ПУТЬ
ОТВАЖНЫХ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР
МОСКВА 1962
Scan AAW
ЗКЮП1
П90
Во все времена у всех народов были свои герои. Люди
болыиогЬ мужества и беззаветной отваги. Люди, пре-
зревшие страх во имя великой цели и победившие са-
мое страшное зло — смерть. Молва об этих героях пере-
давалась из поколения в поколение, им ставили памят-
ники, о них слагали песни и поэмы. Это были люди особого
склада, не похожие на всех остальных. Вот почему перед
ними преклонялись, им старались подражать.
Но вот в 1917 году на земном шаре родилась новая
страна, новое государство — наша великая Родина. Уже
само рождение её люди назвали героическим. И верно,
нужен был могучий героизм всего народа, чтобы сломить
старый царский строй и создать первое в мире свободное
государство рабочих и крестьян. Ещё больший героизм
нужно было проявить всему нашему народу, чтобы защи-
тить завоевания Октября в открытых боях с врагами и
победить нищету, разруху и голод, чтобы разгромить
фашизм и первыми в мире проложить дороги в космос.
И наш народ, весь от мала до велика, проявил этот
героизм.
«Героическая советская страна» — говорят о нашей
стране люди земного шара. Героическим называют наш
народ и нашего человека, будь то Алексей Маресьев или
Николай Мамай, Зоя Космодемьянская или Евгения До-
линюк, Александр Матросов или Макар Посмитный, Муса
Джалиль или Валентина Гаганова, Виктор Блаженов
или Юрий Гагарин. Героической называют нашу партию
коммунистов, ведущую советский народ по пути побед
и ’свершений.
И всё потому, что наша страна за сорок четыре года
своего существования доказала право называться страной
3
героев. «У нас героем становится любой», — поют совет-
ские люди в одной из самых любимых своих песен, и
это — не просто слова.
Мы знаем сотни имён героев — простых советских лю-
дей, прославивших нашу Родину на полях сражений и
в мирные трудовые годы. Многие из них ещё вчера были
комсомольцами и пионерами. Многие из них были вашими
ровесниками. Имена пионеров Павлика Морозова и Коли
Мяготина, Мамлакат Наханговой и Кычана Джакыпова,
Володи Дубинина и Вали Котика, Лёни Голикова и Вити
Коробкова украшают славное знамя пионерской органи-
зации им. В. И. Ленина.
Эта книга расскажет вам о героических делах ваших
ровесников-пионеров, чья жизнь достойна большого сло-
ва — подвиг. Вместе с ними вы пройдёте через револю-
ционное подполье и побываете в отрядах алтайских пар-
тизан, совершите рейсы на бронепоезде «Смерть или
победа!» и встретитесь с чукотскими коммунистами —
борцами против кулаков. Вместе'с вашими товарищами
пионерами вы будете волноваться за судьбу своей Родины,
на которую напали гитлеровцы, и станете свидетелями
многих, на первый взгляд очень простых, но нужных стра-
не и народу дел, совершённых ребятами. И вы поймёте,
что подвиг — это не просто высокий, красивый поступок,
но и огромный труд, к которому надо готовить себя зара-
нее, всей своей жизнью.
«Путь отважных» — книга о самых простых ребятах.
В разные годы совершали они свои подвиги: одни — в го-
ды Октябрьской революции и гражданской войны, дру-
гие — в годы первых пятилеток, третьи — в грозные дни
схватки с фашизмом, четвёртые — в наши дни. Но всех
их объединяет одно — они поступали как настоящие
пионеры-ленинцы.
В наше время всегда есть место настоящим делам, на-
стоящим подвигам. Ведь время, в которое мы с вами
живём, — героическое время.
Сергей Баруздин
РОВЕСНИК ВЕКА
Как-то раз в механический цех Ленинградского
завода имени Кирова пришли пионеры. Всё инте-
ресовало их здесь. И мощные станки, и люди, ко-
торые управляют ими. А ведь действительно
завод имени Кирова отличается от других заво-
дов. Его называют завод-лаборатория. Почему?
Потому, что тут создаются новые машины, кото-
рые будут потом применены на многих заводах
нашей страны. И новые способы обработки метал-
ла тут разрабатывают.
Обо всём этом рассказывал ребятам прославлен-
ный токарь завода Владимир Якумович Карасёв.
На груди у него золотая звёздочка с серпом и
5
молотом — медаль Героя Социалистического
Труда.
Более тридцати лет трудится Владимир Якумо-
вич на этом заводе, вся его жизнь, вся работа, все
чувства связаны с городом Ленина и с заводом
имени Кирова. Сюда пришёл он после окончания
гражданской войны, здесь стал квалифицирован-
ным рабочим и возглавил потом бригаду рацио-
нализаторов и изобретателей. Вместе с другими
рабочими Кировского завода защищал Владимир
Якумович родной Ленинград, когда в 1941 году
немецкие фашисты окружили город огненным
кольцом. Тогда трудно было разобрать, где цех
и где фронт, потому что на крыши завода падали
бомбы, а между станками нередко рвались снаря-
ды. Враг был совсем близко. А рабочие, несмотря
на это, продолжали стоять у своих станков, чтобы
дать как можно больше оружия защитникам
города.
Не раз приходилось Владимиру Якумовичу
вступать в бой с врагом. Однажды, когда был
убит командир роты, Карасёв повёл за собой мо-
лодых бойцов. За это Владимир Якумович был
награждён медалью «За боевые заслуги».
Но вот окончилась Великая Отечественная
война, а через несколько лет Кировский завод
стал ещё краше, чем прежде. Отстроили здания,
восстановили цеха, поставили новые станки, даже
клумбы разбили на заводском дворе. И снова воз-
главил Владимир Якумович бригаду рационали-
заторов и изобретателей, которую назвали твор-
ческой, потому что эта бригада постоянно создаёт
что-нибудь новое, облегчая труд рабочих и при-
нося огромную прибыль государству.
О новых машинах и новых способах обработки
металла и рассказывал Владимир Якумович
6
ленинградским пионерам. А когда ребята уже
собрались уходить с завода, один паренёк
спросил:
— Владимир Якумович, сколько вам лет?
— Я ровесник нашего века, — ответил Вла-
димир Якумович.
— Владимир Якумович, вы русский? — спро-
сил другой школьник.
— Русский, — улйбнулся Карасёв.
— А почему же у вас отчество нерусское? Нет
такого русского имени т- Якум.
— Это верно, что нет, — ответил прославлен-
ный мастер. — Но раз уж зашла об этом речь, то
слушайте. — И он рассказал ребятам о том далё-
ком времени, когда его звали просто Володей.
Узнали ребята и о том, как Володя Карасёв
стал революционным матросом и принял участие
в Великой Октябрьской социалистической рево-
люции.
♦ ♦ •
Мальчишкой жил Володя Карасёв в маленьком
городке — Пензе. Отец его служил в магазине,
который принадлежал богатейшему купцу Марты-
нову. Всё принадлежало тогда купцам да капита-
листам, а рабочие люди жили очень плохо. Вот
и Володина мать от тяжёлой жизни заболела ту-
беркулёзом и умерла. А отец женился на другой.
Несладко было Володе с мачехой, а главное,
ни за что он не хотел называть её мамой. Ведь он
хорошо помнил свою родную мать, помнил, как
из соседней комнаты постоянно раздавался стук
швейной машинки и тяжёлый надрывный ка-
шель. Мать была портнихой и до последних
дней работала через силу, превозмогая бо-
лезнь, чтобы помочь отцу прокормить семью.
7
А тут чужая злая тётка требует: зови её ма-
мой!
«Как бы не так!» — думал Володя. И оттого
что он не соглашался, ещё хуже относилась к нему
мачеха. Нередко и колотушки выпадали на его
долю. Нередко приходилось голодным уходить в
школу. А отец? Отец почти не обращал внимания
на Володю и его сестёр с тех пор как женился во
второй раз. Да и некогда ему было. День-день-
ской тяжёлая работа, а когда вернётся поздно
вечером домой — ребята уже спят.
Но однажды на праздник решил отец побало-
вать своего сынишку. Купил он Володе на ярмар-
ке детский пистолет, который назывался «монте-
кристо». Стрелял этот пистолет дробинками
довольно далеко. И такой славный был никели-
рованный пистолетик — маленький и блестящий!
Володя с ним не расставался даже ночью — под
подушку клал. А днём постоянно носил в кар-
мане.
Был Володя ростом мал. Частенько его оби-
жали ребята постарше — и на улице и в школе.
Дома тоже жизнь была нелёгкая. А с пистолетом
Володя чувствовал себя как-то увереннее, сме-
лее. Засунет руку в карман, почувствует холо-
док железа и сразу повеселеет. Всё-таки —
оружие!
Как-то раз весной, когда уже отцвели яблони,
сидел Володя в классе на первой парте у окна и
думал: «На улице-то как хорошо! Вот бы на речку
Суру сейчас!»
А по классу медленно расхаживал важный
длинноволосый поп. Да, да — поп! Не удивляй-
тесь, ведь школы тоже были не такие, как сейчас.
Володя учился в четырёхклассном церковнопри-
ходском училище. Учили там и письму и арифме-
8
тике, но главным образом закону божьему. Скуч-
ный это был предмет, а главное, бесполезный —
небылицы про бога и про святых, которые надо
заучивать наизусть. Вот эту «науку» и вдалбливал
поп ребятам.
А вдобавок была у попа препротивная при-
вычка: рассказывает классу свои небылицы, а сам
остановится около какого-нибудь ученика и давай
его волосы накручивать себе на палец.
Так и на этот раз: захватил он своими толстыми
перстами, поросшими рыжим пухом, довольно
большую прядь Володиных волос и начал закру-
чивать. Терпел, терпел Володя, а потом невольно
дёрнулся. В руке попа остался клок волос, а Во-
лодя в этот момент совсем потерял соображение
от боли. Не помня себя, выхватил он пистолетик
да и выпалил в своего мучителя.
Что тут было! Дробинка попала попу прямо в
лоб. Поп от. страха заревел как бык и свалился
на пол, а Володя, не помня себя от ужаса, кинул-
ся в окно.
Он упал со второго этажа на вскопанную под
яблоней землю и почти не ушибся. Тут же вскочив,
Володя бросился бежать. Он не думал ни о чём,
а только бежал изо всех сил, не видя‘ ничего во-
круг себя. Когда Володя, задыхаясь, остановился,
он был уже за городом у железнодорожной на-
сыпи.
Что делать теперь? Что будет? Собственный
поступок казался ему ужасным. Медленно бредя
вдоль железнодорожного полотна, Володя думал
о том, что домой возвратиться он не может. Ведь
его обязательно выгонят из школы, да ещё, чего
доброго, в тюрьму посадят. А если и не посадят,
то всё равно жизни ему не будет. Крики мачехи,
разъярённый взгляд отца, толстый отцовский
9
ремень представились ему так ясно, будто он уже
дома.
«Нет, — решил Володя, — уйду! Уйду навсе-
гда — будь что будет! Хуже, чем сейчас, всё равно
не будет!»
У станции на запасном пути стояли товарные
вагоны. Это был воинский эшелон. Казаки поку-
ривали, сидя на скамеечке под деревьями. Никто
не заметил, как мальчишка забрался в вагон.
В вагоне — справа и слева — стояли лошади.
Они мирно жевали, опустив морды в обгрызенные
деревянные желоба. Посреди вагона, как раз
против широких дверей, было навалено сено.
Володя зарылся в эту кучу и притих. То и дело
всхлипывая, он неотрывно думал о том, что про-
изошло. Конечно, серьёзного вреда дробинка при-
нести не могла, она с трудом пробивала сложен-
ный вдвое газетный лист, но дело не в этом. Вы-
стрелить в священнослужителя! Да мог ли он
себе даже вообразить такое? Теперь Володя будет
бездомным, может быть, он скоро умрёт с голоду
где-нибудь под забором...
В куче сена было тепло и мягко. Володя свер-
нулся калачиком. Постепенно мысли его станови-
лись всё менее чёткими. На мгновение представи-
лось ему красное одутловатое поповское лицо,
потом послышался голосок сестры... Он и сам не
заметил, как уснул. Во сне он услышал стук швей-
ной машинки и улыбнулся этому милому с ран-
него детства звуку. Но не швейная машинка сту-
чала, а колёса поезда выбивали свою монотонную
песенку. Далеко на запад шёл товарный состав
с солдатами, лошадьми и спящим Володей, кото-
рому уже не придётся никогда в жизни увидеть
ни отца, ни сестёр, ни злую мачеху, ни попа-изу-
вера.
ю
♦ * *
Утром поезд остановился на полустанке. Рос-
лый усатый казак пришёл кормить лошадей. Он
поднял с полу огромную охапку сена, а Володя,
почувствовав во сне, что подымается в воздух,
завизжал, как поросёнок. Казак от неожиданно-
сти выронил охапку, и перед солдатами предстал
заспанный, перепуганный мальчонка, весь в сене
и в пыли.
Казаки долго смеялись, а потом, когда Володя
рассказал им свою грустную историю, реши-
ли: «Что ж, пусть едет с нами, а там видно
будет».
Через два дня поезд прибыл в город Балтий-
ский порт. Здесь был у казака, который первым
обнаружил Володю, старый друг матрос Якум
Гайдебулин. Ему-то и передал казак мальчишку
на берегу моря, у маяка Пакерот.
Якум Гайдебулин — молодой татарин с быст-
рыми и строгими глазами — сразу согласился
взять Володю к себе на береговую батарею. На-
чальство, к счастью, не возражало. Так попал
Володя Карасёв в крепость Петра Великого на
батарею «1 Буки».
Всё было здесь для мальчика необычным: за-
кованные в броню и гранит укрепления, стволы
огромных орудий, в которые свободно мог залезть
человек и потолще Володи, двухэтажные койки,
где спали матросы. Тяжёлый медный колокол бил
«склянки», и по этому сигналу матросы в холщо-
вых робах шли то на работу, то на обед, то спать.
Заливисто свистели боцманские дудки, а иногда
раздавалась звонкая затрещина, если кто-либо из
матросов недостаточно быстро выполнял прика-
зание.
Тяжела была служба в царском флоте, а на
н
батарее «1 Буки» — особенно. Сюда посылали
служить «неблагонадёжных» матросов — тех,
кого подозревали в участии в революционных
кружках. Таким был и Якум. Уже давно он стал
подпольщиком-революционером, но царские по-
лицейские и сыщики никак не могли поймать лов-
кого матроса на месте преступления.
Володе совсем неплохо жилось на батарее. Он
привык и к необычному распорядку жизни, и к
непонятным вначале «морским» словечкам. Он
уже знал, что палубой тут называют пол, что кам-
буз — это кухня, а кубрик — помещение для сна,
что чумичкой называют самую обычную разлив-
ную ложку, а слова «верёвка» на флоте нет со-
всем. Каждая верёвка имеет название по своему
назначению.
Поначалу Володя побаивался своего «дядьку»
Якума, но вскоре очень сильно привязался к
матросу, который не то что по-отечески, а прямо
по-матерински заботился о нём. АЯкуму, человеку,
всегда находившемуся на подозрении, революци-
онеру-подпольщику, очень дорога была привязан-
ность мальчишки. Ведь на службе в царском
флоте он на долгие годы был оторван от родных
и близких.
Когда Якума Гайдебулина перевели с батареи
машинистом на корабль, он захватил с собой
Володю. Раз уж стал Якум «дядькой», воспитате-
лем, значит, куда он — туда и воспитанник.
Держась за руку Якума, поднялся Володя по
лесенке-трапу на борт крейсера «Рюрик».
Ну и корабль! Громадина! Одних матросов не-
сколько сот человек. Первые дни Володя боялся
далеко отходить от Якума. Того и гляди, заблу-
дишься среди коридоров, переходов и трапов. Но
скоро он освоился на крейсере, бегал с палубы
12
на палубу, спускался по горячим отвесным тра-
пам в жаркое машинное отделение и в котельные,
где, озарённые пламенем, бросали в топки уголь
полуголые кочегары.
Когда корабль пришёл в порт Ревель, Якум
дал Володе какой-то свёрток и сказал:
— Сейчас подойдёт барказ. Отправишься с
матросами на берег. В порту отыщи грузчика
Пахома — его все знают — и передай ему этот
пакет. Только так, чтобы никто не видел.
Володя сунул пакет под свою полосатую тель-
няшку и сказал: «Есть!»,, как полагается на фло-
те. И не подозревал мальчишка, что в этот момент
он впервые в жизни приобщается к революцион-
ной работе. В пакете находились прокламации^
Через несколько часов Володя возвратился на
корабль. Поручение было выполнено.
— Молодец, салага! — улыбнулся обычно хму-
рый Якум.
А Володя был счастлив, что его назвали сала-
гой. Так моряки шутливо называют юнг и моло-
дых матросов-первогодков.
Время шло. День за днём, месяц за месяцем,
поход за походом. Не было такого порта на Бал-
тике, где бы не побывал Володя: в Кронштадте,
Ревеле, Гельсингфорсе, Либаве. Якума часто
переводили с корабля на корабль, и вместе с
машинистом Гайдебулиным переходил и Во-
лодя.
Тяжёлая корабельная служба шла своим чере-
дом: пронизывающий ветер на качающейся палубе
и адская жара в машинном отделении, артилле-
рийские учения, когда от грохота орудий кажется,
лопаются барабанные перепонки в ушах. Особен-
но трудно приходилось зимой: свирепые штормы
швыряли корабль, холодные волны заливали
13
палубу. Бывало, промокнет Володя до нитки,
зубами дробь выбивает, а Якум говорит:
— Ничего не попишешь, салага, — привыкай!
Такая уж наша служба морская.
И Володя старался, по примеру своего дядьки,
и вида не показывать, когда было ему трудно,
холодно или страшно.
Приходилось Володе и «драить медяшку» —
это значит начищать до огненного блеска медные
ручки и перила на корабле, и швабрить палубу,
и до боли в суставах чистить на камбузе гнилую
картошку.
А то спустят его на канате за борт. Висит Воло-
дя над пенящимися волнами и начищает двугла-
вого орла — царский герб, который был укреплён
на серой броне корабля.
Но, помимо всей этой работы, была у Володи
и другая. Как только корабль приходил в порт,
Володя отправлялся на берег, унося под тельняш-
кой очередной пакет для товарищей по подполью.
ф * *
Шёл славный 1917 год, год Великой Октябрь-
ской революции. Володя Карасёв служил теперь
юнгой в машинной школе в Кронштадте, куда
определил его Якум Гайдебулин.
Однажды в холодный осенний день матросы с
кораблей и береговых батарей собрались на
Якорной площади. Был здесь и Якум Гайдебулин.
Матросы отправлялись в Питер. Володя молча
стал рядом с Якумом. Ему тоже дали винтовку.
В эту ночь, по приказу Военно-революционного
комитета большевистской партии, красногвардей-
цы и моряки штурмовали Зимний дворец, где
засело буржуазное Временное правительство.
14
Из-под широкой арки ринулись матросы на
Дворцовую площадь. Резкий ветер летел с Невы,
и там вдали на воде перемигивались сигнальные
огоньки кораблей. И вот прогремел выстрел из
корабельной пушки. Это крейсер «Аврора» подал
сигнал атаки. Мог ли знать тогда Володя Карасёв,
что выстрел этот прогремит на весь мир и навеки
останется в памяти людей?
Многого ещё не понимал тогда Володя, но, идя
за своим «дядькой» Якумом, он знал, что воюет
против заклятых врагов — богачей и жестоких
царских офицеров, против того самого попа, из-за
которого он ушёл из родного дома. В руках у
Володи была винтовка, и он очень гордился тем,
что идёт воевать вместе с Якумом и его друзьями-
матросами.
Под натиском революционных отрядов распах-
нулись высокие ворота дворца, и наступающие
побежали вверх по широкой мраморной лестнице,
стреляя на ходу. В дыму Володя разглядел, как
какой-то офицер прицелился в Якума. Выстрелить
он не успел. Володя выстрелил первым и уложил
врага наповал. А когда Зимний был уже взят,
Володя увидел в одном из залов большое золочё-
ное кресло. Недолго думая он уселся в это кре-
сло, чтобы зашнуровать развязавшийся ботинок.
Вокруг захохотали.
— Вот царский наследничек выискался! Ты
куда сел? — сказал смеясь рабочий-красногвар-
деец.
— А что? — удивился Володя. — Разве нель-
зя? — спросил он, глядя на своего «дядьку». Но
-и тот хохотал вместе со всеми.
— Силён салага! На царский трон взобрался!
Впервые за все эти годы услышал Володя рас-
катистый смех Якума Гайдебулина. Он словно
15
помолодел в ту ночь: морщинки разгладились на
тёмном усталом лице, а губы раскрылись в широ-
кой улыбке.
Так стал Володя Карасёв матросом революци-
онного флота. Два года прослужил он в Крон-
штадте, защищал Петроград, а потом вместе с дру-
гими матросами-добровольцами уехали Якум и
Володя на сухопутный фронт воевать за респуб-
лику Советов с белыми генералами.
Постукивают на стыках рельсов колёса вагона.
Едут моряки в дымных теплушках на восток, на
колчаковский фронт. Приехали в город Пермь на
реке Каме, погрузились на старенький речной па-
роходик, хлюпающий колёсами по воде, как водя-
ная мельница. Всё дальше и дальше на восток...
Пешим строем идут матросы к селу Шлыки, чтобы
принять первый бой с белогвардейцами.
16
Много после этого было боёв. В предгорьях
Уральского хребта, под городом Екатеринбургом,
у горы Благодатной и в других местах воевал Во-
лодя Карасёв рядом со своим другом и воспита-
телем Якумом Гайдебулиным. Белогвардейцы
были хорошо одеты, сыты, вооружены новейшим
оружием. Ведь им помогали и английские, и фран-
цузские, и американские капиталисты. Дрались;
колчаковцы ожесточённо. Они воевали за свои
поместья и фабрики, за дворянскую и буржуй-
скую власть, хотели вернуть всё, что отняла у них
Октябрьская революция. А матросы и красноар-
мейцы воевали за то, чтобы никогда эти старые
порядки не вернулись. В отряде, где служил Воло-
дя Карасёв, не хватало оружия и патронов. Обно-
сились матросы. Разутые, голодные, шли они в
атаку на пулемёты врага, отбирали у колчаковцев
оружие и продовольствие, чтобы воевать даль-
ше — до победы над врагами революции.
Однажды зимой в бою у станции Платина при-
шлось матросам туго. Белогвардейцев было на-
много больше, охватили они матросский отряд е
двух сторон, того и гляди — окружат. А патроны
у матросов — на исходе. Пришлось им отступать.
Глухой ночью шли матросы, проваливаясь в глу-
бокий снег, по лесу. А мороз был жестокий. Вьюга
слепила глаза. Казалось, конца не будет этому
пути. Володя поддерживал тяжело раненного
Якума Гайдебулина, который шёл всё медленнее
и медленнее и наконец, теряя силы, упал на снег.
Ранение оказалось смертельным.
Здесь, в страшном морозном лесу, похоронил
Володя под снегом Якума и, стоя над снежной
могилой, думал, что этот суровый матрос был ему
ближе родного отца. Это Якум воспитал Володю,
сделал его стойким и сильнымг научил любить
9 Путь отважных	17
свой народ и ненавидеть врагов. И решил Володя
в ту ночь принять имя матроса-большевика Яку-
ма как своё отчество, чтобы всю жизнь это имя
напоминало ему, как надо жить, работать и бо-
роться с врагами революции.
С тех пор зовут Карасёва Владимиром Якумо-
вичем.
Ю. Анненков
В КУЛУНДИНСКОЙ СТЕПИ
Однажды Игнат Владимирович Громов подо-
звал к себе Кирю Баева, усадил с собой рядом,
обнял по-отцовски и сказал:
— Хочу дать тебе боевое задание... Побывать
надо в Корнилове у мельника Монохина. Да и к
попу заглянуть надо, узнать, нет ли у них офице-
ров и чем они занимаются. Понятно?
— Понятно.
— Сбрасывай с себя одежду, надевай самое
что ни есть рваное, будто нищий, и шагай в дерев-
ню за милостынькой. Сумеешь?
— Всё как есть разведаю! — восторженно вос-
кликнул паренёк.
2‘
19
Киря натянул на себя рваную рубаху, такие же
штаны, не по росту большой, залатанный пиджак,
сбоку пристроил мешок с чёрствыми горбушками
хлеба. Подошёл к Громову и дрожащим голоском
пропел:
— Подайте милостыньку Христа ради... Сиро-
тинка я... Нет у меня ни отца, ни матери...
.. .Долго брёл Киря узенькой тропинкой. Но вот
и Корнилове. На улицах тишина, людей нигде не
видно.
«Попрятались», — подумал Киря и, чтобы не
вызывать подозрений, начал побираться с край-
ней избы.
Он подходил к окну, стучал в стекло и просил
подаяния, заходил к более зажиточным во двор,
а то и в дом. Подавали плохо, жалуясь, что от та-
кой жизни как бы самим не пришлось идти по
миру с сумой.
Так Киря добрался до поповского дома. Открыл
тесовую калитку, прошёл к крыльцу. Дверь ока-
залась незапертой, и мальчик вошёл в кухню.
У печи возилась маленькая толстая попадья.
Киря перекрестился на икону и запел:
— Подайте Христа ради... Нет у меня ни отца,
ни матери...
Попадья подошла к стенному шкафику, отло-
мила кусок ржаного хлеба и подала нищему.
— Спаси вас Христос... Дай бог вам... — за-
бормотал Киря, а сам присматривался к двери
в комнату, откуда доносились приглушённые голо-
са, но дверь была плотно прикрыта.
Кто там — вот что надо было узнать развед-
чику.
И вдруг лицо Кири исказилось болью, из рук
выпал кусок хлеба, а сам он судорожно схватился
за живот и опустился на порог.
20
Попадья перепугалась: не дай бог помрёт, ещё
отвечать за него придётся. Она кинулась к маль-
чишке и, теребя его за ворот пиджака, спро-
сила:
— Что... что с тобой? Что случилось?.. Где
болит?
— Схватило. г. — простонал Киря. — Бывает,
как схватит, так хоть помирай.
Попадья ещё больше всполошилась, крикнула
мужа. Дверь широко распахнулась, и показался
разопревший, раскрасневшийся батюшка. Киря
бросил быстрый взгляд в комнату. За столом си-
дели офицеры, мельник Монохин, Леоненко, ещё
несколько человек.
Монохин, обняв офицера, пьяно уговаривал erof
— Не ездите, ваше благородие, мы вас сегодня
не пустим. Н-не пустим. Мы еще гульнём. Ко мне
пожалуйте.
— Ну ладно... ну и гу-гульнём, — заплетаю-
щимся языком проговорил офицер. — У тебя так
у тебя.
Киря ясно разобрал их слова, подумал: «Зна-
чит, ночью будут пить у Монохина».
— Чего орёшь? — облизывая жирные губы,
спросил поп у жены, не понимая, что происхо-
дит.
— Да вот побирушка. Живот у него схватило.
Как бы не помер.
— Ни черта ему не сделается. Налей стакан ка-
сторки^ и пусть катится отсюда.
Попадья налила из бутылки в стакан масляни-
стой жидкости и подала мальчишке. Пришлось
пить, чтобы не выдать себя...
Выслушав сообщение юного разведчика, Гро-
мов тотчас же собрал небольшую группу парти-
зан.
21
— Выходит, по его словам, — кивнул он на
Кирю. — офицеры собираются сегодня вечером у
Монохина. Пропустить такой случай нельзя.
* ♦ *
Ночь по-осеннему тёмная. Луна редко выпльр
вала из-за туч, освещая дорогу. Партизаны неза-
меченными вошли в деревню и беззвучно пробра-
лись к дому Монохина.
Большой, с застеклённой террасой дом мель-
ника был окружён высоким забором. Окна
закрыты ставнями. Громов прошёл в соседний
домик, где жил портной. Дверь ему открыла ху-
дощавая женщина. Узнав Громова, она торопливо
зашептала:
— Уходи! Моего расстреляли... Поймают
вас...
— Не бойся, — тихо ответил командир. — При-
шли отплатить за убитых. Есть кто-нибудь у Мо-
нохина?
— Есть... С вечера пьянствуют..»
— Добре! Закрывайся и молчи...
Громов и двое партизан перемахнули через
забор и остановились у крыльца. Остальные, в том
числе и Киря, залегли в канаве на улице.
— Начинаем! — скомандовал Громов, и парти-
зан Титов подошёл к двери, постучал в неё громко,
требовательно.
— Кого надо? — донёсся из-за двери женский
голос.
— Пакет срочный господину поручику.
Хозяйка долго не открывала дверей: видимо,
она ходила спросить, впускать или нет человека с
пакетом. Наконец щёлкнула щеколда и дверь
приоткрылась. Титов и Громов мгновенно оказа-
22
лись в кухне, но женщина всё же успела крикнуть:
«Партизаны!» — вбежала в горницу, закрыв за
собой дверь на крючок.
Дорога была каждая секунда. Партизаны выбе-
жали во двор, оторвали ставню и бросили в окно
сразу две гранаты. Взрыв. И полная тишина. Ещё
момент — и через пролом окна Громов с Титовым
ворвались в комнату, зажгли спичку, нашли
лампу.
У стола валялись убитые враги. На полу, за-
бившись в угол и сжавшись в комок, пытался
спрятаться от партизанского глаза местный жи-
тель Леоненко, выдавший офицерам несколько
большевиков и партизан. Его крупное тело тряс-
лось от страха.
— Вот ты где, предатель! — направил на него
револьвер Титов.
Леоненко стучал зубами, не в силах произнести
ни одного слова.
— Обожди! — сказал Громов. — Надо объ-
явить приговор... Решением партизанского коман-
дования предателя Леоненко за выдачу карателям
невинных людей, за измену своему же крестьян-
ству — расстрелять. Партизану Титову привести
приговор в исполнение.
Глухо прозвучал выстрел.
— А где же Монохин? — опомнился Громов.
Монохина не было. Обыскали весь двор, но не!
нашли. Он успел сбежать.
• * ♦
Каменская больница, превращённая белыми в
госпиталь, расположена на самом берегу Оби. Из
окон её видно, как снуют по реке лодки, проходят
небольшие пароходики, накрывая водную гладь
23
шалью чёрного дыма. Их басовитые гудки доно-
сятся до лежащих в госпитале раненых и боль-
ных, напоминая, что за окнами продолжается
жизнь.
В одно солнечное утро на берегу около больни-
цы появился подросток лет четырнадцати-пятна-
дцати. В руках у него было ржавое ведёрко и
удочка. Он закидывал леску в воду и скучающе
смотрел на самодельный поплавок. Когда рыбёш-
ка клевала, он выкидывал её на песок, нетороп-
ливо снимал с крючка, но смотрел не на добычу
и не в ведёрко, а поверх, на здание больницы.
Чем-то она привлекала его внимание — опытный
глаз сразу бы это заметил. На одном месте он
долго не задерживался, переходил на другое и,
снова насадив червяка, закидывал леску в воду.
Видно, рыба ловилась плохо, и он искал хороший
клёв.
Это был Киря Баев, которого командир отряда
послал разведать, охраняется ли больница, можно
ли проникнуть внутрь и переговорить с больнич-
ной сестрой Трунтовой, домашний адрес которой
был неизвестен. Партизаны хотели через сестру
освободить большевика Степана Топтыгина, нахо-
дящегося в больнице после истязания на допросе.
Надо было выбрать место на берегу, где можно
незаметно причалить лодку.
У входа в больницу стоял белогвардеец с вин-
товкой. Кире хорошо видна его длинная фигура,
переступающая с ноги на ногу. Больше охраны
нигде не было. Смена часового произведена в
восемь утра, следующая — через четыре часа.
Место для причала лодки тоже выбрано — у бере-
гового обвала, за которым её не увидят ни с реки,
ни со стороны города. Теперь можно попробовать
пройти в больницу.
24
Киря убирает удочки, снаряжение и прибли-
жается к входу в больницу. Его останавливает
длинный усатый солдат в английской шинели,
с японской винтовкой за плечами.
— Куда прёшь? Посторонним сюда нельзя! —
прикрикивает он, не трогаясь с места.
Киря останавливается и дрожащим голосом
произносит:
— Я, дяденька, не посторонний. Я заболел..#
— Тем более проваливай отсюда! — сердито
дёргает усами солдат. — Здесь не приёмный по-
кой, а военный госпиталь. Ясно, дурья твоя
башка?
— Ясно, дяденька, — понимающе кивает голо-
вой Киря и неожиданно упрямо заявляет: —
А гнать меня не смеешь, слышишь?.. Потому я не
посторонний, а свой.
— Это как так — свой? — удивлённо вскидывает
глаза на бойкого мальчишку белогвардеец.
— А вот как! — смело режет Киря. — Сестра
моя здесь работает. Трунтову знаешь? Не знаешь.-
Эх, ты! Начальника милиции капитана Ипатова
знаешь? Нет. Эх, ты! Нам роднёй доводится.
И все доктора к нам ходят, и господа офицеры
тоже. Вот! Они меня сюда и послали. Сказали:
если часовой не будет пускать, скажешь, что мы
тебя отрядили. Ой! — Киря схватился за грудь. —
Снова схватило...
— Ишь ты! — всё более удивляется солдат.
Парнишка своей смелостью ему явно нравится, и
он уже беззлобно, с любопытством спрашивает: —
А что у тебя болит?
— В груди дыхания нет и булькает что-то. Ска-
зывают, не то третий беркулёз, не то пророк сердца.
Белогвардеец захохотал.
— Ой, не могу! Ой, уморил! — заливался он
25
басовито и заразительно, со всхлипом. — Про-
рок, говоришь? Ха-ха-ха! Булькает? Ха-ха! Берку-
лёз!..
Киря спокойно выжидал, когда белогвардеец
вдоволь нахохочется, и думал: «Ага, проняло!
Теперь пропустишь, пропустишь!»
Наконец солдат успокоился, а Киря обиженно
поджал губы и проговорил:
— Хорошо вам, дяденька, смеяться, когда вы
вон как бык здоровый, а мне-то каково? Ещё тош-
нее стало.
— «Тошнее, тошнее», — добродушно загово-
рил белогвардеец. — Знаю, что любая болезнь не
в радость. Я ведь, брат, раньше по медицинской
части служил. Санитаром. Всякие болезни ви-
дел. .. — И он перешёл на наставительный тон: —
Сам виноват. Чем по больницам бегать, давно бы
уже вылечился. Если у тебя порок сердца, а не
пророк, как ты говоришь, так и пил бы настойку
стародубки. Корешки валерьянки тоже хорошо
помогают. А если что другое, то опять же всякие
травки и корешки от этого есть. А учёные мик-
стуры — это тьфу, шарлатанство!
Киря в знак согласия кивал головой, а когда
солдат кончил, спросил:
— А мне и надо знать, что у меня в груди. Ка-
питан Ипатов тоже, как вы, говорит: «Сходи к
доктору, узнай, какая болезнь, потом травками и
корешками вылечишься, а лекарства сейчас не до-
станешь, и не в пользу оно».
— Верно говорит капитан. Видать, человек по-
нимающий.
— Так я пойду, дяденька, узнаю у доктора.
А потом, может, вы мне скажете что пить? — во-
просительно уставился на солдата Киря.
, — Ну что ж, иди, раз такое дело, — разрешил
26
белогвардеец. — А посоветовать я могу. Я в этом
деле мастак. У меня ещё мать-покойница всю де-
ревню травами лечила и мне по наследству пере-
дала.
Киря не торопясь поднялся на крыльцо и скрыл-
ся за дверью. Здесь ему повезло. Он быстро
разыскал больничную сестру Трунтову. Она пере-
ставляла со стола в шкаф какие-то баночки,
склянки и в комнате была одна.
Киря торопливо рассказал, зачем послал его
Игнат Владимирович Громов.
Внимательно выслушав, сестра полушёпотом
сообщила:
— Степан лежит один, в угловой комнате. Окно
выходит во двор. Его можно выкрасть. Завтра
ночью дежурит военнопленный чех, фельдшер.
Мы с ним всё приготовим. В полночь приезжайте.
Сигнал: два стука в окно. Так и передай Игнату
Владимировичу, а сейчас иди, как бы не задер-
жали.
Киря быстро шмыгнул из комнаты. Когда спу-
скался с крыльца, знакомый часовой-белогвар-
деец спросил:
— Ну как? Что-то быстро.
Киря обиженно скривил губы.
— Прогнали. Доктор не захотел смотреть, го-
ворит: и без тебя больных хватает.
— Да-а, — сочувственно покачал головой бе-
логвардеец. — Верно, вчера раненых доставили.
Партизаны напали. А всё-таки зря доктор не
посмотрел, парень ты хороший. Но ты не рас-
страивайся. Пей стародубку или корешки валерь-
янки употребляй. Поможет.
— Спасибо, дяденька. Попробую, — сказал
Киря и, не оглядываясь, зашагал прочь от боль-
ницы.
27
* *
В полночь к берегу около Каменской больницы
пристала лодка. Из неё выпрыгнули и скрылись за
обвалом трое: Егор Корнеев, Илья Чеукин и Киря
Баев. Они-то и были посланы командиром отряда
освободить Степана Топтыгина.
— Ну, давай! — толкнул в бок Кирю Егор Кор-
неев, и подросток исчез в темноте.
Тишина. Только глухо бьются речные волны о
берег да где-то невдалеке тявкает собачонка. От
томительного беспокойного ожидания и оттого,
что невыносимо хочется курить, Корнееву с Чеу-
киным кажется, что Киря долго не возвращается,
хотя ушёл он не больше десяти минут назад. Уж
не случилось ли чего? Но вот с обрыва посыпа-
лась земля, и к ним спрыгнул Киря.
— Ну как? — спрашивают оба разом.
— Кругом никого, а часовой дремлет у крыль-
На. Прошёл мимо — он даже голову не под-
нял.
— Тогда вперёд! — тихо скомандовал Кор-
неев.
Три едва приметные в темноте фигурки просле-
довали к больнице. Припадая к стене, они бес-
шумно проскользнули во двор к угловому окну.
Корнеев дважды негромко стукнул в стекло.
Тотчас же открылась створка, и в окне показа-
лась голова фельдшера-чеха.
— Кто бывай? — спросил он.
— Свои.
— Принимайте, товарищ. Быстрее!
На подоконнике появились ручки носилок. Кор-
неев принял носилки, в которых лежал Топтыгин,
и вытянул наружу. Их подхватил Чеукин.
Окно захлопнулось. Партизаны почти бегом
28
двинулись к берегу. Вскоре от него бесшумно от-
плыла лодка. Перед утром Степан Топтыгин был в
отряде Громова на заимке КонДаурова.
♦ ♦ ♦
Отряд Громова готовился к выступлению. Од-*
нако плохо, очень плохо было с боеприпасами.
И тогда решили организовать сбор патронов по
деревням среди подпольщиков и надёжных лю-
дей — бывших фронтовиков.
Игнат Владимирович Громов послал партизан
Проню Поставнева и Кирю Баева в село Попе-
речное за револьверными патронами, хранивши-
мися у одного из подпольщиков. В село они
приехали, когда во многих домах уже погасли
огни: крестьяне спать ложились рано, керосин
купить было трудно, поэтому жгли его экономно.
Однако в доме, куда им надо было явиться, став-
ни почему-то были не закрыты и ярко светилист»
окна. Поставнев не доехал до знакомой избушки,
привязал лошадь к чужой ограде и сказал Кире:
— Сходи-ка, Кирюха, загляни к Петру в окош-
ко, не беляки ли, случаем, у него.
Киря соскочил с телеги и направился к дому
подпольщика. Вернулся быстро, зашептал:
— В самом деле беляки. Самогонку пьют за
столом.
— Что же теперь делать? — в задумчивости
проговорил Поставнев.
— А вы, дядя Прокопий, езжайте назад, а я
тут останусь, — заметил Киря. — Может, удастся
патроны взять, да и поразведаю, сколько в дерев-
не беляков.
Поставнев поколебался, а затем решил:
29
— Ладно, оставайся.
— Только карабин мой возьмите, а мне наган
дайте, — попросил Киря.
— На, и гранату получи, может, пригодится.
Не дай бог, на беляков невзначай попадёшь.
Киря сунул в карман наган, за пазуху — гра-
нату и пошёл вдоль улицы, а Поставнев вернулся
в отряд на заимку.
Ночью Киря забрал револьверные патроны у
подпольщика, разузнал, сколько беляков находит-
ся в селе Поперечном, а утром вышел из села,
Лёгкий ветер волнами переливает высокие
травы, сплошным ковром расстилает их до самого
горизонта и там топит не то в призрачном море,
не то в большом озере, созданном сизой дымкой
марева. И Кире кажется, что он сейчас нахо-
дится не у себя в Кулундинской степи, а в какой-
то сказочной стране, и идёт он не к знакомой
заимке, где скрывается партизанский отряд, а к
синь морю-океану. Влезет он в его чудодействен-
ную воду, искупается и приобретёт такую силу,
что никто с ним не сможет справиться. И вырастут
у него орлиные крылья, и облетит он всю землю,
посмотрит, что на ней делается.
Забывшись, Киря не заметил, как недалеко от
него по просёлочной дороге протарахтела телега
и человек, сидящий в ней, часто оглядывался
назад, словно изучая, зачем парнишка бредёт ио
поляне. Это был известный попереченский ку-
лак. Он узнал паренька и заторопился в село.
Разыскав начальника карательного отряда, до-
ложил:
— Кирьку Баева сейчас видел в степи. Это,
ваше благородие, партизанский разведчик. Он-то
уж верно знает, где отряд Громова скрывается.
Надо было бы его того... захватить...
зо
Через несколько минут двадцать семь карате-
лей выехали из села и двинулись на рысях в по-
гоню за Кирей Баевым.
А Киря всё так же медленно брёл по степи,
собирая на пригорках поспевающую ягоду.
И вдруг до него донёсся цокот копыт. Он оглянулся.
Пригнувшись к гривам лошадей, всадники, рас-
сыпавшись по полю, неслись прямо на него. «Бе-
ляки! — тревожно метнулась в голове мысль. —
Надо бежать, надо где-то скрыться». Однако
кругом были луга да метрах в ста начинались
пашни, покрытые неровными рядками пшеничных
кустиков. За пашнями — лесок, весёлый, кудря-
вый, залитый солнцем, но до него не успеешь до-
бежать, и скрыться в нём невозможно: всё равно
разыщут. И тут он увидел небольшую избушку
с плоской крышей. Она совсем рядом. Вот где
можно укрыться!
Киря изо всех сил побежал к избушке, не огля-
дываясь назад. Но и без того по лошадиному то-
поту чувствовал, что всадники его настигают.
Теперь уж, может быть, триста, двести, а то и
меньше метров отделяет их от него. Киря не слы-
шал, как офицер скомандовал: «Бей по ногам!» —
но, когда пули тонко запели вокруг него смерт-
ную песню, понял: это конец. Не ходить ему
больше в разведку и после с радостью не докла-
дывать: «Задание выполнено!», не бывать ему
больше в своей деревне...
Взвизгнула впереди пуля, подняв фонтанчик
пыли, ещё и ещё... И вдруг ногу обожгла невы-
носимая боль, и Киря ткнулся головой в тёплую
траву Ну, вот и всё, не надо открывать глаз,
шевелиться, пусть вихрем промчатся над ним
лошади и навсегда пришьют его копытами к
родной кулундинской земле.
31
А в вышине трепещет жаворонок и поёт, поёт
о весне, о жизни. Он не знает, что выстрелы эти
несут смерть.
Но вот песни жаворонка не стало слышно: её
заглушил конский топот. Пареньку кажется, что
под копытами вздрагивает земля. Скоро она рас-
колется перед ним, и Киря полетит в пропасть.
Но вдруг его рука нащупывает наган. У него
есть граната, наган и патроны! Так почему же он
лежит? Он может ещё биться! Кирилл через силу
поднялся и, сжав губы, чтобы не кричать от
боли, захромал к избушке. Да, она совсем близко.
Шаг, ещё один. Вот она! Успел, успел добраться,
прежде чем его захватили каратели! Теперь он
живым им не дастся. Закрыв дверь на засов,
Киря повалился на земляной пол у маленького
оконца.
Всадники спешились и двинулись к избушке.
Киря тщательно прицелился и выстрелил в сол-
дата, .оказавшегося совсем близко. Белогвардеец
схватился за грудь и пластом свалился на землю.
Другие рассыпались цепочкой, залегли, не реша-
ясь двигаться вперёд. Забарабанили беспоря-
дочные выстрелы. Пули, ударяясь в землянку,
поднимали пыль. Звякнуло и разлетелось стекло
в окне, обдав Кирю острыми брызгами.
— Вперёд! — подал команду офицер, спрятав-
шийся за бугром.
Белогвардейцы, почти сливаясь с травой, по-
ползли. Киря молчал, и они, осмелев, поднялись
в рост, побежали к избушке. Тогда партизан
открыл огонь. Упал высокий, с обвислыми запо-
рожскими усами солдат. Бросив винтовку, он
пополз назад, волоча перебитую ногу. Взмахнул
руками ещё один и распластался на земле. «Ага,
есть! Ещё одним меньше стало», — подумал Киря,
32
заряжая револьвер. Белогвардейцы попадали в
траву и стали торопливо отползать. Отойдя
на почтительное расстояние, они открыли стрель-
бу из винтовок. Запели, засвистели пули, но паре-
нёк не отвечал.
— Вперёд! —снова прокричал офицер, но никто
не двинулся с места.
— Вперёд, сволочи! — зло выругался он и,
размахивая наганом, двинулся к избушке, думая,
видно, увлечь своим примером других, однако
солдаты продолжали лежать.
Киря выстрелил по офицеру, но пули прошли
мимо. И всё-таки выстрелы заставили офицера
вернуться на прежнее место.
Наступило затишье. Белогвардейцы о чём-то
спорили. Прошло полчаса, может больше, и Киря
увидел, как от них отделились несколько человек
и перебежками двинулись к пашне. «Решили с
В Путь отважных
33
другой стороны обойти, — подумал паренёк, —
да всё равно не дамся».
Гнетуше тянется время. Прилетела ворона, усе-
лась на стропилину и закаркала. Кире стало как-
то не по себе. «Эх, если бы узнали партизаны, что
беда со мной! — вздохнул он. — Крикнул бы
товарищ Громов: «Скорее по коням! Выручим на-
шего связного!» И вот вскакивают на коней и
несутся сюда, к полевой стоянке. Беляки — бе-
жать, а партизаны их саблями... Разве от парти-
зан убежишь?..»
Как-то по-особенному тревожно, словно преду-
преждая об опасности, закаркала ворона, сорва-
лась и захлопала крыльями. Через несколько
минут кто-то осторожно прошёлся по крыше.
Посыпалась внутрь избушки земля, пыль непри-
ятно защекотала в носу. Вскоре в потолке обра-
зовалась дыра, и в ней показались длинные крюч-
коватые руки, а затем и рябоватое, в морщинках,
лицо карателя. Киря вскинул наган и выстрелил.
Каратель дёрнулся, и голова его застряла в узкой
щели. Если бы глаза безжизненно не остекленели,
можно было бы подумать, что он хочет подсмот-
реть, что делает Киря. Кто-то оттянул мертвеца
от дыры, и в ней теперь показалось молодое без-
усое лицо. Грохнул Кирин выстрел, белогвардеец
страшно вскрикнул и исчез.
Стало слышно, как с крыши спрыгнули на зем-
лю двое или трое и побежали, громко топая сапо-
гами. «Не взяли, не взяли!» — торжествовал
Киря. Дальше он увидел, как трое солдат присо-
единились к остальным, притащив с собой ране-
ного. Они что-то доложили офицеру, тот махнул
в сторону избушки рукой, и загрохотали винто-
вочные выстрелы. Киря прижался к полу.
Стрельба, затишье, проверка, жив ли осаждён-
34
ный в землянке парнишка, опять стрельба, зати-
шье, проверка... Так продолжалось долго. И ни
одна белогвардейская пуля не тронула Кири
Баева.
Офицеру надоела эта томительная, не дающая
результатов осада. Она принесла лишь большие
потери: четверо убитых и трое раненых. Надо
придумывать что-то другое...
Недалеко от залёгших белогвардейцев, на не-
торной дороге, пролегающей около пашен, пока-
залась телега, гружённая соломой. На возу сидел
крестьянин.
«Вот что надо сделать, — догадался офицер, —
обложить соломой избушку и поджечь. Пускай
горит партизанский гадёныш!»
— Эй, мужик, езжай сюда! — крикнул он, раз-
махивая наганом.
Крестьянин послушно свернул с дороги и напра-
вился к офицеру.
Приблизившись, он остановил коня, спрыгнул
с воза, спросил:
— Чего надоть?
Офицер недобро блеснул ровными белыми зу-
бами:
— Вот чего, мужик: на твою долю выпала честь
послужить освободительной армии и верховному
правителю Колчаку. Езжай к избушке, обложи её
соломой и подожги. Партизан в ней укрывается...
Крестьянин побледнел, бородёнка у него затря-
слась, и он закрестился:
— Свят, свят, свят... Это как же можно? Чело-
века живьём сжечь... За такой грех и на том
свете не примут. Нет уж, ослобоните меня от это-
го, господин офицер.
— Не разговаривать! — грозно прикрикнул
офицер. — Делай, что велят. Не то и тебя огню
3*
35
предам. Попадёшь ли на том свете в ад, неиз-
вестно, а тут мы тебе его уготовим. Ну!..
Крестьянин взял лошадь под уздцы и, шепча
губами: «Прости, господи, мою душу грешную», —
сгорбился, медленно зашагал к избушке. Он
беспомощно привалился к возу, несколько минут
постоял в раздумье, затем ещё раз перекрестился
и стал обкладывать избушку соломой. Вспыхнул
огонёк, и языки пламени зализали стены, заклу-
бился белесоватый дым. Крестьянин отвернулся,
из глаз по морщинистой щеке покатились крупные
слёзы.
— Эх, жизня! — выдохнул он, вскочил на теле-
гу и ударил по лошади.
Подпрыгивая на выбоинах, подвода пронеслась
мимо белогвардейцев и скрылась в низинке.
Оставив там лошадь, крестьянин выполз на бугор
и стал наблюдать, что будет дальше.
Киря мог бы застрелить мужика, когда он под-
возил солому, и вскинул было уже наган на под-
оконник, но раздумал: «А он тут при чём? Его за-
ставили. Убью — беляки сами тогда подожгут, раз
решили...» Паренёк содрогнулся, прижался к
стене и зажмурился. Дым ел глаза, выжимая
слёзы, лез в нос и в рот, стало тяжело дышать.
Жарко, ах как жарко! Пот грязными ручейками
заструился по лицу. Одежда тлеет и, наверное,
скоро вспыхнет пламенем, и тогда... Нет, нет, не
надо об этом думать, лучше уж сразу, без мыслей,
без ожидания...
Упала горящая жердь, обдав Кирю искрами.
Паренёк сжался в комочек и прильнул к земля-
ному полу: так легче дышать.
Сколько прошло времени, он не мог сказать, но
ему показалось — очень много. Почему так дол-
го тянется это страшное ожидание неизбежной
36
смерти?.. Уж скорее бы... Но что это? Вроде бы
стало легче дышать и горького привкуса дыма
не чувствуется. Киря открыл глаза. В избушке
светло, ветер через разрушенную крышу, словно
через вентиляционную трубу, вытягивает остатки
дыма.
Киря выглянул в окошко, и, кажется, вовремя.
Белогвардейцы, думая, видно, что паренёк погиб,
подходили к избушке. Шли открыто, в рост. Киря
выстрелил. Ближний солдат покачнулся и упал,
судорожно загребая землю руками, словно соби-
раясь захватить её с собой. Остальные разбежа-
лись. Киря с ожесточением стрелял им вслед.
И вдруг. .г Он обшарил карманы и нашёл всего
один патрон — маленький, блестящий, который по-
чему-то стал тяжёлым. Последний патрон! И гра-
ната. .. Больше нечем будет отбиваться от врагов,
а до ночи ещё далеко...
Что же теперь делать? Сдаться?.. Но Кире
вспомнился отец. Он был недавно схвачен карате-
лями, его долго пытали, добиваясь, чтобы сказал,
где скрываются партизаны, а затем застрелили.
Вспомнился и дядя Степан, которого он помогал
выкрасть из Каменской больницы. Так же, как отца
и дядю Степана, беляки будут мучить, пытать и
его. Нет, это страшно, страшнее, чем умереты
Да и как можно сдаться в плен? Эта мысль ему
показалась нелепой. Ведь партизаны в плен не
сдаются!
Белогвардейцы снова пошли на приступ, видно
решив во что бы то ни стало взять партизана жи-
вым. Киря выбрал удобный момент и метнул
гранату. Беляки попадали на землю, но граната
не разорвалась.
От обиды на глазах Кири навернулись слёзы.
Затем резким рывком отхватил от рубахи лоскут и
зг
вывел на нём, обмакнув палец в кровь, сочившую-
ся из раны: «Умираю, но гадам не сдаюсь!» При-
строил лоскут к стене и вышел из избушки.
Белогвардейцы лежали в тридцати — сорока
метрах и не стреляли.
Киря набрал воздуха в лёгкие, и голос его по-
мальчишески громко прозвенел:
— Все вы негодяи, раз идёте против трудя-
щихся! А партизан вам не победить...
— Хватит ораторствовать! Сдавайся! — про-
кричали белогвардейцы.
Киря высоко вскинул голову и запел:
Вы жертвою пали в борьбе роковой,
В любви беззаветной к народу...
Эхо ещё не потушило последние слова похорон-
лого марша, как Киря поднял наган и послал в
себя пулю, последнюю пулю.
С. Омбыш-Кузнецов
БИТВЫ НА РЕЛЬСАХ
Небольшой уютный кабинет. На письменном
столе — ворох бумаг, исписанных мелким почер-
ком. Напротив стола, на подставке — пишущая
машинка с начатой страничкой монографии «Бро-
непоезда в боях за власть Советов». На полках —
металлические макеты зелёных бронированных
поездов. Сделаны они руками хозяина дома, учи-
теля Константиновской средней школы номер
семь Анатолия Ивановича Дикого. *
Передо мной лежит письмо, присланное А. И. Ди-
кому пионерской дружиной Жадейской средней
школы, Пасвальского района.
«Дорогой Анатолий Иванович! — пишут литов-
ские пионеры. — В журнале «Начальная школа»
мы прочитали о том, что Вы были участником
39
гражданской войны и сражались на бронепоезде
«Смерть или победа!». Вам тогда было четырна-
дцать лет, столько же, сколько теперь большин-
ству из нас.
Мы тоже любим нашу Родину и часто мечтаем
о том, чтобы доказать ей свою преданность.
Мы не забываем, что Вы и Ваши друзья завое-
вали нам счастливое детство с оружием в руках.
Напишите нам, дорогой Анатолий Иванович, как
Вы начинали свой путь красногвардейца, как
боролись с белыми бандами, и расскажите о своём
первом бое. А ещё нам хотелось бы получить Вашу
фотографию...»
Таких писем на рабочем столе А. И. Дикого
множество. И все ребята просят: расскажите, как
воевали и били беляков.
Анатолий Иванович — высокий, крепкого сло-
жения человек с хорошо сохранившимся здоровь-
ем. Узнав о цели моего прихода, ой улыбнулся и
сказал:
— У меня сейчас много работы. Вот видите,
никак не могу закончить книгу. Тружусь над ней
много лет. Ну, да ладно. Что с вами поделаешь?
Раз приехали — придётся рассказывать. Только,
чур, уговор: будете писать, измените имя и фами-
лию, можете добавить кое-что от себя...
Во время нашей беседы в комнату вбежала
русоголовая девочка лет пяти и потребовала:
— Деда, дай мне поиграть бронепоезд. Ну хоть
самый маленький!
— Внучка это, — проговорил Анатолий Ивано-
вич и погладил Наташу по русой головке. —
Гляньте, до стола не достаёт, а тоже революцией
интересуется...
Я выполнил уговор и написал рассказ о том,
как А. И. Дикий вступил на путь революционной
40
борьбы и о его первом бое на бронепоезде «Смерть'
или победа!». Лишь в одном я нарушил слово: я
решил не менять имя и фамилию героя рассказа
и ничего не добавил от себя. Мне кажется, что
так будет лучше.
Красной гвардии боец
Погожим февральским днём по улицам Лозовой
бежал мальчишка. Над мостовой маленькими
круговоротами курилась позёмка. Ветер-степняк
горячил щёки.- Под сапогами поскрипывал сухой,
ещё не слежавшийся снежок. Весь вид парень-
ка — съехавшая на ухо гимназическая фуражка,
застёгнутая на одну пуговицу шинель — красно-
речиво свидетельствовал о том, что ему нужно
сейчас же, немедленно поделиться с кем-нибудь'
потрясающей новостью.
Мальчика звали Толей. Он свернул в переулок,
пулей влетел во двор. Рванув на себя дверь, он
крикнул с порога низким, срывающимся голосом:
— Мама! Отец! Царь отрёкся от престола!
Иван Фёдорович оторвался от книги, не спеша
снял пенсне.
— Царь может заниматься чем угодно, — не-
возмутимо заявил он. — На то он и царь. А паль-
то, молодой человек, следует застёгивать на все
пуговицы. В любых случаях жизни.
Отец не вмешивался в политику — он считал
её делом, недостойным внимания серьёзного чело-
века. «Я хирург, — любил говорить он, — и под
моим ножом все равны: и юродивый нищий Ишка,
и первый министр в правительстве».
Зато Стефанию Капитоновну эта новость обра-
довала. Бывшая народоволка, она около года
41
провела в тюрьме и ненавидела царский режим
всеми силами своей пылкой нестареющей души.
С этого дня Анатолий почти не бывал дома. Он
часами тёрся возле депо и мастерских, был непре-
менным участником всех митингов и демонстра-
ций. Домой приходил лишь к вечеру, усталый и
голодный.
В октябре с фронта вернулся брат. На левой
руке у него красовалась красная повязка, на поя-
се болтался широченный штык-тесак; он привёз с
собой однозарядную французскую винтовку с та-
инственным названием «Гра». Брат отпустил
бороду и усы, стал каким-то солидным и немнож-
ко чужим.
— Ну-ка, братишка, спробуй, поднимешь ли ты
эту игрушку? — сказал Глеб, протягивая вин-
товку.
Иван Фёдорович демонстративно закрылся га-
зетой. Стефания Капитоновна вздохнула, но тоже
ничего не сказала. Весь вечер Толик не выпускал
винтовку из рук, без конца щёлкал затвором и так
и заснул сидя, зажав оружие меж колен.
Как-то Глеб, уходя на работу, шепнул:
— В два приходи в депо. Пойдём на военные
занятия...
До обеда время тянулось страшно медленно.
Секунды казались минутами, а минуты — часами.
В депо забасил гудок — значит, только двена-
дцать. ..
Глеб появился точно в два. Анатолий узнал его
издали по густой фронтовой бороде и широкой
белозубой улыбке. Вытерев руки очёсами, он по-
трепал Толика по плечу:
— Заждался небось?
Занятия проходили в дежурке паровозных
бригад. Собралось человек тридцать деповских
42
рабочих. Так же, как и Глеб, они пришли сюда
прямо с работы. Многих Анатолий хорошо знал и
поэтому сразу почувствовал себя как дома.
— Как попал сюда этот мальчик? — зарокотал
вдруг чей-то бас, и в дверях вырос человек, обсы-
панный блёстками снега.
Анатолий залепетал что-то несвязное, но Глеб
протянул руку незнакомцу и спокойно ответил:
— Братишка это, товарищ начальник. Парень
стоящий. Пусть привыкает.
Набычившись, Толик так посмотрел на началь-
ника, что все расхохотались. Это решило дело:
Анатолий Дикий был зачислен в члены дружины
депо станции Лозовая.
Через неделю юный красногвардеец вместе со
всеми впервые пришёл на стрельбище. Поймав на
мушку яблоко мишени, Толик не торопясь нажал
на спусковой, крючок. Ко всеобщему удивлению,
пуля угодила в центр. Несколько выстрелов под-
ряд — все пули легли там же. Лишь одна срико-
шетила, оставив на щите длинную шершавую
полосу.
— Молодец, Тольча! — похвалил стрелка на-
чальник военного обучения. — Видать, ты родил-
ся настоящим снайпером!
Побег
Несмотря на очевидные успехи Толика в воен-
ном деле, красногвардейцы, уходя драться с нем-
цами, не взяли его с собой. Глеб уехал на своём
паровозе, а Толика просто не пустила мать. При-
шла к командиру и сказала:
— Хватит с вас и одного. Второго не дам!
Правда, скоро немцев отбили, и Глеб вернулся
43
домой. Он вошёл в кухню как ни в чём не бывало,
словно после рабочей смены. На нём была про-
масленная тужурка. Он снял сапоги, добрался до
кушетки и проспал почти сутки.
Теперь Толик не отставал от Глеба ни на шаг.
Нет, второй раз его уж не проведут! Вместе с по-
мощником машиниста и кочегаром он натирал до
блеска видавший виды «Эх-1320» и даже ездил в
короткие поездки, выполняя роль помощника коче-
гара.
В мае 1919 года стало тревожно. Обстановка
накалилась. G юга наступали белогвардейцы.
Большинство рабочих депо ушло на фронт.
Однажды на рассвете Толик услыхал гул отда-
лённой канонады. Глеб объяснил, что белые нахо-
дятся в девяти верстах от станции. Днём он забе-
жал пообедать и прихватил какой-то свёрток.
— Сейчас уходим с последним эшелоном. Про-
щайте. ..
Толик незаметно выскользнул из комнаты и
напрямик, через огороды, побежал в депо. «Эх-
1320» там не оказалось. Он стоял на вокзале под
составом, готовый к отправлению.
Водокачку уже взорвали. Красногвардейцы за-
кладывали фугасы под опоры вокзала. В теплуш-
ки наспех грузили пулемёты, боеприпасы, ране-
ных. На носилках мимо Толика две сестры мило-
сердия пронесли бойца. Одна из них споткнулась
и едва не упала.
— Давайте, тётя, я вам помогу, — подбежал
Толик.
Раненого внесли в вагон, и мальчик там и
остался. Подавая одному раненому пить, укрывая
другого, принимая в вагон новых, он выигрывал
время до отхода поезда.
Ждать пришлось недолго. Грохот разорвавше-
44
гося невдалеке снаряда заменил сигнал отправ-
ления. Поезд тронулся. Через минуту стены вок-
зала осели от взрыва. «Эх-1320», натужно поса-
пывая, набирал скорость. На стыках колёса отби-
вали дробь, словно спрашивая: «А ты куда? А ты
куда? А ты куда?!»
— Беляков бить, куда же ещё! — ответил То-
лик колёсам.
Когда, по его подсчётам от Лозовой отъехали не
меньше пятидесяти километров, он вышел из ва-
гона поразмять затёкшие ноги. Теперь возвраще-
ние домой было невозможным. Толик подошёл к
паровозу и, ловко схватившись за поручни, одним
махом поднялся в будку. Брат у котла рассматри-
вал показания на манометре. Толик кашлянул*
— Ты? — растерялся Глеб.
— Я...
В Харькове паровоз отцепили от состава и от-
правили в депо. Глеба куда-то вызвали. Часа
через два он возвратился и сказал, что его назна-
чили машинистом на бронепоезд.
Шли пешком почти через весь Харьков. К вече-
ру разыскали командира бронепоезда в пасса-
жирском вагоне, стоявшем в маневровом тупичке*
— Назначен к вам машинистом, — доложил
брат.
— Отлично. Давно ждём тебя. — Командир
встал и протянул руку. — А это что за пузырь?
— Яс братом...
— Нет, дорогой, так не годится. Бронепоезд не!
приют, детям здесь не место.
— Не отправлять же мальчишку домой, —<
вмешался военный в казачьей бурке, оказавший-
ся комиссаром. — Пропадёт он в дороге. Пусть:
остаётся.
Бронепоезд был уже готов. Ждали из Питера
45
специальную броню для площадок. Глеб принял
паровоз, и оба брата проводили на нём все дни,
устраняя недоделки и неисправности. Наконец
получили долгожданную броню, а вместе с ней
пришла и весть о подходе белых.
Товарищ доктор
Вечером всех собрал новый командир Ачкасов.
— Товарищи, — глухо сказал он,*— нам пред-
стоят жаркие бои. Хочется познакомиться с вами
поближе, чтобы мы лучше знали друг друга.
Слова командира понравились бойцам. Он шёл
вдоль рядов, спрашивая у каждого: имя, откуда
родом, военная специальность.
— А ты, боец, чему обучен?
— Умею стрелять из винтовки и пулемёта! —
отчеканил Толик.
— Сколько ж тебе годов?
— Шестнадцать...
— Не много ли? Да ты не опускай глаза. Бре-
хать, брат, не годится, коль собрался воевать за
правое дело.
— Четырнадцать, — прошептал Толик пересох-
шими губами.
— Ладно, воюй, — прогудел Ачкасов. — Поза-
боться, комиссар, чтобы мальчонку к делу при-
строили.
В тот же вечер комиссар вызвал Толика к себе.
— Подумали мы с командиром и решили про-
извести тебя в санитары. Работа не мудрёная:
ранят кого — перевяжешь, а убьют — глаза
закроешь. Отец у тебя доктор, мать акушерка —
значит, и тебе идти по семейной линии. Зайдёшь
к начальнику вооружения, получишь «люис». Пу-
46
лемёт отличный. Изучи его, в бою пригодится.
Ещё сходи в больницу да попроси, чтобы тебя
научили делать перевязки. И бинтов достань за-
одно, а то у нас своих маловато. На-ка, возьми
мою фуражку. Что, хороша? Носи на здоровье,
твоя уже всякий вид потеряла.
Надев флотский бушлат и новую фуражку с
красной звездой, туго перетянувшись пулемётны-
ми лентами, Толик отправился в земскую боль-
ницу постигать тайны медицинской науки.
— Кто тут будет у вас врач? — решительно
спросил он у пожилой женщины в белом халате.
— У нас два врача. Вам какого?
— Самого главного.
Через несколько минут вышел старичок в белом
халате и такой же шапочке.
— Чем могу служить?
— Научите меня делать перевязки.
— Пе ре-вязки? — Брови врача поползли на
лоб. — Это для какой же цели, смею спросить?
— Яс бронепоезда. Меня санитаром назна-
чили. Научите, пожалуйста, товарищ врач.
— Ну, это другое дело, — быстро заговорил
старичок. — Это, безусловно, очень, очень нужно.
Елена Андреевна, — обратился он к пожилой
женщине, — преподайте юноше несколько уроков.
Желаю успеха! — закончил он и ушёл, запахивая
на ходу халат,
Елена Андреевна оказалась доброй и слово-
охотливой женщиной. Она показала Толику, как
надо делать различные перевязки, останавливать
кровь и накладывать жгуты. Пальцы её действо-
вали ловко, без суеты и лишних движений. Из
больницы свежеиспечённый «доктор» вышел уве-
ренной походкой, перекинув через плечо сумку с
красным крестом, набитую до отказа.
47
Перед самой отправкой на фронт Ачкасов уточ-
нил обязанности четырнадцатилетнего санитара:
— Будешь с братом на паровозе. Бери с собой
медицинскую сумку да пулемёт. Понял? Ну, а чего
не понял», сама жизнь подскажет. Правду я гово-
рю, машинист?
— Так точно, товарищ командир, — улыбаясь,
отрапортовал Глеб. — Мы с Тольчей не под-
ведём!
Боевое крещение
Бронепоезд, словно зелёная крепость, ощети-
нившись жерлами орудий и тупорылыми пуле-
мётами, стоял под Курском на запасном пути. На
его бортах была выведена белой краской надпись:
«Смерть или победа!»
Белые ожесточённо рвались к Москве. Силы
были неравные. Отступая, наши вели тяжёлые,
кровопролитные бои. Бронепоезд получил приказ
прикрыть отход красных частей вдоль линии же-
лезной дороги.
Шла осень тысяча девятьсот девятнадцатого
года. Лучи раннего солнца золотили ещё не ис-
пещрённую пулями броню. Поставив пулемёт в
угол, Толик припал к смотровой щели. Бронепоезд
медленно шёл вдоль железнодорожного полотна.
Из лобового пульмана передали: впереди два бро-
непоезда белых. Толик не слыхал команду и, ко-
гда выстрелило первое орудие, так дёрнулся от
неожиданности, что больно .ушиб голову. Уши
словно забило ватой. За первым выстрелом после-
довал второй, третий...
Глеб стоял у котла, положив левую руку на
регулятор. Спокойствие брата невольно переда-
лось и Толику. Стало не так страшно*
48
Меняя скорость, бронепоезд шёл вперёд.
Командир высунулся из смотровой башни.
— Ай да артиллеристы! Первому прямо в котёл
угодили! Даёшь полный!
Глеб нажал на регулятор. На повороте Толик
увидел в бойницу два бронепоезда белых. До них
было не больше версты. Паровоз одного был оку-
тан облаком пара. Следующий снаряд разорвался
прямо на башне передней площадки. Второй взял
его на буксир и потянул назад.
В этот момент наблюдатель доложил: «Справа
кавалерия противника!» Толик схватил свой «лю-
ис», перебежал к правому борту и открыл задвиж-
ку. В конном строю на бронепоезд скакали
казаки. Толик просительно посмотрел на коман-
дира. Поняв его взгляд, Ачкасов кивнул: давай,
мол, разрешаю! Быстро просунув в люк ствол
пулемёта, Толик тщательно прицелился.
«Только не торопись, — сверлило где-то в моз-
гу. — Помни, как наставлял начвоенобуч: выби-
рай сперва командира, без него войско что
стадо...»
Впереди галопом, крутя клинком над головой,
скакал белый офицер. Взяв его на мушку, Толик
плавно нажал на гашетку. Пулемёт забился в
руках, поливая свинцом белую конницу. Гнедой под
офицером вздыбился и рухнул наземь вместе со
всадником. Поводя пулемётом из стороны в сто-
рону, Толик видел, как казаки один за другим
падали, словно подкошенные. Лишь когда был
расстрелян весь диск, а пулемётная дробь не пре-
кратилась, он заметил, что, кроме него, стреляли
пулемёты обоих пульманов. Атака захлебнулась,
и белые откатились.
Бронепоезд вернулся на станцию. Захлопали
боевые дверцы, и команда высыпала на перрон.
4 Путь отважных
49
Для многих так же, как и для Толика, этот бой
был первым боевым крещением. Ачкасов поздра-
вил бойцов с победой. Пожал он руку и Толику,
сказав при этом:
— Молодец, доктор, подлечил с десяток беля-
ков! Возьми вот на память о первом бое. —
Командир протянул юному санитару новенький
револьвер.
Запомнился Толику и ещё один бой. Было это
под Гатчиной у Петрограда. Белые подбили паро-
воз. Снаряд разорвался в будке, убив машиниста
и повредив арматуру котла. Толик и Глеб выеха-
ли на запасном паровозе. У него была брониро-
вана только будка, люков для пулемёта не
было.
Толик сидел на ящике для очёсов, скучая без
дела Вокру! была болотистая и лесистая равнина.
Стреляли откуда-то из-за рощи. Перестрелка шла
50
вяло, как бы нехотя. Глеб, как всегда, стоял у
регулятора.
Толик с наслаждением потянулся и вдруг уви-
дел в переднюю лобовую щель чьи-то глаза, через
секунду они исчезли, и в отверстие просунулась
рука с револьвером. Грянул выстрел. Вскрикнув,
Глеб повалился на пол. Толик будто оцепенел. Но-
вый выстрел сорвал с его головы фуражку. Он
схватил тяжёлый гаечный ключ и что было силы
ударил по руке. Револьвер выпал. Толик высу-
нулся наружу. По трапу паровоза, придерживая
раненую руку, бежал офицер. Не целясь, Толик
выстрелил несколько раз подряд. Офицер покач-
нулся и начал падать. Патроны уже вышли
все, но Толик не замечал этого и в бешенстве
продолжал щёлкать курком. Подбежавший Ач-
касов вовремя оттащил его от окна — хлестнула
пулемётная очередь.
Глеб лежал у топки с закрытыми глазами и сла-
бо стонал. Быстро сняв с него куртку и рубаху,
Толик обнаружил рану в правом плече. Она была
сквозная. Брат стал первым пациентом санитара,
и всё своё умение и старание он вложил в эту
перевязку. Глеб открыл глаза и болезненно улыб-
нулся.
— Ничего, братка, это пройдёт...
Командир помог усадить его на ящик. К регу-
лятору встал помощник машиниста, а Толик взял-
ся за лопату.
До станции дотянули благополучно. Офицер,
всё ещё лежавший на сходнях, оказался капита-
ном армии генерала Юденича князем Воронцо-
вым-Дашковым.
Глеба положили в госпиталь. Ачкасов разрешил
Толику ухаживать за братом до полного выздо-
ровления. Рана зажила быстро, и через две недели
4’
51
они уже были на бронепоезде. Глеб у своего регу-
лятора, а Толик — у броневого люка с неизмен-
ным «люисом» и медицинской сумкой.
Много боёв принял бронепоезд «Смерть или
победа!», сражаясь за власть Советов. Четыре бро-
непоезда противника и сотни белогвардейцев,
скошенных пулемётными очередями, на его слав-
ном счету. На суровых путях гражданской войны
победа всюду сопутствовала легендарному бро-
непоезду.
И. Курлат
НА АЛЬПЕ*
Крым — это синее, тёплое море, золото плодов,
Артек, звонкие песни у пионерского костра.
И, хотя трудно найти края, равные по красоте
родной Кабардино-Балкарии, Барасби давно по-
любил этот полуостров на другом берегу Чёр-
ного моря, полюбил, когда в первый раз услышал
рассказы об этой ласковой и доброй стране.
Но оказалось, что есть другой Крым: где на-
сколько хватает глаз раскинулась ровная, унылая
степь, с жёсткой и сухой землёй, с облаками тёп-
лой пыли, оседающей на зубах и хрустящей в сол-
датской каше.
Барасби Хамгоков глядел в бинокль на едва
различимые в жаркой дымке дома у самого гори-
зонта. Уже несколько дней шли ожесточённые
бои за это село. Взять его с ходу не удалось. Те-
1 А л ь п -= по-кабардински «сказочный конь»,
53
перь нужна тщательная и продуманная разведка.
Нужно выяснить, где находятся огневые точки,
сколько их, как лучше подобраться к прртив-
нику.
Барасби знал, что это задание будет поручено
ему и его разведчикам. Поглядев ешё раз в сто-
рону села, он поднялся на ноги и пошёл к Звёз-
дочке. Нужно было обязательно погладить мяг-
кую гриву лошади, заглянуть в большие тёмные
глаза, сказать верному боевому товарищу, что
совсем скоро, как только стемнеет, им снова пред-
стоит опасное и трудное дело.
Звёздочка!.. Сколько лет прошло с тех пор, как
мальчик Барасби увидел в колхозной конюшне
тонконогого, беспомощного жеребёнка. Он лежал
на соломе хмурый, с едва приоткрытыми гла-
зами..;
Барасби был частым гостем на конном дворе.
Он повадился ходить туда ещё совсем малышом.
— Дядя! — приставал он к конюху. — Можно
я погоню коней на водопой?
Конюх — хромой Кербек — не соглашался:
— Не успел родиться, а уже на лошадь хо-
чет... Лошади дикие, необученные, упадёшь —-
плакать будешь.
— Я не буду плакать, — обещал Барасби.
— Не будешь? — усмехался Кербек.
Барасби показалось, что он отыскал самый вес-
кий довод:
— Мне отец не разрешает плакать.
— Гм... — Кербек выпустил густой клуб дыма
изо рта. — А бегать вокруг конюшни отец тебе
разрешает?.. Погляди только, как ты вымазал
ноги и штаны! Уходи отсюда, а то скажу отцу и
тебе крепко попадёт...
64
Барасби уходил и обдумывал планы мести ко-
нюху. «Попадёт, попадёт». Вот скажу председа-
телю, что солнце уже высоко, а лошади не поены.
Тогда тебе самому попадёт».
Может быть, Барасби придумал бы ещё что-
нибудь более опасное для своего нового врага, но
мимо прокатила подвода с хворостом. Мальчик
быстро догнал её, вытащил из связки самую длин-
ную хворостину, ловко оседлал её и сам себе по-
дал команду: «Вперёд!»
Бешено летела назад земля под ногами Барас-
би. Встреченная на пути канава осталась после
лихого прыжка далеко позади. Увидел бы хро-
мой Кербек, как лихо умеет скакать Барасби, по-
жалел бы, что не дал ему настоящего коня.
Мысли о лошадях не покидали Барасби и дома.
Мальчик ложился спать, закрывал глаза и видел
жеребят. Кони кабардинской породы — тёмно-
гнедые, с высокой лебединой шеей, тонкими силь-
ными ногами. Уши торчат, как две камышинки.
Иногда Барасби снилось, что он уже большой,
сам участвует в настоящих скачках. Его конь пер-
вым рассекает ленточку финиша.
Утром, поднимая сползшее одеяло, мать шутила:
— Опять наш джигит примчался первым.
Однажды Барасби, как всегда, проснулся рано
на заре и побежал на конюшню. Он знал, что сей-
час погонят лошадей на водопой.
— Пожалуйста, дядя. Очень прошу. Разреши
сесть. Подсади. Упаду — не заплачу, честное
слово, — умолял Барасби старика.
Кербек ухватил Барасби за смолисто-чёрную,
круто вьющуюся прядку волос.
— Ох, и надоел же ты мне!.. Ладно. Сядешь
вон на того Серого. Он смирный. Но бывает, что и
он зашалит — тогда держись крепче.
55
Конюх поймал Серого, надел на него уздечку.
Барасби нетерпеливо переминался с ноги на но-
гу, словно стоял на горячем песке. Он засучил
рукава и заправил рубашку в короткие штаниш-
ки. Сильные руки Кербека подхватили мальчика,
и он оказался на широкой спине коня. Одна за
другой лошади покидали двор. Конюх хлопнул
ладонью по крупу Серого:
— Гляди, около речки спуск крутой, не завались
на гриву!
Речка бежала вдоль края села. Горная речка —
с бурным, сильным течением. Спуск к воде был
скользок от недавно прошедшего дождя, и, отпус-
тив Барасби, старый конюх не на шутку забес-
покоился.
Даже с самым опытным джигитом может слу-
читься беда. Кербек, который, как говорится, пол-
жизни провёл на спине лошади, знал это на собст-
венном печальном примере. Как-то он пас лоша-
дей на склоне высокой горы. Ночью неожиданно
налетела буря. При вспышке белёсой молнии Кер-
бек увидел, что часть табуна мчится прямо в сто-
рону пропасти. Под Кербеком был лучший скакун.
В какую-нибудь минуту конюх опередил испуган-
ных лошадей и, крича и размахивая руками, за-
ставил их повернуть в другую сторону. Но конь
Кербека на полном ходу споткнулся о камень и
тяжело повалился на бок.
Хрустнула кость, и наездник остался лежать на
земле.
Нога вскоре зажила, но кость срослась криво.’
С той поры и получил конюх прозвище «Хромой
Кербек».
«Не надо было отпускать мальчишку одно-
го», — думал Кербек, торопливо ковыляя к речке.
Хромал он довольно сильно, и издали было видно,
56
как белая его шляпа то опускается, то подни-
мается в такт шагам.
До речки было ещё далеко, когда Кербек услы-
шал громкий конский топот в боковой улочке.
Лошади мчались прямо навстречу Кербеку, вы-
соко задирая голову. Они шумно и испуганно ды-
шали. Позади, отчаянно лая, неслась напугавшая
табун собака. Кербек пропустил мимо разгорячён-
ных лошадей. Он беспокойным взглядом отыски-
вал серого коня, на котором сидел Барасби. Маль-
чик изо всех сил вцепился в гриву Серого, упрямо
не желавшего отставать от табуна.
Кербек бросился в самую гущу потных конских
крупов, навстречу Серому. Нужно схватить рукой
уздечку и остановить лошадь, чтобы снять напу-
ганного мальчика. Но Серый взмахнул мордой и
боком отскочил к плетню. Барасби, смешно за-
махав руками, свалился прямо в лужу посреди
улицы.
Сердце старика дрогнуло. Что с мальчиком?
Почему он лежит молча? Неужели он потерял со-
знание? Кербек поднял валявшуюся тут же хво-
ростину и начертил на земле круг, в центре кото-
рого оказался Барасби. Затем он схватил на-
ездника в охапку и перенёс на сухое место к
плетню.
Старик поглядел на очерченный на земле круг.'
Что бы ни говорили комсомольцы, которые так
любят посмеяться над верующими, но Кербек
знал, для чего он чертит этот круг. Наверняка это
не простое падение: Барасби сбросил на землю
нечистый дух — джинн. Теперь джинн и вместе с
ним боль остались в очерченном круге.
Старик был так доволен, что Барасби остался
цел и невредим, что даже не заметил, как мальчик
кусает губы, чтобы не расплакаться. Плакать'
57
нельзя — он же дал честное слово. Захнычешь',
тогда уж старый Кербек ни за что не посадит вто-
рой раз на лошадь.
— Молодец, Барасби, джигитом будешь! — по-
хвалил его старик.
— Было бы седло, я ни за что не упал бы! —
говорит Барасби, шагая рядом с Кербеком, до-
вольный похвалой конюха.
На войне почти всегда бывают очень длинные
дни. Особенно если тебе сказали: ночью пойдёшь
в разведку, а сейчас, друг, хорошенько отдохни и
выспись.
Разведчик Барасби лежит, подложив под голову
седельную сумку. Глаза Барасби закрыты, но
спать не хочется. Снова и снова вспоминается род-
ной аул. И, конечно, прежде всего — мама.
Вот она стоит у порога дома. Барасби в этот
день не идёт домой из школы, а летит так, будто
на узких мальчишечьих плечах выросли крылья.
— Мама! — кричит он издали. — Мама! Смот-
ри на меня... Я уже пионер!
Мама не успевает ответить, а сын уже совсем
рядом, он теребит пальцами алый шёлковый
галстук.
— Я пионер... Мы все теперь пионеры. И Му-
сарби, и Хажбекир тоже пионеры. 5. Мы дали тор-
жественное обещание...
— Обещание? — улыбаясь, переспрашивает
мама.
— Да. Хорошо учиться. И хорошо трудиться..»
И любить Родину.
Мама гладит Барасби по голове.
— Идём-ка домой. Ты, наверное, проголодал-
ся?
58
«— Погоди. — Барасби не терпится рассказать
обо всём, что было на первом в его жизни пионер-
ском сборе. — А ешё мы давали обязательства.
— Какие обязательства?
— Инди видуальные. — Слово трудное, и Ба-
расби выговаривает его запнувшись.
;— А что это такое?
— Я тебе сейчас скажу так, как я на сборе гово-
рил, — предлагает Барасби и, не дождавшись
согласия мамы, выпаливает фразу за фразой: —
«Мы должны помогать колхозу. Мы даём слово:
будем помогать». А потом я сказал так: «Я очень
люблю животных, особенно лошадей. Я возьму
шефство над жеребёнком, буду его кормить и вос-
питывать...» А Мусарби и Хажбекир взяли шеф-
ство над телятами. А я не могу над телятами, я
больше люблю лошадей... Мама, ты мне дашь
отрубей и кукурузы? Я буду ими кормить жере-
бёнка.
Мама смеётся.
На следующий день Барасби пришёл на ферму
с ведёрком кукурузы и торбочкой отрубей.
Кербек обрадовался мальчику как старому
другу.
— Молодец, Барасби! Шефство? Шеф?.. Это
хорошо, когда шеф... Теперь я вижу, что ты и
на самом деле не только стал выше ростом, но и
вырос. — Кербек заговорщически подмигнул пио-
неру: — Теперь ты не свалишься с лошади?
Тогда-то и увидел Барасби темно-гнедого жере-
бёнка с белой звёздочкой на морде, хмуро опу-
стившего голову, лежавшего почти неподвижно.
Барасби присел на корточки и погладил шелко-
вистую шерсть малыша.
— Вчера был ветеринар. Говорит, что это от
недоедания. Сам знаешь — зимой кормов не хва-
69
тало... А теперь вот — чесотка. Трудно поставить
такого на ноги. Может быть, выберем мы с тобой
другого жеребчика?
Нет, Барасби не хотел другого! Барасби загля-
дывал в полуоткрытые тёмные глаза, слышал
прерывистое дыхание и — не будь вчерашнего
сбора и торжественного обещания — Барасби
наверняка заплакал бы. Но человеку, который
уже стал пионером и дает обязательства, плакать
неудобно.
Барасби не сказал ни слова. Хромой Кербек
сам понял, что Барасби не расстанется с больным
жеребёнком, и негромко посоветовал:
— Аппетита у него нет. Уговоришь, чтобы
кушал, — оживёт.
И правда, жеребёнок был безразличен ко всему
на свете. Лошади очень любят дроблёную куку-
рузу, а Звёздочка — так называл Барасби своего
подопечного, — сделав два-три движения губами,
не то засыпала от усталости, не то просто закры-
вала глаза от бессилия.
Что мог сделать Барасби? Капризного ребёнка
кормят с ложки, его уговаривают, сулят ему
подарки или, наоборот, грозят наказанием. А как
быть с лошадью?
Барасби начал кормить Звёздочку с ладони.
Жеребёнок глядел на Барасби глубоко запав-
шими понятливыми глазами и вяло жевал.
Барасби рассказывал Звёздочке про больших
и красивых лошадей, про скачки и про военные
парады кавалерии. Мальчик даже напевал марши.
И жеребёнок привык к самим звукам мальчише-
ского голоса, ласково тёрся мордой о руки Ба-
расби и хватал тёплыми, мягкими губами ещё
горсть зерна.
А вскоре старые конюхи издали — чтобы не
60
смущать Барасби и- не мешать ему — наблюдали
за первой прогулкой мальчика и Звёздочки.
Жеребёнок ступал неуверенно. После долгой
конюшенной полутьмы солнце казалось ему слиш-
ком ярким. Длинные тонкие ноги дрожали. Но
вдруг он поднял морду и тихо заржал. И старый
Кербек кивнул седой головой:
— Будет скакуном!
Прошло совсем немного времени. От чесотки не
осталось и следа, на упитанном теле жеребёнка
блестела шерсть. Теперь Звёздочка сама рвалась
из конюшни на воздух, на солнце, высоко подни-
мала гибкую шею, уши торчали, как две камы-
шинки, в глазах играл огонёк.
Старый конюх внимательно оглядел Звёздочку
от морды до хвоста, ощупал копыта, погладил
холку, потрогал длинные, стройные ноги лошади.
А потом сказал:
— Пора лошади в школу..?
И, встретив недоуменный взгляд Барасби, объ-
яснил:
— Будешь приходить рано-рано утром. Станем
вместе учить Звёздочку, готовить к скачкам. Пора
приучать её к седлу.
Долго ещё рассказывал Кербек, как готовят
лошадь к настоящим скачкам. Даже купать е§
нужно по-особенному, водить по брюхо в холод-
ной воде — чтобы лошадь не распускала живот.
Готовиться приходилось и самому Барасби. Не
так-то просто быть жокеем. Нужно, чтобы лошадь
понимала тебя по одному едва заметному дви-
жению, чтобы ты и сам чувствовал, не устал ли
конь, на что он ещё способен, не пора ли перестать
сдерживать скакуна и, дав ему свободу, послать
ею вперёд во всю силу. Да мало ли чго ещё дол-
жен знать и уметь жокей!
61
И началась ежедневная тренировка. А как раз
в те месяцы у Барасби было так мало времени!
В колхозе были созданы пионерские бригады по
охране урожая и борьбе с потерями. Разве мог
Барасби отставать от товарищей и заниматься
только тренировкой к скачкам? Грош цена была
бы такому жокею, который увиливает от общей
работы.
Вместе с друзьями выходил Барасби в поле-со-
бирать колоски. Почти тридцать тысяч пудов
спасли от потерь пионеры Кабардино-Балкарии.
А в списке лучших юных борцов за урожай стоя-
ли имена двух учеников Кенженской средней
школы — Мусарби Ахметова и Барасби Хамго-
кова.
А тут ещё Барасби приходилось ездить в сосед-
ние аулы и даже в другие районы, рассказывать
о своём опыте по выращиванию жеребят.
Во всех аулах республики ребята взяли шеф-
ство над молодняком.
И вдруг пришла необыкновенная, такая радост-
ная, что трудно было поверить, весть: Барасби
вызывают в Москву!
Из столицы Барасби вернулся с орденом «Знак
почёта» на груди.
Признаться честно, мальчику трудно было по-
нять, за что его наградили. Конечно, он, Барасби,
старался быть хорошим пионером, помогал колхо-
зу. Но ведь многие другие тоже стараются и по-
могают старшим!
— Ты первый, — объяснил Кербек, — ты подал
хороший пример, подсказал другим, как нужно
работать.
Это, конечно, было правильно сказано. Но всё-
таки Барасби ведь не думал, что покажет пример.
Барасби хорошо понял: раз правительство так
G2
высоко оценило его, Барасби, — значит, теперь
он должен действительно быть во всём первым.
Иначе как же смотреть в глаза людям!
Стояла солнечная осень. Иногда такая осень
затягивается на Кавказе почти до декабря. Закон-
чились полевые работы — пришла пора скачек.
Барасби с ещё большим старанием тренировал
Звёздочку и учился сам нелёгкому искусству
жокея.
На республиканском ипподроме в Нальчике
народу столько, что некуда, как говорится, ногу
поставить. Ребята поменьше сидят на плечах у
отцов, постарше — чуть ли не с утра занимают
места на деревьях и заборах: отсюда лучше видно.
Кербек показал Барасби гнедого жеребца, кото-
рого похлопывал по холке невысокий редкозубый
парень.
— Это скакун Хабижа изУравнского района, —
сказал Кербек.
Барасби уже не раз доводилось слышать имя
Хабижа. С тех пор как они с Кербеком приехали
в Нальчик, Барасби не пропустил ни одной скачки.
И большинство призов взяли лошади Хабижа.
Вот и вчера этот же самый редкозубый парень
на белоногой лошади занял первое место. Правда,
белоногая выступала совсем в другом классе, для
лошадей более старшего возраста. Но гнедой кра-
савец соперника на вид ничуть не хуже белоногой.
Голос Кербека выводит Барасби из задумчи-
вости.
— Сразу всю резвость не показывай, — гово-
рит Кербек.
63
Барасби давно уже знает наизусть все настав-
ления старого коневода и кивает головой.
— Звёздочка и так горяча. Не вздумай пускать
в ход плеть. Иди следом за Гнедым... Но далеко
не отставай... А на третьем круге, на последнем, не
жалей ни себя, ни Звёздочки. Давай полный ход...
Прозвенел колокол, и лошади рванулись впе-
рёд.
Первый круг всадники прошли кучно — «пучком
шерсти», как говорил Кербек. Никто, не вырывал-
ся вперёд, никто не отставал. Лошадь испытывают
расстоянием, а впереди ещё два круга.
Барасби казалось, что лошади едва плетутся.
Рука сама собой тянулась к плети. Эх, разве так
скачут! Стоит лишь слегка тронуть ремённым кон-
чиком шелковистую кожу Звёздочки, и она пока-
жет, что такое настоящая скорость. Но Барасби
прикусывал губу и заставлял себя думать только
об одном: держись за спиной Редкозубого, не
вырывайся.
В середине второго круга до Барасби долетел
смех и свист с трибун. Видно, кто-то отстал. Осто-
рожно скосив глаза, Барасби увидел, как уводили
с дорожки серую красавицу. Сошла с дистанции.
Вот и поворот перед третьим кругом.
Рыжеватый парень на кауром жеребце подхлё-
стывает свою лошадь плетью. Она сразу же отры-
вается от Звёздочки и настигает коня Редкозу-
бого. Но что это? Редкозубый не пропускает
соперника к повороту, загораживает ему дорогу.
Лошадц сталкиваются, и жокей каурого летит на
землю. Кажется, Редкозубый действовал не по
правилам?
Но думать об этом некогда. Третий круг!
Звёздочка словно почувствовала, что хочет от
неё Барасби.
64
Длинное, гибкое тело лошади распластывается
в воздухе. Скачок, ещё скачок — и вот уже Ред-
козубый рядом. Он что-то кричит Барасби, разма-
хивая в воздухе плетью. А Барасби совсем забыл,
что плеть висит у него на руке.
Барасби почти лежит на спине лошади. Лицо
его касается тёплой, влажной гривы Звёздочки.
Гул толпы на трибунах. Где же соперник? Ба-
расби слышит цокот копыт Гнедого совсем близко.
Обернуться — можно потерять драгоценную долю
секунды... Но вот голова лошади Редкозубого
совсем рядом. Барасби видит, как парень нахлё-
стывает жеребца плетью...
Но Гнедой не может выдержать темпа... Он
отстаёт, и Барасби слышит ругательства Редко-
зубого где-то уже сзади. А финиш летит навстре-
чу. Ещё секунда-другая, и грудь Звёздочки раз-
рывает алую ленточку.
Голова Барасби словно в тумане. Откуда-то
показывается Кербек, снимает Барасби с лошади,
целует его. Чьи-то руки подхватывают мальчика
и несут к трибунам...
— Первый, первый! — слышится вокруг.’
Барасби вырывается и бежит к Звёздочке.
Он обнимает разгорячённую морду лошади,-
гладит спутанную гриву, прижимается щекой К
мягким, жарким губам.
— Звёздочка, — шепчет Барасби, — Звё-
здочка!
1.. Маленькая группка кавалеристов уходит в
ночь.
Тихо ступают копыта. Не звякнет стремя, не
скрипнет седло.
У берега тихой, ночной речки всадники останав-
ливаются.
5 Путь отважных
65
Их командир наклоняется к уху лошади. Зачем?
Разве животное может понять приказ, разве ему
можно объяснить, как вести себя в этой непро-
глядной тьме, что главное сейчас тишина и абсо-
лютное спокойствие?
Барасби что-то шепчет. До кавалеристов доно-
сятся лишь последние слова:
— Пошли, Звёздочка.
Чуть слышно стукнуло копыто о прибрежный
камень.
Словно испугавшись этого стука, Звёздочка
переставила ногу туда, где помягче, и сделала ещё
один шаг, в воду...
Широкая грудь Звёздочки бесшумно раздви-
гала волны.
Очередная разведка началась.
Амирхан Шомахов
МАЛЬЧИК С ЧУКОТКИ
,..Кулак Ранау’ги принял их неласково. Опятб
эти оборванцы не только не принесли ему мяса и
муки, давно взятых в долг, но и осмеливаются
просить ещё.
— Оставишь мне собак и нарту! — сказал
Ранауги.
— Хозяин, — чуть слышно произнесла В^на, —
у нас больше ничего нет...
Она прижала к себе мальчика в рваных, боль-
ших, видно с чужих ног торбасах. Ятгыргйн испу-
ганно смотрел на мать.
— Тагам тундра! Вон! — хрипло закричал Ра-
науги, ударами ноги вытолкнул Вуну с сыном из
яранги...
Снег густо падал сверху, южный ветер гнал его
по тундре. В такое ненастье над упавшим, обесси-
5*
67
ленным человеком быстро вырастает снежный кур-
ган. Несколько лет назад так же ушёл к кулаку
Ранауги отец Ятгыргина. С тех пор его никто не
видел. Двое последних оленей с нартами после
этого тоже куда-то исчезли...
Сбившись с пути, Вуна с Ятгыргином долго
кружили по тундре, и пурга снова прижала их
к яранге Ранауги. Они узнали эту ярангу, но войти
туда не посмели. Усталые, присели около неё,
съёжившись от ветра, уснули в снегу и не слыша-
ли жестоких слов, доносившихся из жилища:
— Оставишь мне собак и нарту!
— Хозяин, они у меня последние, — отвечал
вздрагивающий голос.
— Тагам тундра! — послышался хриплый
крик.
Ещё один бедняк становился нищим. А сколько
таких бедняков кочевало по чукотской тундре от
Тихого океана до Северного Ледовитого. Их гра-
били американские купцы, местные богатеи и
шаманы, и всё равно они были должниками. Дол-
ги! Ещё неизвестно — кто кому оставался должен»
За ружьё нужно было отдать столько шкурок пес-
цов, сколько их укладывалось рядом во всю длину
«винчестера», шкурка лисицы «стоила» пачку чая,
связка беличьих шкурок шла за нитку ярких стек-
лянных бус...
Трудно жили люди в этом суровом крае. Глубо-
кие снега заносили тундру, морозы схватывали
её крепкой коркой ледяного наста, олени не могли
пробить его копытами и гибли от голода. Потеряв
своих оленей, чукча вынужден был идти в пастухи
к богатеям-кулакам, в табунах которых было ты-
сячи оленей. Он работал круглые сутки, получая
за свой труд обглоданные кости, которые хозяин
бросал собакам...
68
Чукчи не знали, что такое оседлая жизнь, жизнь
на одном месте, не знали посёлков и деревень. Ни
на одной карте нельзя было найти точек их корот-
ких стоянок. Отдельными семьями кочевали они
по необъятной тундре, перегоняя оленей на новые
пастбища. Они оставались на месте недолго —
съедали олени мох-ягель, люди собирали свои
яранги и двигались дальше в путь.
Коллективизация на Чукотке длилась долго.
Слишком разбросан был маленький народ по
своей холодной земле и слишком привыкли люди
жить порознь, чтобы быстро могли понять выго-
ды совместного ведения хозяйства...
Уже несколько месяцев помогали чукчам созда-
вать колхозы коммунисты Якимов и Майлин.
Чукчи долго не могли поверить, что богатства
тундры вновь возвращаются народу, что насту-
пает для них новая жизнь. Радость была слишком
неожиданной, а после беспросветной жизни боль-
шая радость кажется сном. Но радость действи-
тельно пришла.
Много бесед пришлось провести Якимову и
Майлину, прежде чем люди поняли, что чукотский
народ должен жить дружной колхозной семьёй
с большим единым хозяйством...
— Берите оленей у кулаков, стройте турваур-
гин — новую жизнь! — сказал Якимов, закончив
дела в стойбище раскулаченного Ранауги.
А Майлин добавил:
— Всё теперь ваше!
Это были последние слова двух хороших людей.
В морозном воздухе одновременно ударили два
выстрела... Так мстили кулаки.
Со всех сторон сбегались люди к месту гибели
их русских друзей. Но под покровом полярной
ночи вдруг засвистел кнут Ранауги. Он бил пасту-
69
хов, и те, забыв под ударами, что несколько минут
назад были свободными людьми, послушно испол-
няли его волю.
— Акальпе! Быстрее! — кричал он.
Напуганные люди стегали оленей, и животные,
взмётывая копытами снег, бросились к северу.
— Плохо будет тому, кто расскажет об этом.
Смерть тому! — донеслось до людей.
Через день в стойбище приехал милиционер
Тумгекай:
— Кто убил Якимова и Майлина?
Чукчи, боясь грозных предупреждений кулаков
и шаманов, молчали. Милиционер ничего не смог
добиться от них. Только сын Вуны Ятгыргин не
испугался кулаков. Он растолкал толпу людей и
смело подошёл к Тумгекаю.
— Убийца — Ранауги, — сказал Ятгыргин. —
Он погнал оленей к американцам, на Аляску.
Догонять надо..-.
— Молодец, мальчик! — пожал ему руку Тум-
гекай, вскочил на нарту и умчался к северу.
...Оленей удалось догнать и всех до одного
вернуть. Ранауги исчез в пурге. Но весной, когда
северные ветры пригнали льды из Берингова про-
лива, на одной из льдин зверобои увидели обгло-
данный дикими зверями труп кулака.
Но и после смерти Ранауги кулаки не сдава-
лись. Они собрали всех оленей и решили угнать
их. Ятгыргин видел приготовления кулаков и
побежал к соседу просить собак: своих у него не
было.
— Зачем тебе собаки? — спросил хитрый Ту-
релькот.
— Кулаки собираются угонять оленей! — то-
ропливо проговорил Ятгыргин.
— Устали собаки, — ответил хозяин.
70
Это звучало равносильно отказу, а ждать было
нельзя, и мальчик первый раз в жизни решил са-
мовольно взять чужую упряжку. От волнения он
даже не заметил, что вожак упряжки ластился к
нему: это были его собаки, его нарта, отобранные
Ранауги. Не заметил он и тени, торопливо мельк-
нувшей между ярангами... Ятгыргин подогнал
упряжку к яранге, где приютилась мать, и вошёл
туда. Мать была здесь. Но над нею с топором
стояли кулаки. Они не выпускали её из жилища,
чтобы она не могла предупредить сына об опас-
ности, грозящей ему. Сын Ранауги, Лянван,
взмахнул топором. Мальчик упал...
Вместе с матерью его выволокли на улицу и
бросили в глубокую холодную яму. От сырости
Ятгыргин очнулся. .7
Ятгыргин нашёл в себе силы выбраться наверх.
Он прошёл несколько шагов и упал.
Путник, возвращавшийся из тундры, остановил
собак у тела, лежавшего на дороге.
— Где Тумгекай? — еле слышно спросил маль-
чик.
— Далёко...
— Кулаки собираются угонять оленей, — ска-
зал Ятгыргин и потерял сознание...
Кулаки бросились искать исчезнувшего маль-
чика, но навстречу им уже вышли все мужчины
стойбища. Они обезоружили Лянвана, а дальше
вы знаете, как поступают с врагами!..
Это было более двадцати лет назад. Чукотский
народ назвал Ятгыргина чукотским Павликом
Морозовым. С этим именем Ятгыргина принимали
в пионеры, это имя записано в его комсомоль-
ском билете.
Чукчи любят называть своих детей именами
известных людей, и этот мальчик с Чукотки имеет
71
право на славное имя, потому что он сам повторил
подвиг Павлика Морозова.
Есть в глубине Чукотки село Ваеги. Его акку-
ратные деревянные дома стоят на берегу бурной
реки Майн, стекающей с отрогов Корякского хреб-
та холодными струями. Далеко расположено это
село, но люди здесь живут одними интересами со
реей страной. По вечерам они собираются в Крас-
ной Яранге почитать свежую газету, журнал, по-
слушать радио. Красная Яранга — это школа и
клуб, агитпункт и библиотека. И человек, который
руководит ею, — должен быть учителем и музы-
кантом, радистом и агитатором. И он такой есть —
учитель Красной Яранги села Ваеги. Он знает
последние события за рубежом, расскажет о книж-
ных новинках, настроит радиоприёмник на волну,
которая на весь мир разносит позывные совет-
ских космических кораблей...
Десятки вопросов задают ему люди, и на все
вопросы он должен ответить — ведь он учитель,
он несёт людям свет. Учитель всего пять лет назад
окончил Анадырское педагогическое училище на-
родов Севера, но его любят, уважают и прислу-
шиваются к нему. Зовут учителя-комсомольца
Павел Морозов.
Л. Данилов
ПЯТНАДЦАТАЯ ВЕСНА
Враг не сбрасывал бомбы на деревню. Тяжёлые
бомбардировщики с чёрными крестами на крыльях
пролетали дальше на восток. Вместо бомб на
Станьково 22 июня 1941 года свалился фашист-
ский десант. Парашютисты-гитлеровцы были оде-
ты в форму наших командиров и красноармейцев.
В первый же день войны Марат увидел двоих
на кладбище. Один, переодетый танкистом Крас-
ной Армии, заговорил с деревенским маль-
чиком.
— Послюшай, где тут у вас... — Незнакомец
жестом показывал, что он сильно проголодался.
73
Глаза его, прозрачные и холодные, как льдинки,
беспокойно бегали по сторонам.
Марат обратил внимание ещё на то, что кобура
с пистолетом висела у «танкиста» почти на самом
животе. «Наши так не носят оружие», — мельк-
нуло в голове у мальчика.
— Я принесу... молока и хлеба. Сейчас. — Он
кивнул в сторону деревни. — А то пойдёмте к нам.
Наша хата на краю, близенько...
— Неси сюда! — уже совсем осмелев, приказал
«танкист».
В хате сидело несколько советских погранични-
ков. Перед ними на столе возвышался чугун со
шами, стояла кринка с молоком.
Марат влетел в хату с таким видом, что люди
сразу почувствовали неладное.
— На кладбище — они!
Пограничники бежали к кладбищу за Маратом,
который вел их самыми короткими и безопасными
тропами. Заметив вооружённых людей, переоде-
тые фашисты бросились в кусты. Марат — за
ними.
Добежав до опушки леса, «танкисты» начали
отстреливаться.
В это время по шоссе проходила машина с
красноармейцами. Услышав выстрелы, они поспе-
шили на выручку своим.
... Вечером к хате Казеев подкатил грузовик.
В нём сидели наши бойцы и двое пленных. Анна
Александровна со слезами бросилась к сыну: он
стоял на ступеньке кабины, ноги у мальчика были
в крови, рубашка изодрана.
— Спасибо вам, мамаша! — пожимали по оче-
реди воины руку старой женщине. — Смелого
сына вырастили. Хорошего бойца!
Прошло несколько дней. В Дзержинске, Него-
74
релом — всюду разместились вражеские гарни-
зоны. Уже несколько раз наведывались оккупанты
и в Станьково.
Ворвались они и в хату к Анне Александровне.
Перерыли всё: что-то искали. Счастье, что не дога-
дались поднять половицу в сенях. Там Марат
запрятал разные патроны, гранаты. Целыми дня-
ми пропадал где-то мальчишка и возвращался то
с обоймой патронов, то с какой-нибудь частью от
оружия.
Осенью Марату уже не пришлось бегать в
школу, в пятый класс. Школьное здание фашисты
превратили в свою казарму. Многих учителей
арестовали, многих отправили куда-то. Осенью
фашисты и их пособники — полицаи схватили
и Анну Александровну. Пронюхали враги, что она
держит связь с партизанами, помогает им. А через
несколько месяцев Марат с сестрой узнали: их
маму гитлеровские палачи повесили в Минске, на
площади Свободы.
Марат ушёл к партизанам в станьковский лес.
♦ * ♦
Зимой 1944 года партизанская бригада имени
Рокоссовского разместилась в деревне Румок,
Узденского района. Деревню прозвали «партизан-
ской столицей». Гитлеровцы не осмеливались
нападать на неё. Зато каждый день шли и шли в
Румок советские люди — старики, подростки и
даже дети. Они просили дать им оружие, а полу-
чив винтовку или автомат, принимали партизан-
скую клятву. Приходили в отряды и женщины.
Дозорные посты и секреты партизан пропускали
их без задержки.
Морозным утром 8 марта по дорогам, что вели
в «партизанскую столицу», двигались большие
75
группы женщин. Многие несли ребятишек на
руках.
Женщины уже виднелись у леса, когда к штабу
на взмыленных конях подлетели трое всадников.
— Товарищ командир! Подходят не жен-
щины — переодетые немцы! Тревога, товарищи,
тревога!
Конники понеслись вдоль деревни, поднимая
бойцов. Впереди скакал мальчишка. Полы его
широкой, не по росту, шинели развевались на вет-
ру. И от этого казалось, будто всадник летит на
крыльях.
Со стороны леса послышались выстрелы. По-
чуяв опасность, «женщины» начали падать в снег.
Падали так, как это могут делать лишь хорошо
обученные солдаты. Распеленали они и своих
«младенцев», превратив их в пулемёты.
Начался бой. Над юным всадником не раз про-
носились свинцовые шмели, пока он доскакал до
командного пункта и укрыл коня за хатой. Здесь
же беспокойно топтались ещё две осёдланные
лошади. Их хозяева, связные-партизаны, лежали
рядом с командиром бригады Барановым, ждали
его приказаний.
Мальчишка скинул автомат, пополз к команди-
ру. Тот оглянулся:
— А, Марат! Плохи наши дела, браток. Близко
подошли, гады! Сейчас бы отряду Фурманова им
с тыла ударить!
Марат знал, что фурмановцы стоят километрах
в семи от Румка, что они действительно могли бы
зайти немцам в тыл. «Надо им сообщить!» Маль-
чик уже хотел было ползти к коню. Но комбриг
обратился к другому партизану:
— Давай, Георгий! Скачи, пусть не мешкают
ни минуты!
76
Но связному не удалось выскочить даже из
деревни. Он упал вместе с конём, скошенный пу-
лемётной очередью. Не суждено было проскочить
и второму связному. Не спрашивая ни о чём
командира, Марат пополз к своему Орлику.
— Подожди, хлопец! — Баранов глянул маль-
чишке в глаза. — Береги себя, слышишь? Скачи
прямиком, так вернее будет. Мы тебя прикроем...
Ну... — Марат почувствовал, как к его горящему
лицу прижалась колючая щека, сухие, жёсткие
губы. — Сынок...
Стреляя по врагу, командир то и дело поднимал
голову, чтобы глянуть на поле, по которому летел
крылатый конь. Всадника почти не было видно/
Он прижался к лошадиной гриве, словно слился
с Орликом. До спасительного леса оставались счи-
танные метры.
Внезапно конь споткнулся, и сердце у коман-
дира сжалось, глаза невольно закрылись. «Не-
ужели всё?» Комбриг открыл глаза. Нет! Марат
продолжает стремительно лететь вперёд. Ещё
рывок! Ещё!
И все, кто наблюдал за юным героем, закричали
«ура».
... Вот уже два года воевал Марат Казей в пар-
тизанском отряде. Он пришёл к партизанам в
особенно тяжёлые для них дни. Участок леса, где
разместилась их боевая группа, оцепили каратель-
ные роты гитлеровцев. Для того чтобы покончить
с партизанами в станьковском лесу, фашистское
командование пригнало с фронта несколько сотен
солдат. Пришлось покинуть старые места и пере-
браться в Полесье.
Но через несколько месяцев партизаны верну-
лись в станьковский лес. Здесь Марат узнал о том,
что во время вражеской блокады его сестра Ада
77
отморозила ноги: она пролежала сутки в снегу,
прячась от карателей.
Возле деревни Николки, на Слуцком шоссе,
народные мстители уничтожили пятьдесят враже-
ских автомашин с продовольствием и боеприпа-
сами. Среди смельчаков был и Марат. Так ото-
мстил он врагам за свою сестру.
Начальник штаба партизанской бригады Его-
ров заметил, что мальчик необычайно храбр и
находчив. Он взял Марата к себе разведчиком.
Однажды пошёл Марат в разведку с комсо-
мольцем Александром Райковичем. Ушли развед-
чики, да что-то долго не возвращались. В отряде
забеспокоились: уж не случилось ли что? Вдруг
слышат: по лесной просеке мчится машина. Пар-
тизаны схватились за оружие, думали — кара-
тели. А как увидели, в чём дело, рассмеялись.
В офицерской штабной машине важно восседали
Марат с Александром. Разведчики сумели ценные
сведения добыть и машину у врага из-под носа
угнать.
Вскоре после этого выехал Марат на разведку
вместе с начальником разведки штаба бригады
Владимиром Лариным.
Берёзки стояли, усыпанные зелёным майским
пушком. Это была пятнадцатая весна Марата.
Ларин пел. А мальчишке хотелось спрыгнуть с
коня — покувыркаться на лужайке, что так силь-
но пахла и прошлогодней листвой, и молодыми
побегами, и чем-то ещё — живым, весенним.
... Выехав на опушку, Владимир умолк, лицо
его сделалось суровым.
— На-ка, глянь, — протянул Ларин свой
бинокль юному партизану. — У тебя глаза поост-
рее. ..
Пока разведчики пробирались лесом, заметно
78
стемнело. Но Марату всё же удалось разглядеть'
лежа£цую впереди деревеньку Хороменское. По
всем приметам, фашистов в ней не было. Но всё-
таки Ларин решил переждать в лесу и ночью про-
браться в Хороменское.
Деревня, казалось, вымерла: ни звука, ни огонь-
ка в окне. Но разведчики знают: тишина бывает
обманчива, особенно в ночи. Марат нащупывал
гранаты за поясом. А бывалый конь ступал осто-
рожно.
Задворками партизаны подъехали к хате, ничем
не выделявшейся среди десятка других — серых,
слепых хат. Ларин трижды стукнул рукояткой
плети по наличнику. Тишина. Слышно даже, как
в хлеву вздыхает телёнок. Постучали ещё. В тём-
ном окне проплыл огонёк свечи.
Дверь отпер старик в холщовой домотканой
рубахе. Не спрашивая, кто же пожаловал в столь
поздний час, он пропустил гостей вперёд.
— Так вот, дед, на заре нас подымешь, — ска-
зал Ларин старому белорусу, молча стоящему
перед ним с огарком свечи. — Устали мы малость.
Да и кони пусть передохнут. Ты уж покорми их
чем-нибудь...
Хозяин кивнул.
Марата неудержимо тянуло ко сну. Не разде-
ваясь, улёгся он на жёсткую лавку, показавшуюся
ему периной.
.Лишь только смежил глаза, как кто-то затряс
его:
— Скорее! Фашисты!
Марат вскочил, нашарил автомат.
— На коней и к лесу! — командовал Ларин. —<
Держи прямо к бору! А я правее, в березняк!.
Низко пригнувшись к лошадиной гриве, Марат
смотрел только вперёд, на зубчатый край леса,
79
чуть видный в предрассветной мгле. А вдогонку
уже летели вражеские пули. Вот, торопливо за-
хлёбываясь, застрекотал пулемёт, и конь под раз-
ведчиком рухнул на землю. Не чувствуя боли от
падения, Марат побежал по полю к кустам. Они
были совсем близко, высокие, густые. «Только бы
добежать!» Оставшуюся сотню метров мальчик
уже полз, потому что пули свистели над самым
ухом.
За кустарником оказалась неглубокая ложбин-
ка. Марат вытащил из-за пояса обе гранаты, поло-
жил их перед собой. По полю длинной цепью дви-
гались эсэсовцы и полицаи. Шли смело: знали —
в кустах всего-навсего один партизан.
Марат не знал, что Ларин не успел добраться
до леса, что убит он вместе с конём посреди поля.
У мальчика была ещё надежда, что вот сейчас
вместе с ним жахнет по фашистам ещё один ав-
томат. Выпустив длинную очередь, Марат прислу-
шался. Нет, он остался один! Надо экономить
патроны.
Враги залегли, но почему-то не стреляли. Через
несколько минут цепь поднялась снова. Вот они
приближаются к укрытию юного партизана. Уже
можно различить, что в центре вышагивает офи-
цер. Марат долго целился в него. Автомат, каза-
лось, застрочил сам, злобно и метко. Фашисты
снова ткнулись носами в землю. А когда они под-
нялись, офицера уже не было. Да и цепь заметно
поредела.
Марат припал к дрожащему в яростной злобе
автомату. И тут кончились патроны! Фашисты
словно почувствовали это. Они уже бежали, обхо-
дя кустарник с обеих сторон. И только теперь
Марат понял: его хотят схватить живым!
Марат выждал, пока гитлеровцы подбежали
80
совсем близко. Швырнул в них гранату. Послы-
шались дикие крики и стоны раненых. Теперь!
юный герой поднялся во весь рост:
— Берите же меня! Хватайте! Скорее! Скорей!
В кулаке Марат зажал вторую, вот-вот готовую
разорваться гранату. Но не выпустил её из рук.
От взрыва полегло ещё несколько гитлеровцев.
Враги долго не осмеливались подойти к мёрт-
вому герою. Им всё казалось, что паренёк вот-вот
поднимется, застрочит из автомата или швырнёт
гранату*
В. Морозов
6 Путь отважных
f
ПУТЬ ОТВАЖНЫХ
Наташа Кострова любит приходить к морю
вечером.
Замолкают ковши экскаваторов-угольщиков,
механизмы лебёдок, сигналы буксиров. Остывает
пар в котлах кораблей.
Ложатся на море звёзды, кладёт щёку луна.
Где-нибудь на корабле радист крутит радиопри-
ёмник, и в тишине города то пролетит обрывок
песни, то шелест далёких туч, то вспыхнут, заго-
рятся струны скрипок.
На палубах висят тельняшки. Они постираны
в море и над морем сушатся.
Наташу Кострову прислали сюда во время вой-
ны в подпольную организацию «Центр».
82
Кончилась война. Наташа осталась здесь, слу-
жит на почтамте. Часто вечерами приходит к
морю. Вспоминает двух мальчишек из этого го-
рода. Они работали с Наташей в «Центре».
В сорок втором году немцы из особой коман-
ды — Sonderkommando — вывели мальчишек на
площадь. Руки стянуты верёвками. На лицах све-
жие рубцы.
Начальник команды зондерфюрер Шлиффен
спросил, предупредив, что спрашивает в послед-
ний раз: будут ли они отвечать на вопросы о под*
польной организации «Центр»?
Мальчишки сказали: нет, отвечать не будем.
Тогда их казнили.
Была зима, но люди достали живые цветы и в
тот же день принесли и положили на площадь.
Полицейский доберман-пинчер
Sonderkommando — это чёрные рубашки, чёр*
ные галстуки, чёрные пилотки с белыми значками,
как на столбах высоковольтной линии.
Вечером солдаты Sonderkommando обходят
город.
У каждого солдата наискось через грудь —
автомат. Коробка с обоймой ударяет по пряжке
ремня, поэтому иногда слышится негромкий звон.
Ударяют и каблуки сапог по камням мостовой,
тоже позванивают железом.
Солдаты заглядывают в подворотни или в подъ-
езды домов, взбираются по пожарным лестни-
цам и заглядывают в окна. Освещают комнаты
фонарями. Фонари висят у них на пуговицах
рядом с автоматами. Бродят среди развалин и
сараев.
6*
83
Они умеют долго стоять и ждать. Умеют пере-
говариваться сигналами фонарей, стрелять в тем-
ноте.
Они слушают ночной город — людей в нём.
У левой ноги предводителя команды зондерфю-
рера Шлиффена идёт пёс из породы доберманов-
пинчеров. Добермана-пинчера привезли из Гер-
мании, после обучения в военном питомнике.
Зондерфюрер лично занимался дрессировкой
добермана, воспитывал в нём чутьё и злобу. При-
учил не бояться выстрелов.
Ежедневно по утрам денщик зондерфюрера
выгуливал собаку, массировал и кормил.
После этого зондерфюрер уводил её в здание
гестапо, где допрашивал заключённых, заподоз-
ренных в участии в подпольном движении
«Центр».
Доберман-пинчер лежал у стола на подстилке.
Он не смотрел на хозяина. Он только слушал его
голос и смотрел на человека, который стоял перед
столом.
Обычно от такого человека пахло сыростью
подвала или бинтами.
Запах бинтов — это запах войны, и доберман-
пинчер хорошо его знал. И ещё — запах сапог,
запах солдатского сукна, запах автоматов и писто-
летов.
Он во всём этом разбирался.
Доберман-пинчер слушает голос зондерфюрера.
Лежит спокойный, напряжены только уши.
Постепенно голос зондерфюрера напрягается;
тогда напрягается з доберман-пинчер.
Человек, от которого пахнет подвалом и бинта-
ми, молчит.
84
Это раздражает хозяина. Раздражает собаку.
Раздражает и переводчика.
Потом в определённый момент — и этот момент
доберман-пинчер уже предугадывает — он слы-
шит слова:
— Vorwarts! (Вперёд!)’
Это ему.
Он с места прыгает с такой силой, что подстил-
ка из-под задних ног отлетает в угол кабинета.
Он валит человека на пол, прижимает зубами
горло. Слышит голос зондерфюрера:
— So, so. Noch kraftiegerl (Так, так. Ещё силь-
нее!)
А затем — команда!’
— Zuriick! (Назад!)’
Доберман-пинчер возвращается на подстилку,
которую приносит из угла переводчик.
Сильный запах сапог: это вошли в кабинет
солдаты. Они поднимают человека, держат,, чтобы
не упал.
Зондерфюрер продолжает допрос. И, если чело-
век опять молчит, его уводят и доберман-
пинчер встретится с ним завтра на этом же самом
месте перед столом зондерфюрера, или не встре-
тится больше совсем, потому что в кабинете вдруг
появится запах пистолета. Потом — запах по-
роха.
Доберман-пинчер не вздрогнет, не опустит
ушей: ведь он приучен не бояться выстрелов.
Бамбуковая палка
Двое мальчишек пробираются из города Нико-
лаева в Москву. Им надо пройти через вражеские
дозоры и заслоны, пересечь линию фронта.
85
Мальчишки идут по заданию «Центра».
— Halt! (Стой!) — раздаётся окрик.
Из сторожевой будки выходит на дорогу солдат.
— Halt!
Штык винтовки опускается на уровень груди
мальчишек.
— Ой, дядько! — громко говорит Шура. —
Корова потерялась. На переднюю ногу хромая.
— Ну да, корова. — И Витя приставляет к го-
лове пальцы на манер рогов. — Совсем потеря-
лась ещё с вечера.
Штык по-прежнему на уровне груди.
— Мамка нас лупцует, — не унимается Шу-
ра. — Отыщите, говорит, проклятые, корову. Куда
её задевали?
— А она, проклятая, сама ушла! — И Витя,
хромая, показывает, как корова ушла.
Льёт дождь. Солдату надоело мокнуть на
дороге. Тем более у мальчишек в руках ничего
нет, кроме обломка бамбукового удилища, так
что конфисковать нечего.
Одного он стукнул по затылку, другому напод-
дал сапогом — и удалился в сторожевую будку.
Первую ночь мальчишки провели в поле в
скирде соломы.
Дождь к ночи прекратился, и небо высветилось
густыми влажными звёздами. Только низко у
горизонта плотным дымом ещё покоились тучи.
В далёком селе, тёмном, без огней, постепенно
глохнул собачий лай.
Мальчишки пригрелись в сухой соломе и
уснули.
К утру похолодало, и Витя забрался поглубже
в скирду.
86
Проснулся он от громкого разговора. Уже рас-
свело.
— Ну и что такого? Спал, и всё! — узнал он
голос Шуры.
Кто-то возражал:
— Про спаньё я уже слышал. Ты лучше скажи,
что в ночном поле промышлял? По какой причине
разворотил скирду?
— Ничего не промышлял. А где, по-вашему,
в поле спать?
— Ты не отбрёхивайся. Идём к старосте. При-
казано каждую чужую людыну доставлять.
Витя сразу догадался — полицай!
Он хотел вылезти и помочь Шуре «отбрёхи-
ваться», но тут Шура сказал:
— Если я один на свете, совсем один, — значит,
для всех чужой? Лежи, значит, в скирде и не дви-
гайся?
Витя понял — это Шура ему велит лежать в
скирде и не двигаться. Но вдруг вспомнил: а
палка? Бамбуковая палка, где она?
Витя осторожно раздвинул солому и увидел
друга, а перед ним мужика в коротко обрезанной
немецкой шинели и в кожаных зимниках, которые
в сёлах обычно надевают зимой или осенью
вместо галош.
У пояса висит финка в деревянном футляре, на
рукаве — синяя повязка. Ну конечно, полицай!
Обломок удилища торчал у Шуры из кармана
брюк.
Неожиданно Шура сердито закричал:
— Чего привязался? Партизанского ходока
учуял? Обыскивать, что ли, хочешь? На — обыс-
кивай!
И Шура начал выворачивать карманы. Бамбу-
ковая палка выпала на землю. Из карманов посы-
87
дались карандаш, гвоздь, кусок сухой лепёшки,
луковица, спички.
Мужик посопел, потоптался — в подобном
хламе рыться нечего, — но всё же взял Шуру за
руку и сказал:
— Нехай пан староста учует, что ты за ходок
такой.
— Ну и ладно! Ну и пусть учует! — согласился
Шура.
Он теперь был спокоен: бамбуковая палка оста-
валась на месте.
Когда полицай и Шура скрылись из виду, Витя
тотчас выбрался из скирды и прежде всего подо-
брал бамбуковую палку.
Пан староста сидел за столом. Перед ним стояла
бутыль, которую в сёлах называют «журавель» за
узкое высокое горлышко.
«Журавель» тускло отсвечивал самогоном. Ря-
дом стояли миски с малосольными сливами и пу-
зыристый стаканчик.
В углах хаты висели пучки чеснока и тмина.
Высокая кровать с красной периной была ещё не
прибрана. Стёкла в окнах затуманились испариной.
— Тебе чего? — спросил староста у полицая,
медленно поводя отёчными с перепоя глазами.
— Да вот, Феофан Корнеевич, в поле блукал.
И полицай подтолкнул Шуру вперёд, в хату.
Снял зимники и в одних носках шагнул вслед за
Шурой.
Староста вздохнул, громко поскрёб пальцем под
рубахой грудь. Наполнил из «журавля» стаканчик
и, не спеша, по глоткам, выпил. Подцепив на вилку
малосольную сливу, закусил.
— Ну?,
88
— В скирде он спал. Обыск я произвёл. Гвоздь
при нём был, карандаш, луковица...
— «Луковица»! — И староста ладонью хлопнул
по столу. Стаканчик подскочил и звонко стукнулся
о «журавель». — Это у тебя промеж плеч не голова,
а луковица! Ты мне беглых подавай, которые от
трудовой повинности утекают.
— Парень пришлый, не нашей округи, — не
успокаивался мужик. — Допросить бы его, Фео-
фан Корнеевич.
Староста наморщил лоб, помолчал. Потом на-
лил в стаканчик самогона и подозвал полицая:
— Сидай. Оно и верно, допросить следует.
Полицай подошёл к столу и сел на лавку.
— Выпей, — кивнул ему староста.
В это время в хату вошла полная женщина в
-серой сборчатой юбке с корсажем и в ситцевой
кофте с подвёрнутыми рукавами.
Она поглядела на старосту, на полицая, на «жу-
равель», уставила руки в бока й сердито сказала:
— Опять? Спозаранку начал. Скоро совсем
из ума выльешься!
Тут она заметила Шуру.
— А это ещё откуда боярин гусячий? В хату
грязь нанёс. Кыш из хаты!
Шура попятился к выходу.
Женщина вытолкнула Шуру за порог и захлоп-
нула дверь.
Мальчишки продвигались к линии фронта^
Обманывали вражеские дозбры и заслоны, при-
творяясь то грибниками, то рыболовами, то бе-
женцами, потерявшими родителей.
В дырявых башмаках, в линялых от дождей и
солнца рубашках, с обломком бамбукового уди-
лища они шли и шли по дорогам войны.
89
И кто бы мог подумать, что в обломке удили-
ща, в этой бамбуковой палке, мальчишки несли
в Москву донесение подпольщиков «Центра»!.
Золотых дел мастер
Витя и Шура лежали на дне брички на пустых
мешках.
Бричка, запряжённая парой волов, направля-
лась на мельницу за мукой.
Погоняла волов небольшая босоногая девчонка,
повязанная до самых бровей белым косячком
платка. Qna и вызвалась подвезти мальчишек к
полустанку Казаровке.
Витя натёр ногу. Рана засорилась и нарывала.
Медленно тянутся волы, обмахиваясь хвостами
от накалённых солнцем мух. Под бричкой подве-
шено ведёрко — мазница с берёзовым дёгтем и
квачом для смазки колёс. Ведёрко болтается,
нудно скрипит.
Витя расстроен: так неудачно получилось с
ногой. Ещё посчастливилось, что попалась эта
девчонка с волами.
В Казаровке мальчишки должны повидаться с
Гордеем Фомичом Лутавиным. Передохнуть у
него и получить указания, как пробираться даль-
ше к линии фронта.
Гордей Фомич Лутавин содержал мастерскую
по сусальному золоту. Так ему приказали из
«Центра».
Его постоянными клиентами сделались военные
священники (die Militarpriester) в солдатских
касках и в зелёных мундирах. На касках и на пого-
нах мундиров — церковные кресты. Сбоку в ко-
буре — парабеллумы.
90
Военные священники приносили Гордею Фоми-
чу золото. Требовали делать из него сусаль: тон-
кие пластинки, которые продавали в Германию
штатским священникам (die Geistlicher) для по-
крытия шпилей и колоколен.
В Казаровке Лутавин — невысокий, плотный, в
длинном клеёнчатом фартуке — встретил мальчи-
шек. Устроил их в тёмной каморке позади мастер-
ской.
Осмотрел Витину ногу, промыл рану солевым
раствором и приложил кусочек столетника.
— Завтра будешь шагать, что твоя пехота...
Трошка, где ты там!
Вошёл паренёк чуть постарше Вити и Шуры.
На нём тоже был клеёнчатый длинный фартук.
Трошка принёс казанок гречневой каши с луком
и две ложки.
— Поейьте, хлопчики, да поспите. А мы с Тро-
шей пойдём постучим молотками.
— Гордей Фомич, — обеспокоенно зашептал
Трошка, — опять Цибульский. В окно видел —
к нам идёт.
Цибульский, в прошлом ветеринарный врач, за-
нимался теперь спекуляцией, торговал сульфи-
дином, бритвенными лезвиями и при случае на-
ушничал немцам.
Гордей Фомич и Трошка вошли в мастер-
скую.
— Доброго здоровья, Фомич, — сказал Ци-
бульский. — Забрёл папироску выкурить.
— Кури, сделай милость. Трошка, куда плевку
задевал? У меня золото стынет!
Трошка протянул кусок плевки — специально
изготовленной оболочки кишок быка.
91
— Прокладывай! — И Гордей Фомич взял
щипцами листки горячего золота.
Трошка начал прокладывать между ними
плевку. Остро запахло палёными кишками.
Цибульский сидит, покуривает. От жёсткого
крахмального воротничка у него на шее розовая
полоска. Манжеты тоже крахмальные, с тяжё-
лыми запонками из старинных серебряных пол-
тин. Эти запонки по личной просьбе ему изготовил
Гордей Фомич, спаял полтины.
«Мальчишек приметил, поэтому и зашёл», —
думает Гордей Фомич.
Он отжимает золото под прессом. Запах палё-
ных кишок усиливается.
— Вот бы часовне в Казаровке купол позоло-
тить, — говорит Цибульский.
— Золото не моё, немецкое, — отвечает Гордей
Фомич.
— Понимаю, — кивает Цибульский.
— Трошка, плита ещё горячая?
— С утра как разогнал, аж красная!
— Поставь золото сушиться и приготовь ка-
мень — плющить будем.
— Камень готов.
— Ладно, отдыхай.
Гордей Фомич вытер тряпкой руки. Потом до-
стал из кармана фартука папироску и подсел к
Цибульскому.
«Мальчишек, очевидно, всё-таки приметил», —
не перестаёт думать Гордей Фомич.
Медленно разминает пальцами папироску. За-
куривает.
«Ну что ж, повернём тогда дело по-иному...»
— Есть у меня, Цибульский, к тебе просьбочка.
— Слушаю, Фомич.
— Личного порядка. Мальчишки тут у меня...
92
Кинь слово капитану Дитмару, чтобы их до Росто-
ва в попутном эшелоне довезли.
— А что за мальчишки? — быстро спросил
Цибульский.
«Ну конечно, приметил!»
— Родня из Тирасполя. Надо к свояченице до-
ставить. А не то пропадут.
— Ты и сам, Фомич, на хорошем счету у Дит-
мара, — уклончиво ответил Цибульский, повер-
тел в манжете полтины.
— А ты язык понимаешь. Легче договориться.
— А чего у себя их не оставишь?
— Куда мне детей выхаживать.
— Эшелон военный... просить надо.
— Я приплачу.
— Что сегодня деньги, завтра — бумажки, му-
сор. — И Цибульский насторожённо покосился на
Трошку.
Лутавин перехватил взгляд Цибульского.
— Трошка, я же сказал тебе — отдыхай.
Трошка вышел из мастерской.
— А я не бумажками. У меня отходы имеются,-
производственные.
Цибульский прищурился, вытянул губы трубоч-
кой, потом удовлетворённо кивнул:
— Устрою. В Ростов, значит?
— Да. В Ростов.
В немецком эшелоне
В немецком эшелоне мальчишки провели
сутки.
Эшелон был составлен из вагонов ремонтной
мастерской танковой армии, зашифрованной бук-
вами AW.
93
Начальник мастерской низенький лысый герр
Клинке позволил Шуре и Вите поместиться в там-
буре последнего вагона.
Шура и Витя обрадовались — в тамбуре ещё
лучше, чем в вагоне: всё будут одни, а не с нем-
цами.
На прощание Гордей Фомич подмигнул маль-
чишкам. Мальчишки тоже подмигнули и улыб-
нулись.
Эшелон был покрыт камуфляжем — серыми
полосами. В крышах вагонов пробиты круглые
окна для зенитных пулемётов. Впереди паровоза,
тоже полосатого, прицеплены две пустые плат-
формы: если на путях окажется мина, то, как счи-
тал герр Клинке, первыми взорвутся платформы,
а не паровоз.
На остановках, когда брали уголь или воду, в
тамбуре последнего вагона появлялся Posten
(часовой).
Он садился на ступеньки, ставил карабин меж-
ду коленями и негромко насвистывал одну и ту
же песню, постукивая руками по прикладу кара-
бина.
При виде герра Клинке Posten виновато вска-
кивал и прижимал карабин к ноге.
Начальник мастерской долго смотрел на часо-
вого, покачивал головой и уходил.
После этого часовой уже не садился на ступень-
ки и не насвистывал свою песню.
Как-то на остановке герр Клинке подозвал
пальцем Витю и Шуру и велел мальчикам войти
в вагон.
В вагоне были сложены части танков и броне-
машин, валялись тросы, цепи, шестерни, пустые
банки из-под масла.
В железном корыте мокли в керосине закопчён-
94
ные старые пружины, муфты, прокладки, шайбы.
Герр Клинке показал, что всё это следует вы-
мыть и протереть ветошью.
Мальчишки подчинились. Всё вымыли и про-
тёрли ветошью.
Тогда начальник мастерской заставил фильт-
ровать масло.
Шура хотел где-нибудь на станции набрать в
карманы мелкой щебёнки и подсыпать в бочку с
маслом, но Posten внимательно следил за маль-
чишками и не разрешал никуда отлучаться от
эшелона. Очевидно, ему это поручили.
Пришлось смириться и работать.
Витю и Шуру утешало лишь чувство, что в эше-
лоне им проще всего попасть в Ростов. Да и Ви-
тина нога окончательно подживёт, и он тогда
вновь сможет «шагать, что твоя пехота».
Переправа
Ростов остался позади.
Путь преградила река Кубань, полноводная,
сильная.
Свои близко! Они на противоположном берегу.
Но как к ним переправиться?
Два дня мальчишки бродили в камышах, иска-
ли лодку.
Натолкнуться на немцев теперь было особенно
рискованно: здесь линия фронта и никакими раз-
говорами не отделаешься.
Наконец в сарае при доме бакенщика нашли
маленькую плоскодонку.
Ночью плоскодонку подтащили к берегу и спу-
стили на воду.
Витя снял рубаху и остался в майке. Рубаху
95
он разорвал и обмотал ею вёсла, чтобы не пле-
скались. Поплыли.
Тихо поскрипывали деревянные колышки уклю-
чин под взмахами вёсел. Дул встречный холодный
ветер. Он точно притушил звёзды, и они едва по-
блёскивали. От промоин и камышей веяло гнило-
стным болотным запахом.
Мальчишки напряжённо вглядывались в тем-
ноту, ждали берега.
Вдруг Шура прошептал:
— Лодка течёт.
— Вычерпывай! — ответил Витя, не переставая
грести.
И Шура начал торопливо вычерпывать ладо-
нями, кепкой. Но ветхая плоскодонка всё равно
быстро заполнялась водой.
Вспыхнул немецкий сторожевой прожектор,
двинулся вдоль реки.
— Скорее, вплавь! — крикнул Витя, бросая
вёсла.
Шура подхватил бамбуковую палку, и ребята
нырнули.
96
Прожектор засек лодку, и тут же воздух загу-
дел от снарядов.
Мальчишки плыли к своим. Одежда набухла,
отяжелела. Течение реки сносило в сторону, затя-
гивало в глубину.
Прожектор не уходит — показывает цель.
Воздух гудит, вздрагивает от снарядов. Вздра-
гивает и вода, белая от прожектора. Разлетаются
совсем низко над головой брызги, перемешанные
с осколками.
Шура и Витя потеряли друг друга. Но кричать,
звать бесполезно: ничего не услышишь.
Обессиленные, оглохшие, они всё-таки доплыли
до берега, где были свои. Доплыли с бамбуковой
палкой.
Москва
Разведывательные данные, доставленные Витей
и Шурой в Москву, в обломке старого удилища,
имели исключительно важное значение.
Об этом сказал ребятам Никита Сергеевич
Хрущёв, который в то время был секретарём ЦК
Компартии Украины и занимался организацией
партизанского движения.
Он лично знал многих николаевских партийных
работников, поэтому расспрашивал Шуру и Витю
очень подробно о «Центре», о диверсиях, о раз-
ведке, о запасах у партизан оружия, медика*
ментов и взрывчатки.
Поздний вечер. На московском аэродроме едва
обозначены сигнальные огни.
Транспортный самолёт готов к отлёту: про-
греты, заправлены моторы. В самолёт уложены
7 Путь отважных
97
грузовые парашюты с оружием, взрывчаткой, ме-
дикаментами и радиоаппаратурой.
Кроме Вити и Шуры, в кабине самолёта нахо-
дится ещё радистка Наташа Кострова. Главный
партизанский штаб направил её на работу в нико-
лаевский «Центр» для постоянной связи с Моск-
вой.
Самолёт набирает высоту и ложится на задан-
ный курс.
От высоты закладывает уши. Разговаривать
почти невозможно, хотя мальчишкам есть о чём
поговорить: незадолго перед вылетом они узнали,
что Главное партизанское командование за вы-
полнение боевого задания наградило их орде-
нами.
Витя и Шура грызут печенье. Угостили Наташу,
но она отказалась и продолжала дремать. Она
весь день пробегала по интендантствам: ей хоте-
лось побольше раздобыть запасных ламп и бата-
рей для своей рации.
Задремали и мальчишки.
Их разбудил бортмеханик:
— Подлетаем к Николаеву. Приготовьтесь.
Открыли дверцу и сбросили грузовые парашюты.
Потом прыгнул Витя. За ним прыгнули Шура
и Наташа.
Приземлились они в окрестностях Николаева.
Вскоре всё имущество было передано партиза-
нам «Центра».
Мы никогда не забудем вас!
Мальчишек в закрытом полицейском автомо-
биле привезли в гестапо. Арестовали их по доносу
предателя.
98
Сначала мальчишек допрашивал следователь'
Бирко.
Им выкручивали пальцы, не давали пить, при-
кладывали к телу горячее железо, били резино-
выми трубками со свинцовыми наконечниками.
От них требовали, чтобы они назвали имена и
фамилии подпольщиков.
Но мальчишки не называли.
Бирко отправил их к зондерфюреру Шлиффену,
Шлиффен сидел за столом в замшевой охотни-
чьей куртке и в плотных жёлтых крагах.
Рядом на подстилке лежал доберман-пинчер.
— Отвечать! — потребовал Шлиффен.
Ребята не отвечали.
— Отвечать!
Голос зондерфюрера напрягается. Напрягается
и доберман-пинчер.
— Vorwarts! — приказывает Шлиффен.
Доберман-пинчер прыгает ц валит на пол Шу-
ру, прижимает зубами горло.
Переводчик тем временем поправляет под-
стилку.
— So, so. Noch kraftieger! — Шлиффен встаёт
из-за стола и подходит к Вите. — Отвечать!
Тяжёлая, как болезнь, усталость сводит муску-
лы. От побоев путаются мысли. Зрачки в глазах
зондерфюрера кажутся прозрачными.
Витя молчит.
Тогда Шлиффен командует собаке:
— Vorwarts! — и показывает на Витю.
♦ ♦ ♦
т.. Среди цветов, которые люди положили тогда
зимой на площадь, был ещё пионерский вымпел
с надписью: «Мы никогда не забудем вас!»
7*
99
♦ * ♦
Ложатся на море звёзды, кладёт щёку луна.
Где-нибудь на корабле радист крутит радио-
приёмник, и в тишине города то пролетит обрывок
песни, то шелест далёких туч, то вспыхнут, заго-
рятся струны скрипок.
Недалеко от моря стоит бронзовый памятник
двум бесстрашным разведчикам.
Памятник поставили девчонки и мальчишки, ко-
торые сейчас живут в этом городе.
Михаил Коршунов
РАНЕНАЯ СКРИПКА
На Кавказской шла большая посадка. В вагон
входили транзитники из Ставрополья, местные
станичники, командировочные, которых в эту хло-
потливую уборочную пору немало бывает в кубан-
ских станицах. Мимо нашего купе проплывали
огромные чемоданы, сетки с душистыми яблока-
ми, озабоченно сновали пассажиры, потому что
невозможно проехать мимо Кавказской, чтобы не
купить огромный арбуз или пяток ароматных
дынек-«колхозниц».
В дверях нашего купе показался инвалид. За
плечами у него мотался армейский сидорок, в руке
был новенький, только из магазина чемодан.
101
— Вот что, товарищи, — усаживаясь рядом с
нашим попутчиком, студентом, сказал инвалид, —
уж не взыщите. Кого-нибудь из вас я побеспокою.
Неловко мне на второй полке своей культёй
махать.
— Пожалуйста, папаша! — засуетился студент
и начал перекладывать свои пожитки на вторую
полку.
— Видите ли, в расход вошёл, купейное место
взял, — продолжал инвалид. — Что ж, думаю,
хуже других я, что ли?! На выставку еду! Спасибо
тебе, сынок.
Поезд тронулся. Вагон угомонился. Проводница
постелила инвалиду постель, и он, покончив со
своими дорожными делами, заскучал.
— Ты, молодой человек, никак студент? — по-
вернулся инвалид к нашему спутнику.
— Студент.
— Домой или из дому путь держишь?
— Из дому. К старикам в Туапсе ездил.
— А учишься где?
— В Москве.
— В Москве — это хорошо! — одобрил инва-
лид. — Вот я тоже в Москву еду. Хоть рассмотрю
её по-настоящему. А то в сорок первом, когда эта
самая петрушка со мной приключилась, — он по-
казал на деревяшку, — что там можно было
увидеть? Эвакопоезд, вокзал. На автобусе два
раза по каким-то улицам провезли. Вот и всё.
А потом дальше, в Горький. Ну, теперь-то я своё
возьму!
Инвалид расстегнул пиджак, отколол от боко-
вого кармана булавку и достал сложенную втрое
бумагу.
— Вот, по путёвочке еду. От артели. На Все-
союзную сельскохозяйственную выставку. Всё
102
как полагается. Дорога оплачена. Суточные, квар-
тирные ...
Инвалид принялся рассматривать документы.
Видимо, не часто приходилось ему ездить по столь
ответственным служебным делам, и сам вид
заштемпелёванных, плотных бумаг поднимал его
в собственных глазах.
В купе стало тихо. Ровно гудели колёса.
За окном до самого горизонта дрожало в маре-
ве иссушённое солнцем и ветрами жнивьё. Кури-
лись пылью степные дороги. Только изредка на
жёлто-серой равнине горбились огромные скирды
прошлогодней почерневшей соломы.
Инвалид щёлкнул прокуренным ногтем по пу-
тёвке и, словно продолжая давно начатый раз-
говор, сказал:
— Электростанциями интересуюсь. Моторист
я. — И, помолчав, обратился к студенту: — А ты,
молодой человек, если не секрет, по какой
специальности обучаешься? Не по моторам,
часом?
— Да нет, редкая у меня специальность, —
почему-то смутился студент. — Я в консерватории
учусь. По классу кларнета. Это такая труба..*
вроде рожка...
— Так ты ж, сынок, хорошему делу учишься, а
будто стыдишься. Людям без музыки никак жить
нельзя. Эх ты, чудак человек! Я и то всюду свою
музыку вожу. — Инвалид проворно повернулся к
своему чемодану. — Если, конечно, не возражае-
те... — добавил он и, не дожидаясь ответа,
щёлкнув ключиком, открыл крышку.
В чемодане, рядом с домашними ватрушками и
банкой с маслом, завёрнутая в пёструю ситцевую
тряпицу, лежала скрипка. Инвалид развернул её,
обтёр и приложил к подбородку.
103
— Вот, скажем, вальс у меня любимый! —»
произнёс он мечтательно-и занёс смычок.
По вагону поплыли, заплескались «Дунайские
волны».
В двери нашего купе уже заглядывали пасса-
жиры. Инвалид преобразился. Зажмурившись’,
он раскачивался в такт вальса, и при этом
лицо его меняло выражение в зависимости от
мелодии: то хмурилось, то освещалось улыбкой.
Вдруг инвалид опустил смычок и обернулся
виновато к проводнице:
— Может, нельзя? Беспокойство пассажирам?
— Играй, отец, играй! Какое же от музыки бес-
покойство!
Мы слушали «Лунную сонату», «Жаворонка»,
«На сопках Маньчжурии».
— А инструмент-то у вас старенький, — заме-
тил студент, когда инвалид опустил скрипку на
колени. — Вот в Москву едете, новую бы купили.
— Нет, парень, её я ни на что не променяю. Это
о человеке память. Видишь, пулей пробита. Зала-
тал, отшпаклевал«..
Все по очереди рассматривали раненую
скрипку.
— С сорок второго года, с этой вот поры, с
августа она у меня.
И наш новый знакомый рассказал историю ра-
неной скрипки.
— Вот в таком виде, — рассказчик кивнул на
свою деревяшку, — выписали меня из госпиталя.
А родом я из Усть-Лабы. Домой приехал весной.
Начал себе дело в колхозе присматривать. Кале-
ка — это же не специальность! А тут немец под
Миллеровом прорвался. Да как стал жать! Через
Шахты, через хутор Весёлый, через Пролетарскую
на Краснодар да на Кавказскую как повалит!
104
Места ровные. Нашим зацепиться негде. Суше.-
Дороги накатаны. Вражьи танки так и пылят.
У нас в Лабе эвакуация началась. А мне-то как
на одной ноге от танков прыгать? Ну, а они тут
как тут. На броне львы да слоны намалёваны.
Пехота ж вступила — срам один. Солдаты в ко-
ротких штанишках. Волосатые ноги так и мель-
кают. Из Африки войска-то были. Как по-ихнему
радио передавали, «доблестного фельдмаршала
Роммеля». Глядим — свеженькие. Видно, не
шибко давал им англичанин прикурить в этой
самой Северной Африке.
В России, выходит, впервые, а порядок свой
знают. Сразу приказов на заборах понаклеили:
большевикам, дескать, комиссарам и командирам
явиться на сборные пункты военнопленных;
евреям —"на регистрацию к раввину — это к ев-
рейскому попу. Много ешё всякого понаписали:
больше трёх человек не собираться, после десяти
вечера из дому не выходить, за станицу не выхо-
дить. И что ни приказ — всё словом «расстрел»
кончается.
Ну, и, конечно, началось. Что ни день, только
видишь: то одного, то другого в гестапо волокут.
Это у них называлось в «законном порядке». По
станице пальба идёт. Уцепится баба за своего
гуся, не даёт бесштанному мародёру, а тот чеса-
нул из автомата и пошёл. Да что там! Один маль-
чонка змея из ихней фашистской листовки склеил,-
так и мальчонку и мамашу на месте пристукнули.
Так вот с этой самой скрипкой. Работал в нашей
станичной больнице хирург Пикензон. Хороший
человек был. Прямо сказать, безотказный. В ночь,
полночь приходи — примет. Все его у нас знали.
Кому язву желудка вырезал, кому аппендицит.
А сколько мальчишек через его руки прошло! Не
105
счесть! Один на бутылочное стекло напоролся,
другого ногу сломать угораздило, третий с рогат-
кой добаловался.
И вот по станице слух прошёл, что арестовали
Пикензона. Говорили, что привели его в немецкий
штаб и приказали, чтоб он их раненых лечил.
А Пикензон отказался. «Не буду, — говорит, — у
вас свои доктора есть. У меня русских больных
полно».
Как-то утром бегут по дворам полицаи — это
из нашей станичной сволочи уже нашлись, — сту-
чат в двери и приказывают на плошадь идти.
Согнали нас. На площади виселица стоит. Во-
круг короткоштанные расхаживают, зубы скалят.
Потом слышим, по толпе покатилось: «Ведут!
Доктора ведут!» Гляжу — идёт под охраной Пи-
кензон, а рядом сынишка его, Муся, мальчонка
лет четырнадцати. Справненький такой, волосы
чёрные, чёлочкой подстрижены, чёрная курточка
из бархату на нём старенькая.
Шумок в станице пошёл. Ну, доктор лечить
немчуру отказался, а мальчонку-то почто уби-
вать? А тут бабы и говорят — они всегда больше
всех знают, — будто пришли немцы Пикензона
забирать, увидели мальчишку и загалдели: «Этого
щенка тоже повесить надо. Он, наверное, как их
называют, пионер!»
Словом, ведут их. Толпа расступается. Пикен-
зон голову высоко держит и народу кланяется,
прощается. А мальчишка, представляете, вот с
этой самой скрипкой идёт. Ну, а бабы тут сразу
объясняют: в музыкальной школе, мол, мальчиш-
ка до войны учился, на вечерах перед своими
одногодками выступал, бывало, и перед колхоз-
никами.
Привели. На помост поднялся их оберет, на-
106
чальник, значит. Серебряные черепа на бархатных
петличках — гестапо. Достал бумагу и стал читать
по-немецки. А полицай переводит: «Казнить Пи-
кензона как большевика и саботажника».
Оберег кончил читать и что-то солдатам крик-
нул.
Тут мальчонка, этот самый Муся, к нему обра-
щается по-немецки. И вежливо так.
Учительница рядом со мной стояла, перевела:
«Господин полковник, разрешите мне перед
смертью сыграть на скрипке».
Оберет улыбнулся: «Коль в тебе такая блажь
завелась, играй, если весело».
Мальчонка, словно в клубе на сцене стоит, по
волосам рукой провёл, поднёс скрипку к подбо-
родку и заиграл. Я стоял близко и видел его, ну
прямо, как вас сейчас вижу. Взял он первую
ноту, а у самого губы дрожат. Переживал, значит.
Поначалу я не догадался, чтд он играет.
Думал, от страха его передёргивает. А как не-
сколько раз по струнам прошёл, понял, что не с
того мальчонку в дрожь бросило.
Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И в смертный бой вести готов.
Инвалид пел. Голос у него был слабый, надтрес-
нутый. Но как проникновенно звучал он в уют-
ном курортном вагоне, который, мягко покачи-
ваясь, проплывал по кубанской степи!
— Оберста передёрнуло, — продолжал инва-
лид. — «Свинья! Щенок!» — завопил он и бро-
сился к мальчику.
Но Муся, не отрывая взгляда от толпы, всё
играл.
107
Станичники зашумели. Сначала чуть слышно,
потом всё громче и громче над площадью подня-
лась наша песня:
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим.
Кто был ничем, тот станет всем.
Оберст сорвал с плеча солдата автомат и брыз-
нул на мальчишку струёй пуль. Тот покачнулся,
но продолжал играть.
Оберст выстрелил ещё раз. Муся упал, а его
скрипка скатилась с помоста к моим ногам.
Я схватил её и спрятал под пиджак.
Толпа продолжала петь. Разъярённые геста-
повцы бросились на людей. Поднялась стрельба.
Я прижал скрипку к груди и поскакал домой.
С тех пор я играть научился, — закончил свой
рассказ инвалид. — Сначала «Интернационал»
подобрал...
Стало тихо-тихо. В дверях купе стояло пол-
вагона.
Студент бережно, как живое существо, взял из
рук инвалида скрипку и передал её сержанту. Ра-
неная, подлеченная, она переходила из рук в руки.
В. Великанов
ДОРОГА НА КАМЕНСКИЙ ХУТОР
Обер-лейтенант Крихер лежал на телеге и не
отрываясь смотрел в небо. Под колёсами поскри-
пывал песок, тощая лошадёнка в такт шагу пока-
чивала головой. Солдаты, шагавшие за телегой,
переговаривались негромко и неохотно.
Тишина раздражала Крихера. Она казалась'
ему обманчивой и предвещавшей роковой конец
его батальону.
«Батальон... — с горечью думал офицер. —*
Усталых, с трудом бредущих людей не наберётся
и на хорошую роту...»
Тишина прервалась далёкой артиллерийской
канонадой. Всё-таки это было лучше, чем тиши-
на, — она обессиливала и действовала на нервы.
' Но уже через несколько минут отзвуки боя ста-
ли раздражать его не меньше, чем тишина. Хоте-
109
лось зарыться с головой в солому, зажать уши и
не думать, ни о чём не думать. Но разве можно
приказать мыслям не лезть в голову?
Командир батальона Ганс Крихер встал и огля-
делся. Узкая дорога зигзагами петляла по лесу.
«Лес был большим и густым. Ещё недавно немцы
не смели тут показываться. Здесь действовал пар-
тизанский отряд, которым руководил секретарь
подпольного Черниговского обкома Фёдоров.
Но теперь отряды Фёдорова ушли далеко в тыл
немцев.
Под колесом хрустнула ветка. Ганс схватился
рукой за кобуру и почувствовал, как мурашки
побежали по затылку, и холодный, липкий пот
выступил на лбу. Кавалер железного креста пер-
вого класса и знака «За храбрость в рукопашном
бою» Ганс Крихер, ещё недавно кичившийся
своим богатырским здоровьем и стальными нер-
вами, смертельно струсил. Собственная трусость
приводила его в ярость. Вот и сейчас он почув-
ствовал, что злость подкатила ему к горлу и стало
даже трудно дышать.
— Я им ешё покажу, — жёлчно процедил
обер-лейтенант.
«Им» — значило всем русским, всем советским
К телеге подбежал ефрейтор, здоровенный де-
тина, с огненно-рыжими волосами и бесцветными,
неподвижными глазами.
— Господин обер-лейтенант, — простуженным
тенором сказал он, — смотрите, — и указал рукой
вперёд.
Офицер нервно схватил бинокль. Он думал, что
сейчас увидит партизан, но впереди, на небольшом
пригорке, виднелась только мирная деревушка.
Крихер вытащил из планшета карту и стал раз-
глядывать её.
но
— Ба-ра-нов-ка, — прочитал он. — Хорошо,
ефрейтор. Здесь, — он указал в сторону дерев-
ни, — возьмём лошадей и запасёмся продоволь-
ствием.
— Господин обер-лейтенант, — возразил ефрей-
тор, — мне кажется, что в деревне никого нет. Во
всяком случае, в бинокль я не заметил никакого
движения.
Крихер молчал. Ему уже приходилось бывать в
таких деревнях. Население, узнав о приближе-
нии отряда, уходило в леса, забирая с собой
весь домашний скарб и скот. В такой деревне
можно было, обойдя все дОма, ничего не найти,
кроме голых стен. Но ещё хуже, если там парти-
заны. .7
Капитан внимательно разглядывал деревню в
бинокль. Ефрейтор был прав: деревня казалась
вымершей...
• • *
...Староста в Барановке был не из местных.-
Он появился в селе перед самым приходом нем-
цев. Поговаривали, что до войны он сидел в тюрь-
ме, а предложил немцам свои услуги сам. Его
сторонились и, когда встречали на улице, перехо-
дили на другую сторону.
Он чувствовал, как относятся к нему в деревне,
и в долгу не оставался: рьяно выполнял все при-
казания немцев и всех трудоспособных каждый
день сгонял на работу.
Особенно доставалось от него Марии Петровне
Молчановой. Староста заходил к ней в избу и, не
снимая шапки, садился к столу.
— Значит, отказываешься работать?! — свер-
лил он женщину юркими, маленькими глазка-
ми. — Саботаж? А за саботаж — к стенке!
11!
Трёхлетний Петя всхлипывал и начинал пла-
кать. Десятилетний Вася и маленькая Нина жа-
лись к юбке матери.
— Как же я работать пойду, — тихо говорила
Мария Петровна, — детей у меня сколько, да
мать-старуха больная, уже три года не встаёт.
У Ирины Андреевны был ревматизм, и она дей-
ствительно не могла ходить. Тяжело ворочаясь на
кровати, она шептала:
— У, ирод горластый! Подожди, накостыляют
тебе по шее. Ишь, герой выискался — с бабами во-
евать!
— Душ-то вас сколько? — не унимался старо-
ста. — Ты, твоя мать и щенят четверо. И никто не
работает?
— Коля работает, — тихо отвечала Мария Пет-
ровна.
— Работы на грош, а сожрёт на рупь. Все вы
только жрать горазды...
После этого староста ещё долго и громко ру-
гался, потом, не попрощавшись, уходил. Дверь он
захлопывал с такой злостью, что стёкла в избе
звенели и, казалось, вот-вот вылетят.
Тринадцатилетний Коля, старший сын Марии
Петровны, работал наравне со взрослыми. И че-
го только не приходилось делать ему: и землю па-
хать, и сеять, и косить, и стадо пасти. Вот только
учиться нельзя было. И, встречая на улице свою
старую учительницу, Лидию Константиновну Мар-
тыненко, он всегда спрашивал:,
— Скоро?
— Скоро, Коля, скоро, — неизменно, отвечала
Лидия Константиновна.
И Коля верил ей. Верил, что скоро придёт Со-
ветская Армия! Вот уже до Барановки, затерян-
ной в лесах, доносится гул орудий. И эти звуки
112
всё ближе и ближе. Впервые за несколько лет на’
лицах людей появляются улыбки, и всё чаще и
чаще слышится произносимое с любовью слово:
«наши».
Староста ходит мрачнее тучи. Чует, что конец
его хозяевам приходит.
Чует-то чует, а примириться с этим не хочет.
Недавно опять пришёл к Молчановым.
— Вот что, Марья, я лошадь у тебя отберу.
Мария Петровна молча слушала его, качая
уснувшего Петю.
— Толку с вас никакого, — продолжал старо-
ста. — Сама говоришь: работать у вас некому.
Тогда вам и лошадь ни к чему.
— Как же без лошади-то? — слабо пыталась
возразить женщина.
— А вот так-то!
Мать слышала, как староста возится во дворе,
отвязывает лошадь. А потом всё затихло.
— Ничего, Маша, ничего, — успокаивала её
бабушка Ирина, — на нашей лошади этот ирод от
казни не убежит.
А вечером в избу к Молчановым кто-то тихо по-
стучал.
— Это я, Денис Прозоров, — раздался приглу-
шённый шёпот.
Деду Денису было лет шестьдесят. Его изба
стояла рядом с избой Молчановых. Он был одинок
и частенько заходил к соседям. «Люблю с ребя-
тишками поиграть», — извиняющимся тоном го-
ворил он в таких случаях.
— Немцев-то бьют, Марья, — сказал он, при-
саживаясь к столу. — Видать, здорово бьют. Дра-
пают они шустро.
— Так им и надо!. — не удержавшись, крикнул
Коля.
8 Путь отважных	ИЗ
— Тише, ты! — Денис стал серьёзным. — Дело-
то вот в чём. Они, гады, драпают, да напоследок
память о себе злую оставляют: деревни жгут и лю-
дей убивают.
— Что же делать? — с испугом спросила Ма-
рия Петровна.
— А ты погоди, дай досказать. Придётся всей
деревней в лес податься. Туда они не сунутся. Ле-
са они, как лешего, боятся. Так вот, стало быть,
завтра мы и махнём в лес и с собой всё возьмём,
чтобы им не досталось.
Дед погрозил невидимому врагу кулаком.
— А как же я? С ребятами, с матерью больной?
Как до леса-то доберусь? Староста коня увёл.
— Знаю. У меня тоже лошадь забрали. Ну, да
это дело наживное. Я вот что придумал. У меня
бычок есть. Здоровый, шельмец. Я его запрягу в
подводу.
— А как же мы?
— Подвода у тебя осталась?
— Осталась.
— Ну вот. К первой подводе привяжем вторую.
На первую малышей посадим. А на вторую — ба-
бушку Ирину. Николай присмотрит. Он вишь как
вымахал, настоящим мужиком стал.
Назавтра, с самого утра, одна подвода за дру-
гой потянулись в лес. Бычок деда Дениса, будто
чуя свою ответственность, прилежно тащил две
телеги. Николаю стало жалко его. Когда начался
подъём, мальчик стал подталкивать телегу сзади.
Поздно вечером подводы остановились в лесу^
Ребята разожгли костры, а старики построили
шалаши. Потом односельчане долго сидели у огня,’
вспоминали мирные годы. Слышен был шум де-
ревьев, раскачиваемых ветром, и редкий плеск
рыб в тихой воде речки Снов — до неё было
114
каких-нибудь пятьдесят метров. Стемнело и стало
холодно. Гас один костёр за другим, и ско-
ро весь лагерь, кроме дежурных, погрузился в сон.
Всё казалось застывшим, и только пожелтевшие
листья слетали с деревьев, с тихим шелестом ло-
жились на землю.
Встали рано — привычка. Все понимали, что
сегодня предстоит день, полный неожиданно-
стей. Может быть, радостей, а может быть, и
тревог.
Часов с девяти стало пригревать солнце, и, хотя
был конец сентября, день выдался не хуже летне-
го. И Коля Молчанов вместе со своим дружком
Петей вышли на поляну, разделись и стали заго-
рать.
— Может, Петь, пойдём искупнёмся? — пред-
ложил Николай.
— Холодно. Этак и застудиться недолго.
— Да мы только разок окунёмся, и всё.
— Холодно, — повторил Петя, — купаться
уже нельзя.
Он был старше Николая на два года, но выгля-
дели они ровесниками.
— Что ж, мы так и будем целый день ле-
жать? — спросил Коля, которому долго не сиде-
лось на одном месте. И вдруг предложил: — Схо-
дим в деревню. Посмотрим, как'там дома. Может,
и наши уже пришли. А то просидим здесь до тех
пор, пока и война кончится.
Это предложение пришлось Петру по душе, и
уже через несколько минут они шагали по направ-
лению к селу.
Барановка была пуста. Тишина, царившая
здесь, напомнила Коле сказку о сонном царстве,
которую ещё маленьким слышал от бабушки.
Они зашли в избу к Молчановым. Ещё день
8*
115
назад эта изба была полна детских голосов, те-
перь она казалась погружённой в глубокий сон.
— А может, и уходить отсюда не стоило? —>
сказал Коля. — Вдруг немцы вообще пройдут сто-
роной. . -.
— Вот они! — испуганно шепнул Петька, сто-
ящий у окна, торопливо приседая на корточки.
В Барановку входил батальон Крихера.
— Петька, бежим.
Но Пётр, казалось, не слушал друга и присталь-
но разглядывал немцев. Коля почти силой отта-
щил его от окна. Они через окошко вылезли во
двор и побежали к опушке леса.
«Если немцы нас заметят, — думал Коля, — то
обязательно начнут стрелять».
Наверное, об этом же думал и Петя, но оба бе-
жали во весь рост, не пригибаясь.
И вот уже первые деревья леса обступили их
со всех сторон, а они всё бежали и бежали. Хоте-
лось скорее предупредить остальных. Когда они
наконец прибежали к лагерю, так запыхались, что
первые несколько минут не могли сказать ни
слова.
— Вы что, хлопцы, соревнование устроили? —
пошутил Денис Прозоров.
— Дедушка Денис, — так и не отдышавшисб,-
закричал Коля, — немцы в деревне!
— Немцы в деревне! Немцы в деревне! — через
минуту разнеслось по всему лагерю.
Все понимали, что ушли недостаточно далеко от
села и что немцы легко смогут найти их.
Люди с лихорадочной быстротой запрягали
лошадей, укладывали вещи на подводы.
Коля побежал к стаду. Бычок деда Дениса пас-
ся вместе с коровами и овцами. Стадо, как буд-
то чуя опасность, заволновалось. А на бычка
не
вдруг напала охота поиграть, и он всё время убе-
гал от Николая.
Когда мальчик наконец привёл бычка к телегам,
остальные колхозники уже переправлялись через
Снов. На том берегу реки возвышался небольшой
холм, за которым и скрылся обоз.
В тот момент, когда бычок вступил в речку,
где-то позади телег раздался неожиданный залп.
Один. Второй.
Бычок, испуганный выстрелами, резко рванул с
места. Верёвка, которой были связаны телеги, не
выдержала — лопнула.
Мария Петровна хотела было соскочить с по-
возки, но потом решила, что проще переправиться
через реку на одной телеге, а затем вернуться с
бычком и перевезти вторую повозку, в которой
остались Коля и больная бабушка Ирина.
Но не успела мать добраться до противополож-
ного берега, как рядом с Колиной телегой остано-
вился взмыленный конь обер-лейтенанта Крихера.
Офицер был вне себя. В последней бумаге, полу-
ченной им из штаба полка, значилось, что батальон
Крихера должен двигаться через село Блешня к
хутору Каменскому, где собирались все уцелев-
шие части дивизии. Но этого проклятого села
Блешня на карте не было. Не было на ней и ника-
кой дороги между Барановкой и Каменским. Стоя-
ли лишь закорючки, обозначающие топи и болота.
Крихер соскочил с лошади и вплотную подошёл
к телеге.
— Встать! Давай! Давай! Будешь пррвод-
ник, — закричал он по-русски Ирине Андреевне.
— Не могу, ноги не ходят. Три года уже.
Больна.
— Ничего, — криво усмехнулся Крихер* — я
имейть лекарство: пиф-паф!.
117
Он не торопясь начал расстёгивать кобуру. До-
став пистолет, капитан направил его на старуху,
и Николаю показалось, что дуло пистолета косну-
лось головы бабушки.
— Ну, вставать! — крикнул офицер.
Глядя фашисту прямо в лицо, Ирина Андреевна
повторила:
— Не могу! Понимаешь, ноги не ходят. — Она
показала на ноги.
Уголок рта офицера стал подёргиваться, и Ни-
колай почувствовал: ещё минута, и курок будет
спущен.
— Господин офицер, — отчаянно закричал
Коля, — она правда больна!.. — И, боясь, что
обер-лейтенант всё-таки спустит курок, Коля то-
ропливо добавил: — Я буду проводник! Я покажу
дорогу!
Офицер с минуту смотрел на мальчика оцени-
вающим взглядом, потом спросил:
— Дорога на Каменский хутор знать?
— А как же! Конечно, знаю.
— Хорошо, очень хорошо. — Офицер был дово-
лен. — Марш!
Он сказал что-то по-немецки здоровенному
рыжему ефрейтору. Тот слез с лошади и зашагал
рядом с Николаем.
Вызвавшись показать немцам дорогу, Коля
думал только о спасении бабушки. А теперь, ша-
гая впереди отряда рядом с рыжим ефрейтором,
он никак не мог решить, что же делать дальше.
Ясно было одно: вести немцев в Каменский хутор
нельзя.
«Удеру! — думал он про себя. — Как стем-
неет — удеру! А пока буду водить их по лесу. Лес
большой, тут месяцами ходить можно. А удрать-то
как? Этого рыжего, наверное, нарочно ко мне при-
118
ставили. Сейчас он на меня й не смотрит, а как
стемнеет, глаз не оторвёт, а может, ещё и руки
свяжет».
Коля осторожно обернулся и стал рассматри-
вать отряд. Впереди ташился десяток подвод, на
которых сидели солдаты. За ними на конях ехало
еще человек двадцать. Остальные шагали по до-
роге. У многих в руках были свежесрубленные
палки. Вот и рыжий ефрейтор на минуту отстал,
а потом догнал Колю, помахивая увесистой дубин-
кой. Он погрозил ею мальчику и ребром ладони
провёл себе по горлу.
Коля понял.
«Хочет сказать, что если дорогу не покажу, то
мне капут. Как бы тебе самому капут не при-
шёл», — с неожиданной злостью подумал мальчик.
А отряд шёл и шёл. Время от времени к Коле
подъезжал офицер и строго спрашивал:
— Дорога правильно? Нет заблуждение?
В ответ Коля только отрицательно качал го-
ловой.
Стало смеркаться, но солдаты шагали и шагали
не останавливаясь.
Обер-лейтенант снова подъехал к мальчику.
— Где Каменский? — зло спросил он. — Как
скоро?
Коля знал, что сейчас до Каменского хутора
было дальше, чем утром.
— Нет, ещё не скоро, — стараясь казаться как
можно спокойнее, ответил он.
— Как — не скоро?!
— Так я же вас веду хорошей дорогой, — начал
выпутываться Коля. — А если прямо идти, чтобы
быстро... Так там дорога плохая.
— Поворачивай на плохую! — крикнул офицер.
«Пора удирать!» —подумал Николай, и, когда
119
ему показалось, что ефрейтор не смотрит за ним,
он быстро нырнул под первую телегу. Как яще-
рица; прополз под ней, и — под вторую.
Но сильная рука вытащила его из-под телеги
и поставила на ноги. Ефрейтор отступил на шаг,
с силой ударил мальчика дубинкой по спине. Рас-
сечённую кожу жгло нестерпимо. Но Коля улыб-
нулся. Нужно было сделать вид, что он вовсе не
собирался бежать, а произошло недоразумение.
Коля показал ефрейтору куда-то под телегу и
объяснил:
— Нож.;. мессер. Уронил.
Ефрейтор выругался и снова ткнул Колю дубин-
кой в плечо. Но на этот раз не больно, а так, на
всякий случай.
И вот снова он, пионер Коля Молчанов, идёт
впереди немецкого отряда.
Дорога становилась всё уже и Уже. Под ногами
захлюпала вода. Коля почувствовал озноб и уста-
лость. Босые ноги коченели и болели.
Сзади послышались крики. Застряла одна под-
вода.
— Эй, проводник! — послышался над головой
голос офицера. — Где есть Каменский хутор?
— Скоро, — ответил Коля. — Плохой дороги
мало осталось. Километр. А дальше хорошая.
Отряд двигался дальше. Коля никогда прежде
не бывал в этих местах, но догадывался, что они
идут по «Царёвому урочищу» — огромному, на
десятки километров болоту.
Глухо прозвучали слова команды. Солдаты на-
чали бросать под ноги шинели, шагая по ним.
«Ничего, ничего, — думал Коля, — урочище
большое. Шинелей не хватит».
— Проводник! — донеслось из темноты. — Как
долго ещё болото?.
120
— Чуть-чуть, — ответил мальчик, — метров
сто...
Солдаты ползли вперёд, по шинелям, они ве-
рили, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и они выбе-
рутся из этого проклятого места. Рыжий ефрейтор
споткнулся о кочку и уронил автомат в трясину.
Чертыхаясь, он присел на корточки, держа в од-
ной руке фонарь и шаря другой под ногами.
Коля почувствовал, что на него никто не смот-
рит. Он легко прыгнул в сторону на кочку, с неё —
на другую. Казалось, сразу исчезла боль в ногах
и даже спину как будто перестало жечь. Совсем
рядом в темноте раздались выстрелы. Фашисты
спохватились. Тишину прорезали автоматные оче-
реди. И долго ещё свистели пули, срезая ветви над
головой.
... Когда Коля добрался до родного села, уже
светало.
Несмотря на ранний час, никто не спал. Все
были на улицах.
И Коля, кроме своих родных и односельчан,
увидел людей в защитной форме и с красными
звёздочками на пилотках.
— Наши! — закричал он во всё горло. —
Наши!
... А через несколько часов советский отряд,
вступивший в деревню, пробирался к «урочищу
Царёво», где барахтались в паническом страхе
немцы, и вёл этот отряд пионер Коля Молчанов.
♦ ♦ ♦
С тех пор прошло немало лет. Колю Молчанова
уже редко кто называет Колей, а величают Нико-
лаем Николаевичем. Он работает лесорубом в
подсобном хозяйстве лесхоза. Односельчане ува-
121
жают его за трудолюбие, за рассудительность и
справедливость.
О своём подвиге Николай Николаевич не любит
рассказывать, разве только если попросят пионе-
ры из школы.
По-прежнему на пригорке стоит село Баранов-
ка, только домов стало больше, да вместо старых
появились новые; по-прежнему шумят деревья,
раскачиваемые ветром, и рыбы плещутся в тихих
водах Снова; по-прежнему узкая песчаная дорога
прорезает Черниговские леса, а когда едешь по
ней ночью и свет фар тускло освещает её, кажется,
что она покрыта снегом. Весело играют в селе
ребятишки, которые никогда не слышали артилле-
рийской канонады, не видели врага, топчущего
сапогами родную землю.
А. Безуглов
ТРИДЦАТЬ КРУГОВ
Метель налетела сразу. Шура нагнулся под-
нять варежку. Голую руку больно хлестнули ледя-
ные иглы позёмки. Небо быстро мрачнело, тьма,
казалось, неслась отовсюду.
Овцы перестали щипать траву, пятились, беспо-
койно оглядывались. Надо было быстро возвра-
щаться к кошарам. В буран легко растерять
овец — рассеются они по огромной, не знающей
края степи, замёрзнут, станут лёгкой добычей го-
лодных волчьих стай.
Овцы не слушались подпаска. Объятые слепым
страхом перед летящим со всех сторон снежным
вихрем, они сбивались в кучу, кричали, и жалоб-
ный крик этот пропадал в крепнущем вое метели.
Сейчас они кинутся прочь за одной какой-нибудь
123
овцой, и тогда прощай отара — лишь летом, среди
желтеющих трав увидит кто-нибудь в степи обгло-
данные косточки.
— А где же Терентьев? — Шура оглянулся,
всматриваясь в полутьму.
Никого не было видно. Чабан, недавно ушед-
ший с охромевшей маткой к кошарам, еще не
возвращался.
Мальчик закричал.
Сейчас он совсем не думал о себе. Гибнет на
глазах отара, а он стоит рядом и ничем не может
помочь.
Тогда он решил попытаться сделать то, что де-
лают в таких случаях взрослые, сильные чабаны.
Он кинулся к старой крупной матке, схватил её
за густую шерсть и дёрнул в сторону — туда, где
лежал обратный путь к кошарам. Овца сильно
трясла головой, злобно косила глазом, рвалась из
рук. Силы её, подстёгнутые страхом, удвоились.
Ноги мальчика скользили по гладкому насту,
буран больно бил в лицо, застилая глаза плотным
слепящим вихрем.
— Нет, — шептал Шура, задыхаясь и всё
крепче сжимая влажную, густую шерсть, — не
будет по-твоему.
Ноги мальчика упёрлись во что-то твёрдое.
Собрав все силы, он резко рванул овцу на себя
и упал, не выпуская шерсти из судорожно сведён-
ных пальцев. Овца дрогнула и остановилась.
Рывком подобрав ноги, Шура вскочил и пота-
щил матку за собой, всё быстрее и быстрее. Овцы
помедлили и плотной массой пошли следом.
Шура облегчённо вздохнул и, освободив руку,
протёр залепленные снегом глаза.
Теперь оставалось одно: продвинуться немного
вперёд. Утром неподалёку работал снегопах,
124
расчищая снег, и по его глубоким следам можно
легко найти путь к кошарам.
Прошло, наверное, не менее получаса, но следов
снегопаха не было. Под ногами, подламываясь
и хрустя, лежал сплошной пласт.
Слева мелькнуло что-то тёмное. Должно быть,
это кусты чилиги, в изобилии росшей возле дороги.
Шура подтащил матку поближе к чилиге и
вдруг услышал жалобное блеяние. То, что он при-
нял за кусты, сорвалось с места и кинулось на-
встречу. Это были овцы, отставшие от отары. Те-
перь вокруг снова ничего не было видно, кроме
заснеженной, пропадающей в полумгле степи.
«Сбились с пути!» — понял Шура, чувствуя,
как страх овладевает им.
Ветер усиливался с каждой минутой. Он жёг
щёки, проникал в рукава, за воротник, влетал в
полушубок снизу, леденил тело. Теперь даже в
двух шагах ничего не было видно.
Оставалось одно: насколько хватит сил тащить
матку по кругу, чтобы остальные, охваченные
стадным чувством овцы бежали за ней. Первый
круг, второй... Мёрзнут застывшие пальцы, холод
пробирается глубже. Надо идти не останавли-
ваясь, чтобы не растерять овец, не замёрзнуть.
В голову лезут всякие мысли. Хорошо бы сейчас
очутиться дома возле печи, высокой и такой широ-
кой, что можно лечь вчетвером. В печи полыхает
огонь, слепящий и жаркий. Приятно греть у огня
озябшие руки. У печи возится мама, пришёл с
работы отец. Мама уже беспокоится. На дворе
буран, а Шуры всё нет и нет. И отец тоже встре-
вожен, хотя и шутит: «Не в Казахстан же он
забрёл. Скоро вернётся...»
А может быть, отару уже ищут?
Медленно движутся овцы по кругу. Восьмой
125
круг, девятый. «Как хочется спать! — думает
Шура. — Прилечь бы сейчас, зарыться в густой
овечий мех, переждать, пока пройдёт метель».
Пятнадцать кругов. Шестнадцатый...
Устала старая матка. Снег облепил ей всю мор-
ду. На ушах, губах, носу — везде кусочки на-
мёрзшего инея. Устал и Шура. Холод забирается
всё глубже. Он проникает в самые мелкие щёлочки.
Темнота всё сгущается, наступает вечер.
«Как же все это случилось? — думает Шура. —
Может быть, я что-нибудь недоглядел, не заметил
бурана?»
Утром проснулся ещё затемно. Оделся, сбегал
к кошарам. Там всё было в порядке. Овцы вели
себя спокойно. День с утра выдался ясный. Ника-
ких признаков будущей метели — ни ветра, ни
ребристых снежных языков не было видно. Над
дорогой мирно порхали серые куропатки. Проша-
гал отставший от стада верблюд, величественно
оглядел отару. Вид у него был равнодушный, дви-
гался неторопливо. Ничто его не беспокоило.
Потом одна из овец захромала, и Терентьев
повёл её к кошарам. Шура вывел отару к траве,
густо торчащей из-под снега. Только что прошёл
снегопах и ободрал наст с заснеженного пастбища.
Теперь даже ягнята могли свободно находить здесь
корм. Пока овцы паслись, Шура не раз погляды-
вал на небо — ничто не предвещало непогоду...
Ещё один круг... двадцать третий. Если бы
можно остановиться, спрятать за пазуху застыв-
шие руки!..
Шура идёт, еле передвигая ноги. Какой это
круг? Кажется, тридцатый. И тут мальчику пока-
залось, что он слышит голос человека.
С неожиданной силой Шура рванул завязки
ушанки и прислушался. Редко блеяли овцы, снеж-
126
ная крупа с шумом била в твёрдый наст. Больше
ничего, ни звука.
На этот раз крик донёсся с другой стороны.
Шурясь от летящего снега, Шура сложил руку
козырьком, вгляделся. И увидел, как из темноты
показались бегущие человеческие фигуры...
Кто-то ласково разжал задубевшие Шурины
пальцы и начал крепко растирать их.
Шуру окутало что-то большое, мягкое. Тепло
медленно поползло по телу. Мальчик открыл
глаза. Над ним наклонилось опушённое снегом
лицо отца. Отара уверенно двигалась вперёд, и во
главе её ровным широким шагом шёл чабан Те-
рентьев.
Это случилось на востоке Саратовской области,
у самой границы Казахстана. Пионер Шура За-
бродин из совхоза «Горькореченский» занесён в
Книгу почёта пионерской организации имени
Владимира Ильича Ленина.
Ник. Суровцев
РЕБЯТА ИЗ ЧИН-ЧИНА
Высоко в горах вьётся узкая, пешеходная
тропа. Кажется, нет ей конца-краю... И кон-
чается она где-то далеко-далеко у самого неба..»
Идешь по этой тропинке в горы, и кругом, куда
ни поглядишь, деревья, деревья да густой зелёный
кустарник.
И вдруг совершенно неожиданно из-за деревьев
появляются беленькие домики. Они так располо-
жились на крутом склоне горы, словно это не гора,
а лестница, и каждый домик стоит на одной из
её ступенек.
Вот так выглядит село Чин-Чин.
«Чин-Чин» — по-армянски значит «Прекрасное
место».
128
— Какое чудесное название у вашего села! —
говорят обычно люди. — Ведь это действительно
прекрасный уголок.
«Чин-Чин» — такое название дали селу много
десятков лет назад. Но старожилы считают, что
тогда кто-то просто зло пошутил.
Конечно, это место было и прежде таким же
красивым, как сейчас, но люди жили там так
трудно, что название села «Чин-Чин» звучало как
насмешка.
В это затерянное в горах селение годами никто
не приезжал. Да и сами жители Чин-Чина тоже
редко спускались вниз, в долину. В дождь и непо-
году горные тропинки становились совсем непро-
ходимыми, и люди жили тогда отрезанные от
всего мира. Земля на горных склонах была каме-
нистой, неплодородной. Каждый обрабатывал
свой клочок в одиночку, и тс, что люди потом
собирали, нельзя было даже назвать уро-
жаем. ..
По-настоящему прекрасным местом — Чин-
Чином село стало только после Великого Октября.,
•Когда люди стали трудиться все вместе, сообща,
и каменистая почва поддалась, а потом на помощь
пришли чудесные машины: тракторы, комбайны,
сеялки, молотилки ...
Из года в год богател колхоз: увеличивались
тучные отары овец, а склоны гор покрывались
новыми фруктовыми садами, табачными планта-
циями.
Вместе со взрослыми старались сделать своё
село лучше, красивее, богаче и ребята-школь-
ники.
Вот о них, об их делах, мы и собираемся рас-
сказать.
в Путь отважных
129
Обыкновенные помидоры
Всё началось... с помидоров, с обыкновенных
помидоров..-.
Их привёз однажды из Еревана отец Маруси
Айрапетян, а на другой день Маруся угостила
ими своих школьных товарищей. Угощение понра-
вилось всем ребятам, хотя каждому досталось
лишь по небольшому ломтику.
— И почему это у нас в колхозе помидоры не
растут? — вздохнула лакомка Астмик.
А Размик тут же предложил:
— Давайте посадим их на своём школьном
участке!
На эти слова никто не отозвался: все уже давно
привыкли к тому, что их товарища чуть не еже-
дневно осеняют всякие идеи, о которых он сам
очень скоро забывает. Поэтому ребята зачастую
не принимали его слов всерьёз.
Так, наверное, случилось бы и на этот раз, но
неожиданно Размика поддержал серьёзный, рас-
судительный Гера Кочарян.
— По-моему, об этом стоит подумать, — ска-
зал Гера. — Ведь это будет очень интересный
опыт...
Тут ребята зашумели, заговорили все разом:
конечно, дело хорошее. Но где же мы посадим
помидоры? Ведь на нашем пришкольном участке
уже нет места.
— Ив колхозе тоже свободной земли нет, —
сказал Размик.
— Надо подумать, — ещё раз повторил Гера.
Прошло несколько дней. Размик и другие ребя-
та уже и думать забыли о помидорах, а Гера
вдруг сказал:
— Я знаю, где можно посадить помидоры!.
130
Где? Расскажи, — зашумели ребята.
— Знаете пустырь на склоне горы, недалеко от
села? Он довольно большой — соток пять, пожа-
луй, будет... Вот вам и поле.
— Но ведь там камней много, да и почва глини-
стая, вряд ли на ней что-нибудь вообще вырастет,
тем более помидоры, — возразил Размик.
— Камни можно выбрать, а на участок натас-
кать земли, — спокойно ответил Гера.
— Ты что, смеёшься? Таскать землю наверх?
Да мы её за пол года не натаскаем! — рассер-
дился Размик. — Туда ведь не только машина,
даже подвода не подойдёт.
— Ну и что же! Будем таскать землю в мешках
и на носилках.
Ничего не поделаешь — пришлось Размику ра-
ботать вместе со всеми. Он уже не рад был, что
затеял всё это. Таскай вот теперь землю, убирай
камни, а когда-то ещё всё вырастет! Нет, Размику
е«
131
нравилась такая работа, которую сделаешь и тут
же видишь её результаты. Но он боялся насмешек
товарищей и старался трудиться наравне со всеми.
Когда участок был совсем готов, поспела и рас-
сада, которую юннаты вырастили из семян в не-
большом парнике. Рассаду высадили. Она приня-
лась. Все радовались, глядя на крепкие зелёные
кустики. Но вскоре приключилась беда. Про-
шёл сильный дождь с градом, и почти все кустики
погибли. Пришлось начинать сначала. Хорошо,
что юннаты оказались предусмотрительными: в
парнике нашлась новая рассада, оставленная про
запас.
Однако впереди было ещё немало трудностей.
«Пето, на беду, выдалось засушливое. А помидоры
любят влагу. Пришлось носить воду в вёдрах из-
далека. Зато кустики росли, крепли. Потом появи-
лись первые плоды; они покраснели, налились со-
ком и, наконец, созрели. Урожай превзошёл все
ожидания: с одной сотки почти пятьсот килограм-
мов помидоров.
Каждому колхознику юннаты подарили семена
помидоров. И в следующем году почти на всех при-
усадебных участках появилась необычная для
этих мест культура. А вскоре её стали выращивать
и на колхозных полях.
Вот так в Чин-Чине появились помидоры.
Вода пришла
Как-то раз вечером к учителю Аршалуйсу Ма-
цаковичу пришёл Гера Кочарян. Начал он раз-
говор довольно странным вопросом:
— Скажите, пожалуйста, полкилометра — это
ведь не очень большое расстояние?.
132
— Конечно, — улыбнулся учитель. — А поче-
му ты меня об этом спрашиваешь?
— Потому что родник, из которого мы берём
воду, находится в полукилометре от нашего
участка. Если нам удастся провести от родника
канал, мы сможем собирать ещё большие урожаи.
Да и работать будет легче.
— Ты, Гера, молодец!.— сказал Аршалуйс Ма-
цакович. — Только вряд ли это получится.. г Ле-
том канал наверняка пересохнет, и мы останемся
без воды. Если уж браться за такое дело, то сна-
чала надо вырыть пруд, собрать в нём воду, а
потом уже вести канал к участку...
— Это большая работа... — задумался
Гера. — А как вы думаете, мы с ней справимся?
— Одни? Вряд ли. Но я думаю, взрослые по-
могут ...
Около месяца ребята рыли котлован. Им при-
ходили помогать учителя, родители. Председатель
колхоза прислал мастеров, которые зацементиро-
вали дно и стенки пруда, сделали железную за-
слонку. Повернёшь рычаг — заслонка открывает-
ся, и вода поступает в канал.
Всё село собралось посмотреть, как вода побе-
жит по полю. Ведь здесь издавна люди страдали
от недостатка влаги! О том, чтобы она сама при-
шла на поля, никогда и не мечтали. А вода бежа-
ла всё быстрее и быстрее... Истомившаяся от
жажды земля жадно впитывала её.
— Это хорошо, что у ребят на участке есть
вода, — говорили колхозники. — Вот если бы её
привести и на колхозные поля, на животноводче-
ские фермы, в наши дома ...
Вскоре Аршалуйс Мацакович сообщил ребя-
там, что в колхозе собираются проводить водо-
провод.
133
— Только трубы, наверное, придётся тянуть
издалека, за много километров, — сказал учи-
тель. — Один небольшой родник не может ведь
обеспечить водой всё село. А нигде поблизости
нет мощного источника. Правда, был когда-то,
километра за четыре от нас, в Тандзуте, большой
родник. Вода била из-под земли «ильной струёй,
как фонтан.
— Ну, и что же с этим родником случилось? —
спросил Размик.
— Он исчез.
— Как — исчез? Куда?
— Неизвестно. В сорок четвёртом году в горах
прошёл сильный ливень. Даже старики не помнят,
чтобы когда-нибудь прежде был такой страшный
ураган. Ветер нанёс много глины, песка, мелких
камней. Они-то, по-видимому, и засыпали источ-
ник. Во всяком случае, с тех пор вода пропала.
Люди искали её, искали, но не нашли.
— Так давайте ещё раз поищем, — сейчас же
предложил Размик. — Скоро каникулы — вот мы
и начнём искать.
— Зачем это ждать каникул? — удивился Ге-
ра. — Это нужно делать сейчас же, немедленно.
— Правильно. Так и в правлении решили. Пе-
рерыть хотя бы весь Тандзут, но найти воду, —
сказал учитель.
.. .Десять дней пионеры вместе с колхозниками
работали в Тандзуте. Они перекопали почти весь
участок вдоль и поперёк, но воды не было... Раз-
мик давно уже ковырял лопатой только для вида,
у других ребят тоже настроение заметно упало.
И вдруг раздался голос Геры:
— Смотрите, смотрите, влажная земля!
Все бросились к Гере. Действительно, к его ло-
пате прилипли комья сырой земли. Стали рыть в
134
этом месте. Удар лопаты, другой, третий, и, слов-
но какая-То могучая сила толкнула землю из-
нутри: она с шумом полетела в разные стороны.
А вслед за этим ударил высокий столб воды. Gh
был так силен, что сбил с ног Геру и ещё двух кол-
хозников.
Через несколько мгновений такой же мощный
фонтан ударил рядом, там, где работали Арша-
луйс Мацакович и Размик.
Какая это была радость! Люди обнимали друг
друга, подставляли под струи голову и руки, на-
бирали полные пригоршни воды.
Так в село Чин-Чин пришла вода.. <
Своя рыба
Все ребята очень радовались, когда у них по-
явился пруд. Они ухаживали за ним, следили,
чтобы вода всегда была чистой, посадили вокруг
деревья, цветы, кустарник. Один только Размик
ходил недовольный.
— И чего вы так радуетесь? — говорил он. —
Подумаешь, пруд вырыли. Вот если бы здесь
рыба плавала — это я понимаю!
— Но в наших местах она никогда не води-
лась! — сказала Астмик. '
— Ну и что же, что не водилась, — настаивал
Размик. — Помидоры тоже никогда не росли, а
теперь растут — значит, и рыбу можно раз-
вести.
Гера не стал спорить. Очередная идея Размика
показалась ему очень интересной. Но сейчас он
ещё не знал, можно ли её осуществить.
На другой день Гера прибежал в школу и с по-
рога крикнул:
135
— Ребята! У нас будет своя рыба! Это Раз-
мик здорово придумал! Я в,чера говорил с Арша-
луйсом Мацаковичем, и он сказал, что мы можем
принести её с реки Тоуз.
— С реки Тоуз? — переспросил Размик. — Это
нужно идти в Шамшадин? Так далеко?
— Ну и что же — пойдём, если надо.
— Так ведь вся рыба по дороге передохнет!
— А мы её в вёдрах с водой понесём.
— Вода расплескается, — не унимался Размик.,
— А мы не спеша пойдём, вот она и не рас-
плескается, — стоял на своём Гера. — А по-
том, кто не верит в это дело, может оставаться
дома.
Но Размик хотел быть вместе со всеми.
Всё ниже и ниже спускаются с гор маленькие
путешественники. В руках у них вёдра, самодель-
ные сачки, сетки... Позади уже более двадцати
километров пути, и вот наконец показалась Шам-
шадинская равнина, широкая и привольная река
Тоуз. Прежде всего нужно, конечно, искупаться,
а потом — за работу. Но ребятам не повезло. В их
сачки набивался почему-то только песок да ил.
Хоть бы какая-нибудь маленькая рыбёшка попа-
лась! Мальчики приуныли. Как быть? Не возвра-
щаться же домой с пустыми руками!
Но тут все услышали голос учителя:
— Идите скорее сюда, здесь очень много рыбы.-
Ребята обернулись. Аршалуйс Мацакович стоял
невдалеке, в том месте, где из реки Тоуз вытекает
узенький ручеёк. Некоторое время он течёт само-
стоятельно, а потом опять впадает в реку.
Не прошло и получаса, как в ручье из камней и
веток была сделана запруда. Вода начала быстро
убывать, и рыба, которой тут действительно ока-
залось очень много, взволновалась,, стала заби-
136
ваться под камни. Теперь поймать её уже не
составляло труда: хоть руками бери и клади в
ведро.
Обратный путь оказался не лёгким. Идти при-
ходилось в гору, да ещё очень осторожно, чтобы
не расплескать воду в вёдрах.
Но ребят ждало большое огорчение: не прожив
в пруду и нескольких дней, вся рыба погибла.
— Мы с вами, друзья, допустили ошибку, —
сказал расстроенным юннатам Аршалуйс Маца-
кович: — мы не подумали о том, что рыбам в пру-
ду нужно создать естественные условия: посыпать
на дно песок, положить камни, водоросли...
— Будет у нас теперь пруд без рыбы, — вздох-
нул Размик.
— Почему же без рыбы? — сказал Гера. —
Вот нанесём сюда песок, камни, достанем водо-
росли и снова сходим на Тоуз за рыбой.
Такая перспектива не очень-то улыбалась Раз-
мику. Но он не стал возражать. Идея ведь, в конце
концов, принадлежала ему... И потом он уже по
опыту знал, чем кончались его постоянные споры
с Герой.
Вторая попытка юннатов оказалась успешной^
Переселенцы — форель, беглу, ихшан — при-
жились и чувствовали себя отлично.
Так в пруду Чин-Чина заплескалась рыба.
Цвести садам
Армения издавна славится своим виноградом.
С удовольствием едим мы сладкий и сочный киш-
миш, харди, агабу, мускат. А вот в Чин-Чине он
появился совсем недавно. И это — тоже целая
история.
137
Однажды Размик, Гера, Астмик и другие
ребята вышли из села, прошли километра че-
тыре и остановились на привал в живописном
ущелье.
Что нужно было сделать прежде всего? Конеч-
но, разжечь костёр и испечь картошку. Девочки
побежали к роднику умываться, а мальчики стали
готовить место для костра.
— Ой, смотрите! — неожиданно воскликнул
Гера. — В земле какое-то горлышко, как будто от
большой бутылки.
— Давайте скорее раскапывать, — загорелся
Размик. — Может быть, мы нашли клад.
Но никакого клада в земле не оказалось. Это
был большой и совершенно пустой глиняный кув-
шин. Разрыли землю и вокруг. Но ничего не
нашли.
Разочарованный Размик отпихнул находку но-
гой, но Гера взял кувшин в руки.
— Интересно, как он сюда попал? Возьмём
кувшин с собой, покажем его дедушке Ата.
Бывший чабан Ата — самый старый человек на
селе. Он прожил на свете сто пятнадцать лет и
многое повидал на своём долгом веку. Ребята
частенько приходили к нему в гости, и он расска-
зывал им всякие любопытные истории. Дедушка
Ата мог ответить на любой вопрос. Поэтому ре-
бята и понесли к нему свою находку.
Старик внимательно оглядел кувшин.
— Где вы, говорите, нашли его, в ущелье? По-
нятно. Много лет назад там было село, в нём жили
люди, а в таких кувшинах они хранили вино.
— Вино? — удивились ребята. — Разве в этом
ущелье когда-нибудь рос виноград?
— Да, когда-то давно он там рос. Но однажды
выдалась очень холодная зима. Неожиданно уда-
138
рил мороз и уничтожил виноградные побеги.
Больше его не сажали. А потом с этого места
ушли люди. Так вот и исчез виноград.
— Но ведь ущелье совсем недалеко от нашего
села! — сказал Гера.
— Ребята, вы понимаете, что это значит? —
подхватил Размик. — Это значит, что мы тоже
можем посадить виноград!
И опять юннаты вместе с Аршалуйсом Ма-
цаковичем спустились с гор в Шамшадинскую
равнину. Домой они принесли драгоценную но-
шу — черенки винограда лучших сортов. Черен-
ки эти посадили сразу на трёх участках, а ещё
два года спустя юннаты угощали колхозников
первыми гроздьями сочного, сладкого вино-
града.
«Одно хорошее дело всегда влечёт за собой дру-
гое» — так говорят в народе.
Вырастили ребята виноград и подумали: а по-
чему бы им не создать в Чин-Чине свой фруктовый
сад? Горные склоны, окружающие село, покрыты
лесами, зарослями диких яблонь и груш. Семена
этих деревьев ребята собрали и посеяли на своём
участке. Когда выросли саженцы, юннаты стали
прививать на них культурные сорта из колхозного
сада. Как-то раз, когда ребята были заняты
прививками, к ним подошёл Аршалуйс Маца-
кович.
— Ну как дела, садоводы?
— Хорошо, — ответил за всех Астмик. — Это
уже триста девяносто пятая яблоня. Осталось
совсем немного.
— Вот и прекрасно. Я уверен, что сад у нас
вырастет неплохой. А представляете, ребята,
если бы всё наше село окружали фруктовые
сады?
J39
— Вот было бы замечательно! — подхватил
Размик. — Колхозники, возвращаясь с работы,
смогут останавливаться в саду, отдохнуть, поесть
фруктов. Но только этого никогда не будет! —
вздохнул он.
— Почему не будет? Это ведь совсем не так
сложно! Как ты думаешь, Гера? — спросил Арша-
луйс Мацакович.
Гера молчал. Эта идея ему тоже казалась не-
сбыточной.
— Ну что же это вы, ребята? — улыбнулся
Аршалуйс Мацакович. — Неужели не можете
догадаться?
И вдруг Геру осенило! Ну конечно, это же со-
всем просто!
— Послушайте, — заговорил он. — Вот мы
сейчас делаем прививки на саженцах, которые
вырастили сами. Но ведь такие же прививки мож-
но делать в лесу на диких яблонях и грушах.
И тогда лес вокруг нашего сада превратится в сад.
Ведь правда?
.. .День за днём к директору школы и к предсе-
дателю колхоза поступали сведения: юннаты при-
вили сто дичков, двести, пятьсот, потом цифра
перевалила за тысячу, тысячу пятьсот, тысячу
восемьсот прививок...
О делах пионеров далёкого горного села узнали
во всех городах и сёлах Армении. И не только
Армении. На Всесоюзном конкурсе юных садово-
дов юннатам из Чин-Чина была присуждена одна
из первых премий.
Ребята и сейчас не прекращают своей работы.
Они хотят, чтобы в лесу, окружающем их село, не
осталось ни одного дикого дерева.
Будут цвести сады вокруг Чин-Чина. Под
140
тяжестью зрелых плодов согнутся яблони и гру-
ши, персиковые, инжировые, мандариновые де-
ревья. Созреют на бахче арбузы и дыни. Улиць,
села украсят высокие, стройные кипарисы, цвету-
щие розы и георгины.
Таким обязательно станет прекрасное место —
Чин-Нин.
М. Мосякова
«ГЕРОЙ УМИРАЕТ, НО ИМЯ ЕГО ЖИВЕТ»
В кабинет директора 134-й школы города Баку
Аполлинарии Павловны Седовой осторожно по-
стучались. Не успела она ответить, как дверь
немного приоткрылась, и в комнату боком протис-
нулся пожилой мужчина. В руках он мял газету.
Поймав на себе вопросительный взгляд дирек-
тора, посетитель начал говорить:
— Я не по личному делу... Я прочёл вот
это, — он ткнул пальцем в газету, — и не мог не
прийти... Какой мальчик!.. Весь наш завод толь-
ко о нём и говорит... — Голос его прерывался от
волнения. — Я пришёл, чтобы сказать вам спа-
сибо за Тофика. Спасибо школе, которая воспи-
тала такого героического юношу!
142
Рассказывая об этом неожиданном госте, Апол-
линария Павловна сама начинает волноваться:
— Вот уже сорок с лишним лет я работаю в
школе, а такого не припомню. Если бы вы знали,
как приятно было слушать скупую похвалу ста-
рого рабочего! Это высшая опенка нашему тру-
ду, тяжёлому, а подчас и неблагодарному... Ко-
нечно, подвиг, который совершил Тофик, достоин
всеобщего восхищения. Посмотрите, что пишут со
всех концов страны...
И Седова протянула мне довольно объёмистую
связку писем. Беру наугад письмо, адресованное
товарищам Тофика Гусейнова по классу. Пишет
учительница школы № 372 города Москвы Л. А.
Кузьмичёва:
«Сегодня, первого сентября, свой первый урок
в 3-м классе я начну не совсем обычно. Хотя мои
малыши раньше не слышали о Тофике, теперь
они узнают о нём из моего сегодняшнего рас-
сказа.
Мы постараемся, приложим все силы, чтобы
наш класс был лучшим в школе, и тогда нам, на-
верное, разрешат носить имя вашего товарища.
Октябрята моего класса в этом году будут пио-
нерами, и я надеюсь, что нашему пионерско-
му отряду будет присвоено имя Тофика Гусей-
нова».
Письма приходят не только в адрес школы. Их
получают газеты Азербайджана, родители То-
фика — из Москвы, Ленинграда, Перми, Кост-
ромы, Челябинска, Таллина, из других городов
и сёл.
В некоторых конвертах приходят стихи, не
всегда умелые, но продиктованные искренним
чувством, с посвящением «Памяти Тофика Гусей-
нова». Многие просят выслать фотокарточку
из
героя. Но почти во всех письмах, присланных мо-
лодёжью, читаешь слова: «Хотим быть такими,
как Тофик».
Что же совершил этот юноша? Почему его имя
вдруг стало' известно во всех концах нашей стра-
ны? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вер-
нуться .к событиям одного августовского дня.
Бакинское жаркое лето было в самом разгаре.
Как не искупаться в такой день, ведь рядом Кас-
пий — синее море! Тофик вместе с. сёстрами
Рафигой и Миной отправился на Шувелянский
пляж.
Вволю накупавшись, Тофик уже собирался
выходить на берег, но вдруг услышал крики с
моря: «Спасите! Тонем!»
Раздумывать было некогда, и Тофик в один миг
повернул назад. Он плыл туда, откуда слышались'
голоса. Мальчика и четверых девушек течением
относило к скалам, в опасное место. т.
Шире и сильнее становятся взмахи рук, тело
разрезает воду.
И вот перед Тофиком искажённое ужасом лицо
Джавида Искендерова. Тофик успевает его схва-
тить и с тяжёлой ношей, не щадя своих сил, плы-
вёт обратно. Спешит: ведь там, позади, ещё четыре
беспомощные девушки.
Джавид на берегу, он спасён.
Не передохнув, Тофик вновь бросается в море.
Надо плыть. Но куда? Криков уже не слышно. До
боли в глазах всматривается он в воду. Вот что-то
мелькнуло... Юноша ныряет. Проходит секунда,
две... У стоящих на берегу малышей замирает
сердце от страха. Но вот Тофик опять появляется
на поверхности. Гребя одной рукой, он другой
тащит за собой бесчувственную, но живую Шахлу
Искендерову.
144
-И вот мальчик в третий раз уходит в море.
Успеешь ли ты, Тофик? Плыть стало трудно,
волны тянут на дно. Голова налилась свинцом,
руки отяжелели. Но в мыслях одно: только бы
успеть, ведь их ещё трое. Еле живую Риму Джа-
нибекову с трудом вытаскивает он из воды, то-
ропливо кладёт на скалу... И снова, в четвёртый
раз, бросается в море. Сёстры с берега видят, как
отчаянно борется с морем их отважный брат, спа-
сая жизнь Гюляры Искендеровой и Солмаз Сады-
ковой. Одна из них судорожно вцепилась ему в
руку, другая повисла на ногах, увлекая за собой
на дно.
Но Тофик плывёт. Он не сдаётся, хотя обесси-
лен долгой борьбой. г .
Мина и Рафига стоят на берегу и видят: Тофик,
тяжело загребая одной рукой, плывёт, прибли-
жается.
Как бы ему помочь? Но ни одна спаси-
тельная мысль не приходит в голову, они растеря-
лись, словно оцепенели. Перед глазами бледное,
как бумага, лицо брата. Оно мелькает среди чёр-
ных волн, всё ближе и ближе... И вдруг скры-
вается. Кажется, вот-вот брат появится снова. Но
лишь круги разошлись в том месте, где он был
мгновение назад...
♦ • •
Тофик Гусейнов ничем особенным не выделялся
среди многих советских юношей и девушек. Это
был вихрастый, подвижной мальчик с торча-
щими ушами. К пятнадцати годам он вдруг
как-то сразу вытянулся, раздался в плечах, его
стали называть Боцманом. Тофик любил море и
после окончания школы мечтал поступить в Кас-
пийское военно-морское училище.
10 Путь отважных
145
Как и многие наши школьники, он страстно лю-
бил книги. На отдельной полке у него стояли «По-
весть о настоящем человеке», «Молодая гвардия»,
«Сильные духом». Но, пожалуй, самой любимой
была повесть «На дальних берегах», которую на-
писали азербайджанские писатели Гасан Сейид-
бейли и Имран Касумов. В этой книге они расска-
зали о подвиге Мехти Гусейн-заде — художника
и храброго партизана, который в годы войны на
берегах Адриатики показал чудеса героизма.
Сейидбейли был соседом Тофика. Приходя к писа-
телю, мальчик мог часами слушать рассказы о
любимом герое. А сколько было восторга, когда
пришла весть, что Мехти посмертно присвоено
звание Героя Советского Союза!
Тофик появился на свет в тяжёлый год войны.
Когда он произнёс слово «папа», его отца не было
рядом с ним, он сражался за Родину. На фронте
были и братья отца: старший, Махмуд, и младший,
Мухтар.
Когда окончилась война, Тофик подрос, он
часто просил отца и дядей — а они жили вместе,
одной семьёй, — рассказать о пережитом. Мухтар
вернулся домой майором запаса, имея девять пра-
вительственных наград. Было о чём рассказать и
дяде Махмуду, старшине-танкисту. С особым
вниманием слушал Тофик его рассказы о том,
как в 1942 году он спас тонувшего во время пере-
правы через Дон комиссара полка, как он вынес
с поля боя раненого командира взвода.
G раннего детства воспитывал Тофик в себе бес-»
страшие, вырабатывал силу. Он увлекался по-
движными играми, спортом. Не случайно Тофик
стал лучшим баскетболистом школы. К тому же
он метко стрелял, научился водить машину.
Добрый, отзывчивый, жизнерадостный, хоро-
146
ший товарищ — таким останется Тофик навсегда
в памяти людей, будет служить примером всем
ребятам нашей страны.
Вот почему в школе, где он учился, часто по-
вторяют: «Герой умирает, но имя его живёт».
А ученики гордятся тем, что их школе присвоено
имя Тофика Гусейнова, посмертно награждённого
медалью «За отвагу».
Э. Теосян
10*
ПОЕДИНОК
Когда Эмма вбежала в дом, в глазах её плясали
весёлые искорки, а на лице, таком радостном, воз-
буждённом, словно ещё играл отсвет костра. Чёр-
ной птицей метнулась навстречу тётка Марта:
— Вот оно, антихристово племя! Радуйся,
отец!
... Удары сыпались один за другим, обжигая
тело, кровавые рубцы взбухали на спине, на ногах.
Съёжился в углу младший брат, в ужасе зажал
уши. А тяжёлый ремень всё свистел и свистел р
воздухе. Девочка уже не могла плакать. Лишь на
секунду Эмма отняла руку от лица, чтобы взгля-
нуть в глаза отцу, но увидела над собой искажён-
ное злобой, ставшее вдруг таким чужим лицо —
лицо палача.
148
Сожгу, сожгу твою красную тряпку! — с
ненавистью прошипел отец, и тяжёлая ремённая
пряжка оставила на щеке девочки кровавый
след.
Не могла сопротивляться Эмма — слишком не-
равными были силы, не могла вырваться и убе-
жать — слишком цепкими и жестокими были руки
отца.
И всё-таки это был поединок! Поединок
между служителем бога, способным во имя рели-
гии на убийство, и маленькой, хрупкой пионеркой,
осмелившейся наперекор всем «божьим людям»
надеть пионерский галстук!
Лишь когда Эмма потеряла сознание, Азов Гер-
тер бросил ремень.
— На всё твоя святая воля! — перекрестился
он перед иконой и подумал о старике Гертере,
своём отце.
Если бы старик был жив, он похвалил бы сей-
час Азова за то, что сын так беспощадно выби-
вает «дух антихриста» из непокорной девчонки..«
Это произошло в Сибири, в деревне, располо-
женной совсем недалеко от Омска, 19 мая 1959
года, в тот самый день, когда вся страна расцве-
тилась пионерскими знамёнами. В большой ребя-
чий праздник — день рождения пионерской орга-
низации.
Знала ли Эмма, что с такой лютой ненавистью
встретят её дома? Да, знала. Отлично помнила
она предсмертный наказ умирающего деда, ярого
проповедника веры Христовой.
В тот последний день около кровати умираю-
щего проповедника столпились самые фанатич-
ные служители бога.
149
— Не пускай антихриста... в дом! Ни одной...
красной тряпки ... Они от чёрта ... — хрипел ста-
рик, положив высохшую восковую руку на биб-
лию.
— Клянусь! — тихо ответил тогда Азов Гертер,
и на его лице Эмма увидела то жестокое выраже-
ние, которое делало отца таким чужим.
Отлично помнила Эмма, как рассердились роди-
тели, когда она захотела вступить в октябрята и
носить октябрятскую звёздочку.
— Не смей 'даже думать! — зашептала
мать. — Всё это наваждение дьявола! На том свете
за эту звёздочку черти будут вилами колоть!
Промолчала Эмма, но сколько раздумий про-
неслось в голове! Почему же Зоя Николаевна, её
любимая учительница, говорит, что носить звёз-
дочку почётно? Почему она никого не пугает и
ничего сама не боится? Почему так легко стано-
вится на сердце, когда Зоя Николаевна объяс-
няет, что и бога и нечистую силу придумали сами
люди? Сколько раз замечала Эмма: от тихих,
спокойных и ласковых слов учительницы прохо-
дил её страх перед небом.
И не только ученики любили свою учительницу.
Эмма видела не раз, как многие взрослые, даже
председатель колхоза, заходили в школу, чтобы
посоветоваться с её учительницей — комму-
нисткой Зоей Николаевной Лобко.
Кто же из них прав: мать или Зоя Никола-
евна?
Может быть, тогда-то в первый раз не пове-
рила Эмма матери.
С этого дня изменилась жизнь девочки.
Вместе со всеми Эмма приходила в школу на
сборы, вместе со всеми разучивала песни об Ильи-
че, читала книжки, кружилась в хороводе.
150
А дома по вечерам по-прежнему собирались мо-
лельщики. Плотно завесив окна и заперев двери,
отец открывал библию, и начиналось богослуже-
ние. Дрожало пламя лампадок и свечей, чёрные
тени плясали на стенах комнаты, на потолке.
Страшно становилось Эмме в этом призрачном
мире богомольцев. А отец, возвышая голос, всё
громче говорил о каре господней, о муках греш-
ников в аду, о царстве небесном для покорных и
смиренных. И всё ниже склоняли головы молель-
щицы.
Вот у одной из них мелькнула в руках яр-
кая обложка детской книжки. Но Эмма знает, что
вклеено в тот переплёт, она уже один раз обману-
лась: заглянула в книжку, а там молитвы.
«Не солги, не обмани», — поучает отец, а сам
знает, как замаскировать молитвенник. «Возлю-
би ближнего своего», — проповедует и тётка Мар-
та, а чуть что не так, колотит свою дочь. «Нет, не
так живут они, как проповедуют», — не раз ду-
мала Эмма.
Боясь гнева отца, Эмма тогда не посмела но-
сить октябрятскую звёздочку.
А вступить в пионеры не побоялась.
В жизни каждого человека — взрослого, а ино-
гда и ребёнка — бывают такие события, когда вся
жизнь, пусть очень недолгая, как на большом эк-
ране, вдруг встаёт перед глазами.
Не могла сомкнуть глаз Эмма в ту ночь. Лежа-
ла тихо, не шевелясь. Эмма была хорошей помощ-
ницей матери в доме, внимательной нянькой млад-
шим братьям, ею гордились в школе учительница,
друзья.
151
«Что же я сделала?» — в сотый раз спрашивав
ла она себя, перебирая в памяти события это-
го дня.
Утро было ясное, тёплое. И день обещал быть
таким значительным, радостным. Огорчало толь-
ко одно: скоро уже костёр, на котором будут при-
нимать в пионеры, а галстука у девочки нет. Сколь-
ко раз Зоя Николаевна напоминала Эмминой ма-
тери о том, что нужно приобрести галстук, но мать’
всякий раз прибегала к разным уловкам: то не-
когда, то слишком крупные деньги — не хочется
менять. При этом мать как бы невзначай оговари-
валась и называла красный галстук то платком,
то косынкой, то лоскутом.
Эмма понимала: не хотят родители, чтобы она
стала пионеркой.
С двоюродной сестрой Валей, которой тётка
Марта тоже не разрешила вступать в пионеры,
Эмма пришла в магазин. Долго не решались де-
вочки обратиться к продавщице: ведь у них не
было денег!
Узнав, зачем пришли сюда школьницы, про-
давщица сняла с полки два пунцовых галстука,
вложила в кассу свои деньги и отдала галстуки
девочкам.
Быстро бежала Эмма к школе, и, словно перо
жар-птицы, горел в вытянутой руке кумачовый
галстук.
В тот день вечером высоко в небо взметнулось’
огненное пламя — первый Эммин пионерский ко-
стёр! Вместе с другими ребятами она произнесла
слова торжественного обещания.
И теперь, когда от побоев горела спина, Эмма
снова и снова про себя повторяла слова пио-
нерской клятвы: «Торжественно обещаю,., кля-
нусь!»
152
G трудом поднялась Эмма наутро, медленно сло-
жила книжки в сумку.
Молчаливым взглядом проводил её отец до две-
рей. Ничего не сказал: был уверен, что его наука
запомнится надолго.
Но, видно, плохо он знал характер Эммы. Блед-
ная, без единой кровинки в лице, пришла она в
школу; молча, неподвижно сидела на уроке.
И на груди пионерки, как у всех, алел красный
галстук.
— Что-нибудь случилось, Эмма? — почувство-
вав недоброе, тихо спросила Зоя Николаевна.-
И только теперь девочка горько разрыдалась.
Учительница всё поняла...
Спокойно встретил Азов Гертер врача, который,
осмотрев изуродованную спину девочки, потребо-
вал немедленно положить Эмму в больницу.
Так же хладнокровно он лгал школьным учите-
лям, когда, возмущённые дикой расправой, они
пришли к нему домой.
— Никто её не бил, сама... ушиблась. Да и не
ваше это дело! — упрямо твердил он с хмурой
усмешкой.
— Нет. Это наше дело! — ответили коммуни-
сты села и вместе со школой вступились за ма-
ленькую пионерку.
— Не позволим поднимать руку на детей! Не
уродуйте их души страхом! — потребовали кол-
хозники на своём собрании.
Гневно выступала на собрании комсомолка Ни-
на Отт — лучшая доярка колхоза, студентка сель-
скохозяйственного института, член бригады ком-
мунистического труда. Нина-то знала, что такое
фанатичная вера родителей! С раннего детства
153
мать заставляла её класть земные поклоны, чи-
тать молитвы. Как много потребовалось Нине
сил, чтобы выйти из секты и стать хозяйкой своей
судьбы! Знала Нина и о судьбе Вали Леонтович
из соседнего села Ольгино. Валя отказалась при-
нять крещение в грязной саманной яме и вышла
из секты — мать прокляла её. Валя написала в
газете, что религия — это ненависть и страх, ложь
и обман. За это мать выгнала девушку из дому.
Но Валя не сдалась, Она вступила в комсомол,
нашла работу.
«Если теперь не отстоять Эмму, то кто знает,
как задурманят ей голову эти благочестивые
«братья и сёстры», — подумала Нина, взглянув на
тётку Марту, и попросила слова.
— Чему могут научить все эти служители бога?
Ненавидеть землю, на которой мы живём! Нена-
видеть людей, которые нас окружают! — гневно
обвиняла Нина сектантов. — Слишком много лгут
эти святые люди! Это они, «благолепные и покор-
ные», выгоняют из дому своих детей, если те от-
казываются от крещения в грязной саманной яме!
Это они, «божьи люди», угрожают сейчас убийст-
вом учительнице Зое Николаевне Лобко! Вот «свя-
тые дела святых отцов»!
Всего лишь несколько дней назад на пионер-
ском костре вожатая тугим узлом связала концы
пионерского галстука на груди Эммы и объяснила,
что этот узел — символ дружбы борцов трёх по-
колений: коммунистов, комсомольцев и пионеров.
И теперь, когда Азов Гертер жестоко обидел ма-
ленькую пионерку, этот символ словно ожил, и
старшие взяли под свою защиту младшего това-
рища.
Школа и колхоз потребовали от прокуратуры
суда над Азовом Гертером, посмевшим посягнуть
154
ла частицу красного знамени — пионерский гал-
стук — символ великих завоеваний Советской
страны. И советское правосудие наказало отца-
изувера.
* • *
Вслед за Эммой Гертер, доказавшей верность
своему красному галстуку, и другие ребята дерев-
ни — Андрюша и Федя Гофман, Володя Эмгрунт,
Барлебен Рихард — вступили в пионеры.
Напрасно тётка Марта и её «братья и сёстры»
по секте ядовитыми словами укоряли и запугива-
ли ребят. Медоточивыми речами, щедрыми посу-
лами пытались они вернуть пионеров в «лоно
божье».
Гораздо больше занимал ребят «рай земной» —
Артек, куда уезжала Эмма Гертер по путёвке, ко-
торой наградил стойкую пионерку Центральный
Совет пионерской организации.
Гораздо больше деревенских мальчишек и дев-
чонок интересовали письма, которые почтальон
ежедневно приносил и в школу и в дом Эммы Гер-
тер. Разные были адреса на конвертах, со всех
концов Советского Союза!
С Украины и Дальнего Востока, из Азербайд-
жана и Приморья, из Карелии и Казахстана —
отовсюду шли письма. В эту маленькую началь-
ную школу в далёком сибирском селе писали
взрослые, юноши и девушки, сверстники Эммы.
Писали коммунисты и комсомольцы, пионеры и
даже малыши-октябрята. -
Писем тысячи. Но особенно бережно хранит
Эмма письмо с далёкой станции Бискомжа, Крас-
ноярского края:
«Здравствуй, Эмма! Сегодня я прочла в «Пио-
нерской правде» о том, как ты победила в поедин-
155
ке с суеверными людьми. Ты молодец! Ведь пио-
неркой быть — это большое счастье. Мне уже
двадцать пять лет, но я до сих пор храню галстук.
Я помню тот день, когда принимали меня в пио-
неры, это было в ноябре 1943 гола. Была война,
голод, но мама в этот день всё же испекла пирог.
Этот день был самым лучшим в моей жизни. Хо-
рошо, что ты любишь свой пионерский галстук,
своих друзей, свой отряд. Что может быть лучше,
как сидеть у костра и слушать рассказ своей учи-
тельницы или петь песни и плясать! А как бывает
радостно, когда в праздничный день наденешь
форму и галстук и пойдёшь в школу. Я уже взрос-
лая, но, когда вижу детвору в галстуках, я зави-
дую, завидую от всего сердца. Помни, Эмма,
клятву пионера, будь верна пионерскому галсту-
ку, ведь галстук — частица нашего знамени, а на
знамени кровь наших отцов.
Комсомолка Сухова Светлана».
А сколько товарищей появилось у Эммы в Ар-
теке! Эмма была в самом младшем отряде. Но
разве это имеет значение? Эмму знают все ребя-
та, и она привязалась ко многим.
— Напиши мне, Лариса! — Эмма в последний
раз обнимает свою новую подружку из Таджики-
стана.
— А мой адрес ты запомнила? — спрашивает
у Эммы Надя Петрушина из Иркутска.
— Дай помогу донести чемодан! — И черногла-
зый мальчик Амра Гюнеш из далёкого иркутско-
го села легко подхватил Эммины вещи.
Уже поданы автобусы, но как трудно расстать-
ся! Сорок дней, сорок беспокойных, весёлых дней,
проведённых вместе! Сколько воспоминаний!
И неумолчное Чёрное море, которое так быстро
156
умеет менять свой цвет, словно в новые платья пе-
реодевается, и ласковое крымское солнце, кото-
рое утром, как огненный шар, стремительно выка-
тывается из моря, и уснувший у самого лагеря Аю-
Даг — Медведь-гора!
— Но что всё-таки самое интересное было в
Артеке?
— Прогулки на катере... Нет, походы в горы.
Нет, нет, самое лучшее — это костёр Дружбы!
И все вместе ребята вспоминают, какое это не-
обыкновенное зрелище, когда на большой костро-
вой площади собрались пионеры Советского
Союза и ребята из других стран, отдыхавшие в
Артеке, и в южное небо, к самым звёздам, взмет-
нулось высокое пламя — пламя дружбы ребят
всей земли.
А теперь пора расставаться... Но этот последний
день, который Эмма должна была провести в Мо-
скве, возвращаясь из Артека, был не только днём
расставания со старыми артековскими друзьями,
но и днём встречи, днём новой дружбы с москов-
скими ребятами. Ученики 36-й школы Москвы,
узнав, что Эмма Гертер и другие пионеры Арте-
ка в Москве, пригласили их к себе в школу. По-
бывав на Ленинских горах, осмотрев древние па-
мятники Кремля, артековцы пришли в гости к мо-
сковским школьникам. С цветами встретили моск-
вичи ребят из далёкой Сибири, Дальнего Востока,
Крайнего Севера.
— Это тебе наш подарок! — Пятиклассница
Катя Снисаренко преподносит Эмме Гертер книгу.-
— А это передай, пожалуйста, своей пионер-
ской дружине от нашей школы! — подходит к Эм-
ме Гриша Новосильцев и передаёт ей пионерскую
фанфару и папку красочных плакатов — Законы
юных пионеров.
157.
Подарков, цветов так много, что Эмме нужны
помощники, чтобы всё это донести.
— Приезжайте летом к нам в Москву, а потом
мы приедем к вам в Сибирь, хорошо? — предла-
гает старший пионервожатый Слава.
Эмма и её новые друзья обязательно встретят-
ся и снова зажгут костёр — костёр пионерской
дружбы!
Г. Юркина
СОДЕРЖАНИЕ
Сергей Баруздин. Предисловие ........	3
Ю Анненков Ровесник века Рисунки Е. Ванюкова 5
С. Омбыш-Кузнецов. В Кулундинской степи. Ри-^
сунки Е. Ванюкова ........................ 19'
И Кур л ат Битвы на рельсах. Рисунки Е. Ванюкова 39
Амирхан III о м а х о в. На альпе. Перевод с кабардин-
ского К. Семенова. Рисунки Л. I ольдберга . 53
Л Данилов. Мальчик с Чукотки. Рисунки Е. Ваню-
кова ....................................   67
В Морозов Пятнадцатая весна Рисунки Е Ванюкова 73
Михаил Коршунов. Путь отважных. Рисунки
В Попова .................................. 82
В Великанов. Раненая скрипка Рисунки Е Ванюкова 101
А Безуглов Дорога на Каменский хутор Рисунки
Б Коржевского .........................    109
Ник. Суровцев Тридцать кругов Рисунки О. Шу-
Хвостова ..................... 123
М. Мосякова. Ребята из Чин-Чина. Рисунки Б. Кор-
жевского ................................. 128
Э Тео с я н «Герой умирает, но имя его живёт» Рисун-
ки Б Коржевского ......................... 142
Г. Юркина. Поединок. Рисунки О. Шухвостова ...... 148
К ЧИТАТЕЛЯМ
Издательство просит отзывы
об этой книге присылать по адресу:
Москва, А-41, ул. Горького, 43.
Дом детской книги.
Рисунок на обложке В. Панова
ДЛЯ НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ
ПУТЬ ОТВАЖНЫХ
Рассказы
Ответственный редактор Л. Г. Тихомирова
Художественный редактор Н. 3. Левинская
Технический редактор Р. Г. Грачева
Корректора.
А. Б. Стрельчик a J. С. Ульянова
Сдано в набор 24/VII 61 г. Подписано
к печати 5/1 1962 г. Формат 84x108 Чзг.
5 печ. л=8,4 усл. печ. л. (6,15 уч.-изд.
л.). Тираж 115 000 экз. А 04003.
Цена 32 коп.
Детгиз. Москва, М. Черкасский пер. 1.
Типография «Пунане Тяхт», г. Таллин,
ул. Пикк, 54/58. Заказ № 1394.