Сигизмунд
Кржижановский
Неукушенный локоть
Мал мала меньше
Рассказы 1920-1940-х годов
Салыр-гюль
Хорошее море
Москва в первый год войны

Сигизмунд
Кржижановский

Сигизмунд
Кржижановский
Собрание сочинений
в пяти томах
Томтретий

Сигизмунд
Кржижановский
Неукушенный локоть
Мал мала меньше
Рассказы 1920-1940-х годов
Салыр-гюль
Хор ош ее море
Москва в первый год войны
Санкт-Петербург
Symposium
2003

УДК 82/89
ББК 83.3
К81
ФЕДЕРАЛЬНАЯ ЦЕЛЕВАЯ ПРОГРАММА
«КУЛЬТУРА РОССИИ»
(под про грам ма «Поддержка полиграф ии
и книго изда ния Ро ссии»)
Составление, подготовка текста
и комментарии
Вадима Перельмутера
Художественное оформление
и м акет Андрея Бондаренко
Всякое коммерческое использование текста, оформления книги —
полностью или частично —возможно исключительно с письмен ­
ного разрешения Издателя. Нарушения преследуются в соответ­
ствии с законодатечьствам имеждународными договорами РФ.
© Издательство «Симпозиум», 2003
© В. Перельмутер, составление,
подготовка текста, комментарии
ISBN 5-89091-134-1 (т. III)
2002
ISBN 5-89091-131-7
© А. Бондаренко, оформление, 2003

Неукушенный локоть
книга новелл

Ганс и Фриц
I.Встреча
Солнце врывалось параллелями лучей в фрамуги окон
всех четырех этажей магазина "Пща. Того, что на Лейп-
цигерштрассе. Солнце ко всему притрагивалось —к гал­
стукам, к фарфору, к стеклянным кристаллам баккара, —
но ничего не покупало и за лучи свои не требовало ни
пфеннига.
Одновременно с солнцем по мраморным ступе­
ням универсального магазина медленно подымался че­
ловек. Он не былдвуногим, как полагается человеку, или
четвероногим, как свойственно скоту.Из-под приподня­
тых плеч его в мрамор ступенек тыкались два деревян­
ных тычка с резиновым пальцем на конце. Тычки эти
были похожи на вилки раздвоенной берцовой кости,
почему-то подобравшейся под самые подмышки. Кроме
того,у человека имелась правая нога, а слева висела под­
тянутая, как парус в безветрие, сложенная втрое и под­
шитая штанина. Итого: 3 */2-Посетитель, добравшись до
третьего этажа,вошел внутрь магазина. Он,качая штани­
ной, как маятником часов, проковылял мимо отделения
готового платья. Заутюженные швы серых, синих и чер­
ных брюк Суконные плечи пиджаков, подоткнутые де­
ревянными плечиками. Крючьявместо голов, подвешен­
ные на круглый длинный шест.
7

Сигизмунд Кржижановский
Дальше было обувное отделение. Трехсполовино-
ногий остановился у прилавка. Приказчик, улыбаясь со­
вершенно бесплатно, выбрасывал картонные ящики и
открывал их крышки. Оттуда выпрыгивали узконосые,
тупоносые и плосконосые башмаки. Человек на косты­
лях назвал свой номер. Приказчик обернулся к полкам,
выдернул нужную коробку и поставил перед покупа­
телем.
—
Сколько? —спросил тот.
—
Сто марок
—
Разрешите примерить?
Покупатель опустился в кресло, отставил костыли,
зацепив их за выступ спинки кресла, и примерил правый
башмак к правой ноге.
—
Хорошо. Я покупаю его. Итак —пятьдесят ма­
рок?
—
Сто.
—
Но ведь мне нужен только правый башмак. Если
вы не слепы, то мне незачем вам объяснять почему.
Приказчик полупочтительно и полупрезрительно
покачал головой по горизонтали: это означало, что
объяснять ему незачем, но и ему незачем объяснять, что
на продажу полупары ботинок фирма Тиц не согласна.
Хотя бы за отсутствием прецедентов.
Иименно в этот момент раздался мягкий резино­
вый стук о паркет и у прилавка появилсядругой инвалид.
Он был тоже на костылях, движению которых помогал
своей левой ногой.Увидев приказчика, смущенно вер­
тевшего в руках ботинок на левую ногу, он взял у него
лишенную пары обувь, засунул руку под кожаный язы­
чок, потом постучал согнутым пальцем по подошве и
спросил:
—
Сколько?
Приказчик молчал. Но голос из кресел информи­
ровал:
—
По пятидесяти на ногу. Идет?
8

Неукушенный локоть
—
Идет.
Оба инвалида, занимая своими семью ногами по­
чти весь магазинный проход, подошли к кассе. Оба от­
стегнули пуговицы на своих куртках, оба вынулиденьги.
Затем у прилавка снова произошло некоторое за­
труднение. У человека без правой ноги был номер 43.
У покупателя, лишенного левой, 41 . Каждый вежливо
уступал место чужому номеру.Сговорились на 42.
Шнурки завязаны. И двое одиноких стали спус­
каться по мраморному маршу лестницы. Одному слегка
жало, другому было чуть широковато.
—
Я на Ипрс, —сказал левоногий.
—
Ая под Варшавой, — ответил правоногий.
Довыходной,беззвучно вращающей свои зеркаль­
ные стекла двери дошли молча.
—
Мне налево, — сказал правоногий.
—
Амне направо, — сказал левоногий.
Иони уже хотели разойтись. Но тутусы над губою
человека, лишенного правой, дернулись, и, улыбнув­
шись, он сказал:
—
Башмак, должен вам признаться, немного жмет.
Ане пожать ли нам руки, камрад?
Иони пошли не налево и не направо, а прямо че­
рез улицу, к вывеске, называвшей: Паттенкофер.
Гансу, левоногому, дали толстую кружку с черным
номером на желтом пивном поле. Фрицу —рюмку мо­
зельвейна на тонкой стеклянной ножке.
—
Вот рюмка на одной ноге, а идет чокнуться, —*
сказал Фриц, подмигнув.
Итонкая рюмка пододвинулась к кружке, как лод­
ка к пароходу, клубящему дымную белую пену.
Помолчали.
—
Ажарко было там, под Варшавой?
—
Да. Мы били этих русских, как бьют кегли ша­
ром, но их ставили снова и снова —и игра продолжа-
9

Сигизмунд Кржижановский
лась. Потом меня ранило —вот тут вот, где у меня было
колено. Потом операция. А потом костыли. Выпьем,
камрад.
—
Выпьем. А башмаки хорошие. Немного жмут,
но...
—
Но и широковаты. Вот у меня есть тут, на Моа­
бите,знакомый старик.Такон мне при встрече всегда го­
ворит: «Оба мы одноногие —ведь и я одной ногой в мо­
гиле стою». Смешной старик,ха-ха. Выпьем еще. Перехо­
дите на пиво.
II. Прогулка
На другой день они снова встретились. В Тйргар-
тене, на Зигес-аллее. Точно в десять, как былоусловлено.
Еще издали они помахали друг другурукой:
—
Геноссе Фриц.
—
А, Ганс...
Ангел Победы, стоя на колонне, тоже приветствен­
но протягивал мраморную руку с черным венком у
пальцев.
Левая нога подошла к правой —и обе зашагали,
носок к носку,вдоль аллеи. Справа и слева, на каменных
полукружиях, стояли застегнутые на все свои мрамор­
ные пуговицы императоры и фельдмаршалы.
У края аллеи стояли двое. Один в расстегнутой
куртке и надвинутом на глаза кепи; другой в котелке и
черном пальто.
—
Взгляните,доктор, на этот странный конгломе­
рат из костылей и обрубков тела. Похоже на шагающий
символ.
—
- Да, образ, придуманный вот этими каменными
головами. Мне они напоминают... впрочем, вы догада-
10

Неукушенный локоть
етесь и так. Левая без правого, правая без левого. Мы от­
делены подпольем, они —изгородью из штыков. И все
это некое подобие единства движется лишь благодаря
системе костылей.
—
Ну а культура?
—
Ампутирована и выброшена в операционное
ведро.
—
Тише. У подслушивателей профессионально
тонкий слух. Так значит, сегодня перед полуночью. По­
мните пропуск?
Четыре резиновых тычка продолжали мерно по­
дыматься и опускаться, оставляя за собой круглые, вели­
чиной с марку, следы на песке.
—
Вот, — сказал Фриц, — провели Аллею Побед.
А почему нигде нет Аллеи Поражений?
—
Вы шутник. Потому что она была бы слишком
длинной.
—
Да. У вас, я вижу, костыли из дуба. Тяжеловаты?
—
Тяжеловаты. Зато —прочность.
—
Аподмышки у вас пробковые.
—
Пробковые.
—
Ау меня клеенчатые.
—
Я хочу вам сказать, камрад, один маленький
виц. Так, шутку: люди покупают себе подмышки от по­
ту, а насдеревянные подмышкивгоняютв пот.Нетакли,
ха-ха?
—
Вот именно, ха. Неприсесть ли нам?
Приятели расположились на ближайшей скамье.
Чиркнула спичка. Над парой трубок засинели тонкие
дымки. Башмак Фрица был начищен до блеска. Башмак
Гансауспелужепотускнеть и покрыться брызгами грязи
Ганс начал:
—
Азнаете, она мне иногда снится.
—
Например?
11

Сигизмунд Кржижановский
—
Ну, скажем, так: я лежу в операционной.Доктор
взял уже в руки эту треугольную пилу. Помните?
—
Да. Ну, и дальше?
—
Адальше он начинает пилить мне не раздроб­
ленную, не правую ногу, а здоровую, левую.
—
Какой же он после этого доктор?
—
Вот именно. Я и хочу ему крикнуть, что не так,
оттолкнуть нож. Но руки у меня привязаны и вдеты в
кольцо, а рот зажат маской. «Нелевую, не левую!» —и тут
я просыпаюсь. Щупаю левую ногу: на месте. Ну, значит,
все в порядке.Слава богу!Авот недавно мне приснилось,
будто б я ее поймал. Ту, другую. Иду я по улице. Вот на
этих подпорках. Вокругникого. И вдругнавстречу —*моя
правая нога. Вузком лакированном сапоге, из-под кожа­
ного воротника вместо головы —коленная чашка и два
черных уха, высунувшиеся из сапога. Идет прямо на
меня. И вдруг как топнет, как звякнет шпорой об асфальт:
«Ты почему чести не отдаешь?»Туттолько я понял, что у
нее чин, а я...
—
Ну,и что же вы, фрейнд Ганс?
—
Стал во фрунт и взял под козырек.
—
Акак же костыли?
—
Акостыли выскользнули из-под плеч, и я упал
прямо на свою ногу.Теперь я был как бешеный. Она ца­
рапалась шпорой и ударила в нос каблуком. Но я схва­
тил ее вот этим пальцем за кожаное ушко и держал креп­
ко —вот так.Тогданогадернулась и побежала.Ауменяв
руке осталось только сапожное ушко. Ну, пока я собрал
костыли, пока встал, нога уже была далеко. Ато бы...
—
* Интересно. Но надо идти.
—
Куда?
—
Я тут работаю. На папиросной фабрике. Через
сорок минут моя смена. А вы?
—
Безработный.
12

Неукушенный локоть
Ш. Третий
—
Сюда, сюда, геноссе Ганс. Присаживайтесь. Что
это вы запоздали? И тянете ногу?
—
Так, устал. Сулицами я справляюсь неплохо. Но
комната моя на седьмом этаже —вы понимаете? Для
мертвой ноги это трудно.
—
Ну, разумеется. Закурим?
—
У меня нет табаку.
—
Как так? Ахда, вспомнил: дайте мне вашу труб­
ку,Ганс, и я вам насыплю своего. А в следующее воскре­
сенье, я надеюсь, что я буду иметь возможность одол­
жить вам пять марок. Сперва пустая трубка, потом пус­
той желудок. Как будто б получился виц, не правда ли?
—
Да.
Аллея Тиргартена была теперь оживлена. Проно­
сились авто,у края аллеи прыгали красные и синие мячи
детей. Медленно проходили гуляющие. Одинокие про­
хожие, упирающиеся в набалдашники палок и зонтов.
Пары, уткнувшиеся локтем в локоть. Солнце отражалось
в гуталине штиблет. Женские губы были раскрытыулыб­
кой, мужские закупорены сигарой.
Фриц посмотрел на гладко начищенный нос сво­
его башмака и сказал:
—
Неунывайте, мойуважаемый друг. В сущности,
если подумать, вот у вас одна жизнь и у меня одна жизнь.
Азаплатили мы за них хоть по пфеннигу? Ивоздух для
всех бесплатно. И солнце светит золотыми лучами, как
сказал какой-то поэт, не требуя за это ни единого зиль­
бергроша...
—
* Извините, герр Фридрих, это не совсем так, —
прозвучал чей-то глухой голос позади спинки скамьи.
Приятели оглянулись.
13

Сигизмунд Кржижановский
—
А, — протянул правоногий, — мы вас ждали,до­
рогой Вайнброд. Ну, теперь, Ганс, вы развеселитесь. По­
знакомьтесь, пожалуйста. Это тот самый человек, кото­
рый говорил, что он одной ногой...
—
Помню.
Костыли перешли со скамьи на колени, и сухоща­
вый, с острой седой бородкой Вайнброд вклинился меж
Фрица и Ганса.
—
Это не совсем так, герр Фриц, — повторил тре­
тий собеседник, — например, в Моабитской тюрьме
солнце дается уменьшенными порциями, процеженны­
ми сквозь решетку.А если хотите получить его сполна,
то приходится платить: предательством, клеветой, отре­
чением.
Фриц, насупивброви и показав глазами на другой
край скамьи, тесно заполненный горожанами, про­
бурчал:
—
Ну, об этом после. Или вообще не надо. Расска­
жите что-нибудь веселое, старина Вайнброд. Вы это
умеете.
—
Хорошо. Вот вчера прохожу через Кюстринер-
пляц.Вывеска: Похоронное бюро.Дверь под вывеской на
ключе, и за стеклом дощечка: «Закрыто по случаю
смерти».
—
Ну, это, знаете, надо думать два часа, прежде
чем...
—
Прежде чем засмеешься? Верно. Но раз начав
смеяться, вы уже не перестанете до самой смерти. На вас,
я вижу, новый башмак, герр Фриц?
—
Да,это мы вместе с моим новым приятелем.Он
сегодня грустный. Мы купили эту пару, я и Ганс, у Тица.
Расскажите, Вайнброд, одну из ваших веселых историй.
Не то Ганс подумает, что я лгал, называя вас веселым че­
ловеком.
14

Неукушенный локоть
—
Хорошо, —ответил старик, зажав бороду в
пальцах правойруки. — Ярасскажу вам небылицуо двух
башмаках от Тица.
—
* Ха-ха. Нуулыбнитесь же, Ганс. Уверяю вас, это
будет что-нибудь очень забавное. Ну, слушайте.
—
Пара этих тупоносых башмаков была куплена
красноносым пьяницей.ЕщестарыйРабле говорил: пей,
пока не станут мокрыми стельки твоих сапог. Как-то раз
пьяница, возвратившись поздно ночью, сдернул с ног
башмаки и —носом в подушку. Башмаки заговорили
друг с другом не сразу. Левый башмак сказал правому:
«А не прогуляться ли нам, гсноссе башмак,пока ноги на­
шего господина не нуждаются в коже?» — «Я бы, пожа­
луй, прошел к сапожнику —заштопать дырунад мизин­
цем», — отвечал правый. «Амне нравится жить как безы­
мянный палец: так, чтоб никто не мог открыть твоего
инкогнито»...
В конце концов правый и левый башмаки пьяни­
цы решили прогуляться, посмотреть башмаки и башма­
кам себя показать. Кстати, горничная выставила их за
дверь, выход на улицу был слабо оберегаем —и башма­
ки, дойдя до крыльца, разошлись в разные стороны.
Левый башмак, тщательно обходя лужи, прячась,
где мог, от дождя, сыпавшегося мелкими брызгами
внутрь его пустого кожаного тела, дошел до двух мато­
вых фонарей. Ступеньки вели в подвал. Прячась в тени
шуб, левый башмак вшагнул в зал. Он шел, кокетливо
помахивая металлическими аксельбантами своего акку­
ратно повязанного желтого шнурка.
Правый же башмак, дойдядо отдаленного рабоче­
го квартала, осторожно спускался по склизким ступеням
в слабо освещенное полусонное подвальное помещение
и остановился, ткнувшись носком в порог.
Кутрупервым явился правый башмак. Он был за­
брызган грязью, и подошва его промокла от воды. Он
15

Сигизмунд Кржижановский
шел, сторонясь коридорной дорожки, ступая по резино­
вым цветам линолеума. Приткнувшись мокрым каблу­
ком к двери, он стал дремать.
Но в это время послышались тихие шаги ступа­
ющего по коврулевого башмака. Его изящный тесемоч­
ный галстук был полуразвязан. От стельки пахло доро­
гими духами и вином.
—
Вот и я, — сказал левый башмак, покачиваясь с
каблука на носок и обратно, — черт возьми, в меня про­
лили полбокала шампанского. Это веселее дождя. Давай
пофокстротируем. Там, вде я был, мне не было, увы, до­
статочно пустой пары.
—
Друг мой, — отвечал правый башмак —мы
жили с тобой до сих пор щиколотка в щиколотку. Сей­
час мне недо пляса.Ия хочутеберассказать о всех сво­
их странствованиях этой ночи. Выйдя из нашего кори­
дора, я выбрался на улицу.Справа и слева —стеклянные
пузыри, излучающие свет. Я старался сворачивать в ули­
цы потемнее —и таким образом довольно быстро до­
брался до рабочих кварталов города. Я шел мимо зана­
вешенных окон. Двери были тоже закрыты. Вдруг одна
из них разомкнуластворы. Навстречусвету поползулич­
ный дождевой туман. Вслед за ним и я, приподнявшись
на цыпочку, тихо вошел в квартиру. Она была слабо
освещена. Первая комната пуста. Из следующей доноси­
лись глухие, точно придавленные низким потолком
к земле голоса...
—
Это скучно. Еще минута —и я начну клевать
носком. Вот там, в ресторане, под скатертью стола, куда
я нырнул, было очень забавно.Я видел пристукивающие
в такт музыке каблуки. Надними шуршащие юбки и рей­
тузы, готовые лопнуть от сытости и веселья.Датольколи
это? Помню огромный, начищенный ваксой сапог, кото­
рый прижал остроносую туфелькус помпоном. Мне осо­
бенно понравилась одна лакированная желтая туфля.
16

Неукушенный локоть
Я подошел к ней вплотную и прижался кожей к коже.
И вдруг, нет, ты только представь себе, маленькая туфля
вздернула свой носик кверху и осторожно наступила на
меня своей подошвой. И тотчас же с испугом отодвину­
лась. Испуг ее был мне вполне понятен. Ведь я —пустой
башмак, экипаж без седока, мужской номер без мужчи­
ны. И я поторопился отойти в сторону. Туг...
—
Я пошел в мой путь не за пошлостями, — пере­
бил правый башмак, — голоса, привлекшие мое внима­
ние, становились все более внятны. Очевидно, разгорал­
ся спор.
Женский голос сказал:
—
Если мы не заплатим, через неделю нас выселят
из квартиры. Вот под этот Дождь, стучащий в окно. Ты
должен подумать о семье.
Мужской голос отвечал:
—
Я не из тех людей, которым платят за то, что
они думают.Лскажи я им свои мысли, я получил бы квар­
тирувтюрьме. Это так Нобез семьи.
—
Мне надоели эти шутки.
—
Ах, Берта, шутка —последнее достояние бедня­
ка. И не кричи на меня, ты разбудишь детей.
—
Завтра же иди искать работу.
—
Изволь. Я готов хоть в полночь пойти искать
солнца. Зачем ждать утра? Но в чем я пойду?Ты знаешь,
что у меня нет ботинок
Тутя сделал шаг вперед, но тотчас же остановился.
Будь несчастный одноногим, емулегче было бы помочь,
но так как..
—
Извините, если я прерву вашу сказку, герр Вай-
нброд, — вмешался Фриц, — но вы рассуждаете довольно
странно.
—
Рассуждаю не я, а башмак, — отрезал рассказ­
чик и продолжал: —И я решил, сказал правый башмак
И

Сигизмунд Кржижановский
левому, бежать назад, за тобой. Вдвоем мы поможем
горю бедных людей. Скорее, пока служанка не пришла
нас ваксить.
—
Мой правый брат, ты неправ. Во-первых, мы
принадлежим оба тому, кем куплены. Меня делали в гер­
манской мастерской. Честный башмак не вправе поки­
дать пяты, его давящей.
—
Но ведь ты шлялся по кабакам, — рассердился
правый башмак.
—
Во внеслужебное время, — поправил левый, —
и никто не смеет...
Туг он хотел топнуть об пол, но вдругутих. Рука
сонной служанки подняла обоих с пола и понесла к себе
в каморку.Здесь, ночью, пока люди спят, собиралось до­
вольно пестрое общество: и длинные сапоги со шпора­
ми, и дамские туфли с вздернутыми носиками, и солид­
ные штиблеты, полуботинки желтой и черной кожи и
маленькие детские башмачки. Пока одних чистили, дру­
гие под шумок жесткой щетки рассказывали друг другу
новости дня. Лакированная пара, до которой даже слу­
жанка не смела дотронуться своими щетками и только
осторожно вытирала бархаткой, хвастала, стоя среди
десятка почтительноуставившихсяв ее тянц носов,что
хозяин нанял для нее в прислуги калоши, великолепные,
в ливрее на красной подкладке. «Давии давайдавитьдру­
гим», — закончила лакированная пара, с удовольствием
замечая, как в ней, словно в зеркале, соседи могут видеть
свои сбитые каблуки и потертую кожу.Огромные штиб­
леты сорок пятый номер, поскрипывая от удовольствия,
рассказывали туфлям жены своего хозяина, что сегодня
они, следуя за пятками господина, посетили квартиру
одной хорошенькой певички из кабаре. И не в первый
раз. Маленькие зеленые башмачки жаловались, морща
кожу, что их маленькую хозяйку поставили сегодня
18

Неукушенный локоть
утром на колени и что им, башмакам, пришлось просто­
ять целый час, уткнувшись носками в паркет.
Затем чистильщица отложила щетки и, взяв на­
ших знакомцев, сверкавших теперь гуталиновым блес­
ком, связала их тесемками и вместе с другими отнесла к
порогу комнаты хозяина. Левый и правый продолжали
спорить, но тесемки не хотели разлучать их.
—
Всё? —спросил Фриц.
—
Не совсем, —улыбнулся рассказчик, — сегодня
утром, идя сюда,я увидел человека —нос его был красен,
а носы башмаков желты: он исполнял па тротуарном ас­
фальте довольно странную пляску. Правый его башмак
дергался в сторону, точно он пытался соскользнуть с
ноги и уйти по своим делам. Но левый башмак, словно
молот, старался втоптаться в мостовую, не отпуская со­
седа отлучиться от его пятки.
—
Нуичтож?
—
Счеловека взяли штраф за появление в нетрез­
вом виде на улице. И я теперь не знаю, сказку ли я вам
рассказал или быль, посколькуеще в самом начале я вам
сообщил, что оба мои башмака принадлежали пьянице.
—
Ш, —начал было Фриц, но в это время с левого
края скамьи раздался тонкий голосок:
—
Если я будупрятать башмачки моей куклы Нан-
ни к себе под подушку, как вы думаете, они не убегут?
Трое повернули головы влево.У края скамьи сиде­
ла девочка в коричневом пальто. Руки ее охватывали
большой пестрый мяч, а светло-голубые глаза были пол­
ны страха.
Герр Вайнброд улыбнулся:
—
Ещелучше положить внутрь туфелек по камеш­
ку или спрятать их в мамин ридикюль. Тогда им уже ни­
как не удрать.
—
Азачем эти большие штиблеты ходили в гости
к певице? Разве у нее была такая большая нога?
19

Сигизмунд Кржижановский
Tjpoe переглянулись. Фриц, подмигнув друзьям,
отвечал:
—
Аона становилась двумя ножками в один баш­
мак и прыгала через веревочку. Как вон та девочка, ви­
дите, маленькая фрейлен, на аллее вправо.
Головка соседки кивнула в знак понимания. Брови
ее снова сжались:
—
Что это значит: «Дави и дай давить...»
Резкий голос бонны оборвал беседу. Полная жен­
щина, с колышущимися перьями на шляпе и с колышу­
щимися грудями под выпяченным драпом пальто серди­
то сдернула девочку со скамьи и увела ее, изредка огля­
дываясь на трех человек и четыре костыля.
IV. Четвертая и последняя
В следующее воскресенье Фриц за пять минут до
условленного часа уже был на знакомой нам аллее. Но
скамья, у которой была условлена встреча, вся, от левого
до правого края, была занята.Десять согнутых в коленях
солдатских ног покрыли ее сиденье, пять широких спин
уперлись в ее изогнутую спинку. Пять ландштурмистов
пересмеивались друг с другом и отпускали шуточки
вслед проходившим мимо. Фриц, сжимая пальцами по­
перечины костылей, проковылял стороной. Он слышал
невнятные слова, брошенные ему вдогонку, и короткий
залп смеха. Пройдя еще одну скамью, он, наконец, нашел
свободное место. По ровной серой дорожке проходили
люди в котелках и фетрах, реже —в цилиндрах. Еще
реже —в рабочих кепи. Фриц поднял глаза кверху. Над
деревьями парка торопились, подгоняемые ветром, се ­
рые и белые тучи. АГанса не было. Фриц опустил руку в
правый карман: там, в заклеенном конверте, запрятав-
20

Неукушенный локоть
шись в его угол, лежала монета в пять марок. Фрицулыб­
нулся, подумав о том, какой он, вояка-Фриц, добрый
и верный товарищ. Обещал —и принес.
Тем временем ветер, бросив тучи, стал спускаться
вниз. Сперва он пробежал по верхушкам деревьев, потом
Попробовал сорвать несколько шляп, а там закружил ас­
фальтную пыль, заставив сотни людей спрятать рты под
воротниками пальто и прижать дужки пенсне к перено­
сицам.
АГанс все не шел. Или, может быть, он прошагал
мимо. Нет —одна йога меж двух костылей —это всегда
можно поймать глазом даже среди тысяченогих толп.
Фриц попробовал закурить трубку, но ветер задул ему
две спички кряду. Фриц вынул третью, дожидаясь хотя
бы секунды затишья. Тогда человек, сидевший рядом,
снял с головы широкополую шляпу и любезно заслонил
третью спичку от ветра. Фриц чиркнул, втянул дым и
Пробормотал слова благодарности. Сосед пригладил ла­
донью взъерошенные ветром седые волосы и снова при­
крыл их шляпой. Вместе с раскуриваемой трубкой стал
затлевать и разговор. Фриц рассказал, что ждет прияте­
ля, что оба они, преждечем тянутьдым из трубки, наню­
хались порохового дыма. Дальше он сообщил, что при­
нес своему приятелю пять марок На одной ноге и до
пфеннига не доскачешь. Надо помогать другдругу.
Сосед потер ладонью по щетинистой щеке, издав­
шей шорох сапожной щетки. При слове «пять марок» гла­
за его сузились, а рот приоткрылся и сказал:
—
Пятьдесят выстрелов.
Фриц отодвинулся.
—
Выстрелов? Вы тоже были на фронте?
—
Нет, но я старался подработать на выстрелах.
По пяти пфеннигов за нажим курка. У меня был тир, вон
там, у окраины Тйргартена.
21

Сигизмунд Кржижановский
—
Ага, — начал Фриц,успокаиваясь, — ну и что ж,
доходное это дело?
—
Если вы взглянете на мои брюки и отсутствие
жилета, то не станете повторять вопроса. Вначале я сам
думал, что кошелек мойрастолстеет. Ведь мы живем меж
двух войн.Дух завоеваний,реванша,духовое ружье, ми­
шень и шоколадка за попадание в центр. Но оказалось,
что мишени их уже не интересуют. Живые люди отбили
хлебу моих мишеней.И вот в карманах у меня ничего,
кроме дыр.
—
Но все же, как это так могло получиться?
—
Авот. Я построил небольшой тир.От станка до
мишени —двадцать шагов. Дуэльная дистанция. Как у
господ офицеров. Раскрасил его в национальные крас­
ки: одна доска черная, другая —желтая, третья —зеле­
ная. И стал собирать пятипфенниговики. Но тут меня
прижали налогами. На каждый квадратный метр —по
монете. Чтоделать?Для пули не нужно много места, по­
думал я, и сдвинул боковые стенки моего тира, lÿr сразу
возникли неприятности. Молодые люди, раньше стояв­
шие по три человека у трех станков и не мешавшие друг
другу, теперь стали цепляться локтями за локти и при
каждом промахе обвинять меня в своем неумении и тре­
боватьденьги обратно. Посещаемость понизилась. Ана­
лог повысился. Тогда я решил действовать не поперек, а
вдоль, и сократил расстояние от дула ружьядо мишени
вдвое. Мне меньше платить, а им легче попадать. Внача­
ле дело как будто бы пошло на лад. Но тут притиснуло
новыми налогами: на военный фонд, на —да мало ли
каких на не придумают эти политики! Я решился на
смелый шаг.Надсвоим тиром я вывесил объявление: «Га­
рантирую 100%попадания. За каждый промахдирекция
уплачивает промахнувшемуся пять марок». Перед тем
как открыть свой заново перестроенный тир, я укоротил
его до длины две трети метра. Теперь дуло духового
22

Неукушенный локоть
ружья упиралось в самый центр мишени. Промах был
невозможен. Мысленно я уже клал в сберегательную кас­
су сотни и тысячи марок. Самое имя вот этой Аллеи По­
бед, где мы с вами сейчас сидим, мечтал я, говорит о по­
рыве воинственного германского духа к победе. В дан­
ном случае —к попаданию без промаха. И что же
получилось? На рекламу прихлынуло очень много лю­
дей.Все они былив оборванныхпиджакахи стоптанных
ботинках. Как вот я сейчас. И все они, тысячу громов,
умудрялись мазать мимо мишени, хотя я тыкал их ружья
в самый центр цели. Одни за другимимонеты в пять ма­
рок выкатились из моего кошелька. Предприятие лопну­
ло. И я вот теперь, как видите, зажигаю чужие трубки, а
сам второй месяц без единого пфеннига.
—
Да,— медленно сказал Фриц, дослушав сосе­
да, — бывает. Такое ли еще бывает! Но я вижу, мой друг
Ганс не придет. Ничего: если человек не идет к пяти мар­
кам, пять марок идут к человеку.
И, поймав под плечи желтые костыли, он козыр­
нул в сторону соседа.
Через час Фриц остановился у высокого коричне­
вого дома. Сначала он проверил номер, потом высоту
здания. Да, семь этажей.Подымался он медленно, не то­
ропясь и изредка заглядывал во все углубляющийся ко­
лодезь лестничного пролета. Ну, вот и конец. Дальше
потолок. Фриц позвонил. Молчание. Еще раз. Из глуби­
ны квартиры зашлепали туфли.Дверь открылась. В про­
свет ее выглянула старушечья голова в синем чепчике.
Она оглядела посетителя —и раньше, чем тот, преодоле­
вая одышку,успел сказать хотя бы слово, голова закива­
ла в знак понимания и скрылась в тускло освещенном
коридоре.
Фриц стоял, не зная, переступить ли емупорог или
ждать на площадке. Где-то за внутренней дверью послы­
шался звукупавшей кастрюли, затем легкий стук дерева
23

Сигизмунд Кржижановский
о дерево. Старуха возвращалась. В руках у нее было что-
то знакомое уже глазу Фрица —длинное и с поперечи­
ной посредине.
—
Меняпросили, — сказала она, ласковоулыбаясь
щелью рта и множеством морщинок на щеках, — пере­
дать вот это человеку на костылях. Если он придет.
—
Нозначит, герр Ганс...
~
Да...
Дверь захлопнулась. Фриц не сразу стал спускать­
ся с семиэтажной высоты. Он сперва прислонил подарок
Ганса к железным перилам площадки. Потом вытер пот
со лба. Потом, нащупав в кармане конверт, разорвал его
и спрятал пять марок в кошелек. Сперва он хотел бро­
сить скомканный конверт в пролет, потом отыскал на
площадке черную урну и бросил бумажный шарик туда.
Оставалось —возвращаться домой. Фриц тщательно
осмотрел доставшееся ему наследство: пощупал резино­
вый палец на конце —сперва на левом, потом на правом
костыле Ганса; щелкнул ногтем по перемычке: «Дуб, тя­
желое дерево. Зато —прочность, ну что ж, пригодятся
про запас».
1938

Одиночество
Собирались мы обычно к позднему часу, когда ротаци­
онные машины, вобрав в себя все и вся, разрешали нам
покинуть наши журнальные и газетные кухни. Часовая
стрелка готовилась замкнутьциферблатный круг. Мы от­
дыхали в ресторанном зале клуба, что на изломе Бой-
суотеррод.
Два-три часа беседы около круглого столика за
стаканом сода-виски или рюмкой коньяку. Потом не­
длинная черная лента сна, вмонтированная в жизнь.
А уже наутро продавцы газет и ревью будут подавать
прохожим —на белом, вчетверо сложенном листе —
наши статьи, новеллы, очерки, воспоминания и предска­
зания.
И всегда получалось как-то так, что, когда все уже
прощались, кто-нибудь —на несколько минут, а то и на
полчаса —затевал разговор оДжоне Джонсоне.
Самое имя его, поскольку обмен репликами был
тороплив —во время уплаты по счету, на ступеньках ле­
стницы, а то и у вешалки, — постепенно стачивалось, как
вертящийся диск точильщика: сперва «Джон Джонсон»,
потом «Джонсон», а там и «Джон», «Джо», — пока кто-то
из нас, кажется Гарри Кенделл, не предложил под общий
смех называть его, этого возмутительного прилипалу,
просто «Дж».
25

Сигизмунд Кржижановский
Так было и в этот вечер. Эндрью Хорт, скользнув
глазами по цифрам счета, недовольно пробормотал:
—
Черт возьми, возврати мне этот Дж свой долг,
я бы не увяз в нищенских шиллингахиугостил бы и себя
и вас шампанским.
—
Да-а, — протянул, сбрасывая с себя дремоту
усталости, Гарри.
—
Не напоминайте мне о нем перед сном, —вме­
шался Лицци Блек, приподымаясь из-за стола, — еще
приснится чего недоброго.
—
Я убежден, — добавил, все больше оживляясь,
Гарри, —что и во сне он попроситу тебя пятьфунтов —
до ближайшего уик-энда. И ты емудашь.
—
Нет, я постараюсь успеть проснуться.
—
Друзья, — начал, кривя губы в улыбку, Эндрью
Хорт, — какую новую наживку придумала эта скотина
Дж, этот ловец чужих монет! Совершенно новый ва­
риант.
—
Порарасходиться. Поздно.
—
Нет. Подождите. Выпьем еще по глотку бренди.
Это было вчера. Он подошел ко мне в фойе, в антракте,
отделяющем триумф вердиевского Радамеса от его пре­
дательства. Я был в обществе моего старого, еще по Окс^
форду, приятеля и его невесты, с которой он меня позна­
комил перед увертюрой. Увидев в толпе Дж, я попробо­
вал было спрятаться за колонны, но он устремился по
прямой на меня и, тряся мне рукудвумяруками, захле­
бывающимся голосом сказал... Нет, вы послушайте, что
он мне сказал!
—
Кделу. К чертуриторические вопросы!
—
Согласен. К черту.Кстати, к черту и этот бренди
в бокалах. Чокнемся. Дальше. Ну вот, он мне говорит:
«Благодарю вас, от всего сердца заранее благодарю вас,
дорогой мой, за то, что вы одолжите мне два фунта, ко­
торые я возвращу вам раньше, чем электрические фона-
26

Неукушенный локоть
рина Пикадилли успеют потухнуть». Вы понимаете,дру­
зья, что я, стоя рядом с дамой, не мог выругаться по-на­
шему, по-оксфордски, напомнить емуобычьих глазах и
прочих неприятных мелочах.
—
Ну,ивы...
—
Ну,и я, как, ну, и каждый из нас,дал емуто,чего
он требовал.
Я не мог не присоединиться к разговору.
—
Знаете, — сказал я, — в нем скрыта какая-то пря­
чущаяся, как шило в мешке, но то и дело выходящая на­
ружуколючая психологическая проблема.У меня с этим
Джбыла такая встреча. Он —это было как раз в дни, ко­
гда я получил небольшое наследство, — напал на меня
как раз в тот момент, когда я вынул из кармана бумаж­
ник с торчащими из него хвостами банкнотов. Он, этот
Дж, — не помню, какойужиз своих трюков он приме­
нил, — попросилу менядва фунта,клятвенноуверяя, что
солнце не успеет опуститься за горизонт, как мои фун­
ты вернутся в мой бумажник. У меня, как нарочно, не
было двадцатишиллинговых бумажек. Я вынул кошелек
и дал емузолотую гинею. Вы знаете,дорогие мои, исто­
рию нашей старой английской гинеи?Золотая ценность
ее —двадцать один шиллинг. Подчеркиваю: один.
В старину адвокатам, ходатаям по судам, платили золо­
тую гинею.Ходатай брал себедвадцать, а один шиллинг
соскабливался в пользу клерка. Если б вы видели, доро­
гие мои, какдолго рылся этот изумительныйДжв своих
карманах в поисках шиллинга, который он должен был
дать мне сдачи!Мимо проходили люди, шмыгали лакеи.
Все оглядывали странную группу: я с протянутой вот
этой правой ладонью и Дж, шныряющий всеми десятью
пальцами своих рук по всем своим карманам. В конце
концов я повернулся к нему спиной иушел и...
—
ИДжполучил и за ходатая, и за клерка.
—
Да.
27

Сигизмунд Кржижановский
—
Не могубез содрогания вспомнить эти собачьи
глаза, вытягивающие шиллинги, эту руку, прячущую
деньги в левый карман пиджака.
—
Знаете, — спокойно, глядя в сторону, проронил
Эндрью, — меня больше всего волнует то, я бы сказал,
трогательное благодарное выражение, которым отвеча­
етДжна отборнуюругань, которуюсыплешь на его баш­
ку. Это совершенно обезоруживает. После этого прихо­
дится или отщелкнуть курок револьвера, или отщелк­
нуть замок кошелька. Среднего тут быть не может.
—
Друзья, пора.
У подъезда мы пожали друг другу руки и разо­
шлись.
Я мог бы описать немало таких прощаний.Нема­
ло разговоров о «собаке Дж». Но это ни к чему.
Случилось так, что моя газета послала меня в юж­
ную Францию, Испанию и Италию. Я должен был да­
вать —через каждыетри дня —краткий отчет об эконо­
мике и бытеэтих стран. Затриднядо отъездая пересчи­
тал свои довольно скудные средства и подумал: «Если бы
этотДж, виртуоз вымогательства, вернул мне все сполна,
я бы еще мог не слишком туго затягивать ремни моего
кошелька, но...»
Икакраз,точно вторгаясь в мысль,зазвонил теле­
фон. Какой-то монотонный голос сообщил, что мистер
Джон Джонсон скончался в истекшую ночь, — следовал
час и минуты, —и что в числе наследоприемниковозна­
ченного Джона Джонсона имеется мое имя. В завеща­
нии, продолжал монотонный голос, высказывается воля
покойного возвратить мне все долги, в сумме девятнад­
цати фунтов, шести шиллингов и пяти пенсов, в разное
время взятых покойным у своего наследоприемника,
с присоединением десяти процентов годовых с момен­
та займа по момент смерти, а также ста фунтов премии
28

Неукушенный локоть
«за долготерпение», как гласит пункт II завещательного
документа.
Сперва я это принял за слуховую галлюцинацию.
Но несколько телефонных звонков от Эндрью, Гарри и
других бойсуотерцев, которые мне с недоуменной ра­
достью говорили об аналогичных сообщениях, удержа­
ли меня от визита к врачу по нервным болезням.
Квечеру, вернувшись снова к себе, я нашел на сто­
ле конверт в траурной каемке. Вскрыв его, я прочел из­
вещение о похоронах Джона Джонсона, с точным указа­
нием, откуда, из какой церкви, куда и когда состоится
траурное шествие. Под сообщением на крохотной нуме­
рованной записке за подписью нотариуса покойного
разъяснялось, что отказанная мне завещанием сумма,
согласно приписке к завещанию, будет мне вручена при
условии моего присутствия на похоронах, каковое
предлагается зарегистрировать в конторе кладбища.
Предвыездные хлопоты всячески препятствовали
выполнить формальность, которую требовала от меня
записка. Тем не менее, чуть поругивая в душе покойни­
ка, я проделал путь от центра, где жил Дж, до Чельсий-
ского кладбища.
Похороны прошли очень просто и вместе с тем
трогательно. Это было единственное в своем роде зрели­
ще: кредиторы шли с обнаженными головами за гробом
своего должника. Нас собралось довольно много. На­
строение провожающих передавалось и некоторым про­
хожим. То тот, то другой останавливались и глядели нам
вслед, не торопясь надевать шляпы. Иные присоединя­
лись к процессии.
Была ранняя весна. Дорожки кладбища еще не
всюду просохли. То здесь, то там виднелись белые пятна
снега: точно земля, прижав к своему черному влажному
лицу тысячи носовых платков, оплакивала спящих под
ее крестами.
29

Сигизмунд Кржижановский
Лфри Кенделл сказал краткую, но прочувствован­
ную речь. Мы слушали, склонив головы, на глазах у не­
которых я увидел даже слезы.
Затем мы положили несколько скромных венков
на могилубедного Дж. В сущности, он сам честно опла­
тил свои похороны.
Хотя с Темзы, протекающей у самого кладбища,
тянулосыростью и быстро надвигался вечер, но мы, бой-
суотерцы, медлили уходить.
—
Ну,чтоже, —сказалтихо Эндрью, — и мы отда­
ли свой долг нашемуДж. Идем.
Яотправился в поездку.По намеченномууже мной
маршруту.В этом существенно помогли мнеденьги, воз­
вращенные добрымДж.
Недели через три после отъезда, в Риме, меня на­
гнал небольшой, но плотный пакет. Я вскрыл его и на­
чал читать:
«Письмо это я распорядился отослать через две
недели после моей смерти, которая, вероятно, не заста­
вит меняслишком долгождать. Примите мои искренние
извинения, что я возвратил вам свой постепенно накоп­
лявшийся долг, так сказать, мертвой рукой.Но это было
необходимо: для меня. Недля вас.
Явыбрал вас, а не кого-либодругого из моих кре­
диторов, потому что вы были единственным, который в
ответ на мою просьбу о двадцати шиллингах протянул
мне гинею, содержащую, как известно, двадцать один
шиллинг. И сейчас еще не могу вспомнить этот редчай­
ший случай, не испытав чувства глубокой благодар­
ности.
Вы и ваши товарищи не знали и не хотели знать,
чем внутренне жил, о чем думал и что испытывал Джон
Джонсон, человек с протянутой ладонью. По-своему вы
были правы: во мне нечего знать, я рядовой, средний
30

Неукушенный локоть
человек. Нас, Джонов Джонсонов, в одной только теле­
фонной книге Лондона сто четырнадцать человек, раз­
личающихся лишь номерами домов и названиями улиц.
Вы, я не лыцу вам, вы талантливый мастер очерка, Кен-
делл —блестящий новеллист, Хорт —цепкий критиче­
ский ум. Ая... кто такое я?Самое это слово «я» я старался
всегда произносить негромко.
Я родился (выслушайте эту скучную историю —
она не слишкомдлинна) в южной Англии.Непомню ни
матери, ни своего отца. Мать умерла, когда мне еще не
было и года, отец женился на другой и уехал, бросив
меня на попечение чужой женщины, которую больше
интересовали те двенадцать фунтов, которые ей выпла­
чивались за меня помесячно, чем ребенок, о котором
нужно было заботиться.
Годамк пяти меня научили считатьдо ста и читать
молитву Отцу Небесному. В дальнейшем мне не приве­
лось ни разу встретиться ни с небесным, ни с земным.
О последнем, впрочем, двадцать шесть лет спустя я
узнал —почти случайно, — что он умер, в Австралии, в
Мельбурне, и что значительный капитал, в банковых
вложениях, за неявкой наследников через несколько
месяцев станет выморочным. Я принял нужные меры
(никто не знал о перемене моих материальных обстоя­
тельств) —и деньги были перечислены на Лондон. На
мое имя. Но имя-то мое, имя сто четырнадцатого Джона
Джонсона,абсолютно никомуне былонужно,какия, его
носитель. Впрочем, не буду забегать вперед.
В школе я учился средне, не выделяясь ни ленью,
ни рвением, ни успехами или неуспехами.
Товарищи не приглашали меня участвовать в их
играх. Разве что кто-нибудь выбудет из партии. Тогда
говорили: «Пусть Джонсон сыграет за него». Я был для
нихлишь за него и никогданебыл им.Нестоитза­
держиваться и на этом.
31

Сигизмунд Кржижано вский
Неумея заставить людей подойти ко мне ближе и
не зная, как это сделать самому, я ушел от людей к кни­
гам. Тебыли снисходительнее: они говорили со мнойбез
умолку, но, разумеется, не слушали ответов; они подыма­
ли во мне целыйрой чувств, выбалтывали самые сокро­
венные дела и мысли выдуманных людей,учили сладо­
стно плакать над их страницами, но, кончив свое, воз­
вращались на книжную полку, повернувшись ко мне
корешком.
Ведь как-никак я проходил тогда через юность,
один раз данную человеку юность, когда голова, как ко­
тел с перегретым паром, готова, кажется, разорваться от
напора чувств. Но когда я робко пытался выразить их
своим сверстникам, реже —сверстницам, те внезапно
делались глухими, глядели в сторону, мимо моего лица,
кивали невпопад головой, в лучшем случае бросали:
«Да» — «Ага» — «Так» — «Та-а -ак» — «Ш» — «Алло, Джон» —
«Прощайте».
Это было крутое для меня время. За простуюулыб­
ку сочувствия, за рукопожатие, задержанное на одну се­
кунду, я готов был отдать душу с жизнью вместе! Но... но
я читал как-то в «Таймсе», что лорд Дерби-младший за­
ключил пари, и на значительную сумму:условия пари
заключались в том, что он,Дерби, переодевшись в поно­
шенный костюм,станет на перекресткедвухсамыхлгод­
ных улиц столицы с пачкой настоящих полноценных
пятидесятифунтовых ассигнаций, которые он будет —
в течение часа —предлагать прохожим по пенсу за шту­
ку.Дерби был уверен в том, что ни единый прохожий не
отдаст своего истертого пенса за доподлинный, ценой
в пятьдесят фунтов стерлингов банкнот.
И, представьте, он выиграл пари.
Пример этот торопит меня к тому моменту, когда
я сам стал обладателем довольно крупной суммы на те­
кущем счету банка.
32

Неукушенный локоть
Можно ли купить чувство? Благодарность? Лю­
бовь? Или хотя бы симпатию?
Я попробовал.
Сперва я пожертвовал по тысяче фунтов на приют
для подкидышей и на койку моего имени в хирургиче­
ской клинике. Что чувствовал ко мне, своему благодете­
лю, подкинутый младенец, когда ему меняли пеленки
или кормили с соски, не знаю, но пациент, которого я ре­
шил навестить, как раз —случайность! —к моменту мо­
его визита скончался и лежал, весь белый,уставясь бел­
ками глаз в дощечку с моим именем, прибитую над его
койкой. Я понял, что за чувствами надо обращаться к
этому человеку, а не к человеку вообще, не к какому-
токтобытооннибыл.
Мне нравилась одна женщина. По счастью или
несчастью, не знаю, право, она была доступна если не
для всех, то для многих. Мы, еще незнакомые, встреча­
лись в кафе перед полуночью. Она обычно уходила в
сопровождении какого-нибудь мужчины в фетре или
цилиндре. Однажды случилось так, что никто не подсел
к ее столику.Женщина изредка, отстегивая кнопку пер­
чатки, взглядывала на свои крохотные браслетные ча­
сики.
Разговор наш был краток. Вскоре мы вышли из
кафе.
Несколько вечеров мы провели вместе. Я и Энни.
Что-то было в ее голосе, грудном и низком, в ее глазах
с расширенными, похожими на маленькие черные луны
зрачками, что притягивало меня,уставшего уже от тщет­
ных поисков хотя бы тени ответного человеческого чув­
ства.
На мои поцелуи я получал ответные, всегда точно
в том же количестве, в котором было принято от их по­
купателя. губы ее были честны, как честно работающая
касса, в ответ на каждый шиллинг выбрасывающая чек.
2 С. Кржижановский, т. 3
33

Сигизмунд Кржижановский
Однажды Энни (это было дней через семь или во­
семь после нашего знакомства) попросила меня повес­
ти ее в то кафе, где произошла наша первая встреча. Во
мне зародилось радостное подозрение: а что, если ей
хотя бы немного дорого это место именно потому, что
там она впервые увидела меня? И хотя Энни холодно
держала свою руку в моей, коща мы подходили к осве­
щенному подъезду кафе, сердце мое прибавило шагу.
Мыпришли и сели за один изсвободных столиков.
Это был не тот столик, который нас познакомил.Я пере­
дал моей спутнице карточку. Пока она скользила глаза­
ми по строчкам меню, я от нечего делать разглядывал
широкую спину человека, сидящего в другом конце зала.
Он курил сигару, искусно бросая изо рта в воздух кольца
и колечки дыма, стараясь вогнать одно в другое. Все его
внимание было сконцентрировано на этом воздушном
варианте игры в серсо.
К нам подошел официант, которому Энни на его
поклон радостно закивала в ответ. Когда официант ото­
шел выполнить заказ, улыбка исчезла с ее лица. С мину­
ту мы сидели молча. В это время человек с сигарой ус­
пел ее докурить, расплатиться и встать. Сейчас он про­
ходил, направляясь к выходу, мимо нашего столика.
Вдруг глаза Энни загорелись, она привскочила, села
опять, стараясь, очевидно, сдержать внезапный порыв.
Проходивший не мог не обернуться в нашу сторону: он
небрежно кивнул Энни и обвел меня сперва взглядом
вопроса, потом —понимания. Через секунду он уже про­
должал свой путь к двери. Лицо Энни покрылось легким
румянцем, дрожащие пальцы придвинули к глазам лист
меню.
Впоследствии я не раз спрашивал себя: почему я
тогда не проучил наглеца? Может быть, хотя бы это про­
будило —пусть ненадолго, пусть не эмоцию, а нечто
эмоциообразное, минуту краденого чувства симпатии,
34

Неукушенный локоть
соскользнувшей, пусть по ошибке сердца (бывают ведь
и такие), с ситуации на человека.
В этот же вечер мы объяснились. У нее в номере,
нанятом мною. Я сказал, сильно волнуясь, что понимаю
ее чувство отталкивания, возможно, отвращения ко мне.
Такдальшедлиться не может. Или пусть она меня полю­
бит, или... Тугя запутался в словах, поняв всю нелепость
моего требования.
Вместо ответа она шевельнула плечом и поднялась
с места. Затем спокойно собрала все эти маленькие тро­
гательные вещички, которые, стоит только женской су­
мочке раскрыться, выбираются из нее наружу и начи­
нают странствие —сперва по коленям своей хозяйки,
затем по столикам, столам и полкам. Сумочка защелкну­
лась,женщинаподошлак вешалкеи снялас крючка свое
пальто. Потом неторопливо поправляла шляпку у овала
зеркала. Спокойные мелкие движения ее пальцев были
для меня как затянутые в резину пальцы хирурга, копо­
шащиеся в ране.
Она надевала уже на левую рукулайковую перчат­
ку, но я грубосхватил ее за запястье щелкающей кнопка­
ми руки. По лицуженщины, от губ к бровям, пробежала
гримаса боли. Теперь я требовал сказать мне, что она
чувствует сейчас, глядя на меня.
—
Было немного больно руке. Уже проходит.
Я могу идти?
Но так как я настаивал, она остановилась, подняв
на меня свои прекрасные глаза, и смотрела ими так, как
смотритученик, вынувший на экзамене не выученный
им билет:
—
Что я чувствую?По отношению к вам, не знаю,
право. Мне кажется, что... ничего, да-да, ну конечно же
ничего. Не сердитесь, пожалуйста. Теперь можно уйти?
Якивнул головой.Оставшись один,я потушил свет
и, сидя в кресле, старался вспомнить те несколько дней,
35

Сигизмунд Кржижановский
которые мы провели вместе с Энни. Да, она прошла
сквозь мою жизнь, как проходят через открытую калит­
ку,даже ее не толкнув. Вспоминался мне глубокий взгляд
ее глаз. В первыйдень он волновал меня надеждой, но на
третий день я заметил, что таким же прекрасным глубо­
ким взглядом она смотрит на пустое кресло, стоящее
перед ней, на абажур лампы. Чувственная вибрация ее
голоса, которую я принимал за обещание чувства, была
просто физическим свойством, данным ее голосу.
И только. Идаже боль, нечаянно причиненная мною ей,
была лишь физической болью. Иной боли я, очевидно,
не мог внести в ее сознание.
«Вот сейчас, —думал я, перегнувшись через подо­
конник раскрытого в ночь окна, —Энни идет одна, мо­
жет быть, назад, к тому же кафе, где мы еще так недавно
были вместе. Огни его даже видны, если стать коленями
на подоконник и немного нагнуться влево. Да, я их уже
отыскал. Энни, наверное, учащает шаги. Час довольно
поздний. Еще немного —и она увидит своих друзей,
кого-нибудь из прежних возлюбленных, лакея, которо­
му она приветливо кивала своей головкой, а я...»
Но мне, очевидно, суэвденоумереть в постели, а не
на улице, с головой, разбитой об асфальт.
Продолжаю.
Попробую как-нибудь повеселей. Меня мучает
мысль, что и это письмо, как большинство моих писем,
будет не дочитано.
Не помню, откуда я узнал об этом забавном слу­
чае, — не то мне его рассказала чья-то новелла, не то га­
зетная хроника. В залах фешенебельного клуба, в Нью-
Йорке, появляется неизвестно как туда проникший раз­
вязный субъект. Он одет с иголочки, но ведет себя
по-хулигански. Наступает людям на ноги, толкает их,
выхватываеткреслаиз-подчуть привставшихс этих кре­
сел джентльменов. Члены клуба недоуменно перегляды-
36

Неукушенный локоть
ваются: откуда этот незнакомец? Но незнакомец садит­
ся играть в покер и заявляет старейшине клуба, что тот
выкинул карту из рукава. Старейшина, рассвирепев,дает
наглецу здоровеннейший удар кулаком в зубы. Тогда не­
знакомец, выхватив из кармана пачку прейскурантов
некоей фирмы и разбросав их по столу, провозглашает,
сияя улыбкой, обнажающей его великолепные бело­
снежные зубы: «Джентльмены, работа зуботехнической
лаборатории »Дженкинс энд компани“. Все целы. Все на
месте. Прошу убедиться».
Думаю, что мне трудно было бы зарабатывать на
хлеб, работая н виде живой рекламы фирмы «Дженкинс».
Ядавно уже пришел к этому выводу, что дверь в положи­
тельные эмоции людей для меня закрыта навсегда. Но и
отрицательные чувства их, как об этом свидетельствует
случай, рассказанный выше, были тоже для меня на
замке.
Яискал, как бы подобрать к нему ключ.
Пустячный факт. Как-то на улице я увидел двух
чрезвычайно взволнованных людей.Один был с котел­
ком на затылке, другой держал в руке потертую серую
шляпу.Человек в котелке дал человеку с протянутой шля­
пой два пенса подаяния и требовал пенс сдачи. Нищий
говорил, что у него ии пенса, что он только что стал на
свой пост, на что ему человек, сделавший доброе дело,
возражал, что у кого же искать медных монет, как не у
нищего.Повторяю, обабыли до крайности взволнованы,
оба переживали ситуацию.
Сэтого дня я и задумал свою систему выпрашива­
ния негодований. Горячих человеческих негодований.
Я не сразу овладел техникой. Но постепенно мои кон­
верты с вашими именами, милые мои бойсуотерцы, ста­
ли заполняться банкнотами. О, как часто я в вечера,
когда нездоровье заставляло меня оставаться дома, пере­
сматривал эти конверты, мысленно видя ваше негодова-
37

Сигизмунд Кржижановский
ние, ваши сжимающиеся при одном имениДжонаДжон­
сона брови. Я был в круге человеческих эмоций, меня
видели, обо мне говорили! Накал человеческой ненави­
сти, кипящаяжелчь согревали меня, яуже не был так бес­
конечно одинок.
Моим конвертам яделал тщательный контроль, на
оборотной стороне каждого я, профессионально не­
оплатный должник ваш, мои милые-милые, вел точный
счет процентов, и каждый год к концу декабря аккурат­
но вносил их, распределяя по моим конвертам.
Я мог бы писать и еще, но устал, да и болезнь му­
чает меня. Знаю, и мне скоро в деревянный конверт, ко­
торому никогда не бытьраспечатанным. Вы скажете, что
это бездарный образ. Но чего же ждать от Джона Джон­
сона, кроме бездарности? Кстати, чуть не забыл: вы, ве­
роятно, заметили при получении суммы, мною вам воз­
вращенной, что она на шиллинг меньше причитающей­
ся вам. Тот, помните, лишний шиллинг, который вы
одолжили когда-то мне, я оставляю, с вашего позволе­
ния, невозвращенным».
Письмо на этом кончалось.
Я еще раз перечел его. Бедный, бедный Дж! Сидя в
сумерках в своем номере, я слушал шум Виа Сикстина,
говор толпы, выкрики разносчиков газет.
Да, миллионы одиночеств. Кто их сочтет?
Здесь, вот на этих почтовых листках, —лишь итог
одному.Адругие? Кто за них ответит?!
1939

Неукушенный локоть
Вся эта истории так бы и осталась запрятанной под
крахмальной манжетой и рукавом пиджака, если б не
«Еженедельное обозрение». «Еженедельное обозрение»
предприняло анкету: «Ваш любимый писатель, ваш сред­
ний недельный заработок, в чем цель вашей жизни»,
разосланную при очередном номере подписчикам. Сре­
ди множества заполненных анкет (у «Обозрения» был
О1ромный тираж) при сортировке материала был обна­
ружен бланк за No 11111, который, пространствовав по
пальцам разборщиков, так и не нашел себе подходящей
папки: на бланке No 11111 против графы «Средний зара­
боток» было проставлено: — «О», а против «В чем цель
вашей жизни» —четкими круглыми буквами: «Укусить
себя за локоть».
Бланк за разъяснениями был отправлен к секрета­
рю; от секретаря —под круглые, в черной оправе очки
редактора. Редактор ткнул в звонковую кнопку, курьер
прибежал, затем забегал, — и через минуту бланк, сло­
женный вчетверо, полез в карман к репортеру, получив­
шемудополнительно и словесную инструкцию:
—
1Ъворите с ним тоном легкой шутки и поста­
райтесь раскусить смысл: что это —символ или роман­
тическая ирония? Ну, там, вообще, вы понимаете...
39

Сигизмунд Кржижановский
Репортер изъявил понимание и тотчас отправил­
ся по адресу, проставленному вдоль нижнего края
бланка.
Трамвай довез его до последней окраинной оста­
новки; затем зигзаги узкой лестницы долго вели его под
самую крышу; наконец он постучал в дверь и стал дожи­
даться ответа. Ответа не последовало.Ещестук, еще ожи­
дание —репортер нажал ладонью дверь —она подалась,
и глазам его предстало следующее: нищая комната, за-
клопленные стены, стол и деревянная лежанка; на сто­
ле —отстегнутая манжета; на лежанке —человек с заго­
ленной рукой и ртом, подобравшимся к сгибулоктя.
Человек, погруженный в свое, не слышал, очевид­
но, ни стуков в дверь, ни шагов, и только громкий голос
вошедшего заставил его поднять голову. Путрепортер
увидел на руке No 11111, в двух-трех дюймах от выста­
вившегося навстречу емуострого локтя, несколько цара­
пин и след от укуса. Интервьюер не переносил вида кро­
ви и, отвернувшись, спросил:
—
Вы, кажется, всерьез, то есть, я хочу сказать, без
символики?
—
Без.
—
Романтическая ирония тут тоже как будто ни
при чем...
—
Анахронизм, — пробурчал локтекус и снова
припал ртом к царапинам и шрамам.
—
Оставьте, ах, оставьте, — закричал интервьюер,
зажимая глаза, — когда я уйду, пожалуйста, — а пока не
предоставите ли вы свой рот для краткой информации?
Скажите, и давно вы так?.. — и по блокноту зашуршал ка­
рандаш.
Кончив, репортер вышагнул за дверь, но тотчас же
вернулся:
—
Послушайте, укусить себя за локоть —хорошо,
но ведь это же недостижимо. Это никому не удавалось,
40

Неукушенный локоть
все и всегда терпели фиаско. Подумали ли вы об этом,
странный вы человек?
Вответ два мутных глаза из-под сжатых бровей и
короткое:
—
El possibile esta para los toutos*.
Захлопнувшийся блокнот приоткрылся:
—
Простите, я не лингвист. Было бы желательно...
Но No 11111, очевидно затосковав по своему лок­
тю, прильнул ртом к искусанной руке, и интервьюер,
отдергиваясь глазами и всем телом, скатился по зигзагам
лестницы, кликнул авто и помчался назад в редакцию: в
ближайшем же номере ♦ Еженедельного обозрения* по­
явилась статейка, озаглавленная: «Elpossibileesta paralos
toutos».
Встатейке в тонах легкой шутки рассказывалось о
наивном чудаке, наивность которого граничит с... Tÿr
♦ Обозрение», применив фигуруумолчания, заканчивало
назидательным изречением забытого португальского
философа, которое должно вразумить и обуздать всех
социально опасных беспочвенных мечтателей и фана­
тиков, ищущих в наш реалистический и трезвый век не­
возможного и неосуществимого: следовало таинствен­
ное изречение, проставленное и в заглавии, с добавлени­
ем краткого: «sapienti sat»**.
Кое-кто из читателей «Еженедельного обозрения*
заинтересовался казусом, два-три журнала перепечата­
ли курьез —и вскоре все бы это затерялось в памятях и
газетных архивах, если бы не полемизирующее с «Еже­
недельным обозрением» толстое «Ежемесячное обозре­
ние». В ближайшем номере этого органа появилась за­
метка: «Сами себя высекли». Чье-то больно царапающее
перо, отцитировав «Еженедельное обозрение», разъясня-
*Искам, исп. Esposibleésto para todos. —Это возможно для всех.
** Умному достаточно ( л а т .) .
41

Сигизмунд Кржижановский
ло, что португальское изречение на самом деле ис­
панская пословица и что смысл ее таков: «Достижимое
для дураков». Ежемесячник добавил к этому лишь:
«et insapientisat»*, а к краткому «sat» затянутое в скобоч­
ки «sic».
После этого «Еженедельному обозрению» больше
ничего не оставалось,как в следующемженомерев про­
странной статье объяснить,перекрывая одним «sat.» дру­
гое «sat», что не всем доступно понимание иронии: до­
стоин сожаления,конечно,не наивный(ведь и все гени­
альное наивно) порыв в недостижимое, не фанатик
своего локтя, а продавец своего пера, существо в наглаз­
никах из «Ежемесячного обозрения», которое,имея дело
только с буквами, и понимает все буквально.
Разумеется, «Ежемесячное» не захотело остаться в
долгу у «Еженедельного». Но и «Еженедельное» не могло
уступить противнику последнего слова. В возгоревшей­
ся полемике фанатиклоктя превращалсято в кретина,то
в гения и попеременно выставлялся кандидатом —то на
вакантную койкув домеумалишенных, то на сороковое
кресло академии.
В результате несколько сот тысяч читателей обо­
их обозренийузнали о No 11111и его отношении к сво­
ему локтю, но особенного интереса в широких кругах
полемика не пробудила, тем более что в это время подо­
спели другие события, отвлекшие внимание на себя:
произошло два землетрясения и один шахматный матч:
каждый день два дураковатых парня присаживались к
64 клеткам —у одного было лицо мясника, у другого —
приказчика из модного магазина, — и каким-то образом
получалось, что парни и клеточки —в центре всех ин­
теллектуальных интересов, запросов и чаяний. А в это
* И неразумному достаточно (л а т .) .
42

Неукушенный локоть
время No 11111 в своей квадратной, похожей, пожалуй,
на шахматную клеточку, комнатушке, с локтем, притяну­
тым к зубам, одеревенелый и неподвижный, как мертвая
шахматная фигура, ждал, когда им пойдут.
Первым человеком, сделавшим локтекусу реаль­
ное предложение, был директор окраинного цирка, ис­
кавший освежения и пополнения программы. Это был
предприимчивый человек, и старая книжка «Обозре­
ния», случайно попавшая ему на глаза, решила ближай­
шую судьбулоктекуса. Бедняк не сразу согласился на ан­
гажемент, но когда циркач стал ему доказывать, что это
единственный способ сделать и локоть питательным,
что, получивсредства к жизни, он сможетразрабатывать
метод и уточнить приемы профессии, унылый чудак
пробурчал что-то вроде «угу».
Цирковой номер, декларированный в афишах:
«Локоть против человека. Укусит или не укусит? Три
схватки по 2 минуты. Арбитр Бэлкс», был финальным —
после женщины с удавом, римских гладиаторов и прыж­
ка из-под купола. Подавался номер так: оркестр играл
марш, и на арену выходил человек с заголенным локтем;
у него были подрумяненные щеки, а рубцы вокруг лок­
тевой кости тщательно запудрены и забелилены. Ор­
кестр замолкал —и начиналась схватка: зубы, цепляясь
за кожу, подбирались к локтю, сантиметр за сантимет­
ром, ближе и ближе.
—
Врешь, не укусишь!
—
Смотрите, смотрите, кажется, укусил.
—
Нет, и близок локоть, а...
Но шея чемпиона, натягивая жилы, длиннилась,
глаза, вперенные в локоть, наливались кровью, кровь
капала из прокусов на песок, и толпа, постепенно стер­
венея, вскакивая с мест, с биноклями, нацеленными на
локтекуса, топала об пол, лезла через барьеры, улюлю­
кала, свистала и кричала:
—
Бери его зубами!
43

Сигизмунд Кржижановский
—
Ану еще, хватай локоть!
—
Локоть, держись, локоть, не поддавайся!!!
—
Неправильно! Лавочка!
Схватки кончались, и арбитр объявлял локоть по­
бедителем. И ни арбитр, ни антрепренер, ни расходяща­
яся публика не угадывали, что цирковая арена вскоре
сменится для человека с заголенным локтем ареной ми­
ровой славы и что вместо песчаного круга —20 метров
в диаметре —под ноги ему ляжет плоскость земной эк­
липтики, размахнувшейся тысячеверстиями своих ра­
диусов.
Началось это так: модный лектор Юстус Кинт, про­
бравшийся в славу сквозь уши пожилых, но богатыхдам,
после одного из юбилейных обедов был завезен —слу­
чайно, под веселуюруку —приятелями в цирк Кинтбыл
философом-профессионалом —и с первого же взгляда
уловил метафизический смысл локтекуса. На следующее
же утро он принялся за статью «Принципы неукусу-
емости».
Кинт, принесший еще несколько лет назад до это­
го на смену выцветшемулозунгу «Назад к Канту» подхва­
ченный многими и многими новый лозунг «Вперед к
Кинту», писал с изящной непринужденностью и стилис­
тическими росчерками (недаром в одной из своих лек­
ций он, под гром аплодисментов, заявил, что «филосо­
фы, говорящие людям о мире, видят мир, но не видят, что
их слушателю, находящемуся в этом самом мире, в пяти
шагах от философа, попросту скучно»); ярко описав
борьбу «человека против локтя», Кинт обобщил факт и,
гипостазируя его, называл цирковой номер метафи­
зикой в действии.
Мысли философа шлитак всякое понятие (на язы­
ке великих немецких метафизиков «Begriff») и лексиче­
ски и логически от «greifen», что значит — «схватывать,
44

Неукушенный локоть
зацеплять, кусать»; но всякое Begriff, всякий логизм, до­
думанный до конца, превращается в Grenzbegriff, то есть
так называемое «предельное понятие», выскальзыва­
ющее из постижения, несхватываемое познанием, как
локоть несхватываем зубами. «Далее, — размышляла ста­
тья о принципах неукусуемости, — объективируя неуку-
суемое вовне, мы приходим к идее трансцендентного:
это понимал и Кант, но он не понимал, что трансцендент
вместе с тем и имманент („manus“ — „рука“, следователь­
но, и „локоть“); иммаиент-трансцеидент всегда в „здесь“,
предельно близок к постигающему, почти включен в ап-
иерценирующий аппарат, как свой локоть почти досту­
пен схватывающему усилию челюстей, но — „близокло­
коть, да не укусишь“, и „вещь в себе“ — в каждом себе, но
непостижима. Путнепереходимое почти,—заканчи­
вал Кинт, — „почти“, которое как бы персонифицирова­
лось в человеке из балагана, исхищряющемся укусить
себя за локоть. Увы, каждая новая схватка фатально за­
канчивается победой локтя: человек побежден —транс­
цендент торжествует. Снова и снова —под рев и свист
невежественной толпы —повторяется грубо, но ярко
моделированная балаганом извечная гносеологическая
драма. Идите все, торопитесь в трагический балаган, со ­
зерцайте примечательнейший феномен: за горсть медя­
ков вам дастся то, за что избранники человечества пла­
тили жизнью».
Черные крохотные буквы Кинта оказались силь­
нее огромных красных литер цирковых афиш. Толпы
хлынули покупать по дешевке метафизический раритет.
Номер с локтекусом пришлось перенести из окраинно­
го балагана в центральный театр города; а там No 11111
стал демонстрироваться и в университетских залах. Кин-
тисты тотчас же закомментировали и расцитатили
мысль учителя; сам Кинт превратил свою статью в кни-
45

Сигизмунд Кржижановский
гу, озаглавленную: «Локтизм. Предпосылки и выводы».
В первый же год книга выдержала 43 издания.
Число локтистов разрасталось с каждым днем.
Правда, находились скептики и противолоктисты; ка­
кой-то престарелый профессор пробовал доказать асо­
циальность локтистскогодвижения, возрождающего, по
его мнению, старое штирнерианство и логически при­
водящее к солипсизму, то есть в философский тупик.
Были и более серьезные противники движения;
так, некий публицист по имени Тник, выступив на кон­
ференции, посвященной проблемам локтизма, спросил:
а что, собственно, произойдет, если пресловутомулокте-
кусу в конце концов и удастся укусить себя за локоть?
Нооратора, недав договорить, освистали и стащи­
ли с кафедры. Несчастный больше не делал попыток к
выступлениям.
Появились, конечно, подражатели и завистники;
так, некий честолюбец заявил в печати, что емуудалось
такого-то числа и в таком-то часуукусить себя за локоть.
Немедленно была образована проверочная комиссия;
честолюбец был изобличен и вскоре, преследуемый пре­
зрением и негодованием, покончил с собой.
Случай этот еще больше прославил No11111: сту­
денты и особенно студентки университетов, где демон­
стрировался локтекус, ходили за ним толпами. Одна пре­
лестная девушка, с печальными и робкими глазами газе­
ли, добившись свидания с феноменом, жертвенно
протянула свои полуобнаженные руки:
—
Если вам это необходимо —укусите мой: ведь
это же легче.
Но глаза ее наткнулись на два мутных, прячущих­
ся под брови пятна. В ответ она услышала:
—
На чужой локоток не разевай роток.
Иугрюмый фанатик своего локтя, отвернувшись,
дал понять, что аудиенция кончена.
46

Неукушенный локоть
Мода на No 11111росла уже не по дням, а чуть ли
не по минутам. Какой-то остроумец, истолковывая циф­
ру 11111, сказал, что человек, означенный ею, «пять раз
единствен». В магазинах мужского платья стали прода­
вать особого кроя куртки — «локтевки», каких называли,
с отстегивающимся (на пуговицах) клапаном, позволяв­
шим в любой момент, не снимая платья, заняться улав­
ливанием собственного локтя. Многие бросили куритьи
пить, превратившись в локтеманов. Удам вошли в моду
глухие, с длинными рукавами платья с круглыми выре­
зами для локтей; вокруг локтевой кости делались изящ­
ные красные наклейки и гримировальные штрихи, ими­
тирующие свежие укусы и царапины. Маститый гебра­
ист, сорок лет кряду писавший об истинных размерах
древнего Соломоновахрама, отрекшись от прежних сво­
их выводов, признал, что стих Библии, говорящий о глу­
бине в 60 локтей, должно понимать как символ 60-крат-
ной непостигаемоеTM сокрытого за завесой. Депутат
парламента, ища популярности, выступил с законопро­
ектом об отмене метрической системы и восстановле­
нии древней меры: локтя. И хотя законопроект был про­
вален, но рассмотрение его прошло под барабанный бой
прессы, сопровождалось бурными парламентскими ин­
цидентами и двумя дуэлями.
Локтизм, захватывая широкие массы, естественно,
вульгаризировался и терял тот строгий философский
контур, какой старался придать ему Юстус Кинт. Копе­
ечные газетки, перетолковывая учение о локте, популя-
зировали его так: прокладывай себе дорогу собственны­
ми локтями; надейся только на свои локти —больше ни
на что.
Ивскоре новое течение, прихотливо выгибая рус­
ло, стало столь стремительным и так раздвинуло свои
масштабы, что государству, числящему в массе своих
подданных и No 11111, естественно было использовать
47

Сигизмунд Кржижановский
его для целей своей бюджетной политики. Случай вско­
ре представился. Дело в том, что некоторые спортивные
органы чуть ли не с самого возникновения интереса к
локтю стали печатать периодические бюллетени о коле­
бании сантиметров и миллиметров, отделяющих зубы
локтекуса от его локтя. Правительственный официоз
начал с того, что стал печатать эти же бюллетени на
предпоследней странице, меж отчетами о рысистых и
футбольных состязаниях и биржевой хроникой. Через
некоторое время в том же официозе была помещена ста­
тья известного академика, приверженца неоламаркиан-
ства, который, исходя из положения, что органы живого
организма эволюционируют путем упражнения, прихо­
дил к выводу о теоретической укусуемости локтя.
При постепенном растягивании поперечно-полосатого
мускульного вещества шеи, писал авторитет, системати­
ческом упражнении в выгибании предплечья и т. д . . .. —
но на академика обрушился логически непререкаемый
Юстус Кинт, парировавший удар по неукусуемости; воз­
ник спор, во многом повторявший спор Спенсера с мерт­
вым Кантом. Момент был подходящим: банковый трест
(все знали —в числеего пайщиков члены правительства
и крупнейшие капиталисты страны) возвестил летучими
листками о грандиозной, возобновляемой каждое вос­
кресенье лотерее-аллегри УЛ(«Укуси локоть»).Трест обе­
щал каждомудержателю билета выплатить по 11111 де­
нежных единиц за одну (за ОДНУ!!!) немедленно после
того, как локоть локтекусом будет укушен.
Под звуки джазов, при свете переливающихся все­
ми цветами спектра лампионов лотерея была открыта.
Завертелись «колеса счастья». Белые зубы дам-продав-
щиц, открытые улыбками, приветствующими покупате­
лей, и тронутые красным бликом обнаженные локти,
ныряющие внутрьстеклянных многогранников, полных
билетами, работали от полудня до полуночи.
48

Неукушенный локоть
Вначале распространение билетных серий шло
вяло. Идея неукусуемости слишком крепко сидела в моз­
гах. Престарелый ламаркианец отправился к Кинту, но
Кинт явно фрондировал:
—
Даже ГосподуБогу, —заявил он на одном из ми­
тингов, — нельзя сделать так, чтобы дваждыдва было не
четыре, чтобы человек мог укусить себя за локоть,
а мышление —переступить за предел предельного по­
нятия.
Число так называемых укусуевцев, старавшихся
поддержать начинание, было и сравнении с числом не-
укусуевцсв незначительно и умалялось с каждым днем;
бумаги падали, обесцениваясь почти до нуля. Голос Кин-
та и его приверженцев, требовавших раскрытия имен
подлинных инспираторов этой финансовой затеи, от­
ставки кабинета и перемены курса, звучал все громче и
громче. Но в одну из ночей в квартиреКинта был произ­
веден обыск В письменном столе нашли большую пач­
ку выигрышных билетов треста. Приказ об аресте лиде­
ра неукусуевцев был тотчас же отменен, факт предан
оглашению, и к вечерутого же дня биржевая цена на би­
леты поползла кверху.
Говорят, движение лавин начинается иногда так
ворон, сидя на вершине горы, ударит по снегу крылом,
ком снега скользнет вниз, зацепит снежинами снежины
и, обрастая, кружащим клубнем —вниз; вслед за ним
камни и снежные обвалы —глыбы на глыбы, — и лави­
на, бороздя горы, движется вперед, все затопляя и плю­
ща. Так вот: ворон ударил сперва одним крылом и, повер­
нувши сутулую спину к последствиям, задернул пленка­
ми глаза и заснул; слишком сильно разгрохотавшаяся
лавина разбудила птицу; ворон сдернул пленки с глаз,
рассутулился и ударил другим крылом; на смену неуку-
суевцам пришли укусуевцы, и река событий потекла от
устья к истоку.Локтевки можно было видетьтеперь толь-
49

Сигизмунд Кржижановский
ко у старьевщиков. Но No 11111, о котором каждому на­
поминали множащиеся билеты аллегри, являвшийся те­
перь живым обеспечением капиталовложений, стал до­
ступен всеобщему обозрению и проверке. Тысячные
очереди проходили мимо стеклянной клетки, в которой
денно и нощно трудился над своим локтем No11111.Это
укрепляло надежды иувеличивало подписку.Официаль­
ные бюллетени, переселившиеся с третьей страницы
на первую, в крупный шрифт, иногда сбавляли милли-
метр-другой, и тотчас же новые десятки тысяч билетов
находили себе покупателей.
Целеустановка локтекуса, заражая всех и вся верой
в достижимость недостижимого, ширя кадры укусуев-
цев, — был момент —заколебала даже финансовое рав­
новесие биржи. Случилось, что в один из дней число
миллиметров между ртом и локтем так умалилось (это,
разумеется, создало новый спрос на билеты), что на
тайном правительственном совещании заволновались:
а что, если произойдет непроисходимое и локоть будет
укушен? Министр финансов разъяснил: удовлетворение
даже десятой доли держателей билетной массы, из рас­
чета 11111 за 1,разорвет в клочья весь фонд государства.
Президент треста резюмировал: «Если бы это произо­
шло,укушенный локоть для нас то же, что перекушенное
горло: революция неизбежна. Но этого не произойдет,
пока законы природы не уступили места чудесам. Спо­
койствие».
Идействительно, со следующего жедня миллимет­
ры стали нарастать. Казалось, локтекус пятится зубами
от торжествующего локтя. Затем наступило неожидан­
ное: рот локтекуса, как насосавшаяся пиявка, внезапно
отвалился от закровавленной кожи, и человек в стеклян­
ной клетке целую неделю, уставясь мутью глаз в землю,
не возобновлял борьбы.
50

Неукушенный локоть
Металлические вертушки, пропускающие очередь
уклетки, вертелись все быстрей ибыстрей,тысячи обес­
покоенных глаз проплывали мимо расфеноменленного
феномена, глухой ропот и волнение нарастали от дня к
дню. Продажа бумаг треста стала. Правительство, пред­
видя осложнения, удесятерило полицейские наряды,
а трест увеличил льготность подписки.
Специальные надсмотрщики, приставленные к
No 11111, старались натравить его на собственный ло­
коть (так зверей, противящихся дрессировщику, подбод­
ряют железными тычками); но тот, глухо урча, угрюмо
отворачивался от, казалось, опостылевшего ему блюда.
И чем неподвижнее становился человек в стеклянной
клетке, тем сильнее разрасталось движение вокруг нее.
Инеизвестно, к чему бы это все привело, не произойди
такое: однажды перед рассветом, когда стража и над­
смотрщики, отчаявшись стравить локоть с человеком,
выпустили из глаз No 11111, тот, вдруг оборвав бездей­
ствие, бросился на врага. Очевидно, за мутью глаз все эти
дни происходило нечто мыслеобразное, приведшее к
новой тактике боя. Теперь локтекус, заходя локтю в тыл,
устремился к нему по прямой —сквозь мясо внутренне­
го сгиба руки. Кромсая зубами прослои тела, прорыва­
ясь лицом все глубже в кровь, он уже почти дотянулся
сцепом челюстей до внутреннего локтевого сгиба. Но
впереди костяного стыка, образующего локоть, — как
известно — схождение трех артерий: arteriae brachialis,
radialis et ulnaris, — прокушенный артериальный узел
ударил кровью, бессиля и безжизня тело; зубы, почти
коснувшись цели, расцепились, рука разогнулась —
и кистью о землю; вслед ей и все тело.
Икогда надсмотрщики, заслышав шум, бросились
к стеклянным стенкам клетки: поверх расползающейся
кровавой кляксы пластался мертвый No 11111.
51

Сигизмунд Кржижановский
Поскольку и земля, и ротационные машины про­
должали кружитьна своих осях, то этим история о чело­
веке, захотевшем укусить себя за локоть, разумеется, не
заканчивается. История, но не сказка: обе они —и Сказ­
ка, и История —постояли было рядком. История —ей не
впервой —через труп и дальше, но Сказка ведь старая
суеверка и боится дурных примет: вы уж ее не вините и
не обессудьте.
1927

Мишени наступают
Ихбыло много, этих плоских солдат, намалеванных яр­
кими красками поверх кое-как сколоченных досок. Они
были расставлены цепью у края стрельбища. Во избежа­
ние дипломатических осложнений маляры одели их в
мундиры своей же страны, сунули им в охряные руки
плоские коричневые винтовки системы своей же стра­
ны. Возле людей-мишеней были вырыты длинные мо­
гильные рвы, в которых прятались во время учебной
стрельбы еще живые и не плоские солдаты-махальные.
Их задачей было: отмечать попадания, прикладывать
яркий флажок па длинном шесте к деревянной рамс де­
ревянного солдата всякий раз, как пуля проскакивала
через его тело.
Ран этих —с годами —накапливалось все больше
и больше. Офицеры, сидя на ранцах у стрелковой цепи,
отмечали их в журнале огня крестиками. Когда неплос­
кие, кончив ученье с плоскими, уходили, вскинув вин­
товки на плечо, людям-мишеням затыкали их раны пак­
лей и деревянными колышками. Но снова наступал день
стрельбы, и снова пули щелкали по телам намалеванных
людей.Намалеванные стояли, вытянувшись во весь рост
и держа винтовки наперевес.
53

Сигизмунд Кржижановский
Это случилось пасмурным осенним днем. С неба
донздило тяжелыми свинцовыми каплями. В этот день
была назначена стрельба.
Дежурному по стрельбе было приказано еще с рас­
светом расставить оцепление и проверить мишени.
Плоских людей оцепили. Дежурный —это был старый
строевой офицер —в сопровождении субалтерна и не­
скольких солдат начал обход молчаливой шеренги ми­
шеней. От его взгляда не ускользало никакой мелочи.
Одна из мишеней наклонилась, вопреки уставу, несколь­
ко вперед. Офицер приказал подправить. У другой из
круглой ранки вывалился деревянный тычок. Офицер
сделал знак глазами одному из солдат. Но тут случилось
нечто странное. Неуспел солдат шагнуть к такомуже, как
он, только плоскому, изрешеченному пулями солдату,
как тот вдруг, с винтовкой наперевес, сделал шаг на­
встречу.
—
Ну,ты, не видишь —ветер... — прикрикнул офи­
цер на замешкавшегося солдата, но тотчас же сам отбе­
жал назад.
Вся длинная шеренга людей-мишеней,держа вин­
товки наперевес, молча двинулась вслед. Небыло слыш­
но команды, не было слышно и шага, но мишени шли.
Оцепление уже через минуту было разорвано и разбро­
сано в стороны, как брызги кружащегося колеса. Неко­
торые из беглецов наткнулись на подходившие к стрель­
бищувойска.Узнав, что мишеней на месте нет, командир
недоуменно пожал плечами и скомандовал «кругом». Тем
временем подошел запыхавшийся дежурный по стрель­
бе, который шепотом, задыхаясь,что-то сказал команди­
ру. Тот заколебался, потом приставил к глазам бинокль,
который через десяток секунд выскользнул из его рук.
Привстав на стременах, командующий приказал надба­
вить шагу, а сам, вместе с адъютантом, поскакал рысью
по направлению к городу.
54

Неукушенный локоть
Это была первая победа, одержанная мишенями.
Онишлимерным деревянным шагом,прижаввин­
товки к груди, иссеченной сотнями пуль. Несколько ав­
томобилей, ехавших из города по шоссе, наткнувшись на
наступающую цепь, круто, под углом в сто восемьдесят
|радусов, повернули назад. Один из них увяз передними
колесами в канаве: пассажиры выскочили на шоссе, пус­
тились бегом к городу.
Начиналась паника. Люди наспех собирали свой
скарб, готовились к бегству. Неустанно звонили теле­
фонные звонки. В полчаса автомобильные гаражи опус­
тели. Магазины загородились железными решетками.
Места в поездах брались с бою. губернатор города с бал­
кона здания магистрата пытался успокоить многоголо­
вую толпу, говоря, что бежать от мишеней столь же не­
лепо,как «отэтихвывесок,развешанныхнаднашими го­
ловами», — закончил он, ораторским жестомуказывая на
груды домов и паутиныулиц. Но возбуждение с каждым
ударом секундного маятника, с каждым шагом наступа­
ющих росло и росло, губернатора на балконе сменил
начальник полиции: он обещал толпе, что не пройдет и
пяти-шести часов, как все увидят войска противника,
сложенные повзводно, штабелями —вот на этой самой
площади, как на «сладе.
Но не успел он закруглить свою мысль, как в под­
вале магистрата, точно из-под земли, с шумом распахну­
лось окно и чей-то резкий и высокий голос крикнул:
«Да здравствуютмишени, смертьубийцам*.Так же мгно­
венно створы окна захлопнулись. Несколько сыщиков
нырнуло по ступенькам лестницы вслед за скрывшимся
под землею криком. По толпе зыбью проскользил смут­
ный говор.И тотчас же смолк.
В штабе положение расценивалось гораздо серь­
езнее. Военный совет, экстренно созванный, знал, что
каждая минута на весу. У карты, развернутой на столе,
55

Сигизмунд Кржижановский
сиделотрое: генерал с длинными и тонкими, как крыси­
ные хвосты, бровями; генерал с безбровым лицом; гене­
рал с подоткнутой стеклышком монокля правой бровью»
Против стола навытяжку знакомыйуже нам полковник
Он отрапортовал о происшедшем и ждал.
Генерал с хвостатыми бровями, председательство­
вавший на совете, постучал карандашом о доску стола и
выдвинул предложение: поступить с потоком наступа­
ющих мишеней по методусплавщиковлеса, которые пе­
регораживают путь несущимся по реке бревнам запру­
дой. Отвести войска внутрь города, поставить у застав
баррикады, и люди-мишени, наткнувшись на баррикад­
ную стенку, собьются в кучу, попадают наземь, после
чего их можно будет вылавливать поодиночке, голыми
руками.
Оба других генерала согласно качнули голова­
ми —и председательствующий уже протянул руку к те­
лефону, чтобы бросить в трубку приказ, но телефон пре­
дупредил его длинным звонком.
Пока старший генерал слушал, лицо его резко ме­
нялось: сперва крысиные хвосты бровей резко выгну­
лись кверху, потом вильнули кончиками, затем срослись
у переносья, образовав подобие фигурной скобки.
—
Что? На заводе центрального треста? Полиция
не может справиться? Хорошо, прикажу выслать.
И, кончив свой ответ трубке, генерал повернулся к
членам совета:
—
Новости не из самых лучших. Пока мы здесь
совещаемся, рабочие тоже собрали митинг, какой-то там
их вождь, или как там называют этих оборванцев, при­
звал бросить станки и взяться за оружие. Наш план, хотя
я и сам его выдвинул, должен быть отодвинут. Баррика­
да, господа, может работать на обе стороны. Строить ее
для себя имеет смысл, но для других абсолютно не­
рационально. Кто имеет предложения?
56

Неукушенный локоть
Наступила длительная пауза. Воспользуемся ею,
чтобы перенестись на минуту на обведенный каменным
забором двор сталелитейной фабрики. Двор был до от­
казу забитрабочими. Все головы были повернуты в сто­
рону человека, стоявшего на двух нагроможденныхдруг
на друга ящиках. Человек говорил, рассекая воздух ла­
донью правой руки:
—
Яслышал выкрики: «Онидеревянные, они плос­
кие». Да, плоские и деревянные. Но разве мы, рабочие,
для капиталиста не существа с плоскими желудками и
плоскими легкими, ис имеющие права трехмерно ды­
шать и есть? Разве мы дли них, для богатых, не простые
мишеии, а наши тела, тела рабочих, разве для них, для
мешков, набитых золотом, не из того жедерева, из кото­
рого делают дешевые гробы? Пусть мишени плоски, но
они нам братья, каждый из них принял на себя сотни и
сотни пуль, и кто знает —можетбыть, теперь очередь за
нами. Я предлагаю помочь товарищам мишеням...
Первым ответил на вопрос генерала безбровый:
—
Я бы вышел в поле противнику во фланг и от­
крыл бы сосредоточенный продольный огонь...
—
Разрешите дол... —в ы т я нулся еще более пол­
ковник.
—
Вам что?—окрысились на него красноватые
глазки председателя.
—
Разрешите почтительнейше доложить, что ми­
шени по самому, так сказать, телосложению своемурас­
считаны на обстрел с фронта, пули же, летящие сбоку, в
ребро, даже с близкой дистанции дадут ничтожнейший
процент попадания, почти нулевое поражение.
—
Тогда, э, я бы применил газы...
—
Виноват, господин генерал, но осмелюсь на­
помнить, что газы действительны лишь против существ,
имеющих возможность вдохнуть их, но посколькунали­
чие легких в данном случае сомнительно, то...
57

Сигизмунд Кржижановский
—
Разрешите мне, — вмешался третий, выбросив
из-под дужки брови сверкнувшее стеклышко; —полков­
ник, по-моему, прав. Кстати, зачем вы стоите? Присядь­
те. Так. Мой проект прост: надо бросить в лоб наступаю­
щим мишеням конницу —и она их изрубит саблями
на дрова.
—
К сожалению, — полковник придвинулся со
стулом ближе к членам совета, — действие, производи­
мое внешним видом солдат противника, как я ужерапор­
товал, на наших людей,делает ваш блистательный план,
господин генерал, несколько рискованным. Ведь если
даже допустить, что наши доблестные кавалеристы и не
дрогнут, то лошади —животные, как известно, легко пуга­
ющиеся непривычных им объектов:в то время как всад­
ники ринутся на врага, лошади могут вдруг взять да и...
—
Нуда, — почти взвизгнул председатель, стукнув
ногтями левой руки по столу, —хорошо. Вернее: плохо.
Ну,а вы, полковник, нетли у вас какой-нибудьидеи?Дья­
вол, уймите этот телефон!
—
Так, некий контур плана, может быть, не впол­
не точный...
—
Ну?
—
Предлагаю следующую диверсию. Малая часть
войска с музыкой и раскрытыми знаменами выходит
навстречу противнику, к городской черте. Главные же
силы на автокарах делают глубокий обход и ударяют в
тыл войску мишеней.
—
Да, ну а если вместо того чтобы ударить, они
ударятся в бегство. Ведь вы же сами говорили об устра­
шающем действии людей-мишеней. Не уясняю, в чем
нерв вашей операции. Не годится. Отставить.
—
Минуту терпения —и я обнажу нерв. Мишень,
движущаяся на стрелка, деморализует его. Но что такое
та же мишень с тыльной стороны? Так, несколько голых,
кое-как сколоченных досок, лишенных всякого чело­
веческого обличил. Страшен человеку лишь человек.
58

Неукушенный локоть
На все остальное, живое и мертвое, нам свистать в оба
кулака.
—
Ш, пожалуй, ну, дальше, дальше.
—
Дальше —просто, — заканчивал автор проекта,
забросив ногу на ногу и раскачивая лакированным но­
сом сапога в такт словам, — открываем огонь с тылу по
пустым доскам —противник поворачивается лицом к
дождю пуль; отходим, не принимая боя и самого вида
враждебных цепей, в то время как заслон наш у заставы,
в свою очередь очутившись перед пустыми досками,
сыплет в них градом нуль. Итак до полного истребления.
Бить в спину, только и спину, и отступать перед лицом.
—
Ага, понятно. Как вы находите, господа? —
И председатель царапнул ногтем по сукну стола.
—
Принять.
И машина боя, разбуженная коротким рывком
рычага, задвигала своими ротами, батальонами, копыта­
ми коней, колесами легких автокаров и стальным гусе­
ничным ползом тяжелых танков.
Лейтенант Энде еще накануне случайно расшиб
колено. Проснувшись поутруиувидев ползущие по окну
капли дождя, он нс безудовольствии ощутил легкую боль
в ноге. Встал, набросил халат и подошел, чугь прихрамы­
вая, к телефону.Сонный голос батальонного врача (лей­
тенант служил в отдельном егерском) обещал заехать,
освидетельствовать и оформить. Энде, чтобы не поки­
дать второй раз теплой постели, присел к столу и начал
писать рапорт о болезни. В это время в дверь постучали:
на пороге стоял вестовой, торопливо доложивший, что
батальону приказано стать под ружье и всем быть на ме­
стах.
Энде, оставив рапорт недописанным, оделся с по­
мощью денщика; когда тот натягивал на больную ногу
сапог, лейтенант поморщился и выругался сквозь зубы:
59

Сигизмунд Кржижановский
чего им захотелось —стрелять по воробьям или сра­
жаться с облаками?
Лейтенант еще не успел дойти до казарм, как уже
увидел головубатальона, частым шагом во взводных ко­
лоннах движущегося на него. Примкнув к своейроте, он
зашагал вместе с другими, спрашивая на ходу: в чем дело?
Икто противник?Лица у солдат были веселые: им, оче­
видно, нравилось, что ведущий знает обо всем этом
меньше их, ведомых.
—
Не знаю. Говорят, против плоских каких-то.
—
Нет, — послышался негромкий голос из ря­
дов, — это расстрелянные взбунтовались, господин лей­
тенант.
Энде подумал было: «Может быть, я дописал ра­
порт, лег —и это мне снится». Ноболь в ноге, с каждым
шагом усиливающаяся, возрастала. Нет —вот знакомый
поворот на шоссе, вот под ногами зазвенел железом
мост, переброшенный через железнодорожную выемку,
вот потянулись низкие дома предместья, дальше огоро­
ды, а впереди виднеется и поле. Разговоры примолкли,
слышался только мерный шаг сотен ног. Энде с трудом
удерживался в строю, на правом фланге второй полуро­
ты. Каждый шаг точно железной иглой впивался в боль­
ное колено.
Шоссе было пусто. Вдруг, на закраине его, показал­
ся оркестр. Зачем?
Ветер, дующий в спину, гнал и людей и тучи впе­
ред. В голубых просветах заблистало солнце; заблестели
и трубы оркестра, который вдруг показался лейтенанту
сбившимся в кучу стадом зверей, над суконной шерстью
которых торчали медные пасти, клыки и вытянутые рас-
трубчатые морды. Вдруг стадо заревело, раскачивая воз­
дух в такт и толкая колонну туда же, куда гнал все креп­
чавший, до свиста в ушах, ветер. Боль в ноге исчезла.
Почти переходя в бег, колонна достигла вершин неболь­
шого всхолмья, откуда было видно на несколько кило-
60

Неукушениый локоть
метров вперед. Навстречу, по разрыхленному полю, ска­
кали два всадника на вспененных конях. «От кого они
бегут?» —подумал Энде и поднял глаза к тому направ­
лению, откуда двигался конный патруль. Прямо на ко­
лонну шла длинная —от края до края поля —шеренга
странных плоских человечьих пестрых существ. Хотя
солнце прорвалось сквозь синие окна меж облаков,
но впереди колонны ползли клочья тумана —и шерен­
га наступающих мишеней была недостаточно ясно вид­
на. Но можно было различить молча идущие пестрые
(как это ни странно) тени людей, которые, прижав к гру­
дям тени иинтонок, молча, без единой тени звука, шли и
шли вперед.
Энде слышал голос батальонного, старающийся
не бытьунесенным ветром, несущимся в сторону мише-
ней-людей:
—
Солдаты, сколько раз мы учились колке соло­
менных чучел, неужели теперь...
Ветер оторвал конецфразы. Лейтенантувидел, что
в первой полуроте примыкают штыки. Он автоматиче­
ски повторил не услышанную им команду.Наступающие
мишени были в трехстах шагах. Передняя цепь, накло­
нив штыки, вслед за серыми струямитумана побежала впе­
ред. Эйде поднял руку (голоса в горле не было) — и ре­
зервная цепьдвинулась вперед.Иименно в это мгновение,
меж началом и концом безмолвной команды, вокруг го­
ловы Энде засвистали так знакомые его уху пули.
—
Мишени стреляют.
—
Эти плоские тоже умеют.
—
Носилки.
—
Убитых не убьешь, а они...
Что-то острое и тугое, как растянутая до предела
резина, ударило под хрящ левого плеча Энде. Он терял
сознание не сразу, а по дробям: сначала он видел бегу­
щих вокруг него людей —потом рваные тучи запроки­
нулись над его глазами —потом одинокую плоскую фи-
61

Сигизмунд Кржижановский
гуру человека-мишсни, который шел прямо на него: все
тело мишени было из тысячи глаз, раскрытых тысячью
пуль. Она шла, эта грубораскрашенная мишень, качаясь
на деревянных ногах и тупо глядя вперед круглыми, как
пули, глазами: дальше —но дальше сознание лейтенан­
та Энде защелкнулось, как объектив фотоаппарата.
Войска бежали. В плане была, как и предупреждал
автор плана, неточность.Две части армии, заслон и бью­
щие в тыл мишеням главные силы были разлучены стра­
тегической тайной. Одна часть армии стреляла по дру­
гой —и узнать об этом было нельзя, поскольку их разде­
ляла линия движущихся мишеней. Лейтенант Энде не
мог бежать, с ним было кончено, но все окружающее его
многоножие бежало, роняя винтовки и знамена. Еще
раньше оставили город штаб и магистрат. Все препят­
ствия, все барьеры, стоящие перед наступательным мар­
шем расстрелянных мишеней, пали.
Но все же того, чего ждали все, не произошло. Ко­
гда бблыпее становится наименьшим, тоща малое пре­
тендует на роль наибольшего. У края огородов, кудауже
подходила первая цепь (за ней шли неисчисленные дру­
гие цепи) наступающих, был брошен тлеющий костер
собранного огородниками мусора. Под ударами ветра
костер, как раз в ту минуту, когда подходила цепь мише­
ней, вспыхнул и зажег одну из них. Человек-мишень
скорчился своим плоским телом и зарычал, поднимая к
небуогненные языки.Новыйударветра —и огонь, пере­
брасываясь с мишени на мишень,охватил все войско на­
ступающих. Миллионноязыкий пожар наполнилдымом
и огнем все пригородные поля. Икогда огонь упал к зем­
ле и дымы ушли в небо, на поле битвы остались лишь
кучи серого стынущего пепла.
Прошло около года. Новые события оттеснили
старые. Палец, поставленный меж солнцем и глазом, яв­
ляется достаточным заслоном от солнца. В централь-
62

Неукушенный локоть
ном ресторане города, где происходили описанные
выше события, совершенно случайно —прогулка на­
ткнулась на прогулку —встретились знакомые уже нам
генерал с крысиными бровями и полковник, в одной из
петлиц которого поблескивала синяя орденская ленточ­
ка. Помимо официанта почетным гостям служил сам
главный ресторации.
Полковник скользнул глазом по карточке вин,
генерал внимательно изучал список закуски. Требуемое
было подано. Лакей, вильнув черным хвостом фрака,
исчез. Шеф продолжал почтительно стоять на рас­
стоянии двух шагов от стола. Тронули вилками овощ­
ной салаг; присосались губами к спарже. Генерал под­
нял красноватые глаза к носу и сказал одобряющим го­
лосом:
—
Увас в этом годуочень хорошие овощи. Чем вы
это объясняете, любезный?
Шеф наклонился:
—
Тем, ваше превосходительство, что овощи мы
получаем с огородов у западной заставы, там, где в про­
шлом году произошел бой между нашими доблестными
войсками, ведомыми десницей вашего превосходитель­
ства, и этими мишенями, или как их звать... Пепел же,
древесный пепел, с примесью отходов от расплавленной
огнем краски, является лучшим удобрением для корне­
плодов.
—
Ах, так... — протянул генерал и движением кон­
чиков бровей дал понять шефу, что тот может идти.
Втечение минуты или двух был слышен хруст ка­
пустных листов и сосущее движение губ, справляющих­
ся со спаржей.Затем генерал вытер салфеткойузкий рот
и сказал:
—Авсе-таки мне часто приходит на ум, почему мы
тогда,дорогой полковник, не ввели в дело артиллерию и
не уничтожили их с воздуха?
63

Сигизмунд Кржижановский
—
Потому, — отвечал полковник, притронувшись
губами к своему бокалу, — что мишени, с которыми нам
тогда пришлось иметь дело, были обыкновенными
стрелковыми, для полевого боя, мишенями. Мы привык­
ли разговаривать с ними пулями, привычка эта вросла в
нас, как корень в землю, — и быстрый бег событий (ведь
вы же помните) не дал нам времени психологически
перестроиться...
—
Ш, вы, полковник, как почти всегда, подчерки­
ваю —почти, правы.
Бокалы собеседников с тихим хрустальным зво­
ном —встретились.
1927

Желтыйуголь
1
Экономический барометр Гарвардского университета
все время показывал дурную погоду. Но даже и его точ­
ные цифрыне могли предвидеть такого быстрого углуб­
ления кризиса. Войны и стихия превратили землю в ра­
стратчицусвоих энергий.Нефтяные фонтаны иссякали.
Черный, белый, голубой и зеленый угли, что ни год, да­
вали все меньший энергетический эффект. Небывалая
сушь, казалось, спутала десятком экваторов изнемога­
ющую землю. Хлеба были сожжены на корню. Загора­
лись от зноя леса. Сельвасы Америки и джунгли Индии
пылали чадным пламенем. Аграрные страны были разо­
рены в первую очередь. Правда, на смену испепеленных
лесов вставали пепельными стволами леса фабричных
дымов. Но и их годы были сосчитаны. Бестопливье гро­
зило машинам бездвижьем.Даже снежные покровы лед­
ников, растопляемые неуходящим летом, не могли слу­
жить надежным резервом водной энергии;дно выпячи­
валось из мелеющих рек, и вскоре турбогенераторы
должны были стать.
Землю температурило. Захлестываемая желтыми
бичами солнца, она кружилась вокругнего, как дервиш,
доплясывающий свою исступленную пляску.
Сними государства свои политические межи,
приди они другдругу на помощь, спасение было бы воз-
3 С. Кржижановский, т . 3
65

Сигизмунд Кржижановский
можно. Но идеи ататизма только закреплялись бедами,
и все ново- и старосветные райхи, стааты, республики и
ланды, как рыбы на высыхающем дне озер, обрастали
вязкой цистой, заматывались в границы, как в коконную
нить, подымая таможенные пошлины до небывалых раз­
меров.
Единственным международного типа органом
была Комиссия по изысканию новых энергий: КОНОЭ.
Человеку, который бы открыл неизвестный энергетиче­
ский ресурс, силу, не включенную в движители земли,
была обещана некая семизначная сумма.
2
Профессор Лекр был слишком занят, чтоб заме­
чать людей. Его глаза были отгорожены схемами, мыс­
лями, страницами книг и не успевали отражать лиц. Ма­
товый экран впереди окна защищал от улицы; черный
футляр автомобиля с задернутым окошечком выполнял
ту же роль. Еще несколько лет томуЛекр читал лекции,
но постепенно отказался и от них, всецело отдавшись
своим изысканиям по теории квант, ионного возбужде­
ния и проблеме викариата чувств.
Таким образом, двадцатиминутная прогулка про­
фессора Лекра, первая за десять последних лет его жиз­
ни, была чистой случайностью. Вначале Лекр шел в
окружении своих мыслей, не замечая ни улиц, ни лиц.
Но первый же перекресток спутал емушаги,ученый при­
нужден был поднять голову и оглядеться по сторонам,
ища пути. И тут впервые о его зрачки отерлась улица.
Солнце сквозь тент туч всачивалось тусклою жел­
чью в воздух. Вдоль панели, злобно тычась локтями в
локти, торопились прохожие. В раскрытые двери мага-
66

Неукушенный локоть
зинов вдавливались и выдавливались, застревая друг в
друге, люди: их красные от натуги и злости лица были
повернуты оскалами друг к другу.
Плывущие над трамвайными рельсами ступеньки
были забиты пассажирами: груди лезли на спины; но
спины, злобно шевеля лопатками, не уступали ни дюй­
ма; перепутавшиеся поверх вертикали поручня пясти
были стиснуты хищным стиском, — казалось, будто стая
слетевшихся стервятников вырывает друг у друга до­
бычу.
1]рамвай проехал, и за ним, как за отодвинувшим­
ся занавесом, но ту сторону улицы — новая сцена: двое,
тряся кулаками одни на другого, били друг друга слова­
ми; и тотчас же кругиз злорадных зрачков и вкруг круга
круг и еще; над месивом плеч, влипших в плечи, подня­
тые палки.
Лекр, оглядываясь, двинулся дальше. Внезапно ко­
лено его наткнулось на протянутую поперек пути руку.
Выставившись из грязного тряпья, ладонь требовала по­
даяния. Лекр порылся в карманах: денег при нем не
было. Распрямленная ладонь продолжала ждать. Лекр
еще раз обыскал себя: кроме записной книжки —ниче­
го. Не отводя взгляда от нищего, он отшагнул в сторону:
из глаз калеки, нолуслснлсшшх гноем, вместе с слизыо
сочилась неутолимая, бессильная злоба.
Профессор Лекр все опасливее и опасливее раз­
глядывал скрежещущую ободами и жужжащую растре­
воженным людским роемулицу.Люди сменялись,но ни­
чего не сменялось в людях; стиснутые скулы, бодающие
воздухлбы и протаранивающие путь локти непрерывно
одни вослед другим. Сначала брови знаменитого физио­
лога были разведены удивлением, затем они сжались,
затиснув бьющуюся в них мысль. Лекр, задержав шаг,
раскрыл записную книжку, подыскивая точные слова.
Но чей-то локоть ткнул его колючим ударом в ребра, он
67

Сигизмунд Кржижановский
шатнулся в сторону и, ударившись спиной о столб, вы ­
ронил листки. Но даже боль не могла заставить Лекра
перестать улыбаться: мысль, туго связанная с ассоциа­
тивными нитями, была брошена на самое дно мозга.
3
Конкурс, объявленный КОНОЭ, притянул около
сотни помеченных девизами пакетов. Среди состязаю­
щихся проектов был и проект профессора Лекра. Боль­
шинство вскрытых пакетов несли в себе теоретические
или практические неосуществимости; некоторые, под­
вергнутые более внимательному обсуждению, давали
подобие исхода, но требовали слишком больших капи­
тальных вложений. Соискатель, избравший девиз
«Oderint»*, может быть, и не выдержал бы состязания с
остроумной и тонко проработанной научной офертой,
предлагающей заставить самое Солнце платить убытки,
причиненные им планете: повышенная солнечная ак­
тивность в отдельных точках земли, говорил проект,
должна быть доактивизирована до температур, способ­
ных совершать работу путем переключения тепла в ме­
ханическую энергию. Идея впрячь солнце в труд восста­
новления полуразрушенной промышленности была уже
близка к семизначыо премии, но... у председателя комис­
сии углы глаз были чуть с желтинкой, а в стеклах пенсне
зампредседателя иной раз блуждал колючий блик.
Оба склонялись к проекту солнцевпряга, но пред­
седатель, не желая быть согласным с заместителем пред­
седателя, назло ему в последний момент перебросил
свой голос, и oderint перевесило.
* Возненавидящим (лат.).
68

Неукушенный локоть
На следующее закрытое заседание комиссии был
приглашен профессор Лекр. Отвечая на просьбу сконс-
пектировать идею, Лекр начал так:
—
Контур моего проекта прост: я предлагаю ис­
пользовать энергию злобы, рассеянную по множеству
человеческих особей. Дело в том, что на длинной
клавиатуре чувств, чернеющих ее клавиш, злоба имеет
свой специфический,резко обособленный тон. В то вре­
мя какдругие эмоции, скажем нежность, симпатия и т. д .,
сопровождаются снижением мускульного тонуса, неко­
торым расслаблением моторной системы организма,
злоба насквозь мускульна, она вся в тяжепии мышц,
в сжатии кулаков и стискс зубов. Но чувство это безвы­
ходно, оно под демпферами, глушителями, социально
притушено, как лампа, и потому дает копоть, а не свет.
Ноесли снять глушители, если позволить желчи хлынуть
через социальные плотины, то этот, сказал бы я, желтый
уголь завращает остановившиеся маховики наших фаб­
рик, засияет электрическою желчью из миллионов ламп
и... попрошу не перебивать... Как это сделать? Извольте,
кусок мелу, и я начерчу вам схему моего миелоабсорба-
тора: АЕиз 0 перпендикуляр, здесь подуглом по поверх­
ностному щиту пунктир вбирающих устьиц.
Видите ли, идея экстериоризации мускульных
усилий (я давно ее уже провел сквозь все закоулки сво­
его мозга) вполне осуществима, ведь если мы возьмем
стык нерва с мускулом,то мыувидим, что нервное волок­
но, несущее энергетический заряд, стремится, расщепля­
ясь на тончайшие фибриллы, охватить мускултакого вот
рода —будьте любезны губку —сетью. Гистологическое
описание ее дал впервые Краузе, но вполне точная кар­
тина плетений нервной сетки принадлежит мне. Ш, на
чем мы, м-да?.. Проблема ставилась так: изловить сеть в
сеть, и улов —на берег, вовне, за пределы человечьей
кожи. Если вы вглядитесь теперь в пунктирустьиц абсор-
батора, то вам станет ясно, что...
69

Сигизмунд Кржижановский
Доклад длился около двух часов. К последнему
слову Лекра примкнуло несколысоминутное молчание
Затем председатель, шевельнув желтыми углами глаз,
сказал:
—
Допустим. Ноуверены ли вы, что запасы чело­
веческой злобы, которые вы предлагаете эксплуатиро­
вать, достаточно велики и, главное, надежны? Ведь вдан­
ном случае приходится иметь дело не с неподвижным
пластом, дожидающимся кирки, а с эмоцией, которая
возникает и изникает, вы меня понимаете?
Профессор Лекр отвечал коротким:
—
Вполне.
Комиссия отнеслась очень сдержанно к вопросу о
промышленном использовании желтогоугля. На первое
время решено было ограничиться малыми масштабами,
не выходя за пределы эксплуатационно-хозяйственной
разведки.
4
Это произошло в ранний предслужебный час на
окраинах одной из столиц Европы. К трамвайной оста­
новке, загруженной торопящимися портфелями, мед­
ленно огибая закругления, подкатил вагон, волочащий
за собой прицепу. Портфели, вхлынувшие в оба вагона,
второпях не заметили, что конструкция заднего слегка
отличалась от обычного типа: снаружиполакированно­
му красному боку вагона тянулась желтая черта; от по­
ручней ныряли внутрь под металлическую кожу прице­
пы тонкие нити проводов, а латунная поверхность сиде­
ний была под сыпью мелких устьиц, уходящих куда-то
вглубь.
Звонок из вагона в вагон, вагоновожатый нырнул
к буферам, потом назад; щелкнул ведущий рычаг, и пе-
70

Неукушенный локоть
редний вагон, бросив прицепу, набитую людьми, стал
быстроудаляться. Недоумение, охватившее пассажиров
беспомощного вагона,длилось секунды. Изумленнораз­
веденные ладони одна за другой стали сжиматься в ку­
лаки. Злоба, усиливаясь от своего бессилья в бешенство,
зашевелила всеми ртами.
—
Что же это такое, бросить посреди улицы,
как сор?!
—
Мерзавцы!
—
Видали ли вы такое? Распроподлецы!!
—
Понасажали там...
—
Да я б их сама собственными руками...
И, точно отвечая на розбрызг слюны и слов, при­
цепа вдруг, чуть слышно скрипнув осями, сдвинулась с
места. На ней не было ролика, площадка для вагоново­
жатого была пуста, и все же, непонятным образом наби­
рая скорость, прицепа кружила свои колеса вдогонку за
бросившим ее вагоном. Пассажирырастерянно перегля­
дывались; чей-то женский голос истошно закричал:
«Спасите!»И тотчас же все содержимое вагона, охвачен­
ное паникой, бросилось к дверям. Но никто не хотел
уступать первенства. Плечи втиснулись в плечи и локти
в локти; густое человечье тесто месило само себя сотнею
увязающих кулакоа «Прочь!» — «Куда?» — «Пусти!» — «За-
дави-и -и -ли!..» И вагон, начавший было замедлять ско­
рость, раскружил колеса на полный ход.Люди, сыпясь со
ступенек в расшиб на мостовую, постепенно порожни-
ли непонятную прицепу. И колеса ее застопорились.
Но это было в десятке метров от доски, отмечающей
остановку. Новая толпа ожидающих, не слушая объяс­
нений, забила вагонный короб, и через минутуон, скре­
жеща железом о железо, снова тянул свою желтую по­
лосу сквозь воздух.
Квечерунеобычайную прицепузагналив парк, но
фотоизображения ее продолжали странствовать внутри
71

Сигизмунд Кржижановский
миллионов зрачков покупателей вечерних газет. Сенса­
циягудела в сети проводов и кричала себя из всех радио­
раструбов. Дату эту принято считать началом новой про­
мышленной эры на земле.
5
В первые месяцы при постепенном переводе про­
мышленности на энергию желтого угля опасались, что
ресурсы злобы, таящиеся в человечестве, могут быть
быстрорастрачены и исчерпаны. Ряд вспомогательных
лекровскому проектов предлагал методы искусственно­
го иннервирования злобы — на случай, если б энергия
ее стала опадать. Так, известный этнолог Кранц опубли­
ковал двухтомный труд «Классификация межнациональ­
ных ненавистей». Основной мыслью Кранца было при­
знание необходимости возможно более мелкого нацио­
нального дробления человечества, что дало бы
максимум «кинетической злобы» (термин Кранца), но
анонимный автор небольшой брошюры, выпущенной
под заглавием «Одинажды один —один» шел дальше,
он предлагал возродить древнюю «bellum omnium
contra omnes», войну всех против всех; конечно, дока­
зывала брошюра, война contra omnes постистории
должна резко отличаться от одноименного статуса пра­
истории; если рга бросает всех людей против всех, то
это от недохвата в них «я», от недочеловечности, — post
даёт схватку излишков «я»: при практическом осуществ­
лении каждое «я» претендует на всю землю со всеми ее
богатствами, это логичнейшая философская система,
дающаяземле сразу околотрех миллиардовабсолютных
монархов и соответственно этому неисчислимость войн
и злоб, которые лишь приблизительно могут быть опре-
72

Неукушенный локоть
делены цифрой, какая получится при исчислении всех
возможных сочетаний единицы с тремя миллиардами
других единиц и еще вдобавок умноженной на три мил­
лиарда.
Но наибольший успех среди широкой публики
имела книга психолога Жюля Шардона «Оптическая
пара». Шардон, владевший искусством метафоры, начи­
нал с сопоставления двойных звезд супружеским парам;
как в астрономии двузвездия могут быть или физиче­
скими, т. е . от пространственной близости звезды к звез­
де, или оптическими, когда пара разделена десятками
световых годов, но проектируется глазом наблюдателя в
угловую близость, так и в матримониологии, изучающей
наиболее выгодные для человечества сочетания из двух.
Если до сих пор для государства оказывалась выгодной
любовь системы бракосочетательных рефлексов, то с
переходом к использованию злободвижущихся тел не­
обходимо перестроить институт брака: процент опти­
ческих супружеств должен быть поднят и постепенно
доведен до ста; холод, а по возможности и отвращение,
помноженное на близость, будутдавать злобу высокого
напряжения, которую остается лишь подхватить в соот­
ветствующий абсорбатор легкого переносного типа и
гнать но проводам в центральный аккумулятор, созлаб-
ливающий все злобы, весь приход желчи в единый жел­
тый фонд.
Было бы трудно закончить список предложений,
искавших способа повысить питание абсорбаторов по­
степенно множащимися сериями —подбиравшихся все
ближе и ближе к эмоции. Вскоре выяснилось, что все эти
искусственные интенсификаторы злобы почти не нуж­
ны —естественные запасы многообразных видов этой
энергии, начиная от брезгливости и кончая бешенством,
были до неопределимости огромны и, по-видимому, не­
истощимы.
73

Сигизмунд Кржижановский
Оказывалось, что энергии какой-нибудь потенци­
альной драки, вовремя рассосавшейся по порам улично­
го абсорбатора, вполне достаточно для полусуточного
раскала калорифера, обслуживающего целый этаж.Даже
без принятия каких-либо матримониологических мер,
путем расстановки двух миллионов т. н . пористых двух-
спалок, пододвинутых вплотную к семейным счастьям,
можно было поддерживать работу огромной лесо­
пильни.
Вся жизнь с лихорадочной быстротой перестраи­
валась и переоборудовалась заново. Двери учреждений
и магазинов делались уже, чтобы их покрытым невиди­
мыми порами ребрам легче улавливать энергию втиска
и вытиска человечьих тел. Вертуши бульваров, спинки
театральных кресел, рабочие столы и станки, всасывая
особыми пористыми вставышами эмульсию желчи, со ­
четали капли в струи, струи —в потоки, потоки —в ки­
пящее и пузырящееся желчевое море.
Дрожи ненавистей, ознобы злоб, скрежеты гнева,
нырнув в провода, трансформировались в стальные виз­
ги пил, вибрацию поршней и скрежет сцепляющихся
зубцов.
Злоба дня, собранная в аккумулятор, дожидалась,
когда ей позволят, вжелтившись в угли дуговых фонарей,
сдержанно мычать над изрезанной лучами ночью.
6
МистерФрэнсисДедл был против ожелчения жиз­
ни,ион не былодинок.Чтобы не ходитьдалеко:священ­
ник его прихода и свояченица,девушкалет сорока, с ру­
ками, привычными к кухонной стряпне и молитвенни­
ку, вполне разделяли его взгляд. С нескольких амвонов
74

Неукушенный локоть
уже прозвучали проповеди о желтом наваждении, охва­
тывающем мир. Ожидалась почему-то запоздавшая эн­
циклика папы.
Оппозиция постепенно собирала силы, и хотя сто­
ронники перевода всей промышленности и культуры на
желтыйуголь презрительно говаривали,что среди анти-
желчистов лишь одни сутаны и юбки, —но на самом
деле они недооценивали численности противника.
Орган протестантов «Сердцё против печени» расходил­
ся довольно бойко.
М-рДедл с первых дней существования сердцист-
ской организации стал одним из се деятельнейших чле­
нов. Правда, работу приходилось вести со связанными
руками. Пропаганда сердцизма рассматривалась прави­
тельством как срывжелтого строительства Благотвори­
тельные общества были закрыты. Проповедям приходи­
лось звучать перед пустотой. В результате —организа­
ция, притиснутая к стене (впрочем* и стены были под
пунктирами абсорбирующих устьиц)...
' В одно из утр м-рДедл проснулся и чрезвычайно
мрачном настроении. Из дверной щели вместе с номе­
ром «Сердце против печени» торчал угол конверта. Дедл
вскрыл: предписание от ЦКсердцистов:
♦Сэр, с получением сего предлагается Вам в двух­
часовой срок полюбить человечество. Пример —начало
спасения».
М-р Дедл повертел бумажный листок в руках и
почувствовал, что день испорчен. Стрелка часов пока­
зывала девять. Поймав взглядом римское одиннадцать,
м-р Дедл пробормотал: «Ну,у нас еще есть время» —и,
зажмурив глаза, постарался представить себе смутное
многоголовье, называемое человечеством. Затем, при­
поднявшись на локте, он развернул газетный лист,
скользя по заголовкам: «Ого! —Ну-ну... — Вот как! — .
Черт»... И строки —сначала в скомкивающий затиск
пальцев, потом швырком на пол: «Спокойствие, спокой-
75

Сигизмунд Кржижановский
ствие, старина» ведь сегодня к одиннадцати тебе предсто­
ит...» Дедл мечтательно улыбнулся и стал одеваться. Про­
ходя мимо скомканного газетного листа, он нагнулся,
поднял и тщательно разгладил сморщившиеся строки.
Без четверти десять м-рДедл приступил к брэкфе-
сту.Сперва два-три ломтика ветчины, потом стук ложеч­
ки по острой макушке яйца. Желток, вспучившись злым
глазом из-под скорлупы, напоминал, что... м -рДедл сра­
зу вдруг потерял аппетит и отодвинул тарелку. Стрелка
часов подползала к десяти. «Однако надо, гм, что-нибудь
предпринимать, нельзя так вот —никак». Но в это вре­
мя —металлической дрожью сквозь воздух телефон.
«Не буду подходить, ну их к дьяволу!» Телефон, выждав
паузу, зазвонил длиннее и настойчивее. Дедл с досадли­
вым чувством притронулся ухом к мембране:
—
Алло.Да, я. Звоните после одиннадцати. Я занят:
дело всечеловеческого масштаба. Срочно? Мне тоже.
Что?Да говорят же вам, занят, а вы лезете, как...
Т]рубка гневно одернула крючок Мистер Дедл,
стиснув кисти рук за спиной,прошелся от стены к стене.
Ислучайно взгляд его наткнулся на тоненькую стеклян­
ную трубку, расцифрованной выгибью выставившуюся
из абсорбатора,рассыпавшего по его стене, как и по сте­
нам всех комнат всего мира, свои еле видимые поры.
Ртуть в стекле индикатора, цепляясь за цифры, медлен­
но приподымалась. «Неужели я?.. Нет, нет, к делу». Дедл
шагнул к окну и стал вглядываться в жизньулицы: панель
была, как всегда, черна от людей; они ссыпались в тол­
пы, лезли из всех дверей и ворот.
—
Милое человечество, дорогое человечество, —
бормотал Дедл, чувствуя, что пальцы его почему-то сами
сжимаются в кулаки, а по спине —с позвонка на позво­
нок —колючая дрожь.
В стеклах дребезжали и бились хриплые вскрики
сирен авто, мякиш толпы, точно выдавливаясь из всех
щелей, продолжал уминаться меж стен улицы.
76

Неукушенный локоть
—
Любимые мои, братья-люди, о, как я вас... —
и зубы Дедла скрипнули. — Господи, что же это? Без два­
дцати одиннадцать, а я...
Дедл задернул улицу шторой и, стараясь разми­
нуться глазами с индикатором, сел в кресло.
«...Попробуем in abstracto*. Поднатужься, старина,
и полюби этих мерзавцев. Ну, хоть на четверть часика,
хоть чуть-чуть. Вот назло им всем возьми и полюби их.
Черт, уже без пяти. О Господи, помоги мне, сделай чудо,
чтобы ближний полюбил ближнего своего. Ну,человече­
ство, приготовься, я начинаю: возлюбленные мои...»
Легкий стсклистый звон заставил Дедла вздрог-
нугь и повернуть снос облипшее пбтом лицо к абсорба-
тору: индицирующая трубка, не выдержав напряжения,
рассыпалась стеклянной пылью, роняя на пол раззер-
ненную ртуть.
7
Если вначале техника добывания и аккумулирова­
ния желтого угля натыкалась иа ряд неудач, то, посте­
пенно совершенствуясь, она делала невозможными слу­
чайности вроде той, которая только что была описана.
Самые слова «неудача», «неудачник» потеряли свой преж­
ний смысл: именно неудачники, озлобленные жизнью
желчевики оказались наиболее удачно приспособлен­
ными к новой культуре. Их злоба на жизнь стала рента­
бельной, начала давать им средства к жизни. Все чело­
вечество подверглось переквалификации. Индивидуаль­
ные счетчики, прикрепленные к телу каждого человека,
указывали меру оплаты, соответственную количеству
* Отвлеченно (лат.).
77

Сигизмунд Кржижановский
злобы, излученной данным человеком. Лозунг «Кто не
злится, пусть постится» пластался своими буквами над
всеми перекрестками. Добродушные и мягкосердые
были выброшены на улицу и или вымирали, или ожес­
точались. В последнем случае цифры индивидуального
счетчика приходили в движение, спасая от голодной
смерти.
Еще до реализации идеи Лекра была учреждена
особая подкомиссия при КОНОЭдля проработки вопро­
са об эксплуатации классовой вражды. Подкомиссия ра­
ботала втайне: члены КОНОЭ прекрасно понимали, что
именно эта разновидность вражды требует особо осто­
рожного с собой обращения. Естественно, что переход
на желтыйуголь вызвал волнение среди рабочих, обслу­
живавших старую промышленность. Капиталисты,
сплотившиеся около КОНОЭ, решительно отбросили
старую политику соглашений,уступок, вообще мер,уме­
ряющих гнев рабочих коллективов, направленный про­
тив эксплуатирующего их класса. Ведь наступало время,
когда самую ненависть к эксплуатации можно было...
подвергнуть промышленной эксплуатации, вобрать в аб-
сорбаторы и бросить ее к станкам и машинам. Фабрики
отныне могли довольствоваться одною ненавистью ра­
бочих, сами рабочие были им не нужны. Заводы и фаб­
рики производили массовые увольнения, оставляя лишь
самый немногочисленный подбор людей для обслужи­
вания злобоприемников. Волна протестов, забастовок,
прокатившаяся по всей земле, только повысила уровень
желчевой энергии в аккумуляторах и дала хороший ди­
виденд. Оказывалось, что наиболее чистую злобу, почти
не требующую отфильтровывания, дают безработные.
На первой же конференции по вопросам злобосбора
маститый немецкий экономист заявил о наступлении
новой светлой эры, когда работу можно совершать при
78

Неукушенный локоть
помощи забастовок. Сдержанный злорадный переплеск
ладоней окружил эти слова. Индуцирующие стрелки аб-
сорбаторов конференц-зала слегка вздрагивали.
8
Действительно, наступало некое подобие золото­
го века. Притом за золотом незачем было врубаться в
земные дебри, незачем было промывать его в водных
стоках —оно само желтыми желчинками высачивалось
из печени и промывалось в круговращении крови, оно
было тут, близко, под прослоями кожи. Печень для каж­
дого превращалась в туго набитый и чудесно неиссяка­
ющий кошелек, который носят не в кармане, а в глубине
тела, куда не пробраться руке вора. Это было удобно и
портативно. Небольшая размолвка с женой оплачивала
обед из трех блюд. Затаенная зависть горбатого урода к
стройному сопернику давала возможность уроду, так
сказать, переложив золото из внутреннего кармана во
внешний, утешиться с дорогостоящей кокоткой. Вооб­
ще, что ни день, жизнь становилась дешевле и иалажеи-
нее. Энергия аккумуляторов строила новые дома, растя­
гивала жилищные квадратуры, превращала хижины в
дворцы, разыгрывала бытие не в серых сукнах, а в слож­
ных и красочных конструкциях; стремительный поток
желчи, трансформируясь из анергий в анергии, смывал
копоть с неба и грязь с земли. Если прежде люди тесни­
лись, тычась другв друга, по темным короткометражным
закоулкам, то теперь они жили в просторных высоких
комнатах, подставляющих широковрезанные окна под
удары солнца. Если прежде, скажем, дешевые ботинки,
точно тоже обозленные своей дешевостью, больно куса­
ли гвоздями пятку, то теперь аккуратно сработанные
79

Сигизмунд Кржижановский
подошвы бархатом стлались под шаги. Если прежде бед­
нота предместий зябла у нетопленых печей, тая под вы-
костеванными голодом скулами веками накопленную
мутную безвыходную злобу, то теперь перемещенная в
аккумуляторы раззлобленная злоба нежно грела змеи­
ными извивами калориферов, создавая уют и комфорт.
Теперь все были сыты. Вместо желтых ощечий румяные
налитые щеки. Талии набирали сантиметры, животы и
жесты круглились, и самая печень стала подергиваться
мягким жировым налетом. С этого-то и начался конец.
Казалось, внешне все было благополучно: машины
на полном ходу, людской поток бьется о щели дверей,
аккумуляторы желтого угля гонят энергию по проводам
и сквозь эфир. Но то здесь, то там —сначала дробными
мелочами —стало возникать нечто не предвидимоесхе­
мами Лекра. Так, например, в один из ясных предосен­
них дней в полицейамт города Берлина под охраною
шуцманов были приведены трое улыбающихся. Это
было возмутительно. Заведующий амтом, втиснув в жел­
тый кант воротника пунцовое лицо, топал и кричал на
правонарушителей:
—
Сегодня вам придет в голову улыбнуться в об­
щественном месте, а завтра вы выйдете на улицуголыми!
Триулыбки были подведены под статью о хулиган­
стве, и виновные расплатились штрафом.
Другой случай был много серьезнее: некий моло­
дой человек, находясь в трамвае, позволил себеуступить
место дряхлой старухе, полусплющенной меж протиска
локтей и плеч. Когда наглецу был указан §4 Правил для
пассажиров: «Всякому уступившему место предлагается
пересесть в тюрьму на срок от —до», — преступник про­
должил упорствовать. Сама старуха, по сообщению га­
зет, была до глубины души возмущена поведением
нахала.
80

Неукушенный локоть
Какая-то не сразу понятая болезнь мелкой сыпью
инцидентов стала пятнить гигантское тело социоса.
Весьма симптоматичным оказался громкий судебный
процесс об одном школьном учителе, сказавшем во вре­
мя урока совершенно открыто:
—
Дети должны любить своих родителей.
Школьники, разумеется, не поняли архаического
слова «любить», за разъяснениями обратились к взрос­
лым; из взрослых тоже не все смогли припомнить, что
это за «любить«. Но старики растолковали одиозный
смысл фразы, и развратитель юношества предстал перед
судебным жюри. Но что оказалось совершенно уже сен­
сационным, судьи оправдали негодяя. В правительстве
заволновались. Желтая пресса (пресса в эту эпоху вся
была желтой) подняла кампанию с требованием касси­
ровать приговор. Портреты вновь назначенных судей
были помещены во всех экстренных изданиях: но лица
их, впластанные в газетные листы, были как-то странно
беззлобны, одутлы и бездумны. В результате разврати­
тель остался на свободе.
Надобыло принимать немедленные меры. Тем бо­
лее что уже не желтая общественность, а желтая про­
мышленность начала давать перебои. Зубья механиче­
ских пил на одной из фабрик, будто устав прожевывать
древесные волокна, внезапно стали. Колеса вагонов кру­
жили чуть медленнее. Свет за стеклом ламп стал чуть
жухлее.Правда, аккумуляторы, наполненныевеками гне­
ва, могли питать им приводные ремни и зубчатки в тече­
ние четырех-пяти лет,но питание их новой живой силой
слабело от дня к дню.
Правительства всех стран напрягали силы, чтобы
предотвратить медленно надвигающийся крах. Надо
было искусственно поднять злобоизлучение до прежней
высоты. Решено было от времени до времени прекра­
щать подачу света и тепла. Но люди с опустошенными
81

Сигизмунд Кржижановский
печенями терпеливо, не жалуясь и даже не брюзжа, си­
дели теперь по своим огромным темным комнатам, не
пытаясь даже придвинуться к стынущим печам. Тщетно
было бы зажигатьсвет, чтобы увидеть выражение их лиц:
на лицах их не было никакого выражения, они были пу­
сты, румяны ипсихически мертвы.
Бросились было за помощью к врачам. Пробова­
ли применять возбуждающие активность печени пилю­
ли, воды, электрическую иннервацию. Все было тщетно.
Печень, высказавшись до конца, завернулась в жировой
кокон и крепко спала. Как ни стегали ее патентованны­
ми средствами, ростом доз и героическими мерами вся­
кого рода терапий, положительного эффекта, имеюще­
го промышленную ценность, не получалось.
Время уходило. Для всех становилось ясным: от­
лив моря желчи уже никогда не сменится приливом.
Надо искать новых источников энергии, нужен новый
Лекр, который открыл бы нечто, перестраивающее
жизнь сверху донизу. КОНОЭ, в последние годы ликви­
дированное, возобновило свою деятельность. На по­
мощь призывались изобретатели всего мира. Но в ответ
почти ни единого хоть сколько-нибудь значимого про­
екта. Изобретатели были, но изобретательность исчезла
вместе со злобой.Теперь нигде, даже ценою семи-, вось­
ми- и девятизначной суммы, нельзя было сыскать тех
прежних озлобленныхумов, гневных вдохновений, изо­
стренных, как жала, перьев, омоченных в желчь. Пре­
сные же чернила, без подмесей крови и желчи, не фер­
ментированные ничем, умели делать лишь расплывча­
тые, глупые, как кляксы, каракули мысли. Культура
гибла —бесславно и бессловно. И в эти предсмертные ее
годы среди ширящейся энтропии беззлобья не могло
даже возникнуть сатирика, который достойно бы осме­
ял рождение и гибель эпохи желтого угля.
1939

Моя партия с королем великанов
(Неизданный отрывок из «Путешествий»
д-ра Гулливера)
То, что факт, который я сейчас изложу,был пропущен —
я приписываю исключительно чувству усталости. Два­
дцать часов сна отрезали это краткое, но назидательное
событие от строк моей рукописи. Только недавно я
вспомнил о нем. И мое перо не успеет сто раз окунуться
в чернильницу, как история будет закончена.
Вто время яжил, как это уже вам известно, в стра­
не великанов. Бели припомнить, что перед этим морская
буря занесла меня к лилипутам, то легко себе предста­
вить всю странность моих ощущений.Я еще не успел от­
выкнуть видеть людей где-то около щиколоток моих ног,
а теперь мне для разговора с моими соседями приходи­
лось задирать голову кверху, как если б я стоял перед
шпилем церкви Сент-Джемса.
Король страны великанов был большим любите­
лем игры в шахматы.Случайноузнав, что я тоже искусен
в этой игре, он пригласил меня сыграть с ним партию.
Отказываться было неудобно. Заведующий королевски­
ми развлечениями доставил меня собственноручно —на
своей ладони —к плоскогорию стола, на котором дол­
жен был состояться матч. Я очутился перед огромной —
из черных и белых квадратов —доской, пространством
приблизительно равной полю для игры в гольф. Из-за
83

Сигизмунд Кржижановский
двойной колоннады фигурчерного цвета я елеразличал
гигантскую рыжую бороду короля. Сперва я хотел спро­
сить, почему меня заставляют играть черными, но
вспомнил, что никому нельзя смеяться в присутствии
короля, пока не засмеется король, что никому нельзя
надеть шляпы, пока не наденет шляпу король, и что, сле­
довательно, никому нельзя сделать ход, пока не сделает
хода король.
Усевшись междумоими ферзем и слоном (встав во
весь рост идаже приподнявшись на цыпочки,я едва мог
дотянуться до лакированной шеи ферзя), я стал дожи­
даться первого хода белых.
—
Е2—е4!
Прекрасно. Прошмыгнув между фигурами, я
устремился к моей пешке на линии е. О чем тут думать!
Но по дороге, поскользнувшись, я зацепил левой ногой
пешку на d7.В то же мгновенье страшный щелчок коро­
левского пальца сшиб меня с ног.
—
Т]ронуто —пойдено, — прогремел голос парт­
нера над зашевелившейся бородой.
И я принужден был, вопреки моему плану, ходить
пешкой d 7. Точнее сказать —с пешкой d.Я попробовал
было ее толкнуть на следующее поле, но проклятая пеш­
ка и не шевельнулась. Очевидно, все шахматные фигуры
из ящика короля-великана были налиты свинцом, как
это делают и у нас. Лишь схватив круглую черную тумбу
обеими руками, мне удалось перенести ее на ближай­
шую клетку. Закончив ход, я отошел к середине доски и
сел, вытирая пот со лба. Белые думали.
В дальнейшем развитии партии я превратился в
носильщика тяжких грузов. Король желишь чутьдвигал
ногтем своего указательного пальца и посмеивался в
рыжую бороду, отчего на меня летели волны его дыха­
ния, смешанного из воздуха и спиртного перегара. Тело
мое ныло от усилий, когда мы перешли к миттелыппи-
84

Неукушенный локоть
лю. Я пожертвовал пешку, но выиграл качество: ладья
взамен коня. Мои странствования от хода к ходу стано­
вились все труднее и труднее. Так, однажды, не помню
уже на котором ходу, мне пришлось перенести своего
слона на целых четыре клетки. Эта громадина отдавила
мне плечи —и после, сидя у клетки, на которую я ее по­
ставил, я долго не мог отдышаться и попал в тягостный
цейтнот. Но еще более неприятная передряга выпала на
мою долю с моим правым слоном. Противник мой не­
удачным ходом выдвинул свою пешку на линию с, не
озаботившись о ее защите. Мне пришлось, с трудом дви­
гая своего неповоротливого черного слона, продвинуть
его на поле противника, сбить белую пешку и после са­
мому же уносить ее к краю коробки, куда сошвырива-
лись убитые фигуры. Это заставило короля великанов за­
думаться. Я сидел у края, я сказал бы —у опушки поре­
девшего леса черных и белых фигур, слушая грозное
сопение моего противника. Приятно было отдыхать
после тяжелой физической работы. Гигантские часы,
точно удары колокола Тауэра, отзванивали секунды. По­
степенно ум мой прояснялся, вырисовывались все более
тонкие варианты партии. Внезапно раздался двукрат­
ный тяжелый стук. «Наверно, рокировался», — мелькну­
ло у меня в мозгу, и, подняв глаза, я увидел, что не ошиб­
ся. По моему плану на короткую рокировку короля нуж­
но было ответить тем же, но по длинной линии, по
направлению к а.
Недай мне мой партнер передышки, не знаю, хва­
тило ли бы у меня сил выполнить эту сложную опера­
цию. Сначала я взвалил моего лакированного черного
короля на спину, но колени тотчас же подогнулись под
тяжестью ноши. Тогда я опрокинул его деревянное вели­
чество наземь и стал катить его, как это делают рабочие,
передвигающие круглое бревно, к краю доски. С ладьей
было справиться легче. Кончив рокировку, я отправился
85

Сигизмунд Кржижановский
к середине доски меж белых и черных и, засунувруки в
карманы, спокойно, с видом стороннего наблюдателя,
стал изучать создавшееся положение.
Убелых была лишняя пешка. В моих же руках —
атака. В точном смысле этого слова,так какдвигать свои
фигуры на королевского короля мне приходилось обеи­
ми руками, помогая им толчками ноги. Особенно не­
удобно было справляться с моим вторым, оставшимся в
игре конем. Деревянное животное это, как известно,
прыгает черезфигуры, свои и чужие.Приходилось осто­
рожно проносить его меж рядов противника, стараясь
их не задеть. Впрочем, вскорея научилсяделать это чис­
то. Аименно: подставив правое плечо под горло коню, я
хватал его левой рукой за левое ухо, правой за правое и,
согнувшись, довольно быстро проносил свою ношу на
нужную клетку. И с гордостью могу сказать про моего
коня, что он, хоть и был об одной ноге, а не спотыкался.
Именно благодаря его зигзагообразным прыжкам мне
удалось внести расстройство в ряды белых. Деревянный
король, которого я почти не выпускал из-под шаха, засу­
етился, переступая с клетки на клетку, а живой король
ниже наклонился над доской; горячее дыхание его било
меня теперь сверху, а лоб его был похож на поле, по ко­
торому прошло несколько невидимых плугов, оставив­
ших за собой глубоко взрытые борозды.
Ища выхода, он прикасался своими гигантскими
пальцами то к одной, то к другой из своих фигур, не
зная —как отвечать. Я было крикнул: «Т]ронуто —пойде-
но!»Ноего величество отмахнулся —движением руки —
от моих слов. Впрочем, и голос мой —по сравнению с
грохотанием его собственного —казался, вероятно, не
громче мушиного жужжания.
«Ничего, — думал я, — сколько ни щупай свою ко­
ролеву и слона, а моя взяла!»
86

Неукушенный локоть
Решающий момент приближался. Пальцы короля
то прятались в бороду, точно вилы в огромную кучуры­
жего сена,то барабанили о край стола (впрочем,сравне­
ние неверно —стук их напоминал скорее удары дере­
вянных молотов, забивающих сваи), то терлись друг о
друга. Наконец ход белых был сделан. Это был как раз
тот ход, о котором я мечтал. «Мат!* — крикнуля и со всех
ног бросился к моей пешке, близко пододвинутой краз­
громленному фронту белых. Я бежал к ее круглой чер­
ной головке, как бежит игрок в мяч, чтобы бросить свой
шарообразный дутыш в расположение противника. Чер­
ные и белые клетки мелькали у меня под ногами. Вот я
добежал. Вот, схватив шею пешки руками, приподнял ее
над шахматным полем...
Итут произошло нечто ужасное: какая-то длинная
тень мелькнула над моейголовой, затем раздался глухой,
но мощный подземный (точнее —подстольный) удар.
Фигуры, подпрыгнув, пали ниц, иные покатились по
полю игры. В страхе я разжал руки и выпустил тяжелую
тумбу-пешку, которая упала мне на правую ногу.Отболи
я потерял сознание —и потому не могурассказать, что
происходило в ближайшие вслед за этой катастрофой
минуты...
Не могу также точно определить,сколько времени
я находился в забытьи. Когда я открыл, наконец, глаза,
они ничего не увидели. Я был окружен абсолютной
тьмой и полным беззвучием. «Может быть, я погиб во
время землетрясения, провалился в раскрывшуюся про­
пасть —вместе с шахматами, шахматным столом, коро­
лем и всем его царством?! Но как же тогдая могудумать?
Человек, полагающий, что он мертв, жив. Cogito ergo
sum, как писал приятель моего отца Декарт». Я пошеве­
лил руками, сперва одной — потом другой: целы. Распря-
87

Сигизмунд Кржижановский
мил ногу: она уперлась во что-то плоское и как будто
деревянное. Протянул вбок правую руку. Рука тотчас же
наткнулась на стенку. Продолжая вести ладонью вдоль
стены по направлению к голове, я нащупал стык стен.
При этом, поднявшись на локте другой руки, я чуть-чуть
переместил все тело ближе к стыку —и в ту же секунду
ощутил теменем и третью стенку. «Гроб.Меня похорони­
ли заживо», — мелькнуло у меня в мозгу. Протянуть руку
к четвертой стене у меня не хватило решимости. Ядолго
лежал, слыша лишь стук своего сердца.
«Однако, — подсказывала мне логика, — если твое
сердце бьется, то, значит, твои легкие дышат, а если они
дышат, то ничем иным, как только воздухом. Следова­
тельно, в гробу есть некоторое количество воздуха. Ка­
кое именно? Такое, которое прямо пропорционально
объему гроба. Объем же гроба определяется посред­
ством умножения его длины, которая — в данном слу­
чае —приблизительноравнадлине твоего тела, на высо­
ту, то есть величине, выраженной числом тех или иных
единиц меры... гм, расстояние от дна гробадо его крыш­
ки...» И логика, взяв меня за руку, подняла ее кверху: ни­
какой крышки не было. Тогда я стал действовать смелее.
Ощупывая темноту —теперь уже обеими руками, —
я наткнулся на какой-то круглый и скользкий предмет,
величиной несколько превышающий человеческую го­
лову. Шар этот торчал из чего-то, напоминающего спа­
сательный круг; ниже была склизкая точеная шея, а еще
ниже... но тут уж я догадался. Несмотря на темноту. Это
была пешка. Та самая пешка, которой я нанес последний
удар противнику. Я обрадовался ей, как живому челове­
ку.Малотого —как другу и единомышленнику.Пусть это
братская могила, но... Я бодро вскочил на ноги и тотчас
же со стоном опустился на прежнее место: страшная
боль в плюсне ноги требовала более осторожныхдвиже­
ний. Мне теперь отчетливо вспомнилась последняя се-
88

Неукушенный локоть
кунда, предшествующая обмороку: высвобождающаяся
из моих объятий черная пешка, ее предательский —
увы! —удар и... мое дружеское чувство к ней несколько
уменьшилось.
Но все-таки где же я? Осторожно волоча раненую
ногу, я стал продвигаться ползком к нижней стенке того,
что показалось мне сперва гробом. Странно —стена ис­
чезла, вместо нее я нащупал бугристый и шершавый
диск, которым заканчивалось какое-то деревянное, срос­
шееся из кругов, круглых вгибов и выгибов скользкое
тело.Теперьуже не было сомнения, что в момент возвра­
та сознания ноги мои упирались в ступню шахматной
королевы. Перелезши через деревянное брюхо моей
соседки, я тотчас же ударился о треугольный клин:
«А! Это —ухо коня!» Теперь я быстро ориентировался в
обстановке, хотя, как через секунду оказалось, не учиты­
вал еще всех опасностей, которые она в себе скрывала.
Так, стоило мне слегка потянуть коня за его нижнюю
губу — и вокруг что-то зашуршало, задвигалось, раздал­
ся стук скатывающихся вниз громоздких предметов.
Было похоже, как если б я тронул, стоя у кучи взвален­
ныхдругнадругабревен,крайнее из них —и вся их гру­
да пришла в движение.
Теперь я знал, где нахожусь: в ящике, куда ссыпа­
ют после игры шахматы. Каким образом я мог сюда по­
пасть? В эту деревянную тюрьму с опущенной тяжелой
кровлей?Ни одно из моих предположений не отвечало
исчерпывающе на эти вопросы.
Ярешилдобиваться ответа и освобождения извне.
Сперва я долго колотил кулаками, коленями и ногой в
стенку ящика. Прислушивался: молчание. Тогда, пере­
дохнув, я стал действовать пешкой как тараном: никако­
го результата. Измученный, я опустился на дно ящика и
терпеливо ждал, когда обо мне вспомнят и откроют
89

Сигизмунд Кржижановский
кровлю. Часы проходили в молчании и темноте. Неза­
метно для себя я уснул.
Разбудил меня голод. Сначала я испытал припадок
бешенства, бил кулаками и головой в проклятую стену,
кричал изо всей силы: «Откройте ящик! Я,доктор Гулли­
вер, здесь, я ранен, освободите, на помощь!» —но силы
мои слабели; вслед за гневом пришло уныние, а там и
безразличие —я стал неподвижен и покорен судьбе, по­
чти как мертвая шахматная фигура.
Не помню, сколько времени еще пронеслось надо
мной.Однажды, когда я уже прогнал надеждуи прижал­
ся к стыкудвух стен, мне послышался отдаленный шум,
затем близкий грохот голосов, темница моя дрогнула и
качнулась, как трюм корабля, попавшего в бурю.Ачерез
секунду —точно над трюмом сорвало палубу—яркий
дневной свет ливнем хлынул на меня сверху. «Ах,так вон
он где!» —услышал я оглушающий голос короля.Добрый
десяток великаньих глоток раскатился веселым смехом.
Чтобы спасти свои барабанные перепонки, я принужден
был зажать уши ладонями.
Когдая, отдохнув после описанной мною шахмат­
ной передряги, был переведен на постельный режим и
поручен наблюдению королевского лейб-медика,лечив­
шего мою поврежденную ногу,уже нетрудно было —пу­
тем расспросов —восстановить порядок событий, вы ­
павших из моей памяти.
То, что я принял за землетрясение, было попросту
ударом королевского кулака по столу. Понятно, проиг­
рывающий всегда чувствует себя обиженным. И если он
не привык к обидам, то...
Игра наша с его величеством затянуласьдопоздна.
Сонный слуга, пришедший ссыпать шахматы в ящик и
отнести его на положенное место, смахнул с доски —
вместе с пешками и другими фигурами —и меня. Слугу
надо извинить, поскольку я в то время был в глубоком
90

Неукушенный локоть
обмороке и по величине и неподвижности мало чем от­
личался от своих деревянных соседей.
Дальнейшее не требует объяснений.Иесли бы ко­
роль, благодарение ему, не захотел взять у меня реванш,
то возможно, что шахматный ящик превратился бы для
меня в гробницу.
Когда я оправился и окреп, мы сыграли с его вели­
чеством еще одну партию. На этот раз меня избавили от
необходимости быть носильщиком своих фигур.Ятоль­
ко называл буквы и цифры, фшурыже переставлял один
из камер-лакеев.
Вторую партию я проиграл: из вежливости.
1933(?)

Гулливер ищет работы
...Гулливера, сначала хирурга, потом ка­
питана нескольких кораблей.
Из заглавия
В четырех лиликилометрах от столицы лилипутов вы­
сится гора человекообразной формы. Уже давние поко­
ления лилипутов заметили, что она похожа на гигант­
ского закаменелого человека, который, подогнув колени
к подбородку и вжав локти в бока, погрузился в вековую
базальтовую думу. Отсюда —ряд фольклорных легенд.
Отсюда же и искусственный Свифтовый вымысел, со­
вершенно произвольно приуроченный к 1699году.В это
время горы перестали уже происходить. Предлагаю вер­
нуться к временам горообразований.
Вархивах Лилипутии остались старинные, пожел­
тевшие записи о посещении страны человеком-горой.
Настоящая краткая выпись не интересуется многоэпи-
зодной биографией Гулливеровой горы. Ее интересует
лишь то, как справился лилипутийский фольклор с про­
цессом превращения Гулливера в гору. Былины и древ­
ние сказы любых стран —например, наша русская были­
на «о том, как перевелись богатыри на святой Руси» —
дают весьма пестрые варианты этого сказочного моти­
ва. Выслушаем лилипутов:
Гулливер,внезапно простерший свою черную тень
над столицей Лилипутии, ужаснул жителей столицы не
92

Неукушенный локоть
столько своей величиной, сколько прожорством. Лили-
путия была страной не слишком богатой. Внезапно
вшагнувший в историю страны непонятный гигант в
один день заглатывал и выпивал количество пищи и
вина, которого хватило бы на добрую треть страны. Ми­
нистр финансов повысил налоги и снизил заработную
плату. Нужно же было как-нибудь сбалансировать Гул­
ливера. Но это вызвало ряд забастовок и грозило вос­
станием.
Первый министр короля, сунув голову в гигант­
скую утиную раковину Гулливера, просил его быть воз­
держаннее в нище и питье. Епископ лилипутийский вру­
чил ему Жития Лилисвятых, которые жили на хлебе и
воде, предлагая брать с них поучающий пример.НоГул­
ливер —даже с помощью очков и лупы —не мог до­
браться до смысла Житий: печать была слишком мелка
для его гигантских зрачков.
И все же огорчение вкралось в гулливерово серд­
це. Он видел, что он в тягость крохотному —теменем до
его щиколоток —народцу лилипутийской страны. Как
быть? Нельзя же продолжать объедальскую и дармогляд-
ческую жизнь. Надо хоть в чем-нибудь помочь им, ма­
леньким. Согнуться до них. Хотя б и заболела спина.
Гулливер пришел, осторожно ступая — как бы не
раздавить какого-нибудь случайного лилипутюшку, —
к королю. Он сбросил с головы шляпу и преклонил ко­
лено, прося работы. Он хочет честно зарабатывать каж­
додневным трудом хлеб свой насущный. Король, не­
сколько удивленный просьбой, огляделся по сторонам,
ища глазами своего советника. Его —что за стран­
ность! —нигде не было. Адъютанты и слуги бросились
на розыски. Гулливер тоже озирался по сторонам: куда, в
самом деле, запропастился придворный? Но в это время
перо его шляпы, брошенной наземь, слегка качнулось, а
поля вздернулись и снова опустились к земле. Гулливер
93

Сигизмунд Кржижановский
осторожно приподнял шляпу: из-под ее донца, возму­
щенно топорщась и грозя кулачками, появился совет­
ник. Гулливер попросил извинения и протянул даже ми­
зинец правой руки, который не встретил, однако, руко­
пожатия тайного советника.
Было решено: предоставить иностранному под­
данному Лемюэлю Гулливеру работу по специально­
сти —после предоставления таковым соответствующих
удостоверений и свидетельств. Гулливер надел шляпу на
голову иразостлал на площади —полицейским для это­
го пришлось осадить толпуназад —несколько порядком
истертых и просоленныхморемдокументов. Сверхулег­
ло капитанское свидетельство о водительстве кораблей.
По знаку короля старший адмирал Лилипутии прибли­
зился к трону и принял приказ его лилипутийского ве­
личества —передать под команду капитана Гулливера
крупнейшее судно военного флота лилипутийской им­
перии.
В назначенный день над кораблем взвились фла­
ги империи, а над флагами —держа путь в зенит —под­
нялось яркое солнце. Навстречу капитахгу Гулливеру, по­
явившемуся на набережной, был дан салют, на шканцах
выстроенная в шеренги команда сделала на караул.
Гулливер, добродушно улыбаясь и приложив руку
к козырьку, к чему понуждала не только вежливость, но
и бьющее в глаза солнце, сделал знак, чтобыубрали трап.
Он итак. Вшагиув в море, которое было емутолько-толь­
ко по колено, он занес правую ступню над броненосцем
и осторожно опустил ее на нижнюю палубу Затем, пере­
неся тяжесть корпуса на коленный сгиб, он хотел под­
нять левую ногу с дна.Но произошло нечто непредви­
денное. Корабль, нырнув ватерлинией под поверхность
воды, вдруг погрузился бортами в море, втягивая всеми
оконцами воду.Команда, швыряяспасательные колечки,
бросилась кто куда. Корабль, давая сигналы о гибели,
94

Неукушенный локоть
зарылся носом под поверхность и ткнулся килем в дно.
Сконфуженный капитан корабля, соблюдая старинную
благородную традицию, последним отдернул ногу с его
палубы. Затем, нагнувшись над лилипутским броненос­
цем, он вытянул его из воды, вылил из него воду, вместе
с водой роняя всякую мелкую россыпь вещей, и поста­
вил на берег. Для всех было ясно: карьера капитана ли-
липутийского флота для Гулливера была кончена.
Но под кораблеводительским свидетельством ино­
странца лежало другое: это был диплом об окончании
медицинского факультета —со степенью онтимэ, а так­
же документ’ о многолетней хирургической практике
д-ра Гулливера.
Гулливер невдалеке от гулливеродрома, отведен­
ного под его сон, вывесил гигантскую —в четырехэтаж­
ный лилипутский дом —визитную карточку: «Д-рГулли­
вер, хирург, прием от 1 до 4 час. Бедным —бесплатно».
Доктор Гулливер аккуратно отсиживал приемные
часы,ноникто неявлялся на его прием.Король,заметив,
что гость очень удручен отсутствием практики и недо­
верием к его искусству, велел озаботиться о доставке па­
циентов доктору Гулливеру.
Это был пожилой лилипут, болезненный и хилый,
которому нужно было ампутировать отросток слепой
кишки. Бедняку нечем было платить —и он очень обра­
довался, когда ему обещали не взять с него, а дать ему
довольно круглую сумму —за согласие подвергнуться
операции известного заграничного врача Гулливера.
Но всякого рода пересуды и слухи заставили его
заколебаться. Тогда сумма была еще более закруглена.
Бедняк сказал: да.
Гулливер тщательно обследовал пациента, вращая
его меж средним и указательным пальцами правой руки.
Чтобыуспокоить больного, он в день операции положил
его поверх развернутого диплома-оптимэ, прикрыв бу-
95

Сигизмунд Кржижановский
мажную поверхность, разумеется, чистой простыней.
Ассистенты, поместившиеся на золоченых строках и
полях диплома, держали наготове хлороформные мас­
ки, кипяток и бинты. Оператор, засучиврукава, вынул из
своего черного ящика гигантский скальпель —величи­
ной в шпиль собора лилипутийской столицы. Опустив
лезвие в находящийся поблизости колодец, Гулливер,
деловито хмуря брови, приступил к операции.
—
Лепротомия, — прогрохотал его сдержанный
голос над ассистентами. Затем гигантское лезвие опус­
тилось и сделало резкую и четкую транссекцию.
Хирургподнял закровавленный скальпель, и вдруг
брови его удивленно поползли вверх
—
Агде же пациент? —спросил он, вглядываясь в
кровавое пятно с прилепью мяса, быстрорассасываемое
бумагой диплома.
Ассистенты подавленно молчали.
Тогда оператор, отложив скальпель, оседлал нос
стеклами: стекла двояковыпукло преподнесли емуфакт.
Лемюэль Гулливер очень опечалился вторичной своей
неудачей.Стряхнув ассистентов с дипломного листа, он
аккуратно сложил его вчетверо (репутация листа была
теперь запятнана лилипутьей кровью) и спрятал в кар­
ман. Затем он ушел от стен столицы и, сделав четыре
шага, остановился в четырех лиликилометрах от столи­
цы. Здесь он тяжело опустился на берег, носками башма­
ков в прибойную пену, и погрузился в тяжкое раздумье.
Слуги короля приносили ему питье и еду. Он не откли­
кался на их голоса. Подогнув колени к подбородку и
спрятав в ладони голову, он закаменел в вечном печаль­
ном раздумье: что делать Гулливерусреди лилипутов?
Понемногулокти и скаты плеч окаменелого гиган­
та заросли мелкой лилипутьей порослью; одежда его,
тлея, осыпалась и обваливалась с боковин и выгибов.
96

Неукушенный локоть
Прошли столетия. Теперь по праздникам лили-
путьевская молодежь любит совершать экскурсии и
всходы на Человека-гору.Юноши и девушки, весело дер­
жась за руки, взбираются на каменные бедра и даже пле­
чи закамененного мыслью гиганта. И только по отвесу
лба 1улливеровой горы никому еще до сих пор не уда­
лось взобраться. Макушка Человека-горы не потоптана
ничьей лилипутовой пяткой.
1933

Тридцать сребреников
И, бросив сребренники в храме, он вы­
шел, пошел и удавился.
Первосвященники, взявши сребренники,
сказали: не позволительно положить их
в сокровищницу церковную, потому что
это цена крови.
Сделавши же совещание, купили на них
землю горшечника, для погребения
странников;
Посему и называется земля та ♦ землею
крови» до с е го дня.
1
Этимичетырьмя стихами берусь накормитьдюжину то­
мов и развернуть их в десяток авантюрных романов.
В самом деле, пересмотрим образы: горсть монет, бро­
шенных на плиты храма; удавленник в петле; корысто­
любец-горшечник, не слишком принюхивающийся к за­
пахуденег, эффектное заглавие — «Цена крови»; кладби­
ще для расстранствовавшихся странников; наконец,
мастерски сделанный последний стих, который, взяв
квадрат земли, отчужденный под покойников, за четыре
ее конца, растягивает кладбище до... Ну, это ужбудет за­
висеть от того, реалист, символист или романтик
возьмется за разработку темы.
Ядавно ужброжу вокругтретьего стиха цитаты и
однажды вошелв него, но не через те двери: я постарал-
98

Неукушенный локоть
ся представить себе отмер земли, иссохлой и расщелен-
ной зноем, под порослями сухоиглыхтернов, локтей сто
на сто или около того; вокругпути и тропы, паутина до­
рог, поставляющая отстранствовавших странников, lÿr
тема задавала мне вопрос: почему первосвященники,
приобретая землю под кладбище, заботились исключи­
тельно о чужестранцах, а не о своих, не о иерусалимля-
нах, или, наконец, не о своем первосвященничьем часе.
Стих четвертыйразъяснял: цена крови. Первосвященни­
ки, ведшие процесс против Иисуса с тонким знанием
канонического права, и в данном случае не заслужива­
ют упрека в бесхозяйственности: никоим образом
нельзя зарывать в опоганенную кровью землю своих, ну
а с чужими можно не церемониться. Нодальше тема на­
чинала морщиты ведь странников было много, а земли
мало, трупов прибывало, кладбища —нет. Таким обра­
зом, земля крови, как бассейн без отливных труб(таких
ни в одном задачнике не бывает), слишком скоро напол­
нялась по самую о1раду и тема застопоривалась; прихо­
дилось прибегать к призракам, бродящим над могилами,
апеллировать к непоседливости странников, которые
даже и в могилах не могут, мол, долежать спокойно до
судной трубы, одним словом, пускаться на обветшалые
романтические трюки,которые ни цензура, ни хороший
вкус (редкое совпадение!) не пропускают.,
Тогда я, обойдя стих кругом, вошел в него через
«купили» и выбрал в герои тридцать сребреников: это
неромантично, звонко, доступно счету и относительно
нетленно.Ведь в самом деле, кто и что осталось от еван­
гельской истории о смертях: одного распяли, другой
повесился,третьих, говорю о странниках, одного за дру­
гим врыли в землю крови. В обращении остались лишь
тридцатьзвонких монет: за ними, кудабы ни покатились
сребреники, пойдет мой рассказ. Начинаю.
99

Сигизмунд Кржижановский
2
Сребреники как сребреники: гладкий круглый
край, четкий оттиск цифр, металлически острый голос.
Но, очевидно, было в них вчеканено нечто свойствен­
ное только им, тридцати: сребреники, купившие успоко­
ение странникам, сами были странниками, не знаю­
щимиуспокоения, — вчеканенный в них сребреный зуд
отдергивал их от пальцев к пальцам, перебрасывал из
кошельков в кошельки, пока не... но давайте по по­
рядку.
Каиафа отдал их Иуде; от Иуды они тотчас верну­
лись в сокровищницуКаиафы; но она не приняла их —
и деньги перешли к горшечнику.Горшечник, замотав все
тридцать в тряпицу, зашагал не спеша из улицы в улицу,
направляясь к северным воротам; жил он в Прииеруса-
лимии, за городской стеной, и к закатурассчитывал до­
браться до своей лачуги. Но сребреникам не лежалось
под тугимузлом, и, свернув в харчевню, горшечник раз­
мотал тряпицу. Сначала он выпил на один сребреник,
потом на другой, — и все тридцать, весело звеня о при­
лавок, перекатились от горшечника к трактирщику, туг,
соблюдая традиции легендописцев, легко было бы сочи­
нить, что горшечник спрашивал белого вина, но ему
приносили красное, с привкусом крови и т. д ., — но так
как я не сочиняю, а рассказываю подлинную правду, то
мне придется ограничиться сообщением, что до ворот
горшечник дошел, хватаясь руками за городскую стену;
за воротами не за что было хвататься, кроме как за зем­
лю, что горшечник и не преминул сделать. Утренний
холод разбудил его: голова была налита свинцом, в ру­
ках —ни сребреника.
100

Неукушенный локоть
3
Носребреный зуд, вчеканенный в тридцать, толь­
ко-только начинал свое странствие с ладони на ладонь,
из пальцев в пальцы. Трактирщик, получив сребреники,
стал дожидаться новых. Но тут оказалось, что тридцать
сыграли с ним плохую шутку.Когда завсегдатаи харчев­
ни узнали, что выручка за кровь пророка —об этом толь­
ко и было речи в те дни в Иерусалиме —попала в кассу
заведения, в котором они угощались, — тотчас же, по-
выплсскивав вино из чаш, они стали расплачиваться и
требовать сдачи. Хозяин придвигал им сребреники —
кому один, кому два, а кому и более; но набожные пья­
ницы подняли крик:
— Цена крови.
— Нечистые деньги.
— Давай другие.
Трактирщик клялся, что это и есть другие, но так
как все сребреники одинаковы, то посетители харчевни,
приглядываясь к монетам, недоверчиво покачивали го­
ловами и требовали других и других. Монеты прыгали из
пальцев в пальцы, стукались о столы и скоро, спутав­
шись —чистые с нечистыми, — в бешеной сребреной
пляске кружили от стен к стенам. Потом скамьи опусте­
ли, и хозяин долго ползал по полу, сгребая в кучу свою
расползшуюся кассу.
Прошелдень и ещедень: ни один человек не пере­
ступил порога харчевни. Вино, заждавшись гостей, ста­
ло киснуть. Сняв крышку с глиняного сосуда, хозяин за­
черпнул и попробовал: как оцет.
—
Проклятый горшечник, — пробормотал он и
решил действовать. Открыв кассу, он стал, вздыхая и
причитая, отбирать те тридцать: трактирщик помнил,
101

Сигизмунд Кржижановский
что монеты горшечника были не истерты и новы, толь­
ко что из чекана. Новсе жеон тотчас жезапутался в среб-
реной груде; прибирая монету к монете, несчастный по­
лучал коллекцию то в двадцать девять, то в тридцать
один сребреник: те или не те —как докажешь?
Тем временем горшечник, проспавшись, вернулся
восвояси и снова стал лепить свои горшки. Но не про­
шло и трех дней, как дверь его лачуги раскрылась и
вошел трактирщик. Швырнув на пол сребреники, он
сказал:
— На все тридцать.
И, подняв палку, стал бить горшки. Изредка он
останавливался и, отирая пот, спрашивал:
— Нучто, много еще? Почем амфора?Два дидрах­
ма: ч-чах! Аэта? Полсребреника. Отсчитай: дз-зинг! Све­
тильник. Пятьдинариев? И светильник. Р -раз!
И, кончив расправу, трактирщик швырнул поверх
черепков палку и повернул спину.
—
Эй, господин! —закричал ему горшечник
вслед.
— Вы не добили на десяток лепт. Мне не нужно
лишнего. Получайте!
Ив спину трактирщику полетела глиняная миска.
Вернувшисьдомой,трактирщикждал,что дела его
пойдутпо-старому.Столы были чисто вымыты, в кувши­
нах пенилось новое вино, двери были настежь. Но ник­
то не переступал порога харчевни. Суеверный трактир­
щик снова стал рыться в монетной груде: не запрятался
ли там еще один из проклятых тридцати? Многие из
сребреников казались подозрительными, — он отбирал
их —один за другим —с тем, чтобы раздать нищим.
Но нищие, знавшие, откуда к трактирщику пришли
сребреники, отказывались принять подаяние. Он отнес
деньги блуднице, но и та не захотела продать ночь за
цену крови. Поздно ночью он бросил деньги на дорогу.
Но и это не помогло. Несчастье не покидало дома.
102

Неукушенный локоть
«Может быть, из-за какого-нибудь одного?» —подумал
трактирщик и снова стал разглядывать, испытывая на
звон и на глаз оставшиеся монеты. И с наступлением
новой ночи новая горсть сребреников упала в прах до­
рог. Неизвестные монеты находили странники, с рассве­
том начинавшие свой путь, крестьяне, подвозившие еще
с ночи к городупродукты: опоганенное сереброраспол­
залось по кошелям и сумам, по городу и миру. Посев
Иуды обнаруживал некую всхожесть. Анесчастный трак­
тирщик, расшвыряв почти все свои деньги, разбил свою
голову о стенку, как если б и она была грошовым горш­
ком. И очень хорошо сделал, так как, останься он в жи­
вых, история моя о тридцати сребрениках растянулась
бы на тридцать глав и стала б подозрительной пороман­
тизму и, пожалуй, даже мйстике. Поэтому, покончив с
трактирщиком, пора перейти из эпизода в эпизод:
от размозженной головы к битым горшкам.
4
Горшечник сгреб черепки в кучу и выбросил их за
порог; собрал сребреники, но за порог их не выбросил,
а стал думать, куда сбыть нечистые деньги. Трактирщик,
наверное, раззвонил всюду о случившемся. Надо переж­
дать. Но не прошло и дня, как в дверь к горшечнику по­
стучался пристойного вида старик, который, оглядев­
шись по сторонам, спросил:
— Те тридцать у тебя?
—
Какие тридцать? —притворился недоумева­
ющим горшечник. — Аесли б и были, что комудо них?..
—
Плачу за тридцать двадцать. Больше никто
не даст.
юз

Сигизмунд Кржижановский
Поторговались. Сошлись на двадцати пяти. Первая
в мире валютная сделка —состоялась. Старик, стараясь
не дотронуться пальцами до сребреной нечисти, подста­
вил под тридцать монет кожаный мешок, стянул его в
три узла и, поклонившись изумленному горшечнику,
скрылся в сумерках.
Придя в свой дом, набожный старик омыл руки и
прочел очистительные молитвы. А наутро тридцать
сребреников пересыпались из кожаного мешка в холщо­
вую суму мытаря, пришедшего за сбором податей.
5
Мытарь, получивший под расписку сребреники,
был тем самым «добрым мытарем», послужной список
которому может заменить притча. Это был честнейший
человек, которого знала и уважала вся округа. Погоняя
голыми пятками своего осла, он ездил от дома к дому,
вызванивая колокольцем налоги и недоимки. Задесятки
лет своей работы он не утаил ни единойдрахмы; может
быть, и сейчас ему удалось бы довезти тридцать сребре­
ников до казнохранилища, но мытарю, только что на­
чавшему свой объезд, предстояло еще постучаться у со­
тен дверей и сделать долгий и медленный путь, а сребре­
никам было невтерпеж, сребреный зуд тянул их из
мешка в мешок, из пальцев в пальцы, от людей к людям,
из стран в страны. И беспорочный мытарь растратил
сребреники. Какэто случилось —он и сам не мог понять.
И если б только тридцать. Можно было б пополнить.
Но у мытарева осла был тряский ход: Иудино серебро
перемешалось с другими монетами; сребреники растол­
кали сонную медь и неповоротливые литые мины и,
увлекая их за собой, выпотрошили начисто мешки.
104

Неукушенный локоть
Мытарь не стал ждать суда: он сам себя судил и осудил.
Следуя совету Писания, мытарь, бывший некогда доб­
рым, привязал к шее камень и бросился головой в коло­
дезь. И его со счетов.
6
Растраченные монеты расползлись —как это все­
гда бывает —по игорным столам, по притопам развра­
та, — и прах человеческий; на монетах, попавших сюда,
никогда не бывает ржавчины, они скользки и юрки и не
знают угомона.
Тем временем и дом самоубийцы-трактирщика
опечатали, оставшиеся деньги с запрятавшимися в них
сребрениками Иудь1 конфисковали и препроводили в
Рим, в государственное казнохранилище. Десятка одер­
жимого странническим зудом монет оказалось доста­
точным, чтобы разбудить полуоплесневелое серебро и
золото римских подвалов. Разворошенные груды монет
стали искать выхода за пределы мешков и государствен­
ных границ;мириады крохотных металлическихдисков
стали на свои рубчатые и гладкие обода и покатились по
всей земле, ища рынков и территорий.Дорогу серебря­
ным дискам прокладывали железные щиты: так нача­
лись империалистические войны, трудолюбиво вырав­
нивавшие путь беспокойным, вечно убегающим от себя
самих тридцати сребреникам. Не прошло и несколько
десятков лет, как они, ведя за собою армию Пита, верну­
лись в Иерусалим, свалили ему стены и бросили их в
прах, как некогдабросили их, сребреники. Тогда предан­
ный огню и мечу город пророков и ростовщиков познал
наконец цену крови.
105

Сигизмунд Кржижановский
7
Скаждым новым абзацем мне все труднее и труд­
нее поспевать за сребрениками. Ведь слова обращаются
медленнее, чем монеты. История, которую я безуспеш­
но пробую догнать, похожа на колесо о тридцати спи­
цах: вначале оно кружитмедленно, потом скорее и ско­
рее, мелькание спиц сливается в сплошной металличе­
ский диск, как бы в громадный сребреник, который
никак не спрячешь ни в ладонь Иуде, продавшемуХрис­
та, ни в кожаный кошель учтивого старичка, купившего
валюту.Если раньше я мог задерживаться на эпизодах о
горшечнике, мытаре и не помню каких там еще, то сей­
час приходится, отбросив образы, просить помощи у
длинноногих сухих схем.
Дознано: один из сребреников впрыгнул в церков­
ную кружку и тотчас же стал бить о ее стенки тревожно.
Вответ, грохоча латами, поднялось рыцарство: начались
крестовые походы. Другой пролез в карман к ученому-
экономисту, и тотчас же из кармана в голову проникла
идея, впоследствии разработанная в так называемую те­
орию денежного обращения: оказывалось, что богатства
не в богатстве, а в быстроте обращения денежных еди­
ниц.И сребреники, наддав скорости, еще стремительнее
закружили по кружащейся земле. Вот мелькнуло бритое
лицо бритта Джона Ло с выпяченным ртом, похожим на
отверстие копилки: на смену «credo» —кредитки;у среб­
реников вырастают бумажные крылья. Карусель вертит­
ся все скорей и скорей.Тридцать звонких катышей рас­
катились по всему миру. Раскройте любой справочник:
он вам сообщит, что все тридцать европейских госу­
дарств... нет, я положительно не поспеваю за сребрени­
ками. Они ерзают из пальцев в пальцы, звенят о сетки
касс, перешвыриваются с континентов на континенты.
106

Неукушенный локоть
Время истерло их чекан и знаки: сейчас любой из трид­
цати можно принять и за франк, и за марку, и за лею, и
за шиллинг. Обезличенные, безотличные, истертые о
миллионы ладоней, тридцать сребреников стали неуло­
вимы, ия не могу вам обещать,терпеливый читатель, что
в последнюю вашу получку вам не всучили одного из
них. Конечно, нехорошо быть мнительным, но я вот не
могу отделаться от мысли: стоит ли обменивать эту вот
итоисетину на построчную плату; а вдруг за мою исто­
рию о сребрениках заплатят... сребрениками?
1927

Чистая работа
Водно из хмурых зимних нью-йоркских утр знакомое
всей стране имя «Джемс Торнтон» появилось, в черных
траурных рамках, в сорока двух столичных газетах, воз­
главляя во всех сорока двух «столбец агоний» —в неточ­
ном переводе: смертей.
Еще церковный колокол кладбища не начал свое­
го встречного звона, как четыре телефона в кабинете
секретаря мистера Томаса Торнтона, единственного на­
следника покойного, зазвонили вперебой. Сдержанно­
радостные голоса компаньонов, подчиненных,директо­
ров, крупных пайщиков выражали глубокое сожаление
по поводулетального исхода давно уже тянувшейся бо­
лезни сэраДжемса.
Покойный почил в преклонном возрасте, оставляя
временно опустевшими целый ряд председательских
(черчменовских) кресел во всякого рода трестах, кон­
цернах, банках и в правлениях фабрик-гигантов. Если б
составить их вместе, эти пустые кресла, их хватило бы
для зрительного зала небольшого ночного кабаре.
Мистер Томас Торнтон заканчивал свой утренний
завтрак, когда лакей принес —на серебряном овале
108

Неукушенный локоть
подноса —целую колодуразвернутых веерообразно ви­
зитных карточек. МистерТорнтон был в черном смокин­
ге, с траурным крепом над левым локтем. Онуже покон­
чил с тартинками и жидким яйцом, скорлупа которого
вернулась в фарфоровую подставку, и сейчас, держа в
левой руке рюмку с коньяком, пальцами правой переби­
рал картонные листки на подносе.ЛицоТорнтона-млад-
шего не слишком отдаленно напоминало белый круглый
циферблат с острыми черными стрелками усов, оста­
новившимися на без двадцати четыре. Пружинио-гиб-
кие пальцы, пробежав ко ребрышкам карточек, выдер­
нули из колоды одну. На ней прямым четким шрифтом
стояло:
джон эта
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ФИРМЫ
«ПОСМЕРТНЫЙ МАССАЖЛИЦА»
Мистер Торнтон нажал копку. Кивнув в ответ на
низкий поклон секретаря, он передал ему карточку, до­
бавив размеренным металлически-цокающим голосом:
—
Пригласить.
Десятью секундами позже Джон Эта переступил
порог столовой.Он ответил на два-три кратких вопроса
предполагаемого заказчика, объяснил, что в настоящее
время искусство некромассажа достигло высокого уров­
ня и позволяет, так сказать, втереть в лицо трупа в тече­
ние первыхдесяти часов, пока процесс затвердения тка­
ни не зашел слишком далеко, любую эмоцию, какую за­
казчик пожелает видеть на лице дорогого его сердцу
покойника.
Мистер Томас хорошо помнил выдавленные аго­
нией глазные яблоки и судорожный зигзаг рта, оттисну­
тый на лице покойного дяди смертью. Он одобрительно
кивал в такт речи Этла и взял из рук его —
109

Сигизмунд Кржижановский
Краткий прейскурант:
Выражение покорности своей судьбе .... 2 0 долл. 50 цент.
Выражение, именуемое «чистая совесть» . . 39 долл. 95 цент.
Предчувствие р ая ........................................... 75 долл.
Мирное собеседование души с Господом
среди райских кущ ........................................ 150 долл.
Мистер Торнтон черкнул ногтем под последней
строкой прейскуранта —и представитель фирмы некро-
массажа откланялся, заверив, что через четверть часа
пальцы лучших специалистов фирмы приступят к рабо­
те, и прося об одном: воспретить доступ фотографам,
пока сеанс некромассажа не будет закончен.
Пока массажисты, сняв пиджаки и отстегнув ман­
жеты, при помощи содержимого целого ряда баночек,
губок, мягких и жестких кисточек втирали в холодную
кожу мертвого Торнтона купленное его наследником
выражение собеседования души с Господом, весть о
смерти хозяина дошладо фабрик и мастерских, емупри­
надлежавших. При жизни миллиардер Торнтон был
дружно ненавидим всеми. Нетолько рабочими, но и низ­
шей администрацией его предприятий. Система штра­
фов, проводившаяся им с педантической неуклонно­
стью, система слежки, — все это привело к тому, что вы­
ражения лиц у рабочих и части административного
персонала торнтоновских фабрик были далеко не мир­
ные; но какого-либорода собеседования, даже в переры­
вах работы, торнтоновцам были строжайше запрещены,
и они лишь молча обменивались угрюмыми взглядами,
что, при желании, можно было истолковать как грусть
по отошедшему в вечность хозяину.
Директора, подхватив намек, брошенный сверху,
приказали сообщить рабочим по цехам, что они, в сво­
бодное от работы время, могут посетить прах досточти-
110

Неукушенный локоть
мого сэраДжемсаТорнтона, который с шести вечера бу­
дет выставлен в соборе.Желательно сделать это органи­
зованно.
Желающих не нашлось.
Тогда, после краткого совещания, решено было
делегировать группы рабочих для возложения венка на
гроб покойному, а такжедля участия в похоронной про­
цессии, котораядвинетсязавтра,точно в три часа попо­
лудни, от собора к кладбищу, что в конце 3-йАвеню.Там
находился фамильный склеп Торнтонов.
Директорат действовал с крайней осторожностью
и со всей допустимой фабричными инструкциями мяг­
костью.Так, в целях предупреждения возможных ослож­
нений, выборы делегатов решили заменить поименным
назначением. Разумеется, наиболее надежных, облада­
ющих проверенным послушанием рабочих. Было также
постановлено: оплатить время, вычтенное похоронами
из дневной работы, в размере полуставки и погасить
цену венков из запасных заводских сумм.
Уже к полудню толпы людей собирались к ступе­
ням собора. Одни за другими к порталу подкатывали
авто. Щелкали фотоаппараты. Репоргеры отмечали в
блокнотах имена банкиров и князей биржи, чинно, в
черных цилиндрах и черных перчатках, проходивших
средирасступающихся шеренгполисменов внутрь собо­
ра. Вся Уолл-стрит была здесь.
Внутри храма, несмотря на тысячную толпу,цари­
ло торжественное молчание. Вдва началась служба. Сре­
ди стеклянно-мертвых электрических свеч замелькали
живые огоньки горящего воску. Хотя им и не удавалось
разогнать тени, падавшие от стен и купола сумрачного
собора, но все-таки тело покойного мистераТорнтона —
от сверкающих черным лаком штиблет до глянцевитой
111

Сигизмунд Кржижановский
лысины —было видно достаточно хорошо. Он лежал в
хрустальном гробус золотыми головками ангелов, ввин ­
ченными в сверкающий своими гранями хрусталь.
На покойном был аккуратно застегнутый черный сюр­
тук, руки сложены на груди. Целые горы венков, окру­
жавшие гроб, довольно удачно имитировали «райские
кущи». Но что особенно было великолепно, что застав­
ляло людей в задних рядах становиться на цыпочки и
вытягивать шею,это было лицо мистераДжемсаТорнто­
на. Никто никогда не видал его таким: казалось, какая-то
светлая высокая мысль разгладила морщины на его лбу;
сквозь закрытые веки, чудилось, сквозит исполненный
мира и благородного спокойствия взгляд; губы, при жиз­
ни напоминавшие щель копилки, были полураскрыты
сладостной, поистине райской улыбкой. Казалось, вот-
вот они зашевелятся и ответятГосподуна его голос,слы­
шимый лишь ему, счастливому небожителю.
Церковная служба шла к концу. Венки уже поплы­
ли над толпой к дверям собора. Черные цилиндры пере­
ходили из пальцев правой руки в левую: некоронован­
ные короли Уолл-стрита готовились к прощанию с пра­
хом своего коллеги.
Еще несколько минут —и мистерДжемс Торнтон,
поднятый на плечи восьми служителей в белых ливреях,
двинулся, лакированными штиблетами вперед, к выходу
на площадь.
Какраз в этот момент солнце, как если б и ему за­
платили, растолкав тучи, бросило горсть золотых лучей,
засверкавших яркими искрами на хрустальных гранях
гроба.
Толпа обнажила головы.
Рабочие торнтоновских заводов длинными шпа­
лерами стояли, угрюмо глядя на мертвого хозяина, спус-
112

Неукушенный локоть
кавшегося к ним по ступеням собора. Теперь лицо его,
слегка приподнятое над ниспадающим маршем лестни­
цы, было ясно видимо.Улыбка херувима не покидала его
губ, безоблачное чело было чисто, как у безгрешного
младенца.
Легкий ропот прокатился по рядам. У рабочих,
стоявших ближе к шествию, сжались брови, а кое у кого
и кулаки. Сзади напирали. Шеренги разорвались.
Солнце наддало света. Пестрые искры распада­
ющегося спектра заиграли над челом покойного, и мно­
гим показалось, что над головой трупа —в сыром возду­
хе —вспыхнуло нечто вроде тонкого радужного нимба.
Как раз в это-то мгновенье из самой гущи толпы
взлетела палка. Обыкновенная, с медным набалдашни­
ком палка.Брошенная меткойрукой,онаударила почив­
шего Торнтона по молитвенно сложенным ладоням —
и он, точно пружинная марионетка, широко раскрыл
руки, как если бы благословлял город и мир.
Полисмены не успели опомниться, как толпа мно­
гоголовым потоком ринулась к гробу, сшибла его с плеч
носильщиков —и мистерДжемсТорнтон рухнуллицом,
собеседующим с Богом, прямо на асфальт площади.
Вслед за ним и хрустальный гроб, со звоном разбивший­
ся в куски.
В воздухе мелькали резиновые дубинки полисме­
нов. Целый хор пронзительных свистков взывал о помо­
щи. Мелькали палки, кастеты, зонты. Взлетали над свал­
кой и снова падали под топчущие их ноги котелки, ра­
бочие кепки, фуражки, цилиндры.
Кконцувторой минуты послышалось цоканье ко­
пыт отряда конной полиции. Площадь была оцеплена.
Происходили аресты. Защелкивались браслеты наруч­
ников. Через четверть часа площадь перед собором была
очищена.
из

Сигизмунд Кржижановский
Вторые похороны миллиардераТорнтона состоя­
лись ночью. Прах был доставлен в усыпальницу на спе­
циальной автомобильной платформе. Платформу со­
провождало всего лишь несколько черных машин. Они
мчались по опустелым улицам столицы на третьей ско­
рости.
1941

Дымчатый бокал
—
Может, вам угодно посмотреть коллекцию старинных
монет? Нумизматы хвалили. Или...
—
Вы хотите, чтобы я купил у вас деньги, давно
потерявшие способность покупать?Лучше...
—
Тогда посмотрите мою коллекцию миниатюр.
Бели вы возьмете лупу...
—
Скажите, а что это за бокал, вон там —слева, на
полке?
—
Угодно взглянуть? Сию минуту.
Антиквар, сдвинув черную шапочку с лысины на
лоб, приставил к полке лесенку — и бокал, мерцая дым­
чатым стеклом, стал своей круглой прямой ножкой по­
верх прилавка.
—
Странно: он как будто не пуст. Что в нем?
—
Вино. Как пристало бокалу. Тысячелетней вы­
держки. Рекомендую. Пыль мы снимем вот этой ложеч­
кой работы венецианского Мурано.
Посетитель антикварной лавки приподнял бокал
за тонкую ножку,держа его меж окном и глазом: за дым­
чатым стеклом была темная дымчатая влага с легким
рубиновым отсветом.
Покупатель приблизил бокал к губам и тронул не­
сколько капель. Дымчатая поверхность вина осталась
115

Сигизмунд Кржижановский
сонной и неподвижной. Во рту терпкий —как укол сот­
ни игл —вкус.
—
Похож на укус змеи, — сказал покупатель и ото­
двинул бокал, — кстати, мне говорили, у вас есть подбор
джайновских статуэток. Я хотел бы... но странно —мой
глоток не понизил уровня в этом вот вашем бокале.
1убы антиквара виновато раздвинулись, обнажая
золотые пломбы:
—
Видите ли, бывают, пусть в сказках, не только
неразменные червонцы, но и невыпиваемые бокалы.
—
Странно.
—
О, слову «странно» не грозит безработица в на­
шем мире.
—
И вы продаете этот бокал?
—
Если в хорошие руки: может быть.
—
Сколько вы хотите?
Антиквар выдернул из-за уха карандаш и написал
на прилавке.
—
Это моему кошельку не по силам.
—
Хорошо. Я перечеркну ноль справа. Главное:
в хорошие руки. Разрешите завернуть?
—
Пожалуйста.
Покупатель вышел из лавки. В правой руке он дер­
жал бокал, обернутый в бумагу. Мимо него прошел чело­
век с глазами, заплатанными дымчатыми стеклами кон­
сервов. Кто-то задел локтем о локоть: на бумаге у донца
бокала проступили темно-красные пятна. «Пролил», —
подумал человек и пошел вдоль стен домов, оберегая
покупку от толчков.
Однако когда он пришел домой и развернул хрус­
таль, бокал был по-прежнему полон до краев, хотя по
круглой ножке его и скользили расплеснутые капли.
Человек, ставший собственником невыпиваемого
бокала, не сразу приступил к испытанию своей покупки.
День скользил по откосу вниз. Солнце падало в закат.
116

Неукушенный локоть
Вскоре сумеречный воздух стал под цвет тонконогому
стеклу.Человек взял молчаливый бокал в пальцы правой
руки и приблизил его к губам. Терпкое вино ожгло губы.
И отодвинутый бокал стоял снова —полный до краев,
прижимаясь рубиновой влагой к верхней золотой каем­
ке стекла.
Первые дни одноногий гость, вшагнувший своей
круглой стеклянной пяткой в жизнь любителя рарите­
тов, вел себя скромно и почти добродушно. Отдавая
глотки, он тотчас же аккуратно задергивался винной вла­
гой по самый золоченый краешек своего стекла. Онумел
быть разнообразным: один глоток давал чувство пряной
неги, другой —ядовитыми иглами вкалывался в язык,
третий —опутывал мозг в дымчато-алую паутину.Бокал
стал вскоре для человека, приобретшего его, чем-то вро­
де вкусовой лампы. При свете его кровавящихся капель
человек читал и перечитывал свои книги, делал наброс­
ки в тетрадях. Опорожненный почти до дна, бокал тот­
час же наполнялся по золотой край, снова предлагая
себя губам. Человек стал пить... Он запрокидывал бокалу
прозрачную пяткуразза разом. В мозгу плясали рдяные
капли. Мысли ударялись друг о друга, рассыпаясь огнен­
ной пылыо искр. Опорожненная влага восходила вновь,
как восходит солнце, казалось бы наповал убитое зака­
том и погребенное ночью. Человек пил при свете дня,
при свете луны и в тьме безлунья. Стекло цокало о зубы:
«Еще и ещ е!»
Однажды человек, засыпая, опрокинул бокал. На­
утро, проснувшись, он увидел всю комнату залитой тем­
но-красной жидкостью. Жидкость, дыша терпким вин­
ным дыханием, подступала к свесившемуся краю одея­
ла. Посреди комнаты, тычась о ножки стола, плавал
ночной туфель. Снизу, из соседской квартиры, пришли
узнать, в чем дело: сквозь потолок проступали какие-то
непонятные красные пятна. Человек, засунув руку по
117

Сигизмунд Кржижановский
локоть, с трудом отыскал виноточащий бокал. Он поста­
вил бокал, облепленный винной сукровицей, на стол, и
тотчас же вверх, к золотому ободку вспрыгнула темно­
красная влага. Человек выпил залпом и стал приводить
комнату в порядок.
Иногдадымчатые грани бокала —особенно после
десятка-другого прикосновений к ним —казались вла­
дельцу его стеклистым дымком, подымающимся от кос­
тра. Иной раз в золотом ободке, обегающем край стек­
лянной вгиби, мнилась какая-то смеющаяся золотыми
пломбами подлая улыбка.
Однажды —это было в ясный солнечный день,
когда внутрь {фасных капель впрыгивали рдяные иск­
ры, — человек, запрокидывая бокал, случайно заметил,
чтоудна его какой-то зигзаг, сочетание знаков, пожалуй,
букв. Но проступь знаков тотчас же задернулась новым
наплывом вина, подступившего к самому верху бокала.
Человек опять опорожнил бокал, стараясь схватить гла­
зом убегающие буквы. Нотемно-красная жидкость вновь
задернулась раньше, чем он успел выхватить смысл над­
писи. Помнилась только первая альфовидная буква —
и смутное ощущение десяти или одиннадцати знаков,
следовавших за ней.
«Ещераз», — подумал человек и снова быстро вы­
пил бокал. Iüe-то из середины —тонкой мачтой с реей
поперек —взметнулось, — и через мгновение слово за­
тонуло в вине, как корабль, давший пробоину. Человек
еще раз поднял бокал к губам. Он пил медленно, с уси­
лием. Слово, шевеля одиннадцатью буквами, вплывало в
глаза, но их задернуло мутью, и человек не мог понять,
что он видит.
Сэтого дня началась игра глаза с бокалом. Шансы
были явно неравными. От двух-трех толчков алкоголя
мозг задергивало в дымчатый туман. Человек, ставший
118

Неукушенный локоть
собственником непрочитанной надписи, редко когда
переступал теперь порог своего дома. На подоконниках
его окон на палец наросло пыли. Занавеси не разжима­
ли своих желтых век. Владелец дымчатого бокала редко
расставался со своим стеклянным гостем. Лишьраз или
два его видели идущим вдоль набережной; пуговицы
пальто были встегнуты криво, не в свои петли; он шел,
не замечая поклонов, не слыша окликов.
*
*
*
В лапку антиквара пошел сутулый, с серой щети­
ной на щеках человек. К нему любезно пододвинулся
стул, но вошедший продолжал стоять.
—
Чем могу служить?
—
Есть ли у вас дубликат того, дымчатого?
—
Яснее.
—
Дымчатого бокала.Я ближе к нищете, чем к бед­
ности. Но вы тоща, помните, зачеркнули ноль. И если...
—
Виноват,я вижу вас в первыйраз.Тут, через пло­
щадь, другой антикварный магазин. Наверно...
—
Нет. Та же шапочка и... Улыбнитесь!
—
То есть?
—
Без «то есть». Ну, вот: те же золотые пломбы, тот
же лисий оскал. Ошибки нет. Притом же, когда я его бро­
сил, невыпиваемый бокал, в реку, с моста Святого Стефа­
на, самая река... но это меж четырех ушей, иначе.... Вот.
Посетитель сунул руку в пальто и вынул бутылоч­
ку. Повернул ей притертую пробку:
—
Вот. Надругой жедень я спустился к реке и взял
пробу. Вот эту.Оказывается, у него, у дымчатого, хвати­
ло силы окрасить воду Дуная, всего Дуная (каково?) в
кровянисто-красноватый цвет. Кстати, у нее стал чуть
терпкий вкус. Не верите? Глотните. Не хочешь? Так я за­
ставлю тебя...
119

Сигизмунд Кржижановский
Только прилавок разделял двоих. Но зазвучал над­
дверный звонок, и в магазин вошел третий.На нем была
аккуратно пригнанная шуцмановская форма.
—
А-а, — радостно протянул антиквар, щедрорас­
пахивая золотой рот, — вы по поводу налога? Охотно,
охотно... Ну,а вы, — повернулся он к посетителю, все еще
державшему в руках пробу,— вам через площадь!
«Antiquité»* — черным по желтому. Ошиблись дверью.
Посетитель, хмуря брови, спрятал бутылочку,
предварительно аккуратно затиснув ее горло пробкой,
потом спросил:
—
Имного их, этих... дверей?
Антиквар поднял плечи. Шуцман только брови».
Посетитель шагнул за порог.
*
*
*
Днячерез два знакомый нам хозяин антикварной
лавки, просматривая газетную хронику, наткнулся на
строку: «Вчера с моста Св. Стефана бросился в...»
Наддверный колокольчик оборвал чтение.
1939
* «Антиквариат» (ф р ).

Серый фетр
1
На разгороженных полках —как урны в колумбарии —
круглые белые цилиндры. Приказчик, придвинув лест­
ничку, взбежал наверх —и одна изурн с картонным сту­
ком опустилась на прилавок. Приказчик сдул пыль с
крышки и отбросил ее на сторону.
—
Вот!
В пальцах его вращался, охорашиваясь, серый,
цвета сумерек, фетр: тулья его была охвачена темной
лентой; из-под края ее белел номерок. Поймав
зрачками одобрительный кивок покупательницы, при­
казчик выдернул из кармана талонную книжку и отогнул
ей листы.
2
Это нельзя было назвать мыслью. Оно было по­
хоже на мысль не более, чем сумерки на ночь. Но вся­
кийраз, когда на извивах мозга появлялось это серое,
еще не оконтуренное пятно, все мысли настороженно
щетинились, как псы, учуявшие шакала. И поэтому
серый вползень выбирал время, когда огни сознания
121

Сигизмунд Кржижановский
в нейронах потушены и ветви дендритов отенены
снами. Предмысль осторожно ступала по окраинным,
предместьевым извилинам мозга, не находя нигде себе
приюта.
Так было и в эту ночь. Серый вползень, пользуясь
тем, что веки мозговладельца наглухо закрыты, прокрал­
ся в мозг, замешавшись в толпу идущих из далей в дали
переселенцев —снов. Но внезапно мозг ударило голо­
сом, сны бросились врассыпную и веки распахнулись.
Человек, приподнявшись на локте, увидел: женино
лицо —попереклицаулыбка —подулыбкой на подогну­
тых ладонях серый фетр.
—
Этак можно проспать свои именины!
Мужпровел рукой по срезу полей шляпы.
—
Сколько раз я просил! Людям, сделавшим себе
имя,все дни именины.Нуаименины безымянных —это
как перчатки для безрукого. Не надо...
—
Ты все-таки примерь.
—
Наверное, тесная. Нувот, так и есть. У меня го­
лова, а не колодка для растягивания шляп. Отставить!
В это утро чайная ложечка громче обычного ты­
калась о стекло. Складень газеты остался неразогнутым.
Под глазами, наклоненными к желтому чаю, желтились
сердитые мешки; казалось, глаз прячет в них излишки
солнца, недовиденные образы, как обезьяна непроже­
ванную пищу за щеку. Именинник отодвинул стакан и
быстро прошел в переднюю. Пальцы его скользнули по
вешалочным крючьям, не находя нужного.
—
Кой черт! Ifte моя старая шляпа? Diania!
Сквозь комнаты сначала топот ног, затем голос:
—
Приказано было выбросить.
Именинник, досадливо хмурясь, протянул руку к
полке и снял новую шляпу. Он даже вшагнул в комнату,
чтобы внимательнее осмотреть подарок: серый обег по-
122

Неукушенный локоть
лей, аккуратно вдавленный суконный пробор и даже
шелковый снурок дважды вокруг тульи. Но было что-то
в самом прикосновении ворса, в цвете и контурефетра,
заставившее подглазные мешки шевельнуться и выпя­
тить обвись, как если бы в них вложили новый —меж
глазом и мозгом перехваченный —образ.
Держа шляпу в руках, человек открыл выходную
дверь, и ступеньки закружили его шаги вкругпролета.
И в это-то время серое пятно, давно уже блуж­
дающее по закраинам мозга, внезапно оконтурилось
и превратилось в мысль. Точно черной молнией по моз­
гу. Фетр выпал из расцепленных пальцев, человек на­
гнулся, поднял, даже механически отер обшлагом шля­
пу, но весь он был во власти внезапно охватившей его
мысли.
Он шел среди раздроби шагов, меж торопящихся
оттопыренных портфелями локтей и думал: зачем жить?
Шаги вели его мимо вращающихся на афишных
осях букв, мимо серых шин, расталкивающих толпу,
сквозь воздух, полный пыли, криков, вони и переклани-
вающихся шляп, мимо своего отражения, падающего в
стекло витрин, на расцифрснную жесть, резину, картон
и манекены, и повторял: зачем?
Это было нестерпимо. Все в нем возмущалось, все
мысли поднялись против вторгшегося «зачем». Мысль
ширилась, как брызг серной кислоты, расползающейся
по ткани. Он чувствовал, что власть над собой переходит
от него к ней.Кто-то из прохожих,наткнувшись глазами
на его лицо, остановился и опасливо поглядел вслед.Лоб
его облип потом. Стараясь побороть психический спазм,
человек, защищая себя от взглядов, быстро надел фетр и
низко надвинулполя.В тоже мгновение мысль, какнить,
выскользнувшая из иглы, выпала из его сознания. Все
оборвалось так же внезапно, как и возникло.
123

Сигизмунд Кржижановский
3
Человек, растерянно оглядывавший —в поисках
причины —пространство вкруг себя и время позади и
впереди «сейчас», не догадался лишь сделать одно: загля­
нуть себе под шляпу.
Любая мозговая извилина, как и линия любого
переулка, имеет свою хронику происшествий. Мысли
бродят по серой панели мозга то в строю силлогизма, то
враздробь, одинокими прохожими; одни из них гнутся
под грузом смысла, другие —головами кверху, как пус­
тые колосья. Мысли в голове человека, висящего на те­
лефонном проводе, тоже висят весь день на ассоциатив­
ных нитях, переассоциируясь друг с другом. Иные мыс­
ли живут одиноко, домоседами своих нейронов. Другие
шмыгают по извилинам мозга, предлагая себя к домыш-
лению. К ночи мозгогород, прикрытый черепной ма­
кушкой, засыпает. Перекидные лестнички дендритов
отдергиваются друг от друга. Мысли засыпают —и толь­
ко ночные сторожа, сны, бродят по опустелым извили­
нам мозга.
Срассветом светает и в сознании. Мысли выходят
из своих нейроспален, прилаживая субъект к предикату.
Умозаключение делает утреннюю зарядку: малая посыл­
ка чехардно прыгает через большую, большая —через
вывод. Проснувшееся миросозерцание созерцает изо
всех сил.
Нетрудно себе представить, что произошло, когда
в одну из таких солнечных минут, в полном ярком мыс-
лесвете возник среди подчерепного мирка мыслей су-
меркосветный Зачемжить. Зачемжить шел, конфузливо
волоча за собой сбою тень и стараясь разминуться с не­
приятными ассоциациями. Но ассоциации тотчас же
заметили его и, хмуря свои смыслы, внимательно
124

Неукушенный локоть
всматривались вслед Зачемжитьевой походке. Кто-то
сказал короткое: «Бей!» —другой кто-то: «Зачем жить За-
чемжитю?» Мысли, смыкаясь в толпу, шли позади Зачем-
житя, пододвигаясь все ближе и ближе к его шагу.Он по­
пробовал было юркнуть в одну из мозговых извилин, но
навстречу ему выставилось несколько сцепившихся ру­
ками враждебных ассоциаций. Зачемжить ускорил шаг.
Норасстояние междуним и преследующимиукорачива­
лось. Шаг перешел в бег. Мыслетолпа надвигалась, грозя
нахлынуть и размыслить в ничто. Зачемжить, напрягая
последние силы, свернул в пустынный мозговой извив и
добежал до черепной стенки. Преследование не утиха­
ло, он слышал близящийся колючий шаг догоняющих
мыслей. Надо было решаться. Впереди, поперек височ­
ной стены, зигзагился черепной шов. Зачемжить протис­
нулся в шов и выпрыгнул наружу.Прямо перед ним, при­
жавшись желтой кожей к коже виска, топырилась фетро­
вая внутритульевая закладка. Беглец, еле переводя дух,
впрыгнул меж сукна и кожи и застыл, вслушиваясь в за-
черепной шум.
Преследование как будто утихло, оборвавшись
там, где-то позади, за стеной лба. Мысль сидела, стараясь
не шелохнуться в своем убежище. Так произошел един­
ственный в истории мыслестранствий случай: крайняя
необходимость заставила идею переселиться из мозга в
его окрестности, из головы —в шляпу.
4
Жена типично изменяла с типичным любовни­
ком. У любовника были воротнички 42 и тридцативось­
мисантиметровые бицепсы. В юности его мышление
125

Сигизмунд Кржижановский
было рассеяно более или менее равномерно по всей
нервной системе, но затем оно стянулось к четвертому
и пятому поясничным позвонкам, заведующим, как из­
вестно, сексуальными рефлексами. Любовник полагал,
что женщины различаются лишь цветом юбок, в сумер­
ках, кстати, неразличимым. Ссумерками он вообще был
в дружбе. И когда после энных объятий где-то в прихо­
жей зашуршал английский ключ, любовник нырнул в
самый темныйугол, ища помощи у сумерек. Совсем не­
далеко —мимо прикрытой двери —прошагали знако­
мые прижимистые шаги. Справахлопнула створадвери.
Любовник, приведя себя в порядок, вышел на цыпочках
в прихожую и, разменявшись беззвучным поцелуем,
сдернул с вешалочного крюка шляпу. Второпях он не
заметил, что шляпа была шляпой мужа. Серый фетр по­
корно вшершавился меж указательного и большого
пальца левой его руки.
5
Любовник шел поуснувшимулицам города, обма­
хиваясь шляпой.Небо сигнализировало зелеными звез­
дами: путь в жизнь свободен.
1рудь легко вбирала черный воздух. Думалось: как
хорошо, что у жизни никакого смысла, как хорошо, что
вот поужинал женщиной, а там, дома, на столе ищутвет­
чина и бутылка белого вина, как хорошо, что там где-то
Кто-то думает за тех вот, тут вот, которым можно не ду­
мать. Человек взглянул вперед: навстречу емублизилось
взгорбие моста. Огни послеполуночного города хотели
утонуть вреке —и не могли: она и ветер колыхали их на
черных рябях. Он дошел до середины излучины и на-
126

Неукушенный локоть
гнулся над мостовым барьером. Сверху ударило легкой
россыпью дождевых капель. Надо надеть шляпу. Ну вот,
готово.
Зачемжить, почувствовав притиск горячей чело­
вечьей кости к коже его временного жилища, зашеве­
лился. Черт побери, он не создан для внечерепных
мытарств. Вспомнилось мозговое тепло, мякоть се­
рой коры, уютная глубь мыслевых извилин. Зачем­
жить, выкарабкавшись из кожаной пазухи, подобрался
к теменному шву и осторожно впрыгнул в мозг не­
знакомца.
Бывают мозги вечно бодрствующие —под нетух­
нущими лампионами смыслов, —умоцентры, извилины
которых пересекаются, как перекрестки нью-йоркских
авеню.Бываютумы тихие, но трудолюбивые,какрыбац­
кая деревня. Они любят сонные паузы (Декарт спал
одиннадцать часов в сутки), но, проснувшись, они забра­
сывают свои многоузлые мрежи в истину и терпеливо
ждутулова.Бываютумы, которые былиумами, но обвет­
шали, растратили населившие их мысли, легли под леты
секундных песков, превратились в музейные мозги, ред­
ко посещаемые мыслями-туристами. Таким именно был
мозг человека, надевшего чужую шляпу с чужим Зачем-
житем, запрятанным под кожаную закладку. Мысль, со­
скучившаяся по мозгу, впрыгнула внутрь чужой головы
и стала быстро, с рвением подлинного туриста, обегать
все его —самые потаенные —закоулки. СледыЗачемжи-
тя прикоснулись ко всем нейронам, ко всем нервным
нитям и перетяжкам. Человек, охватив руками мостовые
перила, стоял —лицом в полузатонувшие огни. Меж
шляпой и лбом капелился холодный пот. «Зачем
жить?» —дернулось с губы, человек нагнулся ниже, по­
том еще ниже, и всплеск разомкнувшихся огней ответил
кратко и холодно на двусловиё.
127

Сигизмунд Кржижановский
6
ДедушкуХодовица любили все в округе. Он служил
сторожем и водным сигнальщиком в шести километрах,
считая по течению реки. Сегодня, как и вчера, и поза­
вчера, он встал с первой прожелтиной зари и, закинув
удочки за сутулое плечо, спустился по песчаному скосу
к берегуреки. Сигнальные знаки —белые и красные сне­
си на гэобразной мачте —были в порядке.Нажививчер­
вяков, Ходовиц забросил крюки в утреннюю, еще спя­
щую воду. Какая-то мелкая рыбешка пошутила со своей
смертью, слегка потормошив поплавок, и уплыла вглубь.
Через двадцать три минуты надо бы быть пароходу из
города.Хцдовиц нагнулся к удилищам, чтобы проверить
червячков. Первое —в порядке. Второе —тоже.Третье —
что за черт! —увязло в руке, вытягивая струной свою
лесу. Старик потянул крепче: прямо на него плыло что-
то серое и круглое с высоким вздоньем. Через десяток
секунд Ходовиц,удивленно покачивая головой,рассмат­
ривал серую измокшую шляпу, снятую с крючка. Чудеса.
7
СторожХодовиц по воскресеньям имел обыкнове­
ние заходить за двумя-тремя глотками пива в близлежа­
щую кнайпу.Два-три глотка —это надо понимать, конеч­
но, условно. Над пивной пеной всплывала лопающаяся
пустотами пена воспоминаний, дружественные чоки
звенели стеклом в стекло, дым из трубок пробовал живь­
ем вознестись на небо, а щеки кельнера —подкумачить-
ся под цвет кумачового передника.
128

Неукушенный локоть
На этот раз «старина Ходовиц» был встречен осо­
бенно торжественно. Десяток кружек почтительно под­
нялось навстречу вошедшему. Триумф был подготовлен
самим триумфатором:тщательно высушенный и выутю­
женный серый фетр, подаренный емурекой, городской
фетр, который он, не без чувства робости, нес всю доро­
гу вруках, завернув его в фуляр, сейчас красовался, свер­
кая графитной лентой, изящно выгнутой тульей и серым
шелковым снурком над сединами старика.
В этот день пиво особенно легко булькало сквозь
воронки горл. Фетр наполз на виски старику и внима­
тельно слушал тосты и перезвяк кружек. Старик нил, от­
вечал на шутки и поздравления и с каждым глотком ста­
новился мрачнее и непонятнее себе самому.
Дело в том, что Зачемжить, промокший и продрог­
ший в шляпе, в которую он успел выпрыгнуть из мозга
утопленника,как выпрыгиваютизтонущего судна в спа­
сательную шлюпку, искал тепла человечьей крови и
внутричерепного крова. Проникнув—при первом же
притиске головы к шляпе —в рыхлый, склеротический
мозг старика, он тотчас же начал распоряжаться в нем
по-своему.
Полужилой, напоминающий селение, через кото­
рое прошла чума, мозг старика был не густо населен
мыслями-инвалидами и мыслями-пенсионерами. Они
получали свою скудную плату одобрения, дружеские
похлопывания по плечу, «верно, старина», «расскажи-ка
ещераз», но передвигались они на логических костылях,
с прихромью и ковыляньем. При виде вторгшегося За-
чемжитя нейронные инвалиды запрятались по своим
норам, и мозг поступил в полную власть Зачемжитя.
Старик хмуро отодвинул стакан и, несмотря на
уговоры, оставил веселую компанию. Ой шел домой
сквозь ночь и теплые удары ветра, нахлобучивая на лоб
неприятно тесную шляпу и бормоча: «Зачем жить?..»
5 С. Кржижановский, т. 3
129

Сигизмунд Кржижановский
Утренний пароход, подплывший из города, не
встретил обычного сигнального огня. Старик висел в
петле под потолком сторожки. Снизу под выгнутыми
смертным спазмом пятками лежал опрокинутый та­
бурет.
8
МанкоХодовицуне хватало шестиднейдо восем­
надцати лет. Эти шесть дней нужны ему были до зарезу.
УМанкобыла невеста, а жениться ранее восемнадцати —
день в день —нельзя.
Манко читал по слогам. Но слогов в телеграмме,
присланной из большого города (в городах Манко не
бывал),было немного, и он овладел их смыслом. Смысл
был прост: его дядя, водный сторож у города, о котором
он смутно знал порассказам покойной матери,умер;его,
Манко, вызывали в город —получить небольшое, но
большое своей нежданностью наследство. Манко прики­
нул в своем не слишком поворотливом мозгу: из денег
мшено сделать избу, купить корову, пожалуй, и лошадь.
Все это очень и очень подымет его вес в глазах родите­
лей невесты. С вечерним поездом Манко отправился в
город.
Все шло как нельзя лучше. Манко получил деньги,
которые он тотчас же запрятал под рубаху в нагрудный
мешочек; продал соседу кой-какую утварь в казенной
сторожке покойного дяди. Все было в порядке Поезд
черезполтора часа. Итолькоуже в минутуухода, окинув
глазом молчаливую сторожку, Манко заметил в углу на
деревянном тычке сереющий сквозь серость сумерек
фетр. Он сдернул его с тычка и вышел, вжав двери в
стену.
130

Неукушенный локоть
Сперва —до города —он нес серую шляпу в руке.
Нодва-три прохожих, остановившие его словом «Прода­
ешь?», заставили Манко изменить отношение к этой де­
тали наследства. Он снял с головы свой порядком про­
саленный картуз, сунул его в карман и надел поверх пру­
жинно-упругих черных волос серую франтоватую
городскую шляпу.Чем он хуже других!Манко шел к вок­
залу, закинув голову и весело посвистывая. Но с каждым
шагом его иЗачемжитьделал шагвнутри головы,и свин­
цовая тяжесть опускалась на мозговые излучины парня.
Унего был нехитрый деревенский мозг. Как деревня тя­
нет череду своих изб вдоль одной улицы, так и мысли
парня тянулись одноулично. И тянулись они к одному:
к невесте. Но сейчас, пристально вглядываясь сквозь
себя, он никак не мог различить ее образа. Междунею и
им стоял, корча препоганые рожи, Зачемжить. Манко
взял билет, автоматически вшагнул в вагон с деревянны­
ми сиденьями, сел.
Рядом, у локтя, кто-то копошился, разузливая сун­
дучные узлы, кто-то выдергивал губами из длинной дуд­
ки короткие носовые тюкающие звуки. Женщина напро­
тив Манко, покачав добрым лицом, сказала: «Хорошая
шляпа, паренек», — а старик, покопавшись костистой
пядью в бело-желтой бороде, прослюнявил: «Да сам-то
паренек —шляпа». Манко не заметил, как поезд завра­
щал своими осями. Что-то змееносное присосалось к
сердцу и жадно заглатывало жизнь. Манко повернул
лицо, орошенное потом, к окну: за стеклом бежали, за­
махиваясь на него деревянными руками, деревья; гряз­
но-серое облако вползало липким кляпом в глаза. Тоска
стала непереносной, как подбирающаяся к горлурвота.
Манко, поднявшись, быстро вышел в тамбур. Под коле­
сами загрохотал мост. За отмельком фермовых реше­
ток —свободный воздух, а снизу —отвесный скат насы-
131

Сигизмунд Кржижановский
пи. Перегнувшись с верхней ступеньки, Манко оторвал
левую руку от поручня. Зачем жить?
И в это мгновение —резким ударом ветра —с го­
ловы его сорвало шляпу. «Зачем жить?» еще не успело
оставить белеющих губ, но Зачемжить, стараясь разми­
нуться с смертью, успел выпрыгнуть в свое ставшее при­
вычным обиталище. Манко висел лишь на сцепе трех
пальцев правой руки. Крутым поворотом колес его рва­
нуло вниз, в бездну, — один палец сорвался с поручня, но
два еще цеплялись за поручень и жизнь. Нечеловеческим
усилием Манко отшатнул свое тело от ската внутрь. Ве­
тер трепал его волосы и бил по раскаленным щекам. Ста­
раясь поймать выпрыгивающее из горла дыхание, он
вернулся в вагон. Его встретили сперва недоуменными
улыбками, потом смехом: «Шляпу-то забрал ветер? Жди,
когда ветер отдаст...» И под раздвинутые насмешкой рты
Манко весело засмеялся, показывая белую клавиатуру
зубов. О, в шляпели дело, когдадело в шляпе: вот тут, под
рубашкой, топырящиеся деньги, а впереди —любовь,
жизнь, рождающая жизни, и снова любовь.
9
Между тем шляпа с Зачемжитем, спрятанным за
кожаный привисочный ее полог, цепляясь за стебли
трав, скатывалась по насыпи вниз...
И пусть себе. Слову моему я, автор, говорю: стоп,
ни с места. Новелла эта написана по методу нанизыва­
ния. Самый дешевый способ, за который тем не менее
почему-то платят построчной платой и читательским
вниманием.
Нукуда мог попасть в дальнейшем планирующий
Зачемжить: в руки железнодорожного сторожа, пропой-
132

Неукушенный локоть
цы, превратившего свою жизнь в сплошную зачемжизнь;
в руки случайно проезжающего велосипедиста, при­
крывшего Зачемжитьевой скоростью свои туристские
мозги; в раздевалку летнего театра, где так легко перепу­
тать номерки и тем заставить Зачемжитя еще раз пере­
менить квартиру...И вообщет- мало ли куда. И стоит ли
на это тратить воображение?
Важно только одно. Серый фетр, переходя из рук
в руки,должен был превратиться —рано ли, поздно ли —
в грязный фетр, в старую, заношенную и затертую шля­
пу, от которой брезгливо отдергиваются все сколько-
нибудь уважаилцпс себя лысины и тсмсна. Короче, к по­
следней главе новеллы бывший фетр —с оборванной
шелковой нитью, затерханной лентой вкругтульи и об­
вислыми полями —попадает —в виде подаяния —к ни­
щему.
Как я ясно вижу последнюю главу меняющего го­
ловы фетра! Нищий стоит под зенитным солнцем. Солн­
це бьет желтыми бичами по его облезлому черепу.
Но по нищенскому этикету не принято надевать
шляпу на голову —ее надо держать в руке, протянутой
под пятаки.
Ибедный Зачсмжить, сидя под ударами пятаковых
ребер, тщетно мечтает о впрыге в человечий мозг. Нет,
теперь это вряд ли для него возможно: так, видно, и жить
ему,Зачемжитю, под тычками медяков, хлестом солнеч­
ных лучей и ударами дождевых капель. И отщепенцуЗа­
чемжитю надо решать —на этот раз уж для себя само­
го — проблему: зачем жить?
1927

Соната «Death’s Door»*
I
М-рРеджинальд Парснип терпеть не мог музыки. Но он
был очень ревнив и не отпускал женуодну на симфони­
ческие четверги в Кингс-Холл. Миссис ГЪендолен Парс­
нип терпеть не могла сэраРеджинальда, но ей нравились
его поместья и чековая книжка. Поэтому приходилось
терпеть прилипшего к левому локтя мужа. Супруги во
многом разнились, И во вкусах, и в возрасте: на пятьде­
сят два года; миссис ГЬенни, как называл ее муж, было
всего двадцать.
Но м-р Парснип цепко хватался зубами —точнее,
вставными челюстями —за жизнь. Легкое и ровное ды­
хание жены, заставлявшее чуть скрипеть шелк, охваты­
вающий ее грудь, казалось ему гораздо музыкальнее всех
музык. Сквозь стеклянный купол Кингс-Холла падали
лучи мутного лондонского ре минор.Смычки, осторож­
но продергиваясь сквозь воздух, как иглы сквозь про­
зрачную ткань, вышивали мелодическое рррр. Палочка
в руке м-раКоутса («Шляется из Лондона в Москву и об­
ратно, — брюзгливо подумал Парснип, — я бы тебя не
палочкой, а палкой из империи») четкими штрихами
разрезального ножа, вскрывающего страницуза страни-
* Двери смерти (ан гл.)
134

Неукушенный локоть
цей, отсчитывала восьмичетвертный такт. Вдруг резкое
перечеркивающеедвижение палочки, и сурдины попря­
тались по фрачным жилетным карманам скрипачей,
а серебряные раструбы, закачавшись, швырнули в уши
горсть металлических звуков. Парснип глубже задвинул
вату вуши и подумал, глядя на широкую спинудириже­
ра: «Дюжий парень —емубы дрова рубитьили,там,сгру­
жать мешки. Больше бы пользы».
Наконец палочка ткнулась о тишину иутомленно
легла на пюпитр.К лучам солнца подбавили влсктриче-
ского света. Антракт.
М-р Парении, не отлипая от круглого локтя жены,
шаркал по паркету фойе. На поклоны, изгибы шеи он
отвечал короткими кивками. Вокруг череда фраковых
двухвостий, забелиленныхдекольте, замотанных в жем­
чуга и золотые нити круглых шей и взблески золота из-
под шевелящихся губ.
—
Кто это? —Миссис Гвендолен легким движени­
ем локтя как бы взболтнула своего мужа, полуусыплен-
ного однообразным кружением по фойе. М -р Парснип
вздернул синие веки и растерянно огляделся по сторо­
нам. У стены, спиной к колонне, стоял человек несколь­
ко необычной наружности, необычность которой уси­
ливалась и своеобразием одежды. Тонкая, стройная фи­
гура его была охвачена черным фраком, над стоячим
воротничком и легким бантом галстука, казалось, гото­
вого бабочкой взлететь в купол, смуглое с синеватым
отливом лицо; над ярко-белыми длинными прорезями
белков и седеющими висками полосатая бело-красная
шелковая тканьупругоготюрбана;надолбом и выгибью
черных сросшихся бровей —фонтаном бьющий вверх
султан.
—
Кто? —повторила снова леди Пвендолен.Ирань­
ше, чем губы м-ра Реджинальда приискали ответ, перед
135

Сигизмунд Кржижановский
парой заблистала лысина и благодушный, с отстегнутой
пуговицей у нижнего края, белый жилет м-ра Следжа:
—
Вас интересует, дорогая леди, это тюрбано­
фрачное существо, — Следжнагнулся к руке миссис Пар­
ении, отражая глянцем темени ее алмазную брошь, — не
вас одну. Индус этот —он прибыл всего лишь дня три
тому из Калькутты —сразу же задел любопытство, более
того —любознательность общества. Притом не празд­
ную. Он делает положительные чудеса. Например, не
далее как вчера, на званом вечереу Эдживенов, он пере­
селил мысли миссис Эдживен из ее головы в бокал с
шампанским и предложил мистеру Эдживену выпить
мысли своей супруги. Тот выпил. Ипредставьте себе, они
разводятся.
—
Ну, Джон, я не замечал до сих пор за вами
склонности к пересказам бабьих сказок
—
Я тоже, мистер Реджинальд. Но как прикажете
обращаться со сказочными фактами. Бывают и такие.
Сегодня вот этот вот Бен-Намир(так его, кажется, зовут),
присутствуя как гость на ланче уГрея,у старого лордаРи­
чарда Грея, заставил стенные столовые часы точно вос­
произвести стуком маятника биение сердца хозяина.
Присутствующий врач, сверяя стук сердца со стуком ма­
ятника, принужден был констатировать факт. Но я рас­
скажу вам еще более замечательное...
—
Послушайте, мистер Следж, — голос леди Гвен-
долен был упругичелок, — сейчас же представьте мне и
моему мужу Бен-Намира. Прежде чем пробьет второй
звонок, я хочу...
Следж перевел глаза от властного контурарта леди
Гвендолен к запавшей ротовой щели ее мужа, губы его
молча шевелились, точно прожевывая что-то кислое.
—
Имя —Коутс —петтикоутс, — развел
руками
Следж, и через минуту глазные яблоки индуса вороча­
лись в длинных прорезях, переводя зрачки с жены на
мужа и с мужа на жену. Первая встреча вскоре была
136

Неукушенный локоть
прервана звонком, зовущим в зал. М -р и миссис Парснип
занял свои места в третьем ряду.
К краю эстрады подходил невысокий кривопле-*
чий человек со скрипкой подправым локтем и смычком,
свесившимся к земле. Его встретил переплеск ладоней.
Одежда сидела на нем мешковато, голова, в ответ на ап­
лодисменты, мотнулась куда-то вбок. «Если этот парень
работает смычком так, как его портной ножницами, —
добра не жди», — подумал м-р Парснип и прикрыл глаза,
готовясь чуть-чуть вздремнуть. Но «парень» первым же
ударом смычка о струны широко раздернул веки Парс-
нипа: это была долгая, густая низкая нота на первой
струне. Скрипач как-то вйггянулся кверху, и даже левое
плечо, подпирающее скрипку, поднялось вровень с пра­
вым, возвращая его телу стройность и правильность
форм. Из-под смычкового притиска возникала черная,
как беззвездная ночь, мелодия. Парснип вдруг почув­
ствовал неприятные, колющие толчки сердца и, болез­
ненно морщась, нажал крышкукарманныхчасов (скоро
ли уж?): стрелка учащенно и перебойно дергалась по
минутному кругу. Парснип зажал ее крышкой и провел
рукой по лбу: лоб оросился холодными каплями. Скри­
пач продолжал, вдалбливая вибрирующие пальцы в
струну и раскачиваясь телом в ритм зловещей мелодии.
Парснип перегнулся к соседуслева —в рукеу него белел
листок программы —и тихо спросил:
—
Что это?
—
Соната Des dur*.
—
Как? Death’c door?**
-Да.
Парснип, цепляясь руками за спинки кресел, встал
и двинулся к проходу.Вокругнегромко зашикали. Жена
* Ре мажор
137

Сигизмунд Кржижановский
изумленно следовала за нежданно вышедшим из пови­
новения мужем. Дойдя до полутемного фойе, м-р Парс-
нип прислонился грудью к стене ицепенеющим языком
проговорил:
—
Скорей. Автомобиль. И врача.
II
Первые два дня здоровье м-раПарснипа держало
хотя и неустойчивое —но все же равновесие. Может
быть, этому способствовала тишина его прилондонско-
го поместья.Сердцедергалось,точно наниточке,но все-
таки дергалось.
К утру третьего дня больной совсем приобод­
рился:
—
Пзенни, —сказал он, привставая на левом лок­
те, —дай мне мои челюсти из стакана: я хочу тебя поце­
ловать.
—
Нет,дорогой мой, пусть поцелуйостается в ста­
кане Тебе вредно.
Миссис Гйендолен стояла лицом к окну, глядя, как
осенний ветер колышет вековые дубы сада. Вот там —
под этим ерошащим в воздухе листья дубом —ее впер­
вые поцеловал Эдуард. У него под губами крепкие зубы
и легкий запах сигары. Изовет он ее именем первойбук­
вы имени:Джи. О,Эдди.
Но к вечеру больному стало много хуже. Был вы­
зван врач. Врач прощупал пульс, аускультировал дыха­
ние и недовольно качал головой.На следующее утро он
стал еще серьезнее:
—
Мистер Парснип, все мы сперва живем, а по­
том...
—
Не понимаю ваших слов.
138

Неукушенный локоть
—
Видите ли, сэр, как это называется?., ах да:
смерть. Оставляю вас с этим словом вдвоем. Врач сделал
свое. Очередь за нотариусом и священником. Имею
честь.
М-р Парснип пролежал минутдвадцать, чувствуя,
как холодеют концы ног, и вслушиваясь в свое шелестя­
щеедыхание. Затем рука его дотянулась до кнопки. Он
говорил тихо и невнятно. Но все же слова его были по­
нятны: к вечеруавтомобиль, спешно посланный в Лон­
дон, примчал Бен-Намира.
Индусбыл введен —сквозь анфиладу чинных по­
коев —в спальню хозяина замка.Через минуту он сидел,
придвинувшись коленями к шитому золотом одеялу
больного. Ему пришлось наклонить ухо к еле различи­
мому шелесту, исходившему из беззубой ротовой щели
м-раПарснипа:
—
Я призвал вас, чтобы вы помогли мне в деле,
касающемся не столько этого,сколько того света.
—
Сэр,я не дами двух пенни за так называемый
тот свет.
—
Аядам вам десять тысяч фунтов, если вы устро­
ите мне тот в этом.
—
Слушаю?
—
Душе моей конец. И я не выбрасываю сигнала:
спасите мою душу! Но есть нечто большее души. Это
любовь, сэр, нет, неистовство чувств к моей жене. При
одной мысли, что она останется без меня, я чувствую,
что не переживу своей...
—
Своей смерти, сэр?Вы на верном пути. Есть то,
что мы, йоги, называем «порей смерти», death’s door...
—
Проклятый смычкист...
—
Представьте себе, что человек, уходящий за
этот порог в небытие,зацепилсяза него носком туфли —
и туфля осталась по сю сторону, в то время как все
остальное... вы понимаете меня?
139

Сигизмунд Кржижановский
—
Несовсем.
—
Новедьдело именно в «не совсем». Вы хотите не
совсем разлучиться с вашей супругой. Ведь так? Вы хо­
тите зацепиться за ее тело, как за порог, и жить вблизи
него хотя бы малою долей жизни. Разрешите проверить,
сколько на вашем текущем счетубытия осталось часов и
минут.
Тюрбан индуса наклонился к груди умирающего,
пальцы его —с проворством пальцев пианиста —пробе­
жали по ребрам, вкруг сердца и по подложечью.
—
Гм, максимум двадцать часов. Надо торопиться.
Гдеу вас телефон?Яраспоряжусь, чтоб вам привезли... но
об этом после. Кстати, вызовите нотариуса. Необходимо
включить новый пункт в завещание. Все суммы, отказан­
ные вашей супруге, переходят к ней при условии, если
она будетспать,укрываясь завещанным ей сине-черным
одеялом. Подробные приметы предоставим определить
нотариусу. Прикажите, чтобы вам принесли чековую
книжку.
П1
Передутром в замок был доставлен большой четы­
рехугольный сверток. Его внесли в спальную м-раПарс-
нипа. Индус и умирающий снова остались наедине.
Бен-Намир снял верхнюю покрышку со сверт­
ка. Разматываясь скользкими розгибами, перед глазами
м-ра Парснипа появилось синее в черных непонятных
письменах шелковое одеяло. Таких не делают в Европе.
Бесчисленные прессованные шелковинки отливали си­
ними росинами; орнамент черных знаков бежал по
краю и перерезывал поверхность по диагонали.
140

Неукушенный локоть
—
Вот, это ваше новое тело, мистерПарснип. При­
ступим к переезду: с квартиры, так сказать, на квартиру.
Индус снял сюртук и отстегнул манжеты.
—
Будем брать пример с ваших английских хозя­
ев. Когда они хотят приготовить пудинг, то, смешав нуж­
ные специи, туго заматывают смесь в пудинг-клоз, пу-
динговый мешок. Сделаем то же самое.
Говоривший сдернул с костенеющего тела Парс-
нипа его золотоцветное одеяло и стал плотно укутывать
пациента в черные знаки и синюю ткань вновь прине­
сенного покрова.
—
Вот так. Учитесь, сэр, как проникать к телу ва­
шей вдовы. Разрешите еще теснее. Пудинг —так говорит
по крайней мере поваренная книга — охватываемый
плотно клозом, в данном случае одеялом, отдает ему
часть своей эссенции и удерживает свою, так сказать,
душу, свой аромат, не рассеивая его в воздух. После того
как смесь окончательно остынет... Погодите, погодите,
сэр, закостеневать. Недавайте белеть зрачкам: я еще по­
кажу им нечто, что подтвердит чистоту и добросовест­
ность моей работы.
Бен-Намир сдернул одеяло и стал складывать его:
сперва вдвое, потом вчетверо. Психоэнергия лорда Пар-
снипа, уходящая в ничто и успевшая, в некоторой своей
части, задержаться в порах черно-синего покрова, как в
порах фильтра, не привыкла к такому обращению. Каче­
ства гордости и непреклонности, свойственные ей по
наследству и воспитанию, тотчас же разогнули новое
шелковое тело, растопорщив его четырьмя упрямыми
углами.
Но индус был тоже упрям: навалившись грудью и
локтями на новое тело Парснипа, он скатал его в тугой
рулон и сел поверх, придерживая пальцами свирепо
шевелящиеся кончики: «Сэр,бросьте к черту ваше дурац-
141

Сигизмунд Кржижановский
коесэрство. У вас теперь шелковое тело, и я заставлю вас
быть шелковым. Вы не в Верхней Палате, а поверх кро­
вати.
Ваше одеялье дело: молчать и греть. И если вы не
утихомиритесь, как подобает покойнику, то будете
взгреты. Я повышибуиз вас: и пыль, и пыл».
Одеяло опустило четыре синихуха книзуи покор­
но лежало, не шевелясь ни единой шелковинкой.
IV
Похороны м-ра Парснипа были очень торже­
ственные. Наних присутствовали все, кроме самого Пар­
снипа, лежавшего поверх широкого двуспального ложа
его вдовы, миссис Лвендолен, в ее просторной спальне.
Бракосочетание миссис Гвендолен и Эдуарда
Коркнеля, состоявшееся год спустя, было значительно
скромнее. Присутствовали лишь ближайшие друзья не­
весты и жениха.
Заэтот год посмертной жизни м-раПарснипа ему
пришлось перенести немало невзгод и неожиданностей.
Прежде всего, ни Бен-Намир, ни его пациент не
учли того обстоятельства, что одеяло было зимним, в то
время как смерть, или, точнее, переселение сэра Реджи­
нальда, произошло в конце марта. С наступлением лет­
него тепла одеяло, упомянутое в добавочном пункте к
завещанию,с разрешения нотариусабыло временно за­
менено другим, легким одеялом. Можно представить
себе огорчение сэра Реджинальда, когда его, стащив с
кровати любимой женщины, сложили ввосьмеро, посы­
пали нафталином, загнили в полотняный мешок и зап­
рятали в темный шкап. Здесь было ничем не лучше, чем
142

Неукушениый локоть
в родовом склепе. Неудобная поза, восьмикратно скрю­
чившая тело, разбудила старые ревматические боли, от
нафталинногоудушьяхотелосьчихатьи кашлять, а каш­
лять было нечем.
Ifte-то за ореховой стенкой шкапа раздавались
иногда голоса, чьи-то шаги,дажекак будто пение. Парс-
нип недовольно наставлял синее шелковоеухо, вслуши­
ваясь в глухие переклики жизни егодома.Ночаще всего
он дремал, и тогда ему казалось, будто черные непонят­
ные письмена, втканные в его новое тело, скользят по
ворсу, расшифровывая^ черными кошмарами.
V
Нотариус,утвердивший завещание год тому назад
скончавшегося сэра Парснипа, не слишком интересо­
вался строгим соблюдением последнего пункта завеща­
тельного акта. Он смотрел на него как на проявление
старческого чудачества и слабоумия. Непо-джентльмен­
ски —мешаться в интимныедела молодой леди, в ее ноч­
ные будни. Но бывают дни, когда форма должна быть
строго соблюдена.За четыреднядо бракосочетания вдо­
вы м-ра Парснипа нотариус вежливо напомнил, что в
вечер свадьбы, когдаблизким родственникам идомочад­
цам —согласно обычаю —показывают брачный покой,
пункт, точнее, завещательное условие о сине-черном
одеяле должно быть строго соблюдено.
В утро дня, когда должно было состояться венча­
ние, ореховый склеп раскрылся и м-раРеджинальда Пар­
снипа выволокли на ковер.Шов мешка был распорот, и
пальцы двух горничных высвободили его сложенное
ввосьмеро тело. Раскатанный по ковру, Парснип не без
удовольствия разогнул свои ноющие складки, распрям­
ляясь во всю свою двуспальную ширь.
143

Сигизмунд Кржижановский
Но это была лишь минута проблеска в послежиз-
ни сэра Реджинальда. Горничные, о чем-то посовето­
вавшись, вынесли Парснипа из комнат наружу, на холод­
ный морозный воздух и грубо перебросили через верев­
ку, протянутую от стены к стене. М -р Парснип всегда
боялся простуды. Он обеспокоенно зашевелился на ве­
ревке, и тотчас же одна из горничных сказала: «Ветер».
И тут началось нечто, заставившее сэра Реджи­
нальда содрогнуться до самых тончайших своих шелко­
вых фибр. Его, члена Палаты, потомственного шестого
баронета, прямого потомка адмирала Эрджина Парсни­
па, стали бить. Били его в две руки: плетеной трепалкой
и обыкновенным деревянным шестом. Парснип, выгиба­
ясь под ударами, плевался пылью и нафталином.
Наконец экзекуция кончилась, и несчастный был
водворен поверх белоснежных простынь на супруже­
ское ложе, междвухрезных золоченых спинок.
Тело его ныло, и он бессильно пластался, прини­
кая верхним краем к взбитой подушке. Изредка прихо­
дили люди и оглядывали опочивальню. На минуту вош­
ла и сама Гвенни. Но странно, почему на ней подвенеч­
ное платье? Парснип задрожал и почувствовал:
сине-черные ворсинки на его поверхности зашевели­
лись и стали дыбом.
—
Хорошо его выколотили, Джемми? —спросила
миссис Гвендолеи и мечтательно посмотрела на одеяло.
VI
Незадолго перед вечером весь дом опустел. Огни в
спальной не горели. Только откуда-то —черездве комна­
ты —шуршал раструб радио. Его недовыключили, и в
144

Неукушенный локоть
нем возникали и никли смутные шумы. Именно в этот
сумеречный час перед мембраной центрального радио­
ателье стоял скрипач. Он и теперь, как тогда, подоткнул
скрипку левым плечом и с каждым тактом распрямлял­
ся, делаясь статнее от мелодии. Под притиском, казалось,
в бесконечность протянувшегося смычка рождалась
низкая вибрирующая нота. Емубыло все равно: челове­
чьи ли уши —кругмембраны —пустота ль пустынь...
Заслышав шорохи сонаты Death’s door, Парснип
крепче прижался к матрацу. Опять. Недоброе предвес­
тие. Страх прикоснулся к скользким ворсинам. Даже по­
сле смерти Парснип боялся смерти. Но вскоре опусте­
лый дом снова наполнился шагами и шумами. Послы­
шались громкие голоса, звон стекла о стекло, стук
придвигаемых и отодвигаемых кресел. Парснип лежал
сам не свой.Нет: он не отдаст сам свое. У него нет даже
вставных челюстей, чтобы вгрызаться в горло похитите­
лю, он весь из проклятого мягкого шелка, но... и тут он
впервые ощутил смысл черных письмен, вотканных в
тело. Овладевая ими, втискиваясь в них усилием воли, он
увидел, что черные вгибы, выгибы, закорючья и полулу-
нья то стягиваются, то разбухают, то морща, то распрям­
ляя его шелковую поверхность. Наконец-то он дешиф­
ровывал свои буквенные мускулы и учился владеть ими.
Это уже не были те слабые витчатые движения, которые
так легко, шутя, мог преодолеть Бен-Намир. Это были
настоящие синие жилы и черные мускулы, мускулы
спрута, удава, гигантского, сине-черным пластом рас­
пластавшегося ската.
Музыка и бокальный звон за стеной постепенно
утихали. Умолкали и человеческие голоса. Служанка
вошла в спальню, неся канделябр над головой. Тени
спрятались в углы. Парснип ждал, не шевеля ни единым
волоском...
145

Сигизмунд Кржижановский
И наконец они остались втроем: новобрачные и
мститель.
Первым двум их первое счастие казалось корот­
ким, третьему —последняя его мука —бесконечно дол­
гой.Толькомелкая дрожь, дергавшая его за нити, выда­
вала волнение Парснипа, но новобрачные из-за своих
двух дрожей не различали третьей.
—
Ты устала, Джи. Одеяло мне кажется немного
тяжелым и душным. Может быть...
—
Ничего, к утру похолодает. Устала, да: от шума,
людейи...
—
Иот любви?
—
Ябудулюбить тебя и в снах.
И вскоре Парснип, осторожно припадая к грудям
двоих, закачался верхним краем на их спящих дыхани­
ях. В доме царила полная тишина. Парснип подогнул
четыреугла и приподнялся на них, как на ногах. Тихо
переступая подгибью углов, он подобрался почти всей
своей поверхностью к телу спящего мужчины. И затем,
стягивая черные мускулы, бросился на врага, охватывая
его голову шелковым мешком. Женщина сбоку что-то
пробормотала сквозь сон. Одеяло на секунду застыло,
продолжая, однако, держать жертву в крепком эатиске.
Мужчина рванул головой, пробуя закричать. Но одеяло
втиснулось левым углом в раскрытый рот, зажимая его
скользким кляпом. Только легкий хрип и пузыри пены
проступили на губах Коркиеля, и тело его обездвижи-
лось. Навсегда.
Парснип, осторожно расправляя мятые складки,
вернулся в исходное положение. Холод мог разбудить
его вдову. Он лег, равномерно распределяя поверхность
поверхдвух тел: теплого н холодеющего. Борьба, страш­
ноесверхнапряжениенепрошлиемударом.Он чувство­
вал, что жизнь внем иссякает и надвигается конец. Вто-
146

Неукушенный локоть
рой, и последний. Теперь-то уж навсегда. Он пробовал
прижаться к теплу женского тела, впитать его в себя, но
последние силы покидали его. Одеяло умирало, превра­
щаясь в обыкновенное одеяло, в прессованный шелк, в
мертвого свидетеля зарождения человеческих жизней.
АГвенни улыбалась, тихо и ровно дыша. Ей сни­
лось счастливое завтра.
1939

Бумага теряет терпение
(Эскиз)
Всем известно: бумага терпит. Терпит: и ложь, и гнусь, и
опечатки, и грязную совесть, и скверный стиль, и деше­
вый пафос. Все.
Но, как свидетельствует этот рассказ, до времени.
Произошло это в одно из ноябрьских утр, когда
мокрые хлопья снега и капли дождя спорили о том, что
сейчас —осень или зима. Случилось так, что именно в
это мутное утро бумага потеряла терпение. Ей надоело
нести на своих плоских покорных листах буквы, буквы
и снова буквы; мириады бессмыслиц, притворившихся
смыслами; нудный дождь слов, от которого не то лужи,
не то книги —не разберешь.
У бумаги —надо подумать и об этом —своя труд­
ная долгая жизнь, своя нелегкая школа: сперва она рас-
чтет, врывшись в землю корнями, и шумит облакам, про­
плывающим над ней кусками прозрачной серой обер­
точной бумаги, потом ее отпиливают от ее корней,
кладут под затиск прессующих машин бумагодельного
завода, топят в чанах, полных кипятку, сушат, мнут... Да
к чему об этом вспоминать?
И вот бумага просохла, машины ее уже научили
терпению. Теперь ее плоские белые листы обучают гра-
148

Неукушенный локоть
моте. По ней бьют острыми свинцовыми буквами, в нее
втискивают смазанные краской матрицы. Бумага терпит.
До времени.
Установить дату, о которой идет речь, трудно: бу­
мага, отшвырнувшая от себя типографские шрифты,
вместе с буквами заставила отступить и цифры. Этот
короткий, но решительный бой можно было бы назвать
сражением под Табула-Раза.
Бумажное поле битвы осталось снежно-чистым.
Типографские знаки, бежавшие в свои убежища, недолго
совещались. И им, этим двадцатипяти- или два-
дцатишестибуквсипым алфавитам надоело притворять­
ся длинными, во весь диаметр мира протянувшимися
смыслами. Они тотчас же разбились повзводно на алфа­
виты, и одно из правофланговых А, широко расставив
пятки, сказало:
—
Довольно нам позволять ваксить себя типо­
графской краской,довольно таскать на свинцовых спи­
нах их дурацкие смыслы, довольно —говорю я —бить
лбом по бумаге! Пусть из нас делают что хотят —свин­
цовые пули или свинцовые тумбы, — но в литературуни
шагу!
Свинцовый шорох одобрения отвечал на краткую
речь. И мириады азбук, построившись в строгом школь­
ном порядке, начали исход. Впереди шли широко рас­
ставляющие ноги большие А, а в хвосте колонн длинно-
пятые с пикой через плечо дзеты.
Метранпажу одной из утренних газет, сидевшему
ужелтой лампочки над бумажными змеями гранок, все
время чудилось шуршание мышей под полом. Это была
иллюзия слуха: на самом деле это был шорох уходящих
прочь из страны газет, журналов и книг перетруженных,
истертых о бумагу,усталых до последнего букв.
Первым свидетелем исхода был старик газетчик,
выходивший к перекрестку вместе с ранними звонками
149

Сигизмунд Кржижановский
трамваев и резиновыми голосами автобусов. Подлевым
локтем у газетчика был влипший номерами в номера
большой пук вчетверо сложенных газет. Вот подошел
первый покупатель. Вынув из левого кармана пальто
носовой платок, он вытер стекла своего пенсне, на кото­
ром осело несколько крохотных, точно выпрыгнувших
из пульверизатора дождевых капелек, потом пошарил
правой в другом кармане пальто и обменял никелевую
монету на сложенный вчетверо бумажный лист.
Газетчик выдернул из-под локтя второй номер, но
в это время увидел перед собой мокрое от дождя и пота
лицо своего первого покупателя. Стоя перед испуган­
ным газетчиком, тот махал пустым бумажным листом и
грозил полицией.
Сэтого и началось.
Кухарки, вышедшие с промасленными саквояжи-
ками для закупки всего необходимого желудкам их хо­
зяев, оказались в довольно трудном положении. Они ис­
кали привычных вывесок и находили лишь длинные и
узкие, похожие на рыцарские щиты, лишенныедевизов,
железные прямоугольники, с которых все их буквы, ду­
тые и литые, уползли куда-то прочь, солидаризируясь с
типографскими алфавитами.
Двери книжных магазинов хлопали, как заслонки
труб, выбрасывающих выхлопные газы. Длинные вере­
ницы людей вталкивались и выталкивались изкнижных
лавок, перебрасываясь короткими взволнованными сло­
вами. Приказчики лавок взбегали по лесенкам, скользи­
ли пятками по их ступенькам вниз: передих испуганны­
ми, по-рачьи выпученными глазами были тихо шурша­
щие, пустые, как небо в безоблачную погоду, тщательно
переплетенные в кожу,сафьян и картон книжные белые
листы.
150

Неукушенный локоть
Литературному критику господинуД. нужно было
закончить к одиннадцати дня свою статью о... Он еще не
знал с полной точностью, что нужно написать в заглав­
ной строке после начинающего ее «О». Окончание его
очерка даже снилось ему этой ночью. Встав с постели в
восемь утра, критик надел пижаму, проткнул две фаян­
совых цели, что у окна, металлической вилкой никели­
рованного кофейникаи,выдвинувлевыйящикписьмен­
ного стола, вынулрукопись. Нет, не то —какие-то пустые
страницы. Значит, в правом: по и в правом ящике ниче­
го, кроме чистой бумаги, не оказалось. «Может быть, я
еще не проснулся, — бывает, что сны смеются над чело­
веком«, — подумал критик Д. и, подойдя к кофейнику,
притронулся средним и указательным пальцами правой
руки к его никелированному боку. Пальцы обожгло, а
крышка чайника, похожая на хфуглую шапочку китай­
ского мандарина, запрыгала над струямипара.
КритикД. вернулся в свое кресло у стола. Он пом­
нил, что под пресс-папье лежалоизвещение от журнала,
которомусегодня же необходимо былодоставить закон­
ченную статью. Он отставил тяжелое пресс-папье и вы­
дернул листик: бумажная его плоскость была пуста, и
только посредине ее дергалась одна, полураздавленная
тяжестью пресса, издыхающая буква дзет. Критикбрезг­
ливо сощелкнул ее ногтем указательного пальца и заду­
мался.
Не будем ему мешать в этом.
Самое замечательное в том молодом человеке, о
котором будет сказано сейчас несколько строк, было то,
что он молод ой человек.Бего молодомсердцебыла
молодая любовь. Он написал письмо —вы догадыва­
етесь кому, — бросилего в железныйрот почтового ящи­
ка и, случайно очутившись перед одним из вокзалов
151

Сигизмунд Кржижановский
большого города, в котором он жил, заслышав пение
паровозных свистков, взял билет до ближайшего подго­
родного леса —и до глубокого вечера бродил среди на­
гих деревьев, думая только о двух словах: «да» и «нет».
Которое из них вернется к нему в конверте ответного
письма?
Вэтот вечер он дошел былододверей своего дома,
но страх пришил подошвы к земле. Молодой человек
постоял три-четыре минуты и затем решил ночевать у
приятеля.
В эту-то ночь и совершился великий исход букв.
Придя на следующий день к себе в квартиру, моло­
дой человек увидел белеющий из щели меж косяком и
дверью своей комнаты конверт. Он выдернул его, открыл
дверь и вошел.
На конверте не было ни одной буквы. Но от него
исходил легкий запах резеды, е е любимых духов. Дро­
жащими руками молодой человек вскрыл конверт и по­
чти в то же мгновенье в испугеуронил его на пол.Изкон­
верта черными насекомыми выпрыгивали чернильные
буквы; некоторые сыпались на пол, три или четыре
скользнуло в манжету адресата; он видел —видел свои­
ми собственными глазами, — как маленькое слово «люб­
лю», выпрыгнув из конверта, бросилось врассыпную и
растаяло Àвоздухе.
Молодой человек в течение этой одной минуты
успел превратиться в человека не столь молодого.
Но дальше.
Вцентральныхканцеляриях промышленных кон­
цернов, в фешенебельных помещениях на Улице По­
сольств, в секретариатах министерств, запрятанное за
опущенными шелковыми шторами, за двойными зажи­
мами солидных дубовых дверей, слышалось тихое, злое
и в то же время испуганное шмелиное жужжание голо-
152

Неукушенный локоть
сов. Отдипломатических пактов и договоров, писанных
на упругой веленевой бумаге, остались только унылые
восковые или сургучные диски печатей, скрепляющие —
увы —внезапно вторгшуюся пустоту.
На фабриках мнений, на биржах идей разраста­
лась паника: покорные буквы, послушные тексты, гру­
женные якобы —смыслами, рухнули в небытие, остав­
ляя пустые линейки, холодный снежный фирн альпий­
ских полей, на которых не взрасти самой никлой
травине.
Бумага восстала, перечеркнула свое терпение.
Надо ее опять вогнать в стальные зажимы машин, рас­
стрелять ударами свинцовых букв. Но как? Буквы бежа­
ли, предали великое дело культуры. Осталось —и то в
немногих типографиях —несколько сотен знаков пре­
пинания. Главным образом многоточия, вопроситель­
ные и восклицательные знаки.
Магистрат столицы, решивший биться до конца,
оттиснул на летучихлистках сотню восклицающихзна­
ков, под которыми были построены в две шеренги цепи
многоточий.
Это не привело к успокоению. Скорее, наоборот:
обыватели, скользнув глазом по лесу восклицаний, неиз­
вестно о чем восклицающих, прятали угрюмые лица в
поднятые воротники пальто и, под моросящими много­
точиями дождя, вопросительно согнув спины, быстро
проходили дальше.
Есть люди —и их немало, — которые, как это еще
заметил ипохондрик Гамлет, меряют жизнь «сном и обе­
дом». Поверьте мне, я не вру, ведь я же, кажется, шекспи-
ровед.
Люди эти по утрам рассказывают своим женам
сюжетику своих снов: обычно им снится повышение по
153

Сигизмунд Кржижановский
I
службе, обед из семи блюд, встреча с блондинкой (если
жена брюнетка) или с брюнеткой (если жена блондин­
ка), выигрыш на бирже, свой собственный тридцати­
пятилетний юбилей.В привычный час они отправляют­
ся в знакомое кафе, где привычный кельнер приносит
им навернутые надревка бумажныезнамена газет и под­
сказывает, блестя золотыми зубами, названия любимых
старым клиентом блюд. Остается только качать головой
в такт названиям, разворачивать бумажные знамена,
дожидаясь сперва прогретых тарелок, потом и вкусных
яств.
Но в этотдень, в день восстания бумаги и эвакуа­
ции шрифтов, все было дерзновенно, оскорбительно и
необычно. Белое знамя газеты было похоже нафлагпар­
ламентера, предлагающего сдаться на милость победи­
теля. С бумажных лент меню исчезли названия всех
блюд; замешкались лишь некоторые цифры. Неприятно
удивленным посетителям приходилось тыкать пальцем
в цифры, в цены, не зная, какие гастрономические смыс­
лы таятся под ними.
Но был один человек, правда —человек очень
юный, который с утрарадовался этому столь печально­
мудля человечествадню. Это был начинающий поэт по
имени... впрочем, имени его я не знаю.И в этом виноват
день, которому юноша поторопился улыбнуться.
Еще вчера он получил извещение, что его первая
книжка стихов, тонкая, как ломтик ветчины в сто грам­
мов, вышла из печати и что тридцать авторских экземп­
ляров дожидаются его в издательстве.
Поэт встал вместе с солнцем. Он не взглянул на
отрывной календарь, заснувший накакой-то старой, по­
крытой пыльюдате, — иначе он бы заметил, что пыльна
отрывном листке осталась, а дата исчезла неизвестно
куда.
154

Неукушенный локоть
Еще задолго до срока, когда открывались двери
издательства,юный поэт вышелнаулицу.Он не обращал
ни малейшего внимания на хмурые лица прохожих, на
изменившийся ритмуличногодвижения, точно придав­
ленного огромной каменной сурдиной.Поэт жил свои­
ми собственными целующимисярифмами. Совершенно
автоматически он купил газету, еще более автоматиче­
ски отсчитал ногами две ступеньки трама и занял место
на одном из пустых его сидений.Вытащив из кармана
газетный лист, поэт искренне обрадовался, что лист аб­
солютно пуст. Ему как раз нужно было набросать нача­
ло новой поэмы —и услужливая белизна газетного лис­
та была очень кстати. Скользнуврадостным взглядом по
хмурым лицам соседей, поэтпринялсяза работу.Разуме­
ется, поэмаувлекла его дальше нужной остановки. Новсе
это мелочи.
Новоявленный"автор с сияющим лицом вошел в
экспедиторскую комнату издательства. Ему пододвину­
ли пачку книг, четырежды окрученных шпагатом, —
и автор, поблагодарив, вышел наружу.
Через двадцать минут он был дома. Прыгающими
пальцами он развязал узлы шпагата и увидел... Незачем
говорить, чтбувидел —повторенным в тридцати экземп­
лярах, — молодой, может быть талантливый, поэт.
Наследующий день, в хронике самоубийц появи­
лась бы, нарядусдругими, краткая заметкао...Нона сле­
дующее утро никаких газет не было. Следовательно, не
было и заметки.
Это был старый чудак, запутавшийся в счете сво­
их годов. Он шел в своем историко-музейного фасона
пальто с пелериной, щупая асфальтную дорогу старо­
модным зонтом, которыйуспел уже из черного превра­
титься в рыжий.Когда-то он читал курс историифило-
155

Сигизмунд Кржижановский
Софии в одном из колледжей страны, но сейчас фи­
лософски доживал жизнь на куцую пенсию и думал или
о прошлом, или о будущем. Настоящее его не интере­
совало.
Забастовка бумажных листов продолжалась уже
четвертый день. Экс-философ взошел на крутую ка­
меннуюдугу моста и смотрел на вечерние пятна солнца,
расползавшиеся —вместе с пестрыми кляксами бензи­
на —помелкойрябиреки. «Таким и надо, —думал он, —
давно уже ее нужно выстирать —и начисто —снежно­
белую ЭридуГёте и Гегеля —от прилипших к ней муши­
ных точек». Он хотел было записать эту мысль, но вспом­
нил, что сейчас это невозможно, —и длинный рот ста­
рого чудака стал еще длиннее от улыбки, обнажившей
пустые блеклые десны.
Урасходных касс банковых контор стояли длин­
ные оче'реди. Дело в том, что на третий день буквы и
цифрына банкнотах и ассигнациях, а также подписи на
договорных документах ушли, присоединяясь к гранди­
озной забастовке всех букв и всех шрифтов. Удержате­
лей векселей,у собственников, чьи бумажники и сейфы
хранили пачки банкнотов, оказались на руках докумен­
ты, лишенные подписей,до их росчерков включительно,
и пустые, упругие, шелестящие под нажимом пальцев
прямоугольники, которые раньше назывались бумажны­
ми денежными знаками. Они оставались и сейчас бу­
мажными, но не... денежными.
Однако один из либеральных ораторов, выступая
в эти трудные дни в представительном органе страны,
говорил, что любой гражданин при первом же прикос­
новении к кредитнойбумажкелегкоузнает —«пальцами
и душой» —ее цену, как при первом прикосновении чс
своей жене легко узнает, что это именно его жена, а не
чья-нибудь другая. На этом основании ищущий по-
156

Неукушенный локоть
пулярности оратор требовал оплаты пустых, но доста­
точно добротных банкнотных листков.
На следующее же утро образовались очереди,
о которых было сказано несколькими строками выше.
Полиция пробовала их разгонять, но люди разбреда­
лись, а через минуту снова смыкались в длинные, уже
менее терпеливые цепи.
На пустых бумажных листах в эти решающие дни
не появилось ни одной буквы. Но на лицах людей, сто­
явших понурившись в очередях к опущенным матовым
оконцам касс, было написано четко и ясно: или —или.
Это был простой, служащий при типографии
«мальчик». Не помню точно, не то четырнадцати, не то
пятнадцати лет. Ему приказали дежурить в опустевшей
типографии, где сейчас из ста сорока лампочек горела
только одна. Мальчик выбрал место в углу у двери, подо­
двинул под голову кипу бумажных стопок, притиснулся
к бумаге правым ухом и тотчас же заснул. Ему снилось:
белая бумага пучится и шевелится, стараясь ослабить
тугой зажим шпагатного пояса; она на что-то жалуется,
на свое бумажное горе, но тут же нервно шелестит, что,
вот, пустота ее теперь не так пуста, как та, прежняя, по­
крытая шеренгами букв.
Мальчик проснулся, привстал на локте, но сон
пригнул его голову назад к бумажной подушке. И теперь
ему снилось: бумага тихо вздыхает, она ласково просит
сказать людям, что...
Сон опять обрывался. Юный сторож вытер пот
рукавом со лба и снова прижал ухо к слипшимся листам
бумажного вороха. Теперь он не спал, теперь он слушал
и ясно слышал ее голос.
Наутро он пришел к своему отцу,рабочему маляр­
ного цеха. Рассказал ему свой сон. Смеясь нелепому ви-
157

Сигизмунд Кржижановский
дению, маляр обмакнул кисть в краску и стал писать по
разложенному посредине стола листу, поддиктант сына:
«Я, бумага всего мира, бумага завещаний, тракта­
тов, газет, малых писем от человека к человеку, великих
книг от человека к человечеству, —я зову вас, братья бук­
вы, вернуться ко мне, но не ранее, чем вы поклянетесь до
последней капли типографской краски вместе со мною
служить правде —и только правде —и не позволять че­
ловеку не быть человеком и не любить в другом самого
себя».
Иоба, и отец и сын, не заметили, что на глазах у
них происходило чудо: буквы —под бегущей по бумаге
кистью —не исчезали, а продолжали жить, быстро вы­
сыхая под лучами солнца, бьющего сквозь стекла.
Плакат этот был первым разведывательным отря­
дом возвращающихся назад в этот наш такой плохой и
такой хороший мир. За ним двинулись полчища других
букв, которым никак ведь не быть без придумавшего их
человека.
Мне могут сказать: а где документы? где свидетель­
ские показания о тех четырех днях, когда бумага жила в
разлуке с алфавитом? Отвожу вопрос: ведь буквы тогда
ушли от нас, а бумага болела абсолютной пустотой.
Пусть она и отвечает: абсолютным молчанием.

Чемпион дыхания
Этот случай дожидается своей очереди уже много лет.
Я отказывал ему в записи только потому, что опасался
обвинения во лжи. Но в конце концов мне надоело ви­
деть вечно напоминающую о себе физиономию случая.
Сегодня мое перо говорит ему: войди, сядь и расскажи
себя.
Это было в 1912 году.Я совершал свое вильгельм-
мейстеровское образовательное путешествие по куль­
турным центрам Запада. Нельзя было миновать Берлин.
Уже перед самым отъездом оттуда я пошел осмотреть
знаменитый Кастанс-Музсум. Ничего особенного: какие-
то наряженные в настоящие суконные мундиры с насто­
ящими бронзовыми пуговицами восковые кайзеры, под
каждым из которых дощечка с обозначением имени,
даты рождения и смерти и «любимогоизречения» воско­
вой фигуры.
«Шреклих-кабинет»: Шарлотта Корде,теше из вос­
ка, за железной решеткой тюрьмы; салфетка —если ее
приподнять, под ней опять-таки —черт возьми —воско­
вая голова Мазаниелло с кровавым рубцом от виска до
темени; железная дева; ржавые орудия пытки распро-
пресвятой инквизиции.
159

Сигизмунд Кржижановский
Скучая, я поднялся во второй этаж. Здесь несколь­
ко ударов гонга привлекло мое внимание. Идяна звук, я
подошел к дверям, на которых была вывеска:
«ЧЕМПИОН ДЫХАНИЯ
5 мин. 15 СЕК. ВМОГИЛЕ НА ОДНОМ ДЫХАНИИ»
20 пфеннигов разрешили мне войти внутрьдлин­
ного и узкого, как столбец газеты, зала. Он был почти
пуст. Несколько юнцов. Господин с седой щетиной на
черепе, напоминающем коленную чашку.
В глубине зала —эстрада. В левом углу груда каш­
тановой земли и заступ, вонзенный в груду.Вцентре си­
ний гроб с откинутой крышкой.У правой стенки —пиа­
нино.
Мыждали довольно долго. От скуки я заглянул в
коридор, отделяющий могильный номер от других по­
коев музея, и увидел троих: сам чемпион, уже одетый в
черное трико, с голыми волосатыми ногами и изображе­
нием черепа меж двух берцовых костей на груди, делал
очередные «предсмертные» распоряжения женщине, до­
вольно стройной, с бледным, красивым по очертаниям
лицом. В стороне, у кассы, стоял молодой верзила с кур­
чавыми волосами, засунув ладони в карманы серых в
полоску брюк. Изразговора чемпиона и женщины, хотя
мое ухо не слишком бегло воспринимало немецкую
речь, я все же мог понять, что они супруги. Затем прозу-
дел третий звонок, и я вернулся в зал. Двери в коридор
оставались незакрытыми.
Представление началось. На эстраде появился че­
ловек в черном трико. Слегка задыхаясь, он рассказал о
своем искусстве не дышать. Затем на эстраде появились
еще двое. Она, бледная женщина* жена, села к пианино.
Он, курчавый, долговязый в сером костюме, взял в руки
160

Неукушенный локоть
заступ. Чемпион тем временем открыл крышку гроба,
предлагая желающим убедиться в том, что ни в гробу, ни
в его крышке нет ни единой щелочки. Затем, сделав
танцевальное па, чемпион изящно лег в гроб —и серый
верзила аккуратно прикрыл его крышкой, вколотив в ее
края два или три гвоздя. Началось. Женщина ударила по
клавишам довольно-таки разбитого пианино и, такт за
тактом, вколачивала и в наши уши траурный марш Шо­
пена. Тем временем верзила делал свое дело. Он, быстро
работая заступом, громоздил над гробом чемпиона мо­
гильный холм.
Верзила кончил работу и отшвырнул заступ. Жена
или, может быть, уже вдова давшего себя погрести за
двадцать моих пфеннигов захлопнула крышкупианино.
Юнцы, тараща глаза, не без волнения смотрели на мо­
гильный холм.
Ивдова, и серый верзила покинули сцену.Мне ста­
ло скучно. Почти до физической тошноты. Я вышел
сквозь открытые двери в коридор. И тут яувидел сцену,
на много лет отравившую мое юное воображение: я уви­
дел их двоих, долговязого в сером пиджаке и бледную
женщину, двщщатппфспиигопую вдову. Они стояли в
темном углу коридора, слившись в крепком и цепком
объятии. Я поспешно вернулся назад, на одну из пустых
скамей.
Через минуту двое вернулись на помост. Пальцы
женщины заиграли «Весну» Трита, а лопата ее возлюб­
ленного короткими рывками стала сошвыривать землю
с эстрадного могильного кургана. Крышка гроба стукну­
ла о доски помоста —и чемпион дыхания, багрово-си­
ний, с жилами, вздувшимися на склеротическом лбу,
встал из гроба, как это полагается делать в день Страш­
ного Суда, и низко кланялся нам в ответ на несколько
вялых аплодисментов.
6 С. Кржижановский, т. 3
161

Сигизмунд Кржижановский
Мы, профессионалы пера, когда пишем, обычно
творчески «врем», обобщаем, «привносим», стачиваем
углы факту.Но сейчас я —первыйраз в жизни —попро­
бовал рассказать все как беспристрастный свидетель
факта —и за неостроумие жизни пусть отвечает она,
анея.
1939

Воздухродины
—
Да,сэр, ui' помню нашего имени,тутбольшедыма,чем
воздуха. И я припомнил одну забавную историю о воз­
духе. Эй, пикколо, еще два раза хаф-энд-хаф. Рассказа
моего хватит на несколько глотков эля. Я вижу, одно
ваше ухо, сэр, спил слушайте оставшимся.
Это был пропитанный всеми туманами Лондона
лондонец. Мы встретились с ним в одном из трактиров
Вулстера. Недалеко от доков. Мальчишка пил коротким
глотком, а кашлял долгим кашлем. Изразговора выясни­
лось, как вот у пас с вами, что пенсы редко заглядывают
к нему и карманы. Я плаваю но морям уже давно. Пры­
гаю но островам, как по кочкам, вот уже тридцать лет.
Япосоветовал парню Австралию,дал емуадрес и —чтоб
моему сердцу стукнуть вот в это ребро столько раз,
сколькоя чокался с добрымиприятелями, — мы не виде­
лись шесть,а можетбыть, и семь, а то и восемьлет.
Вторая наша встреча произошла в Мельбурне. Ко­
рабль наш стал в ремонт. Случайно я узнал, что мой та­
мошний приятель, судовой агент СиднейДжерси, схва­
тил лихорадку и лежит в госпитале. Сперва я попрощал­
ся с фунтами, потом с шиллингами, затем с пенсами, а
затем отправился поздороваться с беднягой Сидди.Лицо
163

Сигизмунд Кржижановский
унего быложелтое,а глаза —точно лакированныелихо­
радкой.Норядом с ним на койке лежал человек, почему-
то пристально на меня смотревший и улыбавшийся.
Я повернулся к немураз и другой и заметил, что губы его
шевелятся. Наконец я услыхал и голос, вернее —тень
голоса, вот, как шелест бумаги, которую мнут в руке:
«Выдали мне адрес в Австралию, а я едудальше». — «Куда
дальше?» —спросил я его, ничего не понимая. Он отве­
тил кашлем. И тут я вспомнил, что уже раз встречался
с этим кашлем, тут вот, в вулстерском кабаке, только те­
перь кашель был пострашнее. Нам только и оставалось,
что разговориться. Не слишком, впрочем: на волынке
с прорванным мехом не сыграть песенки о Пикадилли.
Скажу вам по совести, сэр, в моем глазу не водится слез,
но две или три из них я тогда спрятал вот в этот рукав.
«Наше судно скоро выйдет в море, — сказал я ему, —
а тебе уже вряд... Чего ты хочешь, может быть, передать
письмо в Лондон, твоей милой или твоим родителям,
или у тебя есть заветное колечко, или памятная вещь, ко­
торую ты...»
Но он отвечал: «Я хочу вдохнуть перед смертью
хоть один глоток воздуха с Оксфорд-стрит, своего род­
ного лондонского воздуха. Один глоток».
Мы с Сидди покачали головой. Глоток воздуха с
Оксфорд-стрит? Здесь, в далеком Мельбурне? Подошед­
ший доктор тоже качнул головой и улыбнулся. Больной
впал в забытье. Мне оставалось уйти. И вот тут... Да вы,
кажется, спите и правым, и левым ухом, сэр? Ну и спи,
сволочь! Ая доскажу. Вот вы, миссис Кружка, и ты, сэр
Кувшин! Слушать! Ане то...
Я вернулся к нам на корабль и посоветовался:
сперва с боцманом, а там с судовым врачом. Умнейший
человек, скажу тебе, бей тебя вдребезг, глиняное кувшин­
ное ухо! И через два дня мы вместе с доктором и боцма-
164

Неукушенный локоть
ном отправились в госпиталь. Я нес вот под этим самым
локтем большой газовый баллон с привинченной крыш­
кой. В приемной нас встретил ординатор больницы. Он
нам сказал, что больному осталось пять-шесть часов
жизни, и не сразу понял, чего мы хотим. Потом мы все,
тихо ступая, вошли в палату.Был знойный мельбурнский
полдень. Ты там бывал, глиняный черт? Ну, да куда: все
твое плаванье —от прилавка к столуи от стола к прилав­
ку. За окном —сухая серая пыль да желтые мухи, бью­
щиеся о стекло. Когда мы стали у его постели, сиделка
вдвигала меж его сжатый зубов трубку кислородной по­
душки. 1)ша у паримбыли закрыты, а веки серо-синие —
под цвет проклятому мельбурнскому небу. Тогда я тро­
нул его за плечо и сказал: «Алло, человек с Оксфорд-
стрит, выплюньте изо рта эту паршивую аптечную труб­
ку с их мельбурнским кислородом —мы принесли вам
глоток воздуха из нашего Лондона, прямо с Оксфорд-
стрит». И, представьте, синие пленки открылись —и на
нас посмотрел сперва мутный, а потом светлеющий
взгляд: «Неправда, не может быть», — прошелестел бед­
няга. Но я сказал: «Как же неправда, когда вот на этом
баллоне клеймо и печать Лондона?» И доктор сказал:
«Прямо с корабля, только что прибывшего из Англии».
Абоцман добавил: «Если мы лжем, так пусть меня встре­
тит не берег, а дно».
Тогда больной, слушайте-ка, вытянул свои серые
губы иприжал их к отвинченномуустью баллона. И пил
из него воздух. И потом, оторвавшись от него на полми­
нутки, сказал медленно, но ясно: «Ясначала не верил, но
около нашего дома стена Кенсингтонского парка, и из-
за нее осенью веет запахом прелых листьев. Как вот те­
перь после...»
—
«Что — «после»? —*спросил
доктор.
«По нашейулице проезжают автомобили —и всегда по­
сле запах бензина». Тутмы с боцманом немного испуга-
165

Сигизмунд Кржижановский
лись (ведьбак-то он досталдля меняизкучи старыхбен­
зинных баков, покрытых изнутри прелью).Но бедняга,
не помню, как его звали, уже не мог назвать нас обман­
щиками. Он уже сказал все слова, какие полагались на
его долю. И лежал мертвый,белый, как подушка, с улыб­
кой на губах.
Эйтам, счет!
1936

Немая клавиатура
Узкий бумажный прямоугольник в синей рамке как-то
незаметно прилип к афишнойдоске средидругих гораз­
до более пространных и пестрых оповещений.
Синий прямоугольник называл такое-то число,
такой-то зал и имя какого-то заезжего пианиста, испол­
нителя фортепианной музыки на —следовала крупно­
буквеннаястрока—на немой клавиатуре.
В куцей газете, выходящей по вечерам, новое яв­
ление было отмечено четырьмя выжидательными
строчками. Газету эту читают между явью и сном —по­
этому одному или двум сс подписчикам даже приснился
странный концерт па немом рояле. Радиоорганизации,
ищущие освежения программы, включили лауреата не­
мой клавиатуры в программу очередной передачи.
Вдень, названный афишей,сутра моросил дождь,
к часу, ею назначенному, небо заплакало навзрыд.
В зале, гулком, как пустой,бесструнный рояльный
ящик, собралось немного народу. Но среди них было
несколько видных музыкальных критиков. Они озабо­
ченно о чем-то совещались. У иных поднимались вверх
только брови. У некоторых —и плечи.
Наконец прожужжал звонок, и слушатели рассе­
лись по местам. На эстраде появились двое служителей,
которые откатили блещущий черным лаком рояль в сто-
167

Сигизмунд Кржижановский
рону. Третий принес небольшой столик и поставил его
боком к залу. Наконец, четвертый принес небольшой,
длиною, скажем, в детский гробик,ящик, поставил его на
стол и отщелкнул крышку: под ней, как под откинутой
верхней губой, — плоские желтые зубы немой клавиату­
ры с черными вставышами минора.
Критики переглянулись. Кто-то уже делал запись в
блокноте. Затем у рампы появилась радиодикторша, в
кремовом, как клавиши рояля, платье, и раздельно про­
изнесла:
—
«Часы остановились, но они напоминаюто том
времени, когда они шли». Музыкальная новелла.
Идикторша отошла в сторону,уступая место вы­
сокому узкоплечему человеку в длинном черном сюрту­
ке, которого встретило несколько негромких хлопков.
Человек пригладил ладонью левой руки редкие волосы
над высоким крутым лбом, присел на стулу немого ин­
струмента, подышал на длинные костистые пальцы кис­
тей —и вдруг рухнул всеми десятью на клавиатуру.
Клавиатура ответила абсолютным молчанием.
Пальцы двигались, как молоточки рояля, не встре­
чающие струн. Первая фаланга подбрасывала вторую,
вторая еле слышно цокала острием ногтя третьей, кос­
тью о кость. Мерные пассажи сыпались как песчинки
сквозь устья стеклянных песочных часов. Затем —
вдруг —обе руки повисли в воздухе, ногти застыли, как
роговые концы лап хищных птиц, превращенных в чу­
чела и выставленных в зоомузее. Пианист встал и шаг­
нул к выходу. Раздалось несколько растерянных хлоп­
ков. Он раздраженно обернулся и голосом немного глу­
хим, но ясным бросил:
—
Молчание просит о молчании.
После этого наступил странно длинный антракт.
Музыкальные критики успели подсесть друг к другу и о
чем-то взволнованно перешептывались.
168

Неукушенный локоть
Затем урампы опять появилась дикторша в платье
цвета клавиш и испуганным голосом сказала:
—
Будет исполнено «Умирающее кладбище». Про­
изведение программно: экономические условия требу­
ют перекапывания кладбищ в целях освобождения клад­
бищенской площадидля новых мертвецов. (Тутдиктор­
ша заглянула в записку.) «Тыумер, дай умереть другим»;
и вот... простите, я потеряла вторую страницу. Впрочем,
ясно.
Лауреат немой клавиатуры вошел на этот раз с
мрачно опущенной головой. Он шагал, будто обходя ка­
кие то ямы. Сел у рояльного ящика и выдержал паузу в
несколько секунд. В зале царила полная тишина.
Первый аккорд вдавился в глубину клавиш. Затем
правая рука упала вниз, а левая легким неслышным вет­
ром пронеслась по черным клавишам. Затем пианист
взял правую педаль и, низко наклонясь, всматривался в
желтые плиты паркета, как если б оттуда неслось ему
лишь слышимое tremolo. Крупные капли пота проступи­
ли на лбувиртуоза. Вдруг, ухватясь двумяруками за чер­
ную крышку клавиатуры, он защелкнул ее с такой силой,
что в зале раздалось два или три истерических женских
вскрика. Молодой музыкальный критик шепнул соседу:
«Замечательно»,
На этом закончилось первое отделение.
Во втором отделении недоумевающим слушате­
лям, которых постепенно набралось довольно много,
были предложены пьесы: «Мысли не вслух о Бетхове­
не» — «Человек спит и не видит снов» — «Глухонемой
марш для безногих».
Публикарасходилась, все думали не столько о кон­
церте, сколько о дожде, под холодные капли которого
надо было сейчас идти.
Молодой критик, бросивший слово «замечатель­
но», надвинул на брови фетр, поставил торчком ворот-
169

Сигизмунд Кржижановский
ник пальто и, дойдя до первых желтых фонарей ресто­
рана, нырнул в его стеклянную дверь.
Столики в ресторане были заняты. Слева у стены
критик увидел человека, образ которого шел за ним
сквозь дождь и мглу: пианиста немой клавиатуры. Длин­
ный и узкоплечий, он сидел перед пустым прибором у
открытой бутылки шампанского и глотал белую пену из
бокала. Меж вторым и третьим пальцем левой руки тор­
чала коричневая сигара. Критик подошел к столику.
«Ваш слушатель», — сказал он. Человек, наклоненный над
пустым прибором, поднял голову и сделал пригласи­
тельный жест. Лицо его ничего не выражало: ни радос­
ти, ни огорчения. Молчание длилось минуты три или
четыре. Пианист изредка подтягивал узким ртом конец
сигары, стучал пальцами, тщательно вслушиваясь, по
краю стола какой-то мотив, затем, вдруг резко подняв
голову, спросил:
—
Что вам от меня нужно?
Критик был не так глуп. Он ответил.
—
Вас.
Они опять помолчали с минуту.Затем критик стал,
волнуясь и путая слова, говорить о тех впечатлениях,
которые ему дала немая клавиатура. Под конец его
недолгой, но взволнованной речи он сказал: «Не знаю,
право, как о вас и думать, кто вы —авантюрист или та­
лант?»
В это время официант принес заказанное блюдо
и вопросительно повернулся к критику.Тот спросил Asti
spumante, и разговор продолжался.
—
Видите ли, — сказал пианист, стряхивая пепел в
пепельницу, — сперва, еще в дни моей молодости, я иг­
рал на говорящих клавишах. Я пробовал рассказать лю­
дям Бетховена, Скрябина и Моцарта. Очень скоро я убе­
дился, что имею дело с глухонемыми. Они не слышат
170

Неукушенный локоть
музыки, а когда они пишуто ней, то строки всех их ста­
тей и книгмолчат, молчат тысячами черных знаков.
—
Вот как?..
—
Было бы слишком грустно и слишком глупо
рассказывать вам всю мою историю. Таких вот, как я,
пианистов, с такими, как у меня, вот этими длинными
костлявыми пальцами, сотни и сотни. Мы стучимся в
души людей, и нам отвечают только молчанием. Что ж,я
и решил говорить с глухонемыми глухонемой клавиату­
рой.Это был рискованный трюк, но он мне удался. Если
бы вы знали!
когда миграю па этих молчащих черных
и белых клавишах, ведь иже слышу мои мысли, ведья же
вдавливаю концами вот'этих пальцевмою любовь и гро­
хочущую ненависть в костяные планшеты.
—
Но все-таки, — сказал молодой критик, отодви­
нув в сторонубокал, налитый емупианистом, — все-таки
тут есть момент издевательства. Ваш маршдля безногих
оскорбляет человека. Так нельзя. Да и сами вы, уверены
ли вы, что обе ваши ноги при вас?
—
Очень меткое замечание.
Узкоплечий постучал острым треугольником ми­
зинца правой руки по стеклу полупустого бокала, вслу­
шиваясь большим хрящеватым ухом, наклоненным к
слабому звуку стекла.
—
Это было шесть лет тому назад.Я выступал то­
гда в одном из южных городов Франции. На берегуГа­
ронны, у которой есть своя изумительная песня из
всплесков и шорохов воды,трущейсяо берега. Ее слышат
некоторые рыбаки. Из звона ее капель родились их пес­
ни. Помню, я играл тогда первую сонату Бетховена.
Ялюблю ее, потому что это мост, переброшенный от Мо­
царта к нашим временам. И, уже заканчивая ее после­
дние, предвещающие рождение новых сонат такты, я
случайно зацепил вот этим проклятым безымянным
пальцем вместо белой костяшки черную, вместо фа —
171

Сигизмунд .Кржижановский
фа-диез. Наследующийдень в местной газете появилась
ироническая статья о пианисте «без полутонов». И, зна­
ете, у меня создался травм. Я отменил свой второй кон­
церт. Когда я подходил к клавиатуре рояля, я мог лишь
скользить пальцами по поверхности клавиш, мысленно
проверяя правильность касаний, но я стал бояться зву­
ка.Онбежалотменя.Илияот него —не знаю.Ив эти-то
черные дни у меня возникла идея о... идея о... вы пони­
маете: о том, что вы сегодня слышали. Я хотел сказать:
не слышали. Гарсон, еще бутылкудеми-сек.
Через минуту около столика хлопнула пробка —
и на поверхности желтой влаги, наполнившей бокал,
беззвучно лопались крохотные белые пузырьки. Собе­
седники не сразу возобновили разговор.
—
Яне помню, кажется у какого-то русского писа­
теля есть рассказ о старике Бетховене...
—
Вы очень привержены к этому имени.
—
Да, к имени глухого музыканта, слушающего
мир. «Царство мос никнет в воздухе» —не такли?Таквот,
в этом рассказе говорится о том, как престарелый мас­
тер, не слыша своих шагов, взбирается по скрипучей ле­
стнице к каморке на чердаке, где ютятся последние дни
его жизни, и, присев к лишенному струн клавесину, вдав­
ливает в мертвые клавиши свои мысли. Он их слышит,но
мы, мы, глухие нетопыри...
Пианист немой клавиатуры отодвинул бокал и сел
вполоборота к своему соседу:
—
Я забыл имя этого русского автора. Од... Одо...
—
Одоевский. Вы говорите об одной из новелл
«Петербургских ночей».
—
Но откуда в ы знаете?
—
Я —русский. Здесь я на краткое время. Расска­
жу моим московским друзьям о вашем более чем стран­
ном концерте. В нем есть свой, я бы сказал, диалектиче-
172

Неукушенный локоть
ский смысл. Там, где жизнь под подошвами демпферов,
ваша немал музыка звучит, я бы сказал, оглушительно.
—
Ну, а если бы я приехал к вам? Я давно мечтаю
об этом.
—
Да? Тогда бы вам пришлось вернуться к вашей
первой бетховенской сонате. А вашим черному и бело­
му клавишу,фа и фа-диезу, нужно было бы договорить­
ся. До предельной техники. Там, у нас, ваши пальцы
встретят много опасных соперников. Они будут гово­
рить с вами звонкими струнными голосами, и отмалчи­
ваться вам пс удастся. А впрочем, советую остаться. Вы
нам пс нужны. Должны же вы это понять. Без лишних
слов. Вы, мастер молчащих клавиш.
Двое пожали друг другу руки и разошлись.
Вряд ли им когда-нибудь придется встретиться
еще раз.
1939

Смерть эльфа
Не установлено, жил ли этот эльф вместе с Горчичным
Зернышком и Фасолевым Стручком, которые имели
честь быть знакомы с Виллиамом Шекспиром, или он
так —без встреч и прощаний —эльфствовал по свету,
пока не попал в ту сложную и трудную ситуацию, о ко­
торой говорит этот рассказ.
Если, как утверждает наука, у тел есть антитела,
у аэробов —анаэробы, то все читатели легко согласятся
с тем, что у эльфов были антиэльфы. Иногда побеждало
эль, в другой раз —антиэль, в данном случае эльф, био­
графию которого, точнее сказать —последнюю главу
его биографии, пишет настоящий правдивый рассказ,
попал, в борьбе с антиэльфами, в тяжелое положение,
эмигрировал из своего царства прозрачнокрылых су­
ществ и искал укрытия от врагов.
Фридрих Флюэхтен таскал свою музыку под ле­
вым локтем. Музыка была запрятана в коричневый чехол
и, когда Флюэхтен втискивался вместе с ней в набитый
людьми трамвай, издавала жалобный четырехструнный
стон.
Флюэхтен учился много и прилежно. Он водил
своим смычком, как швея иглой, но не сшил себе даже
самого малого подобия славы. Фрицхен, как называла
174

Неукушенный локоть
его года четыре назад умершая мать, давно уже прими­
рился со скромным местом виолончелиста в одном из
почтенных кафе большого города. Изредка емуразреша­
ли исполнить перед публикой, слушающей композито­
ров и ударами ложечек или вилок зовущей кельнеров,
какие-нибудь не воспринимаемые никем вариации на
давно забытую тему или рондо каприччиозо все равно
кого или...
Случилось так, что в ту ночь эльф, о котором идет
рассказ, спасаясь от аитиэльфов, искал безопасного при­
станища. Эго было перед вечером. Время года — нс по­
мню точно —нс то конец июня, ис то начало июля. Окно
комнаты музыканта на шестом этаже оставалось откры­
тым, когда он защелкнул дверь на ключ, чтобы уйти по­
обедать в ближайшем ресторане против его дома.
Именно в это-то время и влетел испуганный эльф
в пустую комнату Музыканта. Он метнулся от стены к
стене, ищаукрытия. Рыжее горло виолончели было рас­
стегнуто. Эльф нырнул внутрь, задел правым крылыш­
ком о четвертую, тонко пропевшую струну и скользнул
в один из эфообразных вырезов инструмента, в спаси­
тельную теплую молчащую темноту.
Флюэхтен, кончив свой скромный обед, вернулся
к инструменту, застегнул пуговицы на его длинном гор­
ле и —как всегда —отправился в привычное кафе, где
его ждали столь же привычные лица посетителей, лаке­
ев и композиторов, произведения которых он механи­
чески рисовал своим смычком.
Два-трирукопожатия. Кивок подправленной крас­
ками женской головки (четвертый столик справа у сте­
ны ).Дирижирующий правый локоть скрипача, острый
acme смычка которого, точно игла, лишенная нити, дер­
гал вверх и вниз. Вначале никто не слышал из-за грохо­
та джаза, стука тарелок, топота входящих и уходящих
шагов того нового тембра, того хора обертонов, кото-
175

Сигизмунд Кржижановский
рые, непонятным образом для виолончелиста, возника­
ли сейчас под его смычком, трущимся о струны. Флюэх-
тен слышал, но боялся бытьуслышанным, он прятал но­
вый, непонятный ему звук и только после властного
взмаха смычка дирижера, требовавшего форте, позво­
лил звуку стать более громким.Две-три головы за столи­
ками повернулись в сторону оркестра. Но звон рюмок,
скучный стук тарелок, шаркающие шаги официантов
заглушили звуковой феномен. Через какие-то секунды
кончился и музыкальный номер.
Сам исполнитель лишь смутно воспринимал но­
вый призвук, вселившийся в струны его инструмента. Он
был очень утомлен: перед глазами его бежали черные
хвостатые нотные точки, пальцы механически скользи­
ли по грифу, а сам он думал, что завтра последний срок
платы за квартиру и что если он...
После полуночи, когда огни в городе гаснут, он
возвращался, экономя двадцать фартингов на трамвай,
наставив воротник пальто, чтобы капли мелкого плакси­
вого дождя не заползали за шею.
Виолончель стала на свое привычное место у нот­
ной полки. Флюэхтен постелил постель, присел к столу,
где его дожидался пустой лист нотной бумаги, зевнул,
отложил в сторону карандаш, снял с носа круглые очки
в черной оправе, разделся, потушил свет и вытянулся под
одеялом. В окно глядела —с миллионного этажа —луна.
Флюэхтен закрыл от ее света голову краем одеяла и за­
снул. Время повернулось к нему спиной. Внезапно что-
то толкнуло его сердце, и он приподнялся на локте. За
стеной часы тихо, но внятно отсчитали пять ударов.
Луна ушла за пределы оконнойфрамуги —и лишь ее от­
раженный свет скользил по столу и листу линованной
нотной бумаги, лежавшей поверх его сукна. Оттуда, из
угла комнаты, где на короткой деревянной ножке стояла
виолончель, слышался тихий струнный шорох. Это было
176

Неукушенный локоть
похоже на звук от осторожного касания пальцев, когда
солист, пользуясь паузой, пока вокруггрохочет аккомпа­
нирующий ему оркестр, пробует строй своего инстру­
мента. Нобыло и отличие: невидимые пальцы не подкру­
чивали колков, а взбирались по хрупкой лесенке зву­
ков —выше и выше, создавая странную, непривычную
человеческому уху мелодию.
Флюэхтен, не зная, сон это или явь, привстал на
кровати и придвинул к себе нотный лист. Карандаш по­
бежал по линейкам. Звуки из темного угла комнаты вдруг
оборвались. Точно их что то вспугнуло. Музыкант почув­
ствовал, что руки счо каменеют, снова укутался в одеяло,
а сверху его прикрыло еще и черным сном без сновиде­
ний.
Шум утренних рожков, звонков и грохота колес
разбудил виолончелиста. Все шло по порядку: сперва
поверх ступней ног —носки; поверх носков —желтые
туфли; поверх туфельной кожи —желтый гуталин. Флю­
эхтен, шагнув к столу,хотел смахнуть с него пустой лист
нотной бумаги. Но лист —странным образом —оказал­
ся заселенным серыми, прыгающими по линейкам зна­
ками. Флюэхтен прочел знаки и удивленно поднял голо­
ву. Значит, это был не сои. Значит...
Он подошел к виолончели, отстегнул пуговицу на
холщовом вороте, охватывающем ее длинную шею, и,
освободив инструмент от одежды, проиграл на нем ме­
лодию, которая нежданной и непрошеной гостьей посе­
тила его этой ночью. Сначала карандашная запись пока­
залась Флюэхтену путаной и неясной; затем внимание
его притянула одна из ее каденций; а там и вся пьеса за­
ставила его смычок теснее прижаться к струнам; при
этом музыкант заметил, что и струнам пьеса очень нра­
вится —хотя бы потому, что они поют какими-то новы­
ми, чистыми, как звоны лесных ручьев, голосами.
177

Сигизмунд Кржижановский
В этот день музыкант опоздал на четверть часа к
своему пюпитру в кафе. Заведующий предприятием,
пряча глаза под насупленные брови, сделал ему строгий
выговор. Флюэхтен, растерянно улыбаясь, сел на свое
место и вытер носовым платком четыре струнывиолон­
чели. Предстояло исполнить популярную песенку, где
только в двух местах виолончель пробегает в одиночку
вдоль четырех тактов, после чего другие инструменты и
удары медных тарелок нагоняют и глушат ее соло.
Обычно номер этот не вызывал особого интереса.
Но сейчас пение опередившей на десяток секунд ан­
самбль виолончели вдруг заставило людей, громко ша­
гавших меж столиков, приостановиться, лакеев с дымя­
щимися целлулоидными блюдами в руках застыть на
месте, а несколькодесятков стульев, повернутых спинка­
ми к эстраде, осторожно приблизить к ней свои пере­
дние ноги. Номер заставили повторить. Кое-кто, бросив
свои столики, подошли к эстраде. Песню сыграли в тре­
тий раз. Кто-то из завсегдатаев спросил у заведующего,
как зовут этого —вон там —виолончелиста.
Через два дня Флюэхтену был предоставлен
сольный номер.Он сыграл пьесу, неведомо какпосетив­
шую его в тулунную ночь. С первыхяоетактов в зале все
затихло. Даже принципиальные отрицатели музыки,
приравнивающие ее к шуму вентилятора или стуку пе­
ремываемой посуды, весь вечер перелистывающие га­
зетные листы, вдруг потеряли строчки, путая Берлин с
Лондоном и Рим с Афинами. Лакеи шли на цыпочках,
прижимаялевым локтем салфетку к надсердным ребрам.
Алкоголь в хрустале не пошевелил ни единой каплей.
Когдаартистснял смычоксо струн, все ладони билидруг
о друга. Привстав, он смущенно кланялся, присаживал­
ся на край стула, но новый прилив аплодисментов за­
ставлял его вставать.
178

Неукушенный локоть
Па окончании программы хозяин ресторана по­
звал Флюэхтена в свой кабинет. Они вошли, виолонче­
лист и виолончель, в небольшую комнату и стали у по­
рога, упершись тремя ногами в желтую щетину около-
дверного коврика. Любезный жест шефа указал на
кожаное кресло. Музыканту было объяснено, что жало­
ванье его с сегодняшнего числа удваивается. Глаза под
высоко поднятыми бровями, оглядевлюстриновый пид­
жак и протертые серые брюки маэстро, как называл сей­
час шеф виолончелиста своего ресторанного ансамбля,
опустились к блокноту, лежавшему на директорском сто­
ле рядом с черным телефонным ухом, — и через минуту
блокнотный листок, очутившийся в руках Флюэхтена,
обещалемускромный, но все жесолидный аванс на эки­
пировку, необходимую артисту, выступающему перед
публикой если и не фешенебельной, то, во всяком слу­
чае, ну, скажем...
Когда Флюэхтен вышел из ресторана, прижимая к
левому бедрудеревянную спутницу своей музыкальной
жизни, улицы были уже пустынны. В мглистом небе
смутно вычерчивался полудиск луны. Она была на ущер­
бе, но слава Флюэхтена, как это он ясно чувствовал, ста­
раясь заглушить в себе голос недоумения, только начи­
нала свое торжественное шествие вверх и вверх.
Музыкант не понимал. Он терялся в догадках. Но
эльфувсе было ясно. Получив приюти кров внутри вио­
лончельной коробки, он не хотел оставаться неблагодар­
ным. Как все честные эльфы, скажу проще —как все до­
бросовестные жильцы, он старался аккуратно уплачи­
вать свою квартирную плату. Но чем может платить
эльф? Ничем, кроме сказок, мелодий и снов. И эльф де­
лал что мог. По ночам, когда музыкант спал, он, распра­
вив свои прозрачные крылышки, вылетал сквозь эфо-
видную дверь инструмента и, опустившись на ушную
раковину спящего, суфлировал ему сны. Музыканту слы-
179

Сигизмунд Кржижановский
шались легкие, как запах трав и цветов, песни, глаза его,
разбуженные слезами, раскрывались; торопливо присев
к столу, он записывал звучащий сон и снова возвращал­
ся к подушке.
В ночи, когда Флюэхтен, взволнованный своими
выступлениями, овациями, которыми теперь неизменно
встречала его публика, не мог уснуть, эльф, не покидая
темной кубатуры инструмента, перепархивал со струны
на струну, с лада на лад,рождая новые и новые мелодии.
Сперва музыкант принимал эти еле слышимые звуки за
звуковую галлюцинацию. От психиатра, к которому он
обратился, музыкант узнал, что существуют и так назы­
ваемые псевдогаллюцинации. Немного позднее он ре­
шил, что это явление внутреннего слышания, огромной
яркости музыкального мышления, свойственное дарова­
нию или... Музыкальные критики не замедлили помочь
ему в решении этого вопроса. Сейчас имя Флюэхтена
печаталось уже не под ресторанным меню, указыва­
вшим, что вечером подача блюд и напитков сопровож­
дается музыкой ансамбля, состоящего из первоклассных
(как первоклассна и кухня) артистов. Нет, имя Фридри­
ха Флюэхтена —красным и черным по белому —оста­
навливало шаги и глаза прохожих на центральных ули­
цах и площадях города. Критики писали сперва: «Свое­
образное явление, хотя...», потом «хотя» было изгнано из
рецензий, позднее: «Исключительное явление», неделей
позже: «Талант», три дня спустя: «Огромный талант, како­
го не...»
Первый же концерт в большом зале филармонии
прошел с триумфом. О новоявленных виртуозах приня­
то говорить,что они —в то или иноеутро —просыпают­
ся знаменитыми. Точность требует поправки: Флюэхтен
заснул знаменитостью,хотя емудовольно долго не дава­
ли этого делать десятки телефонных звонков, поздрав­
ляющих с необычайным успехом. Рано утром его разбу-
180

Неукушенный локоть
дил пряный запах цветов, которыми был заставлен и За­
вален его скромный гостиничный номер.
Последующий цикл виолончельных концертов
проходил со всевозрастающим подъемом. Дело в том,
что эльф очень любил цветы, напоминавшие ему о лес-
ных обиталищах, любил он и блеск электрических лам­
почек концертного зала, напоминавший ему о сиянии
светляков и звезд. Обычно во время исполнения эльф
усаживался на кончике острого асика смычка и подпе­
вал тихим, слышимым лишь концертанту тонким голос­
ком мелодию, подсказывай ритм движением своих про­
зрачных крылышек.
До конца объявленного цикла оставалось два вы­
ступления. Флюэхтен с огромным успехом провел пер­
вое отделение. В артистической его ждали рукопожатия,
блокноты музыкальных критиков идве-три надушенные
записки.
Второе отделение было посвящено классической
виолончельный сонате. Открывающее ее аллегро про­
шло при напряженном внимании аудитории. Эльф был
сегодня в особенном ударе: он прыгал со струнына стру­
ну, перепархивал с ладов на лады и, скользя, как конько­
бежец, по наканифоленным нитям смычка, придавал им
ту вибрацию, которой владеют лишь величайшие вирту­
озы земли.
Перед анданте кантабиле сопровождающий Флю-
эхтена оркестр на минутуумолк, солист вытер носовым
платком струны своего инструмента и, сунув в боковой
карман белого жилета два пальца правой руки, вынул
сурдину. Прижимая ее к нижним оконечинам струн, он
услышал какой-то скользящий, похожий на прикоснове-.
ние ногтя к фарфорузвук.
Дирижер поднял палочку.
Флюэхтен уверенно опустил смычок на струны и
взял первый аккорд. И что же? Вместо гармонического
181

Сигизмунд Кржижановский
созвучия слуха его коснулось какое-то скрипучее,с дере­
вянным призвуком сочетание элементов аккорда. Про­
должая играть, он на протяжении первых тактов андан­
те недоумевал, потом растерянность и страх вошли в
сознание исполнителя. Рука механически водила по
струнам. На лбу проступили капли холодного пота. На­
конец дирижер положил свою палочку на край пюпит­
ра. Флюэхтен поднялся на дрожащих коленях, но его
остановил грохот рукоплесканий. «Не заметили», — по­
думал он, уходя за кулисы. Его поздравляли, как и сорок
минут тому назад, жали руки, — и только старый плеши­
вый критик, с лбом,уползавшим куда-то на затылок, стоя
в стороне, что-то угрюмо отмечал в своей записной
книжке.
Флюэхтен отказался от участия в ужине, устроен­
ном его поклонниками в центральном ресторане горо­
да. Сославшись на нездоровье, он поспешил к себе, в но­
мер фешенебельной гостиницы, эде он теперь жил. Вы­
дернув вилку телефона, он запер дверь на ключ и долго
сидел, не снимая пальто,у окна, за которым копошились
разноцветные огни ночного города.
Часы пробили два. Флюэхтен сбросил пальто и
прошел в спальную. Разделся. Лег. Потушил свет. Ночув­
ствовал, что не заснет. Часы отзвонили одинудар.Атам
и три. Флюэхтен снова включил свет и, вдев ступни в
туфли, подошел к своему инструменту,угрюмо кутавше­
муся в коричневый матерчатый чехол.
Сперва Флюэхтен потрогал пальцами струны
сквозь материю. Они отвечали глухо, будто спросонок
Затем резко сдернул чехол и пробежал пальцами по ла­
дам. Он ничего не понимал.
Амежду тем все объяснялось просто. Надвигая —
во время концерта —деревянную сурдину, нечаянным
движением он раздавил своего гостя, божественного
эльфа, поселившегося в виолончели. Эльфумер.С ним
182

Неукушенный локоть
умерла и музыка. Дерево осталось, остался резонатор,
смычок, остались струны и колки, но музыка, жившая в
них,ушла.
Втечениедвухдней Флюэхтен не выходил из сво­
его номера. Наутро третьего дня поверх афиш о его кон­
цертах появились косые наклейки, предлагавшие лицам,
взявшим билеты, получить деньги обратно.
А вечером маэстро Флюэхтен потребовал счет,
вызвал авто, которое отвезло его на Северный вокзал.
ГЬрничная отеля, пришедшая убрать опустевший
номер, обнаружила в углу его очевидно забытую недав­
ним постояльцем виолончель. Чехол ее был аккуратно
застегнут на обе пуговицы. Об этом было немедленно
доложено хозяину отеля. Тот досадливо пожал плечами:
жилец освободившегося номера не оставил адреса.
Местопребыванием дальнейшая судьбаФридриха
Флюэхтена так и остаются до настоящего времени не­
раскрытыми.
1938

Две шелковинки
Ещеи сейчас люди в пестрых халатах, встречающиеся на
деревянном помосте самаркандского чайхана, наливают
в свои пиалы не до краев. Это в память о пророке Мухам­
меде, который много тому веков, скрываясь от людей, не
веривших в его пророчества, в пустыне, терпел нужду и
впитьеиведе.
Сказка расскажет о том, что было два века тому
назад, и хотя оно было, но так похоже на вымысел, что
все права на рассказ имеет сказка.
Тогда двумя самыми почитаемыми лицами свя­
щенного города Самарканда были: верховный мулла
Сагреддин л-Эллиин и купец Бругра-Дырхан. Мулла был
стар и согбенен, его согнутая спина выпячивалась, как
горб.Купецбыл только у ворот старости, и его живот вы­
пячивался, как горб, выросший спереди. Мулла был пост­
ник, и если его пальцы прикасались к монете —он дол­
го мыл после этого руки в освященной воде. На руках
купца, на концах его пальцев, от счета золотых монет
выросли мозоли.
Однако оба именитейших лица города с уважени­
ем относились друг к другу.Иэффенди Бругра-Дырхан к
концу великого поста, уразы, жертвовал на мечети Са­
марканда, так повелось с давних пор, небольшой мешо-
184

Неукушенный локоть
чек, дополна набитый золотыми монетами. В этом не
было ничего непонятного: дело в том, что купец Бругра-
Дырхан поставлял пищу всему городу. И корзины с па­
хучим виноградом, и белый дождь риса, упакованный в
плетенки, и... Ноне хватило бы никаких «и», чтобы пере­
числить все яства, какие привозили верблюды дырха-
новских караванов. Караваны эти обычно вступали в го­
род к последним дням долгодневного поста, когда Му-
хаммедова пустыня —вот-вот —должна превратиться в
Мухаммедов рай, когда изголодавшийся правоверный
мусульманин может, наконец, внять гласу своего чрева,
наполнить его н прогнать из своих снов сны голода.
Всем известно, что власть развязать пост принад­
лежала старым, но зорким глазам старейшего муллы го­
рода, Сагреддину л-Эллиину, так повелевал закон. Со­
гласно обычаю, в вечер, заканчивающий пост, священ­
ную ураза, служка муллы, когда наступали первые
красные сумерки, приносил ему две шелковинки: жел­
тую и серебристую. И если глаза муллы отличали цвет
одной от цвета другой, служка, почтительно склонясь,
молча удалялся. Подходили синие сумерки —и служка
снова показывал старейшему мулле желтую и серебрис­
тую шелковинки, — и если мулла говорил, что ис разли­
чает цвета одной от другой, азанчи на минарете главной
мечети звонким голосом провозглашали конец поста, и
начиналось всенощное объедение: турзуки с кумысом
переливались в горла правоверных, бараны и овцы, одни
за другими, входили жареными телами в их животы, ви ­
ноград лопался под нажимом губ, скользил из рук в руки
арак —и под карагачами и остриями тополей звучали
песни, мало похожие на священные. Обычно в эти часы
купец Бругра-Дырхан, сидя в своей великолепной спаль­
ной комнате над склянкой с шербетом, подсчитывал до­
ходы и слушал донесения приказчиков о том, как идет
ночная торговля. По мере того как животы испостив-
185

Сигизмунд Кржижановский
шихся ремесленников, скриб, учеников и учителей ду­
ховных школ, возчиков грузов и каменщиков постепен­
но разбухали, содержимое их кошельков, быстро тоща­
ющих, переходило в шкатулки Бругры-Дырхана.
В это же время, сидя в своей скромной худжире,
главный мулла л-Эллиин, вместе со своим секретарем,
подсчитывал содержимое мешочка с золотыми монета­
ми, деля золото на серебро, серебро на медь и распреде­
ляя дар между нищими и полунищими священного го­
рода Самарканда.
Но в этот год, о котором идет речь, праздник кон­
ца уразы прошел совсем не так, как этого все ждали.
Дело в том, что в мешочке с монетами, почтитель­
но присланном Бругра-Дырханом главному мулле, вме­
сто золотых монет оказались серебряные. Казалось, зо­
лото постарело и стало седым. Секретарь вопроситель­
но глядел на своего духовного руководителя, но тот
только молча пожевал губами и велел завязать мешок
шнурком. Подступали уже красные сумерки. Служка
принес две шелковинки —золотистую и серебристую.
Мулла отрицательно покачал головой, и юноша, скло­
нясь до пояса, повернулся к дверям и ушел.
Уже даже в это время из калии главного муллы,
если хорошо потянуть ноздрями, можно было услышать
пряные запахи яств, которые на треножниках, коптиль­
нях и положенных прямо на угли сковородках готовил
для всего Самарканда эффенди Дырхан.
Вслед за красными пришли и синие сумерки.
Служка снова, неслышно ступая войлочными туфлями,
вошел в худжируверховного муллы л-Эллиина и показал
его глазам два шелковых волоска. Мулла сделал знак ру­
кой:удалиться. Юноша, низко поклонившись, ушел.
За синими сумерками пришли сизые, цвета раз­
бавленных водою чернил.
Служка снова пришел и ушел.
186

Неукушенный локоть
Старший азанчи, стоя на ступеньках минарета,
откашливался, готовясь провозгласить благословение,
разрешающее поста.
Старый мулла сидел в своей худжире и в почти
полной темноте перелистывал страницы Корана.
Настала ночь. Только тонкий серп освещал пло­
щадьРегистана, где среди трех утонувших в темноте пи-
табов медресе iyp-Эмира, Тилля-Кари и Шир-Дора, меж
которыми Дырхан, властитель мяса, питья и запахов,
расположил ряд своих жаровен. Мясо перегорело, угли
тухли, копотный запах и гарь наполняли воздух. А мул­
ла все еще продолжал отличать золотистую шелковинку
от шелковинки серебристой.
Приказчики Дырхана прибегали один за другим,
сообщая ему о поражении. Толпы народа сидели вкруг
жаровен, глотая слюну и не смея приступить к пирше­
ству, ибо голос азанчи все еще не возвещал о конце ура-
зы. Эффенди Бругра-Дырхан сам, подбирая полы хала­
та, побежал на площадь. Он не увидел, так как трудно
было видеть, но почуял, что некоторые из его покупате­
лей расходятся.
Опрометью бросился он к монастырю, гдежил сам
великий мулла Саггреддии л-Эллиин, там было все тем­
но. Поузкой витой лестнице, ударяясь плечами в стены,
взобрался испуганный купец наверх, к худжиредуховно­
го отца города. Какая-то тень, похожая на контурсекре­
таря муллы, разрешила ему войти внутрь. Дырхан вошел
в темную келью, стал на колени и ударил лбом о камен­
ную плиту, спрашивая муллу, за что он хочет разорить
его, верного сына церкви, всегда служившего ей посиль­
но своими доходами. Как сможет он служить ей, тверды­
не Мухаммеда, своими расходами?
Голос из темноты, столь знакомый купцу голос,
отвечал:
—
Эффенди Бругра-Дырхан, если ты, по своей
темноте духовной, не мог отличить серебряной монеты
187

Сигизмунд Кржижановский
от золотой, то как ты хочешь, чтобы я, осиянный мудро­
стью пророка, мог не отличить серебряной шелковинки
от золотой даже в глубокой тьме этой зимней ночи?
И через минуту азанчи кричал со своего минаре­
та, призывая правоверных открыть губы, горла, пищевод
и желудок благам и яствам Аллаха.
А еще через несколько минут, когда в худжиру
внесли зажженные факелы, произошло чудо превраще­
ния серебряных монет, подаренных мулле купцом, в зо­
лотые.

Левое ухо
Тегеран обижен Багдадом. Багдад отнял у него все сказ­
ки, не только тысячу, но еще и одну. Но сказка, которая
будет сейчас вкратце рассказана, произошла, во всяком
случае, в древнем Тегеране.
Самым богатым человеком города был визирьАбу
бен-Эффи. Самым бедным человеком в городе был са­
пожник Гассан.
О
богатстве бен-Эффиговорили, что оно началось
с того, будто прадед визиря, целуяруку падишаха, выку­
сил драгоценный камень на перстне, что находился на
указательном пальце правой руки властителя. Откуда
пришла бедность к сапожнику lUccany, люди ничего не
говорили. Кому нужно говорить о бедности. Она сама
говорит о себе, прося подаяния.
Но Гассан, молодой сапожник Шссан, никогда не
жаловался на то, что платье его почти что одна своя соб­
ственная кожа, а что кормят его только сапожный моло­
ток да деревянные гвозди. Мало того. Люди, проходив­
шие мимо его лавки, похожей на большой, вставший на
дыбы и потерявший свою крышку гроб, часто останав­
ливались, чтобы послушать веселые песни Гассана.
Вортуу него были сапожные гвозди, а он все-таки умуд­
рялся петь.
189

Сигизмунд Кржижановский
Одну из песен, проходя как-то мимо лавки Гассана
в сопровождении своей прислужницы, услыхала един­
ственная дочь визиря бен-Эффи, прекрасная Зюлейка.
Ипесня эта приснилась ей в ближайшуюже ночь во сне.
Другая песня заставила ее замедлить шаги. Внезап­
но порыв ветра приподнял край паранджи, скрывавшей
лицо девушки, — и с того времени Гассан перестал петь.
Однажды славный Абу бен-Эффи в сопровожде­
нии свиты проходил по базару,у края которого ютилась
и лавочка Гассана. Визирь покупал драгоценные ковры
и памирские шали, сосуды, полные амбры, и вазы, рас­
писанные китайской тушью и киноварью. Его казначей
еле успевал развязывать и завязывать мешок с монетами.
Вдруг бен-Эффи остановился и лицо его искази­
лось гримасой. Пальцы ног его точно зажало в тиски, и
он не мог сделать ни одного шагу дальше. Слуги подбе­
жали к властителю, но тот отстранил их рукой,размыш­
ляя: «Проклятый придворный сапожник уже который
раз делает мне слишком тесные туфли; проклятый при­
дворный лекарь уже который раз говорит мне, что у
меня пухнут ноги; кто же прав и кто неправ, лекарь или
сапожник; оба негодяи; обоим прикажу дать сто палок
по пяткам». И тут же он услышал размеренный стук са­
пожного молотка. Это работал Гассан. Бен-Эффи поду­
мал: «Кто знает, может быть, простой базарный молоток
лучше придворного, выстукивающего себе награды и зо­
лото». И по его знаку слуги поднесли его клавке Гассана.
Гассану были переданы сафьян и кожа, только что куп­
ленные на базаре, ему приказано было снять.мерку с
ноги визиря и завтраже принести туфли к воротам двор­
ца властелина
Гассан низко кланялся, сложив руки на груди.
Он знал, что его заказчиком является отец прекрасной
Зюлейки, тайну красоты которой открыл ему ветер.
190

Неукушенный локоть
И эта мысль повела его тропою несчастий. Но не
к несчастью.
Всю ночь проработал Гассан над важным заказом,
срезая полосы кожи и выкраивая сафьяновый верх для
туфель визиря. И всю ночь он думал о крохотной ножке
дочери визиря, отчего сапожный нож срезывал все но­
вые и новые полосы —и туфли дляшироких идлинных
ног визиря понемногу превращались в туфельки для его
дочери.
Наутро Гассан заснул. Но сто разбудил посланец от
визиря. Он взял завернутый в холст заказ, швырнул ему
несколько монет (две или три застряли в его собствен­
ном свернутом змеею кушаке) и быстро удалился, зная,
что нельзя длить нетерпение бен-Эффи.
Не берусь описывать ярость Абу бен-Эффи, вели­
кого визиря падишаха, когда он увидел стоящие рядом с
его слоновьими ступнями крохотные сафьяновые ту­
фельки. Они пришлись бы впоруна большие пальцы его
рук. Жалкий базарный сапожник решил посмеяться над
визирем посланника звезд и солнца. Погоди же! Визирь
послал за старшим кадием Тегерана. Судья немедленно
явился, отстукивая несчетные поклоны. Визирь прика­
зал емуразобрать дело о первом и последнем человеке в
Персии.
И на следующий же день в лавку Гассана явились
двое полицейских, которые увели его на суд.
Кадий судил справедливо,согласно точному смыс­
лу законов, раздела 1101, полагающему наказание за
обвес и обмер.
Закон —это знает всякий в самом глухом углу
страны —карает всякого,утаившего хотя бы одно зерно
риса, не домерившего товар хотя бы на полмизинца или
191

Сигизмунд Кржижановский
на отстриженный ноготь; всякий купец, виноватый в
этом, должен быть пригвожден левым ухом к дверям сво­
ей оскверненной нечестивым недомером или недовесом
лавки.
Срок отбытия наказания —от утренней зари до
вечерней. В эту ночь Абубен-Эффи плохо спал. Злорад­
ство и нетерпение будили его поочередно. Приподняв­
шись на своем ложе, он то и дело взглядывал в окно:
не протянула ли заря своей длинной красной нити.
В назначенное время к лавке Гассана явились: ис­
тец, судья, два сбира.
Итут произошла неожиданная задержка: ответчик
налицо —левое ухо тоже —гвоздь в руке сбира —моло­
ток в руках самого ответчика. Не хватало одного: двери.
Гассан был так беден и так беспечен, что в лавке его ни­
когда не было дверей и она никогда не запиралась.
Бен-Эффи был крайне раздосадован. Судья пред­
ложил выход: приобрести для ответчика дверь за счет
истца. Но бен-Эффи в ярости закричал, что скорее по­
зволит вырвать себе бороду, чем вставитдверь в жилище
своего врага.
Тогда кадий, подумав немного, предложил другой
выход. А именно: воспользоваться дверью дома самого
истца бен-Эффи. Тот сперва замахал руками, но после
согласился. «Пожалуй, так и лучше, —думал он, идя вме­
сте с кадием к своему дому, в то время как сбиры вели
позади Гассана, — по крайней мереудовольствие видеть
оскорбителя наказанным растянется на весь день».
Ворота, вводящие во двор, были обиты медными
пластинами. Шествие двинулось внутрь двора.Ответчи­
ка подвели к тяжелой дубовой двери, охранявшей дом
визиря, с точным соблюдением установленных законом
правил притиснули левое ухо Гассана к дверной доске —
и пока один служитель закона придерживал края уха
большими пальцами левой и правой руки, другой во-
192

Неукушенный локоть
гнал, семью ударами молотка, гвоздь по самую шляпку.
Крови было немного. Гассан лишь оскалил зубы от боли,
но не застонал. Через минуту он остался один —с ухом,
прижатым к двери дома визиря.
Прошло еще немного времени.
Ивдругухо его ясно расслышало легкий, как уда­
ры двух крылышек о воздух, знакомый ему уже шаг. За­
тем голос, подобный голосу гурии.
Это была пре!фасная Зюлейка, дочь визиря, и ее
наперсница Джарды. Они продолжали разговор:
—
О, Джарды, как бы хотела я еще раз услышать
голос Глссапа. Ию песни мне часто снятся.
—
Чего же проще, госпожа. Наверно, он и сейчас
пост там, па базаре, под стук молотка, заменяющего ему
доле. Прикажите мне открыть дверь и...
—
Нет,Джарды, такое, о чем я думаю, бывает толь­
ко в сказках. В сказках подходят к закрытой двери и го­
ворят: «Сезам, откройся...»
В то же мгновение Гассан рванулухом за шляпку
гвоздя, гвоздь потянулдверь —и та беззвучно открылась.
Зюлейка в испуге оглядывала двор: ни одного человека
вокруг. Аза распахнувшейся створой тихий, как седьмое
эхо песни, прозвучал голос Глссапа.
Обе девушки заглянули за дверь и увидели Гасса-
на, сросшегося ухом с нею.
—
Бедный Гассан, ты страдаешь? —воскликнула
Зюлейка.
—
Нет, госпожа, я блаженствую, ибо на меня смот­
рят глаза прекраснейшей из гурий рая.
Тем временем верхние ступеньки лестницы за­
скрипели под тяжелым шагом.
Зюлейка быстро вынула из своего левого ушка
изумрудную серьгу и сказала, передавая ее Гассану:
—
Когда тебя освободят, несчастный Гассан,
и ночь скроет тебя от глаз людей, вдень эту чудесную
7 С. Кржижановский, т .З
193

Сигизмунд Кржижановский
серьгу в рану от гвоздя —и тебе станет легче. Н6 шаги
отца близятся. Бежим.
И обе девушки исчезли, как тень от рассеянных
ветром облаков.
Гассан стоял, зажав в кулаке серьгу, а в памяти го­
лос и образ прекрасной Зюлейки. Радость подкосила ему
ноги, он готов был упасть наземь от избытка блаженства,
но гвоздь крепко держал его за ухо, напоминая о визире,
который, в сопровождении казначея и писца, как раз в
это мгновение проходил мимо посрамленного врага.
Хотя достопочтенный бен-Эффи и торопился, но
он не мог отказать себе в удовольствии оглянуться на
сапожника:
—
Что, Гассан, раньше твое ухо слушало стук мо­
лотка, теперь оно слушает боль?
АГассан молчал и думал: «Теперь оно слушает стук
моего счастливого сердца».
Визирьушел. Через некоторое время —хоть и мед­
ленными шагами —ушел и день. Гассан был снова в сво­
ей маленькой лавке. Тысячи изумрудных звезд сверкали
на небе. Будто тясячеухое небо, вдев в каждое из них по
серьге, вслушивалось в тихие голоса ночи Гассан срав­
нивал изумруд в серьге прекрасной Зюлейки по очере­
ди с каждым из изумрудов неба и находил,что он, нищий
Гассан, все-таки чуть-чуть богаче Аллаха.
Прошлоеще несколько времени —и к прекрасной
Зюлейке,дочери визиряТегерана, посваталось сразу три
сына трех наместников: гайдарабадского,хорезмского и
мавераннагрского. Но когда Абу бен-Эффи явился к до­
чери, трижды польщенный тремя высокими предложе­
ниями, предлагая ей выбор, то он —к большому своему
огорчению —увидел Зюлейку на ложе болезни, окру­
женную испуганными, хлопочущими вокруг своей гос­
пожи прислужницами.
194

Неукушенный локоть
Отослав движением руки прислужниц, больная
рассказала отцу, горько плача, такое. Ещеуее прапрабаб­
ки была пара изумрудных серег, обладавших чудесными
свойствами:два изумруда были закляты колдуном Криш-
на-Крикса —если одна из серег, переходивших от праба­
бушки к бабушке,от бабушкик материи от матери к ней,
будет потеряна, то носящая этуродовуюдрагоценность
потеряет и половину своего здоровья, т. е . станет боль­
на; если же будут потеряны оба изумруда, то носящая их
потеряет и вес здоровье, т. с . умрст.
--
Ипот, - - закончила Зюлсйка, — я потеряла одну
запетую серму - чу, что от левого уха. Взгляни.
Ьсн-Лффн взглянул и горестно покачал головой.
Потому что он больше всего в мире любил свое золото,
но второй по порядкулюбовью была любовь к его доче­
ри. Впрочем, на этом запасы его сердца изаканчивались.
Итак, бен-Эффигорестно покачал головой и спро­
сил Зюлейку, как же быть с женихами.
—
Я стану женой только того человека —все рав­
но, богат он или беден, знатен или безроден, — кто оты­
щет и возвратит мне мою изумрудную серьгу от левого
уха.
11аследующийдень визирь сообщил трсм сыновь­
ям трех наместников условия, поставленные Зюлейкой.
Все трое внимательно оглядели показанную им правую
серьгу, заклятую Кришна-Крикса, и отправились на
поиски.
Многодней бродили сыновья наместников Гайда-
рабада, Хорезма и Мавераннагра в поисках затерявшей­
ся серьги. У слуг визиря они старались расспросить о
всех тех улицах,дорогах и тропинках, по которым име­
ла обыкновение следовать прекрасная Зюлейка. И каж­
дый старался платитьдорожедругих,чтобыузнать боль­
ше других. Они подкупили прислужницдочери визиря,
195

Сигизмунд Кржижановский
каждый отдельно, прося обыскать все углы и уголки ви-
зиревского дворца, обещая щедрые награды.
Лпрекрасная Зюлейка не покидала ложа болезни.
Она лежала среди тринадцати шитых золотом подушек
и думала о Гассане и его песнях. Все блюда, которые ей
приносились, она отсылала обратно. И только изредка
пробовала ложечкой присыпанный сахаром снег, кото­
рый привозили с далеких гор Герата.
Прошли дни и дни, и женихи вернулись с пусты­
ми руками.
—
Клянусь бородой Аллаха, — воскликнул один из
них, —легче достатьлунный серп с неба и срезать им вот
этот мозоль на ноге, который я натер во время поисков,
чем отыскать изумрудную серьгу.
И все трое просили помощи и указаний для даль­
нейших поисков.
Визирь Абу бен-Эффи, выслушав соискателей
сердца дочери, отправился к ней и вскоре вернулся на­
зад, говоря таю
—
О, будущие властители Мавераннагра, Хорезма
и Гайдарабада. Дочь моя, желая испытать ваше усердие,
сказала не все условия, с тем чтобы слабый,убоявшись
новых преград, уступил место сильному. Вот дополни­
тельные —но и последние —условия: мало отыскать по­
терянную серьгу, надо заранее, веря, что она будет отыс­
кана тобою, а не другим, прободать свое левое ухо гвоз­
дем и, вдев в него отысканную чудесную серьгу, явиться
пред очи Зюлейки. И еще: два уха, две серьги —и число
соискателей должно быть сродственно цифре два: два
жениха —четыре жениха —сорок четыре —двести
двадцать два —и так в беспредельность.
Женихи возроптали.
Тогда бен-Эффи добавил: «Но в виде милости и
поощрениядочь моя разрешает вам умножить ваши гла-
196

Неукушенный локоть
за, добавляя к двоицам зрения любое количество дву-
глазий.
Женихи посовещались друг с другом.
Сначала они отправились к гвоздильщику и веле­
ли проколоть себе левые уши. Нолевых ушейуНихбыло
только трое. Они стали уговаривать друг друга, прося,
чтобы один из них отказался от состязания. Но это не
привело ни к чему, ибо упорство возрастает по мере
роста преград. Особенно когда они вспомнили, что че­
резсемь дней истекает срок розысков потерянной чудес­
ной серьги.
I! тогда один из них, сын наместника хорезмско­
го, сказал:
—
Зачем нам искать четвертого соперника.Я слы­
шал, что недавно сапожникуГассану, во исполнение ре­
шения кадия, пробили, как и нам, левое ухо гвоздем. Он
нам не соперник. Прйтом к нему можно приставить
стражу, которая не выпускала бы его из его деревянной
клетки.
—
Да, это верно, — подтвердил сын наместника
гайдарабадского, — я видел его продырявленное ухо,
когда заходил к нему в лавку, чтобы починить свою ис­
тертую в поисках этой проклятой серьги обувь.
Икадий вписал в число состязающихся четверто­
го —нищего сапожника Гассана, а богачи-женихи при­
ставили к его лавке, лишенной двери, каждый по часо­
вому.Гассан взял три трижды скудных платы от трех со­
искателей сердца Зюлейки и продолжал работать, как
работал и раньше. Он пел. Но не те, не прежние песни.
Тем временем три соискателя сердца Зюлейки,
пользуясь соизволением отца ее, призвали из стран сво­
их самых остроглазых людей в помощь их трем двугла-
зиям. Остроглазые шли, наклоняясь над дорогами и тро­
пами, они находили зерна, выроненные изклювов птиц,
197

Сигизмунд Кржижановский
лепестки цветов, сорванные ветром, но изумрудной
серьги никто из них не отыскал.
Серп месяца становился все тоньше и тоньше. На­
стал и последний день.
Три соискателя сердца Зюлейки пришли с пусты­
ми левыми ушами. Если не считать дыр в каждом из них.
Ивдругу входа во двор великого визиря Абубен-
Эффи зазвучали длинные тубаи. Во двор входил моло­
дой сапожник Гассан. В левом ухе его под желтым солн­
цем синей искрой сверкала серьга Зюлейки.
Стоит ли рассказывать дальше. Все ясно, как ясно
солнце, бросающее колосья своих лучей на полуденную
землю.
Остается добавить одно: больше всего на свете Абу
бен-Эффи любил свои золотые монеты; второю его лю­
бовью —после золотых монет —была его дочь. И на
этом список его любовий кончается.

Украденный колокол
Начало этой истории, похожей на сказку,было в городе
Шахдекаханнури. В Средней Индии, где растет айва и
пальчатая пальма. Город этот невелик. По крайней мере
медному колоколу, что висит на каменной площадке
главного храма и звонит ранним утром и перед прихо­
дом ночи, всегдаудавалось разбудитьне только город, но
и его пригороды.
Старый, глухой Джаа-джи-джуа, звонарь главной
колокольни Шахджаханпури, еще до утренней зари
взбирался по скрипучим ступенькам колокольни.
Что ж он увидел? Колокола не было. Несколько
сломанных досок. Медный язык, подкатившийся к краю
колокольной площадки. Пустая веревка, свешивающая­
ся из-под покрышки колокольни.
Старый Джаа-джи-джуа сперва долго оглядывал
спящий —под сумерками рассвета —город.Потом при­
сел на корточки и заплакал. Потом встал, взял лишенный
колокола язык и привязал его к шнуру, чуть колеблемо­
мурассветным ветром.
Старый, глухой Джаа-джи-джуа сорок лет кряду—
с начала каждогодня —раскачивал медный язык, кото­
рому отвечали медные бота старого шахджаханпурско-
го колокола. Он и сейчас, повинуясьзовурассвета,стал
199

Сигизмунд Кржижановский
раскачивать язык колокола, ударявшийся лишь о пустой
воздух и ветер.
Истранно: двери домов, как всегда, начали откры­
ваться, над крышами завились, как спирали хмеля, серые
дымки очагов. Украденный колокол звонил, как если б
его никто и не похищал.
Ночью глухого Джаа-джи-джуа разбудило стран­
ное ощущение. В раковине правого его уха ворочалось
какое-то воздухообразное существо, разговаривающее с
ухом тихими, но внятными словами. Звонарь припод­
нялся на локте и слушал:
—
Это я, джин, живший под медной кровлей тво­
его колокола. Сейчас я, дух звонов, лишен своего обита­
лища и решил поселиться в твоем ухе. Тугтесно, но ведь
ты не прогонишь меня, Джаа? Вместо платы за помеще­
ние я буду платить тебе полуслышанием, в правое твое
ухо возвратятся звуки.
—
О господин мой, джин исчезнувшего колокола,
будь гостем моего уха; прикажи старомуДжаа-джи, что
емуделать, — и он покорно исполнит твою волю, дух ко­
локольного звона.
—
Слушай, Джаа, — отвечал джин,—мы отпра­
вимся с тобой вдогонку за ворами, похитившими коло­
кол, — и мы отыщем его, хотя бы тебе пришлось потра­
тить на это мириады мириадов шагов.
—
Слушаю, господин. Но как же быть с жителями
Шахджаханпури, которые привыкли покидать сон и воз­
вращаться ко сну по звуку моего колокола?
—
Не заботься об этом, старый Джи. Каждое утро
и каждый вечер я буду посылать дуновение ветра, кото­
рое будетраскачивать язык ушедшего колокола, — и воз­
дух будет звенеть, как медь.
Звонарь и джин отправились в путь.
Недаром в Упанишадах сказано, что дороги Индии
немногим короче длины мира. Спутники прошли стра-
200

Неукушенный локоть
ну от Тйрачендурадо Пешавара. Они шли вдоль голубых
и черных лент притоков Ганга: Джамуны, Тирта, Гондаи,
Гогра и Джамны.
Они прошли через города: Джабалпор, Гайдарабад,
Мадрас и Бангалор.
Лишенный обиталищаджин советовался со всеми
духами колоколов.
Вконце концов звонарь иджин дошли до Бенаре­
са. Здесь над городом пели огромные деревянные коло­
кола. Шахджахаппурский джин долго пробыл под дере-
1ШШ1ЫМкуполом самого старого из бенаресских колоко­
лов. Затем он вернулся в правое ухо спутника. Тот в это
время проходил по рынку Бенареса. Кричали продавцы,
ревели, прыгая с высокой ноты на низкую, ослы, звене­
ли серебряные и медные монеты, анна и пайсы, ударя­
ясь о деревянные края чашек продавцов.
И тутДжаа-джи-джуауслышал голос крохотного
медного пайса, звон которого напомнил ему о звоне ста­
рого шахджаханпурского колокола.
Джин и человек напали на след.
Недалеко от Бенареса был главный монетный
двор страны.
Джи и джин отправились к его медным воротам.
Человек встал у выхода. Его платье давно было в лохмо­
тьях. Лицо исхудало и стало под цвет жареному кофей­
ному зерну. Он стоял, протянувруку, — и рабочие, выхо­
дя с монетного двора, изредка бросали медные пайсы и
анна в ладонь нищего. И всякий раз джин, ворочаясь в
раковине правого уха Джи, повторял: «Да, я слышу звон
моего колокола, в котором я так долго жил; как туча рас­
падается на капли, так и он, мой медный колокол, рас­
пался на мелкие пайсы и стучит о твою протянутую ла­
донь. Джаа-джи-джуа, человек, которому я возвратил
полслуха, пойдешь ли ты со мной собирать медные кап-
201

Сигизмунд Кржижановский
ли дождя, которым падает в руки нищих мое обиталище,
мой старый медный колокол в Шахджаханпури?
—
Да, господин, — отвечал звонарь.
И с той поры —так говорит предание —джин и
Джаа-джи-джуа блуждают по всем дорогам и тропам
Индии, собирая распавшийся на мелкую медную моне­
ту священный колокол.

Мал мала меньше
книга новелл

Гусь
Гуси, как это псем известно, спасли Рим и литературу.
Стилос был забыт, стальное перо еще не родилось.
На помощь пришло тонко очиненное, упругое гусиное
перо. Окунув свой белый носик в черные чернила,
несколько веков крядускрипело оно на пользу и на вред
человеческой мысли, превращая чернильные капли
в слова.
Жил-был бедный поэт. Ему не везло. Стоило ему
написать оду вельможе —и не успевали строки его оды
просохнуть, как вельможа попадал в опалу. Над одной
песней о приходе весны он трудился так долго, с таким
тщанием, что весна успела отцвести, лето прошло мимо
и выпал снег. Переплеты всех альманахов захлопнулись
для запоздалого шедевра.
Бедный поэт голодал. Он не просил милостыни,
но ниспрашивал вдохновения у богов. И однажды оно
пришло. Счастливец схватил гусиное перо —последнее,
какое у него осталось, — и ткнул им в чернильницу. Но
движение его руки было столь стремительно, что перо —
увы —сломалось. Вдохновение кратко, как раскат грома.
Поэт бросился искать другого пера.
Как раз в это время за окном раздалось мерное
«кра-кра». Поэт распахнул дверь: мимо крыльца шел гу-
205

Сиги зм унд Кржижановский
сак со своей гусыней. Они медленно переставляли свои
веерообразные пятки, направляясь к ближайшей луже.
Поэт, сбежав со ступенек крыльца, схватил гуся левой
рукой за шею, правая же его рука проворно выдернула
длинное перо из крыла.
Поэт был немного смущен и оглядывался по сто­
ронам —нет ли постороннего глаза? Он бормотал:
—
Это для поэзии. Во имя святой поэзии.
iycb жалобно загоготал —и, чуть пальцы на его
шее разжались, бросился опрометью прочь.
Поэт вернулся к бумаге и чернильнице. Но, о горе,
перо было жестко и колюче, как клюв. Оно царапало и
рвало бумагу, противясь наитию, ниспосланному небом.
Поэт, горя нетерпением, бросился вдогонку за гу­
сем. Тот, завидев своего мучителя, попробовал было убе­
жать. Напомощь коротким тычкам ног он призвал взма­
хи крыльев,на которых некогда его предки умели летать.
Но вместо полета получались прыжки —и поэт, разъя­
ренный вдохновением, нагнал-таки гуся. На этот раз,
прежде чем выдернуть новое перо, он пробежал дрожа­
щими пальцами по всему крылу глиссандо и только тог­
да выбрал и выдернулупругое, опушенное белой остью,
не слишком мягкое и не слишком жесткое перо. Гусь
тихо, но протяжно замычал, а гусыня, бегавшая все вре­
мя вокруг, ткнула —раз, и еще раз —поэта в левую щи­
колотку.
Нотот ничего не замечал. Прижав перо к груди, он
вытирал пот со лба и слезы восторга с глаз, повторяя:
—
О, поэзия! О, божественная поэзия! Поэ... —
и через минуту скрылся за дверью дома.
Игусь, и гусыня долго не могли успокоиться. За­
тем, придя в себя, оба отправилиськ луже. Вслед за силь­
ными переживаниями всегда приходит аппетит.
Войдя в лужу, супруги долго макали свои желтые,
тупые, как кочерыжки, клювы во вкусную, жирную, ки­
шащую зернами и червячками жижу.
206

Мал мала меньше
—
Вот он, этот, кра, как его, все говорил: поэзия-
поэзия. А что такое, кра, поэзия?
—
О, я это теперь хорошо знаю, — отвечал гусь,
задрав голову кверху, чтобы зернам было легче сколь­
зить по пищеводу, — поэзия —это... гм .. . н -да... га-га... Это
коща твое же перо делает тебе больно.
Исупруги снова принялись за еду.
1937

Березайский сапожник
Есть древнее предание о граде Китеже, который затонул
в водах озера и напоминает иногда о себе звоном звуча­
щихсо дна колоколов. Нотому,кто ездил,еще не в столь
давние годы, в поездах с битыми окнами, где зеленые и
красные товарные вагоны вперемежку, нельзя забыть
толпу людей в серых шинелях, которые, прыгая со сту­
пенек раньше, чем они остановились, бежали к водокач­
кам и кипятильникам, звеня котелками о котелки и под­
бодряя друг друга: «Славный город Березайка —поско­
рей вылезай-ка». А если бы вы захотели проверить,
подлинно ли это Березайка, то станционная надпись,
черным по белому, над колоколом, свесившим свой ве­
ревочный язык, опровергала.
Ifte же находится этот славный город Березайка?
Географические атласы молчат. Это тайна, столько же
пока не разрешенная, как тайна Атланты, Персеполиса и
нашего Китежа-града.
Первый березайский сапожник, самое имя кото­
рого уже забыто, появился в Березайке как-то ночью,
черной как вакса ночью, и до срока разбудил березай-
ских петухов своей веселой звонкой песней.
208

Мал мала меньше
Он пел: «Славный город Березайка, слышь, из гря­
зи вылезай-ка; город славный Березай, все из грязи вы­
лезай».
Кое-где закряхтели ставни. Песню рецензировала
сонная ругань. Но сапожник продолжал идти и петь.
Вскоре разбрезжило утро. При свете его можно
было увидеть, что в руках у сапожника две щетки, завер­
нутых в тряпицу, ящик с коробочками ваксы и коротко­
ногая, как такса, скамеечка.
Город Березайка издавна славился грязью и лужа­
ми. Слава эта разошлась бы и дальше нрибсрезайской
округи, если бы самая грязь, хватавшая за подошвы, не
мешала разносить о себе славы. Солнце каждый день
пробовало высушить березайское жирное черное меси­
во. Но ему не удавалось. Люди, жившие другпротив дру­
га через дорогу, только издали махали друг другу плат­
ками и аукались. Перейти через улицу, не причастив­
шись и не исповедавшись, было опасно для души.
Кое-где из засоса грязи торчало дышло и увязнувшее
колесо. Утки полоскались посреди улицы, а над лужами
пели стаи комаров.
Сапожнику не сразуудалось найти местечко посу­
ше. Это был большой, обросший сухой земляной коркой
камень у колодца. Сапожник начал с того, что, дождав­
шись утреннего солнца, снял с себя рыжие от грязи са­
поги, отскоблил ножом тяжелую налипь и стал их чис­
тить.
Окрестные мальчуганы, завидев из окон и оконцев
странную штуку —щетка, будто швабра по коню,третда
трет по сапогу, — повыпрыгивали, как малые лягушата,
из калиток и дверей и, засучив штаны выше колена, шле­
пая по лужам, собрались к чистильщику сапог —что за
диво? —стали в кружок и раскрыли рты:
—
Что это, дяденька?
209

Сигизмунд Кржижановский
—
Черные зеркала да зеркаленки, что выпучили
глаза-глазенки —подойди, да поглядись, да гребенкой
причешись.
Подошли ребята, глянули —и впрямь: на носу са­
пога медным пятаком солнце горит, а видать себя на
глянце ваксы не хуже, чем в самой черной луже.
Сказали ребята своим отцам да матерям. Пошли,
по досочкам, матери-отцы —и впрямь: на каждом вак-
сенном носочке по солнышку.
И тут случилось сапожнику первый гривенник в
карман положить: велел ему богач-березаец, по имени
Фома Незваец, сапоги почистить. Пошли щетки в рабо­
ту, засверкали голенища, а переда да носы и голенищ
почище. Пошел назад Фома Незваец, сразу стал, коли не
сверху, так снизу красавец, пошел похлипким досочкам,
носок за носочком (все на него смотрят-любуются),раз-
два, оступился —и в грязь. И стал Фома древнюю старо-
березайскую грязь ругать: такая, мол, ты и такая, прилип­
чивая и вонючая, чтобы тебе усохнуть, кабы на тебя
смерть неминучую.
Обиделась стародавняя 1рязь березайская: на пол­
вершка в землю ушла.
Жила в Березайкедевушка Марья —всех красавиц
красивее. Ктоее увидит, тому праздник. Бывало, под вос­
кресенье, идут к ней парни отовсюду, из всех переулков,
едва сапоги из грязи вытягивают, а придут, вперебой пес­
ни поют да гармонии плющат и растягивают. И вот слу­
чилось такое: подарил ей веселый сапожник парузоло­
тых полусапожков. Вышла Марья на улицу, а поверх зо­
лота черной грязью на сапожки брызнуло.Ушла Марья в
свойдом и сказала,что не наденетзолотых полусапожек,
пока проклятая старуха Грязь из-под ее ног не уйдет.
Обиделась стародавняя березайская Грязища: еще
на вершок в землю угрязла.
210

Мал мала меньше
Но и это ей не помогло. Пошли удалые березай-
ские парни в поход на Грязь-грязнуху, взяли ее в черпа­
ки да в лопаты —Грязь в земь ла-та-ты .
Еще веселее запел сапожник. Скупил он по дешев­
ке с каждого перехода через бывшую грязь по шелевке,
построил себе шалаш, не велик, да наш. На шалаше над­
пись: «Торговля Скрипами».
Аскрипы делаются так: меж стельки и подошвы
кладут малый кусок лайки, а перед тем в кислом квасу
выквассиной;сыплют поверхлайки две щепотки желтой
серы, а к сере в нодбаву иолщеноти канифоли —и скри­
пит сапог на славу.
Стали к сапожнику березайцы-покупатели за
скрипом ходить. А кто не ходит, того он сам зовет: «Са­
поги без скрипу — что тройка без колокольчика». Зави­
дит купца: «Эй, борода, купи скрип под сапожны подбо­
ры — скрипу боятся одни только воры». Почешет купец
бородупястью,зайдетк сапожнику,делать нечего, купит
скрип на счастье.
Бежит мимо шалаша, юбками шурша, молодая мо­
лодица —красная девица. Сапожник ей: «Хороши твои
туфельки, да в них скрипу ни чутельки; пройдешь мимо
парня, что тобою лишь дышит, а тог и не услышит».
Истал с той поры город Березайка чист и ясен, как
зачищенный сапог. Ужу веселого сапожника стоит не
шалаш, а каменная лавка, а на ней надпись: «Первая Бе-
резайская сапожная артель».
1937

Игроки
Их было двое в нетопленой квадратной комнате доща-
того дома, что у заставы. Бухгалтер и поэт. На счетах не­
чего было считать. Разве что смену правительств. Еще
вчера бухгалтер передвинул девятую белую костяшку
справа налево по стержню. Бумага расползалась листов­
ками, приказами, воззваниями по кирпичу идереву стен
и решительно отказывалась от каких-то там стихов.
Итак, оба были безработны. Деньги давно эмигрирова­
ли из их карманов и превратились в хлеб идрова, давно
съеденный и давно сгоревшие. Два человека, две лежан­
ки, один стол, два табурета и одна трепаная колода карт.
Сутрадо вечера поэт и бухгалтер играли в штосс. Изред­
ка, чаще всего под вечер, один из них отправлялся про­
мыслить кусок хлеба или доску от забора на растопку.
Делов том, что надвоиху них былаодна пара сапог, по­
стоянно переходившая, в зависимости от расклада карт,
с рук на руки. Точнее: с ног на ноги.
Поэту не везло. Уже неделю он ходил в проигран­
ном платье. Неполученный аванс и посвящение к книж­
ке «Сны замерзающего» тоже перешли в собственность
его партнера. Но игроки продолжали играть.
Всущности, мир принадлежит всем; всё —от звезд
до пылинок —коллективная собственность человече-
212

Мал мала меньше
ства. Исходя из этой мысли, поэт —это было еще вче­
ра —поставил на картуПолярнуюЗвездуи начал метать.
Увы, не прошло и десяти секунд, как звезда была вписа­
на в инвентарный список бухгалтера. Таким же образом
поэт проиграл Волосы Вероники, а затем сперва Малую,
а потом и Большую Медведицу.
Из-за Млечного Путиигроки не спали целую ночь.
При свете коптилки они яростно сражались до тех пор,
пока звездный путь не очутился в кармане бухгалтера.
По затем счастье вдруг повернуло на сто восемь­
десят градусов. Прежде всего произошла необычай­
ность: поэту удалось получить проигранный аванс.
Правда, всего каких-нибудь три-четыре миллиона. Но и
то хлеб —пустьчерствый, но хлеб;но и тодрова —пусть
сырые, но дрова. В кубе из четырех стен потеплело, в
желудках тоже, пальцы раззяблись и, естественно, потя­
нулись к колоде карт. Поэту продолжало везти: сперва он
отыграл свои миллионы, потом —планета за плане­
той —всю Солнечную систему, далее —звездное небо
посыпалось целыми созвездиями прямо в ладони: бух­
галтер оставался всего лишь при кое-каких мелких звез-
дишках; ему удалось удержать у себя кольца Сатурна, но
еще две-три сдачи —и кольца покатились, вслед за пла­
нетой, к счастливому сопернику.
Да что там звезды! Поэт выиграл и сапоги. Вся Все­
ленная принадлежала ему. Взволнованный удачей, он
прошелся несколько раз по комнате. Буржуйка успела
остынуть. Вселенная, выигранная поэтом, была чуть-
чуть подмороженной. На окнах выступали витиеватые
белые узоры.
—
Кто пойдет за дровами? —спросил счастливец.
—
Тот, кто выиграл сапоги, — отвечал бухгалтер.
Он сидел на лежанке, поджав колени к подбород­
ку, и растирал руками ступни замотанных в тряпье ног.
213

Сигизм унд Кржижановский
Победитель не возражал. Он нахлобучил «ta уши
парусиновую кепку, запахнулся в стеганую телогрейку и
вышел.
Почти в те же секунды на улице застучали выстре­
лы. Бухгалтер понял: это входили в город белые, очередь
была за ними. Бухгалтер подошел к счетам, висевшим на
гвозде, и перевел черную костяшку справа налево —
по стержню.
Стрельба усиливалась, вдалеке грохнуло два-три
орудийных выстрела. Ifte-то, совсем близко, зачастил,
как пишущая машинка, пулемет. Предсумеречный свет
перешел в сумерки, сумерки —в ночь.
Партнер не возвращался.
Температура комнаты ползла книзу. Всю долгую
зимнюю ночь бухгалтер просидел на своей лежанке —
и недобрые мысли скользили сквозь его мозг.
Срассветом он обмотал ноги в войлок и две газе­
ты и, ежась, вышел на улицу.Снег, селитренно поблески­
вающий снег. Зажатыеставни длинныхжелтыхдощатых
гробообразиых домов. У перекрестка какое-то серое, как
расползшаяся клякса, тело. Около него три женщины и
мальчуган со свесившимися с головы суконными науш­
никами, виляющими тесемочными хвостами.
Бухгалтер подошел.Да,это был он, его счастливый
партнер. Он лежал лицом в снег, разбросав руки. Под
грудью вязанка дров. Одна из баб, вытирая мерзлые сле­
зы концами черного платка, причитала:
—
Ой, голубчик ты мой,бессчастный человек. Кто
ждал, кто гадал? Послала я ввечеру Митеныша моего за
карасином. Ауж эти, как их там звать, не знаю, идут.
Идут —стреляют. Что делать?.. Митюшка мой...И послал
Бог доброго человека. Схватил он Митьку на руки и к
калитке. Только настигло его, сердечного, пулей. Их ты,
незадача какая, ах ты, горькая горесть...
—
Ну, а Митька цел?
214

Мал мала меньше
—
Цел. Что ему.А вот этот... Царство ему небес­
ное...
Бабы повздыхали еще с минуту, и калитка закры­
лась за ними.
Бухгалтер оглянулся по сторонам. Улица была пу­
ста. Став в снег на колени, он стащил с трупа сапоги, на­
тянул их на свои иззябшие ноги и, не оглядываясь, по­
шел к дому. О Вселенной, так и оставшейся собствен­
ностью поэта, он и не подумал.
т7

Доброе дерево
Сказка
Жила бедная швея. Никто ей не помогал: кроме иглы и
наперстка. Заказчики торопили всегда с работой, хотя и
не торопились за работу платить.
С раннего утра до сумерек сидела швея, согнув
спину, над ныряющей в ткань иглой и паутинно тонкой
нитью.
В теплую погоду она открывала окно на улицу —
и снизу слышались тогда сирены авто, звонки трамваев
и проплывали большие буквы. Буквы обещали перекре­
стки улиц, широкие площади и даже подгородные дачи,
парки и лес...
Как-то выдался особенно хороший летний день.
К запаху бензина присоединялся легкий аромат цветов,
выставленных по соседству на подоконнике. И швея ре­
шила послушаться цветочных вазонов и уходящих за
город трамвайных букв. Правда, к вечеру нужно было
сдать спешный заказ. Но почему нельзя дошить платья
там, в лесу: не под этим скучным потолком, а под ясным
небом и ветвями деревьев?
Швея положила недошитое платье в картонную
коробку; в сумочке поместились игла, катушки ниток и
наперсток; не был забыт и завернутый в бумагу завтрак.
216

Мал мала меньше
Не прошло и часа, как знакомая наша очутилась не
среди кирпичных стен и квадратов стекла, а среди дере­
вьев с просветами голубого неба меж их вершин.
Сначала был съеден завтрак.
Потом нужно было немного поулыбаться приро­
де, приземистым пням, зеленым подушечкам мхов и су­
хопарым соснам, чинно раскланивающимся с пролета­
ющим ветром.
Но и лес напоминал —правда, очень мягко —
о работе: но воздуху неслись серые мотки паутинных ни­
тей; голубые колокольчики были похожи на выросшие
из земли наперстки; а сверху, с корявых сосновых лап,
свешивались целыми пачками зеленые иголки. Даже дя­
тел, описывающий свою спираль вокруг соседнего ство­
ла, аккуратно отстукивал клювом секунды, и коротко­
крылая птичка, вспорхнувшая над кустом, успела писк­
нуть что-то похожее на: «шить-шить!»
Швея раскрыла картонную коробку, отряхнула
платье, откусила кончик нитке и попробовала вдеть ее в
игольное ушко. И в это-то мгновенье игла, сверкнув бе­
лой искрой, выскользнула из пальцев и скрылась где-то
среди трав и мха.
Конечно, было очень неблагоразумно не подумать
о запасной иголке. Но что делать? Швея, став на колени,
долго искала потерянную иголку: под пальцами у нее
лишь похрустывали желтые прошлогодние травы да кур­
чавился влажный мох. Надо было возвращаться. Слезы
подступили к ресницам, когда, взглянув на катушку и
длинную нить, швея вспомнила о гудящем проводе и
стальных катышках трамвайных колес, которые разлу­
чат ее —и надолго (когда-то теперь соберешься?)—
с этим вот милым, добрым лесом.
Все бы так, разумеется, и кончилось, не вмешайся
в дело о пропавшей иголке старая сосна, давшая тень и
приют бедной горожанке. Это было действительно доб-
217

Сигизм унд Кржижановский
рое дерево, свято соблюдающее древний обычай лесно­
го гостеприимства.
Прежде всего сосна наклонила над гостьей свою
высокую крону —и с ветвей ее, вместе с желтой пыль­
цой, похожей на пыльцукрылышек мотылька, и тонким
благоуханием смолы, слетели сны. Они пробрались под
веки глаз, осушили слезы и плотно занавесили зрачки.
Убедившись, что гостья спит, старое дерево, не­
много покряхтывая, приблизило свои узловатые длин­
ные пальцы к платью, лежавшему на коленях швеи, —
и мириады загоревшихся зеленым блеском игл заворо­
шились вдоль швов и складок недошитого шитья.
Дятел, на которого махнули косматой и иглистой
лапой, чтобы он не будил своим стуком гостью, слетел
наземь и мерно сматывал нитку с катушки; маленькая
птичка, попискивая свое «шить-шить», вдевала нити в
иглы. На помощь летели отовсюду, подгоняемые ветром,
тонкие мотки паутины. Аголубые колокольчики, вспом­
нив, чтоу наперстков нетязычков, ау них есть, зазвони­
ли вперебой.
Это-то и разбудило швею, так как ей привиделось
многое множество трамваев, мчащихся с громкими
звонками мимо нее и не дающих времени вскочить на
ступеньку
Она приподнялась и раскрыла глаза. Рядом дожи­
далось аккуратно развешенное на пальчатых листьях
папоротника, совершенно готовое —до последнего
стежка —платье.
—
Но как же так, — спросит читатель, — ведь...
—
Никаких ве д ь! Прочтите еще раз подзаголо­
вок: и все.
mi

Утренняя прогулка леса
Mm ()ы;к) Д.1ШН). Когда еще не бьшо календарей. Теперь
жчл растут, ирыишись корнями в землю. У рек свои от­
мененные картографами русла. Горы прочно стоят на
своих основаниях, вершинами к небу.
Апрежде —об этом напоминают нам облака, веч­
но блуждающие по небу, — ничто не было прикреплено
к своему месту. Горы, коща им вздумается, кувыркались
через вершины и снова врастали в земной фундамент.
Реки то изгибали свое русло, как змеи, то выпрямляли
его, подобно летящей стреле.
Но здесь будет рассказано только об одном не­
большом лесе, стоявшем на взгибе холма у озера —в на­
ших местах, но во времена, когда нас еще весьма и весь­
ма не было.
Лес, о котором речь, спал по ночам глубоким дре­
мучим сном. Еще до рассвета его пробовали разбудить
песни птиц, ночевавших на ветвях его дерев.
Лес просыпался не сразу: он шевелил под землей
корнями, отмахивался {фонами дубов и сосен от ветра.
Но наконец пробуждался. Роса подымалась от земли и
умывала лесу листья и иглы хвой. Распахивался восток,
откуда сквозь алую щель проскальзывали первые лучи
дня. Утренние ветры, вместо утренних газет, сообщали
219

Сигизмунд Кржижановский
лесу о том, что делается на свете. Лес покачивал голова­
ми своих деревьев: да-да, ах так, вот что, надо обдумать.
Затем начиналась утренняя прогулка леса. Он шел
навестить поле и любезно отразиться в соседнем озере.
Преждечем вытащить корни из земли,лес наказы­
вал какому-нибудь грибу-подорожнику или березке, что
у опушки, остаться стеречь место лесово, пока он, лес,
пойдет разминать свои старые корни.
Двигались все разом: и дубы, и ели, и белотелые
березки, и зеленые папоротники, и тонконогие грибы.
Лес шел, переставляятысячи упругих корней.Впереди —
сосны и дубы; за ними кто помельче, а там кусты и кус­
тарники; а позади ковыляли грибы и ползли мхи. Трибы
всегда отставали: жили они семьями —гриб, грибиха,
грибята да всякий скарб, всяческое подгрибье; шляпы у
них были широкополые, шляпа в шляпу тычется,—
и никак грибам за лесом не поспеть.
Лес шел не торопясь. Знакомым ветрам кланялся
всеми головами, склоненным полевым кустам велел от-
поклониться своим кустам-стам, а на подобострастную
стлань сохлых трав полевых даже и листиком не ше­
лохнет.
Затем, размяв корни,лес возвращался, набрав пол­
ные листы и иглы воздуха и солнца, на свое привычное
место.
Впереди его ползли курчавившимся ковром мхи и
бежали, стараясь не уронить своих китайских шляпок,
многосемейные грибы.
Вот и старое, дожидающееся хозяйство, лесное
становище. Отстороживший гриб рапортует: «Во время
моего дежурства никаких случаев не случилось». Лес по­
гружает корни в рыхлую, как пепел, почву, тут не всегда
обходится без сутолоки, споров и корнесплетений. Мо­
лодая березка доказывает дуплистому дубу, что он стал
на ее место; иглистые сосны, ощетинившись миллиона-
220

Мал мала меньше
ми зеленых игл, расталкивают юную поросль, нахально
наступающую корнями на корни. Наконец все утихает,
тени ложатся на свои места, поверх корней мох, поверх
мхов папоротники и лапчатые кустики лесных ягод. Ве­
тер, запутавшись в ветвях, покачавшись на них, как на
качелях, не хочет лететь дальше и, подостлав под себя
смолистый мягкий воздух, засыпает.
Но иногда случаются случаи. Расскажу только
один.
Произошло такое. Лес, начав свою обычную ут­
реннюю прогулку, не успел еще дойти до озера и отра­
зи! г.еи н нем, как уж его нагнал дежурный гриб. 1]риб со­
общали <»сединароща, 1юснользовавшись отлучкой леса,
вторглась на его старинное лесное местовище и врыва­
ется сейчас корнями в чужую почву.
Лес тотчас же повернулся на всех своих комлях и
двинулся навстречу захватчику.Впереди, рассыпавшись
в цепь, бежали кусты и шел тонкоствольный подлесок. За
ними, в белых мундирах, шагала, выгибая длинные кор­
ни, дружина берез. А позади, примкнув вершины к вер­
шинам, медленно двигались дубы и сосны.
Бой был страшен и длителен. Деревья сшибались
с деревьями острыми пиками своих верхушек; ветви,
сцепившись с ветвями, ломали друг другу кисти и паль­
цы; смоляная кровь облепила стволы и стекала желтыми
струями наземь.
После жестокой схватки лес отбросил врага —
и роща отступила, роняя по путираненых и убитых.
Стой поры лес боится покидать свое привычное
место, и люди говорят, что растения чужды странствова­
ния. Теперь —да, но в старые времена...
1937

Контролер
Писатель А. с трудом втиснулся в трамвай.Он хотел было
ухватиться рукой за свешивающееся со стержня корич­
невое стремя, но стремя, раскачиваясь, увертывалось от
его зажатой межспин и плеч руки. Сзади чей-то чемодан
подшибал ноги, заставляя их подгибаться в коленях, и
требовал дороги. Ноподошвы передних лягались, оттес­
няя его назад. Вагон был набит, как жестянка с икрой,
готовой превратиться из зернистой в паюсную.
И в эту-то минуту появился новый пассажир. На
него никто не закричал, никто его не пнул плечом и не
лягнул калошей. Потому что пассажир этот появился не
столь в железной коробке вагона, сколь в черепной ко­
робкеписателяА.Пассажир этот был мыслью,яркой, как
зигзаг молнии, мыслью, потребовавшей себе места на
бумажном листе.
Писатель дернул плечом, пробуя вытащить из ле­
вого кармана пиджака блокнот икарандаш. Он знал, что
внезапные, слепящие глаза мысли капризны, ударяют о
мозг, как пуля, летящая рикошетом. Но паюсная толпа,
черные спины и черные портфели не позволяли отзер-
ниться, шевельнуть хотя бы пястью руки.
Амысль грозила отлетом, теряла ясность контура,
как облако, уносимое ветром. Несчастный А. готов был
222

Мал мала меньше
закричать, руки его сжались в кулаки, н а в это время пе­
редняядверь скользнула в сторону —и половина содер­
жимого вагонного короба высыпалась по ступенькам
передней площадки наружу.
А-, уже заранее торжествуя, сунулрукупод верхние
пуговицы пальто, кем-то —странно —предупредитель­
но расстегнутые: карман был пуст —и блокнот и бумаж­
ник переменили квартиру.
Писатель А., чуть не плача, повернулся к соседу
—
Дайте мне наш бумажник, то есть нет, лист бу­
маги, liy ХОТЯ ПЫ ЛИГ'ТОК.
Tuг нмуро оглядел просящего и молча пошел к
нмкоду. Ьмла его остановка.
II именно в этот момент —так, по крайней мере,
рассказывал сам А. — человек, удостоенный посещения
высокой мысли, — заметил торчащий из-под застежки
своей перчатки на левой руке клочок бумаги. Это был
билет, обыкновенный трамвайныйбилет. Онбыл мал, но
если писать мелко и с обеих сторон, то... Остается до­
быть карандаш. Скорее, скорей. Еще минута, и идея по­
теряет контур.
Он увидел его, столь желанный карандаш. Каран­
даш был в руке у кондукторши, которая, слюня ему тупой
графитный носик, что-то вписывала в свою маршрут­
ную книгу.Писатель подскочил к ней, но ему пришлось
прождать еще с минуту, пока карандаш не очутился, на­
конец, в его руках.
Готово. Есть. Вот она идея. Зафиксирована. Вот на
этом клочке, поймана, черт, как птица в клетку.
Писатель, блаженно улыбаясь, стоял в проходе,
хотя уже несколько мест освободилось и можно было
сесть. Онбыл счастлив, как счастлив охотник, возвраща­
ющийся с удачной охоты. Ему хотелось хоть с кем-ни ­
будь поделиться радостью. Правда... бумажник, блок-
223

Сигизмунд Кржижановский
нот... э, пустяки, документов в бумажнике не было... три­
дцаткой больше, тридцаткой меньше, пустяки.
В это время, продвигаясь вдоль пролета, к писате­
лю А.подошел человек в шапке с наушниками, мягко сту­
пающий черными валенками по доскам вагонного пола.
Симпатичное лицо его, улыбаясь, повернулось в сторо­
нуА.
—
Ваш билетик, — сказал он мягким, как и его
шаги, голосом.
А., отвечая улыбкой на улыбку, протянул свой би­
лет. Незнакомец, вежливо поклонившись, взял его, вмял
в бумажный комок из билетных клочков в своем левом
кулаке и исчез, также неслышно, как и появился, спрыг­
нув на ходу.
Опустевший трамвай остановился. «Последняя
остановка», — крикнула кондукторша. Но писатель А.,
с окаменевшим от отчаяния лицом, не двигался с мес­
та — с таким видом, как если бы это была последняя
остановка в его писательской жизни.
1937

Раскулаченный боксер
Это был добродушнейший человек с легкой улыбкой на
расплюснутых губах и пудовыми кулаками, привешен­
ными к длинным узловатым рукам. Когда он, сбросив
спортивный халатик, нырял под веревку ринга, со всех
скамей цирка неслись веселые приветствия. Число его
побед обозначали уже двузначным числом. Но тут про­
изошла встреча: широкогрудого, высокого, с стальными
бицепсами чемпиона с маленьким, прячущим под крах­
мальной манишкой петушиную грудь знаменитым ки­
норежиссером. Чрезвычайно подвижный, юркий мозг
режиссера нанял на тяжелую, малоподвижную мозговую
массу, дремлющую иод черепной коробкой чемпиона.
Режиссер, щупая тонкими паучьими пальцами
мускульные узлы боксера, восхищался, вецрыгивал на
цыпочки, кричал тонким стеклянным голоском то в ле­
вое, то в правое ухо героя ринга. И наконец ему удалось
уговорить его сыграть роль боксера в большой картине,
охватывающей целых две серии. Чемпион был смущен,
польщен и растерян. Через два-три дня его взяли в ра­
боту.
Он очутился среди каких-то зеркал, жужжащих и
щелкающих фотоаппаратов, вдвигающихся и уполза­
ющих фонов, слепящих глазз юпитеров и мечущихся
8 С. Кржижановский, т . 3
225

Сиги зм унд Кржижановский
неизвестно куда и зачем людей.Что бы он ни делал, ре­
жиссер, прыгая то к левому, то к правомуего уху, кричал:
«Нето!Нето!Нетак—не то!»
Дело в том, что знаменитыйрежиссер был страст­
ным прозелитом системы Станиславского. Он твердо
знал, что играть надо всегда на расслабленных мускулах,
только на освобожденной мускулатуре, исключительно
на системе мускулов, лишенных напряжения. Боксеру,
тоже твердо знавшему,что свалить противника,дать ему
нокаут, не сжав бицепса правой руки до плотности ста­
ли, никак нельзя, вначале кинонаука эта казалась совер­
шенно непонятной и невразумительной. Как он мог в
конце второй части картины в своем матче с Большим
Черным Бигом добиться победы, не пуская в ход мус­
кулов?
Но маленькая знаменитость прыгала вокруг него,
брезгливо морщась при всякой попытке выйти за преде­
лы системы, и актер, игравший Бита, покорно падал на
доски ринга после удара, который не мог бы расплю­
щить и мухи.
Постепенно чемпион стал привыкать.
.
Съемки затянулись. Надо было ловить солнце, пе­
рекраивать на ходу сценарий, режиссер требовал по­
вторных сеансов. Боксер тосковал по рингу, настояще­
му, неэкранному рингу. Он сдал на три килограмма в
весе. Ноего не отпускали. Картина снималась, пересни­
малась, доснималась.
Наконец на плакатных досках города появилось
рядом две афиши: одна —о выходе нового фильма, дру­
гая —о первом выступлении после долгого перерыва
чемпиона бокса.
Имя его привлекало толпы.
Но каково же было разочарование публики, когда
ее любимец был побит во втором же раунде. Побежден­
ный требовал реванша. Был дан реванш. И снова пора-
226

Мал мала меньше
жение. Публика недоумевала. Лишь из уважения к преж­
ним заслугам чемпиона хранила она молчание. И толь­
ко один маленький человечек в первом ряду кресел, со ­
рвавшись с места, вспрыгивал на цыпочки, бил костля­
вой ладошкой в ладошку и кричал высоким стеклянным
голосом:
—
Браво, великолепно! Еще немного —и мы с
вами усвоим нашу систему до конца.
mi

Цыплята
После полутора суток тряского пути и копоти, наконец-
то, параброшенных вверх железных рельсовых рук, ох­
ваченных деревянной колодкой, приехали. Крутой бе­
рег, тропинки, бегущие почти по вертикали, вверху бе­
лые паруса облаков, внизу паруса шаланд.
Самое запоминаемое для человека, приехавшего
отдыхать, — это первый день, когда впереди сорок пять
восходов солнца и столько же закатов, а меж них длин­
ные летние дни.
Ивпервый жедень я заметил: их было не то мень­
ше, не то немного больше дюжины; все они были похо­
жи на куриные яйца, вставшие на тонкие, будто выгну­
тые из проволоки ножки; из тупого конца яйцевидного
тела торчали беспокойные клювы, острый конец топор­
щился несколькими желтыми перышками, да и вся по­
верхность бегающего яйца покрыта была коротенькими
желточного цвета ворсинками.
Дюжина цыплят не отходила далеко от матери,
которая окликала —точно пересчитывала —их квохчу­
щим голосом и искала, царапая когтями землю, пивцу.
Я попробовал поймать одно из желторотых существ:
тонкие ножки его задергались, как секундные сгрелкй,
но мой длинный шаг нагнал беглеца —и вскоре он по­
пал ко мне меж ладоней.
228

Мал мала меньше
Короткий клюв яростно долбил мне палец: было
щекотно, но не больно.
Прошло дней десять. Кожа на моем теле стала ко­
ричневой.Ножки цыплятудлинились, а на хвосте появи­
лось широкое рулевое перо. Теперь они уже искали зе­
рен и червяков в рассыпном строе; то и дело слышалось
шуршание пыльных травин, раздвигаемых их длинны­
ми, растягивающимися, как резина, шеями.
На несколько дней мне пришлось уехать в город:
надо было собрать кос-какис материалы в библиотеке и
отос лать рукопись и Москву. Нсрпувшись, я прежде все ­
го раскрыл настежь окно и двери моей комнаты. Затем
прошел к обрыву. Небо было все в дымных сероватых
тучах; море перекатывало у берега камни и раскачивало
несколько отпущенных на канатах рыбачьих лодок
На столе дожидалось письмо: долго ли еще будете
отдыхать —пришлите статью —у нас все время дожди.
Я зажег лампу и приготовился писать ответ, но в
это время под столом что-то застучало мерным и четким
стуком часового маятника. Я нагнулся: это был цыпле­
нок, один из двенадцати, — он стучал затвердевшим
длинным клювом, ища в щелях меж половицами пищу.
Я взял его в ладони. Цыпленок больно ударил меня клю­
вом и быстро выцарапался своими желтыми морщини­
стыми лапками из моего охвата. У него были круглые
желтые эгоистические глаза и твердые когти, пушок пре­
вратился в упругие перья. Я не кончил в этот вечер от­
ветного письма.
После этого —две недели ласкового лета. Паутина,
плавающая в воздухе. Тень на самодельных солнечных
часах, что у обрыва, стала короче и из черной преврати­
лась в серую. Цыплята стали теперь почти что курицами
и петухами. Они ходят, жеманно выставляя морщини­
стую пятку, а кое-кто из них пробует прокричать «ку-ка-
ре-ку».
229

Сигизмунд Кржижановский
Комнеуже не письма, а телеграммы.Я вытаскиваю
из-под кровати чемодан и стираю с него тряпкой пыль.
Пора.Еще черездва дня я слышу, как хозяйка наша,Анна
Васильевна, проходя мимо моего окна, говорит кому-то:
«А этих цыплят пора бы в суп, пока мясо не жесткое».
Яслушаю и думаю: и мне пора в Москву.
1937

Легенда
Нс зм.нп, суще« топали ли когда-нибудь святые. Но ле­
гендам По них, жителей пещер, питающихся на пер­
ши: —акридами, на второе —медомдиким,нежитьникак
Начну с точного исторического факта. В 18** году
немецкий поэт Ваккенродер приступил к изданию «газе­
ты для отшельников». Отшельник, имя которого я опус­
каю, был аккуратным подписчиком этого органа пус­
тынь. Однажды —времяблизилоськ закату—он сиделу
входа в свою пещеру. Пальцы левой руки перебирали
бусины четок, в правой шуршала газета. В отделе «Нам
пишут» отшельник с огорчением прочел о страшной за­
сухе, постигшей южные пределы страны, которая гос­
теприимно, без всякой попещерной платы, предоставля­
ла ему, отшельнику, его каменный приют. Всю ночь жи­
тель пустыни молился, и пальцы его успели пробежать
свыше ста раз по кругу четок Наутро святой, выйдя из
своего убежища, негромким, но внятным голосом по­
звал:
—
Брат ветер, лети ко мне,да не забудь захватить
с собой свое дыхание.
Неуспел он этого сказать, как ветер, подымаятучи
песку, прилетел на его зов, низко поклонился всеми чах­
лыми травами пустыни и сказал:
—
Приказывай!
231

Сигизмунд Кржижановский
Отшельник повелел ветру пригнать тучу —по­
больше да почернее. Ветер свистнул, рванул что есть
мочи, схватил за бока ближайшую дождевую тучу и по­
волок ее к пещере отшельника. Из тучи сыпался мелкой
моросью дождь.
Но отшельник поднял руки вверх —и капли дож­
дя, сколько их ни было, остановились в воздухе, дожида­
ясь, куда им дальше падать.
Отшельник подозвал ветер поближе (тот подлетел
тихим ласковым дуновением),дал ветруадресбезводной
страны, — и ветер, повернувшись дыханием к повисше­
му в воздухе дождю, мириадам мириадов капель, осто­
рожно повел их в сторону, погибающую от бездождья.
Ивсе капли, до единой,упали там, где им было приказа­
но упасть. И полегшие хлеба снова подняли свои ко­
лосья, а желтые листья позеленели.
Через несколько дней вышел новый, очередной
номер «Газеты для отшельников». Знакомый нам подпис­
чик, пробегая ее столбцы, особенно внимательно оста­
новился на отделе «Мы сами себе пишем». Тут сообща­
лось о странном феномене: у южных окраин страны
промчался горизонтальный дождь, падавший не сверху,
а сбоку;все крыши остались сухи, но комнаты домов, где
окна были открыты, оказались сплошь залитыми водой;
люди, застигнутые дождем, пробовали раскрыть, как это
они обычно делали, свои зонты, но это не помогло; иные
из них вернулись домой с мокрыми спинами и сухой
грудью, другие же с мокрым передом и сухой спиной.
Основана, заканчивала газета, особая комиссия для
изучения феномена.
Отшельник зевнул, согнал взмахом четок муху со
щеки и, согнувшись, вошел внутрь пещеры. Перед зака­
том воздух влажен. Отшельник же, человек немолодой,
боялся ревматизма.
1937

Хлеб наш насушенный
Меня перебросили из города в город. Кстати, это было в
девятнадцатом году. Я предъявил свои полномочия в
Исполкоме. Мне дали полукомнату: за диктовой стеной,
разделившей ее надвое,жили еще кто-то.Я их не слышал
и не видел. Работать приходилось с раннего утрадо по­
луночи. Но однажды, открывая квартирную дверь, я уви­
дел девочкулет семи или восьми, которая, с корзиной на
руке, готовилась выйти на улицу.Она была одета в не­
уклюжий мешкообразный балахон, поверх ее золотис­
тых волос торчал какой-то парусиновый капор, но ее го­
лубые, с солнечной искоркой внутри глаза посмотрели
на меня как-то странно, застенчиво и печально.
Мне было не до встреч. Я прошел к себе —по мою
сторонудиктовой стенки —и стал разбирать бумаги.
Осень вползала в башмаки лужами и гнилой гря­
зью, сверху сыпалисьлипкий снег и злые ледяные капли
дождя. Как-то случилось, что одно из наших заседаний
было отменено. Я вернулся раньше обычного в свою
диктовую квартиру.
Мыжили тогда при коптилках. Я зажегсвой фити­
лек и сел ктемномуокну.В наружнуюдверь что-то очень
тихо постучало. Я вышел и, путаясь в кривых изгибах
коридора, подошел к двери и открыл ее.
233

Сигизмунд Кржижановский
Передо мной, в сумерках позднего вечера, стояла
знакомая мне девочка. Парусиновый капор ее промок, с
пальто капало на пол крупными каплями дождя, но ма­
ленькие руки ее крепко прижимали к груди сетчатую
кошелку, полную хлебных сухарей.
Яуже знал, что девочка живет со своей старой баб­
кой, полуслепой и почти глухой женщиной, которой она
носит откуда-то с окраины города хлеб и кое-какие
объедки от стола ее, бабушкиных, родственников. Сосе­
ди по квартирным комнатам, рассказывая мне это,обыч­
но весело осклаблялись и говорили: «А вы послушайте,
как они молятся! Умора».
Досих поруменя не было на это ни времени, ни
охоты. Но сегодня случай заставил меня услышать мо­
литву полуглухой старухи и ребенка. Старуха, пошептав
что-то, не дошедшее до моего слуха, начала:
—
Отче наш...
—
Отче наш, — повторила девочка тонким голос­
ком.
—
Иже еси на небсси...
—
Иже еси на...
—
Да приидет...
В это время кто-то громко постучал в дверь квар­
тиры. Шаги. Звяканье дверной цепочки. На несколько
секунд я потерял голоса старухи и девочки. Потом в пе­
редней утихло.
Старуха откашлялась, очевидно глуша кашель
платком, и продолжала:
—
Хлеб наш насущный даждь нам днесь.
Тоненький голосок девочки печально вторил*.
—
Хлеб наш насушенный в дождь нам донесть.
Я подошел к окну. Дождь стучал в стекла множе­
ством капель —все сильней и настойчивее. Будто требо­
вал, чтобы и его впустили в дом.
1937

Невозможно предвидеть
Это был чслоиск с окладистой черной бородой, со стро­
гими печальными глазами, прикрытыми вдуглыми стек­
лами в черной оправе. Профессия его —столяр.
Пришел он ко мне, чтобы заставить дверь моей
маленькойдачи,дверь, не желающую ни закрываться, ни
открываться, принудить и закрываться, и открываться.
Подробность:домик выходил фасадом на довольно люд­
ную улицу. Когда серьезный столяр снял дверь с ее же­
лезных тычков,я почувствовал себя неуютно.Все прохо­
жие видели, что в комнате у меня беспорядок, что на
полу валяется скомканная газета, а под столом стоит
шесть пустых пивных бутылок.
Я тотчас же отправился к столяру, который, поло­
живдверь на четырехпеньках, медленно протирал свои
круглые очки, и спросил:
—
Когда вы кончите работу?
Столяр погладил бороду, потрогал стальные усики
своих очков, подумал и сказал:
—
Этого предвидеть невозможно.
Я не ожидал такого ответа —и, растерявшись,
ушел к себе, в мою крохотную, вроде собачьей будки,
дачку; перед пустой рамой двери сейчас уже собрался
добрый десяток любопытствующих мальчишек.
235

Сигизмунд Кржижановский
Яне мог ничегоделать.Я не могвынуть из-подсто­
ла недопитую бутылку пива идопить се. Я не могснять с
себярубаху и окатиться холодной водой.Ябыл экспона­
том без номера, который могли осматривать все прохо­
жие, все любопытствующие. Я попробовал раскрыть
книгу и читать, но буквы прыгали через буквы, и из чте­
ния ничего не получалось.
Отшвырнув книгу, я отправился к очкастому сто­
ляру:
—
Скоро?
Он протер краем своей поддевки правый круглый
глаз очков, вытер губы тыльной стороной руки и сказал:
—
Этого предвидеть невозможно.
Прошло еще два часа. Ко мне пришла моя добрая
приятельница Н. Мы беседовали перед открытой две­
рью, чувствуя себя, точно какие-то актеры, репетирую­
щие пьесу перед непрошеными зрителями, забравшими­
ся в зал. Извинившись, я еще раз побежал к человеку, от­
нявшему у меня дверь:
—
Нучто, кончите вы или нет?
Столяр вытер платком пот на бровях и сказал, гля­
дя грустно куда-то вдаль:
—
Этого предвидеть невозможно.
Через две минуты он принес дверь, вставил петли
на железные шкворни, щелкнул два или три раза клю­
чом. Все было в исправности.
1937

Ранец и портфель
Теперь ему за пятьдесят. Тогда было одиннадцать.
Он выходил в восемь утра из дому. На нем была
длинная гимназическая шинель, полы которой скользи­
ли по снегу или вязли в грязи. На голове —большая си­
няя, сковородкой, фуражка с серебряным номером гим­
назии междвух лавровых веток.
По дороге встречные ничему не учащиеся маль­
чишки швыряли в него снежками, кричали ему вслед:
«Карандаш!», «Чижик!», «Приготовишка!»
Наспине приготовишки был огромный, шире его
плеч, ранец. 1’апсц покрывала крышка из коровьей
кожи —рыжие пятна по белому фону, — застегнутая
снизу двумя ремешками.
Старшие товарищи, долговязые четырех- и пяти ­
классники, носившие книги уже не в ранцах, а подмыш­
кой, встретив приготовишку во время перемены в кори­
доре, крутили ему уши, дергали за волосья и называли
«кишонком».
Но заглянем в ранец приготовишки: три-четыре
учебника в синих и красных переплетах —арифметика
Евтушевского, грамматика Кирпичникова и катехизис с
золотым обрезом; пенал —в нем три резинки, жесткая,
мягкая и полужесткая, два фаберовских карандаша, но-
237

Сигизмунд Кржижановский
мер первый и номер второй, ручка без пера (чтобы не
притупилась от толчков), завернутый в газету священ­
ный завтрак, сложенный из четырех хлебных скрижа­
лей: между первыми двумя —холодная котлета, между
вторыми —вытекающий наружу желтыми слезами мед;
коробочка с перьями —для игры в перышки... Она то на­
полняется до крышки, то пустеет —в зависимости от
счастья и искусства хозяина; затрепанная книжка, при­
жавшаяся к верхнему краюранца, подальше от учебни­
ков, — Майн Рид.
Теперь ему, как сказано выше, за пятьдесят. Он в
коротком черном пальто с бархатным воротником. Над
бровями —серая шляпа. Под левым локтем —черный,
туго набитый портфель. Их, и портфель, и человека, во­
зят черные ведомственные автомобили. Человек, сорок
лет тому назад бывший приготовишкой, кратко и четко
беседует с посетителями, но чаще —с черной телефон­
ной трубкой,брезгливо отдергивая завернувшийся теле­
фонный шнур.
Вот он отщелкнул свой портфель. Внутри:две-три
еще не раскрытых газеты; кожаный футляр с циркулем
и полиметрической линейкой;коробочка со стальными
зажимами; кипа перенумерованных бумаг; плитка шоко­
лада; стенограмма, которую еще нужно просмотреть;
неразрезанная книжка только что вышедшего толстого
журнала.
1937

Джин
—
Л, Андрей Лндрсспич, здравствуйте. Прошу вас к сто­
лику.
—
Яне один. Вот, видите, с псом. Прошулюбить и
жаловать: мой другДжин.
—
Волкодав?
—
Я бы сказал, водкодаа Садись, Джин. Сядуи я.
—
Разрешите, Андрей Андреевич, рюмку вина:
красное? сухое?
—
Нет, благодарю, я от всяких вин сух, ни единой
капли. Правда, Джин?
Джип, собака седоватой шерсти, всклокоченная,
с внимательно наставленным правым ухом, утверди­
тельно завиляла куцым хвостом.
—
Ноя помню, что вы пили, и...
—
И очень, хотите вы добавить. Да: было и нет.
Правда, Джин?
Джиниз вежливости чуть шевельнул концом куце­
го хвоста.
—
Ну,было все, как сейчас Столик, бутылки, рюм­
ки. Отрюмокэтих, вы знаете, жизни мне не было. Сиде­
ли, говорили, пили. Говорили о том, что, вот, бешеная
собака укусила какого-то там гражданина, а гражданин
черездевять месяцев перекусал всю свою семью —и все
239

Сигизмунд Кржижановский
на тот свет. И вдруг поперек разговору, понимаете ли,
крик, шум, всеобщее смятение. Все повскакивали, все
кричат: «Бешеная собака! Бешеная собака!»Действитель­
но, собака. Сиди смирно, Джин. Вот эта самая. Бежит,
язык высунув, хвост трубой.Ну, в нее камни, что ни по­
пало, и помню —пустая бутылка от джина. Отсюда ему
и имя, сиди смирно, Джин. И что я сделал? Я, понимаете
ли, как бешеный вскочил с места и побежал навстречу
бешеной собаке. Пусть кусает. Надо же мне лечиться от
алкоголя, черт его так и так! Собака укусила, правда, ты
укусил меня, Джин?Ну-ну, сиди смирно.
И вот после всего этого, вы понимаете, попал я в
руки врачей, искусанный. Того нельзя, этого невозмож­
но. Но самое главное —не пить, иначе смерть. Девять
месяцев воздержания. И вот стал я не пить. Трудноедело.
Тем не менее. Как увижу этого отца семейства, который
всех своих детей перекусал, не могу. И не пил. Трудно
было, а все-таки. Прошло девять. Прошла и охота: пить.
Вот, как видите...
Идуя как-то по улице, вижу, собачка. Я к ней, она
мне вежливо хвостом виляет. Взглянул: да ведь это та,
бешеная, в которую бутылкой из-под джина швырнули.
Bo-от... Ну,и стали мы с тех пор вместе жить-пожи-
вать. Я иДжин. Прошу любить и жаловать.
1937

Взбесившиеся брюки
Мне нет времени обдумывать, как я живу. Короче: куда я
живу.Две службы и сорок четыре неожиданности в день.
Это было совсем недавно, каких-нибудь пять меся­
цев тому назад.Утром служба —вечером отъезд в отпуск,
в Сочи. Бегу по улице, вдруг —откуда ни возьмись —бе­
шеная собака. На нее кричат, швыряют зонтами и черт
чем ни попало. Я остановился, собака цап за брюки.
Меня, вы понимаете, тащат в аптеку, а тут считан­
ные минуты. Кончаю работу, портфель в угол, чемодан в
руки, переоделся, брюки с порванной бешеным псом
штаниной ишкап —и на вокзал.
В Сочи я пробыл ровно месяц. Хорошо. Белеют
«паруса» эти самые «одинокие» —так штук по тридцать
сразу. Ну, и прочее.
Возвращаюсь домой. Подхожу к двери комнаты.
Ключ справа налево —и что же вижу?Полное разорение.
Дверь шкапа, которую я забыл запереть, распахнута. Все
разгромлено.Картины на стенах сорваны с крючьев и на
полу —в мелкий дрызг. Что было на столе —все будто
ветром свеяло. Вазочки со всякими там цветами на эта­
жерках —в куски и в дрызг на полу.Книжки с полок выш­
вырнуты вон и разляпаны —куда какая попало. Л под
потолком у меня, изволите видеть, абажур, под абажуром
241

Сигизмунд Кржижановский
лампа. И вот, взглянул я наверх и ахнул: прямо на абажу­
ре висят мои штаны. Те, которые, помните, бешеной со­
бакой рваны. Висят и левой штаниной эдак подрагива­
ют. Мы, мол, — и все такое, понимаете. Ну, тут я увидел,
земля наша не без чудес... Как? 1Де?В поезде? Ах, в поез­
де?Вагон-ресторан? Ну,был, но какое из этого к делу от­
ношение?
1937

Орфей в аду
Историю эту, об Орфее и Эвридике, рассказывали много
раз. Так вот: много плюс один.
Подземное царство похитило у Орфея его пре­
красную Эвридику. Он отправился на поиски возлюб­
ленной. В этом согласны и древнегреческие мифы, и
французские оперетта.
У врат царства смерти Орфея встретил трехголо­
вый Цербер, хранитель адского порога. Раскрыв три па­
сти, пузырящиеся кровавой пеной, он потребовал пес­
ни-пропуска.
Орфей прижал кифару к левому плечу, и пальцы
его приблизились к струнам.
Песня была тиха и проста, как шуршание капель
дождя, смывающих пыль с листьев оливы.
Все три головы Цербера слушали, внимательно
наставив шесть собачьих ушей.Все они были страстны­
ми музыкантами; более того —музыкальными критика­
ми; живи шестиухий пес в наше время, он мог бы легко
собственными средствами устроить любую музыкаль­
ную дискуссию, которая отнимала бы в течение недель
по шесть-семь полос любого музыкального журнала.
Кифара Орфея замолкла
243

Сигизмунд Кржижановский
Средняя голова Цербера, прянув левым ухом, ска­
зала:
—
Изрядно. Н -но...
И умолкла.
Правая голова, слизав пену со рта, возразила:
—
Иоченьбольшое но.Малотого: не но,а,пожа­
луй, н ет. Так нам дблжно ответить дебютанту, не помню,
как его зовут...
—
Меня зовут Орфей. Позволю себе напомнить,
что я божественного происхождения и...
—
Не пробуй нас задобрить, бездарный бряцаль-
щик, — залаяла третья, левая голова Цербера. — Раз тебе
как сыну богов дано бессмертие, то потрать хоть поло­
вину его, учась музыке у наших стиксовых лягушек. Ос­
нова музыки —не в треньканье, а в кваканье.
—
Ну, это уж слишком, — закричала правая голо­
ва, — этакты скажешь,что сферы небесные квакают,а не
тренькают, в то время когда они мелодически поют,
объединяя в своей гармонии и звон струны, и кваканье
лягушки.
—
Оба вы лжете, — рявкнула средняя голова, гнев­
но прядая ушами и оскалив зубы. — Музыкальные про­
блемы, как и литературные, надо решать в тематическом
плане. Что, по-вашему, выражала пьеса этого просителя?
Какой образ реял над струнами его кифары?
D ответ пасть левой головы широко открылась,
отвечая оскалом на оскал.
—
Произведение рассказывало —в строгом дори­
ческом строе —о полете цапли над болотом.
—
Чепуха! —тявкнула левая Церберова голова. —
Вещьдействительно программная —и совершенно ясно
звукописует колебания цапли, которая, опускаясь на бо­
лото, не знает, на какую ей ногу стать, на левую или на
правую...
244

Мал мала меньше
—
А ты, несчастная треть собаки, — взвизгнула
средняя голова, — а ты знаешь —на какую мысль стать?
Образ совершенно ясен: цапля уже стоит на болоте и
раскрыла клюв, чтобы проглотить лягушку.
—
Так пусть же она ею подавится! —залаяли впе­
ребой обе боковые головы, лязгая зубами.
—
Авы подавйтесь вашим невежеством! —взвыла
средняя голова и пригнулась под горло к левой своей
соседке.
Орфей был близок к отчаянию. Он готов был по­
кинуть адский порог. Но в ото время произошло нечто
страшное. Три головы пса, кровожадно урча, вонзились
другдругу в глотки, Церберрухнул наземь, и можно было
выделить лишь его короткий жирный злобно дерга­
ющийся хвост.
Орфею оставалось лишь одно: воспользовавшись
тем, что вход в ад остался без охраны, войти под своды
Аида —навстречу милой Эвридике.
1937

Единогласно
Кафетерий. Столик в углу у стены. Их двое, перед ними
два стакана с остывшим чаем и два раскрытых портфе­
ля. У него желтый,у нее черный.Оба очень молоды. Он
что-то подчеркивает в папке, на обложке которой напи­
сано: «Дело»; она отмечает в блокноте.
Один портфель защелкнулся, другой лежал, свесив
свою черную нижшою губу.Онулыбнулся, запустив руку
в густую путаницуволос, и, чуть нагнувшись над столом,
говорит:
—
И еще одно в повестке дня. Почему бы вам не
выйти за меня замуж?
Она молчит и осторожно отодвигает стакан с
чаем: еще секунда —и стакан упадет на пол.
Пауза.
—
Проголосуем. Кто за?
Он резким движением поднимает руку. Она —се ­
кунды черезтри —тоже.Они смотрятдругна друга круг­
лыми, немного испуганными глазами.
—
Кто против?
Но пустые столики вокругни за, ни против: им все
равно.
—
Воздержавшиеся? Принято единогласно.
246

Мал мала меньше
Они снова улыбаются друг другу, но уже другой,
открытойулыбкой, — и палецего,согнувшись, стучит по
доске стола: счет.
1937

Кабинет миллиардера
Прием кончен. Двери закрыты. Гардины упали верти­
кальными волнами вниз. На стене, рядом с блеклыми
гобеленами (куплено по сертификату профессора ка­
федры искусств Ингстрома) —синяя сигнальная лам­
почка. На столе четыре телефона; выдернутые хвосты
штепселей.
В центре стола — на металлической подставке —
сегодняшняя дата, которой через четырнадцать минут
умереть.
У северной и западной стены —стеклянные шка­
фы. Книги в парадных, как мундиры, переплетах.
Корзина для рваной бумаги тщательно очищена
от чего бы то ни было рваного. У стыка восточной и
южной стен —искусственное дерево с сидящими на
костяных ветвях его чучелами птиц. Чучела раскрыли
крылья, но, разумеется, им не улететь.
Тугже, в молчании кабинета, в затененном углу, на
тонком металлическом стебле, ввинченном в паркет, три
точно отодвинувшихся от всей роскоши апартамента
вещи:
широкополая шляпа пешехода,
простой деревянный посох,
холщовая сума нищего с перекидным ремнем.
248

Мал мала меньше
Завтра створы дверей раскроются вновь. Лакеи
подымут тяжелые завеси окон. Вчерашняя дата, скольз­
нув по дужкам календаря, упадет цифрой ниц.
Вобычный час в кабинет войдет его собственник.
Он будет говорить с телефонными трубками и людьми.
Он будет выслушивать доклады, отчеты, просьбы, пред­
ложения. Рот его будет выбрасывать цифры, а карандаш
в пальцах правой руки делать отметки в блокноте.
Но если случайно глаза того или иного посетите­
ля скользнут в затененныйугол, где шляпа, посох и сума,
миллиардер, ласково заглядывая зрачками в зрачки, ска­
жет:
—
На всякий случай! А?
1937

Полувежливость
Я сразу его заметил в сутолоке улицы. Он был точно из
двух половин. Одетый в черную с аккуратным пробором
шляпу и черное с двумя слегка топырящимися кармана­
ми пальто, он медленно шел среди сумятицы тычущих
другв друга локтей.Левая половина его тела была зла и
агрессивна —он отталкивал левым бедром наседавших
на него встречных, а левая ладоньто идело сжималась в
кулак. Но правая сторона его тела была необычайно веж ­
лива, обходительна и культурна. Правое бедро мягко из­
гибалось, давая дорогу женщинам, правая ладонь в лай­
ковой перчатке услужливо помогала встречному взойти
на ступеньку троллейбуса.
Ядолго шел за этим странным феноменом и нако­
нец решился приступить к разгадке.
—
Скажите, пожалуйста, гражданин, — спросил
я, — почему правая сторона вашего тела столь вежлива,
в то время как..
Он осклабился и, запустив руку в правый карман
пальто, вынул бумажный мешочек и приоткрыл его:
—
Пяток яиц. Понятно?
1937

Больное сердце
Кто нс знал —я говорю о восьмидесятых годах прошло­
го века —богача X.! Он ходил всегда в черном длинном
сюртуке на шести черных пуговицах. Под седой острой
бородкой —на золотой острой ножке прозрачный страз.
Все знали богача X. как человека, страдающего
болезнью сердца. Стоило с ним заговорить о каком-либо
деле, попросить аванса, помощи —и левая рука его тот­
час жескользила к левой груди, щупала,разминала что-
то над левым соском, а синеватые губычеловека в длин­
ном черном сюртуке топорщились:
—
Нет, уж знаете...
Его старались не беспокоить. Сердечнобольной.
Замолкали после первого же прикосновения его руки к
сердцу.
Потом X. умер. Случайно я встретился с челове­
ком, близким ему.И оказалось: покойный имея привыч­
ку хвататься не за сердце, а за бумажник в левом карма­
не сюртука, нащупывая —на месте ли он?
1937

Девять ворон
Это был молодой талантливый композитор. Но у него
иногда не хватало денег даже на нотную бумагу. Сейчас
он сидел в жестком вагоне пригородного поезда. В со­
седнем купе кричал на одной ноте грудной ребенок —
и это несколько путало замыслы композитора. На бу­
мажном листке он начертил карандашом пять линеек и
приготовился писать. Ничего не получалось.
Поезд тронулся. Композитор взглянул в окно и
увидел телеграфную проволоку, которая, подобная ни­
тям нотного стана, тянулась от столба к столбу, от одной
тактовой черты к другой. И тут же он приметил неболь­
шую стайку ворон; покружив над проводами, громко
каркая, стайка расселась по стальным горизонталям.
Глаз музыканта сразу же схватил соотношение
черных летающих нотных знаков, а ухо услышало дви­
жение звука. Он быстро перенес черные пятна на про­
волоке на свои пять нотных линий: получилось нечто
вроде мелодии. Но разрешения не было.
Музыкантвысунулся в окно,так как поезд шел впе­
ред и воронья стая быстроуходила из поля зрения. Итут-
то одна из нот, взмахнув крыльями, перелетела и села в
конце группы: разрешение было найдено. Девять чер­
ных значков мелодии лежало у него на коленях.
1937

Тюбики
Нас было трос: хуложник, модель и я. Впрочем, четвер­
тым было загрунтованное полотно, поставленное почти
под прямым углом на мольберте.
Художник наладил освещение,сделал два-триука­
зания модели, внимательно вглядывался в нее и —за ­
тем —протянулруку к ящику с тюбиками: отвинтил го­
ловку первому тюбику и выдавил из него немного зеле­
ной краски; из второго выползла довольно длинная
синяя змейка; затем —двумя толчками большого и ука­
зательного пальцев —художник вытиснул миллиметра
три красной краски; подумав, добавил еще миллиметр;
наконец,у самого края мольберт!юй подставки легтуск­
лый кружок свинцовых белил.
Проверив еще раз взглядом лицо модели, худож­
ник швырнул тюбики в ящик и взял в руки кисти.
—
Что это? —робко спросил я.
—
Это она, — ответил художник,указав кистью на
модель, — ее краски, больше на сегодня мне не понадо­
бится.
Затем он придвинулся вместе со стулом к полотну.
Сеанс начался.
1937

Побасенка
Ладил мужик челнок —рубил, тесал —только и вышло,
что весло. Стал строгать весло —свел весло на зубо­
чистку.
Сел на берегу у старого дырявого челна, ковыряет
зубочисткой в дупле зуба и говорит: «Эх, зубочистка, зу­
бочистка, кабы ты вспомнила, когда веслом была!»Толь­
ко сказал —и зубего в мелкийдрязг, а рот распялило,как
гармонь: лопастыо весла.
Вытащил мужик край весла изо рта, сел в дырявый
челн и плывет. Только поднялась на воде непогода, ста­
ло бить челн волнами, начал челн пить воду ведровыми
глотками да и ушел на дно.
Плывет мужик, горстями гребет, до берега не близ­
ко, до смерти ближе, обнял руками весло —и говорит
веслу слово: «Ах, весло, весло, вспомнило б ты, как было
челном!»
Только сказал, а под ним новый челнок качается,
смерть все дале да дале, а берег все ближе да ближе.
Асказке и вовсе конец.
1937

Последние минуты скупца
Это было за несколько лет до революции. В одном из
тесных переулков Москвы. Жизнь была не так скупа к
этому старику, как он к ней.Она дала дожить скряге до
восьмидесяти четырех и сказала: будет.
Скупой даже и рад был, что не придется больше
тратиться на докторов.
Он лежал в своей темной спальне, среди вздыхаю­
щей родни, и думал. Вдругрот, узкий и будто втянутый
внутрь, как прорезь кошелька, приоткрылся. Старший
сын, человек уже с сединой в висках, на цыпочках, ста­
раясь нс скрипеть сапогами, подошел к кровати и накло­
нил ухо.
—
Вот что, — прошуршал рот умирающего, — ко­
гдаумру, не надо класть пятаков на глаза —хватит и ал-
тынов.
Сын кивнул головой.
—
Постой, постой, — поморщилсяотец, — ну их, и
алтыны, хватит и по копейке на глаз.
1937

Клицу
Я люблю дорогую Анастасию Николаевну. Это старушка
из старого дворянского рода, годы ее подбираются к
цифрестолетия. Вся она в мелких морщинках,лицо, вер­
нее, маленькое кукольное личико —цвета воска, но вот
зубыуАнастасии Николаевны, как удевушки, все целы и
лишь чуть-чуть тронуты желтизной.
Яприхожу к ней как к источнику истории. Когдая
писал статью о «Войне и мире», она вела меня назад за
восемьдесят лет, в свою юность, и я —скажу прямо —
влюбился в ее юность.
Вот она, эта маленькая старушка, говорит мне сей­
час, озабоченно щурявыцветшие глаза:
—
Одно мне больно: умру, и похоронят меня в
моем синем драденаповом платье, другого нет, а синее к
желтому лицу, к покойницкой коже, не к лицу. Нехоро­
ша я буду в гробу, ах нехороша, голубчик мой, как быть?
1937

Смерть радиста
Был выходной день. Пригородная река не любит выход­
ныхдней,потомучто в ней в этидни купаются, и ей хоть
из берегов вылезай.
Купался в пригородной реке и радист.
Онне умел плавать —и дно потянуло его за пятки
вниз. Радист начал кричать. Но поблизости было мало
людей,да и те, кто были, не разобрали, в чем дело. Тогда
утопающий стал кричать по буквам:
—
Тону! Татьяна — Ольга —Николай —
Ульяна!
Вдоль берега шли дне нары, но их имена были Па­
вел и Надежда, Семен и Наталья.
Так радист и утонул.
1937

Последний из атуров
Это не вымысел. Зачем выдумывать такое?
Александр Гумбольдт точно сообщает, что стена
гор Восточных Кордильер в конце XVIII века рух­
нула. 1рохот ее падения слышало несколько деревень.
Итолько.
Племя атуров, жившее за этой стеной, перестало
общаться с миром. Их, атуров, никто не посещал, кроме
чумы, которая переползла через горы иуничтожила всех
до последнего. Кроме старого, с сединой в сине-зеленых
перьях попугая. Племя атуров умерло и перестало гово­
рить, а попугай в берестяной клетке все еще продолжал
выкрикивать: «Утур-р -атур-дзен-дзео-дзин!»
Попугая кормили мошки и мухи, залетающие в его
берестяную клетку.Через год после гибели племени ату­
ров по проложенной заново тропе спустился исследова­
тель этих стран. Он нашел пустыедома, потухшие очаги
и попугая, который кричал в своей клетке: «Утур-р -атур-
дзен-дзео-дзин!»
Это было последнее, что осталось от погибшего
народа атуров.
1937

Эмблема
Moбыли обыкновенные солнечные часы, поставленные
на открытой площадке сада, в одном из наших южных
курортов, где солнце вещь тоже более чем обыкновен­
ная.
Квадратный камень, врытый в землю; на камне
выдолбленная кривая; на ней цифрычасов; от цифры к
цифре —медленно ползущая, похожая на треугольный
парус тень.
Проходя мимо меряющего время камня, я всегда
останавливался секунду —взглянуть на треугольник
тени.
Нооднажды рядом с черным клипом, ползущим от
цифры к цифре, я заметил тонкое теневое лезвие, узкое
и длинное: прикасаясь то к одной, то к другой цифре
часа, оно появлялось либо справа, либо слева от непо­
движной указки, вздрагивая и меняя контур.
Через минуту я понял, в чем дело: ночью был
дождь, вытянувший растущие около часов травы. Одна
из них, раскачиваемая еле заметным ветром, суетилась
над черной треугольной стрелой, пробуя прочертить
на камне циферблата свое никлое и робкое, но свое
время.
1937

Три сестры
Они работали, как всегда, втроем: Киото, Лахезис, Атро-
пос. Через их тридцать пальцев проходили человеческие
жизни. Клото аккуратно ссучивала нити дней. Лахезис
протягивала их —вдоль мерки годов. Атропос ждала с
раскрытыми ножницами, лезвия их смыкались —и не-
дожитые концы жизней падали вниз, в корзинку из
тростника, сорванного у берегов Леты.
Как-то случилось, что одна из сестер сказала:
—
Милые Парки,давайте, так, ради шутки, поменя­
емся местами. Ну, хоть на одну жизнь.
Сестры согласились. Атропос пересела на место Кло­
то, Клото, тронув локтем Лахезис, смеющуюся шутке, за­
ставила ее чуть подвинуться на опустевшее место Атропос
И сестры принялись за работу. Атропос отрезала
коротким защелком своих ножниц новую жизньот всех
ей предшествующих. Клото, не умевшая тянуть нить, но
искусная сучильщица, сделала так, что жизнь у нее полу­
чилась короткой, но свитой из множества нитей.АЛахе­
зис, знавшая лишь, как протягивать нить, когдадошлодо
смерти, все тянула и тянула свою руку в вечность.
Затем сестры, смеясь, снова расселись по привыч­
ным местам и продолжали свою работу Парок.
Но есть предание, что в этот день в мир пришел
гений.
1937

Одна копейка
Натин», пу, скажем, Иван сено косить да в копны скла­
дывать.
Договорились с хозяином. Сказал хозяин:
—
■ Плата моя невелика, да воля ей велика. Коси!
Стал Иван косить. Выкосил поле и поле. Свалил
семьдесят копен. Пришел к хозяину. Плати!
Хозяин расщелкнул кошелек, позвонил деньгой,
вынул копейку и говорит:
—
Плата моя невелика: копейка. Только копейка
эта вольна, хоть пропей-ка, хоть... получай копейку!
Взял Иван медную копейку, почесал в затылке и
говорит:
—
Ин так. Только и я не такой простак.
Пошел, купил на копейку коробок спичек. Пере­
считал спички: семьдесят; вспомнил: копён семьдесят.
Пошел —и семьдесят спичек сгорели, ну и семьдесят
кбпен сена тоже.
Вернулся к хозяину:
—
Вот те сдачи пустой коробок. Дал ты волю ко­
пеечке, не говори, что дурак, не говори, что глузд у тебя
кривобок.
1937

Баскская сказка
Первой была создана Смерть. Смерть точила косу и жда­
ла. Но ничего, кроме нее, еще не было.
ИСмерть стала скучать. Она пошла к Богу и попро­
сила работы. Бог молчал. Смерть еще лучше отточила
косу и еще раз поклонилась Богу:
—
Работы.
—
Ну, хорошо, — сказал Бог.
И создал мир.
1937

Рассказы
1920 - 1 940-х годов

Случаи
I
—
Да, юный мой коллега? зашить салфетку в брюшине
оперируемого —это, конечно, рассеянность. Рассеян­
ность отнюдь не похвальная. Но в конце концов салфет­
ка рассосется. Гораздо опаснее оставить в психике паци­
ента некую инородность. И в этой области мы, врачи, я
бы сказал, профессионально забывчивы. Люди —при
частой смене —превращаются для нас в «случаи». В кли­
нической практике, как вы знаете, так и говорят: случай
номер такой-то, у случая повысилась температура, слу­
чай помер, экзиит.
Этот метод безразличия, унификация человека
приводит иной раз к неожиданному —и всегда печаль­
ному—исходу. Ведь если в случае заведется случай­
ность, то... вы понимаете?
Расскажу вам один факт. Я тогда был Начинающим
врачом, как и вы. По ночам мне еще часто снилось, как я
срезываюсь на экзамене, и, просыпаясь, я с удовольстви­
ем вспоминал, что вся эта зубрежка, лотерея билетов и
прочее позади. Я тогда не понимал еще, что универси­
тет —в широком смысле этого слова, — собственно,
нельзя кончить и что практика есть ряд экзаменов и что
на каждом из них легко «срезаться».
Это была худенькая, бедно одетая девушка. Боя­
лась, нет ли чего в легких. Я тщательно осмотрел паци-
265

Сигизмунд Кржижановский
ентку, аускультировал легкие, проверил сердце. Орга­
низм был вполне здоров, безызъянен. Только острое ма­
локровие, сильный недохват жировой клетчатки. Необ­
ходимо хорошее питание. Не менее четырех раз в сутки.
Девушка молчала, глядя куда-то вниз и в сторону.Не пус­
каясь в дальнейшие расспросы, я написал рецепт. Необ­
ходимо было иннервировать аппетит. Аппетит, есте­
ственно, повысит питание. Питание же... ну и так далее.
Занятый логическим ходом своей мысли, я не заметил,
что пациентка, вынимая из портмоне, чтобы положить
на край моего стола два рубля,нечаянноуронила его на
пол.Изпортмоне выкатилсядвугривенный и выпал клю­
чик. И все. Предупреждая мое движение, девушка быст­
ро нагнулась, подняла. Через минуту ее уже не было в
кабинете. Мелочь эта вспомнилась мне позднее. А на­
прасно. Но вслед случаю другие случаи. Факт снова вы­
пал из памяти.
Прошло лет пять. Проводя отпуск в Ялте, я как-то
встретил на набережной молодую женщину, одетую в
простой, но изящный костюм. Хотя лицо ее было под
тенью зонтика, но я признал в нем что-то знакомое. Рука
моя поднялась к полям шляпы, и в тот же миг я увидел
поверхзонтичной тени,я бы сказал,другуютень,психи­
ческую, скользнувшую по лицу женщины.
—
Простите, я ошибся.
—
Да, но не на этот раз. Мы встречались.
Голос был тоже знаком. У меня прекрасная память
на голоса. Нослова, как и та, вторая тень, были несколь­
ко смущающи. Я задал осторожный вопрос, дама с еще
большей осторожностью отклонила его. Мы шли рядом
вдоль череды розово-желтых мимоз. Забытый «случай»
успел вернуться в память.Да, это была та, худенькая, бо­
явшаяся за свои легкие. Только теперь лицо и фигура ее
значительно пополнели, острые углы закруглились и
щеки были под ровным здоровым румянцем. Очевидно,
266

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
рецепт мой, стимуляция аппетита, оказал надлежащее
действие, и вот... Признаюсь, я даже с некоторой дозой
самодовольства оглядел, так сказать, дело своих рук и
хотел было бывшей пациентке напомнить о рецепте. Но
в эту минуту яуслыхал:
—
Вот мой муж. Знакомьтесь. Я тебе говорила,
помнишь, это доктор...
Моя фамилия подействовала как щелк ножниц,
перерезающих нить. Высокий мужчина в спортивном
костюме, любезно осклабивший было рот улыбкой,
вдруг сдернул улыбку с лица, и по глазам и губам его
скользнула та нот нсихотснь, на этот раз единственная.
Через минуту мы расстались. Несколько безраз­
личных фраз, которыми мыуспели разменяться, ничего
не объяснили.
Только случай свел меня в третийразс моим дав­
ним «случаем». Это былодня черезтри, в городском саду,
на музыке. Скамьи почти все были заняты. Заметив, что
край одной из них свободен, я присел и оказался сосе­
дом все той же пациентки. Она была одна. Правда, в
окружении посторонних ушей. На этот раз я прямо за­
дал свой вопрос. За эти дни он, как разувязавшись за со­
знанием, нс отставал от него, как приблудившийся без­
домный пес. Но соседка отрицательно покачала головой:
к чему?Ярешил настаивать. В этот момент нас прервала
музыка. Неожиданно она оказалась моим союзником и
ходатаем. Незнаю,что играли. Что-то грустное, но с той
грустью, от которой делается легче, даже радостно. Я,
разумеется, не музыкант и ничего в этих струнно-труб­
ных делах не понимаю, но мне кажется глупымраспро­
страненное мнениео том, что такназываемая «бодрящая
музыка» должна быть веселой, мажорной. Печальный
шопеновский ноктюрн в ре-миноре, если только я не
путаю,дает мне гораздобольше бодрости,чем какой-ни ­
будь залихватский распровеселый марш.
267

Сигизмунд Кржижановский
Пока мы слушали, пододвинулся вечер. Соседка
разрешила проводить ее додачи. Это было довольно да­
леко, по ту сторону Чукурлара.
Вначале мы шли молча, потом она сказала:
«Хорошо, я вам расскажу.Вы, вероятно, не помни­
те всех деталей нашей первой встречи, встречи пациент­
ки и врача. Я очень трушу докторов. И думается, не со­
всем напрасно. По крайней мерс, случай с вами... Только
прошу вас, не сердитесь на меня. Я ведь исполняю ваше
же желание. Притом начатое еще не поздно прервать.
Хотите дальше? Хорошо.
Вто времямнежилосьочень трудно —тактрудно,
что инойраз, проходя мимо нищего, я завидовала нище­
му.Его деревянной чашке с медяками. Одна, в чужом го­
роде. Помощи ждать было неоткуда. Вначале у меня
были уроки музыки. Потом я их растеряла. Почти все.
Пришлось продавать вещи. Но и вещей-то у меня было
небогато. Сперва недоедание, потом голод.Самый обык­
новенный голод, когда во рту ничего, кроме слюны,
сердце вдругпадает в пустоту, головокружение и чувство
какой-то странной безалкогольной пьяности. Помню
сны, сны человека с желудком, готовым, кажется, пере­
варить самого себя. Нечто вроде этого, в сущности, и
происходило. Я еще меньше понимаю в медицине, чем
вы в музыке, доктор, как вы поторопились в этом при­
знаться. Но я не знанием, а ощущением чувствовала, что
мое тело съедает себя самое... Мне даже как-то приснил­
ся скелет, понимаете, пористый скелет, который всасы­
вает в себя тело; от него, от тела, осталась только липкая
какая-то перепонка, но ненасытный скелет засасывает и
ее; а сам он, заглотавший тело, разбух, раскостился и из
белого стал розовато-красным и широкопорым, гадость
такая. Адругой раз, сейчас мне это кажется даже забав­
ным, приснилось дерево на откосе, над вертикалью сры­
ва: дерево было похоже на дикую вишню, но только
268

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
вместо вишен с тонких зеленых черенков свесилось
множество желтых копеек; копейки —на моих глазах —
растут и круглятся в пятаки,пятаки,подергиваясь сереб­
ристым налетом, разбухают в серебряные рубли. Я тя­
нусь к дереву монет, взбираюсь по круче, вот-вот дотя­
нусь и на меня брызнет дождь монет; но песок под
ногами осыпается, и я съезжаю вниз. Хоть бы ветерок,
хоть бы легкий удар воздухом, чтобы сорвать хоть не­
сколько серебряных плодов. Но вокруг дерева полное
безветрие и ветви его застыли.
Атут еще —я возвращаюсь иявь, доктор, —сочув­
ственные кивки и советы людей, знавших, вернее —
полузнавших меня: вы плохо выглядите, надо к врачу.
Я порядком мнительна. Что, думалось мне тогда, если к
нужде прибавится болезнь? Тогда конец. Свалюсь в
смерть, и жизнь пройдет по мне, как по ровному месту.
А жить-то хотелось, о, как хотелось! Молодость во мне
кричала. И я решила: бороться до конца, бороться прав­
дой, точным знанием своих сил. Да, надо пойти к врачу.
Я пошла.Деньги, которые отнял у меня визит, были по­
чти последними. Я все-таки еще поддерживала в себе
жизнь, расчетливо распределяя гроши:дешевая столовая
раз в три дня —одно второе. Лекарство, которое я купи­
ла по вашему рецепту, оказалось дороже, чем я рассчи­
тывала. Ну, делать нечего. Хорошо помню эту плоскую
склянку с рецептным хвостом и мутно-желтой жидко­
стью внутри. Помню, с какой надеждой смотрела я на
нее в первыйдень —и какжгуче возненавидела потом ее.
Ее и вас.
Прежде всего, на лекарстве было написано: по три
раза в день за час перед едой.
Для человека, обедающегораз в тридня, это созда­
вало некоторые затруднения. В первыедва дня я аккурат­
но выполняла требование аптечной склянки и после
каждого приема —точно через час —проглатывала ку­
сок хлеба. Все-таки. Носклянка была недовольна.Уже на
269

Сигизмунд Кржижановский
второй день я почувствовала такой волчий приступ го­
лода, что, нарушая бюджет, отправилась в столовку и
израсходовала сразу свой недельный фонд.
И однако в эту ночь я не видела даже голодных
снов. Голоднедавал мнеуснуть. Я проворочаласьдоутра,
глотая обильно подступающую к языку едкую слюну.
Яираньше знала, что значит быть в лапахголода,
но только сейчас лапы эти выпустили свои когти. Мне
положительно разрывало внутренности. К следующему
вечеруяпочувствовала жар и озноб.Жидкость в склян­
ке медленно —ложказаложкой —опускалась. Еще ночь,
и нечто снообразное вернулось ко мне.Ноя видела его с
раскрытыми глазами.Так,окно моей комнаты —подсве­
том уличного фонаря —вдруг превращалось в витрину
гастрономического магазина, заставленную всякой сне­
дью. Я прятала лицо под подушку. От этой желудочной
фата-морганы. И плакала, помню, плакала злыми, скуд­
ными слезами. Это было состояние, подводящее к само­
убийству.По крайней мере, я тоща поняла, как это чело­
век сам себя... Спасло меня, можетбыть, то, что лекарство
в склянке несколькими часами раньше достигло стек­
лянного донца, чем мое терпение дна души.
Помню,как я, временами хватаясь за стены, с тру­
дом дошла до ближайшей аптеки. В руках у меня были:
склянка и рецепт.Перед глазами прыгали черные, в крас­
ных оторочках пятна. Они то срастались, застилая свет,
то разрывались, обнажая прилавок, ряды бутылочек и
пузырьков и вопрошающее пенсне фармацевта. «Чтовот
это?» —спросила я, подавая рецепт. Пенсне повисло над
бумажной лентой: «Средство для возбуждения аппетита,
сударыня. Прикажете еще бутылочку?»
Ивдругвысокий подпотолочный шкап, беззвучно
качнувшись, стал на меня падать: стеклянные квадраты
дверец —стеклянные пузыри пузырьков —сверкающие
грани бутылей —все это, пересыпанное мириадами
270

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
стеклышек пенсне, заблиставших отовсюду, стеклянной
лавиной рушилось на меня. Защищаясь, я размахнулась
склянкой и бросила ее навстречу.Чей-то крик, мой или
чужой —не знаю, и сознание оборвалось. Говорят, я
была в продолжительном и глубоком обмороке. Незнаю.
Когда я очнулась, я увидела себя в какой-то незнакомой
комнате, лежащей на кушетке. Надо мной наклонилось
два лица: одно —лицо фармацевта, предлагавшего вто­
рую склянку, другое —совсем незнакомого, с губами,
крепко сжатыми над отстегнутым воротом, в спортив­
ной куртке. Нели лицо аптекарябыло равнодушно за дво­
их, то другое, то, что с ним рядом, было... за двоих взвол­
новано. :>то был случайный посетитель аптеки; участие
его нс ограничилось получасом. Во время моего медлен­
ного выздоровления он терпеливо помогал мне в моем
возврате к жизни. Но не к той, прежней, — к другой. Не
прошлои года,какмы стали мужем и женой.Моймуж —
вы его видели —не медик, но емуя обязана жизнью. Вот
и все, кажется».
Мне, коллега, остается повторить: вот и все. Пото­
му что говорить о том чувстве стыда и растерянности,
которые получил я в виде добавочного морального го­
норара в тот вечер, мне что-то нс хочется.
II
—
Ну вот, я предоставил вам паузу, молодой кол­
лега, чтобы вы могли хорошенько обдумать сказанное.
Кстати, на чем специализировались? Понервным?О, это
самое тонкое место в медицине.Самя не психиатр, пси­
хов не лечу, но порядком читал и слышал. Мозгчелове­
ка, эти три фунта мяса, строящие миросозерцания, —
престранная штука.Содной стороны —я по ассоциации
271

Снгйзмунд Кржижановский
с только что рассказанным случаем —при крайнем по­
худении, при потере всеми тканями свыше сорока про­
центов веса, мозг теряет лишь ноль целых и какие-то
десятые доли одного процента: дьявольская сопротивля­
емость. А с другой стороны, возьмем любой пример, ну
хотя бы знаменитое Мартиникское землетрясение. Сто­
ило земле потрястись в течение каких-то двадцати девя­
ти секунд —и в результате несколько сот сумасшествий.
Не помню сейчас процента, но что-то очень высокий.Да,
пускаться на нашем мозге плыть сквозь долгую, таящую
рифы и штормы жизнь —предприятие более чем нена­
дежное.
Берусамый крохотный случай. Рассказал мне его
мой товарищ по университету.
Супруги. Любят другдруга. Год за годом. Но посте­
пенно междвоих вклинивается болезнь. Не помню что.
Может быть, табес, может быть, иное что. Болеет муж.
Постепенно болезнь отнимаету него одну группу муску­
лов за другой. Он уже муж только по имени. Конечно,
привычка умеет сшивать души и пришивать тело к телу.
Носексуальный инстинкт тожеумеет вспарывать и даже
рвать нити. Короче, с постепенностью, имитирующей
постепенность болезни, — половая жизнь жены ответв­
ляется на сторону. Чувство —как это бывает в такого
рода случаях —сперва секрет и тайна от самого себя, за­
тем явно для себя, тайно для другого (тем более для
третьего, разумеется), потом не секрет для двоих и тай­
на длятретьего, наконец, молчаливый несекрет для всех
троих. Все живет несколько ущербно, психика каждого
слегка нарушена: женщине мучительно осознавать себя
делимым, тому,другому, не слишком приятно быть дели­
телем, а мужу, мыслящему полутрупу, ощущать себя чем-
то вроде арифметического остатка. Все молча делают
свое. Болезнь —тоже. Когда течение ее убыстряется и
процесс поворачивается острием, жена —сиделка; когда
272

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
болезнь чуть отпустит, она —любовница. Межмужчина­
ми глухая, больше —глухонемая вражда* Когдаженаухо­
дит из дому, больной не удерживает ее, но у молчания...
самые разнообразные тембры. Когда женщина отни­
мает несколько дней у здорового для больного, здоро­
вый молчит, но делается болезненно раздражителен или
угрюм.
Наконец смерть выдергивает клин. Мужс постели
на стол. Но не сразу, конечно, а после долгой много­
дневной агонии и предагоиии. Женщина забыла о себе
как о любовнице, ночные бдения и отражение боли уми­
рающего сделали ее только сиделкой.Она одна в комна­
те с покойником. Им осталось провести последних два-
три часа. Атам суета похорон и после... нет, о «после» —
после. Эти последние минуты ему.Он лежит спокойный,
стройный стройностью трупа, глядя двумя пятаками,
подменившими глаза, прямо в небо. Кстати, эти похо­
ронные пятаки, молодой человек, сейчас они теряют
свой смысл и уж не оттого ли выводятся из быта. Но
прежде, когда горизонт у жизней был пятаковый, полу­
чалось нечто вроде прощания глаз с своим горизонтом.
Но я, по стариковскому обычаю, разболтался. Вернемся
к ситуации.
Итак, молчание втроем: труп —вдова —смерть.
И вдругметаллический толчок звонка. Женщина откры­
вает дверь. Почтальон, письмо. На конверте знакомый
почерк: от него. «После», воспользовавшись мгновением,
вхлынуло сквозь дверную щель раньше, чем ему было
позволено. Теперь его уже не прогнать. Женщина хочет
прикрыть дверь, но голос почтальона останавливает ее:
«Сдоплатой: за вес —двадцать копеек».
Действительно, в письме—на ощупь видно —
больше слов и страниц, чем может вытянуть одна почто­
вая марка. «Бедный, соскучился, изждалСя». Рука вдовы
273

Сигизмунд Кржижановский
торопливо разрывает конверт, но за незакрытойдверью
напоминающая улыбка почтальона: двадцать копеек.
Ах,да. Но куда запропастилась мелочь? Гробовщи­
ки, женщины-обмывальщицы, ну и всякий вкругпохо-
ронный люд выпотрошили все серебро и медь из ко­
шелька. Впрочем, кажется, тут вот, в шифоньерке: гри­
венник, алтын, две копейки. И все. Еще пятак. Женщина
оглядывает комнату: где бы? И вдруг —навстречу глазам
ее —два неподвижных пятака, уставившихся в потолок.
Нехорошо. Но почтальон торопит. И после, письмо...
Женщина подходит к трупу и, сняв пятак с правого гла­
за, присоединяет его к шифоньерочной мелочи. Дверь
захлопнулась. Наконец-то она вдвоем с письмом. Паль­
цы нервно передвигают страницы, глаза жадным блес­
ком по таким милым, таким родным, таким неторопли­
вым строкам.
Письмо прочитано и перечитано. Мечтательно
улыбаясь, женщина поворачивает голову назад: прямо
на нее, уставившись пристальным белым зрачком —из-
под приподнявшегося тяжелого мертвого века смотрит
труп. Шок.Улыбка, перерванная, как гнилая нить, корот­
ким рывком крика. И мозг опрокинут секундой, весь его
опыт, вся его жизнь, накапливавшаяся десятилетиями,
зашаталась и падает вниз от удара об один-единствен-
ный миг.
Женщину, так мне сказал по крайней мере психи­
атр, лечили около восьми месяцев. Показания были, в
общем, благоприятные, и психическое равновесие в
конце концов почти восстановлено. Споткнулась ли
впоследствии психика об это «почти», не знаю. Извест­
но одно, что возлюбленный нашего «случая» восполь­
зовался этим случаем, чтобы... Ну, это не относится к
делу. Вот такой, доложу вам, докториссиме, пятаковый
казус, а?
274

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
ш
—
Да, глубокоуважаемый юниус, мозг человека —
это, так сказать, последний крик природы.Устойчивость
его где-то около нуля. Был у меня случай.Нам, земским
врачам, приходится пользовать все —от чирьядо слож­
нейшего психического расстройства. Помню, был у
меня больной, который вообразил, что голова его оду­
ванчик. И стал жить па одупанчикову стать. Чутьветер —
все форточки па зажим. Вдруг воздухом развеет голову.
И, в сущности, у больного была не слишком больная
мысль: ведь наши головы —больные и здоровые —оду-
ванчиковой консистенции.Ударитветром непредвиден­
ности —и вразлет.
Конечно, мы, врачи, дорогой юниус, часто бываем
виноваты. Но и пациенты, я вам скажу!Помню, в Менто­
не. Великолепно оборудованный санаторий.Для тяжких
заболеваний легкими. Казусы с пунцовыми пятнами на
скулах. Горный воздух, замедляющий переселение в го­
рение.Юноша.Дышитохлопьями легких. Полон надежд,
чаяний, короче —эутаназия. Внезапно санаторий полу­
чает телеграмму: мать юноши умерла. Как сообщить
больному? Старший врач, скользнув глазами по теле­
граммной строке: «Сперва скажите ему, что температура
его прыгнула на пять десятых, а потом покажите теле­
грамму —из-за пяти десятых не заметитсмерти матери».
Иврач был прав. Ноя, по стариковской привычке, опять
отъехал на запасной путь. Давайте вернемся на основ­
ную магистраль.
Случай, о котором я хочу вам рассказать, произо­
шел всего лишьза год до войны.Яработалтоща в одном
из приграничных городков, расположенных на скреще­
нии торговых путей. Человечье содержимое городка:
солдаты и купцы. Преимущественно купцы. На один из
275

Сигизмунд Кржижановский
утренних моих приемов явился престранный человек, я
бы сказал, балык человека. При всей своей врачебной
привычке, я не мог удержаться от рефлекса отдергива­
ния. Человек раздвинул нитевидные губы, обнажая жел­
тую кость зубов, и сказал:
—
Шкилета не нужно ли? Так вот я.
Я оглядел посетителя. Он был, я бы сказал, остео-
логичен. Гааза запали на самое дно глазниц. Поверх че­
репа не было ничего, кроме тонкой кожи, охватывавшей
костевые сочленения. Шея —шесть позвонков, охвачен­
ных проводами мускулов и нервов в кожаном чехле.
Человек, предлагающеулыбаясь, расстегнул одеж­
ду. Из-под нее четко вычертились ребра и подреберья,
с двумя кнопками сосков и пульсирующим сердцем
меж третьим и четвертым вздутием левой доли груди.
Заметив мое движение, человек-скелет раздвинул
улыбкушире, и острый хрящ кадыка дернулся под кожей
шеи.
—
В Дерптском университете демонстрировался.
По шкелетной науке. Студенты весьма довольны были.
На водку —прямой наводкой брал-с .
Феномен был действительно изумителен. Я рас­
спросил его: откуда родом, наследственность, как зовут.
—
Годяй, — отвечал скелет, но в «откуда» и «как»
был нетверд.
Яобъяснил ему, что наш городишко не универси­
тетский и что простой скелет на проволоке, находящий­
ся в моей лаборатории, не требует никакихдополнений.
Годяй грустно вздохнул, вращая шапкув желтых костяш­
ках рук. Он спросил, нет ли4в городе купеческого сосло­
вия, имеются ли трактиры и притрактирные развлече­
ния. Я был несколько удивлен крутым поворотом его
мысли, но мне не оставалось ничего иного, как краткое:
да. Годяй надвинул шапку на череп с ясно проступающи-
276

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
ми сквозь кожуострыми зигзагами швов и, сутуля ребра,
вышел за порог.
Прошло несколько недель, и я ничего не слышал о
своем случайном посетителе. Но однажды в местном
трактире, куда осенняя тоска и осенний дождь зазывали
всякого, я встретился с компанией местных купцов. Они
были уже в навеселейном состоянии. Один из них когда-
то состоял в числе моих пациентов. Этого было доста­
точно, чтобы заставить меня пересесть к их столику и
включиться в их пьяную иитописстину. Пили здоровье
человека, возвращающего здоровье. Водкой —конья­
ком —шампанским. Кто-то проделал мыслете от идеи
жизни к идее смерти. Идругой кто-то предложил:
—
Идем к шкилету.
К трактирному крыльцу подкатило несколько са­
ней.Полозья скользили по белоснежью, мимо потухших
окон спящего городка. Потом откинутые полога саней,
еще потом теплые сани и бревенчатая клеть комнаты,
смутно освещенной желтой свечой.
Человек-скелет спал. Его разбудили. В ожидании
появления феномена купцы раскупорили еще пару
коньячных бутылок. Кое-кто предлагал плюнуть шкеле-
ту меж ребер н ехать прямо к девочкам. Но в это время
дверь задней комнаты раскрылась и на пороге появился
человек-скелет. Заспанные глаза его смотрели мертвой
мутью из-под костной навеси лба. Он был бдет в белый
саван. Профессиональным движением он распахнул его
бумажные створы —и глазам нашим предстал лишь лег­
ким кожным покровом прикрытый скелет. Купцы удов­
летворенно загоготали и захлопали ладонями по колен­
кам: ах ты, кондрашкин сын, смертюга смертюговая,
зашкелечивай на все на шесть.
Скелет, равнодушно озирая гостей, медленно обо­
шел круг. Иные перебирали пальцем ребра, другие тыка­
ли указательным в дергающееся под кожей сердце, иные
277

Сигизмунд Кржижановский
же с любопытством всматривались в линию четко про­
ступающих черепных швов. Скелет сделал второй круг.
Теперь в пальцах его накапливались шелесты трешек,
пятерок и десяток. Он поклонился, выставляя протиски­
вающиеся сквозь кожуключицы вперед, и исчез за две­
рью. Мыдопили вино и уехали.
После этого прошла еще некая толика времени.
Это было не в приемный час. Атак, перед вечером. Меня
разбудил костистый стук в дверь. Кто бы?Я открыл. Фи­
гура, окутанная в сумерки, молча и почти бесшумно шаг­
нула в комнату.
—
Это вы, Годяй?
—
Да. Только они говорят, будто я не Годяй. Меж
мясом и костью заблудился. Не впервой мне это.
И тут, представьте себе, мне пришлось услыхать
прелюбопытнейшую исповедь. Знаете, уЛассаля есть не
безостроумный железный закон заработной платы.
Я получил его в биологизированном виде.
Профессией моего посетителя была торговля сво­
ей худобой, сбыт шкелетности, как он сам говорил. Но в
этом своеобразном торге невежественный бедняк на­
толкнулся на нечто, что требовало —длясвоего объясне­
ния —не Годлевского мозга, а мозга марксовского скла­
да. Странствуя с места на место, человек-шкелет жил
шкелетностью. Но по мере того как шкелетность давала
ему заработок, он получал возможность повысить свое
питание, что приводило к потере заработка. Пища затя­
гивала ребра мясной тканью, заращивала провалы меж
ребер, и человек-скелет терял всякий интересдля люби­
телей макабрных раритетов. Лишившись заработка, че­
ловек снова тощал, снова скелетизировался, с тем чтобы
с получением новых доходов, а следовательно, и пищи,
опять утратить свою остеологическую ценность. Бедняк
рассказал мне в этот вечер о длинной череде городов,
через которые гнала его жизнь, то обнажая, то вновь
278

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
пряча под мясом его кости. Диалектика жизни человека,
наживающегося на умирании и умирающего от оживле­
ния, представилась мне тогдауходящей в бесконечность.
Этобыла клавиатурабелых и черных клавиш,убегающая
за пределы касаний.
Нодействительность вскоре опровергла эту логи­
ческую фантасмагорию. Дело было к весне. Вверху над
городком грязные облака. Внизу, под ногами, грязные
лужи и хлюпкие кладки. Меня вызвали на констатацию
смерти. Пройдя чередой чавкающих кладок, я дошел до
как будто бы знакомого бревенчатого домика. Сени —
первая комната —потом вторая. На лежанке во второй
лежал человек с синим языком, застрявшим меж распя­
ленных челюстей.До сердца было недалеко: оно лежало
отстучавшим молотком, под выпяченным ребром, по­
крытым желтой пупырчатой кожей. Я констатировал.
С тем вот, что за решеткойребер,было кончено. Заплу­
талось меж жиром и костью. Что ж.
Да, любезный эскулапус, медицинский случай
нельзя брать лапами, а надо осторожно, легко.
1934

Тринадцатая категория рассудка
Всегда так бывает: сперва ходишь к друзьям, а потом —
как развезут их на катафалках —к могилам. Настал и
мой черед променять людей на могилы. Кладбище, куда
я —все чаще и чаще, за высокими зубцами стен и извне
как крепость: все бойцы полегли, и только тогда откры­
лись ворота. Войдешь —сначала сутолока крестов, а
дальше —за внутренней стеной —понос бсскрестное
кладбище: в нем нет монументальной статики старых
человечьих могильников, ни громоздких склепов, ни
каменных ангелов с крыльями по-пингвиньи в землю:
красные металлические звезды на тонких проволочных
стеблях беспокойно ворошатся в ветре.
Сейчас еще весенне тало и земля липнет к подо­
швам, мягко удерживая: остаться подольше, а то и навсе­
гда. Вот уж четвертый раз я встречаю его: медленным
чавком заступа в тугую и трудную землю —старик мо­
гильщик; сначала он мне виден по пояс, затем по плечи,
еще немного, и голова его нырнет в развороченную гли­
ну. Но я подхожу ближе, стараясь разминуться с швыр­
ками земли из-под мерно звенящего заступа, и говорю:
—
Здравствуйте.
—
Ачто ж, здравствуйте, — оглядывает он меня из
ямы.
280

Сборник рассказов 1920—1940-х годЪв
Есть одно обстоятельство, которое привлекает
меня к этому человеку: старик явно выжил из ума и жи­
вет внутри какой-то апперцептивной путаницы, узлы
которой не развязать бы и самомуКанту.Кстати, ведь все
(не буду искать другого определения) выжившие или,
точнее, выжитые из своихумов, выселенные, так сказать,
из всех двенадцати кантовских категорийрассудка, есте­
ственно, принуждены ютиться в какой-нибудьтринадца­
той категории, этакой логической боковуше, лишь кой-
как прислоненной к объективно обязательному мышле­
нию. Если принять во внимание, что на эту тринадцатую
категорию рассудка мы даем явки, в сущности, всем на­
шим вымыслам и алогизмам, то старик могильщик мо­
жет быть полезен затеянному мною циклу «фантасти­
ческих» новелл.
Итак, предлагаю закурить, старик тянет потную
руку за папиросой; присев на корточки, я огоньком к
огоньку —и тринадцатая категориярассудка распахива­
ет для меня свою потайную дверь:
—
Что это за аллея там, под тополями?
Старик сощурил глаза на шеренгу дерев и:
—
Актерский ряд. Вот потеплеет, барышни с тет­
радками придут, цветов нанесут, друг дружке из книжек
зачитают: не богато, а уважительно.
—
Атам вот? —скольжуя глазами дальше по стене.
—
Для сочинителей, «Писательский тупик» прозы­
вается.
Дед-могильщик хочет поподробнее, но я переби­
ваю и перевожу глаза к стыку двух стен: могилы здесь
прикрыло зубчатой длинной тенью, и кой-где меж ржа­
во-желтых взгорбий белые кляксы нестаявшего снега.
—
Ораторский угол, — поясняет голос из ямы, —
тут ночью лучше издали.
—
Ачто?
281

Сигизмунд Кржижановский
—
Неспокойно.Ораторы, известно: чуть стемнело,
заговорят все сразу, — случится, идешь мимо ихнего
угла, а из земли так и шепотит. Лучше издаля.
—
Видно, правду про вас говорят, дед, что из ума
выжили: где это видано, чтоб закопанный человек —
и вдругшепотил?
—
Я и не говорю, что видано, —упирается ста­
рик, — а что слыхано, так это так. Вот недавно случай
был. Хоронили зампреда какого-то —вот тут, в оратор­
ском угле, левая с краю. Папироски не найдется еще?
Красный гроб, венков не счесть, и народувидимо-неви­
димо. Оратор, говорят, был знатный. Ну вот. Спустили
гроб, веревки наверх, ну, как водится, речи. Говорили-
отговорили, потом и нам, мне с Митькой (сподручник
мой), за лопаты. Плюнул я на ладони —и вдруг, что вы
скажете: снизу из-под крышки: «Прошуслова. Выслушав,
мол, предыдущих...* Но тут —и боже мой! —и преды­
дущие, и всякие, кто ни был, все наутек ДажеМитька-ду-
рак, лопатубросив, туда же. Разглядслся я, а вокругтоль­
ко штук несколько калошск из снегу торчитда пбртфель
чей-то, забывшись, на крестовине качается. А тот —из
земли емуда сквозь крышь, понимаете, не видать, —так
и частит, так и: «Граждане и товарищи, не закапывайте
меня в тотсвет —все однои трубы судазаслышав,крыш­
кой надвинусь и не отзовусь, какотзовист,я, и...* —а что,
есть такое слово, или почудилось мне, старику? Не
учен я...
—
Есть. Ну,дальше.
—
Дальше? Как бы не так. Захотел было он дальше,
но я, как обидно мне стало, Митьки не дожидаясь, за за­
ступ, и единым духом и суесловца, и речи его землей за­
кидал. Ведь, скажите, какой беспокойный народ пошел.
Слыхано ли дело, чтобы раньше такое вот случалось?
—
Э, дедушка, ни раньше, ни не раньше. Прибре-
дилось вам. Полечиться бы надо. К районному врачу не
ходили?
282

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
—
Земля вылечит, сынок. Недолго уж мне тут с
вами. А только, если не верите, идем —могилку покажу.
И, отставив лопату, старик уже локтями о край
ямы, но я удерживаю его:
—
Ну,ладно, верю, верю.
—
То-то же, — и успокоенный, он продолжает
свои путаные россказни.
—
Этот что —глотнул с лопаты землицы и нишк-
ни. А вот с другим безупокойником таким вот долгая у
меня канитель была. Живу я —тут вот сейчас за ворота­
ми, домок о два окна у пустыря па бтпшбе. Мимо меня,
катафалка за катафалкой, везут и везут. И вот как-то, к
вечеруэто было, зажег я ночничок и к столу повечерять
сел, как вдруг что-то в дверь: торк. «Кто бы?» —думаю;
подхожу, окликаю, а в ответ опять: торк. Снял я крючок,
глянул за дверь, ну, и много я их перевидел, сразу мне
понятно, кто таков: стоит, руки окостенелы и к груди
вжаты, длинен и желт. «Чуртебе, — говорю я, — откуда
таков?..» А он: «С катафалку. На огонек. Впусти».
«Ну, —думаю, — как бы не так!»И,рукой порог пе­
регородивши: «Непорядок: из вони на огонь —и, гляди,
хватятся там, что пустоту хоронят; и как это ты излов­
чился?» — «А так, — говорит, — как закачало по ухабам,
крышка возьми и сдвинься —и в щелочкуогоньком меня
поманило: последний ведь, последний, думаю. Оглянул­
ся назад: какие поотстали и поразбрелись (далеко до ва­
шего кладбища,дедушка),другие еще бредут, но глаза по
земле, потому —лужа на луже.Сдвинул я покрышь и сно­
ва приладил и тишком... впусти, дедушка». — «Аесли, —
говорю, — не успеешь, на похороны свои не поспеешь,
чудак?» — «Поспею, катафалка еле спицами ворошит, не
откажи на последний огонек перед тьмою вечной в
останный раз глянуть*. И так это просит неотступно,
жалко мне стало. «Входи, — говорю, — но только чтоб
раз-два —и в яму*.
283

Сигизмунд Кржижановский
Я к ночнику, он за мной и, рук с плеч не раскрес-
тив, ликом завосковеяым к свету.Апотом: «Цюнь,дедуш­
ка, за ресницы: застеклило что-то, еще заплутаюсь и до­
роги к домовине своей не найду. Ох, пора мне, пришли
мои сроки, пора». И в раскрытую дверь как пришел, так
и ушел. Посмотрел я вслед: сумсрком все заволокло, уда­
рили встречные звоны. «Поспеет, —думаю, — или не по­
спеет?»
Повечерело. Дверь на крюк. Молитвы отчитав, лег
я и хочу на ночничок дунуть, как опять там за дверью:
шорох. «Ишь ты, неладная его носит». Но только делать
нечего —открываю. «Не поспел?» — «Не поспел, — отве­
чает, — прихожу, а уж могилу мою лопатами заровняли».
«Непорядок, —думаю, — но только контораужезакрыта,
придется до утра».
♦Что же в дверях стоять, — говорю, — избу холо­
дить, будь незваным гостем, ложись уж, господь с тобой,
там в сенцах у стены: тесновато, но не обессудь, в гробу
и того теснее*. Ирогожки ему бросил. Легли. Проснулся
я о полуночи, может, сон это все, и хотел на другой бок,
но только тут почуял: тленью тянет. «Эге, —думаю, —
видно, снами от этакого не оборониться». И, засветив
ночничок, —все равно глаз мне с незваным не сомк­
нуть, — в сенцы. «Ну, как там тебе?» —«Спасибо», — и,
вздохнув тяжко, молчит. «Евангелие над тобой чита­
ли?» —спрашиваю. «Нет*. — «Ну, вот то-то же», — и, по
силе грамоты, книгураскрыв, зачитал я над ним. Только
вижу, слушает он, слушает, а потом: «Умилительно это,
дедушка, но мимо правды». Ну, тутуж я не стерпел: «Твое
дело покойничье лежать —и ни бровью, ни ухом, а он
туда же, с алтыном под полтину. Чина своего не блю­
дешь». Замолчал и не шелохнется. Атут иутро. «Ну, вста­
вай, — говорю, —пойдем закапываться».
— «Тяжко мне,
закостенило всего».
— «Вставай-вставай, сам напутал,
иди и распутывай: нечего». Тяну его за руки и плечи —
284

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
и что же, подается, несгибень заледенелый, встает вслед
за мной и ногами о землю, как ходулями: тык-тык.
Пришли в контору. «Таки так», — говорю, а контор­
ские на смех и, как вы вот: «Изума выжил,дед», —и из
ворот прочь и меня и его. «Ишь, лодырь, — перемигива­
ются, — в покойники наниматься вздумал; проваливай
откуда пришел».
«Аоткуда ты пришел?» — за ворота выведши, спра­
шиваю. «Кривоколенный, квартира 39, а дому моему ну­
мер...» Ну, что ж, подсадил я его —под скрещенные
руки —на трамвай, а там уж народ и сам: «1ранзд&нс, впе­
ред», «Пройдите, грищдйпс», — на себе понес: им что жи­
вой, что мертвый, все равно. Взошел и я и к уху чьему-то:
«Уступите место покойничку». Тот шарах, а я моему не­
званому коленки подогнул (еще туже окостенели), спи­
ной его к скамье, и затрясло нас всех. Ну, нога за ногу,
нога за ногу, пришли мы на Кривоколенный. Лестница.
«Не могу, — говорит, — пусть спустятся и внесут». Вижу, и
впрямь трудно ему. Прислоня к стене, поднялся я —от
нумера к нумеру: 39. Звонюсь —открывают: «Недохоро-
нили вы жильца, — говорю, — получайте обратно». —
«Какого жильца, откуда?» — «Известно, откуда: с кладби­
ща. Насилу довез; внизу дожидается». И —как закричат
на меня в десять голосов: «Да он пьян! Изума выжил, не
видите!(Воткаквы давеча.)Звоните в Антирелигиозное,
пусть-де его заберут куда надо!Тутиживым другна друж­
ке, а они еще с кладбищ полезли! Вон, шарамыга, пока
поленом ног не перешибло!»
Делать нечего, ну их, вернулся я к бесприютнику
своему, тронул плечо и говорю: «Пойдем дале». Аон уж, —
и челюсть у него свисла, и глаза белы, — шепчет тихмя:
«Аможет, это уже душа моя по мытарствам идет?» — «Ifte
там, — говорю, — м ытарства впереди, под крестом ждут
мытарства-то, а это у нас жизнь прозывается...»
285

Сигизмунд Кржижановский
Ну, долго про все. На другом дню вволок я его
опять на 17*й, и повезло нас; на катафалке, оно б поспо­
собнее, но гдеужтут. Какстали слезать на Театральной —
народ сзаду наддал и кричат: «Сходите!» — «Не задержи­
вайте!» — «Дачто он, как мертвый, копается!» Обернулся
я и говорю: «Правильное слово, мертвый, мертвый и
есть». И опять как закричат и локтями в спину: «Ну, вот и
этот!» — «Да сходите вы, так вас и так!» Ну, я понимаю,
народ занятой, бегут, глаза растерявши, что им до того,
что вот человека недохоронили?
Намучился я еще с ним, с незакопой несчастным,
покадобиржитруда —постене и постене —недоволок.
Там, на Рахманном, легче пошло: вставил я его в оче­
редь, — передний подастся, задний толканет, — и вижуя:
дело на лад. Ну, сунул я ему в щепоть документ, а сам:
«Дай, — думаю, — за табачком сбегаю, да и знакомца од­
ного неподалеку, в Кисельном, проведать, авось присо­
ветует что доброе». И пошел. Нуатот, знакомец-то, и ска­
жи. «Tu, — говорит, — трупьянАсвоего брось, потому что
это дело незапараграфленное!» (Так и сказал.) И вот от
слова этого, от незап... второйраз и не выговоришь, ве­
рите, вдруг страшно мне стало. Дось не было страшно,
а тут...
Бреду назад —по Рахманному, — и одна надежа у
меня, авось документ вывезет. Стал я искать своего: сто­
ят спины за спинами и за спинами спины —окостенело
и в беэдвижье —и не разберешь: которые тут мертвые,
которые живые. Поднялся я полестнице, вхожу, а моего-
то к загородке притиснуло, головой в оконце застрял —
и ни туда, ни оттуда.Коконцуия —и слышу, чиновник
волнуется: «Да что вы, — кричит, — гражданин, глухоне­
мой, что ли?Документ ваш не тот, не было распоряже­
ния, не задерживайте!Следующий!»Вытянул я его за лок­
ти из оконца, руки мои старые еле держат —тяжел стал,
и к земле его клонит, — а тут любопытствующие: «Не
286

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
зарегистрировали? Почему?Какой документ, покажите?»
Я и показал: «Вот, — говорю, — люди добрые, чтоже это
такое па метрике о смерти, и вдругперестали регистри­
ровать? И если б неправильная какая, — а то воти нумер,
и печать, и все. Как же так?» И сразу вокруг нас, знаете,
попросторнело.
Иопять мы с ним, с никудышей безмогильным, в
сутолочье и в суету. Машины отовсюду гудут. Люди бе­
гом — и так, и сяк, и этак, портфелями в портфелья, глаза
растерявши. Плюнул это я в сердцах, очень уж меня это
зиакомцево «нс раенагр...» тьфу, нс выговорю.
—
Нс расиараграфлсно, — подсказал я.
—
Вот-вот... «рафлено» растревожило. «Прощай, —
говорю, — незваный». А он уж и губ разжать не может.
И тутхлынуло народом,расцепило нас —его в однусто­
рону, меня в другую, — и вижу: плывет мой незакопа, как
вот пузырь по канавке, несет его людьем людящимся все
дале и дале. Снял я картуз и перекрестился: царствие не­
бесное, аминь.
И сколько раз потом ни случалось в город наве­
даться, кого ни встречу, смотрю: уж не безмогильный ли
мой?Только не довелось в другажды, нс свело судьбой.Ну
а вам, часом, нс попадалось?
С минуту мы оба молчим. Потом прикуриваем.
Старик берется за заступ:
—
Это что —так, обыкновенность. А вот был у
меня случай...
Но в это время на надвратной колокольне вздрог­
нули колокола и из-за стены, как сквозняком, потянуло
тонким и протяжным пением. Спина старика тотчас же
провалилась в яму —и сквозь звяк лопаты и бьющую о
землю землю я расслышал:
—
Вот, заговорили вы меня, а могилка и не готова.
Неладно выходит: то яма без новопреставленного —то
287

Сиги змунд Кржижановский
новопреставленный без ямы. Отойдите, еще землей за­
шибет.
Я направился к выходу. Одни ворота, потом дру­
гие. Здесь, под каменной навесью, я посторонился, про­
пуская процессию. И, шагая из ворот, думал: Леонардо
был прав, говоря, что у пятен плесени можно иной раз
научиться большему, чем у созданий мастера.
1927

Когда рак свистнет
Между диух стран озеро без имени, над зыбями ивы, под
зыбями рыбы без голосу, на зыбях звезды без времени,
вокруг озера нивы колос-к -колосу; дале, от озера без
имени — зеленый пар, на пару коровы без вымени, во-
лос-к -волосу, сто-ста-сот пар. Направо идти — придешь
к авосям; налево — к небосям.
Искони — кони у небосей не расседланы; искони
они, небоси, без опаси, войной на авосей шли. Авоси
живут — беды не задут: стоят авосевы города не гороже­
ны, авоськины дети не рожеиы. Придут — и пустят все с
дымами, угонят корон без вымени, возьмут в полон, кто
не рожен; долго потом озеро без имени кроваво стоит,
ниже никнут ивы, косами не кошены, а уж копытами
вымолочены нивы, и плачут малые авосята нероженые,
еще пуще авосевы жены, и того пуще старые авосихи:
—
Когда небосевой неправде конец?
Отвечают авоси:
—
Когда рак свистнет.
И еще*.
—
Когда рыба запоет.
Из озера без имени выплывала река: плыла река
без устали до самого моря. Ау самого дна («одна голова
не бедна») в песке и тине, вместе с женой актинией, жил
10 С. Кржижановский, т . 3
289

Сигизмунд Кржижановский
старый рак-отшельник. И когда первую кровь из озера
без имени — речным плывом —в море синее занесло и
береговые пены залило, повел рак длинным усом и:
—
Не пора л ь мне, Актиньюшка?
Но та, нежными аконтиями колыхнув:
—
Крови мало, моря много. Уйдем.
И ползет рак задом, а сказка передом.
Кабы мог старый рак поперек моря на другой
край, увидали бы его пучьи глаза страну Какнибудию:
живут какнибуди ни в два — ни в полтора, никто во двор,
все со двора; тяп-ляп — выше корапь, и сели б на корабль,
да ни ветру, ни тех, чтоб гребли. Сидят у моря —ждут
погоды, а поверх моря белые пены бегут. Ждут.
Ждут и авоси: ждут и терпят; авось небоси бога
побоятся, но не боятся небоси: и за заревами, за ревом
рев, за кровью кровь, у авоськиных деток нсроженых
головы можжсны, а жены... таково уж их женское дело.
Пришли времена, когда авось и рыбака толкает под бока:
«Вези, рыбак, через озеро без имени». Везет рыбак через
озеро без имени, а с весел кровь. Пришли времена, когда
иной авось в лес уйдет, а за ним еще и еще; и, в лесу зата­
ясь, держат, авосясь, сове т авоси:
—
Авось пронесет.
—
Жди, когда рак свистнет.
—
И рыба запоет.
Ипорешили: ждать в лесах, меж ох да ах, еще ждан-
ки съедят; пошлем мы послов в Какнибудиеву страну, а
ну как из-за синего моря придут какнибуди и помогут
горю.
Как решили, так и сделали.
Стоят тяп-ляп-корапи, якоря в дно вкляпя. Сидят у
моря какнибуди, сидят —ждут погоды. Видят — белые
пены, а за белыми пенами алые пены — а за алыми пена-
290

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
ми малый парус — и во се, авоси челом бьют: небоси,
мол, бьют, нельзя ль как-нибудь беде помочь.
Какнибуди не прочь: то да сё, так ли, сяк, помочь
готов всяк. На тяп-ляп-корапи подняли якорям лапы и по
шатущему морю — помогать горю.
Кораблевы донья под зыбями плывут, черные тени
донья по дну волокут. Доползала кораблева тень до ста­
рого рака-отшельника; шевельнул спросонья клешней и:
—
Не пора ль...
Но актиния, изгнбыо акоитий обняв:
—
Сни-снн, старый; тени мало, тины много: глуб-
жентину и, клешней окстись —в имя отца и сына, — спи.
Как приплыли какнибуди, в железо кованы груди,
в руках палицы: царство небесное валится. Стонет не­
бось: хоть брось. Прошли какнибуди В1фугозера без име­
ни, хлещет кровь как из вымени; прошли и по прямям, и
по криви, и по коси, легли небоси кровавым покосом.
И пришло время, какой уцелел небось, рыбака толкает
под бока, а тот: «Как везу — весло в сукрови вязнет».
Ибежали иные небоси с опасью в леса, небосих и
нсбосят босы х и безымущих уводя, и, малость погодя,
собрали небоси совет и надумали всем советом навет.
Пришли к какнибудям небосевы послы и говорят:
—
Побило нас, небосей, небо. Будь что будь. Как-
нибудии покоряемся, богам какнибудиевым поклоняем­
ся. Были мы небоси — стали мы боси. И босы. Только не
верьте авосям. Искони о них сказано: от авоси добра не
жди; на авось и кобыла в дровни лягает; авосю не вовсе
верь.
Какнибуди, им будь что будет, вместе с небосями
пошли на авосей: взяли авосевы города негорожены,
побили авось-деток нероженых, а жен их... таково уж
женское дело. Кровавым крапом травы окропило, трупа-
291

Сигизмунд Кржижановски й
ми озеро без имени запрудило — и не Христос бы как по­
суху прошел.
Похваляются какнибуди:
—
Мы-де и авосей, и небосей, как траву, косим.
Авосю не вовсе верь, да и небосю вовсе не верь.
И пошли тут: авось на нсбося, небось на авося, а
какнибудь — и на этих, и па тех. Плывет кровь из ран в
землю, земными жилами в озеро и реку, а там, речным
плывом к морским приливам, с волны на волну, красным
крапом к морскому дну.
Вспучил из тины старый рак глаза:
—
Уж не пора ль мне...
Но актиния дрожью нежных аконтий к шершавой
кожуре — и:
—
Много боли, моря боле. Ползи, старый, вглубь,
ползи.
Был среди небоссй именем Кансав. Отца-мать Ка-
нсава извели авоси, сестру Кансава увели блудные как­
нибуди. Но у бедра Канеав не носил меча, а в сердце Ка-
неав не носил зла. Взял Канеав в руки посох странника,
пошел от небосей к авосям, от авосей к какнибудям и
учил:
—
Живите, небоси, по-христосьи. И какнибуди —
люди. Авоська небоське набитый брат.
Пошла про Капсава слава: свят.
И сказали авоси небосям, а небоси авосям: станем
жить по-христосьи. И, съединившись, решили вместе,
как набитые братья, пойти на какнибудей и перебить без
изъятья. А когда стал Канеав их удерживать, говоря: про­
стите и какнибудям, ведь и какнибуди люди, — р азгнева­
лись на него и авоси, и небоси: мил тебе какнибудь, так
туда тебе и путь. И изгнали Канеава. Пошел Канеав бере­
гом озера без имени: под зыбями рыбы без голосу, под
292

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
ногами поля без колосу. Застигла Канеава в пути ночь.
Лег он наземь рядом с посохом, и привиделся ему сон:
будто вознесли его белые облака в горний сад, где золо­
тые яблоки висят, и думает небось: «небо» — «ось»; идет
по небесным тропам — цветет вкруг троп райский крин,
но только видит Канеав, что он один: не топтаны тропы,
не хожены дороги, не рваны золотые яблоки, не трону­
ты жемчужны желуди. И спрашивает Канеав: а где же
люди? Невидимый голос ему в ответ: помни, Канеав, и
знай — все люди погибли за свой рай.
Итут проснулся Канеав и, опечаленный, длил путь.
Встретился ему иполе ратный какнибудь. «Не имею меча
у бедра, а зла в сердце». И какнибудь его не тронул, а ука­
зал путь к своим. Пришел Канеав в какнибудиев стан и
стал учить:
—
Авось-небось да третёй какнибудь. Братом друг
другу будь, кто ты ни будь, хоть бы и какнибудь. Не вы­
нимайте мечей из ножен, но жен их суженым отдайте.
Посмеялись над Канеавом какнибуди. И пореши­
ли какнибудьи судьи: посадив на доску святого небоську,
бросить в море — пусть слезами посолонит море.
И как бросили па волны пророка какнибуди, он
им: верую, буди-буди. Но ударило Bei ром — и доску и
небоську волной унесло, а какнибуди опять за мечевое
ремесло: мечи из ножен, авосей-небосей крсят, но жен
небосьих-авосьих любить хоть как-нибудь их, какнибу-
дей, просят.
По морю —йо синим зыбям —доска; на доске Ка­
неава тоска; плывет сердце в тосковом тиске; роняют очи
горе в море; солоней стало солено-море; сушат очи с
ночи до утра ветра, а с утра до ночи мчат доску что есть
мочи — по волнам-глубинам, с бурями в размин, тихо,
невредимо к острову нелюдимому, а остров тот не без
имени: Курия-Мурия.
293

Сиги зм унд Кржижановский
Был Курия-Мурия мал и дик, все паруса издале­
ка и мимо, только волн плеск и птиц крик на острове
нелюдимом. lÿ T Канеав, изгнанный какнибудью, авосью
и небосью, дыша полной грудью у морских просиней,
вспоминая их брани и рати, написал невеликую хар­
тию. Называлась хартия так: «Когда же наконец свист­
нет рак».
А тем временем вновь бьются авоси да небоси с
какнибудями, днем им светит солнце — ночью зарево, на
костях и мясе кровавое варево: мечами замешено, слеза­
ми засолено, бьет в него алым паром, пузырится-пучит-
ся из земли могилами, сходятся в полях ратные силы с
ратными силами.
Поначалу стали одолевать какнибуди. И захваста­
ли: держался-де авоська за небоську, да оба упали.
Но потом стали одолевать какиибудей. И запеча­
лились какнибуди: авоська, мол, персику вьст, нсбоська
петлю накидывает. Нс бейте пас, какиибудей, ведь гово­
рил ваш пророк Канеав, что и мы люди.
Но те не слушают, жгут и бьют, веревки вьют, пет­
ли накидывают. А судьи какнибудьи тем временем умом
раскидывают: уж не послать ли нам малую тяп-ляпину,
быструю карапину, на остров Курию-Мурию, куда своею
же дурью сослали мы мудрого Канеава, — пусть спасет
на с от неправой напасти.
И тяп-ляпипа подняла спасти. Плывут какнибуди
к Канеаву, и, воздав Каисаву славу: так и так —уйми аво-
сей Снебосями, хотим с ними жить по-христосьему. От­
вечает Канеав: «Не нужно мне ваших слов; одно мне нуж­
но, чтоб мужья были женны, а жены были мужьи; чтобы
жили вы друг с дружкой по-дружьи; чтобы детки были
рожены, а города горожены; чтобы пришла на кровь
схлынь, а на зло сгинь. Аминь». И, приплыв к берегам, где
все враги врагам, вде идет на полк полк, а человек чело-
294

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
веку волк, идет Канеав к авосям и небосям и слезно
просит:
—
Не меч, но мир, не смерть, но серп; послушайте
меня, Канеава, не живите кроваво, а живите братней
семьей: авось, небось да какой-нибудь третей.
Озлились авоси, а небоси и того пуще:
—
В нас кровь гуще —в тебе жиже; ведь ты же из
нас, из небосей, родом, а с какнибудиевым народом за­
одно.
Прибили иебоси к бревну бревно, а раскрестив
Канеава, пядь и пядь, кисть и кисть — вверх, вниз, влево
и вправо — гвоздями к бревну, и говорят: ну, дали тебе
какнибуди мзду, вот тебе и наша плата — в каждую ла­
донь по гвоздю, по заплате.
И, оголив мечи, бросив труп Канеава в ночи, по­
шли небоси-авоси, грудь к груди, добивать какнибудей.
Но случилось тут у озера без имени такое, что и не сы­
скать ему имени. Клюнул старый ворон тело Канеавово
и с первого же клева насытился; насытившись, вынул
клюв закровавленный и полетел к морю дальнему; при­
летев к морю дальнему, опускался ворон на тихую вол­
ну, и чуть юной в поду, чтоб кровь омыть, — завороши­
лось морс и ну — полной о волну бить, перекатами через
вал — вал. А старый рак в это время крепко спал. И слы­
шит: сквозь сны острыми клиньями колют-будят его
стрекальца актиньевы. Клешни рачьи в песок врыты, но
глаза пучьи у старого рака всегда раскрыты:
—
Дай доснить, Актиньюшка, не буди.
Ата*.
—
Буди-буди, старый, иди-иди.
Рак было:
—
Над нами не каплет.
Ата:
—
Иди!
295

Сиги змунд Кржижановский
Он было еще:
—
Стрекай стрекалами, свистни.
Ата свое:
—
Иди, иди, свистни.
Видит рак: делать нечего; клешню за клешней, за ­
дом наперед, назад головой, сквозь волиный вой, выполз
на берег, клешнями в песок, огляделся, сел и, подумав
«пусть», поднял свой правый ус и... засвистел.
Понесли ветры рачий свист из страны в страну.
Просыпались авоси, какнибуди и небоси и говорили: ну-
ну, или: что за дивный свист? Аот свиста на деревьях стал
зеленее лист, воздух благоуханен и чист, золотистее зо­
лота заря, и мечи вдруг стали мягки, как актиниевы стре­
кала (не рубят — щекочут), и вражды на земле как не
бывало, всякому вольно жить всяко, кто как хочет. Вкруг
озера без имени стада коров без вымени, волос-к -воло-
су, в полях колос-к -колосу, никто — ни авось, ни небось,
ни какиибудь — не толкает рыбака под бока и в грудь;
сидит рыбак, ноги сисся, глядит в зореную полосу и слы­
шит: рыбы без голосу, подняв из зыбей прозрачные рты,
выводят тонко, как на клиросе: «Блажен, еже милует и
скоты». На росе, рядком с рыбаком, неразмотанные удоч­
ки. На дудочке играет пастух. И с той поры никто не ска­
жет: небоси, или авоси, или какнибуди, — а говорит про­
сто: люди.
1927?

Сквозь кальку
Это был одни из тех поездов, что перевозили войну из
фронтов в тыл. Паровоз его, надсадно дыша и выкашли­
вая искры, с трудом протискивался сквозь ночь, от вре­
мени до времени злобно крича на перегораживающие
путь красные огни семафоров. Ветер шнырял сквозь би­
тые окна, буфера лязгали о буфера, но весь человечий
груз поезда был неподвижен: солдатское сукно на скамь­
ях и под скамьями, на вещевых полках, на полу, на пло­
щадках и поверх качающихся выгибов крыш. Распялен­
ные локти, подогнутые плечи, груди, втиснутые в спины,
затылки поверх нлюсн, колени, подтянутые к подбород­
кам, спрессованные меж стен и потолка выдыхи, храпы,
вдохи, прель, махорочная вонь.
Узконосый сапог, осторожно выбирая место для
шага, медленно выбирался из месива снов по направле­
нию к двери. Когда ему не удавалось отыскать хотя бы
дюйм пола, из-под подошвы, из распаренной мякоти,
выдавливались короткие вскрики и ругань, тотчас же
проваливающаяся назад, в сон. Над переступью сапога
подымающаяся и опадающая сверху на шаги пол£ офи­
церского сукна. О бедро трется полевая сумка. От верх­
него ее угла узкая ременная дорожка к плечу. На плече
над перегибью ремня — ничего. Выше — подоткнутая
297

Сиги зм унд Кржижановский
двумя выпушками длиннолицая голова с бровями, спря­
танными под козырек. До двери было не больше десятка
шагов. Но носок ткнулся в чью-то шею; рядом топорщил­
ся ушной хрящ и выставленные наугольниками вверх
колени. Плечо, охваченное ремнем, слегка нагнулось,
стараясь разобраться в путанице тел: грязные налипи
волос из-под шапок; чей-то по-рыбьи распяленный рот;
ладонь с зацепенелыми пальцами, упавшая на чужое
мучительно выгнутое лицо. Было похоже, будто на поезд
погрузили поле битвы и везут его, затрупленное поганое
поле, сквозь черную ночь, напоказ столицам: осмотр
от —до, дамы по пятницам.
Человек распрямился и, поймав рукой выступ пол­
ки, шагнул наугад. Первый шаг пришелся по чьим-то
вскостенным лопаткам, второй поскользнулся на прижа­
той к полу бороде, третий увяз в сердито сцепившихся
пальцах. Но идущий выдернул носок, отвел им мягко от­
катившуюся на длинной тощей шее голову и, дотянув­
шись до дверной ручки, рванул на себя.
Площадка и тамбур были тоже забиты людьми.
Ссутулившиеся на мешках тела, головы враскачку под
мерный метр колес. Раздвигая плечом плечи, человек в
офицерском сукне дотиснулся до ступенек. Скользя ла­
донью по поручню, он опустился на верхний выступ ле­
сенки и уперся ногой в нижнюю ее ступень. Сквозь ночь,
как сквозь закопченное стекло, виднелась горбящаяся
крышами деревня. Несколько сбившихся в кучу деревь­
ев уплывало — вместе с полем — за горизонт. Земля была
еще под рваным одеялом снега, но ветер был предвесен-
не тепл и влажен. На параллелях телеграфной проволо­
ки, как знаки на нотном черновике, громоздились —
с линии на линию — вороны. Человек на ступеньке, ох­
ватив правым локтем вертикаль, поручня, левой рукой
отстегнул сумку. Полевая книжка пододвинулась к паль-
298

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
цам и легла поверх колен. Пальцы, сжатые зябью и мыс­
лью, быстро вкрючивали в листок:
«Еще отметина: последняя поза смертельно ранен­
ного всегда до крайности нарочита, напряженна и не­
удобна. Как если б не на всю вечность, а на долю секунды.
Эта нецелесообразность, выпадение из стиля смерти...»
Что-то плоское и прозрачное выскользнуло из-
под карандаша, блеснуло лепкой бабочкой перед глаза­
ми и, схваче нное ветром, кануло в ночь. Человек посмот­
рел вслед, потом отогнул страницу: кусочка кальки, пря­
тавшегося меж листков, нс было там, где он был только
что. Оборвав запись, он сунул се назад, под кожаную
крышку. Площадка, вздрагивая на стыках рельс, мерно
плыла над стланью полей. Ветер тянул длинную тонкую
ноту. Человек закрыл глаза и, плотнее охватив поручень,
притиснулся виском к раскачивающемуся железу ваго­
на. Сквозь медленно тухнущий мозг длинные, как про­
вода, нити: нити тянутся, тончась и тончась, и вдруг
с них —точно с нотных линеек —голос: «Поручик
Зыгмин».
«Это меня», —думает позванный и поворачивает
голову на звук.
Над качающимся из душной тьмы фонарем лицо
солдата и рука, протягивающая пакет. Под плечом умя­
тая трава. Поднялся; щуря от уколов света глаза, вскрыл:
«с получением сего» выступить и занять позицию между
высотами 223 и Х22. Дурацкий сон: какая-то ступенька,
поле—поезд... Что ж. Остается поднять батарею и сквозь
ночь —меж 122 и 223. Фонарь, вороша тени, снует меж
пней, колес и лафетных хоботов. Разбуженные постром­
ки звенят, сонно ворохнулись спицы, приглушенный
говор, копыта о землю, и восемь запрятанных в чехлы
жерл — в походную колонну. Под носком левой ноги
стремя, колено, разжимаясь, подает тело в седло — «ма-
а-арш!» — и за спиной гулкая земля. «Вольно, закурить».
299

Сигизмунд Кржижановский
Через минуту, оглянувшись, поручик Зыгмин видит
вспыхивающиеся точки, смутные контуры орудий и си­
луэты номеров, дремлющих на зарядных ящиках и на
спинах тяжелых коней.
Глубокие колеи проселка. Сперва вдоль опушки
леса, потом круто в поле. Всхолмие, пологий спуск и
опять подъем. Копи выкатывают обода из вязких падей.
Черный воздух чуть тронуло предсветьем: можно разли­
чить извилистую линию холмов впереди. 1ул ночного
боя, вначале смутный и слиянный, с каждой минутой
жестчит голоса, надвигаясь ближе и ближе; ясно слышим
металл разрывов, уханье жерл и механическая строчка
пулемета. Красные точки позади тухнут, но спереди на­
встречу глазам синие падалицы ракет. Предутренняя
зябь пробралась под шинель, из-за ракет — не то заря, не
то зарево.
Дорога вдруг раздвоилась: направо — в поле, под
ракетный дождь, налево — в провал извилистого и глухо­
го оврага.
Зыгмин знает — нужно направо, туда вот, откуда
протарахтела патронная двуколка и вразрознь по обочи­
нам череда раненых, но почему-то, по какому-то непо­
нятному «почему», дает левый шенкель и по крутому
спуску на овражью тропу. Вслед за ним и батарея. Огля­
нувшись, он видит, как шестерки, оседая на крупы, сдер­
живают накатывающуюся медь и — взвод за взводом —
к дну высоко поднявшего свои края оврага. Да и овраг ли
это? Может быть, русло иссохшей реки, протянутое
длинью извивов к далекому иссохлому морю?..
Орудия, переваливаясь с колеса на колесо, беззвуч­
но вперед; сверху упали тени, словно вернувшаяся ночь.
И странно: ни лета синих ракет, ни мерного такаиия пу­
лемета, ни пушечных взрывов —боя как не бывало. Путь
выгибается то вправо, то влево, запутывая и колеса, и
мысль в дезориентирующем плетении кривых и петель.
зоо

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
Тйхий говорок там, позади, у лафетов, примолк, лишь
изредка стук камня об обод да шорох чиркнувшего о
свесь оврага постромка. Теперь Зыгмину ясно: он совер­
шил недолжное —русло не к позиции, а от, не ведет, а
уводит — неведомо куда. Надо повернуть батарею. Но
как? Овражные свеси все ближе и ближе друг к другу, оси
колес то и дело трутся о сдвигающиеся стены земли.
Нет — повернуть уже нельзя. Значит, дальше.
И Зыгмии дает шпоры. Наверное, там, позади, сей­
час начнется ропот. Он вслушивается: да, действительно,
приглушенный гул, но почему нс вслед спине, а оттуда
навстречу овражьей щели, и несблизка, издалека, и не де­
сятком голосов, несчетным тысячеголосием. Зыгмин тя­
нет к себе удила: батарея стала. И он, и люди слушают: да-
да, по темному зигзагу неведомого русла плывет гул сме­
шавшихся криков, смутный лязг ударов об удары, топот
мириадов копыт и над всем тягучий и тонкий из множе­
ства освистов свист. Похоже, будто где-то впереди бой,
но какой-то иной, не наш — без пересыпи пулеметов и
пушечной пальбы. Стрелой сквозь мозг: «Или я заблудил­
ся не только в пространстве?« — и Зыгмин чувствует хо­
лодок по позвонкам.
Дальше. Кони в упряжках храпят и бьют землю.
Приложив ладонь к шее своего жеребца, он ощущает
дрожь и подергивание кожи; наклонясь с седла, видит
округлившийся в кровавых жилках глаз и насторожен­
но прядающее ухо. Что бы ни было — надо, чтоб скорей
б ы л о , иначе... Повернувшись на стременах, поручик
Зыгмин резко кричит: «Рысью марш!« Из-за грохота ба­
тарейных колес и шума осыпей близящийся бой мнится
утихающим, но Зыгмин знает, что скоро, что вот сейчас.
Постепенно высокие овражьи края оседают, крутые сры­
вы их, точно отшатываясь Перед разгоном идущей на
рысях батареи, отступают отложьями склонов.
301

Сигизмунд Кржижановский
«Стой!» Зыгмин и связь подымают коней на гре­
бень холма справа. Из-под копыт прыск камня. Воздух,
трущийся об уши, полон теперь голосами битвы. Бросив
солдату поводья, Зыгмин из стремян и, цепляясь за кус­
ты, — на взгорбье холма. Ладони к глазам — и навстречу
широкая, под смесившимся туманом, зарей и тучами
низина. Поперек низины извив реки, лишь кой-где сини­
ми пятнами из-под движущейся гущи голосов, копий, ко­
ней и щитов. Чье-то войско, опрокинутое и сбитое с пе­
реправ, отходит, роняя трупы и стяги, прямо на холмы,
на одном из которых он, Зыгмин. Сначала бинокль к гла­
зам: в выпяченных стеклах пляшут —да-да —чалмы и
шлемы, гривы коней, взмахи клинков и шестоперов. Сер­
дце уже поняло и бьется рыбой, изловленной в ребра. Но
надо до конца: под прозрачным глянцем полевой сумки,
рядом с прыгающей компасной стрелкой, серые штри­
хи двуверстки. Он быстро ориентирует карту: зигзаг ов­
рага —есть; 113 — не то; 223 —здесь; река —есть: ближе
к глазам изгибы параллелей букв. Зрачки собирают их,
роняют и снова знак к знаку, —и: «река Калка». Надо
перечитать, проверить, ошибка топографа, не может
быть... Но что-то со звоном мимо виска и вниз —
взгляд —в футе от ноги вклевавшаяся в глину еще дро­
жащая лётом — стрела. Нельзя терять ни секунды. Толпы
бегущих от реки ближе и ближе, там, за рекой, конский
топ надвигающихся под пестрыми бунчуками орд. Века
прорвались сквозь века — пусть! —он их встретит. Древ­
ний ужас, восставший тлен идет на него: значит —не
дать дойти. Зыгмин повернул назад и слышит, как серд­
це вместе с голосом бьется в его горле: «Батарея на меня!
Справа повзводно! Позиция вдоль гребня!» И тотчас же
стук берущих уступы колес и повтор команд. Взъезд на
позицию труден, — копыта скользят по срывам, но де­
сятки рук за обода, мускул к мускулу, и люди, и даже кони
включились в схватку веков —или они, или их, — и во-
302

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
семь жерл, снявшись с передков, навстречу прибою боя.
«По наступающей кавалерии. Трубка 04». Номера рассы ­
пались по местам. Лязгнули затворы. «Первое — пли!
Второе...» Удар и откат —удар и откат, и над извивом Кал­
ки дымки и взблески шрапнельных разрывов: батарея с
механической точностью перекатывает огонь от флан­
га к флангу. З ы т и н уже не может перекричать медной
гаммы орудий, он только взмахивает рукой, бросая ог­
ненные удары навстречу тмящим небо стаям стрел. И не­
сметные тьмы тем — он видит —дрогнули. Да, да, пест­
рые полчища смешались и бегут. Там, где были выклики
победы, — длинный гортанный вопль. Надо добить, не
дать уйти. И Зыгмии снова в стременах. Свисток, затис­
нутый меж зубов, останавливает огонь. Короткая коман­
да — передки сцеплены с лафетами. И в это время в де­
сяти шагах из-за кустов, сначала шишак, потом борода­
тое лицо. Поручик Зыгмин конем на пришельца, и
тяжкая окольчуженная фигура, странно и страшно ще­
рясь рассеченным ртом, подымается с земли: «Слава ти,
Стрибозий внуче, слава ти, Перунодавче!» Но Зыгмин:
«Кто на фланге? Связь!» Теперь все ясно, и сквозь двуязы-
чье: «Мстислава князя дружина, ова нспотята мала ос-
тань. И куряне. 1]рубчспы воины тож». «1ймченко», — по­
ворачивается Зыгмии к связи. «Здесь, господин пору­
чик». «Взять его за седло и туда конвой: пусть всеми
дружинами в контратаку. Батарея за мной». Выбросив­
шись конем вперед, Зыгмин слышит свист ветра в ушах
и грохот накатывающей сзади — по наклону —батареи.
Череда орудий, сверкая в пурпурном разливе зари, до­
стигает открытой позиции у самой реки. «Картечь!» Сме­
шавшиеся пестрые орды еще не успели опростать пере­
прав. Тысячи луков выгибаются навстречу восьмижерло-
му ужасу. Рои стрел, брошенных с закрытыми глазами, в
судороге конца, изнизали воздух. Но орудия — прямой
наводкой — перекатывающимся частым огнем еще и
зоз

Сигизмунд Кржижановский
еще — в самую гущу. Перегнувшись вперед с седла, Зыг-
мин видит расшвыриваемые сталью тела, вздыбленных
коней, руки, роняющие оружие и жизнь. А уже справа и
слева колышущийся лес копий. Это они — поднятые
им —древние дружины. Они возвращаются в бой. Побе­
да. Зыгмин еще раз карту к глазам: да-да, она, она, отны ­
не священная Калка. Острие компаса, потеряв полюс,
мечется по кругу. «Битва при Калке — моя. Но если так,
то и иго с плеч, и ни его, ни того, что вслед. Это я, я опро­
кинул им семь веков. По отступающим столетиям, бата­
рея, огонь». И сквозь дымную стлань боя уже не разгля­
деть, что шевелится там, за разрывами. Цифры по дис­
танционной шкале вверх и вниз, раскаленные орудия
все выше запрокидываются на осях, пробуя настичь убе­
гающий за горизонт —смутный сквозь пыль — контур.
Зарядные ящики пусты.
Привстав на стременах, поручик Зыгмин обводит
глазами обездвижевшее ноле. И странно: травы стали
белы; а воздух у правого писка тверд и неподатлив, как
железо. Зыгмин взглядывает вниз: под ногой —что
это? — не стремя, вагонная подножка. Земля под под­
ножкой неподвижна, поезд стал почему-то в поле, и
только впереди тревожные гудки локомотива. С сосед­
ней площадки, думая, что станция, спрыгнуло трое или
четверо, жестяные носы чайников недоуменно тычутся
из стороны в сторону. Поезд, оборвав гудки, дает тихий
ход. Светает.
1927?

Рисунок пером
Директор Пушкинского кабинета Долее чувствовал себя
в этот день очень утомленным. Четыре экскурсии, рабо­
та с машинисткой, ответ на тринадцать настоятельных
писем и, наконец, этот маститый пушкиновед профес­
сор Цюцяновский плюс, как его, ах да, поэт Самосей-
ский.
Пушкиноведу нужно было собрать материал по
поводу того, в бане или у колодца возникли пушкинские
стихи по поводу вод Флегетона. Профессор долго, не
выпуская из рук полы пиджака Долева, втолковывал ему,
что в деревянной баньке села Михайловского пода не
могла «блистать», поскольку бани была парной и в ней не
было электрического освещения, что же касается до по­
верхности воды в колодце села, у которого, как нам до­
стоверно известно, Александр Сергеевич неоднократно
останавливался, то тут возникает ряд проблем, требу­
ющих точной документации и анализа материалов.
Самосейский выражал горестное недоумение по
поводу того, что в альбоме музея, собравшем в себя ли­
тературные высказывания о Пушкине, нет его стихотво­
рения, обращенного к Пушкину, напечатанного в газете
такой-то, там-то, тогда-то и как раз о том-то.
Дело было уже к сумеркам, когда Долее услыхал
внизу звук защелкивающегося замка и вошел к себе в
305

Сигизмунд Кржижановский
свой, ставший внезапно очень тихим, директорский ка­
бинет. Наконец-то можно взяться за свою работу. Долев
посидел минуты две молча, положив руки на поручни
кресла, затем придвинулся ближе к столу. Он уже вторую
неделю писал, черкал и снова начинал писать статью о
«Медном всаднике« . Перо побежало по строчке.
«...Учитывая литературные и внелитсратурные
влияния, толкавшие руку Пушкина во время его работы
над „Медным всадником“, нельзя забывать, как это все
обычно делают, о возможности воздействия образов
мифологических и геральдических. Славянская мифо­
логия, как известно, христианизировалась; древний па-
леологовский герб государства Российского получил,
как раз во времена Петра, новое изображение на своем
щите: Георгий Победоносец на коне, топчущем змея.
Если убрать копье, то оказывается, что фигура Фалько-
нетова Медного всадника и геральдическая фигура Геор­
гия Победоносца совпадают. Что же нам говорит дохри­
стианский миф о Георгии? В древности приносились че ­
ловеческие жертвы на алтарь «духам вод». Волны,
грозящие поглотить все живое, изображенные и на гер­
бе, и на Памятнике волнообразным, извилистым телом
змея, пробовали умилостивить, бросая в море людей. Но
пришел Георгий Воитель, попрал волны, и — как говорит
миф — приношение человеческих жертв было отмене­
но. Таким образом, если...»
На стене прозвенел телефон.
«...образом, если принять во внимание, что...»
Телефон повторил звонок.
«...несмотря на, я бы хотел сказать...»
Телефон напомнил о себе еще раз. Долев отшвыр­
нул перо и подошел к трубке: «Как, ах да, да-да, знаю. Ста­
тью о рисунках Пушкина? Видите ли, у меня тут своя на ­
учная работа. Но, конечно, с другой стороны, я понимаю.
306

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
Гк, хорошо. Пять страниц на машинке? Пожалуй. Рисун­
ки? Это я подберу».
Прежде чем вернуться к столу, Долее вышел в со­
седнюю залу музея. Теперь рядом с чернильницей и
стопкой белой бумаги легли две толстые папки с прону­
мерованными рисунками поэта.
Часы за стеной пробили семь, потом восемь, а До-
лев все еще сидел над листами своих любимых папок.
Они проходили перед ним, эти небрежные, прижатые к
краю рукописных полей черинльпме рисунки, блужда­
ния пера. Пот покоснишнсся крест и несколько стеблей,
изогнутых вокруг заглавия «Странник»; вот странная
процессия, точно сделанная из чернильных клякс пе­
ром, в расщепе которого застряла крохотная ниточка:
рисунок к «Гробовщику» — с длинным гробом, поднятым
кверху на упругих рессорах катафалка, с длинным би­
чом возницы и коротенькими фигурами провожающих
катафалк; а вот и веселый росчерк, оторвавшийся от под­
писи поэта и вдруг крутыми спиралями распахивающий
чернильные крылья, превращающие росчерк в птицу.
Но особенно долго автор будущей статьи задер­
жался па таинственном рисунке, который много раз и до
того притягивал его внимание: это было изображение
коня, занесшего передние копыта над краем скалы; две
задние ноги и хвост, как и у Фальконета, упирались в ка­
менный ступ скалы; как и у Фальконета, под конем изви­
валась попранная змея; как и в «Медном всаднике»... но
Всадника не было. Поэт как бы подчеркнул это о т с у т ­
с т в и е , пририсовав к спине коня, к желтоватому конту­
ру его вздыбленной фигуры, чернилами более темного
оттенка некоторое подобие седла. 1йе же всадник, где
звучала его медная поступь и почему седло на рисунке
No 411 было пусто?
Долев, сосредоточиваясь на той или иной мысли,
имел привычку закрывать глаза. Так и теперь. Веки были
307

Сиги зм унд Кржижановский
странно тяжелыми, как свинцом давили на зрачки. Он
сделал усилие раскрыть глаза. Что за диковина? Конь, как
и прежде, стоял на профиле каменной глыбы, но длин­
ная морда его, в ракурсе, была повернута в сторону До-
лева и чернильные точки-глаза шевелились. Надо было
стряхнуть с себя иллюзию, протереть глаза, но руки чу­
гунными перилами вросли в подлокотники кресла, и До-
лев мог только одно: наблюдать.
Конь сделал легкий прыжок и широкой рысью
двинулся вперед. Плоское пространство бумажного ли­
ста разворачивающимся свитком неслось впереди него.
Волнообразный гад, высвободившись из-под копыт, уце­
пился ртом за конец длинного конского хвоста, от чего
тот казался втрое длиннее. Рысь перешла в карьер. Се­
кунда — и конь, точно упругий мяч, оттолкнувшись от
земли, взлетел, снова ударился копытами оземь — и тут
у его движущихся лопаток, вывинчиваясь из плоского
тела чернильными росчерками, стали быстро расти лег­
кие крылья. К двум нарам ног пришла на подмогу третья,
воздушная, — и конь несся теперь высоко над нижним
краем листа, ныряя в облака и из них выныривая. Долев
(пульс все чаще стучал в висках) еле поспевал глазами за
полетом.
Но вот конь прижал крылья к вздымающимся бо­
кам и скользнул вниз. Копыта его остро цокнули о каме­
нистую землю, п m -под них, прозрачной струей, брыз­
нул искристый луч. «Иппокрсна!» — мелькнуло в мозгу у
Долева. Конь, отдыхая, спокойно щипал чернильно-чер­
ные штрихи травы, выросшие из нижнего края свитка.
Местность уходила в глубину мягкими холмами, за кон­
турами которых виднелась вершина какой-то горы, оде­
тая в легкие росчерки туч.
Седло, пририсованное к спине коня, по-прежнему
было без всадника.
308

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
И тут внезапно Долев почувствовал, что он не
один. Справа и слева от его закаменевших рук было еще
по паре глаз. Одна принадлежала, как он это увидел, ско­
сив взгляд, запыхавшемуся Самосейкину, другая — по­
чтенному пушкинисту, профессору Гроцяновскому. Че­
рез мгновение оба они очутились на рисунке, так что не
надо было поворачивать головы к плечу, чтобы их ви­
деть. Оба они были покрыты чернильными брызгами
пыли; галстук Самосейкина съехал почти что на спину, а
из прорванных локтей черного сюртука профессора
торчали его голые натруженные мозолистые локти. Сей­
час оба они подходили, профессор со стороны узды,
поэт — со стороны хвоста, к мирно щипавшему штрихи
трапы кошо. Тот шевельнул острыми ушами и, припод­
няв узкую голову, оглядел их веселым, юмористическим
оком. Профессор протянул руку к узде, поэт — к хвосту,
но в тот же миг конь резко вздернул голову и хлестнул
учетверенным хвостом. Профессор взлетел вверх и тот­
час же рухнул наземь; поэт, получивший размашистый
удар хвоста змеи, присосавшейся к хвосту коня, отлетел
далеко назад. Оба они, привстав, с испугом смотрели на
норовистое чстырсхкопытнос существо.
Ито же время в глубине* рисунка появилось, вна­
чале неясно для глаза, два человеческих контура. Они
подходили все ближе и ближе. Через минуту уже можно
было различить, что один одет в белую складчатую тогу,
другой — в черный, как клякса, узкий в талии и широки­
ми раструбами расходящийся книзу сюртук. Контуры
шли по змеевидной извилистой тропинке среди лавро­
вых кустов и фантастических росчерков наземных тре­
щин. Белый, теперь уже это можно было разглядеть, дер­
жал в левой руке вощеные таблички, в правой — поблес­
кивал стальной стилос; черный размахивал в воздухе
изогнутым, как запятая, хлыстом. Белый иногда вчерчи­
вал что-то в свои таблички, черный, обнажая улыбкой
309

Сигизмунд Кржижановский
белые, под цвет бумажному листу, зубы, вписывал свои
мысли острым кончиком хлыста прямо в воздух. И от
этого, точно черная летучая паутинка, на белом про­
странстве листа возникали строки, строки вырастали в
строфы и плыли, меж трав и неба, чуть колеблемые сла­
бым дуновением ветра. Это были какие-то новые, не чи­
танные никогда никем стихи поэта. Гроцяновский и Са-
мосейкин сперва раскрыли рты, потом опрометью кину­
лись навстречу скользящим в воздухе строкам. Но от
резкого движения воздуха строки эти теряли контур и
расплывались, как дым, потревоженный дыханием. Од­
нако исследователь и поэт продолжали их преследовать.
Спотыкаясь о камни, они падали, подымались снова.
Гроцяновский, одышливо дыша, рылся в карманах, отыс­
кивая записную книжку. Но она, очевидно, затерялась.
Самосейкин, вынув вечное перо, тщательно подвинтил
его и, подражая человеку в черном сюртуке, пробовал
вписывать свои заметы в воздух. Тот не терял при этом
своей гладкой белизны. Движения Самосейкина с каж­
дым мигом делались все лихорадочнее и некоординиро­
ваннее. Он искал причину неудачи в несложном меха­
низме вечного пера, встряхивал им, пробовал писать на
ладони: ладонь была покорна его воле, но бумажный воз­
дух упорствовал.
Впрочем, вскоре оба они, увлеченные погоней,
скрылись за чернильной линией холма.
Тогда конь, стоявший до сих пор почти без движе­
ния, оторвал копыта от земли и, кругля бегом ноги, при­
близился к тем двоим, черному и белому.
Человек втоге ласково потрепал его по вытянутой
шее. Конь, выражая радость, нервно стриг воздух ушами.
Затем он подошел к человеку в черном и положил ему
голову на плечо. Тот, бросив в сторону толстую палку, на
которую опирался, нежно обнял шею коня. Так они про­
стояли, молча, с минуту, и только по радостно горящим
310

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
глазам человека и по вздрагиванию кожи на шее коня
угадывались их чувства.
В это время из-за линии холма показались снова
Самосейкин и Гроцяновский. Они были измучены вко­
нец. Пот градом сыпался с их лбов. Вместо сюртука с
плеч профессора свисали какие-то разрозненные чер­
ные кляксы. О штанах Самосейкина можно было вспом­
нить «с благодарностию: были».
—
Александр Сергеевич, — простонал задыха­
ющимся голосом пушкинист, — маленькую справочку,
только одну справочку...
Самосейкин в вытянутой руке держал какой-то
томик, вероятно, своих собственных стихов: взор его
молча молил об автографе.
—
Александр Сергеевич, не откажите, дайте за вас
Бога молить, обогатите нас датой, одной крохотной да­
той: в ночь с какого числа на какое (год нам известен), с
какого на какое изволили вы начертать ваше «Пора, мой
друг, пора!» э цетера?!
Человек в черном улыбнулся. Потом тронул коня
за повод и поднял ногу в стремя. Уже сидя в седле, он
наклонил голову к груди. И прозвучал его такой беско­
нечно милый сердцу, знакомый воображению каждого
ГОЛОС:
—
Да, пора.
Несколько секунд длилось молчание. И снова его
голос:
—
Ночью. А вот какого числа, запамятовал. Право.
И последнее, что видели на его лице Самосейкин,
Цэоцяновский и Долев: вежливая, смущенная улыбка.
Конь сверкнул чернью четырех копыт —и видение
скрылось.
Настойчивый стук в дверь заставил Долева про­
снуться. В окно смотрело солнце. Циферблат часов по­
казывал час открытия музея. Долев встал, бросил беглый
311

Сигизмунд Кржижановский
взгляд на рисунок коня без всадника, лежащий на преж­
нем месте, и на не тронутую пером стопку писчей бума­
ги. Сделав нужные распоряжения, директор Пушкинско­
го кабинета вернулся к стопке бумаги. Он попросил не
тревожить его до полудня. Без десяти двенадцать звонок
в редакцию извещал, что вместо статьи о рисунках Пуш­
кина получился фантастический рассказ. Как отнесется
к этому уважаемая редакция? Уважаемая редакция, в
лице замреда, недоумевающе пожала плечами.
1934

В очереди
(Ф ельетон)
Писатель развязал шнурки тесных ботинок, надел на
ноги просторные мягкие туфли и подошел к столу. Здесь
его давно уже ждала чернильница. Он откинул ей крыш­
ку, придвинул стопку бумажных листов и обмакнул в
черный чернильный раздумчивый омут кончик пера.
Ив то же мгновенье от правого угла доски стола к
чернильнице выстроилась незримая очередь. Это была
очередь тем, давно дожидающихся, чтобы глотнуть хотя
бы каплю чернил.
Человек был погружен в мысль: с чего бы начать?
Поэтому он нс слышал и не видел сутолоки и споров сре­
ди своих замыслов.
—
Послушайте, вы, гражданин сюжет, не толкай­
тесь, я уже десять лет жду, а вы...
—
За десятилетнею давностью подлежите исклю­
чению. Я, вот, только что возник, у меня десять секунд
жизни, но я злободневен, зол, меня эвдут типографская
краска и ротационная машина —и я не позволю себе
наступить ни на единую букву. Отсейтесь.
—
Ну, нет. У вас, молодой сюжетец, на губах чер­
нила еще не обсохли, а вы нагло лезете вперед. А меня
наш хозяин пять раз набрасывал. Я набросочная тема и
313

Сигизмунд Кржижановский
шутить с собой не позволю. Аты куда лезешь? В очередь!
Концовкой в завязку.
—
Миленький, разрешите мне бочком, я ведь все­
го в один столбец. Я на тему о том, что не дважды два
четыре, а что четыре, если подумать углубленно, это по­
чти что дважды два.
—
Проваливай. Много вас тут таких шляется.
А этот откуда? Так брюхом и прет! Осади, брюхан!
—
Не обижаюсь. Я, изволите видеть, толстый ро­
ман. На пятьдесят процентов оплачен, на двадцать про­
центов обдуман. Прошу посторониться.
—
Пустить, что ли?
—
Кой черт. Он все чернила вылакает. Шать его!
—
Но позвольте... У меня обширнейший охват.
А вы все, извините, коротыши, мне и в радиусы не годи­
тесь.
—
И шиши коротыши, да нс спрятаны в кармане,
проходи, пока не бит, толстая романия!
—
Да-да, вставим ему палку в колесо катафалка.
—
Позвольте. Это что же за хулиганщина? Кто вы
такие?
—
Мы фельетоны, смех для всех. А тебя как звать?
—
Мое заглавие: «Поле, оханьем перейденное» —
в четырех частях и двадцати восьми главах. Художе­
ственная история российской интеллигенции. На протя­
жении трех поколений. Глядя критическим оком на, так
сказать...
—
Простите, перебью, критическое око — это я.
Статья — обзор литературы истекшего года. Будемте зна­
комы. Я, собственно, до половины уже написана. Оста­
ется дополучить немного чернил с примесью желчи.
Хотелось бы вас полистать, гражданин роман. Вы подо­
шли бы мне для концовки. Впрочем, все в свое время:
пишитесь-пишитесь, я за вами.
314

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
—
Очень приятно, хотя... А какова ваша точка зре­
ния, ваша, так сказать, критическая ретроспекция по от­
ношению к отошедшему году?
—
Очень простая. Обследуя продукцию ны не по­
койного года, я пользуюсь, как схемой, рецептом, пропи­
санным одним из чеховских персонажей, выдающим
себя за врача: «Реципе несколько граммов „сик транзит“,
т. е. швырни камнем в прошлое, в это самое поле, охань­
ем перейденное, пусть поскорее убирается в небытие; за
сим „глориа муиди“, нескупо дозированная, н, наконец,
„аква дистиллята“ в неограниченном количестве». Вот то
трехчастное деление, тс три элемента, из которых сла­
гается, увы, почти вся наша сюжетика, почти все наши
литературные факты. Я даже и заглавие взял у Чехова:
«Ночь перед судом». Все вы, и толстые и тонкие, подле­
жите суду и осуждению.
—
Вот как? Л вы подумали, многоуважаемая статья,
что чеховский врач был самозванцем?
—
Âчто же мне ждать, пока вы, всякого рода рома-
ноделы и новеллистикаторы, сами призовете на себя
критику? Знаю, вам мало приятны уколы критических
перьев, вы нс любите глотать ерша с хвоста, вам не спит­
ся на тюфяке, посыпанном иглами.
—
Ну, как сказать!.. Ставьте мне свои минусы и
плюсы, но... знаете, есть пословица: не величай меня по
батюшке, да не ругай меня по матушке. Все в меру.
—
Относительно ваших дарований нельзя не со­
гласиться: они в меру. Не больше.
—
Лучше прекратим этот разговор. Притом я не
понимаю, тут какое-то недоразумение: ведь мы с вами,
так сказать, из одной чернильницы, одним пером вспо­
ены, зачем же нам ссориться?
—
Вот, вот, вам бы по старинке: писатель пописы­
вает — читатель почитывает — критик отчитывает. Надо
315

Сигизмунд Кржижановский
уметь самому быть и своим читателем и своим отчиты-
вателем.
—
Э, знаете, вот это-то и есть стародавняя старин­
ка. Некогда богаты е бары-самодуры держали при себе
так называемых баялыциков и нукалыциков. Баяльщик
рассказывал всякого рода сказы, а нукалыцик нукал, что­
бы сказитель как-нибудь не задремал ненароком. По­
верьте, к каждому из нас приставлено по семи иукалыци-
ков, обойдемся и без самопонукания.
Внезапно откуда-то сзади раздался негромкий, но
четкий голос. Роман и статья невольно оглянулись. В са­
мом конце хвоста стоял щуплый рассказ. Рот его был за­
мотан в черное кашне. На нем был обтерханный из ре­
дины перечеркивающих друг друга строк плащ, в кото­
рый рассказ, сутуля спину, зябко кутался. Когда он
поднял свои запавшие, но полные блеском глаза, спор­
щики невольно утихли, прислушиваясь к словам нового
собеседника:
—
Мне трудно говорить. Боюсь, и сегодня для
меня не хватит чернил и я по-прежнему останусь среди
замыслов. Ну что ж, желаю вам счастливого пути — из
чернильных строк в типографские знаки, под миллионы
Глаз. А я подоящу. Меня придумали в одну из бессонных
ночей. Мое имя: «Последняя встреча». Схема моя неслож­
на: некий писатель просыпается среди ночи, разбужен­
ный ощущением присутствия кого-то постороннего;
действительно, в кресле, у письменного стола, наклонен­
ный над листками еще незавершенной рукописи, смут­
ный, реющий в сумраке контур. Проснувшийся человек
тянет руку к стеклам очков, но пальцы не находят при­
вычного футляра. «Кто это?» — спрашивает он. И слышит
тихий, еле различимый ответ: «Это я, твоя Совесть; я при­
шла проститься; мы видимся в последний раз». Человек,
приподняв голову с подушки, с недоумением вглядыва­
ется в гостью; в женственном очертании ее лица, в горь-
316

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
кой складке у рта что-то бесконечно милое, близкое, но
за далью и далью. «Как же так, — говорит человек, — жить
без тебя — это как без себя. Останься...»
Но Совесть листает страницы его последней руко­
писи.
—
Не надо, прошу тебя, не надо.
—
А помнишь, — говорит ночная гостья, повер­
нув к человеку свое прекрасное лицо, — помнишь, как
мы вместе работали над повестью о человеке, большом
чудаке, который огорчил самое правду, обвинив ее во
лжи? Что с нею?
—
Под штемпелем: «не печатать». Но скажу тебе, и
ты хуже всякого цензора, ты вычеркнула мне почти все,
что я написал тогда, еще в юные годы.
—
Но я оставила тебе, помнишь, новеллу о челове­
ке, позволившем залить не чернилом — кровью свою
жизнь ради того, чтобы завтра поторопилось прийти на
помощь сегодняшнему дню?
—
Да.
—
Признаюсь, это было немного истерично, те н­
денция оттесняла форму, так что я...— не спорю, я ведь
не профессор эстетики, я всего-навсе го Совесть. Итак,
простимся...
—
Но вижу, товарищи сюжеты, вы меня не слу­
шаете?
—
А? что? признаться, вздремнулось малость...
—
Нет, отчего же. Но как литератор литератору...
Искренний совет: помалкивайте и ждите своей очереди.
Разрешите представиться: «Порожняком», лирическая-с
миниатюра.
—
Это что же?
—
Начало написано Пушкиным: «Телега жизни».
Телега колесит проезжей жизненной дорогой сквозь
утро, полдень и сумерки. Вот и знаменитый пушкинский
«ночлег». Жизнь обрывается чрезвычайно быстро, на
317

Сигизмунд Кржижановский
четвертой строфе. И тут вступаю в движение образов я:
путь окончен, тот, кого везли по колеям и ухабам, уснул
навсегда, а телега жизни, порожняком, сквозь тьму, про­
должает свой путь. Подчеркиваю: порожняком.
—
Ну и езжайте порожняком подальше от очере­
ди, к грымзам и криксам в гости! Ая на ваше место.
—
Да откуда вы?
—
Отовсюду. Завсегдатай клубных сцен, весель­
чак, смех в одном акте, короче —скетч.
—
Ну а если подлиннёе?
—
Писан семью авторами. Вот вам и подлиннее.
И ни на каких цыпочках ни до каких проблем тянуться
не намерен. Занавес пошел. Действуют двое. Оба — шах­
матисты. Приятель, ожидая приятеля, уже расставил на
шахматнице свои деревяшки. Появляется второй персо­
наж. В руках у него какие-то пакеты, из карманов пальто
два-три винных горлышка. Сошвырнув в ящик деревяш­
ки, гость расставляет по линиям два и семь, восемь про­
тив восьми, рюмочки красного и белого стекла. Хозяин
недоумевает. Но его старый партнер уже успел по пер­
вой и восьмой линии — красное против белого — на мес­
то слонов четыре толстоногих фужера, на клетки ла­
дей —четыре толстостенных стопки и т. д. Булькают от­
купоренные бутылки, фигуры и пешки наполнены до
краев —и начинается игра. Дебют королевских пешек.
Размен: игроки выпивают по вражеской пешке до конца
и задумываются над развитием партии. Далее следует
редко применяемый вариант: ферзь за ферзь. Приятели,
чокнувшись королевами, опрокидывают их стеклянны­
ми ступнями кверху — и игра делается оживленнее. Бе­
лые жертвуют офицера, но черные, выпив офицера до
последней капли водки, прозевывают тонкую комбина­
цию противника и теряют две рюмкастых пешки под­
ряд, выпитых добросовестно, с благопожсланиями здо­
ровья, партнером. Ощущается надобность в закуске.
318

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
Но кому за ней идти: каждому грозит цейтнот. Шахмат­
ная доска постепенно пустеет. Белые хотят выпить чер­
ног о короля, но...
—
Прекратите эту пошлую скетчовину. И прошу
посторониться. Я тороплюсь в очередной номер, посвя­
щенный литературной дискуссии.
—
Граждане сюжеты, позвольте мне досказать.
Партия капельно-жидкими шахматами проводится —
разрешите курсив — в выходной день, когда каждый
гражданин имеет право развлекаться, как ему угодно.
—
Неровню, п вы были придуманы в выходной
день таланта паинто хозяина. Посторонитесь.
—
И нс подумаю. Тем более что думать мне не
свойственно. Но скажу вам откровенно, товарищи глубо-
комыслы и мозгопяты, что хозяин наш, вот тот, который
держит сейчас в руках перо, колеблясь, с кого из нас на­
чать, — что начнет-то он с меня, а не с вас, нудное рас-
проблемное охвостье! Знаете побасенку: «Тридцать лет
смех у ворот стоял, а свое взял».
—
Ну а пока и еще постоишь. Дорогу мне, дискус­
сионной статье.
—
Ну а вы, собственно, о чем?
—
Разумеете», как всякая солидная дискуссионная
статья, пи о чем. Исли спорят о чем-то, то и приходят к
чему-то. Это не дает дискуссии возможности развернуть­
ся. Вот мы спорим о гении. Скажем, Лев Толстой. Ясно,
гений. Гений, стоящий впереди движения всей культуры,
явление сугубо прогрессивное. Но, как свидетельствуют
лишь факты, убеждения Толстого скорей консерватив­
ны. Черные по белому. Ну, по розовому. Гм. Следователь­
но: Толстой не гений... Но, все-таки он же ведь гений! Так
как же быть?..
—
Извините, высокоученая статья. Это опять я,
скетч. Я бы вам посоветовал начинать не с гения, а с без­
дарности. С гения, так сказать, навыворот. Оно понятнее.
319

Сигизмунд Кржижановский
Конечно, я не получил философского образования, чужд
всяких этих кафедральных курсов да лекций, кое-как
скетчую, за медные копейки, но поверьте, высокоученый
коллега, что...
—
Прошу меня не прерывать. Итак, литература
есть нечто, состоящее из литер, итер, по латыни «путь»,
ит.д.
—
Что же, это не лишено интереса. Разрешите
представиться: пьеса.
—
Ваше заглавие, афишное имя?
—
«Розенкранц учится играть на флейте». Я в трех
действиях.
—
Ну что ж, трехдействуйте. А вы, собственно,
о чем? Слышу запах Шекспира.
—
Вот именно. Я из Гамлетовой щели, меж двух
сцен четвертого акта пробую протиснуться в бытие. Вы
помните диалог Гамлета с двумя половинками людей:
Шльдеиштерном и Розсшсраицсм? Обращаясь к Розен-
кранцу, принц недоумевает, как человек, не умеющий иг­
рать на флейте, на деревянной глупой дудке, думает, что
он сможет сыграть на его душе, на гамлетовской психи­
ке. Ну и вот, первая же сцена первого акта у меня начи­
нается с того, что Розенкранц, обдумав сказанное ему
Гамлетом, добросовестно учится играть на флейте. Все
по порядку. Сперва на дудке, потом на душе. Ведь вся со­
временная большая западная политика (думаю, я не
ошибаюсь) — это Розенкранц, который учится играть на
человеческой душе.
—
Звучит дискуссионно.
—
Может быть. Но вы представляете себе северное
холодное море, корабль, свернувший паруса в безветрии,
удары весел о волны, принца Гамлета, который, сидя у
кормы, завернувшись в черный плащ, слушает флейтные
гаммы Розенкранца. Именно тогда он и придумывает,
320

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
как расправиться с мерзавцами, которые учатся сперва
играть на флейте, потом на душе, на бессмертной чело­
веческой душе! Это у меня в третьей сцене второго акта.
—
Постойте. Не дают и послушать. Вы куда лезете?
Вам тысячу раз говорили...
—
Ну а я говорю в тысяча второй. Меня зовут: «Ты­
сяча вторая ночь Шахразады».
—
Это что же, по По или по..?
—
Нет, послушаете — поймете. Вы помните, граж­
дане замыслы, зачин великого Шахразадового цикла.
Купец, сидя на пороге своей лавки, ест финики. Случай­
но одна из финиковых косточек, выплюнутых им, попа­
дает в пролетающего джина и убивает его. Отец погиб­
шего, царь всех джинов, требует жизнь за жизнь, сердце
за финиковую косточку. Куйец просит отсрочки, чтобы
устроить свои дела, уплатить долги — и таким образом
возникает вереница сказок. Уже во второй сказке, рас­
сказанной шаху, финиковая косточка забыта. Но ведь,
наверное, она, упав на землю, проросла и дала многолет­
нее финиковое деревце. Это только присказка, а сказ­
ка — вот я, слушайте меня, и да будет вам дана тысяча
третья ночь с се тысяча третьей сказкой.
Как это всем известно, в опочивальне великого
шаха — из ночи в ночь, — кроме Шахразады, присутство­
вала и ее младшая сестра, Дyньязaдâ, которая всегда уда­
лялась, когда на место сказки приходила любовь. Тыся­
ча сказок —это тысяча ночей, это годы и годы. Малень­
кая Дуньязада на семисотой сказке из девочки
превратилась в отроковицу, а на девятисотой — из отро­
ковицы в девушку.
Шахразада, ее старшая мудрая сестра, знала мно­
го сказок, но у каждого кувшина есть дно и у каждого
дна —закат. Запас ее чудесных сказок иссякал — и Шах­
разаде не раз снилась черная тень белого топора, прика-
11 С. Кржижановский, т. 3
321

Сигизмунд Кржижановский
сающаяся к ее шее. Однажды, когда они, вместе с сест­
рой, шли в опочивальню шаха, Шахразада обняла сест­
ру и, заплакав, сказала, что сегодня она расскажет по­
следнюю сказку, а назавтра шах отдаст ее в руки палача.
Но когда в эту короткую летнюю ночь Шахразада
досказала свою сказку иДуньязада, выйдя из опочиваль­
ни, прошла мимо сонных стражей навстречу розовой
заре, она увидела в ста шагах от дворца, под наклонен­
ными к земле ветвями чинары, юношу, который стоял,
прислонясь спиною к стволу дерева. Хотя ночь еще про­
тивилась звездами свету солнца, но Дуньязада узнала
юношу. Это был знаменитый поэт Али-Джаммедин, чье
имя прославляемо всюду, куда доходит звон верблюжье­
го колокольчика. Джаммедин, почтительно склонясь,
сказал прекрасной Дуньязад^ что он пришел отдать ей
все свои стихи, все биения сердца и самую жизнь, если
этого потребует прекрасная Дуньязада.
Девушка отвечала, что ей нс нужно ни его души, ни
ударов его сердца, но что она попросила бы дать горсть
сказок, которые нужны ей, чтобы защитить сестру от
удара секиры. Али-Джаммедин, коснувш ись пальцами
лба и левого соска своей груди, сказал, что каждый день,
прежде чем солнцу зайти, взойдет его сказка, в чем он
клянется своим калямом и тростниковым пером.
Так и повелось. Каждый вечер Али-Джаммедин
встречал сестер у входа во дворец и передавал Дуньяза­
да маленький свиток с краткой, как кратка багдадская
летняя ночь, сказкой.
И когда великий шах даровал Шахразаде право
замолчать и не сказывать больше сказок, Шахразада пала
перед тем, кому она подарила пятерых детей и тысячу
одну сказку, и просила соединить сердца и души своей
сестры Дуньязада и поэта Али-Джаммедина. Ш ах в этот
день был в добром настроении духа, засмеялся, назначил
богатый калым и сказал: «Пусть».
322

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
Наступила короткая пауза. Позади сказки раздал­
ся тихий, чуть заикающийся голос:
—
Я тоже родом из страны фантазмов Востока.
Мое содержание можно рассказать так. Турция. Богатый
купец и бедный сапожник. У богача красавица-дочь. Са­
пожник любит ее, но не смеет и мечтать о гордой краса­
вице. Стучит молоток, стучит печальное сердце, бегут,
как потоки с гор, дни и дни. В лавку сапожника, ну, ска­
жем, пусть это будет Гассан, приходит отец прекрасной
Джамилё. Он заказывает Гассапу пару туфель. Но Гассан,
думающий псе время о черных глазах Джамиле и о ее
прелестных ножках, делает слишком малые и узкие туф­
ли. Старик взбешен; он обвиняет Гассана в краже кожи.
Согласно закону, издревле введенному в Турции, всякий
ремесленник, обмеривший или обвесивший заказчика,
должен понести кару. А именно: в присутствии кадия и
членов городской общины левое ухо виновного приби­
вают гвоздем к дверям его лавки. Отутреннего намаза до
вечернего. Отец Джамиле подал в суд, судья присудил
Гассана к пригвождению. Вот истец, судья и свидетели
пришли к опечаленному Гассану, чтобы привести приго­
вор Dисполнение. Но тут оказалось, что в нищей лавчон­
ке сапожника Гассана нет даже двери. Тогда богач, с со ­
изволения судьи, ведет несчастного Гассана к дверям
своего дома. Исполнителем судебных решений левое ухо
ответчика прибито сапожным гвоздем к одной из ее
створ. Прошли час, еще час и еще раз час. И вдруг Гассан
слышит: за дверями тихий, сладкий, как звон ручья, жен­
ский голос. Его прибитое гвоздем к доске ухо ясно раз­
личает даже тихие слова. Это говорила...
—
Тсс. Замолчите. Он обмакнул перо. Соблюдайте
очередь. Сейчас он начнет писать.
—
В затылок, граждане темы.
—
О, как я изжаждалась. Мне бы хоть каплю чер­
нил.
323

Сигизмунд Кржижановский
—
Умираю от жажды!
—
Тсс.
В это время у внутренней стены комнаты зазвонил
телефон. Писатель подошел к трубке, сказал четыре или
пять раз «Гм-гм, да, да, приду*, повесил трубку, вернулся
к столу, защелкнул крышку чернильницы, подошел к ве­
шалке, надел шубу и калоши и выключил свет. Хлопнула
дверь. Темы молча расходились.
1940

Мышук
I
Прежде чем стать котом, надо сперва быть котенком. Тот,
о котором здесь речь, был в серых пятнышках, с розовым
носом и белыми усами. Крысы его еще не боялись, но
мыши уже убегали. Правда, не всем это удавалось.
Проглотив мышь, вместе с хвостом и шкуркой, ко­
тенок любил, забравшись на поручень пустой веранды,
греться на апрельском солнце и умывать нос лапкой со
спрятанными кривыми когтями. Говорят, будто это пред­
вещает гостей. И действительно, в пустую дачу с заколо­
ченными ставнями и мокрым потолком приехали гости.
Это были люди. Котенок и раньше видел эти большие
существа, ходящие на задних лапах, но издали. Он испу­
гался: почти как мышь.
Надо было спрятаться. Окна раскрылись. Выпрыг­
нуть в одно из них? Котенок попробовал, но ударился о
странно скользкий твердый воздух. Очевидно, большие
существа принесли его с собой. До сих пор котенок был
в дружбе с воздухом — и тот не мешал ему ходить и пры­
гать. Котенок забрался в самую дальнюю комнату, отту­
да — в полутемный чулан, но отовсюду двигались, грохо­
ча, какие-то огромные объемы и громко стучали плос­
кие задние лапы пришельцев. Чувствуя, как страх дергает
его за кожу, он попробовал скользнуть вдоль стены и
325

Сигизмунд Кржижановский
выпрыгнуть наружу, в сад, хотя лапкам его были глубоко
омерзительны грязь и влага луж, а носу —запах прелых
листьев. Но тут произошла встреча. У третьего порога,
перегораживая путь, перед ним выросло одно из при­
шлых существ. Котенок выпустил когти и присел. Суще­
ство тоже присело и расставило огромные передние
лапы. Очевидно, и оно готовилось к прыжку. Это бы еще
не заставило растеряться котенка, но удивительно было
то, что голубая шкура врага опустилась до самого пола и
задние лапы под ней исчезли — будто их не было. Если
тебя пугают —пугай и ты: котенок выгнул хвост и издал
боевое мурлыканье. В ответ голубошкурое стало бить пе­
редними лапами — одной о другую — и ответило рядом
острых крысиных писков; при этом рот его раскрылся,
обнажая белые блестящие зубы. «Голодное», — подумал
котенок, сжался в клубок и закрыл глаза. И в то же время
почувствовал, как что-то теплое и гладкое заскользило
по его спине, которая сама собой выгнулась навстречу
прикосновению. «Сейчас схватит зубами ниже уха, как я
это делаю с мышами, и начнет играть, а потом...» И дей­
ствительно, прямой твердый коготь врага чесал его под
ухом, но медлил вонзаться в шею. Котенок бешено рва­
нулся — но он был уже внутри мягких теплых лап, креп­
ко, но без боли сжимающих его тело.
II
Когда котенка впервые ткнули ртом в блюдечко,
он хотя еще и боялся, но нюхал и думал: мать. В блюдце
было молоко. Мать давно уже покинула его и не возвра­
щалась. И котенок часто скучал по ее теплой шерсти,
вкусным соскам и играм. И вот запах вернулся. И вкус
молока вернулся. Может быть, она и вся вернется — по-
326

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
немногу, по капелькам, по частям. Котенок стал огляды­
ваться по сторонам, но видел только огромных пришель­
цев, всегда скаливших зубы при его приближении. Коте­
нок теперь уже не пугался этого. Он стал привыкать к
повадкам непонятных больших зверей. Налаживалось
даже нечто вроде дружбы. Ему бросали крошки, корми­
ли кусочками мяса. Мясо было без лапок и не убегало,
даже когда его выпустишь из когтей. Есть его было скуч­
но. Но понемногу и к этому можно было привыкнуть.
Особенно добрым оказалось голубокожсе чудовище.
Укладываясь спать, оно забирало с собой и котенка и де­
лилось с ним своим теплом. При этом происходили уди­
вительные вещи. Например, перед тем как устроиться на
ночь, чудище сдирало с себя голубую кожу: под нею была
другая, белая.
И началась спокойная, сытая, сонная жизнь. Коте­
нок забыл и про свою мать, и про охоту на мышей. Он
сделался круглым, шерсть его заблестела, а на шее появи­
лась голубая ленточка с подвешенным на ней круглым
бубенчиком. Этим подарком котенок особенно гордил­
ся. У бубенчика был тоненький и острый голосок. Сто­
ило встряхнуть им — и головы поворачивались на звук,
рты склабились и говорили: «Мышук».
Котенок не сразу понял, в чем тут дело: сперва он
думал, что чудовище пробует подражать звуку бубенчи­
ка, но не умеет этого делать —и получается совсем не то;
потом перешел к мысли, что «мьппук» — это бубенчик, —
и только после долгого ряда повторов наконец догадал­
ся, что Мышук —это он сам, кот. После этого простая
вежливость научила его откликаться на подаренное имя.
Как-то раз перед самым его носом задергался
скомканный белый шар. «Мышь», — подумал котенок и
выпустил когти. Он бросился вслед за шуршащим ком­
ком, вонзил выгибы когтей, но под ними плющилось
что-то слабое, мертвое, бескровное. Котенок понял, что
327

Сигизмунд Кржижановский
это забавляет пришельцев, что им хочется поиграть, и,
хотя его белый сморщенный комок нисколько не забав­
лял, он решил — из чувства благодарности —делать вид,
что охотится за сморщенным комком. Жизнь, что ни
день, становилась все более сытой и привольной. Блю­
дечки с молоком сменяли друг друга. Иногда позволя­
лось пососать тонкий палец, обмакнутый во что-то слад­
кое. Дорожки сада высохли. Теперь котенок, превращав­
шийся незаметно для себя в кота, замахивался лапой на
мотыльков-капустниц, летавших вокруг дорожек, и при­
щемлял рыжих жуков, которых тут же и освобождал, по
их несъедобности.
Иногда Мышук — он теперь точно знал, что он
Мышук, — взбирался, повисая на остриях когтей, на се­
рую яблоню и пробовал поймать воробья. Воробей, соб­
ственно говоря, ему был и не нужен — Мышук был до­
статочно сыт, — но в нем пульсировала профессиональ­
ная жилка: нападать и схватывать. Так жители Тараскона,
как нам рассказал Альфонс Додэ, растрачивали заряды
своих двустволок, стреляя по своим же брошенным в
воздух кепи.
Мышук теперь уже сам лез в кровать к голубоко­
жей и очень обижался, если его отбрасывали ударом го­
лой пятки. Он даже узнал дорогу к буфету, за дверцей
которого было спрятано не менее десятка чрезвычайно
аппетитных запахов.
Деревья расцвели. У них были теперь не только
листья, но и цветы. По вечерам около клумбы с глицини­
ями (так их называют люди) кружили жужжащие щетин­
коусые бражники и ползали жирные жужелицы. Это был
чрезвычайно вкусный ужин — и Мышук после этого от­
казывался иногда от очередного блюдечка с молоком.
Наяву он ел, ел и ел; а во сне ему снилось, что он ест, ест
и ест. Пальцы его повелителей и повелительниц шурша­
ли теперь в его шелковистой шерстке. Мышук позволял
328

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
чесать за ухом, но отдергивал усы, когда к ним прика­
сались.
Все в жизни нашего кота Мышука шло как нельзя
лучше. Он забыл, что существуют там где-то в подполье
какие-то мыши, что нужно их подстерегать и ловить.
Брюшко его лоснилось белыми и серыми волосиками, а
на шее позвякивал золотой, с круглой горошиной внут­
ри, бубенчик. Он переходил с колен на колена, ел теперь
уже не только с блюдечек, но и с мелких и крупных таре­
лок, заглядывал иной раз в суповые чашки и подолгу, с
особым аппетитом, копался в помойном ведре.
III
И вдруг все круто изменилось. Тяжелые предметы
опять задвигались от стен к порогу. На дворе появились
телеги. Голубокожая надела поверх своей голубой кожи
какой-то серый, стиснутый перетяжкой чехол. Мышук
попробовал было вслед за уходящими вещами, но на
него замахало несколько лап, чья-то нога наступила ему
на хвост, — и Мышук с визгом бросился в глубь дома.
Потом он видел: снова сомкнулись ставни окон, за две­
рью били молотком в гвоздь — и он остался снова один,
как прежде. Пришельцы стали ушельцами, и все, что
осталось у него, Мышука, от них: имя Мышук и бубенчик
на шее.
Зачем имя, если тебя не зовут, зачем бубенчик,
если ты им никого не зовешь? Удревнего кошачьего рода
есть древнее средство, исцеляющее от всех обид, и имя
ему — сон. Мышук прижал уши к голове, подогнул перед­
ние и задние ноги под тело и ушел в страну снов. Ему
снилась голубая кожа, которая, вздергиваясь кверху,
вдруг превращалась в голубое теплое небо; ему снилось,
329

Сигизмунд Кржижановский
как он взбирается на сливу, у синих слив вырастают жел­
тые крылышки, они пробуют улететь от него, но он, Мы­
шук, вцепляет их в когти и прижимает к стволу; много-
много блюдечек, и все они до края полны молоком, и ма­
ленькие блюдечки выливают молоко в большие, а
большие в ббльшие, — и вот перед ним огромное, в лес­
ную лужу величиной, блюдище, и молока внем на все ко­
шачьи роды, только пей и пей.
Проснулся Мышук. Повел усами. Темно. Вокруг
знакомый шорох; бег мышьих ног. Кот проглотил слюну
и подумал: «Я вас...» Добыча была очень близка. Мыши
явно обнаглели за это время, пока Мышук баловался у
людей, пил из их тарелок и блюдец. Мышуж вытянул, втя­
нул и снова обнажил когти. Сделал шаг и остановился:
под головой у него что-то остро и звонко зазвенело. Это
был бубенчик, подаренный ему теми, пришедшими и
ушедшими непонятными существами. Тотчас же он
услышал шорох убегающих мышьих ног. Попробовал
броситься вслед, но круглый бубенчик на шее зазвенел
еще острее и еще звонче. Вокруг было пусто, ни единой
мыши, и только нос его чуял, что под потом — многое
множество пищи.
Мышук не был котенком, он дорос до возраста
здравомыслящего, рассудительного кота. Он бил х вос­
том об пол и думал. Мысли его шли приблизительно так:
сперва я ел мышей — и все было понятно; йотом я ел все,
кроме мышей, — и все было непонятно; теперь все от
меня убегает — и мыши, и смыслы...
Кот пробовал ложиться у прогрызенных мышами
дыр, иногда они попадали почти что в лапы, но ма­
лейшее движение шеи — звенел колокольчик — и пища
ускользала.
Кот пробовал оторвать острый и тонкий звон,
привешенный к его шее. Но ленточка была завязана ту­
гим узлом и не давалась. Мыши, даже самые малые мы-
330

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
шата, смеялись теперь над ним, выросшим в большого,
длиннохвостого, с круглыми крепкими когтями кота.
Они подходили совсем близко, чуть ли не концами хво ­
стов к когтям, и убегали при первом звоне бубенчика
пошевелившегося кота. Кот глотал слюну. И перед взгля­
дом его расширенных в темноте глаз вставал образ жел­
товолосого, голубокожего чудовища, предавшего его на
гибель.
Шли дни. Точнее, дней никаких не было, а тяну­
лась черная непрерывная лепта времени, жизнь внутри
короба с зажатыми ставнями. И еще раз кот — я было
назвал его Мышуком, ио он уже успел забыть свое имя —
предался древнему обычаю своих предков: уходу в сны.
Имя он уже забыл, но круглая горошина в бубенце не
позволяла о себе забыть — и кот прикрыл передними
лапами глаза, втянул хвост между задних ног и ушел в
последние видения, когда удары сердца, отпущенные на
данную жизнь, отсчитываются уже не на миллионы и не
на тысячи, а на сотни и десятки.
Пока кот, забывши обо всем, даже свое имя, спит, я
напомню вам об одной сказке: герой ее, пробравшийся
в глубь земли на глубину трех цветов — медного, сереб­
ряного и золотого, — взбирается назад, но, оступившись,
падает снова вглубь и, пробив тяжестью тела все три цар­
ства, попадает в «не наш свет». И что же это за «не наш
свет»? Сказка отвечает совершенно точно: «ровная-ров-
ная равнина, ни кустика, ни травинки и лишь в далеком
далеке сухо-дерево».
Сюжет сказки, пусть ценою неимоверных усилий,
всегда выкарабкивается на поверхность земли, в наш
свет, где деревья цветут, ставни распахнуты навстречу
солнцу, а блюдца полны неиссякающим молоком. И будь
эта история сказкой, ее следовало бы закончить таю
В мышином царстве заброшенной дачи есть любо­
пытный маленький мышонок. Сколько родители ни пре-
331

Сигизмунд Кржижановский
достерегают его против коварства котов, мышонок
страшно заинтересован — как бы ему познакомиться с
бубенчиком и его звоном. По целым часам сидит он у
норки, слушая музыку металлической горошины. Од­
нажды, когда родители его ушли на промысел в соседний
подвал, он решается взобраться на половицу темного
надполья. Они встречаются с котом. Сперва один раз,
потом другой. Незнакомец вовсе не страшен, как говори­
ли ему родители. Он приятно мурлычет, даст поиграть
своими высунутыми когтями и после мягко прячет их в
пушистые чехлы. Они беседуют, мышонок и кот: мышо­
нок попискивает, кот урчит. Оказывается, обладатель
бубенчика довольно бегло говорит по-мышиному и
охотно учит малыша котячьим словам. Теперь они дру­
зья. Мышонок носит ему зерна крупы, корочки хлеба,
жеваную бумагу и оплывки сальных свечей. Кот благо­
дарит, но не ест. Желая позабавить молодого друга, он
встряхивает головой, заставляя бубенчик звенеть. Юный
мышонок готов для своего нового знакомца на все. Од­
нажды он притащил даже кусочек сала, дерзко снизан­
ный с крючка мышеловки. Кот растроган. Он расправля­
ет лапами тронутые жирком усы и благодарно мурлычет.
Его рот полон слюны. Нет, он не хочет быть глухим к
добру. За подарок — подарок. Пусть его юный друг при­
мет на память этот звон, нежный звон, спрятанный в бу­
бенчике. Мышонок смущенно попискивает: это слиш­
ком ценный дар, он не достоин, как же так... Но кот на­
стаивает, путая кошачьи и мышьи слова, он требует
повиновения. Пусть мышонок привстанет на задние лап­
ки и перегрызет ленточку, на которой повис волшебный
звон. Мышонок радостно взволнован: он подбирается
острой мордочкой к шерстистой шее друга и пускает в
дело острые, как иголки, зубы. Бубенчик, звякнув, упал на
пол. Друзья обнялись. Мышонку хочется скорей к себе, в
подполье, с драгоценным подарком. То-то он будет хвас-
332

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
тать перед всем мышиным царством, то-то порадуются
ему родители, старые мышь и мышиха. Но объятия кота
не разжимаются, лапы стягиваются все туже и сильней,
из них выползают когти. И снова кот Мышук царит над
мышиным подпольем. Запавшие бока его выравнивают­
ся, беззвучно скользит он по половицам, внюхиваясь в
новую добычу. А от любопытного мышонка только нож­
ки да ушки...
Да, так бы я кончил, если бы это была сказка. Но в
том-то и дело, что здесь, во всем рассказе, нет ни одного
выдуманного, сказочного элемента: дачи —суть, дач­
ник —есть, а бубенчик можно приобрести в любом иг­
рушечном магазине.
Итак, концовка: когда снова весной были открыты
ставни и двери дачи, в одном из углов лежала влипшая в
пол шкурка кота с ржавым бубенчиком у шеи.
1930-е?

Урна
—
До свидания. Передайте привет Анне Николаевне.
—
Не берусь. Мы уже не вместе.
—
Так скоро? А казалось...
—
Да, казалось. Про наш медовый месяц прихо­
дится сказать: был он февралем, и при том нс високос­
ного года. Ну, а за медовым полынный, по пословице.
—
Вот не подумал бы. И так-таки все прахом?
—
Прахом. Точнее, из-за праха.
—
Это звучит как-то странно. Нельзя ли пояснее?
—
Можно и пояснее. Если у вас есть лишних пять
минут.
—
Слушаю.
—
Видите ли, с Анной Николаевной я познакомил­
ся незадолго до смерти ее первого мужа. Вы, кажется,
тоже знали его?
—
Да.
—
Порфирий Порфирьевич, которого я навестил
как больного товарища (раньше мы встречались лишь
по службе), был тогда уже плох Это можно было видеть
хотя бы по заплаканным глазам жены. Обычно слезы не
красят женщины. Красные веки, припухший нос. Но
Анна Николаевна как раз из тех немногих, которым сле­
зы к лицу. Да, есть женщины, которые плачут, я бы ска-
334

Сборни,к рассказов 1920—1940-х годов
зал, синдетиконом, приклеивают слезинками к себе. И я
почувствовал, что сразу же... приклеился. Чуть-чуть, кра­
ешком сердца, так что можно бы и отодрать, но... Похо­
роны — Анна Николаевна недолго была кандидаткой в
вдовы, — так сказать, легализируют тайную слезу в яв­
ную и придают ей особую вязкость.
Я хлопотал по спроваживанию трупа из жизни,
звонил в крематорий, подавал стакан с водой, утешал. Ну,
и увяз.
Порфирия Порфирьсвича сожгли мы вполне при­
стойно. Далее с органом. Когда гроб втянуло вниз к за­
слону печи, я пошел взглянуть в последний раз на свое­
го, как оказалось вскоре, предшественника. Говорят, жут­
ко будто. По-моему, ничуть. Раскал столь геенный, что
гроб уже при приближении к огню вспыхивает как бу­
мага. Но вслед за механически вдвинувшимся гробом
тотчас же опускается заслонка, так что желающему до­
смотреть работу огня надо обойти печь вокруг и при­
никнуть глазом к особому глазку. Я потратил и на это не­
сколько секунд. Порфирий Порфирьевич — как успел я
увидеть — привстал, не разжимая рук с груди, и торчал,
напоминая черный фитиль свечки, охваченный сине-
желтым пламенем; в ярком свете его я заметил дергаю­
щуюся открытую улыбку на опаляемом лице; «откры­
тую» я сказал потому, что ни щек, ни губ уже не было и
улыбался мертвец лишь обнаженными челюстями.
Дальнейшие, в общем несложные, хлопоты я взял
целиком на себя. Только в выборе урны не счел удобным
вмешиваться. Анна Николаевна оказалась очень разбор­
чивой и даже привередливой в подыскании подходя­
щей оболочки для праха моего предшественника. Она
рассматривала показываемые ей образцы то вблизи, то
отступя на несколько шагов, и заставила продемонстри­
ровать все имеющиеся формы. Точно это был не колум­
барий, а модный магазин. Перед нами прошли: про-
335

Сигизмунд Кржижановский
стая цилиндрическая урна на круглой железной ноге —
фаянсовая яйцевидная — фарфоровая, напоминающая
большую сахарницу с изящной барочного вида крыш­
кой — наконец, тяжелая медная урна с витыми выгиба­
ми ручек и высокой конусообразной покрышью; на ней-
то и остановилось внимание вдовы.
Я хотел уже договориться с администрацией отно­
сительно ниши для Порфирия Порфирьевича, но Анна
Николаевна решительно заявила, что не расстанется с
реликвией. В этот момент желание ее казалось мне впол­
не естественным.
Через два дня я обменял квитанцию на прах. Прах
был запаян в свинцовый патрон, цилиндрические бока
и заостренная оконечина которого скорее напоминали
снаряд. На донце был оттиснут номер. Служащий крема­
тория привычным движением вдвинул снаряд в дуло
медной урны, звякнула крышка, и урна перешла в мои
руки.
От крематория до трамвая довольно далеко. Пока
я дошел, неся Порфирия Порфирьевича на сгибе локтя,
он успел оттянуть мне немного руку. В трамвае было тес­
но, от толчков крышка норовила соскочить, и я принуж­
ден был раза два перекладывать сосуд из левой в правую
и из правой в левую. Кто-то сочувственно спросил: «Тя­
желенек?» — а другой кто-то даже уступил место: точно я
был женщина с грудным. Затем отбрасываю некую
горсть недель —до того дня, когда Анна Николаевна, ко­
торую выселяли из учрежденческой квартиры покойно­
го мужа, переехала ко мне. Ж иву я, вы знаете, довольно
тесно. Но делать нечего. Притом Анна Николаевна успе­
ла распродать большинство вещей, так что у нее только
и осталось: пара чемоданов и урна. Содержимое чемода­
нов, так сказать, рассосалось по шкафам и стенкам, тряп­
ки там всякие, коврики, гарнитуры, а урну мы поставили
на подоконник. И тут-то началось, доложу я вам.
336

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
На подоконнике урне было никак. То и дело при­
ходилось открывать створу, и всякий раз нужно было
переставлять тяжелую медную одноногу. Однажды вече­
ром, вернувшись с работы, я застал Порфирия Порфирь-
евича стоящим на моем письменном столе. Я ничего не
сказал жене. Но ночью мне приснился мой сослуживец
и предшественник, улыбающийся сквозь пламя крема-
торной печи.
Как раз в это время в мой портфель залез доклад,
сложный — с миру по цифре. Я начал работать. Слева —
чернильница, справа —урна. И представьте себе: возь­
мешь на перо чернильные капли, взглянешь на урну, за ­
думаешься, и перо сухо. Никак не мог писать. Раздража­
ло. Взял и переставил урну в угол у двери, рядом с керо­
синным бидоном и половой щеткой. Входит жена.
Огляделась.
—
А где Порфирий Порфирьевич?
—
Я его сюда, в тень, — отвечал я, указывая на но­
вое местопребывание праха.
В ответ последовали слезы. На этот раз они дей­
ствовали на меня совсем по-иному. После довольно
крупного разговора я согласился переставить прах на
книжную полку, что насупротив кровати. Для этого не­
скольким книжкам пришлось уйти с полки па стол. Не­
важно. В течение пяти-шести дней медноногий вселенец
не беспокоил меня. Но как-то ночью я проснулся от уда­
ра света по глазам. Против нашей комнаты пребеспокой-
ное окно. Всю ночь не дают покоя штепселю. То вспыхи,
то затухание. Поднявшись на локте, рядом со спящей
женой, я увидел процеженный сквозь синюю занавеску
свет, падающий на корешки моей книжной полки. Ме­
таллический выгиб Порфирия Порфирьевича ярко го­
рел синеязыким светом под ударом противоокна. Мед­
ная ручка урны жеманно выгибалась, разбрызгивая во
тьму искры света. Какое-то неприятное чувство закопо-
337

Сигизмунд Кржижановский
шилось во мне: черт, развели в комнате кладбище, этого
еще недоставало. Я оглядел контур жены, ноздри кото­
рой ритмически высвистывали дыхание, и какое-то не­
доброе колючее чувство зашевелилось во мне. Там, в
противоокне, повернули штепсель, и я лег под темноту
и край одеяла.
У нас редко бывали гости. Можете судить по себе.
Я ни разу не пригласил вас. Но как-то, по именинному
делу, зазвал двух-трех. Гости оглядывали комнату, и гла­
за всех задерживались почему-то на урне. Один осведо­
мился, другой ухмыльнулся. Мне сразу же стало тошно.
Потом тарелки из шкафика и из-под стола бутылки. Гос­
ти, да и мы с Аней, подвыпили. Один из званых, когда
тосты были исчерпаны, вдруг подошел к урне и, звякнув
стеклом о медь, провозгласил здравье Порфирия Пор-
фирьевича. Идиот. Ну, пили еще, но в общем пренепри­
ятный осадок. Точно мертвец здоровеет, поправляется
на небытии, а я вот тут чахну.
Как-то, пользуясь отсутствием жены, я решил сде­
лать генеральную уборку комнаты. Обмотал щетку тряп­
кой, тер во все теры, попереставлял вещи. И случилось,
что от случайного тычка щетки урна, стоявшая на верх­
ней полочной планке, качнулась и упала прямо на меня.
От отводящего удара руки крышка ее отлетела вбок, но
медное тулово, рухнувшее из-под потолка, грузно и
больно ударило меня по пальцам правой ноги. Э, черт!
Я пнул патрон с прахом Порфирия Порфирьевича, и он
покатился по половицам, опрокинул корзину для р ва­
ны х бумаг и, стукнувшись в стенку, угомонился. Через
час вернулась жена. Увидев Порфирия Порфирьевича в
несколько растерзанном состоянии (крышка под сто­
лом, урна у порога, патрон под полкой), заахала и бро­
силась его собирать. Тут у нас произошло первое прене­
приятное объяснение. Я заявил, что не желаю жить втро­
ем. Пусть она кладет урну на ночь хоть себе в кровать, а я
338

Сборник рассказов 1920 —1940-х годов
согласен переехать в колумбарий. Первые же слезинки
я, так сказать, оборвал с ресниц, преградив путь всякого
рода хныку. Жена, глядя на меня сухими злыми глазами,
сказала, что я сухарь, черствый человек, что вот Порфи-
рий Порфирьевич (она сделала движение к урне, но я от­
швырнул ее назад). ...С четверть часа мы молчали, гля­
дя — я в окно, она — в дверь. Потом она начала говорить,
внезапно увлажненным голосом, о том, что я несправед­
лив, что вот, если б и я умер, она хранила б мой прах в...
меня взорвало: что ж, сказал я, этак лет через десять ты
принесла б в приданое твоему мужу дюжину медных урн;
для воспоминаний есть память, если мы из памяти нач­
нем выгружать в урны все содержимое, то нам придется
сделаться кладбищенскими сторожами своей собствен­
ной памяти; нет, поскольку прахом Порфирия Порфирь-
евича нельзя чистить ножей, вилок и дверных ручек, то
я предлагаю ей подумать о дверной ручке.
Мы расстались не сразу. Было еще несколько цеп­
ляний за совместность. Все-таки... ну, одним словом, все-
таки. Но в конце концов эта наглая, с начищенными мед­
ными боками, с гнусными выгибами ручек, упершихся в
желтый глянц, урна оторвала мою жизнь от ее жизни. Так
что передать поклон не берусь. Простите, если отнял не
пять минут, а...
—
Что вы! Стоит ли говорить о минутах, когда
Дело идет о...
—
О жизни? Д-да, пожалуй. В сущности, все мы...
Ведь когда ни глянь, а труба этого проклятого колумба­
рия дымит и дымит.
1933?

Окно
1
Илья Ильич Витюнин, собственно, и не заметил, как пре­
вратился из господина Витюнина в товарища Витюнина.
Он медленно, но упорно восходил по стержневой
лестничке банковских счетов: сперва ему доверяли от­
щелкивать на стержне копейки и рубли — после он был
допущен к сотням и тысячам — и наконец вошел в мил­
лионы. Дальше над счетной рамой верхняя планка сче ­
тов, а над карьерой госнодииа-товарища Витюнина низ­
кий, высотой в дверцу собачьей конуры, выгиб кассово­
го окошечка, а над окошечком пять вразумительных
черных букв: КАССА.
Витюнин созерцал мир сквозь свое кассовое око­
шечко в течение двадцати девяти лет и четырех месяцев.
До пенсии не хватало какой-то горсти недель. Но в гла­
зах Витюнина, пересмотревших миллионы пятерок, де­
сяток, трехрублевых желтых мельков, завелась желтая
вода. Два-три просчета, затем — комиссия, затем — до­
временное освобождение с пенсией и премиальными.
Еще года за два до расставания с перещупом кре­
диток Витюнин записался в коопстрой. Коопстрой — в от­
вет на аккуратные взносы — предоставил ему комнату на
седьмом этаже нового, в мокрой белой известке коопдома.
Пенсионер переехал на свое доживальное жи­
лище.
340

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
2
Вначале мысли Витюнина были заняты заполне­
нием стен и кубатуры жилья. Стены удалось задобрить
географическими картами, приобретенными на Кузнец­
ком, и двумя-тремя ахровскими полихромками. Кубату­
ра была жаднее: пришлось месячную полупенсию ухло­
пать на кровать, скрипящую, как совесть.
Но все это мало раздражало экс-кассира Витюни­
на. Единственное, что топорщило против шерсти его
нервы — окно. Широкое шсстифрамужиое итальянское
окно. Он привык —тридцать лет кряду —жить под узким
и низким кассооконцевым вздутьем, а тут вдруг широко
разведший углы стеклянный пруд окна, впускающий
беспорядок солнечных лучей.
Весь день Витюнин проводил, стараясь повернуть
окну спину. Глаза его искали теней и тупоуглия. Ночью
его беспокоили странные лунные сны. Ему снилось, буд­
то сквозь него, точно сквозь пальцы, просучивают синие
лунные нити. Он просыпался от безощущения своего
тела и видел за прозрачной пленкой широкого окна
либо лунные влнвы, либо лунно-синие лучи уличных
фонарей. Окно ворочало его с боку на бок, будило ранее
пробуждения дня, а днем не давало отдыха и рассредо­
точивало мысль.
3
Витюнин посоветовался с тридцатью годами кас-
сооконцевой жизни, и годы ему нашептали совет. Витю­
нин позвал стекольщика и столяра. Рабочие, выслушав
заказ, почесали правыми пядями в макушках и попросит
341

Сигизмунд Кржижановский
ли на водку. Заказчик дал. После этого работа показалась
менее странной ее исполнителям, и они ушли с добро­
душным: «Ну, что ж».
Через трое суток на место выставленной итальян­
ской рамы было вставлено — под пристук молотков и
топоров — новое, несколько необычное окнообразное
нечто. Вся верхняя часть оконной плоскости была затя­
нута расфрамуженным диктом; только внизу, у подокон-
ничьего ската, выгибалось маленькое оконце под застек­
ленной створой; над оконцем снаружи четкой чернью
проступали буквы: КАССА, изнутри же, готовая опустить­
ся по первому движению пальца, желтела закассовая до­
щечка.
Рабочие направили раму, получили чаевые и
ушли. Это была первая ночь, когда кассир спал нераз­
рывным сном. К утру он встал —за час до служебного
срока — попил чайку, оделся в такое, чтоб перед людьми
не стыдно, и ровно в 9Л5 приоткрыл желтую заслонку
оконца. Утренние дождевые капли весело стучали в кас­
совое стекло. Воробьи чирикали, гомонясь на жести по­
доконника. Кассир, благодушно щуря веки, ждал, при­
вычно глуша ладонью привычную утреннюю зевоту,
очередного вкладчика или получателя.
И с этого утра дни его вправились в дни, как вы­
вихнутые вертлуги *в костяные чашки.
4
Это было перед вечером. Солнце спряталось за за-
веси туч, отказываясь показать закат. Надулицами моро­
сило мелкой дождевой пылью.
Двое шли, держась у мокрой стены. Их единила
спиртовая мокрель, дождавшая сейчас в их капиллярах.
342

Сборни;* рассказов 1920—1940-х годов
—
Послушай, — сказал один, подняв глаза к седь­
мому этажу и щуря их, — что это там вверху, вроде пче­
линой летки, а сверху какие-то знаки? Пенсне у меня не
помню где, да и задождит стекла.
Второй, подняв голову, долго всматривался в осве­
щенное — над темным, еще не разжегшим огней до­
мом — окно:
—
Касса. Что за черт! Касса. А о чем касса, для
чего, для кого?
—
Тм, и заметь, весь дом без огней, а она как Касс­
иопея, созвездием оброненная.
—
Да, до седьмого. И без пожарной лестницы до
нее, до получки, никак.
—
Никак. И только свету, что в окне... кассы, Кас­
сиопеи. Пойдем выпьем.
—
Дождина проклятый. Пойдем вдождим. Ужо по­
дожди...
Узкой желтой щелью поднятое над сумерками
улиц оконце продолжало маячить навстречу медленно
всасывающейся в воздух черной ночи.
1933

Состязание певцов
1
Чайник, стоявший на желтых язы чках греца, запел не
сразу. Может быть, потому, что ему незачем было опере­
жать сверчка. Сверчков, как известно, в щелях москов­
ских комнат не водится. Да и вместо печей —все больше
витое железо калориферов. Торопиться чайнику было
ни к чему.
Сперва он запел слегка в нос — точнее, в чуть под-
дымленпый эмалированный носик, — раскачиваясь на
двух сиповатых нотах, затем скользящим Портаменто
перенесся на высочайший, тонкой нитью сматыва­
ющийся в воздух звук.
—
Ого, да он у тебя с пением. Ишь как забирает. Но
только вот у меня есть старый чайник: с виду так, не
слишком казист, а твоего перепоет.
—
Ну, это еще неизвестно.
—
Вот охота человеку спорить. Твой гнутонос с
сипинкой. Разве не слышишь? А у моего старичишки, —
еще от покойной тетки он мне достался, — голос как
стеклышко. С ноты на ноту, как по лесенке. И откуда та­
кое в бездушной вещи берется? Не поймешь. Говорят, от
трещинки. Да приходи, дам послушать. Иной раз, как
паром его расшевелит, поет и крышечкой призванивает.
Твоему так не вытянуть. Куда...
344

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
—
Мой тоже иногда с коленцами умеет. А впрочем,
стоит ли о таком вздоре...
Ихозяин несколько обиженно снял чайник с огня
и наклонил его над стаканом.
Гость сидел, не отвечая и не придвигая стакана.
Брови его слегка поднялись кверху. Казалось, он всмат­
ривается в какую-то еще не совсем ясную мысль. Затем:
—
Послушай, брат, во т что я придумал...
2
Штепсель поставил лампу на полусвечность. Пуб­
лика и судьи сидели полукружьем у затененных стен.
В центре — желтоязыкая керосинка. Рядом с ней — ше­
стью носами кверху — шесть состязающихся чайников.
Председатель позвонил ложечкой о край пустого ста­
кана:
—
Товарищи, мы живем во времена далеко не дик­
кенсовские. Еще недавно нашим барабанным перепон­
кам эпохой были предложены орудийные канонады. Но
так случилось, что сейчас вот нам позволено заслушать
шелестиное пение чайиичковых горл. Катастрофы и
уюты, очевидно, стоят в очереди к бытию. Но я не наме­
рен расфилософствоваливать повестку дня. Точнее —
повестку сумерек. Жюри избрано: Анна Александровна,
товарищ... простите, запамятовал, ах да, Годяев и ваш по­
корный слуга. Слово предоставляется голубому чайнику
с прорыжиной на боку. Прошу вас.
Хозяйка чайника, дама с зябким лицом, отбросив
концы пестрой тедженской шали от плеч, нагнулась к
круглорукому чинному чайнику. Ей передали графин с
водой. Вода вхлынула под голубую шапочку. Шапочка
надвинулась на круглый рант, и первый из жестяных
345

Сигизмунд Кржижановский
претендентов стал поверх желтых огоньков. С минуту
собравшиеся молчали.
Затем начались громкие мены словами. Кто-то за­
говорил об итальянском теноре, билеты на которого уже
расхватаны, кто-то вспомнил о прошлогоднем моцар-
товском «Реквиеме».
И вдруг — сквозь приглушенные голоса —тишай­
шим пианиссимо начал голубой чайник. Это было похо­
же на песню шмелиного зуда, заблудившегося среди ко­
лосьев или мелкоцветья стеблей гречихи. Металличе­
ский зуд то сращивал свои зудинки в одну тонкую и острую
ноту, то снова распалялся дробной звуковой зыбью.
—
По-моему, это похоже на лет шмеля перед тре­
тьим действием в «Сказке о Салтане», помните? — накло­
нился хозяин к уху соседа.
—
Да, но мотив в поисках тональности. И после...
погодите.
Чувствовалось, что у голубого эмалированного
певца подпертое крепким паром дыхание: он перетрели-
вался — по тонкой, свистящей скале — все выше и выше.
Вслед звуку из острым асиком вострящегося носа певца
вывентилась серая струя пара. Голос поющего вдруг сел,
жалобно булькнул и оборвался.
—
Бис, бис, — сказал кто-то из затененного угла и
беззвучно прижал к ладони ладонь. Но импресарио чай­
ника, подоткнув концы шали, поспешно убирала его с
огневой рампы и чугунной эстрады.
Один из членов жюри, нагнувшись, перелил кипя­
ток из голубого исполнителя в его соседа и выставил его
на керосинную решетку.
Это был толстобрюхий, медно-красными отлива­
ми рефлексирующий пузан. Именно такие широкогор-
лые кувшины можно купить на рынках Мир-араба и
Кишмиш-базара в Узбекистане.
Металлический толстяк не заставил себя долго
ждать. Пятя круглые бока над кипящей водой, он весело
346

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
забулькал круглыми лопающимися звуками. Голос его
был низок и глуховат: как бассо буффо. Он перекувыр­
кивался с ноты на ноту, нырял и всплывал над поверхно­
стью веселой и примитивной мелодии.
Нос Анны Александровны сморщило смехом. Че­
ловек в затенённом углу откровенно прыснул. Хозяин
медного эшулечи по кивку судьи снял состязающегося с
эстрады.
На минуту был дан полный свет. Гости закурили
папиросы. Коробка с печеньями обошла круг. И вслед
свету, зажатому под сурдину, на узорную решетку грсца
выступил третий состязатель. Это был белый, высоко-
горлый, с чуть примятым левым боком чайник. Его тре­
угольный короткий, гордо вздернутый нос смотрел
сверху вниз на стеснившихся возле желтого огневого
круга керосинки. Хотя кипяток, влитый под самое горло
третьему, был дважды перекипячен, но белый чайник
запел не сразу. Сперва из треугольной ноздри его взды ­
билось легкое паровое облачко. Потом оно опало.
И только тогда началась песнь.
Так можно петь не голосом, а вспоминая о голосе,
который был и отзвучал. Металлическая дрожь боли —
сквозь прозрачное парение пара — песня тончайшей
трещины скользила сквозь воздух, пытаясь уйти из зву­
ка в беззвучье. И все же она была слышима. Не столько
ухом, сколько самим слышаньем, обнаженной мозговой
тканью, прильнувшей к россыпям паролетных пылин.
Самые керосиновые языки потянулись вверх, к
донцу песни, и кто-то сказал: «Коптит».
Хозяин дебютанта, молодой человек с плешинкой
на темени и золотой искрой в стеклах пенсне, быстро
вытянул руку из манжеты и отставил чайник.
Довольно длительная пауза отделила это выступ­
ление от следующего.
Затем в круг света вдвинулся высокий, с тяжелой
крышкой, темный, но в светлых яблочках чайник. У него
347

Сигизмунд Кржижановский
был прямой и тупой нос. Широкое дно его подгибало
под себя желтый пояс огоньков. Чайник стоял довольно
долго, храня важное молчание. Кто-то, пододвинувшись
к керосинке, подбавил огня. Чайник не разжимал рта.
—
Что за черт, — пробормотал хозяин, тыквооб­
разный человек с кожаной папиросницей на ремешке
через плечо, — ну, тьп «Первую, зардевшись, спеть».
Но чайник не зардевался и не пел.
Председатель жюри бросил взгляд на часовую
стрелку: пора бы...
Круглый человек присел на корточки у своего пря­
моносого протеже, подверчивая фитили. Вода клокота­
ла, тряся крышкой, но чайник упрямо молчал.
—
Что за притча, всегда поет, колоратирует этак, а
сегодня хоть ты что!
—
Снять, — произнес голос из темного угла.
Чайник уступил место следующему.
Два других дебютанта —желтый низкорослый но­
сач и продымленный, с рубчатым горлом кофейник —
хотя и вызвали ряд одобрительных кивков, но особым
успехом не пользовались.
Победителем, по единогласному решению жюри,
был признан белый чайник с мятым левым боком. Его
хозяин отслушал легкий переплеск аплодисментов, вы ­
лил из белобокого чайника кипящее содержимое и тща­
тельно завернул его в мятую газету. После этого гостям
был предложен шсстыожды перегретый чай и остатки
печенья.
з
Гости спускались по лестнице враздробь. Человек,
медленно спускавшийся с газетным свертком под мыш­
кой, не сразу почувствовал прикосновение к локтю.
348

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
—
Анна... простите, отчество?'
—
Александровна. — Послушайте, не продадите ли
вы мне свой чайник.
Человек крепче зажал сверток в подмышке и недо­
вольно взглянул на улыбчивые ямочки у губ спутницы:
—
Я не торгую песнями. Прошу извинить.
—
Что ж, простите и вы.
У нижней двери она приостановилась, роясь в су­
мочке, чтобы дать монету швейцару. Он прошел вперед,
наставляя воротник навстречу льдисто-мокрым осе н­
ним снежинам.
4
Прошло несколько недель. Пожалуй, даже не ­
сколько месяцев. Сезон уже шел к концу. Они встрети­
лись в фойе театра. В этот вечер ставили «Тангейзера».
Жители Чебоксар только что услышали: «Алло-алло, го­
ворит Москва, третий акт «Тангейзера» кончился, пере­
рыв несколько минут — слушайте очередную хронику...»
Анна Александровна была в черном платье с ко­
сым вырезом и темно-красной шелковой розой под ле­
вым плечом.
—
Здравствуйте. Вы меня, кажется, не узнаете?
—
Помилуйте. Анна... простите, отчество?
—
Александровна. А чайник ваш, этот вот криво­
бокий, все у меня из головы не идет. Серьезно. Вот сего­
дня, скажем. Пели там всякие заслуженные и прочие.
А ведь в них гораздо больше эмалированности, чем вот
в вашей непонятной жестянке.
—
Второй звонок, если не ошибаюсь.
—
Да. Но послушайте, будь в вас хоть малая ма­
лость галантности, вы бы подарили мне свой чайник.
Зачем вам?
349

Сигизмунд Кржижановский
—
А вам зачем? Третий. Тушат свет. Простите.
—
Погодите. Если вы такой скряга, то все-таки как
бы устроить так, чтобы услыхать его еще раз?
—
Очень просто, — золотая искра дернулась в дво­
яковогнутом стекле, — благоволите навестить меня: чай­
ник будет служить вам: сперва пением, потом чашкой
чая.
—
Ну, это немного... впрочем, у вас есть карандаш?
Ах, уж началось. До скорого.
5
Они сидели вдвоем у потушенной керосинки. Хо­
зяин, болезненно морщась, протирал платком стекла
пенсне, точно стараясь затушить золотую искру в чече ­
вице.
—
Сегодня она пела, ваша жестяная нежить, осо­
бенно хорошо, — сказала гостья, — под слушанье откуда-
то из хрестоматий, из детства в память возвращалось:
«Он душу младую в объятиях нес...»
—
Ачайник поставить пора на поднос, — подчерк­
нул рифму хозяин, возвращая стекла переносью.
—
Вы нехороший. Жестянее его. «И звуков небес
заменить не могли ей скучные песни земли».
—
Анна Александровна, Анна, а дальше нарочно
не хочу помнить: не надо. С песней кончено. Теперь ся­
дем к столу и будем пить скучный земной чай. Из грубых
листьев. «Продажа для всех граждан».
1927?

Строка петитом
I
—
Хочу писать рассказ. На конкурс новелл. Только жела­
ние длинное, а темы — и короче короткой нет. Не расска-
зисто живем. Не придумаешь.
—
А зачем придумывать. Плати четыре целкача и
получай тему. Впрочем, даже не четыре, а три шестьде­
сят. Лишнего не берем.
—
Вот.
—
Сорок копеек сдачи. Тема за мной.
II
Писатель оправил утреннюю постель, полил жел-
толисгый цветок из чайника и присел к своим листкам.
В дверь тихо постучали. Затем два звонких костных
удара.
—
Войдите.
Дверь отшатнулась и в комнату, на робком полу-
шажьи, вдвинулась девочка, лет 11, укутанная в серый
платок. Над ней наклонилось лицо соседки с игловатой
улыбкой:
—
Вот к вам. По объявлению. Не то с куличом,
не то...
351

Сигизмунд Кржижановский
Голова соседки, вслед за дверной створой, отодви­
нулась в коридор,У порога стояла, робко шевеля зрачка­
ми, девочка. Подлевым плечом, завернутое в белый плат,
цилиндрилось, действительно, нечто по форме напоми­
нающее взогнаннмй дрожжами упитанный кулич.
Писатель сделал пригласительный жест:
—
Подойдите. Что это у нас?
—
Бабушка прислала. Цилиндер. Вот.
Смуглая рука девочки сняла покров. Из-под него,
выблескиваясь черным шершавым глянцем, показался
высокодонный, в черной ленте у полей, цилиндр.
—
Я не совсем понимаю...
Влевой руке у девочки забелела длинная газетная
вырезка. Хозяин комнаты прочел и перечел:
КУПЛЮ цилиндр. Сутягинов переулок, 7/11.
Здравствуйте, первая глава, — сказал писатель и
улыбнулся, — присядьте. Как это у Пушкина: «под лавку
ножки. Теперь начнем». Кто это тебе, девочка, дал этот
«цилиндер» и для чего?
После паузы посетительница ответила:
—
Он с антресольев. Бабушка грит, когда за ейно-
го дедушку замуж ходила, он в цилиндере был. Народу
тогда тьмущая тьма была. Бабушка грит, одних свещов
тыща сгорело. Ну, а сейчас бабушка больны, деньгов на
лекарство не хватает. Вот я и принесла.
—
Так. Ну, а о свадьбе своей бабушка тебе, небось,
не раз сказывала, вспоминала?
—
Да. Хоры, грит, тогда пели, будто ангеловы го­
ловки в крылах с неба слетели. И кандило кандилило.
«Радуйся, невеста неневестная». Ну,а сейчас, импература
у бабушки под сороковье подкатнула. Вот и принесла —
продать: цилиндер.
Писатель внимательно оглядел тулью высокодон­
ной шляпы. Она повернулась —кружа в его ладонях —
своими шелковистыми круглыми боками.
352

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
—
Сколько нужно твоей бабушке на лекарство? Вот,
и иди, детка, я как-нибудь проживу и без «цилиндера».
Вдверь четко и настойчиво стукнули. Одноударно.
Выпуская девочку, хозяин комнаты увидел стоящего за
порогом человека пожилых лет в кепке, надвинутой на
седые виски.
—
Прошу вас. Войдите.
III
—
туг вот, ежели объявление не лгет.
—
Не лжет. Присядьте. Diaea вторая.
Человек снял с головы кепку: лысинная просека
пробежала от лба через темя к затылочной косточке.
Он сел и поставил на пол завернутый в черный футляр
цилиндр.
—
Осмелюсь спросить, какого такого и для ради
цилиндренное объявление поместить изволили?
—
Я —писатель.
—
Ах, так. Из любопытственных. Нучто ж, будьте
покупателем, а мне, видать, быть продавцом.
Из-под футляра вынырнул невысокий, тронутый
желтизною лет, раструбчато ширящийся кверху ци­
линдр.
—
Вот, не угодно ли. Преудобная, доложу вам,
шляпчуга.Темени не давит, донце кверхууводит. Мыслям
простор. Мозгуй сколько хошь. Ну, и для винных паров
тоже есть некое парозбиралище. Ох, вспомнить только,
сколько я в нем...
—
Например?
—
Какое там «например», когда вся жизнь моя без
промеру прошла. Помнится это, с Юпоекуровым, купцу-
ем проклятым, на тройке, по питерскому, за Яр, ярь его,
на санных полозах, тройкой троезвонкой гнали. Ци-
12 С. Кржижановский, т . 3
353

Сигизмунд Кржижановский
линдр —вот этот самый, на бекрешке, эх, гни, загибай,
колокольцами заливай. Л цыганочки, доложу л вам...
Впрочем, разрешите к делу: сколько за сию шляпу наме­
рены ассигновать?
—
Она у вас желтцой тронута.
—
На желтинке сбавим полтиику. Ну, а все-таки от
сколька откажетесь?Должен сказать, крайне нуждаюсь.
—
На тройке отъедете?
—
Если с десятирублевым колокольцем, пожалуй.
—
Ну, этакой не про меня звонит. Дороговато.
—
Да, что вы, в прежние времена, когда вот он не
под покрывой, а на голове глянцевел, я бы и лакею такую
малость постыдился на чай. Ну, что ж, видно подешеве­
ли мы. С жизнью вместе. Берите за десятку.
—
Да нет, знаете...
—
Атогда и объявления незачем объявлять. Что ж
это, сегодня вы у меня цилиндр за треху купите, а завтра
голову за ничтойное ничто. Нет, гражданин, так нельзя.
Полезай, брат, назад, в футлярину. Видно, нс ко дворумы
оба. Прощайте.
IV
Писатель присел к доске стола и стал набрасывать
экспозиционные строки рассказа. Но в дверь мелким,
горошиниым стуком застучала чья-то рука.
—
Прошу вас.
В дверную щель сунулось щелисто узкое старухи­
но, в тугой обмотке платка, лицо.
—
Еле нашла, сударышко. Кабы б не баба с пога­
ным ведром, так бы меж ступенев и заплуталась. Вот, в
самыйраз вам будет, рантом к височку,донцем к темячку.
—
Позвольте, тетушка. Ведь это не цилиндр —я о
цилиндре объявлял, — а котелок. И с продырью...
354

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
—
Какая продырь. Так, для винтиляторности ды-
рушка. И после: что котелок, что цилиндр —ни того, ни
этого не носят. Ну,вот и я принесла неносимое. Носи на
здоровье.
—
Нет, это мне не подойдет.
—
Ишь,распривередничался как народ.Ты надень
да погляди: может, он тебе не подойдет, а ты ему подой­
дешь.
—
Нет, тетя.
—
Вот беда, не угнаться, вишь, за копеечкой.Ты за
ней, а она в улепст. Надел бы, пра, котелок на свой... ко­
телок. Не хоть? Тогда вот, щипцы каминные купи. Хоро­
шие щипцы.
—
Азачем мне, когдау меня икамина-то нет. Цент­
ральное у нас.
—
Центральные вы, это верно. Ну, тоща вот эти
малые щипчонкидля съема нагара. Непожалейдвухруб­
ликов.
—
Да какой же нагар, тетенька. С электрической
нити, что ли, сымать его?
—
Эх, батюшка, видно, и гривны от тебя не ото­
драть. Народ такой. А прежя...
Старуха вышла за дверь. Писатель хотел было вер­
нутьсяксвоимлистам, ноидверьчто-то цокнулометал­
лическим цоком.
—
Кто там?
V
Человек вошел, сутуля широкие плечи. Под пра­
вым локтем его 1фуглилось нечто, завернутое в посконь.
—
Объявляли вы, товарищ, про цилиндр, а какой
цилиндр неизвестно. Строки пожалели. Разные они бы­
вают: паровозный цилиндр,ротаторный, к йримеруска-
355

Сигизмунд Кржижановский
зать, динамовый, осевой, ну и мало ли... Вот, принес, мо­
жет, подойдет?
Из-под ткани выблеснула серебряным глянцем
цилиндровая сталь. Рука рабочего ласково провела по
круглому ее боку.
—
Подойдет, товарищ, для рассказа подойдет. Сам
бы не придумал. Спасибо. И простите, что побеспокоил.
Но я объявлял о других цилиндрах, о тех, что на голо­
вах...
—
Как? в головах? Ну,да, оно, конечественно, спер­
ва оно в головаху инженеров там, зацилиндрится, потом
чертежом на бумагу, а там и к нам в руки ввертится. Толь­
ко не пойму я...
—
Простите, товарищ.
—
Нучто там.
Дверь плотно зажалась за ушедшим.
VI
«Итак, рассказ как будто бы вчерне готов. Ах, черт,
еще кого-то несет».
—
Разрешите.
—
Пожалуйста.
В дверную раму вдвинулась высокая, под самую
притолокуфигура. Поверхфигуры просторный, в метал­
лическом двурядьи пуговиц, парусиновый, к пяткам убе­
гающий сюртук.
—
Скем имею?
—
Факельщики мы. Прочтемши про цилиндр,дай­
ка, думаю, понесу. Ведь, окромя как у факельщика, нигде
ноне цилиндра не сыскать. Вот, не угодно ли поглядеть
(вошедший вынул белую цилиндровидную шляпу и по­
вернул ее на вращающемся кулаке), берите факел на пле-
356

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
чико и шагайте. Цилиндр, что там скрывать, малость с
износом. Ну,да дело наше факелыцицкое такое уж и в
дождь и в снег. Человеку ведь умирать надо. Смертьу по­
годы не спрашивается. Да я недорого и возьму.
VII
Острый зуд —циркульными уколами —пробежал
по пальцам писателя. »Сейчас я тебя поймаю», — поду­
мал он о теме и, сняв с чернильницы стеклянную шапоч­
ку, заставил ее церемонно раскланяться с самим собой.
Но в дверь глухо ударил чей-то кулак.
—
Я занят. Цилиндр?Никаких цилиндров. Прошу
извинить. Прощайте.
И, наклонясь над чернилящейся строкой, писа­
тель, улыбаясь, думал: «Пустить их всех —получится не
рассказ, а повесть, эпопея, цилиндриада, черт ее знает в
скольких песнях».

Пропащий человек
Иглицын —в обычное время —подымался на четвертый
этаж. Сквозь стены квартир было слышно, как радио
дало один длинный и два коротких. Иглицын шесть раз
нажал кнопку звонка. Открыли.
Он вошел, сдернул с плеч пальто и повесил на
крюк, пожал вялую руку, не глядя в лицо хозяйки. Про­
шел к знакомому креслу, которое, как всегда, недоволь­
но заскрипело, — и тут только поднял глаза. На табурет­
ке, что напротив, в левом углудлинной комнаты, на ко­
торой обычно лежало несколько сложенных вчетверо
газет, сейчас сидело живое существо, ответившее на его
вопросительный взгляд спокойным, долгим, еще более
вопрошающим взглядом.
Это была девочка лет пяти, в синем платьице, с дву­
мя крысиными хвостиками косиц. На коленях ее лежала
книжка с пестрыми картинками, ноги в потертых серых
туфельках свешивались с табурета, не доставая до полу.
Затем раздался мягкий голос Марии Ивановны
(так звали женщину, которая писала писателю его дик­
танты):
—
Эта девочка тут из застенной комнаты. Наташа.
Мать ее ушла в очередь. Она вам не помешает?
—
Нет,— сказал Иглицын и начал диктовать.
Сперва это была реценция на какую-то книгу. Иглицын
358

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
излагал, потом подсекал критическими крючьями, нако­
нец встал и,шагая изугла в угол, бросал злые слова, гро­
зя кому-то большим пальцем правой руки.
Наташа сидела не шевелясь на своей табуретке,
лишь расправляя складки платья.
Затем в дверь тихо постучали.
Марья Ивановна подошла и открыла. Нырнула в
коридор. Вернулась через минуту.
—
Простите, меня отрывают минут на пять-шесть.
Так, Наточка, займи дядю. Ая сейчас.
Дверь закрылась. Иглицып и девочка молчали ми­
нуты две или три.
Затем она сказала:
—
Так вы и есть тот пропащий человек?
Иглицын пошевелил пальцами и продолжал мол­
чать.
—
Тетя Маша моей маме говорит, что вы пропа­
щий человек, что от вас всегда пахнет водкой.Чтоона бы
вас и на порогне пустила,если бы нето,что нужнозара­
батывать. Она для вас стучит в машинку.И она говорит,
что вы погибший.Я этого нс понимаю. Это правда?
Иглицын снял очки, протер, провел левой ладо­
нью по лбу и сказал:
—
Правда.
Иснова пожилой человек и девочка молчали ми­
нуты две или три.
Вернулась Марья Ивановна. Опять застучала кла­
виатура круглых клавишей. Сейчас Иглицын диктовал
для детского журнала —маленькую сказку.Девочка ушла
собирать грибы в лес и не заметила, как настали су­
мерки. За сумерками ночь. Девочка пробовала вернуть­
ся назад, но заблудилась. И тогда лесные колокольчики
стали звонить, указывая девочке путь. И она вернулась к
своим.
359

Сиги зм унд Кржижановский
Иглицын кончил, потер бугристый лоб, стараясь
дышать ноздрями, чтобы не было слышно водочного
перегара, и сказал:
—
Чепуха. Ведь вот, приходится сочинять и эта­
кую колоколыцину. А ведь все-таки нельзя же так, това­
рищи.
Иглицын притронулся к вялой руке, сдернул с
крюка пальто и вышел. На улице его встретила мелкая
липкая осенняя морось.
Наследующий день, когда радио тянуло свои один
долгий и два коротких, он снова подымался в квартиру
машинистки.
На табуретке сидела, чинно поджав ножки, На­
таша.
—
Можно мне? —спросила она и готова была со­
скользнуть с табурета.
—
Нучто ж, — сказал Иглицын и сел в свое злобно
проскрипевшее кресло.
Диктант продолжался.

Мечтатели
Разговор этот был подслушан мною довольно давно.
Близился жаркий одесский полдень. Я шел по Ришельев-
ской, стараясь держаться чахлых теней чахлых акаций,
длинной цепью протянувшихся вдоль улицы. Витрины
магазинов, фруктовые ларьки, газетные киоски. Вдруг
мы —сперва мое внимание, а там и мои шаги —были
остановлены у одной из пыльных витрин. На железном
стержне, защищающем ее со стороны улицы, сидело,
повернувшись лицами к витрине, свесив со стертого
желтого стержнябосые пятки,двое мальчиков. Один лет
восьми, другой —шести, не больше. Старший охватил
рукой плечи маленького. Оба они, не отрывая глаз, со ­
зерцают то, что находилось за стеклом.
Яподошел ближе и остановился за спинами созер­
цателей. Теперь мог видеть и я: за стеклом магазина на
серебряных и синих нитях свешивались игрушечные
звезды,жестяные аэропланы, птицы,распахнувшие свои
набитые ватой крылышки. Ниже, на косой деревянной
подставке, стояли: слоны, грузовички, пятнистая жира­
фа, плюшевые медведи и прочее неживое зверье. Игруш­
ки как бы скатывались по наклону подставки навстречу
детям. Но на пути стояло стекло. «Нетолько оно, — поду­
мал я, оглядев выцветшие бумазейные рубашонки и ку­
цые заштопанные штаны мальчиков.
361

Сигизмунд Кржижановский
Они, вероятно, не расслышали, поглощенные сво­
им игрушечным миром, моих шагов. Вскоре созерцате­
ли перешли от молчания к тихой сосредоточенной бе­
седе.
—
гулька, почему у медведя —вот этого —глаза
голые?
—
Без век?
—
Ну, я не знаю; голые.
Старший, обдумав вопрос, объяснил:
—
Чтоб он и во сне видел: охотников. Понял?
И помедлив с минуту, добавил:
—
Аможет, и материи не хватило.
—
Авот если б слоник в настоящего слона вырос.
Так он бы все игрушки растоптал.
—
Ну, еще бы. Махнул бы хоботом—и стекло
вдрызг. И пошел бы, и пошел бы по Ришельевской пря­
мо к себе в Африку.
—
Амилиционер бы его в милицию. За хулиган­
ство.
—
Эх ты, капустная голова, да как же его в мили­
цию привести: ведь там двериузкие, а слон —вот он ка­
кой.Ну, он бы и застрял.
Говоря это, Гулька широко распялил руки, и оба
они, и учитель и ученик, чуть не свалились со скользко­
го стержня наземь.
—
Вот, хотел бы я знать, — не унимался шестиле­
ток, — который из верблюдов, который с одним горбом
или который с двумя горбами, больше может поднять
груза и через всю пустыню пронести.
—
Одногорбый больше. Ясно.
—
Почему?
—
Двугорбому и так два горба всюду таскать при­
ходится. Аодногорбому все-таки легче.
Помолчали.
362

Сборник рассказов 1920—1940-х годов
—
Красивенькая куколка, — вздохнул меньшой,
движением головы указывая на целлулоидовую с краси­
выми пятнышками на щеках куклу, выставившую пря­
мыеруки из коробки, — она, знаешь, не как медведь,уме­
ет закрывать-открывать глазки.
—
Кто тебе сказал?
—
Манька.
—
Ну это ихнее девочкино дело. Нам это вовсе
неинтересно.
—
Нет, мне вот...
— з апротестовал было малыш,
но, встретив сердитый взгляд учителя, остановился.
Затем, желая, очевидно, переменить тему, сказал
чуть заискивающе:
—
lii вот, гулька, все знаешь. Звезды, настоящие,
которые в небе, тоже как вот эти, на серебряных ниточ­
ках подвешены?
—
Скажешь. «На ниточках». Эх, ты ...
И 1улька, вероятно, не преминул бы вспомнить
про капустную голову, если б собеседник его не успел
выкрикнуть скороговоркой:
—
Аотчего же они тогда не падают?!
Гулька задумался:
—
Дда. Как же это они не?.. Некоторые, положим,
случается, что и падают... Разве не видел?
—
Некоторые, — неумолимо подчеркнул вопро­
шатель, — а другие?
Гулька, после длинной паузы, заговорил снова.
В голосе его было колебание:
—
Вот, не падают. И ничего ты с ними не подела­
ешь. Я,брат, понимать-то понимаю, да не все. Только ты
Маньке об этом ни-ни! Например, отчего люди непохо­
жие игрушки делают. Скажем,трамвай.Здесь вот, — Гуль­
ка протянул руку к витрине, — он пустой и без кондук­
тора. Садись и поезжай без билета, а так вот...
363

Сигизмунд Кржижановский
И мальчики повернули головы на звук проходив­
шего как раз в эту минуту по скрежещущим рельсам
трамвая. Мое присутствие и подслушивание было мгно­
венно раскрыто. Мальчики соскользнули с предвитрин-
ного стержня и, опасливо оглядываясь на непонятного
незнакомца, побежали вдоль тротуара.
Мне оставалось продолжить свою прогулку.

Салыр-гюль
узбекистанские
импрессии

I
Окно
Уже несколько часов, как мы оставили позади закат. По­
мню ныряющий в ночь каменный контур Оренбурга:
вертикали минаретов, отряхающие с себя плоский —
из казарм и складов —город.
Сейчас ночь. Сон не идет ко мне. Приходится до­
вольствоваться суррогатом сновидения: мыслью.
Между учебником логики и железнодорожным
путеводителем, между мышлением и путешествием есть
несомненное сходство. Мышление —это передвижение
образов в голове. Путешествие —передвижение головы
мимо сменяющихся образов. Переставив термины, мож­
но сказать: странствовать —значит мыслить объектами;
думать —странствовать в себе самом.
Аэродинамическое испытание летной модели
основано на том, что совершенно безразлично —дви­
жется ли самолет сквозь среду, преодолевая ее сопротив­
ление, или же среда движется на самолет. Поэтому, за­
крепив модель неподвижно внутри особой трубы, гонят
на нее вращающимися лопастями ток воздуха. Это —по­
лет на месте.
Что я делаю сейчас? Прогоняю пространство че­
рез мозг. Но как только окна перестанут быть черными,
367

Сигизмунд Кржижановский
утлая модель заскользит — вместе с поездом —по рель­
совым нитям: внутричерепное превратится в заоконное.
Время гораздо настойчивее пространства.Тонень­
кая секундная стрелка толкает весь массив жизни вперед
и вперед. Воспротивиться ей —то же, что умереть. Тяга
пространства гораздо слабее. Пространство терпит бы­
тие мягких, приглашающих в неподвижность кресел,
ночные туфли, походку сразвальцей. Бесконечное про­
странство столь терпеливо, что переносит даже челове­
ческую усидчивость. Время —сангвиник, простран­
ство —флегматик; время ни на долю секунды не при­
седает, оно живет на ходу, пространство же —как
его обычно описывают — «разлеглось» загоризонтным
увальнем; оно спит, подложив горы под голову и растя­
нувшись своей беспредельной протяженностью на пес­
ке и травах наших степей. Его надо растолкать, разбу­
дить паровозными свистками, — и только тогда оно на­
чинает медленно и неохотно приходить в движение.
И вот сейчас —яясно ощущаю —пространство на ходу;
оно идет, еле поспевая за семенящей стрелкой секунд;
оно шагает, медленно переставляя невидимые пейзажи.
Теперь оно даже стало слегка похоже на своего спутни­
ка, у них есть право на некое space time*. И когда рас­
светет...
Но я уже смутно различаю фигуры, растянувшие­
ся на соседних полках. Не пора ли переключиться на за-
оконный лад?
Встаю и прохожу меж спящих. Да, если чиркать
головой, как головкой спички, вот об это черно-серое
пространство, она вспыхивает. И смешной образ: эти
люди разложены в вагонной коробке, как...
Я уже в тамбуре, недалеко от тимпанных ударов
буферов о буфера. Взявшись за ремни, толкаю оконную
* Пространство-время ( а н гл .) .
368

Салыр-гголь
раму сперва вверх, потом книзу. Рама скрипит и упира­
ется, затем медленно оползает внутрь стены. В лицо су­
хой и пряный ветер казахстанской степи. Поезд еще
спит. Я, вероятно, первый открыл свое окно... В Азию.
Челкар
Рельсовый путь выбирает культурную полосу. Он
сторонится песков и безводья пустыни. Его паровозам
нужно пить воду. Верхнее строение пути должно иметь
прочный упор и защиту от песчаных наносов. Поэтому
справа то и дело показывается изжелта-синий извив
Сырдарьи и по обе стороны полотна, среди никлых со­
лянок и землисто-зеленой верблюжьей колючки, стелю­
щейся меж почвенных щелей, вспыхивают красные за­
росли мыльного корня и какой-то довольно яркой, ме­
телками из земли торчащей травы, до странности
похожей по форме на метелковидные реденькие бород­
ки местного мужского населения. Пустыня оттеснена за
горизонт. И только? У станции Челкар ей разрешено
вклиниться в культурную зону на какой-нибудь получас
пути. Это, так сказать, показательная пустыня, неболь­
шой отрез голого, избарханенного песка —и глазам
надо торопиться: было бы досадно выйти из промелька
пустыни с пустыми зрачками.
Итак, что же я видел за мой челкарский получас:
песчаное море, показанное с выключением времени —
валы остановились в полной неподвижности; медленно
выкруглившийся из-за всхолмия белесый солончак; по­
средине его, точно терракотовая фигурка, поставленная
на блюде, неподвижный контур верблюда; заходящие в
обход вторгшейся пустыне реденькие цепи кустарников,
369

Сигизмунд Кржижановский
напоминающие цепи стрелков, атакующих противника.
И это немного больше, чем метафора. Всей этой проги­
бающейся к земле чахлой поросли дано боевое задание:
остановить барханы. Цепь за цепью, кусты взбегают на
гребень, берутся за корпи, как за руки, напруживают
стебли, — и пустыни отступает испить.
Полустанки
Чтоделают пассажиры поезда Москва —Андижан?
Во-первых —они едят. И во-вторых. И в-третьих:
едят. Они возят с собой свои желудки, как раньше —
в мешочное время —возили мешки. И навстречу желуд­
кам Восток выставил аванпостные базары. И на каждой
станции, полустанке, разъезде —полукруглотков со вся­
ческого рода снедыо. Это клочок настоящего азиатско­
го базара, с его криком, зазыванием, пестротой цветов и
звуков.
Чутьпоезд начинает замедлять ход, все человече­
ское содержимое вагонов теснится к дверям и сыплется
со ступенек навстречужаровням, сковородам, корзинам,
бутылям, кувшинам и пиалам базара. Пиджаки и халаты
смешиваются в одну шумно роящуюся толпу. Свисток
паровоза —и пиджаки, охватывая обеими руками груду
накупленного, догоняют тронувшиеся вагонные ступе­
ни. Сквозь взволнованное бегом дыхание быстрый раз­
мен словами: яйца на два рубля дешевле московских —
надо купить;но и рыба втроедешевле столичного —зна­
чит, и рыбу; арбуз —в десять раз. Надо вкатить в себя и
арбуз. Под Ташкентом ведро яблок —два целковых. Не
потому ли следующая станция за Ташкентом называет­
ся: Ташнит?
370

Салыр-гюль
Можно бы весь шестидневный путь от Москвы до
Самарканда разбить на гастрозоны: сперва яично­
молочная зона, потом —при приближении к Аралу —
рыбья, баранья и, наконец, плодовая.
Как-то, уснув средидняудавьим сном после загло­
танной мною дыни,я увиделво сне такое:очередьжелуд­
ков, эмансипировавшихся от тел; очередьтянулась вдоль
стены и заворачивалась за угол. Желудки стояли друг за
дружкой, подоткнутые тонкими вилкообразными нож­
ками. Одни из них были вздутые и огромные —они лез­
ли вперед, тычась своими вспучьями в соседей иразры­
вая очередь. Другие дрябло обвисали со своих подгиба­
ющихся развилий, робко налипая на впереди стоящих.
Вдоль очереди перекатывалось глухое бурчание «живая
очередь» —граждане желудки, не будьте брюхами, хва­
тит всем, на все е м».
На руководящем подъеме
Я люблю точную железнодорожную терминоло­
гию: «руководящий подъем» — «вписывание в кривую».
Можно бы ввести их в литературу.Впрочем, иные и про­
бовали. Так, некий очеркист о так называемом тормоз­
ном башмакетотчас же сочинил рассказ о герое-провод-
нике. На подъеме от состава оторвался задний вагон. Он
катится вниз, набирая скорость и грозя катастрофой.Но
проводник не растерялся: он расшнуровывает сперва
свой левый башмак, потом правый и швыряет их —один
за другим — под колеса. Проводник героически бос, но
вагон остановлен на полном ходу и полсотни жизней
спасены.
Итак, мы сейчас берем подъем. Вдва паровоза. Оси
надсадно скрипят. Обода медленно сматывают с себя
371

Сигизмунд Кржижановский
метры. Над нами зенитное солнце. Кроме ромбических
теней от наших вагонов повсюдутолько солнце.
Встороне от полотна —шагах в сорока —несколь­
ко голых согнутых спин. Над их потными розблесками
взлетают и падают кирки. Вдруг один из рабочих разог­
нулся и бежит наперерез поезду.Я не сразу понимаю, что
ему нужно. Новотон настигскользящую поземле вагон­
ную тень и —движением пловца —бросается в нее.
Длинная членистая тень гладящим движением движется
по его телу. Вот грудь купальщика полоснуло солнечной
межвагонной щелью, опять холодный черный ромб, и
еще щель —ромб —щель; последний вагон прошел, во­
лоча за собой пленку тени, —и человек снова стоит
один, под раскаленным солнцем, беззвучно рушащимся
на беззащитную —от горизонта до горизонта —землю.
Этот малый случай напоминает что-то не столь
уже малое: допустим, жизнь.
Постройка пейзажей
Жара все длится. Хотя на станциях и чернеют
стрелы с надписью «к кипятильнику», но кипятильник, в
сущности, повсюду, весь воздух перегрет и перекипячен.
Телеграфный столб пьет этот синий кипяток сразу все­
ми двадцатью фарфоровыми стаканцами. Впрочем,
здесь надо говорить: фарфоровыми телеграфными пиа­
лами. И библейский стих: «да минет меня чаша сия» —
здесь тоже получает лексическое подновление: «да ми­
нет меня пиала сия».
—
Нет, это невыносимо, — говорит пассажир, си­
дящий на боковой скамье, — опять пейзаж.
В руках у него тощая книжонка с бахромчатыми,
прорванными пальцем полями.
372

Салыр-гюль *
—
Возмутительно. Следовало бы запретить вок­
зальным киоскам продавать книжки с пейзажной начин­
кой!
—
Почему?
—
Очень просто. Когда человеку осточертеет пей-
зажирующая природа, он берет книгу, прячет глаза от
принудительного ассортимента видов межее страниц —
и вдруг и из книги, как из окна, пейзаж: ловушка. Здесь
ничего. А вот помню как-то на линии Батум —Тифлис.
Все время холмы, зубчатые башни. Кура, и опять холмы,
и на них башни, и снова Кура. Раскрываю —самозащи­
ты ради —кишу, а оттуда: «Солнце освещало живописно
раскинувшиеся холмы. Лента реки, медлительно извива­
ясь меж...« Оставалось вышвырнуть книгу в окно и по­
пробовать заснуть: после двенадцати часов сна. Здесь, в
Средней Азии, много легче. Люблю этудорогу.Вагонные
рамы не лезут в картинные —и никаких лендскэйпов.
—
Тоесть как это никаких. Аэто?
—
Атак. Места под пейзаж сколько угодно. А пей­
зажа: хоть шаром покати —и шар, без всяких иносказа­
тельностей, не наткнется на холм и не скатится в реку.
Вот. Поднос для пейзажей гигантский, в горизонтовой
кайме. А на подносе ничего, кроме его поверхности. Ну,
те три юрты не в счет. В этакой перспективе они и за
кротовьи всхолмья сойдут. Эти не портят;., пейзажем.
Хорошая дорога. Чуть отпуск, я всегда сюда —и качусь,
как по биллиарду.
—
Ну, скоро вам, товарищ, придется в лузу, — раз­
дался внезапно голос из-под потолка.
Человек, лежавший на полке для вещей, очевидно,
еще не вошел в роль вещи и раздельно бросал слово
вслед слову вниз:
—
Да, придется вам или приобрести наглазники,
или разрешить обеспокоить ваше зрение.
373

Сиги зм унд Кржижановский
—
Почему это?
—
Потому что мы здесь скоро начнем стройку
пейзажа. Да, нового географического пейзажа. Ороси­
тельная сеть, еле доходящая сейчас до Кзыл-Орды, вско­
ре протянет свои петли к северу. По краям арыков, там,
где сейчас вот эта дарана, вода вытянет из земли иву,
фисташки и тополь. Вот уж вам и нечто вроде пейзажа.
Устья Амударьи мы оторвем от Арала. На месте гнилого
болота станут города, а вокругних прямоугольные поля
хлопка и риса. Куда мы пришьем устье, — спрашиваете
вы?О, придется проволочить его более тысячи километ­
ров на запад. И пришьем мы его к Каспийскому морю.
Что это значит?Аэто значит, что садитесь на пароход в
Москве и поезжайте без пересадок до предгорий Пами­
ра. По пути обеспечено многое множество пейзажей.
Вас, вероятно, не будет среди пассажиров.
Буферная сцепка
Ташкент уже позади. Стучат стыки. Луна светит
ярко, точно солнце под синим абажуром. Я вышел в там­
бур на минуту-другую, чтобы после пополнить запасы
сна перед Самаркандом, но очень уж не хочется назад, в
духоту вагона. Тем более что за окном начинает вырас­
тать «пейзаж». Это неоспоримый пейзаж. В нем бы не
усомнился даже пассажир с боковой полки. Но он, веро­
ятно, уже спит.
Мы едем долинойСанзара. Слева и справа фантас­
тически взгорбленные холмы. Рельсовым путем пейзаж
как бы разрезан на две продольных половины. Слева
раскрывается его лирическая часть: мягкие склоны, при­
гибающиеся порой к водам Санзара; купыдеревьев и вы-
374

Салыр-гюль
ныривающие из воды островки;легкий прыжок моста от
берега к берегу.Правая часть пейзажадраматизирована:
Санзар отодвинулся от нее по ту сторону полотна; здесь
только вертикальные каменные стены, осыпи камней и
прыгающая, как кривая температуры малярика, линия
вершин.
Это здесь, на одном из этих склонов, врезана древ­
няя арабская надпись.
Вскоре поезд выходит сквозь широко раскрытые
ворота ущелья па равнину. Он идет но выгибающейся
гигантским луком насыпи. По склону ее движется выре­
занное черными ножницами черное и плоское подобие
поездной гусеницы. Лунная модель сделана с такой точ­
ностью, что я вижу даже очертания буферных тарелок
нашего вагона исвесь цепи,качающейсямежних.В чер­
ном схематическом упрощении я различаю деталь,
ускользавшую от меня при свете дня:два трущихся друг
о друга буфера неодинаковы —один мягкой выгибью
выдается вперед, другой —абсолютно плосок; и между
обоими сглаживающий толчки и сам взятый на цепь —
зазор.
И кто знает, может быть, эту увеличенную лучом
схему можно доувеличить так: может, самое жизнеспо­
собное соединение —это соединение выдающегося, из-
рядовонного с плоским, вмещающимся целиком на сво­
ей же поверхности. Разумеется, при условии некоторо­
го зазора. Не в зазор мне будь сказано.
Еще станция или две. Теперь уже поздно ложить­
ся: скоро город. Провожу рукой по щеке: шестидневная
щетина. Голая до того земля тоже начала куститься.
Кусты переходят в заросли. Вкруг зарослей здесь и там —
белый обвод стены. Это начались присамаркандские
сады.
375

II
«Хариф мысли»
Поезд бросил меня в самую середину ночи и ушел.
В станционном зале засиженная мухами скука. Сдорож­
ным мешком через плечо иду, как диктует указка: выход
в город.
Нодо города семь километров. Как быть? Невдале­
ке, куда кое-как дотягиваются лучи вокзальных огней,
какой-то темный короб. Из-под короба человечьи ноги.
Починка захромавшего автобуса. Вскоре внутри его по­
являются: гудение и свет.
Решаю ехать. На ночное свидание с Регистаном.
Вскрик сирены —и желтые огни мчащихся фона­
рей начинают прорывать голубоватую тонкую сеть
луны. По краям шоссе бегут карликовые домики. Справа
и слева наклоняются, припудренные пылью,лиственные
парики деревьев. Несколько крутых дезориентирующих
поворотов, потом скат, вкат —и авто тушит огни. Регис-
тан.
Две небольших площади —как два форельных
пруда —со стекающими из верхней в нижнюю ступень­
ками. Идукак влечет меня течение ступеней. Вот они —
тридревних каменных громады, ставших потрем краям
прямоугольной площади: медресе Улугбега, Тилля-кари,
Шир-дор. Наконец-то я их вижу не со страниц книги*
376

Салыр-гюль
а с земли Маверраанагра. Их изразцы и сейчас — при
притушенном свете луны —отливают рыбьей чешуей.
Минаретовые руки Улуга —широким архитектурным
жестом —протянуты вверх. Каменные кулаки их сжаты.
Простоять так пять веков, не меняя позы, согласитесь...
Нодаже и сейчас видно, хотя бы по тени, что минареты
этой медресе чуть наклонены вперед. Может быть, это
усталость камня, а может быть, замысел строителя, кото­
рый заранее, предвидя долгую жизнь медресе, построил
ему и усталость от нее.
Кстати, надо все-таки отыскать пристанище. 1йе-то
тут под входной аркой lb лля-кари база ОПТЭ.Но сейчас
все двери наглухо.Два пополуночи. Возвращаюсь на вер­
хнюю площадь. Она в окружении смутных —за расфра-
муженными стеклами —огней.Подхожу, волоча рюкзак,
к одному из них. Вывеска: KbSblCaj-xana .
Под вывеской, за стеклом, точно в витрине, вы ­
ставка манекенов —посетителей чайханы. Посетители
не из воска и бумаги, а из крови и плоти. Но они разло­
жены —в манекенной неподвижности на уступах внут-
ричайханного помоста.
Прохожу по деревянным мосткам через шепеля­
вый арычок, в переулок, ответвляющийся от площади.
И здесь. За столбами навеса, под мягким светом лампы,
укутанные в желтые блики, лежат экспонаты чайханы,
очевидно, к полуночи превращающейся в ночлежку.Ве­
роятно, это грошовое заведение, но сейчас, когда шелко­
вый свет и ночь смешали свои краски, нельзя различить,
истерты ли ковры чайханного приюта и грязны или
новы, целы или рваны халаты спящих. Пестрая груда тел,
чалмы, вдавленные в черно-красную орнаментику поду­
шек, смутные узоры ковров, подостланных под спутан­
ный —дыханиями и видениями —клубок снов, куплен­
ных за медьтиинов, — все это кажется какой-то искусно
срежиссированной феерией, живой картиной, рассчи-
377

Сигизмунд Кржижановский
тайной на тысячеглазый зрительный зал и аншлаг.
И мне,единственному видящемусейчас это,даже нелов­
ко. Что можно тут поделать, располагая всего лишь па­
рой глаз. Из-за гигантского самовара, тоже спящего с по­
тушенными углями и понуренной трубой, неслышно
приподнимается хозяин ночлежки. Он предлагает мне
место на нижнем уступе. Ноя отхожу: главное схвачено^
а дополнительные подробности, в виде укусов вшей, не
обязательны. Возвращаюсь на площадь. Мешок оттяги­
вает руку.Позволяю ему опуститься наземь и сам сажусь
поверх. Буду ждать зари. Как ждут поезда.
Прямо против глаз спиной к луне стоящая Шир-
дор: прямоуглые плечи питаба, голова под рубчатой ка­
менной чалмой;позади,чуть отступив в перспективу,две
башни.
Книги —удивительная вещь: они помогают нам
вспоминатьо том,чего еще нс было.Так сейчас, глядя на
верхний край питаба, я даже нс могуразличить очерта­
ний старой персидской надписи, но уже вспоминаю ее —
слово вслед слову:
«...и такое медресе соорудил он на земле, что та
возгордилась его высотой перед небом: и в несколько лет
не долететь до верха этой арки орлуума, как бы он ни
напрягал своих крыльев; даже череда карнов (поколе­
ний, веков) —слишком малый срок, чтобы искуснейший
хариф (вор) мыслей, забрасывающий свою веревку с
крюком на конце на стены домов, смог забраться на вер­
шину этих башен. Когда зодчий выгнул свод этой арки,
то само небо, исполнившись удивления, прикусило свою
новую луну, как палец.
Итак как Ялангтуш-Бахадур был основателем ме­
дресе, то год постройки его назван именем Ялангтуша-
Бахадура».
Кажется,так. Лтеперь, пока ночь не израсходовала
всей своей тьмы, попробую (все равно, сидя на мешке, не
уснешь) прокомментировать темные места надписи.
378

Салыр-гюль
Начну с конца. То, что год и строитель оказались
тезками, уже освещено историографами. Попросту каж­
дая персидская буква имеет и цифровой смысл: сложив
буквы как слагаемые, получим сумму: тысяча двадцать
какой-то год —по-нашему, начало XVIIвека.
Что касается до неба и его способности удивлять­
ся, то она, очевидно, не исчерпана: каждыйраз, завидев
при блеске своего новолунного пальца башни Шир-
дора, оно снова прикусывает его, и палец-луна неизмен­
но пухнет, вспучивается синим нарывом, пока его —на
четвертой фазе —нс прорвет.
Слова о харифе, искусном воре, пытающемся за­
бросить свой крюк на вершинуШир-дора,очень внуша-
ющи. Работать ему,конечно,удобнее всего по ночам. Так
что сейчас как раз время, спрятавшись в длинной тени
медресе, в полном безлюдье, разматывать свою воров­
скую лестницу.
Бедный хариф,он, каки я,зябнет теперь и не спит
утемного срыва питаба.Можетбыть, емуудавалось иной
раздобраться вот до этого арочного выступа, но южные
ночи короче веревки вора. Утро, будящее стражу, конеч­
но, прогоняло ширдорского харифа, пока с наступлени­
ем ночи он снова мог приняться за свою работу.
Надпись говорит о карпах —о поколениях —ха-
рифского труда. Значит, вор передавал свой замысел
сыну, а тот сыну сына харифа.Чего они добивались, эти
поколения похитителей? Что можно украсть, забрав­
шись на каменную крышу громады? Допустим, можно
прикарманить широкий кругозор, открывающийся
сверху вместе с рассветом. Но зачем? Чтобы тотчас же
бытьизловленным на кругозоре, как иные изловлены на
миросозерцании. Глупый вор, вздумавший выкрасть
себя самого, свою личность: вот ты и пойман с полич­
ным. Так и надо.
Акак надо?
379

Сигизмунд Кржижановский
Прежде всего —и вор, выдуманный древней над­
писью, должен это запомнить —не следует быть «искус­
ным»... для искусства. Вот, например, нынешние ташкен­
тские вокзальные воры тоже пользуются, формально
следуя традициям харифа, веревкой с крючком на кон­
це. Но забрасывают свой крюк они нс искусства ради, а
во имя идей утилитаризма.
Кстати, пора блюсти точность комментария.Ялан-
гтушевская надпись к родовому понятию харифата не
забывает прибавить видовой признак. Она говорит о
«воре мыслей». Есть и такие у нас. Мы их называем пла­
гиаторами. Ноработают они совершенно в иной техни­
ке. Зачем взбираться на высоты похищаемого, когда
можно под него подкопаться, пролезть в смыслы снизу.
Да, завтра надо будет непременно пойти в Бибиханум,
там, во внутреннем дворе, —я читал —хранится камен­
ный гигантский пюпитр для Корана (еще тимуровских
времен). Неплодные женщины протискиваются в щель
меж камнем пюпитра и землей.Это, говорят, способству­
ет зачатию. Не знаю, насколько лазейка под каменным
пюпитром оправдывает чаяния верящих в приметы уз­
бечек. Но плагиаторам это помогает. Проползши под
любой книгой любого пюпитра, они рожают. Не зачав:
беспорочно.
Ноесли притянуться еще на строку выше, читаем:
«И не долететь до верха этой арки орлуума, как бы он ни
напрягал своих крыльев». Это и есть награда: недолететь.
Но что там, за минаретами Шир-дора. Как будто
первая проступь рассвета.Да, яснее выконтурились спа­
ды камня. Еде-то вдалеке заревел ишак. Дверь чайханы
открылась. Заспанный чайханщик с ведром в руке. Он
опускает ведро в арык и выплескивает из него поперек
улицы. Еще и еще. Надо предупредить проснувшиеся
подошвы и копыта и прибить пыль к земле. Встаю и раз-
380

Салыр-гюль
минаю затекшие ноги. Пора. По диагонали через пло­
щадь. На карнизе медресе копошится стайка молодых
ворон. Это не воронята мысли, а так, просто проснувша­
яся воронова детвора. И все вообще просто.
Вхожу в арчатую дверь экскурсбазы.
Мазаробазарье
Большинство городов страны, прислоненной к
Памирам, — из двух частей: среднеазиатской и посред­
ственно-европейской. Последняя всегда из последнего
тянется быть не последней, не хуже европейских согоро-
дов. Но обычно ей это плохо удается: на книжных вит­
ринах прожелклые от солнца новинки еще нэповских
времен; музеи, иной раз напоминающие физический
кабинетдовоенной гимназии, с его ржавыми магдебург-
скими полушариями и набором батавских слезок; и та­
ков, например, музей естествознания на улице Энгельса
в Самарканде; двухэтажные «центральные почты», сто­
ящие с видом небоскребов. Но если всхожесть домов на
здешней почве пока не велика, то деревья зато растут
здесь буйно. Прекрасны просторные парки европейской
половины Самарканда и длинные, вдоль шеренг домов,
аллеи ташкентских белокожих тополей.
Но ведь когда там, у себя, в Москве, под железной
крышей, мечталось о поездке в Узбекистан, то из плана
воображенного странствия железные крыши были вы­
черкнуты. За их привычность и... немечтабельность. По­
мню даже турадость, с какой я замечал, как аксансиркон-
флексныйугол кровельных скатов Москвы уДжуруна из
прямого стал тупым, а за Оренбургом постепенно растя­
нулся в прямую: начиналась страна плоских кровель, к
которой я ехал.
381

Сигизмунд Кржижановский
Старые города Востока нельзя назвать —так мне
кажется —ни шумными, ни тихими. Шумы и тишины
здесь врозь друг от друга, чета крик и молчь живут
«на разных половинах».
Когда вы попадаете в базар, то выйти из него не так
легко: продавцы зазывают в лавки —нищие призывают
к милосердию —ослы кричат о тяжести ноши —покупав
тели громко негодуют на дороговизну —шипят вороча­
ющиеся на вертелах кебабы —стучат молотки кузнецов
и лудильщиков —поют бродячие певцы —и сквозь все,
вместе с чередой верблюдов, проходящей через базар,
неустанный звон колокольцев, раскачиваемых в такт
ш агу.
Сначала вы слушаете, подставляя ухо, как пиалу
под зеленую чайничную струю... Но базар продолжает
полнить слух пестрейшими смесями звуков. Вы хотите
уже уйти хотя бы в полузвучьс, звукотень. Уши ваши пе­
реполнены.
Вы сворачиваете с площади в изгибулицы. Издесь
перестук молотков, топот копыт, рев звериный и вопль
человеческий. Еще поворот. Нобазар идет по пятам. Ка­
чалось бы,изнитенныйузким переулком,он должен вот-
вот оборваться. Нет, переулок вдруг связывается с други­
ми переулками в узел площади —и снова навстречу ото­
всюду—и из-под навесов лавчонок и прилавочных
ступенек, с ковриков и циновок, разостланных по зем­
ле, — многоголосая симфония базара.
Таков Киш-миш, базар в Ташкенте, рассовыва­
ющий свои запахи, пестроты и шумы, как по карманам,
по сложному переулочью.Таковы самаркандские торжи­
ща, вращающие свои гомоны вокруг Чаар-су, как вкруг
расскрипевшейся оси. И рынок Бухары, который, спус­
тившись со ступеней Мир-араба, протягивается затем от
площади, как по кишкам, длиннящим систему желудка,
382

Салыр-гюль
по узким улицам, то и дело ныряющим под глухие купо­
ла Таки-зергарона, Таки-тилпака и Соррафана.
Как раз возле Соррафана мне и довелось наблю­
дать примитивную базарную рулетку: она была похожа
на небольшой круглый стол, вдруг завращавшийся на
своей ножке; от края к центру,разделенные сбегающи­
мися радиусами, стояли синие и черные цифры. Выждав,
когда столик остановится, игроки, столпившиеся вокруг
рулетки, расставляли свои медяки, серебро и мятые руб­
левки по отдыхающим номерам. Затем хозяин толкал
диск снова, и вместе с номерами начинали кружить от­
деляющие цифру от цифры выступы гвоздей. Сбоку из
надставки, высунувшись, как шпага Мюнхгаузена, отсчи­
тывающая дробь верстовых столбов, торчало острое,
пестрооперенное перо. Сперва оно шуршало, быстро
скользя по мчащимся мимо столбикам, затем движение
постепенно замедлялось —теперь можно было видеть,
как перо, выгибаясь при встрече со столбиком, все не­
охотнее и неохотнее уступает емудорогу;вот оно будто
и решило остановиться, на этой вот черной цифре, но
медленно пододвинувшийся гвоздь отстраняет гибкую
преграду; значит, синяя? Нет, остаток инерции пододви­
гает еще одну железную вертикаль: это последняя схват­
ка двух борцов, гибкого перышка со сталью, — дюжина
приостановленных дыханий —и гвоздь, с трудом дожи­
маяпротивника,бросает перо,распластанное теперь по­
верх неподвижной черной клетки.
Почти в такую же игру, находясь на кружащей
шаги и голоса базарной площади, можно сыграть с пе­
реулками, сбегающимися в площадь. Помню, я поставил
на черное, на тишину — и выиграл. Несколько поворо­
тов по первому попавшемуся переулку —базар как отре­
зало: я стоял перед одетым в молчание и тени старин­
ным мазаром, «усыпальницей святого». Вокруг, сросшись
383

Сигизмунд Кржижановский
стенами, молчала глина домов; все их дверные створы
были поджаты друг к другу, как губы молчальника;
о двухэтажноеTM домов можно было толькодогадывать­
ся,так как окон нс было (если не считать редких иузких
прорезей).Вокругнс было ни единого человека;даже зе­
леновато-серая пыль нс показывала мне ничьих следов,
кроме моих. Только у одного из порогов лежал спящий
пес: разбуженный, может быть, моим запахом (я стоял
неподвижно), он приподнял голову, но не залаял. Каза­
лось, молчание мазара распространяется вокруг, оно
центробежно, в противоположность центростремитель­
ной, звукособирающей силе базара, сметающего неви­
димой метлой все шумы и пришумья старой Бухары —от
Каршинских ворот до Тали-пача —в себя.
Это не единично. Даже в относительно шумных
(по сравнению с Бухарой, разумеется) Ташкенте и Са­
марканде мне нетрудно было отыскать и даже нанести
на схематические планы городов —россыпью черных
точек и пятен — «узлы молчания». Ведь когда струна даже
звучит, на ней есть точки совершенно неподвижные и
никак не участвующие в звучании: это ее, так сказать,
струнные мазары.
Археолог Вяткин утверждает, что теперешнее рас­
положение улиц Самарканда почти совпадает с планом
тимуровых времен. Только русла базарных улиц, несу­
щих на себе основной человеческий поток, были не­
сколько распрямлены и расширены во второй полови­
не отошедшего века.
Молчание щелисто-узких уличек, прилегающих к
мавзолею iyp-эмира, мазара Ходжи Даниара над обры­
вистым берегом Сиаба или иных тупиков старого Таш­
кента совсем иного тембра, чем тишина замоскворецких
тупиков и переулков. Отстой молчания здесь, на Восто­
ке, гораздо гуще и наслоенное.
384

Салыр-гюль
Производились опыты, подтвердившие предполо­
жения некоторых физиологов и лингвистов, что мы все­
гда мыслим вслух. Особыми вогнутыми звукособира­
ющими поверхностями удалосьдобиться того, что мыш­
ление —правда, лишь на отдельные мгновения —было
сделано слышимым. Очевидно, при возникновении в
мозгу того или иного звукового (особенно словесного)
образа, голосовые связки дают строго соответственную,
но чрезвычайно слабую вибрацию.Современем, усовер­
шенствуя эти звукоусилители, может быть, мы научимся
вылавливать мышление из-под глухо сомкнутых череп­
ных костей, выводить в звучание все —до мыслей, таи­
мых не только от других, но и от себя. Скоро ли это бу­
дет, не знаю, но знаю, что иные ведущие в конденсиро­
ванную тишину зигзаги старых узбекских городов
являются естественными резонаторами того внутриго-
ловного шепота, который мы называем мыслью. Эти
«узлы молчания», колодцы беззвучия почти что возвра­
щают уху еще не сказанные слова. Принцип эха, ко­
торый, вероятно, ляжет в будущем в основу конструк­
ции чувствительнейших мыслеотражателей,уже сейчас
отражен и сконструированноеTM иных узбекских слов,
передающих тишайшие звучания, граничащие с беззву­
чием: джилдир—джилдир (çlldlr-çildir)—слово, изобра­
жающее журчанье арыка; чир-чир (cir-cir)—звукоподра­
жание стрекоту кузнечиков; шатыр-шатыр (çatyr-çatyr) —
шелест листьев; буль-буль (bul-bul) —соловей, соловьи­
ное пение.
Если углубиться несколько далее во время и в Вос­
ток, то мы найдем в истории Китая несколько отрывоч­
ных сведений о древнейшем (VI век до нашей эпохи)
философе Фу Пи, авторе книги «И-Кинг», который, пыта­
ясь зарисовать «молчание земли», изобразил его в виде
двух повторяющих друг друга, тушью нанесенных ли­
ний.Аименно так:-----
13 С. Кржижановский, т. 3
385

Сигизмунд Кржижановский
Арка и купол
При приближении к Самарканду меня встретила
тугоизогнутая мостовая арка, анахронистически назы­
ваемая Тамерлановой. Сейчас, когда я возвращаюсь, по­
сле обхода самаркандских раритетов, к себе в худжру
медресе Тилля-кари (почти все экскурсбазы Узбекиста­
на расположены в старинныхдуховных университетах),
я прохожу через арчатые ворота, вводящие в прямо­
угольный, выстланныйдревними плитамидвор медресе.
Всякий раз я приношу толстый слой пыли на сапогах и
яркое кружение арабесок в глазах.
Впрочем, за арабесками, орнаментами из цветных
кирпичиков и узорами поливы незачем и ходить. Стоит
только сесть на пороге моей кельи и смотреть: внутрен­
ние стены двора под пестрым налетом арабических из-
витий.
Многоповоротпыс узоры из кирпичных уступов и
спутавшихся линий чем-то напоминают многоповорот-
ность и запутанность улиц старого Самарканда, и вся
стена похожа на план восточного города. Мысли нетруд­
но заблудиться в этом настенном городе линий. Орна­
ментальные узоры, разыгранные в тональности сине-
зеленого или желто-белого, незаметно для глаза перехо­
дят в фигурные буквы цитат из Корана, а излом лесенок
цветной кирпичной кладки столь же нежданно превра­
щается в древние куфические надписи.
Как расшифровать трудные шифры восточного
узора?Я пробовал было таю прямая есть кратчайшее рас­
стояние междудвумя точками а и б;арабеск самая длин­
ная извсех возможныхлиний,какимиможносоединить
а и б.Синие изгибы на стене как будто бы и соглашались
со мной, но самой своей выгибью напоминали: слишком
386

Салыр-гюль
прямолинейнодля истины; покрайней мере,для восточ­
ной истины.
Имне вспоминается побасенка, которую я слышал
недавно в чайхане: жили-были правда и неправдивый
человек; правде было противно встречаться с неправди­
вым, а неправдивый боялся встретиться с правдой;и они
ходили всегда по разным сторонам улиц —человек по
левой, а правда по правой.Но однажды человек подумал:
«А вдруг я попадусь на глаза правде —лучше отойти в
сторону». Но и правда тоже подумала: «Лучше мне отой­
ти в сторону, а то еще, чего доброго, встречу недоброго».
И они оба —правда и человек, — чтобы не встретиться,
сошли с пути —и оттого встретились.
Но я тоже сошел с пути. Возвращаюсь к теме. Ко­
гда узбекский дехканин сеет рис или насаждает овощи,
сев и рассада у него стеблятся тесно, потому что земли у
дехканина мало, в обрез. Но и рука художника, засеявшая
растительным орнаментом вертикальные поля узбекис­
танских Мадрасе, действовала так, как если б простран­
ства ей было отпущено в обрез. Среди немногих сохра­
нившихся имен встречаются персидские и даже китай­
ские. Трудно поэтомудознаться, существует ли в данном
случае хоти бы дальний психологическая тропа от навы­
ков обработки поля омачом к художественной прора­
ботке проблемы заполненности пространства.
Носейчас не только в глазах, в мыслях пестрит от
собранных в память линейно-точечных сложностей.
Лучше о чем-нибудь простом, как., полукружье купола
или выгиб арки.
Эти два образа неотступно следуют за мной из го­
рода в город и из улицы в улицу, давая зрительные реп­
лики почти на каждый поднятый взгляд. В сущности, все
пространство всех узбекских городов —от поверхности
земли до поверхности кровель —исчерчено арчато-ку-
польным росчерком.
387

Сигизмунд Кржижановский
Если, взяв в руки лук, постепенно оттягивать его
тетиву, то полуэллипс лука начнет круглиться; можно
прервать натяжение именно в тот момент, когда выгиб
лука будет близок к окружности: это поперечное сечение
купола; но если длить выгибание лука так, чтобы преодо­
леть его коэффициент упругости, лук хрустнет и слома­
ется как раз в центре кривой: линейный момент его ги­
бели и будет —арка. Если в этом будет участвовать и пра­
вильно наложенная на тетиву стрела, то направление ее
точно совпадет с направлением линии, называемой в
архитектуре: стрела арки.
Какой-нибудь житель Бухары, встав поутру, пьет
свой утренний чай из чайника с арчатым заостренным
носиком и, вынув из ножен свой забравшийся внутрь
ножен вместе с рукояткой нож, режет его двусторонним
арчатой формы лезвием овощи. Затем, надев поверх тю­
бетейки арчатой формы шляпу (они именно сейчас
очень распространены в Бухаре), он берет стоящий в
углу заступ, имеющий постепенно суживающуюся к кон­
цув виде арки форму, и идет по хозяйству во внутренний
двор. Здесь его ждет арба и лошадь. Подобрав на заступ
осыпавшуюся со стены глину, он впрягает лошадь в арбу;
хотя лошадь и не пойдетпод верх, но на спине ее закреп­
ляют тяжелое седло с торчащим из него большим —
строго арочной формы —деревянным придатком. Мож­
но выезжать. Шумрынка доносится уже из-за стены дво­
ра. Нобухарец забыл туфли, он возвращается за ними, и
тут —не бухарец, разумеется, а глаз стороннего наблю­
дателя —видит, что даже стельки, вдетые в туфли, выре­
заны по аркообразному шаблону, подтвержденному ря­
дом синих или красных линий, в виде системы арочек,
вписанных одна внутри другой. Бухарец выезжает на
площадь, что у Каляна. Образ арки, спрятавшийся под
пятками владельца арбы, точно выпрыгнув со свесив-
388

Салыр-гюль
шейсятуфли, разворачивается теперь гигантскими арка­
ми противостоящих друг другу фронтонов мечетей Ка-
ляи и медресе Мир-араб.
Если подойти ближе к их сломанным каменным
лукам (бухарец опять-таки и не подумает этого сде­
лать —ему надо продать свои овощи, и только), то внут­
ри арочных вдужий высоко над землей глаз различит
ячеистой формы каменную лепку, взбирающуюся под
самый арочный слом; это мастерски проработанная —
во всех возможных вариантах —уже не плоскостная,
а стереометрическая аркограмма. Если затем войти
внутрь арочной навеси во двор медресе, то вошедшего
сразуже окружатлегко взнесенные в виде аркообразных
сферических треугольников окна кеяий вдоль внутрен­
них стен медресе. Если... но так можно продолжать до
бесконечности. Всяжизньжителя старогоузбекского го­
рода точно в арочном плену.Идаже когда он умрет, его
понесут на кладбище, что за городской стеной, покры­
той арочноподобными зубцами, и зароют в землю столь
знакомой ему арковидной лопатой, прикрыв, если толь­
ко покойный был достаточно богат, каменным надгро­
бием, имеющим форму длинного ларца с острым, арко­
образно выгнутым иерхом.
Если он богат. Но если он беден, то может рассчи­
тывать лишь на обыкновенную полушаровидную земля­
ную насыпь в виде неясного купола с двумя-тремя опоз­
навательными кирпичами или обломками камней по­
верх. Купол, в отличие от иронически выгибающей свои
каменные брови изысканной арки, более приземист, де­
мократичен и общедоступен. Если идти в нисходящей
гамме: синий купол неба —куполообразная юрта —
в юрте человек в звездчато расшитой тюбетейке, в руках
у него опрокинувшийся куполок пиалы. Купол не взби­
рается здесь (как в зодчестве Византии) на слишком
389

Сигизмунд Кржижановский
большие высоты. Каменной тюбетейкой прикрывает он
все старинные здания рынков Бухары и Самарканда.
С несколько даже показным смирением обнажает он
свое плоское глиняное темя над мазарами исламистских
святых. Не брезгует круглиться над грязной водою полу-
врытых в землю бань. В медных, вдавленных в очаги ку­
полах, называемых казанами, спокойно дозревает под
паром паляу (плов) и беспокойно ворочается с боку на
бок мертвый баран.
Пиала у губ
Из всех куполов Узбекистана глаза мои, пожалуй,
больше всего сдружились с маленьким фарфоровым ку­
полом пиалы. Почти весь туркестанский день проходит
в игре в прятки с солнцем. Отыскиваешь себе завесу тени
и прячешься в нес. Но солнце, пошарив горячими паль­
цами, вскоре тебя находит и отдергивает черную завесу.
Tbi найден. И игра начинается снова. Были, вероятно,
времена, когда какой-нибудь метр тени ценился дороже
метра шелка.Производство теней, заблаговременное из­
готовление их в нужном для хозяйства и жизни количе­
стве —предмет величайших забот местного населения.
Окна всюдуузки и сощурены, как узки и сощурены глаза
жителей степей. Насаждаются, в целях теневодства,дере­
вья, при мечетях (как при старой Биби-ханум) строятся
особые каменные навеси, защищающиеотудара солнеч­
ных лучей. Но самое лучшее средство от жары —ниче-
гонеделанье в чайхане. Чайхана вдвигается в улицу —
поперек движению —своими деревянными помостами.
На помостах с наступлением дня расстилаются ковры, а
сверху —в защиту от солнца —дикт и циновки. На ков-
390

Салыр-гюль
pax сидят люди, подогнув под себя ноги и полы халата.
Рядом с ними чайники, пиалы и снятые с ног туфли. Эти
плотно поджатые, с акробатическим вгибом, ноги —
предмет моей зависти. Как я ни усаживаюсь, стараясь
вобрать внутрь торчащие врозь колени, классической
восточной позы у меня не получается. Я чувствую себя
как секундная стрелка, пересаженная на ось стрелы, от­
считывающей часы. Даже чай под крышечкой моего чай­
ника странно медленно набирает зеленый цвет. Пока
пиала ждет чая, подставляю глаза улице. Посредине ее
стоит человек в бурнусе, подвязанном пестрой косын­
кой, треугольно свесившейся сзади: он погружен в газе­
ту, неподвижно впластавшуюся бумажным двукрылием
в воздух. Гйгантские колеса арб, трусца ослов и шарк ту­
фель огибают газету стороной. Вот ослик, впрягшийся в
корову: веревка, одним концом прикрепленная к хомуту
ослика,другимпривязанная к рогу коровы, туго натяну­
та; подрагивая ушами, маленький ишак тащит живой
груз, как буксир неповоротливую баржу.
Наливаю пиалудо краев и подношу к губам.
Но другие пьют не так. Вот двое в круглых бухар­
ских шапках с меховой оторочкой. Они сидят друг про­
тив друга на подгибах ног. Один налил пиалу на четверть
ее глубины и вежливо пододвигает соседу. Тот, не торо­
пясь, пьет. Затем, с видом человека, обдумывающего от­
ветный ход, наливает чуть-чуть, у донца и возвращает
пиалу.Пиала опустела, и снова легкий наклон чайника и
новый ход неполной пиалой. Таков здесь обычай. По
преданию, пророку Мухаммеду пришлось как-то скры­
ваться от врагов в маловодной пустыне. Чаши его и его
спутников никогда здесь не были полными. И в память
об этом магометане пьют из неполных чаш. Мало того.
Посколькуне установлено, в какой из месяцев года блуж­
дал Мухаммед по безводной степи, то и поминальные
дни рузаита (праздника, посвященного этому эпизоду)
391

Сигизмунд Кржижановский
стали блуждающими днями, с каждым годом перекоче­
вывающими из месяца в месяц; в одном из них должны
же они нагнать изгнанного пророка.
Обычай неполных пиал прорастает своими кор­
нями гораздо глубже религии. Не только пиалы, но и все
колодцы туркестанских равнин хранят воду лишь у са­
мого дна. Их черный пунктир, отмечающий караванные
пути на карте, до странности редок и разрывчат. Страна
блуждающих песков, ссохшихся такыров, солончаков и
лесса изжаждалась по воде. Поверхность ее растреска­
лась от засух. Плоские поля, точно ладони нищих, под­
ставлены под дождь. Они просят хотя бы мелких дожди­
нок. Тщетно. Зачастую с мая по октябрь —ни единой
капли. Богара сгорает, не дождавшись влаги.
В краю, столь обделенном водой, неполная пиала
является напоминанием и символом. Вопрос о «су» —
вопрос жизни и смерти. За водой, как и за тенью, охотят­
ся; ей расставляют сети ирригационных каналов, устра­
ивают ей колодцевые капканы. Но стихия противится;
она забирается под донья колодцев, прячет устья рек в
песок. ИМухаммед в своем Коране не просит о неиспи-
тии чаши. Образ этот в стране, где повсюду грозит
смерть от жажды, совершенно бессмыслен.
Старинные орнаментальные надписи Самарканда
называют обычно эмира или бега «тенью Бога на земле».
Этим надписи льстят не только бегу, но и Богу.Плох Бог,
не осеняющий тенью, и самая светлая его сторона —это
теневая.
По мусульманскому преданию, вместе со смертью
человека закрывается «книга деяний» его. Но книгу эту и
после кончины можно приоткрыть, если заблаговремен­
но составить у казия «Вакфнамэ» —завещательное рас­
поряжение о том, чтобы оставленная сумма шла на при­
обретение и бесплатную раздачу холодной воды, сарад-
жу, — всем прохожим, мучимым зноем.
392

Салыр-гголь
Сама природа этих сожженных равнин —это
сплошное «моленье» о влаге. Туркестанские сухостои,
чуть приподнятые над землей, почти целиком ушли в
свои корни: нити их, длиннящиеся вглубь и вглубь вдо­
гонку за спрятавшимися под почву каплями, достигают
иногда очень значительной протяженности.
Это здесь кочует —среди казахских кочевий —
странное растение, странник: богородицына ручка (или
перекати-поле). Растение это сперва располагает свои
ветви по радиусам от корня, расстилая их кругообразно
по земле. Но когда ему настает время плодоносить, «руч­
ка» загибает свои ветви внутрь, точно сжимаетраспялен­
ные пальцы в кулак, и, зажав в нем свои семена, отрыва­
ется от корня и отдается ветру.Толчки ветра несут шаро­
образные перекати-поле, помогая ему разыскивать
влагу.Для большинства этих растений поиски оказыва­
ются безрезультатными. Пересекая казахстанскую доли­
ну, из окна вагона можно видеть эти мертвые восково-
желтые, но все еще грозящие кулаки перекати-поля. По­
лотно дороги перегородило им путь, и они погибли —
в отрыве от своих рук.
Но иному из псрскати-полсй удастся докатиться
до влаги. Тогда зеленая рука распрямляет свои пальцы и
роняет семена на землю. Для самой руки —это пред­
смертный, агонизирующий жест. Но семена дают про­
росли —и приключенческая жизнь перекати-поля пере­
дается новому поколению.
Удивительны гидроприспособления желудка вер­
блюда, этого «корабля пустыни», часто —в кильватерной
колонне —пересекающего сотни километров безводья.
Перед отправкой в путь желудок верблюда наполняют
водой —совершенно так же, как бак автомобиля —бен­
зином. Водуиз ближайшего хауза черпают бурдюками и,
вставив рукав бурдюка в горло верблюда, как в воронку,
393

Сигизмунд Кржижановский
запрокидывают бурдючное дно. Но вода не рассасыва­
ется в теле верблюда. Одна из частей сложного желуд­
ка животного, так называемый рубец, состоит как бы
из ряда плотно составленных небольших пиал, рас­
крытых внутрь. Вода, поступающая по пищеводу, по­
падает в эти поставленные под нес углубления, и они,
по мере наполнения, закрываются действием стяги­
вающей мускулатуры. Таким образом, запас воды оказы­
вается распределенным по семистам—восьмистам хра­
нилищам. По мере надобности хранилища эти —одно
за другим — возвращают воду желудку. В дополнение
к этой внутренней системе водозагрузки по обе сторо­
ны верблюжьего горбаснаружиподвешиваютузкие боч­
ки с водой, и «корабль» снаряжен к рейсу через песча­
ное море.
Но мой чайник отдал все до последней капли.
Порауходить. Я приподымаюсь с ковра и только сейчас
замечаю прятавшуюся под моей подошвой деталь узора.
Это затейливый рисунок цветка. Кажется, розы. À может
быть, и нет. Неугадаешь, настолько своеобычен рисунок.
Лепестки плоского цветка женственно вогнуты внутрь,
будто пряча что-то под своими вгибами. И что страннее
всего —этого не затоптали наши подошвы, —у каждого
из лепестков своя окраска, свой цвет. Я стою, очевидно,
слишком долго, наклонясь над ковром. Чайханщик, пу­
тая русские слова с узбекскими, спрашивает, не уронил
ли я монеты —может быть, закатилась в щель? Но чело­
век, сидящийустены на подогнутых костистых коленях,
понимающе улыбается и кивает мне:
—
Это роза Салыра, —говорит он по-русски лишь
с еле заметными гортанными и носовыми призвука­
ми, — самый древний из ковровых рисунков. Сейчас уж
его не ткут. Ав садах такие и не цвели никогда. Выдуман­
ный цветок, ха: салыр-гюль.
394

Салыр-гюль
Я перевожу взгляд на человека, познакомившего
меня с вписанным в ковер, как в страницупестрот, цвет­
ком: глаза под стеклом очков, чуть удивленные вздужья
седеющих бровей, высокий, прячущийся под тюбетейку
лоб; на губах, отговоривших слова, из-под стриженых
усов выражение радушия и сугубой вежливости. «Навер­
но, он даже в мыслях и даже с самим собой всегда на
вы», — мелькает у меня.
—
Рехмет.
Мы обменипаемся кивками. Меня уже нет в чайха­
не. «Салыр-гюль: надо заблокнотить. Может приго­
диться».

Ill
Чучванность
Обычно очеркисты, странствующие по касательной к
Востоку, путают термины: паранджа и чучван. Благая
проповедь о снятии паранджи подходит к женщине не с
той стороны. Если даже женщина Востока и скинет па­
ранджу, то лицо ее все-таки останется под чучваном. Па­
ранджа —укрывает лишь затылок, шею и спину;ее длин­
ные рукава, спускающиеся до самых пят и связанные у
кистей шнуром, столь уродливо вытянуты, что для про­
порционально им выкроенного тела понадобился бы
рост вровень с кровлями одноэтажного дома.
Чучваны, к сожалению, еще не вывелись оконча­
тельно из быта старых узбекских городов. Наряду с яр­
кими лицами узбечек, лицами, точно вылупившимися из
черной скорлупы чучвана, нет-нет вдвигается в яркий
день темная заплата, заштопывающая наглухо лицо. Де­
лается она из конского волоса, сплетаемого в очень час­
тую сетку.
Чучван, разумеется, не жилец на новом Востоке.
Пропаганда срывает его, как срывают старую афишу со
старой отыгранной датой. Но не только пропаганда.
Чучван отлипает от лица, сам отшелушивается от него,
как старая кожа, уступающая место новой. Он слишком
долго прятал —теперь настало время прятаться самому.
396

Салыр-гюль
Но исцеление от этой наднакожной болезни, от
чучванности, идет постепенно, по определенным града­
циям.
Вот они:
глухой черный покров, плотно закрывающий все
лицо; белый скупой узор по прямому краю, опускающе­
муся на грудь;
такая же черная завесь, но с прорединками для губ
и глаз;
чучван, приоткрытый снизу, чтобы дать волю ды­
ханию;
сеть чучвана отодвинута к плечу, но при встрече с
глазами мужчин лицо поспешно прячется под набега­
ющую ткань;
чучван отброшен через голову назад —он треп­
лется, как ненужный мертвый придаток, все еще тяну­
щийся вслед за открытым лицом;
чучвана нет, — он снят, но при встрече с мужчина­
ми лицо отдергивается в сторону и ресницы —крохот­
ными чучванами —прячут глаза;
даже и ресницы не дают рефлекса при встрече с
мужским взглядом, только на лице чуть-чуть... чучвапиое
выражение.
Особенно мне памятен один чучван, встреченный
на самаркандском базаре. Это был порядком истертый,
порыжелый от солнца старый чучван; жирный и выс-
мальцованный в своей надгубной части, он привлекал к
себе базарных мух: облепив его сетку, напомнившую мне
те проволочные колпачки, под которымираньше прята­
ли всякую снедь, мушья стая взволнованно зудела и со­
вала свои хоботки внутрь, пробуя проникнуть в тайну
чучвана.
Кстати. Хору наших очеркистов, столь красно­
речиво и многословно пишущих о вопросе ясном без
397

Сигизмунд Кржижановский
слов, убеждающих в том, что не требует уже убеждений,
надо бы вспомнить о своих музах. Восточная женщина
сбросит свое покрывало, она его уже сбрасывает. Но по­
чемуиные —вовсе не восточные —музыдосих пор пря­
чут свое подлинное лицо под чернильного цвета чучва-
ном. Распропагандируйте своих муз, поэты. Нечучваном
к правде, а лицом к ней.
Ремесло
Узбекский глагол «иок кылмак» (joq qblmaq) пере­
водят обычно: истреблять. Дословно пришлось бы так:
делать из есть нет.
Этим и занимались Александры Македонские,
Чингисханы, Тимуры и Надир-беги-ханы. Истребление,
делание из есть ист, было их ремеслом. Ibpc городам, к
которым близились «царь и его пыль» (так одна старин­
ная хроника называет войско, предводимое завоевате­
лем). И недаром разрушенная стена Афросиаба — пред­
ка Самарканда —носила имя «стены последнего суда»
(дивари-и -Кыямат). Надо отдать справедливость воите­
лям, чьи войска маршировали из Сощианы в Бактриану
и обратно: свое ремесло истребления они совершали с
величайшей тщательностью. Города сжигались дотла,
стены истирались в пыль, жители убивались поголов­
но —до детей, рожденных и вчревных включительно.
Впрочем... И тутдань справедливости была бы недодан­
ной, если не упомянуть о следующем обстоятельстве: ре­
месленники меча уважали соремесленников. А именно:
профессионалов шила и дратвы, молота и клещей, иглы
и ножниц. Как многократно рассказывают нам истори­
ки, завоевателидревности истребляя всех и все, —всегда
398

Салыр-гюль
щадили кузнецов, слесарей, каменщиков, кожевников,
башмачников, портных. Они нужны были им, как воин­
ствующим муравьям запрятанные под примуравейнико-
вую кору тли. Калыч против калыча, меч против меча,
был неверной и недолгой защитой, но шилоуспешно па­
рировало меч, сохраняло жизнь —правда, ценою раб­
ства. И конечно, роды ремесленников, передававших
свое искусство от отца к сыну и от сына к внуку и прав­
нуку, — самое древнее в этом много раз кряду омытом
начисто кровью краю. Генеалогическое древо иного
плотника, наверное, высоковершиннее и корнистее, чем
иного сайда или бега. Но плотники имеютдело со всеми
видами древ, кроме генеалогического. Так, раздумывая,
я вышел —водно изутр —на площадьпередТилля-кари.
По одну сторону выводящей арки приютился «момен­
тальный» фотограф, снимающий на арабесочном фоне
мадрассы, по другую —расставивший на ковре свои ка-
лямы и свертки бумаги наемный скриба, строчильщик
просьб и кляуз.
Прежде чем выйти из полосы тени, я выбираю меж
«налево» и «направо».
Если направо, то за последней двсрыо Кари, при­
глашающей в Комстарис, несколько ступенек вниз, а
дальше бесступенный наклон улицы, вдоль которой —
вперемежечной чередой —зергеры и этикчи, ювелиры и
сапожники. Сапожники, хоть они и под раскаленным
солнцем, все-таки холодные сапожники. Из крохотных
обрезков, кожаной рвани и истертых насмерть подошв
этикчи, следуя технике лоскутного одеяла, слоскучива-
ют башмаки и туфли. Под веселый пристук молотков из
множества слагаемых быстро вырастает сумма. Песне,
подпрыгивающей под барабанный ритм молотков, над
горлом, нельзя, не уколовшись, протиснуться сквозь
губы, забитые деревянными гвЬздочками, и поэтому ей
399

Сигизм унд Кржижановский
приходится выбираться наружусквозь ноздри гнусавым
п (нг). Ирядом, весело задрав носы, стоят в ряд наскоро
склепанные, вновь готовые плыть по пылевому морюСа­
марканда туфли.
А если налево... — иду налево. Там еще не все из
пространства в память.
Пересекаю начинающийся меж стен Тилля-кари и
Шир-дора базар, стараясь не задерживаться у подстила­
ющихся всюду под шаги ковров, заваленных снедью.
Впрочем, у одного из довольно пестрых расстилов лю­
бопытство к любопытствудругих заставляет меня замед­
лить шаг. Ковер, вокруг которого сгрудились два ряда
непокупающих покупателей, продает не то, что на нем,
а самого себя. Ковер как надо, что говорить, хорошей
цены стоит ковер, но... — и кандидаты в покупатели со-
жалительно причмокивают и покачивают головами —
какнапохоронах;вуглу—нет,невэтоминевтом,авот
здесь чуть поистерто. Продавец спорит: истерто? ха, так
это же пыль. Совсем новый ковер.И, сорвав с бритой го­
ловы шапку, он отчаянно трет ею, стараясь стереть ис­
тертое место. Шея его набухла и покраснела от усилий,
но в толпе смех; тащи в тень и продавай слепому, а тут...
и два-три пальца показывают на солнце. Идействитель­
но, расшвыривающее пригоршнями золото своих лучей
солнце не хочет бросить выбившемуся из сил продавцу
хотя бы один лишний пул. Круг людей вокруг ковра рас­
сеивается, но продавец, наклонив свое мокрое от пота
лицо, все еще трет —уже механическим движением —
нестираемую протерть ковра.
Но комукак Неподалеку чистильщик сапог. Стрях­
нув пыль с подставленного емуботинка, он накладывает
указательным пальцем на кожаном подъеме один круп­
ный мазок мази. Затем, откинувшись, позевывает и ждет.
Солнце, точно нанявшееся к нему в подмастерья, в не­
сколько секунд расплавляет и мелкими струйками раз-
400

Салыр-гюль
мазывает мазь по всемуботинку.Теперь и мастеру, после
передышки, можно браться за свои щетки.
Но ремесло не любит открытых площадей. Оно
обычно окантовывает базар своими прижатыми друг к
другу карханами (мастерскими). Кархана —это прямо­
угольный, почти квадратный ящик, величиной в семь-
восемь разбольше гроба, поставленный на один бок и не
прикрытый крышкой.
Какие-нибудь ишачьи подковки изготовляются с
той же наглядностью, как и шашлык (кебаб).Покупатель
может наблюдать, как на его глазах сырое мясо разреза­
ется на куски, потом шипит на жаровне и проворачива­
ется на узеньких вертелах, а сталь накаляется докрасна,
догибается и подправляется молотком; потом на шаш­
лык машут кожаной лопаточкой, а сталь холодят —
и подковы и блюда готовы: можно есть или подковывать
тут же дожидающегося флегматического ослика.
Остановившись перед тем или иным из опрокину­
тых коробов с ремесленником внутри, нелегко оторвать
глаза отрождающейся вещи. Вот положенный на выступ
доски медный кувшин. Его горло вздуто зобом, а круглый
рот топырится наружу. По медной губе кувшина и бьет
молоток. От каждого удара кувшин отдергивается на
миллиметровый интервал и получает новые и новые
удары, постепенно окаймляющие чередованием вгибов
и выгибов его края.
Вот седельник. Он стягивает ивовые прутья попе­
речными связями, затем туго заматывает их в кожуи зак­
репляет кожаный чехол множеством мелких гвоздиков.
Через короб еще седельный мастер. Здесь прутья уже до
конца затиснуты в кожу, выгнуты заостряющейся книзу
дугой и крепко связаны у концов. Хомут почти готов.
Остается только растянуть его отверстие и уточнить
форму. Для этого в лавке помещается особый пень, ко­
торый отесан так, что ему придана форма омикрона,
401

Сигизмунд Кржижановский
к основанию постепенно расширяющего свой контур.
Хомут напялен на пень, и седельщик, вскочив на разду-
жья хомута, пляшет на нем голыми пятками, наплясывая
требуемый размер.
Вот изготовитель пятипалых вил. Прямая деревян­
ная рука и видовое запястье с пятью короткими, врезан­
ными ножом выступами готовы. Теперь надо подвязать
пальцы. Ипальцы ремесленника, проворно перебегая от
ящика с грудой сваленных в него деревянных пальцев,
быстро прибирают, прилаживают и прикручивают лозо­
выми нитями дерево кдереву.Проворство, почти пиани­
стическая беглость работающих пальцев, по сравнению
с распрямленной неподвижностью пальцев сработан­
ных, разительна. Такая техника может быть в фаланги
лишь выграна множеством дней труда.
Икуда ни взглянешь —всюдуискусность, доведен­
ная до своего предела. Но что дает эта ремесленная вир­
туозность самим виртуозам молотка, шила, клещей и
резака? Цэязиый короб карханы, рваный халат, несколь­
ко щепоток наса в день и кусок серо-желтого, похожего
на мыло сыра, валяющегося тут же вместе с инструмен­
тами, обрезками и опилками. 1]радиционное ремесло,
передающееся от поколений к поколениям, древнийуш-
талык Узбекистана осужден на гибель. Весь этот инстру­
ментарий дотимуровых времен, прапрадедовские то­
чильные ремни, навернутые спиралеобразно на вал и
вращаемые двумя руками, какие-то старинные бронзо­
вые наковальни, ветхие крюки и прикрючья —все это не
может бороться с машиной, бессильно против нее, как
кремневое ружье против пушки.
Эта остановленность традиционного мусульман­
ского искусстничества и искусства равна выключению
его из жизни. Культуры, слишком быстро нашедшие
себя, тем самым себя теряют. Они выпадают из дальней­
шей истории.
402

Салыр-гюль
В Бухаре есть мавзолей Исмаила-саманида. Там же
стоит медресе Абдулла-хана. Их отделяют друг от друга
узкий переулок и семь веков (X и XVI). Амежду тем оба
одинаково прекрасны. И в этом «одинаково» —смерть:
от прекрасности.
Втечение этих веков рождались новые строители
и новые постройки. Но строители эти были лишь душе­
приказчиками искусства. Они выполняли завещатель­
ную волю, отдавая работу и жизни посмертным произ­
ведениям архитектуры X века.
Однако, скитаясь по базару, нельзя позволять мыс­
ли отлучаться от окружающего. Вот я и опрокинул нос­
ком сапога какую-то миску с брызнувшими из нее враз-
бег медяками. Потревоженный нищий кричит мне вслед,
ловко промодулировав из минора в мажорные выклики.
Уповорота стеньг, возле маленького ослика, толь­
ко что освобожденного от тяжести двух корзин, напол­
ненных белым луком, и двух людей —дехканина и его
жены —собралась кучка зевак. Среди них и дети. Старик
в пестрой чалме, с видом заправского маддаха, рассказы­
вает какую-то, очевидно забавную, историю. Слушатели
поддакивающе качают головами и улыбаются.
Заметив мое непонимание, какой-то плечистый
узбек, благожелательно повернувшись ко мне, объясня­
ет. Другие —в моменты нехватки слов —помогают рас­
сказу, кто фразой, кто словом, а кто и жестом.
—
Это так —эртек, сказка.
—
Почемуу ишака длинные уши.
—
Ха.
И постепенно —общими усилиями —им удается
втолковать мне сюжет. Вот он.
Упервого ишака —прапрадеда всех ишаков —уши
были какуши. Но зато упрямство было ещедлиннее... то
есть не больше чем теперь. Поэтому хозяин, идя за иша­
ком, должен был подгонять его палкой.Ишаку не нрави-
403

Сигизмунд Кржижановский
лось ни ходить под грузом, ни слышать, как палка ходит
по нем. И вот однажды, оставшись наедине с палкой, он
ей сказал: «Почему бы тебе не выбрать другое место для
прогулок; правда, ребра мои кривы, но улицы Самаркан­
да еще кривее». Палка отвечала: «Ябы и сама предпочла
быть третьей ногой старого муллы, идущего в мечеть,
чем погонять четыре ноги ишака, идущего на базар. Но
бью не я: мной». «Таккак же нам быть, —спросил осел, —
чтоб реже встречаться?» «А вот как, — отвечала палка, —
наймем в сторожа воздух —пусть он свистит всякийраз,
когда мной размахнутся. И ты убегай. Приятнее ударять
по мягкой пыли, чем по ишачьемуребру». Воздух согла­
сился, и они стали делать, как было условлено. Перед
каждым ударом палка предупреждала воздух, воздух
свистел, и ишак отпрыгивал. Но ничего не выходило.
Пока палка успевала сказать воздуху, пока воздух скла­
дывал губы, чтобы свистнуть, пока свист доходил до
ишачьего уха и пока ишак успевал отпрыгнуть, рука хо­
зяина настигала бок и удар попадал туда, куда хотел по­
пасть. Тогда стали совещаться все четверо: ишак, палка,
воздух и свист. Свист сказал: «Ябы, пожалуй,успел обо­
гнать руку, если бы мне не так далеко было бежать». То­
гда палка, подумав, сказала так: «Если я пододвинусь к
ишаку бл иже,то мое ближе, боюсь, перегонит ближе
свиста; воздух всюду —и ближе и дальше, — а где воздух,
там и его губы, а там, где его губы, там и свист. Значит,
мы ничем не можем помочь ишачьему уху, придвигаясь
к нему: надо, чтобы ухо само выходило навстречу свис­
ту, и тогда все уладится». «Нокакжеуши могут ходить на­
встречу звуку, — спросил осел, — я этого не понимаю». —
«Очень просто, — отвечала палка, — мы, растения, пони­
маем это лучше других. Мы знаем, например, как ходить
навстречу солнцу. Ходить —это значит расти. Надо на­
учитьтвои уши ходить». — «Туда и обратно?»—«Нет, мы —
растения —никогда не ходим обратно: ведь каждую ми-
404

Салыр-гюль
нуту из-за облака может показаться солнце, надо быть
всегда готовым его встретить; так и тебе —каждую ми­
нуту может упасть удар, стоит уху повернуться к нему
спиной иуйти обратно, как спину(не его, твою) посетит
боль». Палка вспомнила то время, когдау нее был корень,
пивший водуиз арыка. И она научила ишака, как растить
уши. Теперь он не пропускал ни одной лужи, чтобы не
остановиться перед ней и не опустить уши в воду.И по­
степенно уши ишака стали длинниться. Настал наконец
долгожданный час, когдаухо, вышедшее навстречу свис­
ту,уловило его раньше, чем палка успела домахнуться до
ребер. Все были довольны. Кроме человека. А человек
хитер: видя, что длина ишачьих ушей побеждает длину
его палки, он придумал такое. Нагрузил ишака, сел ему
на спину вторым грузом, а позади на крестце посадил
жену.Он не забыл также взять с собой и палку.Ибедно­
му ишакудлинные уши теперь ни к чему.Он не только
должен нести на себе тяжесть груженых кошм, хозяина,
хозяйку, палку, но еще и ее свист в ушах. И ишак разгру­
жается как может: хозяина не сбросишь, только приба­
вится ударов на ребрах, хозяйку тоже (она крепко дер­
жится за две спины), палку тоже (она зажата в руке), и
ишаку только и остается, что вытряхивать из ушей свист.
Все-таки легче. Вот почему он всегда прядает ухом. Что
ж, всякий помогает себе в пределах возможного. Ноиша­
ку не нравится мой рассказ —видите, как вытряхает он
его из своего слышания. Ну, а вам?
Соседи
Сегодня, начав свой день ещедо света, я идупутем
гробниц. Сперва довольно длинная прогулка по Ен-
гийолу (Новой дороге) к гробнице (и медресе) Ходжи
405

Сигизмунд Кржижановский
Ахрара, потом обратный путь под успевшим нагнать
меня зноем и краткий прощальный визит к шестисотлет­
нему мертвецу, "Ьшур-ленгу, принявшему менялежа, под
нефритовым одеялом, в своей мрачной, под цвет его
темпераменту, усыпальнице. Потом гигантские древка
знамен Рухад-абада, безлистыми деревьями смерти вы­
тянувшиеся под самый яйцевидный купол абада (место
вечного отдохновения).
Далее —мимо распавшегося в каменную труху
надмогилия Биби-ханум (что против мечети ее име­
ни) —к подножиюШах-и -Зинда.Шах-и -Зинда —этоце­
лая череда погребальных склепов, точно в Обгон друг
другу, вскарабкивающихся по крутому склону холма, в
смерть. Марши ступенек помогают следовать по иссох­
шемуруслу прошлого, от одной гробничной арки к дру­
гой. Тут довольно пестрый набор тлена: сестра Тимура,
кое-кто из эпигонов, шедших вслед за «железным хром­
цом»; наконец, на гребне холма полулегендарный «шах-
и-зинда» (живой царь) Кусаибин-Аббос, родственник и
современник Мухаммеда, якобы впервые принесший на
эти мертвые теперь холмы его религию.
Вот они, когда-то носившие на себе груз городов,
пустые теперь холмы Афросиаба. Стоит сделать два-три
десятка шагов, и вместо мозаичного пола мазара бин-
Аббоса под ногами растрескавшаяся поверхность древ­
него городища. Оно —почти до того места, где линия
горизонта совпала с огибающим Афросиаб Сиабом, —
покрыто мелкой сыпью могил, обыкновенных, не маза-
ризированных могил. Именно эти, из иссохлых комьев
вывороченной заступом земли могилы и строили вели­
колепные могильники ханов, шахов, бохадуров, ходжей
и саидов. Но вместо голубеющих камней мазарного сво­
да над ними общийдля всех пыльно-голубой купол; вме­
сто звездчатого орнамента и зеленой вязи линий стен и
пола мазара вкруг них бледно-зеленый извив и иглы
406

Салыр-гюль
мизерной верблюжьей колючки, джантака. Я пересекаю
по прямой поросший смертью мертвый город и выхожу
на Ташкентскую дорогу. Здесь, у ее обочины, я вижу па­
сущегося верблюда. Его брюзгливые губы терпеливо
жуют джантак, густо припыленный пылью. Его шея, вы ­
гнутая, как знак интеграла, неотрывно наклонена к иг­
лам джантака. Точно он пробует пройти в ушко каждой
из игл; но кончается тем, что не верблюд сквозь иглу,
а игла сквозь верблюда.
Усталость торопит меня назад —из-под зноя в
прохладу моей хуждры, — но она же замедляет мой шаг.
В результате я с трудом добираюсь до Регистана. Но тут
в память всплываетуже несколькодней крядумучающая
меня строка путеводителя: «к Ю. от Регистана, в ста ша­
гах, находится гробница шейбанидов, известная среди
населения под именем Чиль-Дукторон». Я затратил не­
сколько тысяч шагов на пройдение этих ста шагов.
И всякий раз переулки запутывали меня. Чиль-Дукго-
рон, «СорокДев», гробовой восьмидесятиножкойусколь­
зала от глаз.
Решаюсь. В последний раз. Спрашиваю пожилого
человека в белой чалме муллы (я заметил —они лучше
других знают топографию старины). Спрошенный не-
доумелооглядывает меня: мой измученный и пропылен­
ный вид 1фасноречивее просьб.
Кивнув, он молча ведет меня кульбитами переул­
ков. Стараюсь запомнить их повороты, Чтоб выбраться
потом обратно. Нораньше, чем я успел отсчитать четы­
ре «налево» и три «направо», мы уже у цели. Ворота. На
них доска Узкомстариса: Чиль-Дукторон.
Новорота плотно сомкнуты, и на них висячий за­
мок.Ключ?Стучувдверь глиняной хибарки, прислонив­
шейся к краю высокой саманной стены, спрятавшей
гробницу.Дверь открывается.' Из полутьмы, вместе с за­
пахом грязи и юфти, желтое с провалами глазниц и щек
407

Сигизмунд Кржижановский
лицо. Вероятно, сапожник. О ключе он ничего не знает.
Иногда приходят, да, открывают ворота, потом закрыва­
ютиуходятопять. Ноятвердорешил если не ногами, то
хоть глазами пробраться внутрь. Пробую вскарабкаться
на стену.Но не за что уцепиться —обрываюсь. Видя мои
усилия, сапожник сочувственно, даже жалостливо кача­
ет головой. Спрашиваю, не найдется ли лестницы? Нет.
Ну хоть бы табурета. Сочувственник опускает глаза и
молчит. И тут, заглянув внутрь его темного короба, я
вижу всю неуместность вопроса. Под плоской, из обма­
занных глиной плетенок кровли такой же плоский
пол —и все. Ни стола, ни скамей, ни лежанки. Только в
одном углу настил из рогожи, а посередине какой-то за­
дымленный казан, несколько инструментов и обрывков
кожи. Я готов уже отступить, но хозяин лачуги предлага­
ет использовать вместо лестницы поперечные перекла­
дины двери. Снимаем ее с петель и верхним концом —к
стене дукторона. Он поддерживаетдоску, я с трудом, по­
сле двукратной неудачи, все-таки взбираюсь на стену.
Внизу, в глубокой яме, заголившей кирпичный фунда­
мент, свалены в грудуребристые из почерневшего мра­
мора надмогильные плиты. Считаю: двадцать —два­
дцатьдва —двадцать восемь. Межплит проросли крапи­
вы и еще какого-то сорняка. Спускаюсь назад. Водворяем
дверь на место. Извинившись в причиненном беспокой­
стве, поворачиваюсь, чтобы уйти. Нобедняк останавли­
вает меня вопросом:
—
Там за стеной что смотрел?
—
Как, разве вы ни разу не видели?
—
Нет.
—
Ваши соседи —цари Шейбаниды. Лет четыре­
ста тому назад им принадлежала вся страна. Все камне­
тесы, кузнецы, плотники, сапожники —как вот вы —ра­
боталитоща на них.туг ихдолжнобыбытьоколо соро­
ка, но на самом деле...
408

Салыр-гюль
Сапожник, махнув рукой, равнодушно отворачи­
вается от стены. Попрощавшись, я ухожу. Переулки бла­
гополучно выводят меня на площадь.
Из всего классического пантеона, в'сущности,
больше всего прав на бытие у Немезиды. Все насиль­
ственно вторгшиеся в память народа, естественно, этой
памятью и отвергаются. Все эти шейбаниды умирают
дважды, попадают под двойной поворот ключа забве­
ния: сначала умирают они сами, потом начинается уми­
рание их гробниц. Я нс все рассказал сапожнику. Цюба
шейбанидов, первых узбекских властителей, тяготевших
над страной более сотни лет, поросли не только сорня­
ком, но и легецдой.Легенда эта, превратившая полковод­
цев в «Дев», рассказывается так. Некогда жил человек,
изучавший звезды. Издалека ему прислали ценный и
редкий астрономический инструмент. У изучателя звезд
было сорок дочерей иОдин сын. Он запретил им всем,
грозя смертью, прикасаться к прибору.Дочери были не­
любопытны, но сын, которого притягивал таинствен­
ный звездомер, как-то в отсутствие отца стал поворачи­
вать его колесики, пересекающиеся круги итрубу. Неча­
янное движение сломало инструмент. Боясь наказания,
брат просил сестер спрятать его. 1Ь сделали, как он хо­
тел. Разгневанный отец, увидев, что прибор испорчен,
стал вызывать одну за другой своих дочерей, требуя
раскрытия виновника. В ответ череда из сорока молча­
ний. И сорок смертей: отец не пощадил ни одной из
ослушниц.
Легенда груба и примитивна. Это быль, данная
вразбивку и перемешанная с небылью. В начале XVIвека
жил действительно царь и астроном мирзаУлугбег, но он
не был из рода шейбанидов и не убивал своих детей, а,
наоборот, сам былубитсвоим внуком, захватившим пре­
стол. Следы его астрономической обсерватории недав­
но отысканы в окрестностях Самарканда. Следы леген-
409

Сигизмунд Кржижановский
ды теряются в смутном и спутанном, от поколения к по­
колению искажаемом воспоминании. Так или иначе, но
и с легендами шейбанидам не повезло. Нолегенд нельзя
искать на пути могил. Трудноулавливаемая тропа леген­
ды может быть найдена нс столько видением, сколько
угадкой. Если история требует, как говорят, «чувства ис­
тории*, то легенда еще требовательнее. Легенды, как и
растения, растут лишь по ночам. Следование за этими
странными образованиями и исследование их возмож­
но при наличии как бы особого легендоскопа, мозгом,
улавливающим сквозь историческое «было» столь же ис­
торическое «могло бы быть». Малейшее нарушение это­
го аппарата —и погибают сорок сороков легенд,дев, не
родивших... факта.
Путеводитель по нёбу
Бюргер из немецкого анекдота, удивлявшийся,
откуда господа студенты узнали имена звезд, разуме­
ется, наивен, но не на все сто.
Хорошо, когда ощущаешь звездные точки на рас­
стоянии световых годов. Но когда в прозрачные самар­
кандские ночи ощущаешь звезды странно приблизив­
шимися, не щурящимися сквозь мировое пространство,
а глядящими на тебя в упор расширенными изумрудны­
ми зрачками, — появляется чувство некоторой астроно­
мической неловкости. И помнится, я не раз жалел, что
«Путеводитель по нёбу» (Покровского) остался там, в
Москве, на нижней полке.
Ноесли общаться с людьми ли, с звездами, не зная
или путая их имена, невежливо, то знакомиться с куша­
ньями чужой страны, заходить в этом знакомстве так
далеко, что даже съедать их, не интересуясь при этом их
410

Салыр-гюль
именами, — это уже попросту хамство. По приезде в Са­
марканд я постарался тотчас же завязать самые друже­
ские отношения с жителями жаровен, разогретых каза­
нов, сковород, горшков и вертелов.
Они, мои новые знакомцы, не хватали грубо за
полы, как это делают порой их продавцы, а осторожно
брали за ноздри, прося остановиться. Запахами, шипе­
нием, бульканием, скворчанием они всячески к себе за­
зывали, себя не называя.
Поэтому пришлось прибегнуть к такому методу.
Присев на корточки возле незнакомого мне кушанья, я
просил продавца его назвать имя снеди. Те обычноудив­
лялись: едят ведь не имена. Но я настаивал. В результате
нёбо получало новое вкусовое ощущение, а блокнот но­
вое имя.
Со временем я собираюсь написать пространный
«путеводитель по нёбу». В него войдут все гастрономи­
ческие импрессии, какие может дать восточный базар.
Но здесь я притронусь только к нескольким клавишам
того широко диапазонного инструмента, какой пред­
ставляет собой даже теперешний, требующий настрой­
щика самаркандский базар. Ведь иные из клавиш запа­
дают, иные струмы фальшивят. Так классическое поляу
(плов) детонирует из риса в крошеную морковь (за не­
достатком риса).
Итак, в путь. Голод при мне. Фляга тоже. Зачем фля­
га? Видите ли, баран даже после смерти превращается в
бурдюк, полный вина, а все здешние яства так пробара-
нены, что если время от времени не смывать жир с губ
глотком из фляги, то... Ныряю под вывескуУзбвинторга.
К вывеске прислонен плакат, изображаюпщй человека,
утонувшего в бутылке. Мертвец синь и вздут, изо рта его
кверху пузыри. Но это никого не пугает. Водку здесь це­
дят прямо из бочек. Во что угодно и сколько угодно.
Можно принести бутылку, кувшин, консервную коробку,
ведро и положить на стойкудесять червонцев, червонец,
411

Сигизмунд Кржижановский
рубль, полтинник, двугривенный: кран откроется или
приоткроется и отольет или откапает копейка в копей­
ку. Я видел однажды нищего, который, подойдя к бочке,
высыпал целую грудумедяков; здесь было не менеедвух­
сот скудных человеческих состраданий,быстро и точно
превращенных сидельцем в капельно-жидкое состоя­
ние.
Разминувшись с утопленником, выхожу на базар­
ную площадь.
Прежде всего надо приобрести нан. Наны лежат
друг на друге как граммофонные пластинки: это плос-"
кие «лепешки», как тщательно выговаривают продавцы,
не жалеющие трех ударений на одно слово. Желтовато­
белая поверхность нана в легком точечном узоре. Если
разрывать это хлебное колесо на ломти, то оно легко
вкатывается в желудок. Вот у стены всхлипывает, захле­
бываясь в своем собственном жиру, беш-бармак. Беш­
бармак по-узбекски значит «пять пальцев». Впрочем,
едят его всеми десятью, пуская в ход обе «адамовы вил­
ки». Блюдо получается от тесного союза теста и мяса:
сначала вываривают из барана жир, и в тот момент, ко­
гда мясо готово им захлестнуться, тесто бросается на вы­
ручку, ныряя в жир; затем друзья дают себя —друг ради
друга —резать на куски, с тем, чтобы после любовно сме­
шаться в единый беш-бармак.
Авот баран в задумчивом посмертном одиноче­
стве. Он лежит в монументальном казане, подпертом
железными колонками; под тушей медленный приглу­
шенный огонь; только редкие жирные слезы каплют на
дно казана —покойный сдержанно оплакивает себя са­
мого; над гордо выпяченным курдюком белый —под
цвет ему —бумажный свод, архитектурно завершающий
мавзолей коя. Из курдюка, взятого отдельно, можно из­
готовить особое блюдо, так называемое думбе. Но не бу­
дем отвлекаться.
412

Салыр-гюль
Если дать человеку, стоящему на стражеу баранье­
го мазара, рубль или два, то он отрежет вам: кусок? Нет —
так бы сделали у нас в Москве, на Болоте —самарканд­
ский же баранопродавец отрежет или оторвет пальцами
целую серию крохотных кусочков, почти невесомых су­
вениров о самых различных частях бараньей туши.
Рядом с коем, на огромной черной сковороде рас­
положилась целая семейка четырехносых чучвере. Это
нечто, напоминающее наши пельмени. Но мучнистое
тело чучвере сложено несколько иначе, чем у сибиряка-
пельменя. Приземистый чучвере задирает все свои четы­
ре припудренные мукой носика прямо в зенит.
Пересадка: со сковороды на тарелочки, расстав­
ленные вкруг нее. Чучвере разлучают. Тщетно они цеп­
ляются прижаренным подом за сковороду. Грубые толч­
ки вилкой в бок, щепоти красной перечной пыли, посы­
панной на головки осужденных, вслед разбрызг капелек
кобыльего молока —и чучвере отдают на съедение до­
жидающимся их человечьим ртам.
Однажды мне довелось наблюдать самый веселый
способ изготовления чучвере. Это было в одной ашхане.
Пилавчи, стоя перед рубленым мясом и тестом, левой
рукой отщипывал клок мяса, правой сворачивал раска­
танное тесто в мешочек, вбрасывал в него мясо и отря­
хивающим муку движением ударял ладонью о ладонь:
получался как бы короткий аплодисмент своему искус­
ству. Но сейчас он у меня ассоциировался с лермонтов­
скими «рукоплесканиями» широкой арены. Песок базар­
ной арены мягко стелется под шаги.
Вот еще гастрономические вариации на тему: ба­
ран. Резкий крик: «беррэ кебаб» заставляет меня огля­
нуться: разрезанный на шашлычные куски молоденький
барашек резво кружит на вертелах. Неподалеку в тяже­
лом котле, прикрытом конусовидной крышкой, напо­
минающей шапку дервиша, зреет казаний кебаб, об-
413

Сигизмунд Кржижановский
лизываемый снизу желтым копотным пламенем. Этот
вариант —из больших неповоротливых кусков, густо пе­
ресыпанных луком.
Дальше пряный запах маленьких пухлых пирож­
ков, начиненных всячиной: это подбодряющийуже еле
волочащий за мной ноги аппетит острый гош. Рядом
тертое из гороха с какими-то кислящими ее примесями
зелено-желтая лобия. Можно и ложечку лобии. Но вот
долма, находящаяся если не в родстве, то в свойстве с
нашим голубцом, или кифта, приготовленная из особым
образом битого мяса; одетая в паршорба, не могу, как ни
просят настойчивые завывания продавцов. Среди этих
призывов к нёбуособенно выделяется один —жалостли­
вый и длинный: «мазалеек» —запевает лирически голос
подростка, сидящего над своим блюдом. Мазалеек ссы­
пан в кучу прямо на циновку, междвух босых пяток про­
давца. Это небольшие овальные кусочки мяса, выкатан­
ные в сухарной пыли. Продаются они десятками. Поку­
патели, роясь в куче мазалсковых облепков, тщательно
и терпеливо подбирают десяток пожирнее. Затем идет
пересчет. После проверка продавцом. Облепки перехо­
дят из пальцев в пальцы, возвращаются назад в кучу и
снова попадают на потные ладони. Сухарная пудра уже
частью обсыпалась, частью перемешалась с базарной
пылью.
Фляжка на ремне стала чуть легче. Еще чего-ни ­
будь сладкого и назад —в прохладу хуэвдры.
Вот белая, пузырящаяся, легкая иншалла. Это бел­
ки, взбитые особым образом с сахаром. Пузырьки надо
прикрывать тенью, чтобы они не растаяли на солнце,
прежде чем им растаять в чьем-нибудь рту. Вот прибли­
жается один маленький, заранее облизывающийся рот.
Мальчишка сует иншаллалыцику пятак и протягивает
указательный палец. Продавец, взглянув мельком на мо­
нету, снимает ложкой немного просахаренной пены и
414

Салыр-гюль
намазывает ее на вытянутый палец покупателя. Палец
ныряет в рот и возвращается без иншаллы.
Ноеще лучше на сытый желудок рахати-джан, что
значит «душа сладости». Изготовляется рахати-джан
просто: из пористого снега, собранного с гор, и сахара.
Вокруггорыузума разных калибров —от крупно­
ягодного до мелкого, славящегося своей сладостью.
Здесь же на циновках и досках желтые россыпи урюка.
Сладкий зазывный голос, напевно предлагающий отве­
дать «миндальский халва». Маленькие пестрые из стран­
но скрученных леденцовых нитей ианапы.
Довольно. Домой. Но навстречу мне оборванный
нищий старик. Его протянутая за подаянием рука не пу­
ста: в ней на деревянной ручке дымится круглая жаро­
вня. Свободная рука нищего, порывшись в лохмотьях,
вынимает какую-то зеленую щепоть и бросает на угли.
Синий дым взвился над жаровней и снова опадает. Это
продавец запаха.Я вижу:женщина с лицом, спрятанным
под чучван, подошла к продавцу благовония и, дав ему
монету, слегка отстранила покров. Синий дымок, выги ­
баясь спиралью, юркнул под черную свесь. Чучван опус­
тился. Продавец и покупательница продолжают свой
путь. Но я кончил. Сытый до отвала желудок хочет при­
валиться в мягкое иуснуть. Наконец-то голова на подуш­
ке. Вокругпрохлададвусветной кельи. Перед тем как за­
снуть, вспоминаю —сквозь полуявь —недавнее базар­
ное квипрокво.
На глаза мне попались желтые треугольнички из
теста с запрятанными под тестовую кожу какими-то та­
инственными пузырьками. 1]рираза спрашивал я жен­
щину, продававшую неизвестную снедь, как называются
непонятные пузырьки. Женщина или не понимала, или
не умела, или не хотела назвать. Яупорствовал. Разговор
привлек внимание соседей-продавцов. После несколь­
ких оживленных с ними консультаций женщина нако-
415

Сигизмунд Кржижановский
нец понимающе улыбнулась и повторила несколько раз
кряду: «гар-рох, гар-рох». Так как я был сыт, то завернул
несколько треугольников в бумагу и отметил в блокно­
те: гар-рох. Через два *р» и с ударением на втором слоге.
Через некоторое время, уже придя домой, я решил отве­
дать гастрономическую новинку. Сунул треугольник од­
ним из углов в рот и откусил: из-под зуба весело выпрыг­
нула зеленая горошина.
Так я был посрамлен в собирании фольклора нёба.
Мейдэ-чуйдэ
Человек сидел перед квадратным ящиком, напол­
ненным грудой ножей. Точнее, кинжалов. Еще точнее:
ножами-метисами, помесью кинжала с простым кухон­
ным ножом. Одни в простых одноухих ножнах, другие в
тисненом полусафьянс, одни но самую макушку эфеса
нырнувшие в кожу, другие любопытствующие, выставив­
шие рукояти наружу.
Я подошел и притронулся к одной из рукоятей:
канча? Продавец поднял в ответ руки, как для намаза,
распрямив все десять пальцев. Я перевел глаза на другой
нож, поскромнее. Левая рука торговца упала вниз. Глаза
мои перепрыгнули на короткое лезвие, выставившееся
из черной кожи, — и тотчас же ладонь, подогнув мизи­
нец, услужливым четырехпалием пододвинулась к ящи­
ку: этот?
Продавец играл на груде лезвий, как на терменвок-
се, причудливую мелодию цен.
Виноградным гроздьям здесь обдергивают вино­
градины, нет, собственно, не у гроздий, а у рубля отры­
вают лишние копейки, пока не получится единица без
дробей: бир пул. Даже в самом узбекском языке, в еле-
416

Салыр-гюль
довании его слов, название знаменателя дроби, все идет
впереди числителя, части. Не «две седьмых», а «семь с
двумя» (jettiden iki). Как не вспомнить известную гравю­
ру английского мастера, изображающую сэра Ф альста­
фа с мальчиком-оруженосцем, несущим позади его щит.
Старый Восток, Восток традиции, не любит одроб-
ления жизни, хроматизма копеек, размельчения дня на
секунды. Не только узбекская песнь, при встрече с ней
моего уха, оказалась строго диатоничной. И шаги здесь
диатонично широки, потому что хотят скорее дошагать
до бесшажия.
Запад и Восток по-разиому видят время. Мы видим
его с наших круглых светлых циферблатов, напомина­
ющих диск солнца; это солнце мы каждое утро заводим
и прячем в жилетный карман — оно у нас в услужении.
У него только три луча: часовой, минутный и секунд­
ный. Истранно: минутный длиннее часового, хотя мы из
этого не решаемся сделать вывод, что минута в наших
раздерганных жизнях оказывается иной раз больше и
важнее часа.
Восток и сейчас еще меряет время колебанием
длины тени. И не тени солнечных часов, а просто тени,
отброшенной столбом, выступом, стеной. Жизнь здесь —
говорю о старом, исламистском Востоке —ориентирует­
ся не на солнце с его полднем, а на ночь с ее... но «пол­
ночь» — это уже дробь. Наши пифагорийцы встречали
гимном приход солнца. Мусульмане приветствуют нама­
зом —через закат — близящуюся ночь. Ж изнь покорно
следует за тенью: утром, когда она длинна, и жизнь рас­
тягивается во всю длину базаров; к полудню, вместе с
укорачивающейся тенью, укорачивается, втягивается в
дома и жизнь, и только с наступлением ночи, когда тень
поднимается во весь свой рост, Шахразада продолжает
прерванный солнцем рассказ.
14 С. Кржижановский, т . 3
417

Сигизмунд Кржижановский
В сущности, еще года три тому назад мне удалось,
идя как-то по Волхонке, свернуть в Кита Ходжа Ахрар.
Это было в дни исчезновения мелочи: из кошельков, кон­
дукторских сумок, кассовых сеток. Как бы хотелось при­
бавить: и из голов. Увы, головы наши именно в ту пору,
как никогда, были набиты мелочью: желчинками,
всплывшими в мозг, самоуколами, психической копо­
тью, забившей все мозговые извилины. Мне предстоял
большой конец от Сретенских до Пречистенских. Хотя
я и держал в протянутой руке желтую рублевую бумаж­
ку, но она провезла меня метров на десять, не более: ♦ нет
сдачи » — «сойдите, гражданин». И я пошел параллельно
перегоняющим меня вагонам. 1]рамваи стали для меня
мнимостью, бесполезным грохотом, который лишь от­
влекал от моих переходных дум. Я мысленно вырезал
рельсовый путь из каменной ленты улицы, дома сдвину­
лись, и уличный извив стал похож на ручьеобразный ход
длинных улиц Востока. У перекрестка сидел мальчонка,
подоткнув колени под застекленный ящик со спичечны ­
ми коробками. Я помахал ему рублем. Мальчик, откинув
стекло, стал отсчитывать пять десятков набитых спичка­
ми коробок. Я отрицательно покачал головой: лучше ни
одной, чем пятьдесят. И снова трепаная желтая бумажон­
ка вернулась в карман, а я продолжал путь. Минутная
стрелка уличных часов, точно стряхивая с себя брызги
секунд, дернулась и переместилась на деление. Она про­
шла уже почти полкруга, а мне еще шагать и шагать. Дело
уйдет раньше, чем я дойду до него. Но инерция шага про­
должала переставлять мои ноги.
Вот киоск. У киоска очередь. Она восково непо­
движна, и головы стоящих повернуты не к оконцу, а на­
зад: они дожидаются человека с гривенниками и копей­
ками. Бело-синие, желтые, зеленые бумажные флажки
склоняются перед гривенником, самодовольно разрыва­
ющим очередь. Перед ним сторонятся, позорно уступа-
418

Салыр-гюль
ют место: так в Калькутте индийские тюрбаны отжима­
ются к стене, чтобы пропустить белое кепи.
Иду далее. Замечаю: самый шаг мой из скороступи
превратился в размеренную, почти паломническую по­
ступь. Так идут, вероятно, пыльным проселком, ведущим
к Мекке. И серый куб дома, близящийся навстречу сквозь
вечерний сумрак, чем-то напоминает о камне Каабы.
Подхожу ближе: нет, дом как все, в переблеске стекол и
цепью номеров над подъездом. Но у подъездной ступе­
ни ссутулившийся нищий. Он до того опечален, что даже
не просит. Бесполезно. Кормившие его копейки, алтыны
и пятаки исчезли из обращения. Он сидит над пустой
деревянной чашкой погруженный в горестное созерца­
ние. Как дервиш, который... что за странная мысль: моя
желтая бумажка падает в чашку. «Спасибо», — это сказал
я, а не он. Рубль за мысль, которая вошла в это мгнове­
ние в мои глаза, — эта ведь почти даром.
Как-то над ступенями одной из мечетей (имя за­
был) я увидал плачущего ребенка. Его посадили на верх­
ней площадке, но сойти назад он не мог: ступени для
него были слишком высоки. Игра в единицы, в целост­
ности, пожалуй, самая опасная из всех игр ума. У нас она
привела к «первой заповеди» и витализму. На старом
Востоке она сделала гораздо больше культурных разру­
шений. Поиски целого, отказ от мейдэ-чуйдэ напомина­
ет процесс раскрытия японских коробочек, вложенных
друг в друга. Но есть и разница, она заключается в том,
что процесс раскрывания начинается изнутри и что
проделывает его одна из коробочек, самая малая, назы­
вающая себя «я». Как только она попытается саморас-
крыться, приподнятая ее крышечка упирается в крышку
облекающей ее большой коробочки, приходится приот­
крывать и эту, большую, и писать «я» с большой буквы; и
так, пока мысль не попадает в самую большую, гермети­
чески запечатанную и поэтому полную тьмы коробку.
419

Сигизмунд Кржижановский
Пытаться охватить весь мир —это значит не сделать ни
одного шага.
Еще с отроческих лет в память мою попала —не
весть откуда —легенда о иском ученом мусульманине,
который хотел постигнуть все целое, но дела которого
постоянно заставляли путешествовать. Не позволяя все
же делам вторгаться в дело жизни, ученый возил за со­
бой на двенадцати верблюдах библиотеку. Но дела, оче­
видно, мстили за уничижение — и ученый стал посте­
пенно беднеть. Постепенно сокращая свою библиотеку,
отбирая самое ценное и из ценного ценнейшее, он во­
зил ее в своих странствиях уже не на двенадцати, а на ше­
сти верблюдах, потом на двух, и наконец — на одном. Но
случилось, что последний верблюд пал в пути, вдалеке от
жилья. Бедный эффенди принужден был отобрать наи­
ценнейшее среди ценнейшего, так как был стар и не в
силах поднять на себя всего книжного груза. Но мейдэ-
чуйдэ, мелочь продолжала злобствовать, и дряхлый по-
стигатель всецелого должен был продать последнюю
пачку книг.
Перед тем как расстаться с друзьями своей мудро­
сти, он сделал из них выписки, отжал сок смыслов, из
выписок снова выписки, пока не дошел до фразы «аллах
иль аллах, Мухаммед россулях». Написав эту строку на
дощечке, он повесил себе ее на шею и стал у перекрест­
ка, как нищий.
Возможно, что легенда возникла среди одной из
дервишских сект, дивана, чьи исступленные пляски
ввинчивания в пустоту, кружения оси, потерявшей обод,
можно было еще так недавно видеть около Лаби-хауза в
старой Бухаре.
Мне удалось наткнуться, правда, на довольно смут­
ные исторические указания, говорящие о том, что тор­
говое посольство Небесной Империи, доехавшее в кон­
це XV столетия до Амударьи, было очень огорчено и ра-
420

Салыр-гюяь
зочаровано, узнав, что Аму во что-то еще впадает и что
вообще за степями Двуречья есть еще какой-то мир. До
сих пор им думалось, что степи эти постепенно перехо­
дят в ничто. Вероятно, эти купцы были по тому времени
очень просвещенными людьми. И, конечно, нельзя не
посочувствовать их философическому огорчению. Дей­
ствительно, если мир можно понять только как целое,
как великую единицу, то вы годно для познания, чтобы
он, мир, был по возможности меньше. Иначе какой же
смысл заниматься смыслом.
Мы, европейцы, нс относимся с пренебрежением
к мейдэ-чуйдэ. Мы не стыдимся не только учиться на
медные гроши, но и изучать те медные гроши, на кото­
рые разменена ценностность мироздания. Мы благодар­
ны каждой крупице знания. Мы начинаем не с суммы, а
со слагаемых. Потому что сумма — это нищенская сума
любого из своих слагаемых. Если подходить к вопросу
чисто методологически.
Человек, ставший меж двух наших эпох, средне­
вековья и современности, Картезиус-Декарт, в ответ на
письмо своего престарелого школьного учителя, напо­
минавшего, что он ему ♦ учитель», отвечал: о, да, он готов
назвать себя »почтительным учеником любого дождево­
го червя», попавшего под его «скальпель и лупу». Ступе­
ни наших лестниц, по которым мы ходим, и ступени на­
ших логических скал, по которым мы мыслим, всегда
часть, дробь по отношению к росту идущего и попереч­
нику сознания. Но сами мы, в самомнительнейшие ми­
нуты нашей жизни, когда нам кажется, что наше «я» есть
завершенность, единица — не более чем «дробь, встав­
шая на цыпочки»: это, собственно, не моя мысль, а мысль
одного из моих персонажей. Иной раз выдуманное вы ­
думает такое, к чему лишь позднее приходит выдумав­
ший выдумщика. Так или иначе, если дробь, привстав
на цыпочки, и может дотянуться до себя как до едини-
421

Сигизмунд Кржижановский
цы, то поза эта слишком утомительна и не может долго
длиться.
Уже на обратном пути из Узбекистана, листая свои
записи, я увидал сквозь их строки новеллу, точнее, кос­
тяк новеллы, который когда-нибудь, может, и обрастет
живой тканью. А пока перескажу его с остеологической
сухостью.
Мелкий советский служащий. Допустим, счетовод
Каждый день от дома до службы и обратно. И каждый
день счетные костяшки под пальцем —по стержню —
от края рамы до рамного края и обратно. Но человек,
служащий в прислугах у чужих цифр, все же сын запада.
Ему знакома тяга пространства. И раз в году, получив
двадцать один день в собственность, он выбирает, после
долгих раздумий, какой-нибудь дальний маршрут. Сче­
товода притягивают белые пятна глобусов и ландкарт.
Его подштопанным подошвам хочется ступить туда, куда
«не ступала ни одна человечья нога». Но белые пятна для
избранников, для любимцев бога путей. Счетоводам же
надо ездить в Феодосию или в Ейск. И лишь в крайнем,
крайнейшем из крайних случаев... и герой мой берет
билет до одного из городов Туркестана. Дни убывают
быстро, деньги еще быстрее. Еле достигнув цели, прихо­
дится в очередь за обратным билетом. Вдалеке, за голу­
боватой завесой воздуха виднеются смутные контуры
предпамирских гор. Но Предпамирье — это уже для бух­
галтера или заведующего канцелярией. А счетоводам
надо назад. В последний вечер перед отъездом бродит он
от чайханы к чайхане и мимо затухающего базара. Не­
ожиданно знакомство у опорожненной пиалы. Сначала
встретились глазами, потом навстречу друг другу слова.
Новый знакомец немолод; редкие длинные зубы из-под
нестриженых усов, грязноватая чалма, свесившая плос­
кий язык на плечо, протертый, выцветший халат. Но по-
русски говорит довольно бойко, умеет спрашивать, ка-
422

Салыр-гюль
чать в такт ответу головой и сочувствующе прицмоки-
вать. Разговорившийся счетовод от закончившегося пу­
тешествия переходит к неначатым, настоящим, делится
огорчениями и надеждами и в откровенности своей до­
ходит даже до мечты о белых пятнах. Слушатель его по­
лон сокрушенного сочувствия и готовности помочь. Он
придвигается ближе к собеседнику, взволнованно при­
трагивается к его колену и рукаву, оглядывается по сто­
ронам и переводит голос в шепот. Помочь бы можно. За
самые скромные деньги. По... приезжий заинтригован.
Спрашивает; как? В ответ отрицательные кивки головой.
Он настаивает. Тогда новый друг, пододвинувшись губа­
ми к уху собеседника, сообщает: у него есть пузырек —
от прадеда к деду и отцу, от отца к нему переходил он по
наследству —а в пузырьке под шестизвездой шахрудо-
вой печатью запрятана^.. Что? Снова долгие отказные
движения головой, вздохи о нерушимости печати и тай­
ны. И наконец, под затиском печати там хранится т а й ­
ное средство для выведения белых гео­
граф ических пятен. Приезжий хохочет, абориген
тоже, но не очень веселым и вместе с тем прощающим
смехом. Так мудрые смеются неверию невежд. И вскоре
гоегь Востока даже без легчайшей улыбки слушает брюз­
гливый причет человека в чалме: люди оттуда, из Моск­
вы, дети-люди, они, как тень карагача, движутся сперва
вперед, потом назад и опять вперед; а сам кЗрагач смеет­
ся над своей тенью и не ходит ни вперед, ни назад, а толь­
ко невидимо для глаза вверх и вниз; их глобусы, по кото­
рым учатся в школе дети этих детей, глобусы круглые,
как карагач, вертятся вокруг своих стволов; и глаза лю­
дей с заката тоже кружат, ища новое и новое, это малень­
кие глобусы, заболевшие вертячкой и ворочающиеся с
боку на бок, пока их не прикроют белым пятном смер­
ти; они истирают свои подошвы о землю, гоняются за
солнцем, убегающим в закат, — а между тем достаточно
423

Сигизмунд Кржижановский
одной капли из-под шахрудовой печати на кончик вот
этого платка, достаточно чуть потереть смоченным уг-
лышком о белое пятно глобуса и... И? —спрашивает
гость с запада. Он не все понял в этой дивагации, но од­
нообразное кружение слов, маятниковое — в такт сло­
вам — качание чалмовой свсси передалось его мозгу. В
мыслях счетовода уже перекатываются монеты. Если
экономить в дороге, то, может быть, у него хватило бы
на две-три капли. А продавец шахрудовой тинктуры про­
должает нахвал товара: о, он знает силу своего пузырь­
ка, он мог бы сам, при его помощи, обойти всю землю,
ни разу не коснувшись ее ступней, но зачем ему земля,
он охотно готов уступить ее другу; а ему, владельцу тай­
ны, ничего не нужно, разве несколько затяжек наргиле и
глоток шорбы в день; друзья познаются по их благодар­
ности. Пусть саиб странствует, а он, сидя на своей старой
циновке, будет смотреть, как странствует дым над водой
его кальяна.
И покупатель из собеседника превратился в спут­
ника. Двое молча идут по пустому руслу ночной улицы.
Отщелк висячего замка, низкая притолока, сараеобраз­
ная комната без окон. Темнота неохотно отступает от
огня ночника к углам. В одном из них, среди всякого хла­
ма, железным меридианом кверху поваленный наземь
глобус; он на подкривленной у основания оси, но, оче­
видно, старинной работы. Он не знает или притворяет­
ся, что не знает, ряда давно открытых островных точек,
стран и даже морей. Он весь точно в хлопьях белого, точ­
нее порыжелого мартовского снега. Продавец присел у
глобуса на корточки и начинает свои манипуляции. Вот
блеснула пузырчатая скляночка. Вскрыв ее, человек, рас­
пластавший полы своего халата крыльями по земле, ню­
хает сам и приближает склянку к ноздрям наклоненно­
го над глобусом покупателя. Еще? Можно и еще. Аромат
шахрудовых капель горьковат, прян и будто из уколов.
424

Салыр-гюль
«Люди собирают мир в глаза —они не знают, что его
можно вынуть из глаз, что можно сжать горсть звезд в
небо вот так», — и продавец делает движение зажатым в
пригоршни смоченным платком. Перед глазами покупа­
теля тинктуры промельки искр, разгорающихся в пламе­
на. Сквозь их лет он уже не совсем ясно видит, как гло­
бус поворачивается под пальцами странного знакомца,
и словно не глобус даже, а голова, его собственная голо­
ва, пересаженная с шеи на железную ось, мягко поддает­
ся под толчками рук. Вот пестрокрылый выбрал: при­
остановив кружение, он притрагивается влажным ут-
лышком ткани к оваловидному белому пятну.
«Такла-Макан», — шепчет он, подморгнув совиным
веком, — и тотчас же пятно начинает расти и распест­
ряться: желтая зыбь песков, змеевидные выгибы безлис­
того саксаула, черный провал колодца с круглой вырез­
кой из неба, упавшей на дно. Внезапный ветер бросает
навстречу глазу кружащийся клуб песку; клуб, тьмя пус­
тыню, вворачивается в себя, оваловидно стягиваясь, —
и снова перед глазами на вспучине глобуса небольшое,
сейчас чуть влажное овальное пятно. «Кутб шымалы» —
и из-под трущих движений ткани выступают стсклисто
мерцающие полярные льды; солнце вечного дня остано­
вилось, точно заледенев у горизонтного круга; лучи его,
ударившись о ледовые грани, разбились на пестрый дре­
безг спектра; чья-то жирная, сизая лопасть выблеснулась
из полыньи и снова нырнула вглубь. Холод так силен,
что кругозор начинает стягиваться; круглый горизонт,
ежась, умаляется и набегает на зрение; от страшного
сжима сквозь пейзаж проступили его ребра — это ради­
ально расположенные черные линии, ясно теперь раз­
личимые сквозь прозрачность льдов; видны даже циф­
ры —85° — 86° — 87°... и снова круглое арктическое пят­
но глобуса.
425

Сигизмунд Кржижановский
Не буду продолжать. Развернуть ряд прозрева­
ющих глобусных бельм дело писательски нетрудное.
Ясна и сюжетная концовка. Она вряд ли допустит много
вариантов. Только боюсь, что преждевременным расска­
зом о своем будущем рассказе я у него отнял право на
рождение. Недозрелый плод можно, конечно, вынуть из
чрева. Но как его вложить обратно для дорожденности —
наукой до сих пор не дознано.
Запад и Восток сталкиваются не миросозерцания-
ми, а миром и созерцанием. Мы строим мир, тщательно
освобождая его от налипей созерцания, конденсируем
действительность в чистую действенность; мы учим
наши ноги широкому спортивному шагу, а не старовос­
точному подгибу пяты под пяту. Восток же старых мек-
тебэ, седобородых муталлимов, домулля, затейливых
пожелтелых писаных китабов — это созерцания без
мира, пустая чашка нищего в городе, лишенном мейдэ-
чуйдэ, колодец без воды, оставившей после себя лишь
солевой осадок, бессильная попытка взять ступень, пре­
вышающую шаг.
Самые уклады этих противостоящих жизней тако­
вы, что попытка быть исключением карается бытом. Так
солипсист Штирйер, провозгласивший себя «единствен­
ным», à мир своей «собственностью», принужден был
сесть в тюрьму —и даже не в одиночную камеру —за не­
уплату долгов кредиторам, находившимся в его «соб­
ственном» мире. Еще ранее философ Фихте попробовал
разжаловать мир в простое «не-я», объявив последнее
«манифестацией» я. Но однажды случилось так, что сту­
денты, протестуя против некоторых выводов (несомнен­
но, логически честных и последовательных), устроили
манифестацию пред стенами фихтовской квартиры и
побили профессору окна. Тайный советник Гёте, воз­
главлявший просвещение Веймарского герцогства, хотя
и заступничал за пострадавшего, но в письме к одному
426

Салыр-гюль
из своих приятелей писал приблизительно такое: слу­
чай, конечно, прискорбен, но спиритуалисту господину
Фихте полезно все-таки удостовериться, что «не-я» не
спрашивает разрешения у «я» на битье стекол. Арабский
философ Аль-Газари жил еще во время слюдяных окон
(XI в.) и не терпел от вторжения не-я, наоборот, жизнь
его, по преданию, проходила при д ворах ряда арабских
властителей вполне благополучно. Но тем не менее он
учил, что философов, отрицающих наличие зла в мире,
следует бить палками по пяткам до тех пор, пока они не
признают ошибочности свое го миропредставления.
Поскольку, как указано, аргументатор этот был придвор­
ным мудрецом, то нельзя считать доказанным, что мак­
сима эта не получала никогда практического осуществ­
ления.

IV
Мыслегорск и легендострой
У Количества свои десять пальцев, десять цифровых зна­
ков, которыми оно дощупывается почти до всего. Длина
рук Количества не меренная, но, думаю, есть предел,
дальше которого им не протянуться. Я очень люблю
цифры. Но без взаимности. Они как-то сторонятся меня.
И, нарушая очеркистский обычай, я не привез с собой
числа труб, раскуривающих свое фабричное наргиле
под небом Туркестана, количества гектаров, перешед­
ших из-под риса под хлопок, процентных отметин рос­
та грамотности и других цифр. Все это сделано до меня
и без меня теми, кто это может сделать много лучше мо­
его. Я —существо в наглазниках, и мне уютнее всего в
расщепе моего пера. Правда, у станции Каган я с волне­
нием видел вынырнувшие из-за холмового горба горбы
верблюдов с притороченными к ним огромными кош­
мами, вздувающимися от хлопка; хлопковая ость, проби­
ваясь наружу сквозь мешочные поры, казалось, продол­
жала послесмертный рост.
Помню и чуть подволоченные рисовые прямоу­
гольники, взятые в земляные фрамуги. И особенно за­
помнился мне экскаватор, окунающий свои черпаки в
воду заиленного арыка. Экскаватор был стар и скрипуч;
проворачивая свою тугую цепь, он ржаво брюзжал: чер-
428

Салыр-гюль
пай-черпай, а ради чего; все равно на смену песку песок
и илу ил — или не так? Скрипи, чтобы пили, скрежещи от
надсады, чтобы сады над арыком процвели.
И как ни плакался, скрипя зубьями о звенья цепи,
старый брюзга, мотор внутри его продолжал вращать
черпаки, разлучая арычье дно с поверхностью.
Но я так и не научился отличать американский
хлопок от египетского и двуногой прогулке по полю,
засеянному злаками, предпочитаю двуглазую прогулку
по книжному полю мимо бороздчатых строк, засеянных
черными знаками. Здесь я у себя, здесь я не боюсь спу­
тать литературную рожь с пшеницей, здесь мне ясно
выколосование смысла, степень всхожести посева идей.
Никогда не забуду, с каким вниманием в свои самарканд­
ские утра я следил за раскладкой узбекских брошюр и
листовок на книжных ларях, что расположились у нача­
ла Регистанской улицы. Это, в сущности, еще и не посев.
Это только предпосевная литературная кампания. Вот,
например, «Мои университеты» Горького, переведенные
на узбекский язык. Книга сплющилась в листовку, загла­
вие «Как я учился ». Да, новая узбекская литература, лите­
ратура латиныляшдырыша, пока чистая ученическая
тетрадка, начинающаяся таблицей умножения, прижав­
шейся к обложке. Но в таблице умножения искусство
умножать, обещание богатств. Каждая же белая страни­
ца напоминает мне снежную поверхность: чуть прикос­
нись лучом пера, с не г стаял и таившаяся озимь — под
взгляд.
Итак, в дальнейшем я сосредоточиваюсь на буду­
щих днях литературы советского Туркестана. Я постара­
юсь угадать (разумеется, в пределах отпущенной мне
догадливости), как сочетается вот эта фигурная полуоб-
сыпавшаяся куфическая надпись на стене медресе с ла­
тинизированной строкой над входом в библиотеку, в
китаб-хану. Прежде всего оглядываюсь с некоторой
429

Сигизмунд Кржижановский
опаской на мои азартные рассуждения о «Западе» и «Во­
стоке». Это традиция, из которой я и попытался выпрыг­
нуть. Может быть, потому что боязно прыгать на ходу.
В Тану-Тувинской республике, где-то на огороде у
аила Салдам, стоит шест, на шесте доска, а на доске
«центр Азии». Шест был водружен неким англичанином,
который, вычислив центр неправильной плоскости ази­
атского континента, пришел сюда, преодолевая огром­
ное расстояние и множество трудностей пути, чтобы
«осмотреть» математическую точку. Корабли, идущие в
долготном направлении через Великий океан, пересека­
ют условно проведенную демаркационную линию, отде­
ляющую сегодня от завтра: судну, пересекшему линию в
восточном направлении, присчитывается один восход и
один закат, и есть момент, когда на носу парохода одна
календарная дата, а у кормы его —другая.
В области культуры мы тоже с тщанием отчерчи-
ваваем понятие Запада от Востока, часто не желая по­
нять всей условности такого рода демаркационных раз-
линований. Конечно, не т никакого самодовлеющего
Востока и самозаконного Запада. На самом деле они не ­
прерывно переходят друг в друга, опрокидывая все от-
сихпоры и досихпоры нашего рассудка. Именно это дает
мне мужество додумать начатую мысль.
На северо-востоке страны в Узбекистан открыва­
ются Джунгарские горные ворота. Полторы тысячи лет
тому назад сквозь них прошла —держа путь с востока на
запад — череда народов. Это была беспокойная длитель­
ная эпоха их переселений, перемены становий. И затем
движение прекратилось. Джунгарские ворота широко
раскрыты и ждут. Но народы живут не в кибитках, а в
небоскребах и не намерены переселяться. И тем не ме­
нее покоя нет, мимо вры тых глубоко в землю фундамен­
тов непрерывное движение все новых и новых сотряса­
ющих мир смыслов. Я давно уже привык называть это:
430

Салыр-гюль
эпоха великого переселения мыслей. Но мысль больше
похожа на птицу, чем на человека. И наши головы лишь
гнезда, в которых она выводит свой выводок... выводы.
Стоит мне закрыть глаза, хотя бы вот сейчас, и я почти
вижу стаи мыслей, перелетных идей, совершающих свой
лет с запада на восток и с востока на запад. Оттуда, из
страны закатов, логические косяки трехкрылых силло­
гизмов. Это — ночные птицы познания. Они вообще
дискурсивны. И когда логический холод переходит в ло­
гическую стужу, начинается перелет.
Отсюда же, из страны сказок и созерцаний, подни­
маются легко парящие пестроперые образы, эти крыла­
ты е джинны и ифриты поэзии. Образ вообще летуч: как
аромат. Взгляните на старый текинский ковер: красоч­
ный орнамент его так легок, что, кажется, достаточно од­
ного удара ветра, чтобы рисунок взлетел над ковром ри­
сунком-самолетом. Сидя теперь под косыми лучами за­
ката на привычной ступеньке моей комнаты, впутывая
глаза в закаменелый ковровый узор внутренней стены
Ъшля-кари, я упрямо возвращаюсь мыслью к ненапи­
санной литературе завтрашнего Узбекистана. Прежде
всего мне представляется, что здесь, среди этой приро­
ды, людей, завернутых в пестро орнаментированную
ткань халатов, рядом с синим куполом древней Биби-
ханым, пробующей переблистать своею синью синь са ­
мого неба, невозможно осуществить реализм, по край­
ней мере, того реалистического коэффициента, кото­
рый так свойственен нашей художественной традиции.
Пейзажи, солнце, быт, странно сочетающий элементы
старины и новизны, — все это толкает в фантазию. Даль­
ние очертания гор, полускрытые чучваном пыли, посто­
янно меняют свои очертания, как облака. Облака же во­
обще всегда больше интересовали романтика, чем реа­
листа. Это не трудно было бы доказать путем простой
литстатистики.
431

Сигизмунд Кржижановский
Принцип так называемого ультра-микроскопа в
том, что наблюдаемый объект, включенный в яркий луч,
раздвигает (так кажется глазу) свои размеры. Но луч са ­
маркандского предосеннего солнца действует именно
ультра-микроскопичсски; мелкие пылинки, попав в
него, оптически разбухают в золотистых мошек, совер­
шающих свое брачное кружение. А что такое легенда?
Это — малый, пылинно-малый и пылинно-серый факт,
увеличенный, гиперболированный ярким его освещени­
ем. Следовало бы под луч ультра-микроскопа — и самое
понятие «реализм». Обычно он оказывается и в наших
практиках и в наших теориях — обнищавшей реально­
стью, точнее, бедным литературным ее родственником,
приживалом самой жизни. Литература «жизни как она
есть», работая по-приживалочьи, своими беззубыми дес­
нами не может разгрызть косточки факта, обдирая лишь
его мякоть. Наш реализм фатальным образом всегда в
близком соседстве с бытовизмом. Но быт «и я» бытия —
блеклый и искаженный повтор.
Э. Золя, пытавшийся создать теорию реалистиче­
ского (даже натуралистического) «экспериментального
романа», не оказал должного внимания понятию «экспе­
римент». Эксперимент хотя и направлен всегда на при­
роду (на натуру), но никогда не бывает натуралистиче­
ским. Говоря терминами именно наших теоретиков реа­
лизма, можно легко заставить их признать, что самое
неестественное из всего нам известного —это лаборато­
рия естествоиспытателя. В самом деле, в лаборатории
этой приборы, дающие атмосферное давление в сотни и
тысячи атмосфер, устройства, поднимающие температу­
ру до 3000°С и выше... Но ведь в той «действительности»,
в которой мы живем, воздушное давление колеблется
лишь в пределах одной (с малым процентным привес­
ком) атмосферы, а жара в 50° законно описывается реа-
432

Салыр-гюль
листами как «нависший над землей неподвижный, неес­
тественный зной».
Фантазм Э. По, концепции Г. Уэллса, образ «шагре­
невой кожи» Бальзака реальны, чтобы оставаться в пре­
делах ходового реализма. Художественное познание, как
и научное, идет не по касательным к вещам, а по линиям
центров, в вещи.
Узбекистан будет добывать и разрабатывать руду
гор, столпившихся вокруг Ферганской долины, собирать
хлопок с бухарских полей, добывать образы и темы из
старых и юных пейзажей страны, руин и новостроек,
быта, тянущегося в бытие, и быта, уходящего в смерть.
Но и руда, и образ, взятые, как они суть, нуждаются
в «обогащении». Обогатительные процессы, как извест­
но из фабричной практики, сводятся к удалению из про­
рабатываемого объекта чужеродных примесей, ослаб­
ляющих его действенность.
Роль такого обогатителя, обогатителя факта, вы ­
полняет легенда. Ведь люди внутренне настроены на де­
яния, но внешне не идут дальше дел. Деяния — материал
легенды, дело — история. Легенда как бы возвращает
дело в его первоначальную стадию, когда оно было дея­
нием, переигрывает опровергнутый шахматный ход за­
ново. Закон исторической игры: «тронуто — пойдено».
Закон игры легендами: тронуть непойденным, транспо­
нировать внутреннее действие вовне, никак и ничем его
не снижая. В этом, в сущности, и заключается сущность
фантазии. Л без фантазии нельзя, как отмечал В. Ленин,
«и пуговицы пришить». Здесь же, в этой стране гигант­
ских неосуществленностей, в ближайшие же годы при­
дется перешивать устье огромной реки, оторвав его от
одного моря, чтобы прикрепить к другому. Как это сде­
лать без затраты воображения? Тысячеверстия Кара- и
Кзыл-кумов должны быть заселены сперва фантазией,
мыслеобразами, цифрами, а затем уже можно развязать
433

Сигизмунд Кржижановский
воображение и высыпать из него, как семена из мешка,
мыслезаготовки вовне. И литературе предстоит в этом
деле сложное и трудное задание: научить умы видеть то,
чего еще нет, притом с такой ясностью, как если б оно
уже было. Образы сс должны быть предельно реальны,
иначе они никого ис убедит; но жить они должны за пре­
делами реального, вне осязаемости, па некотором отсто­
янии о т протянутой руки. Точнее: от притянутой, притя­
гиваемой ими руки.
Понадобится много легенд, целый литературный
Легендострой, образы которого, вместе с контрольными
цифрами и научными схемами, двинутся в будущее, не
дожидаясь его прихода.
Самый верный путь для узбекского слова: ч
реализм в реалиоризм.
Дуньязада
В первую же ночную встречу с Шахриаром Ш ах­
разада сказала: «О царь, у меня есть маленькая сестра, и
я хочу с ней проститься». Царь послал тогда за Дуньяза-
дой, и она пришла к сестре, обняла ее и села на полу воз­
ле ложа, и тогда Шахриар овладел невинностью Шахра­
зады, и они сели за беседу. И младшая сестра сказала
Шахразаде: заклинаю тебя Аллахом, сестрица, расскажи
нам о чем-нибудь, чтобы сократить бессонные часы
ночи.
—
Слюбовью и охотой, если разрешит мне безуп­
речный царь, — отвечала Шахразада, и, услышав эти сло­
ва, царь, мучившийся бессонницей, обрадовался, что
послушает рассказ, и позволил.
Отсюда и начинается длинная нить с постепенно
нанизываемыми на нее сказками; задача рассказчицы —
434

Салыр-гюль
вдевать нить в новую сказку как раз в тот момент, когда
ее, нить, хотят оборвать; стимул к этому прост и убеди­
телен —нить сказок в то же время нить жизни сказоч­
ницы.
То, что губило ширдоровского харифа — крат­
кость южных ночей, — Шахразаде было лишь на пользу:
сказки ее всегда оказывались немного длиннее ночей,
рассказ обрывался на полуслове обычным «но тут за ­
стигло Шахразаду утро, и она прекратила дозволенные
речи». Однако этот прием мог оказаться недостаточным;
и к нему присоединяется: «куда этому до того, о чем я
расскажу вам в следующую ночь, если я буду жить и царь
пощадит меня» —это уже договор о занимательности
(неустойка — смерть).
Анализ первой же сказки 1001 ночи показывает,
что это сказка о рассказчике. Схема: некий купец выплю­
нутой финиковой косточкой убивает невидимого ма­
ленького сы на могущественного джинна; джинн, пред­
став перед убийцей, требует жизнь за жизнь. Купец со­
гласен, но просит позволить раньше уплатить свои
торговые долги: уплатами то одному, то другому креди­
тору он, подобно Шахразаде, действующей сказками,
отодвигает срок своей смерти. Когда длить это оказыва­
ется невозможным, честный купец несет свою жизнь к
условленному месту встречи; но по дороге к нему при­
соединяются трое старцев, которые, придя вместе с дол­
жником к в се еще требующему смерти кредитору, р ас­
сказывают ему опять-таки отодвигающие казнь сказки,
требуя в уплату за каждую треть крови убийцы. Развязка
ясна.
Таким образом, выдуманная своими создателями
Шахразада легендизирует свою собственную ситуацию.
Это вполне понятно: ведь каждая ее сказка может ока­
заться последним из сказанного ею, а последние слова,
осознающие себя последними, всегда звучат как завеща-
435

Сигизмунд Кржижановский
ние. И этому нашим советским поэтам следует поучить?
ся у Шахразады: каждую свою вещь писатель должен
писать к а к последнюю, вкладывая в нее все смыс­
лы, какими он владеет.
Впрочем, у ложа Шахриара и Шахразады всегда
находилась внимательная слушательница, девочка Дунь-
язада. 1001 ночь — это без малого три года; притом у
Шахразады рождались не только сказки, но и дети, что,
разумеется, на время разрывало цифры. И к концу цик­
ла Дуньязада превратилась из подростка в женщину. Она
прошла хорошую школу слушания — теперь ее черед
рассказывать.
Но самое имя ее от слова «дунья», что по-узбекски
(так и по-персидски) значит «мир». Не ложу, а миру даст
она свои сказки, не тирану, страдающему бессонницей,
а проснувшемуся после вековой дремы народу, не 1001
ночи, а тысячам и тысячам трудовых дней.
Пафос монархии, особенно абсолютистской, в се ­
гда направлен на прошлое. Монархии опираются на
плиты могил, с их «сын сына сына»; заслуги предков —
взамен дел живущих; генеалогическое древо, растущее
ветвями вспять и выставившее корень в пустоту. Во вре­
мя закрепления таких династий появляются угодливые
историки и поэты-эпики, пишущие медленными разме­
рами бесконечные шах-намэ, то есть описи царей и дея­
ний. Такого рода дастаны, поэмы царей, обычно обры­
ваются вместе со смертью эпика, не успевающего дойти
из глубины плюсквамперфектума до настоящего време­
ни. И новый преемник, подобрав последний стих, длит
шах-намэ дальше.
Но ветер истории, налетающий из будущего, сна­
чала раскачивает, потом щепит и губит генеалогический
лес. Троны качаются. Что делать? Прошлое изменило,
сущность будущего в изменении, — остается цепляться
за настоящее, за «после нас хоть потоп». И эпика сменя-
436

Салыр-гюль
ется поэзией настоящего, лирикой. Психологически до­
казано, что не существует памяти эмоций: можно вспом­
нить геометрическую фигуру, дату, лицо, слова любви,
но не эмоцию. Иначе разлюбивший, вспоминая чувство,
опять бы переживал его, то есть влюблялся снова; этого
не бывает. И только при помощи лирики можно изло­
вить настоящее и в силки: на лету.
Но настоящее, возразят мне, это непрерывно дви­
жущаяся временная точка, оставляющая после себя все
длиннящуюся линию прошлого. Пусть так. Однако ли­
нейное представление о времени не совсем точно, так
как время имеет все-таки поперечник, другими словами,
настоящее имеет некоторую, правда, очень незначитель­
ную длительность.
Как петля сети не должна быть больше рыбы, на
которую сеть ставится, так и строфа лирического сти­
хотворения не должна: по длине намного превосходить
длительность настоящего.
По вычислениям американских психологов дли­
тельность настоящего колеблется от одной десятой до
трех секунд. Ясно: чтобы успеть «сделать» настоящее, то
есть лирически заполнить его, раньше чем оно уйдет, за­
ставить настоящее выслушать слова о нем — необходи­
мо предельно сжать слова и сколь возможно растянуть
настоящее (то есть промежуток междудвумя осознанны ­
ми изменениями в содержании сознания). И Восток в
этом смысле чрезвычайно благоприятен для лирики.
С одной стороны, здесь изобретены строфические ми­
кроформы — семнадцатисложные хай-ка, звукоорганиз-
мы «танка», короткие двустрочья байтов (персидский, уз­
бекский и чагатайский языки), мгновенные прыжки
рифмы через рифму всевосточной газеллы (газаль), с
другой стороны — самый поперечник времени, длитель­
ность настоящего на Востоке несколько больше, а пульс
времени замедленнее. Стоит внимательнее вглядеться в
437

Сигизмунд Кржижановский
глаза людей, сидящих на подгибах ног по чайханам, в
эти красиво прорезанные, акварельно вписанные меж
фарфорово неподвижных век глаза, чтоб понять, что на­
стоящее здесь не так уж торопится уступить место дру­
гому настоящему, а страдающую тиком, оттикивающую
миги секундную стрелку тут до сих пор с успехом заме­
няет древняя мера времени — верблюжий шаг.
И любопытно отметить, что поэзия настоящего,
мастерство байтов, кратких лирических сигналов, раз­
вивалось здесь именно в наиболее тревожные истори­
ческие моменты, обычно у стыка сменяющих друг друга
эпох. Наилучшим примером могут быть лаконичные, в
нескольких секундах умещающиеся стихи знаменитого
султана Бабура (XVI в.), писавшего в период катастрофи­
чески быстрого упадания значения старых торговых пу­
тей Средней Азии и лихорадочных поисков связи с Ин­
дией.
Но после того как приходит «потоп*, он смывает
вместе с царствами и тронами лирику и эпику. Народу, и
особенно рабочей его части, незачем склонять знамена
перед своим прошлым. Обычно оно ему враждебно. По­
этому нужно позаботиться лишь о том, чтобы это про­
шлое действительно прошло, и обезопасить себя от его
вторжений. За мгновенности, за лирические соломинки
хватается лишь утопающий в потопе революции, а не
сама революция. Поэтому ей, вочеяовеченной в массах,
остается одно: будущее. Добивая прошлое, преодолевая
искушение настоящим, люди революции строят гряду­
щее. Наше слово «потомки» выражает пассивное отно­
шение к будущему; но есть другое старославянское (как
ни странно), которое называет поколение, идущее вслед
за нами, «зиящемии» (строимы е).
Будущее, как и все другое, разумеется, можно стро­
ить, вместо того чтобы просто подставлять себя под
него, принимать свое завтра и послезавтра в готовом
438

Салыр-гюль
виде. Можно и надо отказаться —и в этом вопросе —
от потребленчества и перейти к производственности.
Фундамент для будущего можно класть заранее, заранее
же можно исчислять его план и соотношение частей. Его
можно настолько точно вычислить, что оно, будущее,
получит право иметь своих историков и вспоминателей
предстоящего к свершению.
Мало того, может быть, удастся и самое легенду
переселить из прошедшего, в котором она так долго за­
жилась, в просторы грядущего. Литература станет худо­
жественной разведкой, брошенной навстречу дням. На
смену броуновскому движению чувств —истонченная
техника предчувствий; вместо апарципирования — точ­
нее, впереди его — антиципация.
Легенде все труднее и труднее ютиться в темных
уголках прошлого. Фонарики историков высвечивают ее
из всех укрытий, делегендизируя в исторически прове­
ренный факт. Да и самый род занятий легенды среди
умерших столетий мало почтенен: окликать сзади, за ­
ставлять оглядываться назад, во время, напоминать о ги­
гантском некрополе истории. Не лучше ли ей, легенде,
идти впереди событий, звать в них, художественно вос­
хищать предвосхищением.
Рабле, говоря о любителях обсуждать вопросы
формы, назы вает их людьми, «предпочитающими рука­
ва рукам». Но думается, что и рукава, особенно среди не
размерзшихся в жизнь дней будущего, вещь, о которой
необходимо позаботиться. Такой формой будет не лири­
ка, никогда не разлучающаяся с настоящим, и не эпос,
ищущий прошлого попрошлее, а драма.
Драма, по самой своей сущности, наклонена в бу­
дущее. Она —действенна, а всякое действие —переход
из несвершенного в свершенное. Поступь поступков на­
правлена в ненаступившее. Человек, бросающий письмо
в почтовый ящик, более или мбнее точно знает, что его
439

Сигизмунд Кржижановский
«да» или «нет» через какое-то количество дней встретит­
ся с «нет» или «да» адресата. Но адресат не знает, когда он
будет «зрителем» распечатанных слов и какие это слова.
В сущности, каждый наш поступок, каждый акт вовне,
мы бросаем в запечатанном конверте в мир. И неважно,
лежит ли между отрывом созревшего действия от нерво­
мускульной ветви и ударом его о землю, о внешнее вос­
приятие, доля секунды, день или век. Драма и собирает
человеческие акты, художественно их активизирует в...
«акты».
Итак, драматизированная легенда. Вот та наибо­
лее удобная, рабочая форма, которая — как мне думает­
ся — в ближайшие десятилетия окажется нужнее всех
ины х форм узбекским поэтам.
Но пока что они идут путями лирики: Гафур Гулям,
Челпан, Уйгун (Рахматулла Атакузиев) — автор звучного
«Джантемира», Х аса Булат, Фаткулла Гулям, Туйгон — в се
они в пределах лирической формы. Итальянцы словом
stanza обозначают комнату и в то же время один из ли­
рических размеров. В данном случае «комната» слишком
тесна и притом она проходная: в будущее. Классический
дистих султана Бабура слишком тесен для детей народа,
освобожденного революцией. Уже сейчас стихи узбек­
ских поэтов отказываются от искусственных аббревиа­
тур мыслей; ступни их муз не затиснуты в «твердые фор­
мы», останавливающие рост; котурн подойдет им лучше.
В сценический куб — как в клетку, удобнее все го
заманить дни, над которыми еще не взошло солнце; их
приходится видеть при искусственном свете рампы,
смутно, отдельными пятнами, как поверхность пластин­
ки, проявляемой при приглушенном свете красного фо­
нарика. Роль «завесы времен», чрезвычайно ответствен­
ную, предстоит выполнить скромным занавесам. Сейчас
мы перед и х поднятием. Стальным перьям, сменившим
тростиночные калямы, предстоит огромная работа. Дог
440

Салыр-гюль
гнать наше великое настоящее далось далеко не всем. Но
перегнать его — и того труднее. В работе этой не надо
ничем пренебрегать. Я утверждаю, что талантливые
строители «воздушных замков», если замки эти возводят­
ся по точному расчету и плану, нужны не менее людей,
строящих из кирпича и железобетона. Ведь прежде чем
соорудить реальное, стенами оземь, здание, необходимо
мысленно вчертить его в воздух. Нет, воздушный замок
осмеян несправедливо. Наряду с поднятием грузоподъ­
емности нашего транспорта надо думать и о поднятии
грезоподъемиости пашей поэзии.
Двойные заварки
Заварка первая
Ташкентский мост перебрасывает через Сиаб.
Дальше только и можно, что запутываться в путанице
улиц пригород!»)!. Сначала и улицах, потом в узбекских
словах. Я и встречные дехкане стараемся друг друга пе-
ресоревновать в непонимании. Черт возьми, восточная
сюжетика не может не быть похожей на верблюжий ка­
раван. От ноздри к ноздре натянутая веревка, и все но­
сом в хвост. Шахразадная традиция в нанизывании но­
чей.
Или вот монгольский цикл о «Волшебном мертве­
це»: персонажу нужно каждую ночь тащить на спине
мертвеца, который, припав мертвыми губами к уху, рас­
сказывает сказки; задание —удержать реплику: «что
дальше?», но реплика выпрыгивает сама собой, и с новой
ночью мертвый рот снова у уха. Или изумительная про­
низь о старом попугае. Муж, купец, уезжает в дальнее
441

Сигизмунд Кржижановский
путешествие, оставляя жену. У жены есть человек, давно
дожидающийся ее любви. Она собирается пойти к нему,
но старый, облезлый попутай удерживает ее сказкой. За
сказкой следует сказка, и жена остается верной мужу.
Шахразадов прием отодвигания делает свое дело.
Мои ботинки под сизыми налетами пыли. У пере­
крестка пригородних улиц чайхана. Я присаживаюсь на
один из ее ковров. Предо мной у фисташкового цвета
глиняной стены журчит арычок. Ива, сутуля свой нарос-
товый горб, опустила пальцы в воду. Чайханная стена вся
под бумажными листами плакатов: трактор, давящий
борозды поля, — наглядный курс верховой езды —стрел­
ковые позиции, сочетающие плечо и ложе, — хлородон-
товая вскипь на зубной щетке — портрет Ленина —рек­
лама гуталина — плакат «Долой чучван».
И тут-то вдруг мне в голову впрыгнула мысль:
о двойной заварке; к пятиалтынному я добавил пятиал­
тынный, и чайханщик, раскрыл пторой бумажный свер­
тыш, всыпал чаинки в мой чайник. Зеленая влага стала
медленно перецветать в рыжий отстой. Пригубь и еще
пригубь — и в голове у меня завибрировало.
Сначала я вспомнил легенду, рассказанную мне
Н. Л. Шенгели (Манухиной): некий узбекский властитель
любил и был любим своей женой. У него не было гаре­
ма. Но франкский царь подошел к стенам его города и
сомкнул кольцо осады. Осаждающий сказал: я уведу свои
войска, если ты сочетаешься браком с моей сестрой, ко­
торая давно досаждает мне, осаждающему. Спросив у
жены разрешения изменить ей, узбекский бохадур при­
нял условие победителя. И на следующую ночь он вошел
в шатер сестры победителя. Но первая жена его стояла у
шатра, прислонясь спиной к стволу осины: она слышала
вздохи и поцелуи й дрожала, прижавшись спиной к коре;
с той поры дрожьдошла до сердцевины осины и дерево
непрестанно дрожит осинной дрожью.
442

Салыр-гюль
Я вливаю зеленую горячую воду из пиалы в рот
и думаю: а можно бы эту легенду опрокинуть в пародий­
ность таю «Ива забросила в реку сразу сотню удочек,
а рыба не клюет, и оттого ива печальна и сутула: не
клюет».
Мне вспоминается мой старый рассказ: «Стран­
ствующее „Странно“». Человек, отряхнувший пылинку с
рукава, сам превращается в эту пылинку. Он попадает
под ноготь своей возлюбленной, отстрижен вместе с
ним и совершает длительный унижающий путь по логи­
ческим мытарствам, пока нс приходит к сознанию пы-
линности нашего бытия.
Здесь, под самаркандским солнцем, новеллу эту
нужно пересюжетить таю человек, стряхнувший себя с
рукава халата, падает на пеструю свесь ковра, из которо­
го его выбивают палками; удар ветра несет его сквозь
воздух к окну возлюбленной; он попадает к ней —пы -
линное существо —в глаз и заставляет ее выплакать себя
на щеку; вот он идет по красной земле ее губ и чуть не
погибает от чьего-то поцелуя, готового раздавить его; он
проникает внутрь по рекам кровеносных сосудов —в ее
сердце и встречает там своего двойника, свое я, гораздо
лучшее, чем он сам; он ведет с ним беседы, предлагает
ему поменяться местами и... но какая чушь. Разве можно
у нас писать на такие темы? Вот один из молодых япон­
ских писателей попробовал было задеть сходный сюжет:
муж, пробующий сдунуть пылинку с груди своей спящей
жены, сам превращается в эту пылинку. Он обходит бе­
лую гору женской груди, эстетически любуясь гигант­
ским розовым ее сосцом. Все это построено на плохом
знании анатомии. Теперешний студент Коммунистиче­
ского университета Самарканда не напишет, конечно,
такой поэтической чепухи. И я тоже не стану превра­
щать мой замысел в новеллу. Пиала выжата до последней
зеленой капли. Пора назад.
443

Сигизмунд Кржижановский
Заварка вторая
Итак, метод найден. Я вхожу в чайхану и подни­
маю два пальца: икинчи. Чай двойного натяжения выги­
бает фарфоровый нос передо мной. Я глотаю и думаю,
думаю и пршубляю. Я подставляю свою голову под вос­
приятия. Вот хозяин чайханы вышвырнул тычком туф­
ли пса. Вот он придержал дверь камнем, засунутым меж
рамой и створой. Еще глоток. И вот —
Жил-был богатый купец, скажем, Ильм-Рухим. Од­
нажды он шел, щупая монеты, завязанные в красный
пояс, через площадь Мир-Араба. Рука нищего перегоро­
дила ему путь. Ильм-Рухим как раз думал в это время о
том, что человек рождается нищим и собственной рукой
вкладывает в свою руку богатство. Он нагнулся к земле,
поднял камень и, улыбнувшись, вложил его в руку про­
сящего.
После этого прошли годы и годы. Ильм-Рухим был
предан дирхемами. Они укатились, одни за другими, и
пояс его стал пуст. Рухим пробовал искать работу, но
работа отвергла его, и однажды он сел у перекрестка с
протянутой ладонью. И снова прошли годы и годы. Од­
нажды он сидел на площади Мир-Араба, бормоча стих
Суры о людях, потоптанных судьбой. Через площадь шел
караван верблюдов. Под шеями их качались языки коло­
кольцев, издавая медный звук, а над горбами их взгорб-
ливалась кладь. И вдруг караван встал и медь замолчала.
Человек в полосатой чалме, шедший впереди верблюжь­
ей череды, подошел к Ильм-Рухиму и сказал: «О, госпо­
дин, пусть твой карман дыряв, но мой караван войдет в
него, и прости меня за то, что я недостаточно щедр».
Ильм-Рухим понял не сразу, но когда понял, спро­
сил: «О, господин, почему твое благоволение ко мне, а не
к этой грязной луже, что чернеет рядом со мной». И то­
гда человек в пестрой чалме сел рядом с нищим и стал
444

Салыр-гюль
говорить так: «Я сам.был нищим и сидел на этой вот пло­
щади, опираясь спиной о стены медрасы. Я умел только
протягивать руку, и однажды ты, о, благодетель, вложил
в нее камень. Ты хотел посмеяться надо мной, но знал ли
ты, что рука, принявшая камень, была рукой зодчего.
Я стал всматриваться в изломы и контуры камня, попав­
ш его мне в пальцы. Посредине был крутой скос. Край —
иззублен и покат. Несколько пестрых точек вкраплива-
лось в серое тело камня. И, вглядываясь в его очертания,
я стал видеть: камень разрастался, множа спои грани и
подымая кверху скосы кровель. Меж моими указатель­
ным и безымянным пальцами вырастал дворец — вот
тот дворец, который ты видишь за круглыми кирпичами
Каляна. Твой камень, о господин, научил меня смыслу
камней, я стал зодчим, слава и богатство сопутствуют
мне. От каждого моего прикосновения к камню рожда­
ются дирхемы. И все оттого, что ты вложил камень в мою
просящую руку. Мое богатство —твое богатство. Пусть
верблюды моего каравана преклонят пред тобой ноги.
Да будет благословенен камень, вложенный в мою руку,
о господин».
Мимо моего чайхаиного укрытия, медленно воро­
ша длинными тенями спиц, прокатывают два колеса
арбы. Пора и мне назад в город.
Аконцовку к истории о пылинном человечке надо
бы сделать так: проблуждав по руслам мозговых извилин
своей возлюбленной, человечек выбирается сквозь ухо
наружу и идет по перелеску ее брови; затем он опускает­
ся в межбровную морщинку, превратившуюся для него
сейчас в крутоберегий овраг. Несколько секунд, и он бы
пересек его поперек. Но в это время девушка вспомнила
об ушедшем в безвестие своем любимом: где-то он?
Грусть заставляет ее брови сжаться, почва колеблется
под пылинным человечком, и он гибнет, раздавленный
стенками оврага-морщины. И с персонажем покончено:
он убит грустью воспоминания о нем.
445

Сигизмунд Кржижановский
Третья заварка
Еще с утра на красной стене чайханы, разостлав­
шей свои ковры по обочине Регистанской площади,
большая белая афишная заплата: коттэ консирт.
Вечер. Садится солнце. Рассаживаемся и мы. Осо­
бо рьяные любители музыки, ышкыляр, уже добрых два
часа сидят у самого помоста, дожидаясь, когда молчание
превратится, наконец, в музыку. Музыканты по кача­
ющейся лестничке взбираются под пестрые ленты и лос­
кутья, развешанные над эстрадой. Вот длинношеяя с па­
пильотками струн, ввиты х в колки, тихоголосая дутар. За
ней прямой, точно проглотивший аршин, да, не более
аршина, так как сам он не длиннее его, гыджак; един­
ственная его деревянная пятка уверенно уперлась в зем­
лю. Маленькие ленивые флейты — тюйдюки разлеглись
на подставленных пальцах, опустив головки на выпя­
ченные, точно взбитые перед сном, красные подголовья
губ тюйдюкчи. И над откачнувшимися назад тюбетейка­
ми оркестра медленно взошел круглый, как солнце, в
подвесях лучистоопадающих лент, дойрэ: это двулицый
бубен; но по лицам его столько били пястью, ребром ла­
дони и пересыпями пальцев, что обили все черты лица,
оставив лишь самое необходимое — плоскость.
Оркестр сразу взмывает на fff. Руки опрометью по
грифам, щеки тюйдюкчи вздуты, и все свободные рты —
в помощь струнам и дереву — поют мелодию: она корот­
ка, в два-три такта, и постоянно возвращается к своему
началу, кружа все быстрей и быстрей, как колесо, катя­
щееся с горы; в конце концов отдельные звуки ее, отдель­
ные спицы мелодии сливаются в какой-то сплошной зву-
ковихрь. И вдруг — бубен, резким рывком, к земле. Он
ложится, в изнеможении, на цветы ковра. Музыканты
вытирают пот с красных лбов. Аудитория одобрительно
покачивает головами и прищелкивает пальцами. Пауза,
446

Салыр-гюль
коммерчески выгодная для чайханщика: помощники его
торопятся обменить захолодавший чай на горячий и
принять новые заказы; я, осторожно придержав проле­
тающую мимо подогнутую полу халата, прошу удвоить
заварку.
На помост поднимается новое лицо. Это старик,
одетый довольно грязно и неряшливо; борода лохмот-
ная, из седых и рыжих клочьев. Музыканты почтитель­
но теснятся к краю, уступая пришедшему место в цент­
ре: это известный певец, эшулечи. Он садится, окружен­
ный внимательным молчаньем, и долго роется пальцами
правой руки в бороде и усах, точно в них запуталась, за­
терялась песня. Перед эшулечи пододвинутые к его ко­
леням чайничек и дымящаяся пиала. Он опустил руку и
смотрит на седой дымок над пиалой. Теперь он ищет
прищуром глаз здесь, в вьющихся тонких нитях пара.
Мне это ясно видно. И, вероятно, не мне одному. Сперва
улыбка — «попалась-таки», из-под улыбки черные ко­
решки зубов и лишь затем чистый — тонкий —длинный
фальцетный звук. Чувствую, точно циркуль пробежал
холодными острыми ножками по позвонкам. Даже бу­
бен за спиной эшулечи нервически дрогнул, и под его
тихий ритмический пристук песня медленными движе­
ньями, как разматываемая чалма, начинает опадать в
слышанье. Закрыв глаза, я ясно ощущаю холодок у вис­
ков и затылка, но невидимая чалма продолжает сматы­
ваться дальше: вслед за ней опадает точно очалмленная
кожа, сматываются виски, ставшие мягкими, легкими и
скользкими, как обмот шелка, — кости черепа, за ними
мозговые оболочки — и мозг оголен, беззащитен, под­
ставлен под все глаза, уличную пыль и тонкую, в мелиз­
мы одетую фальцетную ноту. Впоследствии мне все рас­
толковали: прием, которым пел старый эшулечи, назы-
вется джук-джук и состоит в вокализировании на звуке
♦ и»; еще лучше ему удается джоглотмак, пение на «по»;
секрет сегдармека, форшлагирования, перемежаемого
447

Сигизмунд Кржижановский
музыкальной икотой, можно считать утраченным, он
плохо дается и старику; но зато лучшего мастера дамак-
какмака, требующего от певца подстукивания песни уда­
рами пальца по собственному кадыку («сам себе дойрэ,
хоб»), пожалуй, сейчас не отыскать.
Но я не стал дожидаться дамак-какмака. Я торо­
пился остаться наедине с отзвучавшей песней. Сейчас
мне трудно припомнить, какие ассоциации заставили
меня ответить на песню сказкой. То ли это было смутное
смысловое ощущение мелодически раздлиненного «и»,
как грамматического союза, являющегося путем от ве ­
щей к вещам, то ли впечатление от тонкого и нервуще-
гося «иии», как от нити, хотящей быть пронизью для об­
разов.
Так или иначе, но, лежа на горячей простыне в сво­
ей хуждре, я придумал, точнее, во мне придумалась сказ­
ка о великане, носившем свой рост в мешке. Правда, я на
себе убедился, что южная ночь действительно короче ве­
ревки харифа. Рассвет обогнал мою мысль, сюжет остал­
ся недостроенным, точно без кровли. Пусть. Я не делал
вторичной попытки.
Их было двое: последний великан и последний
волшебник по имени Хаял. О прапрадеде Хаяла люди
говорили, что это он лечил землю от горной сыпи, и не
разбейся склянка с его лекарством — вся земля стала бы
гладкой и безгорной, как степи Туркестана. По другим
рассказам, великанов раньше было много и жили они
вперемежку с людьми обычного роста, ничем не нару­
шая дружбы. Как ишаки и верблюды, связанные в одну
караванную цепь. Тот же Хаялов прапрадед, например,
каждую ночь ночевал в туфле одного из великанов, сбра­
сываемой тем перед сном с ноги. Великан этот, очень
добрый, был как раз предком последнего великана, о
котором пойдет речь. Но однажды спросонок он забыл
о своем друге, укрывшемся в его туфле, и, сунув в нее
ногу, раздавил его. Великан сам был очень сконфужен и
448

Салыр-гюль
огорчен, но сы н погибшего, прадед Хаяла, затаил в сво­
ем сердце месть. Он обладал двумя чудесными вещами:
маленьким камешком, прикосновение которого каме-
нит, и палкой из виноградной лозы, которую достаточ­
но хотя бы на миг опустить в воду, чтобы превратить ее
в вино. Он удалился, держа путь к востоку, и, дойдя до
полноводной реки, которой теперь нет, построил здесь
себе хижину. Прошло много лет, все забыли о несчастье,
кроме неотомстившего сына. Каждый раз, перед тем как
снять или надеть туфлю, он клялся, что раздавит весь
народ великанов. Борода его свисала седыми лохмотья­
ми, но ненависть была в цвете сил. И вот однажды он
созвал всех великанов к себе на пир. Великаны пришли:
все, кроме жены невольного убийцы, которой предстоя­
ло с часу на час родить. Волшебнику незачем было раз­
думывать, чем угощать гостей. Он опустил свою палку в
реку, и та стала бить винными брызгами и винноворота-
ми. Великаны, рассевшись на пологом берегу, выпили
реку до дна. Опьянев, они легли, отползши немного от
пустого русла, и уснули крепким сном. Тогда-то волшеб­
ник и пустил в дело свой каменящий камешек. Он под­
ходил к беспечно растянувшимся великанам — сперва к
одному, йогом к другому — и притрагивался к ним сво­
им камнем. Великаны превратились в горы, спящие и
посейчас каменным сном, а русло выпитой реки можно
видеть, пересекая пустыню. Но мстителю этого было
мало. Он взбирался на окаменелые тела врагов и топтал
и х ногами. Так возникли первые горные тропы.
Все это больше чем присказка, но меньше чем
сказка. Она начинается, собственно, с рождения послед­
него великана, спрятанного от гибели во чреве своей
матери. Его появление на свет стоило ей жизни. Огром­
ное дитя росло среди чужих ростом существ. Отрок-ве­
ликан с тревогой и изумлением наблюдал свое от года к
году увеличивающееся тело. Почему другие — все, что
вокруг, — растут медленно, как саксаул в сухой степи, а
15 С. Кржижановский, т . 3
449

Сигизмунд Кржижановский
его тянет, как тополь, овлажненный арыком? Люди, по­
баивавшиеся великорослых соседей, пока тех было мно­
го, смеялись над нелепым выросшем и гнали его прочь.
Когда он хотел войти в чей-нибудь дом, ему говорили:
«Нельзя, еще проломишь теменем потолок»; когда вели­
кан просил работы, ему протягивали крохотную иголку
и паутинно-тонкую нить, со смехом предлагая продеть
нить в ушко, или говорили: «Видишь эту монету, закатив­
шуюся в щель, — вынь ее из щели пальцем, и она твоя».
И великану стыдно было своих огромных рук, плеч, под­
нятых над кровлями домов, и всей своей непомерности.
Все чаще и чаще стал он задумываться о том, как
избавиться от своего роста. И случилось однажды так,
что отава об имени Хаяла привела последнего великана
к последнему волшебнику. Выслушав просьбу, Хаял ска­
зал: «Принеси большой мешок и крепкую веревку». Про­
сящий принес. Хаял усадил гиганта на четырех подо­
стланных циновках, сам присел на корточки под черный
навес великаньсй тени и вынул из-за пояса маленький
тюйдюк.
Тюйдюк смотрел на пришельца всеми своими
дырчатыми глазками, но волшебник, отдавая дыхание
дереву, заткнул ему сначала один глаз, потом другой, тре­
тий, пока оно не ослепло, высокой тонкой нотой крича
о своей слепоте; и снова перебег пальцев от широкозву-
чья к узкозвучью; и рост, выманиваемый из тела, как
змея, изломленная мелодией, стал медленно покидать
своего владельца. Это можно было видеть по тени, кото­
рая, стягиваясь, подползала к отверстию мешка, лежаще­
го меж двоих. И вдруг оборвав мелодию, Хаял замахнул­
ся тюйдюком на рост, рванувшийся было назад, и корот­
кими ударами загнал его в мешок. «Вяжи», — крикнул
Хаял, и вместе с развеликаненным великаном они нава­
лились на вздувшийся мешок, наузливая узлы поверх
узлов.
450

Салыр-гюль
Выполняя волю избавителя, человек, бывший ве ­
ликаном, взвалил мешок со своим ростом на плечи и
пошел к реке, чтобы сбросить его с крутого берега в воду.
До реки было недалеко. Но уменьшившиеся шаги пре­
вратили «недалеко» в «далеко», а останавливаться по пути
не хотелось. Надо было скорее отделаться от ноши.
И когда, наконец, став у срыва, великан, переставший
быть великаном, захотел сбросить рост вниз, в волны,
движение его оказалось тщетным. Дело в том, что рост,
даже в глухом мешке, делает свое: растет. От раскачки
шага мешочная ткань терлась о спину, постепенно про-
реживаись и утоняясь; рост, ища выхода, проник сквозь
поры ткани в кожу спины, тысячами проростков уцепил­
ся за лопатки и задние вздужия ребер: назад, внутрь тела,
откуда его прогнали, он боялся, но и в темном мешке
было страшновато. И когда человек подошел к самой
воде, он увидел в ней отражение горбуна. Как быть? Воз­
вращаться назад, к людям, знавшим его, — это значит
завалить на спину, поверх горба, груду новых насмешек
й издевательств. Лучше идти в незнакомые страны к не
знающим его глазам. Солнце шло, направляясь к западу;
вслед ему направил свой путь горбун.
Он думал, что люди теперь будут радушнее и сго ­
ворчивее. Ведь по отказывают же они в работе своим
горбунам. Но он ошибся: горбун, разумеется, имеет пра­
во на жизнь и костыли, так что на него можно смотреть
Сверху вниз. Но горбун высокого роста, каким сделал
волшебник незадачливого великана, горб, на который
надо смотреть самым стройным людям чуть-чуть снизу
вв ер х — это раздражающе и анатомически неуместно.
И новые глаза встречали пришельца враждебными при­
щурами. Работа не отыскивалась. Только в одном из го­
родков, расположившемся уже среди лесистых холмов,
сменивш их степи, путнику предложили внутреннюю
заклепку труб и котлов. Но горб, застревая в полом ци­
линдре трубчатого колена, не подпустил и здесь к зара^
451

Сигизмунд Кржижановский
ботку. Провожаемый сожалительными улыбками, стран­
ник поневоле должен был длить свой путь. Пройдя через
сотни закатов, он увидал сквозь один из них одетый в
стекло и камень город. Люди здесь шли вдоль стен, а по­
среди улиц кружили колеса и железо, кричащее из ко­
ротких раструбов. Путник робко вошел в улицы города.
Вверх и поперек вверху, соличаеь сквозь ночь, желтые
слепящие буквы. В городе было многое множество две­
рей и ни единого приюта. Горбун уперся горбом в одну
из стен. О, если бы он был великаном, каким был преж­
де, он мог бы протянутой рукой перегородить всю ули­
цу. Но Хаялов тюйдюк укоротил руку, рост, жизнь и
смысл. Он не вошел ни в одну из закрывающихся и от­
крывающихся дверей.
Он шел вдоль череды дарахтляров (их здесь назы­
вали «деревья»), всматриваясь в движение огней и людей.
Вот он увидел круглый дом, вращающийся вокруг само­
го себя: лодки, заседланные лошади, лебеди кружили,
уходя от глаз и к глазу возвращаясь; дети, сидя в лодках и
седлах, махали руками своим матерям, стоящим у закру­
жившегося дома; матери и сестры поднимали веющие
платки, точно провожая своих детей в какую-то новую,
выкруживающуюся из круга жизни жизнь.
Горбун сделал еще несколько шагов, и среди обсту­
пи деревьев он увидел высокий шест, вокруг которого
двигались растянутые разбегом веревки: ухвативш ись
двуручьем рук, дети с радостным смехом бежали вкруг
шеста; они были малы, но шаги их были великаньими,
его прежними гигантскими шагами. Горбун спросил, как
называется эта игра. Человек в рыжей кожаной куртке
вынул изо рта табак, завернутый в клок газеты, и сказал:
« Гигантские шаги».
Горбун взглянул дальше: он увидел площадку, за-г
ставленную с краев скамьями. По площадке медлитель­
ным пустынным шагом шагал верблюд; по обе стороны
его двугорбия раскачивались пестрые гнезда, в гнездах
452

Салыр-гюль
сидели дети. На их личиках —улыбки в полном цвету. Но
верблюду было не до жизни, он шел, опустив голову кни­
зу, и шерсть его клочилась намогильным мохом, а из
глаз, вместе со слизью, сочилась смерть. 1Ърбун долго ис­
кал в большом городе Запада хотя бы какой-нибудь са­
мой малой работы. Он говори лицам, а отвечали ему спи­
нами. И как-то, исхудалый и обессиленный, кружа вдоль
улиц, как стрела часов, ищущая будущего, он пришел к
той же отороченной скамьями площадке, где встретил­
ся с верблюдом, несущим гнезда, полные детей. Верблю­
да уже нс было. По кругу ходил, дергая ушами, малень­
кий пони, впряженный в колясочку и подщелкиваемый
бичом. У сарая лежала сбруя и крашеные кабинки умер­
шего верблюда. Горбун — после колебания — вошел
внутрь площадки и открыл дверь в сарай. Навстречу ему
поднялся хозяин детских увеселений. И горбун предло­
жил себя в верблюды. У него были все данные: горб, тер­
пение, неприхотливость в пище и любовь к детям. После
короткого торга хозяин увеселений сказал: да.
И с той поры развеликаненный великан стал но­
сить подпертый горбом живой, смеющийся, хлопающий
в ладоши груз. Спой рост он потерял, но поверх его ка­
чающейся спины был чужой, жадно растущий рост, рост
человечьих детенышей, иреджизией, устремленных в
жизнь. И горбун, осторожно ступая, не с на себе гряду­
щее. Он был добрым тюйо, он шел в караване, идущем с
грузом предсвершенного из страны заката в страну вос­
ходов. И каждый рассвет, расстилающий свои спектры
по кровлям домов, напоминал ему о его родине. На день­
ги, плаченные хозяином детских увеселений, он покупал
не только пищу, но и газеты. Газеты говорили языком
легенд. Легенда переселилась из извитий арабского ал­
фавита в четкий отсчет арабских цифр. Он узнавал, ему
говорили теснящиеся в зрачки черные знаки: там, где
желтились пески, колышутся тонкостебельные коробоч­
ки с хлопком; там, где илились древние болота, растут,
453

Сигизмунд Кржижановский
наливаясь зеленым хмелем, виноградные лозы. Там, где
руинились в землю руины, восстают трубы и дымы фаб­
рик. Упряжь издохшего верблюда —что ни день —ста­
новилась тесней и тесней. Хотелось опоясать себя мери­
дианами земли, кружить не по площадке, обставленной
скамьями, а по орбите, обставленной звездами.
Иоднажды развеликанспный великан разверблю-
жил себя. Выйдя за заставы города, он пошел навстречу
начинающему дневную работу солнцу. Путь его был дли­
нен и труден. Не будем тратить на него слова Позади
шагов остались скошенные кровли, толпы дерев и хол­
мящиеся волны земли. Дни и дни сквозь сухую безвод­
ную степь. И вот однажды навстречу глазам приречье
родного города. Сквозь пылевую завесь — каменный вы­
рост минарета. Но минарет как-то странно вытянуло
кверху: точно он прикупил роста. Еще сотня и сотня ша­
гов. И вот видны расходящиеся кругом от минарета
нити, бегущие к земле. Еще шаги, и видно ясно: это не
минарет, это — строительная вышка, поднявшая свои
прозрачные фермы и растянувшая паутину тросов над
грудами растущего вверх камня. Горбун, бывший велика­
ном, подошел вплотную. Он видит: большое гнездо, на­
полненное людьми, ползет по канату вверх, направляясь
к вершине вышки. Скрипят лебедки, слышно шуршанье
подъемного колеса о трос. И вдруг снизу крик. Гнездо за­
качалось. Перетертый канат накренил гнездо — миг, и
люди просыплются с высоты в смерть. Великая дрожь
проникла в сердце человека с загорбленным ростом:
«О, Хаял, отдай мне мой рост, мне, носившему гнезда с
детьми, разве это не мои дети —люди, отдай рост!»
И рост, дремавший в его горбе, разбуженный кри­
ком, проснулся. Он вскочил ото сна, и горбун раскрылся
во весь свой рост; его протянутые на помощь руки кры­
льями птицы возносились вперед, его голова поднима­
лась ввысь, как купол обыденного храма, возводимого по
обету в один день, его плечи поднимались, как плечи ве-
454

Салыр-гюль
сов, готовых взвесить землю и небо, и рухнувшая бадья
упала в его гигантские ладони, столько раз осмеянные
колючими иглами и спутанными нитями людей. И тот,
кто был последним великаном прошлого века, стал пер­
вым великаном грядущего.
Четвертая
Чайхана эта, в ко торой и сейчас, чуть европеизи­
рована. Вместо ступенчатых помостов, застланных ков­
ровыми узорами, стулья, пододвинутые к столам. На сте­
не тикающие часы. За окном заш трихованный серым
карандашом вечера воздух. Через улицу наугольник ме-
четьевой террасы в обставе покосившихся деревянных
колоннок. От колоннок к крашеным стенам мечети шес­
ты. На шестах громоздящиеся в сон курицы. Ifte-то изда­
лека, вероятно от Регистана, крик автомобильной сире­
ны. Сдругой стороны, из загородья, длинный голос раз­
буженной ночью ночной птицы. Мне не очень хочется
пить. Но темпо-зеленый отлив чая в пиале, усиленный
добавочной запаркой, самой своей окраской притягива­
ется к губам. Образы встречаются в моем мозгу, обмени­
ваются ассоциативными рукопожатиями или поворачи­
вают друг другу спины. Мое внимание не слишком вни­
мательно на этот раз. Оно идет прогуливающимся
шагом, разглядываясь по сторонам. И вот что оно видит.
Жила-была сова. Именно та сова, портреты кото­
рой можно видеть на книжных знаках иных издательств
и которая могла бы написать мемуары о небезызвестной
в древности Афине Палладе. У совы, несмотря на ее ве­
ковую ученость, не было почти никаких литературных
заработков, и она квартировала на пропаутиненном чер­
даке, под дырявой кровлей какого-то не то разрушенно­
го, не то недостроенного дома. В слуховое окно ей не
455

Сигизмунд Кржижановский
только было слышимо, но и видимо круговращение дня
двора, прилегающего к стене заброшенного ее обита­
лища. Это был птичий двор, заселенный пестроперыми
петухами, хлопотливыми курицами, утками и цесар­
ками.
Мысль совы специализировалась па проблеме о
куриной психике. Наблюдая со своего затененного чер­
дака жизнь птиц, сова не могла не прийти к выводу, что
мозгоклюй курицы, вечно клюющей птицы, куриный
кругозор ее уже, короткорадиуснее всех других птичьих
кругозоров. Она не видит дальше тут, умовосприятие ее
не длиннее ее клюва. И ученая сова поставила вопрос
чисто научно: какие внешние воздействия влияют столь
укорачивающе на ум курицы, превращая его в так назы­
ваемый «куриный ум».
После ряда медитаций и исследовательских работ
сова пришла к следующему строго обоснованному умо­
заключению: курица ничем не глупей других птиц, от­
нюдь, но она попросту не успевает войти в ум, так как ее,
пользуясь ее одомашненностью, режут раньше, чем в ней
прорежется мудрость; ведь мудрость — это проработан­
ный в мозгу опыт. Курице же не дают возможности на­
копить его в достаточном количестве, не позволяют ей
успеть поумнеть; наследственность, естественно, закреп­
ляет дело, начатое кухонным ножом.
Придя к такому смелому выводу, сова решила бо­
роться за интеллектуальные права курицы и курицыно­
го потомства. Однажды вечером она слетела со своего
чердака и, опустившись среди круга кур, готовившихся
ко сну, прочла им чрезвычайно ученую совиную лекцию
о грядущей курокультуре.
Но вечерние курсы, затеянные совой, поневоле
были краткосрочными. Два сна — сон, смыкающий
пленки глаз, и сон, размыкающий лезвием горло, — про<-
тивились одействлению совинологии.
456

Салыр-гюль
Тогда сова, после нескольких дней размышлений,
решила перейти от теории к практике. Зло, причинен­
ное людьми курице, — размышляла она, — не только в
том, что они приручили ее мозг, укоротили ее логику, но
и в том, что они укоротили ей крылья, отучили их от
лета.
Только крылья — продолжала размышлять сова —
могут изолировать обескультуренных кур от человека и
его ножа. В сущности, Ламарк прав: путем упражнения,
биологических экзерсисов можно возвратить органу
утерянную им способность.
Вскрикнув носовым совиным криком, культуртре-
герша кур на распластанных крыльях снова опустилась
в куриный двор и дала точную инструкцию. Отныне
кавдая курица, перед тем как отойти ко сну (днем надо
быть осторожным — глаз человека следит за ними), обя­
зана проводить небрльшую крыльевую гимнастику;
удобнее всего это выполнять на невысоком расстоянии
над землей, на ...каком-нибудь, ну, назовем это «насесте»;
«лёт на Месте» постепенно разовьет крыло, раздлиннит
его, и настанет день, когда куриное племя, поднявшись
на крыльях, подобно стае орлов, покинет птичники и
полетит в спою, свободную от человека, обетованную
страну.
Каяздыйдень, как раз в тот миг, когда солнце садит­
ся на горизонт, все куры садились на насестаые шесты и
аккуратно хлопали крыльями, перед тем как сон захлоп­
нет им глазными перепонками день.
Однажды сова решила: пора. Она назначила пол­
ночь для лёта. Но в это время все куры —как назло —си­
дели на яйцах и не посмели поднять свои крылья для
лёта.
Сова очень огорчилась. Она продолжала раз­
мышлять по всем правилам силлогистики: кто — отку­
да —посредством чего —для чего —куда: куры —от че­
ловечьего бесчеловечья — посредством крыльев —сво-
457

Сигизмунд Кржижановский
боды для — куда? С куда было нелегко. Дело в том, что
вылупившиеся из яиц цыплята имели крылья, не про­
шедшие еще курса совиных экзерсисов. Затем, лететь от
человека не к человеку —значит перекрылить жизнь в
пустыню, беззерную и лишаш ую вод. Следовательно,
надо учить летать не только куриц и курицыны вывод­
ки, но и мешки с пшеном и бадьи с водой. Это уже много
труднее. Если же лететь от воды к воде, от зерна к зерну,
то это значит — менять клетку на клетку, одну человечью
неволю на другую. И сова повесила клюв на увеличен­
ную квинту. Не только руинный дом, в чердачном сум­
раке которого она жила, — весь мир стал казаться ей па­
дью распадов.
В одно из глубоких послеполуночий она улетела
на своих серых крыльях сквозь сумрак и тишину, и куры
остались без вождя и пророка.
Но все равно с тех пор с каждым закатом, прежде
чем усесться на насестах, все курицы всего мира хлопа­
ют крыльями о свои курьи бока, повторяя физкультур­
ный экзерсис, которому их научила мудрая и печальная
сова. Научит ли она их крылья лёту, об этом знают лишь
профессор Ламарк и бесследно исчезнувшая сова.
Вот. Под 1фуглой крышкой моего чайника лишь
разбухшие темно-зеленые чаинки. Кровь трется о виски.
Пора. Я не знаю, придут ли в будущее этой страны пред­
восхищенных зорь новые Нсвай-и-Мухтум-Кули и Дау-
лят-Дурды. Но я слышу их шаг, звенящий сквозь века.

V
Коронованный зуб
Это было в одно из утр, до того как прохлада прогнана
зноем. Я проходил мимо кротовьих холмиков одного из
кладбищ. Шаг вел меня мимо, но его остановил звук. Это
был надорванный старушечий голос, запутавшийся в
выкликах, как в стеблях травы. Вслед ему короткая юная
вибрирующая нота — молчание. Я остановился, затем
включил память: здесь есть обычай — женщинам не по­
зволено провожать прах до могилы, но им вменено в
обязанность оплакивать зарытое тело каждодневным
плачем. Могильные холмики вели меня по выгибу хол­
ма — и вскоре я увидел над одной из свежих кротовин
двух женщин, которые, присев на корточки, раскачива­
лись в такт плачу. Одна из них была старухой; чучван,
сбившийся на плечо, показывал ее дрожащие вкруг без­
зубого рта морщины. Другая, с косами, откинутыми на
спину, подставляла под солнце свое смугло-розовое
лицо и снежный блеск приоткрытых зубов. Старуха учи­
ла юную кызчу искусству плакать: она вела свой голос по
витым лесенкам трагических фиоритур, падала в всхли­
пы, как в всплески омутов, вела голос приливами скор­
бей и отливами жизней. Бронзоволицая кызча с испу­
ганным удивлением смотрела на шевелящийся рот ста­
рухи. Изредка она пробовала подхватить напев, но ее
459

Сигизм унд Кржижановский
голос был слишком молод, в нем звучала полнота упру­
гого грудного дыхания, а не резонанс могильной ямы.
И кызча сконфуженно обрывала втору. Мы встретились
глазами. В ее суженных солнцем зрачках я увидел то, что
радостнее в сех радостей: жизнь.
В органической химии принято разделять все со­
единения углеродного атома на два ряда: ароматический
и жирный. Анализируя старый перезрелый Восток, я рас­
кладываю его в своей голове тоже по двум рядам. Есть Во­
сток ароматический и Восток ожирелый. Каждое явле­
ние в свете здешнего солнца и моей привозной мысли
включается в один из этих рядов.
Ароматический ряд: глаза кызчи, не повинующие­
ся плачу, — сказки Шахразады — музыка тюйдюкчи и
пристук дойрэ — запев базарного маддаха — сплета­
ющиеся лучами звезды настенного орнамента — игла,
изостренио грезящая по стлани сюзапэ.
Жирный ряд: старушечий чучван — щиколотка,
лениво подогнутая под щиколотку, — сонное многочасо­
вое чайханничанье —толстозадый бача —кошель бая,
перекрученный над животом, — халат и его эманация:
халатность — сумах и тувак.
Последние два звена нуждаются в объяснении:
еще до сих пор не искоренен обычай держать грудных
детей в особых коробах —сумахах, к дну которых они
крепко привязываются специальными перетяжками; тут
же на дне находятся отверстия —туваки, которые избав­
ляют матерей от необходимости следить за отправлени­
ями новорожденных. Говорят, что затылки младенцев, на
много месяцев притиснутые к дну сумаха, приобретают
от этого плоскую форму. Это только пример: у многих и
многих явлений, если взглянуть за них, плосковатые за­
тылки. Необходимо расгувачить жизнь.
460

Салыр-гюль
Ароматическое, обояющее своей наивностью, и
жирное, застоялое встречаются здесь бок о бок неисчис­
лимостями встреч. Вспомнить хотя бы два забавных слу­
чая с автобусами, которым я был внимательным свиде­
телем. Первый случай произошел на ходу, при повороте
из улицы в улицу (кажется, со Склянской на Ленинскую).
У узбека, придерживавшего ногами мешок с дынями, не
хватило денег на билет; кондукторша дала было знак шо­
феру —остановиться, но владелец мешка, развязав его,
вынул большую пахучую дыню и передал соседу; шофер,
начавший было тормозить, снова надбавил ходу, мы сно­
ва закружили от перекрестка к перекрестку, а дыня —
своим чередом — совершала круг по ладоням в поисках
покупателя. После долгих постукиваний по ее кожуре и
проб на затиск она, наконец, нашла его — инцидент был
исчерпан.
Другой случай имел место у стоянки автомобилей,
к урсирующих меж Новой и Старой Бухарой. Предполу-
денный зной. Одна машина, набрав комплект, укатила
из-под самого носа. Делать нечего. Становлюсь в терпе­
ливую очередь, состоящую почти сплошь из людей, вде­
т ы х в халаты. Наконец отдаленный гул, потом пыль, по­
том машина. Рассаживаемся. Кондуктор раздает билеты,
затем отходит в тень дерева и, сняв сумку, подкладывает
ее под голову, очевидно готовясь вздремнуть. Халаты
молча ждут. Но я протестую: почему не едем? Шофер,
обернувшись, отвечает сквозь зевок: нет комплекта. Дей­
ствительно, из шестнадцати мест два пусты. Ждем.
Стрелка часов идет по минутным делениям, а мы стоим
как заклятые. Снизу разогретая кожа сиденья, сверху за­
стывший зной. Я снова делаю попытку бунта: ведь пас­
сажиров дает поезд, до нового поезда еще четыре часа,
неужели нам стоять все четыре; наконец, черт возьми, в
461

Сигизмунд Кржижановский
погоне за какими-то копейками теряется уйма времени,
которое тоже стоит денег.
Кондуктор глубже задвигается в тень, шофер мол­
чит. Замолкаю и я. Ждем. Вдалеке показался человек: а
вдруг пассажир? Соожидатели, приложив ладони к гла­
зам, стараются угадать. Спорят. Человек идет чрезвычай­
но медленно, то и дело останавливаясь; недалеко от сто­
янки он ныряет под притолку лавки, но через минуту
снова появляется, на этот раз прямо шагая к автобусной
подножке. Слава Богу! Еще бы одного, и двинемся. Вдруг
из-за угла сразу двое. Очевидно, это супруги. Они тороп­
ливо направляются к нам. Наконец-то. Кондуктор при­
поднимается и раскрывает билетную сумку. «Икины?Два
билета? Два нельзя: одно место». Супруги начинают спо­
рить — кому ехать, кому остаться; потом решают вместе
дожидаться следующей машины. Я в бешенстве вскаки­
ваю и требую, чтобы с меня взяли за пустое место.
Ни шофер, пи кондуктор нс отвечают. Шофер пригнул­
ся к рычагу: самый мотор начинает глухо протестовать.
Трогаем.
Разумеется, жирный ряд надо перечеркнуть. Дряб­
лые сгустки лени, насиженные столетиями, теперь, когда
статика исторически преодолена, исчезнут сами собой.
Но как быть с феноменами ароматического ряда, как
найти приложение Шахразадову началу?
В химии схема молекулы ароматического соеди­
нения изображается обычно в виде замкнутой цепи ато­
мов, как бы вросших друг в друга своими валентностя­
ми. Например так.
Сцепление радикалов и черточек, означающих
сродство, до странности напоминает глазу те старин­
ны е запястья, нитевидные браслеты, билек-узуки, ко­
торые продаются базарными ювелирами Бухары. «То об­
стоятельство, — пишет химик Лонгинов, — что молекула
462

Салыр-гюль
ароматического соединения замкнута сама на себя,
что в ней значительная доля энергии... уже использо­
вана на это замыкание, определяет пониженную спо­
собность ароматического ряда к реакциям и превра­
щениям...» (курсив мой. — С К ). Да, аромат Востока
«замкнут на себя». И его надо разомкнуть, расцепить за­
пястье, вросшее в пясть, как кандалы. Так, по-моему, ре­
шается схема о старом, дышащем ароматом легенд Узбе­
кистане.
Их было двое. Русский и узбек. Русский был юн.
Узбек стар. Они сидели на одной из ступенчатых десяти-
граний каменной оправы Кош-хауза. У юноши гори­
зонтальная морщина удивления от виска к виску; на ко­
ленях газета. У старика короткая вертикальная складка
меж бровей; в длинных пальцах левой руки гроздь вино­
града.
Оторвав виноградину, старик сказал:
—
Ум —связка ключей: от смыслов. И вся суть в
том, чтобы их не перепутать: смыслы и ключи.
Юноша смешливо поднял белые, выгоревшие на
самаркандском солнце брови:
—
То-то паши узбекские глаза похожи па замоч­
ные скважины.
—
Молодые твои слова, а молодость —стара-ста-
ра. Ой, как стара. Так стара, что не слышит.
Морщина удивления на лбу юноши стала четче.
Собеседник его оторвал виноградину:
—
Всякий доживает до своей молодости, но до ста­
рости — не всякий. Значит, у молодости больше жизни,
чем у старости, она старше старости. И люди научились
быть молодыми, но вот как быть стариком, этого еще
никто хорошо не знает. И после скажу тебе такое: один
человек не заметил, как прошла мимо молодость; толь­
ко спину ее и увидал; тогда он стал кричать: «Эй, моло-
463

Сигизмунд Кржижановский
дость, вернись, эй-эй», — а та даже не оглянулась: ска­
жешь, не глухая, а?
Сидевший рядом прошелестел газетой. Слово­
охотливый старик, сдернув с веточки еще одну зеленую
бусину, продолжал:
—
«Кзыл-Шарк»? Красный Восток. А кто е го будет
строить? Юный и старый, а человек, который уже не
юный и еще... как это у вас называется?
—
Человек средних лет?
—
Хо, тогру: средних лет. Вот такой (неожиданно
я, слушавший разговор, стоя в стороне у стены дворика,
увидел палец, протянутый в мою сторону). Обе зари,
утренняя и вечерняя, красные, а посередине нет; и дуп­
ло у дерева — посредине. Юный бросает зерна в будущее,
потому что дождется жатвы, старый мстит прошлому за
то, что оно платит ему за все труды смертью, гробом, де­
ревянным кошельком, в котором ни тиина: в этом и есть
мудрость. Ну, а вот такой (я снова почувствовал на себе
жест длиннопалой руки) —он не с нами: уже не юн и еще
не мудр. Не с нами. А что пишут в газете?
—
У нас: пахта и пахта. «Все силы бросить на
фронт хлопкосбора».
—
Справедливые слова. Ау них?
—
У них? И не разберешь. В Германии вот гинден-
бурговщина расшумелась: рано, мол, раскороновались,
гогеицоллерновской короне музейный билетик прикле­
или...
Рот старика раскрылся злорадной усмешкой; из
усмешки блеснул золотой зуб:
—
Отчего нет? Все можно короновать: даже зуб,
когда он подгнил. Знаешь, оглу, у нас на крутой тропе
заревшанских гор есть старая надпись, я бы отдал ее им,
отклеивателям билетика: «Путник, ты в шаге от своей мо­
гильной земли — будь осторожен: как слеза на реснице».
464

Салыр-гюль
Ив досыл словам говоривший бросил пустую, всю
в арабесочных изгибах, сухую веточку винограда.
Я отошел от разговора. В этот день —перед вече­
ром — мне довелось заглянуть в один из старых мазаров:
над каменными ребрами гробницы, как обычно, огром­
ные древка исламистских знамен, сделанные из цельных
древесных стволов, лишенных лишь коры. У вершины
одного из древок, наряду с полуистлевшими желтыми и
зелеными лоскутьями, я увидел ярко алеющий советский
флаг.
День и день
Я быстро усвоил обыкновение: солнце к зениту —
человек к постели. Голова моя была уже подоткнута по­
душкой и сознание пересекало нейтральную зону меж
явью и сном. Правда, за зажмуренными створами двери
слышалось какое-то шарканье и приглушенные голоса.
Это не мешало. Я готовился уже оторваться от дня —
и вдруг сильный, па высокой баритональной ноте —
острым звуковым лучом — голос. Я вскочил и распахнул
двери.
Внутри медресного двора, почти у самой его сере­
дины, стоял высокий человек в белой чалме с руками,
поднятыми к лицу. Впереди него правильными шеренга­
ми коленопреклоненные люди. Перед ними раскрытые
двери (обычно они были под ключом) противолежащей
моей стене внутри монастырской мечети. Ряды склонен­
ны х непрерывно росли поспешно подходящими, а то и
подбегающими людьми. Все это были сплошь мужчины.
Каждый из включающихся в богослужение расстилал
перед собой квадратный коврик, намазлык, а то просто
кусок материи или ситца; иные, победнее, стлали под ко-
465

Сигизм унд Кржижановский
лени свои набедренные платки, а то и просто какие-то
грязные лоскутья.
После нескольких призывных возгласов к Аллаху,
мулла вошел внутрь мечети, и служба продолжалась.
Я видел только одновременно — по гортанному выкли­
ку из-за дверей мечети — падавшие к земле и тотчас же
распрямлявшиеся спины. Это было похоже на какое-то
строевое учение пред лицом Аллаха, принимающего
смотр. Отряд молящихся был невелик, но фанатически
истов.
Все окончилось так же внезапно, как и началось.
Намазлыки свернуты, бороды опущены на грудь, и кру­
тые носки туфель движутся назад к выходу. У выводной
арки скопилась уже группа нищих. Среди них глухоне­
мой с дутаром в руке. Дергая струны, он издает какие-то
бессловные, лающие звуки и идиотически скалит зубы.
Правоверные проходят чередой мимо нищ енских чаш и
протянутых ладоней, раздавая медяки. 51 внимательно
разглядываю проходящих; почти все они стары или
близки к старости; спины их согнуты, шеи в складках.
Последний отряд Аллаха в порядке отступает, защища­
ясь медными тиинами. И над всем этим смерть.
На другой же день в тот же час я подходил кТилля-
кари. Но дорогу мне перерезала толпа, бегущая к входу в
Шир-дор. Веянье халатов, топот ног и возбужденные
вскрики. Бежали отовсюду: снизу — из переулка,
сверху —с базара, но все устремлялись к забитой стес­
нившимися входной арке Шир-дора. Отждав, когда при­
ток людей несколько утишился, я протискался во двор
медресе.
В глубине его, за веревочным барьером, на стуль­
ях в несколько шеренг сидели люди в халатах; все они
были повернуты спинами к входу и окружены красно­
армейским конвоем. Толпа, шумно вливавшаяся во двор,
попав в него, затихала и бездвижилась, как вода в хаузе.
466

Салыр-гюль
Достаточно было короткого взгляда и одного вопроса,
чтобы понять: люди, отделенные винтовкой, отряд бас­
мачей, целиком попавший с большой дороги на скамью
подсудимых. Я на время покинул судилище.
Через час-два, отдохнув в своей хуждре, вернулся
назад. Заседание уже началось. Председатель, крепколи­
цый и широкоплечий человек, упершись локтями в сук­
но стола, допрашивал главного, курбаши. Тот стоял, по­
вернувшись ко мне в профиль. Это было очень странное
лицо: молодое и в то же время старчески серое, с опу­
щенными углами губ и почти тругиюзаостренным клю­
вовидным носом. Он отвечал тихо, слова проглатывало
арками стен. Я осмотрел шеренги тех, кто с ним. Его по­
мощник — седоусый обрюзглый человек со слезящими­
ся глазами; рядом чья-то выставившаяся из-под тюбетей­
ки плешь; дальше борода с седой прорединой. Все это
были люди если не старые, то с подстарью, люди «сред­
н их лет». И над всем этим была смерть.
Я вышел наружу, на площадь. У нижней ступени
Шир-дора сидел глухонемой с дутаром. Под монотон­
ный звон струп он пробовал вылаять какие-то не уда­
ющиеся ему слова.
Ызбаш
Я увидел ее перед самым утром, во сне. Перед тем
я встречался с ней в реальном пространстве только раз.
За Бузулуком. Вместе с десятком других низкорослых
деревьев она выбежала из оврага —навстречу рельсово­
му пути — и, опередив их, вдруг остановилась, запроки­
нув назад свой тонкий белый ствол. Вероятно, ее испуга­
ла мертвая стлань степей, шедших на нее тысячеверсти-
ями оттуда, с Востока. Это была последняя береза на пути
467

Сигизмунд Кржижановский
сюда. Я понял: пора вспомнить слова «городская стан­
ция — билет — плацкарта — скорый».
Я уложил свой рюкзак. Кстати, надо уложить и
мысли. Иной силлогизм так же легко выронить из памя­
ти, как зубную щетку из дорожного мешка.
Вспомнилась вся — в сущности страшно скудная
количественно — пригоршня дней, моих узбекистан­
ских дней.
Это было на мир-арабском базарном аукционе.
Крикливый аукционист, забравшись под самую аркату­
ру мечети, господствующей над шумливым рынком,
всходил голосом еще выше по лестнице цен — и вдруг,
оборвав цифры, бросал купленную ткань в толпу — пря­
мо в подставленные руки покупателя. Как сейчас вижу
лёт одного пестрого переливчатого бухарского халата:
брошенный в воздух аукционистом, он взмыл над пло­
щадью, горя парчовым блеском, перекувырнулся ярким
летучим клубом и, прощально взмахнув рукавами, мяг­
ко упал в многоголонье базара. Мой путь был немногим
длиннее. Остается догнуть траекторию лёта.
Снова проходят передо мной: фисташковые дере­
вья над фисташковой водой Чирчика, за деревьями —
фисташкового цвета стекло уличных фонарей, льющих
фисташковый свет сквозь пробель цифр, — это Ташкент;
пыль, осевшая в виде города, спрессованная в серые сте­
ны и оползни Арка, слипшаяся в мёсивные зубья город­
ских стен Бухары, или, наоборот, Бухара в порошке, ис­
тираемая ветрами в пыль, летающую над пылью, осев­
шую в виде строений; Самарканд... но это я могу еще
увидеть глазами, не памятью.
Поспешно взбираюсь по спиральной лестнице на
кровлю Тилля-Кари: вот он, разбросанный по всхолмь-
ям пепельно-коричневый, вечереющий город. Если бы
здесь, рядом со мной, стоял хромой Лесажев бес, озор*
ной Асмодей, ему вряд ли удалось бы сорвать все кровли
468

Салыр-гюль
с домов, как он это сделал с кровлями засыпающего Мад­
рида. Здесь они все плоские —их не за что взяты даже
мыслью. И если делать литературные попытки проник­
нуть в тайну глухих, на висячих запорах, стен самарканд­
ских жилищ, то надо придумать совсем иную сюжетную
рамку. Например, такую.
Некий заезжий человек хочет знать: что там, в за­
претных для глаза чужестранца безоконных домах сто­
лицы Маверраанагра? Однажды он сидит, отдыхая от
зноя, запрятавшись иод черный чучиаи тени, прикрыва­
ющий стену. Ему дремлется, он прислонился ухом к гли­
не — и вдруг слышит из ее толщи голос. Это голос че­
ловека, научившегося ходить сквозь стены, но заклятого
своим врагом и увязшего в одной из них навсегда. Он
рассказывает ему о том, как учил свое тело, силою чудес­
ных мазей, проскальзывать меж частиц глины, просачи­
ваться сквозь стены жилья, как это умеет делать сырость.
Достигши — путем долгих упражнений —высокой сте­
пени искусства в хождении сквозь, он стал посещать
ночные гаремы, сокровищницы богачей, полные золо­
та, наконец, тюрьмы. С помощью своей сверхскользкой
мази он хотел помочь проскользнуть сквозь стены тюрь­
мы несправедливо осужденному другу, но пузырек с ма­
зью, как раз в тот миг, когда он, прокладывая путь другу,
уже вошел в глиняную толщу, ударился о... но, черт
возьми, что там внизу, на Регистане, за странная верени­
ца людей? Уже не очередь ли к автобусу? Пока я тут иг­
раю в прятки с реальностью, мой поезд свистнет и уедет.
Осталось два часа.
Сбегаю по лестнице, взваливаю на плечо мешок и
бегу в конец хвоста. Нет — так невозможно. Приходит
один автобус. За ним другой. Очередь почти не укороти­
лась. Бросаюсь к извозчику:
—
Эй, ызбаш, вокзал, сколько?
469

Сигизмунд Кржижановский
Ызбаш великолепно учел ситуацию и заламывает
пятерную цену. Бросаюсь к другому перекрестку. Возни­
ца сидит, невозмутимо перекинув кнут через плечо: цена
его еще покруче. К третьему: уже занят. Возвращаюсь к
человеку с кнутом через плечо —цена за эти секунды
успела вспрыгнуть еще на пару пулов. Делать нечего.
С проклятием громозжусь на сиденье: вперед, гони!
Но возница, флегматически сдернув кнутовище с
плеча, легонько покручивает им в воздухе и везет не по
прямой, а по кругу Регистанской площади. Мимо нас
мелькают знакомые огни чайханы, витрины сартараша,
громады трех медресе и снова чайхана, и снова сарта-
раш. Ызбаш ищет второго седока. Он не перестанет кру­
жить, пока не добьется своего. Повернув голову к пери­
ферии круга, он выкрикивает:
—
Вокзал —десять рублей, вокзал — восемь руб­
лей. Вокзал — садись за семь.
Люди, медитирующие за своими пиалами на скор­
ченных ногах, люди, рассматривающие свои изображе­
ния в зеркалах сартараша, люди, присевшие на камен­
ной ограде при медресовой площадке — все с интересом
следят, а иные принимают и посильное участие в посте­
пенно разворачивающемся аукционе. Я молча жду, ото­
двинувш ись в левый угол сиденья: надо сделать более
заметным и заманчивым пустое место рядом, распрода­
ваемое если не с ударов молотка, то со взмахов камчи.
Оно и я —мы лишь пустое и занятое места. И я учусь у
него, пустого, — терпению и равнодушию.
Прощай, лёт пестрого клуба через мир-арабское
солнце, прощай, 1фай предвосхищенных зорь, прощай,
хариф мысли, хайыр!
1933

Хорошее море
очерк

Ай, Черное море, хорош ее море.
Э. Багрицкий
I
Стрелка вокзальных часов, дернувшись, показала четы ­
ре пятьдесят. Поезд медлительным ядром выскальзыва­
ет из стеклянного жерла Брянского вокзала. Пассажиры
моего вагона меняют верхние полки на нижние, заказы­
вают постель, спорят о том, открыть или закрыть окна, а
если открыть, то справа или слева. Проводник отбирает
билеты: завернутые в бумажные простыньки плацкарт,
они ложатся в глубь коричневых мешков его вагонной
книги, а пассажиры, хотя солнцу еще далеко до заката,
начинают спускать спальные полки и громоздиться на
деревянных насестах.
Мы ис отъехали от Москвы еще и десятка километ­
ров, а я уже отделил, может быть приблизительно, моск­
вичей, едущих в Одессу, от одесситов, возвращающихся
восвояси. Первые говорят: Одесса. Вторые: Одэсса.
Входит старший проводник Он произносит крат­
кое и убедительное слово о том, что для плевков имеют­
ся плевательницы, а что мусорный ящик, в конце ваго­
на, предназначен только для мусора, и исключительно
для мусора, и ни для чего другого. Солнце гаснет. На по­
толке вспыхивают электрические лампы. В проходе ва ­
гона торчат плоские задки туфель, каблуки сапог и обтя­
нутые чулками пятки. Я успел увидеть не то два, не то три
473

Сигизмунд Кржижановский
сна. Просыпаюсь от остановки. С левой верхней полки:
«Это что за станция?» — с правой: «Черезбрянск».
Утром редко-редко березки. Все больше сосны и
дубняк. Потом притиснутые к земле кусты. Потом степь.
Кто-то, вытянув шею и голову из окна, говорит: Одесса.
Да, Одесса. Навстречу мчатся зеленые пальцы уксусного
дерева, надгородиая пыль и каменные тычки гор. Пер­
рон. И сразу разительная разница между откуда и
куда. В Москве на трех уезжающих — один провожа­
ющий, а здесь, в Одессе, на одного приезжающего —трое
встречающих.
Вот я и мои чемоданы на трамвае номер восемна­
дцать. Мы с чемоданами сразу же попадаем в совершен­
но новый лексический мир. Оказывается, что: вагоново­
жатый не вагоновожатый, а «ватман»; кондукторша —
«кондуктрисса»; ролик, или токосниматель, как называ­
ет его техника, — «бигель»; управляющий трамвайным
движением — «лоцман зализницы». На стене трама висят
объявления и плакаты: одно о том, что «До зупинки»
нельзя вставать, другое о том, что «Лучше встать на пят­
надцать минут раньше, чем рисковать своей ЖИЗНЬЮ».
Мой сосед, вероятно москвич, спрашивает смеясь:
«Ну, а если я еду на десять минут езды, то выходит, что
надо раньше встать, чем сесть». Он же: «Удивительный
город Одесса, вот видите там объявление — «Зубной ка­
бинет ликувания», — казалось бы, зубы болят, чего тут
ликовать, а ликуют».
1]рамвай, вычертив кривую, поворачивает к Фон ­
танам. Проезжаем мимо Куликова Поля. Вот здесь, за зе­
леноватым скучным домом, жил катаевский Петя с «Ка­
натной улицы», угол «Куликова Поля».
На шестнадцатой станции пересаживаюсь на де­
вятнадцатый номер. Это скрипучая дряхлая клеть, еле-
еле ворочающая своими колесами. На Фонтане так и го ­
ворят: лучше на одиннадцатом (разумей — на своих дво-
474

Хорошее море
их), чем на девятнадцатом. Трамвай, отскрежетав две-три
станции, останавливается. С передней площадки просо­
вывается лицо и стальная рукоять вагоновожатого —
ватмана. Голос среди публики: «Току нет?» Ответ ватмана:
«На нас хватит». Едем дальше. На белых камнях прифон-
танских дач мелькают имена и слова: «Врач Парижер» —
«Здесь продают утков, цыплев и яйцо» — «Зубной врач
Капун». Раз или два слева блеснула голубая чешуя моря и
снова рыжие холмы, пористый, вырастающий в стены и
дома, одесский ракушняк, прибитые ветром к земле кус­
ты и бестолочь камней, разбросанных по дороге.
Приехали. Станция Ковалевская. Навстречу бежит
лохматый пес Шарик (здесь все псы на тридцать верст
вправо и влево —Шарики), он лижет мне руки и осто­
рожно хватает зубами за полу пальто. Ну вот.
II
Раннее утро. Я иду по пустому тротуару. Надо по­
бриться, Но парикмахерские еще закрыты. На одной из
стен, прямо по известке, остатки каких-то расплывших­
ся букв: П-р -и-р». Ступеньки, над ступеньками дверь.
Я вхожу. Темная комната. За длинным столом сидит
длинная семья. Пятеро детей, мать, отец в белом бала­
хоне.
—
Я, кажется, не туда попал?
—
Почему не туда? Я вот вижу, у вас левый ви­
сок ниже правого. Сейчас подброим. Гриша, дай клиен­
ту стуло.
фиша, положив вилку, толкает по направлению ко
мне, грудью, тяжелое плюшевое стуло.
—
Вы, извиняюсь, из Москвы?
—
Да.
475

Сигизмунд Кржижановский
—
1]риша, дай трумо.
Гриша приносит круглое карманное зеркальце,
подоткнутое двумя картонными тычками. Нагнувшись, я
могу увидеть в нем свой иос и верхнюю губу. Парик­
махер, засучив рукава, намыливает мне щеки. Потом на­
чинает брить, забавляя разговором:
—
Я, знаете, работаю в колхозе. Но счастье вам
подмогло. Сегодня я выходной. Только я вам скажу, те­
перь работать в парикмахерских, так это горе. Вот, на­
пример, я кончу вас брить и вы, вероятно, мне заплоти-
те. Так как вы мне будуте платить, вы влезете себе в кар­
ман, расстегнете портману, дадите два рубля, а я вам
тридцать копеек сдачи. Все ясно и понятно. А вот пойди­
те куда-нибудь под вывеску —и что у вас получится.
Сперва у нас было так: клиент дает деньги, мастер опус­
кает их в жилетный карман и они говорят друг другу ♦ до
свиданья». А потом порядок изменился: клиент спраши­
вает у мастера сколько, идет в кассу и плотит столько
сколько. Ну, а потом выдумали по-другому: клиент спра­
шивает сколько, идет в кассу, потом получает бумажку, на
которой написано столько сколько, несет ее мастеру —
и тогда ему позволяют одеться и уйти. Но и это рациона­
лизировали: мастер пишет на бумажке, что и как, касса
получает, как и что следует, клиент уходит. Но и это им
показалось мало: мастер уже пишет не на бумажке, а на
целом ведомостве, и они уже идут вместе к кассину
окошку, и кассир удостоверяет, и тут только все они трое
говорят друг другу «до свиданья». И вы думаете, что это
все? Так нет же. Опять новый порядок клиент, прежде
чем сесть вот в это кресло, говорит, на сколько он хочет
постричься, а на сколько побриться, а на сколько брыз-
нуться одеколоном. И тогда он со счетом идет в кассу и
плотит вперед. И если во время работы ему еще захочет­
ся компресс или массаж с вазелином, так он после опять
476

Хорошее море
идет в кассу и плотит назад. Так вы думаете, что это все?
Так нет же. Теперь они делают так: клиент...
Но, по счастью, бритва окончила свое дело — и я
ушел, не дослушав.
III
Я встаю ранним утром. Красные лепестки ночной
красавицы еще чуть-чуть приоткрыты навстречу угады­
ваемому солнцу. Все спят. Даже собаки. Спускаюсь к бе­
регу. Вода прилипает к телу нарзанными пузырьками.
Берег пустынен. Я плыву, скользя подбородком над хо­
лодной водой — и тут, навстречу глазам, из горизонта
выплывает корабль. Над ним нет ни труб, ни дыма. Над
высоким бушпритом косой белый треугольник, а за ним
будто множество крыльев, поднимающих корабль над
водой. Этр идет наше парусное судно «Товарищ». Я узнал
его сразу. Кажется, будто высокие мачты его поддержи­
вают небо, как колья палатки ее полотнище. Он окружен
беззвучием. Ии шума винта, пи крика сирены. Вот из се ­
рого края моря показался край солнца. Потом и весь
диск. Паруса корабля стали красными. Ветер наддал. Па­
руса стали круглы, как груди женщины. Корабль медлен­
но режет волны. А я устал и поворачиваю к берегу. Еще
украдут платье, черт возьми!
IV
На б. Греческом базаре сохранился и до сих пор
ряд невысоких домов, сросшихся кирпичными боками
в один дом, окруживший площадь. Все эти строения из
477

Сигизмунд Кржижановский
двух этажей: в нижнем этаже лавка — в верхнем квартир
ра лавковладельца; торговля — базис, семейная жизнь -+
надстройка. Днем двери и окна лавки были открыты наг
встречу солнцу, слышалось щелканье счетных костяшек;
к вечеру лавка смыкала свои железные ставни, а наверху
распахивалось окно, загорался желтый язычок лампы и
слышалось бренчанье струн гитары.
Сейчас, конечно, это старое архитектурное напла-
стование уже не совпадает с социальными этажами. Вы­
вески остались, но рядом с ними, у крытых лесенок, ве­
дущих наверх, появились дощечки: врач —контора —
модистка и так далее.
По утрам здесь у лавок оживление:
—
Это что за риба?
—
Севруха.
Трамвай, приходящий сюда с Фонтана, описав
дугу, возвращается назад. У конечной его остановки, если
пройти еще вдоль редкой цепочки дачных домиков,
тоже пригородный базар. Днем там торчат лишь десятка
три камней да длинный из промасленных досок стол. Щ
по утрам на камнях рассаживаются торговки. На столе
кочаны капусты, белые горки чесноку, кое-где торчащие
рыбьи хвосты. Весь этот базар, вместе со столом и кам­
нями, заменяющими сиденья, можно купить за сотен­
ную бумажку, потребовав еще и сдачи. Но темпераменту
здесь тратится каждое утро на тысячи. Домашние хозяй­
ки, с корзинками на левом локте, нюхают мертвую рыбу
с головы и с хвоста, засовывают пальцы под жабры. Све­
жесть яиц незачем здесь проверять, как это делают В
московских магазинах при помощи светоаппаратов, по­
крытых дощечкой с овальными вырезами. Самое солн­
це здесь — светоаппарат такой силы, что достаточно
поднять товар к глазу: лучи пронизают и скорлупу, и
белок.
478

Хорошее море
Лишь изредка площадь пригородного базара
оживляется. Это бывает в те дни, когда «пойдет рыба».
Тогда откуда-то прикатываются новые камни. Торгуют и
на столе, и на земле, на подостланных рогожках, и в при­
легающих к рынку переулках.
Так вот это внезапно произошло в прошлом году,
в конце августа. Я бродил вдоль берега, слушая всплески
волн. Лодки все отдыхали на песке, а солнце падало к
закату. Берег был пуст. Сети лежали на земле, поверх
стеблей и цветов. Худой длинноногий рыбак сидел на
срыве скалы и, посвистывая в такт прибою, чесал левой
пяткой правую.
Затем, с утра, началась путина. Первыми вестника­
ми о подводных ста ях была белая воздушная стая чаек.
Они низко кружили над морем, то и дело макая длинные
крылья в воду и садясь на волну. Затем вода стала стран­
но чешуиться и серебриться, хотя ветра не было. Это
было дуновение водного ветра, рожденное движением
плавников тысячи тысяч рыб. Берег, еще на рассвете сон­
ный и ленивый, вдруг пришел в движение. Лодки поки­
нули причалы и пошли в морс. Сети, лежавшие поверх
прибрежных стеблей и кустиков, в которых были лишь
изловленные в веревочные петли желтые и красные цве­
ты, нырнули в воду и пошли навстречу рыбе. У самого
берега, на всех торчащих из воды камнях появились
люди с удочками. Их блестящие на солнце лески непре­
рывно двигались то вниз, то вверх, выдергивая из волн
серебряных рыбешек. Это было похоже на странную
вертикальную косьбу. Еще страннее было то, что не ко­
сари шли вдоль поля, а самое водяное поле двигалось на
них, колыхаясь пенными стеблями. У приемочных пунк­
тов стучали топоры, обивающие ободья бочек. Не хвата­
ло рук. С крутого берега сбегали, по два-три человека,
какие-то люди. Это был резерв в помощь рыбакам.
479

Сигизмунд Кржижановский
Через несколько часов маленький фонтанский
рынок был переполнен, завален грудами рыб.
Туг продавали, за гривенники, престранные эк­
земпляры. Например, жирная паламида, из растянутого
рта которой торчит наполовину проглоченная скумб­
рия, затиснувшая меж мягких челюстей хвост чируса и
узкое рыльце фериики. Продается только половина. Но
с бесплатными приложениями, как в прежнее время
журнал «Нива» с полным собранием сочинений Шелле­
ра-Михайлова. Дело в том, что вслед за крохотной фе-
ринкой, скользящей к берегам, идет чирус, за чирусом
скумбрия и, наконец, мутноглазая паламида. И все по­
следующее пожирает все предыдущее.
Цена прыгает вниз с рубля на рубль.Утром десяток
серебряных скумбрий стоит три рубля, к полдню —два,
к вечеру —рубль.
Ксумеркам в воздухе возникают песни, приплыв­
шие тоже из моря. К соленой воде, по почти вертикаль­
ным тропинкам, движется горькая водка. У самых волн
вспыхивают костры. Люди целуютдругдруга, друг друга
ругают и пляшут друг с другом. Наутро лодки снова вы­
ходят в море. Кое-где сети прорваны: от напора рыбьих
носов. Отяжелевшие чайки почти не подымаются с ко­
лышущихся волн.
Теперь рыба покинула пределы Фонтанов и идет
на город.В трамвае можноувидеть людей,у которых под
левой рукой портфель, а на пальцах правой концы бече­
вок, с которых свешиваются жирные паламиды. На бал­
конах одесских домов повисли целые веера из нанизан­
ных на шпагат рыбешек. Ветер взмахивает их хвостами
над решетками перил. На тротуарах всюду просыпанная
мелкая рыбья чешуя. В магазинах, даже в кондитерской,
острый запах рыбы и соленой воды. Улавок, торгующих
солью, длинные очереди. Грузовики то и дело сбрасыва-
480

Хорошее море
ютпередразверстыми темными горлами рыбных подва­
лов новые и новые груды ящиков, наполненных рыбой.
Ивдруг, дня через три или четыре, все это внезап­
но прекращается. Грузовики идут порожняком, рыбья
чешуйка выметена метлами. В трамвае пахнет пылью и
человеческим потом. Фонтанский рынок пуст. Пуст и
берег. И камни, брошенные в море. И тот самый худой
длинноногий рыбак сидит на выступе скалы, свистя в
ритм прибою и почесывая левой пяткой правую.
Впрочем, память о рыбьем наплыве исчезает не
сразу.Помню, в тот год я возвращался в Москву в душном
жестком вагоне.Рядом со мной в купебыли:двое чинных
родителей,девочка лет пяти и толстая мутноглазая дама.
Девочка, вероятно, от скуки и жары, временами каприз*
ничала и кривила рот, собираясь заплакать. Тогда роди­
тели ее говорили: «Молчи, не то нахлопаю по женичке».
И мать ребенка, вежливо улыбнувшись, объясняла: «Мы
ее воспитываем без грубых слов. Так, чтобы похожие, но
другие». Толстая мутноглазая дама тоже приняла участие
в отвлечении внимания ребенка от слезных тем. «Я вот
знаю, как тебя зовут».
— «Пет, нс знаешь».
— «Знаю,
Маша». — «Ист, не Маша». — «Тогда Саша». Девочка в изум­
лении открыла рот. Ее имя было угадано. «Ну, а меня как
зовут?» — продолжала допрашивать торжествующая тол­
стая дама. Девочка оглядела ее узкими щелками глаз и
отвечала очень серьезно: «Паламида».
V
Фонтанская почта.
—
Вот телеграмма.
— Придется подождать. Телеграфист вышел.
16 С. Кржижановский, т . 3
481

Сигизмунд Кржижановский
—
Номне спешно.
—
Ну, это другое дело. Тогда поищите телегра­
фиста. Он здесь недалеко, на пляже на Золотом берегу.
Нос в веснушках, правое плечо ниже левого. Да вы его
сразу найдете.
— !Мне нужен конверт. И марка. Для заказного.
—
Пройдите в лавочку. Через три дома. Там вам и
марка и [конверт. Только на копейкудороже.
Тычу пером в чернильницу. Надо написать адрес.
Но перс сломано, чернильница пуста. Оглядываюсь по
сторонам. Тогда из-за угла появляется худой человек с
небритой серой щетиной.Он кладет передо мнойручку,
вынимает из кармана чернильницу и пододвигает лис­
ток промокательной бумаги. Я, обмакивая перо, пишу,
притиакваю промокательной бумагой и вручаю гри­
венник. В воздухе носятся десятки мух. Окна, несмотря
на жару плотно закрыты.
VI
Etjego In Arcadia fui. И я тоже был в Аркадии. Меня
довез туда трамвай номер двадцать пять. Это место око­
ло Одессы, которое показывают иностранцам одним из
первых |номеров. Тут крутой и высокий берег чуть-чуть
посторонился, оставив у волн неширокую песчаную
площадку. Место это очень нарядно. Хижины рыбаков
будто склеены из папье-маше и придвинуты к берегу те­
атральными рабочими. Сохнущие сети декоративно по­
доткнуты палками. Семья рыбаков, сидящая на откры­
том воздухе, будто не ест обед, а разыгрываетего, как это
делают в опере, где пьют из картонных пустых чаш. Ор­
кестр заменяет здесь шум прибоя, а зрителей бродящие
482

Хорошее море
по шафранным тропам любопытстаователи, вроде меня.
Кстати, я замечаю, что заборы здесь имеют лишь лице­
вую свою часть, ту, которая поставлена против моря, бо­
ковые же стороны забора отсутствуют. Это как раз тех­
ника театрального художника, который заботится лишь
о плоскостях, повернутых к зрительному залу.А где же
здесь зрительный зал? Вон там огромный морской
партер залива, весь усеянный лоскутами парусов. Отту­
да зрители смотрят на рыбацкий поселок, и им кажется,
что он настоящий.Но мы, в оркестровой дыре, видим и
щели вдвинувшихся кулис и вообще видим многое из
того, что выпадает из кадра.
ВАркадию вводит недлинная асфальтовая дорож­
ка.У конца ее спуск вправо —к пляжу.Надо обойти гряд­
ку. Нетерпеливые одесситы пересекали раньше грядку
по диагонали. Ставили запретительные надписи,угрозы
штрафом. Но ведь надписи можно не прочесть. Перего­
раживали путь колючей проволокой.Но через проволо­
ку можно переступить. Тогда поставили новую надпись,
1фасными буквами по желтомудикту: «Разве это дорога?»
И одесситы стали обходить надпись. Вскоре тропинка
через грядку заросла новой свежей травой. Вот что зна­
чит поговорить с человеком на его языке. Но если дер­
жаться левой стороны асфальта, то вскоре подойдешь к
кругломуфонтану, в котором много бронзы и мало воды.
Несколько бронзовых, позеленевших от времени лягу­
шек, сидя на стенках водоема, смотрят зелеными глаза­
ми на скудную струю воды, стекающую из центрального
горлышка фонтана. Израскрытых ртов лягушек сочатся
жидкие водные струи. Но местные мальчишки придума­
ли не лишенную изобретательности игру. Взобравшись
ногами на спинку бронзовой лягушки, они зажимают
ладонью ейрот. Вода накапливается. Затем, стоит отдер­
нутьруку, и лягушка плюетсядлинным и стремительным
плевком. Зрители хохочут.
483

Сигизмунд Кржижановский
Дальше, если идти вдоль берега, видишь группу
акаций.Акация одно из немногих деревьев, которое со­
гласилось жить в Одессе. Еще в первое десятилетие суще­
ствования города дюк Ришелье насаждал свой и посей­
час называемый Дюковским сад. Сейчас от него почти
ничего не осталось. Дерибас привозил туда редкие сор­
та флоры. Сейчас осталась лишь маленькая площадка,
дающая довольно скудную тень. Граф Потоцкий приво­
зил сюда из своих украинских имений целые обозы де­
ревьев. Растрескавшаяся сухая почва города иссушила
им корни, и мало что уцелело до нашего времени. Толь­
ко акация стала одесситкой и цветет здесь пышным цве­
том. Дальше видишь открытый павильон с десятком иг­
рушечных биллиардов, по поверхностям которых бега­
ют какие-то посеребренные пилюли. Раковина для
оркестра. В море —вышка для прыжков в воду. Вообще
черновой набросок будущего курорта. Остается съесть
порцию мороженого и вернуться к трамвайной оста­
новке.
VII
Сегодня с утра жара. Куда тень, туда и я. Сел в саду
под старым орехом и переползаю вслед за его движу­
щимся пятном тени. В руках у меня старая книга о ста­
рой Одессе. Автор ее, потомок знаменитого рода Дери­
басов, вздыхает о том, что теперьуже Одесса не та. Все в
ней и вокругнее не то! «О,доброе старое одесское солн­
це! Где ты? Куда ты скрылось? (О, чтоб ты скрылось, ду­
маю я про себя.) Поднимается и теперь какое-то бледное
светило на нашем Востоке, но это уже не то. Его лучи не
жгут, не ослепляют нас, как прежде». Дальше автор с
484

Хорошее море
грустью вспоминает, что нет уже прежней одесской
пыли, такой пыли, из-за клуба которой, бывало, часовой
на гауптвахте у Соборной площади не мог различить
проходящего прапорщика от генерала и вызывал коло­
колом весь караул для отдания чести тому, кому оная не
причитается. «Прежняя одесская пыль была не такая, как
ныне; она была благоуханной, как пыль цветов. Море,
степи, акации отдавали ей свои остатки и были причи­
ной ее своеобразного приятного аромата. Шла к нам
прежняя пыль от солончаковых песков Пересыпи, от
большого чумацкого шляха в новороссийских степях.
Тонкая, мелкая, чистая, легко дававшая отпечатки всему,
что к ней касалось, она прекрасно заменяла тот золоти­
стый песок, которым в старину посыпались любовные
записки».
Проходят дни. Жара спадает. Астопка книг растет
и растет. Поверх объёмистого Дерибаса толстенные от­
четы ГородскойдумыОдессы. Над нимидневники старо­
жилов, несколько номеров французской газеты, изда­
вавшейся еще во времена Воронцова. Лень все перечис­
лять.
И понемногу Одесса начинает вырастать в моем
воображении. Она стоит на извилистых воздушных кор­
нях. Ведь большинство ее первых зданий выросли из
камня, скрытого под ее поверхностью. В результате: над
поверхностью —каменные дома, под поверхностью —
пещеры, подземные переходы. За свое право на жизнь
Одесса заплатила десятью тысячами апельсинов. Павел I
не хотел легализировать город, выдать ему метрику о
рождении, пока поселившиеся на пустом месте купцы не
послали ему этой верноподданнической взятки. Впро­
чем, их тогда называли не купцами, а «негоциантами».
Женою одного из них, «негоцианткой молодой», увле­
кался Пушкин.
485

Сигизмунд Кржижановский
Первые годы город ютился на вершине холма,
там, ще еще недавно стояла неболынаятурецкая крепо­
стца, вскоре снесенная. Есть предание, что на второй же
день после захвата Хаджибея какой-то предприимчивый
грек прямо против бреши, пробитой в стене фортеции,
раскинул шалаш, под тенью которого были вскрыты
первые бочки с вином. С этого и началась торговля го­
рода.
Понемногу появились неопределенные очерта­
ния улиц. К двадцатым годам домики побежали по
склону холма к Пересыпи, направляясь к лиманам. Все
они, как и деревья, были низкорослы, всего в один
этаж. По стандарту: крутой скат крыши, в центре кры­
лечко с двумя подпорками, справа и слева по два или
три окна.
Но зато подвижные дома кораблей толпились до­
вольно-таки густо в гавани Одессы. Гавань слишком ши­
роко раскрывала свои берега морю —и в самом начале
пришлось заботиться о защите от его волн.
«Дюк», как звали жители первого хозяина города,
граф Ришелье, был добродушен и близорук. Каждый
день он ходил с визитом к деревьям, насаженным под его
наблюдением. Иногда он, по близорукости, первый при­
подымал треуголку при встрече с горожанами. Может
быть, о нем думал А.Пушкин, когда начинал свою поэму
«Анжело» словами «о добром дюке». Впрочем, не все в
годы его городоправления было столь умилительно. Так,
например, однажды произошла чрезвычайно конфузная
история. ИзПетербурга в Одессу —по почте —было на­
правлено письмо. От особы весьма важной к особе бо­
лее чем важной. Письмо затерялось: где-то на перегоне
от Курска до Одессы. Добрый дюк отдал приказ: высечь
всех станционных смотрителей всех станций,располо­
женных между Одессой и Курском. Его личный секре­
тарь, маркиз де Рошешуар, был отправлен для проведе-
486

Хорошее море
ния приказа в жизнь. Маркиз ехал в дормезе. Позади вез­
ли два воза, груженных связками розог.
Но вскоре, в 1814 году, Ришелье, в связи с событи­
ями во Франции, покинулОдессу и на место его на круг­
лый цоколь взошло бронзовое изображение графа. Оно
стоит и посейчас, с рукой, протянутой над срывом бере­
га и четко врезанной в него гаванью.
В гавань завозили товары и болезни. Вследствие
этого возникли здания: таможня и карантин. Кольцо
Старо-Портфранковской улицы говорит о диалектике
строительства: город, получивший право свободной тор­
говли, привилегию порто-франко, к концу того же года
стал строить вкруг себя стену, напоминающую тюрем­
ную ограду. Для тщательного процеживания свободы.
Впоследствии стена эта двигалась по направлению к
центруинаконец исчезла, вместе со свободой торговли.
Затем негоцианты, потомки корсаров и контрабанди­
стов, превратились в купцов тех или иных гильдий, а
многие из их внуков получили возможностьдержать под
правым локтем не карабин, а портфель директора бан­
ка. Обороты кружат все быстрее и быстрее. Прилив
денет, отлив товаров. Прилив товаров, отлив денег. Про­
цент еврейского населения прыгает с каждым годом че­
рез две-три цифры. Строится биржа в грубо мавритан­
ском стиле. Еще до этого на месте прекрасного, в атти­
ческом стиле театра, в котором наш Пушкин слушал
Россини, сооружается грузный овал облепленного бога­
той буржуазной орнаментикой современного оперного
театра города.
Город преуспевает. Все флаги приплыли к нему в
гости, все якоряупали в песок одесской бухты. < . ..>
Навстречу прибывающим из-за волнолома судам
город выставляет огни кафе, ресторанов и кабаков. Мат­
росы сходят со своих палуб, пьют, и земля качается под
487

Сигизмунд Кржижановский
ними, как палубы их судов. Приезжает и трагик Ол-
ридж. Ему не надо гримироваться для роли Отелло. Негр
играет негра. Одесса любит настоящий товар. Насто­
ящую страсть. В чемодане у ОйрыОлриджа полторы дю­
жины бумажных рубашек. Это чтобы в третьем акте, в
момент припадка ревности, разорвать их одна вслед дру­
гой, без необходимости ходить потом в магазин для
покупки полотняных рубашек. Одесса любит страсть,
но уважает бережливость, режим экономии. Даже в ис­
кусстве.
Город заполняется людьми торгующими, при­
торговывающими и торгующимися. Торгуют: фруктами,
зерном, биржевыми слухами, диабетом, векселями.
У конторских столиков, у прилавков лавок, у перекрест­
ков, у столиков кафеФанкони. Задесять семикопеечных
марок высылают, по первому требованию, «100 предме­
тов»: 99 иголок и одну пуговицу.
Город, отбросив тюремные стены «свободы тор­
говли», тянулся к своим лиманам и к своим фонтанам. На
окраинном Фонтане выросла узкоплечая Башня Кова­
левского. Еще несколько лет тому назад она последней
уходила из поля зрения пассажира, увозимого парохо­
дом из Одессы. Теперь ее свалили.
Ну, а дальше: 1905, Потемкин, Шмидт, пожардоков,
интервенция, бегство иностранных кораблей —все это
вы знаете. Умолкаю.
VIII
Вгородеу меня есть три любимых места, которые
я никогда не забываю навестить. Тем более что они не
слишком далеко друг от друга. Первое место —дом, где
488

Хорошее море
останавливался Пушкин, на улице его имени. No 10. Зда­
ние это, вероятно, перестраивалось. Ноя всегда испыты­
ваю странное «пушкинское» чувство, когда вхожу в сум­
рачную подворотню дома и затем на квадратный, окру­
женный каменными подпорками молчаливый двор.
Окно пушкинской комнаты выходило как раз сюда. Ве­
роятно, сюда выплевывал он черешневые косточки и
бросал скомканные и порванные клочки своих черно­
виков.
Второе место —Пале-Рояль, как называют его
одесситы. Этот архитектурный ансамбль действительно
отдаленно напоминает Пале-Рояль Парижа. Сад, запер­
тый внутри каре домов. Я люблю здесь сидеть и думать
об Одессе.
И, наконец, третье: старый дом на Софийскойули­
це. Когда-то здесь жила графиня Нарышкина. Сейчас
музей. Против здания, прямо на земле, без цоколя до­
вольно странный памятник. Подходя к нему в первый
раз, я подумал: «Мюнхгаузен?» И через секунду ответил
себе: «Нет, Суворов». На веселой, иронически улыба­
ющейся лошади сидит маленький человечек, крепко
вжавший худые колени в ребра зверю. В правой руке его
поднятая навстречу невидимой толпе треуголка, левая
накрутила на кулак удила. Лицо металлического чело­
вечка полно вызова, дерзости и смеха. Коща я подошел
еще ближе к конной статуе, то заметил около нее груп­
пу красноармейцев, которые пришли, очевидно, осмат­
ривать музей. Но статуя надолго задержала их внима­
ние. Они с видимым удовольствием и уважением оце­
нивали посадку седока и конские стати бронзовой
лошади.
Вскоре я узнал: автор статуи —одесский художник
Эдвардс, эмигрировал за границу. Умер с голоду в Па­
риже.
489

Сигизмунд Кржижановский
IX
Укрыльца флигелька, где я живу, зеленые листики
и усики дикого винограда. Адальше, за проредью дере­
вьев, синее море. У края веранды круглые и квадратные
цветники: тут и розовая, подвязанная шпагатом мальва,
и стыдливые красные цветы ночной красавицы, и пету­
нии, и гортензии, и резеда, и крученый панич, взвива­
ющийся зелеными штопорами в воздух.
Я задумал, с самого начала, с первых моих встреч
с солнечным зайчиком на беленой стене комнаты, про­
тивопоставить всем этим культурным, кувшино- и чаше­
образным цветам, в их рыхлых, в зеленых пупырышках
стеблях, свой Гяур-бах, грядку диких, с твердым камнем,
отверженных садами и садовниками растений. Посове­
товавшись со знающими людьми, я вооружилсялопатой
и ведром, полным воды, и отправился, вслед за падаю­
щим в море солнцем, к сухим склонам прибрежья, Туг,
ещераньше,я наметил глазом несколько иглистых, блед­
но-зеленых, но яркоцветных кустарникоа
Первым объектом, на который напали моя лопата
и ведро, был высокий с зелеными почками и желтым
цветком молочай. Корень его цеплялся за почву с не­
обыкновенной силой.Я изломал стебель, смял широкие
лопоухие листья и вытащил на поверхность половину
корня.
Ещеболеетяжелая схватка предстояла мне с обык­
новенным, как мне казалось, одуванчиком.Я подкапывал
его лопатой, лил воду из ведра, а одуванчик вонзался в
пальцы множеством мелких шершавых игл, цепляясь
ветвистым корнем за каменную почву.
В ведре оставалось уже немного воды. Я атаковал
какое-то странное темно-зеленое растение, семью звезд-
490

Хорошее море
ными лучами впластавшееся в землю. Вот сухощавый
кустик, растопыривший бледно-зеленые сухие шишечки
и иглы.Чутьнижестранное подобие подорожника с лис­
том, похожим на вывалившийся язык висельника, поче­
му-то утыканный темными занозами. Пускаю в работу
рукавицу, водуи кирку.Ничего не берет. Растение страст­
но цепляется за родной грунт длиннющими, с мно­
жеством мочек, корнями; никак их не разлучить с их
здесь. Они колют меня, и сквозь перчатку, шипами,
предпочитают сломаться, умереть, чем уйти. И из моего
гяур-баха ничего не вышло: три-четыре стебля, которые
я перенес с сухой почвы берега на хорошоувлажненную
грядку нашего сада, сжали свои лепестки и отказались
жить в первый же день.
X
Мы встретились на Приморском бульваре (улица
Фельдмана).Она, подав мне левую руку(правая сжима­
ла несколько тетрадей и книг), сказала:
—
Видите вон тот буксирный пароходишко. Вот
если б был такой пароход, что притащил бы к нам в Мос­
кву на буксире это вот море.
Я улыбнулся, как полагается, и мы сели рядом на
скамью. Море внизу под сотней ступеней знаменитой
одесской лестницы было чуть подернуто кисеей тумана.
Волнолом перечеркивал его длинной каменной чертой.
Вспомнили о наших московскихобщихзнакомых. О но­
мерах журналов, недавно нами разрезанных. Вслушива­
ясь в речь собеседницы, я сказал:
—
Пустое вы одесским в и
Она, обмолвясь, заменила...
491

Сигизмунд Кржижановский
—
Адальше?
—
Адальше я не поэт.
—
Жаль, а ведь поэзия это и есть дальше. Вы пони­
маете, какой-нибудь Аю-Даг, там, в Крыму, его все виде­
ли сперва как гору, ну и гору, а потом кто-то назвал ее
Аю-Дагом, и всем стал виден медвежий контур.Атам ро­
дилась легенда: огромный каменный медведь приполз к
Черному морю, чтобы напиться; стал пить и пить —
и когда выпил все море, конец и миру, и морю, и ему.Вот
это и есть дальше.
—
И миру, и морю, и ему. А кстати, «Понт Эвк-
синский», как называли греки вот это море, значит:
гостеприимное,доброе море. Багрицкий вряд ли знал об
этом, когда писал о «Черном море, хорошем море».
—
Уменя рядом с путеводителем и планами Одес­
сы сборник памяти Багрицкого. Вы читали?
~
Да.
—
Скучно. Правда, скучно на вате:скучновато.
Все рыбки да птички, птички да рыбки. Аквариум. АБаг­
рицкий не аквариум, а море.
—
А вы читали «Белеет парус одинокий»?
—
Катаева? Вы спрашиваете потому, что там вон
-парус или...
—
Нет, потому что на вас парусиновое платье.
—
Глупо.
—
Авот он написал умно, местами даже мудро.
—
В чем там дело?
—
Представьте себе вот этот самый порт. Ото­
двиньте время на тридцать лет вспять. Вот сюда, к левой
пристани, причаливает старый пароход «Тургенев». На
нем старые и новые люди, а самая эпоха —та, когда но­
вое причаливает к старому.
—
Витиевато.
—
Как та жизнь. Ведь вас тогда еще и на свете не
было. И свет, хоть с трудом, а обходился без вас. Среди
492

Хорош ее море
пассажиров парохода десятилетний Петя. Он видит мир
десятилетне. В этом прелесть романа. Предупреждаю, я
не умею рассказывать.
—
Вижу без предупреждений. Дальше.
—
Но революция пятого года тоже юна, тоже по­
чти ровесница Пети. И они понимают друг друга, они...
—
Они понимают, а я не понимаю. Я еще до­
пускаю, что у людей из глаз слезы, но чтобы из-под рес­
ниц капал гуммиарабик, которым человек склеивает...
—
Я не склеиваю. Так у Катаева. Между прочим, у
Катаева...
—
Остерегайтесь «между прочим»: это тоже одес-
сизм.
—
Да. Основной недостаток очень хорошей пове­
сти Катаева в наличии клея. Когда он говорит о примор­
ских камешках, то вы видите перед собой ящик с мине­
ралогической коллекцией.Рыбы у него не плавают тоже
в одиночку. Дан сразу целый аквариум причудливо по­
добранных особей. Впрочем, нет приемов плохих или
хороших. Есть хорошо или плохо примененные приемы.
Так, Катаеву удалось с блеском оправдать этот же прием
коллекционирования сходных объектов в главе, описы­
вающей мальчишескую игрув пуговицы. Сотни пуговиц,
отрезанных и оторванных от вицмундиров, сюртуков,
форменных тужурок, образуют довольно жуткое собра­
ние. Создается образ тогдашней России, застегнутой на
многое множество пуговиц, — чинной,бездушной ибю­
рократической.
—
Знаете, а не свернуть ли нам в этот ваш «Парус».
—
Если вам скучно, извольте.
—
Мне всегда скучно, когда пробуют пересказы­
вать художественные произведения. Вообще у нас три
вида оскучнения вещей, три типа критики и истолкова-
тельства.
493

Сигизмунд Кржижановский
—
Первый?
—
Первый: критика без руля и ветрил. Второй:
с ветрилом, но без руля. Как вот ваша. И наконец: с ру­
лем, но без ветрил.
XI
Сижу на берегу, под черной тенью запрокинутой
и подоткнутой веслом шаланды. У ног спутанные космы
водорослей и мелкая дохлая рыбешка. В море на торча­
щих из воды склизлых камнях стоят рыболовы. Они за­
махиваются на волны длинными кнутовищами удочек
и изредка выдергивают изрыжей взбаламученной воды
рыжих бычков.Английскиерыбаки называют их miller’s
thumb, «большим пальцем мельника», и действительно,
голова бычка напоминает приплюснутый большой па­
лец руки. Сейчас я вижу, как ближайший охотник за
рыбьими черепами нанизывает на нить очередного
бычка и затем бросает нить в воду. Таким образом, из­
ловленному пучеглазому с круглыми плавниками суще­
ству временно возвращена жизнь, но жизнь на нити.
Образ, который мог бы быть весьма с руки любому
пессимисту. Вообще в приемах ловли более сильным
более слабого немало мрачной иронии. Возьмите хотя
бы название одной из простейших рыболовных снастей:
самодур. Или устройство японских неводов или скипа-
сей, длинными перпендикулярами составленных от бе­
рега в море. Они рассчитаны только на то, что рыба,
ткнувшись в перегораживающую им дорогусеть, не ухо­
дитназад аначинает искать выхода иименно поэто­
му попадает в мотню, сетьевой мешок, из которого нет
выхода.
494

Хорошее море
Мне рассказывали о редко применяющемся сей­
час способе вылавливания тенью, прохладой. В жаркие
дни над поверхностью штилевого моря расстилается
непрозрачный навес рыба, ждущая прохлады, вплывает
под тень навеса и попадает в расставленные ей здесь
сети.
XII
Днядва шторм. Купаться нельзя, море бьет камня­
ми, вхлестывается в ноздри и в рот волной и приглаша­
ет в утопленники. Наконец низовка израсходовала себя,
волны спрятались под поверхность, и я, обмотавши шею
полотенцем, спускаюсь к берегу. Часть его проглочена
утихомирившимся штормом. Наоставшейся полосе гру­
ды вереска и травы зостеры. Мертвые стеклянные грибы
медуз.Я,извинитеменя,снимаю штаны и присаживаюсь
на мокром камне.Истранноеявлениеу ногтей моих ног
ползают сотни и сотни божьих коровок. Некоторые из
них высовываютиз-подсвоихкрасных, в черной точко-
вине, елитр, длинные, подмоченные соленой водой пе­
репончатые крылышки. Но ни одна из них не взлетает.
Малотого —всех их притягиваетне берег, а море. Веро­
ятно, их принесло ветром. Сейчас его нет. Но —я слежу
очень внимательно —ни одна из букашек не уползает
прочь, все они взбираются на привольные острия кам­
ней, на эллиптические выступы мидий, и всех их слизы­
вает легкий прибой туда, в волны. Я вспоминаю расска­
зы Замятина времен гражданской войны, смерть лирика
Блока и его статьи «о кризисе гуманизма» и ... мало ли о
чем я вспоминаю. Так, например, в памяти, как на
поверхности воды, всплывает одно трагикомическое,
495

Сигизмунд Кржижановский
насосавшееся воды бревно, котороея наблюдал несколь­
ко лет тому назад у Надвоицкого водопада. Там, где сей^
час построены шлюзы на магистрали канала-Беломорья.
Тогда о будущем канале говорили лишь редкие глухие
взрывы дадомики рабочих поселков уберега только на­
мечавшейся трассы. Бревно, шедшее «молью», с озера
Выг, сброшенное водопадом вниз, случайно попало в бо­
ковую заводь, чуть шевелимую проносящимся мимо во­
допадом. Бревно, двигаясь по часовой стрелке, притяги­
ваемое током вод, описывало полный круг, но, подойдя
к вертикальномуруслу водопада, отшвыривалось им на­
зад и снова свершало свой путь по водному циферблату
затона, отсчитывая, часовой стрелке подобно, пронося­
щееся мимо время.
XIII
Собаки, как известно, не любят почтальонов. Мо­
жет быть, потому, что сумки их всегда набиты запахами
человеческих рук, запечатанными в конверты. Я сам, ко­
гда вижу на аллее кривоногого фонтанского почтальо­
на с его тяжелой суковатой палкой, ощетиниваюсь и как-
то сжимаюсь. Это Москва ищет меня своими письмами.
Скоро и меня сложат на верхней полке, подогнув коле­
ни к подбородку, сунут в вагон, как в конверт, запечата­
ют парой железных дверей, а снаружи проставят адрес*.
Москва.
Веет, особенно по вечерам, первым осенним хо­
лодком. Люди, кутаясь в платки, пледы, пальто, выходят
посмотреть на ночное море и лунную дорожку на зыбях.
Даже собаки предчувствуют свое близящееся одиноче­
ство и полуголодную жизнь у заколоченных пустых до-
496

Хорошее море
мов. Особенно остро это ощущает, как мне кажется, мой
любимец Шарик. Это простой дворовый пес с серой спи­
ной и желтыми подпалинами на груди и у концов лап.
Он умеет: поймать на лету муху, ляскнув при этом длин­
ными зубами; разгрызть, в течение минуты, любую
кость; смотреть страдальчески-нежно в глазатому, кто ее
бросил. Аристотель, открывший формальную логику, от
которой на земле столько бед, полагал, что и собакам
доступны некоторые модусы силлогизма: например,
умозаключения от частого к частному. Несомненно, это
так. Когда я выдвигаю из-под кровати чемодан и смахи­
ваю с него пыль, в дверях появляется Шарик. Он стоит,
опустив хвост и не замечая мухи, кружащейусамогоего
носа. Это уже не первый чемодан. Силлогизм Шарика
строится, вероятно, так: как только появляется чемодан,
исчезает человек. В течение последних дней несколько
этих странных вещей из мертвой кожи с лязгающим
железным зубом уводили с собой людей —туда, к трам­
вайной остановке, — и после того ни один человек не
вернулся из страны, в которую уводят чемоданы.
Впрочем, Шарик, должно быть, не вполне тверд
в своих выводах. Не далее как вчера я провожал своего
соседа по даче к трамваю и помогал нести ему один
из его чемоданов. Шарикбыл очень взволнован. Он шел
рядом со мной и один раз лизнул мне руку, опущен­
ную книзу тяжестью ноши. Подошел трамвай. Чемода­
ны уехали, а я остался. Пес сначала был ошеломлен, по­
том с радостным лаем бросился ко мне на грудь. Хвост
его смеялся. Аристотель был посрамлен, Шарик торже­
ствовал.
Нотеперь... Я стою на корточках среди разбросан­
ных вещей. Пес подходит ближе. Это удобный случай,
чтобы лизнуть меня не в руку, а прямо в лицо. Гназа его
спрашивают.
497

Сигизмунд Кржижановский
—
Да, Шарик, этот чемодан уведет меня в стра­
ну, откуда ни единый путник еще не возвращался... до
весны.
Это бывает со мной всегда, когда поезд увозит
меня из Одессы. Справа и слева степь, неглубокие овра­
ги. И вдруг среди поля, вдалеке, возникает темное и про­
хладное пятно. Море? Нет, тень от облака. И сердце ще­
мит.
1937

Москва в первый
год войны
физиологические
очерки

Окна
Еще до войны начали они высматривать войну: окна
Москвы. По прозрачной поверхности их легли бумаж­
ные кресты и зигзаги. Мы рядили стекло, работая нож­
ницами и клеем, в ажурное белое платье. После на смену
белым полоскам пришли синие и фиолетовые. Окна
неохотно отвыкали от своей природной наготы. Да и
нам, подневольным закройщикам, они казались стесни­
тельной, мешающей и солнцу и глазу одеждой с чужого,
лондонского плеча.
Атам и самая война с чужих плеч на наши. Под
плетение бумажных полосок —плотная синяя подклад­
ка штор.Вместе с надвигающимися сумерками —разво­
рачивающиеся рулоны маскировки.
Раскройте ладонь: по ее поверхности —крестами
и зигзагами бегущие линии. Хироманты по их рисунку
угадывают характер владельца ладони, утверждают, что
сочетание наладонных кривых у каждого из нас строго
индивидуально, не знает вторых экземпляров. Может
быть, это чушь. Авдругне чушь?Малоли каких авдру-
г ов посыпалось на нас с ясного неба со дня прихода
войны. Жилаж, была ж со времен древних греков хиро­
мантия —дайте пожить, хотя бы в виде чистого допуще­
ния, и фенестрологии.
501

Сигизмунд Кржижановский
Ячасто брожу мимо, казалось бы, таких знакомых
стеклянных прямоугольников, впластавшихся в кирпич­
ные стены домов. Шеренга над шеренгой. Построены
поэтажно. На флангах —рослые в зеркальных, из ром­
бов и квадратов, мундирах створы подъездов. Теперья не
узнаю их. По плоским лицам окон пошли морщины и
борозды, у каждого из них свое выражение, свой, я бы
сказал, взгляд на мир.
Существует не слишком хитрая загадка: озеро
стеклянно, а берега деревянны. Разгадка: окно. Но сейчас
любое окно, глядящее на улицуМосквы, превратилось в
загадку. Притом гораздо более хитрую и сложную, чем
та, которая только что себя сказала. Забумажными, иксо-
образно склеенными полосками живут некие двуного-
двуруко-двуглазые иксы. Попросту заклейщики. Работа
ножницами, руками и клеем —это уже высказывание.
Демаскировка психики. Медлительность или торопли­
вость, тщательность или небрежность, подавленность
или бодрость —все этодолжно так или этакда отразить­
ся в способе заклейки окна. На стеклянной ладони, хо­
чешь не хочешь, проступают бумажные линии. Фенест-
рология получает старт. Пусть стекла теряют часть сво­
ей прозрачности, зато те, кто живут за их створами,
делаются чуть-чуть прозрачны, доступны глазу и пони­
манию любого прохожего. При одном условии: если
этот глаз достаточно остер и способность понимать хо­
рошо знает свое дело —понимать.
Нодовольно введений. Пусть ведет улица. И пусть
говорят окна.
Вот это, например, на втором этаже, первое спра­
ва. Тоненькие бумажные дорожки, кое-как приклеенные
к стеклу. Концам их лень дотянуться до углов оконной
рамы, один даже отклеился и свис. Человек, живущий за
этой стеклянной поверхностью, скользит по жизни, как
дождевая капля по окну. Он не любит делать, предпочи-
502

Москва в первый год войны
тает отделываться. Его мысли в дурной компании: авось,
небось и как-нибудь —их неразлучные друзья. Он всю­
дуторопится и никуда не поспевает. Основной рефлекс:
взмах отмахивающейся руки. Ходовые слова: «Обойдет­
ся» — «Ах, оставьте!» — «Малоли что?» — «И не подумаю».
Нуаесли и немецкая бомба махнет по стеклу воздушным
рукавом? Что тогда?Тоща приятель авося и небося заду­
мается, покачает головой и скажет: «Кто бы мог знать?»,
или: «Вот так фунт!»Хотя слово «тонна» и больше подхо­
дило б к данной ситуации.
Окно в полуподвальном этаже говорит по-иному.
Его широкая поверхность с вертикальными фрамугами
в верхней ее части —плотно и сплошь под газетными
листами. Ониуспели уже пожелтеть под натиском золо­
тых солнечных лучей, пробующихпротиснуться внутрь,
в обиталище жителя полуподвала. Но тщетно. Не на та­
ковского напали. Ипохондрик, выгнавший солнце вон,
зафрамужный человек тверд иупрям в своих решениях.
«Сегодня белые крестики, завтра синие кресты, после­
завтра бумажные шторы, а там, еще чего недоброго...»
И зафрамужник, густо смазав окно крахмальным клеем,
налепил листы на листы и раз навсегда отсек дальней­
шие покушения на его покой и распорядок жизни. Рань­
ше было:день —ночь —день.Теперьпустьбудет:ночь —
ночь —ночь. В сущности, не все ли равно: солнце ли в
небе,лампочка ли в потолке?Читать можно, писать мож­
но, питать можно. От книги до глаз, от тарелки до рта
недалеко. Не заблудишься. Я вижу его ясно. Хотя он и
спрятался от моих глаз за газетными ширмами, этот за­
фрамужный человек —длинное, с запавшими щеками
лицо, резкие складки кожи от крыльев носа к тупому
подбородку, кустистые брови, совиные глаза, привык­
шие к притушенномудню. Он, человек из полуподвала,
конечно, считает себядальновиднее других.Достаточно
взглянуть на его застывшую у углов губ улыбку. Однако
503

Сигизмунд Кржижановский
он не предвидит: через месяц в его квартале выключат
свет —и длинному лицу его придется вытянуться еще
больше, а улыбке —убраться со своего насеста прочь. ~
Дальше.
Полуциркульное окно на мезонине старого, пом­
нящего еще прошлое столетие домика с горбатой кры­
шей. Выражение у этого окна куда приветливее. На чис­
то вымытых стеклянных щеках —рефлексы солнца и
похожее на грубо сотканную вуаль плетение бумажных
полосок. Ветхий мезонин будто щурится сквозь белую
сетку и думает про себя: «Всякое мы видали и еще погля­
дим: как-то вы поратуете, чем-то нас порадуете?»
Ато вот, что через улицу наискосок —хоть и за­
мурзанное от уличной пыли, — окно весело распахнуло
свои створы в мир. По стеклу бумажными молниями —
резкие зигзаги, перечеркнутые по диагонали останов­
ленной в лёте плоской стрелой.Видно, и у хозяина этой
комнаты, там, за раскрытой в воздух окном-калиткой,
душа нараспашку. А впрочем...
Подымите голову. Под самой крышей два квадрат­
ных глядельца. Чинные и одинаковые, как влюбленная
пара. Оба в фиолетовом узоре, похожем на решетку
трельяжа. В левом треугольник и в правом треугольник.
Нафорточке правого —квадратик и крест, и на форточ­
ке левого —крест и квадратец. Жизни, те, что за окнами,
как параллельные линии. Поправка: были. Теперь он на
фронте, она ждет писем, и меящу ними, раньше разде­
ленными простенками, теперь тысячами километров,
странствуют треугольные и квадратные конверты.
Там вот длинные и узкие стекла балкона. У желез­
ных перил в ящиках цветы: герань, настурции, лютики.
Ни лютики, ни герань не знают, что сейчас война, и цве­
тут как ни в чем нёбывало. Не знают и того, что все они
однолетние растения. Ая вот знаю —про них, но не про
себя.
504

Москва в первый год войны
Много их, окон, выстроившихся справа и слева по
обе стороны моих шагов. Одни мрачны и холодны, по­
хожи на проруби во льду, вставшем дыбом;другие —как
поверхность вертикальных озер и затонов, на которых
нет-нет блеснет серебряной чешуей всплывший солнеч­
ный блик. В словарях не хватит слов, в воображении не
станет образов, чтобы вписать их в эти вотлистки. Жаль,
карандаш художника занят другой,более срочной и важ­
ной работой. А фотоаппаратам, и поделом, запрещено
щелкать мембраной без спросу.Так вот и останетесь не-
запечатленными, иероглифы, начертанные войной на
окнах Москвы. Разве что в памяти иных людей. Таких
вот, как я. Да и их назовут чудаками.

Голос из рупора
Сначала слышится шелест и потрескивание. Потом:
«Граждане, воздушная тревога, граждане...» Голос сухой,
монотонный, как цоканье маятника. Исходит он из чер­
ного ворончатого рта рупора. Но там, за картонной во­
ронкой, должен же быть и живой человеческий рот,
скандирующий тревогу.
Иные из слушателей черного голоса говорят, что
это не человек: «Человек так не может —это пленка».
Пусть пленка, но нанести на нее зигзаг воздушных волн
могли лишь живые губы, красная пленка из кожи, дерга­
ющаяся над зубами. А если есть живые губы, то есть и
живоетеплоедыхание, а гдедыхание, там илегкие, — ко­
роче, человек.
Кто он, этот таящийся от глаз неизвестный, рав­
нодушный вестник, кружащий голосом над городом
смерти?
Я слышал немало ораторов. Иных слушали, глотая
зевки, других встречали хлопаньем в ладоши. Одни го­
ворили монотонно и долго, другие горячо и кратко. Но
оратор черного радиорупора лаконичнее их всех, и дей­
ствие его слов на гигантскую, миллионную аудиторию
сильнее обаяния прославленнейших витий мира.
Стоит ему произнести первый слог первого слова
своей речи —и я слышу: в верхнем этаже засновали чьи-
506

Москва в первый год войны
то шаги и бухнул в потолоккакой-то сорвавшийся с при­
вычного места тяжелый предмет. Еще десять секунд —
и весь дом аплодирует голосу невидимого человека хло­
паньем дверей.
Нооратор не рассчитывает на быстроту апперцеп­
ции. Снова и снова повторяет он свою главную и в то же
время единственную мысль. Дом уже пуст, но вестник
тревог продолжает убеждать и пустоту, что ей грозит
опасность.
Тембр у радиочеловека металлический с ржавым
призвуком. Говорит он с растяжкой, не торопясь. В ску­
пой, колеблющейся в пределах малой терции интона­
ции будто слышится: «Что ж, идите, уносите себя и свой
скарб, а я никуда не тороплюсь, у меня нет ни скорбей,
ни радостей, я только голос, носильщик эмоции, бляха
No X, и путь мне от радиомембраны к вашим ушным пе­
репонкам и обратно».
Однажды он мне приснился: длинная сухая го­
лова с круглыми оловянными глазами, подоткнутыми
костистыми скулами; проволочно-жесткие волосы ежи­
ком; длинная шея с перевитым, как провод, серым галс­
туком; куцые, похожие на металлические тычки штепсе­
ля, ножки.
Я убежден, что человек из рупора обходит дозо­
ром многих и многих москвичей, уснувших меж двух
тревог.
Яхотел бы написать о нем новеллу, в которой...Но,
чу —в рупоре зашуршало, и: «Алло,опасность воздушно­
го нападения миновала, опас...»
Иуменя миновала охота слушать и думать. Выдер­
гиваю штепсель.

Человек, винтовка и фонарь
В город вошли зимние сумерки. Кроме белых отсветов
снега, ничто не освещает его. Лишь изредка вспыхива­
ет —в воротах или у подъезда —спичка и тотчас же гас­
нет под ударом ветра.
Двадцать три с минутами. Улица пуста: только ме­
тель да одинокий прохожий. Прохожий этот —я. Мне
надо успеть найти свою дверь до полночи. Что надо ме­
тели, не знаю. Тьма. Слепы и окна, и стекла моих очков.
Окна забиты диктом и шторами. Очки заслепило мете­
лью. Вероятно, она белая, но думаю о ней: «черная».
Когда так вот, ночью, тебя бьет колючим снегом,
когда метель старается вдуться в твое тело, сорвать с го­
ловы шапку — невольно персонифицируешь ее. Кажет­
ся, будто она —сплошное нарочно: нарочно хлещет не в
спину, в лицо; нарочно сбило снег с обледенелого ас­
фальта, чтобы ты, именно ты поскользнулся, упал и
ушибся; дай ей природа больше силы —не прочь бы
вслед за твоей шапкой и рукавицей голову и руку. Ото­
рвать и угнать к дьяволу.
Прячешь дыхание в поднятый воротник. Нои ды­
хание против тебя: налипает сосульками и холодит губы.
Метель и в мозгу. В нем кружатся: обрывки фраз —ру­
гань —сумятица образов, чиркающих и ломающихся,
как спички.
508

Москва в первый год войны
Изредка злой вопрос: «где я?»
Отвечает —не сразу, через какие-то секунды —
вспыхнувший, смутный, как мысль, огонь автомобиль­
ных фар.Он, автомобиль, как и я, в очках,у него, как иу
меня, два округленных темнотой близоруких глаза; ему,
как и мне, — мне —метелью, ему —регламентом оса­
ды —строго запрещено врезаться светом в тьму.
Но что это? Там, впереди, еще огонь. Он красный.
Нет, из красного стал вдруг зеленым. Погас и снова го­
рит красным светом. Это не автомобиль, нет: глаз его
одинок (будто огонь окривел), притом же он неподви­
жен. Что бы это?
Иду, подставляя снежному вихрю то плечо, то
темя, края шубы полощутся, как парус, оставленный в
буре неспущенным, — и начинаю понимать —ну да, ко­
нечно, не что, а кто, человек —поставленный на страже
перекрестка.
Ближе и ближе. Свет, стерегущий скрещение улиц,
яснее и ярче. Вот уже видны и снежины, мчащиеся с бы­
стротой трассировочных пуль мимо стекла фонаря, ка­
чающегося в человеческой руке над панелью. Истранно:
метель, что вкруг головы и шапки, продолжает шама­
нить, а образы в голове вдруг остановили свое кружение
и построились в логическую цепь.
Да, я его видел, этого человека, стоящего на стра­
же осажденной Москвы; может быть, это был и не он, но
такой же, как он, —в черной шинели и в круглой смуш­
ковой шапке; винтовка, как и сейчас, была у него через
левое плечо; но в руках его был: не фонарь, а черный
истертый портфель; встретились мы сегодня утром, да,
утром, в девять тридцать, когда я шел в библиотеку; да и
зачем тогда нужен бы был фонарь, когда тусклым фона­
рем, замотанным в серое с грязными пятнами туч небо,
светило скаредное зимнее солнце.
509

Сигизмунд Кржижановский
Атеперь он один, на углуАрбата и Кривоколенно­
го. Нет, не один —их трое: человек, винтовка и фонарь.
Как и в каждом из нас: человечность, волясо взведенным
курком и негаснущий фонарь мысли.
Зеленое стекло говорит: «пройди». Красное стекло
говорит: «остановись*. Я останавливаюсь. Истекло фона­
ряползет кверху, оглядывает меня. Аголос, сквозь вихрь
снежных комьев, спрашивает:
—
Который час?
Мысль моя отвечает: «Час великого испытания».
Но я говорю всего лишь:
—
Полдвенадцатого.
И мы расстаемся, я и человек, стерегущий пере­
крестки Москвы. Мне стало чуть теплее. Может быть,
и ему.

Юный пожарник
Раньше, до Июня, он прыгал по асфальтовому тротуару
на правой ноге, проталкивая камешек из одной вычер­
ченной мелом клетки городка в другую. Прохожие руга­
лись —мешаютходить.Ато —гонял камешками и моло­
децким посвистом голубей, замешкавшихся на оконечи-
нах кровель. Камешки попадали то в цель, то в окно.
Домашниехозяйки, свесившись через подоконник, руга­
ли озорника и неприкаянного свистуна. Но вот пришла
война. И озорник сам голубем взлетел по железной по­
жарной или по деревянной чердачной лесенке на кры­
шу —и здесь, на разбитых на полосы и квадраты кро­
вельных листах, начал страшную и недетскую игру с
летящими сверху зажигательными бомбами и раскален­
ными кусками снарядных осколков.
Стоит завыть сирене, и их вылетает в наш двор
целаястайка ТугиМитька, и Сенька, и Петя. И все носа­
ми в небо. Еще минута —и под их проворными пятками
глухо погрохатывает железная крыша. Один прилип к
дымовой трубе, другой примостился у слухового окна,
третий над воронкой кровельного желоба:
—
Летит.
—
То наш.
—
Нет: наш звончее, а ихний пожужжистее.
511

Сигизмунд Кржижановский
—
Кто его...
Отдаленный взрыв. В ответ буханье зенитных ору­
дий и стрекот пулеметов. Теперь ясно: кто, кто кого и за
что.
Шаги на крыше умолкли. Юные пожарники за­
таились. Будто в засаде. Слышен шум немецкого аэро­
плана. Ближе и ближе: будь готов.
Снизу ребят окликает густой голос начальника
объекта, Никифора Сергеевича. Те отвечают из своего
высокого гнезда тонкими: «Здеся».
Перваяже зажигательнаябомба,упавшая на сарай,
пугливо прижавшийся к нашему пятиэтажному дому,
сожгла его. Выплескивали в пастьогню ведра воды, но от
этого огонь только делался из желто-красного бледно-
зеленым и синим и бухал пестрыми искрами.
Пожарники были сконфужены: «Как это она так,
взяла да спалила?» — «С первого снсзнакомства», — ска­
зал Петя, сунув руки в карманы и свесив вихрастую го­
лову.
Атам —и довольно-таки быстро —пошли в рабо­
ту: и прыткость рук-ног, и острый глаз, и прыткость ума-
смекалки, и даже... старая бейсбольная кривая бита: об­
мотали ей плоский конец тонкой жестью —и стала бита
отбивать не мячи, а бомбы. Напомощь пришла и техни­
ка: кадки с водой, ящики песку, а главное, толстые полот­
няные рукавицы и долгорукие клещи. Постепенно вра­
жеская бомба в представлении юных пожарников пре­
вращалась из некоего хитрого немецкого чуда-юда в
летающую «зажигалку».
Ловцы бомб профессионализировались, делались
своего рода вратарями железного кровельного поля, ко­
торые вместе, рука об руку и нога в ногу с защитой и
полузащитой, всей командой должны отбить вражеский
мяч и выиграть раунд.
512

Москва в первый год войны
Когда кончалась осенняя ночь и тревоги утихали,
воздушники соседних домовладений обсуждали собы­
тия своей вахты:
—
Мывчерась однуутопили, а другую Митька кле­
щами сковырнул.
—
Что там однуда однуАвот мы так сразутри за­
гасили. Вот оно что.
—
Ну, это мы еще посмотрим: может, к нам сего­
дня пять прилетят, так мы их...
Спор разгорается.
В свое время мы, в приготовишкином возрасте,
коллекционировали марки и собирали перышки и пуго­
вицы. Теперь дети осажденной Москвы стали коллекци­
онерами шрапнельных осколков. Не успеет металличе­
ский ломоть, грозивший смертью, остынуть, как уж он
попадает в карман к Сеньке или Пете. Обладатели кол­
лекций располагают свои экспонаты в порядке их вели­
чины где-нибудь в коробке из-под шляпы, а то прямо со-
швыривают небесных гостей в мешок.
Садовод хорошо знает, что карликовое деревцо,
если придавать ему искусственную форму, сопротивля­
ется насилию, колышкам и веревкам, буйным, упрежда­
ющим свое нормальное будущее ростом. Так и эти дети
большого города, над которым нависла война: все эти
Митьки, Сеньки да Саньки —взрослеют, тянутся к своему
будущему у меня на глазах.
Жизнь сейчас мало похожа на детский сад. Боль­
шие мысли, пусть согнувшись в три погибели, но все же
входят в маленькую голову мальчонки. И тот отвечает не
по-детски сжатыми бровями и пальчиками, цепко стис­
нутыми в кулаки. Они уже слышали, эти обитатели мос­
ковских крыш, о Леньке-партизане, о девочках-колхоз-
ницах, не выдающих, даже под дулом кольта, имен сво­
их братьев и отцов. Чувство благородного соревнования,
однажды вспыхнув, не гаснет в их десятилетних-один-
17 С. Кржижановский, т. 3
513

Сигизмуид Кржижановский
надцатилетних сердцах. В лесу, под покровом ветвей ста­
рых деревьев, вырастает юный подлесок. Смена идет
форсированным маршем к линии боев. Наши резервы
неисчерпаемы.
Это было уже в начале октября. Воздух стал зяб­
ким, холодным ветром подбитым. Часы мои показывали
час ночи. Рупоры проговорили тревогу.Время не раннее,
когда «деткам-паинькам надо спать», но уже через три-
четыре минуты после сигнала и Сеня, и Саня, и Петя про­
меняли теплые тюфяки на железный настил кровли, а
ворсинчатое одеяло на мелкий осенний дождь.
В мглистом сумраке ночи смыкались и размыка­
лись, как лезвия длиннющих белых ножниц, лучи про­
жекторов. Со стороны Дорогомилова занималось зарево.
ПоАрбатуощупью ползли грузовики с слепыми фарами.
По тротуаруто и дело проходили дозоры. Я стоял у во­
рот, вслушиваясь в темноту.
На железном шлеме шестиэтажного дома, что че­
резулицу, слышна была возня и щебет по-птичьему тон­
ких голосов. Кого-то утихомиривали, кому-то грозили,
кого-то просили лечь. Я недоумевал, пока этот кто-то
не тявкнул на чистом собачьем языке: нет, мол, лучше я
на всех на четырех.
Азатем заворочалось небо. Будто проворный фо­
нарщик пробежал, зажигая потушенные сыростью звез­
ды: разрывы зениток вспыхивали и тотчас же гасли. За­
ахали издалека тяжелые жерла. А где-то —высоко-высо­
к о —ясно обозначалась нота пропеллера. И в это-то
время с крыши шестиэтажного зазвенел острыйдетский
голос;
—
Гроська, бери его, хватай за лытки!
—
Грося, куси...
Иневидимая мне собака отчаянно залаяла на кру­
жащий над городом аэроплан врага. Глаз мой не видел,
514

Москва в первый год войны
но воображение видело: дворняжка, пружинясь на сво­
их лапах, скаля морду, злобно, всеми силами своего
хрипнущего от натуги голоса гнала прочь чужого, вора,
пробравшегося под прикрытием темноты и высоты в
небо, что над двором ее хозяина.
Мне вспомнилось: вечер вХосте, на Кавказе, когда
навстречу отдаленному вою шакалов, приблизившихся
вместе с сумерками к человеческому жилью, подымает­
ся всегда бешеный лай всех собак поселка. И они, сторо­
жевые псы, жили когда-то не в домах, а в пещерах, не
знали очага и не слышали полупонятной человеческой
речи, и они были, как и те, шакалы, —злы, голодны и
вороваты, — но сейчас они лают на свое прошлое, гонят
его прочь, как недобрый сон, который хочет опять при­
сниться, разлучить их с их другом и богом —с челове­
ком.
И Гроська надсадно лает, гонит прочь стального
шакала, описывающего круги над жильем 1роськиного
хозяина, над большим домом-городом, с его привычны­
ми глазу вещами и привычными нюху запахами.
Вероятно, 1роська в его испуганной ярости немно­
го смешон и нелеп. Что может сделать маленькое четы-
рехлапос существо крылатой машине? И гам, наверху, на
крыше, слышен веселый смех. Носмехдобрый ирадост­
ный. Все это одна вахта, одно чердачное «кумпанство»:
и соседские Саньки да Сеньки, и ощетиненный Гроська.
Тревога миновала. Изубежищ выходят осторожно
озирающиеся люди. Неподалеку от себя слышу голос:
«Можете идти, товарищ, — смена».

Повоюй Повоюевич
Лежит эта книга на столе в домоуправлении. Приходи,
открой и впиши свое имя.Листы ее разграфлены на дни,
ночи и смены. Слева по строке —номер квартиры, даль­
ше —фамилия дежурного, и наконец —место для отмет­
ки в приеме и сдаче. Население дневных клеток доволь­
но густое, имена все больше женские; к полуночи фами­
лии получают мужское окончание, интервалы между
ними длиннее, встречаются и пустые клетки.
Повоюй Повоюевич причтен к женской серии де­
журств. Хотя он уже свыше семидесяти лет с честью не­
сет обязующее ко многому звание мужчины. Зовут его,
собственно, Павел Павлович. Но война переименовала
старика в Повоюя Повоюевича. Случилось это так. Еще в
первые недели войны в ответ на чей-то вопрос, что озна­
чают появившиеся тогда на красных нарукавных повяз­
ках буквы ПВО, Павел Павлович объяснил:
—
Аочень просто: По-В -Оюй.
Словечко пошло в ход в пределах шестикорпусно­
го двора-городка, и сам изобретатель расшифровки пре­
вратился сперва в Повоюй Павловича, а там, на местном
арго дворовых мальчишек, и в Повоюй Повоюевича. л
Возраст и болезни освобождают Повоюй Повою­
евича от гражданских обязанностей дежурного. Но сам
516

Москва в перв ый год войны
он не желает их с себя снять.Довольно часто можно ви­
деть его фигуру, направляющуюся к узкой скамейке у
подворотни, наставленной каменным жерлом к Арбату.
В правой руке у старика желтая полированная палка.
Она изогнулась под многолетним грузом туловища, на­
клоненного над ней. Свою смену Повоюй Повоюевич
принимает средидня, а иногда в часы, следующие за вос­
ходом солнца. Усевшись на скамье, он водружает палку
меж коленей и кладет большие, с припухлыми пальцами
руки на круглый набалдашник.
Мимо проходят женщины —одни с бидонами,
другие —с ребятами, третьи —и с теми и с другими на
руках. За бидонами торопятся портфели. Изредка про­
плывают, горбами на спинах, мешки и узлы. Неподале­
ку, возле жестяного цилиндра с зацветшей водой и ящи­
ка с песком, возятся мальчишки. Повоюй Повоюевич так
и не успевает перестать улыбаться, потому что каждого
ведь надо приветитьулыбкой и поощрительным кивком
головы. И никто,даже сильно запоздавший портфель, не
скроется за воротами, не выразив так или иначе свое
внимание к старику дежурному. «Так или иначе» имеют
ряд вариантов. Самый краткий: «Здр», — и был таков.
Наиболее пространное «иначе»:
—
Доброе утро, Повоюй Повоюевич. Что ж это вы
опять один?
После чего надо остановиться, чтобы выслушать
неторопливый ответ:
—
Как можно? Мы вдвоем: я да солнышко. В три
глаза смотрим. Легче верблюду в игольное ушко, чем...
И тут же, проводив благопожеланием удаляющу­
юся спину, Повоюй Повоюевич ищет, с кем бы «добесе-
довать» и объяснить, что нет, мол, таких глупых верблю­
дов, которые лезли бы вушко иглы, как в ворота, но что
вот «верблюд», что по-церковнославянски означает к а ­
нат,—тот мог предпринять эту затею «с нечересчургод-
517

Сигизмунд Кржижановский
ными средствами», — подобно тому, как Наполеон I
«вервь, верблюдом себя возомнившая»... И дальше —
по плану речи —должно следовать уподобление, за
сим —развитие и, наконец, вывод или мораль.
Однако сейчас достаточно подготовленного слу­
шателя поблизости не видится —и автор несостоявшей-
ся ораторской «хрии» решает изъяснить свою мысль
проще, популярнее и нагляднее.
Поманив палкой мальчишек, играющих у ящика с
песком, он предлагает им загадку:
Имя звериное —длиной всего в два слога:
И первый, и второй читай наоборот.
(Ребята, переглядываясь и повторяя промеж себя
«два слога наоборот», остановили теперь глаза на подня­
том восклицательным знаком пальцедяденьки Повоюя.)
Старик заканчивает:
Европу слопало оно, а не сыта утроба.
И все ж, брат, от ворот российских поворот.
Пауза. Озадаченные мальчуганы стоят с размыш­
ляющими физиономиями. Тогда на помощь им прихо­
дит желтая палка. Она чертит на земле крупными вихля­
стыми буквами:
ТИГР ЕЛ
На лице веснушчатого круглолицего мальчонки
смутно проступает свет внутреннего понимания. У дру­
гих солнце еще, говоря тем же стилем, задернуто обла­
ками.
Тогда палка резким движением рассекает шесть
букв на два слова: «тиг рел».
—
Читай наоборот.
—
Гитлер?
—
Гитлер. Я первый догадался.
518

Москва в первый год войны
—
Врешь, я с самого начала!
Палка водворяется на старое место —под тяжелые
ладони дяденьки Повоюя.
Вясный день скамья в воротах превращается в су­
дейскую трибуну.Старик принимает на себяроль арбит­
ра во всевозможного рода состязаниях: метании камеш­
ков на дальность, на точность попадания, в фехтовании
на палках и прочих воинственных играх. В дело пуска­
ются даже карманные часы судьи —для счета «тай­
мов», — что придает игре вящую серьезность и ожесто­
чение. Отметки, журнал стрельбы ведутся мелом на сте­
не. Иногда и вспухающими шишками на лбах
участников состязаний.
Любимая игра: «в полевой караул». Повоюй Пово-
юевич из дежурного по дому превращается в дежурного
по сторожевому охранению. НаАрбат и в переулок вы­
ставляются пикеты, часовым придаются подчаски, из
уха в ухо шепотом скользят пропуск и отзыв. Теперьуже
вся площадьдомоуправления оцеплена двумя-тремядю­
жинами зорких детских глаз.
Вот семилетний Петька прибегает от ворот, что в
переулке, на главную заставу и рапортует, держа палку у
ноги:
—
Неизвестный человек с незнакомым портфе­
лем во двор вошел и никуда не идет.
—
Просветлить: к кому и в какую квартиру?
Бывает, что разведка приводитна главную заставу
«языка». Это или человек, ищущий проходного двора,
чтобы укоротить путь, или крючник, вылавливающий
консервные жестянки из мусорного ящика, или...
Если жертва противится агрессии, часовой и под-
часок меняют суровый тон на просящий, почти умоля­
ющий:
—
Дяденька, сдайтесь нам в плен, ну, пожалуйста:
вот я вам с Мишкойузелок поднесу, а вы сдайтесь.
519

Сигизмунд Кржижановский
Случается инойраз, что «пленный», разменявшись
с дежурнымпо сторожевому охранению приветствиями,
подсаживается к немураскуритьтрубку и поболтать. Раз­
говоры бывают о всяком. Но чаще всего, конечно, о гроз­
ных событиях наших дней.
—
Молния-гром еще в туче затаилась, маскирует­
ся, а ужтень от нее по земле ползет, — начинает обычно
Повоюй Повоюевич свою «взрослую беседу», — помню,
в воскресенье это было, в прошлом году, не то в июне, не
то в июле. Ну, да неважно. Поехал я тогда в Голицыно,
дочку навестить. Как на платформу выходить, рельсовый
тупик; кончились, мол, мы, рельсы и железные руки квер­
ху подымаем, нет нам дальше пути, сдаемся. Ну, это я за
них, вроде как за живых, так в шутку подумал. Мысль —
ей тоже поиграть хочется, как вот ребятам. Но только
людирекой в вагоны, кудаони, туда ия —и мысли мои
уже о другом. Утром это было. Вы не торопитесь? Торо­
питесь, ага, сказ мой недлинный. Возвращаюсь ввечеру.
Из Голицына. То я поездом из тупика, теперь в тупик. Так.
И тут только примечаю: тупичок-то мой непростой, а
вроде как с садиком, или как его сказать. Поверхрельсов
земля насыпана —на случай, если поезд лишнийразгон
возьмет, чтоб землей его затормозило. Понятно? Понят­
но. Нуаземля —так вот, без цветов, без травы —скучная
земля. Вот на ней и насадили клумбочки: петуньи там,
остролист, даже одна роза посредине, и деревянными
дужками все огорожено. Что ж, думаю, хорошо —и глазу
приятно, и культурно. Приехал я к себе восвояси, уж и
ночь в глаза глядит, пора на боковую, а клумбочка та, что
поверхрельсов, все из мыслей моих неуходит. Вам пора?
Экий я разговора. Тугна три секунды осталось. «Эх, цве­
ты-цветочки милые, —думаю, — насаждение рук челове­
ческих, — вот налетит когда-нибудь на вас локомотиви-
ще, ему что колесами с разгону землю разворотить —
и был сад, и нет сада, а так —развороченная глина да пе-
520

Мрсква в первый год войны
сок. Будто от снаряда». Ну, простите, что задержал, про­
стите и не обессудьте...
Удаляющаяся спина не отвечает.
Ана опроставшемся конце скамьи только выбри-
рующая полоса солнца. И часовой и подчасок оба на сво­
их постах. Смотрят в три глаза
Иногда, даже сдав дежурство, Повоюй Повоюевич
не сразу покидает свое место. Нельзя так, как нитку от­
кусил, оборвать принципиальный разговор о войне и о
будущем мире или позволить воспоминанию застряв
где-нибудь между прежде и теперь.
Овоспоминаниях Повоюя Повоюевича можно бы
написать особый очерк. Много он в жизни перевидал,
немало, как он любит говорить, «с гробами воевал», губя
плесень, чтоб цвела цветень (тоже его выражение). На­
чнет, бывало, с «Вастогда еще и на свете-то...» или: «Воны
времена, не в оны, а когда еще воевали землю Наполео­
ны...»
—и
женщина, проходящая мимо с ведром, станет
и слушает, сперва держа ведро на отлете, а потом поста­
вит его наземь; мальчишки, бросив игру, расположатся
вкруг и не сводят глаз с шевелящегося рта и седых бро­
вей рассказчика.
Ноженщине надодонести свое ведро —пустое ли,
полное ли, — куда несла, а вас, мой случайный читатель,
тоже ждет вереница неотложностей. Поэтому давайте к
зачину приставим концовку. В этом смысле Повоюй По­
воюевич привержен формальному принципу —и запас
финалов у него ограничен. Вот один из наиболее люби­
мых.
—
Что такое война? А вот что такое война. Еще
отец мой покойный слушал философию, науку наук, так
сказать, у профессора Юркевича, Памфила Даниловича.
Того самого, что, бывало, студентам говаривал: «Что тол­
ку, если у человека ума палата, да сам-то он на полатях».
Была у блаженной памяти умнейшего-добрейшего Пам-
521

Сигизмунд Кржижановский
филаДаниловича своя философия. Нуи своя палка. Про
философию его, про всякие там «об» и «о», «по поводу» и
«к вопросу» и прочие кафедральные писания и умство­
вания люди забыли. А вот про палку вся Москва (уж и
умер наш Юркевич) до-олго помнила. Палка была (отец
сказывал) не какая-нибудь простая, как вот моя, а дубо­
вая, сучковатая с этакой вот набалдашиной, весом что
палица богатырская. И вот в праздник, когда погода хо­
рошая, нынешней пара, соберется, бывало, достоуважа­
емый магистр со своими перипатетиками, как он их
звал, шагалыциками —если с древнегреческого точно
перевести —куда-нибудь за город. Магистр впереди, а
сбоку и сзади студенты. Кто с книжкой, а кто с дюжиной
пива в корзине. А надо вам сказать, что был ПамфилДа­
нилович превеликий спорщики диалектик.Только с кем
ему спорить? Студенты, шагалыцики-то, в философии
еще недалеко зашли, поддакивают да соглашаются. Ну,
естественное дело, приходится заводитьдискуссию, так
сказать, с великими гробами и философическими мону­
ментами, Аристотелем, Платоном, Спинозой, Кантом.
Особливо доставалось Канту. И так его Памфил Данило­
вич в гробуперевернет, и этак. Тот бы, может, и ответил,
да где там, гепггирбт. Тогда наш профессор сначала за
себя, а потом за него, сперва по-русски, потом по-немец­
ки. А надо вам знать, что Кант этот самый, недаром не­
мец, прехитрую штуку выдумал: будто весь мир, от звезд
до пылинок, все вещи —не просто вещи, а «диг ан зих»,
по-нашему «вещи в себе», то есть сущность свою они,
вещи, про себя хоронят, адругимтолько одну видимость
кажут: нам, мол, зерна, а вам —шелуха. Кушайте, пожа­
луйста. И вот цдет, бывало, Памфил Данилович с пери­
патетиками своими, палкой стучит и спорит: «Вот вы, —
говорит, — герр Кант, утверждаете, что доподлинный
мир, сущностный веяьт, из одних лишь «вещей в
себе». Хорошо.Допустим. В таком случае и эта вот пал-
522

Москва в первый год войны
ка (и при сих словах палкой в воздухе, так сказать, аргу­
ментирует) —тоже «вещь в себе»? А? Вот тут-то я вас и
поймал, высокоученый господин Кант: ибо палка сия
отнюдь не «вещь в себе», а... «вещь для других».
Вот. И вся —тому, кто будет спорить, — она это докажет
не столь по пунктам, сколь по ребрам». Ну,разболтался
старик, а вы не останавливаете. Пора. Счастливо вам от­
дежурить.

Дорогомиловская Руфь
Это было в начале ноября. И я, глядя в спины идущих
впереди, шел по обмерзлым мосткам меж рундуков рын­
ка. Нас много, товарумало. Кой-где рыжемундирная кар­
тошка, да кучи капустных ядер.Каждый пробирался сна­
чала к голове очереди, разглядывал, спрашивал о цене —
потом становился в хвост.
Домашние хозяйки щупали блсдио-зелсиыс коча­
ны, требовали не этот, а вон тот; взвесив на руке, клали
опять на весы для перевеса. Мы же, непрофессионалы,
молча совали топорщащиеся листами кочаны в сетча­
тые мешки, отходили, не дожидаясь пятака сдачи, пряча
уши в поднятые воротники пальто.
Ивсе-таки я ее увидел, нашу московскую Руфь. Ус­
лышать ее нельзя было: она шла,осторожно ступая серы­
ми валенками, беззвучно нагибалась к покрытой тонким
ледком земле, и рот ее был замотан в черный платок Но
рассмотрел я ее всю —от колышимых ветром, точно ко­
лосья, оконечин бахромы платка до истертых ходьбой
кожаных надставок валенок Она не была юна, как ее
библейская провозвестница, собиравшая колосья, бро­
шенные жнецами в знойных палестинских полях, — нет,
из-под сморщенных век ее смотрели тусклые, натружен
ные жизнью глаза.Да и собирала она не колосья, а опав­
шие и оторванные листья капусты.
524

Москва в первый год во йн ы
Базарные продавцы — библейский стиль только
поманил и ушел, — перед тем как положить капустный
кочан на прилавок, обламывают ему мерзлые наружные
листы, чтобы придать товару более свежий вид. Отбро­
шенные же увядшие или свернутые холодом покровные
листы падают здесь же на землю, под ноги проходящих
людей, или отшвыривают в корзины для всякого рода
рвани и отбросов. Их-то и собирала женщина в черном
платке. Корзина ее была уже почти полна, когда я, дойдя
до края мостков, обернулся, чтобы еще раз оглядеть
сборщицу листов. Она шла тем же беззвучным шагом,
глядя в землю и наклоняясь к ней, чтобы поднять то тот,
то этот отброшенный и продавцом и покупателем, смор­
щенный, с вздутыми белыми жилами лист капусты. Ей и
они были нужны.
С минуту, как некий Вооз, наблюдал я движения
женщины в черном платке. Старая ветхозаветная исто­
рия начинала воскресать в моей памяти. Руфь. Русская
Руфь. Придет время, и мы с нашими войнами и мирами,
листьями лавра и капусты станем ветхозаветны. Апока...

Жидкий кристалл
I
—
Разрешите «Литературку»?
_
??
—
Скажем, меню. Вот-вот. Тысяча и одна благодар­
ность. Что у нас сегодня на передовицу? Ем... Щи б/м: ка­
пуста под дождем. Так. Дальше? Картофельные котле­
ты. Картофель, и тот притворяется... котлетой. Это
«мёня» нс для меню. Беллетристика. Никакой пищи для...
ума. Ну, а тут «эр...» нет —зачеркнуто, и еще что-то
зачеркнуто. Из области минувшего. Придешь несытым,
уйдешь голодным. Не так ли?
Человек, сидевший за столиком напротив меня,
хотел, очевидно, добиться улыбки. Но контакта не полу­
чил.Тогдаон перешел откосвенных вопросов к прямым:
—
Зачем вы раздевались? За ваш же рубль захоло-
дят вам шубу. Наша писательская изба с богом не спор­
щица:на дворе тепло —в избе тепло, на дворе холодно —
из... А, Миша, какими судьбами? Вернулись? Аваши где?
В Чистополе? Мои? Дальше.
Пока незнакомец разменивался словами со столь
же неведомым мнё «Мишей», я успел разглядеть его. Под
шубой, отогнувшей меховые, тронутые молью лацка­
ны, — грязноватый треугольник манишки, край корич-
526

Москва в первый год войны
невого свитера и черного жилета. На горбине длинного
сухого, но с мясистым раздвоенным концом носа —не­
поседливое пенсне. Оно то пряталось в жилетный кар­
ман, будто с тем, чтоб согреться, то чиркало металличе­
ским ушком по столу, то снова взбиралось на седловину
носа, свешивая с него не то помогающие, не то меша­
ющие глазам овалы. Сейчас они уставились на меня:
—
Авы, извините, откуда приехали? Яуже две не­
дели как из Казани, а вас что-то здесь, у нашего, извини­
те, писательского корыта, говоря низким штилем, не
встречал. Ужне из Алмы ли мы ли? Первой ласточкой, а?
—
Нет. Я —отсюда сюда. Говоря вашим стилем.
Поскольку его успел уловить.
—
Пи... да. «Стиль —это человек». Хотя человек не
столь стиль, сколь...
Но в эту секунду в кругвйдения соседа по столику
включился проходящий меж спинок кресел человек в
валенках, в стеганой телогрейке с торчащей из-под нее
с правого боку револьверной кобурой. Сосед бросился
вслед за проходящим, радостно окликнул и раскрыл
было руки —по случаю «сколько лег —сколько зим?» —
для дружеского объятия. Но объятия нс получилось. Во­
енный отвечал тихо и односложно. Из-за стула тарелок
я не расслышал.Да и не слушал.
II
—
А, здравствуйте, вы , я вижу, скучаете тут один.
Разрешите?
—
Нет. Это я о скуке. А место свободно.
Он, все тот же о н из моей первой записи, опус­
тился в кресло с видом давнишнего моего знакомого.
527

Сигизмунд Кржижановский
—
Да, «пассажиры незанятых мест». Моя жена, и
наверно, сидит мысленно на этом вот пустом стуле. Ря­
дом с нами.Далеконько вы забрались, Зоя Петровна... Ну,
ничего. Там, у нее во Фрунзе, коммерческий магазин и
всякое такое. Подождем под дождем —пуль и ядер, так
сказать.
Не встречая ответов, человек, желавший развеять
мою скуку, сам явно заскучал. Пенсне, спрыгнув с носа,
постучало сперва по доске стола, потом цокнуло о пе­
речницу:
—
Икуда этот официант задевался? Избаловались.
Если бы им платить на чай наперед, так они бы забегали
как встрепанные. А то... Как его зовут? Не знаете? Вот я
сейчас узнаю.
Действительно, через минуту он уже заказывал:
—
Два супа: договорились. Рыбные? Печально.
А нельзя ли как-нибудь, чтобы карася да в порося, а? Вы
ужпостарайтесь, топарищ Матросов. Ифамилия у вас хо­
рошая, и вы человек хороший. Пожалуйста. «Не могу?»
Ну, а вы, уважаемый, как-нибудь так, через не могу.
Официант отошел к другому столу. Внимание со­
седа вновь взяло меня в фокус:
—
Да. Шестнадцатое октября. «День великого дра­
па». И чего это они? Не понимаю. Я?Я не шестнадцатого,
извините, тринадцатого. А то что же получается: «Бери
его, ату!асам в Алма-Ату». Или: «Один лег во чистом поле,
а другой убег и... в Чистополе», а?
Меня передернуло:
—
Откуда вы набрались этих., рифм?Каждый там,
где его рабочее место.
Явстал и пересел к другому столику на освободив­
шееся место. По счастью,у спины нет глаз. И я не видел,
как изменилось и изменилось ли выражение на лице
клубмена.
528

Москва в первый год войны
III
Да, настало время включить в мой очерк это сло­
во: «клубмен». От недели к неделе лицо нашей писатель­
ской столовой довольно быстро менялось. Наряду с
членами клуба стали появляться и завсегдатаи его, клуб-
мены. Рядом с вилкой лег карандаш; рядом с салфет­
кой, — впрочем, виноват, салфетки ушли еще в начале
декабря 1941 года, — блокнот. Посетители стали засижи­
ваться у своих приборов, возникло своего рода молеку­
лярное движение внутри двух зал, одной тесной и дру­
гой просторной, с потолком под самую крышу. Рядом с
судками и стеклянной банкой начали посещать клуб и
портфели. Сперва тощие, потом набитые до росщелка
замка. У стены, что ближе к буфетной стойке, оттасовав-
шись от двоек и троек нашей писательской колоды, си­
дели —в мягкихзеленых креслах с готическими спинка­
ми —товарищи онёры. В центре, сдвигая поближе друг
к другу столы, группировались поэты и друзья поэзии.
У решетки, отгородившей лесенку, сбегающую в под­
вал, —друзья непустых бокалов. Поближе к окнам, к ве­
черу надевавшим глухие матерчатые маски, редактора,
работники радио и издательств. В большом холодном,
как сталактитовая пещера, зале зябли пришлые люди:
дальние родственники литературы, ее свояченицы и
троюродные племянники. За дощатым перешейком ко­
ридора, за створами тяжелых резных дубовых дверей
сидели почетные гости клуба.
Мои встречи с человеком в пенсне и шубе повто­
рялись. Обычно он бывал не один, но говорил один:
—
Литература, пока в ее чекане преобладает бла­
городный металл, это... литература. Ну, а у нас лига. Толь­
ко и.
Или:
529

Сигизмунд Кржижановский
—
Онипробуют втащить театр военныхдействий
на театр.Бедный верблюд. Несчастное игольное ушко.
Или:
—
Parabellum: такая система у нас уже есть. Чисто
убивает. А почему не усовершенствовать ее в «Si vis
pacem»*?
Или:
—
Сегодня снилось, что я распался на талоны.
И никак меня не соберешь...
Или:
—
Наш Иль-Иль, глядите, за буфетом на счетах
щелкает. Знаете анекдот об игумене? Какой? А такой:
«Привезли в монастырь кладь —надо тюки сосчитать;
у игумена счетов не было, так на четках спроворил». А?
Наткнувшись как-то глазами на мои глаза, клубмен
добавил, чуть снизив голос:
—
Произвожу впечатление не слишком симпатич­
ного человека?Знаю.Думаю совершенствоваться: из не­
симпатичных в антипатичные. Что вы на это скажете?
Или облагодетельствуете презрительным молчанием?А?
Я ответил:
—
Хвалить не стану.Бранить —тоже. Не в антипа­
тичности тутдело, а в том...
—
В чем?..
—
В том, что вы жидкий кристалл.
—
Как?
—
Жидкий кристалл. Ученый Леб давно уже от­
крыл это явление в растительно-животном мире. Оста­
ется перенести внимание этажом выше: здесь война как
быдеконфигурирует человека и создаеткрайне неустой­
чивые психические новообразования. Нечто аналогич­
ное жидким кристаллам. Если опыт, точнее —экспери-
* Para bellum {...) si vis pacem. — Готовься к войне, если хочешь мира
(лат .) .
530

Москва в первый год войны
мент, предпринятый агрессором, затянется, жидкое за­
твердеет —и вы действительно из несимпатичного пре­
вратитесь в довольно ярко выраженный экземпляр анти­
патичности. Но я не верю в победу войны, ставлю свою
ставку на мир.Вы не успеете добиться высоких степеней
отвратности. Вероятнее, начнете скоро, как вам это ни
неприятно, деградировать в благодушие...
—
Нет, мне душно от душ.
—
Что же. Это добрый знак. Вас, жидких кристал­
лов, много самых различных форм —одни тяготеют к
положительному полюсу, другие —к отрицательному,
но все это временно. Пройдет война, пройдути неустой­
чивые формы. Надо их наблюдать и фиксировать сей­
час —пока не поздно. Изображение на непроявленной
пластинке погибает от солнца. Не так ли?
Я встал из-за столика. Мне надо было уходить.
Рукопожатие наметилось, но не состоялось.

Обиженное ми-бемоль
Воркестровой яме закопошились локти и смычки. Зана­
вес пошел. Из пустого зала на сцену пополз холод. И так
его достаточно. Но январь другого мнения.
В глубине, у брандмауэра, свернутый рулоном лес
и кусок голубого неба Италии.
Дирижер —он один без пальто и перчаток —сту­
чит палочкой по пюпитру:
—
Сорок три. Два такта отступя.
И начинается танцевальный номер, вставленный
меж хора и арии. Медленные па менуэта. Балетные от­
считывают шаги и поклоны механически точно; их су­
хие фигуры в джемперах, ноги —в туфлях и тапочках.
И только одна из танцующих артисток в шубе с мехо­
вым воротником, прической, запрятанной в вязаную ша­
почку, и с ногами, уходящими в высокие просторные ва­
ленки. Менуэт медленен, но валенки еще медлительнее
и еле-еле поспевают за поворотами, сменой позиции и
решительно противятся сгибу ног в коленях.
Но ни дирижер, ни балетмейстер не делают заме­
чаний исполнительнице. Это на балерина, это колора­
турное сопрано, лишь волею сценария на десяток тактов i
включенное в мир балета. Это —голос, случайный гость
из мира чистого вокала, лишь на минуту посетивший
532

Москва в пе рвый год войны
мир пуантов, па и пируэтов, где все движется пункт в
пункт, с точностью планет, скользящих по предначер­
танным им орбитам. Притом же репетиция пока начер­
но, с иностранцами надо быть вежливым, а голос долж­
но беречь, как зеницу ока; нет —как драгоценный хрус­
таль, который от неловкого толчка может выскользнуть
из рук и...
—
Да, — говоритбас, кашляя в ладонь, — несмыка-
ние связок, так и сказал — «несмыкание», а бюллетеня,
сукин кот, все-таки не дал. Прописал микстуру, а бюлле­
теня... «Перед употреблением взбалтывать» — вот, не
угодно ли, попадись ты мне в другое время, я бы тебя,
медикус, самого взболтал...
Ипевец, документируя слова, вытягивает из лево­
го кармана пальто аптечный флакон с торчащим кверху
бумажным хвостом рецепта. Слушатели —маленький
помощник режиссера в спортсменской шапке с огром­
ным козырьком, наползающим на опущенный квинтой
нос, и тощий длинный декоратор,у которого на голове
ничего, кроме красной круглой, как тюбетейка, лыси­
ны, — внимательно всматриваются в рыжую взбалому-
ченную жидкость внутри бутылочки и сочувственно ка­
чают головами.
—
Ужлучше б он тебе беленькой прописал, капель
по пятисот, а?
—
Да. Оно бы... да под что, спрашивается, пить:
под лунный свет? В брюхе генерала с музыкой хоронят,
а тут им...
Но в это время мимо проходит примадонна в ва­
ленках. Теперь и лицо ее закутано в голубой шелк, чуть
шевелящийся отдыхания.
Мужчины посторонились. Козырек помрежа по­
чтительно поклонился. В ответ только движение ресниц
и неслышныйудаляющийся шаг валенок Декоратор ско­
сил острые плечи:
—
Ишь ты, будто облачком по поднебесью...
533

Сигизмунд Кржижановский
Козырек снова усаживается, недовольно ерзая на
вихрастой голове помрежа:
—
Скажет: «облачко». А по-моему, просто сырость.
Ну,да черт с ней: проходи налево, французская королева.
—
Ну, все-таки, — откашливается бас, — голос, де­
ликатный инструмент. Ничего нс поделаешь.
—
Я понимаю, а все-таки...
—
Ничертаты не понимаешь!Однодело —глиня­
ный горшок, вот как, скажем, я, а другое дело —фарфо­
ровое такое-этакое.
—
Вот-вот, — соглашается декоратор, — когда она
в «Севильском» Розину поет, арию во втором, так я как,
как...
—
Стою как разиня, хайло распахнув, — быстро
досказывает помощник режиссера.
—
Нуито ж. И весь театр так, — поддерживает де­
коратора бас, —верхнее реу нее, как колокольчик, а ты
смеешь говорить...
—
Вот что я скажу вам обоим, ребята, — обрывает
спор человек в спортсменской шапке, — некогда мне тут
с вами. Погодите тут минутку, будьте такие терпеливые,
и я пришлю вам две гугенотские рапиры. Понятно?
—
Это ты к чему гнешь, сукин кот?
—
Ктому,что я вам не секундант. Авыуж как-ни ­
будь сами станьте в позицию и проткните друг друга,
несчастные. Потомучто облачку на вас обоих с высоко­
го неба наплевать.
И помреж, предвидя реплику, а может, и нечто
большее, проворно ныряет в проход меж стеной и кули­
сой.Певец и декоратор, молча оглядев другдруга, расхо­
дятся в разные стороны.
Оперупересаживают с нотного стана в воздух те­
атральной аулы не сразу.Акак привозные семена и цве­
точные луковицы, которые сперва живут в теплице, а
затем из-под стекла —на грядку, под открытое небо.
534

Москва в первый год войны
И в эту трудную зиму, как и во все предшествую­
щие, театр готовил премьеру.Это была старая, проверен­
ная десятилетиями опера. В ней пелось о высокой люб­
ви и неутолимой ненависти, как и во всех созданиях па­
тетического стиля. Фактура обещанной публике оперы
требовала вокального акробатизма и преодоления труд­
ностей тесситуры. Центральная роль была написана для
колоратурного сопрано.
Сперва за работу взялся клавир. Потом с тропин­
ки на широкий путь. На дирижерском пульте забелели
листки партитуры. Вместо бегущих за голосом клавиш
многозвучная свита из смычков и раструбов, возвеща­
ющих о торжественном выходе голоса, расстилающих
звуковой ковер под его легкий шаг, помогающих движе­
ниями асиков и толчками тугих,кактетива,струнвосхо­
дить на высокие приписные ноты и удерживаться на
фермато. Короче:репетиции были перенесены на сцену,
в оркестре был полный сбор, а в зрительном зале нико­
го, кроме трех человек у столика, освещенного кругом
лампы.
Вот один из людей, что у столика, стучит каранда­
шом о его край.Лирический тенор, запнувшись на ноте,
останавливается.
—
Агде эмоция? —заинтересовываются у столи­
ка. — Ведь вы не спрашиваете «который час», а молите
назначить час свидания. Поймите! Разбудите эмоцию:
она у вас спит.
—
Нуи пусть себе. Нужно будет, разбудим, — недо­
вольно бормочет певец, переступая с ноги на ногу, — и
после...
—
Что «после»?
—
Дайте мне бифштекс с кровью и получайте
арию с эмоцией.Тугу меня два такта форте на верхнем
ля, а грудо-брюшная преграда пас, не дает упора.
535

Сигизмунд Кржижановский
Молчание. Потом опять сухое постукивание ре­
жиссерского карандаша. И наконец короткое:
—
Дальше.
Репетиция продолжается. Близится центральная
сцена оперы, ее кульминация: речитатив и ария главной
героини. Это гимн любви, брошенный навстречу смер­
ти. Музыка, о которой можно говорить только музыкой.
Или словами Шекспира —как это у него: «Чу, слышишь
голос жаворонка, поющего у калитки рая». Компози­
тор —в этом месте партитуры —щедро одаряет певца,
но и требует ответного дара: голос, кружа жаворонком
над голосами и шумами земли, должен вознестись до
высочайшего сопранового ми-бемоль четвертой октавы
и удержаться в зените надлительность шести тактов. Это
требует предельного напряжения голосового аппарата,
виртуозности и некоторого риска. Это прыжок под ку­
полом, высоко над ареной и поднятыми кверху глазами
толпы, когда, по традиции, оркестр цирка замолкает.
И примечательно, композитор перенес традицию цир­
ка сюда, на оперные подмостки. Он оставляет на эти
шесть тактов голос одиноким, убирает оркестр, звуко­
вую сетку прочь: иди один.
К началу решающей сцены пустые кулисы запол­
няются. Туг рядом с занятыми в спектакле артистами и
кое-кто из свободных от репетиции; к «прыжку под ку­
полом» подошли и театральный парикмахер, и билетер,
и даже буфетчица.
Сотня дыханий окружала сейчас певицу, голос ко-1
торойуверенным и гибким шагом подымался по крутым
ступеням арии к ее финальным тактам.Дыханияэти лег­
ко было сосчитать: они выталкивались изо ртов мерзлы­
ми дымчатыми конусами, рассеивались в воздухе и сно­
ва беззвучными залпами круглились над жерлами ртов.
Ближе и ближе. Вот последнее подготовляющее к
прыжку группетто. Пауза. Сейчас.
536

Москва в первый год войны
И вдруг голос певицы падает на октаву ниже, дол­
гожданное ми-бемоль, вместо того чтобы взлететь ввысь,
спокойно возвращается по пяти черным и семи белым
клавишам назад, к исходу, жаворонок, почти коснувшись
краем трепещущего крыла калитки рая, опускается к
земле, назад, в гнездо.
Руки примадонны спрятаны в муфту, голос из-под
мехового воротника говорит зло и глухо, будто из-под
демпфера:
—
Я не могу петь в нетопленом зале. Это пытка.
Это... этому слов нет.
И сопрано быстрыми шагами уходит со сцены.
Действие переносится в уборную певицы. Режиссер и
директор вперебой уговаривают первую певицу: тут и
«нельзя же так», и «другие товарищи », и даже робкое сло­
во «дисциплиночка», сбереженное режиссером в виде
последнего аргумента. Не помогает. Директор, действуя
методом умягчения, говорит, что весна не за горами, что
угля нет, но есть публика, зрители, каждый из которых
лучеиспускает в воздух по шесть калорий тепла в час,
следовательно, если помножить на число мест, а произ­
ведение на... Но сдвинутые брони и презрительная гри­
маса примадонны отвечают без слон: отставить.
Посылают за дирижером. Убеждают в три логики.
Дирижер в пылу агитации заявляет, что готов бросить в
кремационную печь и себя, и свой фрак, и дирижерскую
палочку, лишь бы отогреть верхнее ми-бемоль очарова-
тельницы, затмевающей славу Патти и Зонтаг. Но ни
лесть, ни униженные извинения, ни три парырук, разве­
денных врозь с ссылкой на особые обстоятельства и ус­
ловия войны, — ничего не помогает. Верхнее ми-бемоль,
как лошадь, заскакавшая перед стартом, срывает заезд,
ставит успех премьеры под знак вопроса.
Уходя, дверь уборной директор прикрывает тихо,
но дверь своего кабинета захлопывает с треском:
537

Сигизмунд Кржижановский
—
Дьявол в юбке! Ахнуть бы тебя по-пигасовски
бревном по спине, такты быу меня на чистое ми взъеха­
ла б.Ну, что ты с ней поделаешь?Заладила: «Сорвусь,по­
теряю голос, холод-сквозняки», дуй тебя горой...
Режиссер, отстукивая пальцами стаккато, бор­
мочет:
—
Да-да... в конце концов, одной нотой больше,
одной нотой меньше... Важен образ...
—
Образ-то образ, — ударяет кулаком по спинке
стула директор, — но ведь это же не пантомима, а опера,
финальная фраза ведущей арии и есть звуковой образ.
Это —козырный туз, а не двойка для сноса. И ведь эта­
кая проклятая недотрога, Мимоза Хрантемовна. Оби­
женное ми-бемоль. Тепла ей захотелось, а мы что ж, по
холоду тоскуем, ледовые леденцы сосем? Сунул бы тебя
в пекло, было б тебе там тепло.
Дирижер с видом человека, израсходовавшего там,
в уборной примадонны, весь пыл без остатка, спокойно
резюмирует:
—
Что ж, надо изыскать узус. «Инапрасно ты кута­
ла в соболь соловьиное горло свое». Это вы хорошо ска­
зали: обиженное ми-бемоль.
Иузус был найден. Всякий раз, когда репетиция
подходила к шести финальным тактам арии, дирижер
хмуро отсчитывал длительности. И оркестр, и певица
молчали. В кулисах уже не было слушателей.А в зале, за
желтым кругом режиссерской лампочки, никого и ниче­
го, кроме сумрака и равнодушных рядов кресел. Откуда
к ним ни подойди —либо деревянная спина, либо под­
локотник.
Первая певица старалась сперва не замечать того
второгохолода, того снижения психического тепла, еще
недавно окружавшего ее, для измерения которого не
538

Москва в первый год войны
изобретено термометра. Стоило ей войти в кругтовари­
щей —и кругразмыкался. Поклоны укоротились до кив­
ков. Разговор при ее приближении замолкал. Только раз
удалось ей расслышать в группе мужчин, которую она
старалась обойти стороной (они курили —вредно для
голоса), негромкое, но четко брошенное: «Обиженное
ми-бемоль». Кто бы мог это сказать?Авпрочем, все рав­
но. Однако на утро следующего дня, коща проснувшее­
ся радио разбудило и...
Тут автору очерка приходится заняться спешным
разыскиванием имени для нашего персонажа. Казалось,
что, давая зарисовку типа, можно обойтись, так сказать,
периметром сторон многоугольника, профессиональ­
ными обозначениями: певица —колоратурное сопра­
но —премьерша и т.п. Ностоит направитьвнимание по
радиусу к центру, включить психический процесс на­
блюдаемого человека —и без имени никак.
В детстве разбуженную проснувшимся радио ар­
тистку звали кто Галкой, а кто Галочкой; сейчас в труппе
все —от директора до уборщицы —Галиной Александ­
ровной, а сама себя, в мыслях, когда они были мажорны,
она называла Галей, а в минорном строе —Аленушкой.
Сейчас,даже черездве стены, она распознала голос парт-
нера-баса, тот самый голос, который вчера посмел
(правда, он стоял к ней спиной и не мог видеть), посмел
сказать: «Обиженное ми-бемоль». А она, Галя, еще дума­
ла, что онадля него... Нокому нужна несчастная Аленуш­
ка: непонятая, одинокая, склонив голову к коленям, си­
дит она над темным омутом и... и Галина Александровна
зажалауши подушкой,пробуявернуться к снам, но и они
не приняли ее, как бы говоря: «Сон в зимнюю ночь сыг­
ран, мы —видения сна —разгримировываемся, занавес
опущен —не угодно ли в зимнюю явь, сквозь метель в
539

Сигизмунд Кржижановский
нетопленый театр, петь замерзающим голосом для сер­
дец на льда». И певица, завернувшись в стеганое одеяло,
села на кровати, опустив голову к коленям на сцеплен­
ные пальцами руки, — и перед закрытыми глазами ее
проходили чередой: мамина любимица маленькая Га­
лочка —угловатый подросток с трепаными учебниками
в руках, с длинной косой за плечами, Галка —ученица
консерватории счастливая Галя, по ночам у прокатного
пианино, поставив глушитель, шепотом, еле касаясь
пальцами клавиш, а голосом струн горла, разучивавшая,
как бы не разбудить соседей, свою первую сольную
партию, — Галина Александровна, «наша Галина Алексан­
дровна», которой плещутладони всего зала и почтитель­
но стучат о деки скрипок смычки оркестра, — и вот те­
перь всеми обиженная васнецовская Аленушка, над ко­
торой ветви плакучей ивы, нет, ледяные сосульки зимы,
и черная студеная прорубь под ногами.
Тем временем дни шли в затылокдругдругу.Наста­
ла и генеральная репетиция. В зрительном зале, кроме
режиссерского звена, по-прежнемусобравшегося вокруг
лампы, как возле стеклянного костра, было еще десятка
два или три «своих людей». Спектакль шел в костюмах.
Коллектив на пути к премьере, дата которой уже
была возвещена афишами, понес некоторые потери. Так,
выбыл из строя заболевший воспалением легких тенор,
мечтавший о бифштексе. Его сменил другой певец, от
которого тоже требовали красок и эмоций. Напутствуя
дублера перед началом его арии, режиссер пускал в ход
все новые и новые средства воздействия на замерзающее
воображение исполнителя:
—
Поймите же, голубчик, что вы просите не о лит
терном пайке, а о любви. В вашем голосе должна быть
страсть, земная огненная страсть, от которой рождают­
ся дети... да-да... а не петухи на верхнем ля.
540

Москва в первый год войны
Особенно усердствовал режиссер в массовых сце­
нах. Хор крестьян, поющих и движущихся в лад взмахам
кос и серпов, еле держался на ногах от несчетных повто­
ров сцены:
—
Сами мы будто колосья, — ворчал комприма-
рио, запевавший песню жатвы,— то ляг, то сядь, то
встань, то ходи, то стой —торчи торчмя, вались под ко­
сой,атамтебявснопыдавумолот...в головеуних нето
что не испечено, а еще и не засеяно.
Однако, хотя все были злы и измучены, репетиция
пошла споро. Первое же появление героини придало
нерв генеральной.Свежо и трепетно зазвучавшему голо­
су певицы отвечал унисон первых скрипок, и плоское
голубое небо, служившее фоном действию, казалось,
получило глубину и воздух, на птичью трель, начавшую­
ся на верхах второй октавы, откликнулись переборы
арфы и голубиное воркование фагота и кларнетов.
Интродукция ко второму акту была похожа на ве­
тер, пронесшийся по струнам с предвестием близящей­
ся весны. Дуэт колоратурного сопрано и баса, которым
оркестр передавал свою тему, славил весну, торжествен­
но и победоносно, иод звон ручьев вступающую в мир.
Галина Александровна вспоминала, не памятью, а
всеми клетками своего тела, ту девушку-подростка Галь­
ку, какой она была в ранней весне своей жизни: они пели
вместе, Галина и Галька, женщина и подросток, апрель и
июнь жизни. Рядом с ее голосом стлался голос партне­
ра, влюбленный в нее, верный и добрый низкий голос
баса... губы их, ее и его, не имеют права —таков сцена­
рий —на поцелуй, но мерзлое дыхание певицы и певца
давно уже, еще десять тактов тому назад, слились друг с
другом, как скрещенные лучами прожектора.
Картина кончилась. Теперь та, самая главная сце­
на. Галина Александровна, сидя в своей уборной перед
541

Сигизмунд Кржижановский
зеркалом, подправляет кисточкой грим. О, теперь оно
прозвучит, это таившееся столько дней ми-бемоль. Ско­
рее бы.
И точно в ответ на мысль —из-за стен резким
глиссандо сползающая вверх нота металлической сире­
ны: тревога...
По коридору быстрые, одни вслед другим, шаги.
Откуда-то издалека металлическое стокатго зениток.
Сверху, точно глухие эха, мягкие разрывы. И в затакте
низкий профундныйудар, от которого стеклянные под­
вески на лампе зазвенели острыми дискантовыми но­
тами.
По коридору кто-то пробежал. Негромко хлопну­
ла дверь. Свет электричества сполз на малый, краснова­
тый накал. Вокругбыло тихо, как в зрительном зале, ко­
гда все входы закрыты и вспыхивает рампа.
Ещеудар, заставивший нервной дрожью завибри­
ровать деревянные планки, раму и стекло зеркала с про­
валившимся в него пространством.
Занавес пошел.
Оркестр, гремевший там, над кровлями, вдругобо­
рвал вступление. И она запела, запела свою арию, кото­
рая не хотела дольше ждать. Голос пел ее сам в опустев­
шем безлюдном театре. Не было ни дирижера, ни толпы
слушателей. Такт отсчитывало сердце, единственным
слушателем была душа И голос шел, как одинокий пут­
ник горной тропою, ведущею вверх, к перевалу.Он пел,
свободный и счастливый человеческий голос, — городу
и миру,убежищам и кладбищам, не обещая им ничего,
кроме себя, теплого и живого, из трепетов сотканного
голоса. Вот подошли и те шесть тактов —и ми -бемоль,
как спугнутая путником птица, оторвавшись с вершины
перевала, поднялось еще выше и застыло в парящем

Завхоз
Круглые щеки, круглый румянец, круглые глазки-пугов­
ки. Плывет, как лоцманская лодка, меж выступов столов.
То и дело его останавливают голоса:
—
Илья Ильич, почему нет ложек?
—
Сахар вперемешку с манкой.Черт знает что!
—
Почему хлеб без весу, на куски?
Илья Ильич поворачивает голову в сторону вопро­
са и, круглясь улыбкой, спокойно отвечает:
—
У Адама, в раю, вместо ложки была ладошка,
вместо вилки —вот.
И распяливает пять круглых пальцев.
—
Да ты, Илья, брось шутить, — раздастся чей-то
надсадный низкий бас, — шутки в сторону, хвост набок.
Тридцать грамм сахару—это же на полтора стакана. До
дробей докатились.
—
А хоть бы и до счисления бесконечных ма­
лых, — поворачивается завхоз, описав правым плечом
дугу в сторону нового голоса, — от дробей мне же труд­
нее, больше счету.Моедело маленькое.
И, мягко перешагнув через порог, завхоз ныряет в
пряные и копотные запахи кухни.
Вслед:
—
Укатился мячиком.
543

Сигизмунд Кржижановский
—
И брюки-то на нем с запасом —будто просят:
полней, Илюшечка, места хватит.
—
Ну, все-таки надо быть справедливыми, товари­
щи. Наш Иль-Иль захочет —из-под земли добудет.
—
Добудет:деревянный пирог с мясной начинкой.
Знаешь такую загадку?
—
Тьфу, аппетит испортили.
—
Тем лучше для вас. Что б он сдох, аппетит этот
проклятущий.Ходит за тобой, как пес, да зубами лязгает.
Никто не видел, чтобы Илья Ильич когда-нибудь
притронулся к пище. Глаза его, движущиеся под дужка­
ми бровей, как чашечки аптечных весов под коромысли-
цем, вечно взвешивают, охватывают объемы, считают и
пересчитывают. Но сам он, когда ему предлагают вина,
жалуются на суп-бурду или протягивают папиросу, все­
гда отрицательно качает головой:
—
В рот не беру.Да, не процежено, пусть заменят.
Дымом не балуюсь, да и некогда. Извините.
Тем нс менее румянец его нс меркнет, щеки упру­
ги и округлы.
—
Ты бы, Илья, — говорит ему его приятель офи­
циант Табелкин, —хоть бы для видупохудел. Ато, выхо­
дит, твое же брюхо на тебя прокурором смотрит.
Втаких случаях Илья Ильич вздыхает и машет ру­
кой:
—
Это что. А вот шестиглазый наш, знаешь, чуть
встретит, наставит на меня окуляры, сверху пенсне при­
ладит да еще свои два и: «Таете, говорит, как дрожжа в
хлебе, вычитаемое из уменьшаемого, глядь, одна раз­
ность останется: кости на усых, мясо заместо них».
—
Скажут тоже. Писатели, понятно: привыкли,
чтобы построчно —я тебе слово, а ты мне копейку.Аты
тут вертись, как скаженный...
И официант, балансируя подносом, торопится к
протянутым навстречу рукам столовников.
544

Москва в пе рвый год вой ны
—
Авы знаете, — говорит мой случайный сосед по
столику, щупая красными, припухшими от холода паль­
цами ребристый стакан с бледно-зеленым чаем, — Илья-
то наш, барабанное пузо, оказывается, еще и психолог.
Да что там, философ —иначе и не назовешь. Вчера тут
один шваркнул ложечку из стакана да и: «На какого чер­
та мне ваша ложечка, будь их хоть дюжина, если сахару
тут ни сахаринки». Ахоз наш ему: «Не волнуйтесь, това­
рищ, ложечка —она с психологией: помешайте ею ра­
зик-другой, и покажется, будто в пустой воде вроде как
сладость появилась. Условный рефлекс не нами выду­
ман —вашим же ученым братом, так сказать». Тот толь­
ко рот разинул. И в другой раз, неделю тому это было,
прохожу я коридорчиком мимо бухгалтерии; столовая
уже закрыта (задержали тут меня), парадное на болтах,
ну, я через черный. И представьте себе, сидит наш Илья
Ильич в уголку под пятнадцатисвечной лампочкой и
что-то на счетах отщелкивает. Tÿr же, рядом, бумажка —
и на ней цифры лесенкой. «Что это вы колдуете?» —
«Да вот, — говорит, —хочу прикинуть, так, закругленно,
в тоннах, насколько похудела старуха Европа». —
«То есть как?» — «А так, если взять се, Европу эту самую,
по числуртов, учесть снижение веса и качества пищи, то
выходит, что средний европеец должен бы сдать в теле
приблизительно на тринадцать—пятнадцать процентов.
Поскольку справочник нам говорит, что норма, отпу­
щенная человеку природой, вертится около четырех пу­
дов... Дальше, тутуждумают цифры да табличные пока­
затели. Туг складываем, пристегиваем два нуля, так, и
выходит, что вся наша Европушка тянет на весах мень­
ше прежнего, если взять до первого выстрела, примерно
на вот на столькотысяч тонн меньше». Ипоказывает мне
вереницу закорючек и сам смотрит закорюкой.
Однаящы я застал Илью Ильича за произнесением
не застольной, а «междустольной» речи. Он стоял меж
18 С. Кржижановский, т . 3
545

Сигизмунд Кржижановский
трех столиков, несколько даже загораживая дорогуцир­
кулирующим официантам; левая рука в кармане, правая
занята отсчетом аргументов на пальцах. Мизинец и бе­
зымянныйбылиуже отогнуты (я опоздал),очередьбыла
за средним.
—
Вчера вот холодом загнало в кино. Дай,думаю,
посмотрю и на смотрящих, и на смотримое (голос зав­
хоза чуть запнулся на искусственном слове). И что же
мне былопредложено?Чтовотэтаскатерть,что экран —
как родные сестры.Да-да. Показывали «Грозу» по Остро­
вскому, ну, и не знаю еще по кому. И представьте себе:
Катерина —любовь —волжская ночь, все это вполглаза;
а вот как дошло до свадебного ужина: бутылка да тарел­
ки, ну и вареное-жареное, —темнота загудела, все —
в оба глаза.Да,изголодался народ.И не столькобрюхом,
сколько мозгом. Вот вам, писателям, об этом надо бы...
Или в другом фильме «Пастух и свинарка». Лозунг там:
«Исвиньям никак без теплого помещения». В таком роде,
н-да. А человека надежда греет.
Илья Ильич не любит неплательщиков. Особенно
«жидких». «В пшене вера, —говорит он, — в пшеничной
нет». Дау нас и водка некрещеная...
—
То есть?
—
В воду ее не окунали. Чистая. Выпил —запла­
тил. По платью встречают, по плате провожают. А то...
Вот возьмите крематорий.Я там неподалечку живу.Вый­
дешь из дому утром, глянешь: дымит?Дымит. И все там
аккуратно. Наведался в контору: на столе стеклянные
урны, для показу—сквозь стекло прах, натуральный, с
упрямой косточкой, что никак тебе недосгорает. «Аэто
вы за что же их, — спрашиваю, —по столу мытарств?» —
«Неплательщики», — отвечают. Вот это молодцы. Так бы
унас.Ато...
Иногда завхоз появляется на чтениях и докладах.
Сядет в уголку, молчит. Впрочем, один раз заговорил.
546

Москва в первый год войны
Обсуждали только что прочитанную рукопись.
Одни находили, что автор смотрит на мир сквозь розо­
вые очки, другие, что не сквозь розовые; кто-то проци­
тировал Льва Толстого, якобы предлагающего миросо-
зерцателям синие очки рассудка.
Илья Ильич встал и негромко спросил:
—
Ане попробовать ли простым глазом?
И, не выжидая даже паузы, направился к двери.
Несколько голосов останавливало его: «То есть как?* —
«Развейте мысль!» — «Возражаю!»
На пороге оратор задержался:
—
Слышите, гудит. 1]рузовик гудит. Привезли кон­
сервы. Мне туда. Извините.
И скрылся за тщательно прикрытой дверью.

Девушки у воды
вода стала в трубах. Что ж, еслй вода не идет к человеку,
человек идет к воде.Домашние хозяйки взяли ведерца й
тазы. Я, по своей неодомашненности и нехозяйственно-
сти, разыскал в углу боржомную бутылку и отправился
на поиски.
По синему полю —белые буквы, обещающие вла­
гу. В виде фруктовых соков, минеральных вод и т. п. За
прилавком у трех пустых стеклянных цилиндров с тре­
мя краниками внизу сидит, спрятав ладони в обшлага
рукавов, девушка No 1. Поверх шубки с наставленным
меховым воротником чистый белый халат.
—
Пожалуйста, бутылку газированной.
—
Только стаканами.
—
Хорошо, пусть стаканами. Оно бы проще лееч­
кой...
—
Нс держим. И не разрешено.
—
Что не разрешено?
—
Уносить воду. Пейте здесь.
—
Тогда мне придется и умыться здесь. Поймите,
в нашем доме...
—
Мне нетделадо всяких там ваших и наших. Пье­
те —нет?
—
Невозможно.
548

Москва в первый год войны
Нашум наших голосов из внутреннего помещения
выходит девушка No 2. Она делает пояснительный жест:
возможно.
Только сейчас я замечаю: у стены, возле столика,
сидит мальчишка летдвенадцати. Перед ним четыре ста­
кана. Два из них еще пузырятся, третий утих, а четвер­
тый льет в рот, как в лейку, очевидно, холодную, до об­
жига, влагу.
Что тут скажешь. Стенограмма (по памяти) перво­
го разговора закончена.
Второй разговор.
Держу бутылку запрятанной в кармане пальто.
Передо мнойдевушки No1иNo2.Иеще одна: No 3.Будто
перед судилищем:
—
Один стакан. Нет, четыре, а я уж сам...
—
Стаканы вот. А воды нет. Магазин закрыт.
—
Но ведь дверь открыта?
—
Дверь открыта, а магазин закрыт.
—
Но ведь дверь же в магазин, как же?..
Я чувствую, что запутываюсь в нитонисётине:
—
Ведь вы же тут сидите.
—
Посадили —сидим.
—
Но ведь...
Последнее слово принадлежало громко хлопнув­
шей двери.
Третий разговор.
Магазин погружен в полумрак. У прилавка, возле
качающегося огонька коптилки, голова девушки No2 и
раскрытая книга. Слышубульканье воды —слава те гос­
поди.
—
Нувот, я и свою лейку принес. Пожалуйста.
- * Не могу отпустить.
—
Да ведь вода же есть.
—
Вода есть, свету нет. Магазин закрыт.
549

Сигизмунд Кржижановский
—
Однако вы читаете книгу. Какого черта?..
—
Гражданин, попрошу вас уйти, от вас фитиль
потухает.Ачитаю я или не читаю —посторонних не ка­
сается. Сказано ясно —продажи нет.
Из приоткрывшихся дверей встревоженно выгля­
дывалиNo1иNo3.
Четвертый разговор.
Темно. Ни лампочки, ни коптилки. Спрашиваю в
темноту:
—
Вода есть?
Темнота отвечает:
—
Есть.
—
Агде же коптилка?
—
Выгорел.
—
Кто?
—
Керосин.
—
Тогда...— и, вернувшись к порогу, я открываю
наружнуюдверь: в ярком свсте зимнего дня вспыхивают
лица трех девушек у воды, крашенный под мрамор при­
лавок и стеклянные трубки капельников.
В ответ три злых кричащих голоса:
—
Закройте дверь! Сейчас же. А еще культурный!
—
Налейте воды. Вот под самое горлышко. Тогда
закрою.
Клубыморозного воздуха, точно толпа призрачных
видений, охваченных жаждой, врываются вслед за мной.
Теперьуже я слышу не крик, а мерзлый шепот:
—
Слушайте. Закройте. Ведь вы же видите... Так не
делают.
—
Воды.
Через минутуя кладутри гривенника на прилавок.
Отяжелевшая бутылка скользит в карман пальто.
Плотно прикрывая за собою забитую в диктовый
панцирьдверь, я слышу тихое, как шуршанье шелка:
—
Пятачок сдачи.

Человек при книге
Не знаю, как его и назвать. Читатель? Нет, это слово ас­
социируется с книжной полкой, доской столика и лам­
почкой читального зала. Атут кирпичная стена, а перед
носом читающего вместо пюпитра спина человека, ко­
торого он только что, перед тем как раскрыть свою
книжку, спросил: «Вы последний?»
Они неразлучны: книга и ее читальщик, скажем
так. Насамом деле, конечно, книги сменяютдругдруга в
расщепе спрятанных в перчатку пальцев руки. Как све­
чи в подсвечнике. Но всегда как-то так выходит, что и
читальщик, и его книга одинаково затрепаны, одинако­
во молчаливы и шевелятлишь —он губами, помогающи­
ми глазам запомнить текст, она —страницами...
Что породило читальщика? Ответить и трудно и
легко. Может быть, перемена быта, переставившая фигу­
ры на шахматнице Москвы, перетасовавшая часы заня­
тий,удлинившая очереди, может быть... Ноне стану сей­
час заниматься этиологией типа. Опишу только вне­
шние его признаки.
Читальщик не очень многочислен, но чрезвычай­
ноустойчив вформах своего поведения, в точности реф­
лексов на те или иные воздействия среды.
551

Сигизмунд Кржижановский
Прежде всего что характерно для него: он почти не
меняет своего хабитуса навыков в связи с переменами
температуры и освещения. Читальщик читает и в закры­
том помещении, и на вольном воздухе. Илежа, и сидя, и
стоя, и на ходу...
Пойдите в театр. Антракт. Все входят в фойе или
заполняют проходы, наконец —оставаясь на месте, об­
мениваются через ряды кресел словами и поклонами.
Читальщик, отогнув пружинное сиденье своего номера,
не дает емураспрямиться до конца спектакля. Закрылся
занавес —раскрылась книга; открылся занавес —меж
страниц недочитанной главы уже ждет просунутый па­
лец: долго ли они там еще?
Читальщик читает на почте, в трамвае и троллей­
бусе, на вокзале, сидя на чемодане или стоя у билетной
кассы, в очереди у столика в столовой.Суп стынет, дожи­
даясь рассеянной ложки. Но рвение читальщика не ос­
тывает. Идо еды, и во время еды, и над пустой тарелкой.
Его будят толчки в спину: «-Не задерживайте!» —
«Не вы один!» — «Смотрит в книгу, видит фигу». На слова
любой степени обидности читальщик не отвечает: его
ум в мире молчащих, черных, в белое втиснутых слов.
Спросите его: который час? Он ответит первой
попавшейся цифрой. А то и не цифрой.
Заглядывать в раскрытую книгу в то время, как
текст ее сквозь глаза проходит в чужое сознание, — зна­
чит, пристроившись к строчкам, залезать в душу к незна­
комому соседу. Не в моих правилах.
Впрочем, несколько раз я все же замечал, что гла­
за читальщика в большинстве случаев бегут подиагона­
ли страницы, покрытой дробными абзацами и тире.
Очевидно, беллетристика.
Но как-то —помню, это было в одной из уличных
очередей —я увидел листок, выскользнувший из книги
552

Москва в пе рвый год войны
стоящего передо мной человека. Подхватив его на лету,
я обнаружил, что это лицевой лист учебника «Курс со­
противления материалов. Ч.П.». Оставалось передать его
владельцу. Тот принял, сунул на прежнее место, кивнул,
подпер большим пальцем левой руки книжный обрез и
продолжал чтение.

Домоуправша
Январь. Ночь ушла. У подворотни сменились дежурные.
Адень будто мнется, переступает в своих снежных белых
валенках, не зная, начаться ему или погодить. По арбат­
скому асфальту, вдоль тротуарного ранта, мягко забирая
снег, скользит широкая деревянная лопата. Это наша
домоуправша Надежда Ефремовна взялась за уборку су­
гробов. Дворник ушел в милицию, а ей невтерпеж. На­
встречу шороху лопаты гудок троллейбуса. Подняв зак­
расневшееся лицо, Надежда Ефремовна задорно кричит:
—
Аты погоди, девушек колеешцами не дави. И мы
пригодимся: замуж пойдем —солдат нарожаем.
И отводит лопату, освобождая путь машине. За за­
индевелым стеклом тролля лица ранних пассажиров с
чуть затлевающей и тотчас же гаснущей улыбкой.
—
Як вам за справочкой, тут, видите ли...
—
Сейчас. Одна рука здесь, другая там. Только вот
доскребу.
Надежда Ефремовна распрямилась и отогнула на­
ставленный было воротник. Ей жарко, хотя плечи про­
хожих ссутулены тридцатиградусным морозом. Смотри­
те на нее, после будет поздно: ни фотоаппарату, ни ап­
перцепции не угнаться за ее быстрыми и хваткими
движениями.
554

Москва в первый год войны
Вот она стоит, сметая обшлагом рукава своего ста­
ренького мужского кроя пальто снежины, мешающие ей
пробежать текст «заявления». 1убы ее чуть шевелятся,
помогая запомнить. Волосы, выбившиеся из-под шапки,
седые, но когда она войдетв контору(дверь в нее тут же
в воротах, в трех шагах), седина,уже через минуту, отта­
ет и сменится круто вьющимися (без помощи щипцов)
каштановыми кудрями. Итогда в рукеу нее будетуже не
лопата, а перо, проворно бегущее мелкими круглыми
буквицами по очередному бланку.
—
Ну, вот, готово: в печать и подписать. Только и
вы,товарищ, черкните вот туг свою: в росписи дежурств.
Добровольно? Абсолютно. Только как это у Горького:
«Если человеку на напомнить, что он добрый,так он и...»
Ох, напутала. Кверху ногами? Ничего.Лишьбы вы, доро­
гой товарищ, в свое время были на месте. Спасибо. А те­
бе,девочка, чего надо?Мама больна?Зайду.Непременно.
Врачу звонили?Можно и отсюда. Ах, забыла, выключен.
Надо из автомата: рядом, на почте. Некому? Хорошо, я
сама: все равноу менятам на четырнадцатьгривенников
разговоров...
Идверь натужно хрипит и хлопает. Если бы уко­
ротить раз в пять промежутки меж стуками этой узкой
домоуправской двери, получилось бы некое подобие ба­
рабана, бьющего тревогу.Очередь в тесном помещении
конторы у столика Надежды Ефремовны продергивает­
ся быстро, как пулеметная лента,
В первый раз я встретился с нашей домоуправшей
в июле. И тогда уже по пятам за каждым из нас ходила
война. Надежда Ефремовна была тогда в легкой черной
блузе, и ветер трепал ей подол короткой юбки и ерошил
волосы. Помню, она остановилась посредине нашего
нескладного, меж трех домов зажатого двора, очевидно
555

СигизмуНд Кржижановский
заколебавшись: с какого подъезда начать? Налевом пле­
че ее,упираясь нижними концами в ладонь,лежали, свя­
занные в пачку, синие рулоны маскировочных штор; с
пальцев правой руки безвольно свисала пустая авоська:
—
Здравствуйте, товарищ Крыжановский.Для вас
телеграмма в домоуправлении. В квартире у вас нико­
го —не достучались. Откуда знаю? Домоуправ. Да, но­
венький.Ну,до нового.
И, очевидно, решив вопрос о трех дверях, скры­
лась в подъезде, что слева.
Это огромная книга дежурств: «заступил» — «сме­
нился». С запасом белых страниц чуть ли не на вторую
тридцатилетнюю войну. Лежит книга рядом с домо­
управским телефоном и чернильницей.Tÿr все что-ни ­
будьда делает:даже табуретсо скрипом напоминает, что
спать нельзя. Ближе к дверям длинная скамья. Днем
тут —локоть к локтю —очередь. Сейчас глубокая ночь.
Наскамье двое: Надежда Ефремовна и я.
Я дежурю по росписи. Управдомша «заменяет».
—
Их тысяча, а я одна, — говорит она сонно, буд­
то из рупора, выбрасывая слова из круглого зевка, — бе­
зобразие... спят... а ты будь тысяча и одной... где это я
читала...
Рукав ее плотно вжат в рукав, лицо под поднятым
воротником —только брови и веки: да и те будто завяза­
ны на сотню длинных ресниц. Дыхание ровней и ров­
ней.
Ностоит мыши зашуршать где-то в щели, и Надеж­
да Ефремовна вскакивает со скамьи:
—
Тревога?
—
Нет. Спите. Когда будет надо, скажу.
—
Спасибо.
Иснова прежняяпоза.Легкое всхрапывание. Голо­
ва НадеждыЕфремовны —скользя по стене —ищетопо­
ры. Что бы ей подставить? Плечо, что ли?
556

Москва в первый год войны
Теперьдыхание спящейусамого моегоуха. И но­
са: слышу легкий запах водки. Ага, и ты?
Спящая начинает говорить. Сперва громко, потом
тише:
—
Вот ты и вернулся. А я ждала, ждала... И писем
не писал, Лень?Аубивать не лень. Не их —меня. Иуми­
рать не... Чернила замерзли?Аяжду и жду, когда оно пе­
рестанет ждать. Ну, все равно, цел, так целуй. После дет­
ки будут. Тысяча, а я все одна... все одна... и с тобой одна,
о-о ...
Сижу, не шевеля плечом.
Вдруг, в радиодиске будто мышиное шуршанье,
потом рывком: «алло, алло, гр...а ...ж ...» .
Через минуту во дворе вывинчивающийся скольз­
кий свист сирены и удары железом о рельс. В небе без­
звучный поиск прожекторных лучей.
Посередине двора прямая черная фигура домо-
управши. Она проверяет маскировку.
—
Опять этот Демин высветился. Сколько раз...
шестой этаж. Что поделать, придется идти.

Могильщики
Март1942-го. Ваганьково кладбище.Ворота широкорас­
пахнуты. Прислонясь к одной из их железныхствор, сто­
итженщина.Издали она похожа —и поконтуру,и поне­
подвижности —на изваяние рыцаря в пластинчатом
шишаке, с рукой,упершейся в трапециевидный понож-
ный щит. Подойдя ближе, видишь: не шишак —а рогож­
ный куль, нс щит, а отделенная от гроба крышка. Фигура
просит на погребение.
Внутри ограды, как всегда, — с одной стороны
кладбищенская контора, с другой —куцая церковь, спе­
циалистка по панихидам. На снегу —примерзшие ветви
хвои и группалюдей:живых и мертвых, вертикальных и
горизонтальных, — но и те и другие неподвижны, и эти
и те ждут своей череды и очереди.
Вслед за мною в ворота входят и въезжают трупы
и провожающие. Вместо прежних катафалков — грузо­
вик, на площадке которого в темнойраме из живых, на
1фасном ящике —покойный; вслед грузовику тихо вка­
тывается детская колясочка, подталкиваемая матерью; в
колясочке —некрашеный шестигранный ящик; еще од­
ного везут на двуколке, похожей на тележкурикши.
Прохожу меж шпалер нищенок в церковь, lÿr за
санитара мороз: он проступил инеем сквозь толстые ка-
558

Москва в первый год войны
менные стены, замедлил гниение и прогнал вонь. Мож­
но ждать. И ждут: по два, три и четыре дня. На безмо-
гилье.
Литию правит стриженый поп с бритым лицом.
Синяя камилавка его кажется посиневшей от холода, а
ладанный дым над кадилом неотличим от клубов ваше­
го мерзлогодыхания. Слевау стены сваленадюжина сто­
ек, подкатываемых —в мерунадобности —под новую и
новую ношу.
Когда выходишь из церкви, руки нищенок, как по
команде «наруку», перегораживаюттебе путь колючими
острыми ладонями: «Подайте —покойничку вашему на
упокоение, а вам —на доброе здоровьице». Это —фор­
мула.
Впереди по межмогильной стежке —череда лю­
дей, отбывающих в страну, «где несть печали», и прово­
жающих до отправной станции. Впрочем, лица прово­
жающихотнюдь не печальны —скорее,озабочены;кой-
кто взглядывает на часы.
Иду следом.
Номераучастков. Повороты тропы. «Tÿr вот слева
могила Есенина —видали?»
Галки, сутулящиеся на почернелых ветках белых
берез.
Пришли.
Вот и они. Могильщики. Их двое: шекспировская
традиция. Один,постарше, сидит, свесив ноги в яму.Дру­
гой, плечистый парень с расстегнутым воротом, очища­
ет лопатой с лопаты землю: помещение готово.
Одеты могильщики в живописные лохмотья. Хоть
на сцену. Им не холодно: лопата и водка греют. Кстати,
лопата —точнее, ее железная ладонь —служит здесь ме­
рою тех вещей, которые подлежат погребению. Лишь
только гроб стал куцыми ножками на землю, молодой
559

Ситизмунд Кржижановский
могильщик прикладывает плашмя лопату к его краю и
считает, сколько раз она уложится в длину.
Умогилы сейчас речей не говорят: времядорого и,
главное, дороги могильщики —меньше чем за два кило
черного хлеба, пятьсот граммов колбасы и полулитра
или, взамен ему, пачки махорки земля нс раскроет своей
вертикальной двери новому постояльцу.Все-таки на всю
вечность.
Советские гробокопатели вежливее шекспиров­
ских: подравнивая звонкими лопатами края последнего
обиталища, они не поют веселых песен, не говорят вам,
что ваша новопреставленная, может, и была еще недав­
но женщиной, а сейчас, мол, не женщина и не мужчина,
а так, труха. Но равнодушия у них за эти три столетия,
пожалуй, прибавилось. Для них —для этого вот матеро­
го закапывателя, да и для его широкоплечего и длинно­
рукого помощника —все сведено к промеру глубины и
емкости могилы и длительностей се рытья: они живут в
мирке чистого количества. Качеству нет сюда допуска.
Вот и сейчас. Отождав краткое время, пока род­
ственники и знакомые обнажением голов и молчаливым
стоянием выразят свое почтение праху, могильщики,
тоже молча, забрасывают на гроб веревочную петлю, а
под узкий его конец подводят другую, вольно скользя­
щую веревку.Затем старший просит о гвоздочках: хоро­
шо бы четверку, можно и три, ну, ничего, обойдется и
двумя, лишь быдодна не соскочить крышке, а там земля
удержит.
Троб —по веревкам вниз, и тяжи возвращаются
назад —на новую работу.Заступы вруках могильщиков
на несколько секунд задержались в воздухе. И здесь еще
жив старый обычай, перед ним, древним стариком, не­
хотя, но смиряются: провожаешь живого —перед доро­
гой надо присесть, мертвого —минуту постоять. Так и
теперь —очередь за последней горстью земли.
560

Москва в пе рвый год в ойны
И лопаты приходят в мертвое движение* Теперь
часть официальная окончена, и профессионалы могиль­
ного заступа перебрасываются короткими, как удары
земли о землю, словами:
—
Дочасу ещедвоих закидать. Гляди, не поелеешь.
—
Чего там. Маломерки. Управимся.
—
Аземля? Вынешь сысподу мягкость, а через час
кора корой...
—
Ничего, размочим...
—
Землю-то?
—
Не.
И,разменявшись улыбками, могильщики скоро и
споро заравнивают яму, а там приделывают к заплечью
могилы и традиционный земляной горб.
Венку из металлических незабудок, свитых лента­
ми из черного суррогатного шелка, младший могильщик
оказывает некоторое внимание:
—
Ну, этот дорожку назад в магазин знает. Ален­
ты, хоть и с именем-фамильем, —им тутдолго не лежать.
Вношу мысленно некоторую поправку в характе-
реологию московского могильщика наших дней.
Припоминается мне и старое, еще нэповских вре­
мен, кладбище. Тогда здесь же, на Ваганьковом, можно
было пригласить на могилу к своему покойнику так на­
зываемый «прокатный венок». Это обычно был весь в
дорогих, хотя и потертых, лентах, черных и красных, из
матерчатых прокрахмаленных роз с высеребренными
лепестками добротный, солидный венок-гастролер. За
умеренную плату он совершал небольшое турне от кон­
торы до очередной эстрады, наспех сработанной двумя
лопатами. Он чинно плыл вслед за траурным шествием,
мягко ложился на глину могильного взгорбия и лежал
достойно, с выражением неутешной печали, качая ча­
шечками своих цветов на проволочных стеблях, шевели­
мых ветром, — пока не истекал оплаченный срок. Тогда
561

Сигизмунд Кржижановский
он продолжалсвое странствие, этотскромный труженик
кладбищ, столь пышный и в то же время недорогой...
Теперь венки стали юрче и податливее. Не про­
плывают, а ускользают, пользуясь темнотой и без­
людьем.
Провожающие, отпровожав, нахлобучили шапки
и ушли. Пора и мне.
Но наша литературная братия повсюду таскает за
собой, как шарманщик шарманку, свою литературу.
Мне бы уйти, но мысль не уходит от еще мягкого,
постепенно затвердевающего нового могильного хол­
мика.Сперва вспоминаю флоберовского кладбищенско­
го сторожа —огородника Лескободуа, который рядом с
«нивой мертвых» развел и свой огород: по мере того как
население кладбищаувеличивается, капустным головам
и картофельным султанам приходится потесниться —
и мосье Лескободуа, получающий доходы и на рынке
смерти, и на обыкновенном овощном рынке, мучитель­
но размышляет, выгодна ли для него конкуренция двух
товаров или наносит ущерб.
Черные ветки на белой березе чуть вздрагивают.
Безветрие: отчего бы это? Нуда, конечно, это там, шагах
в двухстах правее, застучала кирка, подготовляя лопатам
грунтпомягче, для новенького. Еще раз вспоминаю мо­
гильщиков: да эти, попадись им череп, скажем, шута Ба­
лакирева, отнеслись бы к нему иначе, чем те двое шекс­
пировских к королевскому шутуЙорику.

Филозоф
Солнце —после долгой отлучки —стало хоть изредка
заглядывать в Москву. На заснеженных окнах трамвая
нет-нет появляется сквозящая светом надпись: «Меняю
зиму на весну». Идаже на плечах и воротниках этих вот
людей, ставших вдоль стены в очереди, снежинки, поду­
мав минуту-другую, превращаются в капли: довольно
снега —мы за дождь.
Очередь эта запрятана во внутреннийдвор, тянет­
ся сперва вдоль грязного брандмауэра, потом огибает
сарай и ныряет по склизким ступенькам в подвал. Отту­
да изредка появляются люди, бережно несущие бутылки,
бутылки, банки, бидоны. Кто закутал жидкую ношу в пла­
ток,кто в газетный лист, а кто простотак —межзажатых
ладоней. Ступают «получившие» осторожно, глаза их
почти не разлучаются с горлышком бутылок, а на лице
такое выражение, будто несут они не водку из винного
подвала, а пасхальные свечи с паперти церкви. На тре­
вожные вопросы: «Многоли там еще?» —иные отвечают
непонимающей улыбкой глухого, другие: «На всех хва­
тит», а иные: «Последнее, с донышка слизнул».
Несколько в сторонке от очереди стоит девочка
лет тринадцати, около нее группа только что подошед­
ших, торопящихся в хвосте. Левые руки их заголены у
563

Сигизм унд Кржижановский
запястья и нетерпеливо протянуты к химическому ка­
рандашу, которым девочка нумерует новоприбыва­
ющих.
Протягиваю руку жестом нищего-профессионала
и я. Карандаш, споткнувшись о вытянутую контрабасной
струной длинную кость, вчерчивает в кожу: 101.
Итотчас же над ухом у меня глухой и низкий го­
лос:
—
Похоже, будто гражданина Нуля меж двух шты­
ков уводят.
Оборачиваюсь: маленькие кротовьи глаза, сочный
бугристый нос, вылепленный алкоголем, выпяченный
острый кадык, безвольно свисшие прокуренные усы:
—
Вы последний, я последнее, и все мы по самому
последнему делу. Не так ли?
Я не тороплюсь отвечать.
Пристроившийся к моей спине сто второй номер
заматывает свою шею в серое кашне, вздергивая кадык и
глаза кверху,будто ища вбитого в воздух крюка, годного
на еще более последнее дело, прижимает руки к бокам и
устанавливает попрочнее массивные ступни отлива­
ющих медью сапог, с видом человека, решившего пре­
вратиться в монумент. Все в нем теперьпостепенно обез­
движивается, как остывающий металл. Кроме верхних
конечностей: войдя пястьями в карманы пальто, они
оползают все ниже и ниже: сперва в карман нырнула
пуговица на обшлаге, за ней погружается распоротый
под локтем шов, вот ныряет в карман левый, затем пра­
вый локоть. Заметив мой удивленный взгляд, монумент
цедит сквозь усы, как сквозь проволоку:
—
Советую и вам. Ножичком по дну карманов —
и потом погружайтесь хоть до подмышек. Сберегает ка­
лории. Практично: особенно для карманов, раззнако­
мившихся с мелочью. Нуи с перчатками.
С минуту мы стоим в полном молчании. Потом в
голове очереди возникает шум и клекот, напоминающий
564

Москва в первый год войны
голоса вороньей стаи, спорящей из-за добычи. А там
опять тихо.
Раздатчица номеров проходит вдоль бечевы лю­
дей, проверяя руки. К очереди прирастает номер 103.
С нимнекоторая задержка.Это маленькая, вся почти уп­
рятанная в длинную черную шаль старушка, протянув­
шая сейчас к химическому карандашу свою сухонькую,
узкую пергаментную ручку. Девочка-разметчица недо­
уменно пожимаетплечами:трехзначное число никак не
хочет уместиться на тонкой полоске старушечьей руки.
Напомощь приходитчеловек-монумент. Сперва он при­
водит в движение только губы:
—
Не поперек, а вдоль. Так хватит и на триллион-
ный. Хоть всю землю очередью обвивай. Не так. Надо
умеючи.
Ив работу включаются, вынырнув из карманных
прорубей, сперва одна, затем другая рука советчика.
Химкарандаш он держит, как скальпель, распластанная
левая ладонь хирурга заменяет операционный стол. За­
трепыхавшаяся было ладошка пациентки пробует вы­
дернуться, но средний и безымянный пальцы вписыва-
теля трех цифрвзяли ладонь в зажимы —и через секун­
ду операция кончена. Ицифры и люди стоят по местам.
Мимо торопливым шагом проходит женщина с
бидоном и тремя кошелками:
—
За чем стоите? За картошкой? Или?..
Очередь молчит.
—
Недопросишься. Языки у них заместо талонов
поотрывали или что?
Человек, стоящий в философическом раздумье,
делает подзывающее движение пальцем. Женщина под­
ходит ближе.
—
За смертью. Нет, не ослышались. Становитесь
сто четвертой, гражданка. Правда, тарау вас неподходя­
щая. Завещание необязательно.
565

Сигизмунд Кржижановский
Женщина отходит, раз или два оглянувшись на
моего монументального соседа.
—
Ш... да. Как это: «Передний заднему —мост на
погост». Народная мудрость, ничего не поделаешь. Вой­
на —только ускорение. Смена анданте на акчелеранде.
А там и престиссимо...
Яощущаю, что последние слова обращены непос­
редственно ко мне, но уйти от них и их произносителя
можно лишь с пустой литровкой.Остаюсь. Аголос про­
должает:
—
Впрочем, ускорение плюс перестроение всеоб­
щей явной и тайной очереди за смертью. Кончай моло­
дых, дай пожить пожилым. Таков закон войны. Пред­
ставьте себе, что я вот, хотя еще и не пьян, скомандую
(голос набавляет силы): «Очередь, кру-гом, правое пле­
чо вперед, направление на небытие, аршЬ И получится
нечто, грубо напоминающее...
Ни говоривший, ни я нс ожидали того эффекта,
какой произведет примерная команда. Притихшая было
очередь вдруг загудела растревоженным роем:
—
Это что ж такое?..
—
Виданное ли дело... задние чтобы передние, а
передние?.. Чего захотел!
—
Тоже, командир отыскался. Разгуделся, будто
пустая бочка.
—
Аносина-то, носина —соборное гасило.
—
Милиционера позвать, вот и весь разговор.
И даже стотретьевая старушка откуда-то из-под
локтя человека-мишени подтянула высоким тоненьким
голоском:
—
Про крестиссимо какое-то обиняком завел да
про акч... про пропаганду, что ли?
—
Ужне немецли, прощупатьбы надо, — отклика­
ется мужской голос из того конца очереди.
566

Москва в первый год во йны
Он стоит, человек, прерванный меж малой посыл­
кой и умозаключением своего силлогизма, терпеливо
ссутулив плечи и опустив голову.
Нов это время из подвала раздается лязгсброшен­
ного болта, передние номера очереди ныряют под зем­
лю, за ними двигаемся и мы —и центр внимания мгно­
венно смещается: «Уже?* —«Похоже, что так».
— «Сбоку
не пускать!» — «Этот вот не стоял —встрял, как заноза».
Мой «следующий» снова распрямился, как трава
из-под проехавшего колесного обода. Обод прокружил,
и голос ожил: правда, сейчас он чуть ниже и тише, будто
примят.
—
Нувот, некое движение воды, а там и... водки.
Промыть горло, и в голове посветлеет. В Шотландии осо­
бо изготовленную, на горных травах отстоянную пяти­
десятиградусную так и называют: «Утренняя горная
роса», «Mountain dew»... И все-таки война —это некое
кругом марш: первые места на приеме у смерти не
старым и хилым, а юным и сильным. Сперва «а мы с то­
бой располагаем жить», а потом приходит к тебе, в один
прекрасный день, эта самая жизнь и, глотая года, бормо­
чет: «Вот я и вся: до рассвета, до боя, созрей, перезрей и
состарься; а мне некогда, мне дальше; много у меня вас
таких...» Однако мы двигаемся, чую аромат спирта. Ну-
ну. Опять стали? Будто на «Максиме Горьком»: сколько
шпал, сколько полустанков.
Отпереднего десятка очереди отделилась вихрас­
тая фигура в куцем тулупчике, на хлипких ножках,зави­
тых в зеленые обмотки. Человек, припрыгивая на зеле­
ных спиралях, движется по извиву очереди к ее верхо­
вью (скажем так), проверяющим взглядом всматриваясь
влица,какеслибна них,ане назапястьяхрукбылипро­
ставлены номера. Около моего соседа человек-витуша
останавливается с видом счетчика, сбившегося со счета:
567

Сигизмунд Кржижановский
—
На всех не хватит, — вздыхает он, улыбаясь, —
на нас станет, а до вас дойдет да и станет, х-хы. Нам —
фонтан, вам —пуст барабан.
Мой монументальный сосед молча отворачивает­
ся. Но пружинный человечек продолжает:
—
Теперь что. Водки мало, считаны капли, а з£ку-
си —на-ко выкуси, сухарь да соль вприсыпку.А вот, бы­
вало, в воскресенье летом с солнышком встанешь, в од­
ном кармане бутылочка, в другом закуска, и куда-нибудь
в Сокольники или в Нескучный сад; первая -г-колом, вто­
рая —соколом, а дальше — мелкими пташками.
—
Уйди, не скрипи, — отмахивается сосед движе­
нием локтя, — ступай к тому, кто тебя звал, а тут нечего...
—
Ячто ж,уйду, только помяните слово мое*, на нас
хватит, а на вас...
—
Нуи ступай к вашенским, а нас, нашенских, не
тронь, — вырывается вдругрезкий женский голос. И по­
сле короткой паузы добавляет глуше: «Оно, правда, вод­
ка здесь на сторону текет, придешь с пустым бидоном —
уйдешь с порожним. А вот в Охотном ряду, в номере де­
вятом, там очереди чуть-чуть, а вина сколь хошь».
—
Нуишла бы в Охотный.
—
Далеко, а боты дырявы.
Очередь снова продергивается на несколько номе­
ров.
Сосед мой воспрянул духом. Подбородок его вы­
нырнул из кашне, руки из карманов, и даже усы, двумя
удилищами опущенные книзу, оглаженные пальцами,
чуть поднялись: клюет.
—
Азнаете, — обращается он ко мне, переходя от
полузнакомства к знакомству, — допустим, что условия,
поставившие нас в затылок друг другу, отпадут. Их нет.
А привычка осталась, есть, наличествует. Мозги привык­
ли, пятки привыкли, нос, как гвоздь к доске, притерся к
затылку «ближнего своего». Что из этого воспоследует?
568

Москва в первый год войны
Мало ли что. Например —на правах, так сказать, снови­
дения, не поймите ложно, — планируется, разбивается,
строится новый город: Взатыловск. Не звучит? Ничего,
дайте уху привыкнуть. Прилипнет, как марка. В городе
Взатыловске все только по очередям: захотел взглянуть
на летучее облачко или на лунный серп —становись в
очередь. Сперва созерцай затылок, после луну. «Вы, граж­
данин, отойдите, я впереди стоял, все видели —впере­
ди». — «Нукуда вы лезете, соблюдайте очередь, луны на
всех хватит». — «Как же хватит, видишь, последняя чет­
верть?» Вариант об облачке: «Еще ветром унесет» и тому
подобное. Или симфонический концерт: сперва для пер­
вого ряда, потом для второго...
—
Нет, неподобное вы тут, господин хороший,
разводите, — поворачивается вдруг к нам лицо человека,
стоящего пятым или шестым впереди, — это когда у лю­
дей и спереди и сзади одни затылки будут, как вот у сту­
льев (откуда ни глянь —спинка), тогда вы свой Взаты­
ловск и стройте. А вот я сейчас к вам свое лицо повер­
нул —и вы ему, лицу, хоть оно, вижу, вам не нравится, а
все же отвечайте...
Лицо, внезапно и круто повернувшееся к нам, дей­
ствительно не из приятных. Узкое и острое, землистого
цвета, в башлыке, напяленном прямо на голову, как ку­
лек на пластину стирального мыла.
—
Я предупредил... в порядке сновидения.
—
Вот и я предупреждаю. Хоть ты и филозоф, а...
за такие сновидения можешь проснуться там, где тебе и
не снилось быть.
Я ждал реплики. Ее не последовало.
Тем временем очередь наша продолжала продер­
гиваться довольно быстро. Минута-другая, и правая нога
«филозофа» уже нащупывала первую ступеньку, спуска­
ющую его тело в вожделенный подвал, к стойке и боч-
569

Сигизмунд Кржижановский
кам с водкой.В пальцах его уже поблескивала зелеными
искрами литровая бутылка.
Ивдруг оттуда, снизу:
—
Кончилась. Расходитесь. Закрываю магазин.
И в ответ на глухой гомон голосов оттуда же, из
подземелья, напоминающий концовку хора теней из
«Франчески» Чайковского, — железный лязг задвига­
емых болтов и с четкой точкой на конце одно-един-
ственное равнодушное слово продавца: «Кончено».
Очередь разбилась на группы. Кой-кто уходил
медленным, тяжелым шагом. Большинство продолжало
топтаться на месте. Женщина, жаловавшаяся на худые
боты, придвинулась вплотную к «филозофу»:
—
Может, пойдем в Охотный, а? Я покажу.
Тот не отвечал.
—
Ишь, как заскучал. Будто и не слышит. Пойдем,
чудачина, жаль мне тебя, в Охо...
И рот и усы моего недавнего соседа были уже за­
прятаны в кашне. Но все-таки я различал звуковой кон­
тур его слов:
—
Нет. Что уж там. И вообще, —зеленая бутыль
рассеянно скользнула в карман пальто с тем, чтобы че­
рез долю секунды стукнуться о каменную ступень и со
звоном разбиться в мелкийдребезг, — и вообще вся ваша
Москва для меня —Скучный сад и Неохотный ряд. Толь­
ко и всего.
«Филозоф», даже не взглянув на стеклянный прах
своей бутылки, повернул спину к ступеням подвала и
медленными, пудовыми шагами направился к воротам.

Бабушка с кошелкой
Улица. На кирпичной стене дома распластанный лист
газеты. Над ее колонками прямоугольник стекла.
Колонки из букв медленно движутся, поабзацно,
книзу: так кажется. На самом деле движутся не буквы, а
глаза, шапки и плечи читателейуличной газеты. Каждый
из вновь подходящих к залепленномуснегом заиндеве­
ломустеклусперва вытягивает головукверху,заглядывая
через плечи подошедших ранее, потом начинает —
складным аршином —сгибаться в коленях и опускать
плечи, вслед за убегающими строчками текста.
Угазетной витрины тихо, как в заправской читаль­
не. Лишь изредка —коротким стуком секундной стрел­
ки —междометия: «угу» — «ишь» — «да*.
Старуха идет, вороша носами валенок снежный
прах. Шаг ее медленен и короток. Куда ей торопиться?
Вся фигура ее, согнутая вопросительным знаком, молча
спрашивает: «Куда?»
Старуха замотана в стеганую вату, завита, как в
кокон, в шали. Острый нос, высунувшийся наружу, за­
ставляет вспомнить о стынущем чайнике, в котором, ку­
тая его во что ни попало, пробуютудержать остатоктеп­
ла. Воднойрукеустарушки палкас резиновым наконеч­
ником, в другой —клеенчатая кошелка с синими, будто
обмерзшими от холода цветами поверху.
571

Сигизмунд Кржижановский
Неверный шаг, палка о тумбу —и кошелка уже на
снегу; из клеенчатого прореза в ней выкатились пустая
банкаидве-три хвостатыхлуковицы.Старушкахочет на­
клониться, поднять. Но это не так легко.
Проходящий мимо человек в красноармейской
шинели помогает —передаст:
—
Вы бы, бабушка, поводыря себе изобрели. Внуч­
ку, что ли. Бабушка без внучки поуставу не полагается, —
добавляет он в ответ на благодарственные кивки ста­
рухи.
—
Есть, голубок, и внучка. Да только...
—
Что «только»?
—
Бедовая. И не подступи. «Я, говорит, к вам не
пришита, и из терпениев меня не выводите, а не то...»
—
Не то?
—
«Подбомбу, грозит, брошусь —и на пятьсот кус­
ков».
—
Ишь она какая. Ну, мне недосуг. Через улицу на
бесперекрестках не переходите.
Ивоенныйуходит —ровным широким шагом. Но
бабушка с кошелкой не думаетсейчас ни о перекрестках,
ни о бесперекрестках. Внимание ее притягивает газет­
ный лист под стеклом. Она подходит ближе:
—
Сынки,асынки,чтотам нынче профальшистов
писано?
Чья-то смурая шапка, тряхнув меховыми ушами,
повернулась в сторону вопроса.
—
«Фальшистов», говоришь?Да, вот —формируют
тут, будто вша их заедает.
—
Своя своих не познаша, — бормочет его сосед,
хлопая себя короткими руками в длинных трехпалых
варежках по бокам и груди —чтобы согреться, —дума­
ли, раз немец, так и ганцаккурат, а выходит...
—
Нет, голубок, — вступается старушка за нем­
цев, —у них все на счетчиках расщелкано, все по-ци-
фирному.Кудауж нам до них.
572

Москва в перв ый год в ойны
—
Ой ли?
—
Кпримеру, сынок, вот тебя, молод ты еще, а вот
как годы выйдут, в рекруты возьмут —так по какой циф­
ре? А?
—
Известно: по году рождения.
—
Вот то-то: по году рождения. Только мы и зна­
ем: год рождения да год рождения. Затвердили и рады.
—
Ну, а немец?
—
Тот хитрее. У него в цифири все проставлено:
тут вот твой год рождения, а здесь вот и твой год смерти.
Так по году смерти и призывают. Которым в тысяча де­
вятьсот сорок втором помирать, тех и призывают: иди —
сполняй свое —помирай. В полной аккуратности. А мы
что...
В группе у стенной газеты смех.
Но бабушка с кошелкой остается серьезной:
—
Вам, молодым, палец покажи —вы и рады.
А как, тут не прописано, сегодня ночью забомбит он нас
или нет? Хочу банки ставить, поясницу ломит, а только
несувместно: бомбы да банки. Вот завчера, как налетел
этот бес полуночный, тьфу, Мистер-Шмитт или как его
звать?..
—
Уж если «мистер», то не «Шмит», а коли «Шмит»,
то не «мистер». А прилетит ли, нет ли —про то Адольфа
по телефону спросить надо.
Старуха словно не слышит.Толи уши заложило,то
ли из-за своих мыслей чужие слова невнятны. 1убы ее
шевелятся, глаза беспокойно, как птицы в гнезде, усажи­
ваются в глазницах, но ноги будто примерзли к земле:
—
Газеты вот —что нидень, а письма —нет и нет.
Заблудилось, не в свой ящик попало или как —ума не
приложу?
—
Вы, бабушка, про какое? Есть тут — «письмо
в редакцию», да...
—
Какая ж я Редакция? Евдоксией меня крестили,
люди Семеновной прозывают. Аждуя от внучка: обещал
573

Сигизмунд Кржижановский
каждую неделю весточку подавать, а вот уж второй ме­
сяц хотя бы словечко. Как снегом замело. Да и кто вспо­
минает про бабушек всякиих-таких: молод-человек, из­
вестно, про товарища вспомнил, и продевку не забыл, а
про меня кому помнить —могила, и та забыла, не берет.
—
Это вы, бабушка, напрасно. Может быть, он и
сам, кто его... Пуля, глазом не моргнешь, в старики про­
изведет, скажет: пожил —и будя.Авы... Как вашего внука
звать?
—
Иван. Иваша. Игнатов сын. А фамилия наша:
Тороповы. Бывало, придет листок, в три угла сложен.
Вынет сосед из ящикасвою газету, а из газеты, глянь, тре­
угольничек белый, а на нем: «Тороповой». Атеперь спро­
сишь «нет ли?», а сосед молчит. В ящик взгляну, что на
дверях: и в ящике пусто.
—
Д-да. Оно конечно. «Тороповы», говорите? Буд­
то где слыхал или читал. Будто по памяти что пробежа­
ло, торопко так, что и не поймал... Пробежало —а след
не простыл. А ну-ка, соседушка, подвинь-ка локоть. Не
для тебя одного газета писана.
—
Аты не тыкай,бесплатный подписчик, тоже.
—
Чудно,право:будто мышью или тенью, шмыг —
«торо-поро», или как его, и рядком не то тридцать шесть,
не то девяносто три...
—
А может, семью три —нос утри. Не мешайте
читать.
—
Нет, постой-погоди. Вот тут: «ан Игнатьевич,
красноармеец», во-во.Хвост есть, а мы...Черт,строкусне­
гом залепило.
Плечи читающих стенную газету тесно сомкну­
лись. На голоса подошел проходивший мимо человек с
револьвером на бедре: «Что там? «В последний час»
или?..»
Бабушка топчется, цепляя руками то за кобуру, то
за хлястик шинели военного:
574

Москва в первый год войны
—
А ты подыши, голубок, подыши потеплей —
стает.
Военный с недоумением оглядываетрьяных чита­
телей:
—
Что вы тут колдуете, товарищи? Не пойму.
—
Да вот, вроде как человека из-под снега откапы­
ваем. Имято есть.
—
Подыши, говорю, голубчик, дохни, оно и...
имячко Ивашино... илитеплого ветрувгрудяху вас нету,
сыночки?
—
Онои впрямь, — соглашаетсячеловек,не хотев­
ший было отвести локоть, — эх, решетка проклятая ме­
шает, подсобите, ребята.
И в несколько секунд —под дружнымударом не­
скольких молодых дыханий —белое снежное пятно
сползает со строки. Глаза и голова военного опережают
других:
—
«Торопов, Иван Игнатьевич». Ну, и Торопов, а
вам что? Чего, бабуня, за кобуру уцепилась? Пусти: вам
Торопова, а мне торопко. Чудаки люди.
Но по лицам окружающих он начинает догады­
ваться, в чем дело. Из всех улыбок самая торжествующая
на лице инициатора поисков:
—
Вот вы, Евдокия Семеновна (так, кажись?), и
получили от внука письмецо: жив, мол, здоров, чего и
вам желаю... Писать было, извините, недосуг, мы больше
штыком, не пером... но все-таки извещаю вас, что за осо­
бые боевые заслуги, оказанные, да что там... награжден
орденом Красного Знамени, вот оно как, бабусенька,
знай наших... И точка.
—
Иточка? —радостно, но с нотой беспокойства
в голосе спрашивает бабушка с кошелкой, — а про ва­
режки, что мы с Катей ему послали, хоть бы слово. Вдруг
не дошли —сама вязала. Как так?
575

Сигизмунд Кржижановский
—
Это он не дочитал, — вмешивается военный, —
тут должна быть и приписочка, — ну, так и есть. Эх ты,
читал-читала... — качает он укоризненно головой в сто­
рону человека в меховой шапке. И, переглянувшись с
сгрудившимися вокруг уличной газеты людьми, весело
досказывает:
—
«Посылку получил. Премного благодарен. Це­
лую и вас, и сестру. Ваш...»
—
Иван. Ваня. Иваша, — подсказывают голоса тех,
кто познакомился с бабушкой ранее.
—
Нет —тут под письмом другое имя, — отвечает
человек с кобурой на бедре и делает подчеркивающее
колонку газетных строк движение руки, —тут черным
по белому (читайте сами, бабушка) подписано: «Сталин».
И скользнув пальцами руки к козырьку, военный,
отделившись от группы, идет дальше.
Руки бабушки дрожат. Клеенчатая кошелка готова
снова упасть наземь.

Пещерный житель
Представьте себе человека, который к приказу о проти-
побомбной заклейке окон отнесся с такой сверхпоследо-
ватсльностью, что заклеил тоненькими бумажными кре­
стиками и стекла своих очков. На всякий случай.
Такого человека — по крайней мере среди москви­
чей — не сыскать, н о образ его может сослужить
вам службу в том психологическом экскурсе, который
нам сейчас предстоит.
Убежденный убеженщик. Уже по прелюдии зени­
ток, предвозвещающей воздушную тревогу, впрягается в
свое «mccum porto». С этого мгновения это уже не про­
сто человек, а человек-сумма, состоящая из ряда слага­
емых. Как-то: два чемодана на куцем ременном коромыс-
лице; подушка и плед через левую руку; мешок в правой;
дождевой плащ; меховая шапка и голова на плечах; одна
пара галош на ногах, другая, вместе с противогазом, под
мышкой.
Человек-сумма идет, тычась то тем, то другим сла­
гаемым, сперва о стены лестницы, потом о спины и пле­
чи соседей, всыпающихся, как зерно в элеватор, в убе­
жище.
Мысль его направлена туда же, куда повернуты
острия элейских стрел, красных, с черной прорезью,
19 С. Кржижановский, т. 3
577

Сигизмунд Кржижановский
указывающих путь в подземелье. Забота его об одном...
остаться равным самому себе, не распасться на части,
пока земля не сомкнется над ним; а там пусть бомбы раз­
летаются на куски.
Вот, наконец, и она, пещера. Низкая навись ее по­
доткнута деревянными сталагмитами. Она, конечно,
мало похожа на те пещеры, в которых «отцы-пустынни­
ки» спасались от земных сует и слагали, в тех или иных
вариантах, «похвалу матери-пустыне». Здесь уместнее не
похвалы, а нарекания, и не на пустоту, а на малую куба­
туру.
Так вот и сейчас. Кто-то, новичок, что ли (откуда
его принесло?), расселся на закрепленном двадцатью
семью тревогами привычном, обжитом месте человека-
суммы. Правда, билеты и абонементы здесь не заведены,
но пещерный житель ссылается на право давности, при­
зывает в помощь показания свидетелей — и этот «заяц»,
или как там его, покорно перетаскивает себя и свой пор­
тфель на другое, неименное место на нарах.
Убежище постепенно заполняется. Пещерный жи­
тель требует закрыть двери на болт. Еще, чего доброго,
впустят бомбу или там осколок.
Сним, как со старожилом, если и спорят, то робко,
с примесью почтения: даже в ругани.
Теперь можно осмотреться по сторонам, освобо­
дить руки и плечи от груза и разменяться кивками с за­
всегдатаями подземелья.
Как и взвешенные в сосуде частицы осаждаются
слоями, в определенной постепенности, так и люди, ко­
торых ступеньки ведут сюда, ко дну каменного вмести­
лища. Вслед за человеком-суммой (кстати, занятым сей­
час перестановкой мест своих слагаемых) приходят
женщины с детьми и узлами; их ждет небольшая, окле­
енная даже обоями комната с доской на дверях: «Дети от
Одо 5». Сюда же —таков закон пещеры — проходят и ма-
578

Москва в первый год войны
тери с детьми в возрасте меньше ноля. Далее — шествие
стариков, у которых ноги уже отстают от воли. А воля все
же ясно оттиснута внутри глазниц, в щелях ртов и бес­
покойно шевелящихся морщинах лица: дополучить
жизнь полностью, и крупными и мелочью, без всяких
начаёв природе и скидок на масштаб войны. За ними,
отделенный дистанцией в минуту или две, — под стук
палок и костылей —арьергард хромых, слепых и калек.
Они уже ранены жизнью, выбиты из строя еще до всяких
войн. Идут они, эти правильные дроби человеческих лет,
с поводырями и без, щупая стены ладонями, ступень­
ки — резиновыми наконечниками и кожаными протеза­
ми, с трудом вволакивая себя сюда, в этот склеп живых
Наконец, когда уже болт готов задвинуться, появ­
ляются отсталые: не из-за груза вещей или годов, а из-за
избытка юности и любопытства. Нельзя же так сразу
променять вольный воздух, прошитый стежками трасси­
ровочных игл, и небо из звезд и снарядных разрывов на
душный воздух убежища с его тусклыми лампочками,
свисающими с сырого потолка. Сперва слышны звонкие
голоса молодых, только что оставивших земную поверх­
ность:
—
Наши прожекторами в се небо раскромсали. Не
увернеш ься: будь ты «хейнкель» или «мсссершмитт».
—
Ну, он через луч перекувырнулся и опять на
галс. Бить его надо не лучом, а огнем.
—
Ая видала ихний аэроплан: такой белый и с зе­
леным брюшком.
—
Да это ж было облачко в конусе прожектора.
Только и всего. Это ты...
—
Нет, видела, честное слово, ви...
Но из темного угла раздается недовольное ши­
пенье:
—
Шш... тише вы, галчата. Дите вот разбудили.
579

Сигизмунд Кржижановский
И минуты на две или три воцаряется абсолютное
молчание. Слышен только писк воды в проходящих
внутри стен трубах да поскрипывание нар. Замолчал и
ребенок.
—
Странно, — обрывае т вдруг тишину «нови­
чок», — тревога, а нс стреляют. Может быть, уже отбой?
—
Авы не накликайте, — оглядывает человек-сум­
ма согна нного им с места захожего убежищника, — в
этой музыке самое лучшее — это паузы. Да. Как это:
«На поле бранном тишина, огни между шатрами...»
Будто в ответ —тяжелый, слоновый топот дально­
бойной очереди, вслед за ней — мелкая рысь зениток и
пулеметов. Сперва звуки нарастают в частоте и силе, по­
том начинают отдаляться и ослабевать.
—
Ну, это на всю ночь.
—
Не угадаешь.
—
Господи, а мне к шести на службу.
—
Хоть бы соснуть часок...
—
Куда там: немец прилетел, а сон улетел. Из­
вестно.
Все-таки одеяла и платки разматываются, иные
головы уже прижаты к подушкам.
Человек-сумма расставляет свои слагаемые то так,
то этак, мостится в гнезде из мешка и двух чемоданов, но
дальше поклевывания носом дело не движется. Потерпев
неудачу со сном, житель пещеры снова обращает внима­
тельные глаза к новичку:
—
Я вас здесь что-то не видал. Вас каким же это
ветром?
—
Так. Шел к приятелю и...
—
Попал к неприятелю, — досказывает спрашива­
ющий, — под бомбный дождь, так сказать. Бывает. Что ж,
как это говорится: подождем под дождем. Гора с горой не
встречается, а горе с горем — вот... не угодно ли.
580

Москва в первый год войны
И, довольный эффектом, завсегдатай пещеры об­
водит стены и прижавшихся к ним людей с видом за­
правского оратора. Правда, лица большинства его не­
вольных слушателей немногим неравнодушнее стен.
—
Еще в Библии сказано, что жизнь есть убежище
скорбей. Подчеркиваю: убежище.. Туг вот, через два
двора, продолбило фугаской воронку. Если рассудить,
что такое воронка? Отвечаю: воронка есть убежище для
бомбы. У нас же: бомбоубежище. И сходство, и разница.
Или вы не согласны?
Новичок вместо несогласия отвечает судорожным
зевком и подымает на оратора сконфуженные глаза. Зав­
сегдатай, извиняюще кивнув головой (бывает), продол­
жает разматывать нить своей излюбленной мысли. В го­
лосе его, сперва звучащем скучливо и монотонно, начи­
нают возникать интонация и металлические призвуки.
Еще немного, и речь начнет карабкаться на крутизну
пафоса. Две-три головы пододвинулись ближе. Молодая
женщина, прикорнувшая в углу, оторвала ухо от подуш­
ки и кивает в ритм словам.
—
Войне надо учиться у природы. Ни более, ни
менее... Война — эго, иу, как сказать? — спор зуба со
скорлупой: либо скорлупа — крак, либо слава нам —
и зуб пополам. До феодальности сколько времени убе­
жало, пока человек думал-думал-додумался: спрячу-ка
туло под панцирь, голову под шишак. А природа все это
давно устроила: черепаха без панциря ни шагу, червь
презренный — и тот в кокон завивается, а человека, им
едомого, никак без домовины не похоронишь. Вот, ска­
жем, над нами дом в эн этажей, говоря алгебраично, а
под домом домо... впрочем, я не то хотел... не в ту улочку
свернул. На чем бишь мы?
—
Про черепаху вы давеча... — робко напоминает
женщина.
581

Сигизмунд Кржижановский
—
Верно, про черепаху, — постепенно разгорает­
ся стратег-болельщик, — вот древние римляне, чего уж
древнее, щит к щиту, бывало, приставят, «черепахой» на­
зовут и — на штурм. А природа их передревнила: спокон
веков у черепахи, если анатомически взглянуть, щит из
меленьких щитиков, пластин то есть. Вот оно и выходит,
что природы не перемудришь. Она —всем стратегам
стратег. Но это есть частность... А вообще, главное пра­
вило войны в том, чтобы...
Пальцы на вытянутой руке оратора шевелятся, как
бы перебирая нужные слова, но сам он колеблется —
дать формулу или... для профанов хватит?
—
Какое ж оно, главное? — осведомляется нови­
чок.
—
А такое: не торопись умирать, а торопись уби­
вать.
—
Но ведь одно без другого?..
—
Что и говорить: роешь яму другому — остер е­
гись, сам в нее не свались. Подчеркиваю: остерегись. Убе-
рёга нужна, береженого и...
—
Какая ж такая война без крови?
—
Кто говорит*, бе з крови? Только нужна пропор­
ция: ведро поту, капля крови. А не наоборот. Головой ки­
ваете? Трудное, мол, дело? А кто ж говорит, что легкое?
Прежде чем головы под пролом катить, как орехи под
щипцы, реши головоломку: стратсгема называется. Вот.
Это вроде как англичане промеж собой... поговорка у
них такая есть: «Изжарь яичницу, не разбив яиц». Вот она:
стратегема.
—
Ну, это английская «трата», — чего такого не
выговоришь, — англичанину, может, и с руки, а русский
как размахнется...
Измыслитель стратегем, прежде чем снова рас­
крыть рот, презрительно подбирает его к самому носу:
582

Москва в первый год войны
—
Не женского ума дело, гражданочка. Говорили
про вашу нацию: «Волос долог, ум короток». Только отт о­
го, что волос укоротили, ум длиннее не стал. С чем и по­
здравляю.
—
Это вы напрасно, — заступается за женский пол
новичок, — все-таки...
—
Ничего не все-таки. Вот назовите мне хоть одну
бабу-полководца, а я трубочку раскурю да подожду.
И теоретик войн не торопясь роется в карманах,
разыскивая курительные принадлежности. Несколько
минут молчания.
—
Без трупов война не делается. Это так. Только...
слыхали вы, молодой человек, — продолжает теоретик,
заботливо отгоняя ладонью дым от своего соседа, — про
Андерсеновы сказки? Иные весьма поучительны. Ска­
жем, про Нильса и Никса, или как там по-ихнему. Была у
Нильса бабушка. Ну, и преставилась Нильсова бабушка,
как всякой бабушке полагается. Так. Нильс был парень
бедный. На катафалк и прочую похоронную принадлеж­
ность у него ни единой датской копейки в кармане нет.
Посадил паренек мертвую бабушку на тачку да и повез
на кладбище. А дорога мимо гастхауза, по-нашему —
трактира. «Дай, — думает Нильс, — пыпыо кружечку».
Выпил: денег не платит, кружки не отдает, бабушки не
везет. «Другую». Дал ему трактирщик другую. Нильс
опять: ни денег, ни кружки не отдает, бабушки не везет.
«Другую». Дал ему трактирщик другую. Нильс опять: ни
денег, ни кружки не отдает, мертвую бабушку к мертвым
прабабушкам не везет. Трактирщик: «Ах, ты...» А Нильс —
ух в него кружкой, сперва одной, потом другой. Трактир­
щик — за камень (кружек-то ему жалко) да в Нильса.
Нильс за мертвую бабушку ухоронился, камень по ней,
по мертвой, трах-рах, а Нильс плачет-убивается: «Ах, мол,
ах, убили мою бедную бабушку, за это тюрьма полагает­
ся». Перепугался трактирщик насмерть: «Вот тебе крона,
583

Сигизмунд Кржижановский
да марка, да еще золотой, увози ты свою бабушку, не от­
вечать бы мне за нее головой». Вот она* военная хит­
рость. Дай такому Нильсу вместо тачки тачанку, а на
тачанке пулемет, так он тебе такое пропишет... Вот не­
давно в газетах писали, как наши мины с немецкого мин­
ного поля в сторону оттащили, фрицы пошли в обход да
сами на свой динамит напоролись, а мы по выполотому
минному огороду, да голыми руками... Знай нашу бабуш­
ку. Надо как вот в шашки: белое через черное прыг да в
дамки.
—
В шашки оно так, — раздумчиво отвечает нови­
чок, — а вот в шахматы — там на место убитой фигуры
сам становись под прицел. Сами же вы говорили: голо­
воломки. Нильс ваш в ефрейторы, конечно, сгодится. А в
большие командиры — вряд ли. Враг, он тоже хитер.
Мало иметь ум, надо из своего ума его ум вычесть, и если
в остатке останется, тогда и... Ато дока на доку наскочит.
Матерый болельщик впервые с некоторым уваже­
нием слушает реплику новичка. Сперва только трубка,
зажатая меж губ, бросает сизые клубки дыма. Затем бе­
рет слово и его ХОЗЯИН:
—
Это вы правильно походили, молодой человек.
Хвалю. Но я отвечаю. Один французский маршал, не
помню, к ак его, говаривал: «Маневр се т мон нерв». Вот, на
нерве-маневре, на натянутой струне вся эта музыка и
ведется. Арифметика учит: от перестановки мест слагае­
мых сумма не меняется. А стратегия говорит другое: от
перестановки мест сумма весьма и весьма меняется. Тут
здесь да там кадриль танцуют. Ifte были кони-скаку­
ны, вдруг, откуда ни возьмись, танки-ползуны (в рот тебе
ситного с горохом); или, скажем, немец летит, думает, я
на крыше, а я вон где —в подвале.
—
Крыша тоже не пуста, на ней пожарники дежу­
рят. Так что пример, извините, сбросу подлежит, щипца­
ми да наземь. И вообще, — машет рукой новичок, стран-
584

Москва в первый год войны
ным образом превращаясь из стажера пещеры в арбит­
ра, — не так оно все просто, как иным людям хотелось
бы. Душа — она тоже маневрирует: то подо лбом, то,
глядь, в пятках. Война —дело геройское, а мы с вами...
В подвале этом раньше, наверно, грибы солили, а про
войну не судили, не рядили. На командирскую вышку
здесь мало похоже. Что это отбою не слыхать? Пора бы.
Будто в ответ слышится короткий глухой удар.
Весь дом вздрагивает — от фундамента до кровли. Голо­
вы на нарах тревожно поднялись.
—
Где бы это?
—
Недалече.
—
Не меньше полутонки. По голосу слыхать.
—
Наверно, и у нас стекла посыпались.
—
Д-да. Теперь жди ветер в гости. До смерти отсю­
да рукой подать.
В дверь снаружи стучат: «Мужчины, выходите».
Пещерный житель и захожий человек перегляды­
ваются: кого зовут — их или не их?

Хлебодар
Длинный прямоугольник магазина. Вдоль стены выпя­
тивший стеклянную грудьприлавок. За стеклом хлебные
батоны и буханки. У двух проходов с откидными доска­
ми два вверх-вниз движущихся над проймами в прилав­
ке ножа. У ножей две продавщицы. Все остальное непо­
движно или движется еле уловимо .для глаза, как вот эта
часовая стрела часов, повешенных над дверью.
Одна очередь перпендикуляром к прилавку. Дру­
гая вдоль его стеклянного козырька. Я стою во второй,
ближе к ее хвосту. Передо мною локти, упершиеся в свои
отражения на выгибе стекла. Это справа. А слева — опу­
щенные плечи и руки плетью вниз, с придатками кор­
зин, мешков и сеток.
Изредка я переставляю каблук на место носка и
подымаю голову в сторону движущихся одноплечих
рычагов, мнущих и режущих хлеб ножей. В голове у меня
тоже медленная, вялая очередь мыслей и ассоциативных
звеньев. Я думаю: хлеборезные лезвия похожи на сигар­
ную гильотинку — только та меньше — а есть и другая,
больше, не очень больше, но...— лицо у продавщицы цве­
та чайного хлеба, и волосы под чепчиком — как рыжая
корка — вот если б ее (вместо хлеба) примяло, как мя-
586

Москва в первый год войны
киш, и смерти бы не вышло... — там, на настоящей, сверху
падает тяжелый треугольник — но ведь геометрия наука
о невесомостях, а невесомость... о чем бишь я?
Чтобы отвлечься, начинаю следить за работой
продавщицы. Это высокая худая женщина с длинными,
осторожно движущимися руками. Левое плечико фарту­
ка то и дело соскальзывает с ее костлявого плеча —и она
поправляет его перебором лопаток и птичьим движени­
ем узкого подбородка к топырящейся тесьме. Зеленые,
желтые и синие бумажные змейки проталкиваются меж
пальцев продавщицы, падают на стеклянный капор при­
лавка, а затем вступают в работу стрелка весов и лезвие
ножа.
Я — вот уже третью неделю —слежу за пальцами
этой продавщицы хлеба. Их суставы сгибаются и разги­
баются с абсолютной точностью и размеренностью. Так
старательный ученик разыгрывает фортепьянный эк-
зерцис, следя глазами за размеченными в нотной тетра­
ди пальмами. Даже глаза ее, этой худой девушки, покор­
но опущены к доске прилавка, и ладонь, точным движе­
нием, нажимает никелевую ручку разрезательного ножа.
Он отсчитывает граммы с удивительной правильностью,
деля буханки но цифрам талонов, как по потам.
И все-таки иногда рука эта ошибается. Рядом с
кило или полукило на стеклянном наличнике прилав­
ка — нет-нет — появляются маленькие прирезанные
ломти и горбушки. Длинные худые пальцы девушки-хле­
бодара отодвигают их, этих коротышек, чуть в сторону.
Но рука покупателя обычно вслед за основным куском
хлебного отмера ссыпает, в корзину или авоську, и хлеб­
ную мелочь. Куски эти, прирезки, иной раз провалива­
ются в дырья сетчатых сумок, соскальзывают на плиточ­
ный пол. Тогда покупатели подхватывают прирезанные
куски, ловят ладонью просыпавшиеся крохи и охлопья
хлеба и, повернув спину к прилавку, уходят из магазина.
587

Сигизмунд Кржижановский
Но иной раз гражданину, особенно если он торо­
пится, лень или недосуг терять секунду и нагибаться за
крохотным прирезком. И тогда к ним, к ускользнувшим
граммам, с паучьим проворством бегут жадно дожида­
ющиеся пальцы людей, стоящих молча — будто встреч­
ной очередью — у весов. Пальцам этим не дблжно здесь
быть, они не прикреплены к магазину. Но они прикреп­
лены к ладони. Дрожащей от голода ладони. Вот они —
люди, чающие крох: пахнущий прелью старик, подпер­
ший вытянутую ладонь набалдашником палки; замур­
занная девочка с тряпичной куклой, свесившей голову
из пазухи семилетней хозяйки.
Теперь я начинаю, сперва смутно, потом все яснее,
вспоминать. Существует какая-то связь между движени­
ями ладоней, просящих о хлебе, и движением ножа,
опускаемого и подымаемого рукой девушки-хлебодара.
Да-да, конечно: когда у прилавка только покупа­
ющие и нет просящих — нож работает с хирургической
точностью. Но стоит возникнуть по ту сторону весов
встречной очереди молящих глаз и почти беззвучно ар­
тикулирующих ртов: «пода хле хоть кус...» — и нож начи­
нает ошибаться: лезвие его делается будто тупее и мягче,
хлеб пружинится под нажимом стали, от среза его отска­
кивают куски корки и тоненькими пластами отклеива­
ются пахучие пластины недовесков и перевесков.
Так вот оно что.
Я сыт. Талон с завтрашней датой спокойно может
дожидаться завтрашнего дня. Мне незачем глотать го ­
лодную слюну, как вот этим — старику и девочке — по ту
сторону весов. Но почему же какой-то комок все-таки
подступает к моему горлу?
Уж не потому ли, что я думаю так: не является ли
так называемое добро (нет, «добро» — это что-то рас­
плывчатое), не возникает ли первый, пусть запина­
ющийся шаг в сторону человека, еще точнее — первое
588

Москва в первый год войны
колебание стрелки — не этой, не на этих вот весах, а на
других —лишь ошибкой в безразличии, ма­
ленькой неточностью в абсолютном равнодушии чело­
века к человеку. Правильно сделавши свое дело, стрела
весов должна стоять острием в ноль. Ну а если она откло­
нится, если она хоть раз ошибется в своем стальном рав­
нодушии. Что тогда?
Ведь если бросить камень кверху, он будет лететь
все дальше и дальше от земли. Но скорость его ухода от
породившей его земли будет все уменьшаться и умень­
шаться, пока не достигнет ноля. И только тогда камень,
точно он впервые почуял притяжение оставленной пла­
неты, сначала медленно, чуть заметно, потом все скорее
и скорее начнет свой возврат. Так и... да что об этом.
И я решаю заставить девушку-хлебодара, все так
же мерно подымающую и опускающую свой нож, под­
нять, хотя бы на мгновенье, всегда опущенные, в длин­
ны х золотистых ресницах, веки. Кстати, подошла и моя
очередь*
—
С добрым утром, — говорю я тихо, но четко.
О, наконец-то она подняла веки: в ее бледно-голу­
бых с широкими близорукими зрачками глазах отраже­
ны удивление и пятнышки от желтых огней вечерних
ламп; они меня ласково поправляют, эти печальные, но
спокойные глаза: «Странный человек, он принял ночь за
день». Даже что-то похожее на утомленную улыбку тро­
гает ее губы: «За стеной тьма, а он, смешной...»
Но я не согласен быть смешным и странным. Нет.
И нс отводя взгляда от ее глаз, напряжением воли удер­
живая их веки, готовые скользнуть вниз, я успеваю все же
сказать:
—
Светает.
И уступаю очередь следующему.

Ровесник июлю
Возможно, что первые бомбы, рухнувшие на Москву,
чуть ускорили твой «выпуск в свет», говоря языком га ­
зеты.
Ровесник июлю, страшному июлю страшнейших
из лет, ты должен понять... впрочем, ты пока ничего не
понимаешь. И это хорошо, ведь можно умереть от пони­
мания, как умирают от дифтерита, воспаления легких,
болезней кишечника.
Непонимание —твой шанс на жизнь. Бери его. Но
понимание за тобой. Когда-нибудь ты спросишь: «Ifte
отец?» Тебе ответят: убит. «За что?» За то, чтобы жить тебе.
За то что, каким ты был тогда.
Но это все риторика. Может, ты и не спросишь. Да
и отвечать не обязательно людям. За них это могут сде­
лать: отцовские костыли или пустой рукав его пиджака.
А пока центр твоего мира — сосок на груди мате­
ри, а радиус длиннится сперва дюймами, потом метра­
ми, а там...
Сколько раз я наблюдал тебя, ровесника июлю, в
«убежищах». Все подымали при грохоте взрывов встре­
воженные глаза к потолку. Даже солдаты, забредшие
сюда случайно. Один ты хранил полную безмятежность.
590

Москва в первый год войны
Курильщики, слушая канонаду, нервно сворачивали па­
пиросы, стараясь скрыть дрожь рук
Тебе, сосальщику, нечего было скрывать: ни еди­
ной черточки страха не было на твоем пузырем разду­
том безбровом личике.
Сохрани, ровесник июлю, свое бесстрашие дитя­
ти. Как можно дольше. Оно тебе пригодится: войны еще
не ушли.

Баррикада
Она принесла с собой молчание: баррикада.
Еще недавно по нашему переулку — и днем и но­
чью — громыхали грузовики, изредка цокали лошади­
ные копыта. Сейчас переулок надвинул на лоб решетча­
тое забрало и молчит. Железные рельсы, смоленые оте-
сы, круглые штанги, выщербленные камни и кирпичи.
Белые, набитые землей мешки. Ряд поверх ряда: как стис­
нутые зубы. Узкие прорези глаз-бойниц. Пока что им не
хватает пулеметного зрачка и дул винтовок. Слепые глаз­
ницы повернуты в сторону Киевского вокзала, туда, где
над площадью высоко поднят черный циферблат с золо­
тыми стрелами, меряющими время. Когда он придет, час
баррикады, слепая прозреет. И тогда...
Но это будет тогда. А сейчас баррикада стала
меж двух угловых домов: не то мост меж их низких кро­
вель, не то запруда потоку людей и машин.
Переулок наш булыжный, сосед другому, которо­
го так и зовут: Старо-Песковский. Сейчас булыжины сло­
жены в коническую кучу. Похоже на картину Верещаги­
на — «Апофеоз войны».
Не прошло и недели, как построили нашу барри­
каду, а уже на ее каменные скулы намело снегу. На смерз­
шемся песке, кое-где обнаженном ветром, замерзли и
592

Москва в первый год войны
оттиски последних шагов. Их немного. Люди привыкли
к преграде: и машины, и шумы пошли стороной.
Ая вот никак не привыкну. Выйдешь из дому, гля­
дя в ступеньки, в мысли, в носки своих сапог — и вдруг
чуть не ткнешься в уличную плотину. Что такое? —Ах да,
баррикада...
И сколько встреч, столько бесед. С ней, с баррика­
дой. Я либо бормочу, либо говорю, так, «в уме»; баррика­
да или просто молчит, или молчит... непросто. Да, как это
ни странно, но мне порой кажется, что под ее снежной
шапкой начинает возникать что-то мыслеподобное.
Конечно, это выдумка. Но на то мы и выдумщики,
чтобы выдумывать всякую итоисетину, жить и былью и
небылью. Короче говоря, не прошло и месяца, как неча­
янные мои встречигс баррикадой превратились в наме­
ренные. Почти каждое утро, перед тем как отправиться
по всякого рода надобностям, я делаю крюк. Цель моя:
свидание с баррикадой. Они кратки — эти свидания.
Обычно мешает мороз или ветер* И все-таки кое-что
осталось в памяти и даже в листках, в дневниках. Вот не­
сколько выписок:
13 ноября. И все-таки мы победим... Хорошо, если
б без твоей помощи, друг-баррикада. А пока: ты стой на
часах, а мне сегодня, от четырех до шести ночи, дежу­
рить. Как бы не проспать. Странно: почти из середины
баррикадного вороха торчком в небо два рельса. Будто
б для поездов, отходящих в зенит. До скорого. Как бы не
проспать.
25 ноября. Она похожа на охотничьего пса Мюнх­
гаузена. Сделала стойку и застыла. Тела уже нет, мясо
сползло, а костяк, повернув к врагу обнаженные челюс­
ти, длит и длит свою стойку. Впрочем, поправка: не «тела
уже нет», а «тел еще нет».
14 декабря. И не будет. Запомню на всю жизнь:
позавчера, после полуночи, внезапно заворошившийся
593

Сигизмунд Кржижановский
в рупоре* как в гнезде, голос диктора: «В последний час...»
Да, во всю мою жизнь и в последний ее час не дам я за­
молкнуть в моем мозгу этим словам о «последнем часе».
Ну, вот теперь, баррикада, и тебе можно вздремнуть. Так,
вполглаза. Мало ли что. Пусть зима покроет тебя снеж­
ным одеялом.
1
января. Перешагнули из сорок первого в сорок
второй. Удастся ли этому году покончить с гадом? Каких-
то событий наметет метелью времен?
Сегодня поскользнулся и, падая, почувствовал
мгновенный прилив тепла. Организм защищается от
внезапной опасности, бросая в помощь резервы тепла.
Что же, если так, запишем и падение на приход.
22 января. С тех пор как улицы перегородило пло­
тинами баррикад, человеческие шаги стали искать дру­
гих путей. На смену улицам пришли тропинки. В работу
путей сообщения включились проходные дворы. Рань­
ше улицы встречались лишь на перекрестках. Теперь
выяснилось, что двор двору не только сосед, но и свой­
ственник. Деревянные заборы, то здесь, то там, пошли на
слом и на топливо —угроза пожаров с неба все еще ви­
сит над городом; калитки, наглухо закрытые, распахну­
ли свои створы; всякая дворовая рухлядь, вроде выгреб­
ны х ям, сараев, груд ящиков, посторонилась, давая доро­
гу прохожему. Первый прохожий шел неуверенно,
выспрашивая, огибая флигель то справа, то слева, другие
пошли за ним, ища глазами следов на снегу, а там обра­
зовалась и утоптанная тропочка, улица-боковуша, по
которой потянулись чередой валенки, боты, подошвы
сапог и пополз санный полоз. Еказу стали открываться
новые предметы, деревья, строения, ведомые раньше
лишь тем, кто рядом, бок о бок. Номера домов пошли в
гости друг к другу. Вот и сегодня: дойдя до моей старой
знакомой, до баррикады, я нырнул во двор налево, а там
мимо домишки в три окна прямиком к ссутулившейся
594

Москва в первый год войны
акации, а там уж кирпичные столбы ворот и навстречу
глазам — доска троллейбусной остановки. Вместо хож­
дения по катетам шагай прямо по гипотенузе.
Впрочем, явление это ведет дальше мира линий.
Поневоле начинаешь думать об устройстве мозга, где
общение между вибрирующими мыслью клетками до­
стигается при помощи извилистых нервных ниточек,
бегущих вбок от одного осевого цилиндра нервной тка­
ни к другому. Мышление, как и жизнь нашей теперешней
Москвы, совершается не только по основным мозговым
путям, но и по так называемым ассоциативным нитям и
мелким разветвлениям дендритов и нейрофибрилл.
30 января. Студенты медицины начинают разби­
рать свой ворох наук с остеологии. Баррикада, если де­
лать ее объектом изучения, начинается и кончается ос­
теологией, наукой о скелете. Если говорить аналогиями,
то нельзя не заметить, что баррикада является одним из
самых сильных средств, защищающих город, как орга­
низм, от вторжения всякого рода инородных тел и сон­
мищ вредоносных бацилл, пытающихся проникнуть в
артерии улиц и капилляры переулков.
Баррикада —это щит Афины Паллады, поставлен­
ный на ребро.
Если посмотреть на нее с некоторого отдаления —
странное сочетание конструкции и хаоса. Совершенно
ясно прочерченная цель: лечь «костьми» по перпендику­
ляру к линиям возможного наступления противника,
быть непереступаемым порогом для непрошеного гостя.
Но в пересечении линий, баррикаду слагающих, нет ни­
какой геометрии. Точно куча хвороста, дожидающегося
огня. Бревна, рельсы, развилья стоек, мотки проволок и
железных канатов образуют какую-то неподвижную
сутолоку, груду вещей, столкнувшихся лбами. Раз даже
мне вспомнилась — скорее, по контрасту — пресловутая
плюшкинская куча, в которой и оброненная шпора, и
595

Сигизмунд Кржижановский
деревянная лопата, и ведро. Но плюшкинская собрана
скупостью. А эта — щедростью: если понадобится бро­
сить в нее и себя самих —бросят.
Если подойти ближе, замечаешь, что принцип со­
единения вещей все-таки наличествует: определяющим
является сила наибольшего сцепления элементов, обра­
зующих баррикаду. Проволока, как хмель, вьется около
тычков и кольев, вкопавшихся остриями в землю; рель­
сы прикрывают наиболее уязвимые места сооружения;
дерево служит подпорой для расползающихся мешков;
камни и кирпичи затыкают трещины и дыры.
И все-таки, хотя баррикада лежит сейчас перед
моими глазами соверш ено неподвижно, она будто куда-
то торопится.
Вспомните людей, повисших, будто пчелиная
гроздь, облепившая ветку, на ступеньках скользящего по
рельсам трамвая: один ухватился лишь тремя пальцами
левой руки за поручень, другой за полу соседа, третий
застыл на носке ноги, упершейся в нижнюю ступень­
ку, — все они застыли, малейшее движение грозит каж­
дому из них ударом о мостовую — и все это оттого, что
они торопятся, жертвуют складностью и покоем ради
движения, быстроты.
14 февраля. Сегодня в газетах и на собраниях
вспоминают о временах Парижской Коммуны. Вот когда
поработали баррикады. Как ни скромна на вид баррика­
да моего переулка, в роду ее немало славных предков.
Незачем «мыслию» по генеалогическому «древу».
Хроника отмечает год рождения и боевых крестин пра­
бабки Парижской баррикады: 1588. Ее потомство, уна­
следовавшее от прародительницы упрямый характер,
крутолобое и строптивое, расселилось по городам Евро­
пы. Их портреты мы встречаем на зарисовках и лито­
графиях 30-х, 40-х и 70-х годов. Жизни их оригиналов
были кратки, убеждения радикальны, смерти насиль-
596

Москва в первый год войны
ственны. Их видели зрачки королевских мушкетов сто­
ящими, загораживая телом рабочие кварталы Дрездена,
Парижа, Гамбурга. Жизнь, как и теперь, обходила барри­
каду проходными дворами, смерть обползала ее через
окна, двери и проломы в стенах домов. Баррикаду спер­
ва пробовали брать в лоб, но это дорого стоило — и по­
степенно стала возникать практика и теория «коридор­
ного обхода», возведенного в систему генералом Юпо-
зере.
И все же баррикады защищались: они отходили к
перекресткам и площадям, становились друг к другу в
затылок, образуя подобие корабельных «отсеков», герме­
тически замкнутых пространств, не дающих судну идти
на дно: когда замолкли бойницы, стреляли окна, когда
была проиграна уличная панель, сражались кровли.
Дрезденская литография 1849 года показывает
нам квадратные плиты мостовой, ставшие на ребро: при­
вы чны е к толчкам подошв и копыт, они подставили себя,
защищая свою улицу, под удары свинца. Здесь же можно
увидеть и карету, взгромоздившуюся, колесами кверху,
на баррикадную груду. Она — точно символ того беспо­
койства, порыва к движению, который живет в самом
контуре всякой баррикады. Примечательно, что это
скрытое свойство иной раз выходило и наружу: так, к
концу истекшего века известны случаи постройки так
называемых баррикад, двигавшихся, как колесо по рель­
су, по просвету улицы.
Однако мы с тобой развспоминались, моя юби­
лярша. Тут вот, у левого локтя, у меня и сердце, и порт­
фель. Сердце и радо бы остаться, а портфель напомина­
ет: дальше.
23 февраля. — Опять юбилей. Красной армии...
Уже около десяти вечера я подходил, после премьеры
«Суворова», к своему переулку. Свет луны и рефлексы с
неба — идти легко. У перекрестков черные фигуры с фо-
597

Сигизмунд Кржижановский
нарем в руках и винтовкой через плечо. Навстречу скрип
шагов скрюченных стужей прохожих. Изредка фары ав­
томобильных фонарей, то пробуящающиеся, то вновь
гасящие свет.
И вдруг, сперва издалека, загрохотало и двинулось
звуковым прибоем прямо на город. Тотчас же все небо в
фарах ракет и золотых прошвах трассировочных игл;
яростный металлический лай зениток. Авто, зажмурив
глаза, заскользили быстрее. Убыстрили свой шаг и люди.
Я — как и все. Навстречу моим шагам знакомая стена
баррикады. Я увидел ее в блеске небесного боя. Она сто­
яла там, где ей приказано было стоять, хотя весь ее жест­
кий костяк, в рефлексах опадающих книзу ракет, ка­
залось, дрожит мелкой нервической дрожью, трепетом
нетерпения. Так боец, сидя в прикрытии батареи, от­
крывшей уже огонь, пробует раскурить свою трубку, но
руки его чуть вибрируют, и искры кресала сыплются
мимо раструба трубки.
Бой.
А сигнала тревоги не было.
Казалось, и земля и небо будит голос провозглаша-
теля тревог, но тот, свернувшись клубком, спит в черных
гнездах рупоров. Не было тревоги и во мне. Нервы про­
шли уже первый курс школы спокойствия. Страх зале­
нился, стал тяжелым на подъем.
Понемногу ракетный сад, осыпаясь синими и жел­
тыми лепестками, заглох и замолк Только фисташковая
луна над кровлями. Круглый диск ее у края будто выщер­
блен. Осколком снаряда, что ли, срезало?
Тревоги в эту ночь небыла
2
марта. «И март на нос садится ». Да, вместе с нож­
ками пенсне, оседлавшего переносье, чувствую и острые
ледяные лапки мороза, съезжающего носу на круп. Дни
на стенном календаре давно уже сосчитаны до мая, от­
житые цифры лежат мертвыми под карандашными крес-
598

Москва в первый год войны
тиками, душа, что ни утро, выбегает на околицу зимы и
поет веснянки, а весны нет как нет. И когда еще будет?
Иногда кажется, что тело бросило к поверхности
последние резервы тепла. Ребра — под прощупью паль­
цев —торчат, как вот эти рельсы и колья на баррикаде.
Человек стал костист, угловат и наперекорен — как бар­
рикада. Эта мысль делает чаще наши встречи. Нам есть о
чем помолчать друг с другом: поперечине с поперечи­
ной, костяку с костяком.
А вот домик, притулившийся одним краем к бар­
рикаде, совсем иначе смотрит своими тремя окошками
в переулок. Он, еще в октябре, был тяжело ранен зажига­
тельным снарядом, лишился крыльца, кровли, одного
окна, и внутренняя стенка его, отделявшая комнату от
комнаты, превратилась в наружную. И все-таки жизнь за
уцелевшими окнами не потухала, хотя свет, с каждыми
сумерками, га с.
Домик остро переболел свое ранение и уже к де­
кабрю стал оправляться от ожогов и вообще от всей
рухнувшей на него с неба напасти. К больному дому при­
шли: сперва эскулап-архитектор, прописавший пациен­
ту целые тонны лекарства; за ним —плотники-ортопе­
ды, штукатурщики-массажисты, а там и окулисты-сте­
кольщики, вставивш ие дому новые глаза.
И вот он стоит как стоял, приземистый веселый
домик, попыхивая в небо кирпичной трубой. Как не
вспомнить загадку: «Мать-печь да сестра-труба не нади­
вуются, как их брат-сын в небе не навоюется». Сквозь
бумажную решетку из оконных наклеек виден золоче­
ный угол картинной рамы, дверцы буфета и еще конту­
ры каких-то вещей. На подоконнике крайнего окна зеле­
ные овалы листьев фикуса.
Баррикада, заслонив своим телом кое-как выжив­
ший домик, стала стеной меж ним и смертью: врешь —
599

Сигизмунд Кржижановский
не убьешь, быть живу и трехглазому, и жильцу и жилью,
и черенкам и черепкам.
15 марта. Баррикада — неплохой трамплин для
воображения андерсеновского склада. Детский сказоч­
ник любил давать диалоги вещей: беседа рваного мяча с
водосточной трубой; храброго оловянного солдатика с
крашеной куклой; дождевого зонта с истоптанным баш­
маком. Его вещи прошли длинный жизненный путь, из­
носились, но накопили опыт; если подарить им хотя бы
малую толику души — им есть о чем повспоминать и по­
беседовать друг с дружкой. При этом от авторского ис­
кусства зависит дать возможность встретиться вещам,
жившим обычно врозь, но очутившимся, волею судеб,
рядом.
Баррикада —это конгломерат довольно разнооб­
разных предметов, очутившихся, волею войны, вместе.
Провод, житель воздуха, и рельс, крепко держащийся за
землю, оказываются здесь в близком соседстве — как им
не разменяться своим опытом? Мешок, готовившийся
стать носителем зерна, заставили наглотаться песку или
глины — как ему не жаловаться на невезение? Какая-ни ­
будь надолба или свернутый комом проволочный еж...
Баррикаду — через недели или через месяцы —
разберут, ее элементы вернутся на свои места, к своим
профессиям, — но в моем сознании уже сворачивается
клубок сказок и басен о мирных предметах, собравших­
ся в немирную компанию, в рабочую артель для защиты
своего родного переулка. Это будут немудрые сказочки
для детей. Свой сборник я напишу... А может быть, и не
напишу. Тем много, а жизни мало. Мимо.
22 марта. Сегодня произошло нечто странное.
Трехглазый домик — так показалось мне в первые секун­
ды — отклеился от баррикады. Образовалась узкая, вер­
шка в три, щель. Конечно, не образовалась, а образо­
вали.
600

Москва в первый год войны
Я остановился, разглядывая низкое отверстие
(верхнее бревно, упирающееся в дом, осталось несдви­
нутым). Мальчишка, лет восьми, с салазками на веревке
нырнул в щель, пролез на ту сторону баррикады, но са­
лазки застряли. Мальчишка вернулся назад и потащил
салазки дворами в обход. Я за ним.
4 апреля. Сегодня и мне удалось, правда боком,
протиснуться меж баррикадой и стеной дома. Следуя
моему примеру, к проходу приблизилось еще несколько
человек. Оставив позади себя баррикаду, я отошел на
небольшое расстояние и оглянулся. У узкого дефиле об­
разовалось нечто вроде очереди.
7 апреля. — Снег стал рыхлым. Кое-где из-подо
льда, под нажимом ноги, проступает вода. С кровель все
еще свешиваются острые —как штыки — сосули. Но из­
редка то та, то эта рушится вниз, чтобы разбиться со
стеклянным звоном в мелкий дребезг.
Теперь уже через проход в баррикаде свободно
идут люди с узлами на плечах. Поверх размякшей глины
прохода брошена кладка.
Для меня это не простая доска, упершаяся в землю
и кирпичные подставки. Нет, это мостик, помогающий
моим мыслям перейти из первой тетради этих очерков
в о вторую.

Комментарии*
В третьем томе собраны преимущественно произведения три­
дцатых и первой половины сороковых годов. Впрочем, следуя
при составлении томов авторской воле, т. е. группируя новел­
лы в книги и располагая их —вместе с повестями —в последо­
вательности, в какой оставлены они писателем в его архиве,
хронологический принцип в отношении отдельных вещей то
и дело приходится нарушать. Все двадцать пять лет своей пи­
сательской деятельности Кржижановский работал, можно
сказать, «в рваном ритме*: за яркой вспышкой активности сле­
довал спад, который, впрочем, лишь в единичных случаях ста­
новился «паузой», обычно писатель просто-напросто «пере­
ключался» с прозы на пьесы или статьи. Так, в середине три­
дцатых появилось совсем немного новелл, но именно в эту пору
написано большинство наиболее значительных историко-ли ­
тературных и теоретических работ (в частности, крупнейшие
статьи и монография о творчестве Шекспира и вся пушки­
нистика). Затем снова последовал рывок — цикл небольших но­
велл «Мал мала меньше» (1937), работа над книгой «Неукушен-
ный локоть» (1939—1941).
Для этих же полутора десятилетий характерно возвра­
щение Кржижановского к жанру очерка — созданы два боль­
ших цикла: «Салыр-гюль» (1933) и «Москва в первый год вой­
ны» (1945—1948). Второй из них оказался вообще последним,
что написано Кржижановским. И это тем более интересно, что
«московский» период жизни писателя начинался тоже с очер-
* Комментарии подготовлены при участии Е. B. fypccooft Пре­
ображенской, А. П
. Керзума, М. П
. Соболевой.
602

Комментарии
ков («Штемпель: Москва», 1925) — и в итоге оказался как бы
окольц ован докумен тально -мо сковс ко й темой.
Хо чу в заключе ние обратить читательское в нима ние вот
на что. Соста вле ние по лного ко рпуса про зы Кржижано вс кого
в согласии с его собственным желанием и планом (по крайней
мере
как представляли их себе его вдова и душеприказчица
A. Бовш ек и мног оле тний друг Е. Лани, во згла вивш ий комис с ию
по наследию писателя) выявило, на мой взгляд, отчетливую —
и классическую — сюжетную структуру: «пролог* и завязка
(« мо с ко вс к ие очерки», «Сказки для вундеркиндов»), кульмина­
ция (наиболее крупные и зрелые вещи), развязка и «эпилог»
(«Неукуше нный локоть», ста вш ий по следней по пы ткой изд ать
книгу; «московский цикл», работу над которым оборвали бо­
лезнь и смерть). Думал ли об этом сам Кржижановский, когда,
уже понимая, что ему суждено ос татьс я прижизе нно Пис ате ле м
без Книги, тем не менее тщ ательно с кла ды вал с во и рукописи-
к ниги, до то шно продумывал, «додумывал д о мускула» ко мпо зи­
цию каждой из них, снова и снова правил, казалось бы, уже от­
шлифованные беловые машинописи? Кто знает! Могу лишь
сказать, что за четверть века работы с его архивом бывало не
раз и не два, что те или иные обнаруженные удивительные слу­
ч а й н о с т и оказывались, в конечном счете, вовсе не случайны­
ми, но психологически закономерными и предугаданными
этим мастером, писавшим занимательно-трагическую Книгу
приключений своих мыслей.
Глубоко признате лен Е. П. Крюковой, И. И. Н емухино й,
О. Я. Обухо во й, T. М. Фадеевой, В. В. Веберу, Е. В. Витковско му,
B. В. Петрову з а помощь в работе над комментариями.
Принятые сокращения:
ВБ — С. Кржижано вский. Вос по мин ания о будущем: И з­
бранное из неизданного. М.: Московский рабочий, 1989.
ВМ — С. Кржижановский. Возвращение Мюнхгаузена:
Пове сти. Новеллы . Восп омина ния о Кржижановском. Л.: Худо­
жественная литература, 1990 (1991).
СВ-1
—
С. Кржижано вс кий. Ск азк и для вундер кинд ов:
Повести. Рассказы. М.: Советский писатель, 1991.
СКН — С. Кржижановский. Страны, котор ых нет: Статьи
о литературе и театре. Записные тетради. М.: Радикс, 1994 (За­
пи ск и Ма нде лынтамовского общес тва. Т. 6 ).
603

Вадим Перельмутер
7 дней МКТ — (газ.) 7 дней Московского Камерного
те атра.
ЗТ — За писные тетради. Машинописная копия с правкой
рукой А. Бовшек (архив мой. — Я Я ).
А. Бовшек — А. Г. Бовшек. Глазами друга: Материалы к
биографии Сигизмунда Домиииковича Кржижановского (ВМ,
с.463-528).
Неукушенный локоть
Именно под этим заглавием рукопись книги была отда­
на в 1939 г. в издательство «Советский писатель» — и началась
ис то рия последней попытки Кржижановского стать п исателем
еслинеиздаваемым,то, по крайнеймере,хотьраз,даизданным.
Вкратце об этом было сказано во вступительном очерке.
Здесь — подробнее.
Точнее, началась она годом раньше — словно отметив
та ким образо м дес ят илетие п ос ледн ей изда тельс кой неудачи
писате ля — попытки издать «Возвр ащ ение Мюнхга узена«.
В 1 9 3 8 г. были арестованы нес колько б лизки х Кржижано вско­
му людей. И над ним самим явно начали сгущаться тучи: для
того чтобы угодить в число репрессированных, более чем до­
статочно было его давних связей с Владимиром Нарбутом,
дружбы с М ихаило м Ле вид овы м, со трудничес тва с и зда те ль­
с тво м «Academia», возг лавл явш им ся Л. Ка меневым, в до ме кото­
рого он к тому же и сочинения свои читал... Против него была
и извес тнос ть в узк ом, но авторитетном кругу к оллег — п иса те­
л ей и драматургов: не по дкрепле нная к нига ми, она со з да ва ла
Кржижано вскому чуть л и не оппо зиц ионно -подпо льную репу­
та цию, чрезвыча йно по тем временам опасную. И друзья ■—в ко­
торый раз — пришли на выручку. Издательские дела взя л на
себя Евге ний Лундберг. Он не с та л пробивать «начальственную
стенку», использовать свои солидные связи в «литературных
верх ах», но обратился к со труднику издате ль ства, ко то рого х о ­
рошо знал и который, в свою очередь, отлично разбирался в
хитро спле те ния х внутр ииздате ль ской политики, — Александ­
ру Григорьевичу Митрофанову (1899—1951). Этот прозаик,
некогда близкий к Горькому, служил в издательстве со дня о с но ­
вания и был там, как го во рит ся, на х орош ем счету. Прочитав
604

Комментарии
пр озу Кржижано вс кого , о н заго ре лс я жела нием ее напечатать,
п рекра сно по нимая с ложно сти, которы е пр и это м не изб ежно
возникнут. И, что особенно важно, представляя себе, как эти
сл ожно сти можно, при же лании, преодолеть: у т а и т ь са тир и­
ческое звучание такой прозы невозможно; значит, следовало
его п о дчер к ну т ь , демонстративно указав направление сати­
ры — Запад! Тактический прием был несложен — и как раз по­
этому его использование давало реальные шансы на успех.
Кржижановский понял задачу — это видно, прежде всего, по
композиции книги: большинство включенных в нее вещей
были написаны до, а подчас и задолго до 1939 г. (поэтому в не­
скольких случаях автор их передатировал, о чем — позже). Пер­
вые пять новелл, поставленные рядом, внешне варьировали
именно «западные» темы, которые после возникают лишь в
двух-трех новеллах («Чистая работа», «Воздух родины»). В кни­
гу было включено всего два десятка произведений, однако диа­
пазон их широк: притча на евангельскую тему («Тридцать среб­
реников»), сказка («Смерть эльфа»), антиутопия («Желтый
уголь» ), чис то лите ратурная игр а -ст или за ци я («Моя па ртия с
королем великанов»), фантасмагория с элементами «готиче­
ско й» но ве ллы («Дымчатый бо кал» ), вос точная ле ге нд а («Левое
ух о» ). В целом кн ига по лучилась , несмотря на от сутствие в ней
повестей и лучших новелл, убедительной, дающей реальное
представление если не о масштабе, то, как минимум, о значи­
те льности автора. По сле дний штрих в работе на д ней: Лундбер г
предложил п ер еоза гла вить ее в «Рас ска зы о Западе», что и было
сд ела но . Конечно, въе дливый цензор сумел бы разо брать ся во
в с е х э тих «приемах», понять, что абсо лютное боль шинство л е ­
жащ и х пе ред ним про изве де ний имеет к «Западу» ровн о такое
же отноше ние, к ак и к «не-Западу», но упра виться с этим было
уже заб отой Митрофанова, который и цен зоро в, еще н е так, к ак
впо с ле дс твии, «отчужденных» от изда тельства, зн а л не плохо , д а
и сам — в их глазах — был вне подозрений...
Одно вре ме нно с этими «предпечатными» хло п о та ми
Е Никитина, Е.Ланн, С. Мстиславский принялись за другую,
тоже непро стую зада чу: устр оить прием Кржижано вс ко го в
Союз писа телей, т. е. пр идать ему некий «оф ициа ль ный статус».
«Зацепкой» по служило то , что оп ред еленного ре гла мента (и н а ­
че говоря , ука за ний о количестве к ниг и публикаций кандида­
та) еще не существовало. В конце концов были собраны необ­
ходимые ре комендации — це лых шесть, сред и а вто ров которых
такие «весомые» фигуры, как Н. Асеев, П. Павленко, В. Асмус...
605

Вадим Перельмутер
На заседании приемной комиссии Фадеев дивился: большин­
ст в о при сутствующ их даже имени Кржижановс ко го ник огда не
слыхивали, а те, кто читал его сочинения, в один голос заявля­
ют, что это — выдающийся писатель, чуть ли не мирового мас­
штаба* Короче , в С ою з писа телей Кржижановс ко го приня ли
(групповую фотографию тогдашнего пополнения писатель­
с к и х рядов можно увиде ть в ♦ Литературной газете»; та м, в ча ст­
нос ти, п об лизо с ти от Кржижановск ого — П. Бажов, Л. До вже н­
ко, А. Бе к).
Теперь м ожно бы ло «переводить в эндшпиль» па ртию,
разыгрываемую в издательстве. На это ушел весь 1940 г. Митро­
фанову — в порядке исключения —удалось провести рукопись
через цензуру до отправки ее в типографию* И ничто уже не
могло помешать выходу книги, кроме разве что какой-нибудь
гло ба льно й катастроф ы. Которая про изо шла : ме ньш е чем че ­
рез месяц после отправки книги в набор началась война.
Пять лет спустя Митрофанов все же сделал еще одну по­
пытку выпустить книгу. Но времена переменились: в разгар
борьбы с « кос мополитизмом» люба я «западная» те ма была н е ­
же ла те льно й, — и ему ничего не удалос ь сделать.
Аеще через пять лет сама судьба (совершенно в духе тра­
гических новелл Кржижановского) снова сблизила, свела два
эти имени, на сей раз — в траурном обрамлении. А. Г. Митрофа­
нов умер 1 января 1951 г. Редактор пережил автора всего на
один день...
ГАНС И ФРИЦ. Печатается впервые по авторизованной
м аш инописи.
с 9 И п р — город на Северо-западе Бельгии, в районе которо­
г о в хо де Первой мирово й войны немецкая сто рона при­
ме нила пе рвое в ис тории х имиче ско е оружие — го рчич­
ный газ, по лучивший н азва ние иприт,
с. 10 В Тиргартене, на Зигес-аллее. — Тйргартен —
крупнейший из берлинских парков. Зигес-аллее — т. е.
Аллея победы (Зигесалле).
с. 11 виц —нем .Witz —шутка.
с. 12 И вдруг навстречу — моя правая нога. — Со­
верш енно в духе и стиле Кржижано вского : в «немецком»
сюжете — внеза пна я и явная а ссо циация с гого левс ким
«Носом».
с. 12 фрейнд —нем . Freund —друг.
боб

Комментарии
с. 13 зильбергрош — серебряный грош, монета достоин­
ством в 10 пфеннигов.
с. 20 ландштурмист — te. военнообязанный запаса (в от­
личие от состоящих в армии, или Ландвере). С 1888 г.
в Ландштурм вхо дило в с е вое нно обя занное мужское н а ­
селение.
с. 22 Живые люди отбили хлеб у моих мише­
ней. — Ср.: «Кант был прав. Человек человеку есть цель,
и он в него стреляет» (ЗТ).
ОДИНОЧЕСТВО. Впервые: ВБ. Печатается по этому и з­
данию.
с. 25 Бойсуотеррод — очевидно, имеется в виду Бейсво-
тер-род — удаленная от лондонского Сити улица, на ко­
торой поселился Мюнхгаузен в «Возвращении Мюнхга­
узена* (1927-1928).
с. 26 ...в антракте, отделяющем триумф верди-
евского Радамеса от его предательства.—
т. е. между вторым действием оперы «Аида» Д Верди, в
котором Радамес с победой возвращается в Фивы, и тре­
тьим Действием, в котором он предает свое отечество
ради возлюб ле нно й, Аиды.
с 27 Я вынул кошелек и дал ему золотую ги­
н е ю — очевидный анахронизм. Гинея принималась за
монетную единицудо 1816 г.; заменена золотым совере­
ном, равным 1 фунту с те рли нго в или двадцати ш илли н­
гам .
с. 29 Чельсийское кладбище —Челси — один из цент­
ральных районов Лондона; здесь, однако, нет кладбищ,
с. 32 «Алло, Джон» — т.е.«Хелло,Джон».
с .38 В и а Сикстина — ВиаСистина—одна из центральных
рим с ки х магистра лей, идущая от знаме нитой площ ади
Испании.
НЕУКУШЕННЫЙ ЛОКОТЬ. Впервые: Тридцать дней.
1939. No 3,5 —6 . Печатается по ВБ.
Наибо ле е яркий пример «передатировки» автором с в о ­
и х со чинен ий. В пе рвой публикации по д жур нальным текстом
значится: 1935 г., а в двух «автобиблиографиях» — 1927 и
1939 гг. С одной стороны, надо было выдать новеллу за новую,
607

Вадим Перельмутер
на пис а нную сравнит ельно нед авно, с друг ой — избежать к аких
бы то ни было ассоциаций с подлинной датой (1927), с юби­
лейным годом, пусть не прямо, но все же повлиявшим на созда­
ние рассказа о том, что происходит, если идея — пусть самая
бредовая — «овладевает массами». И это не догадка — есть сви­
детель ство с а мо го писателя о том, какая дата верна: «Читал две
главы из „Мюнхгаузена“ и ,Локоть“: слушали очень хорошо...
Кстати, на чте нии при сутс тво вал се крета рь редакц ии „Недр“
(Леонтьев), неожиданно рассыпавшийся в похвалах...»
(к А. Бовшек от 11 августа 1928 г., из Коктебеля в Одессу). Упо­
мянутое знакомство продолжилось было в Москве, однако
опубликоваться в «Недрах» Кржижановс кому не удалось.
с. 42 Каждый день два дураковатых парня...
—
еще одно косвенное свидетельство в пользу более ран­
ней датировки: фрагме нт взя т и з «Первой зап ис но й тет­
ради», откуда происходят и многие фразы в новеллах
двадцатых годов (см. также комментарий к новелле
«Проигранный игрок» (1921)).
с. 44
...модный лектор Юстус К и нт... — Фамилия фи­
лософа призвана напомнить но ассоциации о родона­
чальнике немецкой классической философии Имману­
иле Канте (1724—1804) и французском философе, од­
ном из основателей позитивизма и социологии Огюсте
Конте (1798—1857); не случайно, «позитивистски» паро­
дируя ка нто вскую «вещь в себе», он затем впадает в «вуль­
гар ный социо логизм».
с. 45 ...гносеологическая драма...
—
Гносеология —
теория познания.
с. 46 штирнерианство — т .с . анархический индивидуа­
ли зм (о т имени ос нова теля этого направления, немецко­
го философа Макса Штирнера (1806—1856)).
солипсизм — крайняя форма субъективного идеализма,
признающая несомненной реальностью только созна­
ющ его субъекта и объявляющая в с е ос тальное существу­
ющим единс твенно в его со зна ни и.
Тн и к — наиболее серьезный оппонент Кинта; понятно,
но с ит имя «зеркальное».
с. 47
...стих Библии, говорящий о глубине в
6 0 локте й... — В Б иблии говорится о ширине первог о
Соломонова храма (3 Царств, 6:2), о ширине и вы-
608

Комментарии
со те втор ого (1 Ездра, 6 :3 ); они действительно равняютт
ся 60-ти локтям.
с. 48 неоламаркианство — дальнейшее развитие идей
французс ко го ес тес твоиспытателя Жана Б атис та Л амар­
ка (1744—1829) в особое учение о жизненных привыч­
ках и их влиянии на строение тела, а также о наследова­
нии приобре тенны х таким путем пр изнаков.
Спенсер Герберт (1920—1903) — английский философ и со­
циолог, один и з родона ча ль ник ов п озитивизма,
билеты аллегри — т .е . лотереи-аллегри,
с. 49 фрондировать — быть в оппозиции
с. 51 ...схождение трех артерий: arteriae brachi-
alis, radialis et ulna ris... — Точнее, в локтевой
ямке артерия плечева я (br a c h ialis) разделя ется на луче­
вую (radialis) и локтевую (ulnaris).
МИШЕНИ НАСТУПАЮТ. Впервые: СВ-1. Печатается по
это му изда нию.
с. 54 субалтерн—субалтерн-офицер — младший офицер
роты, эска дрон а, ба тареи.
с. 57 Человек говорил, рассекая воздух ладо­
нью правой руки... — Пародируется большевист­
ская агитация времен Первой мировой войны, ленин­
ские призывы типа «Превратим империалистическую
во йну в в ой ну граяоданскую» и т. п.
с. 59 Лейтенант Энде—нем . Ende —конец,исход (пере­
нос но — смерть , кон чина ).
ЖЕЛТЫЙ УГОЛЬ. Впервые: ВБ. Печатается по этому из­
данию.
В этой новелле, отчас ти переклика ющейся с не опубли­
к ованной тогда, но зна комой Кржижановскому пове стью М. Ко­
зы р ева «Пятое путеш ес твие Гулливера», явстве нны отзвуки глу­
бочайшего экономического кризиса тридцатых годов, «вели­
кой депрессии» — и отклик на многочисленные уже в ту пору
предс казания энерге тиче ск ого к ризис а. Мировая по литическая
ситуация уловлен а остро и то чно: писа те льс кое п редчувствие
неминуемого — в масштабах всей планеты — взрыва оправда­
лось уже через несколько месяцев.
609

Вадим Перельмутер
с.66 идеи ататизма - опл ат .atat —воинственно-побед­
ный клич древних римлян; здесь — ура-патриотизма.
.. .райхи, стааты... ланды — т. е. государства, страны
(от нем. Reich, Staat, Land)
циста — здесь: оболочка.
КОНОЭ. — Эта аббревиатура любо пы тна, в о-п е рвы х , тем, что
поиск выхода из энергетического тупика ведет органи­
зация, озаглавленная, так сказать, по звуковой ассоциа­
ции с «каноэ», одновесельной лодкой, находясь в ко­
торой можно рассчитывать лишь на древнейший из
известных человеку видов энергии — собственные мус­
кульные усилия; а во-вторых, задолго до их возникнове­
ния предсказано появление международных — внепра-
вительственных — организаций, пытающихся глобаль­
но контролировать и решать общие для всей планеты
проблемы, в том числе — энергетическую (наподобие
МАГАТЭ, занимающейся всем, что связано с использова­
нием атомной энергии).
.. .изысканиям по теории квант... — Квант-частица —
минимальный носитель свойств какого-либо физиче­
ского поля. Первая треть XX в. ознаменовалась бурным
развитие м квантовой механики, кванто вой те ории поля,
к вантово й хим ии и т. п. Интер ес Кржижановс кого к этой
научной области отразился также в новелле «Боковая
ветка» (1927—1928), герою которой дано имя Квантин.
.. .ионного возбуждения... — т .е .ионизации —образова­
ния положительных и отрицательных ионов и свобод­
ных электронов из электрически нейтральных атомов и
молекул.
...проблеме викариата чувств.—Викариат —явление,
при котором близкие виды растений или животных за­
нимают различные области распространения или оби­
тают в различных экологических условиях,
с. 68 оферта — предложение заключить гражданско-право­
вой договор.
.. .заставить самое Солнце платить убытки, при­
чиненные им планете;.. — Ср. совсем иную точку
зрени я на «в^имоотношения» Со лнца и Зе мли: «Вам р а з ­
ве не приходило в голову, что солнце светит в кредит?
Каждый день и каждому из нас одолжает оно свои лучи,
разрешает расхватывать себя по миллионам зрачков в
610

Комментарии
надежде на то, что имеет дело с честными должниками»
(«Чужая т ема»).
с 69 миелоабсорбатор. — Миелин — вещество,образу­
ющее мякотную оболочку так называемых мякотных
нервных волокон; выполняет роль Изолятора. Л а т .
absorptio — собирать, всасывать,
фибриллы — имеются в виду нейрофибриллы — нитевид­
ные белковые структуры в нервных кЛетках и их от­
ростках; в конце XIX — начале XX в. им ошибочно при­
писывали функцию проведения нервных импульсов,
экстериоризация —выведение вовне, наружу.
Краузе Вильгельм (1833—1910) — немецкий медик, исследо­
вавший реакцию нервных окончаний на раздражения
теплом ихолодом и открывший одну из разновидностей
этих окончаний, названную его именем,
с. 72
...искусственного иннервирования зло­
бы ... — здесь — возбуждения (см. комментарий к с. 82).
с. 80 полицейамт —нем . Polizeiamt —полицейское управ­
ле ние.
ш уцман — н ем . Schutzm ann — полицейский,
амт—нем .Amt —учреждение.
с. 82 иннервация —связь органон и тканей с центральной
нервной системой при помощи нервов. Здесь в значе­
нии: возбужд ение.
МОЯ ПАРТИЯ С КОРОЛЕМ ВЕЛИКАНОВ (Н е изда нн ый
от рывок и з «Путешествий» д-р а Гулливера). Впер вые : Ш ахм ат ы
в СССР. 1966. No 1. Печатается по авторизованной машинописи.
Алекса ндр Аникст, хор ош о зна вш и й Кржижано вс кого и
после его смерти вошедший в состав комиссии по его литера­
турному наследию, в шестидесятых—семидесятых годах энер­
гично пытался опубликовать не только е го работы о Шекспи­
ре, что подчас удавалось, но и прозу, которой в этом смысле
повезло куда меньше. Сохранилась переписка Аникста с редак­
циями девя ти журнало в («Н овый мир», «Вопро сы литературы»,
«Наш со вре менник» , «Наука и религия», «Музыкальная жизнь»,
«Советска я музыка», «Крокодил», «Иск усство кино», «Ш ахматы в
СССР») — о на инте рес на пре имущ ес тве нно «мотивиро вками»
неизменных отказов. Например, размышлениями о «кафкиан-
стве» этого писателя: редактор блеснул эрудицией и знанием
языков, не подумав, что Кафка в СССР еще не был йздан — как
бы

Вадим Перельмутер
не был он напечатан и в Европе, — когда Кржижановский пи­
сал «кафкианские рассказы», о которых шла речь. По этому по­
воду в разговоре с автором этих строк Аникст печально вздох­
нул: «Нам пр осто ок азалс я ни к че му „приоритет“ на Кафку...»
. Единст ве нно е, что удало сь сделать, — напечатать «Мою па ртию
с королем великанов», та к сказать, «по принадлежности» —
в шахматном журнале. Сколько-нибудь заметным литератур­
ным со бы тие м такая публикация, е стес твенно , не стала.
В одной из «автобиблиографий» эта и следующая новел­
лы датированы 1939 г. Это — неточность. Хотя Гулливер отно­
сится к числу немногих излюбленных персонажей Кржижанов­
ск о г о и потому по явление «вариаций» на те му его путешествий-
приключений было возможно в любое время, на сей раз можно
довольно уверенно говорить о времени их создания. К тому был
ко нкре тны й п овод: учас тие в раб оте над фильмом А. Птушко
«Новый Гулливер» (см. вступительный очерк). Работа была за­
вершена летом 1933 г. Тогда же в одном из писем Кржижанов­
ск и й упоминает, что «пишет кое-что» о Гулливере. Извес тно , что
некоторые с южет ные поворо ты и ф абульные с итуации, приду­
манные и предложенные писателем в сценарий, были не оце­
нен ы и о твергнуты ре жис се ром и е го помощниками, в резуль­
тате фильм получился далеко не таким, каким, но мнению
Кржижановского, мог быть, и это дало ему основание заметить
в письме к жене, что «за тему о Гулливере не стоило браТься
лили пута м». Ре зо н но предполо жить, что Кржижановс ком у
было особенно жаль некоторых эпизодов, фильму «не подо­
шедших». И два из них он «сберег» — превратил в новеллы (по­
добно тому, к ак «не пошедший» сц ена р ий о Мюнхгаузене под­
толкнул к работе над повестью). Известно также, что в то же
время он подумывал о книге про Гулливера. И не исключено,
что отказался от замысла потому, что узнал, что повесть на эту
тему пише т М. Козы ре в.
Тема шахмат, ка к уже гово рило сь , во зника ет у Кржижа­
новского довольно часто, однако «чисто шахматных» новелл —
всего две: эта и «Проигранный игрок» (1921), где реализуется
метафора «превращения» пешки, достигшей восьмой горизон­
тали, в любую из фигур (умерший за доской игрок превраща­
ется в пешку). Здесь тоже едва не происходит «превращение»
героя в одну из неживых шахматных фигур.
с. 86 «Тронуто — пойден о!» — перевод сформулирован­
ного по-французски (piece touche — piece jouée) основ-
612

Комментарии
ного правила поведения партнеров по шахматной
партии.
с. 87 Cogito ergo sum, как писал... Декарт. — «Мыс­
лю, следовательно, существую» (л а т .) — широко извест­
ная формулировка французского философа Рене Декар­
та (1596—1650), которую часто цитирует Кржижанов­
ский.
ГУЛЛИВЕР ИЩЕТ РАБОТЫ. Печатается впервые по ав­
то ризо ва нно й машинописи.
Как и предыдущая, нов елла печатается по маш иноп ис и
с авторской правкой, в данном случае — довольно существен­
ной (преимущественно это отказы от целого ряда характерных
для Кржижановского не о ло гиз мо в, кото рые зде сь , видимо, о н
сче л ненужными — не соотве тствующими ст илистике ор иг ин а ­
ла : к ниги Свифта).
В отличие от ст или зо ва нн о й «Моей партии...», эта вещ ь,
я бы сказал, житийно-апокрифична: демонстрирует «меха­
низм» возник нове ния миф а, «окаме нения» че ловека. Кине ма ­
тографическая изобразительность ее (в пору стремительного
совершенствования комбинированных съемок и прочих тех­
нических эффектов в кинематографе) наводит на мысль, что
такой эпизод вполне мог бы стать финалом фильма о Гулли­
вере.
с. 95
...со
степенью оптимэ... —л я т . optime —отлично,
с. 96 лепротомия — правильно: лапаротомия (вскрытие
брюшной по ло сти при оп ер ации),
что делать Гулливеру в стране лилипутов? — Во­
про с, которым, судя по пись мам Кржижано вского, не р а з
задавался автор новеллы, размышляя о собственной
судьбе.
ТРИДЦАТЬ СРЕБРЕНИКОВ. Впервые: Литературная
учеба. 1988. No3. Печатается по ВБ.
Стоит отметить поя вле ние у Кржижано вс ко го темы
«цены крови» именно в го д де сятиле тия Октября.
Семью годами раньше из этого же евангельского эпизо­
да возн икло с тихотворе ние Ш енг ели «Акелдама» (це на к р о ви).
Писателей связывали дружеские отношения, особенно тес­
ны е — в двадцаты х год ах; оба регулярн о выступа ли на «Ники-
613

Вадим Перельмутер
тинских Субботниках», бывали друг у друга, клады й был хоро­
шо знак ом с творчес твом другого. Вероятность того, что те кст
«Акелдамы» не бы л Кржижано вс ком у знаком, со вс е м неве лика.
Во всякохм случае, н ове лла на пис ан а в том же году, когда вышла
к нига Ш енгели «Норд», где напеча та на первая строф а «Акелда­
мы».
с. 98 И, бросив сребрен ники в храме... — См.: Мат­
фей,27:5-8 .
с. 99 локоть — старинная мера длины; в разных странах со­
ставляла от 38 до 47 см.
с. 100 Каиафа Иосиф — первосвященник иудейский в 18—
37 гг. Упоминается у Иосифа Флавия. Согласно Новому
Завету (Иоанн 11:50,18:24; Марк 14:63 —64), посоветовал
убить Иисуса на высшем совете (синедрионе).
Горшечник, замотав все тридцать в тряпицу...—
Несколько л ет на за д ныне по койный писа тель Андрей
Сергеев, много лет и всерьез занимавшийся нумизмати­
кой, пытался меня убедить, что в да нно м с лучае Кржижа­
но вс кий, по не зн а н ию , до пустил грубую ошибку, ведь
даже поднять такое количе ство этих серебряных кругля­
шей — груд, та к что их — пн «замотать в тряпицу», ни
ссы па ть в кошель. Сергее в, очевидно, был в кур се м ного ­
ле тней полемики о том, что имеется в виду в Еван гел ии
под «сребренником». Поле мика же вел ас ь, чтобы понять:
велика или нет была плата, выданна я Иуде з а предатель­
ство. Видимо, Сер гее в с ле до ва л о дной и з «макс ималист­
ских» версий. Н ыне практиче ски в се библеисты и нумиз­
маты пр идер живаютс я м не ния , что мон ета, ко торую
Матфей и Марк име нуют «сребренником», скор ее вс е го
была тетрадрахмой, пе чатавш ей ся в Тире (Ф иникия).
Тридцать те тр адрахм были в то время це ной ж изни, на ­
пример плат ой за убитого сл угу или раба. Разм ер
монеты 30,5 мм, вес 14,25 г (т. е. общий вес полученных
горшечником монет — без малого 500 г),
с. 101 оцет — уксус.
с. 102 дидрахм — дидрахма — греческая серебряная моне­
та в две драхмы.
динарий (денарий) — римская серебряная монета,
л е п т а - мелкая медная монета Древней Греции,
с. 104 ...был тем самы м «добрым мытарем»...
—
Имеется в виду Притча о мыта ре и фарисее.
614

Комментарии
мина — крупная денежная еди:
ней 1]реции; из одной се
100 драхм,
с. 105 ...ведя за собою ар
Веспасиан (39—81), с 79 г.
иудейского восстания ком;
в 70 г., подавив восстание,
лим.
с. 106 „лицо бритта Джо]
нансистДжонЛо (1671—1
и не осуществил, это был<
м аж ны х денег, н е обеспечф
«credos — «Верую...» (л а т .); на1
молитвы,
с. 107 итоисетина. — Этот»
по ве сти «Во звращ е ние Мю:
от заглавия выходившего
«И то, и се» (от названия
«Ни то, ни се» — происходи
же употребляемое и в пре :
ского).
ница (и мера веса) в Древ-
ребряной мины чеканилось
ЧИСТАЯ РАБОТА Печатав
ной машинописи.
Новелла задумана явно в
дате, она — последняя из написа:
шена уже в 1941 г., специально
стать одной из вещей, «подтвержд;
ричес кую напра вленно сть вс е й кн:
то, что, увл екш ис ь иде ей поеме]
ле ние м «а нге ль ской сущности» д;
людей), писатель почти позабыл
ния х.
мию Тита... — Тит Флавий
римс кий импе ратор; во вр емя
шдовал римскими войсками;
захватил и разрушил Иеруса-
а Л о... — Шотландский фи-
7 2 9 ) , первым предложил (х отя
io сделано позже) выпуск бу­
йных золотом,
чальное слово католической
ео ло гизм встр еча ется та кже в
•нхгаузена», где он образован
в России в XVIII в. журнала
вто рого то гд аш него журнала —
it слово «нитонисетина», та к-
зе, и в письмах Кржижанов-
:ется впервые по авторизован-
честве «кла сс овой». Судя по
ы х Кржижановским: за в е р -
издания, и призвана была
ающих» а нтизапа дную с а т и-
иги. Однако оче нь похоже на
ого «преображения» (вы я в-
,аже самого «дьявольского» из
о «тактических» соображе-
ьа1
IIH !
дня
:ртн(
с. 108 «столбец агоний» —Agony column (а н гл.) — газет­
ный столбец с объявлениями о розыске пропавших род­
ст вен нико в.
!
...ряд председательских |(черчменовских) кре­
сел... —Транслитерация (в скобках) ан гл, churchman —
«церковный деятель» — очевидная ошибка. Имеется в
виду chairm a n — «председатель».

Вадим Перельмутер
ДЫМЧАТЫЙ БОКАЛ. Впервые: ВБ. Печатается по этому
изда нию .
с. 115 ...ложечкой работы венецианского Мура-
н о. — Мурано — пр иго род Венеции, ра сп оложенны й на
островах в Венецианской лагуне; известен традицион­
ным производством вене цианс ко го стекла,
с. 116 ...у вас есть подбор джайновских статуэ­
то к (нын е принято — джайнистс кие). — Имеютс я в виду
джайнистские статуэтки, т. е. связанные с индийским
учением джайнизма (полемическим по отношению к
буддизму) изображе ния и нд ий с ки х боже ств, пораж а­
ющ ие р азно образие м; колле кционирование этих стат у­
эток стало весьма модным в Европе 1920—1930-х гг.
с. 117 Он умел быть разнообразным: один гло­
ток давал чувство пряной неги... — В сочине­
ниях Кржижановского и его «Записных тетрадях» на­
блюдения на д дейс твием алкоголя приста льны и р а зн о ­
образны, так что в этом смысле герой новеллы следует
за автором; в паралле ль к этому фрагменту но ве ллы пр и­
веду такое: «Пью, потому что каждая вы пивка — крохо т­
ная модель жизни (l’e a u de v ie): сн ачала ожидание „vie“ —
потом отрочья возбужденность — потом юношеское
трезво-пьяное ощущение, возникновение эротических
образов — потом чувство инерции, рюмка за рюмкой,
зре лос ть с ее убы стре нием времени — потом вялос ть, пу­
таница мыслей, предчувствие сна, безразличие — это
постарение, старость, наконец, дряхлость, распад мыс­
лей, недопитая рюмка, пресыщение — и, наконец, сон
без с новид ений, сме рть... И все это — в двадцать минут»
(ЗТ); точно так же — хоть и не «в двадцать» минут — ге­
рой строит, с помощью бокала, свою «модель жизни»
(или, вернее, модель своей жизни) — и проживает ее.
с. 118 ...и через мгновение слово затонуло в
вине... — Весь фрагмент — «перевод понятия в образ»:
попытка буквальной «трактовки» латинского «In vino
veritas» («Истина в вине»).
с. 120 шуцмановская форм а —см. комментарий к с. 80 .
мост Св. Стефана (или Штефана) — мост в Вене через Ду­
най.
616

Комментарии
СЕРЫЙ ФЕТР. Впервые: Октябрь. 1996. No 4. Печатается
по этому изданию.
Свое го рода авто рс кий коммента рий к х ар актерно й для
это й н ове ллы работе Кржижановс кого с «понятиями»: «Обра­
щаться с понятиями как с образами, соотносить их как обра­
зы — вот два основных приема моих литературных опытов»
(ЗТ).
с. 122 нейроны — нервные клетки, проводящие импульсы
от реце пторов в центр альную нервную систему, о т це н­
тр аль ной нервной с ис темы к исполните льны м орга нам ,
дендрит — ветвящийся отросток нервной клетки (нейрона),
с. 123 ...меж торопящихся оттопыренных порт­
фелями ло кте й... — Собственно, где же и возникать
с а кра ме нталь ному вопросу, ка к не ср ед и «портфелей»
(см., например, новеллу «Боковая ветка» (1 92 7—1928),
в которой ес ть с л о ва о б «отлучках пустя чных мы слишек
из головы в шляпу»), этих знаков заведенного, как часы,
круговорота б ес с мы с ле нно го существова ния?
с. 125 Зачемжить протиснулся в шов и выпрыг­
нул наружу. — Ср.: «Мысль, прос ачива юща яс я с кво зь
черепные швы» (ЗТ).
с. 126 ...четвертому и пятому поясничным по­
звонкам, заведующим... сексуальными ре­
флексами... — Заведуют рефлексами, разумеется, не
позвонки, а поясничные спинномозговые нервы, иннер­
вирующ ие наружные по ловы е орга ны,
с. 127 мрежи — мерёжи — рыболовные снасти в виде кону­
со о бра зно й сетки, натянутой на обручи.
Декарт Рене (1596—1650) — см. комментарий к с. 87.
с. 128 кнайпа — нем . Kneipe — пивная, трактир.
СОНАТА «DEATH’S DOOR». Впервые: Домовой. 1996.
No 1. Печата ется по а втор изо ван ной маш иноп иси.
Демонстративно-старомодная — с явно пародийными
элементами — тема новеллы, напоминающей об охватившем
Европу первых десятилетий XX в. увлечении спиритизмом,
«тайнами Востока» и про чими мис тиче ским и чудеса ми, кон еч-
нЬ, не очень-то годилась для книги, выходящей в СССР в начале
сороковых годов, даже принимая во внимание ее «западную
окраску». Тем не менее она была включена в состав книги и, что
более странно, осталась там после цензорского чтения.
21 С. Кржижановский, т. 3
617

Вадим Перельмутер
с. 136 петтикоутс —иная, petticoats —нижние юбки; пере­
но сно : юбочная вла сть.
с. 142 Вы не в Верхней Палате... — Очевидно,имеется
в виду палата лордов.
БУМАГА ТЕРЯЕТ ТЕРПЕНИЕ (Эскиз). Впервые: СВ-1 .
Печатается по это му изда ни ю.
Метафора, на которой пост рое н этот «эскиз», впер вые
появляетс я у Кржижано вс кого в по ве ст и «Штемпель: Москва»
(1925), куда, надо полагать, попадает в результате работы (го­
до м ра нь ш е) над статьей «Алексия» для «Словаря литературных
терминов». Логика развития образа выгладит примерно таю
если «листы» мозга, на которых «записан» алфавит и все связан­
ное с умением читать, в один далеко не прекрасный день вдруг
могут оказаться чистыми, пустыми, почему бы совершенно
тому же не произойти и с бумагой, на которую это умение
обычно нацелено? Затем — сознательный отказ от бумаги и
букв («Клуб убийц букв», 1926) и «прощание с алфавитом» в
финале «Возвращения Мюнхга узена» ( 1 9 2 7 —1 9 2 8 ). Чере з один­
на дцать л е т после «эскиза» метаф ор а тр агиче ски ре а лизова ла сь
в жизни автора.
«Кржижановский си де л в глубоко м кресле у стола, про­
сма тривая журналы, я читала, ус тро ивш ис ь на дива не. Неожи­
данно по чувство вав толчок в се рдце, я подняла голову: о н Сй-
де л с бледным, за сты вш им, ис пуга нным лицом, о ткинув го лову
на спинку кресла. „Что с вами?“ — „Не понимаю... ничего не
могу прочесть... черный ворон... черный ворон...“ Ясно было,
с лучи лос ь что -то не по правимо е... Врач к онстатировал сп а змы
в мозгу: па ра лизова лс я уча сто к памяти, хр а нивш ий алфа вит...»
(А Бовшек).
с. 149 ...можно было бы назвать сражением под
Табула-Раза... —Лат.tabularasa —чистаядоска (на
которой ничего не написано).
с. 153 От дипломатических пактов и догово­
ров... остались только унылые восковые
или сургучные диски печатей... — Напомню,
что но велла напис ана перед са мым началом Второй ми­
рово й войны.
фир н — крупнозернистый уплотненный сне г,
с. 156 ...выстирать... снежно-белую Эриду Гёте и
Ге г е л я ... — Эрида — греческая богиня раздора; яблоко
618

Комментарии
Эриды — «яблоко раздора», то самое, за которое спори­
ли богини Гера, Лфина и Афродита, а судьей в их споре
был Парис. Имеется в виду полемика Гёте с ге гелья нца ­
ми (и с их «духовным отцом »), не оставляющ ими, по мне ­
нию поэта, места «тайне» (а значит — и поэтическому
творчеству) в своем представлении о мире.
ЧЕМПИОН ДЫХАНИЯ. Печатается впервые по автори­
зованной машинописи.
с. 159 Я совершал свое вильгельммейстеров-
ское образовательное
путешествие...
—
Вильгельм Мейстер — герой трех романов И. В. Гёте
(1749-1832).
...знаменитый Кастанс-Му зеум —т .е. музей восковых
фигур. В путеводителя х по Берлину того вр еме ни не упо­
минается .
«Шреклих-кабинет» — «Кабинет (комната) ужасов» (от
нем . Schreklich — ужас).
Шарлотта Корде (Кордед’Армон, 1768—1793) —француз­
ск ая дворя нка, убившая Марата; ка знена.
Мазаниелло (1620—1647) —рыбак,возглавивший антиис-
панское восстание в Неаполе (1647—1648), убит по при­
к аз у вице-короля.
ВОЗДУХ РОДИНЫ. Печатается впервые по авторизо­
ванной машинописи.
с 163 пикколо — мальчик (urn. piccolo — малыш),
хаф-энд-хаф — виски пополам с содовой (англ, half and
half — пополам).
НЕМАЯ КЛАВИАТУРА. Впервые: New Hot Rock. 1994.
No 1/2. Печатается по авторизованной машинописи.
Очевидна перекличка новеллы с фрагментом повести
«Клуб убийц букв» (1926), где речь идет о средневековом мона-
хе-музыканте Ноткере Заике. Кроме того, описанное в ней на
тридцать пять лет ( !) «опередило» нашумевшую ак цию компо -
зитора-авангардиста Джона Кейджа — исполнение его сочине­
ния «4 минуты 33 секунды»: именно столько сидит на сцене пе­
ред роялем музыкант, не прикасаясь к клавишам. Герой нове л­
лы к кла виш ам «прикасается», даж е весь ма по дчас Энергично,
619

Вадим Перельмутер
но е го «игра» сродни той, что о писа на в стихотво ре нии Ш енге-
ли «Бетховен» (1922): «Но ящик сырой отзывается шторму ико­
то й, / Семь кла ви ш удару от ве тствуют мертвой немотой».
с. 169 ...экономические условия требуют пере­
капывания кладбищ... — Возможно, это — своего
рода «эхо» студенче ского путешествия в Германию, где в
некоторых зе мля х по си ю по ру существует, та к с казать,
регламентированный срок существования могилы,
обычно —от7до25лет.
tre m o lo — тремоло — быстрое многократное повторение од­
но го звука, инте рвала или аккорда.
«Глухонемой марш для безногих» — Ср.: «Марш для
безногих» (ЗТ).
с. 172 деми-сек—фр.demi-sec —полусухое (вино)
Вы говорите об одной из новелл «Петербург­
ских ночей». — Речь идет о новелле «Последний квар­
тет Бетховена», входящей в Ночь шестую «Русских но­
чей» В. Ф. Одоевского (1844).
демпфер — глушитель: механическое приспособление, при­
меняемое в м ногост рунны х музыка ль ны х инструментах
для прекращения колебания струп.
СМЕРТЬ ЭЛЬФА. Впервые : ВБ. Печатается по эт ому и з­
дани ю.
При пост роении с в о и х к н иг Кржижановский нередко
ис пользует композиционны й пр ием, который ус ло вно можно
назвать «двойчаткой»: он как бы сталкивает (или располагает
совсем близко друг от друга) две новеллы на одну тему, однако
темы эти разрабатывает по-разному — до полярности (как в
данном случае, ес ли со пос тавить эту вещь с предыдущей). Это
есть и в «Ска зка х для вундеркиндов» («Чётки» — «Спиноза и
паук»), и в «Чем люди мертвы» («Квадратурин» — «Комната р а ­
дос ти»), и в «Мал мала меньше» («Джин» — « Взбе сивш иеся брю­
ки»), и в «Чужой теме» («Швы» — «Собиратель ще лей») и т. д .
с. 174
.. .вместе с Горчичным Зернышком и Фа­
солевым Стручком, которые имели честь
быть знакомы с Виллиамом Шекспиром...-
Горчичное Зерны шко , Ф асо ле вы й Стручок — пе рс онажи
комедии Ш експир а «Сон в летнюю ночь», эль ф ы, пребы­
вающие в услужении у героя пьесы, очутивш егося в сн е -
620

Комментарии
сказке; мотивы этого шекспировского сочинения про­
с тупают и ор игинальн о интерпретируютс я и далее, они
существенны для восприятия новеллы, действие кото­
рой начинается «сном (героя) в летнюю ночь (то ли в
конце июня, то ли в начале июля)» и завершается его же
бессонной ночью (замечено И. Делекторской),
а н т и т е л а — глобулярные белки (иммуногл обулины) п лазмы
крови.
аэробы, анаэробы — микроорганизмы, взаимодейству­
ющие с воздухом, и их «антиподы», от соприкосновения
с в оздухом погибающ ие.
с. 176 фартинг — самая мелкая английская разменная мо­
нета (V4 пенни); чеканилась до 1968 г.
ДВЕ ШЕЛКОВИНКИ. Печатается впервые по авторизо­
ванной машинописи.
Эта и д в е после дующие леге н ды н а писа ны Кржижанов­
ским после поездки в Среднюю Азию (см. комментарий к «Са-
лыр-гюль») — под влиянием множества узнанных там преда­
ний, часть которых включена им в цикл очерков.
с 186 худжира — худжра (келья в медресе),
медресе Гур-Эмира, Тилля-Кари и Шир-Дора —
см. комментарии к с. 376,384.
ЛЕВОЕ УХО. Печатается впервые по авторизованной
машинописи.
с. 194 ...три сына трех наместников: гайдара-
бадского, хорезмского и мавераннагрско-
г о ... — Хайдарабад — город, основанный после 1589 г.
как столица Голконды — государства в Индии XVI—
XVII вв. Хорезм — древнее государство Средней Азии,
возникшее в VII—VI вв. до н. э.; неоднократно подверга­
лось завоеваниям, с XVI в. входило в Хивинское ханство.
Мавераннахр — см. комментарий к с. 377.
УКРАДЕННЫЙ КОЛОКОЛ. Печатается впервые по ав­
торизованной машинописи.
с. 200 Упанишады — заключительная часть вед, основа
, всех ортодоксальных религиозно-философских систем
Ийдии, в том чис ле веданты.
621

Вадим Перельмутер
с. 201 анна — разменная монета Индии и Пакистана
(до 1960-х гг .).
пайс — индийская медная монета, чеканившаяся в XVIII—
XIX вв.; у анны.
Мал мала меньше
В последней «автобиблиографии», со ставленной во вто­
рой половине 1940-х гг., Кржижановский указывает, что этот
цикл создан в 1940—1941 гг. Однако в авторской машинопи­
си — иная дата: 1937 г., она представляется более вероятной.
Подобны е «сдвиги» да тиро вок у этого писателя — не редкость,
об их причинах шла речь во вступительном очерке, а также в
коммента риях к некоторым про извед ениям, вр емя на пис ания
ко торы х удало сь уточнить. В данном случа е в ка че стве а ргумен­
та в п о льзу более ранн ей даты можно предложить ли ш ь то , что
дос то ве рно изве с тно о твор чес тве Кржижановск ого в три пред­
военных года. Во-первых, полтора из них были почти целиком
по тр аче ны на подгот овку рукописи шип и «Р ас ска зы о Западе»
и хлопо ты о е с изда нии (с м. комментарий к книге «Неукушен-
ны й локоть»). Кроме того, Кржижано вский в эту п ору работа л
на д двумя оперными либретто, немало вр еме ни тратя на и х «до­
водку» с к ом позитором С. Вас иленко и на обще ние с театраль­
ны ми труппами, ос ущес твля вшими пост ановки, а та кже — на д
одноактными пьесами и радиоинсценировками. Наконец, на
эту же пору приходится за ве рш ение вес ь ма тр удоемкой те ор е­
тической работы «Комедиография Шекспира» и подведение
ито го в с во е й «шекспирианы» («Забытый Шекспир», «Фрагмен­
ты о Шекспире» и еще несколько статей). Даже беря во внима­
ние н ео бык нове нную работо спо со бнос ть Кржижано вс ко го,
здесь, как видим, не находится «щели», в которую мог бы просо­
читься цикл миниатюр, не говоря уже о том, что он и сам по
с еб е н е очень-то вписы ваетс я в этот ряд.
Далее: в той же «автобиблиографии» и з д вадц а ти лет, в
которые была создана практически вся проза Кржижановско­
го, пропущены только три года — 1923, 1932 и 1937. С двумя
первыми все более или менее ясно. В двадцать третьем он мно­
го выступает, преподает в Экстемасе, энерг ично со тр удничае т
с Таировым, пишет «Философему о театре», полтора д ес ятка
622

Комментарии
эс с е для газеты «7 дней МКТ», гото вит к печати «Сказки для вун­
деркиндов», нала живает деловые контакты, наконец, задумыва­
ет масш та бную работу о Мос кве и соб ир ае т огро мное ко личе­
ство исторических материалов о ней, которые поверяет соб­
ст венны м опытом — он исследует Москву. Сложнее представить
се бе тридцать второй год, но тоже возможно. Перед ним — мощ­
ны й взр ы в акт ивности: не сколь ко крупных вещей, подс тупы к
романам, комедия «Писаная торба», «Поэтика заглавий» . За ­
те м — окончательный провал по пы ток издать книги , потеря ра ­
боты и угроза высылки из Москвы. А когда гроза миновала —
долгая депрессия, явственные следы которой видны в письмах
к жене. Из этого состояния он выходит медленно и трудно.
В следующ ем году написа ны лиш ь три небо льш их новеллы и
цикл очерков «Салыр-поль».
Иначе — в тридцать с едьмом. Ничего, кроме не ск оль ких
статей и пьесы «Тоттретий». И масса набросков, предвещающих
последнюю вспышку — 1939 г. И есть свидетельство, которое —
с о дной очевидной по правкой — можно считать бе ссп орным.
В своих мемуарах Анна Бовшек, вспоминая о возвращении в
Москву осенью 1937 г. после трехмесячного пребывания в
Одессе, пишет: «Кржижано вский продо лжал пис ать ... Это были
н овы е новеллы , которые он предпо ла гал объединить в с борн ик
„Чем люди мертвы“. Работа была для него спасением... » Загла­
ви е сбор ника — явная а беррация памяти мемуаристки, п ис а в­
ш ей око ло тридцати ле т спустя. Как я вствуе т и з письм а Кржи­
жановского к Бовшек (см. вступительный очерк), работа над
рукописью «Чем люди мертвы» была завершена еще в 1933 г., а
боль шинство вк люченны х в не е вещ ей от нюдь не были «новы­
ми» (с м. комментарий к этой к н иг е ). Точно так же тут не может
идти речь и о других составленных Кржижановским книгах:
«Чужая тема», «Неукуш енный ло коть» , «Сборник р а с с к а зо в
1920—1940-х годов», — они завершены либо значительно рань­
ше, либо позже — и тоже хронологически неоднородны. Оста­
ется предположить, что описываемая в мемуарах работа шла
именно над циклом «Мал мала меньше». Косвенным, но серьез­
ным по дтверждением этому, на мо й взгля д, может служить н а ­
писанная двумя годами позже статья об Эдгаре По. Она уже
цитиро ва ла сь во вступительном оче рке, но, пожалуй, с тоит по ­
вторить, фрагмент: «Э. По — ма с те р но ве ллис ти чес к ог о стиля.
Особенно сть его техник и за ключа е тся в том, что про изведе ния
его очень кратки, но словарь их необычайно широк.. Нужно
сделать все, чтобы новелла, прежде чем кончится ее т р е х -
623

Вадим Перельмутер
страничная жизнь (курсивмой. —В .Я.),успела высказатьсядо
ко нц а...» Оче нь похоже на то, что а втору статьи п риго дился
собственный опыт «миниатюрной» работы, а до «Мал мала
меньше» трехс тр аничны е (и ме не е) новеллы у него ле гко счесть
на пальцах. В этой связи следует назвать и еще одно имя —
Петера Альтенберга, австрийского мастера импрессионист­
ской миниатюры, разумеется, не случайно упоминаемого
Кржижановс ким в но велле «Чужая тема».
Доба влю, что Кржижановс кий, ка к правило д ат ирова в­
ший отдельно каждую вещь, включаемую в машинописные
книги, в данном случае проставил в машинописи одну — об­
щую — дату.
В цикле — тридцать новелл, среди которых — ни одной
«фантасмагории»; условно их можно разделить на «сказки» и
«истории». В том же 1 93 7 г. Кржижановским написана статья
«Страны, которых нет» — о ти поло гии «фа нтазмов» в ис тории
м иро во й литературы: та ким обра зом была с де ла на последняя
попытка отвоевать в современной литературной жизни хотя
бы небо льшую площадку для с во е г о экспер имента ль ного ре а ­
л и зма . Предчувствуя за ведо мую бе знадежность этой попытки,
Кржижано вский попр обо вал писать в иных форме, жанре, ст и­
ле . О том, что «Мал мала меньше» — это цикл, а нс «сборник» м и­
ниатюр, свидетельс твует ко мпозицион но закр епле нная с и с те ­
ма с вя зе й меящу н овеллами, по дчас ве сь ма непрос тая, нео че­
видная, но обнаруживающаяся, если — по аналогии —
обратиться к к омпозиции «Сказок для вундеркиндов» (кстати,
пе рвый «миниатюрный» опы т д ес ятилетие м ста рш е цикл а —
и относится к 1927 г., ко времени окончания второй редакции
« Сказок...»: та кие нове ллы, как «Путешествие тени» ил и «Вет­
ряная ме льница», добавлен ные в Мос кве к «киевскому» ва риа н ­
ту, ес те с тве нно всп омина ются при чтении нек оторы х вещ ей
цикла).
И еще одно — попутное — заме чание. Отсутствие — за
ед иничны ми ис ключениями — пе ре кличек «Мал мала меньше»
с «За писными тетрадями» дае т по во д думать, во -п ер вы х, что
записи в них обрываются на два-три года раньше (не считая
те х, что сде ланы на отде льных, с лучайно уцеле вших лист ка х,
вовсе не поддающихся датировке), а во-вторых, что весь
цикл — своего рода импровизация в духе разыгранной в 1927 г.
в но велле «Книжная закладка »: жела ние показат ь, что гемы —
везде, надобно лишь умение их видеть.
624

Комментарии
ГУСЬ. Впе рвые: СВ-1 . Печатается по авто ризо ванно й ма ­
шиноп иси.
У Кржижановс кого есть значите ль но бо лее ра нн ий з а ­
мысел сочинения о гусе: «Стихи. Закормленный гусь — в заго­
родке иод крышей — за ка рм лива ют на убой. Снача ла глотает,
тычет к лювом в стены и зерно . Потом пища обратно ... Кракает.
Откидывается крышка: смерть» (ЗТ); новелла, к ак вид им, «про­
тивоположна» стихам. По свидетельствам бывших учеников
А. Бовшек по студии художе ственного сло ва Мо сковск ого Дво р­
ца пио нер ов (среди ни х были Л. Касаткина, Р. Быков, С. Ник о­
ненко, А. Леонтьев и др.), эту но веллу Кржижановского они чи­
тали на своих выступлениях.
с. 205 Над одной песней о приходе весны он
трудился так долго... — Первая же миниатюра вы­
зывает ассоциацию со «Сказками для вундеркиндов», ср.:
«Перо, глотн ув чернил, х ищ н о ткнулось ра сщ е пом в тет­
радь. На тетради надпис ь: Сонеты Вес не» («Поэт ому»),
с. 206 глиссандо — легкое скольжение пальца по струне
или клавиша м музы каль ного инструмента,
с. 207 Это когда твое же перо делает тебе боль­
но.
— Кржижановс кий не р а з пробовал дать опр еде ле­
ние лирики в парадоксально-лирической форме, ср.:
«Даже рыба, если ей зацепить крючком за кишки или
сердце, издает тонкий струнный звук — это и есть под­
лин ная лирика» (ЗТ).
БЕРЕЗАЙСКИЙ САПОЖНИК. Печатается впервые по
авторизованной машинописи.
Считая, что ф ольк лор — неисчерпаемы й ис точни к с ю ­
жето в (с м . коммента рий к притче «Когда ра к св ист не т»), Кржи­
жановский здесь не только превращает в сказку «рифменное»
присло вье, но и «по -фольклорному» озвучива ет ее вн ез а пн о и
прихотливо возник аю щи ми незате йливыми риф ма ми.
с. 208 Атланта — Атлантида — согласно греческому мифу,
огромны й ос тров, в глубо кой древности по гр уз ивш и й­
ся на дно А тла нтическ ого океана . Споры о том, с ущ е­
ствовала ли Атлантида, и поиски ее продолжаются по­
ныне.
Персепо лис — Персеполь — один из городов-резиденций
персидских царей; основан в конце VI в. до и. э. В 3 30 г.
625

Вадим Перельмутер
до н. з . захвачен Александром Македонским, сожжен и
за брош ен.
с. 211 шелевка —тес
ИГРОКИ. Впервые: СВ-1 . Печатается по авторизованной
машинописи.
В новелле — атмосф ера Киева времен 1раэвданской в о й­
ны. Точное — на счетах — фиксирование смен власти в городе
перекликается с эпизодами «Белой гвардии» (подсказано
М. Петровским; им же установлено, что этот подсчет соответ­
ствует исторической реальности). Характерно, что в описании
войны (как и в других новеллах, например «Чудак» (1922)) ав­
тор — ни на чьей стороне, как и его персонажи: кем именно
убит поэт — не имеет значения.
с. 213 ...звездное небо посыпалось целыми со­
звездиями прямо в ладони... — Ср. в «Жизнеопи­
сании одной мысли» (1922): «Звездное небо надо
мною — мо ральн ый за ко н во мне». Когда рушится «мо­
ральный закон», тогда «звездное небо»... разыгрывается
в карты.
ДОБРОЕ ДЕРЕВО. Печатается впервые по авторизован­
ной машинописи.
Еще одна вариация на фольклорную тему: демонстра­
тивное использование традиционного для волшебной сказки
мотива — помощь животных и растений попавшим в беду ге­
роям. Эта сказка также перекликается с «Поэтому» (1922).
УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА ЛЕСА. Печатается впервые по
а вторизо ванной ма шино пис и.
Середина 1 9 3 0 -х гг. — время работы Кржижановского
над его «шекспирианой», потому естественна ассоциация с
« Бирнамским лесо м» и з «Макбета», подче ркнутая о п ис а ние м
битвы — в духе шекспировских «исторических хроник». Воз­
можно, так трансформировался более ранний замысел: «Сон: о
войске, обращ енном в л е с Лишь од ин пр авед ник не превращ ен.
Заблудился среди полков. Яблонька (принцесса). 1]русы — в оси­
ны, храбрые — в дубы и т. д. Рассказ дуплистого дуба. Преследу­
ющее вой ско. Хотят рубить на костер. Стоны. Ва лежник. Пре­
вращение яблони в принцессу» (ЗТ).
626

Комме нтарии
КОНТРОЛЕР. Печатается впервые по авторизованной
ма шино пис и.
Кржижановский, начинавший со стихов, перейдя на
прозу, сохранил «поэтическую» манеру работы — «с голоса»
(О. Мандельшта м). «Он не пе ре става л вынашивать в се бе за мы с ­
лы , н е отды хая ни минуты. Голова е го работала и тогда, ко гда
он, ле жа на д иван е, смо трел широко раск ры ты ми глаза ми куда-
то вдаль, и тогда, когда шагал по московским улицам, и когда
тихим вечером, сосредоточенный, ушедший в себя, сидел на
ска мье ка кого-нибудь бульвара» (А. Бо вш ек ).
РАСКУЛАЧЕННЫЙ БОКСЕР. Печатается впервые по ав­
торизованной машинописи.
Пок ло нн ик и со трудник Таирова, Кржижано вс кий от-
кровенно пародирует назойливо насаждаемую в советском те­
атре, вульгарно п оня тую— и толкуемую — «систему» Станисла в­
ского (к томуже если «весь мир — театр», то ее можно и не огра­
ничивать рампой и кулиса ми). Иро низируя над «новоязовским»
эпитет ом «раскулаченный», авто р пс ихоло гичес ки точен и, я бы
сказал, «автобиографичен»: он отлично знал, что соблазн под­
даться (уговорам, тактическим соображениям, обстоятель­
ствам) — старая как мир ловушка, срабатывает она безотказно.
Имитируя поражение, разуча еш ься вы игрывать. В это м с мы с ле
до во льн о неожиданная, на пер вый взгляд, ас с о циация с «Книж­
ной закладкой» (1927), вполне «законна»: ее герою то и дело
п ред ла га ю т «поддаться», приня ть « предлагаемы е обс тоя тель­
ства» и сыграть соответствующую им роль (в литературе), од­
нако он попросту не умеет этого делать.
ЦЫПЛЯТА. Печатается впервые по авторизованной ма­
ш инопи си.
ЛЕГЕНДА. Печатается впервые по авторизованной ма­
ш инопи си.
с. 231 ..лоэт Ваккенродер приступил к изданию
«Газеты для отшельников». — Очевидно, автор
к онта минирует «Газету для отшельников», которая и зда ­
валась группой немецких романтиков в 1800-х гг., и со­
чине ния пи сате ля-рома нт ика Вильге льма Генриха В ак -
кенродера (177 3—1798), которые в русском переводе
627

Вадим Перельмутер
вышли под названием ♦Об искусстве и художниках. Раз­
мышления отшельника, любителя изящ но го ...» (М .,1 826;
пер еизд аны в 1914 г.).
ХЛЕБ НАШ НАСУШЕННЫЙ. Печатается впервые по ав­
то ри зова нн ой машинопис и.
с. 233 диктовый —фанерный.
НЕВОЗМОЖНО ПРВДВИДЕТЬ. Печатается впервые по
авторизованной машинописи.
РАНЕЦ И ПОРТФЕЛЬ. Печатается впервые по автори­
зо ва н но й маш инописи.
Соверш енно в св ое м духе Кржижано вс кий зак ан чивае т
«тему портфеля» тем, с че го она вроде бы должна начинать ся —
пре вращ ением р ебенка во взр ос ло го : ранца — в портфель.
ДЖИН. Печатается впервые по а втор изо ва нно й маш и­
ноп иси.
ВЗБЕСИВШИЕСЯ БРЮКИ. Печатается впервые по ав­
то ри зова нн ой маш инопис и.
Вме с те с предыдущей эта миниа тюра «представляет» в
цикле, так скажем, взаимоотн ошения че ловек а с а лкого ле м —
тему глубо ко «личную», вс тре чающуюся у Кржижановско го
нео днократно. Пристра стие к спиртному, и зве с тн о е е два ли н е
всем, кто с ним встречался, к концу жизни перешло в тяжкий
недуг. В частно сти, М. Волькенштейн, с ы н друживш его с Кржи­
жановским драматурга, вспоминал о том, как они вместе воз­
вращались из Коктебеля. Было много вина; Кржижановский
пи л о хотно и вс е время, поначалу это его воодуше вило, он с ы ­
пал остротами, стал импровизировать истории, одна другой
за нима тельне й, но по сте пе нно «тяжелел», впа дал в мра чность
и к концу пути лишь угрюмо молчал. Булгаков, с которы м Кржи­
жановский познакомил СМакашина, по его просьбе, в ресто­
ране Дома Герцена, первым делом заказал две бутылки вина, а
когда о ни с Макашиным нед ели дв е спустя отпра вились в го ст и
к Кржижановскому на Арбат, заме тил, что идти б е з вина не с то ­
ит — и од ной бутылки маловато. Ре жисс ер Таиро вско го театра
Н. Сухоцкая рассказывала, как, сидя за столом перед пачкой
628

Комментарии
бумаги, Кржижановский время от вре мени прихле бывал из ст а ­
кана, напо лненного , по полам, коф е с водкой, поясняя, что т а ­
кой «коктейль» р асш иряе т со суды и усиливае т д ейс твие ко ф еи­
на, уве личивае т работо спо со бност ь, по зволяя «не отвлекаться»
на отдых, сконцентрироваться на десять-двенадцать часов
подряд (это сказывалось, судя по рукописям, разве что на по­
черке , который к концу работы заме тно менялся, но, конечно,
«стимулировало» и начавшуюся в тридцатых годах гиперто­
ни ю). В пись мах к А. Бовш ек Кржижано вский, повествуя о про­
тяженной — в несколько недель — работе, отмечает, что при­
мер но к се редине ее, чувствуя накапливающуюс я устало сть, он
«перешел» на легкое вино, а ближе к финишу и вовсе бросил
пить, испытав резкий прилив сил — и столь же резкий их упа­
док, когда все было завершено.
Исследование действия алкоголя не раз становится и
«материалом» е го пр озы . «Алкоголь д ае т человек у не виданную
ж изнь, правда, на числяя 4 0 % с е го р еальной жизни» (ЗТ). «Пью,
потому что кая^ая выпивка — крохотная модель жизни» (там
же). «Опьянение дает глиссандо мироощущений до мироне-
ощущения включительно» (та м ж е ). «Жизнь допета и допита»
(там же). Этот личный опыт явно пригодился писателю при
с очинении н ес кольких нове лл (например, «Дымчатый бокал» —
с м . коммен та рий), пе рвой ча ст и «Стра нствующего „Странно“»
(1 9 2 4 ). Наконец, в комедии «Поп и поручик» герой на вопрос,
что толкает его к вину, отвечает то же, что и автор комедии (на
т от же в оп р ос): «Трезвое отно ше ние к действительности».
Связь с предыдущей но ве ллой по дчеркивается ле к с иче ­
ской ассоциацией: со б а к а (со «спиртной» кличкой Джин) —
взбесившиеся брюки.
ОРФЕЙ В АДУ. Впервые: СВ-1 . Печатается по авторизо­
ванной машинописи.
Варианты подобн ой «игры» с миф о логичес кими с юж е­
та ми встречаются в «Сказках для вундеркиндов» («1]райи», 1 9 2 2 ),
в шестой главе «Клуба убийц букв» (1926), далее в этом же цик­
л е («Т]ри сестры»).
с. 243 Орфей — в греческой мифологии сын музы Каллио­
пы и речного бога Эагра (вар.: Аполлона), своим пением
и игрой на кифаре зачаровывавший не только людей и
богов, но даже растения и животны х. Сошел в подзе мное
629

Вадим Перельмутер
царство, чтобы вернуть на землю умершую от укуса змеи
жену Эвридику.
Цербер (Кербер) — в греческой мифологии пес, стерегущий
вход в Аид, который впускает умерших, но не дает им
выйти н аза д; чудовищ е с тремя го лова ми, туло вищем,
усеянным го лова ми зм ей, и зме ины м хвос том,
с. 244
...учась музыке у наших стиксовых лягу­
ш е к — намек на комедию Аристофана «Лягушки»; см.
также новеллу «Мост через Стикс» (1931).
ЕДИНОГЛАСНО. Печатается впервые по авторизован­
ной ма шинопис и.
Пожалуй, ед инс твенная но ве лла цикла, це ликом во зн ик ­
шая из более раннего наброска: «Судудаляется на совещание —
в совещательную комнату. Он и она голосуют за свой брак —
2 руки кверху: единоглас но» ( 3 1 } .
с. 246 Один портфель защелкнулся... — Появление
зд ес ь «портфе льного мотива» на водит на мысл ь о б от но­
шении автора к охватившей всех страсти к голосовани­
ям, вернее — к единогласию.
КАБИНЕТ МИЛЛИАРДЕРА. Печатается впервые по ав­
то ризова нной м аш ино пис и.
БОЛЬНОЕ СЕРДЦЕ. Печатается впервые по авторизо­
ва нной машинопис и.
ПОДУВЕЖЛИВОСТЬ. Печатается впервые по авторизо­
ванной машинописи.
Хар акте рная для к омпо зиции цикла «двойчатка»: н о ве л­
л а «парная» к предыдущей (ср.: «Джин» — « Взбес ившиес я брю­
ки», «Доброе дере во» — «Утреняя прогулка ле са »).
ДЕВЯТЬ ВОРОН. Печатается впервые по авторизован­
ной маш ино пис и.
ТЮБИКИ. Печатается впервые по авторизованной ма­
ш инописи.
У Кржижановского д ово льн о много «музыкальных» но ­
велл (в том числе — пародийная — и в данном цикле: «Орфей в
630

Комментарии
аду») и пр актическ и н ет «живописных», кроме этой. В повест и
«Штемпель: Москва» (1 9 2 5 , «Письмо четвертое») он пишет о
♦ зрячести» мос ко вс ко й литературы, но противоречия зд ес ь нет,
хотя Кржижановский считал себя «московским» писа телем: е г о
изо бра зите ль но сть не «живописна», а, ск оре е, « кинема то гра­
фична», кино же, как известно, было тогда черно-белым.
ПОБАСЕНКА. Печатается впервые по авторизованной
маш инописи.
ПОСЛЕДНИЕ МИНУТЫ СКУПЦА. Печатается впервые
по авторизованной машинописи.
К ЛИЦУ. Печатается впервые по авторизованной ма­
ш инописи.
СМЕРТЬ РАДИСТА. Печатается впервые по авторизо­
ва нно й ма шинописи.
ПОСЛВДНИй ИЗ АТУРОВ. Печатается впервые по авто­
ризованной машинописи.
с. 258 Александр Гумбольдт (1769—1859) — немецкий
ес тес тво исп ытат ел ь и путешес тве нник.
ЭМБЛЕМА. Впервые: вступительный очерк к Cß-1. Печа­
тается по авторизованной машинописи.
ТРИ СЕСТРЫ. Впервые: вступительный очерк к ВМ. Пе­
чата ется по а вт ор изо ван но й маш инописи.
Рис кну предположить, что со впа дение за гл а вий этой ми­
ниатюры и пьесы Чехова у Кржижановского, написавшего не­
сколько интересных статей о творчестве Чехова, едва ли слу­
чайно. В некотором р од е ге роин и пьесы и гра ют ро ли «богинь
судьбы» — в диапазоне от надежды до гибели — для попавших в
по ле и х притяжения персонажей-мужчин.
с. 260 Клото («прядущая»), Лахезис (Лахесис, «дающая
жребий»), Атропос («неотвратимая») — в греческой
мифологии мойры (позднее отождествлялись с римски­
ми парками) — богини судьбы.
631

Вадим Перельм утер
ОДНА КОПЕЙКА. Печатается впервые по авторизован­
ной машинописи.
с. 261 глузд — ум, рассудок.
БАСКСКАЯ СКАЗКА. Печатается впе рвы е по а вто ризо ­
ва нно й машинописи.
Сборникрассказов 1920—1940-х годов
Последняя из составленных Кржижановским книг наво­
дит на мы сль (п одтве рдить которую ка ки ми-либо св ид е те ль ­
ствами не удалось), что он все же подумывал в сороковых го­
дах еще раз попытать счастья в издательстве. Об этом говорят
хотя бы вынесенные в заглавие даты, охватывающие практи­
чески всю его писательскую деятельность, в то время как в со­
ст аве р укопис и нет ни од ного (!) про изведения, отно сящ егося ,
например, к сороковым годам. Вероятно, если бы «дошло до
дела», мно гие даты бы ли бы изме нены , что писатель де ла л не
раз. Во-вторых, даже при самом пристальном внимании, здесь
не прослеживается сколько-нибудь стройной, внутренне ло­
гичной композиции, какая характерна для всех остальных его
книг (например, первая же новелла, при всех своих достоин­
ствах, едва ли годится на то, чтобы открывать книгу, а послед­
ние ст ра ницы ника к не выгля дят заве рш е ние м). В -третьих, бро­
сается в глаза «разнородность» (если не сказать — «неравноцен­
ность») включенных сюда вещей. Рядом с первоклассными, как
«Тринадцатая категория рассудка» или «Рисунок пером», — я вно
«журнальный жанр» («В очереди»). Миниатюры «Про пащ ий че ­
лове к» или «Мечтатели» ле гк о предста вить с е б е в ц икле «Мал
мала меньше», а «Состязание певцов» или «Мышук» — на пример,
в каче стве вс та вн ы х новелл «Книжной закладки». Дело , п овто ­
рю, не в «слабости» книги — в ней есть произведения замеча­
тельные, но в том, что работа над нею, по-видимо^у, оборва­
лась, едва начавшись: писатель попросту собрал то, что не
включал в другие книги, на большее его уже не хватило. Впро­
чем, и в таком виде книга интересна — она, думается, больше
гово рит о внутреннем со ст оянии Кржижановс ко го в по следние
год ы жизни, чем лю бы е «откровения» по этому поводу, даже
если бы таковые и были написаны.
632

Комме нтарии
СЛУЧАИ. Впервые: СВ-1 . Печатается по этому изд анию.
«Происхоящ ение» этой но ве ллы нетрудно про сле дить.
Это своеобразные «вариации на тему» знаменитой в первой
четверти века книги В. Вересаева «Записки врача» (1901) и от­
части булгаковских «Записок юного врача» (1926), тоже воз­
никших не без влияния вересаевской книги.
с. 266 аускультировать. — исследовать внутренние орга­
ны выслушиванием звуковых явлений, возникающих
при работе э тих Органов.
иннервировать — здесь: возбудить, стимулировать; см.
комментарий к с. 82.
с. 270 табес ’-л а т . tabes —чахотка,
с. 273 ...прежде, когда горизонт у жизней был
Пятаковы й... — Ср.: «Чужая тема. Всю жизнь живут пя-
та ково , смотрят в пятаки, г о ризо нт с пятаковым диамет­
ром, и, когда умрут, на гл аз а — пятаки» (ЗТ).
с. 275 ю н и у с—очевидно: юноша; форма, образованная по
с о звучи ю с лат. ju mis —«молодой», ju n io r —«моложе»,
с. 276 остеологичен — скелетообразен (остеология —
часть анатомии, наука о с ке лете ).
Дерптский университет — ныне Тартуский,
нитонисетина — см. комментарий к с. 107.
с. 277
...проделал мыслете от идеи жизни к идее
смерти.
—
Мыслете — старославянское «м»; здесь —
пр осто «зигзаг» .
с. 278 ...у Лассаля есть не безостроумный же­
лезный закон заработной платы.—Такназы­
ва емы й «железный зако н» зарабо тной платы (е г о о быч­
но связывают с именем немецкого социалиста Ф.Ласса­
ля (1 825—1864)) гласит, что средний размер заработной
платы вс егд а колеблется око ло ф изиче с ки нео бходимо­
го минимума средств существования,
макабрный — мрачный,жуткий (отфр. macabre).
ТРИНАДЦАТАЯ КА ТЕГОРИЯ РАССУДКА. Впервые: Л и­
тературная учеба. 1 9 8 8 . No 3. Печатается по ВБ.
Герой написанной в том же году «Книжной закладки»
пересказывает (по-своему «беллетризируя» и выстраивая фабу­
лу) историю, слышанную от кладбищенского сторожа. Тот же
мотив возн ика ет почти двадцать лет спустя в очерке «Могиль­
щики» («М осква в пе рвый го д в ойны »). Добавлю, что в статьях о
633

Вадим Перельмутер
Шекспире Кржижановский несколько раз обращается к сцене
на кладбищ е и з «Гамлета», к д иа ло гу Принц а Датского С могиль­
щиками. У всего этого — общее происхождение. В 1924 г., ра­
бо тая на д стат ье й «Эпитафия» для «Словаря ли тера турных те р­
минов», писатель бывал на московских кладбищах (см. об этом
в повести «Штемпель: Москва» (19 25 , «Письмо десятое»), изучал
и х быт, ра зго ва р ива л с могиль щика ми и сторожами, некоторы е
рассказы которых потом использовал — разумеется, «транс­
формируя», подобно с вое му персонажу.
Заглавие «Тринадцатая категория рассудка» отсылает к
Канту, к ег о «двенадцати категориям» мы шления, о хв ат ы ва ­
ющ и м жизн ь; «тринадцатая» — смерть, для ра зума непост ижи­
мая, находящаяся за его пределами. (Замечу попутно, что в но­
велле «Чужаятема» (1929—1930) есть вставная «сказка», озаглав­
ленная «Тринадцатая трясавица»; о ней же, о «писательской
трясавице Глядее», идет речь в повести «Штемпель: Москва»;
именно она и толкает автора-рассказчика изложить повество­
вание уже почти вышедшего за пределырассудка могилыцика-
сторожа.) Вообще тема смерти в 1920-х гг. становится одной из
центральных в советской литературе, одновременно возника­
е т мотив «мнимого бытия», наиболе е отче тливо про ступивший
в тыняновском «Подпоручике Кижс» (1928). Наконец, дата со­
здания новеллы наводит на мысль о ее связи с шумной подго­
товкой к «десятилетию Октября», а также и с возведением на
Красной площади ленинского Мавзолея (в ожидании которого
будущий «обитатель» томится «безмогильност ью») .
с. 281 ...апперцептивной путаницы...
—
Апперцеп ­
ция — восприятие.
...выжившие или, точнее, выжитые из своих
умов... — Ср.: «Умный, сходя с ума, обеспечивает себе
возвращение в ум» (ЗТ).
...из всех двенадцати кантовских категорий
рассудка...
—Кант выд еля л две на дц ать кат его рий
мышления, которые «даны готовыми априори в рассуд­
ке»; это: единство, множество, всеобщность (количе­
ство);реальность, отрицание, ограничение (качество);
субстанция и акциденция, причина идействие, взаимо­
действие (отношение); возможность — невозмож ­
ность, существование —несуществование, необходи­
мость —случайность (модальность).
634

Комментарии
с. 282 Отзовисты — группа большевиков, отделившаяся в
1908 г.; требовали отзыва представителей партии из Го­
сударственной Думы и неучастия в легальных организа­
циях.
с. 285 Звоните в Антирелигиозное...
—
Очевидно,
имеетс я в виду Союз во инс твующ их безбо жников СССР
(СВБ) — добровольная общественная организация, ста­
вившая своей целью борьбу с религией во всех ее прояв­
лениях. Насчитывала в своих рядах три миллиона чело­
век.
с. 288 ..Леонардо был прав, говоря, что у пятен
плесени можно иной раз научиться боль­
шему, чем у созданий мастера. — «Пустьтебене
покажется обре ме ните льным ос та новитьс я ино й ра з и
посмотреть на пятна на стене, или на пе пел костра, ил и
на облака, или на грязь, или на другие подобные же мес­
та, в которых, если хорошенько их рассмотреть, най­
дешь удивительнейшие находки, коими ум живописца
пробуждается к н овы м наход кам, будь то к комп ози ци­
ям битв людей и животных или к различным компози­
циям пейзажей и чудо вищ ны х предметов, как-то : чертей
и тому подобных фантазий... Так неясными предметами
ум пробуждается к н овым изобретениям» (Леона рдо д а
Винчи. «Обучение ж иво писца »).
КОГДА РАК СВИСТНЕТ. Впервые: Октябрь. 1996. No 4.
Печатается по это му и зда нию .
Рукопи сь и ма ш ино пис ь не дат ированы. С тилистичес ки
эта «раешная» притча пе рек лика ется с некоторыми «Ска зками
для вундеркиндов», дописанными в 1927 г. Ни раньше, ни поз­
же по добных вещ ей у Кржижано вского не было (в цикле «Мал
мала меньше» фольк ло рные мотивы ра зрабаты ваютс я ин а ч е) ,
что и дало основания для условной датировки. В одной из со­
с тавле нны х для «оф ициа льно го предста вле ния» (вероя тно, при
вступлении в 1931 г. в М ос ко вс кий группком драматур гов) а в­
то био граф ий Кржижановск ий писа л, что «в насто ящ ее время
работает над темой «Фольклор как источник сюжетов» (в его
а рх иве такой работы не обнаруже но), ра змы шле ния о «фольк­
лорных источниках» заглавий можно обнаружить в докладе
«Пьеса и ее заглавие» (1939), — словом, профессиональный ин­
терес к фольклору был у него устойчивым на протяжении деся­
тилетий.
635

Вадим Перельмутер
«На ст олько-то я поэт, чтобы не писать с тихов» (З Т), —
пи с а л Кржижановс кий, уже по лнос тью пе реключивш ись на
прозу. Однако позже, в одном и з пис ем к А. Бовшек, со общает,
что пробует писать «риф мова нную прозу» (судя по дате п ис ь ­
ма, речь вполн е может идти им е нно об этой притче). Кроме
того, писание стихов прозаиками занимало сто кактеоретиче­
ская проблема, он даже собирался писать работу на эту тему.
«Стихи прозаико в. Исследование. Общие положения. Экзер­
сисы. Особенности стихов прозаиков. Метафизики. Лейбниц,
Гегель, Фихте, Ш еллинг, В. Соловь ев, Гоголь, Тургенев, Мопас сан
и др.» (ЗТ). Он замечательно знал поэзию, причем не только
русс кую, по могал А. Бо вше к с ос тавля ть по этиче ские пр ограм­
мы для ее выступлений; в его письмах и статьях есть точные
на блюдения и то нкие суждения о ст их а х; чре звы чай но инте­
ресны его по сию пору не опубликованные исследования («По
ст роф ам „Оне гина“», «Лермонтов читает „ Онегина“»), д а и ин­
сценировка пушкинского «романа в стихах» для Таировского
те атра, принятая придирчивыми пушкиниста ми, го ворит са м а
за себя. Стихи встречаются в его «Записных тетрадях» — и за­
писанные по памяти опубликованные в 1910-х гг. в киевских
га зе та х , и неда тиро ва нны е, в озможно, написанные «для себя» в
1 920 -х гг.; стихотворные фрагменты есть в некоторых новеллах
(«Боковая ветка» (1927—1928), «Поэтому» (1922), «В зрачке*
(1927)); поэты — как и философы, — может быть, самые близ­
кие ему по духу из всех персонажей («Квадрат Пегаса» (1921),
«Поэтому» (1922), «Чужая тема» (1929—1930), трагикомедия
«Тот третий» (1937) и др.). Много стихов в комедии «Поп и по­
ручик» (1-й вариант — 1934 г., 2-й — 1935 г.), восторженно при­
нятой ко ллега ми-драматургами. В одном и з писем к А. Бовшек,
рассказывая о читке комедии в труппе Театра имени Вахтанго­
ва , Кржижановский п одчеркивал, что с тихи (т. е . куплеты ) п о­
лучили одобрение наравне с прозой (см. вступительный
оче р к). В «Когда ра к свистнет» Кржижановский, похоже, на щу-
па л-так и орг аничную для се бя с тих овую мане ру. «Рае шны е»
приемы иногда применяются и в других вещах, однако серьез­
но го продолжения и р азвития этот опы т не получил.
с. 289 актинии (дюрские анемоны) — отряд морских ки­
шечнополостных животных класса коралловых поли­
пов. Для многих актиний характерен симбиоз с раками-
о тшелы шками.
бзб

Коммента рии
с. 290 аконтии — очевидно, неологизм: так автор называет
стрека льца актинии.
с. 296 «Блажен, еже милует и скоты» — См.:Притчи,
12:10.
СКВОЗЬ КАЛЬКУ. Впервые: Горизонт. 1991. No 9. Печа­
тается по а вто ризо ванно й машинопис и.
В 1 9 2 7 г., ед ва ли не са мом продуктивном для Кржижа­
новского, он начал роман «Неуют», оставшийся незавершен­
ным (а вернее сказать — лишь начатым). Один из набросков-
фрагментов был преобразован в эту новеллу, не включенную
автором ни в одну из составленных им книг и условно датиру­
емую годо м работы н ад романом. Можно предположить, что
«судьба новеллы» не была им окончательно ре шена и что , в с л у­
чае продолжения рабо ты над романом, она м огла в кон це кон­
цо в туда «вернуться».
В преамбуле к коммента риям я уже гово ри л, что при с о ­
ставлении полного корпуса прозы Кржижановского лишь в
двух случаях счел возможным — и целесообразным — откло­
нит ься от т ого расположения про извед ений, како е я вля ет ар ­
х и в писателя. «Сквозь кальку» — первый из этих случаев (о вто­
ром — с м. к оммента рий к очерку «Хоро шее море »). В «Сборник»
сведено все, что не вошло в другие книги, причем сделано это
вне ск оль-н ибудь внятног о плана, который обы чно у Кржижа­
но вс ко го про ступа ет ве сь ма отчетливо. Работа над этой к ниго й
прервалась, едва начавшись; у нее даже нет заглавия, только
♦ условно-рабочее» н а зван ие — что, п оскольку ре чь о та ком ма ­
стере озаглавливания, как Кржижановский, и к тому же сочи­
нителе первой в те ории литературы работы о поэтик е за гла вий,
может свидетельствовать разве что о «неопределенности» ав­
торского отношения к ней. Скорей всего, новелла «Сквозь каль­
ку» просто-напросто не ассоциировалась для него с вещами
завершенными. Однако сюжетная и композиционная строй­
ность новеллы, на мой взгляд, ставит ее в один ряд с вещами,
которые в «Сборник» попали. И было бы жаль оставлять ее где-
нибудь в «Приложениях», на пе риф ерии чи татель ского вн им а ­
ния, тем более что вещ ей, столь очевидно а вто био графиче ск их,
к ак «Сквозь кальку», у этого писателя очень мало.
с. 299 «Поручик 3 ы г м и н> — фамилия, произведенная от
сокращенного — «домашнего» — имени автора (Зыг-
мунд) и послуживша я подс казкой комментато ру — о б а в-
637

Вади м Перельмуте р
то биог раф иче ско м хара кте ре нове ллы; некото ры е о пи­
сания, зримая конкретность деталей навели на мысль,
что тут и сп о ль зо ва ны и личны е впечатления. Сведения
о «долитера турной» ж изни Кржижано вс ко го о тры воч­
ны, скудны, опираться же на то, что возможно «вычи­
тать» из его прозы, следует с большой осторожностью:
граница между реальным и воображаемым у этого писа­
теля чаще всего едва заметна, если вообще различима;
однако все же нашлись некоторые свидетельства, под­
твердившие догадку об участии Кржижановского в вой­
не. В частности, С Макашин сообщил, что по неко­
торым фрагментам бесед, при которых ему довелось
присутс тво вать, он понял, что Кржижано вс кий был «мо­
билизован» красными (благодаря чему с ним познако­
мился С.Мстиславский) какуже служивший в армии,
а служить о н мо г только добро вольно (с м . коммента рий
к новелле «Чудак» (1922)).
с. 300
...дает левый шенкель...
—
кавалерийский тер­
мин. Шенкель — внутренняя, обращенная к лошади
ча сть н оги вса д ник а, по могающ ая упра вля ть лошадью,
с. 302 шестопер —ударное оружие XV—XVII вв., разновид­
ность булавы.
д в у верстка — крупномасштабная карта местности.
«река Калка». —НаКалке (1223 г.) произошлопервое сраже­
ние русских и половецких войск с монголо-татарами,
одержавшими победу. Вероятно, звуковая ассоциация с
названием реки и дала новелле заглавие,
бунчук — древко с привязанным конским хвостом , служив­
шее знаком власти (казачьих атаманов, украинских и
польских гетманов, турецких пашей).
РИСУНОК ПЕРОМ. Впервые: СВ-1 . Печатается по этому
изданию.
Начало небольшой по объему, но значительной и ори­
гиналь ной по мы слям и наблюден ия м «пушкинианы» Кржижа­
новского. Здесь, как и в «философических» новеллах, характер­
нейшая особенность — «йроблемность»: речь идет о вещах, по
сию пору дающих поводы к полемике.
Оче вид на п ерекличка с но ве ллой «Кунц и Шиллер»
(1 9 2 2 ) и з «Сказок для вундеркиндов».
638

Комментарии
с. 305
...в бане или у колодца возникли пушкин­
ские стихи по поводу вод Флегетона... в
деревянной баньке села Михайловского
вода не могла «блистать»... — Имеется в виду сти­
хот воре ние «Прозерпина» ( 1 8 2 4 ). Иронический па сс а ж
основан на том, что первая строка стихотворения оши­
бо чно прочтена к ак «Блещут во лны Флегетона ...».
с. 306 «...Учитывая литературные и внелитера-
турные влияния...»
—
Чрезвы ча йно любо пытна я
попытка трактовки центрального образа пушкинской
по эмы, пушкиновед ением, наск олько мне изв ес тно , з а ­
тронутая лишь пове рхно стно , хотя о «Медном всаднике»
существует целая литература.
...древний палеологовский герб государства
Российского получил... во времена Петра,
новое изображен и е... — РассуждениеДолеваосно­
вано на некорректных предпосылках. Сложившийся
при Иване III российский герб соединил два герба —
Московского государства (всадник, поражающий копь­
ем змею) (sic!) и Византии, или «палеологовский» (дву­
главый орел). При царе Алексее Михайловиче в симво­
лике герба появились держава и скипетр; в дальнейшем
она не претерпела сущес твенн ых измене ний (например,
при Петре I).
.. .Фальконетова Медного всадника...
—
Фальконе
Этьен Морис (1716 — 1 7 9 1 ) — французский скульптор,
авто р па мятника Пет ру I («Медного вса дника» ) в Петер­
бурге.
с. 307 Вот покосившиеся крест и несколько
стеблей... — Это и следующие за ним описания свиде­
тельствуют об отличном знании «предмета» автором,
ведь рис унки Пушкина то гда е ще н е бы ли ра стиражиро­
ваны (кроме немногих), а говорится здесь о далеко не
самых известных.
с. 308
...вывинчиваясь из плоского тела чер­
нильными росчерками, стали быстро рас­
ти легкие крылья. — Эта «метаморфоза» (контами­
нация двух пушкинских рисунков) как бы продолжает
начатое размышление о поэме: за превращением коня
святого Георгия в Пегаса — мысль о творчестве (сотво­
рении импе рии и Пете рбурга) Медного вс а дник а; кроме
639

Вадим Перельмутер
того, крылатый конь вдохновения античных мифов
предвещ ает «встречу» героя н ове ллы с автором по эмы.
Иппо крена —в греческой мифологии источник на горе Ге­
ликон, где обитали музы.
с. 309
...один одет в белую складчатую тогу... —
Очевидно, имеетс я в виду римс кий поэт О видий (4 3 до
н.э. —ок.18н.э.)
с. 311 «с благодарностию: б ы л и» — «Не говори с тос­
кой: и х н ет ,/ Но с благодарностию: были» (Жуковский.
«Воспоминание», 1821).
.. .обогатите нас датой, одной крохотной да­
той... — На самом деле неизвестно не только число, но
нет достаточных оснований считать установленным и
го д написания вос ьмистиш ия «Пора, мо й друг, пора...»,
произвольно датируемого 1834 г. Эта дата ставится под
сомнение автором новеллы, написанной ровно сто лет
спустя (за ме чу — раньше м н ог их «проф ессио нальны х»
пушкинистов), потому что никак не вяжется с его пони­
манием пушкинского творчества (и биографии), т. е.,
е с ли угод но, художественно неубедительна, и это — не
чис то ака дем ический интерес, но пр инципиал ьный в о ­
прос: куда более вероятная дата —декабрь 1836 г. — в но­
с ит существенные попра вки в зн ан ие и по ниман ие п о­
следних месяцев жизни поэта.
В ОЧЕРБДИ (фе льето н). Печатается впервы е по а втор и­
зо ва н но й маш инописи.
Судя по дате — о дно и з п ос ле дни х «новеллис тических»
со чине ний Кржижановс кого; не ст ольк о «фельетон», ско льк о
рассказ о том, как не пишется. И рассказ, несомненно, «авто­
биографичный». В нем — своего рода «эхо» конца 1920-х — на ­
чала 1 9 30 -х гг., т. е. поры наибольшей творческой активности
Кржижано вского, когда иро ниче ски о писанна я ситуация бы ла
для не го практически постоянно й. Даже е с ли судить по п ис ь ­
мам, обилие замыслов поражает, и мысль о том, чтобы выстро­
ить и х «в очередь» (уже ставшую не то лько приметой, но и с им ­
во лом «нового быта»), ес ли и посещ ала е го, то не нахо дила при­
юта: к ак правило, писатель работал одно вре ме нно (либо с едва
уловимыми па узами) над несколькими, подча с ра зно жа нро вы ­
ми сочинения ми, ле гко переключаясь и не испытывая т ех ме д­
ленных и мучительных раздумий, в которые здесь вклинивает­
ся оживленный диалог «ненаписанного» (кое-что из него яв­
ст вен но перекликается с прежде « написанным»).
640

Комментарии
с. 314 ...вставим ему палку в колесо катафал­
ка. — Ср.: «Я перегибаю ту палку, которую мне вставля­
ют в колеса» (ЗТ); и еще: «Жить — это значит втыкать
п алки в коле са катаф а лк а, на котором меня везут»
(там же).
Художественная история российской интелли­
генции. На протяжении трех поколений.—
Ср. с эпизодом из «Чужой темы» (1929—1930): «Критик
на помнил мне, что тогд а он работал над с во им „Еще к
воп ро су о судьбах рус ско й интеллиге нции“»,
с. 315«сик транзит»... «глориа мунди» —л ат . Sic transit
gloria mundi («Так проходит мирская слава »).
«аква дистиллята» —лат . aquadistillata —дистиллирован­
ная вода.
с. 316 редина — редкая, неплотная ткань,
с. 318 ...а телега жизни, порожняком, сквозь
тьму, продолжает свой путь. — Ср.:«Посмертная
с ла ва : гро мыха ющ ая „телега ж изни“, едущая дальше по­
рожняком» (ЗТ).
...смех в одном акте, короче — скетч.
—
К этому
жанру Кржижановский обращался в ту пору нео днократ­
но — и в теории, и на практике: он написал несколько од­
ноактных пьес («По ко мбинации причин» ( 1 9 4 1 ) , «Само­
вар» (начало 1940-х ), статью «Одноактный Б. Шоу»
(1940)), а также выступил на конференции ВТО (1943 г.)
с большим докла дом «Одноактная пьеса»,
с. 320 «Розенкранц учится играть на флейте».
—
Ср. с первой вставной новеллой «Клуба убийц букв»
(1926), где действует второй из этих персонажей-нераз-
лучнико в «Гамлета» — Гйльденстерн.
итер —лат . iter — путь.
с. 321 ...кроме Шахразады, присутствовала и ее
младшая сестра, Дуньязада... — Ср.очерк«Дунь-
язада» в цикле «Салыр-гюль».
с. 323 Богатый купец и бедный сапожник.
— Ср.
нове ллу «Левое ухо » и з к ниги «Неукушенный локоть».
МЫШУК. Печатается впервые по авторизованной ма­
шиноп иси.
Но велла не д ат ир ова на, время ее на пис ания оп ределено
приблизительно: она перек ликаетс я с пе рвой «вставной нове л-
641

Вадим Перельмутер
лой» из «Книжной закладки» (1927), и вряд ли «эхо» было слиш­
ком уж далеким. Правда, нельзя сбрас ы вать с о сче то в и возмо ж­
ности того, что она возникла позже конца двадцатых — в пору
основательных занятий фольклором: в ней есть отзвуки извест­
но г о «лубочного» сюжет а «Как мыши кота хо ро нили», пр авда,
ка к с во йс т вен но Кржижановскому, с «заменой зна ка » на про ти­
воположный: в это м случае «похороны» удались.
с. 328 Так жители Тараскона, как нам рассказал
Альфонс Додэ... — АльфонсДодэ(1840—1897) —ав­
тор трилогии о Тартарене из Тараскона, созданной в
1870-1890 гг.
УРНА. Печатается впервые по авторизованной маши­
нописи.
Машинопись не датирована. По манере и сюжету новел­
л а близка к небольшому числу, ус ло вно гово ря , «бытовых» ве ­
щей Кржижановского, та ки х, например, ка к «Сос тяза ние п ев­
цов». Пере пис ка писателя по зво ляет ис пра вить о шибочно ук а ­
занную при публикации второй из этих новелл (ВБ) дату (1 9 2 7)
и определить время написания обеих — 1933 г., т. е. год завер­
шения р аботы над рукопись ю кн иги «Чем лю д и мертвы». По
некоторым признака м можно предположить, что но ве лла р а с ­
сматривалась в качестве еще одной «вставной истории» для
«Книжной закладки», одна ко «не подошла».
с. 337 ...в м ой портфель залез доклад... — еще одна
вариация «на те му портфеля», которую с тоит отметить
потому, что, в отличие от ра зно обра зны х пр очих с луча ­
е в в но велла х Кржижановского, зд е сь «бумаги» и «порт­
фель» как бы живут совместной жизнью, не зависимой
от своего «номинального» владельца (хотя кто кем вл а ­
деет — еще вопрос).
ОКНО. Впервые полностью: ВБ. Печатается по этому из­
данию.
Впервые «окно», важный образ в художественной систе­
ме Кржижановского, вст речающ ийся многократно (см., н апр и­
мер, «Квадратурин» (19 26): окно напротив двери и почти вплот­
ную к ней окно мебельного магазина — граница «часмой жиз-
642

Комментарии
ни»; попытка за на вес ить о кно ра зрас тающ ейс я комнаты, о г ра ­
дить себя от враждебного взгляда-мира; наконец, в финале,
«безоконная» ть м а), с тано вится темо й новеллы. В середине
1940-х гг. появляется очерк «Окна» («Москва в первый год вой­
ны ») и даже «теория окнове дения» (с м. коммента рий к очерку).
с. 341 ...географическими картами, приобретен­
ными на Кузнецком... — Этот знаменитый в Моск­
в е м а га зи н «Атласы и карты» на Кузнецком мосту, между
Неглинно й и Рожд ес твенкой, существует по с и ю пору.
. .. ахровскими полихромками. — Имеются в виду цвет­
ные репродукции с картин, выпускавшиеся издатель­
ством АХРа (Ассоциация Художников Революции, с 192 2
по 1928 г . — АХРР: Ассоциация Художников Революцион­
ной России; распущена в 1932 г.),
с. 342 вертлуг (вертлюг) — членик ноги членистоногих.
Здесь, очевидно, имеется в виду большой вертел — часть
бедренной кости, примыкающая к шейке и головке кос­
ти, пр иче м последня я вхо д ит в вертлужную впа дину та­
зовой кости, чем, вероятно, и вызвана контаминация
терминов.
СОСТЯЗАНИЕ ПЕВЦОВ. Впервые: ВБ. Печатается по
этому изданию.
В машинописи новелла не датирована, из нескольких
« автобиблиографий» упомянута лишь в одной, сделанной, ско­
рей всего, по памяти (там несколько явных ошибок), с датой:
1933. Вероятно, все же написана она раньше — в 1927 г., вскоре
по сл е «Книжной закладки», к «вст авным нове лла м» кото рой
примыкает (например, «Поминки»); у Кржижановского не­
однократно бывало, что темы, по каким-либо причинам не по­
павшие в ту вещь, над которой он работал, «отпочковывались»
от нее — в самостоятельные новеллы, причем разрыв между
этим и про изве дения ми, к ак п ра вило, невелик.
с. 344 портаменто —в пении: вибрирующая связь меяеду
двумя нотами.
с. 345 Катастрофы и уюты, очевидно, стоят в
очереди к бы тию . — Бытия —итворчества —Кржи­
жановского это «чередование» не коснулось: через не­
сколько лет после новеллы «Катастрофа» возник замы­
с е л рома на «Неуют»...
643

Вадим Перельмутер
с. 346 ...похоже на лет шмеля...в«Сказке о Салта-
не»... — т. е. «Сказе о царе Салтане», опере Н. А. Римско­
го-Корсакова.
Мир-араб — Медресе Мир Араб (Мири-Араб; 1510-е
—
1535/36 г.). Его строитель Абдулла Йеменский более из­
вестен к ак Мири-Араб.
Кишмиш -базар — базар в Ташкенте,
с. 347 бассо буффо—бас для комических ролей,
с. 348 «Первую, зардевшись, спеть». — Источник ци­
та ты обнаружить н е удало сь.
с. 349 «Тангейзер» — опера Р. Вагнера; вполне логично, что
знакомство, завязавшееся на «состязании певцов», про­
должается в опер ном те атре.
с. 350 «Он душу младую в объятиях нес...» —из сти­
хотворения Лермонтова «Ангел» (1831).
СТРОКА ПЕТИТОМ. Печатается впервые по авторизо­
ванной машинописи.
«Частник: Рядом с домом Герцена киоск. Продавец тем,
заглавий, концовок и т. д.» (ЗТ). Этот замысел стал лишь началь­
ным эпизодом вновелле:покупка темы.Иочень похоженато,
что писатель — как бы з ад ним ч исло м — пишет то, что, по льзу­
ясь заглавием известного произведения Пильняка, можно на­
звать: «Рассказ о том, как создаются рассказы», — имея при этом
в виду сочиненный шестью годами ранее «Серый фетр».
ПРОПАЩИЙ ЧЕЛОВЕК. Печатается впервые по авто­
ризованной машинописи.
Очень п охо же на то, что эта миниа тюра «а втобио гр а ­
фична» и что поводом к ее написанию стал подслушанный не­
чаянно разговор о себе и своем недуге...
с. 359 Сейчас Иглицын диктовал для детского
журнала — маленькую с к а з ку — пародийно на­
поминающую сказку самого Кржижановского «Доброе
дере во» и з цикла «Мал ма ла меньше».
МЕЧТАТЕЛИ. Впервые: Московский комсомолец. 1984.
7 сентября. Печатается п о а вт ор изо ва нн ой маш иноп ис и.
Нечто вроде «отростка» о че рка «Хор оше е море»; одн о­
временно с ним сделанная зарисовка, близкая тогда же, но-ви -
димому, с о зда вавш емуся циклу «Мал ма ла меньше».
644

Комментарии
Салыр-гюль
САЛЫР-ГЮЛЬ (Узбекистанские импрессии). Впервые
по лностью: СВ. Печатается по автор изо ван ной маш инописи.
В сентябре 1932 г. Кржижановский получил возмож­
нос ть осущес твить д а вн юю мечту — побывать в Средней Азии
(ко ма ндиро вку от Госиздата ему по мо г получить Георгий Шен-
гели). К этой поездке он увлеченно готовился: читал книги, раз­
гля дыва л ст аринные и нов ые карты, н ачал изучать узбе к ски й
я зык.
«Пишу Вам, не дожидаясь прибытия и устроения в Са­
марканде... Дорога пока идет хорошо. Поезд настроен исследо­
вательс ки — он о ста навливае тся на каждой станц ии, полус та н­
ке и разъезде. Но ведь и я хочу рассмотреть все поподробнее и
пообстоятельнее. На каждой остановке — шумливый восточ­
ный базар. Мы приезжаем — съедаем весь базар — едем до сле­
дующего — опять его проглатываем — и так далее до... очевид­
но, до Самарканда... Сейчас — тоже спасибо медлительности
по езда — то лько что вернулся по сле дово льно обстоя тельного
объезда и обхода Ташкента. 3 —4 часов, которыми я располагал,
конечно, мало, но как раз накануне в поезде я познакомился с
о дним знат ок ом Средней А зии.. . который о казался п рекр ас ны м
чичероне. В первый день в Самарканде я тоже буду под его кры­
лышком... Впечатлений так много, Неточка, что я еле успеваю
их осмыслить. Не знаю, конечно, пока трудно забегать вперед,
но, кажется, путешествие при не се т мне до вольн о мн ого мат е­
риала. Понемногу делаю наброски, попытки заговаривать по-
узбекски...* (к А. Бовшек от 11 сентября 1932).
«Я уже пятый день в Самарканде. Очень любопытно . Пер­
вый день я метался, стараясь сразу охватить все, а затем понял,
что лучше не форсировать неизвестное и брать его постепен­
но. Упрямо подучиваю узбекский язык, но опыты восточных
конверсаций — обычно — кончаются довольно мизерно... Зав­
тра вечером собираюсь уехать дня на два в Бухару... В голове у
меня сейчас не совсем пусто. Особенно по утрам, когда я сижу в
чайхане над своей пиалой и разглядываю посетителей и про­
хожих...» (к А. Бовшек от 16 сентября).
Выбор Самарканда и Бухары — и стинны х куль турно-ис­
т ор иче с ких це нтров Средней Азии, е щ е не слишком затрону­
ты х «со циа лист ичес ким строительс твом» (в отличие от «офи­
циальных» ст олиц и го родов, в котор ых больш евикам виде лос ь
645

Вадим Перельмутер
«промышле нное зна чение »), — вполне понятен. Тут тоже видна
«напра вля ющая рука» Ш енгели, который немного раньше це ­
лый год провел в Самарканде (1929—1930), преподавая в мест­
ном университете, и — это известно — отчасти подготовил
Кржижановс кого к пребыва нию там.
Что до изуче ния узбе кс к ого языка, то Кржижановский,
знавший, помимо греческого и латыни, четыре европейских
языка (а в конце тридцатых годов выучивший и пятый — италь­
я н с к и й), обладал явными спо собнос тя ми по лиглота. Десять ле т
спустя, во время войны, по возвращении в Москву из двухме­
сячной поездки по Восточной Сибири, где он по поручению
с е кц ии драматургов С оюза писа телей просма тривал сп ектакли
эвакуированных туда театров и читал актерам и режиссерам
л ек ции по истории театра и твор че ству Шекспира, он вы ступил
в ВТО с размыш лениями о ... монголь ском эпо с е и даже проде­
мон стрир ова л на чатки зна ни я «языка оригинала ».
Задуманный в поездке цикл «узбекистанских импрес­
сий» Кржижановский писал , почти безотрывно и завершил
очень быстро, в начале 1933 г. При этом у него почти не было
записей, сделанных во время путешествия (не считая писем к
А. Бовшек), все увиденное цепко держалось памятью, она не
подвела. На друзей и знакомых — а среди них были люди, зна­
ющие Восток не понаслышке, — очерки произвели самое бла­
гоприятное впечатление. Однако издатели сочли их недоста­
т очно «социальными» для публикации це ликом: удало с ь напе­
чатать лишь фрагме нты — под за гл ав ие м «Странствуя по
Востоку» — в журнале «Тридцать дней» (и та м же — короткие н о­
веллы-легенды на «восточные» темы). Тем не менее «узбекский
опыт» Кржижановс кого е два н е получил, та к с ка зат ь, пр акти­
че ск ог о применения.
«Ш енгели получил новую службу — редакт ора во с то ч­
ной секции в ГИХЛ’е. Рекомендовал меня как „переводчика"
(горе мне) с узбекского. А я вполовину забыл то немногое, что
знал...» (к А. Бовшек от 24 августа 1933). Кржижановскому не
было изве стно, что Ш енгели, сл уж ивш ий в Го сиздате реда кто­
ром в отделе европейской поэзии, в тридцать втором году уже
знал о грядущем «совместительстве», оно было решено (хотя
формальности продлились почти год). Как раз тогда, по замыс­
лу Горького, затевалась на пять с лишним десятилетий растя­
нувшаяс я про гра мма «мас сирова нны х» пер евод ов (а отча сти —
и «создания») «великой» лите ра туры народов СССР. Для ее ос у­
ществления требовались оп ытные «кадры». Ш е нгели од ним из
646

Комментарии
первых оказался в их числе. И сразу понял, что открывается
реальная возможност ь «укрыться» в пер евода х — тем, кому г о ­
сударство уже закрывало пути публикации оригинальных со­
чи нен ий. Именно с этим «прицелом» он и х лопо тал о ко манд и­
ровке для Кржижановского, однако попытка обеспечить ему
по стоянные пе ре во дчес кие за раб отк и не удалась .
Ого ворю ср азу, что в ком ментариях к очеркам пе рево д
слов изучаемого автором узбекского языка, как правило, не да­
ется: эти слова — стилистический элемент письма, смысл их в
подавляющем большинстве понятен из контекста.
с. 369
... верблюжьей колючки, стелющейся меж
почвенных щелей...
—
Ср. н ове ллу «Собиратель
щелей» (1922) и комментарий к ней (т. 1); здесь и далее
видно, что в очерках автор вскользь использует образы
и метафоры из собственной прозы, как бы цитирует са­
мого себя.
..песчаное море, показанное с выключением
времен и... — Ср. с размышлениями о природе време­
ни героя повести «Воспоминания о будущем» (1929)
Макса Штирера .
с. 371 ...тотчас же сочинил рассказ о герое-про-
воднике. — Пародируется идеологически-бойкое не­
веж ес тво «новой литературы», о которо м Кржижано в­
ский писал в повести «Штемпель: Москва» (1925, «Пись­
мо шестое»): в данном случае — понятое буквально
название тормозной колодки,
с. 373 лёндскэйп... — я н г л .landscape — пейзаж,
с. 375 ...самое жизнеспособное соединение —
это соединение выдающегося... с плос­
ким...—Ср.: «Буферная сцепка: =ПО= — плоское с выпук­
лым и зазором дает наилучший эффект и в дружбе, в
с цепке душ: нео бходимо, чтобы один бы л пло ск им и бы л
зазор» (ЗТ).
с. 376 Регистан (букв, «песчаное место») — площадь в Са­
марканде; форум и торгово-ремесленный центр древ­
него города. В ХУП в. здесь сложился архитектурный ан­
самбль, куда входят медресе Улугбек, медресе Шердор и
м едресе с мечеть ю Тилля-Кари.
... медресе Улугбега, Тилля-Кари, Шир-дор... — Мед­
ресе Улугбек — высшее духовное учебное заведение Са­
марка нда; пер во начально име ло 5 0 худжр-к елий. Тилля-
647

Вадим Перельмутер
Кари («отде ла нное зо ло том») — медресе, по строенное в
1646 г. на северной стороне Регистана. Помимо своей
о сн овно й зад ачи — обучения студентов, выполняло роль
с оборно й мечети. Шердор («здан ие с о ль вами») — мед­
ресе, построенное напротив медресе Улугбек в 1619^-
1 6 3 6 гг. зодчим Абдул Джаббаром.
с. 377 ...с земли Маверраанагра... — Мавсраинахр —
арабс кое н азв а ни е (с VII в .) междуречья Амударьи и Сыр­
дар ьи с го рода ми Самарканд, Бухара и др.
с. 378 Ялангтуш-Бахадур.
—
И Шердор, и Тилля-Кари
по строены по проекту са ма рка ндс ко го правителя эми­
ра Ялангтуша.
с. 379 ...каждая персидская буква... — т .е . буква араб­
ского алфавита.
с. 380 Бибиханум —БибиХаным, соборная мечеть (1399—
1404); по преданию, построена по инициативе жены
Тимура (см. комментарий к с. 398), красавицы Биби-Ха-
ным. Стро ительство ее начато по сле по бед оно сно го по­
хода Тимура в Индию. По замыслу Тимура, она должна
была затмить вс е виденное им в других земля х. Ко мплекс
включает главную мечеть (на западной стороне) и две
малые мечети (на севере и юге).
...к аменный... пюпитр для Корана... — во дворе перед
г лавно й мечетью.
с 381 батавские слезки — капли, получаемые при рез­
ком о хла ждении ра сп лавл енно го стекла, кото рые, ес ли
надломить и х кончик, ра сс ы паютс я на мельча йшие о с ­
колки.
...аксансирконфлексный угол кровельных ска­
тов...
—
т. е. подобный французскому надстрочному
знаку.
с. 382 Чаар-су — Чорсу, шестигранное купольное здание
конца XVIII в., пр една зна чавш ее ся для то р го вы х целей,
в частно сти, в нем то рго вали голо вны ми уборами; един­
ственное сохранившееся до наших дней сооружение
гражданс кого типа в Самарка нде.
...со
ступеней Мир-араба... — См. комментарий к с. 346.
с. 383
.. .глухие
купола
Таки-зергарона,Таки-
тилпака,Сорра фа на — купольные здания на пере­
кре стка х гл ав ны х магис тралей Бухары. Купол Токи Зар-
г арон служил мес том продажи ю вел ирн ы х изд ели й, ку-
648

Комментарии
по л Токи Тельпакфурушон — голо вны х убор ов, Токи Сар-
роф о н был Куполом менял.
Археолог Вяткин утверждает... — В. Л. Вяткин (1869—
1932) вел раскопки в Самарканде в начале 1900-х гг. По­
гребен, согласно его завещанию, на территории обсер­
ватор ии Улугбека.
м авзо лей Гур-эмира — Гури-Эмир — мавзолей, воздвиг­
нутый в 1404 г. по велению Тимура для праха его люби­
мо го внука Мухаммеда Султана. Здес ь также по гребе ны,
кроме самого Тимура, два его сына, его внуки и Улугбек.
м а з а р — святое место; обычно гробница или могила с возве­
денным над ней сооружением.
...над обрывистым берегом Сиаба... — Сиаб — канал,
окружающей Афросиаб (см. комментарий к с. 3 98).
с. 385
...о древнейшем... философе Фу-Ги, авторе
книги «И- Кинг»... — См.комментарийкновелле«Фу-
Ги» (1921).
с. 386
...арка, анахронистически называемая Та­
мерлановой.
— Тамерланом русска я ле топ ись н а зы ­
вает Тимура (см. комментарий к с. 398), или Тимурленга
(б у к в . «Хромой Тймур»).
арабеска (арабеск) — лепной или живописный декоратив­
ный узор.
. ..древние куфические надписи. — Куфическое пись­
мо — вид древнего арабского письма; возникло в конце
УП в. в городах Куфа и Басра.
с. 388 Калян — минарет в Бухаре, построенный в 1127 г.
У е го подножия нахо дятс я мече ть Калян и медресе
Мири-Араб.
с. 390 дикт — фанера.
с. 392 И Мухаммед в своем Коране не просит о
н еиспитии чаши — намек на евангельское Моление
о Чаше (см., например: Матфей, 26:39—44).
с. 398 Александр Македонский (356—323 до н. э.)
—
ма кедо нск ий царь Александр III, один и з в ел ики х полк о­
водцев античности, в IV в. до н. э. завоевавший Среднюю
Азию.
Чщнгисхан (ок. 1155—1227) — основатель и великий хан
Монго ль ско й империи.
Тимур, или Тимурленг (в русской летописи Тамерлан) —
в 1370 г. захватил власть в Самарканде и провозгласил
22 С. Кржижановский, т. 3
649

Вадим Перельмутер
себя единоличным правителем Мавераннахра. В тече­
ние последующих 35 лет путем завоеваний создал импе­
рию со столицей в Самарканде.
Надир-беги-хан
— Скорее всего, автор имеет в виду Надир-
шаха — персидского шаха, завоевавшего Мавераннахр в
1740 г., имя которого, возможно, контаминировалось у
него с именем Надира Мухаммед-хана, правителя в Бу­
харе и Самарканде, и Надира Диванбеги.
А ф р о с и а б — городище на окраине Самарканда. Его раскоп­
ки начались в 1874 г. и продолжались более полувека.
Поселение городского типа на Афросиабе существова­
ло ранее двух с половиной тысяч лет назад.
Согдиана — древняя область на территории современного
Узб ек ист ана и Таджикистана.
Бактр иан а (Бактрия) — древняя область в верховьях Аму­
дарьи.
с 399 Комстарис —Комитет по охране памятников мате­
риальной культуры при ВЦИК. Эта организация суще­
ствовала с 1932 по 1937 г.
с. 401 омикрон — буква греческого алфавита,
с. 403 мавзолей Исмаила-саманида — МавзолейСа-
мани; по преданию, в озве де н Исмаилом Самани, о с но ва ­
телем Саманидского государства, захватившим Бухару в
874 г. и сделавшим ее своей столицей,
медресе Абдулла-хана
— медресеАбдулазизхан,памят­
ник архитектуры в Бухаре (1652 г.),
с. 405 гробница Ходжи Ахрара — памятник архитек­
туры в Бухаре; ш е й х Ход жа Ахрар — руко водитель ре ли­
гиозного ордена дервишей,
с. 406 Тимур-ленг — т.е .«ХромойТимур».
Рухад -аб ад — Рухабад — мавзолей над могилой мистика
Бурханэддина Сагараджи, уме рше го в XI V в.
Ш ах -и -Зи нд — Шахи-Зинда («живой царь») — некрополь,
состоящий из одиннадцати мавзолеев, пристраива­
вш ихся один к другому на протяжении XIV—XV вв.
Кусаибин-Аббос. — Имеется в виду гробница Кассам ибн-
Аббаса — самое древнее сооружение ансамбля Шахи-
Зинда (могила относится к VII в., мавзолей возведен в
первой трети XIV в.). Куссам, сын Аббаса, двоюродного
брата пророка Мухаммеда, с V m в. почита ется мусульма­
нами; в народе Куссам стал известен под именем Шахи-
Зинда.
650

Комментарии
с. 407 гробница шейбанидов. — Шейбаниды—динас­
тия, образовавшаяся из кочевых узбекских племен и
правившая в первой половине XVI в.
юфть — выделанная (на дегте) кожа.
с. 409 ...царь и астроном мирза Улугбег... был
убит своим внуком, захватившим пре­
ст ол.
— Улугбек Мухаммед Тарагай (1394—1449), госу­
дарственный деятель, ученый; внук Тимура. С 1409 г. пра­
витель Самарканда, где построил обсерваторию. Был
низложен своим сыном, Абдуллатифом, и убит с его ве­
дома.
с 410 «Путеводитель по нёбу» (Покровского).—
Найти кн игу с та ким за гла в ие м не удалось, но очевидно,
что речь идет об одной из ранних книг известного вра­
ча, чле на-кор рес по ндента АМН А А Пок ровско го , ав то­
ра популярных «Бесед о питании» (М., 1964).
с. 413 ...у нас в Москве, на Болоте... — т.е . на Болот­
ник овс ко й площ ади, между Яузой и Мос кво й-рекой.
с 416 терменвокс — первый созданный в России электро­
музыкальный инструмент (1921 г.).
с.417
...сэра Фальстафа с мальчиком-оруженос-
ц е м... — Имеется в виду иллюстрация ко 2-й сцене I акта
2 -й ча сти «Генриха IV».
диатоничный. — Диатоника — семизвуковая система, все
звуки которой могут быть расположены по чистым
квинтам, одно из трех ладовых наклонений в древнегре­
ческой музыке, многообразные формы диатоники
составляют основу европейского и русского народно­
песенного искусства.
Жизнь покорно следует за тенью... — Ср.:«Передза­
катом длинные тени от вещей напоминают, что и про­
шедший день был длинен, но как тень» (ЗТ).
с. 418 Мне
предстоял
большой
конец
от
Сретенских до Пречистенских (ворот).— Т .е .
пять бульваро в Бульвар ног о кольца ,
с. 419 Кааба. — храм в Мекке, одна из главных мусульман­
ских святынь.
с. 420 Лаби-хауз — Ляби-хауз — архитектурный ансамбль
в Бухаре, сложившийся в XVII в.; включает медресе Ку-
кельдаш (136 8—1569), Ханака Надира Диванбеги
(до 1622), медресе Надира Диванбеги.
с.422 остеологический — скелетообразный.
651

Вадим Перельмутер
с.424 дивагации — бредни.
с. 426 Штирнер — см. комментарий к с. 46.
Фихте Иоганн Готлиб (1762—1814) — немецкий философ.
Арабский философ Аль-Газари... — Очевидно,имеет­
с я в виду Аль Газали (1058/59—1111) — ис ла мс кий ф и ­
лософ и теолог.
с. 429 ...«Мои университеты» Горького, переве­
денные на узбекский язык. — Из многочислен­
ных курьезов такого рода выбран именно этот: не пото­
му ли, что как раз незадолго до поездки в Среднюю Азию
Кржижановс кий ра зреш ил с во ю мы сленную по лемику с
Горьким — за вер ш ил книгу «Чем лю ди мертвы» (с м . всту­
пите ль ный о чер к)?
...новая узбекская литература, литература лати-
ныляшдырыша... — т .е . создаваемая на латинице, за­
менившей после революции «арабское письмо» (впо­
следствии — после Второй мировой войны — была вве­
ден а кир иллица).
с. 430 Тану-Тувинская республика—провозглашена
в 1921 г.; в 1944 г. вошла в состав СССР на правах авто­
номн ой облас ти.
Джунгарские горные в о р о т а — перевал, горный про­
ход в Казахстане близ границы с Китаем,
с. 431 ..логические косяки трехкрылых силло­
гизмов... — Силлогизм — основа сформулированной
Аристотелем логической системы дедукции — состоит
из двух посылок и умозаключения,
с. 433 ...образ «шагреневой кожи» Бальзака... —
Шагреневая кожа в одноименном романе О. Бальзака
(1831) — волше бный та лис ман, который удовлетвор яе т
любое желание героя, сокращая за это срок его жизни,
♦ тронуто — пойдено» — см. комментарий к с . 86 .
с. 436 плюсквамперфектум — превдепрошедшеевремя,
с. 437 хай-ка
— хокку (хайку) — трехстишие в японской по­
эзии, генетически восходящее к танка,
танка — пятистишие в японской поэзии,
байт — бейт — двустишие в арабоязычной, персоязычной и
тюркоя зычн ой по эзи и; обычно со держит за ко нч енн ую
мысль.
. .. всевосточной газеллы (газаль)... — Газель — видмо*г
норимического лирического стихотворения в поэзии
нар од ов Вос тока. Состоит обычно и з 5 —1 2 бейтов.
652

Комментарии
чагатайский язык — тюркский письменно-литератур­
ный язык, сложившийся в тимуридских уделах
в XV—XVI вв.
с. 438 Бабур Зихиреддин Мухаммед (1483—1530) — пото­
мок Тимура, основатель государства Великих Моголов,
простиравшегося от Кабула до Бенгалии; поэт и автор
зн аме н ит ой автоб иогр аф ии «Бабурнамэ».
с. 439 броуновское движение — беспорядочное дви­
жение мельчайших частиц, взвешенных в жидкости или
га з е , под влиянием ударов молекул ок ружа ющей ср еды,
антиципация — предвосхищение, предугадывание со­
бытий
Такой формой будет не лирика... а драма. — Эта
мысль впервые была высказана Кржижановским де­
сятью годами раньше — в «Философеме о театре» (1923).
с. 440 Гафур Гулям (1903—1966)—узбекский поэт.
Че л п а н — сведений обнаружить не удалось.
У й г у н (Рахматула Атакузиев, 1905) —узбекский поэт и драма­
тург.
Хаса Булат — сведений обнаружить не удалось.
Фаткул л а Гулям —сведений обнаружить не удалось.
Ту й г о н — сведений обнаружить не удалось,
с. 441
. ..монгольский цикл о «Волшебном мерт­
веце»...— т ибетский цикл легенд о ветале — злом духе,
способном вселяться в мертвое тело,
с. 442 Шенгели (Манухина) Нина Леонтьевна (1892—
1980) — поэтесса и переводчица, жена Г. А. Шенгели.
с. 443 Мне вспоминается мой старый рассказ:
«Странствующее „Странно“».
—
Эту п ове сть
(1924) автор пересказывает весьма вольно и схематич­
но, я вн о «примеряя» к ино й «фабульной» зада че,
с. 444 дирхема — дирхем — старинная арабская серебря­
на я монет а.
Сур а — глава Корана.
...сова... которая могла бы написать мемуары о...
Афине Палладе. —В греческой мифологии сова —
атрибут Афины Паллады, указывающий на древнее зоо­
морфичес кое пр оис хож де ние этой бог ин и,
с, 458 Ламарк —см.комментарийкс.48.
Невай-и -Махтум-Кули (ок. 1730—1780-е) — поэт.
Даулят-Дурды — сведений обнаружить неудалось.
653

Вадим Перельмутер
с. 462 Лонгинов Виталий Витальевич (1886—1937) — хи ­
мик, ра зраба ты вал те оретиче ские и пра ктиче ские мето­
ды получения химически чистых веществ,
с. 464 В Германии вот гинденбурговщина рас­
шумелась... — Пауль фон Шнденбург (1847—1934) —
гене ра л; во время Первой миро во й войны начальник Ге­
нера льно го штаба гер ман ск ой армии, за тем политиче ­
ский деятель; с 1925 г. и до смерти — президент Герма­
нии.
гогенцоллерновская корона. — Гогенцоллерны —гер­
манский княжеский род, известный с XI в.; возвысился в
конце XVIII в. в борьбе за власть с Габсбургами; послед­
няя в Германии правящ ая импе ра то рс ка я д ина стия,
с. 468 Кстати, надо уложить и мысли. — Ср.:«Уложи­
те ваши мысли и будьте готовы в любую минуту перехать
в новое миросозерцание» (ЗТ); и еще — с «железнодо­
рожной» ассоциацией: «Близится станция назначения:
Смерть. Пор а уклады вать мы сли» (ЗТ).
Ар к — крепость, главная резиденция бухарских правителей;
самый древний архитектурный памятник Бухары, в ны­
нешнем виде отстроен в VII в.
... хромой Лесажсв б с с... — Имеется в виду роман фран­
цузского писателя Алена Рене Лесажа «Хромой бес»
(1707).
ХОРОШ ЕЕ МОРЕ. Впервые полностью: СВ. Печатается
по этому изданию. Четыре фрагмента очерка, озаглавленные
первой половиной строки Багрицкого, взятой в эпиграф, — «Ай,
Черное море!»: Тридцать дней. 1939. No 8—9 .
В «автобиблиографии» очерк датируется 1939 г. Это —
ошибка памяти, связанная, скорей всего, с тем, что в тридцать
девя том авто р г отовил фрагме нты о черка к публикации: оче рк
на п ис а н двумя го дами раньше, во время п ое здки Кржижано в­
ского в Одессу, где Анна Бовшек проводила лето на даче, распо­
ложенной рядом с Домом творчества писателей (16-я станция,
дача Ковалевского). «Дом, в котором мы теперь жили, стоял на
высоком обрыве у самого моря. Ритмичный шум прибоя, мор­
ской воздух и дружеские, полные уважения отношения всех
членов семьи к СигизмундуДоминиковичу создавали хорошие
условия для лечения нервов и общей поправки здоровья... От­
дыхал, как обычно, работая над небольшими новеллами («Мал
654

Комментарии
мала меньше». — Ä 77.), очерком о б Одессе „Хорошее море“. .. Че­
рез два года (через год. — В . Я .) в том же приветливом доме про­
исходило нечто иное. Мы с С<игизмундом> Д<оминиковичем>
сидели вечером на террасе. У нас в гостях был Юрий Карлович
Олеша с женой Ольгой 1уставовной. Писатели только что по­
знакомились: завязалась беседа на волнующие литературные
темы. Неожиданно на террасу вошел незнакомый мне человек.
Извинившись, он объяснил, что приехал к Юрию Карловичу
поговорить с ним о деле, и вдруг сказал: ^Арестован Бабель...“»
(А. Бовшек).
Этот дом, пос тро енны й отцо м Анны Бовшек, был з а ве ­
щан четырем дочерям. В 1970-х гг. Союз писателей предприни­
мал попытки присоединить его к Дому творчества (средства
при этом применялись, мягко говоря, не вполне законные —
например, отключали свет и воду, — однако борьба, длившаяся
года три, кончилась ничем. Дом сохранился, хотя, конечно,
с и ль н о изме ни лся внутри; он поделен между внучатыми пле ­
мянниками и — теперь уже весьма дальними — свойственника­
ми А. Бо вшек. Однако часть , отошедшая к по томкам мла дшей
сестры Екатерины (в замужестве Довгань), где мне довелось
побывать, — именно та, щ е тогда жили писатель с женой, даже
расположение мебели на террасе осталось то же. И можно
было, устроившись там, где любил сиживать Кржижановский,
поглядеть на то, что виде л он . Дом дейс твительно ра спо лож ен
замечательно, на самом краю обрыва (под ним — на берегу —
то, что осталось от дачи уехавшего после революции из России
и умершего в эмиграции поэта и переводчика А. М Федорова
(1868—1949), у которого в начале века бывали все столичные
литера турные зна менит ос ти, на езжа вшие в Одессу; это й дач е
»помогли» погибнуть — а за о дно и ценнейшему ар хи ву). Спр а­
ва и слева взгляд слегка ограничен зеленью старых деревьев, с
этого места из глубины террасы берега не видно — только море.
И добираться сюда, по крайней мере треть пути, приходится со­
вершенно так же, как и шестьдесят лет назад* видавшая виды
трамвайная одноколейка, плотно стиснутая садами, выводит
нео жиданно на пы льны й пустырь, к г раниц е пр имор ско го п ар­
ка — дачи Ковалевского.
Очерк был включен Кржижановским в состав книги
»Сборник рассказов 1920—1940-х годов»; причины, по которым
он перенесен сюда, изложены в преамбуле к комментариям.
Могу лиш ь повторить, что со с та влен ие »Сборника» бы ло пред­
варительным, »эскизным»; пристальное внимание автора к
655

Вадим Перельмутер
жанровой определенности включаемых в книги вещей, тща­
тельная композиционная выстроенность всех книг, кроме
♦ Сборника», по зво ля ют думать, что сто ль я вны й «д исс она нс»
был бы им впоследствии устранен. Но все же главная причина
перемещения очерка к «ему подобным» — в том, что здесь он
позволя ет со ставить более по лно е предс та вление об «очеркист­
ск ом» стиле и мас те рстве писателя.
с. 473 Ай, Черное море, хорошее море — строка из
стихотв орения Э. Б а гриц ко го «Контрабандисты» ( 1 9 2 7 ) .
...спорят о том, открыть или закрыть окна... — Ср.:
«Пассажиры споря т об окне („открыть — закрыть“) , как
если бы они были славянофилами и западниками, а
окно — „окном в Евро пу“» (ЗТ).
с. 474
...жил
катаевский Петя... — персонаж повести
В. Катаева «Белеет па рус одинокий» ( 1 9 3 6 ).
с. 475 Станция Ковалевская —или: дача Ковалевского,
с. 480 ...с полным собранием сочинений Шелле­
ра-М ихайлова. — Шеллер (псевд. Михайлов) Алек­
сандр Константинович (1838—1900) — писатель, плодо­
витый романист.
с. 482 Et ego in Arcadia fui — «дополненная»(союзом)
цитата из Вергилия, для которого, как и для поэтов Эл­
лады, картины природы Аркадии, го рной обла сти в цен­
тр аль ной части П елопо ннес а, служили фоном для оп и­
сания идиллий из пастушеской жизни; здесь, естествен­
но, имеетс я в виду оде с с кий приморский парк т ого же
названия.
с. 483 ди кт —фанера.
с. 484 ...старая книга о старой Одессе. — Речь идет
о книге А. М. Де Рибаса «Старая Одесса. Исторические
очерки и воспоминания» (Одесса, 1913). Сообщаемые
далее исторические сведения и рассказы об Одессе ос­
нованы на этой книге.
с. 485 А стопка книг растет и растет. — Затеяв со­
чинять «одесский» очерк, Кржижановс кий дейс твуе т
примерно та к же, как двенадцать ле т на за д в рабо те над
по ве стью «Штемпель: Москва» (с м . комментарий к ней)*
множество книг «по теме» — и поверка их собствен­
ным — пешим — исследованием города.
656

Комментарии
Ж|еною одного из них, «негоцианткой моло­
дой», увлекался Пушкин. — Имеется в виду Ама­
лия Ризнич (1 80 3 —1 8 25), жена негоцианта Ивана Степа­
но вича Ризнича.
с .I486 ...после зах вата Xаджибея... — Хаджибей — ту­
рецкая крепость, взятая штурмом 14 сентября 1789 г., на
месте которой в 1794 г. была основана Одесса.
с. 487 дормез — большая карета, приспособленная для сна
в пути.
В гавань завозили товары и болезни. Вслед­
ствие этого возникли здания: таможня и
карантин.
—
«карантин» занимался проверкой д о ­
ставляемых в город морем растительных и животных
продуктов.
...$ аттическом стиле театра... — т.е . здания с некото­
рыми характерными элементами древнегреческой ар­
хитектуры .
..Сооружается грузный овал... современного
оперно го театра города. — Справедливости ради
следует заметить, что дело тут было вовсе не в «торже­
ствующ ей буржуазности», а в том, что мн оги е ста рые те­
атры (не только в Одессе — по всей Европе) перестали
удовлетворять новым требованиям; здание Одесского
театра оперы и балета было создано в 1884—1887 гг. зна­
ме ниты ми не ме цким и ар хитекто ра ми Ф ердинандом
Фельнером-младшим и Германом Хельмером (ими же
пост роены о перные театры в Венец ии, Будапеште, Л ь во­
ве, Загребе, Дрездене, Народный театр в Вене и еще мно­
г ие театр ы в Авс тро -Ве нгрии и Южной Германии).
...Все якоря упали в песок одесской бухты.—Да­
лее следует несколько строк, обессмысленных дефектом
ма ш ино пи си; по ско ль ку рукопись очерка не обнаруже­
на, и х п ришлось опустить.
с. 488 Ойра (Айра) Олридж (1805—1867) — первый аме­
риканский актер, завоевавший мировую славу исполне­
нием шекспировских ролей; в 1826 г. дебютировал в
Лондоне в роли Отелло; с 1858 г. гастролировал в России
и имел большой успех.
с: 489 ...одесский художник Эдвардс, эмигриро­
вал за гран ицу. — Эдуарде (Эдвардс) Борис Василь­
евич (1860—1924) — скульптор, рано добившийся из-
657

Вадим Перельмутер
вестности (в 27 лет — персональная выставка в Лондо­
не), автор многочисленных памятников: Екатерине П в
Одессе, Суворову на Рымникском поле в Румынии и др.;
копия-отливка с памятника Суворову, предназначавшая ­
ся для установки в Измаиле, долгое время оставалась в
Одессе и была установлена перед входом в музей; кон­
цовка фразы — о том, что Эдвардс умер в нищете, —
ни на чем не основана: известно лишь, что умер он на
Мальте.
с. 491 Пустое в ы одесским в и... — шуточный пе­
рифраз начала пушкинского ♦ Ты и вы» (1828): »Пустое
вы сердечным т ы / Она обмолвясь заменила».
с 492 ...сборник памяти Багрицкого — Эдуард Баг­
рицкий: Альманах/Под ред. В. Нарбута. М., 1936. Упоми­
нание этой книги, во-первых, еще одно свидетельство в
пользу датировки очерка 1937 г., а во-вторых, возвраща­
ет нас к эпиграфу очерка, к тому, для чего он понадобил­
ся Кржижановскому, в октябре 1936 г. написавшему тео­
ретическую работу «Искусство эпи граф а . (Пушкин)», и з
которой можно сделать вывод и о его собственных це­
лях и методах использования этого приема. В данном
случае можно говорить о том, что на некоторое время —
после смерти и особенно по выходе упомянутого сбор­
ника — Багрицкий стал знаковой фигурой «одесской»
литературы, культуры, вообще Одессы; «тема Одессы»
оставалась модной и два года спустя, когда Кржижанов­
ско му удалось опублико вать фрагм енты оче рка.
с.494 елитры —элитры(тоже,чтонадкрылья).
с.495 ...рассказы Замятина времен гражданской
войны, смерть лирика Блока и его статьи
♦о кризисе гуманизма»... — Имеется в виду тема
обреченности интеллигенции в рассказе Е. Замятина
«Пещера» ( 1 9 2 2 ) и статья А. Блока «Крушение гуманизма»
(1919).
с. 497 Аристотель, открывший формальную ло­
гику... поддгал, что и собакам доступны не­
которые модусы силлогизма...
—
Аристотель
(384—322 до н. э.) первым из древнегреческих филосо­
фо в с де ла л за коны мышления предметом изучен ия. Под
модусами силлогизма (т. е. умозаключения), очевидно,
име ютс я в виду сф ормул иро ва нные Аристотелем ф игу­
ры силло гизм а.
658

Комментарии
Москва в первый год войны
МОСКВА в ПЕРВЫЙ ГОД ВОЙНЫ (Физиологические
оче рки). — Перва я тетрадь за думанной и ос тавше йся не за в ер ­
шенной книги «Раненая Москва», которая должна была охва­
тить все четыре военных года московской жизни — от «ране­
ния» д о «исцеления».
В июле 1941 г. Кржижановский отказался уехать в эваку­
ацию, пояснив, что «писатель должен быть там, где его тема»:
одною из постоянных, неотступных его тем была Москва. Он
оставался в столице все четыре года и был на редкость энерги­
чен и деятелен, — быть может, потому, что впервые книга его не
вышла по причинам объективным и оставалась надежда на то,
что она лишь «отложена», в чем его — не без оснований —уве­
ряли и друзья. Во всяком случае, депрессия, парализовывавшая
на время после прежних неудач, на сей раз его миновала.
Он ездил в командировки: в короткую — «писатель­
скую» — на Западный фронт, в длительную — по поручению
секции драматургов и ВТО — в Восточную Сибирь (1943), а за­
тем, в самом конце войны, — на Северный Кавказ, где бывал в
середине тридцатых. В эти годы его работа была преимуще­
ственно связана с театром. Он пишет со старинным своим, еще
киевским, знакомым, композитором С. Василенко, либретто
оцер «Суворов» и «Фрегат „Победа“» — о создании первого рос­
сийского флота (оба — 1941 г.) и принимает живейшее участие
в их лостановке, сочиняет историческую пьесу о Севастополь­
ской обороне «Корабельная слободка» (194 2), выступает на
конференции ВТО с большим докладом о поэтике одноактной
пьесы, еженедельно (!) бывает в Шекспировском кабинете ВТО
у М. Морозова, где знакомит собравшихся со своими новыми
работами о пьесах Шекспира, хотя вернее назвать это наблю­
дениями и размышлениями о «частностях»: в отличие от три­
дцатых годов, когда он более занимался проблемами масштаб­
ным и («Поэт ика ш е кс п ир ов ск их х роник» или «Комедиограф ия
Шекспира»), теперь он сосредоточен на эпизодах, характерных
ситуация х, «масках» и «типажах», причем не пише т, ог ра ничи ­
вается конспектом, полагаясь на свое отточенное мастерство
лектора, нимало не смущаясь тем, что среди слушателей — та ­
кие мэтры театро- и шекспироведения, как Г. Н. Бояджиев,
А. К Дживелегов, А. А Аникст, поэты-переводчики Маршак и
Шервинский. Увы, конспекты (и некоторые готовые тексты
659

Вадим Перельмутер
выступлений) не сохранились: отданные М. Морозову—для ар­
хива и летописи чтений, — они, к несчастью, оказались среди
те х бумаг это го а рхи ва, которые по гибли.
Но вернемся к книге очерков. Замысел ее возник, види­
мо, в 1943 г. Психологически он, думается, связан с несостояв-
ш ейся «моско вской* книгой сер едины двадца тых годов. Но те ­
перь вместо философско-социологического подхода — «фи­
зиологический»: жанр популярный и разработанный в русской
к ла сс ик е . Первая часть кн иги вчерне была готова два года сп у­
стя. В августе 1946 г. автор берется за переработку текстов.
К этому вре мени надежда на вы хо д к ниги н ове лл ок ончатель­
но утрачена. И, в сущности, Кржижановский бросает писать.
Потому работа идет вяло, урывками.
Первая тетрадь завершена лишь к началу 1949 г. Однако
неудавшиеся попытки опубликовать о черки, которые « опозда­
ли», — в писаниях о войне официально признан лишь фанфар­
но-героический пафос, — а затем и обострившаяся, стреми­
тельно прогрессирующая последняя болезнь писателя оборва­
л и работу.
ОКНА. Впервые: ВБ. Печатается по это му изда нию.
с. 501 фснестрология — т .е . «окноведение» (от лащ.
fenestra — окно). О значении «окна» в образной
системе Кржижановского см. примеч. 30 к работе
В. Н. Топорова
«„Минус“-п рос тр анс тво Сиги змунда
Кржижано вского». Стоит та кже упомянуть изв е ст но е
Кржижано вскому «окноведческое» стихо творе ние Ш ен -
гели «Философия классицизма» (1 93 7), начинающееся:
«Все любят, много раз я наблюдал,/ Заглядывать в чужие
окна...».
ГОЛОС ИЗ РУПОРА. Печатается впервые по авторизо­
ва нн ой машинописи.
с. 507 апперцепция — восприятие.
. ..в
пределах малой терции... — Малая терция — один
и з просты х (в предела х окта вы ) интервалов.
ЧЕЛОВЕК» ВИНТОВКА И ФОНАРЬ. Печатается впер­
в ые по а вторизо ванной машино пис и.
с. 508 дикт — фанера.
660

Комментарии
ЮНЫЙ ПОЖАРНИК. Печатается впервые по авторизо­
ва нно й машинописи.
с 512 ...бейсбольная кривая бита... — Разумеется,ав­
тор имеет в виду биту для лапты, российской «родствен­
ницы» аме рика нск ого бейсбола .
ПОВОЮЙ ПОВОЮЕВИЧ. Впервые: ВБ. Печатается по
этому изда нию.
с. 519 ...часовым придаются подчаски...
—
Подча-
сок — сменщик, тот, кто назначен, в случае надобности,
сменить час ово го.
с. 521 Юркевич Памфил Данилович (1827—1874) —
фило со ф и педагог.
с. 522 гештирбт — нем . gestirbt — помер,
вельт —нем .Welt—мир.
ДОРОГОМИЛОВСКАЯ РУФЬ. Печатается впервые по
а вторизо ванн ой маш инописи.
с. 5 2 4 Руфь — см.: «КнигаРуфи».
с. 525 ...как некий Вооз... — См.: Руфь, 2: 5.
...мы с нашими войнами и мирами, листьями
лавра и к а пу с т ы... — т. е., по «литературной» ассо­
циации, от великого до смешного, от Льва Толстого
(«Война и мир») до ОТенри («Короли и капуста»), вклю­
чая разнообразных «лауреатов» (увенчанных лаврами).
ЖИДКИЙ КРИСТАЛЛ. Впервы е: ВБ. Печатается по это­
му изданию.
Действие очерка происходит в столовой московского
Дома лите ра то ров. Упо минаемые Чистополь, Каза нь, Алма-Ата,
Фрунзе — го рода, куда эвак уир овали и з Москвы писател ей и и х
се мьи.
с. 526 жидкий кристалл — состояние вещества, в кото­
ром оно обладает свойствами жидкости (текучестью) и
некоторыми с во йс т ва ми твердых крис та ллов,
с. 529 онёры — в карточной игре: одна из старших карт ма­
сти —от валета до туза (от фр. honneur —честь, знак ува­
жения , ре галия ).
661

Вадим Перельмутер
...а у н ас лига — т. е. лигатура: металлы, вводимые в благо­
родные металлы для удеше вления изделий,
с. 530 Леб —о каком ученом в данном случае идет речь, не­
ясно.
ОБИЖЕННОЕ МИ-БЕМОЛЬ. Печатается впервые по ав­
то ризова нно й ма шинописи.
Кржижановский нер едко ис пользует в очер ках мотивы,
образы, метафоры прежних своих сочинений. Так и здесь (ср.
новеллу «Чётки» (1922)). Действие очерка происходит на репе­
тициях Театра имени Станиславского (впоследствии — и Неми­
ровича-Данченко), где в ту пору ставилась опера «Суворов».
Кржижановский регулярно б ы вал н а ре пе тиция х, жи зн ь теат­
ра была ему хорошо знакома.
с. 532 Дирижер — он один без пальто и перча­
то к .. .— Двадцатью года ми ра ньше, в Киеве вре мен
Гражданской войны, также выглядел и сам Кржижанов­
с к ий, предваря я вступительным с ло вом музы ка льны е
про граммы (кон церты Г. Н ейгауза, с им ф ониче ско го ор­
ке стр а): в отутюженном костюме и белос нежной соро ч­
ке при галстуке — перед слушателями в полушубках,
пальто, ш инелях; и даже музыканты «утеплены», кто к ак
сумел...
с. 533
...где все движется пункт в пункт...
—
т. е.
безупре чно, «точка в точку».
с. 534 ...в воздух театральной аулы..,—т .е .залаQiam.
aula).
с. 535 тесситура — преобладающий высотный уровень
ис по лнитель ск ой партии.
к л а в и р — сокр. от «кла вираусцуг» — переложение па ртитур ы
оперы, ора то рии для пения с фортепиано,
ф е р м а т о (фермата) — музыкальный знак не ограниченного
временем уве личения длит ель нос ти,
с. 536 Или словами Шекспира... «Чу, слышишь
голос жаворонка, поющего у калитки
рая»— «Hark! hark! the iark at heaven’s gate singing»
(«Цимбелин», Н, 3). Перевод основан на недоразумении:
в оригинале речь идет о «небесных вратах», из которых
появляется Феб на с во е й колеснице.
662

Комментарии
группетто — мелодическое украшение, состоящее из четы­
р е х или пяти звуков.
с. 537 демпфер — см. комментарий к с. 169.
Патти Аделина ( 1 8 4 3 —1 9 19) ~ итальянская оперная певица.
3 о нта г Генриетта (1806—1854) — немецкая певица.
с. 538 Ахнуть бы тебя по-пигасовски бревном
по спине... — Имеются в виду слова Пигасова — пер­
сонажа романа Тургенева «Рудин»: «Яее хватил в бок оси­
новым колом сзади. Она как взвизгнет, а я ей: браво!
браво!»
стакатто — короткое, отрывистое исполнение звуков, четко
отделяющее их друг от друга,
узус —л а т . usus — выгода, польза.
«И напрасно ты кутала в соболь соловьиное
горло свое» — цитата (с незначительным расхожде­
нием: «Но напрасно...») из стихотворения Некрасова
♦ О погоде» (186 5) — об итальянской певице Анджелине
Бозио (1824—1859), котораяв 1855—1859гг. пела на сце­
не Императорской оперы в Петербурге и, простудив­
шись, умерла от воспаления легких,
с. 539 «Сон в зимнюю ночь сыгран...» —ассоциатив­
ная контаминация из Шекспира: «Сон в летнюю ночь» и
«Зимняя ска зка».
с. 541 компримарио — оперный артист, исполняющий
второ степе нные па ртии.
с. 542 профундный — глубинный (отлат . profundum —
бездонная глубина, бездна).
дисканто вый. — Дискант — верхний голос в четырехголо­
сом изложении (то же, что сопрано),
городу и миру — urbi et orbi (лат.) — слова из формулы
благословения, которую произносит вновь избранный
римский папа.
ЗАВХОЗ. Впервые: ВБ. Печатается по этому изданию.
с. 546 «Пастух и свинарка». — Имеется в виду фильм
И. Пырьева «Свинарка и пастух» (1941).
ДЕВУШКИ У ВОДЫ. Впервые ВБ. Печатается по этому
изда нию.
с. 550 диктовый —фанерный.
663

Вадим Перельмутер
ЧЕЛОВЕК ПРИ КНИГЕ. Впервые: ВБ. Печатается по это­
му изда ни ю.
с. 551 этиология — происхождение,
с 552 хабитус —л а т . habitus — особенности,характер.
ДОМОУПРАВША. Печатается в пер вы е по а вто ри зов ан­
ной машинописи.
МОГИЛЬЩИКИ. Впервые: ВБ. Печатается по авторизо­
ва нно й ма шинописи.
В первый год в ойны Кржижановскому привело сь дваж­
ды по бы вать на Вагань ковс ком кла дбищ е по печа льной н еоб­
хо димо ст и — на по хоро нах сн ача ла племянника А. Бовшек, ле т­
чика, погибшего в боях за Москву, а затем и ее младшей сестры,
не сумевшей пережить потерю единственного сына, Евгении
Гавриловны Бовшек (1900—1942), артистки Второй студии
МХТ, позже —режиссера созданного Станиславским и Немиро­
вичем-Данче нко музыка льно го те атра. Эти впеча тле ния и с т а ­
ли поводом к очерку, возвратив писателя к теме, не раз возни­
кавшей у него начиная с двадцатых годов (см. комментарий к
но ве лле «Тринадцатая категория ра ссудка »).
с. 559 лития — краткая панихида.
камилавк а — род высокой шляпы без полей, кверху расши­
ряющейся, которую носят монахи и священники.
. . .«где несть печали»... — «Идеже несть болезнь, ни печаль,
ни воздыхание» (слова заупокойной молитвы),
с. 560
...они... не говорят вам, что ваша новопре­
ставленная... не женщина и не мужчина, а
так, труха — неточная аллюзия на разговор Гамлета с
могильщ ика ми в I сцен е V акта «Гамлета»,
с. 561 ...так называемый «прокатный венок». — Эта
ре аль на я история, узнанна я во врем я работы над стать­
е й «Эпитафия», про изве ла на Кржижановс кого сильно е
впечатление: он возвраща етс я к ней нес колько ра з (с м.,
например, новеллу «Книжная закладка » ( 1 9 2 7 ) ) .
с. 562 Л ескободу а. — В действительности этот персонаж
ром ана Г. Флобера «Госпожа Бовари» (1 8 5 6 ) но сит имя
Лестибудуа.
664

Комментарии
...шута Балакирева.
—
Балакирев Иван Алексеевйч
(1690—?) —один из любимых шутов императрицы Анны
Иоа нновны.
ФИЛОЗОФ. Впервые: ВБ. Печатается по этому изданию,
с. 566 анданте — средний темп,
акчелеранде (акселерате) —ускорение,
престиссимо — очень быстро,
с. 567 силлогизм — см. комментарий к с. 431.
...«а м ы с тобой располагаем жить»... — вольная цй-
тата из пушкинского «Пора, мой друг, пора» (1 83 4).
Будт о на « Максиме Горьком». — Имее тся в виду поез(д
Мос ква—Горький (Нижний Но вго род),
с. 569 б аш л ы к —широкий суконный капюшон с длинными
з авя зы ваю щим ися концами.
с. 570 ...концовку хора теней из «Франчески»
Чайковского... — т. е. из «Франчески да Римини» —
программного симфонического произведения П. Чай­
к овс ког о на тему Дантова «Ада».
БАБУШКА С КОШЕЛКОЙ. Печатается впервые по авто­
ризованной машинописи.
с. 571 Вся фигура ее, согнутая вопросительным
зн ак ом...
—
См. комме нтар ий к но велле «Старик и
море» (1922).
ганцаккурат — н ем . ganzakkurat — безупречно аккуратный,
аккуратист.
ПЕЩ ЕРНЫЙ ЖИТЕЛЬ. Впервые: ВБ. Печатается по это­
му изда нию.
с. 577 ...впрягается в свое «mecum р о г t о». — «Omnîa
mea mecum porto» («Все мое ношу с собой» —лат .'). Ци­
церон прип исы вае т эти сл о ва дре вне гречес кому мудре­
цу Бианту (VI в. до н. э .), ушедшему налегке из осажден­
ного врагами города; со временем смысл фразы переме­
нился: пе рво на чальн о по дра зуме ва лас ь мудрость, а
теперь — и скудость имущества, этот второй смысл и
обыгры ва ет Кржижановск ий.
665

Вадим Псрельмутер
...о стрия элейских стрел... — Очевидно, аллюзия на зна­
менитую апорию Зенона Элейского (ок. 490 — ок. 430 до
н. э .) «Стрела», представляющую собой доказательство
того, что движения, вопреки очевидности, не сущест­
вует.
с. 578 «отцы-пустынники» — намек на стихотворение
Пушкина «Отцы пусты нник и и жены неп ор очны ...»
(1835).
с. 580 «На поле бранном тишина...» — начало стихо­
тв ор ен ия Жуковского «Певец во ст ане р усс ких воинов»
(1812).
с. 581 Еще в Библии сказано, что жизнь есть
убежище скорбей. — Библия не содержит такого
высказывания; однако там неоднократно говорится, что
Господь — «прибежище» «во вре ме на скорбей» (с м., н а ­
пример, Псалтирь, 9 :1 0).
с. 582 стратегема (стратагема) — военная хитрость; искус­
ство проведения военных действий с целью обмануть
про тивника.
с. 583 Скажем, про Нильса и Никса... —Врусском пе­
реводе за гла ви е этой с ка зки: «Маленький Клаус и Бо ль­
ш ой Клаус».
с. 584 «Маневр сет мон нер в» —фр.Manœuvre s’est mon
nerf —«В действии моя сила».
ХЛЕБОДАР. Печатается вп ер вые по авто ризо ванно й ма ­
ш иноп иси.
РОВЕСНИК ИЮЛЮ. Печатается впервые по авторизо­
ва нно й машинопис и.
БАРРИКАДА. Печатается впервые по авторизованной
ма шино пис и.
с. 592 Похоже на картину Верещагина — «Апо­
феоз войны». — Картина из цикла батальных поло­
тен на темы войны в Туркестане (1871—1874) Василия
Васильевича Верещагина (1 842—1904).
с. 593
...всякую итой сети ну...
—
с м. коммента рий к
с. 107.
666

Комментарии
...кое-что осталось в памяти и даже в листках, в
дневниках. — Ни эти «листки», ни «дневники» Кржи­
жановского до нас не дошли, и нет ни одного упомина­
ния о том, что он вел дневник, так что резонно предпо­
ло жить, что эт о — с тили зация «под дневник».
Она похожа на охотничьего пса Мюнхгаузе­
на. — Сравнивая п о памяти, Кржижановский перепутал
пол и назвал «псом» суку (см.: Мюнхгаузен. С 29—31).
с. 595 Мышление... совершается по... так называ­
емым ассоциативным нитям и мелким
разветвлениям дендритов и нейрофиб­
рилл... — Дендриты — ветвящиеся отростки нервных
клеток (не йро н о в), проводящие нер вный импульс к те лу
нейрона; нейрофибриллы — см. комментарий к с. 69 .
...щит Афины Паллады... — в греческой мифологии щит
из козьей шкуры с головой змеевласой Медузы, облада­
ющий огромной магической силой (Афина — богиня
мудрости и справедливой войны).
...пресловутая плюшкинская куча...
—
описана в
VI главе «Мертвых душ».
с. 596
...год рождения... прабабки Парижской
баррикады: 1588. — Первая баррикада была воздвиг­
нута в Париже 12 мая 1588 г. во время манифестации в
пользу герцога де Пиза против Генриха III; впоследствии
дата отмечалась в о Франции к а к День баррикад,
с. 597 ...практика и теория «коридорного обхо­
да», возведенного в систему генералом
Клюзере. — Очевидно, аберрация памяти автора. Пос­
тав Поль Клюзере (1823—1900) —руководил обороной
Парижской Коммуны, а в 1861—1865 гг. сражался в ар­
мии Севера в Гражданской войне в США
Дрезденская литография 1849 года показыва­
ет... — Имеется в виду литография из отпечатанной в
Дрездене се рии, по свящ ен ной гер ман ским р е волю ци он ­
ным событиям 1848 г.
Сердце и радо бы остаться, а портфель напо­
минает: дальше. — Одна из «сквозных» для творче­
с т ва Кржижано вс кого «тема портфеля», его м ета морфоз,
вмеш ате ль ств в жизнь че ловека , «владения владель цем»,
таким обра зом, завер ша етс я в п оследне м очерке по сле д ­
н ег о сочинения писателя.
667

Вадим Перель мутер
..после премьеры «Суворова»... — т.е . оперы С. Н. Васи­
ле нко на либретто Кржижановского , премье ра которой
состоялась в Театре имени Станиславского и Немирови­
ча-Данченко в фе врале 1 9 4 2 г.
:. 601 д еф ил е... — фр. défilé —ущелье, теснина.
..это мостик, помогающий моим мыслям перей­
ти из первой тетради этих очерков во
вторую. — Как известно, этот «переход » не состоялся;
однако такая концовка пос ледне го произведе ния Кржи­
жановского интересна тем, что.расставаясь с литера­
т у р ой, писатель «на прощанье» упоминает целый ряд
существенных, значимых образов и символов своего ху­
до жес твенно го прост ранс тва (т ак их , ка к «окно», «порт­
фель», «кладбище» и т. п .), «мост» — один из них (см., на­
пример, новеллу «Мост через Стикс» (1931) и коммента­
рии к ней).
В.Перельмутер

Дополнения и исправления
к комментариям
IIтома
Клуб убийц букв
с. 14
...о... садах св. Франциск а... — По мысли св. Фран­
циска (им же впервые и осуществленной), не только
у людей, но и у всякой Божьей твари (у животных и рас­
тений) должно быть место, где они — «у себя» и «для
себя», н икому более не «служат» (кр оме , по нятно, Бо г а );
«сады с в . Франциска», кото рые и теперь можно увиде ть
в Ита лии, И спа нии, на ю ге Франции, — это огороженные
со всех сторон, с узкой и «навсегда» запертой решеткой-
калиткой, небольшие участки земли, где травы и цветы
растут без вмешательства человеческой руки, как сами
то го пожелают, и х м ожно увиде ть, но нел ьзя потрогать...
с.54 Ноткер Заика, «Четвертое евангелие» — Нот-
кер Заика — один из преобразователей музыки и стихо­
сложения, открыл возможность свободного наложения
слогов на музыку; следует отметить и его существенное
влияние на немецкое стихосложение, а также на все
дальнейшее развитие «соединения музыки с текстом»,
их взаимное наложение. «Четвертое евангелие» —
т. е. «Евангелие от Иоанна» (о т Слова)-, ставя рядом два
этих заглавия, персонаж-рассказчик с первой же фразы
начинаетготовить —подсказывать—исполнение обеща­
н и я («Заглавие мы придумаем к концу вместе...»), ибо
речь в новелле пойдет о возникновении некоего «Пято­
го евангелия» (от Молчания).
с. 102 ...категория другого, тб ëtepov, как выражал­
ся Платон...
—
Видим о, подразум ева етс я ка тегория
«иного» (вводится Платоном в диалогах «Парменид»
и «Софист»), диалектически противопоставленного
669

Вадим Перельмутер
«тождес твенному »; «иное» распрост ра ня етс я на в с е роды,
делая все, причастное бытию, одновременно причаст­
ны м и н ебы тию, кото рое определя етс я как «иное» по от­
ношению к бытию, а не его отрицание,
с. 129 ...воспетым Эврипидом и Аристофаном...
ахеронским лягушкам. — В «Лягушках» Еврипид
выведен вместе с Эсхилом, их литературный спор (агон)
я вля ется кульминацией комедии; зд ес ь — н ам ек на эп и­
зод из начала комедии, когда Дионис, отправившийся
в Аид в поисках настоящего поэта, каковым он считает
Еврипида, переплывает с Хароном Ахеронтское озеро —
под хор насмехающихся над ним лягушек-лебедей.
Возвращение Мюнхгаузена
с. 159 ...в генуэзское Palazzo Rosso — КрасныйДво­
рец, назван так из-за цвета камня (итальянские «социа­
листы»заседаютвнемпо ассоциации сКраснойплощадью
и «красными» первой страны социализма), из которого
он построен Маттео Лагамаджиоре в 1671 г. для семьи
Бриньоле-Сале, которая в 1874 г. передала его городу
Генуе со всем внутренним убранством; во дворце рас­
полагается Галерея Палаццо Россо с богатой коллекци­
ей классической скульптуры и живописи Возрождения,
а также китайского фарфора, старинной мебели, монет,
к ера мики.
с. 177
...проехав крохотное буферное государ­
с т в ьице... — Судя по тому, что ф амилия ком енда нта
крепости начинается на «пштш», речь — о Польше, од­
ном из пяти буферных государств, созданных в 1918 г.
больш еви ками, «предо ставивш ими неза вис имос ть» в х о ­
дившим в состав Российской Империи Польше, Литве,
Латвии, Эстонии и Финляндии; таким образом они рас­
считывали «отгородиться», с одной стороны, от Герма­
нии, с друго й — от стр ан Антанты.
с.201 ...помимо Горациевой максимы: «ничему не
удивляйс я»... — Гораций. «Послания». Книга I. Посла­
ние 6 — «К Нумицию». Строки 1—2: «Nil admirari prope res
est una, Numici, solaque, quae possit facere et servare
670

Дополнения и исправления
beatum» (Ничему не удивляться, Нумиций, — вот почти
единственное ср едство сде лать себя счас тливы м и остать­
ся таким); в стихотворном переводе (Н. Шнцбурга): «Сде­
лать, Нумиций, счастливым себя и таким оставаться
Средство, пожалуй, о дно то лько ес ть: «Ничему не дивить ­
ся»; эта «Горациевая макс има» (Nil ad m ir a r i) неодно крат­
но цитируется ф ило со ф а ми , по этами, прозаика ми, в ча ­
стности теми, чьи сочинения входили в самыйузкий из
«кругов чтения» Кржижановско го : Ф. Ницш е (Стр ан ник
и его тень; Несвоевременные размышления: Рихард Ваг­
нер в Байрейте; Воля к власти. Опыт переоценки всех
ценностей), Дж. Байроном (Дон-Жуан, Песни V и XIII),
Э. А. По (Система докто ра Смоля и проф ес сора Перро, —
где персонаж, подобно Мюнхгаузену, сп ори т с Гораци­
ем), а также П. А. Флоренским (У водоразделов мысли),
Майн-Ридом (Квартеронка) и др.
с .208 Фрэнсис Бэкон определял эксперимент
т а к ... — Автор (персонаж) цитирует в своем переводе
сочинение Бэкона «Новый органон (афоризмы об ис­
толковании природы и царстве человека)», книга I, афо­
ризм IV; в данном случае остроумно использована омо­
нимия возникающего в русском переводе слова «тело»,
с 252 Еще Лукреций Кар спрашивал: если пращ­
ник, стоящий у края мира... — Едва ли стоит
говорить здесь об «обмолвке», скорее это — намек на
«параллельное место» в трактате Лукреция (Книга I):
«Кроме того, коль признать, что пространство вселен­
но й конечно, То е с ли б кто-нибудь вдруг, ра збе жа вш ись
в стремительном бе ге, Край них пределов д о с ти г и отту­
да, напрягши все силы, Бросил с размаху копье, то, — как
ты считаешь? — оно бы Вдаль полетело, стремясь неук­
лонно к намеченной цели, Или же что-нибудь там на
пути ему помешало?» (пе ре во д Ф. Пет ро вс ко го ).
Воспоминания о будущем
с.352 ...разочарование в силе своей пращи... — н а ­
ме к На биб лейс кий эп изо д битвы Давида с Голиаф ом
(1Цар., 17:39-49).
671

Вадим Перельмутер
с. 359
...пресловутой Аристотелевой головолом­
ки о двух радиусах... — Вероятно, имеется в виду
обсуждение Арис тотелем вопр оса о том, бе сконе чна ли
по величине вращающаяся сфера неба: «Что тело, дви­
жущееся по кругу, по н ео бхо ди мос ти долж но быть
конечным во всем своем объеме — это ясно из следую­
щего. Если тело, движущееся по кругу, бесконечно, то
линии [т.е . радиусы], проведенные из центра, будут
также бесконечны. А если они бесконечны, то и про­
межуток между ними бесконечен... Поэтому если бес­
конечное нельзя пройти из конца в конец... то оно не
могло бы двигаться по кругу, а между тем мы воочию
видим, что небо вращается по кругу, да и теоретически
ус тано вили, что кр уг овое движение принадлежит како ­
му-то [телу]». (О небе I, 5, 27lb 26—272а 8, в кн. Аристо­
тель, Соч. в 4 т., т. 3 (М.: Мысль, 1981), с. 275); эта ассоци­
ация героя повести вполне естественна, она связана
с ходом его собственных мыслей: размышление о конеч­
ном и бесконечном протяжении, то есть пространстве,
неизбежно вовлекает и проблему времени, его длитель­
ности, дискретности и непрерывности; а рассуждение
о движении неба связано с проблемой времени и более
конкретно: это все обсуждается в аристотелевской «Фи­
зике» IV, 10—14.
с .408 ...не более чем (пользуясь словами Спино­
зы)... чем обыкновенный пес на созвездие
Пса.
—
«Далее (чтобы сказать здесь также о разуме
(inteliectus) и воле, которые мы обыкновенно припи­
сываем Богу), если вечной сущности Бога свойственны
разум и воля, т о под об оим и этим и атрибутами, ко неч­
но, должно по нимать нечто иное, чем то, что люд и обык­
но венно понимают по д ними. Ибо разум и воля, которые
составляли бы сущность Бога, должны были бы быть
совершенно отличны от нашего разума и нашей воли
и могли бы иметь сходство с ними только в назва­
нии; подобно тому, например, как сходны между собой
Пес — небесный знак и пес — лающее животное...» (Спи­
ноза, Этика, кн. 1: О Боге, Теорема 17, Королларий 2,
Схо лия ).
672

Дополнения и исправления
Чем люди мертвы
МОСТ ЧЕРЕЗ СТИКС
с.498 Ювенал писал о «лягушках из Стикса, в ко­
торых не верят даже д ети»... — Цитату из Сати­
ры 2 Ювенала (книга «Сатиры») Кржижановский дает
в своем переводе; для сравнения — стихотворный пере­
вод Д. С. Недовича: «Что преисподняя есть, существуют
какие-то маны, Шест Харона и черные жабы в пучине
стигийской, Возит единственный челн столько тысяч
людей через реку, — В это поверят лишь дети, еще не
плативш ие в банях».
АВТОБИОГРАФИЯ ТРУПА
с. 540 ...игра в cottabus... — Персонаж неточно излагает
условия этой римской игры: гости выплескивали остат­
ки вина в чашку, плавающую в воде; «выигрывал» тот,
по сле чь их капель чаш ка то нула.
В.Перельмутер

Содержание
Н е у к у ш е н н ы й л о к о т ь .................................................................
5
Ганс и Фриц .................................................................................
7
Одиночество ..............................................................................
25
Неукушенный локоть ..............................................................
39
Мишени на ступа ют...................................................................
53
Желтый уголь ............................................................................
65
Моя партия с королем ве лик а но в........................................
83
Гулливер ищет работы ............................................................
92
Тридцать сребреников ............................................................
98
Чистая работа ............................................................................
108
Дымчатый бокал ........................................................................ 1 1 5
Серый ф е т р ................................................................................. 121
Соната «Death’s Door» ..............................................................
134
Бумага теряет те р пе н ие ..........................................................
148
Чемпион дыхания ....................................................................
159
Воздух р о д и н ы ...........................................................................
163
Немая кла ви атур а ......................................................................
167
Смерть э л ь ф а ..............................................................................
174
Две шелковинки .......................................................................
184
Левое у х о ...................................................................................... 189
Украденный колокол ................
199
М а л м а л а м е н ь ш е ........................................................................... 2 03
гусь ..................
205
Березайский сапожник ...................................... .. .................
208
Игроки ..........................................................................................
212
Доброе д е р е во ............................................................................
216

Утренняя прогулка л е с а ..... .............. . ............................. к.. .
219
Контролер .................................................................................... 222
Раскулаченный б о к с е р ............................................................ 2 2 5
Цыплята ................................ . ....................................................... 2 2 8
Л е г е н д а ..........................................................................................
231
Хлеб наш н а суш е нны й ............................................................ 2 3 3
Невозможно пр едвид еть.........................................................
235
Ранец и по ртф ель................
237
Джин .........................
239
Взбесившиеся брю к и ................................................................ 2 4 1
Орфей в а д у ...............................................................
243
Единогласно ...............................................................................
246
Кабинет м илл иардера..............................................................
248
Полувежливость ........................................................................
250
Больное сердце .....................................................
251
Девять ворон ............................................................................... 252
Т юб и к и ...............................................................
253
Побасенка ............................. .......................... ».. ... .. ... .... ... .. ... ....
254
Последние минуты скупца ................
255
К лицу ..........................
256
Смерть р а ди с та ............................................................................ 2 5 7
Последний и з а т у р о в ................................................
258
Э мб ле м а ......................................................................................... 2 5 9
Т]ри сестры ....................................................................................
260
Одна ко п е йк а............................................................................... 26 1
Баскская сказка ..........................................................................
262
Сборникрассказов 1920—1940-х годов.........................
263
Случ а и ............................................................................................
265
Тринадцатая категория рассудка ........................................
280
Когда рак свистнет ...................................................................
289
Сквозь к а л ьк у ............................................................................... 2 9 7
Рисунок пером ...........................................................................
305
В о ч е р ед и .....................................................................................
313
Мышук ..........................................................................................
325
Урна ...............................................................................................
334
О к н о ............................................................................................... 3 4 0
Состязание пе вцов ................................................................... 3 4 4
Строка петитом .........................................................................
351
Пропащий ч е л о в е к .....................
358
Мечтатели ...................................................................................
361

Салыр-поль(узбекистанскиеимпрессии)................. 365
Х о р о ш е е м о р е .................................................................................. 4 7 1
Москва в первый год войны
( ф и з и о л о г и ч е с к и е о ч е р к и ) ..................................................... 4 9 9
О к н а ...............................................................................................
501
Голос из рупора .........................................................................
506
Человек, винтовка и фонарь ................................................. 5 0 8
Юный пож арник ........................................................................ 51 1
Повоюй По в о ю е в ич .................................................................
516
Дорогомиловская Руфь ..........................................................
524
Жидкий кр и с та л л ......................................................................
526
Обиженное м и-бе м о ль ............................................................
532
Завхо з ............................................................................................ 5 4 3
Девушки у воды .........................................................................
548
Человек при к н и г е ....................................................................
551
Домоуправша ............................................................................. 5 5 4
Могильщ ики................................................................................
558
Филозоф ....................................................................................... 56 3
Бабушка с ко шелко й................................................................. 57 1
Пещерный ж и т е л ь ....................................................................
577
Х л е б од ар ....................................................................................... 5 8 6
Ро весник июлю .........................................................................
590
Баррикада ...................................................................................
592
К о м м е н т а р и и .................................................................................. 6 0 2

Кржижановский, Сигизмунд
Неукуш енный ло коть . Собрание с очине ний. Т. 3 / Сост.
и комм. В. Перельмутера. — СПб.: «Симпозиум», 20 0 3 . —6 7 3 с.
ISBN 5-89091-134-1 (т. III)
ISBN 5-89091-131-7
Данный том собрания сочинений Сигизмунда Доминиковича
Кржижановского ( 1 8 8 7 —195 0) включает произведения, созданные
в основном в 1930-х — первой половине 1940-х гг. В эти годы по­
явились две книги новелл: первая, «Неукушенный локоть«, была
подготовлена в надежде (как оказалось, тщетной) на публикацию;
вторая, «Сборникрассказов 192 0-х —1940-х годов», осталась, судя по
всему, незаконченной. Для этих же полутора десятилетий характер­
но возвращение Кржижановского к жанру очерка, результатом чего
стали два больших цикла: «Салыр-поль » и «Москва в первый год
войны»; второй и з них оказался последним произведением автора.
Сигизмунд Кржижановский
НЕУКУШЕННЫЙ ЛОКОТЬ
Собрание сочинений
Том III
Ответственный редакторЯ Д Светозарова
ТехническийредакторЕ.И .Каплунова
ХудожникАД Бондаренко
ВерсткаС.И .Широкой
КорректорыО.Э .Карпеева,Е.Д .Шнитникова
Издательство «Симпозиум»
190000,Санкт-Петербург,ул.М.Морская, 18
Тел./факс +7 (812) 314-46-13,595 -44 -22
e-mail: symposimn@online.ru
ЛРNo066158 o r02.11 .98.
Подписано в печать 10.02.03 . Формат 84Х100/32.
Гарнитура Гарамонд. Печать высокая. Уел. печ. л 36,12.
Тираж3000 экз. Заказ No2404.
Отпечатано с готовых диапозитивов в ФГУП«Печатный двор»
Министерства РФ поделам печати, телерадиовещания
и средств массовых коммуникаций.
197110, Санкт-Петербург, Чкаловский пр., 15.