I
S
S
N
0
2
3
5
—
1
4
1
2

«АВОТС» («РОДНИК») ЛИТЕРАТУРНО-ХУДО­
ЖЕСТВЕННЫЙ И ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕ ­
СКИЙ ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ЖУРНАЛ ДЛЯ М О ­
ЛОДЕЖИ НА ЛАТЫШСКОМ И РУССКОМ
ЯЗЫКАХ. ИЗДАНИЕ СОЮ ЗА ПИСАТЕЛЕЙ ЛАТ­
ВИИ. ВЫХОДИТ С ЯНВАРЯ 1987 ГОДА.
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
АЙВАРС КЛЯВИС
(главный редактор)
ЯНИС АБОЛТИНЬШ
ВИЛНИС БИРИНЬШ
(ответственный секретарь)
ИЛМАРС БЛУМБЕРГС
ГУНТАРС ГОДИНЬШ
(редактор отдела)
МАРИС ГРИНБЛАТС
ЭДВИНС ИНКЕНС
ВЛАДИМИР КАНИВЕЦ
(заместитель главного редактора)
АЛЕКСАНДР КАЗАКОВ
ПЕТЕРИС КРИЛОВС
ЮРИС КРОНБЕРГС
АНДРЕЙ ЛЕВКИН
(редактор отдела)
ЯНИС ПЕТЕРС
АДОЛЬФ ШАПИРО
ВИЕСТУРС ВЕЦГРАВИС
ИМАНТС ЗЕМЗАРИС
РЕДАКТОРЫ:
ЕКАТЕРИНА БОРЩОВА
ЛАЙМА ЖИХАРЕ
ЕЛЕНА ЛИСИЦЫНА
НОРМУНДС НАУМАНИС
ЭВА РУБЕНЕ
КОНСУЛЬТАНТ ПО поэзии
АМАНДА АЙЗПУРИЕТЕ
КОНСУЛЬТАНТ ПО ПРОЗЕ
АЙВАРС ТАРВИДС
КОРРЕКТОР
ЛИЛИЯ КРУГЛИКОВА
ПЕРЕВОДЧИК
АНТА СКОРОВА
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР
НОМЕРА
НОРМУНДС НАУМАНИС
ТЕХНИЧЕСКИЙ РЕДАКТОР
ИНАРА ЮРЬЯНЕ
-------------------------------------
ЛИТЕРАТУРА
Гунтис Берелис. «Писатель. Слова» (1)
Петерс Бруверис. Стихи (12)
Игорь Померанцев. Рассказы (14)
Владимир Аристов. Стихи. (26)
Игорь Клех. Рассказы (28)
Николай Зеров. Стихи (30)
-----------------------------------------
КУЛЬТУРА
Вильгельм Михайловский. «Группа «А»
Латвия» (32)
Гунар Янайтис. Интервью в Калифорнии
с Гвидо Аугустом (44)
Юрис Стренга
«Don't Worry! Be Happy!» (49)
----------- --------------------
ПУБЛИЦИСТИКА
Бруно Коппитерс. «Пацифистские секты,
большевики и право на отказ от
воинской службы» (53)
Юрий Кагарлицкий. «Оксюморон» (59)
Юрий Дружников. «Вознесение
Павлика Морозова» (62)
Гагик Карапетян.
«А. Манучаров — К. Майданюк:
Дуэль «эпохи перестройки»?» (66)
-------------- -- ---------------------Л ИТЕ Р АТУ Р А
Михаил Дорошенко.
«Сцены из старинной жизни» (72)
Рукописи принимаются отпечатанными на
БРАКОВАННЫЕ ЭКЗЕМПЛЯРЫ ПРОСИМ ОТСЫЛАТЬ В ТИПОГРА-
машинке в двух экземплярах, не рецен-
ФИЮ (АДРЕС см. НИЖЕ). РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛЫ НЕ ВЫСЫЛАЕТ,
зируются и не возвращаются.
Сдано в набор 9.08.90. Подписано в печать 25.09.90. Л -000053 . Формат 60X90/8. Офсетная бумага No 1, 2. Офсетная печать. 10-|-0,5
уел. печ. л., 21,5 уч. л. отт ., 13,8 уч.-изд. л. Тираж 140 000 (на латышском языке 87 000, на русском языке 53 000). Номер заказа 1296.
Цена 50 коп. АДРЕС РЕДАКЦИИ: 226081, РИГА, БАЛАСТА ДАМБИС, 3. АБОНЕНТНЫЙ ЯЩИК 35. ТЕЛЕФОНЫ: гл. редактор 224166:
зам. гл . редактора 224100; отв. секретарь, техн. редактор 225654; редактор отделов прозы, поэзии, культуры, публицистики 229743;
консультант прозы и поэзии 227208; художник 210030. Отпечатано в типографии Издательства ЦК КП Латвии, 226081, Рига, Баласта дамбис, 3.

ГУнтис
I
------------
. . . ос обенно ранним утром, когда еще невменяемый
пробираешься по лед яно му полу на кухню, варить коф е . . .
жалкая, голая лампочка болтае тся на конце шнура над ку ­
хонным столом , совершен но как у оди но кого пропойцы, пич­
кает глаза бесстыдно прямым светом, наглядно, что ли, у т ­
ве рждая, что вот она-то свет и есть, употр ебляетс я
который в хозяйстве и нигде кроме . . . кажется, что «рань­
ше» и «теперь» вовсе не пара точек внутри од ного потока,
но две вещи со верш ен но отдель ные, о тдаленные настолько,
что тщетно и пытаться устан овить с вязь м ежду ними. Да
бог с ним, с утром, по утрам человек к укреплению отно ше ­
ний с действительностью не подготовлен еще: еще и себя са­
мого он воспринимает разрозненно и невнятно, не в состоя­
нии сладить с хаотичными и самовольными приступа­
ми воспоминаний — точно так ж е, как н ево змо жн о управ­
лять своим телом едва проснувшись — куда у ж тут сводить
накопившиеся за вечность счеты с дейс твительность ю, д а и
позже — дом прогрелся, душа разогрелась — настроившись
на дневные труды, все равно чувствую, что мысли упорно
льнут к двум словам: «раньше» и «теперь» и всё ищут
э тот перелом, эту точку, в которой «раньше» превра­
щается в «теперь», ведь различие эт о настолько уязвляю ­
щее, что перело м быть об я за н — и начали ведь развиваться
и з како й-то точки те пустоты, которые я с таким удоволь­
ствием сооружаю в себе. Это, в общем, не больно, но
пустоты, прибавляясь, с о ед и ня яс ь друг с другом, образу ю т
целые полости пустот — и это непостижимое и необъясни­
мое ощущение пустоты внутри тебя становится уже болез­
ненным (впрочем, как мо ж н о назвать то, чего нет, — кому
это понять, как не мне: какое, например, у меня е сть о сн ова­
ние называть отсутствующее во мне пустотой?). Глаза назой­
ливо ласк ает матовая — в лучах зари — ро зоватость н е ­
свежей, замусоленной подушки, и тут я прихожу в себя,
с ообразив, что от сна меня пробудил резкий те леф о н ­
ный звонок, т ут , ж е, впрочем, возникают и сомнения:
не была ли эта звонилка самовольно оживш им будильни­
ком, и, несколько о бескур аженный, я посылаю свой взгляд
в сторону тумбочки — о бнаружить там те леф он , трубку
которого надо снять, или будильник, который с ледует
прихлопнуть ладонью; обн ару живае тся, одн ако, что там не
только ни теле ф она , ни будильника, но нет д а ж е тумбочки,
из чего я заключаю, что и в самом деле этим утром
снова вернулся в мир. Одно меня постоянно беспокоит:
а что будет, если этот звонок не переместит меня через
смутную границу между сном и явью, так что я увижу сон, в
кото ром подни маю трубку и разговариваю с позвонившим
мне — это, возможно, внесло бы ясность в происходящее
и объ яснило бы мне, почему я так часто просыпаюсь
от п одобно го звонка (вероятн ее, впрочем, м еня о жид ало
бы разочарование: пус то пор ожн ий разговор с самим с о ­
бой, либо прошитая скукой тишина в трубке) .
Приняв трубу за ось симметрии, д о м м ож но обойти
вокруг, внутри: все помещения прох одн ые — три, и спо льзу ­
емых в качестве жилых комнат (е сли бы кто-либо, п о ж е ­
лав бы удостоверить само э то о пр еделение «жилые», с об ла-
*0) «Родник», Издательство ЦК КП Латвии, 1990
БЕРЕЛИС
говолил бы в них п ос ел ит ь ся), кухня и такой слишком
узкий, словно изуродо ванный, закуток б е з окон, зат еса в­
шийся между двух комнат и тоже, почему-то, проходной —
дом можно обойти и вернуться в исходную точку: либо
кружить беско нечно — такой замкнутый круг; чтобы и зб а ­
виться о т него, о дни двери я о сно вательн о зак олотил, так
что теперь у меня д о м как дом, а не комментарий к нена­
писанным п рои зведен иям. Одно время, впрочем, я опасался,
не о к а же тся ли само это заколачивание двер ей — чтобы
пресечь хождения по кругу — метафорой или, в лучшем
случае, неким анти-метафори ческим маниф естом, в конце
концов придя ко вполне усп окои тельному выводу, что на
этот раз забитая дверь это всего только забитая дверь и
ничего кроме: для того, с кажем, чтобы прес ечь сквозняки,
зим ой выстуживающие д ом насквозь (чего, впрочем, за ко­
лачивание дверей не предотвратило); вот если бы я заколо­
тил две двери — закуток с двух сторон, да еще — ненаро­
ком забыл бы там буханку или паспорт — вот тогда бы полу­
чилась м ета ф ор а, д а препротивная — де лать нечего, с волка­
ми жить, по-волчьи выть, а живешь один — сам себе
п есе нку сочиняешь.
Самое неприятн ое — вспоминать факты, все равно какие:
то, что происходит на белом листе под защитой света
лампы, за окном авт обуса или где угодно; все это означает
всегда од но и то ж е: искать за висимости ме жду словами,
с вязь м еж ду тенями событий, загадочным образом сгрудив­
шимися в памяти, обкрадывая там друг друга и подавляя,
хотя нет вовсе никакой необходимости их ни расставлять
по м ест ам, ни д а ж е вспоминать впоследствии; не могу
отделаться от ощущения, что, всп оминая, обнаруживается
вовсе не то, что какими-то своими действиями — и впос-
ледс твии -то не вполне объясн имыми — я ускорил либо з а ­
медлил е стественный х о д событий, но нечто совершенно
чу жд ое , что-то шаткое, по до зри те ль но н естаби льное, рассы­
п аю щее ся о т малейшего дуновения сомнений. Марево п ер е­
менчивой памяти настолько о пред еляе т всякий мой очер ед­
ной шаг, что я б ою сь прикоснуться к прошлому, опасаясь
взбала мутить там нечто одн о зн ачн ое настолько, что оно
направит м еня по совершенно л ож но му пути — если только
э то го уж е не случилось; поэто му воспоминаниям следует
отдаваться в состояни и, когда п олно стью по ло жилс я на
волю обсто ятель ств — вот как сейчас. Прекрасно понимаю,
что никакое откровение, касаю щее ся событий годичной, пя­
тилетней, восьмилетн ей давности — а в своем прошлом я об ­
наруживаю иногда вещи самые невероятные и удивитель­
ные, о существовании которых д а ж е и не подозревал, по­
ка их не высветило в памяти случайно вспыхнувшее
слово — не выбьет меня и з м оей, мной ж е устроенной,
колеи привычек и наклон ностей, не выпихнет меня из этих
четырех наружных с тен д о ма с тремя комнатами, кухней и
закутком, не вытолкнет прочь из пространства, огражд енного
с ветом лампы — где у ж тут выбраться и з-п о д власти
банальной, п р ои зн есе нн ой судьбой метафоры, п росто-на ­
прос то заколотив двери (ничего, что я иной раз опасаюсь,
1

что в результате какой-либо, пока ещ е не ощутимой, ц епоч­
ки воспоминаний я двери вне зап но и тор же ствен но отво ­
рю — ничего, это будет только легкая вспышка сентимен ­
тальности, ничего кр о ме). Память о тда ля ется, меня не
трогает, ведь на с ам ом деле я сочи няю все за ново, ру ко ­
водствуясь словами, тем, что сох ран ило сь от событий в ка­
ких-то темных закоу лках с озна ния , и меня вовсе не волнует,
было ли все на самом д еле так, как я, вспоминая, сочиню
или как-то иначе . Случайность в ж и зн и всегда только с лу ­
чайность, тем бо лее , если жи зн ь осуществляется как ком­
ментарий к литературным трудам, по этому нет у меня ни
малейшего ж ела ни я мудрить, вспомина я, как и менно я п о з ­
накомился с о с воей ж ен ой: вариантов тут мо жн о было
напридумывать на целую биб лиотеку, так и х, слава богу, у с ­
пели уже сочинить до меня, и каждый из вариантов достове­
рен вполне, чтобы взять е го в качестве отправной точки;
к каждому из них можно пристегнуть еще большее число
вариантов дальнейшего хода событий, и даже если отмести
те, которые не доводят дело до свадьбы — что было, то бы­
ло, факт неопровержимый — то все равно, даже это оказа­
ло сь бы вполне фундамен тальной энц иклопеди ей жизни,
со здавать которую у меня нет ни времени, ни желан ия.
В воспоминаниях случайность становится настолько уж е
сомнительным элем ентом , что о ней лучше и не упоминать
вовсе, все равно — забудется потом; поэтому незачем назы­
вать имя жены — оно настолько же случайно и несущест­
венно, как и мое — которое несомненно пропадет среди
подобных е му случай нос тей, полностью и збе жа т ь которых,
впрочем, не возм ож но .
Если попытаться сообразить некую первоосно ву, привед ­
шую в движение механизм сюжета, то она окажется до
отвращения простой и шаблонной (здесь, кажется, это под­
ход и т вп олне): километры писанины в студенческую ст е н ­
газету, иной раз что-нибудь приличнее в центральной пр ес ­
се, невесть какие кружки с гуманитарным уклоном,
стишки на стенк е факульте та, п оэтически всклокоченная б о ­
роденка, от кото рой стыдливо и беспо вор отно изб ави лся
после первой публикации своих расска зико в — расскази ки,
вроде бы, о том, что подглядел рядом, а на самом деле —
высосанные и з пальца, вынашивание утоп ических над ежд
созд ать «истор ию свое го поколения» и сорвать «маски»,
при полном отсутствии понима ния того, что именн о могло
бы скрываться за словами «п околение», «история» и «м а с­
ки» — по необходимости всё моментально отчуждается от
газетно го набора слов. Сю ж ет крутится дальше, за ко н ом ер ­
но с ледует то, что эти ра ссказики составили-таки кое-как
накоркбанную первую книжку, источник бе сконечной гор­
дости, разумеется, но, главное — солидной финансовой под­
держки, наряду с работой ради куска хлеба. Вполне доста­
точную, дабы в течени е нескольких м есяцев чувствовать
се бя гос подином и повелителем миров видимого и не зр и мо ­
го. Точно так ж е за кон омерно и то, что критика отр еаги ­
ровала на книжку парочкой до гениальности об е зл иче н ­
ных, явно «на вырост» хвалеб ных рецензий, так что пото м
только и ос тавалось, что настучать в свободный вечерок на
машинке нечто не вполне оф ор ми вш еес я и, пре исполн енн ом-
му телесной печали и элегичность ю предс то ящей разлуки,
зап ечатать э то в конверт и отправить в какую-нибудь
редакцию: первая книжка подд ерживала имя года три, а
после канула в небытие. Рас сказы угрожали составиться
в новый сборник — эталон безнадежности, но один из них
вдруг стал разворачиваться и ра звернулся в роман — на
четырнадцать ме сяцев, домучить который до конца удалось
лишь потому, что начал: жа лко похор онить в письменном
столе труд, в который вколочено стольк о труда и времени.
Невесть почему, роман еще и перевели, так что я с полным
основанием мог считать, что стартовая площадка за а сф а ль ­
тирована, мо жн о отправляться в полет и, зао дн о, пр иобрес ­
ти до м из тр ех комнат, кухни и закутка — в те годы не только
книги выходили за год-д ва, но и по дгнивающие, од и но ­
кие сельские домики продавались за сотни, число которых не
прево сходи ло количество пальцев на од ной руке. Привычка
к упорному е ж ед невн о му труду укрепила мое фи нансо вое
по ло же ние на вполне приличном уровне, но проблему к аса ­
тельно того, пишу ли я, потому что мне платят, или это мне
платят за то, что я пишу, одно значно ра зрешить не уда ­
валось — главное, было ясно: не платили бы — не писал.
У меня нет ни малейшего желани я всю э ту фактогра­
фию —
- вых одные данные, пру жину с ю ж е т а — разделять,
приводить в порядок и расшифровывать, чтобы об наружить
ед инстве нно истинный вариант, обнару живая, что вот именно
в нем «истина», потому и вполне позволяю себе в биогра­
фическом контексте иронию, которая непременно струилась
во взглядах редак торов и читателей те х лет: вылежала
теперь свой инкубационный п ер иод и, со все й силой, вспых­
нула, наконец, и во мне. Под ве сти черту, отречься от с ебя и
начать сочинять что-то с ове рш ен но новое было бы по мень­
шей мере глупо; ирония — ед инственное спасе ни е, нео цени­
мое спасе ни е, к со жа лению , она лишь фиксиру ет мое
теперешнее состояние и не идет на пользу этой вариации на
темы воспоминаний — в особенности потому, что в дальней­
шем под ее дудочку я танцевать не намерен; далее насту па ­
ет очередь трагическому, и как совмест ить трагическое с иро ­
нией, чтобы шов был незаметен (хотя, по правде, пробле­
ма надумана: кто за хо че т, о бнаружит иронию в па сса жа х
са мых трагических, а не зах о ч ет — так не увидит там, где
ее чер ез кр ай).
Перепробовал массу письменных при надлежно стей; мало
что на свете меня так нервирует и ра здражает , как почерк:
ручка вовсе не прои зводи ла равномерный и ритмический
ор намент строчек, но неряшливо царапала и пачкала бума­
гу; на письме слова звучали жир но и зас ален но , а на машинке
то ж е с ам ое оказывалось плоским. За видовал монахам,
расточавшим в своих монастырских скрипториях дни за
выведением одн ого и того ж е инициала, не подозревавши м
о времени, когда их годовые труды запр ос то во спроизведе т
мех ани зм . Завидовал чиновникам прошлого века, для ко ­
торых — профессиональных
переписчиков — сущность
службы и в озм о жн о ст ь пр одвижения в карьере коренились
в красоте почерка, в то время как я не освоил д а ж е иску с­
ства ра спис аться с ра зм а хо м — с элегантными кривыми,
росчерком внизу и всем тем, что принято ос тавлять в доку ­
м ентах как сви детельство утонченности сво ей личности.
Большего мучения, чем перечитывание и правка собствен ных
рукописей, я не знаю , д а ж е соб ственные письма вызывают у
м еня аллергию, и я спеш у засуну ть их в конверт со всеми
грамматическими ошибками и неловкими выражениями в
них, заклеить, отправить — сделать нед осягаемыми для с е ­
бя, то е сть — несуществующ ими. Ж е лая найти выход, отка ­
за лся от шариковой ручки для набросков и заметок в
по льзу ручки чернильной, но та только и устраивала синие
или зеленые кляксы, ур одуя чудесные фразы, требовавшие
быть воплощенными каллиграфической чеканкой. Впрочем,
иной раз получались эфф е ктн ые заглавия, ещ е и поныне из
недр письменного стола выплывет листочек с элегантно пере ­
беленными фрагментами; я об нару жи л, что ес ть слова, пре­
красно созд а нные для каллиграфии, а другие по своему суще ­
ству на вид точно калеки и написаны быть не могут
вообще; но с тои ло лишь ручке приступить к сочинению
связного текста, как она тут ж е губила самые лучшие
замыслы. П о этому — пусть ее, каллиграфию, и принялся
мусолить свои дешевые сигареты у ж е исключительно за
машинкой, выстукивая на ней нечто решительно обе зл иче н ­
ное и стертое — даже в набросках и письмах — так что
при перечитывании обрел неповторимую в озм ож но ст ь с л е ­
дить за каким-то весьма непонятным человеком, вроде бы —
мо ему подоб ию (во всяком случае, что каса ет ся инфанти­
лизма мысли ), но сам ое странно е сос то яло в том, что
типография это т самый инф антилизм превращала е сли и не
в солидный, несколько перегруженный рутиной опыт, то,
по крайней мере, во вполне бе зоб ид н о е похрюкивание.
У всякого события ес ть причина. В качестве причины
н ад еж не е приискать какое-нибудь еще соб ытие — что, если
тем боле е, подработать и пригладить, вполне смахивает на
правду: поэтому сей метод я и выбираю и, с полным на
то авторским правом, считаю, что причиной того, что теперь я
заново реконструирую все свое прошлое, является то, что я
оста лся б е з жен ы, причиной чего, в свою очередь, м о жет
быть лишь наше несчастное супружес тво, котор ое, в свою
очередь, было пред опр еде ле но моим появлением на свет
2

(сознаюсь, долгое время ошибочно предполагал — кто от
этого застрахован? — что мир родился еще до меня или,
в лучшем случае, что о н родился во мне; второй вариант
не вполне безоснователен — чем же я теперь занимаюсь,
как не сооружаю мир? по крайней мере, переоборудую
старый — так об ста вляю т квартиру новой меб елью взамен
выброшенной с т ар о й ). Кроме того, литератор вправе ввести
и некий коррелирующий фактор под названием «судьба» —
тогда оказывае тся во зм ож ной и обратная связь событий:
родился, чтобы жениться, женился, чтобы развестись, раз­
велс я, чтобы получить во зм о жн о ст ь написать эти строки;
короче говоря, основной причиной моего р о жд е ния было
и менно это переписывание прошлого. Но судьба все прев­
ращает в скучную и дурацку ю вереницу событий, в « жи зне н ­
ный путь» (и з коего следует самое главное следствие: родил­
ся, чтобы умереть), поэтому сейчас я выбираю первый вари­
ант — б е з предо пред елений судьбы, притом не буду нанизы­
вать с обытия д о сам ого своего ро жд ени я, но остановлюсь
на каком-нибудь месте (держа в уме, что он вполне иллюзо­
рен в этом качестве), с делав его якобы окончанием всего
предыдущего и началом всего последующ его (од но му и з
подобных вариантов я уже отвел целый абзац), и это будет
точка, где кончается «раньше» и началось «теперь», значит
необходимо ее не только определить словом, но и изложить
в развернуто м виде.
Кажется, что теперь х од дальнейших событий не потребу­
е т детализации м ое го о кружени я (дом , три комнаты,
кухня, за к уто к), на х о д событий не повлияет не толь­
ко то, что я в тот день, либо за неделю до него читал или
над чем работал, но и то: были ли на мне шлепанцы и хло пча­
то бумажные носки, или ноги мерзли в шлепанц ах б е з носок,
или н аобор от — носки были, но не было шлепанцев. Един­
ств ен ное , что зд е сь существенно, так э то то, что горбился
над машинкой в круге света настольной лампы (во т видите,
б ез де та лей не об ойдешься: врываются с амостоятельно —
был, значит, вечер, вполне обычный и все равно какой
именно: летний, весенний или зи м ний), вгонял в пот душу
свою, стараясь вымучать о пр ед еленн ое мной в качестве
нормы количество еж едн евн ых страниц (количество было
взято, скор ее, с потолка, неже ли как-то с огласова но с
моими силами или, точнее, с дневн ой производи те ль­
ностью) — все чаще с ледовали пустые дни, когда я и близко
не п од ходи л к ц ифре, принятой мною за эталон суточных
усилий. Да что же такое, в самом деле, с миром — думал
я — или иссякла любовь, или истощ ились все н епо требства,
кои следовало бы выставить на всеобщее осуждение?
У слов такая особ енн ос ть , что и х вариации бесконечны,
остается лишь приспособить к ним мир. Или это глаза
мои ослепли? Или я неверно выбрал стр атегию, вложил в
первые книжки всю свою жизнь, а на этом запасе мне следо­
вало протянуть лет двадцать или бо лее того? Во вд ох но ве­
ние я не верил, полагая е го чем-то вроде н ад ежды на чудо
в совершенно безнадежной ситуации, но верил в каждоднев­
ный размеренный труд, в соленый пот б е з приме си крови,
в труд, и змеряе мый величиной стопки и списанной бумаги, и
потому послед овавшее п ад ени е, перелом осуществились
с овершенно н еожида нно — теперь -то я окрестил бы э то
а нти-вд ох новением. Насколько вдох нове ние подни мает над
равномерностью ежедневного однообразия, настолько анти­
вдохно вение ввергает в с ос тоя ни е н ево зм ож но сти доб авить
к рукописи хоть одно слово, да что там слово — букву, зна­
чок, что оста новился, и только что написанное внеза пно
о тп ада ет не только от твоей личности, но и о т мира, превра­
щаясь в нелепый и бессмысленный бред . В т от вечер все нача­
лось с до сады, с ле гкой неприязни на какое-то неуклю жее
скопление слов, неприязнь перешла на сам ого с ебя; помню,
что всадил кулаком в зубы пишущей машинке: буквочки
мягко щелкнули и слиплись, хо тя п олу осо зн ан но силу я
рассчитал — чтобы не нанести ущерба нежному, чувстви­
тель но му ме ха низму; поднялся на ноги и принялся мрачно
слонят ься по комнате, ругаясь в го лос и все б олее п огру жа­
ясь в злобу; намереваясь на сегодня с делом покончить
и отправиться дрыхнуть — имен но что дрыхнуть, а не спать.
После этого, без какого-либо перехода и при полном от­
сутствии предчувствий, послед ова ла ло мка — п ад ение в
беспросветную безнадежность, когда нет сил и пальцем по­
шевелить, и х о тя бы на х од впер ед продвинуть мысль,
глядя в э ту внезап но р азв ерзшу юся пропасть, я вглядывался
в собственную суть, ничего там не понимая и даже не ощу­
щая, что таращусь в себ я самого . Вертелись фразы и наборы
слов, друг с другом сцеплялись, вдруг отчего-то начиная
звучать в торже ственно м ритме —- с ло ва
мельтешили, а
смысл, который бы к ним пристегнуть, пропал. Не исключе­
но, что если бы я в тот момент и был способен что-либо
понять, то — самоубийц: добровольный у х од предполагает
убеждение в том, что самоубийство не только закономер­
ный конечный пункт ж изн и , но и воротца в новый с ияю ­
щий мир — освобождение всегда предполагает и приобрете­
ние. Внезапный всплеск н адежды п обужд ае т силы трудом
удостоверить его; так же точно и безнадежность хочет быть
удостовер ен ной , тр ебует ритуала, который вывел бы е е на
уровень если и не осязаемости, то видимости, так что я не
нашел ничего б о лее серь езного , как выдрать из машинки
наполовину заполненный лист, ра зодрать его на узкие п о ­
ло ски, и эти полоски т о ж е порвать попола м (вот как лите­
ратура пере насытила мир метафорами — чтобы отправить
рукопись в небытие, мало сунуть е е в мусорник, уничто­
жить требуется — вот на что способны слова). Не обошлось
и этим, я схватил всю эту, у ж е нагулявшую изрядный
вес рукопись, сунул в печку и, не оставляя времени для
сомне ний, добавил огня, в угрюмой соср едо точе нно сти воро ­
ша бумагу конц ом щетки, поскольку второпях кочергу не
обнару жил. Мои действи я развертывались конкретно и п е­
дантично — как зар а не е запрограммир ованное подведение
счетов, как тщательно спланирова нн ое отмщение, вот только
непонятно кому и за что. Сгреб заодно свои всякие за­
метки и поверхно стные, фрагментарные дневники, позволив
превратиться в п епел и тем, поскольку, к счастью, рукопи­
си все-таки горят, как бы ни хотелось утверждать об­
ратное. До этого я с энтузиазмом сохранял всякий соб­
ственноручно заполненный клочок бумаги, п о б е жд а я д а ж е
отвращение к с об ствен но му почерку и не расставался ни с
черновиками, ни с набросками, хра ня всю эту дрянь в своем
жилье, как какой-нибудь хомяк; полыхало, п оэтом у, весьма;
зло б н о рад овался тому, что такой смелый, сладко мучил
с е бя , разглагольствуя что-де «только так и никак иначе»
или что-то в этом роде, стремясь добиться боли от потери —
у ж если болит, так чтоб на всю катушку — испытывая
ещ е и завист ь к пламени, которому дозволено уничтожить
моих духовных детей — это ничего, что уродцы, все равно д е­
ти; все, однако, п овернулось иначе — не зн аю , к счастью ли.
Это огненное очищение м еня быстро о студило, выдуло из
меня все отчаяние и позволило х о т я бы отчасти у сп о­
коиться и за думаться. О пропавших руко писях и не жалел,
бог с ними: х отя в типографии они и обрели бы и зве ст­
ную степ ень законченности — напечатанное слово к ажется
неизменным, утвержденным на века; но и тогда бы д а ж е с а ­
мый невзыскательный читатель заб ыл бы о м оем труде,
ед ва только перелистнул по след ню ю страницу (если бы его
хватило на то, чтобы до нее добраться), даже выйдя в
свет, труд мой не оказался бы в нем, потому ведь, что я
не могу ничего дополнить, не в с ос тоян ии измени ть что-
либо, вмешаться в ход событий тоже не могу. Кому нужны
мер творо жде нны е дети? одн о только сплошное разочарова­
ние, ведь в них видишь свое отражение, физическое про­
должение . . . Все же, оставшиеся рукописи сжигать я уже не
был согласен — так закоренелый грешник н адо едае т на
исповеди у мир ающему с о скуки священнику: это была такая
чисто символическая ж ер тва огню, с о зд ан и е иллюзии на­
сто яще го очищения. Пото му что н адо было иначе поддаться
первому импульсу и уничтожа ть у ж е все, над чем я в то
время работал, у ничтожить перевязанн ые крест-накрест
бельевой веревкой пачки с архивом, и немногие, го рдо р аспо­
ло жившиес я на полке книги с моим и мен ем на обложке: с то ­
явшие там, как реликвии, как продукты в холодильнике, —
вот тогда бы это, может быть, могло изменить завтраш­
ний день, поскольку выбило бы у меня и з-п о д ног опору и,
хочешь не хочешь, пришлось бы искать выход. Чтобы
поставить метаф орическую точку, после эт о го отр езка жизни
действовать след ова ло как вандалу — пусть все рушится,
3

пропадает, пусть ра ссыпется старый мир, а я с дела л вид,
что не помню о существовании кучи монстров в глубинах
письменного стола, бес со зна те льн о придержи вая их в каче­
стве ре зерва на «всякий случай», вполне ощущая, что этот
«всякий» в действительности окажется единственно возмож­
ным. Чувство того, что только что свел свои счеты, при­
н есло успокое ние, быстро пер еш ед ше е в восторг по поводу
этого слаб ого геро изма , и с толь ж е внезапно, как я очутился
в беспр осветнос ти отчаяния, я почувствовал р о ст такого
клубка, что ли, нет, не клубка, чего-то, что тянет кверху,
перехватывающего дых ан ие в том эф ирн ом органе, коий
романтики нарекли душой, и всплески деяте ль ности кото ­
рого ощутимы ф изи чес ки. Все еще нед обро ухм ыляясь —
«ну что там еще опять» — заправил в машинку чистый лист,
размял пальцы — руки слегка дрожали, п озволил выбежать
на бумагу паре строчек и вот тогда только понял, что в само м
деле нечто началось — не пе ре жит ое , еще н еизведа нно е.
Если днем еще только тарахтел на машинке однообразную,
давно приевшуюся мелод ию , то теперь пальцы извлекали
и з инстр умента сонату, с им фо нию , что-то такое — пальца­
ми созна ние не управляло б олее, они быстро и са м о ст оя ­
тельно следовали за словами: как бы то ни было, но с маши­
нописью я управлялся блестяще, как министерская с е к р е ­
тарша. Ироническая, п оза бы та я ухмылочка «что там опять»
зац епилась за губы, лоб покрыла испарина, и я, н е о ж и ­
данно удвоившись, в серьезном оцепенении как бы со сторо­
ны смотрел на то, как рождается Слово. Кажется, это бы­
ло прос ветле нием, впервые дос та вшимся и на м ою долю.
Если бы в тот миг я мог разделиться физически —
так же, как разделился духовно — то один из нас остался
бы за машинкой, а второй бросился бы извлекать и з ящиков
письменного стола монстров. Страница оборвала сь на п олу­
слове, пальцы прилипли к клавишам, и я б е зо всякого
сочинительства у ж е зна л, что надо писать, словно тек ст был
заложен в меня с самого рождения, и лишь недавнее
отчаяние сдернуло крышку это го рога изобилия: слова выва­
ливались од но за другим, и, чтобы не у терять нить, сомнений
позволить я се б е не мог. Сигарета, ожив, с ам осто ятель ­
но очутилась в углу рта, полыхнуло адское пламечко, время
ускорилось, минуты сжались в секунды, си гарета, момента ль­
но прогорев, о б ожгла мне губы. Так возник фрагмент б е з
конца и б е з начала, связанный с персонами, по имени не
названными, поскольку для быстроты обозна ча л их просто
заглавными буквами — что, впоследствии, и опреде лило
судьбу моего ночного труда. Время исчезало незаметно, и
уж е десят ь, двадцать страниц покрывали сто л и пол комнаты,
отлетая д а ж е непонятным образом в самые дальние углы —
благор азумно, видимо, п редпо лагая спрятать ся. Окончил то г­
да, когда отказались — начав путаться в клавишах — с лу­
шаться пальцы; мое второе, творческо е «я» сообщило: «это
все, на что я способно», вновь соединилось с «я» наблюдаю­
щим, и с имф о ни я (или сон ата) начала соскальзывать на
этакую полечку. Унял свою придурковатую ухмылку, об ли­
за л пер есо хш ие губы. Взгляд проник сквозь зан авеску и
встретился с утренней зар ей. Мимо окна прошел какой-то
мужик с бе нзо п илой на плече — не помн ю случая, чтобы у
меня на отш ибе в этакую рань кто -либ о бродил (впро­
чем, верно и то, что в такие часы я обычно сплю, а не
торчу у окна). Где-„то за лесом жалостливо и надоедливо
мычали телята. Прозвонил несуществующий тел еф о н на н е ­
с уществующей тумбочке. Взглянул на часы — впервые за
всю ночь, х о тя еще накануне с дотош ность ю бухгалтера
фиксир овал всякий миг, отданный сочинительству, в левом
верхнем углу выставляя циферку, соо тветствующую затра­
ченному на нее времени. Вошел в спальню и, будто узр ев
нечто с ве р хъ ес тест венн ое , устав ился на нера зобранную
постель. «Вот так и только так писать надо» — п еред
своим исчезно вением еще ра з напомнило о с ебе мое второе
«я».
Энергию экс тат ического творчества з а ночь с тер сгусток
невнятных кошмаров, так что п ро снулся я после полудня,
решительно высосанный вампирами и одуревший, как с силь­
ного похмелья. Брошенная в б ес пор яд ке рабочая комната,
вся заваленная исписанными листками, п оказа лась мне пу­
гающе чужой, как накануне в свете зари пр отивоес те­
ственной п ок азалась нетронутая постель; я оказался внутри
каки х-то бутаф ор ск их и подозрительн ых декораций (словно
попал п осле спектакля з а кулисы) — словно в западне,
где у всякой мелочи с вое назначение, и всё случайное
на с амо м-то деле тонко рассчитано заран ее; охваченный
неприязненным чувством, собрал р азр озн ен ные листки и
попытался сконцентрироваться на том, что прошлой ночью
про изо шло и з меня, но у ж е на первой строке, которая,
к тому ж е , начиналась с половины фразы, — бо г ведает,
что там было д о это го — наткнулся на к аких-то пер сона ­
жей, которые, возможно, были даже не людьми, обозна­
ченных Ф и В (ну ладно бы, хотя бы, Н — это еще можно
понять!), и в резуль та те это го во мне возникло невыразимое
отвращение. Каждому существу положено безропотно нести
свое имя, в литературе имя человека предопред еля ет его
поведение, а иначе и быть не может — это же основа основ,
так что в тексте, в котором функцио нируют только буквы,
эти двухмерные проекции слов, смысла быть никакого
не м о ж ет — вот мой евангельский краеугольный камень тог­
дашнего времени. Совершенно дурацкий поступок: сжечь
труды многих дн ей, над еясь за мес тить и х од ной ночью
длительного пере на пряжения и бред ом , накрученным за
о дну эту бессонну ю ночь. Я собрал эти листки по всему полу,
к акое-то мгновение к олеба лся — м о ж е т быть, по местить их
в какую-нибудь папку б ез опознавательного знака, но отвра­
щение все -таки взяло верх — листками я растопил плиту
и сварил крепкий кофе, который отчасти восстановил во
мне утраченное равновесие, так что у ж е к вечеру я был в
с илах приступить к вос становлению п ожертвова нной вчера
огню рукописи — память у м еня хор ош ая, этого отрицать
нельзя.
Последовавший чернорабочий труд помог мне смыть с
души эту ночь кошмаров, ее — так я см отрел теперь на
это , — остатки. Слово отзыва лось словом, фраза извлекала
из памяти следующую фразу , строчка возвращала в мир
следующий абзац , дневная норма перекрывалась в два и в три
раза, и в рекордные сроки я восстановил своего монстра
слово в слово — столь же нежизнеспособного, что и раньше.
Я уверил себя в том, что я спокоен, совсем спокоен,
совершенно спокое н, а бсолютно, как за м ор озки , спокоен, и
не рассчитывая вовсе на то, чтобы п оложить ся на
спо койствие как вдохно вение, но убед ив себ я в том, что
«спокойствие» есть проявление моей сущности, устроил в с о ­
ответствии с эти м словом всю свою ж изн ь, не принимая
отныне во внимание те бурные и хаотические процессы,
происходившие во мне на самом деле. Двойной костер оста­
вил наследство опасное, тому неизбежно следовало напом­
нить о се бе: ладн о бы только напомнить — оно могло взор ­
ваться, с те реть меня с лица земли, все равно — раньше,
позже, через год, десять лет или тридцать. Забвение ноч­
ного урока было ничем иным, как защитной реакцией
организма, от умственной деятельности не зависящей;
точно так же и боль внезапного ожога достигнет созна­
ния лишь после того, как будет выполнен приказ отд ер ­
нуть руку от обжигающего предмета. Где -то за загородкой
из слов «спокойс твие», «р ежим дня», «труд» и тому подобным
бурлили эмоции, которые не поддавались словами и п о э­
тому для меня не существовали. Я вновь р азд елился, толь­
ко существования своего другого «я» не ощущал, то есть,
точнее сказать, не желал замечать, потому что на сооружен­
ной из слов основе покоилось только то «я», которое с ред­
костным тупым уп орством рабо тало с ра ссве та и д о темно­
ты, определенные часы отводя для отдыха на свежем воз­
духе, хотя на самом деле работа была только видом инер­
ции, ничем кроме, но доказало это себя только впослед­
ствии.
В принципе нева жн о, описываю ли я свое прошло е или
убедил себя, что описываю и точно, а на самом деле переде­
лываю все зан ово, не чувствуя, как лгу на каждом слове и
другим и себ е с амому, или, руководимый импульсами из
прошлого, со зна тельно пытаюсь со зд а ть нечто, не существо­
вавшее вообще, ведь никакой зак оренелый сторонник исти ­
ны ничего уж е не с м о ж е т проверить, ведь единственный
с видетель внеза пного пр осветления — загадочная руко­
пись — давно у ж е прогорела в печке, да я и не могу быть уве-
4

Р
и
с
у
н
о
к
Р
У
Д
И
Т
Ы
Г
У
Д
Е
Т
Ь
!

рен в том, что действительно создал в ту ночь что-то серь­
езное — очень даже возможно, что писалась рукопись не
кровью души, но, как это ка же тся мне иногда, был там лишь
бессмысленный набор истеричных слов, до стойный разве что
пера шизофреника; но и то: бессмысленный, а следы о ст а ­
вил — неискорен имые. Мое «раньше» настолько отличается
от м ое го «теперь», что подобный пере лом необх оди м для
обосн ова ния такого несход ст ва, а если бы я растянул его в
долгую эволюцию, с помощью которой попытался бы об ъ ­
яснить эволюци ю себ я (что в меньшем масштаб е будет иметь
место ниже), то эта внятная разница незаметно раство­
рилась бы в по то ке слов и событий — зачем устраивать
долгие монологи и монороманы, е сли все э т о м о жн о сгустить
в ра ссказ, введя мом ент перелома.
Сжигание рукописей занятие уже и само по себе сенти­
ментальное донельзя — что выясняется позже, едва осядет
взрыв с ам оотрицания, и потому лучше два п од обных мер о ­
приятия сбли зить, по во змо жн ос ти осуществив их од новре ­
менно, что, впрочем, также не устр а няет сентимента ль­
ность, ра зве что открывая кое-как ой новый аспект вечной
традиции тор жественных казней бумаг. Метафора кратчай­
шим образом приводит к бан альностям и сантиментам,
с недавних пор я панически опа саю сь об еи х эт их бук,
но — как легко увидеть — напрасно, ведь сам ое у жа сн о е тут
в том, что д а ж е не сам автор оказывае тся повинен в
своей заметафоризованности, но именно что читатель —
котор ому подавай только метафору, да поза жев анн ее;
довольно только записать оди н-единс твенный день своей
ж изни , заф иксиро вать его с педантичностью счетовода
(позволительно д а ж е осуществить классификацию матери а­
ла и с оставить таблицы) — очерк будет восприниматься и с ­
ключительно как метафора, и чем суше окажется пове­
ствование, тем сильнее по пр ет и з него метафоричность.
Иной раз, все же, метафору удается уравновесить. Что
может быть непристойнее эпизода, когда усталый в ре­
зультате творческой ночи и пус той взгляд встр ечается с
несущими над ежду лучами во сх од ящ его солнца? Что с того,
что у с олнца ес ть обыкновение в сходи ть по утрам, неваж­
но — образуется банальнейшая метафора, от которой следу­
ет пуститься наутек, но если наряду с рассветом в окне обна­
руживается прох одящий мимо мужчина с бен зоп илой на
плече, е сли тр езвон ит мистический т елеф о н на отсут ствую ­
щей тумбочке (люб оп ытно, во что бы это явление перешло,
если бы я и в самом деле установил у себя в изголовьи
тумбочку, а на нее водрузил телеф о н —- б е з проводов, конеч­
н о ?), то банальность уравнове шивае тся с помощью н е ­
п онятного — мужчину с бен зопи лой на плече трудно
раскусить, д а ж е е сли он всего-то , что мужчина с бензо пилой
на плече в лучах восходящего солнца.
Теперь, наконец, черёд вариациям на трагическую тему,
по отношению к которым трагические п а сса жи , имевшие
м ес то выше, служ ат лишь введени ем. И если событиям
нескольких ле т я отведу места столько же , сколько соб ы­
тиям од ной ночи, то ес ть этому сво е оправдание: за п ол ­
ненность этих лет однообразием каждодневноеTM, их по­
стоянная повторяемость; эти годы можно вместить в еди­
ный год, цикл, к винтэссенцию — большинство и х де талей
смысл потеря ло, кроме неск ольких н аибо лее зам етных —
да и им также была присуща склонность повторяться,
каждый раз в слегка измененном виде, но сохраняя свою
суть. Эти годы, зеркально повторяющие друг друга, лишь
п родо лжили и завершили то насильственное изм ене ние
меня, которо е было начато той ночью, так что вполне д о ­
статочно наметить з д е сь лишь и х главную линию — поток,
а не исключения, не случайное стечени е обсто яте льств.
По правде говоря, мне окончательно не я сно , почему выб­
ран именно этот вариант — из всех тех, которые можно
было бы со ед инить с моими сочиняемыми восп омина ­
ниями; что-то меня в нем волнует — гротескность? пата-
логичность? скрытая цикличность? — де ла я его еди нствен но
возможным.
Завершив переписывание по памяти копии своего с о ж ­
женного труда (именно копии, а не другого, похожего
пр оизв едени я
—
люб ое
единожды
написанное
и,
каза лось бы, забы тое слово на сам ом де ле так, как кис­
ло та, въ ед аетс я в подкорку, что крайне трудно изменить
х о тя бы только стро ение фразы, м алейшее несо впадение
бесит , вызывает внутренний зуд, н естерп имое бе сп ок ой­
ство, и все это п ро ход и т лишь п осле того, как восстанавли ­
вае мое в точности с овпа дет с бывшим ра нее — может,
п оэтому у твержда ют, что рукописи не горят: какими бы
дрянными они ни б ыли?), я впал в такую духовную
прострацию, что ли, а бсо лю тно безра зличный к себ е и к окру­
жающ ему, прекрасно со зна вая, что нет ни малейшего
смысла писать в том ж е духе — все уже давным-давно
сказано и сказано лучше меня. Поэтому я дал обстоятель­
ствам волю р ас пор яжатьс я моим телом на их усмотре ние,
пустил с вое со зн а ни е работа ть вхолостую, — не проти­
вясь, го лоса не возвышая, плыл по течению времени,
оно привело м еня всего-то к обыкновенной, совершенно
несуразной женитьбе (на что только не способен изныва­
ющий от скуки человек? я опять полагаюсь на слово —
«скука», х о тя в действительности это пр осто духовная
им п о те н ц и я). Б ез писаний (творче ством назвать эт о трудно)
дни мои были пусты и бессмысленны, а что с по со бн о зап о л­
нить с о бой ежед н евно сть , придав ей смысл, лучше, как не
женщина? Как я уже сказал, здесь не важно ни то, как я по­
знаком ился с ней, ни то, как продвигались наши отношения,
ни, к примеру, цвет е е волос: д аж е такая мелочь влечет
за с о бой слишком м но гое — цвет вороньего крыла, на­
пример, ассо циируетс я с цыганским темпераментом — ав­
тор, п оэтом у, либо выну жден у множить число литературных
темпераментных женщ ин, ли бо о тве сти страницу борьбе с
этой ло ж ной инерцией; только также и платиновый цвет
наводит на мысль об абсолютной н ежности либо — в
лучшем случае — на изо щренное коварство. Откажемся, по ­
это му, от цвета волос м оей жены, от е е о бъ ема талии,
темпера ме нта и привычек — пусть любой и з читателей при­
думает это сам, ру ко водствуясь име ющимся у него опытом.
Рай медового месяца в шалаше — в моем сельском доме
с дырявыми углами, проход ным и комнатами — двери тогда
я еще не заколотил: все это чудесным образом в самом деле
напоминало настоящий медовый м е сяц с о всей е го внешней
атрибутикой — ненарушаемым и звне оди но чеством вдвоем,
валянием в п остели д о полудня, милованиями то и де ло,
птичьими серенадами росистыми утрами за окном и так д а ­
ле е. Последствия легко устанавливаются с помощью простой
ж ел езн о й логики, поскольку ничего иного быть и не могло.
Белые листы пылились в ящике письменного с тола — свое
безд ель е вначале оправдывал х мелем медово го месяца, р а с­
считывая на то, что женщ ина посте пен но п ерероди тся и з
женщины в му зу, и все п осте пен но встанет на с вое место,
в то же время осознавая, что это невозможно (сейчас
я бы ск аза л так, что «раньше» у ж е частично преврати­
лось в «теперь»), но все равно на что-то еще надеясь — а
что мне оставалось, е сли ни к чему другому я не пр испо­
с облен? Гонорары иссякли, кошелек отощал, и весь дальней­
ший ход ежедневной жизни наводил на мысль, что в моем
творческом б ессили и повинна женщина — именн о и з -за ее
п осто ян ного при сутствия я часами б естолку торчу за своим
письменным столом, в лучшем случае отягчая мир какими-
нибудь очередными глупостью либо банальностью, кои пря­
мым ходом оказываются в печке. Возможно, в иной ситуа­
ции подобные обвинения оказа лись бы с пасени ем — с ерь­
езн а я потасовка, с олидн ая выволочка, после которой у жены
под глазом синяк, а сам — не досчитываешься изрядного ко­
личества волос; все э то могло бы о здоровить наши отн о ­
шения, только мы, к сожа ле нию , были испорчены общече ­
ловеческой этикой, так что я, как завзятый скряга, только
и делал, что открыто и старательно собирал всякую крупин­
ку зла, рад ова лся любому поводу, который п озволял укре­
питься моей убежденности в том, что во всех грехах повинна
и менно о на — виновность суть о собая духовная категория,
о наличии кото рой обладатель е е обычно и не догадывается.
Отделенность двух людей от мира создает между ними та­
кую что ли его уменьшенную имитацию, в к оторой место
действительно п отр ясающих событий за нима ю т мелочные
недопонимания, когда любой пустяк обретает неожиданный
вес, лишь только двоим понятный смысл, а всякое н енар о­
ком отпущенное словцо больно отзовется через неделю или
6

месяц. Одиночество вдвоем среда наиблагоприятнейш ая для
взаимно й грызни, и в это м зан ятии, кажет ся, мы обрели
потр ясающий пр оф ес сио на лизм (например, ж ен а принялась
после обеда — за чаем или кофе — рисовать на тарелках
дурацкие карикатуры губной помадой; регулярно закупала
для этих целей по де сять-пятнад цать карандашиков). Где
обретешь удовлетворе ни е, бо льш ее того, которо е получаешь,
обнаружи в, что твой как бы невинный и непреднам ерен ­
ный кивок или взгляд вызывают в твоем противнике тща­
тельно скрываемый им взрыв, энергия которого, в свою оч е ­
редь, воплотится п о з ж е в такой ж е взгляд, кивок или слово,
тем самым подтверждая твою убежденность в том, что этот
вот, второй — с ам ое н е сно сн ое и непорядочное существо
в мире — тем более, что ваш мир и состоит-то из двух чело­
век.
Трудно сказать, сколько бы мы таким образом еще грыз­
лись, пока не замучили бы друг друга окончательно, но
тут об наружилос ь, что во внимание следует принять ещ е о д ­
ного грызуна — болезнь жены, одну из этих дрянных боля­
чек, порожде нных цивилизацией, которая долгие годы м о­
ж е т н езам етн о теплиться в орган изме, выжидая удоб но го
момента, чтобы з а пару м есяцев высосать из человека
жизнь. Исход был предопределен — о чем свидетельство­
вали и чрезмерн о серье зные уклончивые речи доктор ов, и
лошадиные дозы лекарств, да и чуть ли не д о середины
зимы ничем не могла помочь и больница. С ужасом я наблю­
дал, как он а та ет — как с лаб еет тело, как убывает лицо;
во взгляде появился фанатичный блеск, волосы свалялись
и стали тускло -серыми. Вполне поняв выразительные
взгляды врачей, я почти что с облегчением поместил
пишущую машинку в футляр и приготовился вс ецело отдать
с еб я пос лед ним дням жены (вот еще причина, чтобы выйти
и з- п од власти бело го ли ста) — вспыхнула притухшая было
любовь, и ночи напролет я изнывал подле е е постели (то ч­
но так же, как недавно еще за своей машинкой), в любой мо­
мент готовый протянуть руку и напомнить ей, что я зд есь , р я­
дом. Д не м в д ом неотвратимо врывалась крикливая, с с о х ­
шаяся фельдшерица: запом ин ая к аждую пикантную деталь
отношений живого писателя и его полужи вой жен ы, пре воз­
нос я свои шприцы и ампулы; иной раз, если водились д е н ь ­
ги, я позво лял д ес ятк е скользнуть в карман ее халата; редко,
зато всякий раз надолго заходил и подбадривающе суетился
маленький, грациозный врач с золо тыми передними зуб а ­
ми — этому я не давал ничего, потому что все что он делал —
снимал пальто, вытягивал сво й н ос и всякий раз заново
и целеустре мленно рыскал по кух не в по иск ах куда бы его
пристроить — не у мея, к аже тся, обнаружить гвоздь, вби­
тый в стену женой. Из ее уст не доносилось ни безнадеж­
ного вздоха, ни стона, она не оплакивала свою судьбу, но
мед лен но дыша угасала, ста новясь все б о ле е немощной и
неза щищ енной, подд авшись бо лезн и и смирившись со всем.
Я никогда в ж и зн и не ощущал настоящ их страданий, а на
бесконечные жалобы коллег по перу на желудок и нервы
взирал с высот своего ж ел езн о го зд ор овь я весьма иронично;
теперь ж е я п ожалел, что не о бременен какой-либо внутрен­
ней хворью — чтобы, по крайней мер е, ощутить с женой неч­
то общее: сочувствовать только мне было мало, п отому
что он а казалась настолько оторванной от од нообразных
ежедневных забот, столь просветленной своей болезнью,
что м оя игра в сочувствие выглядела с к ор ее кощунством,
чем п одд ержкой . Я почти завидовал е е с траданиям, с
помощью которых он а могла ощущать свое пр евосход ство
надо мной, жа ж д ал соо тветствовать ей хо ть в м елочах,
так что, наверно, это получилось не вполне случайно, что
рука моя дрогнула, и мою ладо нь пропорол хлебный
н ож — грац иозному доктору пришлось н аложить два шва;
или споткнуться на ровном м есте , сильно потянув связки
на щиколотке так, что п осле пришлось три д н я ковылять,
х ро ма я, — вывих или перелом меня, ра зу ме ется , осчастливи­
ли бы больше, но что поделать, п ри ход ится довольствоваться
тем, что есть. В качестве с ер ье зн ой награды воспринял б е с ­
сонницу после долгих ночей дежурства возле жены, чрезвы­
чайное удовлетворе ни е дос тавлял мне ритуал е жед н евн ого
поглощ ения нервных табле ток, прописанных мне врачиком;
в то же время я ненавидел себя за эти пародии на страда­
ния — за то, что вся моя активность е сть ничто иное, как
о жид ан ие смер ти жены, но все равно отчаянно любил ее,
с благодарностью отк ликаясь на е е малейшие капризы,
ради удовлетворени я которых иной раз при ход илось просто
вон из кожи лезть. К весне ближе грациозный доктор и
крикливая фельдш ерица в оди н го лос принялись де кламиро­
вать фатальную формулу, что-де «совреме нная медицина
тут бессильн а» (где ещ е такой бессердечный штамп мог
возникнуть, как не в с реде мед и ко в), вызывая во мне тихие
и бессильные вспышки ярости . Иногд а забреда ли гости из
метрополии и, х лебнув коньяка, сочувствовали мне, клали
руку на плечо, добывали недо сягаемых врачей и недостава-
емые лекарства, одалживали де не г сколько ни попросишь
и, ощущая себ я счастливыми, поско рее исчезали прочь.
Тут, сове ршенно внезапно, здоровье жены начало улучшать­
ся; вначале, впрочем, мы восприняли эт о как про возвестни­
ка грядущей агонии, но ста ял снег, прилетели скворцы, на
деревьях распустились листья — жена расцветала вместе с
весной (соответственно изменилась и формула медиков: «и в
наши дни иной раз случается чудо»), в мае она чувствовала
себя уже ожившей вполне, самостоятельно ходила и зани­
малась х озяйс твом . Вообще-то, врачи советовали оставаться
н ас тор о же — зд ор овье вернулось, но ведь б олезн ь-то никуда
не и сче зла, залегла только глубже, предлагая чер ез корот­
кий п ериод передышки лечь на некую с ерь езную и сложную
операцию.
Наступил наш второй медовый м есяц, еще бо лее хм ель­
ной и безум ный, неже ли первый; я ощущал себя растр оган­
ным до глубины сердца и обожествлял свою жену — но и он
длился не б оле е месяца, летний жар еще не спал, а жена
начала становиться все б оле е задумчивой и печальнй и нача­
ла опять таять; в этот раз . все это выходило еще
ужаснее, потому что память прекрасно с охра нила контраст
ве сенней сказки с адом пр ошедш ей зимы. Значит, врачи
все-таки правы, думал я, п росто кратковременное улучшение,
пос ледний подарок судьбы. В ту о се нь мы еще тайно верили в
выздоровле ние, теперь ж е я прекрасно о сознавал, что на­
деяться тщетно: чудеса про исх одя т, но не повтор яются, и,
соо тветственно, б оле е прохладным и сд ер жа нным стало по ­
ведение врачей, поскольку для них улучшение с п оследую ­
щим ухудшением свидете льствовало лишь в пользу началь­
ного диагноза. В ж е н е вновь таяли жизненн ые силы, зад ири ­
сто сть пропала, смен ивши сь капр износ тью, она слишком
полагалась на пр едстоящую операцию, отчего стала невыно­
симо мелочна и взд ор на, утв ержд ая, что когда-нибудь мне
еще за все отплатит — потом, после операции, а я в него­
довании стискивал зубы, чтобы сд ер жа ть ся и не ляпнуть,
что этого «когда-нибудь» у нее не будет. Ж е н а так и заявля­
ла — может, дескать, она хоть раз в жизни побыть каприз­
ной, и чтобы е е баловали: о на пре восх одн о использовала
преимущества своего положения; иной раз у меня д а ж е в о з­
никали п о до зре ни я, что о на переигрывает, преувеличивая
свою немощность, но все равно, полный альтруизма, бро­
салс я удовлетворять всякую ее просьбу, любую фа нтази ю и
к аждую прихоть, какими бы дурацкими они ни казались:
на самом де ле запретил себ е все, чтобы только доставить
ей х оть малейшее облегчение и радость — потому что знал,
что вскоре всему этому придет конец и даже жаждал
этого, а же н а лишь ощущала, свои ощущения не выражая
в словах, утаивая правду от себ я са мой, маскировала ее
разговор ами о нашем счастливом житье « после того», п о с­
ле операции, когда наступит момент освобождения (а я, в
свою очередь, тоже ожидал наступления освобождения —
но ее смерти). Все чаще мое желание услужить превра­
щалось в бездеятельное и мрачное созерцание в кресле у ку­
хонного стола — часами я петлял в одних и тех же словах,
неминуемо возвращаясь в исходную точку — к жене, кото­
рая тем времене м полностью отда лась течению болезни,
примирившись со всем, всему подчинившись — д а ж е тому,
например, что я, увлекшись однажды своими мыслями,
задержался с обедом чуть не до полуночи — хотя что та ­
кое о дин о б ед — ерунда, маленькая добавка к страданиям.
В бдениях у кухонного окна бесконечно повторял и меся­
цами варьировал одно и то же, то завидуя жене и жалуясь
самому себе на тяжесть взваленного на меня креста, то
7

жалея ее и ун ичи жаясь за только что проявленную
зависть; смотрел на мир ее глазами и стара лся говорить то,
что она х оче т слышать — но, м о же т быть, это она смотрела
моими глазами и говорила то, чего жа ж д ал слышать я
дабы насладиться собственным ничтожеством: кто знает;
тогда все так перепуталось — отчаянная любовь и сам оуни ­
чижение, завист ь к выгодам страдания и жалость к жен е
ничего теперь у ж е не отделить и не расшифровать,
несмотря на то, что м оя писательская за р а за иной раз
заставляла меня заф иксировать на маленьких листк ах ход
развития б олезн и — а вдруг, кто зна ет, пригод ится вп ослед­
ствии. Завидовал медика м за то, что им все ясно и и звестн о,
лучше, чем мне; всп оминая — купил д а ж е книги разного
медицинского с од ер жа ни я, чтобы блеснуть своей многогр ан­
ной эрудицией. Пищущая машинка по-пр ежн ему пребывала
в футляре на шкафу — я даже и не пробовал взяться за
что-нибудь всер ьез, оставляя все на по зд нейш е е время
не у каждого, все-таки, смерть по соседству (втайне уже
называл задуманный роман, в котором предпо лагал и споль­
зовать свои заметки, именно так: «Смерть по соседству»).
Под об но ж е н е, я планировал будущее, употр ебляя категорию
«после того», но в моем понимании она не обозначала
«после выздоровления», — но «после ее смерти» — на с а ­
мом-то деле ее смерть я пережил уже в ту зиму, теперь же
только д о донышка избывал ожидан ие; я д а ж е ра зузна л про
все эти непристойные ф ормальности, связанные с о смертью,
и купил прекрасный гроб и з ценной древесины, ра зместив
его на чердаке.
Все, все равно, п ро исх од ило своим чередом , н еза ви симо
от нашей на то воли и желаний. Операция и шесть недель,
проведенных в больнице ещ е б о ле е измучили ж ену, но
тут повеяло ранней весной, и она вн еза пно опять начала вы­
здоравливать, я почувствовал себ я отчасти одураченным и
обманутым своими планами — роман опять о тходи л на буду­
щее, поскольку чувство долга заставляло о тд ать все силы
очер едному м едо вому месяцу, чтобы, таким образом , д о ­
стойно о тмети ть возвращение жены к жи зн и . Самое н е­
приятное началось п осле того, как о на обн аружи ла на
чердаке гроб. Тщетны были все мои уверения, что то т оста лся
в наследство от прежних хозяев — светлая, блестящая ла­
кировка, не с терш аяся п о зо ло та вполне говорили за с еб я, так
что ж ен а могла теперь торжество вать, так как у зн ала мою
злодейскую сущность до самого конца — тем более, если
учесть, что од на жды утром за стала м еня за приведени ем
в порядок разрозненных заметок о ходе болезни — и не было
теперь дня, чтобы о на не вставила какую-нибудь очередную
шпильку касательно того, что я ж а ж ду увидеть е е в гробу
и ме дленно убиваю в этом захолус тьи — слова на редкость
пригодны для п од обных ядовитых укусов, тем б олее , что я
сознавал, что возра жений найти не в с осто яни и, поскольку
устами жены глаголила сама истина — я ведь и в с ам ом д еле
нередко думал: чтоб ты сдохла, а не висела камнем у меня
на шее. Слова отправляли нас в толчею бесконечных
споров, разлетались брошенные об пол тарелки, а дене г, что­
бы купить новые, не было — угнетали гигантские долги, зн а ­
комые кредиторы, про знав о выздоровлении жены, приня­
лись слать хо лод ные и вежливые напоминания, а о ж ид а ем о е
«после того» не наступило ни для нее, ни для меня —
все попытки напи са ния ро мана заканчивались все тем же
печкой. По со сед ст ву помер старичок, гроб з а полцены уд а ­
лось сплавить его род ственника м — так, х о т я бы, были о т­
части улажены моральные долги ж ен е. Вполне вс ерь ез р ас­
сматривал в озм ож но ст ь переквалифицироваться в ра знора ­
бочие, куда-нибудь в дальние ле са или стать мелиора тором,
лишь бы только от до ма подальше — на что мне постоянные
с омнения и о тветственн ос ть з а всяк ое ска занн ое, слово? еще
недавно полагал, что бросить писательство совсем просто:
с тоит только убрать с глаз до лой машинку, пусть там с еб е
ржавеет, бумагу и рукописи использовать в туалете, и дело
сделано; но именн о теперь, когда у ж е д олгое время не
удавалось доверить бе лому листу ни строчки, за р а за п ис а­
тельства за шевелилась в моей душе. Я чувствовал, что нечто
возникает, бурлит, пузырится, что-то объединяется и соеди ­
н яется в дальних закоулках созна ни я, перехватывает
иной раз дыха ни е, заставляет сердце танцевать в ритме
марша. Но на бумагу выплескивались привычные, за тве р же н­
ные фразы, которые раньше я бы пустил развиваться
далее — вовсе не стыдясь чистой бумаги; теперь же это воз­
никающее и пузырящ ееся каза лось несравненн о богаче,
н ежели давно н амо золивш ее язык. К со жалению , я так и не
узнал, что за слова мое сознание собиралось впустить в
мир, поскольку наступила осе нь , и я, о т злости едва не с ой ­
дя с ума, о бнару жил, что у ж е, казалось бы, вполне цветущее
зд оровье жены и ссяк ает вновь. Снова то ж е самое: осунув­
ш ееся лицо, м едлительность дв ижений , всепрощающее
с мирение, непостижимый, обращенный в с еб я взгляд. И
опять я не существовал для нее как человек, но был лишь
обслуживающ им м ех ан изм ом , и чем б олее она отъединялась
от меня, тем прочнее я снова влюблялся в нее, п родо лжая
по-прежнему возвращаться в исходную точку нашей сов­
м ест ной ж изни . Внешним проявлениям е е б олезн и было
свойственн о нечто р одс твенное ре лигиозн ому фанатизму —
крайняя сконцентрированность на себ е, будто она видела
нечто, невидимое другими, возвышенная просветленность и
отказ от преходящих благ — в иные времена, возможно, из
нее получилась бы образц ова я монашка. И опять сквозь
мой дом проносилась неизбежная фельдшерица, осыпая нас
очередными порциями слух ов, наведывался сочувствующий,
грациозный врачик, а жен а рас су жда ла стр анно и покорно:
«если я в этот раз умру» (в этот раз! ну' да!), «когда
м еня уж е не будет» или «зр я гроб продали, новый придется
покупать», п р исоедин яя к подобным речам перечень со вер­
шенно неисполнимых р а споряжений, пристегиваемых к тер­
мину « послед нее ж елание» — каковые она весьма полюбила
повторять и б есконечно варьировать, тем бо лее — если возле
постели с верными и заплаканными глазами сидел кто-либо
и з о тдаленных родственников — о дн о время они повадились
к нам друг за другом: бравшиеся невесть откуда, невесть
куда исчезающ ие, словно фантомы большого мира в моем п е ­
ревозбужденном мозгу: с безумно яркими апельсинами и
непонятными рецептами цветочных чаев. Трагедия обраща­
лась в ф арс под названием « по след нее ж елание» — включав­
шее в себя просто коллекцию абсурдов, и я, право же,
п росто не знал, с чего начать, если бы она и в самом деле
умерла — о пять ведь ниоткуда явится целая когорта людей,
высоко чтящих кровное родство, указывающая на меня паль­
цем и крича, что вот-де он не исполнил п ослед него, с а ­
мого с вятого желани я своей жен ы, а я сто ял бы и решитель­
но не понимал, как в оз мо жн о исполнить с обрание этих
приказов и просьб, где од новр еменно присутствовали про сь­
ба ра звеять прах по родным полям и требование у стано ­
вить н адгробие и з белого мрамора с голубыми прожилками
возле дома, за кустом белой сирени; мда, особенной ориги­
нальностью моя ж ен а не отличалась никогда, но в п о сле д­
них ж ела ни ях переплюнула саму с еб я.
Если мои знакомые удивлялись, почему я не развелся
еще до сих пор или просто не бросил жену: «это,
во змо жн о , звучит цинично», — размышляли они, но: «одним
так и так умирать, а другим приходится жить», я паниче­
ски бежал подобных мыслей, слов, которые бы вызвали д ей­
ствие, которо е, в с во ю очередь, нарушило бы е сте ственнос ть
хода событий. В первые годы болезни жены я нередко с
трудом удерживал с еб я о т того, чтобы не выгнать взашей
докторов, в очередной раз вдыхавших в жену жизнь —
пусть оставят ее в покое, что должно происходить, то
пусть и происходит, но позже пришел к выводу, что все
это ничто иное, как некий отголосок моих богобоязнен­
ных предков, так как вмешательство врачей являе тс я частью
естественного для данной эпохи хода событий, так что
любое мое противодействие ему было бы нарушением этого
порядка. М о жет быть, име нно поэтом у я так отчаянно
держался за свой домик, за свою опору и ось симметрии
трубу, вокруг которой м о ж н о было бродить по замкнутому
кругу, ничего не меняя и не влияя ни на что. Р езу ль та ­
том этой о тчужд енно сти явились люди, крывшие меня чуть
ли не убийцей, одна только жена — и не только в дни
болезни — подчинялась всему, ничего не пыталась изб еж ат ь,
не боялась ничего — и для нее тоже все это было лишь
есте ственным , неотвратимым х од ом событий.
Стиснув зубы в твердом намерении пробить стену лбо м,
8

вновь сел за стол перед белым листом бумаги, но на том
появлялись лишь каракули — карканье, скрип, козлино е
блеяние: зд ес ь, от гармонии вдалеке, ро жд ались лишь неле­
пости, и самое плохое было в том, что, как я осознаю
теперь все это безобразие — неотвратимое последствие
той далекой, едва с охран ившей ся в памяти ночи. Г олова гу ­
дела от табачно го дыма, выбросив свой за па с успокои те ль­
ных таблеток, я отд ался на волю б ессонниц ы и корпел н о ­
чь напролет, но листы покрывались не буквами, а черточка­
ми, крестиками, квадратиками — все во змо жные виды за к о ­
рючек, чудный улов для п сихиатр а, который вполне мог бы
извлечь и з них гладенькую истор ию бол езни , которая, в
свою очередь, могла бы послужить удачливому литер ато­
ру в качестве основы для романа. Менялся мир, становился
паляще-огненным: чайник на плите у ж е не насвистывал
себе мирно в вечерних сумерках, но густо выл или орал от ди­
чайшего ожога; нагая лампочка корчилась на конце шнура,
разбрызгивая искры; в углах, унюх ав мою с лаб ос ть , за в о­
зилась нечисть. М есяц в левом верхн ем углу окна облучал
меня резким стеклянным светом . В тем ной сырости ночи
чер ез две стены мне было слышно д виже ние жены, и не
раз среди ночи я бросался к ее кровати в страхе, что дыха­
ние прервалось — не в стр ах е смерти, но о пас аясь злых,
о су жд ающ и х взглядов в каплице, эт и х кружевов, которых
скорбящий муж об я за н расправить вдоль гроба, невыноси­
мой, бес ко нечной тишины по возвращени ю д ом ой . Белый
лист высасывал мои силы, а если бы на них перешла вся
выделяемая в простр ан ство и р ассеи вающ аяся энергия, то
листы бы вспыхнули адским огнем. П од утро внезапно
о жи л хр ом ой письменный стол, отодвинулся о т подоконника,
на который опир ался одним углом, и, п о д т яжес ть ю м оего
ло ктя рухнул, расшвыряв листки с закорючками по всей к ом­
нате. Мышцы болели и отказывались поддержи вать тя жест ь
тела, по д ребрами ныли какие-то внутренние органы, о
существовании которых я у зна л только теперь, по этой
ноющей боли, а к утру о себе заявила уже и она, но как:
тих им и невзыскательным, примиренным в зд о хо м , тихим
с тон ом — но все ж е до ста точно громко, чтобы е е услышали;
согласившаяся с о всем мировым злом , полуслепая, с о п у х ­
шими о т сна глазами, уверенна я, что всю ночь я работал, а
она лишь помеха, но все же — прося свою часть забот. Мо­
ж е т быть, она рас су жда ла соверш енно иначе — что хватит
мне предавать ся радо стям творчества, пора начинать
жить, кто знает, не могу ощутить, что она думает в часы
тишины, м е ж ду теми моментами, когда изр екае т очередные
п ослед ние желания; я закладываю в е е с о зн ан ие свои слова,
забывая о том, что слова э то только э р зац мысли — решил,
что «жертвую» и строю свою жизнь в соответствии с этим
словом. Если некто играет, и зо бражает, притвор яется, то
это всего лишь игра, дурачество, выпендрёж, но ес ли так п о ­
сту па ют все, то игра ста нови тс я действительностью, а д ей ­
ствительность оказывается игрой. Мы с ж е н ой вдвоем об и ­
таем в о д но м мире, в сельском до ме с кухней, тремя комна­
тами и закутком, и наша действи тельность спрямилась,
изуродовалась, потеряв сложность и разнообразие; мы не
принимаем участия в соору жен ии действи тельности , но иде м
у нее на поводу, маршируем под чужую музыку — все ока ­
зывается предопределено заранее: очередное ухудшение зд о­
ровья, чему с ледует непроглядно зап олняющ ая мир
тишина, сочувственные взгляды, растянувш иеся на месяцы,
крайнее напряжение чувств, когда мечешься и з одной край­
ности в другую — и так д о очередной передышки, после
кото рой неминуем очер едной п ери од взаимной грызни.
Болезнь так искусно обустрои ла наш мир, что я ничего пока
не меняю, сочиняя ее заново (так на за воде м ож но заменить
какой-нибудь механизм другим, по хож им , а продукция будет
прежняя); в первый год мы еще не осознали, что играем по
за р анее написанному сценарию, который я и пробую на этих
стр аницах воспрои звести, но все од но — правила придуманы
уже были, оставаясь в силе все последующие годы. Тихо
и неуловимо скользила ж ен а по комнатам, иссуш ен ная
болезнью и од н ообразием , опира лась прозрачными пальцами
о стены, лёгонькая такая, что истаяв шее тело н е удер ж и­
мо рвалось вверх, и она удерживала с еб я пальцами ног за
поя; дрожа на сквозняках, скользила по комнатам, кружи­
ла по д ому, снова и снова возвращаясь, и, закашлявшись в
прокуренном в о здухе , отрывала м еня о т листа этим своим
незаметным, к азалось бы, но явственным присутствием,
сверлила мой затылок своим серым взглядом; и вновь
открывается дверь, к олеблет ся на ветру язычок пламени —
это ничего, что свечи не было, а дрожит сама она, в своей
ночной рубашке — а х да , не было и простор ной и светлой
ночной рубашки, был только тяжелый и пропотевший,
резко пахнущий х алат с гигантскими, б е з стеблей , цветочка­
ми; не халат даже, по правде говоря, а моя старая бума­
зе йна я пижама, которую о т всей души не выносил — с угло­
ватыми плечами и бедрами, ж ен а , конечно, не кружила по
дому, а слишком часто отправлялась в пристройку, где ра спо­
ла гался туалет, или тут ж е , на кухне, присев возле х о ло ­
дильника, тупо вглядывалась в пустые полки, после чего
обреченно — опять обреченно! — соглашалась с холод ной
пустотой холодильника и возвращалась в постель.
Меня ж е все б о ле е мучала и поучала м етафористичность
мира — с то ило лишь ветру завыть в трубе, как, в за виси­
мости о т душевного состояния, э то могло быть истолковано
на совершенно разных уровнях: от «воют волки в за с н е ж ен ­
ной чаще» д о чуть ли не «стнов зам учен ного человечества»,
вот у ж е и тень моя на кухонной с тен е двигалась «угрожаю­
ще», а через мгновение уж е — «заставляющая сожалеть
о е е б еспо мощн ости »; выпавшая и з рук вилка ударялась о
пол иной раз « предупредительно», а иногда «отчаянно» —
мир, гигантский инквизитор, выплевывал мне вслед де сятки
тысяч слов, и ничего у ж е не про исх од ило «просто так»,
все вдруг обретало какой-то скрытый смысл, немед ленно
стр емящ ийся перейти ещ е в какой-то, ничто б олее ска­
занным словам подчиняться не желало — с каждым мигом
все перепутывалось и запутывалось, и я, несчас тное чело­
веческ ое существо, метался в кутерьме метаф ор , стремясь
отыскать те воротца, которые привели бы к смыслу еди н­
ствен ному и н еизменно му. Схваченное и заф иксирован ное
тут ж е скользило из рук, обращаясь в свою противо полож ­
ность — не зря ведь я так прочно держу в памяти, что ку­
хонный с то л с о тломанной но жкой при нялся «хромать»,
а «восход солнца» не означает восход солнца, но «заря но­
вых надежд» или — наоборот — «начало очередной катор­
ги»; от п ош лостей эти х мутило, и с трудом удерживался,
чтобы не покрыть этой метаф ор ической блевотиной невин­
ность б елого ли ста — д остаточно у ж он натер пелс я, хватит
с н его о тбросов человеческого ума, сохран ю его от с еб я, по
крайней мере. Или я действи тельно ничто иное, как рупор
банальностей: один «я» по ту с торо ну с озна ния их бормочет,
а я зд е с ь — с лужу ему уси лителем? Хватит, запр ещаю себе
собирать, стравливать, гробить метаф ор ы банальные и зв он­
кие в н ад е жд е на что-то, рассчитывая невесть на что.
Так вот годы и шли — любил и ненавидел ж ену , любил
и ненавидел себя, любил и ненавидел слова — и всё это от
всего сердца. Кажется, лишь в моменты подобной бесконеч­
ной безнадежности человек имеет шанс войти в самого
себя до самых недр ада, и нет для литератора ничего
более благотворного, чем д о окончательнейшего п охмелья
упиться чувством сво ей ничто жности. Нас тал тот чудесный
миг, ко торого не о жида л никто: о сен няя личька, листопад,
м ерзлые комья земли п од ногами, очередной месяц в больни­
це; я уже смирился с неизбежным и размышлял, где бы
добыть д е н ег —- ж е н а во звращалась и з больницы измученная
инъекциями и во здухом , пропахшим лекарствами, но тут,
вне запно — напе ре кор всем пр огнозам врачей — ожила .
После такого неожиданного улучшения мы ожидали осо­
бенно тяжелого кризиса, но природа сыграла с нами совсем
уж дикую шутку — волосы вернули с еб е б леск и пышность,
глаза ж е, напротив, стали тусклыми и невыразительными.
За пару м есяце в ж ен а явно выздоровела и, не обремененная
своими стр аданиями, валялась по кровати, зарывшись в
книги и по-дурацки иро низируя над моими ненаписанными
трудами. Под Новый год за подобное дурацкое высказы­
вание я за катил е й приличную о плеуху — и почувствовал
с е б я п о-н асто яще му удовлетворенным. Ж е н а начала пол­
неть, впавшие щеки стали весьма округляться, начали пор­
титься зубы, а на ж ивоте образовались первые складки;
п о ночам — теперь мы опять спали вместе — хр апела и ля-
9

галась. Взяла на с еб я приготовление об ед ов и побужд ала
меня писать, не тер яя времени — поскольку чувствовала
се бя отчасти ответственн ой за гигантскую су мму долга.
В конце концов д а ж е устро илась на работу в какую-то
контору, каждый вечер вкратце пересказывая п ос лед ние
сплетни, настаивая, чтобы я записывал самые пикантные
эпизоды — пригодятся же.
Неуже ли эта чужая и нестерпимо глупая женщина д ей­
ствительно была тем эфирн ым существом, кото рое покачи­
ваясь броди ло по до му, о пир алось прозрачными пальцами
о стены, дрожало на сквозняках? Во мне росло н едоуме ние,
и теперь у ж е всамделишный гнев против эт ой весьма упи ­
танной ос обы в обтягивающей юбке, которая тут, н еизвестно
по какой причине, крутится вокруг меня, портя мне нервы
пустой болтовней. Я чувствовал с еб я весьма одураченным —
ушла бы лучше на тот свет, я бы пос корбел, поскорбел,
глядишь — д а ж е бы установил надгробье из белого мра мо­
ра с голубыми прожилками и всю свою ж и зн ь поминал бы
ее теплым словом, а тут такое разочарование, и в беско­
нечной скуке влачатся дни, оставляя за со бой след из нена ­
писанных страниц.
Чем теснее я соединяюсь со словами — хотя бы и с нена­
писанными — тем более осознаю, что жизнь — это всего
лишь комментарий к давн о у ж е написанным литературным
п роизведениям ( ну жн а невероятная эрудици я, чтобы об н а­
ружить, кто именн о из великих мастеров пера в прошлом
сумел предвидеть свою жизнь), так же и мои воспомина­
ния, колеблющиеся от великой любви к безд на м отчаяния,
вполне ле гко стыкуются с сочинениями романтиков, так
что вовсе нет необходимости подслащать их пастораль­
ной любовью в райском сади ке или приправлять и х горечью
слез в момент изгнания из сада — все это следует уже из
условий задачи. Ж и зн ь человека э то такая шкатулка с драго­
ценностями , переполнен на я словами, и задача сос то ит в том,
чтобы открыть ее — надо ломать самым варварским сп о с о ­
бом, потому что обращать ся с нею п о-х озяйск и означает
по-хозяйски же обращаться и с ее содержимым: быть
бережливым, по ддерживать поряд ок, поглаживать бар хоточ-
кой для вытирания пыли, тогда как на сам ом деле
чистку производить с ледует металлической щеткой. Однаж ­
ды такой щеткой свою шкатулку я разворошил — той
ночью, когда жер твовал слова свои в честь огненных богов;
х о зяи н взло мае т шкатулку, только если ключ по теря лся —
на этот р а з ключик проглотила жена , но запоры упали сами
собой, и в оди н прекрасный день слова посыпались,
как из прорвавшегося мешка — я едва успевал и х зап исы­
вать, сначала даже не доверяя происходящему — пальцы,
отвыкшие от клавиш машинки, выстукивали вначале что-то
совершенно не то, но все равно — шкатулка с драгоце нно­
стями была открыта, и все остальное каза лось не важным.
Описал жену вм есте с проглоченным ключиком: е е тление
и регулярные воскрешения, безум ну ю романтическую, не ­
вер оятную любовь описал, и с другой стороны — столь ж е
н епостижи мую и невероятную ненависть описал; как только
все это перешло во влад ение белым листом, безразличными
стали и возвышенная лю бовь с е е взаимным с ам о по жер тво­
ванием, и сама жена. С легким сердцем разделался с бес­
стыдными формальн остями развода: жена то ж е чувствовала
себя счастливой, так запросто освободившись от меня, да
напоследок еще и смачно сплюнула — не дай бог такому по­
вториться. Написанное как бы вычеркнуло, сделало н есуще­
ствовавшим о тр езок моей ж и зн и — к нему не вернусь более ,
знаю это, и е сли теп ерь возвращаюс ь к тому ж е материалу, то
потому лишь, что сочиняю вариант иной, «могло быть и
так» — провешенная словами граница м ежду явью и литер а­
турой слишком н е над еж на , чтобы на нее полагаться, всегда
надо иметь про запас «могло быть и так» — иначе сказанное
запросто окажется чем-то уже иным. Воспоминания —
единственный с п о соб , с помощью которого человек мо жет
влиять на прошлое и менять его. Словно это всё, что не ск а за­
но словами, того вовсе не было. Любой человек в своих
вос поминан иях зан им ае тся тем, что комментирует литера ту­
ру с помощью действительнос ти; дневник или небольшие м е­
муары — это первый шаг от жизн и к литературе: чуть-
10
чуть приврать ради складности — вот у ж е и литература.
Пусть моя жена катится ко всем чертям, е е роль в этом
повествовании сыграна — пусть о тправляется в ад, ко всем
чертям. Что мне до любви, если я уже описал ее так, что
лучше не сумею?
Рассчеты с женой о каза лись де лом простым, больше
усилий п отребовала глобальная метафоричность, въевшаяся
в мо е с озн ан ие настолько прочно, что не вытравлена до
сих пор, если ее можно вытравить вообще, а то, может быть,
она м о ж ет только перех од ить на какой-то более высокий
уровень. Ненаписанные, невысказанные метаф ор ы скапли­
ваются (аккумулируются? ко нд ен сируются? как, впрочем,
сами слова могут судить о процессах в сознании, и не есть
ли это суждение само по себе метафора?) во мне, с ними
п р ои сходя т таинственные превращения — они пропадают,
тают, ра звеиваю тся. Уравновешиваются? Может быть,
вновь всплывают на п оверхность, с об ир ая сь в ещ е невидан­
ные комбинации? В любом случае, мания метафор изации,
когда литература говорит то же, что и мир, а мир — то же,
что литература, ушёл прочь — туда, к с о жже нны м рукопи­
сям: безопасности ради я по-прежнему скрываюсь от дис­
кретных м етафор мира, о па саяс ь впасть в искушение —
потому дверь и заколотил, чтобы с тало н ево змо жн о кружить
вокруг трубы, вокруг до ма (за мк нуто сть круга ведь один из
н аиболее опасных камней пре ткно вения); потому и одеваюсь
по возмо жн ост и неприметно, чтобы не возникло связей
между фасоном пальто или цветом рубашки и моей лич­
ностью ( х о т я именно в невыразительном внешнем виде м о ж ­
но у смотре ть с вязь ме жду моим внешним обликом и сущ­
ностью моей лично сти); поэтому и зб ега ю рассматривать в
журна лах репродукции, чтобы не вызвать лавину невесть где
услышанных фраз; потому даже по лесу боюсь пройти, чтобы
ели внезапно не стали бы «мрачными», а птички не за чи­
рикали бы « радуясь жизни ». Р о жд ен н о е человеком слово
возвр ащ ается, как бумеранг, и заст авляе т человека жить по
его законам — любить, как в м елодраме; ссориться, как в
дрянной юмореске; рукописи непр еменно сжигать, а не от ­
правлять в мусорник; к несуществу ющему те леф ону на о т су ­
тствующей тумбочке — прекрасный образец бессловес­
ности! — пристраивать мечты о том, что про изойдет,
если трубку снять; воспринимать ж енитьбу не как женитьбу,
но в качестве отказа от творчества — и так далее, до беско­
нечности п о лабиринтам слов, о д ер жи м ому лабиринто-
манией. Потому я и о тка зался о т мира за окном, о бра­
тившись к миру внутри себя , п осте пен но его опустош ая.
Зачем мне мир, если я сам мир? Зачем мне люди, если
сам я человек?
Раньше я любил вращаться в обществе, но теперешний
о браз жизни настолько контрас тирует с пр ежним, что я
заработал славу мрачного отшельника, славу, почти д отяги­
вающую до легенды об аскете, который сидит в келье и пи­
шет б е з устали — легенда появится, не теперь, так п о зж е;
в любом случае появится — сам ее создам: инерция и
искушение слов необоримы. Р епутация за с лу же н а вполне,
мне и в самом д еле не и нтересно ничего, кроме с еб я самого,
эгоц ентри зм в крайней степен и, и я раз за ра зом сдираю с
с е б я шкуру, чтобы выложить на белый ли ст все, что скопи­
лось во мне. Мне безразличны соседские обстоятельства, те ­
ле визоры и автомашины, политика внутренняя и политика
внешняя, музыка и литература. Мне удалось д а ж е избавить­
с я от ненасытнейшей прожор ливости — у ж е лет восемь, как
меня б еспок оило увеличение веса, килограмм тащил за
с об ой килограмм, каждый новый год я отмечал новой склад­
кой на животе или подбородке, даже нервозное сидение
возле п остели жены с посо бствова ло аппетиту, а ра згрузоч ­
ные дни, которые я, стыдясь, тайно осуществлял, н еминуе­
мо завершались полуночными бдениями у холодильника.
Стоило мне только написать гр отескную, слегка отпугива­
ющую миниатюру об обжорстве, как всякий интерес к еде
пропал, ем я теперь ровно столько, чтобы поддерживать
огонек жизни. На самом деле , мне все еще не ясно, что
именно и каким образом я в себе выжигаю — навсегда,
чувствую только, что становлю сь все б олее исчерпанным и
пустым; слова я извле ка ю наружу словно клещами, отрывая
заодно и часть своего существа — на этом месте остаются

кровоточащие рубцы (во змо ж но , правильнее было бы ска ­
зать, что не опустош аюсь, но наполн яюсь — наполняюсь
зре ющ ей, угрожа ющей пустотой; пу стотой, которую с ледует
искать по ту с торо ну слов: как ра ссказа ть словами не
объяснимые, ра нее не испытанные нюансы поведения п а­
мяти, ранее которым названия не было никакого, и о суще ­
ствовании которых я не имел ни малей шего представления
до того момента, когда они ра сс еяли сь?). Как только я чему
угод но — п ред мету, событию, у зор у мысли, мгновенному
всплеску эмоций — подыскиваю еди нственно точное слово,
как они мне у ж е не нужны, умерли, пропали, и я теряю
микроскопическую частицу себя (если я суть человеческое
существо в единственном экзем пляр е, то почему бы в приро­
де не существовать законам, рассчитанным на меня исключи­
тельно? ). Однажды написал про любовь — так хоро шо, что
теперь у меня не возникает более необходимости любить —
все равно, написанного у ж е не превзойду; как только опи ­
сал любопытство, предъявив человека, все существование
которого о пред еляется новыми и новыми порциями фактов
и сплетен, который не может без них, как наркоман не может
без новой порции яда — как у меня пропала потребность кру­
титься м е жду людьми, приникать к телевизору и дням и на­
пролет шуршать газетами. Проф е сс ия о преде лила мою
судьбу (родился, чтобы писать, и пишу, потому что родился);
чем пишу серьезнее и глубже, тем разряженней становится
оди но чество — общения с людьми опир аютс я ведь на долгие
говорения, а о чем разговаривать, если слово, с ка зан ное
вслух, не в состо янии п ре взойти однажды написанное —
вначале быстро и ссяк верхний слой: темы разговоров,
взаимные комариные укусы, о б су жд е н и е увиденного и услы­
шанного. На оди но чество я не сетую , это т крест на плечи
мне никто не возлагал, сам выбрал (ос та е тся вопрос: что
будет, е сли я опишу одиночество — слишком много б е з о т ­
ветных вопросов возник ает во мне с увеличением пу сто ­
ты); столь же одиноким м о же т быть человек, у которого,
скажем , ампутировали ноги: сколько бы внимания и сочув­
ствия он ни вытягивал из окружающих, все равно он остает­
ся заключенным в прозрачный домик одиночества. Я об и ­
таю в под об ном ж е домик е, только ампутированы у меня
части м ое го духовного мира; эти части затронула писатель­
ская гангрена, которую не останавливают все новые и новые
ROTCi:
ампутации, и никто мне уже не поможет, да я и не прошу.
Трудно вообразить, как бы мою од ерж имо сть объяснили
медики — про гресс ирующей психопа тией или чем-то п од об­
ным? отмиранием клеток? распадом нервных связей? Мо­
ж ет быть, в с ам ом д еле открылась какая-то область мозга,
которая с оответствующее свойс тво контролирует, а слово
зд е сь с лу жит в качестве реле? Все это мне, в действительно­
сти, безр азлично, куда бо лее с ерь езн ой пред ставляется мне
старая-престар ая проблема: где искать ту грань, по которой
п ро ходит граница слов, и — как найти сочетание звуков для
того, что е ще не названо словом — бе сс ло вес но е слово.
Жизнь пульсирует во мне, но безразлично мне и это — я ж и ­
ву, как ра стение, за исключением моментов, когда предаюсь
писательству — право ж е , не вспоминая о всяких туман­
ных и однообразных происшествиях в промежутках. Кто-
нибудь, в оз мо ж но , при со ветует покинуть сей мир, а только
меня не волнует и это , поскольку сам оубийство я у ж е т оже
п ережил в одн ом и з ра ссказов. Есть ли смысл повторяться?
Может быть, я поддерживаю равновесие — что уходит из
меня, то пополняет мир в облике м оих духовных детей, так
что в с умме не мен яется ничего.
Два крайне сло жных и непостижимых вопрос а будораж ат
мое сознание. Когда наступит та точка жизни, в которой я
окажусь отдавшим белому листу все, на что был способен, и
что будет потом — духовная смерть — когда мое тело оста­
н етс я не жить, но функционировать? Что произойдет,
если я сочиню рассказ о том, как пишу — может быть
придет ед инстве нно в о змо ж но е спасен ие, единственный вы­
х о д из б езум ия? Ответ на первый вопрос предоста вит вре­
мя, искать ответ на второй я не осмеливаюсь, х отя вот
уж е д олгое время меня волнует ид ея такого ра ссказа —
о со б е нн о ранним утром, когда не п одготовлен еще к у стано­
влению отношений с действительностью и, не вполне еще
вменяемый, шлепаешь по ледя ному полу на кухню, варить
кофе .. .
1987
Перевел АНДРЕЙ ЛЕВКИН
11

ПЕТЕРС БРУВЕРИС
ОСЕНЬ КАРАИМОВ
памяти по^та С. Фирковича
в чёрный мрамор черствеет
ночь; вдали колыбельная;
падают
следами Бога омытые
листья;
каждый стих
эпитафией
вместе с дождём
в стёкла стучится,
каждый стих оправлен
в чёрную раму;
и в хрупком ветвленьи видений
как в ветках плакучей ивы
теряется ветер;
краткий взгляд, уходя,
бросить назад,
короткая полоска света
по мраморным чёрным ступеням;
и дождь
беспросветный,
скорбящий,
неисповедимый.
ОТКРЫТИЕ ВОСКРЕСНОЙ школы крымских татар
В РИЖСКОМ СТРОИТЕЛЬНОМ ТЕХНИКУМЕ
в лица униженные вкрадывается улыбка
к-ногам-не-имеющим-права-вернуться-домой
голубиное пёрышко липнет
и ноги словно хмельные
рядом с толкучкой Рижского рынка вытанцовывают
Крымский контур
и миллионы солнцем пронизанных капель
(брызги веселья
со свадьбы велей *)
касаются губ истрескавшихся-в -немоте
над пеплом сожженных книг
над кровоточащими-по-дому-сердцами
дождевых миллионы капель
в каждой из них
отражается
бредущая от рыночной толчеи
девушка
немая
с открытками Бахчисарая в руке
и вырванным родным языком
I октября 1989 г.
*—
по латышским поверьям — когда во время дождя светит солн­
це — души умерших (вели) справляют свадьбы.
12
ь»
***
промозглое мутное утро
в серебристой роще
тлеет прогоревший костёр
вокруг разбросаны кости
там в низине непроходимое болото
над ним простерев покрытые инеем крылья
предчувствие близкой зимы сужает круги
звякнула жестяная кружка
о край бидона
вычерпывая остатки самогона
как клочья серого войлока
вывалянные в грязи и крови
лежат лесные братья
(то и дело кому-нибудь судорогой сводит указательный
палец)
какой сейчас год?
какая здесь нынче власть?
слепое оцепенение
клеймит обречённо
покрытые щетиной лица
наваливается последний сон
паскудней паскудного:
змей распластавшись на ветке дуба
птичьи яйца заглатывает
на каждом мелкими буквами — made in latvia
Воскресенье. Балтийский военный округ. Чайка ныряет.
Дождь. Фосфора белого россыпь выносит на берег волна.
Вприбрежном лесу пограничников эн-ный наряд шныряет,
и здесь среди дюн охраняя надёжно захваченные племена.
А там городок военный, вон — за бетонной стеной.
Сам генерал. В сорочке. Хлеб с ветчиной ест,
что-то жене говорит, склонившейся над бурдой,
смотрит хоккей, в окно, ждёт из Москвы весть.
Над аэродромом военным аист кружит и кружит.
<П
Весь подозрительно белый. Вот тебе, пацифист.
В шутку охранник прицелится. Годик ещё служить.
Шведский альт равнодушный сквозь транзистора свист.
• нопГ>
В горло вцепились острые когти звёздчатых лап.
¡ч
Ливка детей по-латышски баюкает — спать, спать,
и запрещает на взморье янтарь собирать.
<мЫ
. . . Воскресенье. Советская Латвия. Дождь. Этап.
>пЭ
1989
.цТРЗГ
:.ц К
■штО
нпИ
л атЭ
ЭыТ
;:.аг<Г

ПИСЬМО ДЕВУШКИ ОДНОКЛАССНИКУ
В АФГАНИСТАН, II
детство заснеженное
вокруг яблоньки заячьи следы
ослепительно-синие сумерки утра
маленький лимон фонаря
сквозь заиндевелые ветки
за проводами в изоляции изморози
над вырезанным из синеватой промокашки плетнем
отгороженное от внешнего мира утро
тихо и неподвижно
словно в коробке декоративного картона
из-под лыжных ботинок (made in Ullumullumia)
все вброны ещё спят
все почтальоны ещё пьют свой утренний кофе
ни одна весть о смерти ещё не пришла
ни одна ужасная история ещё не сбылась
детство заснеженное
мышка шуршит луковой шелухой
сматывая сны в клубок
хрустнуло стекло,
у ледяного цветка лепесток отломился
с ледовой пальмы упал кристальный орех
скрипнула дверь оборачиваюсь
на обледенелом пороге
мигом зайчонок сгрызает морковку моей судьбы дочиста
за ним котёнок вслушивается в огромное одиночество
капля сползает вниз по стеклу
в яблонях голых лиловой мглы колыханье
кажется сердце кто-то хватает
пальцами позанемевшими точно
и на щербатой тёрке
трёт — трёт — трёт
с ночи до утра
с утра до ночи
и когда последняя капля
сползёт вниз
и исчезнет в рыхлой полузамёрзшей тверди
сквозь ваши салоны
мимо ваших напудренных носов
вдоль уставленных яствами столов
станет моя несчастная кровь смёрдить
ПИСЬМО ДЕВУШКИ ОДНОКЛАССНИКУ
В АФГАНИСТАН, I
Каким ты вернешься с войны —
Слова будут хлестать изо рта, как из раны,
Или сделаешься неразговорчивым?
Заплачешь, когда увидишь Ригу,
Или останешься равнодушным?
Споёшь ли какую-то новую песню,
Или разобьёшь расстроенную гитару
о голубой экран?
Когда ты меня обнимешь —
Я расцвету или облипну кровью?
Отличишь ли меня от смерти,
Или мы будем с ней на одно лицо?
Стать бы мне твоей смертью —
Ты бы до старости меня не встретил.
Сахиб из Хадды сражался в Малаканде.
Погибли жёлтые розы.
Мой милый за родину голову сложил.
Погибли жёлтые розы.
Из кудрей своих ему саван сошью.
Погибли жёлтые розы.
О, горе!
Сахиб из Хадды сражался в Малаканде.
Погибли жёлтые розы.
(в этой песне никому не известная пуштунка тоскует
о своём возлюбленном, погибшем в сражении с англий­
скими колонизаторами под Малакандом в 1897 г.)
цинковый дождь в проёмах окон, цинковый дождь
в полумраке бабушкин необъятный комод
украшенный резными сентиментальными ангелочками
взорвался челюстью ящика
пыль поднялась как за гусеницами
сгустки крови застыли на мамином конфирмационном
платье
угольно-чёрные птицы
густых бровей
отделились от лиц мёртвых солдат
в развороченной груде тряпья
развороченные останки человеческих тел
руки головы гениталии обгорелое мясо
знакомая родинка
на небесно-синей исколотой иглой вене
впивается
как зрачок
пронзая
мою
отчаяньем обожжённую ночную рубашку
цинковый дождь, брызги оцинкованных капель
на жёлтых восковых розах
на подоконнике
на этом толстом довоенном
дубовом подоконнике
который вдруг шевельнётся и выскрипит:
РАСПИЛИТЕ МЕНЯ НА ГРОБОВЫЕ ДОСКИ
цинковый дождь в оконных проёмах
цинкующий свет ползёт по
моей груди
и глаза мои въемлют чьи-то другие глаза
чёрные как Чёрный Каабский Камень
и губы мои растворяются в чьих-то других
губах
и вперемешку с сурами Корана
не затихая спрашивают и спрашивают о тебе . . .
жёлтые розы жёлтые розы
стынут в тени стингеров стылых
в плащ запахнувшись из цинковой кожи
Бог вскользнёт в синеву моих жил
1989
Перевел
ДМИТРИЙ ИУДРЯ
1985
13

ИГОРЬ ПОМЕРАНЦЕВ
Мне не хочется ставить последню ю точку. Мне
к ажется, я кончаю не маленькую повесть, а свою
первую, с ам ую счастливую и короткую ж изн ь.
Я в комнате, где музыка и дым. Н апр яженна я спина
отца, пятна пота, пах нущие «Шипром». Жуть газетных
передовиц; какие тяжелые слова ворочает отец: МТС, д и ­
ректива . . . Стесн ялся слова «журналис т», говорил о себ е:
газетчик. Кон ец пят идес ят ых, я притаился в комнате, отец,
пышущая жар ом радиола, зеле ный глазок, а из черного
гарлемского вымени бь ет с труя д ж а за . Подставляю руки, ли­
цо, с ердце . Этим молоком я вскормлен. С это го начался
Фолкнер?
Нет.
: полдень, шлемы куполов, стремительные ступеньки,
мы в майках, нам — шесть, прохладная духота церкви.
Сбоку и сверху: голос отд ельно, о сп енн ое лицо отдельно: —
А ты, жиденок, ступай отсюда.
Это не мне. Это Моне. Бег наперегонки с дыханием.
Монин полуподвал, нелепо ра зведенные руки Рувима Льво­
вича. Так начался Фолкнер?
Нет.
: девочка, на бере гу тебя. Как высоко небо. Как глубок
поцелуй. Мы не на «ты» — на «я». Не вхожу — заплываю
далеко в тебя: мим о — буйков, горизо нта — мимо; огля­
нувшись, не видел кромки суши, радовался. Ты помнишь,
десять июлей тому ты входила, столько ж е летная, в дух
зах ватывающее Черн ое, и была в нем теплым течением.
Но при чем зд е с ь Фолкнер? При чем. При чем!
С ума сой ти, стрелки часов Бенджамина К омпс она вра­
щаются в обе стороны. Он фиксирует происходящее, как
художник, не искушенный зн ан ием зако нов перспективы.
Для Б е нд жи событие не имеет ни общепринятой логики,
ни конца, ни начала, но лишь контур, цвет, зап ах , сте пень
приятности или бо ли. Он часто плачет, но слезы эти не
горьки, не печальны — они текут, потому что текут; слезы —
его средс тво общения. Слова говорящих он различает не
по смыслу, а по интонации, тембру. Б е нд жи словно дви ­
жется на карусели. Виток. На гамаке в саду Кэдди и Чарли.
Еще виток, длиною в п олжизн и. Кружится голова. Судо­
рожно цепляетс я Бе нд жи за гриву дер евянной лошадки.
Катятся слезы. Тридцать три года. По кругу. По кругу.
Те же лица, за па хи , крики. В десяти строчка х первого абзаца
«fence» (заб о р) повторяется 5 раз, «went» (прош едшее
время глагола «идти» — 5 раз, «hit» (ударить) — 4 раза,
«flower» (цветок) — 3 раза, «flag» — 3 раза.
Пластинку Бенд жи за ело на «Люблю Кэдди». (Калитка,
школьницы, идущие в сум ерках, за па х деревьев, — это все
Кэдд и .) Ночь кончается для него счастьем: присутствием
Кэдди (они спят рядом) и ее словами о пробуждении.
Но надушенная Кэдд и д ля него уже другой человек: он
убегает от нее. Для Бенджи признак чаще важнее и за ­
нимательнее, нежели носитель признака. Однажды, заметив
яркие пятна («bright shapes»), он позже думает о них
только как о «яркие» (опуская существительное). В выборе
признака проявляется по эт. Секрет субстантивации знал
Мандельштам, гений имен прилагательных.
Слепая ласточка в чертог теней вернется
На крыльях срезанных с прозрачными играть.
Или:
Но я забыл, что я хочу сказать,
И мысль бесплотная в чертог теней вернется.
Итак, мы сравнили Бенджи и Мандельштама. Уточним:
за спиной Бенджи всегда сокрыт автор. Если бы сам Б е нд ­
жамин К ом пс он взялся за перо, на бумаге скорее всего
остались бы ломаные линии и пятна слюны. Лексическим
топтанием, эллипс исами, обрывами, выбором признаков
Фолкнер с о зд а е т иллюзию того, что Бе нд жи сам расска­
зывает о се б е . Фолкнер пишет «изнутри». О за темне нноеTM ,
фрагментарности, прерывистости мышления героя мы судим
не потому, что автор этими словами хар актер изу ет Бенджи.
С первого предложени я романа Бенджи смотрит сквозь
что-то: забор , вьющиеся цветы. Это намек, толчок — вывод
за нами. Вот строчки хор о ше го по эта.
Какие горькие слова!
С песком, полусырые.
Названо очень точно (э то о шуме ли ствы). Фолкнер — по ­
эт высшего по рядка. Он выбирает такие слова, расставляет
их таким образом , использует такие знаки препинания,
что песо к или влагу мы не просто считываем с о страницы,
но ощущаем на зубах и кожей. Вот предложен ие: «What
do you think of that scouring her head into the» («Тычу
е е лицом в.» ). Дальше зе м ля помешала. На точке после
«в» кончается литература и начинается жизнь.
Цивилизация выражает с еб я на всех уро внях. На грам­
матическом то же . Индейцы говорили о с еб е в третьем лице.
В миф ологической песне «Прорицание вельвы» и з древ­
н еисландского эп о с а «Старшая, или сти хотворная, Эдда»
(около X в. н. э .) вельва, т. е . колдунья, говорит о себе
как в первом («... все я провижу.. .», «Ясень я знаю
по имени Иггдрасиль. . .»), так и в третьем лице («Она
колдовала тайно одна жды . . .», «Один ей дал ожерелья
и кольца») . Это свидетельствует о двойственно м — отчасти
е ще языческом, частью уж е мо но теистическом — мироощу­
щении. Бенджи — идиот; он растворен, с маза н, расквашен
и все же , повторяя окру жающ их, думает только от «я».
Это — формальная индивидуализация. Сам по с еб е Б енджи,
в отличие от Квентины или Джейсона, — ноль, ничто. Он
и нтересен, как монтажные ножницы, как оптический прицел
Фолкнера. Глава первая — то ржество отстр анения.
События, п ро исходящие в первой главе, смонтажированы
не хронологически, но — не без помощи Бенджи — ассо ­
циативно. Вс е по следующие главы — разгадка, ключ к пунк­
тирному восприяти ю Бенджи . В школьных учебник ах грам­
матики д ет ям часто предлагают такое упражнение: вставьте
в пр ед ло жен ие вместо точек подх од ящ ие слова. Учебники
пре следуют дидактические и воспитательные цели. Фолкнеру
плевать на развитие нашего воображения или логики. Он —
х удожник . Он следует своей эсте ти ческой правде. Глава,
написанная от «я» Бенджи, — это проза замедленного дей­
ствия: сперва она ставит в тупик и очаровывает вопреки
непониманию, а п осле прочтения всей книги ош еломляет
и покор яе т точностью, дерзо сть ю и ма стерство м. Вкус
счастья лишь тогда сладок, когда д ля д о с ти ж ен и я счастья
преодолевают сопротивление и преграды. Это oTHOCtfWjl
и к счастью чтения.

Ритм напряжени я первой главы зад ан и вымерен; у з ­
коколейное восприятие Бенджи сочетается и недосказан­
ностью событийной: то Л ас тер утаивает чужой мячик, то
от детей скрывают смер ть бабушки.
Почти д ес ять лет тому н а зад восторженный второкурсник,
мой тезка и одн оф ам илец, написал:
«Итак, начинаются Черновцы! Встаньте — как вы всегда
вста ете, когда говорят о любви. Этот гор од выстроен и з
недомолвок, дыма и крика. В его дворах, где пасутся дожди,
г ро мо здят ся искоре женные клетки для птиц и полуистлев­
шие кошки трутся о пепельных голубей. В е го с те на х — не -
пробитые окна, обрамленные карнизами. Каменные намеки.
Казалось, у ж е все было готово, чтоб извлечь кубометр
кирпича, но вдруг началась чума или нахлынула вражеска я
армия, и ступеньки нелепо уткнулись в то м есто , где до лжна
была появиться дверь, — так алхимик на смертном одре
мог бы раскрыть лишь половину тайны. Черновцы размыты
переулками. На какой-то окраине, в каких-то о тголосках
города, где запах и цвет — одно и то же, прорезаются
тополя . ..»
Отречение от с вое го прошлого — эт о отречение и от бу­
дущего, Я не н амерен отказываться от с воего ю нош еского
голословия. Я лучше попр обую еще ра з, снова о Черновцах.
Вдруг получится?
Сначала: поля: кукурузные, к артофельные, го роховые, —
б ез края, б е з границ; какой-то пространственный разгул,
разврат — и это тоже город — и ты, в ужасе глядящий
на ртутных, ра ссыпающих ся вдаль мальчишек. И вот ты
уж е од ин на од ин с дюреровским муравьем, лезвием ку­
курузного ли ста, дрожью под жилок. Ра зве это сравнимо
с неуютом коридорной полутьмы, когда ты просишь «Ма­
мочка, постой за дверью уборной — а то мне будет страшно
выйти!» Крепко сжаты и забыты два стручка гороха в ладони,
с ладкие молочные слезы в лопа тк ах . Вс е эт о повторится
е ще тысячу р аз — на каменных мосто вых
—
только мельк­
нет меж домов оранжевая майка старшего брата; это он
убегает от теб я со своими ровесниками, они сильнее и
выносливее, они бросят тебя одного, с болью в селезенке,
с мокрыми солеными ресницами, и потом на тех же мо­
стовых т еб е крикнет женщина: «Все! Все!», и за нею с
гр охо том за хло пнутся дверные створки трамвая, а твоя
боль медленно, как в лиф те , подымется и з с елезен ки в
грудь и остановится — уже навсегда — возле левого соска,
а ты, по-прежнему забыв обо всем на свете, будешь сжимать
в сво ей побе левшей ладон и два нелепых гор ох овых струч­
ка — сладк ие молочные с лезы в лопатках.
Мое зеленое, виноградное, тминное д етство под сенью
дедушек (позднее разобрался: дедушка — один, все осталь­
ные— его братья); не помню в раннем детстве зим, ог­
лядываюсь и вижу: вечный июль, во здух , струящийся и з
на бухших яблок, щекочущий до головокруженья. Первый
трехколесный велосипед. Я буду езди ть на нем, пока к о­
ленки не уткнутся в подбородок. Потом — сразу — едва сан­
далики до тя гиваются — «Орленок». Учительница брата
всп лескивает руками: «Светлана Ивановна! Я видела вашего
младшего: он катался на чужой улице!» А мне у ж е тесно
в саду, и своя улица мне мала, и как зам ечательно, что
э тот город скрое н на вырост. Я набираю скор ос ть, и мой
брат у ж е не придержива ет меня за багажн ик. Как долго
тянется асфальт и аптекарский запах из-за забора гос­
питального двора. Ч ер е з два года я у зн аю про существо­
вание с очетания « бо ле зн ь Боткина» и почувствую пухлость
и о б ъе м слова «печень». Остывшим декабрьским рассветом
я прошлепаю в спадающих — на два номера больше — ка ­
зенных тапочках, в вылинявшей пижам ке пустынным гулким
коридором, войду в высокую, почему-то всегд а со с ве ж е ­
выкрашенными стенами уборную, найду свою баночку с
биркой «Г ена Люстрин. Анализ мочи» и беззвучно —
з-з -з -з — наполню ее. Никогда в жизни я больше не видел
такого горького, такого соленого, ак рихинного чер но­
желтого электр ического све та, как в больничных уборных
сиротливым декабрьским рассветом! Лежа в изоляторе ,
в полубреду слизывал этот свет с губ; долго смотрел на босые
ступни санитарки Гали, с тало неловко, не нашел ничего
лучше, — и сейчас, когда пишу это , краска зали вает щеки, —
чем спросить: «Галя, у теб я плоскост оп ие? ». У кого только
слову такому научился?! Но это после, чер ез два года;
а пока — на прозрачных спиц ах я открываю квартал за
кварталом, и с мо их шин слетаю т навозные иголочки
пригорода прямо на убори стые булыжники по-ярмарочному
наряд ного центра. Горбуны; безумцы; расписанные, как
пасхальные крашенки, крестьяне; евреи — что ни мужчина,
то Кафка, что ни старуха, то вечность — все это по боку,
только за локтями просвистело. На велос ипед е с отказавшим
то р мо зо м я наматываю на колеса у ж е не километры, а годы.
Как странно: вокруг меня все говорят по-немецки, по-
румынски, а я все понимаю. Я знаю этого мальчика и девочку,
которой он кричит «Аме!». Его зову т Пауль Анчел. Став
взрослым, он переиначит свою ф амилию в Целан, и в лите ра­
турных энц иклопедиях вс лед за датами его рожде ния
и гибели напишут «выдающийся австрийский по эт». А пока
мы втроем на б ерегу речки Прут. Среди жалящ ей гальки мы
находим песчаный оа зис . Пес ок, как крем, пр оход ит сквозь
пальцы. Вода студена . Становишься на цыпочки, тянешься
вверх — лишь бы лед яной поясок не замкнулся на талии.
Обрушиваешься. «Мальчики! Не заплывайте далеко!» —
голос Аме.
Конец мая, семьдесят какой год? Мы сидим на кухне —
только там и остались табуретки. Все упаковано, чемоданы
затянуты, замкнуты сакво яжи на маленькие игрушечные
ключики. Мне ка жетс я, что я на перро не и слышу рыданье
и сам давлюсь слеза ми под ти хую еврейску ю мелодию.
Край тьмы. Край света. Но куда эмигрировать о т себя?
Как Пауль — головой в Сену? Женщ ина с юным лицом
и звонкой сединой говорит:
—
Он был красивый мальчик. Он был красив утром,
вечером, в гимназии, в библиотеке . . .
Мы тянем остывший коф е. Амалия спрашивает:
—
Вы хотите переводить стихи Пауля?
—
Нет, — говорю я и чувствую: надо что-то добавить,
что-то объяс нить . Но мне ведь и сам ому не все ясно,
я ведь и себ е не могу внятно ответить, зачем пришел
к это й женщ ине, зачем це жу х олод ну ю кофейную кашицу
и не хочу, не хо чу уходить. Я возвращаюс ь в довоенные
Черновцы. З абе гаю на рынок, улыбаюсь гуцулкам в накрах­
маленных чистеньких передничках, пробую ослепительно
белый творог — он тает на языке быстрее снега. Я не
пропускаю ни одн ого подвальчика с намалеванной на дверях
гроздью винограда, пью из дере вянных кружек. Как кру­
жи тс я небо над головой. Как пьян этот воздух.
—
Ты хотел бы пока зать мне Черновцы? Крупнозер­
нистая стена дома. Бесконечный, как зевок, туман. Родители
по зволяют е й возвращаться не п о зж е оди ннадцати. Мы
медленно отрываемся от зем ли. Вот ле тят над Украиной
не ведьма и ведьмак, а юная женщина и молодой мужчина.
Его зноб ит, и он подн имает воротник. Низк о над ними
Млечный Путь, и когда они пролетают над огнями городов,
мужчина п о ежи ва ется на зве зд но м сквозняке. Так летим
мы, рука в руке, пока у тр о не открывает пер ед нами мой
Дублин, мой Витебск, мой городок. Послед ние вельветовые
лоскутки све жевспаха нных полей и крыши, крыши. Л ю­
бимая, ос тор о жн о , легкое облачко — чей-то сладкий сон.
Ноги, прикоснувшись к плитам, зудят с непривычки. Тро­
туар. Под ъ езд . По том еще глубже, по осклизлым ступенькам,
сквозь острый помойный аромат; в этой подвальной по­
лумгле с темными сырыми ра звода ми памяти на потолках —
слышишь ли ты ребячий голосок:
Раз, два, три, четыре, пять, —
Я иду искать.
Кто не заховался —
Я не виноват?
Стремглав, нарочно с нею, сп рячемся, нет, не сю да , зде сь
с р азу найдут, да , да , в это т влажный, дрожащ ий мрак;
тоньше ниточки — щелка. Она глядит сквозь нее, видит
восклицание «Тук-тук за себя!», и я тоже, из-за спины за ­
глядываю в щелку, не чтоб увидеть — чтоб прикоснуться
к ле звию плеча, ябло чному локотку; ночь в глазах.

Я не заховался. Я не виноват. Вот кто-то о тд е ля ется
от тьмы, вылитый я, с о щ етиной и трауром под ногтями.
Он отстра няе т т ебя и кулаком убивает меня насмерть ударом
в висок.
Как начать этот отр езок мо ей прозы, м оей поэзии , моей
жизни? Резко и сумбурно? А потом где-то к середине
о брести почти сухую , протокольную ясн ость , слишком уж
с уху ю и протокольную, чтоб за п од озр ить меня в пристрастии
к добротной про зе . Или н аоборот: сперва упо мянуть даты,
имена, м ест а встреч и разрывов, а пото м с каждым словом
все стремительней и круче набирать высоту, пока не лопнут
барабанные перепонки и н ос ом не хлынет кровь? А что,
если так: Воскресенье, конец марта: утром из зеркала на
м еня посм от рел небритый старый-старый м олодой писатель.
Он открыл окно, и на у лице стало те плее. Он спустился
по лестн ице , впервые в э то м году с непокрытой головой,
пальто нараспашку, с болью в груди — о т н евозм ожн о сти
высказать все, д о конца. Внимательно прислушиваясь к
своей боли, он вспомнил строфу из любимого поэта, одна
и з книг которого, д о лж н о быть, в пику с вято му Франциску,
называлась «Сестра моя — жизнь ».
Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
Боль обрела вкус: словн о во рту защипало недоспевше е
яблоко. Во двор е влажная набрякшая земля как-то вся
с ра зу подавалась п од каблуками. Откуда-то вынырнули с им­
волы весны: с портсмены в ра зноцветны х майках. Символы
гоняли мяч; механический футбол; фигурки, у которых
ес ть только вид сбо ку и никакого будущего; клавесинные
бега; гашеточный разнобой; иногда мяч вылетал за м етал­
лическую сетку спортивной площадки, и дети, стоявшие
за сеткой, все вме сте устр емлялись к нему и, повозившись,
в конце концов перебрасывали мяч на площадку, вновь
включая тела и го лоса сп ортсменов. Вернувшись, третье
лицо единстве нн ого числа вымыл два бокала — он ж да л
гостью, — вспомнил ее губы, пахнущие укропом, а потом
всю эту зиму, снег этой зимы и воздух, тоже пахнущие
укропом, отлегло. Про мартовск ое воскресень е, влажную
податливую зе млю, красивых спортсм енов в разноцветных
майках и аромат июньских огородов. Но то главное, ради
чего он писал, ускользало из-под пера: то ли он боялся
подступить вплотную к эт ому главному, то ли оставлял,
как самое лакомое, на потом.
Динь-дон. Пока не поздно, отложим книгу, бросим главу
вторую, за будем про роковой июньский день 1910 года.
Вернемся в Бенджин мир: там еще живой-здоровый Квентин,
там счастливо плещутся в ручье Кэдди и даже Джейсон — не
такой у ж злод ей — изорванные им бумажные игрушки не
в счет. Но куда там! Разве уйдешь от Фолкнера. Вы м о же те
вот так, од ним пр ед лож ени ем оп исать повторяющуюся изо
дня в де нь спеш ку опаздывающих: «the same fighting
the same heaving coat sleeves . . .» (все та же ловля рукавов
пиджачных на лету)? Здесь что ни строчка, то горизонт.
Ты к ней — она от тебя. Квентин разбивает вдребезги
часы. А они знай себе тикают. К тому же он порезал
палец и выпачкал циферблат в крови. Есть ли смысл вы­
вернуть наизнан ку э ту м етафору? Думаю, нет. Интер есн а
структура фо лкнеро вских метаф ор . Сначала он вбрасывает
почти лобовую мысль. Ты едва не морщишься. Но вот
он начинает е е раскручивать и разворачивать. Ты становишь­
ся на цыпочки, а он все тянет тебя за собой — не до­
тянуться.
Когда умрешь, благородный ты или нет, зап аш ок тут
как тут. Во т ед е т гремящим трамваем молодой, с иголочки
одетый труп с остановивши мися часами и взглядом. От
него разит воспоминаниями; о т вос поминаний — духотой
жимолости , об ъятий и камфоры; как за дымовой за вес ой,
все преломляется, с лоится, р астекае тс я — д о запят ых ли?
Квентин — максималист. Он все воспринимает в само м
прямом смысле. Если цвета — то б е з примесей: вечные,
библейские. Если добро — то как в притче — из одного
куска. Рушится, рушится его мир: вот-вот Квентин будет
погребен под руинами. Я не о заблуждении Квентина. Я
о нашем заблуждении. Не мы — Квентин прав! С тех пор,
как безумно (это для нас — безумно, а он иной любовью
и любить не может) любимая им сестренка Кэдди по­
знакомилась с неким Долтоном Эймсом и потеряла не­
винность, время Квентина отсчитывает его височная жилка.
Долтон Эймс. Динь-дон. Долтон Эймс. Динь-дон. И всюду
а дск ая машинка — на за пясть е, в витрине часовой м астер­
ской, на башне. Каждое мгновение не прожито — сопе-
режито . Обострены слух, о бо няние , зр ени е, совесть.
Кое-ко му повезло: у них кожа, как кора дерева. Н а­
верное, и з -з а таких счастливчиков некоторым вовсе кожи
не до сталос ь. Так и живу т — как о свежеванные . Хорошо
е ще , что ледниковый п ери од кончился. Кончился?
Знаменитая слеза ребенка для Квентина не цитата, но
капля с олен ой влаги, срывающаяся с д етск ой щеки в бе здну.
Квентин у стр ем ляется за ней.
Но, сэр, но Квентин, какими судьба ми ты забрел в роман,
написанный в 29-м году? Беги из него. Я п ередам тебе —
с тра жа подку плен а — веревочную лесенку и напильник. Что
ж е ты мешкаешь? Чере з крепкую, коротко остри женную
голову лейтена нта Генри ты протягиваешь руку несчастно му
немецкому пареньку, чующему за па х и по телеф ону; н езаб ­
венному Симору Глассу; подростку , показывающему юной
возлю бленной гд е-то в школьном закутке, на с ам ой верх о­
туре, свою страшну ю тайну: кожу, крапленную псориазом.
Генри, конечно, не в счет. О нем и речи быть не м ожет.
Скорей у ж другой лейте нант — Глан. Или Арсеньев. Их
т о ж е о бделили кожей. Но им присуща скор ее биологическая,
сословная, п сих ологиче ская тонкость, а не духовная. З а ­
дер жи м ся на Симоре. Вот он, прощаясь с жизнь ю накануне
с амоубийства, ц елуе т пяточку Сибиллы. Не будем пере ­
сказывать.
«Молодой человек надел халат, п лотн ее запа хну л отво­
роты и сунул п оло тенце в карман. Он п однял мокрый,
скользкий, неудобный матрасик и взял его под мышку».
А вот Квентин в последний час своей жизни. «Then I re­
membered I hadn’t brushed my teeth, so I had to open
the bag again. I found my toothbrush and got some of
Shreve’s paste and went out and brushed my teeth. I
squeezed the brush as dry as I could and put it back in
the bag and shut it, and went to the door again».
(«Вспомни л, что зубы не чищены, и пришлось снова лезть
в чемодан. Вынул щетку, взял у Шрива из тюбика пасты,
пошел в ванную, зубы вычистил. Вытер щетку посуше,
вложил о братно в чемодан, закрыл, опять пошел к дверям».)
Как совпад ае т интонация, настрой, аксессуары!
Своб ода заключа етс я не столько в том, чтобы пре одо леть
и отвергнуть этику общую, сколько в том, чтобы подчиниться
и следо вать этике личностной, генетичес кой. Квентин — сво ­
бодный человек. Сколь бы ни был убед ите лен Ком псон-
старший в споре с сыном, его по зици я порочна по сути
своей, ибо человек и силен тем, что в каждый пр омежуток
между ударами сердца успевает прожить всю свою жизнь.
Есть такой стилистический прием: зевгма. Приблизите ль­
но его м о жн о растолковать так: и спользован ие граммати­
чески одн озна чн ого члена пред ложени я в конструкции с
двумя (или более) словами, одно из которых обладает
переносным, а другое — буквальным значением. З а приме­
ром далеко ходить не будем: «... с остановившимися часами
и взглядом». Не верьте мне. Это не я владею словом,
а о но м ною. С ясн ос ть ю во взор е Квентин развоплощает
свою душу. Во искупление.
... ипрыгнулонсмостаипошелповодекакпосуше...
.. . много
п ереда ть не могу Нина Аркадьевна звонила
так я к ней примазалась пей бульон и ешь биточки пр ед ­
варительно п оджарь на маленьком огне ес ли рубашка не
понравится то продай она стоит 7 .50 мне лично по вкусу
не маркая х ор ош о стирае тся под цвет тво их глаз Геночка
не забывай маму звони как живешь что нового главное
если холодно то одевай нижнее белье береги себя как

с деньгами что купил получил ли чистое белье из прачечной
убираешь ли комнату кухню и коридор м но же ство воп ­
росов посыпалось на твою холостяц кую голову и не надо ело
так жить я была на толкучке продала пальто отцо вск ое
за 35 наконец-то пр и езж ала мать Тон и непрошеный го сть
хуже татарина Толечка сразу сбежал даже глядеть на
нее не хотел я пришла к обеду и мне позвонил Толя
дескать она хочет говорить с тобою а я даже видеть ее
не желала ушла и з до му до самого вечера пока она не
уехала вот гадина хочет мира а я до смерти не хочу
е е знать так и сказа ла Тон е ей конечно не нравится она
уже простила а я при воспоминании о помолвке содро­
гаюсь вместе с Толечкой как видишь он мужчина простить
ей не хоч ет так сильно о на нас о скорбила сыночек ты
молод ец если покупаешь с еб е творог молоко обя за тель но
надо есть молочное вчера поздравила Мику она поменяла
квартиру со еди нилась с бабушкой прих одила с му же м теб я
все равно любит я ей подарила х о зсум ку большую горшок-
вазон и традиционный мамин торт сынуля я хо чу зак азать
се б е ботинки магазинные не ле зу т высокий подъ ем сто ят
60 р. у ж а с но что де лать ноги старенькие и больные сыночек
что необходимо постирай кашне почисть всю обувь еже­
дневно смазывай и протирай лицо ро зо вой скатертью новой
засте ли сто л се год ня ж е ты меня порадовал что купил
рубашечку в гор ош ек и носки покупай ещ е мне х очетс я
чтобы ты купил с еб е костюм импортный все-таки костюм
наряднее да и деньжат имеешь почти на костюм а пиджак
купить легче он с тои т де шевле с брюками а раз ты имеешь
деньжата почти на костюм то покупай его а брюки и пиджак
купишь по том с ейчас когд а зима если не очень хо лод но
носи байковые трусы а к лету я еще пошью сыночек если
есть ещ е рубашки в горошек то купи для Толечки я сра зу
вышлю деньги воротник 40 теб е буквально все надо ищи
хоро шую девочку с квартирой я бы к т еб е приехала что
будешь делать е сли х озя и н квартиру отк аж ет пр изадумайся
у Тонечки у ж е животик вид ен почему стал редко звонить
наверное не очень скучаешь н еу жто я не верю в чудеса
ищи Геночка хорошую жену брось ходить в дураках и
не надое ло как ушанка пойди на старую квартиру авось
отдадут ведь уже холодно все тебе завидуют дорожи ра­
ботой положи это под стекло что я должен сделать в
субботу вытереть пыль и п од мести постирать майки и трусы
носки
рубашки и погладить брюки на мокрую тряпку
д о б лес ка начистить обувь и если надо починить отнеси
белье в прачечную почистить пальто и пришить е сли надо
пуговицы искать н евесту по вседн евно чтобы жи зн ь была
интересной веселой сытой прочитала твое письмо всплакнула
мне очень горес тно и больно что ты сукин сын считаешь
меня госпожой Простаковой досада берет за твои размыш­
ления и убеждения тебя не убедишь что ж будем бедняками
всю жизнь хоть я стремлюсь как все люди быть «толстой»
продукты выложи в кастрюли в ц еллофане не д ерж и в
первую очередь ешь рыбу потом мясо я не в об ид е цену
себе знаю видимо больше чем ты я ночная «фея» пишу
в 6 утра поздравляю с весной солнышком Геночка я думаю
что х оро шие твои рубахи не следует отдавать в прачечную
ибо они скоро по ле зу т и все пуговки разлетят ся не ленис ь
стирать мелочи не ход и с «запашком» сынуся почему не
хочешь купить кос тю м ведь у т ебя нет приличного костюма
все бар ахло если не растратил деньги то действуй ищи
себе невесту не будь хорьком Толя блаженствует до сих
пор а Тоня все полнеет ничего не лезет толстуха ищи
брюки послала теб е очень поучительное письмо это крик
моей души писала ночью и плакала научись считаться
с матерью на такой м изер я и мею право у Тонечки ток­
сикоз иногда рвота уже скоро ты сказал что хочешь менять
работу разъезжать по городам вернее сопровождать с зар­
платой 100 рублей но куда это годитс я не солидная маль­
чиш еская хо луйская ветреная раб ота мне со верш ен но не
нравится а что стоит не поспать ночь другую мне д а ж е
стыдно будет сказать где ты работаешь я думала что завтра
будет легче чем сегодня а что же получается ведь должно
же быть когда-то лучше а ты все летаешь в облаках застав­
ляешь меня разочаровываться и б е з того серой жизнью
с воей и твоей а время ид ет пора устраивать свою и мою
ж и з нь выкинь дурь из головы будь реальным человеком
вспомни отца как он трудился до сам ой смерти я работаю
все праздники чтобы заработа ть на 5 рублей больше чем
ты ничего не ценишь неу жели не сделаешь вывода и з моего
письма запрещаю куда-либо пере ходить сыночек здравствуй
большое теб е спа сиб о что часто звонишь я так привыкла
к звонкам что всегда вечерком тилим тилим тилим итак
кончился д ен ь моего ро жде ния д ен ь был вкусным весенним
дождливым жаль тебя не было спасибо за подарок мы
т ебя с Микой вспоминали ведь в день м оего р ождени я
е й делали операцию помнишь ты ночь простоял под боль­
ницей прошло четыре года как ты там доверяешь будильнику
неужели не просыпаешь сынуся пишешь ли ты реферат
в аспирантуру помнишь ты х о тел о Фолкнер е надо написать
серьезно обстоятельно а не на честном слове в дороге
будь остор о ж е н не зевай прячь деньги подальше и пристегни
английской булавкой не с м ейс я будь постоянным не летай
к огда-нибудь получишь квартиру я при еду к тебе я мечтаю
у нас телефон сбесился не работал в субботу я хныкала
утр ом прорвало что нового счастливчик твой брат живет
с жен ой и мамой Машки-Пашки на подх ва те чистый на­
кормленный купи себ е баночку меда н ельзя т ебе есть все
ост р ое вчера послала теб е 10 руб. хо чу чтобы ты купил
себе баночку меда и маслица пусть будет на завтрак сла­
денькое хорош о для памяти как с комнатой вот напасть
поспрашивай у х озяев торопись ищи с кажи сво ему дирек­
тору что у всех есть жилье кроме тебя авось поможет
или по дс ка жет как угри п ожива ют не надо есть остр ое
и употреблять спиртные напитки все запомин ай и говори
по т елеф о ну раз не пишешь я с ночи хочу бай-бай целую
у нас был Саша он с об ир а ется в конц е марта в командировку
и хочет остановиться у тебя обижается что ты не от­
вечаешь вчера была Мика прос то так зашла как дела на
работе старайся пойдешь на повышение Толечка сменил
нам телеви зор блаженствуем с тои т 286 р. экран 50 см
влезли в ярмо как тебе голубое полотенце и красные на­
волочки на твою гривку судили Храпченко за убийство
со бствен ной жены дали ра сстрел негодяю где будешь на
праздники иди в театр ведь в компанию нужн о 10 р. а
жаль на о дин вечер прими рубашечку в карманчике сюрприз
не угадаешь Зр. ха -ха -ха я буду красивенькой на май
пошью новое шелковое платье и ты будь красивым врач
уже нащупывает головку не зр я все м животам живо т но
мы все дрожим если не звонишь так пиши почему меня
держ ис ь в черном теле сынуся вытирать с то л надо влажной
тряпкой чтобы он не был липким Тонечкина кабаниха
даже не пишет где же правда кто есть мать злая алчная
Бог всевидящий придет во зм езд и е посылочку передаю ор ех и
не отравись рыба не подавись м яс о не переешь яблоки
улыбнись твои любимые ранет кулич посвятись носки на ­
тянись духи надушись мыло у м ойся варенье об лижись н а­
пе ред п оздравляю с дн ем ро жд ен и я думаю тебе понравится
носи на здоровье да не забывай свою мамку звони почаще
очень скучаю т яж е ло работаю с ног валюсь хо чу к тебе
люблю Толечка сделал ф о то видишь я д ер жу в руках мар­
гаритку а солнышко м еша ет смо тр еть все все наконец я
теперь бабушка радость какая . . .
Прочел: The place was full of ticking, like crickets
in September grass.» (комнатка в часовом стрекоте, как
сентябрьский луг в кузне чик ах). Понравилось. Вспомнил
Пастернака.
Текли луч и. Те кли жуки с отливом,
Стекло стрекоз с н о ва ло по щекам.
Был полон лес мерцаньем кропотливым,
Как под щипцами у часовщика.
Чуть ниже: «... and the day like a pane o f grass struck a
light sharp blow (а день, как ли ст стекла, звенящий после
легкого и резкого удара)». А вот как у Пастернака (о
полдне):
Он рухнет в ребрах и лучах,
В разгранке зайчиков дрожащих,
Как наземь с потного плеча,
Опущенный стекольный ящик.
Приятно ловить себ я на вкусовой последовательности.
17

Как-то понравилось название одного французского рома­
на — «Г ибель вс ерь ез». Обрадовался, вспомнив пото м па-
стернаковское:
Но старость — это Р им , который,
Взамен турусов и ко лес ,
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.
Но самая большая радо сть случилась с о мной на улице.
Впереди меня, метр ах в сорока, шли женщина и мужчина.
Ее тень, поход ка, неслышный пер естук каблуков растрогали
меня. Я подошел ближе и увидел, что это женщина, которую
я уже давно люблю.
В один из на езд ов к близким я нашел в письменном
с то ле отца газетные вырезки его статей. Как ни странно,
там были, главным образом, футбольные репортажи и обоз­
рения. В о тд еле инф ормаци и о тец никогда не работал и
спортивные за метки вызвался писать сам. Я прочел и х
и восхити лся. В них были темперам ент, знан ие, фа нта зи я,
В одном из обозрений «Гол забить — не поле перейти» —
оте ц дал настолько о строумные и в то ж е время строгие
оп реде ления атаки, паса, штрафного удара, что я д а ж е
подумал: а не послать ли э то в «Спортивную газе ту» или
ежен еде ль ник «Футбол — хок кей». Самая ветх ая и ж елтая,
как лист и з гербария, вырезка была датирована июнем
1949 года. Сколько ж е ле т было тогда отцу: тридцать шесть?
Да, тридцать ш есть. Вот она.
БЛАГОДАТНЫЕ ПЛОДЫ ВЕЛИКОЙ
КУЛЬТУРНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Бессмерт ны е пр оизв еден ия Пушкина стали настольной
книгой буквально кажд ой советс кой семьи. Великий п о эт
нашел путь к сердцу и ра зу му ка жд ого гражданина, потому
что эта страна, сбросив с себ я оковы капиталистического
рабства и установив власть трудящ ихся, свершила на основе
советс кого стр оя, на осн ове победы социа лизма величайшую
культурную революцию.
Было время, когд а капиталистические страны кичились
п ер ед Россией своей «цивилизацией». Было, да давно прош­
ло! Сбылось предвидени е великого рус ского демократа Б е ­
ли нского, писавшего о том, что он завидует внукам и прав­
нукам своего поколения, которым су жд е н о увидеть Р оссию
во главе образованного мира, дающ его законы и науке
и искусству и принимающей благоговейну ю дань уважения
от всего прос вещ енн ого человечества. Ныне наша Р одина
являетс я стра ной сам ой передо вой в мире культуры, св е ­
точем цивилизации, зн а м ено сц ем самых п ередовых идей
все х време н и народов.
Где у ж теперь заправилам капиталистического мира «ки­
читься» свое й культурой! Их «культура» не только осталас ь
далеко позад и — он а давно погр язла в м ар азм е, выродилась,
сгнила на корню. Всегда далекая от народа, органически
ч ужда я е му, буржу азн ая культура в наше время окончатель­
но о бн ажи ла свое лицо — лицо служанк и эгоистических,
корыстных интере сов верхушки моноп олистического капи­
тала.
В яркий и радостный праздник с оц иалистической куль­
туры превратилась подготовк а к отмеча емому завтра 150-
летию со дн я р ожд е ни я великого ру сско го поэта Пушкина.
Столица нашей Родины — Москва и славный гор од Л е ­
нина, Украина и Белоруссия, Грузия и Дзербайджан, Сред­
няя Азия и Прибалтика, Урал и Сибирь — вся необъ ятн ая
наша страна от Тихого океана до устья Дуная, от За­
полярья д о Памира чествует память великого поэта.
Случайно ли это? Конечно , нет! Такова природа, таковы
преимущества соц иалистической культуры, обогатившей, н е­
изм еримо расширившей духовный мир каждо го со ветского
человека. При жизни Пушкин мог только мечтать о том,
чтобы е го имя назвал всяк сущий на зе мле нашей Родины
язык. Мечта поэта сбыла сь лишь в наше, советск ое время,
когда все сокровища культуры стали д ост оян ие м широчай­
ших народных масс.
Год от года, ден ь о то д н я все богаче, все обильнее,
все р азн о стор он нее стан овится наша со ветская культура.
Расту т кадры интеллигенции всех специальностей, вышед­
шей и з сам ой гущи народной. В высших учебных за вед ениях
нашей страны обучается 734 тысячи студентов, а вместе
с заочниками — больше миллиона. 34,5 миллиона советски х
детей, юношей и деву шек учатся в начальных, семилетних,
с ред ни х школах и технику мах. Непрес тан но возра ста ет
с еть городских и сельск их клубов, библиотек, театров и
других культурно-просветительных учрежд ений. Множится
число выдающ ихся пр ои звед ен ий со ветской культуры и
искусства.
Отмечая юбилей своего великого поэта, народы нашей
страны с особым чувством пр оизн о сят в эти дни его вдо х ­
новенные, б ессмертны е строки:
Ты, солнце с вят ое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так'ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред с олнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скро ется тьма!
Померкла и и стлела «ложная мудрость» трубадуров к а ­
питализма, твердивших, что эксплоатируемым никогда не
о бойтись б е з эксплоататоров, что капиталистический строй
«вечен», что тр удящимся не хватит «культурности», чтоб
построить новую ж и зн ь б е з капиталистов, на ос нове с отр уд­
ничества и братской взаимоп омощи с вободн ых от экспло -
атации людей. Измышления э ти х «ложны х мудрецов» о п ­
ровергнуты всем ход о м истори чес кого развития.
Силы старого, отживш его свой век, капиталистического
мира ещ е пытаются повернуть вспять коле со истории. Тщет­
но! Силы социализм а и демократии непобед имы. Великие
идеи коммунизма, и деи Ленина-Сталина, по добно яркому
солнцу, осветили человечеству путь к счастью и прогрессу
народов, к безгр аничному развитию производительных сил,
к всесто ро ннему расцвету культуры.
Да здравствует солнце, да скр оетс я тьма!
Как медлен но, медлен но, медленно раскручивается м а­
ховик. Еще минуту тому на зад ты шел улицей, вдыхал во здух
и выдыхал слова. Теп ерь ты дор вался д о бумаги — сейчас
по сыпе тся, как черешни и з-за па зух и. Но потерпи. Еще,
е ще мгновенье, чтоб вскочить на подно жку сво ей любимой,
единстве нн ой, н ево змо жн о жить б е з которой, повести на
полно м хо ду. Пусть охнет женщина, пусть пробормочет
«сумасшедший», а ты улыбнешься белыми острыми зубами.
Разве есть счастье большее, чем писать о т первого лица?!
А на террасе девочка с мячом — о Боже! Мяч торжест­
венно лети т по дуге, и пальцы неувере нно, словно вспо­
миная что-то, трогают синюю с красным ре зиновую кожуру
и тяжеле ю т. Игра в «десятки» с девочкой — с каждым
ударом все ловче. Чет. Нечет. Голово кружение. Плавно
падающий лист в конце лета. Девочка с мячом — о Боже!
Сейчас вы рас ста нете сь. Кончается третья смена. Сине ­
ватый — о т а втобусов — душок б ен зина , таинственные
взгляды старшеклассниц; влажнеют гайморовы поло сти. А
площадка еще забрызгана детьми — за ними приедут ма­
шины с острыми плавниками и навсегда, до следующ его
июня, ра звезут по мальчику, по девочке, по прозрачному
голоску, по исцарапанной коленке, по маленькой и твердой,
как зе лен ая майская сливка, груди. Там, далеко за суг­
робами у ж е пружинисто горнит горнист; здесь: охра в
горле, помятый обходной в руке. Ты все сделаешь? Ты
ничего не оставляешь? Девочка на террасе. Следы ее пальцев,
пахнущие земляникой, пять сгустков н ежно сти на пугливой
п ерепонке воздуха . Падающий лист в конце лета. Плющится
дождевая капля о ключицу.
Все люди росли в детд о ме . Некоторые забыли об этом.
Некоторые помнят. Я помню. Вчера я про вож ал маму.
Дул ветер. За спиной была плохая погода. Визжали са­
молетные двигатели. Вс ех пассажиров собрали за сквозной
железной оградой, а потом повели по бетонному полю.
Я плакал. Нелепые, с тюками, чем старш е — тем младше,
они шли п о-детдомовски, а где-то впе реди маячила Спина
Януша Корчака. Ночью мне приснилась бе сшумн ая туго
спелен утая субмарина. Утром не п оза втракал и понял: мама
уехала. Сегодня ж е улетает в Москву девочка «не п о зже
18

одиннадцати». Те , кто о стаю тся, скучают больше. И еще
о дно кажущееся наоборот: при ехал мой университетский
товарищ. Д ор оги наши совс ем разошлись. Мы спори м не
словами. Так что его приезд можно приплюсовать к разлу­
кам.
Самый громкий д ожд ь в моей ж изни стучал ночью в
крышу лагерного корпуса. Колых ались взъерош ен ные, р а с ­
христанные тени деревьев на сте на х . Мальчикам в лагере
страшно. Девочкам нет. Я в об разе девочки: с раскосым
имене м Ира, с зеленоглазым — Лина, Али — с голосом,
словно на одуванчик смотрит. Кто я: воспитатель? ребенок?
Я размахиваю подушкой в облаке пуха и перьев и тут
ж е отворяю дверь и кричу себе: «Брось подушку!». В с ам ом
тайном — продирались царапины на щека х — уголке, м е жду
листьями, небом и землей мне говорит девочка:
—
Ты никому не расскажешь?
Она расп ахи вае т кулак. Искрятся зеленые осколки июня,
красные — августа, голубые — б алтийских вечеров. О бж и­
гая подушечки, ты подн осишь их д о ресниц, д о р ези . Мы
откапываем яму. Мы схоро ним эти стекла, чтоб маяться
зимой, чтобы х оте ть вер нуться с юд а, по-олень и ра згре сти
снег, чтоб брызнули наши ягоды. В восточных ск азк ах
юноши развязывают котомки, и пока ветер р азно си т их
годы на все четыре стороны, юноши на гла за х превращаются
в стариков. Ра зноцве тн ые стекла. Наши секретики. Пусть
и чер ез тыщу лет ра сп ахн ется девочкин кулачок.
—
Нет, никому. Никогда. Ни за что.
Помнишь ли, время, Игорь? Нашу первую учительскую
зиму в Карпатах. Белизна и хруст. Мы прибегали с пе­
ресохшими ртами п осле ш есто го урока в расстегнутых — в
интернате все рядо м — пальто и, отбросив общие тетради
с поурочными планами, по дносили сини е от хо лод а и мела
пальцы к трем никогда не выключаемым электроплиткам,
трем раскаленным крабам, и пальцы оживали. По том на­
ливали упругое вино в кружки и с ля зго м чокались, выбивая
искры. Об оконные стекла позвякивал вязкий январский
во здух , а ты улыбался летучей, как за п а х вина, улыбкой.
Вечером при ход или братики Слыжуки и пятиклассница,
в которую мы об а были влюблены, Орыся Тере н. Свет
и тепло в ее гла за х и дыхании; за хрупкими лопатками —
астральный х ол од и тьма. Мы занима лись английским. What
isit?Itisapen.Whatisit?Itisabook.
Девочка, ты не звонишь мне и з Москвы. З аб е ж ал а твоя
подруга, принесла книгу. Она ничего не помнит про себя
в лагере, кроме ночного дождя. Я вернулся к уже напи­
санному абзацу и вставил предложение про дождь.
Кончается третья смена!
—
Я не подпишу вам обходной, Люстрин, — говорит ка­
стелянша, — у вас недо стает двух наволочек.
Я поворачиваюсь и б егом устре мляюсь н азад. Т и х о и
пу сто на по лян е сборов. Одиннадцать вечера. Я поправляю
простыни на с во их мальчиках; они у ж е спят, и сны про
Черную руку повергают их в сладчайший, тишайший ужас .
Ворота с кустарн ой надпи сью «Жемчужный берег». Мы
спу ск аем ся гурзуфскими винтовыми улицами, и вот уж е
море бросает к нашим босым ногам охапки белой сирени.
В полдень на этом отрезке пляжа, дрожа от нетерпения,
жда ли дети команды плаврука: «Р а з, два, три!» Мы плывем,
разгребая густую, как ночь, воду, и наши тонкие кисти
покрываются пузырьками и стано вятс я по хо жим и на две
ветки кипящей сирени. Р яд о м твое смуглое тело. Плеск
волос. Как светятся на твоей груди две белые розы, две
белые голубки!
Я все бегу. Назад. Назад. В дедушкино лето. Брызнули
косточки из зеле но го не жнок олючего туннеля трубочки;
сердце сжалось в кулачок; еще молод ой дед; липкие стволы
черешен; густые капли винограда; я целую е го в улыбку.
Деду, у меня болит зуб. Он — сухопарый, фельдшер, вы­
сокий, в бе лом халате , п ер ед зам кнутой дверью кабинета,
с гвоздем в руке, а х, поцар апа лся, а двери у ж е отворены,
скрип за стекленной дверцы, воскресенье, ярлычок «камф ор­
ное масло». Я с па се н. Вечером на ступеньках санаторного
домика я играю в подкидного с медсестрой Валей при
свете ее халата; ничего, ничего не видно — ни моих, ни
е е карт, а мы все играем, как по д гипнозом; ее лицо рядом;
затМеййе луны; поцелуи — зайчики по лицу. Потом она
смачивает платок слюной и стирает помаду с моих щеки
и губ; ярче помады горит мое лицо.
—
Деду ни слова, — то ли ласково, то ли с угрозой
шепчет она.
Кончается третья смена. Завтра закуп орят окна, зак о ­
ло тят двери, п овесят на ворота тяжелый замок. Я сажусь
в пос ледний автобус. Перечитываю написанное. Огляды­
ваюсь в последний раз. Наволочек я не нашел. В бухгалтерии
обкома союза у меня вычтут за них из зарплаты. Глупо,
но что поделаешь?
Кьеркегоровское
«собственно
человеческое — это
страсть» ра створ ено в ро ма не, как соль.
Иногда вечером среди с ве тящих ся городск их окон за ­
мечаешь душеразд ира юще яркие. З а окном Фолкнера — все
лампочки мира. Об энергии художника говорить трудно:
о на неуловима, ибо проявляется не в сю же те , не в мотивах,
не в так называемой иде е, и в то ж е время она пронизывает
все. Книга м о же т быть вторичной, банальной, на грани
пародии, но если в ней есть писательская энергия, о т книги
трудно отор ваться. Эта энергия ди ктует особый ритм: син­
таксический, образный, событийный. Романы Д о сто евск ого
п ох о ж и на историю бо ле зни эпилептика. От приступа, с
судор ога ми и битьем головой об землю, — чер ез ре мис­
сию — к новому приступу. От гра ндиозно го скандала, после
которого, каза лось бы, лучше умереть, чем появиться в
следующей главе, — чер ез затишье — к е ще бо лее гранди­
о зн о м у скандалу. Энергия Фолкнера ре ализу етс я в монтаже;
он стыкует нестыкуемое; это о тно ситс я к искусству стал­
кивать слова, пр едло же ния, ситуации, пер сона жей. Только
искры сыплются. Весь об ъе м своего романа он держит
на весу. Он непр едс казу ем . Что ни слово — сн ег на голову.
Найдите-ка у Фолкнера незначительных родителей. Они
могут быть слепцами, фанатиками, пьяницами, но они всегда
во вс ех фо лкнеро вских книгах значительны. В это м — от ­
ношение п исателя к прошлому. Корням. Один из героев
романа «Свет в августе», священник Хайтауэр, читает своим
пр ихо жан ам необычные проповеди: в них Иису с Христос
сма хивает на отчаянного наезд ника, библейские легенды
пере плета ются с ро сска знями о военных подвигах южан,
а зем ля и удейс кая па хне т табачной плантацией. Родословная
Фолкнера — это родос ловная юга. Его предки командовали
кавалерийскими полками, становились жер твами вендетты,
сами хладнокр овно ра зр яжали револьвер в грудь врага.
Прадед его был не только лихим рубакой (он погиб от
руки политического сопер ни ка), но и автором бе стселлер а
«Белая р о за Мемф иса ». Я не о том, что творчество Фолкнера
автобиограф ично. Я об и сто ках его энергии. «Кровь старше
нас», — писала Марина Цветаева.
Две силы раздира ют «Шум и ярость» — центро стреми ­
тельная и ц ентр об ежна я. Это относи тся и к «как» и к «что».
Образы выламывается из романа, «п редмет сечет предмет»
морфология раскована, синтаксис — разну здан; это т ф ак ­
турный драматизм создает атмосферу книги больше, чем
с южетн ый. Ко гд а-то славная фамилия отмечена печатью
вырождения. В семье идиот, самоубийца, алкоголик, злодей.
Все погромыхивает, позвякивает: вот-вот развалится, как
самолет в воздухе. И все же: в романе каждый жест,
и хо д , и пау за — непреложны, подчинены художественной
логике. То , что две трети «Шума и ярости» написаны от
лица трех п ерс она жей , — не формальный прием. Таково
фолкнер овское миропонимание: «я» — центр солнечной с и­
стемы; эти «я» п ер есе каю тся, но не со вмещаются; они при­
говорены к оди но честву и непониманию, но, невзирая на
приговор, пытаются пр еодолеть их.
Некоторых п исателей хвалят за сдержан ность , вкус, ум е­
ние владеть своими порывами. В контексте десятиле тия
чья-то сдержанность и впрямь может показаться чуть ли
не мужество м. Но. Писать сд ер жан но — это заведо мо иг­
рать на ничью. Избыто чн ость — мета гения. Фолкнер играл
на выигрыш — б е з верхнего предела в счете.
В одном развлекательном фильме английскую принцессу
интервьюируют корреспонденты. Где Вам больше всего по­
нравилось во время послед ней поезд ки по Европе? На тра­
диционный вопрос д о лж е н послед овать традиционный ответ.
19

Мол, Брюссель хоро ш тем-то , Цюрих — тем -то . Принцесса
так и начинает, но по том срывается и восклицает: «Ну
конечно, в Риме»! Принцесса была счастлива там, пото му
что любила. Спору нет: интересны, значительны Г ес с е , Бек-
кет, Антониони. Прекр ас но, что они есть. Но. Но. Конечно
ж е Фолкнер, Феллини. Пастер нак. Рим!
Новаторство — это качественный сдвиг традиции. Д ж ой с
и Фолкнер были бы невозм ожны в англоязычной литературе
без Шекспира. Это он рабо тал с языком по-мясницки.
Это его руки по локти в язык е. Что ни строка, то белый
карлик. Сплав страсти и дурного вкуса.
При чтении р азб егающ ейся прозы Фолкнера мысль о
бесконечности и безграничности Вселенной становитс я ощу­
тимой и реальной.
Внутренняя коллизийность иску сс тва заклю чае тся в том,
что х удожник пытается духовное выразить чер ез материаль­
ное. И вот какая странная штука получается: чем пр ед­
метне й и вещней про извед ение искусства, тем бли же оно
к Богу; чем сокровенней оно — тем общественней.
Уже апрель. Ты вернулась. Идет дождь. Мы стоим у
раскрытого окна. Я слизываю капли с е е лица. Я целую
воздух со следами ее ресниц и не могу остановиться. На­
верно, мы ско ро расс тан емся.
В ту пору, когда я не только впервые п онял, но и ощутил,
что женс кая ко жа и губы отличаются от моей кожи и губ,
весь го р од танцевал под танго «Маленький цветок». Четверо
молодых людей с не по моде длинными волосами у ж е
репетировали гд е-то в Ливерпуле бит-революцию, а мы с
какой-то напряженной серьезностью — два к одному, два
к од ному — перем ещ ались п од завораживающую кукольную
мелодию, не разговаривая, не улыбаясь. Быть мо же т, и з- за
эт ого танго, которое ныне не так у ж многие помнят, мы
оказали сь бл иже к своим старшим братьям и сестрам,
чем к младшим. Так вот, имен но в том году, буквально
за несколько м есяце в д о первого инсульта, отец упомянул
од ин факт из своей биограф ии, который, у ж е после смерти
отца, заставлял меня, по крайней мер е мыс ленно, п ер е ­
нестись в далекую военную зиму, когда отец еще не по­
знакомился — да и знать не знал о приближающемся зна­
комстве со своей будущей женой, то есть моей матерью.
Дело обс тояло так. В первую военную осень еж ед н ев но
обивал пороги военкомата, прося, настаивая, тр ебуя от ­
правки на фронт. Молод ежну ю га зету , которую он реда к­
тировал, не прикрывали д о тех пор, пока фронт не при­
близился вплотную. Тогда, наконец, отцу дали два кубаря,
но откомандировали не на зап ад , а на восток, в го род
Куйбышев. Там то ж е никто толком не знал, что с отцо м
делать: дивизионные газеты были у ж е заб иты журналистам и
и примкнувшими к ним писате лями, которым с лу жб а в
военной пр ес се пред ставлялась бо лее осязаем ым вкладом
в де ло защиты Отечества, нежели эвакуация, неустроенный
быт временных пр иб ежищ и корпение н ад бумагой в не ­
топленых — так что чернила превращались в фиолетовый
осколок льда — комнатушках. Нет зрелища более плачев­
ного, чем здор овый безрабо тный мужчина. Отец мыкался,
стучал во все двери, пока не дос тучался. Он получил на ­
правление в некий пункт Куйбышевской об ласти, где, как
ему об ъясн или, нуждались в толковом политраб отнике. Все
выше изложен но е я вспоминал, си д я с авторучкой у стола,
почти б е з усилий, хо тя слышал об этом де ся ть с лишним
лет назад, вскользь, не подозревая, что вся эта история — на­
зо вем ее так — впоследствии ок а же тся для меня несравнимо
более важной и значительной, чем она представлялась отцу.
Дальше — хуже. Дальше — не события — но отношение к
ним, не последовательное изложение, а обрывки фраз, слова,
жесты. Голос отца: проволока . . . под онок . . . зап а х селедки
и сивухи . . . допросы. По том более связно: лагерные ворота,
колонны — не с песней, портретами вождей и кумачом,
а — под жестян ые марши декабря — с обреченностью в
поступи, угасшими лицами. И ты, ты, отец , рядом, плечом
к плечу, «толковый политработник» рядо м с раскосым кон ­
воиром, теб я поставили тут, дали два кубаря, в снего вор оте
завирухи, бьешь, бьешь правым носком сапога о левую
пятку и снова — левым о правую; опущены уши ушанки и те -
20
семки завязаны бантиком; слезы на твоих гла зах, щеки пун­
цовы; папа, ведь правда, это не ветер выбил с ле зу и з тебя и не
от мо ро за зарделась твоя кожа?! Вы, проклятые взрослые,
кто жили тогда, почему вы не сгорели в огне стыда?! Вам
никогда у ж е не распустить те сем ок — они завязаны мертвым
узлом. Так бейте же: левым о правую, правым — о левую!
К весне отцу удалось перевестись в диви зионную газету.
Я благодарен ему за то, что он добился этого перевода.
Почему сараевским выстрелом стал для меня Фолкнер,
а не, ска жем , позд н ий Сэлинджер, читая ко торого, я никак
не могу решить: то ли я это сам написал, то ли это обо
мне написано. Как-то Квентин, возвращаясь на каникулы
домой , высунулся и з вагонного окна и перекинулся н е ­
сколькими словами с незна комым негром, сидевшим н е­
по да леку верхом на муле. Разговор получился пустячный,
но э т о был классический диалог двух южан: черного и белого.
Почти ритуальный об ме н шутками, причем каждый и з с об е ­
седн иков соблюда л правила игры не по договору, а потому,
что эти правила впитал с молоко м матери. Фолкнер взял
меня не щедростью, не свободой, не мастерством. В пос­
ледний пр и е зд ко мне мама оставила прошло годней давности
фотогр аф ии. На них наш сад: на веревке для сушки белья
висит целлофановый мешочек в капельках то ли д ожд я ,
то ли росы: все залито со лнцем: сплошные блики: и две
фигуры: тр ехлетняя со с ед к а Катенька с любимой куклой
в руках и я — в лиственных прох ладных руках сада, м о­
лод ой и веселый, словн о снимок сделан де ся ть июней тому.
Фолкнер для меня свой, не в ф амильярном — в само м
высоком смысле это го слова. Я работаю учителем и знаю:
среди де тей — много взрослых; правда, меньше, чем среди
взро слых. Фолкнер с упр ямством и неисто вством мальчика,
исх лес тан ного крапивой и ливнем, пытался разомкнуть ли­
тературу на дыханье, на мгновенье, на ж изни . Есть з а ­
мечательные, грандиозны е писа тели, оставившие после себ я
всеми читаемые и почитаемые литературные пр ои зведения.
Фолкнер не писал литературных про извед ен ий — их пишут
взрослые. А он был по эт.
Я не разб ирал его; не учился; не подражал. Я разговаривал
с ним — он ведь свой — и вот что из этого вышло. Наверное,
что-то получилось живым, что-то оста лось тенью. Боюсь,
Девочка так и не матер иализовалась. Я склонен это о б ъ ­
яснить тем, что, пока повесть писалась, Девочка была рядом
со мной во времени. Быть может, лет через пять или пят­
надцать я ск а жу о ней лучше и точней. Вчера вечером
в чужо м до м е меня мучила вполне интеллигентная суп­
ружеская пара: они требовали объясн ить , по чему роман
«Великий Гэтсби» — хорош ий роман. С ощущением б е з ­
на дежн ости и отчаяния я снова и снова об ъяснял, буксовал,
трепыхался; а они снова и снова не понимали и все ждали
чего-то. Я б так и умер там с хрипом и пеной на губах,
если б горячий профиль Девочки не крикнул им:
—
Он все , все сказал!
Разве я могу написать о ней как надо. Ведь он а еще,
слава Богу, не эсте тическа я реальность, но са мая что ни
на есть ж изнь.
Остались считанные минуты. Я вспоминаю синие, утко­
носые, п ослевоенн ого выпуска автобусы. Как горько нам
было возвращаться в них и з города, где мы за субботу
и воскресенье проматывали месячный заработ ок , в интер­
натский неуют. На пятом -ш ес том часу пути, на крутом
по дъ еме или см ер тельн ом спу ске, автобус останавливали
седо власые прос моленные гуцулы. Они входили в него,
как в хату , и говорили «Д обры-д ен ь». Я всегд а завидовал
людям, умеющим быстро и решительно прощаться. Вот
я стою в передней. Плащ застегнут, шляпа в руке, а я
все тяну и тяну. Ну вот — кажется, все.
Март-апрель. К и е в .
sx
Из книги «Альбы и серенады» « R . R . PRESS», 1985
Примечание: цитаты из Фолкнера — в переводе с английского О. Сороки.
Журнал «Иностранная литература»

ИГОРЬ ПОМЕРАНЦЕВ
Сперва на строим оптику, навед ем ф о кус . Чем удаленней
от нас автор, тем больше риск с овместить е го с о б ­
ственную жизнь с жизнью его персонажей. Возможно,
ч ер ез сто лет «Война и мир» будет представляться
читателям художественным документом эп о хи , написанным
очевидцем, а шестнадцать лет, прошедшие со дня Боро­
динского сражения до дня рождения графа Л. Н. Толстого
попросту выпадут в исторический осадо к.
С гоголевскими «Вечерами на хуторе близ Диканьки» то ­
же порой происходит оптическая аберрация. И дело тут не
только в том, что вечерний в о здух смазывает контуры и
перекрашивает все х кошек в серый цвет. Вещи зрелого
Гоголя современны ему сам ому, и репутация писателя
'остро современного, каковым Гоголь и был, сказывается на
нашем восприятии е го раннего творчества. Есть и другая
причина истор ическ ой смазан ности «Вечеров». Д ля ру сско го
и, шире, росс ийс кого читателя колорит этих повестей
оп реде ляется пр е жд е всего м естом, в географ ическом, крае ­
вом, этн ографическом смыслах, а не временем, эпо х ой .
Грубо говоря, «Вечера» — это Украина, Малороссия, а не
XIX, XVIII или XVII столетье. Украина в ру сском воспр и­
ятии пред ста вляетс я чем-то вневременным, внеисто ри че-
ским. На уровне быта, языка, материальной культуры, на­
конец, фольклора Украина в ру сс ком созн ан ии суще ­
ствует. На уровне ж е истории — нет .
Между тем Гоголь в ненавязчивой фор м е да ет понять,
в каком д е сятилетии пр ои сх од ят события, описанные в
«Вечерах».
«Минуту спустя, — это из «Ночи перед Рождеством», —
вошел в со пр овожд ении целой свиты величественного
роста, доволь но плотный человек в гетьманском мундире,
в желтых сап ож к ах . Волосы на нем были растрепаны, один
глаз немного крив, на лице и зображалась какая-то над мен­
ная величавость. . .
—
Это царь? — спросил кузнец од ного из зап оро жцев.
—
Куда тебе царь! Это сам Потемкин, — отвечал тот».
Затем появляется и сама императрица Екатерина. По
ходу разговора с запорожцами она бросает одному из
придворных:
—
По чести скажу вам: я до сих пор без памяти от
вашего «Бригадира».
.Н
Х*
Лекция, прочитанная в Л о ндонской Школе Сла вяновед е­
ния.
Если учесть, что З а п оро жс к ая Сечь по инициативе
Потемкина была у пр азд не на в 1775 году, а «Бригадир»
Фонвизина поставлен в 1770 году, то можно с точностью до
пяти лет оп ределить время действия «Ночи п ер ед Р ож ­
деством ». В «Майской ночи» о Екатерине у ж е сказано: «Бла­
жен но й памяти великая царица». Не р аз в книге упоминается
и п о ездк а Екатерины в Крым. Императрица совершила эту
по е зд ку из Петербурга в Крым чер ез Украину в 1787 году.
Этот нехитрый экскурс в хр он ологию п онадобился лишь
за тем , чтобы уточнить ж а нр «Вечеров». Итак, п ер ед нами не
п ро сто ф а нт асти ческо е или романтическое повествование,
но и сто рико-фа нта сти ческие пове сти '. Причем историче­
с кое не об ход им о автору, чтобы придать правдоподобие
фантастическому: чего только в прошлом не случалось!
Книги ясного замысла дос та вляю т н асла жд ение только
когда ясн о понимаешь их. Такова, к примеру, про за Томаса
Манна. Ранние повести Н. Го голя д оставляю т наслаждение,
когда их воспринимаешь синтетическ и, а не аналитиче­
ски. Темноты не подд аю тся объ яс нению . Они равновелики
только темнотам. В лучшем случае, их м ож но описать.
Путь к пониманию Н. Гоголя — это путь еще большего
утемнения, сгущения его темнот. Ес тес тве нно, для д о с ти ж е ­
ния это й цели необходи мы разъ ясн ения, толкования, с о п о ­
ставления. Ибо чем больше мы апеллируем к смыслу, зн а ­
нию, логике, тем дальше мы о т Го голя и ближе к д о сти­
ж ен ию цели: утемнению темнот.
В литературу Н. Гоголь пришел на готовое . Удачливое
такового р ода сопутствует дале ко не всем гениям. Гении це ­
линных культур вынуждены тратить силы на созд ан ие или
внедрение жанро в, размер ов, законов стих ос ложе ни я, язы­
ковых норм. От это го выигрывает и х национальная ли­
тература, но лично они о ста ю тся в проигрыше. К тому
времени, когда Н. Гоголь вступал в литературу, группа
бывших царс ко -сельских лицеистов у ж е утвердила свой
школьный ж аргон в качестве нормы ру сско го ли тературно­
го языка. Начинающие писа тели могли э той норме с лед о­
вать или, н аобор от, оказывать ей сопротивление. К началу
тридцатых годов романтическая школа, перекочевавшая
с некоторым опо зд а ни ем и з Германии в Росс ию, не только
теоретически об основа ла себя , но и показала товар лицом и
в поэзи и и в п р о зе . Национальный колорит, историче-
1 В «Сорочинской ярмарке» и «Майской ночи» события происходят
в настоящем, но завязка обеих историй — в прошлом.
21

ские и фольклорные мотивы, мечтатели-индивидуалисты
утратили свойства заморской валюты и стали расхожей мо­
нетой. Б олее того, эсте тическа я концепция немецкой шко­
лы романтиков к концу тридцатых годов XIX века эв о ­
люционировала в России в историко-философскую концеп­
цию славянофильства, послед овате ли которой свое учение
называли «истинно русским». У ж е самим н азванием п о­
весте й — «Вечера на ху тор е б лиз Диканьки» — Гоголь впол­
не сознательно вписывает с е бя в опред еленный литера ­
турный конт екст 2.
Малороссийский колорит, благодаря А. С. Пушкину,
К. Ф. Рылееву, В. Т. Нарежному, еще до Гоголя не был в
диковинку русскому читателю. В 1817 году, оп ер ед ив Г оголя
на одиннадцать лет, в Петербург приезжает из Малороссии
украинский дворянин Орест Сомов. Вскоре он станови тся
влиятельным жур налисто м, публикует про зу и литературную
критику. В 1823 г. в журнале «Соревнователь просвещ ения и
благотворения» в стать е «О романтической по эзи и» Сомов,
словно обращаясь к тогда еще с овсем юному Гоголю,
пишет: «Но сколько различных народов слило сь под одн о
название ру сских или зав исят от Ро ссии, не отд еляясь ни
п ространство м зе м ель чужи х, ни морями далекими! Сколько
разных обликов, нравов и обычаев пред ста вляются испытую ­
щему взору в од ном об ъ ем е Ро ссии совокупной! не говоря
уже о собственно-русских, здесь появляются малороссияне,
с сладостными их п есн ями и славными воспоминаниями»,
й ниже: «Но сколько м е ст и предметов, рас сеянн ых по
лицу земли русской остается еще для современных певцов
и будущих поколений! Цветущие сады п лод оно сной Укр аи­
ны, живоп исные б ер ега Д н епра , Псела и других рек Мало­
россии . . . ждут своих поэтов и требуют дани от талантов
отечественных».
Приехав в Петербург, Гоголь близко с ош елся с Сомовым.
Судя по р ецензии О. Сомова на первую книгу «Вечеров» 3,
маститый литератор (ныне заслу ж ен н о забытый писатель)
воспринял Го голя как предс казанну ю им ж е планету.
Фантастическое в «Вечер ах» с о се дс тву ет и пер е сек а ет­
ся с ф ольклорно-сказочным . Свои повести Гоголь букваль­
но собира ет из с отн и исслед ований. В «Пропавшей грамо ­
те», к примеру, и спользована легенда о запр одан ной душе,
за которой отправляются в а д 4. В осн ове «Вечера накану­
не Ивана Купала» — пред ания об Иване Купала, а «Сорочин­
ская ярмарка» — ле генда о черте, выгнанном и з пекла, и о
поиске чер том своего имущества и т. д. Как ж е Гоголь
распор яжалс я своим фольклорным хозяйс твом?
«На другую ночь и тащится в го сти какой-нибудь при я­
тель и з болота, с рогами на голове, и давай душить за
шею, когда на ш ее м онисто , кусать з а палец, когд а на нем
перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в н е е лента».
Даже по одному этому отрывку из «Вечера накануне
Ивана Купала» видно, насколько авторская про за да лека о т
первоисточника. Во-первых, Гоголь п ользу ет ся крупным пла­
ном (монисто на шее; лента, вплетенная в косу). Во-вто­
рых, придает пр ои сход яще му конкретно-чувственный хар ак ­
тер. В-третьих, вводит элем ент пародии («кусать за палец,
когда на нем перстень»).
В каждой повести «Вечеров» взаимод ейст вую т ср а зу не ­
сколько фо льклорных с юж ето в. Концентрация с казо чного
материала в них громадна. Гоголь с ж им а ет целые с к а з­
ки до ра змеро в э пи зод а . В «Сорочинской ярмарке» сварли­
вая Хивря, услышав стук в дверь, прячет кокетливо п о п о ­
вича на до ск и п од потолком. Этот фрагмент — усеченный
сюжет народной сказки «Поп». Кстати говоря, в схазке кон ­
кретно-чувственное начало, несмо тря на игривость ситуации,
2 Ср. с названием повестей ведущего тогда прозаика-романтика
А. А. Бестужева-Марлинского «Вечер на бивуаке», «Второй вечер на
бивуаке», «Вечер на Кавказских водах в 1824 году». На прозе А. А. Бесту­
жева-Марлинского лежит тень готического романа. В ней выставлен
напоказ традиционный готический набор: трупы, призраки, клады, моры.
У Гоголя утопленниц тоже хоть пруд пруди, но их роли исполняют
комедийные актрисы.
3 .«Литературные прибавления к «Русскому инвалиду». No 94, 1831.
4 Н. Гоголь, сознательно путая фантастическое и комическое, под­
меняет в повести «душу» — «шапкой».
п олно стью отс утствует. У Гоголя же оно играет не меньшую
роль, чем сам сю жет: «Во т вам и приношения, Афанасий
Иванович! — проговорила она, ставя на сто л миски и ж е м а н­
но зас тегива я свою как будто ненарочно расстегнувшуюся
к оф ту, — варенички, галушечки пшеничные, пампушечки,
товченички!»
Фольклорная фа нта стика представлена в гоголевской про­
зе не только на сюжетном — самом очередном — уровне.
Вод а, огонь, лес играют в «Вечерах» ту ж е роль, что и в
фольклоре. А . Н. Афанасьев в статье «Ведуны, ведьмы,
упыри и оборо тни» о тмечает, что в разных подо зреваемых
в ведовстве пытали по-разному: жгли каленым железом ,
вешали на деревь ях. В Литве колдуний приманивали на
кисель, который варили на святой костельн ой воде.
«На Украине, — пишет А. Н. Афанасьев, — до позднейшего
времени узнавали ведьм по их способности держаться на
воде . К огда случалось, что д о жд ь долго не орошал полей,
то п оселя не приписывали его зад ер ж а ни е злым чарам,
с обира лись миром, схватывали за п од о зр ен ны х б аб и водили
купать на реку или в пруд. Они скручивали их веревками,
привязывали им на шею тяжелые камни и зат ем бросали
несчас тных у зн иц в глубокие омуты: неповинные в чародей­
стве тотчас же погружались на дно, а настоящая ведьма
плавала поверх воды вместе с камнем. Первых вытаскивали с
помощью веревок и отпускали на свободу; тех же , которые
признаны были ведьмами, заколачивали насмерть и топили
силою . . . » 5. В «Майской ночи» Гоголь, о ставаясь верным
украинскому обычаю, превращает ведьму в утопленницу,
к оторая ж ивет в пруду. В «Вечере накануне Ивана Купала»
девушки бросают б есовские подарки — перстни, монис то —
в воду: «бросишь в воду — плывет чертовский перстень
или монисто поверх воды, и к тебе же в руки ...»
Воспринимал ли Гоголь фольклор как фольклор, т. е .
филологически? В известном смысле, да. В пись мах он про­
сил мать и б ли зк их присылать е му в Петербург фольклорные
материалы. Самым внимательным образом штудирует п иса­
тель «Грамматику малорос сий ского наречия» Павловского.
Он выписывает оттуда де сят ки украинских имен и, как о тм е­
чает Г. Шапиро, 136 пословиц и поговорок. Не которые из них
Гоголь использует в «Вечерах». И все же подход писате­
ля к ф ольклору лишь с большими оговорками м ож но счи­
тать филологическим.
В двадцатых года х XIX сто лет ия на Украине легенды,
сказки, думы были ещ е частью живой литературы, а не
только традиц ией. Они не нужда лись в переоткрытии и
возр ожд ен ии , в ро мантизме как школе и программе 6. В ши­
роком культурном смысле Г оголь был не в меньшей степени
с овременнико м Ф. Рабле 7, чем совр еменнико м А. С. Пушки­
на или нашей с вами современницы, художницы-примити в-
ницы Марии Приймаченко. Лично Гоголь, открытый ср азу
двум культурам — украинской и ру сской, — выиграл на пат­
риархальности и п ериф ер ийно еTM Малор ос сии, которой в
империи была о тведена роль провинции. То , что п етербург­
ские, озе рн ые, иенские, гейдельбергские романтики воспри­
нимали как ф антастическ ое, с вер х ъе стеств енн ое , для Гоголя
было естественным, не выходящим из ряда вон, ж и те й­
ским. « Романтизм» ранней прозы Гоголя столь ж е «на­
турален», как и его зрелая проза, проходящая по разряду
«натуральной школы». Субъект — авторское видение — не
менялись. Ме нялся об ъект. Попытки же подменить субъект,
самого себя, приводили Гоголя к клиническим послед­
ствиям.
Театрализаци я прозы, инсценировки романов и п о ве­
с тей — ж ан р у ж е давно узаконенный, им никого не удивишь
и не возмутишь. Г оголевские «Вечера» — это , у сло вно го ­
воря, « прозаизация» театра. Фантастическое в них но сит х а ­
рактер водевиля.
5 А. Н. Афанасьев. Древо жизни. М., «Современник», 1983, с. 395 .
в Первый сборник стихотворений Т. Шевченко, вышедший в Петербур­
ге в 1840 г., назывался «Кобзар», т. е . народный певец, аккомпаниру­
ющий себе на кобзе. Трудно себе представить, что одна из пушкин­
ских книг-поэм называлась, к примеру, «Гусляр».
7 См. статью «Рабле и Гоголь» в книге М. Бахтина «Вопросы литера­
туры и эстетики». М. Художественная литература», 1975.
22

«Б о же мой! Чего только нет на этой ярмарке! Колеса,
стекло, деготь, ремень, цыбуля, торговцы всякие . . . так, что
е сли бы в кармане было х о ть тридцать рублей, то
и тогда бы не скупил всей ярмарки».
Ошибиться н е во зм ож но . Это Гоголь. Но не Николай
Васильевич, а Василий Афанасьевич. Цитату и з о тцовского
водевиля «Простак, или Хитр ость женщины, перехитренной
солда том», напис ан ного по-украински, Гоголь использовал в
качестве эпиграфа в «Сорочинской ярмарке». На воде вилях
отца Николай Гоголь не только вырос. У ж е в зре лом возр ас ­
те в Петербурге он пытался осуществить их постановку.
В 1818 г. юный Гоголь переезжает в Полтаву, где в
течение тр ех ле т учится в уе здн о м училище. Именно в это т
период в Полтаве открывается театр, которым руководит
ос новоположник украи нской драматургии Иван К отля-
ревский.
«Петро! Петро! Где ты сейчас? Может, скитаешься где -то
в нужде и гор е и клянешь свою долю; клянешь Наталку,
потому что из-за нее остался без крова; а может (плачет),
забыл, что я живу на это м свете».
Пьеса Ивана Котляревского «Наталка-Полтавка» была по ­
ставлена в Полтавском театре в 1819 г. А вот Н. Го- ;
голь, «Майская ночь»: «Галю! Галю! Ты спишь или не
хочешь ко мне выйти? Ты боишься, верно, что нас кто ни
увидел или не хо чеш ь, м о же т быть, показать бел ое личи­
ко на холод!».
Как Васыль Гоголь и Иван Котляревский, Николай Го ­
голь понима ет слово и фразу не литературно, а сценически.
Речь его пер со н аж ей рассчитана не на читательскую, а на
театральную аудиторию. Пото му так гулка, громозвучна,
зычна гоголевская про за. В 1821 г. две надцати летн его Г о ­
голя принимают в Н ежинскую гимназию высших наук. Г о ­
голь играет комические роли в школьном театре. Целое п о ­
коление н ежин ск их гим назистов вырастает на вертепной
драме, на водевилях , на п ьесах И. Котляревск ого. Вмест е
с Гоголе м в Нежи не учились Нестор Кукольник и Евген Гре-
бинка. Первый деб ютировал в литер атур е драматической
пьесой «Торквато Тассо» и историческими пьесами8.
Второй — Гребинка — прославился баснями — жанром
промежуточным, близким к драматургии, — и текстам и п о ­
пулярных романсов.
Но не только звучание, гулкость слова выдает пристрастие
Н. Го голя к театру. Ситуации, в которых оказываю тся его
п ерс она жи, т ож е разворачиваются по законам классического
водевиля.
«Черт между тем не на шутку разнежился у Солохи . . .
Как вдруг послышался голос д ю же го головы. Солоха п об е­
жала отворять дверь, а проворный черт влез в лежавший
мешок.
Голова, стряхнув с с во их капелю х с нег и выпивши и з
рук Солохи чарку водки, что он не пошел к дьяку, потому что
под нялась метель; а увидевши свет в е е х ате , завернул к ней,
в намерении провести вечер с нею.
Не ус пел голова это сказать, как в дверь послышался
стук и го лос дьяка.
—
Спрячь меня куда -нибудь, — шептал голова. — Мне не
х о чется тепер ь встретиться с дьяком.
Солоха до лго думала, куда спрятать Такого плотного
гостя; наконец выбрала самый большой мешок с углем;
уголь высыпала в кадку, и д ю жий голова влез с усами и
капелюхами в мешок.
Дьяк вошел, покряхтывая и потирая руки, и ра сс казал,
что у него не был никто и что он сердечно рад этому
случаю погулять н емного у нее и не испугался метели. Тут
он п одош ел б лиже, кашлянул, у смех нулся, до тро нулся свои ­
ми длинными пальцами д о ее об на жен ной руки и произнес
с таким видом, в кото ром выказывалось и лукавство, и с а-
модовольствие:
—
А что это у вас, великолепная Солох а? — и, с ка­
завши э то , отскочил он несколько н аза д.
8 Судя по идиотски-напыщенным письмам и заметкам Гоголя, имен-
но он метил в Кукольники русской литературы. К счастью для
последней, природный дар перевесил природную глупость.
—
Как что? Рука, Осип Никифорович! — отвечала Соло­
ха 9.
—
Гм! рука! хе! хе! хе! — прои знес с ердечно довольный
своим началом дьяк и прош елся по комнате.
—
А это что у вас, дражайшая Солоха? — произнес он с
таким ж е видом, приступив к ней снова и схватив е е слегка
рукой за шею, и таким ж е п ор ядком отскочив н азад.
—
Будто не видите, Осип Никифорович! — отвечала Со­
лоха. Шея, а на шее монисто . ..
. . . Неи звес тно , к чему бы теперь притронулся дьяк с вои­
ми длинными пальцами, как вдруг послышался в дверь стук
и голос казака Чуба . . . — Стучатся, е й-бо гу , стучатся! Ох,
спрячьте меня куда-нибудь».
Гоголевский водевиль не только динамичен и остроумен,
но и фантастичен. Действующие лица то и дело меняют мас­
ки. У чертей в «Вечерах» свиные, собачьи, козлиные,
дроф ин ые, лошадиные рыла. Ведьма в «Майской ночи» о б о ­
рачивается кошкой, а п осле утопленницей. Другая ведьма
и з «Вечера накануне Ивана Купала» оборачивается черной
с обакой, кошкой, с та рухой . В «Сорочинской ярмарке» Н. Г о ­
голь описывает танцующ их с тарух как театральных марио­
неток: «Беспечные! даже без детской радости, без искры
сочувствия, которых один х ме ль только, как механик своего
безжизненного автомата, заставляет делать что-то подобное
человеческому, они ти хо покачивали охмелевшими голова­
ми . . . » Некоторые о писания в «Вечерах» отличимы от р е­
марок ра зве что лексическ ой выразительностью: «Гром,
х о х о т, песни слышались тише и тише. Смычок умирал,
с лабе я и теряя неясные звуки в пустоте во здуха. Еще
слышалось где-то топанье, что-то п охожее на рокот моря,
и вскоре все с тало пусто и глухо». Театральная условность
пред по лага ет встр ечн ое усилие зр ителя, а в случае Гого ­
ля — читателя . Ес ли э то усилие не будет совершен но,
то добротные декорации «Вечеров» могут показа ть ся ж а л­
ким картоном, а голосистые и бойкие статисты — раскра­
шенными п ейзажа ми .
Жанр — романтическая история — определяется у Го­
голя не только традиционным литературно-романтическим
наб ор ом чудес, но и типом рассказчика. В «Вечер е накануне
Ивана Купала» пасечник Рудый (т. е . рыжий) Панько
читает вслух историю, некогда ра ссказанную дьячком
Фомой Григорьевичем. Дьячок возмущенно спрашивает:
—
Что вы читатете?
—
Как что читаю, Фома Григорьевич? вашу быль, ваши
соб стве нные слова . . .
—
Плюйте ж на голову тому, кто эт о напечатал! Бре­
ше, сучий москаль. Так ли я говорил? Що то вже, як у кого
черт-ма клепки в голови! Слушайте, я вам ра сс кажу е е сей ­
час.
Дьячок, выражаясь ф илологически, возмущается под ме ­
ной устной речи — п исьменной. Он не ж ел а ет узнавать своих
слов не потому, что их подменили, а потому, что их перенесли
и з звуковой стихии в тип ографский стандарт. В «Вечерах»
несколько рассказчиков: сам пасечник Рудый Панько,
дьячок Диканьской церкви Фома Григорьевич, панич в горо­
х ово м кафтане, так и не появившийся незн ако мец , кото­
рый «такие выкапывает страшные истории, что волосы х о ­
дили на голове». Но все они относятся к одному и тому же
тип у рассказчиков. Читая — слушая — их, испытываешь
с о бла зн да ть внетекстовые дефиниции некоторым ус то яв­
шимся жанрам. Поддадимся этому соблазну.
Приходилось ли вам засиживаться допоздна, до последне­
го п осетителя в ре стор ане, таверне, траттории, чтобы,
п ережда в все х, выпить с оф ицианто м водки, раки или
граппы? Несколько межд ом етий, сказанны х под закуску и
горячее, нескольких ж ес то в хватило, чтобы вы испытали, ну,
если не чувство б ли зости , то теплоту, р асп оложенность
друг к другу. Хо тя бы потому, что вы друг для друга ино­
странцы, и чувство б лизо сти , тепла не чревато для вас обо их
затяжной душноватой дружбой. За виски, орухо или конья-
9 Кстати говоря, этот диалог Солохи и дьяка В. Шкловский приводит
как пример «эротического остранения». «О теории прозы», М., «Федера­
ция», 1929, с. 18.
23

ком он рассказывает вам, е го лучшему другу, свою жизнь ,
свою сыновью, любовную , отцовскую драму. «Ты п оним а­
ешь, — говорит он в конце, — да это же не жизнь, а ро­
ман! Какую книгу м о жн о написать!». Под об на я ситуация, с
той же заключительной ф разой во змо жн а , например, в
поезде, со случайным пассажиром в роли откровенного
собеседника. Антураж может меняться, обязательны лишь
два условия: интимность бесед ы и ее случайность, н епов­
торимость. Итак, о тваж имс я на первую деф иници ю: эпи че ­
ский роман — э то восприятие, понимани е и пе ре ска з соб -
свенной ж и зн и как литературного прои зведения.
А вот другая ситуация. Вечер. Д ю ж ин а спальных меш­
ков. Пионерский или скаутский палаточный лагерь. Впрочем,
э то м о ж ет быть барак ка торжа н или заключенных. Все,
кроме од ного, молчат. Один расска зывает, остальные слу ­
шают, сопереживают. Рассказ может быть пересказом Ар­
тура Кон ан-Д ойля, Эдгара По или собственн ых приключе­
ний. Услови е одно: речь д о лжн а идти о сверх ъесте ственно м,
чего в жизни не бывает и быть не может. Попытаемся
сформулировать вторую дефин ици ю: полет полуночной
фантазии в палатке или в бараке под аккомпанемент гр об о ­
вой тишины — это и есть ром анти ческая истор ия.
Верн емся к Гоголю. Эпического романа он так никогда
и не написал. На ме сте откровенного официанта ( па с ­
са жир а) его просто н ев озмо жн о представить. Не тот харак­
тер, не та натура. Пред ел го голевской эпичности — поэма
в про зе . При этом рассказчик он прир ожденный, причем
истор ий с вер хъ ес тествен ных . Так что недаром пионеры или
бойскауты и з интеллигентных с ем ей рассказывают своим
с оузникам или сока мерникам не только о до кторе Мориарти
или золотом жуке, но и об утопленнице или о Вие. Что до
гробовой тишины, то тут с Г оголем не так про сто , как с
ром Конан-Дойлем или Эдгаром По, ибо она то и дело да!
трещины и обрушивается смехом.
В прозе Гоголя смех сводит на нет все макабричесю
Макабр пародиру ет сам с еб я , благодаря чему только
е тся сил. Вот пример и з «Майской ночи». Теща
рассказчика, кормит свою многодетную семью га.
Вдруг откуда ни возьмись незваный гость,,
мгновенье ока он с ъ е д а е т оди н казан, потом друщ^жрА чтецы
ты подавился галушками», — думает теща, Гостьтотчас по­
перх ну лся, упал и испустил дух . Но с того времени покою не
было теще. Чуть только месяц, мертвец и тащится. Сядет
вер хом на трубу, проклятый, и галушку держ ит в зубах .
В настоящем макабре все было бы всерьез. Был бы н е­
прошеный гость, но не было бы легкомысленных галу­
шек на столе. Скорее всего, х о зя е ва спали бы или отходи ли
ко сну. Был бы таинственный скрип, ш ор ох, метались бы
тени. И гостю бы дали ведерко воды, и вдруг хозяйк а уви­
дала бы в ведерке о тр ажен ие дьявольских ро жек, и за б о -
жилась, заверещала: «Чур меня, сила нечистая, сгинь-пропа-
ди». Черт бы сгинул, пропал, но п осле к аждую ночь являлся
бы в д ом скрипом половицы, завыванием ветра в трубе,
уханьем совы, сто ном за вирухи. У Гоголя все сведе но на нет
галушками. В привидение с галушкой в зубах веришь, то
е сть, благодаря галушке веришь в привидение. Так э л е ­
мент парод ийности выручает, вытягивает целую литератур­
ную школу. М. Б ахтин справедливо проводит параллель
между Гоголем и Рабле. И тот и другой выбирают себе
богов, у которых е сть чувство юмора. И для Рабле и д ля Г о го­
ля то, что смешно, — то возвышенно. Гоголевские школя­
ры-бурсаки или бродя ги-дьяки вставляют в свою речь латин­
ские выражения и слова лишь за те м, чтобы проде мон стр иро­
вать тяжелый хох лацкий акцент. Серь езнос ть неубед итель­
на и б ледн а. Привид ение, суть которого в бесплотности,
реализуется в со зн ании читателя, лишь когда оно предель­
но плотное, осязаемое, плотское.
Публицист и писатель В. В. Р оза нов, проповедник
семе йственнос ти и интимности, а значит, анти под Гоголя
не р аз в с ердцах называл автора «Вечеров» чертом, сатаной,
страшным х о хло м , ид ио том . Б лагодаря этой трогательной и
верной нелюбви Р оза нов сд елал много любопытных н а­
блюдений о го голевской про зе . К примеру, он ос тр оумно
заметил, что лишь покойницы у Гоголя по-же н ск и притя­
гательны. Р о за нов усматривает в это м свидетельство
извращенной натуры писателя, склонность к некрофиль­
ству. Между тем объяснение здесь следует искать не
психологичес кое , а чисто лите ратурное, формальное |0.
Утопленницы и покойницы до лжны быть аппетитными, а
живые девчата слегка эфем ерн ыми, малеванными, иначе
тек ст п ере стает быть художественным. Этот принцип, ко то­
рый м ож но было бы назвать «принципом негатива», один из
самых продуктивных в литер атур ее ". Вещное, материальное
вхо ди т в читательское с озна ние , лишь когда оно переведе но
в другой ряд матер иальности, вещности. Ск ажем, слово «лес»
промелькнет мимо глаз, не за дев, не поцарапав, не п още­
котав воображения. А вот если без слова «лес» текст зашу­
мит, закача ется и вцепится в волосы ветками, то и з этого
ле са заблудившийся читатель у ж е не выберется. У Гоголя
прием «негатива» в самых различных м од иф икаци ях встре­
чается сплошь и ряд ом. Чтобы доб итьс я присутствия снега,
он пишет не о самом снеге, который можно взять в руку, а о
скрипе м ор оза , слышном за полверсты. Привидения ж е ,
чертей, всякую нечистую силу он м атериализует, овеществ­
ляет. Является ли для сам ого писателя то, что мы называ­
ем принципом или приемом, «приемом»? Вот отрывок из
гоголевской статьи «О м алороссийских песн ях» , с видетель­
ствует о вполне о со зн а н но м отношении п исате ля к поэтике:
«Песни их почти никогда не обращаются в оп исатель­
ные и не занимаются долго изображением природы . . . Часто
вместо целого внешнего н ах од ится только одна ре зкая чер­
та, одна часть его. В них нигде н ельзя найти п одобной
фразы: был вечер; но вместо этого говорится то, что бывает
вечером, например:
Шли коровы и з дубровы, а овечки с поля.
Вщщакала кари очи, край милого стоя».
ыть, только А. П. Ч ехов, с пуст я ш естьде сят с
:ет, дал в «Чайке» столь ж е внятное оп ределение
: «Тригорин выработал с еб е приемы, ем у легко . . .
У нрто на плотине б ле сти т горлышко р а зби той бутылки и
неет тень о т маленького к олеса — вот и лунная ночь г о­
това ...»
Собственно ф антас ти ческо е, с ве рх ъе стес твенн ое об ста в­
лено у Гоголя фа нт ас тиче ск им в фигуральном смысле с ло­
ва, тем, что, вульгарно говоря, принято выражать фразой
«It’s fantastic!» . Гоголь чемпион русской прозы по воскли­
цательным знакам. Тут д ело не в статистике, а в том,
что восклицательная инто нация с о зд а е т а тм о сф еру экзальта­
ции, на электризо ванное TM. Восклицательный знак, как и чу­
до , предпо лагает разинутый рот, хлопань е глазами. Гоголь
«ф антастичен» не только на интонационном, но и на с еман­
тическом и пунктуационном уровнях. Придуманные им сло­
восочетания — «замысловатые девушки», «косвенными ша­
гами пу стился б е жат ь по кругу», «сабли страшно звукну-
ли» и т. д . — во п июще неправильны, но органичны |3.
Точка, о тд еляющ ая одно предложе ние о т другого, у Гоголя
зачастую условна, фиктивна. « Ка кое-то странно е упоитель­
ное с ияние примешалось к блеску месяца . . . Серебряный
туман пал на окрестность. З а п а х о т цветущих яблонь и ноч­
ных цветов лился по всей земле» («Майская ночь»).
З десь наше восприятие р або тает поверх точек. Глагол
«лился» легко переносится с запаха яблонь на блеск ме­
с яц а. А месяц перекочевывает и з «Вечеров» в книги о
«Вечерах». «Напев прозы Гоголя, как сияние месяца,
с тр уится в мно гообразиях словесных вариаций» (Андрей
Белый. «Мастер ство Го го ля» ).
«С середины неба глядит м есяц. Необъятный небесный
с во д разда лся, раздвинулся еще н еоб ъятне е. Горит и дышит
А. Синявский по этому поводу замечает: «... Розанов здесь по­
дошел не к загадке физиологии Гоголя, а к загадке гоголевского стиля и
гоголевского магизма». См.: «Опавшие листья» В. В. Розанова». Париж,
«Синтаксис», 1982.
11 Классический пример развернутого «негатива» — повесть Г. Уэллса
«Человек-невидимка». Еще один пример развернутого «негатива» —
«Мертвые души».
12 Потрясающе! (англ.)
13 Этот прием «неправильных слов» довел до совершенства В. Хлеб­
ников (см. исследования В. Маркова о поэмах В. Хлебникова и доклад
А. Жолковского «Графоманский стиль В. Хлебникова» на хлебниковской
конфедерации в Амстердаме в 1985 г.) .
24

он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и про­
хладно-душен, и полон Неги, и д виже т океан б лагоу ха ­
ний . . . Недвижно, вд охновенно стали лес а, полные мрака, и
кинули огромную тень от себя» .
Ночь становится не только временем, но и местом д ей ­
ствия, если угодно, театром событий. Как и подобает мес­
ту, она ограничена в пространстве. Ее потолок — небо, е е
нижний преде л — зе мля . Есть у гоголевской ночи и задник:
некая с фера , нечто вроде края земли, каковым пр ед ­
ставляли его средневековые с холас ты. Не хватает —
таков у ж замысел творца — только сте н . Но и х отсутстви е
лишь облегчает рабо ту сквозняка: приносить и уносить, как в
театре леших, казаков, школяров, ведьм, упырей, селян.
Ткань, из которой сшита эта ночь, мо ж ет быть оц енена в
сравнении, по контрасту. Шелк шелковист постольку, по­
скольку шершав шевиот. Если сравнивать украинскую ночь
с перс ид ской или турецкой, то она п о каж ется блед ноли­
цей, анемичной, почти лишенн ой запа хо в. Турецкая ночь
бросает вызов украинской не только потому, что она звездна ,
пряна и барх ат ис та. В украинский фольклор XVI—XVII
с толетий на роль вражей силы, наряду с ляхами, м оска­
лями, ж идам и, приглашены и турки. Причем, судя по б ал­
лада м и легенд ам, Украина и Турция схлестываются и
перехлестываются не только на поле брани. Набеги и р е з ­
ня — не единственный сп о соб общения двух народов. В
популярном фольклорном с ю же т е о с естр е, попавшей в
турецкую неволю, парубок Иван не только бражничает с
турками, но и продает им свою сестру, продает за «гроши».
Попойка и торг — это ф ор ма диалога на уровне быта. Те
элементы бытовой культуры Украины, которые в Ро ссии
чаще всего воспринимаются как типично украинские —
оселедец, форма усов, казацкая одежда — заимствованы ук­
раинцами у турок. Даже эталон казацкой красоты в Запо­
рожской Сечи не многим отличается от турецкого 14. На
лингвистическом уровне Украина т о ж е п ер есе ка ется с Вос ­
током. Такие смачные украинские слова, как бахча, килим,
шаровары — персидского происхождения, кобза — музы­
кальный национальный символ Украины — тюркского.
При этом оживленного литературного диалога — в силу мн о­
гих причин — м еж ду Украиной и Турцией не завязалось.
Так что гоголевская украинская ночь зв езд на , душиста и
бархатна по контрасту с блеклой, петербургской.
На контрасте эти х ночей первым начал работать Пуш ­
кин. В пр о зе поэта ночь, как таковая, су губо описатель­
на:
«Погода утихла, тучи р асходи лись , п ер ед нами ле жала рав­
нина, устланная белым волнистым ковром. Ночь была
довольно ясна».
(«Мете ль» )
«... к вечеру все сладилось и пошел домой пешком,
отпустив изво зчика. Ночь была лунная».
(«Гробовщик»)
«Он проснулся у ж е ночью: луна озаря ла его комнату.
Он взглянул на часы: было б е з четверти три».
(«Пиковая да ма»)
Но зато в стихах Пушкин дает волю языку и дыханью:
Тиха украинская ночь.
Прозрачн о н ебо . Звезд ы блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух.
(«Полтава»)
Гоголь не прошел мимо описания этой ночи, густо за м е ­
шанной на «щ», «з» , «ч», «х». Гоголевско е «Зн аете ли вы
украинскую ночь? . . » — это ответный жест. И даже гоголев­
ско е — «Чуден Дн епр при тихой погод е» интонационно и
лексически навеяно все тем ж е «Ти ха украинская ночь».
Гоголь был первым русским про заиком, воспринимав­
шим язык пр ежде всего чувственно. Он стреми тся, чтобы
читатель вместе с пис ателем ося за л, слышал, видел. «Мета­
физическая» пр озаичн ость пушкинской прозы ему чужда.
Апелляция к органам чувств требует предельной языковой
14 О крене Украины к Востоку см., к примеру, книгу Ю. Шереха
(Шевелева) «Друга черга», «Сучаснисть», 1978, стр. 372 .
эксп ре ссии. Помимо украинских слов, вынесенных Гоголем в
словарики-пр иложения, в гоголевском языке мно жество
украинизмов. Русский читатель воспринимает их не столько
умом, сколько памятью. Потому чтение Го голя вызывает
лингвистическое головокру жение. Интонация, стро ени е фраз
в его пр озе предпо лагает легочное, ф изичес кое соп ере ­
живан ие. Гоголевская про за отличается о т догоголевской,
как цветн ое кино от черно-бе лого. Причем цвет у Гоголя
не об язате ль но выражается эпитето м. Слово «очи» —
а «глаз» в «Вечерах» почти не встретишь — безу сло вно чер­
ное. Глаза с буквой «ч» пос ер еди не не могут быть друго ­
го цвета.
Новизна Гоголя, его «фантастичность» заключается в
том, что он сделал русской пр озе прививку украинской
языковой чувственности. Д е л о тут не в украинских реалиях:
именах, словечках, ю море, фольклоре, а в принципиаль­
ной переорие нтации литературного языка. Писатели-чужаки
или, если у годно, приймаки, могут отблагодарить усыновив­
шую и х литературу не только тем, что прино сят в нее
извн е. Благодаря с веж ему восприятию своей новой языковой
родины они порой остро видят то, что пр ежде , примелькав­
шись, никому не бросалось в глаза.
Так соверш аются открытия отдельных слов, интонаций,
частей речи |5.
Если бы Гоголь не стал языковым перебежчиком, то
его п ро за воспринималась бы на родине тавтологически.
Как-то Пушкин заметил: «От ямщика д о первого поэта мы
все поем уныло». В ос нове русск ого литературного мыш­
ления — и д ея. И чем больше ли хоради т идею, тем замеча ­
тельней получается проза. Порой эта идея может быть об­
рамлена скромным узор ом . Украинское литературное мыш­
ление, за редким исключением барочно, орнаментально |6.
Смысл его в пер еплетени и и ритме различных ор на ­
ментов, как во фразе о Катерине и з «Страшной мести»:
« Не заплете нные черные косы метались по бе лой шее». Г о ­
голь терпел поражени я («Выбранные места из переписки с
д рузьями » ), когда и зменял соб ственной природе и силился
быть русее русских 17. Отношение Го голя к Росс ии — это
типичная реакция и стеричного эмигранта на заграницу. Для
него туземцы — нехристи, немцы, нелюди, по-нынешнему,
иноплан етяне, которых и убить не грех. Гоголь так и пос ту­
пает, вынося свое преступление в название «Мертвые
души». П осле ж е кается и казнит себя: с жи гает вторую часть
поэмы.
И в заключение о главном. Герои «Вечеров», как и подо ­
бает левобережным украинцам, одеты в шаровары. Эти
шаровары, словно д ирижабли, лета ют в воздушном простран­
стве ночи, правобер ежной Украине, где в ход у узкие штаны-
дудочки, то едва ли он написал бы прозу такого полета, р а з­
маха, такой об ъем ной щедрости. На какой странице ни от­
кроешь «Вечера», в в о здухе колышутся, реют, парят, хлоб ы­
щут шаровары. Впрочем, е сли хорошенько приглядеться,
надев на нос, по совету Рудого Панька, вместо очков ко­
лес а с Комиссаровой брички, то замечаешь, что это колы­
шетс я, ре ет, парит, х лоб ыщет са м ночной воздух, которым
накачаны гигантского ра змера шаровары. Но чем глубже
Гоголь укор еняе тс я в петербургскую ж изнь, тем решитель­
ней перемены в гардеробе его перс она жей . Шаровары,
кожухи, плахты, сукни, черевики уступают место сюртукам,
шинелям, вицмундирам, башмачкиным |8. Но это у ж е ,и н а я
тема, имею щая лишь косвенное отношение к молодой
пр о зе молодо го, но многооб ещающ его автора из Малороссии.
Журнал «Синтаксис» No 21. 1988.
1 К примеру, поэт из Чувашии Геннадий Айги открыл для себя, а
заодно и для русских читателей, змеящиеся деепричастия, шуршащие
суффиксы.
16 Лучший украинский прозаик Васыль Стефаник не барочен и не ор­
наментален — потому и лучший.
17 По А. Белому «Раздвой Гоголя — следствие его стиснутости между
двумя прослойками» двух разных классов».
8 Гоголь скаламбурил, подмигнул своим. Одного из главных действу­
ющих лиц в «Сорочинской ярмарке» зовут Солопий Черевик. Салоп
(от фр. salope) — старое пальто; черевичка (укр.)
— башмаки, ботинки,
сапожки. В «петербургских» повестях вместо салопа — шинель, а вместо
Черевика — Башмачкин.
25

ВЛАДИМИР СТИХОТВОРЕНИЕ В ТРЕХ ЧАСТЯХ
I
АРИСТОВ
О детском равенстве, что плавилось под солнцем,
Мы вспомним,
Глаза коричневые прикрыв во тьме,
На выставке счастья плечьми подымем переливные чаши
фонтанов.
К ПОСЕЩЕНИЮ БАХОМ СТОЛИЦЫ ПРУССИИ
БЕРЛИНА В 1747 ГОДУ
Неотделимо тело от парика,
Неотличима зеркальная гладь реки
От завитков зеленоватых трав.
На что мне добротный костюм,
Он и так запыленный лежит,
Словно старый конверт на дне светлой реки
В одна тысяча девятьсот сорок седьмом году.
Не надо и створкой зеркальной кареты
Лучик чужой ловить,
Чтобы светить в себя,
Ведь в камере-обскуре забытой
Все свалены в смехотворных позах,
И кровь девятнадцатого столетья
Похожа ныне на желе для бритья.
Кто подскажет мне, как мне быть,
Если тело всего лишь храм,
Кто нашепчет мне в уши
Улицей зеленоватой
Королевскую тему и шестиголосый канон.
Как белесая медь вокруг разлита
И в березах бирюзовая сыпь на запястьях,
Ты ли думаешь, что возьмешь меня
Гулом чугунным, идущим из ноздрей коня,
Как посылку для века небудущего схороня,
И химической надписью поджигая в воздухе,
Отошлешь поклон.
Немота стены из зеркальных линз реки бирюзовой.
1983
В зале темно,
Но елочный запах уже появился
В темной золе неизведанных прежде предметов.
Цифры в ракушечном сердце не спят.
Пальцем их в диске сияющем тихо заводят . . .
И голос гудков сердцевин
В вокзальной пыли отзовется
Из щелей болевых пробудятся вихри
всех швов позабытых,
И павшие нити, что в щели соленой смолой убирали,
Очнувшейся влажною стружкой завьются
И палец уколют в ночи открывания двери
прохладной и нежной.
1981
Но гроза в небесных покоях
И железный зигзаг, оставшийся в бархате
тульи заморской
С влажной слезой в пыльном покрове лет.
¡1
Есть свет за светом света этого . . .
Не шевельнет ни горя человека,
Ни выкрашенной металлической листвы,
Ни тех зрачков, что заняли полнеба,
Куда мы в горечи направили штыки,
Метнули их в провалы дальних сосен —-
В кирпичные зрачки без звезд.
И пред концом в перекрещеньи рук
затрепетав зелеными и птичьими флажками
И трассами истаявших снарядов с рук простертых
Таинственной волнующей войною в человецех —
Там, внутри людей.
Есть свет за светом ночи этой . . .
Ичтобынисказалты—
Ты — говоришь ему, я — говорю тебе.
Глазами ты обводишь эту землю,
Коричневые склоны
Сухой земли и зимнего
песка
И камешки людской долины
Прозрачно горе.
Просвечивает пыль поднятая у пирса,
Засыпана землей поникшей
Зеленая морская даль.
Кто раскурил бечевочку от грозного ракетного чехла . . .
Когда пенал бесцветный распадется,
Без грубых плеч и с острием на солнце
Широкой тенью ляжет на лицо.
Откроется завеса глаз и медленных лесных
тропинок,
Река без имени течет на карте,
В далекой тьме стоит бутыль из пыльного
стекла,
И раковины на столе прозрачна розовая пасть.
И море раздробилось брызгами в кораллы соли,
Обрушившийся мол под светом затопив.
Подняв глаза, ты смотришь,
Как дышит сень магнитной тяги,
И тянет холодком из пасти моря
В забытой замшевой тряпице у стекла.
1982— 83
26

Из щи¡¡ела «Частные безумия вещей»
ОСМЫСЛЕННЫЕ ТАНКИ
Танки сами вошли в Будапешт.
И взирая застенчиво на голубей,
Отпускали слезу
Расчетливо, по боезапасу.
Из подмышечной мякоти, плоти зефирной,
Целым парком из шин шелестящих,
Уходящих в зеркальную ночь галерей магазинов,
Где отрезы натурного тела
Отогнули во тьму манекены.
Мы не думаем, что можно иначе.
Ведь не может же
Лысоватый простой человек
Управлять траекторией атомов стали.
Танки неуправляемы.
Тонким клином уходят на юг,
Улетают на запад,
Будет жить в них
Мужская слеза,
Что запаяна в глубине их солдатского глаза.
И с шуршащей и влажной решеткой асфальта
Минеральную воду дождя прорежая,
В этом городе поминутного детства не спал.
Ничего нет, %то с благодарностью нам бы не дали
В фарфоровой дымке заката
Высотные здания с папиросной бумагой
Клали между страниц в гербарий.
И пустоты прохладных подъездов
Нам открыли в ночных колоннадах,
Выемки вы, счастливые выемки детства.
Но ничем их,
Ничем их нельзя
Нам порадовать.
Бег на месте — и все ж по холмам,
Но безумье металла не в том,
Авдругом—-втом,чтомыих
Сердечным не кормим овсом,
И небесным святым молоком
Мы не можем их в детстве порадовать.
Словно смутное стадо сирен
Иль свиней ностальгический слет
Сбились в кучу и тычутся рыльцами,
Нет обрыва для них, нет судьбы.
Они метят не в наши грехи
И железные рушат стихи.
Мы их кормим с ладони железным овсом,
Но не любим их в нашем детстве простом
И в божественном нашем живом, но для них —
пролетающем
п
И ничем их не можем порадовать.
Ах зачем это знать нам,
Ведь порхающий самолет
С настоящей, не ангельской тенью.
Если мы можем железо от железа отъять,
То это и есть благодать вековая.
Чудесами волшебными тихо нам застили свет,
И вода загоралась, и вращались в ночи телескопы,
И лиловые стебли огня
Задавали загадку безмерней,
Чем сфинкс бы придумал -—
На всю предстоящую жизнь.
Что ж наша жизнь?
Только повод умыться на страшном рассвете
И уменьшиться в дали глазницы?
Неужели родились мы, чтоб железную
трогать загадку,
Да и рождались ли мы?
Разве уличные крики сирен
Уши заставят заплавить нам воском,
Чтоб не рваться в проклятую ширь,
Проходя по земле с шипами от перекати-поля,
Оставляя питоновый след.
1988
ПЛОДЫ ОСЕНИ
Белые твердые пальцы,
Сизые сливы из тьмы,
Что же таится еще
В медном венчающем хмеле?
Разве мы сможем объять
Густую осеннюю тяжесть.
Сколько хрустальных плодов перемелет
Низкий душистый табак забытый.
Разве все мысли мы можем вместить,
Разве не скучно, не сладко осенним днем,
Греясь под редкою синью,
Тихо во рву шептать.
Ветер под вечер настанет,
Волосы женщин распустит седые.
Что же над глиною теплой
В забвеньи ты спишь в траве.
Памяти темный плод?
1980
Не раздаривать глупо во тьму бытие,
И уткнувшись в сверток одежды —
Завиток от колонны морской
На самом дне улицы мира,
Море схлынуло в стоки дождя,
27

ИГОРЬ КЛЕХ
М. Эпштейну: «украинскость. совет-
скость. русскость».
САЛО
1. Имеет ли кухня отношение к судьбе народа, к его мен­
тальности и философии?
Только безнадежно узкий ум может ответить на этот вопрос
отрицательно. И все же такая связь обычно нами подразу­
мевается, но не осознается. В чем тут д ел о ?
В «близорукости» ли чувств осязания, обоняния, вкуса,
побежденных более дальнобойными зрением и слухом?
И в этом, без сомнения, также. Человеческая личинка тя­
нет все в рот, и эта стадия глубоко оседает где-то в фунда­
менте взрослого человека, чьи чувства определяются при­
матом зрения и слуха и репрессией каннибализма.
Много ли слов в нашей культуре для обозначения вкуса?
Кислый, сладкий, соленый, горький, терпкий, — вкус­
ный, — пожалуй, все. Воистину, словарь примата.
И все же одно из самых диких таинств утонченной интуи­
тивной культуры зовется пресуществением и причастием.
Есть, видать, что-то фундаментальное в репрессированном
рационалиствческой культурой чувстве вкуса, что проши­
вает насквозь все уровни человеческого в человеке и торчит
куда-то
...
в никуда.
Можно наесться и рыгать, можно «напертися горнятком
каш\», можно предаться пиршеству или гурманству, — но
элиминируем жадность, — нас будет интересовать только
утоление голода, подкрепление сил. Почему такой квинт­
эссенцией сил в украинской этнокультуре предстает анекдо­
тическое ныне (что также заслуживает особого интереса)
мифическое САЛО? Что это за продукт такой, и что в нем?
2. Сало для украинцев, что для евреев Манна (и для греков
яблоки Гесперид), — г. е., блюдо трансцедентное и судьбо­
носное, и, для расподобления — или «як то кажуть, в пи ­
ку» — своим соседям южных рас, иудомусульманам, для
них, без сомнения, трефное.
Блюдо одновременно цивильное и сакральное, полемически
заостренное. Поедание его подобно скольжению на лыжах.
В мире скоропортящихся на юге продуктов — оно нетленно
и в чем-то эквивалентно золоту. В нем идущий отязыческих
толстых богов счастья культ изобилия, — библейский
. тук, — и сухой козацкий паек, бедняцкий н. з., посыпанный
крутой солью чумацкого шляха.
В его вкусе отчетливы отголоски дороги, то ли его берут
с собой в дорогу, то ли оно зовет в долгий путь по битым,
утопающим в мягкой белой пыли, разъезженным шляхам
Украины.
От тех еще телег, осей, кожаных с а льниц тянется далеко
идущая мудрость первых социальных механиков — «не
подмажешь, не поедешь». И оттуда же тот специфический
украинский «сум», печаль сидящего при дороге путника
(ибо «садло» — праформа «сала» — это то, что осело, на ­
село на мясе, — а отсюда и «сессия», и «заседание» . . .),
да путника, затерявшегося в степи, сидящего под бескрай­
ним небом, под облаками — этим салом небес.
К нему, как правило, достается цыбулына и режется на че­
тыре части, что облегчает навертывание слез печальному
жрец у, оказавш емуся вдали от родного дома.
Продукт универсальный, — дающий свет, будучи вытоплен
в каганце, или в виде сальной свечи. Д ико калорийный,
будучи срезан ножом тонкой «скибочкой». Усвояемость
его прослеживается даже в фонетической форме имени —
скользящ ее «С» и влажное глотательное «Л», — ао. Со­
леное сало, горько сладкий лук, горилка, пресный, чуть
окисленный слюной хлеб — в чистом поле — вот фундамен­
тальная трапеза степняка-славянина. От этой сцены гор­
дость нарастает на сердце, как сало на свинье.
3. (резюме) Важко втриматись, аби не сказати,
«сало — наше усе».
БЛИН
«Блин брюху не порча».
Если срез мирового дерева спроецировать на русскую кух ­
ню ... то выйдетблин.
Один из самых уникальных космогонических мифов зак лю ­
чен в русской байке о бабке, страпающей блины на плеши
своего старика. С использованием солнечной энергии, р азу­
меется. Вообще, отголоски солярного происхождения б ли ­
нов отчетливы и для нас, уже не верящих ни во что. Ведь
форма круга отнюдь не проще, скажем, треугольника,
и дело здесь не в одной экономии.

Кухня — один из самых древних театров представлений,
особенно в случае с блюдами основополагающими, при­
готовленными с минимумом средств: мука, вода, огонь. Н е­
много масла.
Самое русское в печении блинов то, что это деятельность
азартная, когда работа спорится в руках, — не смущаясь
артефактами, пресловутым «первым блином». Так возника­
ют созвездия оладий, хтонические деруны, блины ячневые,
пшеничные, овсяные и гречишные, из пресного или кислого
теста, со всевозможными начинками и без, — масляные
блиночки, блинки и блинцы. Вообще, чаепитие с блинами
и самоваром — ничто иное как модель вселенной, как р ус­
ский национальный планетарий, где чашки с блюдцами суть
ходящие по орбитам Сатурны и Плутоны, а обжигающий
чай аналогичен жизненосному солнечному свету, который,
кстати, хитроумные русские научились улавливать и осаж­
дать в желтизне масла и меда.
Так заселяются русскими, включаются в человеческий
космос и поедаются планеты б линов , с поверхностью до
того безжизненной и ноздреватой, — как мокрые фотогра­
фии луны.
Но самый напряженный вид блины приобретают на помин­
ках, где подаются воперво: блины с икрой.
Горячие блины с холодной икрой — это перевертень, что
саван, скрывающий гиперболу плодородия. Чреватая жиз­
нью смерть.
В свете сказанного, монополия номенклатуры и госторговли
на икру предстает ничем иным, как символической узур па­
цией права сильных на продолжение рода.
Не проникая в сознание, в самоотчет народа, мысль эта на
излете Застоя вылилась в соборное безумие НЛО, — когда
изможденные, недоедающие и дурно питающиеся люди,
подняв голову, увидели вдруг над своей головой проле­
тающие, горячи е еще, блины . Возмутительное их свойство
заключалось в том, что очень трудно было вступать с ними
в контакт. Но это же внушало и веру, что народ, рано или
поздно, до них доберется.
Так возникали предпосылки Перестройки.
Характерно, что почти одновременно с информацией об
НЛО возникло новое звонкое русское ругательство:
«Блинн!», — как гулка я пощечина, сродни американской
драке тортами.
Вот тогда партия поняла, что дальше перестройку откла­
дывать нельзя.
КОЛБАСА КАК
ПОЛИТИЧЕСКА
ВЕЛИЧИНА
В мире материальном также, как выяснилось, существуют
величины отрицательные и даже мнимые.
Одной из таких величин является колбаса.
Ошибаются те, кто думают, что величина эта довлеет и с л у­
жит пищеварению, — отнюдь. Не голод она призвана удов­
летворить ( потому что голода в СССР давно нет), а либидо.
Свидетельством тому являетс я тот факт — и такое ее о с ­
новное свойство, — что ее всегда либо нет, либо не хватает.
Сквозь физическую ее природу и окутывающий ее психи­
ческий о бла к просвечивает и искрит метафизика.
Как следует полагать, колбаса и являет собою тот фосфо­
ресцирующий, субстанционально обманчивый фаллос, по­
средством которого партия осуществляет свое п р о кла м и ­
рованное единство с народом.
Эту скрытую природу колбасы с особой наглядностью вы ­
яви ла перестройка. Когда в партии отмерло несколько ее
видных членов, и она временно прекратила пользовать на­
род во все его 9 отверстий, и, занявш ись интенсивным мас­
сированием головки собственного клитора, оставила за.
собою только 5 из них, народ вдруг распрямился, и увидев,
что партия его больше не любит как прежде, — о чнулся
вдруг и потребовал гневно колбасы, угрожая, в противном
случае, разводом. Но как ни напрягала партия все свои
фаллопиевы трубы последующие пять лет, из них ничего не
исходило, кроме гласности.
Скептикам мы лишь укажем, что народ требует именно ко л­
басы, — не мяса, не содержания! — но формы. Об этом же
свидетельствуют успешные опыты с заменой в колбасном
фарше мяса целлюлозой, отчего очереди за колбасой —
этим политическим залогом любви — только растут. Н е­
долюбленный народ ведет себя, как ребенок, ищущий нака­
зания,— впадающий во вседозволенность в поисках ка­
ры, — и, несмотря на все слезы, испытывающий облегче­
ние от символического шлепка материнской и отремня в от­
цовской руке, спасающих его, наконец, от самого себя.
Онтологические корни колбасы уходят глубоко в строение
человека, в оба его кишечника: головной и расположенный
в животе, идеально приспособленные, один — для восприя­
тия идеи колбасы, другой — для поглощения ее тела. Сле­
дует ли уточнять, что само такое поглощение являет собою
акт сексуально-политического каннибализма?
Вообще, следует отметить, что эротическая природа ко лб а­
сы носит характер тотальный и комплексный. Можно вы де­
лить такие ее аспекты, как: вуайеристский, мануально­
оральный, вплоть до фекального — поедация содержимого
кишок ( что этимологически, кстати, давно осмыслено наро­
дом сближением звучания слов «кал-колбаса»).
Понятно, что богатство и разнообразие переживаний рас­
ширяет и углубляет до беспредельности ментальность л ю ­
бого народа, периодически имеющего дело с колбасой,
ставят такой народ на пороге 6-го чувства, открытого со­
циализмом, — где народ и социализм, раз встретившись,
не разлучатся уже никогда.
Знаменательным кажется тотфакт, что еще на заре нашего
века — века победоносного шествия идей Великой Ок­
тябрьской социалистической революции, — колбаса именно
в русском ее произношении, как «кол-ба-са», вошла в меж­
дународный язы к эсперанто.
И уже недалеко то будущее, тот час, —
то осуществление светлых галлю цинаций человечества, —
когда упорядоченная, избавленная от наименований и пере­
сортицы, К О Л Б АС А как таковая будет наматыватся на
катушки телефонных кабелей и доставляться в гастро­
номы машинами, сродни пожарным, чтоб подаваться,
как шланг, как бьющаяся и пульсирующая пожарная киш­
ка, — на всю очередь разом, вплоть до полного и оконча­
тельного ее насыщения.
29

Выдающийся деятель украинского возрождения, поэт,
переводчик, критик, литературовед Николай Константи­
нович Зеров родился в уездном городе Зенькове Пол­
тавской губернии 14 (26) апреля 1890 года в семье учи­
теля. Учился в городской школе, Ахтырской гимна­
зии, с 1903 г.— -в Киеве, в Первой Александрий­
ской классической гимназии. После окончания историко-
филологического факультета Киевского университета пре­
подавал в гимназиях, архитектурном институте, социально-
экономической школе с 1923 г. —
профессор Киевского
института народного образования (так назывался тогда
Киевский университет).
Н. Зеров переводил русских, белорусских, польских,
итальянских, французских, бельгийских, английских поэ­
тов. В 1920 г. в его переводах издана «Антология рим­
ской поэзии», куда вошли произведения Катулла, Верги­
лия, Горация, Проперция, Овидия, Марциала. Отдельным
изданием вышел сборник его стихов и переводов «Ка-
мена» (1924), —
литературоведческие и критические
работы: «Новая украинская литература» (1924), «Леся
Украинка» (1924), «К истокам» (1926).
Осенью 1934 г. Н. Зерова отстранили от преподаватель­
ской и научной работы, в конце апреля 1935 г. арестовали.
Где, когда, при каких обстоятельствах погиб Н. Зеров
установить пока не удалось . . .
На запрос отца Н. Эёрова пришел ответ, что сын его
умер в 1937 г. Уже после окончания войны, на запрос жены
пришел ответ с датой смерти: 13 октября 1941 г.
НИКОЛАЙ ЗЕРОВ
Скорпион
Блаженны дни и ночи на селе,
Обильные земли Волынской лона,
И дух полей, и голоса с балкона,
И кваканье лягушек в полумгле.
А в синем плёсе, словно на стекле,
Уж проступает контур Скорпиона,
И Антарес над краем небосклона
Сверкает красной искоркой в золе.
Я уезжал и глазом астролога
Пытал у звезд — какая же дорога
В грядущие меня проводит дни . . .
А Скорпий гас в красе своей гнетущей,
И возносил Стрелец над темной пущей
Свой лук, свои приветные огни.
Земляника
Гудят вершины сосен; перелоги,
Лазурь небес и ясный свет лугов
Темнит гряда пушистых облаков;
В высоких травах путаются ноги.
Упасть бы и забыться у дороги,
На миг бы отдохнуть от этих псов,
От гавкающих, злобных голосов,
От низких душ, коварства и тревоги.
А там — вслед за волнами сна идти,
Напасть на рифму звучную, найти
Тот ритм, что сохранил мой дух усталый, —-
И, силу соков ощутив земных,
Глаза открыть и повстречать кораллы
Таких веселых ягод наливных.
Лотофаги
От Трои, от кровавого тумана,
От ненасытных черных дней войны
Царь Одиссей привел свои челны
К безмолвным плёсам сонного лимана.
Измотанных ветрами урагана,
Нас лотофаги, жители страны,
Встречали, незлобливы и нежны,
И пища их была благоуханна.
И ели мы, и забывали дом,
И родину забыть в краю чужом
Готовы были ради сладкой жизни.
Но мудрый царь не дал остаться нам
И силою нас возвратил отчизне
В науку новым людям и векам.

Александрия
Поминки
Когда мне говорят Александрия . . .
М. Кузмин
Темнеет море, гаснет день багровый,
Пассатный ветер паруса нам рвет,
И наш корабль бежит по лону вод,
Чтобы до ночи закрепить швартовы.
Вот он, огромный этот град портовый
Из сумерек вечерних восстает.
О сердце мира, новый муз оплот,
Ты — Пиэрмя, Геликон наш новый!
Мы видели пленительных сирен,
Простор сарматский, мраморы Атен,
И Сапфо черную скалу в Левкаде;
Но нас ничто не волновало так,
Как Фарос твой, твой белый Гептастадий
И тенью черною вознесшийся маяк.
В альбом
Все больший груз забот ложится мне на плечи,
Стих беззаботный смех, степенней стали речи,
И голос слышу я, настойчив он и строг:
«Наймит лукавый, где трудов твоих итог,
Твоих усилий плод? Каков был день вчерашний?
Трудился ль хорошо ты над своею пашней?
Успеешь с жатвой ты? Уложишься ли в срок? . .
Как больно слушать мне тех едких слов упрек!
Как не завидовать мне молодости вашей, —
Наполненной вином и менадпитой чаше,
Всей этой свежести предутренних годин,
Заре алеющей над тихим сном долин!
1.исг©*а
Под кровом сельских муз, в болотистой Лукрозе *,
Где разум, чувства, мысль — всё спит в анабиозе,
Живем, покинувши не Киев — Баальбек,
Вдали от диспутов, друзей, библиотек
Высеиваем хлеб на каменное лоно.
Часами служим мы владыке Аполлону,
Бросаем ладан свой в убогий дым костра.
Так в древней Ольвии пришельцы-мастера
Средь будничных забот, средь шкурных дел громады
В душе лелеяли волшебный сон Эллады
И для окрестных орд, у скифских берегов
Ваяли мраморных невиданных богов.
* Лукроза (от лат. lucrum— -барыш, прибыль) — так Н. Зеров пере­
вел название села Барышевка Киевской области, где он преподавал
в 1920— 1923 гг.
У дев евангельских немудрых ненадежный
Взяла светильник ты и посох свой дорожный.
В венке живых надежд, стройна и весела,
Ступила ты на путь злосчастный, и ждала
Диковин, дивных див, героев идеальных . . .
А жизнь твоя текла в заботах дней печальных
Без утр сверкающих и без геройских дел,
И масло кончилось, и сон твой догорел;
По каплям разлился души поток богатый,
На гордый дух легли скитанья и утраты,
И вот настал твой час, и в праздничный тот час
Сломался посох твой и светоч твой погас.
Аристарх
В столице мировой, на торжище идей,
В музеях, портиках, в тени густых аллей
Александрийских муз потомки — рой их прыткий, —
Отребье жалкое — -пииты и пиитки, —
Улавливали шаг литературных мод,
Сплетали для владык венки искусных од.
Бранился, ссорился сонм этот неуемный.
И был там уголок, где их галдёж никчёмный
Бессильно умолкал — укромный кабинет,
Где мудрый Аристарх, филолог и эстет,
Для будущих веков, назло бесстыжей моде,
Входил в безбрежный мир Гомеровых рапсодий.
Бессмертие
Утешься: не увял Овидиев венец.
А. Пушкин
Венец Овидия вовеки не увянет.
Бессмертный «Плач» его звучать не перестанет.
Элегий страстный жар, как свет весенних лоз,
И чары солнечных его «Метаморфоз»,
Наука мудрая любовного познанья . . .
Пусть Цезарь злится, пусть года его изгнанья
Согнут высокий стан и седину вплетут,
И пусть кричит сармат, пусть готы смерть несут,
Пусть гневный Понт ревёт, горами волны встанут, —
Народы и века не раз еще помянут
Его поэзии свободный, легкий лад
Стенаньем нежных альб и звоном серенад.
Переводы и предисловие
ЛЕОНИДА ЧЕРЕВИЧНИИА

ВИЛЬГЕЛЬМ
МИХАЙЛОВСКИЙ
ГРУППА «А»
ЛАТВИЯ
Сейчас мы многое открываем заново в своей исторической памяти. Из небытия прошлого возвращаются новые для нас имена,
целые поколения.
Но в забвении было не только прошлое — мы жили в перевернутом настоящем, сквозь призму двойной морали отражая мир
эстетически привлекательным, искусно лживым, мертворожденным.
В этом искусственном мире жили наши иллюзии, мы же сами — существовали, пытаясь выжить как личности.
Фотографу, кроме призвания и таланта, требуются мужество и воля, чтобы отстоять свободу и независимость в творчестве.
В течение нескольких лет в Латвии творчески развивается неформальное объединение фотографов — группа «А». Латвия.
Группа в постоянном движении: кто-то уходит, попадая в зависимость от обстоятельств, кто-то приходит, если он свободен.
Ни обязательств, ни обязанностей . . . СВОБОДА. ВЗАИМНОСТЬ. СОДРУЖЕСТВО. В различных комбинациях в творческих
акциях группы «А» участвуют Валтс Клейне и Андрейс Гранте, Эгон Спурис и Вильгельм Михайловский, Инта Рука и Гвидо Кайонс,
Улдис Бриедис и Дафнис Занде . . .
Сам я испытываю огромную радость от общения и сотрудничества с единомышленниками, своим творчеством утверждающи­
ми новые идеалы и надежду на обновление ФОТОГРАФИИ и ЖИЗНИ.
Они очень разные — мои коллеги, но объединяет нас чистота помыслов, а честолюбие творцов не выходит на уровень конъ­
юнктурных игр.
И хотя быт моих молодых друзей, как правило, не устроен, но жизнь духа естественна и плодотворна — судьбой
им все отпущено для творчества — хватило бы только времени.
ВИЛЬГЕЛЬМ МИХАЙЛОВСКИЙ
Родился 2 октября 1942 года.
Фотограф.
Лауреат Государственной премии Латвии
1989 г.
1986— 87 гг. —
участие в работе над
фильмом «Высший суд» (реж . Герц
Франк).
Изданы авторские фотоальбомы:
в 1982 году — «Откровение» — изд-во
«Авотс», Рига,
в 1988 году — «Избранные фотогра­
фии» — изд-во «Планета», Москва.
Персональные выставки состоялись в Тал­
линне, Праге, Брно, Москве, Риге, Колом­
бо, Ч ебоксарах.
Творчество Вильгельма Михайловского
представлено в фотографических издани­
ях Латвии, СССР, США , Швейцарии, Анг­
лии, Чехословакии, Финляндии.
Дафнис ЗАНДЕ
Родился 9 мая 1960 года.
Первые уроки фотографии получил в 12
лет от отца.
Среднюю школу не закончил: ушел из
10-го класса английской школы.
С 1983 года — фотограф в Музее истории
Латвийской ССР.
Еслн бы мне пришлось назвать самого
преданного своему делу фотографа из
«молодых» — им был бы Дафнис Занде.
Весь уклад его не длинной еще жизни под­
чинен фотографии. Собственно, вся его
жизнь — ФОТОГРАФИЯ . Она ворвалась в
сложное драматическое семейными кол­
лизиями детство, пожалуй, единственным
светлым пятном.
Первые снимки были сделаны в 12 лет
фотоаппаратом «Смена», подаренным от­
цом. Исключительная требовательность
первых уроков, преподанных отцом, на­
всегда определила стиль и метод, декла­
рируемые в фотографиях Дафниса.
Простая, убогая внешними проявления­
ми жизнь людей Пардаугавы, безрадост­
ность детства — обострили чувство вос­
приятия мира, сформировали нравствен­
но-этическую систему, в которой доми­
нанта — сочувствие и сопереживание дру­
ги м.
Ложь и лицемерие общества, наклады-
ваясь на юношеский максимализм, вызы­
вают внутренний протест, рождают энер­
гию отрицания банального самодовольства
и необоснованного оптимизма социальной
системы. Дафнис буквально растворяется
в среде людей, опустившихся на дно си­
стемы — нищих, но свободных. Он чув­
ствует боль и страдания окружающих и
верит в их пробуждение. «Мне очень
страшно фотографировать эти вещи», —
в
порыве откровения признается фотограф.
В конце 70-х годов среди этих людей
юноша находит друга лет на 20 старше,
ставшего для него духовным и профес­
сиональным наставником — фотографа
Валдиса Либертса (умер в 1980 году).
Работа в Музее истории Латвии научила
видеть в фотографии не только художест­
венный образ, но и исторический доку­
мент.
Обнаженная картина реальной жизни
приводит к срывам — глубоким депресси­
ям, из которых единственный выход через
совершенствование духовного начала в се­
бе. «Философия йоги — лучшее, что есть
у меня».
Суровая реальность и иллюзорность
идеологических миражей совмещаются в
сознании Дафниса Занде в правдивую
честную гражданскую позицию фотогра­
фа-гуманиста.
32

>
1
ВИЛЬГЕЛЬМ МИХАЙЛОВСКИЙ
Портрет ВИЛЬГЕЛЬМА МИХАЙЛОВСКОГО
33
Ф
о
т
о
Г
Е
Р
Ц
А
Ф
Р
А
Н
К
А

Валтс КЛЕЙНС
Родился 31 октября 1960 года.
1978 год — закончил театральный класс
средней рижской школы No 64.
В 1978— 1979 годах — участник Народной
студии Рижской пантомимы.
В 1984 году закончил Ленинградский ин­
ститут культуры, факультет культпросвет-
работы.
В 1984— 1987 годы — методист по орга­
низации фотоклубов при Министерстве
культуры Латвии.
С 1987 года — свободный фотограф.
Фотографии и статьи о фотографии публи­
куются в периодических изданиях Латвии.
С 1989 года — публикации в ФРГ.
В 1989 году присуждена творческая сти­
пендия Латвийского фонда культуры.
Все, что мне известно из работ Валта
Клейна, а творчество его весьма обширно,
мне очень интересно и близко. Многие
работы и уровень авторского мышления,
проявляющегося в них, настолько свое­
образны в своей мнимой простоте, что
механизм передачи образной информации
реальности практически отсутствует —
идет прямая трансляция жизни. Это очень
важное и, я бы сказал, редкостное каче­
ство в фотографии и его невозможно при­
обрести познанием или опытом: оно или
есть, или его нет вовсе. Все зависит от
Бога — природы. Но Валт — счастливчик.
Он получил не только от бога: отношения
с матерью формировали в нем терпи­
мость, сдержанность; общение с отцом —
проявляли в его характере качества про­
тивоположные — крайность суждений,
резкость, динамизм. Совмещение этих
противоречивых начал в творчестве дает
основу для создания авторской программы
«экстремального эгоизма».
Юношеская увлеченность театром пан­
томимы и собственный опыт на сцене обо-
34

ВАЛЮ КЛЕЙНС
ВАЛЮ КЛЕЙНС
стрили чувство восприятия и привнесли
в графическую и тональную структуру
изображения пластику жестов и образ­
ность символов.
Хотя академическое образование очень
многое дало для формирования Валта как
фотографа, основой для постижения тайн
фотографии явилось все же самообразо­
вание. Путь к себе вел не через отрицание
других авторов, что свойственно эгоцен­
тризму, наоборот, искреннее увлечение в
различные периоды саморазвития рабо­
тами Апкалнса, Спуриса, Михайловского,
других фотографов Латвии и особенно
творчеством представителей американ­
ской реалистической фотографии, подни­
мало планку требований к себе и к ок­
ружению. Отсюда конфликты с функцио­
нерами от фотографии, полный разрыв
отношений с традиционными организаци­
онными структурами ф отографической
жизни Латвии.
Роль лидера в неформальном содруже­
стве молодых независимых фотографов
Латвии способствовала повышению твор­
ческой активности ряда авторов, станов­
лению новых имен.
Но повода для оптимизма нет. Разоча­
рование.
Тенденции в развитии фотографии Валта
Клейна еще опасны для догматического
мышления. Смотреть правдиво — пре­
ступно!
35

МАРТЫНЬШ ЗЕЛМЕНИС. Огре, I, 1988 г.
МАРТЫНЫ!! ЗЕЛМЕНИС. Огре, И , 1988 г.
Мартыныи ЗЕЛМЕНИС
Родился 11 августа 1956 года.
В 1982 году закончил Латвийский государ­
ственный университет, факультет латыш­
ского языка и литературы. В 1982—
1983 годах работал фотографом при рес­
таврации дворца Ногале под Талей
(Латвия), фотографом в ботаническом са­
ду Академии наук в г. Саласпилсе.
С 1986 года работает в редакции еже­
недельника «Литература ун Максла» (Ли­
тература и искусство}.
В 1987 году в издательстве «Лиесма» издан
авторский сборник прозы «Рассказы се­
рого брата».
Фотографии публикуются в периодиче­
ских изданиях Латвии.
Для Мартыньша не имеет особого зна­
чения, каким образом будет использована
созданная им фотография. Будет ли в ней
смысл для кого-нибудь вообще. Эту по­
зицию многие могли бы расценить про­
явлением или кокетства, или пижонства,
кто как, если бы не подтверждение фактом
действительно очень редких, скорее слу­
чайных, публикаций его работ (о выставках
и говорить не приходится).
Подобная позиция — средство защиты
от безразличия, от конъюнктурности внут­
реннего обиходного фоторынка, где в хо­
ду в основном девальвированные купюры
фотографий. Общий фотографический по­
ток в фотоискусстве Латвии Мартыныи не
воспринимает (за исключением некоторых
работ отдельных авторов), не видя в его
мутности смысла: «Жалко потраченного
серебра». Но сам он это творчество пока
не намерен бросать: «Еще не все в ф ото­
графии успел обобщить».
Странный человек, этот Мартыныи Зел-
менис. Собственно и свое фотографиче­
ское творчество он основал на идее от­
рицания фотографии своего приятеля,
бывшего одноклассника Гвидо Кайонса
(личности известной в фотографическом
мире): «Не нравилось, что и как он сни­
мает». Произошло это в 1980 году во время
учебы на факультете латышского языка
и литературы в ЛГУ.
Фотография для Мартыньша Зелмениса
(литературного критика и прозаика) всего
лишь приятное времяпрепровождение —
«естественный свободный процесс». Не
больше. Но и не меньше!
А если говорить честно, то свои ф ото­
графии Мартыныи ставит на уровень
фотографий Анри Картье-Брессона, видя
разницу лишь в том, что сам больше
думает перед решающим моментом, чем
его более знаменитый коллега, приближая
картины мира к уровню созерцания. Чтобы
это не было бахвальством и самомнением
милого Мартыня, я могу сказать, что
в моем восприятии фотографии Анри
Картье-Брессона и Мартыньша Зелмениса
объединяет чистота помыслов.
Внешняя неброскость, строгость и сдер­
жанность его работ таят в себе потен­
циальную энергию откровения. Все зави­
сит от зрителя.
Будь моя воля, я бы уже давно издал
альбом этих прекрасных фотографий.
Кто он, Мартыныи Зелменис — писа­
тель, журналист, фотограф! Вряд ли на
этот вопрос он сам ответит однозначно.
Думающий человек — и это бесспорно.
36

Инта РУКА
Родилась 3 июня 1958 года.
Фотографировать начала в 1978 году.
Закончила профтехучилище. Работала в
«Ригас модес» швеей.
С 1979 по 1982 год — участник Народной
фотостудии Дворца культуры ВЭФ.
В 1989 году персональные выставки в
г. Москве и г. Турку.
С 1989 года — публикации в ФРГ и Швей­
царии.
Инта — дитя города. Но самые яркие
впечатления детства, пронзившие после­
дующую жизнь, —
ностальгия по деревне.
Три детских деревенских лета на хуторе
где-то под городком Балвы сформировали
нравственную систему восприятия мира,
в которой все вторично, но главное — ма­
ма и незнакомые люди в одиноком, бед­
ном прямыми родственными связями дет­
стве, которые затем становятся близки­
ми — родными. Понятие «чужой человек»
попросту не существует. Все л юди —
братья. Чувство общности, родства и до­
верия людей — самое ценное, истинное.
Искусство Инты — категория нравствен­
ная. На фоне социальных противоречий
общества, непримиримости и нетерпимо­
сти его составляющих чистая фотографи­
ческая поэзия Инты Руки проявляется глу­
боким душевным потрясением очищения.
И удивлением — как близко это далекое,
почти реликтовое чувство чистоты и яс­
ности человеческих отношений.
В коллекции «Мои деревенские люди»,
созданной Интой в 1984— 1987 годах, 100
фотографий. Эта работа в моих глазах
поставила Инту Руку рядом с великими
фотографами-гуманистами Дианой Арбус
и Имоген Каннингем.
Впереди новая работа над коллекцией
«Город», начатая в 1988 году, и новая
жизнь.
Да, жизнь несет обновление — 29 мая
1989 года родился Кристал — маленький
Спурис. Кристал — сын фотографов Инты
Руки и Эгона Спуриса.
Гвидо КАИОНС
Родился 2 декабря 1955 года.
Фотографирует с 13 лет.
С 1976 года участник Народной фотосту­
дии Дворца культуры завода ВЭФ.
В 1979 году закончил Рижский политех­
нический институт, факультет радиотехни­
ки и связи.
С 1979 по 1989 гг. работал в лаборатории
РПИ старшим инженером, в практической
работе — фотографом.
С 1990 года — фотограф молодежного
журнала «Лиесма».
Персональные выставки: 1979 год — г . Це-
сис, 1981 год — г. Салацгрива, 1988 год —
Рига, Даугавпилс
Изобразить мир исторически достовер­
но и при этом наполнить его образом
мышления современного человека — од­
новременно и сверхзадача, и проблема
латышской фотограф ической школы. А по­
чему, собственно, проблема! В том ли, что
37
И
Н
Т
А
Р
У
К
А
.
И
з
к
о
л
л
е
к
ц
и
и
«
М
о
и
д
е
р
е
в
е
н
с
к
и
е
л
ю
д
и
»
—
М
а
р
т
а
Б
и
т
е
,
1
9
8
7
г
.
И
Н
Т
А
Р
У
К
А
.
И
з
к
о
л
л
е
к
ц
и
и
«
М
о
и
д
е
р
е
в
е
н
с
к
и
е
л
ю
д
и
»
,
1
9
8
7

ЯНИС БУЛС. Портрет А. Сукутса
долгие годы акцент был в направлении
эстетической фотографии! В отсутствии
традиций фотографии реалистической!
Вряд ли только в этом.
Способность выразить современность в
любом творческом проявлении — редкий
дар, а в фотографии особенно. Низкий
престиж фотографии в обществе оттал­
кивает яркие, одаренные личности, уводит
их в другие области самовыражения.
Коллекция фотографий Гвидо Кайонса
вызывает шок у зрителя, плывущего по
течению салонной фотографии. Где утон­
ченная манерность! Где сладость раз и
навсегда разработанных стереотипов!
Одна лишь реальность, которой каждый
из нас сыт по горло.
Реальность парадоксов и парадоксы ре­
альности. Ф отография Гвидо не обличает
фантастический идиотизм реальности (тог­
да бы это было конъюнктурно пошло и
банально), она его всего лишь отражает.
Через социальную среду, через время.
Отражает систему .. . При этом обязатель­
ное условие — личностное авторское на­
чало должно быть снивелировано. Этот
метод основан на своего рода акте са­
мосожжения. Разрабатывая исключитель­
но авторскую программу — уничтожить
авторское начало в ней. В этом еще один
парадокс Гвидо Кайонса.
При восприятии реальности личный опыт
осмысления ее приглушает остроту обра­
зов. Но Гвидо как будто бы и не прожил
свои 34 года в визуальном абсурде со­
циальной ера” 1-, фотографические образы
свежи и непосредственны своей новизной.
ЯНИС БУЛС
бесперспективности — и возраст не тот,
да и глаз не так поставлен).
Лет через десять Янису повезло больше,
и фотостудия «Ирис» стала для него по­
истине «алма матер» в фотографии, а
Юрис Криевиньш — заботливым «крест­
ным отцом».
Многое в жизни зависит от случайности,
не удивлюсь, если кто-то будет утверж­
дать, что сама жизнь оказалась случайной.
Но Янис не полагается на случай, даже
самый лучший. Все в его жизни подчинено
страстному желанию фотографировать. И
если делать выбор в пользу фотографии,
то решительный и честный — мужествен­
ный. После стольких лет труда (пяти лет
учебы на факультете радиотехники и связи
в РПИ, трех лет работы на заводе ВЭФ
инженером-конструктором) уйти фотогра­
фом на Рижскую киностудию — это уже
не случай, не каприз судьбы, не поиск
теплого местечка — необходимость. Для
Яниса — необходимость.
Потому что, как и в фотографии, так
и в жизни, для него все должно быть
до предела простым, чистым, ясным. Ни­
каких уступок, никакой двойственности су­
ществования — жизнь как единый процесс
работы и творчества.
Он скромен, Янис, тих и спокоен и не
только во внешнем проявлении — своей
фотографией он ничего и не пытается
декларировать. Единственная цель, кото­
рую он поставил перед собой — докумен­
тировать все, что происходит в Латвии.
В течение последних лет Янис снимает
общественно-политические и народные со-
Фотография Гвидо Кайонса пришла во­
время. Представить ее десятью годами
ранее просто невозможно, но если и через
10 пет человек будет продолжать свое
существование в подобной реальности
бездумия, стоит ли тогда жить вообще!
Этот вопрос, который Гвидо Кайонс про­
воцирует своей фотографией, аккумулиру­
ет духовную энергию человека на пре­
образования. В этом ее ценность для об­
щественного самопознания.
Янис БУЛС
Родился 11 декабря 1959 года.
Фотографировать начал в школе. Совер­
ш енствовался
в молодежной
студии
«Ирис».
В 1983 году закончил Рижский политех­
нический институт, факультет радиотехни­
ки и связи.
С 1986 года — фотограф на Рижской ки­
ностудии.
С 1986 года фотографии публикуются в
периодических изданиях Латвии.
Рассказ о Янисе Булсе начну с личных
воспоминаний. Когда в ноябре 1969 года
в поисках фотографического пристанища
я появился на пороге Молодежной фото­
студии «Ирис» с первыми своими фото­
графиями, то был вежливо спроважен ху­
дожественным руководителем Юрисом
Криевиньшем (как я тогда понял — из-за
39

АНДРЕЙС ГРАНТС. Из цикла «По Латвии», Булдури, 1987 г.
бытия Латвии: съезды и форумы, митинги
и шествия, акции и фестивали . . .
Из тысяч фотографий проступает лицо
народа Латвии. Средства и способы худо­
жественного выражения, которые он при­
меняет, полностью соответствуют и сог­
ласуются с духом народного движения.
Честь и достоинство, свобода и незави­
симость.
Янис Буле — фотограф народного про­
буждения.
Андрейс ГРАНТС
Родился 7 марта 1955 года.
В 1978 году окончил Латвийский государ­
ственный университет им. П. Стучки.
С 1978 года — член Народной фотосту­
дии «Огре». Художественный руководи­
тель — Эгон Спурис.
С 1979 года — преподаватель фотографии
в Доме технического творчества школь­
ников.
Персональные выставки: 1981 год— г. Тал­
линн, 1982 год — г. Миасс, 1983 год —
города Рига, Огре, Каунас, 1988 год — го ­
рода Таллинн, Хельсинки, 1989 год —
г. Турку.
Фотографии с 1980 года публикуются в
периодических изданиях Латвии.
Андрейс Гранте удивительно цельный
фотограф. Его творчество вобрало в себя
10 лет свободного изнурительного труда
на уровне самопожертвования.
Уже первые фотографии Андрейса по­
разили меня своей тонкостью и прозрач­
ностью и одновременно — профессио­
нальной завершенностью и основатель­
ностью.
У него не было поры ученичества, уже
первыми своими работами фотограф за­
ложил основу программным коллекциям,
находящимся в саморазвитии до нынеш­
него времени.
Эпиграфом ко всему творчеству Анд­
рейса Грантса служат слова великого А н­
тониони: «Люблю смотреть из одного и
того же окна и видеть совсем разные
картины». С присущей ему скромностью
Андрейс развивает тезис: «Увидеть посто­
янное в этих разных и изменяющихся ок­
ружающих нас картинах — это то, что я
своими ф отографиями хотел бы добавить
к сказанному Антониони».
Освоение и реализация авторской прог­
раммы (цикл «Впечатления» — «Созерца­
ние мимолетных мгновений», цикл «По
Латвии» — «Метафизика обыденных си­
туаций и настроений») привели к сущест­
венному личностному преобразованию са­
мого себя и философии мировосприя­
тия — открылись новые горизонты в ос­
мыслении Мира.
Со временем Фотограф постигает тайну
новых отношений с Человеком. Эти от­
ношения основаны на впечатлениях от не-’
посредственного общения с людьми: ув­
леченная работа с подростками в Доме
технического творчества г. Риги, содру­
жество с фотографом Эгоном Спурисом
в работе Народной фотостудии г. Огре,
сотрудничество с деятелями культуры Лат­
вии.
40

АНДРЕЙС ГРАНТС. Из цикла «Впечатления», У моря, 1987 г.
В фотографиях Андрейса Грантса про­
исходит странное соотношение фрагмен­
тов реальности в комбинациях, создающих
новую образную структуру мира. Порой
эти работы возносят нас на уровень ир­
реального восприятия. Да, в реальном ми­
ре происходят ситуации, которые по своей
необыкновенности могут быть выведены
в разряд надреальных, суперреальных. А в­
торское отношение к реальности, умение
увидеть и выкристаллизовать в ней вот
этот необыкновенный в море обыденно­
сти миг — это в высшей степени авторское
начало. Еще какое!
Эгон СПУРИС
Родился 5 октября 1931 года.
В 1962 году закончил Рижский политех­
нический институт.
С 1960 по 1976 г работал конструктором,
дизайнером в различных проектных ин­
ститутах и бюро.
С 1976 по 1978 год — фотохудожник про­
ектного конструкторского бюро.
С 1978 года — художественный руководи­
тель Народной фотостудии «Огре».
Свободный фотограф.
Лауреат международных фотографиче­
ских конкурсов и выставок.
Персональные выставки: в Таллинне, Риге,
Вильнюсе, Праге, Хельсинки, Брно.
Умер 20 мая 1990 г.
Эгон — близкий мне человек. Сколько
я помню себя фотографом — одним из
самых больших авторитетов для меня всег­
да был Слурис, и не только в фотогра­
фии — в жизни.
Мир, созданный его фотографией, во­
шел в мою жизнь естественно, как дан­
ность, как готовый ответ на многие вопро­
сы. Если бы пришлось самому искать на них
ответы, понадобилось бы еще несколько
лет собственной жизни.
Примером своего творчества Эгон дал
импульс для развития многим, я не по­
боюсь сказать, импульс новому поколению
фотографов. Резонатором для своего раз­
вития многие авторы считают Эгона Спу-
риса — фотографа и человека.
Самое ценное, что создал мастер за
эти годы, —
это постоянно меняющаяся
и обновляющаяся коллекция «В пролетар­
ских районах Риги конца XIX и начала
XX веков». И хотя эта работа включает
в себя тысячи негативов, сотни фотогра­
фий, эмоционально-художественным яд­
ром этого собрания фотографий являются
75— 100 авторских произведений.
Ярко выраженная пространственность
этих работ привносит эффект присутствия,
а плотность и концентрированность изоб­
разительной структуры создают на по­
верхности упругий слой — ауру, несущую
в себе уже не материальную — духовную
основу.
Когда смотришь эти вещи, то поража­
ешься тонкости и прозрачности тональ­
ной шкалы, легкости и совершенству фор­
мы. Создается впечатление, что исполнены
они на одном дыхании, хотя за этой раско­
ванностью огромный физический и духов­
ный труд.
Но ведь мы знаем: жизнь истинного
художника — всегда как одно дыхание.
41

ЭГОН СПУРИС. Сосед по комнате.
P.S. Время . .. Время всем нам судья . . .
Весь материал я представил редакции где-то в начале года.
Но сейчас, в августе 1990 г., перед сдачей его в номер необходимо сказать о том, что произошло за это время.
Сейчас, в августе 1990 г., уже нет Эгона Спуриса, выдающегося латышского фотографа — для него наступила новая жизнь
в фотографии. Мы скорбим . . . Но и гордимся тем, что успел сделать Эгон Спурис.
Сейчас, в августе 1990 г., еще нет фотоальбома «ТРЕТЬЯ ВОЛНА», в котором Вильгельм Михайловский представляет
творчество тридцати трех молодых ф отографов Прибалтики. Московское издательство «Планета» в мае передало альбом
в полиграфическое производство.
Сейчас, в августе 1990 г., в Швейцарии в выставочном комплексе «Болье» г. Лозанны экспонируется грандиозная выставка
фотографии «Восточная Европа». Идея организатора— M usée de L'EIIVSSÉ— интеллектуальное объединение фотографов
Западной и Восточной Европы после крушения и обвала в бездну времени Берлинской стены. 100 фотографов стран Восточной
Европы показывают, что они видели, чувствовали и сохранили из пережитого времени.
Латышская экспозиция (около 300 фотограф ий) самая внушительная на выставке, представлена творчеством 13 авторов:
Улдис Брауне, Янис Буле, Улдис Бриедис, Андрейс Гранте, Гвидо Кайонс, Валтс Клейне, Айварс Лиепиньш, Вильгельм Ми­
хайловский, Вилис Ридзениекс, Модрис Рубенис, Инта Рука, Эгоне Спурис, Мартыньш Зелменис.
Я показываю концепцию моего фотоальбома «Жизнь как реальность» (проект издания). 106 моих работ на выставке
сопровождены следующим текстом: «Эту идею я начал разрабатывать в 1972 году. Первая часть включает в себя фотографии
времени Брежнева (экспонируются на выставке), вторая часть, над которой работаю и сейчас, будет охватывать перестройку
Горбачева (сколько мы успеем — Горбачев и я).
Общественная система, в которой ложь и лицемерие, насилие и жестокость в десятилетиях нескольких поколений являлись
главной «ведущей и направляющей» силой, способна уничтожить физически. Это так просто! Примеров не счесть.
Но тоталитаризм бессилен перед рефлексией духа. Чтобы выжить, выжить духовно и не превратиться в животное, необходимо
постоянно смотреть на себя со стороны. Зрелище не из приятных. Но это единственный способ выжить.
Время . . . Время всем нам судья.
г. Лозанна, 8 июня 1990 года.
42

тМинШН
—
...
''.
1
43

—
Может быть, Гвидо, ты вкратце расскажешь прежде
всего о своем пребывании здесь, как это все про изош­
ло; во-вторых, о своем искусстве — истоки искусства,
они здесь, в США, или в Латвии! Как это было!
Гвидо Аугусте: Фактически наш путь в эмиграцию на­
чался осенью 1944 года, в Курземе. Рига уже пала. Об­
становка была очень тяжелой — немецкие оккупационные
власти всех людей, которых нельзя было использовать
на месте и для которых не нашлось работы, заставляли
отправляться в Германию. Или же — надо пытаться про­
браться на рыбацких лодках в Швецию. В тот раз мои ро­
дители поехали в Германию. Я очень ясно помню, —
мне было двенадцать лет — как мы отъ езж али от лат­
вийских берегов, и они исчезали в тумане. Это и сейчас
эмоциональное переживание, и сегодня я стараюсь об
этом не говорить и не думать. Мне кажется, что свое
детство я, в некотором роде, оставил в Латвии в двена­
дцатилетнем возрасте, потому что последующие годы —
- ■о изгнание, судьба беженца, —
прошли в таких условиях,
что наступило быстрое повзросление. Были очень при­
ятные мгновения, много интересного. Весьма странным,
но очень ценным было то общество, много высокоинтел­
лектуальных людей. Например, учитель латышского языка
и учительница математики в школе для беженцев в эмигра­
ции — преподаватели университета. В смысле учебы пер­
вый период заграницей был очень легким, но были утра­
чены связи со всеми друзьями, всеми родными.
Когда мы попали в Америку, жизнь сложилась иначе.
В первое время латыши усиленно разыскивали друг дру­
га, мы держались вместе. Молодежь в возрасте 18— 19
лет . . . Мне тогда было 13 лет. Сразу стали создаваться
молодежные организации. Помню, когда я приехал, про­
ходил первый съезд СЛМА (Союз латышской молодежи
Америки) — учредительный съезд. Я в нём участвовал.
Это была моя первая поездка через американский конти­
нент. Я тогда летел один. В моей жизни всегда многое
определялось тенденциями в культуре, начиная с того мо­
мента. Родители хотели, чтобы я изучал что-нибудь прак-
44

тическое, архитектуру, например, а я эвентуально занялся
рисованием рекламы, что здесь, в Америке, называют
коммерческим искусством, но оно не имеет ничего обще­
го с торговлей. Это такая разновидность искусства, как
дизайн. Так, понемногу обучаясь и путешествуя, часто
оставаясь самоучкой, или же прослушав некоторые допол­
нительные курсы в университете и в высших художествен­
ных училищах, сформировался как художник. Труд живо­
писца подвел меня к такой ситуации (это было в середи­
не шестидесятых годов в Америке), когда я был вовле­
чен в мощное, активное движение. Мне было 30 лет.
Тогда я в технике шелкографии делал плакаты для различ­
ных фильмов, мероприятий. Потом один благожелатель,
которому очень нравилось то, что я делаю, раздобыл и
подарил типографское оборудование, наборные ящики, а
также одну полуавтоматическую типографскую машину,
работавшую, по сути, по старым принципам Гутенберга.
Это переключило меня с живописи на графику.
Я увлекся чуть ли не антигутенберговскими экспери­
ментами и попытками как-нибудь отойти от традиционного
подхода к созданию книг.
—
Ты мне показывал, как ты небольшими тиражами сам
иллюстрируешь, сам оформляешь и сам печатаешь книж­
ки. Какие ты делаешь и зачем! Еще ты говорил, что из
Риги пришла весть, что ты делаешь это для собственного
удовольствия, что это там было неверно понято.
—
Что это такое — психоз беж енца? — это когда ин­
дивидуальность сведена к одному или двум чемоданам —
они начинают жизнь заново, материальные ценности
кажутся очень важными, и я в своем искусстве всегда был
связан с каким-нибудь объектом. В современном искусст­
ве, например, теперь очень много художников работает
с идеями. Они чуть ли не играют в театр. По суще­
ству, это направление искусства меня не интересует. Меня
все еще «держат» вещи, где есть какой-нибудь конкрет­
ный объект, какой-нибудь предмет. С книгами же дело об­
стоит так — я хорошо ознакомился с историей нашей кни­
ги, я знаю, что у красивых книг, издававшихся в начале
двадцатых годов — в издательстве Вайнага Кане, у «Леты»,
позже у «Зелта Абеле» — у них у всех был один недоста­
ток — «оригинальная графика». То есть, художники —
Сигизмунд Видберг, Никлавс Струнке, Угис Скулме, они
обычно работали с клише, и было очень мало оригиналь­
ных художественных произведений. Я делал много альбо­
мов на разные темы, например о латышской орнаментике,
выполненных в технике линогравюры или кеплографии
и м ногоцветные. И обычно я стараюсь в каждой книжке по­
местить хотя бы один-два оригинальных оттиска (если ху­
дожник еще жив или я делаю свой). Мне кажется, это
очень важно, это оживляет книгу. Конечно, это некото­
рая элитарность, потому что эти книги очень редки, выпу­
скаются очень маленьким тиражом. То, что я делаю, —
обычно половина просто раздается, вторую половину я
продаю друзьям, в результате у меня набирается столько
денег, сколько нужно, чтобы я смог сделать следующую
книгу. Дохода, конечно, никакого.
—
Ты упомянул антивоенное движение, но, насколько я
знаю, ты был вынужден участвовать в войне.
—
На войне я не был. В то время, когда я в Америке
кончал школу, учился в университете, тогда еще была обя­
зательная воинская повинность. Теперь в Америке обяза­
тельная воинская служба давно отменена, в каких-то
кругах о ней время от времени еще говорят, но народ
настроен против нее. Есть профессиональная армия, и,
кто любит драться, живодеры и всякие другие, пусть идут
туда. Когда я кончил школу, меня призвали во флот, не
хватило добровольцев, и я восемнадцать месяцев пробыл
на американском флоте. Это было очень приятно, потому
что у меня была командировка на Дальний Восток. Я был
в Японии и в Гонконге. С одним парнем мы сняли малень­
кую комнатку в японском домике, жили на корабле, не
в бараке, тогда это еще было возможно. В свободное
время довольно много путешествовал по Японии. Это
оставило огромное, непреходящее влияние на мою даль-
нж
45

Фото и репродукции ГУНАРСА ЯНАИТИСА

нейшую жизнь, хотя в моих произведениях Япония как
таковая и не отображается. Больше в философском
смысле. Существует идея — когда-то был такой Маклуен,
утверждавший, что мир превращается в единое глобаль­
ное поселение. Я думаю, что эта идея для меня была
рановата, но все же это прекрасно, когда человек может
путешествовать, познавать мир, это не уменьшает его
любви к своей родине, а дает лишь больший простор для
полета мысли.
—
В какой технике ты работаешь и каковы твои цели
в искусстве! Работаешь ли ты целенаправленно или в
свободном полете!
—
Может быть, начнем со второй части. Мне очень по­
везло. Если бы мне пришлось зарабатывать на жизнь своим
искусством, то я бы давно помер с голода, моя семья
умерла бы от голода, но, к счастью, у моей жены есть
постоянная работа, она учительница, и это хорошо оплачи­
ваемая работа. Все мои непосредственные доходы я пус­
каю в искусство. За эти годы из меня получился человек,
наслаждающийся жизнью. Кажется, что по психологи­
ческой трактовке все художники либо дети, вечно остаю­
щиеся детьми, либо они наслаждаются жизнью и ловят
момент. Да, мне это нравится. Были времена, в шестидеся­
тые годы, когда я декларировал, что выступаю против ис­
кусства ради искусства. Я считал, что у искусства должна
Оыть какая-то цель, но, в целом, я должен сказать, что ме­
ня, по крайней мере, всегда больше интересовала техни­
ка, эксперименты, поиски, коммуникации . . . Но — прямо,
дидактично, чтобы мне нужно было что-то провозгласить
или сказать — этого у меня нет. У меня есть альбомы,
где я набрал, даже можно сказать позаимствовал, —
в
виде плаката, идеи, и наброски других художников.
Это работы, сделанные мною для детей и юношества.
Например, серия латышских воинов. Так на 20— 25 рисун-
ках — воин латышского
народа на гранях разных
эпох, начиная с оружейников V III— IX вв. до конца XX
века, красноармейцев латышей в американской армии, во
Вьетнаме. Мотив всего — просвещение. Показать нашим
детям, что на мировом рынке идет, в мировой истории
мы котируемся как единица, что нашу идентичность надо
искать только в соприкосновении с другими народами, и
что она у нас есть. Поиски этой идентичности проявляют­
ся в моих произведениях, а иначе — я любитель радости
и наслаждения. Много произведений у меня связано с
эротическими темами, есть уже довольно большая кол­
лекция. Много рисую, пишу исходя из разных фи л о с оф­
ских направлений. Что касается техники — я работал в
масле, акварелью, т еперь пластикой и акрило выми крас­
ками, синтетическими красками, нем ного коллаж, ра злич­
ные оттиски. Я рабо тал с акрило выми пластинами, с по­
ляризо ванным светом.
—
Ты сам упомянул эротическую сторону в своих п ро­
изведениях. Я тоже это заметил. Как ты сам это объяс­
нишь — это желание, протест или философия!
—
Я думаю, несколько компонентов, всего понемно­
гу. Во-первых, художник всегда ищет в свох произведе­
ниях что-то шокирующее. Для пуританского мышления
секс буржуазен, все равно — идет ли оно от христиан­
ской или от марксистской традиции — оба эти направле­
ния пуританства отвергают эротику и воюют с ней. Я же
считаю, что это одно из наиболее прекрасных и возвышен­
ных чувств человека. Почти половина, даже три четверти
того искусства, что поистине ценно и сохранилось со
времен эллинской культуры, Древнего Рима до наших
дней — всегда было связано с любовью и эротикой. В
такой связи это мне всегда нравилось, но в обществе
все еще много предрассудков на этот счет.
—
Как ты представляешь сотрудничество художни­
ков — сотрудничество здешних художников с Латвией, с
латышами!
—
Все понемногу и непрерывно меняется. До сих пор
мы были как бы в роли зрителей, по крайней мере
здесь, за рубежом. Было время, пятнадцать, двадцать лет
назад, я думал, что многие из здешних художников
практически могли бы вернуться в Латвию — хотя бы на
короткое время, на неделю, две, и привнести какие-то
новые идеи, привнести какие-то новые применения раз­
личных материалов — в то время эти процессы вам не
были известны или не были доступны, или из-за какой-то
идеологии с ними боролись. Это был бы плодотворный
период. Сейчас, когда вы располагаете такими широкими
возможностями «вырваться» на Запад, найти новые кон­
такты, думаю, что первое и самое важное, что мы можем
здесь, за рубежом, —
способствовать путешествиям ва­
ших художников, ваших работников культуры. Как бы то
ни было — очень важно соприкоснуться с внешними
впечатлениями. (Приходит на память американский негри­
тянский писатель, который жил в Швейцарии и писал об
Америке, —
Джеймс Болдуин время от времени видел
Америку.)
Много подобных примеров мы можем найти среди на­
ших писателей. Хотя бы Эдвартс Вирза — великий фран­
кофил, человек, который душой и сердцем боготворил
французскую культуру. В то же время он глубоко пережи­
вал за латышскую культуру, человек, которому был очень
близок наш народ и проблемы нашего народа. В изобра­
зительном искусстве — Никлавс Струнке — каждый год,
когда только он мог, ездил на известное время в Италию.
После второй мировой войны, когда он был вдали от
родины, Струнке продолжал ездить в Италию. У него там
было много друзей, но в то же время в его работах явст­
венней стал проявляться латышский дух и его любовь
к родине . . . Или хотя бы ваш Эдуарде Калныньш —
в «Литература ун Максла» была такая серия очерков
(я об этом в своих лекциях часто упоминал): после того,
как он побывал в Италии и получил римскую премию,
возвращается в Латвию, переезжает у Мейтене границу
Латвии и в утреннем свете видит какой-то угол сарая
и в тумане — белую лошадку. Я думаю, что он почувство­
вал, что это самая красивая земля и самое прекрасное
место...
47

—
Как тебе самому кажется, ты достаточно информи­
рован о художественной жизни Латвии!
—
Ядумаю, что полностью информированным быть не­
возможно. Ведь художники — таинственные люди, они
существа загадочные. Ведь многое они не показывают.
Вдобавок мы жили врозь. Вы были очень замкнуты.
Только два года назад, мне кажется, —
плакат к Дням
искусства Димитерса, —
на полных парусах вышло то ис­
кусство, которое сберегали в столах. Я сам в Латвию не
приезжал.
—
Если бы ты побывал в Латвии, тебе было бы интерес­
но ознакомиться с долей традиций латышского искусства,
в наших фондах находятся большие богатства, но из-за
нехватки помещений они как бы лежат под спудом.
—
Да, я думаю, это было бы великолепно. Например,
увидеть несколько художников впервые! Для меня, на­
пример, открытием был Борис Берзиньш, когда я видел
репродукции его работ или диапозитивы произведений,
это было для меня сюрпризом, потому что он художник
из художников, который занимается поиском. Я не хотел
бы выделять именно его — это всего лишь один такой от­
дельный пример. Было бы интересно еще таких встретить.
Я очень жалею, что не приехал пару лет назад, пока
был еще жив Паулюкс, я думаю, Паулюкс был именно
тем человеком, с которым надо было бы просто посидеть
и поговорить. Есть, конечно, и мрачные типы, замкнутые
или ущемленные, с ними общаться сложно.
—
Я хотел бы, чтобы ты немного охарактеризовал
деятельность латышских художников за рубежом, начиная
с послевоенного времени — до сегодняшнего дня. Конеч­
но, это очень обширная тема, и этим занимаются ис­
кусствоведы, но каково твое мнение по этому поводу!
—
Количество художников тут было разным — смотря
по каким меркам считать. Я полагаю, что нас было от 200
до 500. Одна часть того поколения, кто выехал, были
старые академики, например Аугусте Аннуса, Либертс,
Видбергс, из тех, кто помоложе, —
Янелиня, Комлисте,
Милтс . . . Затем следовали поколения, которые образова­
ние получили или сразу в начале эмиграции, еще в
Германии, или уже тут, в Америке. Их творческая дея­
тельность резко отличалась, в тот период, 50— 60 -е гг.,
между нами было большое непонимание. Старым худож­
никам пришлось туго — они приехали в Америку, ав Аме­
рике в то время был период абстрактного экспрессиониз­
ма, многие из них могли подыскать только низкооплачива­
емую работу. Почти никаких возможностей выставиться.
И даже такие художники, которые раньше выставлялись
и получали различные премии, —
они никаким образом не
могли получить возожность ангажемента в галереях. А
потом пришли молодые — их работы отличались. Мне
кажется — теперь все идет в обратном направлении.
Все возвращается — уважение ко всему, что связано с че­
ловеком, природой, больше исканий, во всем известная
философичность. Самая большая проблема — как все это
сохранить и сберечь, чтобы хотя бы каким-то образом
можно было бы доказать, что художники в зарубежье
вообще были. Зачастую мы только слышим, что какой-то
художник скончался или из его мастерской все выбро­
шено, или растеряно, или же у него были родственники
за границей со стороны мужа или жены, у которых не
было никакого уважения к ценностям латышской культу­
ры, которые разбазарили оставленные работы, или же
художник умирает и у него вообще нет ни одного родст­
венника, и мы ничего не знаем! И часто это происходит
в таком месте, где за 500 миль в округе нет ни одного
латыша, который мог бы приехать и посмотреть, хорошие
ли это работы и следует ли их сохранять. Не знаю, как
в будущем эта проблема будет решена. Тут за рубежом
не образован центр, где мы могли бы выставить свои
работы и сравнить их, где мы могли бы удостовериться,
что мы делаем. Если художник хочет к кому-то обра­
титься через свои работы, то он должен знать к кому.
Пикассо, и, например, Диего Ривера — у них была извест­
ная склонность к интеллектуальной атмосфере, они
разговаривали с близкими себе людьми.
Латышский художник, живя за границей, стоит перед
выбором собеседника. Если он хочет обратиться к англича­
нам или австрийцам, то в его работах найдешь мало ла­
тышского. Потому что восприятию американца или авст­
рийца, хотя искусство и универсально, недостает чего-
то такого, что сделало бы его специфически латышским.
Подобная дефиниция, конечно же, недейственна в Латвии.
Я думаю, например, взять хотя бы вашего графика Гунар-
са Кроллиса — его японские циклы понятны не только ла­
тышскому зрителю, но были бы понятны также японцу или
американцу . . . Может быть, это вопрос таланта? Может
быть, человека с большим, выдающимся талантом в из­
вестный момент может что-то потрясти, и в этот момент
его талант конкретизируется, и он начинает универсально
говорить со всем человечеством. Но в другой момент он
беседует очень интимно с отдельными людьми, с отдель­
ной нацией.
—
Что тебя обогащает! В чем ты черпаешь вдохнове­
ние, идеи!
—
Я думаю, что все дело в синтезе: соединяя впе­
чатления от мира с латышскими впечатлениями. Человек
м ожет стать большим чудаком и очень своеобразно
смотреть на мир, уединившись в каком-либо сельском до­
ме, заколотив свои ставни и не выходя на улицу на
протяжении двадцати лет, это один путь. Второй —
это когда твоя душа и твой разум, как распахнутые
двери, открытые окна, и ты впитываешь абсолютно все
впечатления извне. Именно так я и поступаю, а потом
пытаюсь впечатления переработать. Моя семья всегда
очень радуется, что у меня очень яркие краски. Краски
яркие в первую очередь потому, что тут яркое небо,
я живу в Калифорнии, это примерно так же, как на юге
Франции у Средиземного моря. У меня на стене одна
черно-серая акварель Индулиса Зариньша. Она у меня ви­
сит не потому, что автор и мотив мне нравятся. А она у ме­
ня для того, чтобы напоминать себе, насколько темно
серое зимнее небо Латвии, потому что мне трудно пред­
ставить это, глядя на синее безоблачное небо Калифор­
нии.
—
Собираешься ли ты со своей семьей в ближайшее
время почерпнуть впечатлений непосредственно в Лат­
вии!
—
Я всегда это откладывал. Были другие замыслы, ко­
торые . . . Всегда стоял также финансовый вопрос, но
сейчас настал именно тот момент, когда и мы сами, и де­
ти должны поехать в Латвию. Одно время дети были еще
слишком малы. Потом — политическая ситуация казалась
настолько плачевной, что я просто не хотел ехать. Я не хо­
тел ехать еще и потому, что мои воспоминания о Латвии
не были радужными. Мои самые отчетливые воспоми­
нания остались со времен немецкой оккупации, я помню в
то время в центре Риги, в районе улицы Калькю, подхо­
дили немцы и спрашивали, как пройти к магазину Валтерса
и Рапы, к экономическому магазину — там латышский
язык не был слышен. И когда мне рассказывали, как у
вас обстоят дела в Риге, я думал — зачем мне ехать. У
меня одни плохие воспоминания уже имеются . . . Вторая
причина в том, что профессия моей жены — преподава­
ние французского и испанского, и отпуск мы обычно про­
в одим во франко- или испаноязычных странах — просто
потому, что она может пополнить свои знания языка и
культуры. Третья причина заключается в том, что я в пос­
ледние 10— 15 лет не чувствовал, что я мог бы привнести.
Я приехал бы без «гостинца». Я не хочу ехать в Латвию с
пустыми руками, не хотел бы только брать. Я всегда крити­
чески оцениваю то, что делаю, —
чем я располагаю, что я
могу дать, или каким образом я мог бы вас обогатить.
—
Благодарю тебя за исчерпывающий рассказ и буду
рад увидеть тебя в Латвии. Спасибо! Спасибо!
Февраль 1989 года.
«Ауо*$» представлял
ГУНАРС ЯНАЙТИС
48

ЮРИС СТРЕНГА
DON Т WORRY! BE HAPPY!
Са/д Иерусалим после основания
Изра ильского государства в 1948 году
стал одним из фронтовых городов
мира — граница с Иорданией пересе­
кала г ород, оставив Еврейский уни­
верситет в арабской части. В резуль­
тате после дней войны 1967 года
(Продолжение. Начало в No 9)
граница отодвинулась на восток за
Иудейскую пустыню до реки Иордан
и Мертвого мор я. Теперь до грани­
цы простираются так назыв аем ые
оккупированные т ерритории (в том
числе Галанские высоты и с ектор Газа
у Средиземного моря). Вместе на
этих территориях, где р азбросаны
вкраплениями д ере вни
еврейских
поселений,
живут 1,7 м ил лиона
палестинских арабов. В Израиле при­
м ер н о 4,5 миллиона жителей. Пол­
миллиона родившихся в Израиле
евреев живут за рубежом. После пос­
ле дней войны м ир заключен только с
о дним
арабс ким
государством —
Египтом. Более 20 лет неопреде­
ленности (или скрытого военного
положения), почти у же два года т -
Мас^аБ — каменная война арабских
4».
л

детей и молодежи против еврейской
армии плюс личная война против ок­
купации каждой арабс кой ж енщ и­
ны — ей остается произв ес ти на свет
10 детей и уже через 10 лет евреи
в Израиле станут национальным м е нь­
шинством! (Аналогично — с р е д н е ­
азиатский демогр аф ич еск ий бум и
меньшинство русских в СССР к 2000
году, если такой будет существо ­
вать). Одним словом, это только не ­
сколько из сегодняшних тысяч пр об ­
лем Израиля. Но вернемся к Иеру­
салиму.
Город необыкнов енно вырос после
1967 года. Застраиваются холмы.
750—900 м над уровнем моря. Сов­
сем другой климат, чем в примор­
ском Тель-Авиве. Д не м жар ко, после
обеда начинает д-уть свежий западный
ветер, а ноги прох ладные. Все зда ­
ния обшиты одним и тем же желто­
ватым, грубо обтесанным камнем.
Солнце. Облаков нет. Почти нет тени!
Вокруг дрожит накаленный з оло тис ­
тый воздух. Все у чреждения сегодня
закрыты — религиозный
евр ейский
праздник. Большая цере м о ния у Сте ­
ны Плача в старом городе. В 14.00 мы
должны встретиться с од ним чинов­
ником в ТВ центре. Еще есть вре­
мя. Идем прогуляться по Це нтра ль­
ному
автовокзалу. Неожиданно
подъе зж ают ар мейские джипы, вы­
скакивают солдаты с закатанными ру ­
кавами, сгоняют всех нас в зал вок­
зала, закрывают железные двери и
заставляют нас ждать, пока саперы
пров еряют забытый пластмассовый
кулек. — Да, пожалуйста, м о ж е те
быть свободны, там ничего не было!
Но иногда бывает. И взрывается. А
иногда саперы взрыв ают забытый
портфель, а внутри там картошка.
Всякое бывает. Поэтому в обществен­
ных местах больших урн для мусора
нет.
В проходной ТВ студии тоже сидит
солдат. В штатском, с автом атом на
коленях. После 14.00 в здании радио
нас ждет встреча с человеком, ко­
торый нам посоветует, как дейс тво ­
вать, чтобы побыстрее начать съемки.
После страшной ж ары на улице, ка ж­
дый получает по стакану ледяной во­
ды. Он говорит долго — на иврите,
наш хозяин пер еводит . Меня бросает
в сон. Пару р аз чуть не свалился с
табуретки. Вообще, все пр едел ьно
просто и ясно. Письмо в Мини­
стерство культуры з атер ял ось. Его
просто никак не найти. Машины нет.
Помочь он ничем не может.
—
При­
е зжа йте завтра рано утром в пресс-
центр в Министерство иностранных
дел за удостовер ениям и аккр едита ­
ции журналиста. Иначе вы никуда
не попадете! И тут вот еще не­
сколько те леф онов . Может быть, что-
то получится! Ж е ла ю успеха!
Прощаемся и идем по солнцепеку
по улице в сторону ТВ. Навстречу
идет кто-то говорящий по-русски, по­
том из здания ТВ выходит один
бывший одессит, через миг еще один.
Если бы не было нещ адного солнца,
м о ж но было бы подумать, что это
с обрание на бегу происходит в кор и­
д ор е Одесской или Киевской кино­
студии. У этих р ебят голова работает.
Нам предлагают с десяток идей и
вариантов, как попасть на оккупи­
рованные территории интере сующ е­
го нас города . Кто поедет? На какой
машине? Сколько это будет стоить? —
Вас надо застраховать! И вашу аппара­
туру тоже! Нужна машина с про во ло ч­
ными сетками на стеклах от камней!
Сотрудники местного ТВ давно у же не
ез дят в Шхем. По-английски НаЫи5.
(Могила Иисуса. Там побывал Райнис.)
Едущий должен знать русский или ан­
глийский язык, а чтобы м о ж но было
разговаривать, обязательно нужно
знать арабский. Может быть, в про­
вожатые пойдет студент с режиссер­
ского, сопр овождав ший Э. Климова,
когда он подыскивал здесь места для
съемки «Мастера и Маргариты»? М о ­
жет быть, находящаяся в мо сковс ком
подчинении миссия русской пра во­
славной церкви м ож е т помочь тран­
спо ртом? Один одессит предлагае т
отвезти нас туда сейчас же . Едем.
Русская подгорка — недал еко от Ста­
рого гор ода. Большая православная
цер ковь. Вокруг квадратом большие
здания, принимавшие в царс кое вр е­
м я паломников со всей России.
Теперь здесь полиция. Тюрьма и толь­
ко в одно м здании православный
монастырь. Всем руководит энергич­
ный одессит. Звоним в обитую ж е л е ­
зо м дверь. Появляется монахиня.
—
Нет, никого нет. Никого из началь­
ства! Хорошо! Уходит искать. Тем
временем одессит рассказывает об
этом интерес ном за ведении с длинны­
ми антеннами на крыше.
В пр едыдущие годы застоя одна е в­
рейская пер ес е ле нка решила снять
фильм и пришла взять интервью
у батюшки, но батюшка сказал, что
говорить не может. Не может один
день. Не мо ж ет другой. Наконец она
спрашивает, в чем ж е дело . Нет шо­
фер а. Пусть приходит тогда, когда
будет его ш оф ер . Она приходит.
Ш оф ер есть, все сидят. Она з адает
вопрос, а батюшка косится на ш о ф е ­
ра. — О б этом можно! Махнул рукой
шофер. И батюшка тут же начал ув­
л екательно рассказывать. Порядо к
есть порядок. Не к аждому дано быть
шофером Иерусалимского монасты­
ря Московской епархии. Избранник
должен быть по крайней м ере под­
полковником. После появления ф иль­
ма, правда, весь персонал мона стыря
сменился. В то время и на наших
сценах под историческими ко стюма ­
ми порой угадывались погоны . . .
Вообще эту русскую цер ковь, в
отличие от других, называют «кр ас­
ной».
Тем временем возвращается сер­
дечная монахиня и, р а з водя руками,
сетует, что действительно никого
нет. Машина? Да, есть. А шофера нет.
Она дает телефон батюшки. Одессит
ещ е хочет свозить нас к Стене Плача.
Объезжаем высокие стены Старого
гор ода. Мимо открытой эстрады. Без
скамеек на землю могут сесть около
20 000 зрителей. Тут в начале лета тан­
цевал также рижский балет. Полиция
не пускает в ту сторону, где нахо­
дится Стена Плача. Улицы полны
машин и людей. Въезжаем на холм с
красиво нас троенными терра сами,
дор о ж ка ми для прогулок, с которо го
открывается вся пан орама старого и
нового Иерусалима. Нигде в м ир е нет
такого з е ле но го тона оливковых
деревьев — с отливом черненого се­
ребра, а среди них золотистые или
белые строения. Прямо напротив в
низинах ар абские дерев ни. День кло­
нится к вечеру. Осве жае т приятный
ветерок. На обратном пути заезжаем
в тщательно
отреставр иров анный
квартал художников с небольшими
двух- и трехэтажными до ма ми . Здесь,
в одной трехком натной квартире, не­
которое время жил режиссер Ю. Лю­
бимов. Он был в восторге от места и
вида на крепостные стены старого
Иерусалима. Но купить эту квартиру
е му не удалось, за нее просили
300 000$. Гостиница мэр а гор ода, в
которой останавливались многие ар ­
тисты с мировым именем. Мэр! Отец
го рода. Патриот. На с во ем посту Та­
м ар Коллек уже 40 лет!!! Он все ещ е
старается примирить арабов и евре­
ев...
СтетаТоЖецие. Киноархив. Сидя в
кафе на террасе, оглядываем стены
старого города, освещенные вечер­
ним солнцем. Дальше — в ало -фио­
летовых тонах Иудейская пустыня.
Еще дальш е холмы, за которыми где-
то вдали прячется Мер твое м ор е .
«Поднять покрывало Изиды и у м е­
реть!» (Райнис). Ч ер е з долину со
сторо ны пустыни с юда пробирае тся
вечерний сумрак. Звенят коло кол ь­
чики коров и коз, возвращ ающ ихся в
хлев...
Пью пиво, закусывая большими
мягкими бутербродами, и замечаю
небольшую металл ич еску ю табличку
на стене — в 1987 году это прекрас­
ное здание с многоч исленными за ла­
ми Иерусалиму принес в д ар по след­
ний му ж Ливы Ульмане! Резко стано­
вится те мно и д а ж е прохладно. Над
Иудейской пустыней встает красная
круглая луна.
После 21.00 мы у же в Тель-Авиве.
Ужин совмещен с обедом. Израиль­
ские ТВ новости. Интервью из Шхемы
с участием репортера Московского
Центрального телевидения . . .
Душно. Не помога ет ни вентиля­
тор, ни кондиционер. Спать тяж ело.
Болит нога. Ко мпр есс не помога ет . . .
Тут д аж е каждый в своей машине
старается
встроить
кон дицио нер .
Главная проблема — как спастись от
солнца! Д ома строят с ма ксимал ьны­
ми в озм о жно стям и сквозняка и пол
выстилают кам енными плитами. Са­
мая
низкая
температура
зим ой
+ 8° С, но у моря влажно и прихо­

дится поеживаться. А теплой водой
снабжае т солнце. Круглый год. На
крыше каждого дома солнечные бата­
реи!
11 августа. Пятница.
Утром пер ел истываю выходящие
тут четыре газеты на ру сском.
Прочитал также статью о маленькой
клапкалнциемской Марточке, о ф ал ь­
шивом «янтаре» и е е пальчиках.
Всего пару дней назад я ещ е сидел в
Клапкалнциемсе у дом а ее отца. Пили
кофе на террасе. Марточка готови­
лась к поездке в Западную Германию,
чтобы не м ецкие врачи помогли ис­
править «ошибку» русской армии.
После завтрака едем в Иеруса­
лим. По дороге наш хозяин рассказы­
вает об Израиле. Основан с ознате ль­
но как национальное е вр ейс ко е го­
сударство. Но ещ е есть арабы. Как в
таком государств е сохранить д е м о ­
кратию? Не евр ея м получить поддан­
ство затруднительно. У родившихся
тут арабов есть подданство, но слу­
жить в еврейской армии они не мо­
гут. Остальные про ж ивающ ие тут
меньшинства служат — бедуины,
черкесы, друзы, арисяне. Еврейские
выходцы из Советского Сою за с з а ­
писью в паспорте — еврейское под­
данство получают сразу, б е з записи —
дело затягивается. Предста вител ям
другой национальности, чтобы стать
евреем, надо сдать экзамен раввину
в синагоге. Надо ходить на курсы,
учить иврит, мужчины долж ны о б р е ­
заться. Если все это сделано, то в
итоге евреем с малой болью может
стать любой мужчина. Женщина —
понятно, со всем легко. Есть и свои
протестанты. В одну ве селую секту
протестантов орт одоксальн ой веры
мы попали позже,
В полдень мы находимся в Иеру ­
са лим ско м пресс-центре. Чиновника,
который за нимается аккредитацией
за рубежных журналистов, ещ е нет
или уже нет. Сижу в буфете и читаю
по о ч ереди, что евр опейск ие газеты
и журналы пишут о Прибалтике,
Латвии и пакте Риббентропа — М ол о­
това. Через некоторое время появ­
ляется необыкновенно темперамент­
ный и энергичный ч елов ек средних
лет, говорящий английским голосом
Армстронга. Его мать пере се лилась
с юда в 1904 г. из Одессы. Он тут
ж е хватается за наши фотогр афии.
Отшифровывает еврейских политиче­
ских деятел ей и работников культуры
рядом с Райнисом.
—
Акаквы
с мо тр ите на пустыню? Оазис! Не
правда ли? Палатки бедуинов. Если
снять с них телеантенны! Да! No
problem! Удостоверение будет! Идеи
бесплатно! Неско лько
е врейс ких
анекдотов? Пожалуйста! Ведь тут на
этой фотогр афии р яд о м с Райнисом
стоит Каспий — почтенный консул
Латвийской Республики в Палестине.
Да, его дом здесь, в Иерусалиме.
Я вас туда отвезу! В конце концов,
Каспий приходился мне чуть ли не
родственником! В м о лодо сти (он мне
подмигивает, в наде жде , что смогу
припомнить ещ е что-нибудь в том же
роде и понять) я некоторое время
ухлестывал за его младш ей дочкой
(снова хитрое подмигивание)! В Тель-
Авиве вы обязательно должны обра­
титься в Архив Сионистов. М о­
жет быть, кто-то из снявшихся на ф о ­
тографии ещ е жив?! Може т быть,
поднять . гостевые книги? Бялик (ев­
рейский классик) в мес те с Райнисом?!
Вы должны сходить в дом-музей Бя­
лика в Тель-Авиве! По фото гр афии
видно — Райнис побывал в киббутце
Дгания. Езжайте туда! Сын Каспия
е щ е жив, он в Тель-Авиве! Ищите! —
кричит он, заполнив собой все по м е ­
щение буфета.
—
Вам нужен пластический м ат е­
риал! Движения в кадре — караван
идет через пустыню!!! — он уже взял­
ся за режиссуру. Как его мать обездо­
лила Одесскую киностудию. В 1961
году режиссер Левин снимал там кру­
шение западно герм анского корабля.
В павильоне раскачивали каюту, лили
воду, пускали дым. Ко всему пр оч ему
я еще должен был плакать. Но это
ну никак не удавалось. Левин ум ол ял,
смазывал м не глаза луковым соком.
Ничего! Этот ч еловек по ту сторону
столика см ог бы л юбо го заставить
плакать или смеяться. И снять что-то
большое. Не только кораблекруше­
ние. Вдруг он взглянул на часы. —
Что? Уже второй час! Моя контора на­
верху заканчивает работу!
Да, дама, которая до лж на скопир о ­
вать мою фотографию с паспорта,
выписать журналистские удостовер е ­
ния, очень сердита, и е е не могут
умилостивить наши су венирные наци­
ональные ленточки «Д айльраде».
Вы поняли, что вы подписали? — Я
повторяю: при в ые зде из Израиля
весь отснятый м атер иал надо пр едста ­
вить для цензуры! Это у же неплохо,
в Риге не надо будет мучиться с
про яв лением негативов! Там не до л ­
жен быть виден ни один военный
объект!
—
А верблюд — это
во енный
объект?
—
Верблюд — нет! Верблюд с от­
четливым регистр ационным но м е ­
ром— да! И еще более того, если
верхом на верблюде солдат! А еще
более, если у солдата в руках —
автомат! . .
Прогуливаемся по улицам, по сиде ­
ли в cafe за баночкой пива M acc ab ee
и омлетом в ожидании 17.00. Чтобы
лицом к лицу встретиться с о с яз а е­
мым результатом предыдущего соб­
рания на улице — с нашим гидом,
шофером, администратором и пере­
водчико м в одном лице.
Час просидели на раскаленной
со лнцем каменной скамье, О н а пр ие ­
хала сю^а из'Ленинграда восемь лет
назад. Машина небольшая, но старая,
что верно, то верно. Зато 40% в день
плюс бензин с нашей стороны, была
е е самой низкой и нашей самой высо-
кои ценой, удовлетворившей обе
стороны.
Едем назад в Тель-Авив. Израиль
удивительная страна. Сюда приехали
евреи со всех концов света. Есть
белые, черные, желтолицые. Есть
блондины и рыжие. Из Аргентины,
Марокко, Эфиопии, Средней Азии,
Индии и Китая. Тут самые разные язы­
ки, уровни культуры, обычаи, пе р е ­
нятые в странах проживания, о бразо ­
ванием, отдачей и требованиями.
Конечно, конфликты неизбежны. Кон­
фликтуя, мы и учимся, как стать на­
цией! Мы осваиваем культуру!
—
А как обстоит дел о с Изра­
ильской компартией?
—
Так же, как и неко то рые другие
западные компартии, она делится на
нез ависимую и зависимую от Москвы.
Но вообще, это к нам больше не
относится, потому что 90% членов
партии — арабы.
Вечером смотрим программу ТВ.
Можно выбрать четыре: I пр о грам ма
Московского ЦТ, две израильские и
Иорданская. В этот ве чер по Изра­
ильскому ТВ идет целая передача, в
которой использованы ошибки акте­
ров, забывших или перепутавших
текст, оплошности во вр ем я съемок.
Очень смешно. Неудачи актер а Реа-
дап'а и его жены перед камерой ТВ.
Как спотьжаются, падают и свинское
пове дение подаренного ему коня . . .
Поздно ночью со всеми манат­
ками и прихватив с с обою кровать,
перебираемся немного подальше в
пустую квартиру. Хозяин л юбезно
сдает их нам до конца нашей кино­
экспедиции. Трудно заснуть. Даже
ле жа на сквозняке на полу на матра ­
се, не накрываясь. Духота. Единствен­
ное, нет гадких ком ар ов, как в Риге.
12 августа. Суббота. Саббат.
Вчера был святой день у мусуль­
ман, сегодня — у е вре ев, завтра бу­
дет у христиан. Дней похмелья нет,
потому что нет пьяниц. Если кто-то
где-то там пил, то тут бол ьш е этого не
делает. В среднем рабочий за свою
месяч ную зарплату м о ж ет купить
400 бутылок водки. Может купить
все, но ничего не выпить. Жарко. По­
теешь. С ердце прихватывает, и алко­
голики или ум ирают, или бросают.
Не пьют даже на свадьбах . . .
Следующий день у е вр ее в начи­
нается с з ах о дом солнца. В Шаб­
бат все закрыто. О собенно в Иеруса­
лиме. В в еч ер Шаббата после захода
солнца на улицах постепенно начина­
ют появляться люди, открываются ка­
фе , рестораны, магазины и торгуют,
пока е щ е кто-то хочет что-либо ку­
пить, вплоть до 24.00
...
Наша хозяйка о тве ла нас в старый
Яффа; откуда в старые добрые вр е­
м ена застоя приходили к нам апель­
сины. Начинаем с начала путеше­
ствия Райниса по Палестине. Тут в
1929 году появился пароход, от
которого на маленькой л одоч ке к бе-

регу причалили с ф лаго м Латвий­
ской Республики в руках Янис Райнис
и док. Лифшиц. У нас всех хорошее
настроение, я обут в даугавпилсские
сандалии, и наш гид проводит нас по
стар ейш ему порту Ближнего Востока.
Прошлись по молу до конца. За
изгибом морского берега перед нами
простирается с прямо-таки ам е р икан ­
скими небоскребами бывшее пред­
ме стье Яффы, нынешний Тель-Авив.
Настоящий утренний рыбный базар
давно уже кончился, но е щ е один
арабский рыбак продае т небольшую
рыбу, Роджер осторожно включает
е е в свой фильм . Мимо кукольного
театра, акт ер ов с куклами, котор ые
стараются заманить зр ител ей на свой
спектакль, ч е р е з узкие улочки ста­
рого Яффы, где не кончается вер ени­
ца всевозможных мастерских худож­
ников, галерей, выставочных по м е ­
щений, лавок, мы по дним ае мс я над
го родо м в парк к скульптуре павш е­
му сыну скульптора. За спиной у
нас панорам а Тель-Авива с сам ым
высоким зд ание м гор ода, по стро ен­
ным на деньги того же самого
спонсора, чья фамилия высечена у
подножия памятника. Деньги, деньги,
деньги! Как эта зе м л я богата спонсо ­
рами! И всюду таблички! И всякий
м о ж ет прочесть — меня пока здесь
нет, но мои деньги с вами! С на­
чала столетия центр Ротшильда выде­
лял и деньги. И евреи понемногу
выкупали у арабов свою древнюю
з ем лю. Арабы радовал ись — текли
деньги, расширялись гаремы, дворцы.
До тех пор, пока . . . Было продано
слишком много! . .
Театр под открытым небом, на зад­
нем плане Тель-Авива отели. Небо ль­
шое кафе-театрик в бывшей м е ч е ­
ти, стоят столики в кафе, стулья р я ­
дами бе з столиков на четырехуголь­
ном балконе . . . католический м о на­
стырь, ночной бар в бывших ар аб­
ских конюшнях, на улице перед вхо­
дом стоят настоящие лошади, впря- ,
женные в свежевыкрашенные каре­
ты. По м ор ю плывут большие катама­
раны с огромными рекламными щита­
ми. Летят кукурузники, к хво..- |
приклеены длинные змеи с рекламой
холодильников. Бульдозеры м ед л е н ­
но сравнивают с зе м л ей арабс кую
Яффу, котора я построена на тур ец ­
кой, на реннской, на гре чес кой Яф
Стою на горе, пью холодную
взятой с собой бутылки, ,му1
жары и завистй. «Народ,’’Щ&дЩ
тьме, увидит свет великий,. . .»('
9:2). Как далеко мы от наш
ли обетованной?
Едем по пр им ор ско му бу'дьвчс.у
.
Тель-Авив. Рушатся построе нные с
1910 г. невз ра чные 3—4-этажны
мишки, уступая место ряду прибреж­
ных отелей. В одном из них нам без
заминки дали ключ от углового но м е ­
ра на 16-м этаже, с балкона которого
выгоднее всего снимать цветистую,
запруженную л юдьм и полоску ср еди­
земноморского пляжа.
Потом прогуливаемся мим о при­
брежных кафе, отбиваясь от зазывал,
предлагающих д еш ев ые и вкусные
блюда и напитки. Прибрежные дис ко­
теки работают целый день, Уже силь­
но прихрамываю на обе ноги, что по­
делаешь, если они не соответству­
ют даугавпилсским колодкам . Сам ви­
новат. Во м не за горается зависть к хо­
рошо упитанным беззаботным лю­
дям, нах одящимся в отпуске, которые
в теплую погоду отплясывают под му ­
зыку Цфасмана, Блантера, Френкеля,
Либермана и под другие прекрас­
ные мелодии...
После обеда меня привозят домой
с кровавыми дыркам и на пятках.
Роджер еще полон энергии и предла­
гает обсудить план послеобеденных
м ероприятий, но, когда, помывшись в
душе, обнаруживает, что какая-то
злая тайная сила вскрыла одну из на­
ших ко р обо к с негативами, засветив
их и таким образом испортив целых
100 метр ов нашего светлого будуще­
го пути протяженностью в несколько
ку, он больше не говорит ни слова
и идет спать. Мы с Игорем поступаем
так же. Но сквозняк сильно дергает
жалюзи, и заснуть просто невозмож­
но. Лежу на полу и раскачиваю
дыр явые ноги на сквозняке — до тех
пор, пока не встает Роджер. Он за­
ставляет м еня облачиться в светлые
одежды и начать серьезно готовить­
ся произнести моно лог Иосифа в Яме
в уличной толпе в Тель-Авивском
Sabbata Endspiel (завершающее пред­
ставление). Четыре года партизанской
военной жизни вместе с Роджером в
поездках по всем м еста м эмиграции
Райниса, пытаясь напасть на с ле д неу­
ловимого, дае т м не право — катего­
рически отказываюсь прыгать
в
эту яму, в надежде на спасение в ка­
ком-нибудь другом монологе. Это
мог бы быть моно лог Индулиса на
не ме цко м . Спор прерывает приход
ашего Покровителя. Укладываем ап-
ратуру и в 18.00 едем в старый
фский порт.
не стану утверждать, что я очень
хороший ребенок. А что же это такое,
хороший ребенок? Это вы можете уз-
ЛмЬездив в штат Мичиган, в Кала-
й латышский детский сад,
к на стене гласит: Очень хо-
бенок 1) помогает другому
выходит на улицу, взяв-
и с другим, 3) сидит спо­
койно, 4) в ванную комнату идет спо­
койно, 5) слушает, когда говорят дру­
гие, 6) не вступает в спор, когда
спорят другие, 7) послушен, 8) пр о­
сится на горшок, 9) убир ает игрушки,
когда заканчивает играть, 10) съедае т
весь обед!
Нашему хозяину удалось д ого во ­
риться с одним арабским юношей
с моторной лодкой для наших съе­
м ок — 1/2 часа за 40 шеккелей (20$).
Другого выхода нет — надо платить.
Прибил к р ейке флаг Латвийской
Республики, остальные приносят аппа­
ратуру, за тем объяв ляется ещ е один
капитан, и выезжаем между молом и
яффским старым городом на горе.
За полчаса пр иезд Райниса в Палести­
ну снят. Лодочник требует ещ е 10
шеккелей для друга, но вынужден
мириться с начально дого воре нной
суммой. Красный солнечный шар над
Средиземным морем, закатом оку­
тываются пустые облака. В порт
возвращ аются прогулочные корабли­
ки и яхты. Едем в центр Тель-Авива.
В центре широкий вращающийся
цветной фонтан, над водой ещ е выше
взвивается газово е пламя в с о пр о­
вождении «Бо леро» Равеля! Долго
разъезжаем вокруг — все боковые
улочки забиты машинами, негде по­
ставить машину. Наконец, о ставл яем в
многоэт ажном платном гараже —
7ш.
В универмаге Dizengoff Ce nte r в
людской гуще орг анизуе м что-то
похо жее на съемки. Наш Добрый
Дух включает лампу о свещения, вста­
ет на ящик и отвечает на 14 воп­
росов, откуда мы и что снимаем . Про­
изношу монолог Индулиса, а у меня за
спиной мальчишки дела ют мне « р ож ­
ки». Делаем пробу еще на улице
перед магазином. Тоже в толпе.
Какой-то мужчина из Москвы. Гово­
рит, что знает меня и осведомлен о
наших съемках из местных газет (?!).
Еще снимаем фонтанные каскады в
тор го вом центре у городской мэрии.
Еще парочка пива, и в 24.00 наш рабо­
чий день завершен. Едем домой в Га-
лон.
Заворачиваю в компресс ы обе ноги
и с ножиком, купленным в Америке,
а про изведенным в Швейцарии, мсти­
тельно бросаюсь на сандалии, произ­
ве денные в наш ем Даугавпилсе. На
сей раз дело обходится одним обре­
занием — жестоко срезаю весь зад­
ник, таким образом превращая их
в шлепанцы странной конструкции.
Окончательная распра ва или по гре ­
бение откладывается на б о л е е по зд­
ний срок, когда куплю что-нибудь по­
легче. Правда, все складывается по-
другому.
(Продол ж ение с ледует)
• ---------------------------------
52

БРУНО КОППИТЕРС
ИФИСТСКИЕ СЕКТЫ
БОЛЬШЕВИКИ И ПРАВО НА
ОТКАЗ ОТ ВОИНСКОЙ
СЛУЖБЫ
ПОЛИТИКА БОЛЬШЕВИКОВ
ПОСЛЕ РЕВОЛЮЦИИ
Власти обвиняли религиозные
меньшинства, в том числе баптистов
и евангельских христиан, в том, что
они якобы настроены вр аж дебно по
отношению к Советскому правитель­
ству. Многие из них сейчас о тка зы­
вались от воинской обязанности, в то
время как раньше они служили в цар­
ской армии. На эти церкви с успе ­
хом оказывалось дав ление с тем,
чтобы вопрос об отказе от воинской
повинности не считался д ел о м личной
совести каж дого члена религиозной
общины. В 1923 г. «Известия» опубли­
ковали письмо одно го из лидеров
евангельских христиан, который при­
зывал к исполнению воинской по­
винности. Спустя какое-то вр ем я ру ­
ководство церкви евангельских хри­
стиан уступило и даж е стало назы­
вать службу в армии «христианским
сл уж ением родине».
Баптистское
церко вное руков одство присоедини­
лось к этой позиции. В воинской
службе оно ус ма тривало ср едство
«разоружить зло и тем самым слу­
жить любви». Библейские слова о не-
(Окончание. Начало в No 9)
насилии долж ны были относиться
исключительно к личным отнош ени­
ям. Эти цер ковные л идер ы были оз а­
бочены прежде всего хорошими отно­
шениями с правительством и д аж е
боялись, что отказники от воинской
службы могут зл оупотреблять р е л и­
гиозными мотивами и тем самым на­
носить в р ед своей церкви.
18 сентября 1925 г. был издан новый
закон, который признавал право на
осв обо ждение от воинской повиннос­
ти лишь за членами тех сект, ко­
торые проповедовали пацифистсткое
учение еще до революции и требо­
вали от своих участников отказа от
воинской службы. Они обяза ны были
исполнять в качестве з ам ены гра ж ­
данскую службу, которая в м ир ное
время заключалась прежде всего во
вспомогательных работах при ката­
строфах, эпидем иях или лесных по­
жарах. В случае войны отказники от
воинской службы должны были нести
невооруж енную службу на фронте
или в войсках по снабжению, что
придавало гражданской слу жбе ми ­
литаристский характер. В октябре
1926 г. Центральный исполнительный
комитет и Совнарком установили пр о­
должительность гражданс кой служ­
бы, за м еняющ ей воинскую, в два го­
да. Допо лни тельное р ас пор яж ение
устанавливало, что каждый отказник
от воинской службы, отбыв свой срок
тюр ем ного заключения, д олж е н быть
вновь призван в ар мию, и так до исте­
чения призывного возраста, то .есть
до сор ока лет. Оговаривались, прав­
да, ос обые случаи, когда суд не до л ­
жен был пользоваться правом на м но ­
гократное осуждение.
В конце двадцатых годов прои­
зо шел глубокий поворот в советской
политике по отношению к церкви —
от терпимости к р епрессивным м е ­
рам , направленным против ре лигиоз­
ных меньшинств. В 1921 г., при вве­
дении новой экономич еской полити­
ки, Советское правительство стр ем и­
лось воспользоваться экономич ески­
ми способностями адвентистов, бап­
тистов и т. д. и даж е предоставл я­
ло им финансовую помощь для с о з­
дания сельских коммун. Секты д о лж ­
ны были подавать пр им ер ко опера ­
тивных ме тодо в труда. Добросовест ­
ность сектантов, которую Макс Вебер
рассматривал в своей работе «Про-
тестанские секты и дух капитализма»
как решающий элемент в формиро­
вании «капиталистического
духа»,
должен был способствовать возникно­
вению «социалистического духа». На
XIII съезде коммунистической пар­
тии в 1924 г. М. И. Калинин приз­
вал партию «направить на рельсы
социалистического труда» значитель­
ный культурный и экономический по­
тенциал почти десяти миллионов сек­
тантов. В том же году В. Д. Бонч-
Бруевич охар акт еризо вал сектантов в
53

статье, опубликованной в «Правде»,
как «утопических социалистов в ид е о ­
логии» и как образцов ых рабочих на
практике. Он пр едло жил использо ­
вать сектантов во всех кооперативах
и совхозах. В самой ком мунистиче­
ской партии сектантов наградили
ироничным титулом «партийная ф ра к ­
ция с ре лигио зным уклоном». В 20-х
годах существовали сельские ком ­
муны адвентистов, баптистов, еван­
гельских христиан, мо локан (ко м­
муна «Правда»), («Коммуна Апока­
липсиса») и трезвенников, которые
втчасти по ддерж ив алис ь правитель­
ством. В 1922 г. было не м еньш е ста
коммун, котор ые находились под ру­
ководс твом толстовцев. Евангельские
христиане даж е л елеяли надежду ос­
новать с по мо щ ью Советского пра­
вительства целый город, который был
бы организован согласно их ре лигио з­
ным принципам. Но в середине 20-х
годов большевики стали восприни­
мать быстрый рост этих сект как по­
литическую угрозу. Внутри партии д е ­
ло дош ло до открытых дискуссий по
этому вопросу. «Лига безбож нико в»,
созданная Советским пра вительст­
вом, обвиняла Народный ко мисса ­
риат сельского хозяйства в том, что
хо рош ие отношения с сектантами
и эко ном ич ес кие успехи последних
дискр едитирую т его политику. Так
же ре з ко Лига выступила и против
воззрений В. Д. Бонч-Бруевича. Ста­
лин положил конец политике терпи­
мости. Распоряжения от 10 июня
1928 г. и от 8 апреля 1929 г. сильно
ограничивали права
православной
церкви и всех ре лигиозных м ень ­
шинств. Все виды деятельности, не
связанные впрямую с отправ лением
религиозного культа, на прим ер м а ­
териальная пом ощ ь в ерующ им , ли
ор ганизация кооперативов, были з а ­
прещены. Ж изненное право пацифис­
тов, котор ые сам ос то ятельно ор га ни­
зовывали свою хозяйственную жизнь,
оказалось под угро зой из-за этих
меропр иятий.
В. Чертков и другие ру сские тол ­
стовцы просили в 1929 г. Интерна­
ционал противников войны не обсуж ­
дать в печати положение пацифис­
тов в Советском Со юзе . Это принесло
бы им вр ед. Было бы лучше, если
бы пацифистские организации высту­
пили за установление дипло ма тиче ­
ских отношений м еж ду западными
странами, наприм ер США, и Со вет ­
ским Союзом. Разрядка международ­
ной напряженности и уменьшение
военной опасности могли бы см яг ­
чить подавление пацифизма в Сове т­
ском Союзе . В
.
Чертков приводит
различные причины для жесткой по­
литики Советского правительства. С
одной стороны, большинству партий­
ных во ждей присуща негативная по­
зиция по отношению к религии в це ­
лом, и по отношению к религиоз­
ному пацифизму в особенности, а с
другой стороны, политика колле кти­
визации привела к с ерье з ным кон­
фликтам с крестьянством. Вслед­
ствие этого, как объяс нял Чертков,
возникла атмосфера репрессий, ко­
торая сказалась и на пацифистах.
13 августа 1930 г. был принят закон
о воинской повинности, котор ым под­
тверждалось право граждан, по рож ­
дению и по воспитанию пр инадл еж а ­
щих к традиционным пацифистским
сектам, в мир ное вр ем я отказываться
от воинской службы и проходить вза ­
мен гражданскую, а во в р ем я войны
привлекаться для работы в нев о ору ­
женных военных частях. Однако в пе­
риод господства Сталина м еж ду пра­
вовыми нор мам и и правовой прак­
тикой возникла постоянно углубляю­
щаяся пропасть. Трибуналы выносили
приговоры отказникам от воинской
службы по большей части не за укло ­
нение от воинской повинности, а на
основании закона о симуляции р е л и ­
гиозных
убеждений
с
целью
избежать воинской службы. В период
с 1935 по 1941 год не известен ни
один случай, когда религ иозные паци­
фисты могли бы использовать свое
право на зам ену воинской службы
гражданской.
В конституции 1936 г. воинская
обязанность за креплялась как консти­
туционное право. В соответствии с
этим «святым» долго м, закон от 1
се нтября 1939 г. о воинской повин­
ности не предусматривал возможно­
сти отказа от воинской службы. О б о ­
сновывалось это тем, что впреды-
дущие годы не поступало заявлений
об отказе от воинской службы.
Декрет от 4 января 1919 г. и пос­
ледующ ие з аконодательные постано­
вления об отказе от воинской с лу ж ­
бы в советской правовой практике
по-ра зн ому прим енялись к р аз лич ­
ным пацифистским сектам. Ниже бу­
дет показана большевистская полити­
ка по отношению к меннонитам,
адентистам, толстовцам и духобор ам .
Будет также освещена история этих
сект после второй м ировой войны.
МЕННОНИТЫ
Из-за постоянного пе ре хода власти
от одной группировки к другой в хо­
де гражданской войны декрет от 4 ян­
варя 1919 г. вплоть до конца 1920 г.
не имел больш ого значения для мен-
нонитских поселений на Украине. Эти
районы по очереди занимали то крас­
ноармейцы, то белые, то банды Мах­
но. Но начиная с 1921 г. вопрос о праве
на отказ от воинской повинности з а ­
нял одно из первых мест в перегово­
рах меннонитского руководства с Со­
ветским правительством. Хотя бо ль­
шевистские л идеры издали декр ет
от 4 января 1919 г., имея в виду и мен-
нонитов, местные военные власти и
народные трибуналы отказывались
применять его к меннонитам, ссыла­
ясь на то, что они не являются паци­
фистской сектой в том смысле, кото ­
рый заложен в декрете. Для подтвер­
ж дения припоминались «с ам оз ащ и­
та» во вр ем я гражданской войны и
со трудничество с белыми и немцами.
Меннониты якобы стали требовать те­
перь от большевиков признания прин­
ципа ненасилия, от которо го сами
же отказались в хо де бор ьбы против
нового ре жима ,
Различные больше вистс кие вожди,
например С. Г. Раковский, председа­
тель Сов нарк ома Украины, занимали
благожелательную позицию по отно­
шению к т ребо ваниям меннонитов
о замене воинской службы граждан­
ской. В начале 1923 года была достиг­
нута догов оренно сть с представите­
лями московского правительства об
о со бо м законе: меннониты должны
были в течение трех лет исполнять
гражданс кую службу в должности
санитаров или же гражданскую служ­
бу в военных частях. Далее, они о сво ­
бождал ись от обязанности приносить
присягу на знамени. Но этот специ­
альный закон о военнообязанных м ен-
нонитах оказался недействительным
после постановления Комиссариата
юстиции и Верхсуда от 5 ноября
1923 г. и провозглашения закона о во­
инской повинности от 18 сентября
1925 г.,
кото рые предусматривали
в сео бщие основания для отказа от во­
инской повинности. Но з а коно по ло ж е ­
ние от 1925 г. в двух аспектах не с оо т­
ветствовало требо ваниям менно ни­
тов: во-первых, р еш ение о праве на
з ам ену воинской службы гра ждан­
ской передавало сь в компетенцию
местных народных судов, которые,
как правило, отклоняли такого рода
ходатайства. Во-вторых, не был гаран­
тирован гражданский характер з а м е ­
ны: в случае войны лица, про ходящие
гражданскую службу, могли привле­
каться к нев оору женной военной
службе.
Правовая неу вереннос ть в вопро се
о прав е на'о тказ от воинской службы
и нарастающие эко ном ич ес кие труд­
ности привели к новой волне эллигра-
ции. Между 1922 и 1926 г. эм игрир о­
вало б о ле е 21,000 меннонитов. Вслед
за этим Советское правительство
в 1927 г. запретило дальнейшую
эмиграцию. Лишь нем ногим удалось
добиться выезда бла годар я личным
ходатайствам.
По м ер е стабилизации сталинского
господства р епр ессии против ме нно ­
нитов обостр ялись. На богатые кр е ­
стьянские хозяйства меннонитов пос­
ле 1929 г. обрушились и новая ц ер ко в ­
ная политика, и политика принуди­
тельной коллективизации, и так назы­
вае мая политика «раскулачивания».
Во многих местах их экспроприир ова ­
ли и угоняли в Сибирь. Часть общин
разбеж алась. Другие покинули свои
села и стали рабочими в промышлен­
ных областях. Б ол ее 10.000 м еннони­
тов приехали в столицу в наде жде по­
лучить разрешение на эмиграцию.
Благодаря вмешательству герм ан­
ского правительства в но ябре 1929 г.
54

смогли .эмигрировать от 4 до 5 тысяч
меннонитов. Остальные либо были
принудительно водворены обратно,
либо угнаны в Сибирь. Нормальная
жизнь общины пер ест ала существо­
вать после 1931 г., когда большинство
меннонитских пропов едников были
арестованы. Как культурное явление
меннонитство, по м нению историка
Г. Гильдебранта, было уничтожено
в 1933 г.
В период между 1930 и 1935 годами
лишь немно гие нов обранцы были
осв обо ждены от воинской службы.
Условия в трудовых лагерях, где они
должны были проходить свою гра ж ­
данскую службу, почти ничем неотлис
чались от условий тюремного за­
ключения. В последующий период,
с 1935 г. и до начала второй мировой
войны, не известен ни один случай,
когда меннонитов освобождали бы от
воинской службы.
Существуют разные объяснения
сталинских репрессий по отношению
к меннонитам: во-первых, меннонит-
ская община образовывала замкну­
тую, особым образом организован­
ную экономическую сферу, которая
с трудом поддавалась включению
в политику коллективизации. Во-вто­
рых, власти боялись пацифистского
влияния на другие политические и
религиозные группы. В-третьих, Ста­
лин пров одил политику р епр есс ий
по отнош ению ко вс ем религиозным
общинам. В-четвертых, меннониты
составляли единую этническую об ­
щину. И эта нез ависимость была ми­
шенью той политики, котор ую Ленин
в одной из своих последних работ на­
звал «великорус ским ш овинизм ом »;
по его м нению, подобная политика
предста вляла собой позицию «типич­
ных русских бюр ократов ». Путем р а з ­
грома всех форм политической и
культурной с амостоятельнос ти с ов ет­
ское руководство при Сталине попы­
талось установить неограниченную
власть государственного аппарата над
всеми видами общественной актив­
ности. Следствием этой политики
стало не только уничтожение рели­
гиозных и политических традиций
меннонитов, но и их культурного и
экономического богатства.
С 1937 г. начались новые аресты и
высылки. После того, как началась
война с Германией, в 1941 г., Сов ет­
ское правительство изгнало в Сред­
нюю Азию и в Сибирь большую часть
населения германского происхожде­
ния, в том числе и меннонитов.
К. Краан оценивает количество мен­
нонитов, сосланных до не м ецко го на­
падения, в 20 тысяч человек, а после
1941 г. за ними последовали ещ е
25 тысяч. Несмотря на то, что право
на отказ от воинской службы по р е л и­
гиозным мотивам было формально
отменено в 1939 г., советские воен­
ные власти призывали в армию далеко
не всех
призывников-меннонитов,
так как они подозревали лиц немец­
кого происхождения в возможном
со трудничестве с врагом.
К моменту нем ецкой оккупации
в некоторых поселках на Украине
м еннонитское на селение е щ е не успе­
ли депор тиров ать. После Сталинград­
ской битвы, в 1943 г., германское ко­
мандование о тда ло ра спор яж ение
о пе ресе лении в область Вартегау,
недалеко от Познани, 35 тысяч мен­
нонитов. Их натурализация в качестве
немецких граждан давала возмож­
ность дополнительно призвать в вер­
махт солдат.
После пораж ения Германии совет­
ские войска «р епа тр иировали» в
1945 г. о коло 25 тысяч меннонитов из
Вартегау в Советский Союз, где они
должны были расселяться на Крайнем
Север е и в Средней Азии. Старые по­
сел ения на Украине и на Волге после
войны как бы обезлюдели. Дочерние
колонии на Урале, восточнее Волги,
и в Западной Сибири меньше постра­
дали в ходе войны. Сейчас меннонит-
ские поселки р аспол оже ны в Узбе ­
кистане, Казахстане и Таджикистане.
В Советском Со ю зе прожива ет от 50
до 100 тысяч меннонитов.
Со времен второй мировой войны
для меннонитских общин характерна
утрата изначальной культурной иде н­
тичности, а вследствие этого — рели­
гиозных традиций и не мецкого языка.
Начиная с 1956 г. предпр иним алис ь
различные попытки возр одить р е л и­
гиозные традиции меннонитской о б­
щины. В период с 1963 по 1966 гг. не­
которые меннонитские общины при­
соединились к официально признан­
ной с 1944 г. организации Всесоюзный
Совет евангельских христиан-бапти-
стов и пр иобрели б лагодаря этому
побольш е свободы в отправлении
религиозного культа. В 1980 г. ВСЕХБ
насчитывал от 20 до 30 тысяч м е нно ­
нитов. С другой стороны, это вх о ж де­
ние означало государственный кон­
троль всех сторон цер ковной деятель­
ности и отказ от пацифистских пози­
ций. С 1967 года власти р егистр иров а­
ли и сам остоятельные меннонитские
общины.
После длительного пер еры ва мен-
нониты-новобранцы вновь оживили
старую пацифистскую традицию и от­
казываются приносить присягу. В
большинстве случаев власти не под­
вергают этих пацифистов уголовным
преследованиям и направляют их в
стройбат.
АД ВЕНТИСТЫ
Поначалу р ево люция принесла но­
вые ре лигио зные и публицистические
свободы также дл я секты адве нти­
стов. Число ее членов возросло с 6 ты­
сячв1916г.до12.700в1926г.Вна­
чале 20-х годов адвентистские группы
с пом ощ ью Наркомата сельского хо­
зяйства создавали се льс кох озяйс твен­
ные коммуны на Украине.
В 1924 г. адвентистское руковод­
ство объявило о своей лояльности по
отношению к Советскому правитель­
ству. Каждому адвентисту было дано
право св ободно решать в в опр осе об
исполнении воинской повинности. Но
Советское правительство не могло
с этим смириться: новый закон
о воинской повинности от 18 сентября
1925 г. сохранял привилегии
ис­
ключительно за теми пацифистскими
сектами, которые традицио нно тр ебо ­
вали от своих членов отказа от воин­
ской службы. Но сверх этого совет­
ское р уководс тво попыталось исполь­
зовать адвентистских л идеров в соб­
ственных целях. Они долж ны были,
наоборот, агитировать своих членов
за исполнение воинской повинности.
В 1928 г., после ожесточенной внут­
ренней дискуссии, руководство секты
отступило. Оно выступило с з аявле­
нием, в ко то ро м провозглаш ался от­
каз от привилегии. Непосредственным
результ атом явился раскол секты:
отделившаяся часть назвала себя «Ре­
формированные адвентисты» (поз­
ж е — «Истинные и с вободные адвен­
тисты седьмого дня») и ушла в под­
полье. Несм отр яя на разницу их пози­
ций, сталинское руководство пре­
следовало обе адвентистские секты.
С началом войны особым преследова­
ниям подвергались незар егистр иро ­
ванные адвентисты из-за их паци­
физма.
После вр еменных
послаблений
50-х годов, начиная с 1959/60 гг.,
последовали новые р епр ессии при
Хрущеве. Центра льно е руководство
л ояльно го крыла адвентистов было
распущено. О бъ едине нные под этим
руководств ом общины позже смогли
получить государственную регистра­
цию, но им приходилось ра зделять
свои молельные дома с баптистами.
Истинные и свободные адвентисты
продолж ал и со противляться государ­
ственному вмешательству в церко в­
ные де ла и отстаивали свои исходные
убеждения об отказе от присяги и во­
инской службы. На этом они стоят и
до сих пор. Оба крыла насчитывали
к началу 1964 г. примерно по 21.500
членов.
ТОЛСТОВЦЫ
Право толстовцев на за мену воин­
ской службы гражданской всегда за­
висело от соответствующих законов
и юридической практики. После д е к­
рета от 4 января 1919 г. принадлеж­
ность к секте или церкви не являлась
условием для замены. Д е кр ет рас­
пространялся и на толстовцев, кото­
рые не были связаны со специфи­
ческой
общиной,
а действовали
индивидуально. Неясным было зако­
но да те льное пол ож ение тех толстов­
цев, кото рые являлись тотальными от­
казниками. Параграф 3 декр е та от
4 января 1919 г., предусматривавший
возможность освобождения от воин­
ской повинности бе з замены, был с о­
ставлен, между прочим, еще и в поль­
зу приверж енцев учения Толстого о
полном отказе от воинской службы.
Но несовместимость замены с убеж ­
дениями призывника согласно дан­
ному параграфу, дол жна была выте-
55

кать из священных текстов его секты.
А многие толстовцы действовали на
индивидуальной основе. Еще одной
проблемой при осуществлении дек­
рета был отказ многих толстовцев от
экспертизы Московского объединен­
ного совета религиозных общин и
групп и даже отказ от подачи властям
заявления в духе декрета от 4 января
1919 г. Эти толстовцы считали, что
юридический процесс, посредством
которого их могут освободить от во­
инской службы, снижает моральную
ценность их позиции. Другие после­
дователи Толстого считали, что судеб­
ная процедура не в состоянии выявить
мотивацию, основанную на совести и
убеждениях.
Изменения в законе, принятые в
1919 г.,
не прояснили юридическую
ситуацию в пользу толстовцев. Поста­
новление Наркомата юстиции и Верх-
суда от 5 ноября 1923 г. перечисляло
ограниченное число пацифистских
сект, члены которых и дальше могли
ссылаться на декрет от 4 января
1919 г., но при этом недвусмысленно
исключало толстовцев из сферы дей­
ствия декрета.
В 20-х годах многие толстовцы —
их число невозможно определить
точно — были арестованы и даже
казнены. К концу 20-х годов всем тол­
стовцам, проживающим в городах, на­
мертво заткнули рот. Советские ин­
станции запретили в 1929 г. всю дея­
тельность «Московского объединен­
ного общества памяти Льва Толстого»
и закрыли их школы. Архив был пере­
дан московскому музею Толстого.
Сельские коммуны толстовцев, кото­
рые раньше пользовались поддерж­
кой центрального правительства, ока­
зались в это же время в конфликте
с местными властями. Тогда коммуны,
например «Жизнь и труд», распола­
гавшиеся поблизости от Москвы, ре­
шили переселиться в Сибирь. По хо­
датайству Черткова ВЦИК поручил
в феврале 1930 г. наркомату сельско­
го хозяйства подготовить в Сибири
область, пригодную для занятий сель­
ским хозяйством. Некоторые члены
ВЦИК все еще симпатизировали тол­
стовцам. Переселение на новое мес­
то, под названием Тальжино, недале­
ко от нового промышленного центра
Кузнецка, отчасти финансировали
квакеры. Толстовцы получали в свое
распоряжение на неограниченный
срок около трех тысяч гектар земли.
Они освобождались от воинской по­
винности и на три года — от налогов.
Новый сельскохозяйственный посе­
лок, основанный на общей собствен­
ности, привлек толстовцев из других
коммун и членов пацифистских сект,
таких как малеванцы и духоборы, и
вскоре насчитывал 1000 жителей. Но
в 1931/32 годах вновь вспыхнули тя­
желые конфликты с местными влас­
тями. Применявшаяся толстовцами
кооперация и коллективный образ
жизни воспринимались как не соот­
ветствующие советским воззрениям.
56
В 1933 г. часть поселенцев была вы­
нуждена переселиться на 700 км се­
вернее, в Кожевниково на Оби, и там
основать новую колонию. Но репрес­
сии продолжались — повышались на­
логи, закрывались школы, учащались
аресты и изгнания. Толстовцы писали
жалобы во ВЦИК, указывали в них на
свои хозяйственные успехи. Но жа­
лобы приводили лишь ко временным
улучшениям. В конце концов толстов­
ские коммуны подали в 1937 г. хода­
тайство с просьбой позволить им жить
в самом глухом и недоступном месте
в Сибири, лишь бы их оставили в по­
кое. Это ходатайство осталось без
ответа. 1 января 1939 г. состоялось
последнее собранве толстовской ком­
муны в Тальжино. С этого дня она
стала обычным советским колхозом.
К этому времени еще сохранялись не­
сколько тысяч толстовцев, живущих
в разных местах Советского Союза.
Их коммуны были распущены, а мно­
гие из их обитателей угнаны в лагеря.
Толстовцы, пережившие ужасы ста­
линской тирании, сейчас живут в раз­
ных частях Советского Союза. В
1976 г. от них все еще продолжали
поступать заявления о реабилитации.
Несмотря на преклонный возраст,
у этих толстовцев все еще сохраня­
ются контакты друг с другом. Они
продолжают развивать учение Льва
Толстого о ненасилии, писать свои
мемуары, вести дневники и создавать
архивы, чтобы их история не была
предана забвению.
ДУХОБОРЫ
На протяжении всей гражданской
войны декрет от 4 января 1919 г.
не приобрел большого практического
значения для большинства оставших­
ся в России духоборов по тем же
причинам, что и для меннонитов.
Духоборские поселения в Сибири
долго были вне сферы господства
Советского правительства. До того,
как в 1921 г. окончательно устано­
вилось советско-русское господство,
на Кавказе шла борьба за власть гру­
зинских и армянских националистов,
белогвардейцев, мусульманских груп­
пировок и красноармейцев. Духо­
боры, проживавшие в советских райо­
нах, могли нести гражданскую служ­
бу. Изменения декрета в 1920 и 1923
году не уменьшили их права. В 20-х
годах, вплоть до упрочения власти
Сталина, право духоборов на отказ от
воинской службы, как правило, ува­
жалось на практике.
К началу 20-х годов наличного зе­
мельного фонда не хватало растуще­
му населению деревень. Весной 1921
года кавказская колония и эмигри­
ровавшие в Канаду общины духобо­
ров обратились к Советскому прави­
тельству с планом создания новых
аграрно-коммунистическх
поселе­
ний. Письмо духоборов, адресован­
ное
Совнаркому
и содержащее
просьбу о предоставлении им строй­
материалов для новых коммун, сви­
детельствует об их политическом са­
мосознании: «Так как вы служите
тому же великому и святому делу —
коммунизму — за которое мы бо­
ремся уже более двухсот лет, мы
искренне приветствуем вас как до­
рогих товарищей по совместному тру­
ду(...).Нотак как мы видим, скаки­
ми трудностями вам приходится бо­
роться, то мы считаем своим долгом
прийти к вам на помощь со своим бо­
лее чем двухсотлетним опытом. Мы
предполагаем, что различие между
направлениями, по которым идем мы
и вы (. . .), не будет означать препят­
ствия для совместных усилий в дости­
жении конечной цели».
В начале августа 1921 года Ленин
справлялся у В. Д . Бонч-Бруевича,
правда ли, что он принял духоборов
в советскую экономику и очень ими
доволен. Далее он осведомлялся
о планах относительно переселения
духоборов из Канады и с Кавказа.
Одновременно Ленин прибавлял в
своем письме, что он не хотел бы
разглашать перед общественностью
свою заинтересованность в духобо­
рах. «Все эти вопросы — чисто лич­
ного характера. Поэтому я прошу,
чтобы НИКТО не ссылался на мое
письмо». На запрос духоборов из Ка­
нады о выездной визе для четырех
представителей с целью достижения
договоренности о ремиграции Ленин
реагировал положительно. В письме
от 30 августа 1921 г. к сотруднику
Совета труда и обороны он сообщал:
«Я абсолютно за. Мое мнение: тотчас
же дать разрешение и ответить в выс­
шей степени любезно». Канадские ду­
хоборы в 1922 г. предложили в своей
телеграмме Народному комиссариату
сельского хозяйства основать после
своего возвращения пищевую фабри­
ку стоимостью около одного миллио­
на золотых рублей. Для себя они про­
сили о
возможности
поселиться
в сельской местности, об освобожде­
нии своих детей от всеобуча, о твер­
дом двадцатилетием сроке освобож­
дения от налогообложения, и о воз­
можности гражданской службы вза­
мен военной.
Около 3.000 духоборов с Кавказа и
небольшая группа из Канады основали
в Сальской степи, примерно в 150-ти
км юго-восточнее Ростова-на-Дону,
примерно 20 деревень. От применяв­
шегося вначале кооперативного спо­
соба производства вскоре пришлось
окончательно отказаться, распреде­
лив коллективную собственность.
В конце 20-х годов политика совет­
ских властей по отношению к духобо­
рам изменилась из-за их отказа от во­
инской службы и связей с канадскими
духоборами. Одновременно прово­
дилась политика коллективизации, ко­
торой духоборы пытались безуспеш­
но сопротивляться. Начиная с 1929 г.,
они вновь вынуждены были писать хо­
датайства властям, требуя сохранения

своей внутренней автономии и вос­
становления
своего
изначального
аграрно-коммунистического способа
производства. В качестве альтерна­
тивы они ходатайствовали о выезде
из СССР. Но власти не пошли ни на
одно из этих требований. Вместо это­
го они отобрали половину земель,
принадлежавших духоборской общи­
не в Сальске, а 120 членов общин
были отправлены в 1931 г. в изгнание.
На Кавказе сильно обезлюдел посе­
лок духоборов Горелое. В период
между 1926 и 1932 годами количество
сибирских поселений духоборов на
Амуре сократилось вполовину (сна­
чала их было 10), а население умень­
шилось с 2.311 человек до 207.
Во время второй мировой войны
многочисленные поселки духоборов
на Кавказе и в Сальской области были
разрушены. Многие духоборы слу­
жили в Красной Армии, некоторые из
них — в невооруженных частях.
При Хрущеве положение духобо­
ров улучшилось. Они могли возоб­
новить свои связи с канадской общи­
ной духоборов. В 1958 г. даже велись
переговоры с «Сынами свободы»,
группой канадских духоборов, остав­
шихся верными изначальным паци­
фистским и культурным традициям,
относительно их возвращения в СССР.
Хотя законодательные постановления
об отказе от воинской повинности
для пацифистских групп давно были
отменены, власти обещали готовым
возвратиться духобрам благожела­
тельно отнестись к возможности
гражданской службы взамен воин­
ской. Однако к конкретным результа­
там эти переговоры так и не привли,
ибо Советское правительство,по-ви ­
димому, боялось длительных споров
с радикальной пацифистской сектой.
Тем не менее канадские духоборы
смогли многократно побывать в по­
селениях своих собратьев по вере
в Сибири, на Кавказе и в Сальской
степи. Из их путевых сообщений оче­
видно, что последние значительно
ассимилированы советским общест­
вом. Они теперь заняты не только
в сельском хозяйстве. Многие духо­
боры, общее количество которых
в 1966 г. составляло около 11.000 че­
ловек,
приобрели
академические
специальности, либо работают на за­
водах и фабриках рабочими и служа­
щими. Некоторые ведут политиче­
скую деятельность в местных органах
управления, например в Грузии. Для
военнообязанных духоборов не суще­
ствует возможности замены воинской
службы гражданской.
АКТУАЛЬНОСТЬ ДЕКРЕТА
ОТ 4 ЯНВАРЯ 1919 ГОДА
С введением закона о всеобщей
воинской повинности от 1 сентября
1939 г. была уничтожена правовая
основа для гражданской службы вза­
мен воинской. Позднейшие измене­
ния в законе не коснулись этой его
части. Но вопрос сохраняет свою ак­
туальность вплоть до сегодняшнего
дня. И сегодня есть призывники —
их число трудно назвать — которые
по соображениям совести отказыва­
ются исполнять предписываемую за­
коном воинскую повинность. Но они
отличаются от своих предшественни­
ков, в пользу которых был издан
декрет от 4 января 1919 г., по крайней
мере, в двух отношениях.
Во-первых, сейчас в Советском
Союзе, в отличие от прошлых времен,
имеются случаи отказа от присяги.
В уставе сказано, что ни один солдат
после общей подготовки не может
служить с оружием, не принеся воен­
ной присяги. Во-вторых, побудитель­
ные причины сегодняшних отказников
от присяги и от воинской службы
отличаются от тех, которые были
у их предшественников. Мотивы стали
более разнообразными. Если отказ­
ники от воинской службы, в пользу
которых был издан декрет от 4 января
1919 г., руководствовались почти ис­
ключительно религиозно-пацифист­
скими причинами, то сейчас паци­
фистские и религиозные мотивы не
обязательно связаны друг с другом.
Кроме того, на первом плане часто
стоят вообще мотивы иного рода.
Некоторые баптисты и пятидесятники
из незарегистрированных общин ви­
дят в принесении присяги не наруше­
ние принципа ненасилия, а нарушение
запрета на клятвы в Новом Завете.
Другие баптисты и пятидесятники, а
также меннониты и адвентисты отвер­
гают присягу, так как она, по их мне­
нию, является нарушением религиоз­
ного принципа ненасилия и запрета на
клятвы. Литовские и украинские като­
лики-националисты заявляют, что они
не могут приносить присягу на вер­
ность армии оккупантов. Это противо­
речило бы их личной совести, их на­
циональному самосознанию и рели­
гиозным убеждениям. Призывники
еврейской и немецкой национально­
сти, подавшие заявление на выезд,
отказываюся от воинской службы на
том основании,' что знание военных
секретов отсрочит их выезд как мини­
мум на пять лет после окончания
срока служы. Ссылаясь на свое заяв­
ление о выезде, они не рассматрива­
ют себя больше как советских граж­
дан. Живущие в СССР со времен вто­
рой мировой войны свидетели Иего­
вы отвергают и присягу, и воинскую
службу. Они исходят из неотврати­
мости эсхатологической борьбы Бога
против Сатаны и рассматривают себя
как свидетелей Божьих, которые не
должны служить никакой государ­
ственной власти. Эта позиция не мо­
жет быть приравнена к пацифистским
принципам ненасилия, которых при­
держиваются меннониты или адвенти­
сты. Члены независимых миролюби­
вых группировок, как, например,
московской «Группы по установлению
доверия между Западом и Восто­
ком», отвергают воинскую службу из
пацвфистских убеждений. Для других
призывников основанием для отказа
от присяги и воинской службы явля­
лась война в Афганистане. Для неко­
торых она все еще является таким
основанием.
Декрет от 4 января 1919 г., несмот­
ря на существенные поправки после
разнообразных изменений законов,
в идеологическом отношении не утра­
тил своего значения вплоть до се­
годняшнего дня. Он представляет
собой предмет идеологических дис­
куссий как в легальной, так и в незави­
симой печати. Посредством интер­
претаций истории возникновения и
осуществления декрета советские ис­
торики пытаются опровергнуть тре­
бования религиозных пацифистов о
праве на отказ от воинской службы,
которые они обосновывают ссылками
на декрет от 4 января 1919 г.
Так, например, в журнале «Наука
и религия» за сентябрь 1979 г. за
подписью А. Сулакова была опубли­
кована полемическая статья, направ­
ленная против адвентиста, пытавшего­
ся свой отказ от службы в армии
обосновать ссылками на декрет от
4 января 1919 г. Декрет, говорилось
в статье, был существенным образом
изменен после 1919 года, особенно
в 1923-ем году. Адвентист не должен
претендовать на право замены воин­
ской службы гражданской согласно
декрету от 4 января 1919 г., не учи­
тывая дальнейших изменений в за­
коне. Начиная с 1923 года только
члены тех пацифистских сект, которые
уже при царизме противостояли ми­
литаризму, сохраняли право на заме­
ну воинской службы гражданской.
У адвентистов нет такой пацифистской
традиции, так как они участвовали
в боях первой мировой войны. Затем,
в 1924 г., л идеры адвентистов отказа­
лись от каких бы то ни было притяза­
ний на замену воинской службы
гражданской. В качестве еще одного
аргумента Сулаков ссылается на пуб­
ликации зарегистрированной секты
адвентистов, в которых содержатся
призывы к «защите отечества». Такого
рода аргументация ярко свидетель­
ствует о бесправии религиозного
пацифиста, который действует исходя
из личных убеждений и совести.
Согласно приведенной выше аргу­
ментации, декрет от 4 января 1919 г.
находится в неразрывной связи с по­
следующими изменениями закона
в 1923 году, которые ограничили пра­
во на замену воинской службы граж­
данской строго определенным кру­
гом лиц. И таким образом, отсутствие
законодательной основы для такого
права в настоящее время якобы не
противоречит существовавшему ра­
нее законодательству. А . Сулаков об­
ходит при этом действительные при­
чины, приведшие к отмене этого зако­
нодательного положения. Законода­
тельство 1923 г. ограничивало право
на замену воинской службы граждан­
ской теми сектами, которые вслед­
ствие сталинской политики прекра-
57

тили свое нормальное существование
уже к началу 30-х годов. Отказники-
меннониты или адвентисты, которые
хотят восстановить изначальные па­
цифистские традиции своих религиоз­
ных общин, не имеют больше приз­
нанной церковной организации, кото­
рая могла бы представлять перед
властями требование в духе законо­
дательства начала 20-х годов. Право
на существование всех признанных
государством церквей и сект зависит
прежде всего от того, что они пред­
писывают своим членам исполнение
всех гражданских
повинностей в
предусмотренной существующим за­
конодательством форме.
В. А . Шелков, председатель Все­
союзной церкви истинных и свобод­
ных
адвентистов
седьмого
дня,
с 1954 г. и до своей смерти в за­
ключении в 1980 г. защищал свой
взгляд на отделение Церкви от госу­
дарства и на значение декрета от
4 января 1919 г. в многочисленных
подпольных публикациях. Для него
Советское государство является «не­
чистым государством», ибо оно навя­
зывает гражданам атеистическое ми­
ровоззрение. Таким же «нечистым»
было практиковавшееся ранее при­
нуждение к католической и пра­
вославной государственной религии.
Этому принуждению он противопо­
ставляет идеал «чистого государства»,
в котором государство ограничивает
себя необходимой защитой порядка
и закона, воздерживаясь от любого
вмешательства' в религиозные дела.
Все религиозные и атеистические
группировки должны быть независи­
мыми по отношению к государству.
Несмотря на свое теологическое ми­
ровоззрение, противоречащее мар­
ксистскому учению, он усиленно под­
черкивает свое полное согласие с ле­
нинским пониманием отделения Цер­
кви от государства. Право на отказ от
воинской службы по религиозным
мотивам, как его признал Ленин
в декрете от 4 января 1919 г.,
он рассматривает как логическое
следствие этого принципа: государ­
ство не должно никого принуждать
к действиям, которые противоречат
совести и религиозным убеждениям
личности.
Анонимная
подпольная
публикация, написанная, по-видимо­
му, тем же В-А . Шелковым, содержит
критику вышеизложенной интерпре­
тации декрета
Сулаковым:
«Но
проблема поставлена недвусмыслен­
но: является ли отказ носить оружие
по религиозным убеждениям пре­
ступлением или нет? Может ли такое
поведение подвергаться уголовному
преследованию? Является ли такая
позиция враждебной отечеству или
преступной? В. И . Ленин отвечал:
Нет! Это не преступление! Это не
должно преследоваться в судебном
порядке! (. . .). И мы, граждане
с религиозными убеждениями, гово­
рим вместе с Лениным «Нет!».
Если сегодня, в мирное время, граж-
58
данин с пацифистскими, ненасиль­
ственными убеждениями подверга­
ется суду и тюремному заключению,
то это противоречит словам Ленина,
ибо здесь он преследуется только из-
за своих религиозных (и аполитичес­
ких) убеждений (. ..). Значение дек­
рета от 4 января 1919 г. заключается
в том, что!в нем государство стре­
милось действительно по-социалисти­
чески решить проблему свободы со­
вести и религиозных убеждений для
всех советских граждан. Декрет имел
также моральное и политическое зна­
чение, так как он усиливал доверие
верующих трудящихся, прежде всего
крестьян, к политике правительства
в отношении к церкви (. . .). Автор
(Сулаков — Б. К .) пишет, что декрет
действовал «лишь до 2 августа 1926 г.
Эту дату следует запомнить». Да, и в
самом деле следует. Но этому автору
надо напомнить о том, что не товарищ
Ленин (он уже умер к этому времени),
а другие товарищи отменили дек­
рет (. . .). Давайте проследим, что
говорил Ленин, когда он предлагал
принять этот декрет: «Я уверен, —
чи­
таем мы, —
что этот декрет не будет
действовать долго. (.
. .) Время про­
ходит, люди успокоятся, когда увидят,
что Красная Армия не применяет
больше насилия ... На промежуточ­
ный период мы должны принять этот
декрет, чтобы успокоить и удовлетво­
рить тех, кто уже перенес ужасающие
преследования и страдания от царско­
го правительства». Это сказал Ленин.
В его речи подчеркнуто, что ему
приходится употреблять все свое
искусство убеждения, чтобы переубе­
дить атеистически настроенных чле­
нов Совнаркома (. . .). Другими слова­
ми, присутствовавшие члены Совнар­
кома еще не усвоили гуманистиче­
скую точку зрения В. И. Ленина, не
смогли они этого сделать и позже;
а сегодня это относится к таким
людям, как Сулаков и другие, как это
видно из их сочинений (. . .). Ленин
сказал, что декрет не будет действо­
вать долго. По его мнению, это
должно было зависеть от самой
жизни, от конкретных фактов, от
результатов воспитательного процес­
са, для которого, по мнению Ленина,
потребуются год и даже десятиле­
тия. Он верил, что число отказников
от воинской службы будет сокра­
щаться со временем. А это означает,
что декрет должен был существовать
до тех пор, пока он нужен на практи­
ке, а именно, до тех пор, пока оста­
ются еще убежденные верующие,
отказывающиеся от воинской служ­
бы(...)».
Далее автор этой статьи отвергает
утверждение Сулакова о том, что ру­
ководстве адвентистской церкви уже
в 1924 г., то есть до отмены декрета,
отказалось от своих позиций по во­
просу об отказе от воинской службы.
Это случилось лишь в 1928 г. под
сильным нажимом власти.
В баптистских кругах тоже продол­
жаются дискуссии относительно права
на отказ от воинской службы. В статье,
посвященной дискуссии о новой кон­
ституции СССР, Г. П. Винс и Г. К. Крюч­
ков, члены незаре гистриров анного
Совета цер квей евангельских христи-
ан-баптистов, ссылались в 1965 г. на
вырабо танные при Ленине принципы
церковной политики. Св обода совес ­
ти в этических вопросах, например
при от казе от принесения присяги
и от воинской службы, до лж на быть
восстановлена. Для иллюстрации пер ­
воначальной большевистской концеп­
ции отделения церкви от государства
оба
ав тора цитируют
воззвание
В. Д. Бонч-Бруевича от 1904 г. ко всем
сектам, угнетаемым царизмом, в ко­
т ор о м он пров озглаш ает неограни­
ченную св ободу религии как одну из
целей грядущей р ев олюции.
В начале этой статьи я говорил об
отношении больш ев иков к пацифизму
и к демократическим правам паци­
фистски настроенных граждан под
углом зр ения истории возникновения
и проведения в жизнь декрета от
4 января 1919 г. в качестве централь­
ной пр обле мы. Во всех обрисованных
выше дискуссиях об актуальности
этого д е кр ет а в центре внимания
стоит тот ж е вопрос: такие авторы,
как А. Сулаков, В. А. Шелков,
Г. К. Крючков и Г. П. Винс спорят
о том, можно ли говорить о преем­
ственности м еж ду сегодняшней воен­
ной и церковной политикой и перв о ­
начальной большевистской концеп­
цией социалистической демокр атии и
пацифизма . Выше я указал на ра з но ­
образные моменты перерыва в пре­
емственности правительственной по­
литики до и после установления вла­
сти Сталина. Они относятся, в первую
о ч е редь, к мотивам терпимо сти или,
соответственно, р епрессивно сти в по­
литике по отнош ению к пацифизму:
для таких большевистских вождей,
как Ленин и В. Д. Бонч-Бруевич тер ­
пимость по отношению к пацифист­
ским сектам м огла укрепить социаль­
ный базис нового режима, в то время
как сталинское правительство, нао бо ­
рот, расс матрив ало эко но мич еские у
культурные достижения этих ре лиги­
озных общностей как угрозу. Следую ­
щее ра зл ичие заключе но в типе по­
литики по отнош ению к пацифистским
сектам: большевистс кое руководство
сразу же после Октябрьской револю­
ции пыталось поддерживать «добро­
со седские отношения» с пацифист­
скими сектами. Но со вр ем ени укр еп ­
ления власти Сталина в Советском
Союзе уже не было речи о такого ро ­
да позитивном отношении к паци­
фистским сектам; начиная с 1944 г.
было допущено некоторо е оживление
немногих крупных сект, но одновре­
менно
усилился государственный
контроль во всех церков ных и полити­
ческих вопросах, в том числе и по о т ­
ношению к отказникам от воинской
службы. Третье ра злич ие основыва­
ется на новой интерпретации Ста­

линым ленинской теории идеологии:
прим енение Лениным этой теории
к пацифизму, которое раньше разъяс­
нялось на примере критики Льва Тол­
стого, теперь служило тому, чтобы
подорвать политику терпимости. В
соответствии с этим, идео логиче ские
предс тавления пацифистов отражают
отсталость общественного развития
и должны отмереть в результате
преобразования общественных отно ­
шений, Репрессии в это м случае из­
лишни. Сталинское пр име нение те о ­
рии идеологии к пацифизму служило
противопо лож ным цел ям : узаконива­
нию политики ре пресс ий. Он утвер ­
ждал, что ре лигиозный пацифизм не
только о тр ажае т р еакционные тен­
денции, но и укрепляет их. В соответ­
ствии с этой идео ло гией, новая социа­
листическая организация общества
тр ебует пр есл едо вания всех паци­
фистских течений.
Несмотр я на существенные ра зл и­
чия такого рода между «ленинизмом»
и «сталинизмом», нельзя не видеть то­
го факта, что введенные при Ленине
государств енные органы и институты
ни в коей мере не могли оказать
про тиводействие сталинской полити­
ке. В связи с пацифистскими сектами
ленинские воз зр ения на социалисти­
ческую де м окра тию даж е давали
в руки Сталину идеол огиче ские аргу­
менты в его церковной политике. Ни­
же я вкратце ра зъяс ню это.
Согласно ленинской
концепции
1918 г.,
после социалистической
революции государственная власть
должна принадлеж ать организо ван­
ному авангарду рабоч его класса
большевистской партии. Те, кто готов
был поддерживать «добрососедские
отношения» с большевистским прави­
тельством и не ставить под вопро с
претензии большевиков на власть,
могли рассчитывать на благ ож е ла ­
тельность государства.
Необходи­
мость и форма этой терпимости дол­
жны были опр еде ляться с «деловой
точки зрения». Партийную и прави­
тельственную политику большевиков
Ленин идентифициров ал с со знанием
рабоч его ав ангарда и общими инте­
ресами рабочих и крестьян. Он априо ­
ри исключал возможность того, что
социальные и политические привиле­
гии государственного аппарата ока­
жутся пре пятствием на пути такого
рода гармонизации интер есов
и
вследствие этого пре небрегал кон­
ституционными и другими институ­
ционными гарантиями прав ре лиг ио з ­
ных меньшинств и пацифистских
групп перед возможным насилием
со стороны государства. Во внутри­
партийных дискуссиях, ко тор ые Ленин
рассматривал как достаточную гаран­
тию пров едения партийной линии
в соответствии со всеобщими инте­
ресами, правительственная политика
по отношению к пацифистским т е ч е­
ниям рассматривалась как всего лишь
побочная пр об ле ма : сторонники по­
литики терпимости по отношению
к пацифистским сектам из числа
большевиков исходили не из непо­
средственных интересов самих этих
сект, а из степени их полезности для
развития про изводительных сил и
кооперативных экспер име нтов. З на­
чение в этих дискуссиях имели только
пре имущества трудолюбивых и д об ­
росовестных крестьянских сект для
развития сельского хозяйства. И та­
ким образом судьбы советского па­
цифи зм а оказались в зависимости от
общих сельскохозяйственных приори­
тетов. Политика р епр есс ий оправды­
валась на том же ур овне аргум ента­
ции: у сил ивающееся выхолащивание
права на отказ от воинской повинно­
сти с конца 1920 г. и проводившаяся
со второй половины 20-х годов р е ­
прессивная цер ков на я политика об ос­
новывались пра вом большевиков на
власть и так на зыв аемыми «деловыми
соображениями», но при этом моно­
полия большевистской партии на
власть, сл ожившаяся у же при Ле ­
нине, исключала какую бы то ни было
открытую дискуссию по вопросам
церковной политики.
В заключение остается лишь конста­
тировать, что существуют как пр е е м ­
ственность, так и разрыв между ран­
ней политикой большевиков и стали­
нистской политикой по отношению
к пацифистским сектам. Принятие
декрета от 4 января 1919 г., призна­
вавшего да ж е полный отказ от воин­
ской повинности на основании р е л и ­
гиозных убеждений, с ледует ра с­
сматривать
как дем окр атич еску ю
меру на фоне противоречивой и даже
непоследова тел ьной политики бо ль­
шевиков по отнош ению к р ел игио з­
ному пациф изму . При Сталине этой
непоследовательнос ти был положен
горький конец.
Пер ев од Ларисы Лисюткиной
ЮРИЙ КАГАРЛИЦКИЙ
ОКСЮМОРОН
(заметки носителя языка)
Но вот собственность уничтожена, и начинается
спазматический пр оцесс д е л е ж а награбленного.
Как пустить его в более или менее пристойное
русло? На пом ощ ь приходит другая фигура
речи — оксюморон: все объявляется «общест­
венной собственностью»... Грамматическая и
ло гич еская бессмысленность выражения «об­
щественная собственность» не о тм ен яет е го по ря­
дочной поэтической силы.
(Г. Гусейнов, Д. Драгунский)1
. . . Когда асы начали опасаться, что
не связать им чудовищного волка,
Один повелел подзе мны м карликам
изготовить новые путы. Эти путы зва­
лись Грейпнир, и было в них соедине­
но шесть сутей: шум кошачьих шагов,
женская борода, корни гор, м ед­
вежьи жилы, рыбье дыханье и птичья
слюна. Любой знает, что нет корней у
гор, не бывает женской бороды и что
неслышно бегают кошки. Чудесные
путы, тем не м енее , были изготовл е­
ны, и волк не в состоянии был из
них вырваться.
Этот скандинавский миф невольно
приходит на ум, когда р азм ыш ляеш ь
над процессами, происх одящ ими в
современном языке. Сознание древ­
него герм анца до такой степени па­
совало пер ед невозм ож ностью, не о­
жиданно обретающ ей существование
в языке, что было склонно припи­
сывать новой сущности магические
свойства. Нам его понять трудно. Ка­
жется, нет такого сочетания слов, ко­
то ро е бы нам показалось логически
невозможным. Если, скажем, для
пушкинского совр ем енника «Зима!
крестьянин, торжествуя» представ­
ляется стилистической нелепицей 2,
то в нашем современном быту мож­
но услышать и не такое. Но пригля­
димся к обыденной речи. Она изо­
билует приемами оксюморона и ка­
тахрезы
—
явлениями, с ое диняю­
щими в тексте несоединимо е в жиз­
ни. Я хочу здесь поставить вопрос об
о кс юм о р он е как культурно-психоло­
гическом ф е но м ен е. Ведь «сочетание
контрастных по значению слов» с о з ­
дает «новое понятие или представ ле ­
ние». Это понятие тревожит в ообра­
жение, порой пр обуждае т внезапную
надежду, порой заставляет заткнуться
оппонентов.
59

Наша речь содержит в себе слово­
сочетания, давно утратившие облик
оксюм оро на, хотя образованные не­
когда по этому принципу. Мы гово­
рим: «живой труп», «кра снореч иво е
молчание», «общественная собствен­
ность» — и уже не всегда ощущаем
поэзию противоречия. Но в см ысл о ­
вом отношении эти выражения по-
пр еж нему связывают про тивореч и­
вые понятия — рождают новые пред­
ставления и понятия, ра зр еш а ют
средствами языка пр обл ем ы, во зни­
кающие в жизни. «Живой труп» —
совмещение несовместимого, созда­
ющее образ человека, внешне живо ­
го, но внутренне уж е м ер твого . Мне
не хочется сейчас говорить об о кс ю­
мороне как литературном приеме.
Есть иная сфера приложения этой
стилистической фигуры — язык по­
литиков и общественных де ятел ей. Об
этом и хочется пор азм ыслить. Толч­
ком для этих ра здумий послужили
за метки Гасана Гусейнрва и Дениса
Драгунского 4. Расс мотрев ок сю м о­
рон «общественная собственность»,
они показывают, как с оединенные
в тексте противоположности им еют
волшебную власть над ма ссовым с о з ­
нанием. Но, если мы хотим понять
пр ир оду этой власти, надо изучить
психологический импульс, р о ж д а ю ­
щий фигуру о ксюм орона .
Что такое всем нам привычный
язык? Прежде всего — это сфера не­
реализованных возможностей. По
крайней мере, любое неосуществив-
шееся явление вр яд ли мо ж ет су­
ществовать вне языка. Он — и только
он — придает форму смутно осозна­
ваемой нами альтернативе. В нем в оз­
мо ж но все. М ож но сказать: «Ал ек­
сандр Великий не см ог осуществить
цели индийского похода». Можно: «О
если бы индийцы признали Ал екс анд­
ра Великого богом!» — а можно: «О
если бы я жил в эпоху Александра!»
Эти фразы абсолютно равноправ ны с
точки зрения законов языка.
Неизъяснимая прел ес ть таится в
св ое образной автономии слова: оно
подчиняется только законам гр а м м а­
тики. Это роднит язык с утопией, ко ­
тор ая подчиняется только законам ра­
зума. И это родс тво не случайно.
В самой природе языка заложен уто­
пический «вызов настоящему», с о д е р ­
жащий в с ебе «не ус оверш енст вова­
ние сущего, а его альтернативу» 5.
Разве обыденная речь не вызов реаль­
ности? Разве не полна она со ж а л е­
ний о прошлом и пожеланий на бу­
дущее? Если б, да кабы, да во рту
б росли грибы — вот е е всегдаш нее ,
повседневное содержание. Предо­
ставьте ей свободу, и она сама родит
утопию.
«Ты в каком вр ем е ни хочешь
жить? — спрашивал Осип Мандель­
штам в начале тридцатых годов. —
Я
хочу жить в пов ел ител ьном причастии
будущего, в залоге страдательном —
в «д олж е нствующ ем быть» 6. Трудно
с большей простотой и твердостью
60
выразить пафос творчества, постоян­
но обращенного в будущее. Но
нашлись люди, ко торые захотели по­
селить в пресловутом глагольном вр е ­
мени других. В их практике так и по ­
велось: текст становился на место
действительности. Они создавали не­
кий новый язык, ор уэлл овский «ново­
яз», где задач а слова «не столько в
том, чтобы выражать значения, с коль­
ко в том, чтобы их уничтожать». С ло­
ва, тер яя значения, оказывались свя­
занными не смыслом, а граммати­
кой. Вызов ре альному миру, за ду­
манный в утопии, состоялся и о брел
фо р му : язык против действитель­
ности.
И теперь нам становится ясной
роль оксюморона. В окружающем
м ир е полным-полно противоречий.
Рано или поздно они разрешаются,
у действительности есть на это свои
пути. Оксюморон же есть преодоле­
ние реального противоречия средст­
вами языка. Это явная претензия на
господство над действительностью,
на способность языка решать проб ­
ле мы, свойственные дейс твительно ­
сти. Приняв оксюморо н, со знание
хоть на мгновение отказывается от за­
конов окру ж ающ его м ира в пользу
законов грамматических. Попробую
на пр им ер е политической демагогии
начала тридцатых годов пояснить м ою
мысль.
Государственная идеология тяготе­
ла к о бразованию устойчивых с очета­
ний слов, таких, как «коллективное
хозяйство», «партийная учеба», « про ­
л етарская культура». Многие из таких
сочетаний превращались в с о кр ащ ен­
ные слова — эпоха обретала свой «те­
легр афный» стиль. Если бы с таким
языком оз наком ил ся Снорри Стурлу­
сон, он бы, вероятно, сравнил его с
системой древнеисландских кеннин-
гов (так назывались словосочетания,
о бозна ча ющие какое-либо слово не
прямо, а через ссылку на общеиз­
вестный факт или миф) 1. Только в
наш ем случае слова с трем ител ьно
теряли свой смысл, и самый миф, бла ­
годаря которому они были рождены,
предавался забвению. «Слова «Ком ­
мунистический Интернационал»,—
писал Джордж Оруэлл, — приводят
на ум сложную картину: в сем ирное
человеческое братство, красные фла­
ги, баррикады, Карл Маркс, Париж­
ская коммуна. Слово же «Коминтерн»
напоминает всего лишь о крепко
спаянной организации и жесткой си­
стеме доктрин» 8. Сложносокращен­
ные слова становились штампами, в
рамках которых действовало м а с ­
со вое политическое мышление.
В такой ситуации неожиданно воз­
никающий оксю м ор о н производит
минутный шок. Сознание, привыкшее
автоматически реагиро ва ть на ш там­
пы, здесь дае т осечку. Привыкнув,
что где-то есть правый уклон и левый
уклон, оно не сразу может осмыслить,
что бывает «право-левацкий ук­
лон». Но постепенно это слово соче та ­
ние тоже становится идеологич еским
клише—а чем бы это ему еще
быть? — с одним условием : в со зна­
нии, пусть на мгновение, ра зорв ана
смысловая связь и утверждено меха­
ническое слияние слов с произволь­
ным значением. Случается то, что
можно назвать торжеством грам­
матики.
Здесь я допустил определенное
упрощ ение . Оконча тельное пр евра ­
щение слов в клише невозможно ,
как невозможно полное превра­
щение человека в пре словутого «хо-
мо советикус». Окс юм ор он возника­
ет в речи как мгновенный хаос —
сво еобразный «атом хаоса». Сознание
страшится хаоса, но никогда не уто­
ляет страх полностью в ус траняю­
щем беспорядок торжестве грамма­
тики. Ему предс тоит вечно мучить­
ся, произнося сочетания, подобные
«врачу-убийце» или «право-ле вацко­
му уклону», и грамматический рай бу­
дет служить е му лишь внутренним
о правданием , о по рой в этих муках.
Единственное опр авдание — это: так
м ож но сказать. Язык не сл омается,
произнося неверо ятное; как заметил
сатирик, ложь отличается от прав­
ды только тем, что не является ею.
Возможность ослабить страх, выра­
зить немыслимое в словах разрешает
с пор в пользу грамматики, хотя и
не устраняет страх полностью. Этот
оставшийся страх не зависит от р еп ­
рессивного аппарата и тотальной
слежки; он цел иком вызван трагично­
стью ч елов еческого существования в
идео логизир ова нно м обществе.
Вер нем ся в царство политической
демагогии 30-х — 50-х годов XX сто­
летия. Мне хочется проследить, как
рушится привычный автоматизм мыш ­
ления, как рас падается обыден ­
ный м ир и на его м есто приходит
г рам матич еское бе зу мие .
Сознание веками вырабатывает
свои стереотипы. От каждого явления
у нас остается некий обобщенный
о браз , с ка жем : «врач», «шарлатан»,
«мошенник», «враг», «убийца». Мы
легко используем их в речи, не з а ду­
мываясь над их см ыслом . Именно
поэтому «врач-убийца» о ш ел о мл яет
своей непостижимостью. Заново пе­
режив значения слов «врач» и
«убийца», мы отказываемся их ста­
вить рядом. Из этого тупика есть два
выхода: либо со знание со словами
«Не мо ж ет быть!» возвращается к
обыденности, либо признает, что су­
ществует то, чему есть мес то в язы­
ке, — а привычные значения слов не
имеют веса! И если мы не в силах
принять такой взгляд на вещи, то
нам суждено постоянно чувствовать
свою вину за неспособность отре­
шиться от смысла и вверить себя
грамм атике.
Это можно рассмотреть и с другой
стороны. Существует повс едневное
мышление. По самой своей сути оно
консервативно, как Фамусов, и склон­
но к а вторитарному подавлению вся­

кого инакомыслия. Отрицая р еа л ь­
ность «врача-убийцы», мы исходим не
из фактов и не из рассуждений. О к ­
сю мо р он здес ь конфликту ет со сте­
реотипами обыденности. Если стоять
на позициях логики, то надо не до в е ­
рять и не сомневаться, а завести уго­
ловное дело. Но массовое полити­
ческо е сознание никогда не мыслит в
логических категориях. Там, где на
взгляд рацио нально го исследования
открыв ается простор для бес пр ис т­
растного анализа, это со знание видит
хаос (как мы дого ворилис ь писать,
атом хаоса), из ко тор ого имее тся два
выхода. Первый веде т назад, во власть
стерео типа и авторитета, мно гократно
ос меянну ю и обличенную. Второй —
вперед, в кошмарный мир будуще­
го, где царствует грамматика.
Нетрудно видеть, что м оя позиция
им еет много общего с позицией
Оруэлла: «Есть неско лько коренных
различий м е жду тоталитаризм ом и
всеми орт од оксальн ым и систем ами
прошлого, е вропейским и, равно как и
восточными. Главное из них то, что
эти системы не менялись, а если
менялись, то медленно. В средневе­
ковой Европе Церковь указывала, во
что веровать, но хотя бы позв оляла
держаться одних и тех же верова­
ний от рождения до смерти». Идалее:
«Тоталитаризм озна чает пр ям о проти­
в опо лож ное . Особе ннос ть тоталитар­
ного государства та, что, ко нтр оли­
руя мысль, оно не фиксируе т е е на
чем -то о дном » 9. Иначе говоря, слова
вступают в различ ные отношения вне
зависимости от их смысла. Здесь мо ж ­
но обозначить путь п ер е хода от на­
шей частной проблемы к общей теме
тоталитаризма власти. Думается, что
этот пе р ех од существенно сложнее,
чем предста влено в моих кратких
заметках. Но и думается также, что
постановка вопроса дол ж на быть
именно такова.
Современное сознание и бежит
утопии, и жаждет ее. Но если бы меня
попросили одной фразой охарактери­
зовать идейный стер ж ень сегодняш ­
ней утопии, я бы, пожалуй, отве ­
тил: «Стр ем ление ра зр еш ить проти­
воречия сего мира средствами, лежа­
щими за его пределами». Как пра­
вило, это выливается в то, что
Н. А. Бердяев назвал «ложными фор­
м ам и социальной мистики» 10. Чело­
век начинает путать частное и целое,
субъект и объект; напр имер, с ебя и
национально государственную цел ь­
ность, как это часто происходит с пат­
риотами; себя и демократическое
«правов ое государство», как это по­
рой свойственно л ибер ала м . Отс юда
парадоксы нашей общественной ж и з­
ни, когда не хотят признать р е ал ь ­
но существующей групповой борьбы,
когда видят с ебя в слиянии с не­
ким мистическим целым, ко тор ому
противостоит мистическое з ло в виде
конкре тного политического против­
ника.
Казалось бы, что м о ж ет лежать за
пределами мира сего, кроме Бога?
Но горе мне! Не к Богу приходят
наши сегодняш ние «социальные м ис­
тики». Они пытаются р азр ешить пр о ­
тиворечие средствами языка. Оксю­
м ор о н выходит теперь в нашей речи
на первый план. Как примирить в
массовом
сознании
стабильный
«план» и обильный «рынок»? И ро ж ­
дается «планово-рыночная эконом и­
ка». Ее еще нет, но она уже как бы
есть. Ее нет в жизни, но есть в языке.
Хозяйство агонизирует, а с е рдце спо­
койно. И снова,, как встарь, гр ам ­
матика про тивопоставлена смыслу.
Я не обсуждаю вопрос об истин­
ности или ложности каких-либо кон­
цепций. Не хочу сказать, что любой
о ксюм о ро н обозна чае т фальш ивое
понятие. Я пр едлага ю расс мо тре ть
слово не как о бр аз реальности, а
«как своего рода машину, обрабаты­
вающую сознание» 11 носителя языка.
Как я уж е указывал, сам о по себе
сочетание «врач-убийца» не несет
никакой идеоло гич ес кой нагрузки.
Для рационального мышления этот
о браз нейтрален. Но не бывает чисто
рационального мышления. А на более
глубокие пласты сознания, где по м е­
щаются традиционные представления
об окружающем мире, слово воз­
действует весьма активно (как — по ­
казано выше), и это в оздействие
принципиально не зависит от подлин­
ности или фальшивости обозначае­
мого сл овом понятия. Стоит ли ж а­
леть об этой «идеологической нераз­
борчивости» языка?
«Ужасно подумать, — пишет Фа-
зиль Искандер, — что м ех анизм крис­
таллизации идеи может быть один и
тот же у палача и поэта, подобно то­
му, как желудок людоеда и нормаль­
ного ч еловека принимает еду с одина­
ковой добросовестностью. Но если
вдуматься, что кажется равнодушием
природы человека, есть следствие ее
высочайшей мудрости.
Человеку дано стать палачом, так
же как и дано не становиться им.
В конечном итоге выбор за нами.
И если бы желудок людоеда просто
не принимал человечины, это был бы
упрощенный и опасный путь о че ло ве­
чивания людоеда» 12.
Если говорить об о ксюм оро не , его
одинаково успешно используют пала­
чи и поэты. Поэт тоже стремится
вывести мысль из автоматического
режима. Он хочет заставить нас вос­
принимать слова как полновесные
о бразы реальности:
Их протирают, как стекло, —
И в этом наше ремесло13.
Его речевая задача прямо противо­
пол ожна р ече вой задаче политика.
Всем известно, что прэт и тиран не
уживаются друг с другом. Но я бы
поставил вопрос с ледующим обра­
з ом : есть ли что-то, что роднит лите­
ратуру и тоталитарную идеологию?
Случайно ли политик подхватывает
порой выпавшую из рук поэта лиру?
И, несмотря на обилие разнообраз­
ных цитат в тексте моих заметок,
хочется закончить их опять-таки ци­
татой:
Эта видимость смысла в стихах
с овр еменных советских поэтов —
свойство синтаксиса
свойство великого русского
языка
управлять государством;
иты
не валяй дурака:
пока
цел,
помни об этом! 14
' Гасан Гусейнов, Д енис Драгунский. «Русский язык о советской
экономике».
—
ВекXXимир,No2,1990г., стр.17—18.
«Столкновение церковнославянского «торжествовать» и «крестья­
нин» побудило критиков сделать автору замечание: «В первый раз,
я думаю, дровни в завидном соседстве с «торжеством». «Крестьянин,
торжествуя» выражение неверное» («Атеней», 1828, ч. 1, No 4). _■
Ю. М . Лотман. «Роман А. С . Пушкина «Евгений Онегин». Коммен­
тарий».—
Л., «Просвещение», 1983, стр. 258.
«Оксюморон ...
—
стилистическая фигура, сочетание контрастных
по значению слов, создающ их новое понятие или представление,
например, «сухое вино», «честный вор», «свободные рабы» и т. п.»
О: «Катахреза...
—
сочетание противоречивых, но не контрастных по
Природе слов, понятий, выражений, вопреки их буквальному зна­
чению .. .» — А . Квятковский. «Поэтический словарь». —
М.,
«С овет­
ская энциклопедия», 1966, стр. 181 и 131.
* Гасан Гусейнов, Денис Драгунский. Цит. соч ., стр. 17— 18.
« ■ • ■ особый . . . импульс социальной утопии — рациональный вы-
1Цов настоящему, не усовершенствование сущего, а его альтерна­
тива». Так характеризует утопию В. А . Чаликова в предисловии к
реферативному сборнику «Социокультурные утопии XX века». Выпуск
6— М ., ИНИОН, 1988 г„ стр.13.
6 Осип Мандельштам. «Путешествие в Армению» — В кн.; Осип Ман­
дельштам. Стихотворения. Проза. Записные книжки.
—
Ереван, «Хорур-
даин грох», 1989 г., стр. 59.
7 Подробнее о кеннингах см. например: Младшая Эдда (изд. подг.
О. А . Смирницкая и М. И. Стеблин-Каменский). —
Л.,
«Наука»
1970 г., стр. 56— 98.
Джордж Оруэлл. «1984».
—
В кн.: Джордж Оруэлл. «1984» и эссе
разных лет.
—
М., «Прогресс», 1989, стр. 205.
Д*°Рдж Оруэлл.
«Литература и тоталитаризм». —
Там же
стр. 245.
О «ложных формах социальной мистики» Н. А . Бердяев писал в
последней главе своей книги «Царство Духа и царство кесаря».
—
В кн.: Николай Бердяев. Судьба России, —
М.,
«Советский писа­
тель», 1990, стр. 327 — 334.
Ю. Шрейдер в своей статье «Сознание и его имитации» при­
водит формулировку А. К. Жолковского, содержащую такой подход
к литературному произведению.
—
Новый мир, 1989, No 11, стр. 249 .
Фазиль Искандер. «Сандро из Чегема».
—
Знамя, 1988 No 9
стр. 63 .
)ч Строки из стихотворения Давида Самойлова.
Стихотворение Яна Сатуновского.
—
Новый мир 1990 No 2
стр. 111.
61

Односельчане и сверстники Павлика Морозова, собравшиеся на месте
убийства через 35 лет (1967). Слева направо: двоюродный брат, осве­
домитель Иван Потупчик, Елена Ростовщикова (Павлика не учила, но
пишет о нем воспоминания); Мать героя Татьяна Морозова; Елена
Позднина, учительница (с девочкой); Михаил Селиверстов, односельча­
нин, рабочий; одноклассница Павлика Матрена Королькова, другая
одноклассница Анна Ермакова. Двое справа — неизвестные . Все при­
няты в почетные пионеры. Большинства сейчас нет в живых.
ЮРИЙ ДРУЖНИКОВ
ВОЗНЕСЕНИЕ ПАВЛИКА
МОРОЗОВА
ПАЛОМНИЧЕСТВО В ГЕРАСИМОВКУ
После двух судебных процессов,
расстр ела и пос ледующ их аресто в из
большой сем ьи Моро зо вых осталась
в деревне мать Павлика с младшим
сыном Романом. Двое ее детей были
убиты, четвертого, Алексея, она сама
сдал а в детский дом . В газетах Татья­
на Морозова значилась Матерью
Героя — привилегированная долж­
ность в советской стране. Как бы ни
оценивали мы поступки Павлика, для
ма те ри он остался сыном. А она пот е­
ряла тогда двоих. И мертвых она л ю ­
била их до конца своих дней. Это свя­
то.
О том, что происходило тогда в Ге-
расимовке, мать Павлика помнила хо­
рошо и охотно нам рассказывала.
Всенародная любовь к герою, о кото­
рой писали газеты, в ра ска зе этом
выглядела не столь ре кл а мно : «Вра­
гов у Павлика было много. Могилу
его затаптывали, з в е зду ломали, пол-;
дер евни ходило туда испражняться».
Смерть е е сыновей была только на­
чалом. На Голгофу матери еще пред­
стояло взойти. Чер ез м е сяц после по­
хорон, по случаю 15-летия Октябрь­
ской ре во люции, власти ор ганизовали
в д ер ев н е большев истские поминки
по убиенным детям . Манифестация
(Окончание. Начало в No 4)
62
протекала жизнерадо стно, в соо твет ­
ствии с о собой рол ью убитых детей.
Миф, созданный наверху, пришел в
деревню и начал вытеснять реаль­
ность. «Оживилась изба-читальня от
ве селого гомона и песен ребят», —
бо дро писал журналист Со лом еин в
«Пионерской правде», назвав статью
«На свежей могиле». Вместе с двумя
же нщинам в сельсовет вошла Татья­
на Морозо ва, худая, постаревшая от
пер еживаний мать Павлика». На столе
венок. Ребята поют, веселятся, с го­
готом идут гулять на кладбище.
Там, возл е могилы, за р анее ско ло че ­
на трибуна. С нее приез ж ие пр едста ­
вители про износят речи о подвиге
пионера Моро зо ва и кулаках-убий-
цах. «Небольшой курьез, — читаем
далее , — результат культурной отста­
лости и неграмотности ма тери Пав­
лика — Татьяны Морозо вой. Тела Пав­
лика и Ф еди Морозовых, конечно,
хоронили бе з попа. На могиле —
красная звезда и траурное знамя
с надписью: «Братская могила братьев
Морозовых». А напротив . . . стоит
крест . . . Татьяна Морозова понимает,
что кулак — «злой человек», но вера в
бога, подкре пленна я с оветами набож ­
ных соседок, крепко засел а в созна­
нии обезумевшей от горя матери».
Газета требовала: «Не плакать, а еще
больше сплотиться вокруг партии».
Морозову переселили в большой
дом, хозяев которого перед этим
ар естовали. Она получила часть ку­
лацкого имущества, но в Герасимов-
ке е е ненавидели, о скорбляли. Крес ­
тьяне возлагали на Татьяну вину за
воспитание ребенка , который причи­
нял столько горя д ер е вн е. Привиле­
гии, ей созданные, еще больше озло­
били людей. Из деревни ей приш­
лось переехать в районный центр.
«Меня НКВД взял на казарм енное
обеспечение, — вспоминала Морозо­
ва. — Дали комнату, кровать, две по­
душки, продукты. Я как Мать Героя не
работала».
Неприязнь к матери Павлика Моро­
зова сохранилась в Герасимовке и
ч ер е з полвека, мы е е почувствова­
ли, но выражается она сдерж анней.
Учительница Кабина вспоминает:
«Татьяне дали квартиру на улице Ста­
лина, осв ободив шу юся после высылки
врагов народа. Мебель, тюлевые за­
навески, белье, одежда — все это
было чужое, а стало ее. Ей такое и во
сне не снилось. Люди в езд е голодали,
а ей выдавали в ОГПУ хорош ие про­
дукты, сладости. Сына ее, Алексея,
отправляли каждое лето в пио нер­
ский лагерь «Артек». Об этом писали
и газеты: правительство позаботилось
о м ате ри Героя, ей назначили пож из­
ненную
пер сона льну ю
пе н­
сию, и врачи предлож ил и переехать
жить на ку рорт в Крым. Говорили,

что Сталин лично распорядился поза­
ботиться о ней. Но она умела и сама
требовать. Входила и заявляла: «Я,
мать героя-пионера ...» И отказать
боялись.
В Крыму еще существовала татар­
ская автономия, но уже выселяли
греков и немцев. Воронцовский дво­
рец в Алупке стал правительствен­
ной дачей. В округе шла чистка
кварталов, и освободившиеся дома
заселяли
доверенными
людьми.
Здесь, на южном берегу, Морозова
прожила до конца дней.
Третий ее сын, Роман, был в конце
войны ранен, умер дома у нее на гла­
зах, и она осталась одна. Судьба не
была к ней милосерднее, чем к дру­
гим, скорее, наоборот: ведь единст­
венный оставшийся в живых Алек­
сей, который с нею вместе показы­
вал на суде на дедушку и бабушку,
требуя их расстрелять, этот ее сын
тогда сидел в тюрьме. Вот что писал о
родном брате Павлика заведующий
отделом культуры райисполкома Фо­
мин писателю Соломеину в уже цити­
рованном нами письме: «Алексей Мо­
розов сидел с 1941 по 1951 год.
Осенью 1951 года освободился. Рабо­
тает в городе Нижний Тагил на заводе.
Сидел за измену Родине (не выполнил
задания командования)».
«Алексей
был приговорен военным трибуналом
к расстрелу, —
вспоминает крестьян­
ка Веркина, —
но мать за него хлопо­
тала, и, как брату героя, расстрел
ему заменили на десять лет».
Причины ареста Алексея Морозова
не ясны. Он окончил летное училище.
В его воинской части были свои
Павлики Морозовы, могли донести на
невиновного. Крестьянка из Гераси-
мовки, тетка Алексея, Веркина, к ко­
торой он приезжал с женой и сыном
после освобождения, рассказала, что
ее племянник напился перед боевым
вылетом. Ей он сказал, что его тогда
подпоили и что с тех пор он не
пьет. Родственник же его Байдаков,
отсидевший по статье 58-й, рассказы­
вал нам, что повстречался с Алексеем
в тюрьме. В летной части Алексея не
любили за то, что он требовал особо­
го положения, как брат героя-пионе­
ра. Товарищи по части напоили его,
а когда он заснул, положили ему за
голенище сапога как криминальный
материал фотопленки с изображени­
ем линии фронта. После этого вызва­
ли представителя СМЕРШа — воен­
ной секретной полиции.
Тот факт,: что брат пионера-героя
отсидел десять лет за шпионаж, тща­
тельно скрывается советской печатью.
В наши дни Алексей — молчаливый
трудолюбивый человек. Вспоминать о
старом не хочет. Два года отрабо­
тал грузчиком на вредном химиче­
ском производстве, чтобы получить
пенсию побольше. Сын Алексея наз­
ван в честь убитого дяди-героя Пав­
ликом — пятое поколение известных
нам Морозовых. Он отслужил в
армии, где потерял зубы, находясь
во вредной зоне, и стал работать
слесарем на завде. Павлик Морозов-
младший женился, о чем сообщалось
в печати, и вскоре развелся, о чем
печать умолчала. «Так теперь моло­
дые живут», —
сказала нам Татьяна
Морозова, осуждая мораль нового
поколения. А Павлик — жизнерадост­
ный молодой человек, живет в свое
удовольствие, любит выпить с прия­
телями, учиться не хочет, из кино­
фильмов предпочитает иностранные
и, в отличие от своего знаменитого
дяди, не собирается доносить на ро­
дителей и соседей.
Седая старушка в цветастом халате
и пестром платке встретила нас в
комнате, похожей на запасник про­
винциального музея. На стенах, на
шкафу, на столе и на комоде — порт­
реты и бюсты разных размеров ее
знаменитого сына-героя. Тут же бюс­
ты Ленина и писателя Антона Чехова,
который умер неподалеку в Ялте. А
между портретами Павлика — иконы.
Живут оставшиеся Морозовы вуют­
ном доме на горе, омываемой Чер­
ным морем. Вокруг, за высокими за­
борами, стоят санатории и роскошные
виллы для советской партийной эли­
ты. Наследники Морозовых вернулись
к тому, с чем сверстники Павлика
боролись полвека назад — к скром­
ному предпринимательству. Летом
они сдают отдыхающим свой домик и
сарайчики вокруг. Это приносит не­
плохой доход. 22 августа 1956 года, в
пору послесталинских разоблачений,
в «Курортной газете» Крыма появи­
лась статья. «Бабушка Морозиха»,
говорилось в ней, скупает по дешевке
фрукты и продает на рынке втри­
дорога, спекулирует. Газета призыва­
ла «сделать выводы». Но власти дело
это замяли.
63

Мать Павлика Татьяна Морозова в своей комнате. Крым, Алупка, 1981.
«Никто ко мне не едет, —
жалова­
лась Татьяна Морозова в наш послед­
ний приезд, —
никому я теперь не
нужна. Письма приходили раньше по
пять, а то и восемь в день. А сейчас
мало писем. Пишут дети глупости:
«Дорогая Таня, в каком ты классе?
Давай с тобой переписываться». А
мне-то скоро девяносто!»
До последних дней (она умерла в
1983 году) мать пионера 001 сидела в
президиумах идеологических меро­
приятий — живой образец предан­
ности делу коммунизма. На нее под
аплодисменты надевали пионерский
галстук. Единственная трудность на­
ступала, когда надо было выйти на
трибуну. «Будьте такими, как мой Пав­
лик!» — произносила
неграмотная
женщина и умолкала, не умея про­
честь текст, который ей заготовили
и сунули в руку комсомольские ли­
деры. Периодически мать героя,
соучеников и родственников Павлика
власти приглашали на различные тор­
жества в Герасимовку, куда для мас­
совости собирали население всей
округи.
Колхоз носит имя Павлика Морозо­
ва по сей день. На его примере можно
видеть достижения коллективизации.
После убийства Морозова в колхоз
записались пятеро. Через два года
колхоз организовался еще раз, и в не­
го вошли семнадцать крестьян. К
1937 году в колхоз вступил еще
64
один человек. А в 1941 году стало
50 членов колхоза. Между тем на
длинной Герасимовской улице было
104 двора. Выходит, что ^ тому вре­
мени, когда советская власть торже­
ственно праздновала четверть века
своего существования, половина Гера-
симовки
оставалась
единоличной.
«Кулаков у нас вообще не было, —
говорила нам крестьянка Вера Вер­
кина.
—
Но стало много активистов,
которые хотели не работать, а жить за
счет других. Они, бывало, выселят
кого-нибудь из деревни по доносу, а
потом сами разоряют его дом. Гуля­
ют, все выпьют, съедят и расходятся
по своим избам, опять становятся
активистами. Выслали бы из деревни и
больше, да у нас самый бедный
имел корову, а самый богатый —
две коровы. На всю Герасимовку бы­
ло девять самоваров, а дети и скоти­
на зимой находились в избе вместе и
ели из одного корыта».
Разорение 30-х годов усугубилось
почти полным отсутствием мужчин в
войну и после нее. Заведующий рай­
онным отделом культуры Фомин в
письме сообщал Соломеину: «Колхоз
экономически слаб, трудоспособных
колхозников мало. Урожаи получает
низкие. Продуктивность обществен­
ного животноводства также
низ­
кая, посевы
колхоза
в течение
нескольких послевоенных лет подвер­
гались вымоканию. Это обстоятель-
сто и подорвало экономику колхо­
за». Нет, не это обстоятельство по­
дорвало экономику, и не только кол­
хоза, но всей России,
Разоблачая кулаков, якобы разо­
ряющих деревню, журналист Смир­
нов писал в «Пионерской правде»,
какой была Сибирь до революции:
«А рынок был большой, богатый. От­
сюда шла за границу первосортная
пшеница, лучшие сорта масла, сыров,
меха, кожи». В год смерти Сталина
уровень сельского хозяйства в стране
был ниже дореволюционного. С тех
пор, как завершилась борьба с кула­
чеством, мяса и масла в Сибири и на
Урале не хватает. Все это теперь по
талонам. Молоко дают только детям,
очередь нужно занимать с пяти утра.
Пшеница, как известно, идет в СССР
из-за границы.
Эксплуатация колхозников в Гера-
симовке такая, которая и не снилась
помещикам в царской России. За бар­
щину в колхозе крестьянин получает
право на участок, где может вырас­
тить что-то на пропитание себе. Тут
он работает второй рабочий день. По
официальной статистике еще пять ча­
сов к девяти остальным. А живет
впроголодь. В поезде мы разговори­
лись с детским врачом из местной
поликлиники. Хроническое недое­
дание, рассказала она, приводит к то­
му, что подростки здесь ростом ни­
же городских сверстников, а смерт-
■ ■■■■■■■ничинл

ность их от психических расстройств
в три раза чаще, чем подростков в го­
роде. Много рождается больных и
умственно неполноценных.
Когда Герасимовка стала местом
организованного политического па­
ломничества, Сталин лично, как мы
уже знаем, отпускал сюда деньги.
Теперь приближенные к герою люди
и колхоз имени Павлика Морозова,
так сказать, стригут купоны со славы
героя. Его бывшая учительница с гор­
достью рассказала нам, что ей раз в
месяц дают лишний талон на двести
граммов масла. В деревню проложи­
ли асфальтированную дорогу и прове­
ли электричество. На многих домах
солому сменил шифер, встали теле­
визионные антенны. Напротив новой
могилы доносчика 001 построили кир­
пичную семилетнюю школу. Камен­
ный Павлик видит на ней выцвет­
ший лозунг, зовущий строить ком­
мунизм, светлое будущее человече­
ства. Заборы всем в деревне велено
побелить. И стоят они, все одинако­
вые, в подтеках от дождя. Вдоль забо­
ров в автобусах провозят туристов в
музей Павлика Морозова. До сих пор
партийные чиновники, присланные
сверху, командуют в Герасимовке, за­
ставляя колхозников работать, прав­
да, теперь уполномоченные ездят не
верхом, а в служебных легковых ма­
шинах. Но хотя все церкви сожжены
и разрушены до фундаментов, в до­
мах по-прежнему иконы, а не портре­
ты вождей или Павлика Морозова.
Стоит Герасимовка между лагерей
принудительного труда, раскинутых
по всему обширному пространству
Урала и Сибири. Едешь поездом из
Свердловска в Тавду — и часами тя­
нутся колючие заграждения в не­
сколько рядов, вышки. Днем и ночью
сышится лай собак. В поселках ав­
тобусы с железными решетками на
окнах, без сидений, забитые измож­
денными зеками, обритыми наголо. А
у задних дверей откормленные овчар­
ки, которых держат молоденькие сол­
даты внутренних войск. Куда ни
глянь — военные, милиция, специфи­
ческие личности в штатском, с подоз­
рением
оглядывающие
каждого.
Страшная, бесчеловечная земля, за­
селенная, однако, людьми.
По-разному сложились судьбы сов­
ременников Павлика Морозова. Его
одноклассник Яков Юдов, который,
как писали газеты, впереди всех с гор­
до поднятой головой нес пионерское
красное знамя, исчез, скрывался от
семьи, от уплаты алиментов, стал
пьяницей и был убт в драке. Одно­
классница Павла Матрена Королькова
работала в спецдетприемнике — до­
ме для детей, оставшихся после арес­
тов родителей. Мы нашли ее в Харь­
кове. Она служила в охране, в мили ­
ции, на письма пионеров отвечать не
хотела, говорила, что ей это надоело.
В больнице удалось нам разыскать
учительницу Зою Кабину. Писатель
Губарев не встречался с ней, но уве­
ренно писал в журнале «Молодой
коммунист»:
«Без
преувеличения
можно сказать, что это она воспитала
Павлика героем». Теперь мы знаем
об этом иное. Разойдясь с осведоми­
телем Иваном Потупчиком, Кабина
вышла замуж за спецпереселенца,
сына кулака, и за брак с классовым
врагом была исключена из комсомо­
ла. Говорят, Кабина швырнула в лицо
уполномоченному
комсомольский
билет. Учительнице пришлось рабо­
тать в магазине продавцом. Сейчас
она на пенсии, благополучно живет
в Ленинграде, воспитывает внуков. О
прошлом она говорит осторожно, без
восторга и без осуждения. Дожили
на почетных пенсиях до середины 80-х
годов помощник уполномоченного
ОГПУ Спиридон Карташов и осве­
домитель, каратель и кадровик Иван
Потупчик. Мы успели застать обоих в
живых.
О людях, попавших в орбиту ге­
роя, написано немало, и в уста им
вложено то, что нужно было орга­
нам власти. «Многие из героев, —
возмущался Соломеин своими колле­
гами в неопубликованной статье, най­
денной нами в его личном архи­
ве, —
сейчас живут. Читают они кни­
ги и морщатся от этой лжи, которая
написана в них». Впрочем, многие не
морщатся, а наоборот, довольны.
Места умирающих современников
прославленного героя-пионера зани­
мают другие люди, греющиеся у его
славы. Одни называют себя его учите­
лями, хотя появились в герасимов-
ской школе после его смерти, дру­
гие уверяют, что сидели с Павликом
за одной партой. Мы посчитали по
воспоминаниям и оказалось, что на
двухместной парте с героем сидело
около двадцати человек.
Герасимовка оставляет противо­
речивое впечатление. Вековая ди­
кость и приметы нового фантасмаго­
рически смешались. Природа тут с
остатками былой красоты. Сказочные
озера и порожистые реки отравле­
ны химией. Царственные леса — одни
вырубаются, другие горят на тысячи
верст. Топи, тучи комаров, заснешь —
съедят живьем. Накануне нашего при­
езда медведь задрал в лесу корову.
Не так давно крестьянин пошел ло­
вить рыбу на озеро, заблудился,
бродил по болотам тринадцать дней,
еле выполз к человеческому жилью.
А по лесам ходят батальоны солдат с
рациями и автоматами, разыскивая и
расстреливая беглых заключенных.
В деревне школьники, одетые в
джинсы, дома крутят магнитофон­
ные пленки с музыкой рок и смеются
над героем-доносчиком, а на уроках с
выражением читают посвященные
ему стихи. Местные газеты расска­
зывают, что счастливая жизнь, за ко­
торую боролся Павлик Морозов, на­
ступила, а в автобусе, в котором
мы возвращались из Герасимовки в
районный центр, из-за освободивше­
гося места подрались двое парней,
лилась кровь. На остановке жены их
били друг друга, матерились, в бе­
шенстве угрожали отомстить всей
семье.
О жизни односельчан Павлика Мо­
розова рассказала нам старая кре­
стьянка Елена Сакова, первая из тех,
кто когда-то осваивал эти места: «Са­
мое страшное у нас в деревне —
пьянство: все теперь пьют, вся Гераси-
мовка. И детей спаивают. Если водки
и самогона нет, пьют одеколон и
жидкость от клопов. У моей соседки,
тетки Павлика Морозова, недавно сго­
рел в машине сын: пьяный на грузови­
ке столкнулся с автобусом. Жертв
было! . . Жена его сейчас заведует
музеем. Деньги получает за героизм
Павлика. Она у нас специально обу­
чена, как правильно про этот героизм
рассказывать надо. А у меня ты, сы ­
нок, коробочку на столе больше не
нажимай и тетрадочку убери, ничего
не записывай. За это знаешь что быва­
ет? »
И старая крестьянка положила на
столе по два пальца обеих рук
крест-накрест. Теперь, после смерти
Саковой, можно это опубликовать.
Москва — Свердловск —
Герасимовка — Тавда —
Ирбит — Первоуральск —
Алупка — Запорожье —
Мелитополь — Харьков —
Львов — Ленинград —
Магнитогорск,
1981— 1987 гг.
зона
<-¡65

КАРАПЕТЯН
ГАГИК
« А . МАНУЧАРОВ—К. МАЙДАН ЮК:
ДУЭЛЬ «ЭПОХИ
ПЕРЕСТРОЙКИ»?
«Аркадия Манучарова завтра выпустят из Бутырок!»
Звонок московского коллеги врасплох меня не застал,
более того — особого оптимизма не вызвал. Не только по­
тому, что одарили новостью накануне похорон жертв
трагических событий 27 мая с. г. в Ереване. «Сенсацией»
о скорейшем, немедленном освобождении А. М . неодно­
кратно покупались все — и его родные, спешно приле­
тавшие в Москву, и те журналисты, для которых «дело
А. М .» стало профессиональной «занозой».
В конце апреля я сам оказался соучастником «гене­
ральной репетиции» встречи А. М . с полпредами ми­
ровой прессы (но не советской — точно так же произошло
три года назад на перроне Ярославского вокзала, когда
из Горького в Москву вернулся А. Д . Сахаров — лишь
Ю. Рост («Литературная газета») осмелился приехать туда
для выполнения своего профессионального долга) у ворот
Бутырской тюрьмы. «Отбой до лучших времен!» — с гру­
стью и возмущением сказала мне народный депутат СССР
и РСФСР Галина Старовойтова, возглавившая после смерти
Андрея Дмитриевича Сахарова широкомасштабную и на­
стойчивую кампанию за освобождение из-под стражи
А. М ., вторично избранного членом парламента Армении
за полтора года пребывания в трех следственных изолято­
рах страны.
Много дал бы за то, чтобы узнать имя Великого Режис­
сера человеческих драм, невольным зрителем которых я
оказался на исходе тяжело пережитой моими соотечест­
венниками весны-90. Теперь, вероятно, легче представить,
как во мне боролись радость и печаль, когда за окном
виднелись шеренги сверстников в траурных черных
рубашках с поднятыми кулаками, а по телефону слы­
шались веселые голоса людей, наконец-то обнявших Арка­
дия Манвеловича Манучарова в депутатской штаб-кварти­
ре Старовойтовой, что находится в столичной гостинице
«Москва».
ОТ СЕКУНДАНТА К. М . В то самое время, когда мы, пресса и чи­
татели, только -только стали осваивать азы цивилизованного язы­
ка, учиться плюрализму, большинство публикаций вокруг дела
А. М . на страницах формальной и неформальной прессы Армении
напоминали мне «игру в одни ворота на своем поле, где и родные
стены помогают». Но вот 24 марта с. г. на страницах «Известий»
заговорил, очищаясь от пережитого за 17 лет работы следовате­
лем высшего класса, Константин Карлович Майданюк. Однако
в своих небезынтересных и полемических размышлениях о пра­
вах человека в правовом государстве он ни словом не обмолвился
о карабахской командировке, даже не намекнул об А. М ., дело
которого вел «от и до». Тем не менее именно тогда я и решил:
Майданюк — тот самый человек и профессионал, с которым мож­
но и нужно наконец-то «сыграть в гостях» вне зависимости от ре­
зультата и ответной реакции моего окружения в Ереване.
Уважаемый коллега-известинец, не выдавая координат своего
собеседника, сказал , что тот не хотел бы сейчас выступать в печати
любого масштаба на «армянско-карабахскую» тему. Подобная
помощь меня только раззадорила и я . . . ближайшим рейсом
вылетел в Москву. Милая телефонистка столичной справочной
службы «09» не устояла перед моим мощным журналистским
напором: оказывается, всего один (!) человек с подобной
фамилией и инициалами имеет домашний телефон в Москве.
К сожалению, известинец вообще не сообщал ему о моей
просьбе (тяжело разочаровываться в солидном человеке, с кото ­
рым столько говорено «не для печати» за одним столиком редак­
ционного буфета, когда я работал в «Неделе» — воскресном при­
ложении парламентской газеты).
Сначала К. М . хотел обдумать «мотивацию» (его любимое сло­
во) отказа от интервью-дуэли, но после того , как я пообещал пуб­
ликовать лишь те фрагменты стенограммы, которые он сам по­
правит, а значит, завизирует, встреча наша состоялась. С тех пор
в моем толстом телефонном блокноте фамилии Манучарова и
Майданюка расположились друг за другом.
К БАРЬЕРУ! Первый выстрел в жанре интервью-испове­
ди бывшего старшего следователя по особо важным делам
при Генеральном прокуроре СССР К. МАЙДАНЮКА, для
которого «дело А. МАНУЧАРОВА» оказалось последним
за 17 лет блистательной карьеры.
—
Можете не вдаваться в подробности, но попытайтесь
мне объяснить: почему А. М . до сих пор не осужден за все
те факты, о которых детально рассказано в республикан­
ской прессе Армении? Что меня еще поражает: вы ушли
из Прокуратуры СССР в Жилсоцбанк страны, передав
готовое дело в Верховный суд СССР, однако уже шесть
заседаний Брестского областного и Белорусского респуб­
ликанского судов никак не могли разгрызть этот оре­
шек, тогда как человек сидит за решеткой (как вы
догадались, мы беседовали незадолго до того, как
А. М . изменили меру пресечения и с подпис­
кой о невыезде из Степанакерта выпустили из Бутырки —
дело, однако, не прекращено, а возвращено на досле­
дование в Прокуратуру СССР. —
Прим. Г. К.). Если был
криминал, и если, как мне стало известно, на двух япон­
ских компьютерах изучена многолетняя хозяйственная
деятельность А. М ., то почему же он до сих пор не осуж­
ден по закону? Возникает естественный заключительный
вопрос моего первого блока: дело Манучарова — поли­
тическое или экономическое преступление, выстроенное
по заранее заданной схеме?
—
Должен признаться, что в принципе вы верные во­
просы задаете. Поскольку областная прокуратура в Степа­
накерте, несмотря на указания столичных властей (Москвы
и Баку.
—
Прим. Г. К.), ни на какие компромиссы не шла:
изъятые следователями ключи от местного бюро граж­
данского обслуживания (БГО) не возвращала, оставался
только один путь, чтобы избежать разоблачения — сде­
лать все, чтобы эту деятельность прокуратуры прекратить.
Не буду говорить, как и с кем они договаривались, как это
и где, в каких условиях происходило, факт тот, что мас­
совые беспорядки (в сентябре 1988 года. —
Прим. Г. К.)
были организованы с целью открыть в конечном счете
БГО, привести документы в соответствие, и тогда можно
вернуть ключи. После этого пусть приезжают любые мос­
ковские следователи, и пусть они проверяют.
Они устроили эти массовые беспорядки, и таким обра­
зом добились своей цели. Ключи им были выданы, они по­
хитили документы, сожгли их — поставленная задача была
выполнена на «отлично».
Теперь отвечу на логичный вопрос, почему Манучаров
не осужден до сих пор. Я его арестовал. Я считал и теперь
считаю: достаточные основания для этого имелись. Дока­
зательства были представлены Генеральному прокурору
СССР, и не однажды. Дело в том, что я с самого началу
подвергался массированному давлению из Москвы.

—
Могли бы вы рассказать, хотя бы намекнуть об одном
подобном случае?
—
Спустя неделю-полторы после ареста звонит началь­
ник следственного изолятора и говорит, что приехали два
полковника МВД СССР, требуют выдать им Манучарова
(дело происходит в Шуше — райцентре Нагорно-Карабах­
ской области, где живут одни азербайджанцы. — Прим.
Г. К .). Сначала я подумал о каком-то розыгрыше. Гости
вели себя кокетливо-застенчиво, не зная точно, как пред­
ставиться. «Нужно вынести постановление об этапирова­
нии, его как минимум должен санкционировать прокурор
области, необходимо решить вопрос спецконвоя». В от­
вет: «Вам дадут указание». Сижу на ВЧ, спустя какое-то
время звонок Сухарева — тогда, в ноябре 1988 года, уже
Генерального прокурора страны: «Немедленно надо Ма­
нучарова отправить в Москву!» — «Но ведь смысл заклю­
чения не просто в аресте, а в том, чтобы провести очные
ставки, предъявить документы, организовать допросы
с предъявлением определенных доказательств».
Сухарев ничего вразумительного не ответил, но и мне
ясно было — внятного ответа я никак от него не добьюсь.
Потому что знал — Сухарев — человек в этой области не
компетентный. Короче, стало ясно, что заинтерёсованные
лица оказывают определенное давление.
Причем делались ссылки на людей из самого высшего
эшелона. Вскоре стало ясно: в том эшелоне, откуда идут
эти указания, есть прямо противоположные представле­
ния о судьбе этого дела и конкретного человека.
21 декабря 1988 года меня вызвали в Москву на заседа­
ние Коллегии Прокуратуры СССР, где буквально прессо­
вать стали: «В течение двух недель расследование закон­
чить». Нетрудно представить нелепость такого указания.
Документальная ревизия по делу, насколько мне из­
вестно, закончилась лишь в те дни, когда мы с вами бесе­
дуем. Но нет: «Вырвите оттуда 2-3 эпизода, но только
осудите» — абсурд, ничего не скажешь. Тогда же мне бы­
ло замечено: «Если у вас не получится, то найдется тот,
кто справится».
Для меня стало очевидным, что это была позиция не
лично Сухарева. У него вообще не было «позиций»: он
очень восприимчив к мнениям, которые идут сверху, а по­
скольку там не одна, а несколько позиций, от него нельзя
было получить никакого категорического ответа.
Было даже так: ко мне пришли депутаты от Армении
(после уточнения оказалось, то были 3. Балаян и В. Григо-
рян — народные депутаты СССР от ИКАО. —
Прим. Г. К .),
сказав, что был разговор с Сухаревым, и в ближайшее
время Манучарова освободят из-под стражи. Я не могу
судить о достоверности этого разговора, но чисто логи­
ческим путем пришел к выводу, что какие-то обещания
давались. . .
В пятницу (14 июля 1989 года.
—
-
Прим. Г. К .) он подпи­
сал протокол об окончании предварительного следствия.
Через каждые полчаса стали раздаваться звонки: вопрос
был один — когда дело будет в суде? Я прошу минимум
неделю. Приезжаю домой, звонок вечером: «Собирай
всех в субботу и воскресенье, а в понедельник в 9.00 дело
должно быть в Верховном суде СССР». Поэтому, если го­
ворить о полноте предварительного следствия, видимо,
надо признать: она отсутствует ввиду того, что дело ис­
кусственно разорвано на части. Однако с другой стороны,
в марте 1989 года Президиум Верховного Совета СССР
издал Указ, в соответствии с которым предоставил Гене­
ральному прокурору и его замам принимать решения
об ограничении пределов расследования.
Так что формально указания были даны правильные.
Внашем случае его подписал тогдашний заместитель Гене­
рального прокурора Катусев, и дело Манучарова направ­
лено было в суд в таком усеченном виде . . .
Из рассказанного вами у меня возникло вновь не­
сколько вопросов. Итак, их второй блок: если вам не дали
возможности до конца довести следствие, то оно изна­
чально было обречено на брак в юридическом смысле это­
го понятия? Поэтому любой мало-мальски профессио­
нальный суд, приступая к делу Манучарова, мог понять,
что оно развалено, по вашим словам, на части?
—
Да, все так и было. Максимум, что я мог сделать:
даТь понять будущему суду, так сказать, откуда растут
ноги, подготовить массу материалов, характеризующих
ситуацию в целом. То есть, если мы говорим: массовые
беспорядки он организовал для того, чтобы следствие не
/ЙВгло вскрыть его предшествующую преступную дея­
тельность, то мы должны ему вменить в вину эту самую
преступную деятельность, а следующим пунктом — орга­
низацию массовых беспорядков.
—
Выше вы говорили, что дело Манучарова из, в прин­
ципе, обыкновенного, экономического, перешло в разряд
политического на фоне происходивших тогда событий
в Армении и Нагорном Карабахе.
—
Я считаю, что это произошло после организации
массовых беспорядков, куда были вовлечены тысячи лю ­
дей, взрослых и подростков. Мне хотелось бы правильно
расставить акценты.
Любой, кто возьмет дело и будет добросовестно листать
его с самого начала, увидит, как развивались события —
именно так, как я рассказывал вам.
После ваших слов у меня сложилось впечатление, что
на фоне развернувшихся в те годы политических
и межнациональных событий вы оказались не только и не
столько человеком, несговорчивым, непонятливым специ­
алистом, но самое главное — не дающим втягивать себя
в эти политические игры высших сфер?
—
Нет, это не совсем так. Мы же работавшие там, в Ка­
рабахе, не наивные люди, тем более пробывшие там до­
статочное время, чтобы не понимать происходившее.
Безусловно, мы понимали, что , . .
—
...
являетесь винтиком в этой Большой Игре?
—
Нет, я не хочу так сказать. Я в состоянии сформу­
лировать свою позицию в этом вопросе. Мы видели, что
государство, власти политическими средствами не могут
решить стоящую перед ними задачу: бесконечные
оттяжки, сегодня — одни решения, завтра — другие.
На первом этапе этих довольно серьезных конфликтов,
которые теперь разрослись, государство наше, не видя по­
литических путей решения вопроса, переложило сначала
свою задачу на плечи следственных органов. Когда же и
они не стали справляться с ней, то переложило на плечи
армии. Чья очередь следующая? Но дело в том, что тогда
власти были в растерянности.
Я же свою стратегическую задачу всегда видел в одном
направлении: расследовать все, что имеет прямое и кос­
венное отношение к массовым беспорядкам, с которых
началось следствие по делу Манучарова.
—
Не^ считаете ли вы — задаю конкретный вопрос —
ошибкой правоохранительных органов транспортировку
Манучарова в Шушу, где он сильно заболел, подорвал, по
сути, здоровье?
—
Значит, почему в Шушу? Любой человек — даже не
следователь, должен понимать: в Армении его нельзя бы­
ло содержать под стражей, так же, как и в Баку.
Рассматривались два варианта: Москва — далеко, Тбилиси,
Ростов-на-Дону, Краснодар — ближе. Но в Грузии катего­
рически заявили: мы в ваши дела не лезем; как хотите, так
и поступайте, но именно для этих целей мы вам место не
дадим. А в Ростов или Краснодар надо пересекать
территорию Азербайджана.
Манучаров арестован был из-за того, что скрывался от
следствия, лишая нас возможности проводить очные став­
ки, предъявлять документы. А цель какая была? Отрабо­
тать предварительную часть в Шуше, насколько это воз­
можно, быстро предъявить доказательства и отправить его
в Москву — до тех пор, пока он не будет нужен для вы­
полнения каких-либо следственных действий. Категориче­
ски утверждаю: никаких карцеров не было . . .
—
То есть, вы утверждаете: никакого насилия над Ма-
нучаровым не совершалось?
Я ведь не могу оправдываться, правильно? Я вам го­
ворю; а вы мне верите или нет. До того, чтобы оправды­
ваться - я не унижусь. Никогда. Я говорил, как это бы-
ло
режим соблюдался строго, но никаких избиений, пы­
ток, как их называют в ряде публикаций. Этого не было и
быть не могло. У меня в группе был заместитель началь-
ника угрозыска страны — представляете, какой уровень
для Степанакерта или Шуши. Он пришел в изолятор и ска­
зал: волос упадет с головы Манучарова — у тебя, надзи­
рателя, голова упадет.
—
Константин Карлович, послужило ли дело Манучаро­
ва последней каплей в завершении карьеры следователя
такого ранга, как вы: сдав это дело, вы подали заявление
об уходе из Прокуратуры СССР?
—
(Тяжелый вздох.) Имелись определенные соображе­
ния нравственного порядка. Выше я сказал вам вскользь,
что нельзя политические задачи решать руками следовате­
лей, руками солдат, о которых потом говорят, что они или
оккупанты, или пришли с саперными,лопатками.
Я сам, выходя из прокуратуры ИКАО, видел, как плюют

в солдат, бросают в них камни, а сейчас мой сын служит
в армии. И ядумаю, ну почему он должен стоять вот здесь,
в него должны плевать? Почему? Еще вчера он жил в Моск­
ве, ходил в школу, а сегодня он стоит в Фергане или в Ка­
рабахе, а в него плюют — за что и почему? Каждый свои
задачи решает, следователь — свои, солдат — свои, так
же, как и политик. И мы не должны подменять друг друга.
—
Можно ли теперь поведать о заключительном этапе,
когда вы сдавали дело Манучарова в суд? Поняли ли тогда:
от вас ждали одно, а вы приготовили совершенно иное
«блюдо»? Оставив его в Верховном суде страны, с каким
прогнозом вы закрыли последнюю страничку дела?
—
Чисто прагматически, в смысле перспективы и воз­
можности вынесения приговора? (Тяжелый вздох.) Знаете,
я в принципе недалеко ушел от той точки зрения, которую
высказывал на коллегии Прокуратуры СССР 21 декабря
1988 года. Мое убеждение сначала и на момент окончания
дела таково: оно должно быть расследовано целиком,
и только в этом случае вердикт будет справедливым.
—
. Сейчас, насколько я понимаю, дело Манучарова на­
ходится в перманентно замороженном состоянии, и поэто­
му очень трудно будет дать ему ход. Ибо со временем по­
литический вес этого дела настолько перевесил то, что вы
разбирали, —
экономические преступления А. М .,
что
трудно все это сопоставить, положить на одни и те же
весы — я так понимаю сегодняшнюю ситуацию?
—
Видите ли, эти весы для взвешивания находятся не
в нашей комнате (кстати, мы беседовали в газетном архиве
«Известий» на Пушкинской площади.
—
Прим. Г. К .). Они
находятся в таком месте, что мы не знаем, как и что взве­
шивается. Сам я оказываюсь в двусмысленной ситуации:
с одной стороны, я понимал, что в таком виде
дело нельзя направлять в суд, с другой же: я подписал
обвинительное заключение, а никто другой. И я должен
говорить об этом. Хотя бы сегодня с вами.
—
Кто бы мог быть вашим оппонентом, способным вас
теоретически переубедить?
—
Положим, те, которые его выдвинули в народные де­
путаты Армении. Они же, взвесив все это, тем не менее
решили предложить его кандидатуру — значит, они долж­
ны иметь в виду нравственную сторону этого вопроса?
—
Моя точка зрения такова; сегодня стало модным за­
ниматься политикой, а быть патриотом — просто хобби
у некоторых. На фоне номенклатурного аппарата возни­
кает искушение стать чуть ли не «национальным героем»,
а от слов к делу переходят стремительно, согласно извест­
ным законам создания имиджа популиста. Попробуйте
такого «победителя» развенчать — вас закидают камнями
и криками на митингах. К тому же победителей ведь не
судят, не так ли?
—
Янедавно был в Ленинграде. Там на заборах повсе­
местно надпись: «Если ты не чайник, голосуй за Иванова,
его не любит начальник».
—
Это уже на уровне уличного фольклора, тем более,
что Иванов (или Иванян, как его представлял на митингах
его коллега Гдлян.
—
Прим. Г.К .) теперь уже «наш» — на­
родный депутат Армении, как и Манучаров.
—
Тем не менее в заборной надписи сконцентриро­
вано все то, о чем мы говорили: кумир создан — его уже
не свалить, никак не развенчать . . .
—
К вашей аргументации трудно найти контрдоводы,
но вот что смущает: если прав Майданюк, то почему же
до сих пор Манучаров,по вашей же логике, не осужден?
—
Честно говоря, за первым этапом событий мне удава­
лось следить, но я отошел сейчас, потеряв канву событий.
Я не знаю мотивацию последних судебных решений в Бе­
лоруссии и Москве по Манучарову, что предпринимала
в связи с этим Прокуратура СССР, и почему она не освобо­
дила до сих пор его из-под стражи . . .
—
Почти все, кто пишет или говорит о Манучарове,
убеждены: он рано или поздно будет освобожден — че­
ловека никак не могут осудить, и все тут. Каков ваш прог­
ноз, если он имеется?
—
Вы знаете, я думаю, что в определенной степени это
вполне возможно. И с каждым днем это становится все
вероятнее.
—
Этот ваш ответ — самое большое для меня открытие
в ходе нашего долгого разговора . . .
—
Дело в том, что доказательства имеют постоянную
тенденцию к распаду. От окончания следствия до
рассмотрения дела в суде они никогда не становятся силь­
нее, убедительнее. Потому что меняется политическая си­
туация в нашем обществе. Люди, находясь среди людей,
переоценивают ситуацию, испытывают воздействие массо­
вого сознания: ведь в своей среде выглядеть предателем,
знаете, что такое — это очень серьезный фактор. Вряд ли
найдется человек, который ради истины готов был снести
всеобщее презрение и отчуждение, сказав: «Нет! Пусть
меня втопчут в грязь, но я буду стоять за правду до конца!»
Таких людей сейчас нет, или, может, их — единицы.
—
Вэтих ваших размышлениях речь идет о людях, отка­
завшихся от прежних показаний в деле Манучарова, после
чего многие конструкции обвинения разрушились. Тем
не менее вы логическим путем продемонстрировали
мне: нынешняя ситуация в нашем обществе такова, что
его могут в ближайшее время освободить, изменив
меру пресечения?
—
Да, мы должны смотреть на факты реально. Если
в суде эти люди ничего не подтвердят, если те доказатель­
ства, которые останутся в деле, покажутся суду недоста­
точно убедительными, так и произойдет . . .
—
Давайте пофантазируем: коль вы не исключаете, что
Манучарова могут в ближайшее время освободить, до­
пустим, он вышел из Бутырок, и вдруг происходит ваша
«случайная» встреча, о чем бы вы говорили с ним, если и
он, и вы согласитесь общаться? Какова будет ваша реак­
ция?
—
Для меня тут всего один вопрос, и он стоит только
так: смогу ли я ему прямо в глаза посмотреть? И здесь
я совершенно категорически отвечаю — буду смотреть
ему в глаза ровно столько, сколько это будет надо. Безо
всяких колебаний. Именно это я говорю совершенно одно­
значно.
ПОСЛЕ ВЫСТРЕЛА. Повторюсь, мы разговаривали за­
долго, примерно за месяц-полтора, до долгожданного
приезда А. Манучарова в Ереван, где после символиче­
ского курса лечения (символического, потому, что боль­
ничная палата мне напоминала приемную народного депу­
тата Армении). Он участвовал в работе нового республи­
канского парламента, а затем, наконец-то, вернулся в род­
ной Степанакерт, трансформировавшись в невыездного
парламентария, то есть как это и было за решеткой Бутыр­
ской тюрьмы.
Естественно, я многих умозаключений бывшего следо­
вателя высокого ранга не разделяю. Скажу больше:
наиболее его резкие высказывания по адресу А. М . просто
опущены мною. Точнее, не «просто», а сознательно. Согла­
ситесь, окончательный вердикт вынесут все-таки не читате­
ли, а судьи. Пусть каждый, как справедливо заметил
К. Майданюк, занимается своим делом.
Прямо скажу: у меня было два варианта подготовки
первой половины «дуэли» А. Манучаров — К. Майданюк.
Я мог печатать всю стенограмму размером около
30 страниц, выправленную и одобренную К. М ., но затем
прокомментированную, например, Г. Старовойтовой, до­
веренными лицами А. Манучарова на прошедших выборах,
двое из которых стали также народными депутатами Ар­
мении.
Но я решил, исходя из размеров журнальной площади,
обойтись без «костылей»: каждый разумный, объектив­
ный читатель вынесет из нашей беседы, как и из любой
другой, именно то, что ему хочется, именно то, что
вызовет в нем субъективный протест или одобрение.
Однако у этого «выстрела» — беседы-исповеди есть одно
исключительное и заинтересованное лицо в ряду сто­
ронних наблюдателей «дуэли» — читателей: сам Аркадий
Манвелович Манучаров.
К БАРЬЕРУ! Ответный выстрел в жанре интервью-разоб­
лачения народного депутата Армянской ССР А. МАНУЧА ­
РОВА, выпущенного из-под стражи после полуторагодич­
ной отсидки без судебного приговора в Шушинском
(НКАО), Лефортовском и Бутырском следственных изоля­
торах (оба в Москве). Сегодня, пользуясь достижениями
«эпохи гласности», м ожно расставить почти все точки над
«¡» в заочной «дуэли» с теперь уже бывшим старшим
следователем по особо важным делам при Генеральном
прокуроре СССР К. МАИДАНЮКОМ.
ОТ СЕКУНДАНТА А. М. Напомню, со дня его возвраще­
ния в Ереван двухкомнатная больничная палата со всеми
удобствами и городским телефоном по сути трансформи­
ровалась в приемную народного депутата Армении. Ему^
надо было избавляться от многих хворей, заработанных
под тюремными крышами, а он почти круглые сутки (сам'
очевидец) выдерживал атаки «врачей» (само собой — >!бё§
белых халатов), которые, невзирая на самочувствие
пациента, физическое и душевное, не договариваясь
друг с другом, обрушили на А. М . мощный водопад
68

политических событий и явлений, происходивших в Арме­
нии и Арцахе (так армяне называют Нагорный Карабах.
—
Прим. Г. К.) за весь период его пребывания за решеткой.
Мы общались два июльских утра. Дефицит журнальной
площади не позволяет, к сожалению, рассказать обо всем,
что обычно преподносится под сенсационной рубрикой
«впервые в печати». Всему свой черед. Именно поэтому
давайте сегодня сконцентрируемся на втором акте дуэли
«эпохи перестройки».
Было бы нечестно не признаться, что, как и ожи­
далось, не всем из окружения, точнее, команды А. М .
понравился даже сам факт встречи с К. М ., не говоря уж
о предстоящей публикации. Уверен, больше всего наре­
каний вызовет жанровое определение интервью москов­
ского дуэлянта — «исповедь». Наконец, некоторым моим
соотечественникам никак не «улыбалась» моя журналист­
ская затея заочного, но в определенной степени уникаль­
ного диалога бывшего подследственного со своим бывшим
следователем.
Ничего не поделаешь — на свою жизнь можно, а иногда
и нужно смотреть сквозь чужие очки.
У меня сложилось впечатление, что лишь А. М .,
уверенный в своей правоте, понял весь глубинный
смысл, на первый взгляд, бесхитростной, по сути, журналь­
ной «перестрелки». С его стороны были проявлены
честность и благородство, присущие знаменитым дуэ­
лянтам пушкинской поры: под левой рукой лежали мои
вопросы к А. М .,
под правой — папка с полной
стенограммой беседы с К. М . Обдумывая свои ответы,
А. М . решительно отказался от предложенной возможно­
сти заранее заглянуть, как говорится, в ответы на
последней страничке задачника. Своеобразный тест был
выдержан, и мы вели беседу прямо, на диктофон. Без
черновика — сразу на беловик для «Родника».
—
Итак, мой первый вопрос: что бы вы сказали К. М .,
встретившись с ним где-то совершенно случайно?
—
Я бы задал ему единственный вопрос: «Майданюк!
Как вы сегодня считаете — были правы или нет, когда по
заданию нашей «верхушки» мучили меня?» Если бы он
ответил: «Да, я — виноват», —
крепко пожал его руку.
Однако если бы он стал говорить о своих чувствах
и разбирать отношение, которое проявлял ко мне по
требованию «сверху», то я бы не хотел с ним общаться
никогда и нигде.
—
Вернемся к периоду вашего ареста. Когда вы
познакомились с Майданюком, как он себя вел по
отношению к вам?
—
Середина ноября позапрошлого года. Степанакерт.
Обком партии. Мне не хотелось туда, но по настоянию и
екомендации тогдашнего первого секретаря Генриха
огосяна меня пригласили, сказав, что представители
Прокуратуры СССР просто, по-человечески хотели бы по­
знакомиться со мной, поговорить. Позже я понял, что они
(сначала я увиделся с заместителем Генерального проку­
рора СССР Хитриным, позже подошел и К. М .) изучили,
так сказать, мой образ для дальнейшего планирования
своих мероприятий до ареста.
Второй раз я видел его уже в Шушинской тюрьме, когда
30 ноября ко мне, в камеру смертников, пришел К. М .,
молодой генерал. Еще до ареста мне было о нем известно:
строгий, грамотный, с большим авторитетом и по­
тенциальными возможностями — именно таким работни­
кам наша Административно-Командная Система доверяет
выполнение подобных поручений. Вот с такой деловой
злостью и встретил он меня в первую нашу встречу за ре­
шеткой.
—
Вероятно, вы догадывались о тех хитросплетениях,
которые велись за вашей спиной еще до того, как вас веро­
ломно арестовали в Ереване, а затем этапировали в Шушу?
—
Я всегда знал: мои политические убеждения —
главная вина, а так называемые хозяйственные наруше­
ния в моей работе — лишь предлог. Комитет особого уп­
равления ИКАО и Прокуратура СССР заранее провели
^артподготовку» моего ареста. Первый «выстрел» — рас­
пространение разнообразных слухов с целью унизить ме­
ня публично, оскорбить мое человеческое достоинство
как лидера карабахского движения, пользующегося дове­
рием всего армянского народа.
Снова середина ноября 1988 года. В мой рабочий каби­
нет зашли лучшие сыновья Карабаха — Ролес Агаджанян,
Ррберт Кочарян, оба — народные депутаты Армении, Эр-
Айрапетян и Борис Арушанян. Оказывается, их вызвал
Ф>«='
'
-
V
к себе Вольский и сказал: «Идите к Манучарову, скажите
ему: «Ты, коррумпированое лицо, ты руководишь мест­
ной мафией». Мы это окончательно установили вплоть до
того, что у А. М . имеется трехэтажный дом в Ереване,
стоимость которого около 1 миллиона рублей, там же рас­
положен стометровый плавательный бассейн, что он из
личных средств раздал по 100 рублей каждому из армян,
проживающих здесь». Посчитайте: речь идет о сумме бо­
лее одного миллиона рублей. Дальше — больше: всем бе­
женцам, прибывшим сюда из Сумгаита, я, мол,
приобретал из личных сбережений постельные принад­
лежности и т. д.
«Может ли такое вообще быть?» — удивленно спраши­
вали мои товарищи, конечно, не поверившие в эту боль­
шую ложь. Но я понял, что именно через соратников была
предпринята попытка дискредитировать меня, «похоро­
нить» мой авторитет. Второй «выстрел»: шантаж через
определенных лиц и даже женщин. Наконец, Вольский
прямо предложил мне немедленно покинуть Карабах:
«Так будет лучше — уезжай отсюда!» (Услышав подобное,
я вспомнил «эпоху застоя» и настоятельные советы власть
имущих нашим знаменитым диссидентам во главе с ака­
демиком Сахаровым о желательном отъезде за рубеж.
—
Прим. Г. К.).
И мои соратники по «Крунку» (ныне запрещенная орга­
низация общественно-политического характера армян­
ского населения НКАО — Г. К.), и все здоровые силы на­
шего народа воспринимали этот фактор неправильно:
они думали, что если я уеду, то меня оставят в покое, не
арестуют. Однако я сразу понял задуманное. Сценарий
московских эмиссаров заключался в том, чтобы, добив­
шись моего отъезда из Степанакерта, затем громогласно
объявить: «Теперь вам ясно, кто ваш лидер — в самый
тяжелый момент покинул вас и уехал восвояси».
—
Давайте вернемся к нашему «герою» — К. М. Как
он обращался с вами в ходе допросов, допускал ли он
грубость по отношению к вам?
—
В первые дни он постоянно приходил с полковником
Хромовым из МВД СССР. Как вел следствие К. М.? Даже
если мы беседовали пять часов подряд, мы должны были
смотреть друг другу в глаза. Они оба принуждали меня
взять на себя вышеизложенные обвинения. Подходили
вплотную, но рукоприкладства как такового, конечно, не
было. Потому что они знали, кто какую «миссию»
выполняет, в какую тюрьму меня поместили: «Не­
медленно давайте выедем и будем разбирать стены»
(имелось в виду наличие особняка. —
Прим. Г. К.).
Мне стыдно в этом признаваться, но никогда за свою
жизнь ничего собственного— даже велосипеда— не
имел, за исключением государственной четырхкомнат-
ной квартиры, у меня нет и не было никаких особняков,
дач, автомашин . . .
К тому же мы почему-то с вами беседуем не в том
пустующем трехэтажном доме, вашем, по сведениям
следователей, а в больничной палате, правда, с балконом,
казенными холодильником и телевизором.
—
В процессе всего следствия я предлагал работникам
Прокуратуры СССР такую «игру»: предположим, я под­
пишу протокол о всей огромной собственности, которую
вы мне приписываете — вы же меня попросите показать
перечисленное вами? И что мне отвечают, представляе­
те? :— «Это уже не твое дело — будет нужно, предоставим
даже фотокарточку, где стоишь у особняка, открывая его
двери». Услышанное — не просто фантастика. Страш­
новато было понимать, что меня хотят искусственно,
лживо обвинить, что «они» способны практически на все.
Позже следователи инкриминировали мне многотысяч­
ный долг нашему государству. Впервые для прессы я при­
знаюсь о моей единственной сберкнижке, где начисле­
но . .. 42 рубля 70 копеек. Да, у нас семья довольно боль­
шая: два сына, дочь. Тогдашний наш общий бюджет дохо­
дил до полутора тысяч рублей ежемесячно — половину
этой суммы зарабатывал я в качестве директора комби­
ната стройматериалов. И еще успевал участвовать в раз-
69
8д

работке коллективных изобретений (примерно около трех
десятков), за что у меня есть 16 свидетельств ВОИР.
Всю свою жизнь посвятил тому, чтобы строить, делать
добро людям — поэтому никак не был всем предыдущим
образом жизни подготовлен к такому повороту судьбы,
как пребывание в тюрьме. Никогда не мог (даже в самом
жутком сне) подумать, что высшие чины советской
юриспруденции вплоть до Генерального прокурора СССР
с уникальной тенденциозностью, лживостью могут возво­
дить подобные модели обвинения.
—
Кстати, какие вести из Прокуратуры СССР, Верхов­
ного суда страны с тех пор, как вы прилетели из Москвы
в Ереван? Известно ли вам отношение к сегодняшней си­
туации вокруг вашего дела лично Сухарева, который,
как мне рассказывали московские коллеги, подал протест,
(правда, не удовлетворенный Верховным судом страны),
вернувшись из-за рубежа и обнаружив ваше освобожде­
ние из-под стражи с подпиской о невыезде?
—
Изменив меру пресечения, меня отпустили на свобо­
ду. Если вести точный отсчет слушаний моего «дела», то
получается: Брестский областной суд — дважды, Белорус­
ский республиканский — четырежды, а в последний раз —
Верховный суд страны. И каждый раз меня не приглашали
на эти заседания, хотя никто меня не осуждал каким-либо
приговором. Хотя мой адвокат Юрий Маркович Шмидт
оперативно сообщал о безрезультатных итогах этих
многочисленных заседаний, мне и без того было ясно:
никаких улик, криминальных фактов следственная группа
не в состоянии найти. И это несмотря на то, что по моим
самым приблизительным подсчетам, за полтора года
«делом Манучарова» занимались (и занимаются) около
120 специалистов, доставленных в Степанакерт из разных
регионов страны. К сожалению, они ничего существенного
ненашлиинайтинесумеют...
—
Даже с помощью двух японских компьютеров, на­
помню, задействованных следственными органами стра­
ны..■
—
По сведениям, полученным от сотрудников комби­
ната стройматериалов, весь наш архив руками следовате­
лей, других «специалистов» превращен, по сути, в утиль —
настолько часто они перелистывали документы, буквально
до дыр просмотрели, перечитали. Повторюсь, и до сегод­
няшнего дня ничего существенного они не установили.
—
Какую роль сыграл в вашем деле лично Сухарев?
—
Вусловиях тюремной изоляции у меня такой инфор­
мации не могло быть. Но я знал: каждый раз, когда рас­
сматривался мой вопрос со стороны Прокуратуры СССР,
Сухарев почему-то лично стремился обвинить, осудить и
назначить мне определенный срок отсидки. Самый яркий
случай произошел 15 января сего года, когда после вто­
ричного рассмотрения брестские судьи решили вернуть
дело на доследование в Прокуратуру СССР, а меня
выпустить из Бутырки, изменив меру пресечения. Однако
произошло невозможное: подобное решение было реали­
зовано лишь через четыре месяца. Согласитесь, вряд ли
брестский суд пошел против самого себя: тут или сам
Сухарев, или кто-то повыше включил известные механиз­
мы давления и выкручивания рук.
Когда я находился в Бутырке, других тюрьмах, всю ин­
формацию общеполитического характера получал через
радиотрансляцию, из газет, чаще всего «Правды». Слушал
или читал выступления Горбачева, Лукьянова. Например,
когда на сессии Верховного Совета СССР обсуждали
статью 96 Основного закона страны, то косвенно касались
и моего вопроса, но все они торпедировали, блокировали
мое «дело», демонстрируя тем самым архитенденциоз-
ное отношение лично ко мне.
—
Не знаю, как у кого, у меня возникло подозрение,
что для всех них вы оказались чуть ли не личным врагом?
—
Ваш вопрос можно дополнить: почему они так счи­
тали? Я должен сказать, что и советская власть, и утопи­
ческий социализм не дошли до Карабаха, в отличие от
иных регионов нашей страны. Мы жили и живем в качестве
третьесортного народа, находясь под гнетом, как колония,
в административном подчинении Азербайджана. Все 70
лет в Нагорном Карабахе эпоха стагнации, а тут некий
Манучаров посмел стать занозой для Москвы, чуть ли
не бревном в кремлевских глазах.
—
В беседе со мной К. М. упомянул об инициативе Су­
харева освободить вас после его встречи с народными
депутатами СССР. Что же произошло на самом деле?
—
Вернемся в прошлогодний май, когда карабахский
народ в категорической форм е потребовал моего
освобождения, обратившись лично к Вольскому. Тот вы­
ехал в Москву, где общался с Генеральным прокурором
СССР, после чего выступил по степанакертскому радио:
«Дела у Манучарова идут неплохо. Его материалы пере­
даны в суд. В ближайшее время состоится процесс, и мы
считаем, что все будет нормально».
Вэти же дни я еще продолжал знакомиться с уголовным
делом. Тогда же мои близкие товарищи и соратники, на­
родные депутаты СССР Зорий Балаян и Вачаган Григорян
оказались на приеме у Сухарева, сказавшего им: «Если
Манучаров сегодня подпишет протокол о том, что он пол­
ностью ознакомился с делом (в то время, как у меня в за­
пасе был целый месяц! — Прим. А. М.), то мы его завтра
же отпускаем на свободу».
Немедленно «вызвали» в Москву мою жену Ирину Ва­
гаршаковну (честно говоря, она уже находилась в столице,
будучи в постоянном ожидании моего выхода из Бутырки
на свободу) и адвоката, повторившего мне те же слова Ге­
нерального прокурора СССР. 14 июля, помню, после обе­
да меня привозят в здание Прокуратуры СССР на Пушкин­
ской улице, где подписываю чин чинарем оформленный
протокол, хотя тогда мною было прочитано пять томов из
всех 23-х. Сокамерники, узнав об этой новости, обрадова­
лис ь.
И вдруг известный механизм вновь сработал против
меня — мое дело тут же передается в Верховный суд
СССР. Думается, тут сыграл роковую роль Вольский: если
бы он действительно хотел меня освободить из-под
стражи, это произошло бы намного раньше, чем сейчас.
—
Относительно К. М. мы остановились на его отноше ­
нии к вам, когда вы находились в тюрьмах. Можно ли по­
дробнее об этом?
—
Он уверяет вас, что я не сидел в карцере (усмехает­
ся). Для меня смешно и грустно: действительно, карцера
не было. Но в Шушинской тюрьме меня первые 13 дней
держали в одиночной камере смертников, остальные пол ­
тора месяца ко мне подсаживали такую категорию заклю­
ченных, которых в просторечии называют «стукачами»
(в ходе нашей многочасовой беседы этой «коллекции»
соседей А. М. во всех изоляторах мы посвятили достаточно
времени.
—
Прим. Г. К.).
Для сведения: Шушинская тюрьма расположена на вы­
соте 1400 м над уровнем моря, на улице в те зимние дни —
10 градусов, а ночью в камере было еще холоднее.
Мощенный булыжником пол, именно у меня сняли ра­
диатор отопления, не дали матрас — вместо него получил
чехол без ваты, а подушка — словно плаха под головой. Так
и не понял до сих пор, что же туда умудрились поло­
жить: то ли деревянные чурки или что-то покрепче . ..
Когда обо всем этом я говорил К.М., он отвечал: «Мое
дело — вести следствие». С его молчаливого попуститель­
ства за почти 3 месяца пребывания в Шуше я потерял
24 килограмма, возобновились все мои хронические бо­
лячки: остеохондроз, панкреатит, сердечные боли, бес­
сонница, очень плохо было с правым глазом. Я уж не
говорю о такого рода мелочах, как то, что меня в баню
не водили вообще, а побрили единственный раз, когда
следователи из Москвы допрос снимали на видеопленку.
Тогда же забрали и не возвратили всю мою документацию^
не давали читать ни одну газету . . .
—
Когда вы видели К. М. в последний раз?
—
В апреле 89-го, когда я находился в Бутырке. У за­
ключенных по отношению к следователям есть две клич­
ки: «кнут» и «пряник». Первым в моем «деле», естествен­
но, был К. М., а обязанности второго исправно исполнял
его коллега по рангу и чину — Базин. Если К. М. каждый
раз говорил только о расстреле или о сроке от 8 до 15 леа^
70

то Базин почему-то смягчал мой «приговор» чуть ли не до
3 лет. Самое тяжелое было психологически переносить,
когда К. М . угрожал: «Если ты не будешь брать на се­
бя...»
—
А что, он с вами говорил на «ты»?
Лучше бы он обращался на «ты» (смеется), чем ин­
теллигентно на «вы»: «Если вы не возьмете на себя те по­
казания, которые мы требуем, будем вынуждены аресто­
вать всех членов вашей семьи — завтра из соседней каме­
ры услышите голоса сыновей». Эти слова мне говорились
в Шуше.
А Базин, беседуя со мной, первым делом угощал сигаре­
тами, зная, что его коллега Михайлюк (тоже из группы
К. М ., сколоченной для разбора моего «дела») запретил
мне, курящему человеку, дымить в ходе ознакомления
с томами уголовного расследования. По этому поводу я
даже написал соответствующую жалобу. Словом, Базин
уговаривал меня «облегчить собственную участь», взяв
на себя определенные показания. Тем самым мое наказа­
ние могло быть ограничено работой на химических пред­
приятиях, причем, с помощью Вольского можно добиться
моего последующего перемещения в Степанакерт. Мол,
об этом потом мог бы позаботиться мой друг — народный
депутат СССР Борис Дадамян, находившийся, по их сведе­
ниям, в приятельских отношениях с председателем Коми­
тета особого управления ИКАО.
Напоследок все-таки процитирую Базина: «Если пой­
дешь навстречу, возьмешь кое-что на себя, я поговорю
сК.М.
и он ведь человек, —
наверняка согласится с на­
шим уговором. А на суд пошлем пожилого человека, ко­
торый будет тебя защищать ради принятия гуманного ре­
шения. В противном случае, напомню, К. М .
—
влиятель­
ный человек. Он может все довести до той кондиции, ко­
торой ему захочется . . .»
—
Какое в целом оставил на вас впечатление К. М.?
Я имею в виду его чисто профессиональные качества.
—
Могу признать: он — специалист высокого ранга.
Когда я общался с ним, всегда спрашивал себя: почему же
К. М . относится ко мне архитенденциозно? Сам же и пы-
тался найти ответ, размышляя: он приехал в Степанакерт
через Баку — не исключаю вариант и подкупа. Второй
фактор: молодой генерал, имевший во времена командно-
административной системы чисто карьеристские побужде­
ния, оказался в Карабахе — эпицентре мирового демокра­
тического движения тех лет. Неужели, обрадовавшись
этому обстоятельству, К. М . захотел на беде армянского
населения ИКАО сделать новый карьерный прыжок? И
третий вариант — на него давят, от него требуют заданно­
го финала моего «дела».
Сегодня, когда сравниваю свои постоянные размышле­
ния по этому поводу с его словами о давлении, прихожу
к умозаключению: деньги за меня заплатила вторая сто­
рона. Вероятно, они не дошли до К. М ., иначе он не смог
бы все оставить и — скажу прямо — уйти в кусты. Считаю,
что деньги, видимо, дошли по адресу, согрев руки тех,
которые «сверху» на него давили.
—
Я так понимаю, что вы приходите к мнению о том,
что Константин Карлович оказался винтиком в этой Боль­
шой Политической Игре вокруг Карабаха?
—
Да, именно осознание этого, его душевная боль
по этому поводу привела Майданюка к известному уже
выводу об отставке со столь высокого поста в столь
молодом возрасте и со столь большой перспективой.
Не пытались ли вы сами применить его «методу»
общения: посмотреть своими красивыми глазами — про­
стите, мужчинам не принято говорить комплименты друг
другу — смотреть в упор на него самого?
Признаюсь: мне было очень неприятно, когда я уло­
вил в К. М . какие-то отдельные чувства, приемы ведения
следствия посредством гипноза ...
—
Да что вы говорите?!
Я могу говорить об этом с уверенностью, Даже
думал, как мне уходить от его пронзительного взгляда на
Протяжении многих часов допросов. Я ношу очки. Когда
он «выстреливал» мне в глаза, я устанавливал очки на
переносице (показывает) так, чтобы наши зрачки не
сходились.
—
Голь на выдумки хитра, ничего не скажешь!
—
В конце концов я понял: К. М . знает, что Манучаров
не «коррумпированное лицо», что я арестован прежде
всего за свои политические убеждения.
—
Об этом частично он признался в беседе со мной,
если вы помните.
—
Благодарю вас за это. К сожалению, он признался
в этом, будучи в отставке. Но какими недозволенными
приемами он попытался добить меня за решеткой! Чтобы
я признался «хоть в чем-то».
—
В заключение у меня есть пара коротких вопросов.
Каков прогноз относительно финала собственного дела?
Когда будет поставлена долгожданная точка в нем?
—
29 мая с. г. Верховный суд страны в седьмой раз (!)
рассмотрел мой вопрос: коллегия решила вернуть мое
«дело» на доследование в Прокуратуру СССР.
—
Хотя как справедливо утверждал мой известный кол­
лега Юрий Васильевич Феофанов в своих июльских юри­
дических размышлениях о вашем деле, такого не бывает
ни в одном цивилизованном государстве . . .
—
Я готов подписаться под этими словами. Да, принято
решение: изменить меру пресечения. Уверен, Прокурату­
ра СССР попытается еще долго меня обвинять, преследо­
вать. Чтобы затем не приносить никаких своих извинений
перед человеком, который полтора года безвинно провел
в трех изоляторах страны.
—
На что же вы надеетесь, если те же самые высоко­
поставленные чины никак не могут набраться смелости,
чтобы хотя бы на казенной бумаге из Прокуратуры СССР
извиниться перед так же необоснованно задержанными,
затем на несколько месяцев изолированными от внешнего
мира членами Комитета «Карабах» из Еревана?
—
Я — реалист. Поэтому рассчитываю, что они будут
стараться долго держать меня в пределах принятого ка­
зуистического решения, держать как бы в своих руках.
А подписка о невыезде, которую они у меня взяли,
обязывает меня находиться в Степанакерте. Во-первых,
для того, чтобы на воле я не забывал бояться их: они могут
сделать со мной все что захотят. Во-вторых, чтобы я никак
не участвовал в политической деятельности. Но я скажу
вам открыто, сделав публичное заявление: никогда и никто
не сумеет, не имеет права обвинить меня в нарушениях
относительно моей хозяйственной и политической дея­
тельности в Карабахе. Если это когда-нибудь и кому-либо
удастся, знайте, уважаемые читатели «Родника», подобная
акция — полнейшая фальсификация. Поэтому я сегодня не
беспокоюсь: буду и работать, и активно вести свою
дальнейшую политическую деятельность во имя достиже­
ния тех справедливых целей, которые многие десятилетия
ставит весь армянский народ!
Москва — Ереван.
ВМЕСТО ПОСТСКРИПТУМА. Еще раз должен сказать о самой
главной трудности принципиального «выстрела» А. Мануча-
рова: по объему, представьте, она отражает лишь пятую часть
всей стенограммы нашего разговора. Еще одно немаловажное
обстоятельство не оставляет меня в покое до сих пор.
В тот вечер, когда Аркадий Манвелович прочитал свою беседу
и стенограмму беседы с Константином Карловичем Май-
данюком, по сути завизировав тогда же нашу марафонную
«дуэль», Ирина Вагаршаковна, супруга А. М . сообщила мне (но
не в его присутствии), что так уж совпало — после наших откро­
венных интервью в больничной палате у него вновь стало барах­
лить сердце, начал безостановочно курить . . .
Поэтому прошу великодушно извинить меня за доставленное
беспокойство и пожелать А. Манучарову крепкого здоровья.
А мое стремление ворошить прошлое, пережитое исходило и
исходит из большого и долгожданного желания знать ПРАВДУ
об этом громком деле. Тем более из первых уст . . .
71

МИХАИЛ ДОРОШЕНКО
СЦЕНЫ ИЗ
СТАРИННОЙ
ЖИЗНИ
Лестница богатого дома. Распахивается дверь наверху.
Двое слуг выбрасывают господина во фраке, а затем бросают
ему трость, плащ и цилиндр.
—
Э -э -з х , господа! Над кем смеетесь? — обращается он
к публике. — Сегодня нас выбрасывают, а завтра — вас! Но
вот ведь парадокс — у русского человека шея одна, а гонят
в три. Загадка природы, сиречь, не природы, — науки-с!
Аллогизм, так сказать. Однако, пребольно ушибся. Я им ука­
зал на их недостатки, а они мне — на дверь. Подлецы! Вы­
бить бы окна, да только побьют ведь, прохвосты. Пожалуй,
с пролетки швырну им в окно булыжник и — деру!
— Идет, господа!
— Не идет, а плывет. На флейте, говорят, играет.
— То муж ее играет на флейте, а она — на барабане.
— Нет, муж ее в карты играет, а на флейте она.
— На барабане, господа! Когда муж запивает да в дому
осадное положение объявляет, она потешное войско ведет —
на штурм усадьбы. Аделаида Евграфьевна, здравствуйте.
Целуем ваши ручки, пальчики и ножки, если позволите.
— Позволю, миленький, ежели ты рот промокашкой при­
кроешь. Чернила на губах не обсохло, а все туда же! Щелко­
пер несчастный!
— Эх, Аделаида Евграфьевна, вам бы дивизией командо­
вать. Стрелу, господа, на лету остановит, в горящую избу
войдет...
—
И в бордель в Карлсбаде на водах зайти может да та­
мошних дево к пере пороть вместе с клиентами плеткой и з
ревности.
—
Это что-то новенькое, Аделаид а Евграфьевна. Не слы-
ха ли-с .
—
Ну, как ж е не слыхали, Афанасий Сергеевич? Не вы ли
с ей истуар про м еня разглашали на днях?
—
На днях меня не было.
—
В живых? От стр аху или еще от чего?
—
В городе не было.
—
А я вас приметила.
—
То двойник, мой троюродный брат. Обознались .
—
Передай сво ему тройнику: Аделаида Евграфьевна пе ­
репороть не только дево к в р ос писнях его м ер зк их сумеет,
но и его с амого . Ваш е превосходи тельс тво, вы как р аз кстати.
Я д о вас с жалобой на Афанасия Сергеевича. Пашквилянту
п од об ного рода надобно камень на шею, д а в прорубь.
—
Аделаида Евграфьевна, к чему такие строгости? Ну,
о бронил Афанасий Сергеевич какую-то глупос ть — для крас­
ного словца. Он — весельчак, любитель приврать, но б е з ­
вреднейший малый.
—
Ваше прево сходи тельс тво, о н книгу с обрался писать,
про меня — «Гренадер».
—
Кто таков? Как зовут? В каком с вами р од ств е состоит?
—
Гренадер — это я, да будет вам известно. В суд на него
я п одать не могу, на дуэль мой медведь никогда не соб ер етс я.
За честь бедной женщины некому постоять. Я его сама на
72

дуэль вызывала — на саблях, а он мне бороться при всех
предлагает,
—
Да вы победите, Аделаида Евграфьевна. Он ведь бле­
фует, думает — вы не решитесь, а вы согласитесь.
—
- Он только того и ждет, чтобы я согласилась. Вы все
зао д но , подлецы!
—
Аделаида Евграфьевна, я при исполнении, а вы меня
эдак, я вас под арест.
—
Барин у нас ос толбенелый.
—
К?- - ‘“б понимать изволишь, Габриэль? Так тебя б а ­
рин
—
Гаврила нас прозывает, а барин нонче никого не зо вет,
токма зен ками вращает — остолбенелый он нонча.
—
В столбняк, стало быть, впал? Это что — и по хондрия
какая или п опр осту перепил?
—
Давеча барин, осерчавши, тулупчик на себ е порвал.
Плечиками дернул и порвал на спине, да локтем в стену по­
пал и осто лб ен ел, как стутуэт ерманский.
—
Почему ж е германский, голубчик?
—
Потому как в сугубом гневе были в сей момент. Глаза
выпучили, только зенк ами зыркают во все стороны, а сами г ..г
двигаются. Лекаря вызывали, Хвогеля . . .
—
Известный мошенник, а лекарь отменный.
—
Лекарь простучал нашего барина молоточком своим.
Чистое д ер ево, говорит, эбен! Али слоновая кость. Галатей
и з вашего барина получится. Наука тут бессиль на . Мы его и
в горячей воде и в холодн ой отмачивали. Ничего не п о ­
могло .. .
—
Водкой надо было отпаивать.
—
Извели соро к ведер. Не помогает. Лекарь ск аза л . . .
—
Ничего -то ваш лекарь-калекарь не понимае т. Конь яч­
ком нужно было французским поить.
—
Он предлагал, да барыня сказала — накладно.
—
Девку надо было раздеть перед ним поядреней. Враз
ожи л бы!
—
Хвогель сказывал, будто душа его в гастралии пребы­
вает — до страшного суда. Барыня велела его в доспехи об­
рядить да в п еред ней выставить за м е с то украшения, чтобы
без пользы места в дому не занимал, а сама не знает, замуж
ей выходить, али нет. В си нода х де ло ра збиралось, обеща ли
к весне ответ прислать, а у ж осень . Приезжал епископ из
Пительбурга, велел соро к молеб нов за здравие души отслу ­
жить, а за ним другой — и з Москвы. Энтот велел за упокой
служить. Спорили они, спорили, д а так и не сговорились.
—
Эй, Аарон, чем ты торгуешь здесь рядом со мною, не­
счастный?
—
Здесь — серебром, уважаемый Бен Монид, а там — зо ­
лотом.
—
Тьфу, тьфу, тьфу три раза на твое серебро и один раз на
золото. Тьфу три раза по три и еще девять раз, говорю я тебе,
на твое серебро и один раз на золото. Тьфу!
—
Уважаемый Бен Монид, почему ты плюешь много раз
на мое серебро и даже один раз на золото? Зачем ты тратишь
свою драгоценную слюну на мой презренный товар?
—
Я скажу тебе, Аарон, скажу тебе. Но прежде тьфу на
твой жалкий товар еще раз и еще девять раз. Чем ты будешь
торговать, Аарон, если я сяду рядом с тобой, здесь в пыли,
и начну продавать свой товар!
—
Уж не собираетесь ли вы, уважаемый, торговать сереб­
ром?
—
Где ты видишь серебро, Аарон? У меня более ценный
товар.
Где ж е он, уважаемый Бен Монид? Ничего не вижу.
—
Промой очи глаз своих и воздай Всевышнему за то, что
Он сде лал т ебя подслеповатым, ибо ты ранее ослепнешь, если
увидишь блеск м оего товара. Ра зве не я посоветовал тебе
продавать слитки из олова под серебро и даже под золото,
чтобы в каждом доме во Львове лежало твое серебро на ко­
м оде и с о с ед и удивлялись на такое богатство?
—
Уважаемый Бен Монид, все так, как ты сказал, только
за чем ты с егод ня плюешь на то, что вчера было крупицей от
щедрот твоей мудрости?
—
Аарон, разве во Львове остался хотя бы один буфет, на
котором еще не л е ж а т твои слитки? Разве кто-нибудь поку­
пает у тебя твой товар? Зачем ты сидишь здесь во Львове и
разоряешьс я? По езжай в Могилев!
—
Уважаемый Бен Монид, зачем мне у е зжа т ь в Могилев,
если солнце нашего квартала пребывает во Львове! Зачем
мне, н ер азумному, возвращаться од но му в Могилев? Я поеду
с тоб ой , уважаемый!
—
Эх, Аарон, р азве тебе н еизвестно , что сказал великий
русский писатель Гоголь? В России горе о т ума! Горе мне,
Аарон, горе везд е! Ты продаешь свой товар, чтобы зар аб о­
тать столько д ене г, чтобы люди считали т ебя умнее, чем Р о т­
шильд. Ты до волен и счастлив, несчастный, не так ли?
—
Да остаться мне в одном этом шарфе, который сплела
мать моей бабушки, чтобы я не был счастлив!
—
Теперь с пр о си меня, Аарон, счастлив ли я? Нет, скажу
я тебе! Ты получаешь за свои б езд елки полноценные деньги,
а я за мои бесценные идеи о т вас — ваши деньги!
—
Если вам мало, мы, уважаемый, о тдадим вам п о след ­
нюю крону, припасенную на тот случай, если надо будет
купить веревку и удавиться от б едн ости .
—
Эх, неразумный! Разве ты не знаешь: сам Ротшильд
сидит в коляске у меня перед дверью в очереди за моими
советами.
—
Так чем ж е ты недоволен, уважаемый??
—
Аарон, меня обсчитывают.
—
Как можно!? Кто этот негодяй?
—
Я сам, Аарон.
—
Как м ожет быть такое несчастье?
—
Я сам не могу назначить цену. Ибо мои мысли вечны,
а деньги тленны. Мне нужны деньги и з вечности. Вечные
деньги!
—
Но б о лее всего, госп ода , меня и нтере сует, почему му ж­
чина держит сигарету у пояса, а женщина — у щеки?
—
Да где ж вы такое видали, чтоб дамы курили? Катор­
жанка, р азве что, какая-нибудь?
—
В грядущем, господа! И закурят, и в штанах на подобие
басур манских выхаживать будут, и подстригу тся все, словно
холерные. А у ж их танцам, к примеру, шаман чукотский
п озавидует. Членовредительство сугубо!
—
И откуда вам таковые ф антази и являются?
—
В видениях, господа , прозрева ю. В видениях гряду­
щего.
—
Ну, разв е что в видениях! После коньяка или еще чего
такого горячительного!
—
В дыму и копоти все будут пребывать, словно в пекле.
Днем все как один трудиться будут, а по вечерам в ящики
театральные для см отр ения будут заглядывать с невеселыми
картинками. Про их жизнь убогую.
—
Ну, е же ли все трудиться будут, так они, д о лжн о быть,
дворцов понастр оят на к аждо го.
—
Понастроют, да толку с этого никакого не будет. Пока
один двор ец будут строить, другой у них развалится. Так они
все время строить и будут, пока все не ра звалится разом.
Заместо церквей у них башни железные будут стоять, напо­
добие вавилонских. На них будут в небо летать. И до Луны,
и д о планеты Маркса долетят. Только не мы, а . . . мери-
канцы.
—
Американцы, они, конечно, гор азд ы на всякие выдумки,
да только супротив немцев д а англичан они не потянут. Куда
им на Луну! А мы, хотя и отстаем от Европы кой в чем, да не
73

лыком шиты. Б ло ху подковали, к примеру. Сам видел
надпись на подкове.
—
Что ж там написано?
—
Выгравировано по-английски русским м астер ом. Он им
в пику по-ихн ему, да с издевочкой! Мейд ин в Ванькуверте!
Что означает: сде ла но в Иван-городе! Вот! Не патриот ты,
Пантелей Федорович, сво ей отчизны. С чуж ого го лоса поешь
и видения у тебя чужие. Накликаешь ты на себя беду. За та­
кие слова в острог полагается . ..
—
Правнук твой, Василий Тихонович, вначале в остроге
победствует . . .
—
За что же это?
—
Анизачто.
—
Как это: ни за что? Такого не бывает.
—
А затем его пустят в расход.
—
Это что еще за термин такой торговый будет?
—
А это у них расстрел так будет называться.
—
Ну, знаешь, Пан телей мо н Федорович! Чтобы твоей
ноги в мое м до ме не было! Мерзавец! Христопродавец! Бун­
товщик! Ф армазон проклятый!
Эй, с-кандальнички, барышня велит узнать, за что
страдаете?
—
За правду, ваше благородие.
Знаем мы вас: за правду! Каналья! Вот ты, к примеру,
расскажи.
—
Истинно страдаю — только за неправду, на меня возве
денную.
Поведай, голубчик, не стыдись. На водку получишь,
—
Иду я как-то ночью с сен ок оса через лес, а по дор оге на
меня огненноглазый н ес ет ся дракон во всю прыть. И на ем
кто-то сидит, кнутищем погон яет и ор ет страшным голосом:
«Поберегись, застрелю!» Ну, я, как п олагается, вилы на дра ­
кона выставил и купчишку насадил по ош ибке, а и о н в меня
из ш естиствольного леворверчика успел-таки стрельнуть.
—
Интересная , . . кхе -кхе-кхе история. Гранд истуар, го­
ворю я, ма фий. Стихотвореньице по с ему поводу можно
сочинить. Купец на фаэтоне . . . в лунном свете . . . с шести­
ствольным пистолетом . . . э . . . мчащийся сквозь лес. Что же
дальше было, а, преступничек?
--
Ну, тут мои товарищи наб ежа ли на подмогу: серебро
по карманам рассовали, купчишку — в канаву, а сами —
в трактир. Там-то я у себя шесть дырок в животе и обнару­
жил. По ним и определили.
—
Вот, Мари, истинно русский человек. Молодец! Бога­
тырь! Но! Грабить б оле е не смей, не хоро шо-с! На вот тебе
рубль на пропой.
—
Премного благодарен, ваше благородие.
—
Ну, а ты, плешивенький, за какую неправду страдаешь?
—
За изобретенье, открытье великое.
Семинарист, стало быть? Бомбу, что ли изо брел, али
что похуже?
—
Пожалуй, что бо мбу. Теор ию новую с озда л, за что и
страдаю.
—
Теор ию, говоришь? Это интере сно. Что за теория?
Исследовани е о том, как у нашей отчизны названье
украли. Пока Киевская Русь истекала кровью п од татарски ­
ми саблями, в дремучих ле с а х на окраине башкиры, мордовы,
м о е квиты да ха зары выстроили городище. Назвали себя рус­
скими, нашу сто лицу в свою Москву п ер ен если, а нас, истин ­
ных ро ссиян , окраинцами обозв али.
И сколько теб е дали годков за твое и зобретение?
—
Десять , ваше благородие.
Так я, по жалуй, пропишу в с енат, чтобы тебе, мерзавцу,
пожи зн енну ю каторгу дали.
Премного благодарен, ваше благородие, за вашу добро
ту неизр еченную.
—
Ка-кой мер-за,-вец! Это чтобы я в за х олу сть е сидел под
Москвой и и з Кие ву свер ху указы получал? Не бывать сему
74
вовек! Эй, конвойный, с и зобретателем постр ож е! Я тебе
п окажу Окраину!
—
Премногоблагодаров.
—
З а что вы вздумали благодарить меня, милейший?
—
Фамилия моя такая — Премногоблагодаров.
—
Ах , фамилия! Ваши род ители, д о лж н о быть, благоче­
стивыми были?
—
Нет, ф амилия у нас о т прад ед а. Он был благочестивым,
а родители уже не совсем.
—
Как ж е вы о роди телях отзываетесь? Нехор ошо-с!
—
Так то были те самые Премногоблагодаровы, кои в К а ­
занской губернии трактир с од ер жа ли, а вы, стало быть,
и е сть тот самый Немноговздоров, к ое го мои родители в д е т ­
стве вашем несчастном подме нили — в трактире своем?
~~
Позвольте! Как это так — подмен или? На кого под ­
менили?
—
На меня-с, милостивый государь.
—
Что за взд ор вы несете?
—
Вот-вот! Вздор -с получается. Вы в х ор о м а х господс ких
пребываете, а я в трактире всю ж и зн ь пр озяб аю . Неспр авед ­
ливость. К тому ж е родители ваши на каторге.
Да что вы несете , милейший? Мои родители почили
в добром здравии, я хотел сказать, — имени. А вы кто такой?
—
Я—вы,авы—я.Насамомделе.
—
Милостивый государь, а не позвать ли нам поличмей-
сте ра на предме т выяснения вашей личности?
—
Личность моя известная. Во т портрет моей маменьки,
мачехи вашей любе зн ой . У зн аете? Сход ство с вами весьма
о тдаленн ое . Ну, а на меня поглядите: с х од ств о разительное.
—
Да, известное сходство имеется. Папенька мой был
большим охотником д о трактирных красоток.
—
Вот вы уже и папеньку моего оскорбляете.
—
-
Помилуйте, да какой ж е он вам папенька? Он мой
па-пень-ка!
А откуда вам известно про то, что он ваш папенька?
—
Ну, знаете ли!
—
Я-то знаю, а вот вы в заблуждениях пребывали всю
жизнь. Хотя вы и мой братец в некотором роде, я все же
оскорблять себя не позволю. Я на вас в суд подам — за кра­
жу моего доброго имени и состояния.
—
Вот она где соб ак а зарыта. Со стояни е мое вам подавай
на тарелочке.
—
Посмотрим, что вы за п ое те на суде, когда я с портре-
том предстану маменьки моей несчастной. Что Мария Ан то­
новна скажет! Как на вас дочка е е поглядит?
Да вы шантажировать м еня вздумали, милейший?
Противу меня за говор составлен! Вас, м ерзавца, нарочно
подыскали п о х о ж его на маменьку. Признавайтесь, сколько
вам заплатили?
—
Что же вы меня — перекупить собираетесь? От соб­
ственных родителей за тридцать тысяч с еребреников пред­
лагаете отречься?
—
Ну, тридцать, пожалуй, для вас многовато, а вот за
триста, я думаю, вы с огласитесь п ортрет уступить.
З а триста, лю безный мой братец, я вам, пожалуй, порт­
рет уступлю. В память о маменьке.
—
С расписочкой.
—
Какой же?
А той, что вы — Премногобла годар ов и никто другой
более.
—
Ну, з а расписочку, пожалуй, что мало.
Кабы вы м еня не подловили с портрето м вашим перед
свадьбой, я вам, мерза вцу, и гроша бы не д ал. На т еб е триста
и исчезни с глаз д олой . Провались!
Премного благодарен. З а е зж ай т е ко мне как-нибудь на
квартиру. У м еня портретов родителей ваших по стенам р а з­
вешано на все тр идцать тысяч, а то — и пб б олее.
■

—
Что мне твои пардоны, Афанасий! Ты вот стань пред о
мною за м ес т о ступеньки, а я на коляску взойду.
~
Это что ж е вы, А гаф он Степаныч, ба сурманский обы­
чай в хри стиан ской стр ане во зр ожд а ет е? По живой спине
про ха жива тьс я вздумали?
—
Чтобы не говорили, будто я в своей карьере по трупам
шагаю.
—
Не повредила бы вам с ия процедура.
—
Это об вашей спине, милейший, вам ну жно бояться,
а мне о б чем беспокои ть ся?
—
Я не о спине вашей волнуюсь, а . . . о репутации вашей
беспокоюсь. Как бы вам не прослыть ретроградом.
—
Так ты меня, милейший, р етр оградом вздумал об зы ­
вать?!
—
Ваше пре восходительств о, ни в коем случае. Только
вот . . . приватно, не при всех бы.
—
■ Приватно, милейший, я и сам, м о ж е т быть, становлюсь
пред супругой своею, когда она эдаким лебедем восходит на
л о ж е любви, как сказал бы поэт.
—
Эх, была — ни была! Становись, Агаф о н Степанович,
только не на почки. Они у меня больные.
—
Так я стопой своею, может, и вылечу тебя от напасти
твоей, а?
—
Оно конечно, только за такое вот с традан ие к ж а ло ­
ванью прибавить бы надобно .
—
Ну, ты — нахал, Афанасий! Я тебя выгонять собира­
юсь, ты у мен я прощень е вымаливаешь и п од шумок ангель­
ских крыл м ое го все прощения аф еру вздумал провернуть! Ну,
д а ладно, пошутил, не нагибайся. Верность твою собачью
проверял. Молодец, выдер жал экзама н.
—
-
Да я за вас, ваше п ревосходительство, готов ковриком
по утрам лежать!
—
А по вечерам? Шучу, шучу! Вот, Афанасий, ты меня и
«вашим превосходите льс твом» выучился называть, а то все
«Агаф оном Степановичем» об зыва лся.
—
Нешто хр истианским именем называть оскорбительно?
—
Не-п о-чину-с!
—
Ваше пре во сходи тельство, А гаф он Степанович, да р а з ­
ве мы не в о дн ом полку с лужили, не о дну девку делили?
А помнишь, как тебя картами по носу отщелкали заместо
долга? Аспид однорогий, Агафоша, вот кто ты!
—
Бунт на ко-ле-нях, мя-теж! Эдак ты меня на дуэль завт­
ра вызовешь.
—
Знаешь, подлец, что не вызову, вот и измываешься.
—
Ну, за по длеца я для теб я что-нибудь д о вечера приду­
маю, а . . . аспид однорогий — это смешно. Да только почему,
милый Афанасий Сергеевич, однорогий? Ну, д а ладн о, п р о­
щаю. Выдумает, шельма! Пожалуй, завтра Ивана Фе од о сь е-
вича эдак обзову.
—
Угостили бы водочкой, нет, коньяком, господа. Такое
про себя наплету! Во всем признаюсь! Как на княгиню Вели-
ховскую дерзко засматривался, когда она в карете проезжа­
ла. Д а что там засматривался? Желал! Самым непристойным
образом в златостенной спальне обладать. Вот до какого
бесчестия мысли дошла микроба человеческая. Тьфу!
—
Эй, пьяненький! Ты что тут про княгиню Велиховскую
плел?
—
Я? Я ничего! Спьяну фамилью произнесешь, а что и про
что — уже ветер унес.
—
Так вот тебе мой совет, философ: вон дом твоей воз­
любленной. Ты зайди туда и швейцару передай письмо, а сам
сядь в кресло с бархатной обивкой и, когда княгиня сбежит
к тебе по лестнице, ты заложи ногу за ногу и, поигрывая кра­
ем своей дерюжинки, скажи ей, что мол, Судьба явилась тре­
бовать свое. И требуй. Что х о т ь!
—
Да не рехнулись вы часом? Меня от ваших слов до
косте й души проняло.
—
Делай,"болван, что велят. Один раз в жизни шанс у тебя
выпал.
—
Да кто вы такой?
—
Я — тоже князь. В своем роде. Да не бойся, пере­
крести, не исчезну.
—
Да как вы мысль мою прочли?
—
Иди, дурак! Я догадливый. Княгиня вначале попытает­
ся о т те бя сторублевкой отделаться, а ты не бери —- больше
получишь. Она тебя к зеркалу подведет, покажет, какая она
чистая, красивая, а ты — немытый. Так ты ей вели умыть
тебя, одеколоном французским обрызгать. Все сделает по
письму. На вот, в озьми. Можешь взглянуть, что в нем напи­
сано.
—
Да ничего тут и нету, одна белизна,
—
Княгиня сией белизны почище приговора смертного
испугается. Иди, болван, не то поколочу.
—
Да у ж лучше поколотите. Все равно не пойду.
—
Эх ты, философ, уже и поверил. Пошутил я, болван.
—
Вы...вы...выктотакая?
—
Я? Я — нечто вроде апсары.
—
Это как понимать изволите?
—
Ничего понимать не нужно — лови мгновение.
—
Какое еще мгновение?
—
А вот меня, к примеру.
—
Каким образом вы у меня ока зались в постели?
—
Я — апсара! Этим все сказано.
—
-
Что сказано? Кем сказано?
—
Я — воплощен ное ваше желан ие. Пользуйтесь!
—
Кем воплощенное?
—• Откуда мне знать. Я — всего лишь апсара. Не вы ли
желали по утра м эдакую стервочку в од них только чулках,
да чтобы на столе шампанское п енило сь в бокале. Вот она
я — перед вами, а шампанское там — на столе.
—
Да , я бы выпил глоточек шампанского, а вот с вами,
мадму азель , как-то б о я зно общаться. Ведь вас вроде нету,
не так ли?
—
Ну почему ж м еня нету? Еще как есть! Вот она я, погля­
дите . Д а вы прикоснитесь, не б ойтес ь. Я наощупь живая —
вполне.
—
Но вы все же из ничего состоите — как будто?
—
Да из одн их только ваших желаний.
—
Ну, а е же ли вас н адрезать да посмотреть, что внутри, а?
—
Вы, я вижу, не д жентельмен , а исследователь какой-то.
Неужели вы даму, разрезать собираетесь? Фи!
—
Как-то развязновато вы себя ведете — в чужой посте­
ли. У вас на том с вете все такие нахальные?
—
Мы с вами на этом свете, а как там ведут себя, не знаю.
Я вашего желанья воплощенье, а не того света, как вы и зво­
лили выразиться.
—
А как насчет платы? Подарочков всяческих там?
—
Помилуйте, вы что меня, за проститутку принимаете?
Я еще девственница, милейший!
—
-
Очень п охоже, сударыня. Одеянье на вас весьма скром­
ное, однако, с о вкусом.
—
По вашему вкусу воплощалась.
—
Надолго воплотились?
—
Как п ожелаете . Д а вы не спровадить меня собрались?
—
Помилуйте, сударыня!
—
Не отпирайтесь, я ваших желаний воплощенье. Все
зн аю , о б о всем догадываюсь, все исполняю. Исче за ю. Оп-ля!
—
Куда ж е вы, мадмуазель? Исчезла, проклятая. Фух!
Шампанское с соб ой прихватила, прохвостка . По жа луй бы,
на добно квартиру освятить, а, впрочем, повременю. Ежели
завтра появится, я ф ило соф ский диспут с ней заведу. Пого­
ворю о Гельвеции, да, о Гельвеции, ск аже м.
75

Такого не бывает, — говорят подвыпивший господин
в пальто с меховым воротником, — такого не бывает, а е сли й
бывает, то все равно не бывает.
Неожиданно распахивается резная дверь за его спиной.
Такого не бывает, — говорит подвыпивший господин
в пальто с меховым воротником, — такого не бывает, а если
и бывает, а е сли и бывает, то все равно не бывает.
Неожиданно распахивается резная дверь за его спиной и
чья-то рука затаскивает его за ворот в подъезд. Раздаются
удары, крики, и гос под ин у ж е б е з пальто вылетает на улицу
с порванным сюртуком и шляпой, надвинутой на шею.
—
А вот такое, — указывает на дверь, — а вот такое бы­
вает.
ИМПРОВИЗАТОРЫ
—
Куда прикаж ете отвезти, ваше благородие?
—
К твоему родителю — медведю .
■ Родитель мой похож был на медведя, да! Служил ям­
щиком, а родительницей оказалась проезжая княгиня из
Гольштинии. Промеж ними случился ро ман по пути. Княги-
нюшка выкупила отца из крепости и увезла с собой в Герма­
нию, а м еня позабыла — в поспешес тве .
Врешь ты, братец, все! С такой-то р о жей теб е купчи­
шек, разве что, останавливать в л есу , а не порядо чных людей
развозить по ресторациям, куда мы и направляемся в сей
момент.
—
Бывало и такое. Я не еди ножд ы являлся на наш свет.
Обезьяном, к примеру, бывал — рангутаном.
—
Так ты наш свет у ж е своим считаешь, обезь яна?
—
Я говорящей был об езья н ой . В свое время Аристотелем
был и д а ж е Платоном, а нынче малость поглупел, однако,
есть еще порох в голове — остался. В бытность мою импера­
тором Первой . . .
Так ты, стало быть, все м у сп ел поперебывать пре жде
того, как дураком умудрился родиться?
~
Русский народ, ваше благородие, до Адама и Евы уже
существованье вел от неизвестного ангела и . . . Лилит. Фран­
цуженки, д о лжн о быть.
—
На другой пла нете, ра зве что?
—
Да планида у нас другая. У вс яческого народа одна
видимость за м ес то всего, а у нашенского народа планида на
спин е за м е ст о котомки, и оный народ, нап одоби и Атланта
единого, и д ет н езна мо куда.
Да как же он, ваш Атлант, не слезая с печи, идти еще
куда-то умудряется?
—
Метахвизика тут, ваше б лагородие, сугубая.
—
Ты, братец, нынче кре постной или вольный? Кто твой
х озя ин?
—
Беглый я, ваше благородие. Стало быть, не вольный,
а свободный.
—
Кто ж тебя премудростям твоим выучил?
Самоучка я, самородок, можно сказать. Проезжий не­
мец за м еня восемь пудов отдавал сер ебра — за то, чтоб я
в академии ихней про с еб я рассказывал. Вы, говорит, Уни-
каль! Ну, тут наш барин его и спрашивает, что, мол, он думает
о русском помещике, ежели даже ничтожество вроде ме­
ня, — Идеаль? Немец возьми и скажи: помещик, мол, ваш
ленив и н еотеса н. Ну тут я, как был, так меня и не стало.
Прыгнул в оконце и д еру дал в лес — купчишек останавли­
вать, а оттуда вскорости в Пительбург. Тепер ь вот с кафедры
своей извозчичьей выступаю — п ро поведую будизм . Народ
пробуждаю от спячки.
Ну, а я, братец ты мой, письменно и з Италии написал,
чтобы меня встретил какой-нибудь дурак и позабавил.
Да, ваше благородие, тут вертелся какой-то извозчик .
Николая Васильевича спрашивал. Ва с, д о лж н о быть, но дру­
гой вашим и менем назвался. Плюгавенький такой го сподин
оказался. Однако на вас похожий , не примите за о ск орбле­
ние. Вы-то п опр езен таб ельней будете , по дородн ей.
76
~
Ах , подлец, опередил! Я, зн ае шь ли, двойник и зве ст­
нейшего писателя. Всюду за ним следую, пашквилирую его
в жур налах . Нас часто путают. Я деньги под его имя зан и­
маю, а он м еня в историйки свои вставляет и со мною то же
неприятности происходят. Я как-то залез на дерево с под­
зо рн ой трубой — понаблюдать з а двойником. Мерза вец-
итальянец любезничать вздумал с де вицей внизу. Она на д е ­
рево, а он за ней. «Дай руку, — говорит, ей — жизнь моя!»
Ну, а она д о ле зла д о меня, впилась мне в рот своим языком,
как ведьма, обволокла с обой , словно спру тиха, потом вска­
рабкалась по мне наверх и на голову стала босыми ногами.
«На обратном пути я тобою займусь!» — объявил мне мер­
завец. Ногами на голову мне т о ж е наступил и д а лее по лез
за своей пассией, о чем я прочел перед тем через подзорную
трубу в записной книжке м оего соперника, отсутствующего
в ка бинете в с ей момент. Так что, милейший, м еня не п ер е­
врешь. Нет, не переврешь!
—
Фед ор Федорыч, говорят, вы по имен ию на кабане
разъезжаете.
—
А хоть и на козле, кому какое дело!
Ну, в этом большой беды нету. Да только за што вы
урядника в плуг впрягли и поле вспахали на нем?
—
-
Для доказательства тезису, что он, подлец, здоровее
кобылы.
Еще говорят, будто вы кобылу на воздушном шаре
поднимали, и над д ом о м губернатора она у вас мочилась и
лошадиные яблоки роняла.
Не кобылу, а кобела! И не учил я его мочиться, а толь­
ко пивом напоил. А то, что балкон обгадил, так то от страху.
Нетто можно в кобела из ружий палить?
—
Его превосходительс тво утвержда ет, будто вы то р ас ­
считали, что в него начнут палить, д а и выдрессировали на
подобное безобразие.
А ты поди докажи — хоть и в суде. Он в мое имущество
стрелял.
—
Над свое зе млей стрелял, а ваш кобел на нее гадил.
~
Земля-то, может, и его, да воздух — божий!
—
Позвольте затр онуть одну н ежнейшую струну?
—
Да хоть две!
—
Ну, тогда один деликатный вопросик, вопросишко,
я был сказал. Сколько вы стоите?
—
Вы имеете в виду мое состояние, милейший?
—
Никоим образом! Я имею в виду вашу сто имость, как
человека, ес ли м о жн о так выразиться поделикатней. Стои­
мость вашей душевной субстанции , так сказать.
—
Пожалуй что тысяч . . . шесть -де-сят, а то и все сто. Од­
нако, продавать не с обира юс ь. Чай, не крепостной!
—
Стало быть, о т ш естид есяти д о ста?
—
Тысяч, милостивый государь!
—
Понимаю, понимаю! Я — нечто вроде ученого. З а н и­
маюсь и сследо ванием человеческих душ.
—
Душевед, с тало быть?
—
Да, душевед, можно так сказать.
—
Нуи...сколько .. .
—
Моя душа стоит, вы спросите? Оказывается — де нег
таковых на зе мле не найдется.
Од-на-ко! Вы себя, часом, не п ер еоцениваете?
—
А вот вы сказали . . . шестьдесят.
—
Я сто назвал!
—
Ну хорошо, сто. Но не продаете за сто, а за сколько
уступите?
—
А сколько предло жите?
—
Скажем, с то пятьдесят.
—
А почему не все две сти?
Ежели я скажу двести, так вы все триста заломите .
аг

—
И то верно!
—
Так за две сти согласны?
—
Пожалуй, что и маловато.
—
Можно выставить на аукцион. Р а з товар и мее тся, н ай­
дется и покупатель. .
—
Однако ваша шутка п ер е ход ит границы, дозволенн ые
приличием. Я, милостивый государь, се б я «товаром» не
п озволю обзывать. Так и д о пистолето в недо лго дойти, д о
са-бель!
—
Совершенно с вами с оглас ен. Шутки подобно го рода
недопустимы в приличном обществе . Но я не шучу. Вот
деньги. 'Здесь, в с акво яже, полмиллиона. Они ваши.
—
Э!а...
—
Да-д а , они ваши. В вашем полном ра споряжени и.
—
В моем, говорите? А? Как же душа?
—
А что душа?
—
Это,чтожевы...это ...какего —черт?
—
Помилуйте, в каком веке вы живете? Я вам сделку
предлагаю на идеальн ом уровне, е сли м ож но так выразиться.
—
Но деньги, надеюсь, реальные?
—
Конечно, реальные, только фальшивые.
■— Как так фальшивые?
—
Ну, а вы что думали — за вашу никчемную душу пять­
сот тысяч отвалят — за просто так? Да где ж вы нынче та­
ких дураков-то отыщете?
—
Значит, шу-ти-ли? Никак снова пор ох ом запа хло.
К барьеру!
—
Никак нет-с, не шутил. Когда предлагал, не шутил,
а что фальшивые, признаюсь, пошутил. Они насто ящие. Д а
вы не хо ти те, уж е передумали, готовы в кусты.
—
Милостивый государь, п р е жд е чем согласиться, я н а­
мерен узнать, отчего вы м еня за пятьсот тысяч торгу ете,
а на се бя и вовсе не ставите цену?
—
Ну, во-первых, вы за с е б я д а ж е меньше поставили,
а во-вторых, я не за деньги готов продавать свою душу,
а . . . за товар, но особенный.
—
З а какой же?
—
За бессмертие, вот!
—
Я вам не лекарь, милостивый государь , и не аптекарь.
Да и где вы слыхали, чтобы б ессм ер тие м торговали, словно
овсом на базаре?
—
Вы — не лекарь, да , но я ищу в самых неожиданных
и. . . несуразных местах. Всех расспрашиваю, всем предла­
гаю услуги и . . . деньги. Авось, кто-нибудь и под ск аж ет
кащеево средство.
—
Однако, вы — чудак! Давайте выпьем с вами на брудер­
шафт.
—
Я, милостивый государь, как вы изволите часто п овто­
рять, с человеком низшего д остоин ства не опускаюсь пить
на брудершафт.
—
Ну тогда — к барьеру!
—
У меня в саквояже, милейший, полмиллиона и меется,
а вы с вашими ш естью десятью тысячами мне дуэль пр ед ла­
га ете. Не-п о-чину-с! Хотите пять тысяч?
—
Это как же?
—
А вот так: я даю, а вы берете.
—
Просто так?
—
Ну почему же просто так? Не за так, а за то, что я даю,
а вы . . . берете. Унизительно для бывшего гусара* не так ли?
—
К барьеру!
—
Это я вас могу куда угодно, а вы меня — нет.
—
Это почему ж е, позволю спросить?
—
Потому что именьице ваше заложено и перезаложено,
а ваши расписочки на п ятьд есят тысяч рублей у меня. Так
что по м ое му звоночку с ейчас явится пристав и вас за белы
ручки д а в долговую тюрьму. Пожалуй, я вам пяти тысяч
не дам. П ятьсо т рублей с вас до статочн о? Возьмете?
—
Возьму-с! Что у ж корчить из себ я благородного. Б е з
денег-то!
—
Вот мы и выяснили, сколько вы сто ите. По благород­
ству душевного устройств а да ю вам пятьсот, а так и п олсо т­
ни, п ожа луй что много.
—
Господи н импровизатор, как эт о у вас здорово выхо­
дит? Вы что же: учились или от Бога талант и меете?
—
Да хоть и учится человек, а все от Бога.
—
Не хотите ли выпить с нами?
—
Почему бы не выпить? На дармовщину д аже медведи
на ярмарке пьют. В Ка зан и, к примеру, медведи Прошка и
Прокруст . . . водочки тяпйут, попляшут и — спать до утра.
Да что там медведи! Вот / вам — хотите
—
золот ой прогло­
чу,атоидва?
—
Ну, золотые и мы ю р а зд ы глотать. Вы лучше сымпро­
визируйте нам что-нибудь.
—
На любую тему'/доспод а. Вы только назовите.
—
Скажем, я бедй^ но горд, и за копейку не нагнусь.
—
Ну, а за десять?
—
На сц ене вы отвечали пространн ей.
—
Зад ай те что-нибудь еще.
—
Честность, скажем . . . не помеха . Да, честность не по­
мех а.
—
Кристальной честности мошенник! Ужасней ш ий прой­
доха! Прохвост первостатейнейший! Взятки берет после
того, как встанешь п ер ед ним на колени д а зау моляешь его,
каналью, д о с едь мого поту.
—
Ну, вы н аш ему начальнику не в бровь, а в глаз попали.
—
Я в любом трактире лучший ужин смогу зар аботать —
за час. Цены мне бы не было, если б копил, а так пропиваю
с друзьями-коллегами . Я ведь — дурак, провизатор гор ох о­
вый. Шут, господа!
—
Пожалуй, ты заработал у нас золотой, да вот только
у нас его нет у самих. Вы бы заняли нам или буфетчику . . .
дрянь человечишко . . . заплатили бы, а, провизатор!
—
Ну что ж , господа , я вижу, коллеги мы с вами.
—
Коллеги, милейший. Чиновники мы, а мундиры гус ар­
ские — это для форсу. Чтобы начальству назавтра до ло ж и ­
ли, — видели в о пор е нас, а мы говорим — то братья родные,
п ох о ж и на нас, близнецы. Почет, уваженье, боязнь!
—
Я вас угощаю! Буфетчик, шампанское нам! Кутить д о
утра! Наше актер ское счастье в виде, господа!
—
Наше чиновничье счастье, по жалуй, в другом.
—
Счастье от бес честья, гос под а. Пока ты несчастен,
ты — честен, а как подфартило — мошенник. Счастье не ло­
вят, его отнимают. Вам для полного счастья чего не хватает?
—
Орденок бы в петлицу да тайного советничка. . .
—
Ну, орденок — это просто! Нищему дайте полтинник,
а затем заберите назад, да и мелочь его всю заставьте отдать.
Назавтра вам — о рден в петлицу*. Неждан но!
—
Всего-то? Ну, нищему о т с е го не убудет.
—
Дей стви тельно. Мо жно е го другим дн е м одарить.
—
Ну, это у ж е лишнее.
—
Вы делаете успехи. Вам сейчас уже можно орден да­
вать.
—
Ну, а тайного . . . тайного-то советни ка как получить?
—
За тайного нужно сиротку обидеть.
—
Сиротку оби . . . Д а-как -же -так?
—
А вот так — взять, и обидеть.
—
Нет, сиротку нельзя обижать , никак нельзя! Так что
ж е 1— на всю жизнь оставаться без тайного?
—
А вы послужи те примерно по чести и с овести — лет
эдак тридцать.
—
Ну у ж нет! Сиротку! А нельзя ли чиновника какого-ни­
будь нахального обид еть за м е ст о ди тяти невинного? Прияте ­
ля моего, например?
—
Нет, только сиротку. Чиновника всякий обидит.
—
Экая жалость! Какую сиротку, а то бывают такие си ­
ротки! Сто очков впер ед д адут любой столичной конфузнице.
И все-таки: как мо жн о обижать?
—
Да оби жа ть -то не вы будете, другие. Обидеть всегда
найдется кому. Вам лишь со глас ие надобно дать.
—
Ах, другие! А кто такие?
—
Да родственники ейные.
77

—
Родственники, говорите? Ну, из лю бопытству пра здн о­
го только как об ид ят, кто обидит?
—
Наследс тво отымут п ос ле смерти род ителя.
—
А кто таков родитель? Какого звания?
—
Вы и будете р оди те лем сим несчастным.
—
Да у меня не только детей, а и жены не имеется. Я
только с обира юс ь жениться.
—
Ну вот, жен ите сь, чер ез годик дочку родите, а еще че­
рез пару лет помрет ваша жена. Вы еще пару годков протяни­
те да и за нею последуете. Родственники сиротку и обидят —
наслед ство отымут.
—
Я лучше жениться и вовсе не буду.
—
Правильно, до ль ше пр ож ивете.
—
Нельзя ли б е з вредительства тайного заполучить?
—
Ну как же нельзя, — можно . Еще как можно! Да толь­
ко побои тесь.
—
Да вы у ж поведайте,
—
На днях к вам сановник прибудет из Санкта с реви­
зией. Ваш начальник зак ати т об ед в ре сторации для все х
в его честь, Вы подн имитесь с бокалом для то ста да и вы­
льете начальнику вашему кр ас но е вино за воротник, а затем
провозгласите, что будете лить вино за воротник д о т ех пор,
пока он не п ер еста не т с вашей невес той в коляск е раскаты­
вать.
—
Да меня от ваших слов холодным п отом прошибло.
—
А вы что думали, — тайного советника легко ли полу­
чить?
—
Что: и взаправду разъезжает в коляске с мерзавцем?
—
Для дела разочек прокатится. Ничего с нею не ста­
нется.
—
Это как же: не с танется! Еще как станется! У Тимоф ея
Харлампиевича коляска для сих целей при сп особлена. Д ом
свиданий, можно сказать, на колесах. Сколько уже постра­
дало порядочных женщин, поср ед ством коляски этой, пр о ­
клятой.
—
Вот вы и отомстите за всех разом.
—
За всех страдат ь не желаю . З а тайного, разве что!
—
За тайного, разумеется. После сего сказанного вы по­
ведаете ре визору о прочих пр егреш ениях вашего началь­
ника.
—
Да неуж то реви зор меня выслушивать станет?
—
Еще как станет! У него самого жена в колясках ра зъ ез­
жает, как невеста ваша неверная.
—
Далась вам эта коляска! Неужели нельзя без нее обой­
тись?
—
Никак нельзя! Сами напросились. К то вас тянул за
язык правду о невесте вашей со общать. З ат о ревизор вас за
правду сию наградит Петербургом, со временем тайным, да
и м есто подыщет получше.
—
Да неужто в самом Петербурге сподоблюсь служить?
—
Сподоби тесь, а как же! Главное не оробеть . Ну, а коли
боитесь. . .
—
Боязно , весьма!
—
Тогда имуществице свое ра спродайте, эки пажик перед
ресторацией придержите , д а и деру.
—
Так что же это — не выйдет?
—
Может и не выйдет, так деру, а коли верите мне, то и
выйдет. Так вы на этом экипажике в Петербург вместе с ре­
визо ром и ук а-ти -те . Начальника вашего снимут с д о лж но ­
сти, вас — в Петербург, а за вами — слушок. Так, мол, и так,
ничего не боится — правду режет в глаза, будто с самим ца­
рем на брудершафты пивал. Вх од ите вы в присутствие эд а ­
ким лихарем. Начальство переводить вас стане т с повыше­
нием, чтобы и зба вить ся.
—
Уумно, ой, как умно! Ну, а как в обществе умным про ­
слыть? Еще бо лее.
—
Для поумнения необходимо . ..
—
Обидеть кого?
—
Да, пожалуй что, и обидеть.
—
Близкого человека?
—
Да уж ближе и не придумаешь. Самого себя выпороть
следует.
—
Да как же я сам себя выпорю?
78
—
Зачем ж е самому? Цыганка вас за трешку не токмо
выпорет, а й в саже вымажет с ног до головы. Враз поум­
неете!
—
На всякого небитого у нас приходится по десять би­
тых дураков.. Что ж е они не умнеют?
—
Дураки, они разве что еще б ол ее не глупеют, а умному
человеку все впрок. К тому ж е цыганка искусница великая,
так что и удовольствие получите от нее. Нежда нн о е.
—
Ну, а . . . дальше? Дальше как жить? Кому вино за во­
ротник лить?
—
А дальше не жить.
—
Как так, — не жить!?
—
А вот так, — умирать.
—
Это зачем же?
—
Время пришпеет.
—
Что ещ е за пирог такой, время? Пришпеет! А нельзя,
чтоб не пришпело? Годочков бы на с орок отсрочку получить.
—
Почему нельзя? Можно! Да только нужно сиротку об и ­
деть.
—
Опять сиротку?!
—
Другую сиротку, чужую.
—
И что же: на следства лишить?
—
Нет, снасильничать.
—
Да что же это такое?! Так и преступать всю жизнь за­
коны божьи?
—
Позд н о вспомнил. Чем нищий от сиротки богатой отли­
чается?
—
Ну, нищий — мерзавец чумазый, ему поделом, а си­
ротку за что ж е?
—
За удовольствие.
—
Какое ж е тут удовольствие: деток малых растлевать?
—
Ну, так у ж и малых! Сиротка осьмнадцати лет.
—
Осьмнадцати, говорите? Ну, э т о другое дело . Д а чем ж е
она жи знь мою продлит?
—
Своею жизнью . Она-то вскорости зача хнет, а вы п ро­
живете. Д а только влюбитесь в нее и всю о ставшуюся жизнь
горевать по ней будете.
—
А без горя нельзя?
—
Б ез горя нельзя, никак нельзя. За то куба-ре м по жизни
прокатитесь, не х у ж е кометы разгульной.
—
Ой, больно! Душа вся горит: как подступиться, как вы­
лить вино? Неу жели н ельзя б е з с традания прожить?
—
Нет, б е з страданий нельзя! Нет, нельзя!
—
Я бы еще раз женился.
—
Напрасно! Я бы на вашем месте подумал, пр е жд е чем
на молодой женить ся. Еще раз.
Считаете, — изменит?
—
Изменит! — Это еще мягко сказано.
—
Да как же сию препакость пресечь?
—
А никак! Вот Иван Сергеевич нанял м еня однажды про-
гипнотировать свою ж ену, так она в таких вольностях п о-
напризнавалась во сне гипнотичном, что и меня, видавшего
виды человека, изумила, а у ж у Ивана Сергеевча волосы и
вовсе встали дыбом. Он вм ес то того, чтобы за плеть д а ж ену
свою по д о му погонять, бросился к обидчику — мстить.
«Помилуйте, — говорит е му Кузьма Платонович, — у меня
с Верой Ефимовой анга жман, не отрицаю, да вы-то тут при
чем?» «Какая такая Вера Ефимовна? — ор ет Иван Сер­
геевич. —
- Мою ж ену зовут Анфисой!» «Правильно, вашу ж е ­
ну зовут Анф ис ой Васильевной, у м еня грандплезьир с Верой
Ефимовной, а вы-то тут при чем?» Едва ра зобрались что
к чему. Оказывается, Вера Ефимовна при езжала з а де нь до
того к же н е Ивана Сергеевича д а ей наболтала подробностей,
а та, другая, т о ж е хороша: слушала, шельма, и запоминала.
Вот и гипнотируй после этого дам!
—
-
Все-так и лю бопытн о было бы прогипнотировать буд у­
щую супругу. Да вдруг вас не окажется на месте в Петер­
бурге.
—
Я вам адресочек оставлю гищпанской гадалки. У нее
книга имеется с зеркальными текстами. В нее вы посмотрите
и все про свою супругу неверную ра зу зна е те . Не в рас сказе
услышите, а уви-ди-те с о всеми подробн ост ям и, словно
сквозь решетку в сера ле.

—
Так и буду мучаться от сего?
—
По малейшему поводу будете бегать к гадалке да изво­
дить себ я картинами ейной неверности.
—
А...
—
Наказать ее не посмеете. Уж больно знатна будет ваша
супруга да богата.
—
Бо-га -та! Кака слад ость в слове сим заключена!
—
В слове, может быть, а в жизни — все наоборот.
МАШИНА ДЛЯ СПАСЕНИЯ Д УШ И
Будучи след ователем киевской жа ндармер ии мне дове лось
вести дело, с вязан ное с сектой поклонников так называемой
Истины. Оно началось с доволь но странного для того вре­
мени случая оплевания двух или тр ех высокопоставленных
и пару дюжин так себе особ. До подобного цинизма в те
годы еще не доходили. Позднее пришлось, скажем, вести
дело одн ого революционера; так он, мерзавец, с вое ре месло
изучал по «Б есам» До стое вс ко го , использовал как инструк­
цию, говорил только, а что пойдет другим путем, и не мышей
будет в иконы запускать или огненных крыс во дворцы,
а и демо нов в души! Коро че говоря, появилась в Киеве мода
оплевывать честных гра жда н. Преступники, такие ж е, впро­
чем, обыватели, как и оплеванные, у тверждали, будто сотво ­
рить им сие было велено свыше н екоей Машиной для Сп а се ­
ния Души или Исти ной, как е е называли другие.
Вскоре об этой самой Истине стало известно еще из одного
источника. На стоятель од но го из монастырей в Крыму при­
слал в Си нод жа лобу на епарх иа льное начальство, покры­
вающее се кту ид олопоклонников, обосн овавшу юся н еп од а­
леку от об ители. Он весьма ос тор о жн о со всяческими экиво ­
ками и и звинениями обвинял епископа Варлаама в том, что
тот п отворствует н екоему идолу, имен уемому Истиной, тво ­
рить б е зза к он и я. Обвинение в сто ль странном зас тупн иче ­
стве было воспринято в Си ноде за очередную блажь выжив ­
шего из ума н ас то ятеля и никаких мер к сему не было при­
нято, од нако письмо было переправлено в киевскую ж а нд ар ­
мерию, где и попало к м оему начальнику полковнику Дегтя ­
реву, человеку въедливому и влипчивому, как и его фамилия,
коий и поручил мне рас след ова ние, но а я, в свою очередь,
то ж е пр иобрел себ е славу опытного дотошника и скрупу лез-
ника и этим занялся без промедления.
В первую очередь я решил посетить насто ятеля монастыря,
написавшего жалобу в Синод. Я сам искренне верую в Госпо-
да нашего И исус а Христа, но церковным человеком в полном
смысле этого слова не являюсь из-за особенностей профес­
сии «ловца человеков». Здесь ж е я впервые понял, вернее,
ощутил то, что в хр ис ти ан стве называют благодатью.
Маленький, неуклю жий, словно хо дячий бочонок, нас тоя­
тель с бе лой всклокоченной бород ой нос ился по двору м о ­
настыря, временами ста новясь по хо жи м на птицу в своей
развевающейся мантии. Он умудрялся быть в нескольких
ме стах од новр еменно и казалос ь, что д а ж е лики святых' улы­
баются вслед эт ой добродушной комете.
Савватий был сыном б ед но го дьячка. Однажды о тец повел
маленького Ваню, таково было мир ск ое имя Савватия, в б ар­
ский дом, где п ер ед очами впечатлительного мальчика пр ед ­
стала как бы вся вселенная: м едлен но вращался огромный
глобус в полутьме . . . перламутровый дракон выползал из
безд о н ной черноты лакированного шкафа, усыпанно го б ле ст ­
ками инкрусталинок, словн о ночное небо зв езд ам и . . . си я ­
ющий хрустальный ангел спускался с потолка . . . на муаро ­
вой с катерти мерцала вышитая парчовыми нитками Евро­
па . . . на глянцевый пол было стра шно ступить, словно на
воду подземной реки . . . с фарфоровой китайской вазы вы­
ступал ос ьминог, страшный, как черт . . . сверкающий п о зо ­
лотой узор ов рыцарь готов был шагнуть с о стены и поразить
копьем зм ею , извивавшуюся в ку стах орнамента персид ­
ского ковра.
Но б оле е всего его порази ло Седь мое Небо , как он назвал
горку и з красного дер ева со м но жес тв ом миниатюрных ди ко ­
винок за ней. На ее вершине н аход илась п озолоченна я ф и ­
гура Юпитера на троне, олицетворяющая в глазах ребенка
в тот моме нт Бога-Отца. В довершен ие всего барыня высы­
пала на стол горсть золотых дублонов из коллекции мужа —
бывшего морс кого оф ицера . Барчонок в тот вечер был не
в меру капр изен. Он швырялся монетами, заставлял горнич­
ную и зображать лошадку, вольтижировал отцовским корти­
ком, а закончил гер оем войны 12-го года, что, конечно, слу ­
чилось уже много лет спустя.
Всю д оро гу домой Ваня де лилс я с отцо м впечатлениями,
но нео жид ан но дьякон охлади л излиян ия восторга своего
сына за явление м, что все это — грех. «Как так, — грех? —
вскричал мальчик. — Что ж е они — все в гр ехе пребывают?»
«Нет, — ответил ему отец, — они не в грехе, ибо твоему Де­
нису (так звали барчонка) все до стало сь с бож ь его благо­
словенья по наследству, а тЫ от желания иметь такое же
великолепие дойдешь д о пр еступления. На са мого царя руку
подымешь!» — добавил отец для большего назидания, зная
о м ладенческом представлени и своего сына об императоре,
как о Б оге-Отце, а о его наследни ке, как о Христе , и о Святом
Духе, как о фельдъегере, мчащемся через всю страну на
тройке с указами.
Придя дом ой , Ваня об наружил в кармане золотую монету.
Неожиданное, обжигающее душу желание оставить у себя
эту монету, похожую на искру из небесного огня, вызвало
у него горячку такой силы, что он п ролежал две неде ли в бр е­
ду, а выйдя из него, тотчас отнес злополучную монету в по­
местье, за что и получил е е в дар от сердоболь ной барыни.
«С той поры, — завершил свой рассказ настоятель, — Г ос­
подь всегда к этой м онете доб авляет в шкатулку столько
рублей, сколько не о б ходи м о в сей м омент для обители. Так
что деньги у нас не перевод ятся».
Денег, на с ам ом деле , ед ва-едва хватало на нужды обители,
а все «небесные п осту пления» и з шкатулки Савватия у х од и ­
ли в епархиаль ную кассу. Стр ажем монастырск ой «с ок ро­
вищницы» Савватий для своего смирения назначил самого
сребролюбиво го инока. Звали его отцом Варнавой. Одного
глаза у него не было, а другой от какой-то чудовищиной трав­
мы лица, если его мо жн о было так назвать, переместился
как бы на сер едину, отчего его и про звали Циклопом. Он
н осил обруч на голове, и к нему была прикреплена линза,
отчего его единственный глаз увеличивался д о чудовищных
размеров, и эти м своим зраком он, каза ло сь, про зревал да же
скво зь стены и о б о все м докладывал епископу Варлааму,
который ненавидел Савватия за « смирение, д ох од ящ ее до
наглости», а с некоторых пор стал та кже верным п ослед ова­
телем Истины и даже дослужился у Идола до права носить
звание Ле вой Руки,
Идол строит всяческие козни Савватию и д а ж е пытался
ч ер ез еписк опа Варлаама д об итьс я закрытия обители. Савва­
тий рассказал мне о том, что поклонники идола склонили
на свою с торо ну не только епископа, но и многих чиновников
в Си мферо поле и в Киеве . Последова те ли Истины стали
разбива ться на пятерки, н апо добие боевы х дружин, и д аж е
организовали нечто вроде акцио нерного общества Вза имо-
вспоможения со своим банком и даже газетой «Истиной».
По мер е приближенья к Истин е в ра сск азах попутчиков,
лицезревших ее воочию, стали вырисовываться ее очертания.
Рассказывали о том, что машина предсказывает будущее,
угадывает прошлое и д а ж е м е няет судьбы людей. Иные,
впрочем, утвержд али, что о на частенько оши бае тся в своих
п редс казаниях , а когда ее в это м упрекают, то он а только
п осмеи ваетс я и у твер жд ае т, что проверяет с воих поклонни­
ков на верность, смо гут ли те вынест и-де — тако е испыта ­
ние.
Довольно известный в Одессе бретер и картежник встре­
тил на пути к Истине цыганку, и она пр едсказала ему, что он
вскорости будет усыпан золотом с ног до головы, что и испол­
нилось на следующий день. К огда машина услышала голос
поручика, о на воскликнула: «Сыпь, Ахмедка!» Означенный
татарин тут ж е по ле з в кожаную суму, извле к из нее горсть
золотых мон ет и швырнул незадачливому поручику в лицо,
но тому ничего не дос талось , и бо толпа мгновенно ра сх ва­
тала все монеты, однако поручик уверовал в Исти ну и стал
е е первейшим поклонником, за что и получал от нее подачки
79

на карты и шампанское в с алон е гостиницы, которую А х -
медка сод ер жал для паломников. Савватий предупр ед ил м е ­
ня о том, что цыганки, шныряющие по дор о ге к Истине, по ­
лучают предварительные инструкции и деньги от того ж е
Ахмедки. Сам Ахмедка в городе из нищего, каким он пред­
ставал пе ред Истиной, пр еображался в Ах м ед а Хасановича,
госпо дина во фраке, на дор огой коляске с турецкой сигарой
в зубах. Он был хозяином того клочка земли, вернее, склона
горы, на кото ром нах од ился идол, высеченный в скале.
На крутом склоне горы выделялась замш елая ф и з ио н о ­
мия каменного истукана. Ро т идола нах од ился на уровне
среднего ро ста посет ителя или поклонника этой сам ой Исти­
ны, так что невольно при ход илось с клоняться. Облик у Исти­
ны, надо сказать, был глумливый и более походил на разбой­
ничью рожу, чем на лик благоче стивого старца, каким его
видели многочисленные почитатели. И з у зкой щели щ ерба­
того рта разд авались звуки человеческ ого голоса. «Я — дверь
к по знанию Истины, — вещал истукан, — щель во Времени,
прореха в Материи! Аз есмь машина для спасения души!»
Богословие у машины было весьма туманно е и переменчивое,
однако весьма действенное. Голос исходил из монолитной
скалы, ед инственн ая щель в которую была во рту истукана.
На все вопросы о Боге машина отвечала весьма уклончиво.
« Несть спасения, кроме меня!» Бо лее всего она любила по су ­
дачить о наших гр ех ах , все х разоблачить, а с еб я нахвалить.
Метода у нее была про ста я и со всеми одинаковая: еже ли
проситель рассказывал, что с об ир а ется ж ен ить ся, е м у н аста ­
вительно п редлагалос ь идти в монастырь, а тому, кто с о б и ­
рался в монастырь, предлагалось жен ить ся.
Одному из своих поклонников ид ол велел вернуться дом ой,
лечь в гроб и ум ереть. Поскольку то т был богатым купцом, то
и умирать решил по-купечески: в шикарном гробу, по х о же м
на ладью, и з красного дерева , а та кже с цыганами, икрой и
шампанским, но так как от черной икры и р азв еселого пения
не умирают, то он решил в ед е и питье себ я ограничить, цыган
удалить, а вместо них пригласить м она хиню д ля чтения псал-
тири по «ж ивопок ойному». Первое ж е ночное бдение закон ­
чилось и звестн ой все м историей, ибо монахи ня прилегла
на секу нду к покойнику для облегчения душевных мук и
уж е не вставала от него д о утра. Монахиней оказалась
актриса м естно го театра, нанятая сердобольными род ствен ­
никами для о живления покойника, и так о на ему пришлась
по душе, что с ей новоявленный Лазар ь вышел Ь з гроба,
однако Монашка сразу же была удалена теми же родствен­
никами, и купец с до сады решил доу мереть д о конца, но
прежде вновь спросить совета у Истины, — не застрелиться
ли ему, прежде чем ложиться во гроб.
Воспользовавшись чудачеством купца, компаньоны довели
его до полного разорения, и самый проворный из них выку­
пил его долю за бесценок. В результате распродажи имуще­
ства у незадачливого по след о вателя Истины оста лось де не г
ровно столько, чтобы д обраться д о Симферо поля, откуда ему
пришлось совершить пало мничество к Ис тине пешком, и там
его взору предс та л удачливый компаньон, который передавал
Ахмед ке деньги с завер ениями благодар но сти, и вос крес ­
ший, наконец, д о гада лс я о сговорю. Он, однако, не ра стерял­
ся, а тут ж е организовал шныряющих вокруг оборванцев
в труппу и создал из них Оперу Нищих. Они распевали опер­
ные арии под окнами богатых до мовладельцев д о т ех пор,
пока от них не откупались. С каждо го удачно разыгранного
спектакля купец брал четвертину с о сбор ов и вскоре собрал
сумму, дос та точну ю, чтобы начать новое д ело . Но!
Несмотря на явно е свидетельство сговора, се й купец про­
должал, как и п р е жд е , принимать наставления от Истины,
кои выполнял у ж е по своему усмотре нию , в чем и с таратель­
но каялся, за что всякий раз получал нагоняй о т ид ола, к ото­
рый, впрочем, е го прощал за верность и послушание.
Машина любила окружать с еб я учеными людьми и в у че­
ности их же и попрекать. «Ну, что тебе твоя ученость дала, а?
Вырос ты от нее на три вершка или д о луны возвысился в д у­
ховности так, что у ж е и камень с ейной иллюзор но сти
смог д ос тать да и в дело строительс тва хра ма души употре­
бить? То-то! Истина всего дороже, а знания твои — все рав­
но что бурьян! Перекати-по ле! Высохну т и сгорят о т искры
истинного ра зу мения». Идол любил оскорблять: «Сам себ я
по лбу стукни, дурак, д а покрепче, три р аза, чтобы запомнил
получше, и глаголь: дурачище напичканное, болванище уч е­
нейшее, идиртище образованное!» Как и человек, машина
любила с оснуть, но не б олее , чем на пару часов в сутки. Она
просыпалась, позевывала, кряхтела . . . «Эх, грехи ваши тя ж ­
кие» . . . сопела, а затем разряжалась проповедью.
Машина, как рыба, плавала в воде церковно-славянской
словесн ост и, с воб од но и зъяс няла сь на русск ом, украинском
и татарском, у мела с ошибками, правда, ввернуть немецкую
поговорку, но лю то ненавидела французский, почему-то,
и латынь, да и все Среди зем ном ор ье обзывала медитерией
или морем Содомским. Зна ни я ид ола в литературе были
весьма поср ед ственным и, но тем не м е нее он считал с ебя
большим знатоком «гр еховн ой с ловесно ст и». Любой человек,
осмеливш ийся осп ор ить очер едную сентенцию ид ола, п од ­
вергался всеобщему осмеянию и даже изгнанию. Известный
пр оф е сс ор московского университета впал при мне в изви ­
няю щийся леп ет по поводу незнания лубочной книжонки
«Княжна и дор ожный разбойник Василий Сермяга», кото­
рую машина превозн осила выше «Фауста» — почему-то .
В речах новоявленного пророка проглядывал лик оби ж ен ­
ного судьб ой дьячка-расстриги. Еще будучи в Киеве я по­
пытался проанализировать с писок оплеванных и вывести
из него обиженного, но обиженных на нашем свете оказа­
лось столько, что учес ть их не было никакой во зм ожно сти.
Я остор о жн о обследо вал гору, что, впрочем, д о меня весь­
ма осно вательно проделал местный исправник, но никакого
тайного ход а не обнаружил. Все попытки пресечь деяте ль ­
ность секты натолкнулись на неожидан ные препятствия, ибо
истина к то му времени заручилась подд ер жкой высокопо­
ставленных сановников из Санкт-Петербурга, и даже от мое­
го начальника Д егт яр ева поступило ра сп ор яже ние о пр е­
кращении с ледс твия. Все, что я с мог сд елать , э то доб ить ся
от него разр еш ен ия на завер шение следс тв ия в двух недель ­
ный срок. З а время м оего отсутствия отец Варнава вместе
с Ахм едк ой начали сбор ср едств для покрытия ф изионом ии
Истины золотом и к моему приезду успели позолотить бо ­
роду мерзавке.
Тем времене м началась крымская кампания, но военные
действия проходили в с тор оне и не мешали деятельн ости
ид ола. Я решил, однако, воспользоваться ситуац ией и обра­
тился к пр оходящ им мимо казакам с пр осьбой дать залп из
орудий по Истин е. Сотник с нео хо той откликнулся на мою
просьбу, но когда де ло дош ло д о рядовых артиллеристов, то
они н аотр ез о тказа лись под нагайкой своего командира.
К тому времени п об лизости появился французский ко­
рабль, капитаном которого оказа лся мой давний зна ко ­
мый. Я рискнул не только потерять репутацию, а и д а ж е быть
обвиненным в предательстве: под нялся на корабль и попр о­
сил моего знак ом ого ра сс тр елять источник бе ззак он ий и
суеверий, и он без промедления приказал дать залп из даль­
нобойны х орудий по ид олу. Кам енная маска мгновенно р а з­
ле телась, и м оему взору предстал выпиленный в камне м ех а ­
низм, по х о жи й на внутренности ба шенных часов. Вся эта не ­
п одвижная машинерия у ход ила в глубь горы на довольно
большое рас сто яние, но каких-либо следов человека в лаби ­
ринте не оказалось. Каким образом звучал голос в этом
дьявольском устройстве, выяснить мне не удалось, к тому ж е
я торопился довести свое дело до конца. Я заложил в глубине
несколько бочек поро ха , по моему сигналу с корабля разда л­
с я е ще оди н залп, и с ид оло м было покончено навсегда.
По прошествии нескольких лет у ж е в Петербурге, будучи
следователем по особо важным делам, я ехал после рассле­
дования, связанно го с м одой не только что оплевывать,
а просто-та ки убивать высокопоставленных особ . Не ож ид а н­
но с паперти какой-то церкви, очерта ния которой терялись
в тумане, я услышал в п олудреме знакомую речь. «Я — щель
во Времени, пр ореха в Материи ...» — Я соскочил с коляски,
но нищие, сидящи е на паперти, вдруг бросились врассыпную.
На какое-т о мгновение мелькнула, или мне п ок азалось, —
ассир ийская ро жа да вешнего старца, но я так и не с мог опр е­
делить, было ли это на самом деле или привиделось мне
в полудреме.
80

РОДНИК» No 10, 1990, 1— 80
I, IV ОБЛОЖКА — ОФОРМИТЕЛЬ КРИСТАПС ГЕЛЗИС