столицы:
за время, прошедшее со дня первого приезда Пушкина
в Петербург, до дня его удаления город вырос почти
вдвое; его население увеличилось с двухсот тысяч чело¬
век в 1801 г. до четырехсот сорока тысяч в 1825 г.
«В этот период Петербург в городском благоустройстве
и архитектурно-художественном отношении уже далеко
обогнал все лучшие столицы Европы. Петербургские
площади, набережные и мосты вызывали всеобщее
восхищение иностранцев. Петербург (так же как
и Москва) обладал лучшими театральными зданиями,
равных которым не знал и ни Лондон, ни даже Париж.
Петербург располагал прекрасными парками, бульва¬
[272|

II
ПЕТЕРБУРГ
рами п садами, а в строительстве мостовых, в озелене¬
нии улиц п освещении города он являлся законодате¬
лем приемов и норм для всей Европы» (Бунин А.В.,
Саиарешчтя Г.<1>. История градостроительного искус¬
ства: В 2 т. 2-е изд. М.. 11)71). Т. I. С,377).
В первой главе бал, в восьмой — раут предстают у 11уш-
кииа средоточием публичной жизни. Вечерний велико-
светский Петербург многоцветен, шумен и праздничен.
Двойные фонари карст
Веселый изливают свет
II	радуги на снег наводят...
(1. XXVII, 7-9)
Великолепные дома иллюминированы плошками,
расставленными на карнизах, «по цельным окнам тени
ходят» (1. XXVII, 12). Оживленное движение экипа¬
жей, теснота сверкающих бальных зал, звон шпор бле¬
стящих гвардейцев, гром музыки задают ночным
развлечениям аристократического 11етербурга вихреоб-
разпый темп, отличный от упорядоченного утреннего
ритма деловито снующего простого петербургского лю¬
да; но полнокровная жизнь в Северной столице не за¬
мирает ни днем ни ночью.
Динамика жизни отражается и в борьбе, питающей
развивающуюся культуру. Сражения арзамасцев
с А.А.Шаховским, карамзинистов с нпннковштамп,
споры «партии Семеновой» с «партией Колосовой» пре¬
кращают в своеобразный форум петербургский театр.
С Большим театром, где ставил свои знаменитые бале¬
ты Ш.-Л.Дидло, где блистала А.И.Истомина, связаны
и успехи «русской Терпсихоры». Взлет культуры Север¬
ной столицы заметно оттеняет тогдашний московский
застой. Петербург в «Евгении Онегине» предстает евро¬
пейской (“голицей, космополитическим городом, в ко¬
тором пульсирует энергии жизненного подъема.
Петербургский свет конца ISI <)-х гг. в изображении
Пушкина разительно отличается от московского.
Именно в это время происходят кардинальные переме¬
ны в типологии поведения светского молодого челове¬
ка. Тип петиметра с его утонченной куртуазностью,
изысканным остроумием и культом парижской моды,
заимствованными у французских эмигрантов конца
XVIII в., становится архаичным и остается принадлеж¬
ностью Москвы. В Петербурге же складывается новый
тип светского молодого человека — dandy, — ориенти¬
рованный на лондонскую моду со свойственной ей аф¬
фектацией «странности» и дерзкой шокирующей
небрежности. Особенностью мужского костюма стано¬
вятся белые панталоны навыпуск, мода на которые до
Москвы еще не дошла, а также крахмальные галстуки;
французская прическа a la Titns сменяется в 11етербур-
ге короткой английской стрижкой.
В первой главе, рисуя петербургский свет, Пушкин
со свойственной ему в это время романтической ирони¬
ей акцентирует внимание на лицемерии «модных жен»,
злословии «записных кокеток», сплетнях, «нескромных
вздохах», «страдающих правах», изменах любви, пре¬
дательствах дружбы: суетность, бездуховность и без¬
нравственность оказываются его определяющими чер¬
тами: стилем жизни является деятельная праздность,
подчиненная укоренившемуся ритуалу (фланирование
по бульвару, театры, балы п т.н.).
В восьмой главе, написанной Пушкиным — «поэтом
действительности», отношение; к петербургскому свету
существенно меняется: Пушкин замечает, что его Му¬
зе, приведенной на петербургский «светский раут» (8,
VI, 1—2) осенью 1824 г.,
...нравится порядок стройный
Ол и гарх ическ и х бс *еед,
II	холод гордости спокойной...
(8. VII. 1-3)
I	IyiuKiiii противопоставляет «спокойную гордость»
и хороший тон (сопнпе il faut) родовой аристократии
суетной вульгарности (vulgar) «новейших россиян».
Описывая званый вечер в петербургском доме Татья¬
ны. он выделяет в свете тесный круг дворянской элиты,
принадлежащей не- только к аристократии крови, но
и к аристократии духа:
11еред хозяйкой легкий вздор
Сверкал без глупого жеманства,
И прерывал его меж тем
Разумный толк без пошлых тем.
Бс‘з вечных истин, без педанства,
II	не* пугал ничьих ушей
Свободной живостью своей
(X. XXIII. 8-14)
Этот круг ничем не* отграничен от достаточно пестро¬
го «цвета столицы», надставленного в доме генерала N
«знатью» п «моды образцами», «сердитым господином»,
неким Проласовмм (известным «низостью души»),
«бальным диктатором», «путешественником залетным,
перекрахмаленным нахалом»; однако все эти «необхо¬
димые [то есть неизбежные. — Н.К., В.Ф.] глупцы»
подвергаются незаметному остракизму «молча обме¬
ненного взора», указывающего на подлинное' их место
в этом кругу.
Три «петербургские'» строены десятой главы (XIII,
XIV, XV) посвящены зарождению декабристского дви¬
жения. В строерс XIII отражены «русские завтраки»
у К.Ф.Рылеч'ва. Пушкин не был их участником: Рылеев
пс'рсч'хал в Петербург из Ьагова лишь в 1821 г. и жил
до 1824 г. в доме Белобецюдова на 16-й линии Васнль-
евскогооет|юва (дом не'сохранился): в 1824—1825 гг. —
в доме* Российе'ко-Америкаиской компании (совр. ад¬
рес-: наб. р. Мойки, д. 72). В строфе* XIV («Витийством
резким знамениты / Сбирались члены сей еч'мьи /
У беспокойного Никиты / У ехторожного Ильи » — Т.6.
С.523) речь идете» встречах, на которых «читал сво<и>
Ноэли Пу<шкин>» (Т.6. С.524) — собраниях
I273J

ПЕТЕРБУРГ
п
у II.М.Муравьева, жившего в 1814—1825 it. в собст¬
венном доме у Аничкова моста (совр. адрес: наб.
р. Фонтанки, д. 25), и И.А.Долгорукова, жившего
в 1820—1823 гг. на углу Екатерининского и|юспекта
и Никольской улицы в доме Бенуа (совр. адрес: нр. Рим¬
ского-Корсакова, д. 37). В этих строфах упоминаются
имена М.С.Лунина, И.Д.Якушкина и 11.И.Тургенева.
Пушкин не называет нам петербургских адресов ни
Евгения, ни Татьяны; мы знаем лишь, что в финале ро¬
мана, отправляясь к ней, Онегин сначала «несется
вдоль Невы в санях», а затем мчится по разрытому сне¬
гу, который «грязно тает / На улицах» (8, XXXIX, 10,
12—13). Если зиму 1824/25 г. Онегин провел в наслед¬
ственном доме, то, очевидно, этот дом находился по со¬
седству с Летним садом, куда в детстве Евгения водил
гулять Monsieur ГАЬЬё (заметим попутно, что в соот¬
ветствии с указами 1755, 1762 и 1704 гг. Летний сад
был открыт для публичных гуляний лишь два раза в не¬
делю). Вероятно, путь Онегина к дому генерала кн. N
пз окрестностей Летнего сада пролег через Дворцовую
набережную в сторону аристократических Большой
или ;Малой Морских улиц.
Другие топографические указания локализуются
много точнее. Так, строфы XLVII и XLVIII первой гла¬
вы иллюстрируются наброском Пушкина в письме
к брату Льву (первая половина ноября 1824. Михайлов¬
ское //Т. 13. С. 120). Пушкин изобразил себя «с мосьё
Онегиным» на Дворцовой набережной и, судя по схе¬
матичному обозначению Петропавловского собора, не¬
подалеку от Эрмитажного моста через Зимнюю канав¬
ку. Это объясняют стихи «Да дрожек отдаленный стук /
С Мильонной раздавался вдруг» (Т.6. С.249), в кого
рых справедливо усматривают дружеский намек на
драматурга и Преображенского капитана П.А. Катени¬
на: именно отсюда можно было услышать шум его эки¬
пажа. когда он возвращался из театра it казармы 1-го
батальона лейб-гвардии Преображенского полка на уг¬
лу Миллионной улицы и Зимней канавки (совр. адрес:
ул. Миллионная, д. 33). По прочтении первой главы
9 мая 1825 г. Катенин писал Пушкину из Кологрива:
«Кроме прелестных стихов, я нашел тут тебя самого,
твой разговор, твою веселость п вспомнил наши казар¬
мы в Милионной» (Т.13. С.169).
Публикация отрывков из романа в «Невском альма¬
нахе на 1829 год» (СПб., 1828) была сопровождена
гравюрой Е.И.Гетмана по рисунку А.В.Полоска, вос¬
ходящему к наброску поэта, но совершенно искажаю¬
щему пушкинский замысел (иллюстратор перенес мес¬
то действия к Верхне-Лебяжьему мосту через Лебяжью
канавку, произвольно изобразив 11етропавловскую
крепость напротив. Четнего сада). I lyinкин щюническп
прокомментировал картинку из «Невского альманаха»
стихами «Вот перешед чрез мост Кокулнкин...» ( 1829).
Весьма знаменательно, что в этой автоэпиграмме упо¬
минается мост на Екатерининском канале у Сенной
площади, расположенный в полутора верстах от запе¬
чатленного на картинке Летнего сада; однако это упо¬
минание исполнено внутренней логики: этот мост
Пушкин переходил в 1817—1820 гг., направляясь
к Неве; пз родительской кваргнры в доме А.Ф.Клокачева
(совр. адрес: наб. р. Фонтанки, д. 185).
В особняке с «цельными окнами» комментаторы ви¬
дят дом А.П.Оетермана-Толстого (совр. адрес: Англий¬
ская наб., д. 10). вставившего в окна цельные богем¬
ские стекла (см.: Яцевич А. Г. Пушкинский Петербург.
СПб., 1993. С. 133).
В современном Петербурге почти не осталось мест,
сохранивших неизменными черты онегинского го|юда.
В первозданном виде не уцелел ни один крупный ан¬
самбль XVIII — первой четверти XIX в.; без кардиналь¬
ных перестроек до нас не* дошло п полутора сотен
зданий, существовавших к концу этого периода. Некото¬
рые из петербургских примет, воспетых в первой гла¬
ве, были утрачены прежде, чем I Iviiikiiii завершил свой
роман. Еще в мае 1820 г., как отмечал в «Отечествен¬
ных записках» П.П.Свпньин, на Невском проспекте
«исчез высокий бульвар, разделявший его на две рав¬
ные половины»; весной 1825 г. за отъездом на родину
«Петра Талона, повара, французского подданного из
Парижа» (Яцевич А.Г. Указ. соч. С.272) прекратил су¬
ществование его ресторан (дом А.Косиковекого, в ко¬
тором он размещался, был перестроен в 1858 г.; совр.
ад|>сс: Невский пр., д. 15). Другие памятные онегин¬
ские места изменились позднее.
Арки современных мостов (Николаевского, Дворцо¬
вого. Троицкого и Литейного) совершенно преобрази¬
ли перспективу Невы: в онегинскую эпоху два моста
через пес — Нсаакиевскпй (с 1727) и Петербургский
(с 1803) — были наплавными, плашкоутными. На стрел¬
ке Васильевского острова но сторонам от Биржи воз¬
никли позднейшие здания пакгаузов (архитектор
И.Ф.Лукини; 1826—1832), а силуэт Петропавловской
крепости прпоб|им в с вязи со строительством велико¬
княжеской усыпальницы (архитекторы Д.И.Гримм,
Л.Н.Бенуа; 189(5—1906) еще одну доминанту. «Адми¬
ралтейский променад» — бульвар, устроенный на месте
срытых в 1817 г. валов Адмиралтейства (он с бблынп-
ми основаниями, чем бульвар на Невском, претендует
на право считаться местом утренних прогулок Онеги¬
на, ибо именно здесь герой действительно мог «гулять
на просторе» — 1. .XV, 12), в 1873 г. был превращен
в Александровский сад.
В Летнем саду появились памятник И.А.Крылову
(скульптор II.К.Клодт; 1851 — 1855). ограда с*с» с^чэрс»-
ны Мойки (архитектор Л.И.Шарлемань; 1826),
Кс>с|>с‘йнмй (архитектор К.И.Росси; 1826) п Чайный (ар¬
хитектор Л.И.Шарлемань; 1827) домики, монумен¬
тальная Порфировая ваза (1839); однако «в XIX в. зе-
1274]

II
ПЕТРАРКА
ленмм массив сада имел примерно такой же облик, ка¬
кой он имеет в наши дни» (Кузнецова О.Н. Летний сад
и Летний дворец, Петра I. Л., 1973. С.35). Ул. Милли¬
онная у Зимней кананки неузнаваемо изменилась с пе¬
рестройкой казарм 1-го батальона лейб-гвардии
11|)сображснского по.та (архитектор А.И.Штаксншней-
дер; 1853). возведением Нового Эрмитажа (архитек¬
торы Л.Кленце, В.II.Стасов, Н.Е.Ефимов; 1839—1852)
п здания Архива Государственного совета (архитектор
М.Месмахер; 1883—1887). занимаемого ныне Цент¬
ральным государегнснным архивом Военно-Морского
флота (ул. Миллионная, д. 36).
Большой театр, сооруженный М.А.Дедепевым при
участии художников Л.Ф.Тишбейна и Бауэра (1777—
1783). перестроенный и увеличенный Т. де 'Гомоном
(1802), совершенно утратил вид, присущий ему в пер¬
вой четверти XIX в., после реконструкции. нре;дпрння-
той А.-К.Кавосом в 1837 г.; в настоящее время в этом
здании размещается 11етербургская консерватория.
В индустриальный район давно превратилась неког¬
да заселенная финнами п поставлявшая горожанам
лучшее молоко Охта.
Современному человеку трудно отделить or пушкин¬
ского Петербурга Петербург онегинский: даже если
трактовать последний расширительно, вплоть до даты
завершения романа (1839), в представления о нем не*
могут быть включены, например, наиболее значитель¬
ные п|№изведения К.И.Росси — такие хрестоматийно-
«пушкинские» ансамбли и сооружения 1830-х гг., как
Генеральный штаб, Сенат п Синод, Александринский
н Михайловский театры и мн. др. То же относится к Алек-
саццюнской колонне О.Монс|)еррана, Нарвской и Мос-
ковской триумфальным аркам В.П.Стасова п мн. др.
В «Евгении Онегине» Пушкин впервые создал тип
петербургского героя русской литературы и образ
Петербурга, получивший дальнейшее развитие
в «Медном всаднике».
Лит.: Айер С. И. Руководство к отысканию жилищ по Санктпетер-
бургу п.ш прибавление к адресной книге. Указатель жилищ и зданий
II С.Пете|>бурге. СПб.. 1824: Ai.it■/> С.И. Указатель жилищ и зданий
и Санктнетербурге, или адресная киши... на 1823 год. СПб.. 1822: Ли
циферов 11.11. Петербург Пушкина. М., 1950; Божеряпов 11.11.
Невский проспект. 1703—1903: Культ.-ист. очерк двухвековой жиз¬
ни С.-Петербурга. Т. 1—2. СПб., 1902. 'Г.2; Георги И.Г. Описание |мм'
сийско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопа¬
мятностей в окрестностях оного, с планом. СПб., 1996: 1ордин Л.М.,
Гордин М Л. Путешествие в пушкинским Петербург. Л., 1983: Пуш¬
кинский Петербург / Авт.-сост. Л.М.Гордин; Науч. ред. акад.
М.11.Алексеев. Л., 1974: Пушкинский Петербург / Сб. под ред.
Б.В.Томашевского. Л., 1949; Пыляеи М. II. Старый Петербург. Л.,
1990: 1‘сы.ч)’р<' Г. Путеводитель по Санкт-Петербургу'. СПб., 1809;
Снииьии 11.11. Достопамятшхти Санктпетербурга и его окрестностей.
1чн. 1—5. СПб., 181 в-1828; Столпннсний 11.11. Старый Петербург.
Пг., 1923; Цявловский М.А. Летопись жизни и творчества Л.С.Пуш¬
кина. 1799—1826. Л.. 1991; Шредер Ф. Новейший путеводитель но
Санкт-Петербургу. СПб.. 1820; Яцеаич А.Г. К|мчюстной Петербург
пушкинского времени. Л., 1937.
II. А. Казакова, Я.М. Файбисович
ПЕТРАРКА Франческо (Petrarca Francesco; 1304—
1374) — итальянский поэт эпохи раннего Возрожде¬
ния, основоположник гуманизма (stixlia humanitatis) —
культурно-идеологической п|юграммы, придававшей
нервостепенное значение углубленному изучению гре*-
ко-римской античности. Петрарке принадлежат
многочисленные сочинения на латинском языке — фило¬
софские трактаты, собрание жизнеописаний «О пре-
славпых мужах» («Г)е viris illustribiis»), стихотворные
послания, эпическая ноэма «Африка» («Africa»), книга
буколик («Bucolicuin carmen»). Петрарка пальзовался
репутацией лучшего латинского етилиста и знатока
классической дре*вноети; как самый выдающийся не)эт
своего в|>сменн он был увенчан лаврами на римском
Капитолии (8 апреля 1341). Однако |кчпаю1цее воз¬
действие; на европейскую литературу от Ренессанса до
наших дней оказали произведения Петрарки, написан¬
ные не на «ученом» (латинском), а на «народном»
(итальянском) языке. Его итальянские сонеты, канцо¬
ны. секстины, баллады и мадригалы составили сборник
«Rerum vulgarium fragmenta» («Отрывки, писанные на
на|юдном наречии»), получивший в позднейшей тради¬
ции название «II Canzoniere» («Книга песен» или «Пе‘-
сенник»). Кроме того, по-итальянски Петрарка написал
серию аллегорических поэм «Trionfi» («Триумфы»),
Сонеты и канцоны Петрарки были признаны непре-
взе)йденными образцами своего жанра. Под знаком
«петраркизма» н|юходит эволюция европейской любов¬
ной лирики XVI в.; начавшись в Италии (П.Бембо,
Дж. делла Каза и др.), это литературное течение охва¬
тило Францию (Лионская школа, поэты Плеяды), Ан¬
глию, Испанию, Португалию, Далмацию. Интерес
к 11етрарке‘ упал в пекриод господства французского клас-
е-ицизма; тем не менее законодатели тогдашнего вкуса
Вольтер и Ж.-Ф.Лагарп ценили достижения Петрарки
в облаети етиля и признавали вклад поэта в развитие
итальянского языка. Па рубеже XVIII—XIX вв. начи¬
нают появляться етихе>творпые (как правило, оче*нь
вольные) переводы из «Canzoniere» на русский. Подра¬
жания Петрарке публикуют Е.П.Люценко (1796),
П.П.Дмитриев (1797), Г.Р.Державин (1808),
К.П.Батюшков (1810), позднее — В.И.Туманский
(1818), В.Л.Пушкин (1823) и др.
Читатели первой трети XIX в. знакомились с жизнью
и творчеспюм Петрарки но 2-му тому «Литературной
истории Италии» П.-Л.Женгене («llistoire litt6raire
el Italic». Paris, 1811) — «одной из лучших критических
[275]

ПЕТРАРКА
п
книг», бывшей «у всех любителей к руках и в памяти»
(Катенин П.А. Размышления и разборы. Статья V,
1830). Следы прилежного изучения Женгене носит
статья К.Н.Батюшкова «Петрарка» (1815) — первый
it России оригинальный очерк о великом итальянском
лирике; (Батюшков уделяет внимание* I ктрарке и и дру¬
гих е*вешх статьях). Еще одним а1т)ритетным исследо-
ванпем но истории итальянской словеччюсти был
труд Ж.-Ш.-Л.Симонда де Сие*монди «О литературе
юга Европы» (l)e* la ПНёгаШге tin midi de Г Europe.
Т.I—II. Paris. 1813; 2-е изд.. 1819; 3-е изд., 1829).Cn-
смонди, кеггорого Пушкин e^iioe’it.i к числу виднейших
ев|юнейских критиков (см.: <Возражс;ния на статью
А.Бестужева...>, 1825). зачаетую развивает и допол-
няет тезисы Женгене, но в случае с1 1страркой дело об-
етоит иначе: «вопреки всеобщему вкусу (<*н op[M>sitiem
avec le gout nniversel)» автор «De la littdrature...» не
принимал поэзии Петрарки u печатне» заявлял о своем
«предубеждении» против нее («ипе ргёуспбоп cemtre
Pltranpie»). В России демарш Снсмешдп поддержал
П.А.Катенин, который в «Размышлениях п разборах»
утверждал, что Петрарка недостоин «звания Поэта»,
а в частной перечшеке высказывался еще резче1: «...что
тут находят? чем восхищаются? за что хотят человека
в боги посвятить?., я... не1 могу <...> четвертаков п ал-
тынов увенчанного в Капитолии педанта принять за
чистую звонкую монету» (II.II.Бахтину, 17 февраля /
I	марта 1825).
I	Iviiikiiii избежал влияния катенинекого «нигилизма» —
его взгляды на Петрарку во многом сходны с батюш-
ковекнми. Основные темы статей Батюшкова (любовь
Петрарки к Лауре, его поэтическая слава и его роль
в формировании национального языка) стали отправ¬
ными пунктами для выработки пушкинских суждений
о Петрарке.
Единственным произведением итальянского Ренес¬
санса, получившим безоговорочное признание у теоре¬
тиков позднего классицизма, был «Освобожденный
Иерусалим» Т.Тассо; лишь во второй половине XVIII сто¬
летия в один ряд с «Иерусалимом» встает «Неистовый
Роланд» Л.Ариосто. Время Петрарки н Данте наступи¬
ло еще позже, когда нормативную поэтику классицизма
окончательно вытеснил исторический подход к литера¬
туре. Батюшков Г>ы.| первым русским критиком, заго¬
ворившим о преемственности Ариосто и Часто но отно¬
шению к Данте и Петрарке: «Я нашел многие; места
п целые стихи Петрарки в Освобожденном Иерусалиме.
Такого рода похищения доказывают уважение п лю¬
бовь Тасса к 11етрарке. Мудрено ли? I (етрарка был его
предшественником: он и Данте открыли новое поле сло¬
весности своим соотечественникам» (Петрарка; ср.
в письме* I IviiiKHiia А.А. Бестужеву от конца мая — нача¬
ла июня 1825 г.: «В Италии Dante и Pelrarca предшед-
ствовали Taccv и Ариосту» — Т. 13. С. 177). К этой теме
Батюшков возвращается в «Речи о влиянии легкой по¬
эзии на язык» (181(5): «Петрарка... один из первых со¬
здателей славы возрождающейся Италии из развалин
классического Рима, Петрарка, немедленно шествуя за
суровым Дан гом, довершил образование великолепного
наречия Тосканского...» (батюшковекое словоунотреб-
ление отразилось у Пушкина: «Суровый Дант не пре-
зирал сонета; / В нем жар любви Петрарка изливал...»
(1830) — Т.З. C.2I4: курсив мой. — 11.11.).
Значение, которое имеют Данте и Петрарка для ита¬
льянской культуры, сопоставимо со значением Ломо¬
носова для культуры русской: «Ломоносов... преобразо¬
вал язык наш. ...Он лч> же учинил на трудном нонрище
Словеччюсти. что Петр Великий на поприще граждан¬
ском» (Батюшков К. II. Речь о влиянии легкой по¬
эзии...). Пушкин также сравнивал Петрарку с Ломо¬
носовым: «...сии два великие мужа имеют между собою
сходство. Оба основали словесность своего отечества
[вар.: «Оба сотворили язык п словесность своего отече¬
ства». — //.//.]» (<Об альманахе «Северная лира>,
1827 // Т.I 1. С.48. 319). Развивая сравнение, Пуш¬
кин пишет: «...оба [Петрарка и Ломоносов. — //.//. ]
думали основать свою славу важнейшими занятиями,
но вопреки им самим более известны как народные
стихотворцы» (Т.1 I. С.48). О том же1 у Батюшкова:
«Он [Петрарка. — 11.11. | заслужил славу трудами по¬
стоянными и пользою, которую принес всему человече¬
ству как Ученый прилежный, неутомимый», по «сде¬
лался бессме|тч1 стихами, которых он сам не уважал, —
стихами, писанными на языке Италнянском, или
народном наречии». С другой ето|юны. в «Речи о влиянии
легкой поэзии...» Батюшков подчеркивал роль «Эроти¬
ческой Музы» в деле «усовершенствования» поэтичес¬
кого языка п соотносил собственные литературные «за¬
нятия» с творчеством Петрарки. Отсюда пушкинская
аналогия между Петраркой и Батюшковым (подразу¬
мевающая сравнение Ломоносова с Данте): «Батюш¬
ков, счаст.л.<ивый> сподвижник Ломоносова, сделал
для русского языка го же самое, что 1 Ктрарка для ита-
лианского...» (<Причинами, замедлившими ход нашей
словесности...>, 1824 //T.ll. С.21).
Не без воздействия Батюшкова Пушкин (по характе¬
ристике М.11.Розанова) воспринимал Петрарку как «по¬
эта любви par excellence». Отсюда пушкинское' «Язык
Петрарки и любви» (1, Х1ЛХ. 14; курсив мой. — II.II.).
«Гордый и пламенный Альфиери называет Петрарку
учителем любви и Поэзии. Maestro in ашаге ed in
Poesia», — напоминал Батюшков; у Петрарки «каждый
стих, каждое слово носит неизгладимую печать любви»
(Пеграрка). Вслед за Женгене Батюшков подчеркивает
различия между лирикой Петрарки и эротической поэзи¬
ей д|ич$них: «Пеграрка, подобно им. испытал все' муче¬
ния любви... но наслаждения его были духовные. Для
него Лаура была нечто невещественное, чистейншй дух, из-
[276]

II
ПЕТРАРКА
LE RIME
DI MESSER
Ж
I
PETRARCA.	I	PARIG1
PRESSO LEFEVRE, LIBRAJO,
STRADA DE LEPERON , № 6
M DCCC XX.
Петрарка Ф. Сочинения. Париж, 1820. Фртжтиспиг и титульный лист
лившийся из недр божества и облеченный природою
it прелести земные» (Там же). Вее ото бы юбшзко самому
Батюшкову, который признавался: «Я верю одной взды-
хателыюй <любви>. пстраркпзму, Ко> е<сть> живущей
в душе поэтов, и более никакой» (Н.И.Гнедичу, 19 сен¬
тября 1809). По стихам из «каменепкого цикла» 1815 г.
можно дотдатм'я. что Батюшков щмшодпл параллемп
между своим неразделенным чувством к А.Ф.Фурман
и неутоленной страстью 11страрки к Лау|>е.
Отношение Пушкина к Петрарке было не* столь ин¬
тимно-личным, как у его предшественника. Говоря об
итальянском поэте', Пушкин мог позволить себе иро¬
нию. немыслимую в устах Батюшкова; к тому же он
вовсе не был склонен отождествлять себя с-1 ктраркой,
платонически влюбленным в Лауру: «Тебе не страшен
лиры звук, / Ни элегические речи <...> Твоя красавица
не* дура: / Я вижу всё и не сержусь: / Она прелестная
Лаура, / Да я в Петрарки не* гожусь» (Приятелю,
1821). О своей поэме «Бахчисарайский е|юнтан» Пуш¬
кин говорил В.И.Туманскому, «что не желал бы ее1 на¬
печатать, потому что многие места относятся к одной
женщине, в которую я был очень долго и очень глупо
влюблен, и что роль Петрарки мне не по нутру» (Из
письма Л.С.Пушкину, 25 августа 1823 // Т. 13. С.(>7).
Заведя в первой главе «Евгения Онегина» разговор
о	любви и поэзии («Замечу кстати: все поэты — /Любви
мечтательной друзья» — 1. LVII, 1—2). Пушкин снова
противопоставляет себя 11етрарке:
Любви безумную тревогу
Я безотрадно испытал.
Блажен, кто с нею сочетал
Горячку рифм: он тем удвоил
Поэзии священный бред,
11етрарке шествуя вослед,
А муки сердца успокоил,
Поймал и славу между тем:
По я, любя, был глуп п нем.
(1. LVI1I, 6-14)
Упоминание' Петрарки дало Пушкину возможность
связать мотив любви с мотивом славы (которого, кста¬
ти. не было в первоначальном наброске ет|юфы, где
прсмпосчсдний стих читался: «Но я любил — а между
тем...»). Эта ассоциация вполне оправдана: как писал
Батюшков, «неумеренная любовь к славе равнялась
или спорила с любовию к Лауре в пламенной душе* 11е-
трарки». «Любовь к Лауре и любовь к емаве под конец
жизни его слились в одно» (11етрарка). Обе; темы зада¬
ны уже в первых строках бапошковского очерка:
«S’amor поп ё, che dunque ё-quel ch’io sento?
Что же я чувствую, если и это не любовь?
Вот что говорит Петрарка, котореяо одно имя напо¬
минает Лауру, любовь и славу».
12771

ПЕТРАРКА
п
Итальянскую цитату, с которой начинается статья
Батюшкова, Пушкин повтори.! в новости «Мятель»
(1830): «Нельзя было сказать, чтоб она [Марья Гаври¬
ловна. — П.П. ] с ним [Бурминым. — И. II. ] кокетнича¬
ла: но поэт [в автографе он назван прямо: «Петрарка». —
II. II. ]. заметя ее поведение, сказал бы:
Se amor поп ё, che dunque?..
[Что же это, если нелюбовь?., (шп.) |>.
(Т.8. С.84)
I	Iomiimo многочисленных перекличек между батюш-
ковскими и пушкинскими высказывашшми о 11етрарке
есть еще один довод в пользу тою. ччх> итальянская фраза
запомнилась I Гушкину по цитате у Батюшкова. Р<*чь идет
об	ошибке, сделанной 11ушкиным в рукописи: по — «нет»
вместо поп - «не» (Т.8. С.(118); та же ошибка была допу¬
щена при первой публикации статьи Батюшкова в «Бит¬
нике Кв|юпы». Эта оплошность исправлена в батюшков-
ских «Опытах в стихах и прозе», которые* Пушкин ко
времени работы над <11овестями Белкина», конечно, пере-
чел не раз; но, по-видимому, первое впечатление, как это
нередко бывает, оказалось сильнее последующих.
Совпадение в выборе* цитат симптоматично: скорей*
всего, знакомство 11ушкина с творчеством 11етрарки ог¬
раничилось отдельными стихотворениями и фрагмента¬
ми, найденными в критических и историко-литератур-
ных работах. Данных, свидетельствующих о том, что
поэт пытался самостоятельно штудировать «Canzoniere»,
нет: цитаты из Петрарки, которые мы встречаем в текс¬
тах Пушкина, были ему известны но статье* Батюшкова
и по книге Сисмонди (T.I. Гл.Х). Выдержки из
«Canzoniere» у Сисмонди немногочисленны: он разбира¬
ет отрывки из канцоны («О aspettata in ciel, beata
e be*lla... [О желанная на не*бе*еах. блаженная и п|И‘крае-
ная... ]•>) и пять сонетов, один из которых переводит сти¬
хами («Егапо i e*a[K*i еГе>го а Ганга sparsi... [Золотые ве»-
лое-ы на ветру разве*валиеъ...]»). Этими произведениями
Пушкин воспользовался в своем романе.
Стрежи 49 и 51 из канцоны «О as|H*ttala in ciel, beata
e bella...» вынесены в эпиграф к нюстой главе* «Евгения
Онегина»: «La sot le» giorni <sie-!> nnbilosi e* brevi / Nasce
unagcnteacui I'morirnon dole» (так в трех прижизнен¬
ных публикациях). Ср. у Петрарки:
Una parte del mondo ё che si giace
Mai sempre in ghiaccio e*el in gelate ne*vi,
Tutta lontana dal cammin ele*l sole.
La sotto i giorni nubilosi e brevi,
Nemica natnralmente eli pace
Nasce una gente a cui 1 morir non dole.
(Есть часть света, всегда лежащая / Во льдах и в холод¬
ных снегах, / Вдали от пути солнца. / Там, где дни па¬
смурны и кратки, / По своей природе враждебный
мирной жизни, / Родите-я народ, которому умирать не
больно.) В современных изданиях «Евгения Онегина»
итальянская цитата частично выправлена по стандарт¬
ному тексту «II Canzoniere» (в 49-м стихе редакторы
печатают «sotto i giorni» на месте «sotto giorni»). Между
тем пропуск артикля — важная «улика»: дело в том, что
цитату исказил не Пушкин, а Сисмонди. Пушкин вос-
нронзве'л канцону Петрарки так, как она была напеча¬
тана в «De la НПёгаШге du midi de ГЕнгоре». Слова Пе¬
трарки о северной стране* Пушкин применил к России.
Одновременно с этим была внесена поправка в эпи¬
граф второй главы: к хрестоматийной цитате из Горация
(«О rus!..») Пушкин добавил пародическое восклица¬
ние «О Русь!» (оно присутствовало в беловых рукопи¬
сях второй главы, но впервые было напечатано в спис¬
ке исправлений, приложенном к отдельному изданию
главы шестой). Тема России в эпиграфах к роману ста¬
ла сквозной.
Другая цитата из Петрарки должна была появиться
в примечаниях к лирическому отступлению о женщинах
из третм'й главы «Евгения Онегина». Начинается оно
с характеристики «красавиц недоступных»: «11ад их бровя¬
ми надпись ада: / Оставь надежду навсегда» (3, XXII,
9—10); в двадцатом примечании приведен оригинал вы-
деленной строки (Данте*. Ад. III. 9): «Lasciate ogni sper-
anza voi ch entrate [Оставьте всю надежду, вы. те. что
входите (#////.) |. Скромный автор наш перевел только
первую половину славного стиха» (Т.6. С. 193; пер.
мой. — ll.ll.). Шутку о неприступных женщинах Пуш¬
кин позаимствовал из «Максим и мыслей, характеров
и анекдотов» П1амс|юра: «Пушкин несколько распростра¬
нил и расцветт заметку Шамфора и прибавил к столь
остроумно примененному французским писателем дан-
товскому стиху не* лишенное пикантности примечание*»
(Лернер И.О. Пушкинологичеекие этюды // Звенья.
[Т.] 5. C.I21). Фривольность острот Шаме|юра и Пуш¬
кина заключается в том. что итальянский глагол entrare
и соответствующий ему французский глагол entrer
(«входить») име'ют также* значение «совокупляты-я».
Следующая строфа пушкинского романа (3. XXIII)
ностросчш на парафразах из Петрарки:
Среди поклонников послушных
Других причудниц я видал,
Самолюбиво равнодушных
Для вздохов страстных и похвал.
<...>
Они. с\|и)вым повеленьем
11угая робкую любовь,
Ее привлечь умели вновь,
По крайней мере, сожаленьем,
Но крайней мере, звук речей
Казался иногда нежней...
(3. XXIII. 1-11)
К слову «сожаленье» в беловой рукописи сделана
сноска (аналогичная примечанию к цитате из Данте),
содержащая строки 5—6 из сонета «Егапо i capei
сГого...»:
[278]

НЕТ1М1АДЫ
El viso <li pictosi color Tarsi
Non so se vero о I'also, ini parea. Petr<arca>
(II ее лицо покрылось краской сострадания, / Казалось
мне, — не знаю, правда или нет. Петр<арка>). Ср.
в этом же сонете: «...et le parole / Sonavan altro. che pur
voce humana [...и ее речи / Звучали не так. как обыч¬
ный человеческий голос)», 10—11). В переводе Сис-
монди го.юг Лауры (son accent) наделен эпитетами
tendn* et doux (оба имеют значение «нежный»; ср.:
«...звук речей / Казался иногда нежной». — курсив
мой. — 11.11.). Эти эпитеты повторены во французском
переложении дважды — в стихах 5—6 и в стихе I I
(иначе говоря, фрагменты. перефрази|юванные Пуш¬
киным, связаны лейтмотивами не в тексте Петрарки,
а в тексте Сисмонди).
Сисмонди рассказывает, что сонет «Егапо i capei
d’oro...» «был написан в то в|юмя, когда к|жсота Лауры
уже начата увядать, и все удивлялись неизменности
чувств Петрарки к женщине, не вызывавшей более вос¬
хищения у тех. кто ее видел». Пушкинские «причудни¬
цы» — это дамы в возрасте, которые тешат свое самолю¬
бие, вселяя тщетную надежду в сердца неопытных
поклонников (ср.: «...11 с легковерным ослепленьем /
Опять любовник молодой / Бежал за милой суетой» — 3.
XXIII, 12—14). В окончательной редакции примечание
с цитатой из Петрарки, поясняющее контекст XXIII <т|ю-
фы, почему-то было снято. Будем надеяться, что даль¬
нейшие исследования помогут раз|кмнить эту загадку.
Лит.: Ha.rn.Hoe Л.П. Отзвуки итальянской поэзии у Пушкина: (Ис¬
торико-литературная заметка) // Образование. 1899. № 5/6.
С.56—57; Нрюсов Н.Я. Знал ли Пушкин по итальянски? // РА. 1908.
ЛЬ 12. С.589; Некрасов А. И. Батюшков н Петрарка // Известия Отд.
рус. яз. н словесности 11мн. Акад. 11аук. 1911. Т. I6. Кн.4; Яковлев II. Н.
Пз разысканий о литературных источниках в творчестве Пушкина //
Пушкин в мировой литерату р1. JI., 1926. С.114, 122—124. 130—131;
Пианов М.II. Пушкин и Петрарка // Московский пушкинист. М.,
1930. (Вып.]2: Hiolalo Mioni A. PuSkin е I'ltalia //Alessandro PuSkin:
Nel primo cenlenario della morle. Roma, 1937. P.270; Conlieri N.
BatjuSkov e il Petrarea // Istituto universitario orienlale. Annali. Sezione
slava. Napoli, 1959. [ Vol. )2; Тынянов IO.II. Пушкин и его современ¬
ники. М., 1908. С.222—223; Гшиой Д.Д. II gran' padre: (Пушкин
и Данте) // Благой Д.Д. Душа в заветной лире: Очерки жизни и творче¬
ства Пушкина. 2-е изд., дон.. М.. 1979. С.139, 147, 151—152; Фран¬
ческо Петрарка: Библногр. указатель рус. пер. и критич. лит. на рус.
яз. / Сост. В.Т.Данченко. М., 1986: Полуяхтона П.П. Эпиграф к ше¬
стой главе «Евгения Онегина*: (Из истории русского Петрарки) //
Проблема традиций и взаимовлияния в литературах стран Западной
Европы и Америки (XIX—XX вв.). Горький, 1987; Pieehio It. «1л Ми
gna di Petrarea e delfamore*: Osservazioni sulla |x>ctica del У Onegin //
Alessandro PuSkin: Nel 150 anniversario della morle. Milano, 1989;
Shapiro M. and .1/. Pushkin and Petrarch // American contributions to the
Eleventh International Congress of Slavists. Bratislava, August—Septein
ber 1993: Literature. Linguistics. Poetics. Columbus (Ohio), 1993: Хло-
довекий Р. П. Пушкин н Петрарка: гуманизм и гуманность Пушкина //
Вестник РГНФ. 1999. ЛЬ I: Пильщиков И.А. Из истории русско-ита¬
льянских литературных связей: (Батюшков, Петрарка. Данте) //
Дантовские чтения. 1998. М.. 2000: Пильщиков II.А. Пушкин и Пет¬
рарка: (Из комментариев к «Евгению Онегину*) // Philologica.
1999/2000. Т.6. № 14/16.
И .А. Пильщиков
ПЕТРИАДЫ — поэмы, посвященные 11етру Великому.
Собраны; басен площадных,
Грамматику, две Петриады,
Да Мармонтеля третий том.
(5, XXIII, 8-10)
Эти книги кроме трех рублей с полтиной отдала Та¬
тьяна «кочующему купцу» за «Сонник» Мартына Заде-
ки и «разрозненную Мальвину». 11етрпад к тому выме¬
ни в русской поэзии существовало достаточно много.
Но если в XVIII столетии поэмы о Петре писали круп¬
ные поэты («Петрида, пли Описание смерти Петра Ве¬
ликого, императора всероссийского» (1730) А.Д.Кан¬
темира: «Петр Великий» (1761) М.В.Ломоносова
и др.), то в начале XIX в. ;гга тема стала активно эксплу¬
атироваться литературными староверами, поэтами
щ- ■- ■		ш	-	*	:щт
G^O vjj) СсГу
ИЕТРШДА
С2>ГЗ>(^><^Е5.
Поэма Кническая
С
.\лександра Грузинцова
ВТ» СаНКИЕТККБУРГ'Ь
года.
Грузиицов А.П. Петрняда: Поэма Кническая. СПб., 1812.
Титульный .чист
12791

ПЕТРОВСКИЙ ЗАМОК
п
/л/ V .
Г|>у.1иш|.ов Л.И. Петрияда: Пшма Еиичеокая. СПб., 1812.
Фронтисниг. Гракюра
весьма скромного дарования. Среди «двух Петриад»,
которые* читали i$ доме Лариных, могли быть «11етр Ве-
ликпй, героическая поэма в шести песнях стихами со¬
чиненная» Р.А.Сладковского (СПб., 1803), «Петр Ве¬
ликий, лирическое пеенотворение в осьмн песнях»
С.А.Шнринского-Шихматова (СПб.. 1810), «Петрия-
да: Поэма Епическая» А.Е.Грузинцова (СПб., 1812).
Обилие «Петриад» стало предметом литературных на-
смешек. Ср., наир., эпиграмму К.II.Батюшкова «На
ноэмы Петру Великому» (ок. 1812):
11е странен ли судеб устав!
Певцы Петра — несчастья жертвы:
Наш Пиндар кончил жизнь, ноэмы не скончав,
Другие живы все. но их ноэмы мертвы!
В.А.Ношелев
II	КТРОВСКИН ЗАМОК — Петровский подъездной
дворец, в котором императорский кортеж останавли¬
вался перед торжественным въездом в Москву. По
традиции импе|>атор должен был въезжать в Первопрес¬
тольную ранним утром, под колокольный звон, и Пет¬
ровский замок был местом, где, по простосердечному
пояснению И.Г.Гурьянова, «государи наши останавли¬
ваются для переодевания...» (Москва, или Историчес¬
кий путеводитель по знаменитой столице Государства
Российского... М. 1-4. М., 1831. М.4. С.239).
В «Евгении Онегине» Петровский дворец упоминает¬
ся в седьмой главе, там, где речь идет о путешествии
Лариных в Москву. Возок Лариных приближается
к Белокаменной со стороны Петровского замка, и это
позволяет предположить, что ларпнская усадьба нахо¬
дилась в одной нз северных губернии России. Продол¬
жительность же пути («семь суток ехали оне» — 7,
XXXV, 14) свидетельствует в пользу того, что Ларины
вполне могли быть соседями самого Пушкина — псков¬
скими помещиками, ведь путешествие нз Михайлов¬
ского в Москву на почтовых, занимавшее, как правило,
почти вдвое меньше* времени, чем езда на собственных
лошадях, длилось четыре дня.
Дворец построен в 1775—1783 гг. архитектором
М.Ф.Казаковым на купленных казной землях москов¬
ского мужского Высокопетровского монастыря (отсю¬
да название — Петровский). Задуманный как загород¬
ная резиденция Екатерины II. он благодаря удобному
местоположению — на Петербургском тракте, в дву х
верстах от московской Тверской заставы (ныне* Ленин¬
градский проси., 40) — вскоре стал использоваться как
подъездной, придя на смену деревянному дворцовому
комплексу в селе Всехсвятском. Причудливое слияние
архитектуры классицизма с элементами декора, прису¬
щими неоготике, высокий ку пол главного здания и ря¬
ды окон, напоминавшие бойницы, сочетание' кирпича
и белого камня в оформлении построек, решение слу¬
жебных корпу сов в виде крепостных стен с зубчатыми
башенками — все это порождало самые неожиданные
сравнения п вызывало противоречивые отклики пуб¬
лики. «Современное подражание татарским дворцам»
увидал в Петровском замке* французский лпгс‘рагор
Ж.-А.Ансе‘ло, посетивший Россию в 182(5 г. (см.:
AncelolJ.A. Six moiscn Bussie. Paris. 1827. P.2(58). Как
«прекрасное здание мавританской архитектуры, пере¬
деланной на европейские* нравы» оценил дворец извест¬
ный романист М.Н.Загоскин (Загоскин М.Н. Москва
п москвичи. М., 1088. С. 132). «Неуклюжим», «пере¬
груженным украшениями дурного вкуса» назвал его
в 1830 г. злоязычный А. де Кюстии (Кюстин А., де.
Николаевская Россия. М., 1990. С.233).
Вид 11стровского дворца навевает поэту воспомина¬
ния о 1812 г.:
Вот, окружен своей дубравой,
11стровскпй замок. Мрачно он
Недавнею гордится славой.
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля:
Нет, не пошла Москва моя
|280|

II
ПЕТРОВСКИЙ ЗАМОК
К нему с повинной головою.
Не праздник, не приемный дар,
Она готовила пожар
11етерпеливому герою.
Отселе, в думу погружен,
Глядел на грозный пламень он.
(7. XXXVII. 1-14)
В строках «Напрасно ждал Наполеон» и т.д (черн,
вар.: «Отселе ждал Наполеон*; «Здесь ожидал Наполе¬
он» — Т.6. С.450) имеется фактическая неточность, по¬
вторенная впоследствии некоторыми исследователями
(см., напр., у II.Л.Бродского: «В Петровском замке...
«нетерпеливый герой»... тщет но ожидал парламентеров
из Москвы...» — Бродский. С.276). На самом же деле
Наполеон ждал делегацию «московских бояр» на По¬
клонной горе. Так п не получив ключей от русской сто¬
лицы. французский император утром 15 сентября 1812 г.
(н.с.) въехал в город через Дорогомиловскую заставу.
В 11етровский дворец он прибыл только вечером следую¬
щего дня, спасаясь от пожара, охватившего центр
Москвы и грозившего уничтожить по|юховыс склады,
расположенные на территории Кремля. Согласно жур¬
налу императорской свиты Наполеон пробыл в Петров¬
ском дворце с 19 часов 30 минут 16 сентября до 9 часов
утра 18 сентября, а затем вернулся в Кремль (см.:
TulardJ., Garros I.. Itincrairede Napoleon au jour lejour:
1769-1821. Paris, 1982. P.390).
В своих мемуарах офицеры штаба французской ар¬
мии единодушно свидетельствуют о подавленном со¬
стоянии императора, не подписавшего за эти полтора
дня ни одного приказа. Очевидец рассказывает о состо¬
явшейся тогда необычной встрече: Наполеон пригласил
П<т|ю|м'кмй замок пн Петербургской дороп* в Москве. Ф.Кампорези
1780-е гг. Акварель
в Петровский дворец владелицу крупного московского
магазина мод француженку Обер-Шальме и долгое
время расспрашивал ее о порядках, заведенных в Рос¬
сии. и о нравах русских. «...Не знаешь, что подумать
о великом человеке, — восклицает Изарн, — который
спрашивает... о предметах политики, администрации
и ищет совета для своих действий у женщины!» (цит.
по: Россия первой половины XIX века глазами иност¬
ранцев. М.. 1991. С.236).
После того как Наполеон покинул Петровский за¬
мок. в нем расположился штаб корпуса маршала Нея.
а при отступлении французов из Москвы дворец дваж¬
ды подвергся разграблению: сначала французскими
мародерами, затем крестьянами из ближних деревень.
В 1826—1836 гг. под руководством архитектора
И.Т.Тамаиского в замке были проведены восстанови¬
тельные работы, в ходе которых главное здание дворца
было частично перестроено, а интерьеры большинства
дворцовых помещений полностью изменены. Вспоми¬
ная о посещении этих мест А.Мицкевичем в 1827 г.,
Кс.А.Полевой говорит, что в ту пору «...достопамятный
дворец... тогда только снаружи покрашенный, внутри
представлял опустошение...», и лишь «один нижний
этаж его был отделан наскоро» (Полевой К.А. Записки
о жизни и сочинениях Н.А.Палевого // Николай Пале¬
вой: Материалы по истории русской литературы и жур¬
налистики тридцатых годов. Л., 1934. С.235).
Пушкину были хорошо известны «дубравы», окру¬
жавшие Петровский замок. 19 мая 1827 г., вденьотъ-
|281]

ПЕТУШКОМ
п
езда поэта из Москвы в Петербург, друзья решили дать
в его честь прощальный ужин. «Местом общего сбори¬
ща для проводин была назначена дача С.Л.Соболевско¬
го блпзь 11етровско1о дворца.	Вокруг...	было	не¬
сколько старинных, очень незатейливых дач. стоявших
отдельно одна от другой, а все остальное щюстранство.
почти вплоть до заставы, было изрыто, заброшено или
покрыто огородами и даже полями с хлебом.
В .эту-то пустыню, на дачу Соболевского, около вече¬
ра, стали собираться знакомые н близкие Пушкина.
<...> Уже поданы были свечи, когда он явился, рассе¬
янный, невеселый, говорил не улыбаясь... и тотчас по¬
сле ужина заторопился ехать. Коляска его была подана
п он, почти не сказавши никому ласкового слова, ука¬
тил в темноте ночи» (Там же. С.234—235).
АЛ. Невский
IIKTYIIIKOB — один из гостей на именинах Татьяны.
Пушкин представляет его так: «Уездный франтик Пе¬
тушков» (5, XXVI. 8). «Ходит франтом, сапоги с ран¬
том!» (Даль). Провинциального франта описал Гоголь
в «Мертвых душах», к самом начале своего повествова¬
ния: «...ковда бричка подъехала к гостинице, встретил¬
ся молодой человек в белых канифасовых панталонах,
весьма узких п коротких, во фраке с покушеньями на
моду, из-под которого видна была манишка, застегну¬
тая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом. Моло¬
дой человек обореугился назад, посмотрел экипаж, при¬
держал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра,
п пошел своей дорогой» (Гоголь. Т.5. С.7). Провинци¬
альный еррапт с его «покушеньями на моду» — фигура
типичеч-кая. ставшая у Гоголя своего рода персонифи¬
кацией пошлости щювинциальной жизни. У Пушкина —
уничижительное «франтик». Пушкин, следуя традиции
е'атирпчес'кой литературы XVIII в., наградил уездного
франтика «говорящей» фамилией Петушков: «Пету¬
шиться, горячиться, задориться, лезть в спор, в драку;
храбриться, задориться, также кичиться, чваниться,
величаться» (Даль). Когда начинаются танцы,
Обрадован музыки гре>мом,
Оставя чашку чаю с ромом,
11арнс окружных го|и)дков.
Подходит к Ольге Петушков...
(5. XXXVII. XXXVIII. XXXIX, 5-8)
«Уездный с|>раптик» Петушков щюничеекп назван
Парисом, ге*|юем греческой мифологии. П|кчфасный
троянский юноша, вершивший суд над гре*мя богинями,
заспорившими освое*й краеоте, похититель Клены, хра¬
брый воин низведен до Париса местного значения («ок¬
ружных городков») Петулнкова. Выбор своей дамы он
совершает, «оставя чашку чаю с ромом». Радует его не1
гром военных сражений (но-фригийски Парис — бо-
рец), а гром музыки. (Впрочем, фамилия Петушков
также напоминает о сражениях, но сражения эти — пе¬
тушиные* (юн. ) 11етушкова I Ьлпкин упоминает еще раз —
в седьмой главе, там, где речь идет о тех, кто сватается
к Татьяне, го есть о своего рода соперниках Онегина:
Буянов сватался: отказ.
Ивану Петушкову — тоже.
(7. XXVI. 2-3)
II.	II. Михайлова
II	СЧАЛЬ овевает собой вечъ роман. В.Г.Берлинский
в письме к М.А.Баку нину 20 февраля 1840 г. так переда-
ет ечлбегвенное открытие давно известного ему произве¬
дения: «...я схватил “Онегина" и прочел дуэль Ле*нского,
начало 7 и конец 8 главы. Никогда я так не* читал: меня
посетило отк|К)венис, и слезы почти мешали мне читать.
<...> Я обратил внимание на эту бесконечную грусть, как
основной элемент поэзии Пушкина, на этот гармоничес-
кий вопль мировсях) страдания, поднятого на се*бя рус¬
ским Атлантом...» (Белинский. Т. 11. С.483).
Наблюдение критика могли бы подкрепить и другие,
«додуэльные» главы романа, особенно их концовки (пу¬
анты пушкинской поэтики!). «Я всё* грушу: но слез уж
нет» (1, I>1X, 10) в конце первой главы; «полный ис¬
кренней печалью» (2, XXXVII, 12) Ленский на родовом
кладбище и сопровождающие е*го мысли Автора отлен-
ноетн бытия и «отдаленных надеждах» на творчество
(«Но я бы кажется желал / Печальный жребий свой
прославить» — 2. XXXIX, 11 — 12) — завершение второй
главы. Роковая вет|м*ча Татьяны и Онегина в конце тре¬
тьей главы, где* |х*|к>иня уподоблена пойманному «мо¬
тыльку» или «зайчику» под ружьем охотника (3, XL,
9—14). Конец четвертой главы — картина счастливой
любви Ленского, но последнее слово п здесь остается за
Автором: «Он был любим... по крайней мере* / Так думал
он. и был счастлив. /<...> 11о жаюк пт. кто вег предви¬
дит» и т.д. (4. LI. 1—2. 9). Конец пятой главы — началь¬
ный акт трагедии: «Не* в силах Ленской е*не*сть удара...»
(5, XLV, 9) — а в конце шестой еч* развязка, сопровож¬
денная авторским прощанием с «юностью легкой»:
Познал я глас иных желаний.
Познал я новую печаль;
Для пс*рвых нет мне* упований,
А старой мне печали жаль.
(В. XI.IV. 1-4)
Финал восьмой главы — достой нем; завершечше* эле¬
гического лейтмотива всего романа:
Иных уж нет, а те* далече...
<...>
О много, много Рок отьял!
Блажен, кто праздник Жизни рано
Оставил, не* допив до дна
Бокала полного вина...
(8. U. 3, 8-11)
[282]

II
ИКЧЛЛ I]
Самая Муза поэта в последнем из ее изображений
предстает перед нами «барышней уездной, / С печаль¬
ной думою в очах» (8. V. 12—13). И.И.Набоков нахо¬
дит здесь сходство с девой-мелаихолией в завершаю¬
щих строках «Меланхолии» Легуве (см.: Набоков.
Колиментарий. С.538). Не отвергая этой связи ('евро¬
пейской традицией, следует иметь в виду, что портрет
Музы несет обобщенный смысл, одновременно выра¬
жающий как свойства зрелой поэзии Автора, так и ха¬
рактер главной героини романа, его «милого идеала».
И в том и в другом случае печаль относится к коренным
особенностям миросозерцания.
Печаль, меланхолия, грусть, уныние — пожалуй, са¬
мые расхожие слова в элегическом словаре русской по¬
эзии конца XVIII — начала XIX в., что в 20-е годы уже
вызываю раздражение на «унылых наших рифмачей»
(6, XXXIII, 8; см. также: УИЫНИК). Обильную дань
«элегическим затеям» принесли Н.М.1\арамзин, li.A.Жу¬
ковский, К.Н.Батюшков. II.А.Вяземский, К.А.Бара¬
тынский... «Певец Пщюв и грусти томной», что изобра¬
жен Пушкиным броинцим «нос|>еди печальных скал»
Финляндии (3. XXX, I. 10), как сам Автор «в глуши
Молдавии печальной» (8. V, 3), находил в том настоящее
поэтическое удовлетворение: «...как сладко поверять /
Печаль души своей внимательному другу...» (К-ну,
1820), «...в печали одинокой / Я проведу остаток дней...»
(К...ну, 1821), «Одну печаль свою, уныние одно / Уны¬
лый чувствовать способен» (Уныние, 1821). «Печальбес¬
плодную рассудком усмири...» (11ризнание, 1823).
Пушкин писал: «Печали ранние мою теснили грудь; /
К печалям я привык...» (Т.2. С. 128). В его романе по¬
этом -элегиком является Ленский: «Он пел разлуку
и печаль» (2. X. 7), «одна привычная печаль» (2. XX. 7)
и т.д. Поэзия Ленского может служить примером мас¬
совой поэзии, вконец изнашивающей расхожие образы
п мотивы. Тем не менее самая эта расхожесть, баналь¬
ность не снимает вопроса о подлинных корнях скорб¬
ных настроений, охватывавших ведь не одних эпиго¬
нов. Кстати, наст|юения эти остаются в силе и в позднем
творчестве Пушкина. Поэт, но свидетельству совре¬
менника, считал, что «в основании характер его — гру¬
стный, меланхолический и если он бывает иногда в ве¬
селом расположении, то редко и ненадолго» (Пушкин
в восп. сов/>. Т.2. С.73).
11	сам элегический жанр хранил в своей «памяти»
(см. о памяти жанра в работах М.М.Бахтина) скон¬
центрировавшуюся за многие столетия печаль челове¬
ческого существования. И в природе перечисленных
выше поэтов было нечто такое, что откликалось на
призывы древнейшего жанра. Б свое время С.Л .Франк
в статье «Светлая печаль» писал о «чувстве трагизма
жизни» как «одном из главных доминирующих моти¬
вов» творчества Пушкина (Пушкин в русской фило-
с(и|к'кой критике. М., 1990. С.467). Восприимчивость
к трагизму бытия кроется как в индивидуальности по¬
эта. так и в общих чертах национального характера.
«Печалию согрета / Гармония и наших муз и дев. / Но
нравится их жалобный напев» (Домик в Коломне,
1830//Т.5. С.87).
Своей наклонностью к печали, а не к бурным радос¬
тям бытия, к «ребятам без печали» (Отрывки из Путе¬
шествия Онегина // Т.6. С.204) привлекает нас к себе
заглавный герой романа. «Чудак печальный» (7, XXIV,
6), он по ходу движения романа все более п более по¬
гружается в это состояние. Кульминация здесь — пе¬
чальная страсть («Печален страсти мертвый след» — 8,
XXIX, II). его «печальная тайна» (8, Письмо Онегина
к Татьяне, 2), когда «Мечты, желания, печали / Тесни¬
лись в душу глубоко» (8. XXXVI, 3—4).
Изначально существует в этой стихии «та. которая
грустна / И молчалива как Светлана» (3, V, 2—3), «пе¬
чальная Таня» (4, XVIII, 3): «Дика, печальна, молча¬
лива», она, еще девочка, «играть и прыгать не хотела»
(2, XXV, 5, 12), «Она в горелки не играла, / Ей скучен
был и звонкий смех...» (2, XXVII, 12—13). Та же кра¬
ска преобладает в ее портретах:
Одна, печальна под окном
Озарена лучом Дианы,
Татьяна бедная не спит
Н в иоле темное глядит.
(6. И, 11-14);
Но Ганя плакать не могла;
Лишь смертной бледностью покрылось
Ее печальное лицо.
(7, XII, 8-10);
Княгиня перед ним, одна,
Сидит, не убрана, бледна,
Письмо какое-то читает
II	тихо слезы льет рекой,
Опершись на руку щекой.
(8. XL, 10—14)
На фоне этих портретных зарисовок, некоторыми
деталями отсылающих к народно-песенным героиням,
понятно изображение Музы Автора «барышней уезд¬
ной. / С печальной думою в очах». 11ечаль Татьяны во¬
брала в себя не только вековую скорбь русской женщи¬
ны, но и ту метафизическую грусть о человеке, что
выражала зрелая поэзия 11ушкииа. 11а этой основе и ока¬
залось возможным сведение в одном образе Музы
и княгини N. По той же причине, надо думать, Татьяна
с первого взг.шда угадала в Онегине родственную душу.
В.Г.Белинский развил свое открытие, о котором речь
шла выше, в известных статьях о Пушкине: «Самая
грусть его, несмотря на ее глубину, как-то необыкно¬
венно светла и прозрачна; она умиряет муки души
п целит раны сердца» (Белинский В.Г. Сочинения Алек¬
сандра Пушкина. Статья пятая // Белинский. Т.7.
С.339). Таким же действием, как мы знаем, обладает
|283|

II
ПЕЧАТЬ
и грустный напев русской песни: излившаяся из сердца
печаль несет в себе целебное средство для тоскующего
человеческого духа.
Другой певец печали, В.А.Жуковский, на закате жиз¬
ни пытался объяснить глубинные токи, питавшие элеги¬
ческую поэзию его времени. Он предложил различать
идущую от древних «меланхолию» и «печаль или скорбь»
в христианском духе: «11ричинм меланхолии суть причины
внешние, истекающие из всего того, что нас окружает
и что на нас извне действует. Скорбь или исчаль есть состо¬
яние души, томимой внутренней болезнию, из самой ду¬
ши истекающею... <...> Скорбь питается извиутри, и ес¬
ли душа, ею томимая, не одолеет се. то она обращается
в уныние, ведущее наконец к отчаянию; если же, напро¬
тив, душа с нею сладит, то враг обращается в друга-союз-
ника. и из расслабляющей душу силы (то есть из силы
этой скорби, ее гнетущей) вдруг рождается великое могу¬
щество, удвоивающее жизнь» (Жуковский В.А. О мелан¬
холии в жизни п в поэзии // Жуковский В.А. Эстетика
н критика. М., 1985. С.342).
В.	А. Викторович
ПЕЧАТЬ — «ручная вещица разного вида, с вырезан¬
ным на ней письмом, вензелем, знаками, гербом или
иным начертанием, для оттиска на сургуче, на воску...
Отпечаток на сургуче, на воску или чернилами» (Даль).
Она зари не замечает,
Сидит с поникшею главой
И на письмо не напирает
Своей печати вырезной.
(3. XXXIII. 1-4)
Печать, прежде чем оказаться в руках Татьяны, про¬
шла длинную историю. Как признак, удостоверяющий
подлинность документа, она появилась впервые на
Древнем Востоке. 11о свидетельству Геродота, в Хатдее
и Ассирии каждый имел свою печать, подставлявшую со¬
бой цилиндр из глины или камня с изображением и над¬
писью. Ог|)емление древних г|к‘ков к красоте и изяществу
сделало их печати истинными произведениями искусст¬
ва. Античные инталии и есть древние камни-печати.
На Руси еще до принятия христианства русские кня¬
зья для удостоверения подлинности документа пользо¬
вались печатями с изображением родовых знаков
Рюриковичей (см.: Намвнцеви Е.П., Устинов II. В. Рус¬
ская сфрагистика и геральдика. М., 1974). С возник¬
новением в 1722 г. Герольдмейстерской конторы нрп
Сенате, призванной заниматься разработкой дворян¬
ских гербов, на личных печатях стали изображаться
фамильные гербы. В «пунктах» к «Табели о рангах»
Петр I устанавливал, что «никому, кроме нас и других
коронованных глав, не принадлежит, кого в дворян¬
ское достоинство гербом и печатью пожаловать» (цит.
по: Шепелев Л.Е. Титулы, мундиры, ордена в Россий¬
ской империи. Л.. 1991).
Таким образом, гербо¬
вая печать служила и зна¬
ком родовитости, и своего
рода визитной карточ¬
кой, представляя автора
письма или документа.
«...Гриша, его камерди¬
нер, подал ему письмо, ко¬
его надпись и печать тот¬
час поразили МОЛОДОГО Печатка. Первая треть XIX в.
человека» (Дубровский, Яшма
1832-1833//Т.8. С. 172).
В XIX в. романтические настроения начали прони¬
кать из литературы в повседневную жизнь. Романтиче¬
ская символика изменила изображения на печатях:
символы и эмблемы заменили строгие гербы. Это, как
и прочие модные новшества, внесенные «веком ны¬
нешним», вызывало недовольство приверженцев жиз¬
ненных устоев «века минувшего». «Говорят про старых
людей, что мы хватим только свое время; чего тут хва¬
лить. когда все пошло вверх дном... <...>
<...> Кто-то на днях сказаI, видишь, что горбы стыдно
выставлять напоказ... Л имею два горба: свой да муж¬
нин, и ступай, тащись в карете, выкрашенной одним
цветом, как какая-нибудь 11рогтопятова, да статочное ли
;т) дело? Или печатай я письмо печатью с незабудкой
или, того хуже, облаткой, а не гербовой печатью?» — воз¬
мущалась Е.П.Янькова (Рассказы бабушки. С. 115).
Аллегорические рисунки, подобные тем, которые ук¬
рашали страницы альбомов. — с изображением аму¬
ров. сердец, якорей, урн, жертвенников — вырезались
н на изящных печатках барышень. «Запечатав оба
письма тульской печаткою, на которой изображены
были два пылающие сердца с приличной надписью, она
бросилась на постель...» (Мятель, 1830 //Т.8. С.78).
Несколько печатей, сходных с теми, которым дове¬
ряли свои послания пушкинские героини, хранятся
в собрании Государственного музея А.С.Пушкина
в Москве. На камне и на металле* вырезаны изображе¬
ния. похожие; на те. которые можно встретить в дам-
скнх альбомах; нередко их аллегорическое содержание
подтверждает «приличная надпись». На печати из сер¬
долика вырезана колонна, на вершине которой — пы¬
лающем' сердце, у подножия колонны — ск|мчцснныс
якорь и крест. Крест, якорь, сердце — символы веры,
надежды, любви. Этот смысл раскрывает и вырезанная
надпись: «Надежда, любовь, ве*ра». «Тайну» же владе¬
лицы вензеля «ВС» выдает адресату другая надпись:
«Серебряникова».
Надежду и верность вопреки всем превратностям
судьбы означает и изображение на другой сердолико¬
вой печати, имя владелицы которой скрыто под вензе¬
лем «NZ»: сломленное грозой дерево, у подножия кото¬
рого — якорь и собака.
|284|

п
ш:ч I.
Среди символов, вырезанных на печатях, есть
и амур, киркой дробящий скату, и запечатанное письмо,
и книга, на которой лежит шпага. Гравированное изо¬
бражение всевидящего ока на одной из печатей расши¬
фровывается надписью: «Храни Mirk милыхъ».
Возможно, так же как и эти печати, вензель и смысл
изображения на печатке Татьяны могли выдать Онегину
и автора, и содержание еще не распечатанного письма.
М. Н. Васильева
ПЕЧЬ — «снаряд для гонки, „для разводки в нем огня»
(Даль). В «Евгении Онегине» упоминается как суще¬
ственная деталь дома дяди Онегина: «II печи в пест¬
рых изразцах» (2. II, 8). Это, вероятнее всего, так
называемые «голландские печи», получившие рас¬
пространение в России в XVII—XVIII вв. и заменив¬
шие в дворянских усадьбах «русские печи» (которые,
в отличие от «голландок», являются более теплоемки¬
ми и служат не только для отопления, но еще и для
приготовления нищи). К началу XIX в. голландская
изразцовая печь была определенного рода анахро¬
низмом и постепенно заменялась в богатых домах ли¬
бо каминами, либо «унтермарковскими печами»
(круглыми, с железной облицовкой, которые нагре¬
вались быстрее голландских и требовали меньше топ¬
лива). Показательно, что в описании дома онегин¬
ского дяди изразцовая печь упоминается в одном
ряду с другими анахронизмами: «штофные обои»,
«царей портреты на стенах» и т.д.
Онегин, поселившись в деревне, привнес в деревен¬
скую жизнь важное нововведение: камин («а вот ка¬
мин; / Здесь барин сиживал один...» — 7, XVII,
13—14). В отличие от печи, камин греет лишь тогда,
когда топится. Будучи весьма распространен в Европе,
камин оказывался весьма нерентабелен в холодном
российском климате. Однако именно камин существу¬
ет рядом с Онегиным (ср. еще: «Когда в углу сидел
одни. / 11 перед ним пылал камин...» — 8. XXXVIII,
10—11). Напротив, Татьяна — рядом с «печкой»:
Жеманный кот. на печке сидя,
Мурлыча, лапой рыльце мыл:
То несомненный знак ей был,
Что едут гости.
(5.V. 9-12)
Сам Пушкин в стихах тоже предпочитал печь, а не
камин:
Вся комната янтарным блеском
Озарена. Веселым треском
Трещит затопленная печь.
11риятно думать у лежанки.
(Зимнее утро, 1829 // Т.З. С. 183)
С] печью — центром крестьянского дома, вокруг которо-
IX) вращается вся народная жизнь, — связан целый ком¬
плекс русских мифологических представлений. «Огонь
в домашней печи можно поддерживать только приноше¬
нием разных сгораемых материалов, пожираемых пла¬
менем: отсюда простым и естественным образом явилась
жертва очагу. <...> Огонь очага прогоняет нечистую
силу холода и мрака, а потому пред этим |юдовым пена-
том щкжзводплось религиозное очищение, освобождаю¬
щее (Я' враждебных влияний темной силы. <...>
Комната. Неизвестный художник. 1830-е п . Акварель
1285]

ПИИТ(ПОЭТ)
Изба, служившая первоначальным местом соверше¬
ния религиозных обрядов, кроме постоянного пребыва¬
ния в ней очага, освящалась еще нисхождением в нее
других светлых богов. Сила жертвы и молений была так
велика, что божества, призываемые славянином, <хтав-
ляли небо и нисходили к нему в избу вкушать от жертвен¬
ных приношений, сожигаемых на очаге, и помогать в бе¬
де человеку » (Афанасьев Л.Н. Народ-художник: Миф.
Фольклор. Литература. М., 1986. С.67—68).
Печь — извечный, еще с дохристианских времен,
символ русского быта, образ добра, тепла и уюта:
И царевна очутилась
В светлой горнице; крутом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стал дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут...
(Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях.
1833// Т.З С.545)
Среди этих «добрых людей» оказывается н пушкин¬
ская Татьяна.
A.	li. Кошелев
ПИИТ(ПОЭТ)
В.Г.Белинский писал, что в XVIII в. слова «поэзия»,
«поэт» или, ио-тогдашнему, «ниin'» звучали «довольно ди¬
ко». В произведениях Пушкина слово «пиит» употребля¬
ется иногда с ироническим оттенком, порою как арха¬
изм, передающий исторический колорит XV II или
XVIII	в., в некоторых случаях — как стилистически ней¬
тральная лексема, один рал — в торжественном регистре:
...доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит...
(♦Я памятник себе воздвиг нерукотворный...»,
1836// Т.З. С.424)
В первой главе «Евгения Онегина» главный герой ро¬
мана сравнивается с «пиитом»:
С душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений.
Как описал себя Пиит9.
(I. XLVIII, 1-4)
В девятом авторском примечании дана ссылка на
стихи М. Н. Муравьева:
Въявь богиню благосклонну
Зрит восторженный пиит,
Что проводит ночь бесеонну,
Опершися на гранит.
(Муравьев. Погиие Невм)
(Т.6. С. 192)
Очевидна и подчеркнута цитатность: «...опершися на
гранит», «пиит». Пушкин мот бы ослабить ее эффект,
если бы предпочел напрашивающийся вариант с риф-
Автопо|)т|)ет. Рис. А.С.Пушкина. 182!). Чернила
мой «и опершись на парапет» — «как описал себя поэт»,
но, судя но всему, точная ци тата для него здесь умест¬
нее, чем слабый намек.
И четвертой главе романа (строфы XXVIII—XXIX) ечть
описание девичьего альбома («Уездной барышни аль¬
бом»). в который кавалеры вписывают стихи: «Какой-ни¬
будь пинт армейской / Тут подмахну л стишок злодейской»
(4, XXIX, 5—6: последнее слово предлагается понимать
как «молодецкий», «ухарский», «удалой»). И данном кон¬
тексте слово «пиит», несомненно, у потешено иронически
(как, впрочем, звучало бы щхишчески в том же контексте
и стилистически нейтральное слово «поэт», ср.: «Трике, за-
ботливый поэт...» — Т.6. С.606).
А.Л. Илюшин
Тема поэта и поэзии — одна из наиболее значимых
в лирике Пушкина. «...Мой жребий пал, и лиру изби¬
раю» — символично, члх) эти слова были сказаны им в его
первой публикации — стихотворении «К* другу стихотвор¬
цу», напечатанном в 1814 г. в журнале «Вестник Европы».
И долго буду тем любезен я народу.
Что чу вства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокой век восславил я Свободу
II	милость к падшим призывал,
(Т.З. С.424)
—	писал Пушкин в итоговом стихотворении 1836 г.
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный...». Поэт
и власть, поэт и тал на, поэт н муза, поэт и его пророчес¬
кий дар, поэт и действительность — таковы некоторые
аспекты темы поэта и поэзии, к которым Пушкин
так или иначе обращался в различные периоды своего
творчества. Данная тема находит свое отражение
и в стихотворном романе «Евгений Онегин».
|286]

п
ПИИТ(ПОЭТ)
Когда в 1825 г. вышла в свет первая глава романа,
в качестве предисловия ей был предпослан «Разговор
книгопродавца с поэтом» — своего рода поэтический
манифест Пушкина. Пушкин утверждал свободу твор¬
чества. право поэта откликаться на все явления бытия:
Всё волновало нежный ум:
Цветущий луг, луны блистанье,
В часовне ветхой бури шум,
Старушки чудное преданы;.
(Т.2. С.325)
Мотивы и образы «Разговора книгопродавца с по¬
этом»— вдохновение, воспоминания, поэтические сны,
мечты юности, безответная любовь, слава — присутст¬
вуют в тексте «Евгения Онегина».
Один из главных героев романа — поэт Ленский. Вто¬
рая глава «Евгения Онегина», в которой Пушкин впер¬
вые знакомит с ним читателя, в болдииском плане 1830 г.
названа «Пат, и это неслучайно. Пушкин — начиная
с первого представления Ленского: «Поклонник Канта
и поэт» (2. VI, 8) — до слов о его гибели: «Поэт, задумчи¬
вый мечтатель / Убит приятельской рукой!» (6, XL,
3—4) — постоянно подчеркивает, что его герой — поэт,
акцентирует на этом читательское внимание:
Ах. он любил, как в наши лета
Уже не любят; как одна
Безумная душа поэта
Еще .побить осуждена...
(2. XX. 1-4);
Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон...
(2. XXII. 1-2);
В негодовании ревнивом
Поэт конца мазурки ждет...
(5. XLIII. XLIV. 12-13)
Надгробная надпись на могиле Ленского фиксирует
то, что было главным в его жизни: «Покойся, юноша-
поэт!» (7, VI. 14).
И Онегин воспринимает Ленского прежде всего как
поэта:
Поэта пылкий разговор,
И ум еще в сужденьях зыбкой,
П вечно вдохновенный взор, —
Онегину всё было ново...
(2. XV, 2-5);
Онегин слушал с важным видом,
Как, сердца исповедь любя.
Поэт высказывал себя...
(2. XIX. В-8);
«Куда? Уж эти мне поэты!»
(3. I. I);
«Неужто ты влюблен в меньшую?»
—	А что? — «Я выбрал бы другую,
—	Когда б я был как ты поэт.
(3, V, 5—7);
...пускай поэт
Дурачится...
(6. X. 7-8)
Онегин, как и Автор, относится к поэту Ленскому
с легкой и|юнией. Но для Пушкина поэт Ленский — это
еще и он сам в нору своей романтической юности, и его
лицейский товарищ поэт А.А.Дельвиг (см.: ;и:.'1ЫШГ).
и другой его лицейский друг поэт В.К.Кюхельбекер
(см.: Тынянов Ю.Н. Пушкин и Кюхельбекер // Тыня¬
нов 10.11. Пушкин п его современники. М., 1969.
С.273—290). н поэт-декабрист К.Ф.Рылеев. В ст|юфо,
не вошедшей в окончательный текст романа, о возмож¬
ной судьбе Ленского сказано, что он мог «быть пове¬
шен. как Рылеев» (Т.6. С.612).
Горька судьба поэтов всех племен;
Тяжеле всех судьба казнит Россию:
Для славы и Рылеев был рожден;
Но юноша в свободу был влюблен...
Стянула петля дерзостную выю, —
писал В.К.Кюхельбекер (Участь русских поэтов, 1845).
«Евгений Онегин» — это роман и о трагической уча¬
сти поэта в России пушкинского времени. Поэтому
так торжественно и скорбно звучит надгробное сло¬
во, произнесенное Пушкиным над безвременно
ушедшим из жизни Ленским (см.: Михайлова II.II.
«Витийства грозный дар...»: А.С.Пушкин и русская
ораторская культура его времени. М., 1999. С.219—
232). В гибели поэта Ленского на дуэли Пушкин про¬
рочески предсказал свою смерть, и это осознавали
его современники.
В стихотворении «Смерть ноэта» (1837) М.Ю.Лер¬
монтов писал:
И он убит — и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, предательской рукой.
«Евгений Онегин» — это роман и о поэте Пушкине.
И.М.Семенко отметила, что в автобиографических от¬
ступлениях Пушкин говорит о себе главным образом
как о поэте (см.: Семенко П.М. О роли образа «авто¬
ра» в «Евгении Онегине» // Труды Ленинградского гос.
библиотечного пн-та им. 11.К.Крупской. Л., 1957. Т.2.
С.	128). В романе прослеживается его судьба, творчес¬
кий путь от тех дней, когда в Лицее ему стала являться
Муза, до того времени, когда романтические идеалы
сменились иными представлениями о действительнос¬
ти, мечтами одоме, покое и независимости.
«Евгений Онегин» — это и своеобразная литератур¬
ная энциклопедия, на страницах которой упоминаются
поэты разных времен и народов. Начиная с первых
глав стихотворного романа создавший его русский поэт
пишет о других поэтах, дает оценки их творениям:
«нежный Парни», «Байрон, гордости поэт», «Языков
|287|

I III. Ill ГРИМ К A
П
вдохновенный», «божественный Омнр», «Мицкевич
вдохновенныii»... В романс соотнесены судьбы поэтов-
изгнанников: Овидия, Баратынского, Мицкевича
и самого 11ушкина.
11оэзия, поэтическое начало является мерилом ду¬
шевных качеств героев пушкинского романа. Любимая
героиня Пушкина Татьяна
...от небес одарена
Воображением мятежным,
Умом п волею живой,
И своенравной головой,
II сердцем пламенным и нежным,
(3. XXIV. 8-12)
становится «милым идеалом», Музой Автора. Влюблен¬
ный Онегин чуть «не сделался поэтом» (8. XXXIX, 3).
В решении темы поэта и поэзии в «Евгении Онегине» —
многообразие интонаций. Это и высокий лиризм,
и ирония, которая дает о себе знать не только в изобра¬
жении поэта Ленского, но и в описаниях других пред¬
ставителей «цеха задорного» поэтов, встречающихся на
страницах романа: «догадливого поэта» месье Трике,
позаимствовавшего свой куплет в «ветхом альманахе»
(«поэт... скромный, хоть великий» — 5, XXXIII, 12),
«прямого поэта» В.И.Туманского, прославившего
одесские сады «очаровательным пером» («Всё хоро¬
шо, но дело в том, / Что степь нагая там кругом...» —
Т.6. С.202).
Пушкин ироничен н по отношению к самому себе,
к своим творениям. Так, серьезно и шутливо, с грустью
и легкой иронией говорит он о своем фядущем бессмертии:
Для призраков закрыл я вежды;
Но отдаленные надежды
Тревожат сердце иногда:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
11о я бы кажется желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг.
Напомнил хоть единый звук.
II чье-нибудь он сердце тронет;
II сохраненная судьбой.
Быть может в Лете не потонет
Строфа слогаемая мной;
Быть может (лестная надежда!)
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет,
Н молвит: то-то был Поэт!
(2. XXXIX, 5-14: XL, 1-8)
О	поэте см. также: автор, в. I A. ill.МИР лкнскии.
1ЮЛ.Я1Я. статьи, посвященные упомянутым в «Евге¬
нии Онегине» поэтам.
Н.М. Федорова
II НЛП Г1Ч1М КА — так Пушкин шутливо называет
Татьяну Ларину, пришедшую в деревенский дом Оне¬
гина. Татьяна испытывает здесь те же чувства, что
и пилигрим, паломник в святых местах.
Татьяна взором умиленным
Вокруг себя на всё глядит,
II всё ей кажется бесценным,
Всё душу томную живит
11олу-мучителыюй отрадой...
(7, XIX, 1-5);
Татьяна долго в келье модной
Как очарована стоит.
Но поздно. Ветер встал холодный.
Темно в долине. Роща спит
11ад отуманенной рекою;
Луна сокрылась за горою,
II пилигримке молодой
I	lopa. давно нора домой.
(7. XX. 1-8)
Слово «пилигримка» единственный раз встречается
у Пушкина, как и слово «пилы рим» (П.А.Вяземскому,
II июня 1831 // Т. 14. С. 174), связанное с названием
поэмы Байрона «Паломничество Чайльд Гарольда»
(«Cliilde Harold's pilgrimage», 1812—1818) и имеющее
ярко выраженный инонациональный характер (см.:
Поэтическая фразеология. С. 184). Да и вообще это
слово редко использовалось в начале XIX в., хотя
Д.П.Хвостов в примечаниях к переводу «Поэтического
искусства» Н.Буало писал: «В первых изданиях было но
сои молельщиков. Сие неопределенное речение заме¬
щено было еловом пилигримы> (Хвостов Д.И. Поли,
собр. стихотворений. 4.1—5. СПб., 1822. 4.4. С. 150).
/:. Н. Петренко, М. В. Строганов
ПНР как особая форма социального контакта людей
имеет давние традиции. На Руси «все, что в настоящее
время выражается вечерами, театрами, пикниками
и п}к>чим, в старину выражалось пирами. Пиры были
обыкновенною (|юрмою общественного сближения лю¬
дей. Праздновала ли Церковь сын1 торжество, радова¬
лась ли семья или щювожала из земного мира своего
сочлена, или же Русь разделяла царское веселие и славу по¬
бед — пир был выражением веселости. Пиром тешились
цари; ниром веселились и крестьяне. Желание поддер¬
жать о себе доброе мнение у людей побуждало каждого
порядочного хозяина сделать пир п созвать к себе добрых
знакомых» (Костомаров Н.И. Домашняя жизнь и нра¬
вы великорусского народа. М., 1993. С. 173).
II.М.Карамзин рассказывает про пир, данный Бори¬
сом Годуновым своему войску: «В стане начались пир¬
шества. которых описание кажется нам даже романти¬
ческим. Целые шесть недель государь угощал ежедневно
более 10 ООО человек, в богатых ставках, на сереб¬
|288|

11
НИР
ряных блюдах; раздавал деньги простым воинам, а чи¬
новников дарил золотыми парчами и бархатом; нако¬
нец, утвердив мир с татарами, заключил ежедневные
празднества обедом для всего войска...» (На/шлиин Н.М.
Исторические воспоминания и замечания на пути
к Троице и в сем монастыре. 1803 // Карамзин П.М.
Записки старого московского жителя: Избр. проза.
М., 1986. С.304). Свадебные торжества тоже называ¬
лись пирами: «Иван твой царевич / Женится нынче.
Уж свадебный пир приготовлен, и гости / Съехались
все» (Жуковский В.А. Сказка о царе Берендее, 1831).
В «Евгении Онегине» довольно часто описываются
пиры. Это и дружеские пирушки Онегина в Петербур¬
ге, столь постоянные, что Автор задается вопросом:
Вотще ли был он средь пирон
Неосторожен и здоров?
(1, XXXVI, 13-14)
Это и хлебосольные застолья поместных дворян.
Владимир Ленский живет в деревне, но
Господ соседственных селений
Ему не нравились пиры,
Бежал он их беседы шумной.
(2, XI, 3-5)
Такого же мнения о поместных пиршествах и Евге¬
ний Онегин:
Чудак, попав на пир огромный,
Уж был сердит.
(5, XXXI. 5-fi)
Если в старину обязательным условием пира счита¬
лось наличие множества блюд, то со временем их коли¬
чество уменьшается. М.Н.Загоскин, описывая купече¬
скую свадьбу, отмечает, что десять блюд не считая
десерта — допустимая норма, «больше нельзя... уж нынче
такая мода» (Загоскин М.Н. Купеческая свадьба //
Загоскин М.Н. Москва и москвичи /Записки Богдана
Ильича Вельского, издаваемые М.Загоскиным. Выход
1—4. М., 1850. Выход 4. С.21). Ср. у Державина:
Блаженство не в лучах порфир,
Не в вкусе яств, не в неге слуха,
Но в здравьи и спокойстве духа, —
Умеренность есть лучший пир.
(Приглашение к обеду, 1795)
11о пир для столичной молодежи имел еще и другое зна¬
чение. Альтернативой балу, где можно было весело
и шумно провести ночь, служили «холостые попойки в ком¬
пании молодых гуляк, офицеров-бретеров, прославлен¬
ных “шалунов” и пьяниц. Бал, как приличное и вполне
светское времяпровождение, нротивопостаалался этому'
разгулу, который, хотя и культивировался в определен¬
ных гвардейских кругах, в целом воспринимался как про¬
явление “дурного тона”, допустимое для молодого челове¬
ка лишь в определенных, умеренных пределах. <...>
I	1озднее попойки, начинаясь it одном из петербургских
|>ссторанов. оканчивались где-нибудь в "Красном кабач¬
ке ”, стоявшем на седьмой версте по 11егергофской доро¬
ге и бывшем излюбленным местом офицерского разгула.
Жестокая картежная игра и шумные походы по ноч¬
ным петербургским улицам дополняли картину. Шум¬
ные уличные похождения — “г|юза полуночных дозо¬
ров” (8, III, 6) — были обычным ночным занятием
“шалунов”. <...>
...“Безумные пиры", молодежный разгул на фоне
аракчеевской (позже николаевской) столицы неиз¬
бежно окрашивались в оппозиционные тона» (.Чат¬
ман. Статьи. С.528—529). В таких пирушках принимал
участие п сам Пушкин, и многие его друзья. В частнос¬
ти, Пушкин упоминает «Дельвига пьяного на пиру»
(6, XX, 14). Видимо, в этом же контексте можно рас¬
сматривать и упоминание о Е.А.Баратынском как
о	«певце Пиров и грусти томной» (3, XXX, 1), извест¬
ном в то время как автор поэмы «Пиры» (1821).
В этом смысле пиры — непременный атрибут молодо¬
сти, кипучего течения жизни. Описывал свои первые
шаги в поэзии, Пушкин говорит:
Моя студенческая келья
Вдруг озарилась: Муза в ней
Открыла пир младых затей,
Воспела детские веселья,
И славу нашей старины,
И сердца трепетные сны.
(8, I, 9-14)
Эти пиры как символ молодости постоянно упомина¬
ются в «Евгении Онегине» при описании творческого
пути Автора:
Я Музу резвую привел
На шум пиров и буйных споров,
Грозы полуночных дозоров;
11 к ним в безумные пиры
Она несла свои дары
И как Вакханочка резвилась,
За чашей пела для гостей,
И молодежь минувших дней
За нею буйно волочилась...
(8. III. 4-12);
11 позабыв столицы дальной
И блеск и шумные пиры,
В глуши Молдавии печальной
Она [Муза — С.В., М. С. ] смиренные шатры
Племен бродящих посещала...
(8, V, 1-5)
Но молодость коротка. II автор «Евгения Онегина»,
прощаясь с юностью, говорил:
Благодарю :«а наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры,
За все, за все твои дары;
Благодарю тебя.
(6, XLV. 5-9)
|289]

IIHPOI
II
Пушкин i$ романс заметил:
П к ста тс я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О	разных кушаньях и пробках,
Как ты. божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
(5, XXXVI. 9-14)
Конечно, в поэмах Гомера часто упоминаются и опи¬
сываются пиры, хотя угощения на этих пирах не слиш¬
ком разнообразны: у богов — нектар и амброзия,
у смертных — жареные быки н бараны (любопытно, что
в так называемом «споре о древних н новых* — эстети¬
ческой полемике, развернувшейся во Франции XVII в.
о	том, кто выше: древние авторы или современные, —
сторонники «новых» упрекают Гомера в том, что у него
боги сами готовят себе пищу (см. напр.: Перро III. Па
рал л ель между древними и новыми в отношении по¬
эзии // Спор о древних и новых: Сб. Пер. с фр. М.,
1985. С. 158: .1а Мот У. -А., де. Слово о Гомере // Там
же. С.354; Досье А. О причинах испорченности вкуса
// Там же. С.389). В девяти первых песнях «Илиады»
ниры упоминаются восемь раз.
В 1817 г. в качестве предисловия к изданию «Сочине¬
ний» В.Л.Озерова была предпослана статья П.А.Вязем¬
ского «О жизни и сочинениях В.А.Озерова». Здесь, в ча-
стности, говорилось: «...в Поликсене взята обильная
дань с Илиады, и в этом смысле можно, по выражению
Эсхила, назвать ее барельефом пиршечтв Гомера» (Озе¬
ров Н.А. Сочинения. 4.1—2. СПб., 1817. 4.1. C.XLV).
Пушкин читал эту статью еще в рукописи, судя по ха¬
рактеру заметок на ней (<3аметки на полях статьи
П.А.Вяземского «О жизни и сочинениях В.Л.Озерова>,
1817—1830 // Т. 12. С.213—242). поданное суждение,
по-видимому, не привлекло его внимания.
Однако в 1820 г. Г1.А.Катенин упомянул «барелье¬
фы пиров Гомеровых» в числе других ошибок совре¬
менных писателей (Катенин П.А. Ответ на замечания
господина Р.З. // CO. 1820. 4.59. .N<> 5. С.228: см. так¬
же: Катенин П.А. Размышления и разборы. М., 1981.
С. 175). Прочитав это замечание. Вяземский сообщал
Пушкину в письме от 19—20 февраля 1820 г.: «Позд¬
равь, мой милый сверчок, приятеля своего N.N. с сча¬
стливым испражнением барельефов пиров Гомера.
которые гак долго лежали у него на желудке [т.е.
с 1817 г. — С. В., М. С. ]. Признаюсь, я вложил Эсхилу
выражение ему чуждое. Проклятый, хотя и святой
отец Брюмоа. ввел меня в соблазн: он сказал: “C’est
une justice, (pie Ini rendait Eschyle Ini-тёте, qui avail
eoutume de dine, que ses pieces n etaienl que des reliefs
des festins etales dans I'lliade (‘I l’Odiss£e f В этом ему от¬
давал справедливость даже сам Эсхил, имевший обык¬
новение говорить н|м> свои пьесы, что они — лишь ос¬
татки от пиров, раскинутых в ‘Илиаде’ и в ‘Одиссее’
(фр.) J". Увлеченный поэтическим смыслом уподобле¬
ния (а на поверку выходит: вымысла моего), я поза¬
был (правиться или лучше сказать не позаботился
справиться с другим источником, или по крайней мере
с французским словарем, который, сказавши мне, что
reliefs [остаток со стола; relief— рельеф. — С. В., М. С. )
на языке старинном значит: restes de viandes [объедки. —
С. В., М. С. ]. меня избавил бы от преступления против
Эсхила, а желудок г-на N.N. от барельефов, которые,
легко сознаюсь с ним, не так скоро переваришь, как
мясные объедки» (Т. 13. С. 12; пер.: С.522).
Пушкин отвечал Вяземскому не позднее 21 апреля
1820	г.: «Я читал моему Преображенскому приятелю —
несколько строк, тобою мне написанных... н поздравил
его с счастливым испражнением пиров Гомеровых. Он
отвечал, что <	> твое, а не его. Желательно,
чтоб дело на этом остановилось...» (Т. 13. С. 14). Пре¬
пирательство двух заядлых спорщиков на самом деле
прекратилось, носам Пушкин, по-видимому, вспомнил
об этом в романе «Евгений Онегин», хотя и в самой де¬
ликатной форме. Вяземский же. включая статью об
Озерове в свое «Полное собрание сочинений» (СПб.,
1878. Т.1. С.50), эго упоминание о «барельефах пир¬
шеств Гомера» убрал (ср.: Вяземский. Соч. Т.2. С.35).
С.А. Васильева, М. В.Строганов
IIИ РОГ — «хлебенное известным образом приготов¬
ленное с начинкою» (Слов. Акад. Российской. 4.4.
Стб.815—816). Когда Онегин приехал на именинный
обед Татьяны Лариной, его усадили прямо напротив ге¬
роини, которая, разумеется, разволновалась.
Конечно не один Евгений
Смятенье Тани видеть мог:
Но целью взоров и суждений
В го время жирный был пирог
(К несчастию, пересоленый)...
(5. XXXII. 1-5)
Подача блюд на стол была строго регламентирована,
п пироги подавались т|>етьей подачей — перед последним
мясным блюдом — жарким. Одни пироги готовили в мясо-
см, а другие — в пост. Так как именины Татьяны прихо¬
дятся на 12/25 января, когда но православному календа¬
рю связанных с постом ограничений на мясную пищу нет,
IX) «жирный ппрог» МОГ был ь II.111 рыбным, 11.111 мясным.
Один пз тогдашних рецептов приготовления нирога
находим в «Словаре поваренном, нриснешничьем, кан-
дитореком п дистнллатореком»: «Пирог Колобовой. За¬
месить тесто на яичных желтках и горячей воде круто,
после чего натирать оное свежим говяжьим почечным
салом, т.е., раскатывая скалкою, класть на тесто сало
н втирать оное, продолжая раската ван ие и складывая
раскатанный лист. Когда тесто будет довольно натерто,
сделать из онаго круглой пирог... с следующею начни-
[290]

п
IIII I'M
кою. Изрубить говядины несколько крупно, с прибав¬
кою многаго и луку н приправою перцу; пообжарить
it сале говяжьем и еще перерубить очень мелко. Этим
крошевом начинить пирог, сделать из того же теста
крышку, влить мяснаго отвару, или положить кусок
льду; накрыв и засчппав, печь на сковороде в горячей
печи» (Лотти. 4.5. С.55).
Пушкин замечает, что пирог был «пересоленый». Но
по рецептам видно, что в тесто добавляли очень мало
соли, поэтому пересоленой могла быть только начинка.
Приведем рецепт наиболее популярных в России пиро¬
гов — кулебяк: «Кулебяка о сем/ою. Крутая каша
смасливается постным маслом н накладывается тол¬
стым слоем, поверх оной накрывается тонкими ломти¬
ками соленой семги* (Там же. (1.88).
У Лариных на праздничном столе было нечто подоб¬
ное; в черновиках сохранился один из вариантов:
«...целью взоров <и> суждений / В то время был боль¬
шой пирог / <Нрзб.> с рыбою соленой» (Т.6. С.401).
11ушкин любил пироги и довольно часто упоминал их
в своих произведениях, например в «Послании к Гали¬
чу» (1815):
Уж темный уголок
II садик опустели.
Где мы под вечерок
За рюмками шумели;
Где Ком нас угощал
Форелыо, пирогами,
И пенистый бокал
Нам Ьахус подавал.
(Т. 1. С. 134)
Да и другие поэты, старшие современники Пушкина,
постоянно упоминают это русское национальное блю¬
до. Г.Р.Державин в стихотворении «Евгению. Жизнь
Званская» (1807) описывает обеденный стол:
Багряна ветчина, зелены щи с желтком,
Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны...
11.Л.Крылов в басне «Кот и повар» ( 1813) рассказы¬
вает о том, как повар ушел, оставив в кухне кота:
Но что же, возвратись, он видит? На иолу
Объедки пирога...
Любопытно, что у Крылова целая комедия построе¬
на на том, как слуги, размечтавшись, съели господский
пирог. Так эта комедия и называется: «Пирог»
(1799-1801).
Это пирог русский. 11 его не следует путать со «етраз-
бургским пирогом», дважды упомянутым в «Евгении
Онегине» (см.: стнузбургл иироп.
Лит.: С.пцюгчшт М. II. <•() разных кушаньях и пробках» (Что едят
и пьют герои «Евгения Онегина») // История в лицах: Ист.-культ. аль¬
манах. Череповец. 1993. Вып. I. С. 107—108).
Н. А. Иванова, М. В. Строганов
ПИРЫ
Певец Пиров п грусти томной,
Когда б еще ты был со мной,
Л «тал бы просьбою нескромной
Тебя тревожить, милый мой...
(3, XXX, 1-7)
Пушкин обращается к автору поэмы «Пиры» (1820)
и других поэтических произведений К.А. Баратынскому
(см.: ВАРУГЫМСКИМ). который мог бы «переложить»
на русский язык «иноплеменные слова» (3, XXX, 6, 7)
из письма Татьяны к Евгению Онегину.
Поэма «Пиры» была написана К.Л.Баратынским
в 1820 г. к Финляндии. 13 декабря 1820 г. она была рас-
CMorjieiia и одобрена на заседании Вольного общсггва
любителей |и>ссийской словесности, члсном-корртгпон-
дентом которого состоял Варатынскпй. а 28 <|>еврали
1821	г. публично прочитана Н.И.Гиедичем (см.: Папа¬
нов В. Г. Вольное общество любителей российской сло¬
весности. Петрозаводск, 1949. С.347: О публичном
чтении в Вольном обществе любителей |юееийской ел общ¬
ности // Ила/. 1821. № 4. (1.252). Впервые поэма была
напечатана в журнале Вольного общества любителей
{юссийской словесности «Соревнователь щюсвещения
и б|аготво|м‘ния» (1821. Ч. 13. ЛоЗ. С.385—394). В значи¬
тельно переработанном виде вышла отдельным изданием
вместе с поэмой «Эда» (Баратынский Е.А. Эда. фин¬
ляндская повесть. п Пиры, описательная поэма Евгения
Баратынского. СПб., 1820). На обороте шмуцтитула
к «11ирам> (С.42) был помещен эпиграф: «Воображение
раскрасило тусклые окна тюрьмы Серванта. Стерн».
После чтения поэмы в Вольном обществе любителей
российской словесности журнал «Благонамеренный»
отметил ее среди произведений, которые «заслуживают
внимание по истинным пиитическим красотам и по ире-
красной версификации...» А.А.Бестужев в своем обзо¬
ре1. поставив Баратынского «по гармонии стихов и мет¬
кому употреблению языка... на ряду с Пушкиным»,
заметил, что«11иры» «игривы и забавны» (Бестужев А.А.
Взгляд на старую п новую словесность в России // По-
лярная звезда... на 1823 год. С.28). Когда <11иры» по¬
явились отдельным изданием, они были тепло встрече¬
ны критикой и читающей нублнкой. «Рассказ блестит
остротою мыслей, живостью чувств... Описание Мос¬
ковских пи(юв прелестно...» — писал «Московский теле¬
граф» (1826. 4.8. № 5. С.75). Поэма «..лпеняет осо¬
бенно роскошью живописи, блеском остроумия и духом
веселости, смешанной с какою-то бсеиечностию фило¬
софа или... Гастронома», — отмечал В.В.Измайлов
(Краткое обозрение на 1820 год // Литературный музе-
ум на 1827 год, Владимира Измайлова. М., 1827.
С.28). В «Северной пчеле» заметили, что в поэме «ост¬
рот и хороших стихов множество. <...> Описание Моск¬
вы, в гастрономическом отношении, также весьма
забавно...» (Сев. пч. 1820. Юфевр. №20. С.1).
1201 |

письмо
II
Эдн. финляндская повесть и Пиры, описательная но;»ма. Евгения
Баратынского. СПб., 1826. Издательская обложка
С появлением этой поэмы Баратынский надолго во¬
шел в литературный быт своего времени как «Певец
Пиров». Так его называли, например, столь разные лю¬
ди, как Л.Л.Дельвиг, писавший: «Певца Пиров я с Му¬
зой подружил... (Н.М.Языкову, 1822). и Ф.В.Булга¬
рин, вспомнивший о поэме в связи с выходом в свет
сборника стихов Баратынского (Сев. пч. 1827. 8 дек.
Л6 147. С. 1—3) и считавший, что все последующие
произведения поэта уступают «Пирам» и «Финляндии».
«Пиры вещь совершенно оригинальная, дышащая не¬
йрину ждснною веселостью и утешительною филосо-
фиею юности», — писал он (Там же. С. I ). Позднее Бе¬
линский вспоминал, что «г-на Баратынского за эту
поэму некогда величали “певцом пиров"...» (Белин¬
ский К. Г. Стихотворения Е. Баратынского, 1842 //
Белинский. Т.Н. С.485). После смерти Баратынского
литератор В.С.Межевич писал, что он «остался поэтом
уважаемым, памятным по первым впечатлениям, ос¬
тался певцом Эды н Пиров» (Сев. пч. 1844. 12 авг.
№ 185. С. 731).
Пушкин более всех оценил значительность этой по¬
эмы-шутки как серьезного литературного произведе¬
ния. Когда он писал третью главу «Евгения Онегина»,
в печати уже появился жу рнальный вариант поэмы и по¬
эт, несомненно, знал обращение к нему Баратынского:
Ты. по неволе милый льстец.
Очаровательный певец,
Любви, свободы и забавы,
Ты, П<ушкии> — ветреный мудрец,
Наперсник шалости и славы,
Молитву радости запой...
(Со/и’вповатсль. 1821. Ч. 13. ЛЬ 3. С.392)
Пушкин не раз упоминал поэму Баратынского в сво¬
их стихах, использовал строчки из нее в качестве эпи¬
графов к своим произведениям.
11ервое упоминание о «Пирах» относится к 1822 г.:
Докучным евнухом ты бродишь между Муз;
Пн чу вства пылкие, ни блеск ума. ни вкус,
Ни слог певца Пиров, столь чистый,
благородный —
Ничто не трогает души твоей холодной.
(Первое послание к цензору // Т.2. С.269)
(Любопытно, что здесь I Ivihkiih будто предсказал буду¬
щее затруднение с цензурой при издании «Пиров»
в 1826 г., когда были запрещены слова «дерзкий ум не
терпит плена»). Позже, выпуская в свет в 1830 г. седь¬
мую главу «Евгения Онегина», Пушкин в числе эпигра¬
фов к ней поместил 52-й стих из «Пиров». 67-й—68-й
стихи из этой поэмы Баратынского он предполагал ис-
полыювать в качестве эпиграфа к «Арапу Петра Нели¬
ного». По замечанию М.JI.Гофмана, более всего свиде¬
тельствует о том, насколько любил и ценил Пушкин
Баратынского, роман «Евгений Онегин», «написанный
даже под некоторым влиянием “Пиров" (хлопание бу¬
тылки, освобожденной от пробки влажной, волшебная
струя Аи и другие “гастрономические" места, а главное —
привнесение этого элемента в лирический роман)»
(Баратынский И.Л. Поли. собр. соч. / Под ред.
н с примеч. М.JI.Гофмана. 'Г. 1—2. 11г., 11)15. Т.2. С.230).
Любопытно, что, работая над строчками о Баратын¬
ском в третьей главе «Евгения Онегина», Пушкин
в черновиках пробует несколько вариантов, называя его
«певцом пиров п неги томной», «певцом любви, певцом
пиров», «певцом пиров и страсти томной», «певцом
любви п неги томной» (Т.6. С.312).
О. /(.Ленина
ПИСЬМО
II в необдуманном письме
Любовь невинной девы дышет.
(3. XXI, 11-12)
Я должен буду, без сомненья.
Письмо Татьяны перевесть.
(3. XXVI, 3-4)
Он пишет страстное иосланье.
Хоть толку мало вообще
Он в письмах видел не вотще...
(8. XXXII. 9-11)
Евгешя Бдрдтынсклго.
САНКТПЕТЕРБуРГЪ.
|292|

II
письмо
Пушкинская эпоха отличалась особым отношением
к писанию писем. Из нелитературного, преимущест¬
венно бмтокого жанра письмо на рубеже веков превра¬
тилось в «факт литературы» (Ю.И.Тынянов), то есть
самостоятельный жанр, способный соревноваться
с традиционными литературными жанрами. Однако
в отличие от эпистолярной практики XVIII в., письма са¬
мого Пушкина н его окружения гораздо реже бывали
интимными н исповедальными: установка на литера¬
турность, несомненно, придавала им обобщенный,
часто игровой характер, что в наибольшей степени
отразилось, например, в арзамасском типе письма мо¬
лодого Пушкина.
По-видимому, именно литературная сконструиро-
ванность письма, культивируемая I Кшкииым до 1820 г.,
была серьезным препятствием для выдвижения эпи¬
столярного жанра на первый план в его сознании.
«Я <не> люблю писать писем. Язык и гаки1 едва .1 и доста¬
точны для наших мыслей — а перо так глупо, так мед¬
ленно — письмо не может заменить разговора», — писал
11 ми кин II. И. Кривцову в 1811) г. ('Г. 13. С. 10). предва¬
ряя нелюбовь к письмам его героя Онегина («Хотьтол¬
ку мало вообще / Он в письмах видел не вотще...» — 8.
XXXII,	10-11).
Как и большинство его современников, Пушкин
писал письма как по-русски, так и по-французски
(французские письма составляют более 20 процентов
от общего числа дошедших до нас писем Пушкина).
I	Io-франнузски Пушкин писал женщинам: среди них
письма светские (Д.Ф.Фикельмон, К.М.Хитрово.
П.П.Гончаровой), любовные (К.А.Собаньекой, неиз¬
вестной), фривольные (Машин — так Пушкин, по ви¬
димому, назвал М.3.Ралли).
В основе французских и русских писем заложены
разные поэтические принципы: если русское письмо
мыслилось Пушкиным преимущественно как ориги¬
нальный (то есть неповторимый) текст, то француз¬
ские письма отличались большей ритуальностью и со¬
чиненностью, особой литературностью (гак, наир.,
пушкинские письма к К.А.Собаньекой долгое время
воспринимались как наброски к предполагаемому ро¬
ману). Даже наиболее личные и исповедальные но со¬
держанию французские письма Пушкина (В.II.Зубко¬
ву, повествующие о его любви к Софы* Федоровне
Пушкиной; II.И.Гончаровой в период сватовства
к И.Н.Гончаровой) на самом деле восходили к литера¬
турным образцам, воспроизводя мотивы французских
романов XVIII в. 11оэтому французское письмо как но¬
ситель определенных стилевых и литературных тради¬
ций оказывалось принципиально открытым для проиг¬
рывания ролей, ситуаций, сюжетов, немыслимых для
Пушкина на русском языке. Одновременно литератур¬
ность и традиционность французского письма давала
возможность самораскрытия там, где это было бы за¬
труднительно с точки зрения установок русского пись¬
ма. Все это следует учитывать при оценке писем Тать¬
яны н Онегина.
В своей художественной прозе и в поэзии Пушкин
достаточно широко использовал эпистолярную форму
в (‘с различных модификациях: в жанре послания, или
стихотворного письма, в жанре эпистолярного романа:
кроме того, в свои произведения он нередко вводил
письма как способ самохарактеристики героев. Так,
в «Капитанской дочке» Пушкин воспроизвел эпистоляр¬
ную манеру, характерную для XVIII в. (письма Грине-
ва-отца, Гринсва-еына и Маши Мироновой: ср. также
письмо матери Владимира Дубровского к сыну; Дуб-
ровского-старшего к Троекурову), а также простона¬
родную манеру письма (письмо Саведьича, ср. также
письма Егоровны в «Дубровском»). Образцы массовой
переписки уездного дворянства, стиль которой сфор¬
мировался под влиянием романов XVIII в., мы находим
в «Повестях Белкина» (переписка Марьи Гавриловны
в «Мятели», письма Алексея Лизе в «Барышне-крестьян-
ке»), причем «романическая» переписка уездного дво¬
рянства воспринималась Пушкиным с мягкой иронией:
в одном из черновых вариантов Пушкин характеризо¬
вал письмо Владимира Марье Гавриловне как
«темнейшее», что было прямой отсылкой к его собст¬
венной оценке романтической и иредромат ичеекой
массовой культуры в «Евгении Онегине» («Так он пи¬
сал темно и вяло / (Что романтизмом мы зовем...)» —
6,	XXIII, 1—2). Образцы светского столичного письма
представлены в «РОславлсве», а также в незаконченной
повести «<Гости съезжались на дачу...>». Наивной от¬
крытости и эмоциональности уездного дворянства
в них щютивостоял холодный стиль умолчания, скрыва¬
ющий истинные чувства за формулами вежливости
(письмо Минского Зинаиде Вольской) либо за насмеш¬
кой и легкой болтовней («Рославлев»).
В «Арапе Петра Великого» (переписка Ибрагима
и графини) представлен тип психологического письма,
тем более интересный, что в собственной эпистолярной
практике Пушкина :>тот тип письма практически от¬
сутствовал. В такого рода письмах должен был гово¬
рить язык чувств — язык, по выражению Пушкина,
«метафизический», задача выработки которого встала
как насущная проблема перед литераторами в 20-е го¬
ды, в связи с чем Пушкин возлагал большие надежды
на Вяземского, переводившего в это время психологи¬
ческий роман Б.Констана «Адольф». В русском куль¬
турном обиходе сфера описания чувств и .любовных пе¬
реживаний была закреплена преимущественно за
французским языком. Поэтому п «психологические»
письма Ибрагима, а также Вольской сюжетпо были
представлены как переводы с французского.
Собственно, именно к последнему типу относятся
письма Татьяны и Онегина, причем первое также
[293]

письмо
.! * > ' t , «
Х^jLAs£&t^*cJ ч &VOOCs£4*Y —-	*&4ЛГ70сЛ
//Л" £ /| /7 . У
/V	*%г,	^
£&**</
/&	^г Д^ c^o&bOL /И4ЛЛ**-/'*сг/Ъ* obey
1
1294]

п
и.I мц
представлено как перевод с французского оригинала
(язык письма Онегина Пушкиным ж* оговаривается,
хотя можно предположить, что в соответствии с эпи¬
столярными нормами того времени и оно должно было
быть написано по-французски).
(лютне<ч;нн<мть имеем Татьяны и Онегина с различны¬
ми жанровыми и литературными традициями (эти пись¬
ма являются не только эпистолярными вкраплениями
в художественный текст, но сами по себс подставляют
тип стихотворного послания и вместе с тем огражают он-
1>еделенную норму пе|)еписки того в|>емени) обгьяснжт
их внут|М‘111пою двойственность, прев|штившуто их в объ¬
ект полемики и самой протпно|)счпвой интерпретации со
стороны литерату рных критиков. Так, многими иселедо-
вателями отмечалась литературность и вторичность пи¬
сем. в них виделся вольный перевод Пушкина того или
иного литературного образца (особенно много «первоис¬
точников» было найдено к письму Татьяны: с|к;ди них по¬
слание Юлии из «Новой Элоизы» Ж.-Ж.Руссо; письмо
героини Ж.-Ф.Мармонтеля из «Школы дружбы», элегия
М.Деборд-Вальмор и др.). С другой сто|к)ны, отмечен¬
ный в [юмане французский язык письма Татьяны, равно
как и искренность ее гона обьяснялись особого рода отст¬
ранением Пушкина, переводившего «не с французского
послания кноб.'Юнной барышни», но с «глубинной |>еаль-
н(ити» сердца Татьяны: разделению этой дальности
п |)еалыюоти эмпирической служила <|)икция французско¬
го подлинника (Боча/юв С. Г. Поэтика Пушкина: Очер¬
ки. М., 1974. С.75. 78).
Объяснить эту двойственность и преодолеть зало¬
женное в письмах противоречие (сочетание непринуж¬
денности и вместе с тем литературной вторичности)
попытался Ю.М.Лотман, чья позиция кажется наибо¬
лее убедительной: «Обилие литературных общих мест
в письме Татьяны не бросает тени на ее искренность,
подобно тому как то. что она... строит свою любовь но
литературным образцам "Клариссы, Юлии, Дельфины",
не делает ее чувство менее искренним п непосредствен¬
ным» (Лотман. С.229).
К тому же надо иметь в виду, что в письмах Татьяны
и Онегина мы имеем дело не только с якобы переводом
с французского языка, традиция которого в русской эпи¬
столярной практике предполагала большую литератур¬
ность и одновременно большую открытость для выраже¬
ния чувств, но еще — и в первую очередь — с поэтическим
текстом, к которому нельзя подходить с теми мерками
правдоподобия, щютотипичности, с которыми подходят
к тексту прозаическому. Такой текст не боится банально¬
сти изложения, заимствований и новто|кч1пй (отсюда
и пушкинский парадокс: «...поэзия... должна быть глупо¬
вата» — II.А.Вяземскому, вторая половина мая 1826 //
Т.13. С.278—279). Мера художественной условности
Перебеленный автограф «Письма Татьяны к Онегину». 1824
в нем особенно велика, и к ней-то и следует относить ут¬
верждение I IyiiiKniia о «неполном», «слабом переводе»
с прек|>асного оригинала. 11 тогда становится понятно, по¬
чему письма Татьяны и Онегина могут представлять со¬
бой стереотипные ситуации переживания и вместе с тем
сохранять присущие нм индивидуальность и психоло¬
гизм. которые, в частности, в письме Онегина ярко нро-
чувствовал В.В.Маяковский.
Е. Е.Дмитриева
ПЛАН - см.: ФОРМА ПЛАНА.
ПЛАТОК
То выронит она платок...
(5, XIV, 8)
Вероятно, речь вдет о носовом платочке. Носовой
нюток как украшение появился в XVI столетии, в эпоху
Ренессанса, в Италии — назывался он фаццолетто, весь
был обшит кружевами. Пз Италии проник в страны За¬
падной Ев|Н)пы. В XVII в. платок — предмет роскоши.
15 XVIII в. особенно в России, где было столь популярно
нюханье табака как среди мужчин, так и среди дам.
платок выполняет не только декоративную роль. В гар¬
деробе графа Н.II.Шереметева карманных платков
насчитывалось огромное количество: батистовые с разно¬
цветными каемками — 112 штук, батистовые малень¬
кие — 2, полотняные большие без каемок — 84, таких же
поменьше — 1 12. Каемки были разных щитов — синие,
красные, лиловые, клетчатые (см.: Приселков М.Д.
Гардероб вельможи конца XVIII — начала XIX в. // За¬
писки историко-бытового отдела Государственной) Рус¬
ского музея. Т. 1-2. Л., 1928. Т. I. С. 116).
«Московский телеграф» сообщал своим читательни¬
цам: «Самые модные носовые платки ни чем не выши¬
ваются п не обшиваются ныне но краям. Четыре
розовые, синие или лиловые полоски составляют все
украшение» (Модные обычаи // МТ. 1825. Ч.З. № 12.
Прибавление. С.275). Несколько позже в моду входят
«носовые платки белые фуляровые, затканные атла¬
сом» (Вестник парижских мод. 1836. № 16. С.63).
Е.И.Пошемина
ПЛАЩ
Плащи бросают два врага.
(6. XXIX. 10)
Москвич в Гарольдовом плаще...
(7. XXIV, II)
В первой половине XIX в. мужчины поверх фрака
или сюртука чаще всего накидывали плащ. В зависи¬
мости от моды плащи могли быть разного нокроя, дли¬
ны. цвета. Так, в 1828 г. в «Московском телеграфе» со¬
общалось о плаще «Граф Ори»: «Плащи, получившие
[295]

ПЛОДЫ ИЛУК
п
Плащ. Модная картинка. 1825. Гравюра
название от оперы “Граф Ори", делаются ил темнова¬
того сукна и с рукавами. Они стягиваются на талии
вздержкою и застегиваются спереди пуговицами» (МТ.
1828. Л<‘> 20. С.516), а в 1836 г. в моде английские пла¬
щи: ♦Английские плащи все еще в моде; они из синего
сукна, короткие, на шелковом подбое и с маленьким
бархатным воротником* (Вестник парижских мод.
183(5. № 58. С.234). Пушкинский современник, упо¬
минаемый в черновиках «Евгения Онегина», граф
А.И.Соллогуб придумал свой собственный плане
«Отец, первый столичный щеголь своего времени, вы¬
думывал разные костюмы. Между прочим он изобрел
необыкновенный в то время синий нлащ с длинными
широкими рукавами. II плащ, и рукава были подбиты
малиновым бархатом» (Са’ичогуб. С.367).
В 1830-е гг. многие пушкинские современники обра¬
щали внимание на плащ, который носил поэт: «альма¬
вива» — мужской широкий плащ-накидка без рукавов,
его название связано с именем персонажа комедии Бо¬
марше «Женитьба Фигаро». Носили его особым обра¬
зом — запахнувшись и закинув одну полу на плечо.
«Длинный сюртук на нем с синеватым отливом; и в ле¬
вой. назад заложенной, руке огромная, довольно еще
новая, но несколько уже смятая шляпа. Разговор длил¬
ся недолго, и незнакомец быстро спустился мимо меня,
а внизу швейцар чрезвычайно почтительно надел на не¬
го широкий, темно-синего цвета, плащ-альмавива»
(Арнольд К).И. Воспоминания. Вып. 1—3. М., 1892.
Вып.2. С. 118); «Пушкина я видел в мундире только од¬
нажды. на петергофском празднике. Он ехал в при¬
дворной линейке, в придворной свите. Известная его
несколько потертая альмавива драпировалась но ка¬
мер-юнкерскому мундиру с галунами» (Соллогуб.
С.594); «Тогда была мода иоеить испанские плащи,
и Пушкин ходил в таком плаще, закинув одну полу на
плечо» (Панаева А.Л. Воспоминания. М., 1972. С.36).
И. П. Нотемина
II. IОДЫ НАУК — ко времени создания «Евгения Оне¬
гина» довольно устойчивое словосочетание (см., напр.,
поэму М.М.Хераскова «Плоды наук», 1761). Пушкин
использовал его в описании философических бесед
Онегина и Ленского:
Меж ими всё рождало споры
II к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды паук, добро и зло...
(2. XVI. 1-4)
Н.Л.Бродский в свое время предположил, что герои
обсуждали практическое применение наук, «искали вы¬
хода из тупика крепостного хозяйства» (Бродский.
С. 151). Язвительно откомментировав предположение
Бродского, В.В.Набоков присоединился к мнению, что
«плоды паук» восходят к известному трактату Руссо
«Способствовало ли воз|ЮЖдение наук п искусств улуч¬
шению нравов?» 1750 г. (см.: Набоков. Коммента¬
рий. С.239—240). Такое же прочтение дает в своем
комментарии К).М.Лотман. Против подобной конкре¬
тизации резонно возражал М.П.Алексеев: «Но почему
Онегин и Ленский не могли спорить на тему о науке
в более общем смысле — ее общественном назначении
и результатах ее применения к практической жизни, если
именно этот вопрос в 20—30-е годы широко обсуждался
в русской печати?» (Ачексеев М.П. Пушкин: Сравни¬
тельно-исторические исследования. Л.. 1984. С.24).
Спор о «плодах наук», который вели Онегин п Лен¬
ский, связан с этими обсуждениями, идущими, впро¬
чем, еще из глубокой древности, когда возникла самая
паука. Обсу ждаемые проблемы можно подразделить на
три основные: возможность научного познания мира,
практические результаты такого познания, соотноше¬
ние науки п искусства.
Эпоха Возрождения п лавина открытий, нау чная |>е-
волюция XVII в. привели к изменению целостной карти¬
ны мира, к росту научного познания в геометрической
прогрессии. Эго породило стойкий наукоцентризм евро¬
пейской культуры, выразившийся, в частности, в фило¬
софии Ф.Бэкона («Знание — сила»). Систематизирующий
итог подвела статья Д'Аламбера «Очерк происхожде¬
ния и развития наук», напечатанная как предисловие
|2<н;|

II
ПЛОДЫ IIAVK
к французской «Энциклопедии. или Толковому словарю
наук, искусств и ремесел» («Encyclopedic, ou Dictionnairc
raisonпё des sciences, des arts et des metiers, par une
societe de gens de lettres / Mis en ordre et publie par
M.Diderot... et M.D’Alembert...». Paris, 1751— 1780).
I	lapa i.ic.ii.HO энтузиастическому воззрению развивалось
скептическое, основы которого заложил еще Сократ
с его знаменитым «Одно знаю, что ничего не знаю». По
свидетельству Кссн<м|к>нта, Сократ налагал, что устрой¬
ство мироздания никогда пе будет доступно слабому че¬
ловеческому уму. В 11овое время эту мысль усиленно
развивал Моитень: «Если бы it один прекрасный день
природа .захотела раскрыть нам свои тайны и мы увиде¬
ли бы воочию, каковы те средства, которыми она поль¬
зуется для своих движений, IX). Боже правый, какие
ошибки, какие заблуждения мы обнаружили бы в нашей
жалкой науке!» (Моитень М. Опыты: В 3 кн. М.; .’I.,
1960. Кн.2. С.240—241).
Трудно сказать. к какому из двух решений склоня¬
лись Онегин п Ленский, но I lyiiiKiiii сделал свой выбор,
отразившийся, в частности, в черновом стихотворном
наброске 1829 г., давшем исчерпывающую формулу
научного познания (спорящую с М.Монтенем):
О	сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
11 Опыт, [сын | ошибок трудных,
II Гений, [парадоксов] друг,
|П Случай, бог изобретатель]
(Т.З. С.4Н4)
За год до выхода первого тома «Энциклопедии...»,
инициированной Д’Аламбе|юм н Д.Дидро, скептическое
воззрение на «плоды наук» получило мощный нмнульс
с иной сто}юиы. I (елую бурю вызвало «Рассуждение о на¬
уках и искусствах» Ж.-Ж.Руссо (1750). в кото|юм ав¬
тор дал однозначно отрицательный ответ на вощин* Ди-
жонской академии: «Способствовало ли воз|юждсние
наук н искусств улучшению нравов?» Крайняя парадок¬
сальность рассуждений Руссо о несовместимости добро¬
детели с наукой позволила тем не менее выявить вполне
реальную проблему цены научного прогресса. Отвечая
своим оппонентам, Руссо впоследствии усилил нравст¬
венно-религиозный акцент своего критицизма: «Наука
расщхнтранястся, а вера угасает... мы все стали учены¬
ми п перестали быть христианами» (РуссоHi.-Ж. Заме¬
чания Ж.-Ж.Руссо, гражданина Женевы, по поводу
ответа на его Рассуждения // Руссо Ж.-Ж. Педагогиче¬
ские сочинения: В 2 т. М., 1981. Т.2. С.55).
Пушкинские герои вряд ли прошли мимо европей¬
ских споров о «плодах наук», глубоко отразившихся
в русском сознании (вплоть до позднейших сталь же па¬
радоксальных выступлений автора «Плодов просвеще¬
ния» Л.Н.Толстого). Ру сская литература с подачи Кан¬
темира и Ломоносова («божественны науки») долгое
время следовала в XVIII в. энтузиастическому направ¬
лению. Оно отразилось и в названной выше поэме
М.М.Хераскова < Плоды наук». Через тридцать лет
в другой своей поэме — «Вселенная» (1790) — автор уже
писал о «разрушающей» силе умствования. Эволюция,
весьма характерная для состояния русского ума на ру¬
беже двух веков. К сократовско-монтеиевскому скеп¬
сису склонялся тогда же Н.М.Карамзин. Категоричес¬
ки, в духе Руссо (одновременно споря с ним), выступил
К. 11.Батюшков в статье «Нечто о морали, основан¬
ной на философии и религии» (1815): «К чему ведут
эти суетные познания ума: науки п опытность, трудом
нриобреленные? Ист ответа и не может быть! <...>
...Если науки и поэзия услаждают несколько часов
в жизни, го не оставляют ли они в душе какой-то пусто¬
ты... <...> Что такое все наши познания, опытность
и самые правила нравственшхти без веры?..» (Батюш¬
ков. Т.1. С. 157. 158, 160).
Особое ответвление сов|>еменных Онегину и Ленскому
дискуссий о науке составляли, как показал в названной
выше статье МЛ (.Алексеев, споры о соотношении науч¬
ного и художественного познания мира. Онегин, судя по
всему, отдавал предпочтение первому: «Бранил Гомера.
Феокрита; / За го читал Адама Смита, / II был глубокий
эконом...» (1. Ml. 5—7). Подобные настроения харак-
герны были, как указываст Ю.М.Лотман, для «людей де¬
кабристского круга» (см.: ./отлит. Статьи. С.401).
Обращает на себя внимание и ие|н*чень прочитанных
Онегиным авгоров в период острого душевного кризиса:
Стал вновь читать он без разбора.
Прочел он Гиббона, Руссо,
Манзони, Гердера, Шамфора,
Madame de Staiil, Биша, Тиссо,
Прочел скептического Беля,
Прочел творенья Фонтенеля,
Прочел из наших кой-кого,
11е отвергая ничего:
II альманахи, и журналы,
Где поученья нам твердят...
(8. XXXV. 1-10)
Вряд ли следует во всем доверяться авто|М‘кой характе¬
ристике «без разбора» (см.: Лотман. Статьи.
С.723—725). Своя .логика в приведенном списке все же
есть: за единственным, пожалуй, исключением (Манзо¬
ни, де Сталь ие в счет, скорее всего, Онегин читал не ста¬
ромодные романы последней, а ее трактаты, сохраняв¬
шие злободневность) эго все ученые или, по крайней
ме|)с. публшщстические сочинения, из них даже два меди¬
цинских (Биша, Тиссо); естественно-научные интересы
гс|м>я дополняют наши представления о его наклоннос¬
тях. Они распространяются, вероятно, и на «русское»
чтение Онегина: он читает «наших» в альманахах и жур¬
налах (в них уже существовал отдал «Науки»), «где по¬
ученья нам твердят», замечаег Автор, тем самым выде¬
ляя опять же нехудожественную часть этих изданий.
[2971

м.юшкл
п
Позицию Онегина мог оспорить Ленский — воспи¬
танник Геттингенского университета (ср. в черн, вар.:
«Он из Германии свободной / [Привез] учености плоды /
Вольнолюбивые мечты / Дух пылкий прямо благород¬
ный...» — Т.6. С.2(57), поклонник И.Канта и Ф.Шил¬
лера. он должен был отстаивать преимущество искус¬
ства перед наукой. Такого же мнения придерживались
немецкие романтики: «Поэт постигает природу лучше,
нежели разум ученого» (Литературные манифесты за¬
падноевропейских романтиков. М., 11)80. C.D4). В их
представлении наука способна вместить в себя лишь
текущее, а вечность созерцает искусство.
Близкие мысли собирался выразить и сам автор
в проекте предисловия к последним главам «Евгения
Онегина»: «<Ec.ni> Век может идти себе вперед, на¬
уки, философия и гражданственность могут усовер¬
шенствоваться и изменяться, — то поэзия остается на
одном месте... <...> П между тем как понятия, труды,
открытия великих представителей старинной Астроно¬
мии. Физики, Медицины и Философии еостарелись
и каждый день заменяются другими — произведения
истинных поэтов остаются свежи и вечно юны» (1.(5.
С.540—541). Сохранение стабильности, вечных начал
человеческого бытия — задача искусства, поэзии, в то
время как наука обречена выражать изменчивость че¬
ловеческого познания мира. В поисках выхода из ду¬
ховного тупика Онегин обращается к привычным
«плодам наук», но безрезультатно. Умение быть счаст¬
ливым не из тех наук. Тот факт, что «Он меж печатны¬
ми строками / Читал духовными глазами / Другие
строки» и «...чуть... / ...не сделался поэтом» (8.
XXXVI,	5—7: XXXVIII, 2—3), достаточно показателен
для общего течения романа.
Интересно, что в беловой рукописи последней главы
Автор, вспоминая миг первоначального «озарения»
своей жизни, так его описывает:
Простите хладные Пауки!
<...>
Я изменился, я поэт...
(Т.6. С.620)
Здесь нет, разумеется, отрицания наук (ни в монте-
невском, ни тем более в руссоистском духе), но есть
своя ценностная иерархия. Как есть она, в предельно
заостренном виде, в стихах, что в те годы печатал
Е.А.Баратынский (Последняя смерть, 1828; Послед¬
ний поэт, 1835), пророча апокалипсис человечества,
всецело отдавшегося во власть науки.
В.	А. Викторович
ПЛОШКА
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом...
(1. XXVII, 10-11)
Плошкой называли низкий широкий, или. по Далю,
«развалистый» глиняный сосуд, предназначенный для
наружного освещения. Его заполняли салом с фитилем
в центре или вставляли внутрь свечу.
Освещение плошками составляло элемент праздничной
иллюминации города, улицы, отдельного дома или специ¬
альных сооружений по слу чаю какого-либо торжества.
Евгений Онегин подъезжает к нарядно освещенно¬
му дому. где должен состояться бал. Плошки обычно
ставились в проемах окон или каких-либо других ни¬
шах здания.
В 1833— 1834 гг. в очерке «<11утешествие п.» Москвы
в Петербург^, отмечая утрату московскими вельмо¬
жами былой роскоши. Пушкин пишет: «Роговая музы¬
ка не гремит в рощах Свирлова и Останкина: плошки
и цветные фонари не освещают английских дорожек,
ныне заросших травою...» (Т. I I. С.24(5).
Весьма условные изображения плошек можно уви¬
деть на гравюрах XVIII — начала XIX в., запечатлев¬
ших празднества с иллюминацией.
Возможно, одно из наиболее выразительных изобра¬
жений освещения плошками (по случаю тезоименитст¬
ва Александра I) — в наивной гравюре, раскрашенной
акварелью и приложенной к изданию «Усердная жерт¬
ва Богу и Государю, или Описание эмблемат и надпи¬
сей при иллюминациях, которыми Светлые Воскресе¬
ния Христовы п Высокоторжественные дни от 1791 до
1801 года праздновал в городе* Вельске, а ныне выдал
с рисунками нещастный Швед Петр Сом» (СПб., 1801).
Это редкое издание находится в ГМ11 в составе коллек¬
ции I ЕВ.Губара.
Н. С. Нечаево
ПОВЕСА — человек, проводящий время в легкомыс¬
ленных забавах, шалун, бездельник. Рядом с деревней
Ленского живет
Зарецкпй, некогда буян,
Картежной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный...
(в. IV. 7-9)
Характеристика эта проста п вполне понятна: изоб¬
ражая Зарецкого (см.: ;{.\Pi:itKllil). Пушкин метил
в Ф.И.Толетого (Американца), которому Д.В.Давыдов
посвятил в свое время стихотворение «Другу-повесе»
(1815):
Болтун красноречивый,
11овеса дорогой!
<...>
I	Ipoiny тебя забыть
I	laxaibiiyio уловку,
И крепе, и понтировку,
I	I страсть людей губить,
А лучше пригласить
Изменницу, плутовку.
1298 |

ПОВЕСТЬ
Которую любить
До завтра, может быть,
Вчера ты обещался.
Пушкин пишет о Евгении Онегине: «Так думал моло¬
дой повеса...» (1,11. I) — и
И хоть он был повеса пылкой.
Но разлюбил он наконец
11 брань и саблю п свинец.
(1. XXXVII. 12-14)
IO.М.Лотман, комментируя последний фрагмент,
заметил: «Слово “повеса” имею в 1810-е гг. почти тер¬
минологическое значение. Оно применялось к кругу
разгульной молодежи, в поведении которой сочетались
бесшабашная веселость, презрение к светским прили¬
чиям и некоторый привкус политической оппозицион¬
ности» (Лотман. С. 121).
В комедии А.С.Грибоедова < Горе от ума » ( 1824) Ли¬
за спрашивает Молчалина:
Скажите лучше, почему
Вы с барышней скромны, а с горничной повесы?
(Д. II. Нал. 12)
Разумеется, Молчалина нельзя обвинить в «презре¬
нии к светским приличиям» и в «политической оппози¬
ционности». Здесь речь идет только о двух типах лю¬
бовного поведения. Одного из них придерживался
в молодости и Пушкин:
А я. повеса вечно-праздный.
Потомок негров безобразный,
Взрощенный в дикой простоте,
Любви не ведая страданий.
Л нравлюсь юной красоте
Бесстыдным бешенством желаний...
(Юрьеву, 1820//Т.2. С. 139-140)
И Л.Л.Дельвиг писал в лицейском (между 1814
и 1817) стихотворении «Подражание I-му псалму»:
А ты, слепой глупец, иль новый философ!
О,	верь мне, и в очках повеса все ж повеса.
Что будет из тебя под сединой власов,
Когда устанешь ты скакать средь экосеса?
Е.А.Баратынский в стихотворении «К...» («Приятель
строгий, ты не прав...», 1821) писак
Друзья веселья и забав,
Мы не повесы записные!
11о своеволию страстей
Себе мы правил не слагали,
По пылкой жизнью юных дней.
Пока дышалося, дышали;
Любили шумные пиры:
Гостей веселых той поры,
Забавы, шалости любили
И за роскошные дары
Младую жизнь благодарили.
«Повесы записные» делают из своего вольнолюбия
некое подобие закона н так же строго соблюдают его.
как другие соблюдают общепринятые правила. В этом
смысле становится понятным поведение Онегина
в первой главе: он, конечно, был «повеса пылкой», но,
как сказано в черновиках,
Но предлогать им наконец
Устал |он | саблю иль свинец...
(Т В. С.243)
т.е. уггал (разлюбил) строго соблюдать правила запис¬
ных новее — вплоть до вызова на дуэль собственных
друзей во имя неких условностей.
М. Н. Строганов, И. А. Трифажениова
ПОВЕСТЬ
В традиционном понимании повесть — средний
эпический жанр (между большим — романом п ма¬
лым — рассказом; хотя, например, в «Краткой лите¬
ратурной энциклопедии» отсутствует статья «По¬
весть» при наличии статей «Роман» и «Рассказ»),
В авто|к‘ких примечаниях к «Евгению Онегину» повес¬
тями названы «Вампир», неправильно приписанный
Байрону (:>то сочинение принадлежит перу доктора
Полидорн, который, возможно, записал своими сло¬
вами его со слов Байрона, подобно тому как В.П.Ти¬
тов (Космократов) записал п издал пушкинский уст¬
ный рассказ «Уединенный домик на Васильевском»),
и эпистолярный франкоязычный роман немецкой ба¬
ронессы В.-Ю.Крюднер «Валери, или Письма Густа¬
ва де Линара Эрнесту де Г.».
Пушкину случалось называть повестями и свои соб¬
ственные произведения в прозе и в стихах: «Медный
всадник. Петербургская повесть», «Домик в Коломне»
(«повесть писанная октавами...» — II.А.Плетневу,
9 декабря 1830 //Т. 14. С. 133), «Повести покойного
Ивана Петровича Белкина». Такая жанровая разно¬
видность повести, как «петербургская повесть», начи¬
ная с «Медного всадника» и «II и комой дамы» образовала
значительную традицию к истории русской лите¬
ратуры XIX в. (Пушкин — Гоголь — Достоевский).
В <|юрмировании этой жанровой разновидности, в свою
очередь, заметную роль сыграли «петербургские» гла¬
вы «Евгения Онегина».
Во второй главе романа в стихах слово «повесть» упо¬
треблено в ином, внежанровом смысле. О Ленском:
«Евгений без труда узна! / Его любви младую повесть, /
Обильный чувствами рассказ» (2. XIX, 11 — 13). Здесь
«повесть» и «рассказ» означают не литературные жан¬
ры, а «то. о чем рассказано». Рассказано же о молодой
(«младой») любви, или. еще точнее и суше, «рассказа¬
но о любви молодого человека». Такой прием — «мла¬
дая» на самом деле не повесть, а любовь — именуется
термином «эшилага», т.е. «подмена», «поворот», «пере¬
мещение» (см.: Литературный энциклопедический
словарь. М., 1087. С.500). Аналогичный пример — то¬
[299]

повод
11
же о Ленском — «Он нз Германии туманной / Привез
учености плоды...» (2. VI, 9—10, где «туманной» может
быть на самом деле не Германия, а ученость).
А.	А. Илюшин
ПОВОД — ремень, пристегнутый обоими концами
к кольцам удил, одно из основных средств управления
верховой лошадью, регулирования направления и ско¬
рости ее движения.
Умение ездить верхом было присуще не только вы¬
росшим в деревне молодым дворянкам. «Горожанка
молодая» ездит но полям верхом — «стремглав» и. лишь
оказавшись у надгробного памятника Ленскому,
Коня пред ним оетановляет,
Рсмянный повод натянув...
((>. XIJ, 5-10)
Д. Я. Гуревич
ПОГРЕБ — «устроенная и покрытая яма. дтя храпенья
съестных припасов; в хорошем погребе, при защите его
от зною и стужи, летом прохладно, а зимой не мерзнет;
выход, подвал; иногда и ледник зовут по/ребом»
(Даль).
В поэме «Граф Нулин» Пушкин так описывает каж¬
додневные .«снятия рачительной хозяйки:
Занятий мало ль есть у ней:
Грибы сшить, кормить гусей,
Заказывать обед и ужин,
В анбар и в погреб заглянуть,
Хозяйки глаз повсюду нужен —
Он вмиг заметит что-нибудь.
(Т.5. С.4)
В двадцать пятом примечании к «Евгению Онегину»
Пушкин привел фрагмент из своего послания к брату
Л.С. Пушкину:
В лета красные мои
11оэтический Ап
Нравился мне пеной шумной,
Сим подобием любви
Или юности безумной, и проч.
(Т.6. С. 193)
В этом послании шутливо упомянут п погреб:
Погреб мой гостеприимный
Рад мадере золотой
И под пробкой смоляной
Сен I lepe бутылке длинной.
(T.2. С.361)
О	винном погребе речь идет в «Отрывках из I Ктеше-
ствия Онегина»:
...легкое вино
Из погребов принесено...
(Т.6. С.204)
«Что касается до обыкновенных погребов, делаемых
из кирпичей со сводами, п иазначиваемых для содер¬
жания виноградных вин: то должны они быть деланы
в земле, п быть глубоки, холодны, сухи, положение свое
иметь к северной стороне, п удалены быть от всякой
дурной вони, как на пр.: происходящей от лошадиных
и скотских конюшен п клевов, от нужников навозных
ям. и прочат тому подобнаго. Пол в погребе потребно
усыпать песком, или по крайней мерс хорошею сухою
землею; а п того еще лучше выстилать шитою, или на
ребро кирпичем железняком. Не содержат в погребе
никаких таких вещей, которыя имеют неприятной за¬
пах, на пр.: сыров, чесноку, постных масл, капусты,
кож, и пр. 11бо от того вины, а особливо новыя весьма
скоро портятся. В летнее время надобно погреба сохра¬
нять от того, чтобы не сияло в них солнце; а в зимнее,
чтобы не входило в них излишней стужи. Ширине по¬
греба потребно быть такой, чтобы на середине оставал¬
ся довольно просторный проход, естьли по обеим сторо¬
нам поставить бочки концами к стене, н не допуская их
до стены на ноларишна, дабы можно было и позади бо¬
чек ходить, и оныя со свечею осматривать п очищать.
Потребныя окошки, или отдушины должны снабже¬
ны быть крепкими железными решетками, и одинаки-
ми пли двойными ставнями: снаружи потребно им
быть возвышенными от земли на ноларишна. дабы
в большие дожди и паводки не могла втекать в них вода.
Вновь построенный погреб надлежит прежде постав-
.k'hidi в него напитков но чаще отворять; а при том го¬
раздо выкуривать розмарином и можжевельником,
также благовонными травами или какими нибудь дру¬
гими куревами.
I? летнее время должно все отверстия сохранять от
солнечного сияния; а особливо не допускать до того,
чтобы могла сверкать в погребе молния; ибо гром
и молния причиняют винам п нивам великий вред, и пе¬
ременяют в них вкус и колер. II для того потребныя
окошки п отдушины надлежит по чаще обкладывать
свежим зеленым дерном, п оной временно поливать.
В зимнее время для недопущения в погреба жестокой
стужи, надлежит двери, окна и ставни укрывать соло¬
менными щитами: двери же при вхажпванпн в погреб
не оставлять стоящими на встиж, но затворять скорее.
Кроме* сего, для сохранения погребов от стужи, есть
обыкновение вггавливать в окна иогребныя тонкия
льдины, и но затыкании всех скважин п дир снегом,
уливать водою и замораживать.
Дабы в погребе было всегда сухо, и находящийся
в нем вещи не пахли затхлом, то при строении онаго над¬
лежит паче всего наблюдать то, чтобы стены и своды
деланы были из сухаго кирпича и смазываемы хоро¬
нимо п вязкою известью. В погребе будет всегда сухой
воздух, ежели внутри онаго, или в самой стене, или
подле оной проведена будет из кирпичей труба, имею-
[300]

II
ПОДАГРА
ltd 171*4-	.	<SS.
■0$i
1 : S ' .у
I i 0
: 'iJ
1 I ■)
К N J * * ‘ 7.7
\ 'I-*" v
it '■'
•
li A ,!
i'. 1
... Lsr.**:v&i■ i!
r f -1
, ^
J
•3 ■H4H'Z-t4'Wrb ibp-mtrfv/i; . -**•
«Идти в погреб — значит потерю». Иллюстрация в книге:
Ключ к изъяснению снов, составленный по сочинениям славнейших
снотолкователей... М., 1838. Литография
щая в поперешнике вершка два иди три, от самаго ни¬
зу п сквозь свод до самаго верха. Внизу может она быть
отверзстою, а в верху входить в какую нибудь печную
трубу; а ежели таковой в близости быть не случиться,
то выходит вон сама собою. От таковой трубы подуча¬
ется та сугубая выгода, что не только погреб очищается
от сыраго п затхлаго воздуха: но и самому исхождению
из трубы печной дыма делается чрез то споспешество¬
вание. Естьлн же воздух в погребе, снабденном тако¬
вою трубою, сделался бы с лишком сух. то можно ниж¬
нее отверстие трубы заткнуть или совсем, или от части.
Наконец замечается и то. что ежели в зимнее время
в погребе должно будет что нибудь работать, то надле¬
жит беречься вносить в него жаровни, или котлы с уго¬
льями: ибо чад п дух от оных тотчас ляжет на вино,
н оное повредить может.
Па четыре ряда бочек должен погреб иметь прост¬
ранства четыре сажени с половиною; на три ряда бочек
десять аршин; на два ряда восемь аршнн, а на один ряд
около двух сажен. Окна и прочим отверстия зимою
в теплую погоду п во в|Н‘мя занаднаго или еевернаго вет¬
ра отворять; во время же полудениаго ветра затворять
и закрывать плотно.
Ежели в погребе етечн.1 мокнут, то весною и осенью во
время сухих ве»т|юв, как захехюдает, под вечер отворять,
и окна раскрывать; а к утру опять затворять. Вообще ие>-
греб должно содержать в вемикой чистоте; етсны и сво¬
ды в них обметать и вытирать; бочки н все нрибе>ры так¬
же' очищать н вытирать; а также* и пол выметать веччда
прилежно» (Осипов 11.11. Российе'кеж хозяйственной
винокур, пивовар, медовар, водочной мастер, квасник,
уксусник н погре‘бщпк / Собрано из разных инектраи-
ных п Российских сочинений п записок И.О. СПб..
1792. С.262-266).
II. II. Михайлова
ПОДАГРА — в букв, переводе с греческого «нога в кап¬
кане». Это широко распространенное заболевание, при
кепором проие-ходит поражение одпоге» или нескольких
суставов и некоторых тканей организма, обусловлен-
нек* отложением в них микрежрнеталлов се»лей мочевой
кислоты (подробнее см.: Руководство по медицине.
Т.1-2. М.. 1997. Т.1. С.915—916).
Расе*казывая о возможной судьбе* Ленского. Пушкин
упомянул и е> подагре:
А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Ве> многом еш бы изменился,
Расетале*я б с музами, женился,
В деречню е чаетлив и рогат
Нос*ил бы етеганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
11одагру б в сорок лет имел.
Пил, ел, скучал, толстел, хирел,
Н наконец в своей пектеле
Скончался б посреди детей,
I	[лаксивых баб и лекаре»!.
(<>. XXXVIII. XXXIX, 1-14)
Заметим, что наиболее* чаето подагрой бодеют муж¬
чины сорока лет, т.е. в возрасте, указанном Пушки¬
ным. Любопытно, чте> описанный Пушкиным образ
жизни постаревшего Ленского точно указывает на
е|>акторы, е,пе)еч)бетвующпе> развитию подагры: «Пил,
ел, скучал, толстел, хирел».
Рецепты лечения подагры (в том числе воспринима¬
ющиеся сегодня как курьезные) печатались не только
в «Лечебниках», но и в газетах пушкинского вре*мени.
Так. в 1800 г. «Московские ведомости» сообщали:
«...в ...Париже Шампанское рекомендовано недавно
одним Врачом, как наплучшсс ле*карстве) от летучей
подагры, нриче'м представлено несколько примере»:
щастливаго err пего изцеления, е* 11|)нсовокуплением,
что жители Шампани совсем не знают подагры. —
Справедливо.!!! таковое' утверждечше, о том щюдеитав-
ляется судить искуснейшим Медикам» (Моск. вед.
1800. 21 марта. № 23. С.597).
«В многих странах Европы, и емюбенно it Германии,
еуществовало поверье, что подагра... может быть пере-
1301 |

ПОДАГРА
В.Л.Пушкин. И.П.Беженцев. 1820-е гг. Карандаш
несена в деревья... 15 Зонненбурге подагру передавали
ели. А недалеко от Марбурга существовала бе|>езовая ро-
ща... перед рассветом сюда устремлялась процессия по¬
дагриков» (Энциклопедия суеверий. М.. 1995. С.333).
В эпоху Древней Греции и Древнего Рима, в Средние
вока случаи заболевания подагрой отмечались у царей
и представителей аристократических семей. Кроме то¬
го, подагрой часто болели одаренные люди. Все это со¬
здавало ореол избранности у бальных подагрой. В XIX в.
подагру ассоциировали с людьми, имеющими высокий
достаток, обозначая ее как «болезнь богатых», «болезнь
дворян». Один из персонажей поэмы 11.А.Некрасова
«Кому на Руси жить хорошо» — «разбитый на ноги /
Дворовый человек» — говорит о ней так:
Молюсь: «Оставь мне, господи,
Болезнь мою почетную,
По ней я дворянин!»
Не вашей подлой хворостью,
Не хрипотой, не грыжею —
Болезнью благородною,
Какая только водится
У первых лиц в империи,
Я болен, мужичье!
I	lo-да грой именуется!
Чтоб получить ее —
111ампанскос, бургонское,
Токайское, венгерское
Лет тридцать надо пить...
(4.1. Глава IV. 198-199, 221-234)
Среди лиц. окружающих Пушкина, были люди, баль¬
ные подагрой. Забавно, что, конечно, зная о несовмести¬
мости подагры с выполнением супружеских обязаннос¬
тей, I Iyhikhii писал 13—14 августа 1825 г. А.II.Керн:
«Comment va la goulte de M' voire ёроих? j’espere
quil <41 a en line bonne. Поделом ему! Si vous saviez
quelle aversion шё1ёе de respect je ressens pour cel
homme! Divine, au nom du Ciel, faites qu’il joue el quil
ail lagoutte, la goulte! C’est nia seule esperauce [Как но-
живает подагра вашего супруга? Надеюсь, у него был
основательный припадок через день после вашего при¬
езда. <Поделом ему!> Если бы вы знали, какое отвра¬
щение, смешанное с почтительностью, испытываю я
к этому человеку! Божественная, ради Бога, постарай¬
тесь, чтобы он играл в карты н чтобы у него сделался
приступ подагры, подагры! Это моя единственная на¬
дежда! (фр.) |» (Т.13. С.207; пер.: С.543—544).
Подагрой болели отец Пушкина Сергей Львович
и его дядя Василий Львович.
Подагра неоднократно упоминается в письмах
B.Л.Пушкина:	«Я болен, и болен подагрою. П]юклятая
дщерь Сатанаила посетила меня в самое то время, когда
я хотел отправится в путь» (П.А.Вяземскому, 8 февра¬
ля 1812 // Пушкин If. С.215); «Страданиям моим нет
конца...» (П.А.Вяземскому, 9 марта 1830 // Там же.
C.284);	«Я давно не писал к тебе. Тяжкая болезнь тому
причиною. Более трех недель я лежал недвижим в жите¬
ле. н по сие время еще ходить не могу» (11.А. Вяземскому,
27 апреля 1830 // Там же. С.280); «Болезнь моя меня
разлучает со всеми любезными моему7 сердцу» (II.А.Вя¬
земскому. 28 июля 1830 // Там же. С.288). Много раз
пишет о своей подагре В.Л.Пушкин и в стихах:
В собраньях не люблю нахалов,
11одагрой не люблю страдать...
(Люблю и не люблю, 1815);
Вам все шутки — мне ж все горе,
И моя подагра вскоре
Ушибет меня, друзья!
Жалкий имянинник я.
(Ответ имянинника на поздравление друаей, 1816);
11рощайте, милые друзья!
Подагрик расстается с вами,
Но с вами сердцем буду я,
Пока еще храним богами.
Час близок; может быть, увы,
Меня не будет — будьте вы!
(Экспромт на прощание с друзьями
А.И п С.П.Тургеневыми, 1825)
Таким образом. В.Л.Пушкин сам участвовал в созда¬
нии своего лигералурного образа поэта-подагрика, над
которым подшучивали его друзья. Не исключено, что
упоминание подагры в достаточно щюничном описании
возможной судьбы поэта Ленского связано с дядюшкой
Пушкина. Заметим, что подагрой, как указывалось вы-
[302]

II
ПОДРАЖАНЬЕ
me, болели одаренные люди. В работе выдающегося |им--
cniicKoro генетика В.П.Эфроимсона «Гениальность и ге¬
нетика» (М., 1!)!)8) установлено, что подагра наследуется
и что среди лиц больных подагрой регистрируется мно¬
го гениатьных людей. 11|юанатизи|ював обширную лите¬
ратуру, ученый убедительно доказал это наложение.
Александр Македонский. Христо<|к)р Колумб. Франчес¬
ко Петрарка, Борне Годунов. Метр 1, Оливер Кромвель,
Джон Мильтон, Ре мбрандт ван Рейн. Людвиг ван Бетхо-
вен, Микеланджело Буонарелтн и многие другие* гении
болели подагрой. Биологический смысл повышенной ум¬
ственной активности свя;шн е- том, что мочевая кислота
стру ктурно сходна с к(м|>е1шом и теобромидом, извечтны-
ми стимуляторами умственной деятельности. В норме
у человека содержится около I г мочевой кислоты, тоща
как у больного подагрой ее общее? содержание может до-
етигатьЗО г. Но мнению В.11.Эф|м>пмсона, наследствен¬
ный характер тех ши иных допингов может быть причи¬
нен) существования высокеталантливых династий. На
примере* династий Пушкиных, Одоевских, Тютчевых,
Толстых и других ие'следователь продемонстрирован на¬
личие «династической гениальности». Так что поэт Вла¬
димир Ленский, возможно, «унаследовавший» подагру егг
пскта В.Л.Пушкина, мог быть рожден и «дтя славы», для
«высокой ступени» «па ступенях света».
М. II. Михайлов, 11.11. Михайлова
И0ДБЛ10ДНЫ ИКСИИ
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели.
Подблюднм песни, хоровод...
(2. XXXV, 5—7)
Так называются песни, которые* исполняются в щюцес-
се совершения одной» из самых известных и поэтических
святочных обрядов — гадания, ечхтоящето в следующем:
вплоскийсосуд (блюдо,таз), наполненный водой, кладут-
ся принадлежащие гадальнщцам (в ритуале участвуют
только девушки) вещи, чаще всего — катыщ. серьш и дру¬
гие* украшения, и под хо|м>вое‘ пенис специальных песен
кто-либо из девушек или же устроительница гадания вы¬
нимает наутад один нре*дметза другим. Песня, которая пе*-
иашяется в этот момент, считается щк'дназначенной вла¬
делице* вынутого предмета: «Кому' вынется, тому сбудется».
Каждый текст имел е*вое толкование — некеггорые из них
нредсказываш замужество, другие — смерть, утраты, раз
луку, деньги п др. См.: СВЯТКИ.
/:. В.Душечкипа
ПОДКОВА — металлическая пластинка, прикрепляе¬
мая гвоздями к копыту лошади для предохранения его
от стирания, обламывания н ушибов. Впервые подко¬
вы стали применяться в V III—IX вв. во Франции, Ита¬
лии п др. европейских странах. Зимой используются
подковы с* шипами, которые при наступании врезают¬
ся в снег или лед и оберегают лошадь от скольжения.
Напротив, стершиеся (притупленные) подковы увс*ли-
чивают опасность скольжения. 11оэтому лошадей пере-
ковывают каждые* 4—6 недель. Пушкин упомянул под¬
кову в четвертой главе романа «Евгений Онегин»:
По конь, притупленной подковой
Неверный зацепляя лед,
Того п жди, что упадет.
(4. XLII1, 6-8)
Д. Я. Гуревич
ПОДНОС — лист из какого-либо материала с загнуты¬
ми кверху краями для перенех*ки посуды, подачи на
стол еды и т.п. Татьяна Ларина вето ночь просидела за
письмом к Онегину. А поутру,
...дверь тихонько отпирая.
Уж ей Филипьсвна седая
Приносит на подносе* чай.
(3. XXXIII, 5-7)
Начиная с XVII в. основным поставщиком глиняной
домашней утвари становится Москва, где* появляется
Гончарная слобода — один из крупных центров русс-ко¬
то гончарного ремесла, который обычно именовался
Гже*лыо. В XVIII — начале* XIX в. в большом ходу были
деревянные, керамические и метат.тические подносы.
На Усть-Рудицкой стекольной фабрике, основанной
в 1753 г. М.В.Ломоносовым, для изготовления посуды
использовалось цветное стекло. С появлением в 1838 г.
первого стекольного завода в Петербурге стали выпус¬
кать стеклянные и хруетатьные подносы. «Завод был
государственным предприятием, и поэтому готовил
хрустальную посуду главным образом для царского
двора, на нем изготовлялись “парафины” (графины)
большие и малые, рюмки, стаканы всех сортов, кубоч-
ки с крышечками, судки, подносы и т.д. Некоторые из¬
делия делались с позолотой» (Безбородов М. А. Очерки
по истории русского стеклоделия. М., 1952. С.30).
Подносы упоминаются и сре*ди фаянсовых изделий,
сохранившихся после смерти создателя русского фар¬
фора Д.II.Виноградова. Но стекло, фарс|юр и фаянс
оставались в начато XIX в. дорогими, поэтому малове¬
роятно, чтобы подносы Лариных были из этих матери¬
алов. Скорее всего, в руках Филипьевны был простой
деревянный поднос, сделанный крепостными мастера¬
ми, как, вероятно, и многие другие* н|>едметы домашне¬
го обихода Лариных.
С’.А. Васильева, М. И. Строганов
ПОДРАЖАНЬЕ
Читая книги из библиотеки Онегина. Татьяна «начи¬
нает понимать» своего избранника:
[303]

ПОДРАЖАЛ l»E
II
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич к Гарольдовом плаще.
Чужих причуд истолкованы1,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
(7. XXIV, 9-14)
Выраженное через вопрос сомнение в самобытности
героя убийственно: оно предполагает пустоту личнос¬
ти. отсутствие собственных, выношенных убеждений.
В русской критике известна давняя традиция утверди¬
тельной) ответа на вощим ы Татьяны («она разгадала» —
сказано в знаменитой речи Ф.М.Достоевского). «Он не
живет внутри себя жи.'шмо особенною, отменною от
жи;шн других людей... <...> Вот Чнльд-Гарольд в на¬
шем отечестве, и честь поэту, что он представил нам не
настоящего; ибо... это время еще ие пришло для Рос¬
сии, и дай Бог, чтобы никогда не приходило» (Киреев¬
ский И.В. Нечто о характере поэзии Пушкина // Ки¬
реевский И.В. Критика и эстетика. М.,	197!).
С.52—53). Между тем еще в первой главе; Автор так ат¬
тестовал своего «доброго приятеля»:
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
I	(еподражательная странность
II	резкий, охлажденный ум.
(I.XLV, 4-7)
Орнгпналынить и самобытность личности Онегина
здесь кие сомнения. Точка зрения Автора не совпала с от¬
крытием Татьяны. I [раида, расстояние от первой до седь¬
мой главы настолько велико, что читатель может не* сопо¬
ставить их. В восьмой главе две противоположные точки
з|и*ния на героя вступили наконец в прямой диалог.
Чем нынче явится? Мельмотом,
Космополитом, патриотом.
Гарольдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной...
<...>
—	Зачем же так неблагосклонно
Вы отзываетесь о нем?
(8. VIII, 5-8: IX. 1-2)
Неблагосклонный судья Онегина (голос светской
толпы) весьма близок к Татьяне, однако Автор за¬
ставляет его сказать саморазоблачитсльпую фразу
в ответ на вопрос: «— Знаком он вам? — II да и нет»
(8. МН. 14).
Последнее слово о герое останется несказанным.
II для Татьяны, п для безымянного недоброжелателя
Онегин — знакомый незнакомец. Подражание* Чайльд
Гарольду и кому бы то ни было не* исчерпывает его лич¬
ности, хотя и составляет существенную грань.
I	(одражание как явлечше русской жизни п русской ли¬
тературы ч|и‘знмчайнс> занимало Пушкина. В мае 1825 г.
он отмечает, что в статье А.А.Бечтужева «Взгляд на рус¬
скую словесность в течение* 1824 и начале 1825 годов»
суждение* «о нашем воспитании, о чужентр.<анных>
и междуусобных (щимееть!) подражателях — п|и*красно,
выражено сильно...» (А.А.Бестужеву, конец мая — на¬
чало июня 1825 //Т.13. С.179). Внимание автора «Кв-
гения Онегина», судя по ве*ему, привлекли следующие
высказывания критика: «...мы воспитаны иноземцами.
Мы всосали с молоком безнародность и удивление толь¬
ко к чужому. <...> ...Насодолела страсть к подражанию.
<...> Когда же попадем мы в свою колею? <...> Конеч¬
но, можно утеннт>ся тем, что мало потери, так или сяк
пишут сотни чужечтранпых и междоусобных подража¬
телей; но я говорю для людей с- талантом, которые поз¬
воляют себя водить на помочах» («Их вечен с вольностью
союз»: Литературная критика и публицистика декабрис¬
тов. М., 1983. С.58, 61).
Разделяя общий пафос А.А.Бестужева, Пушкин от¬
носился к литературным подражателям не* столь суро¬
во: известно его снисходительное суждение о «Фракий¬
ских элегиях» В.Г’.Тенлякова, над которыми витала
«тень Чпльд-Гарольда» — «невольное», но словам рецен¬
зента, подражание*, объяснимое воздействием Байрона
на «наше время» (Т. 12. С.82). Похожее отношение
было у Пушкина и к подражательности как явлению
жизни русского дворянства. В том же 1830 г., когда со-
здавалась восьмая глава «Квгения Онегина», писатель
завершает работу над «Повестями Белкина», по мень¬
шей мерс* две* из которых («Мятель» и «Барышня-к|>ес-
тьянка») — художественное исследование указанного
явления. Русские* герои 1(ушкпна пробуют жить «на чу¬
жой манер», как правило, ориентируясь на литератур¬
ные образцы («Марья Гавриловна была воспитана на
французских романах, и следственно была влюблена» —
Т.8. С.77), что не* мешает им в конечном счете реали¬
зовать своп истинные, незаемные чувства.
В стихотворном романс; подражатель!нитью грешит
не только заглавный герой Онегин, в черновиках на¬
званный «полурусским» (Т.6. С.462). Так же аттесту¬
ют Ленского его е*осе*ди (2. XII, 5), е* чем отчасти соли-
да|и*н Автор, сообщающий нам, что поэт «из Германии
туманной» вывез помимо прочего «Дух пылкий п до¬
вольно странный, / Всегда восторженную речь / И ку¬
дри черные до плеч» (2. VI, 9. 12—14).
Подражание* русского дворянства, ис*ре*ходя непо¬
средственно в бытовую среду (е*м. об Онегине, купаю¬
щемся в деревенскеш речке: «Певцу Гюльнары подра¬
жая, / Сей Геллеспонт переплывал» — 4, XXXVI.
XXXVII,	10—11), порою приобретает под пером Пуш¬
кина откровенно комические черты. Так рассказано
о возвращении к самобытности матери Татьяны:
Бывало, писывала кровью
Она в альбомы нежных дев,
Звала Полиною Прасковью,
II говорила нараспев.
1304]

п
ПОДРАЖАНЬЕ
Корсет носила очень узкий,
И русской II как N французский
11роизносить умела в нос;
Но скоро всё перевелось:
Корсет, Альбом, княжну Алину,
Стишков чувствительных тетрадь
Она забыла; стала звать
Акулькой прежнюю Селину,
И обновила наконец
На вате шлафор и чепец.
(2. XXXIII. I —14)
Несравненно более утонченная и одухотворенная, но
все же подражательность не миновала п Татьяну:
Воображаясь героиной
Своих возлюбленных творцов,
Кларисой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, своп мечты,
Плоды сердечной полноты.
Вздыхает, и себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
В забвеньи шепчет наизусть
11иеьмо для милого героя...
(3. X. 1-12)
На удивление органично слились здесь «свой»,
«свои» и «чужой», «чужая». Точно так же письмо Тать¬
яны, где «сердце говорит» (8, XX, 8), — одновремен¬
но слепок с литературных образцов (см.: Набоков.
Количентарий. С.329—332). Однако, как замечает
современный исследователь, «обилие литературных
общих мест в письме Татьяны не бросает тени на ее
искренность... Для романтического сознания реаль¬
ностью становились лишь то чувства, которые можно
было сопоставить с литературными образцами. Это не
мешало романтикам искренне любить, страдать и по¬
гибать, “воображаясь" Вертерами или Брутами»
(Лопшан. Статьи. С.625—626). Выяснение харак¬
тера подражательности Татьяны имеет более общий
смысл, склоняющий к аналогиям: если мы готовы
«простить грех» Татьяне, то не следует ли перенести
такое отношение и на Онегина?
Дело не только в романтическом жизиетворчестве,
на которое указал К).М.Лотман. Подражательность
пушкинских героев имеет в основании более глубин¬
ное, ментальное свойство национального характера.
Н.В.Киреевский в 1830 г. назвал ого «переимчивостью
характера нашего народа» (Киреевский II.H. Обозре¬
ние русской словесности 1829 года // Киреевский 11.В.
Указ. изд. С.79), а П.Я.Чаадаев — «склонностью к от¬
речению... плодом известного оклада ума. свойствен¬
ного славянской расе...» (Чаадаев П.Я. А.П.Тургене¬
ву, 1843 // Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М.. 1987.
С.262). Мысль о «национальном протеизме» развивали
11.А.Вяземский, С.П.Шевырев, М.11.Погодин, В.Г.Бе-
линскип... Одни видели в этом иедоогаток самобытности,
другие — залог великого будущего (Ф.М.Достоев¬
ский, как известно, назовет это качество, примени¬
тельно к самому 11ушкнну, «всемирной отзывчивос¬
тью» русского человека).
11ушкину хорошо была известна оценка «со сторо¬
ны», данная Ж. де Сталь в «русских» главах книги «Де¬
сятилетнее изгнание». Автор книги, по мнению Пуш¬
кина, «говорит об нас с уважением и скромностию,
с полнотою душевною хвалит, порицает осторожно»
(О г-же Сталь и о г. А.М-ве, 1825 // 'Г. 11. С.27). Так,
де Сталь подметила «дух подражания», который у рус¬
ских «отнимает... иногда даже национальный харак¬
тер». «Гибкость их органов, — уверяет наблюдательная
иностранка, — очень облегчает им всякую имитацию;
они англичане, французы, немцы по манерам — в зави¬
симости от обстоятельств, но они никогда не* перестают
быть русскими: буйными и сдержанными вместе...»
(Цит. по: Русские глазами знаменитой француженки:
Русские' главы из книги Анны Луизы Жерме*ны де
Сталь «Десятилетнее изгнание» / Пер. о е|>р. Н.П.Ани¬
симовой // Война 1812 года и русская литература: Ис¬
следования и материалы. Тверь, 1993. С. 125, 130).
Позднее не столь топкий, сколь шумный толкователь
уличал русских людей, что они «поглощены желанием
по-обезьяньи подражать другим нациям, осмеивая
в то же время, как обезьяны, тех. кому они подража¬
ют...» (Кюстин А., до. Николаевская Россия. М.,
1990. С.68; любопытно, что н сам Пушкин предста¬
вал в этом контексте не более как «подражателем»
(см.: Там же. С. 192—194).
Очевидно, следует говорить о подражательности
пушкинских героев в широком (бытийном) и узком
(бытовом) смысле этого слова. Второе появляется
в суетном тщеславии, от коего автор вполне освободил
лишь идеальную Татьяну, покоряющую неподдельным
очарованием
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей...
(8. XIV. 9-10)
Онегин, увы, не* всегда свободен от суетности «под¬
ражательных затей», хотя его сущность и не* сводится
к ним. Кго подражательность имеет, очевидно, более
глубокие корни (о которых шла речь выше), нежели
обыкновенное покорство модным образцам. Его недуг —
«подобный английскому сплину», но ве*е же тем не1 ме¬
нее «русская хандра> (1, XXXVIII, 3, 4). Уподобло-
ние французским героиням также ничуть не умаляет
самобытности «русской душою» Татьяны. Подража¬
ние* может быть стилем, но не образом жизни этих
пушкинских героев.
В.	А. Викторович
[305]

ПОДЪЕЗД
п
ПОДЪЕЗД — «...наружная дверь к доме или вход,
крыльцо, куда подъезжают для входа в дом» (Даль).
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят...
(1, XXII, 3-4)
Устройство подъезда зависело от величины здания,
его назначения. «...Очутился он в одной из главных
улиц Петербурга, — пишет Пушкин о герое повести
“Пиковая дама". — перед домом старинной архитекту¬
ры. Улица была заставлена экипажами, кареты одна за
другою катились к освещенному подъезду» (Т.Н.
С.236). Домом старой графики издавна считают дом
княгини H.I I.Голицыной на Малой Морской. Подъезд
в нем располагается в центре цокольного этажа.
Обычно бывало два входа в дом: парадный для гос¬
тей и хозяев и черный для прислуги.
Иногда в больших по протяженности фасадов домах
устраивались два подъезда, расположенных симмет¬
рично. ближе к краям здания. Один из подъездов мог
быть фальшивым.
В небольших домах вход часто был со стороны боко¬
вого фасада. Там мог находиться тамбур или щимто на¬
вес — козырек над крыльцом. Этот прием часто исполь¬
зовался в московских ампирных особняках.
Фасад большого дома мог быть перерезан аркой
в центре цокольного этажа, «под покоями», li доме, где
находилась последняя квартира Пушкина в Петербур¬
ге, на Мойке, д. 12. было два арочных проема, закры¬
вавшихся тяжелыми дубовыми воротами. Вход в дом
был и со двора, и сбоку, в самом арочном проеме.
У подъезда обычно находилось крыльцо и глухая или
застекленная дверь <• де|)свяннммн переплетами. По¬
верхность крыльца была «лещадная», т.е. покрытая пли¬
тами или квадратным кирпичом. «Крыльца имеют вход
или с одной, или с т|М‘х сторон. В нервом случае делают¬
ся по боковым сто|юпам их тумбы. Если дверь открыва-
ется наружу, то при крыльце, перед дверью, должна бы ть
не менее 1'/2 аршина площадка [аршин — 71.12 см. —
Н. Н. ]» (Свиязев И. И. Руководство к архитектуре, со¬
ставленное для студентов Горного института архитекто-
|н)м Свиязевым. 4.1— 2. СПб., 1833. 4.1. С.48).
Главный вход в здание мог быть подчеркнут сильно
выступающей аркадой с ведущими к ней широкими
ступенями крыльца. Этот прием был использован архи¬
тектором Д.Жилярди при сооружении здания Опекун¬
ского совета в Москве (1823— 182В) п еще раньше,
в начале XIX в.. То де 'Горном в Петербурге при строи¬
тельстве дома князя A.JI.Лобанова-Ростовского.
В Опекунском совете крыльцо ([манкируют скульптур¬
ные' композиции «Милосердие» и «Воспитание», в доме
А.Л.Лобанова-Ростовского — мраморные скульптуры
львов, изготовленные в Италии is масте[)ской каррарско¬
го мраморщика I ГТриекорнп. Евгений в поэме «Медный
всадник» «...очутился под столбами / Большого дома», где
С подъятой лапой как живые
Стояли львы сторожевые...
(Т.5. С. 147)
Львы находятся и но обеим сторонам подъезда в хо¬
рошо знакомом Пушкину доме Левалей на Английской
набережной в 11етербурге.
У некоторых дворцов, а также таких общественных
зданий, как театр, сооружался пандус, позволявший
экипажам подъезжать прямо к входной двери.
В домах, где ожидался большой съезд гостей, иногда
на открытом крыльце устраивался временный тамбур-
палатка из тика, т.е. плотной ткани, это было особенно
важно для выходивших из карет дам и девиц в легких
бальных туалетах.
Двери с крыльца вели в холодные сени. Здесь и в са¬
мих каретах могли ждать господ лакеи с шубами своих
хозяев.
Однажды, в декабре 1834 г., свояченица Пушкина
Е.П.Гончарова окало четырех часов прождала «на
подъезде» своего лакея с шубой. Лакей был посажен па
гауптвахту, т.к. повздорил со швейцаром. Об этом эпи¬
зоде есть запись в дневнике Пушкина, сделанная 8 ян¬
варя 1835 г. (См.: Пушнин Л.С. Дневник (1833—
1835). М.; Пг., 1923. С.67-68).
II. С. Нечаева
ПОЖАР
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля:
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Не праздник, не приемный дар,
Она готовила пожар
11етерпеливому герою.
Отселе, в думу погружен,
Глядел на грозный пламень он.
(7. XXXVII, 4-14)
3 сентября (ст.ст.) 1812 г. Наполеон вошел в Моск¬
ву. Через Боровицкие ворота он направился в Кремль.
Сохранились свидетельства о том, что, когда француз¬
ский император п его свита ехали по Арбатской улице,
уже был виден дым от начинающихся к Москве пожа¬
ров. Вечером же вокруг Кремля бушевало пламя. По¬
жар быстро распространялся благодаря поднявшемуся
ветру. Назначенный Наполеоном губернатор Москвы
маршал Мортье тщетно пытался потушить буик'вав-
нгий огонь. Все пожарные машины но приказанию ге-
нерал-губернатора I 1е*рвонрестольной графа Ф.В.РОс-
гончина были выведены из города. Причины пожара до
сих пор не вполне' ясны. Это были и поджоги самих
москвичей, это было п следствие* мародерства и бе*е'-
чинств вошедших в Москву французов. Наполеон был
|800|

[1
ПОЖАР
Пожар Москвы и 1812 голу. И.-Л.Ругендас. 1823. Г|>авн)ра, аква|н-.п.
вынужден покинуть Кремль. 4 сентября он переехал
в Петровский замок.
Следствия московской) пожара были ужасны. «Из об¬
щего числа домов 9088, бывших в Москве до вступления
в нее французов, сгорело 6433 дома, их них 2041 камен¬
ных и 4392 деревянных; осталось: 526 каменных
и 2392 деревянных. 11о и эти оставшиеся дома сильно по¬
страдали от пожара: уцелевших, но обгорелых домов на¬
считывалось 180 каменных и 223 деревянных. К|юме то¬
го, из 6324 каменных лавок вмзжжено 5335; из 237
церквей сгорели 12, а 115 обгорели, многие из храмов
имели треснувшие от жары стены и лишились куполов
и крестов» (Москва в 1812 году: (Исторический очерк).
М., 1912. С.97). Особенно пострадала Немецкая слобо¬
да, где прошли детские годы Пушкина.
О пожаре* Москвы рассказывают мемуары, дневни¬
ки. письма современников Пушкина. Московский по¬
жар стал темой многих ораторских речей, проповедей,
стихотворений.
«Москвы нет! Потери невозвратные! Гибель друзей!
Святыня, мирные убежища наук, все оскверненное
толпою варваров! <...> Сколько зла!» — восклицал
К.Н.Батюшков в письме к IГА.Вяземскому от 3 октя¬
бря 1812 г. (Батюшков. Т.2. С.232). П он же писал
в послании «К Д<ашко>ву» (1813):
И гам, — где роскоши рукою,
Дней мира и трудов плоды,
11ред златоглавою Москвою
Воздвиглись храмы и сады, —
Лишь угли, прах и камней горы,
Лишь груды тел кругом реки,
Лишь нищих бледные полки
Везде мои встречали взоры!..
«Что я вижу? — вопрошал Преосвященный Авгус¬
тин. — Первопрестольная, древняя Столица Россий¬
ской державы в пламени! Огромные и величественные
здания, жилища исполинов колеблются, разрушаются,
превращаются в пепел. — Стогны, вместо ликов празд¬
нующих, наполнены стенанием и воплями. Несчаст¬
ные обитатели, одеянные прежде сребром и златом,
облечены вретищем, и ужем нрипоясаны» (Слово в Вы¬
сокоторжественный День Высочайшего Тезоименитст¬
ва... Александра 1. и но освящении Московского боль¬
шого Успенского собора, говорениое Преосвященным
Августином... в означенном Успенском соборе. 1813 го¬
да, Августа 30 дня. М.. 1813. С. 11 — 12).
О пожаре, истребившем его родной город, 11ушкин
писал в лицейском стихотворении «Воспоминания
в Царском Селе» (1814):
Где ты, краса Москвы стоглавой,
Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
Развалины теперь одни;
Москва, сколь Русскому твой зрак
унылый страшен!
Исчезли здания вельможей и царей.
Всё пламень истребил. Венцы затмились башен,
Чертоги пали богачей.
[307 ]

11 око ii
П
И там, где роскошь обитала
В сеиистых рощах и садах,
Где мирт благоухал, и липа трепетала,
Там ныне угли, пепел, прах.
В часы безмолвные прекрасной, летней нощи
Веселье шумное туда не полетит,
Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи:
Всё мертво, всё молчит.
(T.I. С.81-82)
Пожар Москвы воспринимался как великая жертва,
искупившая победу России над Наполеоном, освобож¬
дение Европы.
«Сколь ни болезненно Русскому сердцу видеть древ¬
нюю Столицу нашу, большею частию приращенную
в пепел; сколь ни тяжко взирать на опаленные и пору¬
ганные храмы Божин; но не возгордится враг наш си¬
ми своими злодействами: пожар Москвы потушен кро-
вию его. 11од пеплом ея лежат потреблены гордость его
и сила. Из оскорбленных нечестивою рукою его Хра¬
мов Божиих изникла грозная и праведная месть», — го¬
ворилось в Рескрипте Александра I Ф.В.Растоичину от
II ноября 1812 г. (Моск. вед. 1812. № 71-94.
С. 1756).
Московский викарий Преосвященный Августин 17 но¬
ября 1812 г. так обратился к своим слушателям: «Домы
ваши обращены в пепел; но под сим пеплом угасла на¬
веки слава ненавистного завоевателя. Расхищены и ис¬
треблены сокровища ваши; но ценою погибших сокро¬
вищ вы искупили свободу не только всей России, но
и целый Гироны. Разрушены великолепные здания, ук¬
рашавшие град сей; но падением своим они сокрушили
страшное могущество Наполеона» (Там же. С. 1831).
Обращаясь к москвичам 25) ноября 1813 г., церковный
проповедник сказал: «Первопрестольная Столица Рос¬
сии! отри слезы, отряси прах и пепел, покрывающие
тебя — утешься!» (Слово по случаю знаменитой и веч¬
но-славной победы, одержанной при Лейпциге Россий¬
скими и союзными войсками над Французскою арми-
ею, пред начатием благодарственного Господу Богу
молебствия; щюизнесенное 11рсосвящснпым Августи¬
ном... в Московском большом Успенском соборе 1813 го¬
да. Ноября 2 дня. М., 1813. С.6).
Утешься, мать градов России,
Воззри на гибель пришлеца.
Отяготела днесь на их надменны выи
Десница мстящая Творца.
Взгляни: они бегут, озреться не дерзают,
Их кровь не престает в снегах реками течь;
Бегут — и в тьме ночной их глад
н смерть сретают,
А с тыла гонит Россов меч.
( Воспоминания к I (н|К'Ком Оле, 1814 // Т. 1. 0.82)
Кслп описание московского пожара в лицейском сти-
хотво|м*нии Пушкина «Воспоминания в Царском Селе»
отмечено высокой патетикой, риторикой 1812 г., то
в «Евгении Онегине» обращает на себя внимание край¬
няя сдержанность в передаче трагического события
в русской истории. Однако скупость изобразительных
средств не* мешает их сильному эмоциональному воз¬
действию на читателя: «Москва моя» (то есть родной,
.любимый город поэта) готовит пожар «нетерпеливому
герою». Наполеон глядит на «грозный пламень».
В строках «Евгения Онегина» — гордость Пушкина по¬
двигом Москвы в 1812 г. И, думается, его личное чув¬
ство сказалось и в словах героини написанного им
в 1831 г. <Рославлсва»: «О, мне можно гордиться име¬
нем россиянки! Вселенная изумится великой жертве!
Теперь и падение наше мне не страшно, честь наша
спасена; никогда Европа не осмелится уже бороться
с народом, который рубит сам себе руки н жжет свою
столп I iy> (Т. 8. С. 15 7).
II. И. Михайлова
ПОКОЙ — один из ключевых мотивов пушкинского
творчества, проделавший путь от эпикурейского эвде¬
монизма (стремления к счастью) до сурового выстра¬
данного онтологизма. Итоговыми представляются из¬
вестные строки 1834 г.:
Пора, мой друг, пора! [покоя | сердце просит...
<...>
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
(Т.З. С.330)
Современный исследователь истолковывает их так:
«Нет счастья как полного обладания внешним жизнен¬
ным благом. Но есть покой и воля как возможность
блага внутреннего» (Котельников И.А. «Покой» в ре-
лигиозно-филоссхрских и художественных контекстах //
РЛ. 1994. № I. С.23). Разъединенность «счастья»
п «покоя» (ср. их слитность у поэта XVIII в.: «Фортуна
любит шум, а Счастие — покой» — Львов II.А. Эписто¬
ла к А.М.Бакунину... // Русская литература — век
XVIII. Лирика. М., 1990. С.369) положена в основание
трагически диссонирующего романного и лиричес¬
кого мира «Евгения Онегина». Если говорить о лиричес¬
ком сто измерении, оно явлено в ряде перекликающих¬
ся признаний Автора. Приведем лишь крайние, опоя¬
сывающие:
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
(I. LV. 1—4):
Пора: перо покоя просит...
(Отрыпки ия Путешествия Онегина // Т.6. С. 197);
Мои идеал теперь — хозяйка,
Мои желания — покой,
Да щей горшок, да сам большой.
(Отрыпки ил I Ктешеггвия Онегина // Т.(5. С.201)
[3081

п
Покой как идеал Автора it начале романа — покой
творческого удовлетворения и окрыляющей надежды,
покой конца романа — покой усталости и мудрого само¬
ограничения. «Квгений Онегин» в этом плане — зерка¬
лодуховного пути Пушкина как «человека вообще».
Едва hi не у каждого из героев пушкинского романа
свой путь и свое представление о покое, lie лишен их
даже Зарецкий, который
11од сень черемух и акаций
От бурь укрывшись наконец,
Живет, как истинный мудрец,
Капусту садит, как Гораций...
(В. VII. 9-12)
Свое успокоение в «жизни мирной» находят, каждый
ио-свосму, супруги Ларины (она: «Рвалась н плакала
сначала, / С супругом чуть не развелась; / Потом хозяй¬
ством занялась, / Привыкла, и довольна стала», он:
«в халате ел и пил; / 11окойно жизнь его катилась...» — 2,
XXXI. 9—12; XXXIV, 4—5). Ирония Автора в отношении
этого, но выражению Шиллера, «покоя косности» носит
примиряющий характер. Что касается самого IМиллера,
то он в знаменитой своей статье «О наивной и сентимен¬
тальной поэзии» (1795) отдавал безусловное предпочте¬
ние иному |юду покоя: «...покой совершенства, а не кое-
ности — покой, п|к>и<тскающий из равновесия, а не из
бездействия сил, из полноты, а не нз пустоты, и сопро¬
вождаемый чувством беспредельной способности»
(Шиллер Ф. Статьи по эстетике. М.; Л., 1935. С.371).
Поклонник немецкого поэта Ленский, очевидно, стре¬
мится к идеальному «равновесию» и достигает его путем
простодушного самообмана — «невежества сердца» («Он
сердцем милый был невежда...» — 2, VII. 5) н слепой ве¬
ры («Он верил...» и т.д. — 2, VIII, I —14). Автор к этому
образу покоя, оказавшегося трагически хрупким, отно¬
сится с сочувствием, хогя опять же* не без усмешки:
Он был любим... по крайней мере
Так думал он, и был счастлив.
Стократ блажен, кто предан вере.
Кто хладный ум угомонив,
11окоится в сердечной неге,
Как пьяный путник на ночлеге...
(4.1.1. I—в)
К иного рода покою стремится Онегин, после бурных
треволнений «юности мятежной» прибегнувший «...под
знамя / Благоразумной тишины...» (3, XVIII, 1—2).
.>14) покой усталости, пресыщения и, в контраст Лен¬
скому, полного неверия в «мира совершенство» (2, XV,
12), покой, граничащий с апатией:
Так точно равнодушный гость
На вист вечерний приезжает,
Садится; кончилась игра:
Он уезжает со двора.
Спокойно дома засыпает...
(4. X, 8-12)
В чем-то это состояние оказывается близким Автору,
ожидающему, что «скоро, скоро бури след / В душе мо¬
ей совсем утихнет» (I, 1ЛХ, И —12). Прежде всего ему
симпатично онегинское презрение к светской суете, этой
ярмарке тщеславия: «Условий света свергнув бремя, /
Как он, отстав от суеты, / С ним подружился я в то вре¬
мя» ( 1. Х1Л. 1—3). С тихим умилением описывает Автор
явно знакомый ему размеренный образ жизни в деревне
(«Уединенье, тишина: / Вот жизнь Онегина святая...» —
4. XXXVIII. XXXIX, 8—9), где* герой приближается
к чуждому ему (и так волнующему Автора) покою приро¬
ды, который наиболее близко соседствует в романе е по¬
коем онтологическим (в том числе и творческим). Так,
байроническим бурным ценностям противопоставлены
тихие радости во вкусе озерной школы:
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
(1, LVI. 1-2)
«Разность» в этом смысле между Онегиным и Автором
заключается в том, что Онегин, кажется, н в природе* го¬
тов видеть только «покой кос ности», составлявший суть
бытия его ;шди или «расчетливого соседа», осуждающего
всякий «новый порядок» (2, IV). Кстати, в этой же вто¬
рой главе ветре‘чается слово «покой» в значении «жилое*
помещение, комната» (см.: ПОКОЙ. ПОКОИ). В контек¬
сте III строфы это слово приобретает почти каламбур¬
ную коннотацию: «Он в том покое поселился, / Где дере¬
венской старожил...» (2, III. 1—2) и т.д. В значении
покоя «комнаты » игриво просвечивает значение покоя —
«образа жизни» (ср. похожее ироническое обыгрывание
слова i$ четвертой главе, XXV строфе, описывающей
спокойное течение .любви Ленского и Ольги — «В ее по¬
кое / Они сидят в потемках двое...»).
Стремясь лишь к покою душевному, покою отдохно¬
вения, Онегин глубоко чужд покою онтологическому,
духовному и в высшей степени творческому. В этом за¬
ключается причина промаха, в котором он запоздало
признается:
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан...
(8, Письмо Онегина к Татьяне, 20—22)
«Вольность и покой » на языке Онегина означают неза¬
висимость от докучного мира (недаром рядом стоит:
«Чужой для всех, ничем несвязен»), от привязанностей,
которые неизбежно влекут за собой обязательства, ско¬
вывающие* абсолютную (п. как оказалось, «постылую»)
свободу. Абсолютизация покоя душевного привела героя
к утрате покоя духовного (о различии «душевного» и «ду¬
ховного» у Пушкина см.: Струне II.H. Дух и слово
Пушкина // Вопр. лит. 1989. № 12. С.234—237),
и потому его окончательный удел — «беспокойство», к кое¬
му Автор относится более с состраданием, нежели
с осуждением, в отличие от последующих критиков:
13091

ПОКОЙ, IIOKOII
п
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест
(Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест).
(8. XIII. 1-4)
Многократно отмечалось, что онегинское выраже¬
ние «вольность и покой» не только получит иную огла¬
совку в позднейшем пушкинском стихотворении «Но¬
ра, мой друг, пора!», но и само но себе оно — инверсия,
переогласовка прозвучавших и романе слов. Онегин
при встрече с Татьяной в се петербургском доме
Упрямо смотрит... она
Сидит покойна и вольна.
(8. XXII, 13-14)
Эта формула жизни — резонно полагает современный
исследователь — «имеет нео;шпаковое значение и, можно
сказать, различную ценность — и контексте прежней
жизни Онегина и в новом жизненном контексте Татья¬
ны» (Бочаров С.Г. «Свобода» и «ечаеты1» к поэзии Пуш¬
кина // Проблемы поэтики и истории литературы: Сб.
статей. Саранск, 1973. С.159). «Покой» в «жизненном
[т.е. романном. — В. В. | контексте» Татьяны имеет дей¬
ствительно иной смысл, чем в онегинском понимании.
История Татьяны — это история утраты покоя ду¬
шевного н обретения покоя духовного, высшего. Она,
изначально вмещающая в себя, в отличие от Онегина,
способность слияния с покоем природы, проходит че¬
рез искус всепокоряющей бурной страсти.
Улыбка, девственный покой,
Пропало всё, что звук пустой,
И меркнет милой Тани младость:
Так одевает бури тень
Едва раждающийся день.
(4. XXIII. 10-14)
Школа несчастливой, безответной любви, а также
страданий, принесенных кровавой развязкой («Она
должна в нем ненавидеть / Убийцу брата своего...» — 7.
XIV, в—7 — как отзвук «Ромео и Джульетты»), узнавание
своего героя, познание света — все это, раня душу, выко¬
вывает Дух. Обретаемый пушкинской героиней духов¬
ный покой позволяет с этой высоты равнодушно взирать
на «вихрь света», его «блеск, и шум. и чад», за «мишу|и>й»
н|И13|)енат1> нетленные ценности и на новом уртюне как
бы вернуться к образам утраченного «девственного по¬
коя»: «немка книг», «дикий сад», «наше бедное жилище».
А следе>м — ирпми|мч1ие с неизбежным природным поко¬
ем сме'рги: «...емщмчшое кладбище, / Где нынче крест
и тень ветвей / Над бедной нянею моей...» (8. XLVI.
12—14). Кажете'я, что (юман .здесь пришел к тому, что
уже не раз являлось в нем — к образу «ве*чного покоя»:
Лсчн'кий на могиле* .Марина и своих ро;щтелей. «го|южан-
ка» на могиле Ленского (см.: С.МЕ1*ТЬ). Мимоходом вы¬
раженное Татьяной спокойное приятие смерти дается
шшь тем. кто в себе одолел «жизни холод», оно, вщмчем,
согласуется с на|юдно-религиозным емщмчшомудрием,
сквозящим в словах ключницы Анисьи о старом барине:
«<...>
Дай Бог душе его спасенье,
А косточкам его покой
В могиле, в мать-земле сырой!»
(7. XVIII. 12-14)
Покой, обретенный Татьяне>й, делает ее теперь непод-
властной искушению етраетей, он куплен де>|м>гой ценой;
е> ней уже* нельзя сказать, как когда-то было сказано
о	Ленском: «невежество сердца». Это и не покой смерти
душевной, грозящей Онегину, даже любовь, вполне безна¬
дежная, не умерла в ней. Удовлетворение высших запро¬
сов духа переносит Татьяну в то непостижимое для Онегина
состояние покоя, о котором очень точно сказал христиан¬
ский подвижник Нового в|м'мени: «Удовлетворение вку¬
сов сердечных дает человеку' покой сладкий...» (Феофан
(Говоров), еп. Тамбовский и Шацкий. Начертание хрис¬
тианского нравоучения. 2-е изд. М., 1890. С.307).
Удивительно разветвленный н многоходовый мотив
покоя в пушкинском романе имеет иерархическое етре>-
ение. В том высшем покое, которого дектигает Татьяна,
могут быть разрешены (или растворены) коллизии, аб¬
солютно нераз|)ешимые на других, низших уровнях,
причем коллизии не* только пе-ихеиен ичеткие. В указан¬
ном мотиве, палагаетего исследователь, «заключена ме¬
ра жизни, движущейся в романе в направлении и темпе
русского покоя. Дальний предел лакемч» движения —
сверхисторическое завершение руеч*кого бытия в пежое
прем ирном» (Котельников В.А. Указ. соч. С.30; «Пре-
мирный покой, — объясняет он, — любовное, “художе¬
ственное созерцание Богом бытия в ечо завершечнюс-
тн» — Там же. С.4). Покой в этом смысле, что очень
важно понять, действительно не противостоит движе¬
нию. не) дове:ршает его, составляя его высший смысл
и назначение. Так, во всяком случае, «движется» пушкин¬
ский роман, задавая направление всей последующей
русской литературе.
В.	А. Викторович
НОКОП. ПОКОИ — помещения внутри го|юдского
или сельского дома.
Везде высокие покои...
(2.11.5):
Он в том покое' поселился,
Где деревепскеш старожил
Лет сорок с клюшницей бранился...
(2. III. 1-3);
Весна живит его: впервые
Свои покои запертые,
Где зимовал он как сурок,
Двойные окны, камелек
Он ясным утром оставляет...
(8. XXXIX. 5-9)
[310]

II
IK). I
В дворянских домах пушкинской поры покой нодраздс-
лялись на парадные и собствечшо жилые. «Аиаргамечггы
назначаются пли для фамилии. или для гоетей, или дш
1и‘.1ик()лепия.Для двух последних случаев строятся нокои
рядом, для житья же назначаются задние нокоп» (Голо¬
вин М.Е. Краткое руководство к гражданской архитекту¬
ре п зодчеству, изданное для народных училищ Россий¬
ской империи по Высочайшему повелению царствующия
Императрицы Екатерины Вторыя. СПб., 1789. С.65).
В парадной части дома было принято анфиладное распало-
жение комнат: «Естьлп нокоп расположатся так. что из
одного н другой ходить можно, то сие бывает весьма вы-
годно д.тя приему гостей. <...> Но так же не худо иметь
особливые покойны для спален...» (Там же. С.61—62).
«Покои должно делать прямоугольником, дабы спо¬
собнее можно было помещать столы, кровати, сундуки
и проч., при том надлежит их строить не гораздо высо¬
кими, потому, что высокие покои никогда, как должно,
теплы не бывают; низкие же вредительны здоровью по
причине духоты» (Там же. С.52).
Среди многочисленных советов по устройству покоев
есть и такой: «...употребление одного покоя не должно
препятствовать употреблению другого; так кабинету не
должно быть подле детской; ибо за криком и шумом ни¬
чего делать не можно будет. 11 ри том надлежит старать¬
ся, члх) бы жар. влажность п ирочия перемены воздуха
не обеспокоивали много жителей и не вредили домаш¬
ним вещам» (Там же. С.53—54).
Н.С. Нечш >ва
II 0.1 — ннжний настил в помещении, противопо¬
ложный потолку, «дощатая или иная стлань внутри
строения» (Диль).
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит...
(1, XX, 9—10);
Всё было просто: пол дубовый...
(2.111.5);
Гвоздии, Буянов, Петушков
II Флянов, не совсем здоровый,
На стульях улеглись в столовой,
А на полу мосье Трике...
(6. II, 4-7)
Первый, нижний слой пола, называемый черным по¬
лом. выкладывался из бревен. Чистый, или белый, пол
был дощатым. При устройстве иола предусматривалась
теплоизоляция, для которой использовались кирпич,
цемент, войлок. Она «...прокладывалась не только
в полах нижнего этажа, но и в межэтажных перекрыти¬
ях, так как в холодное время в целях экономии тепла
в доме отапливалась лишь незначительная часть жилых
комнат, а парадные помещения топились только в дни
приемов» (Киселев И.А. 11аркет в России // Советский
музей. 1991. .\<> 3. С.58). Кстати, в почти неотаплива¬
емом усадебном доме застал Пушкина И.Пущин, наве¬
стивший его зимой 1825 г. в Михайловском.
В упомянутой нами статы* И .А. Киселева, архитекто¬
ра-реставратора. содержатся (‘ведения об особенностях
настилки полов, в частности щитовых, паркетных, об
уходе за иолом, о роли его в интерьере.
Чистый пил настилался после ;»авершения устройства пе¬
чей и п11ялслыюгооппукалурпвания стен. Спещшльныс от-
верстия в полу, декориреикшные латунными решетками, —
продухи — обеспечивали проветривание, вентиляцию.
«...Полы в жилых покоях и спальнях должны быль
деревянные;, а на крыльцах плитные или кирпичные,
ибо камень более настывает, нежели дерево, что зимою
бывает весьма неприятно» (Гшовин М.Е. Краткое ру¬
ководство к гражданской архитектуре п зодчеству, из¬
данное .тля народных училищ Российской империи по
Высочайшему повелению царствующия Императрицы
Екатерины Вторыя. СПб., 1789. С.54).
В парадной анфиладе полы были паркетные. Они из¬
готовлялись из твердых пород дерева. В спальне, дет¬
ских, кабинете, если он не был включен в парадную ан-
филаду, в комнатах на ант|к*еч»лях налы стлали из досок.
В кабинете дяди Онегина — «пал дубовый», возможно,
из ши|м>ких, хорошо подогнанных досок, которые усерд¬
но мыла прислуга и натирала потом воском.
На картине Ф. 11.Толстого «Семейный портрет»
(1830. Холст, масло. ГТГ) анфилада комнат, нал кото-
рых выстлан досками. Широкие доски или гладкие
прямоугольные щнты в комнатах на антресолях, изоб¬
раженных К.А.Зеленцовым на живописном полотне
«В комнатах. Гостиная на антресолях» (первая четверть
XIX в. Холст, масло. ГТГ). Пол натерт до блеска. В нем
даже отражаются белые* колонны, обрамляющие проем
между комнатами. Простые доски видны на пату в «Ка¬
бинете дома в “Островках", имении П.П.Милюкова»
Г.В.Сороки (1844. Холст, масло. ГРМ).
В парадных покоях дома Лариных, скорее; всего,
был паркет, натертый восковой мастикой.
Рисунки паркета бывали весьма разнообразны
и имели самостоятельную художечтвенную ценность. Во
дворцах, в богатых особняках использовались разные,
иногда редкие породы дерева, создавались изысканные
многоцветные орнаменты. Элх> п сейчас можно видеть
в Москве1, в загородных дворцах Шереметевых — Кус¬
кове* п Останкине, в Архангельском П.Б.Юсупова.
Старший современник Пушкина князь II.М.Долго¬
рукий. в стихах которого можно найти много точных
бытовых деталей, писал в стихотворении «Параше»:
Я был в гостях у Селимены,
Прекрасный видел гам боскет.
В диване зеркальные стены,
В гостиной розовый паркет.
{Долгорукий II.M. Сочинения. Т.1—2.
СПб., 184». Т.1. С.222)
[311]

ПОЛИНА
II
Чаще всего в рисунке паркета использовались геоме¬
трические фигуры — ромбы, квадраты и т.д.
Па картине Г.К.Михайлова. А.Н.Мокрицкого и дру¬
гих художников школы А.Г.Венецианова «Собрание
у В.А.Жуковского» (1834—1835, B.MII) виден рисунок
паркета из больших квадратов, образованных пересе¬
чением двойных тонких полос из дерева темного цвета.
Самый простой паркет из небольших досок мог
быть декоративным, когда укладывался «в елку»: та¬
ким образом создавалась игра света и тени на пар¬
кетных досках.
Московский литератор М.А.Дмитриев, занимаясь уст¬
ройством дома для своей семьи, дощатый пол заменил
своего изобретения паркетом из сосны, который «выкра¬
сил и покрыл мастикой» {Дмитриев М.Л. Главы из вос¬
поминаний моей жизни. М., 1998. С.498).
Тщательно натертые налы производили впечатление
лаковых: «...и мы, как дамы, / Скользим по лаковым
доскам» (5. XLII, 6—7), — пишет 11ушкин о манере* со¬
временных ему танцев.
В очерке К.Н.Батюшкова «Прогулка по Москве»
(1811 — 1812) противопоставлены два жилища. Одно —
безалаберное н неряшливое — принадлежит старому
князю, который «помнит страх божий и воеводство».
В другом же «обитает приветливость, пристойность
и людскоеть». Здесь комнаты чисты, стены расписаны
искусной кистью, а иод ногами богатые «ковры и пол
лакированный» (цит. по: Очерки московской жизни.
М., 1962. С. 17).
11очти через сто лет та же особая аура московского
дома с устойчивыми чертами его быта возникает в ли¬
рике И.А.Бунина, в стихотворении «На Плющихе», на¬
чинающемся строками:
Пол навощен, блестит паркетом.
Столовая озарена
Полуденным горячим светом.
С улицы врывается солнечный зайчик:
...вдоль буфета
Мелькнуло светлое пятно,
Зажглось, блеснув в паркетном воске...
Пат не был нейтральным элементом в убранстве до¬
ма. Он был украшением интерьера, придавал особый,
щегольской вид комнатам, был обьектом моды. «Оп¬
рятней модного паркета / Сверкает речка, льдом одета»
(4, XLII, 5-6).
В определенных местах па пол стелили ковры, ко¬
торые не закрывали плоскость пола целиком, не
скрывали изысканность и красоту паркета. Ковры
как бы объединяли группы мебели — диван, предди-
ванный стол, стулья и кресла возле стола; создава¬
лась особая зона, где шла беседа, читали, занимались
рукоделием. Ковровая полоса могла быть протянута
из комнаты в комнату.
Иногда же иолы полностью закрывались сукном ра¬
ди тепла. Сукно бываю цветным: зеленым, полосатым.
При этом ковры также находили свое место.
«Лакей ввел меня в графский кабинет, — рассказы¬
вает Сильвио в повести Пушкина «Выстрел», — а сам
пошел обо мне доложить. Обширный кабинет был уб¬
ран со всевозможною роскошью; около стен стояли
шкафы с книгами, и над каждым бронзовый бюст; над
мраморным камином было широкое зеркало; иол обит
был зеленым сукном и устлан коврами» (Т.8. С.71).
С.Т.Аксаков вспоминал, что в детской был пап, уст¬
ланный «для теплоты в два раза калмыцкими, белыми
как снег, кошмами» (Ансипов С.Т. Детские годы Баг-
рова-внука. Воспоминания. М., 1996. С.309).
В мемуарных свидетельствах, в поэзии и прозе
XVIII—XIX вв., в изобразительном искусстве нашли от¬
ражение* и разнообразие в способах отделки п убранст¬
ва иола, и взгляд на него как на один из важных ком¬
понентов интерьера.
См. также: IIAPKKT.
II. С. Неча.1 гва
ПОЛ И IIА — вариант имени I Iaaiima, или 11аулина, яв¬
ляющимся женской формой имени Павел и означающий
«дочь Павла». В конце ХМII — начале XIX в., когда
в светском быту русч*кою дворянства царило «подражание
французскому тону времен Людовика XV», а «любовь
к отечеству казалась педанством» (Рославлев, 1836 // Т.8.
С. 152). имя Полина (Pauline) нередко воспринималось
как французская параллель имени Прасковья, хотя их
происхождение и значение различны (см.: ННЛСКОВЬЯ).
Мать Татьяны Лариной в пору своей московской юности
«звала Пал иною Прасковью» (2, XXXIII, 3), следуя при¬
нятым в ее кругу этическим нормам, где «перевод» име¬
ни — такая же* необходимость, как узкий корсет и умение
правильно произносить французское «и».
Неоправданное* забвение отечественных традиций
вызывало сожаление у многих современников Пушки¬
на. Богдан Ильич Вельский, герой очерка М.II.Загос¬
кина «Московский старожил», называл чрезмерное ув¬
лечение всем иностранным «вторым катарским игом»
и мечтал встретить девушку, не* испорченную «проклятой
модой парижанить»: «...я хотел, чтоб девица, которой
я олдам мою руку, не* походила ни на французскую .иаде-
муаиель, ни на немецкую (ftpaii.iciut, ни на английскую
мисс, а была бы просто образованная, просвещенная
русская барышня, которая любила бы свое отечество,
свой язык и даже свои обычаи. Вещь, кажется, самая
простая: я хотел, чтоб русская барышня была русская,
а вот тут-то именно и вышел грех!» (Загоскин М. II.
Москва и москвичи. Соч.: В 2 т. М., 1987. Т.2. С.283).
О	подобном поверхностном восприятии европей¬
ской культуры Пушкин говорил во второй главе «Кв-
гения Онегина»:
[312]

п
ПОЛКА
Нам просвещенье не пристало,
И нам досталось от него
Жеманство, — больше ничего.
(2. XXIV, 12-14)
В.	А. Невская
НОЛ К — воинская часть, основная тактическая и ад¬
министративно-хозяйственная единица в различных
родах войск.
I	I скоро звонкий голос Оли
15 семействе Лариных умолк.
Улан, своей неватьник доли,
Выл должен ехать <• нею в полк.
(7. XII. 1-4)
Название «полк» (regiment) было впервые присвое¬
но германским императором Максимилианом I в нача¬
ле XVI в. объединению ландскнехтов нескольких зна¬
мен под одним управлением. Во Франции во времена
короля Франциска I установлено разделение полков на
пехотные и кавалерийские. Кардиналу Ришелье при¬
писывается деление пехотных полков на батальоны,
а кавалерийских — на эскадроны. Термин «полк» появил¬
ся в Древнерусском государстве в X в. В XII в. полки,
приведенные на поле боя отдельными князьями, упо¬
минаются в «Повести временных лет».
Однако до XVI в. в России слова «полк» и «войско»
означали одно и то же понятие, не подразумевая кон¬
кретного воинского соединения. При Иване 111 появи¬
лись полки из боярских детей, при Иване Грозном —
стрелецкие полки. С введением на Руси поместной
системы комплектования войск полками стали называть
объединения служилых людей, набранных на одной
территории. Существовали также полки «иноземного
строя», сформированные из иностранцев. При царе
Алексее Михайловиче были сформированы первые
русские полки «нового строя», где иностранцами были
только офицеры. Петр I дал войску прочное' устройст¬
во, окончательно заменив стрельцов регулярными нем¬
ками. При нем е'озданы пекши — родоначальники рус¬
ской гвардии — Преображенский и Семеновский.
Ке> времени создания «Евгения Онегина» существова¬
ли пехотные и кавалерийские наши, количество их уве¬
личилось, изменился их состав. Полки отличалиеъ друг
е»т друга обмундщюванисм н видом вооружения и уже
имели свою богатую гережчеткими событиями историю
и сложившиеч'я традиции. Каждый полк имей своего пе*-
посредствешнот начальника «в особе тикового коман¬
дира» п полковой штаб. Отьезд мужа Ольги, улана,
в полк означал его возвращение с меиодой женой к месту
службы. В традициях того вре'мени было специальное'
предоставление молодым офицерам отпусков «с целью
женитьбы». Им, очевидно, и воспользовался молодой
улан, задумавший устроить свое счастье'.
Лит.: Советская вое'нная энциклопедия: В 8 т. М., 1978. Т.(>.
С.424—425: Военный энциклопедический лексикон, издаваемый <м>-
ществом военных литераторов. Т.1 — 14. 2-е1 изд. СПб.. 1856. Т.10.
С.369—371.
Л.Л. Ивченко
ПОЛКА — «приделанная к стене, вделанная в стену
или шкаф горизонтальная доска, плоскость из твердого
материала для различных предметов» (Ожегов С.И.
Словарь руегкош языка. М., 1990. С.552).
Отрядом кинг уставил полку,
Читал, читал, — а всё бе'з толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет...
<...>
Как женщин, он оставил книги,
11 полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тае|т>й.
(1.XLIV, 5-8, 12-14)
Из данного контекста не ясно, была ли эта полка
е* книгами в шкае|>у кабинета Онегина или же она пред-
етавляла собой отдельный элемент мебели. В «уединен¬
ном кабинете» «мод воспитанника примерною» мио.ше
мог находиться удобный и изысканный шкаф-бюро
красного дерева или кареиьской бе'ре'зы. «Шкап этот
нпжней частью изображал комод, верхнею — шкап
с стеклянными дверцами в переплетах. Сквозь стекла
виднелось несколько полочек...» (Пассек Т.П. Из
дальних лет: Воспоминания. Т. 1—3. 2-е изд. СПб.,
1905. Т. I. С. 153). В таком шкафу была откидная деи--
ка для письма, за которой скрывалось множество
ящичков не' только для хранения письменных принад¬
лежностей, не> и «для роскоши, для неги модной»;
в ящичках хранились и «Гребенки, пилочки стальные', /
Прямые ножницы, кривые, / II щетки тридцати родов /
И для ногтей и для зубов» (1, XXIV, 5—8).
Подобные шкае|>ы-бюро могли быть не очень высо-
кими, е' одной застекленной дверцей в верхней части
или же с деревянной решеткой. Возможно, Онегин «от¬
рядом книг уставил полку» именно в своем шкафу-бю¬
ро. Тафта в дверцах не* только натягивалась за стек¬
лом, не) могла и заменять стекла. Вот отрывок из
описи, произведенной в доме графа Остермана-Теистого
на Английской набережной в Петербурге: «...Два шка¬
па по одной двери, соединенные поверхностно фронто¬
ном, а между оными ниш... под пишем шканик с одной
дверью; все три двери обтянуты зеленою тафтою»
(ЦГИА. Ф. 1092. Он. 1. 1834. Д.1744. Л.25; цит. по:
Соколова Т.М., Орлова К .А. Глазами современников:
Русский жилой интерьер первой трети XIX века. Л.,
1982. С. 143).
Книги могли размещаться и на пажах книжных шка-
е|юв. Как нравшо. отдельных комнат для библиотек неот-
водили, и книги и в столицах, и к усадьбах хранились в ка-
[313]

ПОЛКОВНИК
II
билете, при этом он должен был быть таким же «обшир¬
ным», как и г|Ш(|к'кий кабинет в усадьбе, описываемый
11ушкиным: «Обширный кабинет был уб|мш <■ всевшмож-
ной роскошью; около стен стояли шка(|>ы е книгами и над
каждым бронзовый бюст...» (Выстрел, 1830 // Т.8.
С.71). В онегинском кабинете, вероятно, не было массив¬
ных книжных шкафов вдоль стен: он был не столь значи¬
тельных размс|м>в. не случашо Пушкин называет его
«уединенным». В небиты иом кабинете «отряд книг» мог раз¬
меститься и на книжных палках, висевших на стенах. 11о-
видимому, они нечасто исиатьзоватись в интерьерах, осо¬
бенно столичных. В усадебных кабинетах могли вн(чть
резные книжные гюлки, вы пашенные к|)епостными мас¬
терами, например такие, как на аква|)ели непзшчтного
художника, запечатлевшего интерьер первой четверти
XIX в. (ГЛМ). 11а ней изображен интерьер комнаты в уса¬
дебном доме г двумя рядами книжных палок, распаю-
жсннымп друг нал другом и тянущимися вдан>стен (см.:
Логвинская ЭЛ. Интерьер в русской живописи первой
половины XIX века. М., 1078. Ил. на с.34). Возможно,
именно такой была и «полка книг» Татьяны Лариной, о ко-
то|юй нспоминает она в п(кме;шем разговор с Онегиным.
В деревне книжные полки были и в пушкинском каби¬
нете. Об этом свидетельствует рисунок поэта, сделанный
в Болдине в ноябре 1830 г. «Это — .зарисовка с натуры. To¬
rn, что он видел, поднимая голову от рукописи. (I luca i он
за другим столом.) Стол, покрытый покрывалом, на нем
книги и бумаги, коробе рукописями, зеркало или портрет
в рамке, стоящий спиной к зрителю. За столом — наша
с книгами, скульптурный бюст. 11ослушно повторены it ри¬
сунке свисающий со стола уголок листа, кривые линии
книжной натки: она сделана из неотесанных досок. 11уш-
кину пришлось, очевидно, заказать плотнику побыстрее
сколотить полку — в доме не было, по-видимому, книж¬
ных шкафов, во всяком случае — свободных» (Цявлов-
ская Т.Г. Рисунки Пушкина. М., 1987. С.243—244).
В произведениях Пушкина выражение «паша книг»
нередко азначает не только предмет мебели, но и являет¬
ся синонимом собрания книг. Так, еще в лицейском
«Городке» (1815) на воображаемой полке «под топкою
тафтою» поместилось множество книг — от «Тасса с Го-
ме[юм» до «Озерова с Расином» (Т. I. С.98. 99), и «11ар-
насские жрецы», и «Певцы красноречивы, / Прозаики
шутливы / В порядке стати тут» (Т. I. С.97).
На Iюлке за Вольтером
Виргилий, Тассс Гомером
Все вместе предстоят.
(T.I. С.98)
В батее шщюком, метафорическом смысле Пушкин
употребляет слово «полка» и в «<Путешеетвии из Моск¬
вы в Петербург>», говоря о судьбе «Путешествия из
Петербурга в Москву» Радищева: «Книга, некогда прошу¬
мевшая соблазном п навлекшая на сочинителя гнев Ека¬
терины, смертный приговор и ссылку в Сибирь; ныне ти¬
пографическая редкость, потерявшая свою .заманчи¬
вость. случайно встречаемая на пыльной полке библио¬
мана или в мешке брадатого разносчика» (Т.8. С.245).
М. II. Васильева
ПОЛКОВНИК — воинский чин, который обычно при¬
сваивался командиру полка или штабс-офпцерам, со¬
ответствующим .этому назначению.
Лх, новость, да какая!
Музыка будет полковая!
Патковник сам ее иослат.
(5, XXVIII, 5-7)
По чипу и должности полковник был напрямую свя¬
зан как с обер-офицерами, так и с низшими чинами
в полку; зачастую качества полка зависели от личности
командира. «Будет командир хороший — будет полк хо¬
роший...» — утверждал А.В.Суворов. 11асколько велики
были требования, предъявляемые к полковнику', явст¬
вует из определения, помещенного в «Военном энцик¬
лопедическом лексиконе...»: «Датжпость полковника,
как непосредственного начальника довиты ю значитель¬
ной части армии, но обязанности своей и по нравам
в отношении к своим подчиненным, есть одна из самых
важных и почетных в военной службе. Командир полка
имеет право делать представления к повышению п на¬
градам всех чинов, находящихся иод его командою, и,
А.П.Жемчужникнв. А.-П.Рвкштуль. Вторая половина 1820-х гг.
Кость, акварель, гуашь
1314 |

п
IIO. I КОНН II к
Г.К.Тилло (?). Неизвестный художник. 1810-е гг.
Кость, акварель, гуашь
некоторым образом, в руках его судьба каждого из чи¬
нов многочисленного семейства, составляющих полк,
и которого он есть начальник и отец. 11одчиняясь по уп¬
равлению полком законам и правилам, он имеет боль¬
шое влияние на дух полка, в особенности в военное в|и>
мя, на сохранение здоровья, устройства и нравственности.
Нельзя исчислить всей пользы, какое может принести
благоразумное командование полком, как государству,
так и подчиненным» (Военный энциклопедический лек¬
сикон, издаваемый Обществом военных литераторов.
2-е изд. Т. 1-14. СПб., 1856. Т. 10. С.371).
Краткая, но не менее емкая характеристика военного
в полковничьем мундире («держится в лермонтовском
«Бо[кщнне»: «Слуга царю, отец солдатам...» (1837). Ес¬
тественно. что в военное время устанавливалась особая
привязанность между всеми чинами нолка, восприни¬
мавшаяся не как (|и>рмалыкмть. а как осознанные узы
братства по оружию. По поводу этого чувства, объеди¬
нявшего полк в одну семью и укреплявшего надежней
всех других мер авторитет командира, генерал A.II.Ер¬
молов заметл: «Об уважении в приказе не отдашь».
В александровскую эпоху, заполненную войнами и сраже¬
ниями, было немало шс<|)ок полков и полковых команди¬
ров, отождествлявших службу и личную жизнь и без
размышлений (плававших предпочтение первой, не пред¬
ставляя себя вне армии. В качестве примера можно обра¬
титься к судьбе одного из самых прославленных героев
Отечественной воины 1812 г. Я.11.Кульнева, шефа Грод¬
ненского lycapcKoix) полка, нарвавшего отношения с не¬
вестой следующим письмом «на прекрасном француз¬
ском языке»: «...если бы вы .побили меня искренно, то
вместо того чтоб побуждать оставить службу, составляю¬
щую все мое благоденствие, вы, первая, должны бы бы¬
ли побуждать меня сего не делать, когда бы даже я сам
того пожелал. Скажу вам еще более: сколь ни сильна
страсть моя к вам. но привязанность к Отечеству и клят¬
ва, которую я дал сам себе, служить моему Государю до
последней капли к|н>ви восторжествуют над всеми чувст¬
вованиями, которые пилил я к вам, даже* над всеми сла¬
бостями, свойственными мужчине. Ко|юче: если отстав¬
ка есть единственное средство владеть сердцем вашим, то
объявляю торжественно, что освобождаю вас от данного
вами слова, и что вы свободны располагать чувствовани¬
ями вашими, к кому вам заблагорассудится» (Елец Ю.Л.
Кульне в. СПб., 11)12. С. 138—139). 11одобный тип воен¬
ных не перевелся и во времена М.Ю.Лермонтова, отме¬
тившего в ст|юках «Тамбовской казначейши» (конец
1837 — начало 1838): «Уланы, ах, такие хваты... / Пол¬
ковник, верно, неженатый».
11олк с- успехом мог заменить командиру семейное сча¬
стье, но не наоборот. Так. Н.А.Дурова поделилась раз¬
мышлениями по поводу одного и;< гс|юев того времени:
«Я никак не могу понять, от чего полковник наш при
I 1олковнпк 11.И.Пестель. Рис. Д.С.Пушкина. 1820. Чернила
разводе ни сколько не похож на то. чем он бывает поут¬
ру у себя в комнате. <...> Дома ему сорок лет; перед
разводом двадцать пять! Дома, п именно поутру, он по¬
жилой мущина; но когда совсем оденется, это молодой
красавец, от которого не одна голова кружится и мечта¬
ет» (Дурова П. А. Записки Александрова (Дуровой).
Добавление к дсвице-кавалерист. М., 1839. С. 182).
Лит.: Советская военная энциклопедия: В 8т. М., 1976. Т.в. С.427.
Л. JI. Ивченко
[315]

ПОЛОНII МЛ
II
ПОЛОВИНА
«Словарь языка Пушкина» отмечает 51 употребле¬
ние слова «половина» в четырех значениях:
1.	Одна из двух равных или примерно равных частей
чего-нибудь (37);
2.	Середина какого-нибудь расстояния или отрезка
времени (12);
3.	Часть дома или квартиры, предназначенная для
кого-нибудь (1);
4.	Жена [с притяжательным местоимением| (1).
(Слов, языка Пушкина. Т.З. С.508—509).
В «Евгении Онегине» слово встречается именно
в четвертом значении:
Всё успокоилось: в гостиной
Храпит тяжелый Пустяков
С своей тяжелой половиной.
(6. И. 1-3)
Чета Пустяковых в романе упомянута дважды (что
само но себе примечательно, поскольку обычно таких
персонажей Пушкин удостаивает лишь однократного
упоминания).
В первый раз сообщается о приезде четы:
С своей супругою дородной
Приехал толстый Пустяков...
(5, XXVI, 1-2)
Отметим, что здесь жена Пустякова названа «супру¬
гой». Уже при первом знакомстве с 11устяковыми 11уш-
кин отмечает их внешнее сходство (супруга «дородная»
и Пустяков «толстый»). Надо думать, что за внешним
сходством супружеской пары кроется и внутреннее
единство. Эта пара, скорее всего, живет не разлучаясь
ни днем ни ночью (поэтому при описании их ночного
сна Пушкин употребляет слово «половина»; это не два
отдельных существа, а одно тяжелое существо, состоя¬
щее из двух дородных половин).
Возможно, Пушкин здесь пародирует «Пир» Плато¬
на: «Человеческая природа некогда была не такая, как
теперь, совсем иная. Прежде было три рода людей, лю¬
ди двух полов, существующих в настоящее время,
мужчина и женщина, и, кроме того, третий род людей,
совмещавших в себе оба пола. От него осталось только
одно имя — «андрогины» — довольно постыдное, а сам
этот род исчез. <...> Они были ужасно сильны н крепки
телом и, вместе с тем, настолько горды духом, что пы¬
тались сражаться с богами <...>
Тогда Зевс и другие боги стали совещаться, что де¬
лать, и не знали, на что решиться. <...> Наконец, Зевс
придумал способ — “Я нашел, — сказал он, — способ со¬
хранить людей и вместе с тем сделать их более сдер¬
жанными. а именно — ослабить их силы. Я их разделю
надвое, и они от того станут слабыми”. <...> После это¬
го разделения каждая половина старалась встретить ту,
от которой была отделена... <...> Вот, с какого отдален¬
ного времени любовь присуща человеку, она возвраща¬
ет нас к прошлому состоянию, и из двух делая одно,
восстанавливает первобытное совершенство человече¬
ской природы.
Каждый из нас только половина человека, отделен¬
ная от своей половины, как камбала. Эти половины
ищут всегда друг друга. <...> Если такому человеку
или кому другому случается встретить свою полови¬
ну, их охватывает нежность, симпатия и любовь.
Они не разлучаются, хотя бы на короткое время.
<...> Стремление к этому единству называется Любо¬
вью. <...> Все мы будем счастливы, если каждый из
пас достигнет своей настоящей Любви и возвратится
к первобытной природе. Если это — самое лучшее, то
отсюда следует, что и состояние, к нему приближаю¬
щееся, встреча существа, близкого нашему сердцу,
тоже есть наилучшее состояние» (Платой. Пир
(о любви): С греч./ Изд. А.Пресс. СПб., [1904].
С.	16—19).
В платоновском смысле следует понимать и восприя¬
тие Державиным своей умершей жены:
Хоть острый серп судьбины
Моих не косит дней,
По нет уж половины
Во мне души моей... —
которая, являясь из другого мира, оставляет своему су¬
пругу тоже чисто платоновское завещание:
«11очто так сокрушаешь
Себя, мой милый друг?
Нельзя смягчить судьбину,
Ты сколько слез ни лей;
Миленой половину
Займи души твоей».
(Державин Г. Р. Призывание
и явлениеПленирм, 1794)
О.Л.Довгий
11ОЛУ-ЖУРА В Л ЬИ IIОЛУ- КОТ
II что же видит?., за столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полу-журавль и полу-кот.
(5, XVI, 7-14)
В образах сна Татьяны («полу-журавль и полу-
кот»), вероятно, отразилось пушкинское представле¬
ние о святочных ряженых: традиции русских святок
предполагали переодевание человека «выше пояса»
какими-либо животными или чудищами.
Н. Ю. Козмин
[316]

II
ПОРА МЕЖ ВОЛКА II СОБАКИ
полуночный дозоры
Я Музу резвую привел
На шум пиров и буйных споров,
Грозы полуночных дозоров...
(8, III. 4-6)
11о поводу последнего стиха II.А.Вяземский заметил:
«Вероятно, у Пушкина было “полночных заговоров”,
а то нет смысла» (РА. 1887. Кн.З. № 12. С.577). Одна¬
ко в беловой рукописи читаем вариант: «Грозы дозоров
караульных» (Т.6. С.621).
По сообщению Г.Т.Северцева, «петербургская поли¬
ция была в 1810—1812 году (т.е. в период, когда автор
“Онегина” “в садах лицея" “безмятежно расцветал )
далеко не совершенна; состав ее был следующий: обер-
полицмейстер, два полицмейстера, и одиннадцать ча¬
стных приставов. Это было главное начальство. Город
разделялся на одиннадцать частей; такое разделение
было установлено указом императора Александра I.
Через каждые полтораста шагов находилась полицей¬
ская будка с двумя попеременно дежурившими будоч¬
никами с алебардами. С девяти часов вечера ежедневно
по всем направлениям города ездили конные патру¬
ли (см.: Северцев Г. Г. Петербург в XIX веке // ИН.
1903. Май. С.625).
Как нам кажется, вышеприведенные строки «Евгения
Онегина» следует понимать так: буйные «забавы» моло¬
дых аристократов иной раз настолько выходили за рамки
принятых норм поведения, что наводили страх и на стра¬
жей порядка — вспомним, например, шалость Пьера 1>е-
зухова, Долохова и Курагина из романа Л.II.Толстого
«Война и мир»: «...они втроем достали где-то медведя...
и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать.
Они поймали квартального и привязали ет спина с спи¬
ной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь пла¬
вает. а квартальный на нем» (ТолстойЛ.Н. Поит. собр.
соч.: В 90 г. М., 1937. Т.9. (1.45). Сравнимые по дерзос¬
ти «шалости» могли иметь место и в среде, куда поэт при¬
вел свою «Музу резвую».
С.	С.Лосев
ПОМЕЩИК — дворянин, владеющий поместьем
и крестьянами.
В свою деревню в ту же пору
Помещик новый прискакал...
(2. VI. 1-2)
В данном случае «помещиком новым» назван Лен¬
ский, который «прискакал» из-за границы. В «<Романе
в ниеьмах>» Пушкин опредалил обязанности помещика
как весьма значимые и важные в современной России:
«Звание помещика есть та же служба. Заниматься уп¬
равление^^ 3-х тысяч душ. коих всё благосостояние
зависит совершенно от нас, важнее, чем командовать
взводом или переписывать дипломатические депеши...
Небрежение, в котором оставляем мы наших крестьян,
Помещик. Неизвестный художник. 1820-е гг. Аккн|и‘.н>
непростительно. Чем более имеем мы над ним<и> прав,
тем более имеем и обязанностей в их отношении. Мы
[оставляем | их на произвол плута приказчика, который
их притесняет, а нас обкрадывает. Мы проживаем
в долг свои будущие доходы...» (Т.8. С. 52—53).
И. А. Кошелев
ПОРА МЕЖ ВОЛКА И СОБАКИ - калька фран¬
цузскою идиоматическою выражения «entre ehien et
loup», т.е. тоща, когда кончается время домашнего жи¬
вотного — собаки и начинается время дикого зверя — вал¬
ка. Пушкин переетавляет местами волка и собаку, что за¬
темняет генезис оборота и затрудняет его понимание:
(Люблю я дружеские враки
Н дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и собаки,
А почему не вижу я.)
(4. XLV1I, 9-13)
В своем дневнике 24 октября 1828 г. А.II.Вульф за¬
писал: «После обеда, когда началось смеркаться, во
время, называемое между собакою и волком, я сидел
у Анны Петровны [Керн. — М.С.] подле Софьи [жены
А.А.Дельвига. - М.С.]...» (Вульф А.Н. С. 159). 11 I I
ноября 1830 г.: «В одни сумерки, — то время, которое
1317]

ПОРОК
называют между волком и собакою, в осенние дни ра¬
но начинающиеся, — она лежала в своей спальной на
кровати...» (Там же. С.229). Впрочем, мы видим, что
во второй записи Вульф поменял местами собаку и вол¬
ка — как и Пушкин. Возможно, это было сделано иод
влиянием четвертой главы, которая вышла в свет в од¬
ной книге с пятой в конце января 1828 г. и которую
Пушкин подарил сестре А.Н.Вульфа с надписью: «Ев-
праксии Николаевне Вульф от Автора Твоя от твоих 22
февр. 1828» (Рукою Пушкина. С.713).
М. И.Строганов
ПОРОК
Свой слог на важный лад настроя.
Бывало, пламенный творец
Являл нам своего героя
Как совершенства образец.
Он одарял предмет любимый.
Всегда неправедно гонимый,
Душой чувствительной, умом
II	привлекательным лицом.
Питая жар чистейшей страсти
Всегда восторженный герой
Готов был жертвовать собой,
И при конце последней части
Всегда наказан был норок,
Добру достойный был венок.
А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон,
11о|юк любезен — и в романе,
И там уж торжествует он.
(3, XI, 1-14; XII, 1-4)
Здесь через отношение к пороку Пушкин сравнивает
эстетику романтизма и сентиментализма. Описывая
среду, в которой росла Татьяна Ларина. Пушкин боль¬
шое внимание уделяет ее кругу чтения. Неоднократно
подчеркивается, что Татьяна много читала, искала
в романах образцы для подражания, пищу своему вооб¬
ражению, и это создавало для нее особый, вымышлен¬
ный мир по образу и подобию романического, мир, ко¬
торый был для юной Татьяны более реальным, чем
сама действительность.
В связи с этим особую важность.uni понимания харак¬
тера Татьяны приобретают те книги и те герои, которые
оказали влияние на ее личность и мировосприятие.
В юности Татьяна с упоением погружена в мир лите¬
ратуры нежных чувств — это литература сентиментализ¬
ма, романы Ж.-Ж.Руссо и С.Ричардсона (последнего,
скорее всего, во французском переводе), француз¬
ская словесность XVIII в. Клариса и Грандисон — ге¬
рои высокой безукоризненной добродетели (романы
С.Ричардсона «Кларисса, или История юной барыш¬
ни», 1748 п «История сэра Чарльза Грандиссона»,
1754). Юлия — главная героиня одного из наиболее по¬
пулярных романов XVIII в. — «Юлия, или Новая Эло-
иза» Ж.-Ж.Руссо (1761), девушка, которая смогла
отказаться от возвышенной, но порочной в глазах ее
родителей п общества страсти к своему учителю ради
исполнения дочернего долга, — образец стойкости
и нравственной твердости (см.: ГРУИЛИСОМ. КЛАРМСА.
PIIЧ УРЛСОМ. РУССО).
Эти и другие романы — моралистические, нравоучи¬
тельные произведения, где мир четко делится на хоро¬
шее и дурное, герои — на добродетельных и порочных,
где порок в конце концов приходит к поражению или
раскаянию, а добродстель — к победе или трагической,
но очищающей душу гибели. На таких романах росла
Татьяна Ларина, по предложенным ими образцам изу¬
чала жизнь, пыталась понять себя, свои чувства п по¬
ступки окружающих ее людей. И Ленский, несмотря на
свой романтизм, в юности был под влиянием этих же
книг, а теперь приобщает к ним свою возлюбленную:
Он иногда читает Оле
Нравоучительный роман,
В котором автор знает боле
Природу, чем Шатобриан...
(4. XXVI, 1-4)
Его мироощущение (чувствительная любовь к Ольге,
желание домашнего уюта) более сентиментальное, чем
романтическое. Особенно ярко это выразилось в моти¬
вах дуэли: Ленский чувствует необходимость наказать
порок — совсем в духе моралистических романов.
11о новое время несет с собой новые книги. В 20-е гг.
XIX в. Ричардсона и Руссо читали только в щювинции —
юные мечтательницы н старые девы. «...Мисс Жак-
еон, сорокалетняя чопорная девица... [гувернантка
Лизы Муромской. — П. С. | два раза в год перечитыва¬
ла Памелу» (Барышня-крестьянка // Т.8. С. 111).
(Памела — героиня романа Ричардсона «Памела, или
Вознагражденная добродетель», 1740).
В столице (где вырос Онегин)
Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы.
11	стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир,
Или Мельмот, бродяга мрачный,
Иль вечный жид, или Корсар,
Или таинственный Сбогар.
Лорд Байрон прихотью удачной
Облек в унылый романтизм
II	безнадежный эгоизм.
(3, XII, 5-14)
«Чтение Ричардс.<она> дало мне повод к размышлени¬
ям. Какая ужасная разница между идеалами бабушек
и внучек. Что есть общего между Ловлаеом и Адольфом?»
(<Роман в письмах>, 1829 // Т.8. С.47—48).
[318]

II
ПОРОХ
На смену высоконравственным героям сентимента¬
лизма приходят попирающие привычные нормы пове¬
дения герои романтической литературы. П Мельмот
(роман Ч.-Р.Метьюрина «Мельмот-скитаюц», 1820),
н благородный разбойник Сбогар (роман III.Нодье
«Жан Сбогар», 1818), н Корсар (поэма Дж.-Г.Байро¬
на «Корсар», 1814) — герои демонические, сеющие
вокруг себя зло и разрушение и в то же время обладаю¬
щие загадочной притягательной силой. Герои роман¬
тизма полны сознанием своей исключительности, сво¬
ей чуждости толпе, что освобождает их не только от
власти общества, по и от необходимости соблюда ть мо¬
ральные нормы. Они живут по своим, особым законам,
не всегда понятным им и их творцу-автору. От дидак¬
тизма и поучительности предшествующей литературы
не осталось и следа, на смену четким критериям дурно¬
го и хорошего пришло размывание границ добра и зла,
соединение в характере героя одинаковой склонности
к высоким и низким поступкам.
Однако между столь непохожими на первый взгляд
нравоучительными п романтическими произведениями
много общего: авторы этих книг не воссоздают дейст¬
вительность, а стремятся пересоздать ее, следуя своим
убеждениям и идеалам. Поэтому образы героев так
далеки от характеров реальных людей, и поэтому
так опасно для читателей воспринимать подобные
книги как руководство к действию. Юные Татьяна
и Ленский проецируют свои су;м>бы и ситуации действи¬
тельной жизни на судьбы и ситуации героев книг —
и Ленский расплачивается жизнью за неумение видеть
реальные причины поведения живых людей, за свое
желание разыграть романтические роли — сначала ко¬
варно обманутого возлюбленного, потом спасителя об¬
манутой невинности.
Другой путь проходит Татьяна: книжное познание мира
должно быть дополнено познанием |м‘алмюй жизни, окру¬
жающих людей, их характе|юв н отношений. Сначала
и она пытается вписать своего и:<бршшнка в привычный ли-
тературнмй круг: «Кто ты, мой ашел ли хранитель, / Или
коварный искуситель...» (Грандисон или Ловлас? — 3,
Письмо Татьяны к Онегину. 58—59). Но чувствует, Оне¬
гин не укладываегся в этот ряд. Если он и играет какую-то
роль, то эта роль связана с совсем другими ли тературными
ассоциациями. Непонятный для нее мир души Онегина
Татьяна начинает постигать в его кабинете, через книги,
которые читал он. Ей открываются иные книги:
В которых отразился век,
И современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой...
(7, XXII, 7-11)
И, как сентиментальная литература разбудила сердце
Татьяны, книги Онегина разбудили ее ум, заставили раз-
мышшть. сравнивать — а следовательно, вцхх'леть. Одна¬
ко Татьяна на этом не остановилась: в Петербурге смогла
освободиться (гг книжных стереотипов и «троить свою
жизнь не по литературным моделям поведения, а с полной
ответственностью ;«i самостоятельно принятые решения.
Автор, противопоставляя два тина изображения ге¬
роев в моралистической и романтической литературе
(«наказание порока» и «восхваление порока»), провоз¬
глашает совсем другие принципы изображения дейст¬
вительности. Дидактизм отвергается поэтом, о таких
произведениях он неизменно отзывается иронически.
Например, так описывается чтение Натальи Павлов¬
ны, героини ноэмы «Граф Нулин»:
11ред ней открыт четвертый том
Сентиментального романа:
Любовь Элизы и Арма пи.
Иль Переписки двух семей.
Роман классической, старинный,
Отменно длинный, длинный, длинный.
Нравоучительный и чинный,
Без романтических затей.
Наталья Павловна сначала
Его внимательно читала,
Но скоро как-то развлеклась
Перед окном возникшей дракой
Козла с дворовою собакой...
(Т.5. С.4-5)
Сам поэт собирается написать роман, где изобража¬
лись бы обычная, повседневная жизнь, живые люди
с их чувствами и поступками — любовью и раллукой.
тоской и ссорами, ревностью н примирением:
Не муки тайные злодейства
>1 грозно в нем изображу,
Но и|и>ето вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны,
Да нравы нашей старины.
Перескажу простые [ючи
Отца иль дяди старика.
Детей условленные встречи
У старых лип, у ручейка;
Несчастной ревности мученья,
Разлуку, слёзы нримиренья,
I	Ioccopio вновь, и наконец
Я поведу их под венец...
(3, XIII, 9-14; XIV, 1-8)
П. А. Степина
ПОРОХ — «сделанной чрез смешение селитры, серы
и угодья состав, которой переделан будучи в зерна, при
зажигании своем и мечт великую разрывающую силу»
(Вельяшев-Волынцев И.А. Артиллерийския предло¬
[319]

ПОСАД
п
жении, для обучения благороднаго юношества Артил-
лерийскаго и Инженсрнаго Шляхетнаго Кадетскаго
Корпуса. СПб., 1767. С.4). «Октав из серы, селитры
и мелко изтертаго уголья, которой удобно возгорается,
и служит к заряжанию пушек, ружей и других огнест¬
рельных оружий» (Слов. Акад. Российской. М.4.
Стб.999). Упоминается в шестой главе романа, в опи¬
сании дуэли между Онегиным и Ленским:
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток,
li граненый ствол уходят пули
И щелкнул в первый рал курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется.
(6. XXIX. 1-6)
В пушкинское время в болыпинетве стран Европы
использовался порох, соотношение компонентов ко¬
торого было определено в конце XVIII столетия
французским химиком Л.-К.Бертоле: 16 частей се¬
литры, I часть серы и 3 части угля. Полученную из
них однородную массу перемешивали, прессовали
и подвергали зернению (измельчению), а порой еще
и полировали.
Согласно общепринятой дуэльной практике секун¬
данты изготавливали заряды накануне поединка. Что¬
бы представить их возможные технические параметры,
приведем характеристики одной из пар пистоле¬
тов. использовавшихся в дуэли Пушкина и Дантеса. По
данным Музея почт французского города Амбуаза, где
они ныне хранятся, их «калибр... равняется 11.5 мм.
а круглые свинцовые нули диамстр>м I 1.7 мм весят 10 г.
Заряд пороха отвешивался от 0,5 г до, примерно, 3,8 г
по усмотрению секундантов и в зависимости от дистан¬
ции поединка е помощью специальной мерки в виде ла¬
тунного цилиндрика с перемещаемым поршеньком»
(Алексеев Д.А., Пискарев Б.А. Тайны гибели Пушки¬
на и Лермонтова. М., 1991. С.7). Приготовленный за¬
ряд помещали в гильзу из непромокаемой бумаги.
Непосредственно перед дуэлью один из секундантов
высыпал порох из гильзы в ствол пистолета и забивал
туда нулю. 11ск‘ле того как курок ставился на предохра¬
нительный взвод, небольшое количество пороха насы¬
палось на затравочную полку. В момент выстрела ис¬
кра, полученная в результате удара зажатого в курок
кремня о стальное огниво, воспламеняла затравочный
порох, а тот — через затравочное отвертпе — основной
пороховой заряд в стволе.
Опытные дуэлянты прекрасно понимали, сколь ва¬
жен для исхода поединка удачно выбранный порох.
Гак. мелкозернистый полированный быстрм* сгорал,
зато более крупные* зерна давали большую силу взрыва.
См., например, разговор секундантов пер*д дуэлью гу¬
сарских офицеров Грсмина и Стрелинского в повести
А.А. Бестужева-Марлинского «Испытание»:
« — У вас полированный порох?
—	И самый мелкозернистый.
—	Тем хуже: оставьте его дома. Во-первых, для еди¬
нообразия возьмем обыкновенного винтовочного поро¬
ху; во-вторых, полированный не всегда быстро вспы¬
хивает, а бывает, что искра и вовсе скользит но нем»
(Бестужев-Марлинский А.А. Русские повести и рас¬
сказы. 4.1-12. 3-е изд. СПб., 1838. Ч. 1. С. 106-107).
Можно предположить, что, не' будучи искушенными
в свойствах взрывчатых веществ подобно армейским
офицерам, Онегин и Ленский использовали на дуэли
болсее дорогой и считавшийся лучшим полированный
порох, отличавшийся от простого черного дымного ру¬
жейного пороха темно-серым оттенком.
A.Я.	Невский
ПОСАД
И вот из ближнего посада
Созревших барышен кумир,
Уездных матушек отрада,
Приехал ротный командир...
(5, XXVIII, 1-4)
Исторически посадом называлась та часть горща,
которая находилась вне его обороняемся-! крепости
(кремля) и где поселялся торговый и работный город¬
ской люд. В пушкинские* времена это «оседлое поселе¬
ны* вне города, либо крепости; слобода, слободка,
предместье, форштат... местечко, торговое селенье...»
(Даль). «Ротный командир» приехал из «ближнего по¬
сада», где размещались его войска; солдат в те врс*мсна
предпочитали размещать по посадам.
B.	А. Кошелев
ПОСЕЛЯНИН - гм.: СК.ШНИИ
ПОСЛАННИК — дипломатический ранг; посланник
обычно представляет главу своего правительства в дру¬
гой державе*. Ранг посланника ниже ранга посла, пред¬
ставляющего главу своеч о государтва. Упомянут в ро¬
мане* среди гостей на вечере у Татьяны-княгини:
Тут был посланник, говоривший
О	государственных делах...
(8. XXIV. 9-1(1)
Разговор о гоеудартве-нных делах на балу — типичная
ситуация XVIII—XIX вв., когда во внеслужебной обста¬
новке*, на частных приемах, раутах, ириулках рчмались
многие*, в том числе и международные, вопросы. Само
упоминание посланника на вечере у Татьяны давало вол
можность читателю понять, что дом е*е* мужа князя N —
один из самых блестящих и уважаемых в 11ете*|)бурге.
Пушкин прекрасно понимал и ценил это сопряжение
частного быта и высокой политики. Например, в пись¬
ме* Е.М.Хитрово (окшо 9 февраля 1831) он так ком-
[3201

п
А.С.Грибоедов. Рис. А.С.Пушкииа. 1829. Чернила
монтирует появление в столице новою дииломатичее-
кого представителя Франции: «...ни homme aiinable el
historicpie tie phis dans votre soei6t6 [...в вашем общест¬
ве' одним приятным и историческим лицом стало боль¬
ше (фр.) 1» (Т. 14. С. 150; пер.: С.424).
С конца 20-х годов Пушкин, по свидетельствам со¬
временников, был знаком с многими главами и сотруд¬
никами дипломатических представительств в Петер¬
бурге. Пушкин неоднократно принимал участие
в «олигархических беседах» посланников. Особенно
близок по:кг был к светскому кругу, сложившемуся
в салоне австрийского посланника К.-Л.Фнкельмона.
Последний пересказывал политические суждения
I	IvuiKiuia в одном из своих донесений в Вену австрий¬
скому канцлеру К.Меттерниху (см.: Пз двух разгово¬
ров политика с поэтом / Публ. Н.В.Канторович //
Московский пушкинист. М., 1996. III. С.291—298).
Среди своих знакомых в дипломатическом корпусе по¬
эт в январе 1837 г. безуспешно искал секунданта для
последней дуэли, т.к. знал, что дипломаты не подвер¬
гались суду и наказанию от русского правительства.
В.С.Листов
ПОСОХ — палка путника.
Благослови мой долгий труд,
О ты, эпическая муза!
И верный посох мне вручив,
lie дай блуждать мне вкось и вкрив.
(7, LV, 8-11)
моткмкпп
Пушкин использует образ посоха в библейском
смысле: «И заповедал им ничего не брать в дорогу, кро¬
ме одного посоха...» (Мк. 6, 8); «...пусть будут чресла
ваши препоясаны, обувь ваша на ногах ваших и посо¬
хи ваши в руках ваших...» (Hex. 12, I I) — в данном
случае посох приобретает символическое значение не¬
коего от Бога данного путеводителя. Это символичес¬
кое; значение усиливается еще п тем, что it Библии по¬
сох иногда рассматривается в переносном значении
и снабжается характерными дополнениями: «...как со¬
крушен жезл силы, посох славы!» (Иер. 48. 17). Тако¬
го рода выражения Пушкин переосмысливал и часто
употреблял в переносном значении: «На посох томной
лени...» (Мечтатель, 1815 // Т. 1. (>.125). Архиерей¬
ский носох в церковной традиции — знак власти при
пасснии своей паствы. Именно эту многозначность об¬
раза посоха Пушкин использует в своем ироничном за¬
поздалом «вступлепье» к роману.
И.А. Кошелев
ПОТЕМКИН Григорий Александрович (1739—
1791) — госуда[хтвениый деятель, гснсрал-с|>ельцмарша.1,
светлейший князь, фаворит и сподвижник Ежатерины II.
Среди героев XVIII в. Пушкина привлекала неорди¬
нарная и противоречивая личность Г.А.Потемкина.
«Много было званых и мною избранных, — писал Пуш¬
кин в «<3аметках по русской истории XVIII в.>», — но
в длинном списке е*е [Екатерины II. — II.Б. ] любимцев,
обреченных презрению потомства, имя странного По¬
темкина будет отмечено рукою Истории» (Т. 11. С. 15).
Пытаясь проникнуть в дух екатерининской эпохи,
постичь ее смысл, Пушкин собирал рассказы людей,
живших в те времена, и их потомков, среди которых
было немало родственников князя Г.А.Потемкина: его
внучатые племянники, участники войны 1812 г.
В.В.Онгельгардт (1785—1837) и генерал Н.II.Раев¬
ский ( 1771 — 1829). от которого поэт наслушался «рас-
сказов про Екатерину, XVIII век, про наши войны...»,
Е.К.Воронцова (1792—1880), Галицыны, Давыдовы,
Самойловы, Юсуповы и др. (см.: Болотина II.Ю.
Родственные связи Г.А.Потемкина и Воронцовых //
Воронцовы — два века в истории России: Материалы V
Воронцовских чтений. Петушки, 1996. С.30—35; Род¬
ственные связи князя Г.А.Потемкина и князей Голи-
цыных // Хозяева и геити усадьбы Вяземы: Материалы
IV	Голицынских чтений. Вяземы, 1998. 4.1. С.90—95;
Трофимов А.Я. Смоляне в окружении А.С.Пушкииа.
Смоленск, 1995).
Занимаясь в архивах, изучая материалы о своих пред¬
ках, о пугачевском восстании 1775 г., Пушкин, навер¬
ное, не раз встречал на страницах самых различных
архивных документов имя «странного 11отемкина». Любо¬
пытно, что под его началом на юге России служил и род¬
ственник поэта — двоюродный дед Иван Абрамович Ган-
[321]

ПОТЕМКИН
п
фл щ. нарта, in с Аллм.»
Rome. MKiuiii-Чырт<•< ■/.• аеа
скою ■ К. w//tJp(iim>f)</U)io
и и/41 <t.i.iiiiiin. (iraiUMa
v< >/><•. v • 4.ii'Ki iiii.i/xmurn
until.im i/moaait/tnuo
<f/A >«<*/<> HU lipiUIIWIlh.
(i.ini i~Rt> so.iii.
Светлейший князь Г.А.Потемкин Таврический. Дж. Уокерсориг.
П-.Ь.JIumhii. 1792. Гравюра
нибал, старший сын арапа Петра Великого. В июле
1778 г. он был послан на Днепр для строительства нового
города Херсона, а затем принимал участие в устройстве
главного черноморского порта России — Севастополя.
Долгое 1!|И‘мя и петербургском высшем свете ходили слу¬
хи о ссоре Ганнибала с могущественным вельможей. 11ри
быв весной 1783 г. в Херсон, 11отемкнн обнаружил, что де¬
ла в адмиралтействе обстоят из рук вон плохо, и о своем
недовольстве деятельностью начальника крепости Ганни¬
бала доложил императрице. Иван Абрамович в это время
уже приехал" в Петербург и, как пишет Екатерина II.
«уверил меня, что к|и и(кть совершенно в безопасном по¬
ложении противу нечаянного нападения, и что корабли
отстраиваются...»; за сообщение об исправной службе он
получил орден Святого Владимира I степени. И все же
И.А.Ганнибал был вынужден уйти в отставку (РГАДА.
Ф. I № 43. Л.84. В литературе существуют разные вер¬
сии размолвки 11отемкинас Ганнибалом, см., напр.: Ве-
июкова С. В. Севастопшь: История в лицах. Севасто¬
поль, 1998. С.3—12; Елисеева О. И. Геопалитические
проекты Г.А.Потемкина. М., 20(H). С.155—156).
Что же представляет из себя судьба Потемкина, так
интересовавшая 11утикина?
11отемкин родился 13 сентября 1739 г. и провел свое
детство в родовом имении Чижево на Смоленщине.
Сельский дьячок Семен Карцев учил его азбуке, часо¬
слову и псалтыри. Выходец из семьи небогатого смо¬
ленского помещика, Потемкин не имел, казалось, ни¬
каких шансов на сколько-нибудь выдающуюся карьеру.
Григорий начал службу традиционно для дворянина —
в 15 лет он был записан в рейтары Конного полка.
При записи в полк по его показаниям и по данным
Разрядного архива была составлена родословная рос¬
пись рода Потемкиных, которая имеет сведения, вос¬
ходящие к польской традиции, когда мелкопоместная
шляхта создавала красочные легенды о своем проис¬
хождении, чтобы «удревнить» и облагородить своих
предков. Эта традиция основывалась на легенде о бег¬
стве римлян в Литву (о чем есть сведения в летописи
Стрыйковского). Чтобы найти более древние корни
своего рода, Потемкины обратились к иностранным
авторам. 11о их легенде, которая была обязательной ча¬
стью любой родословной росписи конца XVII в., По¬
темкины являлись родственниками братьев Телези-
ных, живших в I в. до н.э. Один н:< них, 11онциуш
Телезин, был князем древнего италийского племени сам¬
нитов, которое обитало на Апеннинском полуострове
п представляло постоянную угрозу римлянам. 11ри вели¬
ком князе Василии Ивановиче (1503—1533) в Россию
из Полыни прибыл на службу один из Потемкиных —
Ганс Александ|юв сын, получивший при крещении имя
Тарас, именно его потомки долгие годы верой и прав¬
дой служили царю и отечеству (см.: Волошина Н.К).
«Приехал служить великому князю»: Неизвестный
список родословной Потемкиных // Источник. 1995.
№ 1. С.16—24). Среди них имя Григория Александро¬
вича Потемкина.
11осле смерти отца Григорий вместе с матерью и сес¬
трами переехал в Москву и продолжил свое образова¬
ние в частном пансионе* в Немецкой слободе, а затем
в гимназии при Московском университете, куда был
зачислен 30 мая 1755 г. с дозволением не являться
в полк. Одновременно с ним учились 11.II.Новиков,
Д.II. и 11.11.Фонвизины. Я.И.Булгаков, С.Г.Домашней.
В.И.Баженов, И.Е.Старое, М.И.Афонин. В.Г.Рубан
и другие знаменитые деятели второй половины XVIII в.
Их учителя — известные профессора А.А.Барсов
и II.Н.Поповский — уделяли большое внимание воспита¬
нию своих подопечных и поощряли их первые литера¬
турные опыты. Но свидетельству современников,
именно в это время появились и первые литературные
упражнения Потемкина — сатиры п эпиграммы на пре-
подавателей и персоны университетского начальства.
В годы учебы он пристрастился к чтению и после своей
смерти оставил большое книжное собрание. Являясь
|322|

п
НОТЕМКПП
одним из богатейших вельмож империи, Потемкин со¬
брал более 20(H) изданий на разных языках, коллекцию
картин, драгоценностей.
Большое место в его книжном собрании занимали
книги современных ему литераторов, многим из кото¬
рых Потемкин покровительствовал — A. 11.Сумарокова.
Г.Р.Державина. В.П.Петрова, П.А.Алексеева, В.Г.Ру¬
бана. Вопрос книгоиздательства постоянно присутство¬
вал в перчшске светлейшего князя и президен т Академии
наук Е.Р.Дашковой. К Потемкину как к могущест¬
венному вельможе и меценату обращались многие оте¬
чественные и иностранные деятели культуры за помо¬
щью и пок|х>вителытвом. По его инициативе' в Россию
были приглашены знаменитый венский портретист
И.-Б.Лампи. архитектор К.Буржуа-де-Теньер, худож¬
ник М.Жерен, музыкант Б.А.Сартори и др. (см.: Боло¬
тина II./О. Личная библиотека светлейшего князя
Г.А.Потемкина-Таврического // Книга: Исследования
и материалы. М.. 1995. Сб.71. С.253—265).
Зная, видимо, интерес Потемкина к редким и ста¬
ринным вещам, Екатерина II назначила его в 1775 г.
«верховным начальником» Мастерской и Оружейной
конторы в Москве. На этом посту он оставался до кон¬
ца жизни. Под руководством Потемкина началась ра¬
бота по приведению в порядок и изучению уникальных
вещей; именно в это время проходило совершенствова¬
ние функций Оружейной палаты как хранилища госу¬
дарственных ценностей и зарождение музея (см.: Но-
лотина II.Ю. «Сего числа получил я указ...»: Князь
Г. А. Потемкин — главный смотритель Оружейной пала¬
ты // Исторический архив. 1997. .N6 3. С.21—34).
Но вернемся к годам учебы Потемкина.
В 1750 г. он был награжден медалыо за успехи в на¬
уках, в следующем году в числе лучших воспитанников
университета отправился в Санкт-Петербург для пред¬
ставления императрице Елизавете Петровне. Дальней¬
шие события трудно объяснимы: в 1700 г. но решению
Конференции Потемкин был исключен из гимназии за
леность и иехождение в классы.
Григорий Потемкин с головой окунулся в столичную
жизнь, вернувшись на службу в Конный полк. Он ока¬
зался 15 Петербурге во времена чрезвычайно важных
для империи событий: 25 декабря 1701 г., на Рождест¬
во, скончалась императрица Елизавета Петровна и на
российский престол вступил император Петр III.
Молодой и пылкий вахмистр Потемкин тотчас же
стал в ряды сторонников великой княгини Ккатерпны
Алексеевны, за участие в дворцовом перевороте в ее
пользу Григорий был пожалован чином поручика и зе¬
мельными владениями. Собирая вокруг себя талантли¬
вых, а главное для нее в тот момент, преданных людей,
Екатерина не могла не обратить внимания на бывшего
питомца Московского университета, выделявшегося
своей ученостью и способностями.
Так началось восхождение Потемкина по ступеням
государственной службы.
Знаменательным этапом на пути Потемкина стало
участие в работе Уложенной комиссии, которая откры¬
лась в Москве в 1707 г. Прибыв в город с двумя |ютами
своего полка, он был выбран депутатами-«иноверцами»
своим опекуном и участвовал в заседаниях Большой, Ди-
рекционной н частной Духовно-гражданской комиссий.
В начале первой русско-турецкой войны (1708—1774)
Потемкин отправился на фронт «волонтщюм», т.е. доб-
|Ювольцем, и участвовал во всех наиболее значительных
сражениях, процщ блестящую школу под руководством
выдающегося полководца I I.A.Румянцева.
Решающую роль в судьбе будущего светлейшего кня¬
зя сыграло его сближение в Екатериной II. Вызванный
в столицу «неприметным» письмом императрицы, По¬
темкин в 1774—1770 гг. почти постоянно жил в Зим¬
нем дворце и неотлучно находился при Екатерине. 11о
мнению некоторых исследователей, они сочетались
морганатическим браком, и, по легенде, документ,
подтверждающий это событие, попал вместе с фамиль¬
ными бумагами к Е.К.Воронцовой, одесской приятель¬
нице Пушкина. Трудно поверить, что она не подели¬
лась такой фамильной тайной с поэтом, который, как
известно, был знаком с записками Екатерины II и зна¬
менитой «Чистосердечной исповедью». Документ этот
не сохранился, так как, по преданию, Воронцова, не
желая раскрывать его содержание, бросила шкатулку
с бумагами в Черное море.
И годы фавора Г.А. Потемкин занимал важнейшие
посты в государстве: он стал членом Государственного
совета, вице-президентом, а затем п президентом Во¬
енной коллегии, получил чины генерал-аншефа и под¬
полковника Преображенского полка (полковником
была сама императрица). В 1770 г. Потемкин был воз¬
веден в достоинство князя Римской империи е титулом
светлейшего. О том. насколько императрица нужда¬
лась в советах князя и использовала его помощь, свиде¬
тельствует их обширная переписка, где рядом с сугубо
личными вопросами решались важнейшие государст¬
венные дела (см.: Екатерина II. Потемкин Г.А. Лич¬
ная переписка. М., 1997).
Несомненно, самым главным постом Потемкина ста¬
ла полученная в 1774 г. должность наместника южных
земель, приобретенных после заключения Кючук-Кай-
нарджийского мира. Одним из неоспоримых достиже¬
ний Потемкина в области внешней п внутренней поли¬
тики является «бескровное» присоединение Крымского
полуострова к Российской империи в 1783 г. С. 11.Глин¬
ка поэтически, может быть, немного высокопарно писал
в своих «Записках»: «...заботы его были о древнем цар¬
стве Митридатовом, п он это царство принес России
в дар бескровный. Чего не успели сделать века от покоре¬
ния Казани и Астрахани, чего не успел сделать 11етр I. то
[323]

IK) I KM Kllll
11
один совершил этот великан своего времени. Он смирил
и усмирил последнее гнездо владычества монгольского»
(Глинка С.II. Записки. СПб., 1895. С.10— 11).
Находясь на посту наместника, Потемкин непосредст¬
венно участвовал в создании нормативных актов, на ое--
нове которых строилась система местного аппарата, через
личную канцелярию руководил жизнедеятельностью об¬
ластей, организовал районирование губерний, интенсив¬
ную колонизацию края, развитие и совершенствование
земледелия, промышленности, торговли. У читывая мно¬
гонациональный состав жителей Северного Причерномо¬
рья, куда входили Новороссия и Крым, Погемкин при
создании органов местной власти вводил в их состав пред¬
ставителей различных наций, что благотворно сказалось
на развитии края. Поведение национальной политики
11отсмкпным может служить образцом для госуда|хтвен-
ного деятеля в условиях многонационального и многокон-
фессионалыюго госуда|мтва. 11отемкии не только исполь¬
зовал щк'дюженпя и донесения губернато|юв о состоянии
края, но и лично обьеэжал новые земли, с тем чтобы раз¬
работать планы разделения областей на уезды и устройст¬
ва новых населенных мест, ощм'делить земли ;i,ui раздачи
помещикам и поселения новых жителей. История основа¬
ния. развития, реконструкции крымских го|юдов — Сим-
с|к‘|и>н(Х1Я, Севастополя, Феодосии, Бахчисарая — нераз¬
рывно связана с именем наместника Тавриды.
Бурная деятельность князя на окраинах Российской
империи оставалась незаметной для столичного света,
о чем свидетельствует множество анекдотов о лени, хандре
и безделье, якобы присущих Потемкину. И дневнике
11ушкиназа 1833—1885 гг. в специальном разделе «О 11о-
темкине» собрано несколько любопытных историй, кото-
рые отражают общественное мнение того времени п мо¬
гут показать, какие именно черты характера светлейшего
вызывали особый интерес* поэта. Вот анекдот о хандре,
часто находившей на князя, когда он но целым суткам си¬
дел один, в бездействии, никого к себе не пуская. Молодой
чиновник Петушков отправился к нему подписать сроч-
ные бумаги, которые* ожидали уже несколько дней, но,
когда он вышел из покоем» 11оте‘мкина и представил восхи¬
щенным его смелостью служащим подписи, везде стояло:
«Петушков, Петушков, Петушков...» Если бы великий
поэт мог видеть архивные тома с бумагами князя, он. на¬
верное, усомнилея бы в правдивости этой истории: вдень
11отемкин получал и отнрашял несколько десятков самых
различных документов (е‘м.: Пушкин Л. С. Днсчшик. Ав¬
тобиографическая щюза. М., 1989. С. 130).
Нашлось место для изображения причуды Потемки¬
на и в романе «Евгений Онегин»:
Автомедоны наши бойки,
Неутомимы наши тройки,
И ве|мты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор".
(7. XXXV, 5-8)
В сорок треты'м автореком примечании сообщается:
«Сравнение, заимствованное у К**, столь известного
игривостию изображения. К... рассказывал, что, буду¬
чи однажды послан курьером от князя Потемкина
к императрице, он ехал так скоро, что шпага его, высу¬
нувшись концом из тележки, стучала по верстам, как
по частоколу» (Т.6. С. 195).
В 1923 г. Б.Л.Модзалевский выдвинул предположе¬
ние, что этим загадочным курье|юм был князь Д.Е.Цици-
анов (1747—1855), известный в свое* время выдумщик,
рассказчик и острослов (см.: Пушкин А.С. Дневник.
1833—1835. М.; Л., 1923. С. 101). Рассказанная Пушки¬
ным история находит соответствие в анекдоте, сообщен¬
ном Цициановым его двоюродной племяннице
А.О.Смирновой-Россет: «Я был, говорил он Щнцпа-
иов. — П.П. ], фаворитом Потемкина. Он мне говорит:
“Цицианов, я хочу сделать сюрприз государыне, чтобы
она всякое утро пила кофий с калачом, ты один горазд на
все руки, поезжай же* с- горячим калачом”. “Готов, ваше
сиятельство”. Вот я устроил ящик с камфоркой, калач
уложил и помчался, шпага только ударяла по столбам все
время, тра. тра, гра, и к завтраку представил собственно¬
ручно калач. 11зволила благодарить и послала 11отемкину
шубу. Я приехал и говорю: “Ваше сиятельство, государы¬
ня в знак благодарности прислала вам соболью шубу, что
ни на есть лучшую”. — “Вели же открыть сундук”. — “Не
нужно, она у меня за пазухой ". Удивился князь. Шуба
полетела, как пух, и поймать ее нельзя было...» (Смирно-
ва-Россст Л.О. Автобиография. М., 1931. С. 121:
Ю.М.Лотман полагает, что буква «К» в авторских приме¬
чаниях 11ушкина могла означать либо князя I (ициаиова.
либо также отличавшегося остроумными вымыслами
драматурга А.Д.Коииева, служившего в молодости в Из¬
майловском палку — см.:Лопшан. С.324).
Положение Потемкина всегда было особенным, от-
чего его деятельность восчфиннмалась современниками
неоднозначно. Так возникла легенда о «потемкинских
деревнях» — декорациях в виде цветущих городов и ссе¬
лений, одном стаде скота, перегоняемом с места на ме¬
ст, и т.н. — представленных им взору императрицы
и ее свиты во время путешествия Екатерины II по Ново¬
россии и Крыму. Исследование документальных мате-
риалов той эпохи не оставляет сомнений, ч то эти слухи
возникли в атмосе}х*ре соперничества, наговоров и вза¬
имной неприязни, в которой жил петербургский выев¬
ший свет, но легенда жива до сих пор. Действительно,
Потемкин встречал императрицу во вверенных ему
землях с размахом и пышностью, но за блестящей фе-
ерией Екатерина 11 сумела увидеть главное. Об этом
она ниспала внуку, великому князю Александру 11авло-
вичу (28 мая 1787 г.): «... дорога сия мне тем паче при¬
ятна, что везде нахожу усердие и радение, и, кажется,
весь сей край в короткое время ни которой российской
губернии устройством и порядком ни в чем не* уступит»
|324|

п
почетный гражданин
(Сборник Ими. русского исторического общества.
Т. 1 — 148. СПб., 1880. 'Г.27. С.411). Труды князя По¬
темкина были по достоинству оценены императрицей:
к своей фамилии он получил титул Таврический.
Последний раз Потемкин приехал в Петербург 28 е|к*-
враля 1791 г. Внимание Пушкина привлекла прозор¬
ливость князя, о чем поэт записал в «Разговорах
Н.К.З.<агряжекой>»: «Потемкин приехал со мною
проститься, — рассказывает собеседница Пушкина. —
Я сказала ему: “Ты не поверишь, как я о тебе грущу” —
“Л что такое?” — “Не знаю, куда мне будет тебя де¬
вать". — “Как так?” — “Ты моложе государыни, ты ее
переживешь; что тогда из тебя будет? Я знаю тебя, как
свои руки: ты никогда не согласишься быть вторым че¬
ловеком”. Потемкин задумался и сказал: “Не беспо¬
койся: я умру прежде государыни; я умру скоро”»
(Table-talk, < 1830-1837> // Т. 12. С. 177).
И предчувствие его сбылось. 12 октября 1791 г.
в Санкт-Петербург прискакал курьер, всего за семь суток
преодолевший расстояние от молдавского го|юда Яссы до
столицы. Он сообщил Екатерине II, что светлейший
князь Г.А.Потемкин-Таврический скончался по дороге
из Ясс в Николаев. Опечаленная императрица приказа¬
ла набал1>.шми|к>кать тело своего верного и любимого
друга и поставить в церкви Св. Екатерины it Херсоне. 11е-
навидевший князя Павел 1 в 1798 г. приказал похоро¬
нить его останки в погребе этой же* церкви, а место захо¬
ронения сровнять с землей. Воздвигнутый Потемкину
памятник был уничтожен. Поэтическим памятником
светлейшему князю стали стихи Г.Р.Державина:
Сеты, отважнейший из смертных!
Парящий замыслами ум!
Не шел ты средь путей известных,
Но проложил их сам — и шум
Оставил по себе в потомки;
Сеты, о чудный вождь Потемкин!
(Водопад, 1791-1794)
Пушкин не посвятил Потемкину ни одного произве¬
дения, сохранились лишь некоторые из его записей об
;>том знаменитом государственном деятеле. Однако он
вполне ощутил магию загадочной и могучей личности
«соправителя» Екатерины II. Как нам представляется,
Пушкин относился к Потемкину не без легкой иронии,
навеянной рассказами современников, п вместе с тем
с истинным интересом серьезного исследователя истори¬
ческого прошлого. Собирая исторические анекдоты,
Пушкин, возможно, предполагал в дальнейшем обра¬
титься и к архивным документам, которые могли пове¬
дать важнейшие факты жизни и государственной дея¬
тельности светлейшего князя Потемкина, который
оказал влияние не только на всю внутреннюю и внеш¬
нюю политику России второй половины XVIII в., но
и на ее дальнейшую судьбу.
II. Ю. Болотина
ПОХОД — перемещение войск па различное расстоя¬
ние, совершавшееся как в военное, так и в мирное в|>смя.
Служанки со всего двора
Про барышен своих гадали
11	им сулили каждый год
Мужьев военных и поход.
(5. IV, 11-14)
В мирное время поход может совершаться с целью
перемены места расквартирования или прибытия
войск к месту, где назначены караулы, учения, манев¬
ры. В романе «Евгений Онегин», там, где речь идет
о	походе, имеется в виду военная кампания, которая, по
обыкновению того времени, начиналась весной и за¬
канчивалась осенью из-за распутицы, сковывающей
передвижение войск. Смена страл'егии и тактики на ру¬
беже XVIII—XIX вв. диктовала новые правила. «Сезон¬
ное» ведение войны вызывало иронию у военных дея¬
телей, стремившихся к энергичным действиям. Так,
А.В.Суворов с негодованием писал австрийскому
фельдмаршалу М.-Ф.-В.Меласу во время войны в Ита¬
лии в 1799 г.: «До сведения моего доходят жалобы, что
пехота промочила ноги. В и ной» тому погода. Переход
был сделан на службе могущественному Монарху. За
хорошею погодою гоняются женщины, щеголи да ле¬
нивцы» (СуворовА.Б. Письма. М., 1980. С.333—334).
В эпоху наполеоновских войн зимнее время года уже
не составляло исключения для ведения боевых дейст¬
вий. Однако гадалку, предсказывавшую судьбу Татья¬
ны, вряд ли волновали перемены во взглядах на воен¬
ное искусство, в ее понятиях слово «поход» сохраняло
традиционный для XVIII столетия смысл. Примером
чему может служить полугодичная осада крепости
Очаков, где отличился отец героини романа Дмитрий
Ларин, заслужив Очаковскую медаль (см.: ОЧАКОВ¬
СКАЯ .4lvlA.lt>). Получение награды за поход, произ¬
водство в следующий чин за геройство были счастли¬
вым исходом военных кампаний, что п подразумевала
предсказательница. Кроме того, в армии в зачет выслу¬
ги лет часто принималось именно количество «сделан¬
ных военных кампаний», или «походов».
Лит.: Военный энциклопедический лексикон. Т.1 — 14. 2-е изд.
СПб., 1856. Т. 10. С.568.
Л. Л. Ивченко
ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИН — привилегированный
представитель сословия «городских обывателей». Пуш¬
киным упомянут в романе в переносном смысле, иро¬
нически: «почетным гражданином кулис» (1. XVII, 8),
т.е. уважаемым завсегдатаем театра, назван в первой
главе главный герой романа. Парадокс этого шутливо¬
го титула состоит в том, что первая глава романа писа¬
лась в 1823 г., а сословие «почетных граждан» было об¬
разовано в России позже — в 1832 г. Значит, называя
1325 |

ПОЧЕЧУЙ
п
Онегина «почетным гражданином», Пушкин ориенти¬
ровался либо на западные образцы, либо на известные
ему проекты реформ, обсуждавшиеся в царствование
императора Александра I.
В.	С.Листов
ПОЧЕЧУИ — геморрой. «Течение почечуйное проис¬
ходит от разорвания маленьких жил, извивающихся
в ечейчетой соткани около кольца заднепроходпаго, и в ко¬
торых собирается кровь густая, застоявшаяся и накопив¬
шаяся в кровевозвратной жиле, также or помешательства
в печени или селезенке. Ежели перепонка покрывающая
жилы гемороидальныя сопротивляется прорвашпо, то
происходят от того гемороидальныя шишки, столько бо¬
ли приключающая; ежели оныя прорвутся, кровь иете-
кает, и сие-то называют почечуем открытым, в нрггиву-
положном же случае почечуем глухим. <...>
li елучае глухаго почечуя, надутых н боль приключа¬
ющих шишек, лучше всего... наблюдать диэту, клисти¬
ров без крайней нужды не ставить, но садиться в ванну
п шишки мазать тополевою мазью...» (Левшин В.А.
Полная хозяйственная книга, относящаяся до внутрен-
няго домоводства как городских, так и деревенских
жителей, хозяев и хозяек: В К) ч., с рисунками. Т. 1—5.
М., 1815. Т.5. 4.1. С. 174-175).
Машук, податель струй целебных;
Вокруг ручьев его волшебных
Больных теснится бледный рой;
Кто жертва чести боевой,
Кто Почечуя, кто Кинриды...
(Т.С. С. 199)
I	(ушкин колебался в выборе недуга, и у него был такой
вариант: «[Кто ревматизма], кто Киприды» (Т.6.
С.486). Но в итоге он остановился на почечуе, очевидно,
как на болезни, наиболее* противопоставленной «Кипрн-
де». Дед Пушкина . 1ев Александрииm ушел в 1761 г.
воптавку но «болезни, которую мы шыываем малум хино-
хоидрианум кум материя <...> от того временем бывает
у нево рвота, рез в животе, баи» в спине и слепой почечуй,
от которых может приключиться меликашка хипохонд-
риана» (цит. по: Rkhuiiiok С.К. К биографии родных
Пушкина // Врем. lilt. Вып.23. С.9). Знал ли Пушкин
об этом заболевании деда — неизвестно.
М. li. Строганов
ПОЧТА, 1104 ТО В 1»1_К
Почта — «учреждение имеющее в ведомстве своем
отправление из одного города в другой не токмо казен¬
ных. но и частных писем и посылок с платежом в каз¬
ну денег» (Слов. Акад. Российской. 4.4. Стб. 1021).
В допетровскую эпоху в России существовала эста-
({ктная, или экстренная, почта, но которой рассыла¬
лись в основном царские указы и грузы. Не* отвезти,
а отправить по почте частное письмо или посылку пало
возможным только в XVIII столетии. В определении
«почты» из «Словаря Академии Российской», напеча¬
танного в конце XVIII в., это особенно подчеркнуто.
11етр I учредил регулярные почтовые сообщения сна¬
чала между Москвой и Великим Новгородом (1701),
немного позднее — между Москвой и Санкт-Петербур¬
гом (1703); а в 1710-е—1720-е гг. почтовые тракты
были открыты во многих губернских городах. Петров¬
ские указы устанавливали и расстояние между станами
(почтовыми станциями) — 30 верст, п число ямщиков
п лошадей в каждом стане — по два ямщика и четыре
лошади. Царский указ 1704 г. определил и скорость
почтовой гоньбы — 10—15 верст в час. В 1730-е гг. по¬
явилась тяжелая почта для посылок.
Любопытно отметить, что в «Словаре Академии Рос¬
сийской» говорится только о почтовых отправлениях из
города в город. Действительно, до 1821 г. переписы¬
ваться или посылать неценные грузы по почте можно
было только жителям разных городов. 11ервые город¬
ские1 почтовые отделения, позволяющие отправлять
почту в пределах одного города, открылись в 11етербур-
ге I марта 1821 г.
Пушкин в четверти главе романа «Евгеений Онегин»,
нал когорт работа! в Михайловском в 1824 г.. micai:
Родные люди вот какие:
Мы их обязаны ласкать,
Любить, душевно уважать
II. но обычаю народа,
О рожестве их навещать,
Или по почте поздравлять...
(4. XX. в— 11)
В черновой рукописи десятой п одиннадцатой строк ци¬
тируемой етрм|)ы сначала не* было упоминания о почте*:
<Пред рожеством их навещать>
<11 в новый год их навещать>
(Т.6. С.353)
Окончательный вариант — «Или по почте поздрав¬
лять» — усиливал иронический контекст; речь шла
и о таких любящих друг друга родственниках, которые,
живя в одном городе, могли лишь раз в году или навес¬
тить друг друга, или, не* утруждая себя визитом, огра¬
ничиться отправленным по городской почте* поздрави¬
тельным письмом.
Пе*рвос расписание почт появилось в последней чет¬
верти XVIII в., его составил главный смотритель Нарв-
ских почт А.М.Волков. В начале XIX в. расписания,
маршруты, денежные сборы и другие полезные для пу¬
тешественников сведения печатались в «почтовых до¬
рожниках». В одной из таких книг, изданной в 1824 г.,
в разделе «О почтах» говорилось: «Легкия почты [т.е.
для пересылки писем. — Н. II. ] отправляются из Санкт-
пстербурга до Москвы и от Москвы до Санктпетербур-
[326]

II
ПОЧТА, ПОЧТОВЫЕ
л. ьшит м w»-
Почтальон. С.РЬйс г ориг. Верлегера. 1830-е гг. Литография
га четыре раза в неделю, а на прочих трактах по два
или по одному разу в каждую сторону. Из сего изъем-
лютея только отдаленные места Архангельской губер¬
нии и Сибири, где, но причине затруднительного пути,
почты отравляются но два и по одному разу в месяц,
а между Охотском и Камчаткою при удобных только слу¬
чаях» (11очтовый дорожник, или Описание всех почто¬
вых дорог Российской империи, Царства Польского
и других присоединенных областей: В 3 ч. СПб., 1824.
41. С.433—434).
В начале XIX в. Главней* почтовое управление находи¬
лось в 11етс*[>бурге. В нем было семь экспедиций: две*
приходящих почт российских и иностранных, две* отхо-
дящих почт российских и иностранных, секретная, счет¬
ная, текущих дел. В 1820-е гг. деятельность почтового
ведомства расширялась: новые экспедиции занимались
отправкой денег, ценных писем и посылок, подпиской
на русские и иностранные газеты, журналы, книги. 11оч-
тамты находились во всех губернских городах. 11ушкин
был знаком с петербургским и московским ночт-дирек-
торами братьями К. Я. и А.И.Булгаковыми. В их обязан¬
ность входило также следить за расписанием почт.
Герой пушкинского романа Онегин в Петербурге* мог
пользоваться почтой четыре раза в неделю. Оказав¬
шись в деревне, он получал корреспонденцию значи¬
тельно реже, вероятно два или один раз в неделю. Лен¬
ский. объясняя отсутствие своего приятеля у Лариной,
находит довольно вескую причину для его опоздания:
—	Сегодня быть он обещал,
Старушке Ленской отвечал:
Да, видно, почта задержала.
(3, XXXVI, 10-12)
О том, что почтовый день становился событием для
провинциала, удаленного от обеих столиц, сохрани¬
лись многочисленные свидетельства. В отрывке из ро¬
мана «Магнетизер» А. Погорельского (1830) екатерин¬
бургский купец Анисим Аникеевпч Фесюрип бросает
свои дела на целых два дня, когда приходит почта, же*-
на укоряет его: «Уж мне, право, эти петербургские
журналы!., как придет почта, так два дня к нему при¬
ступу нет» (Погорельский Антоний [Перовский А.А.
(псевд.) |. Избранное. М., 1985. С.357).
Пушкин в повести «Выстрел» (1830) писал: «Рассе¬
янные жители столицы не имеют понятия о многих
впечатлениях, столь известных жителям деревень или
городков, на пример, об ожидании почтового дня: во
вторник и пятницу полковая наша канцелярия бывала
полна офицерами: кто ждал денег, кто письма, кто га¬
зет» (Т.8. С.67).
«Желающий ехать на почтовых лошадях, должен ис¬
просить на месте своего пребывания подорожную.
Оныя выдаются в городах: Губернских, от Началмш-
[327]

Г!
ПОЧТА, ПОЧТОВЫЕ
ков Губерний, Областных, от Начальников Областей,
а в Уездных от Городничих; без подорожной же никто
не может получить почтовых лошадей» (Почтовый до¬
рожник... Ч. 1 С.425).
И начале XIX в. передвигаться на дальние расстоя¬
ния можно было на своих лошадях — на долгих или на
казенных — на почтовых. С наступлением весны
Пушкин зовет своих читателей «оставить град неуго¬
монный» и ехать в деревню — не важно, каким обра¬
зом: на долгих ii.ni на почтовых:
В поля, друзья! скорей, скорей,
В каретах тяжко нагруженных,
На долгих иль на почтовых
Тянитесь из застав градских.
(7, IV. 11-14)
Путешествие на собственных лошадях, в своем эки¬
паж»' и со своим кучером не требовало подорожной
и платы за прогоны, поэтому было выгоднее, хотя и зна¬
чительно длиннее. Такой путь требовал длительных ос¬
тановок, чтобы давать отдых лошадям. Прасковья
Ларина, отправляясь с дочерью из деревни в Москву,
выбрала самый дешевый способ передвижения и «тащи¬
лась» на своих лошадях целую неделю:
К несчастью Ларина тащилась,
Боясь прогонов дорогих,
Не на почтовых, на своих,
И наша дева насладилась
Дорожной скукою вполне:
Семь суток ехали оне.
(7. XXXV, 9-14)
Онегин же предпочел скакать из Петербурга в дерев¬
ню к умирающему дяде, «летя в пыли на почтовых» (I,
II. 2). Чтобы быстрее добраться, он заплати.! за подо¬
рожную и внес деньги за прогоны:
Прочтя печальное послан ье.
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал...
(1, LII, 5-7)
Езда на почтовых дала Онегину возможность не при¬
ехать, а «прилететь»:
Но, прилетев в деревню дяди...
<1. I ll- 12)
В черновой рукописи Пушкин даже уточнил, сколь¬
ко времени его герой был в дороге:
<Но проскакав иоболе суток>
(Т.6. С.252)
Составитель «Ручного дорожника...», изданного
в 1802 г., сравнил скорость движения на долгих и на
почтовых лов1адях: «И подлинно n<i долгих\ такое про¬
странство, которое на почтовых переезжают в 3, на
долгих едва оканчивают в 10 дней: ибо самыя луч шин
лошади немогут больше сделать в день, как две упряж¬
ки по 30. или по 40 верст каждую, то есть: самая боль¬
шая езда на долгих в день составляет около 80 верст»
(Глушков И. Ф. Ручной дорожник для употребления на
пути между Императорскими Всероссийскими Столи¬
цами и, дающий о городах по оному лежащих известия
Историческия, Географическия и Политическия;
с описанием обывательских обрядов, одежд, наречий
и видов лучших мест. 2-е изд., испр. и умнож. СПб.,
1802. С. 183).
Онегин 15 Петербурге ездил очень быстро («Онегин
налетел к театру...» — I. XVII. 9; «Стремглав по почте
поскакал...» — 1, 1.11. 7) и поэтому пользовался наем¬
ными экипажами с ямщиками и почтовыми лошадьми.
Вероятно, п в деревню он отправился на почтовых ло¬
шадях с ямщиком не в своем экипаже. Любопытно от¬
метить. что Пушкин отверг первоначальный черновой
вариант строки «Стремглав по почте поскакал...» —
«[В дорожной] бричке поскакал» (Т.6. С.252). Этот
же вариант оставался и в беловом автографе: «В до¬
рожной бричке поскакал» (Т.6. С.554).
В заключение заметим, что в пушкинское время
слово «почтовый» приобрело переносный смысл и ино¬
гда употреблялось в значении быстрый, скорый, стре¬
мительный. Прозаик В.А.Соллогуб, рассказывая
о том, как трудно излагать свои мысли на бумаге, срав¬
нил движение мысли и пера с ездой «на почтовых»
и «на долгих»: «Извините меня, строгая моя читательни¬
ца, если я перебегаю от одного портрета к другому.
Мысль моя скачет на почтовых, перо тащится на дол¬
гих; не знаю, право, как их согласить» (Соллогуб В. А.
История двух калош // Соллогуб В.А. Три повести.
М., 1978. С.16. Впервые: 03. 1829. Т.1. № I. Отд.З.
С.88—147).
Любопытно, что к лицейском стихотворении «К Пу¬
щину (4 мая)» (1815). для того чтобы передать стре¬
мительный бег времени, Пушкин прибегает к хорошо
известной современникам реалпи:
Пускай старик крылатый
Летит на почтовых:
Нам дорог миг утраты
В забавах лишь одних!
(Т.1. С. 119)
Заметим, что в популярном в первые десятилетия
XIX в. послании К. 11.Батюшкова «Мои пенаты»
(1811), которому подражал Пушкин в этом стихотво¬
рении, «почтовых» не было:
11ока бежит за нами
Бог времени седой
II	губит луг с цветами
Безжалостной косой.
Мой друг! скорей за счастьем
В путь жизни налетим;
Упьемся сладострастьем
И смерть опередим...
Е.А. Пономарева
|328]

п
мо.мил
ПОШЛИНА — государственный денежный сбор (на¬
лог) с ввозимого в страну и вывозимого из страны това¬
ра. Государство, облагая пошлиной привозные и выво¬
зимые товары, пополняет таким способом свои доходы.
Пошлину, часто довольно большую, уплачивает ку¬
пен.. занимающийся внешней торговлей. Оплата пош¬
лины представляет собой прямой вычет из денежного
дохода продавца. Чтобы не терпеть такого убытка, ку¬
пец, ввозящий иностранный товар, увеличивает его це¬
ну на сумму налагаемой государством пошлины. По¬
этому товары становятся дороже. И наоборот, если
иностранные продукты поступают в страну без взима¬
ния пошлины, они стоят заметно дешевле. А недорогие
товары охотно п помногу приобретают покупатели.
Пушкин писал:
...в сей Одессе влажной
Еще есть недостаток важный;
Чего б вы думали? — воды.
Потребны тяжкие труды...
Что ж? это небольшое горе,
Особенно, когда вино
Без пошлины привезено.
(Отрыпки ил Путешествия Онегина //Т.6. С.203)
Вино, которое привезено из других стран без уплаты
пошлины, продается так дешево, что его легко можно
покупать и пить в большом количестве вместо воды,
утоляя жажду.
Г. А. Чере.чисинов
ПОЭЗИИ (греч. тилг|ац, от яснёсо — делаю, творю) —
один из основных типов организации художественной
речи, ритмическое строение которой ведет к стихотвор¬
ной и близким к ней ритмико-интонационным фор¬
мам. «Словарь языка I (ушкина» выделяет два значения
слова «поэзия*, которые условно можно отграничить
друг от друга как «первичное» и «вте>ричное». В первом
случае значение приближается к (тре>ге> терминологи¬
ческому, основанному на формальном различении
«поэзии» и «прозы» («словесное искусство в стихотвор¬
ной форме; совокупность стихотворных художе¬
ственных произведений»). Во втором — границы
смысла, заключечпюго в слове «поэзия», заметно рас-
ширяются за счет придания ему более общих, бытий¬
ных и эстетических, качеств («поэтичность, нечто
поэтическое, действующее пн чувство, воображе¬
ние») (Слов, языка Пушкина. Т.З. С.(>27).
Однако специальное изучение модификаций данного
понятия в творческом сознании Пушкина — основан¬
ное* на фактах словоупотребления, с учетом литератур¬
ного контекста, образной специфики, теории вопроса,
в особенности соотношения внутри оппозиции «поэзия» —
«проза», — позволяет присоединиться к мнению иссле¬
дователя относительно недостаточности вышенриве-
денной классификации (см.: Сидяков .1. С. Наблюде¬
ния над словоупотреблением Пушкина («проза» и «по¬
эзия») // Пушкин и его современники. Псков. 1970.
С.	125—134). Особенную роль получают конструкции,
где «первичное» и «вторичное» значения не порывают
связи друг е* другом, вступая в своеобразный диалог: со¬
держательное обогащение «поэзии» осуществляется за
счет взаимодействия понятий творчества в узком смыс¬
ле слова и общего процесса бытия как жизнетворчест-
ва. Подобная концепция поэзии как нельзя более соот-
ветствует художественной реальности «романа it стихах»,
энциклопедичность и универсализм которого предпо-
лагают новые уровни понимания «поэзии» сравнитель¬
но с теми, которые занрограммщюваны языковым фо-
ном как таковым.
К поэтизмам в «Евгении Онегине» — поэтическим ус¬
ловным формулам, в контексте которых в основном
и выступает слово «поэзия», — при их кажущейся непо¬
движности, стереотипности вполне применимо заклю¬
чение М.М.Гиршмаиа об «энергии первоначального об¬
щения», «глубинно объединяющей лирический монолог
и диалог». В самом широком смысле «в общении оказы¬
ваются универсально-общечеловеческий канон — мно¬
жество обращенных друг к другу традиций, и единст¬
венность произведения — чудного мгновения гармонии».
Живая связь чуда искусства и «реальности жиз¬
ненного события» и становится предметом «поэзии»,
поэтического содержания, которое угадывает то, что
предшествовало «разделению» этих онтологически е*а-
моценных субстанций (Гиршман М.М. Творчество
Пушкина и современная теория поэтического произве¬
дения // Вопр. лит. 1999. № 2. С. 152—101).
«Поэзия» как элемент бытия, находящийся в диалек¬
тически сложных отношениях с событийным рядом
действительности (который также, конечно, поэтичес¬
ки персонифицирован), представлена, например,
в первой главе романа:
Любви безумную тревогу
Я безотрадно испытал.
Блажен, кто с нею сочетал
Горячку рифм: он тем удвоил
Поэзии священный бред,
11етрарке шествуя вослед,
А муки сердца успокоил,
11оймал и славу между тем:
По я, любя, был глуп и нем.
(1, mu, 6-14)
Лирический сюжет данных строк свидетельствует,
с одной сторшы, о невозможности принять идею взаимо¬
заменяемости поэзии и жизни («блажен» тот, кто спосо¬
бен е- «безумной тревогой» любви сочетать «горячку
рифм», — но сам поэт не* согласен «удваивать» таким об¬
разом «священный бред» поэзии, ловя мимоходом славу;
в вариантах эта мысль выражалась еще категоричнее:
«Но с нею ввек не* сочетал / Горячку рие|)м...» — Т.0.
|329|

11 <>:>:$ и ;i
п
“Я
■ZtZTZr 4“
УуА
ЖвВмеч
£ >2£
<£6 <h* -
Автограф письма А.С.Пушкииа к В.А.Жуковскому. 1X25
С.257); с другой же — о невозможности поэзии и жизни
пребывать друг без друга, что подтверждается самой ху¬
дожественной необходимостью нх соотнесения.
Самоценность 1юэзин еще не заявила о себе — она
сущностно неотделима от жизни п растворена в ней. как
ее животворящий элемент. В наибольшей степени это
относится к Ленскому, весь образ кото|и>ю с самого на¬
чала словно бы ;шкреплсн и исчерпан наименованием
«поэт», получающим статус своеобразного поэтизма.
В вариантах было подчеркнуто в связи с Онегиным: «ие
был он / Ми математик, ни поэт» (Т.б. С.218). Именно
поэтому Онегина не может характеризовать подчеркну¬
тая интонационно-патетическим способом градация ду¬
шенных состояний, применимая к Ленскому:
Увял! Где жаркое волненье.
Где благородное стремленье
II	чувств, и мыслей молодых...
<...>
И вы, заветные мечтанья,
Вы. призрак жизни неземной,
Вы, сны поэзии святой!
(6, XXXVI, 5-7. 12-14)
Художественно лишь намеченная, но вполне реали¬
зованная в жизни взаимосвязь между «заветными меч¬
таньями», «призраком жизни неземной» и «снами по¬
эзии святой» до некоторой степени определяет их сино¬
нимичность. Ленский — средоточие поэзии, которая
еще? не сделалась искусством, и искусства, еще не1 вы-
шедшего за пределы поэтических тем (В.М.Жирмун¬
ский), за которыми стоит реальное всечеловеческое
содержание. «Сны поэзии святой» отзовутся «поэтичес¬
ким сном» в главе седьмой:
Быть может, в мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна
II	в трепет сердце нам приводит
Мечтой о датьной стороне,
О	чудной ночи, о луне...
(7. 111. 9-14)
«Мечты», явившиеся is «поэтическом сне», — это ме¬
тонимически представленные темы поэзии Ленского,
которые в конспективном обзо|>е широко обозначены
в вариантах: «Мечтой о рощах, о луне», «Мечтой о со¬
снах, о луне», «Ручьи», «Друзей», «Пиров», «О деве»,
«Отой», «О неркой», «О милой», «О нелабвешюй», «О пер¬
вой страсти», «Об муке» (Т.6. С.415).
В «Евгении Онегине» понятия «поэта в душе» и но-
эта-творца. поэта — «служителя муз» находятся в по¬
стоянно меняющихся соотношениях. Однако предпо¬
сылкой поэзии в высшем смысле несомненно является
человеческая способность «иметь возвышенное чувст¬
во» (варианты строфы XIV главы второй):
[330]

п
поэзия
Иметь восторженное чувство
11ростителыю в 17 лет —
Кто чувству верит — тот поэт...
(Т.6. С:.27В)
В связи с этим эпитеты «святая», «ясная», «просто¬
душная», «живая» применительно к поэзии обретают
двуобращенность, в которой человечески-бытийное на¬
чало играет основополагающую роль.
Точное наблюдение на этот счет находим в коммента¬
риях В.В.Набокова. По поводу характеристического
эпитета «ясна», прилагаемого к поэзии Ленского
(<И песнь его была ясна...» — 2. X. 2). исследователь,
ссылаясь, в частности, на авторскую оценку последней
элегии юноши, отмечает: «“Ясность”, очевидно, отно¬
сится к его натуре, а не к его искусству». Вместе с тем
В.В.Набоков различает «простодушие» поэтическое
и антнноэтическое: свидетельствующее о глубине и возвы-
шениоети чувства и, напротив, об его поверхностности
при внешних «простоте» п «ясности»: «Хотя наивность
(простодушие) Ленского остается с ним до конца его
дней (и даже потом, в царстве носмсршой мета(|юры
и в аркадской гробнице), щюетодунше Ольги оказывается
не вовсе лишенным некоего стыдливого, но жестокого
обмана» (Набоков. Комментарий. С.232, 256).
Онегин, наделенный, по определению Пушкина,
«антииоэтическим характером», тем не менее способен
стать на точку зрения поэта:
...«Я выбрал бы другую.
Когда б я был как ты поэт...»
(3, V, G-7)
Литературная рецепция (особенно на уровне белле¬
тристического типа творчества) домысливает антитезу
«поэтическое» — «антнноэтическое» противопостав¬
лением образов, обладающих внутренней «поэзией» —
поэзией души н «поэзией» внешней, в ее общеприня¬
том толковании. Первая ассоциируется с музыкой,
вторая — с «легкой поэзией». Ср. в повести М.II.Пого¬
дина «Русская коса» ( 1827) характеристику' двух де¬
вушек: «Старшая живет в душе своей, живет чувство¬
ваниями. Мира внешнего, кажется, не существует для
нее, и между тем она привязана к нему узами нераз¬
рывными; но веч* впечатления от посторонних предметов
так усвояются ею. что теряют особливую значи¬
тельность и превращаются в нечто общее и бесконеч¬
ное. <...> Словом, это музыка.
Другая, наоборот, живет, кажется, в мире* внешнем;
кажется, сама ечть прелестное явление* из внешнего
мира, резвится, весч*лится, всем играет, надо всем сме¬
ется, везде находит сторону вещественную, хотя и об¬
лагораживает е*е... На нее нельзя не* радоваться, но
нельзя и не* сердиться. Это какая-то легкая поэзия»
(Погодин М. 11. Повести. Драма. М., 1984. С.22—23).
Именно но поводу последней разновидности «поэти¬
ческого» (почти переходящей в свою противополож
ность) Пушкин заметит: «Есть люди, которые не* при¬
знают иной поэзии, кроме страстной или выспрен¬
ней...» (Путешествие В.Л.П.. 1836 //Т. 12. С.93).
Ту же антитезу «внешнего» и «внутреннего» как «по¬
этического» и «антппоэтического» К)..М.Лотман усмат¬
ривает при сопоставлении поэтизмов в письме Онегина
и письме Татьяны: «Онегин и Татьяна используют одни
и те же* ерормулы. однако смысл и функция этих фор¬
мул в их употреблении глубоко различны. <...> ...Они
сформируют сферу выражения онегинскою письма, ко¬
торая именно в силу своей условности не* оказывает
влияния на содержание, как в прозе* или в обыденной
речи. Книжные же* выражения в письме; Татьяны сфор¬
мируют самый склад ее* любовных переживаний. Как
в поэзии. зде*сь выражение ечть одновременно и содер¬
жание» (Лотман. Статьи. С.722—723).
Наблюдения комментаторов романа подводят к вы¬
воду, что прежде всего «поэтическое» в личности
Г1.А.Плетнева позволило Пушкину посвятить ему свой
стихотворный роман. В облике 11.А.Плетнева, как он
обрисован поэтом, присутствует полный набор тех ус¬
ловных н вместе с тем «живых», человече*ских призна¬
ков, которые уже* отмечались нами в характеристике
Ленского как знаки «благородной», «прекрасной души»:
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты...
(Пск вящоние, 3-8)
Наряду с другими здесь намечена лирическая тема
распределения предметов по степени их поэтичнос¬
ти. которая в особенности выявляется к конкретных
сравнениях. Сожаление* о том, что не удалось «тебе
представить / Залог достойнее тебя», подразумевает
более глубокую и обобщающую мысль: поэзия как плод
искуечтва (роман как результат творчеч-кой работы)
уступает в поэтичности «высокой» жизни и душе адрс-
сата посвящения. Мысль о приоритетной поэтичности
жизни перед поэзией как таковой у 11ушкина встреча¬
ется неоднократно (ср., наир., в письме* к А.А.Бесту¬
жеву от 30 ноября 1825 г.: «...Руслан молокосос, Плен¬
ник зелен — и перед поэзией кавказской природы —
поэма моя: — Голиковская проза» — Т.13. С.244).
Основания для сознательного дистанцирования поэзии
и жизни, которые, однако, сопоставимы по признаку
внутренней поэтичности, содержатся, к примеру, в об¬
ращенном к Пушкину стихотворечпш II.А.Плетнева,
где последний осмысляет себя в сравнении с настоящи¬
ми художниками:
Кому сказать: «Искусства в общий круг,
Как братьев, нас навек соединили...
<...>
[331 |

п
Мне и славе их участие дано;
Я буду жить бессмертием мне милых»?
I	lanpaciio жду. С любовию моей
К поэзии, в душе с тоской глубокой,
Быть может, я под бурей грозных дней
Склонюсь к земле, как тополь одинокой.
(К А.С.Пушкину, 1822)
Сравнения предметов по степени поэтичности содер¬
жатся в пушкинских 11римечаниях к Евгению Онегину
(в окончательном тексте и вариантах). Б первом слу¬
чае', отмечая «охлажденное» чувство» героя (примеча¬
ние пятое к строфе XXI первой главы), поэт осуще'ств-
лял того же рода диалог, который был представлен
выше — между искусством и жизнью: «Балеты г. Дидло
исполнены живости воображения и прелести необык¬
новенной. Один из наших романтических писателей
находил в них гораздо более Поэзии, нежели во всей
французской литературе» (в вариантах личность «ро¬
мантического писателя» уточнялась как реальная:
«Л.II.» (Т.6. С.191, 529), «Сам II. говаривал» — «веро¬
ятно, сам Пушкин», но замечанию Ю.М.Лотмана).
И примечании автора, не* вошедшем в окончательный
текст, отразилась «попытка снабдить поэтический
текст оспаривающим его комментарием», что создаю
«картину диалогического спора между автором-поэтом
и автором-прозаиком» (Лотман. Статьи. С.577). Но
поводу выражения «Бренчат кавалергарда шпоры...»
(1, XXVIII, 9) Пушкин писал: «Неточность. — На ба¬
лах кавалер! ард<ские> офицеры являются также как
и прочие гости в виц мундире и башмаках. Замечание ос¬
новательное, но в шпорах есть нечто поэтическое. Ссы¬
лаюсь на мнение А.И.В.» (Т.6. С.528). Поэтическая
иерархия предметов как явление жизни фиксируется
не только ссылкой на мнение А.И.Вульф (Netty), но
н оставшейся is вариантах пометой: «нечто более поэти¬
ческое» (Т.6. С.528).
Все вышесказанное характеризует «поэтическую ре¬
альность, поэтическое бытие» (М.М.Гиршман) как со¬
относимые не только с мечтательной поэзией, но и с по¬
эзией опыта («хладные мечты», «строгие мечты»),
находящей выражение в жанрах прозы. В широком
смысле и в прозе выражается поэзия человеческой
жизни, в смяли с чем заслуживают внимания замеча¬
ния В.Д.Сквозннкова и С..Г.Бочарова.
В.Д.Сквозпиков находит во «внутреннем» отноше¬
нии прозу Пушкина более «поэтичной», чем его стихи:
«Когда Пушкин заявлял, что “лета к суровой и роле
клонят", то это означаю... все более неотложную потреб¬
ность... закрепить, наконец., свой идеал гармонии, бла¬
городной независимости, простоты и открытой довер¬
чивости к людям... В этом смысле проза для Пушкина
более “личное дело”, чем поэзия, включая н лирику.
<...> Момент самоутверждения в прозе более выражен.
С этой точки зрения проза для I Ьтпкина вообще серьез¬
нее и потому интимнее его стихов — не по переживани¬
ям, а по стилю» (Сквозников В. Д. Стиль Пушкина //
Теория литературы: Основные проблемы в историчес¬
ком освещении. Стиль. Произведение. Лит. развитие:
Сб. ст. М., 1965. С.69).
С.Г. Бочаров полагает, что стадиальное движение; по¬
эта от «поэзии» к «прозе» запечатлело природный про-
цесс его развития, творчески отраженный, в свою оче¬
редь, is «Евгении Онегине». Это суждение имеет прямое
отношение к проблеме жанровой специфики произве¬
дения как лироэпического целого, как «романа в сти¬
хах». В таком случае строки:
Они сошлись. Волна н камень,
Стихи и прола, лед н пламень
11е сталь различны меж собой, —
(2. XIII, 5-7)
не обязательно несут в себе сущностное определение
диаметрально противоположных подходов к жизни —
возможно, ими выражено глубинное, онтологическое
сродство. «Как естественно из поэмы и лирики Пушки¬
на образовался роман в стихах, так же естественно
в лоне |юмана в стихах зарождается щюза. Таким обра¬
зом, закономерная эволюция форм пушкинского твор¬
чества являет как бы процесс изменения авторского
лица» (Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина: Очерки. М.,
1974. С. 107).
Диалог искусства и жизни, персонифицированный во
взанмообращенности поэзии и прозы, несмотря на раз¬
ницу между естественно сменяющими друг друга
временными периодами, получает общие бытийные осно-
вания, позваляющие, по мысли Л.С.Сидякова, разру¬
шить категоричность противопоставления их друг дру¬
гу. Так, в заключительной LV строфе главы седьмой
поэт в шутливом тоне обращается к «эпической муле»,
подчеркивая те*м самым причастность своего творения
к эпическому жанру. Но варианты покалывают, что на¬
ряду с вошедшим в окончательный текст обращеншем:
Благослови мой долгий труд,
О ты, эпическая муза!
И верный посох мне вручив... —
(7. LV, 8-10)
имели место обращения иного свойства: «О ты
но<эяия>», «II ты внемли моих стихов» (Т.6. С.463;
как отме'чает Л.С.Сидяков, «вместо слова “поэзия" ча¬
ще* всего употребляется слово “стихи"»). Варианты
строфы выявляют условность, зыбкость жанровых гра¬
ниц вообще, возможно, правомерность их отмены:
«свободный роман» пср'осмыслястся как эпическая по¬
эма, большая стихотворная с|юрма — и в то же* время он
возведен к эпическому роду, щюлаической системе' жа¬
нров. В контексте* «свободного романа» Нового време¬
ни особенно пародийно выглядит классицистическое
«встунленье», венчающее «песнь» (на «поэтическом»
языке), нлн «главу» (на языке «смиренной прозы»).
[332]

II
и о:) м л
Те же причины обусловливают возможность приме¬
нения универсальных риторических приемов к стихо¬
творной форме романа или указание на них в создании
поэтической иерархии действительности. По заключе¬
нию 11.И.Михайловой, «сама жанровая природа "Ев-
гения Онегина" диктовала ориентацию на традицию
красноречия. Эпическая форма романа как прозаичес¬
кого жанра тяготела к риторическим построениям,
нормативы которых определялись учебниками красно¬
речия — “риториками”...» (Михайлова 11.11. Роман
«Евгений Онегин» и ораторская культура первой трети
XIX it. // Пушкин. Иссл. Т.13. (1.4(5). Поэтому два
возможных пути Ленского («поэтический» и «антииоэ-
тический») могут быть соотнесены с надгробной речью
Пушкина «самому себе, своей поэзии», имеющем’! в чер¬
новиках XXXIX и XL строф второй главы аналогично
(хотя и шутливо) противостоящие друг другу «два ва¬
рианта» (Там же. С.57).
«Поэзия» и «проза» могут соотноситься не только
в собственно художественном, но и в риторическом пла¬
не, причем параллелизм обоих планов заложен в твор¬
ческой истории произведения. По наблюдению П.С.Си-
дякова, «показателен в этом отношении... следующий
пример из чернового текста “Путешествия Онегина ’:
“И в поэтический бокал Я много прозы подмешал "...
Если сравнить .этот вариант с окончательным текстом,
более последовательным с точки зрения поэтической об¬
разности (“II в поэтический бокал Воды я много подме¬
шал...”), то получится интересная пара оппозиций:
“бокал” (вино) — “вода
“поэтический” (поэзия) — “проза”, —
предопределенная п самой природой найденного обра¬
за...» (СидяковЛ.С. Указ. соч. С. 131).
«11оэтичсскпй огонь» п «политический ум» по pirтори-
чеекнм признакам — как убеждающая речь рассказчи¬
ка — уравнены в значении в черновиках строфы XI вто¬
рой главы романа:
Их разговор благоразумный
О сенокосе, о вине,
О псарне, о своей родне
Конечно не блистал ни чувством
Пи [политическим | умом
Ни поэтическим огнем
Ни описательным искусством...
(Т.в. С.273—274)
В вариантах: «Ни поэтической мечтой», «Ни поэтичес¬
кой игрой», «Ни парадоксов остротой», «Но политичес¬
ким искусством» (Т.6. (1.274).
В нору творческой возмужалости Пушкина поэтиз¬
мы в его прозе и поэзии стали выполнять общую функ¬
цию: возвращать художественному слову нервоздан-
ность жизненного смысла, бытийного начала. «Евгений
Онегин» явился олицетворением динамики этого
долгого процесса во всей сто «пестроте» и многослож¬
ности. В романс1 в наибольшей мере проявилась та за¬
кономерность. о которой говорит М.М.Гиршман:
«В этих границах гармонический идеал и земная реаль¬
ность оказываются в общении, но нигде и никогда пол¬
ностью пс1 переходят друг в друга» (Гиршман М.М.
Указ. соч. С. 157).
II.Л. Вершинина
ПОЭМА — эпический стихотворный жанр, лирико-
эпическое произведение большого объема. Его класси¬
цистические формы утвердились it русской литературе
уже в XVIII в., но в начале XIX в. к нему было привле¬
чено особое внимание в связи с выходом первой поэмы
Пушкина «Руслан и Людмила». Ее жанровый анализ
с позиции классицизма проводился следующим обратом:
«Поэма Романическая есть стихотворческое повество¬
вание о каком либо происшествии Рыцарском, состав¬
ляющем смесь любви, храбрости, благочестия и осно¬
ванном на действиях чудесных. <...> ...Содержание1
в ней бывает всегда забавное... <...>
В Романической поэме всякой размер употреблен
быть может; но, кажется. приличнейшими следует по¬
честь стихи Ямбические четырехстопные и даже воль¬
ные.
На Русском языке в Романическом вкусе мы имеем
написанную Г. Пушкиным поэму Людмила и Руслан»
(Остолопов II.Ф. Словарь древней и новой поэзии.
Т. 1—3. СПб.. 1821. Т.З. С.28—30; другие характерис¬
тики п оценки см.: Пушкин it прижизненной критике.
1820—1827. СПб, 1997. С.25—106). Чтобы включить
произведение 11\лнкпна в устоявшуюся классифика¬
цию поэм (героические, пропкомнчеекпе. описатель¬
ные, дидактические и проч.), пуристам потребовалось
создать особый поджапр и несколько обновить свою си¬
стему. А.Ф.Воейков так писал в своей рецензии о сво¬
еобразии поэмы Пушкина: «Однако Поэма Руслан
■I Людмила не эпическая, не описательная и не дидакти¬
ческая. Какая ж она? Богатырская: в ней описыва¬
ются богатыри Владимировы, и основание ел почерп¬
нуто из старинных Русских Сказок; волшебная, ибо
в ней действуют волшебники; шуточная... <...>
Ныне сей |юд Поэзии называется романтическим»
(Разбор поэмы: Руслан п Людмила, сочинение Александ¬
ра Пушкина //СО. 1820. 4.04. С. 13. 15). Той классифи¬
кации поэм, которую употребляет А.Ф.Воейков, отчасти
придерживался и Пушкин. По крайней мере, в заметке
«<() поэзии классической и романтической>» (1825)
к классическому |юду он относит и «поэму дцд.<актичее-
кую>» (Т.11. С.36), известную по древним образцам.
Но в большинстве случаев 11ушкпн в своих критиче¬
ских выступлениях, посвященных «новой» поэме, избе¬
гает строгих классификаций. Он пишет об исключи¬
тельно разных произведениях: «Карелия» Ф.II.Глинки
и «Бал» Е.А.Баратынского, «Ваетола» К.-М.Виланда
[333]

ПОЭМА
п
Пушкин Л.С. Полтава. СПб., 1829.
11 здател ьска я облож ка
п «Бахчисарайский (|юитан», «Лукреция» В.Шекспира
п «Орлеанская девственница» Вольтера, «Алеша Ионо¬
вич» А.Н.Радищева и даже «Слово о нашу Игореве» —
все это поэмы, упоминания о которых сопровождаются
в критике Пушкина большей частью оценочными эпи¬
тетами. Жанр слишком многообразен, поэтому класси¬
цистическая регламентация его (форм совершенно не¬
возможна. Но поэт серьезно размышлял о том, какие
произведения должны быть выведены за пределы но¬
эмы: недаром «Кавказский пленник» и «Медный всад¬
ник» названы автором «повестями», а в заметке
«<0трагедии Олина “Ко[хч'р">» (<1828>) Пушкин снача¬
ла назвал «Корсара» Дж.-Г.Байрона поэмой, а затем
вычеркнул это наименование (см.: Т. I 1. С.65).
Три упоминания о поэмах в «Евгении Онегине» отно¬
сятся к различным формам этого жанра. Самое первое:
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
<...>
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон, гордости поэт.
Как будто нам уж невозможно
11исать поэмы о другом,
Как только о себе самом. —
(1. LVI, 5-6. 9-14)
Пушкин Л.С. Ьратья разбойники (Писано и 1822 юлу).
2-е изд. М.. 1827. Издательская обложка
несомненно, обращено к «байронической поэме», кото¬
рой Пушкин уже отдал дань (см.: Жирмунский П.М.
Байрон и Пушкин. Л., 1978). Позднее, в наброске
«<0 драмах Байрона>» (<1827>), Пушкин выразил ту же
мысль следующим образом: «Байрон... погрузился в са¬
мого себя. Он представил нам призрак себя самого. Он
создал себя вторично, то под чалмою ренегата, то в пла¬
ще корсара, то гяуром, издыхающим под схимиею...
<...> В конце <коицов> он постиг, создал и описал еди¬
ный характер (именно свой)...» (Т. 11. С.51).
Другая группа поэм явно противопоставлена байро¬
ническим и упомянута вслед за ними:
Я всё грущу: но слез уж нет.
11	скоро, скоро бури след
В душе м(и‘й совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
11оэму несен в двадца ть пять.
(I. LIX, 10-14)
Несомненно, здесь имеется в виду не «Евгений Оне¬
гин», а нечто совершенно «классическое», с|юдни тому
роду поэм, который иронически упомянут в ^Вообра¬
жаемом разговоре с Александром 1>» ( 1824): «Тут бы
П.<ушкин> разгорячился п наговорил много лишнего,
я бы рассердился и сослал его в Сибирь, где бы он напи¬
сал поэму, Ермак или Иочум русским <?> размером
с рифмами» (Т. I I. С.24). Ге(юические поэмы из русской
|334|

II
истории были обоснованно расценены Пушкиным как
архаическое явление. Вместе с тем упоминание имен¬
но двадцати пяти песен не случайно. Образцы эпичес¬
ких поэм — «Илиада» и «Одиссея» Гомера, каждая со¬
стоит из двадцати четырех песен. Поэтому 25 песен —
это некая «сверх-поэма» со «сверх-соблюдением» всех
классических образцов жанра, это поэма классичпее
самого Гомера!
Поэмы сочиняет Владимир Ленский:
11оэт в жару своих суждений
Читал, забывшись, между тем
Отрывки северных поэм,
II	снисходительный Евгений,
Хоть их не много понимал.
Прилежно юноше внимал.
(2. XVI, !(—14)
Мнение о том, что под «северными поэмами» Пуш¬
кин подразумевал произведения Оссиана, оконча¬
тельно опровергнуто (см.: Лотман. С.195). Ведь
в черновике «Евгения Онегина* эта стрижа звучит ина¬
че: «Отрывки из своих баллад» (Т.6. С.279). Реакция
Онегина свидетельствует о его прохладном отноше¬
нии к подобным образцам русского романтизма.
Здесь автор солидарен с героем. В «северных поэмах»
он видит «недостаток единства интереса, единствен¬
ного из всех единств, коего несоблюдение не про¬
щается законами либеральной пиитики> (Денни¬
ца, 1830 //Т.П. С. 105).
Рамки жанра значительно раздвинулись, большая
часть классических препон, которую сохраняли архаи¬
сты вроде Н.Ф.Остолопова, исчезла, no it числе поэм
было по-прежнему немало таких сочинений, которые
казались 11ушкину легковесными и малоинтересными:
Остались нам стихи: поэмы, триолеты,
Баллады, басенки, элегии, куплеты,
Досугов и любви невинные мечты,
Воображения минутные цветы.
(Послание к цензору, 1822 // 'Г.2. С. 268)
Столь же иронично и воспоминание Пушкина о соб¬
ственном юношеском творчестве к послании «Дельви¬
гу» (1821):
Ты знаешь сам: в минувши годы
Я на брегу парнасских вод
Любил марать поэмы, оды...
(Т.2. С. 168)
«Типовые разновидности» поэм, современные Пуш¬
кину. оставались в рамках, столь же тесных ,чля поэта,
сколь немногим ранее тесны были автору «Руслана
и Людмилы» каноны классицизма. Отсюда ирония по
отношению к поэмам в «Евгении Онегине».
А.	Ю. Сорочин. М. И. Строганов
ПОЭТ - гм.: ПИИТ.
ПРАДЕДЫ
ПОЯСОК ШЕЛКОВЫЙ
Татьяна поясок шелковый
Сняла, разделась и в постель
Легла.
(5, X. 9-11)
В народном сознании пояс являлся не просто предме¬
том одежды, но и оберегом (талисманом) ввиду того,
что он, представляя собой вариант замкнутого круга
(магического круга-пояса), воспринимался как грани¬
ца. которую нечистая сила не в состоянии переступить.
11рн гадании на иерекреггках дорог или же у прорубей,
считавшихся местами скопления нечисти и потому осо¬
бо подходящими для ворожбы, гадальщики обязатель¬
но обводили вокруг себя замкнутую линию (круг). То
же самое действие совершает в гоголевском «line» Хо-
ма Брут, стремясь обезопасить себя от нечистой силы.
«Вера в магическую роль щнтрады в <|юрме окружнос¬
ти. недоступную недоб|х)желателы1ым духам, ироележн-
вается п в древнем обычае постоянно носить пояс» (Ли¬
вонец II.А. О д|)евннх магических оберегах (но данным
карельского фольклора) // Фольклор и этнография:
Связи феиьклора с древними подставлениями н обряда¬
ми. Л., 1977. (>.78). V восточных славян пояс, являясь
обязательной частью любой, а особенно нижней, одежды
считался предметом священным, поскольку давался каж¬
дому человеку при крещении (см.: Зеленин Д. И. Восточ¬
нославянская мие|юлогия. М., 1991. С.249). Без пояса
нельзя было молиться, обедать, спать; «беспоясным»
можно было только мыться в бане. В ряде случаев нояс
использовался при во|Х)жбе\ а также при загадывании на
сон, когда его клали под подушку с пригово|юм: «Пояс,
ты мой пояс! I (окажи ты моего суженого, нояс». «11оясок
шелковый», который снимает Татьяна перед тем, как
лечь в постель, является, таким образом, не* щюсто быто¬
вой деталью, но характеризует собой обрядовое действие
героини — освобождение от оберега.
Лит.: Костаювский 11.11. К поверьям о поясе у крестьян Ярослав¬
ской губернии // Этнографическое обозрение. 1909. № I. С.48—49;
.'Irfieih’iHi Л.Л. Значение пояса и полотенца в русских семейно-бытовых
обычаях п обрядах XIX—XX вв. // Русские: Семейный и обществен¬
ный быт. М., 1989. С.229—248.
См. также: СНЯТИИ.
Е. В.Душечкина
П РАД ЕДЫ
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зречот н падут;
Другие им вослед идут...
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
П к гробу прадедов теснит.
1335]

ПРАДТ
Придет, придет п наше время,
П наши внуки к добрый час
Из мира вытеснят и нас!
(2. XXXVIII. 4-14)
Ю.М.Лотман, комментируя приведенную строфу, пи¬
шет, ссылаясь на комментарий В.В.Набокова: «Строе|щ,
видимо, содержит отклики на |Х‘чь Бехпоэ “О смерти”.
Бесспорным свндетелытвом тот, что |>ечь :mi приходила
Пушкину на намять ito в|м*мя работы пал второй главой
“Евгения Онегина", служит прямая щгшта из шч1 к наб|м>-
ске строфы XlVa (с|*.: “Чтож mi>i такое!.. Боже мой!” —
[Т.6. C.276J, “О Dieu! ешеоге line fois, qn’est-ce que
nous?” — [Набоков. V.2. P.306])» (Лотман. С.207—208).
На наш взгляд, ст|>офа XXXV III второй главы имеет
п бонее общую ориентацию на жанр надгробной речи, в ко¬
торой всегда говорится о мгновенности и ничтожности
жизни, неизбежности смерти. Ср.: «Мы являемся в мир
сей подобно блуждающим огням, которые бывают види¬
мы в темноте нощной. — Блеснем, п тотчас угасаем;
явимся посредс живых, и мгновенно сокрываемся во
мраке смерти. — О жизнь, о жизнь, сколь мгновенно те¬
чение твое!» (Августин (Виноградский В.В.), сп. Сло¬
во, творенное при погребении его сиятельства Господи¬
на Канцлера и разных орденов Кавалера. Графа Ивана
Андреевича Остермана, Преосвященным Августином,
Епископом Дмитровским, Викарием Московским, п Ка¬
валером 181 I года, Апреля 23 дня. М., 1811. С.2).
Рассуждение Пушкина о мгновенности жизни, о не¬
избежной смене поколений следует за сообщением
о смерти Дмитрия Ларина, за рассказом о том. как Лен¬
ский посетил деревенское кладбище, где «начертал» от¬
цу своей невесты «надгробный мадригал»:
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный...»
(2, XXXVIII, 1-3)
Пушкинское рассуждение продолжает кладбищен¬
скую тему в жанре надгробной речи. Вместе с- тем оно
освещено пушкинской улыбкой. Пушкин, обозревая
уходящую в века цепь поколений — от прадедов до вну¬
ков. — с с|)илсмчм|м‘ким оптимизмом приветствует гех.
кто придет на смену ему и ечо современникам. Ср.:
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев
II	старую главу нх заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С; приятельской беседы возвращаясь,
Веселых н приятных мыслей полон.
Пройдет он мимо вас во мраке ночи
II	обо мне вспомянет.
(«...Вновь я посетил...», 1835 //Т.З. 0.400)
В первом ноглавном издании «Евгения Онегина»
в примечании к одиннадцатому стиху строфы L первой
главы «Под небом Африки моей» Пушкин сообщил све¬
дения о споем черном прадеде со стороны матери, спо¬
движнике Петра 1 Абраме Ганнибале (см.: Т.6.
С.654—655). См. также: АФРИКА.
//. И. Михайлова
ПРАДТ Доминик, де (РгаеИ Dominique, ele; 1759—
1837) — французский государственный п церковный
деятель, публицист. В 1783 г. принял священничес¬
кий сап и занимал одну из крупных церковных долж¬
ностей. Депутат Генеральных штатов от духовенства
в 1789 г.. он был одним из противников реформ, при¬
нятых Национальным собранием. В 1791 г. эмигри¬
ровал, после прихода к власти Бонапарта вернулся во
Францию благодаря протекции одного из видных ге¬
нералов (Дюрока) и оказался в окружении Первого
консула. Став в 1804 г. императором, Наполеон сде¬
лал Прадта придворным священником с титулом ба¬
рона. В 1808 г. Прадт стал архиепископом, в 1812 г.
был направлен послом в Польшу. После вступления
союзников в 11арнж в 1814г. 11радт начал демонстри¬
ровать свою неприязнь к Наполеону п приветствовал
возвращение к власти Бурбонов. Людовик XVIII от¬
благодарил его за монархическое усердие, однако
Прадт, получив пенсию от короля, вскоре вынужден
был уединиться is своем поместье и заняться сельским
хозяйством. Он был автором большого количества со¬
чинений публицистического характера, в которых
склонялся скорее к либеральным идеям (Три эпохи
колоний, 1801; О состоянии культуры во Франции
и о возможном ее улучшении. 1802: История посолыт-
ва в Великое герцогство Варшавское в 1812 г., 1815;
О Венском конгрессе, 1815; О колониях н о револю¬
ции в настоящее время в Америке. 1817; Об успехах
представительного правления во Франции, 1817; Че¬
тыре конкордата, 1818: Европа н Америка после кон¬
гресса в Экс-.ia-lПапель, 1821: О Греции в ее отноше¬
ниях е Европой, 1822; Европа и Америка в 1821 году,
1822; Европа и Америка в 1822 п 1823 годах, 1824).
В книге «Сравнение мощи английской и русской дер¬
жав в пх отношении к Европе» ( 1823) 11радт утверж¬
дал, что Россия представляет реальную угрозу для ев¬
ропейских стран.
11.А.Вяземский (в отличие от Н.М.Карамзина
и А.И.Тургенева) считал, что 11радт обладает большим
литературным талантом, что «он записывает голоса ев¬
ропейские. Каждый нз нас встречает в нем свои мысли»
(А.И.Тургеневу, ноябрь 1819 // ОА. Т. I. С.347).
Пушкин ие разделял увлечения Вяземского: «...неуже¬
ли тебя пленяет ежемесячная слава Прадтов?» — писал
ои Вяземскому I сентября 1822 г. (Т. 13. С.44). Пуш¬
кин упрекал Наполеона за то, что тот в своих записках
[336]

II
ПРАЗДНИК
Ш». ШЮШТк die ШAUDIT,
(far f,	<(t	I
СЫ*Н	А//"*/нггЛби***
Plmt*	** li
. ГУМГ.
Д.Прадт. Легран. 1830-c it. Литография
рассуждает «как парижский памфлетер, какой-нибудь
Прадт или Гизо» (Л.С.Пушкину, конец января — пер¬
вая половина февраля I825 // Т. 13. С. 143). В вариан¬
тах беловой рукописи «Графа Нулина» герой путешест¬
вует «с брошюрой Прадта и Гизота» (Т.5. С. 167).
В четвертой главе «Евгения Онегина» автор совету¬
ет скрасить деревенскую скуку чтением: «Читай: вот
Прадт, вот W.Scott» (4. XIJ11, 10) — имена француз¬
ского и английского писателей (авторов соответст¬
венно злободневных, публицистических и исторических,
художественных произведений) образуют кон¬
трастную пару, т.е. герою предлагается погрузиться
в современные политические события или отрешиться
от них, уйдя в глубь времен и предавшись красотам
вымысла. Остается также возможность обратиться
к повседневным занятиям и обязанностям сельской
жизни — «Не хочешь? — поверяй расход...» (4. ХЕШ.
11). Так выстраивается триада «современность, ис¬
тория. повседневность», определяющая человеческое
существование, причем в ироническом контексте
пушкинских строк обыденная жизнь, какой бы одно¬
образной она ни была, имеет над человеком решаю¬
щую власть.
Лит.: JIoiilwiu. С.252, 319.
Е. П. Гречаная
ПРАЗДН И К — время, когда отмечается выходящее из
ряда обыденного торжественное событие или память
о таковом. Празднующие на недолгий срок выпадают
из будничного течения жизни; этимология слова в рус¬
ском языке указывает на праздное времяпровождение,
т.е. прежде всего освобождение от труда, отдых. Эта
традиция создает особое настроение приподнятости,
раскрепощения, с праздником всегда связано общее ве¬
селье. Чередуясь, праздники и будни составляют волно¬
образный ритм календаря. Как отмечает в своем словаре
В.И.Даль, праздники бывают Господние (церков¬
ные), домашние (семейные) и царские. Обращаясь
к «Евгению Онегину», мы находим лишь первые два;
отсутствие царских, т.е. государственных, праздников
понятно: предмет романного изображения — частная
жизнь героев со своим ритмом, на который мало влия¬
ют разного рода официальные установления (о них
лишь отдаленно напоминают некоторые детали, на-
нример «Ца|>ей портреты на стенах» в помещичьем до¬
ме, поставленные в однородный «обветшаний» ряд:
«штофные обои» — портреты — «печи в пестрых израз¬
цах» — 2, II, 6—8).
11ервая глава романа характеризуется невыделеннос-
тыо каких бы то пи было календарных праздников.
В петербургском календаре Онегина будни как таковые
вообще отсутствуют. Начавшаяся с праздных гуляний
но Летнему саду (самое «праздничное» место 11етербур-
га), жизнь героя — один большой праздник (что ни
день, то «Там будет бал, там детский праздник» — 1, XV,
5; см.: ДЕТСКИЙ II1ЧЛ111ИК). Растягиваясь и растворя¬
ясь во времени, праздник тем самым теряет свой смысл
и привлекательность ино/о, необычного состояния. 11о-
томудля Онегина этот нескончаемый поток светских удо¬
вольствий — «скука праздничных затей» (4, XXXVIII.
XXXIX, 14), что созвучно позднейшей оценке Татьяны:
«постылой жизни мишура» (8, XLVT, 2).
Попадая вместе с Онегиным в деревню, мы перехо¬
дим в другое исчисление времени, отмеряемое именно
праздниками. Такова жизнь помещиков Лариных:
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У	них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день троицып, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три...
(2. XXXV, 1-11)
Жизнь Лариных мирно течет, отмеченная всплеска¬
ми главнейших народных и церковных праздников —
Масленицы, Рождества и Пасхи («два раза в год они
[337 |

ПРАЗДНИК
II
говели»), Троицы. В пятой главе автор опишет, как
«торжествовали» (т.е. праздновали) в доме Лариных
Крещенье и Святки, вместе и «служанки со всего дво¬
ра», и «барышни» — характерное для «старинного» на¬
ционального быта объединительное начало праздника
(ср. в будни: «Служанок била осер;щсь» — 2, XXXII,
13). И первую очередь в праздник следовало укреплять
родственные связи, что в пушкинские времена уже об¬
рело довольно формальный характер. Автор иронизи¬
рует но поводу «родных»: «Мы их обязаны ласкать,
<...> / И, но обычаю народа, / О рожестве их наве¬
щать, / Или по почте поздравлять...» (4. XX, 7, 9—11).
Пример такого поведения подает небезызвестный
«Грандисон», который «в сочельник навестил» (7, Х1Л.
13)	княжну Алину (это позволяет предположить, что
бывший возлюбленный Татьяниной матушки прихо¬
дился ей дальним родственником).
Ритм церковных праздников органично вписывается
в еще более архаический ритм праздников простона¬
родных и, если можно так выразиться, природных. Та¬
кова Масленица, наследие языческой старины, асси¬
милированной христианством, — праздник весеннего
побуждения природы, «утра года» (7. I, 6). Таков же
праздник первого снега и первопутка («Крестьянин,
торжествуя, / На дровнях обновляет путь...» — 5, II.
1—2, здесь «торжество» опять синонимично празднова¬
нию). «Главная мысль, лежащая в основе простона¬
родных праздничных обрядов, может быть выражена
в этих немногих словах: смерть природы зимою и обнов¬
ление или воскресение ее весною» (Афанасьев А.Н.
Древо жизни. М., 1982. С.433). По существу, два эти
начала, рождение — смерть (воскресение) Человекобо-
га. представлены двумя главными христианскими пра¬
здниками: Рождеством и Пасхой. Сердцевина романа,
пятая глава, связана с первым из них. По предположе¬
нию современного исследователя, конец восьмой главы
приходится иа Страстную неделю (см.: Кошелев П.А.
«“Онегина” воздушная громада...» (Л 16.,	1999.
С.	143), хотя текстуально очевидна лишь связь финала
с началом нового природного цикла, с весной).
Ритм семейного календаря задается теми же двумя
событиями, но в другом масштабе: рождение (отмеча¬
лись связанные с ним именины, т.е. рождение христиа¬
нина) и смерть. Между ними, приближаясыю значению
п к тому и к другому, находится свадьба как пере¬
ход в иное качество бытия. С началом новой жизни
с вадьба соединяла окончание старой, поэтому она со¬
провождалась не только ликованием, но и плачем
(«Мне с плачем косу расплели, / Да с пеньем в церковь
новели» — 3, XVIII, 13—14). Черты праздника, следуя
архаическим традициям, амбивалентно приобретали
в национальном быту... похороны. Сопровождаемые не¬
пременным пиром, они мало чем в принципе отличают¬
ся от других праздников, что Пушкин (ср. в его ранних
стихах о «празднике погребенья» — Осгар, 1814 // Т. 1.
С.36) не преминул отметить в романе как минимум
дважды: в описании похорон дяди Онегина (1. L1II)
п пиршества чудовищ в сне Татьяны («крик и звон стака¬
на, / Как на больших похоронах...» — 5, XVI, 3—4), де¬
таль точно подмеченная: чем «больше» похороны, тем
далынеонн err печали). 11охоронный и вместе с тем сва¬
дебный пир чудовищ многими своими подробностями
предвещает «веселый праздник имянин» (5, XXV, 4)
Татьяны: обильная еда, питье, множество шумных гос¬
тей... а в результате испорченный праздник. Праздник
жизни (именины) уже* не ритуально (как во сне),
а вполне реально ведет к смерти, что. впрочем, соответст¬
вует архаическим представлениям: «Безвременье празд¬
ника содержало идею вечности, г.е. смерти» (Берн-
штам Г.А. Будни н праздники: поведение взрослых
в русской к|нчтьянской среде: XIV' — начало XX в. //
Этнические стереотипы поведения. JI., 1985. С.139).
Чисто бытовая причина испорченного «праздника
имяннн» носит также онтологический оттенок. Роковая
для Ленского ошибка — приглашение Онегина на име¬
нины Татьяны, сощювожденное уверенным утвержде¬
нием «Кто будет там? своя семья» (4, XLIX, 8). Лен¬
ский заблуждался, очевидно, но неведению (трудно
заподозрить в нем злой умысел, как то делают авторы не¬
давнего, во многих отношениях замечательного англий¬
ского фильма «Онегин»). Вернувшись из «Германии ту¬
манной», он порядочно подзабыл обычаи и традиции
|и>дного края: что касается праздников, го «своей семь¬
ей» на них привычно становятся едва ли не вес1 окрест¬
ные помещики («соседей добрая семья...» — 2, XXXIV,
7) е их чадами и домочадцами. Чисто семейный празд¬
ник, каким являются именины, согласно обычаю пре-
вращается во всеобщий съезд гостей (см.:	5,
XXV—XXVI). Такова старинная традиция (см.: Его¬
ров Б.Ф. Труд и олдых в русском быту // Из истории
русской культуры: В 5 т. М., 1996. Т.5: XIX век.
С.519—522): русские люди любят потчевать гостей,
количество которых, как и изобилие яств, является пока¬
зателем добропорядочности хозяев. В словаре пушкин¬
ского времени мы находим такое слово, как «праздни¬
чаю»: «Отправляя праздник, пиршество» (Словарь
Академии Российской. СПб., 1822. 4.4. Стб. 1068; Тоже.
4.5. С. 136). Посему так важно, что «Довольный празд¬
ничным обедом, / Сосед сопит перед соседом...» (5,
XXXV, 5—6). Онегин не зря опасался: «Но куча будет
там народу / И всякого такого сброду...» (4, Х1ЛХ,
5—6), — но быстро согласился с доводами Ленского, до¬
казав те‘м самым, что и он не обладает достаточным зна¬
нием национальных обычаев, хранящихся в среде
поместного дворянства. Это неведение «полурусских»
героев сыграло [юковую роль в последующих событиях.
Мотив испорченного праздника, занимающий такое
важное место в основном сюжете романа, отзывается,
[338]

п
ПРАЗДНОСТЬ
варьируясь, в одном проходном эпизоде — историчес¬
ком воспоминании о Наполеоне, ожидающем торжест¬
ва над «Москвой коленопреклоненной»:
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Не праздник, не приемный дар,
Она готовила пожар
11етерпеливому герою.
(7. XXXVII, 8-12)
Праздник п здесь испорчен во многом по неведению
«нетерпеливого героя»: «Как сердца русских не постиг-
нул / Ты с высоты отважных дум?» (I 1аполеон, 1821 //
Т.2. С.215).
В словаре В.И.Даля приведены три пословицы на те¬
му праздника, на первый взгляд идентичные, на самом
деле представляющие, в несходстве сходного, опреде¬
ленную ценностную иерархию: «Богатому все празд¬
ник»; «Доброму человеку, что день, то п праздник»;
«У Бога что день, то и праздник».
Первая пословица может быть применена, хотя
и е оговорками, к первой главе* романа. Вторая выражает
ту ценность каждодневного бытия, что дается лишь
«доброму человеку» — ценность, осененную высшим ав¬
торитетом в третьей пословице. Возможность такой
жизненной философии Онегин познает it финале
(«Мне дорог день, мне дорог час...» — 8. Письмо Онеги¬
на к Татьяне, 33). но она остается для него трагически
недосягаемой («Чего мне ждать? тоска, тоска!..» — От¬
рывки из Путешествия Онегина // Т.6. С. 199).
Ощущение жизни как праздника, данного человеку
Всевышним, передано в «одесских» строфах «Путеше¬
ствия Онегина» — это уже сфера Автора, а не героя.
Именно Автор создает приближающуюся к народной
аксиологии праздника метафору человеческого бытия
как «праздника Жизни» (8, LI, 9).
В.	А. Викторович
ПРАЗДНОСТЬ — этимология слона ведет к представ¬
лению о пустом, порожнем, т.е. не наполненном дела¬
ми и заботами существовании. В интерпретациях образа
Онегина этот мотив оказался одним из самых акту¬
альных, между тем в романе как минимум два несхо¬
жих образа праздности — главного героя и Автора. Ис¬
полненная прерывистым, стремительным движением
(«Еще амуры, черти, змеи / На сцене скачут и шумят;
/ Еще усталые лакеи / На шубах у подъезда спят; /
Еще не перестали топать, / Сморкаться, кашлять, ши¬
кать. хлопать: / Еще снаружи и внутри / Везде блиста¬
ют фонари; / Еще, нрозябнув. бьются кони, / Наскуча
упряжью своей...» — I, XXII. 1 — 10; «А уж Онегин вы-
шел вон...» — I, XXII. 13; «Одет, раздет и вновь одет...» —
1,	XXIII. 4; «Мы лучше поспешим на бал, / Куда стре¬
мглав в ямской карете / Уж мой Онегин поскакал» — 1,
XXVII, 2—4) петербургская жизнь Онегина «среди все¬
дневных наслаждений» в конечном итоге сводится
к статичной картине, контрастно следующей за изобра¬
жением хлопотливого утреннего Петербурга:
Но, шумом бала утомленный,
II	утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется за-полдень. н снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра.
II	завтра то же, что вчера.
(1, XXXVI, 1-8)
Иным, едва ли не в идиллическом хронотопе, пред¬
стает неспешный образ жизни Онегина в деревне:
Прогулки, чтенье, сон глубокой,
Лесная тень, журчанье струй,
11орой белянки черноокой
Младой и свежий поцалуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый,
Бутылка светлого вина,
Уединенье, тишина:
Вог жизнь Онегина святая...
(4. XXXVIII. XXXIX, 1-9)
Странным может показаться здесь слово «святая».
Не лишенное некоторой иронии, оно приближает героя
к Автору. Пренебрегая этой тонкой игрой значений,
позднейшая разночинская критика по поводу таких
картин говорила с гневом о «неизгладимой печати без¬
дельничества, дармоедства и совершенной ненужности
на свете» (Добролюбов It. А. Что такое обломовщина?,
опубл. 1859 // Добролюбов II.А. Собр. соч.: В 9 т. М.;
Л., 1962. Т.4. С.328). Под знаком разлагающей бар¬
ской праздности (а праздность, как настаивал другой
«разночинец», Руссо, матерь всех пороков) Онегин
рассматривался в русской «реальной» критике п насле¬
довавшем ей литературоведении. Одни при этом дела¬
ли акцент на общественных обстоятельствах («Что-ни¬
будь делать можно только в обществе, на основании
общественных потребностей...» — Белинский В.Г. Сочи¬
нения Александра Пушкина. Статья восьмая. «Евгений
Онегин», 1843—1846 // Белинский. Т.7. С.459), дру¬
гие, вслед за Добролюбовым, — на личных качествах
героя, отражающих закономерности социальной
психологии. Антидворянский настрой последних интер¬
претаций снижал внесословное, национальное и обще¬
человеческое в образе Онегина, исторически конкрет¬
ном и «вечном».
Онегин в качестве дворянина имеет право (и вполне
использует его) неучастия в государственной службе,
данное екатерининской «Грамотой на права, вольности
и преимущества благородного российского дворянства»
1785 г. Самой законодательницей это не осознавалось
|339|

ПРАЗДНОСТЬ
п
как право на безделье. Замечателен ответ Екатерины II
на вопрос Фонвизина: «Отчего у нас не стыдно не делать
ничего? — ...В обществе жить не есть не делать ничего»
(Фонвизин Д.И. Несколько вопросов, могущих возбу¬
дить н умных и честных людях особливое внимание,
1783 // Фонвизин Д.И. Собр. соч.: В 2 т. М.; JI., 1959.
Т.2. С.273). Указ давал право выбора между государст¬
венной, помещичьей или общественной деятельностью,
хотя, разумеется, мог послужить оправданием парази¬
тического существования (на что и намекал Фонвизин).
Таким образом, деятельность, труд переставали быть
вынужденными жизненной необходимостью (каковыми
они оставались к крестьянском сословии) и передава¬
лись в юрисдикцию личности с ее свободным выбором.
Ответственность дворянства перед страной от того не
уменьшалась, а увеличивалась, изменяясь качественно
в сторону нравственных мотивировок.
Знак нравственного изъяна сопровождает авторские
характеристики онегинской праздности от начала ро¬
мана до его конца:
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен...
<...>
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой...
(I. XLIII. 7-10; XLIV, 1-2):
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов.
Томясь в бездействии досуга
Без службы, без жены, без дел,
Ничем заняться не умел.
(8, XII, 10-14)
Отсутствие у Онегина элементарных навыков труда
отчасти объяснимо характером полученного им воспи¬
тания, основанного на принципе «чтоб не измучилось
дитя» (1, III, 10). А.А.Бестужев свидетельствовал:
«Мы учимся припеваючи и оттого навсегда теряем спо¬
собность и охоту к дельным, к долгим занятиям»
(Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и на¬
чале 1825 годов, опубл. 1825 // Бестужев-Марлин-
ский А.А. Соч.: В 2 т. М., 1981. Т.2. С.404). Ииую
причину онегинской праздности — возрастающий от¬
рыв дворянской интеллигенции от национальных кор¬
ней — называл В.О.Ключевский: «Это была полная
нравственная растерянность, выражавшаяся в одном
правиле: ничего сделать нельзя и не нужно делать»
(Ключевский И.О. Евгений Онегин и его предки //
Ключевский В.О. Литературные портреты. М., 1991.
С.	131). Так или иначе, но праздность Онегина — дей-
ствительно духовная болезнь, причиняющая ему глу¬
хие страдания. «Томясь душевной пустотой» — здесь
праздность синонимична этимологически родственной
пустоте в ее аннигилирующем действии (опустоше¬
ние). В другом месте Автор, не обинуясь, называет ге¬
роя «душой холодной и ленивой» (8, XXI, 12).
Другое дело — праздность Автора, его «Гаг niente»
(ит. «праздность»). Это праздность поэтически одухо¬
творенная, исполненная высшим смыслом (Пушкин
в письме Д.М.Шварцу в начале декабря 1824 г.: «Уеди¬
нение мое совершенно — праздность торжественна» —
Т.13. С. 129).
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный.
Живее творческие сны.
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
11	far niente мой закон.
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю.
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени
Мои счастливейшие дни?
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
(I. LV, 1-14: LVI, 1-2)
Эти строки не апология безделья. Слово «праздность»
(«Гаг niente») входит в круг иных коннотаций. Пустое,
порожнее пространство (вновь обратимся к нему)
в данном случае не мертвящее, но порождающее, оно со¬
здает те условия легкости и свободы, что так необходи¬
мы для творчества. Такого рода праздность освобожда¬
ет от суеты вседневных забот, от необходимости
труда тля того, чтобы реализовшшсь потребность твор¬
ческого труда. Творчество, тем более поэтическое, не
живст в неволе, ему нужна праздность как свобода от
житейской суеты, «праздность вольная, подруга размы¬
шленья» (Деревня, 1819 //Т.2. С.89).
Восхваление этой «торжественной» праздности — мо¬
тив русской поэзии начиная, по меньшей мере, от Дер¬
жавина и Карамзина. Героем поэмы «Илья Муромец:
Богатырская сказка» (1794) И.М.Карамзин сделал
русского богатыря, народного любимца, известного
своими подвигами после тридцатилетнего сидения сид¬
нем. Отсылка к карамзинской поэме, оборванной в са¬
мом интересном месте и сопровожденной авторским
примечанием: «Вот начало безделки... Продолжение
остается до другого времени; конца еще нет, — может
быть, и не будет» (Кара.нзин. Дмитриев. Избр.
стих. С. 143), ощущается в предисловии Пушкина
к первому изданию первой главы «Евгения Онегина»
(СПб., 1825): «Пот начало большого стихотворе¬
ния, которое. вероятно. не будет окончено» — Т.Н.
1340]

11 PA РОДИТ E. 11> I 111 IU J BA
C.638). Поэт-сентименталист дал свою мотивацию на¬
ционального характера, введя эпизод созерцательнос¬
ти, очарованности Ильи «красотой небесной»:
«Как Илья, хотя и Муромец,
хоть и витязь Руси древния,
мог сидеть неделю целую,
не вставая, на одном месте...»
<...>
Вы слыхали, как монах святой,
наслаждаясь дивным пением
райской пестрой конопляночки,
мог без пищи и без сна пробыть
не неделю, но столетие.
(Пирчм.шн II.M. Илья Муромец:
Богатырская сказка, 1794)
Карамзин затронул чувствительный нерв русской ду¬
ховности, существовавшее в ней понятие высшей, поту¬
сторонней праздности, означавшей нарочитое неучастие
в делах мира сего, в его суете (сам автор «Ильи Муром¬
ца» гордился тем, что «в войне добра не видя, / В чинов¬
ных гордецах чины возненавидя, / Вложил свой меч
it ножны... / <...> / Чтоб быть писателем, творцом...» —
11ослание к женщинам, 1795). Таковая праздность вво¬
дила в пределы «иного» мира, к которому обычный чело¬
век окалывался причастным лишь в особые, «святые
дни» праздника. Тоща отказ от трудовой повинности не
только поощрялся, но и предписывался. «Отказ в особые
сроки от обыденной деятельности был обусловлен сохра¬
нявшимися в традиционной русской культуре архаичес¬
кими представлениями об устройстве мира. Архаичес¬
кая картина мира включает в свой состав две области:
ту, в которой протекает земная жизнь людей, и область,
обитателями которой являются необыкновенные, ино-
человечеекие существа — боги, духи <...> земная жизнь
держится повседневным трудом, “иной" мир трудом не
обременен...» (Забияка А. Антиномии русского созна¬
ния: труд и праздность // Литературная учеба. 1998.
№ 2. С. 174). В этом контексте понятен эпитет «святая»,
определяющий деревенскую несуетную жилнь Онегина:
такая жизнь приближала героя к «иному», в частности
творческому, бытию; другое дело, что Онегин этим не
воспользовался в отличие «гг Автора.
Поддержанная традиционной культурой, апология
«высшей» праздности стала характерным мотивом по¬
эзии пушкинского времени. Так, председатель «Зеле¬
ной лампы» Я. И .Толстой свое собрание стихотворе¬
ний, куда вошло и «Послание к А.С.Пушкину», назвал
«Мое праздное время, или Собрание некоторых стихо¬
творений Якова Толстого» ((Л 16., 1821). Особый
вклад в эту тему внес автор «Прощания с халатом»
(1817) 11.А.Вяземский, создавший поэтическую фило¬
софию «деятельной праздности», соединяющий (в сги-
хотворении 1826 г. «Коляска») некоторые черты Оне¬
гина и его автора:
Люблю быть деятельно-праздным
В уединенье кочевом.
<...>
11псать мне часто нет охоты.
Писать мне часто недосуг:
Ум вянет от ручной работы,
Вменяя труд себе в недуг...
<...>
Я не терплю ни в чем обузы,
И многие мои стихи —
Как быть? — дорожные грехи
Праздношатающейся музы.
«Отшельник праздный» (7, V, 9), Онегин вызывает
симпатию Автора, но до определенной черты, ла кото-
рой праздность пе|>естает быть «деятельной» и «святой».
Особый род внутренне-деятельной праздности пред¬
ставляет Татьяна:
Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл...
(2, XXVI, 1-6)
Дочь помещиков тем не менее встает не позднее своих
крестьян («Она любила на балконе / Предупреждать зари
восход...» — 2. XXVIII. 1—2). и ее праздность напоминает
уже знакомую нал» созерцательность, очарованность («...в
праздной тишине, / 11ри отуманенной луне, / Восток лени¬
вый почивает...» — 2, XXVIII, 10—12). приближающуюся
к творческой праздности Автора.
Н.А. Викторович
ИРАРОДИТКЛЫ1И НА :>ВА - согласно библейско¬
му нреимпно жена первого человека Адама, щшматерь че¬
ловеческого рода. Написание «Эва» свидетельствует об
иноялычном происхождении слова, не вполне обрусевшего
(ср.: «Ева»). Буква «э» вошла в употребление около XVII в.
вместе с пноялычными лаимствоваииями, и вплоть до
XIX	в. ее необходимость ставилась под сомнение, в том чис¬
ле такими писателями, как В.К.Тредиаковский, А.П.Су-
ма|мжов, Г.Р.Державин, И.А.Крылов. Пушкин использу-
(т оба варианта написания (ср.: в поэме «Iаврнилиада»
везде «Ева»), придавая им стилистическую окраску. «Эва»
указывает на торжественный, высокий слог, в данном слу¬
чае травестированный в духе житейского сетования:
О люди! все похожи вы
На прародительницу Эву:
Что вам дано, то не влечет;
Вас непрестанно змий яовет
К себе, к таинственному древу:
Запретный плод вам подавай,
А бел того вам рай не рай.
(8, XXMI, 8-14)
1341 |

ПРАСКОВЬИ
II
История грехопадения, когда Ева, поддавшись иску¬
шению змия, первая вкусила запрещенный плод и бы¬
ла вместе с мужем изгнана из рая, передана Пушки¬
ным несколько иначе, чем it Библии (см.: Быт. 3,
1—7). Неканоничные переложения этого эпизода в ду¬
хе естественно-исторических толкований (Ж.-Л.Бюф-
(|н>и) или шутливой поэзии (Э.Нарни) проникли из
французской литературы в русскую на рубеже
XVIII—XIX вв. (Карамзин Н.М. Протей, или Несогла¬
сия стихотворца, 175)8; Пушкин А.С. Гавриилиада,
1821; Вязе.нский П. А. К вдове С.Ф.Безобразовой в де¬
ревню, 1822). Согласно каноническому библейскому
сказанию грехопадению Евы способствовали те обсто¬
ятельства, что запретное «дерево хорошо для пищи,
и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что
дает знание» (Быт. 3, 6). По Пушкину, вожделение
вызывает самая занретноеть «плода», т.е. ограничение
абсолютной свободы. В этой трактовке Пушкин при¬
близился к интерпретации грехопадения, данной Бай-
роном в трагедии «Каин» (1821), в отличие от I I viiikii-
на, в трагически-монументальном ключе.
Отсылка к древним законам человеческой природы,
к библейскому прецеденту вносит в историю любви
Онегина общечеловеческий, надвременной смысл. За¬
мечательно в этом контексте, что в пушкинском рома¬
не перед вечным соблазном ничем не ограниченной
свободы (хочется того, что нельзя) не устоял мужчина,
а женщина — устояла.
Полушутливое авторское отступление о «прароди¬
тельнице Эве» вызвало горячую отповедь В.Г.Белин¬
ского: «...мы решительно не согласны с этим мнением
поэта, которое так торжественно было провозглашено
им и которое нашло такой отзыв в толпе, благо при¬
шлось ей по плечу... Мы лучше думаем о достоинстве
человеческой натуры и убеждены, что человек родит¬
ся не на зло, а на добро, не на преступление, а на ра¬
зумно-законное наслаждение благами бытия, что его
стремления справедливы, инстинкты благородны. Зло
скрывается не в человеке, но в обществе...» (Белин¬
ский И. Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья
восьмая. «Евгений Онегин» // Белинский. Т.7.
С.465—466).
Этот спор с Пушкиным весьма показателен: критик
оспаривает внесоциальную, общечеловеческую моти¬
вировку, основанную на понятии вечной нраветвенно-
сти. «Занретноеть». но мнению Белинского, не может
иметь абсолютного значения: «...у каждого народа
и каждого века свои понятия о нравственности, закон¬
ном и преступном» (Там же). Пушкин, в отличие от
свое-го критика, перерос просветительское убеждение
в «чистоте» человеческой природы. Сравнение героя
с «прародительницей Эвой», приоткрывающее антропо¬
логическую глубину вечной темы свободы, ве'дет к бу¬
дущим художественным, психологическим, философ¬
ским открытиям Ф.М.Достоевского (см. подробнее:
Викторович В. А. Две интерпретации «Евгения Онеги¬
на» в русской критике XIX века // Болдинские чтения.
Горький, 1982. С.81—90).
В.	А. Викторович
ПРАСКОВЬЯ — русская форма имени Параскева
(греч. «пятница», «канун праздника»). В дворянской
среде имя Прасковья не было так распространено, как
Мария, Елизавета, Надежда или Екатерина, но вместе
с тем оно не воспринималось как устаревшее, патриар¬
хальное. Знакомые Пушкина, носившие это имя. пред¬
ставляли как провинциальное, так и столичное общест¬
ве): например, тайная советница княгиня Прасковья
Андреевна Голицына, переводившая главы «Евгения
Онегина» на французский язык; статская советница
княгиня Прасковья Сергеевна Щербатова, входившая
в московский круг общения поэта; жена начальника
Кавказской артиллерии генеральша Прасковья Нико¬
лаевна Ахвердова; бол д и некая соседка Пушкина пору-
чица Прасковья Петровна Кротова.
Равным образом, имя Прасковья не было отмечено
печатью исключительной простонародности, как Улья¬
на, Акулина, Маланья или Фекла. Граница между
«дворянским» и «недворянским» именем не имела чет¬
ких очертаний п оп|>еделялась зачастую не самим име¬
нем, а его формой. Так, Аграфеной звали п велико¬
светскую красавицу графиню Закревскую, и прислугу
в московском доме Гончаровых, но только к первой
всегда обращались «Аграфена Федоровна», а к послед¬
ней — «Агашка».
Старшая Ларина «звала Полиною Прасковью» (2,
XXXIII,	3) не потому, что имя Прасковья было как-то
особечню неблагозвучие) для утонченного слуха, а в е-и-
IV распространенной традиции придавать именам ев-
ропейское звучание независимо от того, имели они рус¬
ские или иноязычные* корни (см.: ЗИЗИ. IIO.IHIIA).
Легкая ирония, сопровождавшая описание московской
юности Лариной с непременными альбомами, тетрадя¬
ми чувствительных стихов и переиначиванием имен
даже у прислуги (Акулька звалась Селиной) не случай¬
на в пушкинском романе. Усердное следование модным
светским правилам неизбежно превращалось в карика¬
турное подражание.
Впрочем, повсеместно бытовавшая практика «обла¬
гораживания» русе'ких имен не1 входила в число непре-
ложных законов светского этикета. Be) с|>ранцузских
письмах С.Л. и И.О. Пушкиных, адресованных доче%ри
Ольге Сергеевне, владелица Тригорекого, еюседнего
имения с Михайловским, именуется Прасковьей Алек-
сандровной или госпожой Осиновой. Сама Прасковья
Александровна Осипова-Вульф подписывала свои
письма Пушкину «Р.О.» или «Praskovie OssipolT». Оче¬
видно, хозяйка Тригорекого, в которой многие биогра-
|342|

п
ПРЕДИСЛОВИЕ
Прасковья Александровна Осипова. Рис. А.С.Пушкииа. 1824.
Карандаш
фм поэта склонны были видеть прототип старшей Ла¬
риной. этой жеманной привычки рекомендоваться По¬
линой не имела.
Пз диалога старшей Лариной и ее московской кузи¬
ны («— Княжна, шоп ange! — “Pachette!" — Алина!» —
7,	XLI, 1) явствует, ч то мать Татьяны тоже I [расковья.
К русскому имени Паша, производному от Прасковьи,
княжна Алина прибавила французский уменьшитель¬
ный суффикс «-etl».
Другая уменьшительная форма имени Прасковья —
Параша. Этим именем Пушкин назвал героинь
«Домика в Коломне» и «Медного всадника». Родство
персонажей романа в стихах и «петербургских» поэм
не ограничивается близостью имен. Перечень домаш¬
них обязанностей помещицы Лариной, научившейся
«самодержавно управлять» мужем н имением, ока¬
зался сходен с кругом забот коломенской красавицы:
«Всем домом правила одна Параша, / Поручено ей
было счеты весть, / При ней варилась гречневая ка¬
ша...» (Т.З. С.87). Героиня «Медного всадника»
предстает в мечтаниях Евгения надежной хранитель¬
ницей семейного очага:
«Пройдет, быть может, год-другой —
Местечко получу — I Iapamc
Препоручу хозяйство наше
И воспитание ребят...
И станем жить — и так до гроба,
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят...»
Так он мечтал.
(Т.5. С. 139)
Ту жизнь, простую, тихую и смиренную, о которой
мечтал «безумец бедный», не справившийся с крушени¬
ем своих надежд, проживают в «Евгении Онегине» су¬
пруги Ларины.
Объединив такие разные произведения Пушкина,
имя Прасковья вольно пли невольно связалось с обра¬
зом домовитой и заботливой хозяйки, верной спутницы
тех, кто искал счастье на проторенных дорогах.
В.	А. Игвпши
ПРЕДАНЬЕ
Значение этого слова в пушкинские времена было
очень широким — «рассказ, повествованье, память
о событии, перешедшая устно от предков к потомкам;
поученья, наставления, правила житейские, передан¬
ные одним поколением другому; поверье, заповедь, за¬
вет» (Даль). В соответствии с этой широтой словоупо¬
требления Пушкин в «Евгении Онегине» использует его
в обширном спектре* основных значений. 11реданье как
поверье: «Татьяна верила преданьям / Простонарод¬
ной старины...» (5. V, 1—2); как повествование
о прошедшем: «Преданья русского семейства...» (3,
XIII, 12—13). «То были тайные преданья / Сердечной,
темной старины...» (8, XXXVI, 9—10): как житей¬
ское правило: «И человека растянуть / Он позволял —
не как-нибудь, / 11о в строгих правилах искусства, / 11о
всем преданьям старины...» (6, XXVI, 10—13); как,
наконец, иронически понятый завет: «Стихи без ме¬
ры, по преданью...» (4, XXVIII, 6).
Н.А. Кошелев
ПРЕДИСЛОВИЕ — авторское представление «Евге¬
ния Онегина» читателям.
Герой романа демонстративно представлен читате¬
лям «без п|)едисловий»:
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
11озвольте познакомить вас...
(1. II. 5-8)
В связи с изданием романа но главам возникло не¬
сколько щюдисловий. 11ервое — при публикации первой
главы (СПб., 1825): «Вот начало большого стихо¬
творения. которое, вероятно, не будет окончено.
Несколько песен, или глав Евгения Онегина уже
готовы. Писанные под влиянием благоприятных об¬
стоятельств, они носят па себе отпечаток весело¬
сти, ознаменовавшей первые произведения автора
Руслана и Людмилы.
Первая глава прсдстшияст нечто целое. Она в себе
заключает описание светской жизни петербургского
молодого человека в конце 1819 года и напоминает
Неппо, шутливое произведение мрачного Вай/юпа.
[343]

ПРЕДИСЛОВИЕ
п
Дальновидные критики заметит конечно недоста¬
ток плана. Всякой волен судить о плане целого рома¬
на, прочитав первую главу оного, ('.пишут осуждать
и антипоэтический характер главного лица, свиваю¬
щегося на Кавказского Пленника, также некоторые
строфы, писанные в утомительном роде новейших
элегий, в коих чувство унынии поглотило все прочие.
Но да будет нам позволено обратить внимание чи¬
тателей на достоинства, редкие в сатирическом
писателе: отсутствие оскорбительной личности
и наблюдение строгой благопристойности в шуточ¬
ном описании нравов» (Т.6. С.638).
После предисловия следовал «Разговор книгопродав¬
ца с поэтом». 1^ конце первой главы было примечание:
«.V. И. Все пропуски в сем сочинении, означенные
точками, сделаны самим автором» (Там же).
Начало предисловия достаточно традиционно для
книжных предуведомлений той поры. II.М.Карамзин,
как заметила II.И.Михайлова, в том же духе представ¬
лял свою сказку «Илья Муромец: Богатырская сказка»
(1794): «Вот начало безделки, которая занимала ны¬
нешним летом уединенные часы мои. 11родолжение ос-
тается до другого времени; конца еще нет, — может
быть, и не будет» (Врем. ПН. Вып.23. С. 116). Гюго,
говоря о содержании цикла «Рассказы в походной па¬
латке», пояснял: «Приведенный ниже эпизод был од¬
ним из серии этих рассказов; его можно легко отделить
от них; к тому же произведение, часть которого он дол¬
жен представлять, не закончено, никогда не будет за¬
кончено и не стоит того, чтоб его написали» (Гюго И.
Собр. соч.: В 15 т. М., 1953. Т.1. С.39).
Ю.М.Лотман не без оснований заметил, что пуш¬
кинское «предисловие имеет характер мистификации
и проникнуто глубокой, хотя и скрытой и|юнией» (Лот¬
ман. С. 118). Мистификация в то же время необычная,
своего рода авторская разведка на случай признания
или непризнания его произведения, как it «Дон Жуане»
(1819—1824) Дж.-Г.Байрона:
Продолжу ль мой рассказ, пойду ль
Жуану вслед, —
Зависит полностью от одобренья света:
Прочтет ли публика вот эту песнь иль нет?
(Песнь I. Строфа 199; пер. Г.А.Шенгели)
В предисловии слышны отзвуки первых споров по
поводу еще не вышедшей из печати первой главы рома¬
на. В начале 1824 г. Пушкин предупреждает своего
брата JI.С.Пушкина, что Н.Н.Раевский нашел в «Евге¬
нии Онегине» лишь «сатиру и цинизм и порядочно не
расчухал» (Т. 13. С.87).
Пушкин сразу же сбивал читательский настрой на
поиски только сатиры в его новом произведении. Его
не особенно задевает сопоставление «Евгения Онегина»
е сатирой «Дон Жуана» Байрона, сделанное А.А.Бесту¬
жевым. «Ты говоришь о сатире англичанина Бай|к>на, —
отвечает Пушкин Бестужеву, — и сравниваешь ее с мо¬
ею. и требуешь от меня таковой же! Нет, моя душа,
многого хочешь. Где у меня сатира? о ней и помину
нет в Евг.<ении> Он.<егине>. У меня бы затрещала на¬
бережная, если б коснулся я сатире. Самое слово са¬
тирический не должно бы находиться it предисловии.
Дождись других песен...» (Т. 13. С. 155).
Предисловие Пушкин представлял как литературно¬
критический жанр. Он просит в 1823 г. П.А. Вяземского
написать вступление или предисловие ко второму изда¬
нию «Руслана п Людмилы» и «Кавказского пленника»:
«Не хвали меня, но побрани Русь и русскую публику —
стань за немцев и англичан — уничтожь этих маркизов
классической поэзии...» (Т.13. С.66). Предисловие Вя¬
земского должно было защитить романтизм от нападок
архаистов, классиков. В другом случае уже другая
просьба, опять гаки к Вяземскому: «...припиши к Бах¬
чисараю предисловие или послесловие... прилагаю при
сем полицейское послание, яко материал; почерпни из
него сведения (разумеется, умолчав об их источнике).
Посмотри также в Путешествии Апостола-Муравьева
статью Бахчи-Сарай, выпиши из нее что посноснее — да
заворожи всё :т> своею прозою...» (Т.13. С.73).
Вяземский п[>едисловие написал («Разговор между из¬
дателем и классиком с Выборгской стороны или Василь¬
евского острова»), но оно не удовлетворило поэта. Вя¬
земский, как считал Пушкин, написал свой «Разговор...»
более «для Европы, чем дня Руси», преувеличив влияние
«классиков», в частности поэзии И.И.Дмитриева (Пись¬
мо к издателю «Сына Отечества», 1824 //Т.П. С.20).
Пушкин представляет первую главу «друзьям Люд¬
милы и Руслана...» (1. II, 5), читателям, которые при¬
мут стиль нового произведения, не перепутают харак¬
тер главного ге|юя с героем «Кавказского пленника».
В черновом варианте предисловия специальное обраще¬
ние было сделано к «прекрасному полу»: «Говорят, что
наши Дамы начинают читать но русски — Смело пред¬
лагаем им произведение где найдут они под легким по¬
крывалом сатирической веселости наблюдения верные
и [занимательные]» (Т.6. С.528). Обращение тоже не¬
случайное. Вспомним полемику Пушкина, издателя
«Литературной газеты», с самозванными защитниками
вкуса «паркетных дам».
Предисловие к первой главе «Евгения Онегина»
было своего рода введением в поэтику романа, лите¬
ратурным манифестом вкупе с «Разговором книго¬
продавца с поэтом». Когда роман был завершен,
необходимость в предисловии отпала. Однако некото¬
рые его мотивы были заново сформулированы в по¬
слании II.А.Плетневу при публикации четвертой
и пятой глав (1828). В послании звучит прямой вызов
Первый беловой автограф строфы II первой главы
«Евгения Онегина*. 1823
[344 ]

s^CtX	'*^-/^,'¥	i^cl/l
4^£*t*-c/a^4£<r* 6	<*-'^£fC<	г^Л^	.
^ '*
-^cX'
У "

ПРЕДРАССУДОК, ИРЕДРАССУЖДЕНИЕ
современной поэту литературе и критике, который
гак или иначе проявляется в первом предисловии
(см.: Михайлова П.И. Указ. соч.; Гуревич А.И. Сю¬
жет «Евгения Онегина». М., 1999).
Новое предисловие при издании главы восьмой
(1832) Пушкину понадобилось для объяснения, каса¬
ющегося «выпущенной» главы, «в коей описано было
путешествие Онегина по России» (Т.6. С. 197). Ему
предшествовал полемический набросок щюдисловия
к восьмой и девятой главам, в котором поэт не при¬
знает авторитетность суждений «публики», не при¬
нявшей седьмую главу романа, искавшей в ней описа¬
ние «занимательных происшествий» (Т.6. С.541).
Представляя новые главы, Пушкин предупреждал,
что «в них еще менее действия, чем во всех предшест¬
вовавших. Осьмую главу я хотел было вовсе уничто¬
жить и заменить одной римской цыфрою, но побоял¬
ся критики. К тому же многие отрывки из оной были
уже напечатаны» (Там же). Печатая предисловие
к «Последней главе “Евгения Онегина”» (так она на¬
звана в издании 1832 г.), Пушкин в нем касается все¬
го художественного строя романа — в мотивировке
«пропущенных строф», в понимании, какой должна
быть завершающая глава, т.е. эпилог романа. Ком¬
ментарий к словам автора о том, что он «решился вы¬
пустить эту главу по причинам, важным для него, а не
для публики» (Т.6. С. 197), может быть различный.
Мы склоняемся к тому, что автором осознавалась по¬
вторяемость некоторых мотивов. Заслуживает вни¬
мания и версия, отстаивающая мысль о «Путешест¬
вии Онегина» как начале нового романного замысла.
Предисловия к «Евгению Онегину» свидетельствуют
о потребности 11 ушки на в разговоре с читателем, кри¬
тикой. При издании «Бориса Годунова» ;>тот разговор
иногда ему казался «совершенно бесполезным» (Т. 11.
С.566). При публикации «Евгения Онегина» поэт более
настойчив и последователен в отстаивании своих идей,
своего понимания литературы. Так возникает парал¬
лель: |юмап и предисловия к нему.
Лит.: Лотман; Набоков; Бродский; Присное Г. II. П|»едисловие
к первой главе «Евгения Онегина» // Болдинские чтения. Горький,
1982: Присное Г.В. «По причинам важным...»: (О выпущенных гла¬
вах «Евгения Онегина» и «Капитанской дочки») // Незавершенные
произведения А.С.Пушкина. М.. 1993. С.79—90: Михайлова //.И. Из
комментария к «Евгению Онегину* // Врем. ПП. Вып.23. С. 110—119;
Пушкин и теоретико-литературная мысль. М., 1999.
Г. И. Краснов
11РЕДРАССУДОК, 11РЕДРАССУЖДЕ11111]
Важный неоднозначный мотив в романе. В первой гла¬
ве* предрассудки — «условия света», обременявшие героя,
«молодого повесу», и Автора, повествующего о герое.
Мотив гнетущих «условий света» — в письмах и сти¬
хах I Гушкина: «Петербург душен для поэта. Я жажду
краев чужих; авось полуденный воздух оживит мою ду¬
шу. <...> Письмо мое скучно, потому что с тех пор, как
я сделался историческим лицом для сплетниц С<анк>т
Петербурга, я глупею п старею ие неделями, а часами»
(П.А.Вяземскому, около 21 апреля 1820 // Там же.
С.	15). В стихах:
Не слышу я бывало-острых слов,
Политики смешного лепетанья,
Не вижу я изношенных глупцов,
Святых невежд, почетных подлецов
И мистики придворного кривлянья!..
(Послание к кн. Горчакову, 1819 //Т.2. С. 115);
Мне ль было сетовать о толках шалунов,
О лепетаиьи дам, зоилов и глупцов
II	сплетней разбирать игривую затею,
Когда гордиться мог я дружбою твоею?
(Чедаеву, 1821 //Т.2. С. 188-189)
Свои предрассудки и в деревне, где «скучал Евгений»
(2, I, 1), в домашней жизни супругов, в московских
гостиных. К оценке поведения героев романа, их пред¬
рассудков поэт возвращается не раз. В четвертой гла¬
ве — в рассуждениях о «науке» «любовной» («Кому не
скучно лицемерить, /<...> Всё те же слышать возраже-
нья, / Уничтожать предрассужденья...» (4, VIII, 1,
5—6), в шестой главе — в своем отношении к убийст¬
венным правилам защиты дворянской чести, своего са¬
молюбия. Возраст еще как-то оправдывает поступок
Ленского («...в осьмнадцать лет / Оно простительно» —
6, X, 8—9), но не Онегина:
Евгений,
Всем сердцем юношу любя,
Был должен оказать себя
Не мячиком предрассуждений...
(6, X. 9-12)
Эти предрассуждения оказались трагическими для
поэта. Не случаен афоризм, восходящий к Шатобриа¬
ну: «Привычка свыше нам дана: / Замена счастию она»
(2, XXXI. 13-14).
Онегиным отрицаются как предрассудки, так и веч¬
ные. общечеловеческие и национальные принципы —
мораль, долг, патриотизм, идеи просвещения. Конкре¬
тизация этих понятий осталась за пределами печатного
текста романа:
Сноснее впрочем был ЕвКений>
Людей он просто не любил
И управлять кормилом мнений
Нужды большой не находил
Не посвящал друзей в шпионы
Хоть думал, что добро, законы
Любовь к отечеству, права
Одни условные слова...
(Т.6. С.561)
[346]

п
ПРЕЙСКУРАНТ
Перерабатывая строфу, поэт назвал общие штоки
нигилизма Онегина:
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех пулями,
А единицами — себя.
Мы все глядим в Наполеоны...
(2. XIV, 2-5)
С Пушкиным был солидарен и П.А.Вяземский:
И на всемирную известность
I? наш век доступнее права.
Бывало, слава — монополья
Немногих лиц. немногих дел;
Теперь мы дождались раздолья,
П славу каждый подсмотрел.
(Послание к А.А.Б<ашилову>
при посылке портрета, 1828)
Диапазон споров-размышлений Ленского и Онегина
чрезвычайно широк: «племен минувших договоры» (на
слуху был «общественный договор» Ж.-Ж.Руссо),
«плоды наук», «добро и зло». «Предрассудки вековые»
касались так или иначе всех вопросов. Они были рас¬
пространены не только в русском обществе. Г.К.Лих-
тенберг свидетельствовал: «Все зло мира часто объяс¬
няется неразумным почитанием старых законов, старых
обычаев, старой религии» (Лихтенберг Г. К. Афо¬
ризмы. М., 1965. С.5). В статье «Родина (политичес¬
кий строй)» «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера со
ссылкой на некоего английского лорда говорилось:
«...В его стране роскошь заменила гостеприимство,
разврат — развлечение, придворные — сеньоров, щего¬
ли — горожан. Если эго так, то вскоре — и эго ужасно —
там больше не будет властвовать любовь к родине.
Развращенные граждане всегда готовы разодрать свою
страну или возбудить смуты и раздоры, столь несовме¬
стимые с общественным благом» (цит. по: История
в «Энциклопедии» Д.Дидро и Ж. Л .Д’Аламбера / Пер.
и примеч. Н.В.Ревуненковой. Л., 1978. С.81).
Пушкин переживал чувства, близкие к высказан¬
ным выше суждениям, и спорил со многими: с автора¬
ми «Северной лиры», пс обратившими внимание на
«уважение», которое Петрарка н Ломоносов «умели
приобрести от своих соотечественников» (<()б альма¬
нахе «Северная лира»>, 1827 // Т. 1 I. С.48), с поклон¬
никами правил французского классицизма, с давним
недоверчивым отношением к женскому полу («Даже
люди, выдающие себя за усерднейших почитателей
прекрасного иола, не предполагают в женщинах ума
равного нашему...» — Отрывки из писем, мысли и за¬
мечания. 1827 // Там же. С.53). Он заново прочиты¬
вает «Историю Государства Российского» Карамзина,
«Письмовник» Н.Г.Курганова. В своей «энциклопедии»
«мыслей и замечаний» он наставляет: «Гордиться сла¬
вою своих предков не только можно, но и должно; не
уважать оной есть постыдное малодушие. <...> Греки
в самом своем унижении помнили славное происхожде¬
ние свое, и тем самым уже были достойны своего осво¬
бождения. Может ли быть пороком в частном человеке
то, что почитается добродетелью в целом народе?
Предрассудок сей, утвержденный демократической за-
вистию некоторых философов, служит только к рас-
пространенню низкого эгоизма» (Там же. С.55).
Споры-размышления о предрассудках во многом от-
ражаюг смену воззрений на рубеже XVIII—XIX вв., ас ней
и смену поколений.
Г. В. Краснов
IIРЕЙСКУРАНТ — «росписьтоварам, с расценкою их»
(Даль); но мнению М.Р.Фасмера, употребляется «...на¬
чиная с Петра I... Из стар. нем. Preiskurant (так еще
в Петербурге в 1900 г. нем. PreLsconrant) от франц. prix
courant» (Этимологии, слов. Т.З. С.358). В пушкин¬
скую эпоху слово еще не вошло в активный запас обиход¬
ного и литературного языка и воспринимаюсь как откро-
венный европеизм. У11ушкина встречается единственный
раз в седьмой главе «Евгения Онегина»:
...В избе холодной
Высокопарный, но голодный
Для виду прейскурант висит
И тщетный дразнит аппетит...
(7. XXXIV. 5-8)
Слово «прейскурант» здесь употребляется вместо бо¬
лее привычного для нас «меню», т.е. перечня блюд,
11 редл а гаем ы х п роезжа юнщ м.
Картина состояния русских дорог в XXXIV строфе
в «стилистическом отношении построена на эффекте
столкновения резко ощущаемых как контрастные лек¬
сических групп: европеизмов — “аппетит", “прейску¬
рант’... и антиноэтической бытовой лексики — “кло¬
пы", “блохи”, “колеи”, “изба” и пр.» (Лотман.
С.323). За строем лексических и фразеологических оп¬
позиций вставала картина и более широкого противо¬
поставления европейской культуры путешествия и ее
российского аналога. Та часть русского дворянства, ко¬
торая по казенной или собственной надобности посто¬
янно находилась в разъездах, хороню представляла
себе разницу между европейскими и отечественными
дорожными условиями. В русской литературе описание
отечественного «комфорта» начинается с радищевского
«Путешествия из Петербурга в Москву», а европейско¬
го — с «Писем русского путешественника» Карамзина.
В стихотворении «Станция» (1825), на которое Пуш¬
кин ссылается в сорок втором примечании к «Евгению
Онегину» (см.: Т.6. С.195), Г1.А.Вяземский вспомина¬
ет прошлые путешествия:
Так, помню польские ночлеги:
Тут есть для отдыха и неги
На что взглянуть, где лечь, что съесть —
Грешно б о наших речь завесть...
[347]

п
ПРЕЙСКУРАНТ
Л.А.Булаховский возводит XXXIV строфу «не столько
к “Станции" Вяземского... сколько к “Ропоту на дорогу”
И.М.Долгорукого, соответствующего :т)му месту гораз¬
до ближе. Ср. у Долгорукого: “...Дороги нет, мосты пога¬
ны, / В избах — вонь, чад и тараканы, / 11утем нельзя ни
лечь, ни сесть, / ...Не сыщешь мягкой булки съесть' »
(Булаховский Л А. Русский литературный язык первой
половины XIX века. Киев, 1957. С.28—29). Долгорукий
начинает стихотворение с упоминания о дорогах, по ко¬
торым «приятно странствовать», «коль книги правду го¬
ворят», т.е. о которых можно лишь прочесть, но которых
нельзя встретить в российской действительности — :уго
дорога, где «гладок путь, как штучный иол, / Где все при¬
роды нрозябенья / Трактирщики для наслажденья / На
станциях несут на стал!» (Долгорукий П. М. Ропот на до¬
рогу // Долгорукий Н.М. Бытие сердца моет, или Сти¬
хотворения князя Ивана Михайловича Долгорукого.
4.1-4. М., 1818. Ч.З. С.95).
11опытки решить проблемы отсутствия дорожного ком¬
форта, и прежде всею ночлега и питания, предпринима-
лисьещепри 11<т|м* I. В 1719г. им был подписан указ «Об
учреждении постоялых и гостиных дво[юв», ще предусма¬
тривалось строительство дворов «с довольными покоями
для людей и лошадей», «со съестными харчами и конски¬
ми кормами», «чтоб проезжим людям в тех домах ни в чем
никакой нужды и от торговли в цене обиды не было»
(Цпт. но: Марасинова Л.М. Пути и средства сообще¬
ния // Очерки русской культуры XVIII века. 4.1—4. М.,
1985. 4.1. С.275). Но и спустя столетие русские путеше¬
ственники продолжали терпеть и нужду, и обиду.
Станции третьего и четвертого разряда — без гостиниц
и трактира — предлагали проезжающим чай, к<м|>е
и сливки к ним. Хотя один из мемуаристов утверждал, что
«не во всяком постоялом дворе бывал даже самовар» (Се¬
ливанов. Предания. С. 146), но, как правило, в хозяйст¬
ве смогригеля, видимо, все-таки находились немудреные
припасы: «Эй, Дуня! — закричал смотритель, — шмтавь
самовар, да сходи ;ш сливками» (Станционный смотри¬
тель, 1830 // Т.8. С.98); «Угодно ли чаю или кофею,
спросил меня смотритель» (<3аииски молодого челове¬
ка^ 1829—1830 //Т.8. С.404). Кроме того, хозяйствен¬
ный смотритель всегда имел запас горячительных напит¬
ков — рома, водок разных тортов и проч.
На некоторых постоялых дворах можно было заказать
обед или ужин, но заранее (как :т> делает Минский
в «Станционном смотрителе»), или просто купить какие-
нибудь нринасы и приготовить их: «На весьма ветхой
станции чухонской постройки спросили мы самовар
и велели достать чего-нибудь на ужин, приготовить его
брались уже мы сами» (Нерп. С.61). Часто смотрители
держали кур и поросят в расчете не только на свое се¬
мейство, но и на желающих пообедать путешественни¬
ков: «Зимою останавливались на постоялых дворах. 11е>-
купалась курица, разводили огонь и повар приступал
к своему делу» (Селиванов. Предания. С. 147). 11о наде-
яться на встречу с такими рачительными хозяевами бы¬
лолегкомысленно, велик был риск остаться голодными,
домашняя живность могла и не предназначаться для
проезжих: «Голодный, стол окинув взглядом / И видя
в разных племенах / Живой обед со мною рядом / На
двух и четырех ногах [т.е. кур и поросят. — И.К.], /
Голодный, видя к злой обиде, / Как по ногам моим со
сна, / С испуга, в первобытном виде / Семейно жмется
ветчина» (Вяземский П.А. Станция, 1825); «...печь бы¬
ла худо натоплена и ничего в печи не было, а мы, пола¬
гая, что будем несколько часов в езде, не взяли с собою
запаса. <...> Мы были взяты врасплох, как Наполеон
русскою зимою. Проведши около 15 часов в избе холод¬
ной, но дымной, в сообществе телят, куриц (не говоря
уже о мелкопоместных тараканах)... пустились мы на
другое ут|)о в Пензу» (Вяземский. Записные книжки.
С. 109). Чем дальше станция находилась от наезженных
оживленных трактов, тем тяжелее было раздобыть про-
питание. Возможность поужинать превращалась в при¬
ятный сюрприз: «...Надобно было выходить прямо
в грязь; но то я был вознагражден холодною жареною
курицею, которую подали мне у Смотрителя и которая
была для меня на г>тот раз совершенною роскошью: вот
что значит из среды изобилия, из недр столичного до¬
вольства. забресть в страну дальнюю и бедную» (/ле¬
вое А. Записки на пути из С. 11етербурга в Севе[ю-Всхточ-
иую часть Новгородской губернии через Олонецкую //
Славянин. 1828. 4.5. №9. С.335). А.Г1.Керн вспомина¬
ет, что, выехав на увеселительную прогулку к водопаду
Пмагра на р. Вуокса (относительно недалеко от Петер¬
бурга п Выборга) и сч) всем легкомыслием молодости не»
взяв с собой никаких припасов, она и ее спутники оста¬
лись без ужина, т.к. «на все наши вопросы касательно...
съестных припасов говорили нет: яиц — нет, курицы —
нет, молока — ист, сливок и подавно нет» (Нерп. С.61).
Путешественники предусмотрительные, особенно
семейные, запасались едой дома на всю дорогу. Такой
обоз выглядел весьма внушительно: несколько экипа¬
жей, в которых едут члены семьи, повар, горничные,
везут припасы, включая «сани с овсом для продоволь¬
ствия в дороге лошадей», «на дорогу нажарили теляти¬
ны, гуся, индейку, утку, испекли пирог с курицею,
пщюжков с фаршем и вареных лепешек, сдобных кала¬
чиков. в которые были запечены яйца цельными сов¬
сем с скорлупою» (Селиванов. Предания. С. 145—
146); «поездка наша была не поездка, а экспедиция.
Впереди нас торопилась бричка с французским пова¬
ром Tourniaire, кухонною посудою и принадлежностя¬
ми для ночлега» (Соллогуб. С.393). Примерно так же
ехала в Москву и домовитая помещица Ларина:
Обоз обычный, три кибитки
Везут домашние пожитки...
(7, XXXI, 5-6)
|348|

ПРЕЙСКУРАНТ
Для дорожных запасов предназначался ящик-погре¬
бец специального устройства: «Там было все: н жестя¬
ные тарелки для стола, ножи, вилки, ложки и столовые
и чайные, чашки, чайники, перечница, горчичница,
водка, соль, уксус, чай, сахар, салфетки н проч. Кроме
погребца и ящика для харчей, был еще ящик для до¬
рожного складного самовара» (Селиванов. Предания.
С. 145—146). Существовали погребцы поменьше, толь¬
ко для чайного прибора (см., напр.: Соллогуб В.А. Та¬
рантас, 1840—1845 // Соллогуб. С. 197).
Одиночные путешественники снаряжались менее ос¬
новательно. Самые традиционные дорожные припасы —
пироги и холодная телятина (<41 телятиной холодной /
Трюфли Яра поминать...»); в своем маршруте путники
должны были рассчитывать на дорожные трактиры:
«...в дороге не существует условной) времени для еды —
кушайте там, где лучше» (Перонов П..I. Несколько су¬
ток в дороге от Санкт-Петербурга к Симбирску. (Л 16.,
1840. С.63—64). Хорошие трактиры и рестораны
опытным путешественникам были известны напере¬
чет, особенно на знакомых трактах. Едучи в Арзум,
Пушкин «своротил на прямую тифлисскую дорогу,
жертвуя хорошим обедом в курском трактире (что не
безделица в наших путешествиях)...» (Путешествие
в Арзрум, 1829—1835 //Т.8. С.446). Качество обеда
зависело не от разряда станции (первый пли второй),
а от рачительности хозяина. Следуя из Северной столицы
к Симбирску, путешественники обнаруживали, что на
станции Помераны1 хозяйка гостиницы предлагала
своим гостям «за умеренную цену... обед из пяти вкус¬
ных блюд, сопровождаемых хорошими столовыми
и десертными винами»; а в соседней Тоснс их ждали «не¬
проверенные из серой капусты щи, похожие с виду на
испаряющееся болото», «залежалый кусок говядины —
не то пень, не то колода» и «бивштекс не только на вид,
но и по безвкусию точь-в-точь как древесная губка»
(Неронов И.JI. Указ. соч. С.62, 57).
Бывалые путешественники делились своим опытом
дорожных обедов с неофитами. Так, 9 ноября 1926 г.
Пушкин писал С.А.Соболевскому: «8 дней был в доро¬
ге, сломал два колеса и приехал на перекладных. Доро¬
гою бранил тебя немилосердно; но и в доказательства
дружбы (сего священного чувства) посылаю тебе мой
Itincraire [путеводитель (</>/)■). — ll.hi. | от Москвы до
Новагорода. Это будет для тебя Инструкция. Во-пер¬
вых запасись вином, ибо порядочного нигде не най¬
дешь». Далее следуют рекомендации в стихах:
«У Гальяни иль Колыши
Закажи себе в Твери
С нармазаном макарон и
Да яишницу свари.
*
11а досуге отобедай
У 11ожарского в Торжке,
Жареных котлет отведай (имянно котлет)
11 отправься на легке.
*
Как до Яжельбиц дотащит
Колымагу мужичок,
То-то друг мой растаращит
Сладострастный свой глазок!
*
11однесут тебе форели!
Тотчас их варить вели,
Как увидишь: посинели, —
Влей в уху стакан Шабли.
*
Чтоб уха была по сердцу,
Можно будет в кипяток
Положить немного перцу,
Луку маленький кусок.
Яжельбицы — первая станция после Валдая. —
В Валдае спроси, есть ли свежие сельди? если же нет
У податливых крестьянок
(Чем и славится Валдай)
К чаю накупи баранок
II скорее поезжай».
(Т. 13. С.302-303)
А.Н.Вульф в «Дневниках» вспоминает о поездке
с Пушкиным по той же дороге, где они пользовались
«всем достопримечательным», и перечисляет тс же ба¬
ранки, сельди и уху (Вульф А.Н. С. 194).
Капризному и разборчивому гурману Соболевскому
Пушкин рекомендует блюда европейской кухни, кото¬
рые для важных гостей изготавливались с учетом их
просьб и указаний. Стихотворные рецепты Пушкина
обличают is нем знатока, они совпадают с указаниями
п советами поваренных книг XVIII — начала XIX в.
Так, рецепт «с пармезаном [т.е. с нармезанским сы¬
ром. — П. И. J макарон» находим у В.А.Левшина: «Д/г/-
карони. <...> Род сухаго теста, в трубочках состоящаго,
привозимаго из Италии. <...> Ми на рои и с парме¬
заном. Варить макарони в воде до тех пор, как побе¬
леют; когда откинув на решето, дают отечь, и варить
в сливках, смешав оные пополам с молоком; когда моло¬
ко начнет сгущаться, натереть сыру Пармскаго, и при¬
варить» (Левшин. 4.2. С.316—317; любопытно, что
далее дан рецепт другого блюда под названием «мака¬
роны», которое «составляется из сладкаго миндалю,
с сахаром и яичным желтком»). Следующий совет —
«яичницу свари» — не оговорка. «Словарь поварен¬
ный...» Левшина содержит несколько рецептов блюд,
основанных па так называемых «яйцах выпускных»:
«Яйца по Баньиолетову. Выпусти восемь яиц свежих
в кастрюлю на вареную ветчину, в кусочки изрезан¬
ную. прибавь не много кулису и бульиону, положи чу¬
точку уксусу, крупнаго перцу, соли, привари и пода¬
вай» (Там же. 4.4. С.283).
[349]

II I’ll ИНДИИ и к
п
Вышний Волочек славился свежими сельдями, кото¬
рые также можно было готовить многими способами,
в сложных соусах с большим количеством специй (см.:
Там же. 4.5. С.267—269). На станции Яжелбицы иро-
езжих традиционно кормили «ухою из прекраснейших
форелей, единственных почти в России» (Вульф А.И.
С. 194). Пушкинский рецепт приготовления форели
совпадает с советами «Поваренных записок» С.В.Дру-
ковцова: «Взять форелей, положить в кастрольку шат¬
кованной лук с петрушкою, зелени и кипеть в воде с бе¬
лым вином» (Друковцов С. В. Поваренный записки.
М., 1779. С.42; 2-е изд. М., 1783. С.42).
Нередки были трактиры, следующие моде на евро¬
пейскую кухню старательно, но безуспешно и создаю¬
щие невероятные кулинарные сочетания «французско¬
го с нижегородским». В.А.Соллогуб в «Тарантасе»
пародирует меню такого трактира:
«Обет!
1.	Суп. — Липотаж.
2.	Говядина. — Телятина с циндроном.
3.	Рыба — раки.
4.	Соус — Патиша.
5.	Жаркое. Курица с рысью.
6.	Хлебенное. Желе сапельсинов» (Соллогуб. С. 179).
Названия блюд здесь приходится расшифровывать,
как иероглифы: сун-лииотаж оказывается особого рода
блюдом: «Супы, потажами называемыя. не есть собст¬
венно похлебки, но густоватыя пищи, содержащий по¬
средство между супов и соусов» (Левишн. 4.6. С.57). За¬
гадочная «курица с рысью», на которую герой «взглянул
с истинным ужасом», по-видимому, курица с рисом. Слово
«рис» не было еще расщюстранено в России, рис называ¬
ли «пшеном сарацинским», поэтому для хозяина влади¬
мирского трактира в необычном, новом названии, оче¬
видно, содержалось некое, тоже «заграничное» щегольство.
Качество кухни было соответствующим: прежде чем
начать есть, «Иван Васильевич вытащил из тарелки раз¬
ные несвойственные щам вещества, как то: волосы, щеп¬
ки и тому подобное» (Соллогуб. С.212).
Но претензии на «заграничность» для провинциальных
трактиров вовсе небыли правилом. Большинствозаведе-
ний следовало рецептам традиционной русской кухни:
«...подавашсь разные обычные в трактирах блюда, как
то: щи с слоеНым пирожком... мозги с горошком, сосиски
с капустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный
слоеный сладкий пирожок» (Гоголь Н.В. Мертвые ду¬
ши // Гоголь. Т.5. С. 10). На провинциальных трактах
публика попроще, «господа большой руки, живущие в Пе¬
тербурге и Москве, проводящие время в обдумывании,
что бы такое поесть завтра... глотающие устерс, морских
пауков и прочих чуд» (Там же*. С.63), редко попадают
в скромные дорожные трактиры, где' обедают Чичиковы
и Собакевичи. «господа средней руки, что на одной станции
потребуют ветчины, на другой поросенка, на т|кт1>ей ло¬
моть осетра или какую-нибудь запеканную колбасу с лу¬
ком...» (Там же. С.63). Рецепты блюд, которыми угоща¬
ются ге|)ои «Мертвых душ», содержатся, например, в со¬
чинении В.А.Левшина «Русская поварня, или Наставление
в приготовлении вся ка го рода настоящих русских куша-
ньев и о заготовлении в прок разных припасов» (М..
1816); здесь находим рецепты щей «сборных», «ленивых»,
«с говяжьими голяшками» (С.8—9), приготовления ветчи¬
ны (С.З), пресловутого поросенка с хреном и со сметаной
(С.4), «звена осетрины с луковым взва|юм» (С.65), ухи
«налимовой», «стерляжьей», «карасевой» (С.62).
Цены на еду в придорожных трактирах и на станци¬
ях не были жестко определены государственными
уложениями, а назначались самими хозяевами, и щюиз-
вольно, с учетом характера того или иного проезже¬
го. С неопытного путешественника, естественно,
старались получить вдвое и вчетверо: «Только что вы¬
бравшийся на свет из четырех стен корпуса, не зная ни
цены деньгам, ни цены предметам приобретаемым, ба¬
тюшка за всякий вздор, который ему случалось купить
для своего продовольствия, платил, что запросят, и ра¬
зумеется в три-дорога. Скоро не стало бы у него денег
и пришлось бы в дороге голодать, если б почтальон, его
везший, не принял в нем участия» (Селиванов. Преда¬
ния. С.44—45). Незадачливый герой повести «Бедо-
вик» «в Борисовском, где прождал он час лошадей, не
спросив ничего, кроме стакана воды, заплатил хозяйке
четвертак за беспокойство» (Даль В.II. Беловик //
Русские повести. Т.2. С.538). С проезжих, знавших
цену деньгам и товарам, запрашивали меньше, чем
с новичков, но больше, чем следует. Старуха-трактир¬
щица просит у Ноздрева двугривенный за две рюмки
анисовой водки, получает вдвое; меньше и. хоть и гово¬
рит «мшювато», остается весьма довольна, потому что
«запросила вчетверо против того, что стоила водка»
(Гоголь. Т.5. С.72). Самыми дешевыми были путеше¬
ствия на своих лошадях и со своими припасами, «так
члх) 20 или много 25 рублей ассигнациями... на 4 трой-
ках достаточно было проехать до Нижнего — это от нас
окало 500 верст, а может и более» (Селиванов. Преда¬
ния. С. 147). К сожалению, скудность и отрывочность
сведений не позволяют привести здесь более точные
и подробные расцепки «высокопарных, но голодных»
прейскурантов пушкинского времени.
И.А. Колосова
ПРИАМЫ - см.: ЛЕРЕВЕНСКИЕ ПРИАМЫ.
II РИ ВИДКИ И К (призрак, тень) — бесплотный образ
умершего человека либо нереального существа, вызыва¬
ющий ужас своим появлением в мире живых. Привиде¬
ния, призраки появились в русской литературе благодаря
сюжетным заимствованиям и переводам произведе-
[350]

IIIMIIUUI II III]
iiiiii западноевропейских романтиков. «Пришельцы из
могилы», у которых «в чертах болезнь, лик бледный,
взор унылый / Н голое |робовой» (Жуковский В. А. Вар-
вик, 1814) — персонажи большинства баллад и многих
стихотворений В.А.Жуковского. Эти таинственные гос¬
ти появляются обыкновенно к полночь, чтобы напом¬
нить о себе обидчикам, убийцам и отомстить (Варвик,
1814; Замок Смальгальм, ilhi Иванов вечер, 1822). или
но зову возлюбленных (Леиора, 1831; Людмила, 1808;
Светлана, 1808—1812), или чтобы навестить места
и людей, дорогих им при жизни (Деревенский сторож
в полночь, 1816; Ночной смотр, 1836), и мгновенно исче¬
зают с криками первых петухов.
Привидения либо приходят один раз, либо скитаются,
либо неотступно следуют за преступником, как. напри¬
мер. в балладе В.А.Жуковского «Алина и Альсим» (1814):
Убийца с той поры томится
11 ночь, и день:
Повсюду вслед за ним влачится
Алины тень;
Обагрена кровавым током
Вся грудь ея;
И говорит ему с упреком:
«Невинна я».
В аналогичной ситуации оказывается Онегин после
дуэли: «...окровавленная тень / Ему являлась каждый
день...» (8, XIII, 7—8). И ;гго, пожалуй, единственный
случай в пушкинском романе, когда речь идет о приви-
дении в традиционном понимании. Ведь в картинах,
которые оживают в памяти Евгения во в|н‘мя угнетаю¬
щих раздумий, приводящих к самым неутешительным
выводам, мукам совести, нет ничего нереального, мис¬
тического. Все события, лица — из его собственной
жизни, из его прошлого:
То видит он: на талом снеге
Как-будто спящий на ночлеге,
Недвижим юноша лежит,
И слышит голос: что ж? убит.
То видит он врагов забвенных,
Клеветников, и трусов злых,
И рой изменниц молодых,
II круг товарищей презренных,
То сельский дом — и у окна
Сидит она... и всё она!..
(8. XXXVII, 5-14)
Пушкин сам об'ьясняет природу, реальную механику
этого чисто психологического явления: подавленное со¬
стояние (отвергнут, незамечаемТатьяной), расшатан¬
ные нервы, игра воображения:
И постепенно в усыплены1
П чувств и дум впадает он,
А перед ним Воображенье
Свой пестрый мечет фараон.
(8. XXXVII, 1-4)
Но именно эти воспоминания помогают понять, по¬
чему на первом же после путешествия балу в столице
Мелькают лица перед ним,
Как ряд докучных привидений.
(8, VII. 8-9)
Все они — люди из прошлой жизни, в свете все лак
же, как было до отъезда Евгения в деревню и путеше-
ствня, все по-старому. И эти лица-маски, пустоту, бес¬
содержательность, бесплотность которых Онегин осо¬
знает. Само сравнение живых людей с привидениями,
призраками, мертвецами — расхожий литературный
прием. Пушкин, вероятно, читал стихотворение
А.И.Одоевского «Бал» (1825), посвященное II.А.Вя¬
земскому. «Усталый» герой, «жаркую склон я главу»,
долго наблюдал петербургский пейзаж из окна бальной
залы, и, оглянувшись, увидел:
Весь огромный зал
Был полон остовов...
<...>
Все были сходны, все смешались...
Плясало сборище костей.
Однако реакция на появление привидений на балу
у героев А.И.Одоевского и Пушкина совершенно щмггп-
воноложна. Герой «Бала» «весь содрогнулся; / Мороз по
телу пробежал», а Онегину они «докучны», т.е. надоели
и наводят скуку (ср. у Даля: скука — «досада, неудо¬
вольствие или докука»). Евгений «в толпе избранной /
Стоит безмолвный и туманный» (8, VII, 5—6), и автор
ищет в его лице не ужас и страх, а «сплин иль стражду¬
щую спесь» (8, VI1, 10).
В некоторых современных трактовках последней
встречи Онегина и Татьяны н сам Евгений оказывает¬
ся призраком, привидением лишь потому, что он «блед¬
неть... начинает», «сохнет» (8, XXXI, 9, II), «Идет, на
мертвеца похожий» (8, XL, 5) (см.: Эмерсон И. Тать¬
яна // Вестник МГУ. Сер.9. Филология. 1995. № 6.
С.31—46).
Во «Сне Татьяны» мы встречаемся с ужасными «ад¬
скими привидениями», которые поначалу названы
просто «чудовищами». Но, как уже неоднократно от¬
мечено исследователями, в этом эпизоде романа мно¬
гочисленные культурные и литературные традиции
переплетаются настолько тесно, что синтезируются раз¬
личные сюжетные схемы, и персонажи становятся по-
лифункциональными (см.: 1амарченко Н.Д. Сюжет
сна Татьяны и его источники // Болдинскис чтения.
Нижний Новгород, 1987. С. 109—1II). Поэтому ужас¬
ные уроды в соответствии с фольклорной традицией,
базирующейся на славянском язычестве, названы
«шайкой домовых» (5, XVIII. II), чем-то более близ¬
ким и понятным для «русской душою» Татьяны, хотя
их описание «подчинено распространенному в культу¬
ре и иконографии средних веков и в романтической
литературе изображению нечистой силы как соедине-
[3511

Ill’ll КАЗЧНК
П
мню несоединимых деталей и предметов» (Лотман.
С.272). Обряды, игры и прочие действа святочного
периода предполагают в соответствии с «преданьями
простонародной старины», которым героиня, как из¬
вестно, верила, встречу с нечистой силой. Поэтому Та¬
ня больше пугается не присутствия чудовищ за столом,
а их экзотического вида. Вот почему она так подробно
их рассматривает. И хотя каждый следующий «гость»
Онегина ей кажется «ещё страшней, ещё чуднее», она,
не отрываясь, «глядит тихонько в щелку». Л поняв, что
вся эта «шайка домовых» подвластна Онегину, Татья¬
на и вовсе перестает бояться:
Он там хозяин, это ясно:
И Тане уж не так ужасно,
И любопытная теперь
Немного растворила дверь...
(5, XVIII. 5-8)
Все это вполне оправдывает характеристику, чуть
раньше данную героине:
...Тайну прелесть находила
И в самом ужасе она...
(5, VII, 1-2)
Ведь и Онегин не только «мил», но и «страшен ей» (5,
XVII, 11). Единственное, что действительно роднит чу¬
дищ из сна Татьяны с привидениями, — их моменталь¬
ное исчезновение: «шайка вся сокрылась вдруг» (5,
XX,	2).
Привидения настоящие и условные, в духе романти¬
ческого мистицизма или байронизма населяют мир го-
роев романа, пугая, удивляя, надоедая. Но, как в се¬
мантическом поле Онегина, так и в семантическом
поле Татьяны, они органичны, поскольку решены веоот-
ветствии с литературной и культурной традицией, ос¬
новополагающей для каждого из этих образов.
И.А.Аминева
НРИКАЗЧИК — тот, «кто отдаст приказанья. боль¬
шак, старший между младшими, рядовичами; наряд¬
чик, приказный, кому приказан порядок; поверенный
в делах, уполномоченный от хозяина» (Даль).
В «Евгении Онегине» ключница Онегина, показывая
Татьяне кабинет хозяина, замечает:
Здесь почивал он, к(и|н‘й кушал,
Приказчика доклады слушал...
(7. XVIII. 5-6)
В данном случае «приказчик» — лицо, управляющее хо¬
зяйством у помещика. В русской усадьбе эта фигура была
знаковой. Приказчик (управляющий) был хозяйственни¬
ком, назначавшимся помещиком, — в отличие т- старо¬
сты (старшины), избранного общиной (крестьянским
«миром»). Русская классика представила несколько типов
приказчиков. Так, в «Отцах и детях» Тургенева соседству¬
ют плутоватый приказчик Кирсановых и беззаветно пре-
Доклад управляющего своему помещику. Неизвестный художник.
1810-е гг. Холст, масло
данный хозяевам Тимофеич, приказчик Базаровых.
В произведениях Пушкина чаще всего встречается образ
приказчика-«плута». На это восприятие наложил отпеча¬
ток образ «михайловского приказчика» (<Из письма
к Вульфу>, 1824 //Т.2. С.321) Михаила Ивановича Ка¬
лашникова (1774—1858), плутоватого н вороватого
мужика, которому 11ушкин вынужден был покровительст¬
вовать, потому что находился в любовной связи с его доче¬
рью Ольгой. С января 1825 г. Калашников, изгнанный из
Михайловского, стал приказчиком в селе Болдино; хозяй¬
ствование его привело имение к упадку, а крестьян к ра¬
зорению. См. также: УИРАВИТКЛЬ.
И. А. Олейник
ПРИЛИЧИЕ
Хороший тон — «это есть тонкое ощущение прили¬
чий...» (Что есть хороший тон? // Дамский журнал.
1826. 4.13. № 1. С.44).
«Тона высшего круга не возможно перенять — надобно
[юдиты’я н воспитываться в нем. Сущность .угого тона: не¬
принужденность и приличие» (Булгарин Ф.В. Воспомина¬
ния Фаддея Булгарина: Отрывки из виденного, слышенио-
гои испытанного в жизни. 4.1—6. СПб., 1849. 4.6. С.7).
Знание приличий считалось необходимым условием
«вступления в свет».
Примечательны строки, посвященные детству Тать¬
яны: «С послушной куклою дитя / 11риготовляется, шу¬
тя / К приличию — закону света...» (2. XXVI, 10—12).
С шестнадцати лет девушка начинала «выезжать»
в свет, который обучал ее в первую очередь «искусству
нравиться». «Желание правиться [является. — Е.Л.)
главным основанием всех сношений в обществе: и каж¬
дый напрягает все силы свои, чтоб казаться в лучшем
своем виде» (Правила светского обхождения. С. 156).
[352]

II
приличие
«Я удивляюсь, что никто за Варечпжу ik* сватается, —
выражает в письме беспокойство о сестре К.Н.Батюш¬
ков. — <...> Надобно ласкать людей, надобно со всеми
жить в мире. II faut faire de*s avarices [надо идти навст¬
речу (фр.) |. Так свет создан; мое замечание основано
на опытности. Надобно внушитьи сестре, чтоей надоб¬
но стараться нравиться. II fant avoir des formes
agrdables [надо иметь приятные манеры (фр.)], ета-
раться угождать в обществе каждому: гордость и хлад¬
нокровие ни к чему не ведут. Надобно более: казаться
веселою, снисходительною» (Л.Н.Батюшковой, 13 ок¬
тября <1814> // Батюшков. Т.2. С.305).
«Будь уверена, любезная Лизанька, что я, с своей сто¬
роны, сделаю все, что могу, — говорит матушка дочери
водном из [шссказов П.А.Муханова, — но нельзя выйти ;ta-
муж без собственных забот, без желания нравиться, без
заманчивых достоинств. <...> Лизанька! если бы ты хоте¬
ла, ты могла бы нравиться; ты бы давно вышла замуж...»
(Муханов II.Л. Сборы на бал, опубл. 1825 // Муханов
II.А. Сочинения. Письма. Иркутск, 1991. С. 133).
Чтобы стать привлекательной невестой, девушка
должна была разговаривать на одном-двух иностран¬
ных языках, уметь танцевать, держать себя в общест¬
ве. Желательно было получить какие-нибудь знания по
истории, географии, словесности. Однако считалось
неприличным для девицы подчеркивать свой серьез¬
ный интерес к науке.
«Ты хорошо знаешь, милая моя Адель, — пишет доче¬
ри граф Жозеф де Местр, — что я не враг просвещения,
но во всех вещах надобно держаться середины: вкус
и образование — вот то, что должно принадлежать жен-
щинам. Им не надобно стремиться возвысить себя
до науки, и не дай Бог, чтобы заподозрили их в тако¬
вой претензии» (А. де Местр, 26 декабря 1804 //
Местр Ж., де. Петербургские письма. 1803—1817.
СПб., 1995. С.47).
«Я слышала, — вспоминает Е.И.Раевская, — как по¬
сторонние выговаривали моей матери, почему она
меня, девочку, обучает наукам, годным только мужчи¬
нам. Это было в двадцатых годах нашего столетия, ког¬
да в высшем кругу обучали только танцам, бряцанью
на рояли и французской болтовне» (Раевская Е.И.
Воспоминания Екатерины Ивановны Раевской // ПН.
1898. Т.74. № 12. С.947).
Искусству светской «болтовни» придавалось большое
значение. Успех девушки на балу зависел во многом от
ее умения поддерживать бальный разговор. II.А.Вя¬
земский в «Старой записной книжке» приводит анекдот
об одном москвиче, который так объясняет свой отъезд
с дочерью за границу: «Надобно, чтобы молодая девица
запаслась предметами для разговора с кавалером сво¬
им. Вот и хочу показать дочери Европу. Не все же бол¬
тать ей о Тверском бульваре и Кузнецком мосте» (Вя-
земский. Поли. coop. соч. Т.8. C.2I6).
«Я доволен, что ты говоришь со мной о политике
и следишь за газетами, — пишет дочери в 1835 г.
А.Я.Булгаков. — Смешно, если у женщины только ;т>
в голове, и она постоянно говорит об этом; но и стыдно
не вставить своего словечка, когда говорят о событиях
в Европе...» (Ориг. на фр. яз.; цит. но: Булгаков А.Я.
Из писем А.Я.Булгакова к его дочери княгине
О.А.Долгорукой // РА. 1906. Кн.З. №9. С. 105).
«Человек хорошего гона должен казаться, прежде
всего, естественным, непритворным и пленительным
без принужденности; непринужденность есть великая
наука его...» (Что есть хороший той? // Дамский жур¬
нал. 1826. 4.13. № 1. С.46). Овладению этой «наукой»
способствовало длительное обучение танцам.
«Вкус твой к ликам (ибо так на древнем нашем язы¬
ке' назывались танцы или пляска) меня совсем не удив¬
ляет; он совершенно в твоих летах... — писал в 1816 г.
М.М.Сперанский дочери. — Пляска есть первая черта
к образованию обществ, и в настоящем их составе она
не только умножает приятности беседы, но и необходима
для здоровья» (РА. 1868. Кн.2. № 7. Стб. 1121).
«Осанка и телодвижения должны быть благородны»
(Книгге А.-Ф.-Ф. Об обращении с людьми. 4.1—3.
СПб., 1820. 4.1. С.65).
Вспоминая свою мать, Е.И.Раевская отмечала: «Она до
глубокой старости была стройна и держалась прямо. Си¬
живала она всегда на простом, жечтком стуле, а мягкой
мебели не терпела» (Раевская Е.И. Указ. соч. С.972).
Всякая неловкость считалась признаком дурного
воспитания. Тому, кто все же оказался в нелепой или
смешной ситуации, хороший тон предписывал сохра¬
нять спокойствие и невозмутимость. О том, как цени¬
лось это умение, читаем в романе В. II.Мещерского
«Женщины из I (етербургского большого света»: «Князь
Всеволод был когда-то знаток и улыбок, и физионо¬
мий; он знал, как много сожаления и смешного воз¬
буждает падение девушки вообще; но знал и то, как
убийственно падение на бале девушки такой, которая
не умеет падать; не умеет оправляться от падения; не
умеет, как говорят в свете, braver le ridicule [не боять¬
ся быть смешной (фр.)] и не умеет скрывать своего
смущения» (СПб., 1879. С. 155).
Самообладание — отличительная черта светского чело¬
века. Любые чувства, радость или горе, принято было
выражать в сдержанной форме. Женщина хорошего то¬
на должна владеть собой в совершенстве. Именно так ве¬
дет себя Татьяна в момент ее встречи е‘ Онегиным:
И что е*й душу ни смутило,
Как сильно ни была она
Удивлена, поражена,
11о ей ничто не> изменило:
В ней сохранился те>т же тон,
Был гак же тих ее поклон.
(8. XVIII. 9-14)
[353]

II 141.111411 к
п
«Во всем наблюдается середина: ни слова более, ни
слова менее; ни каких порывов, ни каких восторгов,
ни каких театральных жестов, ни каких гримас, ни ка¬
кого удивления. Наружность — лед, блестящий на
солнце», — так Ф.В.Булгарин характеризует «тон выс¬
шего круга» (Булгарин Ф.В. Укал. соч. С.7—8).
Сдержанность, однако, не имела ничего общего с вы¬
сокомерием, неприступностью, которые считались
признаком дурного топа.
«Из трех девиц мне в особенности нравилась Мел¬
лер <...>, — вспоминает В.И.Сафонович. — Однажды
я обратился к ней с каким-то вопросом; она отвечала
мне с обыкновенною сухостию. <...> Как бы то ни было,
но такое презрение ко мне этой девушки было очень ос¬
корбительно для моего самолюбия. Я объяснял это не¬
достатком воспитания, незнанием приличий света,
наконец, необыкновенною холодностию ее натуры»
(Сафонович И. И. Воспоминания Валерьяна Иванови¬
ча Сафоновича // РА. 1903. Кн.1. № 3. С.333).
Как не следует девушке быть суровой, так и не при¬
стало «всегда показываться весьма довольною». «Жен¬
щины должны еще больше остерегаться от громкаго
смеху, потому что сие почти им несродно... Веселие
чрезмерное сколько противно здравому разсудку и доб¬
рому воспитанию, столько скромности и добродетели»
(Галифакс Дж. -С. Советы знатнаго человека своей до¬
чери, сочиненные г. маркизом Галифаксом с француз¬
ского на российский язык перевел Петр Баженов. М.,
1790. C.I Ю).
Но самым страшным пороком для девушки счита¬
лось кокетство.
Жена М .А.Дмитриева на смертном одре дает мужу по¬
следние наставления: «...люби детей, люби их все равно;
старайся о их воспитании. — Прошу ■п'бя. не отдавай их
тетушкам. — Воспитывай их, как свое сердце тебе ека-
жет. Это всего лучше. — 1\атю я очень любила. — Ради Бо¬
га, чтобы не было никакого кокетства!» (Дмитриев М. А.
Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998. С.354).
Кокетства в ней ни капли нет —
Его не терпит высший свет.
(8, XXXI. 7-8)
Правила поведения для «молодых девиц», как свиде¬
тельствуют сои|>смснники. были гораздо суровее правил
приличия, которым следоваш замужние женщины.
М.М.Сперанский писал в 1820 г. из Тобольска дочери:
«В Англии девица может гулять одна с молодым мужчи¬
ною, сидеть с ним одна в карете и проч., но молодая
женщина совсем не должна и не может. У нас совсем на¬
против: одни только замужние женщины пользуются
сею свободою» (РА. 18(58. Кн.З. .N<> 1 I. Огб. 178(5).
Дамы могли принимать визиты «посторонних» мужчин
в отсутствие мужа, в то время как «молодая девица не
должна принимать посещения от молодого кавалера,
особенно, когда одна дома...» (Вступление молодой деви¬
цы в свет, или Наставление, как должна поступать моло¬
дая девица при визитах, на балах, обедах п ужинах, в те¬
атре, концертах и собраниях. СПб., 1853. С.81).
Даже невеста не могла в отсутствие старших принять
визит своего жениха. «Утром заехал Паткуль, а так как
он не был принят, потому что, кроме меня, никого не
было дома, то велел передать мне записку...» — вспоми¬
нала М.А.Паткуль о событиях, которые предшествовали
ее замужеству (Паткуль М.А. Воспоминания Марии
Александровны 11аткуль. рожденной маркизы де Тра¬
версе, за три четверти XIX столетия. СПб., 1903. С.48).
Любопытная заметка содержится в журнале «Рус¬
ский архив»: «По словам Я.К.Грота (Пушкин. СПб.,
1887. С.70). Катерина Николаевна (Раевская, впос¬
ледствии Орлова) решительно отвергает недавно напе¬
чатанное сведение, будто Пушкин учился гам (в Гурзу¬
фе) иод ее руководством Английскому языку. Ей было
в it) время 23 года, а Пушкину — 21, и один этот воз¬
раст, по тогдашним строгим понятиям о приличии, мог
служить достаточным препятствием к такому сближе¬
нию. По ее замечанию, все дело могло состоять разве
только в том, что Пушкин с помощью Н.Н.Раевского
в Юрзуфе читал Байрона, и что когда они не понимали
какого-нибудь слова, то, не имея лексикона, посыла¬
ли наверх к Катерине Николаевне за справкой» (Кал¬
лам Н.Н. Историко-литературные мелочи. Заметки
о	Пушкине // РА. 1901. Кн.2. № 6. С.249).
«Молодая девица... не ведет никакой переписки без
ведома родителей или родственников и не назначает по
своему произволу никаких посещений» (Вступление
молодой девицы в свет... С.81).
Как свидетельствует М.С.Николева, в 10-е годы XIX в.
«не считалось строго приличным» в дворянских семь¬
ях вести переписку даже «невесте с женихом» (Пико-
лева М. С. Черты старинного дворянского быта: Воспо¬
минания Марьи Сергеевны Николевой // РА. 1893.
Кн.З. № 10. С. 137).
Татьяна нарушает правила приличия: «безумный <ч*рд-
ца разговор» берет верх над светскими условностями.
Репутация девушки могла пострадать or самого не¬
винного поступка или нелепой случайности. М.С.Ни¬
колева в своих воспоминаниях рассказывает о забав¬
ном происшествии в доме Евгении Андреевны Глинки:
«Одна из приезжих девиц, малознакомая с расположе¬
нием дома», выйдя ночью в коридор, оказалась по
ошибке на мужской половине, более того — «бросилась»
на кровать, где спал молодой офицер, и «мгновенно за¬
снула. <...> Он сперва растерялся, потом осто|и>жно
взглянул на соседку и, спустя несколько времени, раз¬
будил ее. перепуганную и долго не могшую понять, что
с нею. Наконец, все было разъяснено, и она растерян¬
ная прокралась снова в коридор разыскивать свою
комнату, у порога кото|юй ее и нашли на \тро без
чувств, в горячешном припадке. Дело однако кончи¬
[354]

II
IIPHMETA
лось благополучно: честный молодой человек, видя,
что, не смотря на все его старания, товарищи его но
ночлегу заметили происшедшее и зная, что репутация
невинной девушки может пострадать, объяснился с ее
родными и женился на ней» (Там же. С. 188—189).
Матушки очень заботились о нравственности дочерей.
Мо|юй доходило до смешного. «Мать моя... каждый рал
с трудом выпрашивала у А.О.Зуевой отпустить ее дочерей
на бывшие народные праздники, — вспоминает А.В.Ме¬
щерский. — Когда мать моя просила отпустить их на ка¬
кой-то большой парад или ученье, бывшее в Хамовни¬
ках. то А.О.Зуева нашла не только то, что они слишком
часто пользуются развлечениями по милости моей мате¬
ри, но что и не совсем прилично ехать смотреть на мар-
шщювку множества мужчин, а младшей ее дочери-девице
было тоща за 50 лет» (Мещерский А. В. Из моей стари¬
ны. Воспоминания. М., 1901. С.8).
«В публичных собраниях» девушку «сопровождает
мать или какая-нибудь почтенная дама, родственница
или короткая знакомая, которой поручается полный за
ней надзор (chaperon)» (Вступление молодой девицы
в свет... С.73).
«Ты не можешь нигде носу показывать без Марьи Кар¬
ловны», — предупреждает в письме 1820 г. свою дочь
М.М.Сперанский (РА. 1808. Кн.З. № 11. Стб.1787).
Персидский посол, побывавший на балу у графини
Е.Н.Орловой, был удивлен, «зачем на этом балу так мно¬
го старых женщин, и, когда ему объяснили, что ;т) мате¬
ри и тетки присутствующих девиц, которые не могут вы¬
езжать одни, он резонно заметил: разве у них нот отцов
и дядей?» (Гершешюи. Грибоедовская Москва. С.60).
Однако некоторые отцы были более взыскательны
к своим дочерям, чем «маменьки» и «тетушки».
«Батюшка продолжал быть со мною строг, и я девушкой
так же его боялась, как и в детстве. Если мне случалось
танцевать с кем-нибудь два раза, то он жестоко бранил ма¬
меньку, зачем она допускала эго, и мне было горько, и я
плакала. 11и один бал не проходил, чтобы мне батюшка не
сделал сцены или на бале, или после бала» (Пери А.И.
Воспомиишшя. Дневники. Переписка. М., 1989. С.125).
Многие отцы «проповедовали» дочерям «тяжелую
науку света».
«Ты спрашиваешь, думаю ли я, что, при нынешних
обстоятельствах, тебе is свете будет весело? — пишет
дочери Д.Н.Блудов. — Я отвечаю: может быть невесе¬
ло, но полезно, потому что ум и характер совершенно
образуются только в свете; и этот свет, пустой, ветре¬
ный, часто жесткий и несносный, также нужен для ду¬
ши нашей, как и занятие в уединении. Сохрани Бог
влюбиться в него, но не должно его чуждаться» (I (ит.
по: Блудова А.Д. Воспоминания графини А.Д.Блудо¬
вой // РА. 1873. Кн.З. №11. Стб.2057).
Правила приличия отнюдь не сводились к указаниям,
как вести себя на балу или как поддерживать светский
разговор. Гармоничное сочетание внутреннего и внешне¬
го — таков был основной «закон света»: «...а свет повели¬
тельно требует non seulement ehv. mais /xirottre [не только
быть, но и казаться (фр.)], — пишет М.М.Сперанский
дочери. — И сие требование тем нужнее примечать, что
оно различно, само по себе часто неправильно и непосто¬
янно, а иногда и глупо, но всегда повелительно» (РА.
1868. Кн.З. №11. Стб. 1786).
Интересно, что большинство книг по этикету, выхо¬
дивших в начале XIX в., не содержало конкретных све¬
дений, а носило нравственно-этический характер, в от¬
личие от многочисленных изданий конца столетия.
К тому же некоторые правила приличия, которые соблю¬
дались в пушкинское время, были забыты уже в сере¬
дине XIX в. Чтобы восстановить их, приходится обра¬
щаться к документальным источникам: мемуарам,
путевым заметкам, переписке современников. Ценный
материал о светском этикете первой tjhtii XIX в. со¬
держится в романе «Евгений Онегин».
Лит.: Лотман. Беседы'. Пушкарем! II.Л. Частная жизнь русской
женщины: невеста, жена, любовница (X — начало XIX п.). М., 1997;
Лаврентьева П.П. Светский .чтикст пушкинской поры. М., 1999.
Н.	В.Лаврентьева
ПРИМЕТА — простейший вид суеверия, произволь¬
ный закон, утверждающий, что между теми или иными
явлениями в материальном или духовном мире сущест¬
вует известная связь. Описывая Татьяну Ларину,
11ушкин указывает:
Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь.
(5, V, 1-8)
В этом смысле Татьяна — вполне «народная» герои¬
ня, ибо в народном сознании на все случаи жизни су¬
ществовали приметы.
Вера в приметы была присуща и русскому дворянст¬
ву. В комедии А.А.Шаховского «Не любо — не слушай,
а лгать не мешай» (1818) служанка Дашенька говорит
про свою барыню следующее:
Так, легковернее ее на свете нет!
Да только от ее примет
Бывает нам житье худое:
11[юсыплешь саль — беда,
прольется масло — вдвое.
(Стихотворная комедия, комическая опера, водевиль
конца XVIII — начала XIX века: В 2 т. Л., 1990. Т.2. С.375)
(355 |

у	^	^	У
£'4^' ** /'C'/f'A <y7> СЪ ss	t&>-Zs	&r^<_V
^<i*tA> * &#-1<	'	^
"j	i/r/'fr|'ir/ 7 ^ ^ *r‘—* r' '	— t/Г'Ъ'У' S>U±S/??l	,
/£^~ ,/&i-iC€L*<Sl	<z*cX+y.
t~£s~ce'A4>'£e	<7^7*' S**--**# У& ^
s//
(f# /г'/^''^° '
<?J''
<г«*л ^ ^	£/4*^-

п
ПРИМЕТА
А сама эта барыня, Хандрина, заявляет:
Да, правда, искони
Приметы русские не проходили даром;
Вот перед «Знаменским пожаром
К покойной тетушке сова влетела и дом;
Н в семьдесят втором году, перед чумою,
Наседка в Кудрине запела петухом;
А испытала я уж это над сестрою,
Что ежели о ком пойдет пустая речь,
Тому наверно в землю лечь.
(Там же. С.397)
Сам Пушкин был очень суеверен, что отмечал, и ча¬
стности, П.А.Вяземский (см.: РА. 1887. № 12.
С.577). Засветить три свечки, пролить прованское
масло для него предвещало несчастье. По воспомина¬
ниям А.А.Фукс, Пушкин сам говорил, что верит «мно¬
гому невероятному и непостижимому» (Пушнин
в воен. сов/). Т.2. С.258). Он рассказывал следующую
историю. В Петербург приехала гадалка Н.В.Кирх¬
гоф, и А.В. и Н.В.Всеволожские, 11.Б.Мансуров, ак¬
тер И.И.Сосницкий и Пушкин отправились к ней.
Она предсказала 11ушкину, «во-первгях, что он скоро
получит деньги; во-вторых, что ему будет сделано не¬
ожиданное предложение; в-третьих, что он просла¬
вится и будет кумиром соотечественников; в-четвер¬
тых, что он дважды подвергнется ссылке; наконец,
что он проживет долго, если па 37-м году возраста не
случится с ним какой беды от белой лошади, или бе¬
лой головы, или белого человека... которых и должен
он опасаться.
Первое предсказание о письме с деньгами сбылось
в тот же вечер...» (см.: Соболевский С.А. Из статьи «Та¬
инственные приметы в жизни Пушкина» // Там же.
С. 10—1 I). Несколько дней спустя А.Ф.Орлов отговари¬
вал Пушкина от поступления в гусары и щммлашл слу ¬
жить в конной гвардии. Вскоре после этого поэт был от¬
правлен на юг, а оттуда, через четыре года, в псковскую
деревню, что и было второй ссылкой (Там же. С. 11).
П.В.Нащокин был мнителен и суеверен не менее
Пушкина. Веря в оберегающую (от насильственной
смерти) силу кольца с бирюзой, он настоял, чтобы
Пушкин принял от него такое же кольцо. К сожале¬
нию. этого талисмана, по свидетельству Данзаса, не
было на руке поэта во время дуэли (см.: Нащокин П.В.,
Нащокина It. А. Рассказы о Пушкине, записанные
П.И.Бартеневым // Там же. С.2.30).
Жеманный кот. на печке сидя,
Мурлыча, лапкой рыльце мыл:
То несомненный знак ей был,
Что едут гости.
(5, V, 9-12)
Беловой с поправками автограф стихотворения А.С. Пушкина
♦Приметы». 1832
Как свидетельствует один из современников Пу шки¬
на. «щекотание сороки и умывание кошки означают
прибытие гостей» (Терещенко А.В. Быт русского наро¬
да. Ч. 1—7. М., 1848. 4.6. С.13).
Когда случалось где-нибудь
Ей встретить черного монаха,
Иль быстрый заяц меж полей
Перебегат дорогу ей,
Не зная, что начать со страха,
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.
(5. VI, 8—14)
Ср.: «Если перебежит дорогу заец или перейдет
священник, то случится не доброе. Чтобы отвратить
несчастие, надобно переломить прутик на двое,
и каждую половину бросить на обе стороны; но оборо-
ны от священника никакой нет» ( Терещенко А.В.
Указ. соч. 4.6. С.8).
Известно, что в биографии Пушкина был случай,
связанный с этой приметой. Находясь в ссылке в Ми¬
хайловском, 10 декабря поэт получил известие о кон¬
чине Александра I п решил отправиться в Петербург,
остановиться у К.Ф.Рылеева, надеясь, что в силу важ¬
ных обстоятельств на его тайный приезд не обратят
внимания. Велит слуге готовить повозку, сам же едет
в Тригорское. 11а пути туда дорогу перебегает заяц, во
время возвращения в Михайловское — еще один. Когда
же Пушкин выезжает из Михайловского, в воротах
ему встречается священник, пришедший проститься
с огьсзжаюнщм барином. «Суеверный 11ушкин> остался
в деревне (см.: Соболевский С.А. Указ. соч. // Пуш¬
кин в воен. совр. Т.2. С. 12).
Перестающий доро!у заяц как примета несчастья на¬
зван и в уже упоминавшейся комедии А.А.Шаховского:
...над приметами не надобно шутить:
11од I ктербургом, от заставы
Не больше ста шагов,
Мне заяц три раза перебежал дорогу.
—	Ох! это не к добру!
(Указ. изд. Т.2. С.400)
Множество примет, касающихся разных сторон
жизни, были распространены в пушкинское время
повсеместно. В статье «<() народности в литерату¬
ре^» ( 1825—1826) Пушкин писал: «Есть образ мыс¬
лей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий
и привычек, принадлежащих исключительно какому-
нибудь народу» (Т. 11. С.40). Отсюда напряженный
интерес Пушкина к приметам, обрядам, гаданиям,
которые, наряду с народной поэзией, характеризуют
склад народной души.
«Эпоха романтизма, поставив вопрос о специфике
народного сознания, усматривая в традиции вековой
опыт и отражение национального склада мысли, реа¬
билитировала народные “суеверия”, увидев в них но-
1357]

ИРИМЕЧЛНИИ
:«ню и выражение' народной души» (Лотман. С.261).
Е.А.Баратыиский 11 исал:
Предрассудок! он обломок
Древней правды. Храм упал;
А руин его потомок
Языка не разгадал.
(«Предрассудок! он обломок...», 1841)
В 1821 г. Пушкин под впечатлением стихотворения
«Приметы» А.Шенье написал стихотворение под тем
же названием, в котором приметы связываются с по¬
эзией народных наблюдений над природой:
Старайся наблюдать различные приметы:
Пастух и земледел в младенческие леты,
Взглянув на небеса, на западную тень,
Умеют уж предречь и ветр, и ясный день,
И майские дожди, младых нолей отраду.
И мразок ранний хлад, опасный винограду.
Так, если лебеди, на лоне тихих вод
Плескаясь вечером, окличуттвой приход,
Иль солнце яркое зайдет в печальны тучи,
Знай: завтра сонных дев разбудит
дождь ревучий,
Иль бьющий в окны град...
(Т.2. С.222)
В другом стихотворении, также названном «Приме¬
ты» (1829), Пушкин, как и в «Евгении Онегине», пи¬
шет о суеверных предсказаниях:
Я ехал к вам: живые сны
За мной вились толпой игривой,
11 месяце правой ггороны
Сопровождал мой бег ретивый.
Я ехал прочь: иные сны
Душе влюбленной грустно было;
И месяц с левой стороны
Сопровождал меня уныло.
Мечтанью вечному в тиши
Так предаемся мы, поэты;
Так суеверные приметы
Согласны с чувствами души.
(Т.З. С. 152)
В «Евгении Онегине» Пушкин пишет о Татьяне:
Вдруг увидя
Младой двурогий лик луны
11а небе с левой стороны,
Она дрожала и бледнела.
(5. V. 12-14; VI, I)
Одно из толкований этой приметы следующее: «Кто
увидит новую луну е правой стороны, гот, но старым
русским поверьям, будет в течение месяца получать до¬
ход, прямо, ни то, ни се, а слева — расход» (Забылин.
С.270). Разумеется, и в стихотворении Пушкина
«Приметы», и в его стихотворном романе предсказан¬
ные1 луной печаль и горестные предчувствия имеют
иной смысл.
Е. В. Петренко, М. В. Строганов
ПРИМЕЧАНИЯ
Примечание — «дополнительное объяснение; замет¬
ка, содержащая какие-н<ибудь> дополнительные све¬
дения, помещаемая в тексте или в сноске под текстом»
(('лов. языка Пушкина. Т.З. С.748).
Авторские примечания, предисловия, комментарии
распространились в русской литературе начиная
с XVIII в. и долгое время имели исключительно объясни¬
тельный и поучающий характер. А.Д.Кантемир любил
снабжать свои щюизведения чрезвычайно подробными
комментариями; М.В.Ломоносов предпослал «изъясне¬
ния» к трагедии «Тамира и Селим» (1750); М.М.Хера¬
сков написал прозой сокращенное изложение своей
«Россиады» (1779); Г.Р.Державин в старости добавил
к своим стихотворениям систематическое объяснение
в (|юрме примечаний (Державин Г. Р. Соч. Ч. 1—5. С116..
1808—1816. 4.5). Литература XVIII в. вообще тяготе¬
ла к логическим способам объяснения мира, и чрезвы¬
чайно разросшиеся приме чания норой ощущаются как
едва ли ие сознательное отклонение от образной специ¬
фики искусства.
В начале XIX в. рационалистические традиции в ли¬
тературе' были продолжены пие'ателями-декабристамн
п их окружением. А.А.Бестужев-Марлинский, напри¬
мер, мотивировал необходимость примечаний так:
«Для прочих читателей сочинитель счел нужным при¬
бавить пояснения, без чет многие вещи могли бы пе>-
казаться загадочными» (Бестужев-Марлинский А.А.
11исьма к доктору Эрману. [Примечание], 1831 //Бес-
тужев-Марлинский А.А. Соч.: В 2 т. М., 1958. Т. 1.
С.291). Тин примечания, имеющий чисто пояснитель¬
ный характер, встречается у К.Ф.Рылеева (Войнаров-
ский, 1823— 1825), А.А.Бестужева-Марлинекого
(Саатырь, 1828), В.К.Кюхельбекера (Агасвер, 1822—
1846), Ф.И.Глинки (Карелия, 1829), Н.И.Гнедича
(Рождение Гомера, 1816), из более поздних —
у А.И.Полежаева (Эрпели, 1830) и др. «Пояснения»,
дешифрующие поэтический текст, переводящие образ¬
ное содержание в прямые логические формы, не' вы¬
полняли, разумеется, никакой художественной функ¬
ции, оставаясь «нетекстовым» элементом.
Параллельно этому возникают другие явления. Уже
у сентименталистов (И.М.Карамзин) примечания на¬
чинают заметно осложняться субъективным элемен¬
том, не), помещенные под строкой, они остаются раз-
розненными и эстетически не' ощутимыми. Пушкин
подхватывает именно эту манеру, и оригинальность его
примечаний чувствуется с первых стихотворных опытов.
Даже кратчайшие единичные примечания к стихотво-
[358|

п
11 iMi M 1:ч л ii и ;i
репиям 1814 г. «К другу стихотворцу» и «К Батюшко¬
ву» не п|м>сто поясняют текст, но вступают с ним в бо¬
лее тонкие смысловые отношения. Тут ирония, эмоция
и многое другое. Когда же; дело доходит до южных ро¬
мантических поэм, то здесь новая роль примечаний
вполне очевидна. Она объясняется, в первую очередь,
тем, что Пушкин, будучи поэтом широкого п свободно¬
го дарования, обладал исключительной способностью
эстетически соединять самый разнородный стилевой
и жанровый материал.
В качестве примера новых отношений между стихо¬
творным текстом и примечаниями у Пушкина остано¬
вимся на поэме «Бахчисарайский фонтан». Хотя поэма
писалась с 1821 по 1823 г., примечаниями к ней Пуш¬
кин занимался в самом начале и в конце работы над
«Евгением Онегиным» (окончательный текст «Бахчи¬
сарайского фонтана», за исключением некоторых част¬
ностей, сложился к третьему изданию — 1830).
Примечания, или, точнее, прибавления, к «Бахчиса¬
райскому фонтану» лишь внешне напоминают традици¬
онные разъяснения. На самом деле задача их совсем
иная. С появлением «южных» поэм примечания у 11ушки-
на выполняют особую структурную функцию, вводя но¬
вые точки зрения внутрь художественной системы. От¬
дельные части произведения, по-разному говоря об одном
и том же, вступают между собой в диалог и семантически
схложняют текст. В стихотворном тексте поэмы читаем:
Где скрылись ханы? Где гарем?
Кругом всё тихо, всё уныло,
Всё изменилось... но не тем
В IX) вртмя сердце полно было:
Дыханье роз, фонтанов шум
Влекли к невольному забвенью...
(Т.4. С.170)
А в «Отрывке из письма» 1 Iviiikiih описывает свое на¬
строение в том же месте совершенно иначе:
«Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из
заржавой железной трубки по каплям падала вода.
Я обошел дворец с большой досадою на небрежение,
в котором он истлевает... NN почти насильно повел меня
по ветхой лестнице в развалины гарема н на ханское
кладбище:
Но не тем
В то время сердце полно было:
лихорадка меня мучила» (Т.4. С. 176).
Полтора стиха переводятся из романтического кон¬
текста в нарочито сниженное, прозаическое окруже¬
ние, поэтическая мотивировка сталкивается с быто¬
вой. В результате возникает иронический эффект,
несколько напоминающий манеру пушкинского совре¬
менника — Г.Гейне (например, «Разговор в I (адерборн-
ской степи», 1819—1822). Причем, как у Гейне, мож¬
но говорить не только о стилистических сломах, но
о	переключении одного пространства в другое.
I	Ео словам Ю.М.Лотмана, «совместить пространство
реального Бахчисарая... и то, в котором совершается
действие поэмы, — невозможно: второе происходит
в некото|Х)м условно-поэтическом мирт» (Лотман Ю.М.
К структуре диалогического текста в поэмах 11ушкина:
(11роблема авторских примечаний к тексту) // Уч. зап.
ЛГПИ им. А.И.Герцена. 1970. Т.434. С.106). Момен¬
ты подобного структурного напряжения, когда один
н тот же элемент, попадая в стилистически несовмести¬
мые сферы, все-таки приравнивает их друг к другу, не¬
сомненно порождают художественный смысл.
В стихотворном тексте Гирей, тоскуя.о пленной по¬
лячке,
...в память горестной Марии
Воздвигну.! мраморный фонтан...
(Т.4. С. 169)
В прибавленной к поэме «Выписке из путешествия
по Тавриде И.М.Муравьева-Апостола» упомянуто, что
воздвигнут «мавзолей прекрасной грузинки» (Т.4.
С. 174). В поэтическом же сюжете никакого мавзолея,
конечно, быть не может, ибо грузинка
Гарема стражами немыми
В пучину вод опущена.
(Т.4. С. 168)
И наконец, в упомянутом «Отрывке из письма» Пуш¬
кин. комментируя свои стихи и чужую историческую
прозу, завершает тематические вариации демонстратив¬
ным обнажением поэтической условности: «Что касает¬
ся до памятника ханской любовницы, о котором говорит
М., я о нем не вспомнил, когда писал свою поэму, а лх>
бы непременно им воспользовался» (Т.4. С.176).
Пушкин не просто осложняет содержание, проеци¬
руя одни н тс же фабульные мотивы на различные фо¬
ны. Ему, видимо, важнее всего показать не сходство
реального п поэтического миров, а принципиальное их
расхождение. Функция прозаических прибавлений
к «Бахчисарайскому фонтану» оказывается, таким обра¬
зом, весьма своеобычной: они заводят сложную игру со
стихами, начинают втягиваться в художественный
текст, хотя и остаются на некоторой дистанции.
Примечания к «Евгению Онегину» были созданы в то
время, когда их особая роль в композиции стихотвор¬
ного романа полностью осознавалась Пушкиным. Их
художественная функция, в сущности, всегда чувство¬
валась читателями и исследователями, начиная от со¬
временников поэта вплоть до нашего времени. Так,
А.Иваненко, рецензируя в 1941 г. второе издание изве¬
стного комментария Н.Л.Бродского к «Евгению Онеги¬
ну» и отмечая ряд его достоинств, прибавил: «Но есть
ряд пропусков, по-видимому, сознательных: примеча¬
ния Пушкина к роману сами по себе не комментируют¬
ся, а только используются для комментария там, где да¬
ют для этого материал. Читатель не узнает поэтому, где
“Буало под видом укоризны хвалит Людовика XIV ',
1359]

ПРИМЕЧАНИИ
п
пропадают для него и отсылки к “Рыбакам” Гиедича,
к критике Б.Федорова и др.» (Иваненко Л. H.JI.Брод¬
ский. «Евгений Онегин», роман А.С.Пушкииа: [Рецен¬
зия) // Пушкин. Временник. [Т. | 6. С.526).
Пушкин, как известно, снабдил примечаниями сна¬
чала лишь первую главу, а последующие оставил на
некоторое время без всяких дополнений, сделав их в са¬
мом конце работы над романом. Но примечания возни¬
кали в других стихотворных жанрах, где их художест¬
венная функция становилась все более заметной.
Таковы «Подражания Корану» (1824), «Ода его сн¬
ят. гр. Дм. И в. Хвостову», «Андрей Шенье» (оба —
1825). Особенно характерна «Ода...», где примеча¬
ния составляют со стихотворным текстом двуединое
образное целое. В стилистическом пародировании
примечаний Пушкин продолжил опыт Вольтера,
Стерна, Байрона и др.
В «Полтаве» примечания способствовали единству
композиции- Г.А.Гуковский пишет о них: «Эти приме¬
чания... комментируют поэму в определенном плане,
подчеркивая преобладание в ней “истории” над “любо¬
вью"» (Гуковский Г.Л. Пушкин и проблемы реалисти¬
ческого стиля. М., 1957. С.85). Любопытной параллелью
к онегинским примечаниям может послужить сти¬
хотворение П.А.Вяземского «Станция (Глава из путе¬
шествия в стихах; писана 1825 года)», написанное
вскоре после окончания Пушкиным первой главы «Кв-
гения Онегина». Сам Пушкин, возможно, ощущал эту
параллельность «Станции» с «Евгением Онегиным », так
как поместил в примечаниях к роману большой фраг¬
мент из этого стихотворения («Дороги наши — сад для
глаз...»). Примечания Вяземского к «Станции» совер¬
шенно в духе пушкинских, тесно связаны с литератур¬
ной тематикой, и, что всего интереснее, автор, как
прирожденный нолем ист, обыгрывает в примечаниях
сами примечания, творческий процесс, жанр. Вот не¬
сколько выписок из примечаний к «Станции» ( 1825):
«В наш исследовательный и отчетливый век приме¬
чания, дополнения, указания нужны ие только в путе¬
шествии, но и в сказке, в послании. Па слово никому
и ничему верить не хотят. <...> Только признаюсь, не
люблю стихов занумерованных; цифры и поэзия — пе¬
строта, которая неприятно рябит в глазах. Пускай чи¬
татель дает себе труд отыскивать сам соотношения
между стихами и примечаниями» (Вяземский. Т. I.
С.143). «Утешаюсь тем, что примечание мое назида¬
тельнее хорошего стиха». «На замечание, что глава моя
очень длинна, и лт) еще один отрывок, имею честь доне¬
сти. что я с лишком семь часов просидел на станции
в ожидании лошадей» (Там же. С.144, 145).
Все это показывает, что процесс преобразования
примечаний шел в 1820-е гг. довольно быстро. Они по¬
степенно преодолевают эстетический «барьер несовме¬
стимости», втягиваются в художественное целое, но¬
рой сохраняя свою структуру, порой растворяясь
в описательных частях. В дальнейшем ходе русской ли¬
тературы они исчезают надолго, но не окончательно.
Примечания к «Евгению Онегину», взятые в целом,
не переводят поэтическое содержание на язык поня¬
тий, но осложняют его, продолжают, преломляют, па¬
родируют. Как всегда бывает в таких случаях, проза
и поэзия вступают между собой в диалог, стилистически
подчеркивают друг друга и. следовательно, порождают
именно художественный контекст. Не могу согласить¬
ся с С.М.Громбахом, отказывающим примечаниям
к «Евгению Онегину» в художественной значимости. Он
называет их «своего рода публицисткой » (Громбах С.М.
Примечания Пушкина к «Евгению Онегину» // Изв.
ОЛЯ. Т.33. 1974. № 3. С.225), но впечатление от его
эрудированной и тонкой интерпретации таково, что
этот «род» как раз и есть художественный. Как довод
против художественности онегинских примечаний вы¬
двигается то, «что их создание не синхронно созданию
художественного текста — многие примечания отсутст¬
вуют в черновых и беловых рукописях, большинство из
них отсутствует и при первом печатании глав, а неко¬
торые первоначально предназначались для публикации
не в составе романа» (Там же).
Все это так, но доказывает, скорее, обратное, ибо
примечания, написанные несинхронно, заведомо име-
ют не поясняющее и зависимое, а известное самостоя¬
тельное содержание, которое вступает в диалог со сти¬
хотворным текстом. К тому же, если бы они писались
вслед за текстом, им труднее было бы сложиться в це¬
лостное единство. В настоящем же их виде можно
предположить намеренней' расщкщеление материала,
работу композиционного чувства: крупные стихотвор¬
ные' куски чужого и своего текста уравновешивают
друг друга в начале* и конце прозаиче'ского в целом тек-
ета. Цитаты из Н.И.Гнедича и М.II.Муравьева (32
стиха) соотносятся с автоцитатами и цитатами из
П.А.Вяземского (44 стиха). Что же касается использо¬
вания материала, предназначенного сначала для друго¬
го текста, го это явление обыкновенное. «Отрывок из
письма», которым Пушкин воспользовался в третьем
издании «Бахчисарайского фонтана», существовал ра-
нее вне текста поэмы. Внутри самого «Евгения Онетн-
на» находим разнообразные перестановки закоичен-
ных компонентов.
Многие примечания к «Евгению Онегину» детально
описаны в статье С.М.Громбаха. Нам же важнее ука¬
зать на целостное1 значение примечаний, которые 11уш-
кинмм были не случайно обозначены в трехчаетном
болдинском плане «Евгения Онегина». Остановимся
подробнее лишь на двух примечаниях, чтобы попы¬
таться установить их художественное' отзвучие.
Весьма характерна связь с примечанием следующего
места первой главы:
|360|

нриношенье
Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
11<)чн(И‘ небо над 11евою\
I	I вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы...
(1, XLVII, 1-5)
Примечание восьмое отсылает нас к чужому тексту:
«Читатели помнят прелестное описание* петербург¬
ской ночи и идиллии Гнедича:
“Вот ночь: но не меркнут златистые
полосы облак.
Без звезд и бел месяца вся озаряется дальность.
Иа взморье далеком сребристые видны ветрила
Чуть видных судов, как по синему небу
плывущих.
Сияньем бессумрачным небо ночное сияет,
И пурпур заката сливается с златом
востока...<”>»
(Т.6. 191-192)
11уп1кин вовлекает здесь «чужой» текст в «свой» роман в
качестве идущего на вто|юм ачане етили<т№1еско1Х) сопос¬
тавления, которое имеет, кроме того, значение историко-
литературного сопоставления. С.М.Г|юмбах также считает,
что Пушкин хотел «сопоставить поэзию двух веков —
уходящую, примером которой было пространное, тяжело¬
весное, хотя и не лишенное поэтических достоинств, они-
сшше белой ночи у Гнедича, и новую, п|юдетавле;нную вы-
разительным и вместе с тем немногословным и легким
описанием...» (Громбах С.М. Укал. е*е>ч. С.227). Схо;щмм
об|шзом Пушкин оттенял cite») описания в «Кавказском
пленнике» отрывками из Державина п Жуковского, при¬
чем последние сопоставлялись еще и друг с другом. Стили¬
стические сопоставления делались I Кшкппым вовсе не*
для того. чтобы перечеркнуть «уходащую» поэзию. Да она
и не* вовсе исчезла, и в XX в. замедленный, безрифменный
пятистопный амфибрахий, имитирующий |реческий гек¬
заметр, снова дал прекрасные ем>разцы русской лирики.
С.М.Тромбах справедливо замечает, что восьмое
примечание может быть истолковано по-разному. Но
что же это такое, как не* свидетельство его художест¬
венной значимости?
Большое место в примечаниях к «Евгению Онегину» за¬
нимают, как известно, воз|>аженил 11ушкина своим крити¬
кам. В примечании тридцать втором е>н ответит Б.М.Фе*-
дорову но поводу следующего места из «Сна Татьяны »:
Онегин тихо увлекает32
Татьяну в угол и слагает
Ее на шаткую скамью...
(5, XX. 5—7)
«“Один из наших критиков, кажется, находит в этих
стихах непонятную для нас неблагопристойность»
(Т.6. С. 194).
С.М.Тромбах полагает, что примечание «подчеркну¬
ло беспочвенность этих упреков, отражающих не
столько непристойность стихов, сколько испорченное
воображение критиков» (Громбах С.М. Указ. соч.
С.229). Спору нет: Пушкин вполне серьезно защищает
свои стихи е>т плоских намеков, не» нельзя не заметить
и того, что, «оправдываясь», е>н сам поставил на этом
месте озорной акцент. Внести скрытый смысловой
план, так называемую «агпёге репяёе» — заднюю мысль —
для Пушкина было проще простого. «Это обычный
семантический прием 20-х годов — за стиховым смыс¬
лом прятать или вторично обнаруживать [курсив
мой. — Ю.Ч. | еще и другой», — писал IO.II.Тынянов
( Тынянов 10.11. Архаисты и Пушкин // Тынянов 10.11.
Пушкин и его современники. М., 1969. С.73). Да
и С.М.Громбах, правда, по другому поводу пишет, что
«Пушкин любил рискованные остроты и каламбуры
и не* мог удержаться от них» (Громбах С.М. Указ. соч.
С.229). Все ;гго показывает, чте> тридцать второе при¬
мечание амбивалентно ие> смыслу, го есть ноэт сразу
и «подчеркнул свою скромность», и весело подключил
к серьезному содержанию стихов фривольные ассоциа¬
ции. Если и это «своего рода публицистика», то уж на¬
вернем* публицистика художественная. Пушкин, ко¬
нечно, полемизирует как здесь, так н в других местах,
но для нас, читателей, более* оживает художественшая
еторона примечаний. Кто, вообще говоря, рискнет
провести отчетливую грань между художественностью
и публицистикой у таких писателей, как Дж.Свифт,
А.И.Герцен, Н.Г.Чернышевский и др.? Наконец,
С.М.Громбах видит в онегинских примечаниях ли¬
ризм, сатиру, пародию, что также не оставляет их
в рамках только публицистики.
Вышесказанное уже позволяет видеть, как стихо¬
творный текгг восьми глав и примечания, где проза
и стихи смешаны, взаимно освещают друг друга по прин¬
ципам диалогизма. Признание же художественности
примечаний, усложняя структуру «Евгения Онегина»,
повышает эстетическую информативность произведе¬
ния, усиливает активную избирающую ориентацию
читателя в значимой игре образных сопоставлений.
Ю. II. Чума нов
ПРИНОШЕНЬЕ
Слово унот|и*блено в описании разговора Ленского
и Онегина. Ленский расписывает п|м*ле*ети своей невес¬
ты и вдруг вспоминает, что в субботу именины Татьяны
и Онегин зван на них. Он просит друга:
Поедем, сделай одолженье!
Ну, что ж? — «Согласен». — Как ты мил! —
При сих словах он осушил
Стакан, соседке приношенье,
Потом разговорился вновь
Про Ольгу: такова любовь!
(4, XLIX, 9-14)

ПРИРОДА
п
Ю.М.Лотман в споем комментарии пояснил:	.со¬
седке приношенье... — За здоровье соседки» (Лот-
май. Статьи. С.645). С этим объяснением не согла¬
сился М.Ф.Мурьянов, посвятивший данной фразе
отдельную статью в разделе «Из наблюдений над текста¬
ми Пушкина» (см.: «Приношенье» в «Евгении Онеги¬
не» // Московский пушкинист. I. М.,	1995.
С. 131 —134). Под «соседкой», утверждал исследова¬
тель, «подразумевается Татьяна Ларина», а в слове
«приношенье» зашифрован некий скрытый, даже сак¬
ральный смысл, открывающийся лишь при обращении
к древним источникам. «Сам того не подозревая, Лен¬
ский в угоду Татьяне пригласил в ее дом свою собствен¬
ную смерть. Символом жертвенной крови невинного
юноши, которая вскоре прольется, было вино в его ру¬
ке но аналогии с евхаристическим вином, претворяе¬
мым в кровь. Приношенье в “Евгении Онегине” — это
первый проблеск вещего поэтического знания о буду¬
щем кровопролитии, светский антипод евхаристии»
(Там же. С. 133).
Вероятно, смысл употребленного Пушкиным слова
«приношенье» все же несколько проще предложенного
символико-эмблематического толкования. Вся глубоко¬
мысленная конструкция рушится, если предположить
(и .это, скорее всего, так), что «соседке приношенье»
предназначено не Татьяне, а Ольге. Об Ольге и только
о ней разглагольствует за вином Ленский, имя же* Тать¬
яны упомянуто вскользь — даже на собственные см*
именины зовут Онегина «Олинька и мать» (4, XLIX,
2). За кого еще мог осушить стакан влюбленный поэт!
Данное словоупотребление «Словарь языка Пушки¬
на» (Т.З. С.757) относит к переносному значению
«дар, жертва божеству» (что и подтолкнуло
М.Ф.Мурьянова к сакральной интерпретации). Ско¬
рее всего, «приношенье» Ленского ближе к значению
«подношение, подарок» (Там же) и может быть соотне¬
сено с посвящением к «Кавказскому пленнику»:
Прими с улыбкою, мой друг,
Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный свой досуг.
(Т.4. С.91)
Очевидно, Ольга получила множество такого рода
поэтических «приношений». Но вот среди них оказался
теперь и стакан вина, осушенный поэтом. Тонкая иро¬
ния в таком словоупотреблении (небесные чувства —
земное; вино) станет яснее, если вспомнить, как чуть
выше Ленский описывал красоты своей возлюбленной:
Ах, милый, как похорошели
У Ольги плечи, что за грудь!
Что за душа!..»
(4. XLVIII. 6-8)
В.	А. Викторович
ПРИРОДА
Все значения слова в романе можно свести к двум ос¬
новным: конкретному (растительный и животный
мир, лес, ноля, луга, реки, озера, море, холмы, горы,
солнце, луна, звезды, времена года, климат, свойства
и наклонности человека, сто жизненный ритм) и обоб-
щенно-абстрактному: сущность сущего, или, как опре¬
деляет известный Пушкину словарь, «порядок всех
вещей; чин, распространенный во всей твари, по которо-
му каждое творение имеет свое начало, существование
н конец» (Слов. Акад. Российской. 4.5. От.48). Во
вгором значении слово иногда (особенно в раннем
творчестве) писалось 11ушкиным с заглавной буквы со¬
гласно языковым традициям, идущим от XVIII в.
«Божественные природы красоты» (Из Пиндемонти,
1836 // Т.З. С.420) отражаются в романе как живой,
стройно организованный космос, то, за что «...друг не¬
винных наслаждений / Благословить бы небо мог» (2,
I.	3—4). Первая строфа второй, «деревенской», главы,
начинающая описание онегинского наследственного
поместья, помещает героя в центр, увы, ничуть не це¬
нимого им мироустройства:
Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые,
Мелькали сёла; здесь и там
Стада бродили по лугам,
И сени расширял густые
Огромный запущенный сад,
Приют задумчивых Дриад.
(2. I. 5-14)
Гармония природы, неотъемлемой частью которой
является человек, составляет движущийся фон рома¬
на. В нем уживаются мифологические представления
античного мира («приютзадумчивых Дриад»), славян¬
ского язычества — «простонародной старины» (5, V, 2)
и христианского единобожия (шум моря — «Глубокой,
вечный хор валов, / Хвалебный гимн отцу миров» — 8,
IV, 13—14; метафора природы как согласного, строй¬
ного хора появлялась и раньше — 5. IX, 2—3).
Очевидно, не прав в своей категоричности В.В.На¬
боков, утверждавший, что Пушкин-поэт «не выходит
из стилистических рамок поэтики условной “природы”
XVIII	в. и либо вообще избегает живого описания кон¬
кретных сельских видов, либо со смущенной улыбкой
преподносит их, словно блюдо, предназначенное оза¬
дачить или позабавить обычного читателя» (Набоков.
Комментарий. С.208). Набокову не хватило конкрет¬
ных подробностей живой природы в духе Л.Н.Толстого
и И.С.Тургенева (не очень корректное сравнение поэта
с прозаиками) и, вероятно, в его собственном духе.
В описаниях прн|и>ды у 11ушкина, действительно, ощу¬
13621

ПРИРОДА
тимы традиции XVIII в., стремившегося к обобщенно¬
му видению вечной и неизменной природы (на исклю-
чительном значении для Пушкина этой традиции
настаивал также Г.С.Глебов в статье «Философия ириро-
ды в теоретических высказываниях и творческой прак¬
тике Пушкина» — см.: Пушкин. Временник. [TJ.2
С. 198), но поэт уже сделал шаг к конкретике, натура¬
листической детализации, к динамической подвижнос¬
ти картин, стремясь при этом не утратить всего нарабо¬
танного предшественниками. Примером того может
служить известное описание осени в четвертой главе:
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился па поля туман,
Гусей крикливых караваи
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
(4. XL. 5-14)
Поэтика «условной» природы, характерная для эпо¬
хи. очевидна: «Лесов таинственная сень». Однако этот
в значительной мс|>е условный образ подан Пушкиным
в нетрадиционном, отнюдь не условном контексте, он не¬
ожиданно овеществлен: «С печальным шумом обнажа¬
лась». Поразительная звуковая образность пушкинского
стиха также способствует конкретизации ириродо-
описания. А самое важное: картина осени увидена гла¬
зами сельского жителя, которого выдают смысловые
акценты («Короче становился день», ср. далее: «На ни¬
вах шум работ умолк...» — 4. XLI, 2), эмоциональный
комментарий («Довольно скучная пора»), отдельные
словечки («солнышко», ср.: «матушка зима» — 7, XXX,
8). В пушкинском романе природа изображается имен¬
но в этом ключе* — без дачно-неофитской восторженно¬
сти (столь свойственной В.В.Набокову, см.: Шахов¬
ская 3. А. В поисках Набокова. Отражения. М., 1991.
С.62—64), сдержанно-спокойно, как бы «изнутри», а не
«извне», т.е*. глазами человека, составляющего с нрщю-
дой неразрывное целое. Это может быть крестьянин или
рачительный помещик, принципиального различия
между ними здесь Пушкин не видит, в этом смысле за¬
мечательно повторение одного и того же* глагола в вос¬
приятии сельским жителем зимы: «Крестьянин торже¬
ствуя / На дровнях обновляет путь» (5, II, 1—2) —
«По старине торжествовали / В их доме эти вечера»
(5, IV, 9—10, имеются в виду крещенские вечера в доме
Лариных). В силу этой особенности, кстати говоря, мы
обнаруживаем родство Татьяны с дворовыми девушка¬
ми, с няней (ср. «природное» понятие смерти в словах
Татьяны: «Где нынче крест и тень ветвей / Над бедной
нянею моей...» — 8, XLVI, 13—14).
Что же касается упомянутых В.В.Набоковым изви¬
нительных интонаций, соп|К)вождающих, например,
описание зимы в пятой главе:
Но, может быть, такого рода
Картины вас не* привлекут:
Всё это низкая природа;
Изящного не много тут, —
(5. III. 1-4)
то они настолько ироничны, что должны быть понима¬
емы но принципу «от противного».
«Природность» пушкинского романа заключается
прежде всего в том, что сюжетные события переклика¬
ются и активно взаимодействуют с движением естест¬
венного фона. Начало действия пашет на лето, эпоху
расцвета, буйства жизненных сил. После взрыва чувств
(письмо Татьяны к Онегину) п охлаждающей щмшове-
ди Онегина последующие события (сон Татьяны, дуэль
и смерть Ленского) развшшются на с|и>нс зимних кар¬
тин. Начало седьмой главы, обозначающее наступление*
неизбежного нового цикла жизни героев, не случайно
отдано описанию «грустной» весны (грустной для Авто¬
ра. но не для окружающего мира: «Улыбкой ясною при¬
рода / Сквозь сои встречает утро года...» — 7. I, 5—6).
Повое лето Татьяны — уже не* взрыв страсти, но пора со-
зревания души, познания и самопознания (посещение
кабинета Онегина). Наступающая затем «осень золо-
тая» будто п|М‘двс*щаст дальнейшую судьбу героини:
«Природа трепетна, бледна, / Как жертва пышно убра¬
на...» (7, XXIX, 10—11), — хотя и здесь мы не* можем не
помнить, члх) «жертва» в контексте вечно умирающей
и вечно возрождающейся нрщюды — понятие весьма от¬
носительное. 11овая зима для Татьяны — и угасание ду¬
ши (к самой зиме теперь иное; отношение — «Не* радос*й
лишь сердце Тани» — 7, XXX, 9), и брезжущее начало
новой жизни. Последняя, восьмая, глава вновь сталки¬
вается от весеннего зачина — воспоминания Автора
о пробуждении поэтического дара:
В те дни, в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться Муза стала мне.
(8. I. 5-8)
Появление Онегина в Петербурге и новая встреча
с Татьяной даны вне природного цикла, зато последую¬
щие события — страдания Онегина и объяснение с Тать¬
яной — вновь обретают его. Это опять зима и весна, уми¬
рание* и возрождение природы. Собственно, началом
весны («в воздухе нагретом / Уж разрешалася зима;
<...> На синих, иссеченных льдах / Играет солнце; гряз¬
но тает / На улицах разрытый снег» — 8, XXXIX, 1—2,
11 — 14) завершается весь роман, весенний акцент уси¬
лен кольцевой композицией восьмой главы: весна в ее
начале и в ее* конце, мотив творчества как пробуждения
души начинает и замыкает последнюю главу.
[363|

ПРИРОДА
11одобноесо-природн<)е движение сюжета романа (соот-
носимость жизни	е	цикличным	развитием	нри|м)д-
ного процесса) находит созвучие в общем его построении,
в его н|м>граммной стихийности. Автор «неясно рахшчает»
перспективу, его как бы несет течение жизни, и он свобод¬
но отдается ему. Своеоб|)азная философия при|юдности
человеческого бытия как исходной характеристики и теле¬
ологической установки проглядывает во всем строе рома-
на, а также в отдельных размышлениях на эту тему:
Блажен, кто с молоду был молод,
Блажен, кто во-время созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел...
(8. X. 1-4)
Возможно, источником этого суждения послужило
высказывание Монтеня, высоко ценимого Пушкиным:
«Больше всего я благодарен своей судьбе, пожалуй, за
то, что всякое изменение в состоянии моего тела щюис-
ходило в подобающее для моих лет время. Я видел себя
в пору первых побегов, затем цветов и плодов, теперь
наступила пора увядания. И это прекрасно, ибо естест¬
венно» (МоптеньМ. Опыты: В 3 кн. / Сост., предисл.
Т. Г. Тетеньки ной; Пер. с фр. А.С.Бобовича. Калинин¬
град, 1997. Т.З. С.35).
Сходная мысль относительно естественного развития
любовного чувства звучит в одном из вариантов пропу¬
щенной IX строфы первой главы:
Природы срок предупреждая
Мы только счастию вредим...
(Т.6. С.546)
Близкий Автору ход мыслей обнаруживает Ленский, на¬
кануне' гибели н]юзревающий великую истину прщюды:
Всё благо: бдения и сна
11риходит час определённый;
Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход!
(6, XXI, 11-14)
Очевидно, подобные созвучия подтолкнули некогда
Д.И.11нсарева к обвинительному заключению: «Весь
“Евгений Онегин" — не что иное, как яркая и блестя¬
щая апофеоза самого безотрадного и самого бессмыс¬
ленного status quo» (Писарев Д.И. Пушкин и Белин¬
ский. «Евгений Онегин», 1865 // Писарев Д.И. Соч.:
В 4 т. М., 1956. Т.З. С.357). Критик-рационалист и по¬
читатель естественных наук смотрел на природу как на
«масте|х*кую», где все должно быть подвластно разуму
и воле человека. Этот идущий еще от Ф.Бэкона энтузи¬
азм покорения природы мог быть известен Пушкину
в поэтическом изложении Н.М.Карамзина:
Что был ты, человек, с природою один?
Ничтожный раб ее, живущий боязливо.
Лишь в обществе ты стал природы властелин
И в первый раз взглянул на небо горделиво...
(Протей, или Несогласия стихотворца, 1798)
«Евгений Онегин» выразил иную философию природы,
сформи|ювавшуюся у автора ко в|к*мени создания |юмана.
«Простой воспитанник Природы» (Кн. Голицыной,
1818 //Т.2. С.56) — так называет себя юный Пушкин.
Близкий ему романтический герой — «Отступник света,
друг природы» (Кавказский пленник, 1820—1821 //
Т.4. С.95). Очевидно воздействие просветительской
идеализации «детей природы», подхваченной литерату¬
рой сентиментализма (ср. обращение Н.М.1\арамзина
к автору «Времен года» Д.Томсону: «11атуры сын любез¬
ный <...> / Ты выучил меня природой наслаждаться» —
Поэзия, 1787). 11ервме сомнения в руссоистской одно¬
сторонности (природа — благо, цивилизация — зло)
проявились у Пушкина уже в «Кавказском пленнике»,
а в «Цыганах» они об|кши драматическую напряженность
(«11о счастья нет и между вами, / Природы бедные сы¬
ны!» — Т.4. С.203). К началу работы над «Евгением
Онегиным» Пушкин, можно сказать, достиг пика скеп¬
тицизма («И ничего во всей природе / Благословить он
не хотел» —Демон, 1823 //Т.2. С.299). Работа над сти¬
хотворным романом с самого начала ознаменовалась
одолением — пока только в сфере Автора — этого демо¬
нически -онегинского нигилизма:
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным п мной...
(I. LVI, 1-4)
Пережив и увлеченность просветительской Приро¬
дой. и крушение этого идеала, 11ушкин сохранил в себе
все ценное, что оставила по себе эпоха Просвещения.
В этом смысле «Евгений Онегин» как бы наследует «Рус¬
лану и Людмиле» (см. упоминание поэмы в начале
романа — 1, II, 5), где именно естественность, следова¬
ние природе преодолевали все мыслимые и немысли¬
мые преграды. Пушкин возвращался к ценностям, оз¬
наченным к его первой поэме, но возвращался уже
с новым жизненным опытом, понимая их глубже, все¬
сторонне, с высоты достигнутой зрелости.
Знаком уважения к просветительским исканиям
(а не осмеяния их — см.: МОРАЛЬ) представляется нам
французский эпиграф к четвертой главе; романа: «Га
morale est dans la nature eles clioses. Necker» — «Нравст¬
венность в природе вещей. Неккер» (Т.6. С.75; пер.:
С.662). В.В.Набежову удалось установить, что данный
ае|юризм фигурирует у дочери Ж.Неккера мадам де
Сталь в двух ее книгах: «О литературе, рассмотренной
в связи с общественными установлениями» (1800)
п «Размышления е>б ех ионных событиях французской
революции» (1818), откуда его и мог позаимствовать
11ушкин (см.: Набоков. Комментарий. С.344). Для но-
нимания смысла и значения этого эпиграфа не' менее зна¬
чимым представляется и тотеракт, что афоризм Неккера
уже не блистал новизной, когда был им сформулирован
[364]

п
II141 РОДА
в разговоре с Мирабо, по свидетельству де Сталь (см.: То-
машевский Б. II. Французская литература в письмах
Пушкина к Е.М.Хитрово // Пушкин А.С. Письма
к Е.М.Хитрово. 1827-1832. Л., 1927. С.254-255).
Более того, 11е‘кке“р высказал довольно-таки расхожую
на то время мысль. Истоки ее к|юются еще в античности
(ог Сократа до стоиков), а в Новое время ее активными
пропагандистами были английские философы и морали
(ты XVII—XVIII вв. А.Шефгсбери, Ф.Хатчесон и А.Смит
(автор не только экономического учения, увлекшего
Онегина, но и популярной книги «Теория нравственных
чувств»), которых горячо рекомендовал их русский по¬
следователь: «Желая быть защитниками человеческой
природы, они взяли предметом своим оправдать ее от по¬
рицания (чшалюбия и показать, что не оно одно есть на¬
чалом человеческих действий» (Муравьев M.II. Начало
нравственных деяний // Муравьев М.Н. llo.ni. собр. соч.
М. 1-3. СПб.. 1820. Ч.З. С.22—23).
О нравственных началах в самой прщюде человека
писали также Р.Кедворт («Трактат относительно вечной
и неизменной морали», опубл. 1731) и П.Бейль, тот са¬
мый «скептический Бель», которого «прочел» Онегин (8,
XXXV, 5). Эти начала предшественник энциклопедис¬
тов называл «естественным светом» в каждом человеке
(Бейль II. Исторический и критический словарь: В 2 т.
М., 1008. Т.2. С.270. 272). Французские просветители
с удовольствием подхватили эти идеи, к тому времени
уже набившие оскомину и вызвавшие гцютиводейетвие
англичанина Гоббса, француза Монтеня («Нравствен¬
ные законы, о которых принято говорить, что они по¬
рождены самой природой, порождаются, в действитель¬
ности, тем же обычаем...» — Монтень М. Указ. соч. Т. 1.
С. 120). Руссо, коего также «прочел» Онегин, в книге
«Эмиль, или О воспитании» (1762) устами савойского
викария говорит, что нравственные правила он «находит
начертанными природой в глубине своего сердца неиз¬
гладимыми буквами» (Руссо И\. /И. 11едагогические со¬
чинения: В 2 т. М., 1081. Т.1. С.341).
Неккер, как видим, выразил убеждение, свойственное
целой эпохе. Еще дальше него пошел Б.Констан, уверяв¬
ший своих современников, что и «религия в природе че¬
ловека» (цит. по: Вайнштейн С. Госпожа Сталь, мыслп-
тель переходной эпохи. СПб., 1902. С.58).
Просветители по-своему учли п критику М.Монтеня,
который говорил о присущей человеку природной
склонности к жестокости (см.: Монтень М. Указ. соч.
Т.2. С.95— 111) ив целом о непостоянстве человечес¬
кой природы. Вольтер видел в человеке отличающую
его от животных «естественную доброжелательность»,
но сильнее была, как ему казалось, «любовь человека
к себе» (Вольтер. Назидательные проповеди, прочитан-
ные в приватном собрании в Лондоне в 1765 году //
Вольтер. Философские сочинения. М., 1988. С.266).
Дидро естественное основание нравственности полагал
в равновесии противоборствующих сил: «В природе че¬
ловека сочетаются два противоположных начат: са-
молюбие, приковывающее нас к самим себе, и добро¬
желательность, связывающая пае с людьми. Если одна
из этих пружин ломается, человек становится либо
злым до ярости, либо великодушным до безумия» (Ди¬
дро Д. Отец семейства, 1758 // Величие здравого
смысла: Человек эпохи Просвещения. М., 1992. С.21).
Подставление о непостоянстве, противоречивости
человеческой природы хорошо затем усвоили романти¬
ки. Шатобриан, один из первых выразивший его, вы¬
нужден был вступить в полемику со своими критиками:
«Если не следует клеветать на человеческую природу,
то и бесполезно изображать ее лучшей, чем она есть на
самом деле» (Шатобриан Ф.-Р. Предисловие к «Ата-
ла», 1805 // Литературные манифесты западноевро¬
пейских романтиков. М., 1980. С.397). Возможно, эти
споры навеяли реплику Автора к «Евгении Онегине»
(довольно темную без указанного контекста) по пово¬
ду читаемого Ленским нравоучительного романа,
«в котором автор знает бале / Природу, чем Шатобриан»
(4, XXVI, 3-4).
В другом месте 11ушкин впрямую высказался о пред¬
мете споров: «Так нас природа сотворила, / К нротиву-
речию склонна» (5, VII, 3—4). Между прочим, сказано
это о Татьяне, одной из самых цельных пушкинских ге¬
роинь. Развитая духовная природа человека неизбежно
влечет к противоречиям, но в одних случаях это приво¬
дит к трагическому дуализму ума и сердца, воли и души
(Онегин), а в других «своенравие природы» (4, XXI,
6) не разрушает личностного равновесия (Татьяна).
В Татьяне постоянно подчеркивается безыскусствен¬
ность, естественность ее духовного развития, выступа¬
ющая за книжными, чужеземными влияниями.
Пора пришла, она влюбилась.
Так в землю падшее зерно
Весны огнем оживлено.
(3. VII, 6-8)
Онегинской чужеродпости природе в романе проти¬
востоит родггвенность Татьяны русской природе, про¬
являющаяся как в стихийном, иррациональном начале
души: «сама не зная, почему» (5, IV, 2): «Таинственно
ей все предметы / Провозглашали что-нибудь» (5, V,
6—7), так и в осознанных устремлениях:
Она, как с давними друзьями,
С своими рощами, лугами
Еще беседовать спешит,
(7, XXIX. 5-7)
Понятно, что прием параллелизма (жизнь героя —
жизнь природы), настойчиво проводимый в романе,
вплоть до самой последней главы, используется лишь
применительно к Татьяне. Только в последней главе*
и Онегин, оценив в княгине N красоту естественности
п приобретя опыт несчастной любви, вошел наконец
[365]

ПРИЧУДА, ПРИЧУДНИЦА
п
в зону притяжения природного параллелизма (см. выше
о последней весне в романе).
«Природа вещей» торжествует в романе на всех его
уровнях. «Таинственная» и «своенравная», «ясная»
и «веселая», природа у Пушкина хранит в себе некую
высшую гармонию, к которой может быть причастен
и человек. В силу всего сказанной) вряд ли справедливо
утверждение Белинского об отсутствии у Пушкина
продуманной философии природы: «Он созерцал ее
удивительно верно и живо, но не углублялся в ее тай¬
ный язык. Оттого он рисует ее, но не мыслит о пей.
<...> Для Гете природа была раскрытая книга идей; для
Пушкина она была — полная невыразимого, но без¬
молвного очщмжинпя живая картина» (Белинский В.Г.
Статьи о Пушкине. Статья пятая (1843—1840) // Бе¬
линский. Т.7. С.350—351). Любопытно, что Белин¬
ский оспаривает мнение, которое* он сам когда-то рья¬
но защищал — о преимуществе живой картины перед
рефлексией. Своеобразный синкретизм, нерасщеплен-
ность поэтических образов природы у Пушкина — ка¬
чество. верно уловленное критиком, но в силу его соб¬
ственных предвзятых идей неверно, на наш взгляд,
оцененное.
В.	А. Викторович
ПРИХОЖАЯ - см.: Ш ИШПЛ
ПРИЧУДА, ПРИЧУДНИЦА —«причуда ж. каприз,
странность во нраве, чудачество, особенность, при¬
хоть, выдумки, выходки, затея, неразумное, произ¬
вольное и странное требованье; свойства чудака или
баловня. <...> Причудница, кто причудничает, при¬
хотничает. привередничает, чудит и чудачит, придумы¬
вая для себя всегда что-либо особенное, затейливое,
вздорное, и докучая тем прочим» (Даль).
Причудницы большого света!
Всех прежде вас оставил он...
(1, XLII, 1-2)
В 1795 г. в поэтическом сборнике И.И.Дмитриева
«II мои безделки» была напечатана его стихотворная
сказка «Причудница», явившаяся переработкой сказки
Вальтера «La Wgueule». Героине Дмитриева, москов¬
ской причуднице Ветране, все наскучило:
Одна Ветрана лишь не* ведала цены
Всех благ, какие ей е|юртуною даны;
Пи блеск, ни дружество, ни пляски, ни забавы,
Ни самая любовь — ведь есть же па свету
Такие чудны нравы! —
Не трогали мою надменну краечэту.
Ей царствующий град казался пуст и скучен,
11 вся к, кто ни был ей знаком,
С каким-нибудь да был пятном...
11ричуда Ветраиы — попасть в волшебный мир — обе*р-
нулась преподанным ей уроком не* искать добра от добра.
В «Евгении Онегине» Пушкин дает ироническую ха¬
рактеристику «причудницам большой) света»: они толку¬
ют об экемюмических е*очине*ниях Сея и Бентама, но их
разговор — «несносный, хоть невинный вздор» (1, Х1Л1.
8); добродетели, де)веденные до высшей степени совер-
шенства («...они так непорочны, / Так величавы, так ум¬
ны. / Так благочестия полны, / Так осмотрительны, так
точны, / Так неприступны для мужчин...» — 1. XL1I,
9—13). вызывают не п|м*клонение п восхищение, а сплин.
Онегин оставляет причудниц большого света, но
и ему свойственны причуды. В седьмой главе в пародии
на вступление к классической поэме Пушкин пишет
о герое своего романа:
Ною приятеля .младова
II множество его причуд.
(7. LV, 6-7)
Эпатирующее поведение Онегина в петербургском
театре — «Идет меж кресел по ногам, / Двойной лорнет
скосясь наводит / На ложи незнакомых дам...» (1,
XXI.	2—4) — не что иное, как выходки денди. И в де-
ревие его поведение воспринимается соседями как вы¬
ходки чудака, странность, причуды, отличающие его от
провинциальных помещиков:
«Сосед наш неуч, сумасбродит;
Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино;
Он дамам к ручке не подходит;
Всё да да нет; не скажет да-с
Иль нет-с». Таков был общий глас.
(2. V. 9-14)
II. II. Михайлова
ПРИЯТЕЛЬ - см.: ЛРМ. ДРУЗЬЯ (11РИЯТК.1Ы
ПРОБКА — «затычка, делаемая из коры дерева при¬
надлежащего к породе дуба, известного под именем
quercus liiber: которая по ноздреватому своему составу
удобно сжимается и наполняет отверстие» (Слов.
Акад. Российской. 4.4. Стб. 1086).
Свойства коры произрастающего в Средиземноморье
вечнозеленого щюбкового дуба были хорошо известны
уже в античную эпоху. Греки и римляне делали из нее
поплавки для сетей, подошвы для женской зимней обу¬
ви и многое другое, в том числе — пробковые* затычки,
которыми запечатывали амфоры с вином, предохра¬
няя таким образом наниток от соприкосновения с воз¬
духом. С распадом Римской империи кора пробкового
дерева перестала использоваться в виноделии, и отчас¬
ти вследствие :>того было утрачено понятие о выдержке
вин. «В средние века многие вина хранились в бочках.
<...> В течение более тысячи лет единственными проб¬
ками были деревянные затычки, которые оборачивали
пенькой и окунали в оливковое маемо, чтобы свести
[360 ]

и
ПРОГОНЫ
к минимуму проникновение воздуха в бочки е вином.
<...> Около 1690 г. Дом Пьер Периньон, келарь аббат¬
ства Отвилле, в своем стремлении сохранить в вине его
игристость, вновь открыл свойства пробки п соединил
пробку с усовершенствованными пробочными бутыл¬
ками. <...> Использование стеклянных бутылок с проб¬
ками через несколько лет гцюизвело революцию в деле
хранения всех вин» (Вино: Мер. с англ. М., 1997. (1.6).
К пушкинскому времени винные пробки приобрели
форму, ставшую традиционной и сохранившуюся по
сей день: цилиндрическую для сухих или крепленых
вин и напоминающую гриб, с ножкой, расширяющей¬
ся к основанию, для вин игристых. Непременный спут¬
ник дружеских пирушек, торжественных обедов или
бивачных бесед, пробка занимала прочное место в ие¬
рархии литературных образов.
11 к стате я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
>1 столь же часто о пирах.
О разных кушаньях и пробках,
Как ты. божественный Омнр.
Ты, тридцати веков кумир! —
(5. XXXVI, 9-14)
писал Пушкин в «Евгении Онегине». Еще дважды в ро¬
мане поэт вспоминает о пробках и оба раза — о наибо¬
лее «поэтических» из них: от бутылок с игристыми ви¬
нами. Так, из текста первой главы можно понять, что
приезды Онегина в известный петербургский ресторан
Пьера Талона зимой 1819 г., как правило, сопровож¬
дались одним и тем же действом:
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток...
(I.XV1, 7-8)
Ср.: «И пробка полетит / До потолка стратою, / 11 пе¬
на зашумит / С|К‘бриетою струею» (Давыдов Д. В. Другу-
иовесе, 1815): «Вот пробка вырвалась из плена, / Фон-
таном быт седая пена» (Филимонов B.C. Обед, 1838).
Евгений и его друзья пыот дорогое с))раннузскос шам¬
панское. Провинциальные помещики Ларины живут
скромно, а потому угощают своих гоете*й более дешевым
игристым вином, полученным из винограда, собранного
на Дону, в окрестностях станицы Цимлянской:
Да вот в бутылке засмоленой,
Между жарким и блан манже
IЦимлянское несут уже...
<...>
Освободясь от пробки влажной,
Бутылка хлопнула; вино
Шипит...
(5. XXXII. 6-8; XXXIII. 1-3)
Очевидно, что в понимании Пушкина рвущийся на¬
ружу «ток» шампанского и шипящее цимлянское стаи»
же далеки друг от друга, как породившие эти вина бе*-
рега Марны и Дона. Впрочем, форма пробок и способ
Домцс |||мм>ки г фирменным .таком
Дома шампанских вин «Вдова
Клико-Понсарден». Начало XIX в.
Фотография XX в.
их крепления у обеих
бутылок были схожи¬
ми: чтобы сохранить
герметичность и удер¬
жать рвущийся наружу
газ недобродившего ви¬
на, пробку сжимали
каркасом из железной
проволоки и смолили
(отсюда — «в бутылке
засмоленой»).
В связи с хождением
на рынках европейских
стран больших партий
поддельных вин круп¬
ные' винодельческие до-
ма маркировали специальными фирменными знаками
пробки, предназначавшиеся для закупорки бутылей
с наиболее до]югими сортами вин. Так, современники
Пушкина легко могли проверить подлинность иредла-
гаемого нм шампанского «Вдова Клико» по помещенно¬
му на донцах щюбеж условному изображению «звезды» —
знаменитой кометы 1811 г. Учитывая оглушительный
успех вин «Клико» в России, можно с большой даней
вероятности предположить наличие такой «звезды»
и на пробке, салютовавшей входившему в ресторанную
залу Евгению Онегину.
А.	Я. Невский
ПРОГОНЫ
«Ехать на почтовых имеет всякий право. Должно
взять в городе подорожную, и тут же внести it казну по¬
шлины по числу верст, с каждой лошади по копейки;
а в дороге платить ямщику за версту по две, на послед¬
них же станциях под обеими Столицами по четыре ко¬
пейки с лошади. 11 так за почтовых лошадей платит¬
ся с каждой по три, а под Столицами по пяти копеек
за версту, что называется прогоны», — писал автор
почтового дорожника, изданного в начале XIX в.
(Глушков И.Ф. Ручной дорожник для употребления
на пути между Императорскими Всероссийскими Сто¬
лицами, дающий о городах но оному лежащих извес¬
тия Исторнческия, Географичеекия и Политическия,
с описанием обыватачьских обрядов, одежд, наречий
и видов лучших мест. 2-е изд. иенр. и умнож. СПб.,
1802. С. 180—181).
В конце XVIII — начале XIX в. путешествия на ка¬
зенных, или почтовых, лошадях (см. также: ПОЧТА.
ПОЧТОВЫЕ) стоили довольно дорого, так как величина
прогонов зависела прежде всего от расстояния, которое
путешественник должен был проехать, и от количества
лошадей, которых он собирался брать. К концу 1830-х гг.
прогоны воз|м>с.1н до 8—10 копеек (или до 2—3 копеек
серебром) На одну версту с одной лошади.
[367 ]

п
ПРОЗА
Прасковья Ларина, отправляясь из деревни it Москву,
предпочла ехать не на почтовых, а на своих лошадях, что
освобождало ее от обязанности платить за прогоны:
К несчастью Ларина тащилась,
Боясь щюгонов дорогих,
Не на почтовых, на своих...
(7. XXXV. 9-11)
В черновой рукописи эти строки имели следующие
варианты:
Не на почтовых, на своих —
<На до<лгих>
(Прогонок пожалев больших <?>)
<1 IporoiioB пожалев своих>
(Т.6. С.448)
О том. как путешествовали на долгих, И.Ф.Глушков
пишет: «Когда же Дорожной нанимает пару, или трой¬
ку лошадей от места до места и не перекладывая из
своей повозки поклажи, на одних и тех же лошадях во
всю дорогу едет; го называется ехать па долгих»
(Глушков И.Ф. Указ. соч. С. 182—183). Интересно,
что автор почтового дорожника далее замечает, что по¬
ездка на долгих обходится дешевле: «Так, ехать хотя
и скучно, но прибыльно: потому что цепа бывает почти
вдвое менее прогонов» (Там же. С. 183—184).
Отвергнув черновой вариант «на долгих», Пушкин
в окончательном тексте оставил Лариным самый деше¬
вый способ передвижения — на своих собственных ло¬
шадях.
Небезынтересно отметить, что такая, казалось бы.
прозаическая тема, как «прогоны» получает освещение
к философском стихотворении Е.А.Баратынского
«В дорогу жизни снаряжая...» (1825): «золотые сны»,
которые дает «судьба благая», становятся платой за
прожитые годы:
Нас быстро годы почтовые
С корчмы довозят до корчмы.
И снами теми путевые
П|м>гопы жизни платим мы.
Е. А. Пономарева
ПРОЗА
Друзья мои, что ж толку в этом?
Быть может, волею небес,
Я перестану быть поэтом,
В меня вселится новый бес,
Н, Фебовы презрев угрозы,
Унижусь до смиренной прозы;
Тогда роман на старый лад
Займет веселый мой закат.
(3, XIII. 1-8)
Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят,
Н я — со вздохом признаюсь —
За ней ленивей волочусь.
(6, XLIII, 5-8)
«И люди и народы в юности больше действуют вооб¬
ражением. говорят чувством, движутся удовольствием —
в зрелом возрасте больше убеждаются опытом, следуют
разуму, ищут пользы: от сего словесность разделяется
на две главные существенные отрасли: на Поэзию
и Прозу. Поэзия, в некото[юм смысле, есть юность Сло¬
весности, а Ораторское красноречие, особенно
Изящная Проза. зрелый ее возраст» (Кошанский П.Ф.
Частная Реторика. 3-е изд. СПб., 1836. С. 1—2).
В стихотворном романе «Евгений Онегин», говоря
о своем движении к прозе, Пушкин как бы проецирует
личный творческий опыт на опыт всех «людей и наро¬
дов», о котором сказано в учебнике его лицейского пре-
подавателя. Заметим, что в основу учебных книг
Н.Ф.Кошанского «Частная Реторика» и «Общая Рето¬
рика» был положен курс его лицейских лекций. Отзву¬
ки этих лекций несомненно слышны в приведенных
строках романа.
Пушкин называет прозу «смиренной», «суровой»
( г.е. согласно «Словарю языка Пушкина» — «скром¬
ной,, простой, непритязательной», «ничем не заме¬
чательной, не выдающейся» — Т.4. C.2I8), в «Гра()н‘
Нулине» — «презренной» (Т.5. С.З). Этот образ, воз¬
можно, также восходит к риторике:
«У Древних были только Поэты и Ораторы, Прозаи¬
ков не было. Философы и Историки считались больше
мудрецами, нежели Писателями. <...> Но люди Неуче¬
ные хотели также писать и писали — как умели... Тог¬
да Ученые отличили сей способ писать от Периодов
и назвали ею больше нежели soluta oratio, то есть,
Prosol ut а. — Сие слово сократилось, испортилось
и стало — Проза. Может быть. Ученые дали :т> имя 11ро-
зе с некоторым презрением, как новизне в то время,
ими неодобряемой: ибо выражения: homo prosaieus,
vita prosaica, означает все слишком обыкновенное, по¬
шлое и как будто презренное» (Кошанский Н.Ф. Об¬
щая Реторика. 3-е изд. СПб., 1834. С.36).
Подчеркивал «взаимную разноту» Онегина и Лен¬
ского. Пушкин декларирует антитезу стихов и прозы:
Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.
(2, XIII. 5-7)
О значении этой антитезы для понимания образов
Онегина, Ленского и Автора, а также о соединении
поэтизмов с прозаизмами в пушкинском романе см.:
стих.
В антитезе «стихи и проза» Татьяна занимает особое
место. Уездная барышня, окруженная низкой щюзой
жизни, она в то же в|>смя — воплощение поэзии, Муза
автора. Ее поэтическое начало в первую же встречу
[368]

II
I [РОЗА
■~*	^«У<»"' V <»—W.
a/*^«.. Г) *^ч у? тУ* " 1 -*/*> •• ^^
0-u*\ /	л	/
/f^t<
У2Лг^г»Л«^/Л
. А 9,^ррщ *Ь’	^ъ*.
'>v*
/ М-Ъ''-'
^И"#я
■^»
//в/«^-А«ч^гы	#с#	/>и^«»«»Х^	•
ьУЧр***' '
Чернопой автограф заметки А.С.Пушкииа <■<() прозе>». 1822
с ней почувствовал Онегин, заметивший влюбленному
в прозаическую Ольгу Ленскому:
«Я выбрал бы другую,
Когда б я был как ты поэт.
<...>»
(3, V.6-7)
Чуждый поэзии Онегин, полюбив Татьяну, «чуть не
сделался поэтом».
Письмо Татьяны, написанное но-французски, пред¬
ставленное в поэтическом «переводе» Автора, дало
Пушкину повод к следующему рассуждению:
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
|369|

ПРОЗА
II
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.
(3, XXVI, 10-14)
Татьяна «не владела письменным стилем и не могла
свободно выражать в письме те оттенки чувств, для ко¬
торых по-французски находила готовые, устоявшиеся
формы. Любовное письмо требовало слога более книж¬
ного, чем устная речь... и менее книжного, более сни¬
женного, чем язык церковных текстов... <...> Ср. вы¬
сказывание Пушкина, хронологически совпадающее
со временем работы над третьей главой: “...проза наша
так еще мало обработана, что даже в простой перепис¬
ке мы принуждены создавать обо|юты слов доя изъяс¬
нения понятий самых обыкновенных; и леность наша
охотнее выражается на языке чужом, коего механиче¬
ские формы уже давно готовы и всем известны"
[«<Причинами, замедлившими ход нашей словеснос¬
ти...^, 1824 //'Г. I 1. С.21 |» (Jlortuuan. С.222).
Таким образом, в «Евгении Онегине» Пушкин пишет
о прозе и как о бытовом языке, и как о стилистической
языковой системе, противопоставляя прозаический
язык языку стихотворному. Сам же пушкинский роман
строится на сложном синтезе стиха и прозы. Любопыт¬
но, что этот синтез своеобразно заявлен в стихотворе¬
нии «Разговор книгопродавца е поэтом», напечатанном
в качестве предисловия к первому изданию первой гла¬
вы «Евгения Онегина»: диалог книгопродавца, высту¬
пающего с позиций «презренной прозы», и поэта завер¬
шается прозаической репликой поэта. «...Я теперь
пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница»
(П.А.Вяземскому, 4 ноября 1825 // Т. 13. С.73).
В этом высказывании Пушкина — и определение жанра
«Евгения Онегина» («роман в стихах»), и указание на
принципиальное отличие стихотворного романа от ро¬
мана прозаического («дьявольская разница»).
Созданный Пушкиным роман в стихах органически
соединил в себе эпическое и лирическое начала, что во
многом определило своеобразие жанра «Евгения Оне¬
гина». В связи с этим небезынтересно указать на связь
«Евгения Онегина» как с пушкинской поэзией, так
и с пушкинской прозой.
Опыт романа в стихах, его тематика, проблематика,
образная система, определившиеся принципы эпичес¬
кого повествования нашли отражение в «Арапе Петра
Великого», «<Романе в письмах>», незавершенных
светских повестях «<Гости съезжались на дачу...>»
и «<11а углу маленькой площади...>», в «11овестях Вел ки¬
на» и других прозаических произведениях Пушкина
(см.: Лежнев А.З. П|юза Пушкина. Опыт стилевого
исследования. 2-е изд. М., 1966. С.207—215; Сидя¬
ков Л.С. Публицистика в художественной прозе Пуш¬
кина. Незавершенные произведения рубежа 1830-х го¬
дов и опыт «Евгения Онегина» // Пушкинский сб.
Пеков. 1973; Сидяков Л.С. «Евгений Онегин» и неза¬
вершенная проза Пушкина 1828—1830 годов: Харак¬
теры и ситуации // Проблемы пушкиноведения. Л.,
1975; Сидяков Л .С. «Евгений Онегин» и замысел свет¬
ской повести рубежа 1830-х годов: К характеристике
Онегина в седьмой главе романа // Замысел, труд, во¬
площение. М., 1977; Сидяков Л.С. «Евгений Онегин»
и «Арап Петра Великого» // Проблемы пушкиноведения.
Рига, 1983). Само обращение Пушкина к прозе, как
верно полагал Б.М.Эйхенбаум, было подготовлено «Ев¬
гением Онегиным»; в романе в стихах — «начало сю¬
жетных построений, которые не нуждаются в стихе»
(Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л.. 1969. С.26).
Вместе с тем стихотворный роман «Евгений Онегин»
был подготовлен предшествующей ему лирикой Пуш¬
кина, романтическими поэмами; в структуре романа
в стихах нашли отражение многие лирические жанры —
элегия, дружеское послание, эпиграмма (см.: Соко¬
лова К.И. Лирика Пушкина и роман в стихах: Некото¬
рые аспекты взаимодействия // Проблемы современного
пушкиноведения. Л., 1981; Асоян А.А. Эпиграмматиче¬
ские стихи в романе А.С.Пушкина «Евгений Онегин» //
Болдинские чтения. Горький, 1983; Скачкова 0.11.
Дружеское послание A.C.11ушкина и «Евгений Онегин» //
Проблемы пушкиноведения. Рига, 1983; Скачкова О.II.
Темы и мотивы лирики А.С.Пушкина 1820-х годов
в «Евгении Онегине» // Болдинские чтения. Горький,
1983; Видова О. И. Поэтическая функция элегии в ли-
роэнических произведениях А.С.Пушкина «Кавказский
пленник», «Евгений Онегин». Томск, 1984; Россини II.А.
Элегическая традиция в романе А.С.Пушкина «Евгений
Онегин» // Болдинские чтения. Горький, 1986). «Евге¬
ний Онегин» оказал, в свою очередь, воздействие на
развитие стихотворного повествования в произведени¬
ях Пушкина второй половины 1820-х—1830-х гг. (см.:
Сидяков Л. С. Поэма «Домик в Коломне» и художест¬
венные искания 11ушкнна рубежа 30-х годов XIX века //
Пушкинский сб. Псков, 1968; Сидяков Л. С. «Евгений
Онегин», «Цыганы» и «Граф Нулин»: К эволюции пуш¬
кинского стихотворного повествования // Пушкин.
Иссл. Т.8; Сидяков Л.С. «Полтава» и «Евгений Оне¬
гин»: К характеристике повествовательной системы ис¬
торической поэмы Пушкина // Пушкин. Иссл. Т.9; Га -
марченко Н.Д. К проблеме романа в творчестве
А.С.Пушкина («Евгений Онегин» и «Цыганы») // Бол-
динские чтения. Горький, 1980).
Своеобразием жанра «Евгения Онегина» — и лириче¬
ского, и эпического произведения, — на наш взгляд, во
многом объясняется лх>. что пушкинский роман вызвал
подражания и пародии, написанные как в стихах, так
и в прозе (см.: Розанов И.Н. Ранние подражания «Ев¬
гению Онегину» // Пушкин. Вре.ненник. [Т.]2; Ми¬
хайлова ll.il. «Евгений Онегин» и «Московский Евро¬
пеец»: О прозаической пародии на роман в стихах //
Пушкин. Иссл. Т.9).
|370|

II
IIPOHOKкдь
II поэты, н прозаики пушкинского времени осваива¬
ли художественный мир «Евгения Онегина». Назовем
среди них А.И.Полежаева — автора поэмы «Сашка»,
М.II.Воскресенского, написавшего роман в стихах
«Евгении Вельский» (см.: Турумова И. Евгений Вель¬
ский п его автор // Вопр. .mm. 1972. № 8), 11.Карпо¬
ва, Н.Анордиса, Н.Колотенко и других поставщиков
стихотворной беллетристики (см.: Чумаков Ю.Н. «Кв-
гений Онегин» и стихотворная беллетристика 1830-х
годов // Болдинские чтения. Горький, 1985), А.А.Бес¬
тужева-Марл инского, откликнувшегося на «Евгения
Онегина» повестью «Испытание» (см.: Папанов В.Г.
Очерки декабристской литературы: Публицистика.
Проза. Критика. М., 1953. С.406—419), М. 11.Загоски¬
на — автора повести «Московский Европеец», пародии
на «Евгения Онегина», а также создателей массовой
светской повести (см.: Иезушпова Р.В. Светская по¬
весть // Русская повесть XIX века. Л., 1973).
«Евгений Онегин» положил начало русскому стихо¬
творному роману, жанровые особенности которого
сказались в «Свежем преданье» Я.П.Полонского, «Воз¬
мездии» А.А.Блока, «Спекторском» Б.Л.Пастернака
(см.: Чумаков Ю.Н. К историко-типологической ха¬
рактеристике романа в стихах. «Евгений Онегин»
и «Спекторский» // Болдинские чтения. Горький, 1978;
Чумаков IO.II. К традиции русского стихотворного ро¬
мана (Пушкин — Полонский — Блок) // Проблемы
современного пушкиноведения. Л., 1981), а также ока¬
зал влияние на развитие русского прозаического рома¬
на— на произведения М.Ю.Лермонтова, И .А.Тургенева,
Л. Н. Толстого (см.: Благой Д.Д. От «Евгения Онегина»
к «Герою нашего времени»: (К вопросу о художествен¬
ном методе Лермонтова) // Благой Д.Д. От Кантемира
до наших дней. Т.1—2. 2-е изд. М., 1979. Т.1; Верши¬
нина Н.Л. Традиции «Евгения Онегина» в «Войне
и мире» Л.Н.Толстого // Пушкинский сб. Л.. 1977).
О прозаических фрагментах «Евгения Онегина» см.:
предисловие. ПРИМЕЧАНИЯ.
//. И.Михайлова
IIРОЛАСОВ — один из гостей в доме Татьяны-княги-
ни, «заслуживший / Известность низостью души» (8,
XXVI, 1—2). В черновиках романа остался герой —
Пролаз. В стихотворении И.И.Дмитриева «Модная же¬
на» (1791), к которому Пушкин отсылает читателя
в первой главе «Евгения Онегина» («Ревнивый шопот
модных жен» — 1. XXVIII, 14), герой представлен так:
Пролаз в течение полвека
Все полз, да полз, да бил челом,
И наконец таким невинным ремеслом
Дополз до степени известна человека,
То есть стал с именем...
Н. И .Михайлова
ПРОПОВЕДЬ - «.. .речь Христианская, провоз¬
глашаемая с кафедры в церкви для наставления и на¬
зидания верных» (Руководство к церковному красно¬
речию, с примерами из Священного Писания, Святых
Отец и славнейших Ораторов Христианских. Изд. 3-е.
М., 1833. С.З).
Пушкин был знаком с проповедями русских и евро¬
пейских духовных ораторов XVII—XIX вв. Его совре¬
менниками были такие замечательные проповедники,
как митрополиты Августин, Амвросий, Платон. «Твоих
речей благоуханных / Отраден чистый был елей», —
так писал Пушкин о проповедях митрополита Филаре¬
та, чей ораторский дар был высоко оценен современни¬
ками («В часы забав иль праздной скуки...», 1830 //
Т.З. С.212). Речи митрополита переписывали, выучи¬
вали наизусть.
Проповеди были частью культуры и быта пушкин¬
ской эпохи. Духовные проповедники откликались на
важнейшие исторические события — войны, политиче¬
ские потрясения, народные бедствия. Война 1812 г.,
петербургское наводнение 1824 г.. восстание декабри¬
стов, холера 1830 г. запечатлены и в проповедях пер¬
вой трети XIX в. Церковные ораторы выступали
и с увещеваниями «о прививании предохранительной ко-
ровьей оспы», и с поучениями «о средствах начальниче¬
ских, как соблюдать в целости своих подчиненных»,
«о должности родителей в рассуждении попечения о де¬
тях» и др. (см.: Краткое пастырское увещание о приви¬
вании предохранительной коровьей оспы. CI16., 1829;
Собрание поучительных слов, в разное время пропове¬
данных Амвросием, митрополитом Новгородским
и Санкт-Петербургским. 4.1—3. Изд. 2-е. М., 1816).
Проповеди печатали отдельными изданиями, помеща¬
ли па страницах журналов. В лучших образцах они яв¬
ляются памятниками ораторского искусства. Не слу¬
чайно некоторые из них были включены в «Собрание
образцовых русских сочинений и переводов в прозе»,
изданное в пяти томах в Санкт-Петербурге в 1815 г.
Обществом любителей отечественной словесности.
Пушкин осознавал нравственную силу проповеди —
об этом свидетельствует, в частности, его стихотворе-
ние «В часы забав иль праздной скуки...», адресованное
митрополиту Филарету. Но Пушкин мог и пародиро¬
вать церковное красноречие. В данном случае уместно
вспомнить о том, как в 1830 г. в Болдине Пушкин вы¬
ступа.! в роли проповедника, произносил проповеди
о холере. Об одной из них он писал II.А.Плетневу: «Я бы
хотел переслать тебе проповедь мою здешним мужикам
о	холере; ты бы со смеху умер...» (П.А.Плетневу, 29
сентября 1830 // Т. 14. С. 113). Содержание болдин-
ских проповедей Пушкина сохранилось в мемуарной
литературе. Нижегородская губернаторша А.П.Бутур¬
лина интересовалась его занятиями в Болдине: « — Ч то
же вы делали в деревне, Александр Сергеевич? — спра¬
[371]

проповедь
шивала Бутурлина. — Скучали? — Некогда было, Анна
Петровна. Я даже говорил проповеди. — Проповеди? —
Да, в церкви, с амвона. По случаю холеры. Увещевал
их. “II холера послана вам, братцы, оттого, что вы об¬
рока не платите, пьянствуете. А если вы будете продол¬
жай, также, то вас будут сечь. Аминь!”» (Боборыкин II.Д.
Воспоминания: В 2 т. М., 1965. Т.1. С.66).
Жанр проповеди, имевший многовековую тради¬
цию и широкую практику и пушкинское время, на¬
шел отражение в творчестве Пушкина, в его романе
«Евгений Онегин».
Монолог Онегина в четвертой главе Пушкин завер¬
шает пояснением: «так проповедовал Евгений» (4,
XVII. I). Слово «проповедовал» не случайно: недаром
в восьмой главе Татьяна вспоминает именно проповедь
Онегина:
И нынче — Боже! — стынет кровь,
Как только вспомню взгляд холодный
И эту проповедь...
(8. XLIII, 8-10)
Пушкин декларирует установку на проповедь в речи
своего героя, настраивает читателя на восприятие при¬
вычных для него формул проповеди, поучения. II дей¬
ствительно, речь Онегина во многом построена по
законам проповеди, риторически организована. Ее ком¬
позиции основана на контрастах п противопоставлени¬
ях, призванных убедить слушателя в утверждаемой
оратором истине. Этому служат и ссылка на совесть са¬
мого оратора («Поверьте (совесть в том порукой)» — 4.
XIV, 5), и риторические вопросы, п контрастное про¬
тивопоставление картин счастливой и несчастливой
жизни, где наглядно представлены образы бедной же¬
ны и ее недостойного мужа:
Что может быть на свете хуже
Семьи, где бедная жена
Грустит о недостойном муже
I	I днем и вечером одна;
Где скучный муж, ей цену зная
(Судьбу однако ж проклиная),
Всегда нахмурен, молчалив,
Сердит и холодно-ревнив!
(4, XV, 1-8)
Небезынтересно сравнить пушкинский текст с текс¬
том проповеди епископа Амвросия «К сочетанным бра¬
ком...»: «На сем |на взаимной любви и выполнении
супружеских обязанностей. — П.М. J основывается буду¬
щее благо ваше. Без сего священные узы брака содела-
ются для вас токмо тяжкими оковами. Без сего сердца
ваши, соединенные ныне для покоя взаимного, любви
чистой, наслаждения непорочного, будут токмо печаль¬
ным вертепом скуки, мучений, неудовольствий»
(Амвросий (ПротасовА.И.). Слово, говоренное Преосвя¬
щенным Амвросием, Епископом Тульским и Белев¬
ским, к сочетанным браком в Туле, по случаю заклю¬
ченного мира между Роесиею и Франциею, благотво¬
рением Московского первостатейного купца Федора
Васильевича Ливенцова, июля 20 дня. 1814. М.,
11814). С.6).
Убеждая Татьяну, Онегин ссылается на высший ав¬
торитет: «Так видно небом суждено» (4, XVI. 10). За¬
вершается речь Онегина поучением:
Учитесь властвовать собою;
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет.
(4. XVI. 12-14)
(Черн, вар.: «Ко злу неопытность ведет» — Т.6. С.350.)
Ср. поучение Онегина с поучительным словом «О Бо-
жием попущении зла в человечестве», произнесенным
митрополитом Новгородским и Санкт-Петербургским
Амвросием на день Святой Пасхи: «Итак страсти на¬
ши. по щм'мудрому попущению Божию, обращаются
в нашу же* пользу, когда мы умеем возобладать оными.
Но есть ли добровольно попустим им возобладать над
собою, то от них-то разум наш затмевается сомнения¬
ми, заблуждениями, ересями, а воля враждами п рас¬
прями» (Амвросий (Подобедов А. II.). Собрание
поучительных слов, в разное время проповеданных Ам¬
вросием, митрополитом Новгородским п Санкт-Петер-
бургским... 4.1-3. Изд. 2-е. М., 1816. 4.1. С.51).
Таким образом, сложная риторическая конструкция,
выет|>оениая Онегиным, сводится к прописной морали.
Высокая истина, к которой должен стремиться оратор,
с тем чтобы убедить в ней слушателей, подменяется рас¬
хожим наставлением. Нич тожность преподанного Тать¬
яне «урока», задрапированная в ораторскую мантию,
умаляет героя, снижает в глазах читателя его облик.
Б связи с ролью оратора-проповедника, которую иг¬
рает Онегин, любопытно отмстить, что он не сразу на¬
чинает свою речь: «Минуты две они молчали» (4, XII.
1). В «Руководстве к церковному красноречию» отмеча¬
лось: «По общему почти обыкновению, Оратору, а осо¬
бенно Оратору священному, надлежит немного помол¬
чать перед начатием слова» (Руководство к церковному
красноречию, с примерами из Священного Писания,
Святых Отец и славнейших Ораторов Христианских.
С.309). Специальный раздел в этом руководстве посвя¬
щался * действо ванию глазами и руками», в нем говори¬
лось о том. что «в некоторых случаях важность материи
требует, чтоб глаз говорил прежде уст. и чтоб он своими
взорами возвещал то. что уста произносить хотят» (Там
же. С.308). Онегин предстает «подобно грозной тени»
перед Татьяной, «блистая взорами» (3, XU. 6. 5).
II она вспоминает потом не только проповедь Онегина,
но п его «холодный, строгий разговор» (8, XLV, 4).
Роль проповедника, взятая Онегиным, окружает
его ореолом иронии. Пушкинская ирония выявляется
и при сопоставлении Онегина с идеальным образцом
церковного проповедника, который нарисован в «Ру¬
|372 |

II
ПРОСВЕЩЕНИЕ (ПРОСВЕЩЕНЬЕ)
ководстве к церковному красноречию...»; ого человек,
«который вознесен... превыше других... которого уста
суть святилище вечных истин... которого слова суть
ток пламени... который снимает завесу с глаз грешни¬
ка, исторгает слезы из кающихся, держит ключи неба
и ада; наконец... который расточает тьму и произво¬
дит свет» (С.309).
Монолог Татьяны также во многом связан с ора¬
торской традицией проповеди. Но здесь нет деклара¬
тивной установки на этот ораторский жанр. П здесь
нет авторской иронии. Речь Татьяны — это проповедь
высоких нравственных идеалов, подлинных духов¬
ных ценностей. 11рн этом речь Татьяны не имеет пря¬
мых соответствий и параллелей с текстами пропове¬
дей, в ней нет риторических штампов. Риторические
вопросы, восклицания, контрасты передают взволно¬
ванную интонацию искреннего чувства, служат в ко¬
нечном счете утверждению верности нравственному
долгу. Примечательно, что это утверждение отнесено
к концу речи:
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.
(8. XLVII, 12-14)
«Последние стихи убедительны — подлинно конец
венчает дело!» — восклицал В.Г.Белинский (Статьи
о	Пушкине. Статья девятая. «Евгений Онегин» (оконча¬
ние), 1843—1840 // Белинский. Т.7. С.501). Такое
построение речи отвечало требованиям учебников
красноречия: «последнее место есть самое видное в пе¬
риоде и поэтому никогда не должно оканчивать период
малозначащим словом; и в периоде концы ветвей у рас¬
тений гордятся цветами» (Малиновский В.Ф. Правила
красноречия, в систематический порядок приведенные
и Сократовым способом расположенные. СПб., 1810.
С. 133). Риторическая организация монологов Онегина
и Татьяны, их ориентация на ораторскую традицию
нрононсди связаны с их важным сюжетным, компози¬
ционным и характеристическим значением, с тем, что
эти монологи несут большую смысловую нагрузку
в структуре романа. Для того чтобы подчеркнуть их зна¬
чимость, выделить из повествования, выразительнее
передать их содержание, Пушкин и обратился к жанру
проповеди, к его веками отработанной художественной
системе. При этом Пушкин творчески использовал за¬
ложенные в жанре художественные возможности,
придав проповеди в контексте своего произведения не
только высокий, по и сниженный, иронический смысл.
Лит.: Аверинцев С.С. Проповедь // Литературный энциклопедиче¬
ский словарь. М., 1987. С.307; Михайлова 11.11. Роман «Евгений Оне¬
гин* н ораторская культура перкой трети XIX в. // Пушкин. Иссл.
Т. 13. С.45—62.
//. //. Михайлова
ПРОСВЕ ЩЕП ИЕ (11 РОС В К ЩЕН l»EJi
Включение понятия «просвещеннее в идеологичес¬
кую и .эстетическую панораму романа не было случай¬
ным: по заключению Б.В.Томашевского, «просвети¬
тельские традиции тяготели над всем дворянским
движением первой четверти XIX в.» (Томашсвский Б.В.
Пушкин. М., 1990. Т.1. С. 139). Однако в терминоло¬
гическом значении слова — как «цивилизация, культу¬
ра», связанные с определенным идеологическим ком¬
плексом. распространившимся в Европе и России
XVII—XVIII вв., — «просвещение» выступает лишь од¬
нажды. и IX) it черновых редакциях 11римечаний к «Ев¬
гению Онегину»:	«Академич<еский>	сл<оварь>
<к епцюфе XXV!:> Нельзя ие пожалеть, что молодые на¬
ши писатели слишком редко справляются со словарем
Росс<ийской> Академии; с сим вечн<ым> памятником
выс<очайшей> воли Екатерины, нросвещ<ениого> тру¬
да строгих и верных наследников Ломоносова, опеку¬
нов отечественного языка» (Т.6. С.529). В вариантах
«просвещенной» именовалась «воля» Екатерины; «про¬
свещенными» назывались также «наследники Ломоно¬
сова», «отцы» родного языка. Ср. в «<11утешествии из
Москвы в 11етербург>» (1833—1834): «Ломоносов был
великий человек. Между Петром I и Екатериною II он
один является самобытным сподвижником просвеще¬
ния» (Т. 11. С.225).
В остальных немногочисленных случаях «просвеще¬
ние» в значении «просвещенность, образованность»
(Слов, языка Пушкина. Т.З. С.830), как правило,
иронически переосмысляется, приравнивается к при¬
знакам культуры, которая неудачно была перенесена
на русскую почву, будучи совершенно инородной ей
и даже вредящей ее формированию. Таково рассужде¬
ние по поводу «приятного» и «звучного» имени Татья¬
ны. с которым «неразлучно / Воспоминанье старины /
Иль девичьей!..» (2, XXIV. 6—8). Не следуя нацио¬
нальной традиции, дворянство в массе своей бездумно
подхватывает европейскую безвкусицу, идя на поводу
у ложного «просвещения»:
Пам просвещенье не пристало,
И нам досталось от него
Жеманство, — больше ничего.
(2, XXIV. 12-14)
С иронией говорит поэт и о «просвещении» как о про¬
грессе в перестройке «дорог», которая осуществится
«лет чрез пятьсот»:
Когда благому просвещенью
Отдвинем более границ...
(7, XXXIII, 1-2)
Ироническую по тону строфу Х1Л1 первой главы
Пушкин сопровождает примечанием, как будто долж¬
ным смягчить насмешку — на самом же деле придаю¬
щим ей еще более дерзости: «Наши дамы соединяют
просвещение с любезностию...» (11римсчание седьмое //
[373]

п
ПРОСТОЛЮДИНЫ
Т.6. С. 191). В вариантах критика манерности («же¬
манства») просвечивала яснее: «Они соединяют стро¬
гую чистоту нравов с этой иросвещен<ной> любезнос-
тию...» (Т.6. С.529).
Тот же тон сохраняется и по отношению к М.Грим¬
му, упоминаемому в XXIV строфе первой главы рома¬
на: «Грим опередил свой век: ныне во всей просвещенной
Европе чистят ногти особенной щеточкой» (Примеча¬
ние шестое // Т.6. С. 191). Ср. с одним из первоначаль¬
ных вариантов строфы:
Во всей Европе в наше время
Между воспитанных людей
Не почитается за бремя
Отделка нежная ногтей —
(Т.е. С.234)
В данном случае уместно вспомнить суждение
Н.О.Лернера, высказанное в связи с уничижительным
значением слова «просвещение» в элегии «К морю»
(1824): «...мысль Пушкина очень ясна; в ней отрази¬
лась старая романтическая идея: “просвещенье”, т.е.
внешнюю культуру, сотканную из лжи и условностей,
поэт считает не менее враждебной благу истинной, ес¬
тественной свободы, чем тирания <...>. То же ноет
Алеко сыну: “Под сеныо мирного забвенья / Пускай
цыгана бедный внук / Не знает неги, просвещенья /
И пышной суеты наук...”» (Лернер И.О. Примечания
к стихотворениям 1824 года // Пушкин А.С. [Сочине¬
ния]. Т. 1—4 / Под ред. С.А.Венгерова. (Л 16., 1909.
Т.З. С.514).
11.Л. Вершинина
ПРОСТОЛЮДИНЫ — «люди простого рода, народ,
чернь, податное сословие, или крестьяне» (Даль).
Няня Татьяны Филипьевна, ее внук, служанка Пра¬
сковьи Лариной Акулька, девушки, собирающие ягоды
в ларинском саду, пахарь, отдыхающий на моги.с: Лен¬
ского, пастухи, жницы, дворовые мальчишки, разнос¬
чики, извозчики, «усталые лакеи», бабы, мужики —
простолюдины, встречаются на страницах «Евгения
Онегина» и там, где речь идет о провинции, и там, где
действие происходит в Москве и Петербурге. При этом
простолюдины — не просто стаффаж созданной Пуш¬
киным картины российской действительности. Они —
и участники событий, важных для судеб главных героев
романа. Мысль написать письмо Онегину возникла
у Татьяны после задушевного разговора с няней. К Оне¬
гину письмо доставляет нянин внук. В кабинет к Оне¬
гину, туда, где «ей открылся мир иной», Татьяну ведет
ключница Анисья.
Некоторые из простонародных персонажей лишь
мельком появляются в «Евгении Онегине». На некото¬
рых из них Пушкин останавливает наше внимание, да¬
ет им право собственного голоса в своем романе: няня
рассказывает о своем замужестве; ключница сообщает
ГТ jJ Г	^
Мельник. Фрагмент иллюстрации к драме «Русалка».
Рис. А.С.Пушкина. !832(?)—1834(?). Карандаш, чернила
Татьяне о ежедневных занятиях Онегина и его дядюш¬
ки; девушки поют песню.
Жанровые сцены с простолюдинами выписаны лю¬
бовно-поэтически: дворовый мальчик, играющий
с жучкой, и мать, грозящая ему к окно; дева, распеваю¬
щая за прялкой в избушке темным зимним вечером при
свете лучинки...
Слово «простолюдин» встречается в «Евгении Оне¬
гине» один раз — в тринадцатом примечании: «Сладо-
козвучнейшие греческие имена, каковы, например:
Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребля¬
ются у нас только между простолюдинами» (Т.6.
[374]

п
ПРОСТОТА
С. 192). Это примечание — к стиху «Ее сестра звалась
Татьяна» (2, XXIV, I). В данном случае, на наш
взгляд, Пушкину при первом представлении читателю
своей героини важно сразу же включить ее it контекст
народной жизни, исполненной и высокой поэзии.
Н. М. Федорова
ПРОСТОРЕЧИЕ — «1. Слово, грамматическая фор¬
ма или оборот преимущественно устной речи, употреб¬
ляемые обычно м целях сниженной, грубоватой харак¬
теристики предмета речи.
2.	Простая, разговорная, непринужденная речь, со¬
держащая слова, формы и обороты, употребляемые
обычно в целях сниженной, грубоватой характеристи¬
ки предмета речи (противопоставляется книжному,
литературному язьк*у); речь простого народа» (Сло¬
варь современного русского литературного языка: В 17 т.
М.; Л., 1961. Т.11. С. 1401).
Отдельные слова в сцене сна Татьяны вызвали ха¬
рактерные нарекания критиков:
Лай, хохот, пены;, свист и хлоп,
Людская молвь и конский той!31
(5, XVII. 7-8)
Пушкин писал в примечании тридцать нервом:
«В журналах осуждали слова: хлоп, молвь и топ как
неудачное нововведение. Слова сии коренные русские.
“Вышел Бова из шатра прохладиться и услышат в чис¬
том иоле людскую молвь и конский топ” (Сказка о Ио¬
ве Королевиче). Хлоп употребляется в просторечии
вместо хлопание, как шип вместо шипения:
Он шин пустил по змеиному.
(Древние русские стихотворения).
Не должно мешать свободе нашего богатого и пре¬
красного языка» (Т.6. С. 193).
Пушкин полемизирует в данном случае со статьей
М.А.Дмитриева (за подписью В.), опубликованной
в журнале «Атеией» (1828. № 4). В четвертой и пятой
главах «Евгения Онегина» критик находит «91 мелочь
и еще сотни других, цепляющих людей, учивш<ихся> но
старин<ному>» (Пушкин А.С. <Возражение на статью
«Атенея»>, 1828 // Т. 11. С.70). Пушкин был серьезно
задет этой статьей. Его отклики сохранились в ряде
черновых набросков: в процитированном «возраже¬
нии на статью “Агенея >» и фрагменте «Опроверже¬
ния на критики>» (1830), где о статье Дмитриева гово¬
рится так: «Разбор... удивил меня хорошим тоном,
хорошим слогом и странностию привязок» (Т.П.
С. 145—146). Порицания критика в данном случае не
только странны, они обнаруживают его незнание:
«Изучение старинных песен, сказок и т.п. необходимо
для совершенного знания свойств русского языка. Кри¬
тики наши напрасно ими презирают» (Там же. С. 147).
«...Рои, гои и проч. употребляются иростолюдимыми
во многих рус.<ских> губерниях» (<Возражение на
статью «Атенея»>, 1828 // Т. I 1. С.72).
В заметке «<() поэтическом слоге>» (1828) Пушкин
писал: «В зрелой словесности приходит время, когда умы.
наскуча однообразными произведениями искусства, огра¬
ниченным кругом языка условленного, избранной), обра¬
щаются к свежим вымыслам народным и к странному
просторечию, сначала презренному...» (Т. 11. С.73).
«В палитре реалистических красок “Евгения Онеги¬
на" разнородным образам и оборотам живой русской
речи принадлежит едва ли не самое главное место», —
утверждал В.В.Виноградов, указавший на многочис¬
ленные примеры использования просторечий в пуш¬
кинском романе (Виноградов И. И. Стиль Пушкина.
М., 1941. С.251).
.4. /О. Сорочин
ПРОСТОТА
Эго понятие фигурирует в романе в двух ипостасях:
как эстетическая и как нравственная характеристика.
Некоторое слияние их мы находим в пос вящении рома¬
на неназванному, т.е. обобщенному другу (при первой
публикации посвящения было указано имя П.А.Плет¬
нева, впоследствии снятое автором), в своем роде «ми¬
лому идеалу»:
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
11оэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты...
(Т.6. С.З)
Простота здесь одно из достоинств великой души, но
она же и мерило «залога» — лежащего перед нами про¬
изведения.
Словарь пушкинского времени так объясняет эстети¬
ческое значение слова «простота»: «В словесных на¬
уках: образ изъяснить мысли чисто, непринужденно,
прямо и с природою сходственно; и где искусство сло¬
весного хитросплетения не приметно» (Слов. Акад.
Российской. 4.5. Стб. 1098).
Начиная с античной поэзии и поэтики утверждалась
особая ценность неукрашенной, простой речи. Так,
«без прикрас» пускает в свет свои «Скорбные элегии»
Овидий: «Vade, seel incultus...» Эту строчку из началь¬
ной элегии К.П.Батюшков взял эпиграфом к «Опытам
в стихах». Замечательно, что в этом требовании «ро¬
мантики» теоретически отнюдь не расходились с «клас¬
сиками» (ср.: «тебе в нелицемерном угодна слоге про¬
стота» — Державин Г. Р. Благодарность Фелице,
1783). За «простоту и ясность» ратовал в «Рассуждении
о	старом и новом слоге...» (1803) А.С. Шишков.
В 1811 г. В.А.Жуковский печатает перевод статьи
Д. Юма под названием «О слоге простом и слоге укра¬
[375]

ПРОСТОТА
п
шенном». В(‘ко|)е появился русский перевод эссе Ф.Ан-
сильона «Рассуждения о беспритворстве и простоте;»
(в кн.: Эстетические рассуждения г. Аисильона. СПб.,
1813), идею которого — «главный признак изящного
есть простота» — 11.А.11олевой применил к первой гла¬
ве* «Евгения Онегина» (е*м.: Пушкин в прижизненной
критике 1820—1827. СПб., 1090. С.265). Любопытно,
что п постромантическое направление выдвинуло свод¬
ный лозунг: «Прехтота сеть красота истины» (Белин¬
ский И. Г. 11олное собрание сочинений А.Марлинского.
1840 // Белинский. Т.З. С.37), — развивал, в свою
очередь, основную мысль опубликованной в 1835 г.
статьи II.В.Гоголя «Несколько слов о Пушкине».
Слыша эти несмолкающие декларации. Пушкин и сам
отдал им дань, особенно в заметке 1822 г. «<0 прозе>»,
ставшей свси'образным и|миегоменом к стихотворному
роману. «Изысканнекти тонких выражений» он противо-
поетавил необходимость «изъяснить щюсто вещи обык-
новенные» (Т. 11. С. 18). Впоследствии, уже заканчивая
рабеггу над романом, Пушкин критически оценивал ре¬
альное воплощение деклараций о простоте в современ-
ной ему литературной практике: «Мы не только еще не*
подумали приблизить поэтический слог к благородной
простоте. но н прозе стараемся придать напыщеннехть,
поэзию же, освобожденную от условных украшений сти-
хотворства, мы еще не понимаем» (<0 по:ппчееком
слоге>, 1828 //Т. 11. С. 73). «Евгений Онегин» в этом смыс¬
ле — еамосозидание и самоутверждение нового литера-
турного языка. 11ушкин не- отказался совершенно err «ус¬
ловных украшений», но нашел органичное соединение*
перифрастического и простого слога (см.: Бочаров С. Г.
Стилистический мир [юмана: «Евгений Онегин» // Боча-
|ювС.Г. Поэтика Пушкина. М., 1974. С.26—104).
В стихотворном романе Пушкин све>6е>ден и егг «укра¬
шений» сюжетного свойства, занимательных (фабуль¬
ных ухищрений, во веч* времена любезных так называ¬
емому ши|кжому читателю. На это расхождение |юмана
со вкусами читающей публики указал еще Е.А. Бара¬
тынский в письме к автору от фе'враля—марга 1828 г.:
«Ищут романической завязки, ищут обыкновенного
и разумеется не находят. Высокая поэтическая проетош
твоего создания кажется им беднекггию вымысла...»
(Т. 14. С.6). Вполне предвидел такой оборот п сам
11ушкин: «Прелесть нагой простоты так еще ця нас не¬
понятна...» (<() поэтическом слоге>. [Другие редак¬
ции, планы п варианты] // Т. 11. С.344).
Принцип неукрашенного повествования провозгла¬
шен был I Ь шкиным в связи <• проектом «романа на ста¬
рый лад»:
Не муки тайные злодейства
Я грозно в нем изе>бражу,
По просто вам перескажу
Преданья русского семейства...
<...>
Перескажу простые речи
Отца иль дяди старика...
(3. XIII. 9-12. XIV. 1-2)
«Проето перескажу» как эстетическая программа ес-
тественно соприкасается с «простыми речами» иску¬
шенной, нецеремонной старости. Пушкин, как извест¬
но, воплотил этот замысел в «Капитанской дочке», по
эстетика простого рассказа по-своему реализовалась
и в стихотворном романе. Как показал Ю.М.Лотман,
«:н|х[к*кт упрощения достигался ценой резкого услож¬
нения структуры текста» (Лотман. Пушкин. С.420).
На первый взгляд, эстетическим требованиям ав¬
тора соответствует следующая характеристика по¬
эзии Ленского:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
11орывы девственной мечты
11 прелесть важной прехтоты.
(2, IX, 11-14)
Кажущаяся эстетическая солидарность автора и ге¬
роя в следующей строфе иронически опрокинута: «не¬
что» и «туманна даль» (2, X, 8) как-то не соотносят¬
ся с пушкинским пониманием «прехтоты». «Важная
и|иитота» стихов Ленского иного свойства, несравнен¬
но ближе1 подходит она к представлениям такого цени¬
теля простоты, как К.11.Батюшков. I? его статье «О со¬
чинениях г. Муравьева» (1814) находим характерную
похвалу: «Образованный в училище древних, его слог
сохранил на себе* их печать неизгладимую: прситспу.
важность и приличие» (Батюшков Б. П. Опыты в сти¬
хах и прозе. М., 1977. С.64; см. также: РОМАНТИЗМ).
В критике пушкинского времени эпитет «важный» ин¬
тенсивно использовался для определения торжествен¬
ного слога (часто прибегал к нему А.А.Бестужев),
обращался к нему н сам I In iiikiih. «Важная щхмтота» сти¬
хов Ленского — величавая простота, с коей прилично
говорить о предметах возвышенных. Между тем в кон¬
тексте романа слову «важный» часто сопутствует иро¬
нический опенок, обозначающий напускное глубоко¬
мыслие: Онегин умел «хранить молчанье в важном
споре» (1, V, 12), Ленского же «слушал с важным видом»
(2, XIX, 6), наконец, «важным людям важны вздоры»
(8. IX, 12). Очевидно, и «важная щюстота» Ленского —
не* более чем поза, поэтическая маска «милого невеж¬
ды» (2, V II, 5). «Грубость и простота» русского языка
(Т. 13. С.80) ему столь же неведомы, как грубость
и просгога реальной жизни.
«Простота» Ленского также синоним простодушия
(недаром после «прелести важной простоты» сказано,
что «песнь его была ясна, / Как мысли девы простодуш¬
ной...» — 2, X. 2—3). П здесь он близок — переходя
к нравственной ипсхтаси слова — к «прехтому и доброму
барину» Дмитрию Ларину (2, XXXVI, 9), его жене,
которая «проста, / Но очень милая старушка...» (3. IV,
[376]

п
1	1 — 12), их «простодушной» Ольге (2, ХХ111, 3) с ее
«нежной простотой» (6, XIV, 7). В данном контексте
слово, обозначающее носителя этого качества, прибли¬
жается к значению, определяемому В.И.Далем как
«простой человек, без хитрости и без большого ума».
На фоне «простой, русской семьи» (3, I, II) тем же
эпитетом нередко сощювождена Татьяна: «в милой н|и>-
стоте / Она не ведает обмана...» (3. XXIV, 2—3), «ясные
черты / 11|юви11циллыюй простоты...» (7, XXVII, 7—8).
Однако простота Татьяны, в отличие от семейной, лише¬
на незатейливости, немудрености. Прочитав ее письмо,
Онегин отдает должное: «с такою простотой, / С таким
умом ко мне писали?» (4. XV, 11 — 12). Простота Татья¬
ны — простота сердца, на подобное разграничение в се¬
мантике слова указывает Даль: «Простота сердца,
прямота, искренность, откровенность; но простота
ума. ограниченный ум, не дальний».
В финале романа Пушкин сталкивает между собой
еще два оттенка слова. Онегин увлечен
Не этой девочкой несмелой,
Влюбленной, бедной и простой,
Но равнодушною княгиней,
Но неприступною богиней
Роскошной, царственной Невы.
(8. XXVII. 3-7)
А между тем привлекательность «богини» не в по¬
следнюю очередь составляет и такое качество:
Всё тихо, просто было в ней...
(8, XIV, И)
Простота княгини N — не та наивная доверчивость «де¬
вочки несмелой», но изысканный аристократизм. Каче¬
ство, которое Пушкин ценил в своей жене: «Если при
моем возвращении я найду, что твой милый, простой, арис¬
тократический тон изменился; разведусь, вот те Хрис¬
тос...» (Н.Н.Пушкиной, 30октября 1833//Т.15. С.89).
Утонченная простота пушкинской героини не свет¬
ская маска («ветошь маскарада» — 8, XLVI, 0), хорошо
сыгранная роль, хотя и не без того, конечно: свет — это
театр. В теат|М‘ высшего света Татьяна сохранила не¬
прикосновенным мир своей души, даже в театре это не
может не цениться. Татьяна сняла ту расхожую лите¬
ратурную коллизию, что отразилась, к примеру, в сти¬
хотворении Н.М.Карамзина «Прости» (1792):
I	Ipoeroe сердце, чувство
Для света ничего.
Там надобно искусство —
А я не знал его!
Что «девочка простая» не умерла в «неприступной бо¬
гине», овладевшей «искусством» света, Онегин неожи¬
данно узнаёт, застав княгиню врасплох:
Простая дева
(1 мечтами, сердцем прежних дней
Теперь опять воскресла в ней.
(8. XU, 12-14)
IIРОТИ ВОРЕЧ ИЯ
Многомерность нравственно-духовного измерения
«простоты» Татьяны сонриродна эстетической много¬
мерности «простоты» пушкинского романа.
В.	А. Викторович
ПРОТИВОРЕЧИЯ — важнейший поэтический закон
«Евгения Онегина», значимость кото|юго полушутя-полу¬
серьезно олмечеил самим н(клх)м в финале первой главы:
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу...
(I, LX, 6-7)
Автор не поясняет, чтб именно имеет в виду в этой
поэтической формуле — возможно, подсказанной сти-
хотво|нчшем Н.М.Карамзина «Протей, или Несогласия
стихотворца» (1798) («Противоречий сих в ио|юк не
должно ставить /Любимцам нежных муз...»), — тем не
менее внутренняя «противоречивость» пушкинского
романа проявляется на самых разных уровнях, прежде
всего на уровне жанра. Романное повествование, тра¬
диционно имевшее прозаическую форму, здесь неожи¬
данно заключатся в <|к»рму поэтическую. Отмеченная
самим Пушкиным «дьявольская разница» (II.А.Вязем¬
скому, 4 ноября 1823 // Т. 13. С.73) между (юманом
и романом в стихах щмщполагала, впрочем, не столько
даже формальные различия, сколько столкновение
и сопряжение эпического и лирического начал, в «Евге-
нин Онегине» (определяемом самим авто|м>м то как ро¬
ман, то как поэма, то как «большое стихотворение»)
необычайно важное (см.: РОМАН В СТИХАХ).
Другой значимый парадокс «Евгения Онегина» обус¬
ловлен тем, что роман, с одной стороны, создавался
довольно долго, публиковался по главам, как бы с расче¬
том на постепенное прочтение с длительными перерыва¬
ми («Докончу после как-нибудь» — 3, ХЫ, 14), ас дру¬
гой — все главы были впоследствии изданы самим
автором под одной обложкой. «Открытость» пушкинского
поэтического повествования, его принципиальная разо-
мкиутость в текущую реальность не отменяет в то же*
время и ощущения завершенности и цельности его.
Этому ощущению не1 мешают и сохранившиеся даже
в основном тс*кете следы изменений самого замысла
произведения, особенно в первых главах.
Так, первая глава, посвященная в основном описа¬
нию светской жизни молодого человека, отчасти напо¬
минает об изначальном намерении автора написать са¬
тирическую поэму (см. его предисловие к отдельному
изданию первой главы — Т.6. (1.638). Другой пример:
Татьяна (поначалу названная Наташей) стала осозна¬
ваться автором как главная героиня не сразу, лишь по
ходу работы Ольга была оттеснена на второй план.
В противоречии традиционному последовательному
романному действию оказывается и свободная компо¬
зиционная форма «Евгения Онегина», изобилующая
[377]

ПРОТИВОРЕЧИЯ
п
пропусками (тр<и|) (с обозначением их номеров — так,
словно они в этом месте предполагаются) и целых
сцен, в том числе очень важных (например, в романе
практически отсутствует сцена первой встречи Онеги¬
на и Татьяны, зато впоследствии резонанс ее необы¬
чайно ощутим). В этом же ряду — открытый финал ро¬
мана, включение в текст «Отрывков из Путешествия
Онегина» (уже после того, как автор «вдруг расстался»
(8. LI, 13) с героем). В противовес привычной читате¬
лю пунктирности сюжета автор выстраивает свой
роман как повествование, постоянно набирающее темп —
от неторопливых «ознакомительных» первых глав к ди¬
намичным последним («Онегин вновь часы считает, /
Вновь не дождется дню конца» (8, XXII. 1—2), «Л пе-
ред ним Воображенье / Свой пестрый мечет фараон» —
8, XXXV II, 3—4). Поэтическим ощущением этой дина¬
мики самой жизни было, по-видимому, подсказано
сокращение «второй части» романа, которая должна
была занимать, но мысли автора, главы с седьмой по
двенадцатую (отдельное издание шестой главы завер¬
шалось припиской «Конец первой части» (Т.6. С.641),
означавшей появление в будущем части второй, равной
по объему первой). 11е случайно фраза «Противоречий
очень много» (I, LX, 6) звучит у 11 ушки на сразу после
шутливого поэтического намерения «писать / Поэму
песен в двадцать пять» (1, LIX, 14): |юман в стихах яв¬
но противопоставлен здесь такой громоздкой «поэме».
Исследователями многократно отмечались противо¬
речия в хронологии действия романа, ставившие в ту¬
ник тех из них, кто пытался связать все описанные
в нем события с конкретными датами. Например, тради¬
ционное соотнесение даты рождения Онегина с 1795,
а поединка героев — с 1821 г. («Убив на поединке друга, /
Дожив без цели, без трудов / До двадцати шести го¬
дов...» — 8, XII, 9—10) не согласуется с пушкинским
указанием на время действия первой главы в предисло¬
вии к ее отдельному изданию («конец 1819 года»)
и с обозначенным в тексте восемнадцатилетним возра¬
стом героя в ту пору. Есть и многочисленные мелкие
хронологические несообразности. По-видимому, прав
В.С.Баевский, полагая, что «героям романа в каждом
эпизоде столько лет, сколько требует художественная
и психологическая правда» (Баевский. С. 128).
В своеобразном противоречии между собой находят¬
ся в романе реальный ход событий и возможные, но не¬
осуществленные варианты их развития. Так, поэтичес¬
кие размышления автора о будущей судьбе Ленского,
если бы он остался жив («Быть может, он для блага ми¬
ра, / Иль хоть для славы был рожден...» — 6, XXXVII.
1—2; «А может быть и то: поэта / Обыкновенный ждал
удел» — 6, XXXVIII. XXXIУ. 1—2) в итоге отодвигают¬
ся печальной реальностью:
Но что бы ни было, читатель,
Увы, любовник молодой,
Поэт, задумчивый мечтатель,
Убит приятельской рукой! —
(6. XI.. 1-4)
ср. со словами Татьяны в последнем объяснении
с Онегиным:
А счастье было так возможно,
Так близко!.. Но судьба моя
Уж решена.
(8, XLVII, 1-3)
Подобный вариативный мотив может звучать даже
в цитате из чужого текста — в эпиграфе к восьмой гла¬
ве, взятом из стихотворения Байрона «Прощай!»:
«Fare thee well, and if for ever / Still for ever fare thee
well» — «Прощай, и если навсегда, то навсегда про¬
щай» (Т.6. С. 165; пер. С.662; курсив мой. — А.К.).
С :>той особенностью «Евгения Онегина» связан и посто¬
янный обман читательских ожиданий как следствие
своеобразной игры с читателем. Предвидя его тради¬
ционную реакцию, автор постоянно иронизирует над
ним и на уровне отдельных поэтических реплик («Чи¬
татель ждет уж рифмы розы / На, вот возьми ее ско¬
рей!» — 4, XLII, 3—4), и на уровне сюжета в целом,
словно обрывая себя в самых интригующих с точки
зрения читателя местах («Но здесь с победою поздра¬
вим /Татьяну милую мою, / 11 в сторону свой путь на¬
правим...» — 7, LV, 1—3).
В романе соседствуют и взаимопересекаются различ¬
ные авторские характеристики одних и тех же пе|кч)иа-
жей. Воспитанная на французских романах Татьяна «по-
русски плохо знала», но при этом она — «русская душою».
Ленский, будучи предметом постоянной иронии автора,
в то же время пользуется явной симпатией его. Сам пассаж
о «противоречиях», которых «слишком много», соотно¬
сится В.В.Набоковым с «противоречивостью натуры
Онегина, одновременно сухой п романтачной, холодной
и пылкой, поверхностной и глубокой» (Набоков. Ком¬
ментарий. С.215). Очевидно, в этой противоречивости
оценок п внутреннего мира ге|юев заключено зерно рус¬
ской) психологического романа XIX столетия.
В сознании автора сталкиваются, наконец, «поэзия»
и «проза» — не как просто формальные характеристики
способа повествования, а как своего рода мировоззрен¬
ческие категории, первая из которых предполагает воз¬
вышенное, лирическое восприятие жизни, а вторая,
напротив, — житейское, практическое («Лета к суро¬
вой прозе клонят, / Лета шалунью рифму гонят...» — 6,
XLIII, 5—6; «Другие, хладные мечты, / Другие, строгие
заботы...» — 6, ХЕШ, 11 — 12 и т.н.). Но в «Евгении
Онегине» :>то противоречие — как и все другие — снима¬
ется за счет ощущения единства и полноты жизни, где
«высокое» и «низкое» неразрывно связаны — ибо авто¬
ром романа «только внутренне противоречивый текст
воспринимался как адекватный действительности»
(Лотман. Статьи. С.410).
[378]

п
Лит.: Бочаров С.Г. Проблема реального и возможного сюжета:
(«Евгений Онегин») // Генезис художественного произведения. М.,
1986. С. 143—155; Кошелев В.А. «“Онегина” воздушная громада...».
СПб., 1999; Лотман Ю.М. Роман в стихах Пушкина «Евгений Оне¬
гин»: Спецкурс: Вводные лекции в изучение текста // Лотман Ю.М.
Пушкин. СПб., 1997. С.395—411; Тынянов 10.11. О композиции «Ев¬
гения Онегина» //Тынянов 10.11. Поэтика. История литературы. Ки¬
но. М., 1977. С.52—77: Чумаков Ю.Н. «Евгений Онегин» А.С.Пушки¬
на: В мире стихотворного романа. М., 1999.
А.	В. Кулагин
II	РЯ И IIК — широко распространенное иа Руси лаком¬
ство. И древнерусском языке такого слова ие было, оно
возникло позднее, с появлением в быту пряностей.
В.И.Даль определял пряник как «лакомство хлебен-
ное на меду, на патоке, также соложеное тесто, с раз¬
ными пряностями. Наши пряники бывают одномед¬
ные, медовые, сусляные, сахарные; витые...
коврыжки, желти, жемочки, орехи, фигурные, пи¬
саные, печатные».
Пряники выпекали с давних пор в торжественных
случаях по специальным заказам. Так, в XVII в. их по¬
давали на царский стол. Адам Олеарий — иностранный
дипломат, посетивший Россию в 1633 г., писал: «...по¬
забавившись охотой, угощал нас [царь. — II. Г. | иод па¬
латкой... пряниками, астраханским виноградом
и вишневым вареньем» (Олеарий А. Описание путеше¬
ствия в Московию... СПб., 1906. С.614).
Как же пряники выпекали? Вначале готовилось спе¬
циальное тесто без воды, помимо него нужна была гак
называемая пряничная форма — деревянная доска
с вырезанным на ней рельефным рисунком. С доски
можно было множество раз отпечатать изображение на
тесте. Такой способ нанесения рисунка — оттиск и оп-
ределил название пряника — «печатный».
I? музеях России хранятся деревянные резные доски,
с которых пекли пряники в старину. Их множество,
и они очень разные, как разными были сладкие пряники:
большие и маленькие, квадратные и фигурные. Часто
пряники в Туле, например, делались в виде новых мо¬
делей обуви и одежды. Когда пустили но Волге первый
пароход, появился пряник it виде парохода, где было
сообщение о новом средстве передвижения по реке. На
пряниках писали о визите в город высокопоставленных
гостей, о приезде цирка с экзотическими животными.
В Государственном историческом музее хранится
большая пряничная доска (более полутора метров
в длину и почти полтора метра в ширину), где «в цент¬
ре... вырезан двуглавый орел — герб Государства Рос¬
сийского, а вокруг него — птички, сердце, улыбающееся
солнце, человеческая фигурка, которая не помести¬
лась полностью: мастер изобразил голову отдельно, ря¬
дом с туловищем. А по краям пряничной формы выре-
зана надпись: “Дарю сей пряник Дмитрию Ивановичу
и I’M и и к*
и 11аталии Ефимовне в знак чсчти"» (Черняховская Ю.С.
Город-пряник // Пряник, прялка и птица Сирин. М.,
1971. С.93).
Трудно было резать на доске рисунок, но еще слож¬
нее вырезать буквы и цифры. Чтобы надпись читалась
правильно, мастер вырезал ее в обратном направле¬
нии. как бы в зеркальном отражении. В наши дни над¬
писи иа старых пряничных досках можно прочесть
с помощью зеркала.
Люди, выпекавшие пряники, назывались «пряниш-
никами». Это была, как правило, наследственная про¬
фессия, передававшаяся из рода в род. Она даже за¬
крепилась в фамилии Прянишников. Пекарь выпекал
пряник, чаще всего по готовой форме, а доску готовил —
резал — другой человек, мастер, который создавал на
дереве настоящие произведения искусства. Пряничник
же отпечатывал с доски-формы от одного до ста двад¬
цати пряников.
О резчиках пряничных досок сохранилось мало сви¬
детельств. Конечно, ото были высокопрофессиональ¬
ные мастера своего дела, часто этим занимались иконо¬
писцы. В документах Оружейной палаты от середины
XVII	в. сообщается, что «резного деревянного дела ма¬
стер Степан Зиновьев с товарищи 8 человек получили
в награду но ведру вина, но полу осетру, по четверику
круп овсяных для того, что делали они... образцы дере¬
вянные лебединые, журавлиные, гусиные» (цит. по:
Там же. С.98).
Несколько столетий славились своими пряниками
Вязьма и Устюг, Вологда и Москва, Городец и Тверь.
Тверские пряники были зеленого цвета, такой оттенок
им придавала добавляемая в тесто мята. Архангель¬
ские же обязательно покрывались белой глазурью и ра¬
зукрашивались цветными узорами.
Мастера жили в разных городах России. Они резали
по дереву то, что видели вокруг: маковки церквей,
дворцы и терема, фигурки прях, зверушек, цветы
и травы. На пряничных досках, сохранившихся до на¬
ших дней, — фантастические львы, рыбы, птицы, ко¬
ни, нарядные дамы, гусары, офицеры, генералы на
конях.
С пряником связано много пословиц и поговорок:
«Жена не пряник, не лизать ее стать», «Хлеба не ста¬
нет, будем пряники есть» и др.
Пряники присутствовали в разных обрядах и в радо¬
сти н в беде. Так, пряник дарили невесте на свадьбу,
а в конце пиршества каждый гость получал по кусочку
пряника, после чего надо было расходиться по домам.
Этот пряник назывался «разгонный» или «разгоня». На
другой день после свадьбы молодые шли к родителям
невесты тоже с пряником, там на него клали подарки
и деньги. Отсюда выражение «класть на пряник».
В народе считалось, что пряники обладают целебны¬
ми свойствами и могут помочь в лечении тяжелых бо¬
[379]

ИСЛ1Ч1Н
лезней. Такие пряники украшали особенно старатель¬
но, на обороте вырезались буквы, соответствующие на¬
чальным буквам имен архангелов. Когда справляли
поминки но умершим, в конце обряда всех угощали
также пряником.
11	торжественных случаях пекли особые пряники,
один документ рассказывает: «1639 года сентября 26,
как государыня царица шла от Троицы в село Задви-
женское и ее государыню встречала села Клементьева
крестьянка пряничница Катерника и поднесла ей госу¬
дарыне деланные пряничные рыбы и государыня веле¬
ла за те рыбы дать два рубля с полтиною» (цит. по: Там
же. С.91—92).
Документы сохранили и информацию о том, когда,
по какому поводу дарили пряники: «На праздник на
Леонтьев день приказному Арсению Костюрииу несено
в почесть пряник» (Там же. С.92).
В Саратовской и Калужской губерниях во время ба¬
заров и ярмарок в пряники играли. Для игр выпека¬
лись особые маленькие пряники. Выигрывал тот. чей
пряник летел дальше других и падал плашмя, не разби¬
ваясь. Наиболее ловкие выигрывали по 15—20 пудов
пряников.
Была и другая игра: надо было взять пряник в одну
руку, а другой ударить по нему так, чтобы от одного
удара он разломился на три части.
Но главное — пряник был лакомством, и больше все¬
го его любили дети. Именно для них выпекались пряни-
ки с изображением птичек, рыбок, петушков, других
животных и даже отдельных букв, которые оказыва¬
лись такой вкусной азбукой. Пряник всегда был люби¬
мым и желанным гостинцем. Он мог храниться долгое
время, не теряя своих вкусовых качеств. Это было воз¬
можно. потому что замес теста производился без воды.
Увидев Татьяну, московские тетушки стали вспоми¬
нать ее детство и, конечно, пряник:
«Как Таня выросла! Давно ль
Я, кажется, тебя крестила?
А я так на руки брала!
А я так за уши драла!
А я так пряником кормила!»
(7. XLTV, 8—14)
На пряники был великий спрос в старину. Их нуда¬
ми возили на ярмарки и рынки в разные уголки ("гра¬
ны. «Ярославский посадский человек Г.Б.Пошехонов
привез из Пошехонья на Важскую ярмарку и продал
400 аршин крашенины, 250 аршин холста, а также 15
пудов пряников», — гласит один из документов (цит.
но: Черняховская К). С. Указ. соч. С.95—96). В других
можно прочесть: «Михайло Стефанов Тарханов купил
на Устюге за явленые деньги ржи 39 мер, 2 пуда пряни¬
ков» или «Игнат Стефанов поплыл к Колмогорам,
а с собой ноплавил устюжской покупки... пряников 4 пу¬
да» (Там же. С.96).
Пряники нродшжают выпекать и в наши дни и так
же, как в старину, вырезают для них деревянную е|юрму.
И. А. Гладыш
ПСАРНЯ — помещение для охотничьих собак, «закута
для ловчих собак, гончих, или борзых» (Даль).
Пх разговор благоразумный
О	сенокосе, о вине,
О	псарне, о своей родне...
(2. XI, 6-8)
В отличие от других хозяйственных помещений рус¬
ской дворянской усадьбы (конюшни, скотного двора,
коровника), нсарня была предметом особой гордости
хозяина. Ср. в «Дубровском» (1832—1833): «Гости по¬
читали обязанностью восхищаться псарнею Кирилла
Петровича» (Т.8. С. 163). Свою псарнюс гордостью де-
монетрирует Ноздрев в «Мертвых душах» Гоголя (Т. 1.
Гл.4); описание этой псарни потребовало подробней¬
шего изучения и создания специального словаря много¬
численных охотничьих терминов (см.: Гоголь Н.В. За¬
писная книжка 1841 — 1844 гг. // Гоголь Н.В. Собр.
соч.: В 9 т. М., 1994. Т.8. С.377-379). Псовая охота,
бывшая промыслом, восходящим еще к первобытным
временам, стала в XVIII—XIX вв. самым распростра¬
ненным развлечением русских помещиков и достаточ¬
но разорительной забавой:
Кто же охоты собачьей не любит,
Тот в себе душу заспит и погубит.
(Некрасов II.Л. Псовая охота. 1845)
Псовой охоте посвящены знаменитые описания
в «Войне и мире» Л.Н.Толстого (Т.2. 4.4. Гл.4) и заме¬
чательный роман Е.Э.Дриянского «Записки мелко¬
травчатого» (1859). Этот повышенный интерес к куль¬
туре псовой охоты определял и особое отношение
к псарне.
В быту провинциальных помещиков XIX столетия
нсовая охота и нсарня занимали особое место. Ср. в по¬
эме; Пушкина «Граф Нулин»:
...но то-то счастье
Охотнику! Не зная нег,
В отъезжем иоле он гарцует,
Везде находит свой ночлег,
Бранится, мокнет и пирует
Опустошительный набег.
(Т.5. С.3—4)
Псарня становилась «модной» темой для «благора¬
зумных» и необязательных разговоров провинциаль¬
ных помещиков. Ср. в черновом варианте второй главы
«Евгения Онегина»: «О хлебе, пашне, и вине / О псар¬
не, мире и войне» (Т.6. С.273).
С другой стороны, с понятиями «псарня» и «псарь»
в народном сознании соединялось представление о чем-
то низменном, нехорошем. Псарня — место нечистое.
[380)

п
ибо оттуда грядет бессмысленная (с крестьянской точ-
ки зрения), но опустошительная забава; псарь — чело¬
век, помогающий осуществлять эту забаву и потому,
хотя н приближенный к господину, но презираемый
общественным мнением. Пушкин, никогда, насколько
нам известно, не увлекавшийся псовой охотой, был по-
своему солидарен с этим народным взглядом.
II. П. Седова
ПСЫ - см.: СОЬАКИ. ПСЫ.
И УСТЯ КОН, ПУСТЯКОВА - гости на балу
у Лариных:
С своей супругою дородной
Приехал толстый Пустяков...
(5, XXVI, 1-2):
Умчал Буянов Пустякову,
I	I в залу высыпали все,
II	бал блестит во всей красе.
(5, XXXVII. XXXVIII. XXXIX. 12-14)
В данном случае, следуя традиции сатирической ли¬
тературы XVIII в., Пушкин наделяет героя фамилией,
которая говорит сама за себя: пустяк — «пустые слова,
дела; вздор, ничтожность, нестоящее вниманья; ложь,
враки» (Даль). Любопытно, что герой с такой фамили¬
ей встречается в стихотворении В.Л.Пушкина «К ка¬
мину» (1793), которое принесло дяде-поэту первый
литературный успех:
Но что я говорю? Один ли он таков?
Бедней его сто раз сосед мой 11устяков,
Другим дурачеством Прыгушкину подобен:
Он вздумал, что послом он точно быть способен,
II, чтоб яснее то и лучше доказать,
Изволил кошелек он сзади привязать
II	мнит, что тем он <тал политик и придворный,
А Пустяков, увы, советник лишь надворный.
(Пушнин П. С. 135)
li.Н.Турбин, указав на то, что «Пустяков — фами¬
лия, распространенная в литературе пушкинской но¬
ры» (Турбин li.il. Пушкин. Гоголь. Лермонтов. Об
изучении литературных жанров. М., 1978. С. 193), об¬
ратил внимание на Пустякова — героя «Рассказов Луж-
ницкого парна», напечатанных в журнале «Благона¬
меренный» в 1820 г. Рассказчик характеризует этого
провинциального помещика, хозяина имения Уголок
и его семейство так:
«Я прожил в Уголке полтора месяца и узнал корот¬
ко достопочтенное семейство Пустяковых — узнал,
что кругом довольно им подобных — а теперь верю,
что и везде таковых много. — Фамилия Пустяковых
была древнейшая в Губернии; а как древнему дворя¬
нину с тремя стами душ неприлично трудиться, то
и Г. Пустяков ничем не занимался, кроме травли зай¬
цев, и своим желудком. — Иногда от скуки судил сво¬
их подданных, и для забавы выдумывал им награж¬
дения, которые были совсем не забавны для поддан¬
ных. — Г<оепо>жа Пустякова вытягивалась и рядилась
в розовые и желтые платья; Француженка кричала
на детей; дети росли в совершенном неведении всего
земного — словом, все шло своим порядком в благо¬
словенной резиденции Сидора Сидоровича» (Благ.
1820.	№ 12. С.415—416).
В.II.Турбин услышал радищевские нотки в описа¬
нии Сидора Сидоровича Пустякова — крепостника,
который «ободрял их [крепостных крестьян. — П.М. |
обещанием плетей, рогатки... а бедняки и без того
довольны были его щедростью такого рода...» (Там
же. C.4I4). Исследователь полагал, что «в роман
“Евгений Онегин” просится именно он» (Турбин П.П.
Указ. соч. С. 193).
II. И. Михайлова
IIVTEIIIECTBEI ШИК ЗАЛЕ I II Ы И
И путешественник залётный
I	(ерскрахмаленный нахал,
В 1читях улыбку возбуждал
Своей осанкою забот ной,
И матча обмененный взор
Ему был общий приговор.
(8, XXVI. 9-14)
УчгнмП-путешествснник 11 Л.I Миллим <|><>м Капштадт.
Риг. А.С.Пушкина. 1829. Карандаш
[381 |

11 УТЕ III ЕСТ В EH НИ К .'JAJIЁТ11Ы II
П
li беловой рукописи:
Лишь путешественник залетный
Блестящий Лондонский нахал
11олу-улыбку возбуждал
Своей осанкою заботной —
И быстро обмененный взор
Ему был общий приговор
(Т.6. С.627)
С.Ф.Глинка впервые выдвинул гипотезу о том, что
приведенная строфа связана с англичанином Тома¬
сом Рейксом (Raikes Thomas; 1777—1848), с кото¬
рым Пушкин познакомился в декабре 1829 г. в Пе¬
тербурге (см.: Глинна С.Ф. Англичанин о Пушкине
зимою 1829—1830 гг. // Пушнин и его сов/). Т.8.
Выи.31—32. С. 105—110). В фундаментальном труде
М.П.Алексеева «Русско-английские литературные
связи (XV11I век — первая половина XIX века)» это
наблюдение названо бездоказательным (см.: ЛН.
Т.91. С.641). Вместе с тем здесь даны сведения о То¬
масе Рейксе, которые, на наш взгляд, могут явиться
своеобразным комментарием к пушкинскому тексту,
определенным образом отразившему личные впечат¬
ления поэта от общения с английским путешествен¬
ником: «Томас Рейке являлся одним из типичных
представителей английской “золотой молодежи”; он
был денди и модным франтом, другом и подражате¬
лем Дж.Бруммеля в “искусстве великосветской жиз¬
ни" [заметим, что именно Дж.Брэммель ввел моду
слегка крахмалить шейные платки. — Н.М. ]; знавал
он также и Байрона в период его лондонской славы.
В аристократических клубах Рейке известен был под
насмешливой кличкой “Аполлон” [лицо лондонско¬
го Аполлона было изрыто оспой. — Н.М. J, а худож¬
ник Дайтон в одной из своих карикатур вывел его
в его неизменном наряде — сюртуке, застегнутом на
все три пуговицы, клетчатых брюках и черном гал¬
стуке — в качестве лондонского rakes (распутника).
Много путешествуя по Франции, Италии, Швейца¬
рии, Рейке в конце 1829 г. побывал в Петербурге.
Он остановился здесь у английского посланника
и вращался в высшем обществе [«путешественник
залётный» — один из гостей великосветского салона
Татьяны-княгини в Петербурге. — Н.М. ]» (ЛН.
Т.91. С.585).
В книге Т.Рейкса «А visit to St. Petersburg in the
winter of 1829—1830», изданной в Лондоне к 1833 г.,
а также в напечатанном после его смерти дневнике
есть строки, посвященные Пушкину — «русскому
Байрону» (как называет его англичанин). При этом
его оценка, обнаруживающая отсутствие осведом¬
ленности в русской литературе, непонимание мас¬
штаба личности Пушкина, носит негативный харак¬
тер: «Я не заметил ничего особенного в его личности
и манерах; внешность его неряшлива; этот недоста-
Томас Рейке. Иллюстрация в книге: Граноль. Воспоминании и
коллекции капитана Граншя: В 2 т. Лондон. 19011. 'Г.2
ток является иногда у талантливых людей, и он от¬
кровенно сознается в своем пристрастии к картам...»
(цит. по: ЛН. Т.91. С.586). Как справедливо указал
М.П.Алексеев, «отзыв Рейкса лучше характеризует
его самого, чем русского поэта» (Там же) — извест¬
но, что Рейке был не только франтом, но и картеж¬
ником (см. об этом: Набоков. Комментарии.
С.248).
В.В.Набоков высказал предположение о том, что
в образе «путешественника залётного» могли отра¬
зиться и одесские впечатления Пушкина от его об¬
щения с англоманом графом М.С.Воронцовым (см.:
Набоков. Комментарий. С.561—562). Однако, не¬
зависимо от тех или иных прототипических данных,
все же следует учесть, что в окончательном варианте
Пушкин отказывается от стиха «Блестящий Лондон¬
ский нахал», в котором определенный прототип мог
быть узнан читателями его романа. В конечном сче¬
те созданный Пушкиным выразительный карикатур¬
ный портрет «путешественника залётного», «пере¬
крахмаленного нахала» представлял характерный
типаж петербургского светского общества, запечат¬
ленного в восьмой главе «Евгения Онегина».
//. И. Михайлова
[382 [

ПУТЕШЕСТВИЕ
ПУТЕШЕСТВИЕ
В «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 го¬
да» автор признается: «...с детских лет путешествия бы¬
ли моею любимою мечтою. Долго вел я йогом жизнь
кочующую, скитаясь то по Югу, то по Северу...» ('Г.8.
С. 463). Кочевой образ жизни вызывал у поэта разно¬
речивые чувства:
Мне путешествие привычно
И днем и ночью — был бы путь...
(«Альфонс садится на коня...», 1836//'Г.З. С.436);
Долго ль мне гулять на свете
То в коляске, то верхом,
То в кибитке, то в карете,
То в телеге, то пешком?
<...>
Толи дело, братцы, дома!..
(Дорожные жалобы, 1829 // Т.З. С. 177—178)
Оседлость и кочевье — два ценностных полюса,
в равной степени привлекательные для русского поэта.
Первый связывался с душевным успокоением, второй,
несмотря на все неудобства скитальчества, манил обе¬
щанием свободы — спутницы вдохновения:
По прихоги своей скитаться здесь и гам,
Дивясь божественным природы красотам...
<...>
—	Вот счастье! вот права...
(Из Инндемонти. 1836//Т.З. С.420)
В «Евгении Онегине» тема путешествия появляется
в конце первой главы в сфере Автора, связываясь с мо¬
тивами творчества и свободы:
Адриатические волны,
О	Брента! нет, увижу вас,
И, вдохновенья снова полный.
Услышу ваш волшебный глас!
<...>
При дет ли час моей свободы?
Пора, пора! — взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
<...>
Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны...
(1.XUX, 1-4; L, 1-7; U, 1-2)
Своеобразным комментарием к этим строкам мо¬
жет служить письмо Пушкина П.А.Вяземскому от
5 апреля 1823 г.: «Говорят, что Чедаев едет за грани¬
цу — давно бы так; но мне его жаль из эгоизма — лю¬
бимая моя надежда была с ним путешествовать...»
(Т.13. С.61).
Заданная в начале романа, тема путешествия
должна была полностью развернуться к его концу.
В болдинском плане 1830 г. «VIII песнь» значилась под
названием «Странствие» (Т.6. С.532). Коммента¬
торы ( В.В.Набоков, Ю.М.Лотман), современные
исследователи (С.А.Фомичев, В.А.Кошелев) пред¬
полагают, что по первоначальному плану, рудименты
которого остались в окончательном тексте (напр.,
сравнение Онегина с грибоедовским героем: «Он воз¬
вратился и попал, / Как Чацкий, с корабля на бал» —
8, XIII, 13—14), Онегин должен был осуществить
мечту Автора — странствие по «чуждым странам». Ге¬
ли таковой план действительно существовал, следует
признать, что Пушкин отказался от него еще до на¬
писания главы «Странствие», от которой в оконча¬
тельном тексте остались «Отрывки из Путешествия
Онегина». Во введении к «Отрывкам...» читаем: «Ав¬
тор чистосердечно признается, что он выпустил из
своего романа целую главу, в коей описано было пу¬
тешествие Онегина по России» (Т.6. С. 197).
Что же касается восьмой главы романа в оконча¬
тельном варианте, то она, но определению В.В.Набо¬
кова, не исключает «возможность возвращения
Онегина в Россию из путешествия но Западной Евро¬
пе (которое он совершает после посещения черно¬
морского побережья, описанного в отрывках из “Пу¬
тешествия Онегина”, опубликованных Пушкиным)»
(Набоков. Комментарий. С.544). Первым о загра¬
ничном путешествии Онегина (если не считать суж¬
дения П.Мериме в статье о I Iyhikiihc 1868 г. — Мери-
ме II. Собр. соч.: В 6 т. М., 1963. Т.5. С.263) заявил
Ф.М.Достоевский в пушкинской речи 1880 г. («...он
скитается в тоске по родной земле и по землям иност¬
ранным...» — Достоевский Ф.М. Дневник писателя
на 1880 год // Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.:
В 30 т. Л., 1984. Т.26. С. 140): сказалось от желание
сблизить Онегина со всеми последующими «русскими
бездомны м и скитальцам и >.
В трактовке Достоевского путешествие Онегина —
род духовного эскапизма, бегства от «родной нивы».
Эго верно лишь отчасти. Пушкинский герой обращает¬
ся к путешествию после трагической дуэли, обращай¬
ся как к спасению, может быть, последнему:
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест
(Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест).
Оставил он свое селенье,
Лесов и нив уединенье,
Где окровавленная тень
Ему являлась каждый день,
И начал странствия без цели.
Доступный чувству одному;
И путешествия ему
Как всё на свете, надоели...
(8. XIII. 1-12)
[383]

ПУТЕМ! ИСТИНЕ
«Одно чувство» автором не названо и, как часто
у Пушкина, должно быть угадано читателем. 11ростей-
шее объяснение, следующее из предыдущих строк, —
муки совести, но вряд ли тогда можно было сказать,
что путешествия «надоели». Очевидно, Онегин желал
не только и не столько «забыться» («...не всё ль одно
и 14) же: / Забыться праздною душой / В блестящей зале,
к модной ложе, / Или в кибитке кочевой?» — Калмыч¬
ке, 1825) // Т.З. С. 159). Действовали другие ожида¬
ния, иная философия путешествия.
Основательно разрабатывал эту философию
II.М.Карамзин: «Приятно, весело, друзья мои, пере¬
езжать из одной земли в другую, видеть новые пред¬
меты, с которыми, кажется, самая душа наша обнов¬
ляется, и чувствовать неоцененную свободу человека,
но которой он подлинно может назваться царем
земного творения. Все прочие животные, будучи
привязаны к некоторым климатам, не могут выйти и:<
пределов, начертанных им Натурою, и умирают, где
родятся... <...> ...Путешествие питательно для духа
и сердца нашего. Путешествуй, гипохондрик, чтобы
исцелиться от своей гииохондрии! Путешествуй, ми¬
зантроп. чтобы полюбить человечество! Путешест¬
вуй, кто только может!» (Кар<шзин П.М. Письма
русского путешественника, 1791 — 1792 // Кара.н-
зин. Соч. T.I. С. 160—161). Наивный энтузиазм
«русского путешественника» вполне в духе просвети¬
тельской эпохи, придававшей путешествию мировоз¬
зренческий характер — как возможности обрести
отстраненный взгляд на жизнь. Сточки зрения просве¬
тителей «быть философом — значит быть посторон¬
ним, наблюдать мир с удивлением и проницательнос¬
тью того, кому привычки непонятны, а обычаи
чужды» (Лотман Ю.М. Архаисты-просветители //
Пз истории русской культуры. [Т. I —5 J. М.. 1996. Т. 5:
XIX	век. С. 415).
Путешествие как вненаходимость представлено
в пушкинском романе двояко. Пародию на него можно
усмотреть в «путешественнике залётном» (8, XXVI, 9;
см.: 11 vn: 111 естк	и к : t\.i ёти ы и ) или в поэте IV-
манском, столь же неадекватном реальности, в кото¬
рую он «залетел»:
Приехав он прямым поэтом,
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил,
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом...
(Отрывки из Путешествия Онегина //Т.6. С.202).
Иного рода вненаходимость онегинская («скитаться
по родине, не примечая ее» — Достоевский Ф.М.
Указ. соч. С. 141). Путешествие но России приводит ге¬
роя к «горькому размышленью»:
Зачем не* хилый я старик,
Как этот бедный откупщик?
Зачем, как тульский заседатель,
Я не лежу в параличе?
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма?
(Отрывки из Путешествия Онегина // Т.Н. С. 199)
Иначе говоря, зачем я не как все, т.е. не способен
жить обыкновенной жизнью, зачем я вне ее («чужой
для всех» — 8, Письмо Онегина к Татьяне, 19). Столь
желанная для просветителей позиция привела путе¬
шествующего по жизни пушкинского героя к само¬
разрушению.
Свою апологию «неоседлости», в чем-то близкую Ка¬
рамзину, но уже испытавшую воздействие новой, бай-
роновской философии путешествия, предложил
П.А.Вяземский в стихотворении «Коляска» (1826)
(впервые опубл. в 1826 г. в «Московском телеграфе»
иод заглавием «Отрывок из путешествия в стихах. Гла¬
ва 1. Коляска»):
Томясь житьем однообразным,
Люблю свой страннический дом.
Люблю быть деятельно-праздным
В уединенье кочевом.
Люблю, готов признаться в том,
Ярмо привычек свергнув с выи,
Кидаться в новые етихии
II	обновляться существом.
Боюсь примерзнуть сиднем к месту
И, волю осязать любя,
Пытаюсь убеждать себя,
Что я не подлежу аресту.
Путешествие в такой трактовке (очевидно, весьма
близкой онегинской) означает выход, вернее, уст¬
ремленность в иное пространство бытия, кажущееся
свободным («пытаюсь убеждать себя»). Путешест¬
венник Вяземского, в отличие от «русского путешест¬
венника», лишен уже монолитной, непоколебимой
уверенности в преимуществах пространственной не¬
стабильности. Впрочем, для него путешествие — еще
и самопознание («Отъезжать люблю порою, / Чтоб
в самого себя войти, / 11 говорю другим: прости! — /
Чтоб поздороваться с собою» — Там же). Путешест¬
вие не стало спасительным для «москвича к Гарольдо¬
вом плаще» Онегина, его настиг характерный пара¬
докс скитальчества, о котором пишет современный
культуролог: «Внешняя свобода отмщала человеку
страшной несвободой: побег от однообразия превра¬
щался в механическую однообразную гонку неизвест¬
но куда» (Егоров Б.Ф. Труд и отдых в русском быту //
Из истории русской культуры. [Т. 1—5]. М., 1996.
Т.5: XIX век. С. 528). В случае Онегина это была, но
изначальному импульсу, попытка побега от самого
себя, однако странствие в конечном итоге оказыва¬
13841

п
ПУЧОК ЗАРИ
лось возвращением к себе, хотя и иного рода, чем
у лирического путешественника Вяземского с его радо¬
стным аутизмом. Самоидентификация иутешествую-
щего Онегина печальна, и в этом он идет гораздо
дальше странствующих героев Ьайрона.
11олюс оседлости и романе наиболее полноценно
и значимо представлен Татьяной. Единственное опи¬
санное в романе ее перемещение it пространстве — из
деревни it Москву — вряд ли можно назвать путешест¬
вием, странствием. Статус героини не изменяется
и при последующем «перенесении» it Петербург: она
осталась ге|юиней стабильного тоиоса «родного пепели¬
ща» (с его неизменяющимся центром: «Где нынче
крест и тень ветвей...» — 8, XLVI, 13). Этот простран¬
ственный консерватизм it какой-то мере прерогатива
женского мира вообще, о чем в свое время остроумно
толковала «русскому путешественнику» жена имени¬
того французского путешественника Вальяна: «Лю¬
бопытство имеет своих мучеников. Мы женщины
созданы ,1л» неподвижности; а вы все Калмыки — люби¬
те скитаться. искать Бог знает что...» (Карамзин Н.М.
Письма русского путешественника // Карамзин.
Соч. Т.1. С.398). В пушкинском романе эта привер¬
женность к «родному пепелищу» еще означала смену
ценностей духовно зреющей личности, к частности
Автора, чья Муза из кочующей странницы обращает¬
ся в «оседлую» провинциалку (8, V, 1 — 14).
В.	А. Викторович
ПУТЕШЕСТВИЕ ОНЕГИ ПА - гм.: отрывки из пу¬
тешествия ОНЕГИНА.
ПУЧОК ЗАРИ
Заря (зоря) — растение, трава или цветок; народное
название, расщиитраненное в самых разных регионах
России. В разных местностях словом «заря» («зоря»)
назывались разные растения. В словаре Даля дастся
семь возможных латинских наименований и более де¬
сятка народных синонимов. Н.И.Толстой (см.: Ци¬
стой II.И. «Плакать на цветы»: (Этнолингвистичес¬
кая заметка) // Русская речь. 1976. № 4. С.27—30),
опираясь на «Ботанический словарь: Справочную кни¬
гу для ботаников, сельских хозяев, садоводов, лесово¬
дов, врачей, дрогистов. путешественников по России»
(СПб., 1878) Н.И.Анненкова, склоняется к тому, что
в «Евгении Онегине» имеется и виду любисток,
Liguslicum levisticum, однако уточняет, что но тому же
словарю название «заря» («зоря») может относиться
еще к десятку растений, среди которых привлекает
внимание псковский вариант: «заря», «заря заячья» —
красный пырей, Lunicns bulbosns I. ( Толстой 11.11.
Указ. соч. С.29). Учитывая, что «деревенские» главы
«Евгения Онегина» сохраняют в себе реал и и псковско¬
го. михайловского быта, можно предположить, что
именно красный пырей был травой, участвующей в об¬
ряде Троицына дня:
В день троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три...
(2. XXXV. 8-11)
Первым комментарием к этому обряду можно счи¬
тать дневниковую запись от 24 сентября 1826 г. цен¬
зора и этнографа И.М.Снегирева: «Был А.Пушкин,
который привез мне как цензору свою пьесу Онегин,
глава II... сказывал мне, что есть в некоторых местах
обычай Троицкими цветами обметать гробы родите¬
лей, чтобы прочистить им глаза» (цит. по: Бродский.
С.	159). Позже И.М.Снегирев, не указывая источник
информации, вводит описание этого обряда в свою
книгу «Русские простонародные праздники» (М.,
1838. С. 135). Ссылаясь на Снегирева, Бродский
в своих комментариях дает именно такую трактовку
обряда: «...слезы Лариных в весенний праздничный
день были вызваны воспоминанием об их умерших
родителях» (Бродский. С. 158).
Однако в дальнейшем точка зрения Бродского бы¬
ла оспорена, и обряд, описанный в «Евгении Онеги¬
не», получил иное, на наш взгляд, более верное
толкование (см.: Гречина О.М. О фольк. юризме «Евге¬
ния Онегина» // Русский фольклор. Л., 1978.
Вын.18. С. 18—41; Лотман. Статьи. С.608—609).
Обычай, упоминаемый Снегиревым, «относится ко
второй части обряда, не описанной в романе: риту¬
альными цветами обметают могилы родителей» (Гре¬
чина О.М. Указ. соч. С.25). В «Евгении Онегине» же
имеется в виду первая часть обряда, относящаяся
к симильной магии (вызывать подобное подобным).
Речь идет о ритуальном оплакивании пучков травы,
цветов или березовых веток. Слезы, падающие на
«пучок зари», отождествляются с каплями дождя, не¬
сущими земле живительную влагу. Обряд входил
в цикл молений о дожде древнего, дохристианского об¬
щеславянского земледельческого культа. Важнейшее
место в нем занимали «русалии» — праздники, свя¬
занные с представлениями о плодородии полей,
с культом воды и растительности. Слияние языческого
аграрного календаря с христианским пасхальным об¬
разовало систему обрядов п праздников «русального»
месяца июня: Семик — Троицын день — Иван Купала
(ем.: Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М.,
1988). В сложной разветвленной системе обрядов
и традиций русального месяца обряд оплакивания тра¬
вы был укоренен прочно и существовал практически
до 40-х годов XX в. (см.: Зернова А. Б. Материалы
по сельскохозяйственной магии в Дмитровском крае //
Советская этнография. 1932. № 3. С.30).
|385|

пушка зоревая
Однако в соответствии с традицией, объединившей
языческие и христианские обряды в новую целост¬
ность, ритуальный плач над растениями совершается
в церкви во время молебна: «Утром к обедне идут
с травой, которая должна быть оплакана, ее сохраня¬
ют во время обедни и с нею же идут к вечерне» (Тол¬
стой И.И. Указ. соч. С.28). Толстой проводит
аналогию между строками из «Евгения Онегина» и сти¬
хотворением С.А.Есенина «Троицыно утро, утренний
канон...» (1904): «На резных окошках ленты и кус¬
ты. / Я пойду к обедне плакать на цветы». Заметим,
что в перекличке этих двух описаний троицкого об¬
ряда можно выделить и еще одну объединяющу ю де-
таль: у Есенина в этом же стихотворении «Тянется де¬
ревня с праздничного сна...», у Пушкина «...народ /
Зевая слушает молебен...». В обоих случаях присут¬
ствует косвенное указание на специфику июньских
праздничных дней. Они изобиловали обрядами п гу¬
ляньями, часто затягивавшимися до ночи, что совсем
не исключало дневной крестьянской работы. Поэто¬
му под воскресный Троицын день деревня отсыпает¬
ся. а утром «тянется... с праздничного сна» на службу
и «зевая слушает молебен».
Ю.М.Лотман упоминает и еще одно возможное зна¬
чение ритуального плача над пучком растений — зама¬
ливание грехов (Лотман. Статьи. С.609). Однако
в «Евгении Онегине» мы. видимо, имеем дело с аграрным
обрядом, участие в котором подчеркивает соприрод-
ность Лариных, жителей дворянской усадьбы, кресть¬
янскому миру, включает семью Татьяны в круговорот
извечного земледельческого уклада и народной жизни.
И.А. Колосова
ПУ11IKA ЗОРКВАЯ
Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с корабля...
(Отрывки из Путешествия Онегина // Т.6. С.203)
Здесь речь идет о брандвахтенном 20-пушечном кор¬
вете* «Шагин-Гирей», е*те)яще*м на вахте перед одесским
портом. По толковому словарю В.П.Даля, брандвах¬
тенное судно — военное сторожевое судно перед пор¬
том, гаванью. Корвет был захвачен у турок 24 июля
1811 г. в Пендераклии отрядом русских кораблей под
начальством капитана I ранга Бычинского (см.: Весе¬
лого Ф.Ф. Список русских военных судов с 1668 по
1860 гг. СПб., 1872. С.761).
В 1823 г. вахта продолжалась с 4 мая по I нояб¬
ря, после чего ке>рвет ушел на зимовку в Николаев.
Общий состав команды насчитывал 97 человек,
в том числе лейтенанты: Николай Кумани, Егор Бар-
даки, Андрей Чигирь; мичманы: Александр Бизуар,
Федор Симчевский, Павл ел Цыбульский; артилле¬
рист-лейтенант Шиховской (ЦГА ВМФ. Ф.870. On. I.
№ 50988. Л.6—104). С 8 июня 1824 г., по личной
просьбе, из Николаева на корвет переводится знако¬
мый Пушкина моряк-поэт, лейтенант Ефим Зайцев-
ский (ЦГА ВМФ. Ф.406. Он.2. № 144. Л.386;
о	Е.П.Зайцевском е*м.: Черейский. С. 162). Командира¬
ми корабля были капитан-лейтенанты: в 1823 г. — Гри¬
горий Андреевич Понандонуло, в 1824 г. — Николай
Григорьевич Сатири (см.: Общий морской список.
СПб., 1890. 4.5; СПб.. 1894. 4.8). Согласно Морско-
му уставу на заре (при восходе солнца) вся команда ко¬
рабля выстраивалась на палубе, г ре1 мел холостой выст-
рел пушки и поднимался военно-морской флаг.
А.	И ..Золотухин
11ЫХТИН — один из претендентов на руку Татьяны.
Гусар Пмхтин гостил у нас;
Уж как он Танею прельщался,
Как мелким бесом рассыпался!
Я думала: пойдет авось;
Куда! и снова дело врозь.
(7, XXVI, 4-8)
Пыхтпн — «говорящая» фамилия, с помощью кого-
рой создается карикатурный образ персонажа. См.
у Даля: «Пыхтеть, пыхать, пышать, но отрывистее
и громче, кряхтя; дышать коротко, отрывисто, вслух,
запыхавшись, или трудясь над чем. Пыхтел, пыхтел
над работой, а не справился. <...> Раепыхтелся тол¬
стяк». О гусарах см.: ГУС:АIV ГУСАНЫ.
Н. И. Михайлова
ПЯЛЬЦЫ - «орудие, состоящее из четырех пластинок
четвероугольно расположенных, посредством которого
растягивают изтканис, для стеганья, вышиванья на
оном» (Слов. Акад. Российской. 4.4. Стб.1259);
«женский рукодельный верстак, рама для впяления
ткани, по которой шьют, которую стегают» (Даль)', от
«пяло», мн. «пяла» — «снаряд для растяжки чего, для
нялки» (Там же); «рама, на которую напяливается ко¬
жа» (Этимологич. слов. Т.З. С.423). Во многих сла¬
вянских языках присутствуют родственные слова с*о
значением «натягивать».
Пяльцы — один из самых древних инструментов
женского рукоделия. В Древней Руси само рукоделие
часто именовалось «наличным делом», а слово «пялич-
ница» означало швею, вышивальщицу. В пяльцах вы¬
шивали шелком и шерстью, золотом и серебром, бисе¬
ром и стеклярусом, стегали, вышивали ковры.
К сожалению, в современной науке типология пя¬
лец описана и исследована значительно меньше, чем
виды прялок, ткацких станков или коклюшек для
кружевоплетения. Наиболее традиционными и рас¬
пространенными были, видимо, пяльцы самого про¬
|386|

п
стого устройства, основой которых являлась прямо¬
угольная рамка. «Толковый словарь живого велико¬
русского языка» В.И.Даля называет 2 вида пялец:
<•Ручные пяльцы, разборные, небольшие и без но¬
жек» и «стоячие, на ножках».
Рама самых простых ручных крестьянских пялец
состояла из четырех скрепленных планок (образец
таких пялец можно встретить it комнате Дуни в «До¬
мике станционного смотрителя* — Музее дорожного
быта начала XIX в. в д. Выра Ленинградской обл.).
В разборных пяльцах планки имели по концам по
нескольку отверстий. Совмещая отверстия верти¬
кальных и горизонтальных пластинок и закрепляя
их круглыми деревянными втулками, можно было но
необходимости увеличивать или уменьшать размеры
пялец. В стоячих пяльцах рама закреплялась на
прочных устоях, соединенных внизу доской. Высота
устоев должна была обеспечивать удобное положе¬
ние рук во время работы (ок. 80 см), а величина ра¬
мы соответствовала размерам вышивания. Пяльцы
могли быть легко изготовлены в любой плотничьей
мастерской. И.Е.Забелин приводит «Записи дне¬
вальных плотничьих работ» царских мастерских:
«Апреля с 7 ч.<исла> <...> в хоромы царевны Марфы
Ал<ексеевны> двенадцатеры пялца липовые длиною
по 3 арш.» делали (Забелин. Домашний быт. Т.1.
С.436). Для большой работы в мастерских художе¬
ственного шитья пяльцы делались «большие, плот¬
ные, чаще дубовые, величиной в 3—4 метра. В соот¬
ветствие с пяльцами и стойки делались большие»
(Якунина Л.И. Русское шитье жемчугом. М.. 1955.
С.38). Техника работы с такими пяльцами требова¬
ла участия сразу двух вышивальщиц, одна из кото¬
рых направляла узор сверху, а вторая работала, си¬
дя под пяльцами.
Ткань в прямоугольных пяльцах растягивалась на
шнурах. С одной стороны шнур продергивался сквозь
край ткани, с другой — либо захлестывал вертикаль¬
ную планку пялец, либо пропускался в специально
просверленные для этого отверстия.
В XVIII—XIX столетиях устройство пялец изменяет¬
ся мало, но формирование нового дворянского быта
вносит свои поправки. П|имтые липовые и дубовые
пяльцы остаются в крестьянских избах и девичьих, для
хозяек усадеб и особняков начинают изготавливать ве¬
щицы, гармонирующие с обстановкой гостиных и буду¬
аров. В Тригорском в комнате Евпраксии Вульф стоят
пяльцы красного дерева, украшенные сверху деревян¬
ными шарами (инв. № ПЗ-966осн. <|».). Нижняя дос¬
ка, соединяющая устои, обита кожей. Рама их доста¬
точно велика (126 х 65,5 см). В этих пяльцах можно
было вышить достаточно большое изделие (например,
ковер). Конечно, основа ковра не могла поместиться
сразу даже в больших пяльцах. В этом случае ткань по
ПЯЛ1>Ц1>1
мере совершения работы передвигали, «перепялива-
• 1и». Часть ткани, помещаемая за один раз в пяльцах,
так и называлась — «перенял»: «Ковер подвинулся зна¬
чительно: вышивался уже второй перенял...» (Сабане¬
ева Е.А. Воспоминания о былом из семейной хроники.
1770-1838. СПб., 1914. С.141). Прерывая работу,
пяльцы покрывали белой тканью, чтобы изделие не пы¬
лилось и не выгорало.
Вообще, вышивание требовало соблюдения стро¬
гих правил чистоты: «В летние, жаркие дни работа
эта была мучительна, тем более, что требовала боль¬
шой чистоты рук, чтобы работа вышла из пяльцев со¬
вершенно чиста. Мытая работа теряла уже свой вид,
а следовательно, и цену... Нерадивым швеям, кото¬
рые, по неосторожности, брались за иглу потными
руками и салили работу, задавались трепки...» (Се¬
ливанов. Предания. С.71)
Пяльцы могли встраиваться в дамские рукодель¬
ные столики. Такой рукодельный столик карельской
березы е выдвижными пяльцами находится в экспо¬
зиции Всероссийского музея А.С.Пушкина в Петер¬
бурге (инв. № КГ1 16260). Верхняя его доска подни¬
мается, открывая рабочий ящик, из которого
и выдвигается рамка пялец. Ее размеры явно предназна¬
чены для вышивания небольших изящных вещиц —
32 х 59 см. Вертикальные планки прямоугольные
в сечении и имеют по всей длине отверстия для шнура,
крепящего ткань, а горизонтальные — круглые, вра¬
щающиеся. Концы ткани наматывались на них
и фиксировались с помощью специального устройства.
Кроме того, пяльцы снабжены двумя парами винтов.
Первая позволяет жестко закрепить выдвинутые
пяльцы, а вторая регулирует угол наклона рамки.
В XIX в. появляются круглые пяльцы, введенные
для вышивания тамбурным швом: «С натянутой
на них тканью они напоминали верх барабана,
по-французски “тамбура ”, что и привело к появле¬
нию нового термина — “тамбурного шитья » (Мои-
сеенко Е.Ю. Русская вышивка XVII — начала XX века.
Л., 1978. С.110).
Традиции «пяличного дела» в русской жизни
и культуре были очень прочными и укорененными. До¬
мострой указывает, что «добрые жены рукодельны»;
считается, что похвалы заслуживает та женщина, ко¬
торая «денно и нощно пребывает в мольбах и рукоде¬
лии, в прядиве и наличном деле» (Повесть об Улия-
нии Осориной // Русская повесть XVII века. М.,
1954. С.41). Орнаментальное бытовое шитье, имею¬
щее в основе фольклорные традиции, и лицевое, воз¬
никшее, очевидно, под влиянием византийского цер¬
ковного искусства, были на Руси распространены
повсеместно. Ими занимались большие монастырские
общины; огромные мастерские существовали в цар¬
ских хоромах и находились в ведении самих госуда-
[387]

iui.ii.iim
п
|)Ы1П>. Вышивание фактически являлось едииствен-
ным видом художественного творчества, доступным
русской женщине любого сословия, а кроме* того,
считалось самым ярким проявлением хозяйственных
способностей и нравственных качеств: «каждая до¬
статочная государыня и добрая домоводица... всегда
сама была искусницею в наличном деле. Оно служи¬
ло первым признаком хорошего воспитания п образо¬
вания в женском быту, лучшим украшением хозяйст¬
венных добродетелей девицы и женщины» (Забелин.
Домашний быт. Т.2. С.661). Народная поговорка
лукаво подтверждает эту мысль: «Жених на двор —
и няльца на стол» (Даль).
Дворянская культура XVIII—XIX вв. развивала но-
своему те же традиции.
11родолжали существовать мастерские, занимавшие¬
ся профессиональным, т.е. заказным, вышиванием.
Они продавали готовые изделия, исполняли .шкалы
и принимал и девушек в обучение: «Женский убор, кото¬
рый модныя торговки не выписывают из чужих кра¬
ев... заказывают оне делать здесь за деньги мастери¬
цам модных вещей... сверьх тою доставляют купцам
подобные сему товары от многих господских служанок
и горпишных» (Георги И.Г. Описание российско-им¬
ператорского города Санкт-Петербурга и достопамят¬
ностей в окрестностях оного. [М. 1—3]. (1116., 171)4.
4.1. С.24(5). Украшались золотым шитьем мундиры,
сложно и обильно вышивались женские платья (см.:
Коршунова Т.Т. Костюм в России XVII1 — начала XIX
века. JI., 1979), в интерьерах большую роль играла
вышитая отделка: ковры, обивка мебели, портьеры, за¬
навеси, экраны.
Кроме городских профессиональных мастерских
огромней; распространение получают крепемтные ма¬
етерские — девичьи. В каждой помещичьей усадьбе
и барском доме в девичьих работали рукодельницы.
И.И.Пущин в воспоминаниях о пе)ездке в Михайлов
ское упоминает «комнату няни, где стояло множестве»
пяльцев» (Пущин. Записки. С.65). Комната няни
в Михайловском и была, собственно, девичы'й, где
две>ре)вые девушки пряли, шили и вышивали. Боль¬
шая маете редкая была у Вяземских в Остафьечге. Те*
господа, которые владели искусными вышивальщи¬
цами. могли иметь с этого доход: A.II.Керн посылает
Ф.II.Полторацкой свое платье «...с покорнейшей
нрех'ьбой — велите егделать вышивку на кушаке и ли¬
фе и ечюбщите цепу. Я не* хочу, мой ангел, чтобы вы
так деликатничали е*о мной в этих делах. Деньги мо-
гут понадобиться вам на лекарства» (Керн А. П.
Дневник для отдохновения... 1820 // Кери А.II.
(Маркова-Виноградская). Воспоминания. Дневни¬
ки. Переписка. М., 1974. С. 142).
В.В.Селиванов описывает мастерскую подмосков¬
ной помещицы: «В домике этом постояшю сидело за
Модная картинка. 1823. Гравюра, акварель
пяльцами несколько девушек швей, вышивавших
гладью но коленкору и батиету на заказ. В то время...
на такого рода шитье была мода... а потому и недо¬
статка в заказах для белошвейного заведения г. 11линц-
нер не было. <...> Решетки, паутинки требовали
многе> труда и старания, так что на вышивание иной
решетки нужно бывало употребить времени более
половины дня, а для вышивания платья или капота
от 2-х до 6-ти месяцев и более для двух швей» (Се¬
ливанов. Предания. С.71). Собственные крепостные
мастерицы могли обшивать хозяек, чте>те>же выходи-
ло много дешевле, чем шитье на заказ: московская
барыня «засадила своих швей за пяльцы и для каж-
дой дочери изготовила по два белых платья, серебром
шитых не* шелковому тюлю» (Рассказы бабушки.
С.223). Хореиних вышивальщиц ценили, хотя часто
эте> оборачивалось для них несчастьем: «старатель¬
ных швей расчетливые барыни обрекали на безбра¬
чие, говоря: «Вот еще! учила, учила... выучила шить,
да выдавай девку замуж; а кте> же мне шить-то бу¬
дет?» II таким образом много швей оставались на все¬
гда весталками но милости моды и пяльцев» (Селива¬
нов. Пр едания. С. 71).
1388]

п
№1.11>Ц1>1
В гостиных, будуарах и девичьих светелках пяльцы
также были непременным предметом обстановки.
Упоминания о них обильно встречаются в мемуарной
и художественной литературе XVIII—XIX вв. В сис¬
теме воспитания и образования женщин всех сосло¬
вии рукоделие занимало одно из важнейших мест.
Старинные представления о том, что хозяйственные
умения и нравственные добродетели создаются и ук¬
репляются «пяличным делом», отразились в програм¬
мах всех женских учебных заведений, начиная с эли¬
тарных Смольного и Екатерининского институтов
и кончая Сиротским институтом при Воспитательном
доме для девиц недворянского происхождения. Чем
более демократическим был контингент воспитанниц
учебного заведения, тем большее место занимают
в нем рукоделия: «сорок сирот воспитывается там
[в Мариинском институте. — Ред.]... не для большого
света, но для семейственной жизни; а потому исклю¬
чены из учебного курса все те предметы, без коих
бедная сирота, приготовляемая не для блистательного
щастия, обойтися может; не учат здесь ни танцева-
нию, ни музыке; за тотем более рукоделиям и хозяй¬
ству. В первых молодые девицы достигают до удиви¬
тельного совершенства, и могут спорить с иностранными
художницами» (Шредер Ф. Новейший путеводитель
по Санкт-Петербургу. СПб., 1820. С. 110— III).
Работы многих воспитанниц «покупаются публикой
с большой охотою и доставляют значительные выго¬
ды» (Пушкарев II. Описание Санкт-Петербурга и уе¬
здных городов Санкт-Петербургской губернии.
СПб., 1839. С.294).
Девицы, получавшие домашнее образование, учи¬
лись рукоделию у нянек, гувернанток, матерей и ба¬
бушек. Девушек небогатых и в этом случае готовили
к тому, что умение шить и вышивать может быть не
только обязанностью, удовольствием, но и пользой:
«ежели угодно будет Богу тебя испытать бедностью,
то ты. зная разные рукоделья, не будешь терпеть
нужды и будешь доставать хлеб честным образом»
(Лабзина Е.А. Воспоминания // История жизни бла¬
городной женщины. М., 1996. С.21). Цены на вы¬
шитые изделия могли быть весьма высоки: «Статская
Советница Безобразова представила постельное по¬
крывало, кисейное, с тюлевой уборкою, ценою
в 2000 руб....» (Описание первой публичной выставки
российских мануфактурных изделий, бывшей
в Санкт-Петербурге 1829 года. СПб., 1829. С. 187).
Но большинство русских дворянок, девиц И.1И за¬
мужних дам, занимались рукоделием не «для пропи¬
тания». а следуя моде. В 1829 г. Надежда Осиповна
Пушкина вышивала по канве для своей соседки
«г-жи Шушерпной собаку, которая по красоте и разме¬
ру превосходит ту, что делали Мими-биби, и вызыва¬
ет восхищение всех соседей» (Пушнина II.O.
О.С.Павлищевой, 19 июля 1829 // Мир Пушнина
(Фамильные бумаги). Т.1. С.37). Вышивали круп¬
ные вещи — ковры, покрывала, подушки. Е.А.Саба¬
неева рассказывает, как княжны Оболенские выши¬
вают ковер в подарок брату и невестке: «Из кладовой
принесли пяльцы, канва легла упругой ровной
тканью на их рамке» (Сабанеева Е.А. Указ. соч.
С.	140). Большие пяльца для ковра приносят из кла¬
довой, т.к. обычно княжны заняты, видимо, более
миниатюрными работами, требующими небольших
изящных пя.тьчиков. Миниатюрная вышивка была
очень распространена в городском любительском ру¬
коделии. Вышивкой украшались всякие мелкие мод¬
ные аксессуары: сумочки, кошельки, бумажники,
чехольчики для записных книжек, футляры для
письменных н туалетных принадлежностей, книж¬
ные закладки, сонетки, подушечки для иголок и т.д.
Вышивки часто дарили. В письме к В.Ф.Вяземской
от 26 апреля 1828 г. Пушкин благодарит ее «за со¬
бачку (символ моей к Вам верности), вышитую на
канве собственными вашими ручками...» (Т. 14.
С.	15). Вышитые собачки были в моде. Собачка-
мопс. вышитая по белому атласу, вклеена в дамский
альбом из собрания Государственного литературного
музея (см.: Корнилова А.В. Мир альбомного рисун¬
ка. Л., 1990. С.88).
Материалы для вышивания отличались большим
разнообразием. Шили по атласу, батисту, коленко¬
ру, бархату, тюлю, дымке, легким хлопчатобумаж¬
ным тканям. Шили золотыми и серебряными нитя¬
ми. шерстью и шелком, гарусом и синелью, бисером
и стеклярусом, нитками одноцветными и разных то¬
нов, или, как говорили, «теней». Иногда для выши¬
вальщиц по тем или иным причинам оказывались
недоступными нужные материалы, и им нриходи-
лось проявлять недюжинную изобретательность.
Е.А.Прончищева, калужская помещица, рассказы¬
вала, как ей хотелось вышить ковер берлинской
шерстью — тогдашней дорогой и редкой столичной
новинкой, которую в деревне было не достать. Сосе¬
ди, державшие шлеиских овец, «велели начесать
шерсти из душек (это та шерсть, что на груди и под
шеей у овец, так называется); эту шерсть вымыли
и привезли мне. У нас Пелагея хорошо и ровно пря¬
ла, — и вышла мягкая, довольно хорошая шерсть,
но белая вся, а узор без теней вышивать нельзя. Что
же бы вы думали? — я сама покрасила шерсть, и вы¬
шло очень недурно...» (Сабанеева Е.А. Указ. соч.
С.44-45).
В начале XIX в. вошло в моду вышивание волосом,
что требовало внимания, терпения и мастерства. Эти
вышивки были одноцветными и напоминали гравюру.
Иногда волос мог заменяться тончайшей шелковой ни¬
тью, черной или темно-коричневой.
[389]

1П1.П.ЦМ
п
Техник и приемов вышивания также существовало
множество. Сохранялись традиционные старинные
приемы шитья «в прикреп» (нить, чаще всего золо¬
тая, не продевалась в ткань, а натягивалась поверху
и крепилась шелком); «в настил» (в местах намечен¬
ного узора подготавливался настил из толстой хлоп¬
чатобумажной нити в несколько слоев, и по этому
рельефу шили золотом «в прикреп»: «...лучший атлас
венецианский, по осьмнадцати рублей аршин... он
еще и вышит цветами внастилку с золотом, серебром
и блестками...» (Дурова И.А. Угол, 1840 // Дача на
Петергофской дороге: Проза русских писательниц
первой половины XIX века. М., 1986. С.93); «по
карте» (узоры рисовались на картоне, вырезались,
наклеивались на материю и вышивались золотом:
«По канве золотом она вышивала без очков до глубо¬
кой старости» (Сабанеева Е.А. Указ. соч. С.44). Бо¬
лее простыми и модными были вышивки крестом
н полукрестом, белой и теневой гладью, тамбурным
и филейным швом, насыпью и т.д.
Узоры для вышивки покупались, перерисовыва¬
лись у знакомых. Часто дамы и девицы получали
их в подарок от внимательных друзей или поклон¬
ников: «Лидии он приносит узоры для канвы...»
(Одоевский В.Ф. Княжна Зизи // Русские повес¬
ти. Т.2. С. 154).
Узоры подчинялись требованиям моды и смене худо¬
жественных стилей. В первой четверти XIX в. были
в ходу античные сюжеты и орнаменты, цветы, «восточ¬
ные мотивы», бытовые сценки, романтические пейза¬
жи: «То был кисет для табаку из белого атласа, по сто¬
ронам которого были вышиты волосами... два наивных
ландшафта: один представлял хижину в лесу, ручей,
мостик, другой — аллею сада. На полянке — мавзолей
в виде колонны. I Iepciактивность ландшафта докалывала
в исполнительнице работы знакомство с живописью...»
(Сабанеева Е.А. Указ. соч. С.54). Для художественно
одаренных натур вышивка оставалась средством твор¬
ческого самовыражения: «...если бабушка [мать ху¬
дожника гр. Ф.П.Толстого. — И. И. ] не умела рисовать
кистью, то она производила иголкой и шелком по по¬
лотну... такие пейзажи п цветы, что им дивиться надо»
(Нсиченская. Воспоминания. С.20).
Однако подлинные таланты встречались не так ча¬
сто. Преобладали добросовестно воспроизведенные
узоры, доморощенные поделки, подобные подушке
в доме гоголевской дамы, «на которой был вышит шер¬
стью рыцарь таким образом, как их всегда вышивают
по канве: нос вышел лестницею, а губы четвероуголь¬
ником» (Гоголь И.В. Мертвые души, 1835—1852 //
Гоголь. Т.5. С. 187). Большинство женщин занима¬
лось вышивкой, потому что это было развлечением,
было принято, считалось одним из непременных ат¬
рибутов достойной, скромной и добродетельной мане¬
ры поведения, наконец, потому что этого требовали
старшие. Рукоделие было приятной и изящной
работой, спасающей от скуки и пребывания в греш¬
ной праздности. Слова «рукоделие» и «работа» упо¬
треблялись как синонимы: «...увидел он черноволо¬
сую головку, наклоненную, вероятно, над книгой
или над работой» (Пиковая дама, 1834 // Т.8.
С.236). В начале 1825 г. в письме к Дельвигу Пуш¬
кин спрашивает про мнение Жуковского о второй
главе «Евгения Онегина» «да о том, что у меня
в пяльцах» (Т. 13. С. 182), т.е. в работе. Конечно, та¬
кая формулировка была возможна только в свобод¬
ной, дружеской эпистолярной манере общения, так
как мужчинам полагалось относиться к женскому
рукоделию снисходительно, как к милым изящным
пустячкам, не заслуживающим особого внимания.
Юный Пушкин (в 1813 г.), иронизируя над «лихой
страстью» к сочинительству, «маранью бумаги»,
пряча за шутливой маской серьезное отношение
к литературной работе, сравнивает стихотворное
«рукоделие» с рукоделием дамским:
Чернилами я не марал бы пальцы.
Не засорял бумагою чердак,
[390]

п
I	I за бюро, как девица за пяльцы,
Стихи писать не сел бы я никак.
(Монах, 1813 //Т.1. C.I7)
А.В.Корнилова высказывает мнение, что вышива¬
ние в начале XIX в. «не считалось привилегией жен¬
щин», приводя в пример гоголевского губернатора,
вышивающего по тюлю, и «лихого гусарского корне¬
та Солоницына» из повести А.С.Афаиасьева-Чужбин-
ского «Ремонтеры прежнего времени» (Корнилова А.В.
Указ. соч. С.79—80). Однако сами эти примеры сви¬
детельствуют скорее о сатирическом смысле таких
характеристик. Вышивание все-таки оставалось при¬
вилегией женщин.
Из пушкинских героинь больше всего времени за
пяльцами проводит Лиза («Пиковая дама») — бедная
воспитанница должна была тихо п смиренно трудиться
и меньше всего думать об удовольствиях. Она сидит :ш
пяльцами и у себя в комнате, предаваясь грустным раз¬
мышлениям, и в уборной графини. Вышивает Маша
Троекурова — дочь «старинного русского барина», не¬
смотря на французскую мамзель п библиотеку с романа¬
ми, была, конечно, приучена к этой исконно женской
работе, и «под ее иглой канва повторяла безошибочно
узоры подлинника...» несмотря на смятение чувств
и мыслей (Дубровский, 1832—1833 //Т.8. С.210).
Впрочем, работа за пяльцами могла иногда составлять
не только домашнее развлечение. 11яльцы, как правило,
устанавливались у окна — кропотливая работа требова¬
ла хорошего освещения. Кладя стежок за стежком,
можно было незаметно бросать взгляды за окошко, раз¬
влекая себя картинами уличной жизни или высматривая
какого-нибудь конкретного человека. Сидеть у окна, от¬
кровенно разглядывая прохожих, считалось неприлич¬
ным, можно было получить строгий выговор от старших
(это относится к городскому образу жизни, усадебная
«сельская свобода» таких защитов не знала).
Именно со взгляда в окно начинаются отношения
Лизы и Германна: «Однажды Лизавета Ивановна, сидя
под окошком за пяльцами, нечаянно взглянула на ули¬
цу, и увидела молодого инженера, стоящего неподвиж¬
но и устремившего глаза к ее окошку... Не имея при¬
вычки кокетничать с прохожими офицерами, она
перестала глядеть на улицу...» (Т.8. С.234).
Маша Троекурова, сидя за пяльцами, получает за¬
писку от Дубровского: «...вдруг в окошко протяну¬
лась рука — кто-то положил на пяльцы письмо
и скрылся» (Т.8. С.210).
И уездные, и столичные барышни хорошо знали,
какой привлекательный образ создается с помощью
нехитрой деревянной рамки: глаза, скромно опущен¬
ные на узор; длинные локоны, покачивающиеся над
канвой и обрамляющие нежное личико; монашеская
кротость, голубиное смирение. Прелестная картинка
действовала неотразимо:
нмльцм
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, —
Я в умиленьи, молча, нежно
Любуюсь вами, как дитя!
(Признание, 1826 //Т.З. С.28)
Татьяна Ларина не занимается рукоделием:
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
(2, XXVI, 5-8)
Рисуя незаурядный характер, Пушкин начинает
с противопоставления Татьяны н обыкновенной, «типич¬
ной» девочки, барышни (Ольги). Он перечисляет преж¬
де всего черты, в Татьяне отсутствующие: она не игра¬
ла ни в куклы, ни в горелки, не проказничала, не умела
ласкаться к отцу и матери, не была прелестной и румя¬
ной, не умела рукодельничать. Ю.М.Лотман видит
в этом традицию романтизма: «Серьезное поведение
в детстве, отказ or игр — характерные черты романтичес¬
кого героя» (Лотмнн. С. 198). На романтическую тра¬
дицию здесь накладывается парадигма культурно-исто¬
рической ситуации, складывающейся в России в конце
XVIII — начале XIX в., когда «женский мир», оставаясь
«миром детской и хозяйства», «становился более духов¬
ным», когда возникает в литературе и жизни идеал по¬
этической девушки (смЛотмаи. Беседы. С.46—48).
Традиционный уклад женского воспитания, образова¬
ния, образа жизни воспринимается как устаревший,
пошлый, унижающий женщину, а символом этого без¬
духовного воспитания становятся танцы п канва: «Вы
знаете, какое чувство, какая мысль может развернуть¬
ся тем воспитанием, которое получают женщины: кан¬
ва. танцевальный учитель» (Одоевский И.Ф. Княжна
Мими // Русские повести. Т.2. С. 113). Пушкинская
Полина из «РОславлева», протестуя против «унижения»
женщины в обществе, гневно вопрошает: «Или ты по¬
лагаешь, что мы рождены только для того, чтоб нас на
бале вертели в экосезах, а дома заставляли вышивать по
канве собачек?» (Т.8. С. 153). Формы кокетства, свя¬
занные с пяльцами, также чужды любимым пушкин-
ским героиням (и прежде всего, абсолютно безыскусст¬
венной Татьяне). Таким образом, в русской литературе
пушкинского круга пяльцы становятся своеобразной
антитезой книге, размышлению и — шире — духовнос¬
ти, а отсутствие у Татьяны интереса к рукоделию из
мелкой бытовой детали превращается it важную харак¬
теристическую черту.
Лит.: Ефимово А. П., Беломорская P.M. Русская вышивка и кру¬
жево. М.. 1985; Моисеенко Е.Ю. Русская вышивка XVII — начала
XX века. Л., 1078.
И.А. Колосова
[391]

р
РАБ
В «Словаре языка Пушкина» отмечена многознач¬
ность этого слова. Оно встречается в тек<те «Евгения
Онегина» в четырех значениях: крепостной крестьянин
(«И раб судьбу благословил» — 2. IN’, 8); православный
человек в отношении к Богу («Господний раб и брига¬
дир» — 2, IV, 13, см.: госноищй РАН): человек, внут¬
ренне зависимый («Как с вашим сердцем и умом /
Быть чувства мелкого рабом?» — 8, XLV, 13—14): по¬
клонник. обожатель («Нсгоцианка молодая. / Самолю¬
бива и томна, / Толпой рабов окружена» — Т.6. С.205).
На наш взгляд, наибольший интерес представляет
стих «И раб судьбу благословил», включенный в следу¬
ющий контекст:
Ярем он барщины старинной
Оброком легким .заменил;
И раб судьбу благословил.
(2. IV. 6—8)
II.Л.Бродский и Ю.М.Лотман говорят о преобразо¬
ваниях Онегина, сближающих его с передовыми обще-
ственными кругами, и оставляют стих «II раб судьбу
благословил» без внимания (Бродский. С. 125—129:
Лотман. С. 179—180). Не комментируют его
и С.М.Бонди, и А.Е.Тархов. Не комментирует его
и В.В.Набоков, приводя лишь печатный и черновые
варианты этого стиха. В.В.Виноградов цитирует так
называемую десятую главу «Евгения Онегина», где
11	ушки и пишет о декабристе Н. И.Тургеневе:
Хромой Т<ургенев> им внимал
11	слово: рабс<тво> ненавидя
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей креет<ьян>
(Т.6. С.524)
Исследователь сопоставляет приведенные им стихи
Пушкина со стихами Грибоедова:
11<> духу времени и вкусу
Я ненавижу слово раб!
(Экспромт, 1826)
и с позднейшим признанием П.Я.Чаадаева из его
«Философических писем»: «И сколько различных
сторон, сколько ужасов заключает в себе одно слово:
раб!» (Нино/рндов Н.Н. Стиль Пушкина. М., 1941.
С.417). Что же касается интересующего нас текста
из второй главы «Евгения Онегина», то В.В.Виногра¬
дов отмечает его гражданский пафос, который дости¬
гается с помощью формы синтаксического присоеди¬
нения (см.: Там же. С.366). Между тем нужно
учесть, что Пушкин мог здесь использовать штампы
проповедей, торжественных и приветственных ре¬
чей. обращенных к венценосным особам. Ср.: «И раб
судьбу благословил», — так говорит Пушкин о прав¬
лении Евгения Онегина в его поместье. Печатный
и черновые варианты —
Мужик судьбу благословил.
(T.6. С.645);
Народ его благословил.
(Т.6. С.265);
Народ Судьбу благословил.
(Т.6. С.265)
«Под его благотворным и кротким правлением без-
п.1 од и ыя нивы покрываются богатыми и тучными
жатвами, кремнистые холмы препояеуются прият¬
ною муравою <...> и мирный земледелец, в поте лица
своего вкушая насущный хлеб, благословляет свою
судьбу благодарными слезами, благословляет бла¬
гость Отца Небесного, благость Помазанника Бо-
жия» — так было сказано о царствовании Александра 1
в «Слове в высокоторжественный день рождения Ее
Императорского Величества, благочестивейшия Го¬
сударыни Императрицы Елизаветы Алексеевны, го-
воренном в Московском большом Успенском Соборе,
Московской Академии Префектом Знаменского мо¬
настыря Игуменом Геннадием, 1809 года, генваря 13
дня» (М., 1809. С.7).
Подобные официальные формулы благодарности
подданных были хорошо известны современникам
Пушкина. Строка из его романа вызывала у них оп¬
ределенную ассоциацию, которая, в свою очередь,
придавала пушкинскому тексту не столько граждан¬
ственный, сколько иронический смысл.
Н. И. Михайлова
Фигура раба. Риг. А.С.Пушкина. 1828. Карандаш
[393]

РАДОСТЬ
Р
РАДОСТЬ
Согласно этимологическим и логико-семантическим
изысканиям слово-концепт «радость» к русском языке
означает «ощущение внутреннего комфорта, удоволь¬
ствия бытия, возникшее в ответ на осознание (или про¬
сто ощущение) гармонии меня со средой, “заботы”
кого-то обо мне <...> и сопровождающееся моей готовно¬
стью проявить такую же заботу в отношении к друго¬
му...» (Степанов 10.С. Константы: Словарь русской
культуры: Опыт исследования. М., 1997. С.312; ср.:
Пеньковский А. Б. Радость и удовольствие в пред¬
ставлении русского языка // Логический анализ язы¬
ка: Культурные концепты. М., 1991).
Окрыляющее ощущение гармонии, отзывчивости
бытия — несмотря на хандру героя и грусть оказавше¬
гося в ссылке автора — пронизывает первую главу ро-
мана. исполненную блистающего остроумия, искро¬
метной легкости, бодрящей надежды. Радость жизни
во всех ее естественных проявлениях («беспечная ра¬
дость» — Т.2. С.265, 323) — таков настрой юного Пуш¬
кина, проявившийся в ранней лирике, в поэме «Руслан
и Людмила» и подытоженный в первой главе «Евгения
Онегина». II.А.Катенин писал автору 9 мая 1825 г.:
«Я нашел тут тебя самого, твой разговор, твою веселость»
(Т. 13. С. 169). Защищая первую главу от суровых пре¬
тензий А.А.Бестужева, Пушкин недоумевал: «Ужели
хочет он изгнать все легкое п веселое из области по¬
эзии?..» (Т.13. С.134). Радостное ощущение бытия
пронизывает, напр., описание бала:
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость...
(I. XXX. 5—в)
Рифма «младость — радость» повторяется затем на
страницах романа еще трижды: 2, XIX, 1—3: 5, VII.
5—6; Отрывки из Путешествия Онегина (Т.6. С.204).
Столь настойчивую повторяемость вряд ли можно спи¬
сать на расхожесть рифмы (столь же «вечной», что
и «сладость — младость» — 6, XLIV. 5—6); два :гги слова,
радость — младость, соединились в словесном прост¬
ранстве романа: радость (как и веселье, ср.: «Во дни
веселий и желаний / Я был от балов без ума» — 1.
XXIX, 1—2) — спутник молодости. Этот мотив шутли¬
во оттенен иной рифмой к «радости» в задыхающихся
сетованиях старой тетки Татьяны:
«...Мне тяжела теперь и радость,
Не только грусть... душа моя,
Уж никуда не годна я...
11од старость жизнь такая гадость...»
(7. XUI, 9-12)
Тройственное созвучие (за счет добавочной внутрен¬
нем! рифмы) «радость — старость — гадость» с самооче¬
видной достаточностью подтверждает идею автора.
Первое отделыюе издание первой главы Пушкин
снабдил предисловием, в котором сообщал: «Несколь¬
ко песен, или глав Евгения Онегина уже готовы. Пи¬
санные под влиянием благоприятных обстоя¬
тельств, они носят на себе отпечаток веселости,
ознаменовавшей первые произведения автора Рус¬
лана и Людмилы» (Т.6. С.638). Указание на «благо¬
приятные1 обстоятельства» явне> иронично: работа над
первыми главами романа велась в условиях ссылки.
Самая «веселость» в контексте этого намека обретала
оксюморошюсзвучание (как нам представляется, под¬
черкнутое следующей за тем отсылкой к поэме «Беи-
ио», шуточному произведению мрачного Байро¬
на» — Там же. Жирный курсив наш. — В.В.). Смысл
оксюморона — опровержение сказанного: «веселость»
первой главы существует не благодаря, а вопреки
внешним обстоятельствам. Если кого-то следует «бла¬
годарить», то скорее всего молодость автора, еще со¬
храняющую над ним свою власть.
Несводимость уже первой главы романа к шутливой
поэме* почувствовал один из первых критиков П.А.По¬
левой: «Переходы из забавного в унылое, из веселого
в грустное, из сатиры в рассказ сердца очаровывают
читателя» (Пушкин в прижизненной критике:
1820—1827. СПб., 1996. С.265). В последующем дви¬
жении романа все ре*же звучат ноты радости и веселья,
как, наир., в воспоминаниях Автора о давних «шутках»
и «веселых снах» (4, XLV, 13—14; ср.: «веселая шутка»
Зарецкого не* так уж весела — 6, VII, 4). Только моло¬
дость способна еще всецело предаваться простым удо¬
вольствиям бытия: «Мальчишек радостный народ /
Коньками звучно режет лед» (4. XI.I1. 7—8); «Какая
радость: будет бал! / Девчонки прыгают заране» (5,
XXVIII. 8—9); «...Муза в ней / Открыла пир младых
затей, / Воспела детские* веселья» (8. I. 10—12). Дру¬
гой источник жизнерадостной энергетики в романе —
«веселая природа» (7, XXVIII, 9), особенно в бодря¬
щих картинках русской зимы («веселый <...> первый
снег» — 4, Х1Л1, 12—13; «сороки веселые» — 5, I, II).
Из ведущих героев романа неизменную, хотя до¬
вольно примитивную цельность сохраняет разве
только Ольга: «всегда как утро весела» (2. XXIII. 2).
Переменчив в своих настроениях Ленский, его весе¬
лье (4. Е, I), как и у Ольги, покоится на младенчес¬
ком неведении, но отличается хрупкостью, незащи¬
щенностью. Вкус к радости бытия утратил, не успев
по-настоящему ею насладиться, Онегин. Что же ка-
сается Татьяны, «младой души, печали жадной» (4,
XXIII, 5 — резкий диссонанс на фоне рифмующихся
«младость — радость»), она, кажется, само воплоще¬
ние грусти (см.: ПЕЧАЛЬ).
По мере движения романа, особенно когда он пере¬
ходит за роковую черту (смерть Ленского, прощание
с юностью Автора — 6, XLIV—XIVI), радость все более
оставляет Автора. Даже весна, возрождение природы
вызывает в нем тягостное недоумение:
[394 |

р
РАЕК
Или мне чуждо наслажденье,
И всё, что радует, живит,
Всё, что ликует и блестит,
11аводит скуку и томленье
На душу мертвую давно,
11	всё ей кажется темно?
(7, II, 9-14)
Радость и веселье в финале романа, кажется, окон¬
чательно уступают место грусти и печали. Однако
Пушкин находит композиционное решение, восстанав¬
ливающее гармоническое равновесие («Прими собра¬
нье пестрых глав, / Полу-смешных, полу-печаль-
ных...» — Посвящение, 10—11) хотя бы на уровне
текста. Последний заключен не печальным расстава¬
нием с Онегиным и с романом (конец восьмой главы),
а «одесскими» строфами «Отрывков и;$ Путешествия
Онегина»: Одесса с ее жизнерадостным нравом (даже
улицы, хоть пыльные, грязные, но «веселые»), живу¬
щая в воспоминаниях Автора, возвращает нас к рифме
«радость — младость», к начальным описаниям жизнен¬
ных удовольствий. Композиционный круг, очевидно
символизирующий круговорот бытия, замкнулся,
и прощание с «праздником Жизни» (8, LI, 9) потеряло
значение последнего слова.
Основанием для такой композиции является также
прозвучавший в завершение восьмой главы мотив ра¬
дости творческого труда (8. Е), перешедший в преди¬
словие к «Отрывкам из Путешествия Онегина»:
На берег радостный выносит
Мою ладью девятый вал...
(Т.6. С. 197)
Радость творчества способна одолеть даже смертную
печаль — так, очевидно, следует понимать и образ «ве¬
селой» смерти, присутствующий в мечтаниях Автора:
«Тогда роман на старый лад / Займет веселый мой за¬
кат» (3. XII1. 7—8).
Радость творца и оказывается в конечном счете со¬
звучной радостям жизни, с описания которых начинал¬
ся и теперь заканчивается роман, — радостям молодос¬
ти и любви, вина и яств, театра и музыки, лунной ночи
и шума морского прибоя...
В.	А. Викторович
РАЕК
Театр уж полон; ложи блещут;
I	Iaprep и кресла, всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
(1. XX, 1-4)
Раек, или. как еще его называли, парадиз, — самый
верхний ярус балкона. Даже в придворном театре, ку¬
да, по воспоминаниям И.И.Дмитриева, «впускаемы
были без всякой платы классные обоего пола чины»,
раек существовал: «В райке же дозволялось быть зри¬
телям всякого состояния, исключая носящих ливрею.
Но приставленные к дверям придворные служители не
возбраняли входа и гвардейским унтер-офицерам,
лишь только бы они были в французском кафтане,
в кошельке [сетка, прикрывающая от затылка длинные
волосы у мужчин по моде XVIII в. — П.М. ] и при шпа¬
ге» (Гуревич J1 .Я. История русского театрального быта.
М.; Л.. 1939. С.98).
11осле того как в 11етербурге в 1783 г. открыт был об¬
щедоступный театр, в раек стали пускать даже прислу¬
гу и купечество. «Эта публика, не снимая верхнего пла¬
тья, валом валила на галереи... Эта публика требовала
"крепкой игры”...», — писала исследователь русского
театрального быта Л.Я.Гуревич (Там же. С. 190).
Билеты на верхний ярус стоили дешево, публика на¬
бивалась без счета, все. что происходило на сцене, вы¬
зывало у посетителей райка по-детски непосредствен¬
ную реакцию. «Я с завистью посматриваю в раек, —
говорит в булгаринском фельетоне зритель первоярусной
ложи, — в раек, где беззаботные и трудолюбивые люди
наслаждаются в полной мерс* спектаклем... Здесь, в ло¬
же 1-го яруса, из приличия мне нельзя обнаружить
ощущения, производимого в душе пьесою или иг|)ою
актера, а блаженные посетители райка восхищаются
каждым воплем актера, каждым сильным его движе¬
нием, топаньем, размахиванием рук и падением на
землю, громогласно изъявляют свою радость и награж¬
дают деятельного артиста рукоплесканием и вызовом
на сцену» (Цит. по: Гроссман. С.328).
Большой любитель и знаток театра С.П.Жихарев не
склонен умиляться буйным проявлениям райка и пар¬
тера — этот шум мешает ему: «Я не в состоянии объяс¬
нить, какое неприятное действие производят это бес¬
прерывное' чиханье и сморканье и этот беспрестанный
кашель райской и даже партерной публики русского
театра во время патетических сцен драмы или траге¬
дии. Мне кажется, можно бы, из уважения к другим
посетителям, как-нибудь скрыть свою чувствитель¬
ность, проявляющуюся в таких непристойных симп то¬
мах» (Жихарев. Записан. Т.2. С. 154).
Иногда в раек попадал совсем неискушенный зри¬
тель. 11.А.Вяземский записал такой курьезный случай:
«Когда бываю в русском театре (этому давно), при¬
поминаю отзыв одного слуги. Барин, узнав, что он ни¬
когда не видел спектакля, отпустил его в театр. Любо¬
пытствуя проведать, какие вынес он впечатления,
барин спросил его на другой день:
—	Ну, как понравился тебе театр?
—	Очень понравился, — отвечал слуга.
—	А что именно п более понравилось?
—	Да все: тепло, светло, люстра пребогатейшая,
так и горит, народу много, ложи наполнены знатны¬
ми господами и барынями, музыка играет. Праздник,
да и только.
|395]

РАЗВРАТ
—	11у, а далее, как понравились тебе комедия и актеры?
—	Да, признаться, когда занавес подняли и начали
актеры разговаривать между собою про дела свои,
я и слушать их не стал» (цит. по: Русский литератур¬
ный анекдот. С.245—24(5).
II.	А. Марченко
I’vmi'vi
Слово это употреблено к романе к двух основных
значениях, широком и узком. Широкое — «нравствен¬
ная испорченность»: «От хладного разврата света /
Еще увянуть не успев» (о Ленском — 2, VII, 1—2). Эти
стихи затем, после смерти романтического поэта, от¬
зываются эхом в обращении Автора к вдохновению:
«Не дай остыть душе поэта, / Ожесточиться, очерст¬
веть, / И наконец окаменеть / И мертвящем упое-
ньи света...» (6. XLVI, 9—12).
Широкое значение слова в пушкинском романе кон¬
кретизируется и сходит к более узкому — «распутство»
(их объединяет выразительный ряд эпитетов: «хлад¬
ный», «остылый», «мертвящий», «хладнокровный»):
Разврат, бывало, хладнокровный
Наукой славился любовной,
Сам о себе везде трубя,
И наслаждаясь не любя.
Но эта важная забава
Достойна старых обезьян
Хваленых дедовских времян:
Ловласов обветшала слава
Со славой красных каблуков
И величавых париков.
(4. VII. 5-14)
Развлечения такого рода, полагает Автор, были в чес¬
ти у века минувшего (ср. в письме Пушкина к брату:
«...чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем
овладеть ею. Однако забава .эта достойна старой обезья¬
ны XVIII столетня» — Т. 13. С.50, 524). То, что на языке
эпохи Людовика XV и Людовика XVI называлось «заба¬
вой», «шалопайством» (см.: ЛаклоШ., де. Опасные свя¬
зи. // Прево А.-Ф. История кавалера де Грис и Манон
Леско. Лакло III., де. Опасные связи. М., 1985. С.157,
письмо 2 маркизы де Мертейль к виконту де Вальмону),
позднее получило более строях* определение «разврата»,
в котором совпали широкий и узкий смысл слова. XVIII в.
иод пе|юм I lyiiiKiiiia часто бывает отмечен этим опозна¬
вательным знаком: «11 горд и наг пришел Разврат» («За¬
чем ты послан был и кто тебя послал?», 1824 // Т.2.
С.314), «развратная государыня развратила и свое госу-
даретво» (о Екатерине II — <3аметки по русской истории
XVIII	века>, 1822 // Т.11. С. 16), «XVIII е столетие не
походило ли в праздности высших классов, в злоупотреб¬
лении ума, в утонченном разврате нравов на натянутую
драму, которой оно рукоплескало?» (Французская ака¬
демия. 1836//Т. 12. С.60).
Сцена дебоша. Рис. А.С.Пушкина. 1819. Карандаш, чернп.ш
Разврат в узком значении слова, как наслаждение без
любви, получил свое художественное воплощение в ро¬
манах XVIII в., в образах знаменитых развратителей
Фобласа и Ловласа, чьи имена стали нарицательными
и в этом значении упоминаются в «Евгении Онегине»
(см.: ФОБЛАС. л о ВЛАС.). создавая некое вариативное
поле вокруг заглавного героя. В любовных играх, кото¬
рые он ведет (см.: I, X—XII), Онегин оказывается на
скользкой грани, близкой к распутству. Герой удержи¬
вается на этой грани, сохранив «души прямое благо¬
родство» (4, XVIII, 5), но, судя по всему, слава победи¬
теля женских сердец неотвязно сопровождает его:
Хотя людей недоброхотство
В нем не щадило ничего:
Враги его, друзья его
(Что, может быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, Боже!
(4. XVIII. G-I2)
Эти строки имеют явно автобиографический под¬
текст. Интересно в этой связи отметить, что близкий
приятель поэта А.Н.Вульф в печально известных днев¬
никах, описывающих хитроумные способы «наслаж¬
даться не любя», своим учителем провозглашает Пуш¬
кина (см.: Вульф А.Н. С.127—384). Надо думать, что
словоохотливый А.Н.Вульф не только в развязных
дневниках поспешествовал созданию соотвествующего
ореола вокруг имени поэта.
[396|

р
РАЗВРАТ
Последующая XVIII строфа четвертом главы предла¬
гает исчерпывающий перечень приемов, используемых
«обезьянами дедовских времян», и авторское отноше¬
ние к ним проявлено куда как определенно:
Кому не скучно лицемерить,
Различно повторять одно,
Стараться важно в том уверить,
В чем все уверены давно,
Всё те же слышать возраженья.
Уничтожать иредрассужденья,
Которых не было и нет
У девочки в тринадцать лет!
Кого не утомят угрозы,
Моленья, клятвы, мнимый страх,
Записки на шести листах,
Обманы, сплетни, кольцы, слезы,
Надзоры тёток, матерей,
П дружба тяжкая мужей!
(4. VIII, 1-14)
В этой строфе мы найдем описание ситуаций, хоро¬
шо известных по упомянутым выше похождениям
Фобласа и Ловласа. Следовало бы к этим знаменитым
романам добавить и третий, возвышающийся как но
художественной ценности, гак и по глубине психоло¬
гического исследования феномена разврата — роман
III.	де Лакло «Опасные связи» (1782). Кстати, обра¬
щение к этому роману позволяет расшифровать до¬
вольно загадочные строки о «девочке в тринадцать
лет», не имеющей «предрассуждений». Здесь, как нам
представляется, отразилась история обольщения пят¬
надцатилетней Сесили Воланж, которой мог «наедине /
давать уроки в тишине» (1, XI. 13—14) опытный со¬
блазнитель виконт де Вальмон (его именем Пушкин
шутливо назвал Л.II.Вульфа в письме к нему 27 октя¬
бря 1828 г.). Ему не пришлось бороться с «предрас¬
суждениями», т.е. с предрассудками, нравственными
предубеждениями девушки: не убоявшись строгого
надзора матери, она почти без сопротивления отда¬
лась влечению собственной природы.
Возможно, что к роману Лакло ведет и шутливый
пушкинский образ: «Но разлюбил он наконец /
И брань и саблю и свинец» (I, XXXVII, 13—14). Уподоб¬
ление любовной интриги военным действиям определя¬
ет в «Опасных связях» поворотный момент сюжета
(см.:Лакло III., де. Указ. соч. С.452, письмо 153).
В знаменитом романе дается наконец и определение
разврата как циничного отмежевания любви от любов¬
ных утех. 11астоящую апологию разврата создает в сво¬
их письмах к Вальмону маркиза де Мертей: «...любовь,
подобно медицине, есть “всего-навсего искусство по¬
могать природе”» (Там же. С. 170, письмо 10).
Под знаком Вальмона воспринимают Онегина близ¬
кие ему люди. Так, после мимолетного ухаживания
Онегина за Ольгой Ленский мыслит:
...«буду ей спаситель.
Не потерплю, чтоб развратитель
Огнем и вздохов и похвал
Младое сердце искушал;
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелек;
Чтобы двухутренний цветок
Увял еще полураскрытый».
Всё это значило, друзья:
С приятелем стреляюсь я.
(в, XV. ХМ. XVII. 5-14)
Поэтизмы Ленского вполне подходят к истории дуэ¬
ли поэта Дансени с развратителем его невесты Сесиль,
к которой поэт питает вполне невинные чувства. Все,
что рисовалось горячечному воображению Ленского,
могло быть подсказано историей, рассказанной в «па¬
костном романе» (Т.6. С.220). Опытный погубитель
женщин, Вальмон хладнокровно обольщает юную Се¬
силь и похваляется своим умением: «Как будто это та¬
кт* уж пустяки — за один вечер отбить девушку V ее
возлюбленного, которого она любит, тут же попользо-
ваться ею. сколько тебе угодно... <...> ...раз уж она
прошла через мои руки, начат, внушенные мной, по¬
лучат дальнейшее развитие...» (Лакло III., де. Указ.
соч. С.380—381, письмо I 15).
Замечательно, что и Татьяна, вначале только подо¬
зревавшая в Онегине «коварного искусителя», в кон¬
це романа, когда герой влечется к ней неискоренимой
страстью, также воспринимает его как некое подобие
Вальмона:
«...Что ж ныне
Меня преследуете вы?
<...>
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен,
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?..»
(8, XLTV, 3-4. 11-14)
Именно к такому результату стремится Вальмон, же¬
лая совратить замужнюю и вполне добродетельную
женщину, госпожу де Турвиль: «Я... покажу ее женщи¬
ной, забывшей свой долг и добродетель, жертвующей
своей репутацией и двумя годами целомудренного су¬
пружества ради <...> опьянения счастьем любить ме¬
ня...» (Лакло III., де. Указ. соч. С.381, письмо 1 15).
Татьяна, очевидно, несправедлива к Онегину, хотя
следует заметить, что и образ Вальмона не столь при¬
митивен: он «победил» госпожу де Турвиль, но и сам
оказался побежденным глубоким чувством, вырвав¬
шимся из-под контроля развращенного ума.
Судя по всему, тему разврата Пушкин первоначально
собирался связать с проблемой ответственности литера¬
туры (в 1825 г. роман Лакло «за оскорбление нравствен¬
ности» был изъят из обращения во Франции, а в России
[397]

РАЗГОВОР
Р
его окружил настоящий заговор молчания — см.: Воль-
перт Л.И. Пушкин п психологическая традиция во
французской литературе. Таллин, 1980. С. 13). В черно¬
вых рукописях имеется несколько вариантов IX строфы
второй главы, содержащей похвалу Ленскому:
Не пел порочной он забавы
Не пел презрительных цирцей
Он оскорблять гнушался нравы
<...>
11е славил сети сладострастья
11остыдной негою дыша
(Т.6. С.270)
Автор обращался к безнравственным поэтам с уве¬
щеванием: «Пустыми звуками, словами / Вы сеете раз¬
врат и зло...» (Т.6. С. 271). Ю.М.Лотману показались
странными эти слова в устах автора «Гавриилиады»,
и он н|М‘дноложил, что Пушкин «создаст обличительный
монолог, полемически написанный с позиций его дека¬
бристских друзей», что должно служить примером «сти¬
листического многоголосия и полифонизма точек зре-
ния» (Лотман. Пушкин. С.594—595). Скорее всего,
эти обличения выражали авторскую точку зрения, в ча¬
стности, начинающуюся переоценку поэтических из¬
лишеств в ранней эротической лирике. В целом же они
направлены против «картин наслаждений... в песнях
роковых» (Т.6. С.270), которыми увлеклась современ¬
ная французская поэзия. Пушкин разовьет впоследст¬
вии эту тему в литературно-критических заметках
и набросках. Он даст определение безнравственных
книг: они «суть те, которые <...> проповедают разврат,
рассевают личную клевету, или кои целию имеют рас-
паление чувственности прияпическими изображения¬
ми» (<Путешествие из Москвы в Петербург>, 1834 //
'Г. I 1. С.237—238). Осуждение развращающей литера¬
туры, как видим, не осталось только в черновиках «Кв-
гения Онегина».
В.	А. Викторович
РАЗГОВОР
«То. что называется разговором, можно заключить
в двух пунктах, то есть разделить на разговор общий
и частный...» (Разговор // Дамский журнал. 1828.
№12. С.237).
«Общий» разговор ведут в «большом и блестящем
круге», «частный» — в обществе, «составленном из вир¬
туозов или писателей, из степенных политиков или ве¬
селых гостей» (Там же).
Музе поэта нравится «порядок стройный / Олигархи¬
ческих бесед» (8, VII, 1—2), т.е. «бесед» в высшем ари¬
стократическом обществе (см.: о.1 и ГАР\пч i:(:кт: ы:-
СКЛЫ). Современники так характеризуют их общий
той: «...ни слова более, ни слова менее; никаких поры¬
вов, никаких восторгов...» (Булгарин Ф.В. Воспоми¬
нания. 4.1-6. СПб., 1846. 4.6. С.8).
«Вообще в большом свете никогда не говори пламен¬
ным языком сердца! Сей язык там неизвестен. Не гово¬
ри также о истинных, приятнейших, простых удоволь¬
ствиях домашних!» (Книгге А. -Ф.-Ф. Об обращении
с людьми. СПб., 1823. Ч.З. С.52-53).
«Определительность, резкость, полная искрен¬
ность, нагая истина возможна только в детях... Дип¬
ломатический той есть элемент светской беседы...»
(Лебедев К.II. Из записок сенатора К. 11.Лебедева //
РА. 1910. Кн.2. С.356).
«В гостиных лучшего общества также царствовала
величайшая пристойность: ни слишком возвысить го¬
лоса. ни без пощады злословить там не было позволено.
Такие вечера не могли быть чрезвычайно веселы, и на
них иному не раз приходилось украдкою зевнуть; но
в них искали не столько удовольствия, сколько чести
быть принятым» (Вигель. Т. 1. С. 165).
Свидетельству Ф.Ф.Вигеля созвучны слова Пушки¬
на: «...Довольно скучен высший тон...» ( 1. XLII. 4).
Примечательна запись, сделанная в дневнике
В.К.Кюхельбекером: «История знакомства Поэта
с Музой прелестна — особенно 4-я строфа; по лжет
Пушкин, чтобы Музе нравился:
11орядок стройный
Олигархических бесед
И холод гордости спокойной etc.»
(Кюхельбекер. Дневник. С.101)
По словам Ф.Ф.Вигеля, «некоторая принужден¬
ность в манерах давала более; правильности в поступ¬
ках» (Там же).
«Уважение к дисциплине и выдержке» в высшем све¬
те. отмечает фрейлина двора двух российских импера¬
торов, Николая I и Александра II, А.Ф.Тютчева, про¬
тивостоит «дурному тону распущенности и излишней
непринужденности» (Тютчева А.Ф. При дворе двух
императоров. М.. 1990. С. 122).
Важность этикета осознавал и Пушкин. Вегг почему
его Музе нравится «порядок стройный / Олигархичес¬
ких бесед».
О том, какими «достоинствами» порой обладал «част¬
ный разговор», Пушкин пишет it строках, посвящен¬
ных помещичьему дворянству:
Их разговор благоразумный
<...>
Конечно не* блистал ни чувством.
Ни поэтическим огнем,
Ни остротою, ни умом,
Ни общежития искусством...
(2. XI. в. 9-12)
«В большом и блестящем круге разговор не так легок,
как то воображают себе», тогда как в «обществе част¬
ном» разговор «может даже иметь успех без большого
напряжения ума, благодаря нескольким остроумным
анекдотам, щастливой памяти и с помощью небольшой
[398 ]

р
РАЗГОВОР
веселости в характере» (Разговор // Дамский журнал.
1828. № 12. С.238).
«Рассуждать о том. о другом; переходить от предмета
к предмету с легкостию, с приятностию свойственно
только образованным н светским людям» (Вечер у при¬
ятеля, или Светский разговор // Дамский журнал.
1828. №23. С.151).
К их числу относится и Евгений Онегин:
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка...
(1, V. 8-11)
Язык гостиных — «нечто вроде птичьего щебетанья
или чириканья (gazouillement), приятный п нежный
для слуха, увлекательный, легкий, необременительный
для ума!..» (Булгарин Ф.В. Очерки русских нравов,
или Лицевая сторона и изнанка рода человеческого.
СПб., 1843. С.82).
Светский разговор не обходился и без «расспросов,
сплетен п вестей», хотя это противоречило правилам
хорошего тона.
«Знаешь ли ты, — писал В.И.Туманский сестре
в 1824 г., — что я имею уже все добродетели большого
и маленького света: умею сплетничать, умею ссорить,
умею язвить, умею возбуждать к себе боязнь и прочее
и прочее» (Туманпшй. С.259).
Татьяна вслушаться желает
В беседы, в общий разговор:
Но всех в гостиной занимает
Такой бессвязный, пошлый вздор...
<...>
В бесплодной сухости речей,
Расспросов, сплетен и вестей,
Не вспыхнет мысли в целы сутки...
(7. XLVIII. 1-4. 7-9)
«Настоящий салонный разговор легко может обой¬
тись без злословия; конечно, случается и здесь упомя¬
нуть о какой-нибудь слабости или странности знакомо¬
го лица, повторить пикантный слух, но в порядочном
обществе все это делается вскользь, мимоходом, а не
смакуется с наслаждением, как между завзятыми
сплетниками» (Интересный собеседник, или Искусство
быть всегда занимательным в обществе. СПб., 1895.
С.99—100).
Существовало различие между салонной и обиход¬
ной речью дворянства: в первой простонародные эле¬
менты употреблялись в гораздо меньшей степени. Эту
особенность «светского разговора» очень точно подме¬
тил И.М.Долгоруков, давая характеристику пензен¬
скому помещику Чемесову: «...Он сплошь говаривал
губернатору, не обинуясь, когда тот, рассуждал о гра-
доправительстве, сбивался с толку: “Эх, ваше превос¬
ходительство! вить городом-те править не рукавом
трясти”. Много у него было подобных выражений
собственно своих, которые погрешали, может быть,
против чистоты отборного светского разговора, но ни¬
когда не были в раздоре со здравым смыслом» (Долго¬
рукое II. М. Капище моего сердца. М., 1997. С. 149).
«Не должно вмешивать в разговор слишком простых
и обыкновенных поговорок, каковы, напр. “Здравие
есть драгоценное сокровище”; “Что медленно ведется,
то хорошо удается" и проч., и проч. Такие пословицы
бывают крайне скучны, а иногда и ложны», — читаем
мы в руководстве барона А.-Ф.-Ф.Книгге «Об обраще¬
нии с людьми» (4.1—3. СПб., 1820—1823. 4.1. ('-.55).
В светской беседе было не принято также называть
некоторые вещи своими именами. Бытовой язык света
был насыщен эвфемизмами, выражениями, которые
заменяли другие, неудобные для данной обстановки.
11апример, сказать девушке, что «она дурнушка, счита¬
лось большим невежеством. Обыкновенно говорили:
elle a change fie grimme [она переменила грим (фр.) ]»
(Карпов В.Н. Воспоминания. М.; Л., 1933. С.36).
Особого внимания заслуживает застольный разговор:
На миг умолкли разговоры;
Уста жуют.
<...>
Никто не слушает, кричат,
Смеются, спорят и пищат.
(5, XXIX, 1-2. 7-8)
Немецкий путешественник Райнбек, побывавший
впервые в Москве в 1805 г., в «Заметках о поездке
в Германию из Санкт-Петербурга через Москву...»
(Лейпциг, 1806) подробно описывает обед в доме мос¬
ковского барина. Оживленный застольный разговор
явно обратил на себя внимание путешественника:
«Обед длится примерно до пяти, и так как очень гром¬
ко болтают, то рты в непрерывном движении. Здесь
много острят, еще более смеются, но пьют немного...»
(Цит. по: Воловин П.М. Допожарная Москва глазами
немецких путешественников // Волович II.VI. Пушкин
п Москва: Сб. статей. [Вып. 1—2. J М., 1994. Сб. 1. С. 107).
Однако не в каждом доме гости могли позволить себе
за обедом такой оживленный разговор. Рассказывая
о беседах в доме сенатора Бакунина, Э.И.Стогов отмеча¬
ет: «За столом была большая чинность, говорили толь¬
ко хозяева и близкие гости» (Стогов Э.И. Записки //
PC. 1903. № 1. С. 147).
Другая атмосфера царила за столом, где собирались
друзья или объединенные общими интересами люди.
(Люблю я дружеские враки
11	дружеский бокал вина... <...>)
(4, XLY'II, 9-10)
Собрания друзей-литераторов всегда сопровожда¬
лись пышным застольем и «одушевленным» разгово¬
ром. «Вчера был очень приятный обеду Пушкина. <...>
После обеда долго болтали, балагурили», — писал
А.Я.Булгаков брату (РА. 1901. Кн.2. № 7. С.369).
[399]

Дом Л.Л.Волконском нн Тверской.
Ф.А.Алексеев. 1800-е гг. Акварель
Петровский дворец. Ф.Дюрфельд
1790-е гг. Гравюра, акварель
Крестьянин, кучер, блинник. Скульптуры из серии
«Волшебный фонарь».
5авод Гарднера. 1810-е — 1820-е гг. Фарфор, иадглазурное
крытье, роспись, позолота
Часы панельные астрономические. Англия. Лондон
Мастерская Э.Нортона. 1780-е гг.
Шпон красного дерева, сталь, латунь, бронза
Ю.Понятовская. Неизвестный художник. 1831. Гуашь, акварель
М.А.Мусина-Пушкина. М.-М.Даффингер. 1820
Кость, акварель, гуашь
VII ПЕСНЬ
Москва
Предметы из чайного сервиза с сельскими сценами. 1820-е гг.
Завод Попова. Фарфор, иадглазурное крытье и роспись, позолота
Кресло. Россия. Первая четверть XIX в. Красное дерево, металл

VII ПЕСНЬ Москва
Как часто в горестной разлуке,
li моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва... как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
4

VII II КС. К 1> Мое ива
Родне прибывшей издалеча
11овсюду ласковая встреча,
М восклицанья, и хлеб-соль

VII ПЕСНЬ Москва
У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.

VII нECll i> Москва
Ее привозят и в Собранье.
Там теснота, волненье, жар,
Музыки грохот, свеч блистанье,
Мельканье, вихор!» быстрых пар,
Красавиц легкие уборы,
Людьми пестреющие хоры,
11евест обширный полукруг,
Всё чувства поражает вдруг.
Hi

Дама i$ белом кружевном чепце. А.(?)Винтергальтер
1821.	Кость, акварель, гуашь
Девушка и красном платье. Неизвестный художн
Конец 1820-х гг. Пергамент, акварель, гуашь
Перстень. Россия. Первая треть XIX в
Золото, драгоценные камни
Девушка в голубом платье, с черепаховым гребнем.
Неизвестный художник. 1820-е гг. Акварель, гуашь
Гребень. Россия. 1820-е— 1830-е гг. Черепаха
Ваза декоративная. Франция. 1800-е гг
Змеевик, бронза
Модные картинки. 1825. Гравюра, акварель
Часы каминные. Франция. Париж.
Часовщик М.-П.Бетанкур. 1770-е гг
Бронза золоченая, белый мрамор
Дворянское собрание.
А.Гедеон и II.М.Руссель с ориг. Ф.Дица. 1840-е гг. Литография, акварель

РАЗГОВОР
Р
Речь идет о В.Л.Пушкине, который был известным
хлебосолом. За столом нередко происходили литера¬
турные состязания и поединки, а также велись «перего¬
воры по части словесности». Хозяева заботились, чтобы
гости за столом не скучали.
«Князь И.М.Долгорукий, — читаем в воспоминаниях
С.Т.Аксакова, — считался в Москве одним из остроум¬
нейших людей своего времени и первым мастером гово¬
рить в обществе, особенно на французском языке. Я по¬
мню, что иа больших обедах или ужинах обыкновенно
сажали подле него с обеих сторон по самой бойкой гово¬
рунье, известной но уму и дару слова, потому что у одной
недостало бы сил на поддержание одушевленного с ним
разговора. Я сам слыхал, как эти дамы и девицы жало¬
вались после на усталость головы и языка, как все обще¬
ство искренне им сочувствовало, признавая, что “пого¬
ворить с князем Иваном Михайловичем два часа и не
ослабить живости разговора — большой подвиг..."» (Акса¬
ков С.Т. Собр. соч.: В 5 т. М., 1966. Т.З. С.40).
I	!е без иронии пишет в романе Пушкин о застольных
беседах поместного дворянства. 11е случайно описанию
разговора непосредственно предшествуют строки,
в которых идет речь о «варенье» и «пирах».
«...Варенье, вечный разговор
11ро дождь, про лен, про скотный двор...»
(3, I, 13-14);
Господ соседственных селений
Ему не нравились пиры,
Бежал он их беседы шумной.
Их разговор благоразумный
О сенокосе, о вине,
О псарне, о своей родне...
<...>
Но разговор их милых жен
Гораздо меньше был умен.
(2. XI, 3-8. 13-14)
Пушкин противопоставляет «женский» разговор
«мужскому».
Многие иностранные путешественники, побывав¬
шие в России в первые годы XIX в., отмечают «отсутст¬
вие» в светских гостиных серьезных мужских разгово¬
ров. Э.Дюмон, присутствовавший на обеде у графа
Строганова в 1803 г., писал в дневнике: «По-моему, не
доставало разговора между мужчинами в течение одно¬
го или двух часов после обеда, когда в свободной обста¬
новке происходит настоящее испытание сил. Но здесь
это не практикуется и было бы опасно» (Дневник Этье¬
на Дюмона об его приезде в Россию в 1803 г. // Голос
минувшего. 1913. №3. С.88).
Марта Вильмот, посетив в Лондоне резиденцию рус¬
ского посла в Англии С.Р.Воронцова, отмечает следую¬
щее: «После обеда мы посидели минут 20, не* больше...
а затем грае}) Воронцов встал, предложил руку своей
соседке, и все гости возвратились в гостиную. Меня по¬
разил подобный обычай: конечно, невежливо, если
мужчины уединяются надолго, по против временного
разделения общества, как это принято у англичан, я во¬
все не возражаю» (Письма сестер М. и К. Вильмот из
России. М., 1987. С.213).
Пройдет немного времени, и мужчины не будут ис¬
пытывать неловкость, покидая дам в гостиной и от¬
правляясь в кабинет хозяина. Серьезные «мужские»
разговоры войдут в моду.
«Любезничество с дамами, утонченное волокитство,
угодничество, легкомыслие, остроумие и острословие,
и изысканная вежливость», царившие в кругах высшей
российской аристократии в конце XVIII в., через не¬
сколько десятилетий будут казаться старомодными:
Тут был в душистых сединах
Старик, но старому шутивший:
Отменно тонко п умно,
Что нынче несколько смешно.
(8. XXIV. 11-14)
«Серьезность» стала проникать даже в разговор с да¬
мами. Примечательно свидетельство А.Г.Хомутовой:
«Вяземский порхал около хорошеньких женщин, ме¬
шан любезности и шутки с серьезными тогдашними
толками» (Хомцтова А. Г. Воспоминания о Москве
в 1812 году // РА. 1891. Кн.З. № 11.С.312).
«Одно из первых для молодого человека достоинств —
уметь говорить ясно и складно, — читаем в “Записках"
князя Ф.Н.Голицына. — Дабы сие приобрести, надобно
прилежать к познанию языков и читать как можно более
и даже выписывать из книг лучшие изречения. Старать¬
ся также, будучи в свете, примечать людей, приятно
объясняющихся и нравящихся всем прочим, и у них пе-
ренимать. Невероятно, скшь от того, даже с посредст¬
венными дарованиями, можно понравиться. Женской
пол не токмо нринебрегать не надобно, но стараться во
всем угождать...» (РА. 1874. Кн. 1. № 5. Стб. 1300).
О важном значении для мужчины способности при¬
ковывать внимание женщин говорил Пушкин. Сын
П.А.Вяземского вспоминал: «Пушкин поучал меня,
что вся задача жизни заключается в этом: все на зем¬
ле творится, чтобы обратить на себя внимание жен¬
щин. <...> Он постоянно давал мне наставления об об¬
ращении с женщинами...» (Вяземский 11.11.
А.С.Пушкин (1816—1837): По документам Остафь-
евского архива п личным воспоминаниям // РА.
1884. Кн. 1. № 4. С.428).
«Когда он кокетничал с женщиною или когда был
действительно ею занят, разговор его становился нео¬
быкновенно заманчив. Должно заметить, что редко
можно встретить человека, который бы объяснялся так
вяло и так несносно как Пушкин, когда предмет разго¬
вора не .занимал его. Но он становился блестяще крас¬
норечив. когда дело шло о чем-либо близком его душе.
Тогда-то он являлся поэтом п гораздо более вдохновен¬
[4021

р
РАЗНОСЧИК
ным, чем во всех своих сочинениях» (Пушкин Л. С.
Биографическое известие об А.С. 11ушкинедо 1826 го¬
да // Пушкин в восп. сов/). Т. 1. С.54).
11о словам 11.А.Вяземского, «это был золотой век для
женщины и золотой век для образованного общества»
(Вяземский. Поли. собр. соч. Т.8. С.300).
Женщины были «законодательницами вкуса» и «лю¬
безными учительницами». На их речь ориентировался
разговорный язык светского общества. Появились са¬
лоны с хозяйкой во главе. Внешняя привлекатель¬
ность, «вежливые приемы», образованность, «навыки
французского общежития» — такими достоинствами
должна обладать хозяйка салона, но самым главным из
них является умение «красиво и легко говорить». Н в то
же время «проницательная и опытная хозяйка дома» не
старается блеснуть «своим остроумием или познания¬
ми». а умеет «вызывать то и другое в собеседнике».
Мы можем предположить, что именно такой хозяй¬
кой салона была Татьяна Ларина. С одной стороны,
она — всеми признанная «законодательница зал», с дру¬
гой — «нетороплива, не холодна, не говорлива».
Только «проницательная и опытная хозяйка дома»
могла соединить «разнородные элементы» разговора:
«легкий вздор» и «разумный толк».
Перед хозяйкой легкий вздор
Сверкал без глупого жеманства,
И прерывал его меж тем
Разумный толк без пошлых тем...
(8. XXIII. 8-11)
Итак, разговорная речь дворянства представлена
в романе во всем многообразии: «легкий вздор» и «разго¬
вор благоразумный», «беседа сладкая друзей» и разго¬
вор «милых жен». Однако ни «олигархические беседы»,
ни «дружеские враки» так не ценит Пушкин, как «бе¬
зумный сердца разговор».
Лит.: Нино/радов II. II Язык 11ушкпна. М.: Л., 1935; Тынянов 10.11.
Пушкин и его современники. М.. 1969; Аронсон М. И., НейсерС. Д. Ли¬
тературные кружки и салоны. Л.. 1929; Михайлова 11.11. «Витийства
грозный дар...»: А.С.Пушкин и русская ораторская культура его изме¬
ни. М.. 1999.
Е. В.Лаврентьева
РАЗЛУКА
Тема разлуки в «Евгении Онегине» связана прежде
всего с образом поэта Ленского. «Он пел разлуку п пе¬
чаль» (2, X, 7); «Кто охлаждал любовь — разлукой» (2,
XVII, 9); «Ни долгие лета разлуки» (2, XX, 9). Во всех
приведенных случаях это слово означает «расставание
с близкими, с любимой». Описание разлуки было об¬
щим местом романтической поэзии, над когорой Пуш¬
кин иронизирует в рассуждении о поэзии Ленского.
Стихотворение Н.М.Карамзина «Разлука» (1797) сла¬
ло популярной песенкой:
Любя любимым быль,
Всего для нас милее;
Но с милой розно жить,
Всего, всего тошнее.
Что в сердце без нее!
В ней сердце находило
Всё счастие свое;
Без милой всё немило.
Где счастье? где она?
И день н ночь вздыхаю;
Отрада мне одна,
Члч) слезы проливаю.
Довольно... так и быть!
Когда, мой друг, с тобою
Нельзя теперь мне жить,
Хочу я жить с тоскою.
«Разлука» и «печаль» в этом поэтическом «шаблоне»
становились действительно неразрывны — и эта смыс¬
ловая доминанта стихотворного понятия стала широко
распространенной в поэзии 1810-х—1820-х гг.. сделав¬
шись модной не только в творчестве «карамзинистов».
Ср. в большом стихотворении Л.11.Буниной, примы¬
кавшей к «Беседе любителей русского слова», к<т>|н>с
называется «На разлуку» (1819):
Разлука — образ смерти лютой,
11о смерти злее во сто раз!
Ты с каждой бытия минутой
Стократно умерщвляешь нас!
(Поэты 1780—1810-х годов. Л., 1971. С.474)
Те же мотивы повторяются и в «массовой» поэзии
1820-х гг., образцы которой (из стихотворений
В.Н.Олина, Л.А.Крылова. В.И.Туманского и др.) при¬
водит К).М.Лотман (см.: Лотман. С. 189—190). По¬
эты большего дарования стремились переосмыслить эти
мол ивы. Так, перу К.Н.Батюшкова принадлежат два
стихотворения под названием «Рашука». Одно из них —
элегия, начинающаяся стихом «Напрасно покидал стра¬
ну моих отцов...» (1815), — трактует тему «разлуки»
расширительно, как вечную неуспокоенность и траги¬
ческую неустроенность поэта. Другое — популярный
романс «Гусар, на саблю опираясь...» (1813) — ирони¬
ческая обработка мотива разлуки возлюбленных, обо¬
рачивающейся обоюдной «изменой» и неверностью.
Ленский, естественно, следовал модной традиции со¬
единять «разлуку и печаль»...
В.	А. Кошелев
РАЗНОСЧИК
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик...
(1, XXXV, 5-6)
В картину утреннего Петербурга, пробудившегося
к разнообразной и деятельной жизни, естественно впи-
1403 |

РАЗЪЕЗД
Р
Ра. & нгощккъ еъ к*.рашгАКК.
< Ра.шощик с- караимами». 1817. Литография. акварель
садись фигуры уличных разносчиков. Их во множестве
можно увидеть на гравюрах и литографиях с изобра¬
женном улиц и площадей Северной столицы. Среди них
разносчики съестных припасов — хлебники, зеленщи¬
ки, мясники. Современники свидетельствуют, что пе¬
тербуржцы любили на улицах лакомиться апельсина¬
ми. И это видно на многих картинах. Встречаются
разносчики с подносами на голове, уставленными расте¬
ниями в горшках или гипсовыми изделиями скульптур¬
ных мастерских. Коробейники с лотками на ремне раз¬
носили «щепетильный», т.е. галантерейный, товар.
Торговки и «ноеячие» (уличные торговцы-мужчины)
предлагали одежду, ткани и другие изделия, как новые,
так и подержанные. Вся эта деятельность «озвучива¬
лась», т.е. сопровождалась призывными криками, при¬
влекающими покупателей.
Не случайно эта уличная торговля вызвала к жизни
любопытное издание, иллюстрированное раскрашен¬
ными акварелью офортами, — «Волшебный фонарь,
или Зрелище С.-Петербургских расхожих продавцов,
мастеров п других простонародных промышленников,
изображенных верною кистью в настоящем их наряде
и представленных разговаривающими друг с другом,
соответственно каждому лицу и званию» (СПб., 1817).
Картинки из этого издания послужили источником для
скульпторов, работающих на фарфоровых заводах.
Фигурки разносчиков и уличных торговцев украшают
и по сей день музейные собрания и частные коллекции.
Труд разносчиков имел отношение и к пушкинско¬
му быту. 27 сентября 1832 г. Пушкин писал письмо
жене из Москвы it Петербург. Услышав, что кто-то
пришел, он прерывает письмо. Оказывается, при¬
ятель Пушкина В.А.Муханов прислал разносчика
с пастилой, о чем и сообщается далее в письме к Ната¬
лии Николаевне (Т. 15. С.32).
Были известны и разносчики печатных изданий.
В очерке «<Путешествие из Москвы в Петербург>»
Пушкин говорит о ставшем редкостью издании книги
Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»,
найти которое можно случайно «на почетной полке
библиомана или в мешке брадатого разносчика»
(Т.П. С.224).
О	подобном торговце книгами упоминает в письме
к приятелю младший современник Пушкина, прибыв¬
ший в Петербург в 1831 г. «Я познакомился с одним бу-
ккчистом-разносчиком книг; он продает, меняет книги
на что хочешь, вещи, платье и старые книги... Этот бу¬
кинист... удивительный человек; он ученее, ие говорю
какого-нибудь студента, но профессора; читает на всех
языках (но как произносит — Богу известно), знает
должное достоинство каждой книги. <...> Это мудрец»
(Петербурге 1831 — 1832 гг. (По письмам провинциа¬
ла): Из писем II. В. Роскошней ко // PC. 1900. .V1 101.
Февраль. С.483—484).
Н.С.Нечш чш
РАЗЪЕЗД
Слово-понятие «разъезд» имеет вполне определен¬
ную прикренленность к ритуализованному миру театра
и бала. «Разъезд» на страницах «Евгения Онегина» вы¬
ступает как обозначение* конкретной реалии, утратив¬
шей впоследствии свою ритуальную сущность. Простое
действие но глаголу «разъехаться» («разъезжаться»)
имеет в бально-театральном контексте прямо противо¬
положный смысл объединения по принципу сходства
или отторжения — см.: «Не дай мне Бог сойтись на ба¬
ле / Иль при разъезде на крыльце...» (3, XXVIII, 1—2),
«Финал гремит; пустеет зала: / Шумя, торопится разъ¬
езд» (Т.6. С.205). В нервом случае «разъезд», при кото¬
ром, поои|и;делению Б.II.Даля, «всегдатеснотан давка»,
антиномичен неизбежному разговору «с семинарис¬
том в желтой шале» и «с академиком в чепце», приобре¬
тает характер анекдотического неудобства, неловкости
и неуместности, поскольку исключает легкость и быст¬
ротечность встречи-расставания при разьезде как час¬
ти ритуализованного действа. За пределами театра
(бальной залы), то есть за границей игрового прост¬
ранства должна происходить кодированная смена типа
игрового поведения, поэтому серьезный п неуместный
но принадлежности разговор на «крыльце» не вписыва¬
ется в условную модель поведения человека этой куль¬
турной эпохи.
|404]

р
РАЗЪЕЗД
«Ученые разговоры» «при разъезде на крыльце» ста¬
новятся мишенью сатиры. (О возможных прототипах
ученых дам — княгине Е.И.Голицыной и поэтессе, по¬
четном члене «Беседы любителей русского слова»
А.Н.Буниной см.: АКАДЕМИК В ЧЕПЦЕ. Еще один
предположительный прототип ученой дамы вычленя¬
ется из контекста двух эпиграмматических стихотво|м;-
ний 1816 г. — «На Пучкову» и «На нее же»; поэтесса
К.II.Пучкова также была членом «Беседы любителей
русского слова».) Отголоски литературных баталий
прочитываются в «энциклопедии русской жизни». Ор¬
ганизованный по законам театрального действия мир
«Евгения Онегина», театр в литературном произведе¬
нии одномоментно, благодаря слову-понятию «разъ¬
езд», соприкасается с «театром жизни...», его спектак¬
лями п героями.
11о выражению Л.11.Гроссмана, «...само время отли¬
чалось тогда той театральной одержимостью, которая
сообщает возбуждение общественной жизни...» (Гросс¬
ман. С.322—323). Эстетизированный по законам ис¬
кусства быт имеет в таком случае коды театрализован¬
ного поведения.
В тексте романа слово «разъезд» появляется дважды,
оно закреплено за повторяющимися образами-мотива¬
ми театра, бала, светского раута, то есть типичными
сюжетно-композиционными узлами, и представляет
собой опорно-смысловую часть тематического и компо¬
зиционного повтора, особой приметы пушкинского ро¬
мана в стихах.
Любопытно, что лексема «разъезд» как содержатель¬
ное слово-понятие, вызывающее определенный ком¬
плекс «театральных» или же «бальных» ассоциаций, от¬
сутствует в первой главе, включающей выразительную
характеристику театра и театральных нравов, что
представляется содержательным. Так, Онегин уезжает
из театра до окончания спектакля: «Еще амуры, черги,
змеи / 11а сцене скачут п шумят, / Еще усталые лакеи /
На шубах у подъезда спят; / Еще не перестали го¬
пать... / Еще... / Везде блистают фонари; / Еще, про-
зябпув, бьются кони...» ( I, XXII, 1—5, 7—9). Продол¬
жение театрального действа внутри и вне театра
подчеркнуто анафорой «еще» и находится в оппозиции
действию ге|юя — «уже»: «А уж Онегин вышел вон» (1,
XXII, 13). Не случайно Онегин оказывается выклю¬
ченным из существенной части ритуализованного дей¬
ства — «разъезда». Скучающий, охладевший к «волшеб¬
ному краю» театра герой избегает принять участие во
всех моментах театрализованного поведения (ср.:
«Блажен, кто праздник Жизни рано / Оставил...» — 8,
L1. 9—10). Здесь становится принципиальным наруше¬
ние' нормы бытового поведения, правило антракта:
«Домой одеться едет он» (1, XXII, 14). Конкретное
действие Онегина — переодевание перед балом — при¬
обретает смысл мотива переодевания, то есть смены
модели поведения. Антракт между двумя ритуал изо
ванными действами — театром и балом — используется
для изменения стилевой манеры поведения при всем
внешнем сходстве: «Онегин полетел к театру» (I. XVII,
9), «...стремглав в ямской карете / Уж мой Евгений по¬
скакал» (1. XXV II. 3—4), причастности героя к театра¬
лизованному миру, имеет место и различие, сбой, рав¬
ный отсутствию Онегина в этом мире. Так, на бале
героя романа как бы нет. Он «вошел»; визуальная и зву¬
ковая характеристика бала вошедшего Онегина ис¬
ключает. его присутствие на :>том «празднике жизни»
неощутимо, невидимо, нет п обязательного театраль¬
ного разъезда: «Полусонный / В постелю с бала едет
он...» (I, XXXV. 1—2). Нарушена обязательная схема
действий героя, несмотря на то что «До утра жизнь его
готова, / Однообразна и пестра» (1, XXXVI, 6—7). На¬
рушение модели ритуал изованного поведения Онегина
выявляет внутренний разлад героя: «Но был ли счаст¬
лив мой Евгений?..» (1. XXXVI, 9). Следует учитывать
очевидную типичность, импереоиальность Онегина
в первой главе: образ жизни замещает живого героя.
В :тш случае сознательное извлечение из ритуализован-
пого образа жизни существенной обиходно-бытовой
реалии — расставания (встречи) при «разъезде на
крыльце» уже помещает Онегина вне типичного стиля
поведения п подчеркивает его индивидуальность.
В «Отрывках из Путешествия Онегина» возникает
характерный повтор слова-понятия «разъезд» в описа¬
нии одесского итализированного театра. Прием повто¬
ра, объединяющий автора и героя по типу причастности
к миру театра, функционален на уровнях композици¬
онном (своеобразное обрамление романа — начало
и конец; даже если «Путешествие Онегина» не являет¬
ся заключительной частью романа, принцип повтора
не* утрачивает своей смысловой нагрузки), сюжетном
(встречи-беседы Автора и героя в Петербурге и в «Пу¬
тешествиях Онегина» на юге): «Спустя три года, вслед
за мною, / Скитаясь в той же сто|юне, / Онегин вспом¬
нил обо мне» (Т.6. С.201). Внутри «Путешествия...»
возникает еще один смысловой повтор — обрамление
одесских строф: «Я жил тоща в Одессе пыльной...»
(Т.6. С.201), «Итак я жил тогда в Одессе...» (Т.6.
С.205). В связи с этим предпоследняя полная строфа
«Путешествия...» приобретает к каждой фразе допол¬
нительные смыслы: окончания, завершения действий
романа, «разъезда» - расставания его героев, с его геро-
ями: «Финал гремит; пустеет зала; / Шумя, торопится
разъезд» ('Г.6. С.205), где театральный зал синоними¬
чен роману, является его пространственным подобием.
«Разъезд» аккумулирует настоящие и множественные
положительные значения этого ритуализованного по¬
нятия. в нем уже нет горького смысла раннего проща¬
ния с «праздником жизни» и сатирического «не дай мне
Бог сойтись... / ...при разъезде на крыльце». Гармонич-
|405|

РЛС 11 н
р
пая картина мироздания: «Немая ночь. Луна взошла, /
Прозрачно-легкая завеса / Объемлет небо. Всё молчит;
/Лишь море Черное шумит...» (Т.6. С. 205) естествен¬
но завершает принципиально разомкнутый мир рома¬
на и мир его героев. Композиционная незавершенность
романа, равного жизни, подчеркивается последней
строфой «Путешествия Онегина», ее единственной
строкой: «Итак я жил тогда в Одессе...» «Ратьезд»,
таким образом, становится не просто частью театрализо¬
ванного действа, но и, с одной стороны, «разъездом» —
временным расставанием героев романа, с другой —
завершением романа, выстроенного по законам драма¬
тического действия.
М. Ф. Климентьева
РАЙ — место вечного блаженства праведников. См.:
ПРАРОДИТЕЛЬНИЦА ЭВА. МУСУЛЬМАН.
PACIII1 Жан (Racine Jean; 1639-1699) - француз¬
ский драматург и поэт. Рано оставшись сиротой, воспи¬
тывался монахами при монастыре Пор-Роя.ль, ставшем
центром янсенизма. С 1658 г. обосновался в Париже,
мечтая о литературной карьере. Замеченный при дворе
благодаря стихам на случай, начал писать для театра
(трагедии «Фиваида, или Братья-враги», 1664; «Алек¬
сандр Великий», 1665). В 1667—1677 гг. были созданы
его самые знаменитые трагедии на сюжеты из гречес¬
кой и римской истории (за исключением трагедии «Ба-
язет» (1672), посвященной событиям, происшедшим
в Оттоманской империи в первой половине XVII в.),
благодаря которым он был признан первым трагедио-
графом, превзошедшим П.Корнеля: «Андромаха»
(1667), «Бритаиник» (1669), «Береника» (1670),
«Митридат» (1673), «Ифигения в Авлиде» (1674),
«Федра» (1677), а также комедия «Сутяги» (1668).
Неуспех «Федры», спровоцированный группой враж¬
дебно настроенных по отношению к Расину литерато¬
ров, а также назначение историографом короля побу¬
дили Расина оставить драматургическое поприще. Он
посвящает себя заботам о семье, воспитывает в духе
благочестия своих семерых детей. Только is 1689
и 1691 гг. он представляет две трагедии на сюжет из Вет¬
хого Завета, предназначенные для постановки в учеб¬
ном заведении для благородных девиц и лишенные лю¬
бовной интриги: «Эсфирь» и «Г'офолия».
Расин с детства испытал сильное влияние янсенизма,
религиозного течения внутри католицизма, которое от¬
личаюсь глубоко пессимистической концепцией чело¬
веческой природы, обрекающей человека на гибель,
если ему не приходит на помощь божественная благо¬
дать. Покинутый Богом человек, раб самолюбия и нео¬
бузданных желаний, не может спасти душу, полагаясь
только на свои силы. Сокрушительная власть страстей
составляет суть трагедий Расина. Главная страсть, ро-
Ж.Расин. Э.Эделинк. XVIII в. Гравюра
новым образом овладевающая его героями, — любовь,
поражающая, как правило, с первого взгляда («Фед¬
ра»), несчастная и неуклонно ведущая к трагической
развязке, которая наступает стремительно. Источни¬
ком противодействия любовной страсти является сам
предмет любви, не отвечающий взаимностью. Влюб¬
ленный герой осознает безнадежность своих стремле¬
ний, свою фатальную обреченность и в го же время
действует, словно ослепленный, охваченный иррацио¬
нальным порывом. Муки самолюбия, ревности, нена¬
висти (с которой тесно сплетена у Расина несчастная
любовь) составляют основной конфликт его трагедий,
которые бедны внешними событиями, но отличаются
предельным эмоциональным напряжением. В трагедиях
Расина, представляющих собой образец классицисти¬
ческого (тиля, это напряжение выражается с исключи¬
тельной сдержанностью, скупыми языковыми средст-
вами и благород<твом. характерными для французской
аристократической культуры. «Магия стиха», напевно¬
го, богатого аллитерациями, придает Расиновым траге¬
диям черты литургии, оратории.
Для Пушкина, воспитанного в духе классицистичес¬
кой эстетики. Расин поначалу оставался непререкае¬
мым образцом. В стихотворении Пушкина «Городок»
(1815) он упоминается в числе наиболее читаемых пи¬
сателей, рядом с драматургом В.А.Озеровым, иснытав-
|406 |

р
РАССКАЗ
шим влияние французского трагедиографа. Развитие
(юмантизма привело к переоценке творчества Расина,
которому стали предпочитать «старого Корнеля»
и Шекспира (статья В.Гюго «Дух великого Корнеля»
(1820); трактат Стендаля «Расин и Шекспир» (4.1 —
1823, 4.2 — 1825)). Пушкин присоединяется к обви¬
нениям Расина в чрезмерной «галантности» и «припуд-
ренности» в статьях «О п|>едисловии г-на Лемонте к пе¬
реводу басен И.А.Крылова» (1825) и «О народной
драме и драме “Марфа-посадница”» (1830). Критикуя
в письме Л.С.Пушкину от января—фсв|>аля 1824 г. пере¬
вод «Федры» Расина, выполненный М.Е.Лобановым,
Пушкин подчеркнул мастерство стиха, отличающее
трагедии французского поэта («А чем же и держится
Иван Иванович Расин, как не стихами, полными смыс¬
ла, точности и гармонии!» — Т. 13. С.86), хогя и крити¬
чески расценил свойственную языку его героев вычур¬
ность — следствие соблюдения правил благоприличия.
В этом же письме он резко отозвался о плане «Федры»
и характере трагического героя — Ипполита. В «<На-
бросках предисловия к “Борису Годунову’>» (1830)
Пушкин писал: «...я твердо уверен, что нашему театру
приличны народные законы драмы Шекспировой —
а не придворный обычай трагедий Расина...» (Т. II.
(]. 141). В ггатье «<0 народной драме и драме “Марфа
Посадница’>» (1830), вновь упрекнув Ипполита за то,
что он «говорит языком молодого благовоспитанного
маркиза», Пушкин тем не менее заключает, объединив
имена Расина н Шекспира: «Со всем тем, Кальдерон,
Шексп.<ир> и Расин стоят на высоте недосягаемой —
и их произведения составляют вечный предмет наших
изучений и восторгов» (Т. 11. С. 177).
Почтительное отношение к Расину было свойственно
друзьям Пушкина: А.А.Бестужеву (посвятившему
в 1819—1820 гг. статьи переводам трагедии «Эсфирь»
и фрагмента «Гофолии» (см.: Декабристы: Эстетика
н критика. М., 1991. С.35—44, 54—58). П.А.Вязем¬
скому, В.К.Кюхельбекеру, который отмечал в статье
«О направлении нашей поэзии, особенно лирической,
в последнее десятилетие» (1824), что «истинные поэты»
Франции «Расин, Корнель, Мольер» должны были под¬
чиняться «условным правилам», подражать древним,
однако подражание «открывает области новых красот
и вдохновений», н Франция отчасти обязана Расином
Еврипиду и Софоклу (Там же. С.256—257). Русские
критики 1830-х гг. Н.А.Полевой и II.И.Надеждин иод
влиянием романтической эстетики относились к Раси¬
ну отрицательно, обвиняя его в ложноклассицизме.
В «Евгении Онегине» Расин фигурирует как один из
авторов наиболее увлекательных произведений: «Но ни
Виргилий, ни Расин, / Ни Скотт, ни Байрон, ни Сене¬
ка... / Так никого не занимал» (5, XXII, 8—9, 11).
В первой главе (XVII. 12) упоминается также героиня
его одноименной трагедии Федра, которую готов был
«обшикать» Онегин: «Федра» ставилась на русском
языке с 1823 г., но здесь речь идет об опере на сюжет
трагедии Расина, поставленной в 1818 г. (см.: Лот-
май. С. 144); на русской сцене шли также в переводе
на русский язык трагедии Расина «Британник», «Ифи-
гения в Авлиде», «Эсфирь* и «Гофолия», главные роли
в которых исполняли Е.С.Семенова и А.М.Колосова.
В черновых вариантах «Евгения Онегина» имя Расина
возникает также в первой главе («Там наш Катенин
возвратил / Расина Лиру <?>» — Т.6. С.259) и третьей
главе («[Но мне еще] [милее] будет / Язык Расина
и Парни» — Т.6. С.312). В.В.Набоков отметит близость
описания любви с первого взгляда в письме Татьяны
(«Ты чуть вошел, я вмиг узнала, вся обомлела, запыла¬
ла...») и в монологе Федры: «Je le vis, je rougis, je palis
a sa viie» («Я увидела его, покраснела, побледнела при
виде его») (Набоков. V.2. Р.392).
Определенная внутренняя близость существует
между развязками любовных историй в «Евгении Оне¬
гине» и трагедии Расина «Береника». Расставание Та¬
тьяны п Онегина напоминает финал трагедии Расина,
в котором любящие друг друга палестинская царица
Береника и римский император Гит расстаются из со¬
ображений долга, причем инициатива принадлежит
Беренике. Она дает следующее определение сложив¬
шейся ситуации в своем заключительном монологе:
«Je I'aiine, je le fnis; Titus m'aime, il me quitte»
(«Я люблю его и бегу; Тит.побит меня и покидает»). Обе¬
щаясь к Титу и к влюбленному в нее царю Антиоху,
Береника предлагает им всем послужить «примером
самой нежной и самой несчастной любви». Затем она
уходит, запрещая им следовать за ней (аналогичный
треугольник возникает н в финале «Евгения Онегина»
с появлением «Татьянина мужа»). Это единственная
трагедия Расина, в которой несчастная любовь не при¬
водит к гибели героев (как и в романе Пушкина), од¬
нако в их добровольном самоотречении больше «вели¬
чавой печали» (но выражению Расина из предисловия
к «Беренике»), чем в самой смерти.
.'I ит.: Микульский С. С. Расин // История французской литературы.
М.; Л., 1946. Т. 1. С.566—567; Шнашевский И.Н. Пушкин и Фран¬
ция. Л., 1960. По указ.; Лотман. С.275; Жирмунская Н.А. Творче¬
ство Жана Расина // Расин Ж. Соч.: В 2 т. М., 1984. Т.2.
С.397-439).
Е. 11. Гречаная
РАССКАЗ
Время работы 11ушкина над романом в стихах сов¬
падает с ранним периодом становления «рассказа» как
жанра (см.: Лужановский А. В. Рассказ в русской ли¬
тературе 1820—1850-х годов: Становление жанра.
Иваново, 1996) и вместе с тем с временем закрепления
в литературном сознании теоретических дефиниций
[407]

РАССКАЗ
Р
«романа» и «повести». Соответственно, в «Евгении Оне¬
гине» «рассказ» представлен во взаимодействии с моди¬
фикациями эпического рода и в этом смысле принадле¬
жит «к категории романа» (II.И.Надеждин); с другой
стороны, он соотносится с «повествованием», «болтов¬
ней», предполагающей собственно процесс рассказыва¬
ния, «самый рассказ», по выражению Кс.Палевого.
Обе тенденции нередко пересекаются, обогащая и кор¬
ректируя друг друга. Превращение бытового факта
в литературный, точнее, риторическая — промежуточ¬
ная — стадия данного превращении становится предме¬
том отдельного поэтического изображения, находя ус¬
ловное определение себе в слове «рассказ».
Относительный характер такого определения мог не-
редаваться посредством передвижения его в сравнение —
тогда «рассказ» мог выступать, к примеру, аналогом
«языка страстей»:
Мы любим слушать иногда
Страстей чужих язык мятежный
II нам он сердце шевелит.
Так точно старый инвалид
Охотно клонит слух прилежный
Рассказам юных усачей,
Забытый в хижине своей.
(2, XVIII, 8-14)
В черновиках главы сравнению предшествовало ме¬
тафорическое сращение его компонентов: «Рассказы
юности мятежной» (Т.6. С.283).
Рассказы няни у постели Ольги первоначально так¬
же были представлены в неделимости устного повест¬
вования и литературной формы:
...средь ночей
Вову рассказывала <ей>
(Т.К. С.288)
Ср.:
—	«Расскажи мне, няня,
Про ваши старые года...»
(3. XVII. 12-13)
«Рассказ» мог тяготеть к большей локализованности
и жанровой фиксированности, а мог, напротив, деструк-
турироваться, оставаясь в пределах риторической, не¬
редко описательной установки.
В нервом случае значение слова «рассказ» коррес¬
пондирует с такими жанровыми категориями, как
сказка, «маленькая повесть», «история»:
11 были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
(2. XXVII, 5-8)
По поводу этих строк Ю.М.Лотман пишет: «Обы¬
чай рассказывать страшные истории укоренился в ли¬
тературной среде, связанной с романтическими тен¬
денциями <...> “Страшные рассказы" связывались со
сказочной традицией, и романтический интерес к ним
истолковывался как признак близости народу. Тради¬
ция “страшных рассказов” имела общеромантичес¬
кий характер — к ней относился устный рассказ Бай-
рона, к ней же следует отнести и устную новеллу
Пушкина “Уединенный домик на Васильевском”»
(Попинан. Статьи. С.604). Ср. в черн. вар. употреб¬
ление слова «рассказ» в той же функции: «Рассказы
Саввы Ильича» или «Он слышит на больших обедах /
Рассказы отставных бояр».
Во втором случае значение слова квалифицируется
либо как «Действие по глаголу рассказать, расска¬
зывать», либо как «Словесное изложение, описание
каких-нибудь событий» (Слов, языка Пушкина.
Т.З. С.980):
«...А тот... но после всё расскажем,
Не правда ль?..»
(7, XLII, 1-2)
Изображение кабинета Онегина первоначально
мыслилось как «описание в картине» с явными ритори¬
ческими целями: к (троке «Превознесу ль хвалой по¬
дробной» были варианты: «Мне ль вывести? рассказ
подробный», «Поэту ли хвалой подробной» (Т.6.
С.232). Аналогично сопоставление «риторики хвалы
своей», источаемой няней в адрес Москвы, и ее «веле¬
речивых описаний», которые сравниваются с рассказа¬
ми: «Свои рассказы расточая» (черн. |>ед. седьмой гла¬
вы // Т.6. С.449).
Тенденция к взаимодействию «рассказа» с «повестью»
не обязательно должна была осуществлять себя в аспек¬
те1 жанра: «рассказ» — «разновидность повести» (Лужа-
новский А. В. Указ. соч. С.40). «Рассказ» соотносился
с «повестью» и на основе общей этимологии, как с собст¬
венно «повепвованием». И вместе с тем повесть первых
десятилетий XIX в. уже явила такую глубину содержа¬
тельности, такой онтологический уровень, что II.И.На¬
деждин в 1832 г. имел основания причислить et1 к «ка¬
тегории романа», назвав «художественной выдержкой
из книги жизни». Метас|юра такого рода свидетельству¬
ет, во-первых, о возможности применения бытийной
модели повести к миру действительности, откуда она
вышла; во-вторых, об ограничении данной формации
художественными рамками с учетом внутривидовых ее
различий по жанрово-стилевому признаку (на этом ос¬
новании 11.И.Надеждин выделил три вида повестей:
«философские, сантиментальные и собственно дее-
писательные» (Надеждин II. И. Литературная крити¬
ка. Эстетика. М., 1972. С.321). «Рассказ» в таком слу¬
чае является метафорическим — передающим жизнь
в ее свободном, нерегламентщюванном течении — язы¬
ком той или иной литературно фиксированной области.
В результате образуются «странные сближения» ли¬
тературы и жизни, ее сложившихся форм и эмпириче¬
ски наличествующей данности:
[408]

р
РАСТОЧИТЕЛЬ
Евгений без груда узнал
Его любви младую повесть,
Обильный чувствами рассказ...
(2. XIX, 11-13)
Симптоматично, ч то в черновиках «обильный чувст¬
вами рассказ» подменялся другими формулами, явно
тяготеющими к категории «свободного романа»: «Без
происшествий <?> роман»; «Обильный чувствами жур¬
нал» (Т.6. С.285). «Рассказ» обозначал лирическую
стихию чувств и мыслей, которую можно было дове¬
рить дневнику и которая при определенных условиях
выкристаллизовывалась в сжатую форму: повести,
возможно, альбома (ср. характеристику «Альбома
Онегина»: <11 словом искренний журнал / Б котором
сердце изливал / Онегин в дни свои младые / Дневник
мечтаний и проказ...» — Т.6. С.430—431).
Соотнесение «фрагментов жизии» с обобщающим
их, качественно уже иным формообразованием отли¬
чает поэтику романа, когда речь идет о подлинных
фактах. К Н.М.Языкову отнесены строки:
II свод элегий драгоценный
11редставит некогда тебе
Всю повесть о твоей судьбе.
(4. XXXI, 12-14)
В статье «<“Три повести" Н.Павлова>» (1835)
I	lyiiiKHii писал: «Три повести г. 11.<авлова> очень заме¬
чательны п имели успех весьма заслуженный. <...>
Павлов первый у нас написал истинно занимательные
рассказы» (Т. 12. С.9).
С грустной иронией размышляя о судьбе своего романа,
поэт писал в черновом варианте ст|юфм XI. главы вто|х>й:
11о	может быть — и это даже
Правдоподобнее сто раз
Изорванный, в пыли и в саже
Мой [напечатанный] рассказ
Служанкой изгнан из уборной
В передней кончит век позорный
Как Инвалид иль Календарь
Или затасканный букварь
(Т.6. С.301)
В другом варианте было «Как песенник или подарок»
(Там же). В беловой рукописи печальное примирение
с правдой жизни было усилено выражением «Мой не¬
дочитанный рассказ» (Т.6. С.572), где «рассказ» явно
получал онтологическое свойство «романа», по значе¬
нию близкое «повести о судьбе», о жизни самого поэта.
Ср. с заключительной строфой «Онегина»:
Блажен, кто праздник Жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел Ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я е Онегиным моим.
(8. Ы. 9-14)
К).М.Лотман иоказа.1, что роман насыщен «терми¬
нами литературного метатекста», iподтверждающими.
что «речь идет о мире литературных условностей, а не
о реальной жизни» (Лотман. Статьи. С.436). Среди
них, несомненно, и «рассказ» как «проводник» звуков
реальной жизни в сферу искусства:
Как часто ласковая Муза
Мне услаждала путь немой
Волшебством тайного рассказа!
(8. IV, 3-5)
На уровне метатекста «рассказ» выступает конструк¬
тивным элементом творчества, когда жизнь буквально
на глазах читателя (и при участии его) преображается
в «роман»:
Последствия нежданой встречи
Сегодня, милые друзья,
11ересказать не в силах я...
(3, XI.I. 9-11)
Автор выступает в роли посредника между читателем
и собственным текстом:
А где, бишь, мой рассказ несвязный?
(Отрывки из IIyreimvTHiMi Онегина //Т.6. С.202)
Структурирующее значение «раееказовой тенден¬
ции» к «Евгении Онегине» чувствовали уже первые
критики романа. Об этом свидетельствует, напр., заме¬
чание А.Е.Измайлова: «О целом романе, особливо
о плане его и о характере изображаемых в нем лиц, су¬
дить но одной главе невозможно. Итак, скажем только
о	слоге. Рассказ превосходен: везде видна непринуж¬
денность, веселость, чувство н картинная поэзия»
(Пушкин в прижизненной критике 1820—1827. СПб.,
1996. С.258).
Н.Л. Вершинина
РАСТОЧИТЕЛЬ
«I (орядка враг и расточитель» (1, L1I1, 12) — так оха¬
рактеризован Онегин в первой главе романа. Слово
«расточитель» употреблено здесь в прямом значении:
«Уош, кто расточает, безрассудно тратит что-
нибудь» (Слов, языка Пушкина. Т.З. С.993). Однако
само это значение многосмысленно.
Во первых, это обозначение и формально (рифмов¬
кой), и по существу противопоставлено понятию
«сельский житель». Представляя «описание светской
жизни петербургского молодого человеки в конце
181!) года» (Т.6. С.638), Пушкин вполне осознавал
дороговизну этой «петербургской» жизни, несравни¬
мой с помещичьей жизнью в деревне (где большую
роль играло «даровое» патриархальное хозяйство).
К.И.Батюшков, собираясь в Петербург из деревни на
зиму 1817/18 г., составил в записной книжке реестр
будущих расходов на квартиру, еду, одежду, экипаж
и пр. Получилась сумма в 5500 рублей (см.: Батюш¬
ков. Т.2. С.34); эта сумма равнялась трем его годовым
[4091

РАУТ
Р
доходам с имений. Неудивительно, что столичное дво¬
рянство постоянно было обременено большими долга¬
ми: тот же Онегин, стремясь не отстать от светской
жизни, идет на большие траты: изысканные блюда
в лучшем ресторане, кресло в театре, модные костюмы
для балов.
Во-вторых, понятие «расточитель» стоит с обозна¬
чением «порядка враг». Стремление к «порядку»
и «расточительство» — это для русского дворянства
противоположные жизненные принципы. Эти два прин¬
ципа и их жизненной конкретности подметил
А.А.Фет в письме к С.В.Энгельгардтот 14 июня 1880 г.,
к негативном отклике на либеральную шумиху во¬
круг «пушкинского праздника»: «...Богатого от торо¬
ватого не узнать. — Ближайший пример я сам.
Я с женой проживаем на себя чуть не грош. А моя пле¬
мянница всякий день в ложе онеры, в новых платьях
но 300 руб. и теперь празднует в деревне сегодня день
своего совершеннолетия пиром... А я, получая и до¬
хода вдвое, и богаче ее вдвое, буквально ие знаю, как
сводить концы с концами, при тех неминуемых но
имениям затратах, о которых она. стремясь в бездну,
и не помышляет. А я кончаю жизнь, а она начинает.
У всякого свой вкус и взгляд» (Фет Л.Л. Стихотворе¬
ния. Проза. Письма. М., 1088. С.387). Стремление
к «порядку» предполагает прежде всего обеспечение
«будущего», ликвидацию «затрат», думу о «детях»
(мать Татьяны опасается ехать в Москву именно по¬
тому, что «доходу мало» — 7. XXVI, 12). «Расточи¬
тельство», долги, упование на «грядущие доходы» —
удел молодости; ср. восклицание Барона в «Скупом
рыцаре»: «Мой наследник! / Безумец, расточитель
молодой...» (Т.7. С. 112).
В-третьих, обозначение «расточитель» особенным
образом подчеркивает действительную глубину оне¬
гинской «хандры». Предоставив после смерти отца
все права на наследство «жадному полку» заимодав¬
цев и оставшись до смерти «дяди-старика» без средств
к существованию, Онегин менее всего думает о соб¬
ственном будущем, о «черном дне». Позже, завидуя
разбитому параличом «тульскому заседателю», он
оказывается вполне искренен: он действительно
«к жизни вовсе охладел» до такой степени, что его не
волнует даже призрак бедности, следствие «расточи¬
тельной» жизни.
Впоследствии в русской литературе слово «расточи¬
тель» приобрело символический смысл. Герой драмы
II.С.Лескова «Расточитель» (1867) демонстрирует не
только «материальное» расточительство (открыл ра¬
ботникам фабричные счета), но и широту собствен¬
ной щедрой души.
М. II. Викторова
РАСХОД - см.: ТЕТРАДЬ РАСХОДА
РАУТ
11 ныне Музу я впервые
На светский раут44 привожу;
На прелести ее степные
С ревнивой робостью гляжу.
Сквозь тесный ряд аристократов,
Военных франтов, дипломатов
II	гордых дам она скользит;
Вот села тихо и глядит,
Любуясь шумной теснотою,
Мельканьем платьев и речей,
Явленьем медленным гостей
11еред хозяйкой молодою,
И темной рамою мужчин
Вкруг дам как около картин.
(8. VI, 1-14)
1’нуг. В.Шн|)К<)11. 1842. Ак1Ш|нм|>. fie.i
В сорок четвертом примечании Пушкин пояснил:
«Rout, вечернее собрание без танцев, собственно зна¬
чит толпа» (Т.6. С.195). Описание раута в «Евгении
Онегине» (заметим, что Онегин «оставляет раут тес¬
ный» — 8. XXI. I) чрезвычайно точно. Своеобразным
комментарием к нему может служить письмо москвич¬
ки Б.П.Бакуниной, которая 21 декабря 1836 г. впер¬
вые попала на петербургский раут: «...в одиннадцатом
часу отправились к Опочининым. Было не более еще
40 человек, но мы так н хотели приехать, чтобы ви¬
деть. как будут собираться. Говорят, было более 200
или до 300 гостей, которых звали потолкаться; впро¬
чем толкотня была в зале, где нельзя было продраться,
а в гостиных и кабинетах было пусто, и там играли
в карты; в шахматы — гр<аф> Литта с Барантом,
фр<аицузским> послом. Были н прочие иностранные
министры...» (циг. но: Сидоров II. «Это нам читал
Пушкин, поэт, у Фикельмон...»: Из переписки Баку¬
ниных 1836—1837 гг. // Солнце нашей поэзии: Из со¬
временной Пушкинианы. М., 1989. С. 121).
В 1829 г. (около 25 января) Пушкин писал из Пе¬
тербурга II.А.Вяземскому: «Нашел здесь всё общество
в волнении удивительном. Веселятся до упаду и в стой¬
[410]

р
РЕВНОСТЬ
ку, т.е. на раутах, которые входят здесь в большую мо¬
ду. Давно бы нам догадаться: мы сотворены для раутов,
ибо в них не нужно ни ума, ни веселости, ни общего
разговора, ни политики, ни литературы. Ходишь по но¬
гам как но ковру, извиняешься — вот уже и замена раз¬
говору» (Т. 14. С.38).
Н.И. Михайлова
РЕВМАТИЗМ — «простудная ломота i$ мышцах и су¬
хожилиях» (Даль). В настоящее время ревматизм опре¬
деляется как системное воспалительное заболевание
с преимущественной локализацией в сердце (см.: Спра¬
вочник практического врача. М., 1981. С.84—90). Под
системным заболеванием понимают поражение различ-
ных органов и систем организма. Мри (>евматизме пора¬
жаются сердце, сосуды, суставы, кожа, легкие, органы
пищеварения и нервная система.
2	декабря 1832 г. Пушкин сообщал П.В. Нащокину:
«Я написал его [имеется в виду I том (I—VIII главы) ро-
маиа “Дубровский"’. — М.М. ] в две недели, но остано¬
вился по причине жестокого рюматизма, от которого
прострадал другие две недели, так что не брался за перо
и не мог связать две мысли в голове» (Т. 15. С.36—37).
28 ноября 1834 г. Пушкин записал в своем дневни¬
ке: «...был в Москве несколько часов — видел А.Раев¬
ского, которого нашел поглупевшим от ревматизмов
в голове» (Т. 12. С.332).
Героиня комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» (Д.З.
Явл. 6) Наталья Дмитриевна Горим говорит о болезни
своего мужа: «Всё рюматизм и головные боли».
В «Лечебниках» пушкинского в|>емени читателям пред¬
лагались разного |юда средства против ревматизма. Одно
из них: «11ростуженную часть натирают в тепле рукой или
фланелью; берут нагретого хлебного вина, и втирают по¬
больше, досуха. Закутав хорошенько на терто часть, ос¬
таются в тепле, остерегаясь простуды» (Практический
хозяин, илн Книга для всех состояний... Выбрано из сочи¬
нений лучших иностранных писателей М.М. 4.1—3. М.,
1838. Ч.З. (>.297). Так что заботливая супруга Платона
Михайловича Горича, страдающего ревматизмом, резон¬
но щм'лупреждаст его об опасности заболеть:
Ах! мой дружочек!
Здесь так свежо, что мочи нет,
Ты распахнулся весь, и расстегнул жилет.
<...>
11ослушайся разочек,
Мой милый, застегнись скорей.
<...>
Да отойди подальше от дверей,
Сквозный там ветер дует сзади!
<...>
Мой ангел, Бога ради,
От двери дальше отойди.
(Д.З. Яв.1.6)
В библиотеке Пушкина была книга П.Н.Савенко
«Кавказские минеральные воды» (СПб., 1828), где
в главе «Болезни, от коих теплые и горячие Кавказские
серные минеральные воды оказывают преимуществен¬
ную пользу* наряду с «Венерической, или любостраст¬
ной болезнью», «почечуем», «парашчом», «ломотой»
назван н «ревматизм» (см.: Громбах С.М. Пушкин
и медицина его времени. М., 1989. С.114).
В «Отрывках из Путешествия Онегина» пушкинский
герой оказался на Кавказских минеральных водах сре¬
ди «печальной семьи» больных.
Онегин взором сожаленья
Глядит на дымные струи
П мыслит, грустью отуманен:
Зачем я пулей в грудь не ранен?
Зачем не хилый я старик,
Как этот бедный откупщик?
Зачем, как тульский заседатель,
Я не лежу в параличе?
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма? — ах, создатель!
Я молод, жизнь во мне крепка;
Чего мне ждать? тоска, тоска!..
(Т.6. С. 199)
Заметим, что хотя ревматизмом страдали и дети, эта
болезнь ассоциировалась прежде всего со сгпцюстью.
В данном случае небезынто|хгно прислушаться к диало¬
гу двух сестер в романе Дж.Остин «Чувство и чу встви¬
тельность» (опубл. 1811):
«— Я знаю, — возразила Элинор, — тебя невозможно
убедить, что женщина в двадцать семь лет вполне спо¬
собна питать к тридцати пятилетнему мужчине подлин¬
ную любовь н лишь поэтому дать согласие стать спут¬
ницей его жизни. Но я отнюдь не согласна с тем, как
ты уже приковала полковника Брэндона и его супругу
к вечному одру болезни потому лишь, что он вчера ми¬
моходом пожаловался — а день, не забывай, был очень
холодный н сырой — на легкое ревматическое покалы¬
вание в плече.
—	Но он упомянул про фланелевый жилет? — сказа¬
ла Марианна. — А для меня фланелевые жилеты неотъ¬
емлемы от .ломоты в костях, ревматизма и прочих
старческих немощей» (Остин Дж. Чувство и чувстви¬
тельность. М., 1998. С.46).
Любопытно, что пушкинский герой, страдающий
«преждевременной старостью души», примеряет к себе
старческие недуги, в том числе и ревматизм, с тоской осо¬
знавая свою молодость и крепкое физическое здоровье.
М. II.Михайлов, II. П.Михайлова
РЕВНОСТЬ
Это слово, как и слова «ревнивый», «ревновать», упо¬
треблено в романе в двух основных значениях.
1411 |

РЕВНОСТЬ
Р
1.	Зависть, боязнь чьего-то превосходства над собой.
Так, модник Онегин опасается «ревнивых суждений»
(1, XXV, 6), на балу слышен «ревнивый шопот модных
жен» (1, XXVIII, 14) — ревность здесь не к мужьям,
а друг к другу, это соревнование нарядов, манер и т.п.
Понятно, почему Автор, выводя в свет свою Музу, не
лишен страха и опасений за нее:
На прелести ее степные
С ревнивой робостью гляжу.
(8, VI, 3-4)
Поразительно, но Татьяна, впоследствии княгиня N,
оказалась вне досягаемости этой привычной «светской
вражды». 11оначалу потому, что ее просто не* заметили,
не* сочли «степную прелесть» мало-мальски достойной
зависти: «Не обратились на нее / Ни дам ревнивые лор¬
неты...» (7, L, 11 — 12). Затем, когда мы видим Татья¬
ну царицей бала, она неотразимой силой душевной
красоты поднялась уже выше всякой состязательности:
К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор ее очей;
Девицы проходили тише
Пред ней но зале...
(8, XV. 1-6)
Картина едва ли не идеальная, учитывая всесилие
зависти. Она тем более должна была поразить Онеги¬
на, знатока светских законов.
2.	Сомнение в верности возлюбленного. «Несчастной
ревнехти мученья» (3, XIV', 5) Автор обещает когда-ни¬
будь изобразить в «романе на старый лад»: в жанре по¬
эмы он это уже сделал, если иметь в виду «Ьахчисарай-
ский фонтан» и «Цыган». В «Евгении Онегине» данная
тема остается скорее на втором плане. Умение проде-
моп(три|и)вать ревность или вызвать ее, т.е. игра в рев¬
ность, входит непременной частью в «науку любви».
Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать...
(1.Х. 1-2)
Ср. рассуждения «кокетки»:
Измучим сердце, а потом
Ревнивым оживим огнем...
(3. XXV, 10-11)
Привычная для Онегина игра е Ольгой вызывает не¬
шуточную «ревнивую тоску» Татьяны:
Как будто хладная рука
Ей сердце жмет, как будто бездна
Под ней чернеет и шумит...
(6. Ill, 8-10)
«Негодование ревнивое» (5, ХЕШ. XLIV, 12) влечет
к роковому исходу Ленского, прямо названного «рев-
нинцем» (Н, XII, 5). Его ревность в отношении к Ольге
в отличие от чувства шиллеровского Фердинанда из
«Коварства и любви» дожила, правда, лишь до первой
с ней встречи («Исчезла ревность и досада / Пред этой
яеностию взгляда, / Пред этой нежной простотой, /
Пред этой резвою душой!..» — (>. XIV, 5—8), и вся сила
слепой мести обрушилась на друга-предателя, явно не*
по назначению. Ревность Ленского сопряжена с наив¬
ной неискушенностью, с придуманными, воображае¬
мыми обстоятельствами («буду ей спаситель...» и т.д. —
6,	XV, 5). Ревность тем самым обращается в призрак,
обманчивый мпраж. Автор, судя по всему, собирался
в более широком, шекспировском ключе развить тему
ревнехти как атрибута подлинной страсти. «Блажен¬
ные» в своей бесстраетнсхтн натуры, замечает он, мо¬
гут жить, «Ревнивой не тревожась мукой» (2, XVII,
12). В шестой главе этому мучительному спутнику
страсти были посвящены две строфы, XV и XVI, затем
исключенные из печатного текста, очевидно в силу
слишком откровенного автобиографического звучания
(обычно их связывают с чувством, испытанным авто¬
ром к Амалии Ризпич).
Да, да, ведь ревности припадки —
Болезнь, так точно как чума,
Как черный сплин, как лихорадка.
Как повреждение ума.
Она горячкой пламенеет,
Она свой жар, свой бред имеет,
Сны злые, призраки свои.
Помилуй Бог, друзья мои!
Мучительней нет в мире казни
Ее терзаний роковых.
Поверьте мне: кто вынес их.
Тот уж конечно без боязни
Взойдет на пламенный костер,
Иль шею склонит под топор.
(Т.6. C.6I1)
Иррациональное' начало ревнивой страсти, знакомое
I	IyniKHiiy, далеко уводит его от тех объяснений, что да¬
вались писателями и мыслителями рационалистичес¬
кого склада. Наир.: «В ревнехти больше себялюбия,
чем любви» (Ларошфуко Ф. Максимы и моральные
размышления // Размышления и ас{юризмм француз¬
ских моралистов XVI—XVIII веков. СПб., 1995.
С. 174). Или: «Ревность есть вид страха, связанный
<• желанием сохранить за собой обладание каким-нибудь
благом; она основывается не столько на силе* доводов,
убеждающих в том, что его можно потерять, сколько
на его выеокой оценке. Эта высокая оценка побуждает
учитывать малейшие основания для подозрения, кото¬
рые в данном случае превращаются в очень важные».
За малым исключением «эта страсть связана только
с подозрениями и недоверием» (Декарт Р. Соч.: В 2 т.
М., 1989. Т.1. С.554, 555).
«Черная бездна» ревности не стала ведущим мотивом
романа (как, напр., в поэмах Баратынского «Бал»,
«I (ыганка»): мимолетно связанный с образом Татьяны,
14121

р
РЕГУЛ
он вряд .hi применим к Ленскому, возревновавшему
«но пустякам» («В негодовании ревнивом» — 5, XLII1.
XLIV, 10), как прокомментировал впоследствии этот
эпизод романа сам автор. Возможно, несоответствие
истинного масштаба переживаний героя и высокого
трагизма ревности и страсти авторского отступления
XV—XVI строф шестой главы стало еще одной причи¬
ной их исключения из печатного текста. Ленскому бо¬
лее подходит декартовское объяснение.
11осле дуэли и смерти 11ушкина его судьба была сбли¬
жена М.Ю.Лермонтовым с судьбой Ленского: «Как тот
певец, неведомый, но милый, / Добыча ревности глу¬
хой...» (Смерть 11оэта, 1837). Статус пушкинского ге|юя
и его чувства был тем самым явно завышен сравнительно
с романной реальностью.
В.	А. Викторович
РЕГУЛ Марк Атилий (Marcus Atilius Regulus; ? —
ок. 250 до н.э.) — римский полководец, герой Первой
Пунической войны. Пушкин сравниваете Регулом сво¬
его героя Зарецкого:
...в сражены!
Раз в настоящем упоеньи
Он отличился, смело в грязь
С коня калмыцкого свалясь,
Как зюзя пьяный, и французам
Достался в плен: драгой залог!
Новейший Регул, чести бог,
Готовый вновь предаться узам,
Чтоб каждым утром у Вери
В долг осушать бутылки три.
(6. V, 5-14)
Регул был популярным героем древности. В статье
Пушкина «Французская академия» (1836) приводится
речь вновь избранного академика Скриба о своем пред¬
шественнике Арно, один из сыновей которого, также
писатель, создал трагедию о Регуле (Т. 12. С.51). В но¬
ябре 1835 г. Пушкин получил от одного из своих по¬
клонников, неистового романтика некоего Н.Иванова
письмо, где Регул упомянут в числе великих «мужей
древности» от Диогена до Катона (И.Иванов — Пушки¬
ну, 2 ноября 1835 // Т. 16. С.60). А вот что Пушкин
мог прочитать о Регуле у французского историка абба¬
та К.-Ф.-К.Милло, к которому, впрочем, он относился
весьма иронически (см.: История села Горюхина, 1830//
Т.8. С. 132): «Регул, консул победоносный, идет с леги¬
онами римскими в самую Африку. При конце своего
консульства получает он от сената повеление продол¬
жать войну в звании проконсула. Сей знаменитый рим¬
лянин, как бы предчувствуя готовое постигнуть его
несчастье, отказывается от военоначальства и просит
избрать ему преемника, говоря, что вор похитил у него
земледельческие орудия, что если он сам не отправится
для возделывания скудного своего поля, в таком случае
подвергнет себя опасности умереть от голода с детьми
и женою. Сенат приказывает возделывать ниву Регула
и питать его семейство па счет республики.
Приближаясь с воинством к самым вратам Карфа¬
гена п желая немедленно кончить войну, Регул пред¬
лагает неприятелям мирные условия, впрочем столь
невыгодные, что сенат карфагенский, не взирая на
всеобщий ужас, отвергает оные. “Должно уметь по¬
беждать, — сказал Регул, — или покоряться победите¬
лю”. Стыд и отчаяние оживляют мужество побежден¬
ных. Вспомогательное греческое войско, содержимое
иждивением карфагенской республики, приходит
к ней на помощь. Ксантипп Лакедемонянин нападает
на Регула, который, почитая себя непобедимым, не
принимал никакой предосторожности: римляне пора¬
жены, Регул взят в плен <...>.
Регул, претерпевавший в продолжении четырех лет
всевозможную жестокость плена, находился в числе
послов карфагенских. Сенат обязал его клятвою воз¬
вратиться обратно, если его старания в пользу карфа¬
генской республики не будут иметь успеха. Прибыв
с прочими послами к стенам Рима, Регул не хотел всту¬
пить в город. “Уже я более, — сказал он, — не гражда¬
нин римский, но пленник карфагенский. Сенат прини¬
мает обыкновенно послов иноземных не в стенах
Рима, но за вратами оного”. <...> Тогда Регул: “Отцы
именитые! — сказал сенаторам, — я прибыл но воле мо¬
их повелителей заключить мир с республикой римскою
или, по крайней мере, условиться о размене военно¬
пленных”. После сего Регул чертами разительными
описал сенаторам положение дел карфагенских и про
сил усердно, чтобы республика римская „для собствен¬
ной своей пользы не только не заключала бы мира
с карфагенцами, но даже и на размену военнопленных
не изъявляла бы своего согласия <...>. Сенаторы убеж¬
дали Регула остаться в Риме, сам первосвященник раз¬
решал его от данной им клятвы. “Знаю, — отвечал Ре¬
гул, — что лютые муки ожидают меня в Карфагене;
однако я предпочитаю оные тому бесславию, которое
покроет гроб мой, если не сдержу данное мною слово ".
Отправляясь обратно в Карфаген, Регул не хотел ви¬
деть ни супругу, ни детей своих: он страшился, чтобы
в минуты столь для него роковые чувства любви и приро¬
да не тронули мужественное его сердце.
Раздраженные карфагенцы заключили Регула в тем¬
ницу самую мрачную: потом, обрезав ему вежды, под¬
вергли его в течении нескольких дней блеску и зною лу¬
чей солнечных; наконец (жестокость бесчеловечная!)
бросили его на острые гвозди в бочку, в которой сей
знаменитый муж окончил дни свои от страданий и гла¬
да. Римляне, желая отомстить смерть сего консула,
предали главных карфагенских пленников исступлен¬
ному гневу супруги н детей Регула, которые, как пове¬
ствуют историки, не менее карфагенцев явили себя
[413|

РЕЧИТАТИВ
Р
жестокими» (Римская история. Сочинение Миллота...
СПб., 1821. С. 103—107; ср. также, наир.: Евт/юпий.
Евтропия Сокращение римской истории до времен ке¬
сарей Валента и Валенлинияна, переведенное с латин-
скаго языка Семеном Воронцовым. [М.], 1770.
С. 28—30).
Сравнение с Регулом, «чести богом», Зарецкого, ко¬
торый забывает о чести не только в бою и плену, но
и во время поединка Онегина с Ленским, являясь секун¬
дантом, т.е. арбитром в решении вопросов чести, —
еще одна сатирическая краска Пушкина, использован¬
ная им при создании образа Зарецкого (см. также:
АЗКУКА. ЗАРЕИКИЙ). Пушкинская сатира в данном
случае направлена и на общество, в котором Зарецкий
выступает в роли «новейшего Регула».
М. Н. Строганов, Е. И. Суворова
РЕСТОРАТОР - см.: ОТОИ.
РЕЧИТАТИВ (пт. recitativo, от ит. recitare — читать
вслух, декламировать) — «род вокальной музыки, ос¬
нованной на стремлении приблизиться к естествен¬
ной речи» (Музыкальная энциклопедия. Т. 1—6.
М., 1973-1982. Т.4. С.606).
Речитатив как особый вид музыкального произноше¬
ния текста возник во Флоренции на рубеже XVI—XVII вв.
Флорентийские композиторы того в|м;мени, пытаясь
возродить приемы декламации, использовавшиеся
в античном театре, создали новую форму музыкальной
речи полунапевного, нолуразговорного характера. Они
называли ее recitare eantemlo, что в переводе означает
«говорить певуче».
К началу XVIII в. в оперном творчестве композиторов
неаполитанской школы сложились два вида речитати¬
ва: лак называемый «сухой» (secco) и аккомнанирован-
ный (accompagnalo). «Сухой» речитатив был особенно
распространен в итальянской комической опере (орега-
ЬнГГа). Его мелодия максимально приближалась к рече¬
вой интоншцш; произносили такой речитатив скорого¬
воркой под аккомпанемент отдельных аккордов, которые
исполнялись на чембало или клавесине.
В 1816 г. композитор Дж. Россини в своей знамени¬
той опере «Севильский цирюльник» создал замечатель¬
ный образец речитатива secco. Россини мастерски
передал остроту пародии и юмора комедии, используя
самые разнообразные приемы и средства: особенности
звучания голоса и музыкального инструмента, быстрое
повторение звуков, выразительную скороговорку мело¬
дической речи. Неистощимая изобретательность вели¬
кого итальянца приводила в восторг слушателей.
В.Ф.Одоевский в одной из своих статей писал: «Из
всех музыкантов, ныне существующих, одни Россини
отмечен редким, свыше вдохновения, даром мелодии»
(цит. по: Кремлев Ю.А. Русская мысль о музыке:
Очерки истории русской музыкальной критики и эсте¬
тики в XIX в. Т. 1-3. Л., 1954. Т. I. С.41).
Он звуки льет — они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего Аи
Струя и брызги золотые...
(Отрывки из Путешествия Онегина // Т.6. С.204)
Эти пушкинские строки, посвященные музыке Рос¬
сини, справедливо относятся и к блестящим россиниев-
ским речитативам: чередуясь с яркими, жизнерадост¬
ными ариями и каватинами, они искрятся задором,
веселой иронией, озорством. «Россини пишет для удо¬
вольствии уха... — отмечал В.Ф.Одоевский, — выходя
из театра после оперы Россини, невольно напеваешь
счастливые его темы» (цит. по: Крелсчев Ю.А. Указ.
соч. Т.1. С.42).
Финал гремит; пустеет зала;
Шумя, торопится разъезд;
Толпа на площадь побежала
111	>н блеске фонарей и звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревем речитатив.
(Отрывки из Путешествия Онегина // Т.6. С.205)
«Севильский цирюльник» — самая цельная и совер¬
шенная комическая опера Россини, и сегодня она явля¬
ется одной из лучших опер л гого жанра.
К 20-м годам XIX в. в связи с развитием различных
оперных стилей «сухой» речитатив уступал место более
эмоциональному и выразительному «акком!нитрован¬
ному» речитативу.
В России речитативная манера произнесения текста
имела своих страстных почитателей. Знагок русской
старины М.И.Пыляев, рассказывая о музыкальном ув¬
лечении графа П.М.Скавронского, писал: «...известный
богач... вообразил себя большим певцом и композито¬
ром и окружал себя певцами и музыкантами; он разго¬
варивал с прислугой своей по нотам, речитативами; гак
дворецкий докладывал ему бархатным баритоном, что
на <тол подано кушанье. Кучер объяснался с ним густы¬
ми октавами, форейторы — дискантами и альтами, вы¬
ездные лакеи тенорами и т.д. Во время парадных обе¬
дов и балов его слуги, прислуживая, составляли трио,
ду:ггы и хоры; сам барин отвечал им также в музыкаль¬
ной форме» (Пыляев. Старое житье. С.90).
На протяжении всей истории развития оперного жа¬
нра композиторы стремились постичь мелодическую
природу бытовой и сценической речи. Так, француз¬
ский композитор Ж.-Б.Люлли брал уроки декламации
у известной актрисы М.IПанмеле. Он декламировал
|414|

р
речь богов
свои [и'читатииы, находил нужные ему• интонации,
а затем записывал их нотным текстом. Композитор
А.Е.Варламов, «найдя какие-нибудь стихи... прочиты¬
вал их несколько раз — декламировал, и уже потом сам
собою являлся и мотив» (А. ..ов А. Воспоминания
о А. К. Варламове // Орел. 1859. № 3-4. С. 13).
Тонким знатоком мелодических интонаций речи был
композитор М.И.Г.шика. Велика его роль в ({юрмирова-
нип русского аккомнанированного речитатива, основан¬
ного на интонациях русского говора и особенностях
на|к>дных мелодий. Музыкальный критик Г.А.Ла|юш <уг-
мечал: «Нельзя, мне кажется, лучше охарактеризовать
Глинку, как назвав его нашим музыкальным Пушки¬
ным» (цит. по: Кремлев Ю.А. Указ. соч. Т.1. С. 137).
Крупным событием в истории русской музыки было
появление оперы А.С.Даргомыжского «Каменный
гость», написанной на неизмененный текст одной из
«Маленьких трагедий» Пушкина. Опера вызвала разно¬
речивые суждения современников. «Здесь нет уже
никакого номина об ариях, дуэтах и терцетах, выдуман-
иых для оперы подобно условным балетным на, — ука¬
зывал II.С.Стасов. — Во имя требований здравого смысла
и оперной правды музыка состоит тут единственно из |М‘
читативов и декламации, из музыкальной речи, лью
щейся у действующих лиц столько же* правдивым непра¬
вильным и несимметричным потоком, как это существует
в живой человеческой речи» (цит. не): Кремлев Ю.А.
Указ. е*оч. Т.З. С.27). Вые*оке> отзывался ею опере ке>м-
нозитор Ц.А.Кюи: «Декламация в “Каменном гскте” —
верх совершенства от начала де» конца; :гго кодекс,
который вокальным композиторам следует изучать посто¬
янно с величайшим тщанием» (цит. не»: Комиссарская
М.А. Русская музыка XIX века. М., 1974. С.2(5). Про-
должая эту тему, Ц.А.Кюи отмечал, что А.С.Дарго-
мыжский «тысячу раз прав, что написал свою послед¬
нюю оперу на текст Пушкина без изменений несмотря
на неудобстватекста для музыки» (Там же*).
Среди тех, кто не* принял оперу «Каменный гость»,
были музыкальный критик Г.А.Ларош, композиторы
С.И.Танеев и П.И.Чайковский. Опыт построения му¬
зыкальней! драмы средствами декламации вслед за
А.С.Даргомыжским продолжил Н.А.Римский-Корса¬
ков. Он написал оперу «Моцарт и Сальери», полностью
сохранив текст одноименной «Маленькой трагедии»
Пушкина, и передал живое пушкинское слово иитона-
циями гибкого, выразительного речитатива. Друзья
композитора вспоминали первое домашнее исполнение
оперы: тогда и басовую партию Сальери, и теноровую
Моцарта пел Ф.И. Шаляпин, а за роялем сидел двадца¬
типятилетний С.В. Рахманинов.
Речитативный стиль применялся не только в опер¬
ных жанрах, но и в кантатах, ораториях, романсах.
Подтверждением тому служат строки из письма
Пушкина 1I.A.I Гитневу, написанного в июле 1825 г.:
«Скажи от меня Козлову, что недавно посетила наш
край одна прелесть, которая небесно поет его Вене¬
цианскую ночь на голос гондольерекого речитатива»
(Т. 13. С. 189). Спустя пять лет Пушкин упомянул
«гондольерекий речитатив» в восьмой главе «Евгения
Онегина»:
Как походил он на поэта,
Когда в углу сидел один,
II перед ним пылал камин,
И он мурлыкал: Bcnedetta...
(8. XXXVIII, 9-12)
Речитатив занимает особое место в развитии раз¬
личных музыкальных жанров. Максимальное слия¬
ние слова и музыки позволяет передавать в мелодиче¬
ских интонациях речитатива множество оттенков
чувств. Широко известно высказывание М.П.Му¬
соргского, уделявшего в своем творчестве много вни¬
мания речитативной форме: «Моя музыка должна
быть художественным воспроизведением человечес¬
кой речи во всех тончайших изгибах ее. то есть звуки
человеческой речи, как наружные проявления мыс-
ли и чувства, должны, без утрировки и насилования
сделаться музыкой» (Мусоргский М.И. Письмо
Л .П. Шестаковой, 30 июля 1808 // Мусоргский VI.II.
Литературное наследие. [Т. ] 1: Письма, биографиче¬
ские материалы, документы. М., 1971. С. 100).
М. С. Громова
РЕЧЬ БОГОВ — перифраз, означающий «поэтичес¬
кая речь», «неюзпя». Пушкин использует его при описа¬
нии своей Музы и случившихся с нею метаморфоз:
И позабыв столицы дальной
II блеск и шумные пиры,
В глуши Молдавии печальной
Она смиренные шатры
Племен бродящих посещала,
г! между ими одичала,
II позабыла речь богов
Для скудных, странных языков,
Для несен степи ей любезной...
(8, V, 1-9)
Чтобы осознать имеющиеся здесь смысловые тонко¬
сти, следует учесть широкую употребительность в pvc-
ской поэзии XVIII — начала XIX в. словосочетаний
«речь богов», «язык богов», «язык небес», «наречие
муз», точно так же как во французской поэзии того же
периода фразеологизма «langue eles elieux» (см.: По¬
этическая фразеология. С. 125).
Происхождение перифраза ведет нас к античным
воззрениям на поэтов как служителей и собеседников
бога Аполлона и предводительствуемых им муз. Тем е-а-
мым поэт представлялся существом особой природы,
а поэтическая речь уравнивалась с божественной.
[415]

РИЗА
Р
Не даром баененна языческая древность,
Вняв гласа лирнаго могущественну мерность,
<...>
Языком нарекла поэзию богов.
(Державин Г. Р. Послание к Великой княгине
Екатерине Павловне о покровительстве
отечественного слова, 18(17— 1809)
Рассуждения о том же находим и в критических ста¬
тьях поэтов XVIII в., напр., «О древнем, среднем и но¬
вом стихотворении российском» В.К.Тредиаковского
(1752). В анонимной статье «Поэзия» (Северный вест¬
ник. 1804. 4.2. С.32) утверждалось, что Россия —
«страна, мало еще понимающая язык богов». Пеюты-
сентименталисты хорошо усвоили данный образный
ряд: «святый язык небес» в «Поэзии» II.М.Карамзина
(1787), «язык богов» в надписи «К портрету Г.Р.Дер¬
жавина» И.И.Дмитриева (1793). Однако уже у Дмит¬
риева это словосочетание иронически пародируется
в устах нового Аристарха как трафаретное, теряющее
первозданный смысл в современной жизни:
Я сам язык богов, поэзию, люблю,
И нашей, как и вы, утешен так же мало;
Однако ж здесь, в Москве, толкался я бывало,
Меж наших Пиндаров и всех их замечал...
<...>
Так часто я видал, что истинно иной
В два, в три дни рифму лишь прибрать
едва успеет,
Затем что в хлопотах досуга не имеет.
Лишь только мысль к нему счастливая придет,
Вдруг било шесть часов! уже карета ждет;
11ора в театр, а там на бал, а там к Лиону,
А тут и ночь... Когда ж заехать к Аполлону?
(Чужой толк, 1794)
Высокий смысл избранничества сохраняют еще
К.II.Батюшков («11лодотворная минута поэзии! ты быс-
т|ю исчезаешь, но оставляешь вечные следы у людей,
владеющих языком богов» — Нечто о поэте и поэзии,
1816), Е.А.Баратынский («Немногим избранным поня¬
тен / Язык поэтов и богов» — Лиде, 1821), В.К.Кюхель¬
бекер (О направлении нашей поэзии, особенно лириче¬
ской, в последнее десятилетие, 1824; Сирота, 1833).
Дмитриевская традиния девальвации высокого
смысла данного перифраза в те же годы настойчиво
проводится П.А.Вяземским: «Поэты ремеслом, лже¬
цы и самохвалы, / Твердят везде, что им знаком язык
богов! / Такую честь себе присвоить не посмею»
(К княжне, 1825, ср.: К портрету выспреннего по¬
эта, 1810; «Ты требуешь стихов моих...», 1816; Чер¬
та местности, 1824).
Юный Пушкин подхватывает традиционный смысл
перифраза, хотя и ставит его в шутливый контекст:
в письме к В.Л.Пушкину от 28 декабря 1816 г. он одоб¬
ряет друзей-арзамасцев, умеющих «мучить бледного
Шишкова / Священным Феба языком» (Т.13. С.5).
V	Пушкина времен «Евгения Онегина» перифраз тако¬
го рода вызывает чувство отстраненной иронии, напо¬
минающей Дмитриевскую: «так назыв.<аемый> язык
богов [так] еще для нас нов, что мы называем поэтом
всякого, кто может нанисать десяток ямбических сти¬
хов с рифмами» (<0 поэтическом слоге>, 1828 //Т. I I.
С.73). Как видим, Пушкин трактует выражение «язык
богов» как расхожее и ни к чему ие обязывающее. Спу¬
стя год-другой будет написана процитированная выше
V	строфа восьмой главы.
То, что Муза «позабыла речь богов», еще не означает,
что она утратила свою поэтическую природу. Она про¬
меняла прежний вкус к живописному слогу якобы боже¬
ственного происхождения на обаяние простого, «скудно¬
го» языка цыганского племени (ср. в «Цыганах»: «Всё
скудно, дико, всё нестройно» — Т.4. С. 182; «бедный,
звучный их язык» — Т.4. С. 188). В саморефлексии по¬
эта период «Цыган», таким образом, трактуется как пе¬
реходный от (юмантического, таинственного «волшебст¬
ва» («Она Ленорой, при луне» — 8. IV, 7) к щюзаической
дальности («Явилась барышней уездной» — 8. V. 12).
Чтобы этот Iюреход состоялся, и необходимо было «поза¬
быть речь богов», пройти школу «скудных языков» и «пе¬
сен степи» it отличие от Овидия (в «Цыганах»: «Но он
к заботам жизни бедной / 11ривыкпуть никогда не мог» —
Т.4. С. 187; ср. несколько позднее Алеко: «Я диких песен
не люблю» - Т.4. С. 189).
Критическое отношение 11ушкнна к перифразу «речь
богов» не следует переносить па лексически родствен¬
ный (>браз «божественного глагола» (По:)т, 1827), кото¬
рый имеет иное происхождение — не от языческой ан¬
тичности, по от христианских источников. Последние
очевидны в допушкинской поэзии начиная еще с перело¬
жений псалмов Ломоносова, ценимых Пушкиным. Язы¬
ческие и христианские' по генетике своей нерпфразы
могли уживаться друг с другом, как, напр., в упомяну¬
том уже стихотворении Карамзина «Поэзия».
Идея божественного происхождения поэзии приме¬
нительно к Пушкину прозвучала с самого начала его
поэтического поприща в стихах, посвященных ему
А.А.Дельвигом, В.К.Кюхельбекером, Ф.II.Глинкой.
В откликах на смерть поэта вновь явился знакомый об¬
раз: «Вещал глагол богов на севере угрюмом» (Вязем¬
ский Н.А. На память, 1837), «Ты был богов орган жи¬
вой» (Тютчев Ф.И. 29-е января 1837, 1837).
В.	А. Викторович
РИЗА — «Церк. 1) Одежда. <...> 2) Священническое
верхнее облачение, употребляемое во время богоелу-
жения» (Словарь церковно-славянского и русского
языка: В 4 т. СПб., 1847. 'Г.4. С.64); «церковно-сла-
вянекое название одежд, в которые* евященнослужите-
[416]

р
РИЗА
ли и некоторые церковнослужители одеваются во вре¬
мя богослужений. В богослужебных книгах этим име¬
нем называется и обыкновенная одежда христиан»
(Христианство: Энциклопедический словарь: В 3 т.
М., 1993. Т.2. С.488—489). Этимология слова остает¬
ся неясной (Этимологии, слов. Т.З. С.482). В произ¬
ведениях Пушкина слово встречается 12 раз (('лов.
языка Пушкина. Т.З. С. 1020—1021).
В первом своем значении слово имеет церковно-бы¬
товой номинационный характер (см. в «Полтаве»: «Там
роковой намост ломали, / Молился в черных ризах
поп...» — Т.5. С.48).
В поэтической практике предпушкинской и пушкин¬
ской поры слово «риза» как церковно-славянекое обо¬
значение одежды использовалось часто и принадлежа¬
ло к лексическому ряду торжественного высокого
спит: «Я сам, увенчанный и в ризы облаченный, / Явлюсь
на утрие пред наш алтарь священный» (Батюшков К. //.
Тибуллова элегия X. Из I книги. Вольный перевод
(1809—1810); «И, с ризы странника свергая прах
и тлен, / В мир лучший духом возлегаю» (Батюшков П.П.
К другу (1813—1817)). У Пушкина значение слова
обычно образно и стилистически развернуто; «церков¬
но-книжному языку в творчестве Пушкина чужда мо¬
нолитность образно-идеологического содержания...
Церковно-книжный язык дробится на множество сти¬
листических осколков, на множество образов, выраже¬
ний с разной экспрессией, разными задатками разви¬
тия» (Виноградов В.В. Язык Пушкина: Пушкин
и история русского литературного языка. М.; JI., 1935.
С. 154—155). В стп\отво|нчпн1 «Люблю ваш сумрак не¬
известный...» (1822) (Т.2. С.255) «риза гробовая» —
саван, символ смерти, антитеза земного мира. В «Бо¬
рисе* Годунове» ( 1825), где церковно-славянская
лексика, елиювляясь с летописным слогом, нрехторечием
и иноязычными вкраплениями, образует живой быто-
вой коитекет эпохи и речевые характеристики персо¬
нажей, речь патриарха построена с опорой на возвы-
шенную церковно-славянскую лексику: «Он именем
царевича, как ризой / Украденной, бесстыдно облачил-
е*я...» (Т.7. С.69). В «Ариоие» (1827) Пушкин раство¬
ряет церковнославянизмы в нейтрально-лите*ратурных
формах языка и стиля: «11 ризу влажную мою / Сушу
на солнце иод скалою» (Т.З. С.58).
В «Евгении Онегине» «риза» возникает в первой главе:
Под ризой бурь, с волнами споря,
11о вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
(1.L, 5-7)
В строфах XUX—LI Пушкин в зашифрованной ус-
ловпо-поэтичеекой с|юрме говорит о планах побега за
границу, которые реально занимали его в Одессе: «...не
то взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть
Константинополь» (11исч>мо Л.С.11ушкину, январь (не>-
сле 12) — начало февраля 1824, Одесса //Т. 13. С.86).
Слово «риза» в L етроере* употреблено в третьем (произ¬
водном) значении, не вошедшем в словарные толкова¬
ния. но широко разработанном в поэзии рубежа
XVIII—XIX вв. как опорное слово перифрастической
модели, стоящее в синонимическом ряду со словами
«покров», «пелена», «завеса», «покрывало», «мантия»
и т.п. Образный ряд, порождаемый этими синонимами,
вырастал из понятия «мрак», «тьма» и устойчиво ис¬
пользовался в пейзажных зарисовках наступления но¬
чи или сумрака: «Уже* простерлася над понтом риза
ночи» (Херасков М.М. Чесменский бой, пОэма // Херас¬
ков М.М. Творения. Ч. 1 — 12. М., 1797. Ч.З. С. 143);
«Ночною ризою земля еще одета» (Вяземский П. А. Ут¬
ро на Волге, 1821); «На землю облака сошли, / На
день насунув ночи ризу» (Вяземский П.А. Метель,
1828) и т.н. Традиция подобной перифразы вырастала
из искусства классицизма, где* ночь представала в обра-
зе богини, простирающей над миром свой унизанный
звездами плащ: «Ночь, темная богиня Тьмы, которую
древние почитали старшей дочерью Хаосовою, ибо
тьма была прежде Света. Стихотворцы представляют
ее в маковом венце, в черной великой мантии еч> звез¬
дами. Иногда... изображали ее* едущею в колеснице,
держа над головою своею распростертое покрывало»
(Иконологии, лексикон. С.206).
В онегинской строе|)е образ, вырастающий из, каза¬
лось бы, привычной перифразы, оказывается совер-
шенпо переосмысленным, вывернутым наизнанку.
В соседствующих строках Пушкин сводит несколько
слов-символсж («риза», «буря», «море», «путь»-«распу-
тье»), имеющих в перифрастических сочетаниях ус¬
тойчивое значение: «буря» — война, «буря брани»,
«бранная непогода», гром, гроза, ненастье, «житейские
бури»; «мо|н‘> — «море жизни», путь над бездной; «путь» —
тропа, дорога, жизненный путь. Сведенные в единую
поэтическую ере>рмулу, эти слова в традиционной об-
разной системе должны были выстроиться в картину
жизненных действий, швыряющих утлый челн, отдан¬
ный во власть грозных стихий и стремящийся к спокой¬
ной пристани, гавани, убежищу, дающему измученно¬
му путнику желанный покой. В черновых вариантах
подобное решение намечалось: «Когда ж с мятежной
бурей споря...» (Т.6. С.250). Но в окончательном ва¬
рианте* строфы образный и собственно периеррастичес-
кий штамп разрушается, кардинально переосмыслива-
ется. «Риза» оказывается не* величавым статуарным
покровом, а волнующейся бушующей «ризой бурь»,
но бурь не кровавых, мятежных, а благодетельных,
скрывающих беглеца от преследования. «Бег» по «воль¬
ному распутью моря» — не* опасным мучительным пла¬
ванием, а счастливым стремлением души, мечтающей
о	свободе. Пристань оборачивается не спасением,
а «скучным брегом», где свобода вожделенна, но недо-
14171

РИФМА
Р
ступна. Прокламирование поисков свободы полностью
переключает перифрастическую модель из классицист-
ского регистра в романтический. Образ автора, созда¬
ваемый в «Евгении Онегине», «сложно переплетается
с фактами его жизни, стилизованной в романтическом
духе», и формируется как образ «поэта-беглеца» или
«поэта-изгнанника» (Лотман. Пушкин. С.65—66).
Лит.: Виноградов В.В. Стиль Пушкина. М.. 1941; Поэтическая
фразеология; Томашевский В. В. Вопросы языка в творчестве Пушки¬
на // Пушкин. Иссл. Т.1. С. 126—184).
И. А. Колосова
РИФМА — любой фонетический (и графический) по¬
втор. повышающий связность между собственно стихо¬
выми единицами поэтического текста, li эгом отличие
рифмы от других важнейших компонентов поэтической
формы, в частности от СТИХА и СТРОФЫ: если они,
в первую очередь, — результат особого членения речи, то
рифма, наоборот, — главным образом дополнительное
средство связи, li «Евгении Онегине» в роли связуемых
единиц выступают стихотворные строки, но иногда с по¬
мощью рифм друг за друга цепляются строфоиды и це¬
лые строфы (см.: I. XXV—XXVI; XLV-XLVI; 4.
VIII—IX; XLI-XLII; XLVII-XLVIII; 5. VI—VII;
XXIX XXX; 7. XXV—XXVI; 8, XLI-XLII; L-U; От¬
рывки из 11\ гешествия Онегина — Т.6. С.203; п др.).
Функциональная специфика рифмы обусловлена,
видимо, тем, что это единственное верификационное
явление, колыбелью которого в европейской античнос¬
ти была проза; точно так же в древнерусской литерату¬
ре рифмованная проза предшествовала появлению
рифмованных стихов. 11ушкину, сотворившему свой
собственный нсевдо-античный миф о Рифме — дочери
Феба и нимфы Эхо (Рифма, 1830), было прекрасно
известно, что европейский стих присвоил себе рифму
лишь в Средние века: «11оэзия проснулась под небом по¬
луденной Франции — рифма отозвалась в романском
языке; сие новое украшение стиха, с первого взгляда
стаи» малозначущее, имело важное влияние на словес¬
ность новейших народов» (О поэзии классической
и романтической. 1825 //111. С.37). Однако, будучи
яркой приметой поэзии новой Европы, рифма не явля¬
ется необходимым или достаточным условием стиха —
поэтическая речь легко обходится без нее. II хотя иные
из читателей «Бориса Годунова» «сомневались, могут
ли стихи без рифм называться стихами» (<Письмо
к издателю «Московского Вестника»>, 1828 // Т.П.
С.68), поэт был уверен, что «со временем мы обратим¬
ся к белому стиху»: «Рифм в русском языке слишком
мало» (<Путешествие из Москвы в Петербург>,
1833—1834 // Т. 11. С.263). Любопытно, что эта тема
едва не проникла в текст почти насквозь прорифмован-
ного «Евгения Онегина»:
Мелок оставил я в покое
Атанде, слово роковое,
Мне не приходит на язык —
От рифмы также я отвык
Что будешь делать? между нами
Всем этим утомился я.
На днях попробую, друзья,
Запяться белыми стихами,
[Хоть всё имеет] quinze elle va
Большие на меня права.
(Т.6. С.563—564)
Эта параллель между картами и стихами, исключенная
из окончательной редакции романа, перекликается не
только с VI строфой «Домика в Коломне», но и с LIV
строфой первой главы «Евгения Онегина»: «...Пи карт,
ни балов, ни стихов»; ср. также письмо к В.А.Жуков¬
скому (не позднее 24 апреля 1825): «...Если меня оста¬
вят в покос', то верно я буду думать об одних пятистоп¬
ных без рифм» (Т.13. С.167).
Связующая, цементирующая роль рифменной нары
отражается на ее структуре: она складывается из двух
равнозначимых, но не равнозначных элементов. Тем
не менее составители «Словаря языка Пушкина» за¬
блуждаются, определяя рифму как «созвучие концов
стихотворных cm рок» (Т.З. С. 1023). И ошибка не
исчерпывается тем, что Пушкин мог рифмовать не
только концы строк, но п. напр., концы полустиший:
«Три у Будрыеа сына, как и он, три литвина. / Он при¬
шел толковать с молодцами» (Будрыс и его сыновья,
1833 // Т.З. С.311). Дело в том. что Пушкин понимал
под рифмой не столько само созвучие, сколько каждое
из созвучных (фонетических) слов — как правило, по¬
следнем' в строке: «Рифм в русском языке слишком ма¬
ло. Одна вызывает другую. Пламень неминуемо тащит
за собою камень. Из-за чувства выглядывает непре¬
менно искусство. Кому не* надоели любовь и кровь,
трудной и чудной, верной и лицемерной, и проч.»
(<Путешествие из Москвы в Петербург> // Т.П.
С.263). Если для нас пламень н камень образуют одну
рифму, то для Пушкина, как видим, —две. Конкрет¬
ную пару созвучных слов е>н ни разу не называет «риф-
мой», но всегда — «рифмалш»: «Чист. <осердечпый>
Ответ растянут, — писал Пушкин II.А.Вяземскому
25 января 1825 г., — рифмы слёзы, розы завели тебя»
(Т. 13. С. 135). В «Египетских ночах» импровизатор
спрашивает, име'я в виду обычное четверостишие: «По¬
чему мысль из головы поэта выходит уже вооруженная
четырьмя рифмами<,> разме'ре'иная стройными одно¬
образными стопами?» (Т.8. С.270). С нашей точки
зрения, в четве'роетпшпп две' рифмы, е точки зрения
Пушкина, — судя не» всему, четыре'. Сходным образом
1><мовой с поправками автограф стихотво|>снии А.С.Пушкина
«Рифма». 1830
[418]

/
д
tLftuuu
■. Ml
*ф4
—*
<b4rtif/X
UxJuKjl4~1*.
CTU^KJ
U
"У-
*^4уЬ о/и*Ъ^У&
>М*

РИФМА
автор «Домика в Коломне» представлял ОКТАНУ, в ко¬
торой первый стих зарифмован с третьим и третий —
с пятым: «А в самом деле: я бы совладел / С тройным
созвучием. I (ущусь на славу. / Водь рифмы запросто со
мной живут; / Две придут сами, третью приведут»
(Т.5. С.83). 11озт готов счесть рифмой даже такое сло¬
во в конце етроки, которое ие находит созвучия в дру¬
гих стихах: «Конечно беден гений мой: / За рифмой
часто холостой, / 11а зло законам сочетанья, / Бегут тре-
стоиные толпой / Па аю, ист и на ой» (Моему Арис¬
тарху, 1815 // Т. 1. С. 152). Это оксюморон: iюд «холо¬
стой рифмой» Пушкин подразумевает нерифмованное
окончание стиха.
В «Евгении Онегине» поэт тоже называет «рифмой»
одно из созвучных слов:
И вот уже трещат морозы
11 серебрятся средь полей...
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми ее скорей!)
(4. XI.II. 1-4)
Еще яснее это значение слова рифма вычитывается
из другого контекста: «Мечты, мечты! где ваша сла¬
дость? / Где, вечная к ней рифма, младость'!» (6,
XLIV, 5—6). Примечательно, что поначалу в намере¬
ние Пушкина входило не «обнажение приема», а раз¬
витие темы: «Где вы, мечты! Где (ваша сладость] /
Где вечная вам рифма младость» (Т.6. С.409; черн,
ред.; с «мечтами» младость «рифмуется» по смыслу,
а со «сладостью» — по звуку). Но в языке Пушкина
или в речи Онегина слово рифма нередко имеет
и другую семантику: употребленное как синекдоха или
метонимия, оно становится синонимом рифмованной
поэзии, а поэт насмешливо именуется «рифмачом»
(4, XXX, 4; XXXII, 4; XXXIII, 8): «Лета к суровой
прозе клонят, / Лета шалунью рифму гонят» (6,
XLIII, 5—в); «Предмет и мыслей, и пера, / И слез,
и рифм et cetera?..» (3, II. 10—I I); ср. черн, вар.: «Сти¬
хов твоих et celera» (Т.6. С.304). Рифмы предстают
как атрибут поэтического творчества, дважды — не*
без романтической иронии — изображенного как род
болезни: «горячка рифм» (I. LVIII, 9); «Тоской
и рифмами томим» (4, XXXV, К); ср.: «Кто бредит
рифмами как я» — Т.6. С.597).
Неизбежность отказа от рифмованной поэзии
в пользу белого стиха Пушкин объяснял избитостью
многих созвучий и ограниченностью их словаря. Све¬
жесть рифмы поэт ценил: «И иод вечер, когда / Перо
по книжке бродит, / Без вялого труда / Оно в тебе на¬
ходит <...> То едкой шутки соль, / То Правды слог су¬
ровый, / То странность рифмы новой, / Неслыханной
дотоль» (К моей чернильнице, 1821 // Т.2. С. 183).
Незатасканных, «новых» рифм в «Евгении Онегине»
немало (прежде всего это касается экзотических со¬
звучий, образованных при участии варваризмов, сре¬
ди которых заметную роль играют имена собствен¬
ные): боливаръ : па бульваръ (1, XV, 10. 11). кулису»:
неслись (1. XVIII, 13, 14; рифма точная: суффикс
-сь в ней произносится твердо), дама : Бентама (I,
XLII, 5, 6), шевелить : инвалидъ (2. XVIII, 10, 11),
героикой : Дельфииой (3, X, 1,3), медведь : реветь
(5, XII. 7. 8), мордой : гордой (5, XVI, 9. 12), Три-
ке : паршЛ (5, XXVII, 2, 4), бездна : любезна (6,
111,9, 12; рифма точная: д в слове бездна не произно¬
сится), акацШ : Горацш (6, VII, 9, 12), дуэлистъ :
рЬчистъ (6, XI, 7, 8), клавикорды : аккорды (6.
XIX, 5, 6; зарифмованные корни имеют разное про¬
исхождение), Гилы»: белье (6, XXV', 2. 4), Фшшушъ :
мужъ (7, XLV, К), II) и др.
Крайнее проявление эта тенденция находит в ма¬
каронических рифмах: объ Ювеналi : vale (I, VI, 5.
6), дыша : entrechat (1, XVII, 10. II), детьми :
endormie (5, XXVII, 7, 8), Nina : Tatiana (5, XXVII,
13, 14), Guittot : мое (6. XXVII, 2. 4), et celera : до¬
бра (7, XXXI. 10. I I ), tete-a-tete : л\тъ (8. XXIII. 2.
4). полна : Benedetta (8, XXXVIII. 9. 12) и др. В об¬
щей сложности макаронических рифм в «Евгении
Онегине» — двенадцать: десять мужских (в которых
метрическое ударение надает на последний слог)
и две женских (в которых метрическое ударение нада¬
ет на предпоследний смог). Они распределены по
тексту равномерно: их нет лишь во второй главе, и то
потому, что из беловой редакции была исключена
строфа с рифмой quinze elle га : права. На макаро¬
нические созвучия приходится всего 0,4%, и тем не
меиее они вполне ощутимы, особенно на фоне их от¬
сутствия в большинстве пушкинских поэм, за исклю¬
чением стилистически родственных «Графа Нулина»
п «Езерского», написанного онегинской строфой:
пять таких рифм есть в «Нулине» (2.6%) и две —
в «Езерском» (1,9%).
Иноязычные и разноязычные рнфмы имели комиче¬
скую семантику. Впервые* русское слово о чужеродным
(vale : боки.Л) Пушкин срифмовал в «Пирующих сту¬
дентах» (1814), «пародический балладный стих» кото¬
рых был применен в «Тени Баркова» (1814—1815).
Семь из восьми макаронических рифм, разбросанных
потрем томам пушкинской лирики, находятся в произ¬
ведениях шуточных, юмористических или сатиричес¬
ких, а самое серьезное стихотворение, в котором риф¬
муются слова разных языков, — .это баллада «Жил на
свете рыцарь бедный...» (1829), заключительные
строфы которой тоже трудно читать без улыбки. В чис¬
ле немногих жанров, не чуждавшихся макаронической
рифмы, был бурлеск, традиции которого нашли про¬
должение в «Онегине» (см.: ВСТУН.ТКНЬК). В первой
русской бурлескной поэме, принадлежащей перу
II.П.Осипова («Виргилиева Энейда, вывороченная на
изнанку», 1791 — 1796), есть, скажем, такая строфа:
14201

р
РИФМА
К тебе, как мужику богату,
Пришли мы, Серенисси,ие\
Хоть даром, хоть и на заплату
Позволь нам, Бене/ниссиме!
Беднягам обнищавшим в Трое
В твоей земле пожить в покое.
Экзавди нос ты, Долшпе\
Пришли просить мы хлеба-соли;
П от твоей зависим коли;
Любя тебя ин Полите...
(Ирои-комическая поэма. С.427)
В поэме Е.И.Люценко и А.Котельницкого «11охищение
Прозерпины» ( 1795) макаронические рифмы записы¬
ваются не только кириллицей — человек : А ла /реп, но
и латиницей — диван : charmant (Ирои-комическая
поэма. С.596—598; с одним из авторов «Похищения
Прозерпины» Пушкин был знаком еще по Лицею, где
Люцснко занимал должность секретаря хозяйственно¬
го правления). Наконец, по наблюдению В.В.Вино¬
градова, в «Графе Нулине» повторена рифма из бурле¬
скной поэмы И.М.Наумова «Ясон, похититель златого
руна» (1794): «Вулкан, по данному приказу, / Тащил
Зевесов экипаж; / Хотел исправить по заказу, / Кри¬
чал: “кураж, Вулкан, кураж!”» (Ирои-комическая по¬
эма. С.559). Ср. в «Графе Нулине»: «Кой-как тащится
экипаж <...> Слуга-француз не унывает / 11 говорит:
allons, courage!» (Т.5. С.6; см.: Нино/радов И. И. Пуш¬
кин и русский язык // Вестник АН СССР. 1937.
№ 2/3. С.98). Сходную рифму кураж : паж находим
в ироикомической ноэме Пушкина «Монах» ( 1813).
Наряду с редкими, диковинными рифмами в пуш¬
кинском романе есть и банальные. Камень : пламень,
чувства : искусства, любовь : кровь и другие сочета¬
ния, е> которых поэт с пренебрежением отзывался
в «Путешествии из Москвы в Петербург», попадаются
в его собственных стихах, некоторые не) многу раз, в том
числе в «Евгении Онегине». «Вечная рие|>ма> сладость :
младость, спа|юдирежанная в главе пинтой, перед тем
без тени иронии используется в четвертой главе
(XXIII. 9, 12). Пять самых употребительных мужских
рифм образованы нарами я — друзья (I I), я — моя
(10), он7> — сонъ (9), вновь — любовь (6), е/о — ниче¬
го (6). Повторяемость женских созвучий ниже: две
рифмы встречаются пятикратно (поэта — секта, Та¬
тьяна — романа), еще две использованы не) четыре
раза (младость — радость, чувства — искусства),
и примерно с десяток рифм употребляется трижды
(щпятель — читатель, нужной — мятежной, (ЖЖ —
посте.Л. Евгетй — паслажденш, в'крно — безмерно,
IЖчи — встречи, зарап'к — Татьян4 и др.).
К наиболее тривиальным созвучиям, избегаемым по
причине их доступности, относятся рифмы, составлен¬
ные из этимологически родственных слов: занемогъ :
не мо/ъ (1, I, 2, 4), ненавидя : не видя (1, LI, 9, 12),
понималъ : внималъ (2, XVI, 13, 14), заставить :
представить (3, XXVII, 1, 3), поклономь : небо-
склономъ (3, XXX, 9. 12), прикажи : откажи (3,
XXXIV, 2, 4), взоромъ : узоромъ (5. VIII, I, 3), до
нихь : ихъ (7, XXI. 10, 11). наобумъ : умъ (7, XLVIII,
10,	1 I) и др. Из 2766 рифм — 36 однокорневых: 15
мужских и 21 женская. Однако эстетически несовер¬
шенными могут показаться лишь тс из них, что связы¬
вают между собой словоформы с тождественными
грамматическими характеристиками (неизменяемые
либо входящие в одинаковые словоизменительные па¬
радигмы): совесть : повесть (2, XIX, 9, 12), ска¬
зать : наказать (Письмо Татьяны), укажешь : при¬
кажешь (4. XXXII, 9. 12), предвидишь : ненавидишь
(4, LI, 9, 12). раскажемъ : покажемь (7, XLII, 1,3),
участья : счастья (7, XLVII, 9, 12), входить : нахо¬
дить (8. XXII. 5, 6), при/оворовь : раз/оворовь
(сороковое примечание) и проч. Рпс|)мы же. образован¬
ные однокорневыми словами с разными грамматичес-
кими характеристиками, стилистически нейтральны,
а по|юю изысканны: хоры : Терпсихоры (1. XIX, 5, 6),
и правь (сущ.) : не правь (I, XXIV, 13, 14), пере¬
честь : честь (Письмо Татьяны), дыша : душа (3.
XXXVII, 10, 11), пото.иь : о томь (5, XXIV, 13, 14),
похожш : прихожей (8, XL, 5, 6) и т.п.
Грамматический фактор в структуре рифмы Пуш¬
кин, несомненно, учитывал: «Почему, — недоумевал
он. рецензируя стихи Сент-Бёва, — рифмы должны со¬
гласоваться в числе (единственном или множествеи-
иом), когда произношение в том и в другом одинако¬
во?» (Vie, poesies et pensdes de Joseph Delorme, 1831 //
T.l 1. C.200—201). Сам Пушкин во с|)ранцузской риф¬
ме сочетал множественное число с единственным:
lableltes : Annette (4, XXVIII, 10, 11). Рифмуя слова
родного языка, он тоже стремился к грамматическому
расподоблению созвучных емов: во всем «Евгении Оне-
гине» есть лишь одна строфа, сплошь содержащая мор¬
фологически тождественные рифмы (6, XXXVI).
В романе может рифмоваться любая часть речи, вклю¬
чая числительные, предикативы, компаративы, пред¬
логи, союзы, частицы, междометия и так называемые
вводные слова. Из те*х же соображений Пушкин ста¬
рался |м»же рифмовать глаголы: «Вы знаете, что риф¬
мой наглаголыюй / Гнушаемся мы. Почему? спрошу. /
Так писывал Шихматов богомольный; / Пе> большей
части так и я пишу» (Домик в Коломне // Т.5. С.83).
Удельный вес мужских глагольных рифм в «Евгении
Онегине» — 13,5%, же'не'ких — 16,2%. «Это сравнитель¬
но немного: в «Руслане; и Людмиле» — 12.4% и 23,7%;
в «Кавказском пленнике» — 16,3% и 18,4%; в «Цыга¬
нах» — 20,7% и 27,1%. При этом не все глагольные
созвучия в пушкинском романе грамматически одно|юд-
ны. Автор рифмует разные глагольные формы (множе¬
ственное число с единственным, инфинитив с и иди ка-
1421 |

р
РИФМА
тивом или императивом), а также слова, относящиеся
к разным спряжениям и.ш к разным акцентным пара¬
дигмам: пишу : //Ашу (1, XXIX, 13. 14), можетъ :
тревожить (1. XLVI, 1. 3; 6, III. 5, (i), есть : пере¬
честь (3, XXXIV, 13. 14). в'крить -.мирить (4. XXII.
I.	3). услышишь : пишешь (4. XXXI, 1. 3). прости :
перевести (8. XIV, 13, 14). припосятъ : просить (8.
XXI,	5, 6), найти : прости (8, Х1ЛХ, 13, 14) и др.
В целом доля грамматически однородных рифм среди
мужских окончаний — чуть более четверти (25.6%).
а среди женских — чуть менее половины (48,3%;
в пушкинских поэмах соответствующие параметры
в среднем выше).
Пределом грамматического разнообразия в «Евгении
Онегине» можно считать 17 составных рифм (6 муж¬
ских и I 1 женских) — ср., однако, созвучия в|к>демогу
ли : люблю ли («Полтава», песнь II; впрочем, мочь
и любить относятся к разным спряжениям) и особенно
не страдалъ оиъ : побряцаль онъ (Воевода. 1833). По
в пушкинском романе все составные рифмы гете|ю-
морфны: гд'к вы : д\вы (1. XIX, 1.3), та же : пи стри-
j/rfc (1. LIV, 9, 12), да-съ : гласъ (2. V. 13. 14). поэты
: гдi ты (3. I. 1.3). жиль : нельзя ль (3, II, 7. 8). 1а-
рольдомъ : сольдомь (4, XLIV, 1,3), опт того ли : во¬
ли (5, XXXIV, 9, 12) пт. д.. а одна составная рифма
в то же время является макаронической: позволено ль :
do-re-mi-sol (Отрывки из Путешествия Онегина // Т.6.
С.204). Ее возникновение симптоматично: составные
рифмы, как и макаронические, имеют комическу ю се¬
мантику и связаны с имитацией разговорной речи.
В «Кавказском пленнике» и «Бахчисарайском фонтане»
составных рифм нет, в «Руслане и Людмиле», «Цыга¬
нах», «Полтаве» и «Медном Всаднике» они источаются
реже, чем в «Евгении Онегине», а в «Графе* Нулине»
и в «Домике в Коломне» частотность этих рифм щм'восхо-
дит показатели по роману в стихах (знаменательно так¬
же, что в «Анджело» все три составных рифмы сос|>едо-
точены во второй части, в диалогах).
Помимо лексических и грамматических, рифмы име¬
ют ((пиитические характеристики, отражающие степень
точности и богатства созвучий. Точность мужских рифм
it «Евгении Онегине» высока — 98.7%. Все неточные
рифмы с метрическим ударением на последнем слоге —
открытые (их 20. или 4,3% от общего количества от¬
крытых мужских): я : меня (1,11, 13, 14), наш : ручья
(1, 1Л\. 2. 4), плоды : мечты (2. VI, 10. II). всё : Рус¬
со (2. XXIX, 2. 4), любви : дни (3, XIV. 10, II), люб¬
лю : мою (3. XXVIII. 7, 8; 4. XXIV, 13, 14), стек.Л :
Е (3. XXXVII, 13, 14). свои-.любви (4. XXXIV. 10. 11).
колеи : земли (7. XXXIV, 13. 14), Кремля : моя (7.
XXXVII. 7, 8). Мри этом всюду несовпадение' опорных
звуков частично компенсируется их близостью: парнос¬
тью по твердости/мягкости, по глухости/звонкости,
МЯГКИЙ сонорный рифмуется С МЯГКИМ сонорным 11.111
с мягким звонким. Закрытые* мужские окончания в об-
разовании неточных рифм не участвуют.
Уровень точности среди женских окончаний ниже
(94,8%), по отнюдь ие за счет неточных рифм — их
в «Онегине» всего лишь 3 (0,3%): верить : м'крипп> (4.
XXII,	1. 3), молоть : городъ (Отрывки из Путешест¬
вия Онегина // Т.6. (',.202), очарованш : свиданья
(Отрывки из Путешествия Онегина // Т.6. С.205).
На уровень точности женских созвучий влияют глав¬
ным образом рифмы йотированные (27, или 2.3%)
п приблизительные (32. ii.ui 2.7%). Первые связывают
между собой слова, которые отличаются наличи¬
ем/отсутствием конечного й: дани : рукоплесканш
( I. XVIII, 5, 6). проворно : чудотворной (4. XXX,
5, 6), несносный : сосны (5, XIII, 5. 6), клики : ве¬
лики! (5. XXXIII. 9. 12). раскрыты : знаменитый
(5, XXXV, 9. 12), пистолеты -.раздетый (6, XX. 1.
3), эпиграммой : упрямо (6, XXXIII, 1, 3). Нико-
лавны : исправный (7, XLV, 9. 12) и др. Приблизи-
тельные рифмы характеризуются графическим
(а в ряде случаев и фонетическим) несовпадением .заудар¬
ных гласных а//о//у//ы или е//"к//и//я\ туманной :
странный (2, VI, 9, 12), в'кковые : роковыя (2, XVI,
5, 6), рано : Нипьяна (5, I. 5. 6). ужинъ : нуженъ
(6, 1. 9, 12). пожалуй -.малый (6, XXVII, 9. 12), ка¬
пать : лапоть (6, XLI, I, 3), волненье : позволенья
(7, XX, 9, 12), долинахъ : лебедипыхъ (8, I, 5, 6),
приносят7» : просить (8, XXI. 5, 6) и др.
Хотя каждая двадцатая женская рифма так или ина¬
че* отступает от классических норм точности, ес|юрму-
лированных еще А.Кантемиром, автор «Евгения Оне¬
гина», очевидно, следил, чтобы таких отступлений не
становилось че*ре*е*чур много, и для этого он широко
пользе жался фонетическими, морсрсхлогическими и ор¬
фографическими вариантами. В частности, две неточ¬
ных женских и одна мужская рифма, прошедшие через
все прижизненные* издания романа, были, вероятно,
сле*дствием редакто|>ского прешзкема либо типограф-
ской ие*б|и“жпс)сти:Лепскш : Геттингенской (2, VI. 5.
6: в автограе|к*: Ленской), героиней : Дельфиной (3.
X. 1, 3: в автограсре: герои ной); вручив у>: «7> кривь (7.
LV, 10, 11; в автографе: «7» кривь). Потенциальное
число приблизительных созвучий в тексте тоже* было
сокраще'но с помощью разного рода дублетов. Так, все-
редине стихотворной етрежи прилагательные мужского
рода единственного числа в именительном и винитель¬
ном надежах имеют (за [нмчайшимп исключениями)
безударное окончание -ый: Он\гинь, добрый мой
прЫтель (1. 11.9), Ученый малый, но педанть (1, V,
7), — и только в риерме, ради е*е графической (и фоне¬
тической?) точности, систематически возникает вари¬
ант -ой: вь Poceiu ц'Ьлой : грустный, охладелой (1,
XXX. 9, 12), бутылкой : повеса пылкой (1, XXXVII,
9, 12) и т. д. Пушкин рифмует впервыя : прелести
|422|

р
РИФМА
степныя (8, VI, 1, 3), по впервые : попои запертые
(8, XXXIX, 5, 6); въ прежни акты : лорнеты (7, L,
9, 12), но т> пашил'кта : полна (2, XX, 1, 3; ср. в 9-й
строке той же строфы акцентный вариант: .гкта раз¬
лучи). В рифме пишется столицы :лицы (8, XXIV. 1.
3), тогда как внутри строки — мелъкаютъ лица (8,
VII, 8); в рифме читаем: слова :младова (7, LV, 5, 6),
нотам, где нет давления рифмы, прилагательные муж¬
ского |юда в родительном падеже оканчиваются на -а/о;
в «Евгении Онегине» есть рифма пышитъ : слышитъ
(3, XXXIX, 5, 0), а в третьей песни «Полтавы» — пы-
шетъ : опишетъ. Вариативность эксплуатируется не
только в женских, но и в мужских созвучиях: ср.: обе¬
зьянь : времянъ (4, VII, 10, 11) и времень : племенъ
(6, XXXVII, 13, 14). IIмснно поэтому необходимо со¬
хранять правописание созвучных слов: модернизация
орфографии нередко искажает характер рифмы.
Отдельного упоминания заслуживают книжные со¬
звучия типа веселой : смелой (Руслан и Людмила,
Песнь 1), принудительно требовавшие произнесения
ударного [э] вместо [о]. Как известно, стечением вре-
мени количество таких рифм сокращалось: в «Кавказ¬
ском пленнике» они составляют 1%. а в «Медном Всад¬
нике» — отсутствуют вовсе. В «Евгении Онегине»
«церковно-славянскую» огласовку7 несомненно имели толь¬
ко две рифмы (менее 0,1%): о чемъ : ///•fe.i/r» (2,
XXXIV, 10, II). еще : в7> плащ'к (7, XXIV. 10, 11: это
же созвучие есть у К. Батюшкова в стихотворении 1815 г.
«Странствователь и Домосед»). Еще две рифмы — слез-
ны.мъ : любезнымъ (4, XXXIV, 5, 6) и утеса : Черке¬
са (Отрывки из Путешествия Онегина // Т.6. С. 198) —
можно считать книжными с большой вероятностью,
хотя, напр., в корне существительного утесъ в пуш¬
кинских рифмах всегда звучит [э]: утеса : Черкеса
(Тазит), утесъ : л'кеъ («Шумит кустарник. На утес...»,
1830). Что же касается пары совершенно : не при¬
нужденно (1. IV, 9. 12), то она, скорее всего, не про¬
тиворечила разговорной фонетике.
Звучание рифмы определяется строением не только
заударной, но и предударной ее части: мерой ее богат¬
ства считается «количество совпадающих звуков влево
or ударного гласного» (а в мужской открытой рифме —
влево от первого предударного звука) вплоть до резко¬
го несовпадения какою-либо согласного (Гаспаров М.J1.
Эволюция русской рифмы // Проблемы теории стиха.
Л.. 1984. С.9; в качестве нерезкого может, допустим,
рассматриваться несовпадение по глухости/звонкос¬
ти). В «Евгении Онегине» есть рифмы о одним опор¬
ным звуком: пальцы : пяльцы (2, XXVI. 5, 6), моло¬
дой : остротой (4. XXXI, 2, 4); е двумя опорными
звуками: кратной : украдкой (3, IV 1. 3), поклоны :
колонны (7. LIII, 1, 3); стремя: на cm |а ]л4 : хрус-
ma.ri (I. XXIV, 2. 4), золотой : теплотой (4,
XLVII, 2, 4); с четырьмя: торопливо : нетерпеливо
(5, XIX, 1,3), запружена : погружена (Отрывки из
Путешествия Онегина // Т.6. С.202); наконец, даже
с пятью: задрожала : задержала (3, XXXVI. 9, 12).
Значительно менее эффектно совпадение предударных
звуков в однокорневых словах: быль : забылъ (3,
XXXVI, 7, 8), вдругъ : самъ-другъ (5, XX. 2, 4), по-
дьшаетъ : отымаешь (8, XLII, I, 3) и др. Иногда
предударные созвучия захватывают ие только начало
последнего слова, но и конец предпоследнего, превра¬
щая эти рифмы в некое подобие составных: за.\гктить
Р'кчь : предостеречь ( I. XXIX, 7, 8), знали оба : зло¬
ба (1. XLV, 9, 12), сложено : для кого Ж7> оно (3.
XXI, 13, 14), па ceimi : суждено coei/ni (Письмо
Татьяны к Онегину) свободы : писалъ бы оды (4,
XXXIV, I, 3), морозы : ривмы розы (4, XLII, 1, 3),
\\'<alter> Scott : расходъ (4, ХЕШ. 10. 11: различие
между [к] и [х] расценивается как нерезкое), стра-
ненъ : навылетъранень (6, XXXII. 1.3). карандаша :
Онегина душа (7, XXIII, 10,11), ц'клый св'ктъ : мой
сов’ктъ (8, VIII, 10,11) и т. д.
Явление предударной рифмы совпадением опорных
звуков ие исчерпывается. В созвучиях тина «с/ сцену :
па c.vrkuy (1, XXI, 9, 12). пр'екздъ : присесть (3, VIII.
13, 14). глядишь : гласить (5, VIII, 2, 4), несносный :
недвижны сосны (5, XIII, 5, 6), хлопочушь : хохо-
чуть (5. XVIII, I, 3), <гг> просакь : простакь (6. VI,
7,	8). зимы : въ займы (7. XXVI. 13. 14), залётной :
заботной (8, XXVI, 9, 12), вообще : вотще (8,
XXXII,	10, 11) резкое несовпадение звуков имеет мес¬
то прямо перед ударным гласным, при том что сходство
в «левой» части этих рифм улавливается отчетливо.
В других рифмах, где есть лишь один-два опорных звука,
предударные переклички it действительности проника¬
ют гораздо глубже (жирным шрифтом выделены фоне¬
тические соответствия, не учтенные при подсчете
опорных звуков): прочла : предпочла (2, XXX, 2. 4),
nocinuub : поевятилъ (2. XXXV II. 2, 4). Грандисокь :
наводить сонь (3. IX, 10, II), приматы : предметы
(5, V, 5, 6), удивленъ : увид'клъ от> (6, VIII. 7, 8),
плохи : блохи (7, XXXIV. 1,3), ц'клый в'кк7>: человЬкь
(8, X, 13, 14) и т.д. Изучение рукописных вариантов
не оставляет сомнения в том, что Пушкин намеренно
повышал рифменное богатство «Евгения Онегина».
Вместе с тем явное преувеличение заключают в себе
слова В.Я.Брюсова, который утверждал, что «у Пуш¬
кина в большинстве рифм... до-ударные звуки согла¬
сованы», и потому видел в нем пионера «новой», футу¬
ристической рифмы (Брюсов Н.}1. Левизна Пушкина
в рифмах // Печать и революция. 1924. Кн.2. С.92).
В среднем на 100 рифм «Евгения Онегина» насчиты¬
вается около 20 опорных звуков: это приблизительно
на 15% больше, чем в южных поэмах Пушкина,
столько же, сколько в «Графе Нулине», но в несколь¬
ко раз меньше, чем у Маяковского и у позднего Брю¬
[423]

РИЧАРДСОН
Р
сова (см.: Гаспаров М.Л. Указ. соч. С. 24, 26—27).
II все же на фоне других произведений Пушкина оне¬
гинская рифма выделяется по своему богатству: на
долю однокорневых созвучий в «Евгении Онегине» на¬
дает лишь 10% опорных звуков — так же, как и юж¬
ных поэмах, но к два с половиной раза меньше, чем
в «Графе Нулине». Впрочем, своим относительным бо¬
гатством онегинская рифма обязана преимущественно
строфической структуре романа, в котором на каждые*
четыре мужских рифмы приходится теки,ко три жен¬
ских. Дело в том, что в «Евгении Онегине» и «Медном
Всаднике» наиболее богаты открытые мужские риф¬
мы. а наиболее бедны — женские (в «Нулине» и юж¬
ных поэмах по своему богатству женские рифмы зани¬
мают промежуточное? положение между мужскими
открытыми и мужскими закрытыми).
Итак, онегинская рифма очень точна, в меру богата,
лексически п грамматически разнообразна; при этом
Пушкин не чурается рифменных формул и клише, он
не боится бедных или однокорневых рифм и позволяет
себе иногда отступления от принятых норм точности.
Форма, содержание и материал (язык) находятся
в гармонии, не подавляя друг друга: ни один из аспектов
художественного целого не выдвигается за счет других.
11оэтому вряд ли был прав Брюсов, полагая, что I Кликни
«следил... почти преимущественно за тс‘м, какие звуки
и в каком порядке заполняют его стих» (Врюсов В.Я. Зву¬
копись Пушкина // Печать и революция. 1923. Кн.2.
С.48). Преимущественное внимание к звуку в ущерб
смыслу и языку было для автора «Евгения Онегина» не¬
приемлемо: «Трубадуры играли рифмою, изобретали
для нем* всевозможные изменения стихов, придумыва¬
ли самые затруднительные формы... От сего произош¬
ла необходимая натяжка выражения, какое-то жеман¬
ство, вовсе неизвестное древним; мелочное* ост[юумие
заменило чувство, которое не* может выражаться трио¬
летами. Мы находим несчастные сии следы в величай¬
ших гениях новейших времен» (О поэзии классической
и романтической, 1825 // Т. 11. С.37). К самому 11уш-
кину это не относится.
Лит.: Порш Ф.Е. РазГюр воп|юса об окончании «Русалки» Пушкина
по записи Д.П.Зуева // Изв. Отд. Руо. Яз. и Словесности Ими. Акад. На
ук. 1898. Т.З. Кн.3. (1647-662 и др.; Сумцов II.Ф. Исследования
о IIyuiKiiHe // Харьковский Уншичмзггетский Сборник и память А.С.Пуш¬
кина. (1700— 18!)!) г.). Харьков, НИИ). ('..61—68: Нода/юкий НА. Раз¬
ные заметки и материал для изучения родного языка и словесности //
Филон, зап. 1903. Вып.4/5. С.7—16 (6-й наг.); Брюсов II Я Стихо¬
творная техника Пушкина // Пушкин. [Сочинения]. Пг., 1915. Т.6.
С.362—364 (Б-ка великих писателей); Пошутиh /’. Граматика руског
jc3HKa. I. Гласови. А. Опигги део: (Кн>ижевнн изгонор). 2 изд. Пг., 1919.
С.259, 268-271. 279-280, 283. 286. 293, 294. 299-300, 305-306,
317, 337-338, 348, 355, 366. 371 -372. 383. 389, 401. 407. 414-416.
420. 422. 435. 440. 443. 447, 453, 466, 470. 473. 489. 498 и др.;
Ьсршитейн С. И. О методологическом значении <|юнетического изуче¬
ния рифм: (К вопросу о пушкинской орфоэпии) // Пушкинский сбор¬
ник памяти и|ки|к-(чч>ра Семена Афанасьевича Венгерова. М.; Пг., 1922:
Ходасевич Н.Ф. Поэтическое хозяйство Пушкина. Л., 1924. Кн.1.
С.30—35; Shaw J. Т. Pushkin’s Rhymes: A Dictionary. Madison, Wis.,
1974; Ворт Д.С. О грамматическом компоненте славянской рифмы:
(на материале «Евгения Онегина» А.С.Пушкина) // American
Contributions to the Eighth International Congress of Slavists. Columbus.
Ohio, 1978. Vol.I: Linguistics and Poetics; Worth D.S. Grammatical
Rhyme Types iu Evgeny Onegin // Alexander Pushkin: Symposium II.
Colomhus. Ohio. 1980: Самойлов Д. Книга о русской рифме. 2-е изд..
дон. М., 1982. С.118-148: Worth l).S. Rhyme Enrichment in Evgeny
Onegin // Miscellanea Slavica: To Honour the Memory of Jan M.Meijer.
Amsterdam, 1983: Tilhофесва О. IS. Рифма Л.С.Пушкина в синтетиче¬
ском и оре|юэпнческом аспекте // Рус. яз. и шк. 1987. № 6. С.60—66:
Тимофеева O.II. Рифма А.С.Пушкина: Лингвопоэтический аспект:
Автореф. дисе. на соискание учен. ст. канд. филол. наук. М., 1989:
Shaw J. Т. Post-tonic а—о: Contrast in Pushkin's Rhyme Pairs // Russian
Language Journal. 198!). Vol.43. № 144: Иаенский B.C. Ст|юфа и риф
ма в «Евгении Онегине* // Пушкинские чтения: Сб. ст. Таллинн, 1990:
Панов М.Н. История русского литературного произношения
XVIII—XX вв. М., 1990. С.266—278: Постоутсико К.К). Онегинская
ст|нм|>а — рифма и композиция // Русский стих: Метрика: Ритмика;
Рифма; Строфика. М., 1996: ШоуДж.Т. Части речи в рифмах основ¬
ных стихотворных жанров и и концах н|м>.шнческих синтагм у Пушки¬
на // Там же; Чумаков 10.11. Из размышлений о жанре, стилистике
и ст|км|)ике «Евгения Онегина» // Вести. Моск. ун-та. Сер. 9. Филоло¬
гия. 1999. .Mo 1. С. 10— 11: lllanup М. //. О текстологии «Евгения Оне¬
гина»: (о|м|юграфия. поэтика и семантика) // Шаппр М.II. Universum
versus: Язык — стих — смысл в русской поэзии XVIII—XX веков.
М.. 2000. Кн.1. С.224—240.
М. И. lllanup
РИЧАРДСОН Сэмюэл (Richardson Samuel; 1689—
17(> 1) — английский писатель, один из основополож¬
ников британского семейного романа, создатель жан¬
ра романа к письмах к европейской литературе, автор
произведений «Памела, или Вознагражденная добро¬
детель» (1740), «Кларисса, или История юной барыш¬
ни» (1748), «История сэра Чарльза Грандисона>>
(1754). Пройдя нул ь от типографского ученика до ко¬
ролевского печатника, будучи известен как автор pv-
ководств не) написанию писем — письмовников, на
пятидесятом году жизни Ричардсон приступает к созда¬
нию романов, которым была суждсна громкая слава,
а их эпистолярная форма позволяла скрывать авторст¬
во, ограничиваясь скромной ролью издателя подлин¬
ной переписки частных лиц.
Ричардсон быстро становится общеевропейски знаме¬
нитым писателем. Его романами восхищался А.-Ф.11ре>-
ко. переводивший на французский язык сочинения ан-
глийского автора; К.Гольдони к 1750 г. была написана
имевшая большой уе*нех комедия «Памела» на сюжет
одноименного романа С.Ричардсона. Перу Д.Дидро
|424|

РИЧАРДСОН
принадлежит «Похвальное1 слово Ричардсону», напи¬
санное в связи со смертью писателя 4 июля 1761 г.
и содержащее как патетические восхваления литератур¬
ных достоинств его романов, так и ряд интересных за¬
мечаний об их жанре и стиле.
«...Под словом “роман" до сих пор понимали вереницу
фантастических и легкомысленных событий, читать о ко¬
торых опасно для вкуса и нравов. Я очень хотел бы. чтобы
для произведений Ричардсона, возвышающих душу
и т|югающих сердце, преисполненных любви к добру и то¬
же называемых романами, было бы придумано друтое на¬
звание», — пишет Дидро. «...Основа драмы у него — под¬
линная... характеры взяты из самой гущи жизни... <...>
Вы упрекаете Ричардсона в растянутости! Значит, вы за-
были, сколько труда... нужно для того, чтоб успешно за¬
вершить любое дело, устроить брак, примирить ссоря¬
щихся» (Дидро Д. Эстетика и литературная критика. М.,
1980. С.ЗОО—304). Сочинения Ричардсона, по достоинст¬
ву оценить которые может только читатель, обладающий
«строгим вкусом», — :пх) «три великих драмы», — .заключа¬
ет французский мыслитель (Там же. С.303).
Существовали русские переводы всех трех романов
Ричардсона: Намела, или Вознагражденная доб|юде-
тель: Английская нравоучительная повесть / Сочинен¬
ная г. Рихардсоном. В IV частях; Переведенная
с французского языка [П.П.Чертковым]. СПб., 1787 г.;
Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов: Ис¬
тинная повесть / Англинское творение г. Рихардсона /
[Пер. с фр. Н.П.Осипова и П.Кильдюшевского].
4.1—0. СПб., 1791—92 гг.; Англинекия письма, или
История кавалера Грандиесона... / Пер. с фр. [яз.]
А.Кондратовичем; Иждивением И.Ситина. 4.1— 8.
СПб., 1793-94 гг.
Интерес к популярным в XVIII столетии романам
Ричардсона сохранился в России еще и в начале, и пер¬
вой половине XIX в. Об этом свидетельствуют жур¬
нальные статьи того времени, отмечавшие не только
морально-дидактический характер проблематики мно¬
готомных произведений Ричардсона и утомительность
назидательных тирад его героев, но и глубокое знание
автором человеческой природы, мастерство в передаче
оттенков чувства. В «Вестнике Европы» в 1807 г. была
опубликована статья Пгнацня Красицкого «О рома¬
нах», в которой речь в том числе идет о «пове<тях нра¬
воучительных» и в которой сказано: «Англичане в сем
|юде удерживают преимущество перед всеми: тому до¬
казательством служат повести... Ричардеоновы» (НИ.
1807. 4.34. № 15. С. 185). «...Одни нравоучительные
вымыслы могут питать душу... Ричардсон есть Корнель
сего рода. Где почерпнем лучшую Философию нравов,
как не в его романах? <...> Если б мне был известен че¬
ловек, отрицающий промысел Божий, то я поднес бы
ему одну из поэм Ричардсоновых... <...> Какою чисто¬
тою и каким благородством дышит любовь в нроизве-
"•иАкКмЬ&Ьр I*-i Fbilb* t r’.- '/'W Jm’A/'trJ-
С. Ричардсон. К. Уотсон с ориг. Хай мора. 1801. Гравюра
дениях сего Автора. Ричардсон имеет дар трогать серд¬
ца для пользы добродетели. Сколько бы ни упрекали
его в “Клариссе" излишними и длинными подробнос¬
тями... он произвел... три великие поэмы, обширные
и разнообразные творения... <...> Роман есть великая
Драма... тайна сего искусства принадлежит Ричардсо¬
ну», — писал «Российский Музеум» в 1815 г. (4.4. № 10—
II.	Ст. <•() чтении романов вообще, и Английских
в особенности». С указанием: «Из Фр. Жур.». С. 110—
III,	114—110, 119—120). В «Московском вестнике»
в 1828 г. была опубликована статья «О Романс как пред¬
ставителе образа жизни новейших европейцев»:
«...Британская Словесность отличается романами, ко¬
торых красоты ознаменованы истинною народностью.
Великого уважения достоин Ричардсон, хотя его творе¬
ния своею продолжительностью утомили не одного чи¬
тателя. В “Клариссе" он постиг чудесную тайну пересе¬
лить нас до того в женское сердце, что каждое слово,
взгляд, телодвижение — сии безделицы, в которых за¬
ключается практическая жизнь женщины, — становят¬
ся для нас важными, подобно эпохам историческим,
и приковывают наш разум и сердце» (4.7. № 2. С.179).
«Ричардсон являет типы естественные и величествен-
|425|

РОГОНОСЕЦ ВЕЛИЧАВЫЙ
ные>>, — отмечал «Сын Отечества и Северный архив»
в 1832 г. (Ч. 147. Ст. «Типы или первообразы в литера¬
туре». С.416), а в 1834 г. характеризовал романы анг¬
лийского писателя как «настоящие проповеди». «Паме¬
ла» — проповедь в пользу горничных, желающих выйти
замуж за своего господина; «Грандисон», род «I (одража-
ния Христу» — в пользу дворян; наконец, «Кларисса» —
эпическая поэма Англии «мещанской и протестант¬
ской» (Шолль Ж.-Т. Том Джонс Филдингаи Кларисса
Гарлов Ричардсона // Сын Отечества и Северный ар¬
хив. 1834. № 39. С.286).
Русским писателям-сентименталистам Н.М.Карам¬
зину и И.II.Дмитриеву принадлежат лестные отзывы
о	художественной манере Ричардсона и большом воспи¬
тательном значении его творчества. «Примечания
достойно то. что одна земля произвола и лучших романи¬
стов, и лучших историков. Ричардсон и Фильдинг вы¬
учили французов и немцев писать романы как историю
жизни». «...Что англичане просвещены и рассудитель¬
ны. соглашаюсь: здесь ремесленники читают Юмову
историю, служанка... Клариеу» (Карамзин И.М.
Письма русского путешественника. Л., 1984. 4.4.
С.369; 381). В переписке Дмитриева читаем следую¬
щие строки: «...Вполне разделяю... мнение, что после¬
дователи старой шкалы, подражатели Лесажа, Прево,
Ричардсона и Фильдинга могут даже и в наши дни
снискать ту же незыблемую славу, какую приобрели
их учители, эти правдивые изобразители наших нра¬
вов и обычаев п глубокие знатоки человеческого серд¬
ца» (Письмо А.С.Шишкову, 24 ноября 1821 // Дмит¬
риев П.П. Сочинения. Т. 1—2. СПб., 1895. Т.2.
С.281). Пушкин, писавший в статье «О ничтожестве
литературы русской» в 1834 г., что «Ричардс.<он>,
Фильд.<инг> и Стерн поддерживают славу проза-
ич.<еского> романа» (Т. 11. С.272), три раза упомина¬
ет имя Ричардсона на страницах романа «Евгений Оне¬
гин» — дважды во второй главе при описании круга
чтения Татьяны Лариной:
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
(2. XXIX, 3-4)
Героиня Пушкина следует литературным вкусам своей
матушки, которая «...была сама / От Ричардсона без ума»
(2. XXIX, 13—14); а также в <т|кк|к‘ XXX, иронично со¬
общающей о знакомстве* 11расковьи Лариной с романами
Ричардсона только по рассказам княжны Алины:
Она любила Ричардсона,
Не потому, чтобы прочла,
11е потому, чтоб Грандисона
Она Ловлаеу предпочла;
Но встарину княжна Алина,
Ее московская кузина,
Твердила часто ей об них.
(2. XXX. 1-7)
Р
В романе «Евгений Онегин» упоминаются имена
персонажей произведений Ричардсона:
Сей Грандисон был славный франт,
Игрок и гвардии сержант.
(2. XXX. 13-14);
I	I бесподобный Грандисон,
Который нам наводит сои...
(3, IX, 10-11);
Но наш герой, кто б ни был он,
Уж верно был ие Грандисон.
(3. X. 13-14);
Воображаясь героикой
Своих возлюбленных творцов,
Кларисой, Юлией, Дельфиной...
(З.Х, 1-3);
Ловласов обветшала слава
Со славой красных каблуков
Н величавых париков.
(4. VII. 12-14)
См. также: ГРЛНЛИСОН. КЛАРИСА. ЛОВ.1АС.
Лит.: Вольский. Объяснения...; Аниксгп А.А. История английской
литературы. М.. 1956; Елисшратова А.А. Английский роман эпохи
Просвещения. М.. 1966: Соколянский М.Г. Западноевропейский ро¬
ман эпохи Просвещения: Проблемы типологии. Киев; Одесса, 1983;
1Ураев С.В. От Просвещения к романтизму (трансформация героя
и изменение жанровых структур в западноевропейской литературе
кон. XVIII - нач. XIX в ). М.. 1983.
М.Л. Супоницкан
РОБЕРТ - см.: вист.
РОГО11ОСЕЦ ВЕЛИЧАВБ1 И
«Рогоносец ныне: Муж, обманутый женою» (Даль).
Его ласкал супруг лукавый.
Фобласа давний ученик.
И недоверчивый старик,
II рогоносец величавый.
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.
(I. XII.9-14)
В 1823 г. в Кишиневе, находясь в южной ссылке,
Пушкин работает над первой главой «Евгения Онеги¬
на». Не талько петербургские воспоминания, но и не-
которые впечатления от новых знакомств, подробности
счо жизни в изгнании оказались запечатленными на
страницах романа.
Знакомство Пушкина с семьей генерала II.II.Раев¬
ского. начавшееся еще во время путешествия по Кры¬
му летом 1820 г., продолжилось во время посещения
Каменки Чигири некого уезда Киевской губернии, име¬
ния А.Л.Давыдова, сводного брата П.П.Раевского.
Пребывание Пушкина в Каменке было наполнено не
только встречами с будущими декабристами, членами
1426]

р
РОЖЕСТВО
Союза благоденствия, стихами о Крыме, «Кавказским
пленником», но и легкими увлечениями. «Пушкин лю¬
бил всех хорошеньких, всех свободных болтуний» (Ли-
пранди И. II. Из дневника и воспоминаний // Пушнин
ввосп. cott/t. Т.1. С.305). И.Д.Якушкин, член тайного
общества, тогда же находившийся в Каменке, вспоми¬
нал: «Жена Ал. Львовича Давыдова, когорого Пушкин
так удачно назвал “рогоносец величавый”, урожден¬
ная графиня Грамон... была со всеми очень любезна»
(Якушким П.Д. Из «Записок» // Там же. С.377).
После посещения Пушкиным Каменки А.Л.Давыдов
и его жена Аглая Антоновна не раз станут адресатами
его острых эпиграмм. Черты характера и поведение
обоих супругов надолго останутся предметом насмешек
поэта. Они словно бы раскрывают смысл сдержанной
и лаконичной характеристики, данной Якушкипым хо¬
зяйке Каменки. В стихотворении «Кокетке» (1821)
Пушкин высмеивает влюбчивость п наигранную пыл¬
кость Аглаи Давыдовой:
Мы знаем: вечная любовь
Живет едва ли три недели.
С начала были мы друзья,
Но скука, случай, муж ревнивый...
<...>
Когда мы клонимся к закату,
Оставим юный пыл страстей —
Вы старшей дочери своей,
Я своему меньшому брату:
Им можно с жизиию шалить
И слезы впредь себе готовить;
Еще пристало им любить,
А нам уже пора злословить.
(Т.2. С.224—225)
Пушкин продолжает «злословить» по поводу А.А.Да¬
выдовой и в эпиграммах, написанных по-французски:
«J’ai роя8ё(1ё maitresse honnete... [У меня была поря¬
дочная любовница... |» и «А son amant Egld sans resis¬
tance... [Любовнику Аглая без сопротивления...]»,
и в эпиграмме «Оставя честь судьбе на произвол...»
(1821 // 'Г.2. С.207, 205; пер.: С.1200). В письме
к брату Л.С.Пушкину от 24 января 1822 г. из Кишинева
в Петербург Пушкин в состоянии «элегической мизант¬
ропии» сообщает: «Если хочешь, вот тебе еще эпиграм¬
ма, которую ради Христа ие распускай, в ней каждый
стих — правда».
Иной имел мою Аглаю
За свой мундир и черный ус.
Другой за деньги; понимаю.
Другой за то, что был француз.
Клеон — умом ее стращая;
Дамис — за то, что нежно пел:
Скажи теперь, моя Аглая.
За что твой муж тебя имел?
(Т. 13. С.36)
Острое перо Пушкина не оставило без внимания и ее
мужа. Над чванливостью А. Л .Давыдова Пушкин иро¬
низирует не только в «Евгении Онегине», по и в сатири¬
ческом стихотворении 1824 г. «Давыдову», написан¬
ном на приглашение ехать с ним морем в Крым:
Нельзя, мой толстый Аристип:
Хоть я люблю твои беседы.
Твой милый нрав, твой милый хрии,
Твой вкус и жирные обеды,
11о не* могу с* тобою плыть
К брегам полуденной Тавриды.
Прошу меня не позабыть,
Любимец Вакха и Кинриды!
<...>
11о льстивых од я не пишу;
Ты не в чахотке, слава Богу:
У неба я тебе прошу
Лишь аппетита иа дорогу.
(Т.2. С.313)
Пушкин ие случайно называет Давыдова не просто
♦рогоносец», а прибавляет ироничный в данном кон¬
тексте эпитет «величавый». «...Александр Львович от¬
личался изысканностью маркиза...» — замечает в своих
мемуарных очерках кишиневский приятель Пушкина
В.11.Горчаков (Выдержки из дневника об A.C.l 1ушки-
не // Пушкин в воен. совр. Т. 1. С.241).
Довольно емкая и меткая характеристика, данная
Давыдову в нескольких строчках «Евгения Онегина»,
была продолжена Пушкиным в 1830-е гг. в «Table-
talk» (1830—1837): «В молодости моей случай сбли¬
зил меня с человеком, в коем природа, казалось, же¬
лая подражать Шекспиру, повторила его гениальное
создание. *** был второй Фальстаф: сластолюбив,
трус, хвастлив, не глуп, забавен, без всяких правил,
слезлив и толст. Одно обстоятельство придавало ему
прелесть оригинальную. Он был женат. Шекспир ие
успел женить своего холостяка. Фальстаф умер
у своих приятельниц, не успев быть ни рогатым супру¬
гом, ни отцом семейства; сколько сцен потерянных
для кисти Шекспира!» (Т. 12. С. 160).
М. П. Васильева
РОЖЕСТВО (Рождество Христово) — один из глав¬
ных христианских праздников: в ночь с* 24 на 25 дека¬
бря родился Иисус Христос. (Отмечается в одних странах
по новому стилю, в других по старому, что соответ¬
ствует 7 января.) В России этот праздник был установ¬
лен с введением христианства и всегда почитался, как
и во всех странах, праздником семейным: отстояв ве¬
черню, все* члены семьи собирались за праздничным
столом, дарили друг другу подарки, желали счастливо¬
го Рождества. Обычай ставить елку с этим праздником
связали довольно поздно, раньше в камине или в печке
|427|

РОЖОК
р
сжигали «рождественское молено», чтобы следующий
год был благополучным. Па следующий день после
Рождества принято было делать визиты родным, позд¬
равляя их с праздником.
Родные люди вот какие:
Мы их обязаны ласкать,
Любить, душевно уважать
И, по обычаю народа,
О рожестве их навещать...
(4. XX. в—10)
С наступлением Рождества кончался пост и начина¬
лось веселое время Святок — переодевания, маскара¬
ды, святочные гадания, шутливые стихи. В 1818 г.
Пушкин написал сатирические куплеты на манер рас-
пространснпых на западе святочных стихотворений —
«Сказки. Noel».
Через неделю после Рождества наступал Новый год.
В отличие от Рождества, праздника семейного, Но¬
вый год отмечали публичными балами и маскарада¬
ми. что совсем не противоречило святочным традици¬
ям переодевания.
Когда-то в России новый год начинался 1 сентября,
а счет велся от сотворения мира. Но однажды Москва
праздновала Новый год дважды. I сентября 7208 г. все
порадовались хорошему урожаю п наступлению нового
7209 г., а 19 сентября на Ивановской площади в Крем¬
ле был оглашен именной указ Петра I <0 писании
впредь Генваря с 1 числа 1700 года во всех бумагах ле¬
та от Рождества Христова, а не от сотворения мира».
В том же указе велено было следующий день после 31 де¬
кабря 7208 г. от сотворения мира считать 1 января
1700 г. и был оглашен еще один указ — «О празднова¬
нии Нового года». Всем москвичам предписываюсь
отметить это событие особенно торжественно, пускать
ракеты и стрелять из мушкетов, людям зажиточным
украсить свои дома сосновыми, еловыми н можжеве¬
ловыми ветвями, а с наступлением ночи зажигать ог¬
ни. Петр сам подал пример: в канун Нового года зажег
первую ракету на Красной площади и дал сигнал к от¬
крытию праздника. Гуляние продолжаюсь всю ночь:
улицы осветились иллюминацией из горящих плошек,
взлетали ракеты, звонили колокола, раздавались зву¬
ки труб и литавр, пушечная и оружейная пальба. Рос¬
сия вступила в новое столетие вместе с Европой — на¬
чинался XVIII в.
Праздник Рождества совпадал по времени с зимним
солнцестоянием: самая длинная ночь проходила, и дни
начинали увеличиваться. Люди говорили: солнце на ле¬
то, зима на мороз. В России морозы усиливались
вплоть до Крещения — 6 января (по старому стилю, что
соответствует 19 января по-новому); эти морозы так
п называю — крещенскими (см.: KPi:mi:n(iKHi: нкчкрх.
КРКЩКНСКИП ХО.ЮД).
Н.А. Марченко
РОЖОК
Лишь лодка, веслами махая.
Плыла но дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая...
(1, XLVI1I, 9-12)
Пастуший рожок — народный музыкальный инстру¬
мент. Он представляет собой трубочку с несколькими
голосовыми отверстиями — для извлечения звука. Сего¬
дня, как и много лет назад, его делают из березы, кле¬
на или можжевельника.
Одно из первых дошедших до нас описаний пастушь¬
его рожка относится к концу XVIII в. В мемуарах того
времени о рожке говорилось как об инструменте, изоб¬
ретенном едва ли не самими россиянами. Его весьма
громкий голос обладал особым тембром.
Незабываемое впечатление звуки рожка производи¬
ли на утренней заре н вечером, на закате солнца —
в поле, близ леса или реки, когда короткие сигнальные
наигрыши сменялись самобытными напевами — в них
слышались мелодии русских народных несен. Исследо¬
ватель народного творчества Б.Ф.Смирнов утвержда¬
ет, что «очаровательная звучность этого инструмента
в полной мере может быть оценена лишь на просторах
полей, когда в прихотливой смене то плавные, лх> орна-
ментальпо-возгласные мелодии наигрышей изумитель¬
но е|)илируются движением толщи воздуха, особенно
при восходе солнца» (Смирнов Б.Ф. Искусство влади¬
мирских рожков. М., 1905. С.24).
Но вот уж лунного луча
Сиянье гаснет. Там долина
Сквозь пар яснеет. Там поток
Засеребри.лея; там рожок
11астуший будит селянина.
(3. XXXII. 8-12)
Интересны воспоминания иностранцев, живших
в России в конце XVIII — начале XIX в. Так, шотландец
Матиас Гютри, изучавший русские народные песни
и инструменты, с- восторгом вспоминал: «Во время чудес¬
ных летних вечеров, когда у нас ночь не наступает
совсем, мы пользовал пел» случаем услышать их [песни. —
М. Г. | на берегах Невы, когда, со всех концов с много¬
численных лодок звучат веселые и бодрые песни, на¬
певы, сопровождаемые рожком, ложками, свистом...»
(цит. по.: Смирнов Б.Ф. Указ. соч. С.11).
Прогулки на лодках по Неве и по Фонтанке, во время
которых гребцы пели песни под аккомпанемент рожка,
описал в своем труде «Известие о музыке в России» немец¬
кий историк и музыкант Якоб Штелин: «На воде этот ин¬
струмент используют для сопровождения пения гребцов,
в котором он им служит поддержкой, чтобы не сбиться
стона» (Русские рожечники: Сб. ст. М., 1990. С.30).
В романе «Евгений Онегин» Пушкин повествует
о двух традиционных назначениях пастушьего рожка.
[428]

р
РОЖОК
Описывая знакомую ему с детства картину деревен¬
ской жизни, он говорит о рожке как о сигнальном му¬
зыкальном инструменте пастухов:
11а утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
И в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок...
(4, хы, 8-11)
В XLVIII строфе первой главы романа упоминается
о песенном |южке: автор рассказывает о том, как в 11етер-
бурге «...летнею порою, / Когда прозрачно и светло / 11е»ч-
нен‘ небо над Невою» (1. XLVII, 1 —3), е>н вмеете* с Онеги¬
ным слушал «рожок и песни)удалую» (1. XLVIII. 11).
Исследователи романа по-разному комментируют
эти строки. К).М.Лотман пишет: «Имеется в виду обы¬
чай богатых жителей Петербурга в начале XIX века ка¬
таться не> Неве, сопровождая прогулки хором песель¬
ников и иг|Н)й духового оркестра» (Лотман. С.171).
H.J1.Бродский утверждает, что у Пушкина «имеется
в виду роговая музыка, оркестровая забава русского
дворянства, а вовсе не “мелодия пастушьего рожка"»
(Бродский. С. 112). В.В.Набоков предполагает, что
Пушкин имел в виду «валторну, а не пастуший рожок
или свирель» (Набоков. Комментарий. С. 194).
Старинный духовой инструмент валторна появился
в России в XVIII в. и сразу был введен в состав при¬
дворного оркестра, а также военных и домашних ор-
кестров. Как указывает Н.Ф.Фицдейзен, во время
домашних музицирований гой норы были популярны
духовые капеллы двойного состава е|)лейт, кларне¬
тов, фаготов и валторн. М.И.Глинка, вспоминая
о своем детстве, писал: «Во время ужина обыкновенно
играли русские песни, переложенные на 2 флейты,
2	кларнета, 2 валторны и 2 фагота, — эти грустно¬
нежные, не) вполне доступные' для меня звуки мне
чрезвычайно нравились...» (Пшика М.И. Записки //
Литературное наследие. Т. 1—2. М.; Л., 1952—1953.
Т.1. С.66).
Весьма популярными были и смешанные капеллы,
состоявшие из скрипок, флейт и валторн. В промежут¬
ках между двумя оркестровыми произведениями не|)едко
звучали сольные духовые пьесы (в том числе напи¬
санные и для валлх)рны). Но как инструмент, сощю-
вождавший пение» гребцов ве> в|и*мя лодочных катаний,
валторна в Роесии широкого распространенна не1 имела.
Трудно также предположить, что Пушкин, создавая
в «Евгении Онегине» живописную картину тихих пе¬
тербургских белых ночей, имел it виду не звук рожка,
а мощное звучание рогового оркестра.
В статье1 «<Путешеетвие* из Москвы в Петербург>»,
в главе «Москва», написанной в 1835 г., поэт вспоминал
жизнь Москвы и Подмосковья прежних лет: «Подмен*-
ковные деревни также пусты и печальны. Роговая му¬
зыка не гремит в рощах Свирлова и Останкина; плош¬
ки и цветные фонари не освещают английских доро¬
жек...» (Т. 11. С.245).
Многие из тех, кому довелось слышать роговые ор¬
кестры, сравнивали их мягкое, бархатистое' и вместе
с тем гулкое, вибрирующее звучание е‘ глубоким зву¬
ком органа.
Роговой оркестр — это уникальное явление в русской
музыкальной культуре?. Он состоял из усовершенство¬
ванных охотничьих рогов разной величины — от 8 см до
2,5 метра длиной. Каждый рог издавал всего лишь
один звук он|Х‘деленной высоты, и от музыкантов, иг¬
равших в таком оркестре (это были крепостные или
солдаты), требовалось исключительное внимание. Они
должны были точно отсчитывать бесконечные паузы
и лишь в определенный момент брать звук указанной
в нотах длительности.
М.И.Пыляев утверждал, что «роговая музыка так
громка, что звуки ее в безветренную погоду были
слышны в окружности на 7 верст. <...> Производимый
ею эфе|)ект, по свидетельству современников, был по¬
разителен... <...> Помимо императорского хора [т.е.
оркестра. — М.Г. | роговой музыки, в России таких хо-
рет у богатых бар было около девяти. Лучшим считал¬
ся “Нарышкинский", основанный в 1754 году капель¬
мейстером Марешом, изобретателем этой музыки»
(Пыляев М.Н. Старый Петербург. Репр. изд. 1889 г.
М., 1991. С.74).
Пушкин, по воспоминаниям А.П.Керн, слушал ро¬
говой оркестр на даче у своего друга А.А.Дельвига,
жившего по е'осс'детву е' Д.Л.1 (арышкиным. «Его зна¬
менитая, известная всей Европе, роговая музыка бы¬
ла и для нас большим наслаждением», — вспоминала
А.II.Керн (Керн. С.93). Об этом же* упоминал в сво¬
их «Записках» М.И.Глинка: «В конце лета (1829 г. —
М. Г. | я часто навещал Дельвигов и нередко слышал
на Неве роговую музыку Нарышкина. В особенности
производила волшебный эе|к()ект пье'са Шимановской
Вилия, состоящая вся из арпеджий» (Глинка М. И.
Указ. соч. Т. I. С. 112). Преодолевая технические
трудности, роговые оркестры с большим мастерством
исполняли сложные музыкальные произведения —
оперные увертюры, симфонии, обработки танцев, на¬
родных песен, фортепьянных пьес.
В конце* XVIII — начале XIX в. «не было ни одного
богатого помещичьего дома, где бы не гремели оркест¬
ры, не* пели хе>ры и где бы не' возвышались театральные
подмостки...» (Пыляев М.И. 11олубаре-кпе' затеи //
ИВ. Т.25. 1880. Сент. С.532). В садах и парках, на
площадях и открытых эстрадах играли духовые оркес¬
тры. Своей музыкой они услаждали слух богатых вель¬
мож во время их катаний по Неве на больших яхтах.
Но заметим, что Пушкин, упоминая в тексте пер¬
вой главы романа е) напеве «Торкватовых октав», как
бы проводит параллель между популярными песнями
|429|

РОЗЫ
итальянских гондольеров и распространенными
в России песнями гребцов.
В «Старом Петербурге» М.И.Пыляев сообщает
о том, что «любимыми удовольствиями петербуржцев
считались также прогулки по Неве в шлюпках и боль¬
ших лодках в 3, 4, б, 10 пар весел, с ловкими гребца¬
ми. одетыми в голландские куртки. В летние ночи
такие шлюпки были видны ежеминутно, с гребцами,
распевающими песни и играющими на рожках» (Пы-
ляев М.И. Старый Петербург. Ренр. изд. 1889 г. М.,
1990. С.433—434).
М. С. Громова
РОЗЫ
Владимир Ленский в своих стихах воспевал «ро¬
мантические разы» (2. X, 9). Н.Л.Бродский отмечает,
что «роза была любимым сравнением романтиков»,
и приводит в пример стихотворение В.А.Жуковского
«Мечта» (1818):
Ах! если б мой милый был роза-цветок,
Его унесла бы я в свой уголок;
И там украшал бы мое он окно;
II с ним м душой бы жила заодно.
(Цит. по: Бродский. С. Ill)
Ю.М.Лотман указывает на то, что [юза была «мисти¬
ческим с|м*дневековым симваюм» (Лотман. С.190),
ссылаясь на работы А.Н.Веселовского и М.П.Алексеева.
В работе А.Н.Веселовского «Из поэтики розы» дан об¬
стоятельный анализ рождения и эволюции символа розы
в разные культурно-исторические эпохи: «Как зарожда¬
ется символика цветов? Качества местной флоры опре¬
делили этот или другой выбор: красота цветка, чаще его
отношение к знаменательным явлениям природной
и личной жизни в их взаимодействии, выдвинули его пе-
ред другими, вызвали ряд ассоциаций. Роза распрост ра¬
нилась от Персии через Фригию и Македонию до Гре¬
ции и Рима, от мусульманских окраин до Овсра Европы,
куда проникла лишь в христианскую пору, с ней пере¬
несся и окружающий ее рой южных сказок, и часть
поэтического символизма, объяснимого лишь в местнос¬
тях, где роза была из туземных ранних весенних цвет¬
ков. Там она являлась вестницей весны, поры желаний
и любви» (Веселовский А. Л. Избранные статьи. Л.,
1939. С. 132). Далее исследователь отмечает, что роза
выделяется античными поэтами среди дру гих цветов:
«Брать розы, плести из них венки — признак любящего»
(Там же. С. 133). Сафо называла розу царицей цвегов:
Когда б владычица весне была нужна,
То розу выбрал бы Юпитер непременно;
Смотрите, как она прелестна и красна!
В природе, кажется, все ею быть плеиенно.
(Ода II. Ha розу // Сафо. Стихотворения Саифы,
переведенные 11авлом Гатенищевым-Кутузовым.
М.. 1805. С. 15)
С развитием поэтического творчества символ любви
становится олицетворением женской красоты, чистоты
и юности, эмблемой Афродиты и харит. Тиртсй писал:
Тем же, чьи юны года, чьи цветут,
словно разы, ланиты,
Всё в украшенье, всё впрок.
(Поэзия народов мира. М., 1986. С.24.
(Б-ка мировой культуры для детей))
Ср. в «Евгении Онегине»:
Лобзать уста младых Армид,
Нль розы пламенных ланит.
(1, XXXIII. 10-11)
В древности считалось, что весна не только нора люб¬
ви и обновления, но и время, когда оживают усопшие
души предков. Так роза становится симваюм смерти.
О	зарождении новот символического значения розы пи¬
шет Н.Ф.Золотницкий: «Разы греки носили на голове
и на груди также в знак траура, как символ кратковре¬
менности нашей жизни, которая так же быстро увяда¬
ет, как и душистая роза. Вследствие этого у них сложи¬
лась даже пословица: “Если ты прошел мимо розы, то
не ищи ее более". С другой стороны, они убирали ею па¬
мятники и урны с прахом покойных, так как приписы¬
вали ей чудесное свойство сохранять смертные останки
от разрушения и думали, что запах ее приятен душам
умерших» (Золотницкий Н.Ф. Цветы в легендах
и преданиях. Киев. 1994. С. 14). А.Н.Веселовский отме¬
чает тот факт, что в античной литературе хрупкость,
нежность и быстрое у вядание цветка отождествлялось
в сознании поэтов со скоротечностью земных радостей.
Эта тема была одной из самых популярных у александ¬
рийцев и римских элегиков.
В Средние века в христианской иконографии и по¬
эзии роза, сохраняя прежнюю символику, становится
символом воскрешения и вознесения. П.Ф.Золотниц¬
кий приводит христианскую легенду, связанную с воз¬
никновением белой розы: «Белые розы назывались ро¬
зами Магдалины, и про них рассказывали, будто они
потеряли свой цвет от пролитых на них Магдалиной
слез раскаяния» (Там же. С. 18).
Во времена Ренессанса, с развитием философии
и отвлеченной мысли, живое понимание символического
образа розы стало утрачиваться, но в классических ис¬
кусствах и поэзии этот символ был сохранен. В ком¬
ментарии Л.Н.Майкова к лицейскому стихотворению
Пушкина «РОза» (1815) указано, что для удобства
пользования символами в литературе их «соединяли
в особые сборники символов и эмблем, в которых древ¬
ние представления языческие и христианские безотчет¬
но и бессмысленно смешивались с личными измышле¬
ниями составителей. Такт* сборники были в большом
ходу в период псевдоклассицизма, искусственности ко¬
торого они так верно соответствовали» (Майков Л. II.
Примечания // Пушкин А.С. Сочинения / Изд. Ими.
14301

розы
Акад. Наук. 2-е изд. Т. 1—4, II. (Л 16., 1900. Т. 1.
С.	188 2-й наг.). Символ постепенно прекращает свое
развитие п превращается в литературный штамп. За
образом розы закрепляется определенный набор сим¬
волических толкований. Вот некоторые из них: она
отождествлялась с чувственной любовью, женской
красотой, прекрасной, но быстро увядающей норой
юности и любви.
Какое же из этих символических значений розы имел
в виду Пушкин, когда писал о «романтических розах»
в поэзии Ленского? Чтобы ответить на этот вопрос, обра¬
тимся к черновикам второй главы романа. Прежде чем
прийти к окончательному варианту строки, автор пред¬
принял три разные попытки ее создания: <11 умираю¬
щие розы», «И увядающие розы», «И увяданье» (Т.6.
С.560). Из всех трех вариантов мы видим, что Пушкин
намеренно и последовательно указывает на одну и ту же
черту символического толкования розы — ее смерт¬
ность, а именно — увядание. Если связать эту строку
с предпоследней строкой X строфы — «он пел поблеклый
жизни цвет» (2, X. 13), можно предположить, что ав¬
тор. называя розы среди тем поэзии Ленского, имеет
в виду символ быстро отцветающей юности, а вместе
с ней и любви. Поэтому в дальнейшем мы будем иметь
в виду именно такое символическое толкование розы.
В русской поэзии этот символ появился через фран¬
цузскую элегию. Об этом пишет \l.ll .Алексеев в статье
«Споры о стихотворении “Роза »: «...роза как символ
быстро отцветающей любви стала во французской по¬
эзии истертым поэтическим клише еще в XVIII в. ...
Этот штамп, усвоенный Пушкиным в юности, оставал¬
ся в его памяти долгие годы как устойчивая стилисти¬
ческая формула...» (Алексеев М.П. Пушкин: Сравни¬
тельно-исторические исследования. Л., 1984. С.359).
Исследователь отмечает, что многочисленные быстро
умирающие розы можно найти во французской элеги¬
ческой поэзии — у Пьера РОнсара, в стансах Франсуа
де Малерба, где поэт сравнивает умершую девушку
с рано увядшей розой:
По она была из того мира, в котором самые
прекрасные вещи
Имеют самую горькую судьбу.
11одобно розе она жила столько, сколько
живут розы,
Лишь одно утро.
(Там же)
Ср. поэтический перевод этого стихотворения:
Увы! все лучшее испепеляют грозы,
Куда ни посмотрю;
II роза нежная жила не дольше розы —
Всего одну зарю.
(Малерб Ф.. де На смерть дочери Дюперье /
Пер. М.З. Квятковской // Семь веков французской
поэзии в русских переводах. СПб.. 1999. С.131)
Язык цветов широко представлен в стихотворениях
любимого Пушкиным Эвариста Парни.
На французскую традицию появления в поэзии
А.С. Пушкина символического образа розы указывает
И.Н.Еоленшцев-Кутузов. В статье «Роза в поэзии
Пушкина» он пишет: «Раздумья эти [о том, что розе
суждено увянуть. — Е.С.] навеяны также француз¬
ской лирикой XVIII века — Парии, Мильвуа, отчасти
Вольтером. Поэт видит, как склоняется роза над быс¬
тро текущей рекою времени» (Русская словесность.
1994. № I. С.9).
Таким образом, можно сделать вывод о-том, что кор¬
ни символического осмысления розы в поэтическом ми¬
ре Владимира Ленского лежат во французской поэзии
XVIII	в. Указание на это есть n в статье С.В.Савченко
«Элегия Ленского и французская элегия». Рассуждая
о	прототипе поэзии Ленского, исследователь пишет:
«...хотя Ленский приехал в Россию “с душою прямо гет¬
тингенской”, хотя он поклонник Канта и перед смертью
читает Шиллера, по литературный прототип его пред-
емертных стихов (и многое другое из его характеристи¬
ки) [ве|юятно, имеются в виду как раз “романтические
розы”. — И. С. | нужно искать не в Германии, а во Фран¬
ции. Ибо Пушкин был воспитан целиком на француз¬
ской поэзии, которую знал превосходно, и, пытаясь
сделать Ленского романтиком на немецкий лад, он заимст¬
вует детали для его характеристики из французских эле-
гиков...» (Пушкин в мировой литературе: Сб. статей.
Л., 1926. С.64—65). Здесь мы обращаем внимание на
то, что некоторые поэтические опыты молодого Пушки¬
на были именно на французском языке. Среди них наи¬
более интересно стихотворение «Stances» (1814). В нем
уже в первой строфе идет |м‘чь о быстротечности цвете¬
ния розы, являющей живой образ любви:
Avez-vous vu la teneire rose,
L'aimable fille d’nn bean jour,
Quand an printemps & peine eclose,
Elle* e*st (’image ele Г amour?
<...>
Mais, hclas! les vents, les tempetes,
Ces fougrnenx enfans ele ГI liver,
Bie*tot vont grander sur nos letes,
Enchainer l’eau, la terre et l air.
Et plus ele fleurs, et pins ele rose!
L’aimable fille des amours
Tom be Гапёе, a peine eclose;
II a fui, le temps eles beaux jours!
Видали ль вы нежную розу,
Любезную дочь ясного дня,
Коща весной, едва расцветши,
Она являет образ любви?
<...>
1431 |

РОМ
р
Но, увы! ветры и бури,
Эти лютые дети Зимы,
Скоро заревут над нашими головами,
Окуют воду, землю и воздух.
II нет более цветов, и нет более розы!
Любезная дочь любви,
Завянув, падает, едва расцветшая:
Миновала пора ясных дней!
(T.I.C.89; пор.: С.498)
В лицейской лирике Пушкина розы расцветают не
только во французских стихотворениях. Вот. напр.,
фрагмент из стихотворения «Городок» (1815):
Иль юности златой
Вотще даны мне розы,
И лить навеки слезы
В юдоле, где расцвел
Мой горестный удел?..
(Т. 1. С. 103)
Ср. эти строки с «онегинскими» строками, где речь
идет о поэзии Ленского:
Он пел разлуку и печаль,
II нечто, и туманну даль,
I	I романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слёзы...
(2. X. 7-12)
Таким образом, упоминание «романтических |юз»
как символа, характерного для поэзии Владимира Лен¬
ского, связано у Пушкина н с собственным литератур¬
ным опытом. Любопытный факт из жизни поэт, который
может до некоторой степени служить подтверждением
этому выводу, содержится в «Записках о Пушки¬
не» И.И.Пущина: «При самом начале —он [Пушкин. —
Е.С. ] наш поэт. Как теперь вижу тот послеобеденный
класс Кошанского, когда, окончивши лекцию несколь¬
ко раньше урочного часа, профессор сказал: “Теперь,
г<оснода>, будем пробовать перья — опишите мне, по¬
жалуйста, розу стихами”. — Наши стихи вообще не
клеились, а Пушкин мигом прочел два четырехстишия,
которые всех нас восхитили. Жаль, что не могу при¬
помнить этого первого поэтического его лепета. Ко-
шанский взял рукопись к себе. Это было чуть ли не
в 1811-м году и никак не позже первых месяцев 12-го»
(Пущин. Записки. С.45).
Говоря о розах в поэзии Ленского, нельзя забы¬
вать. что их сопровождает эпитет «романтические».
Не случайно же автор, выбирая из ряда вариантов,
остановился именно на нем. Возможно, здесь есть
своеобразное указание автора на раннюю смерть ге¬
роя. Если внимательно проследить по тексту романа
за судьбой Владимира Ленского, то можно выделить
следующее:
И романтические розы...
(2. X. 9);
Его уж нет. Младой певец
Нашел безвременный конец!
Дохнула буря, цвет прекрасный
Увял на утренней заре...
(6. XXXI. 10-13)
Но, пожалуй, наиболее убедительное подтверждение
нашей гипотезы содержится в описании могилы поэта:
Там соловей, весны любовник,
Всю ночь поет: цветет шиновиик,
И слышен говор ключевой —
Та м виден камень гробовой...
(7. VI. 5-8)
Почему же именно шиповник — дикая роза — рас¬
цвел на могиле поэта? В Германии, но народному пове¬
рью. дикая роза вырастала на могиле, а из цветов бело¬
го шиповника девушкам плели похоронные венки (об
этом пишет А.Н.Веселовский). 11одробнее об этой тра¬
диции пишет Н.Ф.Золотиицкий: «...надгробная роза
служит у немцев свидетельством то преданности, то по¬
смертной мести покойника. По народному поверью, ее
никогда не сажают на могилу, а она вырастает сама,
преимущественно на могилах самоубийц и людей, по¬
гибших насильственной и вообще страшной смертью»
(Золотницкий П.Ф. Указ. соч. С.79).
В связи с описанием могилы Ленского нельзя не упомя¬
нуть стихотворение К.Н.Батюшкова «Последняя весна»
(переводэлегии LlI.-Ю.Мильвуа «I Ьисние листьев»). Она
неоднократно нерево;1илась поэтами первой трети XIX в.,
стала своеобразным символом поэтической меланхолии
и нашла отражение в [юмане Пушкина. Здесь мы опять
1и'Г|К“чаем символ увядающих вм<чте с жизнью поэта |>оз:
Зазеленеют гибки лозы,
Поля оденутся в цветы.
Там первые увидишь розы
И с ними вдруг увянешь ты.
Таким образом, мы видим, что Пушкин не случайно
в окончательном варианте выбирает эпитет «романти¬
ческие». Сочетание «романтические |юзы-> несет в себе
более емкое значение по сравнению с «увядающими»
или «умирающими» розами.
Есть в «Евгении Онегине» и шутливое упоминание |юзы:
II вот уже трещат морозы
II	серебрятся средь полей...
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На. вот возьми ее скорей!)
(4. Xl.ll. 1-4)
См. об этом: РИФМА,
Е. II. Серегина
РОМ — крепкий алкогольный напиток, перегнанный
из перебродившей патоки т|юстникового сахара. Родиной
|юма являютея острова в Атлантическом океане Марти¬
|432|

р
РОМАН
ника и Ямайка. Однако вряд ли у помещиков Лариных
был эгот импортный напиток. Скорее всего, у них подава¬
ли какую-ннбудь подделку местного щюизводггва. На
именинах у'Гатьяны. когда «фагог п срлсчгга раздались,
Обрадован музыки громом.
Оставя чашку чаю с ромом,
I	lapnc окружных городков,
Подходит к Ольге Петушков...
(5, XXXVII. XXXVIII. XXXIX. 5-8)
Описывая свое посещение Пушкина в Михайлов¬
ском в 1825 г., П.П.Пущин упоминает и настоятеля
Святогорского монастыря Иону, который навещал
ссыльного поэта с целью надзора. «Между тем подали
чай. Пушкин спросил рому, до которого, видно, монах
был охотник. Он выпил два стакана чаю, не забывая
о роме, и после этого начал прощаться...» (Пущин. За-
писки. С.69).
С.	А. Васильева, М. В. Строганов
РОМАН
С середины XVIII в. этот жанр литературы был са¬
мым популярным у русских читателей (см.: ЧТЩЬЕ):
«...сей род сочинений, без сомнения, пленителен для
большей части публики, занимая сердце и воображение,
представ.1яя картину света и подобных нам людей в лю¬
бопытных положениях, изображая сильнейшую и при¬
том самую обыкновенную страсть в ее разнообразных
действиях. Не всякий может философствовать или ста¬
вить себя на месте героев истории; но всякий любит, лю¬
бил или хотел любить и находит в романтическом герое
самого себя» (Карамзин. Соч. Т.2. С. 118).
Нарастающая востребованность романов вызывала
в XVI11 — начале XIX в. споры о пользе или вреде от их чте¬
ния. В журнале «11окоющийся трудолюбец» в 1784 г. пе¬
чаталась даже повесть иод названием «Опасность от чте¬
ния романов». 11а «погубленпе времени» сурово указывал
А.П.Сумароков в «11исьме о чтении романов». Решитель¬
ным защитником их выггунил 11..М.Карамзин: «Романы
делают и сердце и воображение... романическими: ка¬
кая беда? Тем лучше в некотором смысле для нас, жите¬
лей холодного и железного севера!» (Там же. С. 120).
Отголоски этих споров слышны в «Евгении Онеги¬
не». Так, отец Татьяны благодушно «не видал вреда»
в том, что дочери «...рано нравились романы; / Они ей
заменяли всё» (2, XXIX, 7, 1—2. ср. сходный эпизод
в «Дубровском» — Т.8. С. 187). Замечательно, однако,
что рифмой и синонимом к слову «романы» здесь вы¬
ступают «обманы» (2. XXIX. 3). «Общее поверье, —
свидетельствует герой статьи II.И.Надеждина о романе
Ф.В.Булгарина “Иван Выжигин ", — называет у нас
романом — всякий рассказ, которого содержание вы-
мышлсно...» (Надеждин 11.11. Литературная критика.
Эстетика. М., 1972. С.84). О том же говорит знакомец
Пушкина по «Зеленой лампе»:
Люблю в романах я интриги,
Люблю в исторьи елавну быль.
(ТЬлстойЯ.П. Задача //Толстой Я.Н.
Мое праздно*1 время, или Собрание некоторых
<тихот1и>|и‘1шй Нкона Толстого. СНГ»., 1821. С.!)8)
На смену такому отношению (роман как «сказка»)
приходило иное: романы внедрялись в самую жизнь,
подменяли <‘с. уравнивали |>еалы1ость и вымысел. Та¬
тьяна и Онегин принадлежат уже к поколению русских
читателей, от имени которых Автор говорил в строфе,
выпущенной из окончательного текста первой главы:
«Мы алчем жизнь узнать заране / 11 узнаем ее в рома¬
нс"...» (Т.6. С.226). Типичную в этом смысле историю
любви в письмах поведал старший современник Пуш¬
кина Ф.Ф.Вигель: «Когда случилось мне после читать
эти послания молодой Ступишиной, то мне казалось,
что страсть и искусство выражать ее далее идти не* мо¬
гут; но еще позднее, когда я более начитался романов,
нашел в них целые страницы, уже мною читанные»
(Вигель Ф.Ф. Записки. 4.1—5. М.. 1891. 4.2. С.80).
Очевидно, эта диффузия (жизнь — роман) способст¬
вовала тому, что в русском языке слово «роман» стало
означать вполне реальную любовную историю. Так Ав¬
тор рассказывает о своем общении с Онегиным: «Вос-
помня прежних лет романы, / Восиомня прежнюю
любовь...» (1. XKV1I. б—7). «IIpcponmiBoii именнодашю-
го жанра» называет современный исследователь снособ-
ность литературного романа органично «входить
в жизнь, внедряться в быт» ( Турбин B.II. Поэтика |и>ма-
на А.С.Пушкина «Евгений Онегин». М., 1996. С.32;
о множестве (фактов такого рода на рубеже XVIII— XIX вв.
см.: Сиповский В. И. Очерки из истории русского рома¬
на. Т. 1. Выи.1—2. СПб., 1909. Т. 1. Выи.1). Пушкин
обыгрывает эту особенность не только в сможете (ро-
мантичсскос влияние на героев), но и в самой структу¬
ре «романа в стихах». Автор естественно и почти неза¬
метно переходит из «романа» в «жизнь» и наоборот, гак
что исследователи «Евгения Онегина» (С.Г.Бочаров,
Ю.М.Лотман. А.Е.Тархов, Н.Д.Тамарченко) говорят
о «романе героев» в «романе Автора». В заключительных
строках Автор с горькой иронией называет счастливым
того, кто рано оставил «праздник Жизни», «...не дочел
Ее романа / II вдруг умел расстаться с* ним, / Как я
с Онегиным моим» (8, LI. 9. 12—14). Сравнение сводит
вместе «роман жизни» и «жизнь романа» в их трагичес¬
кой незавершенности. Почти сливаясь is финале, на
пространстве всего произведения эти два измерения ак¬
тивно взаимодействовали, так что «Евгений Онегин»
может быть прочтен как просто роман, как роман в ро¬
мане1 или как роман о романе, т.е. роман олт)м, как пи¬
сался данный роман, и роман о жанре романа в целом.
Склонность жанра к саморефлексии (от «Дон Кихо¬
та» до «Сентиментального путешествия») Пушкин экс¬
плуатирует с особенным пристрастием. Читатель не
|433|

РОМАН
только следит за сюжетными событиями, но и входит
н положение Автора, раздумывающего, как о них рас¬
сказать. Роман развергывается и одновременно пи¬
шется на наших глазах («мой роман» — «наш |юман»).
Рефлексия жанра проявляется у 11ушкина и еще в од¬
ном отношении: его произведение «осознает себя» в оп¬
ределенном литературном контексте, т.е. как звено
к истории европейского романа. В.Н.Турбин называет
пушкинский [юман в стихах «|юманом-библиотекой,
где перечисляются один за другим романы новейшие
и старинные, начиная с “Золотого осла" Апулея...»
(Указ. соч. С.30). Действительно, на страницах «Евге¬
ния Онегина» развертывается история жанра в его на¬
иболее существенных для пушкинских героев-читате¬
лей моментах, т.е. та или иная разновидность жанра
соотнесена с тем или иным героем «Евгении Онегина»,
так что история европейского романа увязывается
у Пушкина е историей его русских читателей. Ольга по
воле Автора оказывается в сфере притяжения «любого
романа», ее банальная внешность словно взята напро¬
кат из расхожего чтива:
...но любой роман
Возьмите п найдете верно
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
11о надоел он мне безмерно.
(2. XXIII. 8-12)
Роман XVIII — начала XIX в. как массовый усред¬
ненный жанр выработал свои стереотипы, повторяю¬
щиеся из книги в книгу шаблонные описания и ситуа¬
ции. Встретившиеся после долгой разлуки стареющие
кузины недаром восклицают: «Ей Богу сцена из рома¬
на...» (7, Х1Л, 5). Шаблона, увы, не избег и Ленский,
попавший в сферу влияния одного из таких тривиаль¬
ных образцов — «романа во вкусе Лафонтена» с его
«утомительными картинами» семейного счастья (4, L,
12,	II). Пушкин сводит двух своих героев, Ленского
п Ольгу, за чтением некоего «нравоучительного романа»
(4, XXVI, 2). Это мог быть гот же Лафонтен, хотя ско¬
рее всего более подходящая в этой ситуации мадам
Жанлис (см.: иршоучптклын.ш го.ч.мп. Пано¬
рамное описание популярных в те годы романов нахо¬
дим у В.Г.Белинского: «Добрый немец Август Лафон¬
тен пленял в романе чувствительные души приторно
сладенькими мещанскими картинами семейственного
счастия, в немецком вкусе. Француз Дюкре-Дюмениль
(Ducray-Dumenil) рассказывал в романе о детях, кото¬
рых рождение покрыто тайною, но которые потом бла¬
гополучно находят своих “дражайших родителей",
папеньку и маменьку, и делаются богатыми и счастли¬
выми. Англичанка Анна Радклиф или Радклейф
(Radcliff) пугала в романе воображение своих читате¬
лей явлениями мертвецов и призраков... <...> Много¬
численное племя романов под фирмой “автора Риналь-
BSBOOTHEQUE
U NIV ERS ELLE
DES ROMANS.
JANVIER 1778. Premier Volumr.'
TR OlSIEME CLASS E.
ROMANS HISTORIQUES.
Suite des Romans relatifs a I’HiJloire
de France.
No. avons pr^venu nos Lefleors qu’aucnn
des Rois de ia feconde race, depui< Qharlemagney
n’aroicltilch&osd’un Roman Hiftorique; ainfi
A iij
Всеобщая библиотека |юмаиов. Париж. 1778
до-Рииальдини” досыта кормило публику удалыми,
и иногда великодушными разбойниками. Г-жи Жанлис
(Genlis) и Когтей (Cotlin) прославились сантимен¬
тально-моральными романами <...>. ...Все они изобра¬
жали действительность, жизнь людей в искаженном
виде, так, чтобы начитавшийся их и поверивший им
молодой человек, встуия в действительную жизнь,
с ужасом увидел, наконец, что она диаметрально проти¬
воположна тому понятию о ней, которое извлек он из
своих любезных романов» (Белинский В. Г. Тереза
Дюнойе, 1847 // Белинский. Т. 10. С.104—105). 'Га¬
ков круг чтения среднего, массового читателя, т.е. Оль¬
ги и отчасти Ленского (увлекавшегося и Шиллером).
Эта панорама массового чтива, данная критиком, ин¬
тересна и с другой точки зрения: на ее фоне отчетливее
выступает круг чтения Татьяны. В него уже попали об¬
разцы «высокой» романистики вроде «Новой Элоизы»
Руссо п «Страданий молодого Вертера» Гете, хотя
|434|

р
РОМАН
и уживающиеся с «посредственным романом M ine
Cottin» (восемнадцатое примечание — Т.6. С. 193). Осо¬
бое место, как «любимая игрушка» (Т.6. (1.292), здесь
заняли Ричардсоновы «славные романы» (четырнадца¬
тое примечание — Т.6. С. 192), отношение к которым
самого Пушкина не было однозначно-критическим
(см.: РИЧАРЛСОИ). Вслед за Дидро он не мог не при¬
знать за ними качества «возвышающих душу и трогаю¬
щих сердце, н|мч1С1ЮЛнеиных любви к добру» нроизве-
дений (ДидроД. Эстетика и литературная критика. М.,
1980. С.300; ср. у Пушкина: <Путешествие из Москвы
в 11етербург> <Беловая редакциях 1833— 1834 // Т. I I.
С.244). Во вкусе Татьяны — «сладостный роман» (3, IX,
2). пленяющий сердце и склоняющий к мечтательнос¬
ти. Его «можно назвать теплицею для юной души, кото¬
рая or сего чтения з|**ет прежде времени» (Кар<ш:шн.
Соч. Т. 1. С.598). Такие романы уже вышли из моды,
и Татьяна оказалась в этом смысле «в прошедшем веке
запоздалой» (2, XXIX, б).
Иной романный ряд окружает Онегина и Автора.
Вместе с пропущенной IX строфой первой главы уш¬
ла из текста шатобриаповекая сентенция «Любви нас
не природа учит / А первый пакостный роман» (Т.6.
С.226), хотя остались упоминания, явные или скры¬
тые, «Фоблаеа» Л. де Кувре и «Опасныхсвязей» III. де
. 1акло (реминисценциями из последнего пронизаны
многие страницы «Евгения Онегина», начиная с ос¬
новного эпиграфа, см.: РАЗВРАТ. VAMTE).
Названные романы были лишь провозвестниками
новой эпохи, вытеснившей нравоучительный роман.
Этот переход всегда интересовал Пушкина. Ср. в «<Ро-
мане в письмах>»: «Чтение Ричардс.<она> дало мне по¬
вод к размышлениям. Какая ужасная разница между
идеалами бабушек и внучек. Что есть общего между
.Човласом и Адольфом?..» (Т.8. С.47—48). В «Евгении
Онегине» смена литературных вкусов описана доста¬
точно подробно, поскольку она имеет прямое отноше¬
ние к характеристике* двух главных героев.
Свой слог на важный лад настроя,
Бывало, пламенный творец
Являл нам своего героя
Как совершенства образец.
<...>
И при конце последней части
Всегда наказан был порок,
Добру достойный был венок.
А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон,
11орок любезен — и в романе,
И там уж торжествует он.
(3, XI, 1-4. 12-14: XII. 1-4)
Подтверждает эти слова следующий затем список ро¬
манических героев, вошедших в моду: Вампир, Мель-
мот. Вечный жид, Сбогар. В седьмой главе, когда нако¬
нец и Татьяна узнает о новейших романах, их ценност¬
ная характеристика будет усилена. В библиотеке Оне¬
гина неслучайное; место занимают неназванные (имена
Констана, Шатобриана, Метьюрина остались в черно¬
вой редакции)
...два-три романа,
В которых отразился век.
II	современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой...
(7. XXII. 6-10)
Пушкинский роман в стихах продолжает собой
именно :)тот список, хотя, как признается Автор, на
пространствах «смиренной прозы» его симпатии при¬
надлежат иной разновидности жанра:
Тогда роман на старый лад
Займет веччмый мой закат.
Не- муки тайные злодейства
Я г|юзно в нем изображу,
Но просто вам перс*скажу
Преданья русского се*мейства,
Любви пленительные* сны,
Да нравы пашей старины.
(3, XIII. 7-14)
Две строфы третьей главы (XIII и XIV) посвящает
Автор любовному перечислению тем, перипетий или
даже мизансцен этого мечтаемого творения (но суще¬
ству, задана формула национального романа). Есть не*-
кий парадокс в том, что этот роман — весь в будущем
и одновременно он «на старый лад». Отталкиваясь от сч>-
временных образцов жанра, от его ба й реши ческе ш ипо¬
стаси («словесность отчаяния» или «словесность сата¬
ническая», как налагал Пушкин, «начинает упадать
даже и во мнении публики» — Мнение М.Е. Лобанова
о духесловентюети, как иностранной, так и отечествен¬
ной, 1836 // Т.12. С.70), Автор вынужден вернуться
к осмеянной добропорядочности семейного романа.
Неудавшиеч'я (Лафонтен) или не* вполне* приемлемые
(Ричардсон) попытки в этом роде ничуть в глазах
Пушкина не дискредитироваш самого жанра, не ис¬
черпан! его ресурсен!. Литературный прогноз оказался
на удивление точным, начато новой жизни старого жа¬
нра Пушкин вскоре положит в «Капитанской дочке*».
Впрочем, и сам «Евгений Онегин» в своем генезисе*
решительно шире* «двух-трех романов». «Страницы
нежные романа» (2, XXIV, 3) — такова его авторская
характеристика. На языке пушкинского времени
«нежный» означает «ласковый, мягкий», а вместе
с тем — «любовный» Это слово заставляет вспомнить
«страну Нежности» («Carte ele* Tendre»), описанную
в галантном романе М.Скюдери «Клелия» (имеющем
известное сходство с «Евгением Онегиным» в разре¬
шении с[)абулы долга и чувства любящей героини),
[435]

РОМАН В СТИХАХ
Р
а затем пародийно обыгранную к сатире Буало «Герои
из романов». Отзвук :ш)го словоупотребления есть
в рассуждении Н.М.Карамзина о романах: их вемущую
тему он определял как «судьбу нежности» (Карамзин.
Соч. Т.2. С. 120).
Жанровая генетика «Евгения Онегина» особенно
значимо проявилась в пушкинской формуле «даль
свободного романа» (8, L, 12). Она маркирует свое¬
образие данного конкретного текста, а вместе с тем
это, возможно, наиболее фундаментальное жанровое
определение романа как такового. Один из ведущих
теоретиков жанра писал: «Роман — это произведение
произведений, целое сплетение поэтических созда¬
ний. <...> II здесь, где поэт может полностью отдаться
произволу своей фантазии, излияниям своего настро¬
ения и игре юмора, где он, не связанный единством
тона, меняет шутку и серьезность, — здесь почти сов¬
сем невозможна монотонность» (Шлегель Ф. Эстети¬
ка. Философия. Критика: В 2 т. М., 1983. 'Г.2. С.99).
Такое понимание, рожденное романтической эпохой, —
можно сказать, теоретическое предчувствие новых
откровений жанра, в том числе пушкинских (см. так¬
же: Петерс И.-У. Пушкин, Байрон и Ф.Шлегель:
К вопросу о жанровой традиции и поэтической структу¬
ре «Евгения Онегина» // Ars philological. Cl 16., 1997).
С ним следовало бы сопоставить известное предложе¬
ние Пушкина, обращенное к А. А.Бестужеву
в мае—июне 1825 г.. на заре создания «Евгения Онеги¬
на»: «...полно тебе писать быстрые повести с роман¬
тическими переходами — это хорошо для ноэмы. Ро¬
ман требует болтовни', высказывай все на чисто»
(Т. 13. С. 180).
«Свободная» форма пушкинского шедевра с трудом
воспринималась современниками как именно роман¬
ная. Среди тех, кто не согласился с определением
«Евгения Онегина» как романа, были такие искушен¬
ные читатели, как II.II.Надеждин, Н.А.Молевой.
II.А.Вяземский. Один из журналов но этому поводу
передавал «мнение гостиных»: «Что за Роман, в кото¬
ром так мало происшествий, действие продвигается
так медленно, завязки почти не видно? В котором
Автор делает беспрестанные отступления?..» (СО.
1828. № 7. С.243). Не эти ли светские пересуды
имел it виду Пушкин, когда в описании гостиной кня¬
гини N мимоходом упомянул «толки про роман ту¬
манный» (8. XXV, 5)?
«Свободный» роман и закончился свободно, т.е. обо¬
рвался едва не на полуслове, не оправдав привычных
ожиданий читателя. «...Странно, даже неучтиво / Ро¬
ман не конча перервать» (Т.З. С.397). — с готовностью
соглашался со своими оппонентами |юманист, однако —
в который уже раз — остался при своем. «Евгений Оне¬
гин» выполнил свою задачу, соответствуя пушкинско¬
му определению жанра: «В наше время под словом
роман разумеем историческую эпоху, разви то на вымы¬
шленном повествовании» (Юрий Милославекий, или
Русские в 1612 году. 1830 // Т. 11. С.92).
В.	А. Викторович
РОМАН В СТИХАХ — жанровый подзаголовок «Евге¬
ния Онегина», ориентиру ющий на особый род воспри¬
ятия. Читатель, настроенный исключительно на ро¬
ман. бывает обманут в своих ожиданиях, о чем в 1828 г.
писал автору Е.А.Баратынский: «Ищут романической
завязки... Высокая поэтическая простота твоего созда¬
ния кажется им бедноетию вымысла...» (Т. 14. С.0).
Действительно, весь любовный сюжет дан лишь пунк¬
тирно (три встречи — два письма), требуя от читателя
со-творчеекой работы воображения, а между тем так
называемые отступления могут развертывать житей¬
ские, литературные, философские темы, напрямую
с сюжетом несвязанные. Жанровая нрщюда щмизведе-
ния была осознана автором на самой ранней стадии его
создания. 4 ноября 1823 г. в письме П.А.Вяземскому
Пушкин особо оговаривает: «...я теперь пишу не ро¬
ман. а роман в стихах — дьявольская разница. В роде
Дон-Жуана...» (Т. 13. С.73).
Прибавление «в стихах» — не* сталь уж редкое уточ¬
нение. Привычно смотрелось оно рядом с «посланием»
(В.J1.Пушкину, 28(?) декабря 18 Hi // Т. 13. С.5).
сказкой (см.: Стихотворная сказка (новелла) XVIII —
начала XIX в. Л., 1969). «Отрывок из путешествия
в стихах» печатает в 182(5 г. 11.А.Вяземский (см.: ПУТЕ¬
ШЕСТВИЕ). а в 1828 г. Пушкин н Ьаратынский изда¬
ют «Графа Нулина» и «Бал» под общим заглавием «Две
повести в стихах». Словосочетание «роман в стихах»
явилось впервые из-под пера 11ушкнна, нет его и в у ка¬
занной автором в качестве прецедента поэме «Дон-Жу¬
ан»: Байрон предпочитает называть ее роет, изредка
варьируя: epic, chronicle, history, book, epic, satire
(см.: Беликова А.В. «Евгений Онегин» А.С.Пушкина
и «Дон-Жуан» Дж.-Г. Байрона — «романы в стихах» //
Вести. Моск. ун-та. Филология. 1982. № 2). К пуш¬
кинскому жанровому неологизму ближе подходила
поэма Байрона «Паломничество Чайльд Гарольда»,
имевшая подзаголовок «А romannt», отсылающий
к традиции стихотворного рыца|к*кого романа. Упоми¬
ная «Дон-Жуана», Пушкин имел в виду сближение
у Байрона эпического и лирического начал, означавшем'
нрозаизацию (романизацию) ноэмы как ведущего
жанра романтической эпохи, процесс, начатый, воз¬
можно, Шатобрианом как автором поэмы в прозе
«Мученики» (1809). Встречное движение «поэтиза¬
ции» происходило в романе, что особенно приветство¬
вали ранние романтики, утверждавшие гибридную
природу данного жанра. «В романе основную массу
составляет проза <...>. Поэзия всякого рода (лиричен--
[436]

р
РОМАН 15 СТИХАХ
кая, эпическая, дидактическая, романсы) разбросана
по всему целому и украшает его в пестром изобилии...»
(Шло гель Ф. Эстетика. Философия. Критика: В 2 т.
М., 1983. Т.2. С.99). Смешение поэзии и прозы в рам¬
ках одного произведения не редко у Пушкина, есть оно
и it «Евгении Онегине», но в отличие от нарочитой че¬
респолосицы романтиков в пушкинском стихотворном
романе наблюдается взаимное прорастание родовых
признаков, так что «лирика звучит эпически, а эпика —
лирически» (Чумаков 10.11. «Евгений Онегин»
А.С.Пушкина: В мире стихотворного романа. М.,
1999. С.4(5). Романное начало заключает в себе пре-
имущественно мир героев, историю их трагического
разьединения; лирическое — прерогатива автора, так
что весь роман может быть прочитан как дневник его
духовного развития. Взаимопроникновение двух родо¬
вых начал в «Евгении Онегине» ведет к тому, что эпи¬
ческих героев мы не воспринимаем иначе, как через
призму авторского лирического сознания, а последнее,
в свою очередь, не можем отнести к «лирике А.С.Пуш¬
кина»: «Это не лирика, это — романные образы лири¬
ки...» (Бахтин М. М. Из предыстории романного сло¬
ва // Бахтин М.М. Вопросы литературы п эстетики.
Исследования разных лет. М., 1975. С.414). Жанро¬
вая диалектика «Евгения Онегина» такова, что эпика
и лирика здесь существуют не одно за счет другого, а од¬
но через другое: это явление К).II.Тынянов назвал не
слишком удачно «деформацией романа стихом», теоре¬
тически заостряя проблему в основополагающей для
данной темы статье «О композиции “Евгения Онеги¬
на”» (Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы.
Кино. М., 1977. С.75). Лирическая «оптика» романа
не то чтобы смещает перспективу, но заставляет сю¬
жетные' и описательно-медитативные начала высве¬
чивать друг друга. Веч* персонажи — герои романа, не*
сливающиеся с автором, и вместе с тем повод к раз¬
вертыванию авторской аксиологии бытия (потому
и Татьяна легко щмчюразуется в Музу). Дие|)фузия ав¬
торского начала еч> сферой героев носит здесь вторич¬
ный, надстрочный характер в отличие от синкретизма
«байронической» поэмы.
Новаторство Пушкина отметил еще* В.Г.Белинский:
«Писать подобный роман в стихах в такое время, когда
на русском языке не было ни одного порядочного рома¬
на п в прозе, такая смелость, оправданная огромным
успехом, была несомненным свидетельством гониаль-
ности поэта» (Белинский. 'Г.7. С.440). Тем не менее
выбор жанра был предопределен не только смелостью
и гениальностью поэта, но и объективной литературной
ситуацией. Более разработан был к тому времени язык
русской поэзии, явивший уже свою зрелость, что же
касается языка русской прозы, то он в силу неразвито¬
сти, «дикого состояния» (Т. 13. С. 187) еще не был го¬
тов вместить в себя громадность пушкинского замысла.
Стихотворный язык п|>едоетавлял автору и пре*иму-
щества вневременного свойства, которые Пушкин
в стихотворении «Прозаик и пекл > (1825) выразил в ме-
тафо|>е «тетива тугая». Несомненное щювоеходетво ос-
тавалось за стихом и по части экспрессивности: он мог
«ударить по сер;щам с неведомою силой» (Ответ анони¬
му. 1830 //Т.З. С.229). Вопрос об относительных до¬
стоинствах поэзии и прозы не |шз обсуждался в литера¬
туре пушкинского времени, н предпочтение* отдавалось
«смелости, быстроте*» поэзии (Жуковский В.А. Эстетика
п критика. М., 1985. С.284: е*м. также* ряд исследований
Л.С.Сидякова), лишь с середины 1830-х гг., с появлени¬
ем н|н>зы Пушкина. Гоголя. Лермонтова сч* чаша весов
стала медленно опускаться, так что уже Белинский
в указанной выше оценке жанра «Евгения Онегина » исхо¬
ди! из нарастающего потенциала русской прозы.
Специфика литературной ситуации диктовала свои
условия писателям. «Классическая литература первых
десятилетий прошлого века представлена малыми по
объему произведениями. 11очти все они либо написаны
стихами, либо тесно связаны со стиховым началом. Это
прямо сопрягается и е* особой ролью слова: оно получи¬
ло значение, которого более уже никогда не* приобрета¬
ло, впроче*м. как раз потому, что оно уже было приоб-
|нтс*но» (('катов 11.11. Русский гений. М., 1987. С.9).
Всякая немногословная речь повышает ценность от¬
дельного слова, речь стихотворная делает это целена¬
правленно, к тому же используя присущие только ей
способы конденсации смысла. Пульсирующими вспыш¬
ками даны определения, между которыми колеблется
фигура главного ге*|н>я: «резкий, охлажденный ум» (1,
XLV, 7) — «Не* пылким мальчиком, бойцом, / Но мужем
с чеетыо и с умом» (6. X, 13—14) — «Ничтожный при¬
зрак, иль еще / Москвич в Гарольдовом плаще*...» (7,
XXIV, 10—11). Роман в стихах, дискретный по своей
природе, неизбежно стремится к ае|юристиче*ской е|юр-
мульноети в выражении чувств и мыслей как автора, так
п героев. В.В.Маяковского, напр., восхищала формула
онегинской любви: «...чтоб продлилась жизнь моя. /
Я утром должен быть уверен, / Что с вами днем увижусь
я...» (Письмо Онегина к Татьяне). Авторские* «афориз¬
мы житейской мудрости» также* сопровождают движе¬
ние сюжета подобно озарениям, вплоть до заключитель¬
ного «Блажен, кто праздник Жизни рано...» (8. LI, 9),
к которым читатель невольно привыкает и воспринимает
как естественную форму речи.
«Евгений Онегин» представляет собой вершину свое¬
образной «лирической» и вместе с* тем наиболее языко-
гнорчеч-кой эпохи, начальной для русского классического
романа. Универсальность национального и общечело¬
веческого содержания пере-дана непринужденным «раз¬
говорным» размером четыре'хетелпюго ямба и гармони
чсски-лсгкими ст|юфами. ;>ги последние приставляют
замкнутое в себе целое и одновременно фрагмент иной
1437]

р
РОМАНТИЗМ
целостности. Внутреннюю завершенность подтвержда¬
ют заключительные двустишия. «Смысл отдельного
фрагмента как бы накопляет к концу строфы всю свою
весомость и часто отливается здесь в блестящие словес¬
ные драгоценности, афористического или живописного
характера» (Гроссман Л. П. Онегинскаяст|мх|>а// Пуш¬
кин. Сборник первый / Ред. Н.К.Пиксанова. М., 11)24.
(Пушкинская комиссия). С. 125). Итоговость и одно¬
временная краткость строфических концовок ведет
к тому, что роман интонационно готов пресечься в конце
каждой строфы: стиховое memento топ искупается по¬
следующим возрождением. Немногие ст|юфичеекие пе¬
реносы, игнорируя межстрофные паузы, только подчер¬
кивают ото продолжение «жизни после смерти».
Глубинная фп.1(ичх|шя пушкинского романа, как дыхание,
заключена в его стихотворной форме.
Стих как таковой позволяет изобразить явление
цельно, «вдруг», не разворачивая в подробностях.
Проза в ее протяженности ищет детализации, поэзия
живет в неразвернувшейся цельности. Если масштаб
прозы — колосящееся поле, го масштаб поэзии — зер¬
но, в котором уже все есть. Ощущение «воздушной
громады» (А.А.Ахматова), возникающее при чтении
«Евгения Онегина», парадоксально, ведь это не «Вой¬
на и мир», такое ощущение рождает нотенциирующая
энергетика пушкинского стиха. Все, что реализова¬
лось затем в прозаических пространствах русского ро¬
мана, в «Евгении Онегине» было задано как возмож¬
ность. Русский классический роман — развертывание
того, что в свернутом виде явилось в пушкинском про¬
изведении (прорастание зерна).
Самый жанр романа в стихах имел разного рода про¬
должения в русской литературе: «Сашка» М.К).Лер¬
монтова, «Свежее преданье» Я.П.Полонского, «Днев¬
ник девушки» К.11.Ростопчиной, «Двойная жизнь»
К.К.Павловой, «Возмездие» А.А.Блока, «Спекторский»
Б.Л.Пастернака. «Поэма без героя» А.А.Ахматовой...
(см. исследования К).II.Чумакова). Вместе с тем н|м>-
исходило «рассеяние» жанровой формы, т.к. не могла
повториться литературная ситуация, вызвавшая
к жизни «Евгения Онегина». В сознании русского чита¬
теля определение «роман в стихах» осталось окказио¬
нальным, сросшимся с пушкинским творением.
Лит.: Иванов 11.11. №>м«п в стихах // Иванов В.II. Лик п личины
России: Эстетика и литературная теория. М.. 1995; Лотман Ю.М. Ро-
ман в стихах 11ушкина «Евгений Онегин»: Спецкурс... //Лотман. Ста¬
тьи: Нольман М.Л. «Евгений Онегин» Пушкина как роман в стихах //
Уч. зап. Костромского пед. ин-та. Вып. 20. 1970; Непомшиций B.C.
«Начало большого стихотворения» // Непомнящий B.C. Поэзия и судь¬
ба. М., 1983; Пикшиов Ю.М. «Евгений Онегин»: проблема жанра //
Болдинские чтения. Горький, 198(1: Нм1:т‘цкий В.А. «Евгений Онегин»
как стихотворный роман // Изв. ОЛЯ. М.. 199(i. Т.55. № 4; Тамарчон
ко Н.Д. Русский классический роман XIX в.: П|юблсмм поэтики и типо¬
логии жанра. М., 1997 (гл. «Пушкин и пути развития русского класси¬
ческого романа»); Чумаков 10.11. «Евгений Онегин» и русский стихо¬
творный роман. Новосибирск. 1983: Чумаков 10.11. Стихотворная по¬
этика Пушкина. СПб., 1999.
В.	А. Викторович
РОМАНТИЗМ — новое направление вев|Х)пейекой ли¬
тературе в конце XVIII — начале XIX в. По свидетель¬
ству В.Г.Белинского, с 1813 г. «начали проникать
в русские журналы темные слухи о каком-то романтиз¬
ме» (цнт. по: Мордовченко 11.11. Русская критика пер¬
вой четверти XIX века. М.; Л., 1959. С. 143, там же —
о	спорах вокруг романтизма в русской печати). В 20-е
годы значение этого слова трактовалось противоречиво
п в очень широком семантическом диапазоне. В связи
с появлением «Кавказского пленника» II.А.Вяземский
заявил об «успехах посреди нас поэзии романтичес¬
кой», однако и он в предисловии к «Бахчисарайскому
фонтану» вынужден был признать, что до сих пор нет
удовлетворительного ответа на вопрос: «что такое ро¬
мантический род и какие имеет он отношения и про¬
тивоположности с классическим?» (Вяземский. Эс¬
тетика. С.43, 50). Определение самого Вяземского,
чрезмерно общее — «начало романтической литературы
в природе» (Там же. С.51) — не удовлетворило Пушки¬
на. который писал другу-критику 25 мая 1825 г.:
«К стати: я заметил, что все (даже и ты) имеют у нас
самое темное понятие о романтизме» (Т. 13. С. 184).
11еопрсделенность словоупотребления парадоксаль¬
ным образом обостряла самосознание нового литера¬
турного течения, а в 1823—1825 гг. вызвала «жаркие
споры о романтизме» (как выразился Пушкин в 1828 г.
в «<11исьме к издателю “Московского вестника”>». От¬
звук этих споров слышен в авторской оценке пред¬
смертной элегии Ленского:
Так он писал темно и вяло
(Что романтизмом мы зовем,
Хоть романтизма тут ни мало
Не вижу я; да что нам в том?)...
(6, XXIII. 1-4)
Комментатор романа заметил: «Выделив слова “тем¬
но и “вяло”, Пушкин отделил их как чужую речь»
(Лопинан. Пушкин. С.677). Он же предположил, что
автор тем самым намекал на известные выступления
В.К.Кюхельбекера против элегической школы. Слова
«что романтизмом мы зовем» совпали с выражением
критика в программной статье «О направлении нашей
поэзии, особенно лирической, в последнее десятиле¬
тие» (1824): «Жуковский и Батюшков на время стали
корифеями наших стихотворцев, н особенно той шко¬
лы, которую ныне выдают нам за романтическую. Но
что такое поэзия романтическая?» («Их вечен с вольно¬
стью союз»: Лит. критика и публицистика декабристов.
М., 1983. С. 129).
|438|

р
РОМАНТИЗМ
Ю.М.Лотман находит у Кюхельбекера и оценки эле¬
гической поэзии, близкие к эпитетам «темно и кило».
Следует, однако, заметить, что подобные оценки Пуш¬
кин мог прочесть и в статьях других авторов, они стали
общим местом антиэлегической критики. Ср.: «...везде
унылые мечты, желание неизвестного, утомление жиз¬
нью, тоска по чем-то лучшем, выраженные непонят¬
но...» (Сомов О. М. С) романтической поэзни // Там
же. С. 172—173). «Язык наш можно уподобить пре¬
красному усыпленному младенцу: он лепечет сквозь
сон гармоничные звуки или стонет о чем-то; но луч
мысли редко блуждает но его лицу» (Бестужев А.А.
Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года //
Там же. С.58).
В защиту «неопределенности, неизъяснимости» как
«сущности и причины романтической поэзии» позднее,
в 1825 г., по поводу публикации первой главы «Евге¬
ния Онегина» высказался II.А.Полевой, что повлекло
за собой новую полемику (см.: Пушкин в прижизнен¬
ной критике:	1820—1827. СПб., 1996. С.273,
278-279. 283).
Пушкин не принял прямого участия в этих критиче¬
ских баталиях (хотя и не раз порывался), но создан¬
ный им образ Ленского несет на себе отпечаток его эле¬
гической по.эзии. Ленский как поэт объедини.'! в себе
черты корифеев русского элегического романтизма —
Жуковского, Батюшкова, самого Пушкина, — черты,
на глазах становящиеся разменной литературной мо¬
нетой. Таков едва hi не полный набор расхожих |м>-
мантических мотивов:
Он пел разлуку и печаль,
I	I нечто, и туманну даль,
II	романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы...
(2, X. 7-12)
Последняя элегия Ленского в этой связи — не* столь¬
ко пародия или стилизация, сколько обобщенное изоб¬
ражение романтической элегии как таковой. Поэтому
«темно» и «вяло» относятся скорее не к этой конкретной
элегии (у нее есть свои достоинства), а к эстетическим
свойствам самого жанра, увиденным если ие враждеб¬
ной критикой, IX). безусловно, со стороны. Ко времени
создания шестой главы (1826) Пушкин занимал уже
достаточно отстраненную позицию, что сказалось,
в частности, в его пометах на полях «Опытов» Батюшко¬
ва (вопрос* об их датировке' обсуждается в научной ли¬
тературе, доводы в пользу даты 1824—1825 гг. см.: Горо¬
хова P.M. I Imiikhh naienm К.I {.Батюшкова «Умирающий
'Гасс» // Врем. lilt. 1976. Л., 1979; Кошелев В.А.
В предчувствии Пушкина. Псков, 1995. С. 110). «Тем¬
но», «вяло» — не' раз пишет он рядом со стихами Ба¬
тюшкова. Таким образом, к череде' критиков элегичес¬
кого романтизма, подразумеваемых в курсивном выде*-
лении XXIII строфы шестой главы «Евгения Онегина»,
можно причислить и самого автора романа, недавнего
«Ленского». Теперь его объединяет с этими суровыми
Аристархами нежелание отождествлять романтизм
с элегической унылостью.
Вторя Кюхельбекеру (что заметил еще К).11.Тыня¬
нов), I (уткни в письме А.А.Бестужеву 30 ноября 1825 г.
оспорил и ходячее мнение* французской критики, пола-
гавшей меланхолические медитации Ламартина вер-
шииой романтизма. Позднее в заметке 1830 г. он пи¬
сал: «Франц.<узские> критики имеют свое понятие об
романтизме. Они относят к нему веч* произвещения, но¬
сящие на себе печать уныния или мечтательности»
(«Французские критики имеют свое понятие...», 1830
<3аметки и афоризмы разных годов>, 1828—1836 //
Т. 12. С. 1 79). Очевидно, расхожее мнение отразилось
в определении романтизма Байрона как «унылого»
в XII е*трое|)е‘ третьей главы романа. Русская критика
нрог|м*е*е*истского толка (А.А.Бестужев, В.К.Кюхель¬
бекер, О.М.Сомов) элегическому романтизму пыта¬
лись противопоставить народность романтизма герон-
ческого, гражданского. Между этими крайностями
располагались ожидания романтически настроенных
читателей, но Пушкина ни то ни другое уже* не устра¬
ивало. На этом стыке сложилась ситуация обманутых
ожиданий при появлении в печати первой главы «Ев¬
гения Онегина», что и зафиксировано самим автором
в письме к Л.С.Пушкину от января—февраля 1824 г.:
«...это лучшем* мое произведение. Не* верь Н.Раевско¬
му, который бранит его — он ожидал от меня роман¬
тизма. нашел сатиру и цинизм и порядочно не расчу¬
хал» (Т. 13. С.87). Очевидно, следует понимать эти
слова в том смысле, что Раевский, следуя ложным
стереотипам в истолковании романтизма, «не расчу¬
хал» его в «Евгении Онегине». В шестой главе Автор
как бы не* удосуживается объяснить, что же* сам он по¬
нимает под романтизмом, но его ответ перед глазами
читателей: это сам роман.
Судя но сохранившимся заметкам, наброскам, эпи¬
столярным репликам, Нушкпн-критик стремился к бо-
лее широкому толкованию ключевого слова литератур¬
ной эпохи. К 1825 г. относится незаконченная статья
«О поэзии классической и романтической». Взамен
«сбивчивых понятий о сем предмете», сосредоточенных
исключительно на «духе», Пушкин предложил исхо¬
дить из особенностей «формы». Романтизм, по его мне¬
нию, — радикальное обновление литературных с|>орм,
прежде1 всего жанровых. Обозначив «с|юрмалы!ый»
принцип как наиболее очевидный для читателя, Пуш¬
кин затем обращается и к определению «духа» роман¬
тизма: «Два обстоятельства имели решительное дейст¬
вие на дух европейской поэзии: нашествие мавров
и крестовые1 походы. Мавры внушили ей исступление
[439]

I* О МУЛ
р
и нсжнехть любви, приверженность к чудесному м рос-
коишое красно|и*чие востежи: рыцари сообщили свою
набожность и простодушие...» (Т. I I. С].37).
И определении истоков |юмантической эпохи Пуш¬
кин следовал авторитетным и глубоким суждениям на
этот счет мадам де Сталь: самое название пушкинской
статьи отсылает к главе «О поэзии классической и ро¬
мантической» из ее книги «О Германии» (1813).
Французская писательница связала рождение роман¬
тического мировоззрения с началом христианской
эры: «Древние обладали, так ска:шть, телесной душой...
не такова душа, которая сформирована христиан¬
ством: люди нового времени вынесли из христианско-
го покаяния привычку к беспрестанному самоуглубле¬
нию». Очевидно, близка Пушкину и предложенная де
Сталь дихотомия классицизма — романтизма: «Поэзия
древних более совершенна как искусство, поэзия но¬
вого времени заставляет пролить больше слез; но для
нас существует вопрос выбора не между поэзией клас¬
сической и поэзией романтической, а между подра¬
жательностью первой и самобытным духом второй.
Литература древних в наше время является переса¬
женной литературой; романтическая, или рыцар¬
ская. литература для нас — коренная, именно наша
религия п наши институты дали ей расцвесть» (Лите¬
ратурные манифесты западноевропейских романти¬
ков. М., 11)80. С.385—386).
Вслед за де Сталь Пушкин предпочитает говорить
о «лжеклассицизме», а к слову «романтизм» добавляет
эпитет «истинный», дабы отличить его от расхожего
«унылого». В «<Письме к издателю “Московского вест¬
ника ">» своего «Бориса Годунова» он называет «траге¬
дией истинно романтической», подразумевая под этим
«верное изображение лиц, времени, развитие исто-
рич.<еских> характеров и событий» (Т.6. С.67). В та¬
ком понимании |м>мантизма Пушкин близок ко взглядам
Ф.Шлегеля п Стендаля (см.: ВуОа/ов РА. История
слов в истории общества. М., 1971. С.232).
Лит.: Гуревич А.М. Рпмаитизм Пушкина М.. 1993.
В.	А. Викторович
РОМУЛ (Romulus)— легендарный основатель Рима
(N111 в. до н.э.). Ромул и его брат-близнец Рем, отцом
которых, но одной из версий, является бог Марс, были
вскормлены волчицей, затем их нашли и воспитали на¬
пух Фаустул п его жена Акка Ларептия. Став взрослы¬
ми, Ромул и Рем основали город Рим. В споре за пер¬
венство Ромул убил Рема н стал первым римским
царем. Вот почему римляне — это «Ромулов народ»
(К Лицинню. 1815 // Т. 1. С. I I 1).
В первой главе пушкинского романа о Евгении Оне¬
гине сказано, что
Капитолийская волчица, кормящая Ромула и Рома.
Начало Y в. до н.э. Ь|м>н:1а
...дней минувших анекдоты
От Ромула до наших дней
Хранил он в памяти своей.
(1, VI, 12-14)
В черновиках строфы сначала было написано «От
Кира» (Т.6. С.219), что было простым хронологичес¬
ким обозначением древнейших времен. По в Древнем
Риме летоисчисление велось с года его основания, по¬
этому данная формула в пушкинском романе приобре¬
тает смысл «от начала мира». Онегину, несомненно,
в нод|>обностях была известна история жизни и воца|)с-
ния Ромула но историческим анекдотам. II не только
Ромула. Древняя история вообще строилась как цепь
анекдотов: о Регуле, об Овидии, о Горации и Ювенале —
п Пушкин неоднократно использовал «анекдотичес¬
кую» природу исторического события Древнего Рима
в своем творчестве: в «Клеопатре'» и «< Египетских не>-
чах>», в «Графе* Нулине;» и «<Повести из римской жиз-
ни>». См. также: АПККДОТ.
М. В. Строганов. И.А. Трифаженкова
РОССИНИ Джоаккнно Антонио (Rossini Gioacchino
Anlemio; 1792—1868) — итальянский ке>мпознтор.
11е> уж темнеет вечер синий,
Пора нам в Оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
(Отрывки из Путешествия Отчина // Т.6. (1.204)
Обаяние музыки Дж.Россини покорило многих его
еч>вре*ме>нпиков. Творчечтво композитора положи.») на¬
чале» расцвету итальянской оперы в XIX в.
В 1823 г. Стендаль напнеал о Россини: «Наполеон
умер, но есть еще один человек, е> котором теперь го¬
воря!' везде: в Москве* и Неапеме, в Лондоне и в Вене,
в Париже* и Калькутте*. Слава этого человека распро¬
страняется всюду, куда только проникла цпкили-
|440|

р
РОССИИ и
зация, а ведь ему нет и тридцати двух лет!» (Стен¬
даль. Жизнь Россини // Стендаль. Собр. соч.: В 15 т.
М.. 1959. Т.8. С.259).
Дж.Россини [юдился в небольшом итальянском город-
ке Пезаро в Папской области. Музыкальный талант бу-
дущего композитора развивался необычайно стреми¬
тельно. В возрасте восьми летои начал петь в церковных
хорах — у него был прекрасный голос, и современники
прочили ему блестящее будущее певца. 11о серьезные за¬
нятия музыкой начались в 1804 г., когда |м>дители Рос¬
сини решили поселиться в Болонье — одном из крупных
музыкальных центров Италии. Юный музыкант быстро
овладел игрой на скрипке, виолончели и чембало (кла¬
весине), пел и аккомпанировал себе «с листа»; обладая
феноменальной памятью, он мог записать партитуру
оперы, прослушав ее в театре лишь несколько раз.
В 1806 г. четырнадцатилетний Россини был избран чле¬
ном известной Болонской филармонической академии.
Много времени юный Джоаккино отдавал самостоя¬
тельному изучению музыки И.Гайдна и В.-Л.Моцарта,
называя последнего «своим кумиром и учителем»
(Бронфин Е.Ф. Джоаккино Россини: Жизнь и творче¬
ство в материалах и документах. М., 1973. С.73).
Позже Россини написал под портретом Моцарта, по¬
даренным одному из молодых композиторов: «Он был
куми(юм моей юности, отчаянием моего зрелого возра¬
ста. а теперь он — утешение моей старости» (Там же).
Изучение творчества итальянских поэтов Л.Данте,
JI.Ариосто, Т.Тассо также оказало большое влияние на
формирование Россини как композитора. Он отмечал,
что многим обязан Данте: «Читая Данте, я познал в му¬
зыке больше, чем из всех полученных мною уроков му¬
зыки» (Там же. С.22).
Россини сочинял музыку быстро и легко. «У меня бы-
<тро возникали идеи и мне не хватало только времени,
чтобы записывать их», — говорил Россини в беседе
с французским певцом А.Иурри (Россини Дж. Избран¬
ные письма, высказывания, воспоминания. Л., 1968.
С.	102). За небывало короткие сроки он создавал одну
оперу за другой. Так, онера «Моисей в Египте» — одно
из значительных творении Россини — была написана
и поставлена на сцене за полтора месяца, а увертюру
к опере «Граф Ори» Россини сочинил во время рыбной
ловли, стоя по колено в воде.
В начале 1813 г. на сцене самого большого театра
Венеции «Фениче» состоялась премьера оперы Росси¬
ни «Танкред».
Все газеты того времени писали, ч то эго был настоя¬
щий фурор. Уже на следующий день после премьеры
повсюду, где только собирались люди, — в домах, на
улицах, в гондолах, на площадях — распевались полю¬
бившиеся мелодии из новой оперы Россини.
А в 1816 г. в Риме была поставлена опера «Севиль¬
ский цирюльник», в которой полностью раскрылись та¬
лант и мастерство композитора. Она была написана
менее чем за три недели. Это была семнадцатая опера
двадцатичетырехлетнего Росси н и.
В финале второго действия «Севильского цирюль¬
ника» звучит мелодия русской народной песни «Ах.
зачем бы огород городить». Впервые Россини исполь¬
зовал эту песню в кантате «Аврора», сочиненной в но¬
ябре 1815 г. ко дню именин княгини Е.И.Кутузовой —
вдовы фельдмаршала Кутузова, с которой композитор
познакомился в Италии. Спустя месяц он вторично
обратился к этой мелодии, включив ее в финал своей
блистательной оперы. Вероятно, Россини слышал эту
песню в кругу своих русских знакомых, с которыми
он общался в Италии. По воспоминаниям В.А.Солло¬
губа, в особенной дружбе с Россини был граф
М.Ю.Виельгорский; в Милане Россини бывал в доме
Ю. П. Самойловой (приемной дочери графа
Ю.П.Литта, знакомого Пушкина) и посвятил ей один
из своих экспромтов из цикла «Музыкальные вечера».
В архиве Ю.П.Самойловой хранится несколько авто¬
графов композитора.
Дж.Россини был знаком с княгиней 3.А.Волконской.
Княгиня обладала редким по красоте голосом, в Москве
п в Италии она исполняла роль Танкреда в одноименной
опере Россини. В 1815 г. в Париже 3. А. Вал конская де-
бютщювала в опере Россини «Итальянка в Алжире»
и своим пением вызвала восхищение автора.
Вместе с оперой «Севильский цирюльник» слава Рос¬
сини перешагнула границы Италии. Онера звучала на
сценах Барселоны, Лондона и Парижа. В 1822 г. ей ру¬
коплескал Санкт-Петербург. В 1823 г. в Одессе ее
впервые услышал Пушкин и был покорен музыкой
«упоительного Россини». В «Отрывках из Путешествия
Онегина» поэт удивительно точно и образно передает
блеск и жизнерадостное обаяние музыкальных творе¬
ний итальянского композитора:
Он звуки льет — они кипят.
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как закипевшего А и
Струи и брызги золотые...
(Т.6. С.204)
И когда в Одессе распространился слух о том, что
в Петербург должна приехать итальянская оперная
труппа во главе с Россини, Пушкин написал А.А.Дель¬
вигу: «Правда ли, что едет к вам Россини и итальянская
опера? — Боже мой! .')то представление рая небесного.
Умру с тоски и зависти» (Т. 13. С.75). Поэт упоминает
Россини в письме П.А.Вяземскому от 15 августа 1825 г.:
«...Твои письма... точно оживляют меня как умный
разговор, как музыка Россини...» (Т.13. С.210).
В Одессе, Москве и Петербурге Пушкин посещал
итальянску ю оперу, репертуар которой в основном со¬
1441 |

РОССИИ и
р
стоял из произведений Россини: «Севильский цирюль¬
ник», «Сорока-воровка», «Золушка», «Семирамида»
и Моцарта: «Дон Жуан» и «Свадьба Фигаро».
Музыка Россини звучала в доме Ушаковых на 11ресне,
где часто бывал поэт, и вТригорском, в имении П.Л.Оси-
новой. «Ses lilies... mejouent <1н Rossini quej'ai lait venir...
[Ее дочери... играют мне Россини, которого я выписал...
(фр.) ]», — сообщал в письме В.Ф.Вяземской в октябре
1824	г. Пушкин (Т. 13. С. 114; пер.: С.532).
В блистательном литературно-музыкальном салоне
З.А.Волконской, где бывали Пушкин, Баратынский,
Вяземский, Мицкевич, М.Ю.Виельгорский и многие
другие литераторы и музыканты, сама хозяйка испол¬
няла в домашнем спектакле роль Танкреда, «поражая
всех ловкою игрою и чудным голосом».
Увлечение итальянской оперой отразилось в пуш¬
кинском отрывке «<Гости съезжались на дачу...>»: «За
ла наполнилась дамами и мужчинами, приехавшими
в одно время из театра, где давали новую итальянскую
оперу» (Т.8. С.37).
Маю кто из композиторов пользовался при жизни та¬
кой славой, как автор «Севильского цирюльника». Люди
узнавали его на улицах и выражали композитору свой
восторг; иод окнами дома, где жил Россини, исполня¬
лись серенады, в его чепъ давали грандиозные банкеты.
Под обаянием музыки Россини находились Гейне,
Бальзак и Стендаль, Гегель и Сен-Сане, Мендельсон
иЛист, Паганини и Делакруа.
Вместе с тем было немало и противников его творче¬
ства. К их числу относились коллеги, давно пе|)ежиншие
зенит своей славы, для которых Россини был опасным
соперником, и заурядные композиторы, видевшие в со¬
чинениях Россини разоблачение их посредственности.
Но были и серьезные ценители искусства, справед¬
ливо упрекавшие «баловня Европы» в изобилии коло¬
ратур (вокальных пассажей), в преувеличениях
оркестровых эффектов, а также в грамматических
неточностях оперных партитур.
В Европе критиками творчества Россини были
К.-М.Вебер и Р.Вагнер; в России против влияния «ита-
льяшцины» на отечественную культуру выступали
В.Ф.Одоевский и М.И.Глинка. Отмечая слабые сторо¬
ны в творчестве Россини, ненужность и вредность рус¬
ского «россинизма», В.Ф.Одоевский и М.И.Глинка тем
не менее высоко оценивали музыкальное дарование
композитора.
Рассуждения об итальянской музыке и о Дж.Росси¬
ни были опубликованы в статье В.Ф.Одоевского «Не¬
сколько слов о кантатах Верстовского» в журнале
«Вестник Европы» за 1824 г. и в его статьях, напеча¬
танных в прибавлениях к двум первым частям «Мос¬
ковского телеграфа» за 1825 г. Критические взгляды
М. И.Глинки на творчество итальянского композитора
отразились в его «Заметках об инструментовке», из-
Дж.-А.Россини. 1823. Гравюра
данных в «Музыкально-театральном вестнике» за
1856 г. (№№ 2. 6).
Сам же Россини удивительно выдержанно и хладно¬
кровно относился к негативным высказываниям в ад¬
рес своего творчества: «На них нужно отвечать молча¬
нием и равнодушием. Верьте мне, это действует
сильнее, чем возражения и гнев... Чем больше прока¬
тывались по моему адресу, тем больше я закатывал ру¬
лад» (Россини Дж. Указ. соч. С. 153).
Пушкин, давая исключительно точную характерис¬
тику Россини, писал:
Не внемля критике суровой.
Он вечно гот же, вечно новый...
(Т.6. С.204)
Волна критики не могла умалить достижений компо¬
зитора, связанных с преобразованием музыкального
театра. Россини, являясь начинателем ряда значитель¬
ных реформ, возродил итальянскую оперу.
В 1830 г. во Франции тридцатисемилетним Россини
была написана опера «Вильгельм Телль» — второе после
«Севильского цирюльника» величайшее творение ком¬
позитора. Россини прожил еще 39 лет, не сочинив
больше ни одной оперы.
«Я слушал “Тел л я в тридцатый раз, — писал ком¬
позитор В.Беллини своему другу в 1833 г., — и все бо¬
[442|

р
РОТНЫЙ КОМАНДИР
лее убеждаюсь, что все мы, нынешние композиторы
(без исключения), не что иное, как пигмеи рядом
с великим — маэстро из маэстро» (щгг. но: Брош^ин Е.Ф.
Указ. соч. С. 154).
li 1855 г. Россини поселился и Париже. Его дом
стал одним из самых притягательных музыкальных
салонов для многих знаменитых музыкантов п худож¬
ников. Здесь бывали представители всех слоев па¬
рижского общества.
Дж.Россини встречался со многими выдающимися
людьми своего времени. Он был знаком с А.Сальери,
J1.Бетховеном, Ф.Листом, А.Рубинштейном, Л.Дюма.
Г.Доре. В 1822 г. на празднике по случаю Веронского
конгресса Россини был представлен русскому импера¬
тору Александру I.
Дж.Россини умер в возрасте 76 лет во Франции. Во
в|м“ми похорон вие|>еди траурной н|юцсссии шли два ба¬
тальона пехоты и оркестры двух легионов I [ациональной
гвардии, исполнявшие музыку великого композитора.
В 1887 г. тело Россини было перевезено в Италию
и погребено во Флоренции рядом с Б.Микеланджело
и Г.Галилеем.
М. С. Громова
РОССИЯ,РУСЬ
В эпоху пришествия варягов (IX—X вв.) под «руеыо»
понималась княжеская дружина скандинавов; в стихо¬
творении «Олегов щит» (1829) Пушкин называет ее
«русь ратная» (Т.З. С. 166). До конца XVII в. держава
чаще именовалась «Русью», хотя название «Россия» из¬
вестно с конца XV в.
В «Евгении Онегине», как известно, дана обширная
панорама жизни России, се прошлого, настоящего
и даже будущего («Шоссе Россию здесь и тут, / Соеди¬
нив, пересекут» — 7, XXXIII, 7—8). Однако само на¬
звание страны употребляется нечасто, а еще реже в се¬
рьезном, обязывающем контексте. Напр., эпиграфом
к седьмой главе I Клмкпн набирает строки из стихотво¬
рения И.II.Дмитриева «Освобождение Москвы»:
Москва, России дочь любима,
Где равную тебе сыскать?
В одном из лирических отступлений Автор, намекая
на свой скорый отъезд в дальние края, предсказывает,
что будет «Вздыхать о сумрачной России» (1, L, 12).
Название страны, отечества, встречается и в дву¬
язычном эпиграфе; ко второй, наиболее «сельской»,
главе* романа:
О rus!...
Пог.
О Русь!
Латинское «rus», означающее «деревня», взято из Го¬
рация (Сатиры. Кн.2, сатира 6). Тем самым эпиграф
становится каламбуром, т.к. «Русь» приобретает смысл
и страны, н деревни или, точнее, — «страны-деревни».
Логическим продолжением эпиграфа служит идущая
за ним первая строка второй главы: «Деревня, где ску¬
чал Евгений...»
Остальные упоминания названия страны источают¬
ся в ироническом контексте, наир., сомнение в том, что
«найдете вы в России целой / Три пары стройных жен¬
ских ног» (I, XXX, 9—10).
П. С.Листов
РОТНЫМ КОМАНДИР
Созревших барышен кумир,
Уездных матушек отрада,
Приехал (ютный командир...
(5, XXVIII. 2-4)
Рота (от иольск. rota, от нем. rotte — толпа), тактичес¬
кое подразделение, входившее в батальон, в свою оче¬
редь, являвшийся тактическим и административным
подразделением пехотного полка. В пушкинское время
батальон в России был четырехротнога состава и насчи¬
тывал от 800 до 1000 человек, соответственно, в роге на¬
считывалось err 200 до 250 человек. Каждая |мпа дели¬
лась на два взвода, взводы на полувзводы и т.д. Одна из
четырех рот в .линейной пехоте называлась гренадер¬
ской, в сражении она действовала особо, составляя вме¬
сте с другими ротами полка, бригады, дивизии, корпуса
сводно-гренадерский батальон или дивизию. Во главе* |ю-
ты стоял капитан, на которого ложилась вея ответствен¬
ность за роту. Помощниками капитана были поручик
и подпоручик. Поручик замещал капитана в его отсутст¬
вие, в остальное время .занимаясь строевым обучением
солдат. Ротное знамя в бою доверялехъ нести прапорщи¬
ку, в случае его ранения или гибели оно переходило в ру¬
ки подпрапорщика. Последний косил его и в походе.
Кроме подпрапорщика из унтер-офице*рских должностей
особо ответственной была должность сержанта. Он сле¬
дил за порядком в роте, за поведением нижних чинов
в сражении и ежедневно давал обо всем отчет капитану.
Лит.: Советская поенная энциклопедия: В 8 т. М., 1979. Т.7. С. 150;
Военный энциклопедический лексикон, издаваемый Обществом воен¬
ных и литераторов. Т.1 —14. СПб., 1853. Т.2. С.168— П2;ЛеоновО.В.,
Ульянов II. Л. Регу.шрная пехота, 1698—1801. Боевая летопись, орга¬
низация, обмундирование, вооружение, снаряжение. М.. 1995: Улья¬
нов П.'.). Регулярная пехота. 1805—1855. Боевая летопись, организа¬
ция, обмундирование, вооружение, снаряжение. Назрань. 11996].
Л.Л. Ивченко
РУСАЛКА - см.: 111EIIР()В(:кАН Р>(:А.1 КА
РУСЛАН - см.: ЛР>"{ЬН ЛК) 1МИ.1Ы И РУСЛАНА.
РУССКАЯ ХАНДРА - см.: АНГЛИЙСКИЙ СПЛИН
и РУССКАЯ ХАНДРА.
[4431

РУССО
р
РУССО Жан-Жак (Rousseau Jean-Jacques; 1712—
1778) — (французский философ-просветитель, писатель.
Руссо (замечу мимоходом)
Не мог понять, как важный Грим
Смел чистить ногти перед ним,
Краснореч11 вым сумасбродом.
Защитник вольности и прав
В сем случае совсем не прав.
(I, XXIV, 9-14)
В приведенной строфе речь идет об эпизоде из «Ис¬
поведи» Ж.-Ж.Руссо, где сказано о его разрыве
с Гриммом (см.: ГРИММ).
Основным произведением Руссо, одного из авторов
учения о «естественном праве» и договорном проис-
хождении госуда|мт1ш, где отражены его представле¬
ния об устройстве общества, является трактат «Об об¬
щественном договоре, или Принципы политического
нрава» (1762). Отталкиваясь от теоретических разра¬
боток своих предшественников (Аристотель, Гроций,
Локк и др.), Руссо исходит из представления о том, что
до появления частной собственности человек находил¬
ся в естественном состоянии. Это был строй всеобщей
свободы и равенства. Возникновение частной собст¬
венности привело к социальному неравенству, нару¬
шившему первоначальное естественное состояние
и вызвавшее борьбу межу бедными и богатыми. 11о мне¬
нию Руссо, выходом из создавшегося положения было
заключение соглашения между людьми о создании го¬
сударства и закона, когорому должны подчинятся все.
Однако неравенство частной собственности, считал
Руссо, привело к неравенству политическому, и бедные,
потеряв естественную свободу, так и не обрели, it отли¬
чие от богатых, свободу политическую. Чтобы исправить
эту историческую «ошибку», необходимо заключение но¬
вой). подлинно общественного, договора между народа-
ми и правителями, в котором по-иовому должны быть
распределены права и обязанности человека как индиви¬
да и государства (правителя). 11ри ;ггом Руссо ведет речь
о полном отчуждении естественных прав и свобод инди¬
вида в пользу создаваемого по общественному договору
государства (в пользу правителя), но возмещаемых ему
(как создаваемому договором целому) в виде договорно
установленных (позитивных) прав и свобод. Однако
правитель (суверен) не связан собственными .законами.
Он стоит выше и суда н закона, имея даже безусловное
право распоряжаться жизнью и смертью подданных.
Подлинную же гарантию прав и свобод личности
Руссо видел в том, что отдельный гражданин сам явля¬
ется участником формулирования общей воли, выра¬
жаемой в законе, г.е. в такой взаимосвязи государства
и отдельных граждан, при которой долг п выгода в рав¬
ной мере обязывают обе* стороны взаимно помогать
друг другу, поскольку вред целому (государству, прави¬
телю) — это вред его отдельным членам и наоборот.
Ж.-Ж.Р\от. Делестрсориг. Гийом и но. 1830-е гг. Грниюра
Конечно же, эти представления носили явно идеали¬
стический (и даже, можно сказать, идиллический) ха¬
рактер. что отлично осознавалось Пушкиным. Извест¬
но, что первая глава «Евгения Онегина» была написана
в 1823 г. К этому времени политические взгляды Пуш¬
кина претерпели существенные изменения. Пораже¬
ние революционных движений в Греции, Италии, Ис-
пании и победа реакции во всех европейских странах
привели его к разочарованию в стратегии и тактике де¬
кабристов, в их надежде на то. что русские солдаты
и крестьяне поймут и поддержат их революционные за¬
мыслы и действия. Он понимал, что если революции
в Европе не затронули сознания на|юдных масс, то в кре-
псктнической России подобные надежды обречены на
провал. В письме к А.И.Тургеневу от 1 декабря 1823 г.
он приводит свое стихотворение «Свободы сеятель пус¬
тынный...», в котором эти разочарования выражены
особенно отчетливо:
Свободы сеятель пустынный,
>1 вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды...
Паситесь, мирные народы!
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
|444]

р
РУССО
11аследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
(Т. 13. С.79)
В этом же письме он называет своим «последним ли¬
беральным бредом» приводимую им выдержку из оды
на смерть Наполеона:
Да будет омрачен позором
Тот малодушный, кто в сей день
Безумным возмутит укором
Его развенчанную тень!
Хвала! ты русскому народу
Высокий жребий указал
И миру вечную свободу
Из мрака ссылки завещал.
(Наполеон, 1821 //Т.2. С.216)
В соответствии с этим нам представляется, что в ха-
рактеристику Руссо как «защитника вольности и прав»
Пушкин вкладывал вполне ироническое содержание.
Оно согласуется и с поводом, в связи с которым поэт
дает эту характеристику (отношение Руссо к отделке
ногтей), и даже с приводимым Пушкиным вольтеров¬
ским определением Руссо как «красноречивого сумас¬
брода». Т.е., по мнению поэта, Руссо «совсем неправ»
как в отношении ухода за ногтями, так и в отношении
«вольности и прав» народов в связи с их неподготовлен¬
ностью к пользованию вольностью и правами.
С учением Руссо о естественном праве Пушкин до¬
статочно глубоко познакомился еще в Лицее в ходе
изучения цикла политико-юридических наук, препо¬
даваемых A.11.Куницыным (1783—1840), которого
с полным основанием можно назвать одним из крупней¬
ших российских ученых-юристов своего времени.
Курс Куницына (кроме логики, психологии, политиче¬
ской экономии) охватывал разнообразные юридичес¬
кие дисциплины: 1) право естественное частное;
2) право естественное публичное; 3) государственное
право; 4) право гражданское российское; 5) право
публичное российское; 6) право уголовное (включая
и уголовное судопроизводство); 7) право римское;
8)	финансовое право.
Естественное; право (как частное, так и публичное)
состояло из «чистого» права и права «прикладного»
и содержа.») исследование прав человека «первоначаль¬
ных», прав «производных» и способов их приобретения
и защиты (в этом видны явные следы учения Руссо).
Содержание курса государственного права дошло до
нас через конспекты, сделанные одним из первых но
успехам в учении воспитанников Лицея А.М.Горчако¬
вым (впоследствии российским министром иностран¬
ных дел, государственным канцлером). Они частично
опубликованы известным пушкинистом Б.С.Мейлахом
(см.: Красный архив. Т. 1 (18). М., 1937). Наиболь¬
шее значение имеют записи Горчаковым двух курсов —
«Энциклопедии прав» и «Изображения системы поли¬
тических наук». Мейл ах на основе анализа записей
Горчакова пришел к выводу о том, что горчаковские
конспекты лекций Куницына — это не живая запись
этих лекций, а копия записок, составленных и данных
лицеистам самим лектором. В подтверждение своего
вывода Мейлах приводит также свидетельство
М.А.Корфа (однокурсник поэта но Лицею, впоследст¬
вии сановник, приближенный Николая I. оставил
недружественные мемуары о Лицее и Пушкине), писав¬
шего в своих воспоминаниях: «11ри неимении в то вре¬
мя никаких печатных курсов, он сам [т.е. Куницын. —
А.Н.\ писал свои записки, а мы должны были их
списывать и изучать...» (цит. по: Грот. Пушкин. С.228).
Куницын — автор многих работ но вопросам государ¬
ства и права. В книге «Право естественное» (Право ес¬
тественное, сочиненное п|юфеесором Императо|)ского
Лицея Александром Куницыным. СПб., 1818; Право ес¬
тественное, часть II. Право прикладное. Сочинение
п|кн|). А.Куницына. CI16., 1820) на основе идей общест¬
венного договора, естественного нрава и народного суве¬
ренитета (в том числе и учения Руссо) он высказывался
против абсолютного самодержавия и крепостничества,
в связи с чем в 1821 г. был уволен из университета, где
(EUYRES
D Е
JEAN-BAPTISTE
ROUSSEAU.
NOUVELLE EDITION,
Revile, corrigie SC augmentie fur Us Manufcrits
de I'Ac/t eur.
TOME TROISIEME.
A BRUXELLES.
M D С С X L 111.
Фронтиспис и книге: Руссо Ж.-Ж. Сочинения. Т.З. Брюссель, 1743
1445]

РЫСЬ
р
преподана.! после Лицея, с запрещением преподавания
но всех учебных заведениях России, а сам печатный курс
был конфискован у актора, книготорговцев и других
лиц, а также изъят из учебных заведений и уничтожен.
Страстное изложение Куницыным идей «естествен¬
ного права» не могло оставить равнодушными к ним
слушателей-лицеистов. Сохранились свидетельства
о том, что лицеисты были увлечены этими идеями. Так,
наир., в одной из статей третьего номера «Лицейского
мудреца» (рукописного журнала лицеистов) говори¬
лось; «Теперь в классах говорят о правах естествен¬
ных» (цит. но: Мейлах Б.С. Пушкин и его эпоха. М.,
11)58. С.67). Не составлял в этом отношении исключе¬
ния и Пушкин. По утверждению И.И.Пущина (одного
из наиболее близких друзей-лицеистов), «Пушкин
охотнее всех других классов занимался в классе Куни¬
цына» (Пущин. Записки. С.48). Свидетельство Пущи¬
на подтверждается хотя бы тем, что в «Лицейском
дневнике» поэта 10 декабря 1815 г. сделана следующая
запись: «Вчера написал я третью главу Фатома или
разума человеческого: Право естественное» (Т. 12.
С.298); имеется в виду юношеский философский ро¬
ман Пушкина, краткое содержание которого сохрани¬
лось в изложении друзей поэта.
О влиянии Куницына на формирование идейно-по¬
литических взглядов Пушкина свидетельствует и то.
что в известной «Программе автобиографии» имя Ку¬
ницына упомянуто среди немногочисленных имен дру¬
гих современников поэта (Т. 12. С.308).
Куницын оказал большое влияние и на идейное фор¬
мирование многих активных участников декабрист¬
ского движения в России. В 1818 г. П.И.Тургенев на¬
меревался издавать легальный журнал «Россиянин
XIX	века», соредактором которого приглашался Куни¬
цын. Член Союза благоденствия И.Г.Бурцов показы¬
вал впоследствии на допросе в следственной комиссии
по делу декабристов, что он, «подобно многим офице¬
рам... посещал профессоров Германа, Галича, Куницы¬
на для слушания курса политической экономии». Об
этом же дали показания декабристы Поджио, Оболен¬
ский (см.: Восстание декабристов. Т.4. С.43; см.
также: Там же. Т.1. С.220).
Интерес декабристов к лекциям Куницына объяс¬
нялся в первую очередь тем, что он был страстным про¬
поведником учения Руссо о естественном праве, о сво¬
боде и равенстве. Эти идеи оказали явное влияние и на
содержание программных документов декабристов —
конституции Н.М.Муравьева и «Русской правды»
П.И.Пестеля. Ю.М.Лотмаи считал, что в кишиневско-
одесский период иод воздействием споров с друзьями
декабристами Пушкин вновь перечел его основные
труды (см.:Лопшан. С. 153;.Уош.mm /ОМ. Руссо и рус¬
ская культура XVIII — начала XIX века // Руссо Ж.-Ж.
Трактаты. М., 1969. С.590—598).
Имя Руссо упоминается в «Евгении Онегине» еще во
второй и восьмой главах. Во второй — среди имен лю¬
бимых писателей Татьяны:
Кй рано нравились романы;
Они ей заменяли всё;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
(2. XXIX. 1-4)
Здесь речь идет о популярном в то время в России ро¬
мане Руссо «Новая Элоиза» (1701), написанном в форме
переписки героев. Об этом же произведении говорится
и в третьей главе «Евгения Онегина» — при перечисле¬
нии литературных образов, нашедших, по мнению
Татьяны, воплощение в Онегине: «Любовник Юлии
Вольмар» (3, IX, 7).
Юлия, дочь аристократа, и ее бедный учитель Сен-
П|н: полюбили друг друга. Юлия, однако, вынуждена
была подчиниться воле отца и выйти замуж за Вольма-
ра — человека своего круга. Спустя некоторое время
Сен-П|м: приезжает к ним в гости. Вольмар, хотя и зна¬
ет о прежнем знакомстве с ним своей жены, на время
уезжает, оставляя их одних. Но Юлия остается верна
своему мужу (см.: ЮЛИЯ КОЛЬМАР).
В восьмой главе имя Руссо упоминается среди имен
других авторов, пропзведенпм которых Онегин перечи¬
тывает во время своего любовного «кризиса», вызван¬
ного охватившим его запоздалым чувством к замужней
Татьяне:
Стал вновь читать он без разбора.
Прочел он Гиббона, Руссо...
(8. XXXV, 1-2)
О	Руссо Пушкин упоминает в стихотво|н;нии «К сес¬
тре» (1814), в заметке «<() вечном мире>» (до ноября
1821), посвященной книге Б.Сен-Пьера о проекте веч¬
ного мира Ж.-Ж.Руссо.
А.	В. Наумов
РЫСЬ — разновидность а.тлюра: бег лошади, при кото¬
ром она попеременно переступает диагональными
парами ног: правой передней и левой задней, левой пе¬
редней п правой задней. Обе ноги в каждой паре опус¬
каются на землю однов|>еменно, и стук копыт сливает¬
ся в один звук. Бежать рысью способны все лошади, но
только специально выведенным породам рысаков свой¬
ственна быстрая «летящая» рысь, когда одна пара ног
отталкивается от земли раньше, чем опускается вто¬
рая. Крестьянская малорослая лошадка могла бежать
только мелкой рысью — рысцой, сбиваясь с хода, за¬
цепляя копытами снег, — словом, «плестись»:
Его лошадка, снег ночуя,
Плетется рысью как-нибудь...
(5. И, 3—4)
Д. Я. Гуревич
[446]

р
MO M к и
РЮМ НИ — стеклянные (хрустальные) сосуды на нож¬
ках для водки или вина. Производились в России с на¬
чала XVIII в. 11осудиый ц(‘х Ямбургскогскшвода в 1722 г.
выпускал «рюмки пивные с крышками и без крышек,
рюмки винные и водочные разных размеров, стаканы
пивные, водочные, разные бутылки, лампады, солон¬
ки, огуречные чаши, карманные “фляши” (фляги),
чернильницы и т.д.» (Безбородов М.А. Очерки по ис¬
тории русского стеклоделия. М., 1952. С. 23).
таль тяжелее, как будто бы не чистота и совершенство
отделки, а тягость составляют достоинство хорошего
хрусталя»; «...развитие пашей мануфактурной промыш-
ленности становится каждым годом блистательнее; ког¬
да наши публичные выставки начинают соперничать
с выставками почти всех европейских государств; когда
вы платите два рубля за фа|м|к>|>овую чашку, ;и» которую
не гак еще давно брали с вас рублей десять; когда хрус¬
тальный графин сделался дня нас так же обыкновенен,
как простая стеклянная бутылка...» (Загоскин М.Н.
Москва и москвичи. М., 1988. С.269, 264).
Пушкин упоминает рюмки, описывая праздничный
обед у Лариных:
...Со всех сторон
Гремят тарелки и приборы,
Да рюмок раздается звон.
(5, XXIX, 2-4);
...в бутылке засмоленой,
Между жарким и блан манже,
I	Цимлянское несут уже;
За ним строй рюмок узких, длинных
11одобно талии твоей,
Зизи, кристал души моей...
(5, XXXII. 6-11)
О	шутливом сравнении талии тригорекой барышни
Е.II.Вульф с узкими рюмками см.: зизи.
С.А. Васильева, М. В. Строганов
Рюмка. Россия. 1810-е гг. Стекло
В 1812—1814 гг. в России действовало 146 стеколь-
ных заводов (только во Владимирской губернии 12 сте¬
кольных и хрустальных фабрик). Приведем любопыт¬
ные рассуждения М.Н.Загоскина об отечественном
производстве хрустальных изделий в конце 1830-х —
начале 1840-х гг.: «Средину комнаты занимает огромная
горка с фарс|юровыми и фаянсовыми вещами братьев
Гериер и хрусталем заводов гг. Бахметьева и Мальцева.
Превосходные хрустальные изделия сих заводов всем из¬
вестны. Может быть, они несколько уступают в достоин¬
стве богемским хрустальным изделиям; но не должно за¬
бывать, что богемские хрустальные заводы признаны
первыми во всей Европе. С нас будет покамест н того,
что мы в этой мануфактурной промышленности, если не
опередили, то уж, конечно, не отстали err англичан
и французов; те, которые никак не хотят с этим согла¬
ситься, говорят, между прочим, что английский хрус-
[447]

с
САБЛЯ
САКЛЯ
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
I! брань и саблю и свинец.
(I. XXXVII, 12-14)
Стихи 13—14 XXXVII строфы первой главы либо во¬
обще не комментируются (см.: Thpxoe, Лотман), ли¬
бо осмысляются как предшествующий дуэли с Ленским
дуэльный опыт Онегина: «...здесь речь идет о дуэлях», —
полагает С.М.Бонди (Бонди. С.70); 11.Л.Бродский со¬
относит приведенный нами текст из «Евгения Онегина»
с текстом из «Кавказского пленника», где говорится
о	дуэлях, участником которых был герой пушкинской
поэмы:
Любил он прежде игры славы
II	жаждой гибели горел.
Невольник чести беспощадной,
Вблизи видал он свой конец,
На поединках твёрдый, хладный
Встречая гибельный свинец.
(см.: Бродский. С.95)
«И брань, и саблю и свинец. — Стих раздражает сво¬
ей неясностью, — писал Набоков. — Что именно разлю¬
бил Онегин? “Брань" означает военные действия; от¬
сюда можно предположить, что окаю 1815 г. Онегин,
подобно многим другим из числа “золотой молодежи”
того времени, служил в действующей армии; более ве¬
роятно, однако, и об этом свидетельствует рукопись,
что здесь говорится о дуэлях; но (для оценки поведения
Онегина позже, в гл. 6) было бы крайне важно яснее
сообщить о его дуэльном опыте» (Набоков. Коммен¬
тарий. С. 176).
В самом деле, в черновой рукописи речь несомненно
идет о дуэлях.
II	хоть он был повеса пылкой,
Но предлогать им наконец
Устал [он | саблю иль свинец
(Т.6. С.243)
Вар.:
Друзей то сабля то свинец.
(Т.6. С. 243)
Однако в окончательном тексте, если под появив¬
шимся здесь словом «брань» понимать только военные
действия. военные сражения, но не дуэли, стихи могут
восприниматься как неясные. На наш взгляд, их убеди¬
тельная интерпретация представлена в статье
А.Б.Пеньковского «Загадки пушкинского текста и сло¬
варя (“Евгений Онегин”, 1, XXXVII, 13—14)»: «Стихи
I, XXXVI1. 13—14 (// разлюбил он наконец /II брань
и саблю и свинец. [Курсив наш. — Н.М. ]) могут быть
непротиворечиво и без натяжек истолкованы следую¬
щим образом: “и даже перестал мечтать об участии в
войне, о сабельных рубках и ружейных перестрелках”»
(Philologiea. 1999/2000. Vol.6. № 14/16. С.56). Пуш¬
кин наделил Онегина своей юношеской мечтой о воин¬
ской славе, нашедшей отражение в его ранней лирике
(К Галичу. 1815: Послание к Юдину, 1815; Послание
В.Л.Пушкину, 1817 и др.), мечтой, которую Онегин,
как и Пушкин, разлюбил, от которой отказался. Так
или иначе, сабля — боевое и дуэльное оружие пушкин¬
ского в|№мени. Поэтому, думается, небезынтересно
привести его описание, рассказать о его истории и бы¬
товании, сообщить некоторые сведения о сабельных
поединках.
//. И. Михайлова
Сабля — разновидность рубящего или рубяще-колю-
щего холодного оружия. Она состоит из двух основных
частей: клинка и эфеса. Клинок является поражаю¬
щей, или боевой, частью саблн. Он изготовляется в ви¬
де стальной полосы, с одной стороны оканчивающейся
острием, сужением или скруглением, а с другой — хво¬
стовиком — узким продолжением клинка, на которое
крепится эфес. Плоский клинок сабли искривлен, име¬
ет заточенное; лезвие на выгнутой стороне и обух на
противоположной вогнутой стороне. Иногда обух за¬
вершался у заостренного конца клинка выступающим
заточенным утолщением — елманыо. а на каждой пло¬
скости клинка — грани, — обычно в ее средней части,
делалась продольная канавка — дол — почти на 2/з
длины грани. Клинок сабли мог украшаться надписями
и орнаментом. Эфес состоял из рукоятки, гарды
и приспособлений для их крепления к клинку. Гарда
предназначалась для зашиты руки от контрудара хо¬
лодным оружием и состояла из одной передней или не¬
скольких скрепленных концами вместе дужек.
Для ношения и хранения сабли использовался специ¬
альный чехол — ножны, сделанные из дерева, обтяну¬
того кожей, сафьяном и бархатом, или из металла
(в XIX—XX вв.), вороненого, хромщюванногоили нике¬
лированного с наружной стороны.
Оптимальное сочетание кривизны клинка со значи¬
тельным удалением центра тяжести сабли от ее эфеса
увеличивало силу удара и площадь поражения. (Для
этого предназначалась п елмань.) I !аиболее эффектив¬
ной эта особенность оказывалась у сабель с клинками
из твердых сталей, обладавших большой упругостью
и вязкостью, т.е. булата — углеродистой литой стали
и дамасской стали, полученной кузнечной сваркой
сплетенных стальных полос.
К гарде крепился темляк — цветная знаковая лен¬
точная тесьма или кожаный ремень, сложенные пет¬
лей. с кисточкой на конце. Петля надевалась на запяс¬
тье, что способствовало более надежному удержанию
сабли в руке. По темляку можно было также отличить
строевое оружие от наградного, т.к. расцветка тесьмы
повторяла цвета лент орденов Святого Георгия и Свя¬
той Анны, имевших оружие в числе наградных знаков
1449]

САД
С
ордена. О наградном характере оружия говорила
и надпись «за храб|кнть>. гравированная на дужке гар¬
ды. Цвет темляка позволял определить ведомственное
и должностное положение владельца. Лишение темля¬
ка являлось одним из видов наказания.
У сабель восточного тина гарду заменяли крестовина
и перекрестье, т.е. поперечная (но отношению к клин¬
ку) металлическая перекладина.
Сабля появилась на Востоке и с третьей четверти VII в.
получила широкое распространение у кочевников Вос¬
точной Европы, а Средней Азии — с IX в. С XIV и. на
сабле делалась елмань, и сабля приобрела преимущест¬
венно свойства рубящего оружия. Эти качества были
наиболее характерны для турецкого и персидского ти¬
пов сабель.
С IX в. сабля известна на Руси, а с XIV она стала гос¬
подствующим оружием. В XV—XVII вв. саблями во¬
оружалась поместная конница, стрельцы и казаки.
В Западной Европе к концу XVI в. сабля вытеснила из ос¬
новного вооружения другие виды холодного оружия.
С XVIII в. в русской и европейских армиях сабля состоя
ла на вооружении легкой кавалерии, драгун, конной
артиллерии и некоторых категорий офицеров других
родов войск. В 1700—1711 гг. в России саблями воору¬
жались драгуны. затем — казаки и гусары. В последней
четверти XVIII в. на вооружении драгун состояли саб¬
ли с мало искривленным клинком. Для русской легко¬
кавалерийской сабли XVIII — начала XIX в. характер¬
ны широкий средней кривизны клинок с елманмо
и и|кмтой :к|м‘с с одной дужкой. Сабли, принимавшиеся
на вооружение в XIX в., мало отличались друг от друга
и по основным конструктивным элементам повторяли
более ранние образцы холодного оружия.
В русской армии с 1881 г. саблю почти полностью за¬
менила шашка. После Второй мировой войны во всех
армиях мира сабля н|>екратила свое существование
в качестве боевого оружия, но сохранилась как наград¬
ное п спортивное.
В качестве дуэльного оружия использовались строе-
вые сабли, состоявшие на вооружении армейских е|м>р-
мировапий. В пушкинское время дуэль могла происхо¬
дил» на саблях кавалерийских образца 1817 г. с- одним
широким долом, переходящим в два узких, на правой
стороне клинка и одним широким на левой стороне.
Офицеры, как правило, украшали кишки своих сабель.
Могли использоваться д*ш дуэлей и пехотные офицер¬
ские? сабли 1826 г. с однолезвийным стальным клинком
незначительной кривизны, состоявшие на вооружении
до середины XIX в. Более распространенными были ка¬
валерийские сабли для нижних чипов и офицеров образ¬
ца 1827 г., сменившие сабли образца 1817 г.
Дуэль на саблях относилась к категории фехтоваль¬
ных поединков и требовала специальной подготовки
дуэлянтов. Ее условия согласовывали секунданты,
в том числе и причины окончания (до первой царапины,
до ранения и др.). К XIX в. фехтовальная дуэль счита¬
лась изысканной, театральной, предсказуемой.
А.Б.Пеньковский приводит 499-й пункт позднейшего
«Дуэльного кодекса» В.Дурасова: «Хотя дуэль на саб¬
лях принадлежит к числу законных дуэлей, но упо треб¬
ляется редко, и оскорбитель имеет право отказаться от
нее <...> и оскорбленный обязан избрать другой закон¬
ный род оружия для дуэли» (Pliilologica. 1999/2000.
Vol.6. № 14/16. С.50—51). «Так же считалось и в пуш¬
кинское время, — пишет исследователь. — Объясняет¬
ся ;пч) тем, что фехтовальная дуэль почти никогда не
приводила к большой крови; на нее шли драчуны-фан¬
фароны н трусливые забияки, которые, предлагая са¬
бельный вызов, наперед были уверены, что жизнью
они не* рискуют. Вызванный, если он обладал чувством
собственного достоинства, как правило, с негодовани¬
ем отвергал саблю, а если п принимал ее, то лишь пре¬
зрительно снисходя к слабости противника. <...> Как
известно, в ночь с 4 на 5 июня 1821 г. в Кишиневе про¬
изошло столкновение' Пушкина с французом Дегильи.
Пушкин потребовал стреляться. Дегильи, трусливо от¬
казавшись от пистолета, настаивал на сабле н разыграл
при этом позорную сцену» (Там же. С.51).
К концу века предлагалось вообще исключить холод¬
ное* оружие из числа дуэльного, т.к. в ходе дуэли дуэ¬
лянты превращают бой в драку без всяких правил.
Иногда допускалось использование холодного оружия
вместе с огнестрельным в ходе одной дуэли. Дуэли на
саблях были крайне редки, особенно в России, т.к. этот
вид оружия не являлся универсальным. Обычно на саб¬
лях могли рубиться на дуэли тс* военнослужащие, для
которых сабля являлась привычным боевым оружием
(гусары, уланы и др.). При этом одежда не должна бы¬
ла защищать дуэлянтов е>т удара, поэтому соперники,
как правило, дрались в рубашках или с обнаженным
торсом. Не допускалось надевание каких-либо защит¬
ных средств (кираса, кольчуга и т.н.), поэтому дуэлян¬
тов проверяли перед боем секунданты. Дуэльное ору¬
жие сто|юн должно было быть идентичным по своим
параметрам. За это отвечали секунданты. Никаких
специфических отличий екг спешенного воинского или
спортивного боев поединок на саблях не* имел. На дуэ¬
ли не* допускалось отражение ударов противника до¬
полнительным оружием или свободной рукой.
А.	А. Смирнов
САД — «участок земли, засаженный стараньем челове¬
ка де*|м*вьями, кустами, цветами, с убитыми дорожками
и разного рода и вида затеями, украшеньями. Сад бывает
плодовый, или потешный, для прогулок...» (Даль).
Роман «Евгений Онегин» — еще и энциклопедия са¬
дов. Пушкин пишет о садах классицизма и романтиз¬
[450]

с
САД
ма. о садах городских и усадебных — о садах Москвы,
Петербурга, Одессы, провинции. Образ сада проециру¬
ется на библейскую и литературную традицию описа¬
ния садов; в слове «сад», которое не единожды встреча¬
ется на страницах пушкинского романа, заключена
многозначность смыслов.
В первой главе романа воспитатель водит маленького
Онегина гулять в Летний сад. Созданный в 11етербурге
Петром I, Летний сад в пушкинское время был местом
и детских гуляний. Задуманный царем как сад-музей, сад-
школа, он был украшен аллегорическими скульнтурамп.
скульптурными иллюстрациями басен Эзопа. Сохранил¬
ся исторический анекдот, записанный Яковом Штели-
ным, о разговоре Петра I с садовником (заметим, что
вто|юе издание анекдотов о Петре Великом вышло
в 1820 г. и было извечтно 11ушкину): имие|штор высказал
желание сделать в сем увеселительном месте что-нибудь
поучительное, поместить изображения эзоповых басен.
Любопытно, что в путеводителях пушкинского в|>емени
но Петербург отмечалось просветительское значение
Летнего сада. Не случайно по воле автора |юмана мосье
Ь'АЬЬё воднл гулять своего воспитанника Онегина имен¬
но в Летний сад, который был значительным явлением
русской культуры, вбирающей в себя опыт культуры ан¬
тичной и европейской (см.: ЛКТНИЙ СА11).
В подтексте первой главы пушкинского романа воз¬
никает Армидин сад — там, где речь идет о юности ав¬
тора. о его желании «лобзать уста младых Армид» (1,
XXXIII.	10). Сцена в волшебном саду Армиды, куда
увлечен ею влюбленный в нее рыцарь Ринальдо, была,
пожалуй, наиболее популярной сценой поэмы Торква¬
то Тассо «Освобожденный Иерусалим». Ее переводили,
ее иллюстрировали.
Во второй главе, приехав в усадьбу дяди, Онегин ви¬
дит «Огромный, запущенный сад, / 11риюг задумчивых
Дриад» (2,1, 13—14). В онегинском саду угадывается
сад в пушкинском Михайловском. А.II.Керн, вспоми¬
ная о прогулке с Пушкиным по аллеям Михайловского
сада, цитирует «Евгения Онегина»: «Приехавши в Ми¬
хайловское, мы не вошли в дом. а пошли прямо в ста¬
рый, запущенный сад,
11риют задумчивых Дриад,
с длинными аллеями старых дерев, корни которых,
сплетясь, вились по дорожкам, что доставляло меня
спотыкаться, а моего спутника вздрагивать» (Пушкин
в воен. сов/). Т. 1. С.410).
II	еще один усадебный сад — сад Лариных — описан
Пушкиным. Ленский и Ольга «...в саду, рука с рукой, /
Гуляют утренней порой...» (4, XXV, 7—8). «Тоска люб¬
ви Татьяну гонит, / II в сад идет она грустить...» (3,
XVI, 1—2). Когда к Лариным приезжает Онегин, уже
получивший письмо Татьяны, она
...прыг в другие сени,
С крыльца на двор, и прямо в сад,
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью
II	задыхаясь, на скамью
Упала...
(3, XXXVIII. в—14; XXXIX, I)
Место объяснения Онегина с Татьяной — сад — вы¬
брано Пушкиным не без ориентации на роман
Ж.-Ж.Руссо «Юлия, или Новая Элоиза», на знамени¬
тую сцену свидания Юлии и Сеи-Пре в роще. Сад, ал¬
леи, где Онегин «являлся ей», (хтаются духовной цен¬
ностью и для Татьяны-княгини.
В «Евгении Онегине» есть и московские сады. Они
названы в ряду дорожных впечатлений Татьяны, въез¬
жающей в Первопрестольную: перед ее глазами мель¬
кают «дворцы, сады, монастыри».
Пушкин уже в детстве бывал в подмосковных и мос¬
ковских садах и парках — там природа была неотдели¬
ма от созерцания ее красот и именно там было лучшее
место для чтения. для мечтаний. В пушкинских стихах
запечатлен сад в подмосковном имении его бабушки
М.А.Ганнибал, где в детские годы он жил летом:
Мне видится мое селенье,
Мое Захарово; оно
С заборами в реке волнистой
С мостом и рощею тенистой
Зерцалом вод отражено.
На холме домик мой; с балкона
Могу сойти в веселый сад,
Где вместе Флора и Помона
Цветы с плодами мне дарят,
Где старых кленов темный ряд
Возносится до небосклона,
11	глухо тополы шумят —
Туда зарею поспешаю
С смиренным доступом в руках,
В лугах тропинку извиваю,
Тюльпан и розу поливаю —
И счастлив в утренних трудах;
Вот здесь под дубом наклоненным,
С Горацием и Лафонтеном
В приятных погружен мечтах.
Вблизи ручей шумит и скачст,
II	мчится в влажных берегах,
И светлый ток с досадой прячет
В соседних рощах и лугах.
(Послание к Юдину, 1815 //Т.I. С. 168—169)
Приехав в Захарово летом 1830 г., накануне же¬
нитьбы, Пушкин пошел в сад. Заметим, что у Харито¬
ны!, там, где Татьяна остановилась в доме тетушки, то
1451 |

САД
С
есть в том районе, где в детстве жил Пушкин, был дом
князя Н. В. Юсупова и его знаменитый сад. который ос¬
тался одним из самых ярких воспоминаний автора «Кв-
гения Онегина» — «Юсупов сад» упомянут в плане пуш¬
кинской автобиографии. Возможно, о «Юсуповом
саде» речь идет в стихотворении Пушкина «В начале
жизни школу помню я...» (1830):
И часто я украдкой убегал
В великолепный мрак чужого сада,
11од свод искусственный порфирных скал.
[Там] нежила меня [теней | прохлада;
Я предавал мечтам свой юный ум,
И праздномыслить было мне отрада.
Любил я светлых вод и листьев шум,
I	I белые в тени дерев кумиры,
П в ликах их печать недвижных дум.
Всё — мраморные циркули и лиры,
Мечи и свитки в мраморных руках,
На главах лавры, на плечах но|>фпры —
Всё наводило сладкий некий страх
Мне на сердце; и слезы вдохновенья,
Прн виде их, рождались на глазах.
(Т.З. С.254—255)
Пушкину была знакома поэма Жака Делиля «Сады»
и ее перевод, выполненный А.Ф.Воейковым: перевод¬
чик дополнил ноэму поэтическим описанием русских
садов, садов Подмосковья и Москвы.
В пушкинском романе есть п райский сад — Эдем.
Как образ утраченного блаженства он появляется там,
где говорится о внезапно вспыхнувшей любви Онегина
к замужней Татьяне:
О люди! все похожи вы
На прародительницу Эву:
Что вам дано, то не влечет;
Вас непрестанно змий зовет
К себе, к таинственному древу:
Запретный плод вам подавай,
А без того вам рай не рай.
(8. XXVII, 8-14)
В восьмой главе Пушкин пишет о садах Лицея.
Д.С.Лихачев указал на метонимическое значение этого
словосочетания: сады Лицея — это Лицей; с древних
времен при учебных заведениях были сады (см.: САЛМ
ЛИЦЕИ) • Сады Лицея, как и Летний сад, были украше¬
ны скульптурами; установленные в садах памятники
воинской славы пробуждали исторические воспомина¬
ния. В общем контексте романа сады Лицея, где «без¬
мятежно расцветал» автор романа, соотносятся с Лет¬
ним садом, куда водили гулять его героя. Описание
садов Лицея, связанное с воспоминанием 11ушкпна о на¬
чале его пути в поэзию, точно и вместе с тем исполнено
высокого поэтического смысла:
В те дни, в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться Муза стала мне.
(8. I. 5-8)
Реальный пейзаж освещен светом поэзии: долины —
«таинственные», воды — «сиявшие в тишине». И лебе¬
ди — не только прекрасные птицы: они птицы бога по¬
эзии. Когда он пишет о своей музе:
II	вот она в саду моем
Явилась барышней уездной... —
(8. V. 11-12)
то речь здесь идет о саде поэзии. Этот образ присутство¬
вал в сознании современников Пушкина. В пушкин¬
ское время издавались альманахи «Северные цветы»,
«Цветник». Пушкин писал: «Люблю ваш сумрак неиз¬
вестный / И ваши тайные цветы...» («Люблю ваш сум¬
рак неизвестный...», 1822 //Т.2. С.255), разумея цве¬
ты поэтических мечтаний.
В «Отрывках из Путешествия Онегина» упомянуты
одесские сады, воспетые В.И.Туманским:
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
li то время на нее взирал.
Приехав он прямым поэтом,
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том.
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
(Т.6. С.202)
Рассказывая об Одессе пушкинского времени,
Ф.Ф.Вигель так описал ее сады: «Настоящий основа¬
тель ее [Одессы. — //.М. ]. Дюк де Ришелье... не забо¬
тился о заведении рощиц, разведении лесных деревьев,
как бы не зная, что тень в степи есть райское блажен¬
ство. <...> Некоторые из жителей имели вдоль моря
спрятанные хутора... в них насадили одни фруктовые
деревья, некрасивые и высокого роста не достигаю¬
щие. Посреди города, на весьма небольшом простран¬
ств*'. был публичный сад; на него было отвратительно
и жалко смотреть. С мая невозможно было в нем гулять;
видел ли в нем кто зелень когда-нибудь, не знаю: гус¬
тые облаки пыли с окружающих его улиц всегда его об¬
хватывали и наполняли; мелкие листки акаций и топо¬
лей, коими был он засажен, серый цвет сохраняли все
лето» (Вигелъ. Т.2. С.227).
14521

с
САДИ
«Записки» Ф.Ф.Вигеля свидетельствуют о том, на¬
сколько был точен Пушкин в описании одесских садов,
и о том, насколько далеко ушел от истины ставший ми-
шеныо пушкинской иронии В.И.Туманекий, который
писал в стихотворении 1823 г. «Одесса»:
Под легкой сепию вечерних облаков
Здесь упоительно дыхание садов.
(Поэты №20—1830-х годов. Т. 1. С.272)
Лит.: Лихачев Д.С. Пожил садов: К семантике садово-парковых
стилей. Л., 1982: Пергу нов А. П., Горохов В.А. Русские сады и парки.
М.. 1988; Русская усадьба: Сборник. М., 1996. ,\<> 2 (18).
11.11. Михайлова
САДИ (Саади) Муслиха,|дин (между 1203 и 1210—
1292) — персидский поэт. В заключительной строфе
восьмой главы «Онегина», при прощании с читателем,
автор использует цитату из Саади, поставленную в ка¬
честве эпиграфа к поэме «Бахчисарайский фонтан»:
Ноте, которым в дружной встрече
Я строфы первые читал...
Иных уж нет, а те далече,
Как Сади некогда сказал.
(8. 1.1. 1-4)
Ср. в «Бахчисарайском фонтане»: «Многие, так же
как и я, посещали сей фонтан: но иных уже пет, другие
странствуют далече. Сади» (Т.4. С. 153). Позднее,
в «<Опровержении на критики>» (1830), Пушкин рас¬
ценил эту фразу как «меланхолический эпиграф (кото¬
рый конечно лучше всей ноэмы)» (Т. 11. С. 159).
Источник этого эпиграфа неясен. В поэме Саади
«Бустан» («Плодовый сад») приведена надпись, кото¬
рую «благородный Джемшид» написал над источником:
«Над этим источником отдыхало много людей подоб¬
ных нам. Ушли, как будто мигнули очами». 11о объясне¬
нию К.И.Чайкина, персидское «бе рэфтэнд» (они уш¬
ли) соответствует странствуют далече, а «чэшм бэр
хэм зэдэнд» (мигнули оком) могло пониматься как
«смежили глаза» (отсюда: иных уж нет) (см.: Пуш¬
кин. Временник. Т.2. С.468). Однако «Бустан» Саади
не был к 1824 г. (времени издания «Бахчисарайского
фонтана») переведен ни на один европейский язык.
Пушкин мог воспользоваться текстом «восточного ро¬
мана» английского поэта Томаса Мура «Лалла-Рук»
(известным ему во французском переводе А.Пишо),
где соответствующее высказывание (с отсылкой к Саа¬
ди) было приведено (см.: Томашевский. Пушкин.
Кн. 1. С.505—506).
Между тем ни в оригинале Саади, ни в поэме Т.Му¬
ра не было чрезвычайно важною для Пушкина проти¬
вопоставления: иных — другие, кото|юе было повторено
поэтом н в «Евгении Онегине», и в черновике стихо¬
творения «На холмах Грузии...» («Иные далеко иных
уж в мире нет / Со мной одни воспоминанья» — Т.З.
С.	723). В иной стилистической форме оно повторено
в стихотворении, посвященном «лицейской годовщине»
1825	г., — «19 октября»: «Увы, наш круг час от часу ре¬
деет; / К то в гробе спит, кто дальный сиротеет...» (Т.2.
С.428). Та же сентенция встречается и в допушкин¬
ской поэзии. В.В.Набоков, а потом II.II.Зубков пред¬
ложили считать возможным источником пушкинского
эпиграфа (п соответственно его авторемпнпеценцпп
в «Евгении Онегине») стихотворение В.С.Филимонова
«К друзьям отдаленным» (1814): «Друзей иных уж нет;
другие в отдаленье» (см.: Набоков. Комментарий.
С.596; Зубков II. II. О возможных источниках эпигра¬
фа к «Бахчисарайскому фонтану» //Врем. ПК. 1978.
С.	I 10—1 12). Ноес же находим во вступлении к «Две¬
надцати спящим девам» В.А.Жуковского (являющем¬
ся переводом вступления к 1-й части «Фауста» Гете):
Не встретят их простертые к ним руки;
Прекрасный сон их жизни улетел.
Других умчал могущий Дух разлуки...
Античным первоисточником приведенной сентен¬
ции, как установила В.Е.Ветловская, были письма
римского оратора Цицерона, направленные против
диктатуры Юлия Цезаря и известные 11ушкину с ли¬
цейской скамьи. См., напр.: «Но при нынешних обсто¬
ятельствах, когда одни погибли, другие далеко,
а третьи изменили своим убеждениям, я, клянусь бо¬
гом верности...»; или: «...ведь со мной нет и многих са¬
мых близких, которых у меня либо вырвала смерть,
либо разбросало бегство...» (Цицерон Марк Туллий.
Письма Марка Туллия Цицерона к Аттику, близким,
брату Квинту, М.Бруту: [В 3 т. | М.; Л., 1950—1951.
Т.2. С.380; Т.З. С. 10 и др. Курсив наш. — В.К.). Это
изначальное обращение к Цицерону имело особый
смысл. «Цитата из Цицерона, которая влекла за собой
напоминаемый ею широкий контекст, позволяла Пуш¬
кину не только высказать неизменно дружеские чувст¬
ва к декабристам, но и дать своим друзьям высокую ис¬
торическую оценку. Те. кто боролся с цезаризмом на
последнем этапе европейской истории, становились
в ряд тех, кто боролся с Цезарем и цезаризмом is самом
начале» (Ветловская В. К. «Иных уж нет, а те дале¬
че...» // Пушкин. И сел. Т. 12. С. 121).
Данная автореминисценция в «Евгении Онегине»
действительно соотносилась с декабристами. В первом
номере «Московского телеграфа» за 1827 г. была поме¬
щена статья Н.А.Полевого «Взгляд на русскую литера¬
туру 1825 и 1826 гг. (Письмо в Нью-Йорк, кС.Д.П.)»,
в которую, как выяснил М.И.Гиллельсон (см.: Пуш¬
кин. Пссл. Т.З. С.420—424), II.А.Вяземский включил
вставку, сославшись на пушкинский эпиграф: «Смот¬
рю на круг друзей наших, прежде оживленный, весе¬
лый. и часто (думая о тебе) с грустью повторяю слова
Сади (или Пушкина, который нам передал слова Са-
14531

САДЫ ЛИЦЕЯ
С
ди): Одних и ж пет, другие странствуют далетА»
(МТ. 1827. 4.13. № 1. С.9). За эту «ставку ого ожида¬
ло высочайшее «внушение». На нее обратили внимание
доносчики, и 30 августа 1827 г. Вяземский получил по¬
луофициальное письмо Д.II.Блудова, одобренное Ни¬
колаем I. в котором, в частности, упоминался этот эпи¬
граф: «Я не моп' поверить, чтобы вы, приводя эту
цитату и говоря о друзьях умерших или отсутствующих,
думаш о людях, справедливо пораженных законом; но
другие сочли именно так...» (Шллельсон М.И. II.А.Вя¬
земский: Жизнь и творчество. Л., 1969. С. 158—165;
см. также: Сухомлинов М.И. Исследования и статьи
по русской литературе и просвещению. Т. 1—2. СПб.,
1889. Т.2. С.386—391). Для Блудова (и паря) сама
мысль вспомнить сосланных «бунтовщиков» представ¬
лялась кощунственной.
Гонение па эпиграф к давней поэме было известно
Пушкину ог Вяземского. Поэтому он решил посвятить
Вяземскому третье издание «Бахчисарайского фонтана»,
готовившееся в 1830 г.; поэтому же употреби:! этот эпи¬
граф в финальной ст|мн|м‘ «Евгения Онегина». Он созна¬
тельно демоистрирова!, что его не сможет остановит!»
даже то, что властям заведомо понятен смысл вновь открыв¬
шегося в давней сентенции намека.
В.	А. Кошелев
САДЫ ЛИЦЕЯ
В те дни, когда в садах Лицея
}| безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал...
(8. I. 1-4)
Даже Владимир Набоков, не говоря уж о других тол¬
кователях, не пошел в понимании слов «сады Лицея»
дальше, чем определив их как «сады, примыкающие
к Лицею». 11о в понятии «сады Лицея» есть примечатель¬
ные оттенки. Ведь сады были непременной принадлеж-
ностью лицеев и академий начиная со времен Платона
и Аристотеля.
Понимание «садов Лицея» как садов, традиционно
связанных с учебными заведениями, садов Аристотеля
и Платона, было живо и в представлениях царскосель¬
ских лицеистов.
И.И.Пущин писал, вспоминая, как его отдавал в Ли¬
цей его дед: «Старик, с лишком 80-летиий, хотел не¬
пременно сам представить своих внучат, записанных
но его же просьбе в число кандидатов Лицея, нового за¬
ведения. кото|м>с самым своим названием поражало
публику в России, — не все тогда имели понятие о ко¬
лоннадах и ротондах в афинских садах, где греческие
философы научно беседовали с своими учениками»
(Пущин. Записки. С.32).
Следует обратить внимание на то. что 11ушкин говорил
о	«садах Лицея» во множественном числе. Очевидно, что
Пушкин не ограничивал территорию «садов Лицея» ка¬
ким-либо одним садом, а имел в виду все дворцовые сады
11а|к-кого Села, которые были в ближайшем окружении:
Лицейский садик, Старый (пли Голландский) сач. пей¬
зажный Екатерининский парк н Александ|М)вский. В от¬
далении к ним примыкал и Павловским парк, поскольку
11ушкин бывал в нем. н по крайней мере одно из его ли¬
цейских стихотворений было непосредственно связано
с Павловским: «Принцу Орлеанскому».
Парскоселм'кие сады были но преимуществу садами
голландского барокко и поздней разновидности ба|юк-
ко — рококо. 11а барочном характере садов I Царского Се¬
ла следует остановиться особо, так как с этим связано
особое понимание Пушкиным и его друзьями-лицеиста-
ми всего их эмоционального и семантического строя,
широко отразившегося к поэзии Пушкина-лицеиста.
Для русского барокко, п особенно рококо Растрелли,
существенное значение имело древнерусское золочение
маковок и [шзличных архитектурных д<талей. Золото со¬
ответствовало той же :итстикс ба|мжко: оно давало раз
нообразные эффекты в зависимости от освещения, было
различным в различное время дня. при раэшчнон пого¬
де, уг|юм п.in it закатных лучах, при густой летней лист¬
ве и редкой осенней, при весенней окраске листвы
и осенней, при cneiv или дожде. Золото было различным —
мокрое or дождя или тумана, сухое нрп облачном небе
п в ветреный день, когда оно беспрерывно менялось or ос¬
вещения или когда было |м>ино п спокойно освещено в па¬
смурный день. Совершенно особых ;х|м|)ектов достигало
золото в сочетании с белым снегом: видимое через спо¬
койно падающий снег или как бы движущееся в метели.
Своим известным слонам о «садах Лицея» Пушкин
придал несколько иронический характер, указав, что
свое образование в них он сочетал с некоторой свобо¬
дой от школьных требований: «читал охотно Апулея, /
А 1 Цицерона не читал...». 'Го же соединение «шкалы» (-об¬
разом садов встречаем мы и в стихотворении 1830 г.
«В начале жизни шкалу помню я...», в кото|юм он говорит
как раз о своем восхищении: «...всё кумиры сада / На
душу мне свою бросали тень» (Т.З. С.255). Напомню,
что в первоначальном наброске этого стихотворения
сад и шкала соединены еще отчетливее. Набросок на¬
чинается строкой: «Тенистый сад и шкалу номню я».
Тем самым уже в зрелые годы Пушкин сохранил го от¬
ношение к Лицею, которое воплотилось у него в лицей¬
ских стихотворениях, где подчеркнут дух свободы
и свободной природы.
Образы «садов Лицея» глубоко пронизывают собой
всю лицейскую лирику Пушкина. Здесь и «брега спо¬
койных вод» (Послание к Галичу, 1815), «темный бе¬
рег сонных вод» (Мое завещание Друзьям. 1815), «ло¬
же маков и лилей» (Там же), «злачны нивы», «ручеек
игривый», «под кровом лпн душистым» (К Наташе,
1814). «средь темной рощицы, под тенью лип душие-
|454|

с
САДЫ ЛИЦЕЯ
Здание Лицея it Царском Оле. 1880-е it. Цинкография
гых...» (Леда, 1814), журчание ручьев, дремлющие
воды, зеленые склоны холмов и т.д.
Понимание Пушкиным «садов Лицея» как садов сво¬
боды, вольности и наслаждения, тишины, отчасти воспи¬
танное новыми идеями английских либералов, было
характерно не только для Пушкина. Дельвиг в 1817 г. об¬
ращался к своим лицейским друзьям с такими стихами:
Я редко пел, но весело, друзья!
Моя душа свободно разливалась.
О	царский сад, тебя ль забуду я?
Твоей красой волшебной забавлялась
Проказница фантазия моя,
И со струной струна перекликалась,
В согласный звон сливаясь под рукой, —
И вы, друзья, талант любили мой.
(К друзьям, 1817)
В эпоху |юмантизма было принято наполнять сад раз¬
личного рода личными воспоминаниями и памятниками.
В памятных местах возлагались цветы, клались какие-ли¬
бо сувениры, на ветки деревьев вешались венки, лепты,
свирели и нр. Аналогичное украшение деревьев упомина¬
ется в стихотворении Пушкина «Остр» (1814): «Зубча¬
тый меч висел на ветьви мрачной ивы» (Т. I. С.36).
Пз скульптур п памятников Ца|>ского Пушкин откли¬
кается главным образом на исторические — памятники
русским победам. Отчасти эго объясняется тем, что Па¬
вел I увез из I Царского большинство мифологических ста¬
туй, и сады Лицея вообще были ими сравнительно небо¬
гаты во времена Пушкина. Памятники русским побе¬
дам — это другая, очень важная сторона чувствительнос¬
ти 11арского. Их, напротив, было в 11,арском немало.
I	Iccmoi ря на наличие памятников русским победам, «са¬
дом пышности» Голландский сад перед Екатерининским
дворцом никогда не был, но совмещение архитектурного
стиля с пейзажным в «садах Лицея» происходило во време¬
на 11ушкина тем легче, что деревья в Голландском саду
уже достаточно |>аз|)ослись. Совмещение обоих стилей от¬
нюдь не уменьшало силу воздействия «садов Лицея» на по¬
эзию I IviuKiBia, особенно в его лицейских стихах.
Царскчичмьские сады научили Пушкина сладости
воспоминаний, связали поэзию 11у шкина с постоянны¬
ми реминисценциями прошлого и научили его ценить
вольность.
Воспоминания рождала в нем не только пейзажная
часть Екатерининского парка, но и старый (Голланд¬
ский) сад с его удивительной гармонией регулярности и
свободы, начал, идущих от человека и от природы.
В пейзажной части парка были но преимуществу герои¬
ческие памятники, памятники военной славы России,
в Старом же саду — античные символические и аллего¬
рические фигуры:
Всё — мраморные циркули и лиры,
Мечи и свитки в мраморных руках,
Па главах лавры, на плечах порфиры...
(<В начале жизни школу помню я...*, 1830 // Т.З. (1.255)
В 1820 г. Пушкин писал:
Воспоминаньями смущенный,
Исполнен сладкою тоской,
[455]

САЖЕНЬ
С
Сады прекрасные, под сумрак ваш священный
Вхожу с поникшею главой.
(Воспоминания в Царском Селе, 1829 //Т.З. С. 189).
Царскосельский парк был парком воспоминаний и,
как указывает И.Ф.Анненский а своем замечательном
очерке «Пушкин и Царское Село», тема воспоминаний
стала ведущей темой поэзии Пушкина: «...именно
в Царском Селе, в этом парке “воспоминаний", по пре¬
имуществу, в душе Пушкина должна была впервые
развиться наклонность к поэтической форме воспоми¬
наний, а Пушкин и позже всегда особенно любил этот
душевный настрой» (СПб., 1921. С. 13), называемый
«сумраком священным» тенистых деревьев.
В пушкинских парках надо хранить эстетический
идеал молодого Пушкина и живую память о нем.
Пушкин, женившись, поехал именно в Царское Село.
Он хотел поделиться е Натальей Николаевной своими от-
роческими и детскими воспоминаниями, побродить с ней
вместе у озерных берегов, это очень хорошо уловила Ахма¬
това, именно у озерных берегов пейзажных парков. Эсте¬
тика пейзажных парков щюнизываст поэзию Пушкина.
I	[ушкин был связан не с регулярными парками, а именно
с пейзажными, и все, даже маленькие, отрывки стихотво-
peinm 11ушкина, посвященные парку, веч* они связаны с те¬
ми пли иными пейзажными мотивами.
Д. С.Лихачев
САЖЕНЬ — мера длины, равная 3 аршинам либо
7 футам, либо 213,36 сантиметра. Авторское указание
на то, что Зарецкий «в туз из пистолета / В пяти саже¬
нях попадал...» (6, V, 3—4) — свидетельство чрезвы¬
чайной его меткости и мастерства (см. также: Лот¬
ман. С.289).
В.	А. Кошелев
САЛАЗКИ — «ручные санки, чулки, чуночки, или еще
меньшие саночки для катанья с гор» (Даль).
Одной из зимних детских забав было катание на салаз¬
ках — маленьких, легких, т.е «ручных», санках, куда мог¬
ли поместиться один взрослый или двое малышей и кото¬
рые мог сдвинуть с места н маленький ребенок. 11одростки
предпочитали съезжать с трок над|ювиях или лубках (лу¬
бяных досках). В своих мемуарах А.Т.Бологов так писал
о зимних развлечениях: «...приказал я. не столько для се¬
бя, сколько для него [двою|ю;рюго братца. — Е.П. ]. сде¬
лай» на дворе гору и себе собственные маленькие салазоч-
ки. Но он мало на ней катывался, а для него приятнее
было ходить вниз под гору и через реку в деревню, и там с ма¬
ленького бугорка кататься вместе с крестьянами и кресть¬
янскими бабами и |мЧ»ятип1ками. — для чего? Для того, что
у нас на дворе набпо.далась сколько-нибудь благопристой¬
ность н порядок, а гам была сущая беспорядица. всякая
нелепица и вздор; например, катмвались не столько на са¬
лазках. сколько навашвшись по нескольку человек друг на
друга на дровнях или на лубках, и притом не столько днем,
сколько ночью. <...> ...А для меня милей было кататься на
своей гор* п порядочно на своих весьма ловких салазках,
без шума, без крика и без всяких нелепостей и вздора.
Отдых и::во.(чика. М.-Ф.Дамам-Демартре. 1806. Гравюра
[456]

с
САМ БОЛЬШОЙ
и к каковому катанию я так тогда привык, что любил уп¬
ражнение сие по на* течение моей жизни» (Баттов.
Жить и приключения. Т. I. Стб.244—245).
Дворовый мальчик из пятой главы романа «Евгений
Онегин» не меньше взрослых рад приходу зимы, с ее
проказами, шалостями и играми:
Вот бегает дворовый мальчик.
В салазки жучку посадив.
Себя в коня преобразив;
Шалун уж замо|юзил пальчик:
Ему и больно и смешно,
А мать грозит ему в окно...
(5. II. 9-14)
Черновой вариант десятой и одиннадцатой строк ци¬
тируемой строфы звучал так:
<В салазки брата иосадив>
Себя в коня оборотив
(Т.6. С.379)
Заметим, что в детской литературе пушкинского
времени было много произведений о «зимних утехах»;
их авторы звали юных читателей поиграть, покататься
на салазках и на коньках. Особой популярностью поль¬
зовалось стихотворение «Николашина похвала зимним
утехам» (1783), перевод-передел ка А.С.Шишкова из
«Маленькой детской библиотеки» немецкого педагога
И.Г.Кампе (1779), оно вошло в 14 переизданий с 1783
по 1820 г. п десятки раз перепечатывалось в детских
азбуках-альманахах.
В черновом варианте у Пушкина «шалун» был очень
похож на одного из ге|юсв эго го стихотворения — ребя¬
тишек, играющих в «лошадок резвоногих»:
А салазки? —
.')й ребята!
11о подвязки
Нада с брата:
11ривяжите:
Ну! везите:
Едем в 11итер.
Я пусть кучер,
Вы лошадки
Резвоноги —
Прочь с дороги!
Держи право!
Ай ребятки!
11у уж браво!
(Шишков Л.С. Собр. соч. и переводов Адмира-iii Шишкова.
4.1 —17. СПб., 1818. 4.1: Собрание детских повестей. С.144)
Е.А. Пономарева
САЛГИР — река в Крыму. Она упомянута в поэме
«Бахчисарайский фонтан» (1821 — 1823):
Поклонник Муз, поклонник мира,
Забыв и славу и любовь,
О, скоро вас увижу вновь,
Брега веселые Салгира!
(Т.4. С. 171)
В романе «Евгений Онегин», в очередной раз воссоз¬
давая миф об «утаенной любви», якобы запечатленной
в поэме «Бахчисарайский фонтан», Пушкин пишет:
Замечу кстати: все поэты —
Любви мечтательной друзья.
Бывало, милые предметы
Мне снились, и душа моя
Их образ тайный сохранила;
Их после Муза оживила:
Так я, беспечен, воспевал
И деву гор, мой идеал,
II	пленниц берегов Салгира.
(1, LVII. 1-9)
«Пленницы берегов Салгира» — это жены п наложни¬
цы хана Гирея, живущие в гареме в Бахчисарае.
Как известно, в Бахчисарае течет река Чурюк-Су
(см.: 1>А\ЧИСА1»\И). Салгир же протекает через Сим¬
ферополь, или Ак-Мечеть, как назывался город во вре¬
мена I lyiiiKiina. где он жил некоторое время. Современ¬
ники поэта постоянно вспоминают Салгир при описании
Крыма. О нем чаще, чем о других крымских реках,
говорит в своей поэме «Таврида, или Мой летний день
в Таврическом Xej )сонесе» С.С.Бобров (Николаев,
1708; 2-е изд. — 1804). П.И.Сумароков в «Путешест¬
вии по всему Крыму и Бессарабии в 1700 году» (1800)
пишет: «Речка Салгир, как чистый большой родник, те¬
чет по камням подле города во всю его длину, где по
другую сторону соединение плодовитых садов, подобно
густому лесу, украшает весь тот бе|>ег и делает тут мес¬
тоположение весьма приятным» (цит. по: Ландшафт
моих воображений: Страницы прозы русского сенти¬
ментализма. М., 1000. С.309). А В.И.Туманский свою
«Элегию» (1823) начал так:
Как звонкое журчание Салгира.
Как шепот миртов на горах,
Как шум ладьи, бегущей на водах,
Приятен мне твой голос, лира!
(Помпы 1820— 1Н.Ч0-Х /о()ов. Т. I. C.27I)
М. Н. Строганов
САМ БОЛЬШОЙ
Неизменяемое слово «сам», соединенное со словами,
имеющими количественное значение (друг, треть (тре¬
тей ), четверт. пят и т.д.), издавна служило на Руси для
обозначения соотношения величины посева и количе¬
ства собранного урожая. Наир., выражение «сам-тре¬
тей» (или «сам-треть», «сам-три») применительно
к сельскохозяйственной деятельности обозначало, что
собрано втрое больше посеянного. Известно, что из ве¬
ка в век средняя урожайность хлебов в европейской ча¬
|457|

САМ-ДРУГ
С
сти России редко поднималась выше чем «сам-три».
Вследствие такого низкого уровня земледельческого
п|юизводства крестьянское хозяйство постоянно нахо¬
дилось на грани разорения. Повышение урожайности
всего на один «сам » резко меняло благосостояние крес¬
тьянской семьи, позволяя ей получить некоторые из¬
лишки, с которыми можно было выйти на рынок.
Па протяжении многих столетий крестьянин, живу¬
щий в европейской части России, вел непрестанную
борьбу за выживание. Как показали современные ис¬
следования, его основным соперником в этой борьбе
были неблагоприятные климатические условия и поч¬
вы. мало годные для сельскохозяйственного производ¬
ства (см.: МиловЛ.Н. Великорусский пахарь и особен¬
ности российского исторического процесса. М., 1998).
В поисках выхода крестьяне изменяли свой ежеднев¬
ный рацион, вводя в него большое количество малока¬
лорийных овощей и грибов. Снижая потребление
хлеба, они заменяли его щами, состоящими из репы, мор¬
кови и капусты, заправленными конопляным маслом.
Однако чтобы иметь на своем столе «щей горшок»,
крестьянину также приходилось бороться с погодными
неурядицами, сорняками, огородными вредителями.
Результат его труда как в ноле, так и на огороде в ко¬
нечном счете зависел от капризов природы. Оставалось
жить надеждой на то, что Бог смилостивится и за тяже¬
лый труд пошлет-таки щедрый урожай. Эта вековая
надежда, по-видимому, нашла отражение в народной
присказке про «щей горшок, да сам большой», из кото¬
рой явствует, что для крестьянина главное — быть
сытым сегодня (иметь «щей горшок») да получить вы¬
сокий урожай («сам большой»), который обеспечит бу¬
дущее его семьи.
lit* исключено, что крестьяне, создавшие пословицу,
ие вкладывали в нее тот морально-нравственный
смысл, который приписывали ей некоторые предшест¬
венники и современники Пушкина (см.: ЩИ).
Своеобразная полемика с этой литературной тради¬
цией — в письме П.А.Вяземского к Пушкину от 24 ав¬
густа 1831 г.: «Я полагаю, что текст пословицы щей
горшок, да сам большой не* исправен. В русском нет
этого духа независимости. Не* просто ли: щей горшок,
да самый большой? Вот это так; это по-русски. Не на¬
писать ли мне трактат об этом...» (Т. 14. С.214).
Г. М. Седова
САМ-ДРУГ — вдвоем (устар.). Основной для пушкин¬
ского времени нормативный словарь русского языка —
«Словарь Академии Российской» — трактует данную
п подобные ей языковые (|м>рмы как «несклоняемые име¬
на числительные»: «Сам друг. Сам третей. Сам чет-
виорт. Сам пят и пр. <...> Сам с другим, с двумя, тре¬
мя, четырыо и пр. Он сам друг живет. Сам третей
пришол. Н семье сам оемь, сам десять» (Слов. Акад.
Российской. 4.5. Стб.335). Современные словари оп¬
ределяют их как неизменяемые сложные прилагатель¬
ные*, первая часть которых состоит из местоимения
«сам», а вторая — из старинных порядковых числитель¬
ных: «В таком-то количестве (какое указано числи
тельным), включая субьект речи, например: сам друг —
вдвоем, сам т|мтей — втроем...» (Словарь современного
русского литературного языка / АН СССР. Т. 1 — 17.
М.; Л., 1962. Т.13. Сто.76). Пушкин использовал эти
ныне вышедшие из речевого обихода прилагательные
в «Моцарте и Сальери» («сам-третей»), «Истории I Пуга¬
чева» («сам-пят»), «Записках Моро-де-Бразе» («сам-
шест»). Форма «сам-друг» встречается у поэта дважды:
в пятой главе романа «Евгений Онегин» и стихотворе¬
нии 1826 г. «<Из Ариостова “Orlando Furioso”>*.
В сие, который Татьяна Ларина видит после святоч¬
ного гаданья, Онегин предстает ей в роли предводителя
«шайки домовых». Прогнав чудовищ, он остается с Та¬
тьяной наедине:
Мое! сказал Евгений грозно,
11	шайка вся сокрылась вдруг;
Осталася во тьме морозной
Младая дева с ним сам-друг...
(5, XX. 1-4)
В контексте пятой главы, наполненной описаниями
крещенских вечеров и строчками из колядных несен,
слово «сам-друг», бытовавшее еще в древнерусском
языке, может быть воспринято как отзвук «преданий
простонародной старины», как умышленное использо¬
вание просторечной лексики, свойственной деревен¬
ской жизни или фольклорным текстам. (Ср.: «Да, со¬
размерный экипаж! — сказал один из казаков, садясь
на облучок сам-друг с кучером» — Гоголь II. li. Вий //
Гоголь. Т. I. С. 16(5.)
Однако художественная практика Пушкина и его со¬
временников свидетельствует, что использование
в тексте* неизменяемых прилагательных, образованных
из местоимения «сам» и порядковых числительных, во¬
все* не являлось способом передачи исключительно на¬
ционального или сословного колорита. В пушкинском
стихотворении «<Из Ариостова “Orlando Furioso”>»
(1826) слово «сам-друг» предстает в далеком от рус¬
ской действительности тематическом пространстве*:
II	в самом деле в жар полдневный
Медор с китайскою царевной
Из хаты пастыря сюда
Сам друг являлся иногда.
(Т.З. С. 15)
Ср. еч> стихотворной повестью М.Ю.Лермонтова
«Джо. ню» (1830):
Влады*, при верной помощи весла,
Песлися мы с Мелиною сам-друг,
Внимая сладкий и небрежный звук...
[458]

с
САМОВАР
Очевидно, что неизменяемое прилагательное* «сам-
друг* относилось в пушкинское* крем» к нейтральной
ле'ксике и с одинаковым успе*хом могло быть использо-
вано как для переложения Ариостовых октав. так и для
е)пие'ания сна уездной барышни.
П. А. Невская
САМОВАР - «ве)де)гре*йный, для чаю, сосуд, б.ч. мед¬
ный, с трубою и жаровнею внутри» {Даль).
Самовары появились в России в XVIII в. Наиболее
ранние образцы самоваров круглой е|>о|>мы — самовары-
чайники. Существовал и самовар-кухня, который ис-
полизовался для и|)Иге)товления и чая. и нищи. Вме*ете
с кофе появляются е'амовары-кен|к‘йники. Отравляясь
в дорогу, па пикник, не забывали брать с собой дорож¬
ный самовар. Он отличался необычной <|юрмой: в виде
сундучка, ящичка для удобной транспортировки. Вмес¬
те с самоваром отправлялся в путь дорожный погребец,
куда были уложены чайник, чайница, меыочннк. щип¬
чики для сахара. Во второй половине XVIII в. формы
самовара стали вертикальными. Болыис*й частью само¬
вары делались из меди н ее* сплавов — латуни, томпака.
Для защиты от коррозии изделия никелировали.
Самовар в е|и>рме валы (с перехватом). Россия. Санкт-Петербург.
1835. Медь, накладное серебро
Самовары можно было приобрести в обеих столицах,
губернских и уездных городах, на ярмарках. Самовары
среднего достоинства продавали по весу, упаковывали
в ящики с соломой.
«Самовар должен быть хороню вылужен, иначе вкус
в чае будет отзываться медью. Не давать долго кипеть
воде в самоваре, от итого портится вкус. Заложить чай,
не ставить его на конфорку, хотя чай на конфорке бы-
стро напаивается, но от этого он преет и теряет аре»
мат» {Авдеева Е. Полная хозяйственная книга.
[4.1-2]. СПб., 1851. 4.1. С.<>7).
В «Евгении Онегине» самовар дважды упомянут как
реалия усадебного быта:
Зежут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай...
(2. XII, 9-10)
Черн. вар. 1)-1ч» стиха:
Садится де>чь за forte-piano
(Т.6. С.274)
Смеркалось; на столе блистая
Шипел вечерний самовар,
Китайской чайник нагревая;
Под ним клубился легкий пар.
(3, XXXVII. 1-4)
Черн, вар.:
<Мсж тем уж на столе готовый>
<Дымился медный самовар>
Китайский чайник обвивая
Под чайником клубился пар
(T.fi. С.326—327)
<Вился над чайником>
<11 парный> <И дымный>
<Разго<раясь> <?»
(Т.6. С.327)
<11од ним >
<Клубиле-я жаркой сине*вой>
<Клубился самоварный <?> пар>
< Клубился тихо синий пар>
(Т.6. С.327)
В оке>нчательном тексте точно передано зрительное;
и звуковое впечатление от кипящего самовара:
...на столе блистая
Шипел вечерний самовар...
В самом деле, кирпичом и уксусом самовары начи¬
щали до ослепительного блеска.
Самовар упомянут и в других щюизведениях Пушки¬
на: в «Станционном смотрителе» Самсон Вырип просит
Дуню поставить самовар; в «Мятели» Марью Гаврилов¬
ну зовут к утреннему самовару; в «Гробовщике» Адри-
ян Прохоров, очнувшись от страшного сна, видит
«работницу, раздувающую самовар» (Т.8. С.94): в «Дуб¬
ровском» Машу и ее отца в доме князя Верейского
ожидает самовар; в «Капитанской дочке» на постоялом
дворе, как только «хозяин вошел с кипящим самова¬
[459]

с
ром». Петруша Гринев «предложил вожатому... чашку
чаю» ('Г.8. С.290). В черновых вариантах стихотворе¬
ния «Калмычке» (1829) есть такие строки:
11еред вечерним самоваром
Тартинок <нрзб.> не крошишь
11о англ<ийски> пред самоваром
Узором хлеба не крошишь...
(Т.З. С.726)
Самовар встречается и среди пушкинских рисунков
(см. его иллюстрацию к повести «Гробовщик», рисунки
в Ушаковском альбоме).
В 1940-х—1950-х гг. пушкинист Д.Д.Благой приоб¬
рел у С.С.Поповой (1894—1986) — правнучки
11.А.Оленина, родного брата А.А.Олениной, которая
была предметом увлечения Пушкина н адресатом его
любовной лирики, ампирный самовар в форме этрус¬
ской вазы. Из этого самовара у Олениных пил чай
Пушкин, и в память об этом кран с головой орла был
запаян в 1837 г. сразу после гибели поэта. По завеща¬
нию Д.Д.Благого самовар был передан в Государствен¬
ный музей A.C.I IviiiKiiiia и ныне находится в постоян¬
ной экспозиции «Пушкин и его эпоха» (сообщено
Е. В. Павловой).
Лит.: Русские самовары. Л., 1971; Иа/к/киом^гв В.Л. Тульские са¬
мовары. Тула. 1078.
К. А. Аминова
САН — высокий чип. звание; должность или крупный
служебный ранг, облеченные достоинством и почетом.
Героиня романа в петербургском салоне представле¬
на так:
Как измеиилася Татьяна!
Как твердо в роль свою вошла!
Как утеснительного сана
Приемы скоро приняла!
(8. XXVIII. 1-4)
Сан девицы считался но отцу, а замужней женщины —
по мужу. В данном случае Татьяна сановна дважды — как
княгиня N по рождению мужа и как генеральша но
его чину. «Утеснительность» сана тем сильнее, чем
выше сам сан — особенно в условиях петербургского
большого света, приемы поведения в котором сложны
и многообразны.
Однако сановность Татьяны есть только «роль», толь¬
ко ее добровольный крест. В конце той же восьмой гла¬
вы она в своей отповеди Онегину называет обстоятель¬
ства своей столичной жизни «ветошью маскарада» (8.
XIM. 6).
И. С.Листов
САНИ, САНКИ — «зимняя, езжалая повозка на поло¬
зьях; сани открытые; сани с верхом, болочек или ки¬
битка; сани троичные, парные. одиночные. До/юж¬
ные сани, пошевни, ббшевни; крестьянские сап и.
дровни; маленькие, городские. козыречки, козыр-
ки...>> (Даль).
Составитель «почтового дорожника», напечатанного
в начале XIX в., И.Ф.Глушков, сравнивая неудобные
летние повозки с зимними, утверждал: «Па против то-
го зимняя повозка в России, широкпя с кибиткою са¬
ни. есть совершенная но нашему климату выдумка.
Ничего не может быть прекраснее, как окутавшись
в шубы и лежа на пуховиках, лететь в санях на бравой
тройке!» (Глушков И.Ф. Ручной дорожник для упо¬
требления на пути между Императорскими Всероссий¬
скими Столицами... СПб., 1802. С.187). О преимуще¬
ствах путешествий но зимним дорогам Пушкин писал
в седьмой главе романа «Евгений Онегин»:
За то зимы порой холодной
Езда приятна п легка.
Как стих без мысли в песне модной
Дорога зимняя гладка.
(7. XXXV. 1-4)
В середине XIX столетия французский литератор Те¬
офиль Готье не без иронии заметил, что в России вовсе
не обязательно прокладывать железные дороги: «След
хороню проложен, и мороз затвердил снег — не сосчи¬
тать, какую экономию лошадиной силы предггавляет
собою санная езда. Одна лошадь без труда и с удвоен¬
ной скоростью передвигает груз, в три раза больший,
чем тот. который она могла сдвинуть в обычных усло¬
виях. В России в течение шести месяцев в году снег —
это универсальная железная дорога, белые рельсы ко¬
торой тянутся во всех направлениях и позволяют ехать
куда хочешь. Эта серебряная дорога имеет то преиму¬
щество, что ничего не стоит в смысле прокладывания
дорожных верст или километров, а в отношении дохо¬
да она экономична до такой степени, какой не смогут
добиться самые ловкие инженеры» (Готье Т. Путеше¬
ствие в Россию. М.. 1988. С.61—62).
В.П.Еурнашев, описывая коллекцию экипажей
Придворного Конюшенного ведомства, назвал сани —
открытую повозку на полозьях — «гиперборейским род¬
ным нашим экипажем» (Бурнашев. 4.2. С.239).
В конце 1830-х гг., когда он готовил эту книгу к печати,
уже казались (трапными сани, изготовленные в XVIII в.
и принадлежавшие императрице Екатерине II: «...одно
изображают какого-то дельфина; другие что-то похо¬
жее на театральную Калиисину ладыо с наядами; тре¬
тьи древнюю колесницу, влекомую конем, на котором
сидит всадник в Минерниной каске, к Греческих котур¬
нах. в Римской тоге, с Французскою шпагою н с писто¬
летами в кобурах Английского седла. — и все это сдела¬
но из дерева искусным резцом п было позолочено; ибо
и ныне заметны сильные следы золочения, которое
в наше время уже не в моде. Эш <411111 внутри выложены
бархатом и галунами; в них выезжала Императрица
[460]

Петербург. Большой те>атр. Фрагмент. 11еи.<нестный художник.
Нерпам четверть XIX н. Акварель, бе.ш.ш. тушь, перо
Екатерина II во время карусельных прогулок Своих.
Сзади сделана бархатная сидейка для шталмейстера,
KOTopbiii правил лошадыо посредством вождем, проде¬
тых в кольца» (Там же. С.239). Любопытно отметить,
что приехавший в Россию из Франции Теофиль Готье
ожидал увидеть в Санкт-Петербурге сани, предназна¬
ченные больше для развлечения, чем для ежедневных
поездок, и именно таких причудливых форм, какие
описал В.П.Бурнашев: «В Голландии скользят но
замершим каналам в санях фантастических <|н>рм лебе¬
дя, дракона или морской раковины, сделанных, разу¬
крашенных. позолоченных п разрисованных Гондеку-
тером и Восом» (Готье Т. Указ. соч. С.68).
Русские сани начала XIX в. (но сравнению со своими
громоздкими п длинными п|>едшествешп1ками екатери
пинского времени) упростились п значительно умень¬
шились в размерах. Упоминания о различных санях —
крестьянских дровнях (см.: ЛРОКНИ). маленьких
ручных (см.: САЛАЗКИ I. беговых. городских, дорожных —
на страницах пушкинского стихотворного романа
вст|>ечаются чаще, чем упоминания о других зимних по¬
возках: .закрытом со всех сторон возке и полуоткрытой
кибитке. Именно открытые сани в пушкинское время
были самыми привычными в городе и в де|м*вне. Теперь
их не украшали аллегорические фигуры. Красота и изя¬
щество были в строгих линиях легкого кузова из крас¬
ного дергва. удобном сиденье, обитом сафьяном, кожа¬
ном фартуке поверх меховой полости, которая ;шщищала
ездоков от снега и ветра. А надежность конструкции
сделала их самым распространенным средством пере
движемIия. А.ГГБашуцкий с восхищением описал ще-
гольские городские санки: «Сани делаются с большим
вкусом из орехового и других цветных дерев; они по¬
крываются суконной полостью с медвежьей подбивкой
и опушыо. Это самый простой и спокойнейший экипаж.
Нужно быть в России, чтоб узнать удовольствие катать¬
CAIIII. САМКИ
ся в хороший зимний день в санях, запряженных на|юю
летучих лошадей» (Пишущий. К'п.З. С.73). Благодаря
своей конструкции — широким полозьям и легкому ку¬
зову — сани были не только надежным, но и самым бы
стрым средством пе|н“движения.
11еред глазами главной героини пушкинского романа
Татьяны, въехавшей в Москву, мелькают примеча¬
тельные дста.п! городской жизни, среди них и сани:
Мелькают мимобутки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды...
(7. XXXVIII, 6—9)
11етербургский dandy Онегин ездит в санках, вероят¬
но, очень быстро. Пушкин пишет:
Уж темно: в санки он садится.
(1, XVI, I)
Г) черновой рукописи следующая строка начиналась:
«II мчится» (Т.6. С.227).
В окончательном тексте следующей строе|)ы главный
герой «полетел*, скорее всего, в санках —
Онегин полетел к театру...
(I, XVII. 9)
Небольшие по размеру городские санки позволяли
и ранней весной по тающему снегу и лужам передвигать¬
ся так же стремительно, как зимой. Онегин в послед¬
ней главе романа
Несется вдоль Невы в санях.
11а синих, иссеченных льдах
Играет солнце; грязно тает
Па улицах разрытый снег.
Куда по нем свой быстрый бег...
(8, XXXIX, 10—14)
О	прелести быстрой езды в санях но петербургским
улицам и набережным 11ушкпн писал в поэме «Медный
всадник» (1833):
Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух и мороз,
Бег санок вдоль Невы широкой...
(Т.5. С. 136-137)
В «Альбоме Онегина» есть строки о красавицах, рав¬
нодушных к санным прогулкам:
[Напрасно | их манит
Песком усыпанный гранит
| II снежного ковра блистанье |
| И санок легкое катанье |
(Т.6. С.436)
До конца XVIII столетия главные* части саней — ши¬
рокие* полозья, копылья (вертикальные кречмечшя по-
лозы'в к корпусу), кузов — были деревянными. Позд¬
нее полозья стали уже* и для прочности обивались
металлическими полосами — подрезями. В не1 вошедшем
в окончательный текст варианте XXIV етрое|)ы четвер¬
той главы романа 11ушкии упомянул подрези:
С
[461 |

с
САМИ. CAIIKM
В удел нам отданы морозы
Мятсль. свинцовый свод небес
Безлиственный с|>ебристый лес
[11устыни ярко сне1’овые |
Где свищут подрези саней — ...
Другой вариант:
Где острых подрезей...
(Т.6. С.360)
Самыми маленькими и легкими были беговые санки
(на них устраивались бега), рассчитанные на одного
седока, и обычно без кучера. В такие санки впрягали
одну лошадь, реже пару. Седоку, который сам правил,
требовалась определенная сноровка, чтобы не онроки-
дывать их на поворотах и ухабах. Именно в беговых
санках Онегин спешит на дуэль с Ленским:
Готовы санки беговые.
Он сел, на мельницу летит.
11ри мчались.
(6. XXV. 9—11)
Заметим, что герой повести «Мятсль» ( 1830) Влади¬
мир так и не сумел справиться, вероятно, с беговыми
санками. Сначала он «...для себя велел заложить ма¬
ленькие сани в одну лошадь, и один без кучера отпра¬
вился в Жадрино...» (Т.8. С.79). Пушкин дважды
повторил: «сани поминутно опрокидывались»; «поминут¬
но сани опрокидывались, поминутно он их подымал»
(Там же. С.80).
Дорожные сани, в которых путешествовали на даль¬
ние расстояния, были не только больше и шире город¬
ских. но и отличались своей конструкцией. В таких са¬
нях спинка кузова была выше; ее красили масляной
краской, часто украшали орнаментом, иногда обивали
ковром. Внутри корпус обивали — «обшивали» — теп¬
лой тканмо на вате, поэтому дорожные сани часто на¬
зывай! «обшевни» или «пошевни». Важнейшей их час¬
тью были отводы, которые поддерживали сани на
ухабах и отбрасывали снег на узком нуги, они были тол¬
щиной в оглоблю, слегка выгнутыми и немного длин¬
нее кузова, причем передняя часть отводов была выше
задней. 11ростраиство между отводами и кузовом заши¬
вали кожей. 11а именины к Лариным гости приехали,
скорее всего, в дорожных пошевнях:
Соседи съехались в возках,
I? кибитках, в бричках и в санях.
(5, XXV, 7-8)
Очень большие и широкие сани, в которых катались
на Масленицу или ездили большими компаниями в гос¬
ти. назывались троечными (запрягались тройкой, ино¬
гда несколькими тройками лошадей), или ковровыми.
Обычно кузов таких саней имел спинку, обтянутую ко¬
вром, часто н внутри был ковер, пространство между
отводами затягивалось ковром. Иногда в таких санях
было два сиденья (друг против друга) либо вторые* коз¬
лы для седока.
О	том, сколько человек смогли размсспгпдо в трех боль¬
ших санях на масленичном катании, устроенном I laniKo-
выми 1 марта 1831 г., написал А.Я.Булгаков брату
К.Я.Булгакову. I! первых поехали 10 человек. Пушкин
е- молодой жс‘ной сел но вп>рыс большие сани; А.Я.Булгаков
назвал веч*х: «Александр Пушкин, мадам Пушкина,
урожд. Гончарова, метье Сергей 11ашковиегожена, маде¬
муазель Лиза Нарышкина, девица-полька княгини Долго-
рукой, мадемуазель Сушкова Доде», ее гуверна1ггка, мад.
Дювернуа, Ломоносов, князь Мсшсрский Платон. Но|м>в
Сергей, Свиньин» (Булгаков А.Я. 11исьмо К.Я.Булгакову,
I	марта 1831 //РА. 1902.№ 1.С.57-58),
Вероятно, в ковровых санях — «на двух лихих трой¬
ках» — отправились А.А.Дельвиг с женой и друзьями
в Красный кабачок. Об этой поезда* А. П.Вульф писал: «Ве¬
тер и клешами падающий снег заставлял каждого более за¬
кутывать нос, чем смотреть около себя. Я воспользовался
этим: как будто от непогоды покрыл я и соседку [С.Д.Дель-
виг, урожд. Понома|)еву. — E.II. ) моею широкой шубой,
так что она очутилась в моих обьятиях» (Любовный быт
пушкинской эпохи: В 2 т. М.. 1993. Т.2. С.306).
«Прогулки тайные* в санях» упомянуты Пушкиным
в пятой главе романа:
Согретый вдохновенья богом,
Другой поэт роскошным слогом
Живописал нам первый снег
II все оттенки зимних нет27:
Он вас пленит, я в том уверен.
Рисуя в пламенных стихах
11рогулки тайные в санях...
(5.111,5-11)
11.А.Вяземский, автор стихотворения «Первый снег
(В 1817-м году)» (1819). к которому отехмал Пушкин
в «Евгении Онегине» своих читателей, «живописал» ка¬
тание* вдвоем «в тесноте», вероятно, маленьких город¬
ских санок:
Счастлив, кто испытал прогулки зимней
сладость!
Кто в тесноте саней е- красавицей младой...
(Ср. у Пушкина в стихотворении «Осень. (Отры¬
вок)» (1833): «Как легкий бег саней с подругой быстр
и вален, / Когда иод соболем, согрета и свежа, / Она
вам руку жмет, пылая и дрожа!» — Т.З. С.318).'
В поместье Лариных, к|юмс старомодного возка,
скорее* всего, были дорожные* сани, в которых можно
было поехать в гости в соседнем; имение или нрокатить-
ся ярким зимним днем или безоблачным вечером. Глав¬
ная героиня романа Татьяна .побила
На солнце ininii в день морозный,
II сани, и зарею поздной
Сиянье: розовых снегов...
(5. IV, 5-7)
Е.А. Пономарева
[462]

с
САТИРА
САТАНА — см.: ЬКС
САТИРА (.чат. salira) — в древнеримской лите|»атуре
особый жанр лирики обличительного характера, осме¬
ивающий политические*, общественные* и литератур¬
ные нравы. 11|юи:шсдения этого жанра были широко
известны в пушкинское время, и Онегин мог со знани¬
ем дела «потолковать об Ювенале» (вероятно, и о Го¬
рации, из сатиры которого взят эпиграф ко второй
главе «Евгения Онегина»). Пушкин уверенно относил
сатиру к роду классическому: «К' сему роду должны от¬
нестись те стихотворения, коих формы известны были
грекам и римлянам, или коих образцы они нам остави¬
ли; след.<ственно> сюда прннадл.<ежат>: эпопея, по¬
эма дид.<актическая>, трагедия, комедия, ода, сати¬
ра, носланне, пройда, эклога, элегия, эпиграмма
и баснь» (О поэзии классической и романтической,
1825 // Т.11. С.36).
В русской литературе сатира прижилась; первыми
оригинальными произведениями этою жанра были са¬
тиры А.Д.Кантемира. Пушкин неоднократно пытался
определить мечто сатиры в литературном процессе. Од¬
нако большей частью данный жанр связывался с эпо¬
хой классицизма; литература XVIII в. дает наилучшие
образцы сатирического творчества. Пушкин во многом
следует за своим лицейским учителем А.И.Галичем,
который в «Опыте науки изящного» (1825) определял
жанр сатиры так: «Однородная с комедией сатира со¬
держит в себе* поэтическое изображение нравов, имею¬
щее задачею исправить недостатки человеческой воли
осмеянием их а) в каком-либо одном лице; б) в опре¬
деленном классе безумцев и порочных н в) в целом че¬
ловечестве — сатира личная (пасквиль), частная и об¬
щая» (Русские эстетические трактаты первой трети
XIX в.: В 2 т. М., 1974. Т. 1. С.272).
Молодой Пушкин уверен в действенности сатиры.
Наир., он так обращается к адресату послания «К Ба¬
тюшкову» (1814):
Иль, вдохновенный Ювеналом,
Вооружись сатиры жалом,
Подчас прими ее свисток,
Рази, осмеивай норок,
Шутя, показывай смешное
II, естьли можно, нас исправь.
11о Т|>едьяковского оставь
В столь часто рушимом покое.
(Т.1. С. 74)
Как видим, предпочтение отдается сатире «частной»
п «общей» перед «личной». «Державин исподтишка пи¬
сал сатиры на Сумарокова, и приезжал к нему наслаж¬
даться его бешенством» («<Путешествие из Москвы
в 11етербург>>. <1834> // Т. I 1. С.226). В пушкинское
время «личный» характер приняла родственная сатире
эпиграмма, что ярко сказалось, напр., в стихотворении
«Как сатирой безымянной...» (1821)), где изобража¬
лась полемика Пушкина с Н.И.Надеждиным:
Как сатирой безымянной
Лик зоила я пятнал,
Признаюсь: на вызов бранный
Возражений я не ждал.
Справедливы ль эти слухи?
Отвечал он? Точно ль так?
В иолученьи оплеухи
Расписался мой дурак?
(Т.з. с:.1<)7)
Небезосновательное оправдание «личной» сатиры,
эпиграмм мы находим в заметке «<Баратынский>»
( 1830), о котором говорится, что он «не мог удержать¬
ся. чтоб сильно не выразить своего мнения в этих ма¬
леньких сатирах столь забавных и язвительных».
В примечании Пушкин поясняет: «...в эпиграмме Бара¬
тынского. менее тесно<й>, сатирическая мысль прием¬
лет оборот то сказочный, то драмматический и разви¬
вается свободней*, сильнее. Улыбнувшись ей как острому
слову, мы с наслаждением перечитываем ее как произ¬
ведение искусства* (Т. I I. С. 18(5).
Развитие нрс*д<тавлснпй Пушкина о сатире связано
е* общей эволюцией его взглядов на роль искусства —
от откровенного дидактизма до представления о цели
искусства как воспроизведении идеала (см.: Строга¬
нов М.Н. Певе*ц — пророк — эхо // Русская словес¬
ность. 1995. № 5. С. 10—16). Свобода сатирика важна
для I IviiiKinia: по воспользоваться »*ii может только ис¬
тинный талант:
Волшебный край! там в стары годы.
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы...
(I. XVIII, 1-3)
Д.И.Фонвизин, автор замечательных комедий, по¬
ставлен на первое место в описании театрального |>е-
пертуара. Это знаменует собой включение театральной
сатиры в систему литературных жан|и>в. Пушкин нема¬
ло сил отдал решению данной задачи. В статье <•<() на¬
родной драме и драме “Марфа Посадница >» (1830)
он реконструирует историю драматической сатиры:
«Смех, жалость и ужас суть три струны нашего вообра¬
жения. потрясаемые драм.<атическим> волшебством.
Но смех скоро ослабевает, и на нем одном невозможно
основать полного драматич.<еского> действия. Дртчшие
трагики пренебрегали сею пружиною. Народная сатира
овладела ею исключительно, и приняла форму
драм.<атиче'скую>, более как шцюдию. Таким образом
|>одилась комедия — со временем стаи, усовершенство¬
ванная. — Заметим, что высокая комедия не основана
единственно на смехе, но на развитии характеров, —
и что нередко <она> близко подходит к трагедии» (Т. 11.
С. 178). Автор статьи уверен, что «народная комедия»
в России достигла некоторых успехов: «Мы имеем две
[463]

САТИРИК
С
драммат.<ичеекие> сатиры» (Т. I 1. С. 180). Пушкин го¬
ворит здесь о «Недоросле» и «Бригадире» Фонвизина.
Национальные начала реализуются в сатире XVIII к.
Но любопытно заметить, что уже в статье «О поэзии
классической н романтической» (1825) Пушкин ставит
воп|мм‘ о ноной сатире1: «Б Германии (что довольно
еграшю) отличилась новая сатира, едкая, шутливая,
[коей памятником остался Ренике Фукс]» (Т.Н.
С.37). Автор таких сатир — Ф.Фенелои упомянут
и встать «О ничтожестве.штературы русской» (1834):
«...сладкоречивый епископ к книге, исполненной сме¬
лой философии, помещал язвительную сатиру на иро-
славленное царствование» (Т.11. С.271).
Сатира, таким образом, занимает особое место
и к прозе. В России мерный шаг к этому был сделан
А.Н.Радищевым: «Нескатько дней сряду читала она
[Екатерина — А.С., М.С. | эти горькие, возмутитель¬
ные сатиры» (Т. 12. С.ЗЗ). Сатира — это уже не только
стихотворный жанр, так называется вообще обличи¬
тельное изображение отрицательных явлений действи¬
тельности.
Хорошо известно высказывание Пушкина в письме
к Л.С.Пушкину от января — начала февраля 1824 г. по
поводу «Евгения Онегина»: «Не верь Н.Раевскому, ко¬
торый бранит его — он ожидал от меня романтизма, па¬
шем сатиру и цинизм и порядочно не* расчухал» (Т. 13.
С.87). Менее известна другая фраза — из письма
А.А.Бестужеву от 24 марта 1825 г.: «Где у меня сати¬
ра? о не*й и помнну нет в Евг<ении> Оп<сгипс>» (Т. 13.
С.155). На первый взгляд, это противоречие, но все
размышления Пушкина настраивают на следующем*
толкование: II.II.Раевский ждал от «Евгения Онегина»
элеч'ического романтизма, но нашел там по преимуще¬
ству сяшсание нравов, свойственное и ювеналовской
сатире, поэтому не* увидел в первой главе* изображения
внутреннего мира героя е* сто охлажденной душой, что
и было для Пушкина первым признаком нового роман-
тического искусства.
А.	Ю. Сорочан, М. В. Строганов
САТИРИК — автор сатирических произведений.
И пушкинское' время за писателем закреплялась неко¬
торая стабильная характеристика: лирик (одописец),
баснописец,- поэт, сатирик. II все творчество данного
писателя рассматривалось сквозь призму этой характе¬
ристики. В послании 1825 г. к П.А. Вяземскому Пуш¬
кин обращается к нему:
Сатирик и поэт любовный,
Наш Аристин и Асмодей...
(<N:t письма Вязе‘мскому> //Т.2. С.4 19)
Подобным же образом изображен в «Послании цен¬
зору» ( 1822) Д.И.Фонвизин:
В глазах монархини сатирик щжвосходный
Невежество казнил в комедии народной,
Хоть в узкой голове придворного глупца
Кутейкин и Христос два равные лица.
(Т.2. С.269)
Единственное упоминание о сатирике в «Евгении
Онегине» связано с именем 11.11.Дмитриева, репута¬
ция которого как сатирика базировалась на его роли
в литературной полемике 1800-х—1810-х гг. (см.: Вацу-
ро В.Э. И.И.Дмитриев в литературных полемиках на¬
чала XIX века // XXIII век: Сб. 16: Итоги и проблемы
изучения русской литературы XVIII века. Л., 1989)
и сто стихотворных сказках на бытовые сюжеты из жиз¬
ни дворянского общества («Модная жена», «11ричудпица >).
Во многом справедливо заслуженная, не) необос¬
нованно разросшаяся, эта репутация в конце 1810-х —
первой половине 1820-х гг. стала вступать в протино-
|м*чие с его реальным вкладом в литературу и литера¬
турную жизнь. Для молодого Пушкина это стало тем
более очевидно, что Дмитриев негативно откликнулся
на поэму «Руслан н Людмила», и этот отзыв просочил¬
ся даже* на страницы печатных изданий (см.: Строга¬
ное М.И. Читатели-сов|)еменники о поэме Пушкина
«Руслан и Людмила» // Литературное щюизведение*
и читательское восприятие. Калинин, 1982. С.88. 100).
Вот почему Пушкин в 1820-е гг. отрицательно отзы
вается о Дмитриеве. Так, в письме* к II.А.Вяземскому
от 8 марта 1824 г. Пушкин откровенно резок: «...ты но
непростительному пристрастию <...> покровительству¬
ешь чорт знает кому. II что такое Дмитриев? Все его
басни не* етоят одной хорошей басни Крылова; веч* его
сатиры одного из твоих посланий, а всё проччее перво¬
го стихотворения Жуковского» (Т. 13. С.89).
Однако в «Евгении Онегине» Пушкин упоминает
Дмитриева без всякого неуважения:
«Пишите оды, господа,
Как их писали в мощны годы,
Как было встарь заведено...»
—	Одни торжественные оды!
И, полно, друг; не* всё ль равно?
Припомни, что сказал сатирик!
Чужого толка хитрый лирик
Ужели для тебя сносней
Унылых наших рифмачей?
(4. XXXII, 14: XXXIII, 1-8)
Здесь Пушкин ссылается на конкретное произведе¬
ние И.II.Дмитриева — сатиру «Чужой толк» (1794).
которую он преподносит в качемтве возражения на не¬
умеренное* воехвале'ние оды. Оппонент Пушкина
В.К.Кюхельбекер, автор статьи «О направлении нашей
поэзии, особенно лирической, в последнее десятиле¬
тие» (1824), переоценит гибкость этого жанра, пред¬
почитая е*го элегии. А Дмитриев задолго до начала спо¬
ра указал на трас|>арс*тность самих жанрешых приемов,
давно устаревших:
14041

с
СБОГЛ1»
Пошел и па пути так в мыслях рассуждает:
«<...> Тут надобен восторг!
Скажу: Что завесу мне вечности расторг!
Я вижу молний Смеси! Я слышу с горня
света...
И то, и то... А там?., известно: многи лета\
Брависсимо! и план и мысли, все уж есть!
Да здравствует поэт! оста.юса присесть,
Да только написать, да и печатать смело!»
(Чужой толк, 1794)
Негодование сатирика справедливо, и автор «Евге¬
ния Онегина» соглашается с ним, также не принимая
новейших од.
М. И. Строганов. А. К). Сорочин
СБОГАР
Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы,
И стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир.
Или Мельмот, бродяга мрачный,
Иль вечный жид. или Корсар,
Или таинственный Сбогар.19
(3, XII. 5-11)
В девятнадцатом примечании Пушкин пояснил:
«Jean Sbogar, известный роман Карла Нодье» (Т.6.
С. 193).
Шарль Нодье (Nodier Charles; 1780—1844) — фран¬
цузский писатель, критик, автор романов «Стелла, или
Изгнанники» (1802), «Живописец из Зальцбурга»
(1803), «Жан Сбогар» (1818), «История Богемского
короля и его семи замков» (1830), повестей, сказок,
литературно-критических статей, мемуаров.
В 1804 г. в Париже Нодье был арестован за памф¬
лет, направленный против Наполеона, и заключен
в тюрьму. Затем он был выслан is Безанеон под надзор
полиции. После провозглашения Наполеона импера¬
тором Франции Нодье бежал в Швейцарию. В 1812 г.
на Балканах, в городе Лайбахе, им был написан роман
«Жан Сбогар». Роман увидел свет в 1818 г., когда по¬
сле крушения наполеоновской империи Нодье вернул¬
ся в Париж. Но свидетельству самого писателя, это
был «самый блистательный из всех его успехов». Ро¬
ман пользовался огромной популярностью. 20 октября
1818 г. П.А.Вяземский писал А.И.Тургеневу из Вар¬
шавы: «Есть.hi у вас “Jean Sbogar”. новый роман, и не
русским ли он сочинен? [Роман был напечатан ано¬
нимно. — II.M. | Жуковскому непременно надобно его
прочесть. Тут есть характер разительный, а последние
две или три главы — ужаснейшей и величайшей красо¬
ты. В, который не охотник до романов, проглотил его
разом» (ОА. Т.1. С.133). Ответ А.И.Тургенева
II.А.Вяземскому от 30 октября 1818 г. позволяет су¬
дить о большом успехе романа Нодье и в России, хотя
в его письме высказана более сдержанная оценка это¬
го произведения: «“Jean Sbogar” я читал и заплатил
10	р. за чтение, но экземпляра не имею: пришли. По¬
следние главы и мне понравились. Впрочем, это Шил¬
леров Карл Моор, переодетый madame Krudner или
тем, кто хотел подражать ей, прежде ее возрождения»
(Там же. С. 137).
11ушкин называет героя романа Нодье Сбогара таин¬
ственным. В самом деле, Сбогар, он же Лотарио, окру¬
жен тайной. Разбойника Сбогара «молва наделила...
гигантским ростом и внушающей ужас внешностью.
Рассказывали, будто один его вид не раз обращал в бег¬
ство целые батальоны. Он не был простым крестьяни¬
ном, уроженцем Истрии или Кроатии, как большинст¬
во сопровождавших его искателей приключений.
Среди черни он слыл внуком знаменитого разбойника
Социвиска, а люди из общества уверяли, будто он пото¬
мок Скандерберга. этого Пирра современных иллирий¬
цев. Простой народ, склонный к чудесному, вплел в ис¬
торию его жизни самые удивительные и разнообразные
приключения; но все сходились на том, что Сбогар бес¬
страшен и беспощаден. За короткое в[>смя имя его при¬
обрело силу древнего предания... никто не знал, сколь¬
ко ему лет, и ни один из товарищей его, попавших
в руки ирших'удия. не мог датьо нем каких-либо сведений»
(Нодье III. Избранные произведения. М.; Л., 1960.
С. 159). II о Лотарио «известно... только из на|>одной
молвы. Это молодой человек, прекрасный собой, кото¬
рый время от времени появляется в Венеции и живет
здесь словно король; однако, как видно, он приезжает
в этот большой город лишь затем, чтобы иметь возмож¬
ность благодетельствовать беднякам, ибо в обществе он
показывается |>едко и почти никто не слыхал, чтобы он
когда-либо вел знакомство или дружбу — будь то с муж¬
чиной или женщиной. <...> Он живет в Венеции от¬
шельником. Он и десяти раз не побывал в чьем-нибудь
доме, он ни с кем не состоит в переписке; никто ни ра¬
зу не вошел к нему в доверие настолько, чтобы узнать
его фамилию или место его рождения или хотя бы дога¬
даться о тайне его жизни» (Там же. С. 184).
Сбогар-Лотарио, благородный разбойник, одинокий
борец против неравенства, мрачный скептик и страст¬
ный влюбленный — кумир юной читательницы. В пись¬
ме Татьяны к Онегину, в ее сне — отзвуки увлекатель¬
ного чтения романа Нодье. По отношению к героине
этого романа Антонии Сбогар выступает в двух ипоста¬
сях: он и защитник, и разбойник. Татьяна, гадая, кто
же ее герой Онегин, также видит два возможных лика:
ангел-хранитель или коварный искуситель.
Антоиия так рассказывает о своем сне: «Кругом меня
толпились призраки. Были тут ярко-зеленые аспиды,
подобные тем, что прячутся в дуплах ив; и другие, еще
более страшные гады с человечьими лицами; огромные
бесформенные великаны; только что отрубленные го¬
1465 ]

СВАДЬБА
С
ловы, глаза которых, полные жизни, пронизывали ме¬
ня ужасным взором; и ты, ты тоже был среди них. как
колдун, повелевающий всеми этими чарами смерти»
(Там же. С.252: указано В.В.Набоковым). II во сне
Татьяны среди страшных чудовищ Онегин «там хозя¬
ин. это ясно» (5, XV III. 5). Татьяна, как и Антония, во
сне интуитивно постигает демоническую прщюду «то¬
го, но ком она вздыхать / Осуждена судьбою властной»
(7, XXIV, 4-5).
Небезынтересно указать и на то, что Антония чита¬
ет случайно найденную записную книжку Лотарио-
Сбогара. На «двенадцати разрозненных листочках,
исписанных то карандашом, то пером» (заметим, что
«две или три строчки были начертаны кровью»), —
его философские размышления о жизни, человеке
и обществе, проникнутые скептицизмом, неверием
в прогресс:
«Что такое общество? Горсточка патрициев, дельцов
и авгуров, а по ту сторону — весь род человеческий
к пеленках н на помочах. <...>
Человек льстит народу. Он обещает служить ему.
Вот он достиг власти. Все думают, что он потребует
раздела богатств. Не* тут-то было. Он приобретает бо-
гатства и вступает в союз с тиранами для раздела на¬
рода. <...>
Свобода — не такое уж редкое сокровище: она всегда
в руках сильных и в кошельке богатых» (Там же.
С.230, 231. 236).
Первоначально Пушкин предполагал, что Татьяна
в кабинете* Онегина прочтет ет альбом, его «искремший
журнал». Пушкин, как и Нодье, описал прежде всего
внешний вид онегинского альбома.
Ср.: Маленькая записная книжка «в сафьяновом не-
ре*плете е*о сломанной стальной застежкой» (Там же.
С.230).
Опрятно по краям окован
I	(озолоченным се*ребром.
Он был исписан, изрисован
Рукой Онегина кругом.
(Т.6. С.613)
(О содержании альбома Онегина см.: АЛЬЬОМ.) Не*
исключено, что соотнесенность онегинского альбома
с записной книжкой Лотарио-Сбогара могла повлиять
на решение Пушкина отказаться от альбома главного
героя в окончательном тексте; романа.
Работая в 1830 г. над «Повестями Белкина», Пуш¬
кин назвал Сбогаром собаку Алеке*ея Берестова, «доб¬
рого и пылкого малого» с румянцем во всю щеку, кото¬
рый носил маску демонического героя, являлся перед
уездными барышнями «мрачным и разочарованным,
первый говорил им об утраченных радостях и об увяд¬
шей своей юности: сверх того носил ои черное кольцо
с изображением мертвой головы». Однако, работая
в 1832—1833 гг. над «Дубровским», Пушкин, в отличие
от «Повестей Белкина», без какой-либо пародийности
использовал в нем мотивы и образы романа Нодье
«Жан Сбогар» (см. об этом: Томашевский П.П. Пуш¬
кин и Франция. Л., 1960. С.410. 415). Заметим, что
в 1832 г. вышло новое издание «Жана Сбогара».
//. И .Михайлова
СВАДЬБА — брачный обряд, а также* празднество по
случаю вступления в брак. Пушкин выделял в свадеб¬
ной обрядности два вида: традиционную народную
свадьбу п сочетание браком по церковному обряду. 11а-
родный свадебный обряд восходит к глубокой древнос¬
ти и наряду с этнографической стороной представляет
собой совокупность на|юдно-поэтических произведе¬
ний, сопровождающих все действия сложного ритуала
традиционной свадьбы. Пройдя длинный путь разви¬
тия, свадьба отразила народные верования, этические
и эстетические представления. Народный свадебный
обряд тесно связан с различными жанрами фолькло¬
ра: песнями, причитаниями, загадками, пословицами
и поговорками. Церковный ритуал свадьбы также
имеет давнюю традицию, включает в се*бя обязатель¬
ные обрядовые действа, основным из которых являет¬
ся венчание.
В романс «Евгений Онегин» свадьба и обряд венча¬
ния упоминаются несколько раз. Впервые — в начале
третьей главы в досужих вымыслах и пересудах сосе-
дей Лариных о предстоящей женитьбе Онегина на Та¬
тьяне* как о деле уже решенном, «слаженном»:
Иные даже утверждали,
Что свадьба слажена совсем.
Но остановлена затем,
Что модных колец не достали.
О свадьбе Ленского давно
У них уж было решено.
(3, VI. 9-14)
(Ср. с повестью «Метель», где* |м*чь идет о предпола¬
гаемом замужестве Марьи Гавриловны: «Соседи гово¬
рили о свадьбе, как о деле уже конченном, а добрая
Прасковья Петровна радовалась, что дочь се наконец
нашла себе достойного жениха» (Т.8. С.84).
В другой раз Пушкин связывает со свадебным об¬
рядом одну пз традиционных святочных подблюдных
песен:
И вынулось колечко ей
Под песенку старинных дней:
« lii.и мужички-mo всё богаты,
Гребут лопатой серебро;
Пому поем, тому добро
И слава!» 11о сулит утраты
Сей песни жалостный напев;
Милей кошурка сердцу дев. "'
(5, VIII, 7-14)
[ 4в(> |

с
СВАДЬБА
К этим строкам I IyniKini делает следующее примечание:
«Зов(*т кот кошурку
В печурку спать.
Предвещание свадьбы; первая песня предрекает
смерть» (Т.6. С. 193).
II сами подблюдные песни, и примечание к ним сви¬
детельствуют о великолепном знании поэтом традиций
устного народного творчества. Действительно, «Ко¬
шурка» — одна из самых часто встречающихся под¬
блюдных песен-гаданий, предвещающих свадьбу.
Вариант песни, по тексту близкий пушкинскому, опуб¬
ликован в сборнике П.В.Шейна «Великорусе в своих
песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, ле¬
гендах и т.н.» (Т. 1. Выи. I. СПб., 1898):
Кот кошурку
Звал спать у печурку:
«У печурке спать
Тяпло хорошо».
(№ 1 115. С.323)
В романе «Евгений Онегин» встречается и мною дру¬
гих образов н мотивов, связанных со свадьбой, с церков¬
ным обрядом венчания. Во второй главе* (о матери Тать¬
яны Лариной): «Но не спроеясь ее совета. / Девицу'
повезли к венцу» (2, XXXI, 3—4); в той же главе говорит¬
ся о том, что родители Ленского и Ольги уже с отрочес¬
кого возраста предназначали их друг другу: «И детям
прочили венцы / Друзья соседы, их отцы» (2, XXI.
7—8): в третьей главе* (где* Филипьевна — няня Татьяны
Лариной — вспоминает о том, как е*е сватали и венчали):
Недели две ходила сваха
К мое*й родне, и наконец
Благословил меня отец.
Я горько плакала еч> страха,
Мне с плачем косу расплели,
Да е* пеньем в церковь повели.
(3, Will. У— 14)
Здесь I IyiuKiiii упоминает ершу о трех ек-новных мо¬
ментах свадебного обряда — сватовстве* (е*м.: СВАХА),
девичнике и венчании. И тут, как всегда, поэт точен
в воспроизведении деталей народной свадьбы, е*е* риту¬
ала. Действительно, одним из основных ритуальных
обрядов кануна свадьбы был обряд носечцения бани
невестой вместе с ее подругами, во время которого не¬
весте расплетали косу (замужняя женщина не могла
носить косу и должна была покрывать волосы плат¬
ком), а также исполняли песни, причитания, тесно
связанные с ходом обряда. Особой поэтичностью от¬
личается песня «Раструбилась грубоиька рано по за¬
ре», несомненно, хорошо известная Пушкину, среди
фольклорных запис*сй которого свадебные; песни за¬
нимают особое место:
Раструбилась грубоиька рано по заре,
Расплакалась девушка по русой косе: —
«Сегодня мою косыньку подружки плетут,
А завтра мою косыньку сваха расплетет,
Разделят мою косыньку на две кое-ы,
Обвертят мою косыньку вкруг головы...»
(Скалки и песни Бел<ме|>ского края / Записали Борис
и lOpiiii Соколовы. М.. 1915. С.344)
Близкие* по смыслу песни-плачи пели при одевании
невесты к венцу. Одна из таких песен, записанных
Пушкиным, сохранилась в копиях известного фольк¬
лориста 11.В.Ки|м*е*вского. Приведем ее конец:
—	Не* печалься, княгиня душа!
11ривезу с собою евахыньку:
Расплетет она косу русую,
Увезем тебя с* собой, душеньку!
{.III. Т.79: Песни, собранные писателями: Поные
материалы илархина М.В.Киресиского. С.214)
Упоминание о свадьбе*, на этот раз в связи с венчани¬
ем Ольги и улана (после гибели Лене*кого), встречает¬
ся в седьмой главе романа:
И вот уж с ним пред алтарем
Она стыдливо под венцом
Стоит с* поникшей головою...
(7. VIII. IX. X. 10-12)
Обращение Пушкина к народному свадебному обряду'
при создании «Евгения Онегина» далеко неслучайно. Вот
что писал об этом известный с|юльклорпст и пушкинист
А.Д.Соймонов во всту пительной статье к записям песен,
сохранившимся в автографах Пушкина: «В научной ли¬
тературе; не* всегда учитывается, что собиранием п изуче¬
нием свадебных песен Пушкин занимался в те* же* годы,
когда им были написаны центральные главы романа.
Между тем подтверждением этого являются его с|и»льк-
лорные записи, так же* как и свидетельства сон|Х‘мснни-
ков. М.I (.Погодин писал об этой работе Пушкина: “Сва¬
дебные песни были им собраны и очищены. Некоторые
из своей тетради также читал он мне в 1828 году”. Таким
образом, фольклорные занятия Пушкина неразрывно
связаны с его творчеством. 11о они име*ли и самехтоятель-
ноезначение» (.’///. Т.79. С. 178).
Сре*ди всех жанров и видов фольклора свадебный об¬
ряд всегда привлекал особое внимание Пушкина. Об
обостренном интересе поэта к свадебным песням сви¬
детельствует «<План статьи о русских песнях>»
(1831), задуманной в качестве; предисловия к готовя-
щемуе-я изданию — собранию песен П.В.Киреевского,
куда должны были войти и материалы, записанные
Пушкиным в Михайлове-ком. в Болдине, а также запи¬
си песен, сделанные во время поездки Пушкина
в Оренбургскую губернию. Содержание этого плана не¬
посредственно связано не* только с теоретическими раз¬
мышлениями и многолетними раздумьями Пушкина
о наро;щой поэзии, и в частности об исторических, лири¬
ческих и свадебных песнях, но и с его творческой прак¬
тикой. с использованием некоторых из перечисленных
в «Плане...» песен в его собственных п|юизведениях.
14671

СВАХА
С
Из параграфом «11лана...» наибольший интерес пред¬
ставляют для нас три последние строки, посвященные
народной свадебной поэзии: «Свадьба / Семейственные
причины элегическ<ого> их тона / Лестница чувств»
(ТЛ2. С.209).
Пушкин, как это хорошо показано к работах
М.К.Азадовского (История русской фольклористики.
М., 1958. Т.1. С.243-254) иА.Д.СаЙм		 ( А.С.Пут
кин // Русская литература и фольклор: I (срвая поло¬
вина XIX века. Л., 1976. С. 143—209). не разделял
несколько односто|И)ннего увлечения декабристов герои¬
ческими и свободолюбивыми мотивами народной но-
эзии. Его фольклористические интересы были гораздо
шире. Черты подлинной народности поэт искал и нахо¬
дил не только в исторических, но и в лирических, а так¬
же свадебных песнях. Имея в виду все богатейшее
наследие фольклора как подлинной художественной
энциклопедии социальной и духовной жизни народа, его
мировосприятия и психологии, Пушкин в статье
«<() народности в литературе>» (1825—1820) отмечал:
«Есть образ мысли и чувствований, есть тьма обычаев,
поверий и привычек, принадлежащих исключительно
какому-нибудь народу» (Т. 1 I. С.4(1). В .этом процессе
познания жизни и быта народа он отводил особое мес¬
то семейно-обрядовой поэзии и традиционным лириче¬
ским песням. Среди более чем шестидесяти песен,
собственноручно записанных поэтом, подавляющее
большинство — это необрядовые любовные и семейные
песни, а также обрядовые, свадебные.
Суждения Пушкина о семейно-бытовой лирике
и о свадьбе в «<11лане статьи о русских песнях>» (1834)
поразительно совпадают с его характеристикой тради¬
ционных лирических и обрядовых несен в беловой ре¬
дакции статьи «<Путешествие из Москвы в Петер¬
бург^, в других литературно-критических статьях,
а также* в художественных произведениях. Это говорит
о том, что взгляды Пушкина на образный и эмоциональ¬
ный строй народных песен были глубоко продуманны¬
ми. выношенными, устойчивыми и представляли собой
выражение определенной пушкинской концепции не¬
сенного фольклора.
В разделе «Браки» статьи «<Путешествие из Москвы
в Петербург>» Пушкин объясняет «элегический тон»
народных песен особенностями патриархального укла¬
да жизни и быта русского крестьянства: «Вообще не-
счастие жизни семейственной есть отличительная чер¬
та во нравах русского народа. Шлюсь па русские
песни: обыкновенное их содержание — или жалобы
красавицы, выданной за муж насильно; или упреки мо¬
лодого мужа постылой жене. Свадебные песни наши
унылы, как вой похоронный» ('Г. I I. С.255).
Не только в «Евгении Онегине», но и во многих дру¬
гих художественных произведениях Пушкина свадьбе
и свадебной обрядности уделяется большей: место. В ка¬
честве примера можно привести повесть «Мятсль». на¬
писанную в знаменитую болдинскую осень 1830 г., т.е.
тогда, когда поэт работал над окончанием романа «Ев¬
гений Онегин», драму «Русалка» (1829—1832), роман
«Капитанская дочка» (1836) и др.
С.А.Джапумов
СВАХА — женщина, занимающаяся сватовством, сва¬
тающая кого-нибудь кому-нибудь.
В старинном свадебном обряде сваха играла очень
важную роль. Вот что пишет об этом дореволюцион¬
ный исследователь русского срольклора М.Забылин:
«В старину брак совершался так: родители, щммнрпняв
намерение женить своего сына, совей жались со свои¬
ми ближайшими родственниками, и часто не говорили
об этом жениху; избравши семейство, с которым не-
стыдно было завести |юдственную связь, они посылали
к родителям невесты свата или сваху,для предваритель¬
ного объяснения» (Забылин. С.539).
Сваха или сват — обычно люди уважаемые, опытные
в подобных делах, речистые, бойкие на язык. Иногда
это были родственники жениха, но часто сватовством
занимались и профечтиональные свахи.
Сватовство — один из начальных моментов свадебно¬
го обряда, его завязка. Женщина, принявшая на себя
обязанности свахи, наряжается в праздничное платье
(в некоторых местностях России никакой особенной
одежды свахе не полагалось) и едет в дом невесты.
Войдя в дом. сваха молча кланяется хозяевам н молчит
до те*х пор, пока родители невесты не* спросят ее* о при¬
чине прихода. И тогда сваха приступает к делу, ради
которого она пришла.
Обычно разговор велся иносказаниями, намеками.
Жених и невеста в течение долгого времени не называ¬
лись по имени, с тем чтобы ввести в заблуждение
сверх'ычтестненную, нечистую силу, которая могла по¬
мешать сватовству. Использовались при этом традици¬
онные поэтические формулы, уподобления типа «У вас
товар, у нас* купец, добрый молоде*ц». В этой формуле
отражаются отголоски одной из древнейших форм бра¬
ка, так называемая «купля-продажа», где невеста рас¬
сматривалась как «товар», жених — как «купец», а са¬
мый брак — как хозяйственная сделка.
Были и другие* варианты тех же поэтических иноска¬
зательных приемов в речах свахи или свата: «Есть у нас
барашек-бегун, а ищем мы ему ярочку: А баран да
ярочка — вековая парочка»; или: «У вас есть цветочек,
а у нас садочек. Вот нельзя ли этот цветочек посадить
в наш садочек?»; или: «Есть у нас соболь красной [т.е.
“прекрасный”. — С.Д. |. а еще нужно ему куницу —
красную девицу» и т.п. Иногда эта обрядовая формула
приобретала более явный, прозаический характер, lie-
щи прямо назывались своими именами: «У нас женп-
шок, у вас не*веста, нельзя ль их свечти в одно место?»
[4()8 |

с
СВЕКРОВЬ
Обычно родители невесты не сразу соглашались от¬
давать ее замуж. Отговаривались ее молодостью или
тем, что приданое еще не готово, и т.д. li цитирован¬
ной выше книге М.Забылин отмечает: «Вообще отец
невесты на первых порах бывает в ответах уклончив,
и свату нужно не один рал приехать, как говорится,
с добрым словом, чтобы ншучить окончательное согла¬
сие и согласиться с отцом насчет рукобитья и сговора»
(Забылин. С. 130).
Именно так вспоминает в «Евгении Онегине» няня
Татьяны о том. как ее когда-то сватали:
Недели две ходила сваха
К моей родне, и наконец
Благословил меня отец.
(3, XVIII, 9—11)
Свахи или сваты не раз упоминаются и в других про¬
изведениях Пушкина: «Аран Петра Великого», «Русал¬
ка», «Капитанская дочка», «<Роман в письмах>» и т.д.
Так, в «Арапе Петра Великого» из всех персонажей ро¬
мана наиболее колоритная и образная речь у храни¬
тельницы старых устоев и традиций Татьяны Афанась¬
евны. Ряд ее реплик в народно-поэтическом духе
вызван конкретной сюжетной ситуацией — сватовством
Ибрагима, причем в роли свата выступает сам царь
Петр I. Соответственно поговорки и присловья Татья¬
ны Афанасьевны как бы воспроизводят отдельные мо¬
менты свадебного обряда, его устойчивые поэтические
формулы: «Девушка на выданьи, а каков сват, таков
и жених, — дай Бог любовь да совет, а чести много»
(Т.8. С.25) (ср. те же присловья в сходной сюжетной
ситуации в романе «Капитанская дочка»: «Одна беда:
Маша; девка на выданьи...»; «Ну, Маша, будь счастли¬
ва. <...> Коли найдется добрый человек, дай Ьог вам
любовь да совет»; «Возьми себе свою красавицу; вези
ее, куда хочешь, и дай вам Бог любовь да совет!» (Т.8.
С.297, 323, 356).
Перекличка между первым и последним историчес¬
кими романами Пушкина проявляется не только в ис¬
пользовании аналогично»’! народной фразеологии, но
и к сходстве отдельных сюжетных ситуаций. II здесь
и там в роли свата, благодетеля, покровителя, причем
по их инициативе, выступают лица, облеченные на тот
момент высшей властью: is «Капитанской дочке» — Пу¬
гачев, в «Арапе 11етра Великого» — сам царь. Даже реп¬
лики их в чем-то текстуально совпадают: «Да мы тебя
женим, и на свадьбе твоей попируем!», «Пожалуй,
я буду посаженым отцом, 111вабрин дружкою; закутим,
запьем — и ворота запрем!» (Т.8. С.350, 356); «...а по¬
смотрим. что скажет старый Гаврила Ржевский, когда
я сам буду твоим сватом?» (Т.8. С.27).
О том, что для 11ушкина сюжетным стержнем рома¬
на была история сватовства Ибрагима к дочери бояри¬
на Ржевского, говорит и эпиграф из комической онеры
А.О.Аблееимова «Мельник — колдун, обманщик и сват»
(1779), предпосланный пятой главе романа «Арап Пе¬
тра Великого»: «Я тебе жену добуду / Иль я мельником
не буду» ('Г.8. С.24).
О том, насколько хорошо Пушкин знал народный
свадебный обряд (см.: СВАЛЬНА), свидетельствует дра¬
ма «Русалка», где в некоторых сценах и эпизодах ос¬
новные действующие лица — сват или сваха. См. также
упоминание о свахе в «<Романе в пиеьмах>» (1829):
«Нет, милая моя сваха, я не думаю оставить деревню
и приехать к вам на свою свадьб<у>» (Т.8. С.49).
С. А.Джанумов
СВЕКРОВЬ( свекра, свекрова, свекровка,свекровы!,
свекруха) — мать мужа. В романе «Евгений Онегин»
слово «свекровь» встречается лишь однажды — в треть¬
ей главе. Отвечая на вопрос Татьяны «про старые го¬
да», няня говорит:
—	И, полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь.
(3, XVIII. 1-4)
В этой строфе Пушкин рассказал об обычном заму¬
жестве* крестьянской девушки. Родители старались как
можно раньше поженить молодых, потому что в хозяй¬
стве' требовались рабочие руки, а не лишние рты и рас¬
ходы на приданое: «Мой Ваня / Моложе был меня, мой
свет, / А было мне тринадцать лет» (3, XVIII, 6—8).
О	любви никто не спрашивал («Я горько плакала со стра¬
ха» — 3, XVIII, 12). Женщина в крестьянской семье
нужна была для работы и .чля продолжения рода. Об
этом много поется в частушках:
Я у тятеньки, у маменьки,
Как розочка, цвела.
Замуж вышла — призавяла,
Как некошена трава.
11ростона|юдное слово «свекровь» поэт неслучайно
вложил в уста няни, крестьянской женщины. Разница
между дворянским и крестьянским укладами семейной
жизни определяла и разницу в словоупотреблении по¬
нятия «свекровь».
Креетьянекая семья веками формировала наиболее
необходимые и удобные для сельской жизни взаимоот¬
ношения между' взрослыми детьми и родителями. Се¬
мья разрушалась, если была недостаточно полной. То
же происходило при излишней многочисленности, ког¬
да женились два сына и в доме появлялись две молодые
женщины из разных семей. Поэтому женатый сын, ес¬
ли у него имелись братья, стремился отделиться от хо¬
зяйства отца. Дочери, выходя замуж, тоже покидали
отцовский дом. Но если сын в крестьянской семье был
единственным или младшим, го молодой жене, невест¬
ке, приходилось долгое время жить имеете с родителя¬
[469]

СВЕТ
С
ми мужа. И от ее умения наладить взаимоотношения
с новыми родственниками зависели мир н достаток
в семье. Этот трудный для молодой девушки момент
преодоления отчуждения в новой семы* отражен в сва¬
дебных причитаниях:
Уж как мне пойти к чужи люди,
Уж как мне назвать люта свекра,
Уж как мне назвать люту свекровь,
Мне батюшком назвать не хочется,
Мне свекром назвать — осердится,
Мне матушкой назвать не хочется,
Свекровью назвать — осердится.
Убавлю спеси-гордости.
11рибавлю ума-разума,
Назову я свекра батюшком,
Назову свекровь матушкой.
По крестьянской традиции все руководство домаш¬
ним хозяйством держала в руках старшая женщина
в семье — свекровь. 11од ее неусыпным надзором находи¬
лись все припасы, домашняя живность, питание семьи,
ежедневные заботы о белье, тканье, бане и т.д. Все эти
работы свекровь распределяла между дочерьми п неве¬
сткой. Постепенно с годами все больше домашних за¬
бот переходило к более молодой женщине в семы* —
к невестке, и она становилась хозяйкой дома.
Простонародное слово «свекровь» характерно для
фольклорной культуры: частушек, свадебных песен,
величаний, причитаний:
По чужим-то людям жить —
Надо каждому служить:
Старому и малому
еще свекровке — дьяволу.
Интересно отметить, что образ «лиходейки свекро-
вушки» в частушках почти всегда имеет негативный
характер, а теща — мать жены, наоборот, часто быва¬
ет «милой».
На дворе матушка, что ни дождь, ни роса,
li тереме мила теща бояр дарила:
Камкой, тафтой, золотой парчой,
Милого зятя — вековечным даром.
Вековечным даром — своей дочерью.
По традициям дворянской семьи молодой человек
мог жениться только поеме того, как он сделал карьеру
и занял прочное общественное положение. Молодоже¬
ны сразу после свадьбы, как правило, жили отдельно от
родителей и поэтому были более независимы в семей¬
ной жизни. Несвойственность слов «свекровь, теща»
дворянскому обиходу подтверждается путаницей в их
словоупотреблении в письме П.А.Вяземского А.И.Тур¬
геневу от 10 мая 1833 г.: «...наша Сушкова помолвле¬
на за молодого графа Ростопчина второго... Говорят,
что от этой свадьбы веч* московские матушки рвут п ме¬
чут; Сушкова совсем обворожила старуху Ростопчину,
которая сначала не хотела дать согласия и призвала ее
к себе, чтобы представить ей все опасности этого бра¬
ка. основанные на молодости, на шалостях, на непо¬
стоянстве сына. 11о не робкую душу Бог вложил в Суш-
кову: она отвечала, что грядет на вольную смерть и,
наконец, так понравилась будущей теще, что га говорит,
что ие- могла никогда угадать лучшего счастия для сы¬
на» (0.4. Т.З. С.232—233).
Е. А. Мустафина
СВЕТ — в романе это слово употребляется, как прави¬
ло, в значении «высшем* общество» (иногда с определе¬
ниями — «большой свет» и «высший свет»). Оно отсут¬
ствует в описании деревенского круга соседских
помещиков, зато часто появляется в строфах о дворян¬
ской Москве и великосветском Петербурге.
Столичный свет (высшее общество обеих столиц
при всем их, в свою очередь, отличии друг от друга)
свысока взирает на провинцию, которая способна
лишь неумело подражать ему. Так, заброшенная об¬
стоятельствами 1812 г. в Тамбов москвичка
М.А.Волконская язвительно оценивает тамошних
дам: «Все с претензиями, крайне смешными. У них
изысканные, но нелепые туалеты, странный разго¬
вор. манеры, как у кухарок; притом сше ужасно же¬
манятся, и liп у одной нет порядочного лица» (Пись¬
мо В.П.Ланской, 2 декабря 1812 //Двенадцатый год
в воспоминаниях и переписке современников / Сб.
сост. В.В.Каллаш. М., 1012. С.275). Татьяна, соби¬
раясь в Москву, не зря опасается
На суд взыскательному свету
Представить ясные черты
11ровинцияльной простоты,
И запоздалые наряды,
И запоздалый склад речей;
Московских франтов п цирцей
11рпвлечь насмешливые взгляды!..
(7. XXVII, 6-12)
Между великосветским Онегиным и провинциалкой
Татьяной целая пропасть. п|н*одолсть которую Онеги¬
ну, человеку света. почти невозможно. Подобное пред¬
убеждение высказывал даже сам Автор в черновь х
вариантах романа, говоря о «несносных» псковских
барышнях:
Меж ими нет — замечу кстати
Ип тонкой вежливости знати
11 li [ветрености | милых шлюх —
Я уважая русский дух.
Простил бы им их сплетни, чванство
Фамильных шуток остроту
I	lopoio зуб нечистоту
[И непристойность и] жеманство
Но как простить им [модный] бред
И неуклюжий этикет...
(Т.6. С.351)
|47()|

с
СВ ЕТ
В такой оправе даже бриллиант не будет оценен свет¬
ским человеком, для которого онрава (т.е. манеры,
стиль поведения) важна не менее, если не более, само¬
го содержимого. Потому Татьяна, лишь став светской
дамой, могла разбудить в Онегине сильное чувство.
Предпочтение внешних форм внутреннему их напол¬
нению — основной, традиционный мш ив критики света.
Реплика Ленского «Я модный свег ваш ненавижу ...» (3,
II. 3) близкасу|ювомуосуждению, звучавшему влитера-
ту|)с и журналистике того времени (ВЛ'.Нарежный,
Ф.В.Булгарин, А.О.Сенковский, Н.А.Палевой и др.).
Особенно резко высказывались на :>ту тему литераторы
декабристскою круга. Не случайно А.А.Бестужев был
недоволен изображением высшей) петербургского обще¬
ства в первой главе* «Евгения Онегина». «Что свет можно
описывать в поэтических ерормах, — выговаривал он
11ушкину в письме от!) марта 1825 г., — это несомненно,
но дал ли ты Отч ину поэтические ((юрмы, к|юме стихов?
поставил ли ты его в контраст со светом, чтобы в резком
злословии показать его |>езкие черты?» (Т.13. С. 149).
Образчик такового злословия дал сам Бестужев в своей
прозе и публицистике: «Сколько людей, которые бы мог¬
ли прославить делом или словом свое отечество, гибнут,
дремля душой в вих|х‘ модного ничтожества... Да н что
в прозаическом нашем быту, на безлюдьи сильных харак¬
теров, может разбудить душу? <...> ...Наш свет — г|м>б
повапленный!» (Наш/нкш звезда... па 1825 /од. С. 8).
Пушкин, как известно, не согласился ни с оценкой
своего детища, ни с общей постановкой светской темы
как исключительно сатирической. Пушкинская пози¬
ция («Картины светской жизни также входят в область
поэзии...» — Т. 13. С. 134) утверждалась не без сопро¬
тивления. Так, В.В.Измайлов с- большим сомнением
говорил о светском обществе как предмете литературы:
«Вступите i$ круг наших обществ, светских, блестящих,
но столь прозаических; следуйте за общими или част¬
ными разговорами столь ничтожными, столь бездуш¬
ными: что может в них воскрилить дух писателя...
питать возвышенные понятия о пользах жизни, о досто-
инствс человека, о других важных предметах?» (Лите¬
ратурный музеум на 1827 год. М., 1827. С.22—23).
Нечто похожей1 мы найдем в «Евгении Онегине» при
вступлении героини в новый для нее круг московского
общества:
Татьяна вслушаться желает
В беседы, в общий разговор:
11о всех в гостиной занимает
Такой бессвязный, пошлый вздор;
Всё в них так бледно, равнодушно;
Они клевещут даже скучно...
<...>
II даже глупости смешной
В тебе не встретишь, свет пустой.
(7, XLVII1, 1-6, 13-14)
Однако в пушкинском романе есть свет и свет. По со¬
седству со «светом пустым», «светской чернью» (8, X,
6; 4, XIX, в) читатель находит иной светский круг, на
фоне которого вновь появляется Татьяна, но уже в Пе¬
тербурге и в ином качестве — хозяйки модного салона.
Вот крупной солью светской злости
Стал оживляться разговор;
11еред хозяйкой легкий вздор
Сверкал без глупого жеманства,
II прерывал его меж тем
Разумный толк без пошлых тем,
Бе*з вечных истин, без педантства,
И не пугал ничьих ушей
Свободной живостью своей.
(8, XXIII, в—14)
Это и дальнейшее описание раута в доме Татьяны пе-
[К'дает характерную противоречивость светского обще¬
ния, соединяющего в себе «легкий вздор» с «разумным
толком». Автор при этом уклоняется и от негодования,
и от восхищения. К).М.Лотман, стремясь приподнять
окружение Татьяны как «оазис высокой культуры»
(Лотман. Статьи. С.509), явно сглаживал острые
углы, опираясь при этом на вариант из беловой рукопи¬
си эпизода с его акцентом на «простонародном слоге»
изысканных аристократов:
(Чему наверно удивится
Готовя свой разборный лист
Иной глубокий журналист;
11о в свете мало ль что творится
О	чем у нас не помышлял.
Быть может, ни один Журнал!)
(Т.е. С.627)
Адресат этого полемического выпада очевиден, но
автор все* же снял привлекательную характеристику
«народности» салона Татьяны, оставив читателя наеди¬
не с антиномностмо окончательного описания (см. об
этом: Кошелев В.А. «“Онегина” воздушная громада...»
СПб., 1999. С. 110-116).
От однозначности к противоречивости светской те-
мы — такой путь проделал параллельно с Пушкиным
и поощряемый им к тому князь В.Ф.Одоевский. Он на¬
чал с* едко-сатирических зарисовок светского быта
в жу рналах п альманахах первой половины 1820-х гг.:
тщеславие, невежество, «деятельное бездействие»,
царящие в свете, создают «светских автоматов» вроде
графа Глупошлина (см.: Одоевский В.Ф. Старики,
или Остров Паихаи // Мнемозина. 4.1. С. 1 — 12)
и обращают в бегство «чудака», «странного человека»,
«педанта» Ариста (Странный человек // BE. 1822.
JMq 13—14), которого П.П.Сакулин назвал «эмбрионом
Онегина». В позднейших светских повестях Одоевский
ушел от сатирической односторонности, а резкое не¬
приятие' света иными авторами объяснял (сходно
с П.А.Вяземским) «демократическими» нредраесудка-
1471]

СНЕГ
С
ми: «Из слухового окошка, а иногда — извините — из
передней вы смотрите в гостиную; из нее доходит до
вас невнятный говор, шарканье, фраки, лорнеты, по¬
клоны, люстры — и только; за что же вы так сердитесь
на гостиные? <...> О! если бы вы положили руку на ис¬
тинную рану гостиных, — не холодный бы смех вас
встретил; вы бы грустно замолкли, или бы от мра¬
морных стен понесся плач и скрежет зубов!» (Одоев¬
ский В.Ф. 11острые сказки. C1II6., 1833. С.137—138).
Пожалуй, именно «Евгений Онегин» положил начало
«шекспировскому» постижению света в русской лите¬
ратуре (именно на Шекспира ориентировался в своем
изображении света ценимый Пушкиным автор — см.:
Бульвер-Литтон Э. Пелэм, или Приключения
джентльмена. М., 1958. €.10; из фразы Шекспира
«Это — блистательное ничтожество света» и вырос зна¬
менитый роман о джентльмене). Противоречия в та¬
ком изображении были неизбежны, их знаком может
служить подобный шекспировскому оксюморон в по¬
следних строках шестой главы «Евгения Онегина»:
«мертвящее упоенье света» (6, XLVI, 12; первое изда¬
ние главы завершала более распространенная и жест¬
кая критика света, но автор в отдельном издании снял
ее и переместил в сороковое примечание).
В.В.Набоков предположил, что «Пушкин так до
конца и ие решил, высмеивать или восхвалять <...>
петербургское общество (праздное или широко обра¬
зованное?)» (Набоков. Комментарий. €.269). Вер¬
нее предположить, что эта неопределенность входила
в творческие намерения Пушкина. Уже в первой главе
открывается противоречие на уровне Автора: и любо¬
вание блестящим кружением света («Люблю я беше¬
ную младость, / И тесноту, и блеск, и радость, / 11 дам
обдуманный наряд...» — 1, XXX, 5—7), и глухое раз¬
дражение от его претенциозности («Причудницы боль¬
шого света! / Всех прежде вас оставил он; / 11 правда
то. что в наши лета / Довольно скучен высший тон» —
1,	XLII, 1—4). На уровне сюжета в первой главе наме¬
чался достаточно традиционный поворот, знакомый
хотя бы по упомянутым светским очеркам В.Ф.Одоев¬
ского: бегство героя, освобождение от плена светской
суеты («Ему наскучил света шум» — 1. XXXVII, 2; «Ус¬
ловий света свергнув бремя...» — I, XLV, 1; ср. с пер¬
воначальным поэтическим введением к первой главе,
коим служило стихотворение «Разговор книгопродав¬
ца с поэтом» (1824): «Теперь, оставя шумный свет, /
<...> / Что ж изберете вы? / Свободу» — Т.2. С.329).
Позднее Автор так и назовет своего героя — «беглец
людей п света» (6, XLII, 9), но уже с долей иронии:
Онегину не удалось скрыться от «условий света», по¬
скольку они сказываются и в нем, а не только вне его,
они во многом определили духовный (читав его лично¬
сти и вскоре послужат «пружиной» кровавой развязки.
Только тогда, может быть, Онегин поймет, что он по-
настоящему ие свободен, что он но высшему счету уз¬
ник света («свет — его узилище» — Турбин В. II. 11оэти-
ка романа А.С.Пушкина «Евгений Онегин». М., 1996.
С. 109). Не случайно шестая, «дуэльная», глава закан¬
чивается обращением Автора к спасительному вдохно¬
вению творчества:
Не дай остыть душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь,
11 наконец окаменеть
В мертвящем упоеньи света,
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья!4"
(6, XLV1, 9-14)
Иное отношение* к свету у Татьяны, какой мы ви¬
дим ее в последней главе романа. Не свет покорил
и подмял ее личность, но она, приняв «правила игры»,
покорила свет, оставшись сама внутренне свободной
(«А мне, Онегин, пышность эта, / Постылой жизни
мишура, / Мои успехи в вихре света, / Мой модный
дом и вечера, / Что в них?» — 8, XLVI, 1—5) (ср. так¬
же: героиня пушкинского светского «<Романа в нись-
мах>» полагает, что «... [способы ] нравиться в мужчине
зависят от моды, от минутного мнения... а в жен¬
щинах — они основаны на чувстве и природе*, которые
вечны» — Т.8. С.48). Неправ был Белинский, судив¬
ший Татьяну по меркам узкосословной морали: «...по¬
ка она в свете — е*го мнечше* всегда будет ее идолом
и етрах его суда вечтда будет ее добродетелью...» (Сочи¬
нения Александра Пушкина. Статья девятая. «Евге¬
ний Онегин», 1843—1846 // Белинский. Т.1. С.500), —
очевидно, критик не* отделил слово Автора от слова
героя в следующем пассаже: «Вперил Онегин зоркий
взгляд: / Где, где смятенье, состраданье? / Где пятна
слез?.. Их нет. их нет! / На сем лице лишь гнева
след... / Да, может быть, боязни тайной, / Чтоб муж
иль свет не* угадал / Проказы, слабости случайной...»
(8. XXXIII, 11-14; XXXIV, 1-3). Возможно, что
именно такое качество, как сила характера, способ¬
ная противостоять обстоятельствам, позволило в свое
время Автору предположить:
Когда бы ведала Татьяна,
Когда бы знать она могла,
Что завтра Ленский и Евгений
Заспорят о могильной сени;
Ах, может быть, ее любовь
Друзей соединила б вновь!
(6, XVIII, 3-8)
Замечательно, что намеченный в этих строках воз¬
можный поворот сюжета через четыре* года сполна ре¬
ализовался в популярной светской повести А.А.Бесту-
жева-Марлинского «Испытание» (1830): его героиня
сумела остановить поссорившихся друзей почти у са¬
мого барьера; будучи более, чем мужчины, утеснена
законами светского общества, она все же не стала их
|472|

с
СВЕТ
рабой, как они. В противостоянии законам света геро¬
ини русской литературы п в дальнейшем оказывались
сильнее мужчин.
В пушкинском романе свет прежде всего судья
и блюститель нравов, его мнение правит судьбою ге¬
роя: «свет решил», «и вот общественное мненье»...
Этот механизм, регулирующий жизнь дворянского
общества, несомненно, этического характера, он
входит в силу в послепетровской России. Власть госу¬
дарства, основанная на юридическом нраве, — власть
более материального свойства, власть общества осно¬
вана на представлениях о приличии, здесь действуют
духовные рычаги (высшая мера наказания — изгна¬
ние из приличного общества), но они становятся ih*
менее могущественны, чем правовые. Суд света, сила
общественного мнения в иных случаях побеждали го¬
сударственные установления (нанр., строгий запрет
на дуэли). Создавалась весьма противоречивая ситу¬
ация: дворянство небезосновательно утверждало
приоритет общественных институтов как status in
statu, а вместе с тем сословную мораль ставило выше
общечеловеческой. Па этой последней коллизии ос¬
нованы многие литературные произведения о не¬
справедливости светского суда («Княжна Мими»
В.Ф.Одоевского (1834). «Очерки большого света»
E.I I. Ростопчиной (1839), «Суд света» Е.А.Ган
(1840) и др.). Романтический герой-отщепенец, «от¬
ступник света» появляется еще в раннем творчестве
Пушкина (Кавказский пленник, Алеко), но он очень
скоро перестал удовлетворять поэта. Зрелому Пуш¬
нину. очевидно, ближе герой наброска «<Гости съез¬
жались на дачу...>» (1835), который «не любил
света, но не презирал, ибо знал необходимость его одоб¬
рения» (Т.8. С.40). Такая позиция позволяла избе¬
гать «безумного противоречия» светскому мнению
п в то же время сохранить внутреннюю свободу от него.
Что, собственно, не удалось Онегину («...дико свет¬
ская вражда / Боится ложного стыда» — (5. XXVIII,
13—14), но что заявлено автором буквально в первой
строке собственного текста, нарочито смиренной
и в то же время спокойно дистанцирующейся: «Не
мысля гордый свет забавить...» (Посвящение, 1).
Восьмая глава романа (но первоначальному плану
девятая) в «болдннской программе» получила назва¬
ние «Большой свет». Роман начинается с картины
петербургского высшего света и таковою же заканчи¬
вается. Интересны переклички этих партии, обрам¬
ляющих роман.
В первой кратко, но с достаточном полнотой обозна¬
чен весь комплекс достоинств, требуемый от светского
человека:
Острижен по последней моде;
Как dandy лондонский одет...
<...>
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцовал,
II кланялся непринужденно...
<...>
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка...
(1, IV, 6-7, 9-12; V, 8-10)
Ключевое слово в этом описании — «непринужден¬
ность»: без нее светский человек немыслим, и дости¬
гается это ценное качество путем долгих и скрытных
упражнений, как кажущаяся легкость балетного
танцора. Таким образом закладывался необходимый
фундамент искусства общения и публичного поведе¬
ния, действительное завоевание дворянского свет¬
ского воспитания (утраченного впоследствии угло¬
ватыми разночинцами). Все дальнейшее зависело от
человека, свет в своих требованиях не шел дальше
этих первичных навыков («Чего ж вам больше?» —
I,	IV. 13). Многие на этом и успокаивались, состав¬
ляя блестящую светскую толпу, иронически описан¬
ную В.А.Соллогубом в повести «Большой свет»
(1840): «...у всех одинакие привычки, одинакие ух¬
ватки, один и тог же портной, одна и та же причес¬
ка, те же разговоры, то же образование, почти тот
же ум. Заметьте в мазурке, при некоем повороте: все
одинаково как-то прихлопывают каблуками, и во
французской кадрили все как-то одинаково непри¬
нужденно машут правой рукой. В большом свете все
они чрезвычайно приличны. С математической точ¬
ностью знают они, где стать, где сесть, где покло¬
ниться, где говорить н где молчать» (Соллогуб.
С.81—82).
11одавление личности светским кодексом du comine il
faut (хорошего тона) позднее было описано Л.II.Тол¬
стым в повести «Юность» (гл. XXXI): «Мое comine il
faut состояло, первое и главное, в отличном француз¬
ском языке и особенно в выговоре. <...> Второе усло¬
вие comine il faut были ногти — длинные, отчищенные
н чистые; третье было уменье кланяться, танцевать
и разговаривать; четвертое, и очень важное, было равно¬
душие ко всему и постоянное выражение некоторой
изящной, презрительной скуки. <...> Главное зло со¬
стояло в том убеждении, чтосотте il faut есть самосто¬
ятельное положение в обществе, что человеку ие нуж¬
но стараться быть ни чиновником, ни каретником, ни
солдатом, ни ученым, когда он coniine il faut; что, до¬
стигнув этого положения, он уж исполняет свое назна¬
чение и даже становится выше большей части людей»
(Толстой JI.II. Собр. соч: В 20 т. М., 1960. Т.1.
С.313—315).
Пушкинское отношение к светской школе лишено
толстовской универсализующей разоблачительности.
|473|

СВЕТ
С
Автор «Евгения Онегина» и сам себя не без удовольст¬
вия причислял к людям хорошего тона, в письме к же¬
не 30 октября 1833 г. он полушутливо наставлял ее:
«...ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет москов¬
ской барышнею, всё, что не соппне il faul, всё, что vul¬
gar... Если но моем возвращении я найду, что твой
милый, простой, аристократический топ изменился;
разведусь...» (Т.15. С.89). Уже в первой главе пуш¬
кинского романа мы находим отголоски авторского
приятия светских правил:
Быть можно дельным человеком
II думать о красе ногтей:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа но крайней мере
11ред зеркалами проводил...
(1. XXV. 1-10)
Светскую школу хорошо усвоил и принял II.Я.Чаа¬
даев, что не помешало ему стать глубоким мыслителем.
Светским человеком был и поэт князь П.А.Вяземский,
который с благодарностью вспоминал родительский
дом и царившее там светское общение «людей образо¬
ванных и разговорчивых»: «...такие дома были практи¬
ческою и дополнительною школою для молодежи.
В этой атмосфере было много образовательной жизни
и силы... <...>. Что ни говори о так называемых сало¬
нах, но они бывают нередко произраетительными
и плодотворными почвами» (Вяземский П. А. Записные
книжки. М., 1992. С.288).
Пушкину явно ближе был такой, дифференцирован¬
ный. взгляд на светское воспитание, нежели, напр.,
нигилизм Не.А.Полевого, утверждавшего в 1830 г.. что
«большой свет никогда не был рассадником дарова¬
ний...» (Полевой Н.А., Полевой Не.А. Литературная
критика. Л., 1990. С.413). Кроме того, Пушкин не
был чужд эстетического любования изысканностью,
правильностью сложившихся внешних форм светского
общежития, что особенно проявилось в начале восьмой
главы романа, когда поэт приводит свою Музу на свет¬
ский раут:
Сквозь тесный ряд аристократов,
Военных франтов, дипломатов
II гордых дам она скользит;
Вот села тихо и глядит,
Любуясь шумной теснотою,
Мельканьем платьев и речей,
Явленьем медленным гостей
Перед хозяйкой молодою,
I	I темной рамою мужчин
Вкруг дам как около картин.
Ей нравится порядок стройный
()лигархических бесед,
И холод гордости спокойной,
П эта смесь чинов и лет.
(8. VI. 5-14: VII. 1-4)
Эта картинность описания вызвала гнев ссыльного
Кюхельбекера: «лжет Пушкин, чтобы Музе нравился:
Порядок стройный / Олигархических бесед, / И холод
гордости спокойной» (Кюхельбекер. Дневник. С. 101).
Суровый критик-декабрист, как видно, лишен был то¬
го эстетического (шекспировского) взгляда на пред-
мет. которым обладал Пушкин. Понимание автор «Ев¬
гения Онегина» нашел у писателя другого поколения,
чуждого всякой светскости, но сумевшего посмотреть
на проблему столь же мудро и спокойно. В эпилоге ро¬
мана Ф.М.Достоевского «Подросток» (1875) некий
Николай Семенович, воспитатель юношества и выра¬
зитель авторской позиции, сам не дворянин, грустит
о вьцюждении русского дворянства, т.к. в нем был «воз¬
можен хоть вид красивого порядка и красивого впечат¬
ления»: «Еще Пушкин наметил сюжеты будущих рома¬
нов своих в “Преданиях русского семейства", и,
поверьте, что тут действительно все, что у нас было до¬
селе красивого... хотя сколько-нибудь завершенного...
тут, например, уже были законченные формы чести
и долга, чего, кроме дворянства, нигде на Руси не только
нет законченного, но даже нигде и не начато... Так хо¬
роша ли эта честь и верен ли долг — это вопрос второй;
но важнее для меня именно законченность форм и хоть
какой-нибудь да порядок, и уже не предписанный,
а самими наконец-то выжитый» (Достоевский Ф.М.
Поли. собр. соч.: В 30т. Л., 1975. Т.13. С.453).
Красота и закончен! юсть светских форм в пушкинском
романе наиболее адекватно передана в образе Татьяны,
«богини / Роскошной, ца|хтвенной Невы» (8, XXVII.
0—7). Светская «оправа» не столько придала ей блеска
и шарма, сколько выявила, подчеркнула прекрасные свой
ства <ч* натуры. Так, Автор вместе с Онегиным замечает:
Кокетства в ней ни капли нет —
Его не терпит высший свет.
(8. XXXI. 7-8)
Это не следует понимать, что кокетства в Татьяне нет
по той причине, что его осуждает свет. Татьяна и сама
по себе, как мы помним, лишена кокетства (ср.: «Ко¬
кетка судит хладнокровно, / Татьяна .побит не шутя» —
3, XXV, 1—2), и так счастливо совпало, что это качест¬
во ее души вполне соответствует требованиям светской
морали. Ей не надо притворяться, чтобы не выйти за
границы «утеснительного сана», «твердой роли» «зако¬
нодательницы зал». Идеальная программа высшего
света в данном случае совпала с нравственной приро¬
дой личности. Татьяне поэтому удалось реализовать все
лучшее, что есть в светских установлениях хорошего
тона, но она же, как мы видели, при этом осталась вну-
|474|

с
СВЕТЛАНА
т[)<‘нн(‘ свободной от их подавляющей власти. Потому-
то она, а не Онегин, идеал Автора.
Лит.: Лотман. Беседы; Муравьева О.С. Как воспитывали русско¬
го дворянина. М., 1995.
В.	А. Викторович
СВЕТЛАНА
Первое упоминание имени Светлана в «Евгении
Онегине»:
«...Скажи: которая Татьяна?»
—	Да та, которая, грустна
П молчалива как Светлана,
Вошла н села у окна,—
(3, V. 1-4)
представляет собой реминисценцию и;* баллады
В.А.Жуковского «Светлана» (1812):
Молчалива п грустна
Милая Светлана.
<...>
Села (тяжко ноет грудь)
11од окном Светлана...
В одном из черновых вариантов все эти слова при¬
надлежали Онегину:
Скажи, которая Татьяна? —
<Не та ль которая бледна —>
II [молчалива] как Светлана,
<Сидела тихо у окна>
(Т.е. С.306)
Но «поэтическая» часть этого риторического вопроса
в окончательном тексте была передана поэту Ленско¬
му, и единая вопросительная реплика диалога превра¬
тилась в две вопросно-ответные.
Два стиха из заключительной строфы баллады
«Светлана» вынесены в эпиграф к пятой главе:
О,	не знай сих страшных снов
Ты, моя Светлана!
Жуковский
(Т.6. С.97)
(Другие строки из этой же баллады Пушкин использо¬
вал в 1830 г. в качестве эпиграфа к повести «Мятель».)
В пятой главе «Евгения Онегина» имя Светлана упоми¬
нается в связи с гаданием Татьяны о женихе в бане:
Но стало страшно вдруг Татьяне...
И я — при мысли о Светлане
Мне стало страшно — так и быть...
С Татьяной нам не ворожить.
(5, X, 5-8)
Первое упоминание в «Евгении Онегине» грустной
п молчаливой Светланы является не только реминисцен¬
цией баллады В.А.Жуковского, но и автореминисцен¬
цией послания Пушкина 1814 г. своей сестре Ольге,
которая как бы смотрит
...в темпу даль
Задумчивой Светланой...
(К сестре', 1814 // Т. 1. С.41)
В этом раннем стихотворении явно обнаруживается
влияние гой же «Светланы» В.А.Жуковского.
Ошибочно суждение Ю.М.Лотмана не) поводу' эпи¬
графа к пятой главе: «“Светлана" не бытовое имя (оно
отсутствует в святцах), а поэтическое, фольклорно¬
древнерусский адскват <?> поэтических имен типа
“Хлоя” или “Лила » (Лотман. С.257).
Бытовое имя Светлана внесено в православные свят¬
цы (креше старообрядческих, где его нет и поныне)
как руеч-кое соответствие греческому имени Фсотеп'Г).
которое распалось на два русских — Фотина (память
20 марта по ет. ст.) и Фотиния (память 13 апреля).
Это произошло в 15)43 г., когда захотели креститься ио-
сителыпщы этого сугубо светского имени, родившиеся
в советское время и получившие его как имя нецерков¬
ное. Ни в древнерусских текстах, ни в русском фольк-
лоре имя Светлана не* встречается.
Существовало расхожее ошибочней' мнение о древнем
славянском происхождении имени Светлана, однако де>
появления в 1800 г. книги А.Х.Востокова «Опыты лири¬
ческие* и другие мелкие сочинения в стихах» (CI16., 180G.
С.81), где* был опубликован «дрсчшпй романс в четырех
песнях» «Светлана и Мстислав» (1802), имя Светлана
было совершенно неизвестно на Руси.
Как древнерусское имя оно фигурирует в стихотвор¬
ной повести «Ратмир и Светлана» подражателя Пушки¬
на Александра Ардалионовича Шишкова (младшего).
Эта повесть была опубликована в его сборнике* «Вос-
точная лютня», вышедшем в Москве в конце 1824 г.,
догда Пушкин из Одессы, где он работал над началом
третьей главы «Евгения Онегина», уже переехал в Ми-
хайловское.
Но широкую литературную известность имя Светла¬
на приобрело благодаря балладе В.А.Жуковского
«Светлана» (1812), которая представляла собой подра¬
жание народной романтической балладе немецкого по¬
эта Готфрида Августа Бюргера «Леиора» (1773) и ста¬
ла у нас народной песней. Это была вторая вольная
переработка: первая была осуществлена Жуковским под
названием «Людмила» (1808), которая также получи¬
ла значительную популярность. Под названием «Ольга»
(1810) ее пе*|И“воднл 11.А.Катенин. В 1831 г. В.А.Жу¬
ковский уже* более точно перевел немецкую балладу
под ее собственным именем «Ленора», упомянутым
Пушкиным в восьмой главе «Евгения Онегина», где
речь идет о музе поэта, которая
...Ленорой, при луне,
Со мной скакала на коне!
(8. IV, 7-8)
11опулярноеть литературного имени Светлана поро¬
дила моду у некоторых родителей давать его своим до¬
1475]

СВЕТСКАЯ ЧЕРНЬ
черям, чему решительно воспротивилась русская пра¬
вославная церковь, особым постановлением Синода за¬
претившая нарекать младенцев именем Светлана
(см.: Церковные ведомости, издаваемые при Святей¬
шем 11равительетвующем Синоде: Ежегод. изд. с при¬
бавлениями. CI16.. 1912. №9. 1 марта).
О чисто литературном происхождении имени Свет¬
лана сейчас не подозревают даже авторы, пишущие
о русских личных именах (см., напр.: Суперинская.
Имя... С.57) и считающие имя древним славянским.
Вслед за В.А.Жуковским популяризации имени
Светлана способствовал и Пушкин.
Лит.: Губарева II. «Светлана» В.А.Жуковского: Из истории рус¬
ской баллады // Ученые записки ЛГПИ им. А.М.Герцена. Л., 1963.
Т.245. С). 175—197; Му рьяное М. Ф. Из символов м аллегорий 11ушки-
на. М.. 1996. С.260—261 \ Душечкина E.D. При мысли о Светлане...
Ьаллала Жуковского в общественном и литературном обиходе // Имя —
сюжет — миф / Под ред. Н.М.Герасимовой. М.; СПб., 1996. С.44—64;
Добродомов И.Г. Светлана и Руслан: (Из истории имен) // Русский
язык: Еженед. прил. к гизстс «Первое сентября». 1997. № 20 (92).
С. 13—14: Соколова Т.П. «Молчалива и грустна милая Светлана» //
Слова, слова, слова... : Межвуз. сб. науч. тр.. посвящ. 65-летию со дня
рождения д-ра фнлол. наук п|хх|). Игоря Георгиевича Доб|юдомова.
М.; Смоленск, 2000. С. 163-179.
//. Г. Добродомов
СВЕТСКАЯ ЧЕРНЬ
Слово «чернь» в «Толковом словаре живого великорус¬
ского языка» В.И.Даля имеет значение «черный народ,
простолюдины». Однако в языке Пушкина п его совре¬
менников существовало понятие «светской черни» — это
аристократическая с|М'да в худших ее проявлениях, са¬
модовольная и тупая толпа, подвергающая гонениям
веч*, что выходит за п|и*делы ее понимания. В сороковом
примечании Пушкин выносит следующую характерис¬
тику света-«омута», где1 купаются н он, и его друзья:
Среди бездушных гордецов,
Среди блистательных глупцов,
XLVII
Среди лукавых, малодушных,
Шальных, балованных детей,
Злодеев и смешных и скучных,
Тупых, привязчивых судей,
Среди кокеток богомольных.
Среди холопьей добровольных...
(Т.6. С. 194)
.')тсгг собирательный портрет близок к автохарактерис¬
тике черни из стихотворения <11о:гг и толпа» (1828):
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы...
(Т.З. С. 142)
С
В этой среде царят злость, ложь, насмешки, сплет¬
ни, здесь нет места настоящей дружбе и подлинным
чувствам:
...нет презренной клеветы,
На чердаке вралем рожденной
И светской чернью ободренной...
<...>
Которой бы ваш друг с улыбкой,
В кругу порядочных людей,
Без всякой злобы п затей,
Не повторил сто крат ошибкой...
(4. XIX. 4-6. 9-12)
Чернь преследует всякую мысль, всякий нешаблон¬
ный поступок. 11а ее знамени начертано слово «посред-
ственность»; она прагматична и бездуховна; она
принимает лишь того, кто разделяет ее привычки, ос¬
тальные становятся изгоями:
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто во-время созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не* предавался,
Кто черни светской не* чуждался...
<...>
О ком твердили целый век:
N.N. прекрасный человек.
Несносно видеть пред собою
Одних обедов длинный ряд,
Глядеть на жизнь, как на обряд,
11 вслед за чинною толпою
Идти, не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей.
(8. X. 1-6. 13-14: XI. 9-14)
В этой строфе «Евгения Онегина» Пушкин называет
великосветскую среду «чинной толпой», в других про¬
изведениях это — «презренная чернь» (Разговор книго¬
продавца с поэтом, 1824), «чернь тупая» (11оэт и толпа,
1828), «благоразумная чернь» (наброски предисловия
к «Борису Годунову», 1830).
Талантливая, оригинальная личность всегда возвы¬
шается над толпой, всегда остается непонятой. Резкий
отзыв об ограниченности толпы I lyiiiKiiii вложил в уста
Полины, героини незаконченного романа «Рославлев»
(рассказ 11олпиы о встрече ш-ше de Slae"l с московской
аристократией): «Ни одной мысли, ни одного замеча¬
тельного слова в течении т|и*х часов! Тупые лица,
тупая важность — и только! Как ей [ш-ше de Stael. —
//. С. ] было скучно! <...> Но пускай, — с- жаром продол¬
жала Полина, — пускай, она вывезет об нашей свет¬
ской черни мнение, которого они достойны» (Т.8.
С. 151 — 152). О трагизме отношений личности н толпы
повествует 11о;гг из стихотво|и*ния «Разговор книгопро¬
давца с поэтом» (1824):
[476]

с
СВЕЧИ
Блажен, кто молча был поэт
И, терном славы не увитый,
Презренной чернию забытый,
Без имени покинул свет!
Обманчивей и снов надежды,
Что слава? шопот ли чтеца?
Гоненье ль низкого невежды?
Иль восхищение глупца?
(Т.2. С.326)
11ротивоноетавление «светской черни» и человека ду¬
мающего, творческого присутствовало и в сознании со¬
временников Пушкина. Так, напр., П.Я.Чаадаев пи¬
сал Пушкину в 1829 г.: «Когда видишь, как 'тт. кто
должен был бы властвовать над умами, сам отдается во
власть привычкам и рутинам черни, чувствуешь само¬
го себя остановленным в своем движении вперед...»
(Чаадаев II.Я. Статьи и письма. М., 1989. С.218).
II. Л. Степина
СВЕЧИ
Свеча — «горючая скалочка, со светильнею, коей
пламя плавит самое вещество свечи, усиливаясь чрез
это, и светит, освещает потемки» (Даль).
Зимой, когда ночная течи»
11олмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при свечах она.
(2. XXVIII. 8-14)
Свечи сотни лет, еще со времен Византии, где они
уже были известны, оставались самым распространен¬
ным в быту предметом, который «светит, освещает по¬
темки». Во времена Пушкина в каждодневном обиходе
полью вались, как правило, свечами сальными, воско¬
вые же свечи, как более дорогие и удобные, употребля¬
лись по случаю приемов и празднеств. Так, М.Д.Бутур¬
лин. вспоминая уклад жизни в барском доме в Белкине
Калужской губернии, отмечает: «В нашей детской дру¬
гих свечей не жгли, кроме сальных. Подобная скром¬
ная обстановка происходила не от скупости, а от неза¬
тейливости тогдашних привычек: не ощущалось
потребности элегантного комфорта, а жилось просто»
(Бутурлин М.Д. Записки // РА. 1897. Кн.1. № 3.
С.408). На дешевых сальных свечах образовывался
нагар, который во избежание копоти необходимо было
снимать специальными щипцами, такими же, какие
приносил графу 11улину его слуга:
Ложится он, сигару просит,
Monsieur Picard ему приносит
Графин, серебряный стакан,
Сигару, бронзовый светильник,
Щипцы с пружиною, будильник
Н неразрезанный роман.
(Т.5. С.9)
В спальне Татьяны, как и когда-то в детской Бутур¬
лина, «от незатейливости тогдашних привычек» горечи,
конечно же, сальные свечи. При этом, чтобы избе¬
жать пожара, использовались следующие приспособле¬
ния: «В детских ставят высокие подсвечники с пустой
трубкой, наливают в подсвечник воды, опускают
в трубку свечу и зажигают» (Авдеева /;'. 11олная хозяйст¬
венная книга. СПб., 1851. С.51; указано К.А.Амино¬
вой). При пробуждении Татьяна не зажигала свечи,
они горели всю ночь.
По случаю съезда гостей на именины Татьяны Лари¬
ны могли зажечь и восковые, «что тогда почиталось
роскошью», но выражению Вигеля. Вспоминая о посе¬
щении дома киевского губернского предводителя дво¬
рянства Демьяна Демьяновича Оболонского во время
одного из званых обедов, он пишет: «Два раза в неделю
пировал у него весь город; но тогдашнему обычаю, все
съезжались перед обедом и разьезжалпсь после ужина.
<...> Вот чтб я нашел: две приемные комнаты, длин¬
ную и низенькую залу и гостиную немного ее помень¬
ше, обе обклеенные самыми обыкновенными бумаж¬
ными обоями и освещенные довольно плохо, одиакоже
восковыми свечами, что тогда почиталось роскошью...»
(Вигель Ф.Ф. Записки. [4.1-5]. М., 1891. 4.1.
С.59). Вишне возможно, что и в усадебном доме Лари¬
ных, помещиков среднего достатка, почитавшиеся
«роскошью» восковые свечи могли обеспечить такое же
«довольно плохое» освещение по причине экономии на
их количестве. В обычные же вечера, без приемов
и торжеств, лишних свечей в доме не зажигали. Друг
Пушкина Павел Воинович Нащокин вспоминал такой
случай из своего детства: «Однажды скучая продолжи¬
тельности) вечернего урока, в то время как учитель за¬
нялся с братом моим, я подкрался п задул обе свечки.
Матери моей не было дома. Случилось, что во всем до¬
ме. кроме сих двух свечей, ие было огня, а слуги по сво¬
ему обычаю все ушли, оетавя дом пустым. Учитель на¬
силу их нашел, насилу добился огня, насилу добрался
до меня и в наказание запер меня в чулан» (Записки
П.В.Н.<ащокина>, им диктованные в Москве, 1830 //
Т.П. С. 192).
Выбор светильников для свечей зависел как от ха¬
рактера и назначения помещения, так и от вкусов
и достатка владельцев. Гостиные и бальные залы поми¬
мо канделябров и стеннпков освещались люстрами.
Они нередко являлись не только функциональными
предметами быта, но и деталями украшения интерье¬
ра, представляя собой произведения декоративно-при¬
кладного искусства стиля ампир. В домах столичной
знати и в усадьбах крупнопоместных дворян это были
канделябры и подсвечники из золоченой и иатиниро-
1477]

СВОБОДА (ISO. I Ы1 ОСТЬ)
С
ванной бронзы с фигурами крылатых богинь, амуров
и сатиров; на стенах часто развешивались стенники,
или бра, из резного дерева, бронзы. И начале XIX в.
бытовали люстры из золоченой и патинированной
бронзы на цепях с обручем, держащим рожки для све¬
чей, или в виде плоских чаш, украшенных бронзовыми
накладками в виде пальметт, розеток, листьев аканта;
затем появляются золоченые бронзовые люстры в виде
ажурных корзин. Не одна такая люстра освещала ве¬
ликосветский столичный бал, на который спешит Оне¬
гин в первой главе романа: «Блестит великолепный
дом» (1, XXVII, 11).
О	том, какая люстра могла висеть в гостиной Лари¬
ных, дает представление Загоскин в книге 1840-х гг.
«Москва и москвичи», говоря о деревянном доме; «сво¬
ей сестрицы», находившемся в Яузской части Москвы
«лет двадцать пять тому назад»: «Первая гостиная
светло-бирюзовая, вторая голубая; во всех простен¬
ках, как следует, зеркала, нодстольники с бронзовыми
часами и фарфоровыми вазами, шелковые занавески
над окнами, бумажные люстры под бронзу <...>» (За¬
госкин М.Н. Ilo.ni. собр. соч. Т. 1 — 10. СПб., 1898.
Т.7. С.33). Речь идет о люстрах, выполненных из па¬
пье-маше п вызолоченных, что создавало иллюзию
бронзовых. Их прорезные ажурные формы были вы¬
полнены в духе ампирной орнаментики. Стоили они
намного дешевле бронзовых и пользовались большим
успехом в 1810-х—1820-х гг. (см.: Соколова Г.М.,
Орлова И.А. Глазами современников: Русский жилой
интерьер первой трети XIX века. JI., 1082. С. 103).
В убранстве гостиных в доме Лариных могли сохранить¬
ся н детали интерьера, унаследованные от XVIII в.,
подобные тем. что были в доме в Белкине, описывая
обстановку которого, М.Д.Бутурлин отмечал: «По сте¬
нам висели два-три столетние канделябра из какого-то
состава, не то финифтиного, не* то фарфорового,
представлявшего цветочные ветви» (Бутурлин М.Д.
Указ. соч. С.408). Во всех остальных комнатах поль¬
зовались для освещения главным образом подсвечни¬
ками, возможно, такими же, как и в этом описании:
«...на столе две восковые свечи в высоких хрустальных
с бронзой подсвечниках и бронзовый колокольчик
с петухом» (Рассказы бабушки. С.7).
Новшеством начала XIX в. стали резервуары с горел¬
ками. В них заливали горючие масла, освещение стало
ярче, а расход сальных свечей заметно сократился. Их
помещали в люстрах, на <толах внутри ваз. Такого рода
светильники описывала Полина Анненкова, жена дека¬
бриста, вспоминая посещение в 182(5 г. московсксн'о до¬
ма Анны Ивановны Анненковой, одной из самых бога¬
тых помещиц того времени: «Посредине было сделано
возвышение, на котором етояла кушетка под балдахи¬
ном, err кушетки полукругом с каждой стороны стояло по
6-ти ваз из великолепного белого мрамора самой тонкой
работы, и в них горели лампы. Эффект, производимый
всей этой обстановкой, был чрезвычайный» (Анненко¬
ва II.Б. Воспоминания. М., 1929. С.73). Но подобное
дорогостоящее «эффектное» освечцение было доетупно
очень немногим, в таких усадьбах, как ларинская, об
этом новешведении, ве*|К>ятно, даже не слышали. Поэто¬
му появление ламп не могло привести к отказу от све¬
чей, еще долгое время остававшихся основным способом
освещения. Так, в укладе жизни москвичей 50—60-х гг.
XIX в. мало что изменилось в этом смысле по сравнению
с онегинским временем: < В детских где-нибудь на мезо¬
нине, на женской половине и в людских жглись еще
сальные свечи ввиду дороговизны стеариновых, “кале-
товских”, так называвшихся по фамилии фабриканта,
производившего их» (Давыдов Н. Б. Москва. Пятидеся¬
тые? и шестидесятые годы XIX столетия. Московская ста¬
рина. М., 1989. С.35).
М. II. Васильева
СВОБОДА(ВОЛЬНОСТЬ)
«Нет слова, чаще встречающегося в поэзии Пушки¬
на. чем “вольность" и “свобода”; и нет, кажется, ело
ва более многозначного на языке человеческом; и вот
поистине он развертывает все его значения, дает иере-
жить всю многоликоеть, неисчерпаемость и противоре¬
чивость свободы» (Вышеславцев Б.П. Этика преобра¬
женного эроса. М., 1994. С. 160—161). Эта многоликоеть
наиболее полно представлена у Пушкина в «Евгении
Онегине».
11срвая глава романа в сюжетно-композиционной
динамике героя и Автора всей словесно-стихотворной
материей (живой, раскрепощенный разговор «болтли¬
вой .лиры») устремлена к общему магниту — свободе.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен но последней моде;
Как dandy лондонский одет —
I	I наконец увидел свет.
(I. IV. 5-8)
Страдательный залог («острижен», «одет») немного
иронически подсвечивает ту «свободу», что целью своей
ставит «увидеть свет». Онегин достиг искомого, но
светские1 синонимы свободы — «легкость», «непринуж¬
денность» (1. IV. 11 — 12; V, 9) — страдают неясным по¬
ка изьяном: «Но был ли счастлив мой Евгений, / Сво¬
бодный, в цвете лучших лет...» (1. XXXVI. 9—10).
Устремленность к свободе по-своему выражена в сфере
Автора. Первой публикации начальной главы романа
было предпослано стихотворение «Разговор книгопро¬
давца с поэтом», где свобода была объявлена единст¬
венно бесспорной ценностью Поэта. Тема эта звучит
затем начиная со второй строфы романа.
Там неччогда гулял и я:
11о вре-деп север для меня.
(1. II. 13-14)
[478]

с
СВОБОДА ( ВОЛЬНОСТЬ)
11рерванное «гуляние» (один из глаголов свободы, ср.
о «гуляющем» Онегине: 1, III. 14; XV, 12) — прозрач¬
ный намек на южную ссылку Пушкина, усиленный за¬
тем строчками о «мятежном» Овидии (1, VIII, 12—14).
Совместные «гуляния» Автора и героя как бы обрамля¬
ют начало романа: они либо в прошлом, либо в мечта-
емом будущем, причем каждому из этих идиллических
измерений придан свой образ, своя метафора свободы:
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.
(1, XLVII, 11-14);
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на ноле
С Венециянкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле...
(1, XLIX, 8-12)
Трепет чаемого освобождения, проходящий через
эти образы, реализуется и в описаниях пира, бала, но
более всего театра как заповедной области свободы
(«Где каждый, вольностью дыша...» — 1, XV II, 10; «Блис¬
тал Фонвизин, друг свободы...» — 1. XVIII, 3). Здесь
танец Истоминой — совершенное воплощение свобо¬
ды. пренебрегающей земным тяготением: «И вдруг
прыжок, и вдруг летит, / Летит, как пух от уст Эо¬
ла...» (1. XX, 11-12).
Начав с автобиографического мотива изгнания, Ав¬
тор вновь возвращается к нему в конце первой главы.
Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! — взываю к ней;
Ьрожу над морем,10 жду погоды.
Маню ветрила кораблей.
11од ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
(1. L, 1-7)
Тройное созвучие «волнами» — «вольному» — «воль¬
ный» выдает навязчивость желания. К словам «над мо¬
рем» Автор сделал примечание: «Писано в Одессе».
Именно тогда Пушкин задумал оставить «сумрачную
Россию», территорию неволи («Пора покинуть скуч¬
ный брег/ Мне неприязненной стихии...» — 1, L. 8—9).
Получив официальный отказ, поэт замышлял тайный
побег через море: «...не то взять тихонько трость и шля¬
пу и поехать посмотреть на Константинополь. Святая
Русь мне становится не в терпеж» (Т. 13. С.86), — пи¬
сал он брату в начале 1824 г.
Побег не состоялся. Пушкина ждала новая ссылка
в Михайловское. В этой, казалось бы. еще более глухой
неволе автор «Евгения Онегина», по его собственному
признанию, обрел желанную свободу — вопреки всем
обстоятельствам (на то и свобода, чтобы «вопреки»,
а не «благодаря»). Для этого пет нужды в море, его
вполне замещает лесное озеро — деревенская родня
ночной Невы иль Бренты:
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
И far niente мой закон.
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги н свободы...
(1, LV. 5-9)
Конец первой главы романа, как видим, не только не
содержит никаких намеков, что деревня — новая ссыл¬
ка для Автора, но, более того, венчается осуществлен¬
ным побегом (‘го на свободу. Самая свобода здесь пере¬
ходит в иное качество и потому делает такой побег
возможным: теперь эго свобода творчества, и ее реализа¬
ция предъявлена читателю в виде состоявшегося текс¬
та романа. Преодоленным оказывается вместе с тем
и плен любовной страсти (вероятно, к Е. К. Ворон но¬
вой): «Свободен, вновь ищу союза / Волшебных зву¬
ков, чувств и дум...» (1, 1ЛХ, 3—4).
Новая свобода определяет собой отношение Автора
к слагающемуся на наших глазах тексту романа:
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу...
(1, LX, 6-7)
Противоречия, по наблюдению Ю.М.Лотмана, со¬
ставляют «конструктивный элемент» пушкинского |м>-
мана. означающий «выход за пределы любых застыв¬
ших форм литературы в область непосредственной
жизненной [н'алыкхти» (Лотман. Статьи. С. 409—410).
В связи с этим создаваемое автором представление
о спонтанности художественного самовыражения осмыс¬
ливалось как аналог свободного движения жизни.
В финале романа основная эстетическая установка нахо¬
дит окончательную формулу: «даль свободного романа»
(8. L. 12). Творческое усилие свободы — эстетический
код романа, его универсальность проявляется, к приме¬
ру, в том. как Автор в тридцать первом примечании
к пятой главе отвечает на упреки критиков в чрезмерной
лексической вольности: «Не должно мешать свободе на¬
шего богатеях» и п|К‘красного языка» (Т.6. С. 194). Пре¬
тензии критиков к «Евгению Онегину» носили не только
лингвистический характер. Так, Н.И.Надеждина шо¬
кировала самая установка на «свободный роман»; «...ея1
[автор. — В. В. ] освобождает себя от всех искусствен¬
ных условий, ке>их критика в праве требовать от насто¬
ящего |юмана. <...> ... 11е»:>т не имел... ни цели, ни пла¬
на, а действовал но свободному внушению играющей
фантазии» (Телескоп. 1832. №9. С.107—108).
Свобода как эстетическое качество создается также
еянущением незавершенности бытия, настойчиво по¬
вторяющимся «быть может» (напр.: 2, XL, 3, 5; 4, XI,
9), регулярными ответвлениями сюжета в сферу пред¬
положительного, вариативного, возможного.
|479]

СВОБОДА(ВОЛЬНОСТЬ)
С
«Неужто ты влюблен в меньшую?»
—	А что? — «Я выбрал бы другую,
Когда б я был как ты поэт».
(3, V, 5-7);
11о сердцу я нашла бы друга,
Ныла бы верная супруга
И добродетельная мать.
(3, Письмо Татьяны к Онегину, 28—30);
«Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел...
<...>
То верно б кроме вас одной
Невесты не искал иной.
<...>»
(4. XIII, 1-2, 7-8);
Он мог бы чувства обнаружить,
А не щетиниться, как зверь;
Он должен был обезоружить
Младое сердце.
(в. XI. 1-4);
Когда бы ведала Татьяна,
Когда бы знать она могла,
Что завтра Ленский и Евгений
Заспорят о могильной сени;
Ах, может быть, ее любовь
Друзей соединила б вновь!
(6, XVIII, 3-8);
Не засмеяться ль им, пока
Не обагрилась их рука,
Не разойтиться ль полюбовно?..
(6, XXVIII, 10-12)
Вершина сослагательного наклонения пушкинского
романа — размышление Автора о возможном продол¬
жении жизни Ленского (6, XXXVII—XXXIX). Счастье
двух других героев, Онегина и Татьяны, также остает¬
ся в границах вероятного: «А счастье было так возмож¬
но, / Так близко!..» (8, XLVII, \—2). Вероятностный
сюжет драматизирует ситуацию выбора, свободного но
своей природе, но влекущего за собой неотвратимые
последствия. «В романе все время решается это проти¬
воречие' между открытой свободой сюжета и его нарас¬
тающей необходимостью» (Бочаров С.Г. Проблема ре¬
ального и возможного сюжета: («Евгений Онегин») //
Генезис художественного произведения. М., 198(5.
С. 152). Свобода неуклонно влечет за собой ответствен¬
ность: герои собственной судьбой оплачивают сделан¬
ный однажды выбор. Как сказали бы экзистенциалис¬
ты, человек выбирает самого себя.
«Евгений Онегин» представляет собой столкновение
трех героев, по-разному понимающих, что есть свобода.
Свою версию разрабатывает «поклонник славы
и свободы» (4, XXXIV, 1 ) Ленский:
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты.
Дух пылкий и довольно странный...
(2. VI. 9-12)
Трудно в точности определить, что конкретно озна¬
чают здесь «вольнолюбивые мечты». В черновых вари¬
антах намеки более прозрачны: «Крикун, мятежник
и поэт», «немного вольные мечты», «неосторожные меч¬
ты», сама Германия называлась «свободной» (Т.6.
С.2(57), очевидно, по контрасту с Россией. Автор отка¬
зался от стать явного сближения Ленского с декабрист¬
ским типом героя, но неявные, «туманные» аллюзии
сохранились в самом слове «вольнолюбивые». Пушкин
тогда же*, но по другому поводу (цензура исключила
строку «Вольнолюбивые надежды оживим» из стихо¬
творения «Чаадаеву», 1821) прокомментировал осо¬
бый оттенок этого слова: «оно так хорошо выражает
нынешнее НЬёга!» (Т. 13. С.32). С другой стороны, сло¬
восочетание «поклонник свободы» возвращало чи тате¬
ля к тому «торжественному словарю» (по выражению
Автора в черновой рукописи первой главы романа), где
свобода почиталась «кипящей младости кумиром»
(Руслан п Людмила, 1817—1820 // Т.4. С.86), «гор¬
дым идолом», который «обнимают» (Кавказский плен¬
ник, 1820—1822 // Т.4. С.95), или сравнивалась с*о
страстно ожидаемой любовницей (К Чаадаеву, 1818).
Все эти аллюзии неочевидно сближали вольнолюбие
Ленского с вольнолюбием юного Пушкина. Характер¬
но для последнего вызывающее, вряд ли не шокировав¬
шее друзей-декабристов предпочтение любовной «нево¬
ли» гражданской «свободе» (Кн. Голицыной. Посылая
е*й оду «Вольность», 1818 // 'Г.2. С.56). «Поклонник
свободы» Ленский также, не задумываясь, «сладостной
неволе / Предался полною душой» (4, XXV, 3—4).
Для характеристики вольнолюбия Ленского можно
было бы вспомнить, что он является ечце* и «поклонни¬
ком Каита» (2, VI, 8), предложившего принципиально
новое1 для философии понимание моральной свободы
как единства выбора и долженствования. Однако эта
идея ближе Татьяне, вряд ли читавшей Канта, чем
Ленскому, который так и не* ушел далее «пылкого», но
довольно абстрактного вольнолюбия. Едва ли и сам ав¬
тор романа читал Канта (разве что толкования в книге
де Сталь «О Германии»), но идеи имеют возможность
расщюстраняться и иными способами, удаленными от
первоисточников; так, Пушкин мог почерпнуть сведе¬
ния о Канте из лекций А.И.Галича (см.: КАНТ).
Еще один «поклонник свободы» в романе — Онегин.
В своем генезисе этот образ также соприкасается
с юношеским вольнолюбием автора, но если Ленский —
с его первоначальной норой, то Онегин — с его кризи¬
сом. Первая строка стихотворения «Свободы сеятель
пустынный...» (1823) изначально, вероятно, была
черновым вариантом етроки «В своей глуши мудрец пу¬
стынный...» (2, IV, 5; ср.: Т.6. С.265), т.е. Онегин, по
1480 |

с
СВОЯ СЕМЬЯ
первой прикидке, мог бы встать в ряд либерально наст¬
роенных современников, «сеятелей свободы», пытав¬
шихся облегчить участь крепостных «рабов», однако
Пушкин отказался от подобного сближения, противо¬
речившего характеру героя. В окончательном тексте
романа осталось единственное в этом плане сопостав¬
ление Автора и Онегина, исключительно в пределах
идеи личной независимости:
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
(1.XLV, 1-3)
Онегин, таким образом, претендовал попасть в ряд
излюбленных героев 11ушкпма, умеющих сохранить
свое «самостоянье» (от Летописца до Петра Гринева) —
истинную, г.е. внутреннюю, свободу. Однако Онегин
не выдержал испытания, в дуэльной ситуации показав
себя не мужем, но «мячиком предрассуждений» (в, X,
12): мячиком играют, он не имеет собственной воли.
Свобода как качество личности, способной противо¬
стоять «общим мнениям», обнаруживает себя в Татья¬
не. Ее письмо, а затем и финальная отповедь Онегину —
проявление именно такой свободы. Замечательно,
что и в том и в другом случае Татьяна отдаст себя не¬
кой высшей, надличной силе: «То в высшем суждено
совете... / То воля неба...» (3, 11исьмо Татьяны к Оне¬
гину, 33—34) — «Но судьба моя / Уж решена. <...>
...Я другому отдана...» (8, XLYII, 2—3, 13). Свобода высо¬
чайшей пробы оказывается в то же время... доброволь¬
ной зависимостью. В этом заключается исконный
парадокс свободы: она реализуется, когда еч> тратят, отда¬
ют. Истинная свобода — не свобода от чего-то, а сво¬
бода для чего-то. Так Онегин, неумолимый хранитель
собственной независимости, в результате остается на¬
едине с «постылой свободой» (8, Письмо Онегина к Та¬
тьяне, 13). Лишь в финале, с опозданием, он отдает ее,
повторяя жест Татьяны:
Не> гак п быть: я сам себе
Противиться не в силах боле;
Веч* решено: я в вашей вше,
11 предаюсь моей судьбе.
(8. Письмо Онегина к Татьяне, 57—60)
Парадокс свободы в данном случае проявился в том,
что Онегин свободен только теперь, когда он жертвует
своей свободой (для более высокой ценности, которая
не) природе своей уже* не* средство, не) цель — любовь
с е*е «узами»), и он не* был свободен, когда леле*ял личную
свободу, как Скупой рыцарь, охраняя золото, попадал
к нему в рабство: средство, будь те) свобода, власть,
деньги, становясь целью, порабощает себе человека.
Внут|)енняя свобода Татьяны («покойна и вольна» —
8, XXII, 14) созвучна тому пониманию свободы, к кото¬
рому пришел Пушкин в период работы над «Евгением
Онегиным». Творчество как осущесталение свободы им
понимается теперь не* как «щюизвол страстей» (8. Ill,
2). не> как нодчине*ние высшей закономерности: «испал-
нись волею моей» (П|юрок, 1826 // Т.З. С.31), «Веле¬
нью Божию, о муза, будь послушна...» («Я памятник
себе воздвиг нерукотворный...», 1836 // Т.З. С.424).
Отдаваясь «веленыо Божию», нек/г и утверждает собст¬
венную вольность, здечч, нет противор<*чия для челове*ка
христианской культуры. Формула христианской свобо¬
ды — «да будет воля Твоя», что означает сочетание, век-
соединение моей воли с Твоей, признанной мною.
Свобода творца (тема Автора) и свобода «самоетоя-
нья человека» (тема героев) сведены воедино в фи¬
нальном аккорде романа, в двух последних строфах
восьмой главы. Опыт «свободного романа» соотнесен
здесь е- мудростью расставания (с романом, с самой
жизнью) как проявлением высочайшей свободы.
Блажен, кто праздник Жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел Ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я е- Онегиным моим.
(8.U, 9-14)
Свобода от «праздника Жизни» есть вместе с тем
и свобода от конца (слово «конец» идет последним, за¬
мыкая процитированные строки) — и романа, и жиз¬
ни; это духовное преодоление конечности как таковой.
Лит.: Бочщюа С.Г. «Свобода» и «счастье;» в поэзии Пушкина // По¬
этика Пушкина. М.. 1974.
В.Л.Викторович
СВОЯ СЕМЬЯ
—	И, никого, уверен я!
Кто будет там? своя семья.
(4. XUX, 7-8)
Эта щк'дварительная характеристика Ленским гостей
на именинах Татьяны стала |юковой в его жизни. Оне¬
гин. живущий в «столичных» представлениях о семей¬
ных связях, |)ешил. что попадет в ту же* «свою семью»
Лариных, в которой уже* бывал, и. застав общество 11у-
етякежых, Скотиннных, Харликовых, Фляновых и пр.,
решил, что приятель попросту обманул его, и в ответ на
обман «поклялся Ленского взбесить», — что в конечном
итоге привело к роковой дуэли. Между тем Ленский е*ге>
не* обманывал: еж разумел те* «семейные» связи, которые
совершенно иначе ощущаются в деревне, между соседя¬
ми. В черновых рукописях романа выражение «своя се¬
мья» выглядело еще более определенно:
—	И! никого — уверен я —
Ну кте>? — одна е*воя семья...
(Т.6. С.376)
Это высказывание Ленского имеет литературное
происхождение. 24 января 1818 г. на Петербургском
[481]

СВИТАЯ ВОДА
С
теат|>е была впервые представлена комедия Л.Л.Ша¬
ховского (написанная в соавторстве с А.С.Грибоедо¬
вым и II.И.Хмельницким) «Своя семья, или Замужняя
невеста» (1817). Комедия получила шумный зритель¬
ский успех, став самым репертуарным спектаклем го¬
да, и тогда же вышла отдельным изданием, была
поставлена и в Москве, и в провинции. 11ушкин <ч‘. безус¬
ловно, знал: среди «шумного роя» комедий Шаховско¬
го «Своя семья...» оказалась едва ли не самой популяр¬
ной. Это классическая «комедия характеров». Действие
происходит в провинциальной глуши («в Чухломе»),
где шесть дальних родственников решают судьбу моло¬
дого петербургского офицера Любима: тот должен по¬
лучить от них разрешение на брак — или лишается на¬
следства. Любим между тем уже женился на Наташе,
и той теперь предстоит «понравиться» родственникам
п опекунам. Дело осложняется тем, что эти родственни¬
ки, связанные вполне случайными связями, противо¬
положны друг другу и требуют от жены Любима разно¬
го: одна — новейшей сентиментальности, другая —
«старинной» простоты, третий — учености, четвертый —
недалекой «простоватости» и т.п. Наташе («замужней
невесте») приходится проявить недюжинные артисти¬
ческие способности, изобретать множество уловок,
чтобы понравиться всем членам этой странной «се¬
мьи»... Комедия кончается репликой «под занавес»:
И. жизнь моя!
Есть хлопотать о чем: мы все своя семья.
(Шаховской. С.350)
Семейный портрет. Неизвестный художник. 1810-е гг.
Итальянский карандаш
Роковая фраза Ленского имеет своим источником
именно эту финальную реплику популярной комедии:
даже начальное междометие «и» сохранено. Ленский
произносит ее в качестве иронического «общего места».
Онегин же. ее не понявший и не оценивший, демонст¬
рирует незнакомство петербургского dandy и «почетно¬
го гражданина кулис» с популярной новинкой «надоев¬
шего» ему театра...
В.	А. Кошелев
СНЯТАЯ ВОДА упомянута в ночной беседе Татьяны
с няней Филипьевной:
—	Дитя мое, ты нездорова;
Господь, помилуй и спаси!
Чего ты хочешь, попроси...
Дай окроплю святой водою,
Ты вся горишь...
(3. XIX. 6—9)
Традиция водоосвящения — одна из древнейших
в христианстве. Восходит к евангельскому рассказу
о	погружении Иисуса Христа в реку Иордан при его
крещении (Мф. 3. 13—16); памяти этого события
посвящен праздник Богоявления, отмечаемый еже¬
годно 6 (19) января. Накануне и в самый день этого
праздника совершается Великое, или Богоявленское,
водоосвящение — на реках, озерах, источниках и во-
[482]

с
снятии
дохраннлищах. Малое водоосвящение совершается
к дни церковных праздников, на литургиях, а также
во всякое время на дому но желанию верующих. Свя¬
тая вода получается после малого освящения иереем
по особому чину.
В среде русского православия святая вода почитает¬
ся и как средство против нечистого духа, болезней, бед¬
ствий. В эпизоде романа няня предлагает Татьяне ок¬
ропление святой водой для избавления от нездоровья,
от нервной горячки.
К. ('.. '/истов
СВЯТКИ — главный праздник русского народного ка¬
лендаря, издревле связанный с культом умирающего
и рождающегося солнца и потому приуроченный
к дням зимнего солнцестояния; обычно отмечался
с Рождества (25 декабря ст. ст.) до Крещения (Бого¬
явления) (6 января).
Настали святки. То-то радость!
(5. VII. 5)
Первая неделя Святок (до Васильева вечера — 31 де¬
кабря) называлась «святыми вечерами», вторая (от
Нового года до крещенского сочельника — 5 января) —
«страшными». Увеличение суточного времени нахожде¬
ния солнца над горизонтом и высота его восхождения
воспринимались как рождение нового солнца, а также
ознаменовывали собой начало нового жизненного цик¬
ла и обновление всего мира. Поэтому в народном со¬
знании Святки считались переходным временем, кото¬
рое, согласно «магии начала», должно было отмечаться
«максимальным накалом святочного веселья», чем
обеспечивались удача и благополучие наступающего
года (Громыко М.М. Традиционные нормы поведения
и формы общения русских крестьян XIX в. М., 15)8(5.
С.243). Святочные обычаи (колядование, устройство
«игрищ», «вечеринок», «бесед», ряженье, игры, гадания
и пр.) отражали именно эту особенность праздника.
Сборища, способствовавшие знакомству и сближению
молодых людей, были местом выбора невест, а по¬
скольку непосредственно за Святками следовал рожде¬
ственский мясоед, считавшийся одним из свадебных
сезонов (на это время и планировалась свадьба Лен-
ского и Ольги), Святки были временем особенно
напряженным в матримониальном отношении. Двойст¬
венность переживания этого праздника народным со¬
знанием сказалась в устойчивом представлении о нем
как о периоде наибольшего разгула инфернальных сил,
в течение которого «бесчисленные сонмы бесов выхо¬
дят из преисподней и свободно расхаживают по земле,
пугая весь крещеный народ», отчего отношения челове¬
ка со всякого рода нечистыо, напряженные в любое
время года, в этот период еще более обострялись (см.:
Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила.
СПб., 1994. С.267).
Активизация нечистой силы, а также календарный
рубеж, к каго|Х)му приурочены Святки (конец «старого»
и начало «нового» времени), порождали в человеке осо¬
бо острое желание узнать свою судьбу, и потому гадания
стали одним из самых характерных святочных обычаев.
Гадание (или ворожба) представляет собой совершение
определенных действий по узнаванию будущего с помо¬
щью специальных предметов, считавшихся магически¬
ми. в определенном мечте, считавшемся особо опасным.
Псмчюльку щм'дполагалось, что гадальщик получает ин-
срормацпю от нечистой силы, с которой необходимо бы¬
ло установить контакт, заниматься во|Южбой следовало
в «нечистом» пространстве (неосвященной избе, бане,
овине, на чердаке, перекрестке* дорог и т.п.) и в «нечис¬
тое» календарное (на Святках, в Иванов день) и суточ¬
ное (ве'чер, ночь) время. Особенно вс*рной считалась во¬
рожба в Васильев вечер и в крещенский сочельник.
Обычные темы гадания — личность суженого (суженой)
(имя, внешность, характер, материальное положение
и т.п.). судьба самого гадальщика ц его близких (жизнь,
смерть, замужество (женитьба), девичество, вдовство),
урожай, плодовитость скота11 т.н. Преимущечтвенно во¬
рожбой увлекалась молодежь («Гадает ветреная мла¬
дость...» — 5, VII, 6), и в первуюоче|м*дь — девушки; од¬
нако этим :шнятием не щюнебрегали и пожилые* люди
(«Гадает старость сквозь очки / У гробовой своей дос¬
ки...»-5, VII. 10-11).
Выбор Пушкиным календарного времени действия
и сюжетных адементов пятой главы (зима, Святки, гада¬
ния. сон, Татьянин день) определил е*е* место в романе
как композиционного центра и сделал ее* ключом к ха¬
рактерам герое-в, и прежде всего — главной героини.
Интерес к народному (языческому) календарю, про¬
явившийся в русской литературе* во второй половине
XVIII в. (М.Д.Чулков и писатели его круга), в последу¬
ющую эпоху, ввиду сосредоточенности романтизма на
познании природы русского характера, еще более воз¬
растает. В процессе изучения на|юднмх календарных
праздников литературные* тексты и фольклорно-этно¬
графические работы (Г.А.Глинки, А.С.Кайсарова
и др.) взаимно дополняли друг друга. В первую очередь
внимание писателей и исследователей привлекали
Святки (самый богатый в обрядовом и эмоциональном
отношении праздник), которые к началу XIX в. начали
рассматриваться как е*редоточие и наиболее* яркое про¬
явление национальных черт русского характера. Начи¬
ная с рубежа XVII—XVIII вв. появляются произведе¬
ния разных жанров, действие которых происходит на
Святках: «Повесть о Фроле Скобе *е*ве» (конец XVII —
начало XVIII в.); «святочные истории» в журнале
М.Д.Чулкова «И то н cio> (1769); анонимные комедии
«Игрище о святках» (1774) и «Святошная шутка»
(1780); «Новгородских девушек святочный вечер...»
И.Новикова (1785); стихотворение А.С.Шишкова
[483]

спи тки
с
«Николашина похвала зимним утехам» (1785) и др.
Этапным произведением is разработке святочной темы
стала баллада В .А. Жуковского «Светлана» (1812),
приуроченность которой к «крещенскому вечерку» яви¬
лась мотивировкой введения в текст этнографических
строф с описанием девичьих гаданий и «страшного» сна
героини, В последующий период количество святочных
текстов возрастает, и к 1820-м гг. под сказанными
Н.А.Полевым словами «...кто сообразит все, что быва¬
ет у нас на Руси о Святках, тот хорошо поймет дух рус¬
ского народа...» (Полевой II.Л. Чудо рождественской
ночи: Святочные рассказы. СПб.. 1993. С. 102. Опубл.:
МТ. 1826. № 12. С. 103—123) могли бы подписаться
многие литераторы, в том числе п Пушкин.
Пятая глава «Евгения Онегина» создавалась под не¬
сомненным влиянием баллады Жуковского и с ориен¬
тацией на нее, о чем свидетельствует как ряд отсылок
к ней, так и разработка образа главной героини. Однако
романтический, декоративный фольклоризм «Светла¬
ны» (по словам В.К.Кюхельбекера, в ней «печатью на¬
родности ознаменованы какие-нибудь 80 стихов...» —
Кюхельбекер. Дневник. С.457) не* мог полностью
удовлетворить Пушкина, который ставит перед собой
иную цель: создание подлинно народного характера
е‘ истинно народной психологией. В выборе календарно¬
го времени для пятой г.швы определенную роль сыгра¬
ли и биографические обстоятельства: к ее* созданию
Пушкин приступил на второй год жизни в михайлов¬
ской ссылке, ставшей для него периодом напряженно¬
го внимания к проблеме народности в литературе (см.
др. произведения этого времени). Работа над главой
протекала в течение почти всего 1826 г., но святочные
ее сцены (строфы I—XX) в основном были написаны
в самом его начале, т.е. на Святках н в следующие за
ними дни (см.: Летопись. С.589; Фомичев С.А. Рабочая
тетрадь Пушкина ИД. № 835: (Из текстологических
наблюдений) // Пушкин. Иссл. Т.П. С.27—65).
Пушкин стремится не* только к воссозданию этногра¬
фической и фольклорной точности в изображении Свя¬
ток, не> п (что было для него гораздо важнее) к психо¬
логическому соответствию образа героини на|юдному
складу души. Его размышления на эту тему нашли от¬
ражение в полемической заметке, направленной про¬
тив взглядов на народность В. К. Кюхельбекера
и А.А.Бестужева (в черновом наброске «<0 народности
в литературе;>», работа над которым велась незадолго
до создания «святочных» строф романа), где Пушкин
пишет: «Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма
обычаев, нове-рий и привычек, принадлежащих исклю-
чителыю какому-нибудь народу» (<() народности в ли¬
тературе^ <1825—1826> // Т.11. С.40; см. е»б этом:
Лотман. С. 17). Раздумья над проблемой народности,
которая понимается им как исторически сложившийся
психологический уклад, «народный дух», привели к то¬
му, что Святки под его пером превратились в «атмосфе¬
ру», в наибольшей степени епосч»б<твующую проявле¬
нию черт народного характера. Татьяна наделяется
«русской душой»: любовь к русской зиме и к «мгле кре¬
щенских вечеров», вера в гадания и приметы становят¬
ся признаками ее народности. Благодаря углублению
святочной темы в сторону психологизма, лишь слегка
намеченного в «Светлане», ориентация Пушкина на
балладу Жуковского стала одновременно и полемикой
с ней, п отходом от нее. Не исключено, что именно под
влиянием Татьяны «нослеонегинский» читатель
и в Светлане начинает видеть воплощение «русскости»,
наделяя ее психологическими характеристиками пуш¬
кинской героини. В этой связи показательно высказы¬
вание* Шевырева: «Светлана представляет тот вид кра¬
соты в русской поэзии, для которой нет выражения ни
в какой немецкой эстетике, а есть в русском языке: ;т>
наше родное .им.гое, принявшее светлый образ» (Ше-
вырев С. II. О значении Жуковского в русской жизни
и поэзии // Москвитянин. 1853. № 2. Кн.2. С.117).
Именно поэтому, несмотря на принципиальную разни¬
цу в изображении Светланы и Татьяны (романтичес¬
кую условность первой н народный психологизм вто¬
рой), героини самых знаменитых «святочных» текстов
русской литературы стали восприниматься читателями
как своего рода двойники.
Обратившись к Святкам при выборе времени, фона
и обстановки пятой главы, 11ушкин не* был оригинален.
В 1820-е гг. тем же путем шли п другие авторы, при¬
урочивая к Святкам «простонародные» и «этнографичес¬
кие» повести и тщательно воспроизводя в них «е*вяточ-
ные аксессуары»: таковы «Приключение в маскараде»
В.И.Панаева (1820), «Святочные рассказы» Н.А.По-
левого (182(5), «Суженый» М.I(.Погодина ( 1828) и др.
Однако в использовании святочной обстановки как
«календарной среды обитания» персонажа, в наиболь¬
шей степени раскрывающей его народность, Пушкин
был самобытен. Jl.ll.Толстой, показавший в атмосфе-
ре святок Наташу Ростову (Война и мир. Т.2. М.4)
и тем самым оттенив в характере своей героини наиболее
дорогие и близкие ему черты, шел вслед за Пушкиным.
Для создания обстановки пятой главы Пушкину ну¬
жен был фольклорный и этнографический материал.
Бблыпуло часть знаний о святочных обрядах и обычаях
он получил только во время жизни в Михайловском, на¬
блюдая крестьянский быт и общаясь с Ариной Родио¬
новне»! (см., напр., записанную с ее слов святочную
быличку на сюжет «О проклятии родителями детей» —
Рукою Пушкина. С.414). Он бывал также участником
святочных празднеств в имении Осиповых и наблюдал
празднование Святок их дворней. И все же* основным
источником необходимых ему сведений послужили,
скорее всего, печатные издания. Это могли быть книги
М.Д.Чулкова «Собрание разных песен» (4.1. СПб.,
|484 |

святки
1770) и «Абевега русских суеверий...» (М., 178(5; пер¬
вая русская фольклорная и этнографическая эпциклопе-
дия, включающая описание святочных обрядов и гада
ний), сохранившиеся в составе пушкинской библиотеки
(см.: Модзалевский. fill. №№ 421. 418. С. 1 13—114:
Гречина O.II. О фольклорнзме «Евгения Онегина» //
Русский (|юльклор. Л., 1978. 'Г. 18. С.35). Это могли
быть и какие-то «практические руководства» для прове¬
дения Святок, во множестве издававшиеся в первые де¬
сятилетия XIX в. (см., напр.: Русские Святки, или За¬
бавные и приятные увеселения... М., 1814; Подарок на
Святки 1820—1821 годов. СПб., 1820). Поскольку во¬
прос о составе библиотек Михайловского и Тригорского,
которыми Пушкин широко пользовался в 1824—1820 гг.
остается открытым (см.: Модзалевский Б.Л. Поезд¬
ка в село Тригорское в 1902 г. // Пушнин и его совр.
Т. 1. С. 1 — 190; Окапан 10. Г. К истории библиотеки
Пушкина // Сб. статей к сорокалетию ученой деятель¬
ности акад. А.С.Орлова. Л., 1934. С.443—447; Мальце¬
ва Т. 10. Пушкин — читатель Тригорской библиотеки //
Пушкинский сб. Псков. 1962. С.33—43), невозможно
точно сказать, какие именно книги с описанием святоч¬
ных обрядов были у него под рукой. 11еизвестно также,
когда попали в библиотеку Пушкина сборники, содер¬
жащие важный обрядовый материал, такие, как напр.,
«Весельчак на досуге, или Собрание новейших песен...»
(М., 1797—1798). «Всеобщий Российской песенник...»
(СПб., 1810) и ряд других (см.: Модзалевский. БП.
№№ 73, 81. С.22, 24). Так или иначе, но интерес
Пушкина в этот период его творчества к обрядовой
стороне Святок несомненен (см. его реплику в пись¬
ме А.И.Дельвигу от 20 февраля 1820 г. относительно
только что полученного им сборника стихотворений
Ф.М.(Аленушкина «Досуги сельского жителя» (СПб.,
1826): «Видел я и Слепушкина, неужто никто ему не
поправил “Святки”, “Масленицу", “Избу”?» (Т. 13.
С.262), где имеется в виду стихотворение этого «кре¬
стьянского поэта» «Святочные гаданья»).
Два года спустя, в 1828 г., Пушкин пишет поэму
«Домик в Коломне», действие которой также приуроче¬
но к Святкам (см.: Хаев Е.С. О стиле поэмы «Домик
в Коломне» // Болдинские чтения. Горький, 1977.
С.24—35). Точная прописанность этнографических
и фольклорных деталей «святочных» строф пятой главы
свидетельствует о том, что в процессе их создания
Пушкин приобрел вполне достаточные знания святоч¬
ных обычаев, обрядов п фольклора, а также характер¬
ной дня Святок обстановки и царящей на них атмосферы.
Так, наир., в тексте «Евгения Онегина» нашел отраже¬
ние тот факт, что главным советчиком девушек-дворя-
нок («барышень»), их путеводителя ми-гидами по «свя¬
точному миру» бывали няньки (мамки), которые, как
и полагалось, содержа в строгой тайне намерения сво¬
их воспитанниц относительно самых страшных оди-
Фронтнспис is книге: Полный новейший песенник в тринадцати
частях, содержащий в себе собрание всех несен лучших авторов...
Собранный И.М.Гурьяновым. 4.8. М., 1835. Гравюра
ночных гаданий, готовили весь необходимый «инвен¬
тарь» (набор нужных для данного способа гадания
предметов) и всегда умели дать истолкование получен¬
ным результатам:
Татьяна, по совету няни
Сбираясь ночью ворожить...
(5.Х. 1-2)
Характерна также отмеченная I (ушкиным деталь
о	ворожбе «на господ» дворни, сообщавшей им получен¬
ные результаты («Служанки со всего двора / Про бары¬
шень своих гадали...» — 5, IV. 11 — 12), соответствующая
«святочному» усадебному быту, что находит подтверж¬
дение в мемуаристике* (см., напр.: Полонский Я.П.
Соч. Т.1-2. М., 1986. Т.2. С.376).
Однако известный Пушкину материал был использо¬
ван им далеко не полностью: многое из смыслового и об-
рядового разнообразия святочного цикла он отбрасывает,
сосредоточив внимание главным образом на гадани¬
ях. Пятая глава начинается 3 января («Снег выпал
только в январе / На третье в ночь» — 5, I. 4—5), когда
до окончания Святок оставалось всего три дня. За на¬
делами текста, таким образом, оказались [юждествен-
ские обычаи (обряд высматривания первой звезды,
колядование, рождественская церковная служба, разго¬
вение и др.), Васильев вечер и Новый год. Никакого
отклика не нашли и стоп, показательные для Святок вече¬
ринки, игры, ряженье и пр., что сделало вводную к свя¬
[485]

святки
с
точным фрагментам фразу «Настали святки. То-то ра¬
дость!» как бы не вишне обоснованной: гадание, заяв-
ленное в следующих за нею строках («Гадает ветреная
младость...» и далее), даже при игровом к нему отноше¬
нии обычно не столько вызывало у гадальщика чувство
радости, сколько требовало от него крайнего психологи¬
ческого напряжения. Можно только предполагать, по¬
чему, обратившись к изображению Святок, Пушкин
пошел таким «сокращенным» путем. Сделанные им про¬
пуски объяснимы лишь отчасти: что касается Рождест¬
ва, то оно. как праздник христианский и отмечавшийся
но преимуществу церковным обрядом, в данном случае
интересеюале) Пушкина в меньшей степени, нежели на¬
родные Святки; вечеринки (или. предположим, святоч¬
ный бал в доме Лариных) могли быть отброшены по
причине уже задуманного бала, устройство которого
предполагалось на Татьянином дне, почти вплотную
примыкавшем к святкам (12 января).
Приуроченность гаданий героини к последним дням
крещенских вечеров может быть объяснена не только
народным представлением о наибольшей верност и ре¬
зультатов ворожбы в этот период Святок, но и тем, что
пережитые ею гадания, п в особенности сон, увиден¬
ный, по всей вероятности, в ночь на Крещение, ко дню
именин не утратили в ее сознании свежести и осветили
собой происшествия этого дня.
11ушкин выбирает для Татьяны самые популярные
в народе способы гаданий:
I. Гадание на воске:
Татьяна любопытным взором
На воск потопленный глядит:
Он чудно-вылитым узором
Ей что-то чудное гласит...
(5, VIII. 1-4)
Литье воска (олова или свинца — ср. отвергнутый
автором вариант: «На воск и олово глядит» (Т.6.
С.383), где олово как эквивалент воска было явно из¬
быточным) — один из древних способов угадывания
судьбы, состоящий в выливании растопленного веще¬
ства в холодную воду, где оно быстро затвердевает в ви¬
де причудливых фигур («узоров»), напоминающих
своими очертаниями какие-либо символически толкуе¬
мые предметы. На основе отождествления этих пред¬
метов с вылитыми формами гадалыцнк (или же его по¬
мощник — интерпретатор) извлекает информацию
о	будущем. Трактовки обычно исобладачи большим раз¬
нообразием: формы, напоминающие венец, церковь
или кольцо, предсказывали свадьбу; гроб, крест или
катафалк предсказывали смерть и т.п. Вследствие до¬
ступности материала и простоты технологии этот спо¬
соб гадания был широко распространен.
2.	I leinie iюдблюдных iюсен:
Из блюда, полного водою.
Выходят кольца чередою;
11 вынулось колечко ей
11од песенку старинных дней...
(5. VIII. 5-8)
Песня, иод которую «вынулось» кольцо Татьяны,
приводится в тексте н выделяется курсивом, что в «Ев¬
гении Онегине» является знаком чужого, в данном слу¬
чае' — народного, слова: «Там мужички-то всё бога¬
ты, / Гребут лопатой серебро; / Пому поем, тому
добро / П слава!» (5. VIII. 9—12). Согласно пушкин¬
скому двадцать девя гому примечанию, данная песня
«предрекает смерть» (Т.6. С. 193). Г.А.Гуковский от¬
метил. что народная стихия так плотно «пронизывает
весь текст этого места романа, что когда в него включа¬
ются пс|мч|)разире)ванные‘ стихи подлинной на|К)дной
песни “Там мужички-то всё богаты ". — эти стихи не
выделяются из общего окружающего их стилистичес¬
кого фона» (Гуковский Г.Л. Пушкин и проблемы реа¬
листического етиля. М., 1957. С.214). Цитируемый
Пушкиным текст с незначительными отклонениями
часто встречается в записях фольклористов; см., напр.,
близкий пушкинскому вариант в подгоччшленнеш
И.И.Земцовским е*б. «Поэзия крестьянских праздни¬
ков» (Л., 1970. № 19. С.223), в примечании к которо¬
му дается отличное от пушкинского и пряме> противо-
пехложнем* (пе> крайней мере, для девушки) толкование:
песня эта «означает пожилым смерть, а незамуж¬
ним — вступление в брак» (С.572). Приведенный
в этом издании текст печатается пе> книге «Святки, или
Подарок на Новый год милым девушкам и любезным
женщинам...» (М., 1831). являющейся переизданием
(и далеко ие единственным) вышедшего десятью года¬
ми раньше' сборника «11одарок на Святки 1820— 1821 го¬
дов» (СПб.. 1820), который вполне мог быть известен
Пушкину. Допустима также возможность существова¬
ния различных толкований одного и того же текста, но
в любом случае получением Татьяной из «песенки ста¬
ринных дне-й» щн'де казание остается не* вполне ясным.
Из названной далее подблюдной песни «Кошурка»
(«Милей кошурка сердцу дев»), Пушкин цитирует
в том же двадцать девятом примечании две' етроки
(«Зовет кот кошурку / В печурку спать») и характери¬
зует ее как «нредвещение свадьбы», что совпадает с е»б-
щепринятой ее трактовкой (см.: 11оэзия щкитьянских
праздников. С. 175).
3.	Гадание на зеркале на месяц:
Татьяна на широкий двор
В открытом платьице выходит,
На мечэтц зеркало наводит;
11о в темнеш зеркале одна
Дрожит печальная луна...
(5. IX. 4-8)
При гадании с зеркалом на месяц гадальщица, вый¬
дя из помещения и держа зеркало под таким углом,
чтобы в нем отражалась луна, должна была, не' мигая
1480]

с
CliiM КII
и не двигаясь, напряженно смотреться в него. Через не¬
которое время, согласно верованиям, на зеркальной
поверхности возникало отражение лица ее суженого,
облик которого принимала нечистая сила. Рассмотрев
его черты, гадальщице следовало «зачураться» и тем са¬
мым обезопасить себя, после чего отражение пропада¬
ло. См. одно из самых ранних описаний этого способа
гадания: «Прекрасные сельские девушки, начинающие
знакомиться с чувствами любви, берут во время Святок
зеркало, идут с ним при лунном сиянии на двор, глядят
в него и думают увидеть будущего своего мужа» (/нш-
саров <Л.С.> Славянская мифология. М., 1807. С.69).
В «Невском Альманахе на 1829 год» (СПб., 1828) од¬
на из шести гравюр к «Евгению Онегину» изображает
именно этот эпизод романа: Татьяна стоит у заднего
крыльца, держа в обеих руках довольно большое оваль¬
ное стенное зеркало в резной оправе.
4.	Спрашивание имени у первого встречного
(«спрос», или «окликание»). которое согласно пове¬
рью должно было совпасть с именем суженого га¬
дальщицы:
Чу... снег хрустит... прохожий; дева
К нему на цыпочках летит
II голосок ее звучит
Нежней свирельного напева:
Как ваше имя?ж Смотрит он
И отвечает: Агафон.
(5. IX, 9-14)
Этот нехитрый способ гадания преимущественно
был распространен среди горожанок, встреча кото¬
рых с незнакомым человеком сразу же при выходе за
ворота своего дома была гораздо более вероятной, не¬
жели в деревне. Описание его в романе овеяно лег¬
кой авторской иронией: ведь Татьяна выходит «на
широкий двор» своего имения, где она — «барышня»
п где возможность увидеть чужого, незнакомой) ей че¬
ловека, особенно в ночное время (а дело происходит
именно ночью: «Морозна ночь, все небо ясно...»),
была крайне невелика. Она могла встретить лишь ко¬
го-либо из дворовых людей Лариных, несомненно ей
известных. Обращение на «вы» («Как ваше имя?»)
в отношениях с дворней и слугами исключалось (с ня¬
ней Татьяна на «ты»). что также подтверждает город¬
ское распространение этого способа ворожбы. Пуш¬
кинское тридцатое примечание («Таким образом
узнают имя будущего жениха» — Т.6. С. 193), на пер¬
вый взгляд, характеризующее обращенные к «прохо¬
жему» слова Татьяны как «обрядовую формулу», во¬
все не снимает противоречия, поскольку за данным
способом гадания не было закрепленного словесного
шаблона. Полученный ответ («Агафон») несоответ¬
ствием романтических ожиданий героини прозаично¬
сти («простонародности») имени и маловероятности
его совпадения с именем суженого дворянской де¬
вушки создает комический эффект: «Агафон — это
персонифицированный прием обманутого ожида¬
ния...» (/мл Я. П. Проблемы поэтики грамматичес¬
ких категорий. СПб., 1996. С. I 76). Черновики пока¬
зывают колебания Пушкина в процессе выбора
имени «прохожего»: «Агафон», «Мирон», «Харитон»,
«Парамон» и в конце концов — возвращение к перво¬
му варианту; за каждым из этих имен стоит опреде¬
ленная культурная и литературная традиция (см.:
Лотман. С.264—265).
5. I IviiiKnii намеревался (или же сделал вид, что на¬
меревался) дать возможность героине пройти через
способ гадания, известного под названием «приглаше¬
ние суженого на ужин». Считавшееся в народе самым
действенным и при этом самым опасным, оно предо¬
ставляло гадальщице возможность не только получить
определенные сведения о суженом, но и, увидев его
воочию, провести с ним беседу наедине. Данное Пуш¬
киным описание подготовки к гаданию («Татьяна, по
совету няни / Сбираясь ночью ворожить, / Тихонько
приказала в бани / На два прибора стол накрыть...» —
5,	X, 1—4) точно соответствует обычаю: свидание
должно было происходить в «нечистом» и «опасном»
помещении (здесь — в бане), где на стол ставились два
прибора (обязательно без ножей). Гадальщица при¬
ходила туда в полночь и, произнеся магическую фор¬
мулу: «Суженый-ряженый, приди ко мне ужинать»,
начинала ждать. Согласно поверьям через некоторое
время являлся оборотень в облике суженого, с кото¬
рым она должна была вести непрерывную беседу;
в противном случае ей грозила смертельная опасность.
Рассмотрев пришедшего и наговорившись с ним, га¬
дальщица произносила магическую формулу: «Чур
меня» или «Чур сего места», после чего видение мгно¬
венно исчезало, оставив на столе саблю или нож. ли¬
бо же она сама успевала «захватить» у него какой-ли¬
бо предмет — оторвать лоскут одежды или пуговицу,
которые впоследствии служили «вещественным дока¬
зательством» его прихода. В том же году, как расска¬
зывалось в народе, к гадавшей девушке сватался муж¬
чина. напоминавший своим обликом являвшегося «на
ужин» оборотня. Сюжеты об одиночном гадании на
зеркале п «приглашении суженого на ужин» начиная
с XVIII в. неоднократно использовались в массовой
беллетристике; встречаются они и в мемуарной лите¬
ратуре (см. об этом: Душечкина Е.П. Русский святоч¬
ный рассказ: Становление жанра. (Л 16., 1995.
С.40—43). В.А.Жуковский в «Светлане» совмещает
две формы гадания: на зеркале и «приглашение суже¬
ного на ужин». Пушкин, заявив о намерении Татьяны
ворожить вторым способом, затем отменяет задуман¬
ное' гадание. Однако он не просто отбрасывает перво¬
начальный план, но. что характерно для художест¬
венной природы «Евгения Онегина», оставив в тексте
[487|

святки
с
указание на намерение своей героини и на свое наме¬
рение дать эпизод с этим гаданием, приводит двойную
мотивировку отказа: страх героини перед гаданием
и свой собственный страх за нее:
11о стало страшно вдруг Татьяне...
И я — при мысли о Светлане
Мне стало страшно — так и быть...
С Татьяной нам не ворожить.
(5, X. 5-8)
Эти строки весьма знаменательны и являются одним
из показательных примеров самобытности «Евгения
Онегина»: именно авторской нолей направляется раз¬
витие сюжета — автор может выбрать, но он может
и отбросить один из возможных художественных ходов
романа и один из возможных жизненных поступков
своих героев. Ю.М.Лотман пишет, что стихи, мотиви¬
рующие отказ, «допускают двойное истолкование: с од¬
ной стороны, автор может быть представлен здесь как
создатель текста, который, “испугавшись'' за любимую
героиню, способен своей волей изменить весь ход рас¬
сказа. (А другой — этот же тек<т позволяет увидеть
в авторе непосредственного участника событий’» (. /от¬
лит. С.268). Однако сделанное Лотманом предполо¬
жение о том. что вступивший «в непосредственные
контакты с героиней» автор «собирался выступить в...
утвержденной обрядом роли парня и отправиться в ба¬
ню пугать гадающую о суженом героиню» (Там же.
С.269), представляется не вполне обоснованным. Ав-
то|м*кое опасение за судьбу героини, вероятнее всего,
объясняется его простым, «читательским», пережива¬
нием за нее и типологически может быть соотнесено
с пропуском «страшных» мест при чтении книги или за¬
жмуриванием глаз при просмотре «страшных» кинока¬
дров. что в особенности свойственно детям. Заменив
первоначальный стих «С Татьяной мне не во|южить»
стихом «С Татьяной нам не ворожить». Пушкин делает
возможными очевидцами нссостоявшегося события не
только себя, но п своих читателей, также переживаю¬
щих за героиню.
6.	Загадывание на сон — последний способ гадания,
через который Пушкин проводит свою героиню. Свя¬
точные сновидения считались провидческими и самы¬
ми «сбыточными». 11одготовка ко сну сопровождалась
рядом магических действий, совершаемых с разными
целями. 11режде всего для того, чтобы сделать себя до¬
ступным потусторонним силам, следовало освободить¬
ся от оберегов: снять крест п пояс (см.: ПОЯСОК ШЕЛ¬
КОВЫЙ). а также лечь в постель, не помолясь и не
осенив себя крестным знамением. Освободившись от
обе|)сгов, загадывающая на сон девушка «обеспечивала»
приход суженого, привлекая его к себе положенными
под подушку различными магическими предметами
с наговариванием «.заветных» формул: «колодца» (сло¬
женных в форме сруба лучинок, щепочек или спичек),
с приговором: «Суженый-ряженый, приди ко мне коня
напоить»; гребня с приговором: «Суженый-ряженый,
приди ко мне волосы расчесать» и др. Пушкин готовит
свою героиню к святочному сновидению в соответст¬
вии с народными представлениями: Татьяна, не помо¬
лясь и не перекрестившись,
...поясок шелковый
Сняла, разделась н в постель
Легла. 11ад нею вьется Лель,
А под подушкою пуховой
Девичье зеркало лежит.
(5. X, 9-14)
11оложенпое под изголовье' зеркало ввиду присущей
ему магической природы становилось гарантией про¬
видческого сновидения.
Тщательная подготовка Татьяны ко сну оказалась не*
напрасной; ее надежды увидеть вещее сновидение
сбылись — сюжет, пережитый во сне. предсказал буду¬
щие* события, касающиеся ее лично и ее близких, что
нашло отражение в следующих главах романа. (О ком¬
плексе проведенных Татьяной гаданий см.: Ryan W.F.,
Wigzel F. Gnillible Girls and Dreadful Dreams,
Zhukovskii, Pushkin and Popular Divination // Slavonic
and East European Review. 1992. October. Vol.70. № 4.
P.647—669; подробное* описание святочных гаданий см.:
Смирнов It. Народные гаданья Костромского края //
Груды Костромского научного обще-етва но изучению
местного края. Кострома, 1927. Выи.41.)
Веть цикл святочных гаданий, через которые Пуш¬
кин проводит свою героиню, за исключением сна, не*
приносит ей никаких отчетливо значимых результатов:
«чудный узор» вылитого воска, «гласящий» «что-то чуд¬
ное», так и остался ею не* разгаданным ii.ni. но крайней
мере, не вполне понятым; подблюдная «песенка ста¬
ринных днс'й». под которую вынулось ее кольцо, как
оказалось, имела несколько прямо противоположных
толкований; гадая с зеркалом на месяц, она не увидела
ничего; «спрашивание имени» у прохожего породило
комическую ситуацию и дало маловероятный ответ.
Реальный результат был получен Татьяной только во
сне (но и в нем она тщетно пытается разобраться, пе-
рслистывая Мартына Задеку. см.: МАРТЫН ВАЛИКА).
«Светлана» В.А.Жуковского и «святочные сцены»
пятой главы «Евгения Онегина» пополнили н сущест¬
венно обогатили русскую «святочную» литературу. Эти
тексты становятся хрестоматийными, включаясь
в школьные и гимназические* учебники, антологии и про-
граммы для устройства святочных представлений и т.н.
(e-м., напр.: Швидчспно Е. [Быстров Б., псевд. | Свя¬
точная хрестоматия: Литературно-музыкально-этно-
графический сборник для семьи и школы. СПб., 1903.
С.53—59, где отрывки из пятой главы напечатаны под
названием «Сон Татьяны. Святочные картины»). При
создании произведений, сюжет которых включал в се*-
|488|

с
бя эпизод с гадающей героиней, писатели неизменно
ориентировались на эти, ставшие классическими об¬
разцы, а у читателей такие эпизоды также' неизбежно
ассоциировались с героинями Жуковского и Пушкина.
См.: п-ничы' :и:ркл.ю. кркшкнскик вкчкрл.
I КПК. ПОЛНЫ иксии, поясок нп-лковый.
И. В.Душечкина
СЕДОЙ КАЛМЫК
В седьмой главе, в сцене приезда Лариных к москов¬
ской т<*тке\
Им настежь отворяет дверь
В очках, в изорванном кафтане,
С чулком в руке, седой калмык.
(7, XXXIX. XL, 8-11)
Калмыки — народ, живущий в Прикаспийской низ¬
менности. в некоторых районах Северного Кавказа,
в низовьях Волги. Пришельцы из Азии. Территорию,
близкую к современной, занимают с первой половины
XVII	в. Учаетвовали почти во всех войнах, которые ве'-
ла Россия в XVIII — начале XIX в.
Во время своего «Путешествия» Онегин видит, как
«вкруг кочующих шатров / 11асугся овцы калмыков»
(Т.6. С.198).
Метрические и агиографические сведения о калмы¬
ках встречаются во многих щюизве'дениях Пушкина —
в «Истории Петра», «Путешествии в Арзрум», в стихотво-
|н‘иии «Калмычке». Основываясь на свидетельствах вос¬
токоведа отца Пакпн(|)а (II.Я.Бичурина), Пушкин
поместил в «Истории 11угачева > обширный очерк, посвя¬
щенный российским калмыкам (см.: Т. 11. С.95—98).
Уже в начале XVI11 в. в с|х;де русского дворянст ва счи¬
талось. что калмыки честны и трудолюбивы, поэгому их
охотно нанимали в слуги, Это обстоятельство и отражено
вопис'ании дома «у Харитонья в переулке» — видимо, «се¬
дой калмык» давно п ве»рио служит семейству тетки.
Автор «Евгешш Онегина» хо|юшо знал анекдот «Слуга
награждается достоинством морского офицера, а госпо¬
дин ечч> определяется is мат|хм*ы», помещенный в сочине¬
ниях исто})иог|)ае|)а И.И.Голикова: слуга-калмык лучше
барина выучился в чужих краях мо|м'кому делу, выдер¬
жал экзамен у 11стра Великого и дослужился потом до ад¬
миральского чина (см.: Шитое И.И. Дополнения к Дея¬
ниям Петра Великого... Т.1 —18. М., 1796. Т.17. С.260).
Мотив этого «калмыцкого» анекдота Пушкин использо¬
вал водном из своих прозаических набросков (с м.: Лис¬
тов B.C. «Сын казненного стрельца» — иеехуще'ств.к'нный
.замысел Пушкина //Пушкин. Иссл. Т. 13. С. 114-115).
Слуга-калмык обычно прислуживал за столом у пе¬
тербургского приятеля Пушкина — Я.Н.Толстого, что
отражено в стихотворении «<Пз письма к Я.II.Толсто¬
му^ (Т.2. С.264).
В.	С.Л истов
СЕЙ (Сэй) Жан-Батист (Say .lean-Baptiste; 1767—
1832) — французский экономист и социолог. Упомина¬
ется вместе с английским ученым Джереми Бснтамом
в первой главе «Евгения Онегина»:
Довольно скучен высший тон;
Хоть, может быть, иная дама
Толкует Сея и Бентама,
11о вообще их разговор
Несносный, хоть невинный вздор...
(1. Xl.ll. 4-8)
Подобно упоминанию Адама Смита выше*, в строфе
VII, здесь пародируется мода петербургского света на
разговоры е> политической экономии. Это было харак¬
терно для разных групп образованного дворянского
общества, от высоких чиновников и светских бездель¬
ников до будущих декабристов, которых I Кликни назы¬
вал «молодыми якобинцами».
Сей происходил из буржуазной гугеноте'кой семьи.
Он получил неплохое образование, но рано вынужден
был начать слу жбу в торговой конторе*. Сей выдвинул¬
ся как публицист в период революции конца XVIII в.
и сделал административную карьеру в первым период
правления Наполеона Бонапарта, одновременно зани¬
маясь науками. Однако е>н рано вышел в отетавку и за¬
нялся предпринимательской деятельностью, в которой
ире'усиел. Его главное научное сочинение — «Трактат
политической экономии, или Простое изложение спо-
соба, которым е'оздаются, распределяются н потребля¬
ются богатства» — вышло первым изданием в 1803 г.,
но слава пришла к Сею лишь в период реставрации
Бурбонов, когда начиная с 1814 г. одно издание' выхо¬
дило за другим. В 1815 г. е>н издал еще одно сочинение,
озаглавленное «Катехизис политической экономии».
Сей сыграл большую роль в организации высшего эко-
номического образования во Франции и в известном
смысле явился основателем е})ранцузской школы поли¬
тической экономии.
Современная наука сводит заслуги Сея в политичес¬
кой экономии к тому, что он, следуя за Адамом Сми¬
том, впе'рвые в явной форме высказал идею о сотруд¬
ничестве факторов производства — труда, капитала
и земли — в создан и и продукта и его ценности; сч|юрму-
лпровал так называемый «.закон рынков Сея», который
призван служить объяснением нормального е|)\нкцпе>-
нпрованпя экономической систе'мы; особе» подчеркивал
роль предпринимательской инициативы в щюгрессе
экономики.
Для Маркса и марксисток Сей был основоположни¬
ком так называемой «вульгарной политической эконо-
мии», которая отошла от трудовой теории стоимости
и егг идет, что основой современного общества является
эксплуатация наемных рабочих капиталистами.
Однако для русских чисто теоретические аспекты
учения Сея не играли существенной роли, а интерес
|48»|

СЕЛИНА
С
jj. а. здж
Ж.-Б.(!сй. 1840-с гг. Гракюра
к нему в основном определяло! его либеральными взгля¬
дами как на экономику, так н на политик} . Как и Смит,
Сей выступал за свободу хозяйственной деятельности
п торговли, против государственных ограничений этой
деятельности. Сей не уставал повторять, что богатство
страны растет наиболее успешно в условиях свободы,
охраняемой строгими и справедливыми законами. По¬
пулярности Сея способствовал свойственный ему про¬
стой и ясный способ изложения на знакомом всем об¬
разованным людям в России французском языке.
I	IyuiKiiii, вероятно, узнал имя Сея еще в Лицее. О по¬
пулярности Сея среди будущих декабристов, с которы¬
ми I IyuiKiiii постоянно общался и в 11етербурге, и в юж¬
ной ссылке, свидетельствует письмо одного из основателей
первых тайных обществ М.Ф.Орлова военному ис¬
торику Д.11.Бутурлину от 2 ноября 181!) г., в котором
речь идет о том. что историк не может быть историком,
ежели он не имеет хороших сведений о политической
экономии. М.Ф.Орлов советует Д.П.Бутурлину прочи¬
тать Сея, из чего следует, что сам он Сея уже читал.
Рукопись II.И.Пестеля на французском языке
«Практические начала политической экономии», отно¬
симая специалистами к концу 1810-х гг., содержит те¬
зис о более высокой производительности свободного
труда по сравнению с рабским. Автор отмечает, что
Смит и ряд других экономистов XVIII в. твердо стояли
на этом принципе. В России подобные мнения воспри¬
нимались как критика крепостного права.
11опулярность Сея в России сохранялась и после 1825 г.,
хотя светская мода на либеральную политическую эконо¬
мию отчасти отошла в прошлое. В 1827 г. II.А.Полевой
опубликовал и издаваемом им журнале «Московский те¬
леграф» перевод большой статьи О я «Сущность полити¬
ческой экономии» со своим хвалебным предисловием,
в котором было сказано о либеральном направлении этой
пауки (см.: Д/7’. М.13. № 1. С.33-57; №2. С. 101 — 121).
По-видимому, это не понравилось аластям, что отрази¬
лось в частном письме одного из новых фаворитов
Д.И.Блудова князю II.А.Вяземскому, который прини¬
мал близкое участие в издании журнала.
Между тем Пушкин в записке «О народном воспита¬
нии», написанной в 1826 г. по прямому указанию царя,
П(‘|м'дан1юму ему ш<ч|м)м жандармов Бенкендо|н)юм. |>е-
комендовал преподавать ученикам «средне-высших»
учебных заведений в|юде Лицея, в котором он сам учил¬
ся, политическую экономию «но новейшей системе Сея
и Сиемонди» (Т. 1 I. С.46). Сисмонди — франко-швейцар¬
ский экономист н историк, главные труды которого выхо¬
дили примерно в тс же годы, что сочинения Сея. 1\ак
и вся записка, эта рекомендация, очевидно, связана с на¬
деждами Пушкина на то, что правление Николая I будет
сравнительно либеральным.
А.	В. Аникин
СЕКУНДАНТ - см.: 1У;).и,
СЕЛИНА — греческое имя, означающее «луна». Так
называла Прасковья Ларина свою дворовую девку
Акульку (см.: А КУЛЬКА). Имена Селина, латинское
Акилина («орлиная») и прежде широко бытовавшее
в русском народе Акулина имеют одно общее производ¬
ное — имя Лина. 11рев|шщсние Акульки в Селину придаст
дополнительный иронический оттенок образу старшей
Лариной, т.к. модная в пушкинское время привычка
придавать именам европейское звучание на дворовых
людей обычно не распространялась.
В.	А. Невская
CE.’IJI IIIIH. НОСЕЛ ЛIIIIII — «крестьянин, селы'кий
хозяин, пахарь; сельский житель» (Даль).
11о вот уж лунного луча
Сиянье гаснет. Там долина
Сквозь пар яснеет. Там ноток
Засеребрился; там рожок
11астуший будит селянина.
Вот утро: встали все давно,
Моей Татьяне всё равно.
(3, XXXII, 8-14);
1400 |

с
CK. Ill II11II. IIOCF. Dill N II
Татьяна смотрит и не видит,
Волненье света ненавидит;
Ей душно здесь... она мечтой
Стремится к жизни полевой,
В деревню, к бедным поселянам,
li уединенный уголок,
Где льется светлый ручеек,
К своим цветам, к своим романам
II в сумрак липовых аллей,
Туда, где он являлся ей.
(7. LIII, 5-14)
Селяне, поселяне часто встречаются в русской сенти¬
ментальной прозе н поэзии конца XV III — первой чет¬
верти XIX в. Один из возможных примеров — стихи н;<
песни:
11ростодушна поселянка,
Нам не знает, что сказать.
Как тебе, моя белянка,
Чувств моих не понимать?
Что ж такое? я теряюсь.
Весь тобою восхищаюсь.
(Новейший туалетный песенник для милых девушек и любезных
женщин, или Собрание лучших несен, с объяснением содержаний
п 1'олосок оных и с присовокуплении приличных каждой песне деви¬
зов в стихах. |Ч. 1-3). Орел, 1820. Ч.З. С:.!>0-!)1)
Ср.:
Прогулки, чтенье, сон глубокой,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой п свежий ноцалуй...
<...>
Вот жизнь Онегина святая...
(4. XXXVIII. XXXIX. 1-4. 9)
В «Евгении Онегине» белянка, селянин п поселяне
появляются в контексте, связанном с идиллическим
миром деревни (см.: БЕЛЯНКА ЧК1МЮОКАН. ИДИЛ¬
ЛИИ) •
Небезынтересно указать на варианты:
...утренний рожок
Будил семейство селянина
(Т.6. С.321);
В деревню к мирным <?> поселянам
<В деревню к розам п тюльпанам>
(Т.6. С.461)
«Розы и тюльпаны» — своеобразная реминисценция
из «Послания к Юдину» (1815), в котором речь идет
о	подмосковном имении бабушки Пушкина М.А.Ганни¬
бал Захарово, где прошли его детские годы:
Туда зарею поспешаю
С смиренным заступом в руках,
В лугах тропинку извиваю.
Тюльпан и розу поливаю —
II счастлив в утренних трудах...
(Т.1. С. 168)
В окончательном варианте — «бедные поселят*».
Эго словосочетание корреспондирует с текстом пись¬
ма Татьяны:
Ты говорил со мной в тиши,
Когда я бедным помогала...
(3, Письмо Татьяны к Онегину, 48—4!))
а также с ее признанием Онегину:
Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, н чад
За полку книг, за дикой сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где в первый раз,
Онегин, видела я вас,
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей...
(8. XLVI. 5-14)
Любопытно, что в произведениях Пушкина слово
«поселянка» встречается один раз — также в идилличе¬
ском контексте повести «Барышня-крестьянка»: «При¬
выкнув не церемониться с хорошенькими поселянка¬
ми. он [Алексей Берестов. — II. М. | было хотел обнять
ее [Акулину. - П.М.)...» (Т.8. С. 114).
В поэзии Пушкина поселяне, селяне также появля¬
ются в идиллических картинах:
Счастливый селянин, не зная бурных бед.
По нивам повлечет плуг, миром изощренный...
(Ма возвращение Государя Императора из Парижа
н 1815 году, 1815//Т. 1. С. 147);
...Ранний селянин,
Готовясь уж косить высокой мак долин,
Услыша бури шум. не выдит на работу
11 погрузится вновь в ленивую дремоту.
(Приметы, 1821 //Т.2. (1.222):
Старик лениво в бубны бьет,
Алеко с пеньем зверя водит,
Земфира поселян обходит
И дань их вольную берет.
(Цыга		 1824 //Т.4. С.188)
В «Нравоучительных четис|юст11шиях», написанных
Пушкиным совместно с 11.М.Языковым летом 1826 г.
п являющихся пародией на пертводныеаиоюгии 11.И.Дми¬
триева, «мирный селянин» н его идиашческая сельская
жизнышродийно нротивонос’гаилены жизни городской:
О	мирный селянин! В твоем жилище нет
Ни злата, ни сребра, но ты счастлив стократно:
С любовью, с дружбой ты проводишь дни
приятно,
А в городе и шум, и пыль, и стук карет!
(Т.З. С.481)
В философском стихотворении Пушкина 1836 г.
«Когда за городом, задумчив, я брожу...» на сельском
кладбище
1491 |

СЕМКИ ПЕТРОВИЧ
С
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом...
(Т.З. С.422)
Этот образ несомненно восходит к «селянину с по¬
чтенной сединою» из вольного перевода элегии Т. Грея
«Сельское кладбище;», выполненного В.А.Жуковским
н 1802 г. К этому стихотворению восходит и описание
могилы Ленского: «скромный памятник, к приюте сосн
густых, / С непышной надписью и |>езьбою простою»
и «две сосны», «памятник простой», «простая надпись»
(6, XL. 7, 14; XU, 13); «Там пахарь любит отдыхать»
(6. XL, 10).
Интересно отметить, что в «Путешествии в Арзрум»
I	IyuiKiiii описывает «осененную двумя пустынными со¬
снами» могилу пастуха, к которой «соседние поселяне
стекаются... на поклонение» (Т.8. С.472).
II. И.Михайлова
СЕМЕН ПЕТРОВИЧ — москвич, упомянутый в седь¬
мой глав»; «Евгения Онегина» наряду с другими персо¬
нажами грибоедовекой Москвы:
Но в них не видно перемены;
Всё в них на старый образец:
У тетушки княжны Елены
Всё тот же тюлевый чепец;
Всё белится Лукерья Львовна,
Всё то же лжет Любовь Петровна,
Иван Петрович так же глуп,
Семен Петрович так же скуп...
(7. XLV, 1-8)
Скупость — тема и мировой, и русской литературы.
I	IyiiiKimy была известна комедия Мольера «Скупой»
и трагедия Шекспира «Венецианский купец». Сравнивая
героев этих произведений, Пушкин писал в 1830-е гг.
в «Table-talk»: «У Мольера Скупой скуп — и только;
у Шекспира Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолю¬
бив, остроумен» (Т. 12. С. 160). В трагедии «Скупой
рыцарь» ( 1830) Пушкин, следуя за Шекспиром, пред¬
ставил сложную психологическую характеристику сво¬
его героя. В седьмой же главе «Евгения Онегина» Се¬
мен Петрович скуп — и только. При этом он «так же
скуп», в нем, как и в других, «не видно перемены».
Предельно краткие эпиграмматические характеристи¬
ки москвичей создают нравственный портрет москов¬
ского общества, где неизменно царят ложь, глупость
н скупость. Заметим, что скупостью отличался и отец
Пушкина родовой москвич С.Л.Пушкин — об этом со¬
хранились мемуарные свидетельства современников.
Так, П.А.Вяземский записал в «Старой записной
книжке»: «Отец его, Сергей Львович, был также в сво¬
ем роде нежный отец, но нежность его черствела ввиду
выдачи денег. Вообще был он очень скуп и на себя, и на
всех домашних. Сын его Лев. за обедом у него, разбил
рюмку. Отец вспылил и целый обед проворчал. “Мож¬
но ли (сказал Лев) так долго сетовать о рюмке, кото¬
рая стоит двадцать копеек? — “Извините, сударь
(с чувством возразш отец), не двадцать, а тридцать пять
копеек”» (Пушкин в восп. сов/). Т.1. С. 140—141).
//. И. Михайлова
СЕМЕНОВА Екатерина Семеновна (1786—1849) —
прославленная актриса Петербургского Император¬
ского театра. Пушкин после окончания Лицея (с июля
1817 но июль 1819 г.) не раз видел ее в лучших ролях.
В 1820 г. Семенова ненадолго оставляла театр. Вер¬
нувшись из ссылки, 1 IyuiKiiii уже не* застал ее на сцене.
Игра Семеновой, вызывавшая неизменный восторг
Пушкина, побуждала поэта серьезно задуматься над
судьбой русского театра, его репертуаром, актерской
школой. Свое пристрастное отношение* к великой акт¬
рисе он выразил в статье «Мои замечания об русском
театре;» (1820); на рукописи «Руслана и Людмилы» он
оставил портрет Семеновой. Театральные впечатления
Пушкина нашли отражение в статье «<0 народной дра¬
ме и драме “Марфа Посадница”>» (1830), в письмах
и в первой главе* «Евгения Онегина».
Пушкина интересовала личная и сценическая судьба
актрисы. В 1796 г. десятилетняя Семенова, дочь крепо¬
стной смоленского помещика 11утяты (кто был ее отец —
скрывалось), была определена в театральное училище
Петербурга. В 1803 г. она успешно дебюпцювала, еще
до выпуска играла главные роли, а в 1805 г., как сказа¬
но в официальных бумагах, была выпущена «актрисой,
с жалованием 500 руб. и казенной квартирой»: это озна¬
чало, что за годы ученья она получила вольную. Уже тог¬
да репергуар ее был велик и разнообразен: она пела
оперные* партии, бойко плясала, играла к комедиях, сен¬
тиментальных драмах, пробовала себя в трагедии.
В училище особое внимание обращали на музыкальную
подготовку, учащиеся должны были владеть обязатель¬
ными элементами балетного и оперного искусства, их
обу чали русскому и французскому языкам, декламации.
Настоящая известность пришла, когда Семенова сы¬
грала Антигону в пьесе В.А.Озерова «Эдип в Афинах»
(1804). «Л не* мог хорошо запомнить стихов, потому
что плакал, как и другие, и это случилось со мной в пер¬
вый раз в жизни, потому что русская трагедия доселе
к слезам ие приучала...» — писал известный театрал
(Жихарев. Записки. Т.1. С. 124). Стре'мтельпую.
трепетную Антигону вспоминал актер Я.Е.Шушерин,
сам игравший Эдина. «Как она была хо|юша! Какой голос!
Какое чувство, какой огонь!..» (цит. но: Аксаков С.Т.
Яков Емельянович Шушерин н современные ему теат¬
ральные знаменитости // Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 5 т.
М., 1966. Т.2. С.367). И много раз потом говорил, что
смотреть ее должно было «стоя на коленях».
[492]

с
СЕМЕНОВА
Е.С.Семенова. А. Винтергальтер (?). 1814 (?). Кость, гу
Семенова имела артистическую внешность, про¬
филь камеи, удивительный голос — контральто, сво¬
бодную. легкую поступь. Па сцене она никогда не
.шала робости.
Талант молодой актрисы способствовал успеху дра¬
матургов той поры. Их весьма слабые литературные
переработки античных авторов, великих трагиков
Расина, Корнеля, Вольтера, произведения на темы
русской истории «возбуждали общее сочувствие»
(11.А.Вяземский), благодаря тому что в героических
сюжетах пушкинское поколение черпало современ¬
ные аллюзии. Политические перевороты на сцене,
свержение тиранов, готовность к самопожертвова¬
нию. республиканские речи, идеи свободы звучали
злободневно и заражали энергией переполненные за¬
лы театров.
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил... —
(1. XVIII. 5-8)
писал Пушкин в «Евгении Онегине».
Восторженно принимали Семенову в пьесе В.А.Озе¬
рова «Димитрий Донской» (1807). Драматург отводил
Ксении — ее играла Семенова — весьма скромную роль,
актриса сделала ее центральной и принесла автору не¬
слыханный успех. Героическое начало, пафос побед,
еще более усиливавшийся после войны 1812 г., обеспе¬
чили пьесе долгую театральную жизнь.
Но так же аплодировали Семеновой, когда героичес¬
кая патетика уступала место лирике. «Она украсила не¬
совершенные творения несчастного Озерова и сотвори¬
ла роль Антигоны и Мойны», — писал Пушкин в статье
«Мои замечания об русском театре» (Т.П. С. 10).
В пьесе «Фингал» Озе|юва Мойна, спасая своего возлюб¬
ленного от верной смерти, гибнет сама. Талант Семено¬
вой сверкал многими гранями, когда она передавала
страх сомнений, силу любви, решительность и слабость,
когда ее героиня — уже после смерти — являлась в обра¬
зе воздушной тени к оплакивающему ее Фингалу. Ее
элегический монолог «В пустынной тишине, в лесах,
с|М‘дн свободы...» знал весь 11етербург. В «Евгении Оне¬
гине» Пушкин тоже вспомнит н|ю Мойну («Мойну вы¬
звать (для того, / Чтоб только слышали его)» — 1. XVII,
13—14), но уже в связи с другой актрисой — юной
А.М.Колосовой, сменившей Семенову в этой роли.
В спорах петербургских театралов вокруг обеих актрис
он отдавал неизменное предпочтение Семеновой.
В 1808 г. в Россию приезжала знаменитая француз¬
ская актриса г-жа Жорж. Ее успех в Петербурге был
неслыханным. Семенова внимательно изучала ее игру,
оценив отличную школу, рассчитанность каждого жес¬
та. эффектную декламацию. 11ереняв у нее все лучшее,
она замечала — чтобы не повторить их самой — все сла¬
бости великой актрисы. В их невольном соревновании
сильнее ок|>еи ее дар. Сама Жорж не скрывала, что ой
не хватает темперамента ее русской соперницы. Остро¬
словы замечали, что. подражая Жорж, Семенова вдруг
«завыла», искусственно понижая свой неповторимый
голос. Однако она упражнялась, по ее словам, «день
и ночь», читая стихи и совершенствуя свою технику.
В театрах пушкинской поры не было режиссеров,
обычно сами авторы, иногда люди совершенно не спо¬
собные к игре, готовили с актерами их роли. Семеновой
несказанно повезло. После короткого периода занятий
с А.А.Шаховским она перешла в ученицы к Н.И.Гнеди-
чу, искусно обработавшему ее талант. Человек огром¬
ных познаний и высоких стремлений, поэт, перевод¬
чик. он с 1808 I'. и до конца ее театральной карьеры
готовил с Семеновой все ее роли. Он не только прививал
своей ученице общую культуру, но учил ценить, пони¬
мать и произносить стихи. Не секрет, что многие акто¬
ры того времени с трудом понимали тексты, которые им
приходилось читать на сцене (эго особенно удручало
Пушкина как зрителя и автора). Гнедич помогал Семе¬
новой разгадать «рисунок» роли, составлял особые «нот¬
ные тетрадки», разрабатывал интонацию, пластику
движений, требовал естественности поведения на сце¬
не. Искренность и правдивость ее игры поражали зри¬
телей. Современники вспоминали, как у них на глазах
менялась ревнивая и страстная Гермиона (в пьесе Раси¬
на «Андромаха»). Только что готовая обречь на гибель
своего неверного мужа («Пусть Пирр умрет»), она
1493]

СЕМЕНОВА
С
вдруг преображалась в кроткую, страдающую, любя¬
щую женщину. И когда с ее уст срывалось: «Он
мертв», — неве|Х)ятная бледность ее лица заставляла ве¬
рить в реальность пережитого потрясения.
«Говоря об русской трагедии, говоришь о Семеновой
и,	м.<ожет> б.<ыть>. только об ней. Одаренная талан¬
том, красотою, чувством живым и верным, она образо¬
валась сама собою. Семенова никогда не имела подлин¬
ника. Бездушная фр.<анцузская> актриса Жорж
и вечно восторженный поэт Гнедич могли только ей на¬
мекнуть о тайнах искусства, которое поняла она отк|ю-
вснием души. Игра всегда свободная, всегда ясная,
благородство одушевленных движений, орган чистый,
ровный, приятный и часто порывы истинного вдохно¬
вения. всё сие принадлежит ей и ни от кого не заимст¬
вовано. <...> Семенова не имеет соперницы. ...Она ос¬
талась единодержавною царицею траг.<ической>
сцены», — таково твердое? убеждение 11ушкина (Мои заме¬
чания об русском театре, < 1820> // Т. 11. С. 10— II).
Особое место в репертуаре Семеновой занимал Расин.
Не случайно на рисунках О.А. Кипренского она изобра¬
жена именно в пьесах этого драматурга. Знаменательно,
что и Пушкин увидел ее в трагедии Расина. Это была
«Гофодия». Всесильная правительница Иудеи Гофолия,
пролившая море крови, испытывает нежность и страх
при виде чудом спасшегося внука, пораженного когда-то
ее ножом. Два чувства: властолюбие и совесть — борются
в ней. Сюжет надолго запомнился Пушкину. И в 1825 г.,
работая над «Борисом Годуновым», он создает сходную
ситуацию, поуже на материале русской истории. Мысль
об убитом царевиче Димитрии неотступно преследует
Бориса, а появление самозванца только усиливает муки
совести. Что при этом поэт думал о Семеновой, под¬
тверждается желанием Пушкина видеть ее исполни¬
тельницей роли Марины Мнишек.
Вершинное создание Семеновой — Федра. Можно
только сожалеть о том. что, находясь в ссылке, Пуш¬
кин не сумел увидеть этот спектакль. Век спустя, дру¬
гой поэт — О.Э.Мандельштам также тосковал об
этом: «Я не увижу знаменитой Федры / 15 старинном
многоярусном театре» (Мандельштам О/.). Камень.
Л., 1990. С.75).
Читая в журнальной хронике отзывы о «Федре»,
Пушкин разбирал перевод Лобанова, в котором шла
пьеса. «К статн о гадости — читал я Федру Лобанова —
хотел писать на нее критику... перо вывалилось из рук.
<...> А чем же и держится Иван Иванович Расин, как
не стихами, полными смысла, точности н гармонии!»
(Л.С.Пушкину, январь — начало февраля 1824 //
Т. 13. С.86). Несомненно, игра Семеновой помогла
Пушкину обдумать и сформулировать свое отношение
к великому французскому трагику. В период своего
страстного увлечения Бащюном поэт отказывал Раси¬
ну в умении создать «трагическое лицо», но позднее
с убежденностью утверждал: «Кальдерон, Шексп.<ир> и
Расин стоят на высоте недосягаемой — и их произведе¬
ния составляют вечный предмет наших изучений и вос¬
торгов» (<() народной драме и драме «Марфа 11 осад ни-
ца»>, 1830 //Т.П. С. 177).
Одной из самых запоминающихся ролей Семеновой
была Медея. Пушкин видел ее в 1818 г. Медею тради¬
ционно изображали фурией. Семенова нашла для нее
другие краски: она играла не ревность, а материнское
го|м\ «...Даже по прошествии более пятидесяти лет
я как теперь ее вижу...» — вспоминал актер II.А.Караты¬
гин (Каратыгин. Т. 1. С. 195).
В 1824 г. Семенова сыграла в одном странном спек¬
такле. Афиша гласила: «Керим-Гирей, крымский хан.
Сюжет заимствован из поэмы I Клнкина, с сохранением
его стихов». «Бахчисарайский фонтан» был обработан
до неузнаваемости Шаховским. Лишь там, где звучали
подлинные стихи Пушкина, могла Зарема-Семенова
проявить себя. В целом же «побрякушки» Шаховского
(выражение Грибоедова) не имели успеха.
Уход знаменитой актрисы со сцены оказался для нее
не менее трагичным, чем многие ее роли. Кончалась
эпоха в театре, когда именно жанр трагедии оказался
наиболее востребованным. Публика, пришедшая после
1825 г., нуждалась в более легких жанрах. Да и отно¬
шения струйной осложнились: твердый, неуступчивый
характер, слишком самобытный талант и отсутствие
сталь же яркого партнера были тому причиной. Фор¬
|494|

СЕМИНАРИСТ И ЖЕЛТОЙ ШАЛЕ
мально Семенова оставила театр, потому что вышла за¬
муж за князя И.Л.Гагарина — масона, владельца ог-
ромного состояния и страстного любителя театра. Вен¬
чание лишь узакониваю давнюю связь с человеком,
который любил ее так преданно, что, по замечанию
Жихарева, удивлялся даже, как можно «превозносить
пьесу», где не было роли для Семеновой (см.: Жиха¬
рев. Записки. 'Г.2. С.284).
В ноябре 1826 г. она в последний раз вышла на сце¬
ну Петербургского театра, выбрав на прощание свою
лучшую роль — Федры. 22 года истинного ее служения
театру и ее триумфа оставили значительный след в рус¬
ском театральном искусстве XIX в.
Врак, сделавший Семенову княгиней, не принес ей
счастья. Через несколько лет, в 1832 г., скончался ее
муж. Она не нашла опоры в детях, а быт н хозяйство не
были ее уделом. Блиставшая в театре, она не смогла
смириться с иной жизнью. Ее смерть, чуть ли не в бед¬
ности в 1841) г. от тифа, осталась почти незамеченной.
Внимательные читатели «Евгения Онегина» считали
невероятным нертчюплощение Татьяны из нровинциаль-
ной барышни в княгиню. Но подобные примеры были
в жизни. 11е сравнивал ли I Imiikiiii свою героиню с Семе¬
новой — крепостной — великой актрисой — княгиней?
В 1830 г., побывав у Гагариных в Москве, 1(ушкин ос¬
тавил в доме экземпляр «Бориса Годунова» (СПб., 1831)
с надписью: «Княгине Екатерине Семеновне Гагариной
от Пушкина. Семеновой — от сочинителя» (Рукою Пуш¬
кина. С. 716). Надпись таит в себе глубокий смысл. 11уш-
кнн с присущей ему ае|к>риетичноетыо подчеркнул родет-
во творческих душ — актрисы и сочинителя.
Лит.: Медведева 11.11. Екатерина Семенова. М., 1!И>4 (В приложе¬
нии — список всех ролей Е.С.Семеновой, а также перечень ролен, в ко¬
торых ее видел Пушкин); Неньяш P.M. Е.Семснова. Л., 1!Ж7.
3.	П. Гротская
СЕМИНАРИСТ В ЖЕЛТОЙ III A. IE
Пушкин соединяет несоединимое, добиваясь коми¬
ческого эффекта. О таких словосочетаниях Н.Л.Брод¬
ский заметил: «Пушкин иногда употребляет картинные
определения, но они не имеют самодовлеющего живо¬
писного назначения: они исключительно смыслового
характера...» (Бродский. С.82).
Шали вошли в моду вместе с ампирными платьями
с глубокими декольте из легкого, не очень подходящего
для петербургского сурового климата материала. «Всс*
носят шали, они в большой моде, — пишет в 1803 г. ан¬
гличанка Марта Вильмот, — и чем их больше, тем боль¬
ше вас уважают. У меня шесть. Нужно сказать, мода
эта чрезвычайно удобна. Шалн бывают огромными
(даже в три человеческих роста), один конец ее обер¬
тывается вокруг руки, другой — спускается до земли»
(Письма сестер М. п К.Вильмот из России. М., 11)87.
С.238). Существовал даже танец с шалью. 2 января
1804 г. в письме к матери Марта Вильмот описывала
великолепный бал у графа Орлова, на котором его дочь
исполняла танец с шалью; этот танец был «по красоте,
изяществу и элегантности прекраснее всего, что мне
когда-либо приходилось видеть (даже в живописи)»
(Там же. С.240). Танец с шалью полу чил большое рас¬
пространение. Его танцевали выпускницы женских
учебных заведений, чтобы продемонстрировать свою
грацию и танцевальное искусство. Герой романа
Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» Мар¬
меладов, доказывая, что он тоже* «благородного» проис¬
хождения, с гордостью сообщает: «Знайте же, что су¬
пруга моя в благородном губернском дворянском
институте воспитывалась и при выпуске с шалью танце¬
вала при губернаторе и при прочих лицах, за что золо¬
тую медаль и похвальный лист получила» (цит. по:
luipeauoea. Костюм... С.323).
Шаль — обязательная принадлежность костюма
светской дамы: «Жениться!» — читаем в че рновом на¬
броске повести Пушкина «<Участь моя решена. Я же¬
нюсь...>». — Легко сказать — большая часть людей
видят в женитьбе шали, взятые; в долг, новую карету и |ю-
зовый шлафрок» (Т.8. С.406). Хорошая туре-цкая
шаль стоит целое состояние. М. Вильмот пишет: «Сут¬
ра до вечера, но здешней моде, я кутаюсь в черную
с желтым шелковую шаль: княгиня Дашкова подарила
мне большую турецкую шаль, которая стоит около 30 ги¬
ней, а в Англии, думаю, может стоить 50—60» (11исьма
сестер М. и К.Вильмот из России. С.238).
В 1800-е гг. появились шали русской работы, пона¬
чалу они имитировали кашмирские и турецкие. Рус¬
ские шали имели одну важную особенность — в отличие
от большинства привозных они были двусторонние.
Тончайший тканым рисунок располагался по краям
широкой каймой. Эта работа требовала не лхкп.кс> бо и.
того искусства от мастерицы, но острого глаза и осо¬
бой чуткости пальцев. Рассказывали, что на фабрике
Д.А.Колокольцова трудились крепостные девочки
10—12 лет, они скоро слепли и доживали свой век
в специальных инвалидных домах. Шали не выходили
из моды очень долго. Еще в 1825 г. в отделе моды «Мос¬
ковский телеграф» писал: «Кашмирские шали, квад¬
ратные* или шарсрообразпыс. в большой моде. Цвет пе>-
следних белый или пестрый; но края всегда бывают
превосходной работы. Такая шаль видом похожа на
шелковую, но легче и делается из драгоценной шерсти
Тибетских коз» (цит. по: Кирсанова. Розовая ксанд-
рейка... С.265—266).
Цвет шали и соотношение каймы с фоном подчиня¬
лись моде. Желтый цвет упоминается не случайно: зо¬
лотистые тона характерны для шелка, разные оттенки
желтого часто встречаются в узорах. В журнале «Мол¬
[495]

СЕМЬЯ,СЕМЕЙСТВО
С
ва» за 1831 г. отмечали, что «новейшей работы шали
имеют фон светло-кофейный» (цит. но: Кирсанова.
Костюм... С.323). Далее Р.М.Кирсанова пишет: «По
мере того, как шали старинного фасона начали выхо-
дить из моды, им нашли иное применение — стали шить
из них платья, мужские жилеты и др. Вот что можно
было прочесть в “Молве" за 1832 г. (Л<‘> 63. С.252):
“Для мущчин мода на шлафроки до того утвердилась,
что нарочно для них изобретены материи и узоры. Ша¬
ли более всего к тому пригодны. Дамы, которые хотят
сделать хорошее употребление из своих турецких ша¬
лей, могут это взять на заметку > (Там же.
С.323—324).
Семинарист, обычно высокий нескладный молодой
парень, никак не совместим с изящной женской фи¬
гуркой. укутанной в модную шаль. Пушкин ни разу не
употребил слово «семинарист» в положительном смыс¬
ле; в словаре 11ушкнна это синоним скучного, низко¬
пробного, малообразованного:
В журнал совсем неевропейский,
Над коим чахнет старый журналист,
С своею прозою лакейской
Взошел болван семинарист.
(<Н«1 Надеж;и1на>, 1829 //Т.З. С. 175)
Семинария — среднее духовное учебное заведение.
Поступали сюда обычно сыновья священнослужите¬
лей; их учили молитвам и распевам на церковно-сла¬
вянском языке, немного латыни. В повести В.Т.На-
[Х'жного «Бурсак» сельскому дьячку его приятель советует
отдать сына в семинарию и обращается к мальчику:
«...Когда ты будешь столько счастлив, что дозволят те¬
бе учиться в семинарии, то смотри не ленись, и бог
тебе поможет. Там-то будешь иметь случай набраться
всякой мудрости, о коей нашему брату п подумать
страшно. Отличась в науках, ты можешь надеяться —
велика власть господня! — надеяться быть со временем
в каком-нибудь селе диаконом! Посуди, какая честь,
какая веселая жизнь!» (Нарежный В. 7 . Бурсак // На-
режный В.Т. Соч.: В 2 т. М., 1983. T.I. С.8).
Отличительной особенностью семинарского образо¬
вания было знание латыни, что позволило в 1830-е гг.
семинаристам, не пожелавшим вступать на поприще
духовное, наполнить аудитории Московского универ¬
ситета. Известный критик и журналист пушкинского
времени Надеждин был сыном священника, учился
в Рязанской ду ховной семинарии. Московской духовной
академии, преподавал в семинарии, потом поселился
в Москве п стал издателем журналов «Телескоп», затем —
«Молва». Несогласный с многими мнениями его о лите¬
ратур, Пушкин не упускает случая мимоходом уко¬
лоть противника. В «<Романе в письмах>» петербург¬
ская барышня Лиза, погрузившись в деревне в чтение
русских журналов, возмущена статьей Надеждина
с критикой поэм Пушкина «Граф Нулин» п «Полтава»:
«...смешно видеть, как семинарист важно упрекает
в безнрав<ствепности> п неблагопр<истойности> сочи¬
нения. которые прочли мы все, мы — Санктпетербург-
ские недотроги!..» ('Г.8. С.50).
I	(евозможно представить себе семинариста в велико¬
светской гостиной или на балу. Пушкин иронически
называет семинаристом светскую даму, вздумавшую
блеснуть излишней образованностью п вместо изящ¬
ных эпиграмм или Ьоп mot пустившуюся в неуместные
ученые рассуждения.
О шалях см. также: ШАЛЬ.
Н. А. Марченко
СИМ ЬЛ, СЕМЕЙСТВО — «совокупность близких ре)Д-
ственников, живущих вместе» (Даль). Именно в этом
основном значении Пушкин чаще всего употребляет
понятие «семья», хотя иногда использует его н в пере¬
носном значении, упоминая «пыльную семыо» книг ( I.
XLIV, 13), «однообразную семью» карточных игр (5,
XXXV'. 13) или «бессмертную семью» «избранных судь¬
бами», которая мерещится романтически настроенно¬
му Ленскому (2. VIII. 11. 9). Вообще, в представлении
Пушкина семья и семейство — это своего рода «малая
группа», внутри которой обустраивается жизнь отдель¬
ного человека.
В отличие от «большой группы» (государство, обще¬
ство п т.д.), создающей важнейшие социокультурные
доминанты бытия человека в народе (идеологические,
языковые', социальные и т.н.). в которых человек вы¬
ступает в своих наиболее абстрактных качествах
(гражданин, подданный, представитель «сословия», раб
Божий и т.п.), внутри «малой группы» он ощущает се¬
бя «своим», «родным» и, соответственно, в наибольшей
степени разделяет ее ценностные ориентации. Он ощу¬
щает себя в ней родственником (исполняя ту или иную
роль в структуре родства). другом, возлюбленным и т.п.
II если внутри большой группы требуется прежде всего
безличное выполнение конвенциональных социальных
ролей, то роли участников «малой группы» пост|>оены
прежде веет на индивидуальных особенностях еч‘ чле¬
нов. на их симпатиях н антипатиях, привычках, осо¬
бенностях характера, играющих иногда более важную
роль, чем требовании этикета. Поэтому «малая группа»
(прежде всего — семья) осознается человеком как ис¬
точник тем та, спокойствия, зашиты, уюта. В семье че¬
ловека не* «выбирают» (как в госуда|мтве или общест¬
ве), а принимают таким, какой ечть.
Этическая ценность и значимость «малой группы»
была осмыслена в России в конце XXIII в.. в эпоху сен¬
тиментализма. Именно это направление определило
быстрое «окульту ривание» русского дворянского быта:
тогда было построено большинство дворянских усадеб,
разбито множество парков, появились в провинции об¬
ширные дворянские библиотеки. 11акоиец, именно тог-
[496]

СЕМЬЯ, СЕМЕЙСТВО
Семейство в комнатах. Рисунок и» а.пЛ>ма. 1810-е гг.
Карандаш, акварель
да опоэтизированная частная жизнь стала предметом
высокого искусства.
С этой точки зрения основной конфликт романа к сти¬
хах Пушкина связан с различным отношением главных
героев к идеологии «малой группы» (семьи). Онегин по
своему характеру и психологии чужд семье: он вырос вне
семейных связей (из всех близких |юдетвенников в рома¬
не фигурирует лишь его отец, никак, по-видимому, не
повлиявший на его воспитание); он с легкостью отказал¬
ся (гг наследственного имения; попав в обстановку дерев¬
ни, где особенно ценятся «семейственные» и «соседские»
связи, он сразу же предпочел оказаться «нелюдимом ». Он
иронически относится к «простой русской семье» Лари¬
ных и для себя не мыслит «приятного ж|М‘бня > «отца, су¬
пруга» н вообще отвергает «семейственную картину'»:
«Что может быть на свете хуже
Семьи, где бедная жена
Грустит о недостойном муже
И днем и вечером одна...»
(4, XV, 1-4)
Даже в мечтах о любовных отношениях с Татьяной
(в последней главе) ему не* приходит в голову мысль
о	создании семьи.
Татьяна, вроде бы, тоже — «в семье своей родной /
Казалась девочкой чужой» и «ласкаться не* умела / К от¬
цу, ни к матери своей...» (2, XXV, 7—10). Но она вы¬
росла в «усадебной» обстановке, которая наиболее со¬
ответствует идеалу «малой группы». В бытовой пат¬
риархальности Лариных сама семья понимается
расширительно; в нее включается и «Соседей добрая се¬
мья, / Нецеремонные друзья...» (2, XXXIV, 7—8; см.:
СВОЯ СЕМЬЯ). В отличие от Онегина, она понимает
этическую и эстетическую ценность «малой группы»,
а в отличие от родителей ее понимание вполне осознанно.
Она становится носительницей сентиментальной куль¬
туры в ее конкретных формах начала XIX в.; эта куль¬
турная модель определяет и ее попытку объясниться
в любви по законам романов Ричардсона и Руссо, и ее
особенное обаяние. 11о «пройдя» через иные культурные
возможности (знакомство с романтической культурой
в библиотеке Онегина), через «ярманку невест», через
«светский салон» в Петербурге, она не меняется; напро-
тив, укрепляются ее коренные начала с удалением все¬
го наносного: «Всё тихо, просто было в ней...» (8, XIV,
11). И идеалом ее осталась усадебная, «семейственная»
действительность: в последнем объяснении с Онегиным
она однозначно предпочитает «светской мишуре» «ди¬
кий сад», «наше бедней* жилище» и даже «смиренное
кладбище» — тоже показатель «семейственности».
Пушкин, не испытывавший в детстве «поэзии се¬
мьи», в разные годы по-разному относился к ней. Но
весьма показательно заявленное в третьей главе «Евге¬
ния Онегина» его желание писать «роман на старый
14971

СЕНЕКА
лад», предметом которого станут «преданья русского
семейства» (3, XIII, 7, 12). Именно в возможности та¬
кого «романа» Пушкин видит непреходящую ценность
русской сентиментальной культуры, эстетически офор¬
мившей бытие «малой группы».
В.	А. Кошелев
СЕН-11РИ - ГМ.: ST.-PRIEST
СЕНЕКА Луций Анней (Lucius Annaeus Seneca;
ок. 4 до и.:».—65) — римский государственный деятель,
философ и писатель. Снискал славу талантливого ора¬
тора, однако в результате придворных интриг был со¬
слан на Корсику, где пребывал с 45 по 48 г., пока
Агриппина, мать будущей) император Нерона, не верну¬
ла его обратно. Сенека стал воспитателем Нерона,
а когда тот в 54 г. пришел к власти, встал у кормила вну¬
тренней и внешней политики Римской империи. Бла¬
госклонность императора позволила Сенеке нажить ог¬
ромное состояние, однако после убийства Агриппины
в 59 г. отношения между ним п властителем обостря¬
ются; в 65 г. тиран, подозревая, что Сенека знал о за¬
говоре против него, вынудил своего бывшего наперсни¬
ка покончить жизнь самоубийством.
Будучи последовательным и основным представите¬
лем философской школы позднего стоицизма, Сенека
ставил этику — моральное совершенствование челове¬
ка — на первый план. Его многочисленные сочинения
(напр., «Письма на моральные темы» в 20 книгах) ста¬
вят вопросы практической морали, как то: подавление
страстей, похвала воздержанности, преодоление стра¬
ха смерти н др. Сенека сочинил также девять трагедий
(предназначенных, по всей видимости, для деклама¬
ции, а не для постановки на сцене) в возвышенном ри¬
торическом стиле; эти единственные в римской литера¬
туре трагедии, дошедшие до нас полностью, возымели
важное значение для развития европейской драмы.
Идеи Сенеки оказали значительное влияние на потом¬
ков начиная с раннего христианства (известен апокриф —
выдуманная переписка Сенеки с апостолом Павлом)
п вплоть до XVI—XVIII вв., когда ;ж> влияние достигает
своего апогея. Не последнее место занимали труды рим¬
ского философа и в программе преподавания классичес¬
ких дисциплин в Царскосельском лицее в период обуче¬
ния в нем Пушкина, но, судя по всему, не пользовались
особым почтением у него — гак, в шутливом стихотворе¬
нии «11ирующие студенты» (1814) сочинения Сенеки за¬
одно с Кантом и Тацитом предлагается сбросить под стал,
чтобы очистить место для дружеской пирушки:
Под стол холодных мудрецов,
Мы полем овладеем;
11од стол ученых дураков!
Без них мы пить умеем.
(T.I. С.59)
,
Сенека. XVIII м. Гравюра
В 1816 г., незадолго до окончания Лицея, в стихо¬
творении «Послание Лиде» Пушкин выказывает иро¬
ническое отношение к одному из основных положений
учения Сенеки (и ряда других античных мудрецов):
Я вижу: хмурится Зенон,
11 вся его седая свита:
II мудрый друг вина Катон...
<...>
Сенека, даже Цицерон
Кричат: «...мученье —
11рямое смертных наслажденье!» —
па ч то юный жизнелюбивый поэт отвечает:
Совет ваш вовсе не смешон:
Но мне он, слышите ль, не нужен,
За тем, что слишком он мудрен;
Дороже мне хороший ужин
Философов трех целых дюжин...
(Т.1. С.226-227)
Плодовитость п многотемье сочинений античного
классика также не были обойдены иронией 11ушкина.
Приятель поэта, навестив его занемогшего дядю и ус-
[498]

с
с г: 1111
дышав, что тот хочет от скуки заняться сочинительст¬
вом, но не знает, с чего начать, дает дельный совет:
«Пиши всё что ни попало... мысли, замечания литера¬
турные и политические;, сатирические портреты... Это
очень легко: так писывал Сенека и Монтань» (^Мате¬
риалы к «Отрывкам из писем, мыслям и замечаниям ^,
<1827>//T.l 1. С.59). Впрочем, в данном случае пуш¬
кинская ирония могла относиться к герою, высказав¬
шему приведенное суждение.
Упоминание Пушкиным имени Сенеки в строфе
XXII пятой главы «Евгения Онегина» в ряду имен клас¬
сиков и популярных современных авторов:
...ни Виргилий, ни Расин,
Пп Скотт, ни Байрон, ни Сенека,
за которыми следует ироничное снижение:
Ни даже Дамских Мод Журнал
Так никого не занимал...
(5. XXII, 8-11)
хоть и содержит косвенное указание на то, ч то сочине¬
ния Сенеки были еще «в ходу» у современников поэта,
но, как нам представляется, носит случайный характер
и объясняется необходимостью подбора рифмы
к «Мартын Задека». В черновиках к восьмой главе, пред¬
варяя строки о «бесцельности» жизненного пути своего
героя. Пушкин вновь упоминает Сенеку — на этот раз,
как нам кажется, без всякой н|м>нпп по отношению
к античному классику:
Мы рождены, сказал Сенека
Для пользы ближних и своей! —
[Нельзя быть проще] и ясней
(T.6. С.474)
Комментируя данный текст, В.В.Набоков приводит
рассуждение Сенеки из трактата «О досуге»: «От чело¬
века требуется лишь приносить пользу людям: если мо¬
жет — многим; если не может — немногим; если не мо¬
жет немногим, то близким; если не может близким, то
себе» (цит. по: Набоков. Комментарии. С.611).
Кроме того, комментатор обращает внимание на сло¬
ва, сказанные римским философом в послании к его
другу Каю Луцилню: «Живет тот, кто полезен многим.
Живет тот, кто полезен себе» (Там же).
Лит.: Лосев А.Ф. Словарь античной философии. М., 1995.
С. 108— 1 17.
С. С.Лосев
СКИП
Вот наш герой подъехал к сеням...
(1, XXVIII. 1)
Ума не внемля строгим пеням,
К ее крыльцу, стекляным сеням
Он подъезжает каждый день...
(8. XXX. 5-7)
Медведь промолвил: здесь мой кум:
Погрейся у него немножко!
И в сени прямо он идет,
И на порог ее кладет.
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах...
(5, XV, П-14; XVI. 1-4)
Постели стелют; для гостей
Ночлег отводят or сеней
До самой девичьи.
(6. I, 10-12)
Сени — помещение между крыльцом и жилой частью до¬
ма. «Сени (вход), необходимые в нашем климате для того,
чтобы наружный воздух не прямо входил в переднюю для
наименьшего охлаждения внутренней температуры. Хотя
сени бывают по большей части без нечей, однако ж воздух
в них нагре1иется несколько от выхождения теплоты из
передней при отворении дверей» (Свиязев И.И. Учебное
руководство к архитектуре... CI16., 1839. С. 147— 148).
Сени, к которым подъезжает Онегин, в богатом пе¬
тербургском особняке отгорожены от крыльца застек¬
ленной дверью. Вход в них мог находиться в ризалите
зданий, за колонным или нилястровым портиком.
Знаток ста|)от 11етербурга М.11.1 Гьишсв описывает один
из домов русской знати, расположенный вблизи Невского
проспекта на Матой Морской улице. Оп принадлежал
С.В.Салтыкову, знакомому Пушкина. Каменный двух¬
этажный дом был построен итальянским архитектором.
«Вход в него вел прямо с тротуар в роскошные, длинные
сени, между колоннами которых вечно пылал камин.
К Салтыкову, но вторникам, собиралось высшее общество
столицы на танцевальные вечера, на которых играл его
собственный бальный оркестр» (ПыляевМ.И. Старый 11е-
тербург. М., 1991. С.301. Ptenp. воспр. изд.: СПб., 1889).
Изображение дома Салтыкова есть на «11анораме Нев¬
скою проспекта» В.С.Садовникова, литографированной
в 1831 — 1835 гг. Он находился рядом с домом княгини
П.П.Галицыной, как известно, послужившей прототи¬
пом образа старой графини в повести «Пиковая дама».
Поздним вечером графиня со своей воспитанницей
отправляется на бал к посланнику: «Карета тяжело по¬
катилась по рыхлому снегу. Швейцар запер двери. Ок¬
на померкли. <...> Ровно в половине двенадцатого Гер¬
манн ступил на графинино крыльцо и взошел в ярко
освещенные сени. III вейцара не было» (Т.8. С.239).
Сени — вход в дом, первое помещение дома, потому они
и освещены в такой поздний час, когда на улице разы¬
гралась непогода и «фонари светили тускло».
В городских и сельских усадебных домах за сенями
находилась передняя и далее собственно жилые покои.
149!))

СЕНОКОС
С
После ужина у Лариных гости устраиваются на ноч¬
лег в столовой, на стульях и даже на полу; в гостиной,
в комнатах Татьяны и Ольги, — «от сеней / До самой де¬
вичьи». Близкая картина усадебного быта возникает
в письме С.Л.Пушкина от 5 сентября 1828 г. к дочери
в Варшаву: «Твое последнее письмо мы получили в Но-
воржеве. — Мы были там с г-жой и г-ном Шушерины-
ми проездом к г-же Креницыпой, у которой ночевали
две ночи, и оттуда на один день съездили к г-же Теми-
ровой. — Вчера только после обеда воротились и нахо¬
димся в величайшем затруднении. — Все это общество,
числом 12 человек, напросилось завтра, в четверг, при¬
ехать в Михайловское. Можешь вообразить, что у нас
голова кругом идет от забот об их размещении и пропи¬
тании. Они все будут вповалку, а мы в бане, которая
разваливается. Но что поделать. Так они пожелали,
и мы предупредили их обо всех неудобствах» (Мир
Пушкина. (Фамильные бумаги). Т. 1. С. 14).
В крестьянских избах сени соединяли холодную
(летнюю) и теплую (зимнюю) часть дома, т.е. примы¬
кали непосредственно к жилому помещению.
В «шалаше убогом и лесной избушке», где оказалась
Татьяна в своем страшном сне, дверь из сеней вела сра¬
зу в горницу, в которой пировали чудовища.
В XVII — начале XVIII в. сени с переходами соединя¬
ли боярские хоромы, царские терема и служили местом
пребывания молодой домашней прислуги. Отсюда
и возникло название «сенные девушки».
Пушкин упоминает их в романе «Арап Петра Вели¬
кого» и в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях».
//. С. Нечаева
СЕНОКОС
Их разговор благоразумный
О	сенокосе, о вине,
О	псарне, о своей родне...
(2. XI, 6-8)
Время косьбы травм на сено — страдная пора де|к*-
веиской жизни. Сенокосная нора — время сухой и жар¬
кой погоды: лишь при этих условиях можно заготовить
хорошее сено, основной щюдукт зимнего питания до¬
машних животных. 11оэтому в сенокосное в|>емя важен
каждый погожий день. В «Пропущенной главе» «Капи¬
танской дочки» отец героя, едва спасшийся от кресть¬
янского бунта, вспоминает прежде всего о неубранном
сене: «Бог дал вёдро, пора бы сено убрать: а вы, дура¬
чье, целые три дня что делали? Староста! Нарядить по¬
головно на сенокос: да смотри, рыжая бестия, чтоб
у меня к Ильину дню всё сено было в коннах» (Т.8.
С.382—383). Так что разговор окрестных помещиков,
соседей Онегина, «о сенокосе» был для них весьма важ¬
ным и действительно «благоразумным».
В.Л.Кошелев
СЕРЖАНТ - см.: I'BARI И И СЕРЖАНТ.
СИРЕНЫ - см.: КУСТЫ СИРЕН
СКАЗКА в первой половине XIX в. еще не осознава¬
лась как определение точно заданного жанра словес¬
ного творчества и сохраняла свою этимологическую
основу: сказка — это не что иное, как «действие по
глаголу сказывать>» (Даль). Это понятие могло при¬
меняться i$ случаях «делового показания» («сказка
о	женихе и невесте» — удостоверение о том, что они не
родственники), так назывался именной список крес¬
тьян («ревизские сказки») и т.п. Но уже вычленялось
основное значение: «Сказка, вымышленный рассказ,
небывалая н даже несбыточная повесть» (Даль). Это
основное значение определяло две возможности упо¬
требления слова: сказка как выдумка, вымысел, не¬
былица. и сказка как повествовательное произведе¬
ние с установкой на вымысел.
Пушкин охотно употреблял это слово в первом зна¬
чении: сказки рассказывает «царь-отец» (Сказки.
Моё! // Т.2. С.69—70); сказкой именуется слух
о	Микеланджело (см.: Моцарт и Сальери // Т.7.
С.	134) п история «трех карт» (Пиковая дама // Т.8.
С.229). Но представление о сказке как определенном
жанре народного творчества еще не вычленилось: по¬
эт называет сказкой и «Графа Нулина» («Тем и сказ¬
ка / Могла бы кончиться, друзья...» — Т.5. С. 13),
и стихотворные повести И.И.Дмитриева (см.: Т.1 I.
С.99), и «Повести Белкина» (см.: Т.14. С.209). В его
понимании сказка («сказыванье») — это то «чужое
слово», которое может принять облик любого повест¬
вовательного жанра.
В «Евгении Онегине» сказка упоминается в переч¬
не тех «других строк», которые влюбленный герой
«читал духовными глазами». В этом перечне присут¬
ствуют «тайные преданья», «ни е чем несвязанные
сны», «угрозы, толки, предсказанья», «нисьмы девы
молодой» и — «длинной сказки вздор живой» (8.
XXXVI, 0—14). Все эти «другие строки» содержат
в себе указание на ирреальность, вымысел, фантазию —
все они в широком смысле «сказки». Эта пушкинская
установка соответствует общей цели художественно¬
го творчества, о которой Пушкин писал брату еще
в 1820 г.: «Ради Бога, почитай поэзию — доб|юй, умной
старушкою, к которой можно иногда зайти, чтоб за¬
быть на минуту сплетни, газеты и хлопоты жизни,
повеселиться ее милым болтаньем и сказкам...»
(Т. 13. С. 19). В сказке поэта привлекает сам прин¬
цип отношения к факту, о котором повествуется: пе¬
реданный средствами устного «сказыванья», факт
уже непереводим в быт реальный п неподвластен
формальной логике.
В.Л. Кошелев
[500 |

с
скотин имм
СКАМЬЯ. СКАМ ЕЙ КА — |юддомашней п.ш садом»>й
мебели, предназначенный для сидения. 15 простейшем
варианте — «доска на ножках, для сиденья; переносная
лавка, или табурет, стул без ослона, спинки, или ни¬
зенькая подставка под ноги» (Даль).
Скамейки — обязательный элемент архитектуры уса¬
дебного парка: «Сиделки и лавочки разных родов и ар¬
хитектуры служат садам не меньшим украшением как
н прочие вещи, и разбрасываются в местах примет¬
ных» (Собрание новых мыслей для украшения садов
и дачь, во вкусе, английском, готтическом. китайском;
для употребления любителей англинских садов и поме¬
щиков, желающих украшать свои дачи. Тетрадь
1	—[26], содержащая 10 чертежей, с объяснением на
немецком, французском и российском языках. М.,
1799. Тетрадь 8. Описание к чертежу III).
В книге В.А.Левшина «Всеобщее и полное домовод¬
ство, в котором ясно, кратко и подробно показываются
способы сохранять и приумножать всякого рода иму¬
щества, с показанием сил обыкновеннейших трав и до¬
машней аптеки и проч. и проч. с приложением нужных
гравированных рисунков. Состоящее в XII частях»
(М., 1795. 4.8. С. 104—165) указано: «Скамеек и соф
надобно помещать в садах сколько можно больше, как
к украшению впадин, делаемых в шпалерах, так и к вы¬
годе отдохновения. На местах открытых и подвержен¬
ных воздушным влагам должно выкрашивать оныя на
масле зеленою или иною краскою».
Расстановка скамеек требовала особого искусства:
«Скамья должна стоять в таком менте, где два вида,
противоположны один другому» (Леашин В.А. Всеоб-
Пллюггракия it книге: Собрание новых мыслен для украшения салон.
М.. 1799. Гравюра
щее и полное домоводство... 4.1 —12. М., 1795. 4.8.
С.	164—165). Скамьи располагались вдоль большого
променада, в уединенных уголках и местах, откуда от¬
крывался наиболее живописный вид на окрестности —
«бельвю». Парковые скамейки могли быть деревянны¬
ми. мраморными, металлическими, дерновыми, как
простыми («доска на ножках»), так и затейливо укра¬
шенными. Варьировались и формы: скамейки прямые,
полукруглые (в боскетах), круглые (охватывающие*
ствол огромного уединенного дерева), четырехуголь¬
ные... «Скамья, имеющая четыре стороны, построена
по изящному древнему вкусу. Она сама собою пред¬
ставляет великолепный вид в таком месте*, где природа
открывает зрителю со всех четырех сторон богатства
свои» (Там же).
Объяснение Татьяны с Евгением в парке на скамье —
один из наиболее драматических эпизодов всего романа:
II задыхаясь, на скамью
Упала...
(3, XXXVIII. 14; XXXIX, 1)
А также:
Но наконец она вздохнула
И встала со скамьи своей;
Пошла, но только повернула
В аллею...
(3, ХМ, 1-4)
«Скамья Татьяны» находилась в наиболее отдален¬
ном и уединенном углу парка. Между ней н господским
домом пролегало все пространство английского ней-
зажного сада усадьбы Лариных, детально описанного
I	IyuiKHHMM в XXXVIII строе|)е* третьей главы.
В крестьянеких домах скамьи и лавки заменяли к|м>-
вати и стулья. Слуги в господском доме также сидели
и спали на скамьях п сундуках; диваны, кресла и стулья
были господской мебелью.
И капли слез, и на скамейке
Пред героиней молодой,
С платком на голове седой,
Старушку в длинной телогрейке...
(3, XX. 9-12)
В сне Татьяны в хижине:
Онегин тихо увлекает
Татьяну в угол и слагает
Ее на шаткую скамью...
(5, XX, 5—7)
Л. А. Перфильева
СКОТИН 1111 Ы
Вопрос о включении 11ушкиным литературных пе|х*о-
нажей известных щюизведений в текст романа «Евге¬
ний Онегин» исследоиан и разработан в литературоведе¬
нии (см.'.Лотмаи; Бродский: Тархов; Ники шов Ю.М.
[501 |

СКОТИН IIII 1,1
с
Исторический и бытовой фон романа Л.С.Пушкина
«Евгений Онегин». Калинин, 1980 и др.). По мнению
Ю.М.Лотмана, разделяемому в той или иной мере дру¬
гими исследователями, «Пушкин создает особый тин
литературного фона: в него включены общеизвестные
герои произведений, ставшие к этому времени литера¬
турными масками, одно упоминание которых оживля¬
ет в сознании читателей целый художественный мир»
(Лотман. С.278).
«Скотинины, чета седая » — это родители госпожи 11ро-
(таковой и ее брата Скотинина, ге|юи высокой комедии
Д.И.Фонвизина «Недоросль» (1782). Пушкинское «че¬
та седая, / С детьми всех возрастов, считая / От тридца¬
ти до двух годов...» (5, XXVI, 5—7) очевидно ориентиро¬
вано на текст «11едоросля»: «Покойник-батюшка женился
на покойнице-матушке. <...> Нас, детей, было у них
восемнадцать человек; да. кроме меня с братцем, все, но
власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых
вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика,
скончались. Двое о святой неделе с колокольни свали¬
лись, а достальные сами не стояли, батюшка!» (Фонви¬
зин Д.II. Недоросль. М., 1987. С.34—35).
В пушкинском романе все дети «седой четы» Скоти-
нинмх живы: возрастной разбег «от тридцати до двух
годов» вполне допускает одновременное существование
восемнадцати детей, от двухлетних малышей до пере¬
зрелых тридцатилетних девиц и недорослей.
Скотинины помещены в один ряд е перечисляемы¬
ми гостями Лариных; все они: «толстый Пустяков»
с «супругою дородной» и «уездный франтик Петушков»
(см. семантику фамилий и совпадение их звукоряда),
литературное творение В.Л.Пушкина, соответствен¬
но, «двоюродный брат» Александра Сергеевича — Бу¬
янов, Панфил Харликов, фонвизинский Гвоздин
(Гвоздилов из комедии «Бригадир») и карикатурный
мосье Трике — суть литературные маски, амплуа, вы¬
мышленные персонажи чужого и собственно пушкин¬
ского творчества.
«Кадастр» персонажей классицистической комедии
вызывает к жизни характеристику лиц через «говоря¬
щую» фамилию и прямые определения. Комедийная
текстовая информация входит в романное повествова¬
ние и сама по себе является достаточной доя того, что¬
бы создать у читателя определенное представление об
этих героях и дать пародийно-ироническое понимание
приемов поэтики классицистической комедии.
Представляется интересным и то обстоятельство, что
список гостей дома Лариных соотносится и с героями
стихотворной сатиры В.Л.Пушкина «К камину» (впер¬
вые опубликована в журнале И.А.Крылова п А.И.Клу-
шина «Санкт-Петербургский Меркурий» в 1793 г.):
среди вымышленных персонажей классической сатиры —
Глупомотова, Безмозглова, Илутова, Прыгушкина,
Змеяда — находится место для Скотинина и Пустякова:
...сосед мой Пустяков;
Другим дурачеством Прыгушкину подобен...
В скобках следует заметить, что литературным пред¬
шественником пушкинского Пустякова может быть
и Пустяков, созданный воображением Василия Львовича.
11икчемность первого явно использована А.С.Пушкиным
в характеристике его 11устякова.
Заимствованный из фонвизинской комедии Ско-
типин — «сущий пень, но всеми уважаем» (Фонви¬
зин Д.П. Указ. соч. С. 136) — наделен многочисленны¬
ми материальными благами в ущерб уму и моральным
достоинствам:
Ума нам не дают ни знатная порода,
Ни пышность, ни чины, ни каменны дома,
И миллионами нельзя купить ума!
Но злато, может быть, пороки позлащает...
(Пушкин В.Л. К камину, 1793)
«Дядя на 11арнасе» А.С.Пушкина использует нарпца-
тельный смысл сатирического образа Скотинина как
часть сущего, но не должного мира:
О	чем ни вздумаю, на ч то ни посмотрю,
Иль подлость, иль порок, иль предрассудки зрю!
(Там же)
Таким образом, фонвизинский персонаж в романе
«Евгений Онегин» дополняется еще и смыслом сатиры
«К камину», благодаря этой литературной реминисцен¬
ции обретает многозначность.
«Покойные» родители г-жи Простаковой и Тараса
Скотинина е их «примершими» детьми, воскрешенные
в «Евгении Онегине» пушкинской волей, дополняют
странную компанию литературных фантомов, «ми-
ражность», вымышлениость, казалось бы, реальных
персонажей.
I	(омнмо создания широкого литературного фона, вос-
крешения художественного мира русской литературы,
изображения типичной картины провинциального пра¬
здника н его завсегдатаев, перечисление гостей дома Ла¬
риных имеет еще одну художественную задачу: неожи¬
данно соотносится е фантасмагорическим сном Татьяны
(ср.: «Лай мосек, чмоканье девиц, / Шум, хохот, давка
у порога» — 5, XXV, 12—13; «Лай, хохот, пенье, свист
и хлоп» — 5, XVII. 7); описание танца на провинциальном
балу в нервом издании Пушкин изъял в изданиях после¬
дующих вместе со строфой XLI11, но «Треск, топот, гро¬
хот по порядку» (Т.6. С.651) п «крик и звон стакана, /
Как на больших похоронах» (5. XV]. 3—4). то есть риту¬
ал изован ноль действия в реальном мире деревенского
праздника и дьявшьском мир* не-яви, сна очевидно
сближаются. Эта связь сна и бала отмечалась и совре¬
менной Пушкину критикой: «Из мира карикатур мечта¬
тельных Поэт переносит нас в мир карикатур сущест¬
венных» (СО. 1828. 4.118. №7. С.251).
Сугубо материальный, вещный мир русской усадьбы
благодаря этим параллелям и, в немалой степени, «по¬
[502]

СКОТНЫЙ ДНО!»
койным гостям» с «примершими» детками начинает
растворяться, терять качества реальности, сам переме¬
щается на грань сна и яви. «Седая чета» Скотининмх —
бытовые, жизнеподобные персонажи мира «старинных
людей», устойчивого русского дворянского быта XVIII в.,
перешедшего со всеми приметами и, во многом, нрава¬
ми в век XIX. — позволяет усомниться в полноценнос¬
ти и нормальности этого мира.
Выведение фонвизинских героев и других комичес¬
ких персонажей русской литературы (реальных
и вероятных) в качестве гостей идиллического про¬
винциального дворянского дома придаст иронический
и полемический смысл этой части пятой главы «Евге¬
ния Онегина».
Запечатленный Фонвизиным тип русской жизни
с его неизменностью и неистребимостью был представ¬
лен Пушкиным в пятой главе. Своеобразным поздней¬
шим контекстом для фонвизинских героев может
служить фраза из «<Романа в письмах>» (1829): «Эти пк--
иода не служат и сами занимаются управлением своих
деревушек... Какая дикость! для них не* прошли еще
времена Ф.<он>Визина. Между ими процветают еще
Простаковы и Скотинины!» (Т.8. С.53).
Мир Скотининых сугубо материальный, вещный
и осязаемый. Эго очевидно в комедии Фонвизина и нахо¬
дится в строе пятой главы «Евгения Онегина» (собст¬
венно описание именин: приезда, застолья, карточной
игры и бала); «дикость» именно вдюжинности этих ге¬
роев, в их бездуховности. Смешные, комические теат¬
ральные персонажи впал не жизнеподобны и отвечают
многим приметам русского устойчивого быта, уже изо¬
браженного в предшествующих главах романа.
Однако, работая над пятой главой, Пушкин изменил
первоначальное словосочетание «семья большая» Ско¬
тининых на вариативное — «чета седая», тем самым ак¬
центы иронического плана оказались несколько ослаб¬
ленными значением последнего варианта. Фамильная
скотоподобность отчасти перемещается из вещного ря¬
да в ряд понятийно нейтральный. Тем более чтофонви-
зинские Скотинины и — инцк* — «Недоросль» позднее
привлекаются Пушкиным в других произведениях не
только в качестве сатирического материала (см. юмо¬
ристический план в «Барышне-крестьянке»: «...если
отец заберет что себе в голову, то уж того, по выраже¬
нию Тараса Скотинина, у него и гвоздем не выши¬
бешь...» — Т.8. С. 123; «Старинные люди, мой батюшка
[«мой отец» в комедии. — М.К. ]» — эпиграф к третьей
главе «Капитанской дочки» — Т.8. С.294). «Седая чета»
«старинных людей» — капитан Миронов и его Василиса
Егоровна — бытовые персонажи, архаисты, тяготею¬
щие в третьей главе к комическому; в последующих
шестой и седьмой главах эти приверженцы старины
и нравственного обычая героизирулотся и в гибели своей
становятся поистине трагическими фигурами.
В пушкинском романе возникает сложный мирообраз
архаического вещного физического быта, к которому
принадлежит «чета седая» Скотининых, семейство Ла¬
риных и другие «именинные» гости; с другой стороны,
мирообраз романа усложняется привлеченными Пуш¬
киным разнообразными жанровыми канонами: так,
фонвизинские персонажи ведут за собой не только вещ¬
ный мир, но и идеологический понятийный ряд русской
высокой комедии XVIII в. с ее принципиальной двойст¬
венностью. В «Евгении Онегине» вполне предметное
слово «Скотинины», указывающее на конкретных гостей
именин Татьяны, делается понятийным, поскольку став¬
шее нарицательным имя раскрывает целые пласты рус¬
ского быта и бытийности, определяет вещный матери¬
альный мир действительности и ее дут<.
М. Ф. Климентьева
СКОТНЫЙ ДВОР
В творчестве Пушкина скотный двор упомянут
дважды, причем оба раза — в «Евгении Онегине».
Онегин говорит Ленскому о семы1 Лариных еще не
будучи с ними знаком:
«Во-первых (слушай, прав ли я?),
Простая, русская семья,
К гостям усердие большое,
Варенье, вечный разговор
I	ipo дождь, про лен, про скотный двор...»
(3,1. 10-14)
Затем скотный двор появляется в авторском повест¬
вовании:
Порой дождливою намедни
Я, завернув на скотный двор...
Тыру! прозаические бредни,
Фламандской шкалы пестрый сор!
Таков ли был я, расцветая?
Скажи, Фонтан Бахчисарая!
(Т.6. C.20I)
В контексте строф «Отрывков из Путешествия Онеги¬
на», где речь идет о творческой эволюции Пушкина, о его
движении от поэзии идеальной к поэзии реальной, по¬
эзии действительности (Белинский), упоминание скот¬
ного двора носит характер намеренного прозаизма: с од¬
ной стороны — дождливая пора с ее неизбежной грязью,
скотный двор с его неизбежным навозом — все это «про¬
заические бредни»; с другой стороны — с|юнтан Бахчиса¬
рая, вдохновивший Пушкина на создание романтической
поэмы, перечисление ранее тем пушкинской романтиче¬
ской поэзии — «Пустыни, волн края жемчужны, / И мо¬
ря шум, и груды скал, / И гордой девы идеал, / И безы¬
менные страданья...» (Т.6. С.200; см. также: (ТИХ).
Не исключено, что приведенный текст из «Отрывков
из Путешествия Онегина» связан с полемикой Пушки¬
на с Ф.В.Булгариным.
[503]

СКОТНЫЙ ДВОР	С
Внутренний вид крытого крестьянского двора. Ё|ии|ичч! с ориг.
Г.Г.Чернецова. 1827. Литография
Первая глава романа Ф.В.Булгарина «Иван Выжи¬
гин» — «Сиротка, или Картина человечества, во вкусе
Фламандской школы». Рассказывая о своем детстве*.
Выжигин не забывает и про скотный двор: «Летом,
я проводил дни под открытым небом, и спал под наве¬
сом хлебного анбара или на скотном дворе» (Булга¬
рин Ф.Н. Иван Выжигин, нраштвснно-сатнрнческнй
|х>ман / Сочинение Фаддея Булгарина. CI16.. 182!). С.2).
Пушкин отрицает натуралистическое бытописание
Ф.В.Булгарина. «Иные картины», которые нужны ав¬
тору «Евгения Онегина», о чем он декларативно заявля¬
ет (Т.6. С.200—201), — иные не только по отношению
к его собственному романтическому творчеству, но и но
отношению к бытописательной булгаринской прозе.
Роман Ф.В.Булгарина был напечатан в 182!) г., но
отдельные его главы публиковались в булгаринском
журнале «Северный архив» в 1825—1827 гг. В 1827 г.
в нем увидела свет первая глава «Ивана Выжигпна».
Рассматриваемая нами строфа «Отрывков из Путеше¬
ствия Онегина», написанная в 182!) г., могла таким об¬
разом быть своеобразным критическим откликом на
роман Ф.В.Булгарина, который станет объектом пуш¬
кинской сатиры в 1830 г. (см. статьи Пушкина «Тор¬
жество дружбы, или Оправданный Александр Анфи-
мович Орлов» (< 1831 >) и «Несколько слов о мизинце
г. Булгарина и о прочем» (<1831>).
II. И. Михайлова
Любопытно, что строфы «Отрывков из Путешествия
Онегина» писались осенью 1829 г. в Старицком уезде
Тверской губернии — в поместье Павла Ивановича
Вульфа, сельце Павловском. II именно в Павловском
сохранились до настоящего времени остатки трех скот¬
ных дворов кирпичной кладки (единственные построй¬
ки здесь, которые видел Пушкин и видим теперь мы;
остальные — деревянные — разрушены в разное вре¬
мя). Конечно, такие скотные дворы Пушкин мог уви¬
деть не* только в Павловском. Сведения же о том, как
наде) было обустраивать скотные дворы, можно найти
в сочинении С.В.Друковцова (Экономическое наставле¬
ние дворянам, крестьянам, поварам и поварихам...
Печатана влх>рым тиснением. [СПб.], 1773): «Всякое
строение надлежит строить, конюшни и овчарные дво¬
ры хорошею отделкою, чтоб были окна с затворами
и двери, к|ювлиж стараться крыть тееем или гонтом [ко¬
[504]

с
CKI'MIIKII
роткая дранка. — М.С. ]... а всего лутче, где можно,
стараться иметь строение все каменное, и для того де¬
лать кирпичные заводы... <...> на скотных дворах вы¬
рывать колодези весьма надобно во время падежа и по¬
жара. к сбережению навоза скотскаго: ибо <гт дальнего
прогона для водопою теряют много навозу» (С. 18—19).
М. II. Строганов
СКОП - c-м.: НАЛЫ 1-1» скоп
СКРЫПКИ
И ревом скрыпок заглушон
Ревнивый шопот модных жен.
(I, XXVIII. 13-14)
Скрипка (скрмпка) — «четырехструнный смычко¬
вый музыкальный инструмент высокого тембра»
(Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1953).
Скрипка возглавляет группу струнных инструментов,
в которую входят альт, виолончель, контрабас. Яркий,
выразительный звук скрипки настолько созвучен чело¬
веческому голосу, что о ней часто говорят: «скрипка
поет... плачет... рыдает...». Так, о выступлении бельгий¬
ского скрипача А.Вьетана (1820—1881) один из петер¬
бургских рецензентов писал: музыкант «спел своим вос¬
хитительным смычком <...> алябы'вского “Соловья",
где переливался в тонких трелях, как бывало и этой же,
столько всем знакомой песенке переливался голос Ви-
ардо» (Штейнпресс B.C. Страницы из жизни Л.Л.Аля¬
бьева. М., 1956. С.240). Ученик композитора А.II.Еса-
улова, вспоминая об игре своего учителя иа этом
инструменте, отмечал, что скрипка «пела и говорила,
как человек, в его руках» (цит. но: 1лумов А.П. Музы¬
кальный мир Пушкина. М.; Л., 1950. С.235).
Скрипка в привычном нам классическом виде появи¬
лась в XVI в. Ее предшественниками были незатейли¬
вые инструменты, весьма популярные во многих стра¬
нах мира. В России первое упоминание о скрипке
встречается в конце XVI в. в азбуковниках, а наиболее
раннее изображение этого инструмента относится к на¬
чалу 70-х годов XVII в. Оно находилось на стене Грано¬
витой палаты Московского Кремля и принадлежало
кисти известного русского иконописца — царского изо¬
графа С. Ушакова. Но, к сожалению, в первоначальном
виде эта роспись не сохранилась.
Инструменты того времени обладали резким, доволь¬
но скрипучим звуком, и, вероятно, поэтому в России их
и называли «скрипицей» пли «скрыпнцсй», а с конца
Will в. стали называть «скры и кой».
11а н|)отяжснип двух столетий начиная е конца ХМ II в.
скрипичные мастера в разных европейских странах
стремились усовершенствовать звуковые и техничес¬
кие возможности инструмента. Самыми выдающимися
среди них были итальянские мастера «кремонской
школы»: великие Амати, Гварнери, Страдивари созда¬
ли уникальные образцы классической скрипки, и каж¬
дый из созданных ими инструментов обладал прису¬
щим только ему изумительным тембром.
Первым русским скрипичным масте|м>м, получившим
мировую известность, был крепостной графа 11.1I.LLIepe-
метева И.А.Батов (1767—1841). В 1820 г. он преподнес
императору Александру 11авловичу «скрипку своей рабо¬
ты. которую Государь велел взять за 2000 р., сказав, <...>
что инструмент сей стоит сей цены, и что Он не дарит сии
деньги, а именно платит по оценке знатоков» (Сев. нч.
1833.	№ 40. С.160). А девять лет спустя на выставке
в Санкт-11<тербурп“ «люди, знающие толк в п|>евосходных
инструментах, отдали справедливость вещам Батова, ко¬
торому впоследствии сего дана была большая се[и*бряная
медаль для ношения на Анненской ленте» (Там же). Из¬
вестный полмлчий скрипач К.Ю.Лининьский (1790—
1861), друг легендарного II.Паганини, «уверял, что по¬
сле знаменитых Италиянских скрипичных мастеров,
Русский мастер Пв<ш Чатов, конечно, занимает первое
место» (Там же. С.159).
В 1780 г. в газете «Санкт-11етербургские ведомости»
впервые появилось имя прославленного русского скри¬
пача и композитора И.К.Хандошкина (1747—1804).
11о отзывам современников, игра этого мастера отлича¬
лась исключительной техникой и выразительностью.
«Слушая “Адажио" Хандошкина, никто не в силах был
удержаться от слез, — писал Ю.Арнольд, — а при нео¬
писуемо смелых скачках и пассажах, какие он с истин¬
но русской удалью исполнял на своей скрипке, так но¬
ги слушателей и слушательниц сами собой начинали
подпрыгивать» (Баян. 1888. № 17. С. 150). И.Е.Хан-
дошкин стоял во главе талантливой плеяды русских
скрипачей конца XVIII — первой половины XIX в.
В российской истории музыкальной культуры сохрани¬
лись имена замечательных исполнителей. В их числе —
талантливые скрипачи Л.II.Ершов, II.Рении, И.Семе¬
нов, А.Поляков, Г.А.Рачинский, «...коего знаменитый
Роде некогда слушал с восхищением...» (Москвитянин.
1843. 4.6. № 11. С.261). О А.Ф.Львове Р.Шуман пи¬
сал: «Несомненно, его исполнение может выдержать
сравнение с исполнением первых выдающихся артис¬
тов. Его музыка [т.е. исполнение. — //.//.] гак ориги¬
нальна, глубока, искренна, своеобразна, свежа, исхо¬
дит как бы из иных сфер...» (цит. по: Ямпольский И.М.
Русское скрипичное искусство: Очерки и материалы.
М.; Л., 1951. [4.1]. С.218).
Можно с уверенностью сказать, что Пушкин не раз
слушал А.Ф.Львова и в доме графа М.Ю.Виельгорско-
го. где, но свидетельству поэта Д.П.Ознобишина,
Александр Сергеевич «бывал на всех вечерах...», и на
концертах в зале В.В.Знгелыардта. Об одном из таких
концертов поэт оставил 14 апреля 1834 г. короткую за¬
пись в дневнике.
[505 |

СКРЫНКИ
с
Большое кшшшг на развитие русской скрипичной шко¬
лы оказаш иностранные скриначи-виртуозы. 15 санкт-пе-
те|>бургск11х и московских «Ведомостях» регулярно появ¬
лялись объявления о концертах знаменитых Л.Пмибле,
Ф.Тице, Дж.Виотти, JI..Полли, А.Вытана, К.Липиньско-
IX), Л.Шпора. Причем Л.Лалли, служивший с 1774 по
1789 г. и придворном оркестре я Петербурге, был особо от¬
мечен русской императрицей Екатериной II: она подарила
итальянскому скрипачу смычок с бриллиантами и надпи¬
сью: «Archet fail par Cathrine II pour Г incomparable Ix)lli
[Смычок, сделанный по заказу Екатерины II для несрш-
ненного Лолли (0/).)]» (Стшпяиский ll.il. Музыка
и музицирование в старом 11ете[)б\рге. Л., 1989. С. 45).
О	выступлениях известных скрипачей рассказывают
многочисленные мемуары, дневники п письма того
времени. «На другом конце города, то есть на Пречис¬
тенке... — сообщает в своем дневнике знакомый Пуш¬
кина C.II.Жихарев, — у В.А.Всеволожского ежене¬
дельно по четвергам разыгрываются квартеты, в которых
участвуют лучшие музыканты, какие только во¬
дятся в Москве. В прошлом году первую скрипку дер¬
жал Роде, а в нынешнем будет играть примо Бальо...
Есть что слушать! Вся знать бывает на этих концертах»
(цит. по: Штейнпресс Б. С. Указ. соч. С.34). Об этих
же музыкальных вечерах вспоминает еще один мос¬
ковский знакомый поэта С.Н.Глинка: «Вот огромный
дом Всеволода Андреевича Всеволожского. Каких не
было гут артистов иностранных? Кажется и теперь еще
слышишь волшебные звуки Роде...» (Там же).
Ж.-II.Роде (1774—1830) был одним из основателей
французской скрипичной школы XIX в. В 1803 г. он
приехал в Россию, а через год в 1Ктербурге специально
для Роде было учреждено звание «придворного солис¬
та». Его игра восхищала многих современников, вдох¬
новляла композиторов: Л.Боккерини написал для Роде
несколько концертов и пьес, Л. ван Бетховен посвятил
ему «Романс» и сонату. Имя прославленного скрипача
встречается в лицейском стихотворении 11 ушки на «11и-
рующиестуденты» ( 1814). Поэте иронией называл од¬
ного из своих товарищей именем известного виртуоза:
Не лучше ль. Роде записной,
В честь Вакховой станицы
Теперь скрыпеть тебе струной
Расстроенной скрыницы?
(ТЛ. С.61)
Любопытно отметить, что до XIX в. скрипка тради¬
ционно считалась исключительно мужским инструмен¬
том. Однако в середине 30-х годов XIX столетия в кон¬
цертной жизни России появилось имя М.И.Ершовой —
первой русской женщины-скрипачки. 11етербургский
хроникер, отмечая весьма недурную игру исполнитель¬
ницы, тем не менее с неудовольствием писал: «При¬
знаться, этот инструмент вовсе нейдет к прекрасному
полу...» (Музыкальная хроника Петербурга // Репер¬
туар русского театра. 1840. Т. 1. Кн.4. Апрель. С.26).
II	даже спустя двадцать лет «Северная пчела» с возму¬
щением отмечала: «При мысли женщины, играющей
на скрипке или на виолончели, всегда представляется
воображению что-то аппииюрмальиос, не свойствен¬
ное нежному женскому полу, — нечто в роде* курящей
женщины!» (Музыкальные беседы // Сев. пч. 1856.
№ 75. 2 апреля. С.[1 )).
Игра на скрипке была широко распространена среди
музыкантов-любителей в разных слоях русского обще¬
ства. Страстным почитателем этого инструмента был
император Петр III. Постоянный участник домашних
концертов баснописец 11.А.Крылов прекрасно испол¬
нял партию первой скрипки в квартетах П.Гайдна,
В.-А.Моцарта, Л. ван Бетховена. Игру на скрипке
композитора Ф. М. Дубя некого, написавшего популяр¬
ную i$ начале XIX в. песню «Голубок», воспел в своих
стихах автор слов этой песни поэт И.И.Дмитриев:
Нежный ученик Орфея!
Сколь меня ты одолжил!
Ты, смычком его владея,
Голубка мне возвратил.
(К Ф.М.Дубянскому, сочинившему музыку
на песню «Голубок», 1793)
Для многих русских писателей, поэтов, художни¬
ков. актеров, композиторов игра на скрипке была ис¬
точником их творческого вдохновения. Музицирова¬
ли основатель русского театра В.Г.Волков, писатели
Д.И.Фонвизин, А.Н.Радищев, поэты Г.Р.Державин,
М.К).Лермонтов, художники П.Ф.Соколов, М.II.Во¬
робьев. И период работы над оперой «Руслан и Людми¬
ла» М.И.Глинка писал в письме В.Ф.Ширкову 20 де¬
кабря 1841 г.: «...опера, скрипка и карандаш — вот мои
товарищи...» (Сипи,41 М.И. Поли. собр. писем / Со¬
брал и издал Н.Ф.Финдейзен. СПб., 1907. С. 130).
В своих произведениях Пушкин упоминал скрипку
не только как музыкальный инструмент, но и как алле¬
горический образ, символизирующий поэтическое
вдохновение:
Хотел бы ты, о стихотворец хилый,
11очтить меня скрыпицею своей,
Да не1 хочу. Отдай ее. мой милый,
Кому-нибудь из модных рифмачей.
(Начало I песни «Девственницы», 1825 // Т.2. С.451)
11.А.Вяземский, размышляя означении русского язы¬
ка, сравнивал поэтическое творчество литератора с ис¬
полнительским масте|мтвом скрипача: «Язык — инстру¬
мент; едва ли не* труднее* он самой скрипки. Можно бы
еще заметить, что посредственность как на одном, так
и на другом инструменте нетерпима; по боюсь огорчить
п себя и многих товарищей, словесных скрипачей» (Отры¬
вок из письма А.И.Готовцевой, 1830 // Вяземский.
llo.ui. coo/), соч. Т.2. С. 140—141).
М. С. Громова
[506]

с
СКУКА
СКУКА — «томление, тягостное душевное состояние от
безделья, отсутствия интереса к окружающему» (Слов,
языка Пушкина. ТА. С.158). Слово это, появляясь
в самой первой стрсм|м* романа — «“...Но, Боже мой,
какая скука...'» (1,1,6) становится затем постоянным
спутником героя.
Ему наскучил света шум...
(I. XXXVII, 2);
Читал, читал — а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред...
(1.XLIV, 6-7);
I	Iotom увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же...
(I. LIV. 8-9):
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок...
(2,1, 1-2);
«...Варенье, вечный разговор
11|>о дождь, про лен, про скотный двор...»
—	Я тут еще беды не вижу.
«Да скука, вот беда, мой друг».
(3, I, 13-14: II. 1-2);
—	Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. —
—	«Привычка, Ленской». — Поскучаешь
Ты как-то больше. — «Нет, равно».
(3. IV, 5-7);
Заметив, что Владимир скрылся,
Онегин, скукой вновь гоним...
(6. I. 1-2):
А я в напрасной скуке трачу
Судьбой отсчитанные дни.
(8. Письмо Отчима к Татьяне. 34—35)
Кажется, что образ Онегина «настроен» на это слово,
в то время как оно практически отсутствует в лексичес¬
ком поле Татьяны (единственное исключение — неиз¬
бежная «дорожная скука» — 7, XXXV, 13) и Ленского
(лишь в описании возможной судьбы героя: «Мил, ел,
скучай толстел, хирел» — (i. XXXV III. XXXIX. I I). Си¬
нонимами «скуки» выступают сплин и хандра, тоска. 11о
наблюдению В.В.Набокова. 1(ушкин использует «тоску»
п «скуку» как синонимы к «хандре» «из просодических
соображений» (Набоков. Комментарии. С. 180). Вряд
ли это всегда так. Дело, скорее всего, в том. что «хандра»
н «енлин» поставлены в романе, так сказать, в ударную
позицию: актор специально комментирует эти слова (I,
XXXVIII). «Скука» же определяется высокой частотнос¬
тью употребления и в то же* в|м*мя специфической неза¬
метностью: слово это домашнее, прозаическое, обыден¬
ное (ср.: «после скучного обеда» — 4, XXXV, 5). Хандра
и сплин — болезнь, т.е. состояние исключительное, ску¬
ка постоянна, всещюникающд и универсально-безлична,
как зевота. Ее знак — замкнутая окружность, симво¬
лизирующая однообразие и повторяемость жизни (бос¬
тон, ломбер, вист — «Однообразная семья, / Все жадной
скуки сыновья» — 5. XXXV. 13—14). Болезнь все-таки
признак жизни, скука же* ст|м*мится к «душевной пусто¬
те» (1. XIJV, 2) н мертвенности. Мертвящее усыпление
скуки глубоко .захватывает мир Онегина, тот круг света,
что Татьяна назовет «постылой жизни мишурой» (8,
XLVI, 2). Грозит скука и Автору:
Или мне чуждо наслажденье,
II	всё, что радует, живит,
Всё, что ликует и блестит,
Наводит скуку и томленье
На душу мертвую давно...
(7, II. 9-13)
Скука, притупляющая чувства, отлична и от тоски, ос¬
трого страдания из-за несовершенства бытия. «Скука
творит о пустоте и пошлости этого низшего мира. 11ет ни¬
чего безнадежнее и страшнее этой пустоты скуки. В тоске
есть надежда, в скуке — безнадежность. Скука преодоле¬
вается лишь творчеством. <...> Скука делается диаволь
ским состоянием, предвосхищением адского небытия.
Страдание* является спасительным в отношении к этому
состоянию, в нем есть глубина. П|м*дс*л инф'рналыюй
скуки, когда человек говорит себе, что ничего нет. Воз¬
никновение тоски есть уже спасение» (Бердяев II.Л.
Самопознание. М., 1990. С.45, 49—50).
Скука задолго до 11ушкина сделалась темой европей-
ской литературы. «Сплин в Англии и скука во Франции
вошли в моду в середине XVII в., и в течение последу¬
ющего столетия французские* трактирщики умоляли
страдающих сплином англичан не* сводить счеты с* жиз¬
нью в их заведениях, а жители швейцарских гор — не
бросаться в их пропасти; к сталь крайним мерам не
приводила повальная, но протекающая значительно
легче скука (ennui). ...К 1820 г. скука уже была испы¬
танным штампом характеристики персонажей, н Пуш¬
кин мог вволю с ним играть, в двух шагах от пародии,
переноса западноевропейские шаблоны на нетронутую
русскую почву» (Набоков. Комментарий. С. 177).
Набоков указывает на соответствующие места у Стен¬
даля, Ф.Шатобриана, Б.-Ю.Крюднер, Э.Сенанкура.
но такой ли уж «нетронутй» была «русская почва»?
Неустанный враг «печали п скуки злобной» (Дере¬
венская жизнь, 1802), Г. Р. Державин создал портрет
онегинского предка, скучающей) «е*редь игр, средь пра¬
здности и неги», «прихотливых обедов»:
Там воды в просеках текут
И, с шумом вверх стремясь, све*ркают;
Там розы средь зимы цветут
II	в рощах нимфы воспевают
На толь, чтобы на все взирал
Ты оком мрачным, равнодушным,
Средь радостей казался скучным
II	в пресыщении зевал?
(Вельможа, 1794)
1507]

СЛА 1>Я IIИII
У Онегинского «послевоенного» поколения, вернее
у той его части, что не вовлеклась к энтузиастическое
движение декабристов, были свои причины для скуки.
«Они проходили школу тогдашнего столичного света
с его показным умом, заученными приличиями, заме¬
нявшими нравственные правила, п с любезными сло¬
нами. прикрывавшими пустоту общежития <...>. Эта
школа давала много пищи злословию, вырабатывала
“насмешку с желчью пополам”, но не приучила ни
к умственному труду, ни к практической деятельности,
напротив, отучала от того и другого, всего же более
располагала к скуке» (Ключевский В. О. Литератур¬
ные портреты. М., 1991. С. 130—131). Тот же предмет
пытался поэтически исследовать современник и друг
I	IviiiKiiiia Е.А.Баратынский:
Еще не породив прямого просвещенья,
Избыток породил бездейственную лень.
На мир снотворную она нагнала тень,
И чадам роскоши, обремененным скукой,
Довольство бедности тягчайшей было мукой...
<...>
Так, скуку для себя считая бедством главным,
Я духа предаюсь порывам своенравным...
(Н.И.Гнедичу, 1823)
Чуть раньше, в связи с публикацией пушкинского
«Кавказского пленника», свое объяснение скуки пред¬
ложил П.А.Вяземский: «...подобные лица часто встре¬
чаются взору наблюдателя к нынешнем положении
общества. 11ереизбыток силы, жизни внутренней, кото¬
рая в честолюбивых потребностях своих не может удо¬
вольствоваться уступками внешней жизни, щедрой для
одних умеренных желаний так называемого благоразу¬
мия; необходимые последствия подобной распри: вол¬
нение' без цели, деятельность, пожирающая, не при¬
кладываемая к существенному; упования, никогда не
совершаемые и вечно возникающие с новым стремле¬
нием — должны неминуемо посеять в душе неистреби¬
мый зародыш скуки, приторности пресыщения...» (Вя¬
земский. Эстетики. С.45—46).
Во всех приведенных суждениях слышны отголоски
просветительского диагноза, определения скуки через
бездеятельность, вольную или невольную. Так, Гель¬
веций, склонный к простым объяснениям, в трактате
«О человеке» утверждал: «Скука — болезнь души. Ка¬
ков ее источник? Отсутствие ощущений, достаточно
сильных для того, чтобы занять нас. <...> Ее жертвой
является обыкновенно лишь праздный богач». Когда
же «душа в действии, <...> она не знает тогда скуки»
(Гельвеций. Соч.: В 2 т. М., 1974. Т.2. С.387, 415).
Ср. похожий совет: «Действуй и скука убежит от те¬
бя» (Сей, Ж.-Б. Основания счастья //Л/Т. 1825. 4.2.
№ 8. Апрель. С.274).
Создатель «Евгения Онегина», очевидно, не' сбрасы¬
вал со счета объяснения скуки праздностью героя, но
вряд ли он придавал такому объяснению исключитель¬
ный характер. В письме к просветительски настроен¬
ному К.Ф.Рылееву в мае 1825 г. (т.е. когда уже вышла
первая глава «Евгения Онегина») он едва ли не уподоб¬
ляется своему герою: «Тебе скучно в Петерб.<урге>,
а мне скучно в деревне. Скука есть одна из принаддеяшо-
стс'й мыслящего существа» (Т. 13. С. 176). Давно заме¬
чено, что последняя фраза корреспондирует с макси¬
мой Мефистофеля пушкинской «Сцены из Фауста»
(1825), сказанной в ответ на фаустовское сокрушен¬
ное «Мне скучно, беи'»:
Вся тварь разумная скучает:
Иной от лени, тот от дез...
<...>
Fastidium est cpiies — скука
Отдохновение души.
(Т.2. С.434—435)
11ушкинпстами замечена параллель «Сцены...» с ро¬
маном: «...скучающий Онегин, подобно Фаусту, так¬
же оказывается виновником преступления (убийства
Ленского), до некоторой степени невольного, но в то
же время и вполне закономерного» (Фомичев С.А.
Поэзия Пушкина: Творческая эволюция. Л., 1986.
С.	140—141). Не менее важно другое: 11ушкин придает
скуке универсально-метафизический смысл («Вся
тварь разумная скучает», ср.: «принадлежность мысля¬
щего существа»), независимый от обстоятельств соци¬
ального, исторического плана. Вполне инфернальное
развитие тема скуки получит в набросках Пушкина
к замыслу о Фаусте;, в [мчыике Смерти: «[Ведь | мы игра¬
ем не' <из> <?> денег, / А только б вечность проводить!»
(Т.2. С.382). В.С.Листов в докладе «Фаустовский мо¬
тив» во второй главе “Евгения Онегина "» (научная
конференция «“Евгений Онегин ’: “Даль свободного
романа”», I'M ИII. Москва, 1999) заметил близость
этой реплики с- известным эпизодом романа, когда ге¬
рой заменяет ярем барщины легким оброком, «Чтоб
только время проводить» (2. IV, 2).
Онегинская скука по своей всепроникающей приро¬
де' — явление экзистенциального характера, включаю¬
щее в се'бя все исторические, социальные моменты как
частные. С роковой неизбежностью поражает она вся¬
кое «мыслящее существо», замкнувшееся в границах
собственного «Я».
В.	А. Викторович
СЛАВЯНИН
В Одессе
Язык Италии златой
Звучит но улице веселой,
Где ходит гордый славянин.
Француз, испанец, армянин,
II	грек, и молдаван тяжелый...
(Отрывки и:< Путешествия Онегина // Т.6. С.2СН )
[5081

сливки
Описывая Одессу, Пушкин подчеркивает, что это
многонациональный город, в котором проживают
и славяне: преяеде всего русские, а также поляки, болга¬
ры, сербы. Не только в «Евгении Онегине», но и в дру¬
гих произведениях Пушкин пишет о гордых славянах
(«Борис Годунов», «Я памятник себе воздвиг неруко¬
творный...»).
Лит.: Строганов М.И. «Гордый внук славян* и «гордая полячка»,
или О двух типах культурного строения у 11ушкина // Культура и твор¬
чество. Тверь, 1995.
II.	М. Федорова
СЛИВКИ - «буквально “то, что сливается”. От с-
и лить...» (Этимологии. слов. Т.З. С.671). В конце
XVIII в. сливки называли «снимками» (от «снимать»).
B.А.Лсвшнн	в книге, адресованной помещикам и до¬
мохозяйкам, писал: «...снимки собирающиеся на по¬
верхности свежаго молока, когда оно постоит в горш¬
ках. Эта пища хотя и жирна, но здоровее всех других
кремов, приготовляемых с искусством» (Левшип И.А.
Всеобщее полное домоводство... В 12 ч. М., 1795. 4.6.
C.205).	Объясняя, как взбивать «свежие снимки»
с мелким сахаром и белками свежих яиц, чтобы пригото¬
вить крем, автор писал, что именно его рецент наибо¬
лее пригоден для деревенских жителей.
В поместье Лариных сливки могли подаваться в мо¬
лочниках. а к вечернему чаю — на блюде, взбитыми
и «выведенными пирамидою», как советовал В.А.Лев-
шин (Там же. С.206).
По чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал,
И сливки мальчик подавал...
(3. XXXVII, (5-8)
И. А. Пономарева
Молочные продукты, в том числе сливки, входили
в ежедневное меню как деревенского помещика, так
н столичного дворянина. Сливки в ту пору получали пу¬
тем выпаривания воды из молока. Для этого молоко на¬
ливали в широкую кастрюлю и ставили либо на край
плиты, либо на вольный дух русской печи, не допуская,
чтобы оно кипело.
«Когда молоко вылито в какую-нибудь посуду и ос¬
тавлено в покое, чтобы на нем взошли сливки, то часть
сливок, образующаяся на поверхности, первая бывает
лучшего качества и в большем количестве, нежели,
всходящая после в такое* же иремя. <...> Из густого мо¬
лока всегда отделяется меньшее количество содержа¬
щихся в нем сливок, нежели из молока жидкого, но эти
сливки лучше; а если прилить в густое молоко воды, то
оно произведет более сливок н следственно более мас¬
ла, нежели сколько оно дало бы само но себе...» (/>///>-
пашев П.П. Энциклопедия русской опытной городской
н сельской хозяйки... 4.1—4. СПб., 1842. 4.2. С.316).
Неизгладимое впечатление на П.П.Свиньина произ¬
вели «свежие густые сливки» в «граненом хрустале»,
которыми его угощали в Грузине, имении графа Арак¬
чеева (Свиньин ll.ll. Поездка в Грузино // СО. 1818.
№40. С.69).
«Густые сливки» состояли в основном из ненок. «Ка-
стрюлечки» со сливками были необходимой принад¬
лежностью чайного стола.
11.И.Бартенев, издатель знаменитого исторического
журнала «Русский архив», писал в своих воспоминани¬
ях: «Маменька вставала несколько позднее всех, и мы
дожидались ее появления из спальни в узенькую ком¬
нату. где ждал ее самовар и две кастрюли со сливками,
одна с пенками, а другая, для младших членов семьи, —
пожиже...» (цит. по: Зайцев А. Д. Петр Иванович Бар¬
тенев. М., 1989. С. 14).
Известна поговорка П.II.Каверина: «Где нам, дура¬
кам, чай нить, да еще со сливками» (Щербачев 10.11.
Приятели Пушкина М.А.Щербинин и П.П.Каверин.
М., 1912. С.201).
Излюбленной едой русских дворян был творог со
сметаной или густыми сливками. «Во все время гащи¬
вания нашего у бабушки... — вспоминает В.В.Селива¬
нов, — всякий день Авдотья Петровна в 9 утра приходила
в спальню, где мы обыкновенно сиживали и приглаша¬
ла нас в девичью “фриштыкать". <...> Там на большом
белолииовом столе приготовлялся фрнштик, как назы¬
вала Авдотья Петровна, состоявший из творогу с гус¬
тыми сливками или сметаною, здобных полновесных
лепешек, пирогов или ватрушек, яичницы или яиц
в емятку, молочной каши и тому подобного» (Селива¬
нов. Предания. С. 158).
Обычные каши варились на молоке, а «произведе¬
ния кулинарного искусства» — на сливках. Гурьевская
манная каша приготовлялась на сливочных пенках
с грецкими о|>схами. персиками, ананасами п другими
фруктами.
Сливки, как и другие молочные продукты, хранились
в молочпях или погребах. Об устройстве одного из них
рассказывает М.А. Дмитриев: «...в мол оптом его
[Н.А.Бекетова. — Е.Л. ] погребе никогда не бывало
льду, а по стенам были мраморные желоба, в которые
была проведена родниковая студеная вода, в которую
ставились стеклянные горшки с молоком, сливками
и сметаною» (Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний
моей жизни. М.. 1998. С.90).
Стены молочии в Грузине, имении графа Аракчеева,
были «украшены портретами идеальных красот в оча¬
ровательных формах п положениях!» (Свиньин 11.11.
Указ. соч. //СО. 1818. № 40. С.69).
Сливки относились к числу угощений, которыми хле¬
босольные* хозяева потчевали своих гостей.
[509]

слог
с
В.В.Селиванов, вспоминая семейство Цицерман, от¬
мечает: «Он и Она слыли в Москве хлебосолами, и я
часто слыхал выражения удивления к обилию их еже¬
дневных домашних завтраков, о твороге, вареных и гу¬
стых сливках» (Селиванов. Предания. С.41).
Без сливок не обходилось и застолье в имении Олени¬
ных. «О количестве гостей, посещающих семейство
Оленина, можно судить по тому, что на даче Алексея
Николаевича, Приютно, за пороховыми заводами,
находилось 17 коров, — в сливок никогда недоставало»
(Солнцев Ф.Г. Моя жизнь и художественно-археоло¬
гические труды // PC. 1876. № 3. С.619).
Сливки — скоромное кушанье, во время поста воз¬
держивались от их употребления. А в остальное время
сливки занимали почетное место на дворянском столе.
Лит.: IIox.icOkuii П.П. Кушать подано! М., 1993; Кошиеи П..М.,
Могильный ll.ll. Русская кухня: традиции и обычаи. М.. 1990.
Е. В.Лаврентьева
СЛОВ МОДНЫХ ПОЛНЫЙ ЛЕКСИКОН -
(•м.: ЛЕКСИКОН.
СЛОВАРЬ - ем.: А КА.’ И-.М 11Ч КСКИ И С.' I () КАРЬ
СЛОГ
«Слог — стиль — перо — проза — все сии названия
обозначают способ выражать мысли — искусство пи¬
сать. <...> Сколько разных характеров имеют писа¬
тели. столько может быть и частных слогов. Сверх
того частные слоги изменяются еще от предмета, из¬
бранного писателем, от цели, им предложенной, от
расположения духа, в котором пишет, и пр.» (Ко-
шанский II. Ф. Общая Реторика. 3-е изд. (Л 16.,
1834.	С.86—87).
I	IyiiiKiiii в «Евгении Онегине» упоминает о разных
слогах, го есть стилях, манерах изложения.
А вижу я. винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
11естреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами... —
(I. XXVI. 9-12)
в этом признании — ироническое самоуничижение ав¬
тора «Евгения Онегина» («мой бедный слог»), заявляю¬
щего о своей позиции по отношению к литературной
борьбе архаистов и новаторов по вопросам языка, ста¬
рого и нового литературного слога (ем.: ШИШКОВ.
АКАЛКМИЧКСКИЙ СЛОВАРЬ).
Свой слог на важный лад настроя,
Бывало, пламенный творец
Являл нам своего героя
Как совершенства образец, —
(3, XI. 1-4)
здесь речь идет о стиле нравоучительных романов
XVIII	в., уже сами названия которых весьма красноре¬
чивы: «Постоянство, торжествующее над препятствия¬
ми» ( 1786). «Луиза Г., или Торжество невинности, ис¬
тинная повесть, содержащая в себе чувствительные
п редкие приключения, научающие нас убегать пороков»
(1788), «Торжествующая добродетель, или Жизнь
и приключения гонимого Фортуною Селима, истинная
повесть» (1789), «Любовь Карты и Полидора, или
Редкие1 приключения двух язычников, с описанием
бывших с ними чрезвычайных несчастий, великих пе¬
ремен, удивительных оборотов, и с изъяснением, что
добродетель сколько бы не имела злобных гонителей,
остается всегда торжествующей и достойною, наконец,
венчает наградою своих любителей» (1790) (указано
Н.Л.Бродским, см.: Бродский. С.183).
Согретый вдохновенья богом,
Другой поэт роскошным слогом
Живописал нам первый снег
П все оттенки зимних пег...
(5. III. 5-8)
О роскошном слоге II.А.Вяземского, автора стихо¬
творения «Первый снег (В 1817-м году)» (1819), вос¬
торженно принятого современниками и высоко
оцененного Пушкиным, свидетельствуют мастс|м-ки ис¬
пользованные изобразительные средства — сравнения,
метафоры, эпитеты, прием олицетворения. В стихах
Вяземского — звонкие краски, праздничная картина
зимы:
Сегодня новый вид окрестность приняла.
Как быстрым манием чудесного жезла;
Лазурью светлою горят небес вершины;
Блестящей скатертью подернулись долины,
И ярким бисером усеяны поля.
На празднике зимы красуется земля
II	нас приветствует живительной улыбкой.
Здесь снег, как легкий пух, повис на ели гибкой;
Там, темный изумруд посыпав серебром,
11а мрачной сосне он разрисовал узоры.
Разсеялись пары, и засверкали горы.
II	солнца шар вспылал на своде голубом.
В беловых рукописях восьмой главы сказано о стиле
беседы в доме Татьяны-княгини:
В гостиной светской и свободной
Был принят слог щюстонародный
И не пугал ничьих ушей
Живою странностью своей...
(Т.6. С.627)
Любопытно, что обозначения слога, в<т|)ечающиеся
в «Евгении Онегине» — «роскошный», «простонарод¬
ный» — являются не только выразительными эмоцио¬
нальными эпитетами, но и разновидностями слога,
указанными в «Риториках» пушкинского времени (см.:
Кошанский Н.Ф. Указ. соч. С.88; Мерзляков А.Ф.
[510]

с
СМ Е1»ТЬ
Краткая риторика, и.ш Правила, относящиеся ко всем
родам сочинений прозаических... 3-е изд. М., 1821.
С.	16.; Таиипчев Я. И. Военное красноречие. СПб.,
1825. С. 134). Так, небезынтересно привести суждения
Н.Ф.Кошанского о простом и простонародном с.юге:
«Простой слог, способ писать так, как говорят. <...>
11ростому слогу должно учиться, не только читая сочи¬
нения, писанные сим слогом, но п примечая разговоры
в лучших обществах, в высшем кругу людей. <...> 11ро-
стой слог без осторожности может перей ти в площад¬
ной н пошлой: но между простым и площадным есть се¬
редина — слог простонародный, употребляющий не
только язык, но н способ выражать мысли, снойствеш-
ные простому народу» (Кошанский Н.Ф. Указ. соч.
С.87—88). Что же касается роскошного слога, то
А.Ф.Мерзляков предостерегал сочинителей: «Более
всего надобно избегать роскоши в украшениях»
(Мерзляков Л.Ф. Указ. соч. С.35—36). Н.Ф.Кошан¬
ский же писал: «...роскошь слога... часто скрывает бед¬
ность мыслей» (Кошанский Н.Ф. Указ. соч. С. 106).
Размышления I клпкпна о слоге отразились в его кри¬
тических статьях, в частности в статье «<0 поэтичес¬
ком слоге>» ( 1828).
П. П. Михайлова
СМЕРТЬ осеняет своим крылом все течение' романа.
Роман начинается с отдаленного погребального звона:
приблизившаяся кончина дяди вызывает у единствен¬
ного наследника иронически-кощунственное* «Когда
же' чорт возьмет тебя?» (1,1. 14); ничуть не лучше
п ритуальное* соболезнование соседей:
Попы и гости ели, пили,
II	после важно разошлись,
Как будто делом занялись.
(1. мн. в—8)
Смерть поначалу не' выходит из ряда будничных яв¬
лений. В том же духе упоминается в романе о смерти
отца Татьяны:
Он умер в час перед обедом...
(2. XXXVI, 5)
;)го сообщение* двусмысленно соседствует с* традици¬
онной формулой надгробной эпитафии:
Под камнем сам вкушает мир.
(2. XXXVI, 14)
Смерть в таком ряду — не* более чем обед, — таки еч>-
стоявшийся.
Тему смерти как смены поколений в конце второй
главы развертывает Автор. «Придет, придет и паше
время...» (2, XXXVIII, 12) — в его голосе скорее тихая
горечь, чем острый трагизм. «Грусть» Автора в связи
с приближающимся роковым часом вызвана мыслью,
что смерть может принести забвение «летучим творень¬
ям» (2. XL, 12), хотя теплится «лестная надежда» (2,
XL, 5) иа другой исход. Как ответ самому себе — более;
позднее рассуждение Автора о смерти как забвении по
поводу гибели Ленского:
Так! равнодушное забвенье
За гробом ожидает нас.
(7. XI, 9—10)
Ряд эпитафий в романе завершает слово ключницы
о	«старом барине», еще один отклик на кончину дяди
Онегина:
«...Дай Бог душе* его спасенье,
А косточкам его покой
В могиле, в мать-земле сырой!»
(7, XVIII, 12-14)
То же мудрое приятие смерти, свойственней' народ-
но-христианскому сознанию, сквозит в воспоминании
Татьяны о «смиренном кладбище, / Где нынче крест
и тень ветвей / Над бедной нянею моей...» (8. XLVI,
12—14). созвучном более поздним пушкинским стихам
«Стою печален на кладбище...» (1834) и «Когда за го¬
родом. задумчив, я брожу...» (1836). За границей па-
родно-хриетианскенч) мира равнодушное или спокой¬
ное отношение к смерти, как правило, бывает либо
следствием ее' неотрефлектированности, что может
быть знаком оире'деленного исторического типа культу¬
ры, условно говоря, естественного, патриархального
(см. подробнее: Хунеман Ф. Об образе' и смысле смер¬
ти. М., 195)7), либо вполне сознательного ухода, бегст¬
ва от ясности. Как полагал Ларошфуко, существует
единственный способ избавиться от страха смерти — не'
думать о ней (см.: Размышления и афоризмы француз¬
ских моралистов XVI—XVIII веков. СПб., 1995.
С.201—202). Пушкинские горой Онегин и Ленский,
судя но всему, выбирают иной вариант, подключаясь
к новоевропейской рефлексии, идущей от Монтеня
и Шекспира: «Какие сны в том смертном сне приснятся, /
Когда покров земного чувства снят?» (Гамлет. Акт 3.
Сцена I: Пер. Б.Л.Пастернака).
Одна из тем «споров» и «размышлений» Ленского
и Онегина — «г|>оба тайны роковые» (2, XVI, 6). Тема эта
в ее мистическом значении была введена в русскую по¬
эзию Жуковским, имела она власть п над Пушкиным -
лириком (см. о «тайнах г|юба» в «Заклинании» 1830 г.).
Можно лишь догадываться, что говорил на эту тему Лен¬
ский п что отвечал Онегин. В черновой редакции седь¬
мой главы находим горько-щюническую интерпретацию
данной темы в связи с .замужеством Ольги:
Мой бедной Ленской! — за могилой
В пределах вечности глухой
Услышал ли твой дух унылый
Обет изменницы земной
Или за Летой усыпленный
Поэт забвением блаженный,
Уж не* смущается ничем
И мир ему закрыт п нем
(Т.6. (1.422)
[511|

СМЕРТЬ
С
Две крайние версии, «романтическая» («услышал ли
твой дух») и «реалистическая* («уж не смущается ни¬
чем»), проявленные в этом отрывке, могли бы служить
комментарием к неразвернутому упоминанию «тайн
гроба» как предмета «споров» Ленского и Онегина.
Они, эти версии, спорят между собой и в нредонегин-
ской лирике Пушкина 1822—1823 гг.: первая пред¬
ставлена стихотворением «Люблю ваш сумрак неизве¬
стный...» (1822): «Вы нас уверили, поэты, / Что тени
легкою толпой / От берегов холодной Леты / Слетают¬
ся на брег земной» (Т.2. С.255); а вторая — стихотво¬
рением «Надеждой сладостной младенчески дыша...»
(1823): «Ничтожество меня за гробом ожидает...»
(Т.2. С.295).
Как возможную реплику в споре пушкинских героев
можно рассматривать дневниковую запись 11.А. Вязем¬
ского от 19 июля 1826 г.: «Смерть таинство. Никто из
смертных не разгадал ее? <...> Может быть, смерть
есть величайшее благо, а мы в святотатственной слепо¬
те ругаемся сею святынею! Может быть, сие таинство
есть звено цепи нам неприступной и незримой, и что
мы. расторгая его, потрясаем всю цепь и расстраиваем
весь порядок мира, запредельного нашему» (Вязе.н-
ский. Полн. собр. соч. Т.9. С.83).
Таковой, «потрясающей всю цепь и... весь порядок
мира», в романе является насильственная смерть Лен¬
ского. По точному наблюдению К).Н.Чумакова, она
«размножена в тексте, парадоксально неоднократна»
(Чумаков Ю. //. 11оэтическое и универсальное в «Евге¬
нии Онегине» // Болдинские чтения. Горький, 1978.
С.80). Исследователь имел в виду «предварительную»
смерть Ленского в сне Татьяны (где, кстати, явлен
и традиционный символ смерти — -остов чопорный и гор¬
дый» — 5, XVI, 12), а затем ее отзвуки по всей второй
половине романа (особенно: 8, XXXVII). Это наблюде¬
ние можно существенно дополнить. Самая сцена гибе¬
ли юного поэта как бы проигрывается многократно
(прием, впоследствии тиражированный кинематогра-
<|юм), с разными оттенками смысла, в разных словес¬
но-стилевых версиях (6, XXX—XXXV):
11 роба hi
Часы урочные: поэт
Роняет, молча, пистолет...
(6, XXX, 12-14)
Будто снятая рапидом, эта сцепа туг же варьируется
в ином изобразительном ключе:
Так медленно по скату гор,
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.
(6, XXXI. 4-6)
Величественное в своей простоте зрелище задает мас¬
штаб трагической сцене, но ее; мстае|)ори;мщия на этом
не закончена. Далее то же* событие предоставлено опи¬
сать романтическому поэту, как бы самому Ленскому:
Младой певец
Нашел безвремянный конец!
Дохнула буря, цвет прекрасный
Увял на утренней заре,
11отух огонь на алтаре!..
(6. XXXI. 10-14)
Смешение романтической и едва ли не1 натуралисти¬
ческой (смерть на морозе) стилистики находим в по¬
следующей вариации:
Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела.
Под грудь он был навылет ранен;
Дымясь из раны кровь текла.
(в. XXXII, 1-4)
Пем'ледняя метае|юра экзистенциальна: смерть — это
образовавшаяся пустота:
Теперь, как в доме опустелом...
<...>
Закрыты ставни, окны мелом
Забелены.
(6. XXXII, 9, 12-13)
За поэтически «красивыми» уподоблениями навязчи¬
во следуют оскорбительно «некрасивые» в своем нату¬
рализме' детали, которые виновник и свидетель этой
смерти вряд ли когда-нибудь забудет:
Когда недвижим, на земле
Пред вами с смертью на чале,
Он постепенно костенеет...
(в, XXXIV. ю-12):
Зарецкий бережно кладет
На сани труп ехледенелый...
(6, XXXV, 8-9)
Страшные для живого воображения знаки смерти, как
бы нарушающие границу условно-иеютичеткого, могут
ноказаты'я чрезмерными на с|м>нс неописанных смертей
в предшествующих главах. Замедленная многократная
фиксация смерти, однократной) по своей нрщюдс явле¬
ния, к тому же параюксалыю соединяющая высокую по¬
этичность с конк|>ет11о зримым натурализмом, оспарива¬
ет эпиграф к этой главе о племени, которому «morir поп
elole;» — «умирать не* больно» (Т.6. С. 117; пер.: С.662).
Слова 11етрарки в применении к пушкинским ге|)оям
приобретают значение язвительно-горького упрека.
Смерть Ленского занимает в композиции романа цен¬
тральное мечте», находясь между двумя главными собы¬
тиями: любовь Татьяны — любовь Онегина, разделяя
и еюединяя их. 11о.логике сюжета, смерть друга щнюужда-
ет или, во всяком случае, играет роль первотолчка
к «пробуждению» Онегина. «Убит!.. Сим странным вос-
клицаньем / Сражен, Онегин с содроганьем / Отхо¬
дит...» (6, XXXV, 5—7) — «сражен», как будто ждал че;-
го-то иного, на самом же деле не* «ждал» ничего, а просто
духовно дремал и только теперь — проснулся. Смерть ду¬
ховная оказалась попрана смертью физической.
1512 |

с
СМОРОДИНА
Нечто похожее пережил и Ленский, перед лицом на¬
двигающейся смерти поднявшийся в своем элегнзме
над «затеями» вплоть до осмысления великой тайны:
«...Все благо: бдения и сна
I	[риходит час определенный;
Благословен п день забот,
Благословен п тьмы приход!..»
(6. XXI, 11-14)
Тема смерти будет далее сопровождать героев рома¬
на, соотносясь с темой судьбы. Так, отъезд Татьяны из
деревни, связанный с ее отречением or любовных на¬
дежд, сопровождаегся картиной осени, умирания при¬
роды. В седьмой главе возвращаясь к теме смерти как
смены поколений (см. выше о второй главе), автор те¬
перь иначе трактует ее, в его голосе появляется траги¬
ческая надрывность, ранее отсутствовавшая:
Или, не радуясь возврату
11огибших осенью листов,
Мы помним горькую утрату,
Внимая новый шум лесов...
(7, III. 1-4)
Возникшая здесь же тема «мертвой души» (7, II. 13)
от Автора перейдет к Онегину. Неожиданно вспыхнув¬
шая любовь к Татьяне — последнее пробуждение «души
холодной п унылой», н одновременно она наделена все¬
ми признаками умирания: «...он заране / Писать ко
прадедам готов...», «Я знаю: век уж мой измерен...»,
«Идет, на мертвеца похожий» (8, XXXII. 1—2; 8. 11ись-
мо Онегина к Татьяне, 37: 8. XL, 5).
Смертная печаль сопровождает Онегина и в его пу¬
тешествии. Его духовное пробуждение оказывается
пробуждением не к жизни, а к смерти.
Последние строки романа, апофеоз ранней смерти
(«Блажен, кто праздник Жизни рано/ Оставил...» — 8,
LI, 9—10), вполне органичны в контексте судеб героев
и созвучны тому благословению смерти, что прозвуча¬
ло из уст Ленского. Следует, правда, оговориться, что
;л и слова не означают какого-либо оправдания само¬
убийства, отвергаемого христианством. О вертеров-
ском исходе, or кото[юго не так уж далек Онегин в конце
романа, поначалу уже было сказано недвусмысленно:
«Он застрелиться, слава Богу, / Попробовать не захо¬
тел...» (1. XXXVIII. 6—7).
Таким образом, смерть в пушкинском романе име<*т
разные лики в зависимости от отношения к ней, либо
неотрефлектированно-равнодуншого, формально¬
обрядового, либо экзистенциально-осмысленного.
Последнее, в свою очередь, располагается в широком
диапазоне — от ужаса, обозначенного немногими, но рез¬
кими натуралистическими подробностями, до народно-
христианского смирения. В мире Автора смерть состав¬
ляет естественную, неотъемлемую часть жизненного
процесса, он далек от ее поэтизации (ср. характерную
критическую реакцию Пушкина на стихотворение
Е.А.Баратынского «Смерть» (1829), зафиксирован¬
ную П.А.Вяземским: ЛН. Т.58. С.85), но и не склонен
отдаваться всепоглощающему ужасу конца, известно¬
му русской литературе от Радищева до Л.II.Толстого.
Чувство меры и душевное равновесие позволяют Авто¬
ру при полноте знания сохранить тон спокойной мудро¬
сти во всех приближениях к этой грозной теме.
Лит.:.’/опишн. КесеАы. (Гл. «Итог пути»); Нибальник С.А. Худо¬
жественная фи.нм-офпя I lyuiKiiiui. СПб., 1998. (III. Y'l); Невский Л.Я.
Жанр эпитафии в романе Д.С.Пушкина «Евгений Онегин* // Болдин
ские чтения. Нижний Новгород, 1994; Мурышов М.Ф. Пушкинские
эпитафии. М., 199Г>.
В.Л. Викторович
СМИТ - CM.: A IA1VI СМИТ
СМОРОДИНА
«Россию можно счесть настоящею отчизною черной
смородины: ибо множество есть оной дикорастущей
около рек, протоков и по болотам. Растение эго любит
мокредину. Ягоды на ней столько ж крупны и вкусны,
как садовой. Попадается мечтами и красная дикорасту¬
щая смородина, но ягоды на ней дробны и невкусны»
(Ручная книга сельского хозяйства для всех состояний
/ Пер. с нем. В.Левшиным. [4.1—7]. М., 1803. 4.4.
С.	143 (примечание переводчика)). Во времена Пуш¬
кина были известны такие сорта садовой смородины:
черная (которую К.Линней не признавал настоящей)
п настоящая — белая и красная (Там же. С. 137—138).
«Смородинный кует достигает вышины от полутора ар¬
шин до сажени, растет густо и внизу разделяется на
многие ветви... Плод носит как на молодом, так и на
старом де|>еве. и нередко выводит свои кисти из ночек
молодых прошлогодних побегов; но больше плода бы¬
вает на плодовитых сучках, находящихся на старых
ветвях; плодовитые ее ветви остаются чрез многие го¬
ды плодоносны» (Там же).
Смородина упоминается в «Евгении Онегине» в «Пес¬
не девушек», крспоешых крестьянок Прасковьи Лари-
ной, которые ноют во время сбора ягод,
(...Чтоб барской ягоды тайком
Уста лукавые не; ели...)
(3, XXXIX, 11-12)
Вот этот те*кет:
Как заманим молодца,
Как завидим издали,
Разбежимтесь, малые,
Закидаем вишеньем,
Вишеньем, малиною,
Красною смородиной.
(3, Песня девушек, 9—14)
Вообще надо сказать, что смородина, те*м более
с уточпечшем — красная — в русских народных песнях
[513]

сны
с
ШШ:
Ягоды красной смородины. Ф.П.Толстой. 1818. Гуашь
не упоминается; п в этом отношении стилизация 1Ivui-
кина под народную песню весьма условна.
Смородина широко использовалась д. ш ириготовле-
ния наливок, вод, сиропов, ягодников (фруктового са¬
хара), компотов. (См.: Яцеиков II. Новейшая и иол-
мая поваренная книга: В двух частях. 4.1 —[7]. М.,
1790. М.2. С. 18. 19, 20-21. 22-23).
М. II. Строганов
СНЫ
Еще М.О.Гершензон обратил особое внимание на то,
что I (ушкпп «представлял себе сонное творчество ду¬
ши. по-видимому, однородным с деятельностью днев¬
ного ума» (Гершензон М.О. Сны Пушкина // I ершен-
зон М.О. Мудрость Пушкина. Томск, 1997. С.275),
и в связи с этим говорил о своеобразной «философии сно¬
видений» у поэта. Особенно в этом отношении «повез¬
ло» сну Татьяны. История его изучения выявляет раз¬
ные грани этого композиционного смыслового центра
«Евгения Онегина», столь важного «для внутренней ху¬
дожественной “онтологии" романа в стихах» (Марко¬
вич В. М. Сон Татьяны в поэтической структуре1 «Евге¬
ния Онегина» // Болдинские чтения. Горький, 1980.
С.26). Исследователи подробно прокомментировали
место п роль сна Татьяны в композиции «Евгения Оне¬
гина» (М..’I.Бродский. Б.И.Набоков, Ю.М.Лотман),
выявили его источники (В.Ф.Боцяновский, П.Ф.Сум-
цов, 11.Л.Бродский, Ю.М.Лотман), обозначили его
мифологический п фольклорный подтекст (В.М.Мар¬
кович, Н.Д.Тамарченко, О.П.Гречина), раскрыли от¬
звуки его в тексте всего романа (I ЕА.Тархова, Т.И.11е-
черская), в дальнейшем творчестве Пушкина
(М.О.Гершензон), проявили его связь с поэтикой рус¬
ской новеллы (Ю.П.Чумаков).
В меньшей степени исследована пушкинская система
снов в «Евгении Онегине», их лексико-семантическая,
образно-стилистическая, этико-философская функции
в большом контексте романа. Прежде всего необходимо
заметить, что сами слова «сон», «сны» п производные от
них (сновидение, сниться) но частотности своего упо¬
требления (около 50 случаев) занимают особое место
в |юмане. Они последовательно [шетворены во всем текс¬
те произведения, причем можно даже говорить об ин¬
тенсивности их вхождения к концу |юмана.
Динамика состояний, связанных со сном, подчеркну¬
та многообразием глаголов, передающих явление этого
состояния и его протекание: «тревожить», «наводить»,
«подарить», «являться», «хранить», «прервать», «бе¬
[514]

с
сны
жит», «погрузиться», «верить», «снится», «видеть», «тол¬
ковать», «сулит», «томить», «проходит», «спать сном»,
«летает», «исполнены», «встречать скволь сон», «бредить
во сне», «слышать», «воспеть», «встревожен», «явиться»
и т.д. Дополняет эту картину состояний сна н разнооб¬
разие эпитетов и сравнений, характеризующих спектр
эмоциональных переживаний: «творческие сны», «как
сон младенца», «младых восторгов первый сон», «жар¬
кий одинокий сон», «темный сои», «тяжелый сон», «глу¬
бокий сон», «сладостный, безгрешный сон», «веселый
сон», «чудный сон», «зловещий сои», «тяжкий сон», «по¬
койный сон», «сон любви», «мертвый сон», «страшный,
непонятный сон», «сны поэзии святой», «сон моей ду¬
ши», «сон задумчивой души», «поэтический сон», «серд¬
ца трепетные сны», «странные сны», «поздний сон», «ни
с чем не связанные сны», «смутный сон» и т.д.
Общая картина пушкинских сновидений в «Евгении
Онегине», на первый взгляд достаточно пестрая, при
внимательном вхождении в нее выявляет некоторые
закономерности, которые вслед за Гершензоном можно
назвать «филоеофи<*й сновидений».
Во-иервых, веч; еновидческие мотивы и ситуации
преимущественно распределены в трех образных зонах —
Автора. Татьяны и Онегина. Ольга и Ленский лишь од¬
нажды входят в атмосе|к;ру сна. но в метафорическом
его значении, сво<ч>бразно обмениваясь им как неким
поэтическим даром. Ср.:
Он [Ленский. — Л.Я. | пел любовь,
любви послушный,
II	песнь его была ясна.
Как мысли девы простодушной.
Как сон младенца, как луна...
(2.Х. 1-4):
Она [Ольга. —.4.//. | поэту подарила
Младых восторгов первый еч>н,
II	мысль об не*й одушевила
Его цевницы первый стон.
(2. XXII. 1-4)
Еще два раза Ольга окажется связанной с мотивом
е*на, но опять же* не* входя в его атмосферу: первый раз,
лишь внешне прикасаясь к тайне сна Татьяны: «Ну, —
говорит: — скажи ж ты мне, / Кого ты видела во сие?»
(5, XXI. 13—14), второй — физически ощущая потреб¬
ность в сне* как освобождении от смутных предчувст¬
вий: «За ним и Олпнька зевала, / Глазами Ленского
искала, / II бесконечный котильон / Ее томил как тяж¬
кий сон» (6, I, 5—8). Пскмедующая сцена веч*общего
сна гостей Лариных («Хранит тяжелый Пустяков...»;
«Девицы в комнатах Татьяны / И Ольги все объяты
сном» — 6, II, 2, 9—10) и бодрствование Татьяны («Од¬
на. печальна подокном / Озарена лучом Дианы, / Та¬
тьяна бедная не* спит /Ив поле темное глядит» — 6, II.
11	— 14) подчеркивают чисто физическое состояние сна
в жизни всех других героев романа.
биография автора как прежде веч*го творческое со¬
стояние духа на протяжении всего романа выявляет
вибрацию двух смыслов сна: его физическое и духов¬
ное* выражение. Многие ангорские признания, как.
нанр.:
В глуши звучнее голое лирный,
Живее творческие сны.
(1. LV, 3-4);
А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон...
(3. XII. 1-2);
И вы. заветные мечтанья,
Вы, призрак жизни неземной,
Вы, сны поэзии святой!
(6, XXXVI. 12-14);
Другие, хладные* мечты.
Другие, строгие; заботы
II	в шуме света и в тиши
Тревожат сон моей души.
(6. XLIII. 11-14);
Быть может, в мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна...
(7. III. 9-11);
Промчалось много, много дней
С тех пор, как юная Татьяна
II	с" ней Онегин в смутном сне*
Явилися впервые; мне...
(8. L. 8-11);
Другие дни, другие; сны;
Смирились вы. моей весны
Высокопарные* мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал, —
(Отрывки ii.’i Путсчисчтвия Онегина // Т.6. С.200)
ориентированы на еч>н как «творчество души». В этом
смысле одно из первых авторских определений —
«творчее'кие сны» — является знаковым для всей ено-
видческой семантики романа. Ореол других определе¬
ний, неразрывно связанных с эстетической ориентаци¬
ей. естечтвеино создает атмосферу «поэтического сна».
11овторяющпе*сл определения «другие*», «иные» обозна¬
чают момент эволюции мысли ноэта и его творческих
снов. Пушкин в «Евгении Онегине» свою сиовидческую
фи.югофию тесно связывает с ходом времени («про¬
мчалось много, много дней»), с развитием взглядов на
жизнь и поэзию.
Пушкин, безусловно, был знаком с визионерскими
концепциями творчества, получившими наиболее яр¬
кое* свое воплощение в знаменитой легенде е> видении
Рафаэля. Рефлексы этой легенды, созданной немецким
романтиком В.-Г.Вакенродером, многообразны в рус¬
ском эстетичеч*ком ечмнанни (об этом ем.: Данилев¬
ский Р.Ю. Легенда о Рафаэле // Русская литература
|515]

с
и зарубежное искусство. Л.. 11)8(5. С.281—298). В знаме¬
нитом письме В.А.Жуковского из Дрезденской гале|>еи
«Рафаэлева мадонна» «видение Рафаэля» в большей
степени рассматривается с точки зрения психологии
творчества. Соотнося легенду о Рафаэле с высказыва¬
ниями современного художника-романтика К.-Д.Фри¬
дриха о пророческих снах, Жуковский пытается по¬
нять природу «невыразимого» в искусстве, объяснить
суть мистического откровения. Ситуация видения, иду¬
щая от романтического визионерства, была не чужда
и Пушкину (ср. его стихотворение «Ночь», 1823). Но
и впоследствии, в щюизведениях 1825—1830 гг., хроно¬
логически соотносимых с временем создания «Евгения
Онегина», Пушкин по-своему опирается на легенду
о Рафаэле. По мнению исследователя, «в творчестве
Пушкина продолжается процесс освобождения мотива
легенды or религиозного мистицизма, переосмысления
ее в эстетическом и психологическом плане как худо¬
жественной формы для изображения творческого про¬
цесса» (Данилевский Р.Ю. Указ. соч. С.291).
В осмыслении нри|юды и характера творческой» п|н>-
цесса «натгические сны» «Евгения Онегина» обозначили
особую диалектику сознательного и бессознательного.
11оэт думает и о «форме плана», и о «противоречиях» сво¬
его замысла, которые не хочет «исправить» (1. EX, 1.
6—7). Эта сознательная творческая установка, заявлен¬
ная уже в самом начале романа, не снимает момента бес-
сознательного начала в творчестве. I I «смутный сон»,
в котором ш к'рвые явились автору счч> герои и о котором он
вспоминает в самом конце произведения, как п другие
«сны поэзии святой», — это тоже творческая реальность.
«Сны наяву естественно щюдолжают сновидения, кото
рые являются “душевной жизнью”, имеющей “извест¬
ные аналогии” с таковой в состоянии бодрствования
и в то же в|м‘мя обнаруживающей резкие отличия от нее»
(Ф/)ейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. М., 1989.
С.53). I lyiiiKiiii. не будучи фрейдистом до ф|х;йдизма, су¬
мел сделать сны и сновидения естественной частью ду¬
шевной жизни и высшего ее выражения — творчества.
В этом смысле показательны взаимоотношения со
сном любимых пушкинских героев. Онегин и Татьяна
своеобразно делят между собой сновидческое ирост-
ранство романа. В первых пяти главах «Евгения Оне¬
гина» сны как выражение душевной жизни полностью
принадлежат Татьяне. Ее «жаркий одинокий сон» за¬
полняют литературные видения и связанные с ними
г|>езы об избраннике:
Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы...
(3, XII, 5-6);
Увы! теперь и дни н ночи,
И жаркий одинокий сон,
Всё полно им...
(3. VIII. 3-5)
Письмо героини вновь открывает сновидения как
муки души:
Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе* твой голос раздавался
Давно... нет, это был не* сон!
(3, Письмо Татьяны к Онегину, 39—43)
и далее:
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи,
Иль сон тяжелый перерви,
Увы, заслуженным укором!
(Там же. 72-75)
Наконец, сон героини, являющийся одновременно
и «чудным» и «зловещим», образует «сложнейшее пе¬
реплетение легендарных, лирических, сказочно-ми¬
фологических, балладных, романных, обрядовых мо¬
тивов» и имеет «проекцию символических значений»
на художественный мир романа (Маркович В.М.
Сон Татьяны в поэтической структуре «Евгения Оне¬
гина» // Болдинскис чтения. Горький, 1981. С.35,
46). Он «...ей сулит / Печальных много приключе¬
ний» (5, XXIV, 10—11). Но все эти сновидческие мо¬
тивы, несмотря на их разнообразные функции, от¬
крывают прежде всего сущность героини, томимой
«духовной жаждой».
Не случайно вслед за ее тяжелыми снами возникает
бессонница:
Татьяна бедная горит;
Ее постели сон бежит...
(4. XXIII, 7-8);
Татьяна бедная не* спит
11	в поле темное глядит.
(6, И.13-14)
В последних главах романа (шестой—восьмой) Тать¬
яна выходит в пространство реальной жизни. И хотя
в начале ее столичной жизни и в атмосфере светского об¬
щества она «...точно как во сне, / Пх речи слышит без
участья» (7, XLV-II, 8—9), в дальнейшем ее душевная
жизнь как бы скрыта от посторонних глаз. 11 страдания
се души приоткрываются лишь в отповеди Онегину:
«пробуждение души Татьяны совместимо с твердым
знанием, что жизнь — не сон» (Тархова 11.Л. Сны
п пробуждения в романе «Евгений Онегин» // Болдин-
ские чтения. Горький, 1982. С.60).
Онегинское сновидческое пространство выявляет
другую направленность. В первых главах романа
возникает ощущение сна души. «И в сладостный, без¬
грешный сон / Душою погрузился он» (4, XI. 7—8) —
;>ти стихи, передающие состояние героя после получе¬
ния письма Татьяны, во многом символичны. Его
встреча с деревней, с новыми впечатлениями закан¬
чивается словами:
|51(S |

с
СОБАКИ,ПСЫ
На третий [день. — AJI. ) роща, холм и ноле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон...
(1. 1.1 V. 5-7).
Прогулки, чтенье, сон глубокой...
<...>
Вот жизнь Онегина святая... —
(4. XXXVIII. XXXIX. 1,9)
так его состояние «безгрешного сна души» заполняется
реалиями ежедневного физического существования.
П накануне дуэли «...Евгений / Спал в это время мерт¬
вым сном» (6, XXIV, 1—2). Это же состояние сопро¬
вождает его до самого отъезда на дуэль: «Онегин спит
себе глубоко» (ti. XXIV, 5); «...по постель / Еще Евге¬
ний не покинул, / Еще* над ним летает сон» ((5, XXIV'.
8—10). II даже во время дуэли «Как в страшном, непо¬
нятном сне, / Они друг другу в тишине / Готовят гибель
хладнокровно...» (0. XXVIII, 7—9). Этот почти летар¬
гический сон души лишает гс*|юя эмоциональной жизни.
11	его воскресение, вхождение в новое сновидческое
пространство связаны прежде всего с нроснувше'йс'я
любовыо. Уже ветреча с Татьяной после долгой разлу¬
ки рождает в нем вопрос: «Та девочка... иль это сон?..»
(8, XX, 10).
В.В.Виноградов любопытно сравнивал структуру
этого вопроса, используемого Пушкиным и в других
произведениях, с «синтаксическими ходами» Батюш¬
кова в «Тени друга»:
Мечты сменялися мечтами,
И вдруг... то был ли сои?..
предстал товарищ мне,
Погибший в роковом огне...
(Вино/раОов П.П. Ctu.ii. Пушкина. М., 1941. С.306)
11о кроме «яркого драматизма лирического стиля» ре-
минисцснтнал память Пушкина обращением к элегии
Батюшкова воссоздавала атмосферу воскрее*еиия Оне-
гииа. Так же*, как в «Тени друга», сон рождает атмо-
сфсру светлых воспоминаний. В жизнь пушкинского
героя входят тени прошлого:
То видит он: на талом снеге
Как будто спящий на ночлеге,
Недвижим юноша лежит...
<...>
То сельский дом — и у окна
Сидит она... и всё она!..
(8, XXXVII. 5-7. 13-14)
Видения и тени прошлого, оживленные вспыхнув¬
шей любовыо, рождают «странный сон» героя, и «Оне¬
гин видит Татьяну на балу в том очищенном, мпфопоэ-
тическом обличье1, в каком он сам был увиден Татьяной
в ее сне» (Печерская Т.Н. Сон Онегина: Сюжетная се¬
мантика балладных и сказочных мотивов // Роль тра¬
диции в литературной жизни эпохи: Сюжеты и моти¬
вы. Нове>сибирск, 1995. С.06).
Сон Онегина точно фиксирусггся в словаре романа:
Он оставляет раут тесный,
Домой задумчив едет он;
Мечтой то грустной, то прелестной
Его встревожен поздний сон.
(8. XXI, 1-4);
Что с ним? в каком он странном сне.
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
(8. XXI. 10-12);
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины;
Ни с чем несвязанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья...
(8. XXXVI. 9-12);
И постепенно в усыпленье
И чувств и дум впадает он,
А перед ним Воображенье
Свой пестрый мечет фараон.
(8. XXXVII. 1-4)
Сон Онегина — это одновременно и его пробуждение
от душевной спячки: «В какую бурю ощущений / Те¬
перь он сердцем погружен!» (8, XLVIII, 3—4). Поточ¬
ному замечанию, «материал же романа свидетельству¬
ете) том, что герой его пробудился к жизни души, ко сну
души (ведь иллюзия сродни сну), что путь Онегина
в романе означен так: от холода скепсиса и рассудочнос¬
ти — к снам души» (Тархова Н.А. Указ. соч. С.60).
Сны и явь многообразно переплетены в романе.
11	в этом пс|)еплетении — от|шкеиис жизни духа, законов
творческого воображения, приемов характеристики
героев. Философия сна в «Евгении Онегине» — такая
же* реальность, как и филосое})ские щюблемы бытия.
См. также: сои ТАТЬИНЫ.
А.С.Янушкевич
СОБАКИ,ПСЫ — зд.: беспородные двортшые собаки.
В (юмане «Евгений Онегин» Пушкин упомянул и по|м>-
днетых комнатных собачек, ежруженнмх в начале XIX в.
особой заботой (см.: МОСЬКА. ШПИЦ), и беспородных,
живших на дворах усадебных и городских домов, откуда
и их название «дворовые». Последних держали без оеч)бо-
го присмотра, и потому они плодились бессчетно; они мог¬
ли быть большими и маленькими, различного окраса и на¬
поминать травильных охотничьих и постельных собак...
В книгах, изданных и составленных в конце XVIII в.
в пользу любителей домашнего хозяйства и охотников,
немало страниц отводилось собакам различных пород:
описанию внешнего вида и повадок, правил их содер¬
жания, болезням и т.д. Последнюю часть своей энцик¬
лопедии домашнего хозяйства В.А.Левшин назвал
«О собаках вообще». Несколько страниц там посвящсны
дворовым: «Дворовые собаки должны быть роелм, кря-
жевато сложены, с большою головою и страшною нас-
[517]

сен,раны.
С
тыо, с короткою п толстою шеею, широкою грудью, ог¬
нистыми черными глазами, толстыми н косматыми но¬
гами и хвостом; голоса толстого и ужасного, вообще
сильные, и осторожные, проворные, и не любящие от¬
бегать от двора своего» (Левшип В.А. Всеобщее* и пол¬
ное домоводство... В 12 ч. М., 1795. Ч. 12. С.59).
Татьяна, придя в усадьбу Онегина, видит «пустын¬
ный двор» п собак, может быть похожих на описанных
Левшиным:
К ней, лая, кинулись собаки.
На крик испуганный ея
Ребят дворовая семья
Сбежалась шумно. 11с без драки
Мальчишки разогнали псов,
Взяв барышню под свой покров.
(7, XVI. 9-14)
В одном из черновых вариантов предпоследней npoiprro-
рованной строки собаки, пли псы. названы «серщпыми»:
Сердитых отогнали псов...
(Т.6. С.426)
Встреча пушкинской героини с дворовыми псами за¬
кончилась вполне благополучно. Вероятнее всего,
«драка» мальчишек со своими собаками — «жучками» —
или же между собой была безобидной. Другая героиня
Пушкина, Наталья Павловна из поэмы «Граф Нулин»
(1825), отвлеклась от чтения похожей картиной —
Перед окном возникшей дракой
Козла с дворовою собакой...
(Т.5. С.5)
Собаки, и особенно дворовые, были не безопасны
для человека или животного. Существовали разного
рода инструкции, как следовало наказывать владель¬
цев псов, нападавших на людей. Любопытно отметить,
что А.П.Башуцкий, автор путеводителя по Петербургу,
включил в свою книгу главу «Краткий юридический
словарь на главные случаи частной жизни», где говори¬
лось. что запрещается делать жителям и путешествен¬
никам в северной столице. О собаках было такое пре¬
достережение: «Кто с умыслом напустит на кого-либо
собаку, п она его укусит или издерет на нем платье:
с того взыскивается бесчестье и убытки вдвем*» (Башуц-
кий. Ч.З. С.309).
Е.А. Пономарева
СОВРАН ЬЕ
Ее привозят и в Собранье.
'Гам теснота, волненье, жар,
Музыки грохот, свеч блистанье,
Мельканье, вихорь быстрых пар,
Красавиц легкие уборы,
Людьми пе*ст|)ею1цие хе>ры,
Невест обширный полукруг,
Всё чувства поражает вдруг.
(7, LI. 1-8)
Имеется в виду дом Благородного (дворянского) со¬
бранна в центре* Москвы — на углу улиц Охотный ряд
и Ваты мая Дмит|ювка. В основе архитектурного ансамб¬
ля этого здания — особняк первой половины XVIII в.,
принадлежавший мен*кове*кому генерал-губернатору
князю В.М.Деыгорукову-Крымскому. 11осле смерти
владельца и в соответствии с привилегиями, дарован¬
ными Жалованной грамотой 1785 г., дом был куплен
для Благородне)го собрания московских дворян и с этой
целью перестроен впднечнппм московским архитекто¬
ром М. Ф. Казаковым.
Здание, имевшее, по сути, характер сословного
клуба, предназначалось для проведения дворянских
съездов п выборов, для праздничных торжеств при
стечении большого числа представителей дворянетва.
Здесь давались балы и устраивались спектакли. Нед¬
линным сокровищем архитектуры здания Собрания
являлся (и остается до настоящего времени) его
главный зал — Колонный — одно из самых знамени¬
тых творений М.Ф.Казакова: мощная и выразитель¬
ная коринфская колоннада но периметру стен зала
поддерживает гигантский сводчатый потолок, как бы
парящий над огромным прямоугольным пространст¬
вом благодаря устройству в основании сводов боль¬
ших полукруглых окон второго света. В 1812 г. зда¬
ние* горело, но было восстановлено учеником Казакова
А.Н.Бакаревым. Колонный зал не пострадал.
Зимние балы «в Собранье» являлись едва ли не цент¬
ральным событием «ярманки невест» (7, XXVI, 10),
каковой Москва слыла по всей России. Тогда же
п Колонный зал превращался в своеобразную «ярма¬
рочную площадь», на которой были представлены
московские невесты в их красоте, молодости, знатно¬
сти или богатстве. Говоря военным языком, балы
«Собранья» были «генеральным смотром» невест.
11	не одних только московских, но также привозимых
сюда специально, подобно Татьяне Лариной, из отда¬
ленных губерний России. На этих балах делались
многие счастливые и выгодные партии.
Лит.: Пусева-Дивыдош И.Л., Нащокина М. II. Архитектурные
прогулки но Москве. М.. 1996. С.44:.7ош.иш/. С.334.
Л. А. Перфильева
СОВЕТНИК
Общее название для нескольких гражданских чинов
по «Табели о рангах», введенной в 1722 г. (см.: ЧИ¬
НЫ ). На гое*ударстве*нной службе различались совет¬
ники: титулярный (IX класс), надворный (VII класс),
коллежский (VI класс), статский (V класс), действи¬
тельный статский (IV класс), тайный (III класс) и дей¬
ствительный тайный (II класс).
Среди гостей на балу у Лариных назван
[518]

СОН ТАТЬЯНЫ
II	отставной советник Флянов,
Тяжелый сплетник, старый плуг,
Обжора, взяточник и шут.
(5, XXVI, 12-14)
В каком чине Флянов вышел в отставку — судить
трудно. Но контекст повествования таков, что Ф.шно¬
ва вряд ли можно считать крупным чиновником; иначе
после бала ему бы не постелили постель среди прочих
на стульях в столовой (6, II, 5—6). Скорее всего, Фля¬
нов — отставной титулярный советник: уже следующий
чин советника — надворный — формально равен под¬
полковнику. что по уездным меркам — высокий ранг,
и вряд ли он соответствует |К‘алыюму положению Фля-
нова в лари некой гостиной.
И. ('.. Чистов
СОН ТАТЬЯНЫ (5, XI—XXI) находится в композици¬
онном центре романа п. по выражению М.О.Герше'нзо-
на, напоминает «тайнохранилшце», в котором автор
«спрятал самое ценное... самое заповедное*» (Гершен-
;юи М.О. Сны Пушкина // Гершензон М.О. Статьи
о	Пушкине. М., 1926. С. 103). Сон естественным обра¬
зом вырастает из предшествующих картин русской зи¬
мы и святочных гаданий, тем самым обогащая нацио¬
нальный колорит произведения. И иной плоскости своей
семантики «сон зловещий... е-улит / Печальных много
нриключеннй» (5. XXIV, I 1 — 12) и сразу же начинает
сбываться: с утра съезжающиеся на именины Татьяны
гости подозрительно напоминают ночных чудовищ,
а явление на праздник Ленского с Онегиным, их ссора
п последующая ч\:>ль оказываются зеркальным отра¬
жением сновидческих событий. Сон Татьяны вообще
имеет множество совпадений, близких и дальних ассо¬
циаций с окружающим текстом, как бы стягивая об-
разно-мотивные траектории романа к символическому
ядру, рационально до конца не расщепляемому.
«Тайна» сна Татьяны вызвала большой поток иссле¬
довательских интерпретаций. Их можно сгруппиро¬
вать по трем основным направлениям.
1.	Генетический подход стремится выявить возмож¬
ные- источники сна Татьяны и отдельных его мотивов.
11аиболее представительны фольклорно-мифологичес¬
кие прочтения, намеченные' еще А.А.Потебней, ут-
верждавшим, что «русский сон» Татьяны, поставлен¬
ный в контекст славянского фольклорного мотива
переправы через воду, «предвещает выход замуж, хоть
и не* за милого» (ИотеГшя А.А. I le'pc'iipaua че|М'з воду как
представление брака (1868) // Потебня А.А. Слово
п миф. М.. 1989. С.564). Крут обрядовых сваде'бных пе‘-
еч'н. приведенных Потсбней, расширился в работах по-
зднс'йшнх исследователей; А.Л.Слонимский при .)том
заметил, что из свадебных «плачей» Пушкиным мог
быть заимствован самый мотив вещего е'на (е'м.: Сло¬
нимский А.Л. Мастерство Пушкина. М., 1963.
С.356). К разбойничьим песням и легендам возводится
эпизод пира чудовищ, сходный также с рассказом На¬
таши из пушкинской баллады «Жених» (см.: Лотман.
С.273). В.Ф.Боцяновский указал на двойной визуаль¬
ный источник эпизода — русский лубок «Бесы искуша¬
ют святого Антония» и картину И.Босха «Искушение
святого Антония» (e-м.: Боцяновский Н.Ф. Незамечен¬
ное у Пушкина // Вестник литературы. 1921. .N<>6—7.
С.З). 11.Л.Бродский добавил картину Б.-Э.Мурильо на
тот же* сюжет, копия с которой находилась в Михай¬
ловском [Тригорском. — Примеч. ред. | (см.: Брод¬
ский. С.236), что пере'водило генезис* сна из одного се¬
мантического ряда («разбойничьего») в совсршс'нно
противоположный (агиографический). Начиная с за¬
мечания В.Ф.Миллера об «услужливом медведе» как
«реминисценции русских е-казок» (Миллер В.Ф. Пуш¬
кин как 1юэт-:)т110грае|). М., 1895. С.45) интенсивно
разрабатывалось сказочное происхождение сна Татья¬
ны (см.: ('амарин М.II. Из маргиналий к «Евгению
Онегину»: Мечто и роль сна Татьяны в композиции
«Евгения Онегина» // HavKOBi записки науково-
дос.идчея катедри ieropii yupaiiicKoi культури. Хармон,
1927. № 6; Гречина О. II. О фольклоризме «Евгения
Онегина» // Русский с|юльклор. Л., 1978. Т. 18.
С.32—36; Гамарченко Н.Д. Сюжет сна Татьяны и его
источники // Болднпские чтения. Горький, 1987.
С.	109—114). особенно в связи е" мотивами, он удаляе¬
мыми В.Я.Проппом как «переправа в иное царство»
и «лесной дом». Впрочем, большинство исследователей
приходит к выводу с) полигенетическом с|юльклорнзме
сна Татьяны. Учитывая же его ритуальную природу,
связь с гаданием как рискованной игрой е' нечистой е'п-
лой, исследователи обнаруживают обрядо-мифологи-
чс'скпе корнн сна, ведущие не только к актуальным
(свадьба — похороны), но и к архаическим сюжетам
инициации, контракта с дьяволом. Наиболее активно
эксплуатировалась тема «демонического» Онегина, до¬
водившаяся иногда до крайних догадок о его вампир¬
ской (см.: Тархов. С.256—257) или сатанической| (см.:
Ерофеева ll.ll. Сеш Татьяны в смысловой структур
романа Пушкина «Евгений Онегин» // Сон — семиоти¬
ческое окно: XXVI Випперовекие чтения. М., 1993)
природе. Высказывались версии об отражении в «Евге¬
нии Онегине» мифов о Нарциссе п нимфе Эхо (Р.Пич-
чио, В.М.Маркович), об Амуре и Психее (е*м.: Та.иар-
чепко Н.Д. Указ. соч. С. 116—118).
I	к'ресекающийся аспект генезие'а сна Татьяны — воз¬
можные- литс'ратурные источники. Кроме очевидной
параллели с балладой Жуковского «Светлана», с* сочи¬
ненными снами из упоминавшегося «Жениха» и «Горя
от ума» (Р.Мэтлоу), отмечались ассоциации с- кошма¬
ром Антонии из «Жана Сбогара» Нодье (см.: Набоков.
Комментарий. С.409), с щюроческим сном ричардсо-
новской Клариссы п эротичееки-мечтатачьными снами

СОН ТАТЬЯНЫ
гетевского Вертера (У.-М.Тодд III. М.Кац), с ужасным
бракосочетанием Иммали и Мельмота у Мэтьюрина
и сновидческой готикой Радклиф (см.: СупоницкаяМ.Л.
Романы Ричардсона. Радклиф и Мэтморииа к романс
А.С.Пушкина «Евгений Онегин»: Автореф. канд. дис.
М., НИШ. С.8. 10—12. 14—15). 11олигенетизм пушкин¬
ского романа н конечном итоге сводит воедино фольк-
лорно-мис|юлогические и литературные аллюзии, что
подтверждает как синтетизм художественного мышле¬
ния автора, так и «двойную природу» (Лотман.
С.265—267) сна героини, ориентированной одновре¬
менно на традиционную и современную, в основном
иредромантическую, культуру.
2.	Психологические интерпретации представляют
сон Татьяны своеобразным окном все внутренний мир.
Сои обнаруживает в героине нечто не проявившееся
в сюжетно-событийной сфере. М.О.Гершензон первым
предположил, что ее «видению души» открылось «тай¬
ное знание» об Онегине, о его нежности к Татьяне
и столь же неосознанной ненависти к Ленскому (Гер-
шетюнМ.О. Указ. соч. С. 105). 11екоторые очевидные
преувеличения Гершензона не помешали этому на¬
правлению интерпретации стать очень распространен¬
ным в литературе о романе. Его продолжатели, сохра¬
няя приверженность имплицитной верификации, могли
менять конкретно-ценностные трактовки на прямо
противоположные; так, А.Л.Слонимский утверждал,
что Татьяна «бессознательно чувствует» в Онегине «ка¬
кое-то враждебное ей, злое, эгоистическое начало»
(Слонимский А.Л. Указ. соч. С.358; см. также сказан¬
ное выше о «демонизме» Онегина, возводимом то к ав¬
торской точке зрения, то к видению Татьяны). Сон ча¬
сто толкуют как начало коренной переоценки Онегина
Татьяной, предвоцающее «разрешение загадки» (7.
XXV', 1) и финальную отповедь. Более аутентичной
представляется иная версия, усматривающая в сне Та¬
тьяны и неудержимое влечение, и безотчетный страх
перед Онегиным (он «мил и страшен ей» — 5, XVII.
II): он здесь и «ангел-хранитель», и «коварный искуси¬
тель» (3, Письмо Татьяны к Онегину, 58—59). Одни
объясняют дуализм сна тем, что Татьяна еще не разга¬
дала до конца своего героя, другие намекают на даро¬
ванное Татьяне профетнческос ясновидение, третьи
усматривают здесь проявление женской природы.
Иную разновидность психологических интерпрета¬
ций представляют фрейдистские толкования, начатые
Г.А.Харазовым: борьба «запретного желания» (ср.:
медведь выражает «влечение к тайне секса», по
Л.Мюллеру) и «морали» в сне Татьяны переносилась
толкователем на «личную драму» самого Пушкина, что
довольно характерно для такого рода нрочтеннй-нычп-
тываний (Хара.юв Г.А. Сон Татьяны: Опыт толкова¬
ния но Фрейду // Ars. (Тифлис). 1919. № I.
С. 12—20). Яркий образчик деконструктивистского
С
анализа представляет статья Д.Г.Клейтона, разраба¬
тывающая модную тему «скрытой гомосексуальности»,
выискиваемой у героев и автора. Иное толкование, ис¬
ходящее* из сюжетной двухчастности эпизода (приклю¬
чение с медведем и встреча с Онегиным в лесном доме),
дает Р.А.Грегг в статье «Два сна Татьяны: Нелюбимый
Муж п Демонический Любовник», сводя конечный
итог к победе «совести» над «преступным» желанием
(('rregg l{.A. Tat yana s Two Dreams: The Unwanted
Epouse and Demonic Lover // Slavonic and East
European Keview. 1970. Vol.48. № 113).
3. Нарративные исследования дают толкования
смысла, исходя из построения сновидческого эпизода
и его места в повествовательной структуре* романа. Со¬
стоя, как посчитал А.М.Ремизов, из семи «зеркальных
отражений» (см.: Ремизов А.М. Сны Пушкина //
Пушкин в эмиграции. 1937. М., 1999. С.339—345;
Т.М.Николаева выделяет восемь «мотивов-концеп-
тов»), сои обретает свойства «магического кристалла»,
высвечивающего прошлое героев и их неясно-тревож¬
ное будущее (см.: Николаева Т.М. «Словоо полку Иго-
реве»: Поэтика и лингвистика текста. «Слово о полку
Пгорсве» и пушкинский текст. М., 1997. С.244—249).
«Травестией и прошлого, и будущего» назвал сон
Татьяны В.В.Набоков (Набоков. Комментарий.
С.403—410). В иной интерпретации сон — вершина
«зеркальных» эпизодов романа и вместе с тем место
преломления сюжета (Е.Ф.Хеллберг). Существует
множество аллегорических толкований, соотносящих
эпизоды и детали сна с- «реальными» сюжетными атри¬
бутами. Так, медведь символизирует то будущего мужа
Татьяны (Т.Тангль, В.В.Набоков, Т.М.Николаева,
Т.И.Печерская), то самого Онегина (К).Н.Чумаков)
или благоприятствующую ему судьбу (С.Судиенко),
а «две жордочки» (5, XI, 9) — то ли две встречи Татьяны
с Онегиным до сна (С.Судиенко), то ли «две тетки» (7,
МП, 3), оберегающие и направляющие Татьяну на
московском бале (Т.Тангль). Толковательный экстре¬
мизм иного рода — выявление в сне Татьяны историче¬
ских реалий, наир., намеков на восстание декабристов
(о «догадках» Н.Н.Фатова см. у Ю.М.Лотмана, их от¬
голоски слышны в «расшифровке» А.Е.Тархова).
Плодящиеся аллегорические прочтения вроде бы
санкционируются... автором романа, навязчивыми
совпадениями сна и яви. Однако эта своеобразная игра
с читателем рассчитана скорее на встречный ход вооб¬
ражения, нежели на буквализм назидательных сличе¬
ний. Если сон в целом выражает существование непро¬
ходимой щктрады между героями, то медведь здесь —
«сила», способная помочь в преодолении препятствий.
Называние этой «силы» в пределах сновидческой ре¬
альности не* обязательно, хотя в пределах всего романа
ее следовало бы прочесть в связи с высшей предназна¬
ченностью героев. По выражению Ю.П.Чумакова, сон
[520]

означает «движение героев навстречу друг другу», он
как бы реализует невозможное, но желаемое н при
этом указывает на неизбежность трагического исхода.
Это иная реальность, непосредственно приближающа¬
яся к онтологическому пространству бытия. Сон Татья¬
ны, неотделимый от сюжета, является частью общего
нарративного движения романа, только переведенного
здесь в метафизическую плоскость. Спорной представ¬
ляется абсолютизация «автономности, самопогружен-
ности и вненаходимости» сновидческого эпизода,
трактуемого в этом случае как вставная новелла (Чума¬
ков К). II. Сон Татьяны как стихотворная новелла //
Чумаков 10.11. Стихотворная поэтика Пушкина.
СПб., 1999. С.196). Понятен, впрочем, пафос такого
прочтения: применение к сну Татьяны жанрового оп¬
ределения «новелла» переводит его из сферы героини
в сферу автора, повышая концептуальный статус н по¬
нижая психологический. Подобное; «повышение» вооб¬
ще характерно для сч>в|х*менных интерпретаций |и>мана.
В них е>бразуете*я свех^образная экспансия сна Татьяны:
его «отражением» воспринимается сцена бала в вось-
мой главе (Т.И.Пече;рская), сновидческим представ¬
ляется п еринал (В.В.Набоков, К.Эмерсон) п едва ли
не* все пространство романа (М.Кац, Н.А.Тархова).
Являясь частью романа, сон Татьяны имеет ехч>бук>
природу, названную В.М.Марковичем мие|>е>ие>;пиче*с-
кой: исследователь обнаруживает в нем «признаки
художественного мифолеипзма нового времени» («етраш-
ныетени», «нестерпимый крик» и «шатнувшаяс я хижи¬
на» означают, но его мнению, «потрясение основ бы¬
тия»). Пушкин создает здесь некий ритуально-вторичный
мир, выражающий глубинное сознание п самосо¬
знание современного чемовека. Узнаваемые* подробнос¬
ти, отсылающие то к фольклорным, то к литературным
источникам, не есть прямое заимствование. В сне Та¬
тьяны выстраивается «похожий», но вместе с тем окка¬
зиональный (и потому не дешифруемый с помощью
Мартына Задеки) миф. передающий диалектику об¬
щечеловеческого, национального и индивидуалыю-
личнехтного сознания.
Лит.: Судиепко С. Таина нозмы А.С.Пушкина «Евгении Онегин».
Тверь, 1909; Thngl Т. Tat jaiia's Traum // Zeilschrifl I'iir Slavische
Philologie. 1956. Bd.25. II.1; Matlaw H.E. The dream in Jevgeniy
Onegin, with a note on «Gore ot utna* // Slavonik and East Enn>|>ean
review. 1959. Vol. 37. .No 89: Muller I.. Tat jana’s Traum // Die Welt der
Slaven. 1962. Jg.7. 11.4: Hicchio U. Dante and J.Malfilatre as literary
sources of Tal jana’s erotic dream // A.PuSkin: A simposiuin on the1 175th
anniversary of his birth. N.Y., 1976; Katz M.R. Dreams in Pushkin //
California Slavic studies. 198(1. Vol.XI; Маркович П.М. Сон Татьяны
н нскггической структуре «Евгения Онегина» // Болдинскис чтения.
Горький, 1980. С. 25—47; Маркович П.М. О мифологическом подтек¬
сте сна Татьяны // Болдинскис чтения. Горький, 1981. С.69—81; 7ар¬
хива II.Л. Сны и щюбуждения а |и>мане «Евгений Онегин* // Болдин -
СОСЕД, СОСЕДКА
ские чтения. Горький, 1982. С.52—61: Todd III. У.-М. «Евгений Оне¬
гин*. Роман жизни (1986) // Современное американское* нушкинове-
денне. СПб., 1999. С. 164—166. 183—184; Клейтон Д.Г. К вопросу
о (|>еминн(тичееком |||и>чтеннн романа «Евшний Онегин» (1987) // Там
же. С. 195—197; Сеп<)ерович С. Две главы о «Евгении Онегине» //
Russian language journal. 1989. Vol.43. № 144: HeUberg E.F. Как в зер¬
кале: гадание и сон Татьяны // Stndia Slavica Finlandersia. 1989. VI;
Печерским Т.П. Сон Онегина: Сюжетная семантика балладных и ска¬
зочных мотивов // Роль традиции н литературной жизни знохи: Сюже¬
ты и мотивы. Новосибирск, 1995.
В.	А. Викторович
СОСЕД, СОСЕДКА — слова, обычно бытового значе¬
ния. в литературе* приобрели поэтическую символику,
ех*обенно в басенном жанре: «Два сое*е*да>> И.И.Хемни-
цера (опубл. 1779), у И.А.Крылова — «Так пеугчевал
сосед Демьян соседа Фоку / И не давал ему ни отдыху,
ни сроку...» (Демьянова уха, 1813). «Как быть, и как
с соседом сладить, / Чтоб err пенья его отвадить?» (От¬
купщик и Сапожник, 181 1).
Сосе*детво как житейские неурядицы, искушения
представлено н в шутливых поэмах начала века:
«Опасный сосед» (181 I) В.JI.Пушкина, в более позд¬
ней поэме В.С.Филимонова «Обе*д» (1837) («Обед
я помню в круге тесном / С моей соседкою былой...»).
В.В.Виноградов отмечал: «Пример Жуковского, Кры¬
лова. Д.В.Давыдова и даже “Опасного соседа”
В.Л. Пушкина заражал творчество молодого Пушкина
в 10-х годах, выводя с|>амильярно-бытовые формы его
стиля за пределы салонного языка» (Виноградов В.В.
Язык Пушкина. М.; Л., 1934. С.407). Действительно,
уже* в лицейской лирике поэта рядом с* салонно-идил¬
лическим стилем («Священник пожилой... / В миру
с соседями, в чести, в довольстве жил...» — К другу сти¬
хотворцу, 1814 // Т. I. С.27; «Иль добрый мой сосед, /
Семидесяти лет» — Городок, 1813 // Т. 1. С. 105; «На
Пинде мой сое*ед, / И ты от Муз укрылся» — Послание
к Галичу, 1815 // Т. 1. С. 134) рождается новый, фами¬
льярно-бытовой: «Завидовал не* раз, / Греха не* утаю, —
богатому соседу. / Хоть не* ослу его, но жирному обе*ду» —
Пс •поведь бе*дного стихотворца, 1813—1817. Dubia //
Т.1. С.324. Далее эта стилевая манера усиливается:
«За шумным, медленным обе*дом / Я рад сидеть его со¬
седом...» — Орлову, 1819 // Т.2. С.85). «Люблю тебя,
сос*е*д Пахом — / Ты прехто глуп, и слава Богу» — Доб¬
рый человек, 1817—1820 // Т.2. С.132), «Здравствуй,
круглая соседка! / Ты бранчика, ты скупа» — «Раззе¬
вавшись от обедни...», 1821 // Т.2. С. 192).
11оэтическая функция того же слова в романе много¬
образнее. Впервые — в басенном стиле:
За то в углу своем надулся,
Увидя в этом страшный вред,
Его расчетливый сосед;
Другой лукаво улыбнулся
[521 |

СОСУД КЛЕВЕТНИКА
С
И в голос все решили так,
Что он опаснейший чудак.
(2, IV. 9-14)
В следующих строфах действие развивается в том же
басенном духе: «Сосед наш неуч; сумасбродит / Он
фармазон...» (2, V, 9—10). Басенная каргиика помога¬
ет включить в действие и другого героя:
В свою деревню в ту же пору
Помещик новый прискакал,
П столь же строгому разбору
В соседстве повод подавал.
(2. VI. 1-4)
Два соседа, Евгении и Ленский, и рядом — посто¬
янно возникающее соседское окружение с «общим
гласом», судящее всех и вся по своему образу и подо¬
бию: «Все дочек прочили своих / За полурусского со¬
седи...» (2, XII, 4—5). Провинциальная соседская
среда и притягивает («привычки милой старины»),
и отталкивает.
Переплетение «соседств» в романе по|и>ждает свои
коллизии, речевой розыгрыш:
«Ну, что соседки? Что Татьяна?
Что Ольга резвая твоя?»
<...>
... Вся семья
Здорова; кланяты'я велели!
<...>
Да вот... какой же я болван!
Ты к ним на той неделе зван.
(4. XLVIII, 1-2, 4-5. 13-14)
«Соседки» — ключевое слово, предваряющее новую
цель понятий, новую образную систему: семья Лари¬
ных, отличная ехг «ку чи» сос*едствующего «народу». Бе¬
зымянная «соседка» заключает всю сцену:
—	Кто будет там? своя семья.
Поедем, сделай одолженье!
Ну, что ж? — «Согласен». — Как ты мил! —
11 рп сих словах он осушил
Стакан, соседке приношенье...
(4. XL1X, 8-12)
Две упомянутые строфы выделены анас|ю(юй е иейт-
ральным началом и такой же концовкой. Речистость
Ленского п отрывистые реплики Онегина передают
разницу настроений, разные характеры.
Понятие сосед (друг)-враг оказывается амбивалент¬
ным, открывающим противоречивое*, непредсказуемое
поведение героев. Диалектика поступка, неожиданное
прозрение героя высказаны в заключительной части
сцены дуэли:
В тоске сердечных угрызений,
Рукою стиснув пистолет,
Глядит на Ленского Евгений.
«Ну, что ж? убит», решил сосед.
Убит!.. Сим страшным восклицаньем
Сражен, Онегин с содроганьем
Отходит и людей зовет.
(0. XXXV, 1-7)
Выражен резкий переход в поведении Онегина от
констатации факта («решил сосед») к «отчаянному
призыву». Сосед-враг и сосед-друг (приятель) полу¬
чают психологическую мотивировку и в то же время
выражают необратимость этих понятий, их роковое
сплетение. В нем — свой эпилог:
В деревне, где Евгений мой,
Отшельник праздный и унылый,
Еще недавно жил зимой
В соседстве Тани молодой...
(7, V, 8-11)
Старушка — Тане: «Здесь с ним обедывал зимою /
Покойный Ленский, наш сосед» (7, XVIII, 1—2).
Многоликое соседство высветило основные темы-мо-
тивы романа, образные связи, породило пушкинскую
поэтическую символику.
В последнем! главе — новое знакомство е- той же ви¬
зитной карточкой:
«Так ты жена г! не знал я ране!
Давно ли?» — Около двух лет. —
«На ком?» — На Лариной. — «Татьяне!»
—	Ты ей знаком? — «Я им сосед».
(8, XVIII. 1-4)
Сосед-герой отражает особенности романной струк¬
туры произведения, в которой и сохранялась, и иреодо
левалась литературная традиция. Сосед-горой, но сущест¬
ву, — новый тип литературного героя с его внутренней
н внешней «оппозицией». С ним связаны и прозаичес¬
кие* тенденции романа.
/’. В. Краснов
СОСУД КЛЕВЕТНИКА — зд. семантичен-кий церков¬
нославянизм, означающий оружие (орудие) клеветни¬
ка, т.е. клевету. «Лко сосуд избран ми есть (Савл)
пронести имя мое пред языки, Деян.» (Диль-, см. так-
же: Дьяченко Г.М. Полный церковно-славянский сло¬
варь (со внесением в него важнейших древне-русских
слов и выражений)... М., 1900. С.642—643).
Он верил, что друзья готовы
За честь его приять оковы,
И что не* дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника...
(2. VIII, 5-8)
В контексте приведенных стихов («за честь его при¬
ять оковы» — отсылка к балладе Ф.Шиллера «Порука»,
утверждающей высокий идеал готовой на великую
жертву дружбы — см.: ОКОВЫ) церковнославянизм
придает строфе* о «всегда восторженном» поэте Лен¬
ском те>н излишней патетики, освещенной, впрочем,
как и ве*еь рассказ о Ленском, авторской иронией, ко¬
торая не исключает сочувствия к этому герою. Идеаль-
|522|

с
СПЛЕТНЯ, СПЛЕТНИК
пая модель дружбы, существующая в сознании Лен¬
ского, будет уничтожена реальной действительностью:
юный поэт погибнет на дуэли от руки своего друга Оне¬
гина. чье поведение на балу у Лариных он сочтет пося¬
гательством на честь своей невесты.
//. И. Михайлова
СОЧЕЛЬНИК
«Сочевник... сочельник — канун Рожд.<ества>
Христ.<ова> и Богоявленье: сочевник Рождествен¬
ский и Крещенский; постятся, едят сочиво (Даль).
М. Забыл пн в своей книге «Русский народ, его обы¬
чаи. обряды, предания, суеверия и поэзия» (М., 1880)
достаточно подробно описывает особенности этот дня.
С 25 декабря (ст. ст.)начинались рождественские
праздники, которые обыкновенно оканчивались пятым
января следующего года. На Руси эти праздники назы¬
вались Святками, или Святыми вечерами, — это дни ве¬
селья и торжества Рождества Христова. Сочельник —
один из дней Святок.
Вообще такие праздники — древняя традиция всех
народов. В Германии они назывались Weihnachten, что
в переводе означает священные ночи, на других наре¬
чиях святки (swiatki) — просто праздники.
Как пишет Забылин, в Белоруссии и на Украине
Святки называют Колядою, Каледою.
Рождественские праздники — Святки, — несмотря
на холодное время года, дышат весельем, как и канун
Рождества. Впрочем, сочельник в России менее ве¬
сел, как день постный, как канун праздника (Забы¬
лин. 4.1. С.1I).
Забылин приводит мнение историка И.М.Снегирева,
что «под Москвою был обычай называть сочельник “ко-
ледою” п в ночь Рождества возить в санях девушку,
одетую поверх всей теплой одежды в рубашку, которую
и выдавали за Коледу» (Там же. 4.1. С. I 1).
Во времена язычества Коляду славили 24 декабря.
Н.М.Карамзин считал, что Коляда был богом пирше¬
ства и мира.
В этот день «почти везде в славянском мире и в рус¬
ском готовится из зернового хлеба — каша и из пшена
и плодов кутьи... Считаются две коледы: Васильев¬
ская, накануне Нового года и крещенская, накануне
Крещения или водокрещей. Первая — богатая, а вто¬
рая — бедная или постная» (Забылин. 4.1. (2.10).
Татьяна с матерью приехала в Москву зимой, оче¬
видно на Святки. Это время праздников и визитов. 11ри
первой же встрече, вспоминая молодые годы, москов¬
ская кузина сообщает Лариной о дакнем поклоннике
Грандисоне:
«В Москве, живет у Симеона;
Меня в сочельник навестил:
Недавно сына он женил. <...>>>
(7. XI.I. 12-14)
О	сочельнике, ночи перед Рождеством, бытует мно¬
жество поверий, преданий, суеверий. Поверья эти бы¬
туют во всех странах Европы.
Забылин пишет, что в Англии, наир., верят, «будто
бы. если войти в хлев ровно в полночь, то найдешь весь
скот на коленях. Многие убеждены, что в сочельник
все пчелы поют в ульях, приветствуя день торжества»
(Забылин. 4.1. С. 10).
В России в канун Рождества женщины ни за что не
оставят кудели на прялках, чтобы черт не вздумал вме¬
сто них сесть за работу.
О	чудесах сочельника рассказывает повесть II.В.Гого¬
ля «Ночь перед Рождеством», вошедшая в его первую
прозаическую книгу «Вечера на хуто|)е близ Днканькн >.
И. А. Гладыш
СПЛЕТНЯ,СПЛЕТНИК
«Сплетни — пересказы и наговоры, смутки, перенос
вестей из дому в дом. с пересудами, толками, прибав¬
ками. <...> Сплетник — нескромный перескащик или
смутник, смутчик, баламут, неренощик, заглазный пе¬
ресудчик» (Даль). Сплетни, клевета, злословие («кри¬
вые толки») обычны для разговоров в светском кругу.
«11 какие ж сего общества занятия? — обманы и злосло¬
вие!»; «остроумие <иознается> по искусству умно на
смехаться и умно злословить» (Изображение нынеш¬
них нравов и нынешнего воспитания. М., 1810. С.59,
53). Насмешки, колкие эпиграммы, двусмысленные
намеки — для светского человека это способ блеснуть,
завоевать всеобщее внимание, уничтожить врагов.
«...Желание смешить, занимать общество делают нас
неразборчивыми насчет разговоров. Злословие, кото¬
рое любезные французы называют душою беседы, есть
предшественник клеветы. <...> Все злословят больше
или меньше, но никто не думает, что трогает честь, гу¬
бит человека... <...> Все мы хотим занимать других
собою и отличаться в мгновенную жизнь нашу» (Ростоп¬
чин Ф.В. Ох. французы! М., 1992. С:. 113—114). По¬
добным образом ведет себя и заслуживший благо¬
склонность света юный Онегин:
Имел он счастливый талант...
<...>
...возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
(I. V, 8. 13-14);
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
(1, XII, 3-5)
Сплетня — верное средство погубить репутацию,
опорочить доброе имя любого человека. «Злословие да¬
же* без дежазательств ехтавляет почти вечные следы.
В светском уложении правдоподобие равняется правде,
1523]

СТАИ ГАЛОК НА КРЕСТАХ
С
а быть предметом клеветы — унижает пае к собственном
мнении» («<Гоети съезжались на дачу...>», 1828—1830 //
'Г.8. С.39). «Графиня, привыкшая к уважению све¬
та. не могла хладнокровно видеть себя предметом
сплетней п насмешек» (Арап Петра Великого, 1827 //
'Г.8. С.б). Поэтому невозможен для самолюбивого
Онегина отказ от дуэли: Зарецкий «сплетник» и «ре-
чист», ему ничего не стоит «тайно обесславить / Весе¬
лой шуткою, враньем» (в, VII, 3—4), а оказаться в цен¬
тре? жадного внимания изнывающих от любопытства
сплетников — унизительно. Нескромное вмешательст¬
во в личную жизнь расценивается Онегиным как пося-
гательство на его независимость. Можно предполо¬
жить. что п к отказу Онегина or женитьбы на Татьяне,
помимо прочих причин, подтолкнуло и нежелание
стать предметом «расспросов, сплетней п вестей» (сосе¬
ди и без того толковали об этом; «Татьяна слушала с до¬
садой / Такие сплетни...» — 3, VII, 1—2): «Кого не утомят
угрозы, / Моленья, клятвы, мнимый страх, / ...Обма¬
ны, сплетни...» (4, VIII, 9—10, 12). Напомним, что бо¬
язнь выставить на всеобщее обозрение свою личную
жизнь была свойственна и самому Пушкину. В авто¬
биографическом отрывке «<Участь моя решена, я же¬
нюсь...>» (1830) он пишет: «Мне нравится обычай ка-
кого-то древнего народа: жених тайно похищал свою
невесту. На другой день представлял уже он ее город¬
ским сплетницам, как свою супругу» (Т.8. С.408).
В светском же кругу «сегодня новость домашняя, завтра —
площадная» ('Гам же), а п|>едсвадебные хлопоты со-
провождаются тачками такого рода: «Дамы в глаза
хвалят мне мой выбор, а заочно жалеют о моей невес¬
те* — “Бедная! Она так молода, так невинна, а он такой
ветреный, такой безнравственный...”» (Там же*).
Забота о добром имени мужа и е) е*вое*й репутации
важна и для Татьяны, завек*вавше*й уважение столич¬
ного е*ве*та. Только безукоризненное поведение могло
защитить жечпцину егг губительных пересудов. «Малей¬
шие* нростунки против приличий тотчае* де*лаюте*я при¬
метшими: злословие не замедлит их разглае*ить и пере¬
толковать, а клевета их отравит и увеличит, и |м*нутация
оттого М1юготерпит» (Добрый совет при избрании не¬
вест в законное супружество. М., 1827. С.62).
Наде) отметить, что если сплетни всегда вредили ре¬
путации женщины, делали ее предметом насмешек
(см., напр., рассказ е> судьбе княгини Вехчьекой из от¬
рывка «<Гое*ти съезжались на дачу...>» — Т.8.
С.39—41), 14) мужчине домыслы н пересуды могли при¬
нести скандальную славу, вызвать общее (в основном
одобрительное) внимание. В такую ситуацию псрвопа-
чалмю предполагал пектавить своего героя Пушкин,
посвятив ему строки:
Нм занимается Москва
Его шпионом [вар.: масоном, Ловласом,
Вампиром. — II. С. ] именует
Слогает в честь его стихи
И производит в женихи
(Т.6. С.497)
Отголоски возможных толков о возвратившемся
в Петербург Онегине сохранились в воеъмой главе:
Чем ныне явится? Мельмотом,
Космопехчитом, патриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой <...>?
(8. VIII. 5-7)
Внимание общества вызвано не интересом к подлин¬
ной сущности человека, а желанием наделить неорди¬
нарную личность общепонятными и привычными
мотивами поступков, объяснить ее. исходя из устоявших¬
ся моделей поведения, одеть в одну из примелькавших¬
ся масок. Сплетня — это способ доведения до абсурда
ярких черт индивидуальности, позволяющий лишить
их сущностной п ечщиальной ценности, све*ети к выде¬
ляющей из общей маеты и потому непростительной
«етранности»; это своего рода средство защиты «само-
любивой ннчтожноети», «людей благоразумных» от
всего нестандартнее, нового, что выходит за рамки их
понимания и принятия.
11 .Л.Стопина
СИЛИН - см.: Д1ИЛПИСКНИ СИЛИП и РУССКАЯ ХАН НП.
СТАИ ГАЛОК НА КРЕСТАХ
... вот уж по Тверской
Возок несется чрез ухабы.
Мелькают мимо бутки, бабы,
Мальчишки, лавки, с)юнари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
(7. XXXVIII. 4-14)
В научной и научно-популярной литературе ширежо
расщюстранен рассказ е> том, что митроначит Филарет
жаловался Бенкенде)[и|)у на стих из «Квтшя Онегина»
«И стаи галок на крестах», усматривая в этом оскорбле¬
ние святыни (е*м.: Бродский. С.277; Лотман. С.328).
Часто этот эпизод п|>е*детааляется как имевший место
факт без ссылки на источник (см., напр.: Озеров Л.А.
Биография стихотворения. М., 1981. С. 12). Источни¬
ком же* (а он указан в комментариях Н.Л.Бродского
и Ю.М.Лотмана) яачяется запись в дневнике А.В.Ники¬
тенко: «...услышал я также забавный анекдот о том, как
Филарет жаловался Бенке*пдо|иру на один стих Пушки¬
на в “Онегине”, там, где он, описывая Москву, говорит:
“и стаи 1алок на крестах”. Здесь Филарет нашел оскор¬
бление святыни. Цензор, кото|юго призывали к ответу
[524]

СТАЛ I.
поэтому поводу, сказал, что “галки, сколько ему извест¬
но, действительно садятся на крестах московских церк¬
вей, но что, по его мнению, виноват здесь более всего
московский полицмейстер, допускающий это, а не поэт
и цензор". Бенкендорф отвечал учтиво Филарету, что
:>то дело не стоит тот. чтобы в него вмешивалась такая
почтенная духовная особа...» (Никитенко А.И. Днев¬
ник: Б 3 т. М., 1955. Т. 1. С. 139—140). Следует обра¬
тить внимание на то, что достоверность анекдота, запи¬
санного А.В.Никитенко со слов священника Сидонскот.
до сих пор не подтверждена.
//. И.Михайлова
СТАКАН — «ручной сосуд для питья употребляемый.
Стакан серебряный, стеклянный, деревянный» (Сло-
варь Академии Российской, по азбучному порядку рас¬
положенный. 4.1—6. СПб., 1822. 4.6. Стб.483).
Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино...
(2, V, 10-11):
—	Налей еще мне полстакана...
(4. XLV1II, 3);
При сих словах он осушил
Стакан, соседке приношенье...
(4. XL1X. 11-12):
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах...
(5. XVI, 3-4)
Появившаяся в XVIII в. стеклянная и фарфоровая
посуда еще долгое время почиталась предметом роско¬
ши. Даже в первые десятилетия XIX в. во многих дво¬
рянских домах по-прежнему пользовались металличес¬
кой посудой, оловянной или серебряной. В «Рассказах
бабушки», напр., встречаем тому подтверждение, от¬
носящееся к 1800-м гг.: «Батюшка был очень довален,
ч'1ч> брат женился: дом свой к свадьбе опять отделал за¬
ново, весь свой серебряный сервиз переменил...» (Рас-
сказы бабушки. С.82). Серебряные стаканы не вышли
из употребления и во времена Пушкина.
Ложится он, сигару просит,
Monsieur Picard ему приносит
Графин, серебряный стакан,
Сигару, бронзовый светильник,
Щипцы с пружиною, будильник
И неразрезанный роман.
(Граф Нулин, 1825 //Т.5. С.9)
Серебряные и стеклянные стаканы предназнача¬
лись для самых разных напитков: от вина и пива до
лимонада и воды: «Иа столах расставлены были бу¬
тылки пива и вина, кожаные мешки с табаком, стака¬
ны с пуншем и шахматные доски» (Пушкин А.С.
Аран Петра Великого, 1827 // Т.8. С. 16); «Заметя
новых гостей, слуга подошел к ним с пивом и стакана¬
ми на подносе» (Там же).
До|югие ф|мшпузские
вина принято было пить
из бокалов и рюмок. То,
что Онегин «пьет одно /
Стаканом красное ви¬
но», являлось фактом,
из которого складыва¬
лось отрицательное <гг-
ношение соседей к Оне¬
гину, воспринимавших
его поступки как вызов
общественному мнению: «...соседа обвиняют Онегина не
в пьянстве, а в мотовстве: он пыт целыми стаканами до-
рогсх* импортное вино... соседи же употребляют напитки
домашней фабрикации» (Лотман. С. 180—181).
Вино из стакана, не считаясь со светскими условнос¬
тями, могли нить и на дружеских офицерских пируш¬
ках, ще «пробки хлопали поминутно, стаканы пенились
и шипели беспрестанно...» (Пушкин А.С. Выстрел,
1830 // Т.8. С.68).
Во времена Онегина, в эпоху ампира, стакан, как и все
изделия из стекла и хрусталя, играл не только функцио¬
нальную poib в быту. Среди предметов художественного
стекла того н|>смснн нередко встречаются стаканы, вы¬
полненные дш подарка, на память. К таким произведе¬
ниям относятся стаканы с художественным оформлением
на тему Отечественной войны 1812 г. Они изютовлялись
нз бесцветного свинцовош хрусталя с алмазной гранью
на Императорском стекольном заводе п заводе Бахмете-
ва. На таких стаканах в медальонах из молочного стекла
изображались по|гг|мты героев 1812 г. На стекле грави¬
ровались карикатуры И.Теребенева, И.Иванова.
В онегинское время, в 1810-е— 1820-е гг., были очень
популярны стаканы завода Бахмстева с изображением
насекомых, выписанных так правдоподобно, что создава¬
лась иллюзия си.чящих на стекле мух или бабочек. Нали¬
тая в стакан вода усиливала натуралистичность и;юбра-
жения. Возможно, подобными модными курьезами
пытался развлечься и скучающий Онегин, «преданный
безделью, / Томясь душевной пустотой» (1, XLIY, 1—2).
Лт.\ Дулышна Т.П., Лшарина П.А. Русская керамика и стекло
18—19 веков: Собрание Государственного Исторического музея. М.,
1978;/(av«.r В. В. Русское стекло XXIII века: Собрание Государствен¬
ного музея керамики и «Усадьба Кусково XVIII века*. М.. 1985: Шел-
новичков Б.Л. Русское художественное стекло. Л., 1969.
М. II. Васильева
СТАЛЬ (Сталь-Гольштейн) Анна Луиза Жермена, де
(Sta9-Holstein Anna Louisa Germaine, de; 1766—1817) —
баронесса, дочь швсйца|>ского финансиста Ж.Неккера,
занимавшего во Франции шмт посланника Женевской
республики, а затем генерального директора финансов.
Стакан, стоящий на столе.
Рис. A.C.I IviiiKHiia. 1820—1821.
Чернила
[525]

СТАЛ I»
С
С детства находилась в литературной среде благодаря
парижскому салону свосй матери. В 1786 г. стала же¬
ной посла Швеции во Франции и в этом качестве посе¬
щала накануне Французской революции салон княгини
Н.П.Голицыной (жившей в Париже с семьей с 1784 по
1789 г.), хозяйки поместья Большие Вяземм, располо¬
женного по соседству с имением бабки Пушкина
М.А.Ганнибал. В 1788 г. Ж. де Сталь опубликовала
«Письмо о характере и сочинениях Жан-Жака Руссо»,
будучи большой почитательницей писателя.
Во время революции г-жа де Стальнмтается влиять на
ход политических событий, но с началом якобинского
тер|юра покидает Париж. В 1794 г. в швейцарском по-
местье своего отца, Копне, она знакомится с Б.Кошта-
ном. п их бурная связь длится с перерывами до 1808 г.
В 1796 г. Ж. де Сталь опубликовала трактат «О влиянии
страстей на счастье отдельных личностей и народов», со¬
державший апаюгию эмоциональной сс|и“ры жизни.
В следующей книге, «О литературе, рассмотренной
в связи с общественными установлениями» (1800), она
в значительной мере заложила основы романтической
эстетики. Защите прав чувства посвящен принесший
писательнице большой успех роман «Дельфина»
(1802). Попытки г-жи де Сталь принять участие в по¬
литической жизни, а также критика католицизма н за¬
щита протестанизма в романс* «Дельфина», опублико¬
ванном в то время, когда Бонапарт провозгласил
католицизм «религией французов», привели к тому, что
в 1803 г. ей было приказано удалиться из 11арижа. 11а-
чался период ее изгнания. Она отправляется в Герма¬
нию, знакомится в Веймаре с Шиллером н Гете н изу¬
чает немецкую литературу под руководством Вильгельма
Шлегеля. Путешествие в Италию в 1804 г. вдохновило
Ж. де Сталь на новый роман, «Коринна, или Италия»
(1807), героиня которого, артистическая натура, за¬
мечательная поэтесса, напоминает автора в еще боль¬
шей степени, чем Дельфина.
В 1812 г. Ж. де Сталь отправляется в Швецию через
Россию. В Москве и Петербурге она встречается со
многими русскими, в частности с К.П.Батюшковым,
3.Л.Волконской, а также со своими старыми знакомы¬
ми. детьми Н.П.Голицыной, князьями Д.В. и Б.В.Го¬
лицыными и графиней С.В.Строгановой.
В 1813 г. г-жа де Сталь опубликовала в Англии за¬
прещенную во Франции в 1810 г. книгу «О Германии»,
которая способствовала формированию самосознания
романтизма и пропаганде немецкой литературы в Ев¬
ропе, и в России в том числе.
Впечатления от пребывания в России летом 1812 г.
отразились в ее неоконченной книге «Десять лет в изгна¬
нии» (1818). После падения Наполеона она в 1810 г.
возвращается в 11ариж. где1 вскоре умирает.
Ж. де Сталь в высшей степени владела искусством
светской беседы, и на ее творчестве лежит отпечаток
страсти к рассуждениям. Все ее произведения носят ав¬
тобиографический характер, в них она опирается
прежде всего на свой собственный опыт, хотя и транс¬
формирует его в соответствии с литературными вкуса¬
ми и веяниями эпохи. Центральное мечте» в еч> творче¬
стве занимают такие понятия, как энтузиазм, свобода,
страсть, восторг, гений, меланхолия, олицетворением
которых служат ее знаменитые героини, одушевлен¬
ные, как и их создательница, неистребимой жаждой
«раздвинуть границы человеческого удела» («О литера¬
туре...». 4.2. Гл.5).
В России первой четверти XIX в. личность и творче¬
ство Ж. де Сталь вызывали неизменный интерес (ее
первым переводчиком был И.М.Карамзин), хотя отно¬
шение к ней русских читателей и критиков было неод¬
нозначным: похвалы нере.лко сочеталиеъе настороженным
отношением к знаменитой женщине, претендо¬
вавшей на роль властительницы умов. К.И.Батюшков,
Н.И.Тургенев, П.А.Вяземский были почитателями
французской писательницы. Вяземский посвятил ей
несколько хвалебных строк в стихотворении «Библио¬
тека» (1817). В «Письме из Парижа» (1820) он назы¬
вает г-жу де Сталь «Лютером французской литерату¬
ры», а ее книгу «О Германии» — «Кормчею книгою
французского литературного протестантизма» (Вязем¬
ский. Эстетика. С.63). Ему же принадлежит статья
«О биографическом похвальном слове г-же Сталь-Го-
[526]

с
СТАНЦИЯ
льстейн» ( 1822), содержащая высокую оценку творче¬
ства писательницы. С большим интересом читала
в 1820 г. книгу «О Германии» А.П.Керн.
Хотя в стихотворении 1821 г. Пушкин критически
отозвался о романе «Коринна» («Я не люблю твоей Ко-
ри<ны>, / <...> В ней только слезы да печаль / [И]
фразы госпожи де Сталь». — Т.2. С.176), ему в целом
был свойствен постоянный и сочувственный интерес
к личности и сочинениям французской пиеателынщы.
В 1825 г. он резко реагировал на пренебрежительный
отзыв А.А.Муханова о книге «Десять лет в изгнании»
(ем.: «О Г-же де Сталь и о г. А.М-ве» — Т.П.
С.27—29). В Письме Вяземскому от 13 и 15 сентября
1825 г., продолжая полемику с А.А.Мухановым, он
вновь встал на защиту «необыкновенной женщины»:
«Md Stael наша — не тронь ее...» (Т. 13. С.227).
Название незавершенной статьи Пушкина 1825 г.
«О поэзии классической н романтической» соответст¬
вует названию главы XI (ч.2) книги Ж. де Сталь
«О Германии».
Из книги «Десять лет в изгнании», которая, по мне¬
нию Пушкина, «должна была преимущественно обра¬
тить на себя внимание русских» (Т. 11. С.27), он вольно
процитировал два пассажа, придав им афористиче¬
скую форму: «Народ, который, тому сто лет, отстоял
свою бороду, отстоит в наше время и свою голову» (Ро-
славлев, 1831 // Т.8. С.152); «Еп Bussie le gouverne-
ment est un despotisme mitige par la strangulation»
(«Правление в России есть самовластие, ограниченное
удавкою» ((/)/>.). — <3аметки по русской истории XVIII
века>, 1822 // Т. 11. С. 17. Пер. А.С.Пушкина), а так¬
же ее замечание относительно литературной ситуации
в России: «В России... словесностью занимались боль¬
шей частию дворяне...» (<Путешествие из Москвы
в Нетербург>, 1834. <Черн. ред.> // Т. I 1. С.228; ср.
в беловой ред.: «У нас, как заметила M-de de Stael, сло-
весностию занимались большею частию дворяне...» —
Т.П. С.255; Пушкин — А.Г.Варанту: «...en Bussie
quelquesgentilshommessesont occupesde literature. (10
ans d’Ex.<il>) [В России несколько дворян занялись
литературой. (10 лет изгнания) (фр.)]» — Т. 16.
С. 199; пер.: С.401). К этой книге отсылает и седьмо»*
примечание Пушкина к строфе XLII первой главы «Ев¬
гения Онегина»: «Вся сия ироническая строфа не что
иное, как тонкая похвала прекрасным нашим соотече¬
ственницам. <...> Наши дамы соединяют просвещение
с любезностию и строгую чистоту нравов с этою восточ¬
ною прелестию, столь пленившей г-жу Сталь. (См. Dix
(ins d’e.vil)>> — Т.6. С. 191. Из книги Ж. де Сталь «Раз¬
мышления об основных событиях французской рево¬
люции» (опубл. 1818) взят эпиграф к четвертой главе
«Евгения Онегина» (см.: NECKIiB)-
В повести «Рославлев» (1831) Пушкин изображает
саму г-жу де Сталь, с большой точностью воспроизведя
стиль ее писем и манеру поведения. С] известного анек¬
дота о разговоре французской писательницы и Наполе¬
она начинается неоконченная повесть «<Мы проводили
вечер на даче...>» (1835).
В черновой рукописи первой главы «Евгения Онеги¬
на» (строфа VI) отмечалась роль трактата де Сталь
«О Германии»: об об[>аи)вании героя говорилось: «Он знал
немецкую словесность / 11о книге госпожи де Сталь»
(Т.6. С.219). В беловой рукописи первой главы (стро¬
фа IX) Пушкин подчеркнул роль ее романов: «Любви
нас не природа учит / А Сталь или Шатобриан» (Т.6.
С.546). I? черновой рукописи седьмой главы (строфа
XXII — Т.6. С.438) «Corinne» фигурирует среди фран¬
цузских романов, «в которых отразился век» и изобра¬
жен байронический герой, характерных для круга чте¬
ния Онегина, в то время как «Делы|)пну» читает Татьяна,
воспитанная на чувствительных романах XVIII столе¬
тня (3, X, 3). Онегин обращается к г-же де Сталь,
когда, не получая ответа на свои любовные письма,
вновь начинает читать «без разбора» (8. XXXV, I).
Лит.: Ржи/а П.Ф. Пушкин и мемуары \l-mc tic Slni:l к России //
Известия Отделения русского языка и словесности Ими. Академии на¬
ук. 1П14. Т.19. Кн.2. С.47—67; Дурылин (’..II. Г-жа де Сталь и ее рус¬
ские отношения //.'III. Т.33—34. С.314—317; ТЬмашевский. Пушкин.
Кн.2. С.113—114; ВальпертЛ.И. 11ушкин после восстания декабрис¬
тов и книга мадам де Сталь о французской революции // Пушкинский
сборник. Псков, 1968. C.114—131; Заборов Г1. Р. Жермена де Сталь
и русская литература первой трети XIX века // Ранние романтические
веяния: Из истории международных связей русской литературы. Л.,
1972. С. 168—221: Zaborov P. Les Russes a Coppet // Cahiers slaeliens.
Nouvclle seric. Paris, 1994. ЛЬ 45. P.67—75.
Е.П. Гречаная
СТАНЦИЯ
И заведет крещеный мир
На каждой станции трактир.
(7, XXXIII. 13-14)
На станциях клопы да блохи
Заснуть минуты не дают...
(7. XXXIV, 3-4)
Станция — мест остановки на почтовых трактах, где
проезжающие могли отдохнуть п сменить лошадей.
Преимущественное право получать лошадей имели
фельдьегери. курьеры (для них имелись специальные
тройки) и путешествующие «по казенной надобности»,
поэтому путешественники «по собственной надобнос¬
ти» часто просиживали на станции долгое время. Как
правило, станция представляла собой обычную «почто¬
вую избу», где располагался смотритель с семейством.
Обстановка такой почтовой избы описана Пушкиным
в повести «Станционный смотритель» (1830). В 1820-е it.
П.А.Вяземский работал над неоконченной поэмой
[527 |

СТА 1*11 IIЛ п НОВИЗНА
С
/>	f/Sff/S	/	/	.	/	>	/	/?S	/'	"	//	/s./\-*/s.	6?г	efa.
Почтовая станция. Неизвестный художник. 1828. Литография
«Путешествие», из которой опубликовал три отрывка:
«Коляска», «Зимние карикатуры» и «Станция». Из по¬
следнего отрывка Пушкин взял 20 стихов (16—35)
в сорок btojkm* примечание (стихи о состоянии русских
дорог: «Дороги наши — сад для глаз...» — Т.6. С. 195).
Из начального фрагмента этого же* отрывка был взят
эпиграф (несколько измененный: «Коллежский регис¬
тратор. / Почтовой станции диктатор» — Т.8. С.97)
к «Станционному смотрителю». Вот это начало:
Досадно слышать: Sta viator!
[Путник, стой! (лат.) — В. И. ]
Иль, изъяснялся простей:
Извольте ждать, кет лошадей, —
Когда губернский регистратор,
11оптовой станции диктатор
(Ему типун бы на язык!),
Сей речью ставит вас в тупик.
Далее в том же* отрывке описывается времяпрепро¬
вождение путника на станции:
Голодный, стол окинув взглядом
И видя в разных племенах
Живой обед сч) мною рядом
На двух и четырех ногах...
<...>
(
Я ис* грущу: пусть квас и молод,
А хлеб немного пожилой,
Я убаюкиваю голод
Надеждой, памяти сестрой.
Постясь за полдником крестьянским,
Отрадно мне себе сказать:
Я трюфли запивал шампанским,
Бог даст, и буду запивать.
(Вяземский ПЛ. Станция, 1825)
В.	А. Кошелев
СТАРИНА и НОВИЗНА — понятия эти сталкива¬
ются, пересекаются на протяжении всего романа, обо¬
значая антиномные ценности национального бытия.
На рубеже веков резче;, бескомпромисснее обозначи¬
лось то, что вообще характерно для российской исто¬
рии — пограничная черта между блюстителями п|н*ж-
них порядков и «новейшими россиянами», преданными
«лихой моде» (5, XLII, 13—14; см. также: МОЛА).
Позиции приверженцев старины выразил еч> свойст¬
венной ему прямолинейностью А.С.Шишков, еще
в 1784 г. опубликовавший стихотворение «Старое и но¬
вое* время», где ста|кк* — новое синонимичны идеально¬
му — развратному. В 1803 г. вышло его нашумевшее
«Рассуждение о старом и новом слоге российского язы¬
|528|

с
СТАРИНА и НОВИЗНА
ка», где он перевел опор из плоскости политической
в филологическую (см.: ШИШКОВ). И та и другая, впро¬
чем, ему представлялись как нераздельные: порча пра¬
вок вела к порче языка. Царствованию Александра I
непреклонный сенатор предъявлял упрек в том, что
пришлось «уступить новому образу мыслей, новым по¬
нятиям, возникшим из хаоса чудовищной французской
революции» (III типов А.С. Записки, мнения и перепи¬
ска адмирала А.С.Шишкова. Т. 1—2. Берлин, 1870.
Т.1. С.84—85).
Та же историосо<|)ская проблема, но с других позиций,
поставлена была к «Записке о д|**кней н повой России»
(1811) Н.М.Карамзиным. Споры начала века впослед¬
ствии перерастут в дискуссии западником и славянофи¬
лов, основополагающее сочинение в этом ряду — статья
Л.С.Хомякова «О старом и новом» (1839).
Полемика о старине — новизне как в политическом,
так и в культурном, филологическом, литературном ас¬
пектах (см., напр., статью А.А.Бестужева «Взгляд на
старую и новую словесность в России», 1823) захваты¬
вала и автора «Евгения Онегина». В первой главе, рас¬
сказывая о недолгом опыте Онегина-читателя, ои едва
ли не солидаризируется с язвительным резюме героя:
II	устарела старина,
П старым бредит новизна.
(I.XUV, 10-11)
Несмотря на весь свой скепсис, Онегин — из «новей¬
ших россиян», и реальная новизна, возмущающая ли¬
тературных староверов, ему представляется недоста¬
точно новой. Онегинское «новато|ктво», и частности,
проявилось в реформе наследственной усадьбы и духе
Н. И. Тургенева:
Сперва задумал наш Евгений
Порядок новый учредить.
В своей глуши мудрец пустынный,
}1jk*m он барщины старинной
Оброком легким заменил...
(2, IV. 3—7)
Реакция соседей («И в голос все решили так, / Что он
опаснейший чудак» — 2, IV, 13—14) переводит кон¬
фликт «старинного» — «нового порядка» в плоскость по¬
литическую п напоминает коллизию грибоедонского
«Горя от ума», хотя и дальнейшем 11ушкин не пойдет по
этому пути. Как и Чацкий, Онегин — homo novus, по
иной формации: он «враг исканий», успевший остудить
в себе и «ум, алчущий познаний». Типологическая общ¬
ность двух героев русской литературы заключается
м «новом образе мысли», которому Чацкий отдается с эн¬
тузиазмом, а Онегин от скуки. В этом смысле пушкин¬
ский герой сравнительно с грибоедовским может быть
интерпретирован как продолжение, развитие нацио¬
нального архетипа.
Характеризуя «русский ум», академик 11.11.11авлов за¬
метил одну специфическую черту: «У нас прежде всего
первое, — это стремление к новизне, любопытство. До¬
статочно нам что-либо узнать, и интерес наш этим кон¬
чается. <...> ...Истинные любители истины любуются на
старые истины, для них это процесс наслаждения.
А у нас — это прописная, избитая истина, и она больше
нас не интересует...» (Павлов И.П. О русском уме //
Литературная газета. 1991. 31 июля. №30. С.7).
В XIX в. сходно размышлял II.А.Вяземский: «Мы.
русские, — не антикварии и небережливы в отношении
к семейным мебели, утварям, портретам предков. Мы
привыкли и любим заживать с нынешнего текущего
дня». Характеризуя свое время, князь добавлял: «Наша
эпоха прыткая и легко разгорающаяся пред каждою
новизною» (Вяземский. Эстетика. С.365, 375). Эти
суждения могут послужить комментарием к известной
поэтической формуле Вяземского из стихотворения
«Первый снег»: «И жить торопится и чувствовать спе¬
шит», — которую Пушкин взял эпиграфом к первой
главе «Евгения Онегина». Этот афоризм в равной сте¬
пени подходит и к Чацкому, и к Онегину.
Старина, как и новизна, представлена Пушкиным
в двойственном освещении. Полкхчм стабильности, пере¬
ходящей в застой, щюдстает в романе московский свет:
Но в них не видно перемены;
Всё в них на старый образец:
У тетушки княжны Елены
Всё тот же тюлевый чепец;
Всё белится Лукерья Львовна,
Всё то же лжет Любовь 11етровна,
Иван 11етрович так же глуп,
Семен Петрович так же* скуп,
У Пелагеи Николавны
Всё тот же* друг мосьё Финмуш,
И тот же шпиц, и тот же муж;
А он, всё клуба член исправный,
Всё так же смирен, так же глух,
И гак же ест и пьет за двух.
(7, XLV. 1-14)
Описание, несомненно, напоминает монолог Чацко¬
го «Что нового покажет мне Москва?» (/I. 1. Явл. 7).
У	11 ушки на рефрен «всё тэт же» еще более гиперпюфи-
ровап и доводит до крайности дурную устойчивость
московского света (грибоедовские героини могут «всё
так же» лгать, но тюлевый чепец непременно обновят).
Эго старина обветшавшая, к ней относятся н «старые
обезьяны» «хваленых дедовскихвремян» (4, VII, 10—11),
и замеченный в салоне Татьяны «Старик, по старому шу¬
тивший: / Отменно тонко и умно, / Что нынче нескшько
смешно» (8. XXIV. 12—14). Есть однако в романе и ста¬
рина. симпатичная Автору. Так, если жизнь «деревенеко-
IX» старожила» (2, III, 2), дяди Онегина, — еще один
образчик дурной стабильности, то его усадебный дом, «по¬
чтенный замок», получает иную оценку: «Отменно прочен
и спокоен / Во вкусе умной старины» (2, II, 3—4).
[529]

СТАPll 11Л п IIOHIUIIA
С
Возвращаясь к афоризму первой главы «И устарела
старина...», мы обнаруживаем в кажущейся тавтоло¬
гии подразумеваемый смысл: старина, значит, может
быть и не устарелой.
Слово «старина» особенно часто появляется в лекси¬
ческом окружении Татьяны, начиная уже с самого
имени героини: «с ним, я знаю, неразлучно / Воспоми¬
нанье старины / Иль девичьей!» (2. XXIV, 6—8). С до¬
бродушной иронией описан устоявшийся и вековыми
традициями освященный «домашний круг» Лариных:
«Они хранили в жизни мирной / Привычки милой ста¬
рины» (2, XXXV, 1—2), «Порой тяжелые услуги / Гос¬
теприимной старины» (3, III, 3—4), «По старине тор¬
жествовали / В их доме эти вечера: / Служанки со все¬
го двора / Про барышен своих гадали...» (5, IV, 9—12).
В этом отчасти идиллическом контексте слово «стари¬
на» естественным образом сочеталось с эпитетом «про¬
стонародная»: вначале он подразумевается в просьбе
Татьяны к няне «Поговорим о старине» (3, XVII, 4),
а затем выходит наружу- в характеристике самой ге|юи-
ни: «Татьяна верила преданьям / Простонародной ста¬
рины» (5, V, 1—2).
Средоточие старины идиллического толка — мечта
Автора о «романе* на старый лад», где будут «Преданья
русского семейства, / Любви пленительные сны / Да
нравы нашей старины» с непременной фигурой «дяди-
старика», «старыми липами» и т.п. (3, XIII, 7, 12—14;
XIV, 2. 4). В этой связи даже признание Автора в вер¬
ности «грамматической ошибке» («Я верен буду стари¬
не» — 3, XXV III, 6. 14) выглядит самоироничным, но
настойчивым возвращением к излюбленной теме: реа¬
билитации homo antiquus.
Наконец, в последней главе романа понятие «стари¬
на» входит как нечто родное, «сердечное» и в мир Оне¬
гина. Теперь герой иначе сравнительное первой главой
(когда он убежден, что «устарела старина») отдается
чтению, замечая «духовными глазами / Другие строки»:
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем несвязанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль письмы девы молодой.
(8. XXXVI, 9-14)
Перед нами старина воображаемая, мечтаемая, со¬
хранившая в себе все ценности утраченного счастья,
несомненно близкая к мечте Автора о «романе на ста¬
рый лад» (возобновляя тему, Автор предварительно
проигрывает ее в начале главы, где с благодарностью
говорит о Музе, открывшей «И славу нашей старины,
/ И сердца трепетные сны» — 8, I, 13—14). Канва
«старого романа» обнаруживает себя в мечтательном
бреду Онегина, но по старой канве «вышиты» новые
узоры романа Татьяны («сны», «предсказанья»,
«нисьмы девы молодой»), а затем и Онегина («...на
талом снеге / <...> Недвижим юноша лежит») с на¬
стойчивой неизменностью финала: «...и у окна / Си¬
дит она... и всё она!..» (8. XXXVI, 1 1 — 14; XXXV II.
5, 7, 13-14).
Естественное переплетение старого и нового стано¬
вится возможным после* пробуждения в Онегине вкуса
к «сердечной старине»: в homo novus проступили че*рты
homo antiquus, и это уже не* вызывает прежней издев¬
ки («старым бредит новизна»). Скорее иронически
пещсвечивается теперь слово «новизна»; в «Отрывках
из Путешествия Онегина» находим описание квазиев-
ропейской Одессы:
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны,
Или подобной новизны?
(Т.О. С.203—204)
Антитеза етарина — новизна — одна из ключевых для
любой национальной культуры. В русской истории она
приобретала пре*де*лыю острый катаетроерический ха-
рактер разлома, разрыва. Непримиримость «старого»
п «нового» оп|м*делялась и е)пре*деляется фундаментализ¬
мом обеих сторон (памятником которому остается ко¬
медия Грибоедова «Горе от ума»). В «Евгении Онеги¬
не», прежде вс‘еге) через образ Татьяны, становится
возможным взаимопроникновение старины и новизны,
ибо старина («умная», «простонародная») обнаружива¬
ет внутренний ресурс традиционализма, необходимую
для человека и нации устойчивость бытия (при сущест¬
вующей опасности перетекания в застой — это явление
в романе обозначено столь же отчетливо).
Диалектика преодоления антиномности старины —
новизны запрограммирована в христианской культуре
(взаимопроникновение Ветхого и Нового Заветов),
а также в языковой памяти русского народа: см. отме¬
ченные Далем диалектные* коннотации слов «етарина»
(родина, первоначальное место жительства, а также
запустелое жилье) и «новизна» (целина, новь, нёпашь,
залежь), многочисленные пословицы. Напр.: «все но¬
визна. а когда же* будет прямизна?», «нового счастья
желай, старого не забывай» п т.д.
Впоследствии в статье «Александр Радищев» (1836)
I	Ivihkiih выразит несогласие* е первым русским револю¬
ционером именно в терминах старое — новое, назвав
«полунросвещением» гибельную для культуры абсолю¬
тизацию одного ее полюса: «Невежественное презре¬
ние ко всему ироше'дшему: слабоумное изумление пе-
ред своим веком, слепое пристрастие к новизне...»
(Т. 12. С.36).
«Евгений Онегин» как на уровне сюжета, так и на
уровне языка (взаимодействие «старого и нового слога»
[530|

с
СТЕРН
в романе) — эстетическая реализация избывающего
в недрах национальном культуры (увы, не истории) цело¬
стно «просвещенного» соотношения старины — новизны.
Лит.: Кантор К.М. Мода как стиль жизни // Мода: :ш и против.
М., 1973; Чумаков К).М. Поэтическое и универсальное в «Евгении
Онегине» // Болдинские чтения. Горький. 1978: Арутюнова II.Д.
О новом, первом и последнем // Арутюнова II.Д. Язык и мир челове¬
ка. М., 1998.
В.	А. Викторович
СТЕРН Лоренс (Sterne Laurence; 1713—1768) — анг¬
лийский писатель, автор романов «Жизнь и мнения
Тристрама Шенди, джентльмена» (1760—1767)
и «Сентиментальное путешествие но Франции и Ита¬
лии» (1768), давшее название целому литературному
направлению — «сентиментализм».
Пушкин знакомился с произведениями Стерна по
французским переводам в начале 1820-х гг., а чуть по¬
зднее читал их в оригинале. В библиотеке поэта име¬
лось собрание сочинений Стерна на французском язы¬
ке (Sterne L. (Euvres completes de Sterne, traduites de
Г anglais; par une socicte de gens de letlres. Nouvelle ё(П-
tion. ornee de neuf gravures. Paris, 1818. Т. I —6) и «Сен¬
тиментальное путешествие» на французском языке
(Sterne L. Voyage sentimental, snivi des Lettres d’Yorick
h Eliza, par Laurent Sterne, en anglais el en I'ramjais.
Nouvelle Edition... Paris, An VII 11799]. ГГ. I—2. — Cm.:
Модзалевекий. fill. № 1411, № 1412. C.343). Помет
Пушкина на книгах не обнаружено.
Пушкин хорошо знал и высоко ценил Стерна. «Вся
Лолла-Рук [поэма Т.Мура. — З.Г. ] не стоит десяти
строчек Тристрама Шанди», — писал он Вяземскому
в 1822 г. (Т. 13. С.34); в «Отрывках из писем, мыслях
п замечаниях» (1827) он отметил острую наблюдатель¬
ность Стерна. I (есомненно значительное влияние Стер¬
на на Пушкина, особое ощутимое в «Евгении Онегине»,
где прямо названо его имя. Приведя фразу Лен¬
ского на могиле Дмитрия Ларина: «“/Ъог Yarik!"’ мат-
вил он уныло... "> (2, XXXVII, 6), Пушкин поясняет
в примечании: «“Бедный Норик!" — восклицание Гамле¬
та над черепом шута. (См. Шекспира и Стерна.)» (Т.6.
С. 192). Однако само примечание, в свою очередь, за¬
служивает комментария.
«Увы, бедный IlopiTK», — такую эпитафию начертал
на могиле пастора Норика его друг в романе «Жизнь
и мнения Тристрама Шенди, джентельмена». Этот Но¬
рик — прямой потомок шекспировского шута, веселый
и беззлобный, снискавший своим безудержным юмо¬
ром немало врагов п погибший ог своего острословия, —
один из любимых героев Стерна.
Писатель воскресил его в «Сентиментальном путеше¬
ствии», сделав «героем-рассказчиком», а заодно и пове¬
дал любопытную историю, связанную с его именем. По
приезде в Версаль Норик, ехавший без паспорта, вы¬
нужден был обратиться за помощью к графу де Б*** и,
придя к нему домой, застал хозяина за чтением Шекс¬
пира. Случай позволил ему представиться необычным
образом: взяв в руки томик Шекспира, он указал на
сцену с шутом. Ученый граф был с ним очень любезен,
и уже через два часа в руках путешественника был па¬
спорт, но в документе пастор был назван «придворным
шутом». Граф так и не понял, что перед ним был другой
Йорик. Литературную игру с этим именем Стерн про¬
должил и впоследствии, назвав личные письма к воз¬
любленной (напечатанные только после его смерти)
«Письма Норика к Элизе».
Мри первом знакомстве с «Тристрамом Шенди» бро¬
саются в глаза черты сходства с «Евгением Онегиным».
Роман Стерна выходил в свет по частям, в течение се¬
ми лет, столько же лет понадобилось Пушкину, чтобы
издать но главам свой роман. Начала «Тристрама
Шенди» («Я бы желал, чтобы отец мой или мать, а то
и оба вместе, — ведь обязанность эта лежала на них
обоих...») и «Евгения Онегина» («Мой дядя самых че¬
стных правил...» — 1,1, 1) обезоруживают своей нео¬
жиданностью. Столь же внезапно и завершаются оба
произведения. Веселая фраза про «белого бычка» зву¬
чит как случайный экспромт н вовсе не похожа на
Л .Стерн. Тотшик с ори г. Риделя. 1820-е гг. Гравюра
[531 |

СТЕР II
С
привычные заключения и эпилоги. Точно так же, па
полуслове, обрывается текст «Евгения Онегина»:
«Итак я жил тогда в Одессе...» (Отрывки из 11утешест-
вия Онегина // Т.6. С.205).
Почти в конце седьмой главы первого тома Стерн по¬
мещает «Посвящение к роману», так объясняя столь
парадоксальный факт: «Я утверждаю, что эти проки
являются посвящением, несмотря на всю необычай¬
ность в трех самых существенных отношениях: it отно¬
шении содержания, формы и отведенного ему места...»
(Стерн Л. Жизнь и мнения Тристрама Шснди,
джентльмена. (316., 2000. С. 17). Заканчивал седь¬
мую (предпоследнюю!) главу романа, Пушкин вспо¬
минает о необходимости «вступленья»: «Я классициз¬
му отдал честь: / Хоть поздно, а вступленье есть» (7,
LV, 13-14).
При более внимательном взгляде обнаруживается
и более глубинное сходство.
Появление «Тристрама Шснди» в английской лите¬
ратуре В.Б.Illкловский объясняет «окаменелостью
приемов старого романа». «Единственный способ ожи¬
вить его была пародия» (Шкловский В. Б. «Евгений
Онегин»: (Пушкин и Стерн) // Очерки по поэтике
Пушкина. Берлин, 1923. С.219). Действительно, уже
в названии «Жизнь и мнения Тристрама Шенди...» за¬
ложена насмешка. Автор пародирует многочисленные'
«жизни», «приключения», «истории» известных семей¬
ных, описательных и бытовых романов мировой лите¬
ратуры. Казалось бы, следуя привычным традициям,
Стерн стремится рассказать жизнь своего героя с рож¬
дения до самой смерти. Но прежде чем герой появится
па свет, читателю предстоит узнать множество семей¬
ных анекдотов, глупостей, несуразностей: о злополуч¬
ном тексте брачного договора его родителей, чуть не
погубившем новорожденного, о склонности к фило¬
софствованиям Шенди-отца. о чудачествах п увлече¬
ниях персонажей романа («коньках»), которые, но
мысли рассказчика, лучше всего характеризуют чело¬
века. Герои его — люди со странными, своеобразными
характерами, их всех объединяет неумение понять
друг друга, именно поэтому с ними постоянно случают¬
ся казусы, а поступки редко соответствуют их намере¬
ниям. Роман наполнен занимательными историями,
глубокомысленными суждениями, «мнениями» самого
автора, шутками пастора Норика, чуть фривольными
издевками над дядей Тоби, получившим необычное ра¬
нение во время сражения под началом графа Мальбо¬
ро. Жизнь же главного героя доведена в романе лишь
до... пятилетнего возраста.
Эта атмосфера иронии, пародии, веселой литера¬
турной игры в романе Стерна привлекала Пушкина
и во многом окрашивала художественный мир «Евгения
Онегина». Частые упоминания в письмах и в самом
тексте романа о «веселости», «легкости», «болтовне»,
«сатире», «свободе» приходятся как раз на период,
когда он читал Стерна и обдумывал замысел и «форму
плана» своего нового произведения. Главное же,
в «Тристраме Шенди» нетрудно обнаружить истоки
«онегинской» манеры повествования, таких ее
свойств, как ослабление событийного, фабульного на¬
чала. «заметность» авторского присутствия в тексте,
прерывность, фрагментарность сюжета, видимая бес¬
связность изложения.
Действительно, Стерн постоянно нарушает естест¬
венную хронологию событий, непрерывно переходит
от одной темы к другой. Он то забегает вперед, то оста¬
навливается и снова возвращается, отвлекается на пу¬
стяки. Какой-нибудь незначительный эпизод растяги¬
вается на много страниц, в то время как основные
сюжетные линии не* развиваются. Он нарочито смешива¬
ет главное с второстепенным, а многое вообще оставля¬
ет непроясненным. К тому же Стерн (как и Пушкин
в «Евгении Онегине») непрерывно меняет тональность
повествования, легко и непринужденно переходит от
иронии к патетике, от важных философских рассужде¬
ний к прозаическим темам п фривольным сценам.
Повествование у Стерна го п дело прерывается ав¬
торскими отступлениями, беседами с* читателями на са¬
мые разные темы, что создает эффект импровизации,
сиюминутности рассказа. Эффект этот достигается
также многочисленными пропусками текста. 11о мысли
автора, он окажет особое «уважение читателю», если
не только поделится с ним своими мыслями, но и пре¬
доставит «некоторую работу также и его воображению»
(Стерн Л. Указ. соч. С.98—99). Поэтому текст пест¬
рит многоточиями, тире, целые страницы остаются пу¬
стыми. а читатели должны догадаться, каким могло бы
быть их содержание. Все это напоминает пропущен¬
ные строфы и строки пушкинского романа.
Как впоследствии это будет делать Пушкин, автор
«Тристрама Шенди» приобщает читателя к «тайнам»
писательского ремесла, обнажает «механику» своего
произведения, как бы вовлекая его в процесс создания
романа. Он, напр., обсуждает е* ним право автора на¬
чать роман но собственному усмотрению — с момента
зачатия героя. — вовсе не считаясь е‘ общепринятыми
нормами, и в конце концов заявляет, что не собирает¬
ся стеснять себя никакими правилами (См.: Там же.
С. 18—19). Неизменно отстаивает Стерн творческую
ечюбоду художника: «Я чувствую сильную склонность
начать главу самым нелепым образом и не намерен ста¬
вить препятствий своей фантазии» (Там же. С.84). Он
разъясняет читателям необходимость авторских от¬
ступлений, которые «составляют жизнь и душу чтения»
(Там же. С.83), утверждает, что в его романе, пере¬
полненном отступлениями, «согласно действуют два
противоположных движения, считавшихся до сих нор
несовместимыми», и называет свое произведение «от¬
[532]

стих
ступательным, но и посту пательным к одно и то же вре¬
мя» (Там же). А бесконечные споры с воображаемым
собеседником призваны подчеркнуть необычность
структуры создаваемого романа.
Точно так же постоянное обсуждение литературных
вопросов — новинок литературной жизни, творений
прошлых эпох, языка, стиля, беседа с читателями
о	своеобразии принципов построения «свободного ро
мана» — характерная особенность «Евгения Онегина».
И в этом — важнейшее историко-литературное сходство
Пушкина и Стерна.
Возвращаясь к шестнадцатому примечанию, заме¬
тим, что восклицание Ленского «Poor Yorik!» (глава
вторая) эхом отозвалось is главе седьмой («Мой бедный
Ленской» — 7, VIII. IX. X, 1), а описание его могилы
весьма напоминает место, где похоронен стерновский
Йорик. Наконец, имя друга Йорика, автора эпитафии, —
Евгений! Совпадений слишком много, чтобы считать
их случайными.
Лит.: Елистратова А.А. Лоренс Стерн // Лоренс Стерн. Жизнь
и мнения Тристрама Шенди, джентльмена. Сентиментальное путешест¬
вие по Франции и Италии. М.. 1968 (БВЛ); Елистратова Л.А. Ро¬
ман сентиментализма. Стерн. Голдсмит. Позднип Смоллетг // История
всемирной литературы: В 9 т. М.. 1988. Т.5. С.68—72.
3.	В. 1ротская
СТИХ — особая форма речи, представляющая собой
систему принудительных членений (графических
и/или интонационных), которые превращают отдель¬
ные отрезки этой речи в варианты единого инварианта.
В качестве таких отрезков, в частности, могут высту¬
пать стоны, строки и строфы (как это происходит
в «Евгении Онегине»). Важнейшей единицей стихотвор¬
ной речи является при этом строка (ее гоже часто на¬
зывают стихом). Членение на строки, будучи сквоз¬
ным, то есть проходя через весь текст, создает в нем
дополнительное («вертикальное») измерение, которое
отсутствует в прозе. Судя но всему, именно так «прост¬
ранство стиха» рисовалось воображению 11ушкина, ко¬
торый 21 сентября 1821 г. писал 11.И.Гречу из Киши¬
нева: «...хотите ли вы у меня купить весь кусок поэмы?
длиною в 800 стихов; стих шириною — 4 стопы; разре¬
зано на 2 песни» (Т. 13. С.32—33).
Размер «Евгения Онегина» (за исключением «Песни
девушек») — это четырехстопный ямб (см: НМ1> и ХО¬
РЕЙ): в каждой строке четы|>е раза повторено одно
н то же сочетание слогов — «слабого» (то есть метричес¬
ки безударного) и «сильного» (то есть метрически удар¬
ного). «Слабые»» мента заполняются или безударными
слогами, или (изредка) ударными слогами однослож¬
ных слов. Ударения в неодносложных словах могут па¬
дать лишь на «сильные» мечта етроки; из них последнем;
обязательно ударно, предпоследнее — произвольно
ударно, а первое и второе — преимущественно ударны.
Теоретически такой размер насчитывает восемь основ¬
ных ритмических форм, не» реально в тексте присутст¬
вуют только шесть, каждая из которых имеет свою
грамматику и свой словарь. Это полноударная е|юрма
(I), три формы с пропуском одноге) ударения: на пер-
вой (II), на второй (III) или на третьей (IV) стопе —
п две <|м>рмы с пропуском сразу двух ударений: на первой
и третьей етопе (VI) или на второй и третьей (VII).
I	С больным сидеть и день и ночь (1, I, 7)
II И заслужи мне славы дань (1, LX, 13)
III	11озве).п.те познакомить вас (1. II. 8)
IV	Когда не в шутку занемог (1, I, 2)
VI	Полу-живого забавлять (1, I. 10)
VII Охотники до похорон (1, LIII, 4)
В тексте «Евгения Онегина» эти с|юрмы обладают раз¬
ной частотой. Наиболее употребительна IV форма (та¬
ких стихов в романе несколько меньше половины);
второе* место занимает I форма (полноударных строк
немногим более четверти). а далее в порядке убывания
частоты следуют III форма (около 10%), VI форма
(9%). II е|юрма (менее 7%) и самая редкая VII ерорма
(менее 0,5 %).
В соответствии с терминологией своего времени
Пушкин называл эти формы «изменениями» и хорошо
понимал, насколько от них зависит выразительность
стихотворной речи. Он писал в черновом примечании
к е'14 к же «11сч-ется в тру ж» весь дух» (4. XLI, 7): «Критико¬
вали меру этого стиха, несправедливо: «-v—од¬
но из изменений четырестопного ямб<ическот> стиха,
впрочем довольно однеюбразного» (Т.6. С.534). Сето¬
вание Пушкина на малочисленность ритмических
форм не* следует, однако, понимать буквально. Уже че¬
редование женских и мужских окончаний увеличивает
их число вдвое. Еще в несколько раз их количество воз¬
растает за счет словораздельных вариаций. Границы
между словами могут полностью совпадать с граница¬
ми стоп: «Учил его всему шутя» (1. III, 11), могут пол¬
ностью не совпадать: «Мой дядя самых честных пра¬
вил» (1,1, 1), а могут отчасти совпадать, а отчасти нет:
«Бильярд оставлен, кий забыт» (4, XLIV, 10) — и т.д.
Но и этим дело не исчерпывается: на своеобразие сти¬
ха влияют также грамматика, лексика, интонация,
звукеяшсь, благодаря которым потенции четырехетон-
ного ямба становятся практически неисчерпаемыми.
Ритмическую неповторимость тексту придает не
только строение отдельных стихов, но и сочетание их
между собой. Разные етроки четырехстопного ямба,
вне зависимости от своих формальных особенностей,
могут свободно вступать в любые комбинации друг
с другом, причем одним из факторов выразительности
и разнообразия становится «стиховая монотония», под¬
меченная еще К).Н.Тыняновым: «[IV] Мальчишки,
|533|

стих
л/Ъ.-ли -/*—!-« **
/9*-
«У
/л\у ^4L0<2±*++4	'
**
14* ЩЪ <
.
/-„г	1'
Ье.юной автограф стихотворения А.С.Пушкина
♦К портрету Жуковского*. 1818
лавки, фонари, / [IV ] Дворцы, сады, монастыри, /
[IV] Бу харцы, сани, огороды, / [IV] Купцы, лачужки,
мужики, / [ГУ] Бульвары, башни, казаки, / [III | Апте¬
ки, магазины моды, /[•V] Балконы, львы на воротах /
[IV] И стаи галок на крестах» (7, XXXVIII, 7—14).
Здесь, как и в ряде других случаев, перечисление «усу¬
губляется» нагнетением строк одной и той же ритмиче¬
ской формы (в данном случае — IV).
Стих, поэзия, литература в целом становятся в «Евге¬
нии Онегине» объектом авторской и читательской |>е-
флекеии. Это не только «роман в стихах», но и до неко¬
торой степени роман о стихах: «Читатель ждет уж рифмы
розы-, / На, вот возьми ее скорей!» (4, XIЛ. 3—4);
«Мечты, мечты! где1 ваша сладость? / Где вечная к ней
рифма,младость?» (6. XLIV, 5—б). Стиховая форма
тут ие только значит, но и обозначается, так же* как обо¬
значаются точками пропущенные строки и строфы.
В результате вместо стиха иногда появляется знак стиха,
как в другом случае вместо сравнения появляется знак
этого сравнения: «...Оно своей игрой и пеной / (Подо¬
бием того-сего) / Меня пленяло...» (4, XLV, 6—8).
В словаре языка «Евгения Онегина», кроме «рифмы»,
есть слова «ямб», «хорей», «октава», «мера» (то есть стихо¬
творный размер), «строфа», «стих» и «проза». Половина
этих верификационных терминов встречается неодно¬
кратно. а наиболее общий н многозначный — «стих» —
зафиксирован в окончательной редакции 25 раз. Он
выступает в трех значениях, не всегда поддающихся
дифференциации, и может называть, во-первых, по¬
этическую строку, во-вторых, поэтическое произведе¬
ние и, в-третьих, поэтическую речь.
11емаловажно, что слово «стих» но отношению к сти¬
хам «Евгения Онегина» используется не как единица
поэтического языка, но только как единица прозаичес¬
кого метаязыка, а именно в жанровом подзаголовке
и в двух сходных примечаниях по поводу мнимой непри¬
стойности нескольких строк из пятой главы (XX, 5—7;
XXVIII,	9): «Один из наших критиков... находит в этих
стихах непонятную для нас неблагопристойность»
(Тридцать второе* примечание // Т.6. С. 194); «Наши
критики, верные почитатели прекрасного иола, сильно
осуждали неприличие сего стиха» (Тридцать шс*стое
примечание // Т.6. С. 194). Во всех прочих случаях,
употребляя интересующий нас термин, Пушкин имеет
в виду либо стихи других поэтов, лпоо стихи своих пер¬
сонажей, либо собственные стихи, написанные прежде
«Евгения Онегина» или вовсе не написанные. Так,
в примечаниях говорится о «славном стихе» из Дантова
«Ада» (Двадцатое1 примечание // Т.6. С.193), о «паро¬
дии известных стихов Ломоносова» (Тридцать четвер¬
тое примечание // Т.6. С. 194), о «стихе Грибоедова»,
процитированном в шестой главе (Тридцать восьмое
примечание // Т.6. С. 194). В основном тексте упомя¬
нуты стихи Вергилия (1. VI, 8) и Богдановича (3,
XXIX,	8), «пламенные стихи» Вяземского (5, III, 10),
«звучные стихи» Туманекого (Отрывки из Путешест¬
вия Онегина // Т.6. С.202), любовные стихи совре-
[534]

стих
менных поэтов (3, XXVII, 8), стихи, рожденные за бу¬
тылкой шампанского (4, XLV, 13), «стихи без меры» из
альбома провинциальной барышни (4, XXVIII, 6),
«стих без мысли» и:$ модной песни (7, XXXV, 3). Триж¬
ды речь заходит о стихах Ленского (4, XXVII, II: 6,
XX, 10; XXI, I), трижды — о стихах самого Пушкина
(1, LV1II, 4; LIX, 7; 5, XXXII, 12), четырежды — о рус¬
ских стихах вообще (I. LIV, I I; 2, XXIV, 11; 3, XXVI-K,
12; 8, XXXVIII, 6). Наконец, один раз героем романа
становится «тих как таковой, в его отличии от прозы
(2, XIII. О).
11оследний контекст особенно важен для понимания
пушкинской концепции стиха. Автор пишет об Онеги¬
не и Ленском:
Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.
(2. XIII, 5-7)
Антитеза стиха и прозы входит в длинный ряд противо-
ноставлений: стих — пламень — молодость — чувство —
вино...: проза — лед — зрелость — ум — вода... В ту же
цепочку образных ассоциаций включаются Онегин
и Ленский, степень «взаимной разноты» которых опреде¬
ляется несходством стиха и прозы. Оба героя ирониче¬
ски характеризуются через свое отношение к поэзии.
Онегина в этом смысле отличает невосприимчивость:
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
(1, VII, 3-4)
Стихи для него — в первую очередь, одно из пустых
светских развлечений, и. возможно, весь его поэтичес¬
кий багаж — две полузабытых строчки из «Энеиды»:
I	Iotom увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов.
Ни карг, ни балов, ни стихов.
(I. L1V, 8-11)
«Стихов российских механизма» (8, XXXVIII, 6) Оне¬
гин не постиг даже во время страстного увлечения Та¬
тьяной, когда походил на поэта исключительно внеш¬
ней рассеянностью. Ленскому, наоборот, присуща
гипертрофированная поэтичность. Но и он норой не
столько поэт, сколько карикатура на поэта: пишет он
«темно н пяло* (б, XXIII, 1), «...его стихи / Полны
любовной чепухи» (б. XX, 10—I 1). и читает их он «...в ли¬
рическом жару, / Как Дельвиг пьяный на ниру» (б,
XX, 13—14). Если Онегин и Ленский — тезис и антите¬
зис, то образ автора синтетически противоположен то¬
му и другому персонажу. Творческая зрелость поэта
преподносится как его тяготение к прозе, в том числе
к «прозе жизни», которая в соединении со стихом опреде¬
ляет жанр пушкинского романа: «Лета к суровой прозе
клонят, / Лета шалунью рифму гонят...» (6, XUII,
5—6); «...И в поэтический бокал / Воды я много подме¬
шал» (Отрывки из Путешествия Онегина // Т.6.
С.200; ср. черн, вар.: «Я много прозы подмешал» —
Т.6. С.489).
С.П.Шевырев справедливо утверждал, что «никто из
писателей России и даже запада, равно употреблявших
стихи и прозу, неумел полагать такой резкой и стойкой
грани между этими двумя формами речи, как Пушкин»
(Москвитянин. 1841. 4.5. № 9. С.260). Слова Шевы-
рева в полной мере относятся и к «Евгению Онегину»,
в самом начале работы над которым (4 ноября 1823 г.)
Пушкин писал Вяземскому, что сочиняет «не роман,
а роман в стихах — дьявольская разница» (Т.13. С.73).
Жертвуя экстенсивностью прозаического повествова¬
ния, Пушкин добивался интенсивности, то есть стре¬
мился выразить большее содержание в меньшем коли¬
честве слов (отсюда пресловутая «энциклопедичность»
«Онегина», особенно поразительная в сравнении с «Ду¬
бровским», имеющим равный словесный объем).
Стиховые членения (|юкусируют внимание па таких языко¬
вых и семантических структурах, для которых доста¬
точно пространства строки или строфы: центр тяжести
с сюжета переносится на мотив, с предложения — на
отдельное слово. В этом плане пушкинский роман яв¬
ляется квинтэссенцией стиха, поскольку с большой
полнотой реализует смысловые потенции, заложенные
в согласовании или рассогласовании языковых члене¬
ний со стиховыми. Так, хотя «Альбом Онегина», не во¬
шедший в седьмую главу, имитирует бытовую дневни¬
ковую прозу, в нем тем не менее встречаются явные
стиховые переносы. Они отрывают от главных слов за¬
висимые местоимения всё и все и сообщают им интона¬
ционную многозначительность, «весомость», которую
в прозе передать было бы невозможно:
Вечор сказала мне B.C.
Давно желала я вас видеть
Зачем? — мне говорили все
Что я вас буду ненавидеть
За что? — за резкий разговор
За легкомысленное мненье
О всем; за колкое презренье
Ко всем; однако ж это вздор
(Т.6. С.615)
Синтетичность жанра «Евгения Онегина» заключается
не в «форме речи», а в соединении поэтизмов с ироза-
измами, и» есть во внедрении в стихотворное произве¬
дение таких тематических, композиционных, стилис¬
тических и интонационных средств, которые свойственны
прозаическим жанрам или имитируют устную речь:
«Тьфу! прозаические бредни, / Фламандской школы
пестрый сор!» (Отрывки из Путешествия Онегина //
Т.6. С.201). Сточки зрения композиционных приемов
знаменательно, например, что «Евгений Онегин»,
подобно прозаическому роману, открывается не вступ¬
лением и даже не описанием, а внутренней речью
1535 ]

СТИХОВ РОССИЙСКИХ МЕХАНИЗМ
с
героя (см.: встуи.ченье). Точно так же третья глава
начинается с диалога двух персонажей, разговор кото¬
рых касается столь «низменных» предметов, как «варе¬
ны*», «лен» или «скотный двор»; интересно, что послед¬
нее выражение у Пушкина зарегистрировано лишь
дважды, причем оба раза в «Евгении Онегине» (3, I.
14; Отрывки из Путешествия Онегина // Т.(5. (1.201).
Яркое проявление жанровой двойственности можно
увидеть п в том, что автор предусмотрел, наряду с «по¬
этическим», «прозаический » вариант судьбы Ленского.
Переводя проблему жанра в стилистическое русло,
Пушкин поступал в соответствии с традицией западио-
европейской и русской литературы XVIII и начала XIX в.
Между прочим, вопрос о i^тождественности стиха
и поэзии возник в ходе обсуждения «Руслана и Людми¬
лы». А.Ф.Воейков, пространная критика которого на¬
долго запомнилась Пушкину, похвалил поэта за то, что
он написал свою «богатырскую Повесть стихами... ис¬
тинные знатоки изящного не одобряют такого рода тво-
рений в п|юзе. Они не знают до сих пор, как назвать их;
ибо прозаическая Поэма есть противоречие в словах,
чудовищное* произведение* в Искусстве; они также не
называют их Романами, ибе> величечтвенный ход и воз¬
вышенный язык Эпопеи не* допускает в сии странного
|и»да сочинения ни простоты подробностей, ни описа¬
ния простона|)одных обычаев, и обыкновенных страс¬
тей, составляющих достоинство хороших Романов»
(СО. 1820. 4.64. №34. С. 12-13). На ;m> А.А.Перов¬
ский отвечал, что Воейков «ве[юятно не* знает различия
между прозаическою Поэмою и Поэмою, писанною
в прозе. Не стихи составляюг отличительный характер
Поэзии» (СО. 1820. 4.65. № 42. С.74). А спустя пять
лет Воейкову свое*образно ответил Пушкин, чей «роман
в стихах», сочетающий «возвышенный язык Эпопеи»
с «описанием простонародных обычаев и обыкновенных
страстей», положил начало смелому жанровому нова¬
торству в русской классической литературе.
Лит.: Чудовский В. А. Несколько мыслей к возможному учении»
о стихе: (с примерным разбором стихосложения в I главе «Кипения Оне¬
гина») // Аполлон. 1915. № 8/9; Тынянов 10.11. О композиции «Евге¬
ния Онегина» [1922) //Тынянов 10.11. Поэтика. История литературы.
Кино. М., 1977; ТЬмашевский П.В. Ритмика четырехстопного ямба но
наблюдениям над стихом «Евгения Онегина* // Пушкин и его сов/).
Вып.29/30; Эйхенбаум Б. М. Поэзия и проза [ 19201 // Уч. зап. Тарту-
ского ун-та. 1971. Вып.284; Эйхенбаум П. М. Путь Пушкина к прозе
[1922] // Эйхенбаум Б.М. О прозе. Л., 1969; Шепге.ш Г.А. Трактат
о	русском стихе. 2-е изд. М.; Иг.. 1923. 4.1: Органическая метрика.
С.110—115, 144—147; Маймин Е.А. Пушкин о русском стихе // IVI.
1966. .V> 3; С.шЫков Л.С. Наблюдения над словоупотреблением Пуш¬
кина: («проза» и «по.»зия») //Уч. зап. Ленинградского гос. пед. ин-та.
1970. Т.434; Чумаков IO.II. «Евгении Онегин* и русский стихотвор¬
ный |юман. 11овосибирск, 1983. С.6—34; Панов ('..II. Из истории рус¬
ской стиховедческой терминологии конца ХМ II — первой трети XIX ве¬
ка: («механизм стихов» и «изменения») // Qinquagenario Alexandri
Il'uSiiii oblata. М., 1990: /урбин 11.11. Поэтика романа А.С.Пушкина
«Евгений Онегин». М.. 1996. С. 191—200: Гаспаров М.Л. Точные мето¬
ды анализа грамматики в стихе: [На материале «Евгения Онегина»] //
Славянское языкознание: XII Международный съезд славистов: Докл.
|ии'. делегации. М., 1998: С.кулачева Т.П. Лингвистическая структура
стихотворной строки: части речи и ритмика: [На материале «Евгения
Онегина» | // Там же: Гаспаров М.Л.. С.иулачева Т. П. Синтаксис четы¬
рехстопного полноударного ямба // Поэтика. Ппорпя литературы.
Лингвистика: (16. к 70-летню Вячеслава Всеволодовича Иванова. М.,
1999: Скулачева Т. В.. Гаешцюв М.Л. Ритм и грамматика в стихе: т|К‘-
тья форма четырехстопного ямба в «Евгении Онегине» // Вестник Мос¬
ковского ун-та. Сер. 9. Филология. 1999. № 3; Ченьковский А.Б. За¬
гадки пушкинского текста и словаря: «Нет... ни балов, ни стихов». М..
1999: Скулачева Т.В. Ритм и грамматика в стихе: [На материале «Ев¬
гения Оиегина»| // Славянский стих: Лингвистическая и прикладная
поэтика: Материалы междунар. конф., 23—27 июня 1998 г. М.. 2001.
М.И.Шапир
СТИХОВ РОССИЙСКИХ МЕХАНИЗМ
А точно: силой магнетизма
Стихов российских механизма
Едва в то время не постиг
Мой бестолковый ученик.
(8. XXXVIII. 5-8)
В приведенных выше строках речь идет о влюблен¬
ном в Татьяну Онегине, который в свое время не мог
отличить ямба err хорея.
В «Новом словотолкователе» Н.М.Яновского сказа¬
но: «Механизм. Гр.<еческое>. Сооружение, составле¬
ние, строение какого-нибудь тела или какой-нибудь
искусственной махины. Говорится о произведениях нату¬
ры н искусства» (Яновский. Словотолкователъ. 4.2.
Стб.778). В популярной русско-французской «Детской
энциклопедии» (М., 1802. С.59; то же* — в изд. 1808 г.),
построенной в с|)орме вопросов и ответов, встречается
и такой вопрос: «В чем состоит механизм стихов?» «Крат¬
кая русская просодия» В.С.Подншвалова заканчивает¬
ся словами: «Здесь остановимся; замечания наши о ме¬
ханизме русских стихов кончены...» (М., 1798. С.59;
также* расширенные изд. 1808 и 1814 гг.). Итак, в дан¬
ном случае* имеются в виду правила верификации.
Термин этот мы найдем и у Н.П.Николева, который
заметил о Буало, что «каткое перо, праведное сужде¬
ние*, чистота слога и механизмы стихотворства суть
лучшие свидетельства его дарования» (Ииколев П.П.
Тво|м*ння. [4.1—5]. М., 1796. Ч.З. С.407). Митропо¬
лит Евгений (Е.А.Болховитинов) говорит, что древне-
грузииская поэма «Тамариани», произведение, «боль¬
шую часть красот своих в механизме стихов и в игре
грузинского языка заключающее, никогда не* может
быть переведено ни на какой язык сточностию» (Евге¬
ний, митр. Историческое изображение Грузии...
[536]

с
СТИХОТВОРЕНИЕ
(Л 16., 1802. С.88). В рецензии на «Бахарияну»
М.М.Хераскова В.В.Измайлов отметил умение сочи¬
нителя «повелевать механизмом стихов с удивитель¬
ным искусством» (11атриот. 1804. № 4. С. 124). «Вестник
Европы» обличал тех, кто «считал механизм стихо¬
творчества за самое стихотворство» (1803. № 3.
С. 177). Наконец, водном из «Писем русского путеше¬
ственника» Н.М.Карамзина было сказано о «механизме
11оэзии, или собственно стихотворстве», а в отдельных
изданиях говорилось уже о «механизме стихотворства»
(Карамзин II.М. Письма русского путешественника.
Л., 1984. С.44, 411).
Использовал ;т> понятие в своих занятиях с юными
лицеистами н Н.Ф.Кошанекий. В записях еш курса
Л.М.Горчаковым сохранилась такая: «О н|юизношении
стихотворном, или мере стихов (механизм)» (Из матери¬
алов пушкинского Лицея / Публ. Н.Н.Петруниной //
Пушкин. Иссл. Т. 13. С.315). Ср. также в письме
другого пушкинского соученика А.Д.Илличевского
к П.Н.Фуссуот 12 декабря 1815 г.: «Всего забавнее, что
ты даешь мне толь высокие прорицания за пару простых
песенок, которые едва ли не всякий, знающий механизм
стихов, сочинить в состоянии» (цит. по: Грот К.Я. 11уш-
кпнский лицей. СПб., 1998. С.90). Из учебной п науч¬
ной литературы термин «механизм стихов» перешел
в критическую литературу все с тем же значением терми¬
на поэтической теории. Источник его у Пушкина в этой
ситуации в принципе не важен: так говорили все.
Лит.: Баевский И.С. Из комментария к «Евгению Онегину» //
Врем. IIK. Вып.21. С. 111 — 113: Панов С. II. Мл истории русской сти¬
ховедческой терминодогии конца XVIII — первой трети XIX века («ме¬
ханизм стихов» и «изменения») // Quinqiiagenario Alexantlri H'usiiii
Oblata. М., 1990.
М. В. Строганов
СТИХОТВОРЕНИЕ
Термин «стихотворение» был введен в русскую куль¬
туру в XV II в. Симеоном 11олоцким и обозначал способ
сложения стихов: «Обретох в писании творцев восточ¬
ных и западных, яко псалмы в начале си на еврейстем
языце еоставишася художеством стихотворения» (Си¬
меон Полоцкий. <Второе предисловие к «Псалтыри
ри(|)мотворной»>, 1674 // Симеон Полоцкий. Избран¬
ные произведения. М.; Л., 1953. С.213). В этом же
значении термин употреблялся и в XV III в.: «Всю я си¬
лу взял сего нового стихотворения из самых внутренно¬
стей свойства нашему стиху приличного» ( Тредиаков-
ский В. К. Новый и краткий способ к сложению
российских стихов с он|«сделениямп до сего надлежащих
званий, 1735 //Тредиаковский В.К. Избранные про¬
изведения. М.; Л., 1963. С.383).
В конце XVIII в. VI.В.Ломоносов ввел термин «сти¬
хосложение», который был принят не срачу. В работах
B.К.Тредиаковекого	«стихотворение» п «стихосложе¬
ние» еще употребляются как синонимы: «Заключенное
мерами и числами слово, то есть стихотворение оное
важнейшее, совсем позабыто: ибо простонародное ст и¬
хосложение, за подлость стихотворцев п материй...
презираемо было всеконечно» (Тредиаковский В.К.
О древнем, среднем п новом стихотворении россий¬
ском, 1755 //Там же. С.428).
Но уже в конце XVIII — начале XIX в. Словарь Ака¬
демии Российской фиксирует дифференциацию значе¬
ний: «Стихотворение — 1. Стихосложение; писание, со¬
чинение стихов... 2. Сочинение, писанное стихами»
(Слов. Акад. Российской. 4.5. Стб.736—737). Под
«стихотворением» начинают понимать любое поэтичес¬
кое произведение, основанное на законах стихотвор¬
ной речи. В журналах первой трети XIX в. разделы,
включающие стихи, драматические отрывки и фраг¬
менты стихотворного эпоса, называются непременно
стихотворениями. А п|>едисловие Пушкина к отдельно¬
му изданию первой главы «Евгения Онегина» (1825)
начиналось так: «Вот начало большого стихотворе¬
ния, которое, вероятно, не будет окончено» (Т.6.
C.638).	Интересно, что первоначально Пушкин писал
иначе: «Вот начало поэмы...» (Т.6. С.527), но отказал¬
ся от жанрового определения во имя родового. Точно
так же в письме к А.X.Бенкендорфу от 20 июля 1827 г.
он назвал стихотворением свою поэму «Кавказский
пленник» (Т.13. С.332).
Первые стихотворения в русской литературе появи¬
лись не раньше 30-х—40-х гг. XV II в., когда в русской
книжной поэзии складывается школа «приказных по¬
этов». Преобладающий жанр приказной школы — по¬
слание, а его наиболее распространенная форма — ак¬
ростих (стихотворение, первые буквы каждого стиха
которого составляют имя, слово или целую фразу).
«Акростих поэтов приказной школы... — это в наиболее
типичной форме прозаическая фраза, содержащая,
как правило, обращение к адресату и авторскую “под¬
пись"» (Панченко А.М. Русская стихотворная культу¬
ра XV 11 в. Л., 1973. С.67). Цель автора послания — за¬
вуалированная просьба о покровительстве. Акростих
позволял выразить эту просьбу элегантно, с сохранени¬
ем требований литературного этикета. Своего высшего
расцвета акростих достиг при патриархе Никоне, в но¬
воиерусалимской гимнографии второй половины XV II в.
Виртуозным мастером этой изощренной поэтической
формы был иеромонах Герман, который it каждом ак¬
ростихе зашифровывал свое имя.
Дальнейшее развитие русской стихотворной культу¬
ры связано с деятельностью Симеона Полоцкого (по¬
следняя треть XVII в.). Он создает многочисленные ди¬
дактические стихотворения, которые впоследствии
составили первый русский сборник стихов «Вертоград
многоцветный». Это стихотворения, посвященные во¬
|537|

СТИХОТВОРЕНИЕ
С
просам общественно-политическим, нравственным,
научно-просветительским, а также особые стихотвор¬
ные «увещания», служащие сугубо дидактическим це¬
лям. Значительное место в сборнике занимают стихо¬
творные повествования, в которых Симеон Полоцкий
использует известные античные сюжеты, истории за-
падиоевронейского Средневековья, библейские леген¬
ды; особую группу составляют стихотворные «повести»
на семейно-бытовые темы.
В XVIII в. классицизм вырабатывает строгую систему
жанров, основанную на иерархии религиозных, госу¬
дарственных, этических ценностей. Каждый стихотвор¬
ный жанр связывается с той или иной жизненной сфе¬
рой. Ода воспевает гражданские добродетели и ценится
выше, чем элегия, воссоздающая внутренний мир чело¬
века. Идиллия утверждает красоту вечных ценностей,
заключенных в природе, в противоположность сатире
и эпиграмме, нацеленным на борьбу с социальными
и нравственными пороками. Стихотворение, таким обра¬
зом, соотносится в первую очередь с жанром, а уж за¬
тем с авто|юм, который говорил как бы от лица непре¬
рекаемой абсолютной истины. Взяв в руки перо, поэт
XVIII в. выбирал готовое, предписанное литературной
традицией направление мысли и создавал стихотворе¬
ние как вариацию на заданную жанром тему.
Радикальные изменения в жанровой системе лирики
в эпоху романтизма повлекли за собой трансформацию
лирического стихотворения, резко повысив в нем роль
индивидуального начала. В 1820-е—1830-е гт. в рус¬
ской поэзии вырабатывается «тип внежанрового лири¬
ческого стихотворения», в котором «выбор темы, самый
замысел стихотворения становится уже ответственным
творческим актом» (ГинзбургЛ.Я. О лирике. JI., 1974.
С.53). Термин «стихотворение» становится наиболее
общим и универсальным обозначением лирического
произведения.
Современное литературоведение рассматривает сти¬
хотворение как главный репрезентативный жанр ли¬
рики, обладающий относительно устойчивыми призна¬
ками. Сигналом лирического переживания в нем
выступает сама ритмическая организации стиха, резко
повышающая удельный вес и эмоциональный «заряд»
каждого слова. Лаконизм лирического стихотворения
обусловлен «состоянием лирической концентрации»
(Т.И.Сильман). Эмпирически стихотворение всегда
выходит за пределы «мгновения», поскольку нуждается
в определенной «коммуникативной оформленности,
в художественной выявленное™ и выраженности “для
всех"» (Сильмап Т.И. Заметки о лирике. Л., 1977.
С.7). В лирическом стихотворении субъективное, лич¬
ное подается как общезначимое и общеинтересное.
«Лирическое стихотворение самим фактом своего на¬
писания имплицитно предполагает, что зафиксирован¬
ный момент имеет всеобщее значение, что в атом мо¬
менте заключен, как в монаде, весь мир» (Левин Ю.И.
Лирика с коммуникативной точки зрения // Левин
10.11.	Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.,
1998. С.468). С одной стороны, стихотворение неотде¬
лимо от автора и ситуации своего создания; с другой
стороны, оно сохраняет способность быть знаком типи¬
ческой ситуации п всякий раз «присваивается» читате¬
лем. В принципе лирическое стихотворение может
«присвоить» каждый, сделав его фактом своей душев¬
ной биографии. В отличие от эпического текста, воз¬
действующего на читателя как бы «со стороны», текст
лирического стихотворения устанавливает с читателем
прямой контакт, облегчая возможность его самоотож-
дествления с автором. Так, стихотворение Пушкина
«К***» («я помню чудное мгновенье...», 1825 // Т.2.
С.406) легко проецирует описанную ситуацию на лич¬
ный опыт читателя, который, «разделяя» с автором его
лирическую эмоцию, выступает в качестве полноправ¬
ного субъекта переживания. В лирическом ст ихотворе¬
нии находит отражение еще одно фундаментальное
противоречие, связанное с особенностями пространст¬
венно-временных отношений в лирике. Оно состоит
в том, что вспышка чувства как творческий импульс си¬
юминутна. испытана «здесь» и «теперь» и, следователь¬
но, требует точечного пространства-времени, а попыт¬
ка автора лирического стихотворения передать такую
сложную концентрацию чувства приводит к необходи¬
мости обращаться к прошлому н будущему, к самым
неожиданным пространственным перемещениям, от¬
ношениям и масштабам.
Для более глубокого прочтении стихотворения важна
роть контекста. Контекст — это «то словесное окружение,
благодаря которому смысл отдельного слова становится
понятным» (Эткинд Е.Г. Разговор о стихах. М., 1970.
С.25). Система контекстов напоминает «матрешку», где
каждый последующий контекст расширяет предыдущий
(контекст отдельного стихотворения, контекст цикла,
контекст данного автора, контекст эпохи, общесловар¬
ный контекст). Контекст —это ключ к пониманию слова,
а значит, и всего стихотворения; он «сужает слово, вы¬
двигая. динамизируя одни его признаки за счет других,
п одновременно расширяет слово, наращивая на него пла¬
сты ассоциаций» (ЛимбургЛ.Я. Указ. соч. С. 10). (О воз¬
можных контекстах стихотворении 11ушкина «К***»
(«Я помню чудное мгновенье...») см.: Строганов М.Н.
Пушкин и Мадона // А.С.Пушкин: Проблемы творчест¬
ва. Калинин, 1987. С.20—22.)
В стихотворном тексте «Евгения Онегина» слово
«стихотворение* не употребляется, вероятно из-за его
«громоздкости» (многосложности), что делает его ма¬
лопригодным для четырехстопного ямба. Пушкин ис¬
пользует ритмически более гибкий аналог — «стих»,
«стихи». То же самое относится и к другим стихотвор¬
ным текстам 11ушкина. Ни в один из них он не включа¬
[538]

с
СТИХОТВОРЕНИИ
ет слово «стихотворение». Оно встречается либо в про¬
зе, либо в примечаниях к стихотворному тексту.
В Примечаниях к «Евгению Онегину» «стихотворения»
упоминаются дважды. К строкам
Другой ПОЭТ РОСКОШНЫМ слогом
Живописал нам первый снег
И все оттенки зимних пег...27
(5, III. 6-8)
Пушкин делает двадцать седьмое примечание: «Смот¬
ри: Первый снег, стихотворение князя Вяземского»
(Т.6. С.193). Второй раз, полемизируя со сторонника¬
ми чистоты русского языка по поводу своих строк
Лай, хохот, пены», свист и хлоп,
Людская молвь и конский той!"
(5, XVII, 7-8)
поэт в тридцать первом примечании пишет: «В журна¬
лах осуждали слова: хлоп, молвь и топ как неудачное
нововведение. Слова сии коренные русские. “Вышел
Вова из шатра прохладиться и услышал в чистом поле
людскую молвь и конский топ" (Сказка о Иове Коро¬
левиче). Хлои употребляется в просторечии вместо
хлопание, как шип вместо шипения:
Он шин пустил но змеиному.
(Древние русские стихотворения.)
Пе должно мешать свободе нашего богатого н пре¬
красного языка» (Т.6. С. 193—194).
Сам текст романа в жанрово-тематическом отноше¬
нии далеко не однороден. В нем выделяются фрагмен¬
ты, которые, являясь частью художественного целого,
могли бы функционировать как самостоятельные худо¬
жественные произведения, окажись они вне текста ро¬
мана. Многие отступления в «Евгении Онегине» напо¬
минают лирические стихотворения, тяготеющие к той
или иной литературной традиции. Известное отступле¬
ние о женских ножках, напр., восходит к традиции
«легкой» поэзии (I, XXX—XXXIII); вполне нейтраль¬
ными с точки зрения жанра оказываются строфы,
обобщающие сердечный опыт самого 11ушкина:
Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых как зима,
11еумолимых, неподкупных,
Непостижимых для ума...
(3, XXII. 1-4)
или фиксирующие любовную тактику Онегина:
Чем меньше женщину мы любим.
Тем легче нравимся мы ей,
И тем ее вернее губим
Средь обольстительных сетей.
(4. VII. 1-4)
Многочисленные описания природы в «Евгении Оне¬
гине» вполне могут быть прочитаны как самостоятель¬
ные «пейзажные» стихотворения: так их часто и вос¬
принимают школьники младших классов, знакомясь
с ними но хрестоматиям и детским изданиям 11ушкина:
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день.
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
(4. XL, 5-14)
Жанровая палитра подобных фрагментов в «Евге¬
нии Онегине» достаточно разнообразна. В романе
представлены все основные стихотворные жанры
XVIII	— начала XIX в. Строки о Москве в седьмой гла¬
ве восходят к торжественному слогу оды, главному
жанру поэзии классицизма (7, XXXVI—XXXVII). Харак¬
теристика воспитания и образа жизни Онегина в пер¬
вой главе содержит приметы сатиры — жанра, целыо
которого является разоблачение людских пороков.
Пейзажная зарисовка начальных стихов трех первых
строф седьмой главы могла бы стать полноценным ли¬
рическим стихотворением, восстанавливающим тради¬
цию классической элегии:
Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
(7,1. 1-4);
Как грустно мне твое явленье.
Весна, весна! пора любви!
Какое; томное волненье
В моей душе, в моей крови!
(7, II. 1-4);
Или, не радуясь возврату
11огибших осенью листов.
Мы помним горькую утрату,
Внимая новый шум лесов...
(7. III. 1-4)
Описание могилы Ленского в этой же главе напоми¬
нает один из жанров буколической поэзии — идиллию,
которая плавно перетекает в «кладбищенскую» элегию:
Меж гор, лежащих полукругом,
Пойдем туда, где ручеек
Виясь бежит зеленым лугом
К реке сквозь липовый лесок.
Там соловей, весны любовник,
Всю ночь поет; цветет шиповник,
И слышен говор ключевой —
Там виден камень гробовой...
(7. VI. 1-8)
Кардинально меняется тональность в стихах, адресо¬
ванных Е.Н.Вульф (см.: :ШЗИ ) и представляющих со¬
бой типичный альбомный мадригал:
[530]

СТИШКОВ ЧУВСТВИТЕЛЬНЫХ ТЕТРАДЬ
С
...строй рюмок узких, длинных,
Подобно талии твоей,
Зизи, кристал души моей,
Предмет стихов моих невинных,
Любви приманчивый фиял,
Ты, от кого я пьян бывал!
(5, XXXII. 9-14)
Язвительность и ироничность Пушкина, описываю¬
щего в пятой главе гостей на именинах Татьяны, крис¬
таллизуется в жанр эпиграммы:
Гвоздин, хозяин превосходный,
Владелец нищих мужиков...
<...>
И отставной советник Флянов,
Тяжелый сплетник, старый плут,
Обжора, взяточник и шут.
(5, XXVI, 3-4; 12-14)
Основа народной баллады проступает в сне Татьяны
(пятая глава), где напряженный, изобилующий драма¬
тическими поворотами сюжет нредвендеет трагическую
развязку. Делались также попытки разглядеть жанровую
основу сонета в структуре онегинской строфы (см.:
СТРОФА). Разумеется, все* эти жанровые е|юрмы не* более
чем случайные совпадения, поскольку «Евгений Оне¬
гин» — эго не коллаж из стихотворных жанров, а произ¬
ведение иной эстетической природы — роман в стихах.
Пе> в «Евгении Онегине» имеются фрагменты, само¬
стоятельность которых мотивирована сюжетом. Это,
во-первых, включенные в текст романа стихотворные
послания: Татьяны к Онегину и Онегина к Татьяне,
дифференцируемые (>т основного текста романа нали¬
чием заглавия и астрофическим построением. Во-вто-
рых, это предсмертная элегия Ленского, автономность
которой выделена грае})ически — кавычками. В-треть¬
их, это «Песня девушек» (также с собственным загла¬
вием), написанная нсрифмованным трехстопным хо-
реем с дактилическими окончаниями и имитирующая
жанр народной песни.
Все эти отдельные «стихотворения» входят в состав
романного целого па правах «неэтичных речевых жан¬
ров» в жанре «вторичном» (см.: Бахтин М.М. 11робле-
ма речевых жанреж // Бахтин М.М. Собр. соч. |В 7 т. J.
М., 1996. Т.5. С. 161). Н многообразие, и разноголосие
этих «первичных» стихотворений позволяют говорить
о	«Евгении Онегине» еще и как о своеобразной энцик¬
лопедии стихотворных жанров.
Л. /’. Степанов, М. Н. Строганов
СТИ111 КО В ЧУВСТВ 11 ТЕЛ ЫI Ы X ТЕТРАДЬ
Корсет, Альбом, княжну Алину,
Стишков чувствительных тетрадь
Она забыла...
(2, XXXIII. 9-11)
Старушка Ларина в юности не только «писывала
кровью / ...в альбомы нежных дев» (2, XXXI11.
1—2), не» и имела тетрадь, в которую переписывала
стихи. Такие тетради, как и рукописные альбомы
(см.: АЛЬЬОМ). были расн|кктранены в конце; XVIII —
первой четверти XIX в. и в обеих столицах, и в про¬
винции. Отчасти это связано с тем, что книги изда¬
вались небольшими тиражами — как правило 1000,
1200 экземпляров. Не>, быть может, более важно то,
что рукописный сборник давал возможность его вла¬
дельцу или владелице, переписывая понравившиеся
стихи из книг, журналов и альманахов, создать книгу
для чтения не» своему вкусу. Лариной нравились чув¬
ствительные стишки, и это, безусловно, отражало
читательские вкусы конца XVIII — начала XIX столе¬
тия. Как заметил Пушкин в черновых набросках ше-
стой главы «Евгения Онегина», «Чувствительность
бывала в ме>де / II в нашей северной природе» (Т.6.
С.41 I ). (Примечателен вариант первого из приве-
денных стихов — «Чувствительность и нынче в мо¬
де».) В стихотворном «Письме к И.И.Дмитриеву»
(1796), напечатанном в «Аонидах» в 1798 г.,
В.Л.Пушкин писал:
Ты прав, мой милый друг!
Ве*е‘ наши стиходеи
Слезливой лирою прославиться хотят;
Все голубки у них к красавицам летят,
Веч* выотся ласточки, и все одни затеи;
Все хнычут и ревут, и мысль у всех одна:
Те> вдруг представится луна
Ве> бледно-палевой порфире;
То он один остался в мире —
Нет милой, нет драгой: она погребена
Под камнем серым, мшистым,
То вдруг иод дубом тем ветвистым
Сова уныло закричит;
Завоет сильный ветр, любовник побежит,
I	I слезка на струнах родится.
Впрочем, дань чувствительной лирике отдали
и сам В.Л.Пушкин, и адресат его стихотворного по¬
слания П.П.Дмитриев. Особенной популярностью
пользовалась песня Н.II.Дмитриева «Стонет сизый
голубочек» (1792). Ларина могла переписать в свою
тетрадь и другие его песни и стихи, как и трогатель¬
ные стихи В.Л.Пушкина. Н.М.Карамзина, В.В.Кап¬
ниста, Ю.А.Не'лединского-Мелецкого, А.Ф.Мерзля-
кова, II.А.Шаликова. Не исключено, что в тетради
Прасковьи Лариной, которой «княжна Алина, ее
московская кузина» «твердила часто» о Ричардсоне
и его герое* Грандинсоне, нашли све)е место и француз¬
ские стихи, элегии «нежного Парни», чье «Перо не
в моде в наши дни» (3, XXIX, 13—14).
II. И. Михайлова
[540]

СТОЛЬ»! К С КУКЛОЮ ЧУГУННОЙ
В деревенском кабинете Онегина Татьяна видит
И лорда Байрона портрет,
И столбик с куклою чугунной
Под шляпой с пасмурным челом.
С руками сжатыми крестом.
(7. XIX, 11-14)
Речь идет о маленьком скульптурном изображении
Наполеона, который, как и Байрон, был кумиром мо¬
лодежи пушкинского времени, властителем дум пуш¬
кинской эпохи.
Из записок Ф.Ф.Вигеля известно, что в кабинете
П.Я.Чаадаева были портреты Байрона и Наполеона
(см.: Вигель. Т.2. С.163). Любопытно, что в повести
«Московский Европеец», автором которой был
М.Н.Загоскин (повесть была памфлетом на П.Я.Чаа¬
даева и пародией на «Евгения Онегина»), бюст Напо¬
леона — знак, указывающий и на П.Я.Чаадаева, и на
героя Пушкина:
«...меховой плащ упал с плеч его, а шляпа полетела
в угол и разбила вдребезги гипсовый бюст 11аполеона.
—	Раздевай меня, дууурак! — закричал он со злос¬
тью сквозь зубы камердинеру, который между тем за¬
жигал свечи.
По бюсту Наполеона и по этому благосклонному об¬
ращению к слуге вы уже узнали Московского Европей¬
ца. Нечего таиться, это был он! Долг верного историка
возлагает еще на меня печальную обязанность приба¬
вить, что в наказание шляпы за то, что она разбила
бюст великого человека, который сжег Москву, камер¬
динер получил оплеуху в левую щеку, плюс таковую же
в правую, в то самое время как этот Самоед имел честь
снимать сапоги Европейцу» (Библиотека для чтения.
1837. Т.20. С. 120).
Растиражированные бронзовые, гипсовые, костя¬
ные бюсты и статуэтки Наполеона можно было увидеть
и при жизни, и после смерти французского императора
не только во Франции, но п в других странах. Наполе¬
оны украшали многие дома п в России первой т|>сти
XIX	в. О курьезном эпизоде, связанном с бюстом 11апо-
леона, рассказал в 1813 г. журнал «Сын отечества»,
публикуя «Перечень письма из Москвы»:
«Проходя из любопытства по Москве, и зашед, близ
Каменного моста, в так называемые меняльные лавки,
в одной из них между множеством разных серебряных,
бронзовых и фарфоровых товаров, увидел я стоящий
на выпуске одного шкапа прекрасно отделанный, на
мраморном подножье небольшой бронзовый бюст На¬
полеона. При первом взгляде, поразило меня некото¬
рое чувство негодования, но вдруг оное изменилось,
когда усмотрел я, что на шее бюста надета цепочка, ко¬
торою прикован Наполеон к шкапу. Что такое это
значит? спросил я хозяина той лавки. — “Есть ли с исчис¬
лением злодейской его шайки, — отвечал он, — неугод-
СТОЛЫ1К С КУКЛОЮ ЧУГУННОЙ
Наполеон I Бонапарт. Статуэтка. Франция. 1820-е гг.
Ь|мныа натиннронанная н золоченая
но еще было Всевышнему предать его в руки нашего
избавителя, так пусть положение сего бюста предвеща¬
ет нам скорую, неизбежную п достойную сего злодея
погибель”. Было зачем приходить в Россию, чтоб похо-
роня всю свою сволочь, оставить такую завидную но се¬
бе память!» (СО. 1813. № 21. С.64—65).
Разумеется, приведенный рассказ отражает настрое-
ния 1813 г., коща многие видели в Наполеоне прежде
всего завоевателя, разрушителя древней столицы России.
Ненависть к 11аполеону — в правительственных манифе-
стах, проповедях, стихах и прозе 1812—1814 гг. Юный
IIyiiiKini писал в оде «Вольность» (1817):
Самовластительный Злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоем чате
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрек ты Богу на земле.
(Т.2. С.47)
11о позднее 11аполеон для I Ьтикина — это и «могучий ба¬
ловень побед», «великий человек», указавший победивше¬
му его в войне 1812 г. русскому народу «высокий жребий»
освободителя народов Европы от его тирании, «изгнанник
вселенной» (см. стихотворение «Наполеон», 1821).
В «Евгении Онегине» размышления Пушкина о На¬
полеоне связаны с его мыслями об истории и человеке,
о добре и зле. Во второй главе в словах:
1541 |

СТОЛБИК С КУКЛОЮ ЧУГУННОЙ	С
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно,
Нам чувство дико и смешно, —
(2, XIV, 5-8)
признание индивидуализма и эгоизма своего поколе¬
ния. исполненное иронии (ер.: «Мы все учились понем¬
ногу / Чему-нибудь и как-нибудь» — 1. V, 1—2).
В седьмой главе Наполеон — «кукла чугунная» «под
шляпой е пасмурным челом. / С руками сжатыми крес¬
том». Знаменитая треуголка, скрещенные на груди руки
(характерный наполеоновский жест) нужны для того,
чтобы читатель узнал, чье скульптурное изображение
украшает стол пушкинского героя. Эта на первый
взгляд бытовая деталь (ведь скульптура — часть убранст¬
ва, она вписана в интерьер) в романс художественно
многозначна. II не случайно Пушкин работал над ее
описанием: в черновой рукописи было «кукла медная Ге¬
роя» и «бюст Наполеона». Онегин увлечен Наполеоном;
в этом он сродни и Пушкину, и Чаадаеву, и многим мо¬
лодым людям своего времени. Но (и такое толкование
также возможно) это увлечение для него — игра, в кото¬
рой Наполеон — всего лишь кукла. II если Татьяна, бу¬
дучи ребенком, «в куклы не играла», то Онегин играет
в свою куклу Наполеона (о мотиве куклы в романе см.:
Турбин П.П. Поэтика романа Пушкина «Евгений Оне¬
гин». М., 1996. С.69—70). П. видимо, Татьяна, оказав¬
шись в кабинете Онегина, отмечает мрачность этой оне¬
гинской игрушки «с пасмурным челом».
Другой портрет Наполеона написан Пушкиным
в этой же, седьмой, главе. Наполеон на фоне Петров¬
ского замка глядит на пылающую Москву:
Вот, окружен своей дубравой,
Петровский замок. Мрачно он
Недавнею гордится славой.
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля:
Нет. пе пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Не праздник, не приемный дар,
Она готовила пожар
11етериеливому герою.
Отселе, в думу погружен.
Глядел па грозный пламень он.
(7. XXXVII. 1-14)
Образ I (аполеона высвечивается в игре света и тени.
Он — герой, но герой нетерпеливый (эмоциональный
эпитет содержит и оценку: это нетерпение завоевате¬
ля). Завоеватель упоен счасты\м победы, но это счастье—
последнее: Пушкин помнит об отступлении из Москвы
наполеоновских войск. Здесь нет иронии (ср. пародий¬
ное обыгрывание значения слова «упоенье» в рассказе
о военных подвигах Зарецкого: «...в сражены! / Раз
в настоящем упоеньи / Он отличился, смело в грязь /
С коня калмыцкого свалясь, / Как зюзя пьяный...» — 6,
V, 5—9). Завершающие два стиха рисуют Наполеона
в трагическом отсвете грозного пламени, погруженного
в думу при виде московского пожара.
Интересно отметить, что в варианте XXXVIII стро¬
фы пинтой главы Пушкин соотносит с судьбой Наполе¬
она возможную судьбу Ленского:
Он совершить мог грозный путь,
Дабы последний раз дохнуть
В виду торжественных трофеев,
Как наш Кутузов иль Нельсон,
Иль в ссылке, как Наполеон,
Иль быть повешен, как Рылеев.
(Т.К. С.012)
Приведенный текст может восприниматься как иро¬
нический (в развитии темы «Мы все глядим в Наполео¬
ны»), даже парадоксальный. Если в тексте романа
можно найти обоснование сравнения поэта Ленского
с поэтом Рылеевым (ср.: «Негодованье, сожаленье, / Ко
благу чистая любовь...» — 2. IX. 1—2: и «Мой друг! 11еда-
ром в юноше горит / Любовь к общественному благу!» —
PhLieee К.Ф. [Бестужеву, 1825]; указано Ю.М.Лотма-
ном, см.: Лотман. С. 188), то представить Ленского
водном ряду с Кутузовым, Нельсоном и Наполеоном на
первый взгляд кажется невозможным. Но, думается,
в общем историческом контексте для 11ушкина уравнен
частный человек п исторический деятель, гибель на дуэ¬
ли безвестного юноши так же трагична, как ссылка про¬
славленного французского императора или казнь одного
из первых русских революционеров. Быть может, в этой
строим* I (ушкин подошел и к осознанию личности и судь¬
бы Наполеона как сложнейшей исторической, фило¬
софской н психологической проблеме, к тому, о чем бу-
дет сказано в 1829 г. в <11утешествии в Арзрум»: «Люди
верят только (Liaise и не понимают, что между ими мо¬
жет находиться какой-нибудь Наполеон, не предводи¬
тельствовавший ни одной егерскою ротою...» (Т.8.
С.461). В 1833 г. в повести «Пиковая дама» героем
Пушкина станет безвестный армейский офицер с про¬
филем Наполеона и душой Мефистофеля.
В черновиках шестой главы «Евгения Онегина»
Пушкин оставим и лапидарное суждение: «Герой, будь
прежде человек», которое отразилось затем в болдии-
ском стихотворении «Герой» (1830) о Наполеоне: «Ос¬
тавь герою сердце! Что же / Он будет без него? Ти¬
ран...» (Т.З. С.253) (гм.: Лотман. С.307).
Таким обраюм, «Евгений Онегин» стал для 11ушкина но¬
вым этапом п в осмыслении ншкхкюновекой темы, нропю-
зи|к)вал ее решение в .'дальнейшем пушкинском творчестве.
О Наполеоне в «Евгении Онегине» см. также: НА¬
НО. II-ОН.
II. И.Михайлова
15421

с
СТОЛОВАЯ
СТОЛИК ВОЩАНОЙ
На столик ставят вощаной
Кувшин с брусничною водой...
(3. III, 7-8)
В.В.Набоков в комментарии к приведенным стихам
пишет: «Не "waxed" (“вощёный "), как того требует
строго грамматический перевод, но “покрытый клеен¬
кой”» (Набоков. Комментарий. С.287). Вслед за ним
Ю.М.Лотман поясняет: «...речь идет о вощаных (на¬
тертых воском) скатертях, которыми покрывались
столики» (Лотман. С.209).
Между тем В.В.Набоков ссылается на «Словарь языка
Пушкина», где «“вощаной" толкуется как “навощенный”
(англ. waxed)» (Набоков. Комментарий. С.287).
B.II.Степанов разъясняет возникшее при толковании
пушкинского текста недоразумение: «Речь идет, конечно,
об одном из способов отделки домашней мебели. Эго на¬
шло отражение в академическом словаре русского языка:
“вощаной — натертый, пропитанный воском”. <...>
Лаки и лаковая отделка утвари получили распрост¬
ранение в Европе только с середины XVIII в. На
русском языке руководства по составлению лаков плаки¬
рованию появляются еще позднее. В Россию полиро¬
ванная мебель попадала из-за границы, и по своей до¬
роговизне становилась прежде всего принадлежностью
дворцов и особняков вельмож. Н русском мебельном
деле наиболее распространенной оставалась отделка
дерева при помощи восковых эмульсий (главным обра¬
зом на основе терпентина, скипидара). Впитавшийся
в поры и разровненный восковой слой защищал поверх¬
ность or грязи и влаги, одновременно придавая ей лег¬
кий тусклый блеск. В наше время тот же эффект ими¬
тируется при помощи дорогих матовых лаков.
11авощенный столик в доме Лариных, сделанный до¬
морощенным крепостным мастером, является в романе
Пушкина одной из деталей провинциального быта,
противопоставленного роскоши и моде столицы» (Сте¬
панов И. II. Из комментария к «Евгению Онегину» //
Врем. ПК. 1981. С. 165-166).
В «Экономическом магазине» 1783 г. была опублико¬
вана статья «О натирании всяких мебелей воском»:
«Для натирания воском п придавания чрез то гладко¬
сти н лоска шкафам, комодам, столам и другим вещам,
деланным из хорошаго дерева, или уклеенным разны¬
ми заморскими деревьями, употребляются чстверо-
якие лоскутья, а имянно:
1)	Чистин льняная тряпица [ею стирается с мебе¬
ли пыль. — К.А. ]. <...>
2)	За сим следует самая вощанка, или воском напо¬
енная тряпица, которою все оный вещи сильно трутся
до тех пор, покуда повсюду от тряпицы к дереву при¬
станет несколько воску. <...>
3)	...лоскут, вырезанный из толстого и крепкого
сукна...<...>
4)	11аконец трутся сии вещи еще лоскутом из белой
и чистой льняной холстины и тем равно как выполп-
ровываютея» (Экономический магазин. 1783. 4.16.
С.406—407. Указано И.И.Михайловой).
В «Полной хозяйственной книге» Е.Авдеевой приве¬
ден следующий состав для натирания мебели: «Возьми
4 лота белого воска, положи в небольшой горшок, при¬
бавь 3 лота скипидару, завяжи горшок бумагой, по¬
ставь в умеренно теплую печь, чтобы воск растаял и со¬
едини с терпентином. Потом простуди и влей 4 лота
крепкого спирта. Вместо скипидара можно положить
4 лота лавандового масла, тогда от состава будет прият¬
ный запах. Этим составом натирают мебель, после
слегка полируют мягким сукном» (Авдеева Е. Полная
хозяйственная книга. СПб., 1851. С. 16).
К. А. Аминова
СТОЛОВАЯ
Гвоздин, Буянов, Петушков
И Флянов, не совсем здоровый,
На стульях улеглись в столовой...
(6, II. 4—в)
В пушкинское время в интерьере дворянского дома
столовая могла быть частью парадной анфилады и на¬
зываться «столовая зала». В дворцовых апартаментах
существовала «парадная столовая». В «Учебном руко¬
водстве» И.И.Свиязева, изданном в Санкт-Петербур¬
ге в 1839 г., при перечне «частей богатого дома» обо¬
значены танцевальная и столовая залы, а в частях
«дома обыкновенного» для небольшой семьи «зала
имеет значение приемной, столовой и танцевальной»
(С.147). В конце XVIII в. А.Т.Болотов, отстраивая
свою небольшую усадьбу, столовую включает не в па¬
радную анфиладу (зала, гостиная, спальня с алько¬
вом), а в число жилых комнат, придавая ей в то же
время особое значение: «Самую столовую, или жилую
нашу комнату не преминул я также со временем при¬
брать и украсить особыми, самим мною на холсте пи¬
санными обоями, п более для того, что она в зимнее
время служила нам вместо залы...» (Болотов. Жизнь
и приключения. Т.2. Стб.799—800). Обстоятельно
повествует об устройстве дома в Петербурге на Васи¬
льевском острове старшая дочь художника Ф.П.Тол¬
стого: «Ход в нашу квартиру был со двора. Через
стеклянную галерею входили прямо в огромную перед¬
нюю, из которой поднималась лестница в верхние по¬
мещения; за нею шла маленькая приемная, потом
шли парадные комнаты: зала, гостиная и спальня.
Посреди дома был круглый кабинет с колоннами, ос¬
вещенный сверху стеклянным колпаком. За парадны¬
ми комнатами из спальной шли уже жилые: столовая,
наша детская, комната нянюшки...» (Ка.ченская М.Ф.
Воспоминания. М., 1991. С.79).
[543]

СТОЛЫ ЗЕЛЕНЫЕ
11п|шдш1>| стоповая. Неизвестный художник. 1830-с гг. Аква|>ель
М.Н.Загоскин, вспоминая о московском доме своей
сестрицы, употребляет такое понятие, как «ежеднев¬
ная столовая», которая располагалась за лакейской,
окрашена была в цвет наружности дома, из нее был
вход в большую залу и парадные покои (см.: Загос¬
кин М.Н. Москва и москвичи. М., 1988. С.44).
Как уже говорилось, столовой могла служить и зала,
в которую на время обеда вносили стол, так называе¬
мую «сороконожку», которая в другое время могла
быть разобрана на две части. Они или оставались в за¬
ле. прислоненными к стене, или хранились в примыка¬
ющей к залу бу<|мтпой. Об использовании залы в каче¬
стве столовой упоминают С.Т.Аксаков. Ф.Ф.Вигель
в своих воспоминаниях о провинциальном дворянском
быте. Эта традиция сохранялась и позднее. (1м.. наир.,
описание дома отца В.Я.Брюсова (Ходасевич В.Ф.
Некрополь: Воспоминания. М., 1991. С.22—23).
В наемной квартире Пушкина в Петербурге, на
Мойке, 12 столовая, гостиная и спальня выходили
окнами на набережную. Рядом со столовой была бу¬
фетная.
27 января 1837 г. в этой столовой ждали Пушкина
к обеду, но вошел К.К.Данзас, секундант в только что
состоявшейся дуэли на Черной речке. В последующие
дни в этой столовой писал свои письма-хроники
в МосквуА.П.Тургеневотом, в каком состоянии нахо¬
дится раненый Пушкин, что происходит вокруг нею...
Вероятно, в поместительном усадебном доме Лари¬
ных были и гостиная, и зала, и столовая, хотя можно
допустить, что «длинная зала», в которой собирались
танцевать на именинах у Татьяны, служила и столо¬
вой . По окончании обеда гости перешли в гостиную,
а тем временем слуги убрали столы.
В убранстве столовых и «столовых зал», кроме рас¬
кладывающихся столов, удобных стульев (обеды были
продолжительными), принято было ставить у стен за¬
стекленные горки с нарядной посудой из фарфора
и хрусталя. В соседней же буфетной находились другие
необходимые i федметы.
Была своя эстетика в убранстве стола, особенно в пра¬
здничные дни, к сьезду гостей. Приведем в заключение
описание парадно накрытого стола: «Стол накрыт, поко¬
ем , и установлен зеркальными, серебряными и стальны¬
ми плат, с фонтанами и фа{х|ю[ювыми куколками:
маркизы с собачками, китайцы с зонтиками, пастушки с по¬
сошками, пастушки с овечками и барашками и т.д. Ле¬
том скатерть должна быть усыпана щитами: астры, ва¬
сильки, желтые шапки, ноготки, барская спесь и т.н.»
(Сушков //. II. Картины русского быта в старину // Раут
на 1852 тд. М., 1852. С.451).
II. С. Нечаева
СТОЛЫ 3 КЛЕНЫ К
Зд. имеется в виду «ломберный стол, карточный,
картежный, с сукном» (Даль). «Ломберный стол — об¬
тянутый сукном, четыреугольиый раскладной стол для
|544|

столы зкленые
игры в карты |от названия старинной каргочной игры —
ломбер. — М. If.]» (Ожегов С.И. Толковый словарь
русского языка. М., 1953. С.290).
Столы зеленые раскрыты:
Зовут задорных игроков
Бостон и ломбер стариков,
И вист доныне знаменитый,
Однообразная семья,
Все жадной скуки сыновья.
(5. XXXV, Я-14)
Ломберные столы, те самые, которые Пушкин назы¬
вал «зелеными» по цвету сукна, их обтягивающею, по¬
лучили широкое распространение в России во второй
половине XVIII столетия вместе с разрешением карточ¬
ных игр, более ста лет преследовавшихся законом (см.:
И114. ИГРОК). В I 761 г. последовал указ о разделении
игр на запрещенные — азартные, в которых правит
случай, и разрешенные — коммерческие, построенные
на холодном расчете, разгадывании стратегии против¬
ника. Именно к этим разрешенным коммерческим иг¬
рам, представлявшим собой интеллектуальную дуэль,
и относился популярный в XVIII в. ломбер, воспетый
В.И.Майковым в поэме «Игрок ломбера» и давший на¬
звание карточному столу.
Столы для карт имели не только функциональное
назначение, но и, как всякая мебель, являясь частью ин¬
терьера. играли в нем декоративную роль. Они выпол¬
нялись с различными вариантами декора: нередко с ин¬
крустацией, цветочным или геометрическим наборным
Стал ломберный. Россия. 1830-е гт. Красно»? дерево
орнаментом, сочетавшим по тону разные породы дере¬
ва. Прямоугольные в сложенном виде, при расклады¬
вании они становились квадратными. 11о краям разло¬
женной столешницы, обтянутой сукном для записей
мелом счета во время игры, располагались углубления
Д.Ш игральных фишек. Иногда в сложенном виде столы
имели более оригинальную форму: напр., представля¬
ли собой полукруглую консоль, стоящую у стены.
В конструкциях столов могли предусматриваться и раз¬
нообразные приспособления для удобства игроков: вы¬
двигающиеся ящики для хранения принадлежностей
карточной игры, откидные шахматные доски.
Ломберные столы были привычным элементом ин¬
терьеров гостиных и кабинетов не только в «осьмнад-
цатом» столетии, когда, как пишет М.И.Пыляев,
«в Петербурге процветали» «бои на зеленом поле», но
и в девятнадцатом (Пыляев М. И. Старый Петербург.
М., 1991. С.436). О популярности их в онегинское
время говорят мемуарные свидетельства. Так, Вигель
в своих «Записках», давая описание интерьера, отно¬
сящееся к 1802 г., замечает: «Внутреннее убранство
было также везде одинаковое. Зала была обставлена
плетеными стульями и складными столами для иг¬
ры...» (Нигель Ф.Ф. Записки. 4.1—7. М., 1891 —
1893. 4.1. С.217).
Рассказывая о типичных для 10-х годов XIX столе¬
тия провинциальных интерьерах, М.Д.Бутурлин слов¬
но бы подтверждает наблюдение Ф.Ф.Вигеля: «Убран¬
ство гостиной было также одинаково во всех домах.
В двух простенках между окнами висели зеркала, а под
ними тумбочки или ломберные столы» (Бутурлин М.Д.
Записки // РА. 1897. Кн.2. № 7. С.404). Эти «склад¬
ные столы для игры» можно было встретить и в город¬
ских. и в усадебных домах. Так, описание дома Паеее-
ков в Москве, где бывали Герцен и Огарев, относящееся
к 1831 г., включает те же характерные детали инте¬
рьера: «Отворяется дверь, предо мною небольшая зала
с светло-палевыми обоями, несколько плетеных стуль¬
ев, два ломберные стола и фортепьяно» (Пассек Т.П.
Из дальних лет. Воспоминания. Т.1—3. СПб.,
1878-1879, 1889. Т.1. С.361).
Подобная распространенность ломберных столов
в интерьерах объясняется тем, что карточная игра в то
в|К'мя велась не только в клубах, как, наир., в петер¬
бургском Английском клубе, членом которого с* 1832 г.
состоял и Пушкин (см.: КЛОЬ (КЛУШ). Игра в карты
была традиционным времяпрещювояедеиием мужчин во
время балов п званых обедов. 11одобную картину описы¬
вает Пушкин в доме Лариных, на именинах Татьяны (5,
XXXV). «После окончания танцев, когда в воздухе но¬
сится несколько недоговоренных слов, танцовщики
в хлопотах бегают из угла в угол за дамами, дамы лениво
просматривают нумера своих контрадансов... <...> Гра-
ницкий... жалуясь на духоту и усталость, пошел тихими
I545J

СТРАСБУРГА МИРОГ
С
шагами в отдаленную комнату, где несколько игроков
и сладком уединении сидели за карточным столом»
(Одоевский В.Ф. Княжна Мими // Одоевский В.Ф.
Повести н рассказы. М., 1988. (]. 137).
И хотя в XIX в. ломбер выходит из моды, став «мало
употребительным видом карточной игры» (Даль) —
уже в пушкинское время он становится лишь игрою
стариков, начавших играть в него еще в XVIII столетии
(«бостон и ломбер стариков»), — ломберные столы, ос¬
тававшиеся обязательными в убранстве гостиных, бы¬
ли знакомы каждому. Именно поэтому в «Толковом
словаре живого великорусского языка» В.И.Даля, вы¬
шедшем в 60-х годах XIX в., не дается подробного их
описания, как это делается в словарях теперешних.
М. II. Васильева
СТРАЗБУРГА И И РОГ — «паштетиз гусиной печени»,
который привозился в консервированном виде (ие-
тлеппый), что было в то время [в 1819 г. — II.М.]
модной новинкою (консервы были изобретены во вре¬
мя наполеоновских войн) (Лопшан. С. 143).
В «Евгении Онегине» 11ушкин дважды пишет о страс¬
бургском пироге: «Стразбурга пирог нетленный» вклю¬
чен в описание дружеского обеда Онегина с П.Г1.Каве¬
риным в ресторане Талона (1. XVI, 12): рассказывая
о	хандре Онегина, автор замечает, что его герой «...не все¬
гда же мог / Beef-sleaks и (тразбургский пирог / Шам¬
панской обливать бутылкой» (1, XXXVII, 7—9).
Страсбургский пирог не всегда привозили в Россию из-
за границы. Русские повара умели готовить его сами.
В воспоминаниях Н.М.Еропкиной об И.А.Крылове
есть такой эпизод: дп|>ектор медицинского департамента
A.М.Тургенев приглашает 11.А.Крылова на обед и для
прпготвлснпя страсбургскою niipoia призывает повара
из Английского клуба Федосеича, который, как сообщает
мемуаристка, одно время служил у близкого друга 11уш-
кина П.В.Нащокина (т.е. и Пушкин мог наслаждаться
его произведениями гастрономическою искусства).
«Федосеич глубоко презирал стразбургские пироги,
которые приходили к нам из-за границы в консервах.
“Ото только военным в поход бра ть, а для барского сто¬
ла нужно поработать”, — негодовал он, — п появлялся
с 6 фунтами свежайшего сливочного масла, трюфеля¬
ми, громадными гусиными печенками, — и начинались
протирания и перетирания. К обеду появлялось горою
сложенное блюдо, изукрашенное зеленью и чистейшим
желе» (И.А.Крылов в воспоминаниях современников.
М., 1982. С.273).
Для того чтобы гусиные печенки сделались громад¬
ными, искусные повара размачивали их в меду или
в молоке и тем самым «давали размеры почти невероят¬
ные». Или же «гуси, после выкормки, для увеличения
печени, подвергались различным истязаниям; их со¬
держали перед пылающими каминами, где они обгора¬
ли почти заживо» (Пьишев. Старое житье. С. 19).
Особо отметим, что в страсбургский пирог клали трю¬
фели — грибы с подземными клубневидными мясисты¬
ми плодами; особенной ценностью и ароматом отлича¬
лись черные тркх|н‘ли, которые упот|)еблялись в качестве
приправы к мясным блюдам. В данном случае любопы¬
тен гастрономический афоризм приятеля Пушкина
Н.В.Всеволожского: «Трюфель, при всей его неблаго¬
видности, можно считать алмазом кухни; паштет, како¬
во бы ни было его основание, но наполненный трюфе¬
лями — табакерка с портретами, осыпанная бриллиан¬
тами» (цит. по: Пьишев. Старое житье. С.8).
В.В.Набоков в комментарии к «Евгению Онегину»
приводит сведения о прасбурюком пироге из «Писем из
Франции» Дж.Форбса, изданных в Лондоне в 1806 г.,
почерпнутые, в свою очередь, авто|юм писем из фран¬
цузского «Альманаха гурманов». Набоков указывает
п на упоминания об этом кушаны* в романе Э.-Дж.Бул-
вер-Лптгона «11ел.эм» (1828). а также на послание 11уш-
кина «К Щербинину» (1819), где есть такие <т|хжи:
И жирный страсбургский пирог
Вином душистым запивает...
(Т.2 С.87)
Добавим к этому, что о страсбургском пироге писал
и Д.В.Давыдов в послании «Другу-повесе» (1815),
адресованном Ф. И .Толстому:
Друг милый, вечерком
Хоть на часок покинем
Вельмож докучный дом
И к камельку подвинем
Диваны со столом.
Плодами п вином
Роскошно покровенным
И гордо отягченным
Страсбургским 1111 рогом.
Страсбургский пп|Х)г, по-видимому, подавался ближе
к концу изысканной трапезы. Перечисляя блюда в оп¬
ределенной последовательности, Пушкин в XVI профе
первой главы воспроизводит обед Онегина во вре-
меннбм течении. В общем же контексте романа дорогой
обед Онегина у модною французского ресторатора со¬
относится с именинным обедом в доме Лариных, где
вместо вина кометы — дорогого шампанского урожая
1811 г. — куда более дешевое цимлянск<х\ вместо рост¬
бифа — жаркое, вместо лимбургского сыра и ананаса —
бланманже: сладкое блюдо из миндального молока,
вместо страсбургского пирога — «жирный был пирог /
(К несчастию, пересоленый)...» — 5, XXXII, 4—5).
Страсбургский пирог занимает едва ли не централь¬
ное место в гастрономическом натюрморте:
Вошел: и пробка в потолок.
Вина кометы брызнул ток,
Пред ним roast-beef окровавленный,
1546 ]

СТРАСТЬ
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
II Стразбурта нирог нетленный
Меж сыром Лимбургским живым
II ананасом золотым.
(I. XVI, 7-14)
11ушкинскнй текст может быть соотнесен с описани¬
ями пиров у Гомера; не случайно, правда, уже в пятой
главе, после рассказа об обеде у Лариных, Пушкин
признается:
И к стате я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
0	разных кушаньях и пробках,
Как ты, божественный Омир,
Ты тридцати веков кумир!
(5. XXXVI. 9-14)
«Одиссея » изобилует описаниями пиров, где есть мя¬
со. благовонное* вино, хлеб, неизменно золотые чаши,
золотые кубки, золотые кувшины. У Пушкина цвет зо¬
лота отдан ананасу.
Живописность пушкинского натюрморта заставляет
вспомнить и натюрморты в поэзии Державина, и жи¬
вописные работы старых голландских мастеров, изве¬
стные современникам Пушкина. Красные омары на
белых блюдах, желтые лимоны, с которых стружкой сви¬
сает надрезанная кожура, оранжевые персики, про¬
зрачный виноград, серебряные кубки и тонкие напол¬
ненные евггящнмея вином бокалы... Богатство светотени
и цвета, роскошь п утонченность живописных по¬
лотен XVI—XVII вв., украшавших дворцы п особняки
русского дворянства, Пушкин живописует словом;
в его натюрморте преобладают оттенки красного, желто¬
го, золотистого: окровавленный ростбиф, золотой ана¬
нас. Натюрморт динамичен: пробка — в потолок, брыз¬
ги винного потока. Общее впечатление создают такие
слова, как «роскошь», «цвет», «золотой».
Обед Онегину прозванивает «недремлющий брепт> —
часы фирмы знаменитого французского механика
А.-Л.Брегета (Breguel), после этого Онегин мчится
к Талону, и поначалу часы вроде бы не включены в сце¬
ну обеда. Однако далее Пушкин вновь обращается
к брегету, отзванивающему конец онегинской трапезы:
Еще бокалов жажда просит
Залить горячий жир котлет,
1	!о звон брегета им доносит,
Что новый начался балет.
(1, XVII, 1-4)
Брегет оказывается все же включенным в натюр¬
морт, и здесь небезынтересно вспомнить, что голланд¬
ские художники часто писали натюрморты с часами —
песочными или механическими (часы в данном случае
указывали на бренность земной жизни, становились
символом суеты сует).
Но вернемся, однако, к страсбургскому пирогу. Все¬
го лишь одно блюдо, названное Пушкиным в «Евгении
Онегине», в комментарии влечет за собой разнообраз¬
ные сведения не только из области гастрономии, но н из
сферы быта, литературы и искусства пушкинского и не
только пушкинского времени — будучи частью создан¬
ного Пушкиным художественного мира, эта гастроно¬
мическая подробность по-своему включается в диалог
русской и мировой культуры.
II. И .Михайлова
СТРАСТЬ как «сильное чувствование охоты или от¬
вращения, соединенное с необыкновенным движением
крови п жизненных духов» (Слов. Акад. Российской.
4.4. Стб.845), является важнейшей пружиной сюжет¬
ного действия в «Евгении Онегине». Роман тем самым
включается в этико-философские споры пушкинского
времени о природе страсти, унаследованные от пред¬
шествующих эпох.
11сречень многих «размышлений» Онегина и Ленско¬
го занимает XVI строфу второй главы романа, в то вре¬
мя как последующие две строфы отданы всего лишь од¬
ной теме, волновавшей героев:
Но чаще занимали страсти
Умы пустынников моих.
Ушедот их мятежной власти,
Онегин говорил об них
С невольным вздохом сожаленья:
Блажен, кто ведал их волненья
И наконец от них отстал,
Блаженней тот, кто их не знал.
Кто охлаждал любовь — разлукой,
Вражду — злословием; норой
Зевал с друзьями и с женой,
Ревнивой не тревожась мукой,
II дедов верный капитал
Коварной двойке не вверял.
(2. XVII. 1-14)
Здесь наряду с бесстрастием обозначены четыре
вида страсти: любовь, вражда, ревность, карты. Три
первые развернутся в дальнейшем движении сюже¬
та. четвертая сохранится в мимолетных упоминани¬
ях. имеющих значение лишь в сфере Автора (в бело¬
вой рукописи осталось отвергнутое автобиографическое
развитие этой темы). Правда, в следующей стро¬
фе перечень основных страстей меняется в сторону
универсализации: «Вражда, любовь, печаль п ра¬
дость» (2, XIX, 3). Это напоминает «сексту» Декарта
в книге «Страсти души» (1649): «Число простых
и первичных страстей не очень велико, <...> таких
только шесть, а именно: удивление, любовь, нена¬
висть. желание, радость и печаль, все же прочие ли¬
бо составлены некоторыми из шести, либо же явля¬
ются их видами» (Декарт Р. Соч.: В 2 т. М.. 1989.
1547]

СТРАСТЬ
С
Т. I. С.51 I). Количество же «частных» страстей, опи¬
сываемых древними и новыми авторами, могло быть
достаточно велико, см., напр., Ill сатиру Кантемира
«О различии страстей в человецех» (1730).
И разговорах Онегина и Ленского лишь последний
говорит «страстей языком мятежным» (2, XVIII,9), но
;ш> не значит, что Онегину сей язык непонятен, что он
натура бесстрастная (как, напр., считал Д.II.Писа¬
рев). Автор настойчиво утверждает обратное, прибли¬
жая героя к себе:
Страстей игру мы знали оба:
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас...
(1.XLV, 9—11);
Он в первой юности своей
Был жертвой бурных заблуждений
И необузданных страстей.
(4.IX,2-4)
В этом портрете трудно узнать того Онегина, которо¬
го мы наблюдаем на протяжении семи глав романа.
Лишь в последней, восьмой главе оказывается, что
«жар» не «угас», а только на время подернулся пеплом.
В черновом варианте' письма Онегина к Татьяне было
прямей* на то указание: «11е в первый раз я предан воле /
Страстей безумных...» (Т.6. C.5I6). Пушкин убрал эти
строки, но и без них ясно: «...страсть сильная и глубо¬
кая не замедлила возбудить дремавшие в госке силы его
духа» (Белинский В.Г. Сочинения Александра Пуш¬
кина. Статья восьмая «Евгений Онегин», опубл.
I	N43—1846 // Белинский. Т.7. С.403).
О че*м же* могли спорить остывший Онегин и пламе¬
неющий Ленский? Тема страстей человеческих, актуа¬
лизированная в то время романтиками, имела за собой
долгую историю. Человек, обуреваемый етрастыо, был
предметом изображения ечце у Гомера и Феюкрита,
«бранимых» Онегиным. Античная мудрость в конечном
итоге пришла к идее освобождения от страстей, к апо¬
логии бесстрастности, апатии (стоицизм). Христиан¬
ское С|>едневековье источник страстей (как подавляю¬
щих душу плотских желаний) виделе) в иаюрченности
человеческой природы после грехопадения и соединяло
«страсть» с понятием «мрака», «морока» («Далек от ли¬
ца Твоего был я. омраче'нный страетыо» — Августин.
Ближ. Исповедь. 1.18.28). Понимание страсти как
греховного начала свойстве'нно было русским поэтам
XVIII	в. (А.Д.Канте'мир: «Всякий день искоренять
учусь мои страсти»; А.П.Сума|юков: «Кто страстям еч*-
бя вверяет, / Только время он теряет / II ругательство
влечет...» — Руеская литература: Век XVIII: Лирика.
М., 1990. С.43, 123). Однако уже тогда в русскую сло¬
весность проникла иная точка зрения, впервые выра-
женная в книге В.К.Тредиаковского «Езда в оетреи»
любви» (1730): «Ох, коль жизнь есть несносна. / Кто
страсти не- имеет!» (Там же. С.47). Ее развитие* мы на¬
ходим у И.М.Карамзина, особенно в стихотворении
«Страсти и бесстрастие» (1797):
Как беден человек! нам страсти — горе, мука;
Без страсти жизнь не жизнь, а скука:
Люби — и слезы проливай;
Покоен будь — и ввек зевай!
В стихотворении «Протей, или Несогласия стихо¬
творца» (1798—1799) идиллической, но статичной
картинке «невинности златой» Карамзин противопос¬
тавляет динамичную картину городской цивилизации:
Великолепный град, картина многолюдства,
Разнообразное движение страстей,
11одобных бурному волнению морей,
Но действием ума премудро соглашенных
И к благу общества законом обращенных...
11одобная трактовка человеческих страстей харак¬
терна доя писателей века Просвещения. Вольте'р и Рус¬
со предприняли решительную их реабилитацию по
сравнению с половинчатой позицией Декарта, делав¬
шего акцент на физической природе страстей («немед¬
ленно действуют за одними только впечатлениями
в мозгу... бе'з всякого содействия души...» — Декарт Р.
Указ. соч. Т.1. С.571) и склонявшегося к стоической
морали: «...мудрость больше всего полезна тем, что она
учит властвовать над своими страстями и так умело
ими распоряжаться, чтобы легко можно было перенес¬
ти причиняемое ими зло и даже извлечь из них радость»
(Там же. С.572).
Вольтер пошел значительно дач мне, к возвышению
страсти как движителя цивилизации: «Страсти эти.
злоупотребление которыми приносит поистине столько
зла, в действительности являются первопричиной по¬
рядка, наблюдаемого нами сейчас на Земле. В особен¬
ности гордыня — главное орудие, с помощью которою
было воздвигнуто прекрасное здание общества. <...>
Страсть повелевать... еще более мощно возбудила люд¬
скую изобретательность... неистовое приобретательст¬
во земных благ с каждым днем добавляло новые успе¬
хи к процветанию всех видов искусств. Механизм этот
не получил бы столь сильного развития без содействия
зависти, весьма естественной страсти, всегда маскиру¬
емой людьми именем “соревнование”. Зависть эта раз¬
будила от лени и возбудила дух каждого, кто видел, что
его сосед могуществен н счастлив. Так, мало-помалу
одни лишь страсти объединили людей н извлекли из
не'др земных все искусства и удовольствия. С помощью
именно этого привода Бог... одушевил и украсил всю
природу: страсти — колета, заставляющие работать все
эти механизмы» (Вольтер. Назидательные проповеди,
прочитанные в приватном собрании в Лондоне в 1765 го¬
ду. (Опубл. 1767) // Вольтер. Философские сочи¬
нения. М., 1988. С.266—267). Не зря, очевидно,
К.И.Батюшков, защищавший традиционную христи¬
анскую точку зрения, так опасался «убедительного
[548 |

с
СТРАСТЬ
красноречия страстей» в сочинениях Вальтера и Руссо
(Батюшков К.Н. Нечто о морали, основанной на фи¬
лософии и религии, 1815 // Батюшков. Т. 1. С. 153).
Реабилитация страстей свойственна и другим п|м>-
светителям: Гольбаху, Гельвецию, Мабли... Свою поли¬
цию они отстаивали, резко отталкиваясь от традиции
Средневековья, полемически спрямленной: «Желать
уничтожить у людей страсти — это желать уничтожить
их деятельность. Богослов, хулящий страсти, подобен
маятнику, издевающемуся над приводящим его в дви¬
жение механизмом...» (Гельвеций К.-А. Счастье. М.,
15)87. С.236). Несколько особняком среди них сгоял
Руссо, не соглашавшийся ни с вольтеровской универ¬
сальной апологией, ни с механико-материалистической
трактовкой своих современников. «Страсти наши, —
писал он в книге “Эмиль, или О воспитании" (1762), —
суть главные орудия нашего самосохранения; поэтому
желание истребить их настолько же тщетно, насколько
смешно; это значило бы контролировать природу, пре-
образовывать созданное Творцом» (Руссо Ж.-Ж. 11е-
дагогические сочинения: В 2 т. М., 1981. Т.1. С.246).
Руссо предложил разграничить «природные страсти»,
исходящие из «страсти первоначальной», т.е. любви
к себе, и страсти, которыми пае награждает общество
и благодаря которым «человек оказывается вне природы»
(Там же. С.247). Этим последним требуется неизменно
оказывать сопротивление. Книга «Эмиль...» — о том, как
умело может воспитатель управлять течением страстей
своего воспитанника. Следующая книга, «Эмиль и Со¬
фи, или Одинокие», оставшаяся незаконченной, должна
была поведать, как побеждают человека страсти, иду¬
щие от испорченности человеческого общества.
Автор «Евгения Онегина» знает над собой эту власть
страстей, и силу ее он соизмеряет с основными перио¬
дами человеческой жизни, юностью и зрелостью.
Но так и быть: простимся дружно,
О юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры...
<...>
Довольно! С ясною душою
Пускаюсь ныне в новый путь
От жизни прошлой отдохнуть.
Дай оглянусь. Простите ж, сени,
Где дни мои текли в глуши,
Исполнениы страстей и лени...
(6. XLY. 3-7, 12-14; XLVI. 1—3)
Романтизм, выдвинувший проблему страсти на одно
из первых мест в своей философии личности, явился
наследником как Просвещения, так и Средневековья.
Попыткой найти среднее, диалектическое звено между
ними стала знаменитая книга Ж. де Сталь «О влиянии
страстей на счастье .людей и народов» (1796). С одной
стороны, утверждала родоначальница французского
романтизма, страсть «возвышает человека» и ведет
к прогрессу общества, а с другой, порабощает обоих.
«Разгул страстей» писательница невольно связывала
с- воспоминаниями о «кровавых ужасах» Великой
Французской революции. Так родился оксюморонный
образ страсти как смертоносного источника жизни.
Мри этом де Сталь считала, что человек бессилен уп¬
равлять страстями, по ее мнению, их можно лишь по¬
давить: «Не понимаю, как можно управлять чем-то, не
имея власти; для человека возможны лишь два состоя¬
ния: или он уверен в том. что сам себе хозяин, н тоща
он бесстрастен, или он чувствует, что над ним властву¬
ет сила, которая выше него, и тогда он полностью зави¬
сит от нее. Все эти компромиссы со страстью — чистый
вымысел; страсть, как настоящий тиран, или на троне,
пли в цепях» (Литературные* манифесты западноевро-
пейских романтиков. М.. 1980. С.366).
В романах де Сталь ведет своих любимых героинь
путем одоления страсти (а без сильной страсти нет ге¬
роя как такового). Тот же путь предлагает и ценимый
Пушкиным Шатобриан, обратившийся к христианству
как единственной защите («без приюта религии были
бы лишь отчаяние* п смерть» — Шатобриан Ф.-Р.-Т.
Предисловие к «Атала» //Там же. С.401). В последую¬
щем своем развитии романтизм либо подчеркивал
творческое начало в страсти (Стендаль), либо делал
акцент на ее разрушительности (Бальзак), хотя в обо¬
их случаях сохранялось представление о ее противоре¬
чивой природе. С наибольшей в европейском романтиз¬
ме лирической мощыо эта амбивалентность страсти
передана была творчеством п самой личностью Байрона
(«На этих стрекочущих струнах постоянно играл Бай-
рон. Яростные, противоречивые, накаленные до пре-
де*ла чувства, ловко нрснращающис*ся в абстракцию от
простого их педалирования; они подобны резкому зву¬
ку, который, усиливаясь до предела, становится тиши¬
ной». — Набоков. Но.чментарий. С.242).
Слабое возражение госпоже де Сталь мы найдем
у русских романтиков созерцательного толка. «Что мы
получим от бесстрастия? Мы только вооружаемся про¬
тив радостей жизни... пускай страсть повинуется рас¬
судку», — говорил в Дружеском литературном общест¬
ве В.А.Жуковский и ту же* мысль проводил в своих
поэтических творениях.
Иа опыт Байрона ориентировалось противополож¬
ное направление русского романтизма, в частности пи¬
сатели-декабристы. «Я не знаю человека, который бы
лучше его, иортретнее его очерчивал характеры, схва¬
тывал в них новые проблески страстей и страстишек», —
указывал А.А.Бестужев на Байрона как на пример,
достойный подражания, автору «Евгения Онегина», у ко¬
торого ие находил достойного выражения «страстей
[549]

СТРАСТЬ
С
и времени» (А.А.Бестужев — Пушкину, 9 март 1825 //
Т. 13. С. 149). Вообще, Бестужев самое понятие роман¬
тизма не мыслил без изображения сильных страстей,
о	и редрома! пи ческой литературе он писал в 1833 г.:
«...огня страстей, яду страстей они не знали» («Их ве¬
чен с вольностью союз»: Литературная критика и пуб¬
лицистика декабристов. М., 1983. С.92).
Кстати, в той же программной статье о романе
Н.А.Полевого «Клятва при гробе Господнем. Русская
быль XV века» (1833), заговорив о «резвом, дерзком
Пушкине», критик-романтик его главное достоинство
увидел в том. что он «овладеваем страстями до глубины
души» (Там же. С.94). Характеристика, с которой
Пушкин, возможно, и согласился бы. но лишь приме¬
нительно к раннему, доонегинекому периоду творчест¬
ва. Об этом периоде, опережая Бестужева п с иным
ценностным знаком, сказал сам Пушкин в последней
главе своего стихотворного романа:
11 я. в закон себе вменяя
Страстей единый произвол.
С толпою чувства разделяя,
Я Музу резвую привел
На шум пиров и буйных споров...
(8. III. 1-5)
Бестужев как будто не заметил последующих слов
Автора «Но я отстал от их союза» (8, IV, I) и перемены
в облике Музы (от «вакханочки» к печальной «барыш¬
не уездной»), свидетельствующих о переоценке Пуш¬
киным романтического апофеоза страсти, «произвола
страстей», что прежде и более всего отразилось именно
в «Евгении Онегине», романе о страстных героях.
Пушкинский роман как исследование природы стра¬
стей не укладывается в границы, обозначенные сми¬
ренномудрым Жуковским, не соответствует он и требо¬
ваниям «мятежного» их апологета Бестужева. Страсть
в романе многолика — от «высокой» (1, VII. 1) и «чис¬
тейшей» (3, XI, 9) до «общей» (8, XI, 14) и «обидной»
(8, XLV, (>). И действует она многообразно, в частнос¬
ти зависимо от возраста и жизненного опыта:
...юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям:
В дожде страстей они свежеют,
И обновляются, и зреют...
<...>
Но в возраст ноздний и бесплодный.
11а повороте наших лет,
11ечален страсти мертвой след:
Так бури осени холодной
В болото обращают луг
П обнажают лес вокруг.
(8. XXIX. 2-е. 9-14)
Такова, очевидно, «оеенняя» страсть Онегина — тра¬
гически-запоздалая и неуместная, разрушающая дух
и тело. Выхода ей нет, управлять ею невозможно (права
мадам де Сталь), а способен ли герой подавить ее в се¬
бе — ;ях)т вопрос в романе остается открытым.
По-своему, собственной судьбой отвечает на этот во¬
щин- Татьяна. Одаренная «Воображением мятежным, /
Умом и волею живой, / II своенравной головой, /
И сердцем пламенным п нежным» (3, XXIV, 9—12),
она столь безоглядно отдается могучему порыву любов¬
ной страсти, что Автор вынужден оправдывать ее перед
добродетельным читателем:
Ужели не простите ей
Вы легкомыслия страстей?
(3. XXIV. 13-14)
Как впоследствии Онегин, Татьяна познала полную
безнадежность захватившего ее чувства. Но закону
сильной страсти она лишь разгорается, встречая неодо¬
лим ые 11 реиятствия:
Нет, пуще страстью безотрадной
Татьяна бедная горит:
Ее постели сон бежит:
Здоровье, жизни цвет и сладость,
Улыбка, девственный покой.
11решало всё, что звук пустой,
И меркнет милой Тани младость:
Так одевает бури тень
Едва раждающийся день.
(4. XXIII, 6-14)
История Татьяны в конечном счете оказывается исто-
рией одоления «гибельной» страсти (заветы Сталь и 111а
тобриаиа не остались втуне), г.е. ограничения ее
стихийной переизбыточиости рамками моральных и,
очевидно, религиозных представлений (отповедь Онегину
в финале романа). Следует помнить, что именно этот
опыт безответной страсти и борьбы с ней окончательно
сформировал душу Татьяны, какой мы ее видим в конце
романа. Такова цена ее мудрости и духовной свободы.
Один из главных заветов Пушкина русский мысли¬
тель И.А.Ильин позднее сформулировал как пророчес¬
кий призыв поэта к России (в котором, добавим от
себя, мы находим и знакомые мотивы европейской
мысли): «Страстьечтьсила, Богом даруемая; не* в ней г|м‘х,
а в злоупотреблении ею. Ищи ее одухотворения, рус¬
ский человек, и ты создашь великое. И па твой безу-
держ есть совершенная мера благородства, вкуса, разу¬
ма п веры...» (Ильич II.Л. П|юроческое призвание
Пушкина // Пушкин в русской философской критике.
М., 1990. С.348).
Интересно отметить, что в примечании к первому из¬
данию третьей главы |и>мана слово «страсть» было еще
п иронпче'ски подсвечено автором: «Кто-то спрашивал
у старухи: по страсти ли, бабушка, вышла ты замуж — По
страсти, родимый, отвечала она — Приказчик и староста
обещались меня до полусмерти прибить. В старину свадь¬
бы как суды обыкновенно были пристрастны» (Т.6.
[ 550 |

с
СТРОФА
С.536). Вариант этого анекдота I lyiiiKitii позднее исполь-
зовал в «<Путешествии из Москвы в Петербург>»
(<1834>). Современный лннгвист так объясняет смысл
шутки: «Литературное» слово страсть — “увлечение,
чувственная любовь и народно-разговорное страсть —
“страх" здесь каламбурно сопоставлены дня выражения
глубоких социальных контрастов» (Нино/радов В. В.
Проблемы русской стилистики. М., 11)81. С.286). Дума¬
ется, такое объяснение далеко не исчерпывает всей соли
каламбура. «Высокое» значение страсти, попав в среду
народной речи, вдруг утратило свой наряд и обнаружило
этимологическое родство с приземленным словом
«страх». В этой отчасти даже самонронпи автора обозна¬
чилась еще одна вариация на тему внутренней свободы
личности (см.: СВОЬОЛА). Ге|юн Пушкина ведомы силь¬
ными страстями, но мера, «идеал» ечхтоит в том, чтобы
избегнуть их рабства.
В.	А. Викторович
СТРОКА
«Строка. В печати и письме называется каждый ряд
слов или речей написанных или напечатанных в шири¬
ну страницы» (Слов. Акад. Российской. 4.5.
Стб.883). В стихах строка выполняет роль основной
единицы ритма (е*м.: СТИХ)-
Слово «строка», точнее, «строки» встречается в «Ев¬
гении Онегине» дважды водном месте, когда герой, по¬
грузившись в чтение книг,
...меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки. В них-то еж
Выл совершенно углублен.
(8. XXXVI, 5-8)
Такое соотнесение «печатных строк», которые читает
Онегин, с «другими строками», которые он видит «ду¬
ховными глазами», позволяет Пушкину на малой пло¬
щади двух с половиной стихов показать читателю раз¬
витие характера Онегина. Если в первой главе чтение
оставляло Онегина равнодушным, в седьмой главе Та¬
тьяна не) отметкам героя на полях книг видит, как его
...душа
Себя невольно выражает
То кратким словом, то крестом,
Те» ве)просительным крючком,
(7. XXIII, 11-14)
те) теперь Пушкин пишет о том, какие же именно стро¬
ки видит Онегин духовными глазами:
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем несвязанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль письмы девы молодой.
(8. XXXVI. 9-14)
Акцентируя различие между «печатными строками»,
в которых материализуется буквальное значение сло¬
ва. н «другими строками», в которых воплощается ду¬
ховный опыт человека, Пушкин раскрывает широту
и сложность душевных переживаний Онегина.
Дифференцируя «план выражения» («печатные
строки») и «план содержания» («другие строки»), Пуш¬
кин е>бнажает знаковую природу литературы.
А.	/ ’. Степанов
СТРОФА — постоянная единица стихотворной речи,
принудительно вычлененная в тексте, объединяющая
группу строк и повторяющаяся не менее двух раз (ли¬
бо подряд, либо в урегулированном чередовании со
строфами иной конфшурации). В «Евгении Онегине»,
помимо графических средств, таких, как пробел и ну¬
мерация, в число строфообразующих факторов входят,
в первую очередь, рпе|>мовка и альтернанс, нредписы-
вающий сопровождать смену рифмы сменой стихового
окончания (с мужского на женское и наоборот; см.:
РИФМА); кроме того, в оформлении етроеры факульта-
тивно участвуют ритм и синтаксис.
Каждая строфа соотносится с другими строфами
данной формы, и все они выступают как варианты еди¬
ного инварианта, как структурно взаимозаменимые
модификации одной и той же строфической модели.
Это позволяет 11ушкину вставлять в роман так называ¬
емые «пропущенные» или неоконченные строфы, то
ечть заменять цис|>рами и точками с|>рагмснтм текста,
исключенные из окончательной редакции ( I. IX. XIII.
XIV' и др.) или вовсе никогда не существовавшие (1,
XXXIX—XIЛ и др.). Именно теоретическая эквива¬
лентность строф .заставляет нас подразумевать под тре'мя
строками точек ( I, IX и др.) — 14 стихов, зарпе|>ме>-
ванных по определенной схеме*. При этом «эквивален¬
ты текста» (К).II.Тынянов) могут замещать собой не
только композиционную форму, но и сюжетное содер¬
жание: отсюда намерение автора «означить... точками
или цыфром» (Т.6. С. 197) целую главу — «Путешест¬
вие Онегина».
Пушкинский «роман в стихах» написан строфой, ко¬
торая впоследствии получила название «онегинской».
Она состоит из 14 строк четырехстопного ямба, связан¬
ных сложной рифмовкой — AbAbCCddEJfEgg (заглав¬
ными буквами обозначаются женские, строчными —
мужские окончания):
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет мечта для признаний
II для вручения письма.
0	вы, почтенные супруги.
Вам предложу свои услуги;
1	Ipoiuy мою заметить речь:
[551 |

СТРОФА
С
1
о
у7/г- К М. « ^	г? л Л/л f SUS /
, s /' '	■ '	/
L /S3 X	/,
^	^	<rt/v>^	/rffS/4<’
' } ~W
»/»<?«<*	^ ^	A/-«- .Л/-	-,—
/ "4/ л /л (, ■Art Л** iff S *• л/bJ* -fl *♦ Ss'r/iftf
/, S/	>	/	/T' '
/^1 C* ft- tf/ < Л	f*	ft	f	'"	(	Л.Л	*
rt^A*1 ty. ' /* /<*г-1£л )
- *	av	'*	<*	*>	"»•*?'
, Д., /	/'^я .*'*'-' t fC i
'> X	^	"
с^УУг'*
•/^<r'	^<5'^4' ' *-ie'SY f Л *sn *'1	' ^ «- /	j
.. •■s	'	V,	r	'	~	v/"-*
/V C~^	r^'-У	'	'
/ /	jfe	f ft r< -v	>y>~	/i/
'	^	.	'	/	/	у
4	/	^	л,/^	.	'	/	_уЩ
yj*Sf? <7 +t< /e+i'A'S	4/*г*,Сге<	'}<£'/#	4i.	i	'
/ , .i""" ' > /
t.f.^- <*■ <;
1 -Y	*<</)•*	f	r-	>* fr Ъ ft/г *4.A—' - ***.«£-+ •> f
, . х9ч / . ^ ^ ,>
// (rti/f'' ^ ^ *л '
/
s')	.	/^	'
/ «•	<9't <* f. ** ,+ ( ' ,л w» *■
'	c	v
^ ^ />,-/	(,<Cfw«<i	/	/	ЛА>’<	«^г/Л
'z'—	•	'
Zx.+'h b	л-j^
/	>/	,//• -: ‘ ' у
ft t /< *v<
Si* /. *	.
Л А„<<^	„г4,тА^ Sm< *-ryU~*S>,
y// -*	АСЖГ^С^ОЬ	r	’f	/
* ^ ^ >
1552 |

с
СТРОФА
Я вас хочу предостеречь.
Вы также, маммньки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
11е* то... не то. избави боже!
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.
(I. XXIX. 1-14)
Фактически, однако, «рифменных связей в романе
значительно больше, чем предусмотрено схемой стро¬
фы»: друг с другом могут быть зарифмованы четверо¬
стишия и двустишия не только внутри строфы, но
и между строфами. «Используя напрашивающуюся
аналогию, можно сказать, что схема... задает “метр",
а реальные рифменные связи представляют его “рит¬
мические варианты" на уровне* строфической органи¬
зации’» (Баевский B.C. Рифменно-строфическая сис¬
тема романа в стихах А.С.Пушкина // Пушкинские
чтения в Тарту: Тез. докл. науч. конф. 13—14 ноября
1087 г. Таллин, 1987. С.55).
Онегинская строфа перебирает один за другим все
классические виды рифмовки четверостиший — пере-
крестную, смежную, опоясывающую — и завершается
двустишием. Так, по крайней мере, представлял себе
свое изобретение Пушкин, в одном из черновиков за¬
писавший его схему как последовательность четы|>ех
строфоидов: «Strof 4 / croisds, 4 do suite 1.2.1 et deux»
(Заглавие поэмы «Таврида» и другие записи // Рукою
Пушкина. С.293). В процитированном примере, как
и во многих других стансах «Евгения Онегина», рифмен¬
ное членение совпадает с синтаксическим: более 70%
первых четверостиший (АЬЛЬ) и более 50% вторых
четверостиший (CCdd) отделены от последующего тек¬
ста сильной синтаксической паузой. Не столь явно вы¬
членены последние четверостишия (EJJE), которые
обособляются от двустиший (gg) приблизительно
в трети случаев. Тем не менее самая слабая синтаксиче¬
ская связь в этой части ггрофы пролегает именно здесь:
все прочие строки заключительного шестистишия свя¬
заны между собой еще теснее.
Синтаксическому членению онегинской строфы ак¬
компанирует ее ритмическая структура: начало каждо¬
го из четырех строфоидов отличается повышенной
ударностью. Поданным Г.А.Шенгели, полноударных
четырехстопных ямбов в «Евгении Онегине» в среднем
около 27%, но в 1-м, 5-м, 9-м и 13-м стихах (и притом
только в них) норма ударности превышена: строки, ре-
ализующие все четыре метрических ударения, в начале
первого четверостишия составляют 44%. в начале вто¬
рого четверостишия — 32%, в начале третьего четверо¬
стишия — 30%, в начале двустишия — 29%. Таким
образом, чем сильнее строс|и>ид отделен от предшествую-
Беловой автограф строфы XL второй главы «Евгения Онегина*. 182л
щего текста, тем чаще первая строка в нем оказывает¬
ся четырехударной. По всей видимости, это ритмико-
синтаксическое явление имеет языковую природу: уда¬
рения в начале предложения встречаются чаще, чем
в середине или в конце.
Не удивительно, что пик ударности приходится на
начало строфы: четырпадцатистишия в «Евгении Оне¬
гине», как правило, синтаксически автономны. Случаи
переноса грамматической конструкции из строфы
в строфу крайне редки: по разным подсчетам, в основ¬
ном тексте* романа их от 10 до 13 (3, VII—VIII, XXXVIII—
XXXIX; 4, XXXII—XXXIII; 5, V—VI и др.). Нечастое
появление таких ритмико-еиитакеических фигур дела¬
ет их более выразительными и помогает не* забыть
о том, что строфа — лишь часть большого произведения.
Наиболее яркий пример использования межстрофиого
переноса в качестве семантического курсива заключа¬
ет в себе третья глава:
Татьяна прыг в другие сени,
С крыльца на двор, и прямо в сад,
Летит, летит; взглянуть назад
11е смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озе ру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью
И задыхаясь, на скамью
XXXIX
Упала...
«Здесь он! здесь Евгений!..»
(3, XXXVIII. 6—14: XXXIX. I)
Сказуемое «упала» находится от субъекта действия
«Татьяна» на расстоянии девяти строк; оно выделено
ие* только переносом, но и обратным порядком слов
(«...на скамью / Упала...»). 11у шкинский ритм, дости¬
гая глубокой метафоричности, создает здесь впечатле¬
ние одышки: читатель вместе с Татьяной принужден
перевести дух после безостановочного передвижения
по длинной цепочке сказуемых и дополнений, неред¬
ко оторванных друг от друга границей между соседни¬
ми стихами.
Онегинская строфа — не только ритмико-синтакси-
че'ское, но также и семантическое целое. Г.О.Винокур
заметил, что «новые* или вообще сколько-нибудь важ¬
ные* сюжетные мотивы обычно тяготеют к началу стро¬
фы» (ВинокурГ.О. Слово и стих в «Евгении Онегине» //
Пушкин: Сб. ст. М., 1941. С. 179). Нередко середина
и конец четырнадцатистишия бывают заняты «отступле¬
нием. замечанием “кстати” и подобным заполняющим
материалом для того, чтобы не начинать новую тему
с середины строфы» — Там же (см.: 1, 11. 11 — 14; 2, II,
9-14; 3, XXXIX, 10-14: 4. XLVII, 9-13 и др.). Тема
тическая и синтаксическая самостоятельность первых
четверостиший онегинской строфы дает возможность

СТРОФА
С
только по их тексту проследить ;ш развитием сюжета.
Ото удобно наблюдать на примере так называемой «де¬
сятой главы», от многих стансов которой до нас дошли
лишь начальные четверостишия.
Семантически самодостаточная строфа «Евгения
Онегина» является основной единицей его композиции.
Благодаря ей автор легко «забалтывается», непринуж¬
денно переходя or темы к теме н произвольно сочетая
сюжетные и внеаожетные мотивы. 15 русской стиховой
культуре XVIII в. строфическая форма ассоциирова¬
лась не с эпическими, а с лирическими жанрами, и по¬
этому введение четмрнадцатистишной <т|мм|>ы в ткань
«свободного романа» санкционировало любые «лириче¬
ские отступления», как бы далеко от фабулы они ни
уводили. Нанизывание структурно тождественных
ст|юф уравнива<т эти «отступления» с сюжетом: воз¬
вращение к рассказу о главном герое преподносится как
повоет «в сторону», как еще одно отступление в ряду
бесчисленных отступлений: «Но здесь с победою поздра¬
вим / Татьяну милую мою, / И в сторону свой путь на¬
правим, / Чтоб не забыть, о ком пою...» (7, LV, 1—4).
Несмотря на тематическую универсальность стро¬
фы, Пушкин на протяжении восьми глав романа триж¬
ды (гг нее отказывается: письма Татьяны п Онегина
(так же как п «Посвящение» П.А.Плетневу) написаны
чстырехстопным ямбом вольной рифмовки, а «Песня
девушек» из третьей главы — трехстопным нерифмо¬
ванным хореем с дактилическими окончаниями («Де¬
вицы-красавицы. / Душеньки-подруженьки...»). «Аль¬
бом Онегина», не вошедший в седьмую главу, тоже
должен был состоять из нестрофических отрывков.
Смена композиционных форм, создавая иллюзию
«фольклорной» песни или подчеркивая «документаль¬
ность» писем н альбома, неизменно сопутствует смене
субъекта повествования: в рассказ от лица автора
включаются <|н>рмалыю завершенные высказывания,
вкладываемые в уста персонажей.
Замысел онегинской строфы органически (‘вязан с за¬
мыслом романа: «...если Пушкин думал о теме своего
романа главами, то об изложении этой темы он думал
строфами» (Винокур Г. О. Указ. соч. С. 175—176).
Так, в черновом письме А.А.Бестужеву (8 <|>евраля
1824 г.) Пушкин признавался, что его новая поэма «ни¬
сана строфами едва ли не вольнее строф Дон.
Жу<апа>» (Т.13. С.388). Весной 1824 г. поэт сообщал
Вяземскому, что сочиняет «пестрые ст|юфы |юмантиче-
ской поэмы» (Т. 13. С.92), а 26 ноября 1828 г. он шутя
рассказывал А.А.Дельвигу, будто в деревне считают,
что он «приехал набирать строфы в Онегина» (Т. 14.
С.35). Всякий раз, когда в тексте романа возникает
слово «ст|н>фа>, оно относится исключительно к стро¬
фам «Евгения Онегина»: «...Строфа, слогаемая мной...»
(2, XL, 4); «...Тоской н рифмами томим... Пугаю стадо
диких уток: / Вняв пенью сладкозвучных строф, / Они
слетают с берегов» (4, XXXV, 10—14); «...Что |>ечь веду
в моих строфах...» (5, XXXVI, 10); «Прости. Чего бы
ты за мной / Здесь ни искал в строфах небрежных...»
(8, XLIX, 4—5); «Но тс, которым в дружной встрече /
Я строфы первые читал...» (8, LI, 1—2). Напротив,
строфы чужих произведений называются как-нибудь
по-другому: «...Напев Торкватовых октав!» (1, XLVIII,
14); «...Трике привез куплет Татьяне...» (5, XXVII, 6).
Точно так же, говоря о «стихах», 11ушкин никогда не
имеет в виду строки своего произведения: «...Из Энеиды
два стиха» (1. VI, 8); «...Как Богдановича стихи» (3,
XXIX,	8) и т.п. (см.: СТИХ). Маловероятно, чтобы это
семантическое распределение зародилось самопроиз¬
вольно — захоти I lyiiiKiiii заменить «строфу» ее контек¬
стуальными синонимами, он мог бы это сделать безбо¬
лезненно в четырех случаях из пяти: *«Строка, слогаемая
мной»; *«Что речь веду в моих стихах (строках)»;
* «Здесь ни искал в стихах (строках) небрежных»;
*«Я строки (песни) первые читал» (звездочками обозначе¬
ны воображаемые, гипотетические варианты). Приме¬
чательно, что в одном из этих контекстов 11ушкин пере¬
фразирует Овидиеву «Науку любви», а в другом —
«11оскященпе» к «Фаусту» И.В.Гете, и оба раза упоминание
о строфе, привносимое автором «Евгения Онегина», за¬
мещает какой-то другой термин автометаописания:
«Forsitan... пес шеа Lelhaeis scripta dabuntur aquis [Мо¬
жет быть... мои писания не будут ввергнуты в летейские
воды (лат.) ]•> (Наука любви. III, 339—340; см.: ОНП-
НИП; «Sie horen nicht die lolgenden Gesange, / Die
Seelen, denen ich die ersten sang [Они не услышат следу ¬
ющих песен, / Те души, которым я пел первые (нем.) |>
(Фауст. Посвящение, 17—18).
В отличие от прочих строфических форм, которые
ко времени их использования Пушкиным уже имели
свою историю, онегинская строфа считается его ориги¬
нальным открытием. По поводу ее происхождения
существует много гипотез: в частности, ее возводят к со¬
нету, к октаве, к тем или иным разновидностям одиче¬
ской строфы. 11о хотя некоторые стансы «Евгения Оне¬
гина» по своей рифмовке и синтаксическому членению
действительно напоминают сонет (5, X и др.), нет все
же оснований в нем усматривать их непосредственный
прообрг з: относясь к сонету без энтузиазма, Пушкин
впервые обратился к нему только в 1830 г., когда «Ев¬
гений Онегин» был уже почти закончен. Более убеди¬
тельны попытки сближения онегинской строфы со
строфическими экспериментами русской оды конца
XVIII	— начала XIX в., напр, с четырнадцатистишием
Г.Р.Державина АЬАЬ + СС + dEdE + fGGf из оды «На
новый 1797 год» или с десятистишием И.Ф.Богданови¬
ча АЬАЬ + CddC + ее («Ода из псалмов I», 1761), кото¬
рое могло быть воспринято Пушкиным у С.С.Боброва
(«Торжественный день столетия от основания града
Св.Петра...», 1803). Наиболее близки к онегинским
1554 |

СУДЬБА
стансам строфы «Стихов... Александру Первому»
(1813) II.И.Шаликова (аВаВ + гг 1)1) + eFFe + GG):
их рифмовка отличается от онегинской только тем. что
начинается с мужской строки, а не с женской. Другое
направление генетических поисков было связано со
стремлением отыскать в «строфическом стихе вольной
рифмовки (у Пушкина или его предшественников) та¬
кую конфигурацию рифм, которая совпадала бы с оне¬
гинской. Она была обнаружена в произведениях
Ж .Лафонтена, И. И. Дмитриева, Э.Парни, Дж. Байро¬
на, II.И.Шаликова, а также у самого Пупкина
(в «Руслане п Людмиле» и в «11олтаве»). Оправдание этим
поискам находим в истории пушкинских текстов: чуть
изменив XIII строфу «Езерского» (1832), поэт ее пере¬
нес в астрофический стих «Египетских ночей» (1835).
Кроме «романа в стихах» и непосредственно примы¬
кающих к нему отрывков, «Езерский» был единствен¬
ным произведением Пушкина, написанным онегин¬
ской строфой. Впоследствии эту форму с разным успехом
использовали многие русские поэты, большей час¬
тью в подражаниях и пародиях: М.И.Воскресенский,
М. Ю. Лермонтов,	М.А.Стахович, Д. Д. Минаев,
М.А.Волошин, С.М.Соловьев, Вяч.И.Иванов, IO.Бал¬
трушайтис, Г.А.Шенгели, И.Северянин и др. Но «про¬
бой популярности .эта строфа не приобрела: слишком
прочными оказались ее ассоциации с «Евгением Онеги¬
ным» и слишком жесткой — конкуренция с Пушкиным,
выдержать которую не удалось никому.
Лит.: 1офман М.Л. «Евгений Онегин» // Пушкин А.С. Евгений
Онегин. 116., 1919. С. 11 — 13; Тынянов 10.11. О композиции «Евгении
Онегина» 11922 ] // Тынянов 10.11. Поэтика: История литературы;
Кино. М., 1977. С.59—62. 72. 76—77; Тынянов 10.11. Пушкин // Ты-
нянов Ю.Н. Архаисгы и новаторы. J1., 1929. С.278—280; ГроссманЛ.11.
Онегинская строфа // Пушкин. М., 1924. Сб. 1; Нищими II. Этюды
о русской поэзии. Прага, 1926. С. 182—192; Бонди С. Онегинская
строфа // Пушкин А.С. Евгений Онегин: Роман в стихах / Ред. тск<та.
примеч. и объяснит, статьи С.Бонди. М.; Л.. 1936: /Ьзанов 11.11. Ран¬
ние подражания «Евгению Онегину» // Пушнин. Креме/шик. Вып.2.
С.221—223; Винокур Г.О. Слово и стих в «Евгении Онегине» // Пуш¬
кин: Сб. (т. М.. 1941; Поспелов Т.П. «Евгений Онегин» как реалисти¬
ческий роман // Там же. С.153—154; Рудаков С.Б. Ритм и стиль
«Медного Всадника» |1941| // Пушнин. Ilee.i. Т.9. С.297-301:
Гомсииевский li.ll. Строфика Пушкина // Там же. 'Г.2. С.111 — 133:
Поспелов И.С. Синтаксический строй стихотворных произведений
Пушкина. М., 1960. С.84—170; Набоков. Комментарий. С.37—41;
КвятковскийЛ.П. Поэтический словарь. М.. 1966. С. 185- 186: .lorn
мин IO..M. Художественная структура «Евгения Онегина» // Уч. зап.
Тартуского им-, ун-та. 1966. Вып. 184. С.20—26; Левин В.Д. Из на¬
блюдений над синтаксическим строем «Евгения Онегина» // Уч. зап.
Московского пед. нн-та. 1969. Ло 341: Ирасноперова М. А. Замечания
о	ритме строфы «Евгения Онегина» // Материалы XXV науч. студенче¬
ской конф. [Тартуского их-, ун-та |: Литерату|ювсдение; лингвистика.
Тарту. 1970; Никонов Н. Онегинская гг|>офа // Словарь литературо¬
ведческих терминов. М.. 1974; Поспелов II.С. Синтаксический
строй Онегинской <т|хи|»ы в соотношении с ее метрическим членением
и и соответствии с особенностями в построении ее временного плана //
Вопросы русского языкознания. М., 1976. Вып.1; Илюшин А.А.
К истории Онегинской строфы // Замысел, труд, воплощение...
М., 1977: Турбин В.II. Пушкин. Гоголь. Лермонтов. М., 1978.
С. 180—190; Бережкова М. С. Экспрессия онегинской строфы // Рус¬
ский язык » школе. 1982. № 5; Пн-паров М.Л. Очерк истории русско¬
го стиха. М.. 1984. С.153—154; Clayton J.I). Ice and flame: Aleksandr
Pushkin s Eugene Onegin. Toronto. 1985. P.81—86; <1>омичев ('.A. Ilo-
;ии>1 Пушкина: Творческая эволюция. Л.. 1986. С.155—156; Бабаев Э. Г.
«Строфа, слагаемая мной...» // Вестник Московского ун-та. Сер. 10:
Журналистика. 1987. .V> I: Баевский B.C. Строфа и рифма в «Ев¬
гении Онегине» // Пушкинские чтения: Сб. ст. Таллинн. 1990: Лот
мин М.Ю. Ритмическая структура онегинской строфы // Методоло¬
гия и методика историко-литературного исследования: Тезисы
докладов. Рига. 1990; Постоутснко К.Ю. Пунктуация онегинской
<т|юфм // Там же: Шаиир М. II. Комментарии // Винокур Г.О. Фило¬
логические исследования: Лингвистика и поэтика. М., 1990.
С.341—348: Пикник hi К).М. Онегинская строфа: источник и но. ли ка //
1	(аучные доклады высшей школы. Филологические науки. 1992. № 2:
llriggs А.I)./'. Alexander Pushkin: Eugene Onegin. Cambridge (Mass.),
1992. P.8—15; Hailey J.O. Onegin stanza // The New Princeton encyclo¬
pedia of poetry and poetics. Princeton (N.J.), 1993: GreggR. Stan/a and
plot on Eugenii Onegin: A symbiosis? // Slavonic and East European
review. 1994. Vol.72. № 4: Stankiewicz E. The Onegin stan/a revisited //
О Bus! Studia litteraria in honorem I Ingh McLean. Oakland (Cal.). 1995;
Сперантов Н.И. Miscellanea poctologica. I. 1>ыл ли кн. Шаликов
и:юб|мтателсм «онегинской строфы»? // Philologica. 1996. Т.З. № 5/7:
Афанасьев П.П. Онегинская ггрофа — русский сонет // Функцио¬
нальные исследования. М., 1997. Вып.5; Постоутснко И.К).
Онегинский текст в русской литературе. Pisa, 1998: Meyer П. Onegins
‘Strofe’ als Lesezeichen // Die Welt der Slaven. 1998. № I; Чумаков
Ю.Н. Из размышлений о жан[>е. стилистике и строфике «Евгения
Онегина* // Вестник Моск. ун-та. Сер.9. Филология. 1999. № 1.
С. 13—18; Ляпин С.Е. Ритмико-синтаксическая структура с-г|ии|)ы:
(к проблеме изучения вертикальною ритма руесского 4-стопноюямба) //
Славянский стих: Лингвистическая и прикладная поэтика: Материалы
междунар. конф. 23—27 нюня 1998 г. М.. 2001. Ill/тир М.II. Три |>е
формы русского стихотворного синтаксиса (Ломоносов — Пушкин —
Иосиф Бродский) // Вопросы языкознания. 2003. №3. С.49—56.
М. и. Шипи/)
СУДЬНА — лейтмотив романа, играет ведущую роль
в формировании жизненной философии главных геро-
ев и Автора, в осмыслении происходящих событий.
Значимо ее упоминание среди «размышлений» и «спо¬
ров» Онегина и Ленского: «Судьба и жизнь в свою чре¬
ду, / Всё подвергалось их суду» (2, XVI, 7—8). «Судьба»
и «жизнь» как наиболее обобщенные определения чело¬
веческого бытия семантически очень близки, иногда
вплоть до синонимии («Ты в руки модного тирана/Уж
отдала судьбу свою» — 3, XV, 3—4), по в XVI строфе
[555 |

СУДЬБА
второй главы постановка их в перечиеуштельный ряд
подчеркивает дие|м|>еренцирук>щме признаки. Если
жизнь — существование как таковое (взгляд изнутри
жизненного потока), то судьба се|хжуси|ювана на зако¬
номерности и нестихийности бытия. Судьба — :>то
жизнь в ее завершенных формах, жизнь, обозреваемая
как бы извне, с некоторой высоты, откуда можно заме¬
тить направление движения, логику развития. Так, об¬
ращаясь к поэту-еовремеинику, Автор прогнозирует
процесс формирования судьбы из хаоса текущей жиз¬
ни, из несвязанных фрагментов творчества:
Так ты. Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поешь, Бог ведает, кого,
И свод элегий драгоценный
11редставит некогда тебе
Всю повесть о твоей судьбе.
(4, XXXI, 9-14)
Точно так же из неупорядоченного движения, из от¬
дельных поступков героев романа выстраивается в и то¬
ге порядок судьбы, «повесть», книга жизни — «даль
свободного романа», которая неясно различается из каж¬
дого отдельно взятого момента текущего бытия. Мета¬
форой судьбы, таким образом, может служить «магиче¬
ский кристал» (8, L, 13), который автором соотнесен
с поэтическим видением, но судьба и творчество (в дан¬
ном случае роман) у Пушкина однонриродны. И то
и другое есть текст, целостность которого формируется
на наших глазах.
Мотив судьбы в «Евгении Онегине» звучит crescendo.
Поначалу мы встречаем его в виде расхожего выраже¬
ния, употребленного не без насмешки:
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
IIotom Monusieur ее сменил...
(1, III, 5-7)
Появляющийся затем синоним «жребий», этимоло¬
гически хранящий воспоминание об игре, метании же*-
|М‘бья, еще не‘ передает грозешмх раскатов (ср. у Даля:
«Жеребей — Божий е*уд»). Так, Онегин совеч'м не1 удру¬
чен нашествием заимодавцев после смерти егтца: «До¬
вольный жребием своим, / Наследстве) предоставил
им...» (1, LI, 10—11). Грозовое предупреждение лишь
отдаленно слышится в имени римской богини случая
и судьбы: «Обежх ожидала злоба / Слепой Фе>ртуны
и людей...» (1. XLV, 12—13). Начиная же еч» вто|юй гла¬
вы (2, XVI, 6) в лексическую партитуру судьбы ветупает
новый синоним — «рок», заслоняя народно-поэтиче¬
скую «долю» (3, Письмо Татьяны к Онегину, 5). В от¬
личие от судьбы, доли, жребия, |кж — крайне1 враждеб¬
ная человеку могущественная сила. «Нищи рокеяюй»
(3, VII, I I) требует душа Татьяны, и та является в ли¬
це Онегина, «искусителя рокового» (3. Письме) Татья¬
ны к Онегину, 59). Дуэльные пистолеты грозно имену¬
ются <Лепажа стволы роковые» (6, XXV, 12). Своего
аие>гея тема достигнет в финальной строфе ре>мана:
«О много, много Рок ехгъял!» (8, LI. 8). Рок соотносим
равно с судьбеш ге|юев романа и его автора. Финал ва¬
рьирует традиционные концовки пушкинских поэм,
напр., «Цыган»: «И от судеб защиты нет» (Т.4. С.204).
Зачин сюжета судьбы в «Евгении Онегине» (что в це¬
лом характерно для эпического рода) падает на ситуа¬
цию встречи двух главных ге|юев. Самое это слежо
«ветре>ча» в емавяне-ких языкешых корнях родственно
«судьбе» (см.: Потебня А.А. Слово и миф. М., 1989.
С.506—508). Онегин трактует ключевое событие се)б-
ственной жизни как случайней': «Случайно вас когда-то
ветретя» (8, 11исьмо Онегина к Татьяне, 9). Игюе зре¬
ние дано Татьяне: «Ты чуть веяпел. я вмиг узнала, / Вся
обе>мле*ла. запылала /Ив мыслях молвила: ве>те)н!» (3,
Письмо Татьяны к Онегину, 44—46). Встреча с судь¬
бой — такеж смысл этого еч)бытня для Татьяны. Романный
же сюжет в целом движим парадоксальным един¬
ством: это встреча-невет|к*ча. Онегин, в еггвет на Тать¬
янино сакральное осмысление играющий ключевыми
словами («Ужели жребий вам такой / Назначен ет|ю-
гою судьбой?» — 4, XV, 13—14), на самом деле не' ощу¬
щает знака Судьбы. .')те> ощущение придет к нему
значительно позднее. 1хак замечает современный исследо¬
ватель, «встреча Онегина и Татьяны емучайна и вте> же
время провидешщальна. Но провиденциалмюсть ее
дано было ощутить лишь чуткому сердцу Татьяны.
Между те1м окаменевший в неподвижненти байрешиче-
ского разочарования ум Онегина воем ipn и и мает эту
встречу лишь как чистую случайность: для него нет
в ней тайного знака, нет указания свыше, нет вести
е> сокровешюм предначертании судьбы» (Грехпев В.А.
Пушкин и философии случая // Бехлдинские чтения.
Нижний Новго|юд, 1993. С.42).
Слове) «провидение» упепре'блечю в романе лишь од-
нажды в авторском отступлении на тему смерти:
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
Потайной воле нрежиденья,
Восходят, зреют и падут...
(2. XXXVIII. 4-7)
Жизнь человека иредетавлена здесь вссцеле) подчи¬
ненной некой выечней силе. Наименование этой силы
имеет емюбое значение, провидение (еуг «видеть») — не
совсем то же. что слепая судьба (Фортуна у римлян
и.'юбражалае'ь с завязанными глазами). Слове) «прови-
дение» ногружене) в контекет хриетианской традиции
и означает выечную еюмые*леннехть бытия. В этом кон¬
тексте «провидение» и «случай» привычно векчфинима-
лись как взаимоисключающие понятия.
У Пушкина ке> времени «Евгения Онегина» сложился
иной, более диалектичный взгляд на соотношение слу¬
чая и провидения (см. упомянутую выше статью
[556]

с
СУДЬБА
B.А.Грехнева,	а также главу «Случай п закономер¬
ность. Судьба и провидение» в кн.: Кибалыилк С.А. Ху¬
дожественная философия Пушкина. (Л 16., 1998).
Случай — «орудие Провидения» (Т. I 1. С.122), но он
же и «бог изобретатель» (Т.З. С.464), расшатывающий
чрезмерно жесткие конструкции необходимости как
будто для того, чтобы создать зазор для проникновения
свободной человеческой ваш (см.: скокола).
В пушкинском романе в решающие моменты его сю¬
жета всегда существует и недвусмысленно обозначена
возможность иного варианта судьбы. По-своему осо¬
знают это главные герои.
Татьяна:
Быть может, это всё пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное...
(3, Письмо Татьяны к Онегину, 61—63)
Онегин:
«...Когда б мне быть отцом, супругом
Приятный жребий повелел...
<...>
То верно б кроме вас одной
Невесты не искал иной. <...>»
(4. XIII. 3-4. 7-8)
Что это н«' пустой комплимент со стороны Онегина,
мы можем убедиться, вспомнив более раннюю его реп¬
лику в разговоре с Ленским: « — Я выбрал бы другую, /
Когда б я был как ты поэт» (3, V, 6—7). Комментируя
эти строки, С.Г.Бочаров, ссылаясь на предложенное
Г.А.Гуковским определение Онегина и Татьяны как
«суженых», пишет: «Если они и в самом деле суженые,
то к словах “Я выбрал бы другую" угадывается эта
скрытая судьба; но в продолжении — “Когда б я был
как ты поэт” — угадывается н иная судьба, противона¬
правленная. которая их разводит. Онегин одновремен¬
но угадывает и не узнает свою суженую, он как бы
одновременно п ясновидящий, и слепец в этом своем
роковом высказывании...» (Бочаров С.Г. Проблема
реального и возможного сюжета: «Евгений Онегин» //
Генезис художественного произведения. М., 1986.
C.	145). Исследователь делает важный вывод о харак¬
тере движения сюжета романа «между свободой
и судьбой> (Там же. С. 152). Следует добавить, что тра¬
екторию судьбы в конечном счете предопределяет ре¬
альный выбор героя (а не модальное «я выбрал бы»).
Весьма решительна в своем выборе Татьяна как после
первой встречи с Онегиным («Но гак и быть!» — 3,
Письмо Татьяны к Онегину, 64), так и при последней
(«...Но я другому отдана; / Я буду век ему верна» — 8,
XLVI1. 13—14). Собственно говоря, судьба в пушкин¬
ском романе и есть выбор героя со всей его свободой
и со всей его необратимостью.
Необратимость судьбы как необратимость выбора ге¬
роев в «Евгении Онегине» составляет фабульную осно¬
ву действия. Все решающие поступки Онегина в ре¬
зультате оказываются ложными шагами, которые не¬
возможно поправить. Сюжетные действия героя проте¬
кают по принципу «сделал — пожалел». Таков его ответ
на письмо Татьяны, «небрежная шутка» над Ленским,
согласие на дуэль, роковой выстрел. Необратимы и по¬
ступки Татьяны, и она не свободна от сомнений в их
правильности («Неосторожно, / Быть может, поступи¬
ла я...» — 8, XLVII. 3—4), но в отличие от Онегина,
сделавшего отчаянную попытку обратить вспять неу¬
клонное движение судьбы, Татьяна решительно отка¬
зывается это сделать: «Но судьба моя / Уж решена» (8,
Х1Л П, 2-3).
Свойственное Татьяне приятие необратимости
судьбы как должного идет от признания некой выс¬
шей воли, управляющей событиями. В таком воспри¬
ятии судьбы («...вздыхать / Осуждена судьбою власт¬
ной...» — 7, XXIV, 4—5) сказываются особенности
национального миросозерцания, что, в частности,
выражается в характерных вопрошаниях: «...Что
мне сулит судьба моя?» (7, XXVIII, 14), в мистике
святочных гаданий. В письме к Е.М.Хитрово в сере¬
дине сентября 1831 г. Пушкин писал о «безропотной
покорности», которая «чрезвычайно свойственна рус¬
ским» (Т. 14. С.43(5). Народная мудрость звучит в по¬
говорке няни: «Так, видно, Бог велел» (3, XVIII, 6).
Не чужд был этой славянской версии стоицизма
и сам Пушкин. В мае 1826 г. он следующим образом
утешал Вяземского: «Не сердись на нее [судьбу. —
В.	В. ]. не ведает бо, что творит. Представь себе ее ог¬
ромной обезьяной, которой дана полная воля. Кто
посадит ее на цепь? не ты, не я, никто. Делать нече¬
го, — так и говорить нечего» (II.А.Вяземскому. Вто¬
рая половина мая 1826 // Т. 13. С.278).
Философию судьбы автора «Евгения Онегина»
и близкой ему Татьяны нельзя целиком свести к язычес¬
кому фатализму. Приближаясь к спокойной мудрости
няни, Татьяна далека от нерассуждающей, слепой по¬
корности судьбе, которая продемонстрирована истори¬
ей ее матери. Приятие судьбы, коему следует дочь, не
то же самое, т.к. Татьяна исходит из признания осмыс¬
ленности бытия. В обоих своих решительных поступ¬
ках — в письме Онегину и в финальной отповеди ему —
она ведома ощущением высшей логики происходящего.
«То в вышнем суждено совете... / То воля неба... /
<...> Я знаю, ты мне послан Богом...» (3, Письмо Та¬
тьяны к Онегину, 33—34, 37). Апелляция к высшему
суду, хоть не названному, есть и в последнем объясне¬
нии княгини N с Онегиным (см.: НОГ). «Брак, по на¬
родному выражению, — Божий суд. В свадебных
песнях и причитаниях фраза: “Идти ко суду Божию”
употребляется в смысле: “Идти под венец', согласно
с этим жених и невеста называются у нас сужеными.
<...> Супружеский союз, со всеми его удачными н не¬
1557 |

СУНДУК
с
удачными последствиями, не зависит от произвола
и расчетов человека, а уже нанерсд определяется Боже¬
ственной волею <...> Приговоры судьбы к этом отно¬
шении гак же неотвратимы, как и самая смерть...»
(АфанасьевЛ.II. Древо жизни: Избранные статьи. М.,
1982. С.366).
Татьяна принимает свою судьбу не от присущей ей
покорности или страха перед обстоятельствами (к чему
склонялся в своей трактовке романа В.Г.Белинский).
Она ощущает себя к зоне действия смыслообразующе¬
го Провидения. Она с самого начала не человек судьбы,
но человек 11ровидения. 11оэтому так смело и безогляд¬
но следует она велению внутреннего голоса:
Но так н быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю...
(3, Письмо Татьяны к Онегину, 04—65)
Совершенно очевидно, что Онегин в своем письме
варьирует решимость Татьяны:
lice решено: я в вашей воле,
II предаюсь моей судьбе.
(8. Письмо Онегина к Татьяне, 59—60)
Онегин если и не вступил еще в зону действия Про¬
видения, то эти слова — свидетельство приближения
к ней. Отдать собственную волю (высшая ценность для
прежнего Онегина) в руки другого, «предаться» выс¬
шей власти, т.е. признать и сознательно принять ее суд
(слово судьба этимологически восходит именно к суду)
над собою — Онегин долго шел к тому, что изначально
было дано Татьяне и что перед смертью понял «бедный
певец» (6, XIII. 10): «правсудьбы закон» (0. XXI, 8).
В.	А. Викторович
СУНДУК — «(татарс.) укладка, вольный ящик,
с крышкою на навесках, обычно с замком, нередко,
окованный и со скобами» (Даль).
Обоз обычный, три кибитки
Везут домашние пожитки,
Кастрюльки, стулья, сундуки,
Варенье в банках, тюфяки,
Перины, клетки с петухами,
Горшки, тазы et cetera.
Ну, много всякого добра.
(7. XXXI. 5-11)
Сундук, «коренная русская утварь» (Даль), во вре¬
мена Пушкина служил в основном для перевозки ве¬
щей, с каковой целью и брали его Ларины в дорогу.
К этому времени он уже имел длинную историю.
Веками сундук служил хранилищем имущества,
приданого. Простой и удобный, он был атрибутом бла¬
гополучия: количеством сундуков измеряли богатство
в доме. Мода на них в России и в Европе не проходила
сотни лет. Сундуки находились в домах и знатных,
и бедных людей.
Ваше слово,
Пока вы живы, много, много значит.
Все сундуки фламандских богачей
Как талисман оно вам отопрет.
(Скупой рыцарь, 1830 //Т.7. С.105)
Со временем менялся внешний вид сундука: простой
ящик с крышкой постепенно приобретал более декора¬
тивный вид, украшаясь резьбой и росписью. Так,
в Италии XIV в. он преобразился в грациозное кассоне,
напоминавшее резную и расписную ладыо. Сундуки
стали специальностью первоклассных ремесленников.
В России лучшими считались дубовые сундуки, обитые
полосками жести. В XVII в. сундучный промысел про¬
цветал в Холмогорах, где делали сундуки, обтянутые
тюленьей кожей. Своими кедровыми сундуками, оби¬
тыми листовым металлом, славился Нижний Тагил.
Кованые сундуки стояли в доме боярина Гавриилы
Афанасьевича Ржевского, который «был коренной рус¬
ский барин, по его выражению, не терпел немецкого
духу п старался в домашнем быту сохранить обычаи
любезной ему старины» (Арап Петра Великого,
1827—1828 // 'Г.8. С.20). «...Бедная де*вуп1ка лиши¬
лась чувств и, падая, расшибла голову о кованый сун¬
дук, где хранилось ее приданое» (Там же. С.26).
Европеизация Росе-ии в XVIII в. изменила и интерье¬
ры столичных дворянских домов. Сундуки не* вписыва¬
лись в европейскую моду, да и преимущество в домаш¬
нем быту шкас|)ов и комодов, где вещи размещалисъ по
полкам, было очевидно. «Сундучничий промысел нада¬
ет, комоды да шифоньерки вытесняют его» (Даль).
Сундуки еще продолжали по-прежнему служить лишь
вдали от столиц. Напр., в такой глубокой провинции,
как Белогорская крепость, находившейся «в сорока
верстах от Оренбурга». Вот какая картина пре дстала
Гриневу в комендантском доме после разгрома, учи¬
ненного в нем пугачевцами: «Полный тревожными
мыслями, я вошел в комендантский дом... Все было пу¬
сто: стулья, столы, сундуки были переломаны; посуда
перебита; все растаскано» (Капитанская дочка,
1833-1836 // Т.8. С.327).
В онегинское время сундук продолжал свое сущест¬
вование в дворянском быту только в качестве дорож¬
ной принадлежности, не случайно рядом с ним в до¬
рожной теме зачастую упоминается чемодан.
11икар кряхтит за чемоданом.
Уже к коляске двое слуг
Несут привинчивать сундук.
(Граф Нулин. 1825 // Т.5. С. 13)
Со сборов в дорогу, на Кавказ, «ужасть как далеко»,
начинается и незаконченный «<Роман на Кавказских
водах>» (1831) Пушкина. Подобная «большая сумато¬
ха» творилась и в доме Лариных перед отъездом
в Москву. «В одно из первых чисел апреля 181... года
в доме1 Катерины Петровны Томской происходила боль¬
1558]

СУПРУГ. СУПРУГА
шая суматоха. Все двери были растворены настичь; за-
ла и передняя загромождены сундуками и чемоданами;
ящики всех комод<ов> выдвинуты...» (Т.8. С.412).
Сундук брали в дорогу по бескрайним российским про¬
сторам вместе с другими дорожными принадлежностя¬
ми: шкатулками, дорожными часами и аптечками.
М. II. Васильева
СУПРУГ, СУПРУГА — «сопряженные браком... по¬
венчанная чета... Супруг п супруга почему-то почита¬
ется более вежливым, чем муж и жена» (Даль).
Супругами в романе торжественно именована патри¬
архальная чета Лариных. В сознании 11расковьп Лари¬
ной супружество сначала противопоставлено романти¬
ческой мечте о Грандисоне:
В то время был еще жених
Ее супруг, но но неволе;
Она вздыхала по другом...
(2. XXX. 8-1»)
Впрочем, «разумный муж» знал, «как ее рассеять го¬
ре», п увезенная им в деревню жена скоро обретает
свое счастье в «привычках милой старины»:
Она меж делом и досугом
Открыла тайну, как супругом
Самодержавно управлять,
II	всё тогда пошло на стать.
(2. XXXII. 5-8)
Сентиментальный вздор недолго занимал практичес¬
кую и трезвую натуру 11расковьи Лариной, всецело по¬
святившей себя хозяйству, ставшей достойной спутни¬
цей своему «разумному мужу»:
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы...
(2, XXXII, 9-11)
К подобной роли рачительной и благоразумной хозяй¬
ки дома готовило барышень традиционное воспитание:
«Вы должны быть умными, верными и любезными су¬
пругами; мудрыми, попечительными матерями; благо¬
разумными, береяеливыми хозяйками» (Ручная книга
для девиц, супруг и матерей. [Т. 1—2]. М., 1804. Т. 1.
С.10); «Необходимые обязанности женщины состоят
в управлении домом, в порядке, присмотре за всем, что
необходимо для мужа и детей» (Добрый совет при избра¬
нии невест в законное супружество, или Искусство быть
счастливым супругом. М., 1827. С. 123). Ироническое
щютивоиоставление «супруги» как символа патриар¬
хальной добропорядочности «жене», воспитанной в духе
новых веяний, включено Пушкиным в характеристику'
героини поэмы «Граф Нулин» (1825):
А что же делает супруга
Одна в отсутствии супруга?
Занятий мало ль есть у пей:
II.II.Пушкина. Рис. Л.С.Пушкина. 1833. Чернила
Грибы солить, кормить гусей,
Заказывать обед и ужин,
В анбар п погреб заглянуть, —
Хозяйки глаз повсюду нужен
<...>
...к несчастью,
11аталья 11авловна совсем
Своей хозяйственною частью
Не занималася; затем,
Что не в отеческом законе
Она воспитана была,
А в благородном пансионе
У эмигрантки Фальбала.
(T.5. С.4)
Иной оттенок значения приобретают слова «супруг,
супруга» в устах Ленского и Татьяны: так они называ¬
ют предназначенного судьбой избранника, с которым
предстоит «свершить смиренной жизни путь»:
«...Сердечный друг, желанный друг,
Приди, приди: я твой супруг!..»
(в. XXII. 13-14);
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга...
(3, Письмо Татьяны к Онегину, 28—29)
В разговоре с Татьяной употребляет слова ее лекси¬
кона и Онегин: «Когда б мне быть отцом, супругом /
Приятный жребий повелел...» (4, XIII, 3—4).
Но если Онегин боится убивающего любовь однооб¬
разия семейной жизни («Супружество нам будет му¬
кой. / Я, сколько ни любил бы вас, / Привыкнув, раз¬
люблю тотчас...» — 4, XIV, 6—8), то юная Татьяна
и Ленский относятся к браку как к освященному перед
Богом и людьми союзу любящих сердец, дарящему
подлинное наслаждение в противовес суетности
и внешнему блеску светской жизни:
[559]

VIII ПЕСНЬ
Странствие
Дарьяльское ущелье. II.I .Чернецов.
1832. Холст, маело
Колокольчики поддужные. Россия. Валдай.
1807. 1810, 1813. Латунь
Тропка. А.О.Орловский. 1820. Автолитография
Часы настольные. Англия. Лондон. Мастерская «GravelI & Tolkien
1800-е гг. Шпон красного дерева, сталь, латунь, бронза
Почтовый дорожник, или Описание всех почтовых дорог
Российской империи... СПб., 1824. Титульный лист
Крым. Берег моря. Неизвестный художник. 1820-е гг. Сепия
Физиономии разных народов. Е.М.Корнеев но собственному рис
180!). Гравюра, акварель
Вид Георгиевского монастыря в Крыму. Е.М.Корнеев.
1804. Акварель, белила, тушь
Шкатулка дорожная чайная с четырьмя флаконами.
Западная Европа. Вторая греть XIX в. Дерево, металл, стекло

VIII IIECUl> Странствие
Iocku !...
Онегин едет и Астрахань, и оттуда на Кавказ.
ir.ru
OIIHf\lI/JE 1U Т.ХЪ IIОЧТОВЫХЪ ЛОРО
распиской ИМПЕРН1, ЦАРСТВА //оа/.ска
// ЛРУГИХЪ ПРИСОЕАИНЕППМХЪ ОКААСТ1
ВЪ ТРЕХЪ ЧАС Til ХЪ
СЬ м/шумЛ^.жш/умш /(> о//<хму ///<г<\({//у/. 1Ш.yioc/l.
/и.ч.и/Г /и/Ш<мшш /х<у/м</.н//	г*/1Л,://лг,.//
издлнъ
t. /ма>}<//////<*	\///шиу ('■ 7~0 ,'/(■ U:fT< 'f)
. жа<№ К Ж !Г/> Ж4ЖМ ГЖШ Ю> /га ошг/,
IА о. н/////<■///</ <%: * -tf/t/t/M.
ОТЪ ИОЧТОИАГО ДЕПАРТАМЕНТА
КЖЯ%ЖМ''£М*&'9>.
к,
//гУ/С/Мг?	{(	V*>./<>.
1894.

VIII ПЕСНЬ Странствие
Прекрасны вы, брега Тавриды;
Когда вас видишь с корабля
11 |)и свете утренней Кинриды,
Как вас впервой увидел я...

VIII ПЕСНI» Странствие
Иные нужны мне картины:
Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины,
Калитку, сломанный забор...

VIII Г1ЕСН Ь Странствие
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Черное шумит...
*
Итак я жил тогда в Одессе...

Крестьянская изба. К.Будеус. 1820. I |>;iнк>|><<. акварель
* *
I срнильница «Дровосек». Из серии «Волшебный фонарь». Россия. Завод Гарднера
1810-е гг. Фарфор, надглазурное крыты*, роспись, позолота
Русская деревня. Д.А.Аткинсон. 1803—1804. Гравюра, акварель
Оттиск перстня -талисмана, принадлежавшего Пушкину. Красный сургуч
Перстень Пушкина с амурами. Золото, сердолик
Одесса. Неизвестный художник. 1840-е гг. Холст, масло
Часы каминные — колесница. Франция.
Начало XIX в. Ьронза золоченая

СЦЕНА
С
—	Я модный свет ваш ненавижу;
Милее мне домашний круг...
(3, II. 3-4);
Он весел был. Чрез две недели
Назначен был счастливый срок.
И тайна брачныя постели
И сладостный любви венок
Его восторгов ожидали.
Гимена хлопоты, печали
Зевоты хладная чреда
Ему не снилась никогда.
(4. I, 1-8)
Такое возвышенное отношение к супружеству близко
к мироощущению авторов популярных ij XVIII—XIX вв.
сентиментальных поучительных брошюр, таких, как
«Искусство быть любимым своею женою»: «Я супруг
твой, и обязан удалять от пути твоего терны жизни,
и ты одна — единственный предмет моих желаний...
Я друг твой — и нет тайны, которой бы не открыл тебе»;
«Можно .hi, чтоб были люди, почитающие брак гробом
любви? Обладание предметом, которого столько жела¬
ли, может ли утушить пламень страсти?.. Для чего
ж супруга перестает быть достойною любви нашей?»;
«Ах, сколь сладостно проводить жизнь с супругою, ко¬
торую любишь!.. Счастие несравненное! Наслаждение
возвышенное! Для чего вы столь мало известны? Нет
сомнения, что честолюбие, роскошь, вихрь света скры¬
вают вас от взоров ослепленных смертных» (Искусство
быть любимым своею женою. М., 1826. С.6, 15, 23).
Характерно, что у повзрослевшей Татьяны вместе
с юной восторженностью исчезло из речи и патриархаль¬
но-торжественное «супруг»: «...муж в сраженьях изуве¬
чен» (8, XLTV, 9).
В устах автора слово «супруг» имеет неизменно иро¬
ническую окраску — это почтенный, неповоротливый
и недогадливый муж светской красавицы:
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
О вы, почтенные супруги.
Вам предложу свои услуги:
Прошу мою заметить речь;
Я вас хочу предостеречь.
(1.XXIX. 1-8);
К тому ж и мнения супруга
Для добродетельной жены
Всегда почтенны быть должны;
Так ваша верная подруга
Бывает вмиг увлечена:
Любовью шутит сатана.
(4. XXI, 9-14)
II. А.Степана
СЦЕНА
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеяньи взглянул,
Отворотился — и зевнул.
(1. XXI, 8-11)
Театральное здание — сложное сооружение, которое
решает специфические задачи. В нем два полноправ¬
ных компонента: театральный зал, где помещаются
зрители, и сцена. Эти части театрального помещения
по размерам зачастую были почти равны: ведь дейст¬
вие, происходящее на сцене, должно иметь достаточно
пространства, п в то же время зрители должны хорошо
все видеть п слышать.
Чтобы обеспечить быструю смену декораций, раз¬
личные сценические эффекты, сцена была оснащена
хитрыми устройствами, помещенными и под и над
ней. «Справочники предлагают различные формы
для устройства машинерии, — писал II.П.Шереме¬
тев, задумавший перестройку своих театров в Куско¬
ве и в Останкине, архитектору Ивару. — Я желаю,
чтобы перемена декораций театрального зала была
мгновенно исполняема, а партер был мобильным
п поднимался вверх на уровне сцепы ». Архитектор со
вниманием отнесся к заказу московского театрала.
«...При постройке залы самым главным является уст¬
ройство в ней сцены. — писал он, — нельзя забывать
о сложности театральных машин, которая хорошо
Вам известна. Поэтому я считаю своим долгом посо¬
ветовать обратить главное внимание на чертежи этих
машин, а не на архитектурное украшение залы...»
(цит. по: Ленская Л. А. Останкинский театр: Преды¬
стория. Замысел. Воплощение // Новые материалы
по истории русской культуры: Сб. трудов. М., 1987.
С.69. 66).
II.II.Шереметев хотел получить большую сцену
для сложных оперных п балетных постановок. В пе¬
рестроенном Кусковском театре она имела глубину
22,7 м и 4,5 м авансцены. Па наклонном планшете
ее было установлено шесть пар кулис. Не намного
меньше была и сцена Останкинского театра. Под
сценой помещался трюм глубиной больше 2 м. где
находился центральный вал с воротом. При враще¬
нии этого вала двигались кулисные станки, располо¬
женные с обеих сторон трюма, по пять с каждой сто¬
роны. При повороте вала одна пара станков уходила
за кулисы, а на сцену выезжала другая пара с деко¬
рациями. В трюме располагались приспособления
для звуковых эффектов, возможно для имитации
грома, — барабаны, обтянутые кожей, — два круг¬
лых и один продолговатый. В просторном верхнем
помещении находился большой ворот для подъема
занавеса, ворот для спуска задника и вороты для пе¬
редвижения облаков, а по бокам над дальней частью
[562]

с
СЦЕНА
сцены — два самых больших ворота, связанных с ма¬
шиной для полетов.
Полеты в балетах придумал Дидло и впервые при¬
менил их в постановке балета «Зефир и Флора»
в 1796 г. в Лондоне. «Невозможно описать удивление
зрителей, когда они увидели Зефира, поднявшегося
в воздух; рукоплескания не умолкали, и всеобщий вос¬
торг был наградой славному артисту» (Гроссман.
€.387). «Дидло действительно открывал зрителю
волшебное царство чудес и превращений. Так, в ба¬
лете “Амур и Психея” Венера появлялась на воздуш¬
ной колеснице, окруженная пятьюдесятью живыми
лебедями. В сцене ада один демон прилетал из самой
глубины сцены, т.е. от 12-й кулисы, до рампы и над
зрителями потрясал факелом. Нередко целые полчи¬
ща крылатых гениев, амуров, сильфов неслись прямо
на публику, готовые обрушиться всем своим роем на
зрителей, и как бы по волшебству останавливались
усамой рампы» (Там же. С.386).
Еще амуры, черти, змеи
11а сцене скачут и шумят...
(1, XXII, 1-2)
Часто в полет, который был далеко не безопасен,
отправлялся маленький артист. Для П.А.Каратыгина
его первый полет едва не кончился трагически. Поз¬
же он вспоминал: «Прошло несколько месяцев после
поступления моего в школу, и я из приготовительно¬
го класса перешел в класс самого Дидло. Первый ба
лет, который он начал приготовлять при мне, был
“Ацис и Галатея ". Его давали в Малом театре (Боль¬
шой еще не был возобновлен), 30 августа 1816 г.,
в день тезоименитства государя. Я помню, что мне на¬
значено было представлять Меркурия и спуститься
с самого верху, — честь довольно высокая, но не менее
опасная. Помню, как мать моя, узнав об этом, была
в ужасном страхе. Она боялась, чтобы я не сорвался
с этого полета или чтоб меня не ушибли. <...> На ге¬
неральной репетиции меня, раба божия, одели в пол¬
ный костюм мифологического Меркурия; под тюни¬
ком был у меня корсет с крючком на спине. К нему
прицеплялись проволоки, на которых я должен был
повиснуть; на голове была голубая шляпа с белыми
крылышками, такие же крылышки были и на ногах;
в руку мне дали золотой кадуцей и я готов был сле¬
теть сверху. Душа бедного Меркурия уходила в пятки
и посланник богов, конечно, желал бы лучше в ту ми¬
нуту провалиться сквозь з£млю, т.е. под пол, чем ле¬
теть на небеса, но судьба, а может быть и молитва
моей матери отвратили от меня эту напасть. Я уже
был повешен на крючок, меня подняли от полу арши¬
на на три, как вдруг что-то на верху запищало —
н Меркурий нп с места.
Машина испортилась! Машинист Тибо полез на ко¬
лосники (так называется верхний отдел сцены), суе¬
тился. кричал наверху, Дидло бесновался нанизу, а я
между ними не шевелился, висел, как баран, и. как
жертва обреченная на заклание, с покорностью ждал
своей участи. Не помню, сколько времени я провисел
между небом и землей, но наконец меня сняли
с крючка, велели раздеться и сказали, что этого :м|м|>ект-
иого полета вовсе не будет. Мифологический Меркурий
бросил свой кадуцей, и сняв шляпу, перекрестился обе¬
ими руками.
15 место неба потом попал я в воду; меня одели трито¬
ном, подвязали мне чешуйчатый рыбий хвост, надели
зеленый длинноволосый парик н поместили меня на
заднем плане, в далеком море, в свиту Нептуну» (Ка¬
ратыгин. Т.1. С.68—70).
В пушкинское время поведение актера на сцене,
выразительность его жестов определялись строгим
каноном. М.С.Щепкин вспоминал: «Припомню,
сколько могу, в чем состояло, по тогдашним поняти¬
ям, превосходство игры: его видели в том, когда ни¬
кто не говорил своим голосом, когда игра состояла из
крайне изуродованной декламации, слова произноси¬
лись как можно громче, и почти каждое слово сопро¬
вождалось жестами. Особенно в ролях любовника
декламировали так страстно, что вспомнить смешно;
слова любовь, страсть, измена выкрикивались так
громко, как только доставало силы в человеке; но иг¬
ра физиономии не помогала актеру: она оставалась
в том же натянутом, неестественном положении, в ка¬
ком являлась на сцену. Или еще: когда, например,
актер оканчивал какой-нибудь сильный монолог, по¬
сле которого должен был уходить, то принято было
в то время за правило поднимать правую руку вверх
и таким образом удаляться со сцены. <...> Между про¬
чим, во всех нелепостях всегда проглядывало жела-
ние возвысить искусство: так, например, актер на
сцене, говоря с другим лицом и чувствуя, что ему
предстоит сказать блестящую фразу, бросал того,
с кем говорил, выступал вперед на авансцену и обра¬
щался уже не к действующему лицу, а дарил публику
этой фразой; а публика, со своей стороны, за такой
сюрприз аплодировала неистово» (Щепкин М. С. За¬
писки актера Щепкина // Щепкин Михаил Семено¬
вич: Жизнь и творчество: В 2 т. М., 1984. Т.1.
С.104).
Па сцене не только происходило действие пьесы,
оперы, балета — там возникал волшебный мир, не по¬
хожий на обыкновенную жизнь. Этот мир создавался
объединенными усилиями тех, кто его представлял,
и тех, кто сидел в зале. «...Театр существует обманчивос¬
тью воображения, — писал Дидло в 1818 г., — и если
бы публика не принимала всех тех, кои уже обыкнове¬
нием введены, то надобно бы все критиковать, потому
что ничто не изображает недостаточнее неба, воды
и местоположений, как завесы, кулисы, софиты» (Дид-
(563 ]

СЧ ACTЬЕ/БЛ АЖ К11СТ В<)
С
л о К. Либретто балета «Калиф Багдадский». 1818.
Предисловие. Цит. по: Слони.чскии Ю.И. Балетные
строки Пушкина. Л., 1974. С.52—53).
Н. А. Марченко
СЧАСТБЕ/БЛ А Ж КИСТ ВО — синонимичная пара,
несомненно, относящаяся к ключевым словам-концеп-
там.
После известного смотра светских удовольствий
в первой главе автор задается вопросом, с которого, но
существу, и начинается роман как коллизия:
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, и цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
<...>
Нет: рано чувства в нем остыли...
(1. XXXVI. 0-12; XXXVII. I)
Началу романа нарочито противоречит его конец,
где героя настигает ощущение счастья, мгновенного
и едва ли не призрачного в своем альтруизме:
Он счастлив, если ей накинет
Боа пушистый на плечо,
Или коснется горячо
Ее руки...
(8. XXX. 9-12)
Онегин когда-то отверг счастье, не веря в его долго¬
вечность, надежность («И был бы счастлив... сколько
мог!» — 4. XIII. 14). И здесь уже «рифмуются» два дру¬
гих эпизода романа, два объяснения Онегина — его ис¬
поведь-проповедь и письмо.
«Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя;
Напрасны ваши совершенства:
Их вовсе недостоин я. <...>»
(4. XIV. 1-4);
Внимать вам долго, понимать
Душой всё ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать,
Бледнеть и гаснуть... вот блаженство!
(8, Письмо Онегина к Татьяне, 27—30)
К Онегину возвращается отвергнутое им когда-то
слово («блаженство»); как будто для того, чтобы напом¬
нить о легкомысленном небрежении, возвращается
и вея это откровенно каузальная рифма «блаженство —
ваше совершенство»; зеркальность ситуации подчерк¬
нута еще и двукратной апелляцией к собственной душе,
а также переосмыслением страдания («супружество
вам будет мукой» — «пред вами в муках замирать / ... —
вот блаженство!»).
Возвращение к Онегину концепта «счастье/блажен-
ство» в новом освещении обозначает не только духов¬
ную эволюцию героя; в самой «словесной динамике
произведения» (Ю.Н.Тынянов) происходит аксиоло¬
гический слом: в номинативном значении слов обнару¬
живаются глубинные перспективы духовно-менталь¬
ного свойства.
Начало романа создавалось Пушкиным под одно¬
звучную мелодию, то и дело оглашающую произведе¬
ния ссыльного периода.
В «Кавказском пленнике» герой: «Но поздно: умер
я для счастья» (Т.4. С. 106).
В «Тавриде» (1822): «Как будто слышу близкий глас /
Давно затерянного счастья» (Т.2. С.256).
В «Бахчисарайском Фонтане» Зарема: «Я долго сча¬
стьем наслаждалась, / <...> II тень блаженства мино¬
валась...» (Т.4. С. 165).
В «I Цыганах» автор: «Но счастья нет и между вами. /
Природы бедные сыны!..» (Т.4. С.203).
В «Борисе Годунове» заглавный герой: «Но счастья
нет в душе моей» ('Г.7. С.25).
В «Сцене из Фауста» ( 1825) на слова Мефистофеля:
«Ты с жизни взял возможну дань, / А был ли счаст¬
лив?» — Фауст: «Перестань...» (Т.2. С.435).
«Евгений Онегин», по существу, выкристаллизовы¬
вался из атмосферы кризиса пушкинского эвдемониз¬
ма (от eudaimonia, греч., — счастье, блаженство), со¬
звучного эпикуреизму древних, расчетливости новых
(эпохи 11|м>свещения) и новейших (школы Бентама,
переимеиовавшего «счастье» в «пользу»). Эпикурей¬
ские мотивы проходят через весь роман (напр., в упо¬
минании «эпикурейцев-мудрецов, / <...> школы Лёв-
шина птенцов» — 7. IV, 2. 4: в черн. вар. жестче: «эго¬
исты-мудрецы» — Т.6. С.416), (мч)бенно сгущаясь
в крайних его точках — в первой главе и в «Отрывках из
Путешествия Онегина». Гедонизм петербургского жи¬
тья героя находит усиленный отзвук в одесских стро¬
фах «Отрывков из Путешествия Онегина»: «Но мы. ре
бята. без печали. / <...> обжорливая младость» (Т.6.
С.204) и т.д. Тем более усиленным оказывается кон¬
траст «вседневных наслаждений» с опустошенностью
души былого эпикурейца (но известному замечанию
Монтеня, «наслаждение нас съедает»): «Я молод,
жизнь во мне крепка; / Чего мне ждать? тоска, тос¬
ка!..» (Т.6. С. 199).
Выход из тупика эвдемонизма русская литература ис¬
кала еще с XVIII в., призывая, по примеру Эпикура,
к умеренности в наслаждениях («Блаженство не в лучах
но|к|)ир. / 11е в вкусе яств, не в неге слуха; / 11о в здра-
выI и спокойстве духа, — / Умеренность есть лучший
пир». — Державин Г. Р. Приглашение к обеду, 1795).
Предромантическая и романтическая литература в лице
Карамзина, Жуковского, Батюшкова обратилась к кан¬
товской нравственной философии. II.М.Карамзин еще
в 1794 г. решительно заявлял своим друзьям:
Искать блаженства нам не должно...
(Послание к И.И.Дмитриеву, 1794);
[564]

с
С Ч ACT ЬЕ/ Б Л л Ж ЕНСТВО
11рестанем льстить себя мечтою,
11скать блаженства под луною!
(Послание к A.A.11лещееву. 1794)
Тему подхватили Жуковский и Батюшков. Послед¬
ний, испытав на себе кризис эвдемонизма, пришел
к выводу: человек «брошен сюда не для счастия минутно¬
го» (Нечто о морали, основанной на философии и ре¬
лигии. 1815). Особенно часто обращался к этому моти¬
ву В.А.Жуковский. Его программное стихотворение
«Теон и Эсхин» (1814) — поэтический трактат о свой¬
ствах счастья. Показательная риторика Теона у гроба
возлюбленной:
Что может разрушить в минуту судьба,
Эсхин, то на свете не наше;
Но сердца нетленные блага: любовь
И сладость возвышенных мыслей —
Вот счастье...
Судьба странствователя Эсхина — доказательство от
противного той же мысли — кое в чем предрешает жиз¬
ненный путь Онегина:
Он долго по свету за счастьем бродил —
Но счастье, как тень, убегало,
И роскошь, и слава, и Вакх, и Эрот —
Лишь сердце они изнурили;
Цвет жизни был сорван; увяла душа
I? ней скука сменила надежду.
В нравоучительных сочинениях пушкинского вре¬
мени (см., напр., статью «Блаженство» в кн.: Мура¬
вьев М.Н. Поли. собр. соч. [4.1-3]. СПб., 1820.
Ч.З) предпочтение отдавалось высшему, духовному
роду удовольствия. Так, известный своим экзальти¬
рованным поклонением Карамзину Н.Д.Пванчпн-
11исарев напечатал заметку «Ответ на вопрос, заданный
Автору в обществе Литераторов: Кто из извест¬
ных нам людей истинно счастливый человек? Карам¬
зин»: «Нз святейших обязанностей человека и граж¬
данина составить своп удовольствия значит достигнуть
высочайших понятий о возможном благе, разга¬
дать важнейшую проблему истинного счастия» (Дам¬
ский журнал. 1825. № 1. Январь. С.25). В том же
году журнал «Московский телеграф» напечатал пере¬
вод статьи Ж.-Б.Сея «Основания счастия» из его кни¬
ги «Томик, содержащий некоторые заметки о людях
и обществе» (второе парижское издание 1818 г. было
в библиотеке Пушкина). Обращаясь к богатому
и скучающему человеку, автор советовал ему: «...ты
страдательное лицо своего счастия. <...> Ты ждешь
на себя впечатлений от другого: ты невольник дру¬
гих. Для счастия надобно быть самобытным, надобно
производить, не быть производимым» (Л/7’. 1825.
4.2. № 8. Апрель. С.273-274).
Слова Сея, других моралистов и поэтов, как будто
напрямую обращенные к Онегину, не могли быть им
услышаны, даже если п были прочитаны (что не так
уж маловероятно). Морализаторская, да и поэтичес¬
кая риторика вообще малоубедительны: вряд ли можно
уговорить человека быть «истинно» счастливым.
Пушкинский роман приближается к кантовской ан-
тигедонистической этике, но не на уровне поэтической
риторики (не говоря уже о морализаторской) в духе
Карамзина или Жуковского.
Нарочитый последователь Канта в романе — Лен¬
ский, рожденный, быть может, для того, чтобы «мир
блаженством одарить» (2, VIII, 14). Интересно, что
вокруг него сосредоточено наибольшее количество слов
с корнем «счаст». Он — «счастливец» (2, IX, 10), боль¬
ше никто из героев романа так не назван. Однако счас¬
тье Ленского — мираж, нм самим созданный, :>то счас¬
тье неведения.
Он был любим... по крайней мере
Так думал он, и был счастлив.
(4, LI, 1-2)
Естественное завершение темы Ленского, соединив¬
шейся с мелькнувшей было в начале темой «блаженных
мужей» (1. XII, 7—14), — убийственное словосочета¬
ние: «В деревне счастлив и рогат...» (6, XXXVIII.
XXXIX, 7).
Ленский — кантианец на уровне риторики, поэтому
судьба наивного юноши, принимавшего призраки за
реальность, не может быть аргументом за или против
кантовской нравственной философии. Гораздо показа¬
тельнее в этом смысле судьба Татьяны, вряд ли когда-
нибудь читавшей о категорическом императиве.
В семантическом круге Татьяны слова «блаженство»
н «счастье» первоначально появляются в значении
удовлетворения высшей потребности ее души, жажды
любви.
Погибнешь, милая; но прежде
Ты в ослепительной надежде
Блаженство темное зовешь,
Ты негу жизни узнаешь.
Ты пьешь волшебный яд желаний,
Тебя преследуют мечты:
Везде воображаешь ты
Прнкггы счастливых свиданий...
(3. XV. 5-12)
Горькие у|мжи жизни развеют мечтательное счастье,
Татьяна узнает своего героя: «I It* может он мне счастья
дать» (6, 111, 14).
Вечно не стихающий вопрос: почему Татьяна отка¬
залась от счастья взаимной любви в финале романа?
Почему в данной ситуации для Онегина счастье вы¬
ступает как возможность в будущем времени, а для
Татьяны — лишь в прошедшем («А счастье было так
возможно, / Так близко!..» — 8, XLVII, 1—2)? Оче¬
видно, что герои вкладывают в это слово разные по¬
нятия. Для Онегина счастье — утоление охватившей
его страсти, а вместе с ней, возможно, и неизбывной
[565]

СЫР ЛИМБУРГСКИЙ
душевной тоски. Для Татьяны счастье — обретение
духовной гармонии (см.: ПОКОЙ). которое в принци¬
пе невозможно без согласия с чувством долга. Отзвук
этой гармонии слышен и воспоминаниях Татьяны:
...Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг, за дикой сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где в первый раз,
Онегин, видела я вас,
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей...
(8. XLVI, 5-14)
Счастье в понимании Татьяны в наибольшей степени
соответствует логике русского языка, его аксиологиче¬
ской памяти, запечатлевшейся во внутренней форме
слова. По данным «Этимологического словаря русского
языка» М.Р.Фасмера, наиболее вероятная этимология
слова «счастье» — «доля, совместное участие». Так, по¬
зднеславянское «съчастьнъ» означало «причастный».
Счастье, таким образом, — ощущение себя частью це¬
лого, мировой гармонии.
Понять «кантианский» выбор Татьяны, возможно,
помогут историко-культурологические рассуждения
В.О.Ключевского по «вопросу о счастье» в одной из
его статей 1891 г.: «Были, однако, сострадательные
попытки освободить людей от идолослужения этой
идее, заставить их усилиями ума и сердца, напря¬
женною работой над своею волей отказаться от лич¬
ного земного счастья как от обязательной цели
жизни, священной заповеди блаженства. <...> С наи¬
меньшим трудом удается эта работа простым верую¬
щим христианам... воспитание в духе долга и смире¬
ния регулирует у них деятельность инстинктов. Так
создается очень простой и ясный взгляд на жизнь.
Правило жизни — самоотвержение [как тут не
вспомнить няню Татьяны с ее рассказом о собствен¬
ном “семейном счастье”. — И.В.]. Не мир своими
благами обязан служить притязаниям лица, а лицо
своими делами обязано оправдать свое появление
в мире <...>. Эта радость сквозь слезы и есть христиан¬
ская грусть, заменяющая личное счастье. Христиан¬
ская грусть слагается из мысли, что личное существо¬
вание должно служить целям мирового порядка...»
(Ключевский В.О. Грусть: (Памяти М.Ю.Лермонто¬
ва, умер 15 июня 1841 г.) // Ключевский В.О. Лите¬
ратурные1 портреты. М., 1991. С.144—145).
Татьяна, по существу, в романе предлагает четвер¬
тый вариант «замены счастию» (миражом довольству¬
ется Ленский, «привычкой» — мать Татьяны, «вольностью
и покоем» — Онегин до встречи с Татьяной в Пе¬
тербурге). Она осталась верна хотя только «возможно¬
му». зато полному, по ее* представлениям, счастью, не
реализованному в е*е* судьбе, однако сохраненному как
духовная реальность внутренней жизни.
Татьяна здесь подает руку не* Онегину, но Автору.
В начале романа мы слышим из его уст привычное сето¬
вание: «Исчезло счастье юных лет» (1, XXXI, 13),
а в самом конце, при прощании с героями, с романом —
признательность за испытанные счастливые мгновения
творчества:
Прости ж и ты. мой спутник странный,
II	ты. мой верный Идеал,
И ты, живой и постоянный,
Хоть малый труд. Я с вами знал
Всё, что завидно для поэта:
Забвенье жизни в бурях света,
Беседу сладкую друзей.
(8. L. 1-7)
Финал романа вполне созвучен будущим утвержде¬
ниям счастья как творческого труда в стихотворени¬
ях Пушкина «Осень» (1833), «Пора, мой друг, пора!
покоя сердце просит...» (1834), «Из Пиндемонти»
(1836). Во многом автобиографический герой «Еги¬
петских ночей» (1835) поэт Чарский «признавался
искренним своим друзьям» о посещавшем его вдохно¬
вении, «что только тогда и знал истинное счастие»
(Т.8. С.264).
В «Евгении Онегине» таково единственное состояв¬
шееся счастье*, блаженством осенен роман Автора, но
не роман героев. Есть основания полагать пушкинское
произведение ключевым (кодовым) для русской куль¬
туры, а она и вправду более счастлива в своем творчес¬
ком пространстве, нежели в историческом.
В.	Л. Викторович
СЫР ЛIIМБУРГСКИII — «...импортировавшийся
из Бемы пи очень острый сыр, с сильным запахом. Лим-
бургский сыр очень мягок н при разрезании растекает¬
ся (живой), ср. другое объяснение: “покрытый слоем
‘живой пыли', образуемой микробами'' [Слов, языки
Пушкина. Т. 1. С.790]» (Лотмин. С.143).
Пред ним roast-beef окровавленный,
II	трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
II	Стразбурга пирог нетленный
Меж сыром Лимбургским живым
II	ананасом золотым.
(I. XVI. 9—14)
В письме к брагу Л.С.Пушкину еп’ 1 — 10 ноября 1824 г.
Пушкин просил прислать к нему в Михайловское кро¬
ме книг «горчицы и сыру» (Т.13. С. 119), не указав,
впрочем, какого именно сыру ему бы хотелось полу¬
чить. В 1826 г. он напутствовал в письме своего друга-
гурмана С.А.Соболевского:
[566 ]

с
СЫР ЛИМБУРГСКИЙ
У	Гальянн ил 1> Кольони
Закажи себе в Твери
С нармазаном макарон и,
Да яичницу евари.
(С.А.Соболевскому,!) ноября 1X26 //Т. 13. С.302)
20 августа 1833 г. Пушкин писал жене из Торжка:
«Сегодня проснулись в 8 часов, завтракали славно,
а теперь отправляюсь в сторону, в Ярополец — а Собо¬
левского оставляю на слипе с швейцарским сыром»
(Т. 15. С.72).
Уже после того, как лимбургский сыр появился
в романе «Евгений Онегин», В.С.Филимонов в поэме
1832 г. «Обед» наряду с другими сырами воспел
и лимбургский:
Бокал кипит пред круговою,
Чего-то ждет веселый пир. —
Вот он, с соленою слезою,
Гость милый наш, Швейцарский сыр,
Пахучий, сочный, ноздреватый;
II	вот Британский красноватый,
Иных любимец, тех тиран;
Вот Лимбургский, стеклом покрытый;
Вот Лягрюер и знаменитый
Миндальный, свежий Нармазан.
В.И.Даль в «Толковом словаре...» лимбургский сыр
не упомянул: «Сыр м. творог; квашеное молоко ста¬
вится в печь, и со свернувшейся гущи отцеживается
сыворотка; но обычно сыром зовут немецкий сыр,
выделанный из парного молока, соленый и просу¬
шенный, кругами. ...Более известен швейцарский
сыр, маслянистый, ноздреватый, со слезою; он
и у нас выделывается изрядно; английские сыры, пря¬
ные, нередко гноеные; голандские, плотные, своего
вкуса; из италиянских: пармезан, сухой п крохкий;
из французских: сыр бри, соломка, мягкий, непроч¬
ный» (Даль).
Н.Л.Бродский, комментируя приведенную выше
строфу из «Евгения Онегина», отмечал, что назван¬
ные Пушкиным «яства особенно ценились гастроно¬
мами и долго были в ходу. «В № 15 “Московского
телеграфа” 1832 г., — писал комментатор, — рассказы¬
вается, что для денежных людей дельцы "мелкой тор¬
говли и промышленности” мигом доставят “пироги
из Страсбурга, сыр из Лимбурга", “горы ананасов”,
“с благодарных полей Шампани польются реками
вина” — и всё дадут вам напрокат; угощение... будет
вам стоить только то, что надобно заплатить за лист
вексельной бумаги — если вы бесспорный наследник
дядюшки, который еле дышит» (Бродский. С.71).
Объявления о продаже лимбургского сыра встреча¬
ются и в газетах пушкинского времени.
Существенные уточнения и дополнения к коммен¬
тарию рассматриваемой строфы из «Евгения Онеги¬
на» — в письме историка и писателя, знатока кулина¬
рии В.В.Похлебкина от 21 августа 1998 г. кС.И.Бэл-
зе. С любезного разрешения С.И.Бэлзы, у которого
письмо хранится, приводим из него интересующие*
нас фрагменты:
«Теперь о сыре. Во первых географически — Лнмбур-
гов всего четыре. Хотя все близки территориально. Но
сыр Limburger производят и производили только в од¬
ном Лимбурге — городке близ Льежа, а главное — в са¬
мом Льеже (в то время — Люттих Liittich). Так что
лимбургский сыр — бельгийский, даже скорее валлон¬
ский. а не голландский, хотя провинция Лимбург ныне
в Голландии.
<...>
Limburger (т.е. лимбургский но названию) произво¬
дит сейчас ФРГ.
<...>
Вообще современный лимбургский (Herve,
Remoudou) — тоже далеко не таков, как надо. Он за¬
водской. промышленный, а настоящий лимбургский —
крестьянский, ручной, который делали маленькими
порциями. Его главное отличие — вонючий, т.е. как
раз такой, о котором писал Джером К.Джером.
Именно сильный аромат — и есть признак Лимбург¬
ского сыра.
<...>
Пушкин под словом живой имел в виду вовсе не
каких-то червей, как все вы интеллигенты неиспра¬
вимые при этом думаете. Л он имел в виду — запах.
Русский язык надо знать. Живой дух = русский
дух — эго и есть вонь. Для нач. XIX в. (конца X VIII в.) —
это нормальное восприятие слова живой. А не черви!
Червей выдумал лишь человек нач. XX в. (конца
XIX	в.) — при слове живой. Для него живой — это
копошащийся, т.е. в нач. XX в. все, что связано
с насекомыми — вошь, клопы, тараканы — <...>
в т.ч. и черви.
В лимбургском сыре — микрофлора, т.е. попросту
плесень — естественно она живая. Но Пушкин об
этом не знал и не ее имел в виду, а запах (микробы
стали известны в России после Мечникова, т.е. конец
XIX	нач. XX в.).
Теперь, самое главное — о времени появления в Рос¬
сии лимб<ургского> сыра. Это знаю теки.ко я.
<...>
Как крестьянский сыр лимбургский производился
в Льеже (Валлония) с XIV—XV вв. II как сугубо мест¬
ный, узкий не был известен даже в Брюсселе и Пари¬
же, а не то что в остальной Европе вплоть до XIX в.
Б конце XVIII в. революц<ионная> Франция завоевала
Валлонию. Фландрию, Верхний Рейн, Арденны,
а Наполеоновская империя к 1807 г. фактически заво¬
евала всю Европу. По Тильзитскому миру Россия
должна была покупать все у Франции, н у стран кон¬
тинента. но прекратить совершенно торговлю с Анг¬
1567 |

CM I* ЛИМБУРГСКИЙ
с
Сыроварни. Кенар. В книге: Собрание иллюстраций для
энциклопедии наук, искусств и ремесел. Т.6.
Париж, 1708. Гравюра
л ней. Вот в этот период — с 1808—1811 и появился
впервые Лимбургский сыр в России, ибо Франция
сбывала все. что собирали франц<узские> оккупаци¬
онные власти с покоренных стран. Но в это время
Пушкин был еще мал. Затем, после 1815 г.. факти¬
чески с 1818 после Аахенского конгресса начался им¬
порт в Россию западноевропейских пищевых изделий
для высших классов: сыров, вин, коньяков, конди¬
терских изделий. Французы-рестораторы в Петер¬
бурге завозили дешевые европейские сыры типа
Лимбургского (скороспелый сыр) н продавали их рус¬
ским дворянам за французские по высокой цене,
в том числе и лимбургский. Но потом наши разобра¬
лись и лимбургский исчез в 40-х годах.
P.S. Если у благо|юдных, дорогих франц<узских>
и англ<ийских> сыров — Рокфор, Данблю, Сталтон мик¬
рофлора — голубая-спнля, то у дешевых, типа камам-
бер и лимбург — белая или красновато-розоватая, пале¬
вая. У лимбурга — красноватая. Это важное отличие!
P.P.S. Вот еще одно интересное соображение.
<...>
Дело в том. что если Пушкина “задел" лимбург¬
ский сыр и он попытался выяснить о его происхожде¬
нии что-то, то он должен был бы натолкнуться на имя
Герцога Лимбургского Гвидо VI (1364—1371 гг. пра¬
вил когда этот сыр возник). А эго имя он и использо¬
вал для Гвидоиа (дал русское твердое мужское окон¬
чание). Ведь правителей (князей, герцогов) с этим
именем в Европе больше не было. Только в Лимбург¬
ской династии. Там Гвидо и Вольрамы (от 1-го до 4-го
и 6-го). А то у нас даже в серьезных книгах литера¬
туроведов пишут — вот, мол, Пушкин нашел древне¬
русско»' имя Гвидон, и восстановил (!?!?!) древнюю
русскую сказку о лебеде».
Сведения, сообщенные в письме В.В.Похлебкина,
в свою очередь, могут быть уточнены н дополнены.
О	том, насколько сильно пахнущим, вонючим был
лимбургский сыр. свидетельствует забавный рассказ
из «Воспоминаний» Е.Ю.Хвощинской (СПб., 1808):
«Однажды он [дедушка. — II.М. ] собрался делать ви¬
зиты. принарядился, раздушился и перед выездом ве¬
лел подать закусить на скорую руку. Подали к закус¬
ке н лимбургский сыр, когорый дедушка велел отнести,
говоря, что когда собираешься с визитами, лим¬
бургский сыр нельзя есть. Отец, бывши в комнате,
остановил человека, сказав: “Так как я, папа, сего¬
дня не еду, желая вам дать полную свободу действий,
позвольте оставить сыр — я им займусь”, — и принял¬
ся кушать. Между тем, у него в уме было другое! Ког¬
да дедушка нагнулся к столу, выбирая закуску, он по¬
[568]

с
СЫР ЛИМБУРГСКИЙ
тихоньку вложил в его карман кусок сыра, который
дедушка опасался даже кушать. Надушив себя еще
раз, боясь захватить с собою дурной запах от близко¬
го соседства сыра и не подозревая, что он в его кар¬
мане, дедушка уехал. Его ужасу и удивлению не бы¬
ло границ, когда он, посещая элегантные салоны
великосветских красавиц, был преследуем невозмож¬
ным запахом... 15 каждой швейцарской он приказы¬
вал оглядывать свой туалет, не понимая, откуда по¬
добный запах, но все было на нем чисто и элегантно.
Он был в отчаянии, когда некоторые дам »i при его
появлении, не стесняясь, держали носовые платки
у носа... Не кончив визитов, раздосадованный, вер¬
нулся он домой, и там дело разъяснилось: в кармане
камердинер нашел кусок лимбургского сыра» (цит.
по '.Лаврентьева Е.В. Светский этикет пушкинской
поры. М., 1999. С.540).
Онегин в ресторане Талона вкушает лимбургский
сыр в конце своей изысканной трапезы. Это десерт.
«В аристократических домах к десерту могли пода¬
вать и сыр: Брнйа Саварен считал, что десерт без сы¬
ра, как прекрасная женщина, у которой нет глаза.
Чаще всего использовали мягкие сыры, их ели с са¬
харом. Анекдот повествует, что на конгрессе it Вене
Талейран давал обед. Во время десерта речь зашла
о	том, какой нз сыров должно считать лучшим. Лорд
Кастлриг советовал английский стилтон; Альдини —
миланский стракино; Зельтер — шведский гриер;
датский министр барон Фальк — лимбург...» (Лот¬
ман К). М., Погосян Н.А. Великосветские обеды.
СПб., 1996. С.89).
Пушкину был известен анекдот о Петре I из книги
«Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные
Яковом Штелиным» (2-е изд. / Пер. с нем. М.,
1820): «Петр Великий, по голландскому обычаю, ку¬
шал после обеда масло н сыр. Особливо ж любил он
лимбургский сыр, который ему отменно понравился,
заметивши прежде, что редко подавали в другой раз
на стол початые сыры либо подавали иногда неболь¬
шие остатки, выиял он из кармана математический
свой инструмент, вымерял остаток сего сыру и запи¬
сал его меру в записной книжке; Фелтен [обер-кух-
мистер Петра I. — Н.М. | не был тогда при столе,
а как он после вошел, то государь сказал ему: “Этот
сыр отменно хорош и мне очень полюбился; спрячь
его, не давай ни кому и ставь его всегда на стол, по¬
ка он изойдет”. По сему приказанию на другой день
сыр подан был на стол, по, по несчастью обер-кухми-
стера, не осталось уже п половины. Государь тотчас
приметил сие, взял записную свою книжку н мас¬
штаб, вымерял остаток сыру п нашел, что половина
того, сколько снято было со стола, была съедена. Он
приказал позвать обер-кухмистера и спросил: отчего
столько убыло сыру со вчерашнего дня? Фелтен от¬
вечал, что он этого не знает, ибо он его не мерял.
“А я его вымерял ' — сказал император, приложивши
масштаб, показал ему, что половины сыра недоста¬
вало. Потом его величество еще спросил, не прика¬
зывал ли он ему спрятать этот сыр? “Так, — отвечал
Фелтен, — но я это позабыл". — “Погоди ж, я тебе
напомню”, — сказал государь, встал из-за стола,
схватил свою трость и, поколотивши ею обер-кухми-
стера, сел опять за стол и кушал спокойно свой сыр.
которого остатки после того еще несколько дней по¬
даваемы были на стол» (цит. по: Петр Великий: Вос¬
поминания. Дневниковые записи. Анекдоты. СПб.;
Париж; М.; Нью-Йорк, 1993. С.354—355; указано
В.С.Листовым).
Приведенный выше анекдот о 11етрс 1 свидетельству¬
ет о том, что лимбургский сыр был известен в России
в первой четверти XVIII в., т.е. задолго до указанного
В.В.Похлебкиным 1808 г. Правда, пока это царский
деликатес. Л в 1800 г. «Московские ведомости» уведом¬
ляли всех желающих его приобрести:
«Близ Кузнецкого мосту, в доме Гж Полуехтежых,
в лавке Урбена под № 346, получены всякие новые
Дамские уборы, таковые же товары, н Лимбургский
сыр» (MB. 1800. 4 января. С. 12).
II.	II. Михайлова
[569]

т
ТЛВУН БРАКОВАННЫХ КОНЕЙ
ГЛЬМI JJ РАНО В А Н11Ы X К( )ИЕИ
Лошадей, имеющих существенные недостатки, кото¬
рые снижают их работоспособность, бракуют при по¬
купке, особенно при отборе для армии. Заводчику —
хозяину конного завода (предприятия, где разводят
лошадей) оставалось надеяться, что он сбудет их на яр¬
марке* подобно тому, как надеется на выгодную сделку
привезший «поддельны вины Европеец»:
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей...
(Т.Н. С. 198)
Д.Я. Гуревич
ТАВРИДА — название Крымского полуострова, искус¬
ственно образованное в России в XVIII в. от латинского
tauri (екис|)ское племя, жившее* на полуострове) и прила¬
гательного tanricus (таврический, относящийся к тав¬
рам). В оде «Водопад» (1791 —1794), написанной на
смерть князя Г.А.Потемкина, получившего за присоеди¬
нение Крыма титул князя Таврического, Г.Р.Державин
неоднократно упоминает то «великолепного князя Таври¬
ды», то «море Тавриды» (Державин. С. 185, 188). то дру¬
гие крымские реалии. Но в XVIII в. о Крыме знали еще
очень маю. Только в 1800 г. была опубликована книга,
достаточно основательно знакомившая с этими местами:
«11утешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году»
Г1.И.Сумарокова. Вот что он писал об истории Крыма:
«Таврикиею, Тавро-Скифиею и Тавридою называлась
часть земли, лежащая менаду Днепра и Перекопа, при¬
том весь Крымский палуост|х>в, который именовался еще
Хс“|кч)ннеким. Сие свидетельствует Иродот, живший
прежде Христа, а но нем Страбон и Плиний. <...>
Первые обитатели Тавриды за несколько веков
до Р.Х. были киммеры, или циммеры, коих владения
простирались от реки Кубани но всему Крымскому по¬
луострову до самого Днестра, и против Таманский, со¬
единяющий Черное с Азовским морем, который в древ¬
ности Босфором назывался, протекая в их областях,
получил оттого имя Цнммерийского. Они построили
город Киммериои. <...>
Посем скифы, народ дикий, вытесненные от соседов
своих из их земель, искали в полуденных местах себе
поселений. Они, пришел к сим странам, прогнали отту¬
да киммеров и завладели Тавридою, прозванною тогда
Тавро-Скифиею.
Во время сих происшествий почти за 500 лет до Р.Х.
греки, у коих науки уже процветали и торговля отправ¬
лялась со многими народами, прельстились приморски¬
ми сего полуострова местами и признавали их весьма
способными для своих промыслов» (Сумароков 11.11.
Путешествие но всему Крыму и Бессарабии в 1799 го-
ДУ // Ландшафт моих воображений: Страницы прозы
русского сентиментализма. М., 1990. С.302—304).
Даич* Сума|юков перечисляет среди «покорителей» Та¬
вриды готфов, гуннов, императора Юстиниана, каш|к>в,
византийского императора Феофила, великого князя
Святослава, хана Батыя, турецкого султана Магомета II.
«Но в 1783 году Россия обратила взор на древнее
свое завоевание, и Таврида, претерпевшая толикия над
собою превратности, приобщилась наконец под ее дер¬
жаву и составляет ныне прелестную оной область»
(Там же. С.305—306). Вот что знали русские люди
времени Пушкина о Тавриде.
С начала 1820-х п\ путешествия в Крым участились.
I	Ьтпкии отправился в Крым с семьей генераш Н.Н.Раев¬
ского, чуть ранен1 Крым посетил Г.В.Гераков (авп>р<1 Кте-
вых записок по многим российским губерниям. 1820»,
1828, «11родатжения путевых записок... 1820-го и начата
1821-го». 1830), несколько позднее — И. М. Муравьев-Апо¬
стол (шпор «Путешествия по Тавриде», 1824), А.С.Грибо-
едов (авторпутевого;щевника «Крым», 1825). Путешест¬
вует но Крыму и герой Пушкина Евгений Онегин.
«Онегин посещает потом Тавриду», — пишет 11ушкин
(Т.6. С. 199). Но что он увидел в ней? — Этого мы не
знаем. Ведь строки
Прекрасны вы. брега Тавриды;
Когда вас* видишь с корабля
Мри свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я... —
(T.6. С. 199-200)
указывают ие на Онегина, а на Автора. И далее Таври¬
да представлена в восприятии Автора, а не его героя.
Лишь после всех описаний и отступлений будет сказано:
Спустя три года, вслед за мною,
Скитаясь в той же стороне,
Онегин вспомнил обо мне.
(Т.6. С.201)
Маршрут путешествия Пушкина по Крыму известен:
Керчь, Феодосия, морской переход к Гурзуф, потом пу¬
тешествие но деревенькам Южного берега, в том числе:
Ялта, Алунка, Симеиз, Кореиз, подъем по Чертовой лест¬
нице в Байдарскую долину, Георгиевский монастырь,
мыс Фиолент, далее — Бахчисарай и Симферополь (Ак-
Мечеть) (ем. подробнее:Летопись... С.223—229). 11|м‘-
бывание Пушкина в Крыму с 15 августа по 12 (?) — 17 (?)
сентября — один месяц, насыщенный ярчайшими впе¬
чатлениями. Они отразились п в «Отрывках из Путеше¬
ствия Онегина», и в целом ряде стихотворений: «Погасло
дневное светило...» (1820), «Редеет облаков летучая гря¬
да...» (1820), «Кто видел край, где роскошью приро¬
ды...» (1821). в набросках большого стихотворения «Та¬
врида» (1822). Один из этих набросков дат основу дня
фрагмента «Я помню мо|ю пред грозою...» из первой гла¬
вы «Евгения Онегина»:
За нею по наклону гор
Я шел дорогой неизвестной,
II	прпмечат мой робкой взор
[571|

ТАЛИЯ
т
Следы ноги ее прелестной —
Зачем не смел ее следов
Коснуться жаркими устами,
Кропя их жгучими <?> [слезами <?>]
Нет, никогда средь бурных дней
Мятежной юности моей
Я не желал [с таким] волненьем
Лобзать уста младых I (ирцей
И перси, полные томленьем.
(Т.2. (1.257)
И еще одно стихотворение, которое по-своему отзо¬
вется в «Евгении Онегине», — «Нереида»; начинается
оно с упоминания Тавриды: «Среди зеленых волн, лоб¬
зающих Тавриду» (Т.2. С. 156). И в романе, как и в сти¬
хотворении «Нереида», Пушкин рифмует «Тавриду»
с «Нереидой» (см.: МЩМШДЛ):
Как часто по брегам Тавриды
Она меня во мгле ночной
Водила слушать шум морской,
Немолчный шопот Нереиды,
Глубокой, вечный хор валов,
Хвалебный гимн отцу миров.
(8. IV. 9-14)
Пушкин и позднее возвращался мечтою к Крым.
Заметим, что само слово «Крым» не встречается
в «Евгении Онегине». В черновиках же романа при
описании путешествия Онегина оно было:
Он едет к берегам иным —
Он прибыл из Та<мани> в Крым
(Т.6. С.486, гр.:С.501)
О	крымских впечатлениях Пушкина в «Евгении Оне¬
гине» ем. также: БАХЧИСАРАЙ. МИТРИЛАТ. ИЕРЕИЛА.
САЛГИР.
М. В. Строганов
ТАЛИЯ (OdXeia: др.-греч. миф.) — одна из девяти
муз, покровительница комедии. Изображалась с коми¬
ческой маской в руках и венком из плюща на голове.
Описывая «сельские забавы» в стихотворении «Евге¬
нию. Жизнь Званская» (1807), Г.Р.Державин упоми¬
нает и музу комедии Талию, и музу танца Терпсихору:
Амурчиков, харит плетень, иль хоровод,
Заняв у Талии игру и Терпсихоры,
Цветочные венки пастух пастушке вьет,
А мы на них и пялим взоры.
В «Евгении Онегине» Талия, как и Мельпомена,
и Терпсихора, появляется там, где речь идет о москов¬
ском театре середины 1820-х гг.:
...Талия тихонько дремлет
II	плескам дружеским не внемлет...
(7, L, 5-6)
Причем черновая строка «И дружелюбным плескам
внемлет» (Т.6. С.459) была заменена на более категория-
3.
/с/
Талия. Иллюстрация в книге: Новая картинная галерея...
15 2 ч. М.2. М.. 1807. Гравюра
ную. Как отмечает Ю.М.Лотман, это выражает «скепти¬
ческое отношение Пушкина к комическому театру тех
лет» (Лотлиш. С.334). Возможно, пушкинская и|юния
в данном случае направлена и на директора московского
театра Ф.Ф.Кокошкина: ведь это под его руководством
на московской сцене «Мельпомены бурной / Прогяжный
раздается вой» (г.е. трагедия воет), «Талия тихонько
дремлет» (т.е. комедия засыпает), и «Терпсихоре лишь
одной / Дивится зритель молодой» (7, L, 1—2, 5, 7—8).
И. А. Трифаженкова, М. П. Строганов
ТАМ ВОВ
С семьей 11апфила Харликова
Приехал и мосье Трике,
Остряк, недавно и;? Тамбова...
(5, XXVII. 1-3)
...Харликову,
I	!евесту переспелых лет,
Берет тамбовский мой поэт...
(5, XXXVII. XXXVIII. XXXIX. 9-11)
В пушкинское время Тамбов — губернский город.
Основан в 1636 г. в связи с возведением оборонной
линии и городов-крепостей для охраны южных гра¬
[572]

т
ТАМ БОВ
Танбовъ.
Базарная плош*дъ я Христорожл^ствеяЫй роСоръ.
Тамбов. Базарная площадь и Христорождествснский собор.
1!)1()-с гг. Открытка
ниц России. Был уездным городом в составе Тамбовского
наместничества (1779—1796), с 1796 г. — администра¬
тивный центр Тамбовской губернии. С конца XVIII в. на¬
чал превращаться из глухой окраины в культурный
центр. Этому во многом содействовал Г.Р.Державин, ко¬
торый с 1786 но 1788 г. был наместником края. При нем
пскт|ми“но здание театра, открыто наро:цюе училище, ус-
т|юена типография и стала издаваться газета «Тамбов¬
ские известия». С именем Г.Р.Державина связаны мно¬
гие другие начинания по благоустройству города.
Наиболее выразительную картину Тамбова
1820—1830-х гг. дают стихи из поэмы М. К).Лермонто¬
ва «Тамбовская казначейша», написанной, кстати,
«Онегина размером» и опубликованной в 1838 г. в XI томе
«Современника» под заглавием «Казначейша» (Тамбов
был обозначен «Т...»).
I
Тамбов на карте генеральной
Кружком означен не всегда;
Он прежде город был опальной,
Теперь же, право, хоть куда.
Там есть три улицы прямыя,
И фонари, и мостовыя;
Там два трактира есть, один
Московский, а другой Берлин.
Там есть еще четыре будки,
11ри них два будочника есть;
11о форме отдают вам честь,
И смена им два раза в сутки;
Короче, славный городок.
II
Но скука, скука, Боже правый,
Гостит и там, как над Невой,
Поит вас пресною отравой,
Ласкает черствою рукой.
И там есть чопорные франты,
Неумолимые педанты,
И там нет средства от глупцов
И музыкальных вечеров;
И там есть дамы — просто, чудо!
Днаны строгие в чепцах,
С отказом вечным на устах.
При них нельзя подумать худо:
В глазах греховное прочтут,
П вас осудят, проклянут.
(Современник. Спб.. 1838. С. 150—151)
Характеристика Трике как «истинного француза», «не¬
давно из Тамбова» неслучайна. Во в|к*мя войны с 11анопе-
оном Тамбовская губерния была тыловой, там спасались
многие помещики. Здсчътакже содержались многие согни
пленных солдат п <х|>ице|к)в французской армии. Они
пользовались нотой свободой. 11омещики напе|>ебой при¬
глашали их в свои усадьбы и подолгу удерживали в качест¬
ве1 1чхтей. Один из таких пленных писал: «Я готов думать,
что французу здесь лучше, чем на родине, он отовсюду
встречает здечъ незаслуженное расположение» (Цит. по:
1(>/и)('('<1 II.М.. Пешков П. II. Тамбовская т|юпиика к 11уш-
кину. 2-е изд. Воронеж, 1978. С.135). В 1813 г. пленных
стали отпускать на родину, но многие- остались здечъ в ка¬
честве учителей и гувернеров, некоторые занялись ком-
мер! щей. Так, например, воспетый Лермонтовым трактир
«Берлин» был основан бывшим ерраннузекпм военноплен¬
ным. Словом, выражечше «француз из Тамбова» в пуш¬
кинское время звучало огнюдь не1 парадоксом.
[573]

ТАТАРЫ
т
Сам Пушкин никогда не был в Тамбове, но он ему
был хорошо известен, так как многие |юдетвенники,
друзья, знакомые были связаны с этим городом (в том
числе упомянутый выше Г.Р.Державип).
В «<Начале автобиографии>» Пушкин писак «...дед
Moii служил во флоте и женился на Марье Алексеевне
Пушкиной, дочери тамбовского воеводы...» (Т. 12.
С.313—314). Здесь неточность: отец М.А.Пушкиной —
Алексей Федорович — никогда не был воеводой, а был
только тамбовским помещиком, которому был пред¬
ставлен О.А.Ганнибал, приехавший по казенным де¬
лам на Липецкие заводы и женившийся затем it 1773 г.
на его дочери. Ошибка произошла, может быть, пото¬
му, что один из Пушкиных — Петр Михайлович, но
прозвищу Желтоух, был в 1653—1656 гг. полковым во¬
еводой к крепости Козлов — будущем уездном городе
Тамбовской губерни и.
М.А.Ганнибал не порывала связей с тамбовской род¬
ием'!. После р&гьеада с мужем она вернулась в поместье
своего отца с малолетней дочерыо Надеждой и жила
там до получения в опеку псковского имения. Впослед¬
ствии. покинув навсегда тамбовскую землю, она оста¬
вила там братьев, племянников, крестников. Брат ее —
Ю.А.Пушкин был женат на Н.Г.Рахманиновой —
сечт[»е известного переводчика и издателя трудов Вольтера
И.Г.Рахманинова, устроившего в своем родовом там¬
бовском имении одну из первых в России сельских ти¬
пографий. Сын этого брата — А.Ю.Пушкин часто бы-
вал в семье родителей но:»та.
И Тамбовской губернии |к>лплпсь и воспитывались
Е.А.Баратынский, А.Н.Верстовский, М.С.Лунин,
Я.И.Сабуров, имели поместья Е.А.Арха|юва. С.11.Жиха¬
рев, А.М. и А.А.Полторацкие, гостили Ф.Ф.Вигель
и A.11.Керн. В 1812 г. здесь спасались от французов многие
семьи, в том числе Гончаровы. 27 aaiycra в тамбовском
имении Загряжских — Карман — родилась 11аталия I (пко-
лаевпа. В тамбовском имении Любичн жил 11.И.Крив¬
цов, которому поэт писал накануне своей женитьбы
II)	февра.1Я 1831 г.: «Нынешней осенью был я недалеко
от тебя. Мне брюхом хотелось с тобою увидеться и побол¬
тать о старине — ка|«нггины мне* помешали» (ГГ. 14. С. 150).
Лит.: Страницы истории Тамбовского края. Воронеж, 1989.
О. Н. Рыкова
ТАТАРЫ — зд.: крымские татары, составлявшие осно¬
ву населения Крыма до его присоединения к России
(в Западной Квропс крымские и астраханские степи
называли Малой Татарией вплоть до середины XIX сто¬
летня). «Хижинки татар» вспоминаются Пушкину при
описании им путешествия Онегина:
Прекрасны вы. брега Тавриды;
Когда вас видишь с корабля
<...>
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сёл узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар...
Какой во мне проснулся жар!
(Т.6. С. 199—200)
11ушкин частично повторил здесь свое первое описа¬
ние* Крыма, сделанное им в 1821 г. в стихотворении
«Кто видел край, где роскошью природы...»:
Я помню скал прибрежные стремнины,
Я помню вод веселые струи,
II	тень, и шум — и красные долины,
Где [в тишине] простых татар семьи
Среди забот и с* дружбою взаимной
Под кровлею живут гостеприимной.
Всё живо там, всё там очей отрада,
Сады татар, селенья, города...
(T.2. С. 190)
Тогда же эпизод из богатой бурными событиями
крымской истории Пушкин положил в основу «Бахчи¬
сарайского фонтана», который в феврале 1824 г.
в письме к Ф.В.Булгарину назвал «татарской позмой»
(Т. 13. С.85). Но для Онегина времена, когда Гирей ре¬
шал, что он будет делать: «Па Русь ли вновь идет вой¬
ною. / Несет ли Польше свой закон...» (Т.4. С. 155),
были уже далеким прошлым, и. повествуя о странстви¬
ях своего героя по Тавриде, I IyiuKini говорит о мирных
потомках некогда воинственных крымских татар и их
грозных ханов.
М. И. Строганов
ТАТЬЯНА ЛАРИНА - главная героиня романа,
в центральных главах (со второй но шестую) — уездная
барышня, в главе восьмой — княгиня N.
В отличие от Онегина и Ленского, Татьяна родилась
и выросла в провинциально-поместной с|>еде (др. гипоте¬
зу см.: МОСКВА): тем не* менее она тоже чувствует себя
в ней одинокой и непонятой, разительно отличается от
окружающих. «Вообрази, я здесь одна, / Никто меня не*
понимает», — признается она в письме Онегину. Даже»
«в ('(‘мы1 своей родной» она «казалась девочкой чужой»,
избегала игре подружками-сверстницами. Причина та¬
кого отчуждения и одиночества — в необычности, ис¬
ключительности натуры Татьяны, одаренной «от небес»
Воображением мятежным,
Умом и волею живой,
II	своенравной головой,
И сердцем пламенным и нежным.
(3, XXIV, 9-12)
В романтической душе Татьяны своеобразно соеди¬
нились два начала. Сроднившаяся с русской природой
[574]

т
и народно-патриархальным бытом, привычками и тра¬
дициями «милой старины», она живет и в другом — вы¬
мышленном. мечтательном мире. Татьяна — усердная
читательница иностранных романов, главным образом
нравоучительных и сентиментальных, где действуют
идеальные герои, а и финале неизменно торжествует
добро. Она бродит по полям «С печальной думою
в очах, / С французской книжкою в руках» (8, V,
13—14). Привыкшая отождествлять себя с доброде¬
тельными героинями любимых авторов, она и Онеги¬
на, столь не похожего на окружающих, готова принять
за «совершенства образец», как бы сошедший со стра¬
ниц Ричардсона и Руссо, — того героя, о котором она
давно мечтала. «Литературность» ситуации усиливает¬
ся и тем, что письмо Татьяны Онегину насыщено реми¬
нисценциями ил франпу.мких [юмапов. Однако книжные
заимствования не могут заслонить непосредствен¬
ного, искреннего и глубокого чувства, которое сквозит
в письме Татьяны. Да п сам факт ее послания к едва
знакомому мужчине говорит о страстности и безогляд¬
ной смелости героини, пренебрегающей опасениями
бьггь скомпрометированной в глазах окружающих.
Именно ;гги свойства ее натуры увидел и оценил
Онегин. Но ему остался неведом другой, скрытый
пласт душевного мира Татьяны — ее укорененность
в народной почве, глубинная, органичная связь с нацио¬
нальной традицией, фольклорно-поэтической стихией,
с миром русской старины и русской природы, притом
более всего — с русской зимой:
Татьяна (русская душою,
Сама не зная, почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму,
На солнце иний вдень морозный,
II сани, и зарею поздной
Сиянье розовых снегов,
П мглу крещенских вечеров.
(5. IV, 1-8)
Недаром героине постоянно сопутствуют в романе
зимние пейзажи, мотивы снега, холода, мрака. Осо¬
бенно ярко эта слитность с зимней природой и обрядо¬
вой традицией зимних праздников выступает в сценах
святочных гаданий и навеянном ими сне Татьяны.
Мало того, такое сродство обретает здесь символи¬
ческий смысл, ассоциативно связывается с представ¬
лениями о мраке и холоде как сущностных свойствах
жизни вообще. В результате создается впечатление,
что готовность страдать и терпеть, безропотно нести
свой крест, уходящая своими корнями в глубины на¬
родной этики (свидетельство тому в разговоре с ня¬
ней), для Татьяны столь же естественна, как привыч¬
ка жить в суровом климате — в царстве льда, холода
и снега. Вот почему сон Татьяны — «это ключ к понима¬
нию ее души, ее сущности» (Гуковский Г.А. Пушкин
ТАТЬЯНА ЛАРИНА
и проблемы реалистического стиля. М., 1957. С.214).
Заменяя прямую и подробную характеристику внут¬
реннего мира героини, он позволяет проникнуть в са¬
мые сокровенные, неосознанные глубины ее психики,
ее душевного склада.
Однако он выполняет и еще одну важнейшую роль —
пророчества о будущем, ибо «чудный сон» героини —
:т> сон вещий. В символических обрядово-фольклор¬
ных образах здесь предсказаны, предугаданы едва ли
не вее главные события последующего повествования:
выход героини за пределы «своего» мира (переправа
через ручей — традиционный образ женитьбы в народ¬
ной свадебной поэзии), предстоящее замужество (мед¬
ведь — святочный образ жениха), появление в лесной
хижине — доме суженого или возлюбленного — и узна¬
вание его истинной, доселе скрытой сути, сборище
«адских привидений», так напоминающих гостей на име¬
нинах Татьяны, ссора Онегина и Ленского, завершив¬
шаяся убийством юного поэта. Главное же — героиня
интуитивно прозревает сатанинское, демоническое на¬
чало в душе своего избранника (Онегин во главе сонма
адских чудищ), что вскоре подтверждается его «стран¬
ным с Ольгой поведеньем» в день именин и кровавой
развязкой поединка с Ленским.
Сон Татьяны — новый шаг в постижении характера
Онегина, ибо холодная отповедь Евгения не только
причинила ей невероятные душевные страдания, но
и заставила задуматься об истинной сущности героя ро-
мана. Н если раньше — но аналогии с персонажами
прочитанных книг — Татьяна видела в нем натуру иде¬
ал ыю-добродетельную, то теперь, кажется, она готова
впасть в противоположную крайность. Преодоление
этих крайностей свершится лишь позднее, в ходе треть¬
его акта разгадки тайны Онегина. Очутившись в опус¬
тевшем доме Онегина, Татьяна принимается за чтение
книг в его деревенском кабинете, выбор которых поразил
ее своей странностью. 11 немудрено: провинциальная
барышня, Татьяна была читательницей с запоздалыми
литературными вкусами. Круг ее чтения составляли
преимущественно романы второй половины XVIII в.
(среди ее любимых произведений Пушкин называет
«Новую Элоизу» Руссо, «Клариссу» Ричардсона, «Стра¬
дания молодого Вертера» Гете* и некоторые* другие по¬
пулярные тогда произведения), вде действовали герои
благородные и доб|>одетелы1ые, верные законам долга
и чести, способные совершить подвиг самопожертвова-
ния — такие, как Сен-Пре, Вертер, Грандиеон. В пыл¬
ком воображении Татьяны все они «В единый образ об¬
леклись, / В одном Онегине слились» (3, IX, 13—14).
Теперь же, в библиотеке Онегина, Татьяна находит
совсем иные книги, о которых ранее не подозревала.
Это новинки европейской литературы, главным обра¬
зом творения писателей-романтиков: Байрона, Шато¬
бриана. Констана к др. — произведения,
[575]

ТАТЬЯНА ЛАРИНА
т
В которых отразился век,
И современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмерно,
С его озлобленным умом,
Кипящим в действии пустом.
(7, XXII. 7-14)
В отличие от романов Ричардсона и Руссо, здесь гос¬
подствуют герои холодные и опустошенные, разочаро¬
ванные и эгоистичные, ге|юи, свершающие преступления,
творящие зло и наслаждающиеся злом. Неудиви¬
тельно, что Татьяне «открылся мир иной» — трагически
противоречивый душевный мир современного челове¬
ка. Открылся eii отчасти и характер самого Онегина.
С особым вниманием читает она страницы, где встреча¬
ются на полях его замечания, «черты его карандаша»
и где «...Онегина душа / Себя невольно выражает / То
кратким словом, то крестом, / То вопросительным
крючком» (7, XXIII. 10—14). Татьяна начинает пони¬
мать: если и можно сравнивать Онегина с литератур¬
ными героями, то не с благородными и восторженными
персонажами литературы минувшего века, а с холод¬
ными и скучающими героями литературы новейшей.
Его душе созвучны образы не Ричардсона, но Байрона,
тип демон 11ческого героя - и идиш щуал иста!
Можно сказать, что новейшая романтическая лите¬
ратура в библиотеке Онегина и вся обстановка его де¬
ревенского кабинета так же полно раскрывают его по¬
таенный душевный мир, как раскрывает сон Татьяны
ее собственную душу. 11о, в отличие от Онегина, Тать¬
яна имела возможность проникнуть на «заповедную
территорию», получить доступ к тайнам души своего
избранника.
Теперь-то. кажется Татьяне, она до конца поняла
Онегина, разгадала его тайну: «Ужель загадку разре¬
шила? / Ужели слово найдено?» (7, XXV, 1—2) (име¬
ется в виду слово, зашифрованное в шараде). Отныне
он в ее глазах «москвич в Гарольдовом плаще», едва ли
не пародия на героя времени. Не этим ли объясняются
ее надменность и холодность при новой встрече — в 11е-
тербурге? Татьяна, таким образом, вновь связывает
Онегина с определенным литературным типом.
Н вновь ошибается. Ибо разочарование Онегина, его
хандра, его душевные муки непритворны и искрении
(как вполне искренни и переживания самой Татьяны,
почерпнутые как будто из французских романов). Дра¬
ма героев — в значительной мере драма непонимания
или же понимания неполного, ограниченного, хотя те¬
перь — .tit) люди существенно изменившиеся.
Особенно разительно, конечно, изменилась Татьяна,
превратившаяся из скромной уездной барышни в вели¬
чавую княгиню, важную придворную даму — «законо¬
дательницу зал». «Как изменилася Татьяна!» — не мо¬
жет не поразиться при новой встрече с ней Евгений.
Некоторым критикам, современникам поэта, казалось,
что столь быстрая и резкая перемена не совсем правдо¬
подобна н психологически неубедительна (с чем, ка¬
жется, готов согласиться и сам ноэт). С другой стороны,
пушкинскому роману вообще свойственны ску¬
пость и беглость житейских и психологических мотиви¬
ровок, рассчитанных на понимание с полуслова.
И здесь, конечно, Пушкин не рисует сколько-нибудь
подробно само изменение духовно-нравственного об¬
лика героини, но позволяет читателю угадать, как и по-
чему оно произошло.
Нельзя не* заметить, как обогатился за короткое вре¬
мя жизненный опыт Татьяны, какие испытания п ду¬
шевные' страдания выпали на ее' долю, как расширился
ее духовный мир, изменился круг общения: страстная
и безнадежная любовь к Онегину, принесшая невыноси¬
мые* муки, е*е* отчаянием' положение в родигемьеком до¬
ме' после гибели Ленского, замужества Ольги, отъезда
Онегина, брак с нелюбимым человечном, чужая и чуж¬
дая ей атмосе|)ера «большого е-вета», где она обрела ари¬
стократический лоск, научилась «властвовать собой»
(как когда-то советовал ей Онегин) и безупречно ис¬
полнять роль сановной дамы (втайне мечтая о деревен¬
ском уеущнении, об «Онегине дале'ком», которого она
по-прежнему любит).
Другая причина чудесного преображения Татьяны —
исключительность ен* натуры, е'е' утонченная духов¬
ность. Как быстро сумела она постичь тайну души Оне¬
гина. приобщиться к совершенно новому для нее кругу
понятий и интересов! И это соприкосновение с идеями,
умственными исканиями современной европейской
культуры нс'мало обогатило ее. облегчило ей пере*ход
к другой, новой для нее жизни. Оно помогло е*й обрести
подлинно аристократический облик и при этом остать¬
ся верной себе, сохранить внутреннюю свободу, естест¬
венность н натуральность поведения.
Конечно, Татьяне близки и понятны страдания вне¬
запно п страстно влюбившегося в нее Евгения: ведь она
сама псрс'жила нечто подобное. Но точно так же, как
Онегин до последней минуты не1 подозревал, что в кня¬
гине* N живет «простая дева», «прежняя Таня», так
и Татьяна не* могла знать, что щюпзош.ю с Онегиным по¬
еме* дуэли, что передумал он во вре'мя долгих странст¬
вий но России, что пережил в чаеы добровольного зато¬
чения в своем кабинете. Для не;е он по-прежнему
«москвич в Гарольдовом плаще» — человек холодный,
опустошенный, эгоистичный. Этим в значительной сте¬
пени и объясняется суровая отповедь Татьяны, зер¬
кально повторяющая холодную отповедь Онегина.
Фигура горюющей Татьяны. Рие. Л.С.Пушкина н черновой рукописи
«Письма Татьяны к Онегину». 1824. Чернила
[576|

ТАТЬЯНА ЛАРИНА
is
sf. ->fW. I , i { U,,^ < « ..,	.
^1 r n»-4-	у S'— “
л®*———
Ah *>-У t*-**-
f	A*^nUS-~S'’.
~~ibb~*y&s£
л-.л^-у r±L £b—i**r^'	■,‘„12T.,^,—
/.r	*■	■	*<£*-	fy—^
}ipvecvfc?^
> су tr -- - v	5
JjLth*.
K*<-‘
	. ,V 1^ »
V^TTZ . -
15771

I
ТАТЬЯНА ЛАРИНА
Именно «зеркально отраженная» (Г. А.Гуковский)
композиция этих сц(‘н позволяет провеети между ними
и внутреннюю аналогию, а значит — лучше понять
и оценить поведение пушкинской героини. Как и is про¬
поведи Евгения, в финальном монологе Татьяны тоже
немало справедливого с точки зрения житейской, ибо
поступки Онегина нетрудно представить в самом не¬
привлекательном свете. Как бы там ни было, он снача¬
ла отверг любовь юной, неопытной провинциалки, но
без ума влюбился в нее потом, когда она стала «богата
и знатна», заняла высокое положение в свете. Верно
н то, что роман с Татьяной мог принести Онегину «со¬
блазнительную честь» п бросить тень на безупречную
репутацию героини. Да и что, кроме адюльтера, мог бы
предложить теперь ей Онегин?
Но разве сам Онегин не понимает всей слабости
и уязвимости своей позиции, разве не предвидит он уко¬
ры. которые — не без основания — могут быть брошены
ему в лицо? Ответ на этот вопрос самоочевиден. В пер¬
вых же строках своего письма к Татьяне он предупреж¬
дает, что, скорее всею, его «объяснение», его запозда¬
лое признание оскорбит ее и вызовет лишь «горькое
презренье». Почему все же решается он «открыть ду¬
шу» Татьяне, сказать ей о своей страсти? Да просто по¬
тому, что только теперь понял главное: настоящая, ис¬
тинная любовь — это редкое счастье, высшая ценность,
которая несравненно важнее всех житейских сообра¬
жений, расчетов, планов. Бросившись к йогам Татья¬
ны, он нисколько не думает о практических последст¬
виях своего поступка.
Но именно в бескорыстие и благородство <трапп
Онегина и не может поверить Татьяна. Убежденная,
что он стал «чувства мелкого рабом», она, кажется, не
допускает даже мысли, что за время их разлуки (а ведь
прошло целых четыре1 года!) Онегин способен был из¬
мениться, стать хоть в чем-то другим. В итоге герои
снова не понимают, «не узнают» друг друга!
Но в монологе Татьяны звучат и другие ноты. Упре¬
ки п укоризны оскорбленной женщины незаметно пс-
реходят в исповедь, поражающую све>ей откровеннос¬
тью и бесстрашной искренностью. Татьяна признается,
что успехи «в вихре света» тяготят е*е, что она предпо¬
чла бы нынечнней мишурной жизни прежней* незамет¬
ное существование в дереве*нской глуши. Мало того:
она прямо говорит Онегину, что поступила «неосто¬
рожно», решившись на брак без любви, что она ио-
прежнему любит его и горестно осаживает упущенную
возможность счастья. А такое признание' предполагает
высочайшую степень взаимного доверия и внутренней
близости!
Как видим, и во втором акте* драмы вновь происхо-
дит «трагическое; разминовение» (С.Г. Бочаров) героя
и тернши, как бы предназначенных друг для друга. II со-
жалениеотом, что «счастье? было гак возможно», урав¬
нивает их в роли партнеров заключительной сцены,
придает ей глубежий драматизм.
Образу Татьяны принадлежит особое место в творче¬
стве* Пушкина: синтез утонченной светскости и естеет-
веннехти — органической связи с национальной етихией —
наиболее полно воплощает нравственно-эстетиче¬
ский идеал поэта. А такие свойства ее натуры, как
жертвенность и чувство долга, решительность и страст¬
ность. готовность терпеть и страдать, позволяют гово¬
рить о гер>ической подоснове характера Татьяны, хотя
Пушкин ограничивается на этот счет лишь глухими на¬
меками. Так, в главе* седьмой он косвенно сопоставляет
Татьяну с Жанной д'Арк: е*е* предотъездное проща¬
ние с деревенской природой представляет перефрази¬
ровку монолога горевши «Орлеанской девы» Шиллера
в переводе Жуковского (1821). Многозначителен и на¬
мек в финале романа: «А та, с которой образован / Та¬
тьяны милой Идеал... / О много, много Рок отьял!» (8,
LI, 6—8). Слова о трагической участи «той» стоят
в слишком близком сех*едетве* со словами о «тех» («Иных
уж нет, а те далече...» — 8, LI, 3) и явно имеют злобо¬
дневно-политический опенок. Правда, речь как будто
идет не* о самой Татьяне;, а лишь о ее* возможном прото¬
типе. 11 все* же, все же... Не* случайно в числе этих про¬
тотипов (Е.К.Воронцова, Е.А.Стройиовекая, А.II.Керн
и А.II.Вульф) называют и женщин с «декабристской»
судьбой — Марию Волконскую и Наталью Фонвизину.
Как идеал русской женщины оценивало Татьяну
и большинство критиков (за ие*ключением, разумеет¬
ся, Писарева, считавшего пушкинскую героиню не¬
умной и сумасбродной, а е*е* чувство к Онегину —
«мелким и дряблым»).
Белинский видел величайшую заслугу Пушкина
в том, «что он первый поэтически воспроизвел, в лице
Татьяны, русскую женщину» (Белинский. Т.7.
С.473). Татьяна, писал он, характер сильный и цель¬
ный, «существо исключительное, натура глубокая, лю¬
бящая, страстная» (Там же. С.484). Покуда «ум е*е*
спал», смысл жизни заключался для нее в жажде люб¬
ви (Там же. С.488). Лишь после посещения опустело¬
го дома Онегина и чтения его книг «в Татьяне, нако¬
нец, совершился акт сознания; ум ее проснулся. Она
поняла наконец, что есть для человека интересы, есть
страдания и скорби, кроме интереса страданий и скор¬
би любви» (Там же*. (,.497). Однако прикосновение
к миру идей н страстсй современного человека, полагал
критик, ужаснуло Татьяну, убедило в необходимости
покориться действительности. Этим определяются еч*
поведение при встрече с Онегиным в Петербурге и вну¬
тренний смысл е*е* финального монолога. В согласии со
своими просветительскими убеждениями Белинский
сурово осудил Татьяну за то, что она, продолжая лю¬
бить Онегина, все же* отвергла его, предпочла сохра¬
нить верность общепринятым моральным нормам и об-
|578|

т
ТВЕРСКАЯ
ществемнмм «предрассудкам», поскольку «некоторые
отношения, не освящаемые любовию, в высшей стеие-
ни безнравственны...» (Там же. С.501).
Напротив, Достоевский расценил этот поступок Та¬
тьяны не просто как высоконравственный, жертвен¬
ный, но едва ли не как героический. Женщина истин¬
но русская, говорил он в своей знаменитой речи
о Пушкине, Татьяна ис могла бросить своего мужа,
больного, жалкого старика, и бежать с Онегиным,
ибо невозможно строить собственное благополучие на
несчастье другого человека (см.: Достоевский Ф.М.
Поли. собр. соч.: В 30 т. 1984. Т.26. С. 141-142). Ра¬
зумеется, такое прочтение романа совершенно произ¬
вольно: муж Татьяны вовсе не был ни больным, ни
жалким, ни старым, а Онегин не предлагал Татьяне
бежать вместе с ним. Онегин и Татьяна, но мысли До¬
стоевского, принадлежат к двум противоположным
типам: «русского скитальца», лишенного националь¬
ных корней, оторванного от родной почвы, и типа
«положительной красоты» в лице русской женщины,
твердо стоящей «на своей почве» (Достоевский Ф.М.
Указ. соч. С. 143, 140).
Для Марины Цветаевой Татьяна — воплощение заве¬
домо невозможной, возвышенно-трагической любви,
без малейшей надежды на счастье. Татьяна выбрала
Онегина, втайне зная, «что он ее не сможет любить»
(Цветаева М.Н. Мой Пушкин // Цветаева М.И. Про¬
за. М.: Современник. 1989. С.33). II поэтому «в отпо¬
веди Татьяны — ни тени мстительности. <....> Все ко¬
зыри были у нее в руках, чтобы отомстить и свести его
с ума <...> она все это уничтожила одной только об¬
молвкой: “Я вас люблю, — к чему лукавить?" <...> Все
козыри были у нее в руках, но она — не играла» (Там
же. С.34). Поведение Татьяны для I |встас:вой — это об¬
разец: «Урок смелости. Урок гордости. Урок верности.
Урок судьбы. Урок одиночества. <...> Ибо женщины
так читают поэтов, а не иначе» (Там же. С.33, 35).
Тип сильной и цельной женской натуры — контраст¬
ный тину бездеятельного, сомневающегося ге|юя — по¬
лучил свое щюдолжение в последующей русской литера¬
туре: в творчестве Герцена, Гончарова, Тургенева и др.
Лит.: Белинский Б.Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья 9
// Белинский. Т.7: Слонимский АЛ. Мастерство Пушкина. М.,
1959 (раздел «Евгений Онегин»); Никишов IO..М. Онегин и Татьяна
// Филологические науки. 1972. .No 3; Маркович И.М. Пушкин
и Лермонтов в истории русской литературы: Статьи разных лет. СПб.,
1997: Халияев II. Е. Восьмая глава «Евгения Онегина*: (Опыт интер-
претании) // Литература в школе. 1988. .V> 3; Чумаков 10.11. «Сои
Татьяны» как стихотворная новелла // Русская новелла: Проблемы
теории и истории: Сб. статей. СПб.. 1993; Эмерсон /*'. Татьяна // Ве¬
стник МГУ. Сер. IX. Филология. 1995. № 6. См. также лит. при ста¬
тье ЕВГЕНИИ отл ип
Л.М. Гуревич
ТАФТА
Как женщин, ои оставил книги,
II полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.
(I. XI.IV. 12-14)
Тафта — шелковая или хлопчатобумажная ткань.
Отличалась тонкостью, но при этом была достаточно
жесткой; часто использовалась в качестве занавесей,
пологов (см.: Кирсанова. Костюм... С.271).
Н. II. Потемина
ТВЕРСКАЯ
...вот уж по Тверской
Возок несется чрез ухабы.
(7. XXXVIII, 4-5)
Тверская — улица в Москве, часть древнего (с XIV в.)
пути на Тверь; с XVIII в. получила значение главной
улицы Москвы, по которой совершался торжествен¬
ный въезд императоров нрн коронациях. При подъезде
к городу, на Петербургском шоссе находился Петров¬
ский «подъездной» дворец, или замок, построенный
в 1775—1783 гг. по щюекту М.Ф.Казакова («Вот, окру¬
жен своей дубравой / Петровский замок. Мрачно он /
Недавнею гордится славой» — 7. XXXVII, 1—3). Часть
дубравы была вырублена французами, устраивав¬
шими бивуаки в парке в 1812 г., мрачное впечатле¬
ние Петровский замок производил потому, что после
1812 г. он долгое время не ремонтировался, и только
в 1827 г. начались восстановительные работы, про¬
должавшиеся около десяти лет. В парке было и не¬
сколько трактиров. из которых славился «Gastronome
Rus.se», содержавшийся поваром-французом, кото¬
рый даже иногда давал балы, а в саду — «небольшие
воксалы» (т.е. увеселительные собрания с танцами).
Дачи в Петровском парке появились в основном
в 1820-х—1830-х гг. На одной из них, принадлежав¬
шей А.II.Лобковой, матери друга Пушкина С.А.Собо¬
левского, собрались 19 мая 1827 г. друзья Пушкина,
чтобы проводить его в Петербург.
Шоссе подводило к заставе Камер-Коллежского вала
(«Уже столпы .заставы / Белеют...»), на которой в 1827—
1834 гг. it память победы в Отечественной войне были
выстроены триумфальные во|юта (снесены в 1936 г.
п воссозданы на Кутузовском проспекте в 1968 г.).
За заставой, ближе к городу, находилась Тверская-
Ямекая слобода с- приходской церковью Св. Василия
Кесарийского, построенная в 1688 г. и перестроен¬
ная в 1816—1830-х гг. (стояла на месте современно¬
го дома № 33 но Тверской-Ямской улице, разрушена
в 1935 г.). Кроме нее на Тверской улице находились
еще две1 церкви — благовещенская, постройки 1732 г.
(на углу одноименного переулка, снесена в 1936 г.).
и Св. Димитрия Солупского, 1791 г., с древней, первой
[579]

ТВКРСКАЯ
Г
Тво|и-кая улица к Москве. О.Кадодь. 1825. Литография
половины XVII в., шатровой колокольней (на углу
проезда Тверского бульвара, снесена в 1934 г.),
а также Страстной монастырь на одноименной площа¬
ди (с 1931 г. — Пушкинская), основанный в 1654 г.
на месте встречи чудотворной Страстной иконы. Мо¬
настырь был разрушен в 1937 г.
11а Тверской улице стоял дворец главы московской ад¬
министрации — генерал-губернатора (№ 13), бывший
в конце XVIII в. домом графа 3.Г.Чернышева (набалах
в доме генерал-губернатор бывал I 1ушкин); нан|ютнв ге¬
нерал-губернаторского дворца — здание Тверской поли¬
цейской части; в квартале между Никитским и Газетным
переулками в 1791 —1830-х гг. находился Уннвер-
ситетский благо|м)дный пансион, занимавший пе|>е<т|м>-
енный дом князя Н.Ю.Трубецкого, потом Межевой
канцелярии, пожалованный Екатериной II Московско¬
му императорскому университету; Английский клуб
(.№> 21), здание кото|юго, вероятно, было выст|юено
Л.К.Разумовским в начале XIX в. и приобретено клубом
в 1831 г. (до этого в|)смсни клуб помещался на Большой
Дмит|к»вке); глазная больница (№ 25), дом для которой
был приобретен в 1830 г.; подворье Саввино-Сторожев-
ского монастыря (ныне здание его во дворе дома № 6).
В начале XIX в. на Тверской улице находились двор¬
цы графов Гудовичей, графини А.И.Орловой, княгини
В.	Ф. Салтыковой, графа И.И.Моркова, IГИ.Мятлева,
П.П.Бекетова, II.II.Демидова, княжны К.С.Трубец¬
кой, князя А.А. Прозоровского и др.
Тверкая улица была одной из главных торговых улиц
Москвы. Пословам И.Г.Гурьянова, автора путеводителя
1831 г., «С самого вступления вашего в сию улицу', вы ви¬
дите почти непрерывную цепь вывтж и наднпссй: тут
погреб, там кондитерская, здесь магазин. Лучшие масте¬
ровые стараются иметь ежели не на известном Кузнец¬
ком мосту, то уж здесь свои жилища» (Гурьянов И.Г.
Москва, или Исторический путеводитель. [В 4 ч. J. М.,
1831. Ч.З. С.80—81). На Тверской находились извест¬
ные в го|юде кондитерские Эльцнера, 11едогш и Томяни-
на, «Английский магазин вин», булочные Ннцмана п Вее-
селя. На Тве|>ской была расположена аптека Шульца,
которая «по [тзположению своему, чистоте, порядку н...
по доброте медикаментов заслуживает внимание наблю¬
дателя» (Там же. С.87; в доме кн. Прозоровского, разру¬
шен, находился на месте совреме!того дома № 15).
На Тверской п рядом с ней помещались шесть из семи
московских гостиниц. В гостинице купца М.Д.Часовнико-
ва «Европа» (на месте дома № 6) 11ушкпн остановился по¬
ел»' приезда в Москву в сентяб|Х‘—0ктяб|к‘ 1826 г., а в гос-
тинпце Копна он жил в 1830 г. (также на месте дома №6).
В салоне княгини 3. А. Во.л конской, находившемся
в доме ее мачехи, княгини А. Г. Бел осел ьекой-Белозер¬
ской (.N<> 14, значительно перестроен), в 1826—1827 гг.
бывал Пушкин.
С. Я. Романюк
[580 |

г
ТЕАТР
ТЕАТР
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла, всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут',
И, взвившись, занавес шумит.
(1, XX. 1-4)
11ачал<> XIX в. — время всеобщего увлечения теат|и>м.
Молодежь приходила сюда волноваться, влюбляться, об¬
щаться. В Петербурге и в Москве были театры при-
дворные, билеты в эти театры не продавались, на пред¬
ставления приглашалось очень ограниченное число
зрителей; были театры государственные, заведенные
еще при императрице Елизавете Петровне ее именным
указом Сенату от 30 августа 175(5 г.; были крепостные
театры, из которых наибольшей известностью пользо¬
вались театры графа П.Ь.Шереметева в подмосковных
усадьбах Кусково и Останкино, театр князя 11.В.Юсупо¬
ва в подмосковном Архангельском.
Первое помещение для петербургского театра было
отведено на Васильевском острове близ Шляхетского
корпуса, в бывшем «Головкинском доме», где теперь
обосновалась Академия художеств. Это место оказа¬
лось очень неудобно из-за разведения понтонного моста
через Неву на время ледохода, и тогда A.I(.Сумаро¬
ков. первый директор русского театра, исходатайство¬
вал возможность играть спектакли в помещении на Ад¬
миралтейской стороне, где давала свои представления
французская труппа. Условия, на которых существова¬
ла русская труппа, были очень невыгодными, конку¬
ренция с французской оказалась театру не но силам,
и в конце* концов он нс|мчтал существовать. Взошедшая
на престол Екатерина II именным указом от 9 июня
1773 г. велела вновь открыть в Петербурге публичный
театр, для чего дано было распоряжение «построить те¬
атр и комедиантов нанять». Театр строился десять лет,
и наконец в 1783 г. на месте нынешней Петербургской
консерватории был открыт Большой Каменный театр —
вероятно, именно этот театр, где давались роскошно
поставленные оперы и балеты, описывает Пушкин
в «Евгении Онегине».
«План зала делился на оркестр, который также под¬
час служил для зрителей, на несколько рядов кресел
(около десяти) и затем на обширную площадь партера,
где* размещалось свыше тысячи зрителей. Три или че*-
тыре яруса лож поднимались над партером усеченными
овалами, завершаясь обширным верхним этажом —
галереей, парадизом, или “райком”, — писал JI.П.Грос¬
сман в своей книге <11ушкин в театральных креслах». —
...На всех больших спектаклях партер начинал роить¬
ся, гудеть и "кипеть" задолго до поднятия занавеса.
Все это происходило к полумраке. Тогдашняя техника
допускала освещение зала лишь к началу спектакля.
Огромное здание, вмещающее тысячную толпу, осве¬
щалось маслом II коском. <...> Восковые свечи приме¬
нялись для освсчценпя оркестра, запасных с|юнаре*й,
для жирандолей и для бутафорских целей» (Гроссман.
С.325, 330). Актер II.А.Каратыгин вспоминал: «Я по¬
мню еще* 14) патриархальное время нашего закулисного
мира, когда артисты вместо нынешних, так называе¬
мых разовых, т.е. носпектаклмюй платы, получали
каждый вечер по две восковые свечки, которые обык¬
новенно они и зажигали у собственного своего зеркаль¬
ца <...> Помню я, как некоторые из актеров, которые
относились к е-воей личности не* слишком кокетливо,
предлагали эти свечки своим товарищам сыграть на
узелки; иные* же* из экономии зажигали одну только
свечку, а другую сберегали для домашнего обихода»
(Каратыгин. Т.1. С. 185). «Зрительный зал требовал
особых приспособлений. Над потолком театра находи¬
лась горница для зажигания и спускания люстры.
Здесь устанавливалась специальная машина» (Грос¬
сман. С.330). Причем на каждый спектакль требова¬
лось так много свечей, что освещение сдавали с подря¬
да и целые свечные лавки поставляли свечи для нужд
Большого Каменного театра.
При Екатерине* русский театр еще* не* мог соперни¬
чать в популярности с французской труппой, н сама го¬
сударыня. как отметил в своем «Дневнике» воспитатель
наследника Павла Петровича С.А.Порошин, за два
почти года девять раз выезжала во французский театр,
а в русском была только два раза. Это предубеждение
сохранилось еще в начале XIX в. 16 января 1807 г. из¬
вестный театрал С.П.Жихарев записывал в своем
«Дневнике чиновника», как в ответ на его восторжен¬
ный рассказ о трагедии В.А.Озерова «Димитрий Дон¬
ской» светские друзья высмеяли его (разговор ведется
по французски): «“Однако вы [юбенок: какая-то рус¬
ская трагедия и какой-то Яковлев!" Признаюсь, мне*
это не- понравилось. “А вы когда-нибудь видели Яков¬
лева? — “О! кто же пойдет смотреть ваших скоморо¬
хов?”» (Жихарев. Записки. Т.2. С.95). 11|юйдетсовсем
немного времени, и замечательная русская трагичес¬
кая актриса Екатерина Семенова окончательно поко¬
рит петербургскую публику, а молодой Пушкин в сти¬
хах отметит ее «величавый гений».
В Москве первое театральное помещение было иоет-
роечю в 175!) г. итальянским «опериетом», то есть ант-
ренрепером оперной труппы. Джовани-Батиста Лока-
телли у Красного пруда, приблизительно на месте
нынешнего Летеинградского вокзала. 11реедприятие н|юго-
рело: в старой столице не* нашлось достаточного коли-
че*етва.1юбителе*й оперной» пения, к тому же* театральная
«хоромина» находилась далеко от старых дворяи-
ских районов между Пречистенкой и Остоженкой:
«Прошу покорно такую даль тащиться!» — восклицала
старая москвичка Е.Н.Янькова (цит. но: Гуревич .1Л.
История русского театрального быта. М.; .1., 1939.
С.81). К тому же московская публика не* отличалась
[58Ц

т
особым уважением к театральному искусству. А. 11.Су¬
мароков жаловался, что на представлениях его траге¬
дии она «имеет обыкновение “сидеть возле самого
оркестра и грызть орехи и думать, что, когда за вход за¬
плачены деньги в позорище [т.е. зрелище. — П.М.],
можно в партере в кулачки биться, а в ложах рассказы¬
вать истории со всей недели громогласно”» (цит. по:
Гуревич JI.Я. Указ. соч. С.84).
В 1776 г. в Москве появился знаменитым театр Ми¬
хаила Медокса (Маддокса). Свои представления он да¬
вал в доме графа А. Р.Воронцова на Знаменке. Михаил
Медоксбыл приглашен в Москву страстным любителем
театрального искусства князем 11.В.Урусовым, кото¬
рый выхлопотал себе на десять лет привилегию на уст¬
ройство театральных зрелищ is старой столице. Взамен
он взял на себя обязательство построить каменный те¬
атр «со всеми принадлежностями» и «с таким внешним
убранством, чтобы он городу мог служить украшени¬
ем». Обязательство это II.В.Урусову пришлось испол¬
нить довольно скоро, потому что 26 февраля 1780 г. те¬
атр на Знаменке сгорел. Так появилось в Мости4 первое
здание Большого театра: «Четыре входа с Петровки ве¬
ли в отапливаемые сени, где “благородные” зрители
сбрасывали с себя верхнюю одежду на руки сопровож¬
давшего их выездного лакея, который и хранил ее
в течение спектакля. Для кучеров и форейторов, принуж¬
денных н|и‘жде мерзнуть зимой за стенами театра, Мад-
докс устроил особые комнаты подле сеней. Во втором
этаже, рядом с театральным залом, расположены были
маскарадные и карточные залы, буфет, “дамский убор¬
ный кабинет" с “рейтирадом . Позднее сделана была
к театру со стороны площади особая пристройка для круг¬
лого двухсветного очень нарядного маскарадного зала,
вмещавшего до двух тысяч человек. Москвичи долго
вспоминали о нем и в XIX веке, после пожара, уничто¬
жившего Петровский театр в 1805 году... Театральный
зал с наклонным к сцене полом имел три яруса лож. над
которыми помещались raiejxni с местами по полтинни¬
ку и по четвертаку, куда вели особые лестницы <...>
Задняя часть партера была занята <...> скамьями,
а в передней части — до барьера, выделявшего место ;ця
оркестра, — расставлены были именные “табуреты”,
сдававшиеся, как и ложи, по абонементу и занимаемые
обычно авторитетными ценителями театрального ис¬
кусства. Сцена, наклонная к зрительному залу, была
снабжена аппаратами, нужными не только для быст рой
пересмены декораций кулисной системы, но и для раз¬
ных эффектов, позволявших ставить е|шнтаетпчеч'кие
пьесы. В глубине сцены, по углам ее. были отгорожены
Две большие артистические уборные — дш женщин
и для мужчин» (1уревичЛ.Я. Указ. соч. С.188). Правда,
Зрительный ;ta.i петербургского Большого театра. С.Ф.Галактионов
по рис. П.П.Свиньина 1820-е гг. Гравюра
|582|

т
ТЕЛЕЖКА
это еще было не то здание, которое видел Пушкин. По¬
эт бывал уже в том, которое было отетроено в 1824 г.
архитектором О.Н.Вове и открыто к январе 1825 г.
Вскоре после открытия театра спектакль посетил
В.Н.Погожев — русский офицер, оставивший свои вос¬
поминания: «Большой Петровский театр есть одно из
зданий, украшающих Москву и удивляющих каждого
своею смелою архитекту|юю. 11е*|М'дний фасад выходит
на площадь, п верхний ба|>ельсф изображает колесницу,
запряженную четырьмя лошадьми, которыми правит
Аполлон. Внутри театра отделка изящная: ложи висячие,
в четыре яруса. Этот театр более петербургского, но
жаль, что внутри не соблюдена акустика, отчего не везде
хо|М)шослышно произносимое на сцене» (Погожее П.П.
Воспоминания // ПН. 1893. .\<‘> 6. Т.52. С.712).
Обычно представления начинались в шесть н окан¬
чивались в девять часов вечера, так что молодой чело¬
век успевал, побывав в театре, отправиться на бал,
маскарад или в клуб. Желая угодить разным вкусам пуб¬
лики. в один вечер давали небольшой водевиль, траге¬
дию, оперу пли балет, а оканчивался вечер танцеваль¬
ным дивертисментом. Небольшие ньески должны были
развлечь зрителей, пока они собираются к началу спек¬
такля или на время ожидания карсты после окончания
представления. Валеты и онеры ставили с размахом —
великолепные костюмы, декорации, световые эффек-
ты и полеты. П.А.Каратыгин жаловался: «Здесь я не
лишним считаю заметить, что. действительно, балет
и опера монтировались довольно роскошно но тому
времени: но наша драматическая сцена не могла по¬
хвалиться особенною заботливостью... и никогда не*
щеголяла ни новыми декорациями, ни костюмами»
(Каратыгин П.А. Указ. соч. Т.1. С.98).
Пушкин страстно любил театр. В 1817—1820 гг.
в Петербурге он был завсегдатаем в театральных крес¬
лах. в Одессе слушал оперы «упоительного Россини»,
в Москве присутствовал на любительских спектаклях
в доме Зинаиды Волконской. Около 1820 г. Пушкин на¬
чал писать статью «Мои замечания о русском театре»,
где высказал свои мысли о русской публике и с» траге¬
дии на русской сцене. На автографе статьи надпись ру¬
кою Н.И.Гнедича: «Пьеса, писанная А.Пушкиным,
когда он приволакивался, но бесполезно, за Семено¬
вой. которая мне тогда же отдала ее». Размышления
о русской трагедии не* оставляли Пушкина и позже.
В 1824 г. в Михайловском он пишет «Комедию о настоя¬
щей беде государства Московского, о царе Борисе
и о Гришке* От|к*пьевс*», вышедшую в свет под названием
«Борис Годунов». В 1826 г. Николай I вернул Пушкина
из михайловской ссылки. 11оэт привез с собою в Моск¬
ву «Бориса Годунова» и на четвертый день после воз¬
вращения в родной город поспешил в Большой театр,
где в этот вечер давали комедию А.А.И 1аховского «Ари¬
стофан, или представление комедии “Всадники”».
В «Евгении Онегине» Пушкин поэтически выразил
свою любовь к театру:
Волшебный край! там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы,
II переимчивый Княжнин;
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил;
Там наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый;
Там вывел колкий Шаховской
Своих комедий шумный рой,
Там и Дидло венчался славой,
Там, там, под сепию кулис
Младые дни мои неслись.
(1. XVIII. 1-14)
См. также: :ПНАНЕС. ЛОЖА. МАРТЕ!» II КРЕСЛА. ЩЕК
Н .А. Марченко
ТЕЛЕЖКА — «I ) малая телега о четырех колесах, на
каковой возят тяжести люди, а не лошади; 2) тачка
с ящиком. На тележках возят песок, глину, известь из
барок» (Слое. Акад. Российской. Т.6. Стб.90).
Тележка, как и телега, была прежде всего кресть¬
янской повозкой. Ходовую ее часть составляли дроги,
или продольные жерди, укрепленные на осях колес.
Основным преимуществом тележки была возмож¬
ность изменять ее конструкцию. Если, например, на¬
до было перевезти бревна, оси разъединяли, сами
бревна привязывали к задней оси, дроги удлиняли
вровень с* бревнами; телега, таким образом разъеди¬
ненная, называлась роспусками. Когда возили мешки
с зерном, по бокам дрог ставили высокие борта. А ес¬
ли же на тележках ехали люди, то на дроги ставили
кузов или ящик, над которым иногда укрепляли на
столбиках навес. Неизвестный автор детской книги
о простых повозках для поездок писал: «Екипажн, кои¬
ми всякому можно пользоваться суть: или с навесом
небольшие тележки, фуры, дроги или роспуски...»
(Не большой подарок для наставления и забавы моим
детям. СПб., 1822. 4.2. С. 167).
Тележку упомянул Пушкин в сорок т|»етьем приме¬
чании к роману «Евгений Онегин», пе|м*сказывая анек¬
дот о К*: «...будучи однажды послан курьером ел- князя
11отемкина к императрице, он ехал так скоро, что шпа¬
га его. высунувшись концом из тележки, стучала по
верстам, как по частоколу» (Т.6. С. 195). Возможно,
Пушкин знал похожую невероятную историю о князе
Д.Е.Ницианове, которую записала его двоюродная
внучка и знакомая Пушкина А.О.Смирнова-Россет.
«Я был фаворитом 11отемкина, он мне говорит: “Цициа-
нов. я хочу сделать сюрприз государыне, чтобы она
[583)

ТЕЛ ЕЖ К А
г//гт^4^/ г^^У/vУм.г//.
Фельдъегерь с официальной почтой. 1828. Гравюра
всякое утро пила кофий с калачом, ты один горазд ма
вее руки, подъезжай же с горячим калачом”. — “Готов,
ваше сиятельство . Вот я устроил ящик с конфоркой,
калач уложил и помчался, шпага только ударяла но
столбам все время: тра, тра, тра, и к завтраку предста¬
вил собственноручно калач» (Смирнова-Россет.
Дневник. С.478). Не исключено, что я придуманном
князем Д.Е.Цициановым эпизоде упоминалась тележ¬
ка — «ящик с конфоркой».
В пушкинском примечании К*, посланный генерал-
фельдмаршалом Г.Л. Потемкиным с «государственным»
поручением к императрице Екатерине II, мчится не в ка¬
рете и не я каком другом мало-мальски комфортабель¬
ном экипаже, а на тележке. И это не случайно, т.к.
примитивная конструкция именно:пой повозки лучше веч;-
m была приспособлена к российскому бездорожью и вы¬
держивала «колеи / II рвы отеческой земли» (7, XXXIV,
13—14) и, следовательно, позволяла не терять времени
на бесконечные починки в дороге и двигаться быстрее.
Не только в XVIII, но и в XIX в. тележка оставалась
одним из самых скорых видов транспорта для куры'роя.
фельдъегерей, военных — словом, всех тех, кто выпол¬
нял монаршыо волю и поручения государственной важ¬
ности. Маркиза де Кюстина (побывавшего в России
почти через нолвека после екатерининского царствова¬
ния) удивили и тележка, но его словам, «самое неудоб¬
ное из всех существующих средств передвижения»,
и судьба «человека-автомата», который обязан в ней ез¬
дить: «Представьте себе небольшую повозку с двумя
обитыми кожей скамьями, без рессор и без спинок, —
всякий другой экипаж отказался бы служить на просе¬
лочных дорогах... Ма передней скамье сидит почтальон
или кучер, сменяющийся на каждой станции, на второй —
курьер, который ездит, пока не умрет» (Кюспшн А. де.
Россия в 1839 году // Россия глазами иностранцев. М.,
1989. С.501). Другой путешественник, Теофиль Готы*,
увидел Россию на рубеже 1850-х— 1860-х гг., но так
же, как и маркиз де Кюстин, был изумлен тем, что на
улицах Петербурга рядом с модными рессорными эки-
нажамп ехали тележки, как он написал, — образцы «ди¬
чайшей грубости». Глядя на движущегося по казенной
надобности, Теофиль Готы; писал: «Быстро проезжает
телега, не обращая внимания на встряски, — на ее дос¬
ках без рессор страдает офицер. Куда он едет? За пять-
шесть сотен верст, а может быть и еще дальше, на окра¬
ины империи, на Кавказ или в сторону Тибета. Не все
ли равно! 11о будьте уверены в одном: эта тележка (дру¬
гого названия ей невозможно придумать) все время
будет мчаться во весь опор. Только бы два передних ко¬
леса крутились — этого достаточно» (Готье Г. Путеше¬
ствие в Россию. М., 1988. (1.54).
Е. А. Пономарева
[584]

т
ТЕРПСИХОРА
ТЕЛОГРЕЙКА
И между тем лума сияла
II томным светом озаряла
Татьяны бледные красы,
II распущенные власы,
II капли слез, и на скамейке
Пред героиней молодой,
С платком на голове седой,
Старушку в длинной телогрейке...
(3, XX. 5-12)
Иногда говорят «телогрея», т.е. греющая тело. Но
описанию М.И.Забылина, это «вид верхней жен¬
ской одежды. <...> В плечах она делалась уже, к по¬
долу шире; рукава были длинные с проймами, как
в опашне, на краях этой одежды пристегивалось за¬
пястье из другой материи, обыкновенно вышитое;
подол имел подпушку широкою полосою из другой
материи, а разрез окаймлялся металлическою тесь¬
мою или кружевом, на котором нашивались пугови¬
цы числом 16. Тесьма расшивалась золотом. Тело¬
греи были теплые п холодные» (Забылин. Ч.З.
С.513).
При описании «телогрейки» М.И.Забылин упоми¬
нает «опашень». Это тоже женская одежда. Она так¬
же «длинная с частыми пуговицами сверху донизу».
Опашень одевался «поверх рубашки-исподницы
с длинными рукавами, красного или белого цвета»
(Там же. С.512).
Телогрейка как одежда бытует и в наши дни. Конеч¬
но, ее фасон претерпел существенные изменения: ста¬
ли обычными рукава, она потеряла свою длину, ее ни¬
чем не украшают.
Теперь телогрейку иногда называют ватником; ее
шьюг из однородной темной ткани, под которую под-
кладывают слой ваты.
И .А. Гладыш
ТЕРЕК — река на Северном Кавказе. Во время своего
путешествия Онегин видит, как
.. .Терек своенравный
Крутые роет берега...
(Т.6. С. 198)
Река эта часто упоминается в лирике Пушкина 1829г.:
в етпхотво|)еннях «Кавказ» («Где Терек играгг в свире¬
пом веселье»), «Обвал» (<11 Терека могучий вал»), а так¬
же в «Путешествии в Арзрум» (1835). Во второй главе
«Путешествия в Арзрум» Пушкин со ссылкой на римско¬
го историка Плиния Старшего (I в. н.э.) приводят древ¬
нее название Терека — «|>ека Дириодорис» (Т.Н. С.452).
По мнению некоторых ученых, название «Дириодорис»
носит у 11линия не Терек, а означает просто «реку с дур¬
ным запахом» (см.: Путеводитель но Пушкину. СПб.,
1997. С. 134).
Н. С.Листом
ТЕРПСИХОРА (Tepvjn^opa; др.-греч. миф.) — муза
танца, изображалась с лирой и плектром в руках; в рус¬
ской поэзии и публицистике начала XIX в. — символ
танца. «Жрец Терпсихоры», «любимица Терпсихоры»
означали танцовщика и танцовщицу. Так, К.Н.Батюш¬
ков в «Стихах на смерть Даниловой, танцовщицы С.-I 1е-
тербургского императорскогобалета» (1810) писал:
Вторую Душеньку или еще прекрасней,
Еще, еще опасней,
Меж Терпсихориных любимиц усмотрев,
Венера не могла сокрыть жестокий гнев:
С мольбою к Паркам приступила
И нас Даниловой лишила.
В анонимной рецензии на балет Ш.Дидло «Калиф
багдадский» говорилось о высоком уровне русского ба¬
летного искусства: «Поставление на сцену сего нового
балета еще более утверждает славу г-на Дпдло, достойно
им стяжанную многими отличными произведениями.
Терпсихора не только <не> уступила Евтерпе первенства
в лучшем ее достоянии, но даже явлжтея пе|>ед сестрою
своею в виде торжествующей победительницы... <...>
...таланты юных любимцев Терпсихоры час от часу бо¬
лее совершенствуются под руководством г-на Дидло.
Г-жа <А.А.> Литухина, с пленительною ириятностню
танцевавшая роль Зетюльбы. также г-жа Осипова,
<Е.И Овошникова, ^А.А.^ 111смаева и др\тие танцор¬
ки подают надежду, что наши балеты поспорят в превос¬
ходстве с первейшими в Европе» (СО. 1818. №48; Цит.
но: Петров О.А. Русская балетная критика конца XV III —
первой половины XIX века. М., 1982. С.58).
Будучи в Одессе, Пушкин с восторгом вспоминал
в первой главе «Евгения Онегина» балетные спектакли, ко¬
торые он видел на петербургской сцене в 1817—1821 гг.:
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
(1. XIX, 0-7)
Восторженные строки посвятил поэт в первой главе
романа «ножке Терпсихоры» (1, XXXII. 3).
Вернувшись в Москву из ссылки в 1826 г., Пушкин
по достоинству оценил московский балет, что нашло
отражение в седьмой главе «Евгения Онегина»:
Но там, где Мельпомены бурной
Протяжный раздается вой,
Где машет мантией мишурной
Она пред хладною толпой,
Где Талия тихонько дремлет
II плескам дружеским не внемлет,
Где Терпсихоре лишь одной
Дивится зритель молодой
(Что было также в прежни леты,
Во время ваше и мое)...
(7. L, 1-10)
М. If. Строганов, И..4. Трифажепкова
[585]

ТЕТКА, ТЕТУШКА
Терпсихора. Иллюстрация в книге: Новая картинная галерея...
4.2. М.. 1807. Гравюра
Первый комментатор пушкинского романа А.Воль¬
ский, пояснив, что «Терпсихора, одна из 9 муз, покро¬
вительница танцев и хорового пения», заметил: «Мож¬
но думать, что русской Терпсихорой Пушкин называет
Истомину (ем. строфу XX)» (Вольский. Объясне¬
ния... Вып.1. С.33). Это наблюдение было оставлено
без внимания И .Л.Бродским, С. М. Бонди, В.В.Набоко¬
вым, А.Е.Тарховым, Ю.М.Лотманом. B.C.Баевский
вновь отождествил русскую Терпсихору с Истоминой,
рассмотрев упоминания этой прославленной танцов¬
щицы пушкинского времени не только в XIX. но и в дру¬
гих строфах романа (см.: Баевский. С.58—68). Дума¬
ется. однако, что в данном случае небезынтересно
указать и на то, что русская Терпсихора — по-видимо¬
му, достаточно традиционный комплимент, который
адресовали танцовщице. В 1815 г. Д.В.Давыдов писал
в элегии, имея в виду танцовщицу Иванову:
11усть ищут, для кого я в лиру ударял.
Когда поэтов в хоре
Российской Терпсихоре
Восторги посвящал!
(Олегия 1П>, IX15)
Применение античных образов к явлениям русской
жизни — характерная особенность культуры и быта пуш¬
кинской эпохи. Об этом свидетельствуют литература.
т
Мифологическая сцена (Терпсихора и Амур).
1820-е гг. Гравюра
изобразительное искусство, скульптура, а также мемуа¬
ры, дневники и письма современников Пушкина. Так,
в 1812 г. русские художники и писатели щюславляли по¬
двиги русского Сцеволы и русской) Курция, проклинали
Наполеона — «лютого Не|ижа>>, Александра I сравнивали
с императором Августом. Историка Н.М.Карамзина на¬
зывали русским Тацитом, молодого поэта I I vmкина — «на¬
шим Овидием». «Он в Риме был бы Брут, в Афинах 11ери-
клес», — писал Пушкин о 11.Я.Чаадаеве (Т.2. С. 134).
11оказатсльны ст|мжи из незавершенных пушкинских октав
1829 г. «11ускай меня без милости бранят...», где речь идет
о	победах россиян, о «русских Камиллах, Аннибаллах».
Русская Терпсихора, появившаяся в первой главе* «Ев¬
гения Онегина», открывает гале|м*ю образов «наших Ав-
томедонов», «сельских циклопов», «деревенских При¬
амов», «московских граций и цирцей» — образов, когорые
включены в диалог русской и мировой культуры, звуча¬
щий в пушкинском романе.
II. II. Михайлова
ТЕТКА, ТЕТУШКА — сестра матери или отца.
К старой тетке,
Четвертый год бшьной в чахотке,
Они приехали теперь.
(7, XXXIX. 5-7)
|58(> |

г
ТЕТРАДЬ РАСХОДА
В Москве, в доме у Харитонья в переулке, Лариных
встречает их старая больная родственница, княжна
Алина — об этом 11ушкин рассказывает в седьмой главе
романа. Она упоминалась и раньше, во второй главе:
Прасковья Ларина, мать Татьяны в молодости
...любила Ричардсона,
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла;
Но встарину княжна Алина,
Ее московская кузина,
Твердила часто ей об них.
(2. XXX. 1-7)
Тетушка княжна Алина — еще* одна читательница
в «Евгении Онегине». Дожив до старости, она сохранила
привычку события своей жизни примеривать к прочи¬
танным ею некогда книгам. Недаром, встречая Лари¬
ных патетическими восклицаниями и вопросами, она
говорит: «Ей Богу, сцена из романа...» (7, XLI, 6).
11 недаром когда-то пленявший 11расковыо Ларину гвар¬
дии сержант для старой княжны Алины по-прежнему
Гранд пеон: «Кузина, помнишь Грандисона?» (7, XLI,
9). В московских тетушках Татьяны
...не видно было перемены;
Всё в них на старый образец:
У тетушки княжны Елены
Всё тот же тюлевый чепец...
(7. XLV, 1-4)
11.А.Вяземский встречает Татьяну «у скучной тетки»
(7, XLIX, 10).
Тетушки устраивают судьбу Татьяны, и об этом
Пушкин пишет с легкой улыбкой. На балу в Благород¬
ном собрании, на московской «ярманке невест»,
Друг другу тетушки мигнули,
И локтем Таню враз толкнули,
II каждая шепнула ей:
—	Взгляни налево поскорей. —
«Налево? где? что там такое?»
—	Ну, что бы ни было, гляди...
В той кучке, видишь? впереди,
Там, где еще; в мундирах двое...
Вот отошел... вот боком стал... —
«Кто? толстый этот генерал?»
(7. 1.1 V, 5-14)
Как тут не вспомнить слова Пушкина о московской
жизни из его письма от 13 января 1831 г. к II.А.Плет¬
неву: «Здесь живи не как хочешь — как тетки велят»
(Т.14. С. 143).
У Пушкина были две родные тетки по отцу: так и ие
вышедшая замуж Анна Львовна Пушкина (1769—
1824) и Елизавета Львовна Пушкина (1776—1848),
ставшая в 1803 г. женой Матвея Михайловича Сонцо-
ва (1779—1847). Обе они жили в Москве. 11ушкпп лю¬
бил своих тетушек, но относился к ним достаточно иро¬
нически. В шутливой «Элегии на смерть Анны Львов¬
ны» (1825), сочиненной им вместе с А.А.Дельвигом,
о	тетушках сказано так:
Ох, тетинька! ох, Анна Львовна,
Василья Львовича сестра!
Была ты к мамииьке любовна,
Была ты к папиньке добра,
Была ты Лизаветой Львовной
Любима больше серебра;
Матвей Михайлович, как кровный,
Тебя встречал среди двора.
(Т.2. С.482)
II. И. Михайлова
ТЕТРАДЬ РАСХОДА
Онегин шкафы отворил:
В одном нашел тетрадь расхода...
(2. III. 8-9)
Ведомости прихода и расхода денежных сумм но
господскому имению, сшитые но месяцам и по годам
в особые «тетради», или «книги», назывались «тетра¬
дями расхода» или «приходо-расходными книгами».
Составлялись и велись управляющим имения или же
самим помещиком. Дядя Онегина, как известно,
«...имея много дел, / В иные книги не глядел» (2. 111.
13—14), то есть не читал других книг, кроме тетради
расхода, управлял имением самостоятельно, не да¬
вая грабить себя управляющему. Так же поступала
и мать Татьяны, «старушка» Ларина, которая «...соли¬
ла на зиму грибы, / Вела расходы...» (2, XXXII,
10—1 I). Кажется, и своему герою — новоявленному
помещику Онегину — автор предлагал последовать
их примеру:
В глуши что делать в эту пору?
<...>
Читай: вот Прадт, вот W.Scott.
Не хочешь? — поверяй расход,
Сердись, иль ней, и вечер длинный
Кой-как пройдет, а завтра гож,
И славно зиму проведешь.
(4. XUII. I, 10-14)
Расходные книги имений, сохраняющиеся в фон¬
дах фамильных архивов до настоящего времени, мо¬
гут служить бесценными историческими источниками,
отражающими во всех подробностях экономиче¬
скую и хозяйственную жизнь дворянского поместья.
Прямо или косвенно они могут содержать в себе важ¬
ные сведения: факты биографии владельцев и их гос¬
тей, сведения о строительстве в усадьбе, о деятельно¬
сти архитекторов, художников, музыкантов и артистов
и многое другое. Так, расходные книги имения
Оетафьево князей Вяземских исключительно богаты
сведениями о культурной жизни Москвы пушкинской
1587]

тиссо
т
эпохи. А в ведомостях за 1824 г. можно даже обнару¬
жить запись о том, что «Пушкину в Одессу» из Оста-
фьева отправлено 1300 рублей (РГАЛИ. Ф.195.
Оп.1. Ед. \|>. 77. JI.8) часть гонорара за издание
«Бахчисарайского фонтана», отданного II.А.Вязем¬
ским за 3000 рублей московским книгопродавцам
(см.: Русский инвалид. 1824. № 59; см. также пись¬
мо Пушкина из Одессы П.А.Вяземскому, 8 марта
1824	- Т. 13. С.88-89).
Л. А. Перфильева
ТИССО — это имя упомянуто среди авторов, книги ко¬
торых стал «без разбора» читать Онегин:
Прочел он Гиббона, Руссо,
Манзони, Гердера, Шамфора,
Madame de Stael, Биша, Тиссо...
(8. XXXV, 2-4)
Это мог быть один из двух следующих Тиссо.
Тиссо Симон-Андре (Tissot Simon-Andre;
1728—1797) — швейцарский врач, автор многочислен¬
ных популярных трудов но медицине, в том числе пере¬
веденных на русский язык: «Онанизм» (1760; рус. пер. —
1793); «Наставление народу в расеужченпи его здоровья»
(1763; рус. пер. — 1781), «О здоровье литерато¬
ров» (1768; рус. пер. — 1787), «Опыт о болезнях свет¬
ских людей» (1770), «Трактат об эпилепсии» (1772).
«Трактат о нервных болезнях» (1778—1783). Посколь¬
ку имя Тиссо упомянуто рядом с именем физиолога
Ф.-М.-К.Биша, скорее всего имеется в виду именно
Тнссо-врач, тем более что Онегин находится в состоя¬
нии «жестокой хандры», и его обращение к медицин¬
ским исследованиям болезней, в том числе «светских
людей», вполне объяснимо. Л.П.Вольнсрт отметила
возможную реминисценцию из предисловия 11.-О.-К.Бо¬
марше к «Севильскому цирюльнику», в котором дается
совет зрителю в том случае, если его «здоровье подорва¬
но», «просмотреть образцовые труды Тиссо о воздержа¬
нии» (ВольпертЛ.И. Пушкин врачи Пушкина: Твор¬
ческая игра но моделям французской литературы.
Пушкин и Стендаль. М., 1998. С. 171).
Тиссо Пьер-Франсуа (Tissot Pierre Fran<;ois;
1768—1854) — французский литератор, историк.
Ему принадлежит перевод «Буколик» Вергилия
(1800. переизд. 1822). Известный поэт Ж.Делиль
пожелал видеть его своим преемником на кафедре
латинской! поэзии в Коллеж де Франс, которую 1Г-Ф.Тис-
со занимал с 1813 по 1821 г. В 1812 г. был назначен
главным редактором официального печатного органа
империи Наполеона «Газет де Франс». Основал так¬
же* газету «Конетитюсьонель» (1815). Был автором
большого количества журнальных и газетных статей,
предисловий, а также исторического труда «О войнах
в период Французской революции. 1792—1815»
(1820—1821). В 1826 г. вышли два тома его «Эроти¬
ческих стихотворений». С П.-Ф.Тиссо был знаком
литератор А.С.Норов, получивший от него в 1822 г..
в бытность свою в Париже, автограф одной из од
(см.: ОР РГБ. Ф.201. К.48. № 31).
Е. //. Гречаная
ТИ III II НА (ТИ III 1>) и шум вместе составляют слухо¬
вую антитезу человеческой жизни, проходящую через
весь роман. Об Онегине говорится, что восемь лет до
встречи е Татьяной он провел, «Внимая в шуме и в ти¬
ши / Ронтанье вечное души» (4, IX, 10—11). Автор
дважды кряду обращается к этой парной формуле:
«Другие, строгие заботы / И в шуме света и в тиши /
Тревожат сон моей души» (6, XLII1, 12—14), он благо¬
дари юности «за шум, за бури, за пиры... <...> Тобою, /
Среди тревог и в тишине, / Я насладился... и вполне»
(6, XLV, 7, 9-11).
Антитеза «работает» н в целостном звуковом оформ¬
лении пушкинского романа. Наиболее «шумная» —
первая глава, особенно в описании театра п бала, эпи¬
центров еветского Вавилона. «Еще амуры, черти, змеи /
На сцене скачут и шумят», параллельно в зрительном
зале «Еще не перепали топать, / Сморкаться, кашлять,
шикать, хлопать», а за стенами театра, будто пароди¬
руя, «кучера, вокруг огней, / Бранят господ и бьют
в ладони» (1. XXII. 1—2, 5—6, 11 — 12). Что касается ба¬
ла, то и здесь нет отдыха ушам: «Музыка уж греметь
устала; <...> Кругом и шум и теснота; / Бренчат кавалер¬
гарда шпоры; <...> II ревом скрынок заглушон / Ревни¬
вый шоиот модных жен» (I. XXVIII, 6. 8—9. 13—14).
Наступает затем очередь деловой суеты: «...Петербург
неугомонный / Уж барабаном пробужден. <...> Про¬
снулся утра шум приятный» (1. XXXV, 3—4. 9), в то
время, когда Онегин возвращается домой, «шумом ба¬
ла утомленный» (1, XXXVI, I). т.е. один «шум» сменя¬
ет другой. 11 только однажды, уже на исходе петербург¬
ской звуковой мозаики, в картине ночного города
(«Всё было тихо; лишь ночные / Перекликались часо¬
вые» — 1, XLVI1I. 5—6) является наконец образ умиро¬
творяющей и душеспасительной тишины («Дыханьем
ночи благосклонной / Безмолвно упивались мы!» — I.
XLV1I, 9—10). Неслучайное нею оказались связанны¬
ми мечтания Автора и героя об иной жизни — об утра¬
ченной невинности е?е «начала» или идиллических
«ночах Италии златой». Заданная здесь символика тиши¬
ны сохраняется на всем протяжении романа: тишина
остается оповещающим знаком иного бытия.
Теша «возлюбленной тишины» (Ломоносов М.Н.
Ода на день восшествия... Елнсаветы Петровны 1747 го¬
да) имеет нс'малыс традиции в русской поэзии, отда¬
вавшем"! ей неизменное предпочтение перед шумом суеты.
«Всяк мудрый любит тишину», — повторял за древ¬
[588 ]

т
Til III II ИЛ (ТИШЬ)
ними Г.Р.Державин (На взятие Измаила, 1790—
1791). Он же любовно и красочно воспел «уединение
п тишину на Званке» (Евгению. Жизнь Званская,
1807). Новое дыхание тема обрела и поэзии И.М.Ка¬
рамзина, чей лирический герой оставляет «шумный
свет» ради «любезной музам тишины» (Послание
к А.А.Плещееву, 1704: см. также: «Две песни», «К бед¬
ному поэту» и др.). Не случайно П.А.Вяземский назы¬
вает своего старшего друга и учителя «тишины люби¬
тель» (К подруге, 1815) да и сам не прочь вкусить
«тишины целебной» (К друзьям. 1814 или 1815). Своеоб¬
разную поэтическую апологию тишины создал
B.А.Жуковский,	таинственное молчание природы при¬
обретает у него мистическую глубину: тишина предста¬
вительствует от высшего, небесного начала в мире зем¬
ном, она мосток, соединяющий «здесь» с «там». Часто
обращается к этому слову К.11.Батюшков, формируя,
вместе с Жуковским, ключевой концепт созерцатель¬
но-романтической поэзии — «тишина души» (Батюш¬
ков. Т. 1. С. 138). Для поэтов пушкинского поколения
все это уже было общим местом. Так, Н.М.Языков
описывал идиллическую «блаженную страну» с помо¬
щью узнаваемой приметы: там «не проходит тишина»
(11ловец, 1829). Знаком творческого инобытия высту¬
пает «тишина святая» (Городок, 1815) в стихотворени¬
ях юного I lyiiiKiiiia, хотя реально-биографически его
больше притягивает противоположный полюс. В авто¬
биографической заметке 1824 г., описывая свою по¬
ездку в Михайловское 1817 г., поэт сделал «онегин¬
ское» признание: «Помню, как обрадовался сельской
жизни, русской бане, клубнике и проч., но всё это нра¬
вилось мне не долго. Я любил и доныне люблю шум
и толпу...» (Т. 12. С.304). Тем не менее с начала 20-х го¬
дов. т.е. в|>емени ((юрмирования замысла «Евгения Оне¬
гина». в поэзии Пушкина утверждался идеал «новой ти¬
шины» как творческого «тихого труда» (Чедаеву, 1821).
возвращающий его к традиции Карамзина. Своего апо¬
гея эта тема достигла в послании «Чедаеву» 1824 г., этом
прощании с идеалами «бурной» юности: «Но в сердце,
бурями смиренном, / Теперь н лень и тишина». Это дви¬
жение поэта к тишине, что важно понять, не отвергало
противостоящего начала («доныне люблю шум» — Т.2.
C.364),	как новое, онтологическое понятие покоя не от¬
вергало необходимости движения (см.: IIOKQII). В от¬
личие* <гг поэтической однопшюсноети предшественников
I	Ьтикин ст|К‘мится к динамическому синтезу антиноми¬
ческих начал природы и человеческого бытия:
В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою поли.
Твои скалы, твои заливы,
Н блеск, и тень, и говор волн.
(К морю. 1824 //Т.2. С.ЗЗЗ)
Осуществление этого духовно-поэтического завета
находим мы в художественном мире* «Евгения Онеги¬
на». Замечательно своей диалектической, житейско-
мудрой логикой следующее* признание автора:
Когда прибегнем мы под знамя
Благоразумной тишины,
Когда страстей угаснет пламя,
11 нам становятся смешны
Их своевольство, иль порывы
И запоздалые отзывы —
Смиренные не без труда,
Мы любим слушать иногда
Страстей чужих язык мятежный
И нам он сердце шевелит.
(2, XVIII. 1-10)
Вторая глава в целом (и примыкающее к ней «сель¬
ское» окончание первой главы) сосредоточила в себе
наибольшее* количество лексических и образных выра¬
зителей тишины: из шума столицы мы будто провали¬
ваемся вместе с заглавным героем в глухоту и молчание*
русской деревни («глушь», «пустыня», «уединение»).
Тему поддерживает «молчат ивая» Татьяна, чуждающа¬
яся «шума... ветреных утех» Ольгиных подруг (2. XXV,
5; XXVII, 14), нахо;1яш,ая утеше*ние* «в праздной тиши¬
не» нрщюды (2. XXV III. 10). а также Ленский, полю¬
бивший «уединенье, тишину» (2. XXII. 7), т.е*. те» е-а-
ме>е* державинское и «святое» сочетание (е‘р.: 4,
XXXVIII. XXXIX. 8—9). что так и не задело души Оне¬
гина. В своих стихотворных опытах Ленский эксплуа¬
тирует уже* знакомую нам поэтическую фразе'ологию:
Он пел те дальные страны,
Где дат го в лоно тишины
Лились его живые слёзы...
(2. X. 10-12)
«Лоно тишины» (то же в устах Автора — 7, 11,8), как
заметил В.В.Набоков, «ое>ыкновснный галлицизм: “1е*
sein eln repos” <...>. Можно привести множество приме¬
ров из французской литературы» (Набоков. Коммен¬
тарии. С.233). Как поэтический штамп романтичес¬
кой эпохи эти строки о «дальних странах» с их «лоном
тишины» приобретали и соответствующее значение.
Ю.М.Лотман трактовал его достаточно конкретно: «од¬
ной из тем поэзии Ленского была Германия (“дальние
страны”), где* он среди мирных университетских заня¬
тий (“лоно тишины”) оплакивал разлуку с Ольгой
(“лились его живые слезы")» (Лотман. Пушкин.
С.598). В контексте поэтической тишины как романти¬
ческого знака иного бытия «дальные страны» Ле*некого —
не* обязательно Германия, это некое идеальное «там»
е* е*го непременным атрибутом «лопо тишины».
11риверженность традиции в поэтической речи само¬
го автора сказалась и в том, что трижды употреблен¬
ный в романе лексический вариант «тишь» всегда явля¬
емся в ерорме предложного падежа с неизменной
рифмой «тиши — души» (3, Письмо Татьяны к Онегину,
48—51; 4, XI, 10—11; 6, XUII. 13-14).
1580]

т
ТИШИНА (ТИШЬ)
Шум суетного мира не оставляет между тем героев
романа. Так. Ленский бежит от соседей п «их беседы
шумной» (2, XI, 5). Своего апогея этот новый шум до¬
стигает в сцене именин Татьяны:
Лай мосек, чмоканье девиц,
Шум, хохот, давка у порога,
Поклоны, шарканье гостей,
Кормилиц крик и плач детей.
<...>
Никто не слушает, кричат,
Смеются, спорят и пищат —
(5, XXV. 11-14: XXIX. 7-8)
и так далее вплоть до знакомого по первой главе «музы¬
ки грома» (5, XXXVII. XXXVIII. XXXIX, 5).
Звуковая какофония имении предварительно будто
(щм'петироваиа в страшном сне Татьяны:
II к шалаше и крик, и шум...
<...>
За дверью крик и звон стакана,
Как па больших похоронах...
<...>
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ!
<...>
I	I все кричат: мое! мое!
<...>
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
11овержен Ленской; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался... хижина шатнулась...
И Таня в ужасе проснулась...
(5. XV. 10; XVI. 3-4; XVII. 7-8; XIX. 14; XXI. 1-6)
♦Нестерпимым криком» души завершатся для Онеги¬
на именины и последующая дуэль, и он «в ужасе про¬
снется» от слова-эха: «Убит!.. Сим страшным воскли¬
цаньем / Сражен, Онегин с содроганьем / Отходит
и людей зовет» (6, XXXV7, 5—7) и от наступившей гулкой
тишины смерти (6, XXXII, 9—11).
Волнообразная звуковая партитура романа вновь
возвращает нас к «лону тишины» в седьмой главе.
Это тишина над смиренной могилой Ленского, тиши¬
на «опустелого сада» и дома после отъезда Ольги,
опустевшего имения Онегина. Образ природной ти¬
шины в духе Жуковского («Был вечер. Небо меркло.
Воды / Струились тихо. /Кук жужжал» — 7, XV,
1—2), однако, предвещает не прикосновение к мис¬
тическим тайнам, но скорее прикосновение к тайне
души Онегина — когда в его «молчаливом кабинете»
(7, XXI, 5) Татьяна «начнет понимать» своего из¬
бранника.
Знакомая антитеза встречает нас на пороге повой
жизни Татьяны, меняющей «милый, тихий свет / На
шум блистательных сует...» (7, XXVIII, 10—11).
Шум петербургского света в следующей, восьмой гла¬
ве зазвучит все же иначе, чем в первой. Картина све¬
та приобрела здесь тот ценностно-звуковой центр, что
вначале был лишь мечтательной периферией (ночная
сцена). Теперь Татьяна стала здесь, в Петербурге, во¬
площением тишины и покоя, поскольку сохранила
в себе «тихий свет» среди «шума блистательных сует».
Слово «тихий» настойчиво сопровождает Татьяну —
музу и княгиню N (8. VI, 8; XIV, I I: XV, 5; XVIII. 14:
XL, 13). Эта новая для Онегина тишина оглушитель¬
на («Стоит Евгений, / Как будто громом поражен» —
8. XLVIII, 1—2), пожалуй, не меньше мучительно-
гулкой тишины после смерти Ленского.
Тишина творческая, сродная душевной тишине Та¬
тьяны. закольцовывает романный мир:
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный.
Живее творческие сны.
(1. LV. 1-4);
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться Муза стала мне.
(8. I, 7-8)
Три основных центра тишины в романе — мир при¬
роды. душевный мир Татьяны и творческий мир Ав¬
тора — сообщаются между собой. Везде тишина —
знак иного, высшего бытия, приближение к покою
премирному. По наблюдению русского мыслителя,
«основной тон пушкинского духа, та душевно-духов-
но-космическая стихия, к которой он тянулся, как
творец-художник и как духовная личность, можно
выразить словосочетанием: “ясная тишина"» (Стру¬
ве II.B. Дух и слово Пушкина // Нопр. :шт. 1989.
№ 12. С.241). Эта тишина, как заметил философ, не
отвергает «плотского» во имя «духовного», но соеди¬
няет их в зримом и слышимом пространстве «душев¬
ного». Отрекаясь от назойливой суетности и тщеты
«мира сего», пушкинская тишина не отвергает его
шумности, но преображает какофонию в музыку
сфер. Так точно начальная картина шумной столи¬
цы. во многом повторяясь в финальном описании не
менее шумной Одессы, реально преображена в духе
знакомого мечтательного образа ночного Петербурга
(по пути вобрав в себя «праздную тишину» лунной
ночи Татьяны):
Тихо спит Одесса;
П бездыханна п тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Черное шумит...
(Отрывки из Путешествия Онегина //Т.6. С.205)
В.Л. Викторович
[590]

ТОВАР
Пушкин писал о том, что в Одессе купец шел взгля¬
нуть.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
(Отрывки и.1 Путешествия Онегина // Т.6. С.203)
Ввоз иностранных товаров в ггрнну строго регламен¬
тировался государством. Все привезенные товары
должны были сначала поступать на специальные скла¬
ды, где они «проходили караптнн» — хранились в тече¬
ние определенного срока. Здечъ осуществлялись очистка,
проветривание и окуривание товаров с целью дез¬
инфекции и предотвращения их порчи. Карантинный
режим н|)едназначался для охраны населения от воз¬
можного завоза вместе с- товарами заразных заболева¬
ний (холеры, чумы и пр.).
В портовом городе была оборудована карантинная
застава, ведавшая приемом на хранение ввозимых из
других стран товаров. II торговец, естественно, прояв¬
лял интерес к поступлению туда новых продуктов, их
качеству и цене.
См.: К.ЧПИТИН.
I'. А. Черемисинов
ТОЛСТОЙ Федор Петрович (1783—1873) — выдаю¬
щийся русский живописец, рисовальщик, акварелист,
гравер, скульптор, медальер, силуэтист.
Писал натюрморты, портреты, интерьеры, пейзажи,
батальные и жанровые сцены, оформлял балеты
Ш.Дидло, делал барельефы на темы «Одиссеи» Гомера,
иллюстрировал поэму И.Ф.Богдановича «Душенька».
Учился в Морском кадетском корпусе в Санкт-Пе¬
тербурге* (171)8/1800—1802): посещал классы Акаде¬
мии художеств в качестве вольнонриходящего ученика
11.1 Шрокофьева (1802—1804); с* 1800 г. служил в Эр¬
митаже*; е* 1810 г. — медальер 11е*те*рбурге*кого монетно¬
го двора; с 1828 г. — вице-президент Академии худо¬
жеств is Санкт-Пете*рбурге; с 1840 г. — почетный член
Фло|м*птпйскеш академии художеств, с 1851 г. — по¬
четный член Московского художественного общества.
Пушкин, описывая роскошные альбомы светских
дам в четвертой главе «Онегина», вспоминает е* воехи-
щением рисунки Толстого:
Но вы. разрозненные томы
Из библиотеки чертей,
Великолепные альбомы.
Мученье модных рифмачей,
Вы, украшенные проворно
Толстого кистью чудотворной
Иль Баратынского пером...
(4. XXX. 1-7)
Четвертая глава «Евгения Онегина» писалась в ссыл¬
ке. в Михайловском, с октября 1824 по январь 1820 г.
Подобные альбомы, украшенные виртуозными рисун-
?	ТОЛСТОЙ
Ф.П.Толстой. Автопортрет. 1804. Тушь, перо, графитный карандаш
ками Толстого, Пушкин мог видеть ечце до ссылки
(в мае* 1820 г.), в 1817—1820 гг. в 11етербурге, в светских
и литералурных салонах, в частности у А.Н.Оленина,
где в эти годы состоялось знакомство поэта и художни¬
ка (Ч(‘рейский. С.439). Рисунки Толстого разнообраз¬
ны но жанрам: натюрморты (цветы, ягоды, плоды),
птицы, античные пасторали, мифологические сцены,
сельские* виды, античные развалины, виды провинци¬
альных городов, сочиненные морские* пейзажи, жанро-
во-пс'йзажные виды и щюч. Толстой работал в различных
техниках: акварель, сепия, гуашь, тушь и неоднократ¬
но повторял свои сюжеты.
Многие из его работ находяте*н в собраниях ПТ
и ГРМ в отделах рисунка. ГИМ принадлежат несколько
альбомов Д.И.Дешан (урожд. Ивановой), в том числе
альбомы конца 1810-х — начала 1820-х гг., дающих
представление об описанных Пушкиным (ГИМ. ОНИ.
Ф.344. Ед. хр. 7, 8. 9).
В 1820-х гг. и в столицах, и в провинции распрост¬
ранилась «мода» на альбомы, «украшенные» Толстым,
и на подражание манере художника, особенно — при¬
ему «обманки» (акварели цветов и птиц) (см.: Корни¬
лова А.Н. Мир альбомного рисунка. Л., 1990. С. 105).
[591 |

ТОРКВАТО
Во время пребывания к Михайловском Пушкин мог
видеть такие альбомы в Тригорском, и в частности
у П.Л.Осиповой и ее дочерей.
В четвертой главе Пушкин описывает альбомы про¬
винциальные:
Конечно вы не раз видали
Уездной барышни альбом...
(4, XXVIII. 1-2);
Тут непременно вы найдете
Два сердца, факел и цветки...
(4. XXIX, 1-2);
Он [Ленский. — Л.П. ] занят Ольгою своей.
Летучие листки альбома
Прилежно украшает ей:
То в них рисует сельски виды,
Надгробный камень, храм Киприды...
(4. XXVII. 2—0)
Названные здесь сюжеты — подражание Ф.II.Тол¬
стому (см. упомянутые листы альбома Д.И.Дешан —
ОНИ ГИМ. Ф.344. Ед. хр.7. Л.13. 33; Ед. хр. 9. Л.14).
11одобпып альбом был у A.II.Kepn. «Мой альбом — со¬
вершенный слепок е того уездной барышни альбома, ко¬
торый oihuvi.i Пушкин в “Онегине”...» (Керн. (1.43).
«Изящныеискусства» — термин, неслучайно возник¬
ший в пушкинское время, как нельзя точно приложим
к произведениям Ф.II.Толстого. 15 1830-е гг. дом Тол¬
стого в I lerepoypre был одним из центров художествен¬
ной жизни, в эти годы там постоянно бывал Пушкин.
Толстой был близок ему и качествами своей личности,
как человек большой культуры и эрудиции, и как ху¬
дожник-эстет.
См. также: АЛЬЬО.М.
Лит.: Толстой Федор Пет|мтич: [Альбом) / Bctvii. ст. Е.Л.Плотни¬
ковой. М.. 1073; Кузнецова Э.Н. Ф.II.Толстой. М.. 1977: Корнило¬
ва Д./i. Мир альбомного рисунка: Русская альбомная графика конца
XVIII - первой половины XIX века. Л., 1990. С.69, 105. 114-124.
147. 220. 228. 251. 254—257: Ф.11.Толстой: [Каталог выставки в ITT| /
Сост. О.А.А.ненова и Е.Л.Плотникова. М.. 1973.
Л. И. Певзнер
TOII - см.: МША.
ТОРКВАТО Тассо (Torquato Tasso; 1544—1595) —
итальянский поэт эпохи Возрождения. «Торкватовы
октавы» (1, XLVIII, 14) — эпопея «Освобожденный
Иерусалим» («Gerusalemme liberate», 1580), написан¬
ная октавами (см.: ОКТАНА). Эта героическая поэма
повествует о крестовом походе, который увенчался взя¬
тием Иерусалима войсками христиан под предводи¬
тельством Годфреда Буйонекого. В числе произведений
Тассо, оказавших значительное влияние на европей¬
скую культуру, следует также назвать пасторальную
TORQUATO TASSO,
Т.Тассо. Р.Морген с ориг. Э.Пьетро. 1840. Гравюра
драму «Аминта» («Aminta», 1573), трагедию «Король
Торрисмондо» («Be Torrismondo», 1586), «Трактат
о	героической поэме» («Discorsi del poema eroico»,
1594), сонеты п канцоны («К* Мставру» и др.).
«Не* одна История, но Живопись и Поэзия неодно¬
кратно изображали бедствия Тасса. Жизнь его конечно
известна любителям Словесности», — писал li.И.Ба¬
тюшков (Батюшков К. П. Опыты в Стихах и Прозе.
4.1—	2. СПб., 1817. 4.2. С.[VI ]). В 1579 г. по приказу
герцога Феррарского Алы|)онсо II д’Эсте Тассо был за¬
ключен в больницу Св. Анны, где провел более семи
лет. Считалось, что поэт поплатился заточением за
свою безрассудную страсть к сестре герцога Леоноре
д’Эсте. Другой знаменитый эпизод в биографии Торк¬
вато — несостоявшийся триумф на Капитолийском холме:
Тассо должен был стать первым со времен Петрар¬
ки поэтом-лауреатом. но умер, не дождавшись венча¬
ния. Тема триумфа и смерти Тассо привлекала многих
западноевропейских и русских писателей, включая
Батюшкова, чью элегию «Умирающий Тасс» (1817)
[5921

т
ТОРКВАТО
современники считали «лучшим из поэтических его
произведений» (П[лаксин\ И.Т. Батюшков // Эн-
цикл. лексикон. Т.5. С.97) и даже «лучшим пер¬
лом новейшей нашей Поэзии» (Плетнев П.А. Разбор
элегии Батюшкова: Умирающий Тасе // Журнал
изящных искусств. 1823. Ч. 1. № 3. С.210). Hi1 исклю¬
чено, что в юности Пушкин разделял всеобщее восхи¬
щение стихотворением Батюшкова, однако единствен¬
ная дошедшая до нас и, видимо, достаточно ноздняя
его запись об «Умирающем Тасее» содержит резко нега¬
тивную оценку: «Эта элегия конечно ниже своей славы.
<...> сравните Сетовании Тасса поэта Байрона [“The
Lament of Tasso". 1817. — //. //. | с сим тощим щюнзве-
дением. Таес дышал любовью и всеми страстями,
а здесь, к|юме славолюбия и добродушия <...> ничего не
видно. Это умирающий В.<асилий> Л.<ьвович> — а не
Торквато» (<3аметки на нолях 2-ой части «Опытов
в стихах и прозе» К.Н.Батюшкова>, <1817— 1830> //
Т. 12. (1.283). В 1833 г. была опубликована н получила
шумный успех «драматическая фантазия» II.В.Куколь¬
ника «Торквато Тассо», которую Пушкин то ли «не
дочел», толи вовсе «не читал» (Т. 12. С.323, 438). Харак¬
терно, однако, что среди тем, назначенных итальян¬
скому импровизатору в «Египетских ночах» (1835?),
появляется тема «11 trionfo di Tasso» (Т.8. (1.272): ста¬
рый сюжет вновь приобрел популярность у публики.
Пушкин еще лицеистом усвоил сложившееся
в XVIII в. мнение, что лучшими героическими поэмами
у «древних» народов являются «Илиада» и «Энеида»,
а у «новых» — «Освобожденный Иерусалим» Тассо
и «Гснриада» Вольтера. Имена четырех великих эпиков
перечислены в стихотворении «Городок» (1815): «На
полке за Вольтером / Виргилнй, 'Гасс с Гомером / Все
вместе предстоят» (Т.1. С.98). Вряд ли речь идет об
«Освобожденном Иерусалиме» в итальянском подлин¬
нике: конечно же, Пушкин читал Тассову эпопею
в одном из французских переводов (лучшим считался
прозаический перевод III. Ф.Лебрена, впервые опуб¬
ликованный в 1774 г.).
Раннеклассический канон отдавал эпопее безуслов¬
ное предпочтение перед стихотворным рыцарским ро¬
маном — «Неистовый Роланд» («Orlando fnrioso»)
Л.Ариосто встает в один ряд с «Иерусалимом» лишь во
второй половине XVIII столетия. При этом стихотвор¬
ный роман («романическая поэма») но своей жанровой
специфике тяготеет не к эпопее, а к ирои-комической
поэме, отличаясь от последней только «тем. что оная
описывает происшествие, хотя также забавное, но не
Рыца/х-кос. и по большей части принадлежащее к на¬
стоящему времени, то есть к тому, в которое пишет ав¬
тор» (Остолопов II.Ф. Романический, или Романти¬
ческий // Остолопов II.Ф. (ловарь Древней и Новой
поэзии. Ч. 1—3. М., 1821. Ч.З. С.29). Новая эпоха
уравняла ценности, но сохранила противопоставление
«классического» и «роман (т)ического». На лекциях по
эстетике адъюнкт-профессор II.Е.Георгиевский рас¬
сказывал лицеистам: «Италиаицы — одни старались
дать преимущество Ариосту пред 'Гассом, другие — пред
первым последнему... между тем как они оба превос¬
ходные стихотворцы, только каждый в своем роде. Тот
[Тасе | писал во вкусе греческом, другой [Ариоет | в ро¬
маническом. который совеем неизвестен был Аристоте¬
лю, но тем не менее открывает обширное пате для от¬
менного искусства» (Лицейские лекции: (По записям
А.М.Горчакова) // Красный архив. 1937. № I (80).
С. 167). Такое же разделение проводит Пушкин в ста¬
тье «О поэзии классической и романтической» ( 1825):
хотя «Освобожденный Иерусалим» «духом своим, ко¬
нечно, отличается» от «Энеиды», обе поэмы «принадле¬
жат к роду классическому». «К сему роду должны отне¬
стись те стихотворения, коих формы известны были
г|>екам и римлянам, пли коих образцы они нам остави¬
ли». а следственно, сюда относится и эпопея (Т.П.
(1.30). Напротив, «Ариостон Орландо» и предшествую¬
щая ему традиция стихотворного романа представляют
«романтическую поэзию» (Т.П. С.37, 38; см. также
письмо Пушкина П.А.Вяземскому от 25 мая и около
середины июня 1825 г. и «Письмо к издателю “Москов¬
ского вестника”», 1828).
В послеяицейские годы 11ушкин мог познакомился
с нсткатькими .пггературными новинками, связанными
с именем Таеч-о. В 1818—1819гг. вышли и свет два полных
щмманчсских перевода «Иерусалима» на русский язык
(один принадлежал А.(1.Шишкову, другой С.А.Мое-ко
тилышкову). В 1819 г. французскую стихотворную вер¬
сию Тассовой поэмы выпустил 11. М.-Ф.-Л.Баур-Лорми
ан. 22 ноября 1819 г. Вяземский писал А.И.Тургеневу:
«Я теперь читал “Освобожденный Ерусалим” Ваопг-
Lormian. Весьма хороший пе*|и*вод, но что может быть
скучнее' поэмы эпической?» (ОА. T.I. С.359). Навер¬
ное, Пушкин согласился бы с мнением Вяземского:
к этому времени он уже потерял интерес к Тассо и увлек¬
ся Ариосто. Влияние Ариосто на «Руслана и Людмилу»
обсуждалось современниками Пушкина и было им е*а-
мим подтверждено (см.: Розанов М. Н. Пушкин и Ари¬
осто // Изв. ОЛИ. 1937. № 2/3: Томашевский П.П.
Пушкин — читатель Ариосто: Заметки // Альманах
библиофила. М., 1987. Вып.23; Кошелев И.А. Первая
книга Пушкина. Томск, 1997. С.64—72). «Неистовый
Роланд» (который, но характеристике «Филосос|)екого
словаря» Вольтера, «стать же* возвышен, сколь заба¬
вен») был гораздо ближе автору «Руслана и Людмилы»
н «Евгения Онегина», чем «возвышенные произведения
эпопеи» (Т.П. (’,.516). Именно с «Orlando fnrioso»
Пушкин начинает генеалогию «Евгения Онегина»
в письмо К.Ф.Рылееву от 25 января 1825 г., недвусмыс¬
ленно указывая на бурлескное* происхождение* собст¬
венного «романа в стихах» (см.: lllanup М. И.
[593]

ТОРКВАТО
т
Universuin versus: Язык — стих — смысл в русской по¬
эзии XVIII—XX веков. М., 2000. Кн.1. С.247). Вместе
с тем сюжеты и герои поэмы Тассо не уходят из поэти¬
ческого языка Пушкина: они продолжают присутство¬
вать в нем на правах традиционных словесных тем
п образов, принадлежащих обв1еевроисйскому культур¬
ному фонду. Так, во второй песни «Руслана п Людми¬
лы» упоминаются «сады Армиды» (Т.4. С.30), а в пер¬
вой главе «Евгения Онегина» — «уста младых Армид»
(см.: АРМ ИДА).
Еще одним широко распространенным мотивом за¬
падноевропейской тассианы XVIII — первой четверти
XIX в. был мотив венецианского гондольера, который
поет или, напротив, перестал петь октавы Тассо.
М.А.Цявловский укалывал в этой связи на байроиов-
екого «Чайльд Гарольда» (Childe Harold's Pilgrimage,
1818; 4. Ill, 1—2): «In Venice, Tasso’s echoes are no
more, / And silent rows the songless gondolier» («В Вене¬
ции больше н<* слышно отзвуков несен Тассо, / И не¬
слышно плывет умолкший гондольер»), В.В.Набоков
добавил еще несколько имен, в том числе Ж.-Ж.Руссо
(«Музыкальный словарь», статья «Баркаролы», 1707)
и мадам де Сталь: «Ст|и>фы Таеса ноют гондольеры
в Венеции» (О Германии, 1810; 4.2. Гл.11). Список
можно пополнить «Философским словарем» Вальтера:
«Если в Венеции с какой-нибудь лодки прозвучит п ро
фа из “Освобожденного Иерусалима”, то другая лодка
откликнется ей следующей строфой» (статья «Эпопея»,
1771). У Пушкина этот образ впервые появляется
в первой главе «Евгения Отч ина» ( 1823):
...Но слаще, средь ночных забав.
Напев Торкватовых октав!
Адриатические волны.
О	Брента! нет, увижу вас...
(I. XLVIII. 13-14; XLIX, 1-2)
В 1827 г. Пушкин перевел стихотворение А. Шенье
«Pres des hords ой Venise est reine de la тег...» — «Близ
мест, где царствует Венеция златая...». В начальных
строках этого элегического фрагмента нарисован лири¬
ческий портрет «ночного гребца», который «управляет
гондолой» п поет стихи из Тассовой поэмы (в рукопи¬
сях он назван «ночным пловцом»; у Шенье — «1е gondo¬
lier nocturne»). Близость шеньернанского и пушкин¬
ского вариантов обсуждаемого тоиоса (ср. «ночную»
тему) не может быть объяснена влиянием французско¬
го стихотворения: Пушкин познакомился с ним не ра¬
нее сентября 1820 г. (см.: Сапдомирская В.Б. Пере¬
воды н переложения Пушкина из А.Шенье // Пушкин.
Нссл. Т.8. С. 103—104). Таким образом, вопрос о гене¬
зисе «венецианского ноктюрна» в первой главе «Евге¬
ния Онегина» по-прежнему остается открытым. Пуш¬
кин трижды возвращался к нанобнвшпмся ему образам
в незавершенных стихотворениях 1828—1830 гг.
«Кто знает край, где небо блещет...», «Поедем, я готов;
куда бы вы, друзья...» и «Когда порой воспоминанье...».
Сводка последовательных редакций стихов об Италии,
предназначавшихся для этих произведений, наглядно
демонстрирует диапазон варьирования мотивов «ноч¬
ного пловца» и «Торкватовых октав»:
Где Тасеа нежного октавы
Во мгле ночей еще звучат
Кто знает край и Муз и славы
Где пел Торквато величавый...
*
Где сладкозвучные октавы
В тиши ночей еще звучат...
*
Где Таеса нежного октавы
11оет ночной пловец
<...>
*
Где пел Торквато величавый
Вас рыцарей креста и славы
<...>
*
Где Таеса нежного октавы
Еще поет пловец ночной
В гондоле темной <?> над волной
*
В гондоле в тишине морской
*
Где Таеса нежного октавы
Еще звучат во мгле ночной...
*
Где пел Торквато величавый —
Где и теперь <его> октавы
Повтор<ены> во мгле ночной...
Адриатической вал<ной>
*
Где 'Гасса нежного октавы
Еще рыбак не позабыл
(Т.З. С.645—646)
Где Таеса позабыл уже	гребец
*
<...>
Где Таеса позабыл уже ночной пловец
Где Таеса не поет уже ночной пловец
(Т.З. С.778)
Где пел Т<орквато величавый>
Где и теперь <во> мг<ле> но<чной>...
♦
Далече звонкою скалой
[Повторены | пловца октавы...
(Т.З. 0.243: см. также: С.851-852)
Дополнительных пояснений требуют эпитеты: Пуш¬
кин попеременно называет Тассо то «величавым», то
«нежным» (ср. также «сладкозвучные октавы» и «...ела-
|5У4|

т
ТОСКА
. ■-А* V*
Т.Тассо и автопортрет. Риг. Л.С.Пушкина. 1829. Карандаш
ще... напев... октав»). Никакого противо|)ечия здесь
нет: в поэме Тассо батальные эпизоды перемежаются
с эротическими. Как писал Батюшков it стати* «Ариост
и Тасо (1815), «самый языкего [Тассо. — П.П. | изменя¬
ется»: в любовных эпизодах «он сладостен, нежен, изо¬
билен», в героических — «мужествен, величествен и да¬
же суров» (Батюшков К.П. Указ. соч. Ч. I. С.249).
Стихотворение «Близ мест, ще ца|мтвует Венеция зла¬
тая...» было напечатано к «I Ichckom .Альманахе» на 1828 г.
В том же году А.Ф.Мерияков издги свой запоздалый ие-
|К‘1юд «Освобожденного Иерусалима» — тяжеловесный,
архаичный. иынолнечшын алежсандрийским «тихом смеж¬
ной рн(|)мовки (размс|н»м французской и русской эпопеи).
Одновременное ним вышел принципиально иной по своей
стилистике, но, пожалуй, еще менее удачный перевод
С.Е.Раича, в кото|юм эквивалечгюм октавы служила две-
надпятистрочная балладная <т|мм|>а «Г|юмобоя» и «Певца
востане Русских воинов» В.А.Жуковского. Эта переюже-
ния н|юшли мимо внимания I IyiuKima, зато переведенные
С.П.Шевыревым е|)|>агменты из «Освобожденного Иеру¬
салима», которые М.II.Погодин показал Пушкину
в 1831 г., вызвали у него неподдельный интерес. Шевырев
предложил радикально реформировать русскую октаву
и приблизшъстих русских переводсю с итальянского к нталь-
янекпм образпдм. К смелому эксперимечпу младшего поэта
I	Ivihkiih отнеч*ся с одобрением, но при ;ггом сделал сущест¬
венную оговорку. II мая 1831 г. 11огодин сообщал Шевы-
|м‘ву: «Пушкин очень доведен: но реннт'лыю не любя Тас-
са. умаляет тебя приняться за Данга» (.’///. Т. 16/18.
С.746). 18(30) нюня 1831 г. Шевыревпсртч'казывалэтот
отзыв С.А.Соболевскому: «Пушкину понравились мои
октавы, но он щюент не* переводить Таечя, кстцюго не лю¬
бит» (Там же). Действительно, в начале 1830-х гг. Пуш¬
кин был как никогда дале'к от Тассо. Ариосто также отхо¬
дит на задний план — ечх> мечт в п]х\дпочтенпях I 1ушкина
занял Данте, пик шггереса к которому приходная на
1829—1832 гг. (см.: Нкшнов М.II. Пушкин и Дайте //
Пушкин и его сон/). Вып.37; Вацу/ю В.Э. I Ivihkiih и Дан¬
те// Лотмановскнйсборник. М., 1995. [Вып.] I).
Лит.: [Цявловский М. А. ] Тассо // Пушнин Л.Поли. собр. соч.:
В 6 т. М.; Л., 1931. Т. 6: Путеводитель по Пушкину; Бонди С..М. Пстори
к«)-литературные опыты I К шкима //. III. Т. 16/18. С.425—426: 7аишиев-
ский Б.II. 11.1 пушкинских рукописей //.III. Т. 16/18. С.310- .'!12; /Ь.ш
нон М. II. I lyiiiKiin. Тассо, Аретино // И ж. OJU1. 1937. № 2/3; Пабоков-
С.ирин II. Заметки переводчика // Новый журнал. 1957. Кн.49. 0.135;
Набоков. Vol.2. Р. 181 — 185: lo/юхови P.M. Образ Тассо и русской роман¬
тической литературе // С)т |х>мантизма к реализму: ll.< иепории чеждуна
|м>днмх сия.и'й русской литс|>атуры. Л.. 1978. 0.147—151. 171. 184: lo/ю-
хови P.M. Пушкин и элегия К. 11.Батюшкова «Умирающий Гасс»:
(It нон|шсу о заметках Пушкина на полях «Опытов» Батюшкова) // Н/к’.м
ПП. 1976: Берков 11.11. Пушкин и итальянская культура // Берков 11.11.
11|юб'м*мм исторического развития .нгте|мтур: Статьи. Л., 1981. С.342—347,
362—363; Ib/MKVoea P.M. <Нанев Торкватовых октав»: (ободной итальян¬
ской теме н русской нолши первой iiuioiiihim XIX в.) // Русская литератл
ра и зарубежное искусство. Л.. 1986: Пи.иициков П.Л. Из истории русско-
итальянских литературных связей (Батюшков и Тассо) // Philolopca.
1997. Т.4. № 8—10; Пилыциков И.А. Пушкин и Тассо: (Несколькозаме¬
чаний) // Ст|>аницы истории русской лите|мпуры: (б. статей: К 70-летию
н|ми|>. В.И.Коровина. М.. 2IHI2.
И. А. Пильщиков
ТОРКВАТОВЫ ОКТАВЫ - см : ТОРКВАТО, ОКТАВА.
ТОСКА — «стесненье духа, томленье души, мучитель¬
ная грусть; душевная тревога, беспокойство...» (Даль).
Чувство, гораздо сильнее захватывающее пушкинских
героев, че*м скука, печаль, хандра, норажающеч* напря¬
жением и ви.щмой безысходностью: недаром в народной
поэзии слово «тоска» сопровоясдастся иектояниым эпите¬
том «лютая». Согласно Пушкину, одно из крайних состо¬
яний народной души: «То разгулы' удалое / То еч*рдечная
тоска» (Т.З. С.21). В русской поэзии на рубеже
XVIII—XIX вв. «тоска», преяеде всего любовная, — непре‘-
менная составляющая элегического сюжета.
Ах! Жизнь чувствительных не может быть долга!
Любовь для них есть яд: восторгом и тоскою
Она мертвит сердца; восторг есть миг — пройдет,
11о душу от других благ в мире* отвращает:
Все будет скучно ей — тоска же* в ней живет.
Как лютая змея; всегда, всегда терзает.
(Карамзин II.М. Протей, или Несогласия стихотворца. 1798)
Ср. «Тоску по милому» (1807) В.А.Жуковского и мн.
др. Пушкнн-романтик органично усвоил п эту версию:
«Лежала в сердце, как свинец, / Тоска любви без упова¬
нья» (Кавказский пленник, 1820—1821 //Т.4. С. 105).
В «Евгении Онегине» соединились обе традиции,
фольклорная и элегическая. По-разному существуют
они в мире Татьяны, Онегина, Автора. Тоска, охваты¬
вающая Татьяну, — вначале как ожидание, всепогло¬
щающая жажда любви:

ТОСКА
т
Даш ю ее воображенье,
Сгорая негой и тоской,
Алкало пищи роковой;
Давно сердечное томленье
Теснило ей младую грудь...
(3, VII, 9-13)
В своем письме Татьяна назовет это предчувствие
«тоской волнуемой души». Придет время, н она узнает
мучительные приступы «тоски любви» (3, XVI, 1), со¬
провождающей ее «|>евнивой тоски» (6, III, 7). Натура
сильная. Татьяна не утонула в этой жгучей влаге (е фоль¬
клорным привкусом: «...я тоскую. / Мне тошно...» — 3,
XIX, 3—4). но отголоски безысходной тоски останутся
и в ее последнем объяснении с Онегиным.
Для заглавного героя романа тоска поначалу — один
из синонимов «хандры*, («его тоскующая лень» — I.
VIII, 8). Затем это слово как бы выпадает из словаря
Онегина, чтобы появиться в новом могучем обличье
и роковой повторяемости:
В тоске сердечных угрызений...
(6, XXXV. 1)
I» тоске любовных помышлений...
(8. XXX. 3)
В тоске безумных сожалений...
(8, XLI, 5)
Тоска все более грозно сгущается в мире Онегина
(картины, увиденные им во время путешествия, со¬
провождаются все тем же навязчивым рефреном: «То¬
ска!..», «Я молод, жизнь во мне крепка: / Чего мне
ждать? тоска, тоска!..» (Отрывки из Путешествия
Онегина //Т.6. С. 198, 199).
По наблюдению Н.К.Пиксанова, «путешествие Оне¬
гина все построено на хандре. II именно в “Путешест¬
вии’’ Пушкин это несколько ироничное слово (“недуг,
подобный английскому сплину, короче — русская ханд¬
ра") заместил другим, прямым и веским: тоска» (/////»•-
санов U.K. Из анализов «Онегина» // Пушнин и его
совр. Вып.38—39. С. 158).
В одном из вариантов «Альбома Онегина» автор со¬
бирался даже еще более сгустить краски, дав герою
следующее рассуждение:
Так напряженьем воли твердой
Мы страсть безумную смирим
Беду снесем душою гордой
Печаль надеждой усладим
Но чем <нрзб.> утешить
Тоску, безумную тоску
(Т.6. С.433)
Тоска вместе со скукой, сплином, хандрой, грустью,
печалью составляет неутешительный «букет» онегин¬
ского бытия. Среди перечисленных состояний души ге¬
роя тоска со временем занимает ведущее наложение
как по интенсивности переживания, так п но внутрен¬
нему значению его. В том же 1832 г., когда вышла из
печати последняя, восьмая, глава «Евгения Онегина»,
в альманахе «Северные цветы» князь П.А.Вяземский
напечатал два стихотворения, явно претендующие на
парность: «Хандра» и «Тоска» (оба — 1831 ). Оба посвя¬
щены неопределенным, смутным состояниям человече¬
ского духа, но если первое — изящный экзерсис с кон¬
цовкой «А любовь всегда хандрит», то второе поражает
метафизическим напряжением:
Не знаю я — кого, чего ищу,
Не разберу, чем мысли тайно полны;
Но что-то есть, о чем всегда грущу ,
<...>
Из духоты существенности шумной
Я рвусь в простор иного бытия,
<...>
Все мнится мне: я накануне дня,
Который жизнь покажет без покрова;
Но настает обетованный день,
И предо мной все та же, та же тень.
Тоска, становясь невыносимой, требует от человека
немедленного действия, перехода в другое качество
(«иное бытие»), где только и возможно освобождение
от ее гнетущей власти. Об этом же п в весьма близких
выражениях через столетие писал русский философ:
«Нужно делать различие между тоской и страхом и ску¬
кой. Тоска направлена к высшему миру и сопровожда¬
ется чувством ничтожества, пустоты, тленности этого
мира. <...> Тоска может пробуждать богосознание, но
она есть также переживание богооставленности <...>
Возникновение тоски есть уже спасение» (Бердяев II.Л.
Самопознание. М.. 1990. С.45, 50; см. также: ('.КУКА).
Опираясь на этот философский диагноз, мы можем
предположить, что высшая и тайная, неосознаваемая
самим героем причина его тоски — «переживание бо¬
гооставленности», ставящее Онегина в ряд взыскую¬
щих высшего смысла бытия героев мировой литерату¬
ры, начатый библейским Новом. Правда, в отличие
от состояния того же Иова, тоска Онегина — смутная,
неотрефлексироваIпшая. Дальше него по этому пути
двинутся герои Лермонтова. Тургенева, Достоевско¬
го, Толстого...
Значительней' место занимает тоска в душевном ми¬
ре' Автора. Она отлична от онегинской, хотя и не столь
резко, как это представлялось В.В.Набокову (правда,
речь в данном случае идет лишь о первой главе): «лири¬
ческое отступление (I. XIJX—L) по-новому подчеркивает
разницу’ <...> между сухой, прозаической ипохондрией
XVIII	в., присущей свободному Онегину, и богатой,
романтической, вдохновенной тоской ссыльного Пуш¬
кина (его духовной жаждой, отличной от диспепсии
повесы-ипохондрика)» (Набоков. Комментарий.
С.47). Как в первой, так и в последующих главах тос¬
ка в мире Автора — не только метафизическая, как
V Онегина, но н творчегкая («тоской и рифмами гоним» —
[596]

т
ТРАГЕДИИ
4.	XXXV, 10). Автор «с тайною тоскою» (3. XXXI, 3)
читает письмо Татьяны, предвидя горькую судьбу столь
безоглядного чувства, но ему знакома н «волшебная то¬
ска», с которою «стеснялась пламенная грудь» (Отрыв¬
ки из Путешествия Онегина // Г.(5. (1.200) в минуты
поэтического вдохновения. Это тоска преображенная,
обретшая новую, одухотворенную природу.
В.	А. Викторович
ТРАГЕДИЯ
Это слово встречается в тексте романа единственный
раз. Прямо не названа, но подразумевается конкрет¬
ная трагедия — «Борис Годунов».
Пушкин начал работать над «Борисом Годуновым»
в Михайловском в конце ноября — начале декабря 1824 г.
Трагедия была написана согласно пушкинскому плану
до сцены в келье Чудова монастыря. Затем Пушкин,
очевидно, прервал работу над трагедией, так как обра¬
тился к четверто!! главе* «Евгения Онегина» (над черно¬
виком строфы XXIII главы четвертой помета: 31 дек.
1824/янв. 1825 — см.: Лотман. С. 17). Упоминание
трагедии «Борис Годунов» в романе:
Да после скучного обеда
Ко мне забредшего сосе*да,
11оймав нежданно за нему,
Душу трагедией в углу —
(4. XXXV, 5-8)
в ряду автобие)грае|)иче*е*ких помет «Евгения Онегина» —
существенное щюдолжение* авторского ноля, пример
органичного перехода жизни в творчество и творчества
в жизнь. По утверждению С.Г.Бочарова, «мир, в кото¬
ром пишут роман п читают его, смешался с “миром"
романа, исчезла рама, граница миров, изображение
жизни смешалось с жизнью» (Бочаров С.Г. «Форма
плана» // Вопр. лит. 1967. № 12. С.118).
Стре>е|>а XXXV, как было отмечено Ю.М.Лотманом,
рассчитана на то, «чтобы вызвать у читателей иллюзию
полного и непосредственного автобиографизма» (Лот¬
ман. С.246). Вопрос е>б иллюзорной реальности стро¬
фы XXXV, на самом деле подчиненной законам лите¬
ратурной полемики е> праве пекл а выбирать :нтетиче*ские
ценности и стилистические средства, достаточно
освещен в комментарии (Лотман. (1.24(5—248). При¬
меты реального михайловского быта выстраиваются
н етрофе XXXV в один ряд. правда, не*сколько неров¬
ный. Трагедия, которой «душат» неповинного соседа, —
безусловно, стилизованная реальность, поскольку веч*
вероятные слушатели «Бориса Годунова» — не* случай¬
но «заб|м*дшие соседи», но люди избранные*, равно как
п «грасроманство» автора является абсолютной услов¬
ностью. «Трагедия» строфы XXXV может служить при¬
мером стилистической вибрации «высокого» жанра: от
сущностного, обретенного автором — творцом — деми-
Тгатри.п.нал сцена. Ф.П.Тактой. Начало XIX it. Карандаш
ургом жанра трагедии («трагедия, комедия, сатира...
требуют творчества (I'antaisie), воображения — гени¬
ального знания природы» (<Возражение* на статьи Кю¬
хельбекера в «Мнемозине»> // Т.П. С.42); «La
vraisemblance des situations et la verity du dialogue —
voila la veritable regie* ele* la Iragedie* [Правдоподобие
положений п правдивость диалога — вот истинное пра¬
вило трагедии (0/).)]» (11.11.Раевскому-сыну, июль
1825	//Т. 13. С. 197; пер.: С.541); «Трагедия моя кон¬
чена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал,
ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!» — II.А.Вязем¬
скому. около 7 ноября 1825 // Т. 13. С.239) — до лите¬
ратурной стилизации, «творения» графомана: «душу
трагедией в углу».
Строфа XXXV стилизует реальный михайловский быт,
в ней слово «трагедия» лишено понятийности, имеет
лишь смысл конк|мтно обозначенной литературной про-
дукции, значение которой снижено контекстом иллюзор¬
ной (М'алыюсти. «Трагедия » оказывается намеренно сня¬
той с высот трагедийной условности (ср. «Городок»:
«...Мс*лыюмс*11ы / Котурны п кинжал / Игривой Тальи
дал!» — Т. I. С. 100), приближенной к повседневности.
«Трагедия» строфы XXXV очевидно корреспондирует
("| |ик|н‘ XXXII, где* «'груба, личина и кинжал» выступают
уже не* в качестве условных атрибутов музы трагической
поэзии Мельпомены, но приобретаютзнаковость нового,
найденного Пушкиным пути в русской литературе.
1597 |

ТРА КТ ИI
т
.')то означает прежде всего освобождение от литера¬
турных условностей, от трагедийных котурнов. Неда¬
ром в письме от 13 июля 1825 г. к П.А.Вяземскому
Пушкин своеобразно определяет жанр своего пюре*
ния: «Передо мной моя трагедия. Не могу вытерпеть,
чтоб не выписать ее заглавия: Комедии о настоящей
беде Московскому государству...» (Т. 13. С. 188).
Настойчивое желание Пушкина называть свою траге¬
дию комедией оригинально дополняется транслировани¬
ем жанра в строфе XXXV главы четвертой и может слу¬
жить отражением деформации трагедийного мирообраза.
См. также: ТРУКА. ЛИЧИНА И КИНЖАЛ
М. Ф. К.ишептьева
ТРАКТИР — гостиница и харчевня на проезжем трак¬
те. В пушкинские времена подобные заведения не от¬
личались ни особенными удобствами, ни культурой (за
исключением традиционно называемого Демутова
трактира в Петербурге); пемтому слова «трактир»,
«трактирный» применялись к явлениям «низкого» по¬
рядка (Зарсцкий — «трибун трактирный», то бишь пья¬
ница п буян — б. IV, 9) либо возникали в ироническом
контексте (мечта «крещеного мира» — трактир на каж¬
дой почтовой станции: «И заведет крещеный мир / Па
каждой станции трактир» — 7, XXXIII. 13—14). В ли¬
тературных произведениях трактир был неизменным
знаком литературы демократической панравленнехти.
предназначенной (как н само подобного рода заведе¬
ние) для простонародья. Так, в сатире А.Ф.Воейкова
«Дом сумасшедших» (между 1814 п 1825?) «низкие»
литературные пристрастия писателя А.Е.Измайлова
(издателя журнала «Благонамеренный» — см.: КЛАГО-
ИА.МКРКИНЫИ. Ш1МАИДШ1) охарактеризованы следу¬
ющим образом:
Вот Измайлов! — Автор басен,
Рассуждений, эпиграмм,
Он нищит мне: «Я согласен,
Я писатель не для дам.
Мой предмет — носы с прыщами;
Ходим с музою в трактир
Водку нить, сеть лук с сельдями.
Мир квартальных есть мой мир. <...>»
(Поэты-сатирпки конца XVIII — начала XIX н.
Л.. 1959. С.305)
В отличие от кабака (см.: КАКАК) трактир почитал¬
ся более приличным заведением: там не только давали
выпить, но н предлагали простейшую закуску. В басне
того же А.Е.Измайлова «Пьяница» (1816) герой, раз¬
добыв денег,
Летит... домой? — О нет! — Неужели в кабак? —
Да. как бы вам не так!
В трактир, а не в кабак, зашел, чтобы промена
С бумажки беленькой напрасно не платить.
Спросил ветчинки там п хрена,
Немножко так перехватить,
Да рюмку водочки, потом бутылку пива,
А после пушнику стакан,
Другой... и наконец, о диво!
Пьянюшкин напился уже мертвецки пьян.
К несчастию, еще в трактире ом подрался,
А с кем? за что? — и сам того не знал;
На лестнице споткнулся и упал,
II весь, как черт, в грязи, в крови перемарался.
(Там же. С.343)
Яркое описание провинциального трактира дал
Н.В.Гоголь в четвертой главе «Мертвых душ»: «Трак¬
тир был что-то вроде русской избы, несколько в боль¬
шем размере. Резные узорочные карнизы из свежего
дерева вокруг окон н под крышей резко и живо пест¬
рили темные его стены; на ставнях были нарисованы
кувшины с цветами. <...> В комнате попались всё
старые приятели, попадающиеся всякому в неболь¬
ших деревянных трактирах, каких немало выстроено
по дорогам, а именно: заиндевевший самовар, вы¬
скобленные гладко сосновые стены, трехугольный
шкаф с чайниками и чашками в углу, фарфоровые
вызолоченные яички пред образами, висевшие на го¬
лубых и красных ленточках, окотившаяся недавно
кошка, зеркало, показывавшее вместо двух четыре
глаза, а вместо лица какую-то лепешку; наконец на¬
тыканные пучками душистые травы и гвоздики у об¬
разов, высохшие до такой степени, что желавший по¬
нюхать их только чихал и больше ничего» (Гоголь.
Т.5. С.63—64).
И.Л. Кошелев
ТРАПЕЗА
Враги! Давно ли друг от друга
Их жажда крови отвела?
Давно ль они часы досуга,
Трапезу, мысли п дела
Делили дружно?..
(В, XXVIII. 1-5)
Слово «трапеза» образовано от греч. trapeza — стол.
Выражение «делить трапезу» родственно русскому
фразеологизму «делить хлеб-соль», но отличается «вы¬
соким» оттенком значения, связанным с библейским
употреблением. Ср.: «Да едите и пнете за трапезою Мо¬
ею в царстве? Моем» (Лк. 22. 30). «Делить трапезу»,
собственно, значит разделять не* только пищу, не» и не>-
мыслы: общий стол в православном монастыре имену¬
ется братской трапезой. Слово употребляется н в более
широком смысле: е‘м. в стихотворном воспоминании
II.А.Вяземского «Дорогою из Ниццы в Канны» (1859):
«За трапезой земной печально место ваше!..»
Н.А. Кошелев
|508|

т
ТРЕПАК — русская удалая пляска, отличавшаяся
азартностью, стихийностью; имевшая оттенок скомо¬
рошества. Добропорядочные девушки, женщины и да¬
же парни не могли себе позволить плясать трепака
напоказ (см.: Ровинский Д.А. Русские народные кар¬
тинки. Кн.1-5. М., 1881. Кн. I. С.10, 394-395). Все
это проясняет пушкинские строчки:
...пьяный топот трепака
Перед порогом кабака.
(Т.6. С.201)
Обращает на себя внимание игра на согласных «п», «т»
и «к» (аллитерация), создающая «слуховую иллюзию тя¬
желого, грузного, пьяного пляса уже не ни лаковых дос¬
ках паркета, я по утоптанной ныли — пе[м‘д по|м>гом ка¬
бака» (Гроссман.7.II. Пушкин. М., 1928. С. 168).
Действительно, основное движение танца состояло
в притоптывании ногами. Само название «трепак»
образовано от «трепки»: тронагь — топать, стучать нога¬
ми (арханг.), тяжело ходить (новгор.), тропнуть —
ударить о землю (новгор., тверск.); тропнуться —
упасть, удариться (см.: Опыт областного Великорусского
словаря, изданный Вторым отделением Ими. Академии
Наук. СПб., 1852. С.232). У Даля в статье «Трепать»:
«Трепак м. вернее тронак, пляска с дробным топотом,
мелкий перебор и топотня ногами. Трепака пошли —
ходи лавка, ходи печь!»
К.Я.Г'олейзовский в книге «Образы русской народ¬
ной хореографии» (М., 1964) подробно описывает
движения танца: «Начиналась она [пляска. — Е.В. ]
обычное “выхода (“вышел в хоровод", “выходи пля¬
сать", отсюда наименование коленец: “выходка", “вы-
ступка”, “походка"...); затем плясавший вставал пря¬
мо, скрестив руки на груди или лихо подбоченившись,
после чего следовала пауза, во время которой собправ-
мшйся плясать соображал, фантазировал, настранвал-
ся, “входил в образ". Лицо и такой момент было серь¬
езным и важным. Далее следовал удар подметкой
о	землю — “притоп” — п широкий взмах руками, причем
правая рука всегда подбрасывалась выше. Это движе¬
ние иногда заменял удар в ладоши. В дальнейшем сле¬
довала пляска. <...> Эта пляска, как правило, всегда
строилась на контрастах: один танцор создавал поло¬
жительный образ, другой — отрицательный. <...> Если
преобладающим коленцем исполнителя одной рати яв¬
лялся размеренный плясовой шаг. уснащенный соот¬
ветствующими паузами, то исполнитель другой, коми¬
куя и смеша зрителей, пользовался как испытанным
средством, неизменно вызывавшим энтузиазм у любой
категории зрителей, главным образом “присядками"
всех видов, изменяя их форму и придавая им соответ¬
ствующий характер.
Кроме “переборок", “пристуков", “ползунков”,
“присядок”, “загребаний”, “выкрутасов”, “семенения”
ногами и проч. плясавшие "Трепака" сильно и вырази¬
ТРКИЛК
тельно двигали плечами п всей верхней частью тулови¬
ща, что должно было создавать впечатление общего со¬
трясения, трепета, выражаясь более резко, —“трепки »
(С.279—280).
Приведем для сравнения еще два описания.
Вот как исполнялся танец в 80-е гг. XIX в.: «...посре¬
дине восседал “артист гармоники”, и подле него на
земле валялись десятки шапок, брошенных плясавши¬
ми парнями; шел трепак, гудела песня, встряхивались
кудри, у гармоник позванивали особые музыкальные
молоточки, прекрасно обозначавшие такт...» (Случев-
ский /»’./»’. По Северо-Западу России: Т. 1—2. СПб.,
1897. Т.1. С. 197).
II описание фантастической пляски морского царя
из баллады А.К.Толстого «Садко» (1871 — 1872):
Ударил Садко по струнам трепака,
Сам к черту шлет царскую ласку,
А царь, ухмыляясь, уперся в бока,
Готовится, дрыгая, в пляску;
Сперва лишь на месте поводит усом,
Щетинистой бровью кивает.
Но вот запыхтел и надулся, как сом.
Все боле его разбирает;
Похаживать начал, плечьми шевеля.
Подпрыгивать мимо царицы,
Да вдруг как пойдет выводить вензеля,
Так все затряслись половицы.
<...>
Пустился навыверт пятами месить.
Закидывать ногу за ногу;
Откуда взялася, подумаешь, прыть?
Глядеть индо страшно, ей-богу!
Ьояре в испуге ползут окарачь,
I	[арица присела аж на иол,
Пищат-ин царевны, а царь себе вскачь
Знай чешет ногами оба пол.
То, выпятя грудь, на придворных он прет,
То, скорчившись, пятится боком,
Ломает коленца и взад и вперед,
Валяет Загребом н скоком;
<...>
Отчаянней бьет пятернями Садко,
11арь бешеней месит ногами;
Вприсядку понес его черт ходуном,
Он фыркает, пышет и дует:
Гремит плясовая, колеблется дом,
II	море ревет и бушует...
Е.}1. Вольская
[599]

т
ТРИ С ПО.Trillion
ТРИ С ПОЛТИНОЙ
Сие глубокое творенье
Завез кочующий купец
Однажды к ним в уединенье
И для Татьяны наконец
Его с разрозненной Мальвиной
Он уступил за три с полтиной...
(5, XXIII. I-G)
11|>ед<тавляя коммерческие махинации «кочующего
купца», Пушкин использует слово «полтина» в качестве;
сигнала. вполне понятного современникам. Деле) в том,
что в России с начала XIX в. происходил процесс паде¬
ния ценности бумажных денег (ассигнаций), усилив¬
шийся после Тильзитского мирт (1807), и при расчетах
использовались два денежных курса: цена сереб¬
ром и цена ассигнациями. С 1820-х гг., когда этот
курс не'скольке) стабилизщювале'я, серебряные деньги
были в 3,5—4 раза дороже бумажных. Полтина же —
обозначение 50 копеек ассигнациями. Ср. в «Мертвых
душах» Гоголя (гл.4, сцена расплаты с трактирщицей):
«— Сколько тебе? — сказал зятек.
—	Да что, батюшка, двугривенник всего, — сказала
старуха.
—	Врешь, врешь. Дай ей полтину, предовольнос нее.
—	Маловато, барин, — сказала старуха...» (Гоголь.
Т.5. С. 72).
Иронически представляя денежные расчеты «кочую¬
щего купца». Пушкин указывает на сравнительно не¬
большую сумму торгов в сопоставлении с тогдашней
стоимостью книг: предметом торговли и мены стано¬
вятся 14' книги, которых уже давно никто не1 читает,
они годятся только на то, чтобы отдать «в придачу».
В.	А. Кошелев
ТРИКЕ — один из гостей на именинах Татьяны — пер¬
сонаж, безусловно, комический, это одна из самых ие-
лепых фигур в ряду гостей Лариных.
Остряк, недавно из Тамбова,
В очках и рыжем парике.
(5. XXVII, 3-4)
Вот как описывает его Пушкин. На именинах мосье
Трике демонстрирует все свои таланты, помимо того,
что он «остряк», он еще н «поэт... великий» и певец
(интересно, что Пушкин снабжает замечание о том,
что Трике приготовил куплет на случай, оборотом «как
истинный француз» (5, XXVII, 5).
11е случайно такая малопривлекательная, шутовская
даже роль дана французу-гувернеру, а тот факт, что
Трике* приехал с семьей Панфила Харликова, вкупе
с его (французским происхождением, позволяет предпо¬
ложить, что этот всесторонне одаренный господин (ко¬
нечно, Трике, а не Харликов) занимается именно вос¬
питанием и образованием детей.
Общеизвестно, что охваченное галломанией русское
дворянство стремилось дать своим детям (французское
век-питание, выбирая с этой целью гувернертв-францу-
зов, живших в России (гораздо реже' специально выво¬
зили воспитателей из Европы). Многие из этих иност¬
ранцем! были людьми малообразованными и абсолютно
не подходили для рати воспитателей.
В комедии Фонвизина «Выбор гувернера», написан¬
ной в 1790—1792 гг. (опубл. 1830), лучшие качества
рекомендуемого в семыо гувернера, г-на Пеликана, бы¬
ли пртдетавлсны так: «рвет зубы мастертки и вырезыва-
(т мозоли», «цену возьмет умеренную, а вас, княгиня,
так, как и князя, звать будет: votre altesse [...ваша
светлость ((/>/>.) ]!» (Фонвизин Д.И. Собр. е*оч.: В 2 т.
М.; Л., 1959. Т. 1. С. 197).
Как мы знаем, воспитатель Петруши Гринева, Бопре,
«в отечестве1 своем был парикмахером, потом в Пруссии
m матом». к тому же был «встртн и беспутен до крайности».
Ументно вспомнить о неоднократно проводимой
пушкинистами параллели между страшными, фантас¬
тическими героями сна Татьяны (5, XVI, 8, 10, 13; 5,
XVII, 3) и нелепыми гостями Лариных (5, XXV I, 5. 8;
5,	XXVII, 1, 2. 4): чудовища — и Скотинины, «другой
с петушьей головой» — и «уездный фраптик Петушков»,
«карла с хвостиком» — «с семьей 11анфила Харликова»,
«череп на гусиной шее... в красном колпаке» — «мосье
Трике, в очках и рыжем парике».
Интересно, что по окончании праздника, показав се¬
бя во всей красе, Трике'укладывается спать (кстати, на
самом непочетном мечте — на полу) «в фуфайке, в ста¬
ром колпаке» (красный колпак на черепе как бы распа-
дается на рыжий парик и старый колпак Трике). (О со¬
поставлении именин Татьяны и сна см.: Мсилах К.С.
Пушкин и его эпоха. М., 1958. С.590; Кедров К. «Ев-
гений Онегин» в системе образов мировой литературы //
В мире Пушкина. М., 1974. С.140: Никишов Ю.М.
Исторический и бытовой фон романа Пушкина «Евге-
ний Онегин». Калинин. 1980).
О	значении (фамилии Трике пишет Ю.М.Лотман:
«Фамилия Трике образована по тину комедийных фа¬
милий французов в русских пьесах XVIII — начала
XIX	вв. Ср.: " Грише (trichet), т.е. “обманщик в ко¬
медии Крылова “Модная лавка'. Грине — triqud
((франц. фамильярн.) означает “битый палкой'; бить
палкой кого-либо означало нанесение унизительного
оскорбления человеку, недостойному быть вызванным
на дуэль и, следовательно, исключенному из круга по¬
рядочных людей. Так можно было расправиться с мо¬
шенником или мелким шулером» (Лотман. С.280).
Добавим, что фамилия Трике созвучна с фамилией
Ивана Ивановича Трико (Tricot), бывшего в 1816—
1820 гг. учителем французского языка в Царскосель-
ском лицее. а до этого, с 1815 г., гувернером и учите¬
лем в Благородном пансионе при Лицее.
|(>оо |

г
ТРУБА, ЛИЧИНА И КИНЖАЛ
Известно, что Трико был судим за ссору и «поноше¬
ние звания русских офицеров» и даже был сослан в Ир¬
кутскую губернию: видимо, подавшие на него в суд
тоже не сочли его достойным дуэли (о Трико см.: Иерей¬
ский. С.442).
Е.Я. Вольская
ТРОИЦА
День Троицы, Пятидесятница — православный дву¬
надесятый праздник в память сошествия Святого Духа
на апостолов (Деян. 2, 1—4). Празднуется на 50-й день
после Воскресения Христова.
Во второй главе романа, где ведется рассказ о по¬
вседневном быте семьи Лариных, упомянуто их учас¬
тие в этом празднике:
В день троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три...
(2, XXXV, 8-11)
В Троицын день принято было украшать храмы и до¬
ма травами и цветами, что указывало на обновление
земли с приходом весны и на обновление людей силою
снизошедшего Святою Духа. Молебен, упомянутый
Пушкиным, включал песнопения и молитвы, состав¬
ленные Иоанном Дамаскииом, Василием Великим
и др. святыми. Замечание I IyiiiKiina о народе, слушаю¬
щем праздничную службу «зевая», возможно, один из
точных штрихов в созданной им реалистической карти¬
не русской жизни.
В.	С.Листов
ТРОЙКА — три лошади, запряженные рядом в один
экипаж, — чисто русское изобретение. Тройка вошла
в широкое бытование только в начале XIX в.; в XVIII в.
«сани были двухместные, с дышлами, запрягались на¬
рою, четвернею или инчтсрнсю в цуг» (Пыляев М. II.
Старый Петербург. Рассказы из былой жизни столицы.
СПб., 1880. С.195). Именно так, иа своих «осьмнадца¬
ти клячах» едут в Москву Ларины. «Т|юйка» в поэзии
Пушкина появляется довольно рано: еще в стихотворе¬
нии «Городок» (1815): «На тройке пренссенный / Из ро¬
дины смиренной / В великой град 11етра...» (Т. I. С.95).
Но все первоначальные упоминания тройки не несут
особенной поэтической нагрузки и являются лишь обо¬
значением средства передвижения: «Садись на т|юйку
злых коней...» (К Галичу, 1815 // Т. 1. С. 121): «Зало¬
жим тройку удалую...» (Братья разбойники, 1822 //
Т.4. С. 147); «Лихая тройка с молодцом» (Жених //Т.2.
С.	109) и др. Того же характера и упоминание тройки
в четвертой главе «Евгения Онегина»: «...вот едет Лен¬
ский / На т|юйке чалых лошадей...» (4, XI.IV. 13).
Тройка была наиболее удобна для дальних путешест¬
вий по плохим до|югам России. При таком способе за¬
пряжки кони занимали н|>остранство шире, чем повозка
(сани, карета, кибитка, коляска, возок, бричка, дрож-
ки) — этим значительно уменьшалась опасность ее паде¬
ния. 11агрузка в пути делилась на трех лошадей, которые
поэтому меньше уставали. А сам способ запряжки позво¬
лял эту нагрузку регулировать. Жестко закреплялась
только средняя лошадь (коренник), которой помогали
две пристяжные; в нужный момент ямщик кнутом или
вожжами подхлестывал одну из пристяжных; та начина¬
ла бежать и тянуть сильнее и давала возможность пере¬
дохнуть соседней лошади. Поэтому тройка получила
очень широкое распространение в России, а с середины
1820-х гг. стала своеобразным «русским» символом в по¬
эзии наряду с соп|м)вождавшнми ее характерными атри¬
бутами: столбовая дорога, унылый и однообразно звуча¬
нии) колокольчик, ноющий грустные песии ямщик...
Символический характер она приобрела в стихотво|)ени-
ях Ф.II.Глинки (Сон русского на чужбине, 1825, фраг¬
мент которого <11 мчится т|юйка удалая...» стал уже
в 1820-е гг. народной песней), 11.А.Вяземского (Дорож¬
ные думы, 1830. 1833; Зимние карикалуры, 1828: Коля¬
ска, 1826), самого Пушкина (Зимняя дорога, 1820;
«В поле чистом серебрится...», 1833; Граф Нулин, 1825).
Отгенок этого поэтического щюдставления имеет и упо¬
минание тройки в седьмой главе: «Автомедоны наши бой¬
ки, / Неутомимы наши тройки...» (7, XXXV, 5—6).
В.	А. Кошелев
ТРУКА, ЛИЧИНА И КИНЖАЛ
—	Ты прав, и верно нам укажешь
Трубу, личину и кинжал,
II мыслей мертвый капитал
Отвеюду воскресить прикажешь...
(4, XXXII. 9-12)
Сведенные Пушкиным воедино в строфе XXXII гла¬
вы четвертой три различных слова-понятия — «труба»,
«личина», «кинжал» — приобретают в контексте стро¬
фы общее значение. Как считает Ю.М.Лотман, здесь
перечислены атрибуты музы трагической поэзии Мель¬
помены (смЛотман. С.245).
Очевидно, что эти атрибуты важны не сами по себе; чи¬
ст номинативный список становится значимым в строфах
XXXII и XXXIII как «чужой», цитированный текст, аргу¬
мент в полемике о путях развития русской литературы:
По тише! Слышишь? Критик строгой
11овелевает сбросить нам
Элегии венок убогой,
11 нашей братье рифмачам
Кричит: «да перестаньте плакать,
И всё одно и то же квакать,
Жалеть о прежнем, о былом:
Довольно, пойте о другом!»
(4. XXXII, 1-8)
10011

ТРУБА, ЛИЧИНА И КИНЖАЛ
Драматический альманах, дли любителей и любительниц театра,
изданный на 1828 год Ардалионом Ивановым. СПб., 1828.
Литография. Титульный лист
«Критик строгой» — В.К.Кюхельбекер, чья статья
в альманахе «Мнемозина» (1824. 4.2) «О направлении
нашей поэзии, особенно лирической, в последнее деся¬
тилетие» и послужила поводом к написанию пародий¬
но-иронического отклика Пушкина в «Евгении Онеги¬
не» (см.: КРИТИК).
Острая реакция 11ушкпиа па сгатыо Кюхельбекера по¬
нятна н объяснима: направление развития русской лите¬
ратуры в жанровых доминантах, темы, идеи и поэтичес¬
кие средства были указаны революционным |юмантиком
Кюхельбекером, будущим декабристом в соответствии
с теми представлениями о тактике эволюционной борь¬
бы, которых придерживались радикально настроенные
члены рылеевекого Северного тайного общества:
«...ода... занимает первое место в лирической поэзии...
<...> Ода. увлекаясь предметами высокими, передавая
векам подвиги ге|н>ев и славу отечества, воспаряя к про¬
стату неизреченного и пророчествуя перед благоговею¬
щим народом, парит, гремит, блещет, порабощает слух
и душу' читателя» (Кюхельбекер В.К. О направлении на¬
шей поэзии, особенно лирической, в последнее десятиле¬
тие // «Их вечен с вольностью союз»: Литературная кри¬
тика и публицистика декабристов. М., 1983. С. 127).
Преувеличение значения жанра оды определяется
для Кюхельбекера не столько эстетической ценностью
т
этого традиционного для классицистической литера¬
туры жанра, сколько этико-социальной целью: прямо
понимаемой способностью оды приносить прямую
гражданственную пользу и исправлять правы. «Сила,
свобода и вдохновение — необходимые три условия
всякой поэзии» (Кюхельбекер В.К. Указ. соч.
С.	127). Именно этим качествам отвечает вполне, по
мнению революционно-романтического критика Кю¬
хельбекера, лишь ода.
Главной мотивацией для Пушкина в его «онегин¬
ском» ответе было представление об одическом слове
как слове устаревшем в формальном и содержательном
смыслах. Недаром в следующей, XXXIII. строфе появ¬
ляется «хитрый лирик» из сатиры И.И.Дмитриева «Чу¬
жой толк», писавший оды «на случай».
Одический словесный ряд восходит к «высокому»
стилю Ломоносова п включает традиционную атрибу¬
тику: «шлем н латы Алкидовы» из статьи Кюхельбекера
дополняются пушкинским «труба, личина и кин¬
жал». Принадлежащий нормативной эстетике поня¬
тийный набор символов оказывается дискредитирован¬
ным в двух строфах романа «Евгений Онегин» самим
материалом полемики.
«Труба, личина и кинжал» — лексемы, эмблемати¬
ческое значение которых было актуально для класси¬
цистической драмы. Так. «труба» — «духовой медный
музыкальный инструмент» (Слов, языка Пушкина.
Т.4. С.588) — непременная принадлежность произве¬
дений в трагическом роде, иносказательно призываю¬
щий. взывающий атрибут, взыскующий повлиять на
разум и чувства зрителя, символ приподнятости, воз¬
вышенности стиля.
«Личина» — «накладная рожа, харя, маска»:
В.II.Даль в своем толковом словаре прямо связывает
слово «личина» со святочным ряжением или же теат¬
ральным переодеванием, что подтверждается выст|ю-
енным рядом однокоренных слов: «лицедействовать,
действовать под личиною, принимая на себя чужой
вид, образ: представлять какое лицо, на игрищах... Ли-
цедействие, лицедейство ср. поступки лицедея, лице¬
дейки — актера, актрисы...»
Определенное в слова|>е Даля значение слова «личи¬
на» со всеми его однокорневыми соответствиями и от-
тенками значений тяготеет к слову-понятию «личина» —
комическая маска. Это атрибут уже не Мельпомены,
но Талии, музы комедии. Ср. в «Городке»:
II ты, шутник бесценный,
Который Мельпомены
Котурны и кинжал
Игривой Тальи дал!
(Т.1. С. 100)
В данном случае актуализируется тенденция к сме¬
шению драматических жанров, очевидно, интересная
для Пушкина уже в 1815 г., — шутотрагедия «Подщи-
| С>02 ]

ТРУБКА
ма» «шутника бесценного» И.А.Крылова является, по
сути, попыткой дискредитации трагедийного жанра
к русской литературе.
Иносказательное значение слова «кинжал», равно
как и значение слов-понятий-символов «труба» и «ли¬
чина», безусловно, что и позволило II.Я.Бродскому
в комментарии к роману «Евгений Онегин» разнести эти
понятия но разным жанрам: трагедия — труба, комедия —
личина, сатира — кинжал (см.: Бродский. C.2I9).
11одобнос жесткое разведение символов по принад¬
лежности к разным жанрам представляется в прин¬
ципе неверным, так как произошедшее уже в XVIII в.
в комедиях Д.И.Фонвизина и И.А.Крылова некото¬
рое смешение жанров не было свежей новостью рус¬
ской литературы; взаимопроникновение жанровых
констант позволяло рассмотреть повседневность
сквозь призму комедийного и трагедийного, эмоцио¬
нального и интеллектуального аппаратов, это означа¬
ло деформацию условностей каждого из драматурги¬
ческих жанров.
Трагедия как лишенный классицистических услов¬
ностей, «снятый с котурнов» жанр интересует
в 1824—1825 гг. автора «Евгения Онегина». «Закончив¬
ший 7 ноября 1825 г. “Бориса Годунова ", Пушкин по¬
лагал, что именно трагедия окажется генеральным пу¬
тем русской литературы» (см.:Попинан. С.245).
Иронический диалог «критика строгого» и Автора
в строфе XXXII определяет внешнее единство позиций
и подтверждается пушкинским «ты прав» (следует
заметить, что в черновом варианте статьи «возра¬
жение на статьи Кюхельбекера в “Мнемозине ”>»,
написанной в 1825—1826 гг.. позиция Пушкина от¬
носительно критикуемой Кюхельбекером элегии не¬
ясна, место же оды определено: «Ода... стоит на низ¬
ших степенях поэм» (Т.11. С.42).
Логика поэтического развития Пушкина показывает
его очевидный отход к 1824—1825 гг. от элегического
и одического направлений в русской литературе. И ста¬
тье «<Возражение на статьи Кюхельбекера.,.>» обозна¬
чены приоритеты и. очевидно, предпочтительные для
Пушкина жанры драматического рода: «Трагедия. ко¬
медия. сатира все более ее [оды. — М.К. ] требуют
творчества, воображения (fantaisie) — гениального
знания природы» (Там же. С.41).
Эта же мысль критико-полемической статьи оказы¬
вается поэтически выраженной в строфе XXXII гла¬
вы четвертой: «...и верно нам укажешь / Трубу, личи¬
ну и кинжал...»
Здесь речь идет не о конкретных атрибутах мифи¬
ческой Мельпомены. Пушкин сводит воедино слова-
понятия, традиционно привязанные к различным
драматическим жанрам: трагедийные, комедийные
и сатирические условности («мыслей мертвый капи¬
тал») намеренно приближаются к повседневности.
Современная Пушкину действительность (в сюжет¬
ных коллизиях «Евгения Онегина») и повседневность
историческая (летописный и мифопоэтический мате¬
риал Смутного времени в «Борисе Годунове») пропу¬
скаются через понятийный и эмоциональный ряды
драматического искусства.
Для «Евгения Онегина» эта операция оказалась чре¬
вата тотальной театрализацией романа в стихах; в тра¬
гедии «Борис Годунов», в свою очередь, был выстроен
принципиально новый мирообраз русской драмы.
Сведенные в один ряд эмблемы различных драмати¬
ческих родов «труба, личина и кинжал», являясь аргу¬
ментом в полемике о путях развития русской литературы,
показывают потенциальные возможности смеше¬
ния драматических жанров и перспективы жанрового
синкретизма в русской литературе.
М. Ф. Климентьева
ТРУБКА
Подзорную трубку, в которую щеголи начала XIX в.
рассматривали сцену, называли «зрительной труб¬
кой». Эти маленькие трубки делались складными, их
украшали различной резьбой и инкрустацией, поме¬
шали в изящные чехлы. Считалось особенной дерзо¬
стью рассматривать в лорнеты и зрительные трубки
не сцену, а театральную публику, пристально раз¬
глядывать незнакомых дам в ложах. Денди конца
1810-х гг. бравировали таким поведением, приводя
молодых театралок в состояние восторженного ужа¬
са своим пренебрежением приличиями. Описывая
первое появление в обществе Татьяны Лариной,
Пушкин пишет:
Не обратились на нее
Ни дам ревнивые лорнеты,
Ни трубки модных знатоков
Из лож и кресельных рядов.
(7. L, 11-14)
Вспоминая время своего ученичества, когда главным
директором императорских театров был Петр Ивано¬
вич Тюфякин, человек грубый в обращении с артиста¬
ми, II.А.Каратыгин описывает такой эпизод из «заку¬
лисной хроники», в котором отразились «монгольские
замашки этого князя»: «...однажды воспитанник теат¬
ральной шкалы лет 8 или У нечаянно пробежал через
сцену во время нашего балета. Князь выскочил из сво¬
ей директорской ложи, прибежал за кулисы, велел
позвать к себе бедного мальчугана п подбил ему глаз
своею подзорной трубкой, которая у него была тогда
в руках! I (а счастье мальчугана, тогда еще не были в упо¬
треблении бинокли, и потому у него остался синяк
только под одним глазом » (Каратыгин. Т. 1. С.97).
Н.А. Марченко
[603 ]

ТРУБКИ ЦАРЕГРАДА
т
ТРУБКИ IU РЕГРАДА
Янтарь на трубках Цареграда,
Фарфор и бронза на столе,
II, чувств изнеженных отрада,
Духи в граненом хрустале...
(1, XXIV, 1-4)
«Трубка табачная, курительная — вероятно, внача¬
ле чубук, потом и весь снаряд, а наконец одна голо¬
вка, в которую набивается табак и вставляется чу¬
бук» (Даль).
«Трубка курительная — трубка, которою курят табак.
Пенковая, глиняная трубка» (Слов. Акад. Российской.
СПб., 1822. 4.6. С.793).
Турецкие трубки с длинными чубуками и янтарны¬
ми мундштуками, подобные онегинской, были самы¬
ми модными и дорогими, хотя, как замечает
М.Д.Бутурлин, описывая «тогдашние обычаи выс¬
шего общества», «на курившего молодого человека
смотрели почти так же, как мы теперь смотрим на
пьяницу. Роковой, многозначащий тогда приговор,
“manvais genre, il рпе la pipe [дурной тон, от него во¬
няет трубкой (фр.) |”, раздавался над ним» (Бу
турлин М.Д. Записки графа // РА. 1897. Кн.1.
С.435). Действительно, курение с момента своего
появления оставалось занятием иредосудительным
не только в России, но и в Европе.
Но не всегда табак использовался для курения. По¬
началу табак. завезенный в конце XV в. X.Колумбом
в Европу из Америки, использовался в качестве деко¬
ративного и лекарственного растения. Так, француз¬
ский посланник в Португалии /Каи Пико, от имени
которого и произошел термин «никотин», познакомил
с табаком французский двор, подарив королеве Ека¬
терине Медичи эту «целебную траву» (Липе Ю. Про¬
исхождение вещей: Из истории культуры человечест¬
ва. М.. 1954. С. 169).
Курение же листьев табака, распространившееся
позднее, преследовалось законом во всех странах
Европы. Б Италии, например, папа Урбан V II отлу¬
чал от церкви куривших и нюхавших табак. Исклю¬
чения ие составляла и Россия, куда табак был заве¬
зен в начале XVII в. Царь Михаил Романов приказал
наказывать курильщиков палочными ударами и пле¬
тьми. Алексей Романов издал в 1649 г. запрет на ку¬
рение, в котором воеводам приказывалось «смотреть
настрого, чтоб посадские люди в зернь и карты не иг¬
рали и поганого табачного зелия не жевали, в ноздри
не пихали и не курили» (Энцикл. словарь. (Брокга¬
уз). Т.33. С.75).
Петр I. перенявший курение во время своего пре¬
бывания в Голландии, разрешил продажу табака,
наложив пошлину. Распространению курения в Рос¬
сии способствовали, вероятно, и турецкие походы
Петра. Ведь в Турции, несмотря на страшные нака¬
зания. курение трубки стало частью бытовой культу¬
ры. Вот как у Пушкина в «Записках бригадира Мо-
ро-де-Бразе (касающихся до турецкого похода 1711 го¬
да)» описывается прием турецких пашей, посланных
для переговоров к Петру I: «В минуты первых при¬
ветствий слуги фельдмаршальские разбили шатер,
постлали наземь ковер турецкий, иа который усади¬
ли мы наших трех пашей. Они сели, сложив ноги
крестом, и велели принести себе трубки, коих чубу¬
ки столь были длинны, что головки их лежали на
земле» (Т. 10. С.334).
Из Турции вместе с курением пришла в Россию
и мода на курительные трубки с длинными чубуками.
Само слово «чубук», заимствованное, согласно сло¬
варю Даля, из турецкого языка, означает «деревян¬
ную дудку, на которую насаживают табачную труб¬
ку» (Даль).
В XVIII i$. в основном был распространен нюха¬
тельный табак и «редкий ие нюхал», «потому что лю¬
били пощеголять богатыми табакерками» (Рассказы
бабушки. С.96). XIX столетие внесло «свои особые
привычки п понятия. Курение стало распространять¬
ся заметным образом после 1812 года, а в особеннос¬
ти в 1820-х годах» (Там же). Тем не менее по-преж¬
нему «курить считали весьма предосудительным...
н мужчины курили у себя в кабинетах или на воздухе»
(Там же). Не случайно именно в кабинете находится
трубка Онегина. < В гостиной и в зале никогда никто
не куривал даже и без гостей в своей семье, чтобы, со¬
храни Бог, как-нибудь не осталось запаху и чтобы ме¬
бель не провоняла» (Там же). М.Д.Бутурлин допол¬
няет к этому свидетельству такую характерную
подробность: «А так как табачный запах проникал
в мундир, то курящая молодежь, предпочитая свой
товарищеский круг, все более и более удалялась от са¬
лопного общества, и это-то самое удаление ставилось
в упрек. Курение в обществе получило право граж¬
данства не прежде как с 30-х годов, да и то не повсе¬
местно» (Бутурлин М.Д. Указ. соч. С.435). Таким
образом, соседство в кабинете Онегина трубок с духа¬
ми и щетками «тридцати родов» говорит не только
о	его щегольстве, но п подчеркивает постоянное
стремление Онегина свергнуть «условий света бремя».
В диванных кабинетах, где мужчины могли соби¬
раться за ломберным столом, помещались специаль¬
ные подставки для курительных трубок с длинными
чубуками, предлагаемых гостям.
«Несколько генералов и тайных советников играли
в вист; молодые люди сидели, развалясь иа штофных
диванах, ели мороженое и курили трубки» (Пиковая
дама // Т.8. С.249).
«Все бросили карты, встали изо стола, всякой доку¬
ривая трубку [стал | считать свой или чужой выигрыш»
(Надинька //Т.8. С.401).
[604]

т
ТРУД
Наиболее изысканными считались курительные
трубки с янтарными мундштуками. Поэтому, навер¬
ное, Пушкин, говоря о «трубках Царе града», выделя¬
ет тем самым янтарный мундштук как характерную
деталь турецкой трубки. Пе случайно в произведени¬
ях Пушкина курительная трубка не раз заменяется
метонимией «янтарь». Так, например, в «Бахчиса¬
райском фонтане»
Гирей сидел нотупя взор;
Янтарь в устах его дымился...
(Т.4. С. 155)
«Однажды вечером, когда несколько офицеров сиде¬
ли у него, развалившись по диванам и куря из его янта-
рей, Гриша, его камердинер, подал ему письмо...» (Ду¬
бровский // Т.8. С. 172).
Своеобразный вид курительной трубки создавал¬
ся ее чубуком, длина которого подчас намного пре¬
вышала метр. Но времена Онегина, когда вошли
в моду бисерные украшения для различных предме¬
тов. были очень популярны н бисерные чехлы на
чубуках курительных трубок с изображением цве¬
точных гирлянд, растительных орнаментов, антич¬
ных мотивов.
Трубки с длинными чубуками, по типу турецких,
изготовлялись не только в Турции, т.к. курение
и в России, и в Европе стало довольно раенространен-
ным времяпрепровождением. Высоко ценились ку¬
рительные трубки, выполненные в Словакии, где
сложились определенные традиции в искусстве их
изготовления, когда часть страны находилась под
властью Османской империи (см.: Holcik S. Fajky:
[Albom]. Bratislava. 11)84). Разнообразие декора¬
тивных элементов на трубках делало их настоящими
произведениями прикладного искусства. Кроме про¬
стых геометрических орнаментов, трубки украша¬
лись мотивами флоры и фауны, военными и охотни¬
чьими сценами.
Изготовлялись трубки и в России. Например, вят¬
ские мастера вырезали из капа (нароста на стволах
берез), а также из утолщений на корнях деревьев го¬
ловки трубок со съемными крышками в виде фигурок
зверей и сказочных существ. Это были фантастичес¬
кие лежащие львы, подобные тем, которые украша¬
ют фасады владимирских соборов, драконы со свире¬
пыми мордами, сказочные существа с человеческим
лицом и рыбьим хвостом (см.: Уханова И. Куритель¬
ные трубки XIX века работы вятских мастеров // Со¬
общения Государственного Эрмитажа. JI., 1077.
[Т. ]42. С.29-31).
Головки трубок, куда и набивался табак, изготов¬
лялись не только из дерева, но и из глины, морской
пенки. С распространением в XVIII в. фарфора по¬
явились фарфоровые трубки, отвечающие тогдашней
моде. Наиболее популярными были курительные
трубки из морской пенки. В лицейском стихотворе¬
нии Пушкин, обращаясь к «красавице, которая ню¬
хала табак», замечает ей в укор:
Пускай младой драгун усатый
[Поутру, сидя у] окна,
С остатком утрепного сна,
Из трубки пенковой дым гонит сероватый...
(Т.1. С. 44)
«Генерал ходил взад и вперед но комнате, куря
свою пенковую трубку» (Капитанская дочка // Т.8.
С.342).
Курил трубку с замысловатым длинным чубуком
п Пушкин. В письме Л.С.Пушкину из Михайловского
в ноябре—декабре 1824 г. в список вещей, которые
следует прислать, он включает: «Курильницу <...>
Табак. Гл.<иняную> труб<ку с> черешн,<свым чубу-
ком>» (Т. 13. С. 132). Наверное, как и Онегин, при¬
ехавший в деревню, он любил вечерами коротать
время с трубкой у камина; возможно, тогда и роди¬
лись эти онегинские строки:
Огонь потух; едва золою
11одернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, н теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В трубу уходит.
(4. XLV1I. 1-6)
Привычка курить трубку за дружеской беседой ос¬
тавалась у Пушкина и позже. В январе 1835 г. он
писал своему другу II.В.Нащокину из Петербурга
в Москву: «Когда бы нам с тобой увидеться! много бы
я тебе наговорил; много скопилось для меня в этот
год такого, о чем не худо бы потолковать у тебя на
диване, с трубкой в зубах...» (Т.16. С.4).
М. Н. Васильева
ТРУД
Миг вожделенный настал: окончен мой труд
многолетний.
Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик
ненужный,
Плату приявший свою, чуждый работе другой?
Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,
Друга Авроры златой, друга пенатов святых?
(Труд. 1830 //Т.З. С.230)
Это стихотворение, написанное торжественным гек¬
заметром болдинской осенью 1830 г., Пушкин посвя¬
тил окончанию работы над «Евгением Онегиным» и на¬
звал «Труд».
В «Евгении Онегине» труд — прежде всего творчес¬
кий труд поэта. В первой главе это «труд упорный», ко¬
торому чужд главный герой романа:
[6051

ТРЮФЛИ
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но груд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его...
(1. XLIII. 7-11)
И шестой главе — это «жажда знаний и труда» (6.
XXXV I, 10), которая была у безвременно сошедшего
в могилу поэта Ленского.
В восьмой главе — это «живой и постоянный» труд ав¬
тора. Прощаясь со своими героями, Пушкин обраща¬
ется с проникновенными словами и к своему труду:
Прости ж и ты. мой спутник странный.
Н ты, мой верный Пдеал,
II ты, живой и постоянный,
Хоть малый труд. Я с вами знал
Всё, что завидно для поэта:
Забвенье жизни в бурях света,
Беседу сладкую друзей.
(8, L, 1-7)
Многолетний труд над стихотворным романом,
над его сюжетом, композицией, образами героев,
каждой строфой, каждым стихом и словом был но-
истине грандиозным (см. об этом в статьях, посвя¬
щенных отдельным главам «Евгения Онегина»).
Когда рецензент «Московского вестника» в 1828 г.
писал: «Он рассказывает вам роман первыми слова¬
ми, которые срываются у него с языка...» (MB.
1828. 4.8. № 5. С. 120), — то он, как и первые чита¬
тели «Евгения Онегина», не видел черновиков пуш¬
кинского романа и не мог даже представить себе, ка¬
кая огромная работа предшествовала тому, чтобы
найденные единственно верные слова казались «пер¬
выми сорвавшимися... с языка» автора. Труд, вопло¬
щенный поэтом в его поэтическом слове, приносит
читателю и «отдохновенье... от трудов», и об этом го¬
же сказано в финале романа:
Кто б ни был ты, о мой читатель,
Друг, недруг, я хочу с тобой
Расстаться нынче как приятель.
Прости. Чего бы ты за мной
Здесь ни искал в строфах небрежных,
Воспоминаний ли мятежных,
Отдохновенья ль от трудов,
Живых картин, иль острых слов,
Иль грамматических ошибок,
Дай Бог, чтоб в этой книжке ты
Для развлеченья, для мечты,
Для сердца, для журнальных сшибок,
Хотя крупицу мог найти.
За сим расстанемся, прости!
(8. XLIX, 1-14)
//. И. Михайлова
ТРЮФЛИ (трюфели) — съедобные грибы, растущие
под землей. В «Новейшем полном и совершенном
русском поваре и приспешнике, или Всеобщей пова¬
ренной книге...» (СПб., 1811. 4.1. С.104) про трю¬
фели сказано следующее: «Трюфели или земляные
грибы, недавно выкопанные из земли, не имеющие
повреждения и душистые, составляют приправу для
желудку весьма здоровую, немного согревающую
и способствующую пищеварению... Им приписывают
также свойство побуждать к любострастию: но нель¬
зя утвердительно сказать, в них ли самих содержится
сие свойство, или происходит единственно от арома¬
тов и пряных зелий, с коими грибы сии обыкновенно
приготовляются, но нельзя и отвергнуть, чтобы не со¬
держали они в себе много летучих частиц, ибо запах
их весьма силен и долго не выходит из того места, где
они лежали». В процессе приготовления трюфели не
теряют свой аромат.
В ресторане, хозяином которого был Talon, Евгения
Онегина ждут среди прочих блюд и трюфели:
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток,
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цв<т...
(I. XVI. 7-11)
«Трюфли» «попадают» в меню Онегина не сразу.
В черновиках XVI строфы Пушкин перебирает сле¬
дующие кушанья:
Двойной бекас и vinaigrette
II vol ап vent и vinaigrette
И рябчик и двойной бекас —
Котлеты и двойной бекас —
(Т.6. С.228)
Как видим, трюфелей пока еще нет. Они появляют¬
ся лишь в беловой рукописи:
Двойной бекас и винегрет
II трюфли, роскошь юных лет, —
с вариантом «радость юных лет» (Т.6. С.547).
Конечно, трюфели — это «лучший цвет» француз¬
ской кухни. Но зная скорости передвижения и способы
хранить продукты во времена Пушкина, мы понимаем,
что имеется в виду не лучший в гастрономическом от¬
ношении сорт Tuber inelanspornm (Средняя и Южная
Франция), а белый, или польский, трюфель, встреча¬
ющийся в европейской части России.
П.А.Вяземский в своем «Послании к Тургеневу.
С пирогом» (1819) говорит, что во Франции «дичь вкус¬
ней и трюфли благовонней», чем в России (Вяземский.
Соч. Т.1. С. 103).
«Трюфли» Пушкин вспоминает и в стихотворении
«Дорожные жалобы» ( 1829):
Долго ль мне в тоске голодной
Пост невольный соблюдать
[606]

т
ТУЛУП
II телятиной холодной
Трюфли Яра поминать?
(Т.З. С. 178)
Существует много рецептов приготовления этих гри¬
бов. Вот некоторые из них:
« Трюфели по-перигордски.
Облупив трюфелей, изрежь их в ломтики, положи
на блюдо, в котором подавать, спрысни солью
п крупным перцом, посыпать малою долею мелко
изрубленной цибули, положи кусок масла чухонско¬
го, поставь канфорку, вари, помешивая временно.
Когда поспеют, подавай, выдавив на них соку из по¬
меранца».
<>Трюфели по-лионски.
Облупи п изрежь ломтиками трюфелей, скроши
печериц, обжарь в чухонском масле, с пучком пет¬
рушки п цибули, зубком чесноку, тремя гвоздиками
гвоздики, тмином, поллистом лавровым, базили¬
ком; смочи рюмкой вина шампанского, малым де¬
лом кулису, спрысни солью и перцом; вари на малом
огне. Подавай, гарнировав обжаренным в масле бе¬
лым хлебом» (Левшин. 4.4. С.432). Трюфели ис¬
пользуются и при приготовлении мяса, например
телячьего сладкого мяса с трюфелями по-итальян-
ски, ноги каплуна с трюфелями (Там же. С.347,
363), а также при приготовлении соусов (рецепт
соуса «гашис» см.: Новый совершенный российский
повар п каидитор, или Подробный поваренный сло¬
варь. [4.1-3]. М., 1792. [Ч.]1. С.127). II.А.Вя¬
земский в послании «Толстому» (1818) упоминает
душистый «с трюфлями пирог».
Е. В. Петренко, М. В. Строганов
ТУЗ
Бывало, льстивый голос света
В нем злую храбрость выхвалял:
Он. правда, в туз из пистолета
В пяти саженях попадал...
(6. V, 1-4)
Туз — игральная карта в одно очко. В основе кар¬
точной игры лежала идея о сражающихся сторонах,
а туз служил знаменем каждого отдела. Эту карту ча¬
сто использовали в качестве мишени для тренировки
в стрельбе. «Мы пошли к Сильвио и нашли его на
дворе, сажающего пулю на пулю втуза, приклеенно¬
го к воротам» (Выстрел // Т.8. С.66). Заметим,
у азартной карточной игры было много общего с дуэ¬
лью и сражением, т.к. от участников требовались
выдержка, хладнокровие, мужество, способность
сохранять достоинство и спокойствие в самых груд¬
ных ситуациях. Кроме того, в азартных играх часто
меняли колоды, и было много использованных карт,
не шедших более в употребление. II наконец, самым
удобным для мишени был именно туз, где рисунок
нанесен в центре листа.
Туз в переносном значении обозначает важного,
влиятельного человека. «В двойках хорош, а в тузы
не годится, в начальники. <...> Это туз, да еще
и козырный, богач, вельможа, знатный и богатый че¬
ловек. Что за тузы в Москве живут да умирают!
Грибоедов» (Даль). Вяземский полностью соглашал¬
ся с героем А.С.Грибоедова: «В старой Москве жива¬
ли и умирали тузы обоего пола. Фамусов прав был,
когда гордился ими. Неужели лучше иметь в игре
своей одни тройки да двойки?» (Вяземский П.А.
Старая записная книжка. JI., 1929. С. 151). Оба зна¬
чения слова «туз» объединились в «Пиковой даме»:
«Всякий пузастый мужчина напоминал ему туза»
(Т.8. С.249). II.А.Вяземский сохранил н такой эпи¬
зод: «Пушкин, встретясь где-то на улице с Мицкеви¬
чем, посторонился и сказал: “С дороги двойка, туз
идет". Па что Мицкевич тут же отвечал: “Козырная
двойка туза бьет”» (Цит. по: Гессен С.Я., Модза-
левский Л.Б. Разговоры Пушкина. М., 1929. С.85;
ср. др. вариант этой истории: ИГРА. ИГРОК).
Л. А. Волосатова
ТУЛУП
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
В тулупе, в красном кушаке.
(5, И, 5-8)
Тулуп — «полная шуба, без перехвата, а халатом об¬
нимающая все тело, весь стан; простой тулуп бывает
овчинный, бараний; тулуп домашний, смущатый, бе¬
личий» (Даль).
«Вероятно, заимств. из тюркск. яз. в XVIII в.
Тюркск. тулуп — кожаный мешок без швов из зве¬
риной шкуры» (Шанский II.М.. Иванов В.В.. Шан¬
ская Т. В. Краткий этимологический словарь русского
языка. М., 1971. С.454).
Это заимствование относится к XVIII в. Название
«тулуп» зафиксировано также в словаре «Российский
целлариуе или этимологический лексикон, изданный
Ф.Гелтергофом» (М., 1771).
Р.М.Кирсанова считает, что одежда такого по¬
кроя была известна на Руси гораздо раньше, с сере¬
дины XIII в., тогда она называлась «кожух». Иссле¬
довательница приводит мнение М.Ю.Фасмера,
предлагающего рассматривать «тулуп» в связи
с древнерусским «тулово» — туловище (Этимологи¬
ческий словарь русского языка. 'Г. 1—4. М., 1987.
Т.4. С.1 18).
Далее Р.М.Кирсанова пишет: «“тулуп” — это на¬
гольная, т.е. мехом внутрь ничем не крытая, шуба,
16071

ТУМЛНСКИЙ
т
для которой основным материалом служит овчина.
Но еще к допетровскую эпоху и городах зажиточные
люди крыли любую меховую одежду тканями разно¬
го качества — сукном, шелком или просто крашени¬
ной. а знать расшивала камнями и металлическими
бляхами. Это было связано е тем, что простые люди
носили меховую одежду только в холодное время,
богатые же — как признак своего имущественного
и социального положения — даже летом. Тулуп на¬
девали поверх другой верхней одежды, например,
армяка. Без тулупа не отправлялись в дорогу,
п просторный, неотрезной по талии тулуп просущест¬
вовал до начала XX к., не вытесненный из деревни
заимствованной у северных народов дохой. Это
естественно, так как одежда мехом наружу в дере¬
венском быту оставалась табуированной гораздо
дольше, чем в среде горожан. Простые крестьян¬
ские гулуиы окрашивались редко, и преобладаю¬
щим цветом были различные оттенки желтого. При
покраске предпочитали коричневый, черный или
синий цвет. В XX в. название “тулуп” перешло на
меховую приталенную одежду, тоже нагольную, но
по длине достигающую лишь колен. Тулуп, род до¬
машнего теплого халата, мог быть сделан из любого,
доступного владельцу меха — например, заячий ту¬
луп, козий тулуп и др.» (Кирсанова. Костюм...
С.280-281).
Заячий тулупчик играет сюжетообразующую роль
в повести Пушкина «Капитанская дочка». Его наде¬
вают на Петрушу Гринева перед дальней дорогой,
«а сверху лисью шубу» (Т.8. С.282). Гринев дарит
заячий тулупчик вожатому в благодарность за по¬
мощь во время бурана. Наконец, благодаря заячьему
тулупчику Пугачев вспоминает Гринева и, помня его
доброту, дарует ему жизнь во время расправы с за¬
щитниками Белогорской крепости.
I	[оскольку у тулупа овчина была внутри, то вывер¬
нутая одежда считалась знаком злой, нечистой силы.
На этом основаны многие народные поверья, преда¬
ния и легенды.
Именно такая табуированная одежда мехом нару¬
жу упоминается в повести Н.В.Гоголя «Майская
ночь, или Утопленница». «А как он одет, пан писарь? —
В черном вывороченном тулупе собачий сын, пан го¬
лова» (Гоголь. Т. 1. С.72).
И.Л. Гладыш
ТУМАН СКИН Василий Иванович (1800—1860) — по¬
эт. Из старинного малороссийского рода, учился
в Харьковской гимназии. В 1818 г. окончил Петро¬
павловское училище Петербурга. В течение двух
лет, живя в Париже, был вольнослушателем в Кол¬
леж де Франс, где читали лекции известные профес¬
сора Кузен, Арго и др.
В. И.Туманекий в старости. 1860-е—1870-е it. Фотография
Встреча в Париже с Кюхельбекером способствова¬
ла формированию политического либерализма Tv-
манекого. Кюхельбекер упоминал о нем в дневнико¬
вых заметках 1821 г., ему посвятил стихотворение
«К Ахатесу».
Свою поэтическую деятельность Туманекий на¬
чал еще в Петербурге в 1817 г. стихотворением
«Поле Бородинского сражения». Тогда же им были
написаны и напечатаны и некоторые другие стихо¬
творения.
После возвращения в Россию в 1821 г. поэт изби¬
рается членом Общества любителей российской сло¬
весности.
В собраниях общества около Ф. 11.Глинки сгруппи¬
ровались многие молодые литераторы, ставшие дру¬
зьями Туманского, — К.Ф.Рылеев, А.А.Бестужев-
Марлинский, А.О.Корнилович, А.А.Дельвиг.
В эти годы знакомые* поэта — образованная дворян¬
ская молодежь, которая держалась своего направления
в литературе п мечтала о конституционных преобразо¬
ваниях в стране.
Вместе с поэтами А.А.Шишковым, В.Н.Григорье¬
вым, В.Г.Тепляковым Туманекий разделял господство¬
вавшие вольнолюбивые идеи, пребывание за границей
способствовало формированию его мировоззрения
в духе вольномыслия.
[608]

т
ТУмлнекий
Политических стихотворений у Туманского ме
очень много, все они посвящены традиционным для
декабристской поэзии темам: национально-освободи¬
тельной борьбе греческого народа («Греческая ода»,
«Греция»), глашатаю свободы Байрону, поэту-граж-
данину Державину, общественные мотивы звучат
в стихах «Гимн Богу», «Послание к кн. Цертелеву»,
«Век Елизаветы и Екатерины».
В 1823 г. начинается большая служебная карьера
Туманского, в мае его зачисляют в канцелярию но¬
вороссийского губернатора и полномочного намест¬
ника Бессарабской области графа М.С.Воронцова.
Встреча Пушкина с Туманским в Одессе, вероятно,
была не первой. Пушкин мог слышать о Туманском
и даже познакомиться с ним еще в Петербурге
в 1818-1819 гг.
В первом письме брату из Одессы 25 августа 1823 г.
Пушкин писал: «Здесь Туманский. Он добрый ма¬
лой, да иногда врет — напр, он пишет в П.<етер>
Б.<ург> письмо, где говорит между прочим обо мне:
Пушкин открыл мне немедленно свое сердце п porte-
fenille — любовь п пр... — фраза, достойная В.Козло¬
ва; дело it том, что я прочел ему отрывки из Бахчиса¬
райского фонтана (новой моей поэмы), сказав, что
я не желал бы ее напечатать, потому что многие места
относятся к одной женщине, в которую я был очень
долго н очень глупо влюблен, и что роль Петрарки
мне не по нутру. Туманский принял это за сердечную
доверенность и посвящает меня в Шаликовы — помо¬
гите!» (Т. 13. С.67).
В Одессе поэты сблизились. Пушкин относился
к Тумаискому иногда с иронией, но их сдружили шум¬
ный южный город, общие знакомые, итальянская
опера, которую оба посещают. Туманский оказался
посредником между Пушкиным и «Полярной звез¬
дой». «Вольномыслие» Туманского того периода за¬
свидетельствовано письмами старых друзей — Рылее¬
ва п Бестужева, правда, написанными несколько
позже (начало 1825 г.). Письма привез в Одессу
А.Мицкевич. К.Ф.Рылеев писал Тумаискому: «По¬
люби Мицкевича и друзей его. Малевского и Ежов-
ского: добрые и славные ребята. Впрочем, и писать
лишнее: по чувствам и образу мыслей они уже
друзья...» (цит. по: Туманский. С. 15).
А вот что пишет Бестужев: «Пожалуйста не сер¬
дись, любезный Туманский, что я не писал долго к те¬
бе. По почте невозможно и скучно, а другим путем не
было случаю. Да ч ты сумасшедший: выдумал пи¬
сать такие глупости, что у нас дыбом волосы
стают. Где ты живешь? вспомни, в каком месте
и веке? у нас что день, то вывозят с фельдъ егерями
кое-кого...» (Там же).
В Одессе Пушкин и Туманский встречаются практи¬
чески ежедневно, часто в доме И.С.Ризнича и его же¬
ны Амалии. Позднее оба напишут стихи на ее смерть.
Свой сонет «На кончину Р...<изнич>» Туманский по¬
святит Пушкину (июль 1825, Одесса).
Поэты встречаются и у Раевских, посетивших Одес¬
су зимой 1823 г., у А.И.Зонтаг, жены капитана одес¬
ского порта, где Пушкин посмеется над Туманским,
ч итающим «Фауста».
1	I декабря того же года Пушкин с Туманским пи¬
шут вместе письмо общему другу Кюхельбекеру, сво¬
его рода литературно-общественную декларацию,
с целью предупредить «архаические устремления»
Кюхельбекера.
Есть свидетельства, что летом 1824 г. «Пушкин
в компании В.И.Туманского, Д.М.Шварца. К.О.По-
нятовского и. кажется. К.К.Варлама обедает в рес¬
торане Отона и почти каждый вечер ужинает в гре¬
ческой ресторации Димитраки» (Летопись...
С.435). К Пушкину Туманский относится востор¬
женно, ставя его выше всех поэтов. Сохранилось его
письмо А.А.Бестужеву из Одессы от 18 сентября
1823	г., где Пушкин назван «Ниеусом Христом на¬
шей поэзии» (PC. 1888. № 11. C.3I9).
Эта восторженность часто смущала Пушкина, вызы¬
вала иронию, подчас раздражение*. Так, в письме Льву
Сергеевичу Пушкин называет Туманского «своим Кон¬
шиным», имея в виду слабого поэта II.М.Коншина,
рабски подражавшего в своих стихах Е.А.Баратынско¬
му (Т. 13. С. 143).
В тот одесский период Туманский много пишет и ак¬
тивно печатается как в местных, так и в столичных
журналах и альманахах. Он, конечно, читал свои сти¬
хи Пушкину. Поэт в письме А.А.Бсчтужеву 12 января
1824	г. высказывал свое, тогдашнее, отношение к лич¬
ности п поэзии Туманского: «Туманского вчера н сего¬
дня я не видал и письма твоего ие отдавал. Он славный
малой, но. как поэта, я не люблю его. Дай Богему пре¬
мудрости» (Т. 13. С.85).
Встречи, постоянное общение поэтов начинают
тревожить начальника Туманского и Пушкина гра¬
фа М.С.Воронцова, ему не нравится влияние* Пуш¬
кина на своего талантливого чиновника. В мае 1824 г.
он пишет Н.М.Лонгинову в Петербург: «Казначеев
мне сказывал, что Туманский уже получил из Петер¬
бурга совет отдаляться от Пушкина, и я сему очень
рад, ибо Туманский — молодой человек очень поря¬
дочный п совсем не Пушкипова разбора» (Лето¬
пись... С.415).
Поеме отъезда из Одессы в Михайловское Пушкин
посылает Тумаискому письмо (от 13 августа 1825 г.),
где звучит уже иное отношение к его поэзии.
«Милый мой Туманский <...> — Об Одессе, кроме
газетных известий, я ничего не знаю, напиши мне
что-нибудь. О сч'бе* скажу тебе, что я совершенно
один... <...> Что ты? что твоя поэзия? Изредко
[609]

ТУ.VIА некий
т
и слишком редко, попадаются мне твои стихи. Сделай
милость, не забывай своего таланта. Боюсь, чтобы
проза жизни твоей не одолела поэзии души .Девушка
вл.<юблеипому> mutiny — прелесть! сидя е автора¬
ми одно не хорошо.
Не так ли: Со мною ведете ль разговоры,
Вам замечательней всего
Ошибки слога моего.
Без выраженья ваши взоры
etc. Кланяйся всем бывшим моим товарищам...»
(Т. 13. С.205—206).
В письме Пушкин одобряет стихотворение Туман-
ского, написанное; в сентябре 1824 г.
Осенью 1826 г. поэты вновь встретились уже
в Москве, может быть, у В.И.Зубкова. Туманский про¬
чел Пушкину эпиграмму «Давно ли в шелковых чул¬
ках...», а Пушкин подарил ему «Отрывок» об «Одессе»
и познакомил со стихами на смерть Л. Ризнич (<11од не¬
бом голубым...»).
К 1827 г. относится второе из сохранившихся писем
Пушкина Туманскому.
«Милый мой Туманский, — пишет Пушкин. — Ты
верно ко мне писал, потому что верно меня любишь
по старому, но я не получал от тебя ни строчки. Уж
не почта ли виновата? — справься и возьми свои ме¬
ры. На всякой случай пиши на имя Погодина, к кни¬
гопродавцу Ширяеву в Москву. К стати: надеюсь на
тебя, как на каменную стену — Погодин ни что иное,
как имя, неук пустой — дух же я. т.е. мы все право¬
славные. Подкрепи нас прозою своею и утешь стиха¬
ми. Прощай, пришли Одессу, мой отрывок. А.II.»
(Т.13. С.319—320).
В письме речь идет о журнале «Московский вест¬
ник», где официальным редакто[юм был М. 11.11огодин.
Пушкин мечтал сделать журнал органом своей литера¬
турной группы и привлекал к участию в нем, помимо
Туманекого, в первую очередь Вяземского, Жуковско¬
го, Плетнева.
Говоря об отрывке, Пушкин имел в виду те' стро¬
ки «Путешествия Онегина», первоначально назван¬
ного «Странствие», где описана Одесса и упомянут
Туманский.
Я жил тогда в Одессе пыльной...
(Т.6. С.201)
Одессу звучными етихами
Наш друг Туманский онпсал.
Но он пристрастными глазами
В то время на нее взирал.
Приехав он прямым поэтом,
11ошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Ве’ё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
(Т.6. 0.202)
Ирония Пушкина очевидна, но Туманский на¬
зван «другом», и в небольшом отрывке так много
жизненных реалий — южный пыльный трод. веч¬
ное море, молодой поэт с лорнетом и скрытая поле-
мика с «звучными стихами» Туманекого «Одесса»,
написанными в 1823 г., т.е. в год приезда в город
Пушкина.
Южанин Туманский беяешюрил эти края, чаете) про¬
славлял их в стихах, нередко идеализируя. Так произо¬
шло е1 описанием шумного пестрого города в стихотво-
рении «Одесса» (1823):
11од легкой сению вечерних облаков
Здесь упоительно дыхание садов.
Здесь ночи теилыя, лупой и негой полны,
На злачные брега, иа сребряныя волны
Сзывают юношей веселые рои...
(Туманский. С. 117)
К 1827 г. относятся два письма Туманекого к Пуш¬
кину. В последующие годы Пушкин отмечал «гармо¬
нии) и точность слога», подчеркивал «решительный
талант» Туманекого в его стихах «Песенка», «Прекрас¬
ные глаза», «Слеза», «Сонет», «Одесским друзьям»,
«Греческая песня».
31 января 1831 г. он пишет из Москвы П.А.Плетне¬
ву: «Вижу не» письму твоему, что Туманский в 11.<етер>
Б.<урге> — обними его за меня. Полюби его, если ты
еще его не любишь. В нем много прекрасного, не смот¬
ря на некоторые мелочи характера малороссийеч«>го»
(Т.14. С.149).
Весной того же года в Москве, в квартире Пушкина
на Арбате, вероятно, состоялась их последняя ветреча.
«1 (ушкпн радовался, как ребенок, моему приезду...», —
писал Туманский своей сестре 10 марта 1831 г. (Ту¬
манский. С.310).
Потом был обед, и Пушкин читал еще не* вышедшую
в свет восьмую главу «Евгения Онегина».
Туманский печатался в «Литературной газете»
(1830—1831), «Северных цветах» (1825, 1828,
1830—1831) и др. изданиях пушкинской поры.
Будучи всего на год моложе Пушкина, он пережил
поэта почти иа четверть века, сделав большую дипло-
маги ческую карьеру.
В Одессе Туманский пробыл пять лет, совмещая
службу с поэтической деятельностью. С 1828 г. он
работает при председателе диванов княжеств Мол¬
давии и Валахии по дипломатической части, потом —
секретарем русского посольства в Константинополе,
участвует в редактировании Адриапопольского мир¬
ного трактата.
[610]

ТЯЖБА
В 1830-е гг., уже в Петербурге, действительный
статский советник Туманекий — помощник статс-сек-
ретаря Государственного Совета.
Пишет он в те годы мало, но написанное составля¬
ет лучшую часть его поэтического наследия. Поэт
как бы вспомнил слова Рылеева: «Отжени лень, ни¬
ши, но пиши дело — у тебя прекрасный талант: ты
сам не дорожишь им» и Бестужева: «Что твоя муза
делает? — что-то плошает, кажется, под светлым
южным небом. Грех, Вася, грех» (цит. по: Тумап-
ский. С.32).
Современники достаточно высоко оценили поэзию
Туманского. Так, Иван Васильевич Киреевский отме¬
чал: «Влияние итальянское, или, лучше сказать, ба-
тюшковское, заметно у немногих из наших стихотвор¬
цев. Туманекий отличается между ними нежностью
чувства и музыкальностью стихов» (цит. по: Полны
1820-1830-х годов. Т.1. С.23).
Его поэзию часто называли «мечтательной».
П.А.Плетнев писал: «Туманекий (Насилий), изобра¬
жая легкие, но утешительные мечты свои, говорит
сердцу. Он... изумляет вашу душу...» (Сев. цветы на
1825	год. С.70-71).
Восхищаясь поэзией Пушкина, Туманекий не¬
вольно подражал ему, но поэту удалось найти свою
дорогу, этим Туманекий отличается от многих дру¬
гих поэтов своего времени. Как справедливо заме¬
тил один из современников (А.Ф.Воейков), поэт
соединил «в стихах своих истину чувств с удивитель¬
ною точностию мыслей, он показал опыты прямо
классической поэзии. Состав его стихотворений,
правильность и прелесть языка, ход мыслей и сила
движений сердца выше всякой критики...» (цит. по:
Туманекий. С.32).
15 конце 1830-х гг. Туманекий совсем отходит от по¬
эзии и занимается исключительно составлением «Исто¬
рии Государственного Совета». Этот труд его читает
Николай I. В 1846 г. поэт оставляет службу и поселяет¬
ся навсегда на своем любимом юге в имении Ананасов-
ка Полтавской губернии. Перед кончиной в 1860 г.
Туманекий еще успел потрудиться над подготовкой
крестьянской реформы.
И. А. Гладыш
ТЩЕСЛАВИЕ - см.: \\\1ТЁ
ГЯ Ж Б А
Евгений, тяжбы ненавидя,
Довольный жребием своим,
Наследство предоставил им,
Большой потери в том не видя...
(1, LI, 9-12)
Неправедность суда и взяточничество судей — вечная
тема русской литературы, от «Повести об Ерше Ершо¬
виче», сатирических зарисовок в журналах 1760-х гг.,
«Ябеды» Капниста до «Мертвых душ» Гоголя и сатиры
Салтыкова-! 1 Щедрина.
В XVIII в. в сатирическом журнале «Вечера» пуб¬
ликовалось для известия: «Один знающий все за¬
коны наизусть стряпчий, котораго ни к какому суду
за ябедничество допускать не велено, желает всту¬
пить в службу к какому-нибудь доброму помещику,
с тем обязательством, что он помещиковым именем
у всех его соседей оттягает луга, леса и земли,
и клянется совестию вскоре его обогатить, ежели кто
из соседей не даст ему больше денег, нежели сколь¬
ко он от своего помещика получит. В противном
случае он не отвечает за то, останется ли его хозя¬
ин при своей деревне, и не продаст ли он его само¬
го» (цит. но: Афанасьев А.Н. Русские сатиричес¬
кие журналы 1769—1774 годов: Эпизод из истории
русской литературы прошлого века. М., 1859.
С.224—225).
Тяжбы возникали часто в то время, когда новый
владелец вступал в права наследства. При отсутст¬
вии завещания эти права могли опротестовать даль¬
ние родственники, так что наследник иногда даже не
мог воспользоваться своими законными правами. Пх
могли опротестовать заимодавцы, если покойный
родитель наделал долгов, иногда намного превыша¬
ющих реальную стоимость наследства. Наконец, жу¬
лики разных мастей охотно пользовались юридичес¬
кой неграмотностью помещиков. В журнале
Н.И.Новикова «Трутень» за 1769 г. был помещен
рассказ о том, как небогатого старика-дворянина,
которому досталось по наследству сорок душ, обма¬
нули известные плуты братья Вертяевы, «ябедники
и грабители»: «Младший Вертяев призвал этого дворя¬
нина к себе и говорит: ты приказных порядков не
знаешь, н вряд ли получишь свою деревеньку! Хо¬
чешь. для твоей бедности я на себя возьму хождение
по делу? только мне стыдно быть за тебя поверен¬
ным, ты лучше дай мне закладную; а я как выхлопо¬
чу деревеньку, закладную тебе назад отдам. Тог по
простоте своей не рассудил дела, выдал ему заклад¬
ную, но которой Вертяев и записал деревню за со¬
бою. А бедный старик с печали переселился в то жи¬
лище, в котором чужих душ никто не желает...»
(цит. по: Афанасьев А.И. Указ. соч. С.224).
Пушкин тоже не обошел этой язвы русского обще¬
ства. В неоконченном романе «Дубровский» богач
Троекуров, собираясь отнять поместье у бедного, не
обладающего связями дворянина, говорит судейско¬
му заседателю: «Врешь братец, какие тебе докумен¬
ты. На то указы. В том-то и сила, чтобы безо всяко¬
го права отнять имение» (Т.8. С. 166).
Н. А. Марченко
[611]

УЬОРНАЯ
УБОРНАЯ - «комната, к коей одеваются, убираюте'я,
наряжаются, моются, притираются» {Даль)■
Но времена Екатерины II бы;ю модно принимать гос¬
тей в уборной во время одевания. «Совершенно верно,
что граф (впоследствии князь) Солтыков [Н.И.Салты¬
ков. — Е.Л. ] мылся, полоскал зубы н одевался в при¬
сутствии всех господ, украшенных лентами, которые
почитали за счастье присутствовать при его туалете»
(Левенштерн П.П. Записки генерала В.И.Левен-
штерна // PC. 1900. Т. 103. Август. С.271—272).
В начале XIX в. этого обычая придерживались пожи¬
лые дамы. «По поводу' близких родственных сношений,
нас часто водили — большею частью по утрам — к За¬
гряжской, — вспоминает В.А.Соллогуб, — и мы обыкно¬
венно присутствовали при ее туалете, так как она сохра¬
нила обычай прошедшего столетия принимать визиты во
время одевания. Дтя нас, детей, она не церемонилась
вовсе» (Соллогуб В. А. Петербургские страницы воспо¬
минаний графа Соллогуба. СПб., 1993. С.200).
Поведение* щеголя в уборной — это тоже своего рода
спектакль, рассчитанный на воображаемого зрителя.
«Наш лев встает поздно, проводит часа два за туале¬
том, в чистке зубов и ногтей, в разглаживании своей
прически» (Булгарин Ф.В. Очерки русских нравов.
М. 1-0. СПб.. 1843. 4.6. С.92).
Он три часа но крайней мере
Пред зеркалами проводил,
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере...
(I, XXV, 9-12)
«Туалет — уборный стол с зеркалом и всеми нринад-
лежноетями» — стоял в уборной. «Между бесчисленными
общежительными требованиями, самое побудительное,
самое необходимое, одно, может быть, которому должны
ежедневно покорятм*я, уборный стати к, заслуживаю¬
щий, кажется, всевозможное попечение и внимание
светских людей...» — читаем в «Собрании наставлений
для уборного статика» (М., 1829. С. 1). Как ни странно,
книга адресована в первую оче*|к*;ц> мотодым людям.
Из косметических средств, которые датжны нахо¬
диться в уборной, автор выделяет следующие: огуречная
помада, вода для пзглаживания морщин, вода для глаз,
средства для ушей, помада для iy6. порошок „тля чшце-
ния зубов, мыло для бритья, средства для содержания
рук. Из «галантерейных вещей» он отмечает часы, пер¬
стни. булавки, «зрительную трубочку для театра» и др.
11одобные вещи украшают и уборную Онегина, кото¬
рая одновременно является «уединенным кабинетом».
Духи в граненом хрустале;
Гребенки, пилочки стальные,
Прямые ножницы, кривые,
I	I щетки тридцати родов
И для ногтей и для зубов.
(1. XXIV. 4-8)
В «Комментарии» В.В.Набокова к роману «Евге¬
ний Онегин» «уединенный кабинет» толкуется как
гардеробная, мужской будуар (Набоков. Коммен¬
тарий. С. 144).
Уборная Онегина описана в традициях сатиры
XV III в. Характерен, например, в сатирической лите¬
ратуре список вещей из бюро щеголя: скляночек с ду¬
хами 25, очки и лорнет, коробочка с любовными
стишками, коробочка с разными безделушками, ящи¬
чек с разными женскими силуэтами, ящичек с визит¬
ными билетами, черный сургуч, почтовая бумага,
«лучшая Голландская бумага» для любовных писем,
«зонтик к свече, который ни разу не был употребля¬
ем», «три стразовые перстня, подделанные под брили-
янтовыс, и один настоящий», одни часы и четыре це¬
почки (см.: Переписка Моды. М., 1791. Цит. по:
Покровский П. II. Щеголи в сатирической литературе
XVIII века. М., 1903. С. 108).
II в то же время Пушкин солидарен с автором «на¬
ставлений для уборного статика», который проповеду¬
ет «прилежную заботливость» о своей внешности.
В заключение приведем описание* уборной императо¬
ра Александра II в Батывом дворце* в Царском Селе:
«Следующая комната называется “Уборная" . Отде¬
лана она и украшена так же. как и предыдущие; у ете-
ны диван красного дерева Пикатаевских времен; два
полушкае|)а; между ежон такое же* зеркало, как в каби¬
нете; на стенах портреты, фотограе()ии и изображения
военных форм; близ дивана маленький ке>мод с откид¬
ной верхней крышкой, закрывающей скромный фар-
е|юроный умывальный прибор; окаю камина вешат ка
с сюртуком Императора... и ягдташ; у окна близ двери,
ведущей в камердинерскую, нремтен* трюмо... <...> За
уборной находятся еще две небольшие комнаты в одно
окно каждая: “Камердинерская"... и “Гардероб¬
ная”...» (Вильчковский С.II. Царское Село. Репр. изд.
1911 г. СПб., 1992. С. 140).
В императорском дворце «уборная», «кабинет», «гар-
деробная» — обязательно отдельные комнаты, в де>ме
Онегина они мирно уживаются в одном пространстве.
Лит.: Бартенев И.Л.. Батажкова 11.11. Русский интерьер XIX ис¬
ка. Л., 1984.
В. В.Лаврентьева
УДИЛА — общее название металлических приспособ¬
лений различной конструкции, которые вкладывают
в рот лошади, чтобы при помощи пенюдьсв или ве>жжей
управлять ею. Ве> время езды лошадь как бы жует уди¬
ла, в результате чего на них образуется из слюны белая
пена. Пушкин упомянул удила в шестой главе романа
«Евгений Онегин»:
Ночуя мертвого, храпят
II бьются кони, пеной белой
[613]

УЕДИНEH ЬЕ (УЕДНИЕНИE)
У
Стальные мочат удила,
И полетели как стрела.
(6. XXXV. 11-14)
Д. Я. Гуревич
УЕДИНЕНЬЕ (УЕДИНЕНИЕ) является .эстетиче¬
ским элементом «ситуаций, которые, С ОДНОЙ стороны,
многократно повторялись в разнообразных литератур¬
ных текстах, а с другой, вполне могут быть осмыслены
без какого-либо обращения к литературной традиции,
на основании реально-бытового опыта читателя»
(Лотман. Статьи. С.446).
Как реалия бытовой обстановки «уединение» харак¬
теризует местоположение «почтенного замка», унасле¬
дованного Онегиным от дяди:
Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою.
(2. I, 5-7)
В черновиках эта черта местоположения определяла
образ жизни героя: «Уединенно жил Евгений...» (ср.
в «Отрывках из Путешествия Онегина»: «Он видит
Керчь уединенный / На Митридато<вом> холме» —
Т.6. С.487).
«Деревня», «глушь», «пустыня», «забытое селенье»,
«уединенье» составляют синонимический ряд, призван¬
ный подчеркнуть отдаленность и замкнутость культур¬
но-бытовой сферы, к которой, в той или иной степени,
принадлежат центральные герои романа и сам Автор.
О «гадательной книге», изданной «у нас под фирмою
Мартына Задеки» (Тридцать третье примечание к «Ев¬
гению Онегину» // Т.6. С. 194), сказано, напр.:
Сие глубокое* твореные
Завез кочующий купец
Однажды к ним в уединенье...
(5. XXIII, 1-3)
Ситуации, характеризующие бытовое поведение
героев, включают в себя и «уединение» как условие реа¬
лизации данного сюжетного мотива по ходу его разви¬
тия. Для бесед Онегина с Ленским «уединение» необ¬
ходимо, потому что «споры» их, как было отмечено
в черновиках, обращены не к суете житейского мира,
а к бытию «вселенной»:
В прогулке их уединенной
О чем не зачинали <?> спор
В составе	вселенной
На что ни обращали взор
(Т.6. С.278)
«Счастливая» любовь Ольги и Ленского также не
мыслится без «уединения вдвоем», как скажет позднее
Лермонтов, — в романс* Пушкина оно представлено
в неизмеримо более смягченной, хотя и иронической
огласовке:
Уединясь or всех далеко,
Они над шахматной доской...
(4. XXVI. 9-10)
В аналогичной функции «уединение» выступает
в черновых вариантах первой главы: вместо «...и вдруг/
Добиться тайного свиданья» (строфа XI) было «Уеди¬
ненного свиданья» (Т.6. С.223).
Но даже и там, где употребление слова «уединение»
представлялось совершенно нейтральным, слово не
полностью было лишено эстетического ореола. С ним,
подкрепленное* литературной ассоциацией, связыва¬
лось представление об удалении от больших дорог ци¬
вилизации, с позиции которого возможно было увидеть
ее в филосос|)ском и этическом «сктраиении» или, на-
протпв, замкнуться относительно нес*, в самодостаточном,
самоценном мире. Одновременно слово обозначало
психологическое состояние, когда необходимо отда¬
литься от людей, чтобы вполне отдаться жизни сердца:
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит...
(3, X, 4—5)
Оба данных аспекта были подробно описаны
Н.М.Карамзиным в заметке «Мысли об уединении»
(1802), где автор отвергал уединение как философ¬
ское обоснование счастья, но утверждал, что «времен¬
ное уединение бывает сладостно и даже необходимо
для умов деятельных, образованных для глубокомыс¬
ленных созерцаний». С другой стороны, уединение
«своими размышлениями и мечтами питает страсти»
(Карамзин. Соч. Т.2. С. 121 — 122). Кроме того, но Ка¬
рамзину, уединение является первым условием творче¬
ства: «...жизнь авторская любит частое уединение»
(Отчего в России мало авторских талантов?, 1802 //
Там же. С. 125).
В романс* Пушкина «уединение», не теряя конкрет¬
ного смысла, возводится к обобщению, к эстетически
узнаваемому знаку. «...Образы типа “игры золотые”,
“густые* рощи”, “уединенье”, “тишина”, которые от
постоянных повторений превратились в клише-сигна¬
лы элегико-идиллического стиля, сменяются олице¬
творениями...» (Лотман. Статьи. С.602). Но, в от¬
личие* сп' ноэтов-иредшеетвенников, об|ШЗЫ риторического
стиля являются у Пушкина не менее жизненно
содержательными, чем значение неэстетизированных
бытовых реалий. Культурные и бытовые ряды, вклю¬
чающие понятие «уединение*» применительно к глав¬
ным героям романа, взаимодействуют, символизируя
неисчерпаемость жизни и подтверждая правоту
Н.М.Карамзина, писавшего: «Имя уединения нринад-
лежит к <...> магическим словам» (Карамзин. Соч.
Т.2. С. 120).
В связи с этим locus деревни одновременно может
восприниматься как locus amoenus — «приятный уго¬
лок», — как подчеркнутая литературная стилизация
[614]

У
УЕДИНЕНЬЕ(УЕДИНЕНИЕ)
п как отражение реальных впечатлений поэта от пребы¬
вания в Михайловском (см.: Набоков. Коммента¬
рий. С.208—218).
Реализуемый в быту опыт опирается на духовное на¬
следие человечества, которое уже выработало «форму¬
лы» констант внутренней жизни. Так. образ «певца уе¬
диненного» (Жуковский) соотносится с Ленским, locus
amocnus которого закономерно окрашен меланхолией:
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
II Ночь, и Звезды, и Луну...
(2. XXII, 6-8)
Сентиментальная стилизация с подчеркнуто этичес¬
ким акцентом характеризует речевой образ Татьяны:
«Простите, мирные места!
Прости, приют уединенный!
Увижу ль вас?..» И слез ручей
У Тани льется из очей.
(7. XXXII, 11-14)
Лексикон сентиментальной культуры отображает
мироощущение Татьяны, сознающей значение «естест¬
венной жизни» по сравнению с «искусственным бытием
цивилизованных городов» (Манн). Яснее это было вы¬
ражено в черновых редакциях:
Моя смиренная семья
Уединенные гулянья
Да книги — верные друзья —
Вот всё что [так] любила я...
(Т.6. С.316)
Вторая строка имела вариант «Уединенные мечта¬
нья» (Там же).
Элегическая тональность усиливается по мере сбли¬
жения героини со светским кругом. Намечается мотив
«элегического бегства» на лоно прщюды в надежде
обрести утешение («Можно ввести особое понятие иде¬
ального ландшафта, выступающего как цель бегст¬
ва... лирического персонажа и адекватного его устрем¬
лениям» — Мани 10.В. Поэтика русского романтизма.
М., 1976. С. 143):
Татьяна смотрит и не видит,
Волненье света ненавидит;
Ей душно здесь... она мечтой
Стремится к жизни полевой,
В деревню, к бедным поселянам,
В уединенный уголок,
Где льется светлый ручеек,
К своим цветам, к своим романам...
(7, UI1, 5-12)
«Идеальный пейзаж» символизирует поиск идеаль¬
ной полноты действительности: для Автора он сопря¬
жен с творческим вдохновением, которое нельзя
представить без комплекса переживаний, связанных
с «уединенным уголком» («Цветы, любовь, деревня,
праздность, / Поля! я предан вам душой» — I, LVI,
1—2). Первоначально ситуация прозаизировалась:
«Занятиям деревня учит — / Уединенье хоть кого /
Читать в ненастны дни научит»; «Уединенье хоть ког¬
да...» (Т.6. С.254).
Аналогичная тенденция — придавать бытовому явле¬
нию эстетический ракурс, нередко отмечая его искусст¬
венность обертоном и]юнии, — наблюдается в изображе¬
нии главных героев, особенно Онегина. Его «уединенный
кабинет» первоначально был представлен как «освя¬
щенный», «великолепный». «Идеальный ландшафт»
так п остался эстетически и этически дистанцирован¬
ным от «зоны» героя:
Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья...
(1, LIV. 1-4)
В черновиках отношение Онегина к «деревне» пода¬
валось с оттенком «расстилизации»: его пресыщенные
чувства некоторое время развлекала «нагота» полей;
либо же герой вообще не выходил за рамки ироничес¬
кого амплуа «сельского жителя» («Заводов, вод, лесов,
земель / Хозяин полный...» — Т.6. С.253), вследствие
чего интерес питали «Его холмы, его поля...».
Как антиидиллический герой, Онегин вмешивается
в мирный быт, разрушает его и сам исторгается им:
Оставил он свое селенье,
Лесов п нив уединенье,
Где окровавленная тень
Ему являлась каждый день...
(8. XIII. 5-8)
В «святой» жизни Онегина в деревне (образ которой
отчасти перекликается с авторским идеалом «жизни
мирной» — 1, LV, 1) причудливым образом сочетаются
легкий эротизм и эпикуреизм с- предчувствием «элеги¬
ческого бегства» в надежде на «обновление души»:
Прогулки, чтенье, сон глубокой,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежей поцалуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый,
Бутылка светлого вина,
Уединенье, тишина:
Вот жизнь Онегина святая...
(4. XXXVIII. XXXIX, 1-9)
Элегизм, стоящий за «беспечной негой» Онегина, по
мысли И.О.Шайтанова, первоначально характеризу¬
ет «природу просветительского уединения» как резуль¬
тат «развития и завершения культурной традиции»:
«У ее истоков в Новое время — ренессансный синтез
античности с переосмыслением христианских ценнос¬
тей, переводимых на язык ценностей земных и челове¬
ческих» [Шайтанов И.О. Мыслящая муза: «Откры¬
1615]

УЕЗД
У
тие природы» и поэзии XVIII века. М., 11)89. С.101).
Следовательно, закономерен «характер как бы двой¬
ного бегства», о котором пишет Ю.В.Манн: «не только
от людей, но и от времени, от его неумолимого хода...»
(Мани Ю.В. Указ. соч. С. 148):
11 нечувствительно он ей
Предался, красных летних дней
В беспечной неге не считая,
Забыв и го|юд п друзей
И скуку праздничных затей.
(4. XXXVIII. XXXIX, 10-14)
В черновиках: «II скуку |кх‘КОшныхзатей» (Т.6. С.372).
Романтические «формулы» мелькают, оставляя зна¬
ки разных культур, словно отражающихся в Онегине:
«беглец людей п света» (6, XLII, 9), «отшельник празд¬
ный и унылый» (7, V, 9). В черновых вариантах пер¬
вой главы прямо была намечена предпосылка романти-
ческс) го конфл и кта:
11олей домашних тишина
[Его душе была нужна — ]
(Т.К. 0.253)
«Уже в первой главе перед Онегиным открыты не¬
сколько литературных дорог», — писал Ю.М.Лотман
(Попинан. Статьи. С.446). Изменчивость понятия
«уединение» в облике пушкинского героя как нельзя
более подтверждает ;тгг вывод.
Вершинина
УЕЗД — часть губернии, округ, административно-тер¬
риториальная единица. Известен на Руси с XIII столетия.
В состав губернии входил с начала ХМII в. С 1775 г. —
низшее административное, судебное и финансовое под¬
разделение империи. В уезде обычно насчитывалось при¬
мерно 20—30 тысяч жителей мужского пола.
Собственно «уезд» в основном тек<те романа не упомя¬
нут. Лишь в черновых рукописях «Отрывков из 11утеше-
ствия Онегина» автор сообщает о себе, что из Одессы
Уехал в тень лесов Т<рпгорских>
В далекий северн<ый> уезд
(Т.6. С.505)
Однако прилагательное «уездный» встречается в ро¬
мане очень часто — уездные красавицы, уездный фран¬
тик, уездные матушки и т.д. Под пером Пушкина воз¬
никают контуры особой «уездной», провинциальной
культуры России, противопоставленной культуре Пе¬
тербурга и больших городов.
В. С.Листов
УЗДА — «часть упряжки, состоящая в самом простом
виде из удил с поводом п ремней, удерживающих удила
во рту, для чего они прикреил<яются> к последним
и надеваются лошади за уши» (11аетольный словарь для
справок по всем отраслям знания: В 3 т. / Изд. Ф.Тол-
ля. СПб., 1864. Т.З. С.761). Узда. или. как ее еще на¬
зывали, «оголовье», помогала всаднику управлять ло¬
шадью. Она изготавливалась из сыромятных ремней,
и. как и другие части упряжи (см.: УМРДЖЬ). украша¬
лась цепочками, различным набором. Б Петербурге
распространена была шорная упряжь: в узду вделыва¬
лись шоры, закрывавшие глаза лошади и .заставлявшие
ее смотреть только вперед, чтобы меньше путаться.
В этом случае наездник обычно пользовался хлыстом.
Онегин, живя в деревне, пользовался манежным хлы¬
стиком (см.: МАНЕЖНЫЙ ХЛЫСТИК). Вероятно, него
«конь ретивый» имел английскую шорную упряжь. Рас¬
сказывая о любимых «вседневных занятиях» своего ге¬
роя. Пушкин назвал п верховую езду:
Узде послушный конь ретивый...
(4. XXXVIII. XXXIX, 5)
Любопытно отмстить, что в поэзии XIX в. слово «узда»
в(Т|м*ча<ггся и в символическом контексте. Так. Пушкин
в поэме «Медный всадник» (1833) писал о Петре I:
О	мощный властелин судьбы!
11е так .hi ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
(Т.5. С. 147)
11.А.Вяземский, рассказывая о мифологическом ко¬
не Пегасе, окружил его бытовыми реалиями, среди ко¬
торых назвал узду:
Но между тем как стихотворный
Скакун, заносчивый подчас,
Мой избалованный Пегас,
Узде строптиво-непокорный,
Гулял, рассудка не спроеясь,
II по проселкам своевольно
Бесился подо мной довольно,
Прекрасным всадником гордясь.
(Коляска, 1820)
Е.А. Пономарева
УЛАН
Улан умел ее пленить,
Улан любим ее душою...
(7. VIII. IX. X, 8—9)
Уланы (слово татарского щюисхождення), разно¬
видность регулярной легкой кавалерии, впервые по¬
явились в Азии. Известно, что несколько полков улан
существовало в армии Тамерлана. От татар, поселив¬
шихся в Литве п Польше, первыми этот род войск за¬
имствовали поляки, от которых он распространился
и в других европейских армиях, поэтому н обмундирова¬
ние улан сохраняло элементы польского костюма.
В России первый уланский полк фактически появился
в царствование Екатерины II иод названием Елисавет-
градского никинерного. Первый полк под названием
уланского был сформирован в царствование Александ-
I о | в ]

У
УЛАН
Н.А.Дурова. В.И.Гау. 1837. Карандаш
pa I, в 1803 г. Одесский гусарский полк был переиме¬
нован в Уланский его императорского высочества вели¬
кого кня;ш щ'саревича Константина 11авловича. а в 1800 г.
включен в состав гвардии под названием Лейб-улан-
ского. 15 пушкинское время в русской армии существо¬
вало пять уланских полков, отличившихся в войнах
с наполеоновской Францией: это уже упомянутый на¬
ми Лейб-уланский, а также Волынский, Литовский,
Польский н Татарский.
В отличие от гусар, уланы были более сдержанны
в поведении, а обмундирование их было менее ;м|м|>ект-
ным. Знаменитая Надежда Андреевна Дурова, чья
служба в армии началась в 180(5 г. в Польском улан¬
ском полку, затем сражавшаяся в рядах Литовских
улан при Бо|юдинс, все же отдавала явное предпочте¬
ние гусарам. Ее грусть при переводе из Мариуполь¬
ского гусарского полка в уланы была так велика, что
одни из ее сослуживцев участливо осведомился: «Ну
что, улан, видно не хочется расстаться с золотыми
шнурами?..» (Дурова II.Л. Записки Александрова
(Дуровой). Добавление к Девице-кавалерист. М.,
1839. С. I 78). Вообще это перемещение из одного ви¬
да легкой кавалерии в другой «кавалерист-девица»
восприняла как ощутимую потерю, что отразилось
в ее размышлениях: «Чем более мы углубляемся в мыс¬
ли о невозврат мости какого блага, тем оно дороже
нам кажется. Лучше всего стараться не думать об
нем!.. Не смотря на эту философию, я до самой Дом
бровицы думала п грустила о том, для чего я не по
прежнему гусар!» (Там же. (1.180).
Уланские полки отличались между собой мастью ло¬
шадей, а также так называемым мундирным прибор¬
ным сукном — цветом верха шапок, воротников, отво¬
ротов лацканов и выпушек. В основном в мундире
преобладало сочетание синего, малинового и белого цве¬
тов. Мундир состоя. I из темно-синей куртки слацкана-
ми в виде отворотов но груди и стоячего воротника при¬
борного сукна, а также чакчиров — узких панталон
темно-синего сукна с двойным лампасом. Эполеты
у нижних чипов были белыми, нитяными, вто время как
у офицеров металлический приклад (эполеты, пугови¬
цы) был серебряный. Существовало и другое важное
отличие между полками — цвета флюгеров (флажков)
на пиках. Так. например, в упомянутом нами Поль¬
ском уланском полку в I -м батальоне флюгер был весь
малиновый, а во 2-м батальоне верхняя половина
фиогсра была малиновая, а нижняя белая; в Литов¬
ском же уланском полку в 1-м батальоне флюгер был
сплошь белый, а во 2-м — верхняя половина малино¬
вая. а нижняя белая. Головным убором улан был осо¬
бого образца кивере четырехугольным кожаным дном
(«развалом»). так называе мая «конфедератка», по по¬
воду которой Ф.В.Булгарин, служивший в Лейб-ула-
А.В.Велмписв. П.Ф.Сокшов. 1847. Акварель, белила
[617]

УМ
У
пах сообщал: «...уланскую шапку мы носили тогда, по
форме, на бекрень. к правой стороне и почти вся голо¬
ва была обнажена» (Булгарин Ф.В. Воспоминания.
4.1-6. СПб., 1846—1849: Ч.З. 1847. С.59-60). Им
же подробно описаны быт и военные свершения этого
привилегированного полка, особо любимого его высо¬
чайшим шефом цесаревичем Константином Павлови¬
чем. Лейб-уланы в отличие от других полков имели
красный цвет приборного сукна вместо малинового
п желтый металлический прибор.
Вооружение улана составляли пика с флюгером, саб¬
ли и карабин. «Надобно однако же признаться, — писа¬
ла 11.А.Дурова. — что я устаю смертельно, размахивая
тяжелою пикою — особливо при этом вовсе ни на что не
пригодном маневре вертеть ею над головой; п и уже не¬
сколько раз ударила себя по голове...» (Дурова II.Л.
Кавалерист-девица. Происшествие в России. 4.1—2.
СПб., 1836. 4.1. С.78).
За исключением мужа Ольги Лариной уланы почти
не упоминаются на страницах пушкинских произведе¬
ний. Пушкин не скрывал явного пристрастии к гуса¬
рам. Однако же гусар М.К).Лермонтов избрал именно
улана главным героем знаменитой поэмы «Тамбовская
казначейша» (1837), заметив по поводу этого сочине¬
нии: «Пишу Онегина размером...»
Лит.: Энциклопедия военных п морских наук. СПб., 1897.
С.38—39; Военный энциклопедический лексикон, издаваемый Обще¬
ством военных н литераторов. 4.1 —14. СПб., 1849. 4.13. С.228; Габа-
св Г.С. Роспись русским полкам 1812 года. Киев, 1912.
Л.Л. Ивченко
УМ
Слово упоминается в романе не менее 14 раз в двух
основных значениях — мыслительная способность че¬
ловека и сам человек, характеризуемый со стороны
этих способностей.
Уже в посвящении сам роман назван плодом «Ума
холодных наблюдений» (Т.6. С.З). В известной мерс'
здесь можно видеть родство автора и главного героя,
т.к. в первой главе Онегин представлен как человек
с «резким, охлажденным умом» (1, XLV, 7). Паничес¬
ким «А нынче все умы в тумане» (3, XII, 1) сопровож¬
дается краткий стихотворный обзор романтической ли¬
тературы, преимущественно английской («Британской
музы небылицы» — 3, XII, 5). Возможно, сама форму¬
ла «умы в тумане» восходит к определению Англии как
«туманного Альбиона». Продолжением той же темы
служит и описание в седьмой главе байронического ге¬
рои «С его озлобленным умом / Кипящим в действии
пустом» (7. XXII, 13-14).
Более сложные соотношения возникают при сопос¬
тавлении романа с комедией А.С. Грибоедова «Горе от
ума» («Горе уму»); с ней Пушкин познакомился в янва¬
ре 1825 г. в Михайловском, работая над четвертой оне¬
гинской главой. Однако вопрос о том, как свойства ума
Онегина воспринимаются в обществе — петербургском
н деревенском, — занимает Пушкина с первых страниц
романа. При всей разнице этих свойств у Чацкого
и Онегина их сближает общее непонимание в свете. Ге¬
рой Пушкина в начале своего пути еще благополучно
«вписывается» в петербургский свет, но резко отторга¬
ется средой провинциальных дворян. К концу романа
его ум, его характер приходят в отчетливое* столкнове¬
ние с миром петербургских и московских салонов.
С этой точки зрения весьма показательны строки вось¬
мой главы, в которых герой как бы отдаляется от умст¬
венной жизни своего круга:
—	Зачем же* так неблагосклонно
Вы отзываетесь о нем?
За то ль, что мы неугомонно
Хлопочем, судим обо всем,
Что пылких душ неосторожность
Самолюбивую ничтожность
Иль оскорбляет иль смешит,
Что ум, любя простор, теснит...
(8, IX. 1-8)
I	[оследние четыре* строчки будут повторены в той ча¬
сти черновиков восьмой главы, которая известна как
«Альбом Онегина» (Т.6. С.614).
Смысл этой реплики во многом нроясняетси по ис¬
точнику. на который она ориентирована. Это анекдот
VII из сочинении И.И.Голикова «Дополнение к Деяни¬
ям Петра Великого» (T.I —18. М., 1790—1797) под
названием «Один злодей в сонного Государя дважды етре-
ляет из пистолета, но оба раза оный осекается». Глав¬
ное действующее лицо анекдота — адмирал А.В.Кикин,
который должен быть казнен Петром I за многочислен¬
ные свои преступлении. «Но кажетси. — пишет Голи¬
ков, — что Иго Величество... жалей лишиться в нем
ума тонкого и способного к важным препоручениям,
расположен был еще* простить его, ежели б только уве¬
риться мог в сердечном его раскаянии. 11 в сем-то наме¬
рении (как уверяли меня) благоволил он, накануне
казни его, еще его видеть и спросить, что принудило его
употребить ум свой в тол и кое зло? Какой же* от него
получил на сие Монарх ответ? Ум (сказал нераскаян¬
ный сей злодей), любит простор: а от тебя было
ему тесно» (Голиков 11.11. Указ. соч. Т. 1 7. С.32—33).
Тем самым строки романа об «уме теснящем» как бы
намекают на родственность Онегина личностям, дейст¬
вовавшим на русской исторической сцене со времен
Петра I. Разумеется, по признаку «ума теснящего»
Онегин не* сравнивается ни с Петром, ни с его спо¬
движниками. Речь идет о несовместимости ума герои
с* представлениями большинства, толпы. В среде, близ¬
кой Пушкину, коллизия «горя от ума» была хорошо из¬
[618]

У
вестна и широко обсуждалась. Отголоском таких об¬
суждений явилось, например, письмо декабриста
В.И.Штейнгеля Николаю I. отправленное it январе
1826	г. из крепости. Описывая бедствия России в кон¬
це александровского царствования, Штейпгель рисует
тягостное наложение людей пушкинского круга и при¬
бегает к лому же голиковскому образу умственной тес¬
ноты:
«...Царскосельский лицей дал несколько выпусков.
Оказались таланты в словесности, но свободомыслие,
внушенное в высочайшей степени, поставило их в со¬
вершенную противуположность со всем тем. что они
должны были встретить в отечестве своем при вступле¬
нии в свет. <...> Отличительные свойства вновь обра¬
зованных людей, с некоторым исключением, суть:
нспризнавание ничего святым, нетерпение подчиненнос¬
ти. неуважение к летам, желание' независимости, ско¬
рое стремление к наслаждениям жизни, скучание всем
и бесполезность ко всему настоящему. Им кажется, что
для ума их в России тесно...» (Штейп/ель li.ll. Пись¬
ма на имя Николая I. Письмо первое // Мемуары дека¬
бристов: Северное общество. М.. 1981. С.248).
Возможно, обобщенный портрет, представленный
декабристом, создан не без влияния первых глав «Евге¬
ния Онегина», уже к тому времени опубликованных.
Тем любопытнее, что независимо от Штейнгеля Пуш¬
кин воспользуется для характеристики своего героя
выражением из того же голиковского анекдота.
В.	С.Листов
УНЫНИЕ
В пушкинском романе; понятие «уныние» и связан¬
ный с ним эпитет «унылый» употребляются достаточно
часто и рассредоточены практически во всех главах.
Нетрудно заметить, что они существуют как бы в двух
своих значениях — психологическом и эстетическом.
В первом они являются средством характеристики
героев, передавая их состояние. Ср. о Татьяне:
В уныние погружена,
Гостей не слушает она,
И проклинает их досуги,
Их неожиданный приезд
И продолжительный присест.
(3, VIII, 10-14);
П вспомнил он Татьяны милой
И бледный цвет, и вид унылый...
(4. XI, 5—6);
об Онегине:
В деревне, где Евгений мой,
Отшельник праздный и унылый
[в черн.: «чудак унылый». — АЛ.),
Еще недавно жил зимой...
(7. V. 8-10);
mi м и и е
о Ленском:
«Poor Yorick! молвил он уныло.
Он на руках меня держал.
Как часто в детстве я играл
Его Очаковской медалью!..»
(2. XXXVII. 6-9);
II вновь задумчивый, унылый
11ред милой Ольгою своей,
Владимир не имеет силы
Вчерашний день напомнить ей...
(6. XV. XVI. XVII, 1-4);
Мой бедный Ленской! за могилой
В пределах вечности глухой
Смутился ли. певец унылый,
[в черн.: «твой дух унылый». — А.Я. |.
Измены вестью роковой...
(7. XI. 1-4)
11етрудно увидеть, что это состояние объединяет всех
трех героев. 11оказателыю. что на характеристику дру¬
гих персонажей романа это понятие не распространя¬
ется. Психологическое состояние уныния в лексиконе
романа одновременно передает ц глубину страдания
(по отношению к героине), и чувство хандры, разоча-
ровання («Иль взор унылый не* найдет / Знакомых лиц
на сцене* скучной» — 1. XIX. 8—9), и общественную ре-
путацию. связанную с* обликом странного человека
(Онегина).
Но, пожалуй, далеко не случайно это состояние как
выражение определенной общественно-эстетической
сущности сопровождает жизнь и посмертную судьбу
Ленского. Именно в его характеристике уныние приоб¬
ретает статус «идеи времени». «Бедный Ленский», «поэг
унылый» — это сочетание вполне корреспондирует со
знаменитым стихотво|х*нием В.А.Жуковского «Певец»
(1811), где рефреном проходящие слова «Бедный пе¬
вец» тесно связаны с образом ранней, безв[м;менной
смерти, могилы, праха, щющашной песни, лиры п со¬
провождаются образами: «минутый странник», «пе¬
чальный глас», «обманутая душа», «гецмхтпое сердце»,
«вянущий венец». Наконец, включение в этот мирообраз
эпитетов, связанных с состоянием уныния: «миг уны¬
лый», «лира вторит им уныло» — вполне определяет тип
так называемой «унылой элегии» как «с|юрмы времени».
История русской элегии, как убедительно показали
ее исследователи (Л.Г.Фризман, В.Э.Вацуро), лч'спо
связана со спорами вокруг ее мпрообраза. 11о природе
своей «песня грустного содержания», выражающая
«жалобы человека на жизнь» (Белинский), элегия не
могла пройти мимо состояния уныния. Сами названия
элегий 1810-х гг. («Уныние;» М.В.Милонова и «Уны¬
ние*» 11.А.Вяземского) об|нтали характер некоего эсте-
тичеткого знака. Стих «И чистую любовь к изящному
и благу» из элегии Вяземского Пушкин на правах |>еми-
нисценцпн включил в характеристику Ленского: «Ко
[619]

УИ РАНИТЕ. II»
благу чистая любовь» (2, IX, 2; см.: Лотман. С. 188).
О	самой элегии Вяземского он писал так: «Покаместь
присылай нам своих стихов; они пленительны и ожи-
вительны — Первый сне/ прелесть; Уныние — прелест¬
нее» (Т. 13. С. 15).
Отношение Пушкина к «унылой элегии» не было од¬
нозначным. Он мог говорить об «унылом вдохновении
элегии» (Путешествие В.Л.П., 1836 // 'Г. 12. С.93)
и «душегрейке новейшего уныния» (<Опровержение на
критики>, 1830 // Т.1 I. С.151) с иронией, критико¬
вать мнение французских критиков, относящих к ро¬
мантизму «все произведения, носящие на себе печать
уныния или мечтательности» (<Заметки и афоризмы
разных годов> («Франц.<узские> критики...», 1830) //
Т. 12. С.179). Выпад Кюхельбекера против новейшей
поэзии, в том числе против элегии, где «чувство уныния
поглотило все прочие» (Мнемозина. 1824. 4.2. С.36).
был воспринят им далеко не однозначно.
Сам образ «унылых наших рифмачей» (4. XXXIII.
8), связанный с характеристикой элегии, как п опреде¬
ление современного романтизма:
Лорд Байрон прихотью удачной
Облек в унылый романтизм
II безнадежный эгоизм —
(3, XII. 13)
в «Евгении Онегине» являются отзвуками споров об эле¬
гии п чувстве уныния в ней. Разумеется, «элегические
куку» ('Г.2. С.431) из стихотворения «Соловей и кукуш¬
ка» (1825) тоже были частью этих отзвуков. Bce:mi ха¬
рактеристики. относящиеся к 1824—1825 гг., вносили
дополнительную окраску эстетического характера как
в образ Ленского, так и в оценку его творчества.
И все-таки, думается, само понятие «уныние» и свя¬
занное с ним определение не имеют в общем контексте
пушкинского |юмана выраженного пейоративного (уни¬
чижительного, неодобрительного) смысла. Часто они
включены в текст как «чужое слово». Уже после «уны¬
лых наших рифмачей» и заключенных в кавычки слов
«Но всё в элегии ничтожно;
11усгая цель ее жалка;
Меж тем цель оды высока
И благородна...»,
(4. XXXIII, 9-12)
восходящих к позиции Кюхельбекера, возникает сталь
важное для пушкинской позиции суждение: «Тут бы
можно / Поспорить нам...» (4, XXXIII, 12—13). В кон¬
тексте чужого слова возникает характеристика Отч и¬
на как «отшельника праздного п унылого». А определе¬
ние нз чернового варианта «чудак унылый» выходит на
поверхность в восьмой главе* че*ре*з ве|мчшцу светских
вопросов: «Но это кто в толпе избранной / Стоит без¬
молвный и туманный?» (8. VII. 5—6), «Все тот же ль он,
иль усмирился? / Иль корчит также* чудака?» (8. VIII,
1—2). II далее: «Предметом став суждений шумных, /
Несносно (согласитесь в том) / Ме*ж,лу людей благора¬
зумных / П|мкмыть притворным чудаком...» (8, XII,
1—4). Образ «туманного», «притворного чудака» в 0|>е*0-
ле других определений по законам снежного кома разво¬
рачивается в направлечши уже* возникшей характерис¬
тики «отшельника праздного и унылого».
Уныние как мирообраз эпохи и знаковая принадлеж¬
ность «унылой элегии» получает в романе не столько
оценку, сколько осмысление.
А.	С. Янушкевич
УПРАВИТЕЛЬ
Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в ностеле
II	с ним проститься был бы рад.
(I. 1.11. 1-4)
Управление своим поместьем дворяне обычно поруча¬
ли специально выбранным управителям. Прие*зд бари¬
на, который часто владея не одной де|и*вней. а многими
поместьями в разных губерниях и не* часто навещал их.
был для к|м*етьян большим событием. Ьабушка Благово
рассказывала, как после свадьбы муж привез е*е* в свое
|К)довое поместье: «11еред обедом, как исстари водилось,
пре*д парадным крыльцом собрались все* крестьяне из на¬
ших де*|)евс‘иь. Тут меня вывел мой муж им показать, и.
как они просили, я жаловала их к своей руке*; потом ве*с*х
мужиков угощали пиком, вином, пирогами, а бабам раз¬
давали серьги и переч ни и из окна бросали детям пряни¬
ки и орехи» (Рассказы бабушки. С.56).
В начале XIX в. управители-иностранцы — еще ред¬
кость, чаще это старый, особо доверенный слуга из
крепостных. Так было и в усадьбе А.Т.Болотова. Он
приехал в родное гнездо после* долгого отсутствия,
и к|м*етьяне* восторженно встретили его: «Приятно было
мне* смотреть на сии нелицемерные знаки их ко мне
.любви и усердию; а вскоре засим увидел я и усача до-
моиравигеля своего, поспешавшего ко мне е- гумна,
где* находился он с мужиками и складывал хлеб, при¬
везенный ими е- полей в оное. Старик он был совер¬
шенной. служивший еще при покойном отце моем ку¬
чером, и привыкнув еще тогда ходить в усах, не хотел
и по смерть расстаться с оными. Звали его Григорьем,
а но прозвищу Грнбаном. и я у правлением сто был на¬
рочито доволен» (Болотов. Жизнь и приключения.
Т.2. С гб. 303-304).
Роль управителя, или приказчика. — быть посре*дни-
ком между барином и крестьянами. От управителя
к барину приходили доклады, сколько собрано зерна,
за какую цену оно продано, как крестьяне уплатили
свой оброк, сколько барин может получить денег от
своих деревень. Мало кто из управителей мог удер¬
жаться, чтобы не нажиться за счет своего барина,
а точнее за счет крестьян.
|()20 |

У
УПРЯЖЬ
Рассказывали, как графу Разумовскому во время
прогулки но его имению приятель указал на только что
отстроенный дом управляющего и предложил выгнать
этого вора. «Нет, брат, — возразил Разумовский, — это¬
му осталось только крышу крыть, а другого возьмешь,
тот (та нет весь дом сызнова етроить» (Русский лите¬
ратурный анекдот. С.55).
Управитель решал, кого из молодых парней забрить
в рекруты, каким оброком обложить каждый крестьян¬
ский двор, даже накалывал крчтьян по своему разуме¬
нию. В отсутствие помещика крестьяне оставались
в полном распоряжении управителя, испытывая двойной
гнет. Приезд помещика вселял надежду, что он рассудит
по правде их крестьянские нужды. Когда барин жил
в деревне, управитель делал ему ежедневный доклад.
Ключница ведет Татьяну в кабинет Онегина, поясняя:
Вот эго барский кабинет;
Здесь почивал он, кофей кушал,
Приказчика доклады слушал
П книжку но утру читал...
(7. XVIII, 4-7)
В большие поместья, а также* при строительстве двор¬
ца и закладке сада управитель нужен был грамотный. 11а
элт) место или приглашали немцев, славившихся своей
честностью и аккуратностью, или искали человека обра¬
зованного, уже зарекомендовавшего себя способным хо¬
зяином и организатором. Князь С.В.Гагарин предложил
место управителя А.Т.Болотову, о котором уже шла |>ечь.
Тот был небогат, а рабе те оплачивалась по договору. «)лх)
предложение Бехлотов получил в письме своего бывшего
начальника и друга екатерининского бригадира Наумо¬
ва: «Он писал ко мне от 14 сентября, что, при отьездеего
из Москвы, просил его князь Оргей Васильевич Гагарин
сообщить мне-, что если соглашусь я взять на себя долж¬
ность управительскую в селе Бобриках, то обещает дать
мне жалованья 300 р. в год, до 50 четвертей хлеба, да
чтоб шесть моих собственных лошадей содержать на ка¬
зенном корме...» (Иаютоа. Жизнь и приключения.
Т.З. Стб.337).
Известно имя Михаила Ивановича Калашникова
(1774—1858), крепостного Ганнибалов, при Пушкине
управляющего селами Михайловское и Болдино. Его
дочь Ольга была «крепостной любовью» Пушкина во
время его Михайловской ссылки в 1824—1820 гг.
М.11.Калашников был плохим управляющим, его хо¬
зяйствование в Болдине* привело имение к упадку,
а крестьян к разорению.
См. также: шчщ.ичик.
Н. А. Марченко
УПРЯЖЬ — «упряжная сбруя, весь ременный, воро¬
венный п иной прибор, для внряганья упряжной, подъ¬
емной скотины. Русская коренная, одиночная упряжь:
узда, хомут, сч) шлеей, дуга, пристегиваямая гужами
к оглоблям и к хомуту, который стягивается супонью;
затеем еще седелка с черезеедельником, для подъема ог¬
лобель, и две возжи» (Даль).
Пушкин упомянул упряжь в первой главе романа,
рассказывая о том, как его герой покинул петербург¬
ский театр до окончания спектакля, до разъезда зрите¬
лей. Многие из них приехали сюда в экипажах, запря¬
женных одной лошадью, парой или тройкой, а может
быть, большим числом лошадей:
Еще, прозябнув, бьются кони,
Наскуча упряжыо своей,
И кучера, вокруг огней,
Бранят господ и бьют в ладони:
А уж Онегин вышел вон...
(I. XXII. 9-13)
Не могли устоять на месте н кони в тройке, послан¬
ной героем повести Пушкина «Метель» (1830) Влади¬
миром за Марьей Гавриловной: «Лошади, прозябнув.
не стояли на мечте; кучер Владимира расхаживал пе¬
ред оглоблями, удерживая ретивых» (Т.8. С.79).
Упряжь, или конская сбруя. — это различные; приспо¬
собления (или, каких называли в прошлом, «прибор»),
которые* соединяют лошадь с повозкой. Важнейшие ча¬
сти упряжи: хомут, который надевают на шею лошади,
узда (см.: УМА). седелка — подушка на спине* лошади,
оглобли — две длинные же*рди (или дышло — одна
жердь), непосредственно соединяющие лошадь и повоз¬
ку, и много различных ремней, скрепленных между со¬
бой. Долгое стояние в упряжи утомляет лошадь, она на¬
чинает беспокоиться, бить ногами, пытается двинуться
вперед. Па мо|юзе беспокойство проявляется раньше
и сильнсч* из-за ст|м*мле*иия лошади согреться за счет дви¬
жений. Французский поэт Т.Готье, побывавший в Рос¬
сии в конце 1850-х — начале 1860-х гг.. в своих путевых
очерках оставил такое* описание замерзших лошадей
на стоянке: «Испарина обледенела на их телах: они слов¬
но посыпаны сахаром п покрыты ледяной ко|м>чкой, по¬
хожей на стеклянную массу. Когда лошади снова пуска¬
ются в путь, корочка разбивается, опадает, тает и при
первой же* остановке* вновь образуется» (Готье Т. Путе-
шествие в Россию. М., 1988. С.74).
Французский путешественник оставил и подробней*
описание русской упряжи. В 11ете*рбурге он увидел ще¬
гольские дрожки, запряженные великолепной лоша¬
дью, которая, как он отметил, «возможно, стоила хозя¬
ину до шести тысяч рублей». Упряжь этого орловского
рысака показалась ему легче* и изящнее* английской.
11о	сравнению с русской, в распространенной в Европе
английской упряжи не* было дуги е- гужами (см.: ДУГА);
тягу выполняли постромки; кроме того, здесь было
много металлических частей: шоры, которые надевали
на глаза лошади, соединительные* пряжки, карабины,
мундштуки; хомут был глухим и имел металлическую
оковку. Т. Готье с восхищением писал о русской упря¬
1021 |

УПРЯЖЬ
У
жи: «Лошадь вся видна :ш оглоблями: никакая путани¬
ца сбруи не мешает любоваться се красотой. На нее
надето несколько легких, не шире сантиметра нитей ко¬
жаных уздечек, соединенных между собою серебряны¬
ми нлп позолоченными маленькими украшениями, они
не стесняют, не закрывают ее и не скрывают совер¬
шенства ее форм. Оголовье уздечки покрыто металли¬
ческими чешуйками, туда не вделывают тяжелых шор,
которые, словно черные “ставни", .закрывают самую
что ни на есть лошадиную красоту — ее расширенный,
полный огня зрачок. На голове лошади изящно пересе¬
каются две серебряные цепочки. Уздечку делают из ко¬
жи. не желая холодным железом портить впечатление
от изящных оглобель. Простой уздечки достаточно,
чтобы править благородным животным. Легкий и гиб¬
кий хомут — единственная часть упряжки, соединяю¬
щая лошадь с повозкой, ибо у русских упряжек нет по-
стром. Прямо к хомуту прилажены оглобли, затянутые
ремнями, много раз закрученными на оглоблях, но без
узлов п нетель, без единой металлической пряжки.
<...> Оглобли прикреплены не к самой повозке, а к оси
передних колес...» (Там же. С.50—51).
Хотя описание Т.Готье относится к 1859 г.. традици¬
онная русская упряжь, имевшая многовековую исто¬
рию, мало изменилась по сравнению с 1819 г. — време¬
нем действия первой главы романа Пушкина «Евгений
Онегин». Упругая русская сбруя с изгибавшейся на уха¬
бах дугой п растягивавшимися гужами смягчала удары
повозки по неровным дорогам, «колеям и рвам отечес¬
кой земли» и поэтому в долгих путешествиях по России
была незаменима. В ('голицах и больших городах, до¬
бираясь от места до места по мостовым п шоссе, можно
было впрягать лошадей п в английскую упряжь с пост¬
ромками. более жесткую и потому не приспособленную
для езды по разбитым дорогам.
11етербургские зрители из пушкинского романа мог¬
ли приехать в театр зимним вечером на лошадях, за¬
пряженных в русскую или же в английскую сбрую.
Вероятно, столичные щеголи, ориентируясь на англий¬
ских dandy и покупая экипажи в европейских странах,
заказывали и сбрую за границей.
В черновой руконпси десятой ет|юки комментируемой
строфы «Наскуча упряжью своей» Пушкин написал:
В блестящей упряжи своей
(Т.6, с.231)
Это могло означать освещенную луной, пылающими
фонарями («Еще снаружи и внутри / Везде блистают
фонари» — 1. XXII, 7—8) и кострами, которые раскла¬
дывали только в очень холодную погоду («вокруг ог¬
ней»), упряжь. Но слово «блестящая» могло быть здесь
в значении «красивая». Русская упряжь (особенно тро¬
ечная) была очень нарядна благодаря тисненой коже,
резьбе но дереву и разнообразным металлическим ук¬
рашениям. Кожаные ремни п ремешки узды и шлеп
обычно тиснили поясками, розетками, кружками, кре¬
стиками. углами, дужками...
Из кожи делали п кисти, которые вешали иод уз¬
дой, на седелке и шлеях. Хомут, состоявший из дере¬
вянных клещей п хомутины (делалась из ржаной
соломы и покрывалась кожей), украшали резьбой раз¬
личного орнамента, тиснением н набором. Набором
называли литые изделия, которые мастера-шорники
набивали на крышку хомута. У каждого такого изде¬
лия было свое название: бляха, бантик, пуколь, ме¬
лочь, планка, овес, горох, розетка, кружок, пуговица.
Самым древним был набор пуговицами, он напоми¬
нал вышивку мелким жемчугом на кокошниках. На
седелку, ремни шлеи н узды чаще набивались пуколь —
круглая головка на разгибающихся ножках — и план¬
ка. у которой была продолговатая головка. Иногда ис-
пользовали бляхи. Наборную упряжь так и называли:
упряжь наборная пуколем, планкой, бляхой. Были
специальные наборы для шлеп п узды — цепные или
местами. Цепные наборы состояли из цепочек с под¬
весками для кисточек, цепных кистей. Места, или ме¬
стечки, — это соединенные между собой колечком
планки н кружки, овалы и прямоугольники. Для ук¬
рашения узд существовали налобники и иерегубиики.
Налобник прикреплялся к налобно-подбородному
ремню, а перегубник на шарнирах был укреплен на
намордном ремне. Шлеи и узды, кроме того, украша¬
лись висюльками. Надо заметить, что все элементы
конского прибора могли быть простыми, то есть глад¬
кими. и рисунчатыми, а также с ободком.
В одном из объявлений о продаже экипажей гово¬
рилось: «Продается поезженная двуместная карета,
дрожки с крыльями п пара хомутов с белым набором»
(MB. 1811. № 39. Известия. Стб. I 110). Это значи¬
ло, что украшения для хомута были отлиты из поль¬
ского серебра — сплава меди и никеля (79 и 21%).
Белый набор мог быть п посеребренным. Конский
прибор мог быть желтым. Тогда он отливался из том¬
пака — сплава меди и цинка (85 п 15%). Красным
назывался медный прибор.
В окончательном тексте 11ушкпн отказался от эпите¬
та «блестящая», возможно потому, что в этой ггрофе не
было нп одного определения. А может быть, еще и по¬
тому, что не все стоявшие у петербургского театра эки¬
пажи могли быть .запряжены лошадьми в роскошных
сбруях. Упряжь ямских лошадей была гораздо скром¬
нее. Кроме того, некоторые зрители могли приехать
п на лошадях, запряженных в простые сбруи. Любопыт¬
но, что герой поэмы Н.В.Гоголя «Мертвые души» 1103-
древ, проигравшийся в карты, «убухал четырех рыса¬
ков» и свой экипаж тоже, вот почему он возвращался
из города «на тощих обывательских лошадях» (т.е. на¬
нял ямщиков из местных оброчных крестьян). запря¬
женных в сбрую, сделанную из перевитых веревок. Го¬
|022 |

V1*11 л
голь писал: «Издали тащилась еще колясчонка. пустая,
влекомая какой-то длинношерстной четверней с изо¬
рванными хомутами и веревочной упряжью» (Птиь.
Т.5. С.65).
Д.Я.Гуревич, И. А. Пономарева
УРНА
Слово встречается в произведениях Пушкина 20 раз:
14 раз в значении «сосуд, обычно в виде вазы, упо¬
треблявшийся как украшение на могильном памятни¬
ке; символ могилы, места погребения праха кого-н.;
вообще о сосуде, кувшине, вазе» и 6 раз в значении
«ваза или ящик, в который при тайном голосовании
или жеребьевке опускаются избирательные шары,
бюллетени или записки» (Слов, языка Пушкина. Т.4.
С.727).
Обилие урн в романтической поэзии идет от моды
на поэзию Древней Греции (Анакреонт, Сафо), при¬
чем значения «символ места погребения» и «ваза» по¬
стоянно просвечивают одно сквозь другое п легко мо¬
гут подменять друг друга. Например, название «Оды
греческой вазе» Китса (пер. на русский Г.Кружкова)
звучит так: «Ode on a grecian urn» — «Ода греческой
урне» (англ.).
Надгробная урна традиционно понимается как знак
скорби, печали:
В сей долине вечных слез
Незабудочки лазурн м
И кусточки вешних рол
Вкруг печальной выотся урны.
(Рылеев 1\.Ф. «В сен долине вечных слез...», 1820)
Урна — напоминание о суетности всего земного:
Порфир надгробный не являет
Душевных истинных красот;
Гробницы, урны, пирамиды —
Не знаки ль суетности то?
(Жуковский В.А. Д(н>|н)дет»мь. 17!)8)
Для древних греков, с их веселой детской мудростью,
урна значила нечто гораздо большее, чем просто сосуд
скорби.
«Только греческая урна может сохранять жизнь —
именно потому, что она хранит остывший пепел», —
замечает П.Конрад в статье «Романтическая смерть»
(Boniantic Deaths// The Everyman — History of English
literature / By P. Conrad. London; Melbourne:
J.M.Dent S' sons Ltd. 1985. P.430).
Пушкин воспринимает традицию во всей ее сложно¬
сти и многообразии значений. Безусловно, в его поэзии
присутствует урна как символ печали:
Друзья мои. — тогда подите к ней;
Скажите: взят он вечной тьмою...
И, может быть, об участи моей
Она вздохнет над урной гробовою.
(Элегия, 181 (>);
Урна. Внньета к книге: Юнгокм ночи, в стихах, изданным
Сергеем Г.1ИНКОН1. М.. 180(>. Гравюра
Когда меня навек обымет смертный сон,
Над урною моей промолви с умиленьем:
Он мною был любим, он мне был одолжен
II	несен и любви последним вдохновеньем.
(«Умолкну скоро я!..*. 1821)
Вполне в духе этой традиции и последние стихи .вен¬
ского:
11ридешь ли, дева красоты.
Слезу пролить над ранней урной
II	думать: он меня любил...
(6. XXII. 8-1(1)
Пушкин пишет о могилах властителей дум своего
времени:
Великолепная могила!
Над урной, где твой прах лежит,
Народов ненависть почила,
11	луч бессмертия горит.
(Наполеон, 1821);
Меж тем, как изумленный мир
На урну Байрона взирает,
П хору европейских лир
Близ Данте темп» его внимает...
(Андреи Шенье, 1825)
Урна может символизировать и пушкинское муд¬
рое. легкое, светлое отношение к смерти — в чем-то
перекликающееся с отношением к смерти древних
эллинов:
Смертный миг наш будет светел;
11	подруги шалунов
Соберут их легкий пепел
В урны праздные пиров.
(Кривцову, 1817)
[6231

УСТРИЦЫ
У
Игры со смертью, взаимозаменяемые урны гробовые
п урны пиров... Игры с указанием места будущих урн:
Простите, о друзья! Мой бесприютный прах
11е будет почивать в саду, где провождали
Мы дни беспечные в науках и пирах
И место наших урн заране назначали.
(Ан.цм'Н Шенье. 1825)
Любимым местом прогулок Пушкина были кладби¬
ща: он знал толк в кладбищенской символике.
Надгробный памятник, особенно древний, может
настраивать на медитативный лад, вызывать историче¬
ский воспоминания, пробуждать вдохновение:
II	гам. где мирт шумит над падшей урной.
Увижу ль вновь сквозь темные леса
II	своды скал, и моря блеск лазурный...
(«Кто видел край...», 1821)
«Ворами со столбов отвинченные урны...» способны
вызвать «злое уныние»: «хоть плюнуть да бежать...».
При описании столичного кладбища, где «гниют все
мертвецы столицы / В болоте кое-как стесненные ряд¬
ком» («Когда за городом, задумчив, я брожу...», 1836),
эти «праздные урны» — символ суетности, тщеты зем¬
ного бытия. 11осещенне же деревенского кладбища вы¬
зывает совсем другие чувства.
В «Евгении Онегине» Пушкин дает читателю вволю
насладиться поэтикой сельского кладбища: мы посетим
деревенское кладбище вместе с Ленским, дважды по¬
бываем на могиле самого Ленского; о «смиренном
кладбище» ностальгически вздохнет в своем петербург¬
ском будуаре Татьяна. Быть может, «соседа памятник
смиренный» — надгробие Дмитрия Ларина и «памят¬
ник простой» на могиле Ленского были украшены ур¬
нами, что было достаточно распространено в пушкин¬
ское время.
О.Л.Дов/ий
УСТРИ ЦЫ — съедобные* морские* моллюски, обитаю¬
щие на мелководье.
В «Отрывках из Путешествия Онегина» Пушкин пи¬
шет про беззаботную одесскую молодежь:
Но мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских берегов.
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызгнутых лимоном.
(Т.6. С.2(14)
Устрицы привозились в Одессу «от щцмчрадских бе*
регов» — из Турции. Это были устрицы Ostrea aelriatica.
Устрицы упомянуты н в черновиках «Путешечтвия
Онегина»:
Угтрицы. Иллюстрация в книге: Не бо:	ой подарок дли наставления
и забавы моим детям. СПб., 1820. Гравюра, акварель
А я от милых южных дам
От [жирных | устриц черноморских
От оперы от темных лож
II	слава Богу от вельмож
Уехал в тень лес<ов> Тр<игореких>
I? далекой северный уезд
II	был печален мой приезд
(Т.6. С.492)
В «11овс*йшем н полном совершенном русском поваре*
п приспешнике, или Всеобщей поваренной книге»
(СПб., 1811. С.106—107) про устриц сказано следую-
ще*е: «Устрицы или устерсы, свежие хорошего рода, со¬
ставляют пищу сочную, удобоваримую п здоровую...
Они возбуждают сок и аппетит, поощряют к любостра-
стию... Должно избегать излишнего употребления уст¬
риц. Они особенно полезны к холодное время молодым
холерикам и сангвиникам. Английские устрицы пред-
почитаютея все*м прочим по причине нежного вкуса».
«Устриц едят сырых и жареных, но первые здоровее
п легче варятся в жемудке» (Там же. С. 107). В пись¬
ме к брату Льву Сергеевичу от 22 апреля 182Г) г. Пуш¬
кин. сообщив о приезде А.А.Дельвига, пишет, что тот
«приказывает тебе* кланяться, мысленно тебя цалуя
100 раз, желает тебе 1000 хороших вещей: (напри¬
мер, устриц)» (Т. 13. С. 163).
/,. В.Петренко, М. В. Строганов
УСЫ
Но в городах, по деревням,
Еще мазурка сохранила
11срконачалы1ыс красы:
Припрыжки, каблуки, усы
Веч* те* же...
(5, XLII. 8-12)
Обладатели усов в произведениях Пушкина, как
правило, п|н*дставлены военными. В русской армии
вызывавшие восхищение* поэта усы, согласно подпи¬
саниям, полагалось носить в легкой кавалерии уланам
пли гусарам. Последние, как известно, всегда были
особенно симпатичны Пушкину. Это предпочтение* вы¬
разилось в его несостоявшемея намерении поступить
на службу именно в лейб-гусарский полк, в чем поэт
впоследствии признавался:
[624]

У
УХАБ
Д.В.Давыдов. В.П.Лангер. 1819. Акварель
Смирив немирные желанья,
Бел далимана, без усов,
Сокроюсь с тайною свободой...
(Орлову, 1X19)
Следовательно, «усачи» в представлении I [ушкина —
это прежде всего гусары, к которым поэт не раз обра¬
щал прочувствованные строки:
И что завидней бранных дней
Не слишком мудрых усачей,
Но сердцем истинных гусаров?
(Послание к B.J1.Пушкину, 1817)
Д.В.Давыдов. Рис. А.С.Пушкина. 1819. Чернила
Характерный образ лихого наездника. некогда притяга¬
тельный для поэта, неоднократно возникал из-под его пера:
Глаза скосив на ус кудрявый,
Гусар с улыбкой величавой
На палец завитки мотал...
(Усы. Философичеч'кая ода, 1816)
Усы, или, как именовал их «певец-гусар» Денис Давы¬
дов, «краса прщюды», вызывали восхищение не только
у автора «Евгения Онегина». А.А.Бестужев признавался
в повести «Испытание»: «Я сам считаю усы благородней¬
шим украшением всех теплокровных и хладнокровных
животных, начиная от трехбунчужного паши до осетра»
(Бестужев (Марлинский) А.А. Испытание: Повесть //
Бестужев (Марлинский) А.А. Ночь на корабле: Повести
и рассказы. М., 1988. С.23).
Л. Л. Ивченко
УХАБ — яма, рытвина, глубокая колея, от «хабить» —
портить, «ухабпть», изъездить дорогу (см.: Эпшмаюгич.
слов. Т.4. С. 178). Ухаб возникает на дороге изъезженной,
выбитой колесами многочисленных экипажей и повозок.
В «Евгении Онегине» «возок несется чрез ухабы» (7,
XXXVIII, 5), когда старушка Ларина с дочерыо приезжа¬
ет в Москву. 11о хронологии романа, составленной
Ю.М.Лотманом, это пршеходит в конце января — начале
(|>свраля 1822 г. (См.: Лотман. Статьи. С.23). Боль¬
шие тракты в зимнее время были гораздо бшее удобны
для езды, чем в другие сезоны («Как стих без мысли в пес¬
не модной, / Дорога зимняя гладка»). Улицы же Москвы
с бойким движением сильнее страдали от повреждения
мостовой даже зимой. Возок Лариных движется по одной
из центральных и самых оживленных улиц столицы — но
Тверской. Московские улицы в пределах нынешнего
Бульварного кольца уже к концу XVIII в. были замощены
булыжником (см.: Сытин П.В. Из истории московских
улиц. М., 1958). Однако это не спасало их от поврежде¬
ний, а ездоков — от неприятных ощу щений.
В литературе пушкинского времени можно встретить
слово «ухаб» в переносном значении. 11.А.Вяземский со¬
здает образ иесчастий-ухабов, подстерегающих человека
на жизненной дороге: «Наедет случай — и с дороги / Как
раз в ухаб тебя столкнет» (Ухаб, 1818). Везде, где боль¬
ше соблазнов, где гуще толпа желающих добраться до за-
встной цели — на придворном паркете, в чиновничьем
кругу, в литературной борьбе, среди коварных друзей, —
повсюду подетереч ает ухаб: «Чем груза более в покла¬
же, / Чем выше ход твоих саней, / Чем путь опасней!»
Стихотворение было создано Вяземским на пути в Вар¬
шаву к месту службы, когда он уже «предвидел разочаро¬
вания и неудачи, которые ему принесет попытка всту пле¬
ния на бюрократическое поприще» (1инзбург Л.Я.
Примечания к стихотворению «Ухаб» // Вяземский II.А.
Стихотворения. Л., 1958. С.431).
И. А. Колосова
|625]

УХк '■
■	■• Ж '■ р-,'
■	••<*»? -. fi й^ЧЙЖ :■■•!■	';<?-■•	ЯШ**	$а*й-
. •**■,’ '■•/., -
VLbjihtxi f +«S'--,,
,<•"[.■•■■ - >	'•Лч*:-^..	I	-	lb.	£1Л’
b'i?”*» * ^
I
Kf
. • . ■ .:л'л-;
ЖЩ
sill
'/-•
Ш1
ijS ■'•■?', :■*#&
• , ' - ’ . V;-	..	•..	.OS:,
-$•.•„• ■ ■; :,; ■v-
; .-. -Л '	-	;. • •<?•• v : ■ " •	■	•	•	•	’<■<■ ■ :' •..-
rift. • MrVi .-%У Ш-§?: . • ;'X„V^	■■>>;;
. • .	^	:■	-'X.	-	-
1 v ' * • ■
.•iaftsS
f ЩЁ	Ч	Ш	V	-	■
-"»;	г	v	C.7.	A&r-	.i	jsp.	■	-<:
■ -:	; •'	•	•	;•-•	V	,. .,. r;
‘ -/ " Щ fefSffiS l?ftf ЩШ ШШ
. .‘«r*/'. •	>*-/_•♦;	.:♦,•>	»••!?..	-Tv-	'■■.<*;'■■.	*.?•	<■•'?*	•?::■•. , .•?.“ .<•=:»•. • =t.	~	^	v^;'.. Л'Г» 4?«4
л. • •
•••-■:: • -• к» .Ж,у
a\ -..: -X.v. v.. ;■■■,i',;- •••'.’: л*?!--

ф
ФАГОТ
ФАГОТ — музыкальный деревянный духовой инстру¬
мент, обладающий низким, красивым, разнообразным
по тембру звуком.
11рсмшественником фагота явился старинный инст¬
румент бомбарда, отличавшийся непомерной длиной
(до трех метров) и грубым гнусавым звучанием.
В XVI в. музыкальные мастера как бы сложили по¬
полам длинный ствол бомбарды, придав ему форму ла¬
тинской буквы U.
Результат этого усовершенствования превзошел все
ожидания. Изогнутая труба инструмента резко изме¬
нила его звук: он стал более ровным, мягким и неж¬
ным. Так возник дольчиан (dole* — нежный (ит.)) —
ранний тип фагота.
В России фагот появился на рубеже XVII—XVIII вв.
в военных оркестрах, учрежденных Петром I. и назы¬
вался в быту пехотным или драгунским басом.
В дальнейшем он использовался в самых разнообраз¬
ных видах музицирования: в придворных и оперных
оркестрах, в камерных ансамблях и даже в сольных
концертах.
Конец XVIII в. был ознаменован зарождением в Рос¬
сии оперы, симфонической и инструментальной музы¬
ки, где отображались и задушевные распевы народных
песен, п интонационный колорит русских народных
инструментов.
Фагот, обладая красивым мягким тембром, напоми¬
нающим звук русского народного мелодического, или,
как его называли, пастушьего, рожка, пользовался
большой популярностью в оркестрах того времени.
И пятой главе романа, описывая бал у Лариных,
Пушкин не случайно упоминает фагот и флейту. Зву¬
ковое сочетание этих двух инструментов было весьма
характерно для русского оркестра конца XVIII — нача¬
ла XIX в.: оно наиболее образно передавало сто инто¬
национное и тембровое своеобразие.
Вдруг из-за двери в зале длинной
Фагот и флейта раздались.
(5, XXXVII. XXXVIII. XXXIX. 3-4)
Выразительные возможности фагота использовали
в своем творчестве многие :шрубежные п русские компози¬
торы: Ф.-Й.Гайдн, В.-А.Моцарт. А.Вивальди. Л.ван Бет¬
ховен, К.-М.фон Вебер, Р.Вагнер, Д.С.Бортнянский,
В.А.Пашкевич, М.И.Глинка. П.I (.Чайковский, А.С.Дар-
гоммжекий, Н.А.Римский-Корсаков и др.
М. С. Громова
ФАКЕЛ
Тут непременно вы найдете
Два сердца, факел и цветки...
(4. XXIX, 1-2)
Факел, изображенный в альбоме «уездной барыш¬
ни», представлял собою классическую аллегорию, рас¬
пространенную в европейской культуре XVIII в. За¬
жженный п поднятый вверх факел означал земную
любовь и принадлежа! к свадебной символике; погас¬
ший и опущенный вниз факел (упомянутый в «Гробов¬
щике») означал смерть п обещание посмертной жизни.
В.	А. Иошслев
ФАРАОН
А перед ним Воображенье
Свой пестрый мечет фараон.
(8. XXXVII. 3-4)
Фараон — азартная карточная игра. Правила этой иг¬
ры очень просты. Главные действующие лица — (банко¬
мет п понтер. В обязанности банкомета входило объяв¬
ление ставки и раздача карт. Понтер (их поочередно
могло быть несколько) объявлял, на какую часть ставки
он играет. Можно было играть на всю ставку (мирандо-
лем), увеличить ставку в два (параш) или в четыре ра¬
за (парали-пе). Существовал захватывающий способ
игры — руте, заключавшийся в том, что при условии вы¬
игрыша ставки в следующей игре был возможен либо
фантастический выигрыш, либо такой же проигрыш.
После объявления игры понтер определял, на какую
карту он будет играть, и называл ее или загибал у этой
карты угол. В игорных домах или в малознакомой ком¬
пании у понтера была своя колода, из которой он выби¬
рал желаемую карту и клал ее на стол, не открывая.
Затем банкомет тасова! н начинал раскладывать кар¬
ты по обе стороны от себя, открывая их. Если желаемая
понтером карта выпадала справа от банкомета, то выиг¬
равшим считался банкомет, а если слева, то — понтер.
Известно, что Пушкин изо всех игр более всего лю¬
бил именно фараон, но так игра называлась в XVIII в.,
а в 20-е—40-е гг. XIX в. она чаще именовалась иначе:
штос, банк.
Страсть к банку! пи дары свободы
Ни Феб, ни слава, ни пиры
11е отвлекли б в минувши годы
Меня от карточной игры;
Задумчивый, всю ночь до света
Ьывал готов я в прежни лета
Допрашивать судьбы завет:
Налево ляжет ли валет?
Уж раздавался звон обеден.
Среди разорванных колод
Дремал усталый банкомет.
А я нахмурен, бодр и бледен,
Надежды полн. закрыв глаза,
I	lycKai на 3-го туза.
(Т.6. С.563)
Так звучит строфа, не включенная в окончательный
текст «Евгения Онегина». Эти строки, несомненно, ав¬
тобиографичны.
1627 ]

ФАРМАЗОН
Ф
Игра н карты. Хвощинскпп. 1830-с гг. Стекло, тушь
Приведем два свидетельства, в которых соединилась
судьба романа «Евгений Онегин» и поэта-игрока, испы¬
тывавшего свою судьбу. В 1874 г. «Русская старина»
опубликовала наметку Н.П.Кичеева, написанную со слов
А.М.Загряжского: «Это было в Москве. 11ушкин, как из¬
вестно, любил играть в каргы, преимущественно в штос.
Играя, однажды, с А.М.Загряжски,ч, тестем брата сво¬
его, Льва Сергеевича, Пушкин проиграл все бывшие
у него в то время деньги. Так как отстать от игры ему не хо¬
телось, то он и предложил, в виде ставки, только что
оконченную им пятую главу своего “Евгения Онегина”.
Ставка была принята, гак как рукопись эта представляла
собою тоже деньги, и даже очень большие [Пушкин по¬
лучал по 25 р<ублей> за строку (па ассигнации). —
ll.lt. |, — и Пушкин проиграл. Следующею ставкой была
пара пистолетов; но здесь счастье перешло на сторону по¬
эта: он отыграл п пистолеты, и рукопись, н еще выиграл
тысячи полторы» (PC. 1874. Т.9. Март. С.564).
Второе свидетельство — письмо самого Пушкина
киязю П.А.Вяземскому от 1 декабря 1826 г.: «Во Пско¬
ве вместо того, чтобы писать 7-ую гл. Онегина, я про¬
игрываю в штос четвертую: не забавно» (Т. 13. С.310).
Итак, 1 IyniKHH писал «Евгения Онегина» и играл в фа¬
раон, и это нашло косвенное отражение в романе. В ком¬
ментируемых строках «фараон» употреблен в качестве
метафоры, позволяющей понять мгновенность п быст¬
рую смену воспоминаний в сознании Онегина, как мель¬
кающие каргы, сменяя друг друга, ложатся на стол перед
понтером. По мнению Ю.М.Лотмана, «собранье пестрых
глав» также восходит к промету кшоды в фараоне, что
подчеркивает разорванность жизни на отдельные момен¬
ты, слабо связанные друг с другом (см.: Лопьчан К).М.
Тема карт и карточной игры в русской литературе нача¬
ла XIX века // Уч. зап. Тартуского гос. университета.
Тарту, 1975. Выи. 365. С. 121).
См. также: игра, игрок.
Л. А. Волосатова
ФАРМАЗОН — «испорченное название члена масон¬
ской ложи (франкмасон) скоро сделалось ругательст¬
вом со значением “вольнодумец”» (Лотман. С. 180).
«...Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино...»
(2. V. 10-11)
Орден франкмасонов (от фр. frane-magon — свобод¬
ный, или вольный, каменщик) ведет родословную от
лондонского клуба начала XVIII в. Масонство возник¬
ло внутри средневековых артелей каменщиков, стро¬
ивших храмы и тщательно хранивших секреты своего
мастерства. Особое место строителей в системе обще¬
ства объясняется еще и тем, что в XVII в. Бога воспри¬
нимали как архитектора Вселенной, покровителя ка¬
менщиков.
Масоны почитали себя строителями духовного храма
премудрости в сердцах человеческих. Ежевечерне (не
днем, когда душа занята делами) они собирались в спе¬
циальных помещениях — ложах, чтобы дать себе отчет
в прожитом, «пройти весь день» и познать себя, «делав¬
шего добро н зло». Масоны считали, что цель испыта¬
ния самого себя — господство над собой и своими
страстями, Это единственный путь самоусовершенствова¬
ния. Масоны не признавали революции и насилия.
«Искание света» было первым и обязательным услови¬
ем для вступления в орден вольных каменщиков, счи¬
тавших, что они призваны преобразить мир.
Членами масонских лож были А.П.Радищев,
Н.И.Новиков, В.-А.Моцарт, П.-В.Гете, Н.М.Карам¬
зин, многие современники Пушкина. Вольные камен¬
щики утверждали, что «масонство — это воспитание
взрослых людей». Люди искали такое идеальное жиз¬
ненное пространство, где можно было бы осуществить
мечту о всеобщем братстве, о справедливости, о до¬
стойной оценке нравственно совершенного человека
независимо от его национальности, религиозной при¬
надлежности и социального положения. По уставу ма¬
сонов, человек, переступающий порог ложи, перестает
быть дворянином, или купцом, или крестьянином — он
брат твой во Христе. Конечно, эта идеальная схема
в жизни не выполнялась, п никому не пришло бы в голо¬
ву принять в масонское братство крепостного. Заслу¬
живает внимания факт, что почти все декабристы бы¬
ли членами масонских лож.
Переступая порог ложи, человек оказывался в осо¬
бом, символическом пространстве. Стены затянуты
голубой материей и украшены золотыми шнурами, завя¬
занными куфическими (морскими) узлами. Такие
узлы затягиваются тем сильнее, чем дальше растягива¬
ются концы шнуров — это символ крепкой связи брать-
ев-масонов. Пол в ложе разрисован светлыми и черными
клетками в шахматном порядке — так в жизни челове¬
ка светлые дни сменяются днями печали и утрат.
В глубине — жертвенник, на котором лежит открытая
| (>28 |

cl)
ФАРФОР
Библия, к престолу жмут семь ступеней — это семь до¬
бродетелей, которые; должен воспитывать в себе масон,
и семь грехов, которые масон должен в себе победить.
Ка раскрытой Библии — циркуль, открытый на 60 гра¬
дусов: он напоминал каждому брату предназначенный
ему круг действий, призывал к братскому единению
и общественности, с его номощыо масон учился опреде¬
лять расстояние между добром и злом. Перед началом
работы, как называли масоны свои занятия, братья на-
девалн каноны — фартуки, узор и цвет которых соот¬
ветствовал их положению в ложе. Запои п масонские
перчатки означали чистоту помыслов.
Каждая ложа имела свое название, свои символы —
масоны называли их «языком ока», «языком души»,
«внешним чертежом великих сокровенных истин»
и придавали им очень большое значение, li ложе масоны
занимались воспитанием своей души, преобразовани¬
ем дикого камня ее в идеальную форму ку ба. Основные
свои символы масоны объясняли так: «Дикий камень,
это — грубая нравственность, хаос: кубический камень —
нравственность “обработанная”; чертежная доска —
планомерность работы, власть доброго примера. Моло¬
ток служил для обработки дикого камня, для отсечения
ненужного материат, он же означал совесть, искру
Божества, тлеющую в мрачной храмине человека, пре¬
данного rjH'xy. Лопаточка — снисхождение к слабостям
сочеловеков и строгость к себе. Все инструменты ка-
менщического ремесла означали святость труда. Улей,
окруженный роем пчел — символ трудолюбия, разумно¬
го труда, основанного на знании. Ветвь акации — бес¬
смертие; гроб, черен и кости — презрение к смерти
и печаль об исчезновении истины» (Соколовская Т.О.
Обрядность вольных каменщиков // Масонство в его
прошлом и настоящем: Репр. изд. 1915 г. Т. 1—2.
М., 1991. Т.2. С.98).
Чтобы масоны могли узнать незнакомого «брага», су¬
ществовали тайные знаки: масонские кольца, особым
образом сложенные руки и т.п. Дальний родственник
Пушкина М.Д.Бутурлин вспоминал, как во время вой¬
ны с Наполеоном близ Кракова они вст|нтили австрий¬
ского офицера, стоявшего там со своим полком. Между'
этим офицером и отцом Бутурлина возникла симпа¬
тия. немало удивившая все семейство: «...с первого же
(кажется) раза взаимные отношения между ним н на¬
шим отцем установились как бы между старыми зна¬
комыми. Это крайне удивило всех наших старших,
и они впоследствии узнали, что Австриец и наш спец
обменялись масонскими знаками, незаметными для
непосвященных в эти тайны» (Бутурлин М.Д. Запи¬
ски. 1817 год//РА. 1897. Кн.1. С.583).
Пушкин вступил в масонскую ложу в Кишиневе, но
пробыл в ней недолго. Вероятно, сто не увлекла ни ра¬
бота над «диким камнем своей души», ни тайные сим¬
волы, которыми обменивались братья. Сложные ма¬
сонские ритуалы в среде «арзамасцев», к которым при¬
надлежал молодой поэт, подверглись пародированию
уже при приеме в члены общества дяди поэта Василия
Львовича Пушкина. В 1830-е гг. «тайные» масонские
знаки вызывали улыбку: в понести Пушкина «Гробов¬
щик» сосед-сапожник, пришедший пригласить Адриа¬
на Прохорова в гости, стучит в дверь «тремя франма-
сонскими ударами».
В заметке 1829 г. Пушкин писал: «У нас журналис¬
ты бранятся именем романтик, как старушки бранят
повес франмасонамн и волтерианцами — не имея поня¬
тия ни о Вол<ьтере>, ни о фр<анмасонстве>» (<3амст-
ки и афоризмы разных годов> // Т. 12. С. 178).
После 1825 г. Николай I велел собирать подписки
у служащих чиновников о непринадлежности к тайным
обществам — масонские ложи были запрещены в Рос¬
сии ране* — в 1823 г.
Н. А. Марченко
ФАРФОР — зд.: керамические изделия из белой или
окрашенной массы, крытой или не крытой глазурью
(бисквит).
Художественный фарфор уже в конце XVIII и осо¬
бенно в XIX в. становится в ряд других предметов де¬
коративно-прикладного искусства, оформляющих
интерьер в домах столичной знати. Фарфоровые ста¬
туэтки, интерьерные вазы использовались в ту пору
для украшения шкафов, каминов, столов. Это нашло
отражение н в описании столичного кабинета «мод
воспитанника примерного»:
Янтарь на трубках I {а ре града.
Фарфор и бронза на столе,
И, чувств изнеженных отрада,
Духи в граненом хрустале...
(1. XXIV, 1-4)
Среди этого «фаре|юра» могли быть изысканные кра¬
сочные1 статуэтки или фигурки животных XVIII в.
Мейсенского или других германских заводов, бело¬
снежные антикизнрованные группы из бисквита Севр¬
ского завода во Франции. Фарс|юровых кукол (как
тогда называли мелкую фарс|юровую пластику) можно
было встретить не* только в кабинете Онегина. М.Д.Бу¬
турлин пишет: «...В кабинете или в спальне нередко
стояла полумягкая клеенчатая зеленая софа, и там же
в углу этажерка с лучшим хозяйским сервизом, затей¬
ливыми дедушкиными бокалами, фарфоровыми ку¬
колками и с подобными безделушками» (Бутурлин М.Д.
Записки // РА. 1897. Кн.2. С.404).
Мейсенских кукол-пасту шек среди прочих «отзвуков»
XVIII	в. увидел Германн в спачьне старой графини: «По
всем углам торчат фарфоровые пастушки, столовые
часы работы славного l^eroy, коробочки, рулетки, ве'ера
и разные дамские игрушки, изобретенные в конце ми¬
нувшего столетия...» (11 и кокал дама // Т.8. С.240).
|629]

ФЕДОРА
Ф
«Фарфор» на онегинском еголе мог быть и продукцией
одного из русских <|>а|><|и)|мжых заводов. В конце I ()-х гг.
XIX	к. кроме Импе|)агт[>екого с|трфорового :<авода рабо¬
тало и несколько частных заводов, изделия которых со¬
ставили славу русского фарфора. 15 отличие от Импера¬
торского фарфорового завода (открыт в 1744 г.),
ориентированного на создание уникальных произве¬
дений, в основном для нужд двора, частные заводы
способствовали вхождению фарфора в культуру и быт
различных слоев общества.
Огромную роль в распространении порцелина (так
называли фарфор в XVIII в.) сыграл завод Ф.Я.Гард¬
нера, основанный в 1766 г. в селе Вербилки под
Москвой (ныне Дмитровский фарфоровый завод).
Он единственный среди частных предприятий, пытав¬
шихся освоить производство фарфора в XVIII в., на¬
ладил выпуск фарфоровых изделий для удовлетворе¬
ния растущего спроса. Произведения завода Гарднера
отличались высоким качеством и совершенством ху¬
дожественного решения. Мастерами в полной мере
был использован европейский опыт работы, очень ча¬
сто в качестве образца брались саксонские модели, за¬
печатлевшие образы садовников, музыкантов, раз¬
личные аллегории.
Эстетика русского ампира, противопоставившая
барочной пышности XVIII в. интимность и простоту,
способствовала демократизации искусства фарфора.
Заметным становится интерес к отечественной тема¬
тике. В 1818 г. завод Гарднера начал выпускать се¬
рию фарфоровых фигур по гравюрам петербургского
издания «Волшебный фонарь, или Зрелище С.Петер¬
бургских расхожих продавцев, мастеров и других
простонародных промышленников, изображенных
верною кистию в настоящем их наряде, и представ¬
ленных разговаривающими друг с другом, соответст¬
венно каждому лицу и званию: Ежемесяч. изд. на
1817 год» (СПб., 1817.) Гравюры были исполнены но
рисункам художника К.А.Зеленцова. Как и все изде¬
лия завода Гарднера, они привлекали знатную публи¬
ку своей изысканностью, выразительностью пластики
и росписи, своеобразно синтезировавших черты ам¬
пира и народной скульптуры.
Эти статуэтки на столе Онегина могли бы иллюстри¬
ровать пушкинские строки:
Встает купец, идет разносчик,
Па биржу тянется извозчик,
С кувшином охтинка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
(I. XXXV, 5-8)
Интересны подарочные чашки с- портретами героев
1812 г. Изделия отличают завершенность, целостность
художественного решения, декоративность, позволяю¬
щие обычному для своего времени утилитарному ком¬
плекту — чашке с крышкой и блюдцем — стать само¬
ценным произведением искусства, украшающим инте¬
рьер. Подобный декоративный фа|м|юр создавался как
на Императорском фарфоровом заводе, так и на част¬
ных заводах Гарднера и Попова, чья продукция была
рассчитана на наиболее еоетоятельные круги общества.
То внимание, которое уделялось декоративной отделке
произведений, подчеркивает их важную роль в укра¬
шении быта.
При единообразии ампирных форм и общих принци¬
пах декора изделия каждого из заводов отличались
темп или иными особенностями, главным образом при¬
верженностью к определенным темам и сюжетам рос¬
писи. Именно роспись представляет собой интересней¬
шую сторону русского фарс(юра.
Среди фарфоровых предприятий тех лет особое мес¬
то занимает завод купца Ф.С.Батенина в Петербурге.
11сизмснным успехом пользовались сервизы, интерьер-
ные вазы и отдельные* подарочные чашки е видами Пс-
тербурга. На столе Онегина среди других срарсророкых
«безделушек» вполне мог оказаться и декоративный ба-
тепипекий фарфор с петербургскими пейзажами.
Таким образом, к началу 20-х гг. XIX столетия фар¬
фор становится неотъемлемой частью материально-бы¬
товой культуры. Ему отводилась важная роль в оформ¬
лении интерьера гостиной, спальни пли кабинета.
Лит.: Попои ll.ll. Русский завод: Частные заводы. Л., 1980: Рус¬
ским фп|м|м>|>: IIckvcctho первого в России фарфорового завода / (лит.
А.К.Лаисере. Л.. 1008: Бугплер К.С. Мейсенская фарфоровая пласти¬
ка XY1II века в собрании Эрмитажа: Каталог. Л.. 1977.
М. //. Васильева
ФЕБ - «м.: АПОЛЛОН
ФЕДОРА — одно нз перечисленных Пушкиным (втри¬
надцатом примечании — Т.6. С. 192) в параллель
к имени Татьяны «сладкозвучнейших греческих имен».
Является женским вариантом мужского имени Фёдор
(от греч. 0е68(оро<; — одаренный богом, сильный,
крепкий, воинственный). Имеет дополнительный отте¬
нок значения, связанный с руге кой пословицей «Вели¬
ка Федора, да дура».
В.	А. Кошелев
ФЕДРА (Фшбра; др.-греч. миф.) — дочь критского
царя Миноса и Паспфаи, внучка бога солнца Гелпоса.
сестра Ариадны, вторая жена афинского царя Тесея,
мать Акаманта и Демофонта.
Федра — героиня многих древнегреческих мифов
о жестоком ца|М! Миносе, о породившей чудовище Ми¬
нотавра Пасифае, о подвигах Тесея, о волшебной ни¬
ти Ариадны и др. Один из самых известных мифоло¬
гических сюжетов, где Федра - главное действующее
1030]

ФКДРА
^ V
ТРАГЕД1Я j
Г РАС Й II Л J
ВЪ ПЯТИ ЛЫК'ТВШХЪ
^перевод ъ^)
I ОБА ИОЛА ;
и
jHL
ивггсхип.
Расин Ж.-В. Федра: Трагедия Расина / Пер. М.Лобанова.
СПб. 1823. Титульный лист
лицо, рассказывает о ее любви к пасынку Ипполиту
(сыну Тесел и его первой жены царицы амазонок Ан-
тиопы). Афродита, желая отомстить Ипполиту, пре¬
зиравшему любовь н почитавшему только богиню де-
ву-охотницу Артемиду, заставила Федру влюбиться
в него. Отвергнутая Ипполитом, Фе;дра оклеветала его
перед отцом. Она написала Тесею о том, что Ипполит
надругался над ней. Федра покончила с собой, а Ип¬
полит, проклятый отцом, погиб — по воле Посейдона
юношу затоптали его собственные лошади. Но Арте¬
мида. рассказавшая о кознях Афродиты, примирила
умирающего сына и отца.
Этот миф лежит в основе трагедий греческого дра¬
матурга Еврипида (485/484—406 до н.э.) и римского
философа-стоика н драматурга Луция Аннея Сенеки
(4 до п.з — 65 н.э.). Федру из трагедии Еврипида
«Ипполит» (428 до н.э.) охватывает безумие. Она не
находит себе места, стараясь скрыть ото всех свою
страсть к пасынку. Только кормилице удается узнать
тайну Федры. От кормилицы узнает об этом Ипполит
п проклинает и мачеху, и ее служанку, и всех жен¬
щин. Давая клятву молчания, Ипполит вынужден
скрыть все от отца. Федру мучает неразделенная лю¬
бовь. п она решает уйти из жизни. Из мести она пи¬
шет Тесею. ч то Ипполит посягнул на ее честь. Тесей,
вернувшись из путешествия, находит тело жены и ее
предсмертное письмо. Он просит Посейдона наказать
сына и отправить его в Аид.
В трагедии Сенеки «Федра» (другое заглавие —
«Ипполит») главная героиня сначала говорит о своей
любви кормилице. Рабыня пытается усовестить гос¬
пожу. По для Федры жизнь без любви невозможна,
она убеждает кормилицу помочь ей. Верная рабыня
соглашается сказать Ипполиту о страсти госпожи. По
само признание делает Федра. Не в силах пережить
отказ пасынка, Федра клевещет на него и обрекает
юношу на мучительную смерть. Но увидев его мерт¬
вым. она сознается в своем злодеянии и закалывается
на глазах у Тесея.
Иное развитие древнегреческий миф о Федрс п Ип¬
полите полу чил у французского драматурга Жана Ра
сипа (1639—1688). Его Федра из одноименной траге¬
дии (пост, и изд. 1677) — женщина Нового времени,
в ней страсть одерживает победу над самоотречением
п верностью мужу. У Расина спор Афродиты с Артеми¬
дой уже не имеет такого решающего значения, как
у Еврипида. Внимание автора сосредоточено на мучи¬
тельной борьбе* Федры с самой собой. Сюжет развора¬
чивается не столько в действии, сколько в монологах
героев. Федра говорит Ипполиту о прошлом, о том, что
он напоминает ей молодого Тесея; Терамен рассказы¬
вает о гибели Ипполита...
При жизни писателя «Федра» не имела успеха, кри¬
тики обвиняли автора в прославлении порока и восхи¬
щались пьесой Прадона «Федра и Ипполит». Но уже
с конца XVII — начала XVIII в. «Федра» Расина прочно
вошла в репертуар французского театра, где играли
прославленные актрисы, а Адриенна Лекуврер стала
легендарной Федрой.
В XVIII — начале XIX в. эта трагедия считалась од¬
ним из символов искусства французского классициз¬
ма и была переведена на многие европейские языки.
В 1804 г. ее перевел на немецкий язык Ф.Шиллер.
Именно трагедия Расина вдохновила обращавшихся
к образу Федры композиторов, поэтов, художников,
балетмейстеров разных народов. На сцене театра Ла
Скала в 1788 г. Г.Анджолиии поставил балет по тра¬
гедии Расина.
В начале XIX в. к этой трагедии обращались и мно¬
гие* русские переводчики. Впервые она была опублико¬
вана на русском языке в переводе литератора и одного
из первых русских библиографов В.Г.Анаетасевича
в 1805 г. Отрывок из последнего акта трагедии — рассказ
1031 |

ФКОНРИТ
Терамена о смерти Ипполита — перевел Г.Р.Державин
в 1811 г. (Беседа любителей русского слова. 1811.
Кн.З. С. 130—131). Полный перевод «Федры» откры¬
вал «Сочинения и переводы* С.Л.'Гучкова (СПб., 1816.
Ч.З. С. 1 — 114). Еще один — анонимный — перевод по¬
явился в 1821 г. О.М.Сомов, рецензируя новую «Фед¬
ру» в переводе М.Е.Лобанова, писал: «Насколько нам
известно, это уже одиннадцатый полный перевод Фед¬
ры на русском языке, и нз сих одиннадцати Федр поч¬
ти половина уже была напечатана» (СО. 1823. 4.89.
№> 46. С.242—260). Как следовало из предисловия
к изданию М.Е.Лобанова (CI16., 1823), свой труд он ис¬
полнил для актеров петербургского театра Е.С.Семено¬
вой и В.А.Каратыгина. Премьера спектакля, который
поставил Н.И.Гнедич, состоялась О ноября 1823 г.,
зрители рукоплескали Федре — Е.С.Семеновой, позд¬
нее для нее эта роль стала коронной. Сам же перевод
М.Е.Лобанова вызвал ожесточенные споры критиков.
Пушкин дал отрицательную оценку этому изданию.
В январе — начале февраля 1824 г. он писал брату
Л.С.Пушкину: < К стати о гадости — читал я Федру Ло¬
банова — хотел писать на нее критику, не ради Лобано¬
ва. а ради маркиза Расина — неро вывалилось нз рук»
(Т. 13. С.86).
Первая глава романа «Евгений Онегин», где в XVII
строфе упомянута роль Федры, была окончена 22 ок¬
тября 1823 г. Пушкин вспоминал о таком зрителе, ко¬
торый. стараясь обратить на себя внимание, мог
Обшикать Федру, Клеопатру,
Мойну вызвать (для того,
Чтоб только слышали его).
(1. XVII. 12-14)
Речь идет о театральных постановках (см.: КЛЕО¬
ПАТРУ, МОН НА), Авторы комментариев к роману «Ев¬
гений Онегин» В.В.Набоков (см.: Набоков. Коммен¬
тарии. С. 133) и Ю.М.Лотман (см.: Лотман.
С.	144), опираясь на Пимена Арапова (Арапов ll.il.
Летопись русского театра. СПб., 1861. С.272), пола¬
гают, что упомянутая Пушкиным Федра могла быть
из оперы «Федра» (1786) на либретто П.Н.Семенова
н музыку французского композитора и пианиста Анри
Лемуана и немецкого композитора и пианиста Дание-
ля Штейнбельта. 18 декабря 1818 г. в Большом пе¬
тербургском каменном театре партию Федры пела
Елизавета Семеновна Сандунова (1772 или 1777—
1826), которая неизменно пользовалась большим ус¬
пехом у публики.
Следует заметить, что Федра могла быть персонажем
не только онеры, но п балета, и драматического спек¬
такля. Пушкин, как и многие его современники, могли
емотреть в театре эту пьесу Расина не в переводе,
а в оригинале, так же как они читали и хорошо знали эту
трагедию по-французски. Критики в своих рецензиях
на русские переводы «Федры» Расина цитировали «Фе¬
дру» на языке оригинала. Кроме того. «Федра» Расина
всегда была в репертуаре петербургской французской
труппы. Может быть, и Даниель Штейнбельт, с 1800 г.
состоявший капельмейстером французской оперы
в Петербурге, написал дополнения к музыке Лемуана
для постановки оперы «Федра» французской труппой.
Возможно, что и Пушкин, работая над цитируемой
ггрофой, вспоминал об игравшей Федру актрисе из
французской труппы.
Страстный любитель и тонкий знаток театрального
искусства С.П.Жихарев бывал во французском теат¬
ре едва .in не чаще, нежели в русском. В «Воспомина¬
ниях старого театрала» он назвал «Федру» Расина
среди тех пьес, которые знали наизусть и смотрели
сотни раз. Любопытно, что, по мнению С.II.Жихаре¬
ва. французские трагики от Барона (Барон Мишель;
1653—1729 — актер и драматург) и до Рашели (Ра¬
шель Феликс Элиза; ок. 1821 — 1858 — актриса) — то
есть на протяжении полутораста лет — диктовали оп¬
ределенные правила зрительному залу: «Игра фран¬
цузских актеров имела еще до Барона, величайшего
актера тогдашнего времени, свои непреложные зако¬
ны: пи один актер, как бы ни был любим публикою,
не смел выходить из тех пределов, какие ему этими
законами были предначертаны: строгость партера,
неподкупного в своих суждениях, охраняла их. Этот
партер состоял из знатоков драматического искусст¬
ва, не поддававшихся никогда минутному увлечению
чувствительности или влиянию побочных обстоя¬
тельств. до частной жизни актера относящихся.
Страстные любители театра посещали его ежедневно
не для того, чтобы слышать и видеть пьесу, которую
они слушали и видели сотни раз и знали всю наи¬
зусть, но для того, чтоб слышать и видеть, так ли из¬
вестный актер сыграет известную сцену сегодня, как
сыграл ее вчера...» (Жихарев. Записки. Т.2.
С.350—351). Театральный зритель у Пушкина ведет
себя совсем не так, как того требуют правила, и даже
может «обшикать» трагическую Федру.
П. А. Пономарева
ФЕОКРИТ (0е6кр1ТО<;; конец IV — первая половина
III	в. до н.э.) — древнегреческий поэт, создатель жа¬
нра буколики. В его стихах — идиллические картины
пастушеского быта, хвалебные гимны богам и вель¬
можам.
Представляя литературные пристрастия своего ге¬
роя, Пушкин в первой главе романа пишет, что Онегин
Бранил Гомера, Феокрита;
За то читал Адама Смита...
(1. VII, 5-6)
В неприятии древнегреческой классики сказывался
дендизм Онегина, т.е. светское стремление противоре-
[632 |

ф
Фи.шмьснмл
Феокрит. Конец XVIII в. Гравюра
чить общепринятым вкусам п оценкам (см.: I)AM)YК
Отсюда же н склонность в противовес Феокриту нау¬
чат!. политэкономию Адама Смита. Неприятие Гомера
и Феокрита у Онегина было также снобистски направ¬
лено против университетских знаний, необходимых
для чиновничьей служебной карьеры (см.: ГОМЕР).
П. С.Листов
ФИЛИПЬЕВНА
Старая няня Татьяны и Ольги Лариных в тексте ро-
мана по имени названа лишь однажды:
11о. дверь тихонько отпирая.
Уж ей Филипьевна седая
Приносит на подносе чай.
(3, XXXIII. 5-7)
Поначалу Пушкин, однако, думал дать няне другое
имя. П в черновых, и в беловых рукописях второй
и третьей главы он зовет няню Фадеевной: «Фадеевна
рукою хилой / Ее качала колыбель» (Т.6. С.288. 566);
«Когда Фадеевна сбирала / Для Ольги на широкой луг/
Всех маленьких ее подруг...» (Т.6. С.291, 568); «Но
дверь Фадеевна...» (Т.6. С.323 вариант За); «Уж ей
Фадеевна седая / Приносит на подносе чай» (Т.6.
С.323, 587). Имя Филипьевиа впервые появляется
в печатных ве|к-иях романа: в отдельном издании треть-
ей главы (1827) н в полном издании 1833 г. Но и этот
вариант имени, судя по всему, Пушкина удовлетвори.!
не вполне. В последнем прижизненном издании автор
в третий раз переименовал няню:
...Ужъ ей Филатьевна екдая
Приносить на подноск чай.
(Пушкин А. С. Евгений Онегин.
3-е изд. СПб., 1837. С.08)
Нетрудно заметить, что три варианта имени имеют
между собой много общего. 11режде всего, персонаж
всякий раз называется по отчеству; личное имя и фами¬
лия няни читателю неизвестны. Подобным образом
в пушкинской повести «Выстрел» упомянута «клюшница
Кирилловна» (Т.8. (1.7 I): няню Дуб|ювского зовут Его¬
ровной, а дядьку Петруши Гринева — Савельичем (хотя
свои письма они оба подписывают более полными име¬
нами). В таком обращении к пожилым людям низкого
звания уважительность переплетена с фамильярностью,
но чем выше социальный статус лица, тем менее уважи¬
тельно это именование звучит — ср.: «плут Данилыч»
(о Меншикове) в «Арапе Истра Великого» (Т.8. С.28).
Кроме того, все три отчества Татьяниной ннии имеют
сходный морфологический и фонетический облик. Они
образованы с помощью суффикса -еви(а) от мужских
имен на -й, начинающихся с одного звука: Оадей, <1>и-
липш, Филатш (правда, вопреки утверждению
B.В.Набокова,	начальные буквы имен не совпадают;
см.: Набоков. Комментарий. С.335).
11абоков был единственным из комментаторов, кто об-
ратил внимание на авторские сомнения: «По какой-то
причине Пушкин колебался, выбирая... отчество» няни
(Там же. С.335). Понять природу этих сомнений помо¬
гает тенденция, которая отчетливо прослеживается
в пушкинских заменах. Первое отчество (Фадеевна) об¬
разовано (гг общеупотребительного канонического имени
Фад(д)ей, и нростона[юдн<хггь патронима выражается
единственно it его изолированном употреблении. Во вто-
|юм отчестве (Филипьевна) на|юдность усилена: оно об¬
разовано от «гинеркорректного» имени Филипий (а во¬
все не Филипп, как полагал Набоков — см.: Там же.
C.335).	Очень часто «церковнославянской (каноничес¬
кой) <|юрме с неударным окончанием -ий в современном
русском языке... соответствует вариант с усеченным
окончанием (типа: Евфймий — Ефим, Макарий — Ма¬
кар. и т.п.)» (Успенский Б.А. Из истории русских кано¬
нических имен: (История ударения в канонических
именах собственных в их отношении к русским литера¬
турным и разговорным формам). М., 1969. С.70,
235—237). По аналогии с этими парами — из каноничес-
[633]

ФИЛЛИДА
Ф
них имен, не оканчивающихся на -ий, таких, как Кли¬
мент, Кондрат. Спиридон, Федот, Филипп, «восста¬
навливались» несуществующие нсевдоцерковнославян-
ские формы: Климентий, Кондратий, Спиридоний,
Федотий, Филипий (см.: Там же. С.238—239). Неко¬
торые из этих форм вошли в литературный язык, но дру¬
гие — и среди них Филипий — сохранили ореол нростона-
родности: в «Словаре русских личных имен» Филипий
сопровождается не вполне корректной ограничительной
пометой <разг<оворное>>> (Петровский Н.А. Словарь
русских личных имен. 4-е изд., доп. М., 1995. С.299).
Третье отчество (Филатьевна) развивает ту же тен¬
денцию. Простонародность этого патронима всячески
подчеркнута не только тем, что он употребляется от¬
дельно от личного имени няни и образован от «гипер-
корректной» формы на -ий: Филатий, а не Филат
(ср.: Набоков. Комментарий. С.335). Пожалуй, еще
важнее, что псевдоцерковнославянское Филатий про¬
исходит не от канонического Феофилакт, а от его
простонародного варианта: Феофилакт —► Филат —
Филатий —► Филатьевна (у Петровского форма Фи¬
лат помечена как «народн<ая>», а форма Филатий
вообще отсутствует; см.: Петровский Н.А. Указ. соч.
С.299). Без малейшего сомнения, Пушкин учитывал
социальную окраску этого имени. В тринадцатом при¬
мечании к «Евгению Онегину» он писал: «Сладкозвуч¬
нейшие греческие имена, каковы, например: Агафон,
Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас
только между простолюдинами» (Т.В. С. 192).
М.С.Альтман, немало занимавшийся антропоними¬
кой в художественной литературе, считал, что «имя ге¬
роя у Пушкина никогда не случайно» (Алыпман М. С.
О собственных именах в произведениях Пушкина //
Уч. зап. Горьковского гос. ун-та. Сер. историко-фило-
логическая. 1964. Вып.72. Т.1. С.379). Метаморфозы
имени Татьяниной няни этому не противоречат: по-ви¬
димому, пушкинские замены были направлены ко все
большему опрощению патронима. 11оэтому в основном
тексте «Евгения Онегина» чай Татьяне должна прино¬
сить не Филипьевна, как решили текстологи, а Фила¬
тьевна, как хотел поэт (ср.: Шапир М. И. «Евгений
Оиегин»: проблема аутентичного текста // Известия
РАН. Сер. лит. и яз. 2002. Т.61. № 3. С.3—17).
См. также: НЯНЯ.
Лит.: Шапир М.И. Как звали няню Татьяны Лариной? (Из ком¬
ментариев к «Евгению Онегину») // Известия РАН. Сер. лит. и яз.
2001. Т.60. .No 6.
М. И.Шапир
ФИЛЛИДА (лат. Phyllis, -idls < греч. ФъААц, -(бос;) —
имя пастушки из «Буколик» Вергилия (не путать с ми¬
фологической Филлидой, супругой Демофонта; ср.:
Ovid. Heroid. Epist. II). В X эклоге Галл сравнивает се¬
бя с пастухами Аркадии: «Certe... mihi Phyllis... esset...
furor» («Наверное, Филлида была бы моей страстью» —
37—38, ср.: 41). До этого пастушка Филлида упомина¬
ется в III, Vи VII эклогах: «D amoetas. Phyllidamitte
mihi...» («Да м ет. Ты пришли мне Филлиду...» — Virg.
Eel., Ill, 76); «М е n а 1 с a s. Phyllida amo ante alias»
(«М e и а л к. Филлиду люблю больше, чем других» —
1П, 78; ср. Ш, 107; V, 10; VII, 14, 59, 63). О Вергилии -
певце Фнллиды пишет Овидий (Trist. II. 537—538).
Кроме того, к некоей Филлиде обращена XI ода Гора¬
ция из IV книги: «...шеогпш / finis ашогшп / (non enim
posthac alia calebo / femina)» («...моя / последняя лю¬
бовь / (ибо отныне я не воспылаю к другой / женщи¬
не)» — Ног. Сапп. IV, 31—34; ср. также: II, 4, 14).
Имя Филлиды встречается во французской и рус¬
ской легкой поэзии XVIII — первой четверти XIX в.
Пушкин использовал его только один раз — в начале
третьей главы романа, где Онегин, оборвав тираду
Ленского («Милее мне домашний крут...» — 3, II, 4),
восклицает:
«Опять эклога!
Да полно, милый, ради бога.
<...>
Ах, слушай, Ленской; да нельзя ль
Увидеть мне Филлиду эту,
Предмет и мыслей, и пера,
И слез, и рифм et cetera?..»
(3,11,5-6; 8-11)
В черновой рукописи имеется вариант 9-го стиха:
«Увидеть мне твою Армиду» (Т.6. С.304). Это имя ока¬
залось неподходящим: соблазнительница Армида сим¬
волизирует активное женское начало (см.: АРМ ИЛА).
скромница Филлида — пассивное. Кроме того, имя Ар-
мидм не вызывает буколических ассоциаций. В окон¬
чательной версии онегинской реплики все стало на
свои места: если сетования Ленского — это эклога (хо¬
тя. как заметил В.В.Набоков, и не в буквальном значе¬
нии «литературного жанра»), то Ольга, конечно, —
Филлида.
Н.А. Пильщиков
ФИЛОМЕЛА (Ф1?10ЦГ)А,Г|; др.-греч. миф.) — сестра
Прокны, жены фракийского царя Терея, обесчестив¬
шего Филомелу и вырезавшего ей язык, чтобы скрыть
свое преступление. 11осле того как оно все же стало из¬
вестно (рассказ о происшедшем с ней Филомала вы¬
ткала на одежде), Прокна, метя за сестру, убила свое¬
го сына от Терея и накормила мужа его мясом), Терей
хотел убить обеих сестер, но сжалившиеся над ними
боги превратили Прокну в ласточку, а Филомелу в со¬
ловья. В поэзии пушкинской эпохи имя Филомела бы¬
ло условным обозначением соловья («Вечер» Жуков¬
ского, «Филомела и Прокна» Батюшкова и др.). В таком
качестве оно упомянуто и в идиллии Н.И.Гнедича
[634]

ФМ.ЮСОФ
«Рыбаки» (1821), которую Пушкин цитирует в вось¬
мом примечании к «Евгению Онегину»:
Тогда Филомела полночные песни лишь кончит
И песни заводит, приветствуя день восходящий.
(Т.6. С. 192)
Примечание относится к строфс XLVI1 главы пер¬
вой, содержащей описание петербургской ночи («Как
часто летнею порою, / Когда прозрачно и светло /
Ночное небо над Невою...» — 1, XLVII, 1—3). Как бы
предлагая читателю сравнить два поэтических пейза¬
жа — свой и Гнедича, — автор полемически оттеняет
простоту и естественность своей картины высоким пе¬
рифрастическим стилем старшего поэта. Эту поле¬
мичность не отменяет и пушкинское определение
описания Гнедича как «прелестного», вызванное, по-ви-
димому, тактическими соображениями (см.: ГНК-
1ИЧ). Любопытно, что в основном тексте романа имя
Филомела не появляется ни разу: избегая излишней
поэтической условности, автор всегда пользуется сло¬
вом «соловей» (см.: 3. XVI, I 1; 7, I, 13: 7,VI, 5). То
же можно сказать о творчестве Пушкина в целом: он
называет соловья Филомелой лишь однажды — в ли¬
цейском стихотворении «К Делии» (1813—1817 //
Т.1. С.272).
А.	В. Кулагин
ФИЛОСОФ — «любомудр. Древние, новейшие фило¬
софы-> (Слов. Акад. Российской. Т.6. Стб.488).
В «Евгении Онегине» встречается много имен филосо¬
фов древности и Нового времени. Так, в XXII строфе
пятой главы упомянут Луций Линий Сенека (ок. 4 до н.э. —
65) — римский философ, который проповедовал стои¬
цизм — равнодушие к благам жизни, мужество в испы¬
таниях: барышню Татьяну Ларину сонник Мартына
Задеки, разумеется, занимал больше, нежели его сочи¬
нения. В черновиках первой главы осталось имя китай¬
ского философа Конфуция (551—479 до н.э.). В пер¬
вой главе названы имена французского философа
XVIII в. Ж. - /К. Руссо и русского философа, друга Пуш¬
кина П.Я.Чаадаева; правда, Руссо представлен здесь
как «защитник вольности и прав» в забавном эпизоде
с Мельхиором Гриммом, занятым «отделкой нежною
ногтей», а Чаадаев — как признанный авторитет в ис¬
кусстве одеваться.
Философские трактаты Руссо «Способствовало ли
возрождение наук и искусств очищению нравов»
(1750) и «Об общественном договоре» (1762) отрази¬
лись в спорах Онегина с Ленским (XVI строфа второй
главы). Ленский представлен как поклонник Имману¬
ила Канта (1724—1804) — выдающегося немецкого
философа, автора «Критики чистого разума» и «Крити¬
ки практического разума».
В черновиках седьмой главы Пушкин так описывал
круг чтения Онегина:
Юм, Робертсон, Руссо, Мабли
Бар <он> д’Ольбах, Вальтер, Гельвеций
Лок, Фонтенель, Дидрот
Ламот
Гораций, Кикерон, Лукреций.
(Т.6. С.438)
Ю.М.Лотман комментирует приведенные выше
строки следующим образом:
«Первоначальный вариант библиотеки Онегина под¬
черкивал широту его интересов и резко противоречил
характеристике интеллектуального кругозора героя
в первой главе. Обращает на себя внимание и то, что
библиотека... имела философский и исторический ха¬
рактер. Юм Дэвид (1711 — 1776) — англ. философ
и историк. <...> Робертсон Вильям (1721 — 1793) —
англ. историк... <...> Мабли Габриэль-Бонно
( 1709—1785) — франц. философ, утопический комму¬
нист, автор полемических сочинений против физио-
кралхж. <...> д’Ольбах — Гольбах Паль (1723—1789) —
философ-материалист, автор трактата “Система
природы” (1770)... <...> Вольтер Франсуа Аруэ
(1694—1778) — франц. писатель, драматург, философ
и публицист. Был авто|юм ряда исторических трудов.
<...> Гельвеций Клод Адриан (1715—1772) — франц.
философ-материалист, автор трактатов “О человеке”
(1773), “Об уме” (1758) и др. <...> Лот; Джон
(1632—1704) — англ. философ, один из основополож¬
ников сенсуализма. Фонтенель Бернар Бовье
(1657—1757) — франц. философ-скептик, автор “Раз¬
говоров о множестве миров” (1686), русский перевод
которых (А.Кантемира) в XVI11 в. был запрещен сино¬
дальной цензурой. Дидрот (вернее, Дидро) Дени
(1713—1784) — франц. философ, руководитель “Эн¬
циклопедии’'. <...> Ламот — вероятно, Ламотт Гудар
Антуан (1672—1731) — франц. литератор, появление
его имени в этом ряду труднообъяснимо. Гораций — см.
с. 176. Кикерон — Цицерон Марк Туллий (106—43 до
н.э.) — римск. оратор и политический деятель. <...>
Лукреций Кар (98—55 до н.э.) — римск. философ-ма¬
териалист и поэт.
Смысл составленного Пушкиным перечня знамена¬
телен прежде всего обширностью, а также ориентаци¬
ей на философскую, историческую и публицистическую
литературу и почти полным отсутствием художест¬
венных произведений. Бросается в глаза архаичность
состава: в списке нет ни одного писателя XIX в., совре¬
менника Пушкина и Онегина... Онегин предстает как
любитель скептической и атеистической философии,
погруженный в XVIII в., — характеристика неожидан¬
ная и интересная, особенно если учесть, что в другом
варианте Пушкин подчеркнул связь своего героя с XIX
столетием» (Лотман. С.317—319).
Ю.М.Лотман объяснил замену первоначального кру¬
га чтения пушкинского героя на сочинения современ¬
[635]

ФИЛОСОФ
ф
ных ему авторов тем, что «библиотека Онегина должна
была раскрыть перед Татьяной его душевный мир»
(Там же. С.319). Заметим, что описанный в восьмой
главе круг чтения Онегина включает, кроме Манзони
и мадам де Сталь, книги авторов XVIII в., к том числе
сочинения немецкого философа Иоганна Готфрида
Гердера (1744—1803), французских философов Пьера
Бейля (1647—1706) и названною ранее в черновиках
седьмой главы Фонтенеля.
В первой главе «Евгения Онегина» философом иро¬
нически назван главный герой романа:
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам,
Всё, что в Париже вкус голодный,
11олезиый промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной, —
Всё украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.
(I. XXIII. 5-14)
11.Л.Васильев, отметив иронический и сатирический
смысл слова «философ» в стихотворениях Пушкина,
указал на его ироническое значение в контексте данной
строфы: «Слово философ является здесь средством ио¬
нической характеристики поверхностных знаний Оне¬
гина. Пропил основывается на типичном для пушкин¬
ского стиля приеме неожиданного включения в текст
новой, противоречащей только что сказанному иш|х>рма-
ции. В приведенном отрывке этот прием действует кас-
кадно, дважды: “кабинет... философа” и “философа...
в осьмнадцать лет”» (Васильев П.Л. Научная лексика
в языке; А.С.Пушкина. Саранск, 1989. С.48). Смысл
пушкинской иронии может быть раскрыт в еще большей
степени, если учесть, что последний стих XXIII ст|х>фы
первой главы — своеобразная литературная цитата.
Ср.: «Все украшало кабинет / Философа в осьмнад¬
цать лет» — и «Ehauche d’un hronillon dn caractdre dn
Philosophe <le quinze ans» («Набросок начерно характе¬
ра философа в пятнадцать лет» (фр.)). Приведенный
для сопоставления текст — из «Записок Екатерины II».
Как известно, в архиве Пушкина сохранилась копия
«Записок Екатерины II», создание которой наиболее
убедительно датируется концом 1831-го—1832 г. (см.:
Теребенина Р.Е. Копия «Записок Екатерины II» из ар¬
хива Пушкина // Врем. ПН. 1966. С.8—22). Но, как
неоднократно указывалось в научной литературе,
Пушкин мог познакомиться с ними в 1823 г. в Одессе,
по копии, хранившейся в собрании книг и рукописей
М.С.Воронцова, т.е. именно в то время, когда создава¬
лась первая глава «Евгения Онегина». Возможно пред¬
положить, что «Записки Екатерины II» были известны
Пушкину и ранее 1823 г. по другому списку.
Небезынтересен контекст «Записок Екатерины II»,
в котором находится соотносимая со стихом из «Евгения
Онегина» формула «философ в пятнадцать лет». Екате¬
рина II описывает русский двор 1744 г.: «Дамы тогда
были заняты только нарядами, и роскошь была доведе¬
на до того, что меняли туалет по крайней мере два раза
вдень; императрица сама чрезвычайно любила наряды
и почти никогда не надевала два раза одного и того же
платья, но меняла их несколько раз в день; вот с этим
примером все и сообразовывались: игра и туалет на¬
полняли день» (Екатерина //. Записки императрицы
Екатерины Второй: Репр. изд. 1907 г. М., 1989. С.61).
Далее мемуаристка сообщает о своем увлечении
нарядами и «всеми причудами двора» и о тех упреках, ко¬
торыми осыпал ее граф Гюлленборг: «Каким образом, —
сказал он, — ваша душа, которая была сильной и мощ¬
ной в Гамбурге, поддается расслабляющему влиянию
двора, полного роскоши и удовольствия? Вы думаете
только о нарядах; обратитесь снова к врожденному
складу вашего ума; ваш гений рожден для великих по¬
двигов. а вы пускаетесь во все эти ребячества. Готов
держать пари, что у вас не было и книги в руках с тех
пор, как вы в России» (Там же).
Сообщив о том, как она зевала над рекомендованны¬
ми ей графом Гюлленборгом книгами Плутарха и Мон¬
тескье, Екатерина II затем пишет: «Второй разговор
с графом Гюлленборгом, который, казалось, все боялся,
чтобы мой ум не измельчал от пустяков, которые меня
окружали, привел к тому, что я обещала графу соста¬
вит!. письменное начертание своего ума и характера,
которых, как я утверждала, оп не знал. Он принял это
предложение, и на следующий день в точение дня я на¬
бросаю сочинение, которое озаглавила: Набросок на¬
черно характера философа в пятнадцать лет — титул,
который графу Гюлленборгу угодно было мне дать»
(Там же. С.62).
Игра и наряды заполняют день героя пушкинского
романа, роскошь и модная нега царствуют в его каби¬
нете, книги же задернуты траурной тафтой. Но, конеч¬
но же, вряд ли правомерны прямые параллели между
Евгением Онегиным и Екатериной II. Думается, в дан¬
ном случае речь может идти лишь о восходящем к «За¬
пискам Екатерины 11» ироническом титуле «философа
в осьмнадцать лет», который Пушкину угодно было
дать своему герою, представляя в первой главе романа
набросок его характера. Если же учесть, что «Евгений
Онегин», по справедливому замечанию В.Г.Белинского,
«есть поэма историческая», хотя в числе ее персонажей
«нет нн одного исторического лица» (Белинский В. Г. Со¬
чинения Александра Пушкина. Статья восьмая: «Евге¬
ний Онегин», опубл. 1844 // Белинский. Т.7. С.432),
то возможно предположить ассоциативный ход худо¬
жественного мышления Пушкина — читателя «Записок
Екатерины II» и автора «Евгения Онегина», связавше¬
[636]

ф
ФИЛОСОФИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
го в своем поэтическом слове воедино историю и совре¬
менность, использовавшего литературную формулу
XVIII в. в рассказе о герое XIX столетия.
Н. И. Михайлова
ФИЛОСОФИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
Когда благому просвещенью
Отдвинем более границ,
Современем (но расчисленыо
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот) дороги верно
У нас изменятся безмерно:
Шоссе Россию здесь и тут,
Соед!I и ив, пересекут.
Мосты чугунные чрез воды
Шагнут широкою дугой,
Раздвинем горы, под водой
Пророем дерзостные своды,
И заведет крещеный мир
На каждой станции трактир.
(7. XXXIII. 1-14)
Комментируя этот текст, Б.В.Томашевекий писал:
«Судя по рукописи, Пушкин имел в виду книгу фран¬
цузского статистика Шарля Дюпена "11роизводительиые
и торговые силы Франции” [Париж, 1827; сокра¬
щенный рус. пер. 1831. — С.Л. |, где даны сравнитель¬
ные статистические таблицы, показывающие экономи¬
ку европейских государств, в том числе и России»
(Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: В 10 т. М.; Л., 1964.
Т.5. С.600—601). Такого же мнения придерживается
М.П.Алексеев, давший подробную характеристику
труду 111.Дюпена и отношению к нему в России (см.:
Алексеев М. II. Пушкин: Сравнительно-исторические
исследования. Л., 1972. С.1 19—126), а вслед за ним
и Ю.М.Лотман в своем «Комментарии» к «Евгению
Онегину» (С.322).
А вот что читаем в «Комментарии» В.В.Набокова:
«Вся в отблесках славных побед над Наполеоном, Рос¬
сия, юная и болезненно застенчивая мировая держава,
очень интересовалась тем, что писал о ней опасливый
Запад. I Iotomv to н стали популярны дюпеновские “Раз¬
мышления о могуществе Англии и могуществе России на
основе параллели, проведенной между этими держава¬
ми М. де Прадтом” (“Observations sur la puissance <le
l’Angleterre et sur celle de la Russie an sujet du parallele
etabli par m. de Pradt entre ces puissances”, Paris, 1824:
относительно этой parallele, установленной упомянутым
пророком для Америки и России, см. мой комментарий
к гл.4, XIJ1I. 10)» (Набоков. Комментарий. С.506).
(См.: НИЛЛ т.) В приводимых здесь таблицах Дюпен
сравнивает население важнейших стран Европы, вклю¬
чая Россию; в частности, он дает прогноз, что в 1850 г.
население России составит 146 млн. человек.
Барон II.-III.-Ф. Дюпен (1784—1875) — математик,
экономист и инженер. Сокращенный и отчасти иска¬
женный (сняты многие данные о России, очевидно,
представлявшие страну в не слишком выгодном свете)
русский ие|к*вод книги «О производительных и торго¬
вых силах Франции» выполнен в 1831 г. П.П.Розано¬
вым; если Пушкин знал об этой книге не понаслышке,
1ч> держал в руках французский оригинал — ведь седь¬
мая глава «Евгения Онегина» была закончена раньше,
чем этот перевод увидел свет.
Подыскивая определение к «таблицам», Пушкин от¬
бросил «Dupin сравнительных таблиц», «полистатичес-
ких» и «геостатических» (искаженное: «полистатисти-
ческих» п «геостатистических», не укладывавшихся
в размер «троки) «таблиц». Как справедливо отмечает
М.П.Алексеев, 11ушкии остановил свой выбор на опре¬
делении «философических» не только потому, что «ста-
тжтических» на один слог короче (на это же обращает
внимание В.В.Набоков), но и потому, что «философи¬
ческих» окрашено мягкой иронией; ср.:
...живет
И здравствует еще доныне
В философической пустыне
[т.е. предается мудрствованиям, отдыхая от былых
«славных дел». — С.Л. J
Зарецкий, некогда буян,
Картежной шайки атаман...
(6, IV. 4-8)
11о мнению М.П.Алексеева, 11ушкин отверг в черно¬
вой рукописи вариант «Dupin сравнительных таблиц»,
«Дюпеновых таблиц» потому, что «из осторожности не
хотел прямо называть автора книги, имевшей в России
довольно примечательную судьбу» (Алексеев М. П.
Указ. соч. С. 120) — ведь сочинения Дюпена в России
активно пропагандировал Н.А.Полевой.
По нашему мнению, Пушкин не столько подразуме¬
вал сочинения Дюпена как таковые, сколько искал
ссылки на что-то «ученое», «мудрствующее» для под¬
крепления своих размышлений о будущем. (Заметим,
таблицы Дюнена отнюдь не содержат прогнозов на
длительные сроки! Двадцать пять лет — но никак не
пятьсот, тогда как Пушкин и в черновых набросках
XXXIII строфы упорно держится за эту цифру! Не по
этой ли причине ссылка на Дюпена была им в конце
концов отвергнута?)
11 вот. пожалуй, самый интригующий вопрос, возни¬
кающий в связи с XXXIII (тр(к)юй седьмой главы «Ев1ч>-
ния Онегина»: следует ли считать ее «гимном техничес¬
кому прогрессу», как то полагает М.П.Алексеев,
«своеобразной утопией-миниатюрой», как ее видит
Ю.М.Лотман? «Несомненно, что “расчисления филосо¬
фических таблиц”, на которые намекал 11ушкин, и в его
понимании относились не столько к “улучшению шос¬
сейных дорог , как предполагал II.Л.Бродский, сколько
|637|

ФШиМИДМЯ
Ф
к тому времени, когда у нас наконец будут “раздвинуты”
границы “благого просвещенья”. Пессимистические
прогнозы и горькие расчеты Пушкина относятся не
к перспективе русского технического процветания, — кар¬
тину будущего он рисует бодро и уверенно, — а к его
ожиданиям более широких прав, которые когда-ни¬
будь, со временем получит у нас “просвещение”...»
(Алексеев М. П. Указ. соч. С. 122). Па наш взгляд, иро¬
ния, помимо всего прочего, заключается не только в оп¬
ределении «со временем» (в черновых рукописях читаем:
«когда-нибудь», значит, это отношение неслучайно!), но
и в сомнении: «дороги верно [т.е. «вероятно», «возмож¬
но»! — С.Л. ] / У нас изменятся безмерно...» (7, XXXIII.
5—6). Как нам кажелч’я. строфу XXXIII следует пони¬
мать так: «Современем», «(лет чрез пятьсот)» после того,
как «благому просвещенью / Отдвинем более границ»
(а когда еще это будет!) «дороги верно» (возможно!) «У нас
изменятся безмерно...» По нашему мнению, здесь не
столько «гимн», сколько сарказм.
С. С.Лосев
ФИП.1ЛП ДНЯ упоминается в «Евгении Онегине»
в связи с прерыванием там Е.А. Баратынского. В 1816 г.
Баратынский был исключен за проступок из Пажеско¬
го корпуса без права посту пать в какую-либо службу,
к|юме солдатской. В 1818 г. Баратынский поступил
рядовым в гвардейский Егерский полк, расквартирован¬
ный в Петербурге; в начале 1820 г. его перевели унтер-
офицером в армию — в Нейшлотский полк, раскварти¬
рованный в Финляндии. Поскольку командиром палка
был родственник Баратынского Е.А.Лутковский, он не
испытывал тягот военной службы; однако сам статус
несвободного человека чрезвычайно его угнетал. Пре¬
бывание в Финляндии расценивалось как самим Бара¬
тынским, так п всеми его друзьями как ссылка, причем
естественной была аналогия со ссылками Пушкина.
Пушкин был уверен, что Баратынский находится
в значительно более тяжелых условиях, чем он сам.
Баратынский получил офицерский чин прапорщика,
дававший ему свободу действий, только весной 1825 г.
после многолетних усиленных ходатайств, в которых
участвовали В.А.Жуковский. А.И.Тургенев, Д.В.Давы-
дов. В 1824 г. Д.В.Давыдов стал регулярно просить за
Баратынского своего ста|м>го друга — А.А.Закревского,
ставшего в это время генерал-1убернато|юм Финляндии.
В конечном счете Баратынский был произведен в офи¬
церы именно по ходатайству Закревского.
Одно из первых стихотворений Баратынского, напи¬
санное вскоре после его перевода в 11сйшлотскпй гюлк, —
«Финляндия» (в апреле 1820 г. его уже читали
в 11етербурге, а в мае оно было опубликовано). Это стихо¬
творение стало одним из главных автобиографических
тоносов поэзии Баратынского (два собрания своих сти¬
хотворений — 1827 и 1835 гг. — он открывал именно
«Финляндией») и предоп|>еделило в 1820-е гг. его лите¬
ратурный статус поэта-изгнанника.
Финляндия, находившаяся в XVIII в. иод властью
Швеции, перешла на правах автономии иод россий¬
ский скипетр в 1809 г., после победы России в войне со
Швецией.
15 марта 1809 г. в городе Борго Александр I дал обе¬
щание (которое было потом повторено всеми его преем¬
никами) сохранить «коренные законы, права и преиму¬
щества, коими каждое сословие сего княжества... и все
подданные, оное населяющие... доселе пользовались...»
(Цит. по: Энцикл. словарь. (Брокгауз). Т.35а. С.933).
При этом не уточнялось, какие законы считать «корен-
ними» — политические или же только гражданские, у го¬
ловные и церковные. Политическое положение края бы¬
ло, таким образом, не совсем определенным.
На практике управление княжеством осуществля¬
лось следующим образом. Во главе его стоял россий¬
ский царь. Генерал-губернатор — представитель царя
в Финляндии — был председателем местного прави¬
тельства (состоявшего преимущественно из шведов),
а также главой расположенных в Финляндии русских
войск — Отдельного Финляндского корпуса. Кроме
того, в Петербурге была создана Комиссия финлянд¬
ских дел, которая представляла дела, касавшиеся уп¬
равления краем, непосредственно царю, минуя рус¬
ские министерства.
Предполагалось, что сейм (собрание представителей
крал) тоже будет участвовать в управлении Финлянди¬
ей п что без его согласия царь не сможет вводить на
этой территории новые законы и отменять старые. Од¬
нако в первой половине XIX в. сейм не собирался ни
разу; периодичность созыва сейма была установлена
лишь в 1869 г. На территории княжества наряду с ме¬
стными законами действовали и российские, которые
были приняты без участия сейма и большинство кото¬
рых даже не было обнародовано в Финляндии.
П. М. Войнова. А. М. Песков
ФИНМУ1П
Один из персонажей в сатирических зарисовках нра¬
вов «грибоедовской Москвы» выделяется из группы лиц
условного фона намеренно прозрачным вуалщюванием.
У Пелагеи Николавны
Всё тот же друг мосьё Финмуш,
И тот же шпнц, и тот же му ж...
(7, XLV, 9—11)
В хитроумно сконструированных именах этих геро¬
ев содержится зло-иронический намек на реальных
людей, с которыми у Пушкина были какие-то столкно¬
вения. Имеются в виду графиня Анна Петровна Брог-
лио, урожд. Левашева (см.: Черейский. С.48; Долго¬
руков И.М. Капище моего сердца, или... Ковров,
|638|

ф
ФИМ MVIII
1997. С.365, 532), и Фердинанд Кристин (1763—1837)
(ем.: Будберг А.Ф. Предисловие к переписке Кристи¬
на е княжной Туркестановой барона Будберга, русско¬
го посланника в Париже // РА. 1913. Кн.1. № 1.
С. 116—136), долголетняя скандальная связь которых
служила постоянным предметом толков той части мос¬
ковского великосветского общества, с которой Пушкин
общался начиная с осени 1826 г. Значимые имена пер¬
сонажей раскрываются следующим образом.
Реально-бытовое имя и отчество — Пелагея Николае¬
ва — вызывают у посвященного читателя определенные
ассоциации и содержат подробности биографии реаль¬
ного Финмуша. В пушкинское время имя Пелагея все
еще было синонимом тюрьмы. Имелась в виду знамени¬
тая парижская тюрьма Sainte-Pelagie, откуда жертвы
революции следовали на эшафот (см.: Siwen A. Les pris¬
ons Politiques. Sainte-Pelagie. Paris, 1869). Кристин,
швейцарец по происхождению, приехавший в Россию
в 1794 г., был причислен к Министерству иностранных
дел при графе Л.И.Маркове и последовал за ним в Па¬
риж. когда тот был назначен русским посланником во
Францию, в 1801 г. В скором времени Кристин был за¬
подозрен в сношениях с (юялистами, арестован как
шпион и заключен в Sainte-Pelagie. Чудом избежав рас¬
стрела, Кристин вернулся в Россию в 1805 г. (см.: Бу<)-
берг .4. Ф. Указ. еоч. С. 121 — 128).
11а этог эпизод и указывает условно-литерату рное имя
Финмуш — fine mouche, буквально — тонкая муха
(штучка) (фр.); см. об этом: Эльзон М.Д. 11з коммента¬
рия к «Евгению Онегину» // Прем. НИ. Вып.22. С. 130.
Второе значение французского слова mouche — шпион.
Своему дальнейшему благополучию в России Крис¬
тин был обязан графу П.А.Толстому, русскому послу
при Наполеоне (См.: Christin Г., Tourkestanow V.,
princesse. Lett res eerites de Petersbourg et de Moscou,
1813—1819. Moscow, 1882. P. 119). С переездом семьи
Толстых в Москву в 1809 г. Кристин поселился в дров¬
ней столице (где позднее и скончался).
Его дружба с Анной Петровной началась в 1809 г.
Властный, вздорный, крутой характер «бойкой особы»
(Булгаков А.Я. Письмо к брату, 29 августа 1808 //
РА. 1899. Кн.З. № 9. С.69) и ее эксцентричное поведе¬
ние в свете причиняли Кристину много огорчений, но
он оставался ей предан до конца жизни. Последний
удар нанесла ему графиня уже после смерти, уничто¬
жив его богатейший архив.
Пушкинская «Пелагея Николавна» язвительно наме¬
кает на эти отношения «друзей»: спасшись от страшной
французской «Пелагеи», Кристин попался в тиски [ле¬
ской. Отчество Николавна шутливо указывает на имя
царя. Применение имени Николая 1 в качестве отчест-
ва-эпитета неоднократно отмечено современниками
к острословных репликах поэта (см.: Гессен С.Я., Мод-
залевскийЛ.Б. Разговоры Пушкина. М., 1929. С.98).
В обществе Кристин и Броглио были известны под
ироническим прозвищем Поль и Виргиния, по име¬
нам героев одноименного романа Бернарден де Сен
Пьера Ж.-А. (см.: Christin Г. Idem. Р.409). Однако эта
мнимая идиллия была окружена непрекращавшимися
грандиозными скандалами, которые устраивала покро¬
вительница Кристина, знаменитая «королева Москвы»
графиня Марья Алексеевна Толстая, всячески старав¬
шаяся отдалить Кристина от Броглио. Кристин болез¬
ненно переносил эти преследования. В своих письмах
к княжне В.И.Туркестановой Кристин сообщал подроб¬
ности своих злоключений. В них рассказана и история
мужа графини, французского эмигранта, вернувшего¬
ся во Францию (см.: Ibid. Р.548—550).
Эту историю имел в виду Грибоедов в заключитель¬
ной фразе содрогающегося Фамусова: «Ах! Боже мой!
что станет говорить / Княгиня Марья Алексевна!»
о	дружбе Софьи с Мол чал иным (см.: Гшссе А. «Княгиня
Марья Алексевна» // Новое литературное обозрение.
1996. № 17. С. 119-140).
11о своему' жанру вышецитированные строки Пушки¬
на составляют пуант (от фр. pointe), т.е. двусмыслен¬
ную язвительную реплику или эпиграмму, пущенную
в адрес личностей, с которыми сводились какие-то счеты.
Такой род злословного остроумия был характерен
для искрящейся игры слов в салонной речи и в «баль¬
ной болтовне». Пушкин отличался в пуантах еще в Ли¬
цее, где они именовались по-немецки «шпиц», букваль¬
но — острие (см.: Т. 1. С.317. 495).
В строках о Пелагее Пиколавне и Финмуше ко всем
словам следует подходить осторомою: у Николаевской
Тюрьмы «тот же шпиц» может означать — тот же острый,
злой язык графини Броглио, а тот же муж — ее муж, из-
шчтный картежник и вор (см.: Гастфужйнд Н.А. Това¬
рищи Пушкина по Императорскому Царскосел!>скому
лицею: Материалы для словаря лицеистов первого кур¬
са 181 1-1817 гг. Т.1-3. СПб., 1913. Т.З. С.395).
В своих записках Ф.Ф.Вигель рассказывает о Брог-
лио и Кристине, но приписывает реального шпица и му¬
жа П.Ю.Кологривовой. сестре первого мужа графини
князя А.Ю.Трубецкого, матери княгини В.Ф. Вязем¬
ской (см.: Вигель. Т.2. С.165—169). Пушкин мог исто¬
чаться с графиней, которая «была долго слишком изве¬
стна целой Москве», в доме Вяземских (Там же. С. 166).
Мы ничего незнаем об отношениях Пушкина с Брог¬
лио, кроме того, что он «ночему-то ей не полюбился»
(РА. 1882. Кн.2. № 4. С.310). Кристин был знаком
с Пушкиным. 18 июня 1830 г. он писал Н.А.Муханову
(оригинал по-французски): «Что касается женитьбы
Пушкина-поэта на красивой Гончаровой, эго уже ста¬
рая история» (Письма и части писем Кристина [Фер¬
динанда] Н.А.Муханову, 1830 // ГИМ. Ф.117.
Ед.хр.209. Л.78 об.—79).
А.	Глассе
|63»|

ФИН/1
ф
ФИЯЛ (фиал) — от г|м‘ч. фгбЛг| — кубок с широким
дном. В поэтическом употреблении Пушкина фиал ча¬
сто принимает символическое и аллегорическое значе¬
ние: «11 не несут забвения фиал» (Разлука, 1816); «До
капли истощив раскаянья фиал...» (Воспоминания
в Царском селе, 1829) и т.д. В «Евгении Отчине» тоже
видим подобный оттенок «дополнительного» значения
слова: «Любви приманчивый фиял...» (5, XII, 13).
К нему добавляется и оттенок фразеологического упо¬
требления: выпить фиал (блаженства и т.н.) — насла¬
диться жизнью; испить фиал — выпить чашу до дна.
Ср. подобное употребление в стихотворении А.II.Май¬
кова «Древний Рим» (1843):
Взирая на скелет, поставленный на пир,
Вконец исчерпай всё, что может дать нам мир!
И, выпив весь фиал блаженств и наслаждений,
Чтоб жизненный свой путь достойно увенчать...
В.	А. Кошелев
ФЛАМА11ДСКОЙ III КОЛЫ ПЕСТРЫ И СО Р
Эту строку в «Отрывках из Путешествия Онегина»
обыкновенно комментируют, поясняя особенности
фламандской живописи XVI—XVII вв., называя имена
художников бытового, «жанрового» направления:
«Пушкин имеет в виду художников фламандско-гол¬
ландского направления в живописи XVI—XVII вв.,
рисовавших житейские сценки городских низов и кресть¬
янства, — таковы художники Остаде, которому при¬
надлежат картины “Шинок”, “Деревенский празд¬
ник”, “Крестьянское угощенье”, “Пирушка”, Поттер
(“Ферма”), Кейп (“Коровница”), Теньер и др. (ука¬
занные картины находились в Эрмитаже)» (Бродский.
С.338). Однако в данном случае интересно обратить
внимание и на другой аспект комментария пушкинско¬
го стиха. Прежде всего, возможно «нецветовое» значе¬
ние эпитета «пестрый», который здесь употреблен
в смысле «разнообразный», «всякий» (в черновых руко¬
писях сначала был не «пестрый», а «гадкий» сор). Что
же касается короткого слова «сор», то оно встречается
у Пушкина редко — всего семь раз. Причем чсты|м‘ ра¬
за в прямом смысле. Наир., в прозе — в «Капитанской
дочке»: «...вывозили в тележках сор, наполнявший
ров»; или в стихах:
Во градах ваших с улиц шумных
Сметают сор, — полезный труд!
(11<);>т и толпа. 1828 // Т.З. С. 142)
Дважды Пушкин употребил это слово в переносном,
поговорочном смысле («не выносить сор из избы»)
и только один раз в таком значении, как в этой строке
«Отрывков из 11утешествия Онегина». Какое же значе¬
ние имеет здесь слово «сор»?
Метафора сора, мусора в рассказе о живописи на
бытовые темы есть у римского писателя Плиния Стар¬
шего — автора «Естественной истории» («Historia natu-
ralis»), книги, которая была в библиотеке Пушкина.
Пушкин ее читал, листы в ней разрезаны. Плиния
Старшего он упоминал в проекте предисловия к вось¬
мой и девятой главам «Евгения Онегина»; в «Путешест¬
вии в Арзрум», описывая Дарьяльское ущелье, Пуш¬
кин, переска<ывая Плиния, сообщал: «11о свидетельству
Плиния, Кавказские врата, ошибочно называемые
Каспийскими, находились здесь. <...> Под ними, пи¬
шет Плиний, течет река Дириодорис» ('Г.8. С.452).
Источником стихотворения «Сапожник» (1829) с под¬
заголовком «притча» был также рассказ Плиния о гре¬
ческом художнике Апеллесе:
Тут Апеллес прервал нетерпеливо:
«Суди, дружок, не выше сапога!»
Несколько ниже в той же части своей «Естественной
истории», которая была посвящена живописи и где речь
шла об Апеллесе, Плиний вспоминал также и другого
греческого художника — Пирейка. Имя его — а возмож¬
но, это было прозвище — происходит от названия гава¬
ни Пирей. Пирейк изображал сапожные мастерские,
цирюльни, рыбу, разную снедь и за это был прозван ри-
пографом (от греч. та рила или о р\жо<; — грязь, не¬
чистота. сор). Т.е. сюжеты картин 11и|>сйка были близ¬
ки к сюжетам фламандских художников. В книге об
античных скульпторах и живописцах 11ирейкатоже назы¬
вают «художником мусора». Авторы этой книги иерево-
дят выделенное в латинском тексте I (линия и отмечен¬
ное; им г|»еческое слово (Чудова А.II., Конькова Г.И.,
Давыдова Л. И. Античные мастера: Скульпторы и жи¬
вописцы. Л.. 1986. С. 182). Плиний сообщал (XXXV,
112), что, несмотря на низкие темы своих картин, Пи
рейк достиг не меньшей славы, чем те художники, кото¬
рые изображали полководцев, богов — т.е. обращались
к темам высоким. Таким образом, употребляя слово
«сор», Плиний в этом рассказе нечто как бы малозначи¬
тельное противопоставлял высокому н значительному.
Пирейк — художник мусора, «рипограф». Живопис¬
цев, писавших на высокие темы, называли «мегалогра-
фами* (Витрувий, 7, 5). Определенное противопостав¬
ление у Пушкина, конечно, тоже имеется:
Порой дождливою намедни
Я, завернув на скотный двор...
Тьфу! прозаические бредни,
Фламандской шкалы пестрый сор!
А дальше следуют строки:
Таков ли был я, расцветая?
Скажи, Фонтан Бахчисарая!
Такие ль мысли мне па ум
Навел твой бесконечный шум...
(Т.6. С.201)
Имя «художника сора» Пирейка присутствует п в не¬
которых изданиях элегий П|м>псрцпя (в других издани¬
ях вместо 11ирсйка фигурирует более известный в древ-
[640]

ф
norm художник Парраспй). Стихи Проперция Пушкин
читал и ;шал так хорошо, что к варианте беловой рукопи¬
си восьмой главы, которая начинается строками
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал... —
(с тем же представлением о расцвете в том месте, где
все посвящено противопоставлению того, что было, то¬
му, что стало), Пушкин цитирует Проперция по-латы¬
ни, немного переиначив, «отредактировав» строку
Проперция. У Пушкина:
(Amorem canal aetas prima), —
(T.(>. C.620)
а у Проперция было:
Aetas prima canal veneres...
On прогивопоставлял юность и старость. Известный пе¬
реводчик 11роперция Л.Остроумов пе|>едает эту строку так:
Пусть молодежь воспевает любовь,
пожилые — сраженья.
I	I дальше:
Прежде я милую пел, войны теперь воспеваю.
В той же элегии Проперция (III. 1). 12), где речь шла
о 11ирейке, тоже есть противопоставление, п сейчас на¬
до на него обратить внимание:
Ликом Венеры достиг Апеллес вершины
искусства,
Мелочью всякой себе место 11ирейкус снискал
(Pireicus parva vindicat arte locum (.кип.)).
Таким образом, при комментировании строки «Фла¬
мандской школы пестрый сор», кажется, к списку изве¬
стных художников можно добавить указание на опреде¬
ленное сходство с Плинием Старшим и с 11роперцием.
Кроме этого, слово «сор», по-видимому, имеет здесь
у I lyiiiKiina более глубокий и более широкий исторический
и проблематический контекст. Здесь не только противо¬
поставление молодого н зрелого возраста, не только сопо¬
ставление более значительных и менее значительных
тем, но п сравнение поэзии и прозы. Той самой, по выра¬
жению Пушкина, «презренной прозы», «нрозы-мякины»
с намеренно очень русским словесным колоритом («бред¬
ни», «намедни», «тьфу!», и перед .этими словами — такие
российские реалии, как «гумно», «пьяный топот трепака /
Перед порогом кабака», «мой идеал теперь — хозяйка /
Мои желания — покой, / Да щей горшок, ()а сам боль¬
шой...»). А прежде было другое, гораздо более поэтичес-
кое и романтическое, например «...гордой девы идеал...».
Эти пушкинские противопоставления в «Отрывках из
Путешествия Онегина» вводятся в ряд не только рус¬
ский, но и общеевропейский, общекультурный. Здесь
присутствуют и картины фламандских художников
XVI—XVII вв., и «пестрый сор», вынесенный у Пушки¬
на, кажется, не из русской избы и не из фламандского
городского дома, а из древности. И само слово «сор» при
этом имеет не уничижительное, а гораздо более широ¬
кое, важное и уважительное, но и вместе с тем несколь¬
ФЛЕЙТА
ко ироническое значение, отозвавшееся потом в нашем
«настоящем двадцатом веке» в строках Ахматовой:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда...
(«Мне ни к чему одические рати...», 1940)
См. также: скотный пин».
ФЛЕЙТА
Но чай несут: девицы чинно
Едва за блюдички взялись,
Вдруг из-за двери в зале длинной
Фагот и флейта раздались.
(5. XXXVII. XXXVIII. XXXIX, 1-4)
Флейта — древнейший музыкальный духовой инст¬
румент, получивший свое название от латинского
слова flatus — дуновение. О происхождении флейты сло¬
жилось много различных легенд. Одна из них — древне¬
греческая — повествует о боге лесов и полей Пане
п нимфе Сиринкс (см.: ИЕВНИИА).
У разных народов существовали различные типы этого
инструмента: продольные, поперечные, многоствольные
п даже носовые. Но из всеш многообразия видов лишь
продольные п поперечные флейты нашли применение
в и|юс|)ессионатыюм музыкальном исполнительстве.
Флейты занимали важное место в древнейших музы¬
кальных культурах мира. Древние барельефы Египта,
Индии, Китая, Греции сохранили изображения музы¬
кантов — арфистов, флейтистов и певцов, объединен¬
ных подчас в целые ансамбли.
В XVIII в. произведения для флейты создавали Скар¬
латти, Бах, Моцарт, Бетховен; позже она занимала
значительное место в оркестровых партитурах Гайдна,
Шуберта, Россини.
В России начиная с XVIII в. флейта непременно вхо¬
дила в состав оркестров и инструментальных ансамб¬
лей и пользовалась исключительной популярностью
у музыкантов — профессионалов и любителей.
А в 20-х гг. XIX в. мелодичными звуками флейты да¬
же пытались лечить некоторые психические заболева¬
ния. Об этом свидетельствует письмо П.А.Вяземского
к А.Н.Верстовскому, в котором он сообщает о том, что
больного поэта К.II.Батюшкова долгое время пытались
лечить игрой на фортепьяно и на флейте (см.: Совет¬
ский музыкант. 1934. № 1. С.80).
Флейта нашла шщкжое применение в творчестве рус¬
ских композиторов Е.И.Фомина, Д.С.Бортнянского,
В.А.Пашкевича. А.А.Алябьева, М.И.Глинки, II.A.Рим¬
ского-Корсакова, Г1.И.Чайковского. Некоторые из них
сами играли на этом инструменте: так, М.И.Глинка час¬
то выступал как флейтист в оркестре своего дяди; играл
на флейте и П.И.Чайковский.
М. С. Громова
Ю. М. Каган
1641 |

ф
ФЛЕР
ФЛЕР — полупрозрачная ткань, пелена, дымка.
II. флер от шляпы отвернув...
(6. ХУ, II)
«Слово флер пришло в русским язык через голланд¬
ское посредство (floors) из немецкого Flor, которое вос¬
ходит к латинскому villosus “ворсистый, волосатый ’»
(Носкова З.А. «И, флер от шляны отвернув...» // Рус¬
ская речь. 1991. № 2. С. 142).
Изначально эта ткань использовалась для изготовле¬
ния различных вещей: платья, галстуки, косынки, мог¬
ли быть как черного, гак и белого или иного цвета. Но
уже с начала XVIII в. черный флер употреблялся в опре¬
деленных ситуациях — в траурных церемониях, ритуа¬
лах казни. Поэтому в XIX столетии само слово «флер»
приобретает символическое значение — знак печали, бе¬
ды. Вероятно, в «Евгении Онегине» молодая горожанка
отворачивает от шляпы именно черный флер.
В 1788 г. в «Экономическом магазине» была напеча¬
тана статья «О мыты* флера. (Замечание, взятое из со¬
чинения одной иностранной экономки)»:
«Я развариваю наперед хорошее белое мыло и отливаю
оного несколько в лаханку с холодною водою; в сию ла-
ханку кладу я потом флер, сложив и связав его нарочито
плотно; <...> сим образом намочив флер в холодной
мыльной воде, остааляю его на два дня мокнуть, а потом
выжимаю я из него слегка всю воду; ибо ежели его тереть
и крепко хватать и жать рукою, то может он тотчас сдви¬
гаться и повредиться. После сего выжимается он еще два
раза по обмочении в воду и мыло, и намыленной вешает¬
ся в серной ящик. Между тем варится для него крахмал
<...>, и в сей крахмал флер обмачивается и выжимается
<...>. А тогда берется толстое байковое одеяло, разетила-
ется но гладкому столу и покрывается чистою простынею
или полотном; посему полотну разтягиваетея каждой ку¬
сок флера и покрывается сверху опять другим полотном,
и туг же на столе катается вальком; и когда он наполови¬
ну высохнет, го утюжится. 11о выкатании флера вальком
вытягивается оной еще раз; а для утюженья, или глаже¬
нья. употреб.ляется другая подстилка и покрывается либо
голубым, либо зеленым сукном, на котором можно было
б	видеть, прямо ли лежат нити во флере» (Экономичес¬
кий магазин. 1788. 4.32. № 8. С.252—253: указано
11. И. М ихайловой).
Е.И.Потемина
ФЛОРА (Flora; др.-рим. миф.) — богиня цвелтн$ и вес¬
ны. изображалась в образе румяной женщины. Яркий
румянец Флоры упоминали поэты, описывая красивую
женщину. Так, К.Н.Батюшков в «Послании к Т<урге-
не>ву» (1816) писал:
Прелестный взор, глаза большие,
Румянец Флоры на щеках,
И кудри льняно-золотые
Па алебастровых плечах.
Флори. Э.Фальконе. 1750—1760. Мрнмор
Ср. об Ольге:
Глаза как небо голубые,
Улыбка, локоны льняные...
(2. XXIII. 5-6)
Сказано в романе и о «свежести ее румяной» (2,
XXV, 3). Такой поргрег красавицы — расхожий штамп
допушкинской поэзии и прозы (см.: ОЛЬКА ЛАРИНА).
потому он и «надоел... безмерно» (2, XXV, 12) автору
«Евгения Онегина». Впрочем, это не мешает другому
авторскому признанию: «...ланиты Флоры / Прелест¬
ны. милые друзья!» (1, XXXII, 1—2).
И.Л. Трифаженкова, М. В. Строганов
ФЛИПОВ - гость на именинах Татьяны.
И отставной советник Флянов,
Тяжелый сплетник, старый плут,
Обжора, взяточник и шут.
(5. XXVI, 12-14)
Как и другие гости Лариных, он наделен Пушкиным
«говорящей» фамилией. Она созвучна французскому
слову flaner, означающему «слоняться, бродить, бездель¬
ничать» (щюизводное от Папе — прогулка). Взяточник,
служивший на государственной службе и дослуживший¬
ся до чина советника, Флянов — бездельник, занятый
сплетнями и плутовством. Эпиграмматическая характе¬
ристика Фляиова дополнена тем, что он еще шут и об¬
жора. Когда Пушкин пишет о том, как гости в доме Ла¬
риных устроились на ночлег, он замечает:
1042]

ф
Гвозди», Буянов, Петушков
И Флянов, не совсем здоровый,
На стульях улеглись в столовой...
(6, II. 4-6)
Обжора Флянов и на именинах Татьяны по привыч¬
ке объелся, потому он п «не совсем здоровый».
II. И. Михайлова
ФОБЛАС — герой авантюрно-приключенческого ро¬
мана французского писателя Жана Батиста Луве де
Кувре (Louvet de Couvrai Jean-Baptiste; 1760—1796)
«Любовные похождения кавалера Фобласа» («Les
avantures du chevalier de Fan bias», 1790). Основная
сфера жизнедеятельности молодого богатого дворяни¬
на барона Фобласа — нещхщнамеренное пополнение
донжуанского списка, который к концу повествования
оказывается весьма внушительным. На протяжении
всего романа Фоблас клянется в верности своей воз¬
любленной, а затем жене Софи и всякий раз нарушает
клятву, испытывая нежные чувства к маркизе де Б.
н.ш графине Линьоль и одновременно не упуская слу¬
чая оказать знаки внимания их горничным. Беспечный
н влюбчивый, дерзкий и благородный, он вынужден
переодеваться в женское платье, чтобы не быть узнан¬
ным, драться на дуэли с обманутыми им мужьями па¬
рижских красавиц, спасаться бегством от преследова¬
телей, оказываясь при этом то в женском монастыре,
то в спальнях незнакомых дам, го в Бастилии.
Несмотря на крайнюю беспринципность героя, чита¬
теля подкупает его искренность, отсутствие в нем холод¬
ного цинизма и трезвого расчета. Свои бесчисленные
«любовные похождения» он объясняет «пылкостью юно¬
шества»: «С кем не случалось беды! попадались в оную
люди пылкаго воображения; бывает оная в те самый ми¬
нуты, когда... душа, стремящаяся к одному предмету,
заблуждаясь пылким желанием обладать оным, почита¬
ет и находит оное совсем в другом. Тогдашнее ослепле¬
ние так бывает сильно, что никакая другая способность
для истребления онаго показать своей особенной власти
не может? тогда память слабеет, разум притупляется,
рассудок не действует» (. Туве де Кувре Ж. -Б. Жизнь ка¬
валера Фоблаза / Сочинение Г.Лувета Кувре. 2-е изд.
Ч. 1-14. М., 1805. 4.9. С.65—66).
Многотомное произведение о нестрогих нравах «га¬
лантного» века, соединившее в себе легкость слога,
занимательность сюжета и тонкие психологические на¬
блюдения. пользовалось необыкновенной популярнос¬
тью как во Франции, так и за ее пределами. В России
за короткое время появились три перевода романа на
русский язык, неоднократно затем переиздававшиеся:
Приключения шевалье де Фобласа. 4.1 —13. СПб.,
1792—1796; Жизнь кавалера Фоблаза / Сочинение
г. Лувета Кувре; Перевел с французскаго баккалавр
ФОБЛАС
В.Шишацкий. 4.1—4. М., 1793—1795; Жизнь кавале¬
ра Фобласа. М., 1805. Первое из этих изданий печата¬
лось в типографии И.А.Крылова, и, но мнению неко¬
торых исследователей, будущий великий баснописец
участвовал в работе* над переводом. В библиотеке
Пушкина было французское издание: «Vie du Chevalier
de Faublas, par Louvet de Conpevray» (Paris, 1813; Mod-
залевский. БП. № 1111. C.276).
Относясь к тому разряду массовой французской ли¬
тературы XVIII в., где антиаскетизм являлся преобла-
дающей формой поведения героев, роман Луве де Кув¬
ре в сознании русских читателей первой трети XIX в.
прочно вошел в список «безнравственных» сочинений:
«Может ли устоять личное и рукопашное богатырство
пред изобретением пороха и стратегическими сочине¬
ниями барона Жомини? Где искать любви после рома¬
нов Крсбильона-сына. Лакло, Луве п Жоржа Занда...»
(Вяземский II.А. Новая поэма Э.Кине, 1836 // Вя¬
земский. Эстетика. С. 130). Имя Фобласа стало
синонимом искусного и коварного соблазнителя, но в от¬
личие, напр., от Дон Жуана, героя вне времени п про-
«Я совершенно отмщен, пусть повесят меня, есть ли это не она...*
Иллюстрация в книге: Приключения шевалье де Фобласа.
4.6. СПб., 1794. Гравюра
|643|

ФОНАРИ
cl)
странства, оно ассоциировалось именно с культурой
XVIII в., с «важными забавами» «хваленых дедовских
времян» (4. VII. У, 11). Ср. с поэмой М.Ю.Лермонто¬
ва «Сашка» (1835—1836): «Он слишком молод, чтоб
любить, / Со всем искусством древнего Фоблаза».
В «Евгении Онегине» 11ушкин использует имя Фоб-
ласа it перкой главе романа, чтобы дать краткую, но
емкую характеристику одному из обманутых Онеги¬
ным мужей:
Но вы, блаженные мужья,
С ним оставались вы друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый...
(I. XII. 7-12)
«Супруг лукавый» означает здесь «неверный», «учив¬
шийся» некогда у французского повесы и сохраняю¬
щий в брачной жизни привычки молодости. Этот пуш¬
кинский отрывок обнаруживает сюжетное сходство
с романом Луве де Кув|>е: Фобласу, как и Онегину, не¬
смотря на временные размолвки, удавалось поддержи¬
вать приятельские отношения с мужьями своих воз¬
любленных. Интересно, что характеристика одной из
них, маркизы Б., напоминает пушкинского героя, в со-
вершеистве постигшего «науку страсти нежной»: «Мар-
кизша, женщина удивительная... Никто не умеет с та¬
кою приятностию начинать любовное' обращение, так
скоро сплетать, так горячо сделать оборот, оборот ей не
непротивный, и который также может почесться нуж¬
ным но ея сложению. Никто не имеет столько искуст-
ва, чтобы удержать щастливаго любовника, избрать
опаснаго соперника; или, естьли не возможно, то дер¬
жать равновесие неизвестное н еумнителыюе. Сия
женщина знает различны.и образом переменять утехи,
п шестимесячная любовь для нее кажется еще новою.
Более шести месяцов любить запрещает обыкновение!
Такая любовь очень стара; но Маркизша ее возобнов¬
ляет» (Луве де Кувре Ж. -Б. Жизнь кавалера Фобласа.
М., 1805. Ч.З. С.73—74).
В черновиках «Евгения Онегина» мы еще дважды
встретим имя кавалера Фобласа: в набросках четвер¬
той главы («Смешон конечно важный модник / Систе¬
матический Фоблас» — Т.6. С.337) и в одном из бело¬
вых вариан тов второй главы при описании литературных
вкусов Прасковьи Лариной:
Она любила Ричардсона,
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, ч тоб Грандиеона
Она Фо-блазу предпочла...
(Т.6. С.569)
В окончательной редакции имя Фоблаза было заме¬
нено именем его английского предшественника — Ло-
власа, героя романа С.Ричардсона «Кларисса, или Ис¬
тория юной барышни» (1748). (См.: ЛОВЛАС.) Черно¬
вые рукописи свидетельствуют о том, что Пушкин дол¬
го колебался в выборе между этими двумя литератур¬
ными персонажами. Для поэта и его современников
оба имени звучали как синонимы. Обладая репутацией
«злодеев», Ловлас и Фоблас одинаково служили аль¬
тернативой сентиментально-добродетельным или ро-
мантически-всрнмм своему чувству героям, таким, как
ричардсоиовский Грандисон или гетевский Вертер. По¬
этому вполне естественно, что история любви светско¬
го щеголя Фиреигейма из повести В.А.Соллогуба «Ап¬
текарша» (1841), начинавшаяся с попыток простого
обольщения, а закончившаяся истинным чувством,
вполне могла уместиться в одной авторской ремарке:
«Желая быть Фоблазом, он едва не сделался Вертером»
(Соллогуб. С. 180).
В качестве опосредованного историко-литературно¬
го контекста «Фоблас», кроме «Евгения Онегина»,
присутствует в неоконченном «<Романе в письмах>»,
«Домике в Коломне», «Капитанской дочке» (см.: Воль-
перт Л.И. «Любовные похождения кавалера Фобла¬
са» Луве де Кувре // Вольперт Л.И. Пушкин и психо¬
логическая традиция во французской литературе.
Таллин, 1980. (1.64—101). Для того чтобы увидеть подоб¬
ный контекст в «Евгении Онегине», требовалось хоро¬
шее знание текста французского романа, но даже про¬
стое» упоминание имени Фобласа вызывало устойчивые
ассоциации у пушкинских современников, включая
тех, кто никогда не прикасался к «безнравственному»
сочинению Луве де Кувре.
В.	А. Невская
ФОНАРИ
В калейдоскопе картин московского пейзажа, про¬
носящегося перед глазами следующего по Тверской
в возке семейства Лариных,
Мелькают мимо бутки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари...
(7. XXXVIII, 6-7)
История уличного освещения в Москве ведет свое
начало с первой трети XVIII в. Осенью 1730 г., во
время пребывания в Москве царского двора. Сенат
издал указ, повелевающий «поставить на столбах фо¬
нари стеклянные» для освещения улиц в Кремле, Бе¬
лом и Земляном городе (т.е. в пределах нынешних
Бульварного и Садового колец), Немецкой слободе,
Китай-городе. До этого жители носили фонари с со¬
бой; большие улицы запирались на ночь «рогатками»,
у которых стояли сторожа и никого не пропускали без
фонарей. «...Поставлены они [фонари. — С.Л. ] были
на столбах, один от другого на несколько сажен; фо¬
нари были в первое время слюдяные. Некоторым
обывателям, у которых окна выходили на улицу, поз¬
волялось ставить на окнах свечи; как последние, так
|0441

ф
ФОМИН.Hill
Фонарь. Иллкмтрацин и книге: Детской гостинец. СПб, IKI!).
Гравюра, акварель
и (|к»нари горели только до ишуиочи. <...> На больших
улицах расставлены фонари были через 40 сажен; по
переулкам, от кривизны их, против этого вдвое» (Пы-
ляев М.Л. Старая Москва. М., 2000. С.З). Фонари
давали весьма тусклый свет.
К концу XVIII в. светильников на конопляном масле
в Москве насчитывалось окаю 6500, однако почти все
они погибли при пожаре 1812 г.; поданным на 1823 г.
(т.е. через год после приезда семейства Лариных
в Москву), их было около 5700. общей силой света
в 6900 с вечей. При этом четко определялось число ночей,
когда они зажигались, — 144 (:т) значило, что в ночь,
обозначенную в календаре как «лунная», (|к>нари не за¬
жигались, хотя бы небесное светило было закрыто туча¬
ми ); число часов работы составляло 1332 в год, а расход
конопляного масла — 7950 пудов. Обслуживали хозяй¬
ство 393 фонарщика — фигура человека с кувшином
светильного масла, лесенкой и тряпкой для протирки
стекол была привычной дсталыо московского пейзажа.
Только в конце 1860-х гг. все фонари старого тина
были заменены керосиновыми: тогда же на централь¬
ных улицах Москвы вспыхнул светильный газ. В 1883 г.
в Москве зажглись первые элсктрофопарп. в 1895—
1897 гг. на Тверской — той самой улице, но которой
в 1822 г. ехало семейство Лариных, — было установлено
113 дуговых фонарей.
В тексте «Евгения Онегина» фонари упоминаются
и в описании Большого Каменного театра и Театральной
площади в Петербурге (1, XXII. 14); сказано здесь
и о «двойных фонарях карет» (I. XXVII, 7: см.: ЛВОЙНЫК
ФОНАРИ КАРЕТ).
С. С.Лосев
ФОНВИЗИН Денис Иванович (1744/1745-1792) -
драматург, поэт, прозаик, публицист.
В «Евгении Онегине» имя Фонвизина встречается
один раз, оно первое в списке драматургов и театраль¬
ных деятелей:
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы...
(1, XVIII, 2-3)
Здесь для Пушкина Фонвизин — автор репертуар
ных комедий «Недоросль» п «Бригадир», которые
в 1818—1820 гг. ставились на сцене Малого театра (на
месте сгоревшего Малого театра в 1832 г. был постро¬
ен Александрийский театр) или Большого Каменного
театра.
«Другом свободы» Фонвизин назван не только как
автор острых сатирических комедий, ;ta «бунт слова»;
известна смелость его вольнодумных «Вопросов автору
[т.е. Екатерине II | Былей п Небылиц» (опубл. 1783)
и переводного «Похвального слова Марку Аврелию»
(опубл. 1777).
Кроме имени Фонвизина, появляются в «Евгении
Онегине» и герои комедии «Недоросль» — «покойные»
батюшка и матушка госпожи Простаковой п Тараса
Скотннина: «Скотииины, чета седая» (5, XXVI. 5).
Упоминания Д.И.Фонвизина вообще в творчестве
Пушкина чрезвычайно обильны. По мнению
Ю.М.Логмана, Пушкин называет Фонвизина всякий
раз, когда обращается к XVIII в., то есть, иначе говоря,
Фонвизин н созданные им образы — для Пушкина наи¬
более полное и точное выражение мирообраза XVIII в.
Интерес Пушкина к первому русскому комедиогра¬
фу неизменно прослеживается в его поэзии, прозе,
публицистике, переписке.
Уже в лицейских стихотворениях 1815 г. «Тень Фон¬
визина» и «Городок» Фонвизин занимает первое место
среди русских комедиографов:
СМ ол ьером-nci юли ном
Фон-Визин и Княжнин.
(Городок //Т.1.С.99)
В традиции XVIII в. русская драматургия имеет за¬
падноевропейский аналог — Мольера, имя которого
в литературной иерархии определяет м<что его русского
«двойника» в жанровой системе национальной драма¬
тургии. В эстетическом сознании молодого Пушкина
Фонвизин уже опережает Я.Б.Княжнина, но еще при¬
креплен к западноевропейской традиции, лишен наци¬
онального своеобразия.
Фантастический сюжет сатиры «Тень Фон-Визина»
(1815) позволил переместить Фонвизина в современ¬
ную Пушкину действительность русской литературы.
Мифологический антураж оттеняет характеристику
«творца, любимого Аполлоном»: эго писатель истинно
русский, не нуждающийся в западноевропейских жан¬
ровых аналогиях:
[645]

ФОИ1И1.Hill
ф
Д,.И. Фонъ Бизинъ.
Д. И.Фонвизин. С.Ф.Галактионов г ори г. Е.Э»террейха.
1823. Гравюра
То был писатель знаменитый,
Известный русский весельчак,
Насмешник, лаврами повитый,
Денис, невежде бич и страх.
(Т. 1. С. 156)
Подтверждением неизменного внимания Пушкина
к Фонвизину-комедиографу, сумевшему выразить
в «Недоросле» и «Бригадире» сам концептуальный образ
действительности XVIII в., может быть и «Послание
цензору» (1822):
В глазах монархини сатирик превосходный
Невежество казнил в комедии народной,
Хоть в узкой голове придворного глупца
Кутейкин и Христос два равные лица.
(Т.2. С.269)
Таким образом, к началу работы над первой главой
«Евгения Онегина» образ Фонвизина — первого русско¬
го комедиографа — и словесно-текстовый ряд его коме¬
дий занимают одно из центральных мест в системе эс¬
тетических ценностей 11ушкина-поэта.
Представленная в строфе XVIII первой главы картина
истории русского театра, безусловно, отвечает пушкин¬
скому подставлению, сложившемуся самостоятельно
и независимо от результатов полемики «театральных пар¬
тий» 1810-х гг. («партия Семеновой» — «партия Колосо¬
вой» — II.П.Гнедича и II.Л.Катенина, А.А.Шаховского;
см. об этом: Мои замечания об русском театре, < 1820> //
Т.9. С^.9—13. а также: Мордовченко П.П. Русская кри¬
тика первой четверти XIX века. М.; J1.. 1959; Толшшев-
ский. Пушкин. Кн.1. С.287—295).
Комедия как самостоятельный специфический жанр
выдвигается в пушкинской концепции национального
театра на первый план. Следует отметить, что это соб¬
ственно пушкинская эстетическая позиция, отражение
его авторского «я», подтвержденного в строках: «там... /
Младые дни мои неслись» — 1. XVIII, 13—14).
Русская комедия, по крайней мере явленная Фонви¬
зиным в «Недоросле», есть некая синтетическая жан-
|ювая сущность, ориентированная на исторически кон-
кретное время, но актуальная для любой эпохи. Следует
обратить внимание на временную деформацию:
...там в стары годы...
<...>
Блистал Фонвизин...
(1. XVIII, 1, 3)
Написанная в 1781 г. «высокая» комедия «Недо¬
росль» имела сравнительно благополучную сценичес¬
кую историю, г.е., оставаясь актуальной и потому
интересной зрителю, входила в jxMiepiyap театров и в со¬
временную Пушкину эпоху 1810-х—1820-х гг. «Стары
годы» — последнее двадцатилетие XVIII в.; мпрообраз
минувшего века возникает одновременно с именем
Фонвизина пли упоминанием его литературных созда¬
ний (см.: «<Роман в письмах>», «Капитанская дочка»).
Особый характер ретроспективы: Фонвизин — су¬
щий н должный образ ХМII в., Фонвизин — современ¬
ный и актуальный для русской литературы писатель —
выстраивает роман по закону драматического действия;
в этом случае и имя русского комедиографа Фон¬
визина становится опорным словом, ассоциативно свя¬
занным с мотивом русского театра, комедией как жан¬
ром, актуальным для Пушкина (следует вспомнить
упорные попытки Пушкина назвать трагедию «Борис
Годунов» комедией и очевидную профанацию жанра
трагедии и комико-ироиическое отношение Пушкина
к «Борису Годунову» в строфе XXXV главы четвертой,
намеренное травестирование образа творца:
Ко мне забредшего соседа,
Поймав нежданно за полу,
Душу трагедией в углу...
(4. XXXV, 6-7)
Одновременное разностильное существование драма¬
тических жанров, ассоциативно востребованных через
опорные* слова (одним из главных среди которых пред¬
ставляется имя Фонвизина), прямые отсылки к миру те¬
атра. где «блистал Фонвизин», создание литературного
с(мжа, воскрешение целого художественного мира, свя¬
занного с именем Фонвизина, становится частью «русско¬
го романа культуры» (Лотман).
М. Ф. Климентьева
|()4() |

ф
ФОНТЫ! ЕЛ 1>
ФОНТАН БАХЧИСАРАЯ - см.: 1>л\чнсл1>лГ|
ФОНТЕНЕЛЬ Бернар Ле Бовье, де (Fontenelle
Bernard Le Bovier, de; 1657—1757) — французский ли¬
тератор, бессменный секретарь Академии наук, член
Французской п ряда европейских академий. Деятель¬
ность Фонтенеля отличалась исключительным разно¬
образием: он был критиком — одним из участников
«спора о древних и новых», поэтом, философом и уче¬
ным — одним из первых популяризаторов науки. Млад¬
ший современник Фонтенеля Вольтер писал о его мно¬
гостороннем даровании в сатире «Храм Вкуса» (Le
Templedn Goflt, 1733), а в «каталоге писателей», пред¬
варяющем исторический обзор «Век Людовика XIV»
(Le Steele de Louis XIV. 1752). назвал Фонтенеля «са¬
мым универсальным умом» своей эпохи.
Главным произведением Фонтенеля стал трактат
«Разговоры о множестве миров» (Entretiens sur la plu¬
rality des mondes, 1686), в котором излагаются отличия
гелиоцентрической системы Коперника от геоцентри¬
ческой системы Птолемея, а также основы учения
Дж.Бруно о бесконечности Вселенной. Русский пере¬
вод трактата, сделанный Л.Д.Кантемиром, вышел
в 1740 г. (эта книга имелась в библиотеке 11ушкина; см.:
Модзалевский. БП. № 408. С. 1 I I). К.П.Батюшков,
посвятивший переводчику «Разговоров...» специаль¬
ный очерк, именует их не иначе, как «книгой бессмерт¬
ного Фонтенеля», а язык французской философской
прозы — «языком остроумного Фонтенеля н глубоко¬
мысленного Монтескье» (Вечер у Кантемира. 1816 //
Батюшков. Т.1. С.52. 53). Для Пушкина, как и для
Батюшкова, Монтескье и Фонтенель были виднейши¬
ми предшественниками зрелого Просвещения. Именно
этих мыслителей Пушкин упоминает в первой главе
неоконченного романа «Араи Петра Великого» (1827)
и в черновиках статьи «О ничтожестве* литературы рус¬
ской» (1833). характеризуя интеллектуальную атмо¬
сферу последних .чет царствования Людовика XIV.
Общее представление о Фонтенеле Пушкин должен
был получить из курса Ж.-Ф.Лагариа («Лицей», «Фило¬
софия XVIII столетия». Кн. 1. Гл. 1. Разд. 1), где, помимо
«Разговоров о множестве миров», рассмотрено еще не¬
сколько сочинений «фплоеофа-остроумца» («1е
philosophe Ы‘1 esprit»), в том числе «История оракулов»
(Histoire des oracles, 1687) и «Диалоги в царстве мерт¬
вых» (Dialogues des morts, 1683). К концу XVIII — нача¬
лу XIX в. «Диалоги...», в которых Фонтенель использовал
античный жанр для осторожной пропаганды скептичес¬
кой философии, успели потерять былую популярность:
в них, резюмирует Лагарп, «нет ничего, кроме излишеств
ума» («une elebauche cl’esprit»), подменяющего рассуж¬
дение «удачными остротами» («saillies heureuses»). Мне¬
ние Лага pi ia поддержал Батюшков, писавший, что ав¬
тор «Диалогов...» «гонялся единственно за остроумием:
Ь.Фонтенель. Г>.Пикар с ориг. А.Риго. IT28. Гравюра
действующие лица в его разговорах разрешают какую-
нибудь истину блестящими словами; они, кажется
нам, любуются сами тем, что сказали» (Письмо
esprit,
М А X I М Е S
ЕТ PRINCIPES
DE FONTENELLE.
de l*acad£mie franqoise.
A PARIS,
Chez Briand , Libraire > Quji dc;
Augnfliitf.
M. DCC. LXXXVIII.
Б.Фонтенель. Максимы. Париж. 1788. Титульный лист
1647]

фонтенкль
cl)
к И.М.М<у|швьеву>-А<посталу>. С) сочинениях г. Мура-
вьева, 1814 // Батюшков. Т.1. С.64—65). Тем не ме¬
нее Лагари п его последователи щюдолжали считать
Фонтенеля «философом первого ряда».
По всей видимости, труды Фонтенеля Пушкин знал
не только по отзывам и пересказам. В его книжной
коллекции было почти полное собрание сочинений
французского писателя (Париж, 1761, 1766—17(57;
см.: Модзалевский. БП. № 921, 922. (1.234). Пуш¬
кин держал в памяти отдельные сентенции Фонтене¬
ля (ср.: примечание Издатели к статье А.И.Тургенева
«Париж. (Хроника русского)» // Современник. 1836.
Т.1. С.294).
Собственный интерес к Фонтеиелю Пушкин намере¬
вался было перенести на героя своего романа. По пер¬
вому черновому варианту XXII строфы седьмой главы,
в дорожной библиотеке Онегина должны были ока¬
заться «Юм, Робертсон. Руссо, Мабли<,> / Бар<он>
д'Ольбах, Вольтер, Гельвеций<,> / Лок, Фоитенель.
Дидрот...» (Т.6. С.438) — первоначальный состав оне¬
гинской библиотеки был ориентирован на француз¬
скую (и отчасти английскую) филосо^х’ко-историческую
литературу XVIII в. (в списке нет ни одного ииса-
теля-современника). Наверное*, такой выбор книг дол¬
жен был показаться Татьяне еще более «странным»
(ср. 7, XXI, 10—1 I ), чем тог, с которым она (толкну¬
лась в романе (7, XXII, 5—14).
РАЗГОВОРЫ
о
МНОЖЕСТВА М1РОВЪ
ГОСПОДИНА
ФОНТЕ НЕЛЛА
плртжекоп а к * д к и I и н л у к ъ
СЕКРЕТАРЯ.
СЪ франдузскаго пермелЬ и потребными
примЪчлн1ями ивЬяснилЪ
КНЯЗЬ АНТЮХЪ КЛНТЕМИРЪ
ВЪ МОСКВ'Ь 1730 году.
♦♦К.**.**»»»*, мо	1 • * т '*+***+
ДЪ с.*икгпт'ЕРЪургЪ.
Императорской Академ)и НлукЬ
MDCCXL.
Б.Фоитенель. Ра.нопоры о множестве миров. СПб.. 1740.
Фронтиспис и титульный лист
В восьмой главе Фоитенель все же попал в поле зре¬
ния Онегина. Герой запирается в кабинете и начинает
читать все книги подряд:
Прочел он Гиббона, Руссо,
Манзони. Гердера, Шамфора.
Madame de Stael, Биша, Тиссо,
Прочел скептического Беля,
Прочел творенья Фонтенеля,
Прочел из наших кой-кого,
Не отвергая ничего...
(8. XXXV. 2-8)
Н.Л.Бродский и Г.А.Гуковский полагали, что сталь
широкий круг чтения свидетельствует о стремлении
Онегина «серьезно погрузиться в мир знания» и внима¬
тельно «следить за разнообразными течениями» худо¬
жественной н научной мысли. Скорее;, однако, Евгений
и вправду «стал читать все без разбора» (8, XXXV, 1) —
недаром (как отмечает Ю.М.Лотман) :>тот эклектич¬
ный перечень производи;) на друзей и современников
Пушкина комическое впечатление. 21 февраля 1832 г.
В.	К.Кюхельбекер записал в своем дневнике: «Из луч¬
ших строф [восьмой главы “Евгения Онегина . —
11.11. | 35-я, свидетельствующая, что Ал.Пушкин пле¬
мянник В.Пушкина, великого любителя имен еобет-
|648]

ф
венных: особенно мил Фонтенель с своими “творе¬
ньями" в этой шутовской шутке» (Кюхельбекер.
Дневник. С. 101 —102).
В беловой рукописи шестой стих XXXV строфы зву¬
чал еще острее: Онегин «прочел идильи Фонтенеля»
(Т.6. С.633), за которыми еще во второй половине
XV III в. прочно установилась репутация литературного
анахронизма. Фонтенеля относили к числу поэтов, ко¬
торые «слишком славны между современниками, но
умирают в течение веков» (Кюхельбекер U.K. Путе¬
шествие. Письмо XIX, (отрывок из путешествия),
2(14) ноября 1820 // Кюхельбекер. Дневник. С. 18).
Чрезмерная «деликатность» пасторалей Фонтенеля,
о которой говорил JIarapn («Лицей». 4.2. Ки.1. Гл. 12),
ранее служила предметом насмешек Вольтера. Батюш¬
ков писал, что Фонте целевым «пастухам» «недостает
парика, манжет и красных каблуков, чтобы шаркать
в королевской передней, как замечает Вольтер» (Письмо
к 11.М.М<уравьеву>-А<постолу>. О сочинениях г. Му¬
равьева, 1814 // Батюшков. Т. 1. С.64). Впрочем, те
же черты отличали не только поэзию, но и философ¬
скую прозу Фонтенеля, и сам Пушкин в наброске ста¬
тьи «<0 нрозе>» (1822) вспоминает вслед за Лагарпом
(«Лицей», «Философия XVIII столетия». Кн.1. Гл.1.
Разд. 1), что Вольтер «осмеял в своем Микромегасе
[Micnomdgas, гл.2, 1752. — И.II.] изысканность тон¬
ких выражений Фонтенеля [употребленных в «Разго¬
ворах о множестве миров». — П.П. ] — который никог¬
да не мог ему того простить» (Т. 1 I. С. 18).
В окончательной редакции восьмой главы указание на
конкретный текст было снято, так что сегодня любой чи¬
татель может вступить в состязание с В.В.Набоковым,
который в своем комментарии строит не лишенные изя¬
щества, но ни к чему не обязывающие предположения
о	том, какую пользу мог извлечь «ч*|к>й |н>мана из знаком¬
ства с тем или иным произведением Фонтенеля.
Лит.: Толтшевский Б.Б. Пушкин и французская литература //ЛИ.
Т.31/32. С.45—46; Алексеев М. II. Пушкин и наука его времени //
Пушкин. Иссл. 'ГЛ. С.24, 26; Гуковский Г.Л. Пушкин и проблемы |юа-
листическот стиля. М.. 1957. С.260; Молк/жип X II. Французское Про-
свещение XVI11 вока: Очерки. М., 1983. С.47—49; Пеньковский Л.Б.
Нина: Культурный миф золотого века русской литературы в лингвис¬
тическом освещении. М.. 1999. С.158—159.
И.Л. Пильщиков
ФОРМА ПЛАНА — словосочетание, употребленное
автором в связи е шутливым обещанием начать вскоре
новое произвещение — «поэму несен it двадцать пять»
(1, LIX, 14). После чего и следуют строки: «Я думал
уж о форме плана, / 11 как героя назову...» (1, LX,
1—2). Из текста ясно, что речь идет именно о плане
предполагаемой поэмы. Между тем ставшая крылатой
ФОРМА ПЛАНА
пушкинская формула чаще прилагается к самому «Ев¬
гению Онегину» — для характеристики своеобразия его
художественной структуры.
Необычность жанра п построения «Евгения Онеги¬
на» действительно бросается в глаза. Об этом свиде¬
тельствует даже сам его подзаголовок — «роман в сти¬
хах». Ведь словом «роман» обозначается, как правило,
произведение прозаическое, а крупную стихотворную
форму следовало бы назвать поэмой. К тому же от ро¬
мана тогдашние читатели ждали прежде всего необык¬
новенных происшествий, занимательности сюжета,
напряженной интриги. Однако уже в посвящении, об¬
ращенном к другу поэта П.А.Плетневу, автор недву¬
смысленно заявляет, что вовсе не стремится «гордый
свет забавить», а довольствуется лишь «вниманьем
дружбы», т.е. узкого круга читателей-единомышленни-
ков (что пристало скорее лирическому стихотворению,
дружескому посланию). А в неопубликованном пре¬
дисловии к предполагаемому изданию двух последних
глав (по тогдашнему счету — восьмой и девятой) прямо
предупреждает читателей, «которые* стали бы искать
в них занимательности происшествий», что здесь будет
«еще менее* действия, чем во веч*х предшествовавших»
(Т.6. С.541).
II правда: событий в романе совсем немного, н глав¬
ным оказывается как раз то, что не произошло. Снача¬
ла Онегин не отвечает взаимностью Татьяне, а затем
она сама отвергает его запоздалую страсть; не получа¬
ет естественного завершения взаимная любовь Ольги
и Ленского, а Онегину так и не* удается обрести дело
и место в жизни. Внезапно начавшись, роман так же
внс‘занно, почти на полуслове, обрывается, причем по¬
следняя, драматическая сцена ничего не* изменяет ни
в положении, ни в судьбе героев. Как далеко все это от
привычных читательских ожиданий!
Еще более поразительно, что в ходе повествования
читателю демонстрируется еам процесс творчества,
«механизм» возникновения романа в стихах — произве¬
дения откронечню экспериментального, поваторски-
программного, само создание* которого есть важнейшее
событие. Причем обращение к тому или иному элемен¬
ту романной структуры рассматривается как выбор од¬
ного из многих художественных решений. II такой вы¬
бор обычно обсуждаете*я, комментируется автором,
происходит, так сказать, на глазах у читателя.
Налицо как будто бы откровенная литературность,
«сделанность» щюпзведсния, намеренная демонстрант)
условности художественной формы. Но степь же оче¬
видно и обратное — авторское* стремление убедить чита¬
теля в абсолютной жизненности изображенного, его
«веамделншности» и фактической достоверности, а так¬
же* — в актуальности, сиюминутности происходящего.
Именно новизна н необычность поставленной задачи
определила новизну и необычность творимой на глазах
1040]

ФОРМА КЛАНА
.Жл^ yjh^
' U^c/'ГгаУЪ
& gyv^Uin>tAj	- Л/лрС - ^
' .
\
C^is
jt**+i4C***4% ^ +&Л€{Л->
О it£sг cls /$ 2 4
. / Д/
PZfttf t^4c-o Л-Л> *-^i<^'1
Л
УИЛл^гАСМт»
Г . •*}{* '// &	*
Cot*-O^+juj/ra Я-* Jl&p/l *
Z'ouXu.^bL <Jr/jfr%
jbjJbij
y/f
Хронология «Евгения Онегина ». 1830
S^lp4*^S~ STMr/ur &H*AA^S U		r-^C^7""'	^
^ ✓/'-A "	i	✓— *
зф 4 17
^	£J***4.	j
-t.,_	'	7	uM	***•	'7"
■=a±^——■	• 0j4>
L_*L- ic----i-' -•—	^да*Я|рт^
1050 |

ФОРМА ПЛАНА
у читателя формы романа, которая должна быть мак¬
симально адекватна «роману жизни». Ибо Пушкин
стремится решить задачу ноистинс небывалую — со¬
здан. такое; художественное произведение, которое,
«преодолев литературность», воспринималось бы как
внехудожественная реальность, как сама действитель¬
ность, «не переставая при этом быть литературной»
(.7отлит Ю.М. I? школе поэтического слона: Пуш¬
кин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С.85).
Вот почему на протяжении всего повествования чи¬
тателю настойчиво внушается мысль о необычности
«новорожденного творенья», его ориентации на неупо¬
рядоченную и непредсказуемую жизнь во всей ее слож¬
ности, изменчивости, многообразии, случайности. Как
признается автор, не только образы героев, но н сам
план «свободного романа» долгое время были ему не яс¬
ны. С этим финальным признанием прямо переклика¬
йся начальная — опять же в посвящении — автохарак-
теристика нового произведения как «собранья пестрых
глав», весьма различных но своему содержанию и сво¬
ей тональности, — «полусмешных, полупечальных,
простонародных, идеальных». Отсюда же — импрови-
зационность и видимая «бессвязность» поэтического
рассказа, его подчеркнутая мозаичность, дробность.
В самом деле: «Евгений Онегин» разделен на главы,
а главы на относительно самостоятельные строфы — как
бы завершенные стихотворные миниатюры. К тому же
последовательный рассказ о событиях постоянно пере-
бивается лирическими отступлениями, подчас доволь¬
но обширными, так что читателю то и дело приходится
отвлекаться от хода действия, а затем мысленно вос¬
станавливать прерванную нить повествования. Анало¬
гичную роль играют пропущенные строфы (или части
строф), означенные точками, а также примечания
к роману — фрагменты инородных и разнородных текс¬
тов, поэтических и прозаических, своих и чужих, серь¬
езных или шутливых, нейтрально-информационных
или полемических. Той же цели служат постоянные от¬
клонения от основного сюжета, мгновенные и неожи¬
данные нс|>сходы от одной темы к другой, сама манера
ведения поэтического рассказа. В частности, автор де¬
монстративно прерывает и возобновляет повествова-
ние, сетует на обилие .лирических отступлений и обе¬
щает в дальнейшем их избегать, подгоняет иди одергивает
сам себя и вообще дает понять читателю, что вален из¬
лагать ход событий но своему произволу.
Впечатление* пунктириости, прерывности поэтичес¬
кого рассказа усиливается благодаря вставным текстам
или эпизодам — таким, как Письмо Татьяны Онегину
и Онегина Татьяне, песня девушек, собирающих ягоды,
или предсмертная элегия Ленского. Вполне самостоя¬
тельную новеллу представляет и сон Татьяны. Добавим
к этому посвящение, многочисленные эпиграфы —
к каждой главе и роману в целом, приложение («Отрыв¬
ки из Путешествия Онегина») — и станет ясно, что ав¬
тор сознательно нагнетает впечатление калейдоскопич-
ности текста, препятствующее последовательному вос¬
приятию и прямому соотнесению сюжетных эпизодов.
Фрагментарность романа должны были особенно остро
ощущать его первые читатели: ведь «Евгении Онегин»
выходил сначала отдельными главами на протяжении
ряда лет (1825—1832) — со значительными временны¬
ми интервалами.
Итак, перед нами «рассказ несвязный», воплощен¬
ный в «пестрых главах» «свободного романа», «романа
в стихах», т.е. живой, непосредственный отклик на
разнородные и разномасштабные' впечатления бытия;
непринужденное повествование, ведущееся не1 бе;з ог¬
лядки на авторитетные литературные «модели», но в то
же время никоим образом не укладывающееся в при¬
вычные стилевые и жанровые рамки.
11е>,тге)му утверждение; новато|М'кой художественной
природы создаваемого произведения внутренне* поле¬
мично. Оне> влечет за собой необходимость критическо¬
го пересмотра премилого художественного опыта, не¬
редко рождает негативно-ироническое отношение
к прежним литературным эпохам и художественным
направлениям, устаревшим ограничениям, канонам
и правилам, ке) все еще живущим поэтическим условнос¬
тям и «обальстительным обманам».
Примером может служить конец главы седьмой, где
автор, явно пародируя обветшалые правила классициз¬
ма, помещает «запоздалое» вступление к роману; или
же шутливое обещание начать «поэму несен в двадцать
пять» (в конце главы первой), напоминающую старо¬
модную героическую эпопею; или ироническое изложе¬
ние взглядов критиков-«архаистов» на сравнительную
ценность элегии и оды (4. XXXIII).
Едва ли не столь же устаревшими представляются ав¬
тору н нравоучительно-сентиментальные романы
XVIII	в. Характеризуя круг чтения Татьяны, он ем чин»
отмечает, скаль далеки err реальности увлекавшие ее
произведения («Она влюблялася в обманы / И Ричард-
сона и Руссо» — 2, XXIX. 3—4). 11оэтоткровенно посме¬
ивается над наивным морализированием старых ре>ма-
нистов, упрощенным пониманием ими человеческой
натуры, о;шосторошшм изображением душевной жизни:
Бывало, пламенный творец
Являл нам свеи'го героя
Как е’овершенства образец.
(3, XI, 2-4)
Противопоставляя в следующей строфе этим уста¬
ревшим. прошлого века, романам произведения новой,
романтической литературы, автор и их оценивает кри¬
тически — как другую, противоположную крайнехть.
Старые* писатели воспевали де>бродстс‘ль, новые; (Бай-
рон, Метьюрин, Шарль Нодье и др.) поэтизируют зло¬
действе) и порок:
[651 |

ФОРМА ПЛАНА
А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон,
11орок любезен — и в романе,
И там уж торжествует он.
(3, XII, 1-4)
Автору же, как п его герою, ближе из числа новей¬
ших лишь те произведения,
В которых отразился век,
И современный человек
Изображен довольно верно...
(7. XXII, 7-9)
Оказывается, однако, что и такое «довольно верное»
и трезвое изображение «современного человека» не
вполне удовлетворяет автора и тоже кажется ему не¬
сколько однехторонним. H;t поля зрения «трезвых» ро¬
манистов исчезают поэзия действительности, красота
и богатство мира. Вот почему мечтает он когда-нибудь
приняться за «роман на старый лад», раскрывающий
поэтичность повседневной жизни и душенную красоту
обыкновенных людей, «Любви пленительные сны, / Да
нравы нашей старины» (3. XIII. 7, 13—14).
11о ото — в будущем. Теперь же автора не* устраивает
ни «поэма песен в двадцать пять» классицистического
толка, ни «обольстительные обманы» старых романис¬
тов, ни торжество порока в произведениях романистов
новейших, ни одно только трезвое изображение героя
времени. Не могут удовлетворить сто теперь и собст¬
венные сочинения — ни шутливо-сказочное повество¬
вание в духе «Руслана и Людмилы», ни байроническая
ноэма типа «Кавказского Пленника» или «Бахчисарай¬
ского фонтана» с их возвышенными стремлениями,
мечтательностью и экзотикой («гордой девы идеал»).
Но и бескрылое изображение мелочей быта («прозаи¬
ческие1 бредни, / Фламандской школы пестрый сор!» —
Отрывки из 11утешеетвия Онегина //Т.6. С.201) тоже
не отвечает творческим устремлениям поэта.
Критически пересматривая все эти художественные
формы, примеривая к себе разные тины повествова¬
ния, автор безоговорочно отвергает один, находит не¬
что ценное в других, считает нужным видоизменить
третьи. Т.е*. в ходе этих сопоставлений, беспрерывных
притяжений и отталкиваний он осмысляет и формули¬
рует свои художественные* принципы, свою творчес¬
кую программу, суть которой — к сочетании трезво-
критического и возвышенно-поэтичс'ского взгляда на
мир, постоянном переключении тональности поэтичес¬
кого рассказа, чутко отзывающегося на разнашкоеть,
подвижность и многообразие бытия.
Примерно так же обстоит дело и в сфере словесного
выражения, именования предметов и явлений. Решая
эту задачу, автор то и дело обсуждает е* читателем возни¬
кающие варианты, правомерность сделанного выбора,
оглядывается на опыт щм'дшеетвенпиков и сов|>е*менни-
ков, а порой вступаете ними в явную или скрытую поле¬
мику. Так, едва завершив пейзажно-жанровую зарисов¬
ку («Зима!.. Крестьянин торжествуя / На дровнях об¬
новляет путь...» — 5. II. 1—2), он спешит подчеркнуть ее
«прозаичность» («Всё это низкая природа; / Изящного
не много гут» — 5, III. 3—4). При этом он сразу же ука¬
зывает на другую возможность живописания зимы —
возвышенно-но.этичеч'ким. «роскошным» слогом, как это
делает, например, Вяземский в известном стихотворе¬
нии «Первый снег» (1819), где зима предстает в наряд¬
но-праздничном обличье, или же Баратынский в «фин¬
ляндской» поэме «Эда» (1824). изобразивший картину
наступления зимы в суровых, величественных тонах.
Конечно, такое* сопоставление имеет полемический
смысл: автор отстаивает свое* право писать о красоте
природы просто и буднично, языком, ориентирован¬
ным на прямое* называние и точное обозначение пред¬
мета. Вообще же, антитеза прозаического, «низкого»
и «возвышенного», «поэтического» слога неизменно при¬
влекает его внимание, становится постоянным предме¬
том его раздумий, сопоставлений, побуждает к демон¬
страции параллельных решений стилистических задач.
Вспомним хотя бы. ка к «переводит» он на обыден¬
ный прозаический язык витиевато-перифрастическую
ре*чь романтика Ле“некого:
Он мыслит: «буду ей спаси тель.
11е потерплю, чтоб развратитель
Огнем и вздохов и похвал
Младое сердце искушал;
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеч! стебелек;
Чтобы двухутренний цветок
Увял еще полураскрытый».
Всё это значило, друзья:
С приятелем стреляюсь я.
(fi. XV. XVI. XVII. 5-14)
11о и в речи автора обычны стилистические* персклю-
чения и переходы с одного языка па другой. Так, рас¬
сказ о смерти старика Ларина выдержан поначалу
в торжественно-перифрастическом ключе: «II отвори¬
лись наконец / Пе*|к?д супругом двери гроба. / 11 новый
он приял венец» (2, XXXVI, 2—4). а затем вдруг следу¬
ет внезапный переход к обыденно-прозаической речи —
«простому» смогу: «Он умер в час перед обедом, / Опла¬
канный своим соседом, / Детьми п верною женой /
Чистосердечней чем иной. / Он был щкмтой и добрый ба¬
рин...» (2, XXXVI, 5—9). То есть одно и то же событие
описано дважды, но в разных стилевых тональностях!
Той же цели служит и обсуждение* «н|ннтона|>одного>
имени главной героини, правомерности его употребле¬
ния в романе. Сходную роль выполняют полусерьез¬
ные-полушутливые* рассуждения автора о возможнос¬
ти, трудности или невозможности не|и*дать по-русски
то или иное иноязычное заимствование — отдельное
слово, словосочетание или же* целый текст:

ф
ФОРТУНА
Она казалась верныi) снимок
Du сотте ilfaut... (Шишков, прости:
Не знаю, как перевести).
(8, XIV. 12-14)
Аналогичны жалобы поэта на то, что он не в силах
передать всю прелесть написанного по-французски
письма Татьяны и вынужден щммложить читателям
лишь «неполный, слабый перевод».
Постоянное сопоставление разно|юднмх вариантов,
многих возможностей, разных способов |>ечевого выра¬
жения призвано создать у читателя впечатление, что сло¬
весная материя |н>мана, как и вся его художественная
структура, как и судьбы ге|юев, да и весь окружающий
мир, не есть нечто ;$астывшее или окостеневшее. Напро¬
тив. она представляет собой нечто становящееся, форми¬
рующееся, бродящее, находящееся в иеп|М'рывном бурле¬
нии, движении и изменении. Ко[и>че говоря, избранная
авто|юм манера повествования, «е|юрма пиша» свободно¬
го ромшш в стихах сродни творящей силе самой жизни.
Лит.: Тынянов 10.11. О композиции «Евгения Онегина» //Тыня¬
нов Ю.Н. Поотика. Псюрия.штературы. Кино. М., 1977; Нош)ч С..1/. Ли¬
тературные вопросы п «Евгении Онепше» // I Ivhikhh А.С. Евгении Онепш.
М., 1973. (Школьная б-ка); НонОи С.М. Вопржы языка в «Евгении Оне¬
гине» //Там же: Бочаров С.Г. «Форма плана» // Копр. лип. 1967. .V> 12:
Гючщюв С.Г. Стилистический мир романа («Евгений Онегин*) // Бочаров
С.Г. I котика I lyiiiKinia: Очерки. М.. 1974-.Лотман Ю.М. Отео^шмм* ху¬
дожественного построения «Евгения Онегина» // Лотман Ю.М. В шкате
1 к»;ггнческою слова: I lyiiiKiin. Лермонтов. Гоголь. М., 1988: Басвааш; С.оло-
вгй //.//. ГУ>ман А.С.Пушкина «Евгений Онегин*. 2-е к«. М.. 1992: Чума¬
ков 10.11. <( ч>н Татьяны* как стихотворная новелла // 1Чхч-кая новелла:
11роблемытеории и истории: Сб. (татей. СПб.. 1993.
А.	М. Гуревич
ФОРРЕЙТОР (форейтор, нем. Vorreiter) — кучер,
управляющий лошадьми в упряжке и сидяииш на одной из
них (при запряжке цугом —на передней). Цуг (нем. Zug) —
запряжка лошадей гуськом или парами одна :<а другой.
Пушкин подробно и с легкой иронией описывает сбо¬
ры Лариных в Москву:
Поднялся шум, прощальный плач:
Ведут на двор осьмнадцать кляч,
В возок боярский нх впрягают,
Готовят завтрак повара,
Горой кибитки нагружают,
Бранятся бабы, кучера.
На кляче тощей и косматой
Сидит форрейтор бородатый.
Сбежалась челядь у ворот
Прощаться с барами.
(7, XXXI. 13-14: XXXII. 1-8)
В комментарии Ю.М.Лотмана к «Евгению Онегину»
отмечается, что бородатый форейтор свидетельствует
0	патриархальном уклонении Лариных от требований
моды (смЛотман. С.321).
По правилам хорошего тона того времени требова¬
лось ездить в карстах и коляс ках четвернею, цугом
с форейтором. Форейтор должен был быть маленьким
мальчиком с высоким голосом. При быстрой езде по
людным улицам (что считалось особым шиком) он раз¬
гонял пешеходов криком «Пади!».
В детальном описании отъезда Лариных в Москву
«с|юррейтор бородатый» является как бы завершающим
штрихом и свидетельствует как раз о желании провин¬
циального семейства соответствовать, по их представле¬
ниям, столичным требованиям. Хозяйственной барыней
не- забыта ни одна мелочь, которая может понадобиться
в дороге: «Кастрюльки, стулья, сундуки. / Варенье
в банках, тюфяки, / 11ерины, клетки с петухами, / Горш¬
ки. тазы et cetera...» (7. XXXI, 7—10).
Поскольку, живя в провинции, трудно уследить за
тонкостями столичной моды, то форейтор оказывается
бородатым.
Г. А. Мустафина
ФОРТУНА ( Fortune; др.-рим. миф.) — богиня
счастья, случая и судьбы, изображалась с рогом изоби¬
лия в руке, иногда на катящемся колесе или с повязкой
на глазах, или с рулевым веслом.
В русской культуре XVIII в. в связи с появлением
«случайных людей» — временщиков образ Фортуны
стал одним из излюбленных. Фаворитизм находил
в философии случая свое этическое оправдание, поэтому
Фортуна представлялась богиней доброй, благоволя¬
щей к людям.
Борьба с фаворитизмом привела к переосмыслению
образа Фортуны. В притче Д.II.Горчакова «11устмнник
и Фортуна» (1805) богиня является с- такими словами:
«Вот почести, чины, богатство, знатность, слава.
Скорей, скорей ворота отворяй
II поезд мой к себе с поклоном водворяй».
1	[устынник же отвечает так:
«Я ведаю: вы прихотливы свойством,
А у меня всего одна кровать,
П та уж занята спокойством,
Которого для вас я выгнать не* хочу».
11оклон им, дверью хлоп — и погасил свечу.
(Муза пламенной сатиры: Русская стихотворная сатира
от Кантемира до Пушкина. М.. 1988. С. НИ )
К.Н.Батюшков неоднократно подчеркивает удален¬
ность поэтов сп’ благ Фортуны, доступных лишь людям
«суетным», земным.
Фортуна, прочь с дарами
Блистательных сует!
Спокойными очами
Смотрю на твой почет...
(Мои пенаты, 1811 — 1812)
[653]

ФРА К
Ф
«Он спит, а у него фортуна и галопах». A.JI.Шустов.
Конец 1800-х — начало 1810-х гг. Карандаш, мел
О	том же в «Беседке муз» ( 1817):
Не злата молит он у жертвенника Муз:
Они с фортуною не дружны.
Их крепче с бедностью заботливой союз,
II боле в шалаше, чем в тереме, доеужны.
Пушкин изображает Фортуну богиней злой или. по
крайней мере, равнодушной к участи поэтов.
Тебе рукой Фортуны своенравной
Указан путь п счастливый, и славный, —
Моя стезя печальна п темна...
(Кня.'но А.М.Горчакову, 1817 //Т.1. С.254)
В стихотворении «Лицинию» (1815) Пушкин отвер¬
гает Фортуну:
Лициний, добрый друг! не лучше ли п нам,
Отдав поклон мечте, Фортуне, суетам,
Седого стоика примером научиться?
(Т.1. C.U2)
На тех же позициях находится и Автор в «Евгении
Онегине», который чувствует гнет «даров» Фортуны
наравне* со своими героем:
Страстей игру мы знали оба:
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
(1. XLV, 9-14)
А.	К). Сорочин, М. В. Строганов
ФРАК
Но панта.юны, фрак, жилет...
(1. XXVI, 7)
Фрак — мужская одежда с длинными узкими фалдами
сзади. Фраки появились в XV III в. в Англии, первона¬
чально как военная одежда или одежда для верховой ез¬
ды. В России фраки завоевали особую популярность. Так.
немецкий путешественник Генри Сторх писал о том. что
в России в 1793 г. во всякое общество можно было явиться
во фраке. Во времена правления I 1авла I фраки были за¬
пущены — в них видели символ идей, заимствованных
у |И‘волюционнои Франции. Но сразу же после смерти
нмпс|>а'Ш|)а фраки появляются в столице и Москве, а потом
в провинции. И уже в начале 1820-х гг. в ;>том видят не
символ (кчихпоцнонных идей, а яркое щюявленпс фран¬
цузомании — «всех этих слов на русском нет».
Фраки становятся объектом спора между западннка-
ми и славянофилами. Казалось бы, в середине XIX в.
фрак занимает постоянное место ис только в гарде|юбе
франта. Но это не мешает в начале1 1850-х гг. современ¬
нику I lyiiiKiiiia М. Н.Загоскину вновь ополчиться на этот
вид одежды: «...но еще труднее изъяснить — почему это
олицетворенное непостоянство, эта мода продолжает
с таким постоянством наряжать нас в уродливое платье,
которое мы называем фраком. Грибоедов, упомянув ми¬
моходом о нашем современном платы*, говорит, что мы
веч* одеты по какому-то шутовскому образцу:
Хвост сзади, спереди какой-то чудный выем.
Рассудка вопреки, на перекор стихиям.
И подлинно: наш сюртук, разумеется, если он сшит
не* слишком по модному, походит ечце на человеческое
платье; но в нем-то мы именно и не можем показаться
[654|

ф
ФРАНЦУЗ
нигде вечером. А что такое фрак? ...Тот же самый
сюртук, с тою только разницею, что у него вырезан
весь перед. Ну, может ли быть что-нибудь смешнее
и безобразнее этого?» (Загоскин М. II. Москва и моск¬
вичи. 1840-е гг. // Загоскин М.II. Ноли. собр. соч.:
В 2 т. СПб., 1902. Т.2. Стб.396).
I	кшшя иронии вереия возникновения фраков встре¬
чаемся в романе и другого современника Пушкина
А.Ф.Вельтмана: «...отчего вы думаете* немцы и фран¬
цузы стали носить фраки, а не кафтаны? Оттого: что
у их кафтанов локти истерлись, а передние фалды об¬
шмыгались. так они их совсем обрезали, да рукава по¬
чинили: с тех пор и вошли в моду фраки. Ей-ей, это по
истории известно» (ВельтманЛ.Ф. Приключения, по¬
черпнутые из моря житейского. М.. 1933. С.499).
Молодому человеку начала XIX в. необходимо было
иметь в своем гардс|юбс как минимум три фрака, каждый
из которых и|>едназначался для определенного времени
и места, отличались они цветом, тканью, отчасти фасоном.
Так, для утреннего выхода по делам или на прогулку
надевался фрак зеленого цвета (популярными были
также синий и тем но-лазурный цвета), оттенки коте»
рого соотносились преимущественно с возрастом носив¬
шего: людям солидным нрилпчсстие)вало носить е|>рак
бутылочного цвета, более молодым — серо-зеленого,
совсем юным — светло-зеленою. Возможно, что Оне¬
А А •
• Vi	v//.	/,я У.
Фрак. .Модная картинка. 1827. Гравюра, акварель
гин, 11рогу.IиваЮ1 циися
по бульвару, был одет
во фрак светло-зелено¬
го цвета, талия слегка
завышена, рукав у пле¬
ча расширен, а внизу —
воронкообразный ман¬
жет. Воротник обычно
обтягивался бархатом
иного цвета, чем ткань
самого фрака. 11олы ут¬
реннего е|)рака В ОТЛИ- Фрак. Рис. А.С.Пушкина,
чие от вечернего были
несколько длиннее. Но
'У
1830. Чернила
на нем мог быть надет п совершенно иной (|>рак, подоб¬
ный тому, что. по воспоминаниям современников, но¬
сил Пушкин в 1817—1819 гг. — черного цвета, с неско¬
шенными <|шлдами a la американе. По мнению
Ю.М.Лотмана, нарочитая грубенть такоге) фрака явля¬
лась верхом щегольской утонченности. «Для балов,
а равно для трау рных церемоний, были обязательны
фраки черного цвета; характеристическое различие
между одеждами двух этих назначений состояло в ма¬
терии, употребляемой для подкладки и на отвороты
(лацканы): для бального костюма требовался атлас,
для траурного шерстяная материя (merinos)» (Ар¬
нольд Ю.К. Воспоминания. М., 1892. Вып. I. С.9).
Е. И. Потемипа
ФРАНТ - см.: BOEHHl.li: ФРЧ1ТЫ. 1)А.\1)У.
ФРАНЦУЗ
11а протяжении всего XVIII н в начале XIX в. Франция
и французы служили эталоном культурной жизни для
вс*ех дру гих народов, их литература и другие искусства
почитались образцовыми. Буржуазная революция во
Франции и последовавшие за ней Наполеоновские вой¬
ны потрясли всю Европу. Французский язык был языком
не только международного, но и внутринационального
общения и в Германии, и в России. Татьяна Ларина
...ио-русски плохо знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася с трудом
На языке своем родном,
Итак, писала по-французски...
(3, XXVI. 5—У)
II	следует добавить, что по-французски писала не*
только Татьяна, и не только «дамская любовь / Не изъ-
яснялася по-русски» (3, XXVI, 11 — 12). Оригиналь¬
нейший русский мыслитель П.Я.Чаадаев написал свои
знаменитые «Философические письма» тоже по-фран-
цузски: настолько плохо он владел письменным рус¬
ским. Пушкин переписывался с ним на французском.
[655 |

ф
ФРЕЙШИЦ
В Лицее Пушкин носил ирозвшце Француз, что на¬
шло отражение к черновиках восьмой главы «Евгения
Онегина»:
Когда французом называли
Меня задорные друзья
(Т.в. С.508)
В статье 1825 г. «О предисловии г-на Лемонте к пе¬
реводу басен И.А.Крылова» Пушкин писал: «Некто
справедливо заметил, mix» простодушие (naivete, bon¬
homie) есть врожденное свойство французского паро¬
да: нш1|мггпв того, отличительная черта в наших нравах
есть какое-то веселое лукавство ума, насмешли¬
вость и живописный способ выражаться: Лафонтен
и Крылов представители духа обоих народов» (Т.П.
С.34). Указывали, что эта характеристика восходит
к статье П.А. Вяземского «Известие о жизни и етихотво-
рениях И.И.Дмитриева» (см.: Степанов Л.Л. «Отли¬
чительная черта в наших нравах...»: К поэтике комиче¬
ского в «Капитанской дочке» // Болдинские чтения.
Горький, 1980. С.117). Однако не лишним будет доба¬
вить. что пушкинская характеристика и полемична по
отношению к Вяземскому, у которого сказано: «Яркая
черта ума русского есть насмешливость лукавая», — что
совпадает с замечаниями Пушкина. По если Вязем¬
ский полагает, что и у французов есть эта «насмешка»,
причем «всякая французская насмешка годится на ост¬
рие эпиграммы или сатирического куплета», а «шутки»
русские «отзываются добродушием веселого Мома,
который насмехается, чтобы смешить и смеяться» (Ни-
земский. Соч. Т.2. С.69), то Пушкин, напротив, доб¬
родушие передает французам, а насмешливость остав¬
ляет русским.
Позднее Пушкин развивает эту тему. В «<Набросках
статьи о русской литературе>» (1830), сравнивал судь¬
бы русской и ев|юиейской словесности: «Мы бы увидели
разницу между простодушною сатирою франц.<уз-
ских> tronveurs и лукавой насмеш.тивостию скоморо¬
хов. между площадною шуткою полудуховпой мисте¬
рии — и затеями нашей старой комедии» (Т.П.
С. 184). Оценки не изменились. Но «лукавую насмеш¬
ливость» нужно было объяснить.
В третьем фрагменте текста «<Гости съезжались на
дачу...>» ( 1829—1830) на вопрос- иностранного посла,
перед чем он так робеет в высшем обществе, русский
собеседник его отвечает: «Перед недоброжелательст¬
вом... это черта нашего нрава — В народе выражается
она насмешливостию — в высшем кругу невниманием и
холодностию» (Т.8. (1.41). Итак, на месте французско¬
го добродушия оказывается русское недоброжелатель¬
ство. Сравнение явно невыгодно для русских, зато хо¬
рошо объясняет некоторые детали. В статье о баснях
Крылова в 1825 г. Пушкин назвал баснописца предста¬
вителем духа русского народа. Вяземский писал 16
и 18 октября 1825 г.: «Как ни говори, а в уме Крылова
есть всё что-то лакейское: лукавство, брань из-за угла,
трусость перед господами, всё это перемешано вместе»
(Т. 13. С.238). Около 7 ноября Пушкин отвечал Вя¬
земскому: «Ты уморительно критикуешь Крылова...
>1 назвал его представителем духа русского народа —
не* ручаюсь, чтоб он отчасти не вонял» (Т. 13. С.240).
Французы же как нация воспринимаются (что мо¬
жет показаться даже странным на фоне польских со¬
бытии 1831 г. и французской поддержки польских по¬
встанцев) по-ирежнему. В 1832 г. в «<Начале статьи
о	В.Гюго>» Пушкин писал: «...французы народ самый
anti-поэтический. Лучшие писатели их, славнейшие
представители сего остроумного и положительного на¬
рода...» (Т. I I. С.219). За народом признается остро¬
умие — умение видеть смешное, — и он признается
«положительным», т.е. скорее принимающим, чем отри¬
цающим ценности мира. Все это и составляет его доб¬
родушие, о котором шла речь.
Французы в «Евгении Онегине» — это и «Monsieur
Г Abbe, француз убогой» ( 1. III. 9), гувернер и первый
учитель Евгения Онегина; и мосье Трике, который
«как истинный француз, в кармане / ...привез куплет
Татьяне» на именины (5, XXVII, 5—0); это и слуга Ев¬
гения Онегина, принимающий участие в его дуэли
с Ленским в качестве секунданта.
...Вбегает
К нему слуга француз Гильо,
Халат и туфли предлагает
I	I подаст ему бел1»е.
«Мой секундант?» сказал Евгений:
«Вот он: мой друг, monsieur Guillot».
(6. XXV. 1-4: XXVII, 1-2)
Это люди, вынужденные в поисках заработка поки¬
нуть свою родину, либо осевшие после плена на войне
1812 г. солдаты наполеоновской армии (ср. сатиричес¬
кие подробности пленения Зарецкого французами
и его вре'мяпреировожде'иие в столице Франции).
Но есть в Россну и французы, приехавшие сюда по
доброй воле. Это — купцы, негоцнапты Одессы. «По
улице веселой» этого приморского города рядом с «гор¬
дым славянином», испанцем, армянином, греком,
«молдаваном тяжелым», «сыном египетской земли» хо¬
дит и француз.
М. И. Строганов
ФРЕЙШИЦ (Фрейннотц; Пег Freischiitz), — «Боль¬
ший ет|)С'лок» — опс'ра немецкого композитора К.-М. <|и>н
Вебера (1780—1820), известная во многих странах
под разными названиями: в России — «Волшебный
стрелок», а во Франции — «Лесной Робин с* тремя пуля¬
ми», но чаще весчо ее называли «Фрейинотц».
Либретто было написано в 1817 г. поэтом Ф.Кии-
дом. В его основу легла новелла писателя И.-А.Апеля
[656]

ф
ФУФАЙКА
«Вольный стрелок», созданная но народным легендам
и сказаниям.
Драматургия онеры представляет собой развитие
двух контрастных сюжетных .шипи. Одна из них сна
лама с картинами народного быта — она построена на
мелодиях немецких и чешских несен; другая является
отображением различных фантастических образов.
Для характеристики каждого оперного персонажа
Вебер использовал особый музыкальный язык; ария
главного героя оперы — охотника Макса — передает
его сложные душевные переживания; мелодия задор¬
ного полонеза отражает шаловливый характер Ан-
хен; мечтательностью, сомнениями и надеждами
проникнута большая ария главной героини Агаты;
беззаботного веселья исполнен хор охотников и крес¬
тьян; яркие музыкальные фантастические картины
природных явлений соотносятся е образом мрачного
персонажа немецкого п чешского фольклора — Чер¬
ного охотника.
11ремьера онеры состоялась 18 июня 1821 г., она бы¬
ла приурочена к открытию Берлинского I (ационально-
го театра после его пожара.
На|юдные мелодии, звучащие в онере, сразу же по¬
любились ее первым слушателям, и уже на следующий
день после премьеры их распекали повсюду. Особенно
известной стала песня невесты «Девичий венок» — ее
пели и дети и взрослые, насвистывали брадобреи и иг¬
рали бро,дячие музыканты.
Спектакль имел огромный успех. Он сразу же обошел
вес- крупные оперные сцены Германии. 22 января
1822 г. премьера «Волшебного стрелка» состоялась
в Дрездене. 11осле первого действия композитору торже¬
ственно преподнесли лавровое дерево. Каждый следую¬
щим спектакль принимался публикой с возрастающим
восторгом. Популярность онеры была так велика, что
«Ф[)ейшютцем» назвали новый сорг немецкого нива.
12	мая 1824 г. «Волшебный стрелок» был поставлен
немецкой труппой в Большом театре в Петербурге.
Спектакль прошел с исключительным успехом и надол¬
го завоевал любовь русской публики.
М.И.Глинка вспоминал, как во время путешествия
за границу «всякий раз, когда мы останавливались для
обеда или ночлега, если встречали форгспиано. пробо¬
вали петь вместе... из... первого акта “Фрейшют-
ца ’...» (Пшнка М.Н. Литературные произведения
и переписка: В 2 т. М., 1973. Т. 1. С.242).
Пушкин, живя в Михайловском, осенью 1824 г. на¬
писал:
...разыгранный Фрейшиц
Перстами робких учениц...
(3, XXXI, 13—14)
Возможно, эти строки были навеяны музыкальными
впечатлениями поэта, связанными с Тригореким, где он
в то в|м‘мя часто бывал и слушал «фо|ггеньяно вечерком».
А 19 октября 1828 г. Пушкин с друзьями собрались
на празднование лицейской годовщины. 11о традиции
они пели свои «гимны», один из которых («Лето зной¬
но») распевался на мелодию из оперы «Волшебный
стрелок».
С этой оперой связано имя замечательной немецкой
певицы Генриетты Зонтаг, пленявшей слушателей кра¬
сотой голоса и большой музыкальностью. Ее хорошо
знали в России, где она гастролщюнала в 1830-х гг.,
а с 1838 по 1843 г. проживала в Петербурге. Г.Зонтаг
была прекрасной исполнительницей «русских песен»
композитора Д.Н.Кашина и первая ил иностранных
певиц спела романс А.А.Алябьева «Соловей» с трудней¬
шими колоратурными украшениями, создав ему евро¬
пейскую славу.
Высоко оценивал веберовского «Волшебного стрел¬
ка» композитор А.Н.Верстовекий, считая его лучшим,
что было создано в опере после Моцарта. Первой ро¬
мантической немецкой опере посвятили свои востор¬
женные статьи русские критики Ц.А.Кюи, A.II.Серов,
B.В.Стасов.
За двести лет существования музыкального театра
в Германии ни одна немецкая опера до «Волшебного
стрелка» Вебера не имела такой широкой популярнос¬
ти. Эта опера оказала большое влияние на развитие
мирового романтического оперного искусства.
М. С. Громова
ФУФАЙКА — «короткая, теплая поддевка» (Даль).
Вс ё успокоилось: в гостиной
Хранит тяжелый Пустяков
С своей тяжелой половиной.
Гвоздин, Буянов, Петушков
И Флянов, не совсем здоровый,
На стульях улеглись в столовой,
А на полу мосье Трике,
В фуфайке, в старом колпаке.
(fi. II. 1-8)
В доме Лариных не только «носили блюда по чи¬
нам», но «по чинам» разместили и гостей на ночлег.
Французский гувернер Трике (см.: ТРИКК) улегся
спать на полу. «Скромного, хоть великого поэта»,
француза, который, казалось бы. должен блистать
щегольским нарядом, Пушкин показывает в ночном
одеянии — «в фуфайке, в старом колпаке». Впрочем,
фуфайку носил не только бедный гувернер Трике, но
и другие пушкинские герои: «Матушка молча вязала
шерстяную фуфайку...» (Капитанская дочка // Т.8.
C.370),	«...государь престранный человек, вообрази,
что я застал его в какой-то холстяной фуфайке, на
мачте нового корабля...» (Арап Петра Великого //
Т.8. С. 14).
И. А. Гладыш
[657 ]

X
ХАЛАТ
хл:I at
Расстался б с музами, женился,
В деревне счастлив и рогат
Носил бы стеганый халат...
(6, XXXVIII. XXXXIX. 0-8)
Но муж любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам в халате ел и пил...
(2. XXXIV, 1-4)
Он поскорей звонит. Вбегает
К нему слуга француз Гильо,
Халат н туфли предлагает
11	подаст ему белье.
(6, XXV. 1-4)
Халат — «просторная домашняя одежда без пуговиц,
с большим запахом, т.к. подпоясывалась поясом, чаще
всего из витого шнура» (Кирсанова. 1\>:юван ксанд-
реика... (1.270).
В се|и*дине XVIII в. в с[х*де русского дворянства в обы¬
чай входит носить дома халат. Связано это и с кшннием
восточной традиции (поеме русско-турецких войн в оби¬
ход вошли некоторые элементы восточного быта: фески,
архалуки, халаты, туфш без пяток, широкие софы, по¬
крытые ковром, и проч.), п с проникновением француз¬
ских мод: русское дворянство, ориентированное на евро¬
пейский образец, стаю носить просторную распашную
одежду, крытую шелком, — дульетку, или дулыт.
Домашнюю одежду шп.ш из цветного бархата с отде¬
лочными обшлагами и воротником шалыо, цвет отдел -
ки и самого халата мог быть различен, норой подбира¬
лись контрастные сочетания. Отделкой мог служить
и мех. 11з-за российского климата — студеная зима и щю-
хладное лето — халаты утепляли, для этого использова¬
лась вата, гагачий пух. меховая подкладка.
Фасон халата был в достаточной степени консервати¬
вен: длинный, почти до иола или до щиколоток, широ¬
кие» рукава, суженные к манжетам или без сужения. От
архалука халат отличатся лишь кроем: архалук шился
из сложенного вдвое* материала, без плечевых швов,
в основном из шелковой ткани с* орнаментом в виде полос.
Можно п|)е‘дположить, что халат, который носил Ев¬
гений Онегин, был из дорогого атласа или же из термо-
ламы (тармоламы) — «очень плотной шелковой ткани,
нити которой скручены из нескольких прядей, г.е. мно¬
го толще других шелковых тканей. Кроме того, термола-
му ткали из шелка-сырца, потому она была характерно¬
го зо. вшитого цвета. Долгое время термолама ввозилась
в Россию из Ирана...» (Там же*. С.227). В начале XIX в.
эта ткань была одной из самых дорогих и модных в муж¬
ском гардеробе. В начале 1830-х гг. под влиянием па¬
рижских мод в обиход вошло новое домашнее платье:
«Домашнее платы* a la IVtrarepie* есть самое новое изоб¬
ретение. Они фасоном походят на бекеши. Их делают
длинными, стан и отвороты подбиты красным атласом,
и нижняя часть оного подбита им же, ве*сь на ватке*; за¬
стегивается пуговицами. Новые материи почти все тем -
ных цветов и затканы арапскими узорами» (Всчтнпк па¬
рижских мод. 1836. № (59. С.275).
Халат Дмитрия Ларина ckojkh* нечто был в моде в кон¬
це XVIII в., т.к. :шказывали новое* белье и домашнюю
одежду традиционно ко дню свадьбы. Возможно, его ха¬
лат был сшит из бархата, весьма популярного в XVIII в.,
но уже не* пользовавшечтм-я спросом в первые де'сятиле;-
тия XIX в., и халат из такой ткани мог донашиваться хо-
зяпном. Либо он был сделан из самой дешевой ткани до¬
машнего производства — печтряди, которая ткалась из
остатков пряжи разного качества (лен, шерсть).
Халат надевался утром поверх рубашки и кюлотов,
к обеду, даже* если он проходил дома, следовало переоде¬
ваться. Но в XVIII в. в обычае было принимать гостей,
обычно мужчин, в халате, если качество ткани и отдел¬
ка соответствовали представлениям о нарядной одеж¬
де*. иногда на него могли быть нашиты даже награды.
Так, светлейший князь Г.А.Потемкин донесения, слу¬
жебные доклады и проч. принимал, будучи одетым
в халат. Любопытно, что купечество, относящееся без
стеснения к своей одежде, не* только в баню ходило
в халатах, но и в ложе* театра можно было видеть в дни
спектаклей почтенного отца семейства, заседающего
по-домашнему в халате. Для дворян халат оставался
интимной частью гардероба: «...для меня были заказа¬
ны две дюжины тончайших батистовых рубашек и ве¬
ликолепный атласный халат; халат этот, вдень нашей
свадьбы, был по обычаю выставлен в брачной комнате
и, когда гости стали разъезжаться, моя теща туда от¬
правилась, надела на себя этот халат и стала прогули¬
ваться по комнатам, чтобы глаза ее дочерей привыкли
к этому убийственному, но ее мнению, зрелищу» (Сол¬
логуб В. А. Воспоминания. СПб., 1887. С. 130). Таким
образом, по самой манере носить халат, по качеству
ткани, нз которой он сделай, можно определить соци¬
альный статус владельца, уровень его жизни.
В начале XIX в. халат — не* только элемент быта.
Именно этот вид одежды приобретает особую образ¬
ность, он|к‘деленную знаково-коммуникативную функ¬
цию, отразившуюся в литературе* и живописи того в|и*-
мени. В ранней лирике Пушкина, так называе*мого
петербургского периода, халат — это символ свободного,
ничем не* етеснешюго состояния человека, позволяюще¬
го ему ве*сти себя по-домашнему, непринужденно, за¬
просто, «спустя рукава». В 1815 г. в лицейском послании
к профессору российской и латинской словесности
А.И.Галичу халат впервые уиотреб.1яется в этом значе¬
нии. В определенной степени он связан с анакреонтиче¬
ской жизнью, на бытовом уровне ему противопоставлен
[659]

ХАЛАТ
X
1(3(501

ХЛ.1АТ
знак новой, будущей жизни — узкие военные |к*йтузы,
на поэтическом — халат символизирует нриют молодос¬
ти, поэзии, уединенности, свободы, совсем иное — воен¬
ная жизнь, полная действия, полная славы.
О	Галич, время невозвратно,
И близок, близок грозный час,
Когда, послыша славы глас,
Покину кельи кров приятный,
Татарской сброшу свой халат.
Простите, девственные Музы!
11рости, приют младых отрад!
(Т. 1. С. 122)
И вновь, уже в 1819 г., в послании к А.Ф.Орлову, отго¬
ворившему поэта от службы в гусарском полку, появляет¬
ся это же противопоставление, но в ином порядке. С одной
стороны — мундир и сабля, доломан и усы — гусарские меч¬
ты. Мечта петь ноле брани, «и славу петь твоих уда|юв»,
мечта стать под знамена воинственных дружин, но эти
мечты «забываются», откладываются, и вместо них иная
жизнь, вещественным знаком которой является халат:
Над озером, в спокойной хате,
Пли в траве густых лугов,
Или холма на злачном скате,
В бухарской шапке и в халате
Я буду петь моих богов,
И буду ждать.
(T.2. С.86)
В послании к «минутному другу минутной молодос¬
ти» Н.В.Всеволожскому (1819), приятелю но «Зеле¬
ной лампе», халат — знак вольной жизни для себя,
в кругу своих друзей, противопоставленной скуке с* кар¬
тами в руках, «тяжкой знатности веселья»:
Я вижу мысленно тебя:
Кипит в бокале оцененном
Ли холодная струя;
В густом дыму ленивых трубок,
В халатах, новые друзья
Шумят и пьют! — задорный кубок
Обходит их безумный круг,
И мчится в радостях Досуг...
(T.2. С. 102)
В 1821 I'. в послании к В.Л.Давыдову, будущему дека¬
бристу, владельцу имения «Каменка», в котором Пуш¬
кин гостил и где очень часто собирались вольнолюбиво
настроенные молодые люди, вновь появляется халат. Но
теперь это «демократический халат», связанный не
с воспеванием .любви, молодости, анакреонтики, а со Сво¬
бодой, вольностью, итальянскими карбонариями:
Вот эвхаристия [другая J,
Когда и ты, и милый брат,
Перед камином надевая
Демократической халат,
Спасенья чашу наполняли
Бесценной, мерзлою струей,
И за здоровье тех и той
До дна, до капли выпивали!..
(T.2. С. 179)
«Милый, мне надоело тебе писать, потому что не*
могу являться тебе в халате, нараспашку и спустя ру¬
кава», — пишет Пушкин П.А.Вяземскому. Эта мета¬
фора проходит практически через всю переписку
друзей. А в творчестве самого II.А.Вяземского встре¬
чаются два стихотворения, связанные с этим обра¬
зом, одно — «Прощание с халатом» — написано
в 1817 г., второе — «Жизнь наша в старости — изно¬
шенный халат...» — уже в конце жизни поэта.
Прости, халат! товарищ неги праздной,
Досугов друг, свидетель тайных дум!
Халат связан с внутренней свободой, с истинными
ценностями:
Так, сдернув с плеч гостиную ливрею
И с ней ярмо взыскательной тщеты,
Я оживал, когда, одет халатом,
Мирился вновь с покинутым Пепатом.
(Прощание с халатом, 1817)
Стихотворение проникнуто размышлениями о новом
повороте судьбы, о будущей службе, в которой «забот
лихих меня обступит строй», суетности и тщете новой
деятельности, и халат как «лазейка» в прошлое, символ
мирной, свободной, истинной жизни здесь — и надежда
вновь обрести прежнее состояние:
О, мой халат, как в старину приветный!
11рими тогда в объятия меня,
В тебе* найду себе отраду я.
Прими меня е досугами, мечтами,
Венчавшими весну мою цветами.
(Там же)
В 1822 г. Вяземский выбирает для перевода миниатю¬
ру Д.Дидро «Сожаление о моем старом халате, или Совет
тем, у кого больше вкуса, чем денег». В благодарность за
некую услугу автору подарили новый халат и некоторые
предметы обстановки. В этой связи возникают мысли
о	достоинствах бедности и соблазнах богатства, о труде
и праздности. Вытесненный пышной обстановкой старый
халат становится символом трудового и полного внутрен¬
ней свободы писательского бытия. кото|юс противопос¬
тавляется бесплодному безделью светского модника.
Подобное же противопоставление встречается и в по¬
слании Н.М.Языкова «К халату» (1823). Презрение
к слепому жизни шуму, к славе пустомель, к политиче¬
ским «бредням», и как истинная ценность — скромная,
полная мысли, творчества жизнь студента, проводимая
в халате. Интересен эпитет, выбранный Языковым, —
«авторский халат», подчеркивающий связь с поэтичес¬
ким, писательским творчеством.
Как я люблю тебя, халат!
Одежда праздности и лени,
Товарищ тайных наслаждений
[6611

ХАЛАТ
X
И поэтических отрад!
Пускай служителям Арея
Мила их тесная ливрея;
Я вален телом, как душой.
От века нашего заразы,
От жизни бранной и пустой
Я исцелен — и мир со мной:
I	(арей проказы и приказы
11е портят юности моей —
П дни мои, как я в халате,
Стократ пленительнее дней
Царя, живущего некстати.
В халате во время работы застает I lyiiiKinia А.Н.Вульф
в Михайловском: <16 сентября 1827. По шаткому крыль¬
цу взошел я в ветхую хижину первенствующего поэта рус¬
ского. В молдаванской красной шапочке и халате увидел
я его за рабочим столом...» (Вульф А.Н. С.135). В момент
поэтического вдохновения застает импровизатор в «Еги¬
петских ночах» Чарского: «Чарский погружен был душою
в сладостное забвение... и свет, и мнения света, и пт» еч>б-
ственпые причуды для него не существовали. — Он писал
стихи. <...> Бедный итальянец смутился. Он поглядел во¬
круг еч'бя. Картины, мраморные статуи, бронзы, дорогие
игрушки, расставленные на готических этажерках, — по¬
разили его. Он понял, что между надменным dandy, стоя¬
щим перед ним в хохлатой парчовой скуфейке, в золотис¬
том китайском халате, опоясанном турецкой шалью, и им,
бедным кочующим артистом, в истертом галстуке, и поно¬
шенном фраке, I отчего не было общего» (Т.8. С.264, 2(50).
В живописи первой трети XIX в. также появляется ряд
работ, на которых русские писатели, поэты, художники
изображены именно в халатах или архалуках: Г. Р.Дер¬
жавин работы А.А.Васильевского (1815), автопортрет
О.А.Кипренского (1828), литог|>ас|н1рованиый портрет
Н.М.Языкова, П.А.Вяземский рабеггы И.Зонтаг (1821)
и др. В Мое-кве в первые месяцы 1827 г. портрет Пушки¬
на пишет В.А.Тропинин. Существует версия, что портрет
был заказан С.А.Соболевским, который «был недоволен
приглаженными и припомаженными порт|)етамн Пуш¬
кина, какие тогда появлялись. Ему хотелось сохранить
изображение поэта, как он есть, как он бывал чаще, п он
просил Тропинина... нарисовать ему Пушкина в домаш¬
нем ечч) халате, растрепанного, с заветным мистическим
перстнем на большом пальце одной руки...» (Вер/ П.В.
Из рассказов С.А.Соболевского // РА. 1871. № I.
Стб. 192), но из письма Соболевского видно, что портрет
был заказан самим поэтом. «Известно, по крайней мере,
семь портретов работы Тропинина, на которых модели
изображены в халатах. И все1 они — люди творческие.
По-видимому, эта специфическая одежда была “приду¬
мана” художником далеко не случайно. Своеобразие ко¬
стюма портретируемых сложилось из причудливого соче-
тания внешних атрибутов байронизма (расстегнутый
ворот рубашки с большим белым воротником, небрежно
повязанный галстук-шарф) с типично московской при¬
надлежностью костюма — халатом и в целом в столь сво¬
еобразной форме выражает представления художника
о	свободной пюрческой личности» (Павлова П.П. А.С. Пуш¬
кин в портретах. М.. 1989. [Т.1 ]. С.39). В 1839 г. был
написан посмертный пс>|>т|>ст Пушкина шведским живо¬
писцев! Карлом Мазером но заказу друга поэта П.В.На¬
щокина. Пушкин изображен в «своем красном архалуке
с зелеными клеточками» (В.А.Нащокина), на фоне книг
и с книгою в руке, полулежа на диване.
Халат становится в определенной степени знаком по¬
этического творчества. В одном из последних своих
стихотво|нчп1Й «Жизнь наша в старости — изношенный
халат...» (между 1874 и 1877) Вяземский соотносит
всю прожитую жизнь с- халатом:
Жизнь наша в старости — изношенный халат:
Н совестно носить его, и жаль оставить;
Мы с ним давно сжились, давно как с братом
брат;
Нельзя нас починить и заново исправить.
<...>
И. как боец свой плащ, простреленный в бою,
Я холю свой халат с любовью и почетом.
Лишенный поэтического, творческого одухотворения
халат становится знаком совсем иной жизни. В первой
трети XIX в. бытовало выражение «халатная жизнь», ина¬
че говоря, жизнь, проводимая в халате, т.е. полный уход
от проблем внешнего мира, его инте;|)ечч)в, ощущение*. ко-
торое описывает Л.1 (.Толстой в своем романе «Война
и мир»: «Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно
и грязно, как в старом халате?» (ТЬлстойЛ.И. Собр. соч.:
В 12 т. М., 1987. Т.4. С.304). Таковым было времяпрепро¬
вождение большей части поместного ;цюрянства пушкин¬
ского времени, и не столько по ощущению, сколько по сво¬
ей сути. Дмитрий Ларин щтктически всю свою жизнь
после женитьбы в халате — «а сам в халате ел и пил», такая
же «халатная жизнь» была одним из вариантов будущего
Ленского. 11 халат становится не1 просто одним из видов
одежды, но и знаком определенной формы жизни, опи¬
санной столь красно) м‘ч и во во второй главе «Евгения Оне-
гина», в щюпзведениях пушкинских современников: «Не-
ужли он, как один из моих соседей, встанет по утру рано,
часов i$ пять, напьется чаю п сядет раскладывать гранпась¬
янс вплоть до обеда; отобедает, .ляжет отдохнуть и опять за
rpai шае ллне вплоть до ночи; так проходят 305 дней» ((Юо-
евский В.Ф. Сильфида, 1837 // Одоевский В.Ф. Повести
н рассказы. М.. 1988. СЛ73).
Своеобразным идеалом покойного, символом беесмые--
ленного времяпрепровождения становится халат Н.И.Об¬
ломова: «Как шел домашний косном Обломова к покой¬
ным чертам лица ечо и к изнежешюму телу! На нем был
халат из персидской материи, настоящий восточный халат,
без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата,
без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог
I (itJ2 ]

X
ХАРИТОН И И
дважд|>1 завернуться в нет. Рукава, по неизменной азиат¬
ской моде, шли от пальцев к плечу все шире и шире. Хотя
халат :mrr и утратнл свою первоначальную свежесть и ме¬
стами .заменил свой первобытный, естественный лоск дру¬
гим, б iaroiфиобрете!шым, но веч; еще сох|шня.1 яркость
восточной краски п прочность ткани. Халат имел в глазах
Обломова тьму неоцененных дехтоинств: он мягок, гибок;
тело не чувствует его на себе: он, как пос.хушный раб. по¬
коряется самомалейшему движению тела» (Гопчщюв II.Л.
Соч.: В 4 т. М., 1981. Т.2. С.4).
Е.И.Потемшш
ХАЛДЕ ИСК 11Е .4 УД РКЦ Ы
То был, друзья, Мартын За дека,
Глава халдейских мудрецов,
Гадатель, толкователь снов.
(5. XXII. 12-14)
Халдеи (kaldu) — кочевое' арамееязычное племя, в XI—
X вв. до н.э. переселившееся в Вавилонию. К VII—VI вв.
до н.э. (время активного знакомства щм'внееврейской
н греческой культуре вавилонской) халдеи составляли боль¬
шинство населения Вавилонии и полностью усвоили <ч‘
культуру. И 626—539 it. до н.э.. в золотой век вавилонско-
IX) вслнкодержавия, с которым прежл,е веч-m и свя;<ан об|>аз
Вавилона в античной, библейской и еи|х>пейской традици-
ях. Вавилонией щмшиха халдейская династия, халдеи бы¬
ли шп|кжо предстаклены в административной и ж|м*ческой
.члите страны. Поэтому в античной. а следовательно, и по¬
зднейшей eBponeiicKoii традиции слова «Хахдея», «хахдеи»
сташ синонимами понятий «Вавилония», «вавилоняне».
На Востоке именно вавилонская культура отличатсь
наибольшим уровнем развития искусства п|)едсказания
будущего но всевозможным таткованиям положения
звезд, небесным знамениям. Поэтому в античности
и Средневековье слово «халдеи» (в значении «вавилоня¬
не») палучило дополнительный ряд значений: носители
наиболее развитого вавилонского искусства толкования
знамений, мудрецы, хранители тайного знания, «тохко-
ватели знамений вообще» — уже независимо от этничес¬
кого происхождения и реальной связи с вавилонской
культурой, тем более ч то в упрощенном средневековом
представлении все искусство толкования знамений было
некогда изобретено халдеями (вавилонянами), и. таким
образом, все позднейшие толкователи знамений счита¬
лись их учениками, наследниками и продолжателями.
Соответственно, Мартын Задека как «признанный
авторитет» в толковании снов автоматически воспри¬
нимался как первый из халдейских мудрецов (в смыс¬
ле авторитетнейший из толкователей знамений).
Дополнительную яркость образу хахде'йских мудрецов
в восприятии людей пушкинской эпохи придаваха обще¬
известная (как по библейскому тексту, так и не) бесчис-
лениым пере'.хожениям, ср. ниже) история и|х>|х)чечтва
Вахтасара (Бе'лшарруцур, сын и ерактический соправи¬
тель иое.хе'днего царя халдейской династии Набонида
(556—539 до п.;).). раепоряжав1Ш1Йсл в Вавилоне во вре-
мя многолетней» отсутствия последнего). Согласно ире'да-
нию (Дан. V), перед царем на стене загорелись слова
мене, теке.1. фщн'с. I Ipopimaxxvin Вавилона (Библия гово-
рит о них: * дознаватели!, халдеи, гаиатели» — Дан. V: 7.
I	I; здесь слово «халдеи» употреблено именно как обозна-
чение оп[К'дехенной категории тахковатеун'й знамс'ннй)
не смогли растолковать значение таинственных слов,
лишь молодой иудейский пленник Даниил сделал :лх>.
прочтя в них иредвечтие гибели Валтасара и Вавилонско¬
го царства. Здесь хахдеи выступают как олицетворение
языческой уче'ности, ошцшющейся на чисто че'ловечее'кие*
начала — опыт, разум, магические приемы, — и противо¬
поставленной свс'рхзнанию Даниила, исходящему от Бога
п становящемуся возможным только благодаря ве'|Н'.
Для I lyiiiKiuia этот сюжет мог быть особешю значим
еще и пет)му, что история Даниила стала темой знамени¬
того стихотворения Байрона «Видение Вахтасара» (Vision
оГ Belshazzar, 1814) из цикла «Ев[х*йские мелодии»:
Chaldean seers are good,
On the wall lettc'rs stood
Unknown I'ael awful still
But here they have no skill.
11еревод О. I ГЧюминой:
Волхвами славится Халдея,
И мудрый опыт их глубок,
11о тут стоят они, бледнея,
Пред тайной этих дивных строк.
(1'ншронДж. (Соч. |. Т.1—3. СПб.:
Изд. Брогкгаузд—Ефрона, 1904. (Б-ка великих писателей /
Под ред. С.А.Венгерова.) 'Г. 1. С.400)
Стихотворение это. несомненно, было известно
Пушкину, хотя бы во французском переводе.
См. также: мартын лалкка.
А.А.Немщювский
ХАРИТОНИИ
У Хари тонья в переулке
Возок пред домом у ворот
Остановился.
(7. XXXIX. XL. 3-5)
Церковь Св. Харитония Исповедника в Огородниках
находилась на углу Большого и Малою Харитош^ве'ких
пе'реу.хков (№ 11/9), которые и получили название но
це'ркви. I Церковь была приходской дтя дворцовой слободы
огородников, обя.ланных поставлять к царс*кому двору
«всякий овощ». Деревянная шатровая церковь докумен-
тахьно известна с 1618 г., но существоваха и ранее.
В 1652—1662 п\ «ми[К'кой казной» выстроены каменный
главный храм во имя Сретения Владимирской иконы Бо-
Ж1>ей Матери и колокольня с приделом исповедника Хари¬
тона. В 1832 г. построена ампирная трапезная. Пере¬
стройки происходит также в конце XIX в.
[663]

ХВАТ
X
Приходская церковь семьи Пушкиных. В 175)7 г.
О.В.Пушкина вместе с детьми переехала в этот при¬
ход. продав усадьбу на Нсглинной и купив новую и Ма¬
лом Харитоньевском переулке (№ 7), где жили также
B.J1. и A.JI.Пушкины, М.М. и Е.М.Сонцовы; к 1801 —
1802	гг. в наемных домах жила М.А.Ганнибал;
к 1800—1806 гг. С.Л. Пушкин нанимал дома в приходе
церкви Харитония. В приходе церкви жили также
И.И.Дмитриев, Сухово-Кобылииы, Санти, Херасковы,
Болотовские, Одоевские. В храме 6 июня 1826 г. вен¬
чались Е.А.Баратынский и А.Л.Энгельгардт.
11о постановлению 11резидиума Моссовета 26 февраля
1933 г. церковь закрыта, разрушена зимой 1934/35 г.,
и на ее месте построено типовое здание школы, которое
также не сохранилось.
Нащютив церкви, на другом углу Большого и Малого
Харитоньевских переулков, на участке купца П.Д.Орло¬
ва, стояло одноэтажное деревянное здание, которое
в Москве получило название «домик Татьяны Лариной».
С.	К. Ролиииок
ХАРЛИ КОВ - см.: МАИФИ.1 ХАИ1ИКОВ.
ХВАТ — бойкий и ловкий человек.
Блажен, кто с молоду был молод,
Блажен, кто во-время созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват...
(8. X, 1-7)
Пушкин придает слову «хват» явно негативный
смысловой оттенок, связанный, во-первых, с этимоло¬
гической его основой (or «хватать»), во-вторых, с ли¬
тературной традицией. Ср. в «Горе от ума» Грибоедова
диалог Фамусова и Скалозуба (Д.2. Явл.5):
ФАМУСОВ
Любезный человек! и посмотреть так хват,
Прекрасный человек двоюродный ваш брат!
СКАЛОЗУБ
По крепко набрался каких-то новых правил:
Чин следовал ему, он службу вдруг оставил —
В деревне книги стал читать.
ФАМУСОВ
Вот молодость!., читать... а после хвать!..
Вы повели себя исправно,
Давно Полковники, а служите недавно.
(Грибоедов Л. С. Горе от ума: Комедия н четырех действиях,
в стихах. М., 1833. С.53—54)
В.	А. Кошелев
ХЕРУВИМ - см.: ВЕРБНЫЙ ХЕРУВИМ.
ХИЖИНА
А там, меж хижинок татар...
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
(Отрывки и.) Путешествия Онегина //Т.6. С.200)
В словаре Даля слово «хижина» отнесено к церков-
но-славянскому и означает лачугу, избенку, убогий
кров. Татьяна в ее странном н пророческом сне увлече¬
на Онегиным в лес, в жилище разбойников, спорив¬
ших о том, кому она будет принадлежать:
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленской; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался... хижина шатнулась...
И Таня в ужасе проснулась...
(5, XXI. 1 —Н)
В конце XVII1 — начале XIX в. хижина стала восприни¬
маться как живице естественное', гораздо более близкое*
к природе, нежели роскошный дворец. Она означала отказ
err искусственности жизни большого света. Князь Адам
Ча|Угорыжский, близкий друг Александра I, вспоминал,
что будущий император «любил земледельцев и сельскую
красоту крестьянок. Сельские занятия, сельские труды,
жизнь простая и тихая, на хорошенькой ферме, в стране'
отпиленной и цветущей: вот роман, который ему хогслось
осуществить и к которому он постоянно со вздохом воз¬
вращался» (РА. 1871. № 4—5. Стб. 708).
Эти настроения в русском обществе развиваются под
влиянием Ж.-Ж.Руссо, проводником которых в русской
литературе стало творчество Н.М.Карамзина. Стремле¬
ние удалиться от зла, построив е*ебе «тихий кров за даль¬
ней сению лесов», звучит в его поэзии 1790-х гг.:
Но знай, о верный друг! что дружбою твоей
Я более всего горжуся в жизни сей
I	I хижину с тобою,
Безвестность, нищету
Чертогам золотым и славе предпочту.
Что истина своей рукою
Напишет над моей могилой? Он любит:
Он нежной женщины нежнейшим другом был!
(I locjiaiine к женщинам, 1795)
Для юного Пушкина уединение в хижине не было
идеалом. Слишком живой и подвижный, увлекающий¬
ся, он, в отличие от Карамзина, рано понял, что «счас¬
тья нет и между вами, / Природы бедные сыны!». Толь¬
ко мудрая старость должна уединиться от света для
размышлений. Не в силах поддаваться порывам мятеж¬
ных страстей, иронически замечает Пушкин,
Смиренные не без труда,
Мы любим слушать иногда
I е>е>41

ХОРОВОД
Страстей чужих язык мятежный
II	нам он сердце шевелит.
Так точно старый инвалид
Охотно клонит слух прилежный
Рассказам юных усачей,
Забытый в хижине своей.
(2, XVIII. 7-14)
Н. Л. Марченко
ХЛЕВ — сарай или загон д.ш ночевки и зимовки до¬
машнего скота.
«Сараи или хлевы для рогатого скота должны быть от
мола до потолка четырех с половиною аршин вышиною,
и не токмо еженедельно вычищаемы, но и снабжены от¬
душниками для изведения паров, — писал упомянутый
в “Евгении Онегине” В.А.Левшин, автор многочислен¬
ных хозяйственных сочинений. — В отводных желобах
хотя и нет надобности, ежели навоз долго лежит и не¬
престанно подкладывается свежая подстилка; но многие
хозяевы имеют особливую надобность в навозном соке,
и в сем случае подлежит их так располагать, чтобы они
имели отвод сока в одно общее творило. — Разделять са¬
рай на стойлы в обыкновенном хозяйстве не введено; но
при введении всегдашнего содержания скота в стойлах
нужно. Сараев сих намащивать деревянными половица¬
ми нет надобности; <...> навоз с камня .лу чше счищать,
нежели с земли» (Летит В.А. Карманная книжка для
скотоводства. М., 1817. С.37).
Поэтическая смелость Пушкина заключалась в том,
что он соединил, более того — зарифмовал в своем сти¬
хотворном романе прозаизм «хлев», неизбежно связан¬
ный с не менее прозаическими коровами и навозом,
с поэтизмом «дева»:
11а утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
II	в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая, дева
Грядет, и, зимних друг ночей,
Трещит лучинка не|>ед ней.
(4, XLI, 8-14)
Заметим, что девой названа крепостная девушка-пря¬
ха; юные дворянки, нетерпеливо ожидающие танцев, —
сниженно, прозаически девчонками, что вызвало крити¬
ку Б.М.Федо|юва (см. об этом: ЛЕВА. ЛЕВЧОНКИ).
Лит.: Ц/ковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля.
М., 1957. С. 159-160; lapxoe. С. 19.
II. И. Михайлова
ХЛОП - гм.: НОВА.
ХОЛОД - см.: КРЕЩЕНСКИЙ XO. IO l
ХОРЕЙ - см.: ЯМ1> и ХОРЕЙ.
ХОРОВОД — упоминается во второй главе романа
дважды. В строфе XXVII как метафора:
...на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо край земли светлеет,
И вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
(2, XXVIII, 3-7)
В строфе XXX I Ivhikhh употребил слово в его прямом
значении при описании нравов семейства Лариных:
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод...
(2. XXXV, 1-7)
В.И.Даль определяет «хоровод», или «харагод», как «со¬
браны' сельских девок и молодежи обоего пала, на вальном
воздухе, для пляски с песнями; хороводные песни, особые,
щхггяжные, и хо[)оводная пляска, медленная, балее ходь¬
ба, нередко с подражаньем в движеньях словам песни»
(Даль). Это был своеобразный самобытный народный те¬
атр. веками бытовавший на Руси. В современной фальк-
лористике под «хороводом» обычно понимают «совместное
пение песен, при котором участники берутся за руки и, об¬
разовав круг, ходяч в ту или иную сторону, в IX) время как
в середине cm один или несколько человек разыгрывают
содержание песни. Исполняемые таким образом песни на-
зываются хороводными» (Бачинская II.М. Русские хоро¬
воды ихо|юиодные песни. М.; Л., 1951. С.5).
Зарождение хоровода у славянских народов относит¬
ся к глубокой древности.
Хоровод обьединил музыкальное искусство с поэзи¬
ей, хореографией и элементами драматургии. Он от¬
кликался на разные жизненные ситуации, отражал
животрепещущие вопросы быта, формировал общест¬
венное мнение. Благодаря типичности образов и ситу¬
аций, их обобщенности герои хороводов были близки
как участникам-исполнителям, так и многочисленным
зрителям. При исполнении хороводной песни, как пра¬
вило, делались намеки на конкретные обстоятельства,
касавшиеся отдельных участников хоровода.
Хороводы водили весной от Пасхи до Троицы,
а осенью — от Успенья до Рождества Богородицы п 11о-
крова. В.И.Даль приводит множество названий
хороводов: «радуницкие, пятницкие, Никольские,
ильинские, ивановские, успенские, семенинские, ка-
пустинские, покровские».
Ведущая роль в хороводах принадлежала девушкам.
Пора хороводных гуляний оставалась памятной им на
16651

«Хпрошиная*. Лубок. 1849. Мега-мография
всю жизнь. Иногда в хороводе участвовали молодые за¬
мужние женщины, продолжая девичьи игры о разре¬
шения мужа.
Крепостные театры в поместьях были недоступны
для крестьян. Хоровод — единственное театрализован¬
ное зрелище — праздник музыки, танца, цвета. Теат¬
ральность действия в некоторых хороводах подчерки¬
валась тем, что участники не пели, а разговаривали.
Такие хороводные песни-игры, которые кроме песен¬
ного текста имели [К'чевой диалог, можно скорее счи¬
тать определенным видом народной драмы.
По содержанию в хороводах, как правило, присутство¬
вали две темы: быт и труд народа и семейные отношения.
В бытовых хороводных песнях участники воспроиз¬
водили этапы полевых работ: посев, собирание и обра¬
ботку жита, п|юса. льна, гороха и др.
Так, при хороводе «Просо» «играющие в большинст¬
ве случаев делятся на две партии, выстраиваются друг
против друга двумя рядами, которые под пение своих
реплик поочередно то наступают, то отступают: начи¬
ная петь, один ряд идет навстречу другому, с припевом
(“Ой, дид-ладо") — отступает обратно. Наступая и от¬
ступая. ряды остаются повернутыми лицом друг к дру¬
гу» (Бачинская Н.М. Указ. соч. С. 12).
Отношения в семьях (выбор жениха или невесты,
взаимоотношения мужа и жены, невестки и свекро¬
ви) очень часто привлекали зрителей и участников
хороводов. Помимо тем хороводы завораживали сво¬
ей музыкальностью и пластикой движений. Герои
встречались большей частью в бытовой обстановке:
вот девушка моет на реке белье (песня «Из-под дуба,
из-под вяза») или пасет гусей («Я часто по берегу по¬
хаживала. гусей-лебедей заманивала»), или вышива¬
ет ковер-приданое («Уж мы шили ковер») и т.д. За
этими изображаемыми в хороводе работами девушку
встречает «парень молодой» или «милый друг», проис¬
ходит знакомство, иногда изображается ссора, потом
примирение. Часто в хороводах в середине круга ра¬
зыгрывались настоящие бытовые сцены со сложно
разработанными сюжетами, которые исполнялись от¬
дельными участниками. Один из таких сюжетов —
о	муже-недоростке, которого жена после свадьбы
привязала в лесу к березе.
Особую группу составляли хороводные песни, где
высмеивались духовенство и дворянство. Одну из та¬
ких песен, «Как во городе было во Казани», Пушкин
вводит в драму «Борис Годунов» (сцена в корчме, Вар-
лаам пьет и поет: «Молодой чернец постригся...»).
Хоровод летом на зеленой сельской улице — всегда
праздник. Множество раз в нем воспевалось жизнеут¬
верждающее начало:
Наша улица широкая, широкая,
Да трава-мурава зеленая, зеленая;
Да уж она чем изукрашена?
Да изукрашена да наша улица
Да все травой-муравой,
[666]

X
ХОРОВОД
Да все горками, да все горочками,
С молодцами, да с молодицами,
С душами красными девицами...
(Бачинсная II.М. Указ. соч. С.35—36)
«Движение хоровода может иметь различные фор¬
мы. Чаще всего это круг, который движется в ту или
иную сторону, временами останавливается, иногда сто¬
ит неподвижно. <...> Остановки движения хороводно¬
го круга происходят в зависимости от значительности
действия, разыгрываемого актерами в середине его»
(Там же. С.69).
Иногда внутри большой) круга образуется другой, по¬
меньше, который движется в противоположную сторо¬
ну. Круговое построение, бывает, сочетается с некруго¬
вым, когда ряды участников постепенно продвигаются
вдаль деревни или наступают один на другой. По усмот¬
рению вожака колонны пар. описывающих восьмерку,
производят зигзагообразное движение всей цени.
«Участники хоровода обычно держатся за руки, ино¬
гда просто идут по кругу друг за другом. Если круг во
время исполнения песни стоит, за руки обычно не бе¬
рутся. Очень распространен был обычай держаться за
концы носовых платков» (Там же. С.71).
Существуют различные формы театрализации музы¬
кального исполнения в хороводах. Так, иногда хоровод
н «актеры» вместе поют в кругу всю песню или хоровод
поет всю песню, а «актеры» присоединяются только
в своих репликах. В песне «Я по пашне хожу, хожу, по¬
хаживаю» хоровод исполняет повествовательную часть
песни и припев, а актеры — только свои реплики.
Весна н лето — до начала страдной поры (сенокоса
и главным образом жатвы) — разгар многолюдных хоро-
водных гуляний. Они бывали, как правило, по боль¬
шим праздникам, так называемым престольным, на
которые съезжался народ из окрестных селений. Не¬
редко на таких праздниках, продолжавшихся два-три
дня. бывали ярмарки. На больших хороводах родители
подыскивали сыновьям невест, дочерям — женихов.
Девушки несколько раз в день меняли наряды. Хорово¬
ды в таких случаях объединяли до 200—300 человек.
Хороводные» гулянья по воскресеньям и вечерами в буд¬
ние дни объединяли жителей одного или двух селений.
Вокруг хороводов собирались в качестве зрителей все
жители: старики, дети, пожилые замужние женщины
«-Ом мод нишемкой. под черешенкой...». Лубок. 1850. Металлография
Ой! тий» ои«шмюю,тиир>	,'и^ст*Цсъ	cjuxi^,
GmOJUW) СТПЛ^НУКЛ JtiOJUXJOK)	.'Ktt	nOMjjUUltb,
4— ■■ —	—	0» я салЧ и»
Лк* U/J* людоч
*41, иросиласл' м- молилаои
31 TOuJa) 1М/
ЗСотиЦ ли.«л	oUal	k<ua, ка*и,
мл	,'А я	ум, хм/, си;
& то m&juMwMkoj
Згиядли- раймикл-	^
Sbcx&S ti Я MOty W Л $и*мнЛSU.HX. 'fl* Л Млглл.7ЧуЬ«ло
[667]

ХОРЫ
X
внимательно следили за всем происходящим в хорово¬
де, наблюдали за поведением молодежи, со симпатия¬
ми ори выборе пары.
В пушкинское время зимой хороводы заменялись ве¬
черниками в избах, это были посиделки, беседы, когда
игрались некоторые хороводные игры, но круг, как
правило, отсутствовал, а играющие сидели на лавках.
Позднее «большие хороводы» но праздникам начали
водить осенью и зимой. Сверху шуб девушки надевали
цветные шелковые пояса, на голову, даже в мороз, —
нарядные шелковые или ситцевые набивные платки.
Зимние хороводы продолжались не целый день; поиг¬
рав на воздухе часа два, уходили веселиться к избах.
В поэзии описание хоровода впервые встречается
у Г.Р.Державина в стихотворении «Весна» (1804):
Нимфы в лугу, подлунным сияньем,
Став в хоровод, вечерней зарей,
В песнях поют весну с восклицаньем,
11ляшут, топочут стопой.
См. его же стихотворение «Возвращение весны»
(1797):
Вся природа торжествует,
11разднует Весны приход,
Все играет, все ликует, —
Нимфы! станьте в хоровод
И, в белейши снега ткани
Облечснны, изо льну,
Простирайте нежны длани,
Принимайте вы Веспу...
И. А. Гладыш
ХОРЫ
Людьми пестреющие хоры...
(7, LI, 6)
Хоры — открытая галерея, балкон, обычно на колон¬
нах, в верхней части большого помещения, зала. Во в|н*-
мя балов или обедов на хорах могли помещаться музы¬
канты, певчие. Или же, как у Пушкина, хоры служили
местом, откуда можно было наблюдать за балом.
«На хоры не езди — это место не для тебя», — настав¬
ляет Пушкин жену в письме 1831 г. (Т. 14. С.248).
Вот примечательное описание впечатления от наблю¬
дения ;«1 балом с хоров в книге «Рассказы бабушки»: «Во
время зимы 1822 года было несколько маскарадов при
дворе; нам достали билеты, мы ездили в Зимний дворец
н с хор смотрели, что делалось внизу в зале. <...> 11е буду¬
чи чиновною и не имея доступа ко двору, мне никогда не
приходилось видеть придворного бала, потому что балы
в собраниях в присутствии высочайших особ — это совсем
другое дело, чем бал при дво[)е. Очень мне любопытно
было следить за всеми этими господами, как они стара¬
лись незаметным манером друг друга оттереть и будто бы
случайно стать там, где могли привлечь к себе внимание,
или надеялись услышать милостивое слово. Все эти фо¬
кусы находящимся в зале незаметны, а с хор видно всех
в одно время: смотри только, так вот и увидишь, куда все
стремятся...» (Рассказы бабушки. С.262).
Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
(1, XIX, 5-7)
Хоры — музыкальная пьеса, исполняемая группой
лиц, хоровое пение. Видимо, хоры не играют в этой
строфе большой роли. По мнению И.Р.Эйгеса, в бале¬
те «богини — актрисы, артистки, но прежде всего — ба¬
лерины» (Эйгес И.Р. Музыка в жизни и творчестве
Пушкина. М., 1937. С.44).
/:. //. Вольская
ХРАМ КИП РИДЫ
Храм богини любви Киприды, изображенный Лен¬
ским на одном из «летучих листков альбома» Ольги:
То в них рисует сельски виды.
Надгробный камень, храм Киприды... —
(4. XXVII, 5-6)
типичный рисунок в альбомах первой патовины XIX в.
(см.: Корнилова А.В. Мир альбомного рисунка: Русская
альбомная графика конца XVIII — первой половины
XIX	века. Л., 1990), связанный с сентиментально-роман¬
тическими литерату рными мотивами. Вместе с тем рису¬
нок храма Любви, сделанный рукой пушкинского ге|м>я,
органично вписывается в общекультурную традицию.
К этому времени «храм» уже являлся устойчивой приметой
садово-паркового стиля: «В усадебных садах и парках ста¬
вились храмы, посвященные Любви и Дружбе» (Там же.
С.77). Вспомним, к примеру, «храм уединенного размы-
шления» в усадьбе гоголевского Манилова. Однако поми¬
мо архитектурных. альбомных «храмов» появляются мно¬
гочисленные литературные «храмы». Во второй половине
XVIII — начале XIX в. они буквально заполонили страни¬
цы изданий: храм «Добродетели» (11раздное время в поль¬
зу употребленное. СПб., 1759. С. 1—43), «Ма[х*ов» (Му¬
равьев М.Н. Храм Марсов, 1773 (?) // Муравьев М.II.
Поли. собр. соч. СПб., 1819. 4.1. С.37—46), «Смерти»
(Зеркало света. СПб., 1787. 4.6. С.671—682), «Ставы»
(Поп А. Храм Ставы из творений славного Попе / Пер.
Павел Львов. Петрополь, 1790. С. 1—32), «Истины»
(Львов 11.10. Храм Истинны, видение Сезостриса царя
Египетскаго. Петрополь, 1790. С.1—50), «Фортуны»
(Чтение для вкуса, разума и чувствований. М., 1791. Ч.З.
С.242—268), «Моды» (Храм Моды, или Нрав поврежден¬
ный истекающего века. М., 1792. С.1—312), «Любви»
(Прозаические строки, или Повести новейших немецких
писателей. 016.. 1801. С.4—80). В романе М.М.Хераско¬
ва «Полндор, сын Кадма и Гармонии» (1789) храмов сра¬
зу жчтчшько: «Мудрости», «Славы», «Натуры». В целом
|668|

X
ХРАМ КИМ1Ч1ДЫ
«Вид Храма дружбы с Каскадом близ Шале и саду города Павловска».
И.В.Галактионов по ориг. С.Ф.Щедрина. 1800—1801. Гравюра
все они имеют ярко выраженную дидактическую установ¬
ку и связаны с гцюпагандой моральных истин. Здесь же,
в текстах, (|юрмируется представление о литературном
«храме» как организованном культурно-смысловом щюст-
ражтве, иначе сказать, складыва<*тся .штературный то-
нос храма. Его тиишогическими слагаемыми выступают:
дорога к храму, преддверие храма, описание (внешнее,
внутреннее) храма, храмовое божество и его святилище,
сонм храмового божества.
В контексте морализаторской проблематики повест¬
вований о храме дорога к нему осмысливается как сво¬
еобразное чистилище. Проходя ее, герой освобождал
душу от скверны и в результате получал право престу¬
пить священный порог жилища божества. В связи
с этим в храмовом пространстве функционален образ бе¬
лых риз, в которые облачался странник на своем пути.
Сохранять белые одежды означало оставаться верным
избранной дороге по направлению к храму.
Дорога к храму сопряжена с движением по вертика¬
ли, с восхождением на некую крутую скалу или на вы¬
сокую гору, вершина которой сокрылась в облаках.
Причем по мере продвижения вперед она становится
все более затруднительной. Герою предстоит ряд физи¬
ческих испытаний по нарастающей. Вначале это пла¬
менные вихри и перуны, их сменяют страшные молнии
и пески, зыблющиеся под ногами. Члены странника
«изъязвлены», «кровь его течет ручьями». Но телесные
страдания не являются единственными. Гораздо труд¬
нее преодолеть искус моральный, напр., в целях удоб¬
ства прохождения трудных участков «поворотить в от¬
даляющие от истинного пути дороги» либо вообще
пытаться повернуть вспять.
При движении к храму происходит постижение
важных общечеловеческих понятий, которые в повест¬
вовании приобретают аллегорико-символическую фор¬
му. Но прежде эту форму принимает сама дорога.
В тексте с установкой на откровенный дидактизм она
полностью утрачивает свои реальные географические
очертания. Крутой подъем в гору символизирует труд¬
ный путь земного познания. Дороги, бегущие во все
стороны от жилища божества, представляют разверну¬
тую метафору процесса обретения истины: по мере
своей удаленности от храма они становились уже. Опо¬
знавательными знаками движения, напр., к храму
Добродетели выступают аллегорические фигуры Хоте¬
ния. Суеверия, Намерения, Веры, за каждой нз кото¬
рых закреплено строго фиксированное содержание.
Мотив дороги закономерно обусловил в храмовом
континууме присутствие фигуры «вождя» — провод¬

ХРУСТАЛЬ
X
ника. No поскольку образ реальной дороги как тако¬
вой отсутствует, то функциональность проводника
в повествовании заключается главным образом в ис¬
полнении роли «ментора» при странствующем герое.
Причем процесс приобщения к моральным истинам
осуществляется, как отмечалось выше, на аллегори-
ко-символическом уровне. Так, Полилору, герою ро¬
мана Хераскова «Полидор, сын Кадма и Гармонии»,
вступившему по велению богов «на путь правый»,
вожатый к храму Теандры Дух Пустынный открыва¬
ет три великие истины, которыми должен руководст¬
воваться мир людей. В своей пещере прежде он
обратил внимание юноши на крики совы: «...ее пребы¬
вание и клики знаменуют, Полидор, бдительность,
потребную мудролюбцам. Ьогиня Минерва соделала
сие животное своим символом» (Херасков М.М. Мо-
лидор, сын Кадма и Гармонии. 4.2 // Херасков М.М.
Творения. 4.1 —12. М., 1802. 4.11. С.264). Затем
Дух указал на «царство муравьев»: «...в совокупном
людей обществе взаимному трудолюбию, тщательно¬
сти и попечительности научайся»; «...се картина
сущности нашей в мире сем!» (Там же. С.265).
И наконец, в «рое пчел» пустынник нрс.чложил «науку,
поучающую человеков единому началу в общежитии
повиноваться, да соединенными силами сладость
земного жития приобрящут» (Там же). Таким обра¬
зом, пещера Духа символически вобрала it себя мо¬
дель мироустройства, основанную на триединстве
мудрости, трудолюбия и уз человеческого общежи¬
тия. С другой стороны, обиталище Духа является
своеобразным преддверием храма Теандры. В нем
Полидору назначено постичь земную мудрость, что¬
бы потом приобщиться к мудрости высшей. В целом
же функциональная роль преддверия в храмовом
пространстве логически связана с сакральной функ¬
цией храма-укрытия и сохранения святыни. Если
храм, оберегая, скрывал божество, то преддверие
давало реальную возможность опосредованно рас¬
крыть его сущность. Причем первостепенное значе¬
ние здесь отводилось аллегорическим фигурам, которые
выступали определенными знаками отвлечен¬
ных понятий: смерти, любви, истины и т.д. Стражи
«вечных дверей» храма Смерти — Старость и Немо¬
щи. Часовым ворот храма Любви стало Любопытст¬
во. У входа в святилище Истины стоят Закон
и Опыт. Поклонников Моды встречает министр Само¬
любие. Те же, кто не желает служить Истине, обре¬
чены на знакомство со Скукой. Слава сопряжена
с аллегорией остановившегося Времени («коса его по¬
вержена и крылья связаны»), так как героям, всту¬
пающим в ее храм, суждено бессмертие.
Закономерным этапом постижения храмового
пространства является сам храм — «Дом Бога». То-
нос Божьего Дома, аналогично образу преддверия,
проецировал существо своего Хозяина. Так, к при¬
меру, в жилище нимфы, как в зеркале, отразился
характер его владычицы: «...все то, что роскошь изящ¬
нейшего изобрести удобна, зрение обворожало»
(Там же. С. 131).
Смысловые связи п оттенки аллегорических фигур
владык храма демонстрировал сонм божества. У Мар¬
са выстраивалась взаимосвязь с Храбростью, Твердос¬
тью духа и военным Искусством. Спутниками Мудрос¬
ти выступали Щедрота, Скромность, Чистосердечие,
Непорочность. У подножия престола Моды стояли Сво¬
енравие, Самолюбие и Гений Новости, извещавший бо¬
гиню о расположении к ней подданных, и г.д.
Являясь проекцией отвлеченного понятия, храм
в ряде случаев наделялся выразительной индивидуаль¬
ностью. придающей образу настоящее эстетическое
качество. Напр., воображаемый храм Любви не
имел топографической н архитектурной закреплен¬
ности. Он мог возникнуть «везде, где двое любовни¬
ков прилеплены друг к другу всем сердцем». При
этом богиня не нуждалась в великолепном здании,
так как «истинная любовь убегает блеска». Ее при¬
ютом, как правило, была «темнота... прохладной ро¬
щи», а «дерновая скамья» в укромном уголке аллеи —
престолом богини.
В границах данного храмового топоса осуществ¬
лено пространственное решение сюжетной ситуа¬
ции пушкинского романа — первого разговора
Татьяны и Онегина: аллея, скамья. Кстати сказать,
любящая героиня после объяснения продолжает ос¬
таваться в «своем» пространстве — «храме любви»,
в то время как Евгений, будучи в нем «чужим», по¬
кидает его.
Как видим, в тексте пушкинского романа представ¬
лены два типа изображения храма Киприды, характер¬
ные для XVIII — первой половины XIX в., — альбомный
рисунок и литературный храмовый топос.
Л. А. Капитанова
ХРАНИТЕ. II» - см.: AHU-.l-XPUIUTK.Il.
ХРУСТАЛЬ — «немц. чистое, белен1 стекло, особ,
граненое» (Даль).
Янтарь на трубках Цареграда,
Фарфор и бронза на столе,
И, чувств изнеженных отрада,
Духи в граненом хрустале...
(I. XXIV, 1-4)
Выражение «граненый хрусталь» в этом контексте
служит метонимией флакона — «скляницы, особ, для
духов» (Даль). Большинство предметов художествен¬
ного стекла, оформлявших быт онегинского времени,
изготовлялось из граненого бесцветного свинцового
[670]

X
ХРУСТАЛЬ
хрусталя, вошедшего в моду в начале XIX в. и потес¬
нившего цветное и бесцветное стекло.
Еще во второй половине XVIII в. в Англии было
освоено производство свинцового хрусталя, посте¬
пенно начавшего вытеснять простое стекло. Он
декорировался не гравировкой, а шлифовкой
и резьбой, получившей название «алмазная грань».
Вскоре английскому хрусталю стали повсеместно
подражать. В начале XIX в. в России был найден
собственный оригинальный рисунок гранения хрус¬
таля, так называемый «русский камень», напомина¬
ющий обработанные шлифовкой драгоценные
камни, а все изделие казалось усыпанным правиль¬
ными рядами алмазов. Геометрические грани ло¬
жились на тулово предмета охватывающими его по¬
ясами, подчеркивая форму, помогая выделить ту
или иную часть изделия.
Применение к России хрусталя с алмазной гранью
совпало по времени с зарождением и распростране¬
нием русского ампира. Техника алмазного гране¬
ния, приведшая к отказу от так любимого в стекле
XVIII в. цвета, гармонично соответствовала этому
стилю. Строгие формы изделий, холодное мерцание
геометрических граней являлись воплощением эсте¬
тических принципов ампира. Вот почему в кабине¬
те Онегина, «мод воспитанника примерного», не мог
не стоять столь характерный для модного тогда сти¬
ля ампир «граненый хрусталь». Флакон для духов из
хрусталя с алмазной гранью, но форме напоминав¬
ший небольшой изящный графинчик с узким гор¬
лом, шарообразным или расширяющимся книзу
туловом, мог быть изделием стекольных заводов,
наиболее известных в производстве хрусталя, та¬
ких, как Императорский и Бахметевский. Извест¬
ный русский экономист, профессор статистики, ис¬
тории и географии Е.Ф.Зябловский в 1832 г. писал:
«С.Петербургский императорский стеклянный за¬
вод, доведенный до такой степени, что может стать
наравне с первейшими сего рода иностранными за¬
ведениями, сверх того примечателен тем, что при
нем образовались отличные мастера в деле хруста¬
ля, распространявшие сие искусство по всей России.
<...> Хрустальные изделия отличаются чистотою
массы, красивыми формами, зеркаловидною шли¬
фовкою, искусной гранью и резьбой...» (Цит. по:
Художественное убранство русского интерьера XIX
века: Очерк-путеводитель / Под общ. ред. И.Н.Уха-
новой. Л., 1986. С.22—23).
В начале XIX в. Императорский стекольный за¬
вод стало невыгодно содержать лишь для обслужи¬
вания двора, поэтому расширился ассортимент про¬
дукции для свободной продажи. Это были бокалы,
стаканы, графины, вазы, чернильницы. Среди этих
изделий для продажи стали выпускать и флаконы
для духов, являвшиеся тогда модными новинками,
как и «чувств изнеженных отрада, духи», для кото¬
рых они предназначались. «Косметики и духи во¬
шли в употребление у нас только в конце прошед¬
шего [XVIII. — М.В. ) столетия...» (Ныляев. Ста¬
рое житье. С.80—81).
См. также: ДУХИ.
М. II. Васильева
[671|

ЦАРЕГРЛДСКИК БЕРЕГА
ЦАРЕГРАДСКИЕ БЕРЕГА — зд. столица Турции,
расположенная на восточном выступе Фракийского
полуострова.
«Имя свое он [город Константинополь. —А.Р. | получил
<уг имеш! Константина Великого, причем в течение своей
истории менял свои названия: так, он известен еще иод
именем Византии; славяне называли его Царьградом,
а турки Стамбулом. <...> Стамбул занимает ту местность,
которая собственно и является прежним Константинопо¬
лем. <...> Константинополь населен представителями рал
личных племен, из которых наибольшими по численности
являются, конечно, турки, а затем армяне, греки и ев¬
реи. <...> ...Во многих местах и теперь еще можно встре-
тить развалины различных построек, говорящих об его
славном прошлом. <...> Море, изрезывающее и омываю¬
щее город, лучшая дорога и действительно, па[Х)ходы бшь-
шие и малые, и бесчисленное множестве) лодок — “капков"
снуют взад и впе|к‘д. ^>госообщение весьма удобное* н деше¬
вое: они 1юдвозят людей п товары...» (Полный пракоелав-
ный богословский энциклеше'дичее'кий словарь. Ренр. изд.
1912 г. Т. 1-2. М., 1992. Т.2, (лб. 1457-1459).
В пе>ртовом городе Одессе «обжорливая младоеть»
ожидает прибытия из Константинополя гает|к)номпче-
ского груза:
По мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских берегов.
(Отрывки из Путешествия Онегина // Т.6. С.204)
Константине)!киь (Царьград, Стамбул, Constantinople,
Царь-Град) много рат упоминается в произведениях
и письмах Пушкина (см.: Т. 17. С.246).
А.	Б. Руднева
ЦВЕТНИКИ
Определение «цветника» в словаре В.И.Даля —
«клумба, место в саду, на дворе, сплошь засажен¬
ное цветами», — довольно точно соответствует этому
роду садово-парковых затей, включенному Пушкиным
в описание пейзажного парка Лариных. В романтиче¬
ских традициях первой четверти XIX в. цветники Ла¬
риных не принадлежат к элементам регулярной плани¬
ровки парка. Они устроены в отдалении err дома, на
берегу ручья, в окружении кустов сирени:
Кусты сиреи переломала,
По цветникам летя к ручью...
(3, XXXVIII. 12-13)
Можно сравнить «новый вкус» в устройстве цветни-
ков е*е» «старым вкусом», характерным для XVIII столе-
тия. «Партеры разрезные или цветники, — замечает
в 1795 г. В.А.Левншн водном из своих “наставлений , —
ныне выходят из употребления, хотя и оне имеют свое*
достоинство, особливо даже для местечек небольшого
пространства. Состоят оне из частей, разделенных сим¬
метрически, в которых мало употребляется дернин
и пристриженных растений, но большею чаетию занима¬
ют их платбандами, т.е. грядами, окруженными низко-
рослыми растениями, идущими в пристрижку; а на
грядах этих сажают разные цветы. Разделяют их до-
рожки немалой ширины, усыпанныя песком. ...Поелику
настоящее место для оных близ дома, ширина оных
должна быть по меньшей мере во все1 протяжение е|)а-
сада здания, а длина соразмерна возможности обозре-
Константинополь. Ил.1ннт|)ация н книге: Ламартин А. Воспоминания,
впечатления, размышления и пейзажи во в|И‘мя есутенеествня на
Восток (1832—1833), или Заметки путешественника. Т.З. 11ариж. 1835
1673]

ц
Ц1Г>11 и ц л
ния, так чтобы из окон дома можно было глазом раз¬
личить весь узор их начертания. Естьли позволяет ме¬
сто, длина партер должна быть вдвое, или втрое боль¬
ше их ширины: ибо продолговатые формы довольно
сокращаются в глазах через отдаление, н приятнее
видом совершенных четвероугольников. Сверх того
надлежит сообщать партерам фигуру и форму, при¬
личную месту и строению дома, разсекая оные на две,
И.1Н на четыре части, с широкою дорогою по средине,
когда позволяет ширина места, или только сделать
цельную картину с крылами по сторонам; или распо¬
лагать подобием Андреевского креста, либо другим
каким-нибудь чертежем, сообразно месту...» (Лев-
шин В.А. Всеобщее н полное домоводство... 4.1 —12.
М., 1795. 4.8. С. 14—15).
Л. А. Перфильева
ЦВЕТОК - см.: ЛВУХУТРКННИН ивкток.
ЦЕВНИЦА — русский музыкальный духовой инстру¬
мент, разновидность древней многоствольной флейты
Пана. Название флейты связано с древнс;г|и;ческим
мифом о языческом божестве Пане, покровителе' пас¬
тухов. Он сделал флейту из тростника, в который пре¬
вратилась нимфа Сиринкс, спасаясь от преследования
влюбленного Пана. V разных на|юдов такого рода
флейты существуют под различными названиями:
в Греции ее называют сиринкс, в Грузии — ларчеми и со-
инари, в Молдавии и Румынии — муксал и пай, в Рос¬
сии — цевница или кугиклы (кувиклы).
Цевница состоит из набора трубочек разной длины,
свободных или скрепленных между собой. Их н поны¬
не делают из тростника, камыша или бамбука, а также
из кости и металла. Каждая трубочка издает только
один звук — его высота зависит от размера трубочки,
а диапазон звучания цевницы — от их количества.
Бегут смятенною толпой
Во след за быстрой колесницей,
Кто с тростниковою цевницей,
Кто с верной кружкою своей...
(Торжество Вакха, 1818 //Т.2. (1.54)
В русской литературе' образ цевницы (подобно сви-
рели) часто является символом поэзии.
Пушкин говорит о цевнице как о символе' сто поэти¬
ческого призвания в стихотворении «Муза» (1821):
В младенчестве моем она меня любила
11	семиствольную цевницу мне* вручила.
(Т.2. С. 164)
В романе «Евгений Онегин» цевница упоминается
в строках, описывающих поэтическое' вдохновение во¬
семнадцатилетнего Владимира Ленского, восторженно
влюбленного в Ольгу Ларину:
Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон,
И мысль об ней одушевила
Его цевницы первый стон.
(2. XXII, 1-4)
М. С.Громова
ЦЕЛЬНЫЕ ОКНА
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
Н дам и модных чудаков.
(1. XXVII. 11-14)
I
У окна в лунную ночь. Ф.П.Толстой. 1822. Гуашь
Еще недавно считалось, что в данном случае имеется
в виду модная для пушкинской эпохи новинка — доро¬
гостоящие стекла больших размеров, употребляемые
в богатых столичных особняках (см.: Лотман. С. 161).
Однако это противоречит мнению знатоков архитекту¬
ры. утве'рждающих, что обычай подобного устройства
окон, привнесенный из Европы, в России не привился:
известные примеры малочисленны, относятся к концу
XVIII столетия и исключительно к императорским по¬
стройкам. По мнению кандидата искусствоведения
Л.В.Тыдмана, не вызывает сомнений только дворец
в Павловске архитектора В.Бренны.
Надо полагать, что в данном случае поэт скорее всего
имел в виду не частный тип «оконной столярки» с «круп¬
ной расете кловкой>>, а центральный элемент фасадной
композиции богатого аристократического особняка —
группу окон, принадлежащих центральному парадному
(бальному) залу. Такая группа из трех, пяти, семи и да¬
же' большего числа окон обычно отличашсь и габарита¬
ми. и формой егг остальных окон того же здания. Зачас¬
тую на фасаде она выделялась особенно богатым декором
(наличники, филенки, фигурные рельефы), оформля¬
лась пилястрами или колоннами, подчеркивалась венча¬
ющим ф|юнтоном или аттиком. Окна центральной группы
могли иметь большую высоту и выделяться полукруг¬
1674]

Ц
ЦЕНЗУРА
лыми завершениями. Иногда устраивались так называе¬
мые «французские окна» — начинавшиеся <гг паю и на¬
поминавшие балконные двери. Узкий декоративный
(«ложный») балкон перед такими окнами тоже называл¬
ся «французским». Сравнительно небалыпие простенки
при больших габаритах оконных проемов превращали
центральную часть фасада в подобие* .жрана, подсвечи¬
ваемой) изнутри п<“|)овным кшеблющимся светом (мас¬
ляных плошек ши свечей). 11ри взгляде снаружи на дви¬
жущиеся внутри здания фигуры людей картина бала или
светского раута во дворце напоминала «театр теней».
Л .А. Перфильева
ЦЕНЗУРА
Цензуре долг свой заплачу...
(1, LX, 8)
ch’a <т|мжа в конце1 иер1юй главы вызывает разноречи¬
вые толкования. Большинство исследователей сводятся
во мнении. что |к‘чь и дет о готовности поэта пожертвовать
частностями ради сохранения целого, ради того, чтобы
роман все-таки увидел свет: «Подразумевается, что от¬
дельные фрагменты придется исключить» (Набоков.
Комментарий. С.215). Не питая никаких иллюзий, по¬
эт в одесских письмах друзьям 1824 г. не* раз высказывал
опасения насчет самой возможности публикации |юмана:
«Ос") моей поэме нечего п думать — если когда-нибудь она
и будет напечатана, то верно не в Москве* и не* в 11етербур-
ге»; «Попытаюсь толкнуться к вратам цензуры с первою
главой или песнью Онегина. Авось пролезем»; «Не знаю,
пустят ли этого бедного Онегина в небесное царствие пе¬
чати; на всякий случай, попробую» (Т. 13. С.88,5)8. 103).
Хотя в первой главе* речь идет о воспитании и светской
жизни мехлодого петербуржца, некоторые реалии автор¬
ской биографии могли вызвать определенные аллюзии
(п.in. как позднее говаривали цензоры, «неконтролируе¬
мые ассоциации») в читательском сознании, как, напри-
мер, строка «Но вреден север для меня».
Если принять во внимание контекст заключительной
строфы, поэту, в сущности, все равно, что именно бу¬
дут думать о его творении не* только приставленные
к литературе чиновники, но и будущие критики:
II	журналистам на съедены*
I	Клоды трудов моих отдам:
Иди же к невским берегам,
Пушкин А.С. Квгений Онегин. Изд. 3-г. СПб., 1837.
Цензурное* разрешение н титульный лист
Печатать позволяжтся,
с*. тЬжь, чтобы по отпечатана* прсдстлпдежм
былх га Цеп сурн ым Коюггеть трк экэех-
лдлра. С. Летербургь, 27 Нодбрх 1036 года.
Цсисорг Л. Kopeaoiocx.
ЕВГЕН1И
оньгинъ,
РОМАПЪ ВЪ СТПХАХЪ.
я
COVHHXHXB
АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА.
САиКТПКТХРЯУРГЪ.
£•	hnmimI*	Гйгмги<4«м>,|
Ш7-
[675]

ЦЕНЗУРА
Ц
Новорожденное творенье,
И заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!
(1, IX 9-14)
Каждому свое: Пушкин охотно предоставляет всем
будущим своим зоилам (в том числе и цензурным) сво¬
его рода «поживу»: пользуйтесь... Здесь уместно вспом¬
нить евангельское выражение «еже писах, писах» («что
я написал, то написал») или пушкинское «Подите
прочь! какое дело поэту мирному до вас...».
Весьма своеобразно трактует смысл этой строчки
B.С.Баевский,	полагающий. что в ней нужно искать не
метафору, а «буквальный» смысл: «“Цензуре долг свои
заплачу...”, то есть представлю в цензуру положенное
число экземн.1Я|М)в книги. В пушкинское время на оборо-
те титульного листа книги значилось: “Печатать позволе¬
но с тем, чтобы по напечатании представлены были
в Цензурный комитет три экземпляра » (Баевский.
C.79).	Такое предположение вряд ли имеет иод собой ос¬
нование. Во-первых, отчислять от тиража в цензуру сво¬
его рода положенные «обязательные экземпляры» в<юб-
ще не входило в обязанности автора. 11о действовавшему
тогда цензурному уставу это было обязанностью содер¬
жателя типографии, который должен представить в Цен¬
зурный комитет темь экземпляров (по-видимому, число
экземпляров могло меняться) для рассылки в разные ве¬
домства и библиотеки согласно с высочайшею о сем во¬
лею (см.: Сборник постановлении и распоряжений по
цензуре с 1720 по 1862 год. СПб., 1862. С. 146). Во-вто¬
рых, сам автор находился тогда не в Москве, где печатал¬
ся роман, а в Михайловском, да и вообще вряд ли его бес¬
покоила такая чисто техническая деталь.
Восемь лет (1825—1832), на которые растянулось
издание глав-книжек романа, пришлись на период
цензурных реформ, проводившихся в начале никола¬
евского царствования. Первая глава, напечатанная от¬
дельной книжкой в Петербурге 18 февраля 1825 г.
(цензурное дозволение датируется 29 декабря 1824 г.),
выходила в рамках сравнительно либерального Устава
о	цензуре, учрежденного Александром I в 1804 г., по
которому цензура возлагалась на профессоров универ¬
ситетов. По иронии ситуации цензором первой главы
стал А.С.Бируков (1772—1844). тот самый «угрюмый
сторож Муз, гонитель давний мой...» — главный адре¬
сат «Послания цензору» (1822), который славился
в литературных кругах особой тупостью и придирчивос¬
тью. Именно его имел в виду Пушкин в письме 11.Л. Вя¬
земскому, посланном нз Кишинева 6 февраля 1813 г.:
«...стыдно, что благороднейший класс народа, класс
мыслящий как бы то ни было, подвержен самовольной
расправе трусливого дурака» (Т.13. С].57). Впрочем,
Бируков отнесся к первой главе спокойно и, насколько
можно судить, не подверг ее изъятиям и тем более цен¬
зурным вставкам и заменам.
Вторая глава, поскольку она печаталась в Москве
в 1826 г., рассматривалась Московским цензурным ко¬
митетом. Цензором ее был И.М.Снегирев (1793—
1868), известный историк и этнограф, служивший
в этом комитете долгие годы. Книге, по-видимому, уда¬
лось счастливо «проскочить» до появления в том же
году печально знаменитого «шишковского» (по имени
адмирала Шишкова, тогдашнего министра народного
просвещения, в ведении которого находилось цензур¬
ное' ведомство) или, как более справедливо его тотчас
же назвали современники, «чугу нного», Устава о цен¬
зуре. Задуманный еще в 1823 г. известным мракобе¬
сом M.JI.Магницким, этот устав поставил литерато¬
ров в небывало стесненные рамки. Первая же его
статья так определяла «цель учреждения цензуры»: она
«состоит в том, чтобы произведениям словесности, на¬
ук и искусств, при издании их в свет посредством кни¬
гопечатания. гравирования и литографии, дать полез¬
ное или, по крайней мере, безвредное для блага
Отечества направление» (Сборник постановлений и рас¬
поряжений... С. 130). Протесты против устава были
настолько единодушны, что даже Третье отделение
стало сомневаться в его «пользе». «Литераторы в отча¬
янии», — сообщал фон Фок Бенкендорфу (подробнее
см.: 1иллельсон М.И. Литературная политика цариз¬
ма после 14 декабря 1825 г. // Пушкин. Пссл. Т.8.
С.	195—218). В связи с этим «чугунный устав» продер¬
жался недолго: в 1828 г. он был сменен несколько
смягченным вариантом.
Следующие отдельные издания глав (с третьей по
седьмую) печатались в Петербурге it 1827—1828 гг.
н сопровождались редчайшей в своем роде цензурной
визой. Вместо обычной формулы («Печатать дозволяет¬
ся, с тем...» и т.д.) на оборотах титульных листов печа¬
талось: «С дозволения правительства», причем без
указания даты разрешения, имени цензора и других
сведений, полагавшихся в таких случаях. (Так, кроме
«Евгения Онегина», печатались лишь «История Госу¬
дарства Российского» Н.М.Карамзина и перевод «Или¬
ады» Н.И.Гнедича.) Вызвано это тем, что, как извест¬
но, роль цензора всех сочинений 11ушкина взял на себя
сам Николай 1 («Я сам буду твоим цензором»). Во вре¬
мя печатания третьей главы это привело к некоторому
недоразумению. П.А.Плетнев, издававший третью гла¬
ву, столкнулся с затруднениями, ибо типография не
могла принять к печати книгу, не имеющую формаль¬
ного разрешения внутренней цензуры. В сентябре
1827 г. А.С.Шишков писал Бенкендорфу: «...Как на
сей рукописи не было одобрительной подписи Цензур¬
ного комитета, то типография не приняла оную для на¬
печатания». Бенкендорф успокоил министра, сообщив
ему, что государь император «повелеть соизволил» пе¬
чатать третью главу именно с таким грифом (см.:
Смирнов-Сокольский П.П. Рассказы о прижизненных
[670]

ц
ЦЕРКОВЬ. ЦШ’ККМ
изданиях A.C.11ушкина. М.. 1962. С. 160, 162; см. так¬
же: Щеголев II. И. Император Николай I и Пушкин
и 1826 г. // Щеголев II.К,. Первенцы русской свободы.
М., 1987. С.308-337; Иезуитова Р.В., Левкович Я.Л.
Послесловие // 11ушкин А.С. Евгений Онегин: Роман в
стихах. Горький, 1989).
Пушкин, тяготившийся «высочайшей», «монаршей»
цензурой, тщетно пытался выйти из-под опеки царя.
Наконец, в 1831 г., издавая «Повести Белкина», он
предпринимает попытку сменить «удельную» цензуру
на «земскую», как он эвфемистически называл в пись¬
мах Плетневу соответственно личную цензуру царя
и обычную: «Отдай их в цензуру земскую, не удельную, —
да п снюхаемся с Смирдиным...» (Т. 14. С. 189). По¬
пытка удалась, о чем с удовольствием сообщил ему
Плетнев: «Повести Ивана Пет|ювича Белкина из цен¬
зуры получены. Нп перемен, ни откидок не воспосле¬
довало по милости Никиты Ивановича Бутырского»
(Т. 14. €.222). Создав такого рода прецедент, послед¬
нюю (восьмую) главу романа удалось выпустить в свет
в 1832 г. с обычным цензурным грифом и подписью то¬
го же Н.И.Бутырского (1783—1848). Он с 1812 г. был
профессором эстетики и политической экономии сна¬
чала в Петербургском педагогическом институте, а за¬
тем в университете, заодно исполняя обязанности чле¬
на Сапкт-Петербургского цензурного комитета.
Особых насильственных вторжений в текст романа
и «откидок», то сеть купюр, произведенных на стадии
предварительной цензуры, исследователями не* обна¬
ружено. так же как и последующих репрессий. К пер¬
вым. как следует полагать, относится постепенное,
ас четвертой главы полное исчезновение рядов точек,
означающих пропуски. В «Разговоре книгопродавца
с поэтом», первоначально печатавшемся после щюдис-
ловия к первой главе, Пушкиным сделано примеча¬
ние: «N.Н. Все пропуски всем сочинении, означенные
точками, сделаны самим автором» (Т.6. С.638) —
иронический намек на то, что обычно цензоры заме¬
няли таким образом выкинутые места. Подобная
практика после выхода цензурного устава 1828 г. бы¬
ла решительно запрещена.
К постцензуре с большой осторожностью следует
отнести известный эпизод, зафиксированный
в «Дневнике» (16 марга 1834 г.) А.В.Никитенко: «...ус¬
лышал я также забавный анекдот о том, как Филарет
[московский митрополит. — А.В. ] жаловался Бенкен¬
дорфу на один стих Пушкина в “Онегине", там, где
он, описывая Москву, говорит: “и стая галок на крес¬
тах”. Здесь Филарет нашел оскорбление святыни.
Цензор, которого призывали к ответу но этому пово¬
ду, сказал, что “галки, сколько ему известно, дейст¬
вительно садятся на крестах московских церквей, но
что, по его мнению, виноват здесь более всего москов¬
ский полицеймейстер, допускающий это, а не поэт
п цензор”. Бенкендорф отвечал учтиво Филарету, что
это дело не стоит того, чтобы в него вмешивалась та¬
кая почтенная духовная особа...» (Никитенко А.В.
Дневник: В 3 т. М., 1955. Т.1. С.139—140). Скорее
всего, эта история относится к области анекдотов, ко¬
торыми так богата история отечественной цензуры.
Властной, официальной цензуре не удалось добраться
до заключительной главы, которая подучила условное
название «десятой», или «декабристской», фрагменты ко¬
торой дошли до нас в зашифрованном большей частью
виде: последствия такого знакомства оказались бы траги-
ческимн для поэта. Как известно, она была уничтожена
самим автором. Здесь мы сталкиваемся с особой н край¬
нем! разновидностью так называемой «самоцензуры»,
причем не* в традиционном понимании этого ереномена
как ограничения в процессе создания или расщюетране-
ния произведения, при котором автор руководствуется
некоторыми табу, налагаемыми государством, общест¬
вом, спецификой читательской аудитории или собствен¬
ным эстетическим вкусом и моральными принципами.
Внутренняя цензура может раетматрпваться в еггдеиь-
ных. сравнительно редких случаях (например, в этом)
как своего рода самозшщггный механизм, оберегающий
автора и предотвращающий столкновение с цензурой
внешней и другими, еще более опасными для него «ком¬
петентными» учреждениями. В этих случаях автор,
пытаясь отстоять свободу своего пюрчечтва. пишет
в «полный голос», не* оглядываясь на цензурные условия,
:ш ведомо «в стоп», без какой бы те» ни было надежды на
публикацию. Крайнее выражение приобретает самоцен-
зура, когда автор уничтожает свое произведение. 11о сло¬
вам Бернарда 111оу, «убийстве) — крайняя степень цензу¬
ры»; в случае с «десятой главой» — убийство собственного
детища, своего творения.
А.	В. Блюм
ЦЕРК<)ВI». ЦЕРКВИ
Мне е* плачем косу расплели,
Да с пеньем в церковь повели.
(3, XVIII. 13-14)
Ах, братцы! как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
(7. XXXVI. 5-8)
«Церковь» в исконном и глубинном значении слова —
община единоверцев христианского вероисповедания
(церковь соборная, вселенская; восточная — гречес¬
кая. русская, православная; западная — римская, ка-
толическая, протестантская и др.).
В другом значении «церковь» — здание для христиан¬
ского богослужения. От простого молитвенного дома
или часовни оно отличается обязательным устройством
[677]

ЦЕХ ЗАДОРНЫИ
Ц
и освящением престала. Различают церкви соборные,
приходские и домовые. 11риходекие церкви, как прави¬
ло, трехчастные, состоящие из трех взаимосвязанных
объемов: храма, трапезной (трапезы) н колокольни.
Храм доминирует в общей композиции величиной объ¬
ема, характером декоративного убранства и вырази¬
тельным силуэтом одноглавого или многоглавого завер¬
шения. Трапезная используется для размещения
дополнительных престолов. Колокольня — ярусное соору¬
жение для подвески колоколов — примыкает к трапез¬
ной с западной стороны и одновременно выполняет
роль притвора, т.е. главного входа. Главы храма и ко¬
локольни венчаются крестами.
Обилие церквей и монастырей в Москве, их красо¬
та и оригинальность — яркая отличительная черта
старинной русской столицы (см.: НАШ НИ). Приход¬
ские церкви в Москве по территориальному церков¬
но-административному признаку объединялись
в «благочиния», «сороки». «Сорок сороков» московских
церквей — крылатое выражение, образно отражаю¬
щее неповторимый облик города. В действительности
в Москве было всего шесть «сороков» (Китайский,
Ивановский, Никитский, Сретенский, Пречистен¬
ский и Замоскворецкий) и около пятисот церквей.
По в пределах всей Московской губернии было дейст¬
вительно не менее «сорока сороков» церквей — т.е.
более тысячи шестисот.
Лит.: Ионный православный богословский энциклопедический сло¬
варь (Реир. изд. 1912. Т. 1—2. М., 1992); Отчет обер-прокурора Свя¬
тейшего Синода но ведомству православного исповедания, за 1902 год.
СПб., 1903. Приложение № 3; Вся Москва: Адресная и справочная
книга на 19Mi год. М.. 1916.
Л.Л. Перфильева
ЦЕХ ЗАДОРНЫЙ
Цех — «Вероятно, через польск. cech из ср.-в.-н.
zecli, zcche “объединение лиц одного сословия » (см.:
Этимологии, слов. Т.4. С.301); «общество ремеслен¬
ников одного ремесла» (Даль). В России цехи учредил
Петр I, впоследствии их положение было уточнено
и упрочено при Екатерине II (эти и все последующие
сведения о сословии цеховых даются по работе: Рас-
кин Д.И. Исторические реалии российской государст¬
венности п русского гражданского общества в XIX веке //
Из истории русской культуры. [Сб.: В 5 т.] М., 1996.
Т.5: XIX век. С.699—701). Запись в цех давала пре¬
имущественные права на занятие тем или иным ремес¬
лом, на продажу изделий, открытие ремесленного заве¬
дения, паем работников и соответствующую вывеску.
Записанные в цех делились на временноцеховых и веч¬
ноцеховых. Вечноцеховые принадлежали к сословию
цеховых п имели полные цеховые нрава. Времениоце-
ховые могли принадлежать к иным сословиям, но запи¬
сывались в цех и уплачивали полагающиеся сборы,
чтобы иметь право заниматься ремеслом.
В «Евгении Онегине» слово «цех» появляется в связи
с попытками героя заняться литературой:
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он в цех задорный
Людей, о коих не сужу.
Затем, что к ним принадлежу.
(I. XLIII. 9-14)
Для I Ix iiiкн на литература никогда не была только яв¬
лением легкокрылой музы пли даже «священной жерт¬
вой» Аполлону. Занятие литерату|м>й — работа, «труд
многолетний», тяжелый, порой выматывающий, но
и приносящий бесконечное удовлетворение. Онегин, не
способный на «труд упорный», терпит неудачу. Но за
изящной формулировкой процитированной строфы
скрывается еще одна важная и драматичная сторона
жизни и творчества Пушкина и один из сложных про¬
центов, происходивших тогда в русской культуре' и ис¬
кусстве — процесс профессионализации творческого
труда. В начале XIX в. в России не было профессио¬
нальных литерато|юв, г.е‘. людей, зарабатывающих на
жизнь литературным трудом. Пушкину суждечю было
стать первым из тех, кто «отстаивал право писать за
деньги, получать гонорар как плату за труд, на которую
писатель может существовать подобно любому труже¬
нику» (Гордин Л.М., Гордин М.Л. Пушкинский век.
СПб.. 1995. С.260). В 1824 г. в «Разговоре книгопро¬
давца с поэтом» Пушкин, переосмысливая романтиче¬
ские идеалы Любви, Славы, Свободы в их соотноше¬
нии с жесткой реальностью жизни, вкладывает в уста
Книгопродавца кажущиеся циничными е|юрмули|юв-
ки: «Наш век — торгаш; всей ве>к железный / Без денег
и свободы нет. / <...>Не‘ продается вдохновенье, / Но
можно рукопись продать», с которыми 11оэт соглашается:
«Вы совершенно правы. Herr вам моя рукопись. Условим¬
ся» (Т.2. С.329—330). В 1835 г. Пушкин в воображае¬
мом диалоге е1 читателем декларирует уже еп еч*бя:
Зачем же пишете? — Я? для себя. — За что же>
Печатаете вы? — Для денег. — Ах, мой Боже!
Как стыдно! — Почему ж?
(«На .что скажут мне с улыбкою неверной...»,
1835// Т.З. С.410)
Пушкин настаивал на том, что право писателя на
литературный заработок должно быть защищено за-
кеиюдателытвом. «не* Г>«-з его влияния в Цензурный
устав 1828 года впервые ввели пункты, оговариваю¬
щие исключительное право авторов на издание и про¬
дажу своих сочинений» (Гордин Л.М., Гордин М.Л.
Указ. соч. С.260). Законодательная база была необ¬
ходима и 15 вечной борьбе литераторов и цензоров:
цензура не только уродовала созданное произведение,
[678 |

ц
цнм.ш ненок
жестко ограничивала свободу творчества, но и нано¬
сила материальный ущерб, весьма ощутимый. В пись¬
ме к Вяземскому (март 1823 г., из Кишинева в Моск¬
ву) по поводу цензора Бирукова Пушкин проводит
прямую аналогию между литературным трудом и ре¬
месленным: «Аристократические предубеждения при¬
стали тебе, но не мне — на конченную свою поэму
я смотрю, как сапожник на пару своих сапог: продаю
с барышом. Цеховой старшина находит мои ботфорты
не по форме, обрезывает, портит товар; я в накла¬
де...» (Т. 13. С.59). Вяземский, обладающий титу¬
лом, связями, состоянием и службой, мог позволить
себе в поэтической деятельности быть «временноцехо¬
вым» и иметь «аристократические предубеждения».
Пушкин стремился стать «вечноцеховым» литературы
и иметь все полные права такового. Доход, который
литературная работа приносит автору — это показа¬
тель уважительного отношения к ней общества, того,
что поэзия — не развлечение, без которого можно
обойтись, а необходимая часть общественной жизни.
В черновом варианте ХЕШ строфы значилось «и не
попал он в круг задорный». Слово «круг» обозначало
распространенный способ стихийной организации ли¬
тературной жизни на основе дружеских, семейных,
светских связей, литературных симпатий, общности
политических взглядов: встречи в салонах, объедине¬
ние в кружки и общества, тяготение к тому или иному
журналу. Пушкин заменяет «круг» на более жесткое,
точное, почти терминологическое «цех».
Особого внимания заслуживает эпитет «задорный».
Задорный, задор — от «задирать» — «вздорить, быть за¬
чинщиком ссоры», задор также — «соревнование, за¬
висть» (Даль), «ссора, размолвка, в.-луж. zadora...»
(Этимологич. слов. Т.2. С.74). Задор, как главная
черта литературного цеха, напоминает читателю о ки¬
пучей атмосфере тогдашнего литературного процесса,
изобилующего полемикой, отразившейся и в «Евгении
Онегине», борьбой кружков и направлений в литерату¬
ре и журналистике.
И. А. Колосова
ЦП КЛОП Ы (кгикХаже^: др.-греч. миф.) — одноглазые'
великаны, ковавшие оружие для Зевса (лат. kyklops
(kyklopos) — круглоглазый).
У Вергилия в «Энеиде» циклопы — подручные* Гефес¬
та, бога огня и кузнечного дела. 15 «Евгении Онегине»
так иронически названы сельские кузнецы:
...сельские циклопы
11еред медлительным огнем
Российским лечат молотком
Пзделье легкое Европы,
Благословляя колеи
И рвы отечее'кой земли.
(7. XXXIV, 9-14)
Здесь Пушкин в какой-то мере предвосхищает сю¬
жет рассказа Н.С.Лескова «Левша», предопределяя
и общее отношение к русским мастеровым людям, иро¬
ническое п уважительное одновременно.
В «Евгении Онегине» 11ушкин единственный |>аз исполь¬
зовал образ циклона в своем творчестве. 11равда, по прось¬
бе гра(|>ини Е.Ф.Тнзенгауи'н он написал стихотворение для
кехтюмнрованнош бала 4 января в Аничковом дворце по
случаю заключения мира с Турцией (см. письмо к Е.Ф.Ти-
зенга}зен, I января 1830//Т.14. С.54; пер.: С.309):
Язык и ум теряя разом,
Гляжу на вас единым глазом:
Единый глаз в главе моей.
Когда б Судьбы того хотели,
Когда б имел я сто очей,
То все; бы сто на вас- глядели.
(Т. 14. С.54)
Одетая в костюм циклопа, графиня должна была
произнести это приветствие императорской чете; но
стихотворение было очевидно заказное, всерьез «цик¬
лопическая» тема I lyniKiiiia не* интересовала.
М. П. Строганов, И.А. Трифаженкова
ЦИМЛЯНСКОЕ — виноградное шипучее ароматное
красное вино, выделываемое в станице I Цимлянской
(на реке* Цимле) Войска Донского.
...в бутылке засмоленой,
Между жарким и блан манже,
I	Цимлянское несут уже...
(5. XXXII. в—8)
В де'|м*венском доме Онегина в обычные дни подают до¬
рогое французское шампанское — белое вино, в I lerep-
бурге Онегин пил шампанское высшей марки — «вино ко¬
меты», провинциальные помещики на именинах Татьяны
к доме Лариных пьют более' дешевое — цимлянское. Ино¬
гда, желая еще ботее удешевить стат. помещики могли го¬
товить вино типа шампанского дома: «Взять на ведро бе¬
резового чистого соку полтора ведра молодого белого
французского вина, все вместе смешать, а бутылки выпо¬
лоскать французскою водкою, все оное вливать в эти бу¬
тылки. на каждую бутылку класть но чайной ложке
кремор-таргари, закупорив накрепко, обтянуть щюбку
проволокою и засмолить, поставить в песок; чем больше
стоять будет, тем лучше» (Яценков //. Новейшая и нехт-
ная поваренная книга. 4.1—[7]. М., 1790. 4.2. С.132).
В стихотворении «Вода и вино» (1815) 11ушкин также
пишет о цимлянском как о вине более дешевом и, следо-
вателыю, менее престижном, чем привозной лафит:
Да будет проклят |юд злодея!
11ускай не* в силах будет нить,
Или, стаканами владея,
Лафит с Цымлянеким различить!
(T.I. С. 107)
16791

Itlll’IUJI
ц
В черновых и беловых рукописях пятой главы перво¬
начально упоминалось шампанское (Т.6. С.402, 607),
и только в печатном тексте появилось «цимлянское».
И этой замене сказалась точность пушкинских характе¬
ристик: сам выбор вина для праздничного стола свиде-
тельствует о том, что Ларины небогаты.
Е. Б. Петренко, М. В. Строганов
ЦИРЦЕИ (KipKT|; др.-греч. миф.) — латинизирован¬
ная огласовка имени Кирки, волшебницы из «Одис¬
сеи» Гомера, превратившей спутников Одиссея
в свиней и родившей от него сына Телегона, который
по незнанию убил своего отца. I? поэзии Цирцея —
изменчивая красавица, обольстительница, просле¬
живается некоторая отрицательная оценка этого
образа. Так, вельможа в стихотворении Г. Р.Держави¬
на (Вельможа, 1794) проводит время с Цирцеей,
вместо того чтобы выполнять свои гражданские обя¬
занности:
Орел, по высоте паря,
Уж солнце зрит в лучах полдневных, —
11о твой чертя едва заря
Румянит сквозь завес червленных;
Едва но зыблющим грудям
С тобой лежащия 1|ирцеи
Блистают розы и лилеи,
Ты с ней покойно спишь...
Герой послания К.({.Батюшкова «К Д<ашко>ву»
(1813) отказывается
...петь коварные забавы
Армид и ветреных цирцей
Среди могил моих друзей,
Утраченных на поле славы!..
Названные во множественном числе, «цпрцеи» ста¬
новятся именем нарицательным, символизирующим
ложную, продажную любовь, например, в послании
Е.А.Баратынского «Пора покинуть, милый друг...»
(1821):
Пресытяеь буйным наслажденьем,
11ресытясь ласками цирцей,
Шепчу я часто с умиленьем
В тоске задумчивой моей:
Нельзя ль найти любви надежной?
Именно таких Нпрцсй и упоминает в «Евгении Оне¬
гине» Пушкин.
В черновых рукописях романа Цирцеи встречаются
чаще. Рассказывая о Владимире Ленском и его поэзии,
Пушкин писал:
Не пел порочной он забавы
Не пел презрительных Цирцей
Он оскорблять гнушался нравы
Избранной лирою своей...
(Т.6. С.558; ср.: ('..270)
Но потом исключил этот фрагмент. Заменил он Цир¬
цей на Армид и в первой главе романа:
11ет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид...
(1. XXXIII. 7-10)
Ср. в черновой рукописи:
11ет никогда средь <бурных дней>
Кипящей младости <моей>
Я не желал <с таким волненьем>
<Лобзать уста младых Цирцей>
(Т.6. С.261)
В окончательном тексте «Евгения Онегина» оста¬
лось только одно упоминание цирцей, когда при изве¬
стии об отправлении в Москву автор передает в фор¬
ме несобственно-прямой речи внутренний монолог
Татьяны Лариной:
На суд взыскательному свету
Представить ясные черты
11ровинцияльной простоты,
И запоздалые наряды,
11	запоздалый склад речей;
Московских франтов и цирцей
Привлечь насмешливые взгляды!..
О страх! нет, лучше и верней
В глуши лесов остаться ей.
(7. XXVII. 6-14)
М. В. Строганов, И. Л. Трифаженкова
ЦИЦЕ РОИ Марк Туллий (Marcus Tullius Cicero;
106—43 до н.э.) — римский писатель, выдающийся
оратор, государственный деятель. Его письма, полити¬
ческие и судебные речи, политические, философские,
риторические трактаты являются образцами классиче¬
ской латинской прозы.
I	IviiiKiiii познакомился с биографией I (ицсрона буду¬
чи ребенком. По свидетельству сестры поэта Ольги
Сергеевны, «он уже девяти лет любил читать Плутар¬
ха» (Пушкин в воен. совр. Т. 1. C.3I). Речь идет
о «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарха во
французском переводе Жака Амио, изданных в 1783—
1787 или 1801 — 1806 гг. В 1811 г. «Жизнеопи¬
сания знаменитых людей» Плутарха вышли в Париже
в переводе Досье, и это издание также могло быть изве¬
стно юному Пушкину. Пушкина могла привлечь не
только яркая и мужественная личность римского ора¬
тора, но и «странные сближения» в его трагической
судьбе: среди убийц Цицерона был военный трибун
Помпилий, которого он некогда защищал в суде от об¬
винения в отцеубийстве.
Речи Цицерона в качестве* образцовых приводились
во всех «Риториках» пушкинского времени. Особенной
[680 |

ц
ЦМЦЫ’ОИ
популяр]юстью, как и сегодня, пользовалась его первая
|И‘Ч1> против I гатили ны. Восклицание из ;m)ii речи:
«О времена! о нравы!» — стало крылатым.
Лицейский преподаватель Пушкина П.Ф.Кошаи-
ский, оценивая мастерство Цицерона, «знаменитого
римского оратора», считал, что «в красноречии соеди¬
нял он силу Демосфена, обилие 11латоиа и сладость
Исократа» (Кашинский II.Ф. Частная реторика. 4-е
изд. СПб., 1837. С.129—130). В.Л.Пушкин в послании
«К Д.В.Дашкову» (1811) писал:
Пауки перешли в Рим гордый из Афин,
II	славный Цицерон, оратор-гражданин,
Сражая Верреса. вступаясь за Мурену,
Выл велеречием обязан Демосфену.
С.II.Жихарев, характеризуя Жозефа де Меетра,
отмечал: «Ума палата, учености бездна, говорит, как
Цицерон, так убедительно, что нельзя не увлекаться
его доказательствами...» (Жихарев. Записки. Т.2.
С.	160).
Ф.Ф.Вигель называл Цицероном II.С.Мордвинова,
«политического сего мечтателя» (Нигель. Т. 1. С. 158).
М.А.Бестужев, вспоминал о В.И.Штейнгеле писал:
«...речь его, ровная, плавная, спокойная, казалась мне
речью Цицерона, сперва написанною и потом выучен¬
ною наизусть...» (Бестужев М.Л. Дополнительные от¬
веты. 1869—1870 гг. [на вопросы М.И.Семевского] //
Воспоминания Бестужевых. М.; Л.. 1951. С.304).
Сочинения Цицерона названы И.Д.Якушкиным
в числе «почти настольных книг» декабристов — в нем
видели замечательного политического оратора, за¬
щитника Римской республики. Якушкину принадле¬
жит и рассказ о том, как под влиянием прочитанного
письма Брута к Цицерону П.X.Граббе отказался от
визита к графу А.А.Аракчееву (см.: Якушкин И.Д.
Записки, статьи, письма декабриста И.Д.Якушкина.
М., 1951. С.20).
Интересно отметить, что в черновой рукописи XXII
строфы седьмой главы «Евгения Онегина» Пушкин
включил произведения Цицерона в число «избранных
томов» Онегина. Что же касается признания поэта
в начале восьмой главы романа:
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал... —
(8.1, 1-4)
ср. беловой автограф:
Читал охотно Елисея
А Цицерона проклинал... —
(Т.6. С.619)
то оно может быть понято как своего рода ретроспек¬
ция юношеской бравады — противеяюставления зани¬
мательного эротического чтения — серьезному, да к то¬
му же; еще рекомендуемому преподавателями. В таком
Цицерон. Дероше. .W ill в. Гравюра
же контексте имя Цицерона упоминается и в лицей¬
ском «Послании к Лиде» (1816), где Пушкин, обраща-
ясь к «наперснице Венеры», декларирует:
Дороже мне хороший ужин
Философов трех целых дюжин...
(T.I. С.227)
В 1830 г. Пушкин предпослал направленной против
Ф.В.Булгарина и Н.И.Греча статье «Торжество друж¬
бы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов»
эпиграс]) из Цицерона. Это была пушкинская мистифи¬
кация: «1п агепаш cum acqualihus descendi. Cic. [Я вы¬
шел на арену вместе е равными мне. 11,ицерон. |>> (Т. I I.
С.204; пер.: С.571). Источник ее — «Диалог е>б орато¬
рах» Тацита, где сторонник нового красноречия Марк
Аир ссылается на Цмцсрсяш: «Перехожу к Цицерону,
у которого шли такие сражения с* его современниками,
какие у меня с вами. Ведь они восхищались древними,
а он предпочитал красноречие своего времени» (цит.
iie>: Боровский Я. М. 11еобъясненные латинские тексты
у I lyniKHiia // Врем. IIK. 1972. С. 117).
Эпиграф из Цицерона мог восприниматься как на¬
мек на гражданственный обличительный характер
следующем! за ним пушкинской статьи.
II. //. Михайлова
|(>81 |

ЧАДАЕВ
ЧАДАЕВ (Чаадаев) ПетрЯковлевич (1794—1856) —
философ, общсмтнс*нный деятель. (111ушкииым познако¬
мился, когда ixrr был еще лицеистом: летом 18 Hi г. в до¬
ме* Карамзиных в Царском Селе. Там же учился Пушкин,
п там же был расквартщиишн ,’1е*йб гвардии 1уса|м*кий
полк, где Чаадаев служил корнетом. Активное общение
Чаадаева и Пушкина щюдолжалось вплоть до высылки
немта на юг (май 1820 г.). Насколько можно судить по
позднейшим упоминаниям о Чаадаев»* в пушкинских
письмах, отношения между ними в пегербургекпи пери¬
од жизни поэта были очень тесными: приятели собира¬
лись вместе за границу, спорили об особенностях русской
ментальности и границах «русской хандры» и т.д. Отно¬
шение к Чаадаеву тех времен у Пушкина самое уважи¬
тельное, полное восхищения ие*|м*д умом этого человека,
его личностными особенностями:
Он Вышней волею небес
Рожден в оковах службы царской;
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
А здесь он — офицер гусарской.
(<К портрету Че*лаева>, 1X18—1820 //'Г.2. С.134)
По воспоминаниям Я.П.Сабурова, влияние Чаадаева
на I Клнкпна было «изумительно»: «он заставил его мыс¬
лить». Тот же мемуарист вспоминал о петербургских бе¬
седах Чаадаева с молодым Пушкиным. И конце жизни
сам Чаадаев заявлял в письме к C.11.Шевыреву: «Пуш¬
кин гордился моей дружбой» (см.: Майков Л.Н. Пуш¬
кин. СПб., 181)9. С.326—328), а Пушкин в кишиневском
дневнике, обращаясь к Чаадаеву, отмечал (запись от
9 апреля 1821 г.): «Твоя дружба мне заменила счастье.
Одного тебя может .’побить холодная душа моя» (Т. 12.
С.303). Беседы п споры Чаадаева п Пушкина нашли от¬
ражение в трех известных посланиях поэта к Чаадаеву:
«Любви, надежды, тихой славы...» (1818), «В стране,
где я забыл тревоги п|и*жних лет...» (1821), «К чему хо¬
лодные* сомненья?..» (1824).
Упоминание Чаадаева в первой главе «Евгения Оне¬
гина» дано как необходимая параллель из биографиче¬
ского контек<та автора: реальный II.Я.Чаадаев входит
в художественную ткань романа наряду с реальным
П. 11.Кавериным, «собутыльником» Онегина на его обе¬
де (1, XVI, 6). Чаадаев выступает в несколько иной
роли — как человек, похожий на пушкинского героя,
прямо уподобленный ему. Внешне"ЭТо сопоставление
вроде бы касается чисто бытовых, внешних деталей:
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
11	то. что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
11ред зеркалами проводил...
(1, XXV, 5-10)
Ту же черту преувеличенного «франтовства» современ¬
ники отмечали и в Чаадаеве. «11лемянннк» и душеприказ-
II.Н.Чаадаев. Рис*. А.С.Пушкина. 182-4. Карандаш
чик философа М.И.Жихарев в своих обширных воспо¬
минаниях о нем привел ряд «светских» под|юбностей от¬
носительно его молодости, пришедшейся как раз на в|н*мя
начала общения Чаадаева и Пушкина. Одно из этих све¬
дений гласит: «...он был отменно красив и слыл одним из
наиболее светских, а может быть и самым блистательным
из молодых людей в Москве; пользовался репутацией луч¬
шего танцовищка в городе по всем танцам вообще, осо
бенно по только что начинавшейся вводиться тогда фран¬
цузской кадрили, в кото|юй выделывал “entrechat” не
хуже никакого танцмейстера...» (/h'turapee М. И. Доклад¬
ная записка потомству о Петре* Яковлевиче* Чаадаеве //
Русское общество 30-х годов XIX в. Люди и идеи. Ме*муа-
рм современников. М., 1989. С.54—55).
11о заметим, что к той же эпохе первой молодости Ча¬
адаева («никак не позже семнадцати») мемуарист отно¬
сит н проливоналожное свойство е*го натуры, казалось
бы, несовместимое с амплуа «лучшего танцовщика»:
«К этому же времени не мешает отнести п начало в нем
развития того эгоизма и того жестокого, немилосердного
себялюбия, которые, конечно, родились вместе? с ним...
,')тот эгоизм в своем заключительном периоде, к копну
е*го жизни, ек*обе*нно по причине е*ге> расстроенных иму-
щественных дел, получил беспощадный, к|ювожадный,
хищный характер, сделал ве*е* без исключе*ния близкие,
короткие с ним отношения тяжелыми до нестерпимости
и был для него самого источником многих зол и тайных,
но несказанных нравственных мучений» (Там же. С.55).
11риведя это суждение, по существу близкое к характе¬
ристике «русской хандры» Онегина, «племянник» Чаадае¬
ва вспоминает и о той бшмрафической сто|юне личности
«басманного философа», ке/трая отражечш в пушкинском
1083]

ЧЛДЛЕВ
ч
П.Я.Чаадаев. Алоф. 1830-е гг. Литография
романе: «Наконец необходимо упомянуть... о необычай¬
ном изяществе его одежды. Одевался он, можно положи¬
тельно сказать, как никто. Нельзя сказать, чкюы его
одежда была до|юга, напротив того, никаких драгоценно¬
стей, всего того, что зовут “bijou”, на нем никогда не бы¬
ло. Очень много я видел людей, одетых несравненно бога¬
че, но никогда, ни после, ни прежде, не видал никого, кто
был бы одет П|>ек1жснее и кто умел бы столько достоинст¬
вом и грацией своей особы придавать значение своему пла¬
тью. В этой его особенности было что-то, что, не стесняясь,
можно назвать неуловимым. На нем все было безукориз¬
ненно модно, п ничто не только не напоминало модной
каршмки. но м отдаляло всякое об ней помышление. И не
знаю, как одевались мистер Бруммель и ему подобные,
н потому удержусь от всякого сравнения о этими исполина¬
ми всемирного дендизма и франтовства, но заключу тем,
что искусство одеваться Чаадаев возвел почти на степень
исторического значения» (Там же. С.56—57). Упомяну¬
тый в рассказе мемуариста Джордж Брайан Бруммель
(Brummel) — знаменитый английский денди, «кораль мо¬
ды» и друг Бай|юна, портрет которого дан в известном ро¬
мане Э.Бульвер-Литгона «Пелэм, или Приключения
джентльмена» (1828), перекликающемся с «Квгением
Онегиным», в частнсхти по характеру плавного героя.
Чаадаев отдавал дань «искусству одеваться» вовсе
не ради самого этого искусства. Сохранилось свиде¬
тельство известного дипломата К.О.Поццо ди Борго,
касающееся этого «искусства» Чаадаева: «Если бы я
имел на то власть, то заставил бы Чаадаева беспере-
мешки разъезжать по многолюдным местностям Ев¬
ропы с тою целыо, чтобы непрестанно показывать
европейцам русского, в совершенстве порядочного
человека (ini russe parfaitement comme il faut)» (Там
же. C.57). Отмечая и на протяжении пяти строф
разъясняя то же качество в характере Онегина,
Пушкин имеет в виду такое же значение «искусства
одеваться» в современном обществе.
Между тем сопоставление Онегина и Чаадаева го¬
раздо глубже, что видно уже по самой «уподобляющей»
формуле. Если бы дело заключалось только в умении
Онегина одеваться, автор упот|>ебил бы прямой срав¬
нительный оборот (тина «/m/с Байрон», «/гак Чацкий»
и т.п.) — здесь приведена редкая для Пушкина формула
полного уподоблении: «Второй Чадаев...» (курсив
мой. — И. И.). Как совмещалось «искусство одеваться»
с другими чертами чаадаевской личности?
Этот вопрос пытается подробно разъяснить тог же
мемуарист — но и для него, человека, к Чаадаеву ис¬
ключительно близкого, вопрос* оказывается весьма сло¬
жен п неоднозначен. С одной стороны, тяга к «фран¬
товству» делала Чаадаева своеобразной «квинтэссенци¬
ей» светского общества: «Благородная утонченность
его приемов (belles manures), нынче с каждым днем
реже и реже встречаемая, памятна всем, его знавшим.
Она была до такой степени велика и замечательна, что
появление его прекрасной фигуры, особенно в черном
фраке п белом галстуке, иногда, очень редко, с желез¬
ным крестом на груди, в какое бы то ни было много¬
людней' собрание почти всегда было поразительно.
Этим появлением общество, хотя бы оно вмещало в се¬
бя людей в голубых лентах и самых привлекательных
женщин, как бы пополнялось и получало свое* законча-
ние. Оно обдавалось, так сказать, струей нового, све¬
жего и лучшего воздуха. То же действие, то же влияние
замечалось иногда даже под открытым небом, на ка¬
ком-нибудь загородном гулянье в лесу, под вековыми
дубами нашего парка, в составившемся вокруг него
кружке в каком-нибудь уголке бульвара...» (Там же).
С другой стороны, в этом, особого типа франтовстве
содержался и момент противостояния обществу: «Этот
молодой и изящный плясун оказывался в то же время
ч|к\жычайно умным, начитанным, образованным п в осо¬
бенности гордым и оригинальным юношей. Склад его
речи и ума поражал всякого какой-то редкостью и не¬
бывалой невиданностыо, чем-то ни на ко/о не похо¬
жим. Весьма внимательно ведя свою светскую жизнь,
очень занимаясь своими удовольствиями и забавами,
чрезвычайно озабочиваясь своим модным положением,
|(>84 ]

ч
он вел их, однако же, с кажущеюся пышно-барскою не¬
брежностью, с наружной беззаботностью, с теми тонки¬
ми тактом и умением, при помощи которых давал очень
ясно понимать всем и каждому, что тут ничего особенно¬
го нету, что в этом ничего необычного не заключается,
что эта сфера не иное что, как сфера ею рождения и по¬
ложения, что это его стихия, как вода — стихия рыбы,
что все это делается само собой и отнюдь не составляет ни
существенного, ни главного. Забота и попечение его
о	том, чтобы его положение светского человека никогда
и никому не вдчумалось смешивать с его положением исто¬
рического деятеля и мыслителя, во всю его жизнь была
постоянною, а притворное равнодушие к светским успе¬
хам, только к еп) старости переставшее всех обманывать
и морочить, было, может быть, и в гораздо бшыией сте¬
пени, нежели предполагают, причиною чрезвычайной
к нему благосклонности общества и главною в нем для
света приманкою» (Там же. С.55: ку|х*ив мой. — В.К.).
Это странное сочетание бытия в высшем свет» и одно¬
временного противостояния свету, определенное 11ушки-
ным в своем герое прямым уподоблением его личности
Чаадаева, позволило ему не только углубить характер
Онегина, но и как буд то п|х;д\тадать дальнейшую судьбу
Чаадаева. Упоминание Чаадаева в «Евгении Онегине»
датируется 1823 г. К 1829—1831 гг. относится знамени¬
тый цикл Чаадаева «Философические письма, адресо¬
ванные даме> (в 1831 г. Пушкин познакомился с некото¬
рыми из них и даже, но просьбе автора, щюдпринял
иеудавшуюся попытку их опубликовать).
Чудом опубликованное в 1836 г. в московском журна¬
ле «Телескоп» первое «Философическое письмо», по
отзыву Герцена, «потрясло всю мыслящую Россию» и поз¬
волило осознать Чаадаева как ключевую фигуру общест¬
венной жизни русского общества. Ротмистр в отставке,
Чаадаев был безупречно храбр: он обладал не только хра¬
бростью солдата, но и отвагой мыслителя. Первым вы¬
ступивший против «разнузданного патриотизма» эпохи
Николая I, он стал зачинателем идейных споров и их не¬
изменным участником в течение двадцати следующих
лет. I 1осле его смерти Л. (1. Хомяков, неуступчивый чаада-
евский оппонент, дал исторически точную характеристи¬
ку тех аспектов его личности, которые* позволили Чаадаеву
стать лидером эпохи: «Просвещенный ум, художест¬
венное чувство, благородное сердце, — таковы те качест¬
ва, которые всех к нему привлекали. Но в такое* время,
когда, по-видимому, мысль погружалась в тяжкий и не-
вольнмй сон. он особенно был до|юг тем. что он и сам
бодрствовал, и других побуждал; тем, что в сгущающем¬
ся сумраке того времени он не давал потухать лампаде
п играл в ту игру, которая извентиа под именем “жив ку¬
рилка”. Есть эпохи, в которые такая игра есть уже боль¬
шая заслуга. Еще болен* дорог он был друзьям своим ка-
кою-то постоянною печалью, кото|юю сопровояедалась
бодрость его живого ума. Раяадку этой печали, истекаю¬
щей не из случайностей его жизни, а из чисто нравствен¬
ных причин, узнаем мы из самой бися рафии и из особен¬
ности его внутреннего направления» (Хомяков А. С.
О	старом и новом: Статьи почерки. М., 1988. С.240—241).
Пушкин еще в 1823 г., «уподобив» Чаадаева и Онегина,
указал на «разгадку этой печали».
Чаадаев в 1836 г. послал 11ушкину оттиск своего со¬
чинения. Поэт был крайне обеспокоен репрессиями,
последовавшими после публикации «Философического
письма» (закрытие журнала, ссылка его редактора
П.И.Надеждина, объявление самого Чаадаева сумас¬
шедшим), но историко-философская сторона чаадаев-
ской концепции ему оказалась чужда: он не принял ни
безотрадного пессимизма, ни неверия в русский народ,
ни насильственного отве*ржения России от Европы, ни
католических симпатий автора. Это несогласие* он вы¬
разил в неотправленном письме к Чаадаеву от 19 октя¬
бря 1836 г. и противопоставил ему наброски собствен¬
ной историософии России (см.: Кошелев В.А. Пушкин
у истоков славянофильства // 11роблемы современного
пушкиноведения: Сб. статей. Псков, 1994. С.58—77).
Разговор о чаадаевской статье в этом письме Пушкин
начал с* того, что «очень удивился, что она переведена
и напечатана» (Т. 16. С.392). 11ос’ам е|шкт ншшетшя Чаа¬
даевым этого политического документа, ставшего откры¬
тым вы.'ювом николаевскому самодержавию, непримпри-
мой оппозицией эпохе, ничуть его не* удивит. Только
Чаадаев (первый бытовой прототип Онегина, поскольку
сам пушкинский repoi — эго <■второй Чадаев»). только он
и могогважиться на подобный вызов, какими бы послед¬
ствиями :гго ему пи грозило. Тот ха|>актер .вечности, что
возникает в бытовых привычках отдельного человека, не-
минуеме) станет основой и более значимых его деяний...
Герцси. познакомившийся в Москве 30-х годов с Чаадае¬
вым и декабристом М.Ф.Орловым, заметил о них: «Пер¬
вые* лишние* люди, с которыми я встретился»...
Лит.: Чаадиев II.Я. Поли. собр. соч. и избранные письма. Т. 1—2.
М.. 1991; Гершеизон М.О. II.Я.Чаадаев: Жизнь и мышление. М.,
1989. С.107—220-.Лебедев А.А. Чаадаев. М.. 1965; 7Ьрасов В.Н. Ча¬
адаев. М., 1986; 11.Я.Чаадаев: Pro et contra: Антология. СПб.. 1998:
Шиховской Д. Два выстрела // 30 дней. 1937. JV> 2: Зйдельлшп ll.il.
Пушкин и Чаадаев // Россия (Russia). 1998. № 6; Me.Nolly И. Г.
Chaadayv and his friends. Tall-hassee. Florida, 1971.
В.	А. Кошелев
ЧАЙ
Чайный стол имел очень важное значение в жизни
дворянства. К середине XVIII в. чай в России употреб¬
ляли больше, чем в Европе, а в Москве — больше, чем
в 11етербурге.
Петербуржцы начинали день с кофе. В Москве
и в деревне утром пили чай.
[6851

ЧАЙ
ч
Уж ей Филипьевна седая
11риносит на подносе чай.
«Пора, дитя мое. вставай...»
(3, XXXIII. 0-8)
О	ценности чая в дворянской среде писали многие
мемуаристы. П.П.Соколов, сын знаменитого живопис¬
ца П.1Ф.Соколова, вспоминал: «Чай тоща [в 1810-х гг.
—	Е.Л. ] только что начинал входить в употребление,
и лишь у очень богатых людей его подавали гостям.
Цыбик прекрасного чаю был подарком незаурядным»
(Соколов 11.11. Воспоминания. Л., 1930. С.49—50).
11омещицы хранили чай не в кладовой, но на кухне,
а у себя в спальне, в комоде. E.11.Квашнина-Самарш1а от¬
мечает в своем дневнике (21 января 1818г.): «Рассыпа¬
ли цыбнк чаю, присланный от Якова Ларионова, запла¬
чено 525 р. Вышло из оного 57 фунтов чаю, пришелся
фунт по 9 руб. 23 коп. В большой ларец, обитый внутри
свинцом, вошло 23 фунта. I фунт подарен Иванушке.
Окало полфунта, бывшего с сором, (юздано девушкам.
Остальной положен в комоде в спальне» (Квашишш-Са¬
марина Е.П. Дневник. Новгород, 1928. С.8).
Сахар is помещичьей среде был также большой ред¬
костью. Выдачей сахара ведала сама хозяйка.
«Сахар в доме у нас ценился чугь-чуть не наравне с зо-
лотом, — вспоминает Д.Н.Свербеев, — расчетливая те¬
тушка как бы отвешивала каждый кусочек, запщшла его
за тремя замками и в ее отсутствие, а иногда и при ней
бывало немыслимо достать себе кусочек этого обыкно¬
венного лакомства, которого че*|>ез несколько лет после
у меня на заводе с грязного пола сушильни сметались
рабочими метлами целые кучи» (Свербеев. Т. 1. (1.49).
Продукты, сощювождающие чай, были самые раз¬
нообразные: сахар, молоко, сливки, варены;, хлебные*
и кондитерские изделия. Пить чай по-русски означало
пить е*го с едой и сластями.
П.А.Смирнов в «Воспоминании о князе Александре
Александровиче Шаховском» приводит рассказ драма¬
турга о его знакомстве в 1802 г. в мюнхенской гостини¬
це е* Гете. Знаменитый немецкий поэт пригласил князя
Шаховского «вечером придти к нему на чай».
«Настал вечер, и после размена разных учтивостей,
относящихся к обоим лицам, они вскоре; познакоми¬
лись и занялись толкованием о литературе германской,
а в особенности русской. Среди разговора им подан был
в самом деле чай, но бе*з обычных наших кренделей
п булок. Князь, имея обыкновение пить чай с чем-нибудь
сдобным, без церемонии позвал человека и велел ему
принести несколько бутербродов или чего-нибудь вроде
этого. Приказ был исполнен: ве*чер щюлстел и кончил¬
ся очень приятно, но каково было удивление князя
Шаховского, когда утром ему подали счет, в котором
было исчислено, с показанием цен, веч* съеденное им
it гостинице, ибо Гете* отказался от платежа, отзываясь,
что он князя звал на чай. а не* на требованные бутерб¬
роды» (Ре;пертуар русского и пантеон всех европейских
театров. 1847. .V> 1. С. 112).
Со времен войны 1812 г. широко известен был чай с ро-
мом. Он был особенно любим военными. ЕЛ I.Раевская
в своих воспоминаниях приводит историю, услышанную
от матери: «I lexvie моего замужества, — рассказывала нам
мать, — к нам часто езжали товарищи моего мужа, воен¬
ные; я считала долгом принимать их любезно и всегда им
сама в гостиной чай разливала, но ;ггн гос*пода отучили
меня от этого занятия. Однажды приехал одни из кавказ¬
ских сослуживцев вашего отца. Я невзначай спросила
его: любит ли он чай? Сколько чашек пьет его?
—	Двенадцать стаканов с ромом п двенадцать без ро¬
ма, — отвечал он.
С этого дня я самовар сослала в буфет» (Раевская Е. И.
Воспоминания // IIH. 1898. ,\6 12. С.956).
Чай с ромом упоминается и в романе Пушкина «Ев¬
гений Онегин»:
Оставя чашку чаю е* ромом,
11арис окружных городков,
Подходит к Ольге Петушков...
(5. XXXVII. XXXVIII. XXXIX, (5-8)
«Хозяин дома, подливая еч*бе рому в чашку чая и будто
невольным вздрагиванием руки переполнивший меру,
вскрикнул: ух! Потом предлагает он гостю подлить ему
адвокатца (выражение, употребляемое в сре*днем кругу
п означающее |к»м или коньяк. ix> ечть адвокатец, раз¬
вязывающий язык), но подливает очень осторожно
и воздержно. Нет, — говорит гость, — сделайте милость.
ухните уже и мне» (Вяземский П. А. Старая записная
книжка // Вяземашй. Пат. собр. соч. Т.8. С.374).
Однако следующий анекдот (из рукописей Ивана Мас¬
лова) позволяет говорить о том, что чай с ромом был из-
вечте*н в России еще в XVIII в.: «Известный Барков, при¬
дя к Ивану Ивановичу Шувалову, угащивае;м был от
него чаем, причем приказы генерал своему майордому по¬
дать целую бутылку настоящего ямайского рому, за вели¬
кие де*ны п err торге ша in не *го тогда некоторого английско¬
го купца купленную. Разбавливая же оным чай и помалу
отливая да опять разбавляя, усидел Барков всю бутылку,
а потом стакан на блюдце испрокинувши, приносил за
чай свое его превосходительству благодарит*. Почему,
намеряяеь над оным сострить, щюдложил ему еч*й вель-
можаеще чаю. На сие Барков: “Извините, ваше п[к;всх*-
ходительство, ибо я более одного стакана никогда не* упо¬
требляю"» (Искра. 1807. №45. С.555).
Чай пили как за большим стилом. так п за отдельным чай¬
ным столиком. Обычай раашвать чай :ta отдельным спилом
пришел в Россию из Европы в последнюю четверть XVIII в.
Смеркалось; на столе* блистая,
IМинем вечс'рний самовар,
Китайский чайник нагревая;
Под ним клубился легкий пар.
(3, XXXVII. 1-4)
| ()8() |

ч
ЧАЙ
«Перед диваном стоял стол замореного дерева, по¬
крытым чайной пунцовом скатертью Ярославского тка¬
нья. На столе — чайный прибор, продолговатый, с руч¬
кою наверху, самовар красной меди, больший поднос
с низенькими, на Китайский образец, чашками, масло
в хрустальной граненой маслянице, сухари и тартинки
в коршнках, сливки в кастрюлечках», — читаем в повес¬
ти А.Заволжского «Соседи» (Московский наблюдатель.
1837. Ч. 12. Июнь. Кн. 1. С.302).
7	сентября 1815 г. помещица Е.II.Квашнина-Самарина
записывает в дневнике: «Купить в 11ете|>бурге: карту Евро¬
пы, книгу землеописания России; для чанного стала яро¬
славскую салфетку величиною I арш. 10 верш., голубую
с белым» (Квашнина-Самарина П.П. Указ. соч. С.7).
Я|мх\1авскиескате|)Г11 п.ш сале|хтки (взависимости от
размера чайною стала) были очень популярны в пуш¬
кинское время. В XVIII i$. предпочтение отдавалось гол¬
ландскому столовому белыо. В следующем столетии
в России начинают производить п|>евосходное льняное по¬
лотно. Новгород и Я|и>славль становятся центрами льня¬
ной промышленности. Любопытно, что сал(|мтки для
чайных столов были как белые, лак и цветные.
Чайный стол сервировался заранее. В начале* XIX в.
москвичи щм'дпочшаш нить чай из стаканов п многие,
как свидетельствует Д.Н.Свербеев, с недоверием относи¬
лись к петербургскому обычаю разливать чай «в больших
чашках и просто на подносе» (Свербеев. Т.2. С.371).
Удовольствие разливать чай за столом хозяйка могла
уступить только взрослой дочери. Чай у Лариных
в «Евгении Онегине» наливает гостям не хозяйка дома,
а ее дочь Ольга:
Разлитый Ольгиной рукою,
11е> чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал,
II	сливки мальчик подавал...
(3. XXXVII. 5-8)
Хороший тон не* рекомендовал гостям дуть на чай, что¬
бы он остыл, и пить чай из блюдечка. Рассказывая о нра¬
вах иркугских дворян. И.Т.Калашников отмечает: «Пить
чай досыта почиталось не*ве*жечтвом. Старые люди гово¬
рили, чло гости должны пип. одну чашку, три чашки ныот
родственники или близкие знакомые, a use* — лакеи.
Подаваемые сласти брали, но есть их также счита¬
лось неучтивостью. Гостья брала их и клала куда-ни¬
будь подле себя» (Калашников И.Т. Записки иркут¬
ского жителя // PC. 1905. № 7. С.213).
Трудно сказать, в какое время возник у русских обы¬
чай «опрокидывать» на блюдце чашку вверх дном, да¬
вая тем самым понять хозяйке, что больше чая предла¬
гать не следует. «Вторую чашку Дука Иванович начал
нить с толком и вдыханием аромата, наром поднимав
шегося над чашкой, — читаем в воспоминаниях
А.Е. Ващенко-Захарченко. — Переворотив чашку на
блюдечке*, дядюшка поставил се на стол, но радушная
хозяйка молча принесла третью и просила дядюшку
еще кушать» (Ващенко-Захарченко А.Е. Мемуары
о	дядюшках и тетушках. 4.1—4. М., I860. 4.4. С. 19(5).
Накрыть чашку блюдцем также? означало, что чаепи¬
тие* завершилось. В Европе существовал другой обычай.
Об этом рассказывает в записках А.А.Башилов:
«В Дрездене* жил грае|) Алеке*ей Григорьевич Орлеж-Чес¬
менский. Как Русскому не* явиться к такому человеку?
Покойный Александр Алексеевич Чесменский прис*хал
за мною п повез меня к старику. Не* могу умолчать вам,
друзья мои. что вечер этот чуть не сделался для меня Де¬
мьяновой ухой, п вот как это было: расфранченный
п затянутый, приехал я к графу; мне тогда было 20 лет,
следовательно, и молодо, и зелено. Граф меня очень ми¬
лостиво принял, и на беду — это случилось в тот час,
когда гостям подают чаи. Тогдашний обычай нас, рус¬
ских Вандалов, состоял в том, что ежели чашку чаю вы-
пычнь и закроешь, го значит: больше не* хочу: а у нр<>
свещенных Немцев был другой обычай: надобно было
положить в чашку ложечку, и это значит: больше не хо¬
чу. Вот я выпил чашку и закрыл; минуты через две по¬
дали мне другую; боясь отказать человеку, чтоб его не*
бранили, я выпил и опять закрыл, и уже вспотел, быв¬
ши стянут, как я уже* выше сказал. О, ужас! яв.ляется
опять третья чашка; боясь навлечь негодование, как
я выше* ска<ал, я и третью выпил. 11аконсц. является чет¬
верти; как пот лил е* меня градом, я решился сказать:
“Я больше не* хочу ". А он. злодей, желая себя оправ¬
дать. весьма громко мне* сказал: “/1а вы ложечку в чаш¬
ку не* положили". Тут я уже не* только что щюпотел, но
от стыда сгорел и взял е*ебе на ум — вглядываться чтб де¬
лают другие*. а русский обычай оставить» (Башилов А.А.
Молодость А.А.Башилова: (Записки о временах Екате¬
рины II п Павла I) //Заря. 1871. № 12. С.216).
Европейский обычай класть в чашку .ложечку, вместо
того чтобы он|юкндывать чашку, ввел в Петербурге
П.П.Свиныш. «По крайней мере он уверял в этом всех
и каждого, и не только словесно, но даже печатно, именно
в предисловии к кнше, изданной им в 20-х годах, пллю-
етрированной видами 11етербурга», — свидетельствует
В.П.Буриашев (Бурнашев ll.il. Наши чудодеи: Лето¬
пись чудачеств и эксцентричностей всякого рода / Сост.
Касьян Касьянов [нсс'вд.]. СПб., 1875. С.207).
Чайный прибор обязательно брали е- собой в до|югу.
«Для чайного и столового прнбо|ш был изготовлен иогре-
бе*ц. <...> Кроме пог[н‘бца н ящика для харчей, был еще*
ящик для дорожного складного самовара. Лет за 50 без
всего этого запаса путешествовать е* семейством было
почти невозможно. 11е* во всяком постоялом дворе бывал
даже*самовар» (Селиванов. Предания. С. 146).
Любопытная заметка содержится в журнале «Мое-
ковский курьер»: «Знатные* люди, или богатые, совсе*м
не* пьют чаю или кофе; но шоколад и другой напиток,
сделанный из разных пряных коренье*в, уваренный
[087 I

ЧАЛЫЕ ЛОШАДИ
ч
имеете с яйцом и сливками, поутру охотно всеми упо¬
требляется е сахарными сухарями, которые служат
вместо сахару» (1805. 4.1. № 3. С.45).
В том же номере журнала «Московский курьер»
и разделе «Изобретения» находим другое сообщение:
«В Швеции н|>одают чай, который не есть чай; в Париже
выдумали род сего же наннтка и назвали: кофей здо-
Iювья, для составления которого употребляют почти
все специи, кроме настоящего кофеи. Напиток сен
в древности был употребляем Греками, и состоял изса-
ричипского тисни, простой пшеницы, минд<ия и <-и-
хиру, смешанного и исте[)того вместе. Кофей сей потому
называют кофеем здоровья, ч то настоящим ноистинне
может носить имя кофея нездоровья. Желательно
знать, так ли будет упот|и*блено здоровое, как употреб¬
ляли нездоровое» (Там же. № 17. С.257).
Однако ни горячий шоколад, ни «к<х|н‘й здоровы!», ни
другие модные в Кв|юпе напитки не пришлись так но
сердцу русскому дворянству, как к|>епкий душистый чай.
Лит.: Муравьев П.П. Московские слова и словечки. М., 1997; По
хлебкип И.It. Кушать подано! М., 1993.
И. В.Лаврентьева
ЧАЙНИК - см.: КИТАЙСКИЙ ЧАЙНИК.
ЧАЛЫЕ ЛОШАДИ - лошади чалой магш. имеющие
от рождения примесь белых волос к шерсти основного
цвета на туловище и в меньшей мере на голове п ногах,
li зависимости от основного окраса лошади могут быть
рмже-чалыми, вороно-чалыми или гнедо-чалыми, но
их значительно меньше, чем просто рыжих, гнедых или
вороных. В XVIII п начале XIX в. были в моде лошади
различных оригинальных мастей, или «шерстей», как
тогда говорили. Высоко ценились, например, так назы¬
ваемые «моренкопфы» — лошади вороно-чалой масти
с черными головами. Возможно, Пушкин хотел подчерк¬
нуть некоторое щегольство Ленского, выразившееся
к подборе в тройку лошадей неординарной масти:
Евгений ждет: вот едет Ленской
На тройке чалых лошадей:
Давай обедать поскорей!
(4. XI.IV. 12-14)
Кроме вышеназванных оттенков чалой масти,
в «Словаре Академии Российской» есть «чалопегие»
(Слов. Акад. Российской. Т.6. Стб.660). Лошади, за¬
пряженные в тройку Ленского, могли быть одного из
" чх оттенков или же такого необычного цвета, как
в объявлении «Московских ведомостей» за 1811 г.: «На
Большой Немецкой улице, подле старого Сената. Ле¬
фортовской части под № 28 продается... розовочалая
лошадь трех лет» (Моск. вед. 1811. № 41. С. 1158.
Известия).
Д.И. Гуревич, Е.А. Пономарева
ЧАХОТКА (легочная бугорчатка) — в пушкинское
время так называли туберкулез легких (возбудитель ту¬
беркулеза был открыт в 1882 г. Кохом). В «Евгении
Онегине» Татьяна приезжает в Москву
К старой тетке,
Четвертый год больной в чахотке...
(7, XXXIX. XL, 5-6)
Представляют интерес взгляды медицины того в|ю-
мени на это заболевание и история его изучения до
1826 г. — момента написания седьмой главы романа.
Уже в трудах Гиппократа (ок. 460—377 гг. до н.э.) да¬
но описание чахотки, которая, но его мнению, разви-
валась из воспаления легких, когда не наступало вы¬
здоровление, а происходило их «нагноение». Нагноение
связано с выделением из мозга слизи, которая, вытекая
через зев, попадала в легкие, переполняя и изъязвляя
их. Кроме того, и|м‘диолага.юсь. что чахотку могла вы¬
звать кровь, попавшая в легкие при разрыве вены, ко¬
торая начинала гнить.
В работах Галена (ок. 130 — ок. 2(H) гг. н.э.) также
было дано описание этого заболевания. Через 1500
лет, когда стали значительно чаще прибегать к вскры¬
тию трупов больных, появились данные о наличии
в легких больных чахоткой бугорков, которые в дальней¬
шем нагнаиваются (DclboeSylvius; 1614—1672). Важ¬
ным этаном изучения этого заболевания стала опубли¬
кованная в 1810 г. работа Bayle, в которой исходным
пунктом развития чахотки служат просовидные бугор¬
ки — lubercula. При этом было высказано мнение, что
чахотка составляет не местное, а общее заболевание,
вызывающее истощение организма.
Широкое распространение чахотки в начале XIX в.
позволило накопить значительный клинический
опыт, свидетельствующий о хроническом течении за¬
болевания. Указание Пушкина на то, что тетушка Та¬
тьяны больна чахоткой уже четыре года, позволяет
нам представить ее внешний облик. Так, для больных
хронической чахоткой в той или иной степени харак¬
терны следующие проявления: «нежное, более в дли¬
ну развившееся телосложение, тонкая худощавая
кожа, слабые, тонкие, особенно у корня, плохо разви¬
тые мышцы, тонкие кости и легко возбудимый темпе¬
рамент... кроткое или же слишком оживленное выра¬
жение узкого лица... широкие зрачки, блестящие
белые, узкие зубы, длинная шея, тонкие длинные паль¬
цы. худощавые конечности и. наконец, форма груд¬
ной клетки — узкая и плоская» (Реальная энциклопе¬
дия медицинских наук. Т. 1—21. СПб., 1804. Т. 10.
С.116—117). Кашель, приводящий к болезненным
ощущениям в груди больного, является характерным
признаком чахотки.
С.М.Тромбах отметил: «Любопытно, что первона¬
чально было "уже семь лет больной в чахотке" [Т.6.
С.4521. но печальная действительность тех лет нодска-
10881

ч
зала Пушкину, что семь лет — слишком длительный
срок: больные этой страшной болезнью в то вре*мя уми¬
рали раньше. И он зачеркнул “уже 7 лет”, сократив
срок болезни до трех с лишним лет» (Громбах С.М.
Пушкин и медицина его времени. М., 1989. С. 182).
Любопытно, что Пушкин несколькими словами
представил клиническое описание заболевания. Быст¬
рая утомляемость, характерная для чахотки, приводит
к тому, что тетя Татьяны быстро устает — даже с кг двух-
трехминутного разговора:
Но вы замучены с дороги;
Пойдемте вместе отдохнуть...
Ох, силы нет... устала грудь...
Мне тяжела теперь и радость.
Не только грусть... душа моя,
Уж никуда не годна я...
Под старость жизнь такая гадость...
II	туг, совсем утомлена,
В слезах раскашлялась она.
(7. XLII, 6-14)
В восьмой главе романа, рассказывая о страданиях
влюбленного Онегина, Пушкин пишет:
Онегин сохнет, и едва ль
Уж не чахоткою страдает.
(8. XXXI. 11-12)
М. II. Михайлов
Ч НЛО - лоб.
Показательно, что Пушкин использует это архаичес¬
кое обозначение применительно либо к мертвому Лен¬
скому («Недвижим он лежал, и странен / Был томный
мир его чела» — 6. XXXII, 1—2; «Пред вами с смертью на
челе, /Он постепенно костенеет...» — 6, XXXIV, 11 — 12).
либо к статуэтке Наполеона («Под шляпой с: пасмур¬
ным челом...» — 7, XIX, 13).
В.	А. Кошелев
Ч ЕЛЯДЬ — слуги при доме; дворня. Упоминается в седь¬
мой главе романа — в сцене отъезда Лариных в Москву:
На кляче тощей и косматой
Сидит форрейтор бородатый.
Сбежалась челядь у ворог
Прощаться с барами.
(7, XXXII, 5-8)
Из челяди, сбежавшейся к отъезду господ, мы можем
назвать няню Татьяны Филнпьевну, служанок, которых
барыня «била осердясь» и отряжала собирать ягоды в са¬
ду, слуг, разносивших блюда «но чинам». Вообще же на
барском дворе могли жить управляющий, ключница, ка¬
мердинер. горничные, камеристки, лакеи, повара, куче¬
ра. конюхи, форейторы, садовники, истопники, сторожа
и др. В небогатых семьях, как у Лариных, один дво|ювый
мог совмещать разные обязанности.
ЧЕПКЦ
Особую группу челяди составляли дети слуг (см.:
«дворовый мальчик» — 5, II, 9). Иногда «дворовый ре¬
бенок» был побочным сыном (или дочерью) барина;
например таких детей было много в доме помещика
Зарецкого, который представлен как «отец семейства
холостой» (6, IV, 11).
Челядь, дворовые, будучи обычно крепостными, тради¬
ционно ставили себя выше крестьян — но признаку при¬
ближенности к барскому семейству.
В.	С.Листов
ЧЕПЕЦ
И обновила наконец
Па вате шлафор и чепец.
(2. XXXIII. 13-14)
У тетушки княжны Елены
Всё тот же* тюлевый чепец...
(7. XLV. 3-4)
Тут были дамы пожилые
В чепцах и в розах, с виду злые...
(8. XXIV, 5-6)
В истории моды дамские чепчики известны давно: так,
в X—XI вв. во Франции носили платки типа вуали, кото
рые покрывали и плечи, именно из них позднее возникли
средневековые чепцы. В России они стали известны бла¬
годаря реформам Петра I, но, как писал Пушкин в «Ара-
ие Петра Великого»: «Барыни пожилые старались хитро
сочетать новый образ одежды с гонимою стариною: ченцы
сбивались на соболью шапочку царицы 11атальи Кирилов
пы...» (Т.8. С. 16). В царствование Екатерины II, особен¬
но в 1780—1785 гг., чепцы были одним из самых популяр¬
ных головных убо|и>в. дополнением выходного туалета.
В пушкинское же время чепчик является обя:штелыюй
деталью утртчтего, домашнего костюма, который скрыт
сп' глаз посторонних; на балах и при выезде чепец, как
правило, можно было увидеть лишь на пожилых дамах.
У каждого чепчика было свое собственное1 название,
которое могло быть связано как с с|юрмой: Flugelhaiihe —
«крылатый чепец» (с надставками по бокам в виде крыль¬
ев), так и с каким-нибудь историческим событием либо
именем той или иной известной особы. Так, в январе
1803	г. журнал «Московский Меркурий» рекомендовал
«чепец й la Mamcluc из голубой дымки» (название; связано
с политическими событиями в Египте; см.: Московский
Меркурий. 1803. № 1. С.74), а в 1836 г. в моде был чеп¬
чик а 1а Шарлота Корде: «Мы опишем чепчики & 1а
Charlotte Corelav: длинные завязки из шелкового кружева,
завязанные назади чепчика и упадают по плечам; с одной
стороны лба приколота роза, кото|юй бутоны падают на
щекн; а с другой стороны, красивый [юзовый бант, на ко¬
торый склоняется кружевная оборка с прозрачным узо¬
ром» (Вестник парижских мод. 1836. .V> 71. С.82—83).

ЧЕРКЕС
Несколько раз упоминается Пушкиным этот голо¬
вной убор в «Евгении Онегине».
Выйдя замуж, матушка Татьяны «обновила наконец
на вате шлафор и чепец». Ее чепец скорее всего пред¬
ставлял из себя Schlafhaube — обыкновенный ночной
чепчик, который нередко в деревне носили и в течение
всего дня. Когда в гости приехал Онегин, на старшей
Лариной мог быть надет парадный чепец a la vieille —
«старушечий» — обычной круглой формы, с оборочка¬
ми. большим бантом под подбородком.
Несколько по-иному выглядел головной убор «тетуш¬
ки княжны Елены ». Ее тюлевый чепец — это и дань мо¬
де молодости, и свидетельство уже не юного возраста.
Возможно, что наряд тетушки был подобен наряду од¬
ной московской барыни, описание которой встречается
на страницах воспоминаний Е.П.Яньковой: «Одева¬
лась она на свой лад: и платье, и чепец у ней были по
особому фасону. Чепец тюлевый, с широким рюшем
и с превысокою тульей, которая торчала на маковке...»
(Рассказы бабушки. С.233).
П наконец, на вечере Татьяны в Петербурге среди
«цвета столицы» встречаются «дамы пожилые в чеп¬
цах и в розах, с виду злые». Действие восьмой главы
относится к зиме 1824—1825 гг., а в это время в моде
были головные уборы, украшенные цветами: «Цветы,
украшающие нарядные чепчики, все еще как будто
скрыты в уборке оных. Узел завязок чепчика бывает
па стороне...» (Л/Г. 1825. 4.1. № 4. Прибавление
к МТ. С.73). Вполне вероятно, что строчку «в чепцах
и в розах» можно рассматривать как описание головно¬
го убора — чепца, украшенного розами. В 1825 г.
в журнале «Московский телеграф» дается описание
одного из модных чепчиков a la rosiere: «Новомодный
нарядный чепчик a la rosiere делается из белого крен-
крепе с гирляндой розовых цветов» (Л/Г. 1825. № 7.
С.	128). Rostere — в переводе с французского — «не¬
винная дева, старая дева» в женском роде, без конеч¬
ной «е» в мужском роде — «куст роз». Возникает игра
слов: чепчик старой девы — чепчик из роз. Вероятно,
Пушкин вскользь упоминает о своеобразной части
светского общества — старых девушках, столь ярко
описанных в повести В.Ф.Одоевского «Княжна Ми-
ми»: «И вот княжна Мими, как девушка, стала вти¬
раться в общество девиц п молодых женщин; как
зрелая девушка, сделалась любезным товарищем в глубо¬
ких рассуждениях старых почтенных дам. И ей было
время! Проведши двадцать лет в тщетном ожидании
жениха, она не думала о домашних заботах; занятая
единственной мыслию, она усилила в себе врожден¬
ное отвращение к печатным литерам, к искусству, ко
всему, что называется чувством всей жизни, и вся об¬
ратилась в злобное, завистливое наблюдение за други¬
ми» (Одоевский В.Ф. Княжна Мими //Одоевский В.Ф.
Соч.: В 2 т. М., 1981. Т.2. С.223-224).
В пушкинской графике часто встречаются рисунки,
изображающие знакомых поэту дам в чепчиках: это
либо пожилые дамы, либо молодые — в интимном ут¬
реннем наряде.
Е.И.Потемина
ЧЕРКЕС
«Адиге, Адехе или Черкесы, закубанское кавказское
племя аборигенов, в севе|ю-западной части, до 250 тыс.
душ мужского пола, разделены на множество обществ.
Язык отличен от наречия других кавказских народов;
оружие и лошади любимое достояние...» (Настольный
словарь для справок но всем отраслям знания: Справоч¬
ный энциклопедический лексикон: В 3 т. / Изд.
Ф.Г.Толля. СПб., 18(53. Т. I. С.35).
В 1829 I . по Адрианопольскому миру Турция при¬
знала черкесов и их земли владениями России, но сами
черкесы отказались принять русское подданство. Нача¬
лись многолетние н кровопролитные кавказские вой¬
ны. Пушкин в «Путешествии в Арзрум» (1829) так
написал об этом народе: «Черкесы нас ненавидят. Мы вы-
теенкли их из привальных пастбищ; аулы их разорены,
целые племена уничтожены. Они час от часу далее уг¬
лубляются в горы и оттуда направляют свои набеги.
Дружба мирных черкесов ненадежна: они всегда гото¬
вы помочь буйным своим единоплеменникам. Дух ди¬
кого их рыцарства заметно упал. Они редко нападают
в равном числе на козаков, никогда на пехоту и бегут
завидя пушку. За го никогда не пропустят случая на¬
пасть на слабый отряд или на беззащитного. Здешняя
сторона полна молвой о их злодействах. Почти нет ни¬
какого способа их усмирить, пока их не обезоружат,
как обезоружили крымских татар, что чрезвычайно
трудно исполнить, по причине господствующих между
ими наследственных распрей и мщения крови. Кинжал
и шашка суть члены их тела, и младенец начинает вла¬
деть ими прежде, нежели лепетать. У них убийство —
простое телодвижение. Пленников они сохраняют
в надежде на выкуп, но обходятся с ними с ужасным
бесчеловечием, заставляют работать сверх сил, кормят
сырым тестом, бьют, когда вздумается, и приставляют
к ним для стражи своих мальчишек, которые, за одно
слово, вправе их изрубить своими детскими шашками»
(Т.8. С.449).
Герой пушкинского стихотворного романа Онегин во
время своего путешествия на Кавказ наблюдает вели¬
чественные картины природы с мирными черкесами
и калмыками:
Он видит, Терек своенравный
Крутые роет берега;
Пред ним парит орел державный,
Стоит олень, склонив рога;
Верблюд лежит в тени утеса,
В лугах несется конь черкеса,
[690]

ч
ЧЕРНИЛА (ЧЕРНИЛ Ы)
<jr
Черкесская пляска. Е.О.Скотников по рис. Е.А.Корнеева. 1809.
Гравюра, акварель
И вкруг кочующих шатров
Пасутся овцы калмыков...
(Т.6. С. 198)
Н.Л. Пономарева
См. также: конь чкрккса
ЧЕРНИЛА(ЧЕРН ИЛЬ!)
«Орешек чернильный, вытекший и отвердевший
в виде орешка сок левантского дуба (Quercus infectoria):
вытекает вследствие прокалывания листьев и кореш¬
ков желудей насекомым орехотворкою, которая кладет
туда свои яички» (Настольный словарь для справок по
всем отраслям знания: Справочный энциклопедичес¬
кий лексикон: В 3 т. / Изд. Ф.Г.Толля. СПб., 1864.
Т.2. С. 1105).
Орешковые чернила, которыми пользовались для
письма в XIX в., называли еще «галловыми яблочка¬
ми» по названию патологических наростов на растени¬
ях. Как указывал автор статьи о галлах в «Большой
Энциклопедии» (В 20 т. / Под ред. С.Н.Южакова.
СПб., 1900—1905), чернильные орешки в странах
Малой Азии и в Греции употреблялись в технике и ме¬
дицине «со времен Гиппократа и Теофаста» (СПб.,
1901. Т.6. С.99). В той же статье говорилось: «В гор
говлю идут большей частью, крупные, на вид точно по¬
крытые пылью, чернильные орешки из области Тигра,
Евфрата и Алеппские. Кроме того, чернильные ореш¬
ки идут также из Сирии, Курдистана, Анатолии» (Там
же. С.99). Наиболее ценными считались те галловые
яблочки, в которых дубильных веществ было больше
и которые* были больше по размеру. Чернильные о|ммики
из стран Малой Азии (с левантского дуба) были не¬
большими 1,5—2,5 см в диаметре, но в них было до
70% дубильных веществ. Самыми крупными европей¬
скими были венгерские и итальянские (с летнего ду¬
ба) — до 3,5 см в диаметре, но с содержанием 25—30%
дубильных веществ.
В XVIII—XIX вв. Россия покупала галловые яблоч¬
ки во многих восточных н европейских странах.
В книге Жан-Пьера Рикара ( 1674—1728) «Торг Ам¬
стердамской...» (рус. пер. 1762) специальная глава
посвящена коммерции в Москве, в разделе «Товары,
которые но большей части в ней требуются и более
расходятся» названы и чернильные орешки: «Ртуть
живая, сера горючая, канфора, чернильные ореш¬
ки...» (Рикар Ж.-П. Торг Амстердамской, содержа¬
щий все то, что должно знать купцам и банкирам,
[691]

ЧЕРНИЛА (ЧКРНИЛЫ)
ч
как в Амстердаме живущим, так и иностранным;
торг и фабрики славнейших на свете городов... : I? 2 ч.
М., 1762. 4.2. С.117).
Привезенные из-за границы чернильные орешки
измельчали и разводили водой и другими жидкостя¬
ми. Они были разных оттенков коричневого цвета.
Журналы XVIII — начала XIX в. часто печатали раз¬
личные рецепты приготовления прочных, проявляю¬
щихся или исчезающих на свету чернил. Так, изда¬
тель «Экономического магазина...» II.И.Новиков
с пометой «Сообщено от Г. Доброжелателя» поместил
«Способ, как делать хорошие орешковые чернилы,
кои никогда испортиться не могут»: «Надлежит взять
орешков чернильных осьмую долю фунта, разбить
их крупно, сапожного купороса 6 золотников, каме¬
ди 3 золотника, квасцов I золотник, пива Русского
штоф, вина хлебного стакан, все сии вещи положа
в бутыль, поставить в тепло, и оные помешивать, и тог¬
да через 2 недели чернилы поспеют и будут хороши»
(Экономический магазин, или Собрание Всяких Эко¬
номических известий, опытов, открытий, примеча¬
ний, наставлений, записок и советов... в пользу
Российских домостроителей и других любопытных
людей, об|шзом журнала издаваемой. 4.1—40. № 1 — 140.
М., 1782. 4.1 I. №61. С. 149).
В пушкинское время можно было купить как разли¬
тые по бутылкам чернила, так и сами галловые яблоч¬
ки и но собственному рецепту приготовить чернила.
В лирике Пушкина эта реалия быта, хорошо изве¬
стная его современникам, остроумно обыгрывалась
в сатирическом ключе. Так, в одной из эпиграмм на
своего литературного противника, журналиста и из¬
дателя «Вестника Европы» М.Т.Каченовского Пуш¬
кин в 1824 г. писал:
Охотник до журнальной драки,
Сей усыпительный Зоил
Разводит опиум чернил
Слюною бешеной собаки.
(Т.2. С.346)
В стихотворении «К моей чернильнице» (1821) есть
такие строки:
Я весело клеймил
Зоила и невежду
Пятном своих чернил...
11о их не разводил
Ни тайной злости пеной,
I	In ядом клеветы.
(Т.2. С. 182)
I	Iepo п чернила в поэзии карамзинистов были обяза¬
тельными атрибутами и своеобразными символами по¬
этического творчества. Пушкин-лицеист продолжил
эту традицию. В поэме «Монах» (1813) он шутливо за¬
метил, что если бы у него был талант живописца, он не
стал бы поэтом и
Чернилами я не марал бы пальцы,
Не засорял бумагою чердак,
I	I за бюро, как девица за пяльцы,
Стихи писать не сел бы я никак.
(T.1.C.I7)
Обращаясь к собрату по перу, Пушкин уговаривал
его забыть о писательском труде так:
Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы...
(К другу стихотворцу. 1814 //Т.1.С.25)
11оэт в кабинете с неизменными пером и чернилами
упомянут в полемическом стихотворении «Тень Фон¬
визина» (1815):
Сидит; перо в его зубах,
На ленте Анненской табак.
Повсюду разлиты чернилы;
Сопит себе Хвостов унылой.
(Т.1. С.159)
Интерьер скромного кабинета писателя воссоздал дя-
дя Пушкина В.Л.Пушкин в послании «К Д.В.Дашко¬
ву» (1814):
Теперь пред целым светом
Могу и я сказать
Что я живу Поэтом:
Рублевая кровать.
Два стула, стол дубовый,
Чернильница, перо —
Вот все мое добро.
Описание «покоя» дяди Онегина во второй главе
стихотворного романа начинается вполне традици¬
онно:
Всё было просто: пол дубовый,
Два шкафа, стол, диван пуховый...
(2. III, 5-6)
I	IyiiiKiiii подчеркивает скромность обстановки, кото¬
рая вполне могла бы служить жилищем писателю.
В черновой рукописи пятая строка имела варианты:
16921

ч
Такой смиренный кабинет
Такой почтенный кабинет.
(Т.6. С.266)
После такого начала вишне можно было ожидать
упоминаний и о чернилах, но Пушкин написал:
Нигде ни пятнышка чернил.
(3. III. 7)
В следующей ст|кк|к* читатель узнает, что «деревен¬
ский старожил» дядя Онегина читал лишь одну книгу —
«календарь осьмого года» (см.: КАЛЕНДАРЬ ОСЬМОРО
ГОДА). II судя по отсутствию чернил и чернильницы
в его покое, он и не заполнял рукописную «тетрадь рас-
В начале XIX в. чернильницы изготовляли различ¬
ных форм из самых разных материалов. Латунные
н бронзовые, из стекла и фарфора, в виде фигурок ма¬
стеровых и разносчиков. Металлические украшали
гравировкой, патиной н позолотой, фарфоровые —
росписью. Так как чернила долго сохли (не имели
в своем составе спирта), написанное пс|)ссыпали мел¬
ко истолченным речным песком. Песок хранили
в песочницах с мелкими дырочками, как у солонок.
Часто чернильные наборы состояли из пенала для
перьев, песочницы п чернильницы. Были легкие ла¬
тунные — походные наборы, которые носили при себе
на поясе. В бюро и секретерах делали специаль¬
ные отделения и ящички для письменных принад¬
лежностей. Иногда чернильницы и песочницы стави¬
лись на столы и камины и служили украшением
кабинета. Роскошные наборы укрепляли на бронзовых
постаментах или подставках из мрамора, малахита
и других камней, тогда чаще всего в песочницу насы¬
пали не речной, а золотой песок. В стихотворении
«К моей чернильнице» ( 1821) Пушкин писал о своей
чернильнице, которая могла бы напоминать близко¬
му другу П.Я.Чаадаеву об их дружбе н украсить его
кабинет:
...Меж двух его картин
Останься век немая,
Укрась его камин.
(Т.2. С. 184)
Возможно, она была сделана из стекла. Пушкин
писал:
Заветный твой кристал
Хранит огонь небесный...
(T.2. С.184)
Для поэта это не просто предмет быта, а «подруга ду¬
мы праздной», «наперсница моя», хранительница твор¬
ческих замыслов: «Сокровища мои / 11а дне твоем таят¬
ся» (Там же*. С. 182).
Замечательный подарок получил Пушкин на новый
1832 г. от своего близкого друга II.В.Нащокина —
чернильницу: «Основание ее сделано в виде лежащей
книги; в центре — фигура обнаженного до пояса не¬
ЧЕРНЫЙ МОНАХ
гра, опирающегося на якорь; по обеим сторонам от
него — два оплетенных тюка — футляры для черниль¬
ницы и песочницы; в подсвечники вставлялись свечи
для разогревания сургуча» (ФевчукЛ.Г!. Личные ве¬
щи А.С.Пушкина. Л., 1970. С. 10). Отправляя свой
дар, II.В.Нащокин писал: «Посылаю тебе* твоего
предка с чернильницами, которые открываются,
и открывают что он был человек (a double vue)
[с двойным зрением, проницательный])...» (Т. 14.
С.250; нер.: С.444).
Пушкин и его современники до середины 1830-х гг.
могли писать только коричневыми орешковыми
чернилами. Позднее их научились окрашивать рас¬
тительными пигментами. Красными чернилами сра¬
зу же воспользовались цензоры. Пушкин получил из
военной цензуры предназначенную для третьего то¬
ма его журнала «Современник» статыо Д.В.Давыдо¬
ва «О партизанской войне» и в августе 1836 г. в чер¬
новом письме ее автору сообщал: «Ты думал, что
твоя статься о партизаиск<ой> войне пройдет сквозь
ценсуру, цела и невредимо. Ты ошибся: она не избе¬
жала красных чернил. Право, кажется, военные
ценсоры марают для того чтоб доказать, что они чи¬
тают» (Т. 16. С. 160).
После смерти Пушкина бумаги, находившиеся в его
последнем кабинете, были просмотрены жандармами
п пронумерованы. В центре каждого листа пушкинских
рукописей появилась красная цифра. След жандарм¬
ской нумерации — оставленный недавно изобретенны¬
ми красными чернилами — означал запрещение на из¬
дание' текстов этих документов.
Е.А. Пономарева
ЧЕРНЫЙ МОНАХ
Православное духовенство делится на две группы:
белое (т.с*, женатое) духовенство и черное (т.е. мона¬
шествующие, давшие обет безбрачия). Традиционно
монашеское одеяние, долженствующее напоминать
о	смирении н данных обетах, — черного цвета. Различа¬
ются три ступени монашества — иноки рясофорные,
монахи и схимники. Как гласит народная пословица,
приведенная в «Толковом словаре живого великорус¬
ского языка» Даля (на слово «монастырь»), «черней
монаха не будешь».
Пушкин, рассказывая о Татьяне Лариной, о том, что
«ее тревожили приметы», упоминает черного монаха:
Когда случалось где-нибудь
Ей встретить черного монаха,
Иль быстрый заяц меж полей
11еребегал дорогу ей,
Не зная, что начать со страха,
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.
(5, VI, 8-14)
[693]

ЧЕРТОГ
Молящийся монах в келье. Рис. А.С.Пушкнна. 1836. Чернила
«Если перебежит дорогу заяц или перейдет священ¬
ник, то случится недоброе. Чтобы отвратить несчастье,
надобно переломить прутик надвое п каждую половину
бросить на обе стороны, но обо|м>ны от священника ни¬
какой нет <...>. Предзнаменует несчастье, если свя¬
щенник поставит свою палку в передний угол» (Tept -
щенкоА.В. Быт русского народа. М., 1848. С].8—17).
Образы монахов запечатлены и в ранних произведе¬
ниях Пушкина (поэма «Монах», 1813; «Русалка»,
1819), и в более поздних его произведениях на истори¬
ческие темы (напр., «Борис Годунов», 1824—1825).
М. В.Строганов
ЧЕРНЬ - см.: СВЕТСКАЯ ЧЕРНЬ.
ЧЕРТОГ — пышное, великолепное здание, дворец.
Слово это в пушкинские времена воспринималось уже
как архаизм, и Пушкин использует его то чтобы под¬
черкнуть «величие» описываемой) предмета (Татьяна,
въезжая в Москву, видит «чертогов полукруг» — 7,
XXXVI,	7), то с опенком иронии, как в цитате из арии
Лесты к опере Ф.Кауэра «Леста, или Днепровская ру¬
салка» (либретто Генслера, перевод Н.С.Красноноль-
ского). Эту арию поет под гитару, желая понравиться
выгодному жениху Ленскому, провинциальная Дуня.
Пушкин приводит только первый стих этой арии
ч
(«Приди в чертог ко мне златой!» — 2, XII, 14), по¬
скольку она была чрезвычайно популярна и знакома
читателю; уместная в условной «оперной» обстановке,
она выглядела и*' вполне приличным и откровенно
смешным «зазывом» в обстановке усадебного дома:
11риди в чертог ко мне златой,
Приди, о князь ты мой драгой!
Там все нриятства соберешь,
Невесту милую найдешь.
(Набранный песенник для прекрасных девушек
и любезных женщин... М., 1816. С. 166—167)
В контексте этой ситуации упоминание «чертога»,
вольно или невольно сопоставляемого с обстановкой
поместной усадьбы, усиливало иронию (см. также:
.I1IEIIPOBC КАЯ РУСАЛ КА).
В.	А. Кошелев
ЧЕСТЬ
Дважды, в начале и в конце романа, Татьяна обра¬
щается к чувству чести Онегина и как бы становится
под защиту этой моральной категории.
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю...
(3. Письмо Татьяны к Онегину, 78—79):
}| знаю: в вашем сердце есть
II гордость и прямая честь.
(8. XLVII, 10—11)
11оследнее утверждение, правда, несколько поколеб¬
лено п|)едположением Татьяны о мотивах «обидной
страсти », вспыхнувшей в сердце Онегина:
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен,
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?
(8, XLJV, 11-14)
Современный лексикограф поясняет, что словосоче¬
тание «соблазнительная честь в монологе Татьяны
следует понимать в значении: репутация, слава со¬
блазнители (увлекшего замужнюю женщину). Со¬
вершенно невозможно вкладывать в них современный
смысл: увлекательная, заманчивая честь» (('лов.
языка Пушкина. Т.1. С.7).
Понятно, что в первых двух случаях слово «честь»
(особенно с оговоркой «прямая честь») обозначает вы¬
сокое нравственное достоинство, а в последнем — щю-
сто славу, в данном случае сомнительную. Обозначив¬
шаяся двойственность весьма значима прежде всего
для сюжета романа.
В высоком своем значении понятие чести реализует
себя в русской общественной практике как категория
сословной дворянской морали. «Русский дворянин
XVIII	— начала XIX в. жил и действовал под влиянием
двух противоположных регуляторов общественного по¬
ведения. Как верноподданный, слуга государства, он
|694|

ч
ЧИЛЬД ГАРОЛЬД
подчинялся приказу. Психологическим стимулом под¬
чинения был страх перед карой, настигающей ослуш¬
ника. Как дворянин, человек сословия, которое
одновременно было и социально господствующей кор¬
порацией, и культурной элитой, он подчинялся зако¬
нам чести. Психологическим стимулом подчинения
здесь выступает стыд. Идеал, который создает себе дво¬
рянская культура, подразумевает полное изгнание
(траха п утверждение чегш как основного законодате¬
ля поведения» (Лотман. Беседы. С. 1(54). Заметим,
что представление о сословной дворянской чести в этом
описании несколько идеализировано: в ее* «психологи¬
ческие стимулы» входил не только стыд, но и страх
перед возможной карой, хотя другого рода, нежели
«юридической», — етрах перед изгнанием из так назы¬
ваемого приличного общества.
Идеализация категории чести, противопоставленной
в традициях Монтескье (Дух законов. Кн.1. Гл.VIII)
законам деспотического государства н тем самым пере¬
раставшей рамки корпоративной морали, была харак¬
терна для нравственно-этических установок будущих
декабристов (см. стихотворение «На смерть Чернова»
В.К.Кюхельбекера). Близок к такому пониманию
Ленский (см.: 2, VIII), однако в пушкинском романе
в значительно большей степени реализовалась другая
традиция, также* идущая с кг эпохи Просвещения. По¬
нятие* о чести обсуждается в романе Ж.-Ж.Руссо
«Юлия, или Новая Элоиза» (письмо N II первой части)
в связи с намечающейся дуэлью Сен-Ире и Эдуарда.
Пытаясь внушить своему возлюбленному идею муже¬
ственного отказа от дуэли, Юлия предлагает ему взве¬
сить, с одной стороны, «презрение людей сторонних
при добрых твоих делах», а с другой — «п|>езрсние к са
мому себе — при дурных». Она ссылается на горький
опыт своего отца: «батюшка в молодости имел несчас¬
тье убить человека на дуэли — он убил своего друга.
Они дрались нехотя, принуждаемые* безрассудным
представлением о чести. Смертельный удар лишил од¬
ного жизни, а у другого навсегда отнял душевный
покой». Проповедь Юлии не имела успеха: доводы разу¬
ма оказались бессильны против «ложных понятий о че>-
ети». Выход из сложившейся ситуации в романе Руссо
находит идеально благородный Эдуард: полагая, что
«дела чести имеют свои правила и преступать их нель¬
зя», он добивается публичного объяснения и на коле¬
нях просит извинения у противника.
В руссоистском духе* рассуждал о дуэли А.И.Герцен:
«До этой святыни, поставленной дворянской яеетыо
и военным самолюбием, |н*дко кто смечт касаться, да
и |х*дко кто так самобытно поставлен, ч тоб безнаказанно
мог оскорблять кровавый идол и принять на себя наре-
канье в трусости. <...> Основа, определяющая поступ¬
ки человека, должна быть в нем, в его разуме; у кого
она вне его, тот раб при всех храбростях своих» (Гер¬
цен А.И. Былое и думы // Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т.
М., 1956. Т. 10. С.28(5—287).
Диде*мма подобного рода, как мы понимаем, стояла
и пе*ред Онегиным после вызова на дуэль. Он мог бы пока¬
зать себя «мужем с честью и с умом» ((5. X, 14), т.е. по¬
вести себя хотя бы отчасти сходно с сэром Эдуардом, но
он ока:шлея в положении месье д’Этанжа, склонив голо¬
ву перед условной моралью: «И вот общественное мне¬
нье! / Пружина чести, наш кумир!» (6. XI. 12—13). Упо¬
требляемся* в соседних строфах самое слово «честь»
обнаруживает заключенную в нем двойственность. Честь,
с одной сто|и>ны. предполагает наличие у человека мо¬
ральных принципов, которыми он руководствуется
в своих поступках, а с другой, именно это качество дает
право на уважение окружающих. Акцент на первой ча¬
сти связывает категорию чести с внутренней, нравст¬
венно ценностной установкой личности, акцепт на вто¬
рой части выдвигает впе*|к*д зависимость личности от
этических установок социума. Онегин сделал свой вы-
бор, и самое слово «честь» в применении к нему мгновен¬
но обес 'снилось, сведясь к внешнему, условному. Герой
«употребил» его в том значении, в каком употребляли его
люди типа Зарецкого; не* случайно последнего Автор
иронически аттестует: «чести бог» (6, V, 11) — и отсвет
этого иронического снижения понятия косвенно падает
и на Онегина, не* нанюдшего в еч*бе* душевных сил стать
«мужем с* честью и с умом».
В.	А. Викторович
ЧИЛЬД ГАРОЛЬД (ЧАЙЛЬД ГАРОЛЬД,
СИ ILD-HAROLP)
Набрасывая черновик нрс;шолагапшегося предисловия
к первой главе «Евгения Онегина», Пушкин отмечает:
«Вот начало поэмы которая неизвестно будет ли когда-ни¬
будь окончена <...> Дальновидные критики заметят ко¬
нечно и недостаток плана, ибо всякой благоразумный чи¬
татель может ушиться судить о плане |юмана прочитав
первую главу оного. Очень справедливо будут осуждать
характер гл<авного> лица — напоминающего 4<ильд>
H<arold’a> [вар.: Адольфа. — С.Л. ] и некоторые строфы
писанные в утомительном роде* молодых элегий, в icoux
чувство уныния пог.юти.ю все прочие» (Т.6. С.527).
Упоминая о Чайльд Гарольде в «Комментарии» к «Ев¬
гению Онегину», В.В.Набоков приводит перечень вы¬
полненных Aineelec* Pichol и Knsebe* cle Salle прозаичес¬
ких переводов «Паломничества Чайльд Гаршьда» на
французский язык, которые могли быть у Пушкина
в период работы над первыми главами романа (е*м.: Пи-
боков. Комментарий. С. 180—184). Но, как нам ка¬
жется, нельзя исключать, что он мог познакомиться
с* подлинником «Чайльд Гарольда» еще в августе—сентя¬
бре 1820 г., разбирая строки Байрона иод сенью гур¬
зуфских олив и кипарисов в обществе сестер Раевских
и их гувернантки англичанки мисс Маттон.
[695 |

ЧИЛЬД ГАРОЛЬД
П.мюстрацня в книге: Сочинения Байрона. Париж. 1822.
На фр. яз. Грашора
[696]

Итак, каким же рисует Гарольда сам Ьайрои? Его
лицо «часто к неистовом, веселом насгроеньи странную
муку выражало» (Песнь I. Строфа 8); никем «не был
любим» (Песнь I. Строфа 9); его «молодость... растра¬
чена в безумнейших причудах» (Песнь I. Строфа 27);
у него бывакп’ «приступы хандры» (11еснь I. Строфа 28);
он «обречен ненавидеть себя, каким он стал из-за
“усталости, порожденной / Всем, что ему встречается » —
исполнен «постоянной, нескончаемой мрачности» (че¬
тырехстопная вставка после строфы 84; цит. но: Набо¬
ков. Комментарий. С. 180—181).
Если имена других главных героев сочинений Байро-
на — Гяура, Дои Жуана — в «Евгении Онегине» упомина¬
ются лишь 1!ско.п.зь, то образ Чайльд Гарольда яатяется
для Пушкина знаковым. Представление о Чайльд Га¬
рольде именно как о воплощении безысходной тоски
и пресыщенности жнзныо, в таковом качестве сделавшее
его имя нарицательным, красной нитью щххходит по
страницам романа. Таково, например, пятое примечание
I	I viiiKiiiia к полному изданию «Евгения Онегина», к етро
фе XXI главы первой, в которой говорится об охлажде¬
нии Онегина к искусству Терпсихоры: «Черта охлаж¬
денного чувства, достойная Чильд-Пут 1м)а (выделено
нами. — С.Л. ]. Балеты г. Дидло исполнены живости во¬
ображения и прелести необыкновенной» (Т.6. С. 191).
В строфе XXXVIII, в которой речь идет об овладев¬
шей Онегиным хандре, поэт колеблется, провести ли
параллель е- героем Байрона или Бенджамена Конста-
на, и в итоге выбирает первого:
Как Chilel-Harold, угрюмый томный. —
оставляя в черновиках вариант:
По как Адольф угрюмый томный...
(Т.6. С.244)
Примечательно, что впоследствии Пушкин проведет
параллель между героем Байрона и героем Б.Констана
в статье, посвященной переводу «Адольфа», выно шен
ному кн. Вяземским: «Бенж. Констан первый вывел на
сцену сей характер, впоследствии обнародованный ге-
нием лорда Байрона» (<() пе'речюде' романа Б.Констана
«Адольф»>, <1829> // Т. I 1. С.87).
Еще пример:
Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался в задумчивую лень:
Со сна садится в ванну со льдом...
(4, XLIV, 1-3)
В этой последней фразе, кажущаяся неуклюжесть
которой подмечена в «I1оэтическом словаре» А.П.Квят-
ковского, звукопись создаст ощущение сонного зевка.
Иной смысл вкладывается в знаковую фигуру
Чайльд Гарольда в строфе XXIV' главы седьмой, в кото¬
рой Татьяна пытается «разрешить загадку» Онегина,
всматриваясь в «отметку резкую ногтей» на страницах
книг его библиотеки; по-видимому, открытие явилось
для нее потрясением:
ЧИЛЬД ГАРОЛЬД
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще
[курсив мой. — С.Л. ],
Чужих причуд истолкованы*,
<...>
Уж не* пародия ли он?
(7, XXIV, 9-12. 14)
Как мы помним, Татьяна однажды уже пыталась «раз¬
решить загадку» Онегина: «Кто ты, мой ангел ли храни¬
тель / Или коварный искуситель?» — набор штампов,
почерпнутых из бесчисленных [юманов. Теперь же Татья¬
на — вновь на основании выдержек из книг, но уже сов¬
еем иных — составляет уничтожающе-пренебрежительное
суждением» человеке (притом любимом ею по-прежнему).
Для ;ггого т|)е'беталось ечкрье‘зное знание крута чтения Оне¬
гина, и, безусловне. «11аломничечтва Чайльд Га|мпьда».
Но как же следует истолковывать фразу «Москвич
в Гарольдовом плаще»? Пушкин ни разу не показывает
урожечща б|>егов Невм в какой бы то ни было ассоциа¬
ции с Первопрестольной, почему же он называет его
«москвичом»? Ответ на это находим в черновике — здесь
уиот|К‘блено гораздо более' подходящее по смыслу, иосо-
вершенио не* вписывающееся в стилистику «Евгения
Онегина» (тем более в лексикон Татьяны!) и, видимо,
поэтому отвергнутое Пушкиным «Москаль в Гарольдо¬
вом плаще» — «москаль» означает попросту «русский».
Этим подчеркивается взгляд на Онегина как на нечто
подражательное. чуждое русской почве;. И.В.Кишинев¬
ский писал: «Вот ЧильдТарольд в нашем отечестве, —
п честь ноэту, что он представил нам не1 настоящего;
ибо... это в|м‘мя ечце не* пришло для России, и дай Бог,
чтобы никогда пе* приходило» (11ечто о характере поэзии
Пушкина //МИ. 1828. 4.8. №6. С. 192).
И наконец, еще одно значение Чайльд Гарольда как
знакового образа. 11срвме главы «Евгения Онегина»
Пушкин ппсат, находясь в ссылке;, мечтая вырваты'я за
границу (см.:Дружников 10.11. Узник России: После¬
дам неизвестного Пушкина. М., 1993), и, естественно,
примерял на себя судьбу гонимого ветрами и волнами
Бай|и>нова героя. Так, например, тоска по Венеции, зву¬
чащая в строфах XLV1II—XLXIX главы первой навеяна
первыми ет[м)фамп четвертой песни «Паломничества»:
Венецию любил я с детских дней,
Она была моей души кумиром,
И в чудный град, рожденный из зыбей,
Воспетый Радклиф, Шиллером, Шекспиром,
Стремился я, хотя не знал его...
(Паломничество Чайльд Гарольда. Песнь IN'.
Строфа 18. Пер. В.В.Левика)
Как же- соотносятся менаду собой Чайльд Гарольд и его
творещ? Обстоятелытчм! жизни Байрона сложились так,
что у же е‘ юных лет он чуветвоват еч'бя чужим в той арис¬
тократической среде, к кото|юй нрннадтежат. F,ix> первое
Ч
[697]

ЧИЛЬД ГАРОЛЬД
ч
длительное путешествие за границу (1809—1811 гг.), впе¬
чатления от которого легли и основу первых двух несен
«Чайльд Пцмхльда» (вышли в свет в начале 1812 г.), само
но себе явилось актом вы;юва: он покинул родииу, едва за¬
няв принадлежащее ему по щкшу место в палате лордов.
Опала поэта, к которой присовокупились и д|шмы его лич¬
ной жизни, привела к тому, что 25 апреля 181(5 г. поэт по¬
кидает |юдину, как оказалось, навсегда. В изгнании Бай-
роном были написаны еще две песни «Чайльд Гарольда».
Острый анализ важнейших пшитических событий —
как, например, борьба с Наполеоном на Пиренеях,
ситуация в Греции — подчас придает поэме характер
памфлета; Найрой неоднократно разоблачает пре¬
тензии Англии на роль «освободительницы Европы»
п заправительницы европейской политики — так,
с особым негодованием пишет он о расхищении его
соотечественниками культурных ценностей и без того
поруганной Эллады:
Пусть Англия, стыдясь, опустит взор!
Свободных в прошлом чтут сыны Свободы,
Но не почтил их сын шотландских гор...
<...>
Что пощадили время, турок, гот,
То нагло взято пиктом современным.
Нет, холодите скал английских тот.
Кто подошел с киркою к этим стенам...
(Песнь II. Строфы II. 12. Пер. В.В.Леника)
Для большинства современников Байрона лирическое
начало всецело воплощено в образе Чайльд Гарольда, вос¬
принимавшегося двойником самого поэта. Это не вполне
соответствует действительности — разумеется, многое из
того, что переживается Га|кхльдом, было пережито и са¬
мим Байроном, его настроению созвучны горделивое оди¬
ночество. отчужденность героя от света; но уже в письме
<гг 31 октября 1811 г., когда первые песни еще только го¬
товились к изданию. Бай|К)н (аявлял о своем отличии от
ге|юн: «Я ни в коем случае не намерен отожествлять себя
с Гарольдом; я отрицаю всякое родство с ним. Если мо¬
тами может показаться, будто я написал собственный
портрет, поверьте, что это только местами, и я не хочу
признавать даже этого» (Найрой Дж. -Г. Р.Ч.Далласу,
31 октября 1811 // Байрон Дж.-Г. Дневники. Письма.
М., 19(53. С.38). Байрону чужда свойственная Гарольду
(швнодушная созерцательность жизни; в отличие <гг неиз¬
менно сумрачного, унылого ге[юя его тво|)ец исполнен
жизнелюбия — именно поэтому ярки изображаемые им
каршны жизни и быта чужеземных стран, образы персо¬
нажей из народа — венецианский гондольер, албанские
крестьяне, отважная сарагосская дева:
Любимый ранен — слез она не льет.
Нал капитан — она ведет дружину,
Свои бегут — она кричит: вперед!
И натиск новый смел врагов лавину.
<...>
Все. все она! Когда надменный галл
Пред женщинами столь позорно отступал?
(Песнь I. Ст|мм|>а 56. Мер. В.В.Левнка)
В годы, когда Пушкин |кнмпал над первыми главами
«Евгения Онегина», Чайльд Гарольд еще только начинал
.завоевывать сердца русских читателей; ко в[м'мени же на¬
писания последних глав «Евгения Онегина» об|>аз странст¬
вующего английского арштокрта — очевидно, к связи с ге-
роической гибелью его создателя — становится едва ли не
каноническим, на что указывает написанный в нонб|>с
1830 г. в Болдине набросок предисловия к «Путешествию
Онегина», которое тогда еще значилось как восьмая глава:
«Осьмую главу я хотел было вовсе уничтожить... но побоял¬
ся критики. <...> Мысль, что шутливую пародию |ку|м‘ив
мой. — C.JI. J можно принял» .за неуважение к великой
и священной памяти, — также удерживала меня. Но
Ча<йльд> Г<аральд> стоил- на такой высоте, что каким бы
тоном о нем ни говорит, мысль о возможности оскорбить
его не могла у меня |юдип>ся» (Т.(5. С.541 —542). «I Сколь¬
ку ничего “шутливого” в “Путешествии” нет... — замеча¬
ет Набоков, — как нет ни малейшего сходства с Гарольдо¬
вым паломничеством, мы можем прсдположть, что слова
о	легкомысленной пародии пре;и означались цензору —
в надежде, что тот не станет штудировать тек<т до конца»
(Набоков. Но.\ичсппшрий. С.604). Но, как нам кажется,
поэт в самом деле предназначал эти ст|юки именно для чи¬
тателей и критиков: «Путешествие Онегина» не могло не
вызвать у них ассоциаций с «Паломничеством Чайльд Га¬
рольда», и в связи с этим следовало ожидать язвительных
обвинений критики в «оскорбительном паро;шрованип»
Пушкиным Бай|юна. которые поэту необходимо было от¬
вести <л- себя. Уж коли читателю угодно видеть в <11утеше-
ствии Онегина» тцтдию на «Чайльд Гарольда», то пусть
она лучше будет «шутливой», чем «оско|>бительной».
Но и спустя годы образ Чайльд Гарольда продолжал
волновать русских читателей — о том свидетелытвует от¬
зыв Пушкина на сборник стихотворений В.Г.Тенлякова
«Фракийские элегии» (СПб., 1836): «В наше время мо¬
лодому человеку, который готовится посетить великолеп¬
ный Восток, мудрено, садясь на корабль, не вспомнить
лорда Байрона, и невольным соучастием не сблизить
судьбы своей с судьбою Чильд-Гарольда. [Обратим вни¬
мание, что поэтснова использует здесь форму “Чильд-Га¬
рольд" — по-видимому, в то в|>емя пока еще более при¬
вычную русскому' читателю, чем правильная “Чайльд
Гарольд". — C.JI. ] <...> 11етсомнеш1я, что фантастическая
тень Чильд-Га|юдьда сопровождала г. Тенлякова на ко¬
рабле, принесшем его к Фракийским берегам». II далее:
«...размышления при виде развалин венецианского зам¬
ка имеют ту невыгоду, что напоминают некоторые стро-
фы из ч<тверп)й песни Чильд-Га|к>льда. строфы, слиш¬
ком сильно врезанные в наше воображение» (’Г. 12.
С.82. 8(5; курсив мой. — С.Л.).
С. С. Лосев
|698|

ч
чипы
ЧИНЫ
Чин — степень служебного положения военных или
гражданских государственных служащих; или сам слу¬
жащий. Определялся «Табелью о рангах», введенной
Петром I в 1722 г. Этим актом вся служебная лестница
была разбита на четырнадцать ступеней (рангов).
Высшим считался I класс (ранг). Сам Пушкин выслу¬
жил только IX класс но гражданской табели — чин ти¬
тулярного советника.
К петровской |и‘(|)орме, разделившей служилых лю¬
дей на ранги, Пушкин относился неодобрительно,
вслед за Карамзиным считан, что она нанесла ущерб
древним аристократическим фамилиям и открыла до¬
ступ в дворянское сословие лицам, не имеющим поня¬
тий о чести (см.: «Моя родословная», «Сказка о рыбаке
и рыбке», «На выздоровление Лукулла» и др.).
Русское присловье «Чин чипа почитай» Пушкин знал
н употреблял в своих письмах. Оно отражало существо
бюрократического государства с его системой беспре¬
кословного подчинения низших высшим.
I	loc.ie петровских |мч|и>рм дворянство получило право
не вступать в службу — по указам 11етра N1(1762) и Ека¬
терины II (1785). Этим и определялось неслужебное по¬
ложение Онегина н Ленского, не имевших чинов.
В романе некоторые лица рекомендованы по чинам.
Например, отец Татьяны — бригадир (V класс), а ее
муж — генерал (от IV класса н выше). Возлюбленным
будущей бригадирши Лариной назван гвардии сер¬
жант, что по армейским рангам примерно еоответство-
ваю младшему офицерскому чину.
Насколько чинопочитание глубоко проникло в рус¬
скую жизнь, видно из описания праздничной трапезы
в деревенском доме Лариных:
И за столом у них гостям
Носили блюды по чинам.
(2. XXXV, 13-14)
Среди гостей дома Лариных служащие (военный или
чиновник), в виде исключения, бывали. Например,
«ротный командир» Татьянин день. По очередшхть,
в какой слуги подавали кушаны4, определялась здесь,
как правило, чином, в котором сосед вышел в отставку.
Тот же статус имела и его жена (вдова). Если бы
указанные правила соблюдались абсолютно, то нечииов-
ные Ленский и Онегин едва ли не дальше* всех дожида¬
лись бы блюд за ларинским столом. 11о в кругу «нецере¬
монных друзей» дома они обладали другим статусом —
женихи. Это обстоятельство делало их самыми
желанными гостями.
Тот же мотив Пушкин сатирически обыгрываз в ва¬
рианте* «московской» строфы «Отрывков из Путешест-
вия Онегина», когда ге|юй пешадает в старую столицу:
Замечен он — е»б нем толкует
Велеречивая Москва
<...>
Сплет<ает> про него стихи
II производит в женихи
(Т.6. С.479)
Специфический глагол «производит», несомненно,
взят из служебного обихода. Производили в чин. В дан¬
ном случае патриархальная среда понимает «ранг» же¬
ниха как своеобразный «чин», как «служебное» поло
жен не при московских невестах.
Острым етапшовеннем поэтических и чиновных моти-
вов отмечено п начало восьмой главы романа. Прнвсмя
свою музу на нстербурн'кий светский раут, автор замечает:
Ей нравится порядок стройный
Олигархических бесед,
II холод гордости спокойной,
II эта смесь чинов и лет.
(8. VII, 1-4)
Муза благосклонна не* только ко «всем возрастам», но
и ко «всем чинам», представленным на рауте. Под¬
тверждением и продолжением этого мотива послужит
образ Евгения из черновой рукописи поэмы «<Езер-
ский>» (1833) — «...мой чиновник / Был сочинитель
и любовник...» (Т.5. C.4I3).
/{. С.Листов
«...Чин есть гальванизирующая сила, видимость жизни
таз и умов, это страсть, что переживет любую другую!.. —
писал маркиз де Кюстин, посетивший Россию в 1839 го¬
ду. — Чин — эго нация, разделенная на полки, :т> военное
положение, на кото|юе нс‘|к*ведено веч* общество, и даже
те его классы, что освобождены err воинской службы. Од¬
ним словом, эго деление гражданского населения на клас¬
сы, соответствующие армейским званиям. С тех пор, как
была установлена эта иерархия званий, человек, в глаза
не* видевший учений, можетсделаты’я полковником. <...>
Чин состоит из четырнадцати классов, причем каждый
класс имеет свои особенные привилегии. Четырнадца¬
тый — самый низкий класс. 11оскальку всякий класс чина
соответствует воинскому званию, армейская иерархия
оказывается, так сказать, парамслыюй тому порядку, ко¬
торому подчинено государство в целом» (Кюстии А., Ос.
Россия в 1839 году: В 2 т. М.. 1996. Т.1. С.337. 339).
Дворянин, если он хотел занять определенное положе¬
ние в обществе, должен был служить. «Сколь ни молод
я был, но в первую зиму пребывания моего в Петербурге
мог я увидеть, что в нем только две дороги — общество
и служба — выводят молодых людей из безвестности, в ко¬
ей погрязают из них девять десятых», — писал Ф.Ф.Ви-
гель (Вигель. Т. 1. С. 163). В глазах света чин определял
ценность человека. В соответствии с чином менялось ти¬
тулование: чиновников 1 и II классов именовази Ваше
Выечжопревосхо,>ште*льство; III и IV — Ваше Превосходи¬
тельство; V класса — Ваше Высокородие, VI—VIII классов —
Ваше* Высокоблагородие, IX—XIV классов — Ваше Благо
родие. Официальные* письма подписывали с- обязатель-
| ()!Ш |

ЧИТАТЕЛЬ
ч
мим указанием чина, а тот, кто воспользовался «Указом
о	вольности дворянской» и нигде не служил, до сгарехти
именовался недорослем, что было, конечно, обидно.
Каждый чиновник не только должен был во все пуб¬
личные' собрания и на балы являться в соответствую¬
щем мундире. не> даже количество лошадей, которых
запрягали в его карету, строго соответствовато его чи¬
ну. Этот обычай, «введенный тщеемавнем», поразил
Л.-Ф.Сепора, французского посла при дворе' Екате¬
рины II. «...Лица, чином выше полковника, — писал
он. — должны были ездить в карете в четыре' или шесть
лошадей, смотря не) чину, с длиннобородым кучером
и двумя с|ю|)ейторами. Когда я в первый раз выехал та¬
ким образом с визитом к одной даме, жившей в сосед¬
нем доме, то мой форейтор уже был иод е*е* воротами,
а моя карета еще на моем дворе!» (СегюрЛ. -Ф. Записки
е> пребывании в России в царствование Екатерины II //
Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л., 1989.
С.ЗЗО). Таким образом, по тому, е-колько лошадей за¬
пряжено в карету, можно было вечтда определить чин
восседающей в ней персоны.
Эта привычка оценивать людей не) их официальному
статусу приводила временами к курьезам. Ф.Ф.Вигель
вспоминал, как одна московская дама спросила у анг¬
лийского путешественника, какой чин имеет щюмьер-
мннистр Великобритании 11тт. «Тот никак не' умел от¬
вечать е*й на .тго. Тоща генеральство ездило цугом,
а штаб-сн|)ицеры четверней. “Ну, сколько лошадс'й за¬
прягает он в карету?” — спросила она. “Обыкновечню
ездит парой ’, — отвечал он. “Ну, хороша же' великая
держава, у которой первый министр только что капи¬
тан ", — заметила она» (Вигель. Т.2. С.312).
II за столом у них гостям
Носили блюды но чинам.
(2. XXXV. 13—14)
«С<т|м'каюв>, известный гастроном, позвал однажды
меня отобе'дать; по несчастию, у не'го разносили кушанья
не* чинам», — писал Пушкин (Т.8. С.459). Обычай этот
ет|к)1о соблюдался в конце XVIII — начале XIX в.: на
больших обедах за столом оказывались и знакомые' и не1-
зпакомыс гости, но рассаживались они непремс'нно в со¬
ответствии со своими чинами. мыс именитые оказыва¬
лись во главе* стояа, ближе к хозяину — к ним лакеи
подходи в! е1 полными блюдами. I 1ехтеиечшо блюда опусто¬
шались, и нерсдао до конца стола лакеи не' доходили.
П.А.Вязе'мский вспоминал такой анекдот: «Известно,
чте> к старые* годы, в конце* прошлого столетия, гостепри-
иметво наших бар доходило до баснословных пределов.
Ежедневный открытый стол на 30, на 50 че'ловек было
дело обыкновенное. Садились за этот стол кто хотел: не*
только [ю;шые и близкие знакомые*, но п малознакомые,
а иногда и вовеч* ие- знакомые хозяину. Таковыми стола-
ми были преимущественно в Петербурге столы граера
Шереметева и грае|ш Разумовского. Крылов рассказы¬
вал, что к одному из них повадился постоянно ходить
один скромный ие'катель обедов и чуть ли не из сочини¬
телей. Разумечтся. он садился в конце стехла, и также,
разумеется, слуги обходили блюдами е'го как можно ча¬
ще*. Однажды понеечаетливилех'ь ему пуще* обыкновен-
ного: он почти голодный встал со стола. В этот день имен¬
но так случилось, что хозяин после обеда, прохода мимо
исто, в первый раз заговорил с ним и спросил: “Доволен
ли ты? — “Доволе'н, Ваше Сиятельство, — отвечал он
с низким поклоном, — все было мне видно"» (Русский
литературный анекдот. С.85).
Н. А. Марченко
ЧИТАТЕЛЬ
Типичный читатель пушкинского |юмана в стихах
был изображен на нрижизнсчиюй иллюстрации к шестой
главе* — гравюре по рисунку A.B.11отбека, опубликован¬
ной в «Невском альманахе на 1820 год» (СПб., 1828):
«горожанка молодая», которая, «флер err шляпы отвер¬
нув», задумалась о судьбе Ленского и о продолжении ро¬
мана, о судьбах его героев (6, 1.11). Между тем сам
Пушкин стремится отойти от этого «сюжетного» интере¬
са и периодически иронизирует над подобными ощуще¬
ниями «дамы-читательницы» — и в конце третьей главы
(«Но следствия нежданной встречи / Сегодня, милые
друзья, / 11е[>есказать не в силах я...» — 3, XLI, 9—11),
и в конце* главы шечтой («Современем отчет я вам / По¬
дробно обо всем отдам, / Но не' теперь...» — 6, Xl.ll.
13—14; XLIII, I). Более того: он иронически относится
и к ориентации на «даму-читателышцу» — основного
«адресата» поэзии «арзамасцев» — и явно меняет те ори¬
ентиры, которые были характерны для е*го первых п|м>-
изведений. «Руслан и Людмила», например, предназна¬
чалась именно «дамам», о чем свидетельствовали уже*
первые стихи посвящения: «Для вас, души моей цари¬
цы, / Красавицы, для вас одних...» (Т.4. С.З). Для
Пушкина периода работы над «Евгением Онегиным»
пежазательио уже иное представление: и черновиках
XXVII строе|)ы третьей главы, рассуждая о читающих
дамах, поэт отмечал: «Ну можно ль их с*ебе представить /
С Кавк<азским> Плен<ником> в руках?» (Т.6. С.584).
Так что он писал явно не для «горожанки молодой» с за¬
туманенными слезой нс'жнммн глазами.
Специфика пушкинской ориентации на «нетрадицион¬
ного» читателя предстает в том ироническом диалоге, ко¬
торый автор постоянно ведет еч» своим читателем (см.:
Грсхнсв В.А. Диалоге читателем в романс* I Кшкина «Ев¬
гений Онегин» // Пушкин. Исел. Выи.9. С. 100—109),
и в тех эпитетах, которыми автор иногда «награждает»
своего читателя: благородный, благосклонный, достопо¬
чтенный (е'м.: Михайлова II.II. Из комментария к |н>-
ману А.С.Пушкина «Евгений Онегин» // Проблемы со¬
временного пушкиноведения: Сб. статей. Псков. 1994.
С. 141—143). Слово «читатель» упоминается в «Евгении
[700]

ч
ЧИТАТЕЛЬ
Онегине» 13 раз; в том числе в стихотворном тексте —II.
I	l;t этих I I употреблении 9 — прямые обращения к чита¬
телю от ища автора. Только в двух случаях этих обраще¬
ний слово «читатель» дано без какого-либо дополнитель¬
ного определения; оба эги случая связаны с «прощанием»
автора с главным и героями, Ленским (6, XL. I) и Оне¬
гиным (8. XLVIII. 9). Все остальные случаи введения
«читателя» требуют дополнительного пояснения: какой
именно читатель имеется в виду.
Наиболее частое пояснение такого рода — притя¬
жательное местоимение «мой». Мой читатель — это
один из тех «друзей Людмилы и Руслана», которые
раз и навсегда приняли Пушкпна-ноэта. Он, но су¬
ществу, разрушает п некое «трафаретное» представ¬
ление о поэте — п автор обращается к «моему читателю»
чаще всего тогда, когда собирается нетрадицион¬
но развернуть романный сюжет или дать неожидан¬
ный поворот действия. Вот разворачивается мотив
любви Ленского и Ольги, дается «шаблонный» порт¬
рет героини и. кажется, намечается сентименталь¬
ный роман, — но следует обращение: «Позвольте мне*.
читатель мой, / Заняться старшею сестрой» (2,
XXIII. 13—14: курсив мой. — If.li.). Обращение
к моему читателю выполняет роль своеобразного
текстового сигнала, знака (аналогичный случай —
подобное предупреждение после «отповеди» Онегина —
4, XVIII, 1). Показательно, что чаще всего в качест¬
ве рифмы к сочетанию мой читатель выступает
рифма приятель. Это не значит, что «мой читатель»
солидарен с автором абсолютно во всем — важно, что
он не равнодушен к повествованию, способен его
воспринять, даже если оно нетрадиционно.
Читатели благородный, достопочтенный и благо¬
склонный имеют более сложную текстовую организацию.
Сами по себе эти эпитеты не несут негативной семанти¬
ки — но оказываются вовлечены в своеобразную ирони¬
ческую игру с читателем, включенную в четвертую главу
романа. Эта игра начинается в XVIII строфе, где автор не
без иронии отмечает, «что очень мило поступил / С пе¬
чальной Таней наш приятель; / Не в первый раз он тут
явил / Души прямое благородство». В следующих, XIX
и XX, строфах приводится отступление о «друзьях» (наме¬
кающее на неблагородный поступок Ф.И.Толстого)
и о «родных», начинающееся обращением к «читателю бла-
городному». Затем, в строфах XXI—XXII, |х‘чьпрямо пе¬
реключается на «благородного читателя»: к нему относит¬
ся рассуждение о непостоянстве «красавиц нежных»,
и усмешка по поводу «добродетельной жены», и серия ри¬
торических вопросов («Кого ж любить? Кому же ве¬
рить?...» и т.д.), представляющих «достопочтенного чи¬
тателя». Возникает иронически воспринятый двойник
Онегина: тот же «призрака суетный искатель» и «наслед¬
ник всех своих родных», не удовлетворенный ни друзья¬
ми, ни «милым иолом». 11((своей сущности он оказывает¬
ся похож на «проницательного читателя» из романа
Н.Г.Чернышевского «Что делать?» — это некий выявлен¬
ный тип современной эпохи, некое психологическое кли¬
ше привычного взгляда ни вещи и события, в конечном
итого свято следующий ироническому авто|к*кому «сове
ту»: «Любите самого себя, / Достопочтенный мой чи-
тательЬ (4, XXII. 11 — 12; курсив мой. — В.К.).
В основном тексте «Евгения Онегина» вторая глава
завершается упованием на бессмертие поэта, исходя¬
щее из уст «будущего невежды». В черновиках была
еще одна строфа:
11о может быть — и это даже
11равдоподобнее сто раз
Изорванный, в пыли и в саже
Мой [напечатанный] рассказ
Служанкой изгнан из уборной
В передней кончит век позорный
Как Инвалид иль Календарь
Или затасканный букварь
По что ж: в гостиной иль в передней
Равно читатели [черны |
Над книгой их права равны
Не я первой не я последний
Пх суд услышу над собой
Ревнивый, строгой и тупой.
(Т.6. С.301)
Пушкин впоследствии снял эту ст|нк|)у: слишком яв¬
ный укол но адресу будущего читателя, поставленный
в «ударном» мечте — в финале главы. — показался ему избы¬
точным. Но показательно, что в тексте [юмана налицо
прямое* щютивоноставление читателя и не-читателя.
Отец Татьяны «в книгах не видал вреда; / Оп, не читая
никогда, / Их почитал пустой игрушкой» (2, XXIX, 7—9);
(“с мать «любила Ричардсона, / Не потому, чтобы нрочла»
(2. XXX. 1—2); ее сестра «не читала» даже произведений
влюбленного в нее Ленского (4. XXXIV, 4) п т.д. Даже
совет «от автора» звучит двусмысленно: «Читай: вот
Прадт, вот W.Scott. / lie хочешь? — поверяй расход, /
Сердись, ильпей...» (4. XLIII, 10—12) — перечисляя зим¬
ние занятия русского помещика, он водном ряду употреб¬
ляет «читай», «поверяй расход», «пей»... Последнее заня¬
тие даже щм'дпочтительнее, ибо затем следует большое
авто|х*кое рассуждение о достоинствах Аи и Вордо... Из
всех персонажей романа читателями оказываются
только два главных героя — но и к их чтению автор отно¬
сится щюнически: Онегин либо читал «всё без толку», ли¬
си» — в последней главе — больше мечтал над книгой, чем
читал; Татьяна «влюблялася» то «в обманы», то в «британ¬
ской музы небылицы». Вообще духовный облик не-чита¬
теля для Пушкина, кажется, предпочтительнее, чем
облик читателя: первый не рефлектирует и. таким обра¬
зом. остается духовно равен сам себе, а не* живет, «вооб¬
ражаясь героиной»... Ведь и любимая автором Татьяна
в конце* романа превращается в не-читателя.
|701 |

ЧОРТ(ЧЕРТ)
ч
Показательно, что и своем позднем Т1юрч<*стве Пуш¬
кин предпочитал для своих произведений именно «нечи-
тающего» ге|юя: Езерский, Евгении из «Медного всадни¬
ка», Гринев из «Капитанской дочки»... Он иронически
относится к Онегину-читателю к последней главе* романа:
«Он так привык теряться в этом, / Что чуть с ума не сво¬
ротил...» (8, XXXVIII, 1—2). А в седьмой главе* (<т|>офы
IV—V) столь же иронически представил «читателя благо¬
склонного» среди направляющихся весной в деревню
(см.: Кошелев В.А. «Кто б ни был ты. о мой чита¬
тель...» // Пушкин и другие: Сб. статей к 60-леппо
С.Л.Фомичева. Новп)|х»д, 1997. С.30—41). С этой декла¬
рированной нелюбовью к читателю соотносится и упо¬
вание на «будущего невежду» (2, XL, 6; курсив мой. —
U.K.) — в (чютветхтвии с тогдашним словоупот|м*блением
«будущего неведающего», то есть не испорченного
«книжным знаньем», «природного», чистого для всех доб¬
рых влияний человека будущего времени.
См. также: ЧТКНЬК.
В.	А. Кошелев
ЧОРТ (ЧЕРТ) - «Демон, диавол, бес, злой дух»
(Слов. Акад. Российской. 4.6. Стб.717).
11аправляясь в деревню к больному дяде, Онегин пе¬
чально размышляет об уготованной ему судьбе:
«<...>
Какое низкое коварство
11олу-живого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать щю себя:
Когда же чорт возьмет тебя!»
(I, I, 9-14)
(Вар.: <Ну скороль чорт возьмет тебя>; <Как глупо
чорт бы взял л'ебя> — Т.6. С.214).
Еще В.В.Набоков отметил возможную связь послед¬
ней строчки начальной строфы пушкинского романа
с окончанием первой ст|мн|>ы байроновского «Дон-Жуа¬
на»: «Со сцены прямо к черту угодил» (Байрон Дж.-Г.
Дон-Жуан / Пер. Т.Гнедич // Байрон. Т. 1. С.56). Как
указывает Набоков, первую строфу |м>мана Пушкин на¬
писал «уже, вероятно, будучи знаком с первыми двумя
песнями “Дон Жуана" во французском переводе, издан¬
ном в 1820 г. И уж во всяком случае он читал их до сво¬
его отьезда из Одессы в 1824 г.» (Набоков. Коммента¬
рий. С. 105). В переводе Пишо, которым должен был
пользоваться Пушкин, байроновская ехцочка звучала по-
французски следующим образом: «Етоуё ап (liable avant
son temps» — «I Ioc.ian к дьяволу' раньше срока» (Там же).
Па внелитературные, но также иноязычные, галль¬
ские корни русского выражения «черт возьми» указы¬
вал в письме к М.Н.Загоскину директор Публичной
библиотеки, президент Академии художеств Л.II.Оле¬
нин. Встретив эту формулу' в известном романе Загос¬
кина «Юрий Милославский» (1829), действие которо¬
го происходит в начале XV II столетия, Оленин счел не¬
обходимым заметить автору: «Черт возьми или черт
меня возьми есть божба, которая русскому народу во¬
все не принадлежит. C’est le (liable emporle ou le (liable
m’emporte I’rangais. По-русски она так гласит: черт
побери или черт его побери — диавола. Черт бы те¬
бя побрал etc.» (М.Н.Загоскину, 3 января 1830; цит.
по: Виноградов В.В. История слов. М.. 1994. С.735).
Замечание Оленина объясняется тем. что все приводи¬
мые им варианты укоренились в русском языке лишь
в конце XVIII — начале XIX в.
Выражение «черт возьми» — одно из постоянно
встречающихся v самого Пушкина. «Чорт возьми это
отечество», — пишет он Н.И.Гнедичу 23 февраля 1825 г.
(Т.13. С.145). «Мне не до Онегина. Чорт возьми Оне¬
гина!..» — заявляет поэт в письме 11. А.Плетневу 3 мар¬
та 1826 г. (Т. 13. С.265).
Однако в случае с романом, текст которого насыщен
скрытыми цитатами и литературными реминисценция-
ми. упот|к*блешн* популярного ругательства могло нести
и иную нагрузку. В европейской литературе начиная
с эпохи paimcro С|м*дневековья подробно |>азрабатывалась
тема взаимоотношений человека с нечистой силой, когда
одного неосторожного слова оказывалось достаточно,
чтобы вызвать ее появление. Так, например, в популяр¬
ном романе А.Лесажа «Хромой бес» (1707) читаем:
«“Что за черг гут вздыхает?" — “Это я, сеньор сту¬
дент , — тотчас же ответил ему голое» (ЛесажА. Хромой
бес. М.. 1969. С.21; более подробно об опасности «черты¬
хания» см.: Сад демонов: Словарь инфернальной мифоло¬
гии Средневековья и Возроиедения. М., 1998. С.257).
В нашем случае остается лишь тачать о том, какие именно
литературные или иные мотивы побудили 11ушкина пода¬
рить Онегину одно из любимых своих выражений. В лю¬
бом случае призыв Евгения, похоже, был услышан. По
его приезде в деревню племянник увидел дядю
...на столе,
Как дань готовую земле.
(1. 1.11. 13-14)
А.Я. Невский
ЧТЕНЬЕ ( ЧТЕНИЕ ) — важнейший элемент харак¬
теристики пушкинских героев но принципу «скажи мне,
что ты читаешь, и я скажу, кто ты». Впрочем, всех геро¬
ев романа можно разделить на читающих и не читаю¬
щих. Граница между ними определялась прежде всего
сменой поколений, эпох русской жизни. Так, благогове¬
ющий перед «сочинителями» (примета нового времени!)
повествователь «Истории села Горюхина» замечает: «Ро¬
дители мои, люди почтенные, но простые и воспитанные
по-старинному, никогда ничего не читывали...» (Т.8.
С. 127). Другой пушкинский герой, также человек про¬
1702]

ЧТЕНЬЕ(ЧТЕНИЕ)
шлого вока, «ничего ж* читал, кроме Сенатских Ведомо¬
стей» (Т.8. С. 109). Па их <|юне выступают «новые»
.поди — 'и*, кто много и с удовольствием читают. Эта колли¬
зия русской жизни неоднократно обыгрывалась в сати-
рическо-комедий ном ключе (от «Недоросля» до «Горя от
ума»). В ироническом тоне преподносится она в «Евге¬
нии Онегине». Так, дядя Онегина читает лишь «кален¬
дарь осьмого года», что составляет занятие почти риту¬
альное: «Старик, имея много дел, / В иные книги не
глядел» (2, III, 13—14). Компанию ему мог бы составить
отец Татьяны, который
...был добрый малой,
В прошедшем веке запоздалый:
По в книгах не видал вреда;
Он, не читая никогда.
Их почитал пустой игрушкой,
Н не заботился о том.
Какой у дочки тайный том
Дремал до утра под подушкой.
(2. XXIX, 5-12)
Благодушие Ларина напоминает отношение Фамусо¬
ва к дочери («И в чтеньи ирок-от невелик: / Ей сна
нет от французских книг, / А мне от русских больно
спится» — Горе от ума. Д. 1. Явл.2). Это благодушие уже
само по себе — знак нового времени. «Еще в 1770-е гг. на
чтение книг, в особеншхти романов, часто смотрели как
на занятие опасное и для женщины не совсем прилич-
1нх*. А.Е.Лабзину, отправляя жить в чужую семью, на¬
ставляли: “Ежели тебе будут предлагать книги какие-
нибудь для прочтения, то не читай, пока не просмотрит
мать твоя. И когда уж она тебе посоветует, тогда безо¬
пасно можешь пользоваться » (Лотман. Статьи.
С.504). Отголосок старинных предубеждений слышен
в полуи|юничном авторском определении девичьего чте¬
ния как «опасного» (3. X, 5; 4, XXV I, 7).
Смена эпох — переход русских людей от книгофобии
к книгобесию, к моде на чтение — специфически отра¬
зилась в таком явлении, как нечитающие обожатели
книг н литературных героев. Такой обожательницей
была и мать Татьяны:
Она любила Ричардсона,
Не потому, чтобы прочла.
Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла;14
Но встарину княжна Алина,
Ее московская кузина.
Твердила часто ей об них.
(2, XXX, 1-7)
Пушкин, по-видимому, был одним из первых, кто
отметил появление у нас нечитающих энтузиастов или
отрицателей литературных творений.
С конца XVIII в. с развитием книжной торговли
и книгопечатания чтение становится обязательной при¬
метой дворянского быта, в том числе провинциального.
Здесь чтение воспринималось как одно из средств от де-
ревенской скуки:
Читай: вот Прадг, вот W.Scott.
Не хочешь? — поверяй расход,
Сердись, иль пей, и вечер длинный
Кой-как пройдет...
(4, XUII. 10-13)
Пушкин называет здесь самое ходовое по тем време¬
нам, модное чтиво — бойкую французскую публицистику
и вальтерскоттовский роман (его на сон грядущий «гла¬
зами п|х)бо1аот» и граф Нулин — см.: Т.5. С.9). В сель¬
ских усадьбах, не задетых модными веяниями, пылились
иные книжки, букинистические раритеты, вышедшие
в разряд полузабытых, маюпрнгодных вещей. Так, «кочу¬
ющий купец» продал Лариным столь необходимую ji;ui
дочек гадательную кишу вкупе «с разрозненной Мальви¬
ной», а «в придачу» забрал не нужные уже «Собранье
басен площадных, / Грамматику , две 11етриады, / Да Мар-
монтеля третий том» (5, XXIII, 2, 5, 7, 8—10). Перед на¬
ми типичный способ обновления усадебных библиотек
в связи со сменой поколений, пот|х*бноетей и литератур¬
ных вкусов. Вот свидетельство 1802 г.: «Прежде торгаши
езжали но деревням с лептами и перстнями: ныне ездят
они с ученым товаром, и хотя но большей части сами не
умеют читать, но, желая прельстить охотников, расска¬
зывают содержание романов и комедий, правда, по-сво¬
ему и весьма забавно. Я знаю дворян, которые имеют
ежегодного дохода не более 500 рублей, но собирают, по
их словам, библиотечки, радуются ими <...> читают
каждую книгу несколько раз и перечитывают с новым
удовольствием» (Карамзин П.М. О книжной торговле
и любви ко чтению в Р(х*еии // Карамзин. Соч. Т.2.
С.118). Состав усадебных библиотек со в|х*менем менял¬
ся. Если к концу XVIII в. в них скапливались книги «ос¬
новательные». повы|>ажению М.А.Дмитриева (см. типовой
перечень книг в его мемуарах: Дмитриев М.А. Мос¬
ковские элегии. М., 1985. С.173). то к началу нового ве¬
ка их окончательно вытеснили романы: «от важного
читатели переходили к легкому» (Там же. С.175). Переме¬
ны в библиотеке Лариных выразили этот общий процесс.
К «бытовому» чтению причастен и Онегин в период
своего деревенского затворничества:
«...Здесь почивал он, кофей кушал,
Приказчика доклады слушал
II книжку по утру читал...»
(7, XVIII, 5-7)
Так говорит о барине его ключница, варьируя автор¬
ские рассказы: «свой ксх|х* выпивал, / Плохой журнал
перебирая, / II одевался...» (4, XXXVI. XXXVII,
12—13); «Прогулки, чтенье, сон глубокой...» и в продол-
жение перечня — «белянки... / ...поцалуй. / ... конь ре¬
тивый. / Обед довольно прихотливый, / Бутылка свет¬
лого вина...» (4. XXXVIII. XXXIX. 1—7). В этом ряду
чтение — часть праздной п рассеянной жизни. Н сам Ав¬
[703]

ЧТЕНЬЕ(ЧТЕНИЕ)
ч
тор, предавшись этому безмятежному состоянию, при¬
знается: «Читаю мало, долго ешио...» (1, LV, 10).
Онегин все же знавал н другое чтение — неравнодуш¬
ное, сосредоточенное, тот духовный труд, о коем свиде¬
тельствуют заметки на полях его книг («Хранили многие
«‘границы / Отметку резкую ногтей; <...> / Черты его ка¬
рандаша» — 7, XXIII, 1—2, 10). Непраздное, целена-
11|)авлснное и даже прагматичное1 чтение Онегина отме¬
чено еще в начале романа: «Бранил Гомера. Феокрита; /
За то читал Адама Смита...» (I. VII, 5—6). Выбор столь
специального чтения говорит либо о неразвернуншпхея
потребностях и склонностях героя («глубокий эконом»),
либо об очередной дани моде (ср. в пушкинском «<Рома-
не в письмах>»: «В то в|х:мя строгость правил п полити¬
ческая экономия были в моде?» — Т.8. С.55). В пользу
первого, т.е. о духовных запросах героя, свидетельствует
эпизод, описанный в той же главе:
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он — с похвальной целью
Обе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал — а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
<...>
Как женщин, он оставил книги...
(I. Xl.iv. 1-7. 12)
По поводу этих строк давний исследователь романа
полагал, что Пушкин «хотел внушитышм мысль о боль¬
шой требовательности ума Онегина» (Пиксанов И.К. Из
анализов «Онегина». Образ Евгения // Пушкин и его
сов/). Вып.38—39. С. 157). Вряд ли это так, ведь круг
чтения Онегина здесь не* обозначен, а следовательно,
скептицизм героя расщюетраняется на все*, что ни на¬
писано к началу XIX столетия. «Большая требователь¬
ность» Онегина, не* соединяясь с творческим началом,
движется к снобизму, уже знакомому но «театраль¬
ным» строфам (1, XXI. 13—14). Скорее же* всего, :т>
хаотичное, раздражительное чтение свидетельствует
о	духовной неустроенности самого читателя.
Круг чтения героя выступает как способ нроникно-
вения в его внутренний мир также в седьмой главе. Это
описание библиогеки, «груды книг» (7, XIX, 7), кото¬
рую Онегин оставил в усадьбе. 11ервоначально I (ушкин
составил их поэтический каталог:
Юм, Робертсон, Руссо, Мабли
Бар<он> д’Ольбах, Вольтер, Гельве*ций
Лок, Фонтенель, Дидрог
Ламот
Гораций, Кикерон, Лукреций
(Т.6. С.438)
Перечеш> довольно экзотичный для рядового читателя и,
в частности, для Автора в его юношеские* годы, когда он
«Читал охотно Апулея, / А Цице*|юна не читал» (8,1. 3—4).
[704]
Библиотека Онечина в первоначальном варианте ощшвды-
вала бы его славу «ученого малого, но педанта» (1, V, 7):
«В сих избранш>1х томах — / 11ожалуй <?> Вам знакомых /
Весьма не* много [Вы б] нашли...» (Т.6. С.438). Этот по
преимуществу философичсч'кий ряд имен (в нем был еще*
и Кант) наводит на мысль об интересах ге|юя, paciio. i;iiaio
1Щ1ХСН в сс|н‘|к‘ высоких умозрений, о торжестве [кицюна-
листического начала. Комментатор ]м>мана .заметил также
«архаичность состава: в списке нет ни одного писателя
XIX	в., современника П<ушкина> и Онегина... Онегин
п|м*дегает как любитель ске*птичеч*кой и атеистической с|>и-
л(мчм|)пн. погруженным в XVIII в. — характеристика нео¬
жиданная и интеречлшя...» (Лоншан. Статьи. С.691).
11с‘рконачальный перечень книг Онегина, что «с со¬
бой в дорогу он возил» (Т.6. С.438), представляет ге¬
роя как наследника скептического XVIII в. — это вряд
ли «неожиданная» характеристика, е*сли учесть н|>еем-
ственность эпох. Правда, Онегин не напрямую связан
с духовной работой преичмтителей. здесь пропущечю
опосредующее между ними звено романтизма. Оно
воечтанав.пишется в следующем черновом варианте:
Лю<бнмых> несколько творений
Он по привычке лишь возил —
Мельмот. Рене, Адольф Конетана
Да <• ним еще два три романа...
(Т.6. С.438—439)
Очевидно, и этот список не* вполне устраивал автора,
в н<‘м не было ключевого, магического имени Байрейт.
Наконец оно появилось в варианте двух последних из
процитированных строк:
Творца негодного Жуана
Да Скот да два иль три романа
(Там же. С.439)
Библиотека Онегина в творческой истории пушкпн-
«•кого романа перемещается в XIX в. и обнаруживает
теперь уже неиое^юдственных его предшественников
в ев|юие*йе*кой литератур. ге*|хх*в тотального духовного
кризиса, разразившегося вослед торжеству 11росвеще-
ния. В окончательном варианте строфы оказывается
упомянутым только тот, кто «пришел» в этот список по¬
следним — Байрон, а остальные (Конетан, Шатобриан,
Мэтыорпн) отступили в область прозрачного намека:
Хотя мы знаем, что Евгений
Издавна чтенье разлюбил,
Однако ж несколько творений
Он из опалы исключил:
Певца Гяура и Жуана,
Да с ним еще два-три романа,
В которых отразился ве*к,
И современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой...
(7. XXII. 1-1 I)

ЧТЕНЬЕ(ЧТЕНИЕ)
Эти «несколько творений» являются здесь не впер¬
вые: они составляют подразумеваемый и время от вре¬
мени выходящий наружу фон нушкннского романа
(см. особенно 3, XII). Круг чтения Онегина характери¬
зует не только личность героя, но и целую эпоху русско¬
го и ев|юпейекого развития. Это становится очевидным
при сравнении книжных пристрастий Онегина с пред¬
почтениями Ленского, читающего с Ольгой (шаблон¬
ная — после Данте — ситуация совместного чтения
влюбленных: «чтение еп deux кончается объяснением
в любви» — Сиповский П.П. Очерки из истории русского
романа. Т. 1—2. СПб., 1909. Т. 1. Вып.1.С. 15) «нраво¬
учительный роман» сомнительного качества (4.
XXVI), а перед дуэлью раскрывающего заветный то¬
мик Шиллера (6, XX). С онегинским чтением также
контрастирует всепоглсяцающая книжная страсть Та¬
тьяны: «Она влюблялася в обманы / 11 Ричардсона
и Руссо» (2. XXIX. 3—4). Чтению как разоблачению
«низких истин» (если воспользоваться образами стихо¬
творения «Герой». 1830) противостоит в «Евгении Оне¬
гине» чтение-очарование, «возвышающий обман» (Т.З.
С.253): :т> последнее слово в семантическом ноле Та¬
тьяны является трижды.
Теперь с каким она вниманьем
Читает сладостный роман,
С каким живым очарованьем
11ьет обольстительный обман!
Счастливой силою мечтанья
Одушевленные созданья,
Любовник Юлии Вольмар,
Малек-Адель и де Линар.
П Вертер, мученик мятежный,
И бесподобный Грандисон,
Который нам наводит сон,
Все для мечтательницы нежной
В единый образ облеклись,
В одном Онегине слились.
(3, IX. 1-14)
«Библиотека» Татьяны пестра по-своему, для героини
не имеют значения литературные достоинства щюизве-
дення, что вызвало язвительную реплику Белинского:
«Малек-Адсль и Вертер: не всели это равно, что Еруслан
. 1а:ш|м‘вич и корсар Бай|юна?» (Белинский И.Г. Собр.
соч.: В 9 т. М., 1981. Т.6. С.414). И|юния будет еще бо¬
лее уместной, если вспомнить, что в круг чтения Татья¬
ны войдет «глава халдейских мудрецов» и «любимец Га¬
нн» Мартын Задека (5, XXII—XXIII). Вес*это позволило
критику сделать заключение о Татьяне* как «создании
страстном, глубоко чувствующем и в то же* время нераз¬
витом, наглухо запертом в темной пустоте своего интел¬
лектуального существования», из кото|ют ее* выведет
лишь чтение книг онегинской библиотеки (Белин¬
ский П. Г. Собр. соч. Т.6. С.414, 421). Феномен Татья-
ны-чптагслынщы Белинский объяснял исходя из собст¬
венного онимания неразвитости сов|)е*ме‘ниого русского
общества. Такая интерщмтация лишь отчасти соответ¬
ствует пушкинскому изображению Татьяны. Обозначе¬
ны в |м)манс и эмансипированные особы («иная дама /
Толкует Сея и Бентама» — 1. XLII, 5—6), но они почему-
то не* вызывают у автора ни милейшей симпатии. Наив¬
ная и простодушная Татьяна обладает особым душев¬
ным тактом, п|Ю|м>ческим инстинктом, благодаря чему
пронзительные догадки ее совпадают с понятиями вееве*-
дущего автора («Быть может, это всё пустое, / Обман
неопытной души! / II суждено совее*м иное...» — 3, 11нсь-
мо Татьяны к Онегину, 61—63).
Книга для Татьяны, в отличие* от Онегина, — неотъ¬
емлемая часть жизни, своеобразное зеркило «жажду¬
щей души»:
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты...
(3, X. (>-8)
Заметим: Татьяна «присваивает» себе «чужой вос¬
торг, чужую грусть» (3, X, 10), но «плоды сердечной
полноты» — ее* собственные. Чтение здесь является ка¬
тализатором, но не заменителем (и уж вряд ли — «ро¬
дом духовного наркотика», см.: Кошелев В.Л. «“Оне¬
гина'’ воздушная громада...». СПб., 1999. С.283).
Мечты Татьяны об Онегине не совпадают с* реальнос¬
тью: «наш герой, кто б ни был он, / Уж верно был не*
Грандисон» (3. X. 13—14), и можно согласиться с Бе¬
линским. что Татьяна не* понимает своего героя, но
вряд ли прав критик, утверждая, что она, «вообража¬
ясь... Кларисой. Юлией, Дельфиной» (3, X, 1—3), ие
понимает самое себя. Во всех этих героинях есть не¬
что. обл»е*диняющее их с Татьяной — сила души, вер¬
ность нравственным принципам («образ страстной
добродетели», как выразился Бальзак о Кларнсе).
Чтение Татьяны — свидетельство е*е* неискушенности
и одновременно душевной чистоты, она принадлежит
к тем «барышням уездным», с непременной «француз¬
ской книжкою в руках» (8, V, 12, 14), которых Пуш¬
кин рисует с особенным сочувствием. Так, в «Барыш-
не-крестьянке» о них сказано: «Воспитанные на
чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они
знание света и жизни почерпают из книжек. Уедине¬
ние, свобода и чтение рано в них развивают чувства
и страсти, неизвестные рассеянным нашим красави¬
цам» (Т.8. С. I 10).
Чтение «развивает», дает пишу' душе, но не* обяза¬
тельно предопределяет окончательный строй личности.
Так, Татьяна читает французские книги («Она по-рус¬
ски плохо знала, / Журналов наших не* читала», — 3,
XXVI, 5—(5): предположение о русском дамском чте¬
нии приводит Автора в комический ужас — 3,
XXXVII), но остается «русскою душою» (5, IV. I), а,
с другой стороны, Онегин почитывает и русские книги.
[705]

ЧУВСТВО
журналы (8, XXXV), однако такого отзыва or Автора
не удостаивается.
Прямую духовную зависимость Онегина от книж¬
ных впечатлений, т.е. «подражанье» (7, XXIV, 9) бай¬
роническим героям, подозревает в своем избраннике
Татьяна, когда знакомится с ого библиотекой. Вряд ли
она права (см.: ИОП’ЛЖЛИЬК). хотя при этом «ей от¬
крылся мир иной» (7, XXI, 14). В заметках на полях
книг «Онегина душа / Себя невольно выражает...» (7,
XXIII, 11 — 12). Чтение Татьяны в кабинете Онегина —
обновленная модификация отмеченного выше тради¬
ционного мотива чтения ен deux. Этот «дрожащий, ги¬
бельный мосток» (5, XI. 10) соединяет разно|юдные
миры героев (ср.: Алычи II.Л. Татьяна в кабинете Оне¬
гина // Врем. ПН. Выи.22).
«Евгений Онегин», можно сказать, роман о судьбах
русских читателей, поэтому чтение так или иначе ^‘зо¬
нирует с основными моментами жизни героев: оно за¬
хватывает и отталкивает, утешает и тревожит, оча|к>-
вывает и разочаровывает, обманывает и открывает
истину, разъединяет и соединяет. Чтение включается
в сюжет как ое*обый вид действия, могущего иногда
повернуть вее*ь ход жизни героя.
11оследний акт жизненной драмы Онегина также со¬
провождается эпизодом чтения.
Стал вновь читать он без разбора.
Прочел он Гиббона, Руссо,
Манзонн, Гердера, Шаме|юра,
Madame ele Slael, Биша, Тиссо,
Прочел скептического Беяя,
Прочел творенья Фонтснеля,
Прочел из наших кой-кого,
Не отверг ая ничего...
<...>
II чте> ж? Глаза его читали,
Но мысли были далеко...
<...>
Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки. В них-тоон
Был совершенно углублен.
(8. XXXV, 1-8: XXXVI. 1-2. 5-8)
Отвергнув поэтический каталог книг в се'дьмой гла¬
ве. автор вернулся к этому приему в восьмой. Инте¬
ресно, что в новый каталог из прежнего перешли
только два имени — Руссо и Фонтенель (не исключе¬
но, что соответственно — «Исповедь» и «Диалоги
мертвых»). Также интересно заметить, что филосо¬
фический ряд, сменпвшийс-я литературным в оконча¬
тельном тексте седьмой главы, теперь подвергся
смещению (добавились даже «и альманахи, и журна¬
лы»). Налицо еще бблмная калейдоекопичность, ха¬
ос интересов, передающий внутренний разлад. Одна¬
ко именно из «нестрого фараона» разбужешюго
чтением «Воображенья», из множества воскресших
вдруг с новой силой воспоминаний высвечиваются
два главных: «на талом снеге... / Недвижим юноша
лежит» — «и у окна / Сидит она... и всё она!..» (8,
XXXVII,	5—7, 13—14). Чтение разбудило Воображе¬
ние (с большой буквы!) и память, чтобы громче
других (г|к)мче‘ обид на «врагов забвенных, / Клеветни¬
ков, и трусов злых, / ...изменниц молодых, / ...това¬
рищем! презренных...» — 8. XXXVII, 9—12) зазвучали
в душе два ведущих голоса — совести и любви. 11ачав
с чтения чужих книг, Онегин теперь читает «духов¬
ными глазами» книгу собственной жизни.
См. также: ЧИТАТЕЛЬ.
В.	А. Викторович
ЧУВСТВО — «1. Внутреннее психическое состояние
человека, его душевное переживание. <...> 2. Лю¬
бовь, испытываемая кем-нибудь к кому-нибудь.
<...> 3. Способность чувствовать, отзываться ду¬
шой па жизненные впечатления. <...> 4. Состояние,
в котором человек способен сознавать окружаю¬
щее, владеть своими душевными и умственными
способностями. <...>» (('лов. языка Пушкина. Т.4.
С. 945-946).
Распределение* значений слова «чувство» по рубри¬
кам, предложением в «Словаре...», в особенности выяв¬
ляет хрупкекть семантических границ, будучи приме¬
ненным к поэтике «свободного романа» — романа
♦Евгений Онегин». «...Стилистическое многеитхлоеие и...
полифонизм», заложенные в авторской позиции,
стремление* художественно дистанцироваться err «...же¬
сткой и однозначной оценки» — ведут к возникновению
«сложной системы стилистических переходов», и это
имеет непосредственное отношение к использованию
категорий «чувства», «чувствительности» (Лотман.
Статьи. С.595, 591).
Границы чувственности и духовности, филемюс|)ии
и быта, литературной стилизации и «голой» прозы, «ум¬
ного» скептицизма и «наивно-восторженного» энтузи¬
азма обнаруживают проницаемость, оказываются
взаимообрашеннмми. Возникает впечатление, что «чувст¬
во» в своих интенциях включается в некий универсум,
где в динамическом единстве встречаются психофизи¬
ческие, нравственные-. филсхчх|)ские и иные свойства.
При этом, но глубокому замечанию Ю.М.Лотмана,
текст «Евгения Онегина» можно рассматривать одно¬
временно как «полилог» и «монолог» — поэтому объек¬
тивация отдельных граней смысла в результате укреп¬
ляет его единство и лирическую целостность.
В первую очередь следует выделить именно то значе¬
ние* понятия, которое* заведомо предполагает неделн-
мекть, субстанциональность. В этом качестве «чувство»
выступает на равных с другими бытийными категория¬
ми, обнаруживал родетвенненть с метафизическими
[706]

ЧУИСТВО
представлениями XVIII в.: «разумом», «страстями».
Формульный характер получают оп|)еделения «чувства
чего-нибудь»: тщеславия («Как с вашим сердцем
н умом / Быть чувства мелкого рабом?» — 8, XIА',
13—14), разочарования («чувство уныния» в Предис¬
ловии к первой главе романа к издании 1825 г. ('Г.6.
С.638), «черта охлажденного чувства» (Примечание
пятое // Т.6. С. 191).
В комплексе просветительских ценностей чувство
и мысль выступают как проявления человеческой
природы, как «испытание разума чувством»
(М.JI.Тройская). Становится возможной такая сте¬
пень их слияния, когда эпитеты лишаются четкой
нрикрепленности к понятиям и «смешиваются», от¬
носясь к комплексу и целом:
Увял! Где жаркое волненье,
Где благородное ст|>емленье
И чувств и мыслей молодых,
Высоких, нежных, удалых?
(<>. XXXVI. 5—8)
Ср.:
II постепенно в усыплены*
II	чувств и дум впадает он...
(8, XXXVII, 1-2)
Покос качество — качество искусства — «союз» жиз¬
ненно важных сил обретает на ночве лирического вдох¬
новения:
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум...
(I. LIX, 3—4)
В черновых вариантах главы четвертой метафизиче¬
ской триадой измерялся духовный потенциал «краса¬
виц», предмета «возвышенных чувств»:
Как будто требовать возможно
От мотыльков и от лилей
П чувств и мыслей и страстей
(Т.6. С.338)
Ср.:
Тогда мне женщина являлась
Каким то чистым божеством
Владела чувством п умом
(Т.6. С.ЗЗЗ)
Абсолюту чувства противопоставляется совершенное
бесчувствие, потеря ощущения жизни:
Поэт, бесчувствием блаженный,
Уж не смущается ничем...
(7. XI. 6-7)
Здесь бесчувственность оказывается на грани сен-
еуалистского, материализовавшегося ощущения,
поэтому философский план естественно может пе¬
реходить в житейский, обиходный. О Зарецком как
дуэлянте, например, сказано: «Любил методу он из
чувства...» (6, XXVI, 9). Как образ мнений толпы,
с которой поэт берется разделять «страстей единый
произвол», чувство обнаруживает свою причаст¬
ность к чувственно-телесному, возможно, гедониче¬
скому. Муза не случайно сравнивается с «Вакханоч-
кой» (8, III, 9).
Чувство, не облагороженное разумом и нравственно¬
стью, выступает характеристической приметой Ольги.
В черновых вариантах третьей главы ;т> было выраже¬
но яснее, чем в окончательном тексте:
...II ты влюблен в другую
<...>
С ее бесчувственной красой
<...>
В лице ни чувств ни жизни нет
(Т.6. С.306—307)
Чувственный оттенок чувства может быть исполнен
обаяния, окрашен авторской эмоцией:
Держу я счастливое стремя...
И ножку чувствую в руках...
(1, XXXIV, 3-4)
Чувство согрето мироопюшенисм героя и в этом
смысле очеловечено:
И, чувств изнеженных отрада...
(I, XXIV. 3)
В целом реакция на окружающие человека «вещи»
соотнесена в подобных случаях «с внешним ощущени¬
ем» (соответствие французскому «sensible»), которым
определяется первоначальное значение «чувствитель¬
ности» (см.: Почетном II.Д. Литература русского
сентиментализма: Эстетические и художественные ис¬
кания. СПб., 1994. С]. 18):
От жадных уст не отымает
Бесчувственной руки своей...
(8, XI.II. 3-4)
Чувство становится метонимическим выражением вну-
треннего состояния, стимулированного внешними ((кист-
рами: «Все чувства в Ленском помутились...» (6. XIV, 3);
«Всё чувства поражает вдруг» (результат обрушившегося
на Татьяну калейдоскопа впечатлений: «Там теснота, вот-
ненье, жар, / Музыки грохот, свеч блистанье, / Мелька¬
нье, вихорьбыстрых пар...» — 7, Ы, 8. 2—4).
Чувство как чувственность может граничить и с дру¬
гим оттенком смысла, особенно значимым в «Евгении
Онегине»: чувством как чувствительностью. То, что
умозрительно-философски или с позиций быта приме¬
няется к людям вообще (сравним классификацию
в «Отрывке» 1830 г.: «Он находит в них [литераторах. —
П.П. | слишком много притязаний у одних на колкость
ума, у других на пылкость воображения, у третьих на
чувствительность, у 4-<ых> на меланхолию, на разоча¬
рованность, на глубокомыслие, на филантропию, на
мизантропию, иронию и проч. и проч.» — Т.8. С.411),
без всяких «притязаний», органично присутствует
в подлинно чувствительных и в ;т>м смысле чувствую¬
щих авторе романа п его любимой героине:
1707]

ЧУВСТВО
ч
За что ж виновнее Татьяна?
<...>
За то ль, что любит без искусства,
Послушная влеченью чувства,
Что так доверчива она,
Что от небес одарена
Воображением мятежным,
Умом и волею живой,
И своенравной головой,
И сердцем пламенным и нежным?
Ужели не простите ей
Вы легкомыслия страстей?
(3, XXIV, I. 5-14)
Литературность не* мешает искренности чувств: «Для
романтического сознания реальностью становились
лишь те чувства, которые можно было сопоставить
с литературными образцами» (Лотман. Статьи.
С.626). Через посредство образцов жизнь познавалась
в наиболее полном, совершенном виде; чувство обрета¬
ло цель в жизни семейственной, в «наслаждении друж¬
бой и трудом ». «Наше чувство бывает только посредни¬
ком наслаждения, а наслаждаемся при уме, при чувстве
моральном» (Жуковский). Соответственно, идеал
Татьяны совмещает в себе истину жизни и благородст¬
во мечты — согласно тому, каким его создал «пламен¬
ный творец»:
Он одарял предмет любимый.
Всегда неправедно гонимый,
Душой чувствительной, умом
И привлекательным лицом.
Питая жар чистейшей страсти
Всегда восторженный герой...
(3, XI, 5-10)
I? сравнении с «образцом» Онегина отличают «недо¬
четы чувства», явно неравнозначного «расположению
души» (А.Н.Веселовский). Об этом сожалеет и сам ге¬
рой, обдумывая собственное поведение накануне1 дуэли
с Ленским:
Он мог бы чувства обнаружить,
А не щетиниться, как зверь...
(6, XI. 1-2)
Онегин наделен «чувствительностью», пре*днолагаю-
щей «склонность к размышлению, сопереживанию,
достаточно высокий уровень отточенности чувств, тон¬
кую восприимчивость этического, морального» (Соло¬
вьева II.А. У истоков английского романтизма. М.,
1988. С.62), по п патетико-риторические, и светские
формы ее проявления кажутся ему ложными, не1 отве¬
чающими сути. Для этих форм его чувства «рано... ох¬
ладели», как было сказано в черновиках первой главы:
«Нет! рано чувства в нем остыли...» (Т.6. С.243).
В отношении к чувствительным «энтузиастам» Автор
объединяется с Онегиным. После строфы XIX главы
второй:
Евгений без груда узнал
Его любви младую повесть,
Обильный чувствами рассказ,
Давно не новыми для нас, —
(2. XIX, 11-14)
в черновиках следовало продолжение: «Для нас про¬
шла пора идиллий» (Т.6. С.285). Что касается «чувст¬
вительных дам» (7. IV. 6), «стишков чувствительных»
(2. XXXIII, 10), то оттенки комического, переходя от
автора к герою, разнообразятся но степени щюничес-
кой заостренности.
Чувствительность Онегина ищет выражения в исти¬
не' и глубине страстей. Находя в чувствах Ленского
«какую-то правдивость мечты» (11.В.Киреевский),
Онегин заражается его пылом п с уважением воспри¬
нимает новое для него мироощущение:
Иных он очень отличал,
11	вчуже чувство уважал.
(2. XIV, 13-14)
В черновых редакциях воззрения Автора п ге»роя бы¬
ли представлены как совпадающие:
Иметь восторженное чувство
Простительно в 17 лет —
Кто чувству верит — тот поэт...
(Т.Н. С.276)
Аналогия между Автором и Онегиным устанавлива¬
ется на почве* элегического развертывания сюжета об
утрате (свершившейся или грядущей) полноты нере-
живания действительности, силы и подлинности «стра¬
стей». 11а гетика теряет игровой характер, исторгает
«глубокий чудный стон»:
Какие чувства не кипели
В его измученной груди?
Давно ль, надолго ль присмирели?
11роснутся — только погоди...
(Т.6. С.562)
В авторском размышлении на эту тему элегнзм под¬
черкнуто эстетизирован:
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне — теперь их нет:
Они прошли иль изменились...
Мир вам, тревоги прошлых лет!
(Отрыпки ия Путешествия Онегина //
Т.6. С.200)
«Призрак невозвратимых дней» является, чтобы на¬
помнить о прежней полноте переживания:
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней...
(I. XI.VI.3-4)
Ср. в черновиках: «Кто чувствовал, в том сердце гло¬
жет...» (Т.6. С.247). Наслаждение «чувством» возвра¬
щается благодаря воспоминаниям: «Чувствительны,
беспечны вновь...» (1. XLVII, 8). что неразлучно с «со¬
жалением» о прошлом:
[708]

ч
ЧУВСТВО
С душою, полной сожалений,
II	опершие» па гранит,
Стоял задумчиво Евгений...
(1, XLVIII, 1-3)
Элегическая огласовка вообще якпяется одной из глав¬
ных в спектре возможных онтологических концепций
чувства. Именно так рассматривает лирическую тональ¬
ность, угадываемую за апофеозом «горячности молодой»
в стихотворении П.А.Вяземского «Первый снег»,
Ю.М.Лотман, подразумевая строку, избранную поэтом
в качестве эпиграфа к первой главе: <11 жить торопится
и чувствовать опешит» («Эпиграф... отсылал к элегичес¬
кому герою поэзии конца 1810-х гг.» — .1 отлит Ю.М.
Статьи. С.446). К 1825 г. относится наблюдение
П.А.Плетнева но поводу элегической ноты в поэзии
I	IviiiKiiiia: «Он несколькими стихами соберет it душе ва¬
шей все, что жизнь даст прекрасного, очарует вас и вмиг
отнимет все ужасным разуверением, чтоэтобыст|ю исче¬
зает» (Пушкин 1$ прижизненной критике. 1820—1827.
CI16.. 1006. С.247). В самом ннцижом смысле Онегин —
«элегический ге|юй», то ость «герой нссбывншхся на¬
дежд, не* реализовавший себя» (Иащцю. .Чирика. С.76).
«Мечта» и «мечтание» как синонимические аналоги
«чувства» отражают те грани явления, которые, с- од¬
ной стороны, соотносятся с- противопоставлением его
«несовершенствам реального — в том числе и социаль¬
ного — мира», с другой — с заведомо несбыточными на¬
деждами. «химерами», «привидением, призраком»
(Вацуро Н.Э. Лирика. С.79, 78. 77). Смена точек зре¬
ния на выражение чувства в мечте определяет разные
оттенки значений этого слова в разных тематических
контекстах. Гак. благоразумие помещиков основано на
презрении к чувству как мечте:
Нх разговор благоразумный
<...>
Конечно не* блистал ни чувством,
Ни поэтическим огнем...
(2. XI. 6. 9—10)
В черновиках «мечта» стилистически вьпчтняла «чув¬
ство»: «Конечно не блистал мечтаньем»; «Конечно не бли¬
стал мечтами»; «Ни поэтической мечтой» (Т.6. С.274).
Способность мечтать, а значит, чувствовать объединяет
антиподов «господ соседствеиных селений»: Онегина,
Ленскою, Татьяну, Автора. Поэтическая мечтательность
Ленского более веет проявляется в том, что
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства...
(2.IX. 11-12)
Сам Автор не' отказывается от надежд, хотя и созна¬
ет их призрачность:
Для призраков закрыл я вежды;
Но отдаленные надежды
Тревожат сердце иногда...
(2. XXXIX. 5-7)
Ср. в черновиках:
Забыты мною все мечтанья
Но беспокойные желанья
Тревожат сердце иногда
(Т.Н. С.299)
Чувствительность как проявление духовности, как
выход из бесчувственной «дремоты» жизни отторгается
от «материализации» человеческих желаний, будь то
патриархальные заботы помещиков или эгоизм и скеп¬
сис новейшего толка. «Чувство» как знак гуманизации
внутреннего мира человека, как черта «человечности»
отстаивается Пушкиным, определяя важнейшую
мысль романа, полемически окрашенную:
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно,
Нам чувство дико и смешно.
(2. XIV. 6-8)
Поэтом выдвигается проблема нравственного выбо¬
ра — «мерила иеторичсч*когопрогресса» (Ю.М.Лотман):
Скажите: вашею душой
Какое* чувство овладеет,
Когда недвижим, на земле
Пред вами с смертью на челе,
Он постепенно костенеет...
(6, XXXIV, 8-12)
В черновых вариантах к этой строфе примыкали
строки:
Герой, будь прежде человек —
Чувствительность бывала в моде
II	в нашей северной природе
(Т.6. С.411)
Многообращенность категории чувства к разным
сферам жизни не* скрывается, не затушевывается ав¬
тором: иногда же она представлена особенно нагляд¬
но. В.В.Набоков обратил внимание на то. что строка
«Доступный чувству одному...» применительно к сти¬
мулам онегинских «странствий без цели» (8. XIII. 10,
9) двусмысленная. «Подвластный лишь одному чув¬
ству (например, тоске или раскаянию) или же* дви¬
жимый только чувством (но не разумом)? Ни то. ни
другое не* имеет большого смысла» (Набоков. Ком-
.ментарий. С.544).
Характерен пример замены нейтрального слова «чув¬
ства» малоупотребительным «чувствия»:
Быть может, чувствий пыл старинный
Им на минуту овладел...
(4. XI. 9-10)
Ориентиры, позволяющие трактовать цель данной
замены, неоднородны, являя семантический контра¬
пункт. Ближайшее окружение «чувствий» ведет к ис¬
толкованию их в элегическом, «чувствительном» роде:
Но, получив посланы* Тани,
Онегин живо тронут был...
(4. XI. 1-2)
[709]

Ч УДЛ к
ч
Ей он прямо говорит, что сердцем воспринял «души
доверчивой признанья»:
Мне ваша искренность мила;
Она и волненье привела
Давно умолкнувшие чувства...
(4. XII, 7-9)
В черновиках :гга отзывчивость получала более «чувст¬
венный» оттенок: «а. Страстей быть может пыл старин¬
ный б. Быть может сердца пыл старинный» (Т.6.
С.346). Можно предположить, что именно этот оттенок
учитывали составители «Словаря языка 11ушкина». когда
укатывали, что «чувствие» есть выражение любви (Т.4.
С.944, 5)45). На той же позиции стоит и А.Е.Тархов,
скептически говоря о чувствах героя и его «влюбленнос¬
ти», отмеченной в черновиках третьей главы: «“Ужель
Онегин в самом деле / Влюбился?” — этот вопрос остав¬
лен в рукописи без ответа, а “любовь Онегина” — бел
щюдолжения. Ибо, конечно, ;т> отнюдь не была та дей¬
ствительная любовь героя, которая ждет его впереди; :т>
было чувство, о кото|юм поэт наше:! битее подходящим
сказан» не в третьей, а в четвертой главе* (характерна
здесь сама предположительная форма):
Быть может, чувствий пыл старинный
Им на минуту овладел...»
(7Ърхов. С.237).
Но поэту, несомненно, были известны и возможнос¬
ти употребления этого слова в духовном лексиконе:
«Чувствие. Церк. То же, что чувство во 2 значении
<...>: Внутреннее сознание души, ощущение сердца.
Нравственное или религиозное чувство. Чувство
жалости* (Словарь церковно-славянского и русского
языка... Т.1-4. СПб., 1847. Т.4. С.444).
Современникам поэта иногда удавалось уловить
обергоны вибрирующего, словно «скользящего* слова.
В 1827 г. в «Сыне отечества» появилась неподписанная
рецензия на третью главу романа, где замена «чувства»
«чувствием» мотивировалась необходимостью найти
какое-то «промежуточное», вызывающее неоднознач¬
ные ассоциации слово: «...изобразил он любовь юной
Татьяны к Онегину, и что-то похожее на сие чувство
только не ясное и неопределенное, в самом Онегине...
Онегин, утомясь и наскучив внешнею жизнию, и не
имея ни довольно силы, ни твердости для внутренней,
скользит, так сказать, на краю той и другой. Он исчер¬
пал уже* все* удовольствия жизни, н потому новая лю¬
бовь кажется ему повторением скучной, давно знако¬
мой драмы; но Татьяна так мила, так чиста, с такою
детскою невинностию сама падает в его сети, что он не*
может вовсе избегнуть от некоторых впечатлении,
хотя и таит их» (СО. 1827. 4.115. № 19. С.308—309;
курсив мой. — П.П.).
Если Пушкин (как и его современники) не* подошел
еще к позднейшему, ироническому употреблению слова
«чувствия», тх). во всяком случае, он ощутит уже неадек¬
ватность е*п) общепринятому лексическому аналогу, не¬
обычность данного слова, отображающего неординар¬
ность стоящего за ним явления. Сравним в пьесе
А.Н.Островского «Правда — хороню, а счастье лучше»
(1876) уже подчеркнутую диффс|)енциацию в словес¬
ных выражениях всс*х вышеприведенных категории:
БАРАБОШЕВ
Стало быть, это те*бе* будет неприятно?
ПЛАТОН
Да не* то что неприятно, а для чувствительного человека
это — подобно калии, когда над его чувствами смеются.
БАРАБОШЕВ
А ты разве чувствительный человек? Мы, братец, ^го-
годо сих нор не знали. Сейчас* мы вставим двойные стек-
ла {надевает пенсне) и будем разбирать твои чувствия.
(Д. 1. Явл.7 // Островский А. Н.
Наш. собр. соч. Т.1 — 16. М.. 1950. Т.8. С.21)
Н.Л. Вершинина
ЧУДАК
«Чудак е*сть человек, отличающийся не* характч'ром,
не* нравом, не понятиями, а странностью своих личных
привычек, образа жизни, наружным видом и проч. Он
одевается, он ест и иыт. он ходит не* так, как другие; он
не характер, а исключение» (Пыляев М.И. Замечатель¬
ные чудаки и оригиналы. М., 1990. С.З). Слово «чудак»
известно с W ill в. Большой популярностью понтова¬
лась комедия Я.Б.Княжнина «Чудаки» (СПб., 1793,
в столичных театрах шла до 1822 г.). иеррабогка пьесы
Ф.-Н.Детуша «Странный человек» («L'Homme* singuli-
ег>). Среди эксцентрических героев-дворян главный —
философствующий чудак Лент ягин («Я странный чело¬
век, — так свет о мне болтает. / 11о филозофия тс* враки
презирает. / Кажуея странным я за то. что я один / Та¬
ков. как должно быть». — Княжнин Я.В. Избранные
пршзведения. Л., 1961. С.431). он помешан на идее со¬
циального равенства, чем неплохо пользуется сметли¬
вый слуга Пролаз. Впрочем, в контексте современных
исторических событий (Великая Французская револю¬
ция) эти чудачества не* выглядели совеч*м уж безобидны¬
ми. «Чудаком» также называет К.Н.Батюшков етюе*го
героя-«етранствовате*ля», которому «в отечестве немило»
(Странствователь и домосед, 1815: см.: Батюшков lull.
Опыты в стихах и прозе. М., 1977. C.3I9. 566).
Фабульную близость с «Евгением Онегиным» обна¬
руживает рассказ К.Ф.Рылеева «Чудак» (Невский зри¬
тель. 1821. 4.5. Февраль), на что обратил внимание
Н.О.Лернер (см.: Лернер И.О. Рассказы о Пушкине.
Л., 1929. С.85—86). «Странный человек» и женонена¬
вистник Угрюмов избежал женитьбы на прекрасной
Лизе (хотя не* без минутного сомнения: «Я бы мог быть
счастливым...»), но затем, когда она вышла замуж,
|7К)|

ЧУДАК
влюбился в нее «и на опыте дознал, что и женщины мо¬
гут быть добродетельными, ибо Лиза, несмотря на то.
что сама пламенно любила Угрюмова, осталась верною
супругою Ариста, за кото|юго отдана была против же¬
лания» (Рылеев К.Ф. Соч. Л., 1988. С.287—289).
Впервые слово «чудак» появляется в «Евгении Оне¬
гине» при описании петербургской жизни героя, it том
числе светского бала, показанного с улицы наподобие
театра теней:
11о	цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
II	дам и модных чудаков.
(I. XXVII. 12-14)
Очевидно, «модного чудака» можно было определить
даже но отброшенной им тени, т.е. по одежде и причес¬
ке. К началу 1820-х гг. в моде были чудачества, пришед¬
шие из Англии. «В 1822 году щеголю полагалось иметь
вид несчастный п болезненный, непременным атрибу¬
том его почитались: некоторая небрежность в одежде,
длинные ногти, неухоженная бородка, выросшая как бы
сама собой, но забывчивости скорбящего мученика;
прядь волос, развевающаяся но ветру, щюникновен-
ный, возвышенный, блуждающий п обреченный взгляд,
губы, кривящиеся от пре.цмчшя к роду человеческому,
байроническое сердце, томящееся скукой, исполненное
отвращения к миру и ищущее разгадки бытия» (Шато-
бриан Ф.-Р., де. Замогильные записки. М., 1995.
С.338—339). На русской почве могли быть и вариации.
Одну из них находим в комедии Грибоедова «Горе от
ума» (Д.4. Явл.4) в восторженном отзыве Реиетилова:
...князь Григорий!!
Чудак единственный! нас со смеху морит!
Век с англичанами, вся английская складка,
II	гак же он сквозь зубы говорит,
И так же коротко обстрижен для порядка.
«Чужих причуд истолкованы1» (7. XXIV, 12 — мнение
Татьяны об Онегине) — другой пушкинский герой, отчас¬
ти гццюдирующий Онегина, сводящий его чудаковатость
до уровня бытового клише: «Легко вообразить. какое впе¬
чатление Алексей должен был произвести в крмл наших
барышень. Он первый перед ними явился мрачным н ра¬
зочарованным, первый говорил им об утраченных радос¬
тях и об увядшей своей юности; сверх того носил он чер¬
ное кольцо с изображением мертвой головы. Всё это было
чрезвычайно ново в той губернии. Барышни сходили по
нем с ума» (Барышня-к[)естьянка, 1830 // Т.8. С. 111).
Слово «чудак», играющее всевозможными оттенка¬
ми, в пушкинском романе отнесено исключительно
к Онегину. В нем явственно слышен голос толпы, опа¬
сающейся всего, что выходит из ряда, из золотой се¬
редины. рамки обозначенных правил. Вместе с мо¬
дами молодые щеголи пушкинского времени могли
переносить и новейшие европейские идеи. Сама не¬
похожесть ставила их в разряд чудаков, которых по¬
баивались. Таков был, например, П.Я.Чаадаев да
н сам Пушкин. Учредивший «новый порядок» в своем
имении — отмену барщины, — Онегин вызвал едино¬
душное неодобрение соседей наподобие фамуеовско-
го «Опасный человек!»:
11	в голос все решили гак,
Что он опаснейший чудак.
(2. IV. 13-14)
Замечательно, что мнению соседей отчасти не чужда
и Татьяна, пытающаяся разгадать свехчч) героя:
Чудак печальный и опасный.
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Ч то ж он? Ужели подражанье...
(7. XXIV, 6-9)
В свою очередь, и толпа как бы подхватывает со¬
мнение Татьяны с того самого места, на котором она
остановилась («Уж не пародия ли он?» — 7, XXIV,
14): «Иль корчит также чудака?» (8. VIII, 2). Чуда¬
коватость Онегина в такой интерпретации — нечто
заемное: неоригинальный человек «корчит» оригина¬
ла. Следует заметить, что Автор с этим явно не согла¬
сен. Еще в самом начале заметив «неподражательную
странность» Онегина (1, XLV, 6), теперь он горячо
вступается за своего героя, защищая от светского суда
(8, IX) и таким образом, опосредованно — от чрез¬
мерно суровой оценки Татьяны. Сам же Автор назы¬
вает своего героя — с добродушной иронией и сочув¬
ствием — «мой неисправленный чудак» (8, XL, 4).
Далеко от однозначного мнения света и ближе к Ав¬
тору объемное и внутренне противоречивое опреде¬
ление загадочной «горожанки»:
<...>
«...И где ж беглец людей и света,
Красавиц модных модный враг.
Где этот пасмурный чудак,
Убийца юного поэта?»
(6. XI.II. 9—12)
Национальное своеобразие, русскую природу не¬
прикаянности Онегина особенно подчеркивал исто¬
рик В.О.Ключевский в известной статье «Евгений
Онегин и его предки». Разочарованность, «нравст¬
венная растерянность» пушкинского героя, уверял
он, ведут свою генеалогию от «культурных межеум¬
ков» двух предшествовавших веков. Что же касается
начала двадцатых годов XIX в., «Пушкин один из
первых подметил эту новую разновидность русских
чудаков» (Ключевский И.О. Литературные портре¬
ты. М., 1991. С. 131).
Онегин действительно начинает собой плеяду новых
чудаков, странных, «лишних» и т.п. людей, так полю¬
бившихся русской литературе.
В.А.Викторович, II.А.Марченко
|711|

♦ЧУЖОЙ толк»
♦ ЧУЖОЙ ТОЛК* — сатира И.И.Дмитриева (1794),
опубликованная впервые в его сборнике <11 мои бездел¬
ки» (М.. 1795), экземпляр которого, «сильно зачитан¬
ный и растрепанный» (Модзалевский. ПП. № 126.
С.35), сохранился в личной библиотеке Пушкина. Са¬
тира упомянута в строфе XXXIII главы четвертой «Ев¬
гения Онегина», где автор полемизирует с «критиком
строгим» — поборником классической оды и противни¬
ком новейшей элегии (имелся в виду В.К.Кюхельбе¬
кер, автор опубликованной в 1824 г. в альманахе
♦Мнемозина» статьи «О направлении нашей поэзии,
особенно лирической, в последнее десятилетие»):
— Одни торжественные оды!
П. полно, друг; не1 всё ль равно?
Припомни, что сказал с*атирик!
Чцжо/о толпа хитрый лирик
Ужели для тебя сносней
Унылых наших рифмачей?
(4, XXXIII. 3-8)
XXXVI.
чужой ТОАКЪ.
Горлица.
Тоску» по моемЪ дружочк*.
11 р охо ж * А.
Не уже а* оиЪ то*»! «кмгКрмыЛ
vtmulfi
Г of л ища.
ЛжЪ! иХтЪ, скр1\мЪ ею
11 рохо ж i А.
Htgiifuwi ' страшись я .
Р
Г*рл шцл.
Чюо нужды ’ »*дь умру ж* с*
и дасчням1 а1п>Ъ дмд-
цал» у ль ofoaiAO,
жЪ мы марягши умЪ, мморш»*
ШИ WAO,
СЬ ■ссуеерд:емЪ осе оды аишемЪ,
■шммЪ,
А ни себ!, яя имЪ яохмлЬ тидВ
Ik у жив оыдалЪ фебЪ ск*Д ииги-
иы1 укмЬ,
ЧтобЬ не д«ри! имыиоыдйлпи-
cj нлЪ мсЪ
Быт» фланку , Гомдеру * мЪ со-
ЬрдШЬИ («ЯМЫмЪ»
11 СИ*ОА*ЬО «V 111.1) ОНИ, во Ittw
utfckn CAIIHMU Ь ?
Х*«.Ъ думаешь? nege случилось
»ОГ* (ЛКЧАШЬ
О 5
Дмитриев И.И. II мои безделки. М.. 1795. 11ервое издание
Дмитриев в «Чужом толке» высмеивал поэтов, пишу¬
щих оды ради выгоды («А наших многих цель — награда
перстеньком, / Нередко сто рублей иль дружество
с князьком...»), но не выступал щхггив самого одического
жанра. В «Евгении Онегине» же он невсиыю оказывает¬
ся «союзником» автора, считающего :пхп жанр устарев¬
шим и предпочитающего ему современную элегию.
11есмотря на то что она зачастую создается «унылыми риф¬
мачами». т.е. чрезмерно насыщена грустными мотивами,
для автора романа она все же предпочтительнее «торже-
(твенмых од», 1Ч‘м болело написанных из корысти. Впро¬
чем, он сам здесь же как бы уходит от спора, понимая его
бесполезность: «...я молчу; / Два века ссорить не хочу»
(4. XXXIII, 13—14). Слово «лирик» у Пушкина в данном
случае», но-видимому, навеяно текстом сатиры Дмитрие-
ва: «...Где лирик наш и сам взял Арлекина ролю». Кста¬
ти, в первоначальном варианте пушкинской строки Дми¬
триевский «лирик» был назван не «хитрым», а «пышным»
(см.: Т.6. С.368); но ходу работы пекгг пе|К“нес внимание
с определения одического стиля на оценку нравственных
качеств сочинителя од.
Возможно также, что в описании дня Онегина в гла¬
ве первой (строфа XV и далее) отозвалось описание
дня стихотворца в «Чужом толке»:
Назавтра, лишь глаза отк|юет, — уж билет:
На пробу в пять часов... Куда же?
В модный свет
<...>
Потом опять домой: здесь холься да рядись;
А там в спектакль, и так еч> днем опять простись!
См. также: Л.МИПЧП-К.
А. И. Кулагин
ЧУМА — особо опасное инфекционное заболевание'.
В романе чума упомянута в «Отрывках из Путешест¬
вия Онегина»:
Глядишь п площадь запестрела.
Всё оживилось: здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Дитя расчета н отваги,
Идет купец взглянуть на флаги,
11|юведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
II нет ли голода, войны,
Или подобной новизны?
(Т.в. С.203—204)
11срвые случаи чумы и ее* широкого распространения
были зареч п(трп|м>ваны в Европе* в VI в. н.э., во время
правления Юстиниана. В 1346—1352 гг. из 100 млн.
человек, проживавших в Европе, Северной Африке
и на Ближнем Востоке*, .заболело и уме*рло около 25 млн.
человек. В это время от чумы умирало 70—80% забо¬
левших. Один из наиболее ранних, типичных симпто-
мов болезни — появление* при пухлости лиме)>атпческих
узлов (бубонов) на шее, под мышками и паху — опре¬
делил название «бубонная чума». Сейчас* известно, что
заражение человека чумой может произойти при укусе
блох, ранее заразившихся от больных чумой грызунов,
людей, верблюдов, а также при попадании возбудителя
чумы в кровь при снятии или обработке шкур и туш
больных животных. При возникновении пневмонии
у больного чумой («легочная чума») распространение
инфекции происходит по воздуху, что определяет так
называемый воздушно-капельный путь передачи.
Скрытое и быстрое распространение* инфекции и со¬
здало в сознании людей сяцущение неотвратимости за¬
болевания, страха перед неминуемой смергыо. Обозна-
17121

ч
ЧУМА
чсннал как «великая зараза» или «черная смерть», чума
стала символом наиболее страшных бед человечества.
Так и в наше время самые страшные для общества бо¬
лезни ассоциируют с чумой — «СПИД — чума XX века».
И один ряд с такими бедствиями, как пожары, голод,
война, Пушкин ставит чуму.
В России случаи, которые могут быть отнесены к чу¬
ме, впервые описаны в XI в., когда в Киеве в 1090 г. за
две недели умерло около 7000 человек. Па протяжении
последующих веков регулярно рспктрпровалпсь эпи¬
демии этого заболевания. Наиболее крупной из них яв¬
лялась эпидемия 1700—1773 гг. Тоща только в Москве
умерло более 75 000 человек.
В 1812 г. чумная эпидемия захватила Одессу, Фео¬
досию, Херсонскую губернию, Крым, Подолье.
В контексте «Путешествия Онегина» для нас наиболее
интересна эпидемия чумы в 1812 г. в Одессе, куда бо¬
лезнь была завезена на турецком корабле. Борьбу с этой
инфекцией возглавил начальник Новороссийского края
(он же и военный губернатор города Одессы) Дюк де
Ришелье. Приказом за № 1459 от 29 августа 1812 г.
было предписано «по случаю оказавшихся признаков .лара-
зителыюй болезни на людях в городе Одессе и окрестно¬
стях оного... предпринять... особые меры по истреблению
зла сего» (Чума в Одессе: (Историческое и эпиде¬
миологическое исследование, «'ославленное докторами
медицины В.А.Белиловским и Н.Ф.Гамалеей). Одесса,
1903. С.2). К этим мерам прежде всего относили учреж¬
дение карантинов вокруг города и выделение изолщю-
ванных строго охраняемых казарм, размещенных в кре¬
пости, куда помещались больные чумой и имевшие
с ними контакт. В дальнейшем в городе был объявлен
всеобщий карантин. Тем не менее эпидемия разраста¬
лась, резко увеличилось количество умерших (всего
умерло более 2500 человек — 10,6% населения Одессы).
Люди, специально приглашенные за большие деньги для
погребения умерших от чумы, отказались выполнять
свои обязашюсти, так как среди них многие стали уми¬
рать. Б связи с этим в Одессу были присланы 50 пре-
етупников, которые стали могильщиками.
Время карантина, когда проводилось наблюдение
за здоровьем лиц, выезжающих из Одессы, устанав¬
ливалось в 24 дня. На корабли также накладывался
карантин. Товары, следовавшие из Одессы, подверга¬
ли очищению в пакгаузах в течение 12 недель. Глав¬
ным способом их обработки было окуривание по
методу Гитона де Морво. Для этого готовили смесь
раствора серной кислоты, поваренной соли н марган¬
ца; окуривали вещи, избы.
После завершения эпидемии 1812 г. все суда, прибы¬
вающие в Одессу, вместе с их экипажами и товарами
обязательно ставились в карантин.
Следующее «посещение» чумой Одессы совпало
с приездом в город А.С.Пушкина летом 1823 г.
13 июня 1823 г. в одесский порт из Триеста прибы¬
вает австрийское судно «Маю» под управлением шки¬
пера Доминика Эльчича. Его осмотр карантинными
врачами выявил больного матроса, у которого подозре¬
ваю! чуму.
15 июня градоначальник Одессы граф Гурьев прика¬
зал снять с корабля матроса, который с «должною осто-
рожностью помещен в чумной квартал, внутри и сна¬
ружи которого усилена стража» (Там же. С.79).
Судно, с которого сняли больного, поставлено на
рейд в отдалении от других кораблей, иод охраной во¬
оруженного баркаса. Отдан приказ шкиперу и коман¬
де: «все вещи вымачивать в воде с последующим прове¬
триванием, а судно прокуривать» (Там же).
20 июня 1823 г. при вторичном осмотре больного ма-
т|м>са подтвержден диагноз — «бубонная чума», так как
в паху с двух сторон обнаружены типичные чумные бу¬
боны. Клиническое состояние больного было удовле¬
творительное.
2(?) июля 1823 г. Пушкин выезжает из Кишинева
в Одессу и 3(?) июля прибывает туда.
13	июля 1823 г. одесский градоначальник донес но¬
вороссийскому генерал-губернатору Инзову, что маг-
рос Наталэ Вучинович, болевший «бубонной чумой»,
совершенно здоров. Судно «Маго» н «экипажные по¬
житки» после окуривания газом перенасыщенной соля¬
ной кислоты, перемены экипажем платья и перегрузки
товаров в карантинные пакгаузы было выставлено
в 14-дневную обсервацию на рейде, поеле чего отпущено
в дальнейшее плавание.
Таким образом, Пушкин на протяжении десяти дней
находился it Одессе, когда возможность распространения
чумы в городе еще не была отвергнута. Несомненно, па¬
мять о чуме, бушевавшей в городе всего одиннадцать лет
тому назад (1812 г.), не могла не сохраниться, и жители
города были напуганы возникшей опасностью. Во время
встреч Пушкина с людьми, отвечающими за благополу¬
чие города и края, — Инзовым, графом Гурьевым — тема
заражения чумой могла ими обсуждаться.
19 июля 1823 г. матрос Вучинович, как совершенно
здоровый, после «омовения и перемены платья» был
переведен совместно с двумя бывшими при нем арес¬
тантами из чумного карантина в так называемый «пас¬
сажирский карантин».
26 июля 1823 г. Пушкин уезжает из Одессы назад
в Кишинев. После этой даты матрос Вучинович просидел
в карантине еще шесть дней и был отпущен.
Вероятно, Пушкин знал об этом случае, описание ко¬
торого вошло в научную литературу как чума в Одессе
1823 г. При жизни Пушкина чума посещала Одессу
в 1829, 1835 и 1837 гг. Поэт неоднократно писал о чуме
в своих произведениях («Пир во время чумы» и др.).
М. И .Михайлов
[713]

-ч V ' : г*.- •'•’•
■&№■;	.v>:
. : г •/	■,
^г:х;-:йН;
■ ■	:	^	-	*	-	*	,	,	V	'
- Г - ' * ' * - ' ; ^ '	'	’■*	' * ‘	'	“	*
*'•	*	-	*	%	.	■	«v	„	' .	•	'•
...	.,	.	.V
■ у-f - ■ ,v- * !•' " '
-эдэ«в***
ш Mm v.
’ '% Ц
: Яда•'.•>•*• ? ,*	• '•
£'■- ■■ - Ч<-Ф - i&'AftlW•••' г:- &
ш
ШШ:
• v - >• •;•	-	■	■	■
^ ^'Vv'i'v ?*	■.•■.'■;••••	f-	-'^/tГ • Лй -V '?:->>«: Щ.. :Jbv->’4 V.	v-
-'** *- - ’• ’- .. * ~ '■ „ ‘ . '
^;'П-	-'.е	’^''V^--^:LJ^vf-
',	-1*	‘	“'''	•	'*"	'.,*	IV	\*
:•.'	^'Г	’••'■'
м®1$?
ядо£
#jp
-js^^1%	'•*/'*• * ?л'''
,, -,;,v:.
W-AZ
ЙШШЙ
.-<: 4-:>--An.-: .-;.Г ; •%•: V' i- ^ii*:.^*^4:'*:.
Р-Ъ'с
м
:ШЙШ«
Щн|
Ф0щ£ Ш W&Щ& v
' *

ш
IIIA.Ib
IIIA.11»
Не дай мне Бог сойтись на бале
Иль при разъезде на крыльце
С семинаристом в желтой шале...
(3, XXVIII. 1-3)
На кудри милой головы
Я шаль зеленую накинул...
(Т.6. C.6I6)
I? приведенных стихах вскользь упоминается об очень
важной дстали дамского туалета начала XIX столетия.
Впервые шали появились it Ев[юпе и получили широкое
распространение после поенной экспедиции Наполеона
в Индию, откуда были вывезены «кашемирские» шали.
Выполненные из тончайшего козьего пуха на ручных
(танках, они были покрыты сложным многоцветным
узором с часто встречающимся мелким геометризщю-
ванным рисунком n;t «турецких бобов» или из полос.
Появление шалей вызвало бурный подъем их фаб¬
ричного производства во Франции, а затем и в других
(трапах. В узорах в основном преобладали рисунки вос¬
точного характера. С начала XIX в. в России также
начинается изготовление шалей: на пре;шриятиях Юсупо¬
ва в Купавне, московских фабриках Гучковых, Сапож-
никовых, в мастерских Н.А.Мерлиной, Колокольце-
вых, Елисеевой. Но наиболее красивыми п дорогими
по-прежнему были восточные шали. Об этом свидетель¬
ствует п диалог супругов, встречающийся в романс
А.Ф.Вельтмана «Приключения, почерпнутые из моря
житейского»: «— Я же не виновата! Кому же быть рас¬
четливым, как ни мужу! Вдруг за шаль заплатил четыре
тысячи рублей! — Да ведь она вам понравилась. — 11оло-
жим, что мне понравилась; но в ли платала деньги;
вещь, которая стоит много тысячу рублей, а платишь
четыре!» (ВельпичапЛ.Ф. Приключения, почерпнутые
нз моря житейского. М., 1957. (1.223). Поэтому позво¬
лить себе такое дополнение к туалету могли лишь люди
состоятельные. Правда, шхтепенно на ярмарках п ба¬
зарах появляется огромное количество шалей п платков
отечественного производства, завоевавших популяр¬
ность среди модниц всех сословий, и к концу 30-х годов
эта часл ь костюма теряет свой социальный знак.
Но в онегинское время шаль обязательно дополняла
костюмы лишь дам высшего, светского общества. Ша¬
ли «кашемирские», а потом шелковые, батистовые, га¬
зовые, шали терио (тонкие, из козьего пуха и шерсти),
драдедамовые (полусуконные), бур-де-еуа (шелковые,
из охлопков), шали тибет (мягкие и пушистые, из
длинноволокнистой шерсти) делались самых различ¬
ных форм и размеров: длинные, углом, квадратные,
окрашивались в самые разнообразные, но иреимулцест-
венно однотонные цвета. «Носили шаль и летом и зи¬
мой, всегда и всюду при себе; она выставлялась и пря¬
талась. развертывалась и складывалась, обвивала стан
Шаль. Модная картинка. 1828. Граиюра
и окутывала грудь или. развеваясь от ветра вокру г голо¬
вы, вдруг закрывала ее всю, подобно нежному облаку,
привлекая пытливые взоры. С нею не расставались и на
балах, где был изобретен it ее честь особый танец “па-
де-шаль”, исполнением которого славились одно время
две наши светские красавицы: графиня Мария Зубова
и одна из княгинь Голицыных» (Верещагин В.Л. Жен¬
ские моды александровского времени // Старые годы.
1908. Июль—сентябрь. С.481).
По воспоминаниям Е.И.Раевской, этот танец ис¬
полнялся следующим образом: «“Па-де-шаль — со¬
ло, танцуется с мягким газовым шарфом в руках:
танцующая то обматывается им, то распускает его»
(Воспоминания Екатерины Ивановны Раевской //
ПИ. 1898. Ноябрь. С.550). К сложному искусству от¬
носилось умение драпировать шаль па фигуре краси¬
выми складками. «Очевидно, в то время богиня без
шали была столь же немыслима, как шаль без боги¬
ни» (Верещагин В.А. Указ. соч. С.481). Об этом сви¬
детельствуют и дошедшие до нас портреты современ¬
ниц автора «Евгения Онегина» (3.А.Волконская,
гравюра работы Мюнере; В.Ф.Вяземская, миниатю¬
ра работы А.Молинари 1800-х гг.; М. Н. Вол конская,
П.Ф.Соколов, 1821; С.Г.Волконская, Ж.-Б.Изабе,
1814; Е.II.Гончарова, неизвестный художник, 1820-е гг.
и др.). Среди рисунков Пушкина неоднократно
1715|

ШАМПАНСКАЯ БУТЫЛКА
III
встречается изображение знакомых дам поэта, до¬
полнением туалета которых является шаль. Наиболь¬
шее количество подобных изображений встречается
в «Ушаковском альбоме». Все эти рисунки отличает
детальность в изображении одежды, портретное
сходство с оригиналами, поэтому неудивительно, что
дамы показаны в шалях — ведь это одно из самых
модных и популярных дополнений костюма пушкин¬
ского времени.
Е.И. Потемина
I	I1A.M 11А НС КАЛ БУТ Ы Л КА
Объясняя причины раннего разочарования Евгения
Онегина в светской жизни, Пушкин не без иронии за¬
мечает, что его герою
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beefsteaks и стразбургскин пирог
Шампанской обливать бутылкой
I	I сыпать острые слова,
Когда болела голова...
(I, XXXVII, 6-11)
Шампань — самый северный из великих винодельче¬
ских районов Франции. Он находится в 150 км к вос¬
току от 11арижа. Однако именно там, на севере страны,
появились веселые, искрящиеся игристые вина. Своим
возникновением они обязаны событию, произошедше¬
му в конце XVII столетия, когда жившие и Шампани
монахи-бенедиктинцы открыли способ сохранения ви¬
на в стеклянных бутылках с притертыми пробками.
Таким образом стало возможным удерживать в бутыл¬
ке* углекислый газ, выделявшийся в результате броже¬
ния вина. Позднее виноделы Шампани научились по¬
лучать пино из различных сортов винограда, смевшвая
сок красных и белых ягод, а также добились усиления
брожения вина, добавляя в него сахар н дрожжи. Угле¬
кислый газ, не находя выхода наружу, под большим
давлением растворялся в вине, что и определяло его
шипучесть в момент открытия бутылки.
Благодаря пушкинской поэзии рвущаяся из засмо¬
ленной бутылки струя шампанского стала для нас од¬
ной из примет дворянского быта той поры:
Веселый вечер в жизни нашей
Запомним, юные друзья;
Шампанского в стеклянной чаше
Шипела хладная струя.
(27 мая 1819//Т.2. С.77)
Вместе с тем нельзя забывать, что .этот благородный
напиток был доступен далеко не каждому. Весьма ха¬
рактерна сценка, случившаяся майским днем 1812 г.
в «рублевой ресторации» Френзеля близ Казанского мос¬
та в Санкт-Петербурге, когда туда зашли два молодых
человека — Зарецкий и Рославлев — герои популярного
романа М.Н.Загоскина «Рославлев, или Русские
в 1812 году» (1831):
«— Душенька! — сказал Зарецкий одной из служа¬
нок, — бутылку шампанского.
При сем необычайном требовании все головы, опу¬
щенные книзу, приподнялись; у многих ложки выпали
из рук от удивления, а служанка остолбенела и, пере¬
бирая одной рукой свой фартук, повторила почти
с ужасом:
—	Бутылку шампанского!
—	Да, душенька.
—	Настоящего шампанского?
—	Да, душенька.
—	То есть французского, сударь?
—	Да, душенька.
Служанка вышла вон и через минуту, воротясь на¬
зад, сказала, что вино сейчас подадут.
—	Ведь оно стоит восемь рублей, сударь! — прибави¬
ла она, поглядывая недоверчиво на Зарецкого.
—	Знаю, миленькая.
Если б Зарецкий был хорошим физиономистом, то
без труда бы заметил, что... все гости смотрели на не¬
го с каким-то невольным почтением. Толстый госпо¬
дин, который только что успел прегордо и громоглас¬
но прокричать: “Бутылку сантуринекого!” — вдруг
нрнтих и почти шепотом повторил свое; требование»
(Загоскин М. II. Соч.: В 2 т. М.. 1087. ТЛ. С.300).
Можно вспомнить также, что в ту самую пору, когда
Онегин в своем деревенском доме угощал Владимира
Ленского моэтом и клико, по-еоеедству — у Лариных —
гостей потчевали игристым цимлянским (ср.: «Не¬
сколько бутылок горского и цымлянекого громко были...
откупорены и приняты благосклонно под именем шам¬
панского...» — Дубровский // Т.8. С. 195).
Однако, несмотря на дороговизну, именно шампан¬
ские вина уверенно лидировали в списке вин, ввози¬
мых в Россию. Как свидетельствует статистика,
«в 1827 году количество вин, привезенных в Россию через
разные таможни, составляло более миллиона ведер
и 514 600 бутылок по цене... 12 500 000 рублей ассигна¬
циями; в том числе одного шампанского — 396 630 бу¬
тылок по объявленным ценам на 2 412 522 рубля» (Эи-
цикл. лексикон. Т.10. С.287—288).
Теофиль Готье, посетивший Россию в середине XIX
столетия, рассказывал о потрясении, испытанном им
во время обеда на одной из станций по дороге из Санкт-
Петербурга в Москву. «Стол был накрыт роскошно, —
писал с|>ранцузский литератор, — с серебряными при¬
борами и хрусталем, над которым вемвышались бутылки
всевозможных форм и преже'хождения. <...> Здесь
были все лучшие марки вин: <...> “Вдова Клико",
“Редерер”, “Моэт”... <...>. Полный ассе)ртимент извест¬
ных напитков, пестревших позолоченными этикетка¬
ми ярких цветов, привлекающими внимание рисунка¬
[716]

ШАМФОР
ми, настоящими гербами. В России находятся лучшие
вина Франции н чистейшие соки наших урожаев, луч¬
шая доля наших подвалов попадает is глотки северян,
которые и не смотрят на цены того, что заглатывают»
(Готье Т. Путешествие в Россию. М., 1988. С.215).
В четвертой главе «Евгения Онегина» Пушкин, вспо¬
миная о годах своей юности, говорит и о за|юдившейся
в нем тогда сердечной привязанности к шампанскому:
Его волшебная струя
Рождала глупостей не мало,
А сколько шуток и стихов,
11	споров п веселых снов!
(4. XLV, 11-14)
Л.U. Печати
III	АМФОР Себастьян Рок Никола (Chamforl S6bas-
tien Roche Nicolas; 1740—1794) — французский лите¬
ратор. Его имя упоминает Пушкин среди авторов, ко¬
торых «без разбора» читает Онегин:
Стал вновь читать он без разбора,
Прочел он Гиббона, Руссо,
Манзони, Гердера, Шамфора...
(8, XXXV, 1-3)
Незаконнорожденный сын неизвестных родителей,
присвоивший себе впоследствии имя Шамфор, после
учебы в одном из парижских коллежей добился успе¬
хов исключительно благодаря своему литературному
таланту. В 1701 г. получил премию Французской ака¬
демии за рассуждение в стихах на заданную тему:
«Послание отца сыну по случаю рождения внука»,
а в 1764 г. на сцене Французского театра была постав¬
лена его комедия «Молодая индианка», благосклонно
встреченная публикой и снискавшая похвалу Вольте¬
ра. Вскоре Шамфор снова становится лауреатом
литературных премий, а его трагедия «Мустафа и Зе-
ангир» ставится в 1776 г. в придворном театре Фон¬
тенбло. королева Мария-Антуанетта жалует ему зна¬
чительную пенсию, а принц Конде предлагает место
своего секретаря.
Шамфор посещает великосветские салоны, где его
остроумие, образованность п приятная внешность име¬
ют большой успех. В 1777 г. Шамфор покинул общест¬
во и некоторое время жил в сельском уединении с неко¬
ей подругой, имя которой осталось неизвестным. Она
вскоре умерла, и Шамфор под влиянием своих друзей
после путешествия по Голландии вернулся в Париж.
В 1781 г. он стал членом Французской академии,
а в 1784—1786 гг. был секретарем сестры Людовика XV I
принцессы Елизаветы. В 1783 г. Шамфор подружился
с Мирабо, разделяя демократические взгляды этого
впоследствии знаменитого оратора.
Шамфор приветствовал Французскую революцию,
принимал участие в штурме Бастилии. Значительную
часть своего состояния он пожертвовал на пропаганду
революционных идей и был до 31 августа 1791 г. сек¬
ретарем якобинского клуба. Шамфор выступал против
всех корпоративных привилегий, в том числе против
Французской академии, оказывал литературную по¬
мощь Мирабо и Талейрану. Ему приписывается автор¬
ство лозунга «Мир хижинам. война дворцам». В 1792 г.
Шамфор был назначен директором Национальной
библиотеки. Начавшийся террор вызвал его непри¬
ятие. 11о доносу он был арестован в июле 1793 г., спу¬
стя несколько дней выпущен на свободу, но оставался
под надзором властей. Спустя месяц угроза нового аре-
гга побудила Шамфора искать смерти, но попытка са¬
моубийства удалась не сразу. Только спустя несколько
месяцев он умер от нанесенных себе ран. Друг 111амфо-
ра литератор I l.-Л.Женгене обнаружил после его смер¬
ти множество записей на клочках бумаги, которые
и опубликовал в 1795 г. под названием «Максимы
п мысли. Характеры и анекдоты» («Maximeset pens6es.
Caract£res el anecdotes»). Продолжая традиции фран¬
цузских моралистов XVII в. (Ларошфуко, Лабрюйе-
ра), Шамфор оставил проницательные наблюдения
над человеческой природой, отличающиеся в целом
пессимизмом и порой представляющие собой образцы
предромаптнческой чувствительности, характерной
для его эпохи. Раздел исторических анекдотов изобилу¬
ет резкими, саркастическими интонациями, гневными
выпадами в адрес власть имущих.
Шамфор пользовался популярностью в России, где
его начали переводить еще в 1774 г. Н.М.Карамзин,
возможно, встречался с ним в Париже в 1790 г. и не
раз упоминал о нем в «Письмах русского путешествен¬
ника» (см.: Карамзин Н.М. Письма русского путеше¬
ственника. Л., 1984., С.255, 451, 458, 553, 658, 663,
679). В 1809 г. в «Вестнике Европы» (1809. 4.43. .N6 I)
B.А.Жуковский	напечатал переводы из Шамфора.
Большим ценителем французского моралиста был
П.А.Вяземский, цитировавший его в письмах н запис¬
ных книжках.
В библиотеке Пушкина было двухтомное издание
(третье) полного собрания сочинений Шамфора
(Paris, 1812; см.: Модзалевский. IHI. № 724. С.188).
В письме II.А.Вяземскому от конца марта — начала ап¬
реля 1825 г. I lyniKini, сожалея о том, что не может на¬
печатать свои эпиграммы, привел высказывание (ис¬
точник которого не установлен) Шамфора (Т.13.
C.	160). В статье «Опыт отражения некоторых нелите¬
ратурных обвинений» (1830) среди «демократических
писателей XVIII столетия» фигурируют «твердый Шам¬
фор и другие столь же умные, как честные люди, не
бессмертные гении, но литераторы с отличным талан¬
том» (Т. I I. С. 17 I). В набросках к статье «О ничтоже¬
стве' литературы русской» (1834) Пушкин цитирует
Шамфора: «Публика (о которой Шамфор спрашивал
[717]

1ПЛТОЫМ1ЛМ
ш
так забавно: сколько нужно глупцов, чтоб составить
публику)...» (Т.П. С.504). По свидетельству сына
П.А.Вяземского Павла, Пушкин постоянно давал ему
«наставления об обращении с женщинами, приправляя
свои нравоучения циническими цитатами из 111ам<|и>-
ра» (Письма женщин к Пушкину. М., 1928. С.9).
Отсылка к одному из афоризмов Шамфора, как от¬
мети.! Ю.М.Лотман, возникает в третьей главе «Евге¬
ния Онегина» и связи е* описанием «красавиц недоступ¬
ных» (3, XXII, I):
Дивился я их спеси модной...
<...>
И, мнится, е- ужасом читал
Над их б|ювями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.
(3, XXII. 5. 8-10)
Ср.: Ша.ифор. Максимы и мысли. Характеры
и анекдоты. М.; Л., 1966. С.217.
Возможно, тонкие, трезвые, зачастую едкие сужде¬
ния Н1амс|юра о любви, о взаимоотношении мужчин
и женщин (целый раздел етч» «Максим и мыслей» называ¬
ется «О женщинах, любви, браке* и любовных связях»)
побудили обратиться к его сочинениям Онегина, не* по-
лучившего ответа на свое любовное послание* и издав¬
шегося в одиночестве чтению, хотя и «без разбора», но
все же* отчасти созвучному его настроению (среди про¬
читанных им писателей помимо Шамс|юра мастерами
изображения любовной страети были также Руссо,
Манзони, г-жа де Сталь — 8, XXXV, 1—4).
Лит.: ОА. Т.1. С.634—635; Пчилнш //./»'. Пушкин-ирозаик и фран¬
цузские (kt|kkviobm XVIII в. (II 1»м(|м>р. Ривароль. Рниьср) // Извес-
тия но русскому языку и словесности. 1928. Т. I. Кн.2. С.548—558;
Но/шеев К). И., Липецкий Л.Л. П1ам(|юр и его литсратурнех* наследие
// М1ам(|и)р. .Максимы п мысли. Характеры и анекдоты. М.; .1., 1966.
С.245—259;Лопшчп. С.221. 365; Menant S. Chamforl; Naissanced'un
moraliste // Kal>elais. Les moralistes Irangais des XVII-e et XVIII-e sli¬
de's. La po&ie frangaise depuis 1950. P., 1978. P. 181 —194.
E. II. Гречаная
ШАТОБРИАП Фрапсуа-Рене, де (Chateaubriand
Francois-Rdne, ele; 1768—1848) — е|)ранцузский проза¬
ик, дипломат, государственный деятель. Первые лите¬
ратурные (стихотворные) опыты Шатобриана отно¬
сятся к 1789—1790 гг. Революция изменила течение
его жизни: в 1791 г. он отправляется в Северную Аме¬
рику, движимый честолюбивым желанием открыть е*е-
верный морской путь между Атлантическим и Тихим
океанами. 1 (осле* казни Людовика XVI Шатобриан воз¬
вращается на родину, сражается против республикан¬
ской армии в составе контрреволюционной армии
принцев, в 1793 г., вынужденный эмигрировать, уез¬
жает в Англию, проводит там семь лет и лишь в 1800 г.
Ф.-Р.Шатобриан. З.-Ф.Бельяр. 1830-е гг. Литография
возвращается во Францию, щев апреле 1801 г. публи¬
кует написанную на основе своих американских впе¬
чатлений повесть «Атала, или Любовь двух дикарей
в пустыне», принесшую е*му ев|юпейскую известность.
Столь же шумный успех имел трактат «Гений христи¬
анства, или Красоты христианской религии» (апрель
1802): в качечтве приложения к главе «О смутности
страстей» здесь была впервые напечатана повесть «Ре-
нс*» (I -е отдельное; издание — 1805) — первый очерк то¬
ге) неудовлетворенного, разочарованного и мятущегося
характера, который затем занял такое большое ме*ете>
в европейской литературе первой половины XIX в., от
Байрсша до Мюссе. В 1806—1807 гг. Шатобриан еч>-
вершает путешествие на Восток (Греция — Иерусалим —
Египет — Тунис), плодом которого становятся «Муче¬
ники» — эпическая поэма в прозе, посвященная нравам
первых христиан (1809). и путевые заметки «Путеше¬
ствие из 11арижа в Иерусалим» (1811). Все эти произ¬
ведения были ве*коре поеме опубликования во Франции
переведены на русский язык («Атала», «Рене», «Путе¬
шествие...» существовали даже в нескольких перево¬
дах); мношчисленные фрагменты из книг Шатобриа¬
на (в частности, из «Гения христианства», полностью
не* переведенного) публиковались в русских журналах
1800-х—1810-х гг.
После недолгого восхищения Наполеоном Шатобри¬
ан переходит в оппозицию; еще* при Империи он созда¬
[718]

ш
ШАТОБРИАН
ет памфлет «О Бонапарте и Бурбонах», опубликован¬
ный в апреле 1814 г. сразу после падения Наполеона
и епсх'обствовавший возрождению в умах французов
симпатии к королевской династии Бурбонов (см.: 111а-
тобриан Ф.-Р. О Бонапарте и Бурбонах п о необходи¬
мости обратиться к нашим законным государям, для
счастья Франции и Европы / 11ер. с фр. Алексей Огин-
ский. СПб., 1814). В эпоху Реставрации Шатобриан —
активный политический деятель (министр без по|т|и‘-
ля в 1815—181(5 гг.. посол Франции в Берлине в 1821 г.
и в Лондоне в 1822 г., министр иностранных дел
в 1823—1824 it.); однако, уволенный в отставку с поста
министра, он в 1824 г. снова переходит в оппозицию
к правительству. Во вто[юй половине 1820-х гг. Шатоб¬
риан выпускает полное собрание написанных к этому
времени сочинений, в котором впервые публикует по¬
весть «Приключения последнего из Абенсерагов»
(1826) и путевые заметки «Путешествие в Америку»
п «Путешествие в Италию» ( 1827): кроме того, он по¬
мещает в прессе, преимущественно во влиятельной
парижской газете «Журналь де Деба», публицистиче¬
ские статьи, в которых выступает против консерва¬
тивного кабинета Виллеля и за свободу печати. Тем не
менее в 1830 г., после Июльской революции, он не
принимает сторону нового короля, Луи-Филиппа, ко¬
торого считает узурпатором, н подтверждает свою по¬
зицию эффектным и мужественным поступком: отка¬
зывается от звания пэра и соответствующей пенсии
(которая была его единственным средством к сущест¬
вованию, не считая литературных гонораров) и от¬
клоняет любые предложения о сотрудничестве с но¬
вым режимом. В 1830-е гг. Шатобриан выступает
в периодической печати со статьями легитимистской
направленности, публикует в 1836 г. свой «дослов¬
ный» прозаический перевод «Потерянного рая» Миль¬
тона, приложением к которому служит двухтомный
«Опыт об английской литературе», н работает над сво¬
ей главной книгой — автобиографическими «Замо¬
гильными записками»: в течение 1830-х—1840-х гг.
нх мечтала прочесть вся образованная Европа, однако
согласно воле автора «Записки» увидели светлишь по¬
сле его смерти, летом 1848 г.
И окончательном тексте «Евгения Онегина» имя Ша-
тобриана упомянуто дважды — в пятнадцатом приме¬
чании: «Si j'avais la folie de croire encore an bonheur, je
le chercherais dans l habitnde [Если бы я имел безрас¬
судство верить ещё в счастье, я бы искал его в привыч¬
ке) (Шатобриан)» (Т.6. С. 192; пер.: С.662): и в XXVI
строфе четвертой главы:
Он иногда читает Оле
Нравоучительный роман,
В котором автор знает боле
Природу, чем Шатобриан...
(4, XXVI, 1-4)
Однако в предшествующих вариантах романа в сти¬
хах Шатобриан упоминается чаще. IX строфа первой
главы, в печатном варианте' опущенная п замененная
тремя рядами точек, в беловом автографе содержала
строки: «Нас пыл сердечный рано мучит. / Очарова¬
тельный обман, / Любви нас не природа учит / А Сталь
или Шатобриан» (Т.6. С].546). Если в печатном тексте
строфа XXIX главы второй содержит строки: «Она
влюблялася в обманы / II Ричардсона и Руссо», то в бе¬
ловой рукописи присутствовал вариант «Шатобрпана
п Руссо» (Т.6. С.568). Наконец, в не вошедшей в окон¬
чательный текст характеристике онегинского круга
чтения (черновик главы седьмой, второй вариант стро¬
фы XXII) фигурирует шатобриановский «Рене»:
«Лю<бимых> несколько творений / Он по привычке
лишь возил — / Мельмот, Рене, Адольф Констана / Да
с ним еще два три романа» (Т.6. С.438—439).
Слова о привычке взяты из повести «Репе» и принад¬
лежат заглавному герою, для которого растворение
в повседневности, приобщение к монотонному ритму
природы — недостижимая мечта. В прозе и письмах
Пушкин неоднократно цитировал другую, близкую по
смыслу реплику из той же повести Шатобриана, — фра¬
зу, которую произносит в назидание скитальцу Рене
старый индеец Шактас: «// n’est de bonheur que dans les
voies communes [Счастье молено найти лишь па про¬
торенных дорогах (фр.) ]» — см. повесть «Рославлев»
(Т.8. С. 154; пер.: С. 1067) и письмо к II.И.Кривцову от
10	февраля 1831 г. (Т. 14. С. 150—151). Само по себе
цитирование «скептических афоризмов» (Томашев-
ский П.П. Пушкин п Франция. Л., 1960. С.159) осо¬
бенно уместно именно в случае Шатобриана, который
был признанным мастером «красноречивых» моралис¬
тических сентенций и прославился ими едва ли не боль¬
ше, чем созданными им характерами. Афоризм Шатоб¬
риана о счастье и привычке Пушкин ценил всерьез, но
в «Евгении Онегине» поместил его в контекст, резко
контрастирующий с теми высокими страстями, о каких
ведет речь французский писатель; если у Шатобриана
о	благотворности «однообразия житейских впечатлений»
рассуждает одинокий юноша, «не1 имеющий ни родите¬
лей, ни друзей» и еще не познавший чувства любви, то
у Пушкина та же сентенция завершает портрет старшей
Лариной, которая в деревне «рвалась и плакалась сна¬
чала, / С супругом чуть не* развелась; / Потом хозяйст¬
вом занялась, / Привыкла, и довольна стала» (2, XXXI,
9—12). По-видимому, Пушкину было важно усилить
:>тот контраст между исходной атмосферой повести
Шатобриана и ситуацией его собственного романа; су¬
дя по черновым наброскам (Т.6. С.346). Пушкин ена-
чала намеревался вложить фразу о привычке как замене
счастья в уста Онегину в сцене объяснения с Татьяной
в саду; в этом контексте она, разумеется, выглядела бы
куда менее вызывающе.
[71!)]

IX ПЕСНЬ
Большой свет
Эвтерпа, муза лирической поэзии. Копия слепка из собрания
Академии художеств. Начало XIX в. Гипс
Царское Село. Лестница Камероновой галереи.
Ж.-Б. де ла Траверс. 1780. Пастель
Вакхические сцены. Л.П.Филиппо с ориг. Муата.
Конец XVIII в. Гравюра па шелке
Царс кое Село. Вид на Чесменскую колонну.
I	«	*.
Ж.-Б. де ла Траверс. Конец XVIII в. Акварель, белила
Чернильный прибор. Россия. 1830-е гг. Бронза золоченая
Арка Главного штаба. К.П.Беггров. 1822. Литография, акварель
Бал у князей Барятинских. Г.Г.Гагарин.
Начало 1830-х гг. Акварель
Кресло. Россия. Первая четверть XIX в. Палисандровое дерево,
резьба, золочение, гобелен ручной работы
Молодой человек. Неизвестный художник. 1820-е гг. Холст, масло
. r n ГЛ ___ - . „ .
Фонтенель Ь. Разговоры о множестве миров... СПб., I /40.
Фронтиспис и титульный лист
Чернильный прибор. Россия. 1820-е гг. Фарфор
Манзоии А. Обрученные. Миланская история XVII века.
Флоренция, 1828. Издательская обложка
Гиббон I). История упадка и разрушения Римской империи: В 18 т
I (ариж, 1795. На фр. яз. Т. 1. Титульный лист

ПЕСНЬ Большой свет
И те дни, в таинственных долинах
Весной, 111>и кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться Муза стала мне.
(Щ-, (тжлг./ишлища
('/ fftt (f/W/<h
'шшашгт.

ПЕСНЬ Большой счет
Чем ныне явится? Мельмотом,
Kocmoiюл и гом, патриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной...
ТОМЕ PREMIER.
1788.
jivtc jiff rotation & Privilege du Roi.
H I S T О I R E j l
DE L A Dt С ADEN С I j
E T
DE IA CHUTE
D E
L’EMPIRE ROMAIN,! !
Traduitc dc I*Angloii dc M С IBB ON-
Par M. DE SEPT^C.HEtf ES.
Chcx Moutard, Imprimcur Libraire dc la
Rcmc, tuc d.*s Machurins, hotel de Cl uni.

IX IIKOII» Нолыиои свет
17
Она была нетороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей...
Неё тихо, просто было в ней...
рАЗГОВОрЫ
О
МНОЖЕСТВ'!} М1Р0ВЪ
ГОСПОДИНА
Ф О II Т Е 11 Е Л А А
П А р I Ж С К О II А К А Д К И I и 11 А у К Ъ
СЕКрЕТАрЯ.
СЪ фрапцузскаго псревелЪ и потребными
прим!идн1дми и.-ЬдснилЪ
КНЯЗЬ ЛНТЮХЪ КАИТЕМИРЪ
вЬ москв’Ь 17зо году.
Я/. Г JUKI ПЕГЕРЦУPi'll-
iMiicpamopcKoii ЛкадсмШ ШукЪ
MDCCXL.

ПЕСНЬ Полый oil свет
Блажен, кто праздник Жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел Ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.

IX ПЕСНЬ
Большой свет
14
Неизвестная из семьи Голицыных. A.A.I нжровскии. 1830-е гг. Акварель, гуашь
Веер. Западная Европа. 1770-е гг. Перламутр, шелк, роспись
Жирандоль. Россия. Конец XVIII в. Ьропза, хрусталь, стекло
Разъезд гостей. Рисунок в альбоме Трубецких-Нелидовых.
1840-е гг. Акварель, белила, тушь
Птичка в клетке. Игрушка механическая. Россия.
1830-е гг. Дерево, металл, левкас, перья
Экземпляры последнего прижизненного издания
«Евгения Онегина». СПб., 1837
Часы каминные «Самоубийство Лукреции». Франция. Париж.
4	Первая	четверть	XIX	в.	Бронза	золоченая
,;
!§#«

ШАТОБРИАН
IIJ
Упоминание Шатобриана как «знатока природы»
в главе четвертой исследователи толкуют двояко. По
H.JI.Бродскому (С.212), под природой следует пони¬
мать «картины природы»; по Ю.М.Лотману, — «сущ¬
ность вещей и человека» (Лотман. С.241). На наш
взгляд, смысл этой фразы помогают прояснить вариан¬
ты из черновой рукописи: «Он иногда читает Оле /
Нравоучительный роман, / Где скромный автор <ду-
мал боле>/ О нравах <чем Шатобриан>»; др. вариант:
«О пользе, чем Шатобриан» (Т.(5. С!.362). Очевидно,
что здесь подразумевается совершенно конкретное
произведение Шатобриана — повесть «Атала», кото¬
рая поразила читающую публику двумя вещами: ин¬
дейцем Шактасом и индианкой-христианкой Атала
(французского критика Андре Морелле, например,
так потрясла сцена, где Шактас, усадив возлюблен¬
ную к себе на колени, руками согревает ей ступни, что
он, желая смутить Шатобриана, «усадил свою слу¬
жанку к себе на колени, но, не в пример Шактасу, не
смог удержать в руках ступни юной девы » — Шатоб¬
риан Ф.-Р., де. Замогильные записки. М., 1995.
С. 180). Слова «боле, чем Шатобриан» звучат ирони¬
чески, но в данном случае объект иронии — не Шато¬
бриан, а чопорный вкус пушкинского героя: если, но
мнению европейской публики, среди которой «Атала»
имела бурный успех, Шатобриан сумел изобразить
«природу» (в обоих смыслах) так, как никому до него
не удавалось, сточки зрения Ленского, чьи вкусы «тя¬
готеют к иредромантизму» и нравоучительному рома¬
ну XVIII в. (Лотман. С.241), шатобриановское зна¬
ние природы ложно.
Тема «природы» сочетается с именем Шатобриана
и в пропущенной строфе IX первой главы; здесь |юманы
Жермены де Сталь и Шатобриана противопоставляют¬
ся природе как источник преждевременных, книжных
и потому неверных знаний о любви. Следует отметить,
что текст строфы («Мы алчем жизнь узнать заране, /
Мы узнаем ее в |юмане, / Мы все устали, между тем /
Не насладились мы ничем») — не что иное, как поэти¬
ческое переложение того прозаического портрета со¬
временного молодого человека, который нарисовал
Шатобриан в главе «О смутности страстей» (Гений
христианства. 4.2. Кн.З. Гл.9): «Мы познаем разоча¬
рование, еще не изведав наслаждений; мы еще полны
желаний, но уже лишены иллюзий. Воображение бога¬
то, обильно и чудесно; существование скудно, сухо
и безотрадно. Мы живем с полным сердцем в пустом
мире и, ничем не насытившись, уже всем пресыщены»
(Эстетика раннего французского романтизма. М.,
1982. С. 154). Таким образом, «заимствования» из Ша¬
тобриана совершаются на двух уровнях: с одной сторо¬
ны, изображаемое Пушкиным поколение («мы») чер¬
пает представления о любви из книг Шатобриана,
с другой стороны, и сам Пушкин заимствует диагноз
подобного душевного состояния (пресыщение п}>ежде
наслаждения) из произведений Шатобриана.
Возможно, Пушкин потому и опустил в печатном
тексте эту строфу, что не хотел сразу указывать на ли¬
тературную генеалогию Онегина. Однако имя Шатоб-
риана и его героя Рене он после некоторых колебаний
исключил и из окончательного текста седьмой главы,
где описывается библиотека Онегина. Второй черно¬
вой вариант строфы XXII седьмой главы содержал до¬
статочно традиционный список всех тех новейших ро¬
манов, которые полагалось читать молодому герою
первой четверти XIX в. («Мельмот, Рене, Адольф Кон-
стана» — T.6. С.438), однако в окончательном тексте
Пушкин уточнил характеристику онегинского круга
чтения таким образом, что она стала относиться в боль¬
шей мере к произведениям прямо упомянутого в тексте
Байрона («певца Гяура и Жуана») и к «Адольфу» Кон-
стана, чем к «Рене» Шатобриана:
... I iecKo.i ько творен и й
Он из опалы исключил:
Певца Гяура и Жуана
Да с ним еще два-три романа,
15 которых отразился век
И современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмерно,
С <‘го озлобленным умом,
Кипящим в действии пустом.
(7, XXII. 3-14)
Рене из одноименной повести — скорее жертва собст¬
венной неукореиенности в жизни общества, чем без¬
нравственный виновник чужих страданий; пушкинская
характеристика, пожалуй, больше подходит к герою по
имени Рене, изображенному Шатобрианом в другом
произведении — прозаической эпопее «Начезы», сочи¬
ненной еще в последние годы XVIII в., но впервые опуб¬
ликованной лишь в декабре 1826 г. в 19—20-м томах
полного собрания сочинений писателя. Этот второй (но
по хронологии создания — первый) Рене, приносящий
несчастье двум влюбленным в нею женщинам, аттесту¬
ет себя самого так: «Жизнь мне скучна; скука искони
снедала меня: то, что интересует других людей, меня не
трогает. Будь я пастухом и королем, владей я пастушьим
посохом или королевской короной — не все ли равно?
Мне равно постылы и слава и гений, труд и отдых, бла¬
годенствие и невзгоды. В Европе ли, в Америке ли, об¬
щество и природа меня утомили. Я добродетелен без ра¬
дости, будь я преступником, я был бы им без раскаяния»
(Chateaubriand F.-R., de. CEnvres romancsques et voy¬
ages. Paris, 1969. T.I. P.502). Однако «Начезы» — про-
изведенпе пространное, рыхлое, фигура Рене теряется
гам среди картин жизни индейцев, и хотя сам Пушкин
17221

Ill
ШЛТОЫМ1ЛП
теоретически мог успеть познакомиться е этим сочине¬
нием Шатобриана в начале работы над седьмой главой
(написанной летом 1827 г.), включение ого в круг оне¬
гинского чтения выглядело бы малоправдоподобно.
Упоминание Шатобриана как «знатока природы» или
портретиста «современного человека» было уже в пуш¬
кинские* времена доетаточне» банальным; заслуги автора
«Лтала» и «Рене» в этих областях признавались всеми,
даже его литературными противниками. Гораздо бок*
оригинально пушкинскех* обращение к е|>рале о привыч¬
ке как замене счастья; оно свидетельствует е> том, что
в Шатобриане Пушкин виде*л писателя, который не толь¬
ко воспевает смутные томления п бунтарские не>рывы,
но и сознает необходимость и благотворность жизни
в обществе, подчинения олде*льной личности правилам
светского общежития («Что делаете вы здесь, в чащеле-
се>в, зачем бесцельно раетрачшшете время, и|к'не‘б|)егая
своими обязаннехтями? <...> У кого еет!> силы, тегг дол¬
жен посвятить их служению себе подобным...» — выго¬
варивает мятущемуся Рене в финале одноименной пове¬
сти священник огец Суэль). Пушкин ценил такой
подход; не случайно имение» в статье «О Мильтоне и 111ато-
бриановом переводе “Потеряиного рая”», лестной но ог-
ношсиию к Шатобриану, Пушкин противопоставляет
фальшивого Мильтона французских романтиков, «теря-
ющегося в пиитических мечтаниях», подлинному Миль¬
тону, который «в обществе играл бы роль, ему прилич¬
ную, скромную ршь благородного и хорошо вехчштанного
молодого человека» (Т.12. С. 143), то есть, в определен¬
ном смысле, искал бы счастье на проторенных путях.
Значение Шатобриана для творчества Пушкина не*
пе‘чернывается «Евгением Онегиным». Если влияние
Шатобриана на поэмы «Кавказский пленник» и «Цыш-
ны» проблематично (на зависимости этих поэм от «Рене»
и «Лтала» настаивал В.В.Сиповскпй; его точку зрения
оспорили А.Л.Бем, Вяч.И.Иванов и В.М.Жирмун¬
ский), IX) гораздо более правдоподобны предположения
В.М.Комаровичаотом, что некоторые мотивы н сюжет¬
ные повороты «Путешествия в Арзум» восходят к «11уте-
шествшо из Парижа в Иерусалим», а поэма «Тазит» с ее
противопоставлением нравов «диких» горцев нравам
христиан — к идеям «Гения христианства». Заемуживает
внимания также мнение Б.Г.Реизова, усмотревшего
в монологе пушкинского Григория Отрепьева из «Бориса
Годунова» («А между тем отшельник в темной келье /
Здесь на тебя допек* ужасный пишет: / И не уйдешь ты
от суда мирского, / Как не уйдешь от Божы*го суда») jm*-
минисценцию из статьи Шатобриана «О “Путешествии
в Испанию” Александра де Лаборда», прославляющей
историка, который, обращаясь к потомкам, открывает
им правду, невзирая на угрозы тирана (статья эта была
широко известна в Европе, поскольку ее публикация ;ia-
вершилась шумным скандалом: Наполеон, справедливо
усмотревший в ней намек на свою роль в убийстве вем-
можного претендента па французский престал герцога
Энгиенского, приказал закрыть журнал «Меркюр», в ке>-
тором она была напечатана).
Наконец, очевидно, что, несмотря на различие стилис¬
тических установок (шалх)бриановская велеречивость да¬
лека от пушкинского лаконизма). Пушкин до последних
дней продолжал испытывать к Шатобриану, е)бладавше-
му в его глазах, пе> меткому замечанию Б.В.Томашевско-
IX), «особым обая!шем старшинства», сочувственный ин¬
терес. В етатье «О Мильтоне и Шатобриановом переводе
“Потерянного рая » (он противопоставлял шатобриа-
новское отношение к творчеству Мильтона подходу моло¬
дых французских писателей, «так невинно, но так жесто¬
ко оскорбивших великую тень», и чрезвычайно высоко
оценил нравственную позицию Шатобриана, который
предпочел политической зависимости «честную бедность»
и пришел «в книжную лавку с продажной рукописью, но
с неподкупнойсовеетию» (Т.12. С.144). Смертьномеша-
ла 11ушкину дописать рецензию на «Опыт е>б английской
литературе», и мы не* знаем наверняка, какие именно
етраницы понравились ему более всего, однако можно
предположить, чло его внимание привлекли многие вы¬
сказанные* в книге Шатобриана мысли: утверждение
е*вязи между гением и исторической эпохой, в которую он
был рожден; размышления о причинах, пе> которым
в жизни каждой нации чередуются эпохи расцвета и упад¬
ка; тезис е> том. что великая литература не может быть
е*озлана людьми, пишущими на чужих языках («Напрас-
но вы полагаете, члх> свободно владеете инехтранным
языком: вам ие*доетает молока кормилшц>1 и тех первых
слов, что человеж слышит от нее, будучи ечце* в пеленках;
есть тонкости, которым учит.лишь отечество»); наконец,
сам принцип обозрения больших исторических эпох
«с птичьего полета», иех*|х“детве>м «пунктирного» перечисле¬
ния самых разнородных явлений (Пушкин называл этот
метод «быстрым и широким изображением» (Т. 12.
С. 145); е*ам он не*|х*дке> прибегал к подобным «быстрым»
перечислениям в своих статьях). В «Опыт об английской
литературе» Шатобриан включил выдержки из елюих
воспоминаний, посвященных эпохе Великой Француз¬
ской революции — одной из тех «великих исторических
эпох... коим е*ам он был свидетель» (Т.12. С. 145); эти
страницы, на которых упоминаются имена Мирабе). Дан¬
тона, Наполеона, также должны были обратить на себя
внимание Пушкина.
Лит.: Сиповский В.В. Пушкин, Бай|мш и Шатобриан. СПб., 1899;
Нем А.Л. К вопрску о влиянии Шатобриана на Пушкина // Пушнин
иегосовр. Т.4. Вып. 15. C.I46— ЖщшунскийВ.М. Вокруг «Кав¬
казского пленника» //Лит. мысль. Кн.2. 1923. С. 110—123; Жирмун¬
ский В. М. Пушкин и западные литературы // Жирмунский В.М. Кап¬
рон и Пушкин. Л.. 1978. С.382: Комирович B.J1. К вопрех*у о жанре
♦Путешествия в Арзрум» // Пушнин. Временник. Т.З. С.326—338;
Номарович В.Л. О «Медном всаднике» // Лит. современник. 1937.
|723|

ШАХМАТНАЯ ДОСКА
III
•V' 2: Комароаич Вторая кавказская поэма 1 Кшкина // Пушнин.
Временник. Г.в. С.21 1—234: Томашевский Б.В. Пушкин и Франция.
Л., I960. С.159—160: Реизов И.Г. Пушкин, Тацит и «Борис Годунов* //
IViuois Б.Г. Из истории европейских литератур. Л., 1970. С.66—82;
Гиллельсон М.И. Статья Пушкина «О Мильтоне и 11 1агобрпановом пе¬
реводе “Потерянного рая”» // Пушкин. Иссл. T.9. С. 231—240;
Мильчина В.Л. Пушкин и «Опыт об английской литературе* // Пуш¬
кин. Пссл. Т. 15. С. 143—154.
В.	А. Мильчина
ШАХМАТНАЯ ДОСКА
Уединясь от всех далеко,
Они над шахматной доской,
11а стол облокотись, порой
Сидят, задумавшись глубоко,
И Ленский пешкою ладью
Берет is рассеяньи свою.
(4. XXVI. 10-14)
Владимир Ленский п Ольга Ларина посвящали
иногда время своего свидания древнейшей интеллек¬
туальной игре — шахматам. Родиной этой игры счи¬
тается Индия. В Западной Европе шахматы впервые
упоминаются в начале XI в., однако есть данные, что
они были привезены туда еще » IX—X вв. из арабских
стран. В Россию шахматы пришли с Востока, вероят¬
но, через Хорезм и Хазарию не позднее IX—X вв.
В XII—XIV вв. шахматы уже были распространены на
Руси и упоминались в былинах о русских богатырях.
Иностранцы, посещавшие Россию в XVI—XVII вв..
сообщали о популярности шахмат среди городского
населения.
11сшка — фигура, как правило, первой вступающая
в борьбу на шахматной доске, с древнейших времен
изображалась как рядовой воин (неший — пехотинец).
Ладья сначала изображалась в форме лодки, а затем
под западным влиянием преобразилась в башню-кре¬
пость, а название осталось.
В России первое руководство к шахматной игре, со¬
ставленное по немецкой книге И.-Ф.-В.Коха 1813 г.,
было издано в 1821 г. (Бутримов И.А. О шахматной
игре. СПб., 1821), а затем сильнейшим в то время
русским игроком А.Д.Петровым было выпущено ру¬
ководство к изучению шахмат с подробным анализом
партий под названием «Шахматная Игра, приведен¬
ная в систематический порядок, с присовокуплением
игор Фил идо ра и примечаний на оныя / Изданная
Александром Петровым» (СПб., 1824). Эта своеоб¬
разная энциклопедия шахматных знаний была пода¬
рена автором Пушкину со следующей надписью: «Ми¬
лостивому Государю, Александру Сергеевичу Пушкину,
в знак истинного уважения от издателя» (Модза-
левский. БП. Л<‘> 284. С.77). Книга сохранилась
в библиотеке поэта. Кроме того, у него был второй эк¬
земпляр этой книги, приобретенный вскоре после ее
выхода в свет. Также в библиотеке Пушкина есть по¬
собие по шахматной игре А.Филидора (1726—1795),
изданное на французском языке в Париже в 1820 г.
(см.: Там же. № 1259. С.309.).
А.Д.Метров (1794—1867) был первым русским
шахматным мастером и сильнейшим шахматистом
страны на протяжении полувека. Теорию шахматной
игры он обогатил ценными исследованиями. Один из
дебютов назван его именем — «Защита Петрова, или
Русская партия». Уже в 20-х годах XIX в. А.Д.Пет¬
ров прославился своими блестящими партиями.
В 30-х — 60-х годах его партии, задачи, теоретичес¬
кие исследования печатались во многих зарубежных
журналах.
II.II.Пушкина училась игре в шахматы по тем посо¬
биям, которые были в библиотеке поэта. 11 Пушкину
это нравилось: «Благодарю, душа моя. за то. что в шах¬
маты учишься. Это непременно нужно во всяком бла-
гоустроенном семействе; докажу после» (Т. 15. С.33).
Устойчивый ин гсрес к шахматам сложился у поэта, по-
видимому, в «зрелые годы». Будучи в Тригорском и Го¬
лубове. Пушкин играл в шахматы с Б.А.Вревским, ко¬
торый 4 октября 1835 г. писал Вульфу: «В Тригорском
и Голубове мы играли в шахматы, а так как я играю
очень плохо, он мне дает вперед офицера» (Пушнин
и его совр. Вып. 19—20. С. 106).
14	августа 1836 г. Пушкин заказал у петербургского
книгопродавца Ф.Беллизара три номера начавшего
выходить в Париже первого в истории ежемесячного
журнала, всецело посвященного шахматам, — «Пала-
мед» («Le Palamede, Revue mensuelle des Echecs»).
В ноябре того же года вместе со счетом они были получе¬
ны поэтом. Журналы сохранились в его библиотеке:
в первом из них семнадцать страниц разрезаны (см.:
Модзалевский. БП. № 1513. С.368). Накануне дуэли
Пушкин был в гостях у П.П.Мещерского, где играл
с хозяином в шахматы.
В год смерти поэта, 4 ноября 1837 г., на квартире
у А.Д. Петрова состоялось собрание Общества любите¬
лей шахматной игры (оно объединяло сильнейших
шахматистов столицы), где был подписан его устав. Из
сорока двух человек, подписавших .этот документ, мно¬
гие были знакомы с Пушкиным или даже находились
с ним в дружеских отношениях, в их числе А.В.Веневи¬
тинов, М.Ю.Виельгорский, братья А.Д. и С.Д.Комов-
ские, II.А.Валуев. Н.В.Путята, Е.Ф.Розен. Известно,
чго шахматы были любимой игрой декабристов и скра¬
шивали их досуг во время ссылки.
В русской литературе того времени шахматные мо¬
тивы были распространенным явлением. Так, «Лите¬
ратурная газета» I апреля 1831 г. публикуст очерк «Иг¬
ра шахматы»; «Московский вестник» в 1830 г. — пьесу
Ф.Н.Глинки «Игра в шах и мат. (Списано с натуры)».
Герои Глинки комментируют игру:
17241

ШАХМАТНАЯ ДОСКА
ОНА
Смотрите! Против вас Ладья;
Нет, лучше Башня — стен ограда —
Ее звать буду пашней я!
Опять затиш вам дорога:
Как выдти? — Есть... бывал пример...
МИЛОВ
Будь честен! Уповай на Бога!
II	хоть и бедный Офицер.
Собьет он башню... Вот и сбил!
(берет башню офицером)
(МИ. 1830. .V-2. С. 136)
Говоря о Владимире Ленском, игравшем и шахматы
с Ольгой, Пушкин, видимо, хотел прежде всего под¬
черкнуть задумчивость влюбленного поэта, который
в отличие от Милова берет пешкой свою ладью.
Л. А. Волоеатова
И шахматной идиллии, описанной Пушкиным, мно¬
гое обращает на себя внимание. Прежде всего, обста¬
новка духовной интимности — одной из прелестей шах¬
матного досуга. Тем более для влюбленной нары. Здесь
каждый третий — лишний. Здесь партия не терпит ком¬
ментариев носто|юнпих. Ибо мысли партнс|№в поглоще¬
ны не только 6opi»6oii фигур на шахматной доске...
Далее — утверждая мудрость и глубину шахмат, поэт
освобождает влюбленных героев от необходимости
словесного выражения чувств и мыслей как об игре,
так и о любви. Это можно встретить в других известных
произведениях. Вспомним ренлпки во время шахмат¬
ной игры молодых гс|и>св шекспировской драмы «Бу¬
ря» Фердинанда и Миранды:
МИРАНДА
Вы. кажется, плутуете немножко,
Moii милый друг!
ФЕРДИНАНД
О, нет, моя любовь.
Нет, целый свет я не возьму, поверьте,
Ч тоб сплутовать.
МИРАНДА
I	!е только целый свет,
Но даже двадцать королевств, и все же
Сказала б я: вот честная игра.
(Д.5. Сцена I; пор. 11.М.Сатина)
Ленский п Ольга «сидят, задумавшись глубоко». Этим
все сказано — и об игре, и о чувствах героев! «II Ленский
пешкою ладью / Берет в рассеяньи свою» (4. XXVI.
13—14). Термины «пешка» н «ладья», как и другие на¬
звания шахматных фигур — «ферзь», «слон», «конь»
и «царь», известны еще со времен Древней Руси. Наряду
с ними начиная с ХМ—XVII вв. получили хождение в про¬
сторечии наименования, пришедшие с Запада, — «ко-
роль», «королева», «тура» (или «башня»), «офицер».
Пушкину были ведомы и первые, и «вторичные»
названия. С древнерусскими терминами он познако¬
мился по «Словарю Академии Российской», прочи¬
танному им еще в Лицее. Они были названы в лицей¬
ской «Шахматной песне». 11 все же в бытовой лексике
поэт предпочитал расхожие наименования. Б «<3а-
метке о холере>» (1831), например, он писал, как
пятью годами раньше, в конце 1826 г.. партнер дал
«конем маг моему королю и королеве» (Т. 12. С.309).
По версии Жуковского, Пушкин во время последней
перед дуэлью шахматной партии назвал фигуру сло¬
на «офицером»...
Однако, создавая шахматный эпизод в «Евгении
Онегине», поэт ни минуты не колебался, какие назва¬
ния должны появиться в его романе, которому —
и в этом он тоже не сомневался! — предстояло на века со¬
хранить представление о жизни современного ему рус¬
ского общества. Следует в этой связи заметить, что
водном из черновых вариантов вместо фигуры «ладья»
значился «слон», а не «офицер»!
И своего слона
Берут в рассеяньи <свою>
(T.6. C.362—363)
Объясняя оплошность Ленского (побившего свою
ладью пешкой) рассеянностью, Пушкин был психоло¬
гически точен в описании игры влюбленного. Эта черта
отмечалась и ранее в лптсрату|>е. Как вечны законы
любви, так вечны и ее проявления в шахматах.
Очень возможно, что импульсом для включения
шахматной игры в роман послужило знакомство Пуш¬
кина во время работы над четвертой главой с книгой
А.Д.Петрова «Шахматная Игра...», вскоре после ее
выхода (начато 1824 г.) посланной поэту в Михайлов¬
ское. Ведь XXVI строфа этой главы была написана
в начале 1825 г.! Вряд ли случайно такое совпадение.
Возможность же связать повествование с «шахматами
любви» явилась счастливой находкой для включения их
именно в этот момент в «собранье пестрых глав».
Хотя появление шахматного эпизода в романе зако¬
номерно и дополняет еще одной типичной чертой «эн¬
циклопедию русской жизни», лично для Пушкина шах¬
маты были больше чем игрой. Поэт не ограничивается
простым упоминанием о шахматах, а несколькими
штрихами, оттачивая каждую фразу, создает запоми¬
нающийся эпизод. Значение в романе столь ценимого
Пушкиным атрибута дворянского быта повышалось
тем, что шахматы оказались противопоставленными
картам, которые несколько раз упоминаются в «Евге¬
нии Онегине». Тем самым поэт показал распространен¬
ность карт в дворянском обществе того времени. С дру¬
гой стороны, чувствуется его отрицательное отношение
к этой игре. Это тем более примечательно, если учесть,
что в досугах 11ушкина она занимала порой немалое
место, и в одном из черновых набросков к роману он
[725 |

III
ШАХОВСКОЙ
даже признался, что ему «досталася на часть / Игры гу-
бительная страсть».
Достаточно прочесть эпизод игры в карты в следую¬
щей, пятой главе романа, где «задорных игроков» Пуш¬
кин характеризует: «Однообразная семья, / Все жад¬
ной скуки сыновья» (XXXV, 13—14), чтобы увидеть,
как сильно разнится с этой «картинкой» тематически
и художественно завершенная миниатюра о шахматах.
Заметим также, что ни в одной строфе не изображе¬
ны за картами главные герои романа.
В таком резком противопоставлении карт и шахмат
в пользу второй из этих игр Пушкин выразил взгляды
целого ряда близких ему по ;iyxv представителей про¬
свещенной части русского общества, в частности
Н.М.Карамзина, друзей из среды гвардейских офице-
ров и будущих декабристов — М.С.Лунина, 11. В. Басар¬
гина. И.Д.Якушкина, Ф.Н.Глинки и других, генерала
И.Н.Низова, с которым довелось поэту сблизиться в го¬
ду южной ссылки — все они карточной игре предпочи¬
тали шахматы.
Пушкин, несомненно, предвидел, что XXVI строфа
четвертой главы «Евгения Онегина» не оставит равно¬
душными почитателей и адептов шахматного искусст¬
ва. Так оно и случилось: их восхитил и тонкий психоло¬
гизм сцены, и поэтическое совершенство изображения
игры влюбленных, и, конечно же, стремление Пушки¬
на возвысить игру, выразить ее благородство.
Отразить эти ощущения стремились и многие худож¬
ники, иллюстрщмжавшие «Евгения Онегина» и запе¬
чатлевшие героев романа за шахматной доской. Желая
передать задушевность и лиричность любовной шах¬
матной интриги, мастера кисти оказались, однако,
в неравном положении с автором романа. Едва ли по
силам было им, например, отобразить рассеянность
влюбленного Ленского, ошибочно побившего свою же
ладью. Поэтому можно «простить» иллюстраторов, ко¬
торые в ряде рисунков стремились выделить в шахмат¬
ном поединке роль Ольги, не обозначенную поэтом, но
вполне отвечающую духу давней фольклорной и лите¬
ратурной традиции изображения женского превосход¬
ства в сражении с представителем сильного пола.
И уж совершенно отчетливо эта тенденция возобла¬
дала в оригинальных фантазиях петербургского шах¬
матного мастера И.С.Шумова (1819—1881), создав¬
шего но мотивам «Евгения Онегина» чисто шахматное
сочинение, доставляющее любителям игры эстетичес-
кое удовольствие элегантностью замысла и остроуми¬
ем. Он сочинил несколько партий, якобы игранных
Ленским и Ольгой и завершившихся победой послед¬
ней. Так отметил в 1870 г. журнал «Всемирная иллюс¬
трация», где шахматный отдел вел И.С.Шумов, 40-лет-
ний юбилей завершения Пушкиным «Евгения Онегина».
И с тех нор беспрестанно кочуют эти произведения
по шахматным журналам и газетным отделам, отра¬
жая интерес любителей шахмат к онегинскому эпизоду
и к его остроумной шумовской интерпретации.
Причина столь широкого резонанса шести строк «Ев¬
гения Онегина» — заключенная в них удивительная
особенность шахмат, которая в числе других досто¬
инств делает игру бессмертной. Пока она существует
и как состязание умов, и как отдых и удовшьствие, ни¬
когда не исчезнут «шахматы любви». Поэтому создан-
ная пером Пушкина шахматная сцена созвучна нашим
чувствам и мыслям и выделяется своей поэтической
красотой и своеобразием не только в русской, но в ми¬
ровой художественной литературе.
Лит.: Линдер Н.М. «Благодарю, душа моя...»: Пушкин, любокь
и шахматы. М., 1999.
И. М.Линдер
ШАХОВСКОМ Александр Александрович (1777—
1846) — поэт-сатирик, знаменитый знаток сцены, ода-
|)енный актер, драматург, |х;жиссер, первый театральный
педагог сто ни |,ы, член «Беседы любителей русского слова»
и Российской академии, начальник репертуарной части
петербургских императорских театров (1802—1818,
1821 — 1825), во время Отечественной войны 1812 г. ко-
мандовал дружиной ратников Тверского ополчения.
В наши дни его имя почти забыто, а между тем Ша¬
ховской — живая легенда театрального Петербурга
юности Пушкина, он имеет неоценимые заслуги перед
русским театром.
11а 20 лет старше поэта (р. 24 апреля 1777). Шахов¬
ской пережил сто на 9 лет (•{* 22 января 1846), гово¬
рят, он присутствовал па отпевании Пушкина в Коню-
шенной церкви.
Один из современников писал о Шаховском: «По-мо-
ему, так это удивительный старик. Умен необыкновен-
но. Вот кто знает времена Екатерины II, вот кому пи¬
сать историю державинской литературы! Вот русский
в душе, вот неподлая преданность русскому престолу
и матери России. Вот знаток русского языка... Ему не от¬
дали справедливости: смотрите, каким языком написа¬
ны его первые пьесы п когда они написаны» (Барсу¬
ков. Погодин. Кн.7. С.137).
Шаховской дебютировал комедией «Женские шут¬
ки» в 1795 г., за четыре года до рождения Пушкина,
писал мадригалы, имевшие определенный успех, по¬
том увлекся театром, стал выступать в любительских
спектаклях. Он обладал ярким сценическим талантом.
«Как актер, утвердительно можно сказать, он бы в сто
раз более прославился, чем как комик [драматург. —
И.Г.], — вспоминал Ф.Ф.Вигель, — не будь он князь,
безобразен и толст, мы бы имели своего Тальму, своего
Гаррика» (Вигель. Т.1. С.330).
Огромный, тучный, е короткой шеей, непомерным
животом, зеркальной лысиной, большим носом, неук-
[726|

Ill
ШАХОВСКОЙ
Л.А.Шаховской. Ф.И.Иордан. 1825. Гравюра
.ножей фигурой — с такой внешностью трудно преуспеть
на сцене, ;што какая пища для острословов! Сам 111ахов-
ской уже в молодости сокрушался «неблагосклонностью
к нему натуры и фортуны». Он написал даже «11ослание
к своему безобразию», где горько сетовал на «телесную
пухлость и карманную сухость». К.Н.Батюшков назвал
его однажды «классической карикатурой».
Актерская судьба не состоялась, но Шаховской был
драматургом по призванию, неутомимым мастером
сцены.
Им написано бесконечное число драм, комедий,
оперных либретто, водевилей. прологов, интермедий,
«волшебных представлений», романтических комедий,
«драматических поэм». Шаховского но праву можно
считать одним из самых активных, плодовитых и не¬
утомимых русских драматургов.
Среди множества любителей-дилетантов он едва ли
не единственный драматург-профессионал, посвятив¬
ший свою жизнь и творчество русской сцене. Перед бе¬
нефисами актеры, как правило, обращались к нему за
новой пьесой, н драматург, не требуя вознаграждения,
раздавал им свои рукописи.
Понимая и чувствуя природу сцены, Шаховской воз¬
родил и создал пьесы живые, занимательные, разнооб¬
разные, часто с песнями, плясками и хорами. В свои
комедии он нередко вводил ряд забавных литератур¬
ных карикатур, полемических, подчас памфлетных
персонажей. Кго знаменитые комедийные сатиры на
Н. М. Карамзина, В. А.Жуковского, И .И. II 1аликова,
В.Л.Пушкина, В.В.Измайлова вызывали бурю протес¬
тов, создавали в зрительном зале необыкновенное на¬
пряжение, столкновение групп и партий, получали ши¬
рокие отзвуки за стенами театра п в печати.
Уже в пьесе «Коварный» (1803) Шаховской высту¬
пил как сторонник классицизма, это был первый выпад
против Карамзина и его последователей. В тс* же годы
драматург примкнул к А.С.Шишкову и другим участ¬
никам будущей «Беседы...». В поддержку книги Шиш¬
кова «Рассуждение о старом и новом слоге» Шаховской
пишет в 1805 г. пьесу «Новый Стерн» — драматическую
пародию на Карамзина п сентиментализм. Комедия
была поставлена на сцене петербургского театра в том
же году, она вошла в репертуар столичных и провинци¬
альных театров, в 1814—1815 гг. разыгрывалась вос¬
питанниками Царскосельского Лицея.
«Новый Стерн» вызывал ожесточенные споры в лите¬
ратурных кругах. В целом, комедия оскорбила не (толь¬
ко самого Карамзина, сколько его эпигонов — В.В.Из¬
майлова и П.И.Шаликова. Удар Шаховского был очень
сильным. Вместе с тем Шаликов отмечал достоинства
задевавшей его комедии: «Никогда слово комедия в про-
стонародном смысле не
заслуживаю справе дли -
вешнего права на граж¬
данство как при “Но¬
вом Стерне”. Ход, узел,
развязка и язык сей
прямо оригинальной
ньесы суть истинная на¬
родная комедия в истин¬
ном смысле» (Аглая.
1808. Январь. С. 110).
111аховской обладал
удивительным чувством А.А.Шаховской. Рис. А.С.Пушкина,
сцены И чувствовал 1821. Чернила
«нерв драматургии».
Он создавал свои персонажи, воображая интриги
в четком соответствии с законами комедийного жанра,
возродив его для русского театра, продолжая забытые
традиции Капниста, Княжнина, Крылова.
Как опытный мастер Шаховской всегда помнил
о зрителе, строя свои пьесы с расчетом на восприятие
многочисленной аудиторией.
Он был человеком живого театра, не только драма¬
тург, но и режиссер, педагог, воспитатель актеров рус¬
ской сцены, он входил во все детали спектакля, его за¬
хватывала вся театральная культура того времени.
В эпоху почти полного отсутствия театральной печати он
разработал проект специального журнала или газеты,
где можно было помещать рецензии на пьесы, игру ак¬
теров, разные театральные анекдоты, жизнеописания
1727]

UI
ШАХОВСКОЙ
известнейших драматургов и актеров, русских и иност¬
ранных, словом все, что относится к истории театра
и правилам сценического искусства.
К моменту личного знакомства Пушкина с Шахов¬
ским, которое произошло и декабре 1818 г.. драматург
написал 25 пьес, из них 19 комедий. Тремя годами
раньше, 23 сентября 1815 г., Шаховской пережил
один из самых шумных успехов. 1Ьтербургский Малый
театр показал в этот день его новую комедию «Урок ко¬
кеткам, или Липецкие воды». Пушкин шутливо считал
23 сентября началом новой эры: «В лето 5 от Липецко¬
го потопа...» (Т. 13. С.20) — напишет он арзамасцам
в 20-х числах сентября 1820 г. из Кишинева. .')то был
исторический спектакль, утверждавший новый этап
в русской стихотворной комедии.
В «Уроке кокеткам» дана достаточно широкая карти¬
на русского дворянского общества в год окончания
Отечественной войны 1812 г., столкновения патриотов
с представителями дворянства, погрязшими в сплет¬
нях, корысти, готовых на подлость. Занимательный
сюжет, всевозможные намеки на современность н пе¬
тербургское общество в лице его отдельных представи¬
телей, легкий, живой язык, разговорные интонации,
естественная беглость и гибкость стиха...
Пьеса, как позднее «Горе от ума», изобиловала кры¬
латыми словами, афоризмами, часто острыми и легко
запоминающимися:
—	Поверь мне, фейерверк не просветит его
(Д.Н.Явл.1).
—	Какой же генерал не щюиграл сраженья?
(Д.\. Явл. последнее).
—	Так женщин кто бранит, тсуг им же угождает
(Д.1\. Явл.2).
(Шаховской. С. 119-265)
Личные характеристики отдельных персонажей ко¬
медии вызватн яростные споры современников, ото¬
звавшихся на сценическую сатиру памфлетами, эпи¬
граммами. резкими сценками. Шаховской намеренно
метил в определенных лиц. Объектами насмешек в ко¬
медии явились В.Л.Пушкин, С.С.Уваров. В сентимен¬
тальном ноэте-батладпике Фиаткине зритель тотчас
угадал Жуковского, кстати, присутствовавшего вместе
с друзьями на том историческом спектакле.
Комедия имела потрясающий скандальный успех,
ею, несомненно, открывался новый период в истории
жанра. После постановки «Липецких вод» забытьи!
жанр вернулся на сцену, он вновь ожил и заблистал
именами молодых драматургов — II.И.Хмельницкого,
М.II.Загоскина, А.А.Жандра, А.С.Грибоедова. Он да¬
же* отчасти соблазнил Пушкина, который позднее по¬
дарит Гоголю сюжет «Ревизора».
Имя Шаховского в творческой биографии Пушкина
появится в том же 1815 г. Юный поэт, обиженный на
Карамзина, пишет в дневнике эпиграмму:
Угрюмых тройка есть певцов —
Шихматов, Шаховской. Шишков,
Уму есть тройка супостатов —
Шишков наш, Шаховской, Шихматов,
Но кто глупей из тройки злой?
Шишков, Шихматов, Шаховской!
(Т.1. С.150)
Месяцем раньше Пушкин делает запись об увенча¬
нии кн. А.А.Шаховского лавровым венком 24 сентября
в связи с первым представлением его пьесы «Урок ко¬
кеткам. или Липецкие воды». Там же приведен текст
памфлетной кантаты арзамасца Д.В.Дашкова «Венча¬
ние Шутовского» (<Из лицейского дневника 1815 г.> //
Т. 12. С.295—297).
11ервая известная нам критическая заметка 11у шкина
«Мои мысли о Шаховском» была написана в то же в|к*мя.
К 181(5 г. относятся еще два резких упоминания
Пушкина о драматурге — одно прямое в полной ре¬
дакции стихотворения «Дяде, назвавшему сочините¬
ля братом» под заглавием «Письмо к В.Л.Пушкину»
(«И лоб угрюмый Шутовского / Клеймить единствен¬
ным стихом!» — Т.1. С.385) и другое в послании
«К Жуковскому», где поэт повторяет распространен¬
ное мнение, что В.А.Озеров явился жертвой интриг
Шаховского (Т.1. С. 196).
Между окончанием Лицея п начатом ссылки в жиз¬
ни Пушкина было удивительное трехлетие, пронизан¬
ное ощущением свободы, наполненное дружеским
общением, творческими увлечениями, шалостями и теа¬
тром. После он никогда уже не* вернется в тот «волшеб¬
ный край» актеров, драматургов, зрителей, танцов¬
щиц, балетмейстеров, где «под сению кулис» пронеслись
его «младые дни».
Интересы, вкусы, настроения той юной поры по¬
степенно соприкасались и переплета.!ись с судьбами
празднично-нестрого театрального мира. Вырвав¬
шись из Лицея, Пушкин с головой погружается в не¬
го, становится театралом, заболевает театром. Эта
«болезнь» еще долго преследует поэта, и, вероятно,
он окончательно исцеляется, лишь описав ее в пер¬
вой главе «Евгения Онегина». Еще в сентябре 1822 г.
он жадно спрашивал Я.И.Толстого из Кишинева:
«Что Всеволжские? что Мансуров? что Барков? что
Сосницкие? что Хмельницкий? что Катенин? что
Шаховской? что Ежова? что гр.<аф> Пушкин? что
Семеновы? что Завадовский? что весь Театр?»
(Т. 13. С.48).
В воспоминаниях театратьных деятелей той эпохи
немало страниц посвящено Пушкину-театралу: мы ви¬
дим его в зрительном зале в кругу Шаховского, Катени¬
на. Гнедича, Грибоедова, Сосницких, Каратыгиных.
Пушкин жадно впитывал в себя эти разнообразные
впечатления, идущие от рампы и кресел и незаметно
влияющие на его вкусы, эстетические воззрения, твор-
|728|

ш
ШАХОВСКОЙ
чеекие замыслы. Он любил эти праздничные, возбуж¬
денные, насыщенные искусством часы, полные виде¬
ний, фантазий, смеха, пафоса, стихов.
Любовь к театру привела Пушкина на чердак Ша¬
ховского. Так называли его квартиру, где собирался те¬
атральный мир столицы (ныне — Санкт-Петербург,
М.Подьяческая, 12). Первое посещение Пушкиным
Шаховского относится к зиме 1818 г. «В ту же зиму
просил Пушкин познакомить его с князем А.А.Шахов¬
ским, — вспоминал П.А.Катенин, — у которого по вече¬
рам после спектакля съезжалось много хороших лю¬
дей, наипаче молодежи, и время весело шло. Кто-то из
общих знакомых уже прочитал Шаховскому несколько
отрывков из поэмы Пушкина, и князь, страстный лю¬
битель Святой Руси, пришел от них в восторг, и также
просил меня привезти к нему молодого поэта» (.'III.
Т.16-18. С.636).
Вначале было тесное общение и частые встречи.
Актриса А.М.Колосова (в замужестве Каратыгина)
позднее записала: «Готовясь к дебюту под руководст¬
вом князя Шаховского... я иногда встречала Пушки¬
на у него в доме. Князь с похвалою отзывался о даро¬
вании этого юноши... не особенно красивого собою,
резвого, вертлявого, почти мальчика... “Сашу Пуш¬
кина он рекомендовал своим гостям покуда только
как сына Сергея Львовича и Надежды Осиповны;
лишь через пять лет, для этого “Саши" наступила по¬
ра обратной рекомендации...
Знакомцы князя Шаховского: А. С. Грибоедов,
II.А.Катенин, А.А.Жандр ласкали талантливого юно¬
шу, но покуда относились к нему, как старшие к млад¬
шему: он дорожил их мнением и как бы гордился их
приязнью. <...> Изредка, к слову о театре п литерату¬
ре, будущий гений смешил их остроумною шуткой, экс¬
промтом или справедливым замечанием, обличавшим
его тонкий эстетический вкус и далеко не юношескую
наблюдательность» (Каратыгина Л.М. Мое знакомст¬
во с Пушкиным // Каратыгин. Т.2. С.270—271).
Актриса А.Е.Асенкова о салоне Шаховского в зиму
1818/10 г. писала: «Очень часто бывал Пушкин. По
просьбе гостей он читал свои сочинения; между про¬
чим несколько глав Руслана и Людмилы, которые по¬
том появились в печати совершенно в другом виде.
Читал и другие отрывки и отдельные лирические сце¬
ны, большей частью на память, почти всегда за ужи¬
ном. Он всегда был весел: острил и хохотал вместе
с нами, когда мы смеялись над его длинными когтями.
Нередко разрезывал кушанье и потчивал нас» (Лсен-
коваА.Е. Картины прошедшего: Записки русской ар-
тистски // Театральный п музыкальный вестник.
1857. № 51. С.723).
Собрания в квартире Шаховского представляли со¬
бой влиятельный литературно-театральный салон и ве¬
ликосветский дом свиданий. «Пушкину, обожателю
актрис и танцовщиц во время оно, — писал II.А.Вязем¬
ский С.Д. Полторацкому, — нужно было сблизиться
с Шаховским, который был кулисным цербером и у ко¬
торого эти барыни но вечерам съезжались» (Новь.
1885. № 9. С.92).
Позднее, осенью 1825 г., Пушкин напишет II.А.Ка¬
тенину: «...Оно мне живо напомнило один из лучших
вечеров моей жизни; помнишь?.. На чердаке к.<нязя>
Шаховского». И далее: «Радуюсь, что 1-я песнь тебе по
праву — я сам ее люблю...» (Т.13. С.225).
Речь идет о первой главе «Евгения Онегина», где
Пушкин не только вспомнил свою театральную
юность, он внес в строфу о петербургском театре зна¬
менательные строки:
Там вывел каткий Шаховской
Своих комедий шумный рой...
(1, XVIII, 10-11)
Это был не просто комплимент, но и оценка. Имя
Шаховского названо рядом с именами Фонвизина,
Княжнина, Озерова, Катенина.
До нас недошли письма Пушкина к Шаховскому, но
упоминает его поэт неоднократно, даже во время ссыл¬
ки (см.: Я.II.Толстому, 26 сентября 1822: II.А.Вязем¬
скому, 14 октября 1823).
Той осенью 1819 г. в отношении Пушкина к салону
Шаховского происходит перелом. «Сосницкая и кн.
Шаховской толстеют и глупеют, — напишет он 27 октя¬
бря 1819 г. II.Ь.Мансурову, — а я в них не влюблен —
однакож его вызывал за его дурную комедию, а ее за
посредственную игру» (Т. 13. С.11).
Об отрицательном отношении к кампании кружка
Шаховского против актрисы Е.С.Семеновой Пушкин
написал в стать*' «Мои мысли о русском театре» (зима
1819/20). Окончательное расхождение их произошло,
вероятно, где-то в марте 1820 г., когда (‘плетнями или,
но словам Пушкина, «нескромностью» кн. Шаховского
обусловлено было широкое распространение оскорби¬
тельных для молодого поэта слухов, пущенных
Ф.И.Толстым-Американцем.
Но вернемся к роману Пушкина. В «Евгении Онеги¬
не» можно найти еще по крайней мере «два следа» Ша¬
ховского.
В первой главе дана картина начала дня в Петербурге:
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтинка спешит,
11од ней снег утренний хрустит.
(1, XXXV, 5-8)
Работая над этой строфой, не вспомнил ли Пушкин
подобный сюжет из ироикомической поэмы Шаховско¬
го «Расхищенные шубы», написанной в 1811 г.?
Л.П.Гроссман в работе «Пушкин в театральных крес¬
лах: Картины русской сцены 1817— 1820-х годов»
(1926) впервые отметил, как впечатления <п' ранней ко¬
|72!) |

швеПцар
медии Шаховского < Н<* любо не слушай, а лгать не ме¬
шай» (1818) могли своеобразно отразиться в «Евгении
Онегине». Исследователь высказал предположение, от¬
куда Пушкин взял фамилию для своего героя. В легкой
комедии Шаховского неоднократно повторяется фами¬
лия «Онегин», так назван автором один отсутствующий
пе|х*онаж: «‘’На. это кажется Онегина рука", “Онегин,
друг ее и родственник по мужу’’, “Хоть про Онегина, ты
помнишь, нам сказали...”, “Онегина руки не можно вам
не знать...”, “Онегиных еегь много...”, “Поверьте, те¬
тушка. Онегин обманулся” и проч. Одна из таких стихо¬
творных фраз могла остаты'я в памяти поэта и предстать
перед ним удобной формулой в момент написания пер¬
вой строфы романа в 1823 году» (Гроссман. С.409).
Отношение Пушкина к Шаховскому менялось.
Шаховской же преклонялся перед поэтом и неодно¬
кратно обращался к его произведениям. Помимо
«Финна» (Руслан и Людмила, 1824), «Керим Гирея»
(Бахчисарайский фонтан, 1827) он сделал сценичес¬
кую переработку «Пиковой дамы» под названием
«Хризомання» и написал сценический эпилог к ней.
В этой пьесе действующие лица провозглашают тост
за здоровье Пушкина (183(5).
В празднике-водевиле в стихах под названием «Еще
Меркурий, или Романный маскарад» (1829), состав¬
ленном из лиц, каждое из которых представляло изве¬
стный роман, Шаховской выделяет «Графа Нулина»
Пушкина, о котором говорит:
С талантом, и большим, и надобно сказать,
Он красит русскую словесность...
(Явл.З)
После возвращения Пушкина в Петербург из ссылки
(май 1827 г.) встречи его с Шаховским возобновились.
Драматург в эти годы сделал все, чтобы сблизиться
с Пушкиным и его друзьями. Он участвовал в полемике
с «Московским телеграфом», нападал со сцены и в пе¬
чати на Булгарина и Греча, травивших поэта.
На этом этапе Шаховской оказался в лагере Пушки¬
на, Вяземского, Дельвига, Максимовича, Сомова.
Положение Шаховского среди друзей Пушкина на
первых порах было сложным. Шаховской понимал это
и писал Аксакову 8 января 1830 г.:
«Кажется, что друзья Вяземского подали мне друже¬
любно руку, однако я заметил, что они все-таки корчи¬
ли пальцы, чтобы не слишком прижимать мою ладонь,
которую я, как все должны заметить, никогда не про¬
стираю без искреннего участия сердца моего. Старые
дрязги и, быть может, новые сплетни но клевете про¬
глядывали сквозь ласки и приветствия, кроме однакож
Гнедича, который или лучше умеет притворяться, илн
точно от сердца заключил мир» (Шаховской. С.65).
В 30-х гг. Пушкин неоднократно посещал дом дра¬
матурга в Коломне, они встречались в салоне В.Ф.Одо¬
евского, на обеде у В.В.Мусина-Пушкина, бывали
вместе у Жуковского, где однажды Шаховской в при¬
сутствии Пушкина читал пьесу «Смшяне в 1611 году».
Эта пьеса привлекла Пушкина своей исторической те¬
мой. Монолог Лизецкоп) из «Смолян» был напечатан
в «Литературной газете».
Уже после женитьбы поэта Шаховской спрашивал
у С.Т.Аксакова о семейной жизни Пушкина. Пушкин
и Шаховской вместе присутствовали па заседаниях
Российской академии.
Оригинальный облик Шаховского, которого многие
называли русским Фальстафом, трогал и интересовал
Пушкина. Он намеревался вывести автора «Урока ко¬
кеткам» it романе «Русский Пелам». Роман, где должна
была быть широко и достаточно сатирически изобра¬
жена русская жизнь 20-х гг., писался в 1834—1835 гг.
Он не закончен, в его планах дважды назван кн.
А.А.Шаховской среди действующих лиц, причастных
к русскому театру. Это было последнее упоминание
имени драматурга Пушкиным.
Лит.:.7//. Т.58. С.93-Э5.
И.А.Гпадыил
ШВКПЦАР — «...придверник, служитель для приема
п проводки посетителей у наружных дверей» (Даль).
«Швейцар — займ, из нем. яз., вероятно, через по¬
средство польск. Значение “портье’’ у нем. Schweizer
появилось на базе “швейцарец ввиду того, что роль те¬
лохранителей раньше выполняли, как правило, наем¬
ные солдаты швейцарской гвардии» (Шанский И.М.,
Боброва Т.А. Этимологический словарь русского язы¬
ка. М.. 1994. С. 371).
В России в дворянских особняках п присутственных
местах должность швейцара была введена в XVIII в.
Для швейцаров шили нарядные ливреи. В дома знат¬
ных людей в швейцары отбирались люди статные, до¬
родные: своим представительным внешним обликом
они должны были подчеркивать достаток хозяев.
«...Очутился он [Германн — А. Р. ] в одной из главных
улиц Петербурга, перед домом старинной архитекту¬
ры. Улица была заставлена экипажами, карсты одна за
другою катились к освещенному подъезду. Из карет по¬
минутно вытягивалась то стройная нога молодой кра¬
савицы. то гремучая ботфорта, то полосатый чулок
п дипломатический башмак. Шубы н плащи мелькали
мимо величавого швейцара» (Т.8. С.236) — так Пуш¬
кин, показывая читателю «Пиковой дамы» особняк
старой графини, не забывает о его непременном атри¬
буте — «величавом швейцаре».
«Один швейцар уже смотрит генералиссимусом: вы¬
золоченная булава, графская физиогномия, как от¬
кормленный жирный мопс какой-нибудь; батистовые
воротнички, канальство!..» — так в поэме Гоголя
«Мертвые души» почтмейстер описывает швейцара

Ill
ШЕКСПИР
Высшей комиссии на Дворцовой набережной. (Гоголь.
Т.5. С.209).
11о	поведению швейцара можно было судить, как бу¬
дет принят гость, как отнесутся к нему хозяева:
«Словом, приходит он... [капитан Копейкин. — Л. Г. |
опять на Дворцовую набережную: говорят: "Нельзя,
не принимает, приходите завтра". На другой день — то
же: а швейцар на пего просто и смотреть не хочет»
(Там же. С.211).
«Уже стал он было в сенях поспешно сбрасывать с се¬
бя шинель, как швейцар поразил его совершенно нео¬
жида иными словам11:
—	Не приказано принимать!
—	Как, что ты, ты, видно, не узнал меня? Ты всмот¬
рись хорошенько в лицо! — говорил ему Чичиков.
—	Как не узнать, ведь я вас не впервой вижу, — ска¬
зал швейцар. — Да вас-то именно одних п не велено пу¬
скать, других всех можно.
—	Вот тебе на! отчего? почему?
—	Такой приказ, так уж. видно, следует, — сказал
швейцар и прибавил к тому слово: “да". После чего
стал перед ним совершенно непринужденно, не сохра¬
няя того ласкового вида, с каким прежде торопился
снимать с него шинель. Казалось, он думал, глядя на
него: “Эге! уж коли тебя бары гоняют с крыльца, так
ты, видно, так себе, шушера какой-нибудь!" » (Там же.
С.221).
В пушкинском романе Онегин спешит на бал в «ве¬
ликолепный дом»:
Вот наш герой подъехал к сеням;
Швейцара мимо он стрелой
Взлетел по мраморным ступеням...
(I, XXVIII. 1-3).
А.	Б. Руднева
ШЕКСПИР Уильям (Shakespeare William; 15(54—
1616) — великий английский поэт и драматург, гума¬
нист эпохи позднего Возрождения. Родился в городе
Стратфорд-он-Эйвон. Около 1587 г. переселился в Лон¬
дон. В 1593 г. посту пил на службу в качестве актора
и драматурга в лучшую лондонскую труппу, возглавляв¬
шуюся Джеймсом Бербеджем. В 1599 г. члены этой
труппы построили театр «Глобус», на сцене которого ре¬
гулярно ставились пьесы Шекспира.
Различаются три периода его творчества. Первый
(1590—1600) характеризуется преобладанием светло¬
го, оптимистического мироощущения: комедии «Сон
в летнюю ночь» (1596), «Много шума из ничего» (1598),
«Как вам это понравится» (1599) и др. Трагедия «Ромео
и Джульетт» (1595). несмотря на скорбный финал,
написана в жизнерадостных тонах, содержит много ве¬
селых сцен. И этот же период Шекспир создает серию
«Хроник» — пьес на сюжеты национальной истории.
У Шекспир. Рис. Л.С.Пушкина. 1830. Чернила
Шекспир показывает, как после стольких тяжелых ис¬
пытаний, феодальных смут и династических распрей
XIV—XV вв. Англия приходит к могуществу и процвета¬
нию в эпоху Елизаветы I. Во второй период
(1601 — 1608) в творчестве Шекспира ведущее место
занимают трагические проблемы: трагедии «Гамлет»
(1(501), «Отслло» ( 1(504), «Король Лир» (1605), «Мак¬
бет» (1606) и др. Наконец, в третий период
(1(508—1(512) Шекспир сочиняет почти исключительно
трагикомедии: «Зимняя сказка» (1611), «Буря»
(1(512) — пьесы с драматическим содержанием, небла¬
гополучным финалом. В 1609 г. выходит сборник его
154 сонетов, в которых обнаруживается сильное1 влия¬
ние 11етрарки; в традиционную сонетную форму обле¬
чены темы любви, ревности, размышления о своей
судьбе и т.д. Около 1612 г. Шекспир возвращается
в родне>й город, оставив театр и литера турное творчество.
Скудость сведений е) жизни Шекспира дала повод
к возникновению в середине XIX в. гипотез, согласно
которым авто|юм пьее* было какое-то другое- лицо, пе>
неизвестным причинам пожатавшее скрыть свое имя.
Назывались граф Дерби, лорд Ретлэнд и др.
Первое знакомство е- творчеством Шекспира в Рое-
еии (пофранцузским и немецким переводам) относит¬
ся еще к середине XVIII в. Известны вольная перера¬
ботка А.П.Сумарокова трагедии «Гамлет» (вышло два
отдельных издания: Гамлет трагедия, Александра Су¬
марокова. [СПб., 1748]; Гамлет трагедия. Представле¬
на в первый раз в начале 1750 года, на Ими. театре,
в Санктпетербурге. 4-е изд. М., 1786), четыре пьесы
Екатерины II в подражание драматургии Шекспира
(все — 1786). В 1787 г. в Петербурге выходит первый
перевод Шекспира на русский язык: Жизнь и смерть
Ричарда III короля аглинскаго, трагедия г. Шакеспера.
Жившаго в XVI веке, и умершего 1576 [!] года. Пере¬
|731 |

ШЕКСПИР
ш
ведена с французе ка го языка в Нижнем Нове-городе
1783 года. СПб., 1787. В том же году в Москве публи¬
куется драма «Юлий Цсзар|>» в переводе II.М.Карамзина.
С распространением в начале XIX в. знания анг¬
лийского языка в России все больше читателей знако¬
мились с произведениями Шекспира на языке оригина¬
ла. Творчество великого драматурга оказало глубокое
влияние на литераторов пушкинского крута, таких,
как А.С.Грибоедов и особенно В.К.Кюхельбекер; но
своей высшей точки проникновенное и творческое вос¬
приятие Шекспира в ту эпоху достигло у I (ушкина, со¬
здавшего один из лучших образцов «шекспировской
драмы» (построенной на русском историческом мате¬
риале) и оставившего также целый ряд замечательных
по своему остроумию, тонкости и глубине суждений
о произведениях Шекспира.
11ервое документально засвидетельствованное упо¬
минание имени английского драматурга у Пушкина
дошло до нас в скопированном перлюстратором от¬
рывке письма ноэта П.А.Вяземскому, написанного
в Одессе предположительно между апрелем и первой
половиной мая 1824 г.: «...читая Шекспира п Биб¬
лию. свитый дух иногда мне по сердцу, но предпочи¬
таю Гёте и Шекспира» (Т. 13. С.92). Однако знамени¬
тые строки XXXVII строфы второй главы «Евгении
Онегина» — восклицание Гамлета над черепом шута
(«Poor, Yoriek!*) (см.: ГАМЛЕТ) написаны раньше:
глава окончена в Одессе 8 декабря 1823 г. По свиде¬
тельству С. 11.1 Певырева. Пушкин читал Шекспира не
в подлиннике, а в старом французском переводе, «но
понимал его гениально» (Цит. по: Майков.Т.Н. Пуш¬
кин: Биографические материалы п историко-литера¬
турные очерки. СПб., 1899. С.330). Старый прозаи¬
ческий перевод Летурнера, выполненный еще
в 1776—1779 гг. и бывший уже в начале XIX в. архаиз¬
мом. не передавал одного из характернейших при¬
емов Шекспира — чередования стихотворных и про¬
заических сцен. Весьма искусное использование
Пушкиным подобного приема при создании в 1825 г.
«Бориса Годунова» засташжт предположить, что Пуш¬
кин должен был видеть тексты Шекспира в англий¬
ском подлиннике. Однако внимательно изучать Шек¬
спира на языке оригинала Пушкин мог не ранее 1828 г.,
когда хорошо овладел языком, — об этом существует
ряд свидетельств, подобранных М.А.Павловским
(см.: ЦявловекийМ.А. Пушкин и английский язык //
Пушкин и его совр. Вып. 17—18. С.71).
Примечательно, что в этот период имя Шекспира
становится знаменем для романтиков, требовавших
в своих программных заявлениях (как, например,
О.М.Сомов в манифесте «О романтической поэзии»)
эмансипации литературы от всяческих канонов п обя¬
зательных установок. Внутренний перелом, который
пережил в 1824 г. воспитанный на образцах француз-
»ИАК81Р!Е АЖЖ.
. У'у/'/у/ //fi' /^//'</*1/ . У//t'//s/■■
N. Шекспир. Шведсбург с ориг. Лондини. 171!). Грннюра
ской изящной словесности XVII—XVIII вв. Пушкин,
произошел в значительной мере под влиянием изуче¬
нии Шекспира в 1824—1825 гг. Поиск собственной
драматической формы знаменовал собой разрыв
с учением о «трех единствах»: всякий раз, упоминай
Шекспира, Пушкин противопоставляет его францу¬
зам. О «Борисе Годунове» поэт писал: «...я расположил
свою трагедию по системе Отца нашего — Шекс¬
пира и принес ему в жертву пред его алтарь два клас¬
сические единства, едва сохранив последнее» (Т. I I.
С.66). «А I exemple de Sheks.<peare> je me snis home a
developpcr une epoqnc el des person nages historiques
sans rechercher les effets tlieatrals, la palhdliqnc
romanesqiie etc... [По примеру Шекспира я ограни¬
чился изображением эпохи и исторических лиц, не
стремясь к сценическим эффектам, к романическому
пафосу и т.п. (фр.) |» (Т.14. С.46; пер.: С.395).
«...Шексп.<иру> я подражал в его вольном и широ¬
ком изображении характеров, в небрежном н простом
сопоставлении типов...» (Т.11 С.140).
Источником для «Бориса Годунова» явились также
и «Хроники» Шекспира — так, ряд критиков обращал
внимание на сходство монолога Бориса при вступлении
на престол и монолога умирающего царя, обращенного
[732]

Ill
ШИЛЛЕР
к царевичу Федору, со сценами избрания королем Ри¬
чарда III (Ричард III. ДЛИ. Сцена 7) и монологом Ген¬
риха IV (Генрих IV. Ч.И. Д.IV . Сцены 4, 5). Воздейст¬
вие творчества Шекспира на драматургию Пушкина не
исчерпывается «Борисом Годуновым»: параллели меж-
ду драматургией Шекспира и «Маленькими трагедия¬
ми» подмечались еще современниками поэта. Тот же
С.П.Шевырев в статье о последних томах посмертного
издания сочинений Пушкина отмечал: «Сцены Дон-
Жуана с Донной Анной напоминают много сцену в Ри¬
чарде III между Глостером (Ричардом III) и Леди
Анной... даже до подробности кинжала, который Дон-
Жуан, как и Глостер, употребляет хитрым средством
для довершения победы» (Москвитянин. 1841. 4.5.
№9. С.246).
В альманахе «Северные цветы на 1830 год» (СПб.,
1829) в примечании к «Сцене из Трагедии Шекспира
“Ромео и Юлия”» в переводе 11.А.Плетнева Пушкин на¬
печатал небольшую заметку об этой пьесе. «Многие из
трагедий, приписываемых Шекспиру, ему не принадле¬
жат, а только им поправлены. Трагедия Ромео иДжю-
льета, хотя слогом своим и совершенно отделяется от
известных его приемов, но она так явно входит в его дра¬
матическую систему и носит на себе так много следов
вольной и широкой его кисти, что ее должно почесть со¬
чинением Шекспира. В ней отразилась Италия, совре¬
менная поэту, с ее климатом, страстями, праздниками,
негой, сонетами, с ее роскошным языком, исполненным
блеска и concetti» (<0 «Ромео и Джюльете» Шекспира>,
1829 // Т. 11. С.83). Среди действующих лиц пьесы кро¬
ме четы влюбленных Пушкин особенно выделял Мерку¬
цио: «После Джюльеты, после Ромео, сих двух очарова¬
тельных созданий Шекспировской грации, Меркутио,
образец молодого кавалера того времени... есть замеча¬
ли ьнеш нее лицо из всей трагедии» ('Гам же). В рукопи¬
сях и печатных статьях Пушкина 1826—1836 гг. много¬
кратно и по различным поводам упоминается имя
Шекспира; заметки Пушкина об Отелло, Шейлоке,
Анджело и Фачьстафе вошли в его статью «Table-talk»,
написанную в основном между 1834 и 1836 гг.
Шекспир был для Пушкина источником не только
литературного вдохновения, но п представлений о ходе
истории государственной жизни, человеческих судь¬
бах. «Не будем ни суеверны, ни односторонни — как
фр.<анцузские> трагики, — пишет он А.А.Дельвигу
в начале февраля 1826 г., — но взглянем на трагедию
[восстание декабристов и его разгром. — С.Л.] взгля¬
дом Шекспира» (Т.13. С.259) — тоестьстем же пони¬
манием неизбежности жизненной борьбы, каковое, на
его взгляд, всегда отличало Шекспира.
Лит.: Шекспир и русская культура / Под ред. М.П.Алексеева.
М.; Л., 1965.
С.	С.Лосев
ШИЛЛЕР Иоганн Кристоф Фридрих (Schiller Johann
Christoph Friedrich; 1759—1805) — немецкий поэт,
драматург, теоретик искусства.
Имя поэта-романтика Фридриха Шиллера встреча-
ется в романе дважды (см.: «Под небом Шиллера и Ге¬
те» — 2, IX. 6; «IIрп свечке, Шиллера открыл» — 6, XX,
4) и имеет отсылку к образу романтического героя, по¬
эта Владимира Ленского.
Восприятие Шиллера как знамени немецкого роман¬
тизма восходит в «Евгении Онегине» к книге Ж. де
Сталь «О Германии» (см. черновики первой главы: «Он
знал немецкую словесность / По книге госпожи де
Сталь» - Т.6. С.219).
Пиетет к Шиллеру взрастил целую плеяду русских
романтиков и создал традицию его почитания (культ
Шиллера в семье Тургеневых, идущий от Андрея Ива¬
новича Тургенева и его друга А.С.Кайсарова, геттин¬
генских студентов; экзальтированным поклонником
Шиллера был п В.К.Кюхельбекер), в 1810-е—1820-е гг.
влияние философии и поэтики Шиллера особенно
ощущалось в поэтическом кругу В.А. Жуковского.
Наделив Ленского «геттингенской душой», Пушкин
придал своему герою черты идеальной романтической
личности:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
(2,IX,11-14)
Ленский, таким образом, при всей живости изображе¬
ния — некая воплощенная рецепция шиллеровских идей
и поэтических формул на почве русской литературы.
Логика поступков романтического героя закономерно
приводит его к нреддуэлыюй ситуации шестой главы:
Домой приехав, пистолеты
Он осмотрел, потом вложил
Опять их в ящик, и раздетый,
При свечке, Шил.лера открыл...
(6. XX. 1-4)
Открытая книга Шиллера п предсмертная элегия
Ленского — в ряду поведенческих стереотипов роман¬
тического героя, те же мотивы определяют содержа¬
ние, характер и самый жанр элегии Ленского-поэта.
«Чужой текст» элегии Ленского включен в общий
строфический рисунок романа (ср.: Письма Татьяны
и Онегина. Песня девушек) и таким образом организо¬
ван авторской интонацией. Текст элегии Ленского
представляет собой абсолютную цитату, набор элегиче¬
ских мотивов, формул и поэтизмов («чужой текст»
элегии подробно исследован Ю.М.Лотманом в его ком¬
ментарии к роману — см.:Лотлшн. С.297—300), одна¬
ко не становится пародией в настоящем виде. По спра¬
ведливому замечанию Б.В.Томашевского, «те, что ныне
нами переживается как общее элегическое место, во
[733]

Ill II.IЛ КР
III
времена Пушкина звучало как направленная литера¬
турная цитация, как сознательное и явное обнажение
литературного фона произведения» (Толшшевский П.В.
Пушкин — читатель французских поэтов // Пушки¬
нист: Пет.-лит. сб. IV. 11г., 1922. С.224).
Поэтические аналогии элегии Ленского — «К реке
М...» (1795), приписывается И.А.Крылову, «Падение
листьев. Элегия» (1811) М.В.Милонова, «Мечты. Пес¬
ня [из Шиллера |» (1812) В.А.Жуковского, «Пробужде¬
ние» <1820> В.К.Кюхельбекер — так или иначе восходят
к тексту элегии Шиллера «Идеалы», сам шил.те|ювский
текст эксплуатировал общеэлегические формулы.
Основные поэтические мотивы, образующие эмоцио¬
нальный рисунок «Идеалов», — «весна дней», «златое
время» — метафора молодости; скоротечность этой норы
фиксируется в метас|юре «увядания», «отцветших дней».
Эти поэтические срормулы появились в русской поэзии
и в «Идеалах» Шиллера приблизительно в одно время
(см. подробнее об этом: Вацуро. Лирика. С.118).
Итогом «контаминации лирических мотивов, восхо¬
дящих к разным источникам» (Там же. С.119), стало
обращение русских поэтов-переводчиков к «Идеалам»
Шиллера, тексту, который оптимально соответствовал
определению жанра элегии, существовавшему в рус¬
ском эстетическом сознании 1810-х—1820-х гг.: «жа¬
лоба человека на жизнь», «песня грустного содержа¬
ния» (Белинский).
К 1820 г.. времени создания шестой главы «Евгения
Онегина», было сделано три русских перевода «Идеалов»:
М.В.Милонов. «К юности» (Санкт-Петербургский вест¬
ник. 1812. 4.1. С. 161—163), П.Шапочников. «Мечта¬
нье: Пер. из Шиллера» (Чтения в Беседе любителей рус¬
ского слова. 1812. 4.7. С.38), В.А.Жуковский. «Мечты:
Из Шиллера» (BE.
1813. 4.70. № 14.
С.81).
Пушкин мог
быть знаком с рус¬
ским переводом
«Идеалов», гак
как уже в январе
1826 г. произведе¬
ния Шиллера бы¬
ли в Михайлов¬
ском под рукой
Пушкина (см.:
письмо II.А.Плет¬
нева от 21 января
1826 г.: «Вот те¬
бе, радость моя,
и книги. 11исьма de Junius... Театр de Schiller 40 руб., да
его мелкие стихотворения особо 8 руб.» — Т. 13. С.255).
Лирико-эстетические мотивы «Евгения Онегина»,
связанные с образом Ленского, характеристикой его
Ф. Шиллер. Мориц-Станл с орнг. Симоновича. 1830-е гг. Гранюра
поэтического творчества, предсмертной элегией и гибе¬
лью на дуэли, оказались своеобразным итогом бытова¬
ния в русской лирике 1810-х гг. элегических формул,
мотивов и поэтизмов.
Ключевые понятия, опорные слова, элегизмы и по¬
этические формулы «Идеалов» IМиллера (подлинника
и русских версификаций) обнаруживаются в следую¬
щих стихах шестой главы «Евгения Онегина»: «при
свечке, Шиллера открыл» (XX. 4), «Куда, куда вы
удалились, / Весны моей златые дни? / Что день гря¬
дущий мне готовит?» (XXI, 3—5), «Так он писал
темно и вяло» (XXIII. 1): ср. эпитет «вялый» относи¬
тельно элегии в автохарактеристике «Идеалов» Шил¬
лера — письмо В. фон Гумбольдту от' 7 сентября 1795 г. —
Шиллер Ф. Собр соч.: В 4 т. CI16., 1901. Т. I. С.376—
377: метас[юру «увядания» применительно к ушедшей
юности); «На модном слове идеал / Тихонько Лен¬
ский задремал» (XXIII, 7—8); «...цвет прекрасный /
Увял на утренней заре...» (XXXI, 12—13 — ср. слова
Ленского об Ольге, «искушаемой» Онегиным, — «Что¬
бы двухутренний цветок / Увял еще полураскрытый»
в строфе XV. XVI. XVII, 11-12).
Помимо собственно реминисценций из элегии Шил¬
лера, Пушкин развивает в четырех строфах шестой
главы почти все темы «Идеалов»:
гибель идеалов молодого героя —
Во цвете радостных надежд,
Их не свершив еще для света...
И.-Ф.Шиллер. Риг. А.С.Пушкина. 1829.
Карандаш
|734|

Ill II III кои
<...>
Увял!
(XXXVI. 2-3. 5);
победа суровой действительности, «прозы жизни» —
Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят...
(XLIII, 5-6);
благодарное прощание с юностью —
.. .простимся дружно,
О	юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры.
За все, за все твои дары;
Благодарю тебя.
(XLV, 3—9);
обретение нового смысла существования в творчестве —
А ты, младое вдохновенье,
Волнуй мое воображенье.
Дремоту сердца оживляй,
Б мой угол чаще прилетай,
Не дай (нтыть душе поэта...
(XLVI, 5-9)
Б конце восьмой главы романа оказывается востре¬
бованным принципиальный лирико-эстетический мо¬
тив элегии Шиллера — мотив благодарности труду-уте-
шителю:
Н ты, живой и постоянный,
Хоть малый труд. Я с вами знал
Всё, что завидно для поэта...
(8. L. 3-5)
Заключительный мотив «Идеалов» — новое ощуще¬
ние гармонии мира — прямо соотносим с «Путешестви¬
ем Онегина», эстетическим и сакральным смыслом его
праздничности и жизнелюбия.
М. Ф. Климентьева
III	II III КОВ Александр Семенович (1754—1841) —
прозаик, поэт, переводчик, критик, государственный
деятель. Обучался в Морском кадетском корпусе.
В 1790 г. участвовал в войне со Швецией, в чине капита¬
на второго ранга командовал фрегатом «Николай», на¬
гражден золотым оружием с надписью «За Храбрость».
При вступлении на престол Павла I произведен в капи¬
таны первого ранга, эскадр-майоры, генерал-адъютан-
ты. Б 1796 г. избран членом Российской академии.
Б 1798 г. щюизведен в вице-адмиралы, назначен членом
Адмиралтейской коллегии, но оказался в опале и был
удален от двора. Б 1812 г. назначен государственным
секретарем вместо М.М.Сперанского. По поручению
Александра 1 писал правительственные манифесты,
приказы по армиям, рескрипты. «...Писанные им ма¬
нифесты действовали электрически на целую Русь. I le-
смотря на книжные, иногда несколько напыщенные
выражения, русское чувство, которым они были про¬
никнуты. сильно отзывалось it сердцах русских людей»
(Аксаков С.Т. Собр. соч.: Б 4 т. М., 1955. Т.2.
С.305—306). Ораторская проза Шишкова оказала
влияние на русскую литературу 1812—1814 гг., сказа¬
лась в творчестве Пушкина. С деятельностью Шишко¬
ва в 1812 г. связаны строки Пушкина из «Второго по¬
слания к цензору» (1824):
Сей старец дорог нам: друг чести, друг народа,
Он славен славою двенадцатого года...
(Т.2. С.368)
В 1813 г. Шишков сопровождал армию в загранич¬
ном походе. В этом же году’ он стал президентом Рос¬
сийской академии, в 1814 г. — членом Государственного
совета. В 1824—1828 гг. Шишков — министр народ¬
ного просвещения и главноуправляющий делами ино¬
странных исповеданий. В 1826 г. им был представлен
на утверждение Николаю 1 новый цензурный устав,
названный современниками «чу гунным» и просущест¬
вовавший до 1828 г. В 1826 г. Шишков был назначен
членом Верховного суда над декабристами. Будучи
убежденным приверженцем монархического государ¬
ства. ни в коей мере не разделяя идей декабристов,
Шишков, однако, добивался смягчения их участи.
I	lepy Шишкова принадлежат переводы с немецкого,
французского, итальянского. В 1805 г. он перевел «Сло¬
во о полку Игореве», снабдив его пространным коммен¬
тарием. Шишков — автор пьесы «Невольничество»
(1780), оды на вступление на престол Александра I
(1801), стихотворений на разные случаи, переложений
псалмов. Был известен Шишков н как детский ниса-
тель, переводчик «Детской библиотеки» 11.-Г. Камне.
Изучение церковно-славянского языка привело
Шишкова к созданию лингвистической и литературной
теории, изложенной в книгах «Рассуждение о старом
п новом слоге российского языка» (1803), «Прибавление
к рассуждению о старом и новом слоге российского язы¬
ка» (1804), «Рассуждение о красноречии Священного
Писания» (1810) и др. сочинениях. По мнению Шиш¬
кова, заимствования иностранных слов недопустимы,
церковно-славянский язык открывает широкие воз¬
можности для словообразования. Он пытался внедрить
в русский язык неологизмы, произведенные от русских
корней, — они должны были заменить иноземные сло¬
ва: вместо анатомии — трупоразьялие, вместо оратора -
краснослов, вместо аристократии — вельможедержа-
вие, вместо антипатии — противустрастие и др.
Выступления Шишкова были направлены против
Карамзина и его последователей, сближавших литера¬
турным язык с разговорным языком образованного об¬
щества. широко вводящих в литературный язык иност¬
ранные*, прежде всего французские слова, а также слова,
образованные но типу французских. «Старые писа¬
тели сказали бы: в этом городе или стране, повсюду на-
1735]

ШИШКОВ
III
А.С.Шишков. О.А.Кипренский. 1825. Итальянский карандаш
блюдается порядок и спокойствие, а нынешние гово¬
рят: все, что вы в этом городе видите, носит на себе
(будто какое платье) отпечаток порядка и спокойст¬
вия. Выражение сие переведено с французского porter
I’empeinte» (Шишков А.С. Собр. соч. и пе|)сводов.
Ч.1-14. СПб., 1831. Ч.12. С. 193—194). Шишков бо¬
ролся с украшенным стилем карамзинистов, приятнос¬
ти и правильности карамзинского слога противопос¬
тавлял простоту и ясность.
В литературном споре с Карамзиным Шишков ис¬
пользовал политические аргументы, обвиняя своих
противников в отсутствии патриотизма, преклонении
перед иноземным, безверии. Шишков стремился про¬
тивостоять воздействию на русское общество просвети¬
тельских идей западноевропейской культуры. В проти¬
вовес европеизму Карамзина выдвинул принцип
русского начала, народности.
«Рассуждение о старом и новом слоге российского
языка» вызвало полемические отклики сторонников
Карамзина — М.Н.Макарова и Д.В.Дашкова. В по¬
следующем Шишков и его единомышленники —
А.А.Шаховской, С.А.Ширинский-Шихматов и др.
явились адресатами эпиграмм, объектами пародий¬
ных стихотворений К.Н.Батюшкова, 11.А.Вяземско¬
го, В.Л.Пушкина и др. поэтов. Полемика между
шишковистами и карамзинистами обострилась после
создания литературных обществ «Беседа любителей
русского слова» (1811 — 1816) и «Арзамас»
(1815—1818). Возглавляемая Шишковым «Беседа»
объединила как эпигонов классицизма (Д.П.Хвос¬
тов), так и первоклассных писателей (Г.Р.Державин,
И.А.Крылов). Члены «Арзамаса» (В.А.Жуковский,
К.Н.Батюшков, В.Л.Пушкин и др.) защищали ка-
рамзинскую реформу литературного языка, завоева¬
ния карамзинской школы писателей. Пушкин, будучи
членом «Арзамаса», неоднократно выступал против
Шишкова и писателей его круга:
Угрюмых тройка есть певцов —
Шихматов, Шаховской, Шишков,
Уму есть тройка супостатов —
Шишков наш, Шаховской, Шихматов,
Но кто глупей из тройки злой?
Шишков, Шихматов, Шаховской!
(«Угрюмых тройка есть певцов...», 1815 //
Т. I. С. 150; см. также: «К Жуковскому», 1816)
Впоследствии Пушкин учел некоторые положения
теории Шишкова, борясь против украшенного карам¬
зинского слога за «нагую простоту».
В «Евгении Онегине» упомянут Академический сло¬
варь — «Словарь Академии российской», работу но под¬
готовке второго издания которого, по существу, возгла¬
вил Шишков, настоявший на том, чтобы в словарь не
вошли многие иностранные слова (см.: АКАДЕМИЧЕ¬
СКИЙ СЛОВАРЬ).
Связано полемикой о литературном языке, о праве
писателя включать в текст иностранные слова и шутли¬
вое извинение автора «Евгения Онегина» перед Шиш¬
ковым:
Она казалась верный снимок
Du сотте ilfaut... (Шишков, прости:
Не знаю, как перевести.)
(8, XIV, 12-14)
В печатном тексте вместо фамилии Шишкова зна¬
чились три звездочки (Т.6. С.652), в беловой руко¬
писи — III*... (Т.6. С.623). Кюхельбекер склонен
был видеть в звездочках намек на себя и читал:
«Вильгельм, прости...» («...Очень узнаю себя самого
под этим гпероглифом...» — Кюхельбекер. С. 101).
10.11.Тынянов считал, что «расшифровка “Шиш¬
ков”, принятая до сих пор, довольно сомнительна»
( Тынянов Ю.Н. Пушкин и Кюхельбекер // ЛИ.
Т. 16—18. С.372). Мнение Тынянова, однако, опро¬
вергается наличием буквы «III» в рукописях и не
встретило поддержки у текстологов. Оборот, приме¬
ненный в этом стихе, заимствован из эпистоляр¬
ной практики карамзинистов, ср.: «Знаю твою
нежность (сказал бы деликатность, да боюсь
Шишкова)» (Карамзин И.М. Письма Н.М.Карам¬
зина к И.И.Дмитриеву. СПб., 1866. С. 183; Лот-
ман. С.351).
Можно говорить о том, что в «Евгении Онегине» на¬
шло отражение и творчество Шишкова — детского пи¬
сателя. В первой главе романа, в описании детства
Онегина, есть скрытая цитата из Шишкова. Ср.:
[736]

III. I и ил
Ребенок был резон...
(I. III. 8)
Ягненок был резов.
(ШишковЛ.С. Собр. соч. и переводов.
М.1-14. СПб., 1818. 4.1. С.ЗЗ)
Приведенная для еоноетавления с пушкинской п ро¬
ка из стихотворения «Ягненок» (забавна и такая па¬
раллель: «Monsieur ГАЬЬё <...> дитя <...> / Слегка за
шалости бранил...» — «Ягненка мать журила...»). Сти¬
хотворение «Ягненок» входило в переведенную Шиш¬
ковым «Детскую библиотеку» Кампе — вышедшая
впервые на русском языке в 1787 г.. она выдержала де¬
сять изданий (9-е изд. — 1846). С.11.Жиха|>ев 9 января
1807 г. записал в своем дневнике: «Гаврила Романо¬
вич [Державин. — Н.М.] представил меня А.С.Шиш¬
кову... <...> С большим любопытством рассматривал
я почтенную фигуру этого человека, которого детские
стихи получи.]и такую народность, что, кажется, нет
пи в одном русском грамотном семействе ребенка, ко-
торого не учили бы лепетать:
Хоть весною
П тепленько,
А зимою
Холодненько.
Но и в стуже
Нам не хуже, и проч.»
(Жихарев. Записки. Т.2. С.84)
Некоторые стихи из «Детской библиотеки», в том
числе стихотворение «Ягненок», много раз печатались
в детских альманахах п азбуках. По-видимому, знако¬
мое Пушкину с детских лет стихотворение «Ягненок»
отозвалось в рассказе о детстве заглавного героя «Евге¬
ния Онегина».
Шишков, по свидетельству близкого к нему К.С.Сер-
бииовича, «в Пушкине признавал... истинный талант.
Он ему правился более Жуковского — за особенную чи¬
стоту языка и всегдашнюю ясность» (PC. 1896. № 9.
С.577). 3 декабря 1832 г. Шишков выступил с предло¬
жением избрать Пушкина в действительные члены
Российской академии. 13 января 1833 г. Пушкину был
выдан диплом члена Академии за подписью Шишкова.
В письме в Академию от 1(5 декабря 1833 г. Шишков
обратился с просьбой к Пушкину принять вместе
с В.А.Поленовым, В.И.Панаевым и 11.11.Соколовым
попечительство над изданием его «Сочинений и перево¬
дов» в 16т., которое п|>едпринималось для обеспечения
оставшейся круглой сиротой внучки Шишкова —
С.А.Шишковой. Пушкин ответил согласием, в 1834 г.
в числе «попечителей малолетней девицы Софьи Шиш¬
ковой» обьявил о продаже этого издания (Сев. пч.
1834. № 66. 23 марта).
Лит.: Поэты 1790— 1810-х гг. / Вступ. ст., сост. Ю.М.Логмана;
Подгот. текста М.Г.Альтшуллера; Вступ. заметки, биогр. справки
и примеч. М.Г.Альтшуллера и Ю.М.Логмана. Л., 1971. С.355—364;
Тынянов К).II. Архаисты п Пушкин // Пушкин и его современники.
М.. 1968. С.23—121; Нупреянова /;.//. Основные направления и те¬
чении русской литературно-общественной мысли первой четверти
XIX в. // История русской литературы: В 4 т. Л., 1981. Т.2. С.20—25;
Huno/fmdoe II. Н. Очерки по истории русского литературного языка
XVII—XIX веков. 3-е изд. М., 1982.
Н. И. Михайлова
ШЛАФОР
II	обновила наконец
На вате шлафор и чепец.
(2. XXXIII. 13-14)
Шлафор (шлафрок) — «мужская или женская про¬
сторная домашняя одежда, достигающая по длине ло¬
дыжек и подпоясанная обычно витым шнуром е кистя¬
ми на концах. Название заимствовано из нем.
Sehlafrock — халат, п|юизводного от Schlaf — тон и Коек —
пиджак, сюртук» (Кирсанова. Костюм... С.330).
В XIX столетии, как правило, женщины носили его до
обеда, занимаясь домашними делами. Но могли в де¬
ревне, отказавшись от светских правил, носить шла¬
фор в течение всего дня. Видимо, так и поступала стар¬
шая Ларина. Ее шлафор был на вате, этот материал
для утепления использовался людьми среднего достат¬
ка, богачи могли позволить себе и мех.
В гардеробе графа Н.П.Шереметева было несколько
видов шлафоров: длинные шелковых материй, все они
были ярких цветов, узорные, подбиты ватой — толстой,
потоньше, «средственной» н тоненькой; шлафроки без
ваты и шелка, к ним специально «подкладывается и от¬
нимается особая ватка на ленточках»; и просто из бу¬
мажных материй, числом — 31 (см.: Приселков Л/.//.
Гардероб вельможи конца XVIII — начала XIX в. // За¬
писки историко-бытового отдела Государственного
Русского музея. [Т. ] 1—2. Л., 1928. [Т. ] 1. С.95-118).
Вошедшие в моду в XVIII столетии шлафроки были по¬
пулярны до конца XIX в.
Е. И. Потемииа
ШЛЯПА
11, флер от шляпы отвернув...
(6. XLI, II)
Шляпа — «мужской или женский головной убор из
материалов, позволяющих сохранять устойчивую
форму. Название от нем. Schlappe; заимствовано еще
в допетровскую эпоху» (Кирсанова. Костюм...
С.332). В пушкинское время шляпа являлась неотъ¬
емлемой частью женского костюма. В начале 1820-х гг.,
как пишет «Московский телеграф» («Взгляд на Моск¬
ву в 1824 году»), изменения коснулись и этого голо¬
вного убора: «...женские шляпки потерпели такую же
перемену: сперва под огромными шляпами не видно
было прелестных личек; потом мода позволила им вы¬
|737|

IIIOMIIO.I
глянуть на белый свет; к концу же года опять увели¬
чила ноля н тулью шляп до невероятности — оставя
однако же лицо па свободе: в таком уборе с распущен¬
ными лентами прелестную Москвитянку можно было
бы почесть за какую-нибудь Луизу, или Амалию из се¬
мейственных картин Августа Лафонтена...» (Л/7’.
1825. № 1. Прилож. С.З). В то время в моде были
шляпы разной формы и разного цвета: черные, бе¬
лые, серо-лиловые; в конце 1825 г. «Дамский жур¬
нал» объявляет самым популярным цветом для шля¬
пок — кашу (cahou), соединенный с голубым или
синим (см.: .\<‘> 24. Декабрь. С.247). Материал был так¬
же различен: стружковые, из соломы Сарачпнского
пшена, из гроденапля, из атласа, бархата и проч.
Многие из них украшались цветными яркими лента¬
ми. живыми цветами: «В полунаряде, на шляпку из
белых стружек прикалываются ветка пунцового ши¬
повника или ветка шевр фёль розе. Сии ветки при¬
крепляются атласным бантиком поверх тульи. Такой
же бантик прикрепляет другую ветку на левом краю
полей, под которыми есть еще два, а не редко п четы¬
ре атласных бантика» (Дамский журнал. 1825.№ 16.
Август. С. 152); «Белые гроденаплевые шляпки еще
не вышли из моды: их убирают цветною тафтою н по¬
лосатыми лентами с букетом нерасцветших роз.
Шляпки вообще делаются большие и с боков несколь¬
ко выгнуты. Самая модная уборка шляи страусовыми
перьями a la cockatoo, то есть перья прикалывают
прямо и загибают назад в виде короны. Также новая
и любимая уборка черных шляпок пестрыми цветами,
перемешанными с пучками черных петушьих перьев»
(МТ. 1825. № 3. Прилож. С.53). Правда, столь вы¬
чурные шляпки не у всех вызывали восхищение. Так,
знакомая I1ушкнна K.11.Янькова, |м)дившаяся в 7()-е гг.
XVIII столетия, не была довольна модой на головные
уборы 20-х гг. XIX в.: «А на голове носили токи и бе¬
реты, точно лукошки какие, с целым ворохом перьев
и цветов, перепутанных блондами. Уродливее ничего
и быть не могло; в особенности противны были шляп¬
ки, что называли кибитками (chapeau Kibiek)» (Рас¬
сказы бабушки. С.288).
И столбик с куклою чугунной
Под шляпой с пасмурным челом...
(7, XIX, 12—13)
В этих строчках речь идет о скульптурном изображе¬
нии императора Наполеона, на голове которого надета
треуголка. Треуголка, которую носил Наполеон и его
войско, произошла ог широкополой шляпы, поля кото¬
рой еще в начале XVIII в. стали пригибаться в несколь¬
ких местах. В дальнейшем треуголку образует покрой.
Лит.: Тщшбукин II.М. Очерки по истории костюма. М., 1994.
И. II. Потемина
IIIOMIIO.I — «Железный или деревянный, прямой,
круглый прут, которым прибивают... заряды у ручного
огнестрельного оружия» (Слов. Акад. Российской.
4.4. Отб.911).
В сцене дуэли Онегина и Ленского 11ушкип подроб¬
но описывает подготовку к поединку:
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули...
(6, XXIX, 1-3)
В наборы принадлежностей для заряжания и чистки
дуэльных пистолетов входили, как правило, два дере¬
вянных шомпола е различными металлическими нако¬
нечниками. Один использовался для чистки ствола от
пороховой копоти, возникавшей в результате выстре¬
ла, с помощью другого пуля загонялась в ствол:
А сквозь ветви те глядят...
<...>
11о	патрону откусили,
Вбили шомполом заряд.
(Воевода, 1833 //Т.З. С.314)
Согласно правилам пистолеты заряжал секундант од¬
ной из противоборствующих сторон под присмотром
секунданта противника. Учитывая богатый дуэльный
опыт Зарецкого, можно предположить, что подготовку
оружия к поединку тот взял на себя. Так как от того,
сколь крепко пуля была забита в ствол, зависели сила
и точность выстрела, опытные бретеры обращали на
это особое внимание.
«На, возьми, подсыпь на полку, — сказал офицер,
подавая своему товарищу другой пистолет. — Приколо¬
ти покрепче нулю, братец» (Загоскин М.Н. Рославлев,
или Русские в 1812 году // Загоскин М.Н. Соч.: В 2 т.
М., 15)87. Т.1. С.323).
А.И. Невский
ШОССЕ — дорога, выложенная щебнем («убитая кам¬
нем»), покрытая слоем песка и утрамбованная.
Современем (по раечнеленыо
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот) дороги верно
У нас изменятся безмерно:
11	locce Россию здесь и ту г,
Соединив, пересекут.
(7. XXXIII, 3-8)
Шоссе стали строить в Х\ 11 в. во Франции. В России
первое шоссе — от Петербурга до Москвы — было ност-
|ин‘но в 20-е годы XIX в. Первая главка «<Путешествия
из Москвы в Петербург>» (1834) так и называется —
«Шоссе» («Катясь но гладкому шоссе, в спокойном эки¬
паже, не заботясь пи о его прочности, ни о прогонах, ни
о лошадях...» — Т.11. С.243); в ней, как и в «Евгении
Онегине», I lyiiiKini пишет об устройстве российских до¬
рог как об определяющем направлении российского про-
|738]

III IIOI'M
грчга. Относится он к :т>му прнрессу неоднозначно.
С одной стороны, стржгельство дорог, конечно, необходи-
мо, с другой — дороги «были бы еще лучше, если бы гу¬
бернаторы менее об них заботились». (1 одной сто|Юны,
«поправка дор>г> п|н)днктована н(Ч)бходимостьн), с дру¬
гой — она есть «одна из самых тяпктных повинностей»
и «большею частью, щнмдог к уттнчнио и взяткам» (Там
же). С одной стороны, блштателыю то будущее, когда
«шоссе Россию здесь и тут, / Соединив, пересекут», ког¬
да «раздвинутся» горы, пророются «дерзостные своды»
под водой, с другой — какой во всем этом смысл, если
этот прогресс по-российски сведется к неизбежному
трактиру «на каждой станции»?
В.	А. Кошелев
III	II1111, — «порода комнатных собак, шавка, космат-
ка» (Даль). Любопытно отметить, что в XIX в. и ком¬
натных собак — благородных немецких шпицев. —
завезенных в Россию в XVIII в., п дворняжек — беспо¬
рочных собак — могли называть одним и тем же имевшим
иронический оттенок словом «шавка». В Энцикло¬
педическом словаре Брокгауза—Еф|юна дано такое оп¬
ределение шпицев: «немецкая порода сторожевых со¬
бак. некогда распространенная под названием шавок»
(Т.8. С.846).
В XVIII в. очень маленькие комнатные шпицы были
популярны во многих европейских странах. В екатери¬
нинское царствование мода на них пришла и в Россию.
V старухи Хлестовой из комедии А.С.Грибоедова «Горе
от ума» миниатюрный шпиц с длинной мягкой шер¬
стью. Мол чал ин описывает его так:
Ваш шннц — прелестный шпнц,
не более наперстка;
>1 гладил всё его: как шелковая шерстка!
(Д.З. Явл.12)
Вероятно, «косматый шпиц» из пушкинской поэмы
«Граф Нулин» (1825). который «вдруг залая, / Пре¬
рвал Параши крепкий сон» (Т.5. С. 11), больше похож
на лохматых дворовых собак, чем на шпицев — любим¬
цев Екатерины II. се вельмож и придворных.
Известно, что комнатные собачки стоили больших
денег и что ими очень дорожили: в газетах пушкинско¬
го времени можно найти объявления, в которых на¬
шедшим пропавших «оболонских» собак, мопсов или
шпицев были обещаны, например, сто пятьдесят руб¬
лей. Но в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1819 г.
было напечатано такое объявление: «Прошлого Июня
19 числа пропала маленькая собачка шпиц, у коей
шерсть белая, туловище до половины острижено, с чер¬
ными пятнами. Кто оную доставит по Большой Мор¬
ской, под № 175, тог получит от Г-на Кокошкина де¬
сять рублей в награждение» (№ 352. С.597). Так что,
скорее всего, Г-н Кокошкин искал не шпица, а дворо¬
вую собаку, маленькую, с длинной шерстью.
Собака, упомянутая 1Кшкиным в седьмой главе ро¬
мана «Евгений Онегин», могла быть комнатным «не¬
лестным шпицем», как у Хлестовой, или обыкновенной
небольшой дворняжкой, или, вероятнее всего, чем-то
средним — шавкой:
У Пелагеи Николавиы
Всё тот же друг мосьё Финмуш,
11	тог же шпиц, и тот же муж...
(7. XLV, 9-11)
И. А. Пономарева
ШГЮРЫ
Бренчат кавалергарда шпоры...
(I. XXVIII, 9)
Шпоры — металлический (железный, стальной, се¬
ребряный, золотой) прибор, привинчиваемый к каблу¬
ку или пристегиваемый к сапогу, или предназначенный
помогать управлению лошадью или наказывать ее.
Шпоры были известны уже в древности восточным на¬
родам. «Изобретенья чужеземной старины», — назвал
их кавалерист М.К).Лермонтов.
Большое значение шпоры приобрели в Средние века,
сделавшись символом благородства. Так. в Энциклопе¬
дическом словаре Брокгауза—Ефрона в статье о шпо¬
рах помещен содержательный экскурс в историю: «По¬
свящаемому в рыцари прежде всего надевали шпоры,
вассалы, принимая присягу снимали их. Рыцари име¬
ли шпоры золотые или золоченые, их оруженосцы — се¬
ребряные...» (Энцикл. словарь. (Брокгауз). Т.39-а.
С.847—848). Во Франции при миропомазании короля
один из пэров нес его шпоры.
В пушкинское время шпоры перестали быть нсклю-
чительной привилегией знатн, хотя наличие маленьких
шпор, не имеющих функционального значения, так же
как и шпаги, осталось признаком дворянского проис¬
хождения. Шпоры существовали во всех видах регуляр¬
ной кавалерии (кирасиры, драгуны, гусары, уланы),
а также у офицеров и нижних чинов в других родах войск
(пехота, артиллерия, инженерные войска), которым
полагаюсь быть верхом. Казаки вместо шпор употреб¬
ляли нагайку. Отправляясь на бал, офицер должен был
надевать бальные туфли, во-первых, в соответствии
с требованиями регламента, во-вторых, чтобы избежать
неприятностей, вроде той, свидетелем которой стал по¬
сланник Сардинского кораля Ж.де Местр на одном из
петербургских балов в августе 1809 г.
«Великий князь Константин Павлович [брат Алек¬
сандра I. —.Т.П. | танцевал с длинными шпорами, как
подобает тактику. II вот, во время энергической атаки,
случилось, что, взяв Марью Антоновну [Нарышкину,
фаворитку Александра I. — J.П. | под бока, он до того
запутал свои шпоры в ее шлейф, что, несмотря на са¬
мый отчаянный отпор, воюющие стороны пали вместе
[739]

ШУБА
III
самым живописным образом на поле битвы. Сия эво¬
люция, заслужившая одобрение самых опытных поен¬
ных. была единственной вещью, ожививвюю этот пра¬
здник...» (Местр Ж., де. Письма из Петербурга
в Италию [к королю Сардинскому и его приближенным.
1803-1810]// РА. 1871. Кн. 1. № 6. Стб. 137).
В 20-е годы XIX столетия появление на балу кавале¬
рийского офицера, в нашем случае кавалергарда, в са¬
погах со шпорами означало не столько стремление на¬
рушить запреты начальства, выказав молодечество
и удаль, сколько знаменовало дух времени. В те годы, по
словам Ю.М.Логмана, «“серьезные” молодые люди»
ездили на балы, «чтобы там не танцевать» (Лот¬
ман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни //Лит.
наел, декабристов. С.62). Цель их пребывания в об¬
щественных местах — политические дискуссии, а все
виды светских развлечений — танцы, карты, волокит¬
ство — встречают с их стороны суровое1 осуждение как
знаки душевной пустоты.
Пушкин от лица литературного героя в «<Романе
в письмах>» (1829) так охарактеризовал впечатление
незабываемой норы своей юности: «В то время строгость
правил и политическая экономия были в моде. Мы явля-
лись на балы не снимая шпаг — нам было неприлично
танцовать, и некогда заниматься дамами» (Т.8. С.55).
Следует признать, самому Александру Сергеевичу гораз¬
до ближе серьезного кавалергарда со шпорами был его
более бесшабашный современник, неизвестный офицер,
который, подобно Пушкину, «был от балов без ума»:
«Вот я уже в го[юде — вот на балу, вот кадриль, другой,
lizn 	 				—*
t'	ЛсА,
Сапог со шпорой. Рис. А.С.Пушкина. 1833. Чернила
оча|ювательный валы*, не успеешь одуматься — вот и ма¬
зурка. терзание, я еще ей ничего не сказал, тоща как
в продолжение 5 часов говорил — и все не досказал. Вот
мазурка кончается, а я еще не договорил — до следующе¬
го балу — прощайте... смотрите ж. приезжайте!» (Нача¬
ло воспоминаний неизвестного, писаных в 1859 г. //
Сборник старинных бумаг, хранящихся в Музее
П.И.Щукина. 4.1-10. М., 1901. 4.8. С.183).
Л. Л. Ивченко
ШУБА
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят...
(1, XXII, 3-4)
Шуба — «мужская или женская одежда из меха, раз¬
личного покроя. Название от араб. Jubba — одежда
с длинными рукавами. <...> ...Шубами вплоть до кон. 19в.
называли не всякую меховую одежду, а только крытую
сверху тканыо — бархатом или просто крашениной
в зависимости от достатка владельца» (Кирсанова. Кос¬
тюм... С.336—337).
11а Руси шубы были одним из самых распространен¬
ных видов верхней одежды. В описи гардероба графа
Н.П.Шереметева (см.: Приселков М.Д. Гардероб вель¬
можи конца XVIII — нач. XIX в. // Записки историко-
бытового отдела Государственного Русского музея.
Т. 1—2. Л., 1928. Т. 1. С.95— 118) упоминаются ;ще шу¬
бы: одна из них работы мастера Донзеля — на медвежьем
меху, крытая черно-синим Кашмиром, другая сделана из
меха белого волка, покрыта темно-лиловым бархатом.
Для дам «Московский Меркурий» в 1803 г. рекомендовал
шубы, крытые* шелком: «шуба шелковая — белая или раз¬
ных цветов. Когда не надевают шубы, тогда употребтяют
шелковый или кисейный Мамелук» (Московский Мер¬
курий. 1803. 4.1. № 1. С.75).
Е.И. Потемнна
ШУТ ПЕЧАЛЬНЫЙ
Архивны юноши толпою
На Таню чопорно глядят,
И про нее между собою
Неблагосклонно говорят.
Один какой-то шут печальный
Ее находит идеальной,
И, прислонившись у дверей,
Элегию готовит ей.
(7, XLIX. 1-8)
Этого персонажа мимоходом отметил В.В.Набоков,
сосредоточившийся на лексическом своеобразии его
наименования: «Слово "hint" имеет множество значе¬
ний. Основные семантические разновидности таковы:
шут придворный, клоун, полишинель, а также юмори¬
стический эвфемизм вместо “черт" или “домовой", от¬
|740|

ш
ШУТ ПЕЧАЛЬНЫЙ
куда и синонимическое употребление его вместо “про¬
казник”, “негодник”, “мошенник” в разговорной речи
пушкинской норы» (Набоков. Комментарий. С.514).
Пн одно из перечисленных значений не исчерпывает,
однако, данного словоупотребления. У Пушкина шут —
печальный, и этог оксюморон в своих истоках ведет то
ли к Шекспиру (шут в «Короле Лире»), то ли к коме¬
дии масок (Пьеро).
Традиция печального или даже мрачного шутовства
прижилась и на русской почве. К ней нередко прибегал,
например, знаменитый шут Петра 1 Балакирев (ср. эпи¬
зод главы «Во дворце» из романа U.I[.Лажечникова
«Ледяной дом», где Балакирев шутит зло и горько). Весе¬
лость с печальным оттенком, очевидно, более соответст¬
вовала национальному характеру (ср. гоголевский «смех
сквозь слезы»). Так, о знаменитом остроумце пушкин¬
ского времени А.С.Меишикове, правнуке петровского
сподвижника, великий князь Михаил Павлович сказал:
«Если мы будем смот|)еть на лицо князя с двух противо-
паюжных сторон, то одному будет казаться, что он на¬
смехается, а другому — что он плачет» (Пыляев М.Н.
Замечательные чудаки и оригиналы. СПб., 2001.
С.	125). Печальное шутовство было отличительной осо¬
бенностью остроумцев пушкинского круга (11.А.Вязем¬
ский. А.Н.Раевский, С.А.Соболевский...), как, впро¬
чем, и самого автора «Евгения Онегина». Главный герой
романа (ср. в черн, вар.: «Шут в Чильд-Гарольдовом
плаще» — Т.6. С.441) привлекает Автора и своей способ¬
ностью к «шутке, с желчью пополам» (1. XLVI, 13).
Образ «шута печального» не лишен некоторой дета¬
лизации. Он поэт и он первый в московском светском
обществе, кто заметил и оценил Татьяну (следом за
ним это сделал другой поэт, Вяземский). Найдя ее
«идеальной», он оказался конгениальным самому Авто¬
ру («Татьяны милый Идеал» — 8, 1,1, 7). В свою оче¬
редь, мог бы себя отрекомендовать «шутом печальным»
и Автор «полу-смешпых, полу-печальных» глав (По¬
священие, 11). Есть нечто сближающее их н в позе по-
эта-шута: «...прислонившись у дверей, / Элегию гото¬
вит ей». Он участник светской суеты и в то же время
как будто собирается выйти. Таков же у Пушкина не
лишенный автобиографизма Чарский («Египетские
ночи»): он видит себя светским человеком, но поэтиче¬
ская природа сопротивляется, как бы ни претила герою
роль «фигляра», отведенная поэту обществом.
11рочитав седьмую главу и наткнувшись на свое имя.
II.А.Вяземский 23 января 1828 г. в письме к жене мно¬
гозначительно прошелся по адресу автора |юмана: «Он,
шут, и меня туда ввернул» (11ушкнн в неизданной пере¬
писке современников (1815—1837) //ЛИ. Т.58. С.72).
Образ «шута печального» может быть прочтен
и в другом контексте: о нем говорится сразу же после опи¬
сания «архивных юношей». Интересно, что в первона¬
чальных вариантах главы сии юноши вели себя иначе:
они о Татьяне «с восторгом говорят» и «Ее находят иде¬
альной» (Т.6. С.457—458). Словечко «идеал» здесь
очень уместно, поскольку «архивны юноши» — литера¬
торы-шеллингианцы, составлявшие общество любому¬
дров (см.: >11 ЕЛ Л. APXHHHI.I ЮНОШИ). Затем автор
:т> словечко из их лексикона отдает одному из назван¬
ных юношей: «Московских дам поэт [печальный] / Ее
находит идеальной>. Ср. варианты: «Поэт печальный
и журнальный», «11евец печальный и журнальный»,
«Московских дам поэт бульварный», «Московских дам
поэт журнальный» (Т.6. С.458). Эти подробности на¬
водят на соображение о том. что под «шутом печаль¬
ным» подразумевался поэт-любомудр Д.В. Веневитинов
(1805—1827). Основной тон его поэзии — элегиче¬
ская печаль, навеянная в основном безответной, иде¬
альной любовью к Зинаиде Волконской, хозяйке зна¬
менитого салона (см. послание к ней Пушкина «Среди
рассеянной Москвы...», 1827). Веневитинов как «поэт
журнальный» был душою организованного любомудра¬
ми в 1827 г. «Московского вестника». Замечательно,
что цитируемый эпизод о «шуте печальном» Пушкин
напечатал вначале именно в этом журнале (МН. 1828.
№ 1), так что его можно было прочесть как дань памя¬
ти недавно скончавшегося юного поэта (он простудил¬
ся после бала), чью статью о первых двух главах «Евге¬
ния Онегина» Пушкин ценил исключительно высоко,
выделив его одного из «толпы». По воспоминаниям со¬
временников, Веневитинов был склонен к быстрым пе¬
реходам or веселости к приступам меланхолии, в сво¬
ей поэзии он предпочел роль отшельника, в ней часто
слышны мотивы вражды к свету. Но главным качест¬
вом, сделавшим Веневитинова романтической леген¬
дой. была способность среди «московских дам» разгля¬
деть и воспеть свой Идеал.
«Шут печальный», разумеется, обобщенный образ,
в котором пушкинские современники могли различить
некоторые знакомые черты.
И. Л. Викторович
«Шут печальный», на наш взгляд, достаточно узнава¬
ем, и здесь можно высказать еще одну гипотезу. При¬
ведем еще раз пушкинский текст:
Один какой-то шут печальный
Ее находит идеальной,
И, прислонившись у дверей,
Элегию готовит ей.
(7, Х1ЛХ. 5-8)
Приведенные строки перекликаются с эпиграммой,
сочиненной Пушкиным совместное Е.А.Баратынским,
где, в отличие от стихотворного романа, адресат назван
по имени:
Князь Шаликов, газетчик наш печальный,
Элегию семье своей читал...
(Опиграмма па Ша.1икона>, 1827 //Т.З. С.484)
[741 |

ШУТ ПЕЧАЛЬНЫЙ
ш
Заметим, что эпиграмма датируется 15 мая 1827 г.
Работа над седьмой главой «Евгения Онегина», в ко¬
торой отразились впечатления Пушкина от встречи
с Москвой и москвичами. (и в частности — с 11.II.Ша¬
ликовым) после возвращения из ссылки, начата вес¬
ной 1827 г. Черновик интересующей нас строфы был
написан в рабочей тетради № 836, л.30 об., по-види¬
мому, как и другие «московские» фрагменты седьмой
главы, в августе—сентябре 1827 г. (см.: Иезуитова Р. В.,
Левкович Я.Л. Пушкин в работе над «Евгением
Онегиным» // Пушкин. Евгений Онегин. 1989.
С.40. 42-43).
Итак, «шут печальный», сочиняющий Татьяне эле¬
гию, и «газетчик печальный», читающий элегию в кру¬
гу своей семьи, — скорее всего, одно и то же лицо.
Можно с большой вероятностью предположить, что
в «Евгении Онегине», как и в эпиграмме, запечатлен
князь Петр Иванович Шаликов, автор чувствительных
стихов и прозы, редактор «Московских ведомостей»,
издатель «Дамского журнала», дамский угодник, своего
рода достопримечательность Москвы пушкинского вре¬
мени. Черновые варианты рассматриваемой строфы
«Евгения Онегина», которые могут быть прокомменти¬
рованы мемуарами современников о II.И.Шаликове,
подтверждают это.
«Московских дам поэт журнальный», «Московских
дам поэт бульварный» (Т.6. С.458). «Мне сказывал За¬
госкин, — писал в своих “Записках” Ф.Ф.Вигель, — что
во время малолетства случалось ему с родителями гулять
на Тверском бульваре. Он помнит толпу, с любопытст¬
вом, в почтительном расстоянии идущую за небольшим
человечком, который то шибко шел, то останавливался,
вынимал бумажку и на ней что-то писал, а потом опять
пускался бежать. “Вот Шаликов, — говорили шепотом,
указывая на него, — и вот минуты его вдохновения"»
(Вигель. Т.1. С.344). 27 августа 1833 г. Пушкин писал
из Москвы жене: «Однако скучна Москва, пуста Моск¬
ва, бедна Москва. Даже извозчиков мало на ее скучных
улицах. На Тверском бульваре [гуляют] попадаются
две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках
и в фурашке, да кн. Шаликов» (Т.15. С.75).
«И посылает мадригал» (Т.6. С.458). Мадригал —
один из излюбленных жанров Г1.Н.Шаликова. Неслу¬
чайно в эпиграмме «Ответ сентиментальному журнали¬
сту» А.А.Башилов назвал П.И.Шаликова «мадригаль¬
ным шутом» (Русская эпиграмма второй половины
XVII - начала XX в. Л., 1975. С.390).
Пушкин упомянул в черновиках н лорнет, который
дополнял тщательно обдуманный наряд московского
стихотворца. «Костюм этого господина, — вспоминал
В.Н.Бурнашев, — был довольно пестр и претенциозен:
он состоял из модного, того времени, фрака светло-би-
рюзового цвета с золотой искрой и металлическими ми¬
ниатюрными пуговицами, оранжевого открытого жи¬
лета с шалевым бордюром н грнделеневых панталон
с длинными штрипками, на шее был шелковый бирюзо¬
вый галстух с огромным бантом, н из галстуха выдви¬
гались воротнички, или, как тогда их именовали, “по¬
лигоны", до неимоверности туго накрахмаленные,
словно картонные. И левой петлице отложных отворо¬
тов фрака колыхалась пышная алая роза, под левой
мышкой была шляпа-кляк, а правая рука, одетая
в плотно натянутую соломенного цвета лайковую пер¬
чатку, держала двойной лорнет в золотой оправе»
(Бурчащее В. II. Московский граф Хвостов — князь
Петр Иванович Шаликов: (Из Воспоминаний 1827 го¬
да) // Биржевые ведомости. 1873. № 28). С лорнетом
в руке запечатлел II.И.Шаликова и Пушкин в своем
рисунке-карикатуре.
Если учесть, что П.И.Шаликова отличала забавная
внешность — горбатый, «попугайный», как говорили
его современники, нос, длинные бакенбарды, огром¬
ный хохол над высоким лбом, — эксцентрическая мане¬
ра поведения, и все это, как и его пестрый наряд, как
и его нежные, чувствительные стихи, становилось мише¬
нью многочисленных насмешек н эпиграмм, то строки
о нем в «Евгении Онегине» можно расценить как еще
один эпиграмматический отклик I (ушкнна на личность
и сочинения московского пиита.
Любопытно, что II.И.Шаликов был назван Пушки¬
ным в первом издании «Разговора книгопродавца с по¬
этом» (1824), который был помещен в виде евоеобраз-
|742|

Ill
ного предисловия перед первой главой «Евгения Онеги¬
на», напечатанной в 1825 г. Отказываясь воспевать
женщин. поэт отвечает книгопродавцу:
Пускай их Ш.<аликов> поет
(Т.2. C.84I)
19 февраля 1825 г. Пушкин писал из Михайловско¬
го в Москву П.А.Вяземскому: «Онегин напечатан, ду¬
маю, уже выступи.! в свет. Ты увидишь в Разг.<оворе>
Поэта п Книг.<оиродавца> мадригал кн.<язю> Шали¬
кову. Он милый поэт, чатовек достойный уважения,
и надеюсь, что искренняя и полная похвала с моей сторо¬
ны не будет ему неприятна. Он имянно поэт прекрасно¬
го пола. II a bien тёгйё <1и sexe, et je snis bien aise de
m en etre explique piibliquement [У него большие заслу¬
ги перед прекрасным полом, и я очень рад, что публич¬
но об этом заявил ((/>/>■)]■> (Т.13. (1.144; пер.: 533).
Впоследствии, однако, Пушкин заменил свой «мадри¬
гал князю Шаликову» строками:
Пускай их юноша поет,
Любезный баловень природы.
(Т.2. С.327)
Сам же «Разговор книгопродавца с поэтом» в даль¬
нейшем в составе «Евгения Онегина» не печатался.
П 1«ч* же, как мы видели, 11.И.Шаликов нашел свое мес¬
то на «московских» страницах пушкинского романа.
II	еще одно замечание. П.П.Шаликов, связанный
давней дружбой с семейством отца I IyiiiKiina, близкий
приятель его дядюшки Василия Львовича, всегда вос¬
торженно относился к пушкинскому поэтическому ге¬
нию. Он посвящал Пушкину стихи, писал и печатал
восторженные рецензии на его творения. С восторгом
откликнулся он и на публикацию глав «Евгения Онеги¬
на», на вторую главу написал даже рецензию в стихах.
Когда же вышла в свет третья глава, он одним из пер¬
вых помести:! в «Дамском журнале» свой панегиричес¬
кий отклик, в котором восхищался письмом Татьяны
п самой Татьяной, прозорливо усмотрев в ней идеал ав¬
тора. Еще небыли написаны слова Пушкина «Татьяны
милый Идеал», когда П.И.Шаликов восклицал: «Нет!
Поэт не рассказывает: он видел свой идеал и указывает
другим, которые смотрят на него п забывают о поэте!..»
(цпт. по:	Пушкин	в прижизненной критике.
1820—1827. (416., 1996. С.329). Замечание Пушкина
в «Евгении Онегине» о том, что московский стихотворец
«находит идеальной» Татьяну Ларину оказалось очень
точным. Впрочем, когда Пушкин писал это, он вряд ли
мог читать рецензию П.И.Шаликова в «Дамском жур¬
нале». вышедшем в свет около 2 ноября 1827 г.
...«Московская» седьмая глава «Евгения Онеги¬
на», как известно, изобилует реалиями московской
жизни. В ней действуют и вымышленные персона¬
жи, и реальные лица: 11.А.Вяземский, встретив¬
ший Татьяну «у скучной тетки», И.И.Дмитриев,
там же заметивший ее, и П.П.Шаликов, эинграм-
IIIУТ ПЕЧАЛЬНЫЙ
ма гический портрет которого точно н выразительно
очерчен Пушкиным.
Впервые гипотезу о том, что в седьмой, «москов¬
ской» главе «Евгения Онегина» Пушкин попытался
изобразить П.II.Шаликова среди других реальных
лиц. высказала Е.Н.Дрыжакова. Однако исследова¬
тельница полагала, что П.И.Шаликов остался в чер¬
новиках седьмой главы; в окончательном же тексте
«Пушкин убрал печального, журнального, бульвар¬
ного поэта Шаликова и заменил его незнакомым
элегическим “шутом”. Но возможно, в этом запозда¬
лом авторе элегий Пушкин намекал на какое-то кон¬
кретное лицо» (Дрыжакова Е.Н. А.С.Пушкин
и князь Шаликов // Новые безделки: Сб. статей
к 60-летию В.Э.Вацуро. М., 1995—1996. С.280).
Считая приведенную нами аргументацию достаточно
убедительной, мы вместе с тем не исключаем и дру¬
гих предположений, связанных с прототипическими
чертами пушкинского «шута печального».
II. II.Михайлова
[743]

щ
щи - «похлебка, мясная или постная, из рубленой
и квашеной капусты; иногда капусту заменяет ща¬
вель, свекольник и пр. <...> Щи с подбелкою, с забел¬
кою, со сметаной, с мучицею на молоке; в пост с ко¬
нопляным соком. Крапивные щи по первовесенью.
Ленивые щи из свежей, нерубленой капусты, искро¬
шенной ножом. Мороженые щи берут в дорогу, рубят
их и греют» (Даль).
Щи — традиционное блюдо русской кухни. Различ¬
ные рецепты приготовления щей, извлеченные из ста¬
ринных кулинарных книг, словарей поваренных н при
спешничьих, энциклопедий сельской и городской
хозяйки, представлены в книге «В старину едали деды»
(Нижний Новгород, 1990. С.26).
В 1815 г. в «Послании к Юдину», рисуя идеал счаст¬
ливой жизни, Пушкин писал:
11о вот уж полдень. — В светлой зале
Весельем круглый стол накрыт;
Хлеб-соль на чистом покрывале,
Дымятся щи, вино и бокале,
И щука в скатерти лежит.
(Т 1. С. 169)
Приведенные стихи перекликаются с описанием на¬
крытого к обеду стола в послании Державина «Евге¬
нию. Жизнь Званская» (1807):
Багряна ветчина, зелены щи с желтком,
Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,
Что смоль, янтарь — икра, и с голубым пером
Там щука пестрая: прекрасны!
В пушкинское время щи воспринимались как про¬
стонародная еда. Своего рода гимн этой здоровой крес¬
тьянской пище — в стихотворении 1802 г. «Крестьян¬
ский обед»:
Всего на свете боле
С капустой щи люблю;
Ем соус поневоле,
А супов не терплю.
Описав идиллическую картину крестьянской трапе¬
зы (крестьянин с хозяюшкой — «любезным дружоч¬
ком» и ребенком вкушают простоквашу, пирог, редьку
с хреном, едят сухари с квасом и, конечно же, щи), ав¬
тор стихотворения заключает его так:
Вот так живут крестьяне!
Без супа — без забот;
Здоровей, чем дворяне,
Ест щи он без хлопот.
О щи! вас не престану
Всегда я прославлять,
И нынче есть их стану, —
Мне жизнь так окончать.
( Ломил. или Собрание стихотворений.
Соч. г-жи ***. Кн.1.
М., 1802. С. 137-139)
Неслучайно о щах говорится во многих народных
пословицах: «Щи да каша — мать (жизнь) наша»,
«Кабы голодному щец — всем бы молодец!», «Щи
всему голова», «Для щей люди женятся, от добрых
жен постригаются» (Даль). Приводит Даль и посло¬
вицу: «Щей горшок да сам большой». Именно ее
включил Пушкин в строфу «Отрывков из Путешест¬
вия Онегина»:
Мой идеал теперь — хозяйка,
Мои желания — покой,
Да щей горшок, да сам большой.
(Т.6. С.201)
Последний стих Пушкин выделил курсивом как чу¬
жую речь. Приведенная Пушкиным народная послови¬
ца, смысл которой — сыт и ни от кого независим, встре¬
чалась в русской поэзии и ранее. В комментарии
к «Евгению Онегину» Ю.М.Лотман указал на пятую
сатиру А.Кантемира «На человеческое злонравие вообще.
Сатир и 11ериерг»:
Щей горшок, да сам большой, хозяин я дома...
(Кантемир А. Собрание стихотворений. Л., 1956. С.137)
В.П.Степанов в связи с комментарием пушкинского
текста обратил внимание на стихотворение И.М.Дол¬
горукова «Соседу. 11ризывание в деревню», где есть та¬
кие стихи:
Когда за стол обедать сядем,
Он там накроется простой;
Его в игрушки не нарядим:
Хоть щей горшок, да сам большой.
(Долгоруков II.М. Ьытие моего сердца:
В 4 ч. М., 1817-1818. 4.2. С. 115)
Исследователь отметил и обыгрывание этой же по¬
словицы И.М.Долгоруковым в комедии «Дурылом, или
Выбор в старшины»:
11оди и веселись — там нир готов чужой:
Здесь каши лишь горшок — но мой, —
и я большой!
(Там же. Т.4. С.25; см.: Степанов li.ll.
ll.t комментария к «Евгению Онегину» //
Прем. ПП. 1981. С. 164)
Ю.В.Стенник сопоставил пушкинский текст со стро¬
ками из стихотворения Державина «Похвала сельской
жизни» (1798):
Горшок горячих добрых щей,
Копченый окорок под дымом;
Обсаженный семьей моей,
Средь коей сам я господином.
(Державин. С.272; см.: Стенник Ю.В.
Пушкин и русская литература XVIII века.
СПб., 1995. C.2I9)
В контексте «Отрывков из Путешествия Онегина»
приведенная Пушкиным пословица приобретала осо¬
бую значимость: поэт писал о важных изменениях, ко¬
торые произошли в его жизни и творчестве. Деву гор —
1745]

<•//,<•.,, .и ■	f	<'■•	'
Иллюстрация в книге: Рурская антология / 1Теревел и собрал
Э.Дюнре де Сен-Мор. Париж. 1823.
Лянглюме но рис. Обри. Литография
[746]

щ
идеал поэта-романтика, сменила хозяйка, новый иде¬
ал, связанный с народной мудростью, народными
ценностями: это дом, семья, покой и независимость.
Не исключено, что некоторые современники могли
увидеть в пушкинском поэтическом тексте, достаточ¬
но демонстративно включающем простонародную
пословицу, определенный эпатаж. В связи с этим по¬
ложением небезынтересно обратить внимание на ста¬
тью «Некоторые черты дурного вкуса (Письмо к изда¬
телю Музеума из города...)», напечатанную в 1815 г.
в журнале «Российский Музеум». В статье было сказа¬
но следующее: «На сих днях случилось мне встретить
образец... дурного вкуса... Я видел две печати с эмб¬
лемами н девизами весьма странными. Па одной
представлен горшок сложною перед сидящим челове¬
ком, вокруг вырезана надпись: “Щей горшок, да сам
большойа на другой телега выряженная тройкою,
с извощиком и с надписью: “в гостях хорошо, а дома
лучше”. 11 так две великие истины, первая та, что не¬
зависимость обеспечивает жизнь человека, а вторая,
что домашняя жизнь предпочтительнее рассеянной
или светской, выражены самым карикатурным обра¬
зом» (Российский Музеум. 1815. № 5. С. 197).
Автор статьи, не отрицая великих истин, выражен¬
ных в народных пословицах, отвергал саму форму их
выражения — и словесную, и изобразительную. Пуш¬
кин же в романе в стихах счел нужным высказать на¬
родную истину именно в форме народной пословицы,
глубокий смысл которой был оценен и допушкинской
русской поэзией. Впоследствии в черновиках поэмы
«Медный всадник» ( 1833) поэт включил эту пословицу
в размышления своего героя Евгения — потомка обед¬
невшего дворянского рода:
...Я устрою
Себе смиренный уголок —
П в нем Парашу успокою —
Кровать, два стула, щеп горшок,
Да сам большой... Чего мне боле?
(Т.5. С.489)
Заметим, что много лет спустя Л.Н.Толстой в сво¬
ем философском завещании «Путь жизни», перво¬
начальна» работа над которым была завершена
в 1910 г., написал: «“Щей горшок, да сам боль¬
шой", — хорошая пословица, надо держаться ее»
(Толстой .1. П. Путь жизни. М., 1993. С.1 14).
//. И. Михайлова
|747|

э
эгоизм
ЭВА - см.: 1I PAPO IIim il.HH I [А :жл
ЭГОИЗМ (от лат. ego — я). Слово введено в активное
употребление французскими энциклопедистами; с на¬
чала XIX в. известно в русском языке. В пушкинские
времена употреблялось в двух значениях: «личностное
начало» и «нравственный порок себялюбия». Первое
имел в виду Пушкин, когда утверждал: «Франция, сре¬
доточие Европы, представительница жизни общест¬
венной. жизни всё вместе эгоистической и народной»
(<«История поэзии» С.П.Шевырева> // Т. 12. С.65).
П.А.Вяземский в стихотворении «Коляска» (1826)
обыгрывал тогдашнюю двузначность слова:
По мне, ошибкой моралисты
Твердят, что люди эгоисты.
Где эгоизм? Кто полный я?
Кто не в долгу пред этим словом?
11ет, я глядит в изданы' новом
Анахронизмом словаря.
Держаея круговой поруки,
Среди житейской кутерьмы,
Забав, досад, вражды н скуки
Взаимно вкладчиками мы.
Мы, выжив я из человека,
Есть слово нынешнего века...
Защита «я» от «мы», личного от безличного была близка
11ушкину с его пафосом «самостоянья человека», однако,
в отличие or Вяземского, он не оказывал сопротивления
происходившей тогда семантической унификации слова
«эгоизм» в сторону исключительно морального смысла.
Подавляющее большинство пушкинских употреблений
данного слова несет в себе нравственную оценку, вполне
оп|)еделенную; лингвистическая позиция Вяземского дез-
авущювала оценочное начало, и Пушкин, судя по всему,
не согласился с реабилитацией слова «эгоизм», исходя из
потребности языка в таком слове именно с его нравствен¬
ным значением. Во избежание двусмысленности, неопре¬
деленности («нынче все умы в тумане» — 3, XII, I) автор
«Евгения Онегина» сопровождает данное слово эпитетом
«безнадежный», не оставляющим сомнения в его смысле:
Лорд Байроп прихотью удачной
Облек в унылый романтизм
И безнадежный эгоизм.
(3, XII, 12-14)
Романтизм Байрона — романтизм самоутвержде¬
ния личности, и слово «эгоизм» могло быть понято
в значении, актуализированном Вяземским, но Пуш¬
кин, как видим, настаивает на моральной аксиологии
и тем самым на уровне словоупотребления совершает
переоценку ценностей байронического романтизма
с его возвышением индивидуалистической личности,
не признающей над собою нравственного суда (лите¬
ратурные воплощения этого типа личности перечис¬
лены ниже:
И стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир,
Или Мельмот, бродяга мрачный,
Иль вечный жид, или Корсар,
Или таинственный Сбогар.
(3, XII. 7-11)
Следует иметь if виду, что Ьащюи и романтики его тол¬
ка довели до логического завершения воззрение на чело¬
веческую природу как извечно эгоистическую. I (ачиная
с древних софистов, киников, эпикурейцев многие мысли¬
тели рассматривали человеческие чувства как разнооб¬
разные проявления естественной любви к себе. Так. еще
Аристотель, предвосхищая Ларошфуко, доказывал, что
п в основе дружбы лежит себялюбие (ср. в «Евгении Оне¬
гине» отступление Автора на эту тему — 2. XIII. XIV).
Христианство строит мораль на щютивоположном на¬
чале альтруизма, что было подвергнуто особенно реши¬
тельной ревизии в век Просвещения. «Любовь к себе
и все ее ответвления, — страстно уверял Вольтер. — сталь
же необходимы человеку, сколь кровь, текущая в сто жи¬
лах...» (Вольтер. Филоеос|>ские сочинения. М., 1988.
С.267). Ему по-своему вторил Руссо: «Источником на¬
ших страстей, началом и основой всех прочих, естествен¬
ной страстью, которая |юждается вместе с человеком
п никогда не покидает его, пока он жив, является любовь
к себе...» Даже евангельский закон женевский мечтатель
трактовал как «любовь к людям, вытекающую из любви
к себе» (РуссоЖ.-Ж. Эмиль, или О воспитании // 11еда-
гогическиесочинения: В 2т. М.. 1081. Т. I. С.247, 276).
Всеобщее |>аспространсние этого изначального «разумно¬
го эгоизма» (русские шестидесятники — его поздняя от¬
расль) в Европе XVIII в. захватило и Россию. Характер¬
ную (|и>рму его находим в стихотворении Г. Р.Державина
«Мой истукан» (1794): «Любя себя, любить весь мир».
Противодействие этике себялюбия (напр., у Д.Юма.
которого читал Онегин черновых редакций — Т.6. С.438)
пе имело сталь могущественного воздействия на умы, но
исподваль служило возвращению к христианским исто¬
кам. Так, К.Н.Батюшков, возражая остроумному скеп¬
тику Ла|юшфуко, писал: «...меня никто не уверит, чтобы
чувство благодарности было следствием нашего эгоизма,
п я не могу постигнуть добродетели, основанной на ис¬
ключительной любви к самому себе. Напротив того, доб¬
родетель <...> есть отречение суг самого себя» (Батюш¬
кой Б.II. Опыты встихах и прозе. М.. 1977. С.177—178).
Резкое неприятие филосос|х*ко-эгической апологетики
эгоизма, отраженной и новейшим «унылым романтиз-
мом», составляет нас|юс двух литературных отзывов на
ев|мженскую «моду» в «Евгении Онегине» — цитирован¬
ная выше XII ст|юфа третьей главы н XXII строфа седь¬
мой, о герое современных «двух-'грех романов» «с сто без¬
нравственной душой, себялюбивой и сухой» (7. XXII. 6,
10—11). Первым в ряду этих героев Пушкин вскоре (в за¬
метке «<() переводе романа Б.Констаиа "Адольф">•>,
17491

эгоизм
э
1830) назовет Адольфа Б.Консгаиа, открывшего для ли¬
тературы новый тип трагической коллизии, трагедию.эго¬
изма в его духовной и жизненной несостоятельности. Ав¬
тор «Евгения Онегина» дает прежде веси» эстетическую
оценку современным литературным явлениям: Байрон
«нрихоггью удачной облек...», а создатели «двух-трех |и>-
манов» начинал с «Адольфа» изобразили героя-эшиста
«довольно верно». Однако Автор не скрывает своего нега¬
тивного отношения к самому ми|м)в033|м‘нию, отразивше¬
муся в этих п|юизведениях, более субъективно у Байрона
и более обьсктивно у Констана. 11оэдиее I Iviiikiih осудит
«неистовых» романтиков за го, что они «в сердце челове-
ческом обретают только две струны: эгоизм и тщеславие»
(Мнение М.Е.Лобанова о духе словесности, как иност-
ранной,так и отечественной, <1836>//Т. 12. С.70). Гос¬
подствующему направлешло умов Автор в «Евгении Оне¬
гине» собирается противопоставил» «роман на старый
лад» (3, XIII, 7), где себялюбие не будет украшетю роман¬
тическими цветами («Друзья мои, что ж толку в этом?» —
3,	XIII, 1). Обещание это — не одна только мечта, ибо оно
уже рехиилзуетсн в границах самого «Евгения Онегина».
Лишенный прикрас эгоизм, как андерсоновский го¬
лый король, предстает перед читателем пушкинского
романа в замечательно афористичной и беспощадной
поэтической формулировке (в литературной перспек¬
тиве, ведущей к Достоевскому):
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями.
А единицами — себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно,
11ам чувство дико и смешно.
(2. XIV. 2-8)
1хак заметил но поводу этого авторского отступления
В.С.Непомнящий, «словно вулкан извергнулся посреди
тихой равнины. Вырвалась на поверхность центральная
идея замысла. В нескольких строках о.\арактсри;юнано
мировоззрение, основанное на ст|)емлении гордого и са¬
модостаточного человеческого создания к тирании над
природой, над мирозданием, над “всеми”...» (Непомня¬
щий И.С. «...На перепутье...»: «Евгений Онегин» в духов¬
ной биографии Пушкина: Опыт анализа вто|юй главы //
Московский пушкинист. М., 1995. I. С.33).
Фил<хчм|х'кое в пушкинском романе перемежается
с иронически-шутливым. Печальная филиппика о «гля¬
дящих в Наполеоны» из второй главы затем, в четвер¬
той, обретает насмешливую вариацию:
Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Кто все дела, все речи мерит
Услужливо на наш аршин?
Кто клеветы про нас не сеет?
Кто нас заботливо лелеет?
Кому порок наш не беда?
Кто не наскучит никогда?
Призрака суетный искатель,
Трудов напрасно не губя,
Любите самого себя.
Достопочтенный мой читатель!
11редмет достойный: ничего
Любезней верно нет его.
(4. XXII. 1-14)
Если во второй главе «извергнулся вулкан» праведно¬
го гнева, то здесь та же энергия выплеснулась потешным
фейерверком дурашливых вопросов. Торжеству¬
ющая эгоистическая философия опрокинута издева¬
тельским «уважением» к ней — прием, любезный любому¬
дрию бывшего аршмасекоп) Сверчка. Битее доб|м>.душная
и|юния сохранилась в черновом варианте IV строфы
седьмой главы, где «эпикурейцы-мудрецы, ...школы
Левшнна птенцы» (7, IV, 2, 4) первоначально называ¬
лись «эгоисты-мудрецы» (Т.6. С.416).
11одтруниванпе над себялюбием однажды задевает
и заглавного героя, когда автор иронически восхваляет
его «гениальность» в «науке страсти нежной»:
Одним дыша, одно любя,
Как он умел забыть себя!
(1.Х. 10-11)
Что означает «одно», как не собственное, любимое
«я» и его удовольствие? Потому-то «умел забыть себя» —
всего лишь театр, игра в самозабвенное чувство, на ко¬
торое в данный момент герой щххто не способен: его
«очередь» еще не пришла. Когда же придет, то в его
словах «я в вашей вале» (8, Письмо Онегина к Татья¬
не, 59) вряд ли что останется от игры.
Так эгоист ли Онегин? Насколько авторские выпады
в ад|мч‘ современного направления «умов» применимы
к главному герою романа? Отвечая на этот вопрос, следует
иметь в виду многсх)бразие жизненных (рорм проявления
эгоизма. О двух его основных типах Пушкин вел |>счь
в заметке «Отрывки из писем, мысли и замечания»
(<1827>): «Чем более мы холодны, расчетливы, осмот-
рительны, тем менее подвергаемся нападениям насмеш¬
ки. Эгоизм может быть отв|«1тительным, но он не смешон,
ибо отменно благоразумен. Однако есть люди, которые
любят себя с такою нежностию, удивляются своему
гению с таким восторгом... что в них п эгоизм имеет всю
смешную сторону энтузиасма и чувствительности» ('Г. 11.
С.52—53). Вряд ли второй вариант соотносим с Онеги¬
ным. скорее таковы его недоброжелатели, «самолюбивая
ничтожность» (8. IX, 6). Но вот холодность в соединении
с расчетливостью и боязнью насмешки — этот вариант
эгоизма не так уж далек от Онегина. Узость натуры, не¬
свобода («Но шонот, хохотня глупцов...» — 6, XI, 11),
недостаток великодушия и даже мелочная мстительность
(«Довольный мщением своим» — 6. I. 4) — все эти спут¬
ники эгоизма сьи рал и роковую |>оль в судьбе героя.
[750]

э
эконом
В свое время В.Г.Белинский горячо опровергал расхо¬
жее читательское мление: «Большая часть публики совер¬
шенно отрицала в Онегине душу и сердце, видела в нем
человека холодного, сухого и эгоиста по натуре. Нельзя
ошибочнее и кривее понять человека!» В защиту героя
критик выдвинул такой аргумент: «Озлобленный ум есть
тоже признак высшей натуры, потому что человек с оз¬
лобленным умом бывает недоволен не только людьми, но
и самим собою». Не натура, но век сделали Онегина та¬
ким, утверждал Белинский, провозглашая героя «стра¬
дающим эгоистом», «эгоистом поневоле» (Статьи
о	Пушкине. Статья восьмая: «Евгений Онегин», 1844 //
Белинский Т.7. С.454, 458). Что Онегин нелишен «души
и сердца», бесспорно, но это лишь усугублжт тушгическую
раздвоенность cm нату ры и столь же трагическую и бес¬
спорную вину. «Век» и «человек» не пребывают, по
Пушкину, в односторонней зависимости, эгоизм как фи¬
лософия эпохи и эгоизм как мщюсозернаиие личности —
сообщающиеся сосуды.
В.	А. Викторович
ЭКЛОГА ( лат. ecloga от греч. ек^оуп — выбор, из-
бранное). Так назывались произведения, включенные Вер¬
гилием в его книгу «Буколики», аналог древнетреческих
идиллий — любых изображений сельской жизни. Начиная
с эпохи Воз|юждения происходит „дифференциация жан¬
ров идиллии (повествовании о пастухах) и эклоги (диало¬
гов пастухов). Но позднее они вновь пе|мчтан>т различать¬
ся: А.П.Сумароков, первый русский поэт. писавший эклоги
и идиллии, не смог в своей «Эпистоле II» («О стихотворст-
ве», 1774) найти формулы для характеристики эклоги. Бо¬
лее того, в примечаниях к «Эпистоле» ои писал: «Феокрит,
греческий стихотворец <...> сочинял идиллии, которым
Виргилий под} шкал в своих эклогах» (Сумароков А. П. Из¬
бранные произведения. Л.. 1957. С.128). Среди современ¬
ников Пушкина один Г1.А. Катенин впаше последователь¬
но разграничил идиллию и эклогу (ср. его «Идиллию»,
1809.	и диалогическую «Эклогу (Из Вергилия)», 1810). Но
Катенин отличался исключительным педантизмом. Более
близкий к 11ушкину А.А.Дельвпг все свои сочинения, напи¬
санные в жанрах идиллии и эклоги, называл идиллиями.
В заметке «<() поэзии классической и романтичес¬
кой^ (1825) Пушкин пишет, что к классическому ро¬
ду «принадл.<ежат>: эпопея, поэма дид.<актическая>,
трагедия, комедия, ода, сатира, послание, ироида, эк¬
лога, элегия, эпиграмма и баснь» (Т.П. С.36). Идил¬
лия в перечень не включена. Пушкин как будто избега¬
ет этого слова. Близкое к идиллии и вместе с тем во
многом пародийное стихотворение «Фавн и пастушка»
(1813—1817) имеет подзаголовок «Картины».
Заглавный же герой «Евгения Онегина» «бранил Го¬
мера, Феокрита» (1. VII, 5), а эклогу видел во всяком
восхвалении прелестей сельской жизни и уединения.
Так строится беседа Онегина с Ленским:
— Я модный свет ваш ненавижу;
Милее мне домашний круг,
Где я могу... — «Опять эклога!
Да полно, милый, ради Бога.
Ну что ж? ты едешь: очень жаль.
Ах, слушай, Ленской; да нельзя ль
Увидеть мне Фил л иду эту...»
(3, II, 3-9)
Онегин с иронией употребляет распространенное в па¬
сторальной поэзии имя, появившееся уже в 3-й эклоге
Вергилия п употреблявшееся в эклогах многих авторов.
Например, в словаре Н.Ф.Остолопова приведена эклога
В.Н.Панаева (перевод из Милона), которая начинает¬
ся так: «Как я обрадую Филлиду дорогую...» (Остоло¬
пов Н.Ф. Словарь древней и новой поэзии. 4.1—3. СПб.,
1821. 4.1. С.351). В начале XIX в. условное имя герои¬
ни использовалось во всех жанрах русской поэзии, даже
в далеких от буколики. Употребляют его И.М.Карамзин,
И.И.Дмитриев, К.II.Батюшков. Например, в стихотво¬
рении последнего «Радость» (1810):
Сегодня день радости —
Филлида суровая,
Сквозь слезы стыдливости,
«Люблю!» мне промолвила.
Итак, ироничное замечание Онегина свидетельству¬
ет о знакомстве его с античными образцами классичес¬
ких жанров, но слово «эклога» употребляется в нес¬
носном значении, а не как название конкретного жанра
(в этом случае к монологу Ленского скорее подошло бы
наименование «идиллия»).
А что же сам автор «Евгения Онегина»? В одном из
черновиков он иронически упомянул и родоначальника
пастушеской лирики:
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал
Читал украдкой Апулея
А над Виргилием зевал...
(Т.6. С.507)
Позже в «Истории села Горюхииа» рассказчик с иро¬
нией говорит о стихотворениях Архипа Лысого: они
«в неясности не уступят эклогам известного Виргилия»
(Т.8. С. 137).
А.	И). Сорочан, М. В. Строганов
ЭКОНОМ ( от греч. oiKovopoQ — управляющий до¬
мом). В России экономом обычно называли человека,
занимавшегося управлением хозяйственными делами
имения. Он отвечал за выполнение хозяйственных ра¬
бот и создание различных запасов, за поступление до¬
ходов от продажи произведенных в имении продуктов,
распоряжался расходованием денег и припасов, вел
учет доходов и расходов. Экономом часто называли хо¬
зяина имения, отличавшегося расчетливостью, береж¬
ливостью, скопидомством.
[751 |

ЭЛЕГИЯ
э
Слова «эконом» и «экономика» возникли в Древней
Греции. В эпоху становления крупных европейских го¬
сударств. в XVII в., появилось новое словосочетание —
«политическая экономия». Этим понятием обозначалось
теоретическое обоснование экономической политики
в масштабах целого государства, т.е. речь шла о боль¬
шом государственном хозяйстве.
Политическая экономия превратилась в отрасль на¬
учного знания. Специалиста или просто понимающего
что-нибудь в этой области науки человека можно было
назвать экономом. Евгений Онегин, в полушутливом
представлении автора,
...был глубокой эконом,
То есть, умел судить о том.
Как государство богатеет,
I	I чем живет, и почему
11е нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
(1, VII, 7-12)
Прочитав труд выдающегося теоретика в области
экономики Адама Смита, Онегин мог отвлеченно рас¬
суждать о заботах национального хозяйства. Он с «из¬
рядной» степенью глубины «умел судить о том. как
госуда|мтво богатеет» и за счет каких ресурсов живет,
почему оно может обходиться без золотой монеты, если
производятся в достатке необходимые продукты. (См.
также: А лам СМИТ.)
Г. А. Чсремисинов
ЭЛЕГИЯ (греч. EAfTEi'ameAe'yo^ — жалобная песнь) —
в древнегреческой и древнеримской лип*|)ату|м* стихотворе¬
ние, написанное элегическими дистихами (двустишиями,
состоящими из о.дной строки п‘к:«1М(Т|)а и одной строки пен¬
таметра). Само налванпе этого жащш п|)едпалагаст его
связьс погребальными ритуашми. однако т|>аурная темати¬
ка не щюслеживастсл пи у первых злегиков — Каллина, Ар¬
хилоха, Тиртея и др. (VII в. до н.э.), ни у ведущего поэта
эпохи ахлинизма — Каллимаха (III в. до п.:».). Родоначаль¬
ником эротической (любовной) элегии считается Мимнерм
(VI в. до н.э.). Именно в своей эротической рашовидности
алегия прошпела в Древний Рим. ще в царствование Авгус¬
та :пот жанр прехлавили Ав/>ий Тибулл, Сеют 11|м>псрннй
и Публий Овцдий Наюн, которого Пушкин цент выше
1мч‘х других латинских поэтов (см.: (ЖИЛИИ ). В .нюху Ре¬
нессанса следом ;ш неалалинскими подражаниями антич¬
ным авторам появляются элегии па сиднейских языках.
В английской поэзии начиная с ХМ в. элегией называет¬
ся медитативнех* стихотворение меланхолического характе¬
ра, как н|М1вило посвященное чьей-либо сме|УП1 или ламен¬
тациям о смертной природе человека. Самым известным
произведением :лт>й традиции слала «Элегия, написанная
на сельском кладбище» («Elegy, Written in а Country
Chnrch-Yard», 1751) Т.Г[)ея, дошедшая до русских читате¬
лей XV11I в. не только в оригинале, но и во французском пе¬
риоде П.Летурне|)а (1770). Стихогворный перевод I’|н*-
е|м>й «Элеши», сделанный В.А.Жуковским (Сельское клад¬
бище. 1802), положил начало целому этапу в истории рус¬
ской поэзии, основным жанром которого стала элегия.
В Германии зачинателем элегии стал М.Ошщ: в XVIII в.
к этому жанру обращаются Ф.-Г.Клопшток, И.-В.Гете
(«Romische Elegien»), ФЛИиллер, Ф. фон Матгисон и др.
Элегию Шиллера «Die- Idea lev («Идеалы») на русский язык
перевели М.В.Милонов п Жуковский (1812). «Elegie, in
den Ruinen eines alten Bergschlossesgeschrielxm» («Элегия,
написанная па развалинах старого горного замка») Мат-
тнеона стала образцом для исторической элегии К.II.Ба¬
тюшкова <11а развалинах замка в Швеции» (1814).
Во Франщш об алегическом жан|м* говорил уже Ж.Дю
Белле (Defense el Illustration de la langue frangaise. 1549),
однако в XV I—XVII вв. алегия не пользовалась здесь особой
ноиу.лярностыо (в XVII в. любовную алешю |из|)абатыва-
ютталько поэты нрениозной шкалы). В W ill в. франпуз-
ская элегия возрождается «в порядке имитации лаллшекой
лирики» — о|хггпческой поэзии римских алегиков эпохи Ав¬
густа (Пкшииевский. Пушкин. Кн.2. С.355). Наиболее
лначителыюе влияние на руп-кую шшию 1810-х — начала
1820-х it. оказали алегии Э.Парни (Poesies emliqnes,
1777—1781), А.Бертена (Les Amours, 1780—1785),
Ш.-Ю.Мильвуа (Elegies, 1812—1815) иА.Шенье ((Euvres
completes, опубл. 1819). 11арни. a затем Шенье были лю¬
бимыми ф{>анцузскимп поэтами Пушкина; в «Евгении
Онегине» (см.: ИДИШ)-
11ервые (юразчикн pyccKoii алегии дал В.К.Тредиаков-
ский (1735). В 1760-х гг. пристальное внимание «елеги-
ческому» жанру уделяли А.П.Сума[юков и поэты его
школы. В первой четверти XIX в. алегия западноевропей¬
ского типа (мало связанная с сумароковской традицией)
займет главное место в творчемтве Жуковского, Батюш¬
кова и младших поэтов — Пушкина, Е.А.Баратынского,
которого I (уткни считал первым на «эротическом попри¬
ще» (Т. 13. С.34. ср.: С.84), п Н.М.Языкова, которому
посвящен пассаж из четвертой главы «Евгения Онегина»:
11 полны истинны живой
Текут элегии рекой.
Так ты, Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поешь, Бог ведает, кого,
И свод элегий драгоценный
Представит некогда тебе*
Вею повесть о твоей судьбе.
(4. XXXI. 7-14)
Пушкин-лицеист считал алешю своим основным жан-
|м>м. Даже позднее он мог налшпь «элегиями» поэтическое
творчество в целом. Так, 10 ноября 1823 г. он писал
А.А.Дельвигу: «Жалею, что мои элепш писаны против ре-
лигии и правительства...» (Т. 13. С.75). 17 августа 1825 г.
он сообщал Жуковскому о «Борисе Годунове»: «К стати об
элегиях, трагедия моя идет, и думаю к зиме ее кончить..,»
[752]

ЭЛЕГИЯ
so
Но шрепещу... ужасны мтгЬ
Забвенья черпыя пучины.
Дары Поэзш святой!
Уже ль вы бьин свовид-ьнье ?
Ты, жажда чссши вИкопой,
И шы, къ высокому стремленье?
18в4. Д.
.вгсие
ЭЛЕПЯ.
ЛГ'
Не улетай, пс улетай,
Живой мечты очарованье!
а, и
Ты возврвшиио сердцу ран —
Мннувшнхъ дней восиомннаньс.
<;
Прошелъ, прошеяь мхъ мнлый со»,
Но ясс душа за ишгь сшрешшкл
И ждешь: быть можешь, снова от.
L «
Хотя однажды ей ирненншея....
Ч..-Л<П: 1(Г»И> -ГМ 1.1
Там. путникь вь ранте часы,
.» -т.. ■<= <»>*« HI. *'■*> Н
Застигнупгь ужасами бури,
Съ надеждой смотришь па краем
X М~ нП
Гд*— гд-fc свъгодъющей лазури!
-tft л «.<••• * !>
1824. Д.
(Т. 13. С.211). Один раз (к письме Жуковскому из Михай¬
ловского or 17 августа 1825 г.) Кувшин сравню с адегией
свою жизнь: «...здесь мне Кюхельбекерно: согласен, что
жизнь моя сбивалась иногда на эниг|>амму. но вообще она
была адегией вроде Коншина» (Т. 13. (1.211) — тоестьпло-
\ой элетей (II.М.Коншин — поэт-дилетант, знакомый
Пушкина и Баратынского). За понятием «адегия» стоит
«любовь» как главный предметэлегического стихотво|нтва
и «уныние» как его эмоциональная доминанта. «Элегия»,
«адети» — это прежде втх> любовные «чтования: «Каждое
утро крылатая дева .к'тит на ^петицию мимо окон шинего
Никиты, по прежнему подымаются на нее телескопы
н <	> — но увы... ты не видишь ее, она не видит тебя.
Оставим адегии, мой друг» (II.Б.Мансурову, 27 октября
1819//Т. 13. С. 11). Элегия — этопреимущественно эроги-
ческий жанр, <|юрма выражения любовного чувства: «По¬
суди сам: мне случилось когда-то бы ть влюблену без памя¬
ти. Я обыкновенно в [это время | таком случае iвину адегии,
как другой маж<т <?> <///>ло.> свою <?> к|юнать <?>»
(А.АЛмчтужеву, 29 июня 1824 //Т. 13. С.100). Чтобы <ч>-
здавать aienni, «маю быть поэтом — нужно быть влюблен¬
ным» («(Test |К‘и d’etre po£te, il fant etrv amoureux»), —
утверждал Н.Буало в «Поэтическом искусстве» (I . Art
роёИцие. II. 44). Элегический поэт пишет о том, что ис¬
пытал — этот мотив варыцюватся в черновиках вто|юй гла¬
вы «Евгения Онегина» и дошел до беловой рукописи:
Стихотворения И.Языкова. СПб., 1833
Певцы слепого наслажденья,
Напрасно дней своих блажных
Перс ‘даете внеч атл < :нья
Бы нам в элегиях живых...
(Т.(>. С.559)
«Стихи эти написаны с позиции потного неприятия
“нечистой" эротической поэзии, — писал Ю.М.Лот-
ман. — <...> ...Пушкин создает обличительный монолог,
пачемически написанный с позиций его декабристских
друзей и задевающий одну нз сторон его собственной
поэзии» (<Лотлкш. С. 185—186).
Б первой наювине 1820-х гг. элегия оказывает решаю¬
щее влияние и на «батыние» жанры пушкинской поэзии.
11о характеристике Б.В.Томашевского, «"южные поэмы
Пушкина н|м\д<тавляют собой монументальные элегии,
пнецешцюванные в речах и раздумьях троев и разверну¬
тые на (|ише лирич(Ч‘ких описаний нрп|К)ды и “экзотиче¬
ской" местности, в которой развергываетея скудное дей¬
ствие» (2hwuuPitcKuii Г>.Н. Пушкин А.С.: Биография //
Энциклопедический словарь Русской* библиографическо¬
го института «бр. А. и 11.Гранат». 7-е изд. Т. 1—55, 57, 58.
М., 1910-1948. Т.34. М.. 1929. Стб.166). Б стороне от
;угой линии остаются «Руслан и Людмила», «Гавриилнада»
и «Евгений Онепш», в шестой главе кото|юго адегия как
[753]

I). 11.ни ил
э
жанр становится объектом пародии (атегия Ленского).
Открыто иронич(“ский ха|>актер носит упоминание элегии
в седьмой главе «Евгения Онегина»:
Один какой-то шут печальный
Ее [Татьяну. — И.Ф. | находит идеальной,
И, прислонившись у дверей,
Элегию готовит ей.
(7. XUX. 5-8)
О «серьезном» сам поэт теперь предпочитает гово¬
рит!» «без элегических затей»:
Ужель и впрям, и it самом деле,
Без элегических затей,
Весна моих промчалась дней
(Что я шутя твердил доселе)?
I	I ей ужель возврата нет?
Ужель мне скоро тридцать лет?
(6. X1.IV, 9-14)
Вместе с тем it предисловии к первой главе своего «ро¬
мана в стихах» Пушкин высказывает прмноложепие, что
«дальновидные критики* могут уловить it его пршзведе-
нии элегическую струю и «станут осуждать... неко¬
торые строфы, писанные в утомительном роде но¬
вейших элегий, а коих чувство уныния поглотило все
прочие» (Т.6. С.638). Речь здесь идет о В.К. Кюхельбеке¬
ре и его знаменитой (татье «О направлении нашей по-
эзии, особенно лирической, в последнее десятилетие»
( 1824). которую Пушкин вьнчжо ценил, но находит, что
«многие из его суждений ошибочны во всех отношениях»
(Т.11. С. 41). «Прочитав любую элегию Жуковского,
Пушкина или Баратынского, знаешь все, — писал кри¬
тик. — Чувств у нас уже давно нет: чувство уныния погло¬
тило все прочие» (Кюхельбекер. Дневник. С.456). Поле¬
мику с Кюхельбекером, который, отвергая унылую
элегию, щхугивоиоставлял ей возвышенный жанр — оду,
Пушкин продолжил н четвертой главе «Евгения Онегина»:
Но тише! Слышишь? Критик строгой
11овелевает сбросить нам
Элегии венок убогой,
И нашей братье рифмачам
Кричит: «да перестаньте плакать,
И всё одно и то же квакать,
Жалеть о прежнем, о былом:
Довольно, пойте о другом!»
(4. XXXII. 1-8)
«По всё в элегии ничтожно;
11устая цель ее жалка;
Меж тем цель оды высока
И благородна...» Тут бы можно
Поспорить нам, но я молчу;
Два века ссорить не хочу.
(4. XXXIII. 9-14)
Очевидно, статья Кюхельбекера задела 11ушкина за
живое — к этому спору он вернулся в неоконченной рецен¬
зии на «Стихотворения Евгения Баратынского» 1827 г.:
«Первые произв.<едения> Баратынского были элегии
и в этом роде он первенствует. 11ыне вошло в моду пори¬
цать элегии — как в старину старались осмеять оды; но если
вялые подража<тели> Ломоносова и Баратынского равно
несносны, -IX» из того еще не следует, что |юды лири-
ческ<ий> н элегическ.<ий> должны быть исключены из
разряди.<ых> книг поэтической олигархии» (Т. 11. С.50).
Рецензия, так же как и позднейшая статья о Баратын¬
ском (1830), (мталась недописанной, и завершить аполо¬
гию элегического жанра I Ьтнкпну уже не довелось.
Лит.: ('.отечно С.В. Элегия Ленского и французская элегия // Пушкин
н мировой литератлре. Л.. 1926: Гуконааш Г.Л. Элегия н XVIII пеке //Гуков¬
ский Г.А. Руггш мания XVIII века. Л.. 1927: ФчвйшманЛ.С. Па истории
ищи! н пушкинскую эпоху //11ушкинскнй сборник. Рига, 19(>8 (Учен.аан.
Латв. IYX*. ун-та им. П.Стучки. T.I06); Ф/шяманЛ.Г. Жизнь лирического
жанра: русская атегия от Сумарокова до 11скраеова. М.. 1973: Французская
элегия XVIII—XIX веков и переводах поэтов пушкинской поры / Вступ. it.
и коммент. В.Э.Ва1<урои В.Л.Мильчшк>ii. М., 1989: НтицммМ.Л. Т|шти¬
па русской романтической элегии: (индивидуальный стиль в жанровом
стиле) // Контекст — 1988. М., 1989: Нищцт Н.Э. Лирика пушкинской по¬
ры: «Элегическая школа*. СПб., 1994.
П.П. Федоров
ЭЛЬВИНА — условно-поэтическое имя. К Эльвине
обращается Автор, воспевая женскую ножку:
Люблю ее, мой друг Эльвина,
11од длинной скатертью столов.
Весной на мураве лугов,
Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал.
(1. XXXII. 9-14)
По-видимому, имя Эльвина появляется и шюзии Пуш¬
кина не без влияния Жуковского, ангора стихотворения
1814 г. «Эльвина и Эдвин» (указано И.П.Федоровым).
Б.В.Томашевский обратил внимание на то, что к этому
стихотворению Жуковского восходит пушкинское стихо¬
творение 1819 г. «Там у леска, за ближнею долиной», ге-
р)и которого — Эдвин и Алина. До первой главы «Евгения
Онегина» Эльвина негр “чается и в стихотворениях Пуш¬
кина «К ней» (1815). «Наездники» (1816), «Кто видел
край, где рк'кошью природы...» (1821). Об Эльвине речь
идет и н стихотворном наброске 1825 г.:
На небесах печальная луна
Встречается с веселою [зарею],
Одна горит, другая холодна,
Заря блестит невестой молодою.
Луна пред ней, как мертвая, бледна.
Так встретился, Эльвина, я с тобою.
(Т.2. С.418)
Так повзрослевший поэт прощался с героиней лири¬
ки своих юношеских лет.
М. li. Строганов
|754|

ЭОЛ (AioXoq; др.-греч. миф.) — владыка ветров.
В стихотворении Державина «Осень по время осады
Очакова» (1788) Эш пове'лс'вает северным вет|юм Бореем:
Сиусти;| седой Эол Борея
С цепей чугунных на пещер;
Ужасные криле расширя,
Махнул по свету богатырь;
Погнал стадами воздух синий,
Спустил туманы в облака,
Давнул — п облака расселись,
Пустился дождь и восшумел.
Ср. его же стихотворение «Желание Зимы» (1787):
11а кабаке Борея
Эол ударил в нюни;
От вяхи той бледнея,
Бог хлада слякоть, слюни
Из глотки источил,
Всю землю замочил.
В русской лирике начала XIX в. образ Эола встреча¬
ется редко. Так, эоловой арфе посвящена одноименная
баллада В.А.Жуковского 1814 г., но it самом тексте
баллады Эол не упомянут.
В «Евгении Онегине» Эш появляется при описании
танца А.И.Истоминой:
...она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, п вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола...
(1, XX, 8-12)
Известно, что А.И.Истомина выступала в роли Фло¬
ры в балете «Зефир н Флора»(см.: Бродский. С.75).
В пушкинском же романе Зефира, бога западного вет¬
ра, сменил повелитель ветров Эол.
И.А. Трифаженкова, М. Н. Строганов
ЭН ИГРАММА (отгреч. ешурацра — надпись) — один
из видов сатирической поэзии — короткое стихотворе¬
ние е остроумной концовкой. Этимологически восходит
к посвятительным надписям на предметах культа.
Оформилась как жанр еще в древнегреческой литера¬
туре. В большей или меньшей степени связанная
с формой надписи, античная эпиграмма включала в себя
самое разное содержание: от философских сентенций
о	быстротечности и изменчивости бытия до шутливых
стихов «на случай». Наибольшее развитие в европей¬
ской литературе получила эпиграмма сатирическая.
Расцвет русской эпиграммы — конец XVIII — начало
XIX в. Пушкин выделял три разновидности жанра, отли¬
чавшиеся „фут ш' друга формой и содержанием: «антолош-
ческие, в которых развертывается поэтическая прелесть>,
«маротические», в которых «сжимается живой рассказ», и та,
«коюрую Буало определяет словами “ L n bon mot de deux
ЭИ II ГРАМ МА
rimes огне “ [Словцо, украшенное двумя рифмами (</>/>.) ]»
(^Материалы к «отрывкам из писем, мькмям и ;шмечани-
ям», <1827> //Т. I I. C.6I; пер.: С.565). Яркий пример ан¬
тологических эпиграмм — «11одражания древним» К.Н.Ба¬
тюшкова. 11одлинным мастером эпиграммы маротической
(название щюизошло от имени французского питателя
Клемана Ма|ю (1497—1544), соединившею в своем твор¬
честве; античный опыт с галльским юмором) Пушкин счи¬
тал Е.А.Ба[«1гынского, а в кратких парно рифмованных
шутках исшагал надежды на II.А.Вяземского («...ты один
можешь ввести и усовершенствовать этот |юд етихотво|>е-
ния» — 11.А.Вязе‘мскому, 25 января 1825 // Т. 13. С. 135).
11риналлежа к малым жанрам .лите|штуры, эпиграмма
была ши|кжо распространена в культурной жизни русеко-
IX) общества. «Небольшое сочинение в стихах, имеющее
один только п|м‘дмст и оканчивающееся острою мыслию»
(Остолопов Н.Ф. Словарь древней и новой поэзии.
4.1— З.СПб., 1821. Ч.1.С.386) можно найти улюбот по¬
эта пушкинского вымени. Без nev не* обходился ни один
сборник стихов, ни одно периодическое издание. Остроум¬
ная эпиграмма служила веским доводом в политическом
и литературном споре, уравшпшясь в правах с- критической
статьей. Как неотъемлемая часть лите|)атурного быта, она
украшала е*ветс*куло беседу, придавала остроту дружескому
(шзтвору. 11аиболес удачные образцы поэтического остро-
умия. не находившие печатного воплощения, нс[)слава-
лись изустно, часто утрачивая имя автора. «Неизвестным
сочинителем всем известных эпиграмм» называли друга
I	lyiiiKinia. библиофила и библиомана С.А.Соболевского.
Слово «эпиграмма» в пушкинское время не только
обозначало стихотворный жанр, но и служило синони¬
мом любого остроумного замечания, колкости, калам¬
бура. Соответственно, определение «эпиграмматичес¬
кий» могло пониматься как просто «остроумный,
насмешливый». Напр., прозу Вяземского-критика
11ушкин считал образцом «эпиграмматического стиля».
В «Евгении Онегине» как в зеркале отразилась жанро¬
вая многозначность эпиграммы и обширность сферы се
бытования. Царивший в конце XVIII — начав* XIX в.
культ остроумия диктовал особенности светского воспи та¬
ния Онегина, умевшего среди прочего «возбуждать улыбку
дам / Огнем нежданных эшнрамм» (1, V, 13—14). Учиты¬
вая отсутствие у пушкинского героя страсти к поэтическо¬
му сочинительству («Не мог он ямба от хорея, / Как мы ни
бились отличить» (1. VII. 3—4), можно предпаложитьпро-
заическую форму его bons mots. «...I la эпиграммы пад¬
кий, / На всё сердитый господин...» (8, XXV’, 1—2) на
светском рауте в петербургском доме Татьяны Лариной то¬
же вряд ли выражал свое недовольство стихами.
Предназначенные для более тесного круга общения
эпиграммы «мрачные», которыми изобиловал язык Оне¬
гина (1, XLVI, 14), могли .заключаться взлом, желчном
высказывании на чей-либо счет. Став известным адреса¬
ту, такой отзыв часто приводил к вызову на дуэль.
э
[755]

ЭПИГРАФ
Для самых грубых или непристойных эпиграмм
Пушкин использовал эпитет «площадная»:
...ист нелепицы такой,
Пн эпиграммы площадной,
Которой бы ваш друг с улыбкой,
В кругу порядочных людей,
Без всякой злобы и затей,
Не повторил сто крат ошибкой...
(4, XIX, 7-12)
Аналогичное словосочетание встречается в одном из
стихотворных набросков Пушкина 1830—1836 гг.: «Их
эпиграммы площадные, / Из Бьеврианы занятые...» Упо¬
минание здесь известного в свое время «Альманаха калам-
буров» (Париж, 1771) француи'кого писателя маркизаде
Бьевра (1747—1789) нозвотяет увидеть не только биог|>а-
фический, но и литературный контекст онегинских строк.
Об эпиграмме как о собственно литературном жанре
1>ечь идет в тех лирических отступлениях, где автор ро¬
мана говорит о себе:
Когда блистательная дама
Мне свой in-quarto подает,
И дрожь и злость меня берет,
И шевелится эпиграмма
Во глубине моей души,
А мадригалы им пиши!
(4. XXX. 9-14)
В шутливых, порой небезобидных стихах 11ушкина, ад-
ресованных знакомым женщинам, наряду с портретными
чертами часто присутствует та или иная сюжетная тради
ция, заимствованная, как правило, из французской лите¬
ратуры. В частности, на нротивопоставлешт ратных жа¬
нров построена эпиграмма Ж.-Ф.Гишара, поэта XVIII в.,
с творчеством которого I Кшкин был хорошо знаком:
Свою очаровательную даму
Поэт в стихах Венерою назвал.
То, что она сочла за мадригал,
Венера приняла за эпиграмму.
(Французская классическая эпиграмма /
Пер. В.Е.Васильева. М., 1979)
Особую роль Пушкин отводил эпиграмме литератур¬
но-полемической, служившей ему оружием в жарких
парнасских баталиях с М.Т.Каченовским, П.Н. Надеж¬
диным, Ф. В. Булгариным.
Приятно дерзкой эпиграммой
Взбесить оплошного врага;
Приятно зреть, как он, упрямо
Склонив бодливые рога.
Невольно в зеркало глядится
II узнавать себя стыдится...
(6, XXXIII. 1-6)
В «Евгении Онегине» многообразное искусство ост¬
роумия представлено не только теоретически, но
и практически. Читая роман, мы встретим немало строк,
построенных по законам эпиграмматического жанра
э
(см. об этом: Лсоян А.А. Эпиграмматические стихи
в романе А.С.Пушкина «Евгений Онегин» // Болдинские
чтения. Горький, 1983. С.37—44).
В.	А. Невская
ЭПИГРАФ (от др.-греч. ёягурафП — надпись на па¬
мятнике). Характеризуя главного героя романа, Пуш¬
кин счел необходимым подробно разъяснить:
Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыне,
Чтоб эпиграфы разбирать,
11отолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale...
(1, VI. 1-6)
Комментаторы «Евгешш Онегина» разошлись в трак¬
товке значения слова в данном контексте. 11.Л.Бродский
полагает, что «эпиграф» в данном случае означает «слово
или изречение, которое автор помещает в начале своих со¬
чинении ятя выражения общей идеи» (Б/юдский. С.48).
С точки зрения Ю.М.Лотмана, эпиграф здесь — назва¬
ние «античных надписей на памятниках, зданиях и гробни¬
цах. 11аиболее известные из античных эпиграфов включа¬
лись в популярные французские хрестоматии и входили
в начальный курс древних языков» (Лотмап. С. 131—132).
Онегин, таковой курс явно прослушавший, был знаком
с классическими об|шзнамн эпиграфов. Этот античный
жанр получил в русской поэзии немалое распространение
в виде «надписей», в том числе надгробных (эпитафий).
Любопытна его эволющш. 11ервоначалыю поэты просто
переводили тексты из антологий. одной из популярнейших
была многотомная «Nonvelle antologie lra119ai.se», выходив¬
шая в Париже с 1769 г. Оттуда, в частности, перевел
И.И.Дмитриев «Надпись к портрету Юпитера» (1791):
Пли Юпитер сам с превыспренних кругов
Ко смертным нисходил, чтоб образ им оставить,
Достойнейший царя богов;
Иль Фидий, чтоб черты представить
Имущего нерун в руках,
Сам был на небесах.
Но вскоре надписи изменяют свой характер: это уже
не переводы, а оригинальное творчество. Античные
эпиграфы превращаются в рсплнки «по поводу». Гако¬
вы, напр., подписи к портретам, в частности «Стихи на
портрете А.И.Плещеевой» (1813) В.А.Жуковского:
Мой, нежной дружбою написанный, портрет
Тебе, как дар любви, в сей день я посвящаю;
Мой друг, тобой одним я прелесть жизни знаю,
А без тебя — и счастья нет!
К этому роду эпиграфов принадлежат стихотворения
Пушкина «К портрету Дельвига» (1819), «К портрету
Чаадаева» (1819) и др.
Ясно, что таким, собственно «авторским», эпигра¬
фам-надписям противопоставляются «чужие» эпигра¬
[756]

э
ЭПИКУРЕЙЦЫ
фы-изречения, предпосланные авторскому тексту, ко¬
торые, по сути, тоже предстают репликами в некоем
воображаемом диалоге.
Сам I (ушкин эпиграфы очень любил, и в «Евгении Оне¬
гине» они предпосланы и каждой главе, п роману в целом.
Как снраве.чдшю писал Л.В.Кулагин, эпиграфы «Евгения
Онегина» с|юрмулируют основное' содержание глав очень
условно, т.к. содержание поэтического текста исключи¬
тельно многогранно (см.: Кулагин Л.В. Эпшрас|)ы
у А.С.Пушкина: Авторе*}). дисс... канд. филол. наук. Л.,
1985. С.6). Спечет вмечте с тем отметить, что некоторым
главам предпослано не по одному эниг|)афу, а по два или
три. 11 в ;пт)м случае смысл эпиграфов еще сложнее.
Вторая глава имеет два эпиграфа: <0 rus!.. Ilor. [О де¬
ревня!.. Горации (лат.) |. О Русь!» (Т.6. С.31). Глава
действительно посвящена описанию деревенской жизни
и деревенских нравов, поэтому горацианское «О гш!..»здесь
вполне допустимо и законно. 11о русское «О Русь!» омофо¬
нично латинскому выражению и создаег каламбур. Как
cm понимать? Ю.М.Лотман полагал, что «двойной эпи¬
граф создает каламбурное противоречие между традицией
условно-литературного обраш деревни и представлешюм
о [М'альной русской деревне» (Лопьман. С. 175). На наш
взгляд, каламбур здесь имеет прямое значение: именно де-
ревня и есть настоящая патриархальная Россия (Русь).
Другой пример диалогизированного эпиграфа —
к седьмой главе романа (см.: МОСКВА).
11|>едставляет особый интерес французский эингра(|) ко
всему тексту романа: «Petri de vanity il avait encore plus de
cette еярёсе dorgueil qui fait avoner avec la ineine indif¬
ference; levs bonnes conune lc‘s mauvaises actions, suite d un
sentiment de superior^ peut-etre imaginaire. Tire d’une lel-
tn‘ particuliere* (Т.6. C.2). Кажется, что он всчъма при¬
близительно характеризует главного ге|юя романа: «Про¬
никнутый тщеславием, он обладал сверх mm еще особенной
гордостью, которая побуждает признаваться с одинако¬
вым равнодушием как в своих добрых, так и дурных по¬
ступках, — следствие чувства п|>евосходства, быть может
мнимого. Из частного письма» (пер.: 'Г.6. С.662). Этот
эпиграе)), по-видимому, характеризует сторонней*, не ав¬
торское восприятие героя п по своему содержанию нере-
кликается с теми характеристиками Онегина, которые
даны светом в Boci.Moii главе романа.
А.	Ю. Сорочин, М. В. Строганов
ЭПИКУРЕЙЦЫ — последователи древнегреческого
(философа Эпикура (342/341—270 до н.э.). считавше¬
го верховным принципом этики удовольствие. В расхо¬
жих представлениях XVII—XIX вв. эпикуреец — это
гедонист, ставящий превыше всего чувственные наслаж¬
дения (в число их обычно входят плотские утехи, иногда
чревоугодие и почти всегда обильные возлияния). В этом
значении лицеист 11ушкии употребляет перифразы «пито¬
мец Эпикура» н «брат Эпикура»: «Дай бог любви, чтоб ты
свой век // Питомцем нежным Эпикура // Провел меж
Вакха и Амура!» (Князю А.М.Горчакову, 1814); «Ты Эпи¬
куров [вар.: «Эпикура». — 11.11. ] младший брат, //Душа
твоя в бокале» (об А.И.Галиче; Пирующие студенты,
1814). В етихотворешш «Когда сожмешь ты снова руку...»
(1818) Пушкин обращается сч» словами «эпику|хчщ мой»
к 11.11.Кривцову (чьим «брат<ом>, // Страдальц<ем> чувст¬
венной .любви» поэт шутливо именует самого себя). К сти¬
хам из «Стансов Толстому» (1819): «Зови же сладкое без¬
делье /11 легкокрылую любовь, / 11 легкокрылое похмелье!»
(Т.2. С. 109) — в «Стихотворениях A.11ушкина» 1826 г.
имеется примечание, написанное, очевидно, П.А.Плетне-
вым: «Как здесь, так и в других местах поэт шутит над
фнлософиею эпикурейцев. Читатель без сомнения не бу¬
дет смешивать чистых, душевных наслаждений с удоволь¬
ствиями чувственными» (Т.2. (’.1062).
В более широком (и исторически более верном) по¬
нимании эпикурейство — это философия, обосновыва¬
ющая принцип удовольствия через отрицание сверх¬
чувственного (так, напр., интерпретировал «систему
Эпикурову» К.II.Батюшков в статье 1815 г. «Нечто
о морали, основанной на фплософнн и религии»; во гла¬
ве «филое офов-эпикурейцев» здесь поставлен Мишель
де Монтень). При таком взгляде эпикурейство не сво¬
дится к утверждению примата материальных благ
и включает в себя стремление к интеллектуальному и эс¬
тетическому наслаждению. Очевидно, именно в :>том
смысле нужно толковать эпитет «эпикурейский», кото¬
рым Пушкин награждает рабочий кабинет Н.И.Гнедн-
ча в письмах Гнедичу от 4 декабря 1820 г. и Н.И.Гречу
от 21 сентября 1821 г. (во вте>|юм письме завсегдатаи
кабинета Гнедича также названы «эпикурейцами»).
В последний раз Пушкин заговаривает об эпикурей¬
цах в седьмой главе «Евгения Онегина». Веспа, в дерев¬
ню едут все, п среди прочих — «добрые ленивцы, //
Эпикурейцы-мудрецы» (7, IV, 1—2). Окончательной
редакции предшествовали варианты: «сердечные ле¬
нивцы» или «сердцем milt<ые> ленивцы» в первой стро-
ке п «эгоисты-мудрецы» во второй. Не* совсем ясно, ко¬
го Пушкин имеет в виду под «эпикурейцами»: то ли
интеллектуалов н эстетов, утонченных ценителей пре¬
красного (недаром в черновиках они упомянуты в од¬
ном ряду с поэтами — «вдохновенными певцами»), то
ли беспечных повес — любителей мимолетных связей
и дружеских пирушек. Похоже, что пушкинский текст
допускает оба прочтения — читатели вправе сами ре¬
шать, какая из двух версий им более по душе1.
Лит.: Модзчлевский Б.Л. Примечания: Письма №№ 1 — 192.
1815—1825 г. // Пушкин. Пиеыма. Т.1: 1815-1825. С.217; Сомов П.П.
Поэтические иносказания Пушкина. М., 1999. С.20—21, 252,
365—366.
И.А.Пи.гьщиков
[757 ]

К)
ЮВЕНАЛ
ЮВЕНАЛ, Децим Юний Ювенал (Deeimus Junius
Juvenalis, между 50 и 60 — после 127 н.э.) — римский по¬
эт, авто[) 16 гекзаметрических сатир в пяти книгах (;ia-
клюмительная часть XVI сатиры утрачена или не была
написана). Ювенал начал писать сатиры после смерти
императора Домициана (96 н.э.), в эпоху относительной
свободы слова. Сатиры первых трех книг, носящие резко
обличительный, инвективный характер, создали Ювена¬
лу славу живоиисателя развращенных нравов п pa.io6.ia
чителя по[хжов современного ему общества. Поздние
сатиры Ювенала (кн. IV—'V ) представляют более («’вле¬
ченные рассуждения о человеческой природе.
В западноевропейской и русской эстетике XVIII — пер¬
вой трети XIX в. сатира традиционно подразделялась на
два вида: «легкую*, «забавную», «шутливую», с одной сто¬
роны, и «строгую», «важную», «суровую», с другой. Са¬
мыми совершенными сатириками, давшими образцы
этих разновидностей жанра, считались Гораций и Юве¬
нал: «Гораций более способен смеяться над глупостями,
нежели важным, укорительным тоном вооружаться щю-
тив пагубных следствий по|юка. Ювенал его суровее; он
сильно нападает на в|к;дную безнравственность своего
в|к‘мени. и умеет возбуждать в одно время смех и негодо¬
вание» (Зульцер И.Г. О Сатире. (Из Сульцеровой Тео¬
рии изящных искусств). [Пер.] Яков Передников //
Благ. 1819. 4.6. № 10. С.246—247). Когда Пушкин
в статье «О поэзии классической и романтической» (1825)
пишет, что «сатира Ювенала» «духом своим <...> отлича¬
ется» «от сатиры Горация» ('Г. 1 I. С.36), он повторяем об¬
щее место литературно-эстетической теории, усвоенное
еще с лицейской скамьи (см. также: Г(И*\11ИЙ).
В Лицее Пушкин читал Ювенала в каком-то француз¬
ском переложении (см.: Шевский li.ll. Пушкин в лицее
и лицейские его стихотво[)ения // Современник. 1863. Т.97.
Л<‘> 8. С.352 (1-й наг.)). Более чем вероятно, что это был
иерхмюд Ж.-Ж.Дюзо (J.-J.Dusaulx), кото|юго Ж.-Ф.Ла-
гари считал лучшим переводчиком Ювенала в прозе (по¬
зднейшее издание «Satires de Juvenal. traduites par
J.Dnsaulx» (Paris, 1825) имелось в библиотеке Пушкина).
В «Лицее, или Курсе древней и новой литературы»
(1799—1805), служившем Пушкину учебником по исто¬
рии словесности, Лагарп приводит обширные цитаты из
предисловия Дюзо к переводу Ювеналовых сатир, заклю¬
чающее в себе с|швнение Ювенала с Горацием (Лицей...
4.1.	Кн. 1. Гл.9. Разд. I). 11а этот раздел «Лицея...» опирал¬
ся В.Л.Жуковский, сопоставлявший Горация и Ювенала
в своем «Критическом |>азборе 1\аптеми|ювых Сатире пред¬
варительным рассуждением о Сатире вообще», опублико¬
ванном в «Вестнике Европы» в 1810 г. (4.49. № 3.
С. 199—214). В работах совстского в|>емени ие|)е,чко встре¬
чайте утверждения, что «Пушкин был горячим поклон¬
ником творчества Ювенала» (Пушнин А.С. Евгений Оне¬
гин / Подгот. к печати и снабдил коммент. Б.X.Черняк.
М., 1934. С.9, примеч. I). .г>т. конечно, щк'увеличение:
Ювенал. 177(1-1' гг. I равюра
упоминания Ювенала в стихах Пушкина 1810-х —первой
половины 1820-х гг. носят сугубо конвенциональный ха¬
рактер п могут быть непосредственно возведены к Лагарно-
ву «Лицею...» и к <Критпч<ч*кому разбору...» Жуковского.
Содержшше и стиль сатир Ювенала Дюзо объясняет
тем, что «он [Ювенал. — И. П. | писал в омерзительном ве¬
ке», когда Рим был развращен «рабством», «роскошью
и всеми преступлениями, которые обычно из нее щюисте-
кают» (Лагарп Ж.-Ф. Лицей... 4.1. Кн. 1. Гл.9. Разд. 1).
О	том же говорит Жуковский: Ювенал «был немым свиде¬
телем с одной стороны неограниченного деспотизма, с дру¬
гой самой отв|штителыюй низости, самого отвратительного
разврата, и в душе его мало по малу скоплялось сокро¬
вище негодования...» (Жуковский Н А. Указ. соч. // НЕ.
1810.	М.49. № 3. C.2I2). Негодование — «Ювенальное
негодование», как скажет по другому поводу 11ушкип
(Т. 12. С.93), — это ключевое слово для понимания Юве¬
наловых сатир. «Facit indignatio versum», — пшнет Юве¬
нал — «негодование (юждаетстих» (Сатира I, 97).
«В этих-то обстоятельствах, — продолжает Дюзо, —
Ювенал презрел легкое оружие насмешки, столь обыч-
[759]

К) И К11 A.I
ю
ное у его предшественника [Горация. — И.II.]. Он вы-
хватывает меч сатиры <...> разя без разбору всякого. кто
уклоняется от стези добродетели» (.7агарп Ж.-Ф. Ли¬
цей...). «Ювенал имеет характер, совеем противуполож-
ный Горациеву: он бич порочных и порока» (Жуковский
И. А. Указ. соч. С.211). — вторит Жуковский. При этом
в отличие от Горация Ювенал «смотрит на предмет с дур¬
ной только стороны»: «Старость и привычка к чувствам
прискорбным лишили его способности замечать хорошие
стороны вещей; он видит одно безобразие, он выражает
или негодование, или презрение» (Там же. С.212).
И первом опубликованном стихотворении Пушкина
«К другу стихотворцу» (1814) погг устами свехчх) ,фула Ари-
ста говорит о себе, что «судит о всех так строго, /<...> как
новый Ювенал» (Т.1. С.27). Сравнение с Ювеналом
уместно потому, что из всех великих сатириков он один
«везде представляется нашим глазам как строшй судья»
(Жуковский И.А. Укал. соч. С.211).
«Одни предпочитают Ювенала Горацию; другие отда¬
ют преимущество последнему, — замечает Жуковский. —
Не разбирая, на чьей стороне справедливость, мы можем
заметить, что каждый из сих «тихотворцев имеет особен¬
ный, ему одному принадлежащий характер. Гораций
почти никогда не опечаливает души разительным изобра¬
жением порока; он только забавляет на счег ет безобра¬
зия, и сверх того противополагает ему те добродетели,
которые наиболее нужны в общежитии. Ювенал произ¬
водит в душе отвращение к пороку, и пе|М‘ливая в нее то
пламя, которым собственная душа его наполнена, дает
ей и большую твердость и большую силу...» (Укая. соч.
С.212—213). Как рал такой хрестоматийный Ювенал —
гневный, негодующий, бичующий пороки — появляется
в лицейских стихотворениях Пушкина:
Иль, вдохновенный Ювеналом,
Вооружись сатиры жалом...
<...>
Рази, осмеивай порок...
(К Батюшкину. 1814 //ТА. С.74);
И с гневной Музой Ювенала
Глухого варварства начала
Сатирой грозной осмеять...
(В.Л.Пушкину. 28(?) декабря 1816 //Т.13. С.5)
Сатиры Ювенала стали одним ил об[шлцов для пушкин¬
ского стихотворения «К Лициншо» (1815), имеющего
подзаголовок «С латинского» (см.: Майков. I. II. Примеча¬
ния // 1 IviuKiffl Л.С. Сочинения. 2-е изд. С116., НИН). Т. 1.
С.113—116; Пушкин А.С. [Собрание сочинений]. СПб.,
1907. Т.1. С.212, 214 (коммент. А.И.Малеина); Пеми-
ровский М.И. Пушкин и античная пеккзия: (Из блокнота
читателя-филолога) // Изв. Сев.-Кавк. пед. пн-та. 1937.
Т. 13. С.76—77: Городецкий Б.П. Лирика Пушкина. М.;
Л.. 1962. С.70). ,">110самое |мшнеестихотворение, кото|)ое
11ушкин включал в свои поэтические сборники. Юный по¬
эт сам называет свои литературные источники:
Свой дух воспламеню Негроном, Ювеналом,
В гремящей сатире порок изображу
11 нравы сих веков потомству обнажу.
(Т.1. С. 113)
В зрелой редашщи имя Петрона (Мег|м>ння) исключе¬
но. а имя Ювенала оставлено, причем сам Ювенал на¬
зван «жестоким», а его сатира — «праведной» (Т.2. С. 12).
По сообщению С.А.Соболевского (Пушкин и его
совр. Выи.31—32. С.44), в середине 1820-х гг. « Пуш¬
кин хотел издать особую книжку эпиграмм и пригото¬
вил для оной <...> предисловие», которое начиналось
следующими словами:
0	мула пламенной сатиры!
Приди на мой призывный клич!
11с нужно мне гремящей лиры.
Вручи мне Ювеналов бич!
(Т.2. С.458)
«Ювеналов бич» напоминает о статье Жуковского
(«он бич порочных и порока») и о послелицейском сти¬
хотворении В.К.Кюхельбекера <11оэты»:
В руке суровой Ювенала
Злодеям грозный бич свистит
II краску гонит с их ланит,
1	I власть тиранов задрожала.
(Соревнователь. 1820. 4.10. Кн.4. С.76)
Эпитет «пламенная», скорее всего, восходит к Жу¬
ковскому, который в той же ггатье несколько раз по¬
вторяет, что «Ювенал имел пламенную, исполненную
любви к добродетели душу» и что «Сатиры его можно
наименовать мщением пламенной души». В.В.Набоков
предполагал, что Пушкин написал обсуждаемые стро¬
ки, когда обдумывал четверту ю главу «Евгения Онеги¬
на», однако не привел никаких доказательств в пользу
своей гипотезы (см.: Набоков. Vol.2. Р.429—430).
С.М.Бонди связывал этот наб|ххчж с первоначальными
замыслами «Евгения Онегина» как сатирической поэмы
о жизни столичного свела (см.: Бонди С.М. Три заметки
о	Пушкине // Пушкинист. [Вып.] IV: Пушкинский сб.
памяти п|мк|). С.А.Венгерова. М.; Иг., 1922. С.47—49).
Разноречивые интерпретации вызывает упоминание
Ювенала в первой главе «Евгения Онегина». Евгений
...знал довольно по-латыне,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale...
(1. VI, 3-6)
По мнению А.И.Малеина и Н.Л.Бродского, «потолко¬
вать об Ювенале» «значило излить <...> свое негодование
на тогдашнее наложение государства», «коснуться общест¬
венных язв. политического режима» и т.п. (Малеин А.И.
Ювенал // Пушкин А.С. Нош. собр. соч.: В 6 т. М.; Л.,
1931. Т.6: Путеводитель по Пушкину. C.39I). Увлечение
Ювеналом якобы сближаю Онегина с кругами либераль¬
но и даже; радикалыю настроение»! молодежи. I liioii точки
[760]

то
зрения придерживало! Ю.М.Лотмаи, который считал, что
«соединение имени Ювенала е небрежным “потолко-
вать> придает «онегинским разгошрам о Ювенале ирони-
чсч'кую окраску. огще.иш их от аналогичных бесед Декабри¬
стов» (Лопшап. Ка\шентарий. С. 132). Представляется,
однако, что стих «Потолковать об Ювенале» щмшзводит
комический ;k[kJk“kt по иной причине — благодаря мака|ю-
нической рифме «Ювенале : vale» (см. также: РИФМА).
Что же касается глагола «(но)тол ковать» (ср. вар. черн,
рукописи: «II толковать об Ювенале», «Чтоб толковать об
Ювенале» — Т.6. С.2И)), то он имел к язьже Пушкина
нейтральную окраску; ср.: «Ты обещал о романтизме
<...> / 11отолковать еще со мной» (Т.2. С.404); «<...> не
лучше ли было потолковать о правилах, копми должен ру¬
ководствоваться :«коно;и1тель <...>»; «<...> Бонапарт и Ар¬
но тонируют об Оссиане н Гомере»; «<...> Посвин никогда
н<‘ читал Маш шве.ля, а толковал о нем по наслышке»
(Т. 12. С.36, 50, 156) и др. Набоков указал, что этот гла¬
гол появился рядом с именем Ювенала еще к послании
«К другу стихотворцу»: «<...> Перебщюя всё, как новый
Ювенал, / Ты о Поэзии со мною толковал» (Т.1. С.27;
Набоков. Комментарий. С. 116).
В предисловии к отдельному изданию первой главы
«Евгения Онегина» Пушкин отмечает в собственном |и>-
мане «отсутствие оскорбительной личности и на¬
блюдение строгой благопристойности в шуточном
описании нравов» (Т.6. С.638). В черновике это место
имело продолжение, где говорилось, что, в отличие от
автора «Евгения Онегина», Ювенал и другие сатирики
«далеко не редко не сохранили должного у важения к чи¬
тателям и к прекрасному полу» (Т.6. С.528).
О грубости п неблагопристойности, в которую подчас
впадает Ювенал, inicai 1>ай|м>п в «Дон Жуане» (1, X1JI1;
см.:Малеии А.И. Укал. соч.). Вместестем Бай|к>н высоко
ценил НСХХ1ИЮ Ювенала за те же качества, кошрые находи¬
ли внейф|)анцузскиекритикиXVIII в., — силу, мощьп вы-
(шзителыюсть («Гёпегре»). Есть все основания полагать,
что в 1830-х гг. мнение Бай|м>на стало известно Пушкину
через 11.Б.Козловского, который уговорил 11у шкина взять¬
ся за перевод X сатиры Ювенала (см.: Малышни Н.А., Ос-
поват А.Л. К истории пушкинского периода из Ювенала
(князь Козловский — Байрон — 11ушкин) // 11оэтика. Ис¬
тория лите|)алуры. Лингвистика: Сб. к 70-лелию Вячесла¬
ва Всеволодовича Иванова. М.. 1999. С. 132—139). Пере-
вод этот Пушкину не удался (см.: Т.З. С.429,
1035—1036), п он набросал послание князю Козловскому,
в котором расскалал о невьтолненном обещании:
I	Ценитель умственных творений исполинских,
Друг бардов английских, любовник муз
латинских,
Ты к мощной древности опять меня манишь
<...>
Я приготовился бороться с Ювеналом,
Чьи строгие стихи, неопытный поэт,
К). Ill И I > 4 >. I 1».М AI*
[Стихами ] иеревесть я было дал обет.
Но, развернув его суровые творенья,
11с мог я одолеть пугливого смущенья...
[Стихи бесстыдные] приянами торчат,
В них звуки странною гармонией трещат...
(Т.З. С.430)
В этих строках, датируемых августом 1836 г., ясно
слышится непритворное удивление Пушкина, который,
кажется, впервые вчитался в подлинного Ювенала.
Лит.: Черняев 11.11. А.С.Пушкин, как любитель античного мира и пе¬
реводчик древне-классических поэтов (26 Мая 1799 — 26 Мая 1899 г.).
Кашнь. 1899. (1.80; Малеии А.И. Пушкин и античный мир в лицейский
период // Гермес. 1912. Т. 11. ЛЬ 17 (103). С.440: Малеин А.И. Ювенал
в русской литературе // Сб. статей к сорокалетию ученой деятельности
академика А.С.Орлова. Л., 1934. С.229—230: Рукою Пушкина. С.23—24
(коммснт. Т.Г.Зенгер), 103—105 (коммент. М.А.Ця&ювского); Гюгу-
славский А.И. Вольнолюбивые мотивы в лицейской поэзии Пушкина //
Пауков! записки Одеськош дсрж. пед. in та. 1939. Т.1. С.33-34; Пок/юв-
ский М. М. I IviiiKiiit и Античность // Пушкин. Временник. [Т. |4/5. С.32,
47; Якубович Д.И. Античность в творчестве Пушкина // Пушкин. Вре-
мениик. [Т. |0. С.95, 124, 143, 158; Жаворонков .4.3. А.С.Пушкин о са¬
тире // Учен. зап. 11овгпродского пед. ин-та. 1956. Т. 1: Ист.-филол. фак-т,
вып. I. С. 79—82; Цшиовская Т.Г. Муза пламенной сатиры // Пуш¬
кин на юге. Кишинев, 1961. Т.2; Степанов Л.А. Пушкин. Гораций,
Ювенал // Пушкин. Пеел. Т.8; 0/>eU I. PuSkin hihI die klassische Anlike //
Archiv lur kulturgescliichlc. 1986. Bd.68. 11.1. S. 190—191. 194—195;
CmeiuuiK IO.II. Статья Жуковской» «О сатире и сатирах Кантеми|ш» и ее
место в литературной полемике 1800—1810-х годов // Жуковский и рус¬
ская культура: Сб. науч. тр. Л., 1987. С. 120; НнабеГ.С. Ювенал // Пуш¬
кинская энциклопедия. СПб. (в печати).
Н.А. Пильщиков
ЮЛИЛ ВОЛЬМАР — ге|юиня романа Ж.-Ж.Руссо
«Юлия, или 11овая Элон.ш. 11исьма двух любовников. жи¬
вущих в маленьком городке у подножия Альп» (1761).
Название произведения отсылаю читателей к трагичес¬
кой судьбе средневекового философа П. Абеляра
(1079—1172) и приемной дочери каноника Фюльбера —
Элоизы (1101 — 1164), подаривших мировой литературе
тему защитной любви учителя и ученицы. Обозначив нс-
торико-литерату рные корни своего романа, Руссо придал
ему новую основу. История взаимоотношений Юлии, до¬
чери барона д’Этанжа, и ее возлюбленного, скромного
домашнего учителя Сен-Пре, состоит из двух частей. Обо-
юдное желание героев довилытвоваться радсхтями чис¬
той любви, поцелуй в роще, потеря Юлией невинности
и угрызения совести, мысли о побеге и тайном венчании,
отвершутые героиней, — таков путь развития «естествен¬
ной страсти», одержавшей победу над целомудрием в пер¬
вой части романа. Дальнейшее повествование посвящено
преображению героини: повинуясь вале отца, Юлия вы¬
ходит замуж за пятидесятилетнего дворянина де Вольма-
ра и становится образцовой женой п матерью. Выслушав
[761]

Ю.1ИЯ ВОЛЬМЛР
ю
//,'!/'/1 V 'Ч' '/„Г,Л,-Ц	.
17(52 |

ЮЛИЯ КОЛЬМАР
признание Юлии it некогда испытанной любви к учителю,
до Вольмар предлагает Сен-I 1ре поселиться в их имении
и занятая век-питанием детей. Близость бывшст возлюб-
леннот ие г|юзит доб|юдетели замужней женщины: вну-
т|н*нияя потребность следовать нравственному дину за¬
ставляет еч* 1'орько сожалеть о порывах молодости.
Эпистолярная (|юрма романа позволяла раскрыть тон¬
чайшие душевные переживания героев, оправдывая
в какой-то степени медлительность действия и обилие рас¬
суждений. Для более глубокого понимания замысла Рус¬
со требовалось знакомство с его идеями о «человеке»
н «гражданине», выраженными в трактатах («Об общест¬
венном договоре» и др.; см.: РУСШ). Между тем боль¬
шая часть читателей видела в «Новой Элоизе» прежде
всего «психологический роман, повествующий о страст¬
ной любви» (Лотман К). М. Руссо и русская культура
XVIII — начала XIX века // Лотман К).М. Избранные
статьи: Б 3 т. Таллинн, 1992. Т.2. С.98).
Во Франции «11овая Элоиза» побила все |х>корды попу¬
лярности: 70 изданий, предпринятых только в XVIII в., не
смогли удовлетворип» читательского спроса, и «книгопро¬
давцы выдавали роман нащюкат по двенадцать су за час»
(ЛысенкоЕ.М. «Новая Элоиза» // Руссо. Т.2. С.732).
11еркый перевод романа на русский язык был выполнен
Павлом Потемкиным еще при жизни Руссо в 1769 г.;
к началу XIX в. появились два перевода: в 1792 г. аноним¬
ного автора и в 1802—1804 гг. Александра Палнцына.
Читатели, чье воспитание предусматршшло знание фран¬
цузского языка, щх'дпочитали пользоваться оригиналом.
В «обманы» великого просветителя влюблялись мно¬
гие пушкинские герои. 11олина в «РОелавлеве», прекрас¬
но ориентируясь во французской словесности от Мон¬
тескье до Кребильона, «Руссо знала наизусть» (Т.8.
С. 150). «Письма двух любовников, живущих в малень¬
ком городке у подножия Альп» помогли Бурмину в «Ме¬
тели» об ьясниты'я с Марьей Гавриловной: «“Я шхтупил
неосторожно, предаваясь милой привычке, привычке
видеть и слышать вас ежедневно... (Марья Гавриловна
вспомнила первое письмо St.-Preux)» (Т.8. С.85). Само
возникновение чувства влюбленности у молодой девуш¬
ки, по ироничному замечанию Пушкина, являлось не¬
минуемым следствием прочитанных книг: «Марья Гав¬
риловна была воспитана на французских романах, п.
следовательно, была влюблена» ('Г.8. С.77).
К 1820 г., времени действия третьей и четвертой
глав «Евгения Онегина» (см.: Лопшан. Коммента¬
рий. С.21), Руссо продолжал оставаться властителем
дум, особенно в провинции, и каждая усадебная биб¬
лиотека непременно содержала «Новую Элоизу».
Для Татьяны Лариной Руссо — один из тех «возлюблен¬
ных творцов», которые питали воображение и служили
Фронтиспис книги: Руссо Ж.-Ж. Сочинения / Новое издание. Т.З.
Париж. 1819. Гравюра
ориснти|х>м в (т собственных душевных переживанях.
В своем избраннике она видит Сен-Пре («Любовник
Юлии Вольмар» — 3, IX, 7), а себе отводит роль Юлии:
Воображаясь героикой
Своих возлюбленных творцов,
Кларисой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты...
(3, X, 1-8)
Метафора «опасная книга» ие случайна у Пушкина:
в России романы Руссо, Ричардсона, де Стать почита¬
лись одними из тех книг, которые способны поколебать
самую неприступную невинность. «При образовании
девиц нет ничего важнее, — предупреждал журнал
“Аврора” (1806), — как предохранять фантазию от
вредных внушений чувственности; потому-то (что бы
Руссо, впрочем, ни говорил в свое защищенис) чтение
“Новой Элоизы есть и будет всегда опасно для моло¬
дых девиц» (Цит. по: Бродский. С. 181). В воспомина¬
ниях о военной службе полковника М.М.Петрова, уча¬
стника Отечественной войны 1812 г., «Новая Элоиза»
предстает как «похабное» сочинение, «умерщвляющее
[хчнителыю драгоценность женских сердец» (1812 год.
Воспоминания воинов русской армии. М., 1991.
С.315). Не исключено, что подобные опасения были
«подсказаны» читателям и критикам самим Руссо,
снабдившим роман следующим предупреждением:
«Это собранье писем в старомодном вкусе женщинам
пригодится больше, чем фи.юсофские сочинения. Быть
может, оно даже принесет пользу иным женщинам, со¬
хранившим хотя бы стремление к порядочности, не¬
взирая на безнравственный образ жизни. Иначе дело
обстоит с девицами. Целомудренная девица романов не
читает, я же предварил роман достаточно ясным загла¬
вием, дабы всякий, открывая книгу, знал, что перед
ним такое. II если вопреки заглавию девушка осмелит¬
ся прочесть хотя бы страницу, — значит, она создание
погибшее; пусть только не приписывает свою гибель
этой книге. — зло свершилось уже раньше. Но раз она
начала чтение, пусть уж прочтет до конца — терять ей
нечего» (Руссо. Т.2. С. 10).
Татьяна Ларина, воспитанная на романах Ричардсо¬
на и Руссо, счастливо избежала неминуемой гибели,
которую предрекали строгие ревнители пуританской
литературы всем читающим «безнравственные сочине¬
ния». Напротив, воображая себя героиней «Новой Эло¬
изы», Татьяна последовала ее примеру и осталась вер¬
на мужу, как и Юлия Вольмар.
В.	А. Невская
ЮНОШИ - см.; архивны юноши.
17631

я
ялыкон
ЯЗЫКОВ Николай Михайлович (1803—1845) —
поэт. С Пушкиным его познакомил А.Н.Вульф (соуче¬
ник по Дерптскому университету, сын владелицы Три-
it)рекою 11.А.Осиновой) летом 1826 г., когда Языков,
в то время студент философского факультета
Дерптского унив<‘|к‘итета ( 1822—1829), гостил у Оси¬
повой в Три горском, по соседству с Михайловским, где
был в ссылке Пушкин. Однако еще до личного знаком¬
ства поэты обменялись стихотворными посланиями:
20	сентября 1824 г. Пушкин написал Языкову («Из¬
древле сладостный союз...»): Языков откликнулся по¬
сланием Пушкину («Не вовсе чуя бога света...»). До
личного знакомства с Языковым Пушкин включил
упоминание о нем в четвертую главу «Евгения Онеги¬
на» (писавшуюся в 1824—1825 гг.). Упоминание это
связано с характеристикой стихов Ленского, которые
тот писал «в альбоме Ольги молодой»:
И полны истины живой
Текут элегии рекой.
Так ты. Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
11оешь, Бог ведает, кого,
И свод элегий драгоценный
11редстави г некогда тебе
Всю повесть о твоей судьбе.
(4. XXXI, 7-14)
В этом упоминании настораживает дважды повто¬
ренное название жанра стихотворений Языкова —
«элегии». Языков — совеем не «элегический» поэт, про¬
изведения которого (особенно в раннюю, «дерпгекую»
нору) можно было бы соотнести со стихами Ленского.
Н.Л.Бродский, комментируя эту строфу, счел нужным
указать, что уже «первое издание стихотворений Язы¬
кова 1833 г.» нельзя «считать “сводом элегий , тожде¬
ственным по настроению с элегиями Ленского» (Брод¬
ский. С.217), а Ю.М.Лотман попытался объяснить
видимое несоответствие тем, что «упоминание элегий
Языкова вносит усложняющий оттенок в диалог с Кю¬
хельбекером в строфах XXXII—XXXIII» (Лотлиш.
С.244). Современный исследователь элегического жан¬
ра Л.Г.Фризмаи уточняет, что собственно элегические
настроения Языков развивал уже в произведениях
1830-х—1840-х гг., связанных с тяжелой болезнью, то¬
ской но родине, а в юношеский период «Языков (ино¬
гда без видимых оснований) называл элегиями стихи
самой разнообразной поэтической структуры: и поли¬
тические инвективы, и творческие декларации, и ли¬
рические миниатюры, и пейзажную лирику» (Русская
элегия XVIII — начала XX века / Вступ. ст., сост., под-
гот. текста, примеч. и биографический справочник
Л.Г.Фризмана. Л., 1991. С.625).
Нам представляется, что дело обстоит несколько
иначе. До 1825 г. Пушкин мог прочитать в журналах
только два произведения Языкова, представленных
Н.М.Шмкон. Э.А.Дмитриев Мнмоиов. Начато 184(1 х гг. Хант, мнг.ю
как «элегии»: «Элегия» («Скажи, воротишься ли ты...»)
и «Еще элегия» («Как скучно мне: с утра до ночи...») —
обе были напечатаны в 1824 г. в журнале «Новости ли¬
тературы». Упоминая «свод элегий драгоценных»,
11ушкин явно имеет в виду не их. а что-то другое.
Сюжет с «элегиями драгоценными» несколько прояс¬
няется из переписки Пушкина с А.II.Вульфом. В пись¬
ме от марта—апреля 1825 г. Пушкин, живущий в Ми¬
хайловском, сообщает, что получил из Дерпта какую-то
«чувствительную Элегию» Языкова (Т. 13. С. 162—
163). В письме от конца августа снова речь идет
о	ней: «Кланяюсь Языкову. Я написал на днях подра¬
жание Элегии его Подите прочь» (Т. 13. С.219).
В письме от 10 октября Пушкин приводит «начало»
этого <• 11 од раж a i п 1я »:
Как широко,
Как глубоко!
Нет, Бога ради.
Позвать мне сзади — etc.
(Т. 13. С.237)
Наконец, в письме от 7 мая 1826 г. содержится
просьба привезти Языкова в гости, своей лексикой де¬
монстрирующая, что интересующая нас XXXI строфа
четвертой главы уже написана: «Не* правда ли, что вы
привезете к нам и вдохновенного?» (Т. 13. С.275) —
ср.: «Такты, Языков вдохновенный...» (4, XXXI. 9).
Таким образом, «элегии», связанные в сознании
Пушкина с именем Языкова, — это цикл эротических
[765]

JI-SM KOI!
Я
(«бурсацких») элегий, не предназначавшихся для пе¬
чати. Эротическая лирика Языкова, не публиковав¬
шаяся до XX в., пользовалась в пушкинские времена
большой известностью: «списки его пьес неоднократ¬
но встречаются в различных рукописных сборниках
эротической лирики» (Языком Н.М. Поли. собр. сти¬
хотворений / Ред., вступ. ст. и коммент. М.К.Азадов-
ского. М.; Л., 1934. С.728). Цикл, который обыгры¬
вает Пушкин, так н называется — «Элегии». Он состоит
из семи текстов (два из них доселе не опубликованы
ввиду их полного неприличия), среди которых есть
и текст, ставший объектом приведенного выше пуш¬
кинского «подражания» (в некоторых списках он
именуется «Хлоя»):
11оди ты прочь!
Теперь не ночь;
А также кстати
П нет кровати!
Ах, радость, Хлоя,
11озволь... и т.д.
(Там же)
Эти семь «похабных» элегий имеют сквозной сюжет.
Основой в них, как во всех произведениях такого рода,
является подробное описание «плотских утех» некоего
«студента» и его «Лилеты». Потом оказывается, что
«Лилета» накануне «К иону ходила / И прогостила /
Там до утра» (Там же. С. 15(5). Это открытие вызывает
у студента вольнолюбивые мысли:
11 литургия
Мила ли мне,
Когда во сне
Я, как Россия,
Едва живой,
Страдал и бился,
И, сам не свой,
В мечтах бранился
С моим царем?
О	Боже, Боже!
С твоим попом
На грешном ложе,
В субботний день.
Вчера грешила
Младая Лила!..
(Там же. С.157—158)
Пушкинское «подражание» до нас не дошло (кроме
четырех вышеприведенных стихов из письма к Вуль¬
фу); скорее всего, оно и не было написано. В кругу по¬
этических интересов Пушкина такого рода «элегии»
воспринимались как шутка и ни в коем случае не пре¬
тендовали ни на что большее.
Сопоставление же языковских эротических «Элегий»
со стихами Ленского, которые он вписывает в альбом
своей невесте — продолжение той же шутки. В облике
Ленского .штерагора отразилась, помимо всего проче¬
го, негативная реакция Пушкина на критику его ран¬
ней «шаловливой» поэмы «Руслан и Людмила» (см.:
Кошелев Н.А. Первая книга Пушкина. Томск, 1997.
С. 178—192). Молодого «творца Руслана» некоторые
деятели из круга «старших карамзинистов» (А.Ф.Воей¬
ков, И.И.Дмитриев, М.С.Кайсаров и др.) обвинили
в излишней «чувственности» повествования и связанной
с этим «нескромности» поэмы. Пушкин в ответ на эти
обвинения попробовал воплотить в образе Ленского об¬
лик искусственного поэта, созданного по тем «рецеп¬
там», которые были предписаны критикой ему самому.
Сопоставление элегий Ленского с «бурсацкими» элеги¬
ями Языкова, понятное только «посвященным» знато¬
кам, было из этого же ряда: вы требуете «благопри¬
стойности» от молодого человека? — получите же ее!
Кроме того, последующее ироническое упоминание
статей Кюхельбекера («критика строгого»), выступив¬
шего против «новейшей» элегической стихии в литера¬
туре, выглядело особенно убийственным в соседстве
с теми «чувствительными» элегиями, которые были из¬
вестны почитателям молодого Языкова.
Другое упоминание Языкова-поэта в «Евгении Оне¬
гине» находится в тех строфах, которые не вошли
в окончательную редакцию романа в стихах. Это упоми¬
нание находится в черновых рукописях финальных
строф «Путешествия Онегина» (по первоначальному
плану — главы восьмой), где Пушкин делает большое
лирическое отступление и повествует о собственном
приезде в Михайловское:
Везде, везде в душе моей
Благословлю моих друзей
Нет, нет! нигде не позабуду
Их милых, ласковых речей —
Вдали, один, среди людей
Воображать я вечно буду
Вас1, тени прибережных ив
Вас мир и сон Тригорских нив
<34>
И берег Сороги отлогий
11 полосатые холмы
11 в роще скрытые дороги
Н дом, где пировали мы —
Приют, сияньем Муз одетый
Младым Языков<ым> воспетый
Когда из капища наук
Являлся он в наш сельский круг
11 нимфу Сор<оти> прославил,
И огласил поля кругом
Очаровательным стихом...
(Т.6. С.505—506)
Эти строки, написанные осенью (18 сентября) 1830 г.
в Болдине, посвящены пребыванию Языкова в Тригор-
еком: Языков гостил там с середины июня до середины
июля 1826 г.; знакомство с Пушкиным произвело на
[766]

я
Я Mb II ХОРЕЙ
него глубокое впечатление, отразившееся, в частности,
в послании «А.С.Пушкину» («О ты, чья дружба мне до¬
роже...», 1826) н в большом стихотворении «Тригор-
ское», написанном в август**—октябре 1826 г.. послан¬
ном Пушкину и высоко оцененном последним. Строфы
из «Путешествия Онегина», в сущности, представляют
собою аллюзию языковского стихотворения «Тригор-
ское» (1826), например, прямо отправляют к много¬
цветному описанию «тригорских нив»:
Сии ликующие нивы,
Где серп мелькал трудолюбивый
11о золотистым полосам;
Скирды желтелись, там и там...
Языков описывает и дружескую пирушку в доме
Пушкина («Приют свободного поэта / Непобежденно¬
го судьбой!»), и «нимфу Сороти», обнявшую поэта во
время купания в деревенской речке:
Какая сильная волна!
Какая свежесть и прохлада!
Как сладострастна, как нежна
Меня обнявшая Наяда!..
1	lyiiiKitii получил от Языкова текст этого стихотворе¬
ния 9 ноября 1826 г., когда вернулся в Михайловское
из Москвы, где в его жизни произошел крутой перелом.
I? тот же день он писал 11.А.Вяземскому: «Здесь нашел
я стихи Языкова. Ты изумишься, как он развернулся,
и что из него будет. Если уж завидовать, так вот кому
должен бы завидовать. Аминь, аминь глаголю вам. Он
всех нас, стариков, за пояс заткнет» (Т. 13. С.305).
Лит.: Афанасьев li. «Там. .ча далью непогоды...*. М.. 1990: Языко¬
ва Е.В. Творчество Н.М.Языкова. М., 1990; Проскурин О.А. Литера
Турные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000. С.229—259.
В.	А. Кошелев
ЯМ В и ХОРЕЙ и русской поэзии — два наиболее
употребительных еиллаботонических метра: и общей
сложности ими написано 95% пушкинских строк, при¬
чем хорей н среднем исиользустся в 7—8 раз реже ямба
(см.:Лопичан М.Ю.. Шахвердов С.А. Метрика и стро¬
фика А.С.Пушкина // Русское стихосложение XIX в.:
Материалы по метрике* и строфике русских поэтов. М.,
1979. С. 148—149). Ямбом или хореем называется не
только соответствующий стихотворный метр, но и его
стопа — наименьшая единица повтора в силлаботониче-
ском стихосложении. В :т>й системе стихосложения за
обязательно ударными, преимущественно ударными,
произвольно ударными, преимущественно безударны¬
ми и обязательно безударными слогами закрепляются
определенные места строки, в зависимости от длины ко¬
торой (от числа стоп) различают стихотворные разме¬
ры, например четырехстопный ямб или трехстопный
хорей. Двумя этими размерами написаны веч* ориги¬
нальные стихи «Евгения Онегина» (но на долю хорея
приходится лишь 18 ст|юк «Песни девушек» — 0.3% от
общего количества строк в романе). В пушкинском
романе представлены две разновидности четырехстоп¬
ного ямба: строфическая (с заранее заданным расире-
делением женских и мужских рифм) и астрофичсская
(вольной рифмовки), использованная в письмах персо¬
нажей. А своеобразие онегинскому трехстопному хорею
придают нерифмованные дактилические окончания,
имитирующие народный стих (см.: Тарановсни К. Русс¬
ки дводелии ритмови. I—II. Београд, 1953. С.299; ср.:
Bailey J. Three Btissian Lyric Folk Son# Meters.
Columbus, Ohio, 1993. P.237—239, 247—249; см. так¬
же: РИФМА. (Л ИХ. СТРОФА).
Слова «ямб» и «хорей» в романс* относятся к наименее
частотным: каждое из них в тексте встречается но од¬
ному разу. Стиховедческие термины впервые появля¬
ются там, где речь заходит об отношении заглавного ге¬
роя к поэзии:
Высокой страсти не* имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
(1, VII. 1-4)
Эти строки заставляют читателя вообразить, будто ав¬
тор затратил немалые усилия на то. чтобы обучить
Онегина азам русского стихосложения, и веч* пона¬
прасну: его «бестолковый ученик» механизма стихов
так и не* усвоил (8, XXXVIII, 6, 8; см.: СТИХОВ РОС¬
СИЙСКИХ МЕХАНИЗМ). Но непонятливость Онегина
нельзя списать на сто равнодушие и невосприимчи¬
вость к поэзии: различие между стихотворными мет¬
рами — ямбом н хореем — носит формальный харак¬
тер, и чтобы его уяснить, не обязательно обладать
поэтическим чувством. Еще меньше «педагогическую»
неудачу автора стоит объяснять «бестолковостью»
ученика, у которого, но словам Пушкина, был «рез¬
кий, охлажденный ум» ( I. XLV, 7). Дело хотя бы от¬
части могло заключаться в том, что безупречное опре¬
деление ямба или хорея в пушкинское время пе умели
дать даже опытные теоретики стиха (с-р.: Илюшин А.А.
Ямб от хорея отличить... // Литературная учеба.
1987. № 1. С. 184-186).
В старинном учебнике Язвицкого под знаменатель¬
ным названием «Механизм, или Стопосложение Рос¬
сийского стихотворства» дается, например, такое
описание двусложных еиллаботонических стой:
«Ямб... состоит //.( двух слогов, из первого слога ко¬
роткого а второго долгого»; «Хорей или Трохей про¬
тивоположен Ямбу; он также состоит из двух слогов:
но из первого долгого а второго поротного» ([Яз¬
вицкий П.П.] Механизм, или Стопосложение* Рос¬
сийского стихотворства, изданный для воспитанни¬
ков Санктпетербургской Губернской Гимназии.
[767]

ЯМБ и ХОРЕЙ	У\
У//
Л ^ *
/tf<L
*>	i-V	4г\	X
^{>/	4сг.
^г*// y<^V t/ <V^6^r	4/'7?Т
С^х.<л *<лftst'b fAyi+jt oiR »»^^
^5^.4/	/><	*■- > <- ^ ^	СС^7ЫХУ
/*сУ *Сб<~ и* г	*у.
0,	'У**е	У*
0PZ4 zV/tV 		X»	'Г*€*~£аА
ЪЩ"	/^
£+Лг*< Ъ Я*	^	^	^	У^ггк
*±j3№W%
■ш*
/
А
нщ
1768 |

я
ЯМСКАЯ КАРЕТА
СПб., 1810. С.6, 7). По сути, то же самое можно
прочесть в авторитетном словаре поэтических терми¬
нов (см.: Остолопов //.Словарь Древней и Новой
поэзии. СПб., 1821. Ч.З. С.460, 484), несмотря на то
что подобные определения вызывали нарекания уже
у современников, понимавших, что гласные русского
языка противопоставлены друг другу не по долготе
п краткости, а по ударности п безударности: «Слоги
повышаемые называются у нас дол/ими, а понижае¬
мые краткими — хотя и несвойственно бы так налы
вать их; ибо повышение голоса совсем не то, что про¬
тяжение оного» (Востоков .4. Опыт о Русском
стихосложении. 2-е изд., значительно пополненное
н испр. СПб., 1817. С.96).
Правда, проблема не решалась, как думали некото¬
рые, простым переименованием «долгих» слогов
в «высокие», а «коротких» — в «низкие» (см.: Самсонов Д.
Краткое рассуждение о Русском стихосложении //
В/:. 1817. 4.94. № 15/16. С.226-227). Немного по¬
зднее, в 1830-е гг., Н.И.Надеждин писал: «Принимая
каждый слог с ударением за долгий, новая система...
приняла... теже названия стой какие употреблялись
в древней метрике. Но здесь встретилось естественное
затруднение... в нашем языке есть слова непомерной
длины...» (Энцикл. лексикон. Т.9: Вар—Вес. С.514),
из-за которых в хореических стопах безударным мо¬
жет быть первый слог, а в ямбических стопах — вто¬
рой. «Чтобы отвратить это затруднение, предположи
ли ударения условные» (Там же. (1.515), проясняе¬
мые при скандировании: «Просто | нарбд | пых, й |
дсаль | ных»; «11 клй | пился | непрй | нуждён | но».
Однако такое чтение «совершенно произвольно» и «де¬
рет слух» (Там же. С.515), и поэтому решили, что
«позволяется в хореях и ямбах, за исключением по¬
следней стопы, ставить низкие вместо высоких... Сло¬
га высокого напротив вместо низкого в хореях и ям¬
бах ставить не позволяется» (С'амсонов Д. Указ.
соч. С.228).
Впрочем, выяснилось, что и это правило не выпол¬
няется. Так, в строках онегинского четырехстопного
ямба ударения иногда падают на 1-й, 3-й, 5-й и даже
на 7-й слог: «Звёзд исчезает хоровод» (2, XXVIII, 4);
«За ним строй рюмок узких, длинных» (5, XXXII. 9);
«Ужели он?.. Тйк. точно он» (8. VII, 13); «Вот вам
письмо его точь в точь» (8, XXXI1. 14). По словам
профессора Казанского университета Д.11.Самсонова,
«никому на мысль не приходило соединять на
пр<имер> ямб с хор<е>ем» (Самсонов Д. Указ. соч.
С.226). а между тем в онегинской строке стопы хорея
и ямба могут чередоваться через одну: «Как, Гран-
дисбн?.. а. Грандисон!» (7, XLI, 10; хорей — ямб — хо-
Псрвмй ("миопий автограф<т|ми|>ы Ml первой главы
«Евгения Онегина». 1823
рей — ямб). Тот же Самсонов уверял, что «стихи Рус¬
ские стечения высоких не терпят; если же иногда
и в(Т|к‘чакт-я в них два высокие слога сряду, то между
ними непременно бывает остановка в произношении»
(Самсонов Д. Указ. соч. С.226). На самом дате
в классических русских стихах бывает и два, и три удар¬
ных слога подряд (а порою и больше): «Под нёй снёг
утренний хрустит» (1. XXXV, 8); «А между тём двё,
три страницы» (4, XXVI, 5); «11 запищит онй (бог
мой!)» (2. XII, 13). Что же касается «остановки в про¬
изношении», то если под нею понимается словораздел,
такая «остановка» неизбежна не только в стихах, но
н в прозе: между смежными ударными слогами всегда
проходит межсловная граница. Но если почтенный ка¬
занский профессор имел в виду сильную синтаксичес¬
кую паузу, то она вовсе не обязательна: «Взйть также
ящик боевой» (6, XXV, 8); «Меж тём цёль бды высо¬
ка» (4, XXXIII, II); «“...Давно ли?” — Около двух
лёт» (8. XVIII, 2) и др.
11олучается, что в ямбе ударными и безударными мо-
iyr быть как четные, так и нечетные слоги, и то же са¬
мое в хорее. Понятно, что при таком «определении»
разницу между метрами невозможно постичь иначе,
как «силой магнетизма» (8. XXXVIII, 5), то есть инту¬
итивно: их мудрено теоретически отличить не только
друг от друга, но и от «презренной прозы». Справиться
с этим противоречием тогдашние теоретики стиха не
умели и потому предлагали вообще «бросить ямбы,
хореи п другие чуждые имена в нашей версифика¬
ции» (Кубаров А. Теория Русского стихосложения.
М., 1837. С. 16). Этого не произошло, ибо в действи¬
тельности сформулировать различие между двуслож¬
ными метрами в русском классическом стихе совсем не
так трудно, как могло показаться современникам 11уш-
кина пли герою его романа: ударения неодноеложных
фонетических слов в ямбической строке падают на чет¬
ные слоги, а в хореической — на нечетные. Поэта про¬
стая и внятная формулировка появилась уже в XX веке,
когда законы классического ямба или хорея потеряли
свою непреложность.
Лит.: Illanup М.II. Нечто о «механизме российских стихов*, или
Почему Онегин не мог отличить ямб от хорея // Пав. РАН. Сер. лит.
н яа. 2002. Т.61. ЛЬ 5.
М.И.Шапир
ЯМСКАЯ КАРЕТА
«Ям — стан на большой дороге чрез известное рассто¬
яние от одного места до другого, где почтовых лошадей
переменяют, п где ямщики имели свои жилища; ям¬
ской — извощицкий, на яму содержимый» (Слов.
Акад. Российской. 4.6. Стб. 1040).
С петровских времен крестьяне, жившие у Литовско¬
го канала в Петербурге, несли ямскую повинность
[7691

ямщик
я
(почтовуюслужбу): выставляли потри лошади для го¬
сударевых нужд с ревизской души. Позднее эта петер¬
бургская слобода стала называться Ямской.
И начале XIX м. здесь были извозчичьи дворы, куда
приходили из деревень заработать извозом на оброк
сотни крепостных. В Северной столице было множе¬
ство извозчиков с ямскими повозками, которые пред¬
назначались прежде всего для приехавших но казен¬
ной надобности или же для путешественников.
Изданный в 1820 г. «Новейший путеводитель по Санкт-
петербургу» содержал специальный раздел иод назва¬
нием «Замечания для приезжающих», где были напе¬
чатаны цены на наемные экипажи. Зимой предлагались
сани и кареты (их снимали с колес п укрепляли
на полозьях). Взять «ваньку» (извозчика) можно бы¬
ло на одной из трехсот бирж. Стоило это довольно до¬
рого. Московская дворянка Е.П.Янькова, гостившая
с дочерьми в Петербурге в 1822 г., ездила в Петергоф
в ямской карете: «наняла карету и заплатила два зо¬
лотых, то есть сорок рублей» (Рассказы бабушки.
С.257). Конечно, это было путешествие на дальнее
расстояние. Но и Пушкин, живя после окончания
Лицея в Коломне, платил извозчику до Аничкова
моста 80 коп. (см.: Т.13. С.08). Нанять можно было
и экипаж с лошадьми и кучером, п только лошадей,
причем на какое угодно время.
Мы лучше поспешим на бал,
Куда стремглав is ямской карете
Уж мой Онегин поскакал.
(1. XXVII. 2-4)
Пушкинский герой прибыл в «великолепный дом»
не как те гости, которые приехали в роскошных эки¬
пажах с двойными фонарями. Светскому человеку
прилично было иметь собственный выезд: рысаков
и щегольские экипажи, украшенные серебром и золо¬
том и нередко фамильными гербами. Почтовая карс¬
та, которая привезла Онегина на бал, была гораздо
скромнее, без украшений, черная или коричневая. Но
ездить на ямских лошадях можно было так же быст¬
ро, как и на собственных. Теофиль Готье, побывав¬
ший в Петербурге зимой 1859 г., сравнивая господ¬
скую и городскую повозки, писал: «Упряжка та же,
и украинская лошадка, хоть и невысоких кровей, бе¬
жит от этого ничуть не медленнее» (Готье Т. Путеше¬
ствие в Россию. М., 1988. С.52).
По-видимому, в каретном сарае Евгения Онегина,
чей отец «давал три бала ежегодно / И промотался на¬
конец» (1, III, 3—4), уже не было кареты с гербом
или кареты, выполненной но последней моде — в анг¬
лийском вкусе.
Нанимая почтовый экипаж, чтобы из дому приехать
на бал, Онегин следует новой моде, которая так возму¬
щала вельмож и придворных. Они помнили екатери¬
нинские манифесты, определявшие, кому можно н ко¬
му нельзя ездить цугом в раззолоченных каретах. Ям¬
ские кареты очень напоминали кареты, разрешенные
нечиновным дворянам, — без украшений, выкрашен¬
ные под лак. О разъезжавших не на собственных лоша¬
дях и не в собственных экипажах (как Онегин) E.I ГЯнь-
кова писала: «В мое время [в конце XVIII в. — Е.П. | за
великий стыд почитали на ямских лошадях куда-ни¬
будь ехать, опричь рядов или вечером на бал, когда сво¬
их пожалеешь, а теперь все это нипочем: без зазрения
совести по городу среди бела дня или. того хуже, на из¬
возчике рыскают» (Там же. С. I 15).
Г.Л. Пономарева
ЯМ ЩИ К — кучер на казенных (почтовых) лошадях.
Слово происходит от тюркского «ям», означающего
«стаи на большой дороге чрез известное разстояние от
одного места до другаго, где почтовых лошадей еду¬
щие переменяют...» (Слов. Акад. Российской. 4.6.
Стб. 1046). Долгое время «ямская гоньба» имела ста¬
тус государственной повинности: крестьяне «ямских»
селений должны были обеспечивать подводы, лоша¬
дей и ямщиков для перевозки почты и «едущих», за
что они освобождались от прочих налогов и повинно¬
стей. кроме рекрутства. Ямщик избирался крестьян¬
ской общиной, которая поручалась за его честность,
благонравие и несла ответственность в случае нару¬
шения им установленных правил. Указ 1800 г. пред¬
писывал следить за тем. «чтоб ямщикн были присыла¬
емы к станционному смотрителю здо[м>вые и не моложе
осемьнадцати и не старше сорока лет, доброго поведе¬
ния. трезвые н ни в чем не подозрительные с указан¬
ными паспортами и письменными свидетельствами на
утверждение о благонадежности их поведения, а буде
замечены в дурном поведении, ямщиков переменить»
(Цит. по: Грановская П.П. «Если ехать вам случит¬
ся...» Л., 1989. С.45).
В 20-е годы XIX в., когда повсеместно строились ти¬
повые почтовые станции, перевозка пассажиров и кор¬
респонденции (если не хватало почтарей) осуществля¬
лась уже на условиях подряда или вольного найма. На
каждые три лошади, имевшиеся в распоряжении стан¬
ционного смотрителя, нанимался ямщик из государст¬
венных или вольноотпущенных крестьян.
Путешественник, не желавший долго ждать переме¬
ны лошадей или не имевший специального документа —
подорожной, мог воспользоваться услугами вольных
ямщиков, не приписанных к почтовой станции. Езда
на «вольных» обходилась дороже, на что жаловался,
например, казанский помещик Василий Иванович, ге¬
рой повести В.А.Соллогуба «Тарантас» (1840): «Знаю
я этих архибестий. Иуды, канальи, по полтине с лоша¬
ди за версту дерут. Три дня здесь проживу, а не найму
вольных» (Солло/уб. С.206).
[770]

я
ЯРМАНКА НЕВЕСТ
«Почти все почтовые тракты мне известны; не¬
сколько поколений ямщиков мне знакомы», — писал
Пушкин в «Станционном смотрителе» (1830) (Т.8.
С.97). Среди приходно-расходных записей поэта со¬
хранились подсчеты денег, выданных им почтовым
и вольным ямщикам во время поездки на Урал в 1833 г.
(см.: Руною Пушкина. С.301—362). Неизбежные
дорожные неудобства и опасности — нередкая тема
«путевых» писем Пушкина. «Les ямщик de Pskov
и out ен rien de plus pressd que de me verser, j ai le cote
foule, la poitrine, malade, je ne puis respirer... En voila
asser: j attends que je sois taut soit реи mieux pour
reprendre la poste. [Псковские ямщики не> нашли ни¬
чего лучшего, как опрокинуть меня; — сообщал он
московскому приятелю В.11.Зубкову I декабря 1826 г.,—
у меня помят бок, болит грудь, и я не могу дышать...
Довольно об этом; жду, чтобы мне стало хоть немно¬
го лучше, дабы пуститься дальше на почтовых
(фр. ) ]» (Т. 13. С.31 1; пер.: С.562). Несмотря на по¬
добные испытания, Пушкин любил быть в дороге и,
проклиная подчас возничью нерасторопность, неже¬
лание когда нужно погонять лошадей, тем пе мепее
признавался вслед за горюхинским летописцем, что
сословие ямщиков для него «в особенности любезно»
(Т.8. С. 128).
Быстрая езда по плохим дорогам издавна воспри¬
нималась как характерная особенность именно рос¬
сийского способа передвижения. Наверное, поэтому
ямщик в поэтическом мире Пушкина непременно
«лихой», «удалой», а кони — «задорные», «бешеные».
«Евгений Онегин» не нарушает этой традиции: бой¬
кие автомедоны (см.: АНТОМЕ.'ЮН) на неугомонных
тройках без труда обгоняют домашний обоз Лари¬
ных, тянущийся в Москву; поют, бранятся и свищут,
погоняя лошадей, ямщики в черновиках «Путешест¬
вия Онегина».
В каноническом тексте романа кибитка с ямщиком
появляется в пятой главе, оживляя непритязательный
сельский пейзаж, как бы обновленный долгожданным
первым снегом:
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
В тулупе, в красном кушаке.
(5, II. 5—8)
По эстетическим представлениям пушкинского вре¬
мени и ямщик, и крестьянин, на дровнях обновляю¬
щий путь, и дворовый мальчик с салазками — «все это
низкая природа», далекая от изящной словесности.
«IIосудите сами: можно ли было что писать? — сетовал
на невозможность вести путевой дневник отставной
чиновник Иван Васильевич, другой герой «Тарантаса». —
Дорога, избы, смотрители, все это так неинтересно,
так прозаически скучно» (Соллогуб. С.210). Помещая
на страницах романа в стихах столь обыкновенных,
прозаичных персонажей, Пушкин предлагает читате¬
лям увидеть красоту п поэзию в самых привычных бы¬
товых явлениях.
В поэме «Грас}) Нулин» (1825), созданной, как
и пятая глава «Евгения Онегина», в Михайловском,
есть строки:
Кто долго жил в глуши печальной,
Друзья, тот верно знает сам,
Как сильно колокольчик дальный
I	lopoii волнует сердце нам.
11е друг ли едет запоздалый,
Товарищ юности удалой?..
Уж не она ли?.. Боже мой!
Вот ближе, ближе... сердце бьется...
Но мимо, мимо звук несется,
Слабей... и смолкнул за горой.
Наталья Павловна к балкону
Бежит, обрадована звону,
Глядит и видит: за рекой,
У мельницы, коляска скачет.
Вот на мосту — к нам точно! нет;
Поворотила влево. Вслед
Она глядит и чуть не плачет.
(Т.5. С.5)
II	для Татьяны, и для Натальи Павловны, и для
Пушкина, запертого в псковской глуши, проносящаяся
мимо кибитка с ямщиком и то приближающийся, то
удаляющийся звук колокольчика — символы другой,
«большой» жизни, на мгновение «заглянувшей» в окно
деревенского дома.
Ямщики сопутствуют всем путешествующим на ка¬
зенных лошадях пушкинским героям. Долгие ямщиц¬
кие песни, поверья, сама фигура ямщика, сидящего
на облучке, неотделимы от темы дороги. Не* случайно
в стихотворении «Телега жизни» (1823) ямщик оли¬
цетворяет собой «седое время» (Т.2. С.306), которое
безостановочно везет седока по тракту судьбы.
Н.А.Невская
ЯРМАНКА НЕВЕСТ
Беседа Лариной с соседями о замужестве Татьяны
завершается таким советом:
«Что ж, матушка? за чем же стало?
В Москву, на ярманку не;вест!
Там, слышно, много праздных мест».
(7, XXVI, 9-11)
Описывая быт п нравы древней столицы в комедии
«Горе от ума», Грибоедов отмстил: «В Москве ведь нет
невестам перевода» (Д.II. Явл.5). Невесты, сватовст¬
во, свадьбы — предмет московских разговоров: «Тот
сватался — успел, а тот дал промах» (Д.1. Явл.5). Лю¬
1771]

ящик
я
бопытно, что эта тема — одна из сквозных в письмах
B.JI.11мпкина.	являющихся хроникой московской
жизни 1810-х—1820-х гг.
«В Москве, говорят, две свадьбы. Молодая графиня
Мамонова идет замуж за Анрепа. флигель-адъютанта
Государя Императора. Старая Свиныша за графа Лан-
жерона. Ей нужен полный генерал, а Ланжерону ну¬
жен полный сундук» (22 мая 1818).
«Толстая, дочь Толстой Степаниды, створена за ге-
нерал-адыотамта .1ак|н*вского и на этих днях получила
вензель» (8 июня 1818).
«Приятная и. верно, тебе известная новость есть та,
что кн. Софья Федоровна идет замуж за Лодомирского.
Он умен и богат...» (1 июля 1818).
«Денис Давыдов женится на Чирковой. Она мила —
и у нее 1000 душ» (14февраля 1810).
«Фрейлина Коз акова идет за гусарского полковни¬
ка Акинфьева. Молодой Апраксин женится на Фофке
Толстой. Свадьба будет в Ольгове, нынешним летом
в июне или июле месяце* (16 марта 1819).
«Обер-нолицмсйстер Шульгин идет в отставку. Ска¬
зывают. что на его месте будет князь Хил ков, генерал-
майор, который женится на Елизавете Семеновне Об-
ресковой» (10 апреля 1819).
«Сегодня — свадьба Корсаковой. Приданое сказы¬
вают, чрезвычайное: две кровати, нарядная и про¬
стая — нарядная тлубая с серебром, простая из батиста
д’Екос. шитая бумагою, двадцать семь шлафро¬
ков. шитых с кружевами, тридцать шляп разного ро¬
да. куча шалей, часов, чулок и пр. и пр. В прошедшее
воскресенье все это было разложено, н гостей любо¬
пытных было множество, но я в том числе не был»
(21 апреля 1819; цит. но: Михайлова II. II. Грибое-
довская Москва is творчестве В.Л.Пушкина // Про¬
блемы творчества А.С.Грибоедова. Смоленск, 1994.
C.97—99).
О московских невестах Пушкин упомянул уже в ран¬
нем стихотворении «Всеволожскому» (1819), в кото¬
ром перечислял своеобразные достопримечательности
родного города:
Разнообразной и живой
Москва пленяет пеетротой,
Старинной роскошью, пирами,
11евестами, колоколами...
(Т.2. С. 1(11)
В «<Путешоствии из Москвы в Петербург?*» ( 1834)
Пушкин писал: «Москва была сборным местом для
всего русского дворянства, которое из всех провин¬
ций съезжалось в нее на зиму. Блестящая гвардей¬
ская молодежь налетала туда ж из Петербурга. Во
всех концах древней столицы гремела музыка, и вез¬
де была толпа. В зале Благородного собрания два ра¬
за в неделю было до пяти тысяч народу. Гут молодые
люди знакомились между собою; улаживались свадь¬
бы. Москва славилась невестами, как Вязьма пряни¬
ками...» (Т. 1 I. С.240).
Татьяну, как невесту (ей уже давно нора замуж,
она «вошла во все года», уже «заневестилась»), везут
в Москву зимой, как раз к свадебной норе. Ведь
свадьбы на Руси игрались исключительно осенью
п зимой: от Покрова до заговенья и от Крещенья до
Великого поста.
Ее привозят и в Собранье.
Там теснота, волненье, жар.
Музыки грохот, свеч блистанье,
Мельканье, вихорь быстрых пар.
Красавиц легкие уборы,
Людьми пестреющие хоры.
Невест обширным полукруг,
Всё чувства поражает вдруг.
(7. М. 1-8)
На балу в Дворянском собрании и решилась судьба
Татьяны.
И.А.Пшдыш
ЯЩИК — зд.: шкатулка с дуэльными пистолетами.
Накануне дуэли с Онегиным Ленский нанес визит
Лариным, а затем.
Домой приехав, пистолеты
Он осмотрел, потом вложил
Опять их в ящик...
(6, XX. 1-3)
Правила дуэльного искусства требовали от каждого
из противников явиться к месту поединка со своим
комплектом дуэльных пистолетов. Поэтому обыкно¬
венно пистолеты так п продавались — нарами. Как пра¬
вило. богато украшенные гравированными стальными
или серебряными накладками, резьбой, инкрустацией,
с гравированными замками, с рукоятями, выполнси-
Пара дуэльных пистолетов в ящике с принадлежностями. Франция.
Версаль, мастер И.Ьуп». Начало XIX в. Сталь, серебро, о|и-х. рог
1772]

ящик
ными n;i кости или полированного дерева ценных по¬
род, они помещались в ящики из орехового, черного
или палисандрового дерева, выложенные внутри бар¬
хатом или дорогим сукном. Туг же, в специальных
выемках, размещались пулн и инструменты, необходи¬
мые для подготовки циститов к стрельбе. В эталон¬
ный дуэльный набор входили: пороховница, пороховая
мерка, два шомпола — для заряжания п для чистки,
деревянный молоточек, с иомощыо которого пуля заго¬
нялась в ствол, иулелейка, потравннк для чистки за¬
травочного отверстия, тисочки для сжатия боевой пру¬
жины, разводной ключ, отвертка, масленка.
Чтобы уравнять шансы противников, дуэльный ко¬
деке предписывал стреляться из парных пистолетов,
а потому, какой из двух комплектов будет использо¬
ван, жребий определял непосредственно перед нача¬
лом поединка.
А.	Я. Невский
|773|

A-Z
ЛВВЁ
AH BE — «игумен, аббат» (фр.) (Татищев И.И. Полный
французско-российский словарь / Составленный по
новейшему издании) Лексикона Французской Акаде¬
мии и умноженный вновь введенными словами, также
техническими терминами надворным советником Ива¬
ном Татищевым. 4.1— 2. М., 181(5. 4.1. Стб.6).
Рассказывая о детстве Онегина, Пушкин сообщает,
что одним из учителей Евгения был некий «Monsieur
Г Abbe, француз убогой» (1, 111, 9), который,
Чтоб не измучилось дитя,
Уши его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил,
И в Летний сад гулять водил.
(I. III. 10-14)
Фигура «убогого француза» не вызывала сколь-либо
серьезных споров у комментаторов романа. «Monsieur
Г Abbe, — пишет П.Л.Бродский, — указание на то. что
воспитателем Евгения было лицо духовного звания,
один из тех иезу итов-аббатов, которые массой хлынули
в дворянскую Россию после французской революции
1789—1793 гг.» (Бродский. С.40). В комментарии
Ю.М.Лотмана также говорится об иезуитах и упоми¬
нается один из наиболее известных в I Еетербурге пан¬
сионов — аристократический пансион аббата Николя,
где «наряду с эффектно составленной программой, ие¬
зуиты умело занимались пропагандой католицизма»
(Лотман. С.45—46). Для В.А.Кожевникова принад¬
лежность Monsieur Г АЬЬё к ордену иезуитов служит од¬
ним из аргументов новой датщювки появления Онегина
в свете. По мнению исследователя, «именно с закры¬
тием иезуитских пансионов (точнее, с изгнанием иезу¬
итов из Москвы п 11етербурга) связана, вероятно, и пе¬
чальная перемена в судьбе... воспитателя Онегина...
<...> Было ото в конце 1815 года» (Кожевников В.А.
«Вся жизнь, вся душа, вся любовь...». М., 1993. С.83).
Однако следует учитывать, что в XVIII — начале XIX в.
слово «аЬЬё» имело несколько толкований. «АЫ>ё» назы¬
вали и настоятелей аббатств, и рядовых священников ка¬
толических храмов, и «всех тех. кто носил церковную
одежду» (Dietionnaire de Г Academic Franqaise. Т. 1—2.
Paris, 1823. Т. 1. P.6; пер. мой. — А.II.).
Последнее из приведенных значений т|>ебучт уточне¬
ния. Как указывается в одном из наиболее авторитет¬
ных русских справочных изданий пушкинского време¬
ни, «а1>1>ё назывались во Франции до революции все тс.
кои посвящали себя духовному званию или только
окончили курс в каком-либо богословском учебном за¬
ведении в надежде быть произведенным королем в зва¬
ние Комендатуриого аббата. Их было такое множест¬
во, что они составляли отдельный класс в обществе
и имели сильное влияние на характер нации; их встреча¬
ли везде: и при Дворе, и в судах, и в театрах, и в ко¬
фейных домах; почти в каждом семействе какой-ни¬
будь Аббе был другом дома и советником. Комендату р
ным аббатом назывался во Франции настоятель аббат¬
ства. назначенный королем. Он получал греть доходов
монастырских, не имея, впрочем, никаких иных прав
над оным. ...Таких мест король раздавал до 225. Мень¬
шие аббатства служили вместо пенсии для ученых,
а богатейшие для пристроения младших сыновей дво¬
рянства» (Энцикл. лексикон. Т.1. С. 16).
«За неуклюжими манерами этого юного аббата (се
jenne аЬЬё). быть может, скрывается образованный че¬
ловек», — говорит один из гостей дома де Ла-Молей,
глядя на одетого в черное Жюльена Сореля. недоучив¬
шегося студента безансоиской семинарии. В другой раз
новоиспеченного секретаря маркиза де Ла-Моля назо¬
вут «маленький аббатик» (petit аЬЬё) (Стендаль.
Красное и черное. М., 1979. С.237).
Очень часто в русской сатирической литературе пер¬
вой половины XIX в. слово «аЫ>ё» употреблялось для
обозначения любого учителя-француза.
Там Вральман, тут Годдем, а здесь учил Аббе, —
И вся к образовал питомца по себе!
Дивиться должно ли, что сих людей уроки
К природным привили и их земель пороки? —
писал в известной сатире князь Д. П. Горчаков. (Посла¬
ние к князю С.Н.Долгорукову // Горчаков Д.П. Соч.
М., 1890. С.144). По ироничному замечанию аноним¬
ного автора «Разговора между Графом, Графиней и Гу¬
вернером», для «французов-надзирателей» это слово
вообще превратилось в России в имя собственное (см.:
ВБ. 1819. Нояб. ЛЬ 22. С. 143).
Следует также отметить, что потрясения Великой ре¬
волюции заставили покинуть пределы Франции не
только монахов ордена иезуитов, отличавшихся твер¬
достью в вере, у ченостью и сплоченностью, но и скром¬
ных провинциальных священников, и тех, кто носил
одежду церковного покроя в ожидании доходного мес¬
та. Среди них были люди самого разного уровня обра¬
зованности. Вспомним хотя бы товарищей Жюльена
Сореля по семинарии в Безансоне — «простых деревен¬
ских парней, которым казалось, что заработать на
хлеб, затвердив несколько слов по-латыни, куда легче,
чем копаться в земле» (Стендаль. Указ. соч. С. 173).
Таким образом, гораздо естественнее предположить,
что «убогим» воспитателем юного Евгения был не суро¬
вый иезуит, а какой-нибудь добряк-провинциал в сута¬
не или недоучившийся француз-семинарист, которому
можно было отказать от места без церемоний:
Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
(1, IV. 1-4)
А.Я. Невский
1775]

ANNETTE
A-Z
ANN Kin:
Описывая альбом уездной барышни, I Iviiikhii замечает:
На первом листике встречаешь
(Jii ’ecrircz-vous sur ces tablettes;
II	подпись: /. a v. Annette...
(4. XXVIII, 9-11)
Qu’dcrirez-vous sur ces tablettes — Что вы напишете
на этих листках (фр.); t. a v. Annette — начальные бук¬
вы подписи toule & vous Annette — вся ваша Аннета
(фр.). (О модной среди русского дворянства привычке
придавать русским именам французское, немецкое или
английское звучание см.: ЛИ.Ш.)
Анкет звали в домашнем кругу тригорскую барышню
Анну Николаевну Вульф — Пушкин в письмах называл
ее А нет. Аиеткой. Аннет звали Анну Алексеевну Оле¬
нину. Свой девичий дневник она назвала «Annette». Ув¬
леченный ею Пушкин писал, как бы примеряя к ней
свою фамилию, — «Annette Pouchkine*.
В журнале «Благонамеренный» в 1820 г. был напеча¬
тан акростих 11.II.Анненкова «Анете N.N.», который
мог украсить страницы девичьего альбома:
Амуру, говорят, не но сердцу Психея,
Наскучило ему век целой верным быть;
Ещеж что вздумалось? — Шар здешний
навестить,
Тайком кого-либо из смертных полюбить.
А нега! берегись и спрячься от злодея.
(Ими. 1820. Ч.!>. №3. С. 194)
О том. что могли писать подружки в альбом Annette,
дают представления хранящиеся в Государственном
музее А.С.Пушкина девичьи альбомы (см.: АЛЬБОМ).
II. И. Михайлова
BEEFSTEAKS
Академический «Словарь языка Пушкина», состави¬
тели которого неправомерно отказались ог фиксации
иноязычных вкраплений в пушкинских текстах, фикси¬
рует только одно употребление слова «бифштекс» (в ки¬
риллическом написании) — в «Истории села Горюхина»:
«Незнакомый спросил себе бифштексу и сел передо
мною...» (Т.8. С. 130). Русифицированная форма «биф¬
штекс» (ед.ч.) происходит (через немецкое посредниче¬
ство) из английской формы мн.ч. «beef steaks», образо¬
ванной от ед.ч. «beef steak» («кусок говядины»).
В английском написании, но с неверной по отноше¬
нию к английскому языку интерпретацией числа (един¬
ственное вместо множественной)) интересующее нас
слово употреблено в первой главе «Евгения Онегина»:
Beef steaks и стразбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой...
(1. XXXVII. 8-9)
В черновике о|м|юграфия этого слова не английская,
а скорее французская: «Bif-stek [<и> дружеский ] пирог»
(Т.6. С.243) — ср. совр. фр. «bifleck». Такая запись поз¬
воляет думать, что поэт произносил слово «beef-steaks»
ближе к «бифстэкс», нежели к «бифстэйкс».
Наконец, то же слово появляется в черновых п бело¬
вых рукописях XVI строфы первой главы, где Пушкин
перебирал варианты 9-го стиха: «Готов <roast> beef ок¬
ровавленный»; «Являйся beef окровавленный»; «Готов
и beef окровавленный»; «Пред ним beafstecks [NB! —
II.Д. | окровавленный» (Т.6. С.228, 547) — прежде
чем остановился на окончательном варианте: «Пред
ним Itost-beef окровавленный». 11еустойчив<ить напи¬
сания английского «beef» («говядина») сохранилась
у Пушкина и позже. 17 апреля 1834 г. он пишет жене:
«...обедаю сегодня дома, заказав Степану ботвинью
и beaf-steaks» (Т.15. С. 128).
Ассоциация «бифштекс — ростбиф» оказалась проч¬
ной: в первой главе «Евгения Онегина» оба этих мяс¬
ных блюда упомянуты на пару со «Страсбурга пиро¬
гом», «стразбургским пирогом» (1, XVI. 12; 1.
XXXVII. 8). Вслед за английским бифштексом явля¬
ется «английский сплин* ( I. XXXVIII. 3). В этом со¬
четании мотивов В.В.Набоков увидел реминисцен¬
цию из «Писем русского путешественника». В 134-м
письме 11.М.Карамзин утверждает, что «физической
причин<ой>» «сплина* у англичан является «их обык¬
новенная пища» — «рост-биф* и «биф степс*: «От
того густеет в них кровь; от того делаются они флег¬
матиками, меланхоликами, несносными для самих се¬
бя, и не редко самоубийцами» (Карамзин Н.М.
Письма русского путешественника. [4.1—6]. М.,
1801. М.6. С.7 I; см. также: ROAST-BKKK. АНГЛИИ
СКИИ СИЛИН и РУССКАЯ XAII LPA). Кроме того, слова
«beef steaks» и «rost-beef» входят в сферу «дендизма» —
в романе они даны в иностранном написании, как
и слово «dandy» (I. IV, 7; см.: DANDY).
Первым русским словарем, в который включено
обсуждаемое слово, стал «Новый словотолкователь»
Н.М.Яновского: «БИФССТЕКС. Английское куша¬
нье. состоящее из большого куска свежей и жирной
говядины или телятины со вкусным соусом или по¬
ливкою» (Яновский. Словотолкователь. 4.1.
Стб.382). С «английским» ударением на первом сло¬
ге оно попало в академический словарь 1847 г.:
«БНФСТЕКС <...> Кусок избитой говядины, обжа¬
ренный в коровьем масле» (Словарь церковно-сла¬
вянского и русского языка, составленный Вторым
Отделением Имп. Академии наук. Т. 1—4. СПб.,
1847. Т. 1. С.48). В.И.Даль дает его с двумя ударе¬
ниями: « БЙФСТЁКС.и. англ. сочно изжареная говя¬
дина; сладкое мясо (филе) из поясничной части го¬
вядины, изрезаное поперечными ломтями и легко
изжаренное в своем соку» (Даль).
Набоков верно указал, что Пушкин намеренно
удерживал слово «beef-steaks» в английском написа¬
[776 |

A-Z
BELLE NINA
нии — и действительно, ничто не мешало поэту ис¬
пользовать русифицированный вариант. Коммента¬
тор, однако, ошибался, полагая, что форма «биф¬
штекс» (с«немецким» -turn-), употребленная Пушкиным
в «Истории села Горюхипа», вошла в обиход мно¬
го позже, чем «бифстек(с)>: ср.: «питательной биф¬
штекс* у Я.А.Галинковского (Корифей, или Ключ
литературы. 4.1—3. Кн.1 — 1 I. СПб.. 1803. 4.1. Кн.2.
С. 175). Тем не менее в словарях «немецкая» форма
появилась только в 1835 г. — ее отмечает Ф.И.Рейф
в своем словаре (Русско-Французский словарь... пли
этимологический лексикон Русского языка / Сост.
Филиппом Рейфом. 4.1— 2. СПб., 1835—1836). В то
же время первая русская энциклопедия, учрежденная
А.А.Плюшаром (при участии Пушкина), дает форму
«БПФСТЕКС. (Англ. Beef-steaks), кусок говядины»
(Энцикл. лексикон. Т.6. С.59; здесь же приведены
подробные рецепты приготовления).
Во второй половине XIX в. форму «бифштек(е)»
(обычно без обозначения ударения) фиксируют мно¬
гие словари иностранных слов: «Бифштекс <...> шил.
Вид жаркого; биток» (Полный словарь иностранных
слов. СПб., 1861. С.78); «Бифштек, англ. Ломоть из¬
битого мяса, обжаренного на масле» (Дубровский П.Л.
Полный толковый словарь всех общеупотребительных
иностранных слов... 4-е изд. М., 1871). С.85) и т.д. Вы¬
шедший иод редакцией Я.К.Грота первый том неокон¬
ченного «Словаря русского языка, составленного Вто¬
рым Отделением Ими. Академии наук» (СПб., 1891.
Т. 1. Вып.1. С.48) наряду с формой «бифстекс» допус¬
кает и форму «бифштёке», которая к советскую эпоху
становится единственно приемлемой (Толковый сло¬
варь русского языка / 11од ред. Д.Н.Ушакова. [Т. 1 —4. |
М., 1934. Т. 1. Стб.146). К сожалению, словари не да¬
ют при слове «бифштекс» никаких стилистических по¬
мет. но в начале XX в. языковед В.А.Богородицкий
включил его в список кулинарных терминов англий¬
ского происхождения (бифштекс, |иктбис|). кэк. пуячинг.
нлум-иуддинг и др.). относящихся «к сфере аристо¬
кратической жизни (high life) — развлечений и ком¬
форта» (Богородицкий В.А. Общий курс русской
грамматики: (Из университетских чтений). 3-е изд.
Казань, 191 I. С.488).
За время своего существования в русском языке сло¬
во «бифштекс» постепенно утратило свой иностранный
характер. Последним объяснявшим его словарем ино¬
странных слов был словарь, выпущенный издательст¬
вом «Советская энциклопедия» (М., 1037. С.38). Из
второго издания этого словаря (М., 1941) оно было ис¬
ключено как общеизвестное.
Нт.'.Доп/ммЪыюв //./! Бифштекс // Русский язык к школе. 2001. № 5.
И. I \Добродолюв
BELLE MNA
Прибыв в гости к Лариным на праздник именин,
Трике привез куплет Татьяне
На голос, знаемый детьми:
Rdveillez vous, belle endormie.
Меж ветхих песен альманаха
Был напечатан сей куплет;
Трике, догадливый по:гг,
Его на свет явил из праха,
И смело вместо belle Nina
Поставил belle Tatiana.
(5. XXVII, В-14)
Как остроумно заметил Набоков, Пушкин не случай¬
но вложил в уста Трике (см.: ТРИКЕ) куплет, начина¬
ющийся «Reveille/ vons, belle endormie» — «Просыпай
тсеь, спящая красавица»: Татьяна «не вполне пробудилась
от своего волшебного сна. предвестника... гротескных
гостей» (Набоков. Комментарий. С.420). Ср.:
Дней несколько она потом
Всё беспокоилась о том.
(5. XXIV. 13-14)
«“НинсГ — имя из французской идиллии, весьма
модное в XVIII столетии. См., например, диалог между
Ниной и Дафной (Nina et Daphne) в “Букете" Николя
Жермена Леонара (Nicolas Germain Leonard, “1л*
Bouc|uet”, 1744—1793)» (Набоков. Комментарий.
С.422).
Но о каком же куплете идет речь? Лотман отмечает,
что с|м*ди множества дошедших до нас куплетов, ложа¬
щихся на мотив «ВёуччПех vons, belle endormie», «текст
с belle Nina» не найден (Лотман. С.280); но вот что
пишет Набоков: «Листая страницы своих детских вос¬
поминаний, нахожу — с трудом, но разобрать можно —
следующий мадригал, виденный в старинном песенни¬
ке или альбоме:
Cherissez се cjue la nature
De sa douce main vous donna,
Portez sa brillante parure,
Toujours, tonjours, belle Nina».
(Набоков. Комментарий. (1.421)
Цените то, чем природа
Одарила вас своею ласковою рукою.
Носите ее роскошный убор
Всегда, всегда, прекрасная Нина!
(Подстрочный пер. мой. — С.Л.)
Последняя строчка (куда «Трике. догадливый поэт, /
<...> Поставил belle Tatiana») произносится так:
[1изиг, tu3ur, bell.) Nina | — «е немое», непроизносимое
при прозаической речи, в стихах иногда читается. Лот¬
ман отмечает: «...русское йотированное "а (“я”) рас¬
падалось на две* самостоятельные гласные фонемы “i”
п “а ", что делало звучание имени неестественным для
[777]

BENEDETTA
A-Z
русского, обнаруживая комическую неумелость стихов
Трике» (Лотман. С. 197). Однако по-французски имя
«Татьяна» гак и произносится — «Tatiana» (с ударением
на последнем слоге). Набоков приводит английскую
транскрипцию «Ta-tee-a-na», и если I IyiiiKiiн имел в ви¬
ду цитированный выше вариант, то достаточно удалить
одно «toujours» — и при подстановке «belle Tatiana» все
становится на свои места. Для Татьяны, близко знако¬
мой с родным языком «мосье Трике», французское про¬
изношение ее имени едва ли выглядело комичным.
(О куплете Трике см.: куплет. )
С. С.Лосев
BENEDETTA
Как походил он на поэта,
Когда в углу сидел один,
И перед ним пылал камин,
И он мурлыкал: Benedetto
Иль Idol ntio и ронял
В огонь то туфлю, то журнал.
(8. XXXVIII, 9-14)
«Benedetta sia la madre» («/la будет благословенна
твоя мать») — венецианская баркарола, на мотив кото¬
рой в Тригорском летом 1825 г. Анна Керн исполняла
романе И.И.Козлова (см.: Пушкин ч восп. сов/). Т.1.
С.411). Окрашенная чувством к исполнительнице, ме¬
лодия эта, вероятно, надолго запомнилась Пушкину.
Стихотворение Козлова «Венецианская ночь. Фанта¬
зия» посвящено памяти Байрона, высоко ценимого
Пушкиным. И.Р.Эйгес пишет: «...7 апреля того же
1825 г., Пушкин заказывал панихиду “по рабе божьем,
боярине Георгии"’ в годовщину смерти Байрона и про¬
свиру посылал Вяземскому; такую же панихиду'заказы¬
вала и Анна Ник. Вульф в Тригорском (письма от 7 ап¬
реля 1825 г. Пушкина к Вяземскому и к брату)»
(Эйгес ПР. Музыка в жизни и творчестве Пушкина. М.,
1937. С.89). Исследователь считает, что это стихотворе¬
ние пробуждало в Пушкине не просто тоску по отсутст¬
вующей Кери, «но и жажду топ», чтобы А.Керн в разлуке
с ним тосковала по нем, как Тереза Гвнччоли по умер¬
шем Байроне [о печали Т.Гвнччоли, последней любви
Байрона, по умершему поэту говорится в стихотворении
Козлова. — Е.В. ]. 11ушкин не мог не сознавать аналогии
между наложением Байрона, его возлюбленной и ее
старого мужа и положением своим, А.Керн и ее тоже
старого мужа; обе вышли замуж в ранней юности.
(Как оказывается еще, знакомство того и другого ноэта
с пленившими их красавицами произошло в одном
и том же 1819 г.)» (Эйгес И.Р. Указ. соч. С.89—90).
Соглашаясь с возможностью такого предположения,
мы хотели бы добавить: тот факт, что «Benedetla...» по¬
является в «Евгении Онегине», влечет за собой еще од¬
ну параллель: тоска Онегина по замужней Татьяне —
тоска Пушкина по А. 11.Керн.
Эта аналогия подтверждается распространенным
мнением о том, что Анна Керн является одним из про¬
тотипов пушкинской Татьяны (и та и другая провели
детство в деревне, у обеих мужья генералы и проч.).
11	последнее, о чем пишет Эйгес в связи с этим роман¬
сом, :ш) тог факт, что его мелодия для нас не сохранилась.
«А именно, в декабре того же 1825 г. или в начале 1826 г.
Глинка (“Записки”) написал вариации для фортепиано
e-dnr на тему этого “в тогдашнее в|>емя модного романса
“Benedetla”, ставшие его первой напечатанной вещью...»
(Эйгес И.Р. Указ. соч. С.90). Видимо, мелодия эта заин¬
тересовала талантливого композитора, в частности пото¬
му, что в то время она была достаточно популярна и ис¬
полнялась не только в Тригорском. О.А.Пржецлавский,
описывая петербургскую жизнь 1822 г., вспоминает, что
эту баркаролу тогда «барышни пели почти постоянно»
(Пржещавский О. А. Воспоминания. 1818—1831 //PC.
1874. Т. 11. 11оябрь. С.462).
ЕЛ. Вольская
СП 1LD-HAKOLI) - СМ.: ЧИ.11) 1 ГЛРОЛЬЛ
DAN l)Y
Включенное в русский текст «Евгения Онегина»:
Как dandy1 лондонской одет... —
(1.1V, 7)
английское слово «dandy» давно привлекало внимание
комментаторов. Обобщая традицию, Ю.М.Лотман пи¬
сал. что Пу шкин «трижды подчеркнул стилистическую
отмеченность слова “денди” в русском языке как мод¬
ного неологизма, дав его в английской транскрипции,
курсивом и снабдив русским переводом, из чего следу¬
ет, что отнюдь не каждому читателю оно было понятно
без пояснений» (Лотман. Статьи. С.551).
Никто из комментаторов не заметил, что имеющееся
в каноническом тексте второе примечание «Dandy,
франт» (Т.6. С. 191) отсутствовало в отдельных изда¬
ниях первой главы 1825 и 1829 гг. и появилось только
в полном издании романа в 1833 г. При толковании
этого слова Пушкиным наряду с русским «франт»
в черновиках также фигурировало и французское назва¬
ние франта конца XY11I — начала XIX в. «ни
merveillenx», которое в окончательный текст второго
примечания, однако, не вошло из-за неточности: оно
неприменимо к «dandy лондонскому».
Со словом «dandy» Пушкин мог познакомиться во
II	строфе («А broker Dandy lately on my travel») поэмы
Дж. Г.Байрона «Бепио» ( 1818). которую он в предис¬
ловии к отдельным изданиям первой главы характери¬
зует как «шуточное произведение мрачного Байрона»
(Т.6. С.638). Поэму Дж.-Г.Байрона «Беппо» Пушкин,
по общему мнению, читал во французском переложе¬
нии А.Мишо п Э.Саля. которое в 1819—1825 гг. четы¬
режды выходило в составе собраний сочинений Байро¬
|778|

A-Z
DANDY
на, в первом из них (Hymn G.C. (Euvresde lord Byron,
traduit de I’anglais <par Апнч1ё Pichot <*t Eusebe de
Salle>. Vol. 1 — 10. Paris, 1820) «Беппо» напечатан в 8-м
томе в 1820 г. А.Пишо определил «dandy» как «petit-
maltre anglais» (английский щеголь).
Другим источником могла быть книга «L’Ermite de
Ix>ndres on Observation sur les moeurs et usages des Anglais
au commencement du XIX sidcle» (Paris. 1820) довшьно
популярного в начале XIX в. французского описателя
нравов В.-Ж.-Э. де Жуй (V.J.E. de Jouy), которая нача¬
ла выходить в 1822 г. н в русском переводе С. де Шапле-
та под названием «Лондонский пустынник, или Описа-
ние нравов и обычаев англичан и начале XIX столетия»
(4.1-3. СПб., 1822-1825; переизд. 1828).
В.-Ж.-Э. де Жуй характеризует английских денди
как результат повреждения нравов: «На всех улицах,
во всех публичных местах встречаешь существа непо¬
хожие ни на мужчин, ни на женщин, ни на обезьян, но
которые, кажется, соединяют в себе отличительные
черты характеров сих трех родов. В мое время даже не
знали, что такое значит дендий. У нас также бывали
щеголи, но они одевались в богатую парчу, в бархат
и в шитые золотом платья, при шпагах, как го прилично
благорожденному человеку» (4.1. С.317).
Шокирующие общество денди у В.-Ж.-Э. де Жуй
противопоставлены фиишопеблнм: «В Лондоне суще¬
ствует некоторый особый класс людей, знающих так
хорошо сообразоваться с обычаями большого света,
и так искусно умеющих показывать себя по наружности
обладателями великого богатства, что они всегда быва¬
ют приняты в лучших обществах: это фашионебли
(fashionables)» (Там же. С. 142).
В пользу знакомства Пушкина с сочинением
В.-Ж.-Э. де Жуй говорит пристрастие поэта к словам
«Лондон», «лондонский» » описании жизни dandy. На¬
пример, он дает определение «лондонской» для слова
«dandy» в разбираемом стихе I, IV, 7, а также для
«dandy» — нахала в черновой редакции стиха 8, XXVI. 10:
Блестящий Лондонской нахал...
(Т.6. С.627)
в составе перифрастического обозначения денди'.
И путешественник залётный,
Перекрахмаленный нахал,
В гостях улыбку возбуждал
Своей осанкою заботной...
(8, XXVI, 9-12)
Обращает на себя внимание повторение определе¬
ния «лондонский» при упоминании круга английских
щеголей — фашиопеблей (фашенеблей) и dandy:
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовется vulgar.
(8, XV, 11-14)
Лондонского происхождения и часть галантереи
в кабинете Онегина-денди:
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
II	по Балтичсским волнам
За лес и сало возит нам...
<...>
Всё украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.
(1, XXIII, 5-8, 13-14)
Соображения О.А.Нроскурина (см.: Проскурин О.А.
Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. М.,
1999. С.450) о том, что Пушкин узнал слово «денди»
только в 1823 г. «в атмосфере “европейской” Одессы
н в англоманском окружении Воронцова», представля¬
ются недостоверными догадками, нуждающимися
в фактическом обосновании.
Пушкин в «Евгении Онегине» и позже писал слово
«dandy» только по-английски (в рецензии на роман
М. 11.Загоскина «Юрий Милославский» (1830) — Т. 11.
С.92 и в «Египетских ночах» (1835) — Т.8. С.266). Та¬
кое же написание встречается и у других авторов как
во времена Пушкина (см.: Ирвин/ Н. Гостиница //
МТ. 1825. 4.5. .№ 20. Окт. Прибавление. С.394; Гри¬
боедов А.С. Письмо Ф.В.Булгарину 27 июня 1828),
так и позже в очерках 1841 г. И.И.Панаева «Онагр»
и В.А.Соллогуба «Лев» и т.д.
Ф.В.Ростопчин (1763—1826) с помощью слов «fat»
н «dandy» в своем предсмертном автобиографическом
очерке уточнял значение словосочетания «тщеслав¬
ные щеголи»:
«К тщеславным щеголям (fats, dandy) и дуракам все¬
гда ощущал отвращение. <...> Манерность возбуждала
во мне самое неприятное чувство. Нарумяненные
мужчины, раскрашенные п разукрашенные женщи¬
ны казались мне жалкими» (цит. по: Бантыш-На-
менский Д.Н. Словарь достопамятных людей русской
земли, составленный Баптыш-Каменским. 4.1—3.
СПб., 1847. 4.3. С. 170).
В переводах с французского была в ходу своеобраз¬
ная форма данди (как правило, курсивом; см., наир.:
Переводы из Ж.Жанена и Помье // МТ. 1832. 4.45.
№ 9. Май. С. 196; № 11. Июнь. С.219. Прибавление:
Камера-обскура книг и людей), но большого распрост¬
ранения она не имела.
Предложенная С. де Шаплетом удобная в граммати¬
ческом отношении форма дендий (ср.: гений, Евгений
н т.н.). которая предполагала возможность склонения
слова, в обиход не вошла. Будущее оказалось за мор¬
фологически неудобной (несклоняемой) формой ден¬
ди, которая стала популярной с конца 20-х годов.
Например, в «Дневнике достопамятного нашего путеше¬
ствия из 4иты в Петровский завод 1830 года» декаб¬
рист В.И.Штейнгель употребляет слово «денди», опи-
[779]

DANDY
A-Z
сывая жителей Сибири:	галереи смотрели несколь¬
ко дам и верхнеудинеких денди» (Штейнгель П.П. Со¬
чинения и письма. Т. 1—2. Иркутск, 1992. Т.2. С. 179).
Во втором издании «Практической русской грамма¬
тики» 11.И.Греча (СПб., 1834. С.501) форма денди
закрепляется в качестве единственно возможного напи¬
сания (в первом издании 1827 г. слово «денди» отсутст¬
вовало) и становится почти универсальным синонимом
слов «щеголь» и «франт». Предложенная И.И.Гречем
орфография слова «денди» оказалась жизнестойкой:
она успешно выдержала длившуюся более столетия
конкуренцию с вариантом «дэнди», возникшим с 60-х
годов XIX в. под пером Д.И.Писарева, И.А.Гончарова,
B.Г.Короленко,	А.А.Блока и др. и поддерживавшимся
языковедами В.А.Богородицким и В.В.Виноградовым.
Широкое распространение слова в 30-е годы XIX в.
проявилось и в том, что И.И.Греч включил слово «ден¬
ди» в статью «Азбука сравнительная» «Энциклопедиче¬
ского лексикона», издаваемого А.А.Плюшаром (Т. 1.
C.233),	как образец правильной передачи английского
слова средствами русской азбуки, повторив список из
«Практической русской грамматики».
Английский варваризм «dandy» в «Евгении Онегине»
является ключевым словом если не ко всему роману, то
к первой главе (см.: 1, IV, 7).
Пушкин рассматривал всю первую главу «Евгения
Онегина» как «просто быстрое введение» к задуманно¬
му роману (А.А.Бестужеву, 24 марта 1825 // Т. 13.
С.	155), как экспозиционную часть, в которой обрисо¬
ван образ заглавного героя. Это понимали хороню и со¬
временники: например, князь II.П.Шаликов — изда¬
тель «Дамского журнала» — в стихотворной рецензии
на вторую главу «Евгения Онегина» так резюмировал
содержание первой:
Мы в первой видели главе
Картину франтов, мод и света —
При пиитической Неве,
Где развился талант поэта...
(Дамский журнал. 1820. 4.16. .V>2I. С. 10!))
Вводя в состав Примечаний к «Евгению Онегину» по¬
яснение «Dandy, франт» к слову, получившему уже до¬
статочное* распространение и бывшему на слуху, Пуш¬
кин хотел, вероятно, усилить его звучание, для чего
ранее было достаточно латинского написания и курсива.
Тсуг же Н.И.Греч в «Путевых письмах из Англии, Гер
мании и Франции» (4.1—3. СПб., 1839. 4.1. С. 166—
168) предостерегает егг смешения понятий «джентльмен»
и «денди», указывая: «Денди есть вы|юдок джентльмена,
и потому можем найти в них и некоторые общие черты...»
(С. 1(58). Вместе с тем граф А.д’Орсэ, которого впослед¬
ствии называли «принцем денди», характеризуется им
как «первый фашионабель, охотник, верховой ездок,
франт и знаток всех светских важностей н мелочей, зако¬
нодатель моды и вкуса» (С. 183), но не денди. Следует
учесть, что и считающийся родоначальником дендизма
Дж.-Б.Брэммель (Brummel, в русских транскрипциях
также B/nj.uMej't(b), Вруличель, Брёлииель, Бреммель
и др.) при жизни именовался «Ьеаи» («красавчик»), а на¬
звание «dandy» приклеилось к нему позже.
В «Большом свете» (1840) В.А.Соллогуба один и тот
же* персонаж князь Чудип называется то «денди»
(гл.VII: «Опершись у колонны, высокий молодой чело-
век, разряженный со всей изысканностью английского
денди, смотрел довольно презрительно на окружаю¬
щую толпу; сардоническая улыбка сжимала его уста.
Он в мазурке1 не* участвовал»), то «fashionable» (гл.XI)
(Соллогуб. С. 119, 137).
11е лишено любопытства отождествление слова «ден¬
ди» с весьма трудным для толкования словом «шема-
1Х)н» (в «Капитанской дочке» — «шаматон») в романе
А.Ф.Вельтмана (1845) «Новый Емеля, или 11рс‘вращс-
ния»: «Через два часа кузов на прямых рессорах оста¬
новился пе|И‘д крыльцом дома Артамона Матвеевича,
и Захарий Эразмович выскочил из него, как ловкий
денди, или по-русски шематон* (Вельтмап А.Ф. Из¬
бранное. М., 1989. С.276).
Активное употребление слова «денди» в литературе
привело к его лексикографической фиксации, но это
имело место не в «Словаре церковно-славянского и рус¬
ского языка, составленном Вторым Отделением Ими.
Академии наук» (Т. 1— 4. СПб., 1847), как ошибочно
утверждает К).М.Лотман, доверившийся ложным све-
дениям академического «Словаря современного русского
языка», а в четвертом томе «Справочного энциклопе¬
дического словаря», изданном К.Крайем под редакци¬
ей А.В.Старчевского, который начал выходить в свет
с 1847 г.: «ДЕНДИ (Dandy), английское слово, вошед¬
шее в употребление в современной Европе, для обозна¬
чения изящного светского человека и равносильное
слову фешенебль. Различием между тем и другим мож¬
но принять их), что денди создает моду, а фешенебль
следует ей» (Т. 1 — 13. СПб., 1847—1855. Т.4. С.66).
Эпатирующее поведение, характерное для dandy, со¬
здающего новую моду, отражено в некоторых пери¬
фрастических обозначениях подобных персонажей
«Евгения Онегина». Здесь
11	путешественник залётный,
11срекрахмаленный нахал...
(8. XXVI. 9-10)
и в беловой рукописи:
Блестящий Лондонской нахал...
(Т.6. (1.627)
Нахальство было непременным атрибутом ранних
dandy:
Здесь кажут франты записные
Свое нахальство, свой жилет
И невнимательный лорнет.
(7, LI, 9-11)
[780]

A-Z
DANDY
В черновиках этой строфы dandi/ узнаются просто
по накрахмаленному «галетуху», корсету и лорнету:
Здесь кажут франты записные
11устую голову, корсет
Крахмальный галстух и лорнет...
(Т.6. С.460)
В других перифрастических обозначениях dandy под¬
черкивается их искусство одеваться, педантизм в одежде:
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
(1, XXV, 5-8)
Любопытно, что в черновиках <т|мк|>ы 1.1 седьмой гла¬
вы упоминается «накрахмаленный педант» (Т.(5. С.460).
Костюмный педантизм русских dandy мог распрост¬
раняться п на экзотические одежды, как мы видим
в «Журнале 11ечорина» (16 мая): «Мне в самом деле го¬
ворили, что в черкесском костюме верхом я больше по¬
хож на кабардинца, чем многие кабардинцы. И точно,
что касастся до этой благородной боевой одежды, я со¬
вершенный денди: ни одного галуна лишнего, оружие"
ценное в простой отделке, мех на шапке не слишком
длинный, не слишком короткий; ноговицы п черевики
пригнаны со всевозможной точностью; бешмет белый,
черкеска темнобурая». (<Лермонтов. Т.6. С.280—281).
Словари середины XIX в. уже совсем не противопос¬
тавляют денди и фешенеблей:
«ДЕНДИ англ. Человек, одевающийся но моде» (Уг¬
лов II. И. Объяснительный словарь иностранных слов,
употребляемых в русском языке. СПб., 1859. С.57).
В.	И. Да п. объяснил слово «денди» целой серией сино¬
нимов, в том числе п архаичных:
«ДЕНДИ .и. носил, англ. модный франт, хват, чистяк,
модник, щёголь, лев, гоголь; щеголек большого света».
Надо учитывать, что слова «dandy», «rost-beef» (1,
XVI, 9), «hcel-steaks» (I. XXXVII, 8), «vulgar» (8, VI,
14) отражали элементы быта п словоупотребления анг¬
лийской аристократической жизни (high life). Это под¬
черкивалось в романе их написанием, хотя для некото¬
рых из них уже давно закрепилось написание по-русски.
В современном русском литературном языке жизнь
слова «денди» поддерживается во многом благодаря
«Евгению Онегину», и стих «Как dandy лондонской
одет» ( I. IV, 7) обычно всплывает в разговоре при упо¬
минании слова «денди».
Лит.: Гроссман Л.II. Пушкин и дэндизм // Гроссман Л.II. Этюды
о I 1ушкине. М.: 11г.. 1923; DriverS. The dandy in PuSkin // Slavic and East
European journal. 1985. Vol.29. №3. I*.243—257: lia/xTe д'Орсшиш //«'. -.1.
О дендизме и Джордже Браммеле. М., 2000; Доб/хм)омов И. Г. I)andy —
денди — дэнди // В пространстке филологии. Донецк, 2002.
И. Г.Добродомов
Денди — .это человек с определенным стилем жизни,
правилами поведения, отношением к окружающему...
Дендизм — это манера жить. Культ утонченности, изы¬
сканного вкуса, прекрасного в каждом переживании,
посту пке; стремление к совершенству внешней фор¬
мы, стремление поражать; ирония, бесстрастное рав¬
нодушие и тщеславие, доведенное до абсолюта, — тако¬
вы основные черты этого явления начала XIX в.
Родина дендизма — Англия, сто основатель — Джордж
Брайен Брэммель, «beau Brummel». Известно высказы¬
вание Байрона, что он предпочел бы быть Брэммелем,
чем императором Наполеоном; Э.Бульвер-Литтон на
страницах романа «Пелэм, или Приключения джен¬
тельмена» ставит эти два имени рядом. Слава современ¬
ника и соперника Наполеона, самодержавного власти¬
теля обширного мира мод и галстуков была не менее
блистательна, чем слава французского императора.
Находясь над правилами и в то же время уважая их,
денди выработали свой собственный свод законов по¬
ведения, отношения к жизни. Один из знаменитых
принципов заключался в гом. чтобы оставаться в свете
до тех пор. пока вы не* щюизвели впечатления; лишь
только оно достигнуто, следует удалиться. Будучи пер¬
воклассным танцором, добившись совершенства в этом
искусстве, в какой-то момент Брэммель отказывается
от столь обыденной роли; лишь на несколько минут ос¬
тавался он при входе на бал и. бросив свое суждение,
исчезал. Но даже влюбленная самым безумным обра¬
зом, примеряя свой наряд, думала больше о мнении
Брэммеля, чем о радости своего возлюбленного.
Стремление к изысканному совершенству формы —
немаловажная ето[>она дендизма. Воплощение идеаль¬
ного в материальном. Немаловажную роль тут играл
костюм. I Клатье для денди значило очень много, это бы¬
ло целое искусство. Несколько часов могло быть потра¬
чено перед зеркалом, но при выходе денди забывает
о своем костюме — дело дру гих заметить, как он одет.
Брэммелем была высказана знаменитая аксиома туа¬
лета: «Чтобы быть хорошо одетым, не надо носить одеж¬
ду, бросающуюся в глаза» (Барбэ д’Оревильи Их.-А.
Дэндизм и Джордж Брэммель. М., 1912. С.27). Но
иногда одежда денди могла и шокировать окружаю¬
щих: у денди явилась причуда носить потертое платье,
прежде чем надеть фрак, его протирали специальным
стеклышком, пока он не становился чем-то вроде кру¬
жева или облака. «Они хотели ходить в облаке, эти бо¬
ги. <...> Одежда тут не* при чем. Ее даже почти не су¬
ществует больше. А вот другой пример: Брэммель
носил перчатки, которые облетали его руки, как мокрая
кисея. 11о Дэндизм состоял не в совершенстве этих нер-
чаток, принимавших очертание ногтей, как их прини¬
мает тело, а в гом. что перчатки были изготовлены че¬
тырьмя художннкамм-специалистами, тремя для кисти
руки и одним для большого пальца» (Там же).
|781 |

DANDY
Одно из первых упоминаний о дендизме в русской
литературе встречается в романе Пушкина. «Русский
дендизм — явление не единичное и не случайное. К не¬
му принадлежат немногие, но самые яркие представи¬
тели нескольких поколений: Пушкин, Грибоедов, Чаа¬
даев, Лермонтов. За ними идут менее заметные, но
всегда облеченные даром широкой просвещенности
и тонкого остроумия — князь Вяземский, Катенин, Гне-
дич, впоследствии Дружинин. Признаки дендизма за¬
метны на образах некоторых декабристов, например,
Батен<ь>кова или Лунина» (Гроссман Л.П. Этюды
о	Пушкине // Гроссман Л.П. Собр. соч.: В 4 т. М.,
1928. Т. 1: Пушкин: исследования и статьи. С. 16).
По мнению А.Е.Тархова, первая глава «Евгения
Онегина» — своеобразное объяснение русского вари¬
анта дендизма. «Как dandy лондонской одет», появ¬
ляется Евгений Онегин в свете, причем его выход
в свет совпадает с днями молодости и величия
Дж.Брэммеля, носившего в ту пору особое, тщатель¬
но продуманное одеяние, которому, возможно, мог
подражать и пушкинский герой: фрак голубого цвета
с яркими золотыми пуговицами, белый пикейный
жилет и черные обтягивающие панталоны. Единст¬
венным украшением являлся галстук. Но мало кто
по-настоящему владел искусством повязывания гал¬
стука, и. может быть, только сам основатель дендиз¬
ма умел эго делать наиболее неотразимым способом.
Не случайно, что в 1829 г. в Москве вышла специаль¬
ная книга «Описание и рисунки сорока фасонов по¬
вязывать галстух. Выбор цвета и искусство состав¬
лять банты. Книга необходима для человека хорошего
общества...», ибо это было весьма сложное искусство.
Каждый способ имел свое собственное название:
были галстуки «меланхолические» и «трагические»,
«епикурейекие» и «романтические».
Существовал особый галстук а 1а Байрон, который
имел нечто от духа великого поэта, если верить автору
«Учебника о галстуках», вышедшего в 1829 г. в Илме-
нау: «Во всем, что связано с гением лорда Байрона
(1788—1824), можно обнаружить определенную ори¬
гинальность. Поэтому мы не увидим в способе завязы¬
вания галстука славным поэтом ни красивости, ни
аккуратности, как это приписывается модой. Самое ма¬
лейшее сдавливание тела почти всегда “связывает дух”.
Как узнать, насколько способен туго затянутый галстук
сковать полеты фантазии и задушить мысль? Певец
Корсара избежал всех оков. 11 галстук, названный в его
честь, значительно отличается от всех других галстуков:
вместо того, чтобы приложить его сначала спереди на
шею, он прикладывается к шее сзади, а затем два кон¬
ца перетягиваются впе|>ед и завязываются на большой
узел под подбородком, узел должен иметь в ширину как
минимум 4 дюйма и из него должны были выходить два
выразительных конца. <...> Его цвет, соответственно
возвышенности мыслей его изобретателя, — scabiosa
(коралловый)» (Цит. по: Иллюстр. энцикл. С.413).
Ю.К.Арнольд, один из современников Пушкина,
в описаниях мод начала XIX столетия особое место уде¬
лил галстуку, так как именно он в совокупности с во¬
ротником рубашки и прической придавал фигуре
франта особенный апломб и важность, был наиболее
значимой деталью туалета денди: «Основание галстука
образовала тоненькая “машинка” (иного выражения
я ныне прибрать не могу), составленная из целого ряда
бесчисленных узких спиралей тончайшей медной про¬
волоки, покрытого коленкором и окаймленного тонкой
козьей или заячьей кожею. Эта машинка, шириною до
трех вершков, весьма аккуратно, но плотно завертыва¬
лась в слабонакрахмаленный, тщательно выглажен¬
ный платок из тончайшего батиста, и в таком виде
представляла галстук, которым имела украситься шея
петиметра. .')та несколько массивная повязка прикла¬
дывалась серединою к передней части шеи, покрытой
широким, кверху торчащим, крепко накрахмаленным
и до самых ушей доходящим батистовым же воротни¬
ком рубахи, и, обвив довольно плотно всю шею, завя¬
зывалась спереди в виде широкого банта, концы кото¬
рого украшались иногда весьма искусною вышивкою.
Таким образом голова, волею-неволею, принимала
почти ненарушимую, важную позу, а лицо получало
вид полноты и цветущего здоровья» (Арнольд К). К.
Воспоминания. Вып.1—3. М., 1892. Вып.1. С.11).
У Talon Онегина ожидает приятель Пушкина
П.II.Каверин (см.: КАВЕРИН) — гусар, известный сво¬
им брстерством, блестящий щеголь, не оставлявший
нигде своих франтовских привычек. Даже во время по¬
хода под непрерывным проливным дождем продолжал
каждый день менять белы;, хотя чистое белье было так¬
же насквозь мокрое, как и грязное.
По не случайно именно с П.Я.Чаадаевым сравнива¬
ется Онегин по манере одеваться. «Одевался он, мож¬
но положительно сказать, как никто. Нельзя сказать,
чтобы одежда его была дорога, напротив того, ника¬
ких драгоценностей, всего того, что зовут “bijou”, на
нем никогда не было. Очень много я видел людей оде¬
тых несравненно богаче, но никогда, ни после, ни
прежде, не видал никого, кто был бы одет прекраснее
и кто умел бы с таким достоинством и грацией своей
особы придавать значение своему платью. Я не знаю,
как одевались мистер Бруммель и ему подобные, и по¬
тому удержусь от всякого сравнения с этими исполина¬
ми всемирного дендизма и франтовства, но заключу
тем. что искусство одеваться Чаадаев возвел почти на
степень исторического значения» (Жихарев С.П.
11.Я. Чаадаев: Из воспоминаний современника // BE.
1871. Т.4. Кн.7. С. 182—183).
«Простота» и «скромность» одежды денди требовали
определенных затрат времени и денег, к тому же в мо¬
|782|

A-Z
ENTHECHAT
ду вошел обычай иметь собственного портного, перча¬
точника, каретника. Так, при внешней неброскости
наряда Чаадаев тратил, по воспоминаниям современ¬
ников, огромные суммы на собственного портного,
шляпных дел мастера, сапожника и т.п. Каждая деталь
туалета играла важную роль: достаточно вспомнить
перчатки Брэммеля, но и Чаадаев с особым вниманием
относился к :тш части костюма: «Нечего и говорить,
что Чаадаев был всегда одет безукоризненно. 11ерчатки
он покупал дюжинами. Когда, надев первую перчатку
купленной дюжины, он находил ее не вполне элегант¬
ною для его рук. то бросал всю дюжину, которою за¬
владевал его камердинер и продавал...» (Дельвиг А.И.
Полвека русской жизни: Воспоминания. Т. 1—2. М.;
Л., 1930. Т.1. С.217).
Значимой являлась обстановка, окружавшая денди,
особенно его кабинет. Так, кабинет Брэммеля напоми¬
нал комнату женщины-поэтессы; очень высоко были
оценены на аукционе его «безделушки»: коллекция та¬
бакерок, бронзы, севрский фарфор. В незаконченной
повести «Египетские ночи» встречается описание каби¬
нета российского денди — Чарского: «В кабинете его,
убранном как дамская спальня, ничто не напоминало
писателя... <...> Бедный итальянец смутился. Он по¬
глядел вокруг себя. Картины, мраморные статуи, брон-
зы, дорогие игрушки, расставленные на готических
этажерках, — поразили его. Он понял, что между над¬
менным dandy, стоящим перед ним в хохлатой парче-
вой скуфейке, в золотистом китайском халате, опоя¬
санном турецкой шалью, и им, бедным кочующим
артистом, в истертом галстуке, и поношенном фраке,
ничего не было общего» (Т.8. С.264, 266).
«Культ своей личности, стремление отлить жизнь
в изящную форму были глубоко свойственны Пушкину.
До нас дошли отдельные штрихи, рисующие эту забепу
поэта. Замечательно, что уже лицейский аттестат свиде¬
тельствует об его отличных успехах it фехтовании и тап-
цовании. Впоследствии, даже в часы творческого труда,
среди огромной напряженной работы, он оставался во
власти чисто онегинских прихотей» (Гросаиан Jl.ll.
Указ. соч. С.23). С особой тщательностью, как и его ге-
рой, Пушкин относился к своему костюму. Манера поэта
одеваться иногда удивляла его современников, но при ка¬
жущейся небрежности :т> был тщательно продуманный
костюм в английском духе*. «Одевался Пушкин... хотя,
по-видимому, и небрежно, подражая и в этом, как во
многом другом, прототипу своему — Байрону, поэта не¬
брежность была кажущаяся: Пушкин относительно туа¬
лета был весьма щепетилен» (Вульф А.Н. С.38).
Знакомый Пушкина, писатель rpaej) В.А.Соллогуб,
также пишет о своеобразном отношении поэта к своей
одежде: «...он оказывал наружное будто бы пренебре¬
жение к некоторым светским условиям: не* следовал
моде и ездил на балы в черном галстухе, в двубортном
жилете, с откидными, не накрахмаленными воротпи
ками, подражая, быть может, невольно байроновскому
джентельменству; прочим же условиям он подчинялся»
(Соллогуб. С.468). Никогда не нарушая правил света,
подчиняясь им. денди иногда позволяет се'бе изумлять
окружающих, особенно своим костюмом. Пушкинская
манера одеваться в какой-то степени соответствовала
настоящему дендизму...
Лит.: Лотман Ю.М. Русский дендизм // Лотман. Беседы',
Cochrane Л. I). U. In the days of the dandies. London, 1906.
Е.И.Потемина
ENTRECHAT — антраша, «прыжок в балетных ганцах,
при котором танцующий ударяет несколько раз ногой
об ногу» ((/>!>■) (Ожегов С.И. Словарь русского языка.
М.. 1990. С.ЗЗ).
Онегин полетел к театру,
Где каждый, вольностью дыша,
Готов охлопать entrechat...
(1, XVII, 9-11)
«Метбду обучения» танцу подробно описал ученик
Дидло, известный балетмейстер А.П.Глушковский:
«Сначала заставляли делать разного рода батманы, по¬
том учили разные па. не сопряженные с прыжками»
(Глушковекий А.II. Воспоминания балетмейстера. Л.;
М., 1940. С.192). «Кружение» в танце (fouette de face)
сменял каскад прыжков, вызывавший особый восторг
поклонников (вспомним блистательное описание
прыжка Истоминой). Они позволяли танцовщику мак¬
симально продемонстрировать свои технические воз¬
можности.
В то время вызовы артистов считались очень высо¬
кой наградой. Многие из актеров были любимцами вы¬
соких покровителей. Нарочитое «охлопывание антра¬
ша» демонстрировало негативное отношение к такого
|юда артистам, привлекало к себе внимание публики.
Не случайно I (ушкин здесь подчеркнул и усилил значе¬
ние этой фразы словами «Здесь каждый, вольностью
дыша...». Именно такие завсегдатаи театра, как
II.А.Катенин, Н.В.Всеволожский, Пушкин, чувство¬
вали себя свободными, их восприятие и оценки проис-
ходящего на сцене были знаковыми и оказывали влия¬
ние на зрителей. Хотя за подобную вольность иногда
приходилось жестоко paci шач иваться.
Известен эпизод с М.М.Азаричевой, молодой, не
очень талантливой актрисой, протеже М.А.Милорадо-
вича, которой 17 сентября 1822 г. на спектакле «Поли¬
ксена» П.А.Катенин нрн выходе на поклоны сказал:
«Не надо», и вызвал В.А.Каратыгина как главного ви¬
новника успеха спектакля, исполнявшего роль Пирра.
Случай на спектакле приобрел политический характер.
Катенин был не* только выслан из столицы без права
|783|

I IK) I. Ml о
A-Z
въезда и Москву и Петербург, но и согласно царскому
приказу был удален из лейб-гвардии 11реображенского
полка (см.: Патент/ II.А. Избранные произведения.
М.; Л., 1965. С. 13—14).
Сохранился рассказ И.И.Лажечникова о театральном
конфликте Пушкина с неким майором, который более
всего любил воздушные пируэты в балетах. «Пушкин зе¬
вал, шикал, говорил громко: “Несносно!”», и майор стал
грозить, «что попросит полицию вывести Пушкина из
театра» (Пушкин в восп. сов/). Т.1. С. 174). В антракте
11ущкин вызвал майора на дуэль, и лишь вмешательство
Лажечникова помешало поединку.
Проказы молодых людей имели свой подтекст. За пу¬
стяковыми спорами нередко стояли коренные разно¬
гласия в вопросе о назначении русского театра, о его
пути и судьбе. Эпатирующее поведение «придавало
овациям и свисткам оттенок политических акций»
(Лотман. С. 145).
А.	Б. Руднева
GUILLOT - см.: ГИЛЬО.
IDOL МИ)
Как походил он на поэта.
Когда is углу сидел один,
И перед ним пылал камин,
П он мурлыкал: Benedetta
Иль Idol mio и ронял
В огонь то туфлю, то журнал.
(8. XXXVIII. 9-14)
Увлечение итальянской музыкой характерно для 20-х
годов XIX столетия. Какую конкретно песенку напевал
Онегин, сказать трудно, так как «idol mio» («божество
мое») — обращение, без которого, по словам Н.О.Лер¬
нера, «не могла обойтись почти ни одна старинная ита¬
льянская опера» (Лернер И.О. Пушкинологические
этюды // Звенья. [TJ.5. С. 104). Тем не менее тот же
автор высказывает предположение, что имеется в виду
произведение итальянского композитора Винченцо Га-
бусси, романсы и дуэты которот пользовались боль¬
шим успехом в 20-х—30-х годах, особенно — дуэттино
«Se, о сага, sorridi» («Если ты улыбаешься, милая»)
с припевом «Idol mio, piii расе non ho» («Идол мой, я по¬
коя лишен»).
Нам очень близка точка зрения Н.О.Лериера. выска¬
занная в названной работе: «К легкому и модному “свет¬
скому” музыкальному репертуару Пушкин, понимав¬
ший и любивший Гайдна и Моцарта, всегда относился
насмешливо. Онегин, который мурлыкал “Benedetta",
в глазах поэта недалеко ушел но развитию музыкаль¬
ного вкуса от провинциальной простушки, которая
пищит под гитару: “Приди в чертог ко мне златой! "»
(Лернер И.О. Указ. соч. С. 104).
ЕЛ. Вольская
MADAM К
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила...
(1, III, 5-6)
Раннее детство молодые дворяне и дворянки прово¬
дили под надзором гувернанток. Об этом упоминает
и Пушкин в «<Программе автобиографии:»» (1830):
«Первые впечатления. <...> — Первые неприятности —
Гувернантки» (Т. 12. С.308). Более подробно об одной
из таких «неприятностей» рассказывает II.В.Анненков
в «Материалах для биографии А.С. Пушкина»: «Гувер¬
нантка похитила тетрадку поэта и отдала г. IПеделю,
жалуясь, что m-г Alexandre за подобными вздорами за¬
бывает о своих уроках. I Педель расхохотался при пер¬
вых стихах. Раздраженный автор тут же бросил в печ¬
ку свое произведение» (Анненков. Материалы. С.43).
Должно быть, это событие было серьезным потрясени¬
ем для впечатлительного ребенка, если уже в зрелом
возрасте поэт находит ему место в автобиографии.
В романе нет указаний на какое-либо влияние гувер¬
нантки на судьбу главного героя: большее внимание
удалено его следующему наставнику Monsieur ГАЬЬё,
и это естественно для воспитания молодого человека.
Гораздо более важная рать отводилась гувернанткам
в воспитании барышни. 11о в романе 11ушкина нет упо¬
минаний о существовании Madame или Mademoiselle
в семье Лариных.
Только в черновиках романа сохранилось резкое
противопоставление няни и гувернантки (здесь оно от¬
несено к образу Ольги):
Нп дура Английской породы
Ни своенравная Мамзель
(В России по уставам [моды]
Необходимые досель)
Не баловали Ольги милой
Фадеевна рукою — хилой
Ее качала колыбель
Стлала ей детскую постель
Помилуй мя читать учила
Гуляла с нею, средь ночей
Бову рассказывала <ей>
Она ж за Ольгою ходила,
11о утру наливала чай
II	баловала невзначай.
(Т.6. С.287—288)
В окончательный вариант романа эта строфа не во¬
шла. Такое противопоставление няни и гувернантки
характерно для русских нравоописательных романов
и повестей (наир., «Евгения, или Нынешнее воспита¬
ние» (1803) Н.Ф.Остолопова, где присутствует оп¬
позиция «старинное — модное воспитание»). Няня
традиционно связывалась с положительной герои¬
ней, скромной и добродетельной, не развращенной
«французским» воспитанием. Гувернанткам же, на¬
|784|

A-Z
MALFILATKE
против, отводилась решающая роль в «развращении
нрава», которое в конечном итоге приводит к гибели
отрицательной героини. Так, в упомянутом произве¬
дении Н.Ф.Остолопова перед читателем предстает
Мамзель Третив (в переводе с фр. «очень резвая»),
которая «была еще девица, ибо никогда законным
браком не сочеталась. Она жила в Париже и имела
такое ремесло, от которого скорее всех прочих бога¬
теют...» (Остолопов II.(Р. Евгения, или Нынешнее
воспитание. СПб., 1803. С. 17). Итоги ее наставниче¬
ства заключаются в следующем: «...тринадцати лет
Евгения говорила по-французски как природная
француженка, играла на фортепьяно прекрасно, пе¬
ла как итальянка и танцевала так легко, что все ей
завидовали. Мамзель Третив для усовершенствова¬
ния воспитания не преминула ее и тому научить, как
надобно со вкусом одеваться, как обходи ться с моло¬
дыми мужчинами и как уметь отвечать на их предло¬
жения» (Там же. С. 18—19).
11олучившая подобное воспитание Евгения сбежала
из дома с любовником (впоследствии обокравшим
и бросившим ее). Благоразумная Софья (двоюродная
сестра Евгении) замечает ее матери Ветране, наняв¬
шей такую гувернантку: «Воспитание, тетушка, не за¬
ключается в одном французском языке и танцовании...
Если бы с самого начала вы научили сестрицу, как
должно вести себя молодой девице, то верно не получи¬
ли бы от нее такого огорчения. Наставница ее вместо
того, чтоб подать ей правила благопристойности, пока¬
зала правила вертопрашества» (Там же. С.58—59).
В том же укоряет Ветрану н традиционный положитель¬
ный персонаж, служащий рупором авторских идей, —
г-н Правдолюбов: «...нанявши развратную францу¬
женку, вы надеялись дочь вашу сделать человеком?»
(Там же. С.67).
Воплощением норм старинного добродетельного вос¬
питания становится образ няни Евгении, которая
и приносит Ветране весть о бегстве дочери. В ответ на
упреки матери в недосмотре, няня возражает: «...где
уж нам за нею усмотреть, когда ваша милость не изво¬
лили смотреть; она после немки-то [так няня называет
Мамзель Третив. — Н.С. ] стала такая вострая, никого
не слушала...» (Там же. С.54—55). Образ Софьи оли¬
цетворяет авторскую идею о должном воспитании
в противовес «модному». Софья вышла замуж за достой¬
ного человека, «была счастлива, сделалась матерью,
п воспитала детей своих не по моде, а как ее самое вос¬
питали» (Там же. С.61).
Таким образом, знание французского языка, свет¬
ских приличий, любовь к ганцам и «умение нравиться»
становятся неким знаком «по-нынешнему» воспитан¬
ной героини, которой противопоставлен положитель¬
ный образ воспитанной в старинном духе, скромной,
склонной к размышлениям п рукоделию девушки.
11оявление в романе «Евгений Онегин» такого персо¬
нажа, как няня, казалось бы. служит сигналом к появ¬
лению традиционных оппозиций. Совершенное знание
Татьяной французского языка позволяет предполо¬
жить существование гувернантки, в любом случае го¬
ворит о том, что Татьяну воспитывали по общим, евро¬
пеизированным канонам, с привычным для барышни
того времени кругом знаний и навыков. Однако Пуш¬
кин, либо специально умолчав о гувернантке, либо не
придав значения этому факту, все противопоставления
снимает. Знание французского языка само по себе не
может быть этически окрашенным знаком. Оно не про¬
тиворечит ни глубочайшей духовности, ни тем паче на¬
родным началам героини.
Н.А. Степана
MALFILATKK Jacqnes-Charles-Lonis, de (Мальфилатр
Жак-Шарль-Луи, де; 1733—1767) — французский по¬
эт, выходец из Нормандии, учился в Кане в коллеже
иезуитов. После того как в 1759 г. Мармонтель опубли¬
ковал в журнале «Меркурий» одну из его од, Мальфи¬
латр. окрыленный успехом, отправился в Париж, где
начал вести весьма рассеянный образ жизни, испытал
«роковую страсть», надела! много долгов и умер в мо¬
лодом возрасте.
Ж.-111.-Л. Мальфилатр. Бертоны1 сориг. .Леклера. 1820-е тт. Гравюра
|785]

MONSIEI К
A-Z
Во французской литерагу|>е за Ма1ьфилат|>ом закре-
пилась слава молодого дарования, подававшего большие
надежды и не успевшего их осуществить, своего рода
«страдающего гения», что, возможно, проецируется от¬
части и на дальнейшую судьбу Ленского. На самом деле
Мальфилатр оставил после себя множество начатых,
но не завершенных поэм и трагедий (среди них траге¬
дия «Клитемнестра», переложение в стихи «Телемаха»
Фенелопа, перевод «Георгии» Вергилия). Единствен¬
ная законченная им поэма — «Нарцисс на острове Ве¬
неры», стих из которой Пушкин использовал в качест¬
ве эпиграфа, — была опубликована посмертно, в 1769 г.,
и считалась образцом изящества и элегантности стиля.
Эпиграф к третьей главе «Евгения Онегина»:
«ЕНе £tait 11 Не, elle elait amoureuse.
Malfilatre
[Она была девушка, она была влюблена.
Мальфилатр (фр.) ]»
11ушкин скорее всего заимствовал этот стих из лагар-
повского «Лицея, или Курса литературы древней и но¬
вой» (1799), который использовался при обучении
в Царскосельском лицее. Однако возможно предполо¬
жить. что вышедшее лишь в 1825 г. первое издание со¬
чинений Мальфилатра воскресило в памяти Пушкина
и саму поэму, и непосредственно ироцитироваппую им
строку. (В библиотеке Пушкина сохранилось издание
Malfilatre J.Ch. Poesies de Malfilatre. Paris, 1825. Cm.:
Модзалевский. БП. № 1125. C.279-280.)
E. E. Дмитриева
MONSIEUR
Сперва Madame за ним ходила,
I	Iotom Monsieur ее сменил...
(1, III. 6-7)
Наиболее типичным явлением в воспитании моло¬
дых дворян начала XIX в. был именно гувернер-фран-
цуз (хотя в аристократических кругах предпочтение
начинают отдавать швейцарцам: так, например,
в «Моей исповеди» Н.М.Карамзина воспитатель главного
героя — «женевец (п|юшу заметить, а не француз, пото¬
му что в это время французские гувернеры в знатных до¬
мах наших выходили уже из моды)» (Карамзин II.М.
Записки ста|юго московского жителя: Избранная про¬
за. М., 1988. С. 141).
«И в Россию столько прибыло французов, что почти
во всяком большом доме считали за бесчестие не иметь
их» (Саларёв С.Г. Изображение нынешних нравов
и нынешнего воспитания. М., 18IH. С.18). В тревоге за
поколение, воспитывающееся иностранцами и прене¬
брегающее всем отечественным, сходились и прогрес¬
сивное дворянство (см. статьи Карамзина, публикации
в «Миемозине»), и консерваторы, идеализирующие до¬
бродетельную старину. Ср. сатирическое замечание
Кюхельбекера из статьи «Страна Безглавцев»:
«Я вспомнил о своем Отечестве. ...Думая о преимущест¬
вах нашего Русского воспитания... мы вверяем своих
детей благочестивым, умным иностранцам, которые,
хотя ни малейшего не имеют понятия ни об нашем язы¬
ке, ни об нашей Святой вере, ни о прародительских
обыкновениях земли нашей, но всячески силятся все¬
лить в наших юношей привязанность ко всему Русско¬
му» (Миемозииа. 1824. 4.2. С. 148) и гневный пассаж
из брошюры С.Г.Саларева «Изображение нынешних
нравов и нынешнего воспитания»: «...поверяя воспита¬
ние иностранцам, мы... платим большие деньги за то,
чтоб они истребляли в нас привязанность /»• России,
к Русским правам! к Русской правде! к Русскому Богу!»
(Саларев С.Г. Указ. соч. С.33—34).
Другое опасение касалось испорченных нравов ино¬
странных гувернеров. «Когда между французами, меж¬
ду эмигрантами, встретится человек благоразумный,
просвещенный, скромный, с религиозными чувствами
и строгой нравственностью, то надобно говорить о нем,
как о диковинке» (Нигель. Т. 1. С.83). «Растлевающее»
влияние могло выражаться не только в духе безбожия
и вольнодумстве, ной в обыкновенном разврате. См. за¬
мечание о воспитании князя В.М. Волконского в воспо¬
минаниях Е.П.Яньковой: «Брат князь Владимир очень
любил читать, хорошо знал французский язык, а вдоба¬
вок у них в доме жил в дядьках какой-то аббат-расстри¬
га. Вот он смолоду и начитался этих учений, и хотя был
умный и честный человек, а имел самые скотские поня¬
тия насчет всего божественного, словом сказать, был
изувер не лучше язычника» (Рассказы бабушки.
С.	138). О гувернере-соблазнителе рассказывает
Ф.Ф.Вигель (см.: Нигель. Т. 1. С.81). В черновиках
«Евгения Онегина» «мосье» отводилась не слишком бла-
говидная роль «учителя» подросшего Евгения: «Мосье
же стал наперстник нежный» (Т.6. С.216).
Но, по сути, от гувернера и не требовалось приви¬
вать воспитаннику какие-либо моральные качества,
главной его задачей было наставить в светскости, обу¬
чить французскому языку и хорошим манерам. «Сей
наставник, пользуясь отменною благосклонностью ро¬
дителей воспитанника своего, весьма рачил о образова¬
нии его вкуса и наставлении во всем том, что только
могло приличествовать знаменитости его рода и состо¬
яния. как-то: пренебрежение отечественного языка,
искусное шарканье... неуважение гражданских и свя¬
щенных законов, обращение в смех всего, что почита¬
ется народом...» (Кривонос домосед страдалец модной.
СПб., 1789. С.20).
О	типичности картины воспитания Онегина говорят
воспоминания современников. Ф.Ф.Вигель, рассказы¬
вая о том, как росли князья Голицыны, отмечает: «Раз¬
витие же их умственных способностей оставлено было
на произвол судьбы; никаких наставлений они не иолу-
|78(5|

A-Z
NECKER
чали, никаких правил об обязанностях человека им
преподаваемо не было. Гувернер ими очень мало зани¬
мался и только изредка, как Онегина, слегай бранило
(Ни/ель. Т. I. (1.80).
Такова же была ситуация и и семье самого I Кшкина:
«Воспитание детей в семействе I Гушкиных ничем не от¬
личалось от общепринятой тогда системы. Как во всех
хороших домах того времени, им наняли гувернанток,
учителей и подчинили их совершенно этим воспитате¬
лям с разных концов света» (Анненков. Материалы.
С.40). О своих воспитателях Пушкин сообщает
в «<11|м>грамме автобиографии>» (1830): «...французы-
учителя. [Mr. ] Войт. <?> секретарь Mr. Martin. <...>
Монфор — Русло <...> Нестерпимое состояние. — Охо¬
та к чтению» ('Г. 12. С.307—308). (Следует отметить,
что одним из этих воспитателей был граф Монфор —
французский эмигрант, «человек образованный, музы¬
кант и живописец» (ем.: Иерейский. С.209).
В наброске «Русский Нелам» Пушкин рисует яркие
портреты «наставников юношества»: «Отец конечно
меня любил, но вовсе обо мне не беспокоился и оставил
меня на попечение французов, которых бесщхчтанно
принимали и отпускали. Первый мой гувернер оказал¬
ся пьяницей: второй, человек не глупый и не без сведе¬
ний, имел такой бешеный нрав, что однажды чуть не
убил меня поленом за то. что пролил я чернила на его
жилет: третий, проживший у нас целый год, был су¬
масшедший. и в доме тогда только догадались о том,
когда пришел он жаловаться Анне Петровне на меня
и на Мишеньку, за то, что мы подговорили клопов со все¬
го дому не давать ему покою...» (Т.8. С.416).
Гувернеры и гувернантки — характерные отрица¬
тельные персонажи русских нравоописательных щюиз-
ведений конца XVIII — начала XIX в., таких, как «Ев¬
гений, или Пагубные следствия дурного воспитания
и сообщества» А.Е.Измайлова, «Моя исповедь» Н.М.Ка¬
рамзина, «Евгения, или Нынешнее воспитание»
Н.Ф.Остолонова. Они служат знаком «модного», «ны¬
нешнего» воспитания, воспитания не отечественного,
а иноземного, основанного на внешнем блеске, презре¬
нии к традициям и отсутствии каких-либо нравствен¬
ных принципов.
Гувернер Евгения Негодяева г-н le Pendard (в пере¬
воде с фр. «повеса, бездельник») «говорил довольно
хорошо и скоро по Французски, одевался щеголевато
и кланялся с приятностью» (Измайлов А.Е. Евгений,
или 11агубиыя следствия дурнаго воспитания и сообще¬
ства / Повесть, написанная А.Измайловым. Кн. 1—3.
СПб., 1799. Кн. 1. С. 10). «В течении двух лет Евгений
выучился несколько лепетать на Французском языке,
и уже мог на нем называть в глаза дураками тех, которые
онаго не разумели» (Там же. С. 12). Как элемент «мод¬
ного» воспитания подчеркивается и попустительство
своему воспитаннику: «Господин ле-Нандард обходил¬
ся очень ласково со своим воспитанником, и не отяго¬
щал его трудами, зная ч то строгость и принуждение не
могут быть ни к чему полезны» (Там же. С. 11). Впос¬
ледствии г-н Пандард сбежал с горничной госпожи Не-
годяевой, обокрав своих нанимателей, и «таким-то не-
щастным случаем Евгений лишилея своего достой наго
наставника...» (Там же. С. 17). В финале романа г-н
11андард предстает совершенным злодеем, зарезавшим
свою любовницу и попавшим на Нерчинские рудники.
В «Евгении Онегине» гувернер главного героя — фи¬
гура незначительная, проходная. Это даже не персо¬
наж романа, а скорее некая составляющая картины
воспитания Онегина, подчеркивающая его типич¬
ность. Его обращение с воспитанником: «Учил его все¬
му шутя, / Не докучал моралью строгой, / Слегка за
шалости бранил» (I, III. 11 — 13) — вызывает ряд па-
раллелей. С одной стороны, с «Эмилем» Руссо. Напри¬
мер: «Суть... состоит в том, чтобы давать детям больше
истинной свободы...» (Номенский Я.А., Локк Дж.,
Руссо Ж.Ж., Песталоцци П.Г. 11едагогическое на¬
следие. М., 1989. С.221); «Вам не удастся никогда со¬
здать мудрецов, если вы не* создадите сначала шалунов»
(Там же. С.244). С другой стороны, с многочисленны¬
ми фигурами гувернеров сатирических произведений
XVIII	— начала XIX в. (тот же г-н ле-Папдард, г-н же¬
невец из «Моей исповеди» Карамзина и т.д.). В любом
случае — это в русле «нынешнего» воспитания.
Гувернер — лишь деталь общей картины воспитания
Онегина, не более и не менее важная, чем другие. При
таком подходе наставником Онегина выступает не от¬
дельное лицо, а круг лиц — светское общество, его быт.
привычки — он в буквальном смысле «мод воспитанник
примерный».
И .А.Степина
NECKER Jacques (НеккерЖак; 1732—1804) —швей¬
царский финансист, уроженец Женевы. Будучи пред¬
ставителем одного из женевских банков в Париже,
стал обладателем большого состояния в результате кре-
дитования казны и торговли пшеницей. Человек обра¬
зованный, автор стихов, комедий, «Похвалы Кольберу»
(посвященной государственному деятелю Франции
XVII	в., 1773), Неккер был назначен посланником
Женевской республики при дворе Людовика XVI, а ле¬
том 1777 г., в связи с обострением финансового поло¬
жения во Франции, король предложил ему ноет гене¬
рального директора финансов. Неккер отказался от
жалованья и всех привилегий своего звания. Несмотря
на сопротивление местных органов власти (парламен¬
тов), он провел ряд прогрессивных |>ес|>орм. попытался
упорядочить денежные дела королевства, выпустив не¬
сколько займов и ограничив расходы двора. Попытки
Пеккера войти в Королевский совет не удались: он был
протестантом и не пожелал переходить в католичество.
1787]

NECKЕИ
A-Z
Ж.Неккер. Лебогориг. Леклера. 1770-е гг. Грашора
Весной 1781 г. Неккер вышел в отставку. Австрийский
император Иосш|> II и русская императрица Екатери¬
на II предлагали ему взять на себя управление финан¬
сами их стран. 11о 11еккер не хотел покидать Францию.
Его трехтомный труд «Об управлении финансами
Франции» (1784) имел большой успех. В 1788 г. Нек¬
кер, человек глубоко верующий, опубликовал книгу
«О важности религиозных идей».
Резкое ухудшение обстановки во Франции заставило
Людовика XVI летом 1788 г. вновь вернуть к власти
Неккера и включить его в члены Королевского совета,
что вызвало всеобщее одобрение. Это был пролог Вели¬
кой Французской революции. Перед лицом неминуе¬
мого финансового краха король в сентябре 1788 г. со¬
гласился на созыв Генеральных штатов для обсуждения
возможностей выхода из кризиса. Неккер одолжил
казне два миллиона франков из собственных денег, од¬
нако это не могло снасти положения. Он настаивал на
увеличении вдвое числа представителей третьего сосло¬
вия, которые должны были принять участие в работе
Генеральных штатов, открывшихся 5 мая 1789 г. Не¬
смотря на умеренную позицию, Неккер пользовался
широким общественным признанием, имел репутацию
либерала и в разгар противостояния представителей
третьего сословия двору — 11 июля 1789 г. — получил
приказ покинуть Францию. Его отставка привела
к взрыву негодования. 14 июля 1789 г. штурмом Басти¬
лии началась Великая Французская революция. Ко¬
роль вновь призвал Неккера возглавить Министерство
финансов. Однако популярность прославленного ми¬
нистра быстро падала. Он должен был объединить свои
усилия с известным оратором Мирабо, чтобы Нацио¬
нальное собрание приняло предложение о сборе чет¬
вертой части от всех доходов населения с целью избе¬
жать финансового краха. В конце 1790 г. Неккер
уехал в свое швейцарское поместье Копие, где написал
ряд сочинений, посвященных в основном защите от об¬
винений, исходивших со стороны как правых, так и ле¬
вых. Его собрание сочинений в пятнадцати томах было
опубликовано в 1820—1821 гг.
11еккер был отцом писательницы Жермены де Сталь,
которая боготворила отца н посвятила истории его дея¬
тельности накануне и во время революции книгу «Раз¬
мышления об основных событиях французской рево¬
люции» (1818). В главе XX второй части этой книги
под названием «Смерть Мирабо» Ж. де Сталь, призна¬
вая, что знаменитый трибун обладал незаурядным
умом, приводит слова своего отца, обращенные к Ми-
рабо: «Вы слишком умны, ч тобы не признать рано или
поздно, что нравственность в природе вещей» («...que
la morale esl dans la naliire des choses» — цит. no:
(Envres completes de Madame la Baronne de Stacl.
T.l —17. Paris, 1820. T. 12. P.404. Это издание было
в библиотеке Пушкина, хотя том 12 не разрезан — см.:
Модзалевский. />//. № 1406. С.341).
Эпиграф «Га morale esl dans la nature des choses» по¬
является в напечатанном тексте четвертой главы «Евге¬
ния Онегина» в 1828 г. (в черновых и беловых автогра¬
фах cm нет). Французское слово «morale» в XVIII в.
означало преяеде всего «набор определенных правил,
регулирующих поведение человека, способность разли¬
чать добро и зло» и было близко понятию «этика» («Га
morale est la science des lois natnrelles» — «Мораль за¬
ключается в знании естественных законов» — эта
мысль Дидро подхвачена в высказывании Неккера).
Слово «morale» может также означать «нравоучение»,
и один нз комментаторов «Евгения Онегина» перевел со¬
ответственно фразу Неккера: «Нравоучение в природе
вещей» (Бродский. С.206). Однако смысл эпиграфа,
как представляется, состоит в том, что следует дове¬
рять «природе вещей», ибо в ней заключается источник
истины и подлинный нравственный регулятор поведе¬
ния. Характерно, что Неккер во время заседания Гене¬
ральных штатов призывал проявлять умеренность, по¬
ложиться на время и на то, что все образуется само
собой (см.: Necker Jacques // Га Grande Encyclopedic.
Paris, 1886. Т.24). Вероятно, в разговоре с Мирабо,
более радикальным революционером, во всяком случае
1788 |

A-Z
PRIM A DONA
на нервом этапе революции, Неккер выступил как сто¬
ронник естественного развития событий: его афоризму
в книге Ж. де Сталь предшествует высказывание Ми-
рабо о том, что он не* хотел бы «трудиться только над
разрушением всего».
Поведение п Татьяны, и Онегина отличается пре¬
дельной естественностью, выходящей за грань свет¬
ских правил, предполагающих значительную долю
искусственности, примеры которой приведены в началь¬
ных строфах четвертой главы (VII—X, элемент искус¬
ственности вносится и благодаря перечислению «пропу¬
щенных» строф: I. II. III. IV. V. VI). На «искренность»
и «доверчивость» Татьяны Онегин отвечает
«Признаньем также без искусства» (4, XII, 12), обри¬
совав вещи как они есть, в их истинной природе. В от¬
вет на это Татьяна, оставив все надежды, замыкается
в молчании, тем более что ей был дан совет учиться
«властвовать собою» (4. XVI. 12). тогда как Онегин
предается «беспечной неге» (4. XXXVIII. XXXIX, 12).
«вседневным занятиям» (4, XXXV I. XXXV III, 3) на
лоне природы. В конце романа «природа вещей» та¬
кова. что Татьяна, если и любит Онегина, то уже не
безоглядно, как в начале, а при полном сознании
невозможности счастья с ним. Если эпиграф имеет
иронический смысл, о котором писали некоторые ис¬
следователи (Л.И.Вольиерт, Ю.М.Лотман), то это
ирония, полная горечи.
Лит.: Вольперт Л.И. Пушкин после восстания декабристов и кни¬
га мадам де Сталь о французской революции // Пушкинский сборник.
Псков. 1968. С. 119; Лотман. С.234—235.
Е. П. Гречаная
NINA - см.: belli: xi.na.
РАСНЕТТЕ - c-м.: ЛАРИНА РАСНЕТТЕ.
PRIMA DONA
Предлагая читателю прогулку по «Одессе пыльной»
(«Отрывки из Путешествия Онегина»), Пушкин, разу¬
меется, приглашает его п в успевший стяжать извест¬
ность оперный театр:
Но уж темнеет вечер синий,
I	lopa нам в Оперу скорей...
(Т.6. С.204):
А только ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima dona? а балет?
(Т.6, с.205)
Набоков и Лотман в своих комментариях обходят
«prima dona» молчанием, не давая никакой расшиф¬
ровки. Между тем Пушкин имел здесь в виду конкрет¬
ное лицо: речь идет о певице Аделине Каталани.
В.Н.Иванов (1888—1971), цитируя в своей книге
«Александр Пушкин и его время» (М., 1977) прелест¬
ный мадригал «Княгине 3.А.Волконской» (1827):
Не отвергай смиренной дани.
Внемли с улыбкой голос мой,
Как мимоездом Каталани
Цыганке внемлет кочевой, —
(Т.З. С.54)
пишет: «А.Каталани — великая итальянская актриса,
чаровавшая Пушкина в театре оставленной Одессы»
(Иванов li.il. Укал. соч. С.296). К сожалению, вели¬
кую Анджелику Каталани (1780—1849) Пушкину так
и не довелось послушать — в ее первый приезд в Росс-ню
в 1823 г. (в Петербург, где она удостоилась самого рос¬
кошного приема у Александра I) он находился в южной
ссылке, а в ее приезд в 1825 г. в Москву (тогда она, по¬
мимо прочего, пожелала послушать цыганскую певицу
Степаниду Солдатову п была восхищена ее голосом —
этот поразивший воображение москвичей эпизод
и вдохновит 11ушкина написать приведенные вышестро-
ки, а сама Степанида Солдатова удостоилась прозвища
русской Каталани) Пушкин был в другой ссылке —
в Михайловском. В сезон 1823/24 г., т.е. когда Пушкин
жил в Одессе, здесь пела другая Каталани — Аделина,
получившая громкую фамилию, выйдя замуж :<а брата
великой певицы.
Одесский оперный театр, построенный в 1809 г.
знаменитым Тома де Томоном и реконструированный
в 1822 г. сардинским архитектором Боффо, был
центром притяжения как местного общества, так
и приезжавшей сюда на морские купания публики, а для
заморских артистов он был своеобразным пробным
камнем: примет одесская публика — открывается до¬
рога в Москву и Петербург. В декабре 1820 г. в Одес¬
се был подписан контракт на пять лет с антрепренером
Буонаволно, приступившим к исполнению своих обя¬
занностей с I апреля 1821 г. Среди артистов были при¬
мадонны Аделина Каталани, Аделина Арриги, тенор
Мопари и др. О том, сколь важное место занимала му¬
зыка в жизни одесситов в этот период, свидетельству¬
ет хотя бы тот факт, что в начале 1820-х гг. выходил
музыкальный ежемесячник на французском языке
«Одесский трубадур», публиковавший ноты и фраг¬
менты из ставившихся на сцене одесского театра опер.
А выходившая в это же время в Одессе франкоязыч¬
ная коммерческая газета «Вестник южной России»
(«Messager cie la Russie meridionale») отводила целые
полосы новостям здешней театральной жизни. Име¬
ются, впрочем, свидетельства, что прежде 1820-х гг.
одесская Мельпомена знавала и лучшие времена —
одесский краевед А.А.Скальковский приводит опубли¬
кованную в № 80 «Вестника южной России» (13 июля
1822) статью неизвестного театрального фельетонис¬
та (оригинал по-фраицузски):
|789|

ROAST-BEEF (HOST BEEF)	A
«13 самом деле, наш нынешний театр так плох! У нас,
правда, три отличных примадонны, но только три; это
очень мало; две [певицы. — С.Л. | на вторые партии
очень хорошие, две на третьи с претензиею на это. <...>
Наш оркестр состоит из 24 музыкантов, хорошего ка¬
пельмейстера и отличного скрипача-концертмейстера.
<...> 11о что все это доказывает? <...> Счастливы моло¬
дые люди, которым не о чем сожалеть и которые могут
наслаждаться тем, что имеют; я же слишком стар, что¬
бы пользоваться плодами опыта. <...> Ах, дорогие со¬
граждане, отчего вы не родились раньше... Как вы не¬
счастны. что должны довольствоваться каким-нибудь
Каталани, Арриги, Риккордн... Попробуйте, однако,
утешиться, отнеситесь терпеливо к вашему несчастью
и довольствуйтесь тем малым, что у вас есть...» (Скалъ-
ковскийА.А. Из портфеля первого историка г. Одессы //
Из прошлого Одессы: Сб. ст. / Сост. Л.М.Де-Рибас.
Одесса, 1894. С.203-205, пер.: С.397, 399).
Столь же скептически настроен и Ф.Ф.Вигель, бы¬
вавший в Одессе наездами по делам службы н не раз
посещавший спектакли вместе с Пушкиным: «Что ска¬
зать мне о певцах и певицах? Я видел в них кочевой
народ, который, перебывав на всех провинциальных
сценах, в Болоньи, Сиенне, Ферраре;... привозит к нам
свои изношенные таланты. <...> Я назову примадонну
Каталани, оттого что она носила громкое имя и была
невесткой (женой брата) известной певицы, да хоро¬
шенькую Витали, да тенора Монари... Давали
прекрасные оперы: “Севильского цирюльника”, "Италь¬
янку в Алжире”, “Сороку-воровку”, но что за исполне¬
ние! А все согласно хлопали, хвалили. Так уж было
принято: обычай, мода» (Вигель. Т.2. С.228).
И ведь в самом деле «хлопали, хвалили»! Как пи¬
шет все тот же А.А.Скальковский, в начале 1820-х гг.
любители оперы даже разделились на «два враждую¬
щих стана», один из которых поддерживал Каталани,
другой — Арриги, и выбрали в «неподкупные судьи»
некоего г-на Жиле (Jillet). Возглавляемый им «арео¬
паг» пришел к выводу, что «обе артистки имеют нео¬
споримое право на признание публики» (Спильное-
скийА.А. Указ. соч. С. 198; оригинал по-французски;
пер. мой. — С.Л.).
Споры между «каталанистами» и «арригистами» раз¬
решились просто — после сезона 1823/24 г. Каталани
уехала покорять сердца москвичей, а Арриги оставила
сцену, выйдя замуж за генуэзского негоцианта, торго¬
вавшего в Одессе.
С.	С.Лосев
BOAST-В ККГ ( KOST-BKKF)
Нужно учитывать, что во всех прижизненных публи¬
кациях (в обоих отдельных изданиях первой главы
«Евгения Онегина» и в обоих полных изданиях романа)
стих 1, XVI, 9 читался так:
Z
Предъ нимъ Rost-beef окровавленный...
(Пушнин Л.С*. Евгений Онегин, роман в стихах.
СПб., 1833. С. 10; СПб., 1837. С.10)
В современных изданиях начиная с большого акаде¬
мической) собрания сочинений Пушкина 1937—1959 гг.
иноязычное слово в этом стихе печатается по-англпй-
еки («roast-beef»), тогда как у Пушкина оно написано
по-французски (в XIX в. во французском языке были
употребительны и другие написания, в частности
«rochebif» и закрепившееся ныне «rosbif»; см.: Rober Р.
Dictionnaire alphabetiqiic et analogique de la languc
Iran^aise. T.l-10. Paris, 1985. T.8. P.465).
На французское написание слова «rost-beef» в «Евге¬
нии Онегине» еще в 1957 г. обратил внимание В.В.На¬
боков (см.: Набоков-Сирин В. Заметки переводчика //
Опыты. 1957. Кн.8. С.44). Спустя несколько лет он из¬
ложил свои соображения в лаконичной формулировке:
«Rost-beef ок|юнавленный. Галлицизм (а не опечатка),
rost-beef sanglant пришедший <...> от Парни
(“Goddam!”, I)» (Набоков. Vol.2. Р.73; пер. мой. —
И.Д.). Комментатор имел в виду следующие; строки из
хорошо известной в пушкинское время сатиры Э.Пар¬
ни. описывающей нравы англичан: «Le Gnome Spleen,
noir enfant de la Terre / Dont le ponvoir asservit
rAngleterre... / <...> ...le sanglant rost-beef, / Ix's froids
bons mots... [Карлик Сплин, мрачное дитя Земли, /
Чья власть поработила Англию... / <...> окровавлен¬
ный ростбиф, / Холодные остроты... (фр.) ]> (Цит. по:
Набоков. Vol.2. Р. 148; пер. мой. — И.Д.).
В пользу предположения Набокова о французском
происхождении слова «rost-beef» в пушкинском романе
говорит также ударение на конечном слоге, которое
отмечает и академический словарь иослепушкинского вы¬
мени: «РОСТБИФ... Говядина, особенным образом при¬
готовленная» (Словарь церковно-славянского и русско¬
го языка, составленный Вторым Отделением Ими. Акад.
наук. [Т. 1 —4]. СПб., 1848. 'Г.4. С.72). Однако уже
в 1860-е гг. В.И.Даль фиксирует в .этом слове только на¬
чальное. «английское» уда|м'ние: «РбСГБИФ, рдсбив.ч.
англ. говядина, изжаренная насыро» (Даль).
Словари иностранных слов середины XIX в. неизмен¬
но н|)ояв.1яют интерес к слову «ростбиф», но, как прави¬
ло. не указывают ударение и дают несовпадающие дефи¬
ниции: <Р<итбнф... англ. Жареное на рашпоре говяжье
мясо» (Полный словарь иностранных слов. СПб., 1861.
С.454). «Ростбив, англ. mastbeef, от roast, жарить
п beef говядина, мясо. Говядина, весьма мало жареная на
вертеле» (30 ООО иностранных слов... / Сост. А.Д.Ми-
хельсон. М.. 1966. С.647). Даже в начале XX в. пуристы
активно боролись со все еще нестабильными вариантами
«ростби([>», «|мктб:м|>», «розбиф» в пользу победившей
формы <|ю<тбиф> (см.: Долопнев В. Опыт словаря не¬
правильностей в русской разговорной речи. 2-е изд. Вар¬
шава, 1909. С.235—236; 1-е изд.: Одесса. 1886).
1700 |

A-Z
KOAST-BEEF (KOST-BEEF)
В современной лингвистической литературе широко
распространено ошибочное мнение о том, что в «Евге¬
нии Онегине» отражен самый начальный этан вхожде¬
нии слова «ростбиф» в состав русского словаря: «Харак¬
тер и способ усвоения языком русской художественной
литературы англизмов очень рельефно отражен “Евге¬
нием Онегиным" I К’шкииа. Это пласт — еще иностранных,
чужих русскому языку слов, их еще пишут по-ан¬
глийски и предполагают для них иностранное произно¬
шение, ср.: “Как dandy лондонский одет", “Пред ним
roast-beef окровавленный..." ...Круг понятий — аристо¬
кратический быт, предметы его обихода» (Булахов-
скийЛ.А. Русский литературный язык первой половины
XIX	века. Т. 1-2. Киев. 1941. Т. 1. С.201 ); «По свя¬
занности своей с русским языком, т.е. по степени усво¬
ения (ассимиляции) иностранные слова представляют
неодинаковую картину даже в одну и ту же эпоху»,
и «это проявляется даже в их написании. Так, например,
Пушкин в “Евгении Онегине" писал еще <слова> dandy
(денди), roast-beef (ростбиф)... как явно чужие, и в то
же время боливар (шляпа), бульвар, сплин, как уже ус¬
военные» (Финкель А.М., Баженов Н.М. Современ¬
ный русский литературный язык. Киев. 1951. С.56).
Случаи употребления слова «ростбиф» и его вариан¬
тов в кириллическом написании начинают появляться
более чем за иол века до «Евгения Онегина» в перево¬
дах с французского (что отразилось на ранней орфо¬
графии этого слова). Ср.: «Он молчал еще четверть ча¬
са, а потом опять спросил своего товарища... и едят ли
в земле Гангаридской хорошей ростбеф?» (Вольтер.
Принцесса Вавилонская, сочинения Г... Волтера, пе¬
ревод с Французе ка го [Федора Полунина]. 3-е изд.
с поправлением. М., 1789. С. 141); «Что касается до ме¬
ня, то когда я в Англии, нет приятнее пищи, как Раз¬
бив и Пудинг» (Левайан Ф. Путешествие г. Вальяна
во внутренность Африки, чрез мыс Доброй Надежды,
в 1780. 81. 82. 83, 84 и 85 годах. [4.1-2]. М., 1793.
4.2.	С.235). В связи с этими примерами приходится
признать опрометчивыми высказываемые иногда ис¬
ториками языка суждения о прямом заимствовании
названия «ростбиф» из английского языка (без фран¬
цузского посредства).
О ростбифе и бифштексе (с пояснением в сноске:
«Жареная и битая говядина») как о типичной пище
англичан, являющейся «физической причин<ой> их
сплина», писал Н.М.Карамзин: «Англичане не любят
никакой зелени. Рост-биф, биф степс есть их обык¬
новенная нища. От того густеет в них кровь; от того
делаются они флегматиками, меланхоликами, не¬
сносными для самих себя, и не редко самоубийцами»
(Карамзин Н.М. Письма русского путешественника.
[4.1—6]. М., 1801. 4.6. С.71). Более чем вероятно,
что этот пассаж был хорошо известен Пушкину. (См.
также: BEEF STEAKS.)
Подробное пояснение, что такое ростбиф, мы нахо¬
дим в «Новом словотолкователе» Н.М.Яновского: «Сло¬
во Английское, означающее жареную говядину, и в Рос¬
сийском языке значит то же самое; а различие оного от
обыкновенного жаркого состоит в том. что Англичане по
большей части выбирают для сего лучшую и жирную
часть говядины, а ех*обливо филейную, и почитают блю¬
до сие как бы национальным; для того-то иностранцы
и самых Англичан называют иногда в шутку Рпсбифа.чи.
Оно но снятии с вертеля подается безо всяких соусов
и оклады ваегся только напруженным хреном. Едят оиое
с салатом или с картофелями, напитанными выходящим
при жарении говяжьим соком» (Яновский. Словотол-
кователь. Ч.З. Стб.581—582). Подробнее о приготов¬
лении ростбифа пишет В.А.Левшин, прославленный
упоминанием его имени в седьмой главе «Евгения Оне¬
гина» (см.: ЛЕВН1ИН): «Это Английское блюдо приго-
товляетея из ссеку откормленнаго вата. Надобно дать
полежать оному несколько дней, чтобы отмякло. После
чего жарить на вертеле четы|>е или пять часов, поливая
разеоленною водою. 11одавать с соком, которой стека!
во время жарения с говядины в подставленную сковоро¬
ду, сняв с онаго жир» (Левшин. 4.5. С.208).
Слово «ростбиф» и в иослепушкинское время сохраня¬
ло иноземный «великосветский» колорит. В повести зна¬
комца Пушкина графа В.А.Соллогуба «Большой свет»
(1840) [мктбиф входит в рацион столичного денди-анг¬
ломана: «Пора мне ехать домой пообедать. У меня вино
чудесное, а ростбиф такой, что в Лондоне бы на диво»
(Соллогуб. С. 104). Даже в начале XX в. слово «|ккт-
биф» продолжало ассоциироваться с жизнью высших
слоев общества. Известный лингвист В.А.Богородицкий
включил его в список кулинарных терминов английского
происхождения, относящихся «к <ч]к*|м* аристократичес¬
кой жизни (high life) — развлечений и комфорта...» (Бо¬
городицкий В.А. Общий курс1 русской грамматики: (Из
университетских чтений). 3-е изд. Казань, 1911. С.488).
Во времена Пушкина ореол аристократического ден¬
дизма у слова «|мхтбиф> был еще более значительным.
Применив латинскую графику (чего он мог бы и не де¬
лать!), поэт подчеркнул «элегантность» названия кули¬
нарного продукта, его «комильфотность». Как показыва¬
ют рукописи, работая над этим стихом, 11ушкин сразу же
установил определение «окровавленный», но никак не
мог подобрать определяемое, которое при этом с несо¬
мненным постоянством появляется в тексте в иноязыч¬
ной форме: «Готов <roast> beef окровавленный»; «Являй¬
ся beef окровавленный»; «Готов и beaf окровавленный»;
«Пред ним beafetecks окровавленный» (Т.6. С.228, 547;
отметим неустойчивость написания «beef» — «говядина»).
Что же касается прилагательного «окровавленный», то
его можно рассматривать как семантическую кальку
с французского «[viande] sanglante» — «мясо с кровью
(букв.: кровавое, окровавленное мясо)» (ср. совр. фр.:
1791 |

ST.-PRIEST
A-Z
«viande saignante» в том жозначении). В первой полови¬
не XIX в. определение «sanglant» еще выступало как обо¬
значение полусырой пищи; ср., например: «Cette viande
rotie est encore toute sanglante, сие жареное мясо еще
с кровью» (Татищев П.П. Полный французско-россий¬
ский словарь, составленный по новейшему изданию Лек¬
сикона Французской Академии и умноженный вновь
введенными словами, также техническими терминами
надворным советником Иваном Татищевым. 4.1— 2. М.,
1816. М.2. Сто.875).
И. Г.Добродомов
STAEL - см.: СТАЛЬ.
ST.-PHIEST (Saint-Priest) Emmanuel (Сен-При Эмма¬
нуил Карлович; 1806 — не позднее 1828) — граф, свет¬
ский знакомый Пушкина, известный как автор кари¬
катур на членов большого света Петербурга и Москвы
(см.: Черейский. С.395). Упоминается в строках:
Тут был Проласов, заслуживший
Известность низостью души,
Во всех альбомах притупивший,
St.-Priest, твои карандаши...
(8. XXVI. 1-4)
Один и:» черновых вариантов — «карандашом St. При
убитый» (Т.6. С.514).
Некоторые данные о жизни этого несчастного челове¬
ка восстанавливаются но неопубликованным письмам
его ближайших родственников (оригиналы на фр. яз.).
Эммануил Сен-I 1ри был младшим сыном французского
эмигранта графа К.Ф.Сен-При (1782—1863), потомка
древней французской аристократической фамилии, гу¬
бернатора в Херсоне и Каменец-Подольске; с 1821 г. пэра
Франции. Мать Эммануила Софья Алексеевна Голицына
(1777—1814). фрейлина «меньшого двора», принадлежа¬
ла к одному из богатейших и знатнейших семейств Рос¬
сии. Она была дочерью князя А.Б.Голицына, московско¬
го и[)едводителя дворянства, брата князя В.Б.Голицына,
жена к<т>|)ош княгиня Н.П.Гатицына (урожд. графиня
Чернышева), «Princesse Moustache» была одним из прото¬
типов графини в «Пиковой даме». Таким образом, Э.Сен-
Прн находился в родстве со Строгановыми, Апраксины¬
ми. Мать Софьи Алексеевны была грузинская царевна
Анна Егоровна, внучка царя Вахтанга VI и царевны Ма¬
рьи Яковлевны, урожд. княжны Долгоруковой (см.:
Пшссе А. «Княгиня Марья Ачексевна» // Новое литера¬
турное обоз|)ение. 1996. № 17. С.120—123).
Кроме Эммануила, у Сен-При было еще двое детей —
сын .Алексей, писатель, переводчик русской литературы
па французский язык (Chefs-d’oeuvre (1н theatre russe:
Ozerof, fon Vizine, Krilof, Schakofskoi. Paris, 1823. Пере¬
ведены «Фингал», «Димитрий Донской», «Недоросль»,
«Модная лавка», «Казак стихотворец»), и дочь Ольга,
вышедшая замуж за князя В .А. Долгорукова.
Эммануил унаследовал со стороны матери дар рисова¬
ния. Его дядя, князь Г.А.Голицын (1772—1811), но сло¬
вам П.А.Вяземского, «славился своими забавными
и удачными карикатурами» (см.: Степанов П.П. Заметки
о В.Л.Пушкине // Пушкин. Иссл. Т.П. С.257—258).
К сожалению, со стороны матери он унаследовал и край¬
нюю неуравновешенность характера и странность пове¬
дения. которые отличали членов этой семьи и проявились
особенно резко у его матери и дяди, а также у его теток,
графини Е.А.Остерман-Толстой н графини М.А.Тол-
стой. жены графа П.А.Толстого, русского посла при На¬
полеоне, принимавшего участие в комиссии по делу по¬
эмы Пушкина «Гаврпилиада» (см.: Черейскии. С.438).
Ранняя смерть матери, распад семьи (сестра была пере¬
дана на воспитание теткам) ухудшили прогрессирующее
психическое расстройство Эммануила, волновавшее ро¬
дителей уже в детстве и приведшее его к полному отчуж¬
дению, а в конце концов — к самоубийству.
Детство Эммануил провел в Каменец-Подольске.
Отец Сен-При, принимавший деятельное участие в ос¬
новании Ришельевекого лицея в Одессе, после открытия
его в мае 1817 г. поместил туда сыновей. 21 июля он пи¬
сал из Одессы М.А.Толстой: «Эммануил чувствует себя
и|>евосходно. Он в восторге от Лицея, в котором он на¬
ходится около недели, с г-ном Пандо. Хотя я не беспоко¬
юсь о том, что жизнь такого рода может ему опротиветь,
надо признаться, что меня не удовлетворяет легкость,
с которой он так неожиданно меняется» (ЦГИАМ.
(Р. 1845. Бахметевы. Оп.1. Ед.хр. 101. Л.80-81).
В 1822 г. К.Ф.Сен-При навсегда вернулся во Фран¬
цию, взяв с собой сыновей. Дочь осталась на попечении
Е.А.Остерман-Толстой. Через год Эммануил вернулся
с гувернером Толстых в 11етербург. 20 июня 1823 г. гра¬
финя С.П.Апраксина (прототип княжны Полины
в «Пиковой даме», дочь М.А.Толстой) писала матери
в Москву: «Эммануил приехал с Праделем... 11:i того, что
я видела, мне кажется, что он нз себя ничего особенно¬
го не представляет. Он ведет себя странно, как дитя,
и очень отсталый для своего возраста. Он не мог мне ска¬
зать. зачем он сюда явился, ни даже кто он. Я Вас уве¬
ряю, что уже хотела бы видеть его в Москве, в ваших
руках, так как боюсь, что он здесь наделает только глу¬
постей. Тем более что положение низкого офицерского
чина его ужасает, а униформу он находит удручтель¬
ной» (Апраксина С.II. 11исьма к невыясненным лицам //
РГАДА. Ф. 1256. Он. 1. Ед.хр. 1007).
В скором времени Софья с братом, А.П.Толстым, ста¬
ли торопить родителей с отправлением Эммануила
в Москву. 3 июля 1823 г. Александр писал матери: «Пра-
дель с нетерпением ожидает ответ папы 111.А.Толстого. —
A.i. |. т.к. он хочет как можно скорее избавиться от Эм¬
мануила, который, в общем, просто шалун, с которым
необходимо обходиться, для его же собственного блага,
с крайней строгостью. Я Вам советую применить этот под¬
[792|

A-Z
ST.-PRIEST
ход, как только он появится у Вас» (Толстой А. 11. 11ись-
ма к М.Л.Толстой от сына // РГАДА. Ф.1256. Бахмете-
вы. Оп.1. Ед.хр.931). 30 циня Софья писала матери:
«Эммануил отсюда уехал. Я думаю, к Вам. Я признаюсь,
что очень рада. Видеть его здесь, между небом и землей,
было для меня невыносимо. И я ничем ему не могла по¬
мочь, т.к. он не переносит ничьи советы. У' Вас, дорогая
матушка, более прав на него, чем у нас, и Баш возраст
делает непослушание трудным» (Апраксина С.П. Пись¬
ма к разным лицам и письма к ней // ЦГИАМ. Ф.1845.
Бахметевы. Оп.1. Ед.хр. 104).
В 1825 г. Эммануил опять в Петербурге, значится кор¬
нетом лейб-гвардии Гусарского палка (см.: Мапзей К. II.
История лейб-гвардии Гусарского палка. 1775—1857.
Т. 1—4. СПб., 1859. Т.З. С. 114) и поселяется на кварти¬
ре вместе с А.И.Якубовичем. П.А.Каратыгин писал
о	жизни Якубовича накануне декабрьского восстания
в своих «Записках»: «Он жил тогда очень хорошо у Красно¬
го моста, на Мойке. V него собиралось большое общество
и мы встречали у него много молодых людей, которые
впоследствии получили печальную известность под име¬
нем декабристов. Тут бывали Рылеев, Александр Бесту¬
жев, Кюхельбекер, кн.<язь> Одоевский и др.
Иногда, после обеда, кто-нибудь из гостей (а чаще
других Рылеев) просили моего брата прочесть что-ни¬
будь из театральных пьес, — и брат часто декламировал
лучшие монологи из любимых его трагедий и мастер¬
ским чтением своим доставлял всем большое удовольст¬
вие» (Каратыгин. Т.1. С.230—231).
Но родных беспокоило п сожительство с Якубовичем,
«опаянным кутилой и дуэлистом» (Там же. С.61). и по¬
ведение Эммануила: он ведет крупную карточную игру,
проигрывает Н.В.Шереметеву 15 тысяч рублей. Его пе¬
редают на попечение мужа Софьи, графа В.С.Апраксина
(прототипа Томского в «Пиковой даме», внука княгини
Н.П.Галицыной, ротмистра, затем полковника лейб-
гвардии Конного полка (о нем см.: Русские портреты
XVIII	и XIX веков / Изд. вел. кн. Николая Михайлович
Романова. М., 2000. № 195. С.634—635; 100 (норгр.)).
Софья пишет матери, что Эммануилу «следует оставить
этог гусарский молк, так как русская пословица говорит,
что “ему тут головы не снести”» (Апраксина С.II. 11ись-
ма к разным лицам и письма к ней // 11ГПАМ. Ф. 1845.
Бахметевы. Ои.1. Ед.хр.104. JI.157—148). «Единствен¬
но, что спасает этого мальчишку, это то, что ои любит об¬
щество» (Там же. Л. 170—171).
Эта «любовь» отразилась в его зарисовках различных
персонажей, которые он встречал в великосветских са¬
лонах. например, С.В.Строгановой, министра финансов
графа Д.А. Гурьева и др. 11 октября 1825 г. графиня
Е.П.Гурьева (сестра Софьи, приятельница Пушкина по
Одессе) писала малери. М.А.Толстой: «Эммануил нари¬
совал карикатуры, от которых можно умереть со смеху.
Одна, из большого множества, на гр. Строганову, очень
мила. 11о его поведение гадкое и я боюсь, что ему не ос¬
танется даже хлеб насущный, если он будет продолжать
в таком же духе» (ЦГИАМ. Ф.1845. Бахметевы. Оп.1.
Ед.хр.97. Т. VII. Л.134). 20 октября она сообщала мате¬
ри, что Эммануил был арестован: «Сегодня Эммануил
вышел из-под ареста. Если бы он пришел сюда вчера,
я бы не могла его принять, из-за моего тестя (Д. А. Гурье¬
ва). Я боюсь, что это его п убывание кончится катастро¬
фой, т.к. он слишком много натворил, и нет никого, кто
бы мог его остановить. Если бы он мне устроил здесь сце¬
ну, об этом сгало бы известно иначе, чем если бы это
произошло в Москве. И, подумайте, какой позор»
(ЦГИАМ. Ф. 1843. Оп.1. Ед.хр.101. Л.103-104).
15 декабря 1825 г. Софья Апраксина писала матери
о	событиях, «которые сделают эпоху в нашей жизни».
«Арестовано множество людей, бывших на стороне
восставших. Среди них знаменитый Якубович...» (Ап¬
раксина С. II. 11исьма к родителям // РГАДА. Ф. 1256.
Оп.1. Ед.хр. 1001).
Вскоре стало известно и об аресте Эммануила Сен-
При. 5 января 1826 г. Е.А.Остерман-Толстая писала
Софье Апраксиной: «Это ужасно, что Вы мне рассказы¬
ваете об Эммануиле... Слава Богу, что до сих пор Эмма¬
нуил не был скомпрометирован. Я всегда боялась и до
сих пор боюсь ;т)го сожительства и хозяйства с Якубо¬
вичем» (Остерман-Толстая И.А. Письма к С.II.Ап¬
раксиной // РГБ. ОР. АГ/1 66.15).
21	января брат Софьи Жорж (граф Г.И.Толстой) пи¬
сал матери из Петербурга: «Сен-При в гвардейском кор¬
пусе, но когда суд закончится, его должны через несколько
дней выпустить. Еще не известно, будет ли он исклю¬
чен из гвардии или подаст в отставку. Его дядя Луи
[Людвиг Фра1щевич Сен-При. —А.Г. ], который уехал поза¬
вчера в Париж, говорил о нем лично с Императором и на¬
деется, что немнот смягчил гнев Е.В., очень раздраженного
п[ютив Эммануила. Что касается последнего, единствен¬
но, что ему остается, это отправиться во Францию в тот
же день, как его выпустят, а не на следующий, т.к. если
он это не сделает, то, безусловно, пропадет. Я его видел,
и,	к моему огромному сожалению, нашел его таким же
испорченным как никогда» (Толстой Т.П. Письма
к М.А.Толстой от Георгия Толстого, 1823—1826 // РГАДА.
Ф.1256. Оп.1. Ед.хр.934. № 10).
На допросе А.И.Якубовича один из «Вопросных
пунктов Комитета по делу декабристов» касался Эмма¬
нуила Сен-При: «Вы были в близком знакомстве с Сен-
При; принадлежал ли он к вашему Обществу, и был ли
известен о вашем плане?». Якубович показал: «Я никог¬
да не говорил с ним о сем предмете, и более двух меся¬
цем ней мел никаких (‘ношений, и невидан его. Так же
положительно не знаю находится ли он, или нет в обще¬
стве» (Восстание декабристов. Т.2. С.283, 285).
В пункте № 12 он добавил: «...Играя в разных домах
в малые игры я вовсё время в выигрыше около 4000 р.
[793]

TALON
A-Z
так же выиграл у Преображенского полка Г. Порутчи-
ка Шереметьева вексель на Графа Сен-При в 15.000 р.,
который теперь хранится у Г. Коменданта Петропав¬
ловской крепости» (Там же. С.286). II.В.Шереметев,
домешанный в деле декабристов, был сослан на Кавказ.
0	нем позже хлопотал Грибоедов (см.: Грибоедов А. С.
Поли. собр. соч. Иг., 1017. Т.З. С. 194).
Эммануил после освобождения во Францию не уе¬
хал, а остался в Петербурге. И родственники от него
отступились. 1 октября 1826 г. графиня С.А.Бобрин¬
ская писала мужу в Москву: «Сен-При умирает от го¬
рячки. Его семья его совершенно бросила. Бедный мо¬
лодой человек вынужден продавать свои карикатуры,
чтобы иметь хоть немного денег» (Бобринская С.А.
Письма А.А.Бобринскому // РГАДА. Ф.1412. Бобрин¬
ские. Ои.1. Ед.хр. 115. Оригинал на фр.яз.).
Однако в этом же месяце Эммануил появляется в Моск¬
ве, где и могло произойти его знакомство с Пушкиным.
1	ноября 1926 г. Владимир писал Софье в Петербург:
«Позавчера я видел Эммануила у моей матери [графини
Е.В.Апраксиной. — А.Г. J. Кажется он сегодня уезжает»
(Апраксин B.C. Письма к жене, 1826 // РГБ. ОР.
ЛГ/1 34.7. 11исьмо № 12). В это время, до отъезда в Ми¬
хайловское, Пушкин часто бывал в доме Г.В. и (1C.Ап¬
раксиных на Знаменке, навещая свою приятельницу
княгиню П.С.Голицыну, которая на время ко|м>нацип по¬
длилась с мужем С.С.Голицыным у родителей. Здесь на¬
ходило его сватовство к воспитаннице Апраксиной
С.Ф.Пушкиной (см.: Черейашй. С.355).29ноября 1826г.
Апраксина писала сыну, что «Наташа ско|ю покинет мой
дом» (Апраксина И. В. Письма к сыну В.С.Апраксину //
РГБ. ОР. АГ/1 3.1. Об отношениях Пушкина с Н.С.Голи-
цыной см.: Черейский. С. 111). 2 ноября Владимир опять
писал жене: «Эммануил уехал позавчера. Я его видел толь¬
ко один раз у твоей матери и другой раз в театре» (Апрак¬
син B.C. Письма к жене, 1826 // РГБ. ОР. АГ/1 34.7.
Письмо № 13). Пушкин тоже посещал «открытый дом»
Марьи Алексеевны Толстой в Лавре!т>евском переулке
и был в дружеских отношениях с ее старшими детьми — Ев¬
докией (см.: ПшссеА. 11ушкинская Одесса в письмах гра¬
фини Е.11.Гурьевой (1822—1824). СПб.: Нтака, 1995),
Софьей и особенно с Александром (см.: Черейский. С.437).
В 1828 г. Эммануил Сен-При находился в Италии.
В апреле он .застрелился.
26 апреля 1828 г. Апраксин писал матери: «Вы
должны уже сейчас знать о страшной смерти бедного
Эммануила Сен-При. Это нам причинило ужасную
боль. Моя тетушка [графиня С.В.Строганова. — А.Г. J
особенно не может смириться с видом смерти, который
наложил конец его дням. Безусловно, это ужасно. Со-
дрогаешься при мысли, что ему еще не было двадцати
двух лет» (РГБ. ОР. АГ/1 36.3).
В общем письме П.А.Вяземского и Пушкина
к В.Ф.Вяземской, написанном в Петербурге в конце ап¬
реля 1828 г., II.А.Вяземский так сообщал жене об этом
трагическом событии: «Твой приятель S'-Pries! застре¬
лился; говорят, в Италии, в Риме, в церкви в самое
светлое воскресение. Впрочем эти подробности слухи,
а самоубийство его, кажется, достоверно, по крайней
мере графине Остерман уже объявили о его смерти.
Рассказывают, что он проигрался, другие, что он был
влюблен в Юлию Самойлову, узнал о ее измене и проч.
и проч. Вероятно, всё это шитье но канве; по несчас-
тию канва есть, то есть смерть» (Т.14. С.12—13).
31 мая 1828 г. К.Я.Булгаков писал из Петербурга
брату А.Я.Булгакову в Москву: «Вчера мне сказывали
о	смерти молодого гр. Сен-При, начавшего служить
у нас в лейб-гусарах и. кажется исключенного. Он сын
того, что был губернатором. Во Франции он сватался
за дочь гр. Бутурлина, но нолуча отказ, поехал в Рим.
пришел в Церковь Св.Петра в самую обедню и там за¬
стрелился. Экое неистовство!» (РА. 1903. № 9.
С.	123—124. II.А.Бартенев в примечании указал: «Не
тот ли это граф Сен-При, которого Пушкин упоминает
в Онегине? Несколько его карикатурных рисунков на¬
ходятся в альбоме графа А.А.Бобринского»).
5 июля 1830 г. П.А.Вяземский оставил запись о Сен-
11ри в своей записной книжке, соединив рассказ о его са¬
моубийстве с воспоминанием о его даре карикатуриста:
«Кажется, во Флоренции или другом италианеком городе
после какого-то ночного беспорядка пршшишо было от по¬
лиции не иначе выходить ночью на улицу, как с фонарем.
Молодой St.Priest [Сен-1 |рп | расписал свой фонарь кари¬
катурами городских чиновников и ходил по улицам с этим
транспараном. Он застрелился у себя дома накануне, т.е.
в ночь Светлого воскресения. Утром нашли его на полу,
плавающего в крови, п собаку его. облизывающую кровь
его раны. Самоубийство его не имело явной причины»
(Вяземский. Записные книжки. С. 180).
А.	Глассе
TALON
К числу первоклассных петербургских ресторанов
первого десятилетия XIX в. принадлежал ресторан
«французского подданного» Пьера (Петра) Талона на
Невском проспекте (ныне Невский проспект, 15). По¬
сле отьезда Талона на родину, весной 1825 г., ресторан
Iгерешел Ж. Фильетту.
Рестораны в начале XIX столетия были местом, где
собиралась холостая молодежь, хотя обедать в рсстора-
ции считалось в дворянской среде прегрешением про¬
тив хорошего тона.
Ф.Ф.Вигель писал: «Все еще гнушались площадною,
уличною, трактирною жизнию; особенно молодым лю¬
дям благородно рожденным и воспитанным она стави¬
лась в преступление. Обедать за свои деньги в рестора¬
циях едва ли не* почиталось развратом; а обедать даром
у дядюшек, у тетушек, даже у приятелей, родитель¬
|794|

A-Z
TALON
Полицейский мост на Невском проспекте. (Справа в угловом доме
находился до 1825 г. ресторан Talon). Неизвестный гравер
но рис. М.-Ф. Дамам-Демартре. 1810-е гг. Гравюра
ских, или коротко-знакомых, обязанностию было»
(Ни/ель Ф.Ф. Записки. 4.1— 7. М., 1891. 4.2. С.31).
Молодых людей, желающих бросить вызов «этикет¬
ному обществу», в то время было немало. 11оэтому пер¬
вое посещение юношей ресторана расценивалось как
своего рода боевое крещение.
Т.П.Нассек пишет в своих воспоминаниях: «Юно¬
ше, в первый раз... обедать в ресторане — равняется
первому выезду в собрание шестнадцатилетней барыш¬
ни. танцовавшей до того в танцклассах иод фортепиа¬
но...» (Пассек Т.П. Воспоминания: Из дальних лет.
Т.1-3. СПб.. 1905. Т.1. С.260).
Ресторан Талона посещал определенный круг лиц: «свет¬
ские львы» и «денди». «Когда несколько л ьвов обедают в |х>
сторации — слуги в суетах, хозяин в хлопотах, повар в ог-
чаянье. По принятому однажды правилу, лев не может
ничего хвалить, а если он обедает не в дан; а на наличные
деньги — тоща ничем нельзя угодить ему. Зато, когда у льва
есть деньги — он бросает их без счета — и тогда хозяину есть
из чего и хлопотать!» (Булгарин Ф.В. Очерки русских нра¬
вов. 4.1-6. СПб., 1843. 4.6. С.96-97).
Не случайно Пушкин в строках, посвященных Тало¬
ну, упоминает И.П.Каверина, известного щеголя, ве¬
сельчака, отличавшегося широтой н беспечностью в де¬
нежных делах.
Характерно также, что в числе фирменных блюд ре¬
сторана был «английский ростбиф»:
К Talon помчался: он уверен,
Что там уж ждет его Каверин.
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток,
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
II	Стразбурга пирог нетленный
Меж сыром Лимбургским живым
И ананасом золотым.
(1, XVI, 5-14)
Список фирменных блюд ресторана можно продол¬
жить, если обратиться к черновикам первой главы ро¬
мана «Евгений Онегин»:
Готов <mast> beef окровавленный
Двойной бекас и vinaigrette
(T.6. С.228)
«Двойной бекас» и винегрет — очевидно, эти блюда
входили в меню ресторана Талона.
Поваренные руководства конца XVIII — начала XIX в.
сообщают лишь два способа приготовления бекасов:
в первом случае бекасы со внутренностями жарятся на
вертеле, во втором — начиняются фаршем, приготов¬
ленным из внутренностей.
Определение «двойной» (бекас) в поваренных книгах не
встречается. О каком же тогда «двойном бекасе» идет речь?
Ответ на этот нощим' находим в лекции «О бекасах вообще
|795|

YAM ТЕ
A-Z
п о дупелыннепах в частности» доктора Пуфа (иод этим
именем на страницах «Литературной газеты» с «гаст|юно-
мическими изысканиями» выступал В.Ф.Одоевский):
«Все эти названия: бекасы, дупель, дупелыннепы,
вальдшнепы н кроншнепы — вообще довольно смешанны
и неопределенны: все эти чудные птицы принадлежат
к породе бекасов и отличаются длинными носами; часто,
и просторечий, бекасами назмнают совсем других птиц. Во
французской кухне различаются породы: Wcasse, bccas-
siue, moyenne bccassine, Wcas-seau и другие; по словам
охотников, наши дупелыннепы суть то, что французы на¬
зывают double bdcassine; эти замечания для тех, которые
справляются с французскими кухонными книгами...»
(Литературная газета. 1844. № 35. С.278).
Таким образом, «double l^cassine», если дословно пе¬
ревести с французского, и означает «двойной бекас».
Винегрет — холодное блюдо из овощей, приправлен¬
ных растительным маслом и уксусом.
Примечательно письмо князя П.А.Вяземского
к В .А. Жуковскому, датаронанное 29 января 1833 г.: «Пуш¬
кин был на днях в Академии и рассказывает уморительные
вещи о бесчинстве заседания, — сообщает Вяземский. —
<...> Пушкин балее всего ие довален завтраком, состоя-
нщм из;|урного винегрета для затеки и разных водок. Он
хочет первым предложением своим подать голос, чтобы
наняли хорошего повара н покупали хорошее вино Фран¬
цузское» (Из писем князя II.А.Вяземского к В.А.Жуков¬
скому (1828-1845) // РА. 1900. Кн. I. № 3. С.369).
Винегрет, который входил в меню ресторана Талона,
наверняка имел лучшие вкусовые качества, чем винег¬
рет. предлагаемый в Российской академии.
Интерес Пушкина к гастрономии был искренним
и далеко не поверхностным. Об этом свидетельствуют
и его письма, и поваренные руководства в его библиоте¬
ке, п выписываемые поэтом из разных книг «гастроно¬
мические сентенции», и кулинарные подробности на
страницах романа «Евгений Онегин».
См.также: ПЕТКРЬУРГ.
Лит.: Пох.гебкин В.В. Кушать подано! М.. 1993;Лнв/ичнпьем К.В.
Светским птикет пушкинской поры. М., I!)!)!): Яцевич Л.Г. Пушкин¬
ский Петербург. Л., 1935.
И. В.Лаврентьева
VAN ITЁ
11ервое, что видит читатель после заглавия «Евгений
Онегин. Роман в стихах», — это французский эпиграф,
начинающийся со слов: «Petri de vauile... [Проникну¬
тый тщеславием... ]». Согласно первоначальным пла¬
нам роман должен был открываться другими словами
(см.: Т.6. С.543—544; пер.: С.662), да и первые слова
французского эпиграфа звучали помягче: «Pas enti&re-
ment exempt de vanite... 11 le вполне свободный от тще¬
славия...]» — Т.6. С].544). В конечном счете Пушкин
решил ужесточить эту своеобразную формулу тщесла¬
вия своего героя и к тому же поставить ее в начале
фразы, ибо первые слова книги суть ее камертон.
11ервая строка идущего затем Посвящения «Не мыс¬
ля гордый свет забавить...» заключает в себе отказ Ав¬
тора от тщеславных притязаний ангорского самолю¬
бия. Первая строфа собственно романа («Мой дядя...»
и т.д.) возвращает к эпиграфу уже с точки зрения ге¬
роя: его внутренний монолог свидетельствует о «при¬
вычке равнодушно признаваться в дурных поступках»
(Баевский. С.43), г.е., по свидетельству эпиграфа,
утонченнейшем проявлении тщеславия.
Тема vanite не покидает страниц пушкинского рома¬
на до самого его конца. Автор и дальше подчеркивает
свою неллцеславность: «Живу, пишу не для похвал» (2,
XXXIX. 10). отделяя тщеславие от стремления к заслу¬
женной н высокой славе. Тщеславие — важная пружи¬
на светской любовной интриги: «Сперва тщеславие
кольнем / Надеждой...» (3, XXV, 8—9). Едкие слова
вырываются у Автора в адрес светского тщеславия, вы¬
раженного в «великолепных альбомах» модных дам,
«разрозненных томах / Из библиотеки чертей» (4,
XXX, 3, 1—2: ср.: Т.З. С.63). Сходную природу имеет
тщеславие Зарецкого: «Бывало, льстивый голос света /
В нем злую храбрость выхвалял» (6, V, 1—2). Увы, от
«голоса свела» не свободен п Онегин. Описание его
тщеславных привычек и побед составляет экспозицию
романа, но даже «отстав от суеты» (I. XLV, 2) и повто¬
ряя в этом путь Автора, Онегин остался внутренне за¬
висимым егг «шопота, хохотни глупцов» (6, XI, II).
Пожалуй, свободны от тщеславия в романе лишь Ав¬
тор и его любимая героиня. Об этом свидетельствует ав¬
торское описание* Татьяны на вершине светской славы
(«Без притязаний на успех...» — 8. XIV, 8) и ее собствен¬
ное признание Онегину («Мои успехи в вихре света, /
<...> Члх) в них?» — 8. XLVI, 3, 5). С этой высоты запоз¬
далая любовь Онегина представляется Татьяне разно¬
видностью уапйё — «чувством мелким», зависимым от
«суетной Молвы» (8, XLV, 2). Для подобного суждения
есть веские основания: Татьяна воспринимает Онегина
под знаком любимых им «творений», в которых
...современн ы й человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмерно..,
(7. XXII. 3. 8-12)
Эти «мечтанья», как правило, сопряжены с* тщеслав¬
ной натурой современного героя. Таков Адальф Б.Кон-
стана, чья любовь н|юистекла из тщеславия и. даже сде¬
лавшись истинной страстью, не смогла одолеть мелкой
суетности. Тщеславие надолго сделалось основной пру¬
жиной европейского романа, особенно французского.
Еще нракоу чнгслынща мадам Жанлие признавала, что и
[790]

A-Z
УЛМТЁ
любовь «питается веем тем, что удовлетворяет честолю¬
бию» (Жанлис С.-Ф. Дух г-жи Жанлис, или Изображе¬
ния, характеры, правила и мыели. выбраипыя из всех ея
сочинений, до ныне изданных в свет: 11еревод е француз-
скат: В 2 ч. М.. 1808. 4.2. С.32—33). Нынешние же |м>
машкты. писал 11ушкин, «в сердце человечечлюм е>б|>ета-
ют только две» струны: эгоизм и тщеславие» (Мнение
М.Е.Ле>банова о духе словесности, как иностранной, так
и отечественной, < 183в> // Т. 12. С.70).
Французский ониграф, п|К‘дваряя пушкинский |юман,
задавал ему ев|юпейскую тему в ее выелнем развитии
и в изощренном до парадоксальности психологическом
выражении. Приведем его панннтыо: «Petri de vanitd il
avail encore plus de* cette espdce d’orgueil qui fait avouer
avec la meme indifference les bonnes eomme les mauvaises
actions, suite d’un sentiment de superiority peut-etre imagi-
naire. Tire d’une leltre particulien‘ [Пдюникиутый тщесла¬
вием, он обладал сверх тот еще особенной гордемтью,
которая побуждает признаваться «'одинаковым равноду¬
шием как в своих добрых, так и дурных поступках, —
следствие чувства превосходства, быть может мнимого.
Нз частного пись-на ]> (Т.6. С.2; пер.: €.662).
Смысл эпиграфа, очевидно, может быть точнее понят,
если иметь в виду контекст, из которот е)н вырван, ведь
всякий .’>ниграе|> хранит в себе1 память о «родных стенах».
Между тем принято считать, что «автор текста эпигра-
ера — Пушкин» (Лотман. Статьи. С.545). Более
<хто|южно выразившийся В.В.Набоков («цитата вымыш¬
ленная, не» крайней мере в ее окончательном аферисти-
чее*ке>м виде») отметил как возможный источник кишу
1ЕМальбранша «Разыскания истины» (1674—1675), где*
вет|>ечается следующий пассаж: «11охваляющиеся ставят
себя... выше друтих... Но еще бехлеч* изощренный вид
тщеславия... ешисывагь елюи недехтатки... Когда Мон-
тень себя ехуждает, он кажется мне еще более гордым
и тщеславным, чем кемда хвалит себя; ве*,ль удовлетворение
тщеславия за счет еч>бетвенных недостатков свидегельет-
вует е> нестерпимой гордости...» Другой иеточник цитаты,
не) предположению Набокова, — дискуссия о Руссо, авто¬
ре «Исповеди» и, в частности, рассуждение Э.Бёрка
17!) I г. е> Руечч) как «основателе философии тщеславия»:
«Сумасбродное' тщеславие... побудило его... опублико¬
вать сумасбродное признание своих слабостей... п искать
славы иного |юда, разгласив свои низкие и темные норо-
ки» (Набоков. KoMvwumapuu. С.86, 87).
Недавно была обнаружена текстуальная близость пуш-
кинелюго оииграеричечлччно «часпюго письма» к 50-му
письму президентши де Ту рвель виконту де Вальмону из
романа I II. де Лакло «Опасные связи» (1782): «Я необла-
даю тщеславием, в кагором упрекают мой пол; еще
в мелп.шей степени я обладаю той ложной ск|к>мн<нтые>.
которая является всего лишь утонче'шюй гордостью» (см.:
Артиьд В.II. Избранное — 60. М., 1007. С.745—746).
11рямем‘ воздействие «Oi iae л 1ых связей» на автора «Евгения
Онегина»врядли ме>жетбытьоспо|)ено (см^ШВМ). но
еще важней? воздействие опех^х'дехшннем*, поскольку ро¬
ман Лакло вместе с «Заблуяедениями сердца и ума»
К.-П.-Ж. де Кребийона (сына, 1736—1738) и «11охояеде-
ниями кавалера Фобласа» Луве де Кув|М‘ (1787—1790)
положили начало той теме тщеславной личности, что
впемледетвии етехль разбилась в ен|юне‘йской литературе.
I	[ушкинский ;шн1рае|), таким образом, можно соот¬
нести с разными источниками: мысль, в нем выражен¬
ная, со времен Монтеия и Мальбранша стала достаточне)
ходовой, она, что называется, носилась в воздухе эпо¬
хи. В этой свяли не лишены основательности и наблю¬
дения. сделанные B.C.Баевским (см.: Баевский.
С.43—44) над письмами самого Пушкина.
В преддверии работы над «Евгением Онегиным», всен-
тяб[Х'—октябре 1822 г., Пушкин написал брату письме)
по-ерранцузеки, выражающее жизненную филенчкрпю
тогдашнего «демоиическеих» периода. В числе друтих ечни*-
тов старший брат рекомендовал младшему никогда не скры¬
вать изьянов свех;го благачхтояния: «... It* tynisme1 dans
son aprete en imj)ose a la Irivolitd ele I’opinion, an lieui que1 le's
petites friponneries de la vanite nous rendent ridicules et
meprisablcs [...цинизм своей резкехтью импонирует сует¬
ному мнению света, между тем как мелочные' ухищре-ния
тщеславия делают человека смешным и достойным и|х‘-
зренпя]» (Т. 13. С.50; пер.: С.524). Как видим, будулций
автор «Евгения Онегина» и сам налагал тогда, m ix* тщесла-
вие, укрупняясь и объединяясь с на|Х)читым цинизмом,
выглядит предпочтительнее или хотя бы импозантнее.
Иное отношение к этой мые ли, зерну онегинского эпи¬
графа, мы находим в набрех'ке письма 11у шкина к неизве¬
стному алресату (ве(.{можно, А.Н.Раевскому) 15—22 еж-
тября 1823 г., т.е. когда заканчивалась работа нал iiepiioii
главой «Евгения Онегина»: «...je1 пе> suis pas votre dupe,
aimable Job letvelae'e, je vois votre vanite e‘t votre faible
a travel’s I’affectation ele votre cynisme... [...вы меня не' по¬
ведете, милейший Иов Ловелас; я вижу ваше тщеславие
и ваше слабое место под напускным цинизмом... ]» (Т. 13.
С.71; пер.: С.526). Очевидно, в письме «Иова Ловелаезд»
Пушкин нашел то, что он год назад рекомендовал брату,
но теперь в его глазах тщеславие остается тем же тщесла¬
вием и «слабым местом» даже под маской цинизма.
Этог смысловой сдвиг в двух е[)ранцузских письмах
Пушкина на тему vanitd говорит е> нережилой им духов¬
ной эвехлюции. Два приведенных письма бшмрафически
е>брам.1яюг иервуло главу |юмана. Тщеславие, очевидно,
было нравственной проблемой для самого Пушкина, раз-
решение ее стало одним из творческих импульсов, при¬
ведших к возникновению замысла «Евгения Онегина»,
где1 эта проблема «современного человека» должна была
разрешиться сходным обра.юм.
В.Л. Викторович
W.SCOTT - см.; ВАЛЬТЕР СКОП
17971

-	■■	S

УКАЗАТЕЛЬ СЛОВАРНЫХ СТАТЕЙ
Л
ЛАВКИ
ЛАВРЫ
ЛАДЬЯ - см.: ШАХМАТНАЯ
ДОСКА
ЛАКЕИ
ЛАМПАДА
ЛАНДЫШ
ЛАНИТЫ
ЛАНЬ
ЛАПОТЬ
ЛАРИН - см.: ДМИТРИЙ
ЛАРИН
ЛАРИНА ОЛЬГА-см.:
ОЛЬГА ЛАРИ НА
ЛАРИНА ТАТЬЯНА-см.:
ТАТЬЯНА ЛАРИНА
ЛАРИНА РАСНЕТТЕ
ЛАРИНЫ
ЛАТЫНЬ
ЛАФОНТЕН
ЛЬЫ
ЛЕВШИН
ЛЕД
ЛЕКАРИ-см.: ВРАЧИ
ЛЕКСИКОН
ЛЕЛЬ
ЛЕН
ЛЕНОРА
ЛЕНСКИЙ ВЛАДИМИР-см.:
ВЛАДИМИР ЛЕНСКИЙ
ЛЕНАЖ
ЛЕТА
ЛЕТНИЙ САД
ЛИВРЕЯ
ЛИЛЕЯ
ЛИМОН
ЛИНАР
ЛИРА
ЛИТВА
ЛИЦЕЙ
ЛОВЛАС
ЛОЖА
ЛОКОН
ЛОМБЕР
ЛОМОНОСОВ
ЛОНДОН
лоно
ЛОРД
ЛОРНЕТ
ЛУДОВИК (ЛЮДОВИК) XIV
ЛУКЕРЬЯ ЛЬВОВНА
ЛУНА
ЛУЧИНКА
ЛЬВЫ
ЛЮБОВНИК,
ЛЮБОВНИЦА
ЛЮБОВЬ
ЛЮБОВЬ ПЕТРОВНА
м
МАГАЗИНЫ МОДЫ
МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ
МАГНЕТИЗМ
МАДОНА-см.:
ВАНДИКОВА МАДОННА
МАДРИГАЛ
МАЗУРКА
МАКАРЬЕВ
МАЛЕК-АД ЕЛЬ
МАЛИНА
МАЛИНОВЫЙ БЕРЕТ — см.:
БЕРЕТ
МАЛОЙ - см.: ДОБРЫЙ
МАЛОЙ
«МАЛЬВИНА»
МАЛЬФИЛАТР - см.:
MALFII.ATRF.
МАЛЬЧИК. МАЛЬЧИШКИ
МАМИНЬКА, МАТЬ
МАНЕЖНЫЙ ХЛЫСТИК
МАНЗОНИ
МАНТИЯ
МАРМОНТЕЛЬ
МАРТЫН ЗАДЕКА
МАСКА, МАСКАРАД
МАСЛЕНИЦА
МАТЮРИН-см.: МЕЛЬМОТ
МАШУК
МЕДАЛЬ - см.:
ОЧАКОВСКАЯ МЕДАЛЬ
МЕДВЕДЬ
МЕЛЬМОТ
МЕЛЬНИЦА
МЕЛЬПОМЕНА
МЕРКАНТИЛЬНЫЙ ДУХ
МЕСЯЦ-см.: ЛУНА
МЕХАНИЗМ - см.: СТИХОВ
РОССИЙСКИХ
МЕХАНИЗМ
МЕХАНИК
МЕЧТА, МЕЧТАТЕЛЬ
МИЛЬОННАЯ
МИТРИДАТ
МИЦКЕВИЧ
МОДА
МОДНАЯ ЖЕНА
МОИ НА
МОЛДАВА11
МОЛДАВИЯ - см.:
БЕССАРАБИЯ
МОНАСТЫРИ
МОНАХ - см.: ЧЕРНЫЙ
МОНАХ
МОРАЛИ
МОРАЛЬ
МОРЕ
МОРФЕЙ
МОСКВА
МОСКВИЧ
МОСКОВСКАЯ КУЗИНА
МОСТ, МОСТИК, мосток
МОСЬКА
МОТЫЛЕК
моэт
МУЖИКИ
МУЗЫ
МУНДИР
МУРАВЬЕВ
МУСУЛЬМАН
МУХИ
II
НАДПИСЬ
НАЗОН -см.: ОВИДИЙ
НАЛИВКА
НАПЕРСНИЦА
НАПОЛЕОН
НАСЛЕДНИК,
НАСЛЕДСТВО
НАХАЛ - см.:
ПЕРЕКРАХМАЛЕННЫЙ
НАХАЛ
НЕБОСКЛОН
НЕВЕЖДА
НЕГА
НЕГОДОВАНИЕ
(НЕГОДОВАНЬЕ)
НЕГОЦИАНКА МОЛОДАЯ
НЕДОБРОХОТСТВО
НЕККЕР-см.: NECKEK
НЕЛЮДИМ
НЕМЕЦ
НЕРЕИДА
НИЖНИЙ НОВГОРОД
НИМФА
IIIIIIA ВО РОНСКАЯ
НИТЬ
НОВИЗНА-см.: СТАРИНА
и НОВИЗНА
НОЖКА
НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЙ
РОМАН
НЯНЯ
О
ОБЕД
ОБЖОРА
ОБЛАТКА
ОБЛУЧОК
ОБОЗ
ОЬОИ
ОБРОК
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНЬЕ
ОВИДИЙ
ОГНИ
ОГОРОД
ОДА
ОДЕССА
ОЗЕРОВ
ОКНО
ОКОВЫ
ОКТАВА
ОЛИГАРХИЧЕСКИЕ
БЕСЕДЫ
ОЛЬГА ЛАРИНА
ОПЕРА
ОРЕЛ ДЕРЖАВНЫЙ
ОРФЕЙ
ОСТОВ
ОТЕЦ
ОТКУПЩИК
ОТОН
ОТРЫВКИ
ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ
ОНЕГИНА
ОТСТУПЛЕНИЯ
ОТШЕЛЬНИК
ОХТИНКА
ОЧАКОВСКАЯ МЕДАЛЬ
ОЧКИ
II
ПАДИ!
ПАНТАЛОНЫ
ПАНФИЛ ХАРЛИКОВ
ПАРАЛИЧ
ПАРИЖ
[799]

УКАЗАТЕЛЬ СЛОВАРНЫХ СТАТЕЙ
ПАРИК
IIAPKET
ПАРНИ
ПАРОДИЯ
ПАРТЕР II КРЕСЛА
ПЕВЕЦ
ПЕДАНТ, ПЕДАНСТВО
ПЕЛАГЕЯ НИКОЛАВНА
ПЕНАТЫ
ПЕНИ
ПЕРЕДНЯЯ (ПРИХОЖАЯ)
ПЕРЕКРАХМАЛЕННЫЙ
НАХАЛ
ПЕРИНЫ
ПЕРО
ПЕРСИ
ПЕРСТЫ
ПЕСНЯ (ПЕСЕНКА)
ПЕСНЯ (ПЕСНЬ)
ПЕСНЯ ДЕВУШЕК
ПЕТЕРБУРГ
ПЕТРАРКА
ПЕТРИАДЫ
ПЕТРОВСКИЙ ЗАМОК
ПЕТУШКОВ
ПЕЧАЛЬ
ПЕЧАТЬ
ПЕЧЬ
ПИИТ (ПОЭТ)
ПИЛИГРИМКА
ПИР
ПИРОГ
ПИРЫ
письмо
ПЛАН - см.: ФОРМА
11ЛАНА
11	ЛАТОК
ПЛАЩ
ПЛОДЫ НАУК
ПЛОШКА
ПОВЕСА
ПОВЕСТЬ
ПОВОД
ПОГРЕБ
IЮДАГРА
ПОДБЛЮДНЫ ПЕСНИ
ПОДКОВА
ПОДНОС
ПОДРАЖАНЬЕ
I	ЮДЪЕЗД
ПОЖАР
ПОКОЙ
покой. покои
пол
ПОЛИНА
полк
ПОЛКА
ПОЛКОВНИК
ПОЛОВИНА
ПОЛУ ЖУРАВЛЬ
II	ПОЛУ-КОТ
ПОЛУНОЧНЫЕ ДОЗОРЫ
ПОМЕЩИК
ПОРА МЕЖ ВОЛКА
И СОБАКИ
ПОРОК
ПОРОХ
ПОСАД
ПОСЕЛЯНИН - см.:
СЕЛЯНИН
ПОСЛАННИК
ПОСОХ
ПОТЕМКИН
ПОХОД
ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИН
ПОЧЕЧУЙ
ПОЧТА, ПОЧТОВЫЕ
ПОШЛИНА
ПОЭЗИЯ
ПОЭМА
ПОЭТ-см.: ПИИТ
ПОЯСОК ШЕЛКОВЫЙ
ПРАДЕДЫ
ПРАДТ
ПРАЗДНИК
ПРАЗДНОСТЬ
ПРАРОДИТЕЛЬНИЦА ЭВА
ПРАСКОВЬЯ
ПРЕДАНЬЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
ПРЕДРАССУДОК,
ПРЕДРАССУЖДЕНИЕ
ПРЕЙСКУРАНТ
ПРИАМЫ -см.:
ДЕРЕВЕНСКИЕ ПРИАМЫ
ПРИВИДЕНИЕ
ПРИКАЗЧИК
ПРИЛИЧИЕ
ПРИМЕТА
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИНОШЕНЬЕ
ПРИРОДА
ПРИХОЖАЯ - см.:
ПЕРЕДНЯЯ
ПРИЧУДА. ПРИЧУДНИЦА
ПРИЯТЕЛЬ — см.: ДРУГ,
ДРУЗЬЯ (ПРИЯТЕЛЬ)
ПРОБКА
ПРОГОНЫ
ПРОЗА
ПРОЛАСОВ
ПРОПОВЕДЬ
ПРОСВЕЩЕНИЕ
(ПРОСВЕЩЕНЬЕ)
ПРОСТОЛЮДИНЫ
ПРОСТОРЕЧИЕ
ПРОСТОТА
ПРОТИВОРЕЧИЯ
ПРЯНИК
ПСАРНЯ
ПСЫ - см.: СОБАКИ, ПСЫ
ПУСТЯКОВ, ПУСТЯКОВА
ПУТЕШЕСТВЕННИК
ЗАЛЁТНЫЙ
ПУТЕШЕСТВИЕ
ПУТЕШЕСТВИЕ ОНЕГИНА -
см.: ОТРЫВКИ
ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ
ОНЕГИНА
ПУЧОК ЗАРИ
ПУШКА ЗОРЕВАЯ
ПЫХТИИ
пяльцы
р
РАБ
РАДОСТЬ
РАЕК
РАЗВРАТ
РАЗГОВОР
РАЗЛУКА
РАЗНОСЧИК
РАЗЪЕЗД
РАЙ
РАСИН
РАССКАЗ
РАСТОЧИТЕЛЬ
РАСХОД-см.: ТЕТРАДЬ
РАСХОДА
РАУТ
РЕВМАТИЗМ
РЕВНОСТЬ
РЕГУЛ
РЕСТОРАТОР-см.: ОТОН
РЕЧИТАТИВ
РЕЧЬ БОГОВ
РИЗА
РИФМА
РИЧАРДСОН
РОБЕРТ — см.: ВИСТ
РОГОНОСЕЦ ВЕЛИЧАВЫЙ
РОЖЕСТВО
РОЖОК
РОЗЫ
РОМ
РОМАН
РОМАН В СТИХАХ
РОМАНТИЗМ
РОМУЛ
РОССИНИ
РОССИЯ, РУСЬ
РОТНЫЙ КОМАНДИР
РУСАЛКА - см.:
ДНЕПРОВСКАЯ РУСАЛКА
РУСЛАН - см.: ДРУЗЬЯ
ЛЮДМИЛЫ И РУСЛАНА
РУССКАЯ ХАНДРА-см.:
АНГЛИЙСКИЙ СПЛИН
и РУССКАЯ ХАНДРА
РУССО
РЫСЬ
РЮМКИ
с
САБЛЯ
САД
САДИ
САДЫ ЛИЦЕЯ
САЖЕНЬ
САЛАЗКИ
САЛГИР
САМ БОЛЬШОЙ
САМ-ДРУГ
САМОВАР
САН
САНИ, САНКИ
САТАНА - см.: БЕС
САТИРА
САТИРИК
СБОГАР
СВАДЬБА
СВАХА
СВЕКРОВЬ
СВЕТ
СВЕТЛАНА
СВЕТСКАЯ ЧЕРНЬ
СВЕЧИ
СВОБОДА(ВОЛЬНОСТЬ)
СВОЯ СЕМЬЯ
СВЯТАЯ ВОДА
СВЯТКИ
СЕДОЙ КАЛМЫК
СЕЙ
СЕКУНДАНТ-см.: ДУЭЛЬ
СЕЛИНА
СЕЛЯНИН, ПОСЕЛЯНИН
1800]

УКАЗАТЕЛЬ СЛОВАРНЫХ СТАТЕЙ
СЕМЕН ПЕТРОВИЧ
СЕМЕНОВА
СЕМИНАРИСТ В ЖЕЛТОЙ
ШАЛЕ
СЕМЬЯ, СЕМЕЙСТВО
СЕН-ПРИ - см.: ST. PRIEST
СЕНЕКА
СЕНИ
СЕНОКОС
СЕРЖАНТ-ем.: ГВАРДИИ
СЕРЖАНТ
СИРЕНЫ -см.: КУСТЫ
СИРЕН
СКАЗКА
СКАМЬЯ, СКАМЕЙКА
СКОТИНИНЫ
СКОТНЫЙ ДВОР
СКОТТ - см.: ВАЛЬТЕР
СКОТТ
СКРЫИКИ
СКУКА
СЛАВЯНИН
СЛИВКИ
СЛОВ модных полный
ЛЕКСИКОН - ем.:
ЛЕКСИКОН
СЛОВАРЬ-см.:
АКАДЕМИЧЕСКИЙ
СЛОВАРЬ
СЛОГ
СМЕРТЬ
СМИТ-см.: АДАМ СМИТ
СМОРОДИНА
СНЫ
СОБАКИ, ПСЫ
СОБРАНЬЕ
СОВЕТНИК
СОН ТАТЬЯНЫ
СОСЕД, СОСЕДКА
СОСУД КЛЕВЕТНИКА
СОЧЕЛЬНИК
СПЛЕТНЯ,СПЛЕТНИК
СПЛИН - см.:
АНГЛИЙСКИЙ СПЛИН
и РУССКАЯ ХАНДРА
СТАИ ГАЛОК НА КРЕСТАХ
СТАКАН
СТАЛЬ
СТАНЦИЯ
СТАРИНА и НОВИЗНА
СТЕРН
СТИХ
СТИХОВ РОССИЙСКИХ
МЕХАНИЗМ
СТИХОТВОРЕНИЕ
СТИШКОВ
ЧУВСТВИТЕЛЬНЫХ
ТЕТРАДЬ
СТОЛБИК С КУКЛОЮ
ЧУГУННОЙ
СТОЛИК ВОЩАНОЙ
СТОЛОВАЯ
СТОЛЫ ЗЕЛЕНЫЕ
СТРАЗ БУРГА ПИРОГ
СТРАСТЬ
СТРОКА
СТРОФА
СУДЬБА
СУНДУК
СУПРУГ. СУПРУГА
СЦЕПА
СЧАСТЬЕ / БЛАЖЕНСТВО
СЫР ЛИМБУРГСКИЙ
т
ТАБУН БРАКОВАННЫХ
КОНЕЙ
ТАВРИДА
ТАЛИЯ
ТАМБОВ
ТАТАРЫ
ТАТЬЯНА ЛАРИНА
ТАФТА
ТВЕРСКАЯ
ТЕАТР
ТЕЛЕЖКА
ТЕЛОГРЕЙКА
ТЕРЕК
ТЕРПСИХОРА
ТЕТКА, ТЕТУШКА
ТЕТРАДЬ РАСХОДА
ТИССО
ТИШИНА (ТИШЬ)
ТОВАР
ТОЛСТОЙ
ТОП - см.: БОВА
ТОРКВАТО
ТОРКВАТОВЫ ОКТАВЫ -
см.: ТОРКВАТО, ОКТАВА
ТОСКА
ТРАГЕДИЯ
ТРАКТИР
ТРАПЕЗА
ТРЕПАК
ТРИ С ПОЛТИНОЙ
ТРИКЕ
ТРОИЦА
ТРОЙКА
ТРУБА. ЛИЧИНА
И КИНЖАЛ
ТРУБКА
ТРУБКИ ЦАРЕГРАДА
ТРУД
ТРЮФЛИ
ТУЗ
ТУЛУП
ТУМАНСКИЙ
ТЩЕСЛАВИЕ - см.: VAN ITЁ
ТЯЖБА
У
УБОРНАЯ
УДИЛА
УЕДИНЕНЬЕ
(УЕДИНЕНИЕ)
УЕЗД
УЗДА
УЛАН
УМ
УНЫНИЕ
УПРАВИТЕЛЬ
УПРЯЖЬ
УРНА
УСТРИЦЫ
УСЫ
УХАБ
Ф
ФАГОТ
ФАКЕЛ
ФАРАОН
ФАРМАЗОН
ФАРФОР
ФЕБ-см.: АПОЛЛОН
ФЕДОРА
ФЕДРА
ФЕОКРИТ
ФИЛИПЬЕВНА
ФИЛЛИДА
ФИЛОМЕЛА
ФИЛОСОФ
ФИЛОСОФИЧЕСКИЕ
ТАБЛИЦЫ
ФИНЛЯНДИЯ
ФИНМУШ
ФИЯЛ
ФЛАМАНДСКОЙ ШКОЛЫ
ПЕСТРЫЙ СОР
ФЛЕЙТА
ФЛЕР
ФЛОРА
ФЛЯНОВ
ФОБЛАС
ФОНАРИ
ФОНВИЗИН
ФОНТАН БАХЧИСАРАЯ -
см.: БАХЧИСАРАЙ
ФОНТЕНЕЛЬ
ФОРМА ПЛАНА
ФОРРЕЙТОР
ФОРТУНА
ФРАК
ФРАНТ-см.: ВОЕННЫЕ
ФРАНТЫ, DANDY
ФРАНЦУЗ
ФРЕЙШИЦ
ФУФАЙКА
X
ХАЛАТ
ХАЛДЕЙСКИЕ МУДРЕЦЫ
ХАРИТОНИЙ
ХАРЛИКОВ - см.: ПАНФИЛ
ХАРЛИ КС) И
ХВАТ
ХЕРУВИМ-см.: ВЕРБНЫЙ
ХЕРУВИМ
ХИЖИНА
ХЛЕВ
ХЛОП - ем.: БОВА
ХОЛОД - ем.:
КРЕЩЕНСКИЙ ХОЛОД
ХОРЕЙ - ем.: ЯМБ
и ХОРЕЙ
ХОРОВОД
ХОРЫ
ХРАМ КИПРИДЫ
ХРАНИТЕЛЬ-см.: АНГЕЛ-
ХРАНИТЕЛЬ
ХРУСТАЛЬ
Ц
ЦАРЕГРАДСКИЕ БЕРЕГА
ЦВЕТНИКИ
I	(ВЕТОК - ем.:
ДВУХ УТРЕННИЙ
ЦВЕТОК
ЦЕВНИЦА
ЦЕЛЬНЫЕ ОКНА
ЦЕНЗУРА
ЦЕРКОВЬ, ЦЕРКВИ
ЦЕХ ЗАДОРНЫЙ
ЦИКЛОПЫ
ЦИМЛЯНСКОЕ
ЦИРЦЕЯ
ЦИЦЕРОН
[801 |

УКАЗАТЕЛЬ СЛОВАРНЫХ СТАТЕЙ
Ч
ЧАДАЕВ
ЧАЙ
ЧАЙНИК-см.:
КИТАЙСКИЙ ЧАЙНИК
ЧАЛЫЕ ЛОШАДИ
ЧАХОТКА
ЧЕЛО
ЧЕЛЯДЬ
ЧЕПЕЦ
ЧЕРКЕС
ЧЕРНИЛА(ЧЕРНИЛ Ы)
ЧЕРНЫЙ МОНАХ
ЧЕРНЬ — см.: СВЕТСКАЯ
ЧЕРНЬ
ЧЕРТОГ
ЧЕСТЬ
ЧИЛЬД ГАРОЛЬД
(ЧАЙЛЬД ГАРОЛЬД,
CHILD-IIAROLD)
ЧИНЫ
ЧИТАТЕЛЬ
ЧОРТ (ЧЕРТ)
ЧТЕНЬЕ(ЧТЕНИЕ)
ЧУВСТВО
ЧУДАК
♦ЧУЖОЙ толк»
ЧУМА
ш
ШАЛЬ
ШАМПАНСКАЯ БУТЫЛКА
ШАМФОР
ШАТОБРИАН
ШАХМАТНАЯ ДОСКА
ШАХОВСКОЙ
ШВЕЙЦАР
ШЕКСПИР
ШИЛЛЕР
ШИШКОВ
ШЛАФОР
ШЛЯПА
ШОМПОЛ
ШОССЕ
ШПИЦ
ШПОРЫ
ШУБА
ШУТ ПЕЧАЛЬНЫЙ
Щ
щи
э
ЭВА - см.:
ПРАРОДИТЕЛЬНИЦА
ЭВА
ЭГОИЗМ
ЭКЛОГА
ЭКОНОМ
ЭЛЕГИЯ
ЭЛЬВИНА
ЭОЛ
ЭПИГРАММА
ЭПИГРАФ
ЭПИКУРЕЙЦЫ
К)
ЮВЕНАЛ
ЮЛИЯ ВОЛЬМАР
ЮНОШИ - см.: АРХИВНЫ
ЮНОШИ
Я
языков
ЯМБ и ХОРЕЙ
ЯМСКАЯ КАРЕТА
ЯМЩИК
ЯРМАНКА НЕВЕСТ
ЯЩИК
A—Z
АВВЁ
ANNETTE
BEEFSTEAKS
BELLE NINA
BENEDETTA
CHILD HAROLD - см.:
ЧИЛЬД ГАРОЛЬД
DANDY
ENTRECHAT
GUILLOT — см.: ГПЛБО
IDOL MIO
MADAME
MALFIIATRE
MONSIEUR
NECKER
NINA-cm.: BELLE NINA
PACHETTE- см.: ЛАРИНА
PACHETTE
PRIMA DONA
ROAST BEEF (ROST-BEEF)
ЗТАЁЕ - см.: СТАЛЬ
ST. PRIEST
TALON
VAMTE
W.SCOTT - см.: ВАЛЬТЕР
СКОТТ

0-58 Онегинская энциклопедии: В 2 т. Т.Н. JI—Я; A—Z / Под общ. ред. Н.И.Михайловой; Сост.
Н. И. Михайлова, В.А.Кошелев, М.В.Строганов. — М.: Русский путь, 2004. — 804 с., ил.
ISBN 5-85887-156-9
Задуманная как «собранье пестрых глав», книга для чтения, адресованная п специалистам,
и широкому кругу читателей, «Онегинская энциклопедия» объединяет статьи разных
жанров: небольшие научные исследования п комментаторские статьи, литературные эссе
и краткие пояснения к тексту пушкинского романа.
От созданных раннее комментариев к «Евгению Онегину» энциклопедия отличается не
только принципом организации, но и широтой охвата материала, установкой на моногра-
фичность в отдельных статьях, что позволило в какой-то мере приблизиться к новому
постижению романа, выявить белые пятна в его изучении.
ББК 83.3 (2 Рос) 1

Онегинская энциклопедия
Мод общ. ред. II.И.Михайловой
Т.Н. Л-Я; A—Z
Художественный редактор: И. II.Семенов
Технический редактор: Т.Л. Белкина
Компьютерная верстка: А.А.Замуруев
Компьютерный набор: И.Л.Белкина, Н.11 .Левана
Корректоры: Ф.Я.Бунмшер, О.А. Савичева
ЛР№ 040399 от 03.03.98
I	(одписано в печать 22.12.2003
Формат 84 х 108/16
Бумага о<|>сетная и мелованная. Печать (к|к*етная
Заказ № 2521
Тираж 3000 экз.
ЗАО «Издательство “Русский путь”»
109004, Москва, ул. Нижняя Радищевская, д. 2, стр.
Тел. (095) 915-10-47. E-mail: info@rp-nel.rn.
Сайт: www.rp-net.ru
Отпечатано в ОАО «Типография «Новости»
105005, Москва, ул. Фридриха Энгельса, д. 46
Тел. (095) 265-54-07