/
Text
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
ВОПРОСЫ
ФИЛОСОФИИ
XIV ГОД ИЗДАНИЯ
ЖУРНАЛ ВЫХОДИТ ЕЖЕМЕСЯЧНО
1960
Новая победа советской науки
Весь мир восхищен новым исключительным по смелости научным
экспериментом. Впервые в истории космический корабль с живыми
существами на борту благополучно возвратился на Землю. Это — еще
одно замечательное завоевание науки и техники страны социализма, яркое
свидетельство того, что только социалистический общественный строй
позволяет выявить и развить все колоссальные возможности современных
производительных сил, сегодняшней научно-технической мысли, создает
наилучшие условия для исследовательских поисков, для изобретательства
и творчества, любовно выращивает свои научные и инженерно-технические
кадры, использует человеческие силы и знания в интересах гуманизма и
мира. Запуск второго космического корабля-спутника — убедительное
выражение общих исторических преимуществ социализма. Снова доказано,
что в деле освоения космического пространства наша наука и техника
занимают самые передовые позиции в мире.
Советским ученым удалось решить целый комплекс сложных научных
и технических задач: установить надежную, обеспечивающую все основные
потребности биологического наблюдения телевизионную и телеметрическую
связь; добиться исключительной точности управления и отработки команд;
решить проблему тепловой защиты и создать тормозную установку,
обеспечившую безопасный спуск на Землю. Получены исключительно ценные
экспериментальные данные: фотографии космического излучения, мягкого
рентгеновского и ультрафиолетового излучения Солнца; впервые
достигнута возможность обстоятельного обследования живых организмов (как
животных, так и растений), находившихся в космосе в течение
продолжительного времени.
При составлении биологической программы космического полета
был подобран эволюционный ряд экспериментальных объектов — от
самых простейших живых существ до довольно сложных живых
организмов. Новый эксперимент позволяет выяснить характер воздействия
космического полета не только на жизнедеятельность организмов, но и на
их 'наследственную систему. Ряд опытов был непосредственно направлен
на изучение возможности отправки человека в космос.
Запуск второго космического корабля-спутника не только
замечательное продолжение успешного штурма космоса, он открывает первую
страницу тех биологических и медицинских исследований, которые позволяют
определить всю совокупность условий, необходимых для успешного
космического полета и возвращения человека на Землю. Не случайно мировая
научная общественность оценивает 20 августа 1960 года как день, в
который люди впервые почувствовали себя на пороге космоса.
Проблема полета человека в космическое пространство столь
грандиозна по своим трудностям, что для ее решения потребуется, само
собой понятно,»еще целая серия экспериментальных работ. «Человека в
космос мы пошлем тогда, когда будут созданы необходимые технические уело-
4
ПЕРЕДОВАЯ
вия»,— говорил Н. С. Хрущев в сентябре прошлого года, отвечая на
вопросы журналистов. Но на сегодняшний день уже сделано основное: доказана
принципиальная возможность безопасного полета живых организмов в
космическом пространстве и возвращения их на Землю.
Успешный запуск и благополучное возвращение второго
космического корабля-спутника без преувеличения можно отнести к величайшим
свершениям в истории естествознания.
Однако это событие принадлежит не только истории мировой науки
и техники, не только истории завоевания природы человеком, но и
истории социалистического общества. Прежде всего оно свидетельствует о
существенных исторических преимуществах социалистической
общественной организации науки. Невозможно правильно оценить все значение
этого завоевания, если не принять во внимание цели, во имя которых оно
было осуществлено, и новую общественную форму научно-технического
прогресса, этапом которого оно является.
Общеизвестен совершенно мирный характер данного эксперимента.
В этом отношении он коренным образом отличается от последних
испытаний американского искусственного спутника «Дискаверер», имевших,
по признанию начальника управления исследований и
усовершенствований ВВС США Бернарда Шривера, значение
военно-разведывательного опыта. Последнее говорит не только о коренной противоположности в
отношении СССР и США к исследованию и использованию космического
пространства, но и о коренной противоположности социалистической и
капиталистической форм организации науки.
В условиях капитализма научное исследование подчиняется
прагматическим интересам частнособственнической общественной системы,
жестко лимитируется этими противоречащими общественному и научному
прогрессу интересами. Что касается наиболее далеко идущих
теоретических открытий, связанных с проникновением в микромир и в космос, то
способом капиталистической эксплуатации этих открытий оказывается
не мирное, а военное их использование. Военное производство стало той
формой, в которой прагматизм капиталистической хозяйственной системы
захватил собственно теоретические разделы современной на.уки.
Отставание США в освоении космического пространства, сделавшееся особенно
очевидным в связи с запуском и успешным приземлением советского
космического корабля, свидетельствует о том, что капиталистическое
использование науки, служащее милитаристским, агрессивным целям,—
это прокрустово ложе, сковывающее современную науку и технику,
мешающее наиболее эффективной реализации ее потенциальных
теоретических возможностей.
Напротив, мирная направленность исследования, являющаяся
неотъемлемой чертой социалистической общественной формы
использования науки, дает, как свидетельствуют последние события в истории
борьбы за космос, неограниченный простор для развертывания
исследовательской мысли.
Весь мир убедился сегодня, что лишь социалистическое общество,
уверенное в будущем, в состоянии осуществлять действительно чуждую
прагматизму, действительно разумную и дальновидную «научную
стратегию» экспериментальных и теоретических исследований.
Трудно предвидеть сегодня все будущие применения того знания и
тех технических открытий, которые будут отвоеваны советскими людьми
в ходе овладения космическим пространством. Но достаточно для
примера указать на одну из таких возможностей, чтобы увидеть, сколь многим
сможет обеспечить человека в будущем наша наука.
Одной из наиболее серьезных проблем, уже сегодня встающих
перед человечеством, являются научные исследования в области
метеорологии. Оценивая результаты нового космического полета и
открывающиеся в связи с этим перспективы, доктор физико-математических наук
ПЕРЕДОВАЯ
5
В. Медынский пишет: «Изменчивый облачный покров, наблюдаемый как
целое с высоты нескольких сотен километров, покажет нам особенности
циркуляции земной атмосферы, раскроет тайны... «кухни погоды»
(«Правда», 22 августа 1960 года). Недалеко то время, когда задача
управлять погодой по желанию человека станет насущной
народнохозяйственной проблемой. Вряд ли можно сомневаться, что сегодняшние
полеты в космос окажутся необходимой предварительной вехой в ее
решении.
Способность к созданию этих широких предварительных «заделов»
не единственное преимущество социалистической организации науки,
обнаруживаемое новым космическим полетом.
Известно, что запуск и приземление космического корабля с
животными на борту представляли собой комплексную задачу, решение
которой предполагало успешный синтез большого числа разнородных по
характеру исследований, начиная с аэродинамики и кончая космической
биологией. Буржуазные ученые признают, что в условиях
капиталистической организации науки осуществление такого рода синтетических,
или, как их еще называют, «сходящихся исследований» представляет
собой наиболее трудновыполнимую задачу. Как особая область
общественного разделения труда, наука при капитализме развивается .стихийно.
Это проявляется, в частности, в резко неравномерном продвижении
различных областей знания, в образовании значительных разрывов между
отдельными научными и техническими дисциплинами. В такой сложной
области, как овладение космосом, эта неравномерность приводит к
задержкам и общему отставанию.
Новый успех советской науки еще раз продемонстрировал строгую
планомерность и высокую степень координации в развитии различных
областей знания—свойства, присущие именно социалистической
общественной форме научно-технического прогресса. Успешный запуск и
благополучное приземление гигантского космического корабля — это целый
комплекс открытий, каждое из которых признавалось
соответствующими специалистами на Западе «самым выдающимся новшеством».
Специфической особенностью нового эксперимента является то,
что в нем впервые так широко был поставлен вопрос о биологическом
исследовании, которое по мере приближения к космическим полетам с
участием человека оказывается в центре внимания. «...Техническая
мысль уже решила вопрос о возможности полета человека в космос,—
отмечает действительный член Академии медицинских наук СССР И. Си-
ротинин.— Теперь дело за нами, физиологами и медиками» («Известия»,
22 августа 1960 года). Космической медицине еще только предстоит
включиться в дело, но уже сегодня советские ученые пытаются
определить главные направления исследования, планировать и предвидеть
будущее развитие этой области знаний.
Новое космическое испытание свидетельствует также о наличии
тесного и всестороннего контакта между естественными и
инженерными науками, контакта, осуществление которого в условиях
капиталистической организации научного труда, вызывающей постоянные
диспропорции в развитии теоретических и технически-прикладных разделов
знаний, постоянно наталкивается на социальные препятствия и
ограничения.
Наконец, успехи советской науки в овладении космосом — яркое
свидетельство общих экономических преимуществ социалистической
организации общества. Никакой другой известный истории общественный
строй не позволял в столь короткие сроки мобилизовать такое
количество природных ресурсов, труда, знаний и изобретений, какого требует
каждый новый шаг в освоении космического пространства.
Подобная колоссальная концентрация энергии, воли и знания была
бы невозможна, если бы не окрепли социалистические общественные от-
6
ПЕРЕДОВАЯ
ношения и сложившееся на их основе морально-политическое единство
советского народа, если бы не утвердилось диалектико-материалистиче-
ское мировоззрение, полное оптимизма, отстаивающее безграничность
познавательных возможностей человека и его практической власти над
природой.
Связь между успехами советской науки и общей
направленностью нашей философии осознается сегодня и учеными
капиталистических стран. Председатель английского национального комитета по
исследованию космического пространства профессор Г. Мэсои отмечает:
«Я считаю, что в течение ближайшего года русские будут полностью
подготовлены к тому, чтобы послать человека в космос и вернуть его
обратно... Идея безграничного контроля человека над природой
соответствует гуманистической философии, принятой русскими» («Правда» от
22 августа 1960 года).
Помимо определенных материальных возможностей, успешное
освоение космического пространства требует еще и соответствующей
духовной атмосферы, исключающей пессимизм и неверие в силы
человеческого разума, то есть именно те настроения, которые господствуют в
современном капиталистическом обществе и в существенных чертах
определяют отношение буржуазных идеологов к науке и техническому
прогрессу.
В сегодняшней буржуазной литературе по философии тема космоса
стала одним из главных направлений в пропаганде отчаяния и неверия.
Она заняла прочное место в разработке «новой концепции гуманизма»,
называемой часто «реальным гуманизмом». Представители этой
концепции трудятся над тем, чтобы найти соответствующее времени
философское выражение для старой религиозной идеи о «бренности человека».
Человек, доказывают они,— это прежде всего «земное существо»: его
физическая конституция, его культура, образ мыслей и выработанные в
предшествующей истории знания сформировались в специфически
«земных» условиях; когда он забывает об этом и стремится выйти за
пределы веками отпущенной ему реальности (в микромир или в космическое
пространство), он идет к гибели. В мир с «иными масштабами» в
лучшем случае могут вторгнуться лишь искусственные заместители
человека (технические приборы и аппараты), но это как раз и доказывает,
по мнению представителей «реального гуманизма», что техника
представляет собой хотя и созданную человеком, но совершенно чуждую ему
реальность.
В последние годы из одной философской книги в другую
переходило следующее высказывание инструктора американской «Эрфос ком-
пани»: «Человек, с точки зрения предстоящих ему летательных задач
(имеются в виду космические полеты.— Ред.), представляет собой
ошибочную конструкцию». Сделавшись поводом и материалом для многих
философских и социологических спекуляций, эта фраза вскоре утратила
свой буквальный смысл. В буржуазной литературе она рассматривается
как «знамение времени» и приобретает обобщенное и иносказательное
значение. Здесь утверждается, будто человек не может оторваться от
пуповины Земли, будто космические полеты, как типично современная научно-
техническая задача, вообще не укладываются в границы его понимания
и мироощущения, несовместимы с его «существованием». Единственно,
что ожидает человека за пределами Земли,— это непреодолимое чувство
«космического ужаса». Если мы хотим, чтобы космические исследования
были удачными, мы должны остановиться на том, что в принципе уже
достигнуто, должны отказаться от рискованной идеи полета человека в
космос. Икар упал в море, потому что его подвели крылья; теперь нужно
отказаться от самого человека, как от ненужного балласта, и лишь тогда
изобретенные им крылья взлетят к Солнцу (см. А. Günter «Die Antiqu-
ierheit des Menschen». München, 1957),
ПЕРЕДОВАЯ
7
Не трудно понять, что подобные панические концепции
представляют собой лишь одну из вариаций того отчаяния, неуверенности в
будущем и страха перед общественным прогрессом, которые прививает
людям капиталистический общественный строй. Эти настроения в сочетании
со все углубляющимся агностицизмом и все дальше идущим вырождением
буржуазной философии в «скептическую дисциплину» образуют одно из
существенных социальных препятствий на пути развития науки и
технического прогресса. Успешное овладение космическим пространством,
позволившее поставить вопрос о полете человека в космос на повестку дня,
обнажает полную несостоятельность псевдонаучных тезисов, в которые
облекаются эти настроения.
Ни биологическая организация человека, н« разбивавшиеся им до
сих пор знание и культура, ни его психология и духовная организация
не являются сами по себе чем-то несовместимым с задачей полета в кос1
мое, чем-то препятствующим ее осуществлению.
Человеческое знание никогда не было «исключительно земным».
Первая из оформившихся в науку областей знания — классическая
механика— была, как известно, теорией движения небесных тел. Используя
исследование космического излучения для разгадки тайн вещества, для
выявления всех «земных» ресурсов энергии, современная физика
последовательно развивает великую историческую традицию естествознания,
следует провозглашенному еще во времена Галилея тезису о единстве земли
и неба. Каждый новый шаг в завоевании космоса оказывается ценным
экспериментом, позволяющим успешно разрешить целую совокупность
«земных» научно-технических проблем. «Полет Земля — космос — Земля,—
отмечает член-корреспондент Академии наук СССР С. Н. Вернов,—
позволил получить фотографии тех процессов, которые происходят в
микромире... Построенные на Земле гигантские ускорители не дают возможности
получить частицы, обладающие энергией больше определенного предела.
В глубинах космического пространства рождаются частицы в миллионы
раз большей энергии. Подъем ядерных фотоэмульсий в космическое
пространство позволяет эффективно использовать этот огромный природный
ускоритель» («Известия», 25 августа 1960 года).
Запуск и успешное возвращение на Землю космического корабля с
животными на борту впервые экспериментально опровергли положение
о том, что земная биологическая организация живых существ
неприемлема в условиях космического полета. Животные, как известно,
благополучно перенесли полет и возвратились на Землю здоровыми.
Нет, наконец, никаких обоснованных аргументов в пользу того, что
и психологическое испытание, которому подвергнется человек во время
такого полета, не окажется успешным.
Необходимо отметить далее, что рассматриваемые здесь принципы
«новой концепции гуманизма» соответствуют религиозной догме о том, что
земля и небо в какой-то форме противопоставлены друг другу, догме о
ничтожестве человека, бессилии его разума, немощи перед лицом
космических сил и т. д. Ясно, с другой стороны, что каждый новый успех в
овладении космосом оказывается новым решительным шагом в утверждении
атеистического мировоззрения.
Запуск искусственных спутников и лунника впервые на опыте
показал, что «небо» является такой же естественной физической средой, как
и земля, что движущееся тело строго подчиняется здесь законам,
открытым «земной» наукой.
Опыт с живыми организмами нанес еще один удар по религиозному
мировоззрению. Практически подтвердилось, что «небо» не содержит в
себе ничего «потустороннего» и «сверхъестественного». Вредные
воздействия этой среды на живой организм возможно предвидеть и устранить
«земными» средствами.
Полет человека в космос, ставший задачей ближайшего будущего,
s
ПЕРЕДОВАЯ
не только нанесет решительный удар по атавистическим (но тем не
менее подновляемым, оживающим во все новых формах) религиозным
представлениям, но и подорвет многие моральные и психологические
аргументы религии, особенно ходкие в последнее время. Терпит крушение
тезис о «ничтожестве» человека, становится очевидным,, что возможности
расширения практической власти человека над природой беспредельны,
что он остается «хозяином положения» не только на Земле, но и за ее
пределами, что будущее принадлежит той психологии и той морали,
которая основывается на оптимистической вере в собственные силы и
способности человека.
Идея полета в космос соответствует общей направленности диалек-
тико-материалистического мировоззрения, единственного философского
направления современности, последовательно отстаивающего тезис о
безграничных возможностях человеческого разума. Эта идея отвечает
коммунистической концепции гуманизма, последовательно защищающей
тезис о беспредельности практических возможностей человека, полностью
освободившегося от всякого гнета и социального порабощения.
Запуск и успешное приземление второго космического корабля-
спутника с огромным воодушевлением встречены всем советским
народом. Советские люди видят в этом событии убедительное свидетельство
благотворного воздействия социалистического общественного строя на
темпы научно-технического прогресса, выражение неустанной заботы
Коммунистической партии и Советского правительства о развитии
науки. «Это выдающееся событие,— отмечается в приветствии ЦК КПСС и
Совета Министров СССР коллективу работников, участвовавших в
создании космического корабля-спутника,— является замечательным
научным подвигом советских людей, триумфом нашей отечественной
науки, техники и промышленности, великим вкладом в сокровищницу
мировой науки и культуры, открывающим новую эру в освоении космоса».
Перед всем миром еще раз продемонстрирована сила и мощь научных
достижений страны социализма, неоспоримые преимущества
социалистического строя, творческий гений советского народа.
В. И. Ленин и проблема
мирного сосуществования
Ю. А. КРАСИН
Идея мирного сосуществования стран с различным общественным
строем, выдвинутая более сорока лет тому назад В. И. Лениным, получила
за последние годы широкое признание. Ленинская идея, овладев
сознанием народов мира, стала могучей материальной силой современности.
Последовательная борьба за мир и мирное сосуществование в
огромной степени подняла престиж Советского Союза и других
социалистических стран в глазах народов всего мира, содействовала росту и
активности сил мира, демократии и социализма, изоляции и разоблачению
реакционных кругов империализма.
Стремясь ослабить великую притягательную силу идеи мирного
сосуществования, буржуазные идеологи извращают ленинские положения- о
взаимоотношениях социалистической и капиталистической систем.
Некоторые из них даже объявляют Ленина противником мирного
сосуществования. Большое сожаление вызывает и тот факт, что до сих пор имеет
место догматическое толкование отдельных ленинских цитат,
приводящее к недооценке роли В. И. Ленина в разработке теории мирного
сосуществования. Между тем эта теория занимает одно из важнейших мест
в ленинском учении. Она дает возможность глубже понять гуманизм и
партийность ленинизма, его величайшее значение для решения
основных проблем современности.
1. Мирное сосуществование и ленинская теория социалистической
революции
Буржуазные «критики» ленинизма обычно противопоставляют идею
мирного сосуществования теории социалистической революции. Либо то,
либо другое, рассуждают они. В действительности же принцип мирного
сосуществования есть прямой вывод из ленинской теории
социалистической революции. Краеугольным камнем этой теории является открытый
В. И. Лениным закон неравномерности экономического и политического
развития капитализма. Исследовав скачкообразную, конфликтную
форму проявления этого закона в условиях империализма, В. И. Ленин
пришел к заключению о неравномерности развития революционного
движения в разных странах в XX веке. Он показал, что крушение
капиталистической системы не может произойти одновременно во всех странах.
Сначала пролетарская революция побеждает только в немногих или даже в
одной, отдельно взятой стране, «а остальные в течение некоторого
времени останутся буржуазными или добуржуазными» (Соч., т. 23, стр. 67).
Неравномерность экономического и политического развития
капиталистических стран, создавая условия для победы социалистической
революции первоначально в одной стране, одновременно обусловливает
неизбежность эпохи сосуществования двух общественных систем:
дряхлеющего капитализма и непрерывно растущего социализма. В ноябре 1921 го-
10
Ю. А. КРАСИН
да, подводя итоги первых побед социалистической революции в нашей
стране, В. И. Ленин писал: «Мы оказались в таком положении, что, не
приобретя международной победы, единственной и прочной победы для
нас, мы отвоевали себе условия, при которых можем существовать рядом
с капиталистическими державами, вынужденными теперь вступить в
торговые отношения с нами. В процессе этой борьбы мы отвоевали себе право
на самостоятельное существование» (Соч., т. 31, стр. 384).
Вывод Ленина был встречен в штыки догматиками, не понимавшими
своеобразия начавшейся исторической эпохи и мыслившими старыми
формулами. Против Ленина выступили троцкисты и «левые» коммунисты.
Исходя из устаревших положений о более или менее одновременной
победе социалистической революции во всех странах, они провозгласили
мирное сосуществование с капиталистическими странами противоречащим
интересам мировой революции. В. И. Ленин объявил догматикам
беспощадную войну. «Может быть, авторы полагают,— писал он о «левых»
коммунистах,— что интересы международной революции запрещают
какой бы то ни было мир с империалистами?» И, разоблачая полную
беспочвенность левого авантюризма, В. И. Ленин далее замечает:
«Социалистическая республика среди империалистических держав не могла бы, с точки
зрения подобных взглядов, заключать никаких экономических договоров,
не моста бы существовать, не улетая на луну» (Соч., т. 27, стр. 49).
Победа социалистической революции первоначально в одной стране
требовала новой творческой постановки вопроса о взаимоотношениях стран
с различным общественным строем на международной арене.
' ¿^Революционное рождение первого социалистического государства
означало качественный поворот в развитии международных отношений.
Социалистический строй ликвидирует эксплуатацию и обеспечивает
условия для подлинного равноправия трудящихся всех наций и народностей.
Социализм кладет конец политике угнетения человека человеком, в том
числе и национального угнетения. Он создает реальную возможность
добрососедских отношений и мирного сосуществования между
странами независимо от их общественного строя. Социализм — неистощимый
родник миролюбивых отношений между народами. «Окончание войн,
мир между народами, прекращение грабежей и насилий — именно
наш идеал...» (В. И. Л е н и н. Соч., т. 21, стр. 264). У социалистического
государства нет и быть не может побудительных мотивов к войнам с
другими странами. «Пусть американские капиталисты не трогают нас,—
писал В. И. Ленин.— Мы их не тронем» (Соч., т. 30, стр. 340).
Однако сложность исторической ситуации, в которой впервые
родилась и получила свое развитие ленинская идея мирного сосуществования,
заключалась в том, что социализм в то время еще переживал свой
младенческий возраст. Перевес сил на международной арене был на стороне
империалистических держав, которые лелеяли надежду на вооруженное
уничтожение советского строя и усиленно готовились к этому акту,
На мировой арене скрестились две противоположные тенденции,
исходящие от двух противоположных общественных систем. В. И. Ленин прямо
указал на эти две тенденции и их источники в ответе на вопрос
американского корреспондента о препятствиях к миру. «Никаких с нашей
стороиы,— говорил В. И. Ленин.— Империализм со стороны
американских (как и любых иных) капиталистов» (там же).
Осуществляя новый принцип внешней политики, Советское
государство должно было предвидеть и учитывать неизбежность военных
нападений со стороны империализма. Поэтому во многих статьях и
выступлениях В. И. Ленина содержится призыв к партии, рабочему классу и всему
трудящемуся населению Советской республики быть готовыми к отпору
империалистическим агрессорам. Выдергивая эти высказывания из
контекста ленинских работ и произвольно их толкуя, некоторые бур-
В. И. ЛЕНИН И ПРОБЛЕМА МИРНОГО СОСУЩЕСТВОВАНИЯ 11
жуазные идеологи хотят уверить читателей, что под сосуществованием
Ленин будто бы имел в виду состояние постоянных военных
столкновений двух систем.
Подобное измышление упорно отстаивает профессор политических
наук нью-йоркской школы социальных исследований Арнольд
Брехт. «До второй мировой войны,— пишет он,— коммунистические
лидеры часто прокламировали невозможность мирного
сосуществования между капиталистическими и социалистическими странами.
Впервые эта точка зрения в сравнительно мягкой форме была высказана
Лениным в небольшой статье «О лозунге Соединенных Штатов Европы»,
относящейся к 1915 году» (А. Brecht «Political theory. The
Foundations of twentieth — -century political thought». Princeton university press.
1959, p. 453). Автор цитирует следующее высказывание Ленина из
названной статьи; «Невозможно свободное объединение наций в
социализме без более или менее долгой, упорной, борьбы социалистических
республик с отсталыми государствами» (В. И. Л е н и н. Соч., т. 21, стр.311).
Далее А. Брехт приводит выдержку из доклада Ленина на VIII съезде
РКП (б), в которой, по его словам, содержится решительный отказ от
мирного сосуществования. Вот эта выдержка. «Мы живем,— говорил
В. И. Ленин,— не только в государстве, но и б системе государств, и
существование Советской республики рядом с империалистскими
государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов либо
одно, либо другое победит. А пока этот конец наступит, ряд самых
ужасных столкновений между Советской республикой и буржуазными
государствами неизбежен. Это значит, что господствующий класс,
пролетариат, если только он хочет и будет господствовать, должен доказать это
и своей военной организацией» (Соч., т. 29, стр. 133).
Искажение ленинских положений буржуазным профессором состоит
в том, что он метафизически отрывает высказывания В. И. Ленина от
конкретной исторической почвы. Ясно, что при жизни Ленина вопрос о
сосуществовании стоял по-иному, нежели в современных условиях.
Возможность мирного сосуществования еще только зарождалась.
Империалистические державы не хотели признавать этой возможности и всячески
противодействовали ее реализации. Путь к прочному миру лежал через
упорную борьбу с империализмом, стремившимся подавить военной
силой молодое социалистическое государство. В условиях победы
социалистической революции первоначально в одной стране иначе и не могло
быть. В 1916 году в статье «Военная программа пролетарской
революции» В. И. Ленин подчеркивал, что победа социализма в одной стране
должна «выззать не только трения, но и прямое стремление буржуазии
других стран к разгрому победоносного пролетариата социалистического
государства. В этих случаях война с нашей стороны была бы законной и
справедливой» (Соч., т. 23, стр. 67).
Случилось так, как предсказывал Ленин. Молодое социалистическое
государство оказалось в огненном кольце военной блокады,
организованной западными державами. «Ужасные столкновения», о которых
говорил В. И. Ленин на VIII съезде РКП (б), были в то время фактом самой
жизни, навязанным советскому народу иностранной интервенцией.
Поэтому В. И. Ленин указывал на необходимость военной организации
пролетариата в целях «защиты социалистической республики». Чтобы
не возникло сомнений на этот счет, Ленин специально подчеркивает, что
пролетариат должен «организоваться для самозащиты» (Соч., т. 29,
стр. 133). Нужен был исторический опыт для того, чтобы убедить
империалистов в необходимости мирного сосуществования с Советской
республикой. «Они должны были убедиться после трех лет опыта,— говорил
Ленин,— что, когда мы проявляем самое устойчивое и мирное
настроение, мы в то же время в военном отношении являемся готовыми» (Соч.,
т. 31, стр. 458-459).
12
Ю, А. КРАСИН
Победа советского народа в гражданской войне и разгром военной
интервенции заставили империалистические державы пойти на мирное
сосуществование. Приветствуя Раппальский договор с Германией,
В. И. Ленин подчеркивал, что в нем дано «действительное равноправие
двух систем собственности хотя бы как временное состояние...» (Соч.,
т. 33, стр. 320).
В условиях 20-х годов В. И. Ленин говорил о возможности
«временного состояния» вовсе не потому, что, он был против устойчивого мирного
сосуществования с капиталистическими странами (ранее приведенные
высказывания говорят, что Ленин в принципе был как раз за такое
сосуществование), а потому, и только потому, что империалистические
государства готовились к новым нападениям на Советскую страну. Пока
капитализм на международной арене был сильнее, чем социализм,
сосуществование не могло быть только мирным. Силы мира и социализма еще не могли
обуздать реакционные силы империализма и предотвратить возникновение
войн. Возможность мирного сосуществования уже появилась, однако
противодействие империализма, доминировавшего на международной
арене, еще препятствовало ее реализации. Новые военные нападения
империализма на социалистическое государство были неизбежны, и к ним
надо было готовиться. «Мы кончили одну полосу войн,— говорил
В. И. Ленин,— мы должны готовиться ко второй; но когда она придет,
мы не знаем, и нужно сделать так, чтобы тогда, когда она придет, мы
могли быть на высоте» (Соч., т. 31, стр. 470). Насколько был прав
В. И. Ленин, подтверждено всем дальнейшим ходом истории и, в
частности, агрессией германского фашизма против СССР.
Суровые условия, в которых молодому социалистическому
государству приходилось вести борьбу за мир, не умаляют, а, напротив,
подчеркивают величайшее всемирно-историческое значение принципа мирного
сосуществования. Возникший социалистический строй вместо
опустошительных войн — спутников капитализма — первым же декретом
провозгласил мир целью и основным принципом своей внешней политики. Для
человечества впервые открылась новая и светлая перспектива мирного
сосуществования между странами. Дальнейшее расширение этой
перспективы, как и предвидел В. И. Ленин, зависело от постепенного и
неуклонного изменения соотношения сил на международной арене в
пользу социализма.
Выдвинув и обосновав идею мирного сосуществования, В. И. Ленин
охарактеризовал вытекавшие из нее основные требования к
сосуществующим сторонам. Важнейшим условием мирного сосуществования
В. И, Ленин считал невмешательство во внутренние дела других стран и
народов, уважение их национальной независимости и национального
суверенитета. На вопрос корреспондента: «Готово ли Советское правительство
гарантировать абсолютное невмешательство во внутренние дела
иностранных государств?»— В.И.Ленин ответил: «Мы готовы его гарантировать»
(Соч., т. 30, стр. 32). Более того, только социалистическое государство
может обеспечить не формальное, а действительное невмешательство во
внутренние дела других стран и стать своего рода образцом и
притягательным примером принципиально нового, равноправного отношения к
другим народам. Империалистические государства, лицемерно декларируя
невмешательство, в действительности бесцеремонно вмешиваются в дела
народов зависимых и колониальных стран. Социалистическое государство
по самой своей природе не может не уважать национальной
независимости других народов, их национальных интересов. По словам Ленина, оно
на практике доказало свою готовность к устранению почвы для
конфликтов и созданию такого доверия, «без которого ни мирные отношения
между народами, ни сколько-нибудь успешное развитие всею того, что есть
пенного в современной цивилизации, абсолютно невозможны» (Соч., т. 33,
стр. 349).
В. И. ЛЕНИН И ПРОБЛЕМА МИРНОГО СОСУЩЕСТВОВАНИЯ 13
Необходимым условием доверия между различными странами
В. И. Ленин считал развитие взаимовыгодных экономических контактов.
Он подчеркивал, что Советское государство всемерно содействует таким
контактам. «Мы,— писал Ленин,— решительно за экономическую
договоренность с Америкой,— со всеми странами, но особенно с Америкой»
(Соч., т. 30, стр, 32). Критикуя недальновидность буржуазных
политических деятелей, мечтавших об экономическом удушении Советской
республики, В. И. Ленин указывал, что в условиях мирного сосуществования
экономические, в особенности торговые, связи между социалистическими
и капиталистическими странами становятся объективным требованием
нормально развивающейся мировой экономики.
В. И. Ленин подметил в самом зародыше новую, чрезвычайно
важную тенденцию в развитии мировой экономики, возникшую с момента
появления социалистической страны. Объективная необходимость
заставляла буржуазию капиталистических стран вопреки желанию идти на
установление экономических связей со страной социализма. В докладе на
IX Всероссийском съезде Советов В. И. Ленин говорил: «Но мы знаем,
что экономическое положение тех, кто нас блокировал, оказалось
уязвимым. Есть сила большая, чем желание, воля и решение любого из
враждебных правительств или классов, эта сила — общие экономические
всемирные отношения, которые заставляют их вступить на этот путь
сношения с нами. Чем дальше они будут вступать на этот путь, тем шире,
быстрее будет обрисовываться то, что я сегодня в отчете за 1921 г. могу
показать вам лишь в таких мизерных цифрах» (Соч., т. 33, стр. 129).
Как видим, В. И. Ленин не только четко сформулировал открытую им
закономерность развития экономических отношений двух систем, но и ясно
указал на ее возрастающую роль в будущем. Объективная тенденция к
расширению взаимовыгодных экономических связей, по мысли Ленина,
все более усиливаясь, должна была создать благоприятную
международную почву для устойчивого мирного сосуществования двух систем.
В. И. Ленин учил подходить к проблеме взаимоотношений стран с
различным общественным строем с классовых позиций. Мирное
сосуществование не означает примирения классовых интересов буржуазии и
пролетариата и затухания классовой борьбы на международной арене.
Обосновывая идею мирного сосуществования, В. И. Ленин одновременно
подчеркивал, что «будущее принадлежит советскому строю во всем мире»
(Соч., т. 30, стр. 341). Мирное сосуществование — это вовсе не отказ от
борьбы за конечные цели коммунистического движения. Классовая борьба
пронизывает собой взаимоотношения противоположных общественных
систем на международной арене. Но ведется эта борьба невоенными
средствами.
Реакционные идеологи антикоммунизма, стремясь доказать
несовместимость классовых позиций с мирным сосуществованием, отождествляют
классовую борьбу на международной арене с «холодной войной». Так,
воинствующий идеолог антикоммунизма Гарольд Фишер заявляет, что
«холодная война началась 7 ноября 1917 года, когда большевики свергли
правительство России и, одержав победу в гражданской войне, создали
территориальную базу для международной классовой войны, или, как
ее называл Ленин, состояния частичной войны» (Harold H. Fisher «The
communist revolution». Stanford university press. 1955, p. 34). По
утверждению Г. Фишера, Ленин якобы рассматривал Советскую республику
в качестве базы для «экспорта революции».
Конечно, классовая борьба между капитализмом и социализмом на
международной арене неизбежна. От нее не может отказаться
пролетариат. Следовательно, вопрос о мирном сосуществовании — это не вопрос
о том, быть или не быть классовой борьбе, как уверяет Г. Фишер, а
вопрос о средствах этой борьбы. Буржуазный идеолог клевещет на Совет-
14
Ю. А. КРАСИН
ское государство, объявляя его инициатором «холодной войны». Он
скрывает тот факт, что именно империалистические державы своей
агрессивной политикой с первых дней существования Советского
государства навязали ему «холодную войну», при каждой возможности
превращая ее в «горячую». Напротив, социалистическое государство, следуя
ленинской идее мирного сосуществования, постоянно стремилось
перевести классовую борьбу на международной арене в плоскость мирных
форм.
«Холодная война» и «экспорт революции» противоречат самому духу
ленинской теории. В. И. Ленин любил повторять, что «революции не
делаются по заказу» (Соч., т. 27, стр. 506). Для их победы необходима
революционная ситуация, которая созревает на основе объективных классовых
взаимоотношений внутри страны. Пока трудящиеся массы какой-либо
капиталистической страны не осознали преимуществ и необходимости
социалистического строя, никто не может толкнуть их на этот путь.
Главной формой борьбы за окончательную победу социализма на
международной арене В. И. Ленин считал мирное экономическое
соревнование социалистической и капиталистической систем.
«Капитализм,—писал В. И. Ленин,— может быть окончательно побежден и будет
окончательно побежден тем, что социализм создает новую, гораздо более
высокую производительность труда» (Соч., т. 29, стр. 394). В обстановке
ожесточенной борьбы за существование первого в мире социалистического
государства В. И. Ленин, заглядывая на десятилетия вперед, разъяснял,
что окончательная победа коммунизма будет завоевана не в военных
сражениях, а в мирном экономическом соревновании с капитализмом. Оно
открывает неисчерпаемые возможности для борьбы за победу
коммунизма в международном масштабе, ибо демонстрирует перед всем миром
превосходство социализма над капитализмом, привлекая на сторону
социализма миллионы трудящихся, живущих в капиталистических
странах. Мирное экономическое соревнование позволит «показать
практически, на примере, значение коммунизма» (В. И. Л е н и н. Соч., т. 31,
стр, 426).
2. Творческое развитие ленинской идеи мирного сосуществования
XX и XXI съездами КПСС — ценный вклад в сокровищницу ленинизма
В ленинском идейном наследии содержатся положения, которые
отражают глубинные тенденции исторического развития. По мере того, как
эти тенденции все полнее и нагляднее проявляются в жизни, все больше
раскрываются неисчерпаемое богатство ленинских идей и их значение
для современности. К числу таких положений относится идея мирного
сосуществования. Именно поэтому оторванное от современных условий
догматическое толкование высказываний В. И. Ленина о
взаимоотношениях стран с различным общественным строем не раскрывает и не может
раскрыть всей глубины всемирно-исторического значения ленинской идеи
мирного сосуществования.
В. И. Ленин жил в начальной стадии эпохи перехода от капитализма
к социализму, когда на международной арене господствовал империализм.
Мы живем в такое время, когда основные черты новой эпохи
обнаружились со всей определенностью, когда чаша весов истории
склонилась в пользу социализма. Догматизм как бы не замечает этих
перемен, и в этом заключается его опасность. Он придает абсолютное
значение таким ленинским положениям, которые, как, например, положение
о неизбежности войн, были правильны для начальной стадии
современной эпохи, но уже не отвечают нынешней ее стадии. Одновременно
догматизм оставляет в тени такие положения ленинского учения, которые
В. И. ЛЕНИН И ПРОБЛЕМА МИРНОГО СОСУЩЕСТВОВАНИЯ 15
были обращены к сегодняшнему дню и потому нуждаются в тоорче-
ском развитии и конкретизации применительно к современным
условиям. Тем самым догматизм изменяет духу творческого марксизма,
порождает почву для неверных политических выводов и волей-неволей
преуменьшает значение ленинского идейного наследия.
Только живой, творческий подход к ленинской идее мирного
сосуществования, не только истолковывающий» но и развивающий ее на
базе новых условий, раскрывает все величие этой благородной мысли.
Такой подход характерен для решений XX и XXI съездов КПСС и
выступлений Н. С. Хрущева по вопросам взаимоотношений
социалистической и капиталистической систем.
XX и XXI съезды КПСС знаменуют качественно новый этап
в развитии ленинской идеи мирного сосуществования. В решениях съездов
и выступлениях Н. С. Хрущева дан четкий анализ современной эпохи,
основным содержанием которой является переход от капитализма к
социализму. В них нашли отражение коренные изменения, происшедшие в
мире после второй мировой войны. Полная и окончательная победа
социализма в СССР и его вступление в период развернутого строительства
коммунизма, превращение социализма в мировую систему, подъем
общедемократического движения в странах капитализма, распад колониальной
системы империализма — все эти исторические перемены оказали
колоссальное воздействие на международную жизнь. Доминирующее влияние
империалистических держав на международной арене кануло в прошлое;
напротив, влияние социалистических стран резко возросло.
«Международный лагерь социализма,—отметил на XX съезде КПСС Н. С. Хрущев,—
оказывает все возрастающее влияние на ход мировых событий».
Проблема мирного сосуществования Стоит сейчас по-иному, нежели
в первые годы существования Советского государства. Мирное
сосуществование стран с различным общественным строем, к которому призывал
В. И. Ленин, стало практической необходимостью, выражающей в той
или иной мере интересы всего человечества. «Вопрос о
сосуществовании,—указывает Н. С. Хрущев в статье «О мирном сосуществовании»,— %
особенно в наше время, интересует буквально всех людей». Эта мысль
находит отклик даже у наиболее дальновидных представителей
буржуазной идеологии. Известный английский философ Б. Рассел в книге,
опубликованной в 1959 году, пишет: «Опасность, таящаяся в атомной войне,
угрожает всему человечеству, и, следовательно, в этом случае интересы
всех людей едины» (Бертран Рассел «Здравый смысл и ядерная
война». М. 1959, стр. 9).
Однако следует подчеркнуть, что буржуазные идеологи неспособны
дать глубокий научный анализ особенностей современной эпохи,
определяющих необходимость сосуществования. Для буржуазных философов и
социологов в этом вопросе характерна односторонность. Необходимость
мирного сосуществования они выводят исключительно из развития
военной техники.
Наиболее рельефно подобное мнение выражает американский
социолог Дж. Герц. По его словам, необходимость мирного
сосуществования вытекает из абсолютного характера современных средств
разрушения. Термоядерная война означала бы всеобщее уничтожение. «Средства,
с помощью которых можио было бы достигнуть цели,— пишет он,—
уничтожают самую цель» (Johnt Herz «International politics in the atomic
age». Columbia university press. 1959, p. 243).
Нет нужды доказывать, что современная военная техника оказывает
влияние на международную жизнь, настоятельно требуя мирного
сосуществования. Диалектика военно-технического прогресса такова, что
новое оружие, созданное для войны, начинает оказывать давление в
пользу мира. В выступлениях Н. С. Хрущева неоднократно подчеркивалось,
что допустить новую мировую войну было бы безумием, ибо такая война
16
Ю. А. КРАСИН
«при современном развитии военной техники явилась бы самой ужасной
и самой опустошительной войной, какую когда-либо знало
человечество» («К победе в мирном соревновании с капитализмом». Госполит-
издат, 1959, стр. 108). Несомненно, военная мощь социалистических
стран оказывает отрезвляющее действие на любителей военных авантюр.
Но дело не только в развитии военной техники. Главный фактор,
определяющий необходимость мирного сосуществования,— это возросшая
экономическая и политическая мощь социализма. Империалисты не могут
более рассчитывать на победу в войне. Они волей-неволей вынуждены
принимать мирное сосуществование. Могучий лагерь социализма — это
самый надежный оплот мира и мирного сосуществования.
Политика мирного сосуществования, проводимая социалистическим
лагерем, отвечает назревшим потребностям социального прогресса и
чаяниям народов мира. В ней наглядно воплощены гуманизм и человечность,
близкие думам и сердцам всех простых людей земного шара. Вопреки
усилиям империалистов политика мирного сосуществования находит
широкую поддержку в капиталистическом мире со стороны демократических
сил. В ее защиту активно выступают рабочий класс, крестьянство, все
сторонники мира, а также ряд миролюбивых буржуазных государств.
Агрессивные тенденции империализма, таким образом, встречают сильное
противодействие внутри самой капиталистической системы.
Необходимо отметить, что антивоенные тенденции существуют и в
капиталистической экономике. Разумеется, агрессивная сущность
империализма сохранилась. Она обнаруживает себя в провокациях
империалистических государств против социалистических стран, в гонке
вооружений, в политике неоколониализма. Экспансионистские тенденции
неотделимы от империализма. Однако в капиталистической экономике
есть основа и для иных внешнеполитических тенденций. В. И. Ленин
указывал, что(«империализм есть надстройка над капитализмом» J (Соч.,
т. 29, стр.447). Горстка крупнейших монополий господствует в
современном капиталистическом обществе, в котором сохраняются и игракЗт
значительную роль домонополистические и мелкотоварные отношения.
Социальные силы, связанные с этими отношениями (широкие слои
средней и мелкой буржуазии, фермерство, значительная часть буржуазной
интеллигенции), на себе испытывают тяготы «холодной войны» и гонки
вооружений. Под влиянием миролюбивой политики социалистических
стран и в результате расширения общедемократического движения
народных масс эти силы начинают в значительной степени освобождаться
от политического влияния реакционных кругов монополистической
буржуазии и присоединять свои голоса к всенародному требованию
мирного сосуществования. Агрессивные группы империалистов, ратующие
за политику «холодной войны», все более изолируют себя. Под
давлением массового движения за мир наметился известный процесс
размежевания среди монополистической буржуазии. Некоторая ее часть,
сознавая бесперспективность обанкротившейся политики «с позиции
силы», под угрозой полной изоляции постепенно поворачивает в сторону
мирного сосуществования.
Реальные опасения, которые тревожат более дальновидную часть
буржуазии, ясно высказаны в статье профессора международного права
Д. Флеминга, опубликованной в трудах Американской академии
политических и социальных наук. Он пишет: «Сегодня мы, вероятно, имеем
последний шанс вести переговоры о европейском урегулировании. Условия,
полученные теперь, хуже, чем те, которые могли быть сразу после смерти
Сталина, а после того, как силы русских возрастут, условия почти
наверняка будут хуже, чем когда-либо» (D. F. Fleming «Beyond the cold
war». The annals of the American Academy of political and social science,
v. 324. July. 1959. Philadelphia, 119).
Косвенно успехам политики мирного сосуществования содействуют
В. И. ЛЕНИН И ПРОБЛЕМА МИРНОГО СОСУЩЕСТВОВАНИЯ 17
и противоречия, существующие между капиталистическими
государствами. Не всегда реакционным кругам разных империалистических держав
удается добиться единства в осуществлении агрессивных планов.
Несомненно, внутренние противоречия и разногласия в лагере империализма
в определенной мере ослабляют агрессивные силы, подрывают их веру в
возможность осуществления своих военных планов перед лицом
сплоченного лагеря мира и социализма.
На основе анализа коренного изменения соотношения сил на
международной арене и раскрытия объективной необходимости мирного
сосуществования XX съезд КПСС сформулировал ряд новых положений,
развивающих ленинское учение. Учитывая неизбежность политической
изоляции наиболее реакционных и агрессивных империалистических кругов,
съезд выдвинул положение о возможности предотвращения войн в
современную эпоху. В мире сложилась благоприятная обстановка для союза
социалистических государств и рабочего класса капиталистических стран
со всеми демократическими силами, союза, направленного против1
наиболее реакционной и агрессивной части монополистической буржуазии.
Хотя империализм по-прежнему таит в себе опасность войн, однако
фатальной неизбежности войн нет. Существуют силы, которые сковывают
свободу действий агрессоров. Империализм на мировой арене в
значительной мере блокирован мощными, общественными и политическими
силами, способными в зародыше нейтрализовать его агрессивные
тенденции, не дать им вызреть. •
Только доктринерский отрыв от действительности может породить
сомнения в правильности положения XX съезда о возможности
предотвращения войн в современных условиях. Жизнь, практика подтверждает
правильность этого положения. Об этом говорят провалы англо-французской
агрессии против Египта и американской агрессии против Ливана. Об этом
свидетельствует и тот факт, что империалисты США не решаются
развязать войну против революционной Кубы. Разве всего несколько
десятилетий назад американский империализм мог бы допустить
существование у себя под боком свободной и независимой страны? Конечно, нет.
Империалисты немедленно подавили бы ее военной силой. Но теперь
они не могут по своему произволу распоряжаться судьбой мира. Они
вынуждены считаться с мощью социалистических стран, с мощью
миролюбивых сил.
Разумеется, возможность предотвращения войн не может
претвориться в действительность стихийно, самотеком. Для ее реализации
необходима решительная борьба с агрессорами. Примером такой борьбы может
служить разоблачение Советским правительством провокационных,
агрессивных действий США, направленных против Советского Союза.
В результате агрессивные круги империалистов были разоблачены перед
лицом мирового общественного мнения и оказались в политической
изоляции. Нельзя, как думают некоторые буржуазные пацифисты,
предотвратить войну посредством умиротворения агрессоров. Мирное
сосуществование— это не примирение с агрессивными кругами империализма,
а непрестанная борьба с ними. Предотвращение войн в современных
условиях находится в прямой зависимости от активности и единства
миролюбивых сил.
Учитывая неуклонный рост сил социализма и демократии,
выступающих за мирное сосуществование, и столь же неуклонное дальнейшее
ослабление реакционных сил империализма, XXI съезд КПСС пришел к
выводу, что в недалеком будущем соотношение сил в пользу мира станет еще
более очевидным и «возникнет реальная возможность исключить мировую
войну из жизни человеческого общества» («Материалы внеочередного
XXI съезда КПСС». Госполитиздат. 1959, стр. 158).
Важнейшим условием исключения войн из жизни народов является
всеобщее и полное разоружение. «Для того, чтобы не допустить новой
18
Ю. А. КРАСИН
войны,-*-заявил Н. С. Хрущев,— надо уничтожить средства ведения
войны, поставить государства в такие условия, когда ни одно из них не имело
бы возможности развязать военные действия против другого государства»
(«Разоружение — путь к упрочению мира и обеспечению дружбы между
народами». Госполитиздат. 1960, стр. 27).
В. И. Ленин говорил: «Разоружение есть идеал социализма» (Соч.,
т. 23, стр. 84). В современных условиях назревает возможность
претворения в жизнь этого идеала. Против разоружения, за продолжение гонки
вооружений выступает сейчас хотя и влиятельная, но небольшая часть
монополистической буржуазии. Так, в США в 1958 году из общей суммы
правительственных военных заказов в 21,8 миллиарда долларов 75
процентов их получили 100 фирм, связанных главным образом с
финансовыми империями Рокфеллеров, Меллонов, Морганов и др. Интересы
кучки монополистов находятся в вопиющем противоречии с интересами
подавляющего большинства человечества. По мере того, как будет
возрастать изоляция реакционных монополистических кругов, все в
большей степени будет созревать реальная основа для всеобщего и полного
разоружения. Процесс этот может быть ускорен благодаря тому, что
и среди сторонников «холодной войны», по словам Н. С. Хрущева,
растет понимание опасности гонки вооружений, которая может привести к
войне, а в огне войны сгорит все их состояние, включая барыши,
нажитые на гонке вооружений (см. «Разоружение — путь к упрочению мира
и обеспечению дружбы между народами», стр. 21).
Реальность разоружения совсем не означает, что оно легко и быстро
осуществимо. На его пути немало препятствий. Свидетельством тому
могут служить неоднократные срывы западными державами переговоров о
разоружении. Необходима терпеливая, длительная и настойчивая
борьба за разоружение, ибо всеобщее и полное разоружение — это прямой
путь к превращению мирного сосуществования в единственную форму
взаимоотношений между капиталистическими и социалистическими
странами.
Мирное сосуществование — сложный, многосторонний и
противоречивый процесс взаимоотношений между социалистическими и
капиталистическими странами. Следуя указаниям В. И. Ленина, XX и XXI
съезды КПСС подчеркнули в своих решениях, что основным его
условием и важнейшим требованием является невмешательство во
внутренние дела других стран. Идеологи антикоммунизма объявляют мирное
сосуществование тактическим приемом «коммунистического
проникновения» в капиталистические страны. Известный фальсификатор
марксизма Сидней Хук прямо заявляет, что «коммунистический лозунг
«мирного сосуществования» — это обман, маскирующий бесчисленные
кампании проникновения и пропаганды, которыми Москва стремится
подорвать свободные общества» (Sidney Hook «Political power and personal
freedom». N. Y. 1959, p. 422).
Давая отповедь теории «коммунистического проникновения»,
H. С. Хрущев в статье «О мирном сосуществовании» подчеркнул:
«Принцип мирного сосуществования означает отказ от вмешательства во
внутренние дела других стран с целью изменения их государственного строя
или образа жизни или по каким-либо иным мотивам».
Невмешательство во внутренние дела других стран — незыблемый принцип внешней
политики социалистических стран, вытекающий из природы
социализма. Однако для мирного сосуществования необходимо взаимное
уважение этого принципа. Постоянные нарушения национального
суверенитета других стран империалистическими державами — это серьезное
препятствие к разрядке международной напряженности.
Невмешательство во внутренние дела других стран —это исходный
пункт мирного сосуществования. На этой основе между
социалистическими и капиталистическими странами устанавливаются сложные взаи-
В, И. ЛЕНИН И ПРОБЛЕМА МИРНОГО СОСУЩЕСТВОВАНИЯ 19
моотношения, представляющие собой особую форму классовой борьбы,
соединения двух процессов: делового сотрудничества и
борьбы.
Сотрудничество —необходимая сторона мирного
сосуществования, образующая прочный фундамент мирных, добрососедских
отношений между государствами. В докладе на XX съезде КПСС Н. С.
Хрущев со всей определенностью указал на необходимость расширения и
укрепления взаимных связей между капиталистическими и
социалистическими странами. «Мы полагаем,— отмечается в докладе,— что страны
с разными социальными системами не просто могут существовать
рядом друг с другом. Надо идти дальше, к улучшению отношений, к
укреплению доверия между ними, к сотрудничеству».
Главной сферой делового сотрудничества двух систем является
сфера экономических отношений. В решениях XXI съезда партии
подчеркивается, что развитие мировой торговли —это важное средство смягчения
международной напряженности и укрепления взаимного доверия.
Торговые связи между странами создают основу для нормального развития
международных отношений. Наглядным подтверждением этого служат
взаимовыгодные торговые отношения Советского Союза с Австрией,
Финляндией и некоторыми другими капиталистическими странами.
Растущая с каждым годом экономическая мощь социалистического
лагеря создает новые возможности для расширения торговли со
странами капитализма. В 20-х годах капиталистическая экономика еще могла
развиваться, игнорируя торговые связи с Советским Союзом, хотя уже
тогда они были выгодны для капиталистов. В настоящее время, когда
социалистические страны производят одну треть мировой
промышленной продукции, они стали могучим фактором развития всей
мировой экономики. Искусственные ограничения торговли с
Советским Союзом и странами народной демократии отрицательно
сказываются на экономике многих капиталистических стран. У значитель-
ной части буржуазии существует тяга к установлению торговых связей
с социалистическими странами. Пройдет несколько лет, и лагерь
социализма будет производить более половины мировой промышленной,
продукции. Торговые ограничения будут оказывать еще более
отрицательное влияние на капиталистическую систему, побуждая определенные
круги буржуазии независимо от их политических убеждений торговать с
социалистическими странами. По мере роста экономического потенциала
социализма открытая Лениным объектианая необходимость
расширения взаимовыгодных экономических связей между двумя системами с
возрастающей силой пробивает и будет пробивать себе дорогу, ломая
искусственные преграды, воздвигаемые империалистами, и создавая
экономическую платформу для международного сотрудничества.
Сотрудничество социалистических и капиталистических стран
возможно и по другим линиям: обмен научными и техническими
достижениями, взаимные визиты общественных и государственных деятелей,
международные конференции по вопросам науки и культуры, спортивные
встречи и т. д. Большое значение для разрядки международной
напряженности имеет культурное сотрудничество. Известно, что каждая
национальная культура имеет свои особенности, свои демократические
традиции, которые обогащают мировую культуру. Сотрудничество в этой
области помогает народам разных стран лучше узнать друг друга,
содействует взаимопониманию между ними, создает хорошую основу для*
политических переговоров.
Сотрудничество распространяется и на сферу политики. Примером
плодотворного сотрудничества в этой области может служить
совместная борьба Советского Союза и ряда капиталистических государств
против фашизма в годы второй мировой войны. Сотрудничество в политике
требует от одной и от другой стороны определенных уступок. Здесь ненз-
20
Ю. А. КРАСИН
бежны компромиссы по тем или иным конкретным вопросам. Так,
стремясь заключить мир с двумя германскими государствами и положить
конец состоянию войны, Советский Союз сделал ряд существенных
уступок западным державам. Однако сотрудничество возможно только в том
случае, если уступки взаимны. Позиция, занятая в этом вопросе
правительствами западных стран, не может способствовать сотрудничеству.
В соответствии со своей линией на отказ от классовой борьбы
ревизионисты придают «уступкам» смысл капитуляции* пролетариата перед
буржуазией. Напротив, догматики оценивают эти уступки как
соглашательство. Обе эти оценки порывают с ленинским учением, которое, как
известно, не только допускает, но и считает необходимыми уступки и
компромиссы в классовой борьбе. Иное дело, что в каждом конкретном
случае необходимо определить границы уступок, чтобы они не затрагивали
коренных принципов марксистской идеологии. Ссылаясь на
сотрудничество двух общественных систем, нельзя требовать, чтобы одна из сторон
поступилась основами своего строя. Так, Советский Союз никогда не
пойдет на заключение мира с Германией ценой ликвидации
социалистического строя в ГДР. Это было бы изменой по отношению к немецкому
народу, отречением от принципов пролетарской идеологии.
Беда догматизма заключается в том, что он не видит за
сотрудничеством социалистической и капиталистической систем борьбы двух
идеологий, двух классов. Догматики с недоверием относятся к
сотрудничеству, ибо оно представляется им отказом от борьбы, примирением
классовых интересов. В действительности это не так. Борьба — такая же
неотделимая сторона мирного сосуществования, как и сотрудничество.
Неизбежность борьбы вытекает из противоположности двух социальных
систем, во главе которых стоят противоположные классы. Борьба могла
бы прекратиться только в том случае, если бы буржуазия или
пролетариат отреклись от коренных принципов своих идеологий. Ясно, что это
невозможно. Следовательно, для тех, кто не на словах, а на деле хочет
мира, остается единственный путь: направить борьбу двух классов,
возглавляющих две мировые системы, в такие русла, которые не привели
бы к войнам.
Буржуазные идеологи, проповедующие прекращение классовой
борьбы на международной арене, рисуют ее в виде ужасного
кровопролития, совершающегося под грохот артиллерийской канонады и взрывы
атомных бомб. Такова уж сила традиции межгосударственных
отношений буржуазного общества: где борьба, там и пушки. Вместо этого
социалистические страны предлагают иную форму решения
идеологических споров: состязание не в разрушении национальных богатств,
произведенных человеческим трудом, а в созидании новых материальных и
духовных ценностей на благо трудящихся масс. Коммунисты верят, что
в ходе мирного экономического соревнования превосходство социализма
над капитализмом станет очевидным, и тогда, по словам Н. С. Хрущева,
народ каждой страны «по своей доброй воле изберет более
прогрессивную форму общественной жизни» («Разоружение — путь к упрочению
мира и обеспечению дружбы между народами», стр. 59).
Борьба и сотрудничество органически переплетаются,
взаимопроникают в процессе мирного сосуществования. Их нельзя механически
разъединить. Классовая борьба стоит в конечном итоге за всеми вопросами
мирного сосуществования. Она состоит в том, что в ходе
экономического, научного» культурного и т. д. сотрудничества обе общественные
системы демонстрируют свои лучшие достижения, стремясь привлечь на
свою сторону народы мира. Эта борьба состоит в том, что каждый акт
сотрудничества сопряжен с преодолением сопротивления реакционных
сил империализма, пытающихся помешать мирному сосуществованию.
Сотрудничество и борьба неотделимы в ходе мирного сосуществования.
Экономическое сотрудничество — это вместе с тем экономическое сопер-
В. И. ЛЕНИН И ПРОБЛЕМА МИРНОГО СОСУЩЕСТВОВАНИЯ
21
ничество. Политическое сотрудничество — это вместе с тем политическая
борьба мирными средствами. Обмен культурными ценностями — это
вместе с тем борьба идеологических принципов, которые стоят за
каждой из культур, и т. д.
Для современной буржуазной идеологии характерна метафизическая
односторонность в подходе к мирному сосуществованию. Единый
процесс борьбы и сотрудничества между социалистическими и
капиталистическими государствами буржуазные идеологи разрывают на
составные части. Или борьба, или сотрудничество — так, по их мнению, должен
решаться вопрос о взаимоотношениях двух социальных систем. Этот
метафизический подход получил наглядное выражение в докладе
военного историка Уолтера Миллса на дискуссии о мирном сосуществовании,
организованной в США фондом в защиту республики. «Пойти на
сотрудничество с Советским Союзом,— говорится в докладе,— значит
содействовать усилению коммунистических методов организации общества;
решительно бороться против этих методов и пытаться их уничтожить —
значит чрезвычайно затруднить сотрудничество. У нас нет ясного
понимания конечных результатов каждого из этих подходов» («Foreign
policy and the free society». Published for the funds for the republic by
Oceana publications. N. Y. 1958, p. 16).
Одна часть буржуазных идеологов абсолютизирует борьбу между
двумя общественными системами, игнорируя сотрудничество. Так, Гарри
Велтон, автор вышедшей в прошлом году в Лондоне книги с
характерным названием «Третья мировая война. Торговля и промышленность —
новое поле битвы», отвергает всякую возможность сотрудничества
между Советским Союзом и Западом. Он называет экономическое
соревнование двух систем «индустриальной войной», «торговой войной», видит
в нем только вражду, обвиняя Советский Союз в агрессивных
намерениях. Главное поле экономической войны, по мнению
автора,— это слаборазвитые страны. Советские руководители якобы
оказывают им помощь «исключительно таким образом, чтобы в
дальнейшем поставить их в зависимость от Советского Союза»
(Harri W е 11 on «The third world war. Trade and industry — the new
battle-ground». London. 1959, p. 22).
«Соревнование», по Велтону, не имеет ничего общего с тем, к
которому стремится Советский Союз. На встрече с американскими деловыми
кругами во время поездки по Америке Н. С. Хрущев сказал:
«...Соревнование, как мы, советские люди, понимаем и проводим его, отнюдь не
исключает сотрудничества и взаимной помощи...» («Мир без оружия —
мир без войн», т. 2, стр. 135). Экономическая помощь Советского Союза
слаборазвитым странам содействует развитию их национальной
экономики и укреплению национальной независимости. Достаточно сказать,
что только в I960 году Советский Союз окажет помощь странам Азии
и Африки в строительстве 95 промышленных объектов. Экономическое
сотрудничество этих стран с лагерем социализма избавляет их от
экономического подчинения империалистам.
Отрицая возможность сотрудничества двух систем, Г. Велтон
остается пропагандистом сохранения международной напряженности и
противником мирного сосуществования. На аналогичных позициях стоит и
Дж. Герц. Бравируя термином «мирное сосуществование», он, по сути
дела, отождествляет его с «временным и холодным миром» (см.
«International politics in the atomic age», p. 263). «Холодный мир», по его
планам, означает полное разграничение сфер влияния между двумя
блоками. Капиталистическая и социалистическая системы должны встать друг
против друга, как две ощетинившиеся штыками враждебные крепости,
дав друг другу взаимные гарантии неприкосновенности. Дж. Герц
предлагает фактически раздел мира между Советским Союзом и США. Ему
невдомек, что социалистические страны никогда не примут его план, ибо
22
Ю. А. КРАСИН
он противоречит исходным принципам мирного сосуществования —
невмешательства во внутренние дела других стран и национального
суверенитета, о которых Д. Герц пренебрежительно отзывается, как об
«идеологических иллюзиях» (там же, р. 343). «Холодный мир» игнори*
рует сотрудничество и взаимные контакты между социалистическими и
капиталистическими странами. Он является замаскированным
вариантом «холодной войны».
Другая часть буржуазных идеологов, признавая необходимость
сотрудничества двух систем, призывает к отказу от борьбы между ними.
Тар, французский философ Раймо'н Арон утверждает, что классовая
борьба... делает невозможными доверие и кооперацию между
капиталистическими и социалистическими странами» (R. Aro n «On war». N. Y.
1959, p. 22). По его мнению, только примирение идеологических
принципов может обеспечить основу сотрудничества двух систем. Такой подход
не менее односторонен, чем первый.
Само понятие мирного сосуществования основывается на факте
наличия двух противоположных социальных систем, руководствующихся
противоположными идеологиями.- Цель мирного сосуществования —
наладить между ними сотрудничество, несмотря на коренную
противоположность идеологических принципов, Таким образом, идеология
остается вне сферы сотрудничества, в этой области не может быть мирного
сосуществования, здесь господствует непримиримая борьба. Мир в
идеологии, как его понимают буржуазные идеологи,— это подчинение
классовых интересов пролетариата интересам буржуазии. Такой мир
невозможен. Как было показано выше, борьба двух общественных систем
неустранима не только в идеологии, но и в других сферах общественной
жизни. Требование отказа от борьбы утопическое и реакционное. Более
того, борьба против буржуазной идеологии является необходимым
условием мирного сосуществования двух систем. Враги мира редко выступают
с открытым забралом. В большинстве случаев они прибегают к
различного рода идеологическим ухищрениям, чтобы замаскировать свои
истинные позиции и обмануть общественное мнение. Ярким примером
подобной маскировки является рассмотренная выше теория «холодного мира»
Дж. Герца. Перед марксистской идеологией стоит ответственная задача:
разоблачать проповедников «холодной войны» перед лицом мировой
общественности и тем самым расчищать пути для дальнейшей разрядки
международной напряженности.
Не менее важная задача марксистской идеологии — борьба против
ревизионизма в вопросах мирного сосуществования. Здесь, как обычно,
ревизионисты плетутся в хвосте у буржуазных социологов. Под
предлогом борьбы за мирное сосуществование они предают интересы
пролетариата, трусливо отрекаются от идеалов коммунизма. Французский
ревизионист Пьер Эрве прямо призывает рабочий класс сложить свое
идейное оружие у алтаря мирного сосуществования. Сходные позиции
занимают югославские ревизионисты, затушевывающие коренную
противоположность социалистической и капиталистической систем, буржуазных
и пролетарских интересов. Современные ревизионисты, по существу,
сползают на позиции буржуазного объективизма. Они замалчивают и
преуменьшают роль социалистических государств и рабочего класса
капиталистических стран в борьбе за мир. Опасность ревизионизма состоит
в том, что он стремится обезоружить рабочий класс, примирить его
интересы с интересами буржуазии, воспрепятствовать его гегемонии в
борьбе за мир и социальный прогресс. Ревизионисты не понимают, что
социализм и рабочий класс — это решающий фактор в борьбе за
прочный мир. Поэтому отказ ревизионизма от самостоятельных классорых
позиций в борьбе за мир означает измену не только социализму, но и
мирному сосуществованию.
Успешная борьба против буржуазных и ревизионистских концепций
В. И. ЛЕНИН И ПРОБЛЕМА МИРНОГО СОСУЩЕСТВОВАНИЯ 23
требует полного и решительного^ преодоления догматизма в вопросе о
взаимоотношениях социалистической и капиталистической систем на
современном этапе. Всякое умаление роли и значения идеи мирного
сосуществования наносит величайший ущерб международному рабочему
и коммунистическому движению. Мирное сосуществование полностью
отвечает интересам рабочего класса. Оно создает благодатную почву
для успешного строительства социализма и коммунизма в
социалистических странах, обеспечивает благоприятную политическую атмосферу
для успешной борьбы за демократию и социализм, против милитаризма
и реакции в странах капиталистического мира. Напротив, новая мировая
война была бы величайшим бедствием для человечества. Она
только,задержала бы социальный прогресс, привела бы к огромным человеческим
жертвам и невиданному разрушению производительных сил. Война в
современных условиях, как никогда, враждебна интересам рабочего класса,
интересам завоевания социализма. Вот почему так вредна догматическая
недооценка новых условий, открывающих перед рабочим классом и всеми
прогрессивными силами широкую перспективу сохранения и упрочения
мира.
Творческое развитие ленинской идеи мирного сосуществования з
решениях XX и XXI съездов КПСС и выступлениях Н. С. Хрущева —<это
выдающийся вклад в сокровищницу марксизма-ленинизма. В
теоретической и практической деятельности нашей партии со всей полнотой
раскрылось неисчерпаемое богатство ленинской идеи мирнога
сосуществования, ее огромная преобразующая роль.
Единство и сплоченность
социалистических стран—основа
могущества мировой системы
социализма
И. П. ОЛЕЙНИК
Образование мировой социалистической системы хозяйства,
братская дружба, тесное экономическое сотрудничество и взаимопомощь
социалистических стран обусловили значительное расширение сферы
действия экономических законов социализма. Объективные законы
развития социалистической экономики, действовавшие ранее в
масштабе одной социалистической страны, в настоящее время «вышли
за ее пределы» и регулируют развитие всего мирового
социалистического хозяйства. Наряду с этим создались
общественно-экономические условия для возникновения и действия новых
закономерностей, присущих мировой системе социализма в целом. Важнейшей из
этих закономерностей является постепенное выравнивание общей
линии экономического и культурного развития всех социалистических
стран. В результате действия этой закономерности создаются
предпосылки к тому, что страны социализма более или менее одновременно
будут переходить к коммунизму.
Познание и практическое использование закономерности
выравнивания общей линии экономического и культурного развития
социалистических стран является новым, выдающимся вкладом в марксистско-
ленинскую науку и революционную практику, дальнейшим твор-ческим
развитием ленинской теории пролетарской революции,
социалистического и коммунистического строительства применительно к новым
общественно-историческим условиям, сложившимся в результате
возникновения и развития мировой социалистической системы.
Постепенное выравнивание уровней развития социалистических
стран и движение их единым фронтом к коммунизму поднимают на
новую ступень революционную инициативу и творчество народных масс
во всех социалистических странах, еще более сплачивают трудящихся
этих стран в единую братскую семью строителей своего светлого
будущего—коммунизма. Это способствует значительному повышению
темпов социалистического и коммунистического строительства,
укреплению экономической и оборонной мощи, единства и сплоченности стран
мировой социалистической системы, раскрывает широкие горизонты ее
дальнейшего развития и укрепления.
Диаметрально противоположна тенденция развития стран мировой
капиталистической системы хозяйства. В силу действия закона
неравномерности экономического и политического развития
капиталистических стран лицо современного капитализма характеризуется наличием
небольшой группы высокоразвитых империалистических государств и
большого числа экономически отсталых, зависимых стран,
превращенных в их аграрно-сырьевые придатки.
Вырвавшись вперед за счет жестокой эксплуатации и прямого
ограбления слаборазвитых и зависимых стран, империалистические
государства ревностно оберегают свое привилегированное положение, все-
ЕДИНСТВО И СПЛОЧЕННОСТЬ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН
25
ми средствами препятствуют их экономическому и культурному
развитию, обрекая народы этих стран на нищету и голод. С этой целью
империалистические государства беззастенчиво вмешиваются во
внутренние дела слаборазвитых стран, используя различные методы
экономического и политического давления или же непосредственно применяя
военную силу. Примерами этого в наши дни является агрессивная
политика Соединенных Штатов Америки по отношению к Кубинской
Республике, ставшей на путь независимого национального развития,
военная агрессия Бельгии в Конго и ряд других.
В результате колониальной политики империалистических держав
разрывы в абсолютных размерах производства между
высокоразвитыми и слаборазвитыми в экономическом отношении странами мировой
капиталистической системы хозяйства не только не сокращаются, но
еще больше увеличиваются.
Наличие сильных и слабых, господствующих и угнетенных стран
и наций является характерным для капиталистической системы
хозяйства. Это можно проиллюстрировать следующей таблицей:
Уровень развития отдельных групп стран системы капитализма
Показатели
Высокоразвитые страны
Среднеразвитые страны
Малоразвитые
страны
Удельный вес в общей
численности населения
капиталистического мира (в %)
Годовой доход на человека (в
долл. США) ........
Потребление продуктов питания
(калорий з день) .
Продолжительность жизни (в
годах) . .......
около 30
800
3140
65
около 10
260
2 490
52
около 60
60
1850
35
По официальным данным ООН, в 1957 году общее валовое
производство на душу населения оценивалось: в США — в 2132 доллара,
в Англии — в 957, во Франции — в 847, а в Индии, например,— всего
лишь в 65, в Пакистане — в 52, в Уганде — в 50 долларов. Объем
национального похожа на душу населения в США в 58 раз больше, чем
в Индонезии, и в 25 раз больше, чем в Индии. В Англии в 1957 году он
составлял 342 фунта стерлингов на душу населения, а в ее подопечной
стране Танганьике — всего 16,5 фунта.
Приведенные цифры свидетельствуют о нищете, постоянном
недоедании и преждевременной смерти огромного большинства населения
слаборазвитых в экономическом отношении и зависимых стран, из
которых империалистические государства выкачивают несметные богатства.
Таково «равенство» в «свободном мире».
Быстрое подтягивание отставших в период капиталистического
развития стран до уровня более развитых и постепенное выравнивание
общей линии экономического и культурного развития всех
социалистических стран имеют большое революционизирующее влияние на
современное национально-освободительное движение народов Азии, Африки,
Ближнего и Среднего Востока, Латинской Америки. Исторический опыт
многих народов СССР, а также ряда стран народной демократии,
имевших в прошлом низкий уровень развития производительных сил и
добившихся крупных успехов на путях строительства социализма,
вдохновляет народы, сбросившие иго колониального рабства и ищущие
пути своего независимого национального развития. Эти страны, говорил
Н. С. Хрущев на XXI съезде КПСС, хотят пойти по своему пути, минуя
капиталистическую стадию, чтобы покончить с колониальным гнетом и
26
И. П. ОЛЕИНИК
приступить к строительству общества на иных началах. Пример стран
лагеря социализма наглядно демонстрирует народам всего мира и
прежде всего народам, освобождающимся от ига колониализма, вели-
кце преимущества социалистического пути развития, обеспечивающего
быструю ликвидацию экономической отсталости отдельных стран, общий
экономический и культурный прогресс.
1. Выравнивание общей линии экономического и культурного развития
социалистических стран — объективная закономерность мировой
социалистической системы
Идеи о дружбе и взаимопомощи народов в их
общественно-экономическом развитии впервые были выдвинуты основоположниками
научного коммунизма Марксом и Энгельсом в трудах по
национально-колониальным проблемам. В. И. Ленин в ожесточенной борьбе с
оппортунистами II Интернационала отстоял и развил эти великие идеи Маркса
и Энгельса, сделав их неотъемлемой составной частью новой теории
пролетарской революции, социалистического и коммунистического
строительства.
В. И. Ленин показал, что равноправие, независимость и
суверенитет наций и государств приобретают свой подлинный смысл лишь при
социализме. Социалистический строй впервые в истории обеспечивает
не только правовое, но и фактическое равенство наций. Это
достигается путем ликвидации неравномерности хозяйственного и
культурного развития отдельных наций и государств, унаследованной от
старого строя, на основе поддержки и помощи менее развитым нациям со
стороны более развитых и их общего подъема. Без этого невозможно
установить то тесное единство и сотрудничество трудящихся, которое
необходимо для успешного строительства социализма и коммунизма.
«Мы постараемся,— писал В. И, Ленин еще в 1916 году,— оказать
этим отсталым и угнетенным, более чем мы, народам «бескорыстную
культурную помощь»... т. е. помочь им перейти к употреблению
машин, к облегчению труда, к демократии, к социализму» (Соч., т.. 23,
стр. 55).
Ленинский принцип равноправия и взаимопомощи наций в их
экономическом и культурном развитии начал проводиться в жизнь с
первых дней существования Советского государства. До образования
мировой системы социализма этот принцип находил свое выражение
в области внешней политики — в отказе от неравноправных договоров
и соглашений, заключенных царским правительством с рядом стран
Азии, Ближнего и Среднего Востока, во всесторонней помощи
Монгольской Народной Республике и некоторым другим странам в укреплении
их государственности, подъеме экономики и культуры. В области
внутренней политики он нашел свое практическое выражение в создании
и укреплении равноправных национальных республик в братской семье
народов СССР, во всесторонней помощи со стороны Коммунистической
партии и Советского правительства, со стороны наиболее
развитой русской нации народам республик Средней Азии, Кавказа и
некоторым народам севера страны в быстром развитии их экономики и
культуры, в подъеме их благосостояния. Эти народы в короткие
исторические сроки ликвидировали свою былую отсталость и пришли к
социализму одновременно со всеми народами Советского Союза.
Победа социалистической революции в странах народной
демократии и образование мировой социалистической системы хозяйства
создали условия для дальнейшего развития и углубления марксистско-
ленинских принципов дружбы и взаимопомощи народов. Эти принципы
получили широкое применение не только в пределах отдельных
социалистических государств, но и в масштабе всего социалистического ла-
ЕДИНСТВО И СПЛОЧЕННОСТЬ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН 27
геря в целом. Создались объективные и субъективные условия для
подтягивания отставших в период капиталистического развития стран
до уровня более развитых, выравнивания уровня экономического и
культурного развития всех социалистических стран и их общего
подъема.
В силу действия закона неравномерности экономического и
политического развития капиталистических стран и обострения всех
противоречий империализма после второй мировой войны на
социалистический путь вступили страны, имевшие весьма различный уровень
развития производительных сил.
За годы народной власти все социалистические государства,
особенно менее развитые, сделали гигантский шаг в подъеме экономики и
культуры, в повышении уровня благосостояния народа. Несмотря на это,
довольно значительные различия в уровне их экономического и
культурного развития сохранились и до настоящего времени.
Таким образом, страны мировой социалистической системы
находятся в настоящее время на различных ступенях как в отношении
уровня развития материально-технической базы, так и в отношении степени
зрелости социалистических производственных отношений. Возникает
естественный и закономерный вопрос: какова перспектива
дальнейшего развития стран мировой системы социализма? Сохранятся ли и
впредь имеющиеся в настоящее время различия в уровне их
экономического и культурного развития или они будут преодолены в ходе
дальнейшего строительства социализма и коммунизма? Возможно ли такое
положение, когда одна или несколько социалистических стран придут
к коммунизму, осуществят коммунистические принципы производства и
распределения, а другие страны будут оставаться где-то далеко
позади, на различных стадиях строительства социалистического общества?
Этот вопрос имеет не только теоретический, но и большой
практический интерес, особенно сейчас, когда СССР и страны народной
демократии разрабатывают долгосрочные планы развития своего
народного хозяйства и осуществляют их взаимную координацию.
Ясный и научно обоснованный ответ на этот животрепещущий
вопрос современности дал XXI съезд КПСС. В докладе товарища Н. С.
Хрущева на XXI съезде указано, что благодаря действию объективных
закономерностей, присущих мировой социалистической системе,
происходит выравнивание общей линии экономического и культурного
развития социалистических стран. «В социалистической системе
хозяйства действует закон планомерного, пропорционального развития,
в результате чего экономически отставшие в прошлом страны, опираясь
на опыт других социалистических стран, на сотрудничество и
взаимопомощь, быстро наверстывают время, подтягивают свою экономику и
культуру. Таким образом выравнивается общая линия экономического
и культурного развития всех социалистических стран» (Н. С. Хрущев.
«О контрольных цифрах развития народного хозяйства СССР на
1959—1965 годы». Госполитиздат, 1959 г., стр. 126—127).
Постепенное выравнивание общей линии экономического и
культурного развития социалистических стран объективно обусловлено
потребностями социалистического и коммунистического строительства,
спецификой постепенного перерастания социализма в коммунизм.
Революционный переход от капитализма к социализму
осуществляется странами разновременно, по мере вызревания необходимых для
этого внутренних и внешних условий. Отдельные, отставшие в прошлом
страны, благодаря помощи и поддержке других социалистических
государств, могут перейти к социализму, а затем и к коммунизму, минуя
капиталистическую стадию развития. Это подтверждено на опыте
возникновения и развития мировой системы социализма.
Совсем иная закономерность постепенного перехода стран от содиа-
25
И. Л. ОЛЕЙНИК
лизма к коммунизму, которые являются различными стадиями зрелости
одной и той же общественно-экономической формации.
Во-первых, ни одна страна, независимо от уровня развития ее
производительных сил, не может перейти к коммунизму непосредственно от
капитализма, минуя социалистическую стадию развития. Условия для
постепенного перехода к коммунизму могут быть подготовлены лишь
на основе социалистического преобразования всех сторон
общественной, экономической и культурной жизни страны. Должен быть
достигнут невиданный и недоступный даже для самой развитой
капиталистической страны уровень развития производительных сил,
обеспечивающий распределение материальных и духовных благ по
потребностям, воспитано коммунистическое сознание масс и т. д., а этого можно
добиться лишь в условиях мощного развития социалистического
способа производства. Поэтому закономерный, естественноисторичеокий
процесс постепенного перехода от социализма к коммунизму нельзя
произвольно нарушить или обойти. Во-вторых, объективный
экономический закон соответствия производственных отношений характеру
производительных сил, обусловливает необходимость установления этого
соответствия не только в каждой отдельной социалистической стране,
но и в масштабе всего социалистического лагеря в целом, более или
менее равномерного совершенствования производительных сил и
производственных отношений во всех странах мировой системы социализма,
создание единого экономического базиса мировой системы социализма и
обеспечение условий для движения их к коммунизму единым фронтом.
Материальной основой всемирно-исторического
процесса более или менее одновременного
перехода к коммунизму всех социалистических стран
являются постепенное выравнивание общей линии
их экономического и культурного развития,
гигантский рост производительных сил и
производительности общественного труда во всех
социалистических странах, всемерное укрепление общей
экономической базы мирового социализма. Это может
быть достигнуто лишь на основе быстрого подтягивания отставших в ,
прошлом стран до уровня передовых. Таким образом, если одним из
решающих средств строительства материально-технической базы
социалистического общества является социалистическая индустриализация
слабо- и среднеразвитых стран, ставших на путь социализма, то
выравнивание уровней экономического и культурного развития и быстрый
экономический и культурный прогресс всех социалистических государств
являются основным рычагом строительства материально-технической базы
коммунистического общества.
Как и всякая объективная закономерность в лагере социализма,
выравнивание общей линии экономического и культурного развития
социалистических стран осуществляется не автоматически, не самотеком,
а на основе активной, творческой деятельности народных масс,
руководимых марксистско-ленинскими партиями. Роль субъективных фак*
торов в ускорении выравнивания особенно велика, так как дело идет
о взаимоотношениях между социалистическими государствами.
Трудящиеся социалистических стран кровно заинтересованы в быстром
подъеме экономики и культуры каждой страны и всего лагеря в целом, они
оказывают всемерную взаимную помощь и поддержку в достижении
этой цели. В этом состоит величайшее преимущество мировой системы
социализма по сравнению с мировой системой капитализма,
важнейший залог ее быстрого и непрерывного прогресса.
Большое значение в быстром налаживании всесторонних
экономических и культурных связей между странами мировой
социалистической системы и выравнивании уровня их экономического и культур-
ЕДИНСТВО И СПЛОЧЕННОСТЬ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН 29
ного развития имеет использование богатого опыта отношений между
различными нациями, накопленного в Советском Союзе. Однако этот
опыт не мог быть механически перенесен на отношения между
социалистическими государствами. В условиях мировой социалистической
системы марксистско-ленинский принцип пролетарского
интернационализма получил дальнейшее развитие. Он был обогащен новым
историческим содержанием. Применительно к мировой системе социализма
социалистический интернационализм означает правильное сочетание
интересов развития и укрепления всей мировой социалистической
системы, в чем заинтересованы все социалистические страны, с
интересами развития и укрепления каждой социалистической страны в
отдельности.
В этих условиях сотрудничество и взаимопомощь в лагере
социализма способствуют созданию в каждой социалистической стране
рационального хозяйственного комплекса с учетом ее природных и
хозяйственных условий и перспектив развития, а также перспектив развития всей
мировой системы социализма. В результате всего этого мировая
социалистическая система представляет собой не обычную коалицию
временно связанных между собой государств. Это — монолитное, с каждым
годом крепнущее политическое и экономическое объединение
равноправных и суверенных социалистических государств на основе общности
коренных и длительных интересов социально-экономического развития,
определяемых марксистско-ленинской идеологией, потребностями
социалистического и коммунистического строительства.
Дальнейшее непрерывное укрепление единства и сплоченности
социалистических стран, их братской дружбы и тесного сотрудничества во
всех областях политической, экономической и культурной жизни
является решающим условием успешного развития мировой
социалистической системы, постепенного выравнивания общей линии экономического
и культурного развития социалистических стран и движения их к
коммунизму единым фронтом. В современных исторических условиях строить
социализм в отдельной стране изолированно, в отрыве от мировой
системы социализма, невозможно, так как это неизбежно порождало бы
огромные трудности, лишало бы такую страну возможности
использовать великие преимущества мировой социалистической системы. В то же
время это подрывало бы единство мировой системы социализма,
ослабляло бы ее позиции в мирном экономическом соревновании с
капитализмом.
В основе сближения социалистических стран лежат объективные
потребности развития производительных сил, общественного и
экономического прогресса. Тенденция к созданию единого всемирного хозяйства,
возникшая уже при капитализме, в условиях социализма получает
дальнейшее развитие и новое социально-экономическое содержание.
Национальная экономика социалистических государств должна
строиться с учетом их национальных интересов и интересов всей мировой
системы социализма в целом. Главной формой объединения
производственных усилий социалистических государств на современном этапе
является координация их народнохозяйственных планов. Это новая,
присущая только мировой системе социализма форма международных
экономических связей.
2. Факторы выравнивания уровней развития социалистических стран
Основным, решающим фактором, обеспечивающим выравнивание
общей линии экономического и культурного развития социалистических
стран, являются великие преимущества социалистического способа
производства, открывающего широкий простор для всестороннего развития
производительных сил, экономики и культуры. Завоевание политической
30
И. П. ОЛЕИНИ«
власти рабочим классом и освобождение от иностранной зависимости,
социалистическое обобществление средств производства позволяют
социалистическим странам, особенно менее развитым, значительно
повысить эффективность использования своих внутренних сил, средств
и имеющихся резервов для развития народного хозяйства.
В странах социализма ликвидирована безработица, к
производительному труду привлечено все трудоспособное население,
ликвидированы нерациональные растраты материальных ценностей и
паразитическое потребление эксплуататорских классов. Быстрый рост
национального дохода и распределение его в интересах трудящихся
позволяют социалистическим государствам обеспечить непрерывное
повышение благосостояния народных масс и в то же время систематически
увеличивать капиталовложения в народное хозяйство, быстро
развивать экономику и культуру. Так, капиталовложения в народное
хозяйство Польши, например, за 1950—1959 гг. возросли с 28,6 до 68,4
миллиарда злотых, Румынии—с 5,6 до 17,5 миллиарда лей, Болгарии—с 2,3 до
6,2 миллиарда левов, Албании—с 3,3 до 10,8 миллиарда лек (1958 год).
Большое значение при этом имеет то, что более половины этих
капиталовложений направляется в промышленность. Происходит быстрая
социалистическая индустриализация ранее отсталых и среднеразвитых
социалистических стран, которая является решающим фактором
преодоления их экономической и культурной отсталости, повышения
технического уровня производства и производительности общественного
труда.
Выравниванию уровней развития способствует использование
социалистическими странами взаимного опыта в революционном
преобразовании общественного и экономического строя. Социалистические
страны широко используют взаимный опыт в области обобществления
основных средств производства и организации планового руководства
народным хозяйством, в деле развития различных форм
социалистического соревнования и подъема творческой активности масс в
социалистическом и коммунистическом строительстве.
В лагере социализма осуществляется широкий обмен важнейшими
научно-техническими достижениями, проектной документацией по
капитальному строительству промышленных и культурно-бытовых
объектов, лицензиями на производство машин и оборудования, опытом по
внедрению новых технологических процессов. Осуществляется также
сотрудничество в проведении научно-исследовательских и конструкторских
работ, в подготовке и переподготовке квалифицированных кадров для
народного хозяйства.
Важнейшим фактором выравнивания линии экономического
развития социалистических стран является развивающееся
международное социалистическое разделение труда, специализация и
кооперирование производства в лагере социализма. Роль этого фактора с каждым
годом будет увеличиваться. Представляя собой высшие формы
общественного разделения труда, межгосударственная специализация и
кооперирование производства в мировой социалистической системе
хозяйства избавляют большинство стран народной демократии от
необходимости развития всех отраслей современной промышленности.
Опираясь ка экономическую мощь всего социалистического лагеря, эти
страны получили возможность специализироваться на развитии тех
отраслей промышленности и других отраслей народного хозяйства,
тех видов* производств, для которых у них имеются наиболее выгодные
природные и экономические условия, необходимый производственный
опыт и квалифицированные кадры. Это позволяет увеличивать
серийность производства и повышать его технический уровень, более широко
применять новую, наиболее прогрессивную технологию, улучшать
качество изготовляемой продукции и снижать ее себестоимость.
ЕДИНСТВО И СПЛОЧЕННОСТЬ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН 31
Специализация и кооперирование производства в лагере
социализма обеспечивают, таким образом, экономию сил, средств и времени
каждой социалистической страны, повышают темпы индустриализации менее
развитых стран, ускоряют выравнивание их развития по сравнению с
более развитыми социалистическими странами.
Великие преимущества социалистического способа производства и
мировой социалистической системы хозяйства создают весьма
благоприятные услозия для резкого повышения эффективности использования
внутренних сил и средств всех социалистических стран, особенно менее
развитых, для быстрого подъема производительных сил. Максимальное
использование внутренних резервов, которое было невозможным при
капитализме, с каждым годом становится все более решающим фактором
подтягивания менее развитых социалистических стран до уровня более
развитых и их общего подъема.
Наряду с этим большую роль в выравнивании общей линии
экономического и культурного развития социалистических стран играет
экономическая помощь менее развитым странам со стороны более развитых
социалистических государств и прежде всего со стороны Советского Союза.
Советское государство предоставило социалистическим странам
исключительно льготный кредит на общую сумму свыше 30 миллиардов
рублей. Кредиты и займы Советского Союза составили около Ч* общего
объема капиталовложений в народное хозяйство Болгарии за 1948—
1956 годы, примерно 7% суммы капиталовложений в народное хозяйство
Польши за 1950—1957 годы. Удельный вес помощи братских стран
в доходной части государственного бюджета КНДР составил: за
1954—1956 годы — 23,6%, в 1957 году— 12,8% и в 1958 году—4,5%'.
В соответствии с соглашениями об оказании экономической и
технической помощи Советский Союз поставляет в страны народной
демократии комплектное оборудование и оказывает им техническое
содействие в строительстве более чем 620 промышленных предприятий и 190
отдельных цехов и установок. Указанные поставки осуществляются
главным образом в менее развитые страны и по ценам, значительно более
низким по сравнению с ценами на аналогичное оборудование на
мировом капиталистическом рынке.
В число поставляемых из СССР предприятий входят 87
электростанций, 66 комбинатов и заводов черной и цветной металлургии,
свыше 100 предприятий машиностроительной промышленности и много
других. Значительное количество комплектного оборудования поставляют
братским странам также Чехословакия и ГДР. При этом необходимо
отметить, что поставляемое оборудование находится на самом
высоком техническом уровне, иногда даже являясь более совершенным,
чем то, которое было установлено ранее на предприятиях в стране-
поставщике.
Количество предприятий, отдельных цехов и установок, строящихся
в странах народной демократии с помощью Советского Союза
Польша . .
Венгрия .
Румыния .
Болгария .
Албания
КНДР , .
МНР
ДРВ . . .
Страны
Предприятия
291
68
27
60
45
58
30
21
Ш
Отдельные
цехи п
установки
59
8
4
23
25
23
15
10
15
32
И. П. ОЛЕИНИК
». Все это способствует быстрому экономическому подъему менее
развитых социалистических стран.
Отмечая большую роль международного разделения труда,
экономического сотрудничества и взаимопомощи в лагере социализма в
подъеме производительных сил социалистических стран, Н. С. Хрущев
говорил: «В этом заложены новые, дополнительные возможности для
роста производства во всем лагере социализма и в каждой
социалистической стране в отдельности. В одиночку ни одна страна не могла бы
развиваться такими бурными темпами, как в системе социалистических
государств» («О контрольных цифрах развития народного хозяйства
СССР на 1959—1965 годы», стр. 78).
3. Результаты и некоторые перспективы выравнивания уровней развития
социалистических стран
Процесс выравнивания общей линии экономического и
культурного развития социалистических стран и его перспективы освещаются
иногда, на наш взгляд, несколько односторонне и поэтому не совсем
правильно. Выражается это прежде всего в том, что проблема
выравнивания зачастую трактуется лишь как проблема ликвидации отставания
менее развитых стран от более развитых главным образом по уровню
производства в расчете на душу населения основных видов промышленной
продукции.
Такая трактовка этой проблемы может привести к стремлению
развивать в каждой стране все отрасли современной промышленности. Это
может затруднить дальнейшее развитие и углубление международного
социалистического разделения труда, специализацию и кооперирование
производства в лагере социализма, которые, как уже было сказано выше,
являются важнейшими рычагами ускорения выравнивания
экономических уровней социалистических стран.
В действительности же по мере развития и углубления
международного социалистического разделения труда различия между
отдельными социалистическими странами, не развивающими полного
комплекса промышленного производства, по уровню их производства на
душу населения отдельных видов промышленной продукции могут и,
вероятно, будут не только не сокращаться, но даже увеличиваться,
поскольку большинство социалистических стран будет все более и более
специализироваться на производстве тех видов продукции, для которых
в стране имеются наиболее благоприятные природные и экономические
условия.
По нашему мнению, процесс выравнивания экономических и
культурных уровней социалистических стран носит комплексный характер.
Он осуществляется на основе творческого применения общих
закономерностей социалистического и коммунистического строительства с учетом
конкретных условий каждой страны и находит свое практическое
выражение в сокращении различий между отдельными социалистическими
странами в уровне обобществления средств производства и в степени
зрелости социалистических производственных отношений, в уровнях
развития производительных сил, а также науки и культуры и в результате
всего этого в материальном благосостоянии и культурном уровне жизни
народных масс.
В настоящее время социалистический способ производства является
безраздельно господствующим в СССР и в ряде стран народной
демократии. Через небольшой промежуток времени он полностью победит во всех
социалистических странах, что значительно ускорит выравнивание
уровня их экономического и культурного развития (см. таблицу на стр. 33).
Важнейшим и наиболее обобщающим показателем выравнивания
ЕДИНСТВО И СПЛОЧЕННОСТЬ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН
33
уровней экономического развития социалистических стран является
сокращение различия между ними в объемах национального дохода, прихо-
Удельный вес социалистического сектора в народном хозяйстве
социалистических стран в 1959—1960 гг.
(в %)
Страны
ß
промышленном
производстве
В
сельскохозяйственном
производстве
(по
количеству пахотной
площади)
1 По полезным земельным угодьям.
2 Без кустарного производства.
3 По числу аратских хозяйств.
В создании
национального
дохода
СССР
КНР
ГДР
Албания
КНДР
ДРВ
МНР
100,0
99,99
99,1
100,0
89,1
93,6
97,5
97,9
98,3
99,9
80,52
100,0
99,9
98,0 '
13,2
84,41
96,0
74,3
76,6
98,0
86,0
99,9
46,0
■ 99,3з
99,99
99,0
71,5
93,0
. . .
82,0
. . .
1 99,0
96,2
99,9
...
♦
дящегося на душу населения. В этом показателе находят свое
отражение состояние развития всех отраслей материального производства,
степень использования природных богатств, техническая оснащенность
труда и его производительность, уровень благосостояния народных масс
и другие характерные черты экономического развития страны.
В настоящее время еще не разработана методология сравнения
национального дохода отдельных социалистических стран. Однако
более высокие темпы его роста в менее развитых странах
свидетельствуют о выравнивании общего экономического уровня стран социализма.
Так, национальный доход Албании и Румынии возрос в 1959 году
по сравнению с 1950 годом в 2,5 раза, Болгарии — более чем в
2 раза, КНДР — в 3,4 раза, а в Чехословакии, например, примерно
в 2 раза.
Весьма важным показателем выравнивания уровня развития
социалистических стран является также сокращение различия между ними
в уровне индустриального развития — основе экономического
прогресса. При этом важно отметить, что этот процесс происходит не за счет
«затухания» промышленного роста более развитых социалистических
стран, а за счет быстрого подтягивания промышленного производства
менее развитых стран до уровня более развитых на основе
осуществления политики социалистической индустриализации. Как отметил
XXI съезд КПСС, высокие темпы развития есть общая закономерность
всех стран социалистического лагеря. При этом менее развитые
социалистические страны, обеспечивая максимальное использование своих
внутренних сил и средств, что было невозможно в период капиталистического
развития, а также опираясь на помощь и поддержку более развитых
социалистических стран, получают возможность развивать свою
промышленность исключительно высокими темпами. Так, при росте
промышленного производства в целом по социалистическому лагерю в 1959 году по
сравнению с довоенным периодом примерно в 6 раз, в Польше оно
возросло за этот период примерно в 6,7 раза, в Болгарии — в 11 раз, в
Албании — в 22,5 раза. Среднегодовые приросты промышленной продук-
34
И. П. ОЛЕИНИК
ции за 1951 —1959 годы по всему социалистическому лагерю составили
15,4%, а в КНДР, например, они достигли 19,8%'.
В результате быстрой индустриализации ранее отсталых и
среднеразвитых стран происходит выравнивание стран социализма по объему
суммарного промышленного производства на душу населения (без
учета его структуры). Так, если в 1958 году, согласно сугубо
ориентировочным расчетам, производство промышленной продукции на душу
населения в Албании составляло 23%, Болгарии — 35%, Румынии — 38%,
Венгрии — 59% по сравнению с СССР, то в 1965 году оно составит
соответственно 30, 50, 49, 68%, а в 1980 году в Албании, Болгарии и
Румынии оно достигнет примерно 60, а в Венгрии — три четверти от
уровня промышленного производства на душу населения в СССР в эти годы.
Высокие темпы социалистической индустриализации менее
развитых стран обусловливают увеличение доли промышленной продукции, в
том числе средств производства, в их общественном производстве,
подъем их производительных сил, выравнивание общей линии экономического
развития стран социализма. Это видно из следующей таблицы:
Выравнивание структуры общественного производства в социалистических странах
Страны
СССР
КНР
Польша
Чехословакия
ГДР
Венгрия
Румыния
Болгария
Албания
КНДР
ДРВ
МНР
Удельный вес
промышленности в совокупном продукте
промышленности и сельского
хозяйства
1937-
1939 гг.
42,11
30,12
47,7
57,0
75,9з
42,0
35,0
24,8
9,8
28,2*
10,0
1958-
1959 гг.
67,6
72,0
70,0
86,1
71,0
60,0
69,9
55,7
68,6
37,1
41,0
Удельный вес средств
производства в валовой
продукции промышленности
1937—
1939 гг.
33,31
26,62
47,0
49,3
59,0
44,8
45,5
22,6
37J5
1958—
1959 гг.
71,6
58,9
52,5
58,5
66,6
64,0
58,5
45,8
42,6
55,2
29,5
50,0
1 1913 г.
2 1949 г.
3 1950 г.
4 1946 г.
6 1953 г.
Из-за различии в структуре оптовых цен и методологии подсчетов
приведенные в таблице данные не являются полностью сопоставимыми
между отдельными странами. Но они являются ярким свидетельством
быстрого роста роли социалистической индустрии, в том числе тяжелой
промышленности, в экономике всех стран социалистического лагеря,
особенно в экономике менее развитых стран. Удельный вес
промышленности в создании национального дохода возрос: в Болгарии —
с 24,3% в 1939 году до 49%' в 1957 году, в Румынии —с 33,7% в
1937 году до 62% в 1958 году (вместе со строительством), в Польше —
с 21%' в*1937 году до 49,6% в 1958 году.
Данные о структуре народного хозяйства, в том числе
промышленности социалистических стран, показывают, что наряду с СССР,
Чехословакией и ГДР, достигших высокого уровня индустриального
развития, промышленно-аграрными странами стали Польша, Венгрия,
Румыния, Болгария и КНДР. Из аграрной в индустриально-аграрную
ЕДИНСТВО И СПЛОЧЕННОСТЬ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН 35
быстро превращается КНР. Крупных успехов в развитии
социалистической индустрии добились также Албания, ДРВ и МНР.
Выравнивание социалистических стран находит свое выражение
также в сокращении различий между ними по уровню
производительности общественного труда. Экономический прогресс менее развитых
стран, использование ими опыта и помощи более развитых
социалистических государств позволяют им быстро повышать техническую
оснащенность труда и его производительность, высокими темпами
наращивать общественное производство. Производительность труда в
промышленности Албании за 1951 —1958 годы возросла на 72,3%, Болгарии
за 1949—1958 годы —на 99,1%, Румынии за 1950—1959 годы —на
98,0%, Венгрии за 1949—1958 годы — на 69%, КНДР за 1953—
1958 годы — на 157,0%. За счет роста производительности труда
в указанных странах получается более 3Д прироста промышленного
производства.
Что же касается такого дополнительного показателя выравнивания
уровней экономического развития социалистических государств, как
производство отдельных видов промышленной продукции в расчете на
душу населения, то наиболее характерным в этом отношении является
производство электроэнергии, поскольку электроэнергетика является
основой технического переоснащения всего народного хозяйства и она
должна развиваться во всех социалистических странах.
За 15 лет народно-демократического строя социалистические
страны значительно сблизились по уровню производства электроэнергии
на душу населения. В Чехословакии, например, в довоенный период
оно было больше, чем в Болгарии, в 6,8 раза, в 1959 году —
в 3,2 раза, а к 1965 году этот разрыв сократится до 2,2 раза.
Производство электроэнергии на душу населения в ГДР было больше сто
сравнению с Болгарией: в довоенный период — в 20,6 раза, в 1959 году —
в 4,3 раза, а в 1965 году оно сократится до 2,9 раза; по сравнению с
Румынией: в довоенный период — в 12 раз, в 1959 году — в 5,8 раза и в
1965 году — в 3,7 раза.
Дальнейшее мощное развитие электроэнергетики, осуществление
мероприятий по достижению сплошной электрификации
социалистических стран являются важнейшим средством выравнивания уровня их
экономического и культурного развития.
Происходит сближение социалистических стран и по производству
таких в-ажных видов продукции, как сталь и цемент. Необходимо,
однако, отметить, что в условиях развивающегося международного
социалистического разделения труда наиболее характерным должно
быть сближение социалистических стран по уровню
производственного и личного потребления важнейших видов промышленной и
сельскохозяйственной продукции как за счет собственной выработки,
так и за счет взаимных поставок в порядке специализации и
кооперирования производства в лагере социализма. Этот показатель более полно
отражает уровень экономического развития и благосостояния народных
масс социалистических стран.
В результате сближения социалистических стран по объему
национального дохода на душу населения, уровню промышленного и
сельскохозяйственного производства и производительности
общественного труда происходит быстрое сокращение различий между
социалистическими странами по материальному благосостоянию и культурному
уровню жизни трудящихся. Это находит свое выражение в быстром
росте во всех социалистических странах и особенно в менее развитых
потребления важнейших промышленных и продовольственных товаров на
душу населения, в расширении жилищного строительства, развитии па-
родного образования, здравоохранения, социального обеспечения, науки
и культуры. При этом необходимо отметить, что выравнивание социа-
36
И. П. ОЛЕИНИК
листических стран по уровню благосостояния народных масс и развитию
культуры происходит более быстрыми темпами по сравнению с
выравниванием уровней их экономического развития.
Рост потребления продовольственных товаров на душу населения
Страны
ГДР
Мясо (кг)
довоенный
период
34,0
46,81
19,6з
33,0
195S г.
53,9
56,2
48,1з
42,0
Жиры (кг)
довоенный
период
14,1
11,52
16ft
1958 г.
17,5
27,0
20,0
Сахар (кг)
довоенный
период
23,2
22,9
9,6
10,5
1958 г.
35,0
30,1
28,5
24,8
1 Вся Германия.
2 1950 г.
8 Включая жиры.
Сократился разрыв между социалистическими странами по уровню
развития здравоохранения. Число жителей, приходящихся на одного
врача в 1959 году, по сравнению с довоенным периодом сократилось:
в Венгрии — с 862 до 656 человек, в Румынии — с 1 895 до 780 человек, в
Болгарии — с 2 тысяч до 628 человек, в Чехословакии — с 1218 до
616 человек.
Выравнивание социалистических стран по уровню развития
культуры, которое тесно связано с выравниванием их экономического развития,
происходит исключительно высокими темпами. Во всех
социалистических странах, в том числе и в менее развитых, за годы народной власти
достигнуты крупные успехи в развитии национальной по форме и
социалистической по содержанию культуры. В ходе культурной революции
получили мощное дальнейшее развитие народное образование, наука и
искусство, созданы квалифицированные кадры для всех отраслей
народного хозяйства и идеологического фронта.
В настоящее время начальным образованием охвачены все дети
школьного возраста социалистических стран. Число учащихся в
начальных школах в Венгрии возросло с 1,0 миллиона человек до
освобождения страны до 1,3 миллиона человек в 1958/59 учебном году, в
Румынии— соответственно с 1,6 до 2,1 миллиона человек, в Албании —
с 55 до 232 тысяч человек, в КНДР — с 878 до 1 378 тысяч человек.
Значительно возросла численность учащихся в средних и высших
учебных заведениях социалистических стран, особенно в менее
развитых. В КНДР она увеличилась с 35 тысяч человек до освобождения
до 860 тысяч человек в 1958/59 учебном году, в Венгрии — с 64 до
208,9 тысячи человек, в Румынии — с 41,2 до 102,7 тысячи человек,
в Болгарии — с 20 до 108 тысяч человек.
Во всех социалистических государствах получили быстрое
развитие издательское дело; кино, театры, радио и телевидение, культура и
искусство, которые стали достоянием народа.
Все это способствует постоянному достижению в социалистических
странах самого высокого в мире материального благосостояния и
культурного уровня жизни трудящихся.
В ходе выравнивания общей линии экономического и культурного
развития социалистические страны продвинулись далеко вперед в
решении специфической для каждой из них основной экономической задачи.
СССР оставил далеко позади все капиталистические страны, за
исключением США, по общему объему промышленной продукции и в
ближайшие годы выйдет на первое место в мире как по абсолютному объему про-
ЕДИНСТВО И СПЛОЧЕННОСТЬ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН
37
мышленного производства, так и по производству промышленной
продукции на душу населения.
Успешно решается основная экономическая задача и в странах
народной демократии.
В результате быстрого роста промышленного производства во всех
социалистических странах, как менее развитых, так и имеющих высокий
уровень производительных сил, к 1965 году в мировой системе
социализма будет »производиться более половины мировой промышленной
продукции. Это обеспечит превосходство мировой системы социализма над
мировой системой капитализма в решающей сфере человеческой
деятельности — материальном производстве.
* * *
Сближение различных народнохозяйственных показателей
социалистических стран является практическим выражением их
экономического и культурного выравнивания. Необходимо при этом подчеркнуть,
что в силу высоких темпов роста всех социалистических стран, в том
числе и таких высокоразвитых, как СССР, Чехословакия и ГДР, процесс
выравнивания общей линии экономического развития стран будет
происходить постепенно, на основе развития в менее развитых странах
наиболее рационального комплекса отраслей народного хозяйства и
наиболее эффективного использования всех их внутренних сил и средств,
дальнейшего развития международного разделения труда в лагере
социализма, углубления экономического сотрудничества и взаимопомощи.
По подсчетам польских экономистов, для выравнивания Польши и
Чехословакии по уровню их промышленного производства на душу населе
ния потребуется около 20 лет при условии, что темпы роста польской
промышленности будут на 25—30% выше чехословацкой.
Кроме того, был бы неправильным вывод о том, что через какой-то
период времени все социалистические страны станут абсолютно
тождественны по всем экономическим показателям их развития. В силу
неодинаковых природно-климатических условий, различной структуры
народного хозяйства, национальных и исторических традиций населения
и ряда других факторов частичные различия между социалистическими
странами по некоторым экономическим показателям, по-видимому,
сохранятся.
В ходе социалистического и коммунистического строительства будут
постепенно стираться более или менее существенные различия в
уровнях экономического развития социалистических стран, унаследованные
от капитализма.
Как отметил Н. С. Хрущев, дальнейшее развитие социалистических
стран пойдет по линии укрепления единой мировой системы
социалистического хозяйства. Будут сниматься один за другим экономические
барьеры, разделявшие наши страны при капитализме. Будет
укрепляться общая экономическая база мирового социализма.
Важнейшим средством ускорения этого процесса являются
подтягивание отставших в прошлом стран до уровня передовых, общий
экономический и культурный прогресс всех социалистических государств.
«ф
Об одном моменте борьбы
противоположностей*
И. И. МОЧЛЛОВ (Казань)
Постановка вопроса
В «Философских тетрадях», в частности во фрагменте «К
вопросу о диалектике», В. И. Ленин серьезное внимание уделяет вопросу
о многогранности, неисчерпаемом богатстве материалистической
диалектики вообще, ее основного закоьга — единства и борьбы
противоположностей— в особенности. Диалектика, пишет Ленин, есть «живое,
многостороннее (при вечно увеличивающемся числе сторон) познание
с бездной оттенков всякого подхода, приближения к действительности
(с философской системой, растущей з целое из каждого оттенка)...»
(Соч., т. 38, стр. 360). В качестве категории, характеризующей ядро
диалектики — закон единства и борьбы противоположностей,—
В. И. Ленин наряду с понятиями тождества и совпадения
рассматривает также и философское понятие равнодействия противоположностей
(см. там же, стр. 358). Это понятие В. И. Ленин употребляет прежде
всего при анализе фактов равнодействия классовых сил в ходе развития
революции 1905—1907 годов в России. Кроме того, Ленин связывает это
понятие также с естественнонаучными фактами «раздвоения единого»,
приводимыми там же (действие и противодействие в механике,
положительное и отрицательное электричество в физике, соединение и
диссоциация атомов в химии и т. д. См. стр. 357). Таким образом, понятие
равнодействия противоположностей выступает у Ленина как характеристика
одного из моментов действия законна единства и борьбы
противоположностей как в природе, та<к и в обществе1.
Однако проблема равнодействия противоположностей в
общетеоретическом плане в марксистской философской литературе специально не
рассматривалась. Между тем, если исходить из основного требования
материалистической диалектики, согласно которому этапы развития
объективного противоречия следует изучать в их специфичности и
своеобразии, то необходимость такого конкретного рассмотрения проблемы
равнодействия противоположностей станет совершенно очевидной: равно-
действие противоположностей как момент их движения,
«развертывания» (В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр. 214) не случайное явление; этот
* Статья печатается в порядке обсуждения.
1 В марксистской философской литературе (см., например, работу «О
«Философских тетрадях» В. И. Ленина». Соцэкгиз, 1959, стр. 88—89) иногда наряду с понятием
равнодействия противоположностей употребляется в качестве однопорядкового,
равноправного ему понятие равновесия противоположностей. Однако следует заметить, что
гносеологически понятие равнодействия противоположностей является более точным,
нежели понятие равновесия противоположностей, так как последнее, учитывая факт
равенства в определенном отношении сторон противоречия, оставляет в тени факт
активного взаимодействия (борьбы) между противоположностями. Статичность, упор на
статику — основной недостаток этого понятия.
ОБ ОДНОМ МОМЕНТЕ БОРЬБЫ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ 39
момент закономерно наступает на определенной стадии развития
противоречия и выражает собой существенные связи и отношения его сторон.
Разумеется, равнодействие противоположностей — это только
момент, этап, стадия в развитии противоречия, и он поэтому не
исчерпывает и не может исчерпывать всего широкого круга вопросов, связанных
с изучением качественно иных стадий, этапов развития объективных
противоречий. Однако это нисколько не исключает необходимости
специальной постановки проблемы равноденствия
противоположностей. Специальное исследование этого вопроса приводит к выяснению
некоторых новых аспектов ряда проблем, связанных, в частности, с
анализом существенных условий как изменения вообще, так и
поступательного развития, условий дифференцирования материи и перехода от
старого к новому.
Сущность равнодействия противоположностей
В явлениях объективного мира в более или менее явном виде
можно обнаружить как качественную, так и количественную определенность
сторон противоречия. Поэтому диалектическое противоречие в ряде
случаев может быть охарактеризовано как с качественной, так и с
количественной стороны. Объясняется это тем, что каждая из
противоположностей (сторон противоречия) обладает при этом своей собственной
качественной и количественной определенностью. Эта двоякого рода
определенность сторон противоречия проявляется только через их взаимные
отношения друг к другу. Маркс отмечает, например, что товар
представляет собой единство двоякого рода определенности: качественной
(потребительная стоимость) и количественной (меновая стоимость). Эта
его двойственная определенность проявляется вовне лишь в том случае,
если товар выступает как один из полюсов противоречия в процессе
обмена на другие товары (см. К. Маркс «Капитал», т. I, 1955,
стр. 41—90).
Естественно, что в отношениях между противоположностями
качественная сторона противоречия выступает на первый план. Любые
противоположности (притяжение — отталкивание, ассимиляция —
диссимиляция, производство — потребление и т. д.) потому и являются
противоположностями, что они прежде всего качественно противоположны
друг другу. Однако эта качественная противоположность, поскольку она
не приводит к разрыву связи между полюсами противоречия, существует
лишь в рамках целого, и сами противоположности выступают поэтому
как стороны единого. Это и определяет наряду с их качественной
противоположностью также и их качественное единство, в котором
противоположности не безразлично существуют рядом друг с другом, но друг
друга взаимообусловливают и взаимопроникают. Таким образом,
качественная сторона противоречия выражает раздвоение предмета на
противоположные полюсы и одновременно единство этих полюсов в рамках
целого. Это общее отношение качественной противоположности и
качественного единства между сторонами противоречия, в частности,
подробно рассматривается Марксом на примере соотношения производства и
потребления (см. К. Маркс «К критике политической экономии», 1952,
стр. 201—206).
Вторая сторона противоречивого отношения — качественное
единство противоположностей — объективно делает возможным соизмерение
сторон противоречия по их «силе», ставит их в определенное
количественное отношение друг к другу. Качественное единство
противоположностей закономерно приводит к количественной соизмеримости полюсов
противоречия. Это является следствием того факта, что стороны
противоречия взаимодействуют друг с другом в рамках качественно
однородной субстанции, на единой взаимопроникающей их основе. Если огра-
40
И. И. МОЧАЛОВ
ничиться сравнительно простыми, элементарными явлениями, то,
отвлекаясь от особых качеств сторон противоречия (качественная
противоположность) и беря за основу их общее качество (качественное единство),
мы можем выразить взаимоотношения между противоположностями в
определенных количественных единицах, единой количественной мерой.
Например, в случае обмена товаров такой основой качественного
единства противоположностей выступает стоимость вообще, как выражение
абстрактного человеческого труда. «Элементами, созидающими
потребительные стоимости — сюртук и холст,— пишет Маркс,— портняжество
и ткачество являются именно в силу своих качественно различных
особенностей; субстанцией стоимости сюртука и холста они оказываются
лишь постольку, поскольку происходит отвлечение от их особых
качеств, поскольку они обладают одним и тем же качеством, качеством
человеческого труда» («Капитал», т. I, 1955, стр. 51). Количественный
момент противоречий занимает подчиненное положение по отношению к
качественному моменту. Однако он является необходимым, оуществен-
ным моментом всякого противоречия.
Качественное единство противоположностей содержит уже
реальную возможность равенства сторон противоречия в количественном
отношении. Эта возможность превращается в действительность в
результате взаимодействия, борьбы противоположностей. Борьба
противоположностей сочетает в себе две противоречивые, взаимоисключающие,
но тесно взаимосвязанные друг с другом тенденции. Первая из них —
это тенденция дифференцирования, поляризации, вторая—тенденция
нивелирования, выравнивания. Вопрос о том, какая из этих тенденций
преобладает, зависит от природы самого противоречия, от фазы его
развития и от тех конкретных условий, в которых оно действует. Так как
между качественным и количественным моментами противоречия нет
прямого соответствия (качественная поляризация сторон противоречия
не означает увеличения их количественного неравенства), борьба
противоположностей по отношению к этим моментам может приводить к
различным результатам.
Особенность качественного момента противоречия заключается в
том, что он фиксирует устойчивую сущность данного противоречия, его
специфику. Напротив, количественный момент противоречия выражает
определенные изменения в пределах сущности противоречия. Если по
отношению к качественному моменту противоречия борьба
противоположностей имеет в основном дифференцирующее значение и приводит к
качественному расхождению, поляризации сторон, то по отношению к
количественному моменту противоречия роль борьбы
противоположностей может быть двоякой: в зависимости от степени развития
противоречия, а также от конкретных условий она может вести к количественному
неравенству сторон или выполнять функцию того естественно
нивелирующего механизма, действие которого закономерно приводит к
«перераспределению сил» между борющимися сторонами и к их
относительному количественному выравниванию.
На определенных этапах развития противоречия тенденция
количественного выравнивания противоположностей оказывается наиболее
вероятной и приводит к равнодействию противоположностей как моменту
их движения и развития. Поэтому равнодействие
противоположностей— этап, закономерно наступающий на определенной стадии
движения и развития борьбы сторон противоречия. Сущность этого этапа
развития противоречия заключается в том, что он выражает собой
момент количественного равенства противоположностей при остающейся
относительно неизменной или усиливающейся качественной
поляризации сторон противоречия.
Количественное равенство сторон противоречия означает, что
каждая из них «вовне» становится равной по степени напряженности, нн-
ОБ ОДНОМ МОМЕНТЕ БОРЬБЫ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ 41
тенсивности воздействия друг на друга. Это и означает наличие ряшо-
действия противоположностей.
Для различных конкретных противоположностей это
количественное равенство носит строго конкретный, специфический характер и
требует поэтому в каждом случае специального анализа. Качественно
различным уровням развития материи соответствуют свои особые
противоположности. Поэтому равнодействие противоположностей, типичное для
более высокого уровня материального развития, не может быть сведено
к равнодействию противоположностей на более низком, элементарном
уровне развития или «выведено» из последнего. Ошибку такого
механистического сведения как раз и совершает «теория равновесия», подгоняя
качественно более сложные формы равнодействия противоположностей
к простому статическому равновесию сил (ом., напр., Спенсер
«Основания биологии», тт. 1 и 2).
Естественно, что с качественным усложнением уровней
материального развития количественное равенство между противоположностями
(равнодействие) также принимает все более сложный и многообразный
характер, а для некоторых процессов, например, биологических и
социальных, далеко не всегда может быть установлено в явном виде. Однако
в ряде случаев социального и биологического исследования
обнаружение равнодействия противоположностей представляет, с одной стороны,
актуальную задачу, а с другой — может вести к плодотворным
результатам. Сошлемся на анализ В. И. Лениным моментов равнодействия
борющихся социальных сил в развитии революции 1905—1907 годов, а
также 1917 года в России. В области биологии за последнее время
путем применения новых физико-химических методов исследования
(изотопные индикаторы) удалось обнаружить, например, равнодействие
противоположных процессов синтеза и распада в недрах живого организма
(см. статью Г. М. Франка и В. А. Энгельгардта в «Вопросах философии»
№ 9, 1958, стр. 64). Необходимо, далее, иметь в виду, что
противоположности качественно многообразны не только по уровню своего развития,
но также и структурно (в пределах одного и того же уровня). Например,
такие категории диалектики, как причина и следствие, форма и
содержание, случайность и необходимость и т. д., отражают этот качественно
сложный характер объективных противоположностей в структурном
отношении.
Однако анализ многообразных форм равнодействия
противоположностей— это задача специального исследования, а поэтому для
понимания рассматриваемого здесь общего вопроса будет правильнее
прибегать в дальнейшем к сравнительно элементарным примерам.
Многочисленные факты из области естествознания, начиная от
процессов, имеющих место в земной коре, и кончая процессами,
протекающими в космических звездных скоплениях, подтверждают наличие
моментов равнодействия противоположностей в процессах развития самых
разнообразных явлений объективного мира. Та или иная физическая
система существует в качестве относительно самостоятельного,
относительно устойчивого образования благодаря тому, что ее основой
является определенное равнодействие тех специфических противоположностей,
единство которых составляет сущность данной физической системы.
К примеру, условием устойчивости атомов является равнодействие
сил притяжения ядер, с одной стороны, и разрушительных действий,
вызываемых квантовыми флуктуациями (возмущениями) движения
электронов, а также центробежных.тенденций, вызываемых вращениями
электронов вокруг ядра, с другой стороны. Условием устойчивости
галактик является равнодействие гравитационных сил, с одной стороны, и
центробежных тенденций, обусловленных вращением и
разрушительными действиями неупорядоченных элементов движения звезд, с другой
стороны (см. Д. Б о м «Причинность и случайность в современной физи-
42
И. И. МОЧАЛОВ
ке», 1959, стр. 215—216). Аналогичные явления имеют место и в живых
организмах, однако здесь система равнодействия противоположностей
является гораздо более тонкой и сложной. Но в общем и целом и тут
поддержание жизни также требует определенного равнодействия
противоположных процессов разрушения, отмирания клеток и тканей, с
одной стороны, и образования новых клеток и тканей, с другой стороны.
Как отмечал И. М. Сеченов, жизнь зрелого организма характеризуется
именно таким равнодействием этих противоположных процессов
(см. «Элементы мысли», 1943, стр. 99), что и определяет сравнительно
более высокую жизнеспособность организма в этот период по сравнению
с более ранними или более поздними стадиями его развития.
Таким образом, если бы в противоречии не существовала
отмеченная выше тенденция количественного выравнивания качественно
противоположных друг другу сторон, сил, тенденций и т. п., то было бы
невозможно существование дискретных, качественно дифференцированных
материальных образований. Оно становится возможным благодаря тому,
что борьба сторон противоречия на определенном этапе закономерно
приводит к возникновению равнодействия противоположностей. Поэтому
моменты равнодействия противоположностей — это своего рода
качественные узлы развития материи, благодаря которым материя
представляет собой картину качественно дифференцированных, относительно
устойчивых образований.
Находящиеся в движении материальные системы могут быть
подразделены на три основных класса: системы перемещающиеся,
изменяющиеся и развивающиеся. В каждом из этих классов систем равно-
действие противоположностей проявляется по-разному и выполняет, как
правило, различную роль.
Перемещающиеся системы — это такие системы, для которых
простое перемещение в пространстве является основным способом их
движения. Для такого рода систем отношение равнодействия
противоположностей носит универсальный характер. Поскольку способом бытия
материи в целом и ее составных частей является движение, постольку
равнодействие противоположностей лежит в основе простейшей формы
этого движения — механического перемещения в пространстве,
характерного для этого рода систем.
Очевидным примером, подтверждающим этот вывод, является
третий закон Ньютона, закон равенства действия и противодействия.
Самые разнообразные комбинации механических взаимодействий
сохраняют этот закон постоянным, так как здесь «действие и
противодействие представляют собой противоположные стороны одного и того же
напряжения» (К. Максвелл «Материя и движение». 1924, стр. 66).
В основе движения изменяющихся систем лежат внутренние
структурные изменения составляющих их элементов, изменения внутренней
организации системы. Для этого рода систем равнодействие
противоположностей выступает в качестве естественного предела их изменения.
Этот случай равнодействия противоположностей является одним из
наиболее распространенных, так как он широко проявляется в системах
физических, химических, физико-химических, биофизических и
биохимических.
Равнодействие как предел изменения противоположных тенденций
имеет место во внутримолекулярных и межмолекулярных химических
связях. К примеру, если две молекулы обладают диполями, то эти
диполи оказывают друг на друга ориентирующее действие. Это
действие «стремится создать конфигурацию, соответствующую притяжению,
но тепловое движение молекул, как поступательное, так и
вращательное, непрерывно нарушает эту ориентацию. В результате конкуренции
этих воздействий устанавливается некоторое динамическое равновесие
ОБ ОДНОМ МОМЕНТЕ БОРЬБЫ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ 43
ориентации и средняя энергия взаимодействия диполей» (М. Г. В е-
селов «Элементарная квантовая теория атомов и молекул». 1955,
стр. 176). Аналогичная картина наблюдается и в межатомных
(внутримолекулярных) связях (см. М. В. Волькенштейн «Строение и
физические свойства молекул». 1955, стр. 63).
Характерной особенностью развивающихся систем является
движение от низшего к высшему, от старого к новому. Для этого рода
систем равнодействие противоположностей выступает как переходный,
переломный момент их развития.
Применительно к процессам, в которых одна из
противоположностей выступает носителем нового, передового, прогрессивного, а
другая—старого, отживающего, консервативного, картина, в общем, будет
выглядеть примерно следующим образом. На первых, начальных
этапах своего развития новое является еще сравнительно слабым и по
своей силе значительно уступает старому. Однако ввиду того, что новое
выражает поступательную, прогрессивную тенденцию развития, оно в
процессе борьбы начинает преодолевать тормозящую, консервативную
тенденцию старого. Темпы развития нового, идущего на смену
старому, от этапа к этапу все более превышают темпы развития старого.
Новое в своем развитии постепенно догоняет старое, и наконец
наступает такой момент, когда силы нового и старого относительно
выравниваются. Поэтому, как неоднократно подчеркивал Ленин, момент
равнодействия сил нового и старого объективно выражает собой наличие
такой переходной ситуации, когда новое оказывается еще не в силах
сломить сопротивление старого, а силы старого оказываются настолько
ослабленными, что оно уже неспособно победить новое (см. В, И. Л е-
нин. Соч., т. 9, стр. 382).
В процессах борьбы антагонистических социальных классов этот
момент равнодействия выражается в относительном равенстве,
равновесии сил. Так, например, рассматривая борьбу классов в октябре
1905 года в России, Ленин писал: «Политическая борьба достигла
теперь ка'к раз такой ступени развития, когда силы революции и
контрреволюции приблизительно уравновесились» (Соч., т. 10, стр. 5). Позднее,
в работе «О статистике стачек в России», Ленин отмечал, что это
равновесие противоположных друг другу сил длилось в течение всего
ноября вплоть до декабрьского вооруженного восстания (Соч., т. 16,
стр. 385) и выступило, следовательно, как момент перехода от
непосредственно революционной ситуации к прямой революции.
Внутренне противоречивый и относительный характер
равнодействия противоположностей
Равнодействие противоположностей — момент, этап в развитии
диалектического противоречия. Естественно поэтому, что любое
равнодействие противоположностей вовсе не есть некая абсолютная гармония,
примирение или полная нейтрализация противоположностей. Уже из
того обстоятельства, что равнодействие есть именно равнодействие
противоположностей, то есть сторон противоречия, качественно неравных (и
не могущих стать равными) друг другу, следует вывод о том, что всякое
равнодействие противоположностей является внутренне противоречивым
по своей сущности. Поэтому видимая простота количественного
равенства противоположностей в условиях их равнодействия в
действительности оказывается мнимой. Количественное равенство противоположностей
в условиях их равнодействия есть равенство конкретное, включающее
в себя различие, и, следовательно, внутренне противоречивое.
Количественное равенство сторон противоречия в условиях
равнодействия противоположностей отнюдь не абсолютно, а условно, прибли-
44
И. И. МОЧАЛОВ
зительно, относительно. Эту сторону равноденствия противоположностей
неоднократно отмечал Ленин, причем не только в философском плане
(см. Соч., т. 38, стр. 358), но также и во всех тех конкретных случаях,
где имели место моменты равнодействия противоположных социальных
сил, используя при этом такие уточняющие понятия, как равноденствие
«до известной степени», равнодействие сил «почти», «приблизительно»,
«более или менее» равных друг другу и т. д.
Даже в простейших случаях движения материи количественное
равенство противоположных процессов является весьма относительным.
Например, в макроскопических системах в случае взаимодействия
противоположных электрических зарядов или магнитных полюсов
количественное равенство между противоположными сторонами (выравнивание
электрических или магнитных потенциалов) устанавливается с
достаточной степенью точности, и разность потенциалов становится равной нулю.
Однако и в этом простейшем случае «нуль» выражает собой лишь
средний итог колебаний противоположностей, только в тенденции, в итоге
погашающих друг друга. Внутренне противоречивый, относительный
характер равнодействия противоположностей, естественно, возрастает по
мере перехода от низших форм движения материи к высшим, так как
здесь картина взаимодействия, борьбы противоположностей становится
все более сложной и многогранной. И. П. Павлов, например,
рассматривая случаи равнодействия процессов возбуждения и торможения в
деятельности нервной системы, вместе с тем подчеркивал условный и
приблизительный, относительный характер равнодействия этих
противоположностей (см. Г1олн. собр. соч., т. III, кн. 2, стр. 116—117).
Внутри единства противоположностей, выступающего в
специфической форме равнодействия, идет непрерывная борьба противоположных
друг другу процессов, сил, тенденций и т. п. Эта борьба и определяет
внутренне динамичный, подвижный и временный характер
равнодействия противоположностей, рано или поздно приводя к ликвидации
данного равнодействия и переходу предмета в иное качественное состояние.
В этом и проявляется, между прочим, абсолютный характер борьбы
противоположностей и относительный характер всякого единства
противоположностей вообще, равнодействия противоположностей в частности
(см. В. И. Ленин. Соч., т. 38, стр. 358). Равнодействие
противоположностей выступает поэтому как подвижное, динамичное состояние, в
котором органически сочетаются моменты покоя и движения,
устойчивости и изменчивости. Любое равнодействие, во-первых, не неподвижно,
а внутренне изменчиво, динамично; во-вторых, оно всегда временно и
не может длиться бесконечно долго.
Подтверждением первого положения может служить так
называемое динамическое равновесие, общая теория которого в естествознании
разработана достаточно подробно. Согласно фактам из области физики,
химии, биологии, физиологии и других наук, в основе любого
равновесия лежит относительное равенство противоположно направленных сил,
тенденций: притяжения — отталкивания, ассимиляции — диссимиляции,
возбуждения — торможения и т. д. Поэтому в условиях равновесия
покой и неизменность — явления лишь кажущиеся. В действительности же
внутри внешне равновесной системы идет непрерывное движение и
изменение противоположных друг другу процессов (диффузионные потоки,
различные молекулярные движения, ассоциация и диссоциация частиц
вещества, химическое разложение и соединение и т. п.). Так, например,
по поводу химического равновесия выдающийся немецкий ученый Нернст
писал, в частности, следующее: «Тот взгляд, что в равновесии не
существует абсолютного бездействия между реагирующими веществами, но
что скорее, строго говоря, реагирующие составные части неизменно
подлежат дальнейшему взаимному воздействию и что здесь как раз
уравновешивается только взаимный обмен, имеет основное значение
ОБ ОДНОМ МОМЕНТЕ БОРЬБЫ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ 45
для уяснения изменений вещества вообще» (цит. по книге Э. С. Б а у э р.а
«Теоретическая биология», 1935, стр. 48. Разрядка моя.— И. М.).
Подвижный, динамический характер равнодействия
противоположностей проявляется в том, что неизменным его спутником являются так
называемые флуктуации — отклонения от положения равнодействия,
идущие в противоположные стороны. Наличие флуктуации доказывает, что
в условиях равнодействия противоположные стороны, процессы отнюдь
не вполне, не абсолютно компенсируют, уравновешивают друг друга, а
совершают движения вокруг некоторого центра колебаний. Эти
колебания, являясь выражением внутренней борьбы противоположных
тенденций, компенсируют друг друга лишь в среднем, за более или менее
длительный промежуток времени. Таким образом, если равнодействие
противоположностей возникает как результат движения и борьбы
противоположных тенденций, то оно и продолжает существовать лишь потому,
что это движение сторон противоречия, а следовательно, и
взаимодействие, борьба между ними отнюдь не прекращаются и в условиях их
равнодействия.
Поэтому всеобщим способом существования равнодействия
противоположностей является его постоянное самоотрицание —
равнодействие утверждает себя тем, что отрицает себя в каждый данный момент;
совокупность, сумма этих моментов дает само явление равнодействия
противоположностей в его движении. Иными словами, способом
существования равнодействия противоположностей является отрицание
самого себя и вторичное отрицание этого отрицания, то есть отрицание
отрицания. «Рыночная стоимость,— пишет Маркс,— выравнивается в
реальную стоимость путем своих постоянных колебаний... через
постоянное неравенство с самой собой (как сказал бы Гегель, не через
абстрактное тождество, а через постоянное отрицание отрицания, т. е. самой себя,
как отрицания реальной стоимости)» (Архив Маркса и Энгельса, т. IV,
1935, стр. 47). В условиях равнодействия противоположностей
количественное равенство между сторонами противоречия достигается
непрямо и непосредственно, а таким движением сторон противоречия,
«которое предполагает как раз постоянное неравенство», «путем прохождения
самых крайних несоответствий» (там же, стр. 70—71).
Внутри равенства неравенство становится негативной,
отрицательной стороной, ведущей противоречие вперед. Гегель писал: «Равенство
достигается только отрицательно», «равновесие может быть живым лишь
при том условии, чтобы в нем возникало неравенство» («Феноменология
духа», 1913, стр. 304, 208). Ограниченность равнодействия
противоположностей во времени определяется, следовательно, его относительной и
внутренне противоречивой сущностью, закономерно приводящей к
ликвидации в ходе борьбы противоположных тенденций данного равнодействия.
Всякое равнодействие противоположностей включает в себя как свой
момент нарушение, ликвидацию этого равнодействия.
Второй причиной, вызывающей нарушение динамического
равнодействия противоположностей, является наличие универсального
взаимодействия между материальными объектами. Если каждое отдельное
движение в пределах некоторой относительно замкнутой системы стремится к
установлению состояния равнодействия, то совокупное движение,
напротив, это равнодействие неизбежно нарушает. Таким образом, борьба как
внутренних, так и внешних противоположностей с необходимостью
приводит к ликвидации любого конкретного равнодействия
противоположностей.
Некоторые типы равнодействия противоположностей
До сих пор речь шла преимущественно о динамическом типе
равнодействия противоположностей, связанном, как правило, с двумя
действующими в противоположных направлениях относительно фиксирован-
46
И. И. МОЧАЛОВ
ными сторонами. Наглядным примером этого типа равнодействия
противоположностей может служить равнодействие центробежных и
центростремительных сил при вращении планет вокруг Солнца и спутников
вокруг планет. Эллиптические орбиты вращения при этом являются
точными характеристиками тех мер равнодействия, в пределах которых
происходят количественные изменения противоположных сил в ту или иную
сторону. В том случае, однако, когда такое фиксирование и обособление
сторон противоречия отсутствует, становится объективно возможным
иной тип равнодействия противоположностей — статистический.
Классическим примером статистического типа равнодействия
противоположностей может служить так называемое термодинамическое
равновесие. Согласно законам термодинамики, любая замкнутая
макроскопическая система из неравновесного состояния неизбежно приходит в
состояние статистического равновесия, энтропия которого максимальна
(см. В. Г. Л е в и ч «Введение в статистическую физику», 1954, стр. 139—
140). Это означает, что данная физическая система достигает некоторого
состояния, в котором она может пребывать сколь угодно долго и,
следовательно, переходит из менее вероятного состояния в состояние более
вероятное. В условиях хаотичности движения молекул (см. Г. А.
Лоренц «Лекции по теоретической физике», 1935, стр. 55) состояние с
максимальной энтропией и есть состояние равнодействия
противоположностей, так как здесь противоположные активности притяжений и
отталкиваний отдельных молекул, противоположные «элементарные
процессы» в среднем компенсируют друг друга (см. Я. И. Френкель
«Статистическая физика», 1948, стр. 9, 136). Поэтому термодинамическое
равновесие «имеет не статический, а статистический характер» (см.
М. Планк «Введение в теоретическую физику», ч. V, 1935, стр. 175).
Аналогичная картина равнодействия противоположностей наблюдается
и в любом ином случае статистического равновесия (например,
квантового).
Отличие статистического равнодействия противоположностей от
равнодействия динамического заключается прежде всего в том, что в
первом случае равнодействие противоположных друг другу процессов, сил,
сторон и т. п. носит гораздо более сложный характер. Равнодействие
противоположностей здесь выступает как некоторая средняя тенденция, как
многократно опосредованный результат взаимной компенсации
взаимодействий многих мельчайших частиц материи, например молекул в
случае термодинамического равновесия. Так называемая
феноменологическая термодинамика, рассматривающая термодинамическое равновесие
с макроскопической точки зрения, как такое состояние, в котором
разность температур равна нулю, оперирует, таким образом, с
закономерностями довольно простыми и на первый взгляд очевидными. Однако
статистическая физика, идущая дальше и спускающаяся, так сказать,
в глубь материи, устанавливает, что простота этих макроскопических
закономерностей «лишь кажущаяся, и за ней скрывается чрезвычайно
сложная действительность, так как степень ее сложности измеряется числом
самих молекул. Но именно благодаря тому, что это число очень велико,
отличия в деталях взаимно уравновешиваются» (А. Пуанкаре
«Новая механика», 1913, стр. 167).
Таким образом, первое отличие статистического равнодействия
противоположностей от равнодействия динамического заключается в
степени осуществления этого равнодействия. Второе отличие заключается в
том, что если стремление к установлению динамического равнодействия
противоположностей может быть формулировано как однозначно
данная закономерность, то стремление к статистическому равноденствию
характеризуется как движение по линии наибольшей вероятности.
В качестве критерия разграничения форм равнодействия
противоположностей должна быть принята также и другая важная сторона про-
ОБ ОДНОМ МОМЕНТЕ БОРЬБЫ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ 47
тиворечивых отношений между противоположностями, а именно степень
напряженности взаимодействия, борьбы между сторонами противоречия.
Это приводит к выделению следующих двух типов равнодействия
противоположностей: устойчивого и неустойчивого.
Равнодействие противоположностей может выражать собой два
качественно различных этапа, или момента, в развитии предмета:
во-первых, состояние относительно гармоничного сочетания
противоположностей, естественной меры, нормы существования предмета, когда
внутренние противоречия предмета находятся на некотором среднем уровне
своей интенсивности (устойчивый тип равновесия противоположностей);
во-вторых, состояние кризиса, дисгармонии и разлада, нарушения этой
естественной меры, когда противоречия уже резко обострены и
находятся на сравнительно высоком уровне интенсивности (неустойчивый тип
равновесия противоположностей). Если принять за оонову принцип
движения и развития, то такое подразделение, очевидно, будет необходимым.
Так, например, в павловской физиологии проводится четкое
разграничение между этими двумя формами равнодействия
противоположностей. И. П. Павлов, рассматривая «центральный пункт» работы больших
полушарий головного мозга—отношения между противоположными
процессами возбуждения и торможения,— на основе обобщения
многочисленного экспериментального материала делает важный вывод о
том, что «приходится представлять себе некоторую борьбу между
двумя противоположными процессами, кончающуюся в норме известным
равновесием между ними, известным балансом» (Поли. собр. соч., т. III,
кн. 2, стр. 37. Разрядка моя.— И. М.). «Баланс между этими
процессами,— пишет в другом месте Павлов,— и колебания его в пределах нормы
и за норму и определяют все наше поведение — здоровое и больное»
(Поли. собр. соч., т. III, кн. I, стр. 8).
С другой стороны, в пределах этих же отношений между
возбуждением и торможением при определенных условиях имеют место и такие
случаи, когда их борьба «может заканчиваться также перенапряжением
нервных процессов и невротическим срывом. Это перенапряжение
наступает в тот момент, когда две конкурирующие деятельности, увеличивая
силу своих возбуждений, взаимно стабилизируют друг друга и поэтому
конфликтность удерживается на более или менее длительное время и на
высоком уровне возбудимости» (П. К. Анохин «Внутреннее
торможение как проблема физиологии», 1958, стр. 412).
Между этими формами равнодействия противоположностей
существует обратное отношение в том смысле, что для первой формы число
возможных состояний более ограничено (в атоме существует, например,
только одно основное состояние электрона с минимальной энергией), но
зато эта форма равнодействия противоположностей оказывается
наиболее устойчивой и длительной. Напротив, число возможных случаев для
второй формы равнодействия противоположностей значительно больше,
однако эти состояния, как правило, неустойчивы и кратковременны
(например, энергетически возбужденные состояния электрона в атоме).
Обратное отношение этих двух форм равнодействия противоположностей
подчеркивает их связь и зависимость, их противоречивое единство.
Таким образом, имея в виду качественное изменение материальных
систем, мы можем обнаружить моменты равнодействия
противоположностей на двух уровнях их развития: в первом случае равнодействие
противоположностей характеризует относительно устойчивое, зрелое
состояние системы, тогда как в другом случае равнодействие
противоположностей является показателем кульминационного пункта
кризисного состояния системы в условиях перехода ее в иное качество.
Наконец, необходимо проводить различие также и между
равновесием и стационарными типами равнодействия противоположностей.
Объективной основой разграничения этих типов является различный ха-
48
И. И. МОЧАЛОВ
рактер связи (взаимодействия) материальных систем с окружающей
их средой. Эта связь может быть двоякого рода: либо система
изолирована от внешней среды, имеет замкнутый вид, и в таком случае
равнодействие противоположных процессов внутри этой системы носит
равновесный характер, либо система не изолирована от внешней среды,
в ней происходит обмен веществом и энергией со средой, и в таком
случае равнодействие противоположных процессов в системе носит
стационарный, то есть поточный, характер (см. статью А. Г. Пасынско:
го в журнале «Успехи современной биологии», т. 43, вып. 3, 1957,
стр. 263—264). Различие между этими типами равнодействия
противоположностей также относительно, так как «равновесие есть просто про*
дельный случай стационарного состояния, когда поток из окружающей
среды стремится к нулю» (К. Денбиг «Термодинамика
стационарных необратимых процессов». 1954, стр. 12).
Для физико-химических систем, относящихся как к типу
замкнутых, так и к типу открытых, равнодействие противоположностей имеет
фундаментальное значение. Постоянство свойств открытых химических
систем во времени, согласно А. И. Опарину, играло существенно
важную роль в образовании первичных белковых структур (живого
вещества). В то время как в замкнутых системах в химическое
взаимодействие вступают только заключенные в системе вещества и постоянство
свойств системы во времени определяется равенством прямой и
обратной химических реакций, в открытых системах такое постоянство
достигается благодаря постоянству скорости химических изменений и
диффузии веществ в системе. Термодинамическое равновесие с
минимумом свободной энергии, как при закрытых системах, здесь отсутствует,
однако сохраняется стационарное состояние системы, при котором она
непрерывно получает из внешней среды свободную энергию в
количестве, компенсирующем уменьшение последней в системе. Система
«питается» свободной энергией за счет внешней среды. Качественный
прогресс открытых химических систем, как бы моделирующих
функционирование живого организма, на определенной стадии закономерно
приводит к появлению простейших форм жизни и обмену веществ с
окружающей средой как способу существования белковых тел
(см. А. И. Опарин «Возникновение жизни на Земле». 1957, стр. 300
и след.).
Таким образом, необходимо проводить различие между типами
равнодействия противоположностей по следующим присущим тем илч
иным системам объективным признакам: 1) по характеру, природе
составляющих данную систему противоположностей (динамический и
статистический типы равнодействия противоположностей); 2) по степени
напряженности взаимодействия между противоположаостями системы
(устойчивый и неустойчивый типы равнодействия противоположностей);
3) по характеру связей системы с окружающей ее средой (равновесный
и стационарный типы равнодействия противоположностей).
* * *
В материалистической диалектике проблема равнодействия
противоположностей занимает подчиненное место по отношению к проблеме
диалектического противоречия вообще, является частью этого более
общего вопроса.
Иначе подходит к вопросу метафизическое направление. Это
направление рассматривало и рассматривает факт объективного существования
равнодействия противоположностей либо как доказательство наличия в
мире созданной внешней силой, предустановленной гармонии и
согласованности (Лейбниц), либо как единственную и всеобщую форму суще-
ОБ ОДНОМ МОМЕНТЕ БОРЬБЫ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ 49
ствования объективного противоречия (Робине, Кант), либо как
доказательство непротиворечивости объективного мира (Конт, Спенсер,
Дюринг, Богданов и другие представители теории равновесия). Общим для
всех этих разновидностей метафизического направления является
абсолютизация и одностороннее выпячивание на первый план равнодействия
противоположностей. Метафизическая постановка вопроса сама по себе
уже предопределяет метафизическое его решение. Особенно ясно это
видно на примере так называемой теории равновесия.
Теория равновесия рассматривает равновесие противоположностей
как прямое отрицание объективных противоречий. Такова, например,
дюринговская идея «равного самому себе состояния», от которого, как
отмечал Энгельс, фактически не может быть перехода к движению.
Согласно Спенсеру, «полное равновесие» — это предел всякой эволюции;
движение продолжается до тех пор, пока не установится это равновесие.
Эволюция, по его мнению, может завершиться лишь после установления
величайшего совершенства и полнейшего счастья. «От равновесия через
нарушающую его борьбу двух сил к новому равновесию» — такова
основная формула теории равновесия, достаточно точно выражающая ее
сущность (см. А. Богданов «Философия живого опыта». Изд. 3-е,
стр. 252). В то время как равнодействие противоположностей — это
только момент движения и развития, теория равновесия вопреки
фактам абсолютизирует этот момент, превращая «равновесие»
противоположностей в раз навсегда данное и неизменное отношение между ними.
Не касаясь многочисленных социологических приложений этой теории,
отметим кратко ее общетеоретическую, философскую несостоятельность.
Во-первых, теорией равновесия отрицается исходное положение
материалистической диалектики о равновесии как моменте движения.
Равновесие отрывается ею от движения, абсолютизируется и в конечном
счете превращается в «основу» движения. Однако равновесие — это только
момент движения. В основе всякого равновесия лежит относительное
равнодействие противоположных друг другу процессов, сил, тенденций и т. п.
Во-вторых, равновесие ¡понимается этой теорией, в сущности, как
абсолютный покой и неизменность, как внутренне непротиворечивое, равное
самому себе состояние. Согласно этой теории, равновесие существует
там, где все составные части, все силы находятся в таком отношении друг
к другу, что не происходит никакого столкновения, там, где нет никакого
взаимодействия, где ничто «не задевает друг друга»,— словом, где нет
никакого противоречия. Это связано, в свою очередь, с отрицанием
теорией равновесия внутренних противоречий как источника самодвижения
материи, с механистическим сведением противоречия к противоборству
внешних друг другу сил, к внешнему антагонизму. Но именно внутренние
противоречия являются источником самодвижения материи. Это
подтверждается, в частности, и тем фактом, что всякое равновесие, покой,
устойчивость и т. п. внутренне противоречивы и относительны. В-третьих,
теория равновесия борьбу противоположностей «выносит» за пределы
равновесия, которое фактически отождествляется ею с таким
идеальным гармоничным соотношением, которое исключает всякую борьбу и
столкновения. Отсюда идея примирения, полной нейтрализации
противоположностей. Однако внутри любого равновесного состояния идет
непрерывная борьба, взаимодействие противоположных процессов, и
лишь количественное равенство (равнодействие) этих процессов
обусловливает при определенных условиях относительную устойчивость
равновесной системы. Следовательно, ни о каком примирении, полной
нейтрализации противоположностей здесь не может быть и речи.
Теория «технократии» во Франции
Ю. И. РУБИНСКИЙ
В течение последних двух лет в буржуазной и реформистской
социологической литературе Франции исключительно широкое хождение
получили всевозможные варианты теорий «технократии». Повальное
увлечение «технократизмом» захватило не только научную литературу, но и
политическую публицистику самых различных направлений.
Как известно, концепция «общества управляющих», в которое якобы
перерастает современный капитализм, родилась еще в 20-х годах в
Соединенных Штатах. Ее авторами были буржуазные экономисты Т. Веб-
лен, А. Берл и К. Минз, пытавшиеся доказать, что отделение владения
капиталом от управления им постепенно приводит к всевластию
технических специалистов — «менеджеров», «организаторов производства».
Наиболее законченное выражение эта теория получила в работе социолога
Джеймса Бернхэма «Революция управляющих», вышедшей в свет в
1941 году.
Повышенный интерес к теории «управленческой революции»,
наблюдавшийся в последнее время во Франции, отнюдь не был
случайным. Глубокий кризис парламентаризма, усиленный особо острыми
формами распада колониальной империи, привел к крушению
традиционных форм политического господства французской буржуазии. После
майских событий 1959 года идеологи правящего класса предприняли
активные попытки создать новую идейно-пропагандистскую платформу для
авторитарного режима, которая была бы в состоянии заменить
демократические принципы революции 1789 года. Своеобразные условия
развития французской экономики после второй мировой войны, в частности
чрезвычайно высокий удельный вес
государственно-монополистического сектора, вызвали быстрое увеличение численности служащих. Под
влиянием технического прогресса и международной конкуренции резкие
сдвиги претерпела структура финансового капитала. Некоторая часть
рабочего класса, не утратившая еще мелкобуржуазных представлений,
оказалась восприимчивой к пропагандистским маневрам
предпринимателей.
Все эти факторы объясняют стремление французских реакционных
социологов активно использовать теории «технократии» для проповеди
«сотрудничества» между рабочими и предпринимателями под эгидой
авторитарного государства и для разжигания противоречий между
различными элементами левых оппозиционных сил, враждебных господству
монополий.
Политика или администрирование?
Наиболее важной отличительной чертой французских вариантов
«технократии» является подчеркивание теснейшей связи этой теории с
проблемами государства, политической власти. Центральная мысль всех
сторонников «технократизма» во Франции сводится к тому, что по мере
развития технического прогресса управление государством, активно
участвующим теперь в экономической жизни, требует все более серьезной
ТЕОРИЯ «ТЕХНОКРАТИИ» ВО ФРАНЦИИ
51
специальной подготовки (как организационной, так и
инженерно-технической). Влияние профессиональных политиков неуклонно падает по
сравнению с администраторами, инженерами, специалистами в области
финансов и т. д. Отсюда следует вывод, что деятельность органов
государственной власти в современном обществе постепенно утрачивает
политический характер, сводится к голому -экономическому
администрированию— выбору целесообразной программы капиталовложений,
проведению соответствующих конъюнктуре финансовых мероприятий и т. д.
Наиболее откровенно такого рода идеи формулировались
непосредственными представителями тех социальных прослоек, которые стали
претендовать на верховное руководство обществом: видными
техническими специалистами и высокопоставленными чиновниками. Примером
может служить опубликованная весной 1959 года статья крупного
инженера Жоржа Билля «Экономическая власть и определение элиты»
(G. Ville «Pouvoir économique et définition des élites». «L'Usine
nouvelle». Numéro special, printemps 1959). «В настоящее время,—
утверждал он,— техника производства стала сложной наукой, специализацией,
овладение которой — гораздо более трудное дело, нежели »простое
приобретение капиталов. В результате подлинное могущество оказывается
на деле не у тех, кто обладает средствами, а у тех, кто единственно
способен пользоваться ими и организовать их, то есть у техников».
Технических руководителей предприятий Билль провозглашает не более, не
менее как... главной движущей силой истории (!). В обоснование столь
смелого тезиса он ссылается на то, что в настоящее время технический
прогресс ослепляет людей, ограничивает их духовные горизонты
погоней за. удовлетворением своих ближайших целей. Только «элита»
инженеров способна мыслить перспективно, дисциплинировать массы,
доказать им превосходство высших ценностей и идеалов человечества над
преходящей выгодой сегодняшнего дня.
Основная идея Билля, таким образом, весьма элементарна:
инженерно-технический персонал современного капиталистического
производства рассматривается в этой программной статье как сила,
призванная осуществлять не только административное, но и духовное, идейно-
политическое руководство массами. Борьба рабочих партий и
профсоюзов за интересы трудящихся объявляется вредным анахронизмом,
наносящим ущерб как экономике в целом, так и человеческой личности,
поскольку она лишается перспективы «социального выдвижения».
Появление такого рода концепций во Франции было прямо связано
с усиленными попытками французских предпринимателей
позаимствовать широко распространенные в США методы раскола, разложения
классовых организаций пролетариата с помощью особой системы
подкупа и умело поставленной пропаганды (так называемые
«общественные отношения», или «человеческие отношения»). В 1959 году
правительство Пятой республики издало ряд декретов (ордонансов),
поощряющих практику «заинтересовывания рабочих в результатах деятельности
предприятий» путем распределения среди них части акций, прибылей,
путем установления соответствия между уровнем заработной платы и
уровнем общей производительности труда на предприятии и т. д.
Специальный закон предусматривал также «выдвижение рабочих» при
условии повышения их технической квалификации. В качестве ведущего
теоретика «промышленных отношений» во Франции выступил в последние
годы известный буржуазный экономист, профессор Парижского
университета Роберт Гётц-Жирэ. Согласно утверждениям Гётца-Жирэ и его
единомышленников, факторы, объединяющие рабочих и управленческий
персонал в борьбе за рост производительности предприятий,
превалируют над разделяющими их противоречиями. Поэтому главной задачей
объявлялись поиски наиболее эффективных реформистских способов
налаживания «сотрудничества» между этими социальными группами с
52
Ю. И. РУБИНСККЯ
целью полностью выхолостить всякое политическое -содержание из
борьбы рабочего класса за свои требования (см. R. Goetz-Girey «Cours de
relations industrielles». Paris, 1956).
Подобные же концепции, расширенные до масштабов прямой
интерпретации взаимоотношений между классами и государством, явились
исходным пунктом ревизии традиционного понимания буржуазной
демократии. Особенно показательной в этом отношении была работа бывшего
генерального секретаря министерства иностранных дел Рене Массигли
«О некоторых болезнях государства», вышедшая в свет накануне
событий 1958 года (R. Massigli «Sur quelques maladies de l'Etat». Paris).
Автор стремился доказать, что по мере расширения сферы деятельности
буржуазного государства профессиональное чиновничество начинает
испытывать все более чувствительный нажим со стороны многочисленных
«лобби», «групп давления», к числу которых он на одном и том же
основании относил и монополии, и профсоюзы, и кооперативы. В условиях
парламентской системы лидеры политических партий на министерских
постах оказывались, по мнению Массигли, чересчур зависимыми от
этого нажима, так как им приходилось постоянно учитывать избирательные
интересы своей партии. В результате возникали бесконечные
междуведомственные раздоры, усиленные проникновением в госаппарат
партийных друзей отдельных министров. В качестве единственного спасения от
мрачной перспективы полного «распыления» власти автор предлагал
изолировать административную машину- от политической борьбы,
обеспечить максимальную автономию профессионального чиновничества.
Речь шла, иными словами, о сведении к нулю полномочий
представительных учреждений, законодательной власти в пользу власти
исполнительной и прежде всего государственного аппарата. Это служило в
последние годы Четвертой республики лейтмотивом пропаганды всех без
исключения реакционных группировок, добивавшихся пересмотра
конституции в авторитарном духе. Их основной «теоретический» довод был
повторением центрального утверждения Массигли: с того момента, как
развитие техники принудило буржуазное государство заниматься
экономическими вопросами, парламент изжил себя, он должен уступить место
«избавленному от политических страстей» административному
механизму. «Существует абсолютная несовместимость между правительством
депутатов и руководящей ролью государства в экономике»,— писал
известный правый публицист Роже Приюрэ в книге «Республика депутатов»
(R. Р г i о u re t «La République des députés». Paris, 1959, p. 177).
Концепции сотрудничества между рабочим классом и руководством
капиталистических предприятий перерастали, таким образом, в теорию
почти ничем неограниченного господства бюрократии, имеющей
возможность эффективно сопротивляться своекорыстным проискам отдельных
«групп давления» и властно навязывать им мероприятия, которые
диктуются интересами развития экономики страны. Областью «чистой
политики» признавалась при этом лишь гарантия основных гражданских
свобод, традиционные же политические проблемы (например, отношение
между церковью и государством) вообще рассматривались как
пережиток.
Наконец, в недавней работе католического социолога Жана-Луи
Котье «Технократия — новая власть» идеи «технократизма» достигли
наивысшей степени обобщения. «В будущем инженеры войдут в число
руководителей общества, все более и более сильно пропитанного
техникой,— высокопарно заявляет он.— Они не ограничат своих способностей
технологической компетентностью, дополненной административными и
коммерческими знаниями. Наука должна стать для них элементом
культуры и открыть перед ними будущее мира. Их техника органически
включится в понимание истории, построение географии, определение
различных вариантов структуры человеческого общества»-
ТЕОРИЯ «ТЕХНОКРАТИИ» ВО ФРАНЦИИ
53
В разыгравшейся фантазии автора предисловия к книге Котье»
священника Доминика Дюбарля, развитие электронно-счетных
вычислительных устройств и совершенствование методов научных исследований
становятся фактором, сближающим не только классы буржуазного
общества, но и государства с различным социальным строем. Речь при этом
идет отнюдь не о налаживании мирного сосуществования и
сотрудничества между социалистическим лагерем и капиталистическими
странами, но о создании некоей «наднациональной» космополитической
«верховной власти» техников-специалистов, которые разрешили бы по
собственному произволу и с помощью электронных машин все научные,
экономические и даже... социальные (!) задачи человечества вне
зависимости от государственных границ (см. Jean Louis Cottier «La
Technocratie—nouvelle pouvoir», Paris, 1959).
Истинное классовое содержание и политическая направленность
такого рода измышлений становятся совершенно очевидными, если
проследить историю развития концепции «технократии» во Франции. Их
отнюдь нельзя считать простым продуктом импорта из Соединенных
Штатов: «технократические» идеи попали во Франции на хорошо
подготовленную почву.
С одной стороны, теории «технократии» во Франции представляли
собой своеобразное сочетание ряда концепций реакционной
американской социологии с наиболее слабыми сторонами политических доктрин
Сен-Симона и Прудона. Сен-симоновские надежды на социально
прогрессивную роль «производящего класса», поддерживаемого в его
организаторских функциях просвещенным монархом, увлечение Прудона
«надклассовой» демагогией Луи-Наполеона в -какой-то мере до сих пор
сохранили во Франции свои следы. Эти предрассудки имели довольно
широкое хождение в среде высшего управленческого персонала и
способствовали «моде на технократизм», захватившей в сложной
политической ситуации 1958—1959 голов определенные круги французской
буржуазной интеллигенции.
С другой стороны, на протяжении многих десятилетий
существования Третьей республики крайне реакционные силы крупного капитала
Франции видели наиболее удобное идеологическое оружие в лозунге
«экономической эффективности», который противопоставлялся любым
требованиям трудящихся о расширении социального законодательства.
Для правых буржуазных элементов «деловитость», «экономический
реализм» служили излюбленной ширмой защиты классовых интересов
буржуазии, в то время как требования левых, прогрессивных партий о
налоговой реформе, о введении системы соцстраха и т. п. объявлялись
«безответственной демагогией» и «расточительством».
Не случайно поэтому буржуазный социолог Жак Шаисаль, директор
парижского Института политических наук, в курсе лекций,
посвященном партиям и политической жизни Четвертой республики, указывал:
«Если вы встречаете во Франции концепции технократического
характера, основанные на вере в господствующую роль специалистов, то вы
можете почти с полной уверенностью располагать их справа, а не слева
политической шахматной доски» (J. С h a p s а 1 «Les partis et la vie
politique sous la IV-ème République». Paris, 1957, p. 52).
Слабость идейных позиций эксплуататорского класса в условиях
страны с мощными революционно-демократическими традициями
находила особенно яркое выражение в боязни реакции выступать на арене
политической борьбы под собственным знаменем, с поднятым забралом.
Профессор Принстонского университета США Генри Эрман в своей
фундаментальной работе о предпринимательских организациях во
Франции отмечает, что французская крупная буржуазия оказалась чересчур
дискредитированной в глазах народных масс упрямым социальным
консерватизмом и откровенно антинациональной, предательской позицией в
54
Ю. И. РУБИНСКИЯ
годы второй миро-вой войны: «Будучи убежден в непримиримой
враждебности к нему со стороны общественного мнения, французский
организованный бизнес потерял надежду смягчить эту враждебность путем
открытой фронтальной атаки» (Henry W. Ehrmann «Organized
business in France», Princeton, New-Jersey, 1957, p. 207).
Именно поэтому уже в 30-х годах во Франции стало очевидным
стремление близких к монополистическим кругам социологов прибегнуть
к обходному маневру — вообще «снять политику с повестки дня»,
объявить ее «устаревшей» и заменить рецептами непосредственного
«делового сотрудничества» предпринимательских объединений с профсоюзами
в рамках какой-либо разновидности корпоративной системы. Основным
элементом такой системы должно было послужить «сильное»
государство, призванное сыграть роль «беспристрастного арбитра» при
разрешении конфликтов между трудом и капиталом.
Речь шла о том, чтобы окончательно избавить госаппарат от
парламентского контроля, в каких бы косвенных формах он ни выражался.
Корпоративные проекты оказывались, таким образом, неразрывно
связанными с аитипарламентской демагогией. Наиболее активно подобные
лозунги распространялись «Комитетом борьбы за страхование и
социальное действие» и журналом «Нуво кайе», которые возглавлялись видными
правыми политическими деятелями, предпринимателями и чиновниками
(Жермен-Мартэном, Детефом, Барно и др.), получавшими средства из
фондов «Всеобщей конфедерации французских промышленников».
Лозунги группы «Нуво кайе» представляли собой в известной мере
реакцию французской финансовой олигархии на Народный фронт 1936—
1937 годов. Легко заметить, что в своих основных чертах эти лозунги
весьма напоминали демагогические программы итальянского или
португальского фашизма. Вряд ли следует поэтому удивляться, что
французские корпоративисты стали главными теоретиками фашистского режима
Виши. Сам Джеймс Бернхэм в своей книге «Революция управляющих»
приводил именно режим Виши в качестве наиболее яркого примера
политических последствий прихода к власти «технократии», которая не может
и не хочет мириться с буржуазно-демократическим парламентаризмом.
Действительно, в те черные для французского народа годы
руководящие посты в марионеточном правительстве маршала Петэна заняли
классические «технократы» — инспектора финансов, инженеры, сменившие
красноречивых адвокатов и профессоров времен парламентской Третьей
республики. После окончания войны во французской печати появились
сведения о том, что идейным штабом режима Виши являлась тайная
организация «Синархия» во главе с одним из наиболее активных
пропагандистов корпоративных проектов во Франции Жаном Кутро. «Синархи»
широко использовали личные связи своих членов — выпускников
Политехнического института (это привилегированное полувоенное учебное
заведение давало образование почти исключительно выходцам из семей
крупной буржуазии и чиновничества).
«Технократы» типа Барно, Бишлона, Пюше, Дюмулен де Лабартета
составляли ближайшее окружение Петэна и оказались вдохновителями
основных социально-экономических мероприятий Виши (например,
рабской «хартии труда» для рабочих, запретившей забастовки, закона об
«организации профессий», в результате введения которого трудящиеся
оказались в кабале у предпринимателей, сплоченных в рамках
«организационных комитетов» целых отраслей промышленности и т. д.). Можно
ли считать случайным, что министр Петэна, «технократ» Жак Барно,
одновременно являлся одним из руководителей банковской группы «Вор-
мос», а другой «технократ», кровавый министр внутренних дел Виши
Пьер Пюше — видным руководителем сталелитейных трестов? Уроки
второй мировой войны со всей очевидностью показали, что господство
«технократии» может служить лишь ширмой для неограниченной дик-
ТЕОРИЯ «ТЕХНОКРАТИИ» ВО ФРАНЦИИ
55
татуры финансового капитала, опирающегося на реакционную
бюрократическую машину авторитарного государства. В те годы с предельной
ясностью выявилась глубокая фальшь основного аргумента
сторонников корпоративных теорий, тезиса о «деполитизации» государства, о
превращении его в орудие взаимовыгодного сотрудничества рабочего
класса и буржуазии.
В послевоенный период идеи «технократии» были вновь пущены в
ход идеологами финансового капитала в тот самый момент, когда кризис
колониальной системы и обострение конкурентной борьбы на внешних
рынках поставили французское буржуазное государство перед задачей
изыскания новых средств для борьбы за свои позиции.
Лавирование и компромиссы, характерные для времен буржуазного
парламентаризма, не могли в подобных условиях обеспечить
радикального решения назревших проблем. Расширение влияния буржуазного
государства на экономику, возросшее значение международных и
колониальных проблем для Франции отнюдь не «деполитизировали» деятельность
исполнительной власти, но, напротив, придали ей небывало острый
политический характер.
Несомненный интерес в этой связи представляет вышедшая в свет
в 1959 году во Франции книга высокопоставленного чиновника
Европейского объединения угля и стали Франсуа Фонтэна «Демократия на
каникулах». Будучи но образованию и профессиональному положению
типичным «технократом», Фонтэн тем не менее резко критикует модные во
французских правых кругах «технократические» теории с
буржуазно-либеральных позиций. Он убедительно показывает, что любое
сколько-нибудь важное мероприятие государственных органов, представляющее
собой выбор между различными вариантами решения проблемы, и есть,
по сутидела, политика. «Политика более чем когда-либо остается
активной движущей силой, мотором власти, а специалисты занимают
привилегированное положение только потому, что они являются всего
лишь послушными колесиками, безошибочно передающими энергию
мотора» (F. Fontaine «La démocratie en vacances». Paris, 1959, p. 85).
Автор не без основания утверждает, что концепции замены борьбы
политических партий «сотрудничеством» инженеров, администраторов и
профсоюзных лидеров представляют собой лишь новое издание
корпоративных лозунгов Муссолини.
Наличие влиятельных представительных учреждений дает
возможность трудящимся даже в условиях капитализма в какой-то мере
успешно отстаивать свои классовые позиции, поскольку находящиеся у власти
лидеры буржуазных партий вынуждены постоянно учитывать
перспективу выборов и избегать чересчур непопулярных шагов. В то же время
в рамках авторитарного режима, когда госаппарат становится
фактически бесконтрольным, активное воздействие на правительственный курс
становится исключительной привилегией ничтожной горстки людей,
располагающих средствами для подкупа надежной агентуры в среде
высшего чиновничества или тесно связанных с ними родственными узами,
происхождением, общностью деловых интересов и т. д.— другими словами,
привилегией финансовой олигархии. Задачей чиновников авторитарного
государства является не «беспристрастное взвешивание» требований
отдельных социальных слоев для удовлетворения «наиболее разумных», а
проведение в жизнь политики защиты интересов самых мощных
группировок монополий за счет рабочего класса, крестьянства, мелкой, средней,
а иногда даже крупной кемонополистической буржуазии.
Политика государства есть лишь концентрированное выражение
экономических интересов и воли господствующего в нем класса.
«Управление вещами» как основная задача государства может прийти на смену
управлению людьми только тогда, когда будет ликвидирована частная
5$
Ю. И« РУБИНСИИИ
собственность на средства производства — источник антагонистических
противоречий между классами, когда многие прежние функции
государства отомрут или будут переданы общественным организациям. В
противном случае при сохранении капитализма государство неизбежно
остается тем, чем оно всегда являлось в эксплуататорском обществе,—
орудием подавления и угнетения одного класса другим, подавляющего
большинства ничтожным меньшинством людей.
Еще более очевидной является полная несостоятельность
демагогических рассуждений об ученых и техниках, разрешающих, подобно
оракулам, любые проблемы различных социальных систем в мировом
масштабе. Горький опыт последних десятилетий воочию показал, что в
условиях капиталистического общества наука и техника порабощаются
монополиями. Огромное число квалифицированных специалистов на
Западе под давлением необходимости продают свой мозг и талант
пушечным королям, военно-промышленным трестам и помогают тем самым,
нередко против своей воли, реакционным силам, враждебным миру.
В свете подобных фактов фразы об «автономии» науки, которая
становится якобы над идеологической борьбой социальных систем, звучат
либо наивно, либо лицемерно.
Собственность и контроль
Следует отметить, что современные приверженцы
«технократических» теорий во Франции в оаушчие от своих предшественников —
сторонников корпоративизма — сознают несовместимость их основных
тезисов с фактом сохранения частной собственности на средства
производства. Поэтому они усиленно пытаются доказать, что ¡после второй мировой
войны в капиталистической экономике Франции имели место коренные
сдвиги, вызвавшие ликвидацию или во всяком случае резкое ограничение
роли частной собственности в производственных отношениях.
Такую позицию занимает, в частности, Роже Приюрэ в
упоминавшейся уже книге «Республика депутатов». Автор, являющийся, кстати
сказать, редактором наиболее влиятельной газеты финансовых кругов «Ви
франсэз», заявляет, что сейчас Франция на практике убеждается в
справедливости «пророчества» Джеймса Бернхэма о грядущей
«управленческой революции», наступлении «эры организаторов», директоров. К ним
Приюрэ относит «тех, кто индивидуально или вместе с небольшой группой
лиц несет подлинную ответственность за крупное предприятие, не
располагая собственностью на значительную долю капитала и получая
вознаграждение в виде зарплаты. Последняя может быть очень значительной,
но она все же остается зарплатой» (R. Р ri ou r et «La République des
députés». Paris, 1959, p. 241).
Аналогичную концепцию развивает группа экономистов из
католического объединения «Экономика и гуманизм». Вышедший в свет в конце
1959 года специальный номер издаваемого ими журнала призван
доказать, что частная собственность в современной Франции постепенно
«растворяется», исчезает. «Технократия занимает место капитализма. Лица
наемного труда, руководящие кадры промышленности и торговли
захватывают средства производства»,— утверждает Альбертини, автор
передовой статьи в журнале («La propriété en question?». «Economie et
Humanisme», № 121, supplement annuel 1959).
Как «неокапиталист» Приюрэ, так и «социальный католик»
Альбертини указывают на рост удельного веса государственного сектора во
французской экономике и на распыление акционерного капитала по мере
концентрации производства. Директор государственного предприятия
объявляется ими наиболее законченным образцом «технократа», свободного от
какой-либо зависимости от частного капитала. К этой же социальной
категории, если верить Приюрэ, неуклонно приближается и большинство
ТЕОРИЯ «ТЕХНОКРАТИИ» ВО ФРАНЦИИ
57
руководителей частных предприятий: на их деятельность не могут более
влиять не только тысячи мелких акционеров, но якобы и крупные
финансовые группы, представленные в административном совете, ибо они
практически взаимно уравновешивают одна другую.
Если директор-«технократ» оказывается в роли победителя частного
капитала непосредственно на предприятии, то в масштабе экономики
целой страны лавры победителя вручаются буржуазному государству. По
мнению представителей «Экономики и гуманизма», процесс ^концентрации
производства, образование капиталистических монополий постепенно
уравновешиваются ростом мощи профсоюзов (поставщиков рабочей
силы) и кооперативов, объединяющих потребителей. Государство же якобы
выступает как арбитр, примиряющий и согласующий их интересы. Его
рекомендации принимаются к исполнению обеими сторонами уже потому,
что открытая борьба между ними стала чересчур разорительной.
Из всех этих хитроумных рассуждений выводится весьма
знаменательная мораль: коль скоро специалисты-директора или
высокопоставленные чиновники получают отныне свой основной доход из фиксированной
заработной платы, то вслед за частной собственностью со сцены сходит и
капиталистическая прибыль. Стимулом деятельности «технократов»
становится бескорыстная борьба за увеличение капиталовложений, рост
производительности труда, прогресс техники, что невозможно без
налаживания дружественного сотрудничества между дирекцией, служащими и
рабочими. На место анархического капитализма приходит упорядоченное
«общество управляющих», стремящееся ко всеобщему благу.
«Технократические» адвокаты капитализма во Франции стали на
испытанный путь древних софистов: взяв одну реально существующую,
но сравнительно второстепенную сторону явления, они вырывают ее из
общего контекста причинно-следственных связей, абсолютизируют ее,
доводя до абсурда, а затем пытаются подменить этой искусственной схемой
подлинный ход процесса.
Невиданные темпы технического прогресса, рост специализации
экономики,.колоссальный объем капиталовложений резко усиливают в наши
дни общественный характер капиталистического производства.
Наметившаяся в прошлом веке и отмеченная Марксом тенденция к отделению
функции владения капиталом от функции управления им приобрела в
наши дни наиболее явные, очевидные формы. Усложнение деятельности
управленческого персонала, рост экономических задач буржуазного
государства привели к разбуханию численности ИТР, чиновников, служащих.
Так, например, численность инженеров выросла во Франции за последние
50 лет втрое—с 30—40 тысяч до 110—130 тысяч, а общая численность
служащих государственного и частного сектора — в 3,5 раза, превысив
миллион человек.
В настоящее время государственный (национализированный) сектор
французской экономики охватывает 12,3 процента валового
национального продукта и сосредоточивает около 16 процентов самодеятельного
населения страны.
Наконец, известные сдвиги произошли и в структуре французской
буржуазии, в том числе монополистической. В результате концентрации
производства и увеличения потребности в инвестициях выпуск деловыми
банками промышленных акций на денежный рынок отходит на задний
план перед государственным кредитованием и особенно
самофинансированием за счет резервов крупнейших предприятий. В результате
значительно уменьшилась не только роль массы мелких вкладчиков —
собственников ценных бумаг, но и банкового капитала вообще. Ведущие
промышленные монополии используют теперь в качестве главных
финансовых инструментов портфельные общества, холдинги, инвестиционные и
CTpaxQBbie компании, контроль которых над множеством дочерних
компаний осуществляется с помощью владения всего 5—6 процентами акций.
58
Ю. И. РУБИНСКИИ
Влечет ли все это за собой качественные, принципиальные изменения
природы современного капитализма вообще и во Франции в частности?
Разумеется, нет. При сопоставлении с фактами все основные тезисы
приверженцев «управленческой революции» рассыпаются, как карточный
домик.
Прежде всего рост значения контроля над средствами производства
со стороны немногочисленной группы лиц, формально не располагающих
полной юридической собственностью на них, отнюдь не означает
ликвидации частной капиталистической собственности. Буржуазия как
класс по-прежнему является хозяином ключевых позиций в экономике
Франции, о чем свидетельствует неуклонное падение удельного веса
заработной платы рабочих в национальном доходе страны. В этом
непосредственно сказывается дальнейшее обострение коренного противоречия
капитализма — противоречия между общественным характером
производства и частной формой присвоения его продуктов.
Сдвиги в структуре финансового капитала Франции после второй
мировой войны сводятся лишь к значительно более радикальному
перераспределению внутри буржуазии как через государственные каналы, так и
через механизм холдингов и инвестиционных компаний прибавочной
стоимости, созданной за счет эксплуатации рабочего' класса. В настоящее
время крупнейшие промышленные монополии сознательно идут на
рассредоточение своих портфельных участий во множестве сравнительно
небольших формально самостоятельных компаний, стремясь тем самым
снизить налоговые ставки, расширить сферу финансового контроля,
заставить массу мелких и средних предпринимателей обслуживать ведущие
предприятия всей данной группировки и скрыться от давления рабочих за
ширмой десятков различных вывесок. Наличие холдингов помогает,
таким образом, финансовой олигархии более гибко маневрировать в
классовой борьбе и полнее попользовать возможности рынка.
При этом небольшие, но достаточные для преобладающего влияния
портфельные участия в десятках средних обществ играют в руках
руководителей холдингов, инвестиционных компаний ту же роль, которую раньше
играл контрольный пакет. К тому же официальный портфель акций
крупнейших финансовых групп в настоящее время систематически занижается,
так как не учитывается огромное количество так называемых «бесплатных
акций», не котируемых на бирже. Так, например, по оценке
прогрессивного экономиста Мишеля Идкера, в 1956 году компания «Эр ликид»
располагала фактическим портфелем биржевой стоимостью порядка 20
миллиардов франков, а формально в балансе фигурировали лишь 3,3
миллиарда (см. «Economie et politique», № 48—49, juillet — août, 1958).
Контроль не вытесняет частную собственность, а служит лишь орудием
передела прибылей, замаскированной формой централизации капитала.
Подобная структура финансовой олигархии дает возможность
монополистам получать огромные средства в виде раздутых окладов,
вознаграждений за членство в административных советах, тантьем, премий, в
то время как размеры дивидендов остальной массы акционеров всячески
урезываются под предлогом увеличения резервов, фондов
капиталовложений и т. п.
Попытки буржуазных социологов типа Приюрэ доказать, что рост
удельного веса фиксированного оклада в доходах представителей
финансовой олигархии означает коренной переворот в производственных
отношениях, изменение стимула капиталистического производства, не
выдерживают сколько-нибудь серьезной критики. В действительности
руководители крупнейших предприятий — директора, управляющие — выполняют
функцию коллективного капиталиста, сосредоточивающего в своих
руках в измененной форме значительную часть прибыли. Происходит как
бы двойной процесс: основная масса прибавочной стоимости
аккумулируется в руках кучки финансовых магнатов в ущерб большинству пред-
ТЕОРИЯ «ТЕХНОКРАТИИ» ВО ФРАНЦИИ
59
ставителей мелкой, средней и порой даже крупной буржуазии, чтобы
затем частично распространиться в виде жалованья высшему
техническому и административному персоналу. «Технократы», таким образом,
не поднимаются над капиталистами, а либо оказываются в роли
послушных агентов финансового капитала, либо прямо сливаются с ним.
Поэтому деятельность руководства капиталистических предприятий
по увеличению инвестиций, повышению производительности труда,
снижению издержек производства направлена отнюдь не на увеличение выпуска
продукции для потребления, а прежде всего на обеспечение высокой
доходности предприятий за счет трудящихся. Именно прибыль служит
материальной базой привилегированного положения «технократов».
Под этим же углом зрения следует рассматривать и роль
буржуазного государства в экономике современного капитализма. Хорошо
известно, что национализированный сектор во Франции превратился, по сути
дела, в придаток частного сектора, предоставляя монополиям крупные
льготы в виде дешевого сырья, кредита, энергетических ресурсов, низких
транспортных тарифов и т. д. В то же время его дефицит погашался из
бюджета, то есть в конечном итоге за счет широких масс — с помощью
налогов и инфляции.
Высшее чиновничество по своему происхождению, классовой
принадлежности и роли все более превращается в одну из разновидностей
крупной буржуазии на службе монополистического капитала. В высших
учебных заведениях Франции удельный вес детей рабочих не превышает 3—
4,5 процента. «В результате имеет место взаимопроникновение
руководящего персонала частного и государственного секторов, поскольку с обеих
сторон речь идет о людях одной формации, вышедших из одних и тех же
школ и той же самой администрации. Старое товарищество облегчает
установление между ними личных связей, обходящих бюрократические
барьеры. Данный фактор все больше влияет на рекрутирование штабов
банков, торговли и промышленности. В самом деле, для любого сколько-
нибудь значительного предприятия все более важно иметь на службе
представителя дирекции, способного немедленно добиться свидания для
дружеской консультации с* директором управления соответствующего
министерства»,— откровенно указывал весьма правый буржуазный
социолог Андрэ Зигфрид (A. S i е g f г i е d «De la III-e à 1 a IV-e
République». Paris, 1956, p. 247). *
Услуга частной фирме рано или поздно вознаграждается хорошо
оплачиваемым местом в ее руководстве. Достаточно показательно, что
60 процентов поступающих в Национальную школу администрации
(ЭНА), которая готовит кадры высших звеньев госаппарата, открыто
заявляли о своем намерении подготовить служебной деятельностью
последующий переход в частный сектор.
Исключительно красноречивы в этом отношении данные,
опубликованные в ежегоднике важнейшего экономического органа французского
государства — Генеральной инспекции финансов. Согласно этим данным,
из 310 человек, имевших в 1958 году звание инспектора финансов, на
действительной службе находилось 100, в запасе или за штатом —
ПО, в'отставке и на пенсии — 100. Из этих 310 бывших инспекторов
финансов 70 занимали высшие государственные посты (генеральных
директоров министерств, послов и т. д.), 30 руководили
национализированными банками или финансовыми учреждениями,
10—государственными предприятиями, тогда как 60 перешли в частные компании
крупного масштаба. Они являлись председателями и генеральными
директорами Парижско-Нидерландского, Индокитайского банков,
«Юнион франсэз де банк», «Юнион де мин», «Юнион эропеэн эндю-
стриель э финансьер» (банк группы Шнейдера), банковской группы
Вормс, входили в руководство промышленных группировок Ванделя, Пе-
шинэ, «Эр ликид», «Альстом» и т. д. Следующая таблица (см, Maurice
60
Ю. И. РУБИНСКИй
Duverger (éd) «Les partis politiques et les classes sociales», Paris,
1955, p. 117), составленная социологом Робером Катрин, наглядно
иллюстрирует классовую принадлежность чиновников французской
администрации (в процентах):
Счетная палата
Корпус префектов
Из высшей
буржуазии
30
30
10
Из средней
буржуазии
56
35
30
Из мелкой
буржуазии
14
35
50
Из рабочих
и
крестьян
0
1 10
Таково подлинное классовое лицо «технократии» в современном
буржуазном государстве. Утверждения о «самоликвидации» частной
собственности могут преследовать в действительности только одну цель —
отвлечь внимание трудящихся от борьбы против основ капиталистической
системы, объявить беспредметным марксистский лозунг экспроприации
экспроприаторов.
«Технократия» и реформизм
Одной из важных отличительных черт французских вариантов
«технократических» теорий является их теснейшая, неразрывная связь с
реформизмом и ревизионизмом. Характерно, что первый перевод книги
Бернхэма на французский язык в 1946 году был снабжен одобрительным
предисловием Леона Блюма. Видные правосоциалистические теоретики
Андрэ Филипп и Люсьен Лора, по существу, полностью приняли на
вооружение буржуазные концепции «управленческой революции».
Так, например, Лора в своей книге «Актуальные проблемы
социализма» стремится доказать, что в настоящее время в отличие от эпохи
Маркса собственники средств производства вообще не получают сколько-
нибудь значительной части прибавочной стоимости, которая почти
целиком поступает в распоряжение «технократии» или же через налоговую
систему переходит в руки государства. Однако как директора частных
предприятий, так и государственные органы используют прибавочный
продукт в производительных целях — для капиталовложений,
общественных нужд и т. д. Вывод автора крайне прост: по его мнению,
забастовочное движение рабочего класса потеряло всякий смысл, ибо «на смену
борьбе пролетариата против буржуазии пришла борьба части людей наемного
труда против остальных трудящихся» (L. Laurat «Problèmes aclueles
du socialisme». Paris, 1955, p. 185).
Отныне, вещает Лора, «беспорядочные» стачки наносят ущерб не
капиталу, а всей нации, ибо они лишь подрывают фонды
капиталовложений и равновесие бюджета. Задачей профсоюзного движения остается,
следовательно, создание «экономически оправданных» предпосылок для
повышения зарплаты путем рационализации государственных и частных
предприятий, снижения издержек производства и т. п.
Лора сознательно искажает суть эксплуатации пролетариата,
являющейся основой всей системы капиталистической экономики. Подобно
большинству буржуазных социологов, он приписывает марксизму нелепое
утверждение о том, будто эксплуатация сводится лишь к паразитическому
потреблению общественного богатства крупной буржуазией и ее
прихлебателями. Тем самым принципиальная проблема отношений между
классами в сфере производства подменяется мещанскими рассуждениями о
«несправедливости» в сфере распределения, которую якобы вполне можно
устранить с помощью частичных реформ. Совершив этот трюк, Лора
лицемерно поучает рабочих, что-де за счет снижения высоких окладов
директоров и администраторов жизненный уровень трудящихся все равно
повысить невозможно — лучше наладить экономическое сотрудничество с
ТЕОРИЯ «ТЕХНОКРАТИИ» ВО ФРАНЦИИ
61
ними и «увеличить пирог», который потом можно более «разумно»
поделить.
Еще Маркс в свое время уничтожающе высмеивал подобные уловки.
Краеугольным камнем марксизма является научное доказательство того
факта, что эксплуатация вытекает из объективной логики
капиталистического производства. Увеличение инвестиций диктуется капиталисту не
заботой о массовом потребителе, а суровой необходимостью конкурентной
борьбы. Их направление и объем, несмотря на все попытки
государственного «регулирования», как правило, остаются анархическими,
нерациональными, что приводит к колоссальным потерям материальных средств,
к новым обременениям трудящихся. Непрерывно растет удельный вес
непроизводительных расходов на гонку вооружений, колониальные
войны, содержание гигантской бюрократической машины, полиции, на
чрезмерно раздутую рекламу, торгово-распределительную сеть и т. п.
Личное расточительство буржуазной верхушки поглощает по
сравнению со всем этим лишь сравнительно небольшую часть прибавочной
стоимости, созданной неоплаченным трудом рабочих.
Наконец, чрезвычайно шумной рекламой в последние годы пользуется
во Франции особая разновидность реформизма, неразрывно связанная
общими идейными корнями с «технократическими» теориями. Речь идет о
фетишизации технического прогресса в условиях капитализма. Внедрение
автоматизации именуется началом «новой промышленной революции»,
которая должна будто бы коренным образом изменить перспективы
развития производственных отношений и структуру политической надстройки.
Так, один из видных идеологов французских социалистов, Андрэ Филипп,
утверждал, что «технократы» — директора крупных передовых
предприятий «составляют наиболее прогрессивный элемент в экономической
жизни», ибо они вынуждены рассматривать рабочих не только как объект
эксплуатации, но и как «потребителей товарной продукции» (А. Philip
«Le socialisme trahi». Paris, 1957, p. 23).
Автор многочисленных статей в бурлфазных журналах «левого»
оттенка — «НЭФ», «Тан модерн», «Франс-обсерватор» — Серж Малле
пытается даже доказать, что в современной Франции основное классовое
противоречие капитализма — противоречие между пролетариатом и
буржуазией — вообще отходит на задний план перед конфликтом между
финансовым капиталом технически передового сектора и массой
малорентабельных мелких предприятий. Малле уверяет при этом, что интересы
рабочего класса диктуют ему не «защиту лавочника», а сотрудничество с
дирекцией крупных промышленных группировок, ибо последние в целях
сохранения высоких темпов производства проявляют ныне готовность
вести «Щедрую» социальную политику: «Современный капитализм не
может обойтись без рабочего-потребителя» («Les Temps modernes»,
№ 150—151, août — septembre, 1958).
Распространяя свои концепции на область политики, Малле
утверждает, будто авторитарная форма господства финансового капитала
острием своим направлена не против трудящихся, а против
«паразитических» слоев мелкой буржуазии, разорение которых монополиями в
конечном счете на руку рабочим. Отсюда следует вывод: рабочее движение на
современном этапе должно сводиться в первую очередь к борьбе за
повышение темпов роста капиталистического производства и участие в
«управлении» им, должно отказаться как от «антиэкономических»
забастовок (например, против увольнений, явившихся следствием внедрения
автоматизации), так и от политических требований (ибо возврат к
парламентаризму может продлить существование мелкой буржуазии).
«Политика роста производства, связанная с полной занятостью и сохранением
высокого уровня внутреннего потребления, требует «сотрудничества»
рабочего класса в производственном процессе. Поскольку эта полигика
отвечает в равной мере интересам как рабочего класса, так и предпринима-
62
Ю. И. РУБИНСКИП
телеи, то и те и другие тянут одну телегу. Они будут тянуть ее до тех пор,
пока более сильная из лошадей не столкнет другую в канаву» («Les
Temps modernes», № 150—151, août — septembre, 1958).
Последняя фраза, несмотря на ее «революционное» звучание, играет
для этой типичной реформистской теории всего лишь роль фигового
листка. Показательно, что взгляды Сержа Малле, претендующего на титул
«левого социалиста» и пытающегося давать уроки марксизма
коммунистической партии, весьма близки к концепции откровенного идейного
оруженосца финансовой олигархии «технократа» Роже Приюрэ. Попытки
раздуть вражду между рабочим классом и мелкобуржуазными массами
города и деревни всегда служили излюбленным политическим методом
монополистического капитала. Между тем условия капиталистической
действительности создают объективные предпосылки для их сближения,
тесного союза, первым образцом которого был Народный фронт. В то же
время отказ от союза с мелкой буржуазией, ориентация только на блок
со служащими, инженерно-техническими работниками, рекомендуемая
Малле, может привести лишь к изоляции рабочего класса и
превращению мелкобуржуазных масс в жертву ультрареакционной демагогии
неофашистского типа.
Действительность сегодняшнего дня находится в вопиющем
противоречии с теоретическими упражнениями «новейших» апологетов
капитализма во Франции. Прежде всего полностью несостоятельным оказался
тезис о том, что технический прогресс и рост органического состава
капитала делают предпринимателей или директоров-«технократов»
уступчивее, щедрее в отношении законных требований рабочего класса. Уроки
забастовки сталелитейщиков в Соединенных Штатах со всей
очевидностью продемонстрировали остроту классовой борьбы в условиях
наиболее высокоразвитой капиталистической страны, а с другой —
подлинное классовое лицо буржуазного государства. Разбухание
амортизационных фондов и ускоренный моральный износ оборудования, которые
усиливают тенденцию нормы прибыли к понижению, неизбежно толкают
финансовую олигархию к более активному давлению на зарплату.
Соображения роста внутреннего потребительского спроса не играют при этом
существенной роли, так как значительная доля продукции
капиталистических предприятий поглощается государством (военные заказы,
содержание чиновничества и т. д.). В том же направлении действует обострение
конкурентной борьбы на внешних рынках и проблемы платежного
баланса.
Государство во все большей степени становится орудием закрепления
высоких прибылей, борьбы против тенденции нормы прибыли к
понижению при помощи не только экономических, но и политических
мероприятий против трудящихся. Именно с этим связан кризис буржуазного
парламентаризма, усиление авторитарных тенденций в капиталистическом
мире.
Экзистенциализм
БАРРОУЗ ДАНЭМ (США)
1. Вводные замечания
Когда редколлегия советского журнала «Вопросы философии»
обратилась ко мне с просьбой написать статью об экзистенциализме, я сразу
же дал согласие. Во-первых, это предложение явилось для меня большой
честью, а во-вторых, у меня были все основания полагать, что я успешно
справлюсь с задачей. Однако по прошествии нескольких недель, в
течение которых я углублял свое знакомство с предметом, я потерял
уверенность в том, что обсуждение этого вопроса возможно.
В этой статье я постараюсь изложить то, что претендует на такое
обсуждение, хотя сама тема ее настолько неуловима и настолько скрыта
в дебрях языка, что я не могу, да вряд ли и кто-либо другой сможет с
уверенностью определить, в чем же, собственно, она заключается.
Когда вы говорите об экзистенциализме и экзистенциалистах,
кажется, будто вы считаете, что существует некая доктрина, именуемая
«экзистенциализм», и некая группа философов, именуемых
«экзистенциалистами», которые в общем согласны с этой доктриной.
Обычно так и бывает в других философских школах. Представителей
школы британских эмпириков, например, распознать крайне легко, по
тому, что все они верят, помимо всего прочего, в то, что подлинно
реальны лишь те вещи, которые мы непосредственно воспринимаем.
Картезианских рационалистов легко узнают по тому, что они доказательством
бытия считают не чувственный опыт, а логику. Обычно можно
обсуждать философские учения, излагая взгляды философов или их
собственным языком, или языком более понятным, чем их собственный, что
зачастую получается куда более удачно.
По отношению к экзистенциалистам все это — увы — неприменимо.
Во всем своде произведений экзистенциалистов до сих пор не появилось
ни одной хоть сколь-нибудь четко изложенной доктрины. Время от
времени кое-где пробивается слабый свет, то там, то сям кое-что
проясняется. И тем не менее комментатор, которому бы хотелось изложить
содержание экзистенциалистской фразы хоть с какой-либо степенью ясности,
просто-напросто не будет знать, эквивалентна ли его логическая версия
оригиналу или нет.
Способность экзистенциалистов придумывать всяческие усложнения
смысла не знает границ. Уж одна накаленность их страстей могла бы
затемнить любые грамматические формы, но, помимо этого, каждый
экзистенциалист еще обладает и своим вполне индивидуальным даром
затемнения смысла.
Произведения Серена Кьеркегора, например, представляют собой
нескончаемые вопли в таком приблизительно роде:
«Итак, я стремлюсь к возвышенной цели, я хочу, чтобы меня
приветствовали криками одобрения, а меня могут подвергнуть осмеянию
или распять...» *.
1 Я цитирую по антологии профессора Уолтера Кауфмана (Walter Kaufmann
«Existentialism from Dostoewsky to Sartre». Meridian Books, New York, 1956, p. 85).
64
Б. ДАНЭМ
Прочитав такую фразу, хочется сказать: «Да успокойся, любезный,
скажи-ка нам лучше, что ты имеешь в виду?»
Но если Кьеркегор— датчанин — никогда не бывает спокойным, то
ЯоперсJ — Германец— крайне редко приходит в волнение. Его называют
«неуловимым философом», и выражается он так:
«То, чем я являюсь, основано на моих первородных отношениях с
трансцендентностью: на открытом пренебрежении к ней или капитуляции
перед ней, на том, упаду ли я или воспарю, послушен ли я закону дня или
ночной страсти. Когда я философствую, я выясняю, запоминаю и готовлю
себя к тому, чтобы испытать Вечность во Времени. Опыт сам по себе
не может быть навязан и не может быть доказан: он исполненная
историчность моей экзистенции (Existenz)» (см. Кауфман, цит. соч.,
стр. 154).
Но все это лишь цветочки.
Мартин Хейдеггер, бывший нацист, утверждавший в своей речи при
вступлении в должность ректора Фрейбургского университета, что
немецкие студенты и профессора должны впредь думать только о службе
нацистскому государству, пишет в стиле настолько бестолковом, что, даже
по признанию самих экзистенциалистов, им его не понять. Пример,
который я приведу ниже, конечно, очень показателен в этом смысле, однако
он еще далеко не самый показательный.
«Предложение «человек существует» означает: человек есть бытие,
которое характеризуется открытым пребыванием в раскрытости
бытия, открывающимся из бытия и в бытии» (см. Кауфман, цит. соч.,
стр. 214).
Даже произведений Жана-Поля Сартра, весьма утонченного
литератора, коснулась эта болезнь. Обычно стиль Сартра отличается
большой силой и живостью, но стоит ему приступить к изложению теории,
как он начинает изъясняться примерно так: «Таким образом, вера — это
бытие, которое сомневается в своем собственном бытии, которое может
реализовать себя лишь в саморазрушении, которое может возвестить
самому себе о себе, лишь отказавшись от себя. Это бытие, для которого
быть — значит проявиться, а проявиться — значит отречься от себя.
Верить — значит не верить»2.
Надо приложить немало усилий, чтобы писать на французском
языке с такой усложненностью. Ривароль, эпиграммист XVIII века, однажды
обронил замечательные слова: «Раз неясно — значит, не по-французски»
(ом. его «Речь об универсальности французского языка», 1784). Но это
было сказано за 150 лет ло появления экзистенциализма.
Конечно, Сартр обычно пишет с большой конкретностью, но свои при-
Эта небольшая книжка, выдержавшая десять тиражей, представляет собой
великолепный образчик хорошего издания. Я очень многим ей обязан, в чем вы,
впрочем, сможете сами убедиться в дальнейшем.
1 Карл Ясперс в 1954 году преподавал в Базельском университете. (У меня нет
более поздних сведений.) Так как он был женат на еврейке, то при Гитлере ушел в
отставку (см. Кауфман, цит. соч., стр. 48). Однако в этот же период он
опубликовал целых четыре книги, и, следовательно, он вряд ли был persona non grata для
доктора Геббельса. «Неуловимым философом» прозвал его доктор Ф. Хейнеман в
своей книге «Экзистенциализм и современное положение» (F. Н. Heinemann
«Existentialism and the Modern Predicament». Harper and Brothers. New York,
1954, p. 73).
2 См. Кауфман, цит. соч., стр. 268—269. Этот отрывок из большого
философского труда Сартра «Бытие и ничто» («L'Etre et le Néant»), появившегося в 1947 году
(раздел «Самообман»). То, что экзистенциалист пишет о самообмане, мне кажется
одновременно и очень характерным и крайне бесстыдным. Сартр принадлежит к
левому крылу экзистенциалистской группы. Группа эта отличается анархизмом, и у нее
столько же крыльев, сколько приверженцев. Сартр иногда сотрудничает с
Французской коммунистической партией, потому что он достаточно умен и понимает, что она
одна из всех французских политических партий бросает вызов установившемуся
порядку вещей. Из-за этого американцы находят его, с одной стороны,
обворожительным, с другой — крайне опасным, впрочем, в равной мере.
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ
65
меры он предпочитает приводить из клинической практики т, и им
присуща какая-то необычайная способность затруднять понимание тех
принципов, которые они призваны разъяснять. Но этого мало. Сартр обладает
искусством излагать предельно конкретные предложения таким образом,
что они вследствие своей потрясающей фальшивости производят такое
же отупляющее действие на ум, как и самые туманные фразы. К
примеру: «Никогда мы не были более свободными, чем во времена немецкой
оккупации. Мы потеряли все права, начиная с права разговаривать
Каждый день нам в лицо бросали оскорбления, и каждый день мы молча
глотали их. Нас вывозили в Германию тысячами, как рабочих, евреев,
политических преступников, под тем или иным предлогом. На досках для
объявлений, в газетах, на экранах — везде нам показывали французов
такими отвратительно покорными, какими хотели видеть нас наши
угнетатели. И именно поэтому мы были свободными» («La République du
Silence», 1947).
Я вполне понимаю, что недобросовестный комментатор может
надергать ряд темных мест и тем самым дискредитировать все направление.
Однако я глубоко убежден в том, что те отрывки, которые я приводил,
для экзистенциалистов не случайны, а, наоборот, вполне типичны. Более
того, можете не принимать моих слов на веру: прочтите на любом
доступном вам языке эти работы и убедитесь сами. Что же касается путаности
в произведениях экзистенциалистов или в чьих-либо других, то я позволю
себе привести два замечательных изречения Вовенарга: «Путаность
изложения— основа всех ошибок» и «Ясность — бог философа».
Я глубоко уверен, что экзистенциализм отступит перед ясностью так
же, как тени отступают перед солнцем. Для того, однако, чтобы это
солнце засияло, одного интеллектуального анализа отнюдь не достаточно.
Необходимо переродить людей и построить новый мир.
Путаница в выражении своих мыслей — лишь первая из трудностей,
с которой вы столкнетесь при изучении экзистенциализма. Едва мы
успели свыкнуться с мыслью о том, что невозможно хоть с какой-либо
степенью точности определить, что же, собственно, утверждает школа
экзистенциалистов, как на нас обрушивается новое открытие: «А ведь школы-
то, собственно, не существует». Все экзистенциалисты один за другим
утверждают, что они вовсе не экзистенциалисты; другими словами, ни
один из них не хочет разделить путаных взглядов своих коллег. До сих
пор еще не появилось ни одного утверждения, как бы ни был темен его
смысл, и ни одного синтаксического оборота, как бы хитро он ни был
построен, под которым подписались хотя бы два экзистенциалиста.
Профессор Кауфман так говорит об этом: «Отказ от принадлежности к
любой школе мысли, отрицание адекватности любой системы идей, какова
бы она ни была,— такова суть экзистенциализма» (цит. соч., стр. 12).
Из этого следует, что если бы кому-нибудь и удалось (а ведь никому не
удается) понятно изложить содержание экзистенциалистской фразы, с
ней согласился бы лишь один философ, да и тот ненадолго. Разве Ясперс
не говорил, что «текучесть» взглядов неизбежна?
Хуже всего обстоит дело с оценками. Мои замечания могут
показаться вам обвинительным актом, потому что я пишу о вещах, которые
большинству философов да и большинству простых людей показались
бы предосудительными. Но экзистенциалисту все это кажется вполне
приемлемым.
Вы считаете, что наша теория непонятна? Отлично, мы и не
намеревались делать ее понятной. Она вам кажется иррациональной? И это
хорошо: в иррациональности заключена высшая мудрость. Вы считаете,
что между различными теориями экзистенциалистов существуют резкие
1 Например, гомосексуалист в книге «Бытие и ничто» («L'Etre et le Néant»)
и антисемит в «Размышлениях по еврейскому вопросу» («Réflexions sur la question
juive», 1947).
66
Б. ДАНЭМ
расхождения? Великолепно, именно этого мы и добивались Наши
взгляды вам кажутся нездоровыми и ненормальными? Замечательно, здоровье
и нормальность — удел примитивных умов.
Я спрашиваю тогда: что же делать о мыслителями (или, если угодно,
с писателями, ибо они, несомненно, пишут), которые предпочитают
смыслу бессмыслицу, рациональному — иррациональное, здоровью —
болезни, согласию — раздоры? Думаю, можно было бы просто не
обращать на них внимания. Но вопль их прозвучал так оглушительно и
оказался столь выгодным для буржуазии Запада, что их сразу же
приметили и принялись захваливать. Экзистенциалисты обрекают нас на спор,
который будет носить философский характер лишь отчасти, ибо в
остальном экзистенциализм как явление представляет интерес с медицинской
точки зрения. Я хочу сказать, что моя задача состоит в том, чтобы
описать признаки заболевания, доказать, что это — заболевание, и
пытаться помешать его распространению.
2. Язык и страсти
Как мы уже убедились, у экзистенциалистов нет единства доктрин,
да если б оно и существовало, обнаружить его было бы не так просто.
Однако, как это ни странно, распознать произведение
экзистенциалиста очень легко. Сразу обращает на себя внимание ноющий тон,
эманация негативных чувств, парализующее влияние непреодолимой инерции
и прежде всего презрительный и безграничный эготизм самого писателя.
Здесь царит непроглядный мрак. Над пустошью с изувеченными
деревьями нависают гнетуще-зловещие небеса. Лишь изредка раздается крик
совы и кваканье лягушек, да из глубины мертвых морей доносится
неясный гром. Движутся призраки, у них человеческий облик, но в них нет
ничего человеческого, и среди них находится то несчастное, печальное,
озабоченное, отягощенное сознанием своей вины, озлобленное,
измученное судьбой-злодейкой существо, тот самый «индивидуум-одиночка»,
которого Кьеркегор назвал «вечной истиной»'.
Характерному душку (чуть было не обмолвился — вони), которым
разит от экзистенциалистской прозы, она обязана в основном
существительным. Тут мы сталкиваемся с крайне своеобразным литературным
явлением: существительные, без сомнения, обладают могучей силой.
Но обычно писатели прибегают и к прилагательным и к глаголам (в
особенности к глаголам в действительном залоге) для придания слогу
живости, силы и ясности. В существительном есть что-то неподвижное, и
если его не спарить с хорошим глаголом, всегда кажется, что оно находится
не при деле. Однако у экзистенциалистов существительные несут на себе
всю нагрузку, пребывая в полной независимости от синтаксиса, и
происходит это в силу глубоких психологических причин, о чем я постараюсь
рассказать позже.
Попробуем исследовать некоторые из этих существительных. По
словам профессора Кауфмана, экзистенциализм «всегда имел дело со
страданием, смертью, страхом, заботой, виной и отчаянием» (цит. соч.,
стр. 50). Страдание, смерть, страх, забота, вина, отчаяние — таков первый
набор существительных. Можно прибавить еще несколько:
обязательство (engagement, по Сартру), решение, отчуждение и прежде всего,
конечно, существование!
Изучая ¡писания экзистенциалистов, читатель прежде всего реагирует
именно на этот набор существительных; ведь нельзя предположить,
чтобы он реагировал на сами предложения. Существительные эти,
1 См. Кауфман, цит соч., стр. 98. См. также замечания Сартра в его работе
«Экзистенциализм — это гуманизм» («L'existentialisme est un humanisme», 1946): «Нет
другого мира, кроме мира человека, мира человеческой субъективности» {стр. 310).
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ
«7
несомненно, бьют «на эмоции, и бьют тем сильнее, что само предложение
погружает их в какой-то магический мрак.
Исходя из этого, можно объяснить в чисто лингвистических
терминах (или по крайней мере в терминах отчасти лингвистических), почему
у экзистенциалистов есть последователи на Западе. Все чувства, о
которых говорят экзистенциалисты, существуют на самом деле, и они очень
распространены. Люди знают о страданиях, смерти, страхе, заботе и
отчаянии, им неизбежно приходится переживать все это, испытывая на
себе действие волчьих законов капиталистического общества. Людям,
безусловно, знакомо сознание вины потому, что в конкурирующем
обществе то, что одному здорово, другому — смерть. Люди боятся
обязательств и решений, потому что они могут привести к гибельным
результатам. Все это отстраняет их друг от друга, от условий жизни, от
общества и придает слову «отчуждение» ту горечь, которую вы, люди
социализма, можете испытать лишь в воображении. До этого момента
экзистенциализм, безусловно, носит мятежный и даже почти революционный
характер. Но когда эти чувства тате же теряются во мраке, как
существительные в предложениях, когда разумное удовлетворение объявляется
недостижимым, тогда естественная связь между чувствами и действиями
прерывается и несчастному индивидууму приходится с покорностью
принимать все выпадающие на его долю страдания. А западную буржуазию
такая покорность вполне устраивает. Экзистенциалисты вместо того,
чтобы избавляться от своих страданий или устранять их причины,
занимаются их «сублимацией», и их жертвам — увы — приходится рассчитывать
лишь на то утешение, которое могут доставить слова.
Туманность, путаность экзистенциалистской прозы раздражают
философов и приводят в тупик: ясность до сих пор остается философским
идеалом. Но среднему западному читателю кажется, что за путаницей
скрываются великие мысли, а существительные, столь впечатляющие его,
убеждают в том, что чувства его переносятся в трансцендентный план.
Все это ему крайне лестно, и он особенно радуется, когда ему говорят,
что он самое значительное существо в этом во всех других отношениях
жалком мире. Так что в любом несчастье он может утешить себя фразой:
«Как бы там ни было, зато я парень что надо!»
Постараемся теперь исследовать более детально социальные
причины, породившие подобные чувства, обращая при этом особое внимание
на обстановку в Америке.
Только в мое время (а я родился в 1905 году) американцы пережили
две войны, великую экономическую депрессию и колониальную войну в
Корее. Попробуйте представить себе, в какой мере должны были все эти
следовавшие одна за другой катастрофы поколебать уверенность
человека в том, что он сам в состоянии справиться с трудностями. После
первой мировой войны, в которой мы сражались за то, чтобы, по словам
президента Вильсона, «добиться демократии во всем мире», развернулась
самая страшная в нашей истории кампания «охоты за ведьмами»,
направленная против анархистов, социалистов и коммунистов. За второй
мировой войной — войной, положившей конец фашизму, последовала
вторая камлания «охоты за ведьмами», которая развернулась на этот
раз едва ли с меньшей силой, чем первая. Проводил ее этот
карликовый Гитлер — сенатор Маккарти. Может создаться впечатление (без
сомнения, ошибочное), что, чем больше сражаешься за демократию, тем
меньше у тебя шансов на победу. Если же обобщить это впечатление в
серию философем, то можно прийти к заключению, что последствия
человеческого поведения даже в лучших его образцах настолько
ужасающи, что этике следует просто-напросто их игнорировать. А раз так, то
надо пытаться достичь совершенства не в результатах и даже не в
намерениях (которые, в сущности, лишь прообраз результата), а в самом
чистом и неприкрашенном акте решения. Эти соображения придадут, воз-
68
Б. ДАНЭМ
можно, некоторый рациональный смысл (ибо в чем же иначе о« может
заключаться?) извечному крику экзистенциалистов: «Решись! Решись!
Неважно на что, но решись!»
За тот же самый период вы пережили еще большие бедствия, чем
мы, и все же не вы мне, а я вам разъясняю, что же такое
экзистенциализм. Насколько мне известно, у вас нет своих экзистенциалистов и,
следовательно, вы не можете судить об этом течении. Причина этого, по-
моему, заключается в том, что вы смогли обратить все свои кризисы на
пользу человечеству. Надежда стала вашим уделом, подвиги вошли в
привычку. Вы знаете, что последствия решений имеют значение. Так
к чему, скажите, пожалуйста, мог бы вам понадобиться
экзистенциализм? Можно лишь позавидовать народу, который, чувствуя
необходимость в философской системе, открыл марксизм.
Но я бы не хотел, чтобы вы думали, что большинство или хотя бы
многие из моих сограждан увлекаются экзистенциализмом. В общем-то
они склонны всегда надеяться на лучшее, и, кроме того, у них есть то, чем
не обладает ни один экзистенциалист, а именно — чувство юмора.
В большей своей части они, конечно, не являются теоретиками, но зато
они обладают практической ометкой. К тому же вряд ли возможно жить
в капиталистическом обществе, где почти всякая деятельность связана
с получением прибылей, и верить в то, что последствия принимаемых
решений не имеют никакого значения. Поэтому большинство
американцев взирают на экзистенциалистов (в той мере, в какой они их вообще
замечают) как на каких-то юродивых, напыщенных, странных и очень
смешных. Ведь всех нас еще в детстве приучили не быть плаксами.
Даже среди интеллигенции, а там чаще всего находит пристанище
любая бессмыслица, вы не сможете обнаружить большого количества
приверженцев экзистенциализма. Экзистенциализм, конечно, заставил
о себе говорить, это так. Но чаще всего среди разговоров раздается
недоуменный вопрос: «А что же это, собственно, такое?» Ответом служит
лишь грозный парад имен существительных, безнадежные попытки
разобраться в синтаксисе, содрогания, вздохи и, наконец, после тягостной
паузы сон!
Интеллигенция по самой своей природе больше всех интересуется
языком, она считает своим профессиональным долгом следить за всеми
новинками, появляющимися в этой области. А низведение осмысленной
речи к элементарному потоку существительных, без сомнения,
потрясающее новшество. Это действительно внезапный переход к примитиву: ведь
существуют, я полагаю, примитивные языки, состоящие в основном из
существительных. Из этого можно сделать следующий небезынтересный
вывод: читая экзистенциалистскую прозу, вы можете настолько
приблизиться к пониманию работы примитивного мозга, насколько это
возможно в наш высокотехнический век.
Экзистенциалисты позаимствовали свою терминологию из обычной
философской лексики, но все термины, имевшие, по традиции,
буквальные значения, они исказили и придали им субъективный смысл. И наш
добрый старый язык приспособили к тому, чтобы описывать не явления
реального мира, а то, как экзистенциалисты чувствуют себя в нем.
Так как же они себя чувствуют? Оказывается, плохо. Их несчастья
так велики или (как я подозреваю) им так хочется раздуть их до
невероятных размеров, что они стараются представить несчастье
первоосновой вселенной. Лингвистически они достигают этого, вводя термин
«несчастье» в определение таких слов, как «существование», «бытие» и
«Существо». Последнее, прошу вас обратить внимание, пишется с
заглавной буквы 1.
1 Я был знаком с несколькими экзистенциалистами, и ни один из них не казался по-
настоящему несчастным или уж, во всяком случае, не имел никаких причин для
этого. Мне кажется, вполне можно доказать, и я позже допытаюсь это сделать, что ха-
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ
69
Лингвистически во всяком случае не существует более сильных
средств для того, чтобы представить несчастье, как всеобщее состояние.
Слово «существование» предположительно означает самое основное из
всех понятий, а «несчастье» является неотъемлемой частью этого
основного понятия — таков итог этих рассуждений.
Профессор А. Айер, знаменитый оксфордский позитивист, весьма
остроумно и точно определил экзистенциализм как «искусство
неправильного употребления глагола «быть». Искусство это широко
практикуется в капиталистическом обществе, и, по правде говоря, позитивизм
и сам не чужд этого искусства, хотя и пользуется им несколько иначе.
Тем не менее сарказм Айера приводит нас к кардинальному вопросу или
к тому, что нам кажется кардинальным вопросом, так как все это (как
мы уже отмечали) весьма запутанно.
3. Искусство неправильного употребления глагола «'быть»
Насколько я понимаю, русским нелегко постигнуть это искусство,
во всяком случае, оно им доступно далеко не в той мере, в какой им
могут обладать счастливцы, говорящие на английском, французском и
немецком языках. Когда вы хотите сказать «This is a chair», вы говорите
«это стул» (пожалуй, эта фраза почти исчерпывает мой запас русских
выражений). Другими словами, когда вы хотите выразить то, что наши
логики называют принадлежностью к классу (я — человек), или
включением в класс (все киты—млекопитающие), или субъектно-атрибутив-
ным отношением (небо — голубое), вы просто-напросто ставите рядом
местоимение и существительное, или два существительных, или
существительное и прилагательное, не употребляя при этом глагола «быть» в
настоящем времени в качестве связки. Вот поэтому-то на русском языке
невозможно воспроизвести ту особую синтаксическую путаницу, которая
мне представляется сутью экзистенциализма. Таким образом, сам ваш
язык мешает вам или, во всяком случае, отбивает у вас охоту быть
экзистенциалистами, с чем я вас сердечно поздравляю. Однако это же
приводит меня в состояние полнейшей растерянности. Я не знаю, какими
средствами передать вам те доводы, которые я хотел бы привести.
Единственное, что мне остается,— это оставить все трудности на долю переводчика.
Мы, англичане, употребляем глагол «быть» в двух значениях, и, пока
дело идет о житейских вещах, тут не происходит особой путаницы.
В философии, однако, эта путаница восходит к самым древним
временам и носит очень серьезный характер. Платон однажды дал длинное и
удручающе туманное ее изложение в конце своего диалога «Парменид».
Разрешите мне для начала объяснить вам, чем отличаются эти два
употребления, а затем я постараюсь разобраться, в чем же корни
царящей в этой области путаницы
Когда я говорю «киты суть млекопитающие», эта фраза отнюдь
не свидетельствует о том, что киты существуют, точно так же, как не
подтверждает существования единорогов и фраза «единороги (суть)
четвероногие, по виду напоминающие лошадь». Глагол «суть» в данном случае
выражает лишь включение одного класса в другой. И когда я говорю
«Ольга (есть) златокудрая», это убеждает вас в существовании Ольги
не более, чем фраза «архангел Гавриил (есть) златокудрый» убеждает
вас в существовании архангела Гавриила. Глагол «есть» здесь выражает
ту мысль, что и у Ольги и у архангела Гавриила золотые волосы. В
подобных предложениях глагол «быть» выступает в качестве связки (или
«copula», как говорили прежде логики) между субъектом и предикатом.
рактерным состоянием экзистенциалистов является отнюдь не горе, а гнев. Их вечное
стремление к саморазоблачению и впрямь кажется несколько странным: ведь они столь
счастливы, когда могут гневаться, что до тех пор, пока им никто не препятствует
в этом занятии, они резвятся, как пташки.
70
В. ДАНЭМ
В английском языке, если мне понадобится выразить идею зкзистея-
ции, я говорю: «There are whales», «There are unicorns», или «There is a
woman, called Olga» или «There is an angel, called Habriel». А коли есть
охота, можно прибегнуть к более напыщенным выражениям и сказать
«киты существуют», «единороги существуют» и так далее. В английском
языке глагол «существовать» ( в отличие от глагола «быть») имеет
только одно значение, а именно значение экзистенции, вследствие этого он
не может служить связкой. Фраза «Whales exist mammals» для
англичанина прозвучала бы дико.
Итак, когда англичанин говорит «За моим домом (есть) вишневое
дерево», он обычно при этом не подразумевает, что это дерево можно
видеть, что о нем знают или его существование можно проверить на
опыте. Он имеет в виду только то, что такое дерево есть, что оно
существует. А что он полагает под этим? Я думаю, он полагает, что дерево
занимает определенное положение во времени и пространстве. И я готов
доказать, что в этом, и только в этом, смысл любого экзистенциального
предложения.
Суть всякого философского идеализма в том и заключается, что он
считает все экзистенциальные предложения относящимися к чему-то
отличному от положения во времени и пространстве. Классическое
изложение этого взгляда дается в работе епископа Беркли «Принципы
человеческого познания» (1710 г.). Как и всякий идеалист, Беркли начинает
свою аргументацию с того, что заключает пространственно-временной
континиум внутрь чего-то иного, объективное (если прибегать к
терминам, которые уже успели порядком надоесть) внутрь субъективного.
Беркли был субъективистом, потому что он низвел пространственно-
временные объекты до состояний сознания человеческого или
божественного наблюдателя. По Беркли, раз нет наблюдателя, значит, нет и
объекта; объект не может существовать сам по себе. В общем, в мире Беркли
все происходит как в старинном шуточном стихотворении, придуманном
студентами Оксфорда:
Сказал однажды юноша: «О боже,
На что ж это, по-твоему, похоже,
Что сикомора в Квэде исчезает,
Когда никто с ней рядом не гуляет?»
О субъективизме Беркли можно сказать только одно: он затрагивает
лишь органы чувств. Мир Беркли состоит из зрительных образов,
запахов, вкусовых ощущений и осязаемых поверхностей предметов. В этом
блаженном мире наши человеческие чувства и стремления
элиминированы так же, как и естественный порядок вещей. Хотелось бы думать,
что таков был официальный взгляд епископа как служителя церкви на
природу человека (в качестве крупного сановника он вряд ли мог себе
позволить иметь приватные взгляды по этому вопросу).
Но, по правде говоря, точно таких же взглядов придерживаются все
британские эмпирики от Локка и до наших дней. Так что, если вы
захотите проникнуть в человеческое подсознание, вам придется обратиться за
помощью не к ним, а к великим рационалистам Декарту, Спинозе и
Паскалю. Ни одна философская школа не поклоняется с большим
усердием доказательствам априори, чем благочестивые поклонники
апостериори. Подобно этому ни одна школа не может быть более
невежественной в отношении подлинного содержания человеческого опыта, чем
эмпиризм. Кажется, над ними висит какое-то проклятие, которое заставляет
их совершать все те грехи, в которых они так яростно обвиняют других.
Идеализм Беркли, идеализм чистой воды, весьма обогатился за счет
гегелевской переработки этой общей схемы в категории, но в основном
он остался тем же. Глаголу «быть», как и прежде, придавали некий
смысл, отличавший его от простого положения во времени и
пространстве. По Беркли, глагол «быть» вполне эквивалентен пассивному иифини-
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ
71
тиву «быть воспринимаемым». По Гегелю, «быть» — значит «быть
полностью познанным» или «быть понятым». Гегель был романтик в душе,
и поэтому он признавал существование инстинктов и чувств, и волнение,
которое до сих пор вызывает у читателя «Феноменология духа», во
многом объясняется тем, что книга эта рассказывает о приключениях
души в мире науки !, не забывая об объективном существовании самой
науки.
Все это ни в коей мере не удовлетворяет экзистенциалистов. Они
полагают (и в данном случае вполне справедливо), что наблюдатель
Беркли — фигура слишком призрачная, нечто вроде экрана, на котором
отражаются различные ощущения, порхающие, как мотыльки в
солнечном свете или как летучие мыши во мраке. От одной мысли о гегелевской
абсолютной идее экзистенциалистов охватывает ужас, они страшатся
раствориться и затеряться в ней, боятся того, что она их поглотит. Они
неспособны понять тот простой факт, что индивидуум может
принадлежать к какой-либо системе, не теряя при этом своей индивидуальности,
и что система может существовать лишь до тех пор, пока индивидуум
сохраняет в ней свою индивидуальность, иначе она повиснет в воздухе-
Еще менее способны они понять и то, что индивидуум может найти свое
настоящее «я», только принадлежа к какой-то системе, и эта
принадлежность будет ему лишь на благо.
Напротив, экзистенциалисты с потрясающим эгоизмом требуют,
чтобы философия занималась исключительно изолированной,
индивидуальной личностью-одиночкой. Надо сказать, что и Беркли был не свободен
от этого хотя бы потому, что раз он признавал существование вещей, чье
esse заключается в percipi, то, значит, он должен был признавать и
существование таких вещей, чье esse заключается в percipere. Но
восприятие— лишь одна из многих сторон деятельности человека, и к тому же
весьма мало интересующая экзистенциалистов. Они полагают, что
человек больше всего думает о своих стремлениях и чувствах, именно
тут они надеются добраться до самого сокровенного в сердце
индивидуума.
Что же им удается там обнаружить? Заботу, тревогу, душевную
муку, агонию и сознание вины. (Я могу мимоходом заметить, что,
добравшись до самого сокровенного в своей душе, я или вовсе их не
обнаруживаю, или обнаруживаю наряду с ними и другие, куда более радующие
человека чувства. Вопрос о том, почему экзистенциалисты замечают
лишь эти состояния, я постараюсь разобрать в четвертом разделе своей
статьи.) Следовательно, если, по Беркли, «esse est percipi», по Гегелю,
«esse est inftelligi», то, логически рассуждая, можно сказать, что, согласно
экзистенциалистской философии, «esse est excruciari», то есть
«существовать»,— значит «пребывать в агонии».
Синтаксис этих предложений, по моему мнению, говорит сам за себя-
Все дефиниции esse, то есть глагола «быть», стоят в инфинитиве
страдательного залога. Глагол «быть», следовательно, означает, что с
сущностью что-то происходит. То есть сущность воспринимают, познают
или подвергают страданиям. Забудьте на минуту о частностях, неважно,
что именно происходит. Обратите внимание на основную идею, из
которой следует, что человек пассивен, что существование представляет
собой лишь цепь испытаний. Ведь она в корне ошибочна! Не может быть
пассивного начала, раз нет начала активного; нельзя ничего испытывать,
раз нет источника испытаний. А раз так, то глагол «быть» должен
употребляться в действительном залоге; и даже не выходя за рамки
идеализма, мы должны признать, что «esse est percipere», или «esse est intellige-
re», или «esse est excruciare».
1 Я заимствовал это выражение у Анатоля Франса, который обычно говорил, что
эстетическая критика рассказывает о приключениях души в мире шедевров искусства.
72
Б. ДАНЭМ
Последний вывод привлекает наше внимание к одной характерной
особенности экзистенциалистов, а именно, что садизм у них идет рука об
руку с мазохизмом. Мы, конечно, можем избавиться от этой помехи, не
отступая от принципов идеализма. И тем не менее лишь избавление от
нее дает возможность выпутаться из этого положения. Если бы мне
предложили определить, в чем состоит основная ошибка всех философов-
идеалистов, я бы сказал, что она заключается в подмене копулятивного
употребления глагола «быть» экзистенциальным (не
экзистенциалистским) его употреблением. У идеалистов глагол «быть» означает, нечто
иное, чем положение во времени и пространстве. И вот это «нечто»,
которое на самом деле является лишь состоянием или положением, в
котором существующая вещь может временами находиться (быть
воспринятой, быть познанной, быть в агонии), отнюдь не является основной
частью значения слова «существование», потому что мы вполне можем
сказать, что определенные вещи существуют вне зависимости от того,
воспринимает ли, познает ли, переживает ли их какой-либо индивидуум.
Я полагаю, что в этом заключается суть материализма. И если я
правильно употребляю терминологию и правильно излагаю свой взгляд на
эти вещи, тогда любое другое объяснение природы существования и
значения глагола «быть» является солецизмом, грубой грамматической
ошибкой. И вот к какому логическому выводу я пришел в
результате: одни материалисты могут говорить правильно. Надеюсь, он вас
порадует.
4. Психологические источники экзистенциализма
Иногда дети для того, чтобы выразить свое недовольство, нарочно
коверкают язык. За этот проступок их наказывают, впрочем, не слишком
сурово. Нахмурится отец или поставит плохую отметку учитель — вот и
все. Мне это очень напоминает действия экзистенциалистов, потому что,
во-первых, в них есть нечто ребяческое, а во-вторых, потому, что они с
такой же осторожностью бросают вызов властям. Выражения, в которых
сформулирован их вызов, могут показаться дерзкими, но сам вызов
никогда не бывает таковым. Экзистенциалисты недовольны всеми
правительствами и тем не менее не свергают ни одного. Да и разве стала бы
буржуазия мириться с ними, если б дело обстояло иначе?
Экзистенциалисты хотят уверить всех (и это вполне правильно), что
человек — самое значительное явление во всей вселенной или (что
далеко не так правильно), что таков экзистенциалист, говорящий от своего
имени. Они хотят также заверить и в том (что уже наверняка
неправильно), что это самое значительное существо неизбежно должно
испытывать глубочайшие несчастья и отличаться, как говорим мы,
американцы, крайней «невезучестью». А для того, чтобы доказать это, им
приходится утверждать, что термин «бедствие» является частью дефиниции
термина «существование».
В предыдущем разделе я постарался дать философское обоснование
тому, почему этого невозможно достичь. Если принимать во внимание
лишь сам факт экзистенции, вселенная ни хороша, ни плоха, она не
радует нас и не печалит. Она существует — и все тут. Иу, а то, что
происходит во вселенной, и, в частности, то, что мы, люди, творим в ней,—
это особая статья. Но вряд ли стоит на что-то надеяться или чего-то
опасаться в силу того единственного и простого факта, что ты
существуешь.
В этом и в следующем разделе я попытаюсь ответить на вопрос,
как стало возможным в середине двадцатого века, после трех столетий
развития науки, появление группки философов, отрицающих все
достижения науки и не только не разделяющих тех надежд, которые
возбуждает в нас прогресс науки, но, наоборот, твердо уверенных в том, что
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ
73
мы обречены на гибель и агонию. Как стало возможным, что эта
группка высказывает утверждения, ложность которых понимает всякий
разумный человек (в той мере, в какой он может разобраться в них)?!
При ответе на этот вопрос мне придется прибегнуть к таким методам
ведения спора, которые я не стал бы применять в споре с философами
любой другой школы. Ведь обычно сталкиваешься с системой взглядов
на мир, истинность или ложность положений которой можно проверить.
Ты можешь привести доводы за или против этих положений и под конец
прийти к какой-то оценке этой системы в целом, не обращая никакого
внимания на душевное состояние противника. Но в спорах с
экзистенциалистами его невозможно. К высказываниям экзистенциалистов
следует относиться так же, как мы относимся к словам поэта. Тут основное
внимание надо обращать на то, в каком душевном состоянии были
высказаны те или иные взгляды. Когда человек утверждает, что в его
комнате полным-полно розовых слонов, вряд ли стоит убеждать его, что, «по
данным науки, там не может быть розовых слонов. И ломать себе
голову из-за этих самых слонов было бы просто-напросто глупо. Человек
этот наверняка алкоголик, и положить конец его иллюзиям можно не
убеждением, а лечением.
Как это ни странно, но в философских вопросах люди ведут себя
совсем иначе, чем в житейских делах. Они принимают всерьез всякую
ерунду. А стоит им один раз принять ее всерьез, как по этому поводу
сразу же затевается дискуссия, и даже не подверженные заразе участники
ее начинают думать: раз мы дискутируем,— значит, и впрямь этот
предмет достоин обсуждения. Мне и самому пришлось в предыдущем
разделе затратить около двух тысяч слов только на то, чтобы доказать, что
розовые слоны все-таки не существуют. Наш друг алкоголик, когда он
«увидел» розовых слонов (и причем, несомненно, с потрясающей
ясностью), на самом деле проектировал на окружающий мир то, что
происходило в его организме и его сознании. Вполне возможно, что второй
алкоголик, находившийся с ним в одной комнате, был бы склонен
уверовать в розовых слонов и стать его последователем. Более того, второй
алкоголик после своего обращения мог бы смело разработать это
видение, и по прошествии некоторого времени вам бы уже не удалось
определить, кто из них истинный представитель школы. А еще через
некоторое время вы бы не смогли сказать, что же, собственно, утверждает сама
школа. Соперничающие представители, объединять которых будет лишь
алкоголизм (мерилом же ортодоксальности им служит водка), могут
фантастически разукрасить эту доктрину и так преувеличить свои
разногласия, что понять их взгляды станет совершенно невозможно.
Проекция своего внутреннего состояния на внешний мир происходит,
и происходит большей частью без помощи алкоголя. Это присуще всем
нам, и все мы время от времени впадаем в этот грех. Я считаю, что из
всех философов самыми субъективными являются дети, потому что они
больше всего склонны истолковывать явления мира в соответствии со
своими непосредственными потребностями. Они обычно судят о мире по
тому, кормит ли он их, согревает ли, заботится ли о ¡них. Они только-
только расстались с материнским чревом, и их основное желание состоит
в том, чтобы мир как можно более походил на это чрево.
Я подозреваю, что основная претензия экзистенциалистов к миру
заключается в том, что он вовсе не похож на чрево.
Отсюда, как мне кажется, психологически вытекает их вера в то, что
«быть» значит «пребывать в агонии».
Человек, достигший эмоциональной зрелости, смотрит на мир
другими глазами. Он знает, что мир надо изучать, в нем надо действовать и
его надо контролировать (поскольку это возможно) для блага
человечества. Вот почему экзистенциалисты, не разделяющие эту веру,
напоминают мне младенца из шекспировской комедии «Как вам это понра-
74
Б. ДАНЭМ
вится», «блюющего с ревом на руках у мамки» («As You Ыке It», Act. II,
Scene VII, line 144).
Прошу вас понять, что я пишу отнюдь не иронически. Косность и
бездеятельность, желание всю жизнь провести у материнской груди
характерны для всех идеалистических школ и в особенности для
экзистенциализма. Все эти инфинитивы в страдательном залоге, на которых мы
останавливались в предыдущем разделе, говорят сами за себя. Человек
может воспринимать этот мир, он может его познавать, наконец, он
может страдать в нем. Он не может лишь одного— изменить этот мир для
своего же блага. Подобная позиция явно свидетельствует о
недоразвитости и незрелости; психоаналитики назвали бы ее стадией оральной
зависимости. Для примера разрешите предложить вам несколько
типических отрывков из произведений экзистенциалистов, рассказывающих
об их горестях.
К ь е р к е г о р: «Я был объят печалью, неизлечимой печалью, и
испытывал в глубине души тягчайшие страдания, в отчаянии отказался я от
мира и всего мирского; я воспитывался в суровости, с самого детства мне
внушали, что за правду надо страдать, что над правдой будут
издеваться, подвергать ее осмеянию. Я проводил каждый день долгое время в
молитве и благочестивых размышлениях; и будучи кающимся
грешником, то есть тем, кем я был, я нашел (ме стану этого отрицать)
определенное удовлетворение в этой жизни, в этом извращенном обмане,
удовлетворение от того, что я находился в самых интимных отношениях
с публикой, от того, что я стал модным проповедником евангелия. И хотя
я не обладал тем особым достоинством, которое отличает людей
совершенно иного происхождения, я все же был тайным, а вследствие того
и еще более обожаемым, любимцем публики, и все находили меня
весьма интересным и остроумным человеком» (Kierkegaard «The Point of
View for My Work as an Author», 1848; см- Кауфман, цит« соч.,
стр. 91—92).
Я с п е р с: «Я знал радость дружбы (в общих занятиях, в сердечной
атмосфере дома и деревни), но потом всегда наступал момент
отчуждения, как будто возвещавший о том, что ¡все люди живут в разных мирах.
В пору моей юности одиночество еще более усилилось, и тем не менее
ничто не пугало меня больше, чем одиночество, и особенно то
одиночество, которое испытываешь при общении с подобными себе, одиночество,
которое пытается обмануть самое себя, завязывая многочисленные
дружеские связи» («On My Philosophy. Rechenschaft und Ausblick», 1941;
см. Кауфман, цит, соч., стр. 146).
Хейдеггер: «И если забвение Бытия, о котором пишут, является
реальностью, разве одного этого не достаточно, чтобы мыслитель,
вспоминая о Бытии, не испытывал подлинного ужаса? К чему другому может он
прийти в результате размышлений, как не к тому, чтобы всю жизнь со
страхом ждать того рокового ухода, с которым прежде всего
сталкиваешься в забвении Бытия? Но как может мысль прийти к сознанию
этого, если тот страх, на который она столь роковым образом обречена,
представляется ей лишь состоянием депрессии? И что общего может иметь
этот страх, на который обречено Бытие, с психологией или
психоанализом?» (Heidegger «What is Metaphysics?», 1929; см. Кауфман, цит.
соч., стр. 211—212).
Камю: «Этот миф (миф о Сизифе.— 23. Д.) трагичен постольку,
поскольку его герой осознает свое положение. В чем бы заключалась
пытка, если бы Сизиф все время надеялся преуспеть? Рабочему сегодня
приходится всю свою жизнь, день за днем выполнять одну и ту же
работу, его судьба столь же бессмысленна, сколь и судьба Сизифа. Но она
становится трагичной лишь в те редкие моменты, когда он осознает свое
положение. Сизиф, этот пролетарий богов, одновременно бессильный и
мятежный4 знает, йодную меру своей обреченности, оа думает об этом,
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ
75
спускаясь с горы. В ясном понимании им своего положения и заключена
пытка, эта же ясность и венчает его победу. Ибо нет такой насмешки
судьбы, которую нельзя было бы побороть презрением» (Albert Camus
«The Myth of Sisyphus», 1955, см. Кауфман, цит. соч., стр. 314).
В подобном вопле отчаяния нет, однако, ничего предосудительного.
Напротив, он обычно вызывает в людях сочувствие, которое зачастую
приводит к тому, что они стараются оказать помощь страдальцу. Но
люди останавливаются в этом естественном побуждении и полностью
отказываются от него, как только узнают, что страдалец мог бы и сам
выпутаться из беды, но не желает ничего для этого предпринимать. Такая
пассивность у детей по отношению к своим несчастьям не вызывает
протеста, они ничем не могут себе помочь. Но когда от боли вопят взрослые,
мы ожидаем, что они постараются что-то предпринять, чтобы устранить
причину боли. Считать любое решение мучительным может лишь
невротик. Невроз прежде всего лишает человека способности принимать
решения. Если же случится так, что невроз помешает кому-нибудь распознать,
в чем причина его боли, а вследствие этого и устранить ее, тогда мы
ожидаем (или по крайней мере надеемся), что он захочет подвергнуться
лечению психотерапией. Потому что, если он сам не приложит хоть самых
слабых усилий к тому, чтобы покончить с собственной пассивностью, мы
вряд ли сможем чем-либо ему помочь. По моему мнению,
экзистенциалистский принцип «esse est excruciari» («быть — значит пребывать в
агонии») и является выражением в философских терминах того простого
факта, что они отказываются покончить со своей пассивностью.
Экзистенциалисты дают нам не описание нашего мира или определение в нем
места человека, они выражают лишь свой инфантилизм, возведенный до
уровня метафизики. Когда экзистенциалисты говорят о том, что мир
не похож на материнское чрево, они и впрямь не лгут. Но когда они
скулят из-за того, что мир не похож на чрево, они тем самым возвещают
о том, что они еще не покинули и не собираются покинуть материнскую
грудь.
Примером такого инфантилизма в языке взрослого может служить
слово «презрение» в употреблении его Камю. Более того: миф о Сизифе
служит ясным подтверждением инфантильности экзистенциалистов. Как
вы помните, Сизифу приходилось вкатывать на гору огромный камень,
но стоило ему добраться до вершины горы, как камень выскальзывал у
него из рук и катился под гору. Выражение «сизифов труд» стало
нарицательным для обозначения бессмысленности усилий. А теперь я спрошу
вас: если состояние пассивности стараются представить идеальным,
какой довод явится лучшим подтверждением этого? Да, очевидно, такой:
всякая деятельность бессмысленна, и последствия и цели ее не имеют
никакого значения. Из всего этого с полной неумолимостью следует
вывод: раз инфантильная пассивность целиком оправдана, значит, миф
о Сизифе — лучший из мифов и экзистенциализм — лучшая из
философий. Ну, а коль есть необходимость придать всей этой ерунде
героический смысл, craiB в определенную позицию, возьмите презрение, не
ошибетесь.
Что ж, презрение — чувство сложное, в нем заключены и эгоизм и
враждебность к миру. Презревшему кажется, что он выше презираемого
им объекта, и в то же время этот объект ненавистен ему уж за одно то,
что он враждебен ему, «высшему существу». Презрение в некоторых
случаях побуждает к деятельности, но следует заметить, что обычно
деятельность эта разрушительно влияет на само презрение. Так что если
вам дорого ваше презрение, не допускайте, чтобы оно переходило в
деятельность; давайте ему выход в издевке, в снисходительном взгляде,
в ироническом смехе, в горьком вздохе — словом, в любой из тех
бесчисленных ужимок и гримас, в которых так «наловчились» интеллектуалы
Запада. Ведь презрение и впрямь отдало себя на службу пассивным,
76
Б. ДАНЭМ
оно вошло у них в привычку, от заговорили его языком. При помощи
его они любую идейку могут раздуть до гигантских размеров. Однако
презрение в то же время препятствует нормальному развитию личности
и мешает ей выйти из детского возраста.
Когда взрослый человек в солидном возрасте остается ребенком, он
втайне горько сожалеет об этом. Я думаю, что именно в этом и
заключается причина той ненависти к себе, которая так распространена среди
экзистенциалистов. Потому что хотя экзистенциалисты склонны
ненавидеть «толпу» («Там, где толпа,— нет места правде», см. Kay ф м а н, цит.
соч., стр. 94), и «обстоятельства», и друг друга, они с не меньшей силой
ненавидят и самих себя. Психологическое напряжение,
происходящее от того, что любовь к себе у них шествует бок о бок с ненавистью
к себе, развивает у экзистенциалистов устойчивую привычку к
преувеличению.
Я полагаю, что ни одной из философских доктрин, в которых есть
хоть капля здравого смысла, не удалось избежать того, чтобы ее не
довели до абсурда. Всем нам приходилось испытывать в жизни боль и
горе, в большей или меньшей степени; но экзистенциалисту боль и горе
представляются основой жизни. Все мы в какой-то мере интересуемся
собой и своей личностью, но экзистенциалист склонен думать, что только
его личность имеет непреходящее значение. Все мы по временам
испытываем гнев, более того, есть вещи, которые у разумных людей должны
Еызывать гнев. Но экзистенциалист склонен постоянно гневаться, и чаще
всего на те явления, которые он почитает сутью экзистенции. Во всяком
случае, так сами экзистенциалисты объясняют причины своего
непреходящего гнева.
А цель этих преувеличений (воистину диких) —вывести мир из-под
контроля людей. Трудно представить себе более разрушительную
философию, разве что за исключением той проповеди разрушения, которая
прозвучала в речах фашистов разных мастей два десятилетия тому назад
и до сих пор звучит в речах их реакционных последователей. Ведь
нигилистический тон экзистенциализма в самом деле характеризует его как
своего рода подготовительный курс к фашизму, как тренировочные
упражнения по привитию любви к разрушению ради разрушения. А раз
дело обстоит так, то я, если бы мне пришлось держать пари
относительно политического будущего экзистенциализма, скорее поставил бы
ставку на то, что из них выйдет больше реакционеров, чем либералов
или левых.
5. Социология экзистенциализма
В этом разделе я выскажу несколько заключительных замечаний о
природе экзистенциализма, рассмотрев вопрос о том, почему и по каким
причинам экзистенциализм пришелся по вкусу умирающему
империализму Запада. Я рассмотрю и еще один вопрос, гораздо более интересный
и более обнадеживающий, а именно, как и почему экзистенциализм не
пришелся по вкусу цивилизованному обществу этих стран. Самым
знаменательным из всего, что мы знаем об экзистенциализме в социальном
плане, является тот факт, что он «не привился». Очевидно, люди Запада
еще не утеряли того душевного здоровья, которое помогает им
сопротивляться заразе и поможет им когда-нибудь достигнуть расцвета.
Я уже упоминал о том, что экзистенциалисты с равным упорством не
поддаются ни лечению, ни убеждению. Они больны, но первейшее их
желание — застрелить врача. Социализм мог бы излечить их, ну, а если
нет под рукой социализма, то на худой конец психоанализ мог бы
облегчить их страдания и помочь им достигнуть духовной зрелости. Но вот,
например, как выглядит диалектика в изложении Ясперса:
«Диалектика стала наиболее удачной формой софистики. Не суще-
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ
77
ствует более вечной Истины и вечного Разума. Реальность — это история;
история — это движение. Движение — это диалектический переход.
Подпавший под влияние диалектики, исходя из природы своих познаний, без
колебаний переменит любой свой взгляд на взгляд, полностью
противоположный. Любой человек, который захочет придерживаться чего-то
определенного, а не менять постоянно свои взгляды и попытается
доказывать свою правоту, прибегая к марксизму или обращаясь за
поддержкой к фактам, будет объявлен буржуазным реакционером и ему
предложат впредь мыслить диалектически. Из-за этого в умах
бедняг-правоверных воцарилась такая сумятица, что они готовы принять на веру любое
положение, совершать любое действие и повиноваться любой команде,
потому что, как им внушили, в этом и заключается то повиновение
диалектике истории, в которой мудрый учитель искушен куда больше, чем
любой правоверный. Эта новая наука настолько сбивает с толку
правоверных и приводит их в полное смятение, что им отныне остается лишь
повиноваться приказаниям» (Jaspers «Reasora arad Anti-Reason in our
Time», London, 1952, pp. 18—19).
Может показаться странным, как из-под пера приверженца
философского «непостоянства» мог выйти вышеприведенный отрывок, в котором
порицанию подвергается прежде всего «непостоянство» взглядов.
Еще более странным кажется то, как смогли марксисты, если они и
впрямь таковы, как утверждает Ясперс, развернуть социалистическое
строительство на территории с населением более одного миллиарда
человек. Исторические подвиги подобного масштаба оказались бы явно
не под силу «покорному и смятенному» бедняге-правоверному. И как,
исходя из подобных выводов, объяснить полную неспособность
интеллектуалов Запада достичь каких-либо успехов, несмотря на то, что их умы
отнюдь не находятся в смятении, они никому не покоряются и их никак
нельзя называть правоверными.
А дело все в том, что Ясперс политически ignoramus. Этот
независимый философ просто-напросто повторяет, как попугай, один из
любимейших тезисов пропагандистов «холодной войны»: борьба за социализм
ведется макиавеллевскими способами, и миллионы людей, ведущих эту
борьбу, состоят из тех же «смятенных и покорных»
«бедняг-правоверных».
Ужас перед правительством, самоотчуждение от общества,
являющиеся, по существу, проекцией подлинных ужасов жизни на буржуазном
Западе, нашли свое отражение во многих философских системах. На
Западе получила широкое распространение точка зрения (с эпохи
средних веков называемая номинализмом), согласно которой системы не
реальны, а индивидуумы реальны, классы не реальны, а отдельные
сущности (single entities) реальны, подлинное знание — лишь частичное
знание и всякая попытка достичь полного знания может привести к
иллюзии оного. По утверждениям Ясперса и экзистенциалистов, оно может
привести к тирании.
Однако все это неправильно, да и никак не может быть правильным.
Не существует такого явления, как индивидуум-одиночка, а если бы он
и существовал, то был бы ни на что не способен. Даже неврозом, которым
страдают все экзистенциалисты, они обязаны или тем отношениям в
семье, которые сложились у них в детстве, или враждебному духу
конкуренции, царящему в капиталистическом обществе, который
поддерживает их в состоянии невроза и вполне оправдывает его. Наш облик
определяют различные системы, с которыми нам приходилось
сталкиваться, — семейная, экономическая и политическая. А то, кем мы можем
стать, определяется нашей способностью изменить эти системы.
Борясь, народы Запада смогут многого добиться; отказавшись от
борьбы, не добьются ничего. У экзистенциалистов же сам факт и сама
необходимость борьбы служит поводом для отчаяния, исход борьбы
7$
6. ДАНЭМ
считается предрешенным еще до того, как она началась, а именно это и
хочет видеть буржуазия в философии для массового употребления.
Слезы, бесплодные слезы — эмоция весьма трогательная, однако
никого не побуждающая к действиям, и экзистенциалистов, по всей
вероятности, менее всего.
6. Заключение
После всех этих рассуждений вас, наверно, удивит, если я заявлю,
что в западной философии экзистенциализм является чем-то вроде
совести, морального сознания. А происходит это потому, что господствующие
ныне философские школы начисто отказались от этой роли. Основное
направление, которое именуют то логическим позитивизмом, то логическим
эмпиризмом, то аналитической школой, утверждает, что «при
современном анализе познания существование когнитивной этики невозможно»
(Hans Reichenbach «The Rise of Scientific Philosophy», Berkeley,
California, 1951, p. 277).
Прагматисты давным-давно свели этические проблемы к проблемам
оппортунистическим, заставили этику заниматься вопросом о том, как
приспособиться к окружающему миру. И поэтому теперь вряд ли остался
хоть один профессиональный философ, который бы проводил время в
размышлениях о судьбе человека, о рациональном выборе, о применении
теории к практике.
И в этой пустыне прозвучал глас экзистенциалистов, призывающих
к похоронным процессиям и погребальна обрядам. Они намеревались
хоронить Цезаря, а не славить его. Но они все же понимали, что какие-то
духовные ценности существуют. Правда, они с такой же
непримиримостью отсекли теорию от практики, как и позитивисты отсекли
практику от теории. Но все же причина их сетований заключалась в том, что
им хотелось бы, чтобы теория и практика были едины. Короче говоря,
надо признавать существование каких-то духовных ценностей для того,
чтобы отчаиваться по поводу их отсутствия, а что же касается
позитивистов и прагматистов, они отлично обходятся и без них.
Этот знаменательный разрыв между легкомысленным безразличием
к этике и мрачной озабоченностью ее проблемами рисует нам полную
картину интеллектуального развития человека Запада при капитализме.
В средние века и вплоть до семнадцатого столетия все знания
человечества (частью которых считалась этика) входили в единую дисциплину
под названием «философия». А начиная с семнадцатого столетия
различные науки (физика, химия, астрономия и прочие) стали одна за другой
покидать отчий дом и вести независимый образ жизни, изолировавшись
друг от друга и от своей родительницы. Покидая отчий дом, они брали
с собой лишь предметы первой необходимое™, непосредственно
касавшиеся их области. И ни одной из них не пришло в голову взять
с собой этику. Они бросили ее дома, ка^к бросают уродливую, отжившую
свой век мебель. Их поведение напоминало протест юнцов, заявляющих
родителям: «Уж вы как хотите, а я этим чудищем пользоваться не
стану».
Науки процветают (так по крайней мере обстоит дело, по их
собственному мнению), не обращаясь за помощью к этике. Эта
аморальность науки даже утешает нынешних ученых, потому что она
освобождает их от тревоги за ужасные последствия их самых удачных
открытий. Все знают, что при всем своем могуществе наука отличается полным
безразличием к моральным проблемам. И исходя из этого факта, многие
склонны делать самые дикие выводы: одни думают, что в самой природе
знания заключено какое-то проклятие; другие считают, что и без этики
можно прожить; третьи полагают, что существование в основе своей
неизбежно враждебно по отношению к тем, кто существует*
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ
79
Профессор Кауфман вполне прав, когда пишет: «Мы обречены на
бессмысленную и ненужную раздвоенность, и в этом состоит самая
грустная особенность нашего века: по одну сторону находятся те, чья
интеллектуальная чистота и честность могут служить примером, но они
соглашаются заниматься лишь самыми мелкими, а зачастую и вовсе
пустяковыми проблемами; в другом же лагере находятся люди, подобные Тойнби
и некоторым экзистенциалистам, которые занимаются крупными и
интересными проблемами, но решают их таким образом, что позитивисты
вправе указывать на них как на живое доказательство того, что любая
попытка подобного рода заранее обречена на неудачу» (Кауфман,
цит. соч., стр. 51).
В этом отрывке я внес бы исправления лишь в фразу о
«бессмысленной и ненужной раздвоенности». Исторически такая раздвоенность хотя
и совершенно неизбежна, но не так уж не нужна. Наука, в которой
отсутствует моральное сознание, стала верной и преданной спутницей
ненаучной морали. Повенчал их капитализм, и брак их — цепь сплошных
катастроф.
А мы хотим, и я уверен, нам когда-нибудь удастся, сочетать науку,
обладающую моральным сознанием, с основанной на науке моралью.
Настанет время, когда и позитивисты и экзистенциалисты превратятся
в музейные реликвии и мы, окинув мысленным взором позитивизм,
вспомним о бронзовом топоре, а взглянув на экзистенциализм, вспомним о
сосудах, в которые наши предки собирали слезы.
И мне кажется, что я знаю, сто крайней мере с философской точки
зрения, как ускорить приближение этих счастливых времен. Может
быть, когда-нибудь спросят и моего совета.
Приложение
Так как всю свою статью я посвятил дискуссии с
экзистенциалистами, у меня не осталось места для того, чтобы поведать советским
философам о некоторых явлениях, которые могут представлять для них
интерес. Поэтому я использую для этого приложение.
Как я уже говорил, суть дела заключается в том, что среди
американских философов экзистенциалисты столь редки, что если бы даже им
и удалось прийти к соглашению по поводу своего учения, им все равно
бы не удалось создать школы. Все же и у нас есть несколько
выдающихся американских философов, которые явно придерживаются
экзистенциалистских взглядов.
Например, нынешний президент Американской философской
ассоциации профессор Гарвардского университета Джон Уайльд без
сомнения может быть назван экзистенциалистом. Профессор
Нью-йоркского университета Уильям Бэррет опубликовал книгу под названием
«Иррациональный человек: очерки по философии экзистенциализма». Я не
успел прочитать эту книгу, но отрывок из нее, помещенный в
поквартальном бюллетене «Bibliographie de la Philosophie», свидетельствует о том,
что Бэррет разделяет некоторые убеждения экзистенциалистов и считает,
что экзистенциализм возник в результате разложения буржуазного
общества. Мне довелось как-то прослушать доклад Бэррета, носивший явно
экзистенциалистский характер. Недавно Бэррет написал статью об
экзистенциализме в один из наших популярных (но отнюдь не рассчитанных
на интеллигенцию) еженедельников.
Что касается последних новинок, то у нас появилась' и
экзистенциалистская интерпретация взглядов Платона в книге Роберта Е. Кушмана,
озаглавленной «Therapeia: Platon's Conception of Philosophie»
(«Концепция философии у Платона»)- Мне ничего не известно о мистере Куш-
мане. но его попытка представить Платона экзистенциалистом кажется
80
В. ДАНЭМ
мне весьма знаменательной. Увы, такова судьба древних:
новички всегда их эксплуатируют! Однако рецензент английского журнала
«Mind» дал отнюдь не лестный отзыв о книге Кушмана. Я склонен
полагать, что вряд ли философы согласятся считать Платона
экзистенциалистом.
У меня сложилось впечатление, что экзистенциализм оказал гораздо
большее влияние на американское духовенство, чем на американских
философов. Церкви, не колеблясь, предали экзистенциализм анафеме, но в
то же время не устояли перед соблазном осовременить теологию при
помощи столь модной приманки, как экзистенциализм. Людям
определенного темперамента (из тех, кого мы в Америке называем
«кровоточащими сердцами») очень нравится та смесь анархизма и религии, которая
имеется у Кьеркегора. Основным переводчиком и поклонником Кьерке-
гора в Америке был преподобный Уолтер Лаури, доктор богословия,
пресвитерианский священник, умерший в прошлом году в возрасте
девяноста лет. Он перевел что-то около 17 произведений Кьеркегора.
Публиковал его переводы Принстонский университет.
Мне кажется, что члены Американского метафизического общества
подверглись довольно основательно заражению экзистенциализмом. Но
в общем-то экзистенциализм в Америке до сих пор остается курьезом, и
я не думаю, чтобы у него были шансы стать чем-либо иным.
^Перевела Л. Г. Беспалова.
m
Критика учения неопозитивизма
о критерии истины
(Проблема верификации)
Статья вторая !
И. С. НЛРСКИЙ
1. Введение Карнапом понятий подтверждаемое™ и проверяемости
К концу тридцатых годов XX века в процессе становления
логической семантики неопозитивистами были предприняты попытки
исправить принцип верификации, устранив те наиболее вопиющие его
слабости субъективно-идеалистического характера, которые подверглись
критике и внутри и ¡в особенности извне позитивистского лагеря. Как мы
увидим, проделав «исправления», неопозитивизм пришел к новым
ошибкам.
Эти исправления заключались, во-первых, в том, что лидеры
неопозитивизма отказались от отождествления осмысленности суждения, то
есть факта наличия у него научного смысла, с одной стороны, и его
проверяемости — с другой2. Если некоторое суждение (предложение)
не поддается проверке данной совокупностью субъектов, это еще не
значит, что оно совершенно не осмыслено, то есть лишено научного смысла.
Понятие «верифицируемость» было при этом расчленено на два
различных понятия: «перечень условий истинности суждения» (осмысленность)
и «собственно проверяемость» (testability).
Эта идея была впервые выдвинута на первый план Карнапом
в статье «Проверяемость и значение» («Testability and Meaning», 1936).
не связанной с проблемами логической семантики непосредственно3.
Карнап писал в ней, например, что утверждение о растворимости
какого-либо вещества в воде не было бы лишено научного смысла для
индивидов тех миров, в которых вообще не существовало бы жидких
агрегатных состояний тел и, следовательно, были бы неизвестны конкретные
приемы проверки истинности этого утверждения. «Мы будем называть
предложение проверяемым (testable), если мы знаем способ проверки; и
мы называем его подтверждаемым (confirmable), если мы знаем, при
каких условиях предложение было бы подтверждено. Как мы увидим,
предложение может быть подтверждено без проверки, т. е. если мы
знаем, что наше наблюдение такого-то и такого-то хода событий под-
1 См. «Вопросы философии» № 9 за 1959 год.
2 Напоминаем, что под наличием научного смысла у предложения понимается
его способность в принципе быть истинным или ложным.
3 Эта статья впервые была напечатана в журнале «Philosophy of Science» (№ 3,
1936 и № 4, 1937). Идеи ее получили развитие в статье Карнапа «Методологический
характер теоретических понятий» (см. «Minnesota Studies in the Philosophy of Science»,
Vol. I, Minneapolis, 1959), где Карнап более детально связывает понятие
осмысленности с различными логическими условиями: языком теории, языком наблюдения,
теоретической системой науки и т. д. (см. также С. G. H e m р е 1 «Problems and
Changes in the empiricist Criterion of Meaning» в сборнике «Semantics and the
Philosophy of Language», Urbana, 1952). Заметим, что известные рассуждения Г. Фреге
о «смысле» и «значении» развиваются в ином плане, чем проблема «смысла» в
верификации, поскольку в последней эти два понятия совпадают. Все эти вопросы требуют
специального рассмотрения.
82
И. С. НАРСКМЙ
твердило бы предложения, а такой-то ход событий подтвердил бы его
отрицание, хотя мы не знаем, как провести то или иное наблюдение»
(«Readings in the Philosophy of Science», N. Y., 1953, p. 47).
Уже здесь необходимо остановиться на философской стороне
вопроса, свое рассмотрение которой Карнап определил как
«либеральное». Карнап заявляет, что Шлик неправ, считая неверифицируемым
предложение: «Если б все живые существа 'исчезли из Вселенной, звезды
продолжали бы двигаться своими путями». По мнению Карнапа, для
главного предложения (после запятой), взятого отдельно, поскольку
«законы небесной механики совершенно независимы от этого вопроса
(то есть от вопроса о существовании живых существ.— И. Я.)» (там же,
стр. 88), можно установить условия истинности и даже частично
проверяемости, ибо из известных нам астрономических законов выводимы
такие предсказания, которые могут быть чувственно проверены еще при
жизни настоящего поколения. Что такое эти рассуждения Карнапа, как
не уступка тезису материализма об объективном характере законов
природы? Однако уступка эта сделана втихомолку, без открытого
признания правоты материализма. Более того, утверждая, что он заменил
позитивизм «либеральным эмширицизмом» (последний состоит в различении
подтверждаемое™ и проверяемости), Карнап произвел лишь замену
слов. Законы природы, по его мнению, «независимы» от субъекта лишь
в том смысле, © каком в логике один из членов дизъюнкции (получаемой
в результате элементарного преобразования импликации) «независим»
от второго члена, то есть, как он считает, согласно логической конвен-
ц и и. Для подтверждения же законов природы достаточно, по его
мнению, воображаемых экспериментов.
Во-вторых, в целях «исправления» принципа верификации была
частично устранена формалистическая ограниченность чисто словесного
понимания принципа верификации (как взаимосогласованности
предложений в системе). Вновь возвратились к пониманию верификации как
согласованности предложения с зафиксированным им фактом. Это
изменение было тесно связано с возникновением логической семантики.
Сенситивное (чувственное) истолкование верификации подверглось при
этом новой формализации, будучи включено в так называемое
семантическое понятие истины.
Уже здесь мы сталкиваемся с нелегкой проблемой четкого
различения между собственно логической стороной вопроса и
неопозитивистскими истолкованиями полученных результатов. С точки зрения
логической «техники», названные (но пока еще не разобранные нами)
преобразования были целесообразными и не таили в себе ничего
идеалистического, точно так же, как ничего идеалистического не имеет в себе
собственно логический принцип взаимоверификации предложений
(согласно ему, предложения не должны вступать друг с другом в
формальнологическое противоречие и должны соответствовать аксиомам и
правилам логики, использованным при построении данного исчисления).
Однако в той интерпретации, которую изменения принципа верификации
получили в неопозитивизме, они привели к ошибочным выводам
идеалистического и метафизического характера. Поэтому следует иметь в виду,
что ряд понятий и категорий символической логики и неопозитивизма, не
совпадая по своему содержанию, одинаковы тем не менее по
терминологическому выражению. Признавая положительное значение разработки
соответствующих понятий и операций верификации в современной
символической логике1, мы считаем в то же время задачей
философов-марксистов вскрыть несостоятельность неопозитивистской интерпретации
этих понятий и операций,
1 Это касается и таких понятий, как спринцип атомарности», «логический
синтаксис», «семантический анализ», «логический анализ» вообще и др.
КРИТИКА УЧЕНИЯ НЕОПОЗИТИВИЗМА О КРИТЕРИИ ИСТИНЫ 83
Для того, чтобы выяснить, какое значение имело введение
семантического определения истины для судеб принципа верификации в
неопозитивизме как философском течении, необходимо сделать несколько
предварительных замечаний по поводу семантического понятия истины,
как такового.
2. Логическая семантика и верификация
Под логической семантикой понимаются два не вполне
совпадающих предмета: 1) теория значений, или смыслов, изучающая проблемы
синонимичности значений слов вообще, аналитичности и логического
содержания и т. д.; 2) теория обозначений, или истины, изучающая
отношения между формулами интерпретированных логических систем и их
значениям«. Иными словами, это теория, изучающая «значения» через
посредство «интерпретации», то есть через анализ отношения
предложений, терминов и символов семантических систем к предметам,
обозначаемым с их помощью. В конечном счете развитию логической
семантики как во втором, так и в первом значении термина начало было
положено публикацией в 1936 году на немецком языке логической работы
А. Тарского «Понятие истины в формализованных языках» (A. Tar ski
«Der Wahrheitsbegriff in den formalisierten Sprachen». «Studia philoso-
phica». Lwow, 1936, vol. I, pp. 261—405), которая впервые появилась
в 1931 году как доклад, представленный Варшавскому научному
обществу. Пятый конгресс логических эмпиристов (Гарвард, 1939) прошел
уже под знаком победного шествия новых идей, а книга Карнапа
«Введение в семантику» (1942) подытожила результаты первых лет
развития новой ветви символической логики.
А. Тарский поставил перед собой, в частности, задачу уточнить
понятие истины в повседневном (разговорном) языке на основе понимания
истины как соответствия предложения и «факта» (следовательно, он
стремился учесть содержание чувственной верификации). В качестве
исходного пункта Тарский взял следующее утверждение: высказывание
истинно, если и только если оно гласит, что дело обстоит так-то и так-
то, причем дело обстоит именно так. В конечном счете это определение
может быть связано с материалистическим пониманием истины как
соответствия образа и реальности. Однако Тарского интересовало не это.
Он использовал, как писал сам, понятие «корреспонденции»
предложения и положения вещей только потому, что оно соответствует
«привычкам» повседневного языка, а потому более «удобно». Тарский даже
заявил, что если термин «истина» кому-либо не нравится, его могут
заменить произвольным словом.
В результате ряда преобразований (они изложены вкратце,
например, в книге А. Шаффа «Некоторые вопросы марксистско-ленинской
теории истины». М., 1953, стр. 105—111) Тарский получил следующую
формулу: для произвольного р, «р» есть истинное высказывание, если и
только если имеет место р. Здесь р (в конце формулы) означает, по Тар-
скому, сочетание слов предметного языка, описывающее некоторое
положение вещей, а «р» есть сочетание слов в мета-языке, обозначающее
собой (как название предложения) предложение р. По характеру
самого данного символа «р» обозначает так называемое кавычковое
название, представляющее собой само называемое предложение р,
заключенное в « ». Поэтому кавычковое название предложения выглядит само
как предложение, хотя в остальных случаях название не есть
предложение. Но в качестве названия может фигурировать и перевод данного
предложения на иностранный язык, и описание структуры предложения,
и указание на его местонахождение, и т. д. Полученная формула еще
не является искомой, так как она ограничивает все возможные
подстановки под «р» только кавычковыми названиями, хотя и не вызывает
84
И. С. НАРСКИИ
сомнения, что каждому кавычковому названию предложения
соответствует называемое предложение. Поэтому окончательно семантическая
дефиниция истины выглядит у Тарского несколько иначе, а именно: для
произвольного х, х есть истимное высказывание, если и только если для
некоторого р имеет место тождественность х и «р» и «притом имеет
место (дано) р. Понятия «истинно» и «ложно» должны фигурировать при
этом только в мета-языке.
Что же представляет собой семантическая дефиниция истины для
повседневного языка? С точки зрения неопозитивистов, ¡в том числе
отчасти самого Тарского, это разновидность так называемой ¿-истины,
представляющей собой взаимосогласованность предложений в системе.
Действительно, в записи формулы семантического определения истины
сопоставление факта и предложения о нем заменяется сопоставлением
предложения о факте и названия этого предложения. В известном
-примере ««снег идет» истинно, если снег идет» предложение предметного
языка, стоящее после слова «если», рассматривается Тароким как
принятое, и для него совсем не важмо, почему оно принято (оно могло бы
даже означать для говорящего, как заявлял сам Тарский, нечто
произвольное, например, «зубы болят»); важно лишь то, что факт его
принятия тем самым обязывает нас считать выражение языка «снег идет»,
стоящее до слова «если», истинным. Таким образом, возникает взаимо-
сопоста/влеиие двух предложений (искомое тождество их представляет
собой частный случай взаимосогласованности), в результате чего
анализ понятия истины изолируется не только от вопроса об отношении
восприятий фактов к фактам внешнего мира, но и от вопроса об отношении
суждений к восприятиям (ср. W. Stegmüller «Das Wahrheitsproblem
und die Idee der Semantik», Wien, 1957, S. 23, 234). Одновременно
в рассуждениях А. Тарского есть иной мотив: под выражением «снег
идет» (р) после слова «если» понимается не предложение как таковое,
но зафиксированный в предложении чувственный факт падения
снега. Этому соответствует трактовка «р» (то есть слов «снег идет»
слева от слова «если») не как названия предложения р, но как самого
предложения р, данного через посредство его названия. Таким
образом, интерпретация семантической дефиниции истины у Тарского
двойственная: одновременно и чисто формальная и
сенсуалистическая.
В чем же состоит главная позитивистская ошибка Тарского и его
сторонников? Не в том, что он ограничил свой анализ истины логико-
лингвистической сферой (мы только что видели, что ограничение это
было им реализовано не абсолютно), но в том, что полагал, будто
анализ отношения чувственного факта к внешнему миру и проблема
отношения теории и практики якобы теорию познания как теорию
интересовать не должна.
Идеи семантической дефиниции истины были восприняты Р. Карна-
пом. Как и Тарский, он превратил истину факта (F-истина) в
разновидность L-истины, применительно к определенной в каждом случае
семантической системе. Прежнее понятие ¿-истины (ее Карнап стал
называть теперь С-истиной) он сохранил, но как чисто синтаксическое
понятие доказуемости предложения в данной системе (сохранена была
и прежняя F - истина, но как совершенно внелогическое понятие).
Новое же понятие L-истины вводится как независимое от правил смысла
(семантических правил) в данной системе. Правила, или постулаты
смысла, сами по себе определяют, какие чувственные предикаты
включаются в систему как простейшие и независимые друг от друга и притом
включаются конвенционально, то есть на основе условной
договоренности. В понимании истинности как логической согласованности
предложений Карнашом подчеркивался конвенциональный характер
этой согласованности. Карнал распространил «принцип терпимости» на
КРИТИКА УЧЕНИЯ НЕОПОЗИТИВИЗМА О КРИТЕРИИ ИСТИНЫ 85
семантическое понятие истины, считая результатом конвенции как
принятие той или иной семантической системы (то есть системы
интерпретированных предложений), от которой в каждом случае зависит
содержание п/редиката «истинно», так и вообще понимание истины
(ср. W. Stegmüller «DasWahrheitsproblem und die Idee der
Semantik», S. 224).
После сказанного мы можем теперь перейти к вопросу о том, как
отразилось семантическое понятие истины на принципе верификации-
Семантическая дефиниция истины как бы «впитала» в себя формальную
сторону верификации и позволила истолковать верификацию так, что
собственно чувственный элемент последней остался за бортом, а
выражение ее в протокольном предложении (W) и в единичном предложении
науки (Un) (см. подробнее «Вопросы философии» № 9 за 1959 год,
стр. 90—91) и их взаимосравнение интерпретируются теперь как
сравнение предложения в мета-языке (f/n) и предложения предметного
языка (W)y то есть как перевод одного предложения на другое через
установление, взаимно однозначного соответствия их структур (подобно
тому, как это происходит с названием предложения и самим
предложением). Идеи логической семантики привели к устранению
отождествления условий истинности с фактической проверяемостью: если условия
истинности предложения заключаются в согласованности его с
выражающим его названием внутри мета-языка, то фактическая проверяемость
(testability) предметного предложения исключается из (пределов
системы как часть внетеоретической проблемы отношения знаков к
десигнатам *.
Мы уже отмечали (на примере утверждения «земля была до
человека»), что осознание некоторыми неопозитивистами ошибочности
отождествления условий истинности с проверяемостью в ряде случаев
свидетельствовало об их уступках стихийно-материалистическому
«здравому смыслу». Но следует также иметь в виду, что у
неопозитивистов-логиков с устранением этого отождествления был связан тезис о том, что
проблема верификации фактом вообще не должна интересовать
гносеологию. Действительно, вопрос практической проверки положений какой-
либо теории не есть дело самой этой теории. Но это — дело науки
вообще, а принципиальные основы этого вопроса должны быть
разрабатываемы материалистической гносеологией. Поэтому тезис неопозитивистов
глубоко ошибочен, тем не менее именно он использован для защиты от
упрека, что семантическое понятие истины, будучи синтетическим
принципом, несмотря на это, само не верифицируется (там же, стр. 237).
В дальнейшем различие между условиями истинности и
проверяемостью было еще более четко закреплено, так как стали различать между
проверяемостью предложения и истинностью суждения
(proposition), поскольку следует всегда выяснить, суждение с каким именно
смыслом кроется в дагнном предложении (например, «луна круглая»
означает по смыслу далеко не одно и то же для селенолога, геометра и
художника).
Позитивистский философский аспект дополнительно возникает
здесь тогда, когда обнаруживается, что логики-позитивисты стали
рассматривать осуществленное ими уточнение лишь как очередную
«удобную» конвенцию.
Что касается конвенционализма, то его влияние на принцип
верификации проявилось не только в конвенциональной трактовке
семантического понятия истины, но и в других отношениях. Так, с его точки
зрения, выведение £/„ из подлежащего проверке закона науки U происхо-
1 К выводу о необходимости различать условия истинности и верифицируемость
вела также теорема К. Геделя (1931), доказавшая, что выводимость, или доказуемость
(проверяемость), утверждений не совпадает с признаком истинности их во всякой
данной аксиоматической системе.
86
И. С НАРСКИЯ
дит с помощью аксиоматически-конвенциональной системы. Логические
предложения U', U"... Unt используемые для выведения Ua> a также
правила формулировки W и сравнения W и U n заимствуются именно из
этой системы (но не из различных систем!).
Заметим, что сказанным влияние конвенционализма на механизм
верификации не ограничивается. Этот механизм интерпретируется по
своей логической форме как умозаключение по типу прогрессивной
редукции. (Если U, то Un • U есть. Следовательно, есть Í/.)Причем в тех
случаях, когда U есть обобщение по отношению ко всем случаям Un,
редукция превращается в индукцию. В этом умозаключении
конвенционально, с точки зрения неопозитивизма, определяют смысл выражений
«если... то...» и «следовательно». После того, как в неопозитивизме
возобладала тенденция отказа от анализа отношения восприятий к
протоколам (W) -и процесс верификации свели к взаимоверификащш
предложений, то есть к установлению их взаимосогласованности,
конвенционально принятые логические средства оказываются единственным судьей
в вопросе об отношении Un и W (где W играет ib принципе ту же роль,
что и í/n) и о непротиворечивости сочетания «различных предложений U n
данной системы знания.
Конвенционалистское понимание механизма верификации
сохранилось и на стадии логической семантики.
Продолжая анализ изменений, вносимых семантическим
определением истины в принцип верификации, обратим внимание на
позитивистские результаты, возникающие при расширенном толковании формулы
условия материальной (содержательной) адекватности этого
определения: «р ЕЕ «Р» истинно», что означает: утверждение истинности
предложения, название которого есть «р», эквивалентно факту принятия этого
предложения (ср. R. С а тар «Introduction to Semantics», 1942, p. 26).
Наличие рационального содержания в этой формуле бесспорно: если мы
«утверждаем» какое-либо предложение, то это значит, что мы считаем
ело истинным, причем «утверждение» означает то, что это предложение
зафиксировано на основании правил системы, допускающих его
фиксацию. Эта идея была -в первоначальной форме высказана еще Д. С. Мил-
лем (J. S. Mill «An Examination of Sir W. Hamilton's Philosophy». 1865,
p. 348) и Ф. Брентано (F. Brentano «Psychologie von empirischem
Standpunkt». Bd. I. 1874, S. 279). В логической семантике эта формула
выражает факт перенесения предиката истинности из предметного языка
в мета-язык, а также факт логической изоморфности структур
логических значимостей, ««р» истинно» и р (хотя и далеко <не во всех
логических исчислениях; факт этот не имеет места, например, при
вероятностном понимании истинности).
Рассмотрим неопозитивистскую интерпретацию названной формулы,
которая сыграла существенную роль на семантической стадии эволюции
этой философии. Логические позитивисты рассматривают обеспечиваемое
этой формулой исключение из предложений предиката «истинно» как
свидетельство чисто формального, «лингвистического» якобы характера
этого предиката (см., например, A. Ayer «Language, Truth and Logic»,
Lnd. 1936, pp. 88—89), который будто бы не имеет никакого отношения
к понятию отражения. При этом происходит неправомерная
абсолютизация лингвистического аспекта истинности. В случае ее принятия
«проблема соответствия истины с действительностью,— как справедливо заметил
Т. Котарбиньский,— расползлась бы в ничто, как мнимая проблема»
(Т. Ко t а гв i n s k i «WyBÔr pism». Warszawa, 1958, t. II, str. 824).
Позитивистское понимание формулы «рЕЕ «р» истинно» придает ей, а отсюда
и принципу верификации своеобразную операцишистокую трактовку:
«верификацией истинности предложения оказывается допустимость
операции написания этого предложения, что заменяет операции чувственной
верификации операциями фиксации предложения, то есть манипуляция-
КРИТИКА УЧЕНИЯ НЕОПОЗИТИВИЗМА О КРИТЕРИИ ИСТИНЫ 87
ми чисто формального свойства !. Поэтому А. Айер в 5-й главе своей
книга «Язык, истина и логика» (1936) прямо даже объявил истинность
«псевдопредикатом».
С точки зрения теории познания диалектического материализма,
признак истинности в том или ином суждении имеет принципиальное
познавательное значение и вносит в его содержание качественно
новое знание. Знание истинности того или иного суждения, с точки
зрения марксистско-ленинской гносеологии, есть действительное знание о
факте адекватного отражения. Формула же «р ЕЕ «Р» истинно»
поддается нескольким интерпретациям (помимо указанного выше чисто
логического ее значения), имеющим рациональный гносеологический смысл.
Если свободно истолковать р не как запись символа предложения о
факте, но как символ самого чувственно воспринимаемого факта, то «р»
будет означать уже не название предложения, данное в мета-языке, но
само предложение предметного языка, которое фиксирует данный факт,
и формула в целом примет значение записи материалистического
понятия истины (см. М. Kokoszyñska «A refutation of the relativism of
truth», «Studia Philosophica», Poznan, 1951, vol. IV, p. 140).
Рассматриваемую формулу можно прочитать и как гносеологический постулат:
включай в научную теорию только истинные утверждения. В отдельных
случаях формула может быть принята и в самом буквальном значении:
факт написания (или произнесения) предложения автоматически будет
говорить о его истинности, как, например, в случае: «это предложение
напечатано типографской краской».
Познавательное значение предикатов «истинно» и «ложно» и
несводимость их к факту принятия предложений отчетливо обнаруживается,
едва только мы поставим вопрос о приложении этих предикатов к
отношениям между научными теориями в целом (теоретическими системами
предложений) и объективной реальностью. В этом случае
гносеологические предикаты говорят о возможности непосредственной интерпретации
системы (что означает, что она выполнима в той области явлений, для
отражения свойств которой в науке она непосредственно
предназначалась), в то время как иные интерпретации в принципе возможны для
внутренне непротиворечивой аксиоматической системы.
Под ударами критики неопозитивисты были вынуждены пойти на
полупризнание содержательности гносеологических предикатов, что
проявилось в различении ими семантического и так называемого
«абсолютного» понятия истины, из которых второе ранее ими отвергалось.
Отсутствовало оно и в начальной стадии развития логической семантики, хотя
Б. Рассел задолго до этого подчеркивал необходимость различать
истинность предложения и истинность суждения (proposition). Применение
абсолютного понятия истины привело к углублению уже
определившегося различия между условиями истинности и проверяемостью. Это
понятие проводит различие между истинностью суждения и семантической
истинностью предложения; тем более поэтому внутренний смысл
(«условия истинности» есть иное выражение понятия «смысл») суждения
четко отличается от проверяемости предложения. Однако
«абсолютная» истинность рассматривается как некая самостоятельная
логическая сущность, а не как производная от процесса отражения
характеристика,
3. Теория вероятности и верификация
С вопросом о степенях вероятности мы сталкиваемся при
рассмотрении «абсолютного» понятия истины: имеется некоторая степень вероят-
1 Самим А. Тарским гносеологическая содержательность предиката «истинный»
до некоторой степени все же признается, поскольку он рассматривает истинность как
случай выполнимости. Однако с точки зрения диалектического материализма,
наоборот, выполнимость какого-либо предложения в некоторой области предметов произ-
водна от его истинности.
88
И. С. НАРСКИВ
ности, что данное предложение более или менее точно выражает
соответствующее ему суждение. Понятие степени вероятности применимо
к совпадению «абсолютной» и семантической истин в каждом конкретном
случае. Вероятностный аспект возникает далее в случае соотнесения
истинности и знания истинности,— здесь исчисление вероятностей имеет
место уже в субъективном, отчасти в психологическом плане. Но
проблема вероятности возникла уже при анализе механизма чувственной
верификации, где неопозитивисты делали специальный акцент на то, что
можно говорить не о достоверности, но лишь о вероятности точной
фиксации факта в протоколе, о вероятности точного воспроизведения
значения протокольного предложения в последующее время и о
вероятности точного сравнения W и í/n (их «перевода» друг «а друга).
Вероятностное истолкование получила проблема достижения обозрения всех
единичных предложений (í/n), вытекающих из гипотезы (£/), то есть
степень вериф-ицированности V вообще.
Перед лицом перечисленных обстоятельств
логики-неопозитивисты все более склонялись к мнению, что познание вообще состоит только
из вероятных, но отнюдь не достоверных истин. Этому выводу
соответствовала и замена понятия истинности понятием «оправданности»
(Bewährung), а также «подтверждаемое™» (confirmation).
Безусловно верно, что исчисление вероятностей необходимо для
дальнейшего развития материалистической теории познания, а логическая
разработка этого исчисления (исчислений) способствовала устранению
из учения о верификации части метафизических догм. Но будучи
соединены с программным непринятием материализма, достигнутые
результаты уводили от преодоленных метафизических и идеалистических догм к
другим догмам подобного же сорта. Поэтому необходимо различать
собственно логическую сторону исчислений вероятности и позитивистские
их интерпретации, подлежащие критике. В рамках данной статьи нас
интересуют не сами интерпретации понятия «вероятность», но проблема
верификации суждений о вероятности и главным образом та связь,
которую различные логико-философские концепции вероятности имеют с
принципом верификации вообще, и то влияние, которое они оказывают на
вероятностное истолкование механизма верификации.
Как известно, на смену «классическому» (математическому)
понятию вероятности, сформулированному Лапласом (1813), физиком и
математиком Р. Мизесом была выдвинута статистическая (частотная)
концепция (R. Mises «Wahrscheinlichkeit, Statistik und Wahrheit», 2. Aufl.,
Wien, 1936), согласно которой вероятность есть предел бесконечного
приближения эмпирически устанавливаемого отношения числа случаев, при
которых данное событие произошло, к числу всех случаев, подлежащих
рассмотрению, при которых данное событие (в принципе) возможно.
В своем дальнейшем развитии эта статистическая концепция
вероятности оказалась тесно связанной с понятием эмпирической верификации.
Теория Мизеса была неудовлетворительной в логическом отношении
(.некорректность мизесовского понятия «предела», применимость теории
только к ансамблям, но не к единичным событиям, неприменимость к
будущим событиям, поскольку считается, что установление истинности
суждения о степени вероятности совпадает с его.эмпирической
верификацией и в принципе предшествовать ей не может, и т. д.). Философская
порочность статистического учения о вероятности, раави'юго
позитивистом Мизесом, состояла в том, что ее автор считал целесообразным
рассмотрение вероятностей только со стороны внешней их констатации в
опыте. Но это не может удовлетворить науку. «...Вероятности
порождаются, согласно этой теории, не внутренними особенностями самих
явлений, а нашим экспериментирование м... Во всей этой
установке мы сразу узнаем гносеологическую концепцию Эрнста Маха
в ее самом чистом виде...» (А. Я. Хин чин «Метод произвольных функ-
КРИТИКА УЧЕНИЯ НЕОПОЗИТИВИЗМА О КРИТЕРИИ ИСТИНЫ
89
ций и борьба против идеализма в теории вероятностей». «Философские
вопросы современной физики». М., 1952, стр. 528).
Другой позитивистский вариант статистической концепции
вероятности был развит Г. Райхенбахом (Н. Reihenbach
«Wahrscheinlichkeitslehre». Leiden, 1935; е го же «Experience and Prediction», 1938); он отнес
понятие вероятности не к событиям, как Мизес, но к предложениям о
событиях. Вероятность была истолкована при этом как среднее отношение
числа предложений, констатирующих факты, которые по своему
содержанию соответствуют проверяемой гипотезе, к общему числу эмпирических
предложений данного класса. Иными словами, вероятность оказывается
выражением относительной частоты появления предложений,
положительно верифицирующих гипотезу, среди прочих предложений, которые
фиксируют события из области явлений, данной гипотезой объясняемых.
Если частота окажется =- =1 (то есть установлено, что во всех
случаях предложения верифицируют гипотезу), то, следовательно, гипотеза
истинна, если же = - =0, то гипотезу следует признать ложной.
Остальные случаи промежуточны. Райхенбахово понятие вероятности (далее
будем ее обозначать: вероятность II) превращает обычный редуктивный
способ верификации научных гипотез в вероятностный опоооб, то есть
«сливает» воедино понятия редукции и вероятности.
Вероятность II не устраняет многих недостатков концепции Мизеса.
Кроме того, в присущем ей понимании истинности и ложности как
частных случаев вероятности слиты вместе два различных аспекта вопроса —
логический и философский, в результате чего стало возможным ложное
позитивистское ее истолкование.
«Истина,—писал Райхенбах,—...будет определяться как пограничный
случай вероятности» («Erkenntnis», Bd. 2, S. 162). Двузначимая логика
заменяется, следовательно, в принципе оо—значимой вероятностной
логикой, в которой вместо дизъюнкции «каждое предложение либо истинно,
либо ложно», действует бесконечная дизъюнкция различных возможных
степеней вероятности между 0 и 1. В формально-логическом отношении
Райхенбах прав, потому что вполне возможно определить в таком аспекте
истинность через вероятность или — что было бы более правильно —
наоборот, вероятность через истинность. Но когда логический аспект
смешивается им с философским, то оказывается, что гносеологическое
понятие истинности как характеристики адекватного отношения
познавательного образа к отражаемой им реальности подменяется понятием
соотношения предложений, фиксирующих (происходящие «случаи», то есть
понятием проверки. А это и есть позитивизм.
Фактически Райхенбахово понятие вероятности способствовало
закреплению понимания механизма верификации как механизма фиксации
наблюдаемых «случаев» явлений без проникновения в их сущность.
Обратим далее внимание на то, что практически, с точки зрения Рай-
хенбаха, истинность и ложность как предельные точки «шкалы истинно-
стей» в процессе верификации актуально не достигаются никогда, так что
«...все предложения обладают только различными степенями вероятности,
не достигающими достоверности. Трудность заключается в том, что тем
самым мы, по-видимому, осуждены на бесконечный регресс» (Б. Р а ее ел
«Человеческое познание». М., 1957, стр. 403). На самом деле, для
установления степени вероятности протокольных записей каких-либо
экспериментальных фактов необходимо предварительно выяснить степень
вероятности верификации таких утверждений: «верификации протоколов вида /;
были осуществлены субъектом N в состоянии полного внимания», «записи
протоколов вида Р\ были сделаны в адекватных выражениях научного
языка» и т. д. Возникает бесконечный регресс, так как для установления
степени вероятности верификации названных утверждений необходимы
90
И, С. НАРСКИЯ
новые предложения, также вероятные и, в свою очередь,
требующие установления степени их вероятности через верификацию и т. д,
В результате общая вероятность верификации, получаемая, как известно,
как произведение всех отдельных вероятностей, оказывается стремящейся
к нулю и перестает играть роль действенного средства проверки
истинности предложений К
Обстоятельной критике учение о вероятности II было подвергнуто
К- Поппером, который в «Логике исследования» (1935) указал, в
частности, на то, что относительная частота случаев положительной верификации
следствий и гипотезы не совпадает со степенью приближения гипотезы к
истине. Если, например, некоторая гипотеза разлагается на ряд
проверяемых предложений, из которых каждое второе предложение будет
верифицироваться отрицательно, то вероятность гипотезы, по Райхенбаху, следует
признать равной 1/2. Однако, очевидно, что гипотеза, опровергаемая в
половине всех случаев, просто-напросто ложна, то есть ее вероятность равна
не 72, но 0. В данном случае критика Поппером Райхенбаха вопреки
субъективным желаниям самого автора показывала правоту
материализма, ибо из нее вытекал тот вывод, что только содержательный анализ
существа процесса возникновения «случаев» может быть гарантией от
субъективистских выводов.
Р. Карнап разработал понятие вероятности I, согласно которому
вероятность относится исключительно к области предложений как таковых и
представляет собой степень логической уверенности в истинности
предложения (см. R. С a map «Logical Foundations of Probability». Chicago,
1950). При таком толковании вероятности она оказывается метатеорети-
ческим понятием по отношению к истинности и ложности и конструируется
на основе определения в рамках избранной семантической системы. Под
вероятностью I Карнап имеет в виду степень логической
обоснованности, с которой мы можем утверждать истинность той или иной
гипотезы на основании имеющегося у нас знания о ее теоретических
предпосылках,
В своем учении о вероятности Карна-п отнюдь не освободил ее понятие
от эмпирической зависимости, к чему он стремился, дабы, говоря словами
Ю. Вайнберга, «...избежать всякой реалистической интерпретации
естественного закона» (J. Weinberg «An Examination of logical positivism».
Lnd., 1936, p. 107), но лишь отодвинул вопрос об опытной
обусловленности уже имеющегося значения и гипотезы на задний план. Для этого
он прибегнул к конвенционалистским оговоркам насчет происхождения
исходных посылок дедукции.
Посмотрим теперь, какое влияние оказывает сама идея
вероятности I на трактовку механизма верификации.
Допустим, необходимо верифицировать суждение «все звезды этой
группы являются цефеидами». Верификация этого суждения зависит от
верификации суждений (Un) вида «эта звезда относится к цефеидам».
Допустим, однако, что в качестве протокольного предложения (W) мы
располагаем лишь утверждением «эта звезда относится к классу
физически-переменных звезд». Если использовать этот протокол для
верификации одного из Un , сразу же возникает серия вопросов о степени
логической обоснованности делаемых выводов (в смысле перехода от W к Un и
далее к верификации Í/), поскольку мы должны учитывать, что не все
физически-переменные звезды относятся к цефеидам, то есть к коротко-
1 Райхенбах предлагал прервать бесконечный регресс в любом его звене и начать
со «слепого постулата» (то есть решения считать некоторое предложение истинным,
хотя бы оно и было только вероятным). Не приходится доказывать, сколь
субъективистским является подобный «выход» из положения. Еще более субъективистской идеей
Райхенбаха была замена причинности вероятностью, после чего верификация законов
о причинных связях теряет смысл (см. Н. Reichenbach «Der Aufstieg der
wissenschaftlichen Philosophie», Berlin, 1957, S. 230),
КРИТИКА УЧЕНИЯ НЕОПОЗИТИВИЗМА О КРИТЕРИИ ИСТИНЫ 91
периодическим пульсирующим звездам, ибо существуют так называемые
мириды и другие виды физически-переменных звезд. Иными словами,
необходимо учитывать размеры «поля действия» предложения t/n, то есть
объем класса возможных фактов (фиксируемых в других предложениях),
которые способны верифицировать данное предложение (ип) в качестве
истинного. Для исчисления вероятности обоснованности выводов имеет
значение и поле действия предложения W, причем каждый из элементов
этого поля может быть рассмотрен с точки зрения его обоснованности
классом различных чувственных восприятий, верифицирующих этот
элемент.
Таким образом, с собственно логической точки зрения применение
идеи, заложенной в понятии вероятности I, к процессу установления
истинности утверждений науки возражений вызывать не может; оно позволило
бы детальнее учитывать многообразие условий, от которых зависит
истинность предложений. Правда, до сих пор чего-либо значительного в этом
направлении пока еще не сделано.
Что касается иной, собственно философской стороны вопроса, то
следует сказать, что Карнатг оставил без рассмотрения проблему отношения
вероятности и причинности. Им не было учтено также то, что
подтверждение истинности какой-либо теории качественно по-разному сказывается
на степени обоснованности иных теорий, если они входят вместе с первой
во взаимосвязанную группу, так как это зависит от их содержания, а не
только от логической формы. Кроме того, следует иметь в виду, что
оценка логической обоснованности отдельного суждения подлежит
значительным коррективам, ввиду того, что отдельное, «выхваченное» из теории
суждение поддается (через введение иных, иногда даже и прямо
фиктивных, параметров) обоснованию при помощи суждений, заимствованных
из различных более или менее противоположных друг другу теорий.
Такую судьбу в истории науки претерпели суждения о видимых
движениях планет на небесном своде или результаты опыта Физо — в волновой
теории света, а затем в теории относительности. Таким образом,
самостоятельное использование вероятности I от субъективизма уберечь не
может.
Не рассматривая здесь специально решения вопросов обоснования
вероятностных исчислений с позиции марксистско-ленинской философии,
отметим, что проблема вероятности рассматривается в ней прежде всего
в плане превращения возможности в действительность, а
приблизительного, неполного знания — в знание достоверное и точное. Иными словами,
проблема вероятности — это проблема реализации тенденций развития
материи и постепенного преодоления относительности знания на пути его
к абсолютной истине. При анализе вероятности целесообразно исходить
прежде всего из понимания ее как количественно выраженной меры
обоснованности возможности (на это справедливо указывает Л. В.
Смирнове статье «Категория вероятности», «Вопросы философии» № 12 за
1958 год). В факте существования различных общетеоретических
концепций вероятности получил отражение, иногда искаженное, объективный
факт существования различных частных видов вероятности. Но и теории
вероятности как соотношения групп эмпирических случаев (Мизес), и
концепции вероятности как соотношения групп протоколов (Райхенбах), как
степени логической обоснованности (Карнап) и, наконец, как
психологической уверенности (Рассел): при всех частных различиях между собой
противостоят в своих философских основах диалектическому
материализму, что сказывается уже в стремлении авторов этих концепций устранить
их метафизическую ограниченность, неполноту и агностическую
односторонность при помощи не менее агностичеоких и метафизических
рассуждений. Всем этим теориям свойственны мотивы отказа от познания
сущности явлений, то есть агностицизма, обесценивающие принцип
верификации«
92
И. С. НАРСКИЯ
* * *
Подведем итоги. Эволюция неопозитивистского принципа
верификации такова: в середине 30-х годов Р. Карнап и А. Тарский почти
одновременно пришли к выводу о том, что истинность (условия истинности)
и проверяемость не одно и то же. Тем самым был устранен один из
существенных субъективно-идеалистических пороков принципа
верификации. Но в силу позитивистской методологии этих теоретиков на смену
одним ошибкам пришли другие: независимость истинности от
проверяемости стали истолковывать как конвенцию, а анализ чувственного опыта
как такового исключили из теории познания. Вероятностное же
истолкование верификации привело к усилению агностических мотивов.
Следует учесть, что в символической логике есть своя проблема
верификации как проблема зависимости логической осмысленности
сложных предложений от осмысленности элементарных предложений.
Понятие «верификации» как специфически логическое понятие
должно быть освобождено от позитивистских интерпретаций и основано
на предпосылках материалистической теории познания. Но в этом своем
качестве верификация отнюдь не может «конкурировать» с
общегносеологическим критерием практики, которая обосновывает действие
логики в целом.
Что же касается принципа верификации как критерия истины в
философии неопозитивизма, то он должен быть отброшен нами без
сожаления, разделив судьбу «интерсубъективности», «физикализма» и
прочего неопозитивистского инвентаря. На самом деле, возьмем,
например, концепцию «эфира» как особой непрерывной среды, которая
является якобы носителем электромагнитного и гравитационного полей. Эта
концепция была повержена в прах отнюдь не каким-то «атомарным»
верификационным актом, но сложной совокупностью практически
установленных фактов несоответствия явлений тем свойствам, которые должны были
бы быть у эфира как у материальной среды. Известно далее, что
единичный верификационный акт (хотя бы и п о в то р е н н ы й) не мог
окончательно упразднить, например, гипотезы «эфирного ветра»: знаменитый
эксперимент Майкельсона — Морлея (1887) оказался для этого
недостаточным. Принципиально неприемлемо и субъективистское понимание
опыта в верификации.
Критика принципа верификации как философского принципа
усложняется тем обстоятельством, что на протяжении двух последних
десятилетий за рубежом логическую семантику развивают по преимуществу те же
самые лица, которые повинны в пропаганде неопозитивизма. Они
приписывают позитивизму роль стимула в разработке логической семантики и
отрицают его вину в недостатках современной стадии ее развития,
невольные же свои уступки материализму в отдельных вопросах теории
познания изображают как «усовершенствование» позитивизма. Надо со
всей прямотой признать, что ряд современных неопозитивистов (Гемпель,
Карнап, Поппер, Айер, Тарский) отнюдь не ищут «сближения» с
материализмом, но продолжают с ним борьбу, хотя и в завуалированной форме,
прежде всего в форме замалчивания точки зрения диалектического
материализма в вопросах теории познания, а также в форме утверждения о
том, что дилемма позитивизма и всей прочей философии так же
«устарела», как и дилемма материализма и идеализма, поскольку логическая
семантика (ее в данном случае неправомерно отождествляют с
неопозитивизмом) является специальной, а не философской дисциплиной. Но
материализм и позитивизм непримиримы. И мы никогда не оставим без
критики как попытки позитивистского истолкования этих результатов,
так и попытки использования их для фальсификации марксизма.
Математическая логика-
ступень в развитии формальной
логики
А. Л. СУББОТИН
С возникновением и разработкой математической логики, то есть
с применением математических методов к исследованию логических
объектов, формальная логика вступила в новую фазу своего развития.
Новые задачи и интересы, казалось, совершенно отодвинули на задний
план проблематику, в течение многих веков занимавшую
традиционную логику, и главным образом учение о силлогизме. Частично это
объяснялось тем, что были разработаны гораздо более общие и
фундаментальные, чем силлогистика, логические системы, частично же тем, что
направление нового логического исследования самым тесным образом
сплелось с решением специальных научных задач, прежде всего
обоснованием математики, а позднее и некоторых технических задач.
Логика бьпла поставлена на службу разработки теорий математических
понятий и доказательств. Из математической логики выросла такая
важная дисциплина, как теория алгоритмов, непосредственно
связанная с вычислительной математикой и с кибернетикой. Алгебра логики
нашла прямое применение в технике при исследовании электронных и
релейно-контактных схем. Были сделаны попытки применить
многозначную логику для обоснования квантовой физики. Идеи
математической логики и логической семантики восприняла совсем молодая
наука — структурная лингвистика. Наконец, мы имеем примеры
использования логики для аксиоматических построений в биологии, в
частности, в некоторых теориях эволюционной морфологии. Такого
эффективного использования в качестве аппарата при конкретном научном
исследовании старая формальная логика не знала.
Вместе с тем новый уровень развития дает основание для оценки по
существу отношения математической логики к традиционной, и
выяснение этого представляет интерес не только с точки зрения истории
логики, но и с точки зрения ее теории.
Первое встречающееся на пути решения этой задачи затруднение
связано с неотчетливостью бытующего термина «традиционная
логика». Если в настоящее время можно спорить о том, как следует
определить понятие математической логики и что следует включить в него, то
раскрытие содержания понятия «традиционная логика», пожалуй,
связано с еще большими трудностями.
Дело в том, что под традиционной логикой обычно понимают
довольно аморфную совокупность во многом очень разнородных теорий,
заимствованных из различных как по существу, так и по времени своего
возникновения логических учений и объединенных в одно целое
задачами школьного преподавания. Сюда, помимо ассерторической
силлогистики и применительно к ней разработанной теории суждения и
понятия, включают элементы модальной логики, учение об индукции,
методы установления причинной связи Бэкона — Милля, довольно
поверхностную характеристику аналогии и чисто описательные теории гип>
9«
Л. Л, СУББОТИН
тезы и доказательства. Традиционная логика, по крайней мере в том
виде, как она сложилась к XVIII—XIX векам, имела не столько
научное, сколько образовательное значение. Из классического логического
наследства она заимствовала прежде всего аристотелевскую
силлогистику, которая и составила значительную часть ее содержания.
Правда, при этом оригинальное учение Аристотеля подверглось известному
искажению, которое, впрочем, восходит еще к эпохе схоластики. Имея
в виду эти обстоятельства, при рассмотрении вопроса об отношении
современной математической логики к традиционной нельзя отвлечься от
ее отношения к аристотелевской силлогистике. Пожалуй, можмо даже
сказать, что современная математическая логика в той мере
продолжает и развивает традиционную логику, в какой мере она является
продолжением и развитием аристотелевской теории дедукции.
Современная математическая логика включает в себя совокупность
ряда формально-логических систем. Она, собственно, может
называться формальной потому, что использует метод формализации, то есть
изучает содержательное логическое мышление методом его
отображения в формальных системах—логических формализмах или
исчислениях. Она может называться математической или символической, так
как является результатом применения в области логики формальных
методов математики, базирующихся на использовании определенного
символического языка, языка формул.
Формальные системы или исчисления строятся следующим образом:
задается список символов — некоторый идеографический язык, или
алфавит исчисления, индуктивно определяется понятие формулы и
понятие истинной или выводимой в данном исчислении формулы.
Последнее осуществляется, во-первых, указанием исходных истинных формул,
или аксиом, данного исчисления, во-вторых, указанием правил вывода,
позволяющих из имеющихся истинных формул образовывать новые
истинные формулы. Формула считается в данном исчислении
выводимой, если она есть аксиома этого исчисления либо по правилам вывода
получается из аксиом или из уже выведенных формул. Дальнейшее
развитие формализмов существенно определяется задачей выработки
средств и методов, позволяющих решить в пределах данной
формальной системы основную логическую проблему — проблему разрешимости.
Система считается разрешимой, если существует общий метод или
алгоритм, дающий возможность относительно всякой формулы данного
исчисления оказать, выводима она в этой системе или нет, иными
словами, является ли она истинной формулой системы или же таковой не
является. Если такого метода не существует, то ведутся поиски
решений хотя бы для отдельных классов формул данной формальной
системы, как это имеет место, например, в узком исчислении предикатов. Эти
методы и средства в совокупности составляют то, что можно назвать
аппаратом формализма. Иногда целесообразно индуктивно определить
и понятие неистинной или невыводимой в данном исчислении формулы,
что также осуществляется посредством указания исходных
невыводимых формул и правил, позволяющих из имеющихся невыводимых
формул получать другие невыводимые формулы. Таким образом можно,
например, аксиоматически задать все выполнимые в данном исчислении
формулы или уточнить постановку проблемы разрешимости.
При этом все операции и преобразования осуществляются над
символами таким образом, что нет необходимости обращаться к
содержательному значению преобразуемых выражений. Тем самым
достигается как свободная от неясности точная трактовка предмета, так и
общность, массовый характер методов. Конечно, при выборе аксиом и
правил вывода руководствуются содержательными логическими
соображениями, преследующими цель охватить в данной формальной системе
определенный класс логических законов. Однако, сформулировав ис-
МАТЕМАТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА ■—ч СТУПЕНЬ В РАЗВИТИИ ФОРМАЛЬНОЙ ЛОГИКИ-95
ходные принципы формализма, далее стремятся развивать его чисто
формально. Это не исключает того, что формализация выступает как
метод выявления реального логического содержания. Разумеется, речь
идет об эффективном формализме, с помощью которого могут быть
сформулированы и разрешены не только тривиальные и заранее
очевидные задачи. Использование такого формального аппарата исчисления
делает возможным обозрение и решение проблем, которые не в
состоянии охватить чисто содержательное логическое мышление. К таковым
относится, например, задача выяснения — является ли данное выражение
законом логики, как можно выявить все следствия, вытекающие из
данных посылок, или обратная ей задача — выявление тех посылок,
из которых выводится данное следствие.
Правда, не все проблемы формализма могут быть решены его
внутренними средствами. В частности. Гедель показал, что вопрос о
непротиворечивости формальной системы не может быть решен средствами,
формализуемыми в той же системе. Для этого приходится
обращаться к некоторой содержательной интерпретации. Вообще в целях
описания формально-логической системы и решения ряда связанных с ее
построением задач приходится обращаться к содержательным
средствам, лежащим вне самого формализма,— к так называемым
металогическим средствам, или металогике.
Метатеорией в отличие от теории, положения которой относятся к
той или иной объектной области, называют совокупность суждений и
доказательств, предметом каковых является уже не сама эта область, а
ее теоретическое выражение. Такое различение проводится и в
современной логике. В математической логике строятся различные
формально-логические системы. Вместе с тем в ней встает и задача
всестороннего изучения самих формализмов. Необходимо строго различать
содержательные выводы» и рассуждения о формализме от собственных
выводов самого формализма. Первые как раз и принадлежат металогике.
Металогика как раздел формальной логики возникла в связи с
задачами исследования формально-логических систем. Значительная часть
принципиальных логических результатов относится именно к этой
области. Металогический характер носят, например, такие
фундаментальные теоремы, как теоремы о дедукции, монотонности, эквивалентности,
посредством которых исследуются формализмы. В области металогики,
по-видимому, и в будущем следует ожидать получения широких и
перспективных общелогических результатов. В частности, одной из задач
может явиться исследование взаимоотношения различных
формально-логических систем в целях нахождения совершенной архитектоники построе-
еия единой теории формальной логики, а также -принципиальное
выяснение сфер применимости формализмов.
С внешней, формальной стороньи различные логические исчисления,
составляющие современную концепцию логики, отличаются друг от
друга алфавитами или лежащими в их основе аксиомами и правилами
вывода. Однако такое различие еще может не означать, что
исчисления отличны друг от друга и с точки зрения формализуемого в них
содержания, то есть той области логических объектов, которые оеи
моделируют. В этом последнем отношении они могут быть эквивалентны.
Например, уже такую простую логическую систему, как двузначное
исчисление высказываний, можно представить в нескольких формально
отличных друг от друга вариантах, базирующихся на разных логических
связях—дизъюнкции и отрицании, конъюнкции и отрицании,
импликации и отрицании,— или даже с помощью единственного логического
знака Шеффера. Соответственно эти варианты системы будут различаться
в своих аксиомах и правилах заключения. Тем не менее все они
отображают одну и ту же область логических отношений. Для развития
формальной логики особый интерес представляет разработка формализ-
96
А. Л. СУББОТИН
мов, охватывающих новые предметные логические области и тем
самым существенно расширяющих наше знание о законах логики и
сферах ее применения. Таким шагом вперед по сравнению с двузначным
исчислением высказываний явилось, например, открытие систем
многозначных логик.
Следует отметить, что сам по себе факт наличия целого ряда
формально-логических систем, как-то: двузначных исчислений
высказываний и предикатов» конструктивной логики, различных систем
многозначных и модальных логик, систем со строгой и сильной импликациями
и т. д.,— не может вызвать каких-либо недоумений и при правильном,
диалектико-материалистическом общеметодологическом подходе не
может породить релятивистской оценки ни метода формализации, ни со-
временньих логических теорий в целом. Дело в том, что мы просто не в
состоянии отобразить в едином формализме всю совокупность известных
нам содержательных сведений о логических процессах, которые к
тому же постоянно пополняются. Поэтому при построении тех или иных
формально-логических систем сознательно абстрагируются от многих,
может быть, даже и существенных в некоторых других аспектах фактов,
строят идеализированную логическую модель, развивают и исследуют
ее, вполне отдавая себе отчет в том, что упущено, а затем или
дополняют такую модель новыми содержательными предпосылками, или строят
другую. С точки зрения теории познания такой способ исследования в
логике принципиально ничем не отличается от способа теоретического
исследования в других областях знания. С точки же зрения логики
таким образом достигается не только обобщенное, но и несравнимо более
точное и конкретное, чем в традиционной логике, представление о
законах логики, структуре логических выводов и доказательств.
Различные формально-логические системы следует рассматривать не как
исключающие, а как имеющие разные сферы применимости и в
конечном счете как дополняющие друг друга.
В формально-логических системах моделируются способы
рассуждений и доказательств, характерные для так называемых дедуктивных
научных теорий, особенностью которых является аксиоматический
способ их построения. Поэтому эффективное применение логических
формализмов имеет место в тех областях знания, где понятия носят
стабильный характер и где существенной задачей исследования выступает
задача выяснения взаимоотношений между понятиями. В тех же науках,
где наибольший удельный вес имеют содержательные исследования,
наблюдение и эксперимент, а чисто дедуктивные рассуждения играют
подчиненную роль, применение логических формализмов может иметь
значение для решения лишь отдельных задач науки. По той же причине
формально-логическими средствами не могут быть решены
чрезвычайно сложные задачи философского и гносеологического анализа научного
знания. Формальная логика не может заменить собой философию,
которая по самому своему существу занимается неформальным анализом
понятий. Неформальное исследование понятий как изменяющихся и
развивающихся в ходе развития науки и общественной практики является
одной из основных задач диалектической логики. Именно непонимание
этой задачи и отказ от материалистической диалектики как логики
и теории познания есть существенный порок концепции логического
позитивизма.
Подытоживая неизбежно общую и схематичную характеристику
того, что из себя представляет современная формальная логика,
отметим следующие ее принципиальные черты.
1. Логическое исследование в своей существенной части
осуществляется методом формализации, методом моделирования логического
мышления в формальной системе или логическом исчислении,
базирующемся на применении к логике языка формул. Логические объекты.
МАТЕМАТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА -- СТУПЕНЬ В РАЗВИТИИ ФОРМАЛЬНОЙ ЛОГИКИ 97<
связи и отношения находят свое выражение в формулах, которые
подвергаются чисто формальным преобразованиям по заданным
правилам.
2. Современная логика включает совокупность
формально-логических систем, каждая из которых представляет идеализированную
абстрактную модель отдельных сторон логического процесса. Таким
образом, следует отличать объективную, содержательную логику
человеческого мышления от формально-логических систем. Отдельные процессы
или стороны этой содержательной логики выступают как интерпретации
формальных систем, а сами формальные системы — как теоретические
модели содержательных логических процессов.
3. Задача описания и достаточно полного исследования
формализмов заставляет обращаться и к другого рода содержательным
логическим средствам, а именно средствам металогики. Металогика
представляет из себя важный раздел современной формальной логики и
наряду с формализмами и логической семантикой составляет ее основное
теоретическое содержание.
Если с этой точки зрения теперь обратиться к классической
силлогистике, то можно констатировать, что именно Аристотелю мы обязаны
первым формальным рассмотрением логики. Разрабатывая теорию
дедукции в ее силлогистической форме, Аристотель ввел буквенные сим-
золы для обозначения терминов и тем самым сделал первую, еще
весьма несовершенную попытку выразить логические отношения в виде
формул. В своем изложении силлогистики Аристотель избегает
примеров силлогизмов с конкретными терминами. Он сразу ставит и
исследует задачу в общем виде. Силлогизм у него формулируется, например,
таким образом: «Если А присуще всем Б и Б присуще всем В, то Л
должно быть присуще всем ß». Полагая, что термины А, Б и В могут
быть связаны в посылках посредством четырех логических констант
«быть присуще всем», «не быть присуще ни одному», «быть присуще
некоторым», «не быть присуще некоторым», Аристотель ставит перед
собой задачу выяснить, в случае каких связей терминов будет иметь
место правильный силлогизм, а в случае каких — неправильный. Чтобы
быть уверенным, что им учтены все возможные сочетания терминов,
Аристотель делит силлогизмы на три фигуры, кладя в основание этого
деления различные положения среднего термина Б по отношению к
терминам А и В. Таким образом, уже в традиционной теории дедукции
используются элементы математического аппарата, а именно
комбинаторики.
В своем исследовании силлогизмов Аристотель прибегает и к
такому приему: он показывает, что все правильные силлогизмы с помощью
некоторых преобразований сводятся к силлогизмам первой фигуры с
общим заключением — так называемым совершенным силлогизмам.
Например, силлогизм второй фигуры «Если Б присуще всем Л и £ не
присуще ни одному ß, то А не присуще ни одному ß» сводится к
силлогизму первой фигуры «Если В не присуще ни одному Б и Б присуще
всем А, то В не присуще ни одному Л». Правда, при этом Аристотель,
за исключением законов обращения посылок, не выявляет всех тех
логических принципов, которыми он фактически пользуется при
осуществлении операции сведения. Зато он, по-в'идимому, отдает себе отчет
в значении такой операции. По его определению, совершенные
силлогизмы — это такие, которые для выявления своей необходимости не
нуждаются ни в чем другом, кроме того, что принято, в то время как
несовершенные хотя и являются необходимыми благодаря положенным
в их основание терминам, однако нуждаются еще в дополнительных
суждениях. В этом приеме Аристотеля, в сведении всех правильных
силлогизмов к двум модусам первой фигуры, нетрудно усмотреть
тенденцию к аксиоматическому построению силлогистики, стремление ин-
98
А. Л. СУББОТИН
дуктивно определить, что же из себя представляет истинное
силлогистическое выражение.
Силлогистика Аристотеля даже с точки зрения критериев недавнего
прошлого представляется довольно совершенной и систематически
построенной теорией. Тем более поразительной она должна была казаться
его современникам. Как бы в последующем философски ни
интерпретировалась силлогистика, как бы ни критиковалась за ограниченность своих
ресурсов и сферы своего приложения, приемлемость ее, так сказать,
технического аппарата была вне сомнения, и было ясно, что здесь
Аристотелю удалось нащупать такие законы и методы исследования, которые
сделали логику наукой.
Конечно, с точки зрения наших сегодняшних критериев,
аристотелевскую силлогистику нельзя назвать формальной системой. В ней еще
очень сильно содержательное начало. В рассуждениях Аристотель
интуитивно пользовался рядом логических законов, которые, однако, явно
в качестве предпосылок своих доказательств не формулировал,—
например, законом коммутативности конъюнкции, законом гипотетического
силлогизма и сложным законом контрапозиции. Он не развил тех
предпосылок, которые сам же положил в основу своей теории, и был далек
не только от решения, «о и от самой постановки вопросов о
непротиворечивости, полноте и разрешимости своей системы. Тем не менее
при всем этом в его учении мы усматриваем первую в истории науки
тенденцию к построению логического формализма, и сегодня нас
должно удивлять не то, что еще не было сделано Аристотелем, а то, что им
уже было сделано в IV веке до нашей эры.
Силлогистика Аристотеля представляет собой своеобразную
дедуктивную систему, строго говоря, отличную как от теории предикатов
современной математической логики, так и от теории классов. Я. Лукасе-
вич, специально и обстоятельно исследовавший вопрос об отношении
аристотелевской силлогистики к современной формальной логике,
определяет эту систему Аристотеля как теорию четырех двуместных
логических функторов — «быть присуще всем», «не быть присуще ни
одному», «быть присуще некоторым», «не быть присуще некоторым» — в поле
общих терминов. Это довольно узкая система, не применимая ко многим
видам рассуждений, моделирующая те из них, которые связаны с
классифицирующей деятельностью мышления на базе вычленения в объектах
лишь родо-видовых связей. Вместе с тем, перестроенная и развитая в
соответствии с требованиями современной формальной логики, она и
сегодня сохраняет свое значение и место в общей системе нашего знания
о логических законах, хотя и гораздо более скромное, нежели то,
которое ей приписывала традиционная точка зрения.
Надо сказать, что в античности были сделаны и другие
замечательные научные открытия, идущие по линии исследования иной, чем
силлогистика, логической теории. Это работы ранних стоиков в области
логики высказываний. Правда, до нас дошли лишь отрывочные
свидетельства о достигнутых стоиками результатах, но даже и эти
фрагменты позволяют судить о том, что система логики стоиков была
построена, по всей вероятности, даже более строго, чем аристотелевская.
Стоики не только предвосхитили ряд исходных понятий
современного исчисления высказываний, дав определения таким
пропозициональным связям, как импликация, дизъюнкция и конъюнкция, фактически
употребляя при этом функцию истинности, но и придали своей системе
формальных правил вывода вид своеобразного аксиоматически
построенного исчисления — известного прообраза современного исчисления
секвенций. О том, насколько основательно подходили стоики к
исследованию основных понятий своей системы, свидетельствует, например,
обсуждение ими вопроса об условиях истинности импликации. Они
различали по крайней мере четыре разных вида импликации, включая
МАТЕМАТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА "«- СТУПЕНЬ В РАЗВИТИИ ФОРМАЛЬНОЙ ЛОГИКИ 99
сюда материальную и формальную импликации в смысле современной
логики.
Разработка стоиками понятий пропозициональной логики,
по-видимому, стимулировалась необходимостью выяснения оснований
силлогистики. Логика высказываний является более фундаментальной
системой, нежели силлогистика, во-первых, потому, что при своем строго
формализованном и систематическом изложении (чего, как мы
отмечали, еще не было у Аристотеля) сама силлогистика должна опираться
на понятия и законы, устанавливаемые в пропозициональной логике
(это Аристотель постиг чисто интуитивно), в то время как последняя не
предполагает законов силлогистики; во-вторых, потому, что логика
высказываний вообще лежит в основе всей современной математической
логики в качестве ее исходной, простейшей, но неотъемлемой составной
части, в то время как силлогистика занимает в ней сравнительно
незначительное место. К сожалению, в последующем идеи
пропозициональной логики получили гораздо меньшее распространение, чем
силлогистика. Многими они были вообще не поняты, а в традиционной логике
нашли свое неполное и эклектическое отражение в виде теории условных
и разделительных силлогизмов. Своим вторым рождением, уже
на гораздо более солидной основе, логика высказываний обязана
XIX веку.
Наконец, укажем еще на один пункт, в котором старая логика
отличается от современной,— это неразличимость средств формального
аппарата от средств металогики. Конечно, в текстах Аристотеля
нетрудно обнаружить рассуждения, касающиеся тех логических фигур,
которые он исследовал. В известном смысле такие рассуждения
можно отнести к роду металогических. Однако следует все же считать, что
в полной мере такое различение осознается и постулируется тогда,
когда формальное рассмотрение совершенствуется настолько, что
возникает задача исследования самого логического формализма, его
непротиворечивости и полноты, возможных его интерпретаций, сравнения с
другими формализмами и т. д. Именно тогда металогика приобретает
вид системы доказываемых утверждений такой общности, что может и
сама рассматриваться в качестве особой строгой дисциплины. Но ничего
подобного не имело места ни в традиционной, ни в аристотелевской
логике. Не имело места не только потому, что последняя знала, в
сущности, лишь один из видов формализма — силлогистику, но прежде всего
потому, что теория силлогизма как у Аристотеля, так тем более и в
традиционной логике не была собственно формальной системой.
Неразвитости и ыевыявленности чисто формальных средств логики здесь
соответствовала неразвитость и невыявленность металогических средств.
Все вышесказанное в какой-то мере характеризует отношение
логической концепции, содержащейся в «Аналитиках» Аристотеля, к
современной формальной логике, существенно развившейся благодаря
применению математических методов исследования. Это то
отношение, которое, если обратиться к образному сравнению, существует
между зародышем и юным развивающимся организмом. Такое отношение,
если искать аналогий, существует между геометрией Евклида
и современными геометрическими представлениями, между физикой
Архимеда или Галилея и современной физикой. Несколько особое
положение при этом занимает так называемая традиционная логика.
Рассматриваемая как компилятивная дисциплина, она должна быть
оценена прежде всего с точки зрения ее чисто образовательного значения.
Рассматриваемая же с точки зрения усвоенного ею классического
логического наследства, и прежде всего аристотелевского, она должна быть
оценена как одна из предтеч современной математической логики.
Бертран Рассел как историк
философии
в. в. соколов
Многогранное творчество известного английского философа,
ученого, антифашиста и сторонника мира Бертрана Рассела включает и
солидный историко-философский труд — «Историю западной философии»,
впервые опубликованную в 1945 году, выдержавшую с тех пор
несколько изданий на английском языке, переведенную на ряд других языков
и появившуюся в прошлом году в русском переводе '.
Написанная в последние годы второй мировой войны, «История
западной философии» содержит много политически злободневных
откликов. В ряде высказываний Рассел выступает как последовательный
противник фашизма и войны. Английский философ осуждает
прославление войны, имевшее место в «Философии права» Гегеля, и
рассматривает его концепцию государства и войны как «оправдание
жестокости и международного разбоя» (стр. 758).
Говоря о Ницше как о теоретическом предшественнике фашизма и
указывая, что «с ликованием пророчит он эру великих войн», Рассел
язвительно добавляет: «Интересно, был ли бы он счастлив, если бы
дожил до осуществления своего пророчества?» (стр. 780). Однако,
отдавая дань империалистической идеологии космополитизма, средство
избавления человечества от войн автор видит в организации
«международного правительства», основу которого должно составить
объединение США и Великобритании (стр. 214, 658 и др.)-
Книга Рассела наследует многие буржуазные предрассудки в
истории философии и культуры. Неясен сам термин «Запад», сразу
наводящий читателя на мысль о противоположности Запада и Востока.
Как видно из книги, под «западной философией» Рассел разумеет
развитие философских идей от древних греков до 30—40-х годов нашего
столетия в Западной Европе, но также и в США (главы о Джемсе
и Дьюи). Однако из сферы внимания автора почти полностью выпадает
философская мысль ряда европейских, в частности славянских, народов,
живущих в Европе и, следовательно, в пределах «Запада». Огромное
влияние марксистской философии, ставшей теоретическим знаменем сотен
миллионов людей, заставило Рассела специально говорить о ней. Правда,
Рассел явно не понимает марксизма, отождествляя, например, его теорию
познания с инструментализмом Дьюи, интерпретируя исторический
материализм как «экономический материализм» и даже заявляя, будто,
несмотря на подтверждаемый самим Марксом атеизм его философских
воззрений, в действительности он «придерживается космического оптимизма,
который может оправдать только теизм» (Bertrán Rüssel «History
of Westerni Philosophy». London, 1945, p. 789). С другой стороны, харак-
1 Бертран Рассел. История западной философии Сокращенный перевод
с английского. Общая редакция и послесловие профессора В. Ф. Асмуса. Издательство
иностранкой литературы, М. 1959.
БЕРТРАН РАССЕЛ КАК КС ТОРИ К ФИЛОСОФИИ
101
TepiHO, что Рассел признается в том влиянии, какое оказало на него
разработанное Марксом материалистическое понимание истории. Этому
влиянию он даже приписывает свое намерение показать связь философских
учений и идей «с политическими и социальными обстоятельствами», что
подчеркивается и в подзаголовке монографии. Несомненно, такая
установка английского мыслителя отражает серьезные затруднения
буржуазной историко-философской науки, неудовлетворенность читателей
философской литературы методологией пресловутой «филиации идей», обычно
оставляющей в стороне вопрос об общественном происхождении и
конкретном общественном назначении тех или иных философских учений.
Это приводит Рассела к отступлению от многих традиций буржуазной
истории философии.
I
Рассел стремится рассматривать философию как «неотъемлемую
часть жизни общества», а каждого философа «в качестве продукта
окружающей его среды» (стр. 6) в противоположность подавляющему
большинству авторов других буржуазных историко-философских
исследований, излагающих взгляды философов «изолированно, исключая,
самое большее, связь их с воззрениями более ранних философов» (там
же). Эта установка автора приводит его к введению в книгу большого
исторического, историко-политического, историко-культурного, а
иногда и социально-исторического материала. В наибольшей степени
таким материалом насыщены разделы по древней и особенно
средневековой философии. Этот подход иногда подводит читателя к некоторому
пониманию общественной значимости и социальных функций тех или
иных философских идей и систем. Правда, Рассел нередко
увлекается сугубо историческим материалом. В интересах конкретности,
яркости и красочности изложения он не пренебрегает второстепенными и
третьестепенными фактами в ущерб анализу собственно философского
содержания различных теоретических построений. Это особенно
характерно для глав, излагающих античную и средневековую философию
(например, XII, II, III и V). В этих главах философский материал почти
полностью уступает место историческому, историко-идеологическому и
историко-культурному материалу.
Однако, несмотря на эти увлечения Рассела, само стремление к
раскрытию социального происхождения и социальных функций
философских учений приводит его к ряду выводов, отличающих «Историю
западной философии» от множества других буржуазных
историко-философских исследований.
Так, важнейшей причиной крушения синтетических схоластических
систем XIII века (Фома Аквинский, Альберт Великий, Дуне Скотт)
Рассел считает «рост богатого торгового класса, сначала в Италии, а
затем во всех других странах» (стр. 320). В главе о «Левиафане»
Гоббса автор видит коренные недостатки его социологического учения
в том, что «он (Гоббс.— В. С.) всегда рассматривает национальные
интересы как целое и молчаливо допускает, что основные интересы всех
граждан одинаковы. Он не понимает значения противоречий между
различными классами, которые Маркс сделал главной причиной социальных
перемен. Это связано с признанием того, что интересы монарха в целом
совпадают с интересами его подданных. Во время войны действительно
имеется единство интересов, особенно если война жестокая, но в мирное
время противоречия между интересами одного класса и интересами
другого класса могут быть очень большими» (стр. 575).
Чаще,' однако, автор упрощает проблему отражения классовых
интересов в философских концепциях, указывая в духе «экономического
материализма», что «точка зрения философов, за малым исключением,
102
в. в. соколов
совпадала с денежными отношениями их класса» (стр. 208).
Например, либерализм, главным основоположником которого Рассел считает
Локка, связывается прежде всего с развитием торговли в Западной
Европе.
Стремление Рассела к выяснению общественных функций
философских концепций в сочетании с большими знаниями ученого
(математика и логика) возвышает его и над некоторыми другими
предрассудками школьно-академической философии.
Например, заканчивая главу о теории идей Платона, он замечает,
что «современные платоники, за немногими исключениями,
невежественны в области математики, несмотря на огромное значение, которое
Платон придавал арифметике и геометрии, и несмотря на огромное
влияние, которое они имели на философию. Это является примером
вредных последствий специализации: человек, если он потратил так много
времени в пору своей юности на изучение греческого языка, что у него
не осталось времени на изучение вещей, которые Платон считал
важными, не должен писать о Платоне» (стр. 152).
II
Выявление теснейших связей, существующих между филосо*
фией и науками, а также зависимость философских идей от религиозных
представлений и этико-социальных построений составляет один из
главных методологических принципов Рассела. Характерно при этом, что его
симпатии всегда на стороне науки, а не религии, на стороне тех
философских учений, которые опирались на прогресс научного знания и
способствовали ему, а не тех, которые использовали этот прогресс в ин-^
тересах религиозно-мистических спекуляций. Указывая на «проходящую
через всю историю противоположность между рациональным и
мистическим» (стр. 51), Рассел повсюду высказывается как убежденный
сторонник рационализма и последовательный критик мистицизма.
Знаменательны в этой связи высокая оценка, данная милетским философам,
а также Эмпедоклу, Анаксагору и Демокриту как представителям
научно-рационалистической философии, и противопоставление их взглядов
возникшей на другом полюсе древнегреческого мира философии
пифагорейцев, подчинивших свои глубокие научные изыскания в области
математики и астрономии религиозно-мистическим спекуляциям.
Интересны высказываемые в этой связи мысли о математике (точнее, геометрии,
трактующей об абсолютно совершенных фигурах, не наблюдаемых
в реальном мире) как одном из главных гносеологических источников
веры в вечную, вневременную истину и интеллигибельный мир.
Интересен расселовский анализ детерминистического и
телеологического истолкования действительности в главе об атомистах,
отстаивание преимуществ детерминизма, ведущего к научному знанию.
Выражая свое отношение к различным
религиозно-мифологическим представлениям, Рассел часто прибегает к иронии и сарказму.
Эта особенность стиля выражает в данном случае один из наиболее
существенных принципов мировоззрения Рассела. Рационализм
английского философа делает его врагом всякого мифотворчества, религиозного
фанатизма, церковного обскурантизма. Характеризуя воззрения стоиков
о «мировом пожаре» и последующем появлении мира, в точности
повторяющем предшествующий (эти полумифологические воззрения разделяли
многие представители и других древнегреческих философских школ),
Рассел замечает, что трудно придумать что-нибудь более
бессмысленное и бесполезное, чем эта концепция постоянного повторения одних
и тех же вещей и событий. «Можно подумать, что провидение, которое
видит все в целом, должно в конце концов устать до отчаяния»
ВЕРТРАН РАССЕЛ КАК ИСТОРИК ФИЛОСОФИИ
103
(стр. 273). Неоднократно автор отмечает вредное, тормозящее влияние
мифологии и религии на науку и на общественный прогресс. Таким было
уже воздействие орфических религиозно-мифологических представлений и
особенно воздействие церковного мракобесия и религиозного фанатизма
средневековья, когда идеологическое господство принадлежало религии
почти безраздельно. И в дальнейшей истории Европы, подчеркивает
Рассел, церковь повсюду противостояла каждому новшеству, открытию и
изобретению.
III
Свое отношение к религии и церкви Рассел распространяет и на
многих философов-идеалистов, прежде всего на объективных. И здесь
английский мыслитель нередко отступает от традиционных в
буржуазной истории философии оценок и критериев. Один из примеров этого —
характеристика Сократа, который в течение многих веков «был
образцом для последующих философов». Не отрицая заслуг афинского
мудреца в формулировании возвышенных принципов морали, его
мужества перед лицом смерти и его силы духа, автор вместе с тем
подчеркивает, что у Сократа «есть что-то самодовольное и елейное,
напоминающее дурной тип церковника. Его мужество перед лицом смерти было
бы более замечательным, если бы он не верил в то, что ему предстоит
наслаждаться вечным блаженством среди богов. В противоположность
некоторым из его предшественников Сократ не обладал научным
мышлением, но решительно доказывал существование вселенной,
соответствующей его этическим идеалам. Это измена истине и самый худший из
философских грехов. Мы можем верить, что как человек он был
допущен к общению со святыми, но как философу ему потребовалось бы
долго пребывать в научном чистилище» (стр. 163). Не приемлет Рассел
и еще более последовательного объективного идеализма ученика
Сократа — Платона. Такая позиция английского мыслителя особенно
знаменательна, если вспомнить, что в эпоху создания своих знаменитых
«Principia mathematical (вместе с Уайтхедом, 1910—1915) он был
платоником, убежденным в объективном существовании идеальных
родов бытия, или универсалий, непосредственно постижимых умом.
Теперь же Рассел четко различает в платоновской теории идей ее
«рациональное зерно» — постановку важнейшего гносеологического вопроса
о роли общих понятий (универсалий) в процессе познания — и
метафизическое гипостазирование этих понятий, превращение их в особые вне-
природные сущности. Реальность последних- решительно отвергается
Расселом как не имеющая ничего общего с наукой. С научной точки
зрения еще менее состоятельны платоновское учение о бессмертии души
и платоновская космогония, изложенная в «Тимее». Не менее
отрицательную оценку дает Рассел и схоластической разновидности
объективного идеализма. Главный представитель схоластики Фома Ак-
винский, заинтересованный не в исследовании истины, а в подкреплении
католического вероучения псевдорационалистическими аргументами, по
твердому убеждению Рассела, не заслуживает быть «поставленным на
одну доску с лучшими философами Греции или нового времени»
(стр. 481). Из числа философов-идеалистов нового времени Рассел
особенно едко высмеивает Гегеля. Характеризуя его основную
идеалистическую установку о тождестве мышления и бытия и развитии всего космоса
в соответствии с законами разработанной им логики, Рассел язвительно
замечает: «Если реальность вневременна, то нет основания полагать, что
поздние стадии процесса должны воплощать более высокие категории, чем
ранние стадии, если только не принимать богохульного предположения,
что вселенная постоянно изучала философию Гегеля» (стр. 752).
В книге Рассела мы находим и ряд энергичных возражений про-
104
в. в. соколов
тив субъективного идеализма. Автор осуждает субъективистские
тенденции, встречающиеся уже в древней философии, но особенно
усилившиеся в новой (начиная с Декарта) и достигшие своей кульминации у
Фихте, который «довел субъективизм до степени, которая, по-видимому,
граничила с безумием» (стр. 735). Дальнейшее развитие субъективизма в
философии Западной Европы и США в XIX—XX веках Рассел правильно
ставит в связь с волюнтаризмом, с учением о примате воли над
интеллектом и показывает развитие этого направления через Шопенгауэра
к Ницше, Бергсону, Джемсу и Дьюи. Волюнтаризм же стал основной
идейной базой реакционных политических учений, видевших сущность
общественной жизни во всемерном увеличении власти одних людей,
«аристократов духа», над другими. Наиболее цинично это учение было
сформулировано Ницше, а в практическо-политическом плане —
немецкими и итальянскими фашистами, которые довели до высшей
степени «отравление властью» (стр. 835). Характеристика субъективизма
и волюнтаризма виднейших философов эпохи империализма (Ницше,
Бергсона, Джемса и Дьюи), данная Расселом, во многом метка,
справедлива и глубока. Он и здесь остается рационалистом, убежденным
сторонником логики, вскрывающим несостоятельность иррационализма^
Он правильно подчеркивает в конце главы о Шопенгауэре, что
«пропорционально тому, как увеличивалось значение воли, уменьшалось
значение познания» (стр. 776). Этот процесс особенно
убедительно раскрыт в содержательной главе о Бергсоне. Рассел и здесь
использует оружие иронии. Характеризуя различие интеллекта и инстинкта,
появляющееся, согласно Бергсону, на стадии животной эволюции,
Рассел замечает, что две эти главные познавательные способности,
если следовать учению французского идеалиста, «никогда полностью
не бывают друг без друга, но в основном интеллект есть несчастье
человека, тогда как инстинкт в своем лучшем проявлении виден у муравьев,
пчел и у Бергсона» (стр. 801). Антиинтеллектуалистическая философия
последнего «процветает на ошибках и путаницах интеллекта» и
«приводит к тому, что плохое мышление предпочитают хорошему, что всякое
временное затруднение провозглашают неразрешимым и всякую
глупую ошибку считают выявляющей банкротство интеллекта и триумф
интуиции» (стр. 811). Подводя итог своего анализа субъективизма,
Рассел отмечает в конце главы о Джемсе, что наибольшая часть
субъективистских ошибок проистекает «из попытки игнорировать все факты
вне человека. Берклианский идеализм в сочетании со скептицизмом
привел к тому, что бога подменили верой в бога и считают, что это ничуть
не хуже. Но это только одна из форм субъективистского сумасшествия,
характерного для большей части современной философии» (стр. 826).
IV
Ведя столь энергичную полемику с различными крайностями
идеализма, Рассел не считает идеалистической свою собственную
философскую позицию. Но вместе с тем он не относит себя и к материалистам.
Он пытается доказать несущественность и «устарелость» этого
«традиционного» деления основных философских направлений и занять в
философии «особое» место, «возвыситься» и над материализмом и
над идеализмом.
Отвергая деление всех философских систем на материалистические
и идеалистические, Рассел в начале главы о Бергсоне пытается дать
другой принцип их классификации: «или по их методу, или по их
результатам» (стр. 799). С точки зрения «метода», он подразделяет
философские концепции на «эмпирические» и «априорные», с точки
>г>ения «результатов» — на «реалистические» и «идеалистические».
Свои собственные философские воззрения автор относит к первому ти-
БЕРТРАН РАССЕЛ КАК ИСТОРИК ФИЛОСОФИИ
105
пу, рассматривая их как «эмпирические» и «реалистические». Из
философов прошлого Рассел выше всех оценивает Юма, философская
концепция которого является «современной формой номинализма» (стр. 680),
ибо с нее начинается «современная философия причинности» (стр. 683).
Он особенно ценит Юма за то, что тот «окончательно» изгнал из
философии понятие субстанции.
Юмовская критика понятия субстанции, с точки зрения Рассела,
особенно ценна тем, что она устраняет необходимость различения субъекта
и объекта. Английский философ пытается использовать результаты
развития научного знания последних десятилетий, особенно физики и
психологии, для доказательства «устарелости» основного философского,
гносеологического деления на материю и дух. Он заверяет читателя, что «в то
время, как физика делала материю менее материальной, психология делала
дух менее духовным» и «таким образом, с двух противоположных концов
физики и психологи приближаются друг к другу» (стр. 840). Виновницу
разрыва между материей и духом Рассел видит только в религии и
полностью игнорирует борьбу материализма и идеализма вокруг основной
философской проблемы. Сам он придерживается пресловутой
концепции «нейтрального монизма», считая, что понятия «дух» и «материя»
имеют только гносеологический смысл, как «удобные способы
группирования событий» (стр. 840). Согласно Расселу, будто бы нет
оснований обязательно относить то или иное событие или к сфере материи,
или к сфере духа, и «поэтому некоторые события ие могут быть ни
духовными, ни материальными, а другие события могут быть и теми и
другими» (стр. 677). Позиция Рассела, несмотря на все его стремления
«превзойти» материализм и идеализм, остается идеалистической прежде всего
потому, что Рассел разделяет идеалистические предрассудки
относительно понятия материи, пытаясь полностью лишить это «метафизическое»
понятие онтологического содержания и доказать, что понятие материи —
это всего лишь «логическая конструкция», которая «удовлетворяет
уравнениям физики» (стр. 677). В другом месте он замечает, что понятие
материи есть попросту следствие метафизической ошибки, результат
«переноса в структуру мира структуры предложения, составленного из
подлежащего и сказуемого» (стр. 222). Объективность фактов и событий,
познаваемых человеком, с точки зрения Рассела, не означает еще их
материальности. Продолжая линию «физического идеализма», он в конце
главы о Гераклите, идеалистически истолковывая факты новейшей
физики, стремится внушить читателю, что энергия как «характерная
особенность физических процессов» будто бы заменяет материю «в качестве
некоего вечного начала». «Энергию,— пишет здесь Рассел,— можно при
достаточной фантазии отождествить с гераклитовым огнем, но это —
горение, а не то, что горит. «Что горит» исчезло из современной физики»
(стр. 66).
В последней главе своей книги — «Философия логического
анализа» — автор уточняет отличие концепции «логического позитивизма»,
которую он представляет, от «аналитического эмпиризма» Локка, Беркли
и Юма, усматривая это отличие в том, что «современный аналитический
эмпиризм» «включает в себя математику и развивает мощную
логическую технику» (стр. 841). Схематизируя развитие философской
методологии в истории философии, Рассел исходит из того, что в истории
философской методологии существовали две противоположные партии:
партия дедуктивно-математическая (Пифагор, Платон, Фома Аквин-
ский, Спиноза, Кант) и партия индуктивно-эмпирическая (Демокрит,
Аристотель, Локк и все эмпирики новейшего времени). Сущность
методологии «логического анализа» он видит в том, что она примиряет
две эти противоположные точки зрения, устраняя, с одной стороны,
«пифагорейство из принципов математики» и, с другой — соединяя
«эмпиризм с заинтересованностью в дедуктивных частях человеческого зна-
106
в. в. соколов
ния» (стр. 836). Результат этой операции — логический синтаксис
языка, представляющий собой, по заверениям Рассела, единственно научный
способ решения сложнейших философских вопросов и самое
эффективное средство изгнания из философии «метафизики».
Идеализм Рассела в «Истории западной философии» выступает
также в типичном для позитивизма агностицизме и скептициз-
м е. Противопоставляя авторитет науки авторитету религии как
доказательство догматизму, он вместе с тем подчеркивает, что авторитет науки
«как бы соткан из кусков и частичек» и в целом представляет собой
«крошечный островок в океане неведения» (стр. 510). Сфера научных
исследований весьма ограниченна, а сфера религиозных спекуляций
безгранична. Тем самым Рассел «добровольно» ограничивает свой рационализм,
признаваясь в том, что он не считает, «что философия может доказать
или опровергнуть истинность религиозных догм» (стр. 842). С этим
связано и широко известное определение Расселом философии, которую он
рассматривает, как нечто промежуточное между теологией и наукой; в ней
есть и элемент науки, апеллирующей к разуму и опирающейся на
доказательство, и элемент догматизма, игнорирующего доказательство.
Философия — «ничья земля», подвергающаяся непрерывным
атакам как со стороны .науки, так и со стороны теологии. Расселовское
определение философии статично. В религии он видит извечный элемент
человеческой жизни, в сущности, не изменяющийся, несмотря на успехи научного
исследования. Английский философ лишь предостерегает науку и
философию от гибельного влияния религии, но вместе с тем полагает, что такое
влияние неизбежно. Игнорируя борьбу между материализмом и
идеализмом, борьбу, в процессе которой материализм, опирающийся на прогресс
научного познания, одерживает над религией и идеализмом все новые и
новые победы, в чем и состоит существо историко-философского развития,
Рассел представляет соотношение религии, науки и философии как своего
рода «равновесие», в сущности, неизменных элементов. Ограничивая свой
рационализм, он ставит пределы и историзму своего анализа философских
концепций.
V
Изложенная позиция Рассела объясняет, почему в его книге
материализму решительно не повезло. Правда, он неоднократно употребляет
это понятие, отмечая, например, «решительный материализм» Демокрита
(стр. 91), материализм Эпикура (стр. 265), Зенона-стоика (стр. 270),
«радикальный материализм» Гоббса (стр. 567), но нигде, в
сущности, не раскрывает этого основополагающего философского понятия.
Разделяя предрассудки подавляющего большинства буржуазных фи*
лософов относительно материализма, Рассел отождествляет понятия
«материализм» и «механицизм», и поэтому уже Демокрит, с его точки
зрения, является механистом. С другой стороны, признавая научность
некоторых философских воззрений милетских философов, Эмпедокла и
Анаксагора по сравнению с пифагорейцами, Платоном и даже
Аристотелем, он нигде не квалифицирует их как материалистов. «Селективность»
в рассмотрении философского материала, правильно отмечаемая в
послесловии к книге, особенно ощутима именно в отношении к материализму,
почти выпадающему из поля зрения автора. Читатель не найдет в книге
даже имен Гольбаха, Дидро, Фейербаха, Гассенди, Пристли, Толанда,
таких материалистов эпохи Возрождения, как Бруно и Телезио. Здесь
игнорируется материализм Бэкона, а Гоббс интересует Рассела почти
исключительно как политический философ.
«История западной философии» — пример последовательно
партийной интерпретации развития философских идей. Свое изложение
истории философии и свой анализ Рассел подчиняет прежде всего до*
БЕРТРАН РАССЕЛ КАК ИСТОРИК ФИЛОСОФИИ
107
казательству истинности своей философской доктрины, которая, по его
убеждению, является единственно научной. Как хорошо сказано
автором послесловия В. Ф. Асмусом, «книга Рассела — философское
самоопределение в форме историко-философского повествования» (стр. 857).
Последовательное применение принципов логического анализа
языка к оценке логико-гносеологического содержания различных
философских построений крайне сужает методологическую базу «Истории
западной философии». Оно усиливает элемент субъективизма,
«селективности» в отборе и интерпретации философского материала и толкает
автора на путь антиисторизма. Правда, в главе о Гераклите он заявляет,
что, если «умный человек выражает совершенно абсурдный, с нашей
точки зрения, взгляд, мы не должны пытаться доказывать, что этот
взгляд тем не менее является правильным, но нам следует
попытаться понять, каким образом этот взгляд когда-то казался правильным»
(стр. 58). Однако сам автор редко придерживается этого принципа. Он
постоянно нарушает его прежде всего тем, что логико-гносеологическое
содержание философских концепций прошлого стремится «прояснять»,
применяя свой метод логического анализа языка, и, таким образом,
забывает об исторической обусловленности гносеологических и
методологических принципов, выдвинутых в прошлом. Ключ к решению наиболее
сложных философских вопросов: проблемы бытия в философии элеатов,
платоновской теории идей как универсалий, аристотелевской
проблемы общего и единичного, проблемы cogito у Декарта,
«метафизического» монизма Спинозы, проблемы общего и единичного в философии
Гегеля — Рассел видит только в разделяемой им концепции логического
синтаксиса языка, представляющейся ему единственно истинной.
Характерно отношение Рассела к диалектике. В главе о логике
Аристотеля он откровенно признается, что совершенно не понимает
того, «что именно подразумевается под словом «категория» у Аристотеля,
у Канта и у Гегеля» (стр. 220). В частности, понятие о сущности есть
«безнадежно сбивающее с толку понятие» (стр. 221), потому что вопрос
о сущности, полагает Рассел, есть вопрос «чисто лингвистический: слово
может иметь сущность, но вещь — не может» (стр. 222). Понятие
диалектики употребляется в «Истории западной философии» в его
традиционном для буржуазной философии аристотелевско-схоласти-
ческом смысле чисто словесного обсуждения философских вопросов,
не заботящегося об истинности своих исходных посылок. Правда,
Рассел признает, что диалектика Гегеля не укладывается в столь скудное
понимание диалектики, но и она исчерпывается для него «триадическим
движением», в процессе которого, например, обнаруживается тезис —
«реальность есть дядя», антитезис — «абсолют есть племянник» и синтез:
«абсолют — это целое, состоящее из дяди и племянника» (стр. 749).
Более широкое понимание гегелевской диалектики, правда, приводит
его к заключению, что наши взгляды на реальность развиваются
путем постоянного исправления предыдущих ошибок, которые все
проистекают из чрезмерной абстракции, берущей «нечто конечное или
ограниченное, как если бы оно могло быть целым» (стр. 750),
однако само стремление к «чрезмерной абстракции» в интерпретации
Рассела — результат «метафизического» забвения принципов логического
анализа языка. Уверенность Рассела в том, что метод логического
анализа языка — единственно научная логика, приводит его к почти
полному игнорированию одних философов (например, Фихте и Шеллинга),
не представляющих интереса с точки зрения логического анализа языка,
и крайне субъективному изложению других (например, в главе о Канте
проанализировано лишь его учение о пространстве и времени, а основное
содержание его философии рассмотрено весьма схематично и бегло).
Как интеллектуальная сфера, находящаяся между теологией и
наукой, философия, согласно Расселу, в течение всей своей истории
108
в. в. соколов
всегда состояла из двух частей, не гармонировавших между собой.
С одной стороны, это были логико-гносеологические концепции, а также
различные теории относительно природы. Эта часть философских
учений вполне поддается научному анализу, который Рассел и пытается
осуществить, опираясь на теорию логического синтаксиса языка и на
состояние современной науки о природе. Другую часть философских
построений составляют многочисленные этические и политические
концепции, стремящиеся научить индивида, как лучше прожить свою жизнь
и как наиболее целесообразно и разумно устроить жизнь общества.
Эта часть философских учений, доказывает Рассел, совершенно не
поддается никакому научному анализу. Здесь будто бы возможна только
субъективная оценка и соответствие с теми или иными непрерывно
изменяющимися историческими обстоятельствами человеческого
общежития. Рассел не видит прогресса в развитии этических и политических
учений в истории философии.
Вместе с тем одну из главных задач своего исследования он
усматривает в том, чтобы четко различать логико-гносеологическое и этико-полити-
ческое содержание философских построений, ибо без этого невозможно
избежать «большой путаницы в мыслях» (стр. 841), характерной для
большинства философов, о которых идет речь в книге. Между тем огромное
значение философии в качестве общественной силы связано прежде всего
с ее этическими и политическими идеями. Одна из важнейших функций
философии по отношению к личности, «стоящей перед ужасом
космического одиночества», состоит, по словам Рассела, в ее способности
«учить тому, как жить без уверенности и в то же время не быть
парализованным нерешительностью» (стр. 8—9), Однако два этих плана
исследования и освещения историко-философского материала
(логико-гносеологический и этико-политический) все время перекрещиваются в книге Рассела.
При этом автор вопреки собственной установке (рассматривать этические
и социологические учения лишь с точки зрения их соответствия
определенным историческим условиям и влияниям на общественную жизнь) иногда
анализирует их и по содержанию, взвешивает их аргументацию и
обоснованность, как он делает это и по отношению к логико-гносеологическому и
естественнонаучному содержанию философских теорий.
Антиисторизм Рассела обнаруживается и при рассмотрении этических
и политических учений. Обычно он выступает здесь в форме модернизаций
и исторически неприемлемых аналогий. Несмотря на то, что сам автор
осуждает как ошибочный метод тех историков философии, которые
«склонны истолковывать изучаемых ими мыслителей в свете последующего
развития философской мысли» (стр. 490), его книга тем не менее
переполнена аналогиями между более ранними и более поздними
мыслителями, что приводит к стиранию реальных исторических граней, к
модернизации философских учений прошлого. Так, уже некоторые черты
этики Гераклита напоминают Расселу ницшеанство (стр. 61),
неоднократно подчеркивается пресловутый «коммунизм» Платона (стр. 13Î
и др.) и других мыслителей (например, в религиозных движениях
Джона Болла, Виклефа и др.), Диоген-киник сравнивается с Руссо и
Толстым (стр. 251), Августин — с Толстым (стр. 360), этика Эпикура —
с утилитаризмом Бентама (стр. 263), а «индетерминизм» Эпикура — с
индетерминизмом Эддингтона (стр. 265) и т. п.
Антиисторическая трактовка этико-политических концепций
привела Рассела к преувеличению исторической обоснованности
фашистской идеологии, в которой он видит кульминацию «романтического
протеста» против действительности, необоснованно возводимого им к учению
Руссо. Автор послесловия проф. В. Ф. Асмус справедливо заметил, что
антиисторический подход Рассела к этико-политическим концепциям
привел его к известному возвышению идеологии фашизма вопреки его
несомненной ненависти к ней.
БЕРТРАН РАССЕЛ КАК ИСТОРИК ФИЛОСОФИИ
109
VI
Идеалистические пороки историко-философской методологии
Рассела не могли не отразиться и на выполнении главной задачи,
поставленной им в «Истории западной философии»,— раскрыть связи
философии с политическими и социальными условиями соответствующих
эпох. Он подчеркивает, что в отличие от большинства других историков
философии он стремится раскрыть взаимодействие между философией и
жизнью, показать, что «философы являются одновременно и следствиями
и причинами — следствиями социальных обстоятельств, политики и
инструментов того времени, к которому они принадлежат, и причинами
(в случае, если те или иные философы удачливы) убеждений,
определяющих политику и институты последующих веков» (стр. 5—6). Выше мы
видели, что эти принципы методологии историко-философского
исследования иногда поднимают Рассела до осознания действительного
социального генезиса и общественной значимости некоторых философских
концепций до постановки вопроса об их конкретной классовой
обусловленности и классовом назначении. Однако такая постановка вопроса
скорее исключение, чем правило методологии «Истории западной
философии». В сущности, методология эта остается эклектической,
поскольку во многих случаях Рассел не решается приписать определяющей роли
ни влиянию «жизни» на философию, ни влиянию философии на «жизнь».
«Между идеями и практической жизнью, как и повсюду, существует
взаимодействие; спрашивать, что из них — причина, а что — результат,
так же бесполезно, как решать проблему, что было раньше — курица
или яйцо» (стр. 615). Еще чаще методология Рассела
идеалистична, поскольку в большинстве случаев она приписывает
философии и другим духовным факторам решающее воздействие на
«жизнь». Например, могущество и богатство церкви в эпоху
средневековья и торжество ее над светской властью Рассел связывает
прежде всего с наличием у нее такого вероучения, в истинности
которого было глубоко убеждено «огромное большинство населения,
включая большую часть самих светских правителей» (стр. 318).
Характерно, что указания на связь некоторых философских концепций с
особенностями классовой структуры общества, имеющие место в книге
Рассела, чаще всего встречаются в разделах, посвященных древней и
средневековой философии, и почти отсутствуют в анализе новейшего
философского материала. Но даже при рассмотрении древней философии,
хотя Рассел неоднократно указывает на развитие рабовладения в эту
эпоху и на борьбу аристократов и олигархов против демоса, он,
игнорируя борьбу материализма против идеализма и не видя связи этой
борьбы с особенностями рабовладельческого способа производства, в
сущности, не дает никакого объяснения таким определяющим фактам
истории древней философии, как перенос центра тяжести философских
интересов с натурфилософии на этику, наступивший с Сократом и все
возраставший после него, или возрастание субъективизма и мистицизма
в конце истории древней философии. Характерно также, что автор,
поставивший в качестве главной цели своего труда исследование связи
философских идей с социально-политической жизнью общества, в
сущности, не разработал никакой периодизации историко-философского
процесса, которая исходила бы из особенностей общественного развития,
отражающихся в философских учениях. Поэтому определяющей для
расчленения истории философии остается почти исключительно
индивидуальная деятельность гениев философской мысли, распределенных в духе
давно установившейся в буржуазной истории философии традиции:
древняя философия (состоящая из трех частей: «досократики», «Сократ,
Платон и Аристотель», и «древняя философия после Аристотеля»);
«католическая философия», распадающаяся на две части: «отцы церкви» и
по
в. в. соколов
«схоласты»; и новая философия, также состоящая из двух частей — «от
Возрождения до Юма» и «от Руссо до иаших дней». Связь деятельности
и идей гениев философской мысли с «социальными и политическими
обстоятельствами», в сущности, чисто внешняя, «прагматическая». Отсюда
обилие в книге Рассела чисто эмпирических пересказов ряда
произведений философской и особенно социологической мысли (например,
«Государства» Платона, «Государя» Макиавелли, «Утопии» Томаса Мора и
других). Отсутствие периодизации историко-философского процесса,
опирающейся на объективные факты и особенности
социально-экономического развития, призело к расплывчатым характеристикам и
определениям, претендующим иногда на самую общую значимость. Например,
«благоразумие против страсти — это конфликт, проходящий через всю
историю человечества» (стр. 34); различие между эпохой Марка
Аврелия и эпохой Бэкона-Кондорсэ есть различие «между утомленным
веком и веком надежды» (стр. 280); появление философии Руссо
связывается с тем, что люди «устали от разума» (стр. 720); «романтическая
форма протеста» против общественного порядка отождествляется с
позднейшим субъективизмом, иррационализмом и волюнтаризмом и
становится расплывчатой формулой, позволяющей объединять Руссо и
Байрона с Шопенгауэром, Ницше и даже нацистами; с другой стороны,
«рационалистическая форма протеста», основоположником которой в новое
рремя Рассел считает Локка, в дальнейшем объемлет утилитаристов и
даже Маркса.
Типично идеалистическим является и расселовское объяснение
общественных функций философских идей. «Бунт индивидуалистических
инстинктов против социальных уз является ключом к пониманию
философии, политики и чувств» (стр. 699). В соответствии с этим крайне
сужается и упрощается борьба философских направлений, поскольку
«на протяжении всего длительного развития, от VI века до н. э. и до
наших дней, философы делились на тех, кто стремился укрепить
социальные узы, и на тех, кто хотел ослабить их» (стр. 16). Сторонники
общественной дисциплины защищали различные догматические системы, в
той или иной степени враждебные науке и в соответствии с этим
склонявшиеся к иррационализму. Сторонники же «общественной свободы»
тяготели к научному, рационалистическому и утилитарному мировоззрению.
Обе эти тенденции в развитии общественно-социологического аспекта
философских идей и соответствующих им обществ приводят к двум
крайностям, весьма нежелательным в общественной жизни. Обществу,
развивающему первую тенденцию, грозит опасность окостенения из-за
чрезмерного уважения дисциплины и почтения к традиции. Обществу же,
воплощающему вторую тенденцию, грозит рост индивидуализма, личной
независимости, анархизма, делающих невозможным общественное
сотрудничество и приводящих в конце концов данное общество к иностранному
господству. Рассел стремится избежать обеих этих крайностей. Он
называет свою позицию «доктриной либерализма», сущность которой «состоит
в попытке укрепить социальный порядок, который не основывался бы на
иррациональных догмах, и обеспечить стабильность без введения
ограничений больших, чем это необходимо для сохранения общества»
(стр. 17). Таким образом, классовые позиции автора сформулированы
им самим достаточно четко. В конечном итоге они определили и неудачу
историко-философской методологии интересной книги Рассела.
Само собой понятно, наша критика историко-философской
методологии «Истории западной философии» отнюдь не преследует цели умалить
значение деятельности Бертрана Рассела как антифашиста и сторонника
мира. Многие из отмеченных выше достоинств его книги стоят в прямой
связи с этой прогрессивной позицией английского мыслителя.
^
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ
И ПУБЛИКАЦИИ
О теоретических проблемах
космической биологии
Н. Н. ЖУКОВ-ВЕРЕЖНИКОВ, В. И. ЯКОВЛЕВ, И. Н. МАЙСКИЙ
Общие вопросы
В связи с историческими достижениями советской науки
открывается для непосредственных исследований новый мир, лежащий за
пределами земной атмосферы. Возникли реальные перспективы для
разработки совершенно новых научных проблем, относящихся не только к
физике или астрономии, но и к таким областям науки, как биология,
физиология, микробиология, биохимия, и другим. Со времени зарождения
научных методов исследования люди проявляли острый интерес к вопросу
о том, есть ли живая материя в космическом пространстве и на небесных
телах, а также имеются ли там условия для существования наземных
живых существ и, в частности, человека. Однако этот интерес был в
значительной мере абстрактным.
В настоящее время уже можно говорить о реальном зарождении
космической биологии как самостоятельной дисциплины наряду с
наземной биологией1. Философия не должна при этом оставаться в стороне от
общего движения науки. Уже сейчас необходимо предвидеть, что в
связи с получением новых фактических данных о мироздании могут быть
конкретизированы и развиты положения современной философии.
С другой стороны, методология диалектического материализма должна
способствовать правильному планированию исследований с целью
получения наибольшего количества данных в принципиально новых
направлениях. Именно диалектический материализм способен обеспечить
методологически исследования космического пространства в самых
разнообразных направлениях, раскрепостить творческую инициативу
специалистов, особенно когда она связана ограничительной методологией
идеализма, и способствовать выбору наиболее прямых и коротких путей
к истине. Можно с уверенностью утверждать, что в результате
исследования космоса не только будут получены новые естественнонаучные
подтверждения универсальности положений диалектического
материализма, но и сами эти положения будут развиты и еще более
усовершенствованы.
В настоящее время мы еще не можем, разумеется, полностью
оценить предстоящие сдвиги в теоретической биологии, поскольку новые
данные о космическом пространстве только еще начинают поступать.
В этом сообщении мы попытаемся лишь интерпретировать накопленный
за последние два года фактический биологический материал и выявить
биологическую проблематику, возникшую в связи с освоением
космического пространства. На этом этапе чрезвычайно важно определить круг
проблем для ближайшего исследования.
1 Встречающийся в литературе термин «астробиология» в общепринятом смысле
слова обозначает один из разделов космической биологии.
112 H. H. ЖУКОВ-ВЕРЕЖНИКОВ, В. И. ЯКОВЛЕВ, И. H. МАЙСКИЙ
Это особенно ответственная задача, так как каждый новый факт,
характеризующий космическое пространство, дается с огромным трудом
с помощью дорогостоящих экспериментов. Приводимые ниже
соображения касаются только чисто биологических вопросов. Здесь не
рассматриваются проблемы космической медицины1. Однако биологические
исследования, о которых будет идти речь ниже, в большинстве своем в
конечном счете будут использованы и для медицинских целей, имея
в виду обеспечение полетов человека в космическое пространство.
Биологические исследования в космическом пространстве, а также
соответствующие модельные эксперименты на Земле развиваются
главным образом по трем направлениям; 1) изучение условий жизни в
космическом пространстве биологическими методами, 2) исследование
генетического воздействия факторов космического пространства, 3)
исследование живой материи и органических веществ в космическом
пространстве и на небесных телах.
Изучение условий жизни в космическом пространстве
биологическими методами
Непосредственное исследование условий, могущих повлиять на
жизненные отправления организма в космическом пространстве, может
быть осуществлено с применением методов физиологических и
биологических. В этой статье будут рассмотрены только последние.
Разделение методов на физиологические и биологические является,
конечно, условным. Под физиологическими исследованиями в
космическом пространстве мы понимаем изучение влияния космических
факторов непосредственно на физиологические отправления высших
организмов на каждый данный момент. Историческими опытами советских
специалистов на спутниках Земли было показано, что у высших животных
(собаки) на протяжении срока наблюдения не отмечается серьезных
нарушений физиологических функций. Это крупнейшее достижение
современной биологии и физиологии открыло широкие пути к научной и
практической подготовке полетов человека в космос.
Физиологические исследования в указанном выше направлении
продолжаются. Однако теперь пришло время более детальной и именно
биологической характеристики воздействующих факторов космического
пространства. Мы имеем в виду изучение влияния этих факторов на
темпы размножения клеток одноклеточных и многоклеточных живых
существ, на процесс оплодотворения, на обмен. Особенно большое
значение имеет исследование предельных сроков выживания живых клеток в
космическом пространстве. С этой целью применимы животные
небольшого веса (например, насекомые или мышевидные грызуны), некоторые
растения, грибы, бактерии и вирусы. Большое значение при этом имеет
изучение в наземных опытах влияния ионизирующей радиации, в
частности, в результате попадания частиц с различными энергиями с целью
определения патогенных для разных живых существ доз тех или других
видов излучения. Эти дозы должны быть сопоставлены с уровнями
радиации на различных высотах в атмосфере и особенно за ее
пределами.
Установление двух зон повышенного уровня радиации вокруг
Земли показывает, что космическое пространство в радиационном отноше-
1 Можно предложить следующую классификацию новых биологических
специальностей, возникающих в связи с освоением космического пространства:
I) Космическая биология с подразделением на физиологию, генетику,
микробиологию (включая вирусологию), биохимию и цитологию.
2) Космическая медицина с подразделением на физиологию
ускорений, невесомости, действия радиации), гигиену (замкнутых экологических систем,
обеспечения полетов) и психологию.
О ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМАХ КОСМИЧЕСКОЙ БИОЛОГИИ Ш
нии является дискретным. Его неоднородность объясняется, как считают,
влиянием магнитных полей. Магнитное поле Земли обеспечивает
наибольшую интенсивность излучений, соответствующую 25 тысячам
отсчетов в секунду, что отвечает величинам от 10 до 100 г в час. Эти
данные показывают, что межпланетное космическое пространство за тот
короткий срок, который остался до проникновения в него человека,
должно быть детально обследовано в отношении влияния имеющихся в
этой зоне излучений на клетку.
Принципиально постановка модельных опытов с воздействием на
живые клетки уровней радиации, установленных для обследованных зон
космического пространства, не представляет трудностей. Однако нужно
принять во внимание большую энергию частиц, входящих в состав
первичных космических лучей за пределами атмосферы. Современные
ускорители не способны разгонять частицы до скоростей, эквивалентных этим
энергиям. Неравномерность распределения уровней и качественного
состава радиации в космическом пространстве, а также отсутствие
ускорителей, способных моделировать весь спектр частиц первичных
космических лучей, заставили думать о необходимости прямых экспериментов,
осуществляемых путем подъема одноклеточных и многоклеточных
организмов на более или менее длительные сроки в космос. Для подъема на
большие высоты с большими сроками пребывания пригодны
микроорганизмы, причем существует реальная возможность автоматически
регистрировать и передавать на Землю сведения о сохранении ими
жизнеспособности через различные сроки пребывания культуры в космическом
пространстве. На втором корабле-спутнике, как известно,
экспонировались такие биологические объекты, как кишечная палочка, клетки в
культуре тканей, небольшие участки кожи. Данные, которые будут
получены в этом эксперименте, несомненно, подтвердят необходимость
использования такого рода объектов для детальной характеристики
космического пространства.
Очень важен также вопрос и о влиянии невесомости на
биохимические процессы клеток, на темпы их размножения и сроки их
жизнеспособности. До последнего времени воздействие этого важного фактрра
изучалось только в кратковременных опытах 1 и для организмов с
высокой степенью саморегуляции. Изучение влияния длительных состояний
невесомости на жизнь клеток как таковых — задача большого значения.
В большей степени изучено влияние на организм условий,
связанных с полетом самой ракеты. Сюда относятся действия ускорений,
вибрации и отчасти вторичного рентгеновского излучения, возбуждаемого
космическими частицами при прохождении через материал, из которого
изготовляются ракеты. В этом отношении известны данные измерений,
выполненных с помощью физических приборов, так что биологические
зыводы могут быть сделаны путем моделирования на Земле.
Температурные изменения имеют меньшее значение, поскольку
температуру можно регулировать внутри ракеты или спутника, вне
зависимости от окружающих условий. В равной степени биологические
объекты могут быть легко защищены от одного из наиболее опасных
видов радиации—ультрафиолетового излучения Солнца. Современные
данные о твердом межпланетном веществе (метеорах), с которыми
приходится считаться, говоря об условиях жизни в космическом
пространстве, позволяют рассчитывать вероятность повреждения биологических
объектов, направляемых в космическое пространство, в зависимости от
траектории полета и защищенности летательных аппаратов.
Как уже упоминалось, в настоящее время в основополагающих
опытах на собаках при помощи телеметрии на советском спутнике Зем-
1 Известно, что моделировать невесомость на длительные сроки в наземных
условиях невозможно.
114 H. H. ЖУКОВ-ВЕРЕЖНИКОВ, В. И. ЯКОВЛЕВ, И. H. МАЙСКИЙ
ли и ракетах показана принципиальная возможность пребывания
живого существа в космическом пространстве. Однако человеку придется
подолгу находиться в космическом пространстве и в разных его зонах.
Поэтому более детальное обследование условий жизни в космическом
пространстве с помощью посылки биологических объектов является
безусловно необходимым и должно осуществляться параллельно с
обследованием космического пространства физическими приборами и прямой
подготовкой к первым полетам человека за атмосферу.
Мы не можем согласиться с Лангемом («Aerospace Medicine», 1959,
30, № 6), который, анализируя вопрос только об уровнях радиации в
космическом пространстве, считает, что можно разрешить полет человека
в космос даже при допущении значительного риска такого полета.
Любые испытания новых летательных аппаратов связаны с риском. Однако
решение должно быть принято только тогда, когда риск будет сведен
к допустимому, что возможно сделать путем всесторонних исследований
и тщательного использования полученных данных для разработки
средств обеспечения полной безопасности космических полетов.
Отсюда ясно, какое большое значение имеют биологические
исследования в космосе. Только они позволят выявить не только самый факт
возможности пребывания в космосе, что уже установлено советскими
исследованиями в чисто физиологических тестах, но и допустимые
сроки такого пребывания; эти испытания будут также способствовать
разработке необходимых мер защиты и в то же время помогут избежать
излишних перестраховочных мероприятий, каждое из которых, будучи
выражено в мерах веса, конечно, значительно осложняет подготовку к
полетам.
Исследования условий жизни в космическом пространстве будут
способствовать также разрешению одной из величайших загадок
мироздания— вопроса о наличии или отсутствии живой материи в
космическом пространстве и на других небесных телах. Подробнее об этом
будет сказано ниже. Биологическая характеристика условий жизни в
межпланетном пространстве, несомненно, расширит рамки некоторых
философских проблем. Сюда, по-видимому, следует отнести прежде всего
проблемы внешнего и внутреннего (в частности организма и среды).
При исследовании космического пространства мы встретимся с
такими формами живой материи, которые существуют в условиях,
граничащих с абиологическими. Следует предвидеть обнаружение жизни при
очень высоких и низких температурах и минимальной влажности, а
также живых существ, приспособившихся к высоким уровням радиации
(в том числе ультрафиолетовой). Опыт наземной биологии показывает,
что в условиях Земли существуют организмы, способные жить или
находиться в состоянии анабиоза при очень жестких условиях. Это позволяет
проводить приближенное моделирование космической среды.
Несомненно, что одной из основных особенностей биологии и
экологии живых существ на известных нам планетах являются именно
специфические формы взаимоотношения с окружающей средой. Вероятно,
способы защиты от абиологических факторов являются основной
специфической чертой для космических организмов. Можно предположить,
что такая защита достигается по крайней мере тремя способами: это
высокая степень изоляции внутренней среды организма, наличие
веществ, нейтрализующих патогенные факторы, порождаемые этой средой,
и активное изменение окружающих внешних условий. Пример наземных
организмов, обладающих панцирями, осуществляющими защиту от
механических повреждений, или волосяным покровом, облегчающим
терморегуляцию, показывает, каким путем может идти самоизоляция
организмов в космических условиях, где такого рода приспособления
достигают, вероятно, высокого совершенства. Возможно, что
нейтрализация вредных веществ, образующихся, например, при избыточном
О ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМАХ КОСМИЧЕСКОЙ БИОЛОГИИ Ы5
ионизирующем облучении, также получила у космических организмов
большое развитие. О возможности приспособления даже к этому виду
воздействий свидетельствует большая разница в радиочувствительности
у различных видов наземных организмов. И, наконец, важнейшими
средствами обеспечения выживания в космических условиях должны быть
различные способы активного преобразования окружающей среды путем
смягчения ее влияний за счет деятельности самих организмов.
Возможно, что это достигается в космосе не отдельными видами, а
биоценозами на основе явлений симбиоза и синтрофизма. Обнаружение
высокого развития такого рода взаимоотношений со средой, может быть,
сделает необходимым конкретизацию и развитие философского вопроса
о взаимоотношении внутреннего и внешнего, организма и среды. Не
приходится сомневаться, что формула о единстве организма и условий
жизни сохранит свое значение. Возможно, однако, что будет поставлен
по-новому вопрос о допустимом минимуме связей организма и среды,
обеспечивающем жизнь.
Генетическое воздействие факторов
космического пространства
Как мы уже видели, огромное значение имеет изучение вопроса
о предельных сроках выживаемости клеток и предельном сроке их
функционирования в космическом пространстве. Однако не менее важен
в практическом и теоретическом отношении и другой вопрос, имеющий
прямое отношение к пребыванию человека в космосе.
Повышение уровня радиации даже в наземных условиях, как
известно, приводит к увеличению числа так называемых мутаций, то есть
в конечном счете патологических изменений наследуемых признаков.
Лангем (см. цит. выше работу), подводя итоги существующим
расчетам, считает, что если человек получит при полете за атмосферу дозу
облучения в 150 г., то он в статистическом отношении может быть
причислен к группе, где вероятная средняя продолжительность жизни
сокращается примерно на 3 года против нормы, вероятность развития
лейкемии (злокачественного заболевания кроветворных органов)
возрастает в 6 раз, а вероятность появления патологических изменений
наследственных признаков у потомства (так называемых мутаций)
увеличивается примерно в 5 раз. Последние цифры получены на основе
положения, основанного на интерполировании генетических экспериментов,
согласно которому доза, необходимая для удвоения естественной
частоты мутаций, равна 30—50 г. Как упомянуто выше, вокруг Земли
имеются зоны повышенной радиации, превосходящие этот уровень. Первый
вывод, который из этого следует, сводится к тому, что для первых
космических полетов человека необходимо планирование таких орбит, которые
в минимальной степени соприкасались бы с указанными зонами.
Однако следует вновь напомнить, что расчетные данные, получен-
кые на основе исследований генетического влияния на животных
главным образом рентгеновых лучей в наземных условиях, не могут быть
полностью аналогизированы с характером генетического воздействия в
космическом пространстве.
Следовательно, и в этом отношении наряду с теоретическими
расчетами на основе физических данных, полученных со спутников и ракет,
необходимы эксперименты по непосредственному изучению влияния на
наследственность космического излучения, существующего за пределами
атмосферы. В методическом отношении это очень сложные
исследования, от которых вместе с тем нужно требовать скорейшего получения
результатов. Разумеется, что такие результаты не могут быть получены
быстро путем исследования потомства крупных животных, побывавши*
в космосе, в связи с медленной сменой поколений у них. Поэтому для
Ш H. H. ЖУКОВ-ВЕРЕЖНИКОВ, В. И. ЯКОВЛЕВ, И. Н. МАЙСКИЙ
генетических исследований такого рода применимы микроорганизмы,
у которых смена поколении совершается, как известно, очень быстро.
Правда, микроорганизмы сами по себе гораздо более устойчивы к
радиационным воздействиям, чем клетки высших живых существ,
например животных, но этот недостаток может быть преодолен различными
методами, направленными на повышение чувствительности этих
организмов к облучению. Кроме того, можно надеяться, что при дальнейшем
усовершенствовании методов исследования исключительно быстрые
темпы размножения микробов позволят выявить в короткие сроки даже
незначительные генетические изменения. Вместе с тем микробы как
объект для изучения влияния космических лучей имеют то
преимущество, что каждая космическая частица, вероятно, может оказать
воздействие на большое число особей. Действие же отдельных частиц на
сложный организм выявить труднее, так как эффект зависит от того, какова
роль в организме пораженной группы клеток. Разумеется, что
параллельно должны осуществляться исследования и на мелких животных,
темпы размножения которых, конечно, гораздо более медленны, но зато
чувствительность к излучению более высокая, а также на других
биологических объектах, например культуре тканей.
Нужно сказать, что подготовка к полетам в космос, а еще ранее
использование атомной энергии в мирных целях поставили перед
человечеством более общую проблему. Эта проблема состоит в установлении
того, насколько способен организм животных и особенно человека
адаптироваться к ионизирующим излучениям и каковы последствия для
человечества в целом не только общего повышения уровня радиации, но и
присутствия в обществе отдельных людей, которые будут подвергаться
облучению в большей степени, чем это имело место до сих пор. Этот
вопрос в настоящее время широко дебатируется в специальной
биологической и медицинской литературе.
Существуют две точки зрения. Согласно одной из них, всякое
повышение уровня радиации является вредным в генетическом отношении, и
поэтому любое увеличение радиации, существующей на Земле, должно
всячески предотвращаться, а люди, направляющиеся в космическое
пространство, должны быть тщательно защищены от избытка излучений.
Вторая точка зрения, которую разделяют лишь немногие, сводится к
тому, что повышение уровней радиации способствует лабилизации
генетической основы организмоз. Некоторые авторы предполагают, что в
прошлом имели место повышения уровней радиации и они якобы могли
способствовать ускорению изменчивости живых существ, а отбор
направлял эту изменчивость, устремляя ее в благоприятном направлении.
Нужно сказать, что вторая из этих точек зрения не может быть принята
уже потому, что громадный опыт работы с насекомыми (например,
дрозофилы) и с микроорганизмами (например, кишечная палочка) показал,
что повышение уровней радиации приводит к резкому увеличению числа
именно патологических изменений наследственности.
Именно поэтому человечество не может рисковать повышением
уровней радиации в той или иной форме, хотя бы для отдельных групп людей,
ча основе призрачной перспективы случайного получения благоприятных
изменений.
Нам уже приходилось упоминать о выступлении одного западного
специалиста на Женевской конференции по мирному использованию
атомной энергии, где говорилось, что при повышении уровней радиации
стоит примириться с появлением 100 идиотов с тем, чтобы изменения
у одного из облученных людей случайно привели к гениальности.
Такого рода рассуждения, к сожалению, все еще характерны для
некоторого (правда, небольшого) числа специалистов на Западе. Следует
твердо помнить, как в свое время гитлеризм использовал близкие
к этому идеи расистской генетики в своих варварских целях.
О ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМАХ КОСМИЧЕСКОЙ БИОЛОГИИ 117
Современные генетические данные не оставляют сомнения в том, что
для человека не могут быть допущены никакие уровни повышений
естественного радиационного фона. Вот почему необходимо тщательное
обследование космического пространства в генетическом отношении,
прежде всего путем прямых опытов, то есть с помощью посылки в
верхние слои атмосферы и за атмосферу аппаратов с организмами,
наблюдение над которыми может дать достаточно точные и многообразные
данные, непосредственно характеризующие воздействие факторов
космического пространства на наследственность.
Вопрос о защите от генетического воздействия ионизирующей
радиации требует срочной разработки. Известно, что на этом пути за
последние годы достигнуто многое. Таким образом, на основе глубокого
изучения генетической обстановки в космическом пространстве
необходимо, как уже сказано, продолжать работу над правильным выбором
орбиты для полета человека с целью смягчить влияние зон повышенной
радиации. Кроме того, следует установить для этих полетов
максимально возможные сроки пребывания человека в космическом пространстве
и принять меры защиты первых космонавтов от ионизирующего
излучения, начиная от экранирования и кончая применением защитных
противолучевых химических веществ.
Что касается генетического влияния других факторов космического
пространства, то они, вероятно, имеют меньшее значение. От влияния
ультрафиолетового излучения Солнца будут защищать оболочки ракеты.
Влияние на наследственность длительного состояния невесомости
совершенно не изучено. В этом направлении необходимо осуществлять
экспериментальные работы на пригодных для этих целей биологических
объектах.
Исследования генетических изменений, происходящих под влиянием
факторов космического пространства, должны принести фактический
материал, который, возможно, позволит осветить важный теоретический
вопрос об особенностях филогенетического развития в космосе. До того,
как этот материал будет собран и обработан, можно только
догадываться об этих особенностях.
Исследования живой материи и органических веществ
в космическом пространстве и на небесных телах
Как уже сказано, вопрос о наличии жизни вне Земли всегда
вызывал большой интерес. Крупные специалисты посвящали этой проблеме
теоретические исследования, особенно в связи с вопросом о
происхождении жизни. Следует напомнить о существовании теории панспермии
С. Аррениуса, который считал возможным перенос живой материи
с одной планеты на другую. Рассмотрению в этом направлении
подлежит проблема наличия или отсутствия в межпланетном пространстве
живых организмов, их органических остатков или химических
предшественников сложных органических соединений и вопрос о наличии жизни
ка планетах.
Проникновение человека в космическое пространство заставляет
всесторонне подготовиться к исследованиям, которые могли бы наконец
дать ответ на оба вопроса. Предстоит составить и реализовать одну из
сложнейших программ научных исследований, когда бы то ни было
предпринимавшихся. На пути составления и реализации такой
программы лежат двоякого рода трудности — технические и, можно сказать,
философские. Космическое пространство биолог может себе представить
в несколько упрощенной форме как определенную зону, занятую
раскаленными непригодными для жизни телами, остывшими телами типа
планет и, наконец, мириадами мельчайших метеоров. Вопрос о наличии жиз-
118 H. H. ЖУКОВ-ВЕРЕЖНИКОВ, В. И. ЯКОВЛЕВ, И. Н. МАЙСКИЙ
ни, естественно, должен рассматриваться только в применении к
небесным телам двух последних типов.
Для ответа на поставленные вопросы прежде всего нужно было бы
раздобыть материал или из межпланетного пространства или с
поверхности планет и исследовать его. Однако добывание межпланетных
метеоров, как утверждают специалисты, связано с исключительными
трудностями ввиду огромных скоростей, с которыми они перемещаются в
космосе. Известно, что эти метеоры достигают Земли лишь в
расплавленном виде, нагреваясь при полете через плотные слои атмосферы до
температур, при которых сгорают органические соединения. В
настоящее время известно лишь небольшое число метеоритов, не выгоревших
полностью. В метеорите «Cold Bokeveld» были обнаружены
органические соединения («Science», v. 127, № 3313, 1958).
Естественно желание раздобыть метеор из космической зоны. Это
имело бы большое значение для решения проблемы. Мы не можем
представить себе, что в космосе могут встретиться живые споры
микроорганизмов как таковые, как бы устойчивы они ни были \ так как жесткое
ультрафиолетовое излучение Солнца, безусловно, уничтожает все живое,
в том числе и споры. Однако можно допустить, что, будучи
вкрапленными в мелкие метеоры, споры могут быть достаточно защищены от
этого рода излучения. Что касается ионизирующей радиации, то,
вероятно, можно представить себе некоторые орбиты, обращение по
которым не приведет к получению спорами смертельной для них суммарной
дозы радиации даже при движении в течение тысячелетий. Это
объясняется тем, что для многих микробов минимальная смертельная доза
составляет около 10 тысяч рентген и более. Таким образом, получение
мелких метеоров из космического пространства представляло бы для
биологов исключительный интерес, хотя, как уже сказано, технические
трудности добычи таких метеоров исключительно велики.
< Наряду с этим есть и другая возможность получения мелких
метеоров, составляющих так называемую космическую пыль. Дело в том, что
Луна практически лишена атмосферы и поэтому на ее поверхности на
протяжении многих тысяч лет, вероятно, оседали метеоры, образуя
слой за слоем. Их можно будет, вероятно, использовать для будущего
изучения истории космоса, подобно тому как соответствующие
геологические слои позволяют исследовать историю Земли. Несмотря на то,
что и в этом случае огромные скорости движения метеоров могли,
вероятно, повести к их повреждению, ряд авторов допускает, что часть из
них могла откладываться на поверхности Луны в более или менее
неповрежденном состоянии. К числу таких авторов относятся Дж. Ледер-
берг и Д. Куви, которые безоговорочно считают, что так называемая
лунная пыль может быть использована в указанных выше целях.
Разумеется, что наряду с поисками спор микроорганизмов в такой
пыли2 необходимо будет исследовать ее на присутствие органических
веществ, составляющих основу живой материи. Значение таких
исследований исключительно велико. А. И. Опарин (см. «Вопросы философии»
№ 11, 1958) указал на наиболее вероятные схемы исторически
первичного синтеза органических веществ. Исходя из этих схем, следует
готовиться к исследованию органических веществ межпланетного
пространства. Атомарный состав космической материи, насколько позволяют
1 Споры некоторых микроорганизмов выдерживают кипячение и даже нагревание
до 120°. В высушенном состоянии они сохраняют жизнеспособность на протяжении
десятков лет.
2 Известно, что советская ракета, достигшая впервые поверхности Луны, была
предварительно продезинфицирована. Такого рода меры следует предпринимать и
впредь с тем, чтобы земные микроорганизмы не были занесены на Луну и другие
планеты, что резко затруднило бы оценку результатов микробиологических исследований
на этих небесных телах.
О ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМАХ КОСМИЧЕСКОЙ БИОЛОГИИ 119
судить астрофизические данные, достаточен для того, чтобы такие
вещества могли синтезироваться. Возможно, что исследование
космической пыли выявит пути синтезов, характерные для закономерностей
превращения неживой материи в живую вообще.
Как мы уже отмечали, вторая категория трудностей,
сопровождающих составление программ по исследованию жизни в космосе, связана с
теоретическими, философскими вопросами. Приближение часа решения
этого вопроса обострило старый спор о роли случайности и
закономерности в развитии живой материи. С точки зрения сторонников теорил
Вейсмана—Моргана, можно было бы рассуждать примерно таким
образом: так как в соответствии с этой концепцией изменения
наследственности организмов происходят вследствие случайных причин, то единство
строения живых существ на Земле поддерживается фактическим
единством их происхождения. Что касается жизни за пределами Земли, то она
является результатом цепи совсем других случайностей, и поэтому мы
можем встретиться с формами живой материи, абсолютно несходными с
земными. Ледерберг и Куви говорят, что исследование космического ма
териала приведет к разрешению вопроса о том, является ли эволюция
дивергентной или конвергентной. Обнаружение абсолютно несходных с
земными форм живой материи свидетельствовало бы об отсутствии
единых закономерностей в ее развитии, и, наоборот, сохранение
принципиального единства в этих двух случаях подтвердило бы, что даже при
отсутствии прямой преемственности организмов двух миров — земного
и внеземного—наиболее общие законы развития живой материи
остаются едиными.
Мы не сомневаемся, что при исследовании космического материала
в случае обнаружения в нем признаков жизни подтвердится
представление о единстве законов мироздания вообще и в том числе законов
развития живой материи — единстве, предполагающем вместе с тем
бесконечное разнообразие конкретных форм развития. Поэтому при составлении
исследовательской программы, готовясь к химическому и биологическому
анализу драгоценных крупиц космической пыли, мы должны исходить из
возможности, с одной стороны, наличия в космосе организмов и уже
известных химических соединений, а с другой стороны, готовиться к
обнаружению отсутствующих на Земле органических веществ, порожденных
в конечном счете теми различиями в условиях, которые существуют
между Землей и космосом.
В рамках этой статьи не может быть рассмотрен ряд вопросов,
относящихся к областям, граничащим с физикой и математикой, но об
одном из таких вопросов следует сказать несколько слов.
За последнее время были сделаны попытки распространения
различных физических теорий времени и пространства на область
биологических представлений. Так, в статье Урманцева и Трусова («Вопросы
философии» № 6, 1958) обсуждалась теория своего рода «биологической
относительности». Вероятно, с этой точки зрения могут рассматриваться
все процессы, протекающие с определенной скоростью при известных
условиях. Сюда относится клеточное деление, скорость которого,
выраженная в относительном числе делений клеток в единицу времени, может
исследоваться параллельно и на Земле и в космосе (например, на долго-
летающих спутниках).
Мы считаем, что при осуществлении очередных биологических
экспериментов в космическом пространстве следует попытаться
проверить и «биологическую теорию относительности». До того, как будут
получены результаты таких опытов, дискуссия о применимости «теории
относительности» к космической биологии останется незавершенной.
Лингвистические проблемы
кибернетики и структурная
лингвистика
С. К. ШАУМЯН
«Подобно тому, как в жизни народов,— писал знаменитый немецкий
математик Д. Гильберт,— отдельный народ только тогда может
преуспевать, когда преуспевают также и все соседние народы, и подобно тому,
как интересы государств требуют не только того, чтобы внутри каждого
отдельного государства царил порядок, но и того, чтобы были должным
образом упорядочены отношения между государствами, точно так же
обстоит дело и с жизнью наук» (D. Hilbert «Axiomatisches Denken».
«Gesammelte Abhanidlungen», В. Ill, Berlin, 1935, S. 146). Написанные
много лет тому назад, эти слова Д. Гильберта, в которых подчеркивается
первостепенная значимость взаимодействия между науками, приобретают
особенную актуальность в настоящее время, когда бурно развивающаяся
наука кибернетика позволяет открывать глубокие и далеко идущие
аналогии между, казалось бы, не связанными друг с другом областями
знания.
К числу целого комплекса наук, объединяемых кибернетикой в
единый ансамбль, принадлежит и структурная лингвистика — абстрактная
теоретическая дисциплина, занимающаяся построением формальных
моделей языка. В процессах управления, составляющих предмет
кибернетики, существенную роль играют преобразования языковой
информации, автоматизация которых возможна только на базе формального
моделирования структуры языка. Благодаря этому обстоятельству между
кибернетикой и структурной лингвистикой существует самая тесная связь.
В настоящей статье мы рассмотрим некоторые основные черты
структурной лингвистики в свете лингвистических проблем, возникающих
в кибернетике при исследовании процессов управления. Мы постараемся
раскрыть двухстороннюю связь между кибернетикой и структурной
лингвистикой: с одной стороны, мы займемся выяснением, что дает в
теоретическом и практическом отношении структурная лингвистика для решения
лингвистических проблем кибернетики, а с другой стороны, покажем, как
идеи кибернетики проливают новый свет на сущность структурной
лингвистики и перебрасывают мост между этой наукой и остальными науками,
объединяющимися вокруг кибернетики 1.
1. Предмет кибернетики и роль языка в процессах управления
Кибернетику можно определить как науку о наиболее общих
закономерностях процессов управления. Всякий процесс управления имеет
следующую структуру: существует два основных устройства — управляющее
1 Настоящая статья принадлежит к циклу статей, посвященных основным
^проблемам кибернетики и ее связям с различными науками. Цикл был открыт статьей
академика А. И. Берга «О некоторых проблемах кибернетики» (см. «Вопросы философии»
№ 5, I960). Автор приносит глубокую благодарность академику А. И. Бергу за
обсуждение настоящей статьи и замечания принципиального характера.
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КИБЕРНЕТИКИ
121
и управляемое, соединенные между собой каналами связи. Управляющее
устройство передает управляемому устройству ту или иную управляющую
информацию, которая вызывает определенные изменения в состоянии
управляемого устройства. Сведения об изменениях в состоянии
управляемого устройства могут поступать из последнего в управляющее устройство
по каналам обратной связи в виде осведомительной информации. Помимо
этого, и управляющее и управляемое устройства могут получать
некоторую информацию извне (см. А. А. Ляпунов и Г. А. Шестопал
«Об алгоритмическом описании процессов управления», «Математическое
просвещение», вып. 2. М., 1957, стр. 82).
Связью в кибернетике называется циркуляция информации между
управляющим и управляемым устройствами в процессе управления.
Циркуляция информации может иметь место между человеком и
человеком, человеком и животным, человеком и машиной, между машинами,
в релейно-контактных системах, в нервной системе человека и животного.
Если сопоставить понятие управления и понятие связи, как они
понимаются в кибернетике, то можно увидеть, что понятие связи
несамостоятельно, а подчинено понятию управления. Поэтому нет необходимости
включать понятие связи в определение кибернетики. В самом общем виде
кибернетику достаточно определить как науку, имеющую своим
предметом наиболее общие закономерности процессов управления. Термином
«наиболее общие закономерности процессов управления» мы хотим
подчеркнуть, что кибернетика сосредоточивает свое внимание только на тех
абстрактных аспектах управления, которые являются общими для резко
отличающихся друг от друга областей. Что же касается более конкретных
аспектов управления, как, например, конкретные аспекты
государственного управления, то эти аспекты лежат, конечно, вне компетенции
кибернетики \
Итак, всякий процесс управления осуществляется посредством
циркуляции информации между управляющим и управляемым устройствами.
Отсюда становится ясной важность понятия информации. На современном
этапе развития науки и техники понятие информации играет настолько
важную роль, что некоторые считают его таким же фундаментальным
понятием, как понятие энергии. Информация существует всюду, где мы
имеем дело с процессами управления: в автоматическом управлении
разнообразными технологическими процессами, в автоматическом
регулировании движения машин, в технике автоматического дистанционного
управления, в электронных вычислительных машинах, в электронных
переводческих и информационных машинах, в работе разного рода
автоматических устройств. Поскольку процессы управления имеют место не
только в механизмах, но и в живых организмах, то понятие информации
играет большую роль и в области биологических наук. Например, в
физиологии нервной деятельности мы имеем дело с передачей информации
о раздражениях по нервным волокнам в нервные центры, где возникают
ответные сигналы и соответствующая информация передается
действующим органам.
Понятие информации есть центральное понятие кибернетики. Основу
кибернетики составляет изучение законов передачи и преобразования
информации. Для осуществления передачи информации от управляющего
к управляемому устройству и обратно необходимо, чтобы информация
была представлена в виде некоторой последовательности знаков,
принадлежащих к определенному коду. В самом общем виде код можно
определить как систему знаков, используемую для передачи информации.
В процессе передачи информации часто возникает необходимость
преобразовать информацию из одной системы знаков в другую систему
1 Более развернутое определение кибернетики читатель может найти в указанной
выше статье академика А. И. Берга.
m
С. К. ШАУМЯН
знаков, то есть из одного кода в другой код. Подобного рода
преобразования называются кодированием. Всякий код есть разновидность языка,
а кодирование есть не что иное, как перевод с одного языка на другой.
Отсюда следует, что проблема изучения кодов и кодирования есть
лингвистическая проблема, а теория кодов и кодирования, вообще говоря,—
лингвистическая теория. Так как коды и кодирование связаны с
процессами передачи информации, а понятие информации является основным
в кибернетике и во всех науках, в которых применяются методы
кибернетики, то отсюда следует, что во многих науках существенную роль играют
лингвистические проблемы, связанные с вопросами кодирования.
Если рассматривать структурную лингвистику в плане ее
взаимоотношений с кибернетикой и другими науками, то именно понятия кода
и кодирования составляют тот мост, который связывает структурную
лингвистику с кибернетикой и науками, применяющими методы
кибернетики.
Исходя из понятий кода и кодирования, мы рассмотрим в следующих
разделах сущность и значение структурной лингвистики.
Z Структурная лингвистика как абстрактная теория языка
Опираясь на понятие кода и кодирования, мы можем определить
структурную лингвистику как науку, имеющую своим
предметом изучение естественных языков с точки зрения их
преобразования в абстрактные коды, служащие
формальными моделями естественных языков.
Поясним это определение структурной лингвистики на конкретных
примерах.
Возьмем один из естественных языков, например, современный
польский литературный язык, и рассмотрим, как изучается его звуковая
система с точки зрения структурной лингвистики. Фонология, то есть отдел
структурной лингвистики, посвященный изучению звуков языка,
устанавливает для звуковой системы современного польского литературного
языка абстрактный код, состоящий из девяти бинарных
дифференциальных элементов, которые можно представить в виде следующих символов:
1) V — Vo; 2) С — С°\ 3) G — G°- 4) N — №; 5) L — L0;
6) Сп — Сп°; 7) S - S°; 8) Ve — Vc°; 9) St — St° К
Данные дифференциальные элементы представляют собой результат
разложения звуковой стороны языка, осуществляемого с целью ее
сведения к ограниченному числу первичных элементов. Это позволяет
применять к изучению языка точные методы исследования. Дифференциальные
элементы устанавливаются путем фиксирования тех звуковых различий,
которым соответствуют смысловые различия у языковых единиц. Именно
поэтому выделение дифференциальных элементов является
специфическим для каждого конкретного языка в зависимости от тех особых
соотношений, которые имеют место между звуковой и смысловой сторонами
в данном языке. На физическом уровне звуковой системы польского языка
эти символы интерпретируются следующим образом:
V — вокальность. Vo — невокальность.
С —компактность. С° —некомпактность.
G — низкая тональность. G° — ненизкая тональность.
N — назальность. № — неназальность.
L — плавность. L° — неплавность.
Сп — непрерывность. Сп°— ненепрерывность.
S — диезная тональность. S° — недиезная тональность.
Ve — звонкость. Vc°— незвонкость.
St -♦ яркость. St°— неяркость.
1 Знак тире (—) употребляется нами для обозначения противопоставления
между символами.
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КИБЕРНЕТИКИ
123
Значения этих терминов можно вкратце пояснить следующим
образом. Вокальность есть акустический элемент, отличающий гласные от
согласных. Компактность есть акустический элемент, отличающий
согласные заднего образования (типа k, g) от согласных переднего образования
(типа t, d) и губных (типа р, 6), а также гласные нижнего образования
(типа а) от гласных верхнего образования (типа г, и). Низкая
тональность есть акустический элемент, отличающий задние гласные (типа о, и)
от передних гласных (типа e, i), a также согласные заднего образования
и губные от согласных переднего образования. Назальность есть
акустический элемент, отличающий носовые гласные и согласные от неносовых.
Плавность есть акустический элемент, отличающий согласные типа г, /
от остальных согласных. Непрерывность есть акустический элемент,
отличающий щелевые согласные (типа х, s, /) от смычных согласных (типа
k, t, p). Диезная тональность есть акустический элемент, отличающий
мягкие согласные от твердых. Звонкость есть акустический элемент,
отличающий звонкие согласные от глухих. Яркость есть акустический элемент,
представляющий собой специфический резкий шум, характеризующий
некоторые согласные, например, аффрикаты.
Мы видим, что в каждой паре бинарных дифференциальных
элементов один дифференциальный элемент является положительным, а другой
служит его отрицанием. С помощью этого кода мы можем закодировать
звуковую систему современного польского литературного языка,
представив ее в виде сорока двух пучков дифференциальных элементов. Эти
пучки дифференциальных элементов представляют собой фонемы.
Каждая фонема может быть обозначена в виде особой формулы. Данный
абстрактный код обладает экспланаторной функцией, то есть объясняет
имманентные особенности звуковой системы современного польского
литературного языка, поскольку именно в пучках дифференциальных
элементов выражается сущность каждого звука. В качестве примера
кодирования конкретных фонем приведем формулы гласных фонем
современного польского литературного языка.
а
е
i
V С
V (СС°) G0
V С0 G0
о
9
и
V (С С°) №
V N
V С0 G
В формулах фонем е и о мы употребили скобки для выражения того,
что здесь знаки С и С° обозначают не два дифференциальных элемента
сами по себе, а сочетание двух дифференциальных элементов,
образующих один комплексный дифференциальный элемент (см. С. К. Ш а у м я н
«История системы дифференциальных элементов в польском языке». М.,
1958, стр. 78. Изложение общей теории бинарных дифференциальных
элементов в фонологии читатель может найти в книге: R. Jakobson
and M. Halle «Fundamentals of language», 's-Gravenhage, 1956).
Остановимся теперь на примере из грамматики. Возьмем падежную
систему русского языка. Для падежной системы русского языка можно
установить абстрактный код, состоящий из трех бинарных
дифференциальных элементов, которые обозначим следующими символами:
1) Л —Л°; 2) В — ß°; 3) С —С
На семантическом уровне грамматической системы русского языка
мы будем интерпретировать эти символы так:
А — направленность. Л° — ненаправленность.
В — объемность. В° — необъемность.
С — периферийность, С° — непериферийность.
124
С. К. ШАУМЯН
Содержание данных признаков можно вкратце пояснить
следующим образом. Признак направленности означает, что падеж
сигнализирует объект, на который направлена деятельность. Этот признак имеет
место у винительного и дательного падежей: винительный падеж
сигнализирует главный объект, на который направлена деятельность, а
дательный падеж — побочный объект. Признак объемности означает, что падеж
сигнализирует предел участия предмета в содержании высказывания.
Этим признаком обладают родительный и предложный падежи:
родительный падеж относится к главному предмету, а предложный падеж — к
побочному предмету. Признак периферийности указывает на
периферийную, побочную роль, которую играет предмет в содержании
высказывания. Этот признак мы находим у дательного, предложного и
творительного падежей.
С помощью этого абстрактного кода мы можем закодировать
падежную систему русского языка, представив каждый падеж в виде
определенного пучка дифференциальных элементов. Данный абстрактный код
обладает экспланаторной функцией, поскольку объясняет имманентные
особенности падежной системы русского языка. Вот формулы падежей
русского языка:
Им.
Род.
Дат.
А° В° С0
В С°
А С В°
Вин.
Тв.
Пр.
А В° О
С А° В°
В С
От понятия абстрактных кодов, обладающих экспланаторной
функцией, естествен переход к понятию структуры языка. Но прежде чем
определить это понятие, мы должны пояснить, что понимают под структурой
в современной науке.
Начнем с понятия изоморфизма, или структурного тождества.
Хорошим примером изоморфизма может служить аналогия между разными
видами колебания. Если сравнить между собой механические,
акустические, электромагнитные колебания, колебания, связанные с оптическими
процессами, и другие виды колебаний, то у всех видов колебаний мы
обнаружим определенные черты сходства, определенный изоморфизм,
или, иначе, определенное структурное тождество. Эти черты сходства
между различными видами колебаний и служат предметом абстрактной
теории колебаний. Теория колебаний обладает огромной синтезирующей
силой. До возникновения теории колебаний акустика, теория
электричества и оптика представляли собой не связанные друг с другом,
изолированные отделы физики. Благодаря же теории колебаний они были
синтезированы в одно стройное целое. Опираясь на понятие изоморфизма,
мы можем определить понятие структуры как инвариант сетей
отношений изоморфных друг другу.
От общего понятия структуры перейдем к понятию структуры языка.
Сравнивая абстрактный код фонологической системы и абстрактный код
грамматической системы, можно обнаружить изоморфизм между обоими
кодами. Например, если взять слог и предложение, то можно установить
следующее соответствие между элементами слога и элементами
предложения:
Гласная фонема Предикат
Начальная группа
согласных Группа подлежащего
Конечная группа
согласных : Группа дополнения
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КИБЕРНЕТИКИ
125
(см. J. Kuryiowicz «La notion de l'isomorphisme», «Travaux du
Cercle linguistique de Copenhague», vol. V, 1949, pp. 50—51).
Так как абстрактный код фонологической системы и абстрактный
код грамматической системы изоморфны друг другу на высшем уровне
абстракции, то структура языка есть не что иное, как инвариант обоих
абстрактных кодов. А поскольку с понятием абстрактных кодов
неизбежно связывается и понятие структуры, то отсюда становится понятно,
почему новая теория языка называется структурной лингвистикой.
В структурной лингвистике следует различать абстрактную
семиологию, то есть неинтерпретированную чисто формальную теорию,
абстрагированную от абстрактного фонологического кода и абстрактного
грамматического кода, и содержательную интерпретацию этой теории в обоих
кодах. Подобно тому, как теория колебаний обладает большой
синтезирующей силой по отношению к изучению физических явлений, точно так
же большой синтезирующей силой обладает и структурная лингвистика
по отношению к изучению лингвистических явлений. До возникновения
структурной лингвистики фонетика, грамматика и лексикология
представляли собой не связанные друг с другом, изолированные отделы
языкознания. Благодаря же структурной лингвистике эти отделы науки
о языке были объединены в одно стройное целое.
Современная структурная лингвистика различает три основных типа
лингвистических структур: 1) бинарные структуры дифференциальных
элементов, 2) дистрибутивные структуры, 3) трансформационные
структуры.
С бинарными структурами дифференциальных элементов мы уже
познакомились на примере анализа дифференциальных элементов
фонологической системы польского языка и дифференциальных элементов
падежной системы русского языка. Дистрибутивные структуры
устанавливаются на основе анализа всех возможных окружений для фонем,
морфем и других лингвистических единиц в речевом потоке. Анализируя
окружения лингвистических единиц в речевом потоке, мы сравниваем
лингвистические единицы друг с другом, а затем лингвистические
единицы, окружения которых в большинстве случаев совпадают, объединяются
нами в одинаковые классы. Таким образом, в дистрибутивных
структурах параметрами лингвистических единиц служат данные,
характеризующие взаимную сочетаемость лингвистических единиц в речевом потоке.
В этом и состоит критерий дистрибуции (распределения). В качестве
примера применения критерия дистрибуции можно привести выделение
элементов предложения и слога. Путем дихотомического членения в
предложении мы выделяем сначала ядро (группу предиката) и вспомогательную
часть (группу подлежащего); затем ядро распадается на конституенту
ядра (глагол) и вспомогательную часть ядра (дополнение). Аналогичным
путем расчленяется и слог. В слоге выделяется прежде всего ядро
(гласный звук + конечные согласные) ; затем ядро слога разделяется на
конституенту (гласный звук) и вспомогательную часть (группу конечных
согласных). Именно посредством применения этих дистрибутивных
критериев между предложением и слогом обнаруживается изоморфизм,
показанный на приведенной выше таблице.
Что касается трансформационных структур, то они устанавливаются
посредством анализа отношений, для которых критерии дистрибуции
недостаточны. Возьмем, например, именную группу притяжение частицы.
Эту именную группу можно толковать в двояком смысле: в смысле
родительного падежа субъекта и родительного падежа объекта. В первом
случае значение родительного падежа слова частица совпадает со значением
родительного падежа в именной группе тяжесть камня, а во втором
случае — со значением родительного падежа в именной группе печатание
книги. Поскольку различие между значениями субъекта и объекта не
вытекает из дистрибуции родительного падежа слова частица, то для того,
126
С. К. ШАУМЯН
чтобы найти объективные критерии для формального обоснования этого
различия, мы должны рассматривать именную группу притяжение на-
стицы в одном случае как трансформацию предложения частица
притягивает, а в другом случае — как трансформацию предложения частицу
притягивают. Подобным же образом устанавливается множество других
трансформаций в языке. Эти трансформации представляют собой
специфические отношения между лингвистическими единицами. Сети
трансформационных отношений и образуют трансформационные структуры
в языке !.
Как сказано выше, абстрактные коды структурной лингвистики
служат формальными моделями естественных языков. Соответственно
различению трех типов лингвистических структур мы должны различать три
типа формальных моделей: модели систем дифференциальных элементов,
дистрибутивные модели и трансформационные модели. Данная
классификация формальных моделей основана на различном характере их
лингвистического содержания. Что касается логического характера
моделей, то с этой точки зрения различают аналитические и синтетические
модели (по характеру исходных объектов), конструктивные и
неконструктивные модели (по возможности алгоритмизации),
теоретико-множественные и статистические модели (по применяемому аппарату)
(см. статью А. А. Зиновьева и И. И. Ревзина «Логическая модель
как средство научного исследования». «Вопросы философии»№ 1, 1960).
Для успешного моделирования языка структурная лингвистика
нуждается в тесном контакте с математическими дисциплинами. В
современной структурной лингвистике применяются методы математической
логики, теории алгоритмов, теории множеств, топологии, теории
вероятностей. В этом направлении уже получены интересные результаты2.
В системе дисциплин, образующих современное языкознание,
структурная лингвистика, как абстрактная теория языка, занимает
существенное место. Современное языкознание представляет собой
иерархический комплекс дисциплин, ядром которого служит структурная
лингвистика.
Структурная лингвистика посредством построения формальных
моделей выделяет в естественных языках автономный реляционный
каркас, состоящий из двух планов: плана выражения и плана содержания.
В плане выражения мы имеем дело с чисто реляционными элементами—
онемами, которые воплощаются в физической субстанции — звуках,
плане содержания мы имеем дело с чисто реляционными
грамматическими элементами — морфемами, которые воплощаются в
семантической субстанции, в определенных семантических элементах, служащих
субстратами морфем. Соответственно различению данных планов
структурная лингвистика разделяется на два отдела: фонологию и
структурную грамматику. Фонология исследует фонемы и другие реляционные
1 В настоящее время в структурной лингвистике имеется обширная литература,
посвященная исследованию указанных выше типов лингвистических структур.
Назовем только некоторые из основных работ. По бинарным структурам
дифференциальных элементов: R. Jakobson and M. Halle «Fundamentals of language», s-Gra-
venhage, 1956; R. Jakobson «Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre». «Travaux du
Cercle linguistique de Prague», VI, 1936; R. Jakobson «Shifters, verbal categories,
and the Russian verb». Harvard university, 1957. По дистрибутивным структурам:
Z. Harri s «Methods in structural linguistics». Chicago, 1951; L. H j e l m s 1 e v
«Prolegomena to a theory of language». Baltimore, 1953; J. Kurylowicz «Les structures
fondamentales de la langue: groupes et propositions». «Studia Philosophica», vol. III,
1948; J. Ku r y 1 о w î с z «Contribution á la théorie de la syllabe». «Biuletyn polskiego
towarzystwa jçzykoznawczego, VII, 1948. По трансформационным структурам:
N. Chomsky «Syntactic structures», 's-Gravenhage, 195?.
2 Из работ по математическому анализу структуры языка назовем, например:
О. С. Кулагина «Об одном способе определения грамматических понятий на базе
теории множеств». «Проблемы кибернетики», вып. 1. М., 1958; В. А. Успенский
«К определению части речи в теоретико-множественной системе языка». «Бюллетень
объединения по проблемам машинного перевода» № 5, М., 1957.
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КИБЕРНЕТИКИ
Ï21
единицы плана выражения, а структурная грамматика исследует
морфемы и другие реляционные единицы плана содержания.
Самостоятельное исследование физических субстратов фонем (и
других реляционных единиц плана выражения) и семантических субстратов
морфем (и других реляционных единиц плана содержания) лежит за
пределами структурной лингвистики. Фонология занимается физическими
субстратами фонем лишь настолько, насколько это необходимо для
исследования самих фонем. Структурная грамматика занимается
семантическими субстратами морфем лишь настолько, насколько это необходимо
для исследования самих морфем. Что же касается самостоятельного
исследования физических субстратов фонем и семантических субстратов
морфем, то этим занимаются фонетика, опирающаяся на фонологию, и
семантическая грамматика, опирающаяся на структурную грамматику.
По сравнению со структурной лингвистикой фонетика с
семантической грамматикой образуют более низкий уровень абстракции.
Переход от фонологии к фонетике и от структурной грамматики
к семантической грамматике осуществляется на базе
специального метода, который Л. Ельмслев называет катализом
(см. L. Hjelmslev «Prolegomena to a theory of language»,
Baltimore, 1953, pp. 79—81, 86).
Сущность катализа при переходе от фонологии к фонетике и от
структурной грамматики к семантической грамматике заключается в том,
что лингвист изучает не всякие физические и семантические различия, а
только такие, которые на уровне автономного реляционного каркаса
могут быть в принципе представлены в виде определенных формальных
дифференциальных элементов. Именно благодаря катализу фонетика и
семантическая грамматика должны быть включены в число
лингвистических дисциплин. Если оставить в стороне катализ (осознанно или
неосознанно применяемый лингвистами), то фонетика будет представлять
собой чисто акустическое изучение любых физических различий, не
имеющее отношения к решению собственно лингвистических задач. Равным
образом и изучение семантического аспекта языка перестает иметь
отношение к задачам языкознания.
Применяя метод катализа, мы совершаем также переход от
фонетического и семантического уровня языка к уровню социологического и
психологического изучения языка. Отсюда возникают такие дисциплины,
как социология языка и психолингвистика. Считаем необходимым
заметить, что социология языка — это специальная лингвистическая
дисциплина, не имеющая ничего общего с так называемой микросоциологией.
Таким образом, мы устанавливаем в современном языкознании
иерархию лингвистических дисциплин, расположенных по трем уровням
абстракции. Высший уровень абстракции мы будем называть
формальным, средний уровень абстракции — денотативным, а низший уровень
абстракции — коннотативным уровнем. В соответствии с этим иерархию
лингвистических дисциплин можно представить в виде следующей
таблицы:
Уровни
абстракции
Формальный
уровень
Денотативный уровень
Кониотатив-
ный уровень
План
выражения
Фонология
Фонетика
План содержания
Структурная
грамматика
Семантическая
грамматика
Социология
языка и
психолингвистика
128
С. К. ШАУМЯН
На основании только что изложенного мы должны сделать
следующие замечания:
1) Прежде всего необходимо подчеркнуть значение структурной
лингвистики как центральной лингвистической дисциплины, вокруг
которой должны группироваться все остальные дисциплины современного
языкознания. При этом необходимо подчеркнуть, что никоим образом
нельзя отождествлять структурную лингвистику с современным
языкознанием. Структурная лингвистика представляет собой только наиболее
абстрактную часть современного языкознания.
2) Нужно подчеркнуть фундаментальное значение катализа для
современного языкознания. Именно благодаря катализу, с помощью
которого осуществляется переход от структурной лингвистики к
остальным лингвистическим дисциплинам, мы получаем возможность
правильно организовать изучение всех аспектов языка, в том числе его
социальных аспектов.
В связи со сказанным мы должны остановиться на понятии
«структурные методы». Под структурными методами следует понимать не
только методы, применяемые в самой структурной лингвистике, но и
катализ, а также остальные методы, посредством которых осуществляется
исследование любых аспектов языка в связи с результатами структурной
лингвистики. Только структурные методы позволяют правильно
организовать изучение всех аспектов языка.
Если сопоставить структурную грамматику и семантическую
грамматику с логическим синтаксисом и логической семантикой, то можно
установить глубокий параллелизм между этими областями: структурная
грамматика так относится к семантической грамматике, как логический
синтаксис относится к логической семантике. Аналогичным образом
относится фонология к фонетике. Этот глубокий параллелизм
объясняется тем, что между естественными языками, которыми занимается
языкознание, и искусственными языками, которыми занимаются
логический синтаксис и семантика, существуют общие закономерности.
Именно поэтому мы включаем всю область изучения естественных и
искусственных языков (в том числе социологию языка и
психолингвистику) в общее понятие семиотики как науки о знаковых системах и
кодах.
Семиотика имеет своей задачей систематическое изучение
функционирования знаков в человеческом обществе на всех уровнях абстракции:
формальном, денотативном и коннотативном. Соответственно
различению естественных и искусственных языков в семиотике должны
различаться две главные области: семиотика естественных языков и семиотика
искусственных языков. Приведенная выше схема дисциплин
современного языкознания покрывает область семиотики естественных языков.
Что же касается искусственных языков, то речь идет прежде всего об
искусственных языках математических дисциплин, химии, биологии и
других теоретических наук. Эти языки изучаются логическим
синтаксисом и семантикой. Кроме того, в область семиотики искусственных
языков входит изучение закономерностей транспортной, морской
сигнализации и других видов применения искусственных знаковых систем в
человеческом обществе.
На основании только что сказанного современное языкознание
должно рассматриваться как часть более общей науки — семиотики.
Необходимость рассматривать языкознание в рамках общей теории
знаков подчеркивалась еще основателем структурной лингвистики
Ф. де Соссюром, но практическую реализацию этот тезис Ф. де Соссюра
получил только в самое последнее время в связи с успехами в
изучении искусственных языков со стороны логиков и развитием
кибернетики.
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КИБЕРНЕТИКИ
129
3. Теоретическое и прикладное значение структурной лингвистики
Теоретическое и прикладное значение структурной лингвистики
можно понять в свете того факта, что абстрактные коды естественных
языков, которыми занимается структурная лингвистика, представляют
собой основные коды, с которыми могут быть соотнесены коды во всех
остальных науках. Таким образом, результаты структурной лингвистики
должны служить основой для исследований лингвистических проблем
кибернетики во всех областях науки.
Рассмотрим ближе контакты структурной лингвистики с другими
науками под углом зрения лингвистических проблем кибернетики. Прежде
всего необходимо отметить, что благодаря понятию абстрактного кода
структурная лингвистика включается в состав более общей науки —
семиотики. Понятие кода перебрасывает мост между структурной
лингвистикой и теорией информации.
Структурная лингвистика служит теоретической основой для
разработки методов автоматизации перевода научно-технической
литературы. Центральная проблема теории машинного перевода — создание
языка-посредника, который представляет собой не что иное, как
универсальный код, служащий для перевода с одних языков на
другие. Для создания языка-посредника очень важен опыт
структурной лингвистики в создании абстрактных кодов, обладающих эксплана-
торной функцией по отношению к естественным языкам.
Переводческая машина не в состоянии понимать значения слов и
грамматических категорий переводимого текста. Поэтому, чтобы можно
было осуществить перевод с одного языка на другие, необходимо
закодировать значения в виде чисто формальных символов и указания чисто
формальных операций над этими символами. Таким образом,
переводческая машина может работать только на базе полной формализации
переводимого текста. В этом плане важное значение должен иметь прежде
всего трансформационный анализ, который в последние годы находит
все более и более широкое применение в структурной лингвистике
(см. N. Chomsky «Syntactic structures», 's-Gravenhage, 1957; Y. В а г-
H i 11 е 1 «Decision procedures in natural languages». «Logique et
analyse» № 2, 1959).
В связи с проблемой конструирования переводческих машин
возникла проблема создания пособий по переводу
научно-технических текстов с незнакомого языка на родной. Принципиальная
возможность создания таких пособий доказывается успехами машинного
перевода. Путем соответствующей формализации словаря и
грамматических элементов можно достичь того, что читающий будет чисто
механическим путем переводить с незнакомого языка на родной язык без
всякого искажения смысла. Первый опыт такого рода уже сделан.
В Венгрии венгерским лингвистом Михаем Табором выпущен
«Международный ключ для перевода». Этот переводный ключ рассчитан на
шесть европейских языков: английский, немецкий, французский,
испанский, венгерский, русский. Пока что вышли , немецко-венгерский,
венгерско-немецкий и англо-венгерский выпуски этого пособия (см.
М. Gabor «Nemzetközi fordítókules», Budapest, 1957). Проблематика,
связанная с созданием такого рода пособий, обсуждается в статье
И. А. Мельчука «К вопросу о пособии по переводу научно-технических
текстов с незнакомого или малознакомого языка на родной» («Тетради
переводчика» № 3, 1960. Изд. Первого московского государственного
педагогического института иностранных языков).
Проблемы, возникающие в теории информационных машин,
аналогичны проблемам структурной лингвистики, поскольку основой
машинного поиска информации является кодирование всей информации
посредством небольшого числа основных понятий — своего рода диффе-
130
С. К. ШАУМЯН
ренциальных элементов, через которые определяются все остальные
понятия. Таким образом, все понятия выражаются в виде разных
сочетаний основных понятий, аналогичных пучкам дифференциальных
элементов в структурной лингвистике. Отсюда следует важность опыта
структурной лингвистики для разработки теории информационных машин
(см. В.В.Иванов «Лингвистические вопросы создания машинного
языка для информационной машины». «Материалы по машинному
переводу», сб. I, Л., 1958, стр. 10—39).
Структурная лингвистика служит теоретической основой для
разработки проблем автоматической записи человеческой речи (создание
стенографов-автоматов), проблем конструирования читающих машин-
автоматов, проблем речевого управления производственными и
военными объектами. Решающую роль в разработке этих проблем должна
играть фонология.
Важное значение имеет контакт структурной лингвистики с
неврологией. Благодаря использованию результатов структурной лингвистики
следует ожидать в ближайшем будущем прогресса в области
исследования механизма афазии 1.
Большой интерес представляет контакт структурной лингвистики с
так называемой теорией игр, которая, как известно, является
математической коммуникативной теорией, находящей все более и более
широкое применение в области исследования структуры военных
операций и структуры экономических процессов (на основе теории игр уже
созданы некоторые модели машин, которые рассматриваются в качестве
первого шага на пути к созданию машин, способных оценивать военную
ситуацию и определять наилучшие действия). С теорией игр
структурную лингвистику объединяют коммуникативные «модели2.
Укажем также на связь проблем структурной лингвистики с
проблемами криптографии и криптоанализа, то есть с проблемами
засекречивания и дешифровки засекреченных кодов. Сопоставление методов
решения проблем в той и другой области показывает, что существуют
определенные принципы, единые для обеих областей.
Мы рассмотрели предмет структурной лингвистики и связи
структурной лингвистики с кибернетикой и теорией информации, с
семиотикой, логическим синтаксисом, логической семантикой, теорией
машинного перевода и т. д. Сопоставим теперь структурную лингвистику с
традиционным языкознанием и покажем, что означает для языкознания
возникновение структурной лингвистики.
С точки зрения внутренней логики развития науки возникновение
структурной лингвистики означает революцию в языкознании, в
результате которой языкознание превращается из эмпирической и
описательной области знания в точную область знания. В лице структурной
лингвистики языкознание вступает в семью точных наук, какими, например,
являются физика, химия, биология. Эти последние в свое время тоже
пережили подобного рода революцию, прежде чем они превратились из
эмпирических и описательных в точные науки. Подобно остальным
точным наукам, структурная лингвистика пользуется математическими
методами исследования. Применение математических методов
исследования к изучению языка вовсе не снимает проблем изучения языка как
социального явления. Напротив, именно применение математических
методов открывает весьма перспективный путь к глубокому познанию
языка как социального явления. Суть дела в том, что нельзя глубоко
познать язык как социальное явление, не разграничив прежде всего разные
1 О значении структурной лингвистики для исследования афазии см. R.
Jakobson and M. Halle «Fundamentals of language», pp. 55—82.
2 По определению, приведенному у Н. Винера, с точки зрения теории игр «речь
является совместной игрой говорящего и слушателя против сил, вызывающих
беспорядок» (Н. Винер «Кибернетика и общество», Мм 1958, стр. 100). .
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КИБЕРНЕТИКИ
131
уровни абстракции. Только после исследования формального каркаса
языка мы получаем необходимую базу для анализа сущности языка как
социального явления посредством интерпретации формального каркаса
языка через соответствующие данные истории, археологии и
антропологии.
Вопрос о применении структурных методов к изучению социальных
аспектов языка ввиду его сложности целесообразно рассмотреть в
отдельной статье. Здесь мы остановимся только »а одном примере. К числу
основных законов структурной лингвистики принадлежит следующий: чем
шире сфера употребления знака в системе языка,
тем беднее его содержание; чем уже сфера
употребления знака, тем богаче его содержание. Этот
абстрактный закон структуры языка можно интерпретировать на социальном
уровне так: чем шире сфера социального употребления знака, тем более
общим является его содержание; чем уже сфера социального употребления
знака, тем более специальным является содержание знака (см. J. Кигу-
ïowicz «Esquisses linguistiques», Wroclaw — Krakow, 1960, pp. 14—15).
Эта интерпретация подтверждается анализом терминологии. В самом
деле, чем специальнее термин, тем уже сфера его социального
употребления, и, наоборот, чем менее специален термин, тем шире сфера его
социального употребления.
Когда мы говорим, что возникновение структурной лингвистики
является революцией в языкознании, то это никоим образом не означает,
что структурная лингвистика отвергает позитивные результаты,
полученные традиционным языкознанием. Напротив, весь фактический материал,
накопленный последним, сохраняет свою силу и в настоящее время. Речь
идет только о том, чтобы переосмыслить этот материал с новой,
структурной точки зрения. Более того, те описательные исследования в области
синхронического и диахронического изучения языков, которыми
занималось и занимается традиционное языкознание, должны продолжаться и
в будущем. Речь идет только о том, чтобы заменить устарелые
эмпирические представления о языке строго научной теорией, позволяющей
постигнуть сущность языка и открывающей новые горизонты как для
теоретического исследования, так и для практики. На примере развития
языкознания мы видим новое подтверждение общеизвестного положения, что
революция в науке вовсе не исключает преемственности в развитии науки.
Структурная лингвистика находится в самом начале своего пути,
и ее будущее, безусловно, таит в себе неожиданные возможности
развития, которые сейчас трудно предвидеть и которые по своей важности
могут превзойти самые смелые ожидания.
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
К обсуждению философских
вопросов современной генетики
В. И. КРЕМЯНСКИЙ
Не ставя перед собой задачу охватить во всем объеме философские
вопросы генетики, мы будем стремиться выполнить главным образом два
методологических требования. Первое из них — необходимость
исторического и дифференцированного подхода к изучаемым явлениям. Суть
второго требования заключается в том, что основные положения
материалистической диалектики надо применять не порознь, не в отрыве друг от
друга, а во взаимосвязи, как целостную систему понятий, каждое из
которых выступает в свете всех остальных. Такой подход привлекает сейчас
все большее внимание, но остается еще недостаточно выясненным его
многостороннее значение, в частности и для философских основ генетики.
Из истории основных проблем и теорий генетики
Хотя генетика сложилась как наука по преимуществу
экспериментальная, теснейшим образом связанная с важными задачами практики
сельского хозяйства и медицины, перед нею уже на первых этапах ее
развития вставали также и сложнейшие теоретические проблемы.
Обратимся к одной из проблем генетики. Почему, например, бабочка
тутового шелкопряда, едва обсохнув после выхода из шелкового
панциря, под защитой которого происходили удивительные превращения
червеобразной личинки в крылатое создание, сразу может полететь?
Давно стало ясно, что эта способность и вся система органов,
обеспечивающих полет, не заключены в готовом виде в яйце, в зернышке грены,
а формируются, по существу, заново в процессах индивидуального
развития, последовательно усложняющихся. Но ясно также, что в этих
процессах ускоренного образования органов тела заново (эпигенетическое
развитие) вместе с тем есть какая-то внутренняя предопределенность,
по крайней мере, тех направлений, по которым идут процессы
новообразования и превращения форм. Если в начале прошлого века идеи
эпигенезиса и преформизма казались абсолютно непримиримыми,
взаимоисключающими противоположностями, то уже в конце XIX века
стало общепризнанным, что на самом деле они не исключают, а
дополняют друг друга, претерпевая глубокие изменения в ходе этого синтеза
(неоднократно повторявшегося в истории эмбриологии на все более
высоком уровне).
Понятно, что если бы новому поколению каждый раз приходилось
начинать действительно совершенно заново, «с самого начала», то все
прогрессивное развитие органической жизни было бы практически
невозможно. Индивидуальное развитие организма ие начинается каждый раз
с пустого места. Существует какая-то внутренняя
преемственность, которая тянется от всей цепи его предков, из глубин более
или мен^е отдаленного прошлого. Родительские организмы, порождая те
или иные зачатки новых живых тел, передают в этих зачатках прсж-
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
133
нюю и вместе с тем несколько измененную «наследственную основу
индивидуального развития», причем в ее тончайших особенностях
какими-то способами и средствами запечатлены основные результаты
прошлых взаимосвязей со средой обитания организмов и групп организмов
данного вида. Какие это способы и средства? Какую роль в этом
преемственном воспроизведении и изменении свойств организмов в цепи
поколений играют внутренние и внешние для них факторы, условий? Как
управлять всеми этими факторами и условиями, чтобы получать новые
формы сельскохозяйственных животных и растений, наиболее
продуктивных и устойчивых против заболеваний? Поиски ответов на эти вопросы
и составляют, очевидно, главный предмет генетики (от греческого
слова «генетикос» — относящийся к рождению, происхождению), а также
селекции.
Нельзя не сказать несколько слов о значении общего понятия
преемственности.
Это понятие не включается в число важнейших философских
категорий. Но значение преемственности очень велико не только в области
биологических форм бытия материи. Достаточно напомнить, что без
внутренней преемственности вообще нет поступательного развития, а остается
только простая сумма следующих одно за другим изменений. Они могут
быть тоже «качественными», но такие изменения объединены только
рыхлыми связями, только во второстепенных чертах и часто бывают
вполне обратимыми (например, обычные примеры качественных
изменений — переходы небольших количеств воды из твердого в жидкое и
газообразное состояния и наоборот — при определенных условиях
практически полностью обратимы). Между всеми явлениями существуют
взаимосвязи, но к понятию взаимосвязей надо также подходить
исторически и дифференцированно, вскрывая в этом понятии особые
противоречия.
Прогрессивное развитие возможно лишь тогда, когда
причинно-следственные взаимосвязи становятся более тесными и разносторонними, чем
в простых агрегатах или в простой сумме круговоротов, так что данная
группа следующих одно за другим изменений приобретает особое
внутреннее единство. При этом преемственность всегда включает ту или
иную форму «отражения», опосредствованного в каких-то звеньях
взаимосвязей, объединяющих разновременно существующие
предметы, явления: одни из них исчезли, однако исчезли не просто, «не
бесследно», но обеспечив так или иначе воспроизведение основных
результатов своих циклов изменений, а последующие выступают в качестве
прямых «преемников», начиная свои циклы изменений с того уровня,
которого достигли первые, поскольку влияния прошлого цикла
изменений могли быть отображены в связующих звеньях между двумя
данными циклами изменений. В настоящее время такого рода задачи
исследуются теорией связи и кибернетикой, где несколько неудачным термином
«информация» обозначается не что иное, как одна из форм «отражения»,
необходимая для осуществления преемственных связей между
разновременно происходящими событиями, в частности и генетических
преемственных связей.
В органическом мире циклы изменений единичных живых тел чаще
всего (но не всегда) связаны между собой только одним материальным
звеном — зародышевой клеткой. Живая клетка есть нечто «целостное»,
это положение теперь нет надобности доказывать. Но «целостное» не
значит нечто сплошное, слитное, дальше чего не следует идти в глубь
материи для познания закономерностей, присущих этому целому. Только
низшая ступень целостности ограничивается простой монолитностью.
Высокоразвитая (органичная) целостность непременно предполагает
«единство разного многообразия» (Гегель), то есть расчлененность
целого, наличие в нем системы разнородных, дифференцирован-
134
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
ных частей, органов («подсистем») и более мелких образующих
(«компонентов» и элементов), которые относительно обособленны. Именно на
основе их разнородности и относительной обособленности между
«частями» и «частицами» высокоорганизованного целого возможны более
глубокие и более богатые содержанием взаимосвязи. Таким образом,
развитие взаимосвязей не исключает, а предполагает свою
противоположность— обособление (разумеется, относительное).
Примеры этого противоречивого отношения целостности и дискрет-
ности давно были известны биологам, но первые детально
разработанные общие теории наследственности, выдвинутые в шестидесятых
годах прошлого века, естественно, в той или иной степени преувеличивали
дискретность. Это были (в хронологическом порядке) гипотезы Нэгели,
Спенсера, Дарвина и Менделя.
Тем не менее ведущая идея этих гипотез, в особенности гипотез
Дарвина и Спенсера,— это расчлененность наследственной основы не на
химические, а на биологические единицы. Не останавливаясь здесь
на изложении этих гипотез, слишком часто искажаемых или
забываемых, отметим только, что ознакомление с первоисточниками открывает
читателю отнюдь не столь упрощенные идеи, какими их обычно
изображают, и они оказываются весьма близкими некоторым гипотезам и
теориям современных генетиков.
В гипотезах Дарвина, Спенсера и Нэгели генетическим единицам
приписывались разные особенности и неодинаковая степень различий
между ними, разделения их функций. Но все эти три гипотезы сходны
также и в том важнейшем отношении, что они содержат признание
возможности и необходимости наследования
приобретаемых свойств. Нелишне напомнить, что Спенсер стал самым
активным оппонентом Вейсмана после того, как тот выступил цротив
признания наследования приобретаемых свойств.
Ведущие идеи названных гипотез послужили исходным пунктом
течения, завоевавшего к началу нынешнего века гораздо более широкое
признание, чем общеизвестная теория Вейсмана. К этому течению
относится прежде всего теория «пластидул» Эльсберга — Геккеля, но более
всего представляет это течение целая группа «биохимических» (или
«химических») теорий наследственности. Они излагаются теперь совсем
¡редко или неточно. Между тем они заслуживают самого внимательного
отношения. Для детального ознакомления с ними читатель может
обратиться к статьям А. С. Щепотьева и Владислава Ружички,
опубликованным в довольно распространенном - издании «Новые идеи в биологии»
(вып. 5, 1914).
В этих статьях не упоминается об интересных высказываниях
А. П. Богданова, П. И. Митрофанова, Жиара, Дюваля и Ле-Дантека.
Все они подчеркивали значение взаимосвязей организма и среды, а
также значение свойств не только ядра клетки, но и окружающей его
плазмы (очень неточно называемой термином «цитоплазма»), а также
взаимосвязь между зародышевой клеткой и «сомой».
Жиар, Дюваль и Ле-Дантек дополнили эти положения, выдвинув
гипотезу о том, что изменения тела, вызванные условиями воспитания,
только тогда становятся наследственными, когда включаются в
процессы, непосредственно приводящие к образованию зародышевых
клеток. Следует отметить, что и это предположение было высказано в
упрощенной и даже механистической форме, но все же оно содержало глубоко
правильную мысль.
Таковы в самых схематических чертах идеи, которые развивались
и были наиболее широко ¡распространены в те годы, когда менделизм
начал принимать форму «классической генетики».
Ее содержание излагается теперь часто. Оно не оставалось
неизменным. Изменения взглядов части сторонников хромосомной теории на-
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
135
следствеиности были охарактеризованы нами в другом месте («Известия
АН СССР», 1954, № 4) как отказ от основных положений этой теории —
в ее «ортодоксальной» форме, подвергнутой критике в указанной статье,
в которой особо рассматривались недостатки этой теории.
Наличие существенного сдвига доказывается следующим
наглядным сопоставлением ряда основных положений классической генетики
периода 1936—1937 годов и зарубежной генетики нового периода:
Старый период
(собственно «классическая генетика»)
Гены — непрерывно существующие и
самовоспроизводимые частицы типа про-
геидных макромолекул. Они
расположены в линейном порядке вдоль хромосом,
независимы и четко отграничены друг
от друга.
Хромосомы — почти единственные
(кроме некоторых пластид) носители
генов. Хромосомы тоже существуют
непрерывно; в них сохраняется более или
менее прочная нитеобразная структура,
фиксирующая состав и относительное
расположение генов.
Гены практически не реагируют на
биохимические и физические изменения
своей внешней среды. Изменения генов
крайне редки и не находятся в прямой
зависимости от характера воздействий
среды.
Наследование приобретаемых свойств
принципиально невозможно и не
доказано в экспериментах.
Новый период
Гены — любые компоненты клетки,
способные к достаточно постоянному
самовоспроизведению, но не обязательно
существующие непрерывно. Их границы
не всегда ясны. Формообразующие
действия обычно оказывают комплексы или
системы менее тесно связанных генов.
Линейность их расположения <в
хромосомах не обязательна. Физиологический
характер этих единиц более
подчеркивается, чем прежде.
Хромосомы не единственные
носители генов. Гены есть и в цитоплазме,
вне ядра, хотя они играют меньшую
роль, чем ядерные гены. Каждая
хромосома как целое тоже может быть
признана одной из единиц
наследственности. Это не нитки с бусами, не
статические структуры, а циклически
изменяющиеся динамически устойчивые
состояния процессов обмена веществ. Носитель
наследственной основы — зародышевая
клетка как целое.
Гены, а особенно системы генов (и
хромосомы, взятые в целом), легко
реагируют на биохимические и
физические изменения своей внешней среды.
Изменения генов весьма часты (но не
всегда воспроизводятся) и часто могут
находиться >в прямой зависимости от ха^
рактера воздействия внешней среды.
Наследование приобретаемых свойств
принципиально возможно и доказано в
ряде экспериментов.
Следует учитывать, что эти новые для «классической генетики»
положения, по существу, отрицающие ее прежние основы, еще не вполне
оформились и в неодинаковой мере признаются зарубежными и
советскими представителями менделизма. Йо в своей совокупности они
выражают достаточно определенную и, главное, растущую тенденцию.
Дальнейшее развитие они получили в «Теоретической генетике» Гольд-
шмидта, в теориях Хиншельвуда и Уоддингтона, в работах ряда авторов
«биохимической» и «физиологической» генетики, в известных высказы-
ниях Н. П. Дубинина и в гипотезе американского физико-химика
Ф. О. Шмитта и его сотрудников о том, что тонкая структура хромосом
не сохраняется непрерывно, а периодически распадается и
воспроизводится в результате взаимодействий между сравнительно
немногочисленными типами крупных молекул (макромолекул) белков и
нуклеиновой кислоты; аналогичную возможность допускал и покойный Гольд-
шмидт в своей «Теоретической генетике» (1955).
Особое внимание представителей менделизма привлекает сейчас
группа гипотез о роли молекул нуклеиновых кислот, более всего—дез-
оксирибонуклеиновой кислоты (ДНК), в качестве важнейших хранитель-
136
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
ниц и передаточных звеньев «генетической информации», то есть
отображений влияний истории предков на развитие потомства, опосредованных
в особенностях тонких деталей структуры полимеризованных молекул
ДНК, влийющих, в свою очередь, на их биохимическую деятельность
в процессах обмена веществ. Нет надобности излагать здесь содержание
этих гипотез, теперь они общеизвестны.
Все это не дает права сказать, что в генетике уже исчезли прежние
принципиальные разногласия. Напомним, что сходство отдельно взятых
«элементов» сравниваемых теорий само по себе не может считаться
доказательством существенного сходства этих теорий как целостных
систем понятий. Нет, разногласия не исчезли. Они еще сохранились, прежде
всего в центральном для генетики и теории эволюции вопросе — о
наследовании приобретаемых свойств. Но и в этом вопросе произошло, как
признал, по сути дела, Ф. А. Дворянкин («Вопросы философии» № 12
за 1958 год), несомненное приближение позиции ряда представителей
менделизма к позиции мичуринского направления (Г. В. Платонов еще
отчетливее признал это в статье, помещенной в сборнике «Философские
вопросы естествознания», т. I, 1959).
Должна ли генетика изучать тонкие детали
внутриклеточных генетических процессов?
Сторонники классической генетики в ряде стран Запада
продолжали исследования тонких деталей внутриклеточных генетических
процессов, продолжали и «оступаться», допуская методологические ошибки,
характерные для механистического материализма. Некоторые доходили
до отступлений к идеализму. Механистические воззрения действительно
заключают в себе повод и логические лазейки для таких отступлений. Тем
не менее механистический материализм и идеализм —
это, конечно, не одно и то же, их нельзя смешивать. При всех
своих методологических ошибках представители классической генетики
продолжали шаг за шагом накапливать конкретные фактические данные о
деталях внутренних для клетки и многоклеточного организма
генетических процессов, стремясь поставить сведения о внешних проявлениях
наследования свойств организмов в связь с многочисленными данными
эмбриологии, общей цитологии, физиологии, биохимии, физико-химии,
биофизики. И вот многие представители этого направления начали в той
или иной мере преодолевать методологические ошибки
хромосомной теории наследственности.
Происходило ли это под влиянием критики со стороны Т. Д. Лысенко
и его сотрудников? Большинство западных генетиков отрицает такое
предположение. В этом отрицании много всяких мотивов, не имеющих
отношения к научным проблемам. Если отмести такие мотивы в
сторону— а мы вправе не заниматься ими,— то станет ясно, что эта в
основном правильная критика не могла не иметь большого значения. Да и сама
логика неизбежных выводов из накапливаемых новых фактов заставляла
генетиков Запада приходить к признанию новых положений,
приведенных выше.
В них выражается, по сути дела, «как бы возвращение», нона новом
уровне, к идее физиологических и биохимических, то есть
биологических, единиц наследственной основы. Этой идее придается теперь иное
содержание, многие ее черты видоизменились, но старая идея
органически включена в новую генетическую теорию, обогащенную всем опытом
конкретных исследований деталей внутренних генетических
процессов.
Надо ли, полезно ли для практики и теории знать, исследовать эти
детали, вплоть до тончайших физико-химических, и входит ли это в
предмет генетики?-
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
137
Первую часть этого положения никто не отрицал даже в самый
разгар генетической дискуссии. Но вопрос о том, входит ли
исследование тонких физико-химических деталей внутриклеточных процессов,
связанных с наследованием, в предмет собственно генетики, до сих пор
вызывает разногласия. Существует общеизвестное мнение, что
исследование таких процессов есть задача химии, физики и физической химии
клетки, а дело генетики — изучать наследственность (.в смысле основы
индивидуального развития) и наследование как процесс и свойство,
присущие организму, взятому в целом, где на первый план выступают
особые качественно своеобразные закономерности, не сводимые к
закономерностям, присущим частицам веществ живого тела. При этом в
отношении организма и среды подчеркивается только их единство.
Отсюда делается следующий -вывод: значит, чтобы изучать
наследственность организма, надо прежде и более всего изучать требуемые им
условия среды. О способностях организма реагировать на те или иные
условия среды можно судить тоже по внешним проявлениям этих
способностей, ставя его в различные условия и наблюдая изменения
его изменчивости. Что касается наследования, то это можно изучать
просто по наблюдаемым результатам генетических опытов, скрещивая
растения или животных и направленно «воспитывая» родителей и
потомство. Разумеется, все эти методы необходимы, но достаточны ли они?
В задачу настоящей статьи входит не полемика, а попытка найти
какие-то конструктивные решения, устраняющие крайности обеих
спорящих сторон, поэтому ограничимся здесь лишь кратким
напоминанием о той общетеоретической постановке вопросов такого типа,
которая была нами изложена в № 8 данного журнала за 1958 год. Суть этой
постановки вопроса в данном отношении такова: для исследования
биологических (в частности и генетических) закономерностей необходимо
углубление анализа больше, чем на одну ступень,— чего было бы
достаточно только при изучении ¡процессов низкого уровня организованности.
Ближайшая к клетке ступень организованности — органеллы (пластиды,
хромосомы, митохондрии и т. д.), а следующая — это и есть ступень поли-
меризованных молекул. Следовательно, их исследование в клетке есть
часть биологических исследований, и чем больше генетики будут
знать об участии молекул в генетических процессах, тем лучше.
Т. Д. Лысенко прав, подчеркивая, что нет никакого «отдельного от
организма» вещества наследственности. Но верно и то, что нет никакого
свойства наследственности, отдельного от вещества. А вещество
зародышевой клетки— это не сплошная недифференцированная масса, это
расчлененное целое, это сложная система относительно, однако вполне
реально обособленных частей (органов) и частиц. Частицы клетки
неодинаковы, они играют поэтому неодинаковую роль
в процессах обмена веществ и, значит, принимают неодинаковое
участие как в передаче наследственной основы
потомству, так и в процессах индивидуального
развития, в качестве «элементов» наследственной основы. Следовательно,
надо знать, в чем состоят эти различия природы и деятельности
дискретных частиц клетки, надо конкретно, детально «исследовать и
исследовать», с какими частицами и свойствами организованной материи
и каким именно образом связано сложное биологическое
свойство наследственности, ее изменчивости и наследования-
Так как до сих пор этим занималась почти исключительно
«классическая» генетика, то надо использовать накопленные ею конкретные
сведения и открытые ею закономерности, изучать их при подготовке
новых специалистов.
Если «классические» генетики гораздо чаще, чем прежде, признают
теперь необходимость идти от анализа корпускул вещества
наследственности «обратно к организму», подчеркивая, что тайна жизни, как и на-
138
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
следственности, не может быть раскрыта только исследованиями частиц
вещества, то генетики-мичуринцы, со своей стороны, более четко при-
энают теперь необходимость анализа разнокачественных частиц клетки,
неоднородных и потому в неодинаковой мере участвующих в передаче
наследственной основы развития. Представители обеих генетических
школ теперь «как бы возвращаются» к старой идее биологических
единиц протоплазмы, преобразуя ее и вкладывая в нее новое, более
конкретное содержание. Новые открытия трансформации, трансдукции
и роли нуклеиновых кислот, сделанные сторонниками менделизма, до-'
казывают правильность основных положений мичуринской теории,
а не менделизма, но доказывают также и плодотворность исследований
тонких деталей внутренних генетических процессов, вплоть до
физико-химических звеньев этих процессов.
Главные типы биологической преемственности
и вопрос о наследовании приобретаемых свойств
На первых страницах общих руководств по «классической» генетике
часто приводятся примеры поразительного сходства между родителями
(или более отдаленными предками) и потомством. Наибольшее
впечатление оно производит, конечно, в тех случаях, когда поколения сложных,
высокоорганизованных многоклеточных животных соединяет только одна
материальная преемственная связь — микроскопически малые
зародышевые клеточки. Отношения такого рода широко распространены также
и среди высших растений.
Но никого обычно не удивляет еще одна категория фактов, далеко
не очевидных, скрытых, однако не менее поразительных.
Коренное и одно из самых общих свойств живых тел — это, как
известно, «самообновление химических составных частей» (Энгельс),
обеспечиваемое определенной, сравнительно высокой организованностью
процессов обмена веществ с внешней средой и между частями и
частицами клетки или многоклеточного организма. Основные биохимические
составные части — это сложнейшие молекулы белковых соединений и
других органических веществ. Не все они изменяются с одинаковой
скоростью; некоторые из них (наименее активные) сравнительно устойчивы.
Однако в последние полтора десятилетия опыты с «мечеными атомами»
и другие методы позволили установить, что для живой протоплазмы, для
большинства клеток тела многоклеточного организма и в меньшей
степени даже для внеклеточных опорных структур (скелета и других)
характерен поток обмена веществ, а не простое сохранение непрерывно
существующих молекул. Несмотря на это, высшие животные и растения
относительно долго могут сохранять свои основные черты. В ранние
периоды зародышевого развития, при метаморфозах (например, у
большинства насекомых и амфибий) или при восстановлении частей взамен
утраченных (регенерация) формы многоклеточных органов и тканей
претерпевают особенно быстрые и резкие превращения. Когда гусеница
начинает превращаться в куколку, от большинства органов гусеницы
остаются только малые островки клеток среди бесформенной массы
разрушенных тканей. Несмотря на это, некоторые типы клеток,
основных клеточных органелл (в клетках они соответствуют органам) и
сложных молекул белков, нуклеиновых кислот и ряда других веществ
сохраняют в известных пределах своих циклических изменений
особенности, характерные для вида и даже для сорта, линии и данного
организма (последнее относится не ко всем белкам).
Таким образом, в клетках многоклеточного организма (или
существующих самостоятельно) есть какие-то внутренние линии
преемственного воспроизведения частей и частиц.
Это не обязательно означает, что каждая из основных структурно-
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
139
физиологических и биохимических частиц протоплазмы непосредственно
порождается только себе подобной, как, например, многие пластиды
растений при обычных делениях клеток. Напротив, давно было установлено,
что воспроизведение большинства из важнейших частиц протоплазмы
включает стадии, на которых частицы одного химического состава
синтезируют частицы другого химического состава. Однако есть данные,
заставляющие признать, что действительно существуют и такие частицы
типа крупных молекул, которые способны непосредственно или, по
некоторым гипотезам, в два этапа, с участием частиц иного состава
(например, молекулы белков — с участием нуклеиновых кислот или наоборот)
образовывать из материалов окружающего их раствора свои «копии».
Об удивительной способности крупных молекул ДНК, выделенных
из клеток или из состава вирусов, передавать ряд свойств клеток или
вирусов клеткам и даже многоклеточным организмам других видов
(например, в знаменитых опытах Бенуа и сотрудников — уткам других
пород) или «штаммов» микробов пишут теперь так часто, что
достаточно лишь упомянуть здесь об этом. Но менее широко известно, что есть
данные о наличии аналогичной способности также у белков, например,
у белковой части вирусов (данные эти еще нуждаются в проверке).
Кроме того, без участия ферментов, по последним данным, не обходится
синтез нуклеиновых кислот, а ферменты — это сложные белки (протеиды).
Таким образом, для развитой клетки характерно сложное,
противоречивое единство двоякого рода процессов преемственного
воспроизведения свойств: «системного» (определяемого работой клетки как целого
или органелл как целых) воспроизведения циклически изменяющихся
реакций частиц, сменяемых без непрерывных линий преемственности
единичных частиц молекулярного уровня, и прямой непрерывности
самовоспроизведения таких частиц или их небольших групп. Последние
правильнее всего называть микрофизиологическими единицами.
Частицы таких типов есть не только в ядре, но и в цитоплазме.
Вопрос об относительном генетическом значении
микрофизиологических единиц ядра и цитоплазмы нельзя считать окончательно
решенным: для воспроизведения одних свойств клетки и многоклеточного
организма важнее микрофизиологические единицы цитоплазмы, для
других— единицы ядра; вторые больше изучались, а первые изучались
пока мало.
Как видим, аналогия между преемственным воспроизведением
организмов при порождении потомства (филогенез), то есть
филогенетической (или просто «генетической») преемственностью, и самообновлением
частей и частиц данного многоклеточного организма или данной
клетки имеет очень глубокую, объективную основу. Сама жизнь оказывается
неразрывно связанной, как признают все генетики, с воспроизведением и,
следовательно, с явлениями как преемственной передачи, так и
развития свойств основных частиц, систем частиц и процессов обмена веществ
в клетке или организме как расчлененном целом. Поскольку эти частные
для организма линии внутренней преемственности ограничиваются
рамками его индивидуального развития (онтогенез), их можно было бы
назвать онтогенетической преемственностью. Ее высшая, качественно
своеобразная форма — память у животных, обладающих развитым
головным мозгом.
Хотя на земле нет совершенно недифференцированных живых тел,
существуют такие формы организмов, даже сравнительно сложных,
у которых различие между онтогенезом и филогенезом еще совсем
незначительно. Это наблюдается при простом делении. Наглядными
примерами могут служить сине-зеленые водоросли, бактерии (до образования
спор), а из многоклеточных — известная пресноводная водоросль элодея
канадская или (с оговорками) некоторые одомашненные растения,
размножаемые только черенками. У них рост сопровождается сравнительно
140
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
менее глубокими качественными изменениями, чем при половом
размножении.
При простом делении нет еще отношения «родителей» и
«потомства». Достигнув определенных (при данных условиях среды) размеров,
особь делится, рост непосредственно переходит в размножение,
размножение переходит в рост. При простом и даже при сложном делении
более дифференцированной клетки часть пластид и других органелл
цитоплазмы расходится по половинкам клетки, не прекращая своего
непрерывного и относительно обособленного воспроизведения («цито-
плазматическая наследственность»). Преемственность при таком способе
размножения остается для организма как целого простой или, точнее,
прямой. Вместе с тем и при простом делении в протоплазме возможны
частные линии более сложной преемственности воспроизведения ее
микрофизиологических и биохимических единиц. Это всегда надо различать;
хотя оба эти процесса объединены, они только на первый взгляд
кажутся слитными.
Простому делению, очевидно, присущи относительно широкие
возможности «наследования приобретаемых свойств». Почти все, что
воспроизводится в онтогенезе, воспроизводится и при простом делении.
В той или иной мере это относится ко всем «вегетативным» способам
размножения. Но если клетка или многоклеточный организм сложно
расчленены и дифференцированы, то после деления для каждой отделившейся
части уже недостаточно простого роста, чтобы восстановить недостающие
органеллы или органы. Размножение такого типа связано уже с более
сложной регенерацией. Прямая преемственность все более уступает свою
ведущую роль преемственности непрямой. Развитие все менее похоже на
простой рост. Ясно, что чем незначительнее (относительно) отделяемая
для размножения часть организма, тем глубже и сильнее выражены
различия между процессами индивидуального развития и порождения
потомства. Эти различия оказываются началом раскрытия важного
внутреннего противоречия. В одном и том же организме резко, наглядно
дифференцируются органы, поддерживающие в основном жизнь данного
организма (органы «сомы»), и органы, обеспечивающие в основном
порождение потомства — жизнь цепи поколений и вида (например,
половые). Это раздвоение единого на «противоположные» по функциям
части— (несомненный факт. Нельзя, конечно, преувеличивать,
гипостазировать обособленность «сомы» и «зародышей плазмы»; но, на наш взгляд,
в качестве относительной обособленности взаимосвязанных,
органичных частей целого она реально существует в природе.
Это противоречие часто выражается в форме простого, грубого
антагонизма: общеизвестно, что у многих видов размножение неминуемо
влечет за собой гибель родителей. Но следует помнить, что в данной
области явлений противоположности тоже взаимосвязаны: органы
«сомы» так или иначе участвуют в размножении, а половые органы
оказывают важные влияния (например, гормонами) на весь организм.
Процессы индивидуального развития и порождения потомства
обособляются более всего тогда, когда многоклеточные организмы
становятся высокоорганизованными, а их воспроизведение по-прежнему
начинается с образования зародышевых клеток.
У большинства видов низших многоклеточных животных и растений
зародышевые клетки выбрасываются во внешнюю среду, а затем
предоставляются собственной судьбе. Очевидно, при такой форме
размножения структура филогенетической линии существенно изменяется по
сравнению с простым делением.
При такой форме (полового или спорового) размножения
многоклеточных действительно единственным «мостиком», единственным
«каналом связи» между поколениями оказывается клетка с ее внутренними
линиями преемственности некоторых из микрофизиологических единиц.
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
141
Ясно, что возможности наследования приобретаемых в
индивидуальном развитии свойств крайне ограничены при такой форме
размножения, потому что «канал связи» относительно очень узкий. Этот узкий
«мостик»—«прокрустово ложе» для эволюции сложных многоклеточных
организмов, не имеющих других преемственных связей между
поколениями. Он отсекает наибольшую часть приобретенных «сомой»
родителей полезных (но также и вредных) индивидуальных изменений. Не надо
было отсекать хвосты мышам, как поступал Вейсман, чтобы доказать это.
Тем не менее ряд биохимических и к л ет оч н о-ф и з и о л о-
гических изменений «сомы», которые приобретаются родительскими
организмами, преемственно передаются даже при таком типе
размножения, хотя бы в немногих поколениях. Если эти влияния остаются
нестойкими преемственными изменениями («модификации», по Нэгели), то все
же и такая форма преемственности имеет иногда практически важное
значение. Могут ли модификации становиться стойкими? Не вдаваясь
в подробное обсуждение, отметим, что вопрос о возможности
превращения нестойко воспроизводимых изменений в устойчиво воспроизводимые
(«наследственностью» в обычном смысле слова считаются только
последние) в целом остается пока еще недостаточно выясненным. Но есть
данные о том, что при определенных условиях такие превращения
принципиально возможны и действительно происходят.
Методологический подход к вопросам о наследовании
приобретаемых «сомой» свойств при наличии одной лишь клеточной преемственной
связи между поколениями, очевидно, должен определяться при учете
глубоких качественных различий между клеткой и развитым,
дифференцированным многоклеточным организмом или данным органом «сомы».
Изменения высокоорганизованной системы клеток просто
несоизмеримы с изменениями единичных клеток. Никаких иных путей влияния
«сомы» на зародышевые клетки, кроме биохимических и простейших
физиологических, у организма нет. Следовательно, посредством каких-либо
прямых влияний «сомы» на зародышевые клетки сложные изменения
первой не могут быть адекватно, равносущно отображены во вторых. Это
осуществимо только посредством косвенных влияний, посредством
процессов отбора и подбора, процессов естественной селекции
(а не просто «отбора», как мы предложили называть их вместо термина
«естественный отбор»).
Иное дело, когда ткани и органы «сомы» изменяются под влиянием
новых условий среды, главным образом в своих клеточных или
биохимических свойствах. Такие изменения всегда связаны и с изменениями
общей формы и функций многоклеточного органа как целого. Однако легко
доказать, что до зародышевой клетки дойдут не целостные изменения
многоклеточного органа, а только связанные с ними биохимические и
клеточно-физиологические изменения. Вот для таких изменений «сомы»,
однотипных с изменениями клеточного порядка организованности
материи, прямое преемственное воспроизведение изменений «сомы»
через зародышевые клетки («адекватная соматическая индукция»)
теоретически возможно, необходимо и доказано экспериментально.
Теоретически возможна и доказана также и близкая группа явлений —
«вегетативная гибридизация». Насколько может судить биолог, занимающийся
только теорией, в мировой литературе есть много точных сообщений о
клеточном наследовании приобретаемых биохимических и цитофизио-
логических свойств организмов. Но нет достаточно точных сообщений о
клеточном наследовании тех приобретаемых свойств «сомы» сложного
организма, которые далеки от простой суммы свойств единичных клеток
или их частей.
Трудность получения положительных результатов всех таких
опытов, проводимых на организмах с половым размножением, в большой
мере зависит от «стирающего» следы изменений действия той глубокой
142
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
перестройки протоплазмы, которая происходит при сложных клеточных
делениях, митозах, особенно сложных непосредственно перед
образованием половых клеток (редукционное деление). Существует также вполне
реальная относительная обособленность органов, производящих
зародышевые клетки, от органов «сомы». Влияниям со стороны «сомы» или
искусственным воздействиям извне не так-то просто пробиться к
зародышевым клеткам через все эти препятствия (труднее всего у животных).
Однако и это иногда удается в опытах, особенно на растениях.
Гораздо легче пройти влияниям новых изменений через менее
глубокие перестройки, происходящие при простом делении (амитозы)
одноклеточных или при вегетативном размножении (например, черенками).
Поэтому вопросы о наследовании приобретаемых свойств у
одноклеточных, лишенных полового процесса (или при его наличии, но посредством
цитоплазматической преемственности), а также при вегетативном
размножении многоклеточных растений и низших животных, в сущности,
никогда не вызывали принципиальных разногласий.
Но возможности преемственного воспроизведения и даже прямой
передачи изменений, приобретаемых «сомой» многоклеточных
организмов, отнюдь не ограничиваются тем, что может быть передано
посредством одних зародышевых клеток.
В ходе прогрессивной эволюции организмов, и в частности
генетической преемственности, пути и средства связей между поколениями все
более расширяются, выходят из рамок узкого клеточного
«мостика».
Это происходит в процессах развития многообразных форм «заботы
о потомстве». В мире животных можно найти поразительные примеры,
начиная от поедания молоди хищными рыбами до подвигов самца
колюшки, охраняющего гнездо, и от простого увеличения запасов пищи
в яйце до вынашивания зародышей в собственном теле (у некоторых
животных это делают не самки, а самцы). Многочисленные старые и
новые данные доказывают, что благодаря развитию различных форм
«заботы о потомстве» пути и средства преемственных связей между
поколениями все более расширяются, получая новые возможности,
более адекватные изменениям многоклеточного организма как целого.
Это, по сути дела, надклеточные и внеклеточные преемственные связи.
В каждом генетическом опыте, поставленном с целью исследования
этого сложного вопроса, возможно и необходимо точно определять
соотношение между природой самих свойств организма и способностью
генетического отображения, присущей данным типам путей и средств их
преемственного воспроизведения в потомстве. Это надо определять точно.
Вероятно, окажется целесообразным применение логико-математических
методов, используемых и развиваемых сейчас кибернетикой.
Нам кажется, что в кратко обрисованных здесь изменениях
современных генетических теорий и в историческом, дифференцированном
подходе к основным проблемам генетической преемственности есть
некоторая основа для того, чтобы представители обоих спорящих
направлений в генетике уже сейчас могли сотрудничать в исследованиях
сложных явлений наследственности, познание законов которых столь
необходимо для практики и для теории. Полного согласия по всем общим
вопросам тут не требуется. Пусть борьба мнений продолжается.
ДЛЯ ИЗУЧАЮЩИХ ФИЛОСОФИЮ
Консультации
О характере математической
абстракции
Г. И. РУЗАВИН
Проблема абстракции в математике издавна привлекала к себе
внимание ученых,. Особый интерес она вызывает в наше время, так как с
углублением знаний о количественных отношениях реального мира
возрастает абстрактность самой математики и соответственно этому все
более отдаленной и опосредованной становится ее связь с
действительностью. Нередко поэтому ее понятия и теории начинают расцениваться
как чистые создания нашего духа. Именно такой подход к
математической абстракции характерен для всех современных школ
«математического» идеализма. Отсюда вполне понятно, что без правильного решения
вопроса о сущности математической абстракции невозможна
сколько-нибудь успешная борьба с идеализмом в математике.
Научное решение этого вопроса имеет не меньшее значение и для
положительного анализа предмета математики, ее метода и путей
развития. Однако до возникновения марксистской диалектики
материалистическое понимание этих вопросов неизбежно оставалось ограниченным,
вследствие чего идеализм мог здесь довольно успешно противостоять
материализму. В результате этого убеждение в принципиально особой
природе математической абстракции и математического знания вообще
было столь широко распространенным, что оно оказало свое влияние и
на ряд философов-материалистов (Т. Гоббс, Дж. Локк, Д. Дидро и
другие).
В настоящей статье делается попытка применить марксистскую
теорию познания к анализу природы математической абстракции.
1. Сравнение процесса абстрагирования в
математике и в других науках
Чтобы вскрыть несостоятельность утверждений идеалистов о
принципиально особой природе математического знания, необходимо в
первую очередь сравнить, как происходит процесс абстрагирования в
математике и в других науках.
В качестве конкретного примера рассмотрим образование исходного
понятия всей математики — понятия натурального числа. Когда мы
говорим о каком-либо числе, то с ним мы можем связывать самые
различные множества предметов. Так, число 5 может означать и число
пальцев человеческой руки, и число лепестков цветка, и число вершин
пятиугольника. Несмотря на различную конкретную природу, все эти
множества обладают одним общим свойством, которое мы
характеризуем числом 5. Возникает вопрос: каким путем люди в процессе своей
практической деятельности пришли к абстрагированию этого общего
свойства? Вполне понятно, что это отвлечение было бы невозможно
осуществить без наличия определенных множеств материальных вещей.
144
Г. И. РУЗАВИН
Чтобы абстрагировать такое общее свойство, необходимо было
производить сравнение различных множеств друг с другом. Это сравнение
практически может быть осуществлено путем установления
взаимно-однозначного соответствия между элементами данных множеств. Так, если
мы будем с каждым пальцем нашей руки соотносить одну и только одну
вершину пятиугольника, то мы последовательно переберем все
элементы этих множеств. С помощью такого приема мы можем установить
равноч и елейность указанных множеств.
Стало быть, не имея еще понятия числа, мы можем сравнивать
отдельные множества друг с другом. Исследования этнографов, данные по
изучению умственного развития ребенка, исследования археологов дают
основание заключить, что исторически именно с этого этапа началось
развитие счета. Так, например, у племени абипонов исследователей
поразил тот факт, что они, не умея считать дальше 3, способны были тем
не менее сразу сказать, какой собаки не хватает среди многочисленной
своры. Все эти наблюдения свидетельствуют о том, что первоначально
люди еще не отделяли свойства числа от самих множеств сосчитываемых
предметов. Вместе с тем они уже могли на этом этапе устанавливать
равночисленность одной совокупности другой путем сопоставления их
элементов. Совершенно ясно, однако, что сравнение различных множеств
на этом этапе носит еще случайный характер в силу неразвитости
общественной жизни.
С дальнейшим развитием экономической жизни, связанным с
изобретением лука и стрел и переходом к охотничьему образу жизни, старый
способ «счета» оказался уже неудовлетворительным. Нужно было
не только уметь устанавливать равночисленность каких-то определенных
совокупностей предметов, но и, скажем, сообщить другому племени об
их численности. Это можно было сделать путем выбора определенного
множества вещей для выражения численности другого множества. Чаще
всего в качестве таких множеств выбирались пальцы рук и ног, палочки,
камешки, узлы веревки и т. д. Например, чтобы сообщить другому
человеку, что в такой-то совокупности содержится 5 элементов,
первобытные люди говорили, что в ней содержится столько же предметов,
сколько имеется пальцев на одной руке. Таким образом, на этой стадии
общее свойство всех равночисленных множеств выражается через
свойство какого-либо особенного множества. Совершенно аналогичный
процесс имеет место и при образовании других понятий. Известно, что в
языке отсталых племен нет слов для обозначения отвлеченных понятий.
Так, тасманийцы для обозначения твердости употребляют выражение
«как камень», круглости — «как луна» и т. д.
Дальнейшее развитие обмена между племенами наталкивалось,
однако, на то неудобство, что у различных племен в качестве «эталона»
сравнения выбирались различные множества вещей. Постепенно под
влиянием потребностей обмена в качестве такого «эталона» начинает
фигурировать одно определенное множество, которое и выступает в
качестве представителя количества всякого множества. И только в
процессе длительного исторического развития понятие числа освобождается
от всякой конкретной оболочки и выступает как число вообще.
Понятие числа, выражающее общее свойство всех эквивалентных между
собою множеств предметов, находит свое материальное закрепление в
речи — сначала в слове, а потом и в числовых знаках.
Мы видим отсюда, что в истории образования понятия
натурального числа можно отчетливо выделить четыре больших этапа, которые
соответствовали четырем последовательным этапам в развитии самой
техники счета.
Первый этап начинается с установления равночисленное™
различных по своей конкретной природе множеств. Однако поскольку
соотнесение множеств носит на этом этапе еще случайный характер, то об-
О ХАРАКТЕРЕ МАТЕМАТИЧЕСКОЙ АБСТРАКЦИИ
145
щее свойство эквивалентных друг другу множеств еще слито с
конкретной природой сравниваемых множеств. На втором этапе численность
какого-либо определенного множества выражается уже через целый ряд
других эквивалентных ему множеств и, следовательно, начинает
сознаваться как некоторое общее их свойство. Однако лишь на третьем
этапе развития техники счета, когда определенное множество предметов
начинает играть роль всеобщего эквивалента количества, это общее
свойство начинают отличать от всех других, особенных свойств этих
множеств. Но и на этом этапе это общее свойство выступает в связи
с особенной природой того множества, которое служит «эталоном»
количества. И только на четвертом этапе общее свойство всех
эквивалентных друг другу множеств выступает в чистом виде, то есть в виде
понятия натурального числа.
Пример с образованием понятия числа, который мы рассмотрели
выше, является типичным примером образования исходных понятий
математики. Таким же путем мы приходим, например, к понятию
геометрической фигуры, являющейся исходным понятием всей геометрии.
Сравнивая друг с другом подобные геометрические тела, мы можем
выделить у них такое общее свойство, которое в этом процессе остается
неизменным или инвариантным. Таким инвариантным свойством
подобных геометрических тел и является их геометрическая фигура.
Рассмотренный нами способ абстрагирования не является
исключительным достоянием математики. Как впервые показала проф.
С. А. Яновская (см. об этом статью С. А. Яновской «О так
называемых «определениях через абстракцию» в «Сборнике статей по философии
математики». Учпедгиз. 1936), этим способом Маркс пользуется для
выделения такого общего свойства товаров, как их стоимость. В процессе
обмена товары, как известно, приравниваются друг к другу, несмотря на
их различную природу. Анализируя отношение обмена между товарами,
Маркс показывает, что это отношение можно выразить в виде
уравнения, в котором определенное количество одного вида товара
приравнивается к известному количеству другого. Так, например, I квартер
пшеницы = а центнерам железа. Это уравнение, пишет Маркс, показывает
нам, что «в двух различных вещах — в I квартере пшеницы и в а
центнерах железа — существует нечто общее равной величины.
Следовательно, обе эти вещи равны чему-то третьему, которое само по себе не есть
ни первая, ни вторая из них» (см. «Капитал», т. 1, 1955, стр. 43). Этим
общим, указывает Маркс, не могут быть геометрические, физические
или иные природные свойства товаров. Таким общим свойством
товаров, выражаемым в их меновом отношении, как раз и является их
стоимость.
В «Капитале» Маркс детально прослеживает развитие форм
стоимости, начиная с ее простейшей формы и кончая денежной формой.
На первом этапе, когда обмен между племенами носил случайный
характер, выделить такое общее свойство обмениваемых товаров, каким
является стоимость, было совершенно невозможно. С дальнейшим
развитием производительных сил общества обмен между племенами
начинает приобретать более устойчивый характер. Соответственно этому на
втором этапе простая форма стоимости превращается в
развернутую. При этой форме стоимость какого-либо товара выражается уже в
многочисленных товарах другого рода. Когда обмен товаров приобретает
вполне устойчивый характер, тогда на смену развернутой форме
приходит всеобщая форма стоимости. При этой форме определенное
количество известного товара выступает в качестве эквивалента всех других
товаров. Стоимость других товаров может быть поэтому выражена в
стоимости эквивалента. Наконец, на четвертом этапе развития
обмена определенный товар, который чаще других выступал в роли
всеобщего эквивалента, выступает в виде денег.
146
Г. И. РУЗАВИН
Анализ образования понятий числа и стоимости показывает нам, что
ход абстрагирования общих свойств вещей в математике и в
политической экономии в принципе один и тот же. Это, разумеется, не является
простым совпадением. Чтобы подчеркнуть общность этого процесса,
Маркс сравнивает абстрагирование стоимости в политэкономии с
абстрагированием такого общего свойства всех тел, как их тяжесть. При этом
он предупреждает, что в процессе абстрагирования мы должны помнить
о специфической природе вещей, которые подвергаются анализу.
Рассматривая конкретные примеры образования понятий, нельзя не
обратить внимания на ту роль, которую играла общественная практика
в их формировании. Только благодаря практической деятельности люди
убеждались в том, что в вещах и явлениях есть нечто общее, которое
они постепенно абстрагировали в форме понятий. Несостоятельность и
ограниченность всех домарксовских материалистических теорий
абстракции как раз и состоит в том, что они не учитывали определяющей роли
практики в познании и поэтому не могли решить вопрос об образовании
таких общих понятий, как число, форма, субстанция, причина и т. д.
Так, у Дж. Локка эти общие свойства предполагаются уже заранее
выделенными и отличными от свойств частных и особенных. По его теории,
общее свойство можно выделить путем отбрасывания различных
особенных свойств вещей. Идеалисты воспользовались этими недостатками лок-
ковской теории абстракции и подвергли ее критике. Например, Вундт,
критикуя эту теорию, указывает, что если понятие четвероногого может
быть образовано с помощью отбрасывания других признаков, то
совершенно иное дело мы имеем в математике. В случае понятия прямой
линии, продолжает он, мы абстрагируемся не только от толщины и длины
отдельных линий, но и от большей или меньшей степени уклонения их от
прямого направления. Рассуждая по Локку, не замечают того, что
свойство «быть прямыми» отсутствует именно у всех тех частных линий,
которые отклоняются от прямого направления.
Теории абстракции французских материалистов XVIII века, хотя и
преодолели идеализм Локка, выразившийся в признании наряду с
чувственным опытом особого внутреннего опыта, тем не менее оказались
неспособными до конца последовательно решить вопрос об образовании
научных абстракций. Коренной недостаток этих теорий состоял в том, что
они не учитывали решающей роли общественной практики в познании и
не видели диалектического характера развития самого познания.
2. Общая характеристика математической абстракции
Сравнив процесс абстрагирования в математике и других науках,
мы можем теперь перейти к выяснению сущности математической
абстракции. Самым главным и самым важным для понимания любой
научной абстракции является признание того, что в ней отражаются
определенные, существенные стороны, черты, грани или связи
действительности. В абстракциях математики отражаются количественные отношения
и пространственные формы действительного мира. «Но чтобы быть в
состоянии исследовать эти формы и отношения в чистом виде,— указывает
Энгельс,— необходимо совершенно отделить их от их содержания,
оставить это последнее в стороне как нечто безразличное; таким путем мы
получаем точки, лишенные измерений, линии, лишенные толщины и
ширины, разные а и b, x и у, постоянные и переменные величины...»
(«Анти-Дюринг», 1957, стр. 37).
Начнем с простейшего примера. Допустим, что нам требуется
измерить площадь поля, имеющего форму прямоугольника. Чтобы вычислить
эту площадь, мы принимаем участок земной поверхности за часть
плоскости, а границы поля — за прямые линии. В процессе измерения мы
абстрагируемся, таким образом, от всех других свойств рассматривав-
О ХАРАКТЕРЕ МАТЕМАТИЧЕСКОЙ АБСТРАКЦИИ
147
мого участка и сохраняем только такие свойства, которые являются
существенными с геометрической точки зрения. Именно такая идеализация
и помогает нам выделить эти существенные свойства в чистом виде. Все
основные геометрические понятия произошли путем такого
абстрагирования. Известно, что понятие линии исторически было обязано своим
возникновением именно практике землемерного дела. В процессе
многократных измерений люди »убеждались в том, что ширина пограничной черты
не влияет на длину участка земли. Поэтому в дальнейших измерениях
граница участка стала приниматься за линию, то есть длину, не имеющую
ширины. Нужно отхметить, что во всех математических понятиях
отражаются свойства не одного какого-либо объекта, а бесконечного числа
разных объектов. Так, когда мы говорим о прямой линии, то под ней можем
понимать и границу земельного участка, и путь светового луча, и многие
другие явления. Однако в геометрическом понятии мы берем все эти
явления не во всей совокупности их свойств, а только в одном отношении,
именно в отношении их одномерной протяженности. Следовательно,
математические понятия, как и любые другие, отражают действительные
отношения вещей лишь с приблизительной точностью. Они огрубляют,
схематизируют действительность, но за счет этого впоследствии достигается
более полное и глубокое знание вещей, чем это имеет место в
чувственном познании.
В первоначальных, исходных понятиях математики отражение
действительности усмотреть сравнительно легко. Так, мы без особого труда
убеждаемся в том, что понятия числа и геометрической фигуры являются
непосредственными копиями соответствующих количественных
отношений и пространственных форм действительности. Однако далекие
абстракции математики, такие, как мнимое число, многомерное пространство
и другие, возникают уже не как непосредственное отражение
действительности, а на основе имеющихся в математике абстракций,
представляя дальнейшее логическое их развитие. Соответственно этому
обоснование и реальную интерпретацию эти абстракции получают не сразу, а
только спустя некоторое время. Мнимые числа, например, получили
обоснование только через три столетия после их открытия.
Однако какими бы абстрактными и далекими от действительности
ни казались все эти понятия, все же они в конечном счете отражают
действительность, хотя и не прямо и не непосредственно. Так, для мнимого
числа мы не можем найти такого же аналога в действительности, как
для натурального числа. Точно так же многомерное пространство
современной геометрии нельзя относить к реальному физическому
пространству, которое является трехмерным. Однако все эти понятия не являются
чистыми созданиями нашего ума. Они имеют определенный реальный
смысл и только поэтому могут применяться к изучению
действительности. Изображая мнимые числа как векторы в комплексной плоскости,
мы ставим эти числа в определенную связь с векторами на плоскости,
то есть с более простыми понятиями математики. Или же, подразумевая
под многомерным пространством, например, совокупность состояний
какой-либо механической системы, мы получаем конкретную
интерпретацию многомерного пространства.
Таким образом, для правильного понимания природы
математической абстракции важно не только видеть в ней отражение
действительности, но и учитывать сложность этого отражения, а тем самым
сложность развития самой математики. Это развитие, как известно, не
сводится лишь к обслуживанию запросов производства, технических и
естественных наук, а заключает в себе как необходимый момент логику
движения и развития самих понятий математики. Идеалисты выдвигают этот
момент как решающую причину развития математики и поэтому не видя'1
в абстракциях математики отражения материальной действительности.
Не замечая связи математических абстракций с действительностью, они
148
Г. И. РУЗАВИН
приходят к ложным выводам об их особой сущности, об априорном
характере математического знания и т. п. Так, с точки зрения объективного
идеализма абстракции математики выступают как особые идеальные
сущности, обладающие самостоятельным бытием. У Платона, например,
математические понятия образуют особый мир, находящийся между
миром идей и миром чувственно воспринимаемых вещей. Г. Кантор,
создавший теорию множеств, рассматривает бесконечные множества как
самостоятельные сущности, нуждающиеся в особом идеальном познании.
Субъективные идеалисты также отказываются видеть в абстракции
отражение действительности, и поэтому все математические понятия и
теории они расценивают как свободные создания нашей мысли. Чистая
математика, заявляет интуиционист А. Гейтинг, представляет собою
творение разума и сама по себе не находится ни в каком отношении к
опытным фактам.
Хотя признание отражения действительности в математической
абстракции является важнейшим условием правильного понимания
последней, однако одного этого условия явно недостаточно для ее
характеристики. Каждая абстракция в математике представляет лишь ступень в
познании объективно существующих количественных отношений. Поэтому в
абстракции необходимо видеть не только отражение действительности, но и
движение познания от явления к сущности, от сущности первого порядка
к сущности второго порядка и т. д.
Непонимание этой закономерности приводит к тому, что иногда
математики начинают абсолютизировать свои понятия и теории. Так,
например, в конце XIX века Г. Кантор и его последователи пытались
доказать, что теория множеств будто бы дает окончательное обоснование
математике. Однако противоречия, обнаруженные в теории множеств,
заставили сторокников Кантора отказаться от своей точки зрения. То же
самое мы встречаем в современной математике. Крупнейший немецкий
математик Д. Гильберт и его школа пытались обосновать всю
математику исключительно лишь с помощью аксиоматического метода. С точки
зрения этой школы, важно лишь удачно подобрать аксиомы, а потом
все развитие теории совершается чисто формальным путем, без
привлечения реальных отношений действительного мира. Хотя
аксиоматический метод дает нам возможность чисто логического развертывания
теории, однако он не только не исключает, но и предполагает обращение
к реальному миру. Во-первых, необходимо знать, что собой
представляют аксиомы, во-вторых, понимать правила вывода, которыми мы
пользуемся. Далее, следует иметь в виду, что аксиомы представляют
исторически не исходный, а заключительный этап развития. Развитие
математики происходит по тем же диалектическим законам движения, по
которым происходит развитие природы, общества и человеческого
мышления, и поэтому оно не может быть ограничено рамками каких угодно
формальных систем. Как показали исследования австрийского
математика К. Геделя, даже содержательная арифметика натуральных чисел не
может быть формализована полностью. Тем более это относится ко всей
математике в целом.
Рассматривая абстракцию как определенную ступень в познании,
необходимо также учитывать, что каждая абстракция, отражая ту или
иную сторону действительности, не может быть правильно понята, если
она берется вне связи с другими абстракциями. Уже элементарная
математика дает нам многочисленные подтверждения этой мысли. В самом
деле, что можно сказать об отдельном числе, например, 1, 2, 3, или —I,
—2, —3, или 72, 7з и т. д.? Очевидно, только то, что эти числа отражают
какие-то реальные количественные отношения. Но конкретные их
свойства мы можем познавать лишь в связи с другими числами. Так, когда мы
говорим, что число 4 составляет совокупность четырех единиц, или что
оно четно, или является квадратом числа 2, то всякий раз мы приводим
О ХАРАКТЕРЕ МАТЕМАТИЧЕСКОЙ АБСТРАКЦИИ
149
это число в связь с другими. Только благодаря таким связям и возможно
изучение свойств чисел и, следовательно, возможна теория чисел как
наука. Точно так же, когда в элементарной алгебре мы говорим о
свойствах отрицательных чисел, то каждый раз мы соотносим эти числа с
положительными, ибо без этого теряет смысл само понятие
отрицательного числа.
Не останавливаясь на других примерах из алгебры, приведем еще
весьма поучительный пример из тригонометрии. Тригонометрия, как
известно, ставит своей основной задачей изучение зависимостей между
элементами треугольника (его углами и сторонами), но она изучает эти
зависимости на принципиально иной основе, чем элементарная
геометрия. Если геометрия рассматривает треугольник сам по себе и поэтому
очень скоро исчерпывает его свойства, то в тригонометрии благодаря
связи треугольника с кругом стороны и углы его получают иные
выражения, которые нельзя получить чисто геометрическим путем.
«Это развитие тригонометрии из синтетической геометрии,—
указывает Энгельс,— является хорошим примером диалектики,
рассматривающей вещи не в их изолированности, а в их взаимной связи»
(«Диалектика природы», 1955, стр. 212).
К. Маркс в своих «Математических рукописях» показал, что
развитие понятия производной функции совершается по диалектическому
закону отрицания отрицания. Чтобы проиллюстрировать мысль Маркса,
обратимся к конкретному примеру.
Пусть нам требуется вычислить производную функции у=ах3. Для
этого мы даем возможность х превратиться в Х\ и соответственно у в у\.
В результате этой операции мы получаем конечные разности:
Дх=Х1—х.
Ду=а(Х1з—хз).
Если бы мы теперь, указывает Маркс, произвели
дифференциальный процесс, то есть «сняли» бы обратно эти разности, вернувши Х\ к его
первоначальному состоянию xt то и у\ превратилось бы обратно в у и
наше у\ — у = а(хх3 — х3) — в о = о. Сначала полагание разности, а
затем обратное ее снятие приводят, таким образом, к ничему. Вся
трудность в понимании дифференциальной операции (как и всякого
отрицания отрицания вообще) и состоит как раз в том, чтобы увидеть, чем она
отличается от такой простой процедуры и как ведет поэтому к
действительным результатам (см. К. Маркс «Математические рукописи».
«Под знаменем марксизма» № 1, 1933, стр. 15) 1.
Применив диалектику к выяснению происхождения основных поня-
1 Разделив приращение функции на приращение аргумента (что вполне законно,
ибо делитель не равен нулю), мы получим:
У1—У a (xi3—х3) a(xi—x)(xi2+Xl х+х2)
== = = а (х12+х1. х+х2)
xi—х Xi—х xi—х
или
-^-=a(Xl2-fx,.x+x2)..
Дх
Теперь мы можем выполнить дифференциальную операцию, то есть «снять»
положенные конечные разности, приравняв Дх=о. В результате на правой стороне получим:
а (х2+х . х+х2) или Зах2.
о
Левая же часть при этом обращается в - и не имеет самостоятельного значения, но
в символической форме отражает процесс, который происходит в правой части
равенства. Чтобы подчеркнуть качественную сторону происхождения производной функции
из отношения конечных разностей iA~L, Маркс заменяет отношение ■— общепри-
Д* О
du
нятым символом -~ который выражает происхождение и развитие производной из
ах '
конечных разностей.
150
Г. И. РУЗАВИН
тип анализа бесконечно малых, Маркс сумел преодолеть ограниченность
представлений Ньютона и Лейбница, которые начинают изложение
анализа с готового дифференциала и поэтому вынуждены приписывать ему
одновременно свойства нуля и конечной величины.
«Математические рукописи» К. Маркса, вскрывая диалектику
развития основных понятий дифференциального исчисления, представляют
образец применения материалистической диалектики даже в такой
абстрактной науке, как математика.
Развитие современной математики свидетельствует о
недостаточности формальной логики для обоснования математики. Стихийно,
против воли ученых буржуазных стран диалектика находит все более
глубокое выражение в самом процессе развития математики.
3. Специфические особенности математической абстракции
Выше мы выяснили, что математическая абстракция как по способу
своего образования, так и по роли в познании в принципе ничем не
отличается от абстракции, применяемой в других науках. Однако наряду
с этими общими чертами у математической абстракции есть еще свои
особенности, изучение которых имеет важное значение для понимания
сущности математического метода.
Важнейшая особенность математической абстракции, вытекающая из
специфики предмета самой математики, состоит в том, что в ней
отражается лишь количественная сторона материальной
действительности. Математика имеет своим предметом изучение количественных
отношений действительного мира, то есть отношений, которые безразличны к
конкретной природе предметов и явлений. Безразличие понятий
переменной величины, функции, числа, служащих основным объектом
математического анализа, к конкретному содержанию явлений не требует
специальных пояснений. С открытием неевклидовых геометрий и введением в
математику так называемых абстрактных пространств постепенно
становился также ясным количественный характер отношений, изучаемых
геометрией. Если раньше, в геометрии Евклида, основные геометрические
понятия («точка», «прямая», «плоскость») допускали лишь единственную
интерпретацию, то впоследствии математики убедились в возможности
множества различных конкретных интерпретаций систем аксиом. Так,
если под «точкой» мы будем разуметь шар заданного диаметра, под
«прямой» — бесконечный круглый цилиндр с таким же диаметром основания,
под «плоскостью» — слой пространства между параллельными
плоскостями, отстоящими друг от друга на расстоянии, равном диаметру шара, то
эти объекты при установлении определенных отношений между ними
(аксиом) будут удовлетворять всем положениям геометрии Евклида.
Конкретным примером такой теории, на первый взгляд ничего
общего не имеющей с геометрией, явилась созданная немецким
математиком Г. Грасманом теория многообразия цветовых ощущений, в
дальнейшем получившая свое развитие в трудах Г. Гельмгольца, Д. К.
Максвелла и других. Еще более плодотворным является представление о
«фазовом пространстве», которым широко пользуются в теоретической
физике и физической химии. Таким образом, выбирая в качестве «точек»,
«прямых», «плоскостей» объекты различной природы и определяя их
взаимные отношения с соблюдением аксиом геометрии, мы получаем
различные конкретные интерпретации евклидовой геометрии. Отсюда
ясно, что отношения, которые изучает геометрия, представляют частный
вид количественных отношений, поскольку они безразличны к
конкретной природе объектов, удовлетворяющих определенной системе аксиом.
Выделение пространственных форм из общего класса количественных
отношений подчеркивает лишь специфику этих форм и указывает на
относительную самостоятельность геометрии в системе математических наук.
О ХАРАКТЕРЕ МАТЕМАТИЧЕСКОЙ АБСТРАКЦИИ
151
Из сказанного следует, что современная математика специально не
интересуется ни конкретной природой объектов, ни конкретным
содержанием отношений между ними. Все это она оставляет в стороне, как
нечто совершенно безразличное для дела. Для нее прежде всего важна
сама структура количественных отношений между объектами. В
соответствии с этим и аксиомы геометрии и операции алгебры
рассматриваются теперь как формы, которым соответствует самое различное
содержание.
Эта особенность математической абстракции» находит свое выражение
в широком использовании в математике специального
аксиоматического метода для выражения связей между ее положениями. Некоторые
ученые, как, например, А. Тарский (см. «Введение в логику и методологию
дедуктивных наук», 1948, стр. 166), считают аксиоматический, или,точнее,
дедуктивный, метод единственной существенной чертой, при помощи
которой математические дисциплины можно отличить от всех других наук.
Такое утверждение нам представляется слишком категоричным и
односторонним хотя бы потому, что дедуктивный метод находит применение
и в теоретической механике, к в термодинамике, а в последние годы и
в биологии (работы Вуджера). Но з утверждении А. Тарского содержится
и рациональное зерно. Дело в том, что в любой нематематической науке
основным понятиям (неопределяемые термины) и основным соотношениям
между ними (аксиомам) отвечает лишь единственная конкретная
интерпретация. Так, под точкой классической механики подразумевается
совершенно определенный конкретный объект: тело, размерами которого можно
пренебречь в сравнении с расстояниями между телами. Точно так же под
аксиомами движения понимаются конкретные законы движения тел,
впервые установленные И. Ньютоном в его «Математических началах
натуральной философии». Аналогично обстоит дело в статике, термодинамике,
теории относительности и в биологии, где получил применение
дедуктивный метод. Иное положение мы имеем в математике. Здесь основные
понятия и аксиомы допускают множество различных интерпретаций, и
поэтому математические теории строятся не для какой-либо одной системы
объектов, а для множества таких систем.
Математические абстракции, являясь отражением весьма широких
и общих свойств материальной действительности, дают большую
возможность как для чисто логического развития теории, так и для объединения
ее в рамках дедуктивных систем. Иначе обстоит дело в естествознании.
Там абстракции отражают гораздо больше связей действительности и
наряду с количественной стороной обязательно содержат качественную
характеристику явлений. Поэтому их объединение в дедуктивную систему
оказывается гораздо более трудным делом, чем в математике. Кроме того,
учет качественной особенности явлений предопределяет возможность
единственной интерпретации такой аксиоматики. Именно по этим причинам
аксиоматический метод не играет в естественных науках той роли, какую
он играет в математике.
Специфика предмета и метода математики накладывает свой
отпечаток и на характер образования математических абстракций. Если в
образовании исходных понятий математики мы видели большое сходство с
другими науками, то в образовании более далеких ее абстракций мы
встречаемся с целым рядом особенностей. Как правило, более далекие
абстракции математики возникают через ряд последовательных ступеней
обобщения. Поэтому-то в математике преобладают абстракции от
абстракций, и сам прием абстрагирования через расширение объема понятий
играет в ней существенную роль. Правда, и в естествознании имеет место
обобщение понятий, и это свидетельствует о том, что различие между ним
и математикой не является абсолютным. Однако в математике эта
особенность выступает наиболее ярко,
152
Г. И. РУЗАВИН
В качестве конкретного примера рассмотрим, как происходило
развитие понятия функции, являющегося одним из фундаментальных
понятий математики.
К этому понятию ученые пришли, как известно, в итоге
рассмотрения конкретных зависимостей между различными величинами. Многие
физические и химические законы дают нам примеры таких зависимостей
конкретных величин. Отвлекаясь от конкретного смысла этих величин,
мы приходим к конкретным математическим функциям. Отвлекаясь
от конкретного смысла этих функций, мы можем образовать общее
понятие функции. Естественным обобщением понятия функции является
понятие функционала, которое содержит функцию в качестве частного
случая.
Важно подчеркнуть при этом, что развитие понятия функции в
конечном счете определялось развитием общественной практики людей.
Действительно, прообразом понятия функции служили конкретные
зависимости, с которыми люди сталкивались в технике и естествознании.
С развитием практики, с расширением экспериментальных исследований
техника и естествознание стали доставлять математике примеры все
более сложных зависимостей величин. Чтобы охватить их единым
понятием, математики и ввели сначала общее понятие функции, а затем и
функционала. Таким образом, развитие понятий математики нельзя
представлять себе как некий чисто формальный процесс замены менее общих
понятий более общими. Внутри самой математики это выглядит
действительно так, поскольку в ней интересуются лишь формальной стороной
дела. Однако если поставить вопрос о том, на какой основе возникают эти
более общие понятия, то нельзя будет не заметить, что без обобщения
опытного материала естествознания и техники невозможно и
содержательное развитие математических понятий.
С развитием общественной практики людей, с прогрессом
естествознания и техники не только расширяется область изучаемых
количественных отношений, но и возрастает абстрактность самой математики.
Во всей истории математики можно выделить три больших
исторических этапа развития ее абстракций.
На первом этапе, связанном с возникновением арифметики и
геометрии, математика отвлекается от конкретной качественной природы
объектов. Понятия числа и фигуры, которыми оперировали эти науки,
представляют примеры таких абстракций. Второй этап связан с
переходом к алгебре. Обозначая числа и действия над ними с помощью
символов, математика тем самым уже отвлекается от конкретных качеств,
то есть образует абстракцию значительно большей силы. Наконец, на
тр етьем этапе, связанном с переходом к современной математике, она
отвлекается и от .конкретной природы исследуемых объектов и от
конкретных отношений между ними. Следовательно, переменными стали
теперь не только объекты, но и сами операции над ними. Соответственно
этому и понятия современной математики, такие, как группа, множество,
пространство и другие, отличаются крайней абстрактностью.
Абстрактность понятий математики и формальный характер ее
теорий открывают широкие возможности для использования в ней
специального математического языка — языка символов. Хотя символика часто
применяется и в других науках, например, в физике, химии, технических
науках, но там она служит для обозначения соответствующих понятий
и суждений. Так, например, в химии символы служат для обозначения
элементов, выражения зависимостей между различными величинами, для
записи различных реакций и т. д. Математическая символика дает
возможность не только кратко обозначать понятия и суждения математики,
но и развить соответствующие исчисления, построить те или иные
алгоритмы (см. В. Н. Молодший «Очерки по вопросам обоснования
математики», 1958; стр. 98). История математики показывает, чтэ
О ХАРАКТЕРЕ МАТЕМАТИЧЕСКОЙ АБСТРАКЦИИ
153
усовершенствование языка математических символов играло
немаловажную роль в развитии этой науки. Так, введение обозначения для
чисел имело громадное значение в развитии арифметики, так как оно
чрезвычайно упрощало выполнение определенных действий с числами.
Введение и усовершенствование символики играло важную роль и в
последующем развитии математики. Стоит хотя бы вспомнить, какую роль
сыграло введение французским математиком Виетом специальных
символов в алгебре. Исключительно важную роль символика играет и в
современной математике. Справедливо замечание, что «в настоящее время
было бы утопией при построении, какой-либо математической дисциплины
пытаться обойтись лишь обычным языком» (Д. Гильберт и В. А к-
к е р м а н «Основы теоретической логики», М., 1947, стр. 17).
Чтобы правильно оценить роль символического языка математики,
необходимо сопоставить его с обычным языком. Это сопоставление
показывает, что язык математических символов, как и обычный язык, дает
математикам возможность обмениваться результатами своей работы.
Символы математики, так же как письменные начертания вообще,
закрепляют результаты абстрагирующей деятельности мышления.
Математический символ выступает в качестве материального воплощения
соответствующего математического понятия. Поскольку же всякое
содержательное понятие отражает действительность, постольку и всякий
математический символ не лишен объективного значения.
В. И. Ленин, конспектируя «Науку логики» Гегеля, замечает, что
против символов «вообще ничего иметь нельзя. Но «против всякой
символики» надо сказать, что она иногда является «удобным средством
обойтись без того, чтобы охватить, указать, оправдать определения
понятий» (В. И. Ленин. Соч., т. 38, стр. 107). Такого рода преувеличение
роли символики характерно для формалистов.
Специфика математической абстракции находит свое отражение и в
своеобразии проявления критерия практики в этой науке. Действительно,
с такими абстрактными объектами, как линия, не имеющая толщины, или
тело, лишенное вещественного содержания, нельзя, разумеется,
производить никаких экспериментов. Поэтому в математике теоремы
доказываются чисто логически и ни один математик не согласится с
экспериментальным доказательством. Правда, эксперименты и наблюдения могут
натолкнуть математика на открытие тех или иных математических соотношений.
Известно, что еще Архимед воспользовался методом взвешивания для
вычисления площади параболы. Однако вполне понятно, что эксперимент
играл при этом лишь вспомогательную роль. Сам Архимед отчетливо
представлял себе, что «метод взвешивания» не может служить в качестве
строгого доказательства. «Мы закрепляем свои математические знания
доказательными рассуждениями,— пишет известный американский
математик Д. Иона,— но подкрепляем свои предположения
правдоподобными рассуждениями» («Математика и правдоподобные рассуждения»,
М., 1957, стр. 9).
Особая убедительность и логическая строгость математических
доказательств неоднократно использовались идеалистами в качестве
аргумента для обоснования априорного характера математического знания. На
деле же различие между доказательствами естественных и
математических наук не является абсолютным. Действительно, на чем основывается
убеждение математика, что то или иное предложение является истинным?
Как правило, это убеждение имеет в своей основе строгость
доказательства. Но что значит строгость доказательства? Современная
математическая логика, в значительной степени являющаяся теорией
математического доказательства, дает вполне конкретный ответ на этот вопрос.
Доказательство, полученное в результате применения допустимых логических
средств вывода к исходным положениям (аксиомам), считается строгим.
Отсюда видно, что истинность предложений математики зависит, во-пер-
154
Г. И. РУЗАВИН
вых, от истинности аксиом и, во-вторых, от истинности применяемых
логических правил. То и другое в конечном итоге доказывается
практикой.
«...Практика человека,— указывает В. И. Ленин,— миллиарды раз
повторяясь, закрепляется в сознании человека фигурами логики. Фигуры
эти имеют прочность предрассудка, аксиоматический характер именно
(и только) в силу этого миллиардного повторения» (Соч., т. 38, стр. 209).
Отмеченные особенности математических абстракций вытекают, как
нетрудно убедиться, из специфики самого предмета математики. Для
выделения количественных отношений в чистом виде, как уже говорилось,
необходимо абстрагироваться от качественной природы объектов. Такое
отвлечение как раз и дает крайне односторонний снимок с
действительности, что и является характерным для математических понятий. По этой
же причине в математике абстракция идет гораздо дальше в своем
отвлечении, чем в естествознании. В понятиях естественных наук мы не
можем не учитывать качественного содержания определяемых объектов,
ибо без этого будет утрачена специфика их предмета. В математике же
отвлечение от качественных особенностей предмета является
обязательным условием для выделения количественных отношений, то есть
диктуется самим предметом ее исследования. Вследствие этого
математические абстракции допускают широкое применение символического языка
для обозначения понятий, а также возможность объединения их в
дедуктивные системы.
о
Ответы на во?гросы
О времени работы Маркса
над рукописью «К критике гегелевской
философии права»
Н. И. ЛАПИН
От редакции. В ряде писем, поступивших в редакцию нашего журнала,
читатели обращаются с просьбой разрешить возникающие у них сомнения относительно
времени работы Маркса над рукописью «К критике гегелевской философии права».
Публикуемое ниже сообщение является ответом на эти письма.
За последние годы марксистами
проделана значительная работа по всестороннему
выяснению процесса формирования
философских взглядов Маркса. Эта работа
продолжается и в настоящее время. Здесь
мы хотим коснуться лишь одного
вопроса — о времени работы Маркса над
рукописью «К критике гегелевской
философии права»1, поскольку до сих пор,
несмотря на согласие (или именно поэтому)
большинства марксистов в решении этого
вопроса (лето 1843 года), отсутствует
специальное, относительно полное обоснование
такого решения.
Необходимость в этом обосновании
объясняется прежде всего тем, что имеются
свидетельства Маркса о двух различных
периодах его работы, связанной с критикой
гегелевской философии права: до
сотрудничества в «Рейнской газете» (то есть до мая
Í842 года) и после выхода из редакции
этой газеты (то есть после марта 1843
года). Так, в письме к Руге 5 марта 1842
года Маркс сообщал, что работает над
статьей, которая «представляет собой критику
гегелевского естественного права, поскольку
дело касается внутреннего государственного
строя» («Из ранних произведений»,
стр. 241). Об этой статье Маркс вновь
упоминает в письмах к Руге 20 марта и к
Оппенхейму в августе 1842 года. Однако в
предисловии к «К критике политической
экономии» Маркс отмечал, что первой
работой, которую он предпринял после выхода
из редакции «Рейнской газеты» для
разрешения обуревавших его сомнений, был
критический разбор гегелевской философии
права; введение к этой работе появилось в
1844 году в издававшемся в Париже
1 Эту работу Маркса мы будем называть
здесь для краткости просто Рукописью.
«Deutsch-Französische Jahrbücher» (см.
Соч., т. 13, стр. 6).
В этой связи, естественно, возникает
вопрос: почему в марксистской литературе
считается, что рассматриваемая Рукопись
является критическим разбором, который
был осуществлен Марксом именно после
выхода из «Рейнской газеты», а не до
сотрудничества в ней? Почему считается, что эта
Рукопись является работой, введение к
которой было опубликовано в «Немецко-
французском ежегоднике», а не
подготовительным материалом для статьи, о которой
Маркс трижды сообщает в письмах 1842
года? Такие вопросы постоянно возникают в
практике педагогической работы, с ними
обращаются читатели в редакции журналов.
Важность этих вопросов объясняется
также тем, что буржуазные историки
начали в свое время идейную борьбу вокруг
рассматриваемой Рукописи как раз с
вопроса о дате ее написания. Первым
немарксистским интерпретатором. Рукописи был
С. Ландсгут, который и высказал точку
зрения, согласно которой Рукопись была
написана Марксом «в период между
апрелем 1841 года и апрелем 1842 года»
(«Karl Marx. Der historische Materialismus.
Die Früchschriften». Hrsg. v. S. Landshut
und J. P. Mayer. Leipzig, 1932. Bd. I,
S. XIX). Непосредственно ссылаясь на
цитированное выше письмо Маркса к Руге
от 5 марта 1842 года, он называет эту
Рукопись статьей. И в настоящее время
многие буржуазные идеологи
придерживаются такой точки зрения (см., например,
G. Gurvitch «Le concept des classes
sociales de Marx à nos jours». Paris, 1954,
p. 14; K.-P. Schulz «Luther und Marx im
Spannungsfeld unserer Zeit», Stuttgart —
Düsseldorf, 1956, S. 35).
И это не случайно. Вопрос о дате напи-
156
H. И. ЛАПИН
сания Рукописи имеет принципиальное
значение для понимания процесса
формирования мировоззрения Маркса.
Непосредственно сближая во времени работу Маркса над
этой Рукописью с его работой над
докторской диссертацией (апрель 1841 года),
буржуазные идеологи пытаются скрыть
материалистическое содержание Марксовой
Рукописи и интерпретировать ее в духе
идеализма. Все это делается с целью доказать,
будто вообще Маркс так и не стал
материалистом.
Некоторых исследователей, правильно
рассматривающих Рукопись как выражение
сознательного перехода Маркса к
материализму, соблазняет мысль, что
доказательство написания Марксом этой Рукописи до
его работы в «Рейнской газете» облегчит
доказательство материалистического
характера воззрений Маркса и во время работы
в газете, а отсюда недалеко и до вывода,
что вообще отсутствовал идеалистический
период в развитии взглядов Маркса (если
не считать времени его учебы в
университете).
В этой связи нам и хотелось бы сделать
несколько замечаний.
Прежде всего совершенно очевидно, что
имеющиеся высказывания Маркса не
содержат точного указания относительно времени
его работы над Рукописью (иначе вообще
не существовало бы никакой проблемы).
Так как отсутствуют какие-либо другие
свидетельства по этому вопросу, то
единственным способом его решения может быть
лишь анализ самого содержания Рукописи,
выяснение места этой Рукописи в процессе
формирования мировоззрения Маркса путем
сравнения позиции, занимаемой Марксом по
ряду важнейших вопросов, излагаемых в
Рукописи, с позицией, отстаиваемой им в
докторской диссертации, в статьях в
«Рейнской газете», в письмах и других работах.
Рассмотрим коротко эту группу вопросов.
Как известно, в докторской диссертации
(апрель 1841 года) «Маркс стоит еще
вполне на
идеалистически-гегельянской точке зрения» (В.И.Лени н. Соч.,
т. 21, стр. 63. Разрядка наша.— Н. Л.),
хотя в ряде пунктов она уже существенно
отличается от взглядов Гегеля. Рукопись же
представляет собой развернутую критику
Гегеля и является выражением
сознательного перехода Маркса к
материализму. Если в диссертации Маркс
утверждал, что «идеализм — не фантазия, а
истина» («Из ранних произведений», стр.
21), то в Рукописи идеалистическую
концепцию Гегеля, который «всюду делает
идею субъектом, а действительного субъекта
в собственном смысле... превращает в
предикат», он уже характеризует как
коренной порок гегелевского хода мыслей (см.
Соч., т. I, стр. 228, 245).
Таким образом, диссертация и Рукопись
написаны с диаметрально противоположных
философских позиций. Уже одно это
наводит на мысль, что столь резкий поворот
в воззрениях Маркса вряд ли мог
совершиться за короткий срок — с апреля
1841 года по апрель 1842 года.
Дальнейшие сомнения в правильности
предположения, что Рукопись была написана в этот
период, возникают при сопоставлении
Рукописи с тем, что говорил Маркс о своей
работе над критикой гегелевской философии
права в письмах 1842 года. В этих письмах
речь идет о статье, то есть о рукописи
сравнительно небольшого объема, тогда как
рассматриваемая Рукопись весьма
обширна — более 9 печатных листов.
Далее, е одном из писем Маркс отмечает,
что основное в его статье—«борьба
с конституционной монархией» («Из ранних
произведений», стр. 241). В Рукописи же
Маркс детально исследует позицию Гегеля
но всем вопросам, которых тот касается в
разделе « Внутренний государственный
строй сам по себе»: взаимоотношение
гражданского общества и государства,
историческое место различных форм государственной
власти, природа и функции
правительственной власти, сословная и
представительная системы в их отношении к социальной
структуре общества и др.; основным в
Рукописи является не критика гегелевского
понимания того или иного конкретного
вопроса, а методологическая,
материалистическая критика общего идеалистического
подхода Гегеля к рассмотрению всех
конкретных вопросов.
Наконец, если предположить, что
Рукопись была написана Марксом между
апрелем 1841 года и апрелем 1842 года, то
становится непонятно, почему он, став уже
материалистом, не только не порывает с
младогегельянцами, но активно
сотрудничает с ними. В частности, вместе с Б.
Бауэром он участвует в создании памфлета
«Трубный глас страшного суда над
Гегелем», против идеалистических исходных
позиций которого выступил в феврале
1842 года Фейербах (см. L. Feuerbach
«Zur Beurteilung der Schrift «Das Wesen
des Christenthums» in: «Deutsche
Jahrbücher», 1842, № 39—40), в то время
как, напротив, в 1843 году Маркс
фактически порывает с младогегельянцами.
Правильность этих сомнений
подтверждается анализом позиции, занимаемой
Марксом в период деятельности в
«Рейнской газете» (май 1842 года — март
1843 года). В относящихся к этому периоду
статьях Маркс в общем еще продолжает
придерживаться идеалистической точки
зрения. Так, в статье «Передовица в № 170
«Kölnische Zeitung» (июль 1842 года) он,
вновь обращаясь к интересовавшему его
еще во время работы над диссертацией
вопросу об историческом значении современ-
О РАБОТЕ МАРКСА «К КРИТИКЕ ГЕГЕЛЕВСКОЙ ФИЛОСОФИИ ПРАВА» 157
ной философии, излагает этот вопрос не
только по содержанию, но и текстуально
почти так же, как и в материалах
диссертации (ср. Соч., т. I, стр. 105 и «Из
ранних произведений», стр. 195—198).
Идеалистический подход еще преобладает
и в трактовке Марксом некоторых
конкретных вопросов. Так, выступая в упомянутой
статье против теологического понимания
государства, Маркс противопоставляет этому
пониманию рационалистический идеализм
новейшей философии, которая стала
«рассматривать государство человеческими
глазами и выводить его естественные законы
из разума и опыта, а не из теологии».
В противоположность прежним философам,
которые выводили государство из
инстинктов «или даже из разума, но не
общественного, а индивидуального разума»,
продолжает Маркс, «новейшая философия,
придерживаясь более идеальных и глубоких
взглядов, исходит в своей конструкции
государства из идеи целого. Она
рассматривает государство как великий организм,
в котором должны осуществиться правовая,
нравственная и политическая свобода,
причем отдельный гражданин, повинуясь
законам государства, повинуется только
естественным законам своего собственного
разума» (Соч., т. I, стр. 111, 112). Нет
необходимости доказывать, что здесь Маркс еще
придерживается идеалистического взгляда
на государство.
Таким образом, Рукопись, в которой
Маркс уже выступает как материалист, не
могла быть написана им ни до, ни во время
работы в «Рейнской газете», поскольку в
этот период он еще продолжал оставаться
идеалистом в своем общем подходе к
явлениям жизни. Однако отсюда вовсе не
следует, будто между Рукописью и
деятельностью Маркса в газете нет никакой связи.
Напротив, факты говорят о том, что эта
деятельность явилась подготовкой, а в
известном смысле даже началом его перехода к
материализму, сознательно осуществленного
лишь в процессе работы над Рукописью.
Как указывает В. И. Ленин, в этот период
«намечается переход Маркса от идеализма
к материализму и от революционного
демократизма к коммунизму» (Соч., т. 21,
стр. 63). Материалистическая тенденция,
возникшая в этот период в воззрениях
Маркса, к началу 1843 года настолько
усиливается, что его начинают обуревать
сомнения в истинности идеализма. Рукопись
как раз и представляет собой
материалистическое решение Марксам тех
мировоззренческих проблем, которые встали перед
ним в процессе работы в газете (а также
и я ходе самой критики «Философии права»
Гегеля).
Так, в статье «Оправдание мозельского
корреспондента» — последней большой
статье, помещенной в «Рейнской газете»
(январь 1843 года),— Маркс вплотную
подходит к материалистическому пониманию
явлений общественной жизни. Он уже
отчетливо видит, что экономическая жизнь
общества (гражданское общество) в
действительности развивается независимо от
государства, но еще продолжает
идеалистически считать, что государство должно
определять жизнь гражданского общества. Для
решения этого противоречия между
действительным и должным он вводит «третий
элемент» — свободную печать. Однако
вскоре стала очевидной несостоятельность
надежд на свободную печать как на главное
средство решения социально-политических
проблем. К весне 1843 года перед Марксом
вновь со всей остротой встал вопрос о том,
как следует понимать взаимоотношения
между гражданским обществом и
государством. Свою Рукопись он как раз и
начинает с принципиально нового решения
этого вопроса: не государство определяет
семью и гражданское общество, а,
напротив, «семья и гражданское общество сами
себя превращают в государство. Именно они
являются движущей силой» (Соч., т. I.
стр. 225).
Нетрудно заметить, что в Рукописи
Маркс вообще широко использует тот
анализ большого жизненного материала,
который был осуществлен им еще во время
работы в газете. В частности, содержащуюся
в статье «Оправдание мозельского
корреспондента» критику бюрократической точки
зрения, согласно которой «начальство все
лучше знает» (см. Соч., т. I, стр. 201 —
203), Маркс использует и в Рукописи (см.
там же, стр. 271—272). Влияние такого
рода материала, полученного во время
работы в газете, особенно чувствуется в
первых разделах Рукописи. Это влияние
подтверждает вывод о том, что Рукопись
написана Марксом после выхода из редакции
газеты.
Правильность этого вывода
подтверждается также следующим. Летом 1843 года в
Крейцнахе Маркс штудирует труды по
истории различных стран; выписки из этих
трудов и попутные замечания самого
Маркса сохранились в виде пяти тетрадей,
известных как Крейцнахские эксцерптные
тетради1. Сопоставление Рукописи иКрейц-
нахских тетрадей позволяет сделать вывод,
что получаемый в ходе исторических
исследований конкретный материал Маркс
непосредственно использовал при работе нал
Рукописью, в особенности над ее последни-
* Тетради, представляющие собой
извлечения из 24 произведений и замечания
самого Маркса, занимают в рукописи
225 страниц. К сожалению, эти тетоади
опубликованы лишь частично (см. MEGA,
Erste Abt., Bd. ï, Halbd, 2, S. 118—136) и
почти совершенно не исследованы.,
158 О РАБОТЕ МАРКСА «К КРИТИКЕ ГЕГЕЛЕВСКОЙ ФИЛОСОФИИ ПРАВА»
ми разделами. Это влияние тетрадей на
Рукопись чувствуется и в Марксовом
анализе сословной системы (ср. Соч., т. I,
стр. 310 и тетрадь IV) и в выдвинутом им
положении о противоположности города и
деревни (ср. Соч., т. I, стр. 311 и тетрадь
IV), а особенно в заключительном разделе,
где речь идет о палате пэров (ср. Соч., т. I,
стр. 350—352 и тетрадь V). Отсюда
можно заключить, что само изучение
исторических работ непосредственно было
вызвано недостаточностью знаний в этой
области, которую Маркс ощущал по мере
углубления в анализ
социально-политических проблем, трактовавшихся в
«Философии права» Гегеля, хотя, разумеется,
значение Крейцнахских тетрадей отнюдь
не исчерпывается их влиянием на
Рукопись.
Здесь нет возможности и необходимости
приводить все аргументы,
свидетельствующие о том, что Рукопись была написана
Марксом действительно лишь после выхода
его из «Рейнской газеты», в основном
летом 1843 года. В заключение лишь
упомянем еще некоторые из этих аргументов.
Во-первых, статья «К еврейскому
вопросу» (осень 1843 года), в которой
рассматривается вопрос об отличии «человеческой
эмансипации» от эмансипации только
политической, представляет собой как бы
непосредственное продолжение Рукописи (ср.
соответственно Соч., т. I, стр. 402—406 и
стр. 251—256). Значит, между Рукописью
и статьей «К критике гегелевской
философии права. Введение», написанной вслед
за статьей «К еврейскому вопросу», не
было никакой другой работы Маркса по
критике гегелевской философии права.
Следовательно, статья «Введение»,
представляющая собой, по словам Маркса, введение к
критике Гегеля, предпринятой им после
выхода из «Рейнской газеты», является
введением именно к Рукописи.
Во-вторых, в письме к Руге (Крейциах,
сентябрь 1843 года) Маркс специально
обращает внимание на то, что историк
должен заниматься такими политическими
вопросами, как различие между сословной и
представительной системами (см. Соч., т. I,
стр. 380). Именно данному вопросу Маркс
и посвящает заключительный раздел своей
Рукописи (стр. 310 и др.), что
свидетельствует о том, что Маркс работал над этим
разделом в конце лета — начале осени
1843 года.
В-третьих, в самом подходе к решению
задачи «переворачивания» гегелевской
концепции, осуществляемого Марксом в
Рукописи, определенно чувствуется влияние
«Предварительных тезисов к реформе
философии» Л. Фейербаха, опубликованных
лишь в феврале 1843 года.
Таким образом, анализ содержания
Рукописи в ее отношении к другим работам
Маркса убедительно свидетельствует о том,
что эта Рукопись была написана Марксом
не до работы его в «Рейнский газете», а
после его выхода из редакции этой газеты,
в основном летом 1Й43 года.
Следовательно, рукопись «К критике
гегелевской философии права» и статья,
содержащая критику гегелевского учения о
конституционной монархии, о которой
Маркс трижды упоминает в своих письмах
1842 года,— это разные работы (хотя,
разумеется, между ними имеется
определенная связь), относящиеся к различным
периодам в развитии взглядов Маркса;
Какова же судьба статьи 1842 года?
Можно предположить, что эта статья была
действительно написана Марксом и
направлена им Руге для опубликования в
«Anekdota». Как видно из письма Маркса к Руге
от 20 марта 1842 года, статья не могла
быть опубликована в первом выпуске этого
издания и предназначалась для
последующих его выпусков. Однако в свет вышел
только один выпуск. Возможно, статья
Маркса была утеряна вместе с другими
материалами, предназначенными для
публикации в следующих выпусках «Anekdota». Но
возможно также, что Маркс по каким-либо
причинам вообще не отправил свою статью
Руге, а затем отчасти использовал ее при
работе над Рукописью 1843 года. Вопрос
о судьбе этой статьи Маркса еще остается
открытым.
КРАТКИЕ ЗАМЕТКИ И ПИСЬМА
Борьба против ревизионизма актуальна
В период, когда соотношение классовых
сил в международном масштабе
изменяется в пользу социализма и народы могут с
большим, чем когда-либо, основанием
добиваться от империализма уважения
принципа мирного сосуществования, различные
аспекты идеологической борьбы
приобретают все возрастающее значение.
Империализм по своей природе отнюдь
не склонен к мирному сосуществованию и
никогда не пойдет на него по доброй воле.
Его принудят к этому силы мира, среди
которых первое место принадлежит
социалистическому лагерю, обладающему
огромной мощью, а также руководимая
коммунистическими партиями борьба народов в
странах, находящихся еще под ярмом
капитализма и колониализма. Следовательно,
мирное сосуществование представляет
собой не только продолжение классовой
борьбы (в формах, исключающих обращение к
войне), но и усиление борьбы рабочего
класса за запрещение применения
империализмом насилия. Иначе говоря, мирное
сосуществование не статическое положение
вещей, оно не может быть установлено по
декрету раз и навсегда; это диалектический
процесс, который означает постоянную,
хотя и не военную, борьбу против
империализма.
Отрицание этого ленинского положения
и отказ от этой необходимой борьбы
являются источником современного
ревизионизма, существо которого в этом вопросе
заключается в следующем: поскольку
возможность мирного сосуществования
государств с различным политическим и
социальным строем в настоящий период
возрастает, следует распространить идею
мирного сосуществования и на область
идеологии, то есть установить идеологическое
сосуществование.
Но что представляет собой
«идеологическое сосуществование», как можно
говорить о сосуществовании идеологии, если
одна из них является идеологией
империализма с его милитаризмом, расизмом,
обскурантизмом и т. д., а другая —
идеологией рабочего класса и народов,
характеризующейся гуманизмом, стремлением к
миру, верностью принципам солидарности и
дружбы между народами? И как
проповедовать «идеологическое сосуществование»
между двумя идеологиями внутри
различных стран, например, капиталистических,
если одна из них — идеология
господствующего класса (буржуазии), а другая —
идеология эксплуатируемого класса
(пролетариата)? Пропаганда «идеологического
оосуществовадая» является уловкой,
шитой белыми нитками и рассчитанной на
псевдотеоретическое и практическое
оправдание отхода от классовых позиций.
«Идеологическое сосуществование» для
ревизионизма лишь ступенька, этап,
открывающий путь к идеологическому с о-
глашению с буржуазией.
Пропагандируя такое соглашение в
завуалированной, а подчас даже в открытой
форме, современный ревизионизм обнажает
свою подлинную сущность как идеологии
оппортунизма, капитулянтства перед
давлением буржуазии.
В Декларации Совещания представителей
коммунистических и рабочих партий
социалистических стран, состоявшегося в
Москве в 1957 году, сказано: «Наличие
буржуазного влияния является
внутренним источником ревизионизма, а
капитулянтство перед давлением со стороны
империализма — его внешним источником».
Если еще требуются дополнительные
свидетельства правильности данного
положения, то новая волна ревизионизма во
Франции, вспыхнувшая в связи с
установлением монополиями личной власти
генерала де Голля, служит лучшим его
подтверждением. Усиление классовой борьбы
представлялось буржуазии удобным
случаем для того, чтобы совратить некоторые
элементы с революционного пути
коммунистической партии и привлечь их к
оппортунистической социал-демократии Ги
Молле.
Прежде всего следует отметить тот
напор ревизионизма, который можно было
160
КРАТКИЕ ЗАМЕТКИ И ПИСЬМА
наблюдать в последнее время во Франции.
Ревизионисты предприняли целую серию
атак, начиная с научных публикаций и
кончая инфантильным ликвидаторством
ренегата Фужероля и пасквилями А. Ле-
февра и Э. Морена. Мы не говорим уже о
многочисленных статьях и комментариях
в прессе, даже романах и т. д.
Большинство этих выступлений принадлежит людям,
изменившим своей родине и своему
народу и озабоченным лишь тем, чтобы
заслужить прощение у буржуазии, а потому
измышляющим разные гнусности, всякую
клевету против идеала, которого они не
достойны.
В этих действиях ренегатов имеется,
впрочем, и объективная осно<ва: события
идут против них, история опровергает их
измышления, для них нет политического
оправдания; поскольку ревизионисты не
могут найти объективной базы для своего
отступничества и капитулянтства, они
обречены на психологические излияния.
Наиболее типичным документом
современного ревизионизма является книга
А. Лефевра «Итоги и прочее» («La somme
et la Reste» (1959), в 2-х томах). В ней
автор цинично рассказывает о том, что в
течение мнотих лет он обманывал нас
самым бесцеремонным образом, стремясь
контрабандой протащить в своих работах
идеализм. Не случайно буржуазная пресса
буквально с восторгом встретила эту книгу,
назвав ее автора «одним из наиболее
видных марксистов нашего времени».
Буржуазия приемлет «марксизм»
Лефевра потому, что он прикрывает именем
Маркса писания, которые решительно
ничего общего с марксизмом не имеют.
Пользуясь приемом, модным среди
современных буржуазных идеологов, Лефевр
противопоставляет воззрения молодого
Маркса зрелому марксизму. Больше того,
он применяет этот же прием и к анализу
учения Ленина, утверждая, что у Ленина
тоже было «две философии». «Первая»
его философия, относящаяся к периоду до
1914 года и нашедшая свое воплощение
в «Материализме и эмпириокритицизме»,
является якобы лишь «суммарным мате^
риализмом», «наполовину диалектической
мыслью». «Вторая» его философия,
отражающая, согласно утверждению Лефевра,
влияние молодого Маркса и получившая
яркое выражение в «Философских
тетрадях», обязана-де своим появлением
открытию Лениным... Гегеля. Этот вывод Лефевра
не только полностью опровергается
серьезным изучением фактов, но и разоблачает
действительную суть его позиции: его
неприязнь к «Материализму и
эмпириокритицизму» объясняется именно тем, что
основным содержанием этого произведения
является материализм, от которого Лефевр
как раз и отрекается. Для него материализм
есть лишь «философский постулат», в
равной Meipe недоказуемый, как и идеализм.
В связи с этой безнадежной попыткой
Лефевра «превзойти» противоположность
материализма и идеализма необходимо
подчеркнуть два момента. Прежде всего
Лефевр не предлагает никакого
конкретного решения этой «ложной дилеммы». Он
довольствуется утверждением, что «выбор
между материализмом и идеализмом» не
должен рассматриваться как «основной
выбор». То есть в качестве «нового пути»
он предлагает философский
индифферентизм. А когда он, при всей своей
философской эквилибристике, сам все же
оказывается вынужденным делать
«основной выбор», то тут же попадает в объятия
идеализма. Это видно из развиваемой им
«теории практики». По мнению Лефевра,
понятие «материя» следует з а м е н и ть
понятием «практика». При этом практику
он понимает не в марксистском смысле,
как общественно-производственную
деятельность, а как деятельность
изолированного индивида. Нужно ли еще раз
говорить о том, что это — очень жалкое
опровержение марксизма, представляющее
собой попытку скрыть присоединение к
идеализму, потому что сколь важной ни
была бы для марксизма идея «практики»,
совершенно ясно, что практическая
деятельность должна проявляться в
отношении чего-нибудь, следовательно,
материальный объект практики должен
предшествовать самой практической
деятельности, а значит, и человеку,
осуществляющему эту деятельность.
Во-вторых, следует вскрыть совершенно
ложный характер связи, которую
усматривает Лефевр между решением философской
проблемы «материализм или идеализм» и
политической борьбой. Согласно Лефевру,
эта «ложная философская дилемма»
якобы соответствует противоположности
«правых и левацких тенденций» в
рабочем движении. Таким образом, социальт
ную основу противоположности двух
мировоззрений Лефевр видит не в борьбе
между двумя противоположными
классами (буржуазией и пролетариатом), а в
борьбе «крайних тенденций» внутри
рабочего движения.
Но и этим не исчерпываются
«открытия» ревизиониста. Отождествив мирное
сосуществование с идеологическим
сосуществованием, он требует рассматривать
перспективу роста единства рабочего класса
как перспективу слияния передовой,
революционной идеологии марксизма с
реформистской идеологией
социал-демократизма. «С точки зрения этой
исторической перспективы,—пишет Лефевр,—
нецелесообразно рассматривать выбор меж-
КРАТКИЕ ЗАМЕТКИ И ПИСЬМА
161
ду материализмом и идеализмом как
основной выбор, определяющий
политико-философские позиции... Пусть, следовательно,
этот выбор, рассматривается#как
индифферентный в отношении политики и в
отношении мер, применяемых в области
политики (социализация средств
производства)» (р. 88).
Этот отрывок, весьма типичный для
всей работы Лефевра, свидетельствует об
отречении его не только от того или иного
«аспекта» марксизма, но и от самого
духа марксизма. С момента своего
возникновения марксизм определяется
одновременно как материализм и как
коммунизм. В «Святом семействе» мы
читаем: «Учение материализма является...
логической базой коммунизма». В
«Немецкой идеологии» также совершенно
определенно указывается на идентичность
«практического материализма» и
коммунизма. Отрицая необходимую связь между
философией и политикой, между
материализмом и коммунизмом, Лефевр переходит
с позиций Маркса на позиции Сореля, для
которого материализм — лишь вульгарный
«политический миф».
Итак, философские устремления
ревизионистов направлены к примирению,
именно к примирению с идеализмом,
составляющим философскую основу
буржуазной идеологии. Это означает отказ от
классовой точки зрения
пролетариата. Поэтому Лефевр решительно
отвергает самое выражение «точка зрения
рабочего класса». Отсюда вытекает и его
отказ от идеи, что каждая теория
неизбежно должна быть проникнута духом
партийности. Ревизионизм выхолащивает
социализм и сводит его к чему-то вроде
гуманистического либерализма. Скатываясь
на позиции абстрактного гуманизма, он
подвергает злобной критике реальный
социализм, существующий на одной трети
земного шара, во имя «•социалистической»
мечты мелкого буржуа, игнорирующего
борьбу классов.
Находясь в стороне от действительного
хода истории, современные ревизионисты
используют тот же арсенал аргументов,
которым пользовались их предшественники.
Больше того, в сущности, ревизионизм
лишен даже «национального своеобразия»,
хотя он и претендует на него. Однако из
того факта, что ревизионизм есть явление,
лишенное оригинальности, может
возникнуть опасность безразличного отношения
к нему как к надоевшей, избитой фразе.
Здесь надо быть осторожным;
недооценивать опасность ревизионизма было бы
очень серьезной ошибкой. Следует помнить
указание Ленина — не считать, что
устаревшее с нашей точки зрения является
таковым в глазах класса, масс.
В связи с этим необходимо заметить,
что хотя сущность современного
ревизионизма и не нова, он всегда оперирует
относительно новым материалом.
Ревизионизм постоянно питается из двух
источников: он использует и новые открытия в
области естественных наук и новые
социально-экономические данные.
Изыскивая тысячу различных каналов,
используя ежедневную прессу и радио,
ревизионисты оказывают свое воздействие,
о чем нельзя забывать. Публикуется
огромная литература, в которой
фальсифицируются проблемы истории капитализма,
сущность изменений внутренней структуры
рабочего класса и средних слоев, перемен,
происходящих в организации
производства, автоматизации и т. д. Дело дошло до
того, что Ватикан выделил группу
теоретиков, отцов-иезуитов, для «тонкой
интерпретации» марксизма и для ведения атак
против стран социализма.
Следовательно, необходимо постоянно и
систематически вести борьбу против всех
современных проявлений ревизионизма.
История развивается стремительно, и
монополистическая буржуазия тоже
торопится. Чувствуя, что проводимый ею курс
противоречит ходу истории, она
подталкивает в спину своих официальных и
неофициальных идеологов. И вот Анри
Лефевр бросается в объятия
экзистенциалиста Хайдеггера — того самого Хайдегге-
ра, который во время плебисцита
нацистов в 1933 году заставлял своих
студентов из Фрейбурга идти сплоченными
рядами к месту выборов, чтобы сказать «да»
Гитлеру! Того самого Хайдеггера, который
восклицал: «Один лишь фюрер и его
закон является германской
действительностью, настоящей и будущей!» И вот с
этим человеком Лефевр и некоторые
другие хотят соединить Маркса!
Разумеется, стремление сблизить
Маркса с Хайдеггером лишено всяких
оснований. Но это не значит, что мы можем не
придавать значения попытке ревизовать
марксизм с позиций иррационализма. В
самом деле, переход буржуазии к открытой
диктатуре, рост фашизма всегда
сопровождается усилением иррационализма. Это
доказывает и позиция нынешнего
правительства генерала де Голля: легенда заменяет
историю, мифы заменяют аргументы... и
повышение заработной платы. Нас трудно
убедить, будто Бергсон, старый
приверженец рационалистической тенденции,
случайно превозносится, как властитель дум,
или что сочинения субъективного
идеалиста Макса Вебера, о котором Ленин
говорил, что он воплощает «докторальную
премудрость перепуганной буржуазии»,
случайно переводятся во Франции, а
предисловия к ним случайно пишет голлист
162
КРАТКИЕ ЗАМЕТКИ И ПИСЬМА
Райшн ApoiH, или же что случайно ректор
Парижского университета определяет
сущность гражданского долга как
повиновение начальству. Мы не можем
поверить ^в случайность возрождения этих
явлений по той простой причине, что
иррационализм имеет высокого покровителя в
лице -самого правительства. Чтобы
убедиться в этом, достаточно сопоставить
всяческие проявления иррационализма с
выступлениями правительственных и
клерикальных кругов против светской школы
во Франции. Правительство монополий
хотело бы предоставить церкви монополию
в деле образования. Реакция нуждается в
религиозном обскурантизме, чтобы
удержать свое шаткое господство. Поэтому она
покровительствует всем начинаниям ирра-
ционалистов, цель которых, как
известно,— всегда вести, не одним, так другим
путем, к религиозному идеализму, главным
образом к идеологии повиновения.
Огромная ответственность, которую
несут марксисты в идеологической борьбе,
совершенно очевидна. Мы полагаем —- и
факты подтверждают правоту нашего
суждения,—что в этой необходимой борьбе
против обскурантистского иррационализма,
последнего убежища современного
ревизионизма, раскрываются возможности
широкого единения марксистов, рабочего класса
и всех прогрессивных слоев общества.
Борьба против ревизионизма будет тем
успешнее, чем строже мы станем
относиться ко всяким проявлениям сектантства и
догматизма. По этому поводу следует
сказать несколько слов, так как ревизионисты
стремятся запутать существо вопроса.
Известно, что ревизионисты начали
борьбу именно под лозунгом
«антидогматизма». Но, говоря словами В. И. Ленина,
«что же внесли нового в эту теорию те
громогласные «обновители» ее, которые
подняли в наше время такой шум...»
«Ровно ничего: они не подвинули ни
на шаг вперед той науки, которую
завещали нам развивать Маркс и Энгельс; они
не научили пролетариат никаким новым
приемам борьбы; они только пятились
назад, перенимая обрывки отсталых теорий
и проповедуя пролетариату не теорию
борьбы, а теорию уступчивости...» (Соч., т. 4,
стр. 191).
Очень скоро выяснилось, что под
догматизмом ревизионисты имеют в виду не
ошибки, к сожалению, довольно часто
встречающиеся и иногда снижающие
эффективность некоторых наших
мероприятий, а самое направление нашей
деятельности. В действительности ревизионисты
под догматизмом понимают марксистскую
концепцию о единстве теории и практики.
Лукач в журнале «Ауфбау» в 1955 году
писал: «Мы должны поиять, что
характерная черта сектантства и догматизма
заключается в стремлении непосредственно
связать наиболее актуальные вопросы теории
с повседневной жизнью». Согласно
польскому ревизионисту Колаковскому, следует
отличать так называемый
«институционный марксизм» от «интеллектуальною
марксизма». Первый якобы связан с
политической деятельностью коммунистических
партий и социалистических государств и
как таковой является рудиментарным,
схематическим, эмпирическим; второй
якобы представляет собой чистую и
возвышенную теорию, развивающуюся
независимо от обстоятельств борьбы пролетариата...
Лефевр также утверждает, что в
противоположность воинствующему
политическому деятелю, «поглощенному» сложной
повседневной политической борьбой,
«только истинный, подлинно великий философ
знает, в чем суть» событий нашего мира.
Но эта привилегия мыслителя, пусть даже
незаконно выдающего себя за марксиста,
является худшим видом догматизма,
который тормозит реальную борьбу рабочего
класса и стремится нанизать все понятия
в соответствии с чисто субъективной
диалектикой. Не является ли этот
сверхдогматизм отражением безграничного презрения
к массам, характерного для ревизионизма?
Примером такого рода догматиков могут
служить некоторые югославские
публицисты, которые упрекают коммунистические
партии социалистических стран в
«практицизме», поскольку последние больше
озабочены тем, чтобы претворить
философию в действительность,
организуя конкретные условия для
строительства коммунизма, чем тем, чтобы
располагать понятия в надлежащем, с точки
зрения теоретиков «интеллектуального
марксизма», порядке.
Мы категорически отвергаем
ревизионистское понимание догматизма и признаем,
что связь теории с практикой является тем
пробным камнем, который позволяет
отличить подлинно марксистскую философию от
различных фальсификаций,
прикрывающихся ее именем, отличить воинствующего
коммуниста от оппортуниста.
Что же мы называем догматизмом?
Марксисты считают догматиками тех, кто
рассматривает познание как окончательную,
завершенную систему, а не как
непрерывный живой процесс; тех, кто отрывает
теорию от жизни, кто отрицает новое или не
принимает его в расчет. Опасность
догматизма постоянно существует для тех, кто
смешивает твердость и самодовольство,
гордость коммуниста и сектантское тщеславие,
дух принципиальности и теоретическое
мурлыканье.
Тот факт, что именно коммунисты
сумели ©скрыть подобные недостатки в некото-
КРАТКИЕ ЗАМЕТКИ И ПИСЬМА
163
рых областях -нашей идеологической и
теоретической работы, является
неопровержимым. Анализ, данный XX съездом КПСС,
имеет важнейшее значение для всего
международного коммунистического движения.
Наша Французская коммунистическая
партия, как и другие партии, считала своим
долгом изжить недочеты, которые иногда
были довольно ощутимы в области идеоло-1
гической работы. Но совершенно очевидно,
что она не пошла по тому пути, на который
ее толкали ревизионисты. Они предлагали
странную терапию, критическое отношение
к которой наши польские товарищи
выразили в совершенно верной формуле:
«Догматический грипп не лечат ревизионистским
туберкулезом». Если проанализировать то,
что было сделано для устранения
имевшихся недочетов, и тот новый подъем, который
уже дал свои плоды, то можно сказать, что
на сегодняшний день мы пресекли грипп,
полностью обезопасив себя от туберкулеза,
который хотели нам привить «взамен»
ревизионисты.
Бесспорно, что марксизм все более и
более становится духом нового мира,
основной составной частью культурной и
идеологической жизни нашей страны, он все
чаще вдохновляет деятелей культуры на
создание ценных произведений, хотя они,
возможно, и не отдают себе в этом отчета. Мы
присоединяемся к мнению генерального
секретаря нашей партии Мориса Тореза,
который считает, что «спасение культуры,
как и спасение самой страны, не может
быть делом одного человека, или небольшой,
изолированной группы лиц, или одной
партии». Перед лицом стоящих перед нами
актуальных задач создания демократического
единства мы должны с еще большей, чем
когда-либо, ¿тветственностью бороться
против всяких уступок догматизму и
сектантству.
Политика нашей партии служит живым
примером продолжающегося творческого
развития марксистского учения. Мы
стремимся к тому, чтобы создавалось больше
глубоких марксистских философских,
экономических, социологических исследований.
Нет никакого сомнения, что созданный
недавно Центр марксистских исследований
сыграет важную роль в этом деле. Многие
исследования такого рода уже
осуществляются нашими учеными-коммунистами
иногда в рамках их университетской работы,
разрушая лживые измышления
противников о застое марксистской теоретической
мысли. Другие многочисленные работы, не
являясь марксистскими, содержат тем не
менее некоторые фактические данные,
ценные материалы, которые могут быть
использованы марксистами. Необходимо
систематически обсуждать результаты
научных исследований, подвергать критике
отдельные их моменты, если в этом есть
необходимость, надо всячески содействовать
обмену идеями, развертывать научные
дискуссии, привлекая к ним не только
коммунистов-марксистов. Это будет
способствовать развитию марксизма, прогрессу нашей
национальной культуры в целом.
Французские коммунисты прочно стоят и
будут стоять на позициях
марксизма-ленинизма, непрерывно обогащающегося на
основе новых достижений науки и опыта
международного революционного движения.
Они терпеливо, но неуклонно ведут борьбу
против ревизионизма, по отношению к
которому не должно быть никаких уступок.
Вместе с тем они считают, что нужно дать
возможность тем, кто поддался влиянию
ревизионизма, в особенности в среде
интеллигенции, на личном опыте убедиться в
готовности и способности партии неустанно
совершенствовать методы работы в
последовательно ленинском духе.
Каков результат проведенной за этот
период борьбы? Наша партия нанесла
серьезный удар по ревизионизму. Часть нашей
молодежи из среды интеллигенции
закалилась в этой борьбе. Коммунистическая
интеллигенция, несмотря на то, что она
подвергалась сильному нажиму, оставалась на
передовых позициях. Более того,
значительный контингент молодежи из среды
интеллигенции влился в ряды партии, что
способствовало не только усилению ее
активной политической деятельности, но и
поднятию ее общего уровня.
Подытоживая борьбу с современным
ревизионизмом, можно сделать следующий
вывод: это испытание показало, что в данную
историческую эпоху в такой стране, как
наша, с такой партией, как наша,
невозможно разрушить тесное единство
коммунистической интеллигенции и рабочего класса.
Отбив атаки буржуазии, французские
марксисты еще более закалились идейно и с
новыми силами борются за превращение
марксизма в основную составную часть
идейной жизни Франции. С большим
воодушевлением и со все большим знанием дела
мы продолжаем повседневно вести нашу
идеологическую и теоретическую работу,
направленную на то, чтобы решить
основную задачу нашей партии: осуществить
«организацию классовой борьбы
пролетариата и руководство этой борьбой,
конечная цель которой — завоевание
политической власти пролетариатом и организация
социалистического общества» (В. И.
Ленин. Соч., т. 4, стр. 191).
И никто никогда не сможет отвлечь нас
от осуществления этой задачи вплоть до
ее победоносного завершения.
Жан КАНАЛА (Франция)
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Норберт Винер в редакции нашего журнала
С 27 июня по 2 июля 1960 года в Москве проходил Пер*
вый международный конгресс ИФАН, Международной
федерации по автоматическому управлению и регулированию, в
работе которого принимал участие и известный американский
ученый, один из основателей кибернетики, Норберт Винер.
Редакция пригласила профессора Винера посетить наш журнал.
5 июля 1960 года Н. Винер побывал у нас и беседовал с
работниками и авторским активом журнала «Вопросы
философии». Ниже публикуется текст стенограммы этой беседы.
Академик М. Б. M и т и н. о* важае~
мый профессор Винер! Как известно,
журнал «Вопросы философии» — основной
философский журнал, выходящий в Советском
Союзе. На его страницах мы стараемся
осветить весь комплекс философских
проблем, и в частности вопросы философии
естествознания. Поэтому, само собой
понятно, в определенном разрезе нас интересует
также кибернетика. В последнее время на
страницах журнала специально по вопросам
кибернетики выступали наши ученые —
академики А. И. Берг, С. Л. Соболев и
другие. Мы ведем большую дискуссию по
вопросам применения кибернетики к различным
областям человеческого знания и вместе с
тем занимаемся выяснением многих
философских, социологических проблем, которые
встают в связи с развитием кибернетики.
Мы хотели бы попросить Вас написать
для нашего журнала статью по избранной
Вами теме в связи с проблемами, которые
Вы столь плодотворно разработали.
Н. Винер.—Я буду очень рад это
сделать. Я хотел бы сейчас сказать о тех
темах, которые меня привлекают больше
всего.
Меня интересуют прежде всего машины,
которые умеют «думать», и машины,
которые могут создавать другие машины,
интересуют в плане проблем современной
теории самоорганизующихся систем.
Частично машины, способные «думать»,
а также машины, которые в какой-то мере
могут копировать самих себя, уже
осуществлены. Так, в Англии Габор, венгр по
национальности, создал машины, которые
могут играть в различные игры.
Здесь и возникают вопросы, которые я
склонен считать философскими. В
«думающих» машинах мы имеем своего рода
«механических рабов». Здесь встает проблема
«рабства», но без жестокости. Положение
оказывается именно проблематичным, ибо
мы не можем одновременно сочетать две
разные вещи, которых требуем от
машины: с одной стороны, мы хотим, чтобы
«раб» был «умным», а с другой — чтобы
он был «послушным». Эти два требования
противоречат друг другу. Полностью
осуществить одно из них — значит не достичь
другого. Иными словами, мы имеем здесь
дуализм, немного напоминающий
квантовый дуализм, возникающий при
определении пространственного положения и
момента элементарной частицы.
Если мы создадим машину (а в ряде
случаев мы уже достигаем этого), которая
настолько «умна», что в какой-то мере
превосходит человека, то мы не сможем
сделать ее полностью «послушной». Контроль
над такими машинами может оказаться
очень несовершенным, а это значит, что мы
должны быть весьма осторожны в их
программировании. Подобные машины могут
даже стать опасными, так как было бы
иллюзией полагать, будто опасность
устраняется просто в силу того, что это мы
нажимаем кнопки. Человек, конечно, может
нажать кнопку и остановить машину. Но,
поскольку мы полностью не владеем
всеми процессами, происходящими в машин«,
мы легко можем оказаться в неведении
относительно того, когда следует нажать
кнопку.
Программирование «думающих » машин
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
165
ставит перед нами, таким образом,
моральную проблему, весьма похожую на те
проблемы, которые мы обнаруживаем в
народных сказках и легендах.'Вспомните,
например, известную сказку Гёте о волшебнике
и его ученике*, забывшем заветное слово,
которому подчинялась метла, носившая
воду.
Нечто похожее может случиться,
например, если у нас есть автоматизированная
фабрика, производящая обувь. Она может
произвести столько обуви и, не
останавливаясь, продолжать производить ее, ч?о
эту обувь невозможно будет продать, и
фабрика потерпит банкротство.
Вся проблема использования человеком
машины состоит в том, чтобы мы знали,
что спросить у этих машин и как это
сделать, иначе они могут стать опасными.
Другими словами, пользуясь «умными»
машинами, мы сами должны проявить
больше ума и больше способностей, чем мы
проявляли до того момента, пока не
пользовались ими. Если мы требуем «ума» от
машины, то от себя самих мы должны
потребовать еще больше ума.
Мне казалось, что это могло бы стать
предметом статьи для Вашего журнала.
М. Б. Мити н.— То, что Вы сейчас
высказали, уважаемый профессор Винер,
несомненно, представляет интерес, и мы
поместили бы на страницах нашего журнала
статью, которую Вы для нас подготовите.
Но в то же время я должен отметить, что
в подходе к некоторым затронутым Вами
важным проблемам, в трактовке этих
проблем у нас, вероя^ю, обнаружатся
различные мнения и различные точки зрения.
Н. Винер.— Я понимаю, что
возможны различные мнения, но единственное,
что я могу сделать,— это написать
статью, выражающую мою точку зрения.
М. Б. Митин.— Это как раз то, что
будет нас интересовать.
Н. Вине р.— Я не имею в виду в
какой-то мере нападать на Вашу точку
зрения. Единственное, что я имею в виду,—
это изложить свою.
М. Б. Митин.— Точно так же, как и
мы, опубликовав Вашу статью, будем
желать только одного: изложить нашу точку
зрения по вопросу, который Вы в своей
статье столь интересно будете
рассматривать.
Н. В и н е р.— Я понимаю это и
заинтересован именно в обсуждении, а не в
одобрении.
М. Б. M и т и и.— Здесь присутствуют
товарищи как работающие в редакции
журнала, так и являющиеся нашим
авторским активом. Вероятно, у них возникли
вопросы по поводу высказанных Вами
интересных соображений, дающих основание
для развернутой беседы.
Н: Вине р.— Я с радостью ожидаю
вопросов и буду стремиться ответить на них,
хотя, разумеется, не утверждаю, что смогу
ответить на все вопросы.
Профессор И. В. Кузнецов.—
Какие из вопросов, стоящих перед
кибернетикой, Вы считаете сейчас наиболее
важными и актуальными?
Н. В и н е р.— Прежде всего изучение
самоорганизующихся систем, нелинейных
систем и проблем, связанных с жизнью как
таковой. Но все это — три способа сказать
одно и то же.
И. В. Кузнецов.—В последние годы
очень много обсуждался вопрос о предмете
кибернетики, ее определении. Вносит ли
что-нибудь новое профессор Винер в данное
им определение кибернетики? Как он
теперь сам ее определяет?
Н. В и н е р.— Нет, я не думаю, что
определение кибернетики, которое было
предложено мною (а я имел право вводить это
определение, поскольку данный термин
впервые употреблялся мною), требует
изменений. Я определял кибернетику как науку
об управлении и связи, будь то в
машинах или живых организмах. Я обозначил
эту область проблем словом «кибернетика»
по той простой причине, что находил в
процессах, происходящих сегодня в
биологических и инженерных науках, много
родственного и стремился к такому
словоупотреблению, в котором родственность
различного была бы выражена и осознана.
Иначе работа в этих отраслях шла бы
разрозненно и без понимания
фундаментальной общности проблем. Цель состояла в том,
чтобы объединить усилия в различных
отраслях науки, направить их на
единообразное решение сходных проблем.
Еслт.1 бы и захотел сейчас изменить
данное мною определение, это внесло бы
сумятицу и путаницу.
А. Л. Субботин.— Мне бы хотелось
узнать мнение профессора Винера по
вопросу о том, насколько плодотворно, с его
точки зрения, может быть применение
методов кибернетики в экономических
исследованиях и в совершенствовании
экономических организаций.
Н. Винер.— Заранее не ограничивая
себя какой-либо теоретической точкой
зрения на экономику, я хотел бы сказать, что
экономика — это один из примеров
организованных систем. Проблема
организующихся систем, важная для биологии и для
ряда других областей знания, встает также
и в экономике. Но в то же время в
экономическом исследовании существуют
специфические трудности. Эти трудности
возникают в значительной мере из-за того, что мы
сами являемся участниками тех
экономических процессов, которые должны
охватываться нашими наблюдениями. Очень
166
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
трудно получить хорошее наблюдение,
когда сам наблюдатель находится, так
сказать, «в резонансе» с тем явлением,
которое он наблюдает.
Я пытался использовать свою теорию
предвидения в экономическом плане.
Допустим, мы хотим предвидеть какое-нибудь
экономическое количество. Известно,
однако, как трудно получить статистические
данные, которые были бы
характеристиками именно этого количества за длительный
период времени.
Изучая, например, стальную
промышленность США, очень трудно получить
единообразные статистические данные,
поскольку мы бываем вынуждены менять самую
основу, по которой они исчислялись,
поскольку данные для разных периодов
времени получены по разным критериям.
И наше предсказание было бы крайне
неточным, так как само количество, которое
выражено в имеющихся статистических
данных, не фиксировано однородно.
Следовательно, есть внутренние
трудности, которые мешают получить надежные
статистические данные на основании
постоянных, не меняющихся от условий
измерения критериев. Очень трудно поэтому
добиться высокой разрешающей способности.
Данная трудность, выступающая в
проблеме экономического предвидения, конечно,
должна иметь место и в других проблемах
социальной науки.
Б. С. Украинцев.— Я хочу
вернуться к той интересной теме, которая была
предложена профессором Винером в
качестве одной из возможных для нашего
журнала. Вы говорили о возможных
затруднениях в использовании «думающих» машин.
Не совпадает ли затронутая Вами проблема
с проблемой «надежности» механических
устройств, моделирующих, например,
некоторые функции мозга?
Н. Винер.—Проблема надежности
машин, созданных человеком, зависит прежде
всего от программы, которую он составляет.
В живых же организмах надежность
зависит от способности самих организмов к
саморегуляции. Организм сам себя
«вытягивает» из затруднений, не предусмотренных
жесткой программой действия. Сегодня
имеются машины, которые действуют
аналогичным образом, то есть сам себя
«вытягивают» из непредвиденных
затруднений.
В. С. Украинце в.— Для
моделирования мозговых процессов необходимо ввести
в действие и обеспечить согласованное
функционирование многих миллионов
элементов. Не возникнет ли при наличии
такой массы частей проблема
гарантированной надежности каждого отдельного
элемента? Не встанет ли перед нами задача
борьбы со своеобразной «машинной
шизофренией» (если иметь в виду логические
машины)?
Н. Винер.—При построении машин со
многими элементами мы прежде всего
должны решать следующую задачу: добиться
того, чтобы затруднения и неисправности,
возникающие в отдельных частях, корре-
гировались самой же машиной. В машине
мы имеем различные степени гомеостазиса,
посредством которого машина сама себя
организует, «вытягивает» себя из тех или
иных затруднений, обеспечивает
согласованное функционирование всех своих
частей. Необходимо учитывать это при
создании машин.
Человеческий глаз, например, прекрасно
функционирует в различных условиях —
при солнечном свете, в темноте, при свете
звезд и т. д. Процесс гомеостазиса,
обеспечивающий авторегулирование, идет здесь
очень сложными путями.
Этим летом выходит в свет чрезвычайно
интересная книга Стенли Джонса,
английского хирурга, в которой он как раз
обсуждает проблему приспосабливания живого
тела к поступающей информации,
проблему механизмов, посредством которых живое
тело, состоящее из массы элементов,
обеспечивает это приспособление
авторегулировкой их совокупного действия.
Я не сомневаюсь в том, что по сделанным
человеком машинам мы многое сможем
узнать о живом человеческом организме,
если добьемся, чтобы машины сами себя
поддерживали. Тот факт, что среди многих
людей, занимающихся инженерным делом,
проблемами механизации и автоматизации,
сейчас возникает интерес к биологии, к
живым организмам, говорит о том, что не
только я думаю так. Овладевая искусственными
ступенями гомеостазиса в машине, мы
проникнем в естественный механизм
гомеостазиса живых организмов, и наоборот.
Действительный член
Академии медицинских наук П. К. А н о-
х и н.—Я занимаюсь физиологией нервной
деятельности. Мне было бы интересно
узнать, какая проблема в области
нейрофизиологии интересует Вас сегодня.
Н. Вине р.— Я интересуюсь тем, как
поля головного мозга, которые мы изучаем
по осциллографу, организуют себя.
П. К. А н о х и н.— В Советском Союзе
существует несколько направлений
применения кибернетики к проблемам
нейрофизиологии. Советскими физиологами найдены
механизмы, обеспечивающие устойчивость
саморегулирующихся систем. Приведу
пример одного из них, обеспечивающего
устойчивость кровяного давления. Наше
исследование показывает, что в
саморегулирующейся системе сила сопротивления
оказывается тем большей, чем больше
отклонение от нормы.
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
167
H. Винер.—Я очень интересуюсь
этими проблемами нелинейных систем и лично
занимался механизмами этого рода
нелинейных систем. Сегодня как раз я обсуждал
эти вопросы с профессором Е. Н.
Соколовым.
П. К. А н о х и н.— Поскольку
сопротивление возрастает в соответствии со
степенью отклонения, нормальный организм
трудно сделать больным. Это и есть основа
устойчивости гомеостатических систем.
Вторая проблема, которая интересует
нас и разрабатывается нами в полном
соответствии с выдвинутыми Вами идеями,—
это проблема очень быстрой организации в
нервной системе проверочных механизмов,
которые складываются раньше, чем само
действие, контролируемое данным
механизмом. Поступки человека ясно
свидетельствуют о том, что он обладает механизмом
проверки результатов действия до того, как
это действие совершает.
Н. Винер.—Иными словами, живой
организм имеет несколько уровней
выполнения действия. На первом, самом низшем
уровне он просто отвечает на внешний
стимул. На следующем, более высоком,
организм отвечает на внешнее воздействие,
исходя из истории своего предшествующего
опыта, в согласии Ê которым он
корректирует стимул, поступивший в данный
момент.
П. К. Анохин.— Но механизм
коррекции складывается раньше.
Н. Винер.— Это верно в том смысле,
что организм должен определить свою
«политику» до того, как он проведет эту
«политику» в жизнь.
Я привел бы здесь следующий пример.
Есть такое маленькое животное, живущее в
Индии,— мангуст. Он питается змеями.
Мангуст убивает змей благодаря тому, что
имеет одно простое преимущество перед
ними — у него лучше организованная
нервная система. Сначала змея атакует, а
мангуст отступает, притворяется, что не
нападает, и контратакует в промежутке между
агрессивными движениями змеи, и чем
дальше развивается битва, тем чаще и
чаще мангуст опережает змею в нападении,
учитывая необходимый «зазор» между
двумя действиями змеи. Наконец он
умудряется атаковать змею в тот момент, когда она
растянута и не может защищаться.
Иными словами, мангуст программирует
свои действия, не только исходя из действий
змей, которые он наблюдает, но и исходя
из своего прошлого опыта, коррегируя его
с поведением змеи. Одно несомненно, что
мангуст может мобилизовать гораздо
большую часть прошлого опыта, чем это
способна сделать змея.
П. К. Анохин.— Вы привели очень
интересный пример. Но ведь здесь пеоед
нами и врожденное поведение,
инстинктивно направленная деятельность.
Н. Винер.— Конечно, структура
поведения мангуста является инстинктивной, но
сама эта структура сформировалась в
процессе эволюции.
Н. Ф. Овчинников.—Сказалось ли
влияние каких-либо философских идей и
каких именно в период создания
кибернетики как новой науки?
Н. В и н е р.— Мне очень трудно ответить
на этот вопрос. Но я могу сказать, что из
философов прошлого один, несомненно,
занимался бы сегодня проблемами
кибернетики. Это Лейбниц. Современная теория
информации является прямой наследницей
логического исчисления Лейбница и его
«Mathesis universalis».
M. Б. Митин.— Проблему
кибернетических машин .Вы, профессор Винер, как-то
связываете с проблемой рабства. Но когда
мы говорим о рабстве или о рабах, мы
ведь исходим из представления о живом
человеке, который находится в социальном
угнетении. Применимо ли понятие рабства к
машине?
Н. Вине р.— Задача состоит в том,
чтобы добиться от машины выполнения роли
послушного слуги человека и в то же время
вложить определенную часть ума и
самостоятельности в эту машину.
Я употребил слово «рабство» лишь в
фигуральном смысле. Но то, что мы хотим
получить от машины (освободить себя от
части труда и заставить машину выполнять
наши приказания), во многом похоже на то,
что люди в варварские времена хотели
получить от других людей. Очень удобно
иметь такого послушного слугу, за жизнь
и благоденствие которого мы не несем
никакой моральной ответственности.
П. К. Анохин.— Понятие рабства
немыслимо без представления об
отрицательных эмоциях.
Н. Винер.— Конечно, и в машинах есть
нечто похожее. Во всяком случае, машины
«возмущаются» какими-то внешними
воздействиями и самоорганизуются в ответ
на эти воздействия. Бесспорно, трудно
назвать это «эмоциями». К счастью, машины
не эволюционируют в эмоциональном
отношении. Но когда мы будем иметь очень
сложные и развитые машины, может быть
(я не уверен в этом), проблема человека,
управляющего машиной, во многом будет
подобна по своему содержанию проблеме
человека, управляющего другим человеком.
Мы можем оказаться в положении
Пигмалиона.
Б. С. Украинцев.— В связи с этим я
хотел бы спросить профессора Винера:
можно ли, по его мнению, определить какие-
то разумные пределы машинного
моделирования мозговых процессов, предвидеть, что
168
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
есть какая-то сфера, дальше которой
совершенствование машин уже не может
идти?
Н. Винер.— Мне хотелось бы описать
положение в следующих терминах. Мы
имеем машины низшего порядка, которые
действуют согласно заданной программе.
Мы имеем машины более высокого
порядка, которые изменяют свою программу
путем обучения. Мы имеем машины, которые
научаются учиться, и т. д. На низшем
уровне машины более надежны и более быстры,
чем человеческие существа. Но на более
высоком уровне у людей появляются
преимущества. Люди более гибки и обладают
способностью оперировать плохо
определенными идеями, «смутными» идеями.
И где-то, на каком-то перекрестке, это
преимущество начинает играть решающую роль.
Конечно, данный пункт не является
жестко фиксированным и будет меняться в
зависимости от уровня развития машин. Но
я считаю, что этот пункт всегда будет
существовать, хотя и не могу определить,
каковы пределы развития машины в каждый
данный момент.
А. Л. Субботин.— Разрешите задать
еще один вопрос. Сейчас — как это
случалось со всякой наукой, находившейся в
стадии становления,— вокруг кибернетики
очень много философских рассуждений, в
том числе легковесных. Не можете ли Вы
сказать, разработка каких реальных
философских проблем важна для кибернетики
и может, на Ваш взгляд, принести
действительную пользу этой науке?.
27 апреля 1960 года состоялось
общегородское совещание философов
Свердловска, обсудившее вопрос о развитии
научных исследований в области исторического
материализма. В совещании, кроме
преподавателей философии высших учебных
заведений, участвовали работники
Свердловского совнархоза, представители городского
и областного комитетов партии.
Совещание открыл заведующий кафедрой
философии Уральского государственного
университета проф. М. Н. Руткевич.
Исторический материализм, указал он во
вступительном докладе, получает постоянное
творческое развитие в документах КПСС и
братских коммунистических партий.
Известный вклад в разработку проблем
исторического материализма внесли и
советские научные работники. Однако разработка
этих проблем философами еще отстает от
задач коммунистического строительства.
Н. Вине р.— По-моему, основная
задача состоит в том, чтобы возможно более
точно и глубоко постичь организм
самоорганизующихся и самовоспроизводящихся
систем. Что касается людей, пошедших в
кибернетику просто из-за того, что она
стала модной, так ведь и в науке нередко
возникает проблема: спасите меня от моих
друзей!
М. Б. M и т и н.— Так как человек
нуждается в отдыхе больше, чем машина, хотя
и машина в нем тоже нуждается, мы,
видимо, должны закончить нашу интересную
беседу, несмотря на то, что с удовольствием
продолжили бы ее.
Позвольте мне от лица редколлегии
нашего журнала и всех присутствующих
сердечно поблагодарить профессора Винера за
то, что он нашел время прийти в нашу
редакцию и побеседовать с нами. Мы ему
очень признательны и полагаем, что
такого рода беседы — хорошая форма живых
дружеских контактов между учеными
разных стран.
Н. Вине р.— Я благодарю вас за
любезность и за то внимание, с которым вы
меня выслушали. Я как раз хотел сказать,
что это действительно лучший вид
контактов между учеными разных стран. В
Москве у меня было очень много сердечных
и интересных встреч. До свидания.
Беседу переводил
М. К. МАМАРДАШВИЛИ.
Записала 0. Г. Халевская.
Это отставание отражается и в тематике
философских журналов.
Подбор тем для исследований, отметил
далее докладчик, все еще носит случайный
характер. Многие работы до сих пор
строятся по известному шаблону, носят на себе
отпечаток схематизма. В настоящее время
внимание философов, работающих в области
исторического материализма, должно быть
прежде всего обращено на изучение и
обобщение с позиций марксизма-ленинизма
конкретного, жизненного материала, на
создание конкретно-социологических
исследований. Классики марксизма-ленинизма
оставили нам блестящие образцы таких
работ.
Анализируя деятельность философов
Свердловска, М. Н. Руткевич
констатировал, что за последнее время наметился
известный сдвиг в разработке проблем
исторического материализма. В центральных
Совещание философов Свердловска
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
169
филоеофских журналах опубликованы
статьи тт. Когана, Мокроносова, Жеманова.
Сдана в Соцэкгиз книга «Закономерности
культурно-технического подъема рабочего
класса СССР», подготовленная совместными
усилиями философов, экономистов и
практических работников. Отметив, что
подготовка этого исследования, обобщающего
обширный статистический материал,
собранный на предприятиях области,
является шагом вперед по сравнению с
коллективными трудами, ранее созданными
свердловскими философами, докладчик указал на
ряд недостатков книги, которые следует
преодолеть в работе над новыми темами.
Важнейшими из них являются:
ограниченность используемого материала, отсутствие
глубокого анализа трудностей и
противоречий развития советского общества.
Ныне, сказал далее М. Н. Руткевич,
философы Свердловска приступили к
коллективной разработке следующих тем:
«Всестороннее развитие личности советского
рабочего.» (руководитель доцент Л. Н.
Коган); «Социальные последствия
технического прогресса в период развернутого
строительства коммунизма» (руководитель
член-корр. АН СССР В. С. Кружков);
«Изменение социальной структуры
общества при переходе от социализма к
коммунизму» (руковод^ель проф. M. H.
Руткевич).
По всем трем темам планируется гораздо
более широко«, чем раньше, использование
статистического и другого конкретного
материала. Для сбора и систематизации этого
материала в Уральском государственном
университете создана социологическая
лаборатория, к работе в которой привлечена
группа студентов.
Разрабатывая тему «Изменение
социальной структуры общества при переходе от
социализма к коммунизму», отметил
M. H. Руткевич, авторский коллектив
провел исследование социального состава
рабочих одного из крупных цехов Верх-
Исетского металлургического завода.
Подобное же исследование проводится на
турбомоторном заводе и в нескольких
школах города.
Докладчик подчеркнул, что, изучая
объективные закономерности изменения
классовой структуры советского общества,
авторский коллектив должен разоблачать
злостную клевету буржуазных социологов,
«доказывающих» существование в
социалистических странах каких-то жестких
перегородок, затрудняющих переход из одних
слоев в другие.
Член-корреспондент -АН СССР В. С.
Кружков в своем выступлении подверг оетрой
критике буржуазную социологию. Отметив
большое внимание последних к изучению
проблемы социальных последствий
технического прогресса, он указал, что в выводах
ее представителей сквозит отчаяние, страх
перед будущим. Изучая эту проблему,
подчеркнул содокладчик, советские философы
вкладывают в нее совершенно иное
содержание. Собственно говоря, речь идет не о
«последствиях», а о результатах
технического прогресса, которые будут
радостными для советских людей.
Остановившись на деятельности
авторского коллектива, сложившегося в
Свердловске и работающего над книгой
«Социальные последствия технического прогресса в
период развернутого строительства
коммунизма», В. С. Кружков сообщил, что
разработан общий проспект исследования и
сейчас ведется работа над проспектами
отдельных глав. В книге предполагается осветить
соотношение между обществом, техникой
и наукой; раскрыть закономерности новой
технической революции и ее особенности;
показать роль технической революции в
повышении производительности труда и
создании материально-технической базы
коммунизма, в совершенствовании
социалистических производственных отношений;
исследовать изменение характера и форм труда
под влиянием технического прогресса,
превращение труда в первейшую жизненную
потребность человека.
Доцент Л. Н. Коган подчеркнул в своем
выступлении, что социологические
исследования приобретают в последнее время
все большее значение. Об этом
свидетельствует, в частности, публикация в
теоретическом органе ЦК КПСС журнале
«Коммунист» ряда статей, построенных на
конкретном социологическом материале.
К конкретно-социологическим
исследованиям все больше обращается и Институт
философии АН СССР и философская
общественность многих научных центров
страны. Однако философы, работающие в этой
области, слабо связаны между собой.
Необходимо, чтобы Институт философии
координировал их работу, помогал им в
использовании общесоюзного статистического
материала, разрабатывал типовые анкеты
и т. д. Важную роль в объединении всех
работающих в области социологии призван
сыграть намеченный на конец текущего
года съезд советской социологической
ассоциации.
На вопросах развития и координации
научной работы в области социологии
остановились также доц. Г. В. Мокроносов и
доц. В. Г. Нестеров. Г. В. Мокроносов внес
предложение разработать единую методику
сбора материалов, широко использовать
метод московских вузов по комплексному
обследованию предприятий и районов,
сосредоточить статистические материалы,
необходимые для исследований, в
социологической лаборатории при опорной кафедре.
170
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Он предложил также создать несколько
новых авторских коллективов свердловских
философов для исследования бюджета
семьи, использования свободного времени
и других проблем, представляющих
большой интерес.
Доцент Л. М. Архангельский высказал
мнение, что метод конкретшьсоциологиче-
ских исследований применим и при
изучении проблем нравственности, однако с
учетом специфики изучаемых вопросов.
Нельзя, конечно, говорил он, сводить весь
фактический материал к единичным
примерам, но часто и единичный, вдохновляющий
пример, каким явился, например, подвиг
Валентины Гагановой, имеет большое
моральное значение.
Поскольку о человеке судят не столько
по его словам, сколько по его делам,
подчеркнул Л. М. Архангельский, анкетный
опрос и ему подобные методы исследования
могут дать лишь вспомогательный
материал. При изучении проблем нравственности,
больше чем в какой-либо другой области
философии, необходима живая работа
исследователя с людьми, активное
«вторжение» его в жизнь, личное участие в
практике коммунистического воспитания. Как
показывает опыт кафедры философии
Уральского государственного университета,
интересный материал для изучения
проблем нравственности дают теоретические
конференции, проводимые на
предприятиях. Важный материал для осмысливания
происходящих в жизни процессов можно
получить в результате участия
исследователя в подготовке и работе пленумов и
активов партийных, комсомольских,
профсоюзных организаций.
О творческом содружестве кафедры
философии университета и практических
работников Свердловского совнархоза говорил
в своем выступлении старший инженер
Свердловского CHX Д. X. Либерман.
Результатом этой совместной работы явилась
книга «Культурно-технический подъем
рабочего класса СССР». Значение нашей
совместной работы с кафедрой, отметил
далее Д. X. Либерман, состоит также в том,
что мы, практические работники,
научились глубже понимать происходящие в
жизни процессы и делать практические
выводы. Так, изучив особенности
профессионально-технической подготовки кадров, мы
выяснили, что в новых условиях
необходимо соединять общеобразовательную и
техническую подготовку рабочих. Надо
добиться еще более тесной связи
деятельности кафедры философии с работой совета
народного хозяйства.
Старший преподаватель Г. П. Орлов
остановился на задачах критики современной
буржуазной социологии и поставил вопрос
об улучшении обеспечения Свердловска
современной зарубежной философской
литературой.
Я. Л. НИРЕНБУРГ
(Свердловск)
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Осуждение колониализма
JACQUES ARNAULT «Procès du colonialisme:», Paris, Editions sociales, 1958, 331 p.
На наших глазах рушится колониальная
система, которая на протяжении пяти
столетий обезображивала жизнь человечества.
Назвав свою книгу «Процессом над
колониализмом», Жак Арно весьма метко
уловил сущность происходящих событий —
осуждение колониализма историей. В этом
историческом суде над колониализмом
автор книги, в прошлом депутат Собрания
Французского союза, взял на себя роль
одного из обвинителей, выступающих от
имени прогрессивного человечества. И
действительно, своей страстностью, веской
аргументацией и обилием свидетельских
показаний, обращением к совести народов и
логикой выводов книга Арно напоминает речь
общественного обвинителя.
Дело о преступлениях против
человечества. Адвокаты колониализма изображают
его как «приобщение к цивилизации»
отсталых стран (А. Сарро), как проявление
«колонизаторского гения» европейцев
(Ж. Ферри), как «естественное стремление
к экспансии», якобы заложенное в
человеке (Г. Ганото). Эта апологетика оказывает
тлетворное воздействие на некоторую часть
населения метрополий. Обращая внимание
на почти текстуальное совпадение
школьных учебников и книжонок сторонников
колонизаторской политики, Арно
предостерегает от опасности, которая таится в
повседневной, ведущейся часто исподволь,
пропаганде колониализма. Пресловутое
превосходство западной европейской культуры
(излюбленный довод глашатаев
империализма) в действительности не имеет под собой
ни географических, ни расовых оснований,
замечает автор. Оно просто отражало
исторически преходящий факт экономического,
а следовательно, и военного преобладания
капитализма, первоначально возникшего в
Европе, над феодальными,
рабовладельческими и родовыми обществами в других
частях света. В условиях антагонистических
формаций неравномерность общественного
развития всегда приводила к угнетению
экономически развитыми странами стран
более отсталых в данную эпоху. Однако
никогда еще это угнетение не принимало
такого буквально всемирного масштаба и не
сопровождалось такими бедствиями для
человечества, как при капитализме.
Колониализм — уродливое порождение
капиталистической системы. Об этом, по мнению Арно,
ярко свидетельствует то обстоятельство, что
«каждому большому этапу развития
капиталистического общества соответствует
особый этап истории колониализма». Эпоха
первоначального накопления привела к
расхищению европейскими завоевателями
богатств, накопленных народами Америки,
Азии и Африки в течение веков; эпоха
восходящего капитализма означала для
народов колоний систематическую
эксплуатацию их людских и природных ресурсов;
империализм превратил колонии в сырьевые
и аграрные придатки метрополий.
Менялись методы эксплуатации колоний,
сменялись и их хозяева — метрополии, но
сущность колониальной эксплуатации
оставалась неизменной.
Адвокаты колониализма ссылаются на
так называемую «отсталость туземцев». Но
разве колониализм, гневно возражает
Арно, не сопровождался усилением
неравномерности общественного развития, разве он
не привел к дальнейшему отставанию от
Европы других частей света? Коренное
население Америки и Океании, достигавшее
50 миллионов человек, было почти
полностью истреблено; в результате позорной
работорговли и вызванных ею опустошений
Африка потеряла до 150 миллионов своих
жителей; хронический голод, который
принесли с собой колонизаторы в Индию,
Индонезию и другие азиатские страны, только
в XIX веке унес десятки миллионов
жизней. Если колонизация ускорила
промышленную революцию в Западной Европе, то
народы Азии, Африки, Латинской Америки
она привела к экономическому,
политическому и культурному упадку.
Колонизаторы намеренно увековечивали феодальные
пережитки в этих странах, так что
последние оказались еще более отсталыми по
сравнению с Европой.
172
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Колониализм, уверяют его адвокаты,
принес неевропейским народам цивилизацию.
Однако, уличает их Арно, первым актом
европейских конквистадоров было
уничтожение самобытных цивилизаций инков и
ацтеков в Америке, разрушение оригинальной
культуры полинезийцев, ликвидация
самостоятельных государств в Черной Африке.
Не к цивилизации, а к алкоголизму
приобщали колонизаторы индейцев и негров.
Англичане навязывали китайцам курение
опиума, хотя в самой Англии оно было
официально запрещено. Даже сейчас, замечает
автор, ввоз алкогольных напитков во
французские владения в Африке по стоимости в
несколько раз превышает ввоз крайне
необходимых там удобрений (см. р. 91).
Вот какими цифрами, продолжает автор,
характеризуются благосостояние,
образование и здравоохранение, которые
колониализм «принес» народам колоний: годовой
доход на душу населения во Франции в
1953 году составлял 260 тысяч франков,
тогда как для мусульман в Алжире он
равнялся 30 тысячам франков, а для
населения Черной Африки — всего 12 тысячам
франков; во Франции все дети школьного
возраста посещают школы, в Алжире же —
лишь 15 процентов детей мусульман, а в
Черной Африке и того меньше; во Франции
один врач приходится примерно на тысячу
жителей, в то время как в Алжире вне
городов — один на 10 тысяч жителей, а в
Черной Африке здравоохранение находится
в еще более плачевном состоянии (см. pp.
73, 106—107).
Адвокаты колониализма ставят ему в
заслугу «экономическое развитие» колоний.
Однако, как убедительно показывает Арно,
развитие транспорта и добывающей
промышленности, строительство каналов,
насаждение плантаций были продиктованы
прежде всего стремлением колонизаторов
более рационально эксплуатировать и
население и природные ресурсы колоний. В
связи с этим он приводит прямо-таки
потрясающие факты: при строительстве
железных дорог в Африке в ряде случаев
гибло до ста рабочих-негров на каждом
километре пути; принудительный труд на
плантациях привел к тому, что только в 1925—
1928 годах около 3 миллионов жителей
бежало из Французской Западной Африки.
Колониализм намеренно препятствовал
гармоничному развитию народного хозяйства
колоний. Лишенные обрабатывающей
промышленности, колонии оказались
вынужденными производить только те продукты, в
которых были заинтересованы метрополии.
Всецело зависевшие от экспорта
определенной монокультуры, эти страны были
превращены в своеобразных «экономических
уродов».
Идеологии воинствующего колониализма,
его демагогическому оправданию
правыми лидерами французской
социал-демократии Арно последовательно
противопоставляет в своей книге
марксистско-ленинскую программу решения колониального и
национального вопросов. В отличие от
империалистических попыток насильственной
унификации мирового хозяйства лозунг
коммунистов о праве всех народов на
самоопределение вплоть до отделения
предполагает установление добровольных и
взаимовыгодных связей между странами,
соответствующих новым историческим условиям.
Осудить прошлое во имя будущего.
История колониализма, справедливо замечает
автор, была бы неполной, если бы мы
умолчали о героической борьбе, которую на
протяжении столетий ведут народы колоний
за свою свободу и независимость. О
смехотворности утверждений современных
глашатаев колониализма, будто
национально-освободительная борьба вызвана «происками
международного коммунизма», убедительно
говорит тот факт, что восстания сипаев в
Индии, тайпинов в Китае, махдистов в
Судане имели место задолго до создания
коммунистических партий.
Вместе с тем, подчеркивает автор,
социалистическая революция в России,
безусловно, оказала огромное влияние на
освободительное движение народов колоний,
вселила в них уверенность в конечном успехе
их справедливой борьбы. «Победа русских
рабочих и крестьян, как удар грома,
раздалась на всем колониальном Востоке, а с
Востока последовательными волнами
распространилась на весь зависимый мир»,—
пишет Арно и в этой связи приводит
характерные заявления таких руководителей
освободительного движения стран Азии, как
Сун Ят-сен, Сукарно, Неру, Паниккар, и
других. Новый сокрушительный удар по
колониальной системе империализма
нанесло образование Китайской Народной
Республики.
' Современное
национально-освободительное движение, как подчеркивает автор
книги, является закономерным историческим
процессом. Порожденное самой
колониальной системой, оно выражает объективные
потребности экономического, политического
и социального развития народов колоний, и
поэтому оно неодолимо.
В этой связи Арно поднимает ряд
интересных вопросов, касающихся перспективы
развития капитализма в. бывших
колониальных странах. Хотя это развитие имеет
много общего с процессом становления
капиталистического способа производства в
Европе, тем не менее, как правильно
предостерегает автор, было бы опрометчиво
уподоблять друг другу эти два процесса,
происходящие в различные исторические
эпохи, при ином соотношении социальных сил
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
173
как внутри этих стран, так и на
международной арене.
Прежде всего национальная буржуазия
в бывших колониальных и зависимых
странах и экономически и политически
значительно слабее европейской буржуазии XIX
века, ибо большинство промышленных
предприятий в колониях принадлежало
иностранному капиталу. Напротив,
пролетариат этих стран сильнее.европейского
пролетариата прошлого столетия: он гораздо
лучше организован, политически более
сознателен, в некоторых странах он
возглавляется марксистско-ленинскими партиями и
весьма многочислен по сравнению с
национальной буржуазией, которая к тому лее
ограничена в своих возможностях подкупа
верхушки рабочего класса. Экономическая
слабость национальной буржуазии привела
к созданию в этих странах сильного
государственного сектора в экономике.
Наконец, развитие этих стран происходит в
условиях, когда капиталистическая система
уже изжила себя и на смену ей приходит
мировая социалистическая система. Пороки
капитализма и преимущества социализма
ныне столь очевидны, что государственные
Леятели таких стран, как Индия,
Индонезия, Бирма, Египет и другие, пытаются
заимствовать отдельные мероприятия из
опыта СССР и осуществляют экономическое
развитие в своих странах под лозунгами
социализма (в одних случаях искренне
веря в это, в других — явно в демагогических
целях). Существование мировой
социалистической системы создает благоприятные
международные условия для борьбы этих
стран за политическую независимость,
серьезно облегчает их экономическое развитие.
Указанные особенности, по мнению Арно,
объясняют нам, почему в ряде зависимых
стран национально-освободительная борьба
ведется под гегемонией пролетариата,
почему национальная буржуазия этих стран
часто вынуждена идти значительно дальше по
пути демократизации общественного строя,
чем она сама хотела бы, почему переход от
буржуазных преобразований к
социалистическим в одних из этих стран уже
произошел, а в других потребует несравненно
более короткого исторического периода, чем
в Европе.
История уже вынесла свой
обвинительный приговор колониализму. Если
накануне второй мировой войны 50 процентов
населения земного шара, включая Китай,
находилось под игом колонизаторов,
отмечает Арно, то спустя два десятилетия —
едва 9 процентов. «Дни колониальной
системы, как бы она ни маскировалась,
отныне сочтены»,— заключает он (р. 152).
Разрушение колониальной системы
империализма имеет огромное прогрессивное
значение для будущего человечества, пишет
Арно: «Человечество только что обрело
половину самого себя, ту половину, которая
в течение веков была обездолена, унижена
и влачила жалкое существование; оно
разом удвоило свой капитал в лице
творческих масс, ученых, поэтов, музыкантов, ибо
колониализм был также убийцей сотен Па-
стеров, Толстых и Моцартов...» (р. 266).
Однако колониализм еще не умер!
Адвокаты колониализма прилагают все усилия,
чтобы спасти его от справедливого
приговора истории. Под покровом сомнительных
планов «помощи слаборазвитым странам»
империализм пытается проникнуть через
окно туда, откуда его только что выставили
через дверь. Колонизаторы бешено
сопротивляются; одни лишь колониальные
«грязные войны», которые с 1945 года ведут
французские империалисты, унесли более
миллиона жизней: 40 тысяч убитых в
Константине в 1945 году, 90 тысяч убитых на
Мадагаскаре в 1948 году, 200 тысяч
убитых во Вьетнаме в *1945—1954 годах,
600 тысяч убитых в Алжире за период с
1954 по 1958 год; в этих войнах погибло
также свыше 100 тысяч французских
солдат (см. р. 18). Все эти войны чреваты
тяжелыми последствиями как для народов
колоний, так и для народов метрополий,
заявляет Арно. «Нравятся нам или нет эти
новые нации, от нас не зависит их
существование... от нас зависит лишь одно —
облегчить или затруднить движение
колониальных народов к независимости. В
первом случае это движение будет мирным, и
народы метрополий и колоний станут
друзьями и союзниками. Во втором случае —
это неодолимо« движение вперед будет
бессмысленно усеяно трупами» (р. 234).
Книга Ж. Арно не лишена известных
недостатков: бросаются в глаза досадные
фактические ошибки (см. pp. 81, 143, 154
и др.); из главы в главу кочуют одни и те
же положения и данные (см. pp. 18 и 146,
72 и 105, 105 и 154); бледной выглядит
третья часть книги, посвященная анализу
позиции католической церкви, радикалов,
социал-демократов и коммунистов в
колониальном вопросе. Возможно, это
объясняется тем, что основные аргументы автора
против колониализма изложены им в
первых двух частях книги.
Перечисляя особенности формирования
наций в колониальных и зависимых
странах по сравнению с Европой, Арно
неожиданно приходит к следующему выводу:
«Складывание колониальных народов в
нации,— пишет он,— происходит не под
влиянием специфических экономических
факторов и не вследствие медленного
созревания этих факторов, а под влиянием
внешнего фактора насилия, в рамках
системы иностранного угнетения; оно
происходит не в ходе классовой борьбы, веду-
174
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
щейся внутри колониального общества, а
главным образом в ходе патриотической
борьбы, направленной против оккупантов и
их местных союзников» (р. 237). Подобное
противопоставление внутренних и внешних
условий формирования наций
представляется неоправданным, тем более, что сам
автор убедительно показывает в
предшествующем и дальнейшем -изложении, что при
всей сложности социальных явлений
именно экономическое развитие и классовая
борьба в конечном счете определяют
характер современного
национально-освободительного движения. Если нации могут
формироваться в результате «фактора
внешнего насилия», под влиянием
«чужеземного гнета», то что, спрашивается,
помешало появлению наций в
рабовладельческом и феодальном обществах? Конечно,
отсутствие соответствующих
экономических условий...
Эти недостатки, частные по своему
характеру, не умаляют' значения книги Арно,
его содержательного и своевременного
анализа колониализма.
Эта книга, несомненно, заслуживает
издания на русском языке.
Колонизаторы «умиротворяют»
метрополию. Сохранение колониальной системы не
только противоречит жизненным
устремлениям народов колоний, оно наносит
серьезный ущерб экономическим завоеваниям и
демократическим правам трудящихся
метрополий.
Кто же в таком случае извлекает выгоду
от эксплуатации колоний?
Арно вскрывает несостоятельность
утверждений глашатаев колониализма, согласно
которым Францию, лишенную ее заморских
владений, якобы неминуемо постигнет
экономическая катастрофа. Экспорт во
французские колонии поглощает всего 4
процента национальной продукции, его
производством занято лишь 3 процента
самодеятельного населения метрополии. Между тем
расходы по управлению колониями
достигают в бюджете Франции ЗСО миллиардов
франков, не считая кредита на войну в
Алжире, превышающего 400 миллиардов
франков. Эти расходы значительно
превышают всю годовую зарплату
упомянутых рабочих и служащих. Кроме
того, население метрополии ежегодно
переплачивает за ввозимые из колоний
товары 60 миллиардов франков, которые
составляют разницу в ценах на эти товары
во Франции и на мировом рынке; в свою
очередь, народы колоний переплачивают
80 миллиардов франков за промышленные
товары, ¿возимые из Франции. Эта
сверхприбыль поступает в кассы французских
корпораций, банков и колониальных
обществ. Эксплуатация колоний
осуществляется французским
государственно-монополистическим капиталом и за счет
трудящихся метрополий. Прямо-таки вопиющим,
замечает автор, является такое положение,
когда, например, в 1955 году государство
за счет налогообложения народа
предоставило колониям кредиты и осуществило там
капиталовложения на общую сумму в
171 миллиард франков, и в то же время
150 миллиардов франков колониальных
сверхприбылей было присвоено
монополиями, когда государством ассигнуется
220 миллиардов франков на развитие
экономики в колониях, а более 540
миллиардов франков на «поддержание в них
порядка» (см. pp. 253—259).
«Интересы нескольких финансовых
обществ не должны преобладать над
интересами французской нации,— заключает
Арно.— Колониализм является врагом также
и Франции» (р. 265).
События последних лет во Фракции и ее
колониях лишний раз подчеркивают
своевременность книги Жака Арно. Колони^
альные войны, которые французский
империализм вел с 1954 года, не случайно
привели к падению IV республики и
поставили под угрозу демократические права и
завоевания трудящихся. Такой исход
объясняется в значительной мере тем, что
колонизаторы шантажировали французский
народ угрозой гражданской войны и
культивировали идеи колониализма. Реакция
разжигала в массах шовинистические
настроения, а монополистический капитал
сумел подкупить отдельные слои
французского народа за счет колониальных
сверхприбылей. Этот подкуп носил как прямой,
так и косвенный характер, он часто был
весьма своеобразным и тонким, а потому
не обращал на себя внимания: дешевое
алжирское вино для массового потребления,
высокие оклады и другие льготы для
французских рабочих, служащих и специалистов
в колониях, перекладывание наиболее
«черной» и низкооплачиваемой работы во
Франции на плечи сотен тысяч
североафриканских рабочих и т. д. Французская
монополистическая буржуазия показала себя
весьма изощренной в попытках заинтересовать
возможно более широкие массы в
сохранении колониальной империи.
«Не может быть свободным народ,
угнетающий другие народы» — этот лозунг,
провозглашенный век тому назад К. Марксом,
столь же справедлив и для нашей эпохи.
Э. Á. ЛРАБ-ОГЛЫ
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ 175
Коротко о книгах
Н. И. ГУБАНОВ. Отечество и патриотизм. АН СССР. Институт философии. Госполит-
издат. М. 1960, 145 стр.
В первой главе книги дается краткая
характеристика домарксовского понимания
отечества и патриотизма. Автор
подчеркивает, что только марксизм дал
подлинно научный анализ этих категорий.
Объективной средой, которая вызвала к жизни
и питает патриотизм, является родина,
отечество. В книге Н. И. Губанова, пожалуй,
впервые в нашей литературе
рассматриваются все главные стороны понятия
«отечество».
Во второй главе прослеживается история
формирования отечества и патриотических
чувств. Этот вопрос мало исследован в
нашей литературе. В книге показываются
зачатки патриотического сознания в перво-
^чтном обществе. В этой связи
высказывается ряд интересных, но спорных
мыслей, используются разнообразные
источники.
В третьей главе анализируются
отечество и патриотизм в классовых
антагонистических обществах. Здесь четко определены
характер и своеобразие патриотических
чувств рабов, участвовавших в движении
Спартака. Что касается характеристики
патриотизма в период феодального общества,
она как бы заслонена обилием
иллюстративного материала, хотя в большинстве
своем и интересного.
В период капитализма, правильно
отмечает автор, «острая классовая борьба в
вопросах патриотизма и отечества выступает
как борьба между буржуазным
национализмом и пролетарским интернационализмом»
(стр. 73). Правильно также подчеркивается
космополитический характер
монополистического капитала, шовинизм космополитов
США. Разоблачение классовых корней
космополитизма было бы намного
убедительнее, если бы автор показал роль различных
межнациональных объединений
империалистов. К сожалению, этого он не сделал.
Одним из наиболее важных вопросов
исследуемой автором темы является
отношение пролетариата к отечеству в условиях
капитализма. В книге вопрос этот освещен
нечетко, местами противоречиво. В ней
приводится известный тезис Маркса и
Энгельса о том, что при капитализме
«рабочие не имеют отечества» (стр. 82).
Одновременно на 83-й странице автор
утверждает, что «...основоположникам марксизма
была чужда мысль об отсутствии у рабочих
при капитализме своего отечества,
отечества трудящихся масс». А на странице
93-й он сам противоречит этому
категорическому утверждению, совершенно
правильно указывая, что «в условиях
эксплуататорского строя трудящиеся не могут
назвать свою страну подлинным
отечеством».
Следовало бы более четко
сформулировать значение положения Маркса и
Энгельса об отечестве и показать творческое
развитие его В. И. Лениным и
коммунистическими партиями в современных условиях.
Существо проблемы, по-видимому, кратко
сводится к следующему. В «Манифесте
Коммунистической партии» Маркс и
Энгельс употребляют понятие отечества в
узком смысле этого слова, имея в виду лишь
экономические отношения и политический
строй капитализма. В этом смысле рабочие
до социалистической революции не имеют
своего отечества. Однако понятие
отечества в более широком значении далеко не
сводится к экономическим отношениям и
политическому строю. Оно включает также,
как об этом правильно пишет в своей книге
Н. И. Губанов, и ряд других
существенных сторон: культурную среду, родные
места, родной язык, другие признаки нации
и т. п. К тому же, поскольку патриотизм
трудящихся в первую очередь связан с их
активным участием в классовой борьбе
против эксплуататоров, то понятие отечества
включает и демократические завоевания
народа как условие успешной борьбы за
национальную независимость и за социализм.
В связи с возрастанием роли народных масс
в решении политических вопросов
современной общественной жизни значение этих
сторон понятия отечества неизмеримо
увеличивается. Только в этом отношении в
современных условиях трудящиеся
капиталистических стран имеют отечество. Вместе с тем
пролетарии не являются хозяевами
отечества, так как политическая власть
находится в руках монополистического капитала,
космополитического по своей природе.
Только после завоевания власти пролетариатом
трудящиеся обретают подлинное, во всех
отношениях свое отечество.
В книге Н. И. Губанова, к сожалению,
почти не анализируется
практическая деятельность коммунистических
партий по объединению всех патриотических
элементов в решении самых важных
вопросов современности, специфика этой
деятельности в различных странах. Это
существенный недостаток книги, тем более
неоправданный, что в ней поднят ряд
сравнительно второстепенных вопросов, дается
176
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
много иллюстративного материала,
допускаются повторения.
Н. И. Губанов во всех разделах своей
работы дает критику буржуазной идеологии.
Жаль только, что он не ведет прямой
полемики с ревизионистами и догматиками,
которые метафизически противопоставляют
патриотизм интернационализму в
современных условиях борьбы за мир.
В четвертой главе книги последовательно
и обстоятельно раскрываются
отличительные черты и особенности социалистического
патриотизма. Однако ценность данной
главы книги умаляется тем, что в ней нет
серьезного исследования вопроса об
особенностях воспитания патриотизма r
условиях развернутого строительства
коммунизма.
Сборник открывается статьей И. А. Кры-
велева «О некоторых тенденциях в
современном иудейско-христианском
богословии». На большом фактическом материале
автор показывает, что основным
направлением в происходящей ныне «реформации»
христианского богословия является «мисти-
зация всех понятий, связанных как с
религией вообще, так и с данным конкретным
вероучением» (стр. 34).
В двух других статьях (Л. Н. Великови-
ча «Правые социалисты и религия» и
И. Р. Лаврецкого «Католическая церковь и
современная наука») рассматривается
другая сторона вопроса о современном
состоянии религии, а именно отношение религии
к обществу. Л. Н. Великович убедительно
показывает, как происходит сближение
западной социал-демократии с
католицизмом на основе их общей враждебности к
марксизму, с целью упрочить их обоюдное
влияние в рабочих массах. Вообще,
отмечает автор, если раньше правые
социалисты нейтрально относились к религии, то
теперь они открыто идут на полюбовное
соглашение с церковью. Эта так
называемая «новая линия» была сформулирована
Статью М. И. Шахновича «В. И. Ленин
об истории атеизма», которой начинается
третий выпуск «Ежегодника», можно
рассматривать как методологическое введение
ко всему содержанию данного сборника. В
ней характеризуется ленинское понимание
основных этапов истории атеизма. Интерес-
В книге имеется большое количество
однотипных примеров, мало помогающих
уяснению существа вопроса. Некоторые
места книги недостаточно тщательно
отредактированы, встречаются досадные
погрешности в языке (см. стр. 9, 23, 33, 36, 37,
79). Книга написана неровно, и остается
неясным, на какого читателя она
рассчитана.
В заключение хотелось бы заметить, что
вопросы о патриотизме и отечестве,
сочетании патриотизма и интернационализма в
современных условиях настолько актуальны
и вместе с тем сложны, что требуется
дальнейшая исследовательская работа в этой
области.
М. А. СВЕРДЛИН
(Сталинград)
Социалистической партией Австрии еще в
1956 году. «Новый удар по религиозной
идеологии, — пишет И. Р. Лаврецкий, —
нанес запуск советских спутников земли»;
(стр. 53). Мимо этого факта папа римский
не мог пройти: 22 декабря 1957 года в
очередном рождественском послании в
связи с запуском спутников папа римский
заявил, что преклонение перед «величием
человека» опасно, ибо оно заставляет
закрывать глаза на «величие бога» (стр. 63). Не
пытаясь отрицать необходимость научных
достижений, церковники стараются
преуменьшить их значение, указывая на
возможные социальные бедствия, которые они
несут с собой.
Ряд других статей в сборнике посвящен
некоторым частным историческим
вопросам религии и церкви. Серьезное внимание
привлекает статья И. У. Будовниц
«Русское духовенство в первое столетие
монголо-татарского ига», где автор
разоблачает распространяемую и ныне легенду oö
исключительно положительной роли
русского духовенства в годы
монголо-татарского рабства.
но положение о том, что каждый
древнегреческий атеист ставил какую-то одну,
особую проблему: например, Ксенофан
связывал атеизм с мифологией и фольклором
и т. д.
В разделе «Атеизм народов СССР»
привлекает внимание небольшой очерк чл.-корр.
«Вопросы истории религии и атеизма». Сборник статей, т. 7. Изд. АН СССР. М.
1959, 421 стр.
«Ежегодник Музея истории религии и атеизма», т. III, 1959. Изд. АН СССР.
М.-Л., 420 стр.
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
177
АН СССР Н. К. Пиксанова
«Антирелигиозная сатира И. С. Тургенева», где
показано, как религиозное вначале
умонастроение Тургенева изменилось под - влиянием
дружбы с Белинским (1843—1847 гг.) и
знакомства с антирелигиозными
произведениями Л. Фейербаха. В результате
появилось малоизвестное сатирическое
произведение (приведенное тут же), высмеивающее
библейские мифы в остроумной манере
французских классиков-атеистов. Три
статьи сборника освещают вопросы религии и
атеизма в странах народной демократии.
А. Яшек в статье «Об антиклерикальной
борьбе чешского народа» рассматривает
историю длительной борьбы чешского народа
за социальную справедливость, которая
велась нередко под религиозными
лозунгами. Г. Симон («Из истории атеистической
мысли в Румынии») характеризует ряд
румынских атеистов прошлого, из которых
обращает на себя внимание выдающаяся
личность Василе Еонта (1840—1884). Статен
М. Н. Добрускина «Свобода совести в ьа-
C6oj)hhk содержит кратко« предисловие
и шесть статей, посвященных критике
ревизионистских теорий в различных
областях эстетики.
В статье «Современный ревизионизм и
его сущность» Д. Козлов дает общую
характеристику истоков ревизионизма,
раскрывает его социальную сущность и
рассматривает некоторые черты ревизионизма
в филооофии. Автор показывает, что
современный ревизионизм, воспроизводя
основные положения реформистов эпохи
II Интернационала, выступает против
реалистического искусства как искусства
жизненной правды и идейности.
В статье М. Баскина «Поход
ревизионистов против реалистического искусства»
дается критика взглядов современных
ревизионистов на реалистическое искусство как
на искусство ограниченное, не
соответствующее духу времени. Основное внимание
автор сосредоточивает на анализе статей
югославских ревизионистов,
опубликованных в журнале «Югославия» (№ 14 за
1957 год).
Вопросу об идеале и правде в искусстве
посвящена ста/гья Б. Шрагина, в которой
рассматриваются ревизионистские взгляды
поляка Р. Зиманда и англичанина Э.
Томпсона, которые отрицают познавательное и
идейно-классовое содержание искусства,
отводят искусству роль выразителя эмоций
и нравственных оценок художника.
Казалось бы, нравственные оценки должны
родной Болгарии» дает картину
современного положения религии в Болгарии, ее
отношения к государству.
«Ежегодник» завершается двумя
статьями: акад. А. 0. Маковельского «К
вопросу об атеизме Лукреция» и М. М. Кублано-
ва «Атеистические воззрения Лукреция».
Может быть, не стоило их давать в одном
сборнике, так как в некотором отношении
они повторяют друг друга (например, миф
о Венере). Впрочем, акад. А. 0. Маковель-
ский выступает главным образом против
современных попыток буржуазных ученых
выдать Эпикура и Лукреция за идеалистов
и предшественников христианства.
Добавим от себя, что эти попытки далеко не
новы: «отцы церкви» издавна рассматривали
взгляды многих античных писателей как
свидетельство так называемого
«естественного христианства» (Тертулиан:
«testimonium animal naturaliter christinal»).
Л. С. АКАТОВ
опираться на позитивное представление об
идеале. Однако ревизионисты не имеют
положительной программы, их нравственные
оценки в искусстве проникнуты мрачным
пессимизмом. Отказываясь от
коммунистического идеала, ревизионисты, по их
собственным словам, стоят перед «зияющей
пустотой». Поскольку эмоции не имеют
объективного критерия, ревизионисты
отрицают критерий правдивости для
искусства, относя его к области субъективного,
и полностью порывают с
марксистско-ленинскими принципами.
В статье Б. Никифорова «Против
искажения образа нашего современника»
рассматривается эволюция ряда югославских и
польских художников, происходящая под
влиянием ревизионистских идей, от
реализма к различным видам формализма.
Ревизионисты, ведя наступление на реализм,
объявляют его устарелым, не
соответствующим творческим исканиям современности,
духу индустриальной эпохи, новым ритмам
жизни. Автор показывает, как в
творчестве художников, подпавших под влияние
ревизионизма, уродуется облик человека.
Формалистическим кривляньям этих
художников автор противопоставляет
реалистическое творчество художников
социалистических стран, создающих образы
современного человека, отражающие красоту и
привлекательность труженика, хозяина земли,
борца за коммунизм.
Н. Яворская рассматривает конкретные
«Против ревизионизма в эстетике». Сборник статей. Издательство Академии
художеств СССР. М. 1960, 148 стр.
178
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
проявления ревизионистских взглядов
в польской художественной критике. Под
видом борьбы с догматизмом ревизионисты
выступили против основных положений
марксистско-ленинской эстетики,
ориентируя художников на индивидуализм,
пренебрежение проблемами народной жизни,
иррационализм, «современные новые формы»,
якобы поднимающиеся выше национальных
традиций.
Статья И. Масеева «Ревизионизм —
враг теории и практики социалистического
реализма» состоит из двух разделов.
В первом критикуются позиции
французского ревизиониста Лефевра,
«подправляющего марксизм неофрейдистскими
положениями»; во втором — ревизионистские
взгляды Г. Лукача, извращающего
сущность метода социалистического реализма.
Сборник дает верную в основных чертах
картину деятельности ревизионистов как
выразителей буржуазной идеологии,
призванных изнутри разлагать революционные
партии и вносить путаницу в марксистско-
ленинскую теорию. В области эстетики
ревизионизм по всем основным вопросам
переходит на позиции реакционной
буржуазии.
К сожалению, по ясности и глубине
своей критической направленности статьи
сборника неравноценны. Так, в статье
И. Масеева подвергнута критике книга
Лефевра «Введение в эстетику», вышедшая
в 1953 году. Как известно, вся книга
Лефевра построена на отрицании
применимости к искусству ленинской теории
отражения. Однако в статье Масеева этот
основной ревизионистский тезис Лефевра
обойден молчанием. Неясны рассуждения о
революционном романтизме; автор, по
существу, сводит к нему социалистический
реализм.
H. H. ЗЕЛИНСКАЯ
ИТОГИ КОНКУРСА
на создание, популярного учебника
по основам марксистской философии
В соответствии с решением ЦК КПСС Академией общественных
наук при ЦК КПСС, Институтом философии Академии наук СССР и
Издательством социально-экономической литературы (Соцэкгиз) в
апреле 1959 года был объявлен открытый конкурс на создание популярного
учебника по основам марксистской философии, рассчитанного на
широкие слои коммунистов и беспартийных, изучающих впервые философию
в кружках, семинарах или путем самостоятельного чтения.
Конкурс вызвал большую активность среди пропагандистов,
научной и педагогической общественности различных городов страны. В
установленный срок в жюри поступило 59 рукописей от авторов и авторских-
коллективов из Москвы, Ленинграда, Киева, Алма-Аты, Ташкента,
Таллина, Горького, Воронежа, Челябинска, Оренбурга, Харькова,
Днепропетровска, Иванова, Запорожья, Калуги, Нижнего Тагила, Фастова,
Биробиджана, Ессентуков, Кизела и других городов. В конкурсе приняло
участие около 80 человек, в том числе пропагандисты, работники
печати, научные работники, преподаватели вузов, техникумов, школ,
инженеры, медработники, биологи и т. п. Жюри конкурса, внимательно
изучив все рукописи, приняло следующее решение:
1. Первую и вторую премии не присуждать.
2. Присудить третью премию (20 тысяч рублей) Афанасьеву В. Г.—
кандидату философских наук, доценту, заведующему кафедрой
философии Челябинского государственного педагогического института за
рукопись под девизом «Апрель».
3. Присудить поощрительные премии (по 10 тысяч рублей каждая)
авторам:
а) Спиркину А. Г. — доктору философских наук, заведующему
редакцией философии государственного научного издательства «Советская
энциклопедия» за рукопись под девизом «Байкал».
б) Яхоту О. О. — кандидату философских наук, доценту
Московского финансового института за рукопись под девизом
«Синхрофазотрон».
в) Шерстнюку В. П. — преподавателю философии Харьковского
государственного университета за рукопись под девизом «Самоучитель».
4. Рекомендовать Издательству социально-экономической
литературы опубликовать после необходимой доработки:
а) рукопись под девизом «Апрель» в качестве популярного
учебника по основам марксистской философии;
180
ИТОГИ КОНКУРСА
б) рукопись под девизом «Байкал» в качестве учебного пособия по
марксистской философии для студентов негуманитарных вузов; рукопись
под девизом «Синхрофазотрон» в виде книги «Популярные беседы по
марксистской философии», рукопись под девизом «Самоучитель» в
качестве популярной книги по марксистской философии.
5. Жюри отмечает плодотворную работу многих авторов и
авторских коллективов: Садыкова Ф. Б. — кандидата философских наук,
доцента Челябинского политехнического института, представившего
рукопись под девизом «Ориентир»; Зозули А. М. — кандидата философских
наук, и. о. доцента кафедры марксизма-ленинизма Московского
государственного библиотечного института (рукопись под девизом
«Кубань»); Подосетника В. М. — кандидата философских наук, доцента
кафедры философии Академии общественных наук при ЦК КПСС
(рукопись под девизом «В»); Свирского С. Я. — кандидата
исторических наук, доцента кафедры марксизма-ленинизма Ташкентского
электротехнического института связи (рукопись под девизом «Апрель»,
Ташкент); Кутасова Д. А. — доцента кафедры диалектического и
исторического материализма Московской высшей партийной школы
(рукопись под девизом «Коллективизм и дружба»); авторского коллектива
в составе; Майзеля И. А. — кандидата философских наук, доцента
Ленинградского института водного транспорта, Мелещенко Ю. С.—
кандидата философских наук, доцента Ленинградского института
железнодорожного транспорта, Мостепаненко М. В. — кандидата философских
наук, доцента кафедры философии Ленинградского отделения Академии
наук СССР, Новикова А. И. — кандидата философских наук, доцента
Ленинградского библиотечного института, Павлова Л. С.— кандидата
философских наук, доцента Военно-морской академии, представивших
рукопись под девизом «Философию в массы»; Клементьева И. В. —
кандидата философских наук, представившего рукопись под девизом
«Новое неодолимо» (Ленинград); Воробьева И. Ф. — кандидата
философских наук, директора Госполитиздата УССР и Когана А. Б. —
кандидата философских наук, доцента кафедры марксизма-ленинизма
Запорожского государственного педагогического института (рукопись под
девизом «Красная звезда»); Секирова М. С. — кандидата философских
наук, старшего преподавателя по философии Оренбургского
государственного педагогического института и Наумова А. С. — 'ассистента по
философии Оренбургского государственного педагогического института
(рукопись под девизом «90-летию со дня рождения В. И. Ленина
посвящается. Апрель 1960 года»); Большухина А. А. — кандидата
философских наук, доцента Горьковского государственного педагогического
института и Шептулина А. П. — кандидата философских наук, доцента
Московского технологического института легкой промышленности
(рукопись под девизом «Жизнь»).
Жюри рекомендует органам печати, издательствам, Институту
философии Академии наук СССР рассмотреть эти работы на предмет
опубликования популярных книг, брошюр, статей по наиболее 'актуальным
вопросам марксистско-ленинской теории.
6. Кроме того, жюри отмечает отдельные интересные главы,
разделы у" авторов: Румянцева И. Т. — инженера, в рукописи под девизом
«Ученье — свет» (Москва); Ершова Д. В. — начальника цеха,
пропагандиста, руководителя семинара по философии Воронежского завода
синтетического каучука имени С. М. Кирова (рукопись под девизом «Мир —
Чайка»), Базилевского Б. И. (рукопись под девизом «Воинствующий
ИТОГИ КОНКУРСА
181
материализм», Москва); Брайчевокого М. Ю.— старшего научного
сотрудника (рукопись под девизом «Природа и люди», Киев); Григо-
ренко В. М. — преподавателя истории средней школы № 4 г. Кизела
Пермской области (рукопись под девизом «Пропагандист»);
Грековой А. Я. — доцента кафедры философии Московского государственного
педагогического института имени Потемкина (рукопись под девизом
«Д-315»); Позняка И. Б. — кандидата философских наук (рукопись под
девизом «Неугасимый пламень коммунизма», Ессентуки).
Указанным авторам рекомендуется доработать отдельные главы,
разделы в своих рукописях и опубликовать их в виде статей, брошюр
в периодической печати и издательствах страны.
Жюри отмечает, что конкурс позволил выявить свежие творческие
силы из числа научных работников, преподавателей, пропагандистов,
способных в короткий срок написать неплохие учебники по марксистской
философии.
Итоги конкурса на создание популярного учебника по основам
марксистской философии дают основание считать, что издательства имеют
реальную возможность в последующие годы в порядке соревнования
авторов отбирать лучшие рукописи и добиваться повышения качества
учебников.
Жюри выражает благодарность всем товарищам, принявшим
участие в конкурсе, и желает-им больших успехов в научной, педагогической
и пропагандистской работе.
Жюри конкурса
BRIEF SUMMARIES OF MAIN ARTICLES
Y. A. KRASIN. V. I. Lenin and Problems of Peaceful Coexistence
The article deals with V. I. Lenin's views on peaceful coexistence, and with the
development of these views in the decisions of the Twentieth and Twenty-first
Congresses of the CPSU, and in the public utterances of N. S. Khrushchov.
The author shows the erroneous character of the dogmatic approach to Lenin's
statements on the relations between the socialist and the capitalist systems on the
international arena. Dogmatism divorces these statements from their specific
historical background and mechanically transfers them to contemporary conditions. While
Lenin was alive, the possibility of peaceful coexistence between different countries
was still in the incipient stage. The balance of forces on the international arena was
on the side of the imperialist powers, which did not accept peaceful coexistence.
Because of the aggressive nature of imperialism and the relative weakness of
socialism, peaceful coexistence could not be enduring. This explains why V. I. Lenin
spoke of the inevitability of military clashes with imperialism, and of the need to
prepare for them. At the same time, while investigating the tendencies of the new
relations between the two social systems, tendencies that had only just come into
existence, Lenin not only formulated, but also revealed the many-sided content of the idea
of coexistence.
The article shows that the grandeur of Lenin's idea of peaceful coexistence is
revealed to the full in the materials and decisions of the Twentieth and Twenty-first
Congresses of the CPSU, which contain a characterisation of the basic features of
the contemporary era and show the new relation of forces on the international
arena. The idea of peaceful coexistence was developed in the Declaration and the
Manifesto of Peace which were adopted at the Conferences of fraternal Parties held
in Moscow in the autumn of 1957, and it was confirmed at the Conference of
representatives of Communist and Workers' Parties of the Socialist countries held
in Bucharest in June 1960. The decisions of the Congresses and Conferences
developed Leninism creatively, and substantiated the conclusion that it is possible to avert
wars under the conditions of today.
I. P. OLEINIK. Unity and Solidarity of the Socialist Countries—the Basis of the
Might of the Socialism's World System
The article notes that the point adopted by the 21st Congress of the Communist
Party of the Soviet Union about evening the general line of the economic and cultural
development of the socialist countries is a new contribution to Marxist-Leninist
science and revolutionary practice, a generalisation of the process of Socialist and
Communist construction. The author contrasts the action of the law of evening under
socialism to the uneven character of the economic and political development of
countries under capitalism.
An analysis is made in the article of the factors that ensure the evening of the
economic levels of the socialist countries. These factors include the advantages of
the socialist mode of production, which ensure a high pace of development, exchange
of experience in building socialism, international socialist division of labour, economic
cooperation and fraternal mutual aid among the socialist countries. Attention is drawn
to the great part played by the subjective factor in hastening the operation of the
objective law of evening.
The author uses as prime indicators of evening the production of national income
per head, the level of the productivity of social labour, the volume of industrial and
agricultural output per head, the structure of social production, and the production
SUMMARIES
183
and consumption of electricity and other important industrial products. He cites data
regarding the narrowing of the gaps between the socialist countries in respect of the
standard of living and cultural progress.
I. I. MOCHALOV. Regarding an Aspect of the Struggle of Opposites
The article deals with balance as one of the aspects of the struggle of opposites.
The balance of opposites ensues at a definite stage of the movement and development
of the contradiction. The essence of this stage is that it expresses the aspect of the
quantitative equality of opposites, the relatively immutable or growing qualitative
polarisation of the sides of the contradiction remaining. This means that in the
process of interaction the opposites become equal to one another as regards the degree
of tension, of the intensivity of the action of one on the other. Facts from the field of
natural science that go to confirm this conclusion are cited in the article. It is shown
that the balance of opposites (of opposite forces, processes, tendencies etc.) comes
forward as an important condition of the existence of discrete, relatively stable
material formations.
Further, the author cites the difference in the specific ways the balance of
opposites manifests itself in the motion of three sorts of systems, namely, those that
shift, change, or develop, where it correspondingly appears as a constant and universal
condition of shift in space, as trie limit of change, and as a transitional turning point
in development.
In any object the quantitative equality of the opposites is usually approximate,
relative, and not absolute in character. Hence, every balance of opposites is
essentially always inherently contradictory. Interaction, the struggle of opposites by no means
ceases when they balance one another. On the contrary, this very balance merely
exists thanks to the constantly retained struggle of opposites.
By virtue of the action of inner and outer causes, any balance of opposites is
disturbed sooner or later.
The article also examines types of balance of opposites, such as dynamic and
static, stable and unstable, and criteria are introduced for distinguishing between
these types.
The author shows the fundamental antithesis existing between the balance of
opposites as understood by materialist dialectics and by the so-called "theory of
balance".
Y. I. RUBINSKY. The Theories of "Technocracy" in France
In recent years_wide currency has been gained in France by the theory of
so-called "Technocrat", of the "replacement" of the capitalist class in
contemporary bourgeois society by a stratum of technical specialists and civil servants. The
success of these reactionary concepts in some circles of the French bourgeois
intelligentsia has been closely connected with the crisis of the parliamentary regime, the
terrific growth of state-monopoly tendencies and with certain developments in the
structure of French finance capital.
The specific feature of the French variants of "technocratic" concepts has been
the stubborn attempts to prove that a "dépolitisation" of social life is taking place in
the contemporary industrially developed state, that the tasks of the bourgeois state
are gradually being reduced to just financial and technical administration, to the
settling of conflicts between different social groups. Actually, the only purpose of
such assertions is to cover up the far-developed process of the interlocking of the
state and the financial oligarchy. At bottom, the "technocratic" theories in many
respects coincide with the corporative-fascist type of pre-war ideas of the realisation
of which the Vichy regime was a concrete example.
The author shows how unfounded is the thesis of the French supporters of the
"Technocracy'! theory about the supposed "disappearance" of private property
under contemporary capitalism in the measure that the economic role of the state
increases and that joint-stock companies with a multilevel structure develop. In the
article facts are cited that reveal the process of the transformation of the state
sector of the economy of capitalist countries into an appendage of the private sector.
At the same time, the concentration of share capital in the hands of small
shareholders does not lessen the privileged part played by the capitalist class as a whole,
but merely intensifies the redistribution of surplus value among the bourgeoisie and
its accumulation in the hands of a narrow group of industrial and financial magnates
through the complex system of participation and investment companies.
Occasionally there is merely a change in the form of surplus value, which is appropriated
in the shape of enormous salaries, bonuses and so forth.
Finally, the article concludes with an analysis of reformist and revisionist
interpretations of the "technocratic" theories in France, their purpose being to gloss
over the class antagonism between labour and capital. The author shows that the
development of capitalist production leads, on the contrary, to an accentuation of
the class struggle.
184 SUMMARIES
I. S. NARSKY. A. Critique of the Theory of Neopositivism Regarding the
Criterion of Truth
The article deals with the changes that have taken place since 1935-36 in
the conception of the principle of verification as the criterion of the scientific
meaningfulness (and within the bounds of the latter — as the criterion of the
truthfulness and falseness) of the propositions in Neopositivism's theory of knowledge.
The abandonment of the thesis of the identity of truthfulness and testability
("liberalisation" of the principle of verification) was an unwilling and forced
concession of the Neopositivists to the demands of materialism, but as a rule was not
openly recognised by them in this respect, a fact that led to unclarity and to subjec-
tlvist errors.
The abandonment of the above-mentioned identification of truthfulness and
testability proceeded, as is shown in the article, along two lines.
1. R. Karnap in an article "Testability and Meaning" drew a distinction between
testability as indicating the concrete method of testing the truthfulness of a given
proposition, and confirmability, that is, as indicating the possible sense experience
that could serve to confirm the truthfulness of the proposition being tested, although
the concrete way of achieving this sense experience may be unknown to us. A step
was taken towards the recognition of the objectivity of truth (the independence of
the truthfulness of the given subject).
2. A. Tarsky, a prominent representative of the Warsaw school, in his
investigations of the concept of truth resorted to its semantic concept, the testability by the
senses of the given proposition being regarded as something external to the fact of
the adoption of the given proposition, and consequently cannot coincide with the
truthfulness of the latter. Within narrowly logical bounds this approach to the concepts
under examination is quite justified, but leads to erroneous conclusions in case of
its positivist absolutisation.
Then the article examines the changes that were introduced into the
interpretation of the verification by its probability treatment.
The author draws the conclusion that the concept of verification in the shape
in which it has been developed in Neopositivism (as distinct from the narrowly
specialised conception of verification in symbolic logic) is not acceptable since it is
metaphysical, and in a number of aspects, idealist.
A. L. SUBBOTIN. Mathematical Logic as the Stage in the Development
of Formal Logic
The following are characteristic features of contemporary mathematical logic:
1. Logical investigation is effected by the method of formalisation, the method
of reflecting logical thought in a formal system or logical calculation based on the
application of the language of formulas to logic. Logical objects, connections and
relations are expressed in formulas, which are subjected to purely formal
transformations according to given rules.
2. Contemporary logic includes a number of formal-logical systems, each of
which represents the idealised abstract model of separate aspects of the substantial
logical process. The separate aspects of this substantial logic appear as
interpretations of formal systems, while the formal systems themselves appear as theoretical
models of the substantial logical processes.
3. The task of describing and sufficiently completely investigating formalisms
compels attention to another type of non-formal logical means—the means of
metalogic. Metalogic is an important section of contemporary formal logic, and alongside
formalisms and logical semantics constitutes its main theoretical content.
The contemporary level of the development of logic enables us to understand
the relation between mathematical and traditional logic. Traditional logic is usually
understood to mean the sum-total of theories adopted from logical teachings,
differing both in essence and as to the date of their origin, that are united into a single
whole by the tasks of schoolteaching. Traditional logic is mainly of educational
value as such a compilatory subject. At the same time, traditional logic has mastered
the Aristotelian syllogistics which constituted a considerable part of its content.
Aristotle realized the first formal examination of logic; his syllogistic is the first
attempt to construct logical formalism. True this was very imperfect formalism, and
not strictly formalism. Traditional formal logic knew only one formal-logical system,
namely, syllogistic. Also characteristic of the latter is that the means of the formal
apparatus are indistinguishable from these of metalogic. At the same time, if
traditional logic is regarded from the standpoint of the classical logical heritage it
has acquired, it may be estimated as one of the forerunners of contemporary
mathematical logic.
SUMMARIES
185
V. V. SOKOLOV. Russell—A Historian of Philosophy
Russell's "History of Western Philosophy" has recently appeared in a Russian
translation. This work possesses a number of positive features which distinguish it
from numerous other histories of philosophy by bourgeois authors. This is expressed
in Russell's endeavour to' regard philosophy as an inseparable part of the life of
society, which sometimes brings him close to revealing the class essence of some
philosophical doctrines. The advantages of Russell's book as compared with other
histories of philosophy also lie in the fact that the author approaches the
examination of philosophical conceptions of the past from the angle of a leading
scholar of our times, a mathematician and a logician. Of scientific interest is Russell's
rationalism, his battle against religious fanatism and clerical obscurantism, against
all sorts of myth-creation, against the objective idealism of Plato, Thomas of Aquino,
Hegel and others. Worthy of attention is Russell's energetic opposition to the
subjectivism of Fichte, Schopenhauer, Bergson, James, Dewey, and others. The article
analyses the philosophical outlook of Russell himself and shows that the theory of
the "logical analysis of the language of science" presented by him, which rejects
the ontological. content of the concept of "matter", does not go beyond the bounds
of idealism. The idealistic character of Russell's definition of philosophy, as given
in the introduction to "The History of Western Philosophy", is also revealed, and
it is shown that Russell's agnosticism and scepticism lead to a limitation of his
rationalism and objectively to concessions to religion and fideism. Russell's
philosophical position also influences the methodology of his book, the most important
methodological defects of which are subjectivism and anti-historism. Subjectivism
is expressed in the "selective" character of his historico-philosophical conceptions,
in his omission of some philosophers, especially materialists, and his very cursory
and schematic treatment of others (Kant, Fichte, for example). Anti-historism
appears in Russell's book in his attempts to "clear up" the philosophical concepts
of past thinkers with the aid of the method of the "logical analysis of language", so
that often no attention is paid to their specific origin (as is seen in the case of the
analysis of the views of Plato and Aristotle). Anti-historism is also manifested in
modernist tendencies contained in the "History of Western Philosophy".
B. DUNHAM (USA). Existentialism
In discussing existentialism one is obliged to follow a line of argument one
would not use with any other philosophy. Ordinarily one deals with a view of the
world which is sufficiently clear to allow of its assertions' being tested for truth or
falsity. One can therefore produce arguments for or against the assertions, and
' finally arrive at some estimate of the whole, without ever considering anyone's
psyche. But, with existentialism, this is quite impossible. Existentialism is to a great
extent the art of misusing the verb "to be" which no longer describes the world but
only the way existentialists feel at being in it. They feel bad. We can say that
whereas in Berkeley esse est percipi, in the existentialists esse est excruciari. The
projection of inward states upon outward reality can occur, and in fact usually does
occur, but it may be supposed that infants are the most subjective of all philosophers,
the ones most given to interpreting the world in terms of their own immediate needs.
They judge the world whether it feeds them and warms them and caresses them.
They are newly sprung from the womb, and they desire the world to be as much like
a womb as possible.
Author stresses this point because he suspects the existentialists of complaining
that the world is not like a womb. This is the psychological origin of their belief that
to be is to be agonized.
To the author's mind, the existentialist principle of esse est excruciari, "to be is
to be agonized", is the expression in philosophical terms of a simple refusal to end
passivity. What the existentialists give us is not a description of the world or of man's
place in it; what they give us is infantilism erected into a metaphysics. When they
tell us that the world is not like a womb, they do indeed speak truly; but when they
complain that the world is not like a womb, they are telling us that they have not
left, and do not want to leave, the breast.
N. N. ZHUKOV-VEREZHNIKOV, V. I. YAKOVLEV AND I. N. MAISKY.
Theoretical Problems of Cosmic Biology.
The article states that alongside terrestrial biology cosmic biology has come into
existence and is successfully progressing, in connection with the penetration of
investigating apparatuses into the Cosmos.
In studying the conditions of life in cosmic space by biological means priority is
given to establishing the time limits to which living cells can survive beyond the
186
SUMMARIES
bounds of the terrestrial atmosphere. Langem's statement that risks may be taken In
respect of man's first flight into the Cosmos is subjected to criticism.
The authors assert that the flight may only be undertaken when risks have been
reduced to a permissible minimum as a result of careful research.
In the process of adaptation to cosmic conditions close to abiological ones,
forms could arise that possess: a) the capacity of isolating the organism's inner
medium to the highest degree, b) the capacity to secrete substances that neutralise
pathogenetic factors, and c) the capacity (in biocenoses) to actively transform the
outer medium in the direction of easing the conditions of existence.
The authors attach great importance to the study of the genetical influence of
factors of cosmic space. The problem of investigating living matter and organic
substances in cosmic space and on heavenly bodies is discussed in detail. It becomes
possible to make a direct check of the hypothesis advanced by S. Arhenius. The
possibility is granted that viable spores are retained in small meteors.
The authors express their confidence that when the new data are secured they
will once again confirm the Marxist-Leninist view of the unity between the laws of
development of the universe in general and living matter in particular, a unity which
presumes an infinite variety of concrete forms of development.
S. K. SHAUMYAN. Linguistic Problems of Cybernetics and Structural Linguistics
The central concept of cybernetics is that of information. The basis of
cybernetics is the study of the laws of the transmission and of the transformation of informa*
tion. In the process of transmitting information there often arises the need to
transform information from one system of symbols to another, that is from one code to
another. This kind of transformation is called coding. Every code is a variety of
language, while coding is nothing but translation from one language to another.
Hence it follows that the problems concerned with the study of codes and coding are
linguistic problems, while the theory of codes and coding is, generally speaking, a
linguistic theory. The concept of the code and coding is the bridge that links
structural linguistics to cybernetics.
Basing oneself on the concept of the code and coding, one may define structural
linguistics as follows: structural linguistics is a science that studies natural languages
from the angle of their transformation into abstract codes that serve as formal
models of languages.
Between the abstract codes that serve as formal models of a phonological
system and the abstract codes that serve as models of a grammatical system there is
isomorphism. The structure of languages may be defined as an invariant of these
abstract codes.
Structural linguistics as the abstract theory of language is the kernel of
contemporary linguistics. Phonetics, which studies the physical aspects of language sounds,
is based on phonology, while semantic grammar, which studies the semantic aspect
of grammatical forms, is based on structural grammar.
Contemporary linguistics may be regarded as part of the more general science—
semiotics (the general theory of symbol systems and codes).
The theoretical and practical significance of structural linguistics may be
understood in the light of the fact that the abstract codes of natural languages, which
structural linguistics deals with, are the basic codes, with which codes in all the
other sciences may be connected. Thus, the results of structural linguistics should
serve as the basis for the study of linguistic problems of cybernetics in all branches
of science.
G. I. RUZAVIN. The Character of Mathematical Abstraction
The article deals with the problem of the specific features of mathematical
abstraction by comparison with abstraction as applied in other sciences. The author
sets out to show that both in its manner of formation and in its role in cognition,
mathematical abstraction does not differ at all from other types of abstraction in
principle, in the main thing.
However, the specific nature of the subject of mathematics, namely, the study
of the quantitative relations of the real world, lays its impress on both the method
of forming abstractions and on the form of their expression. Mathematical
abstractions are formed as a rule through a series of successive levels of generalisation, are
of a very general character, and being a reflection of the quantitative aspect of
reality, are totally indifferent to the actual content of phenomena. The abstract
character of mathematics accounts for the wide use made in it of the axiomatic
method and of the special mathematical language.
CONTENTS 187
CONTENTS
Editorial—Soviet Science's latest triumph 3
Y. A. Krasin (Leningrad)—Lenin and problems of
peaceful coexistence 9
I. P. Oleinik—Unity and solidarity of the Socialist countries—
the basis of the might of Socialism's World System . . 24
I. I. Mochalov (Kazan)—Regarding an aspect of the struggle
of opposites > . 38
Y. I. Rubinsky—The theories of "Technocracy" in France . 50
Barrows Dunham (U.S.A.)—Existentialism 63
I. S. Narsky—A critique of the theory of neopositivism
regarding the criterion of the truth ........ 81
A. L. Subbotin—Mathematical logic as the stage in the
development of formal logic 93
V. V. Sokolov—Russell, a historian of philosophy . . . .100
SCIENTIFIC REPORTS AND PUBLICATIONS
N. N. Zhukov-Verezhnikov, V. I. Yakovlev, I. N. Maisky—
Theoretical problems of cosmic biology Ill
S. K. Shaumyan—Linguistic problems of cybernetics and
structural linguistics 120
DISCUSSIONS
V. I. Kremyanski—A contribution to the discussion of the
philosophical problems of contemporary genetics . . .132
FOR STUDENTS OF PHILOSOPHY
Consultation. G. I. Ruzavin—About the character of
mathematical abstraction 143
Answers to Questions. N. I. Lapin—Regarding the
time of Marx's work on the manuscript of "A
contribution to the critique of the Hegelian philosophy of law" . 155
BRIEF NOTES AND LETTERS
Jean Kanapa (France)—The fight against revisionism is an
urgent one 159
IN THE WORLD OF SCIENCE
Norbert Wiener visits the editorial board of our journal . .164
V. L. Nirenburg (Sverdlovsk)—A conference of Sverdlovsk
philosophers 168
CRITICISM AND BIBLIOGRAPHY
E. A. Arab-Ogly—-Condemnation of colonialism. Briefly
About Books. M. A- Sverdlin (Stalingrad)—N. I. Gu-
banov. Country and patriotism. L. S.
Akatov—"Problems of the history of religion and atheism". N. N. Zelin-
skaya—"Against revisionism in aesthetics" . . . .171
Summaries in English 182
188 SOMMAIRE
SOMMAIRE
Editorial — Nouvelle victoire de la science soviétique ... 3
U. A. Crassine (Leningrad) — Lénine et les problèmes de la
coexistence pacifique . 9
ï. P. Oleinik — L'unité et la solidarité des pays socialistes . . 24
I. I. Motchalov — Un des moments de la lutte des
contradictions 38
J. I. Roubinski — Les théories de la « technocratie » en France. 50
Barrows Dunhem — L'existentionalisme 63
I. S. Narski — Le problème de la vérification et du
néopositivisme 81
A. L. Soubotine — La logique mathématique comme étape
dans le développement de la logique formelle . . 93
V. V. Sokolov—Russell—historien de la philosophie . 100
COMMUNICATIONS ET PUBLICATIONS SCIENTIFIQUES
N. N. Joukov-Veregnikov, V. I. Yakovlev, I. N. Maïski— Sur
les problèmes théoriques de la biologie cosmique . . .111
S. K. Shaumjan — Les problèmes linguistiques de la
cybernétique et de la linguistique structurale 120
DISCUSSIONS
V. I. Kretnjanski — Sur la discussion des problèmes
philosophiques de la génétique contemporaine 132
POUR CEUX QUI ETUDIENT LA PHILOSOPHIE
Consultation G. I. Rouzavine — Sur le caractère de
l'abstraction mathématique 143
Réponses aux questions N. J. Lapine — Les années
de la création de l'oeuvre de Marx «A la critique de la
philosophie hégélienne du droit» . . . .... 155
NOTES ET LETTRES PHILOSOPHIQUES
J. Canapa (France) — La lutte contre le révisionnisme est
actuelle 159
LA VIE SCIENTIFIQUE
Le visite de N. Wiener à la rédaction de notre revue . . .164
J. L. Nirenbourg (Sverdlovsk) — La conférence des
philosophes de Sverdlovsk , . . 168
CRITIQUE ET BIBLIOGRAPHIE
E. A. Arab-Ogly — Désapprobation du colonialisme. Notes
critiques. M. A. Sverdline (Stalingrad) — N. I. Gou-
banov. La patrie et le patriotisme. L. S. Akatov —L
« Problèmes de l'histoire des religions et de l'athéisme».
N. N. Zelinskaja — «Contrete révisionisme à
l'esthétique» 171
Résumé en anglais , . . 182
INHALT
189
INHALT
Leitartikel — Neuer Sieg der sowjetischen Wissenschaft . . 3
J. A. Krassin (Leningrad) — Lenin und die Probleme der
friedlichen Koexistenz 9
I. P. Olejnik — Einheit und Geschlossenheit der sozialistischen
Länder — die Grundlage für die Macht des Weltsystems
des Sozialismus 24
I. I. Motschalow (Kasan) — Über eine Seite des Kampfes der
Gegensätze 38
J. I. Rubinski — Die Theorie der „Technokratie" in Frankreich 50
Barrows Dunham (USA) — Der Existenzialismus .... 63
I. S. Narski — Kritik der Lehre des Neopositivismus vom
Wahrheitskriterium 81
A. L. Subbotin — Mathematische Logik als eine Stufe in der
Entwicklung der formalen Logik 93
W. W. Sokolow — Russell und seine der Geschichte der
Philosophie gewidmeten Schriften 100
WISSENSCHAFTLICHE BERICHTE UND PUBLIKATIONEN
N. N. Shukow-Wereshnikow, W. 1. Jakowlew, I. N. Maiski —
Über die theoretischen Probleme der kosmischen Biologie 111
S. K. Schaumjan — Die linguistischen Probleme der Kybernetik
und die strukturelle Linguistik 120
DISKUSSIONEN
W. I. Kremjanski — Zur Erörterung der philosophischen
Fragen der gegenwärtigen Genetik 132
FRAGEN DES PHILOSOPHIESTUDIUMS
Konsultationen. G. I. Rusawin — Über die Natur der
' mathematischen Abstraktion 143
Beantwortung vom Fragen. N. I. Lapin — Über die
Zeit von Marx' Arbeit am Manuskript „Zur Kritik der He-
gelschen Rechtsphilosophie" .155
NOTIZEN UND BRIEFE
Jean Canapa (Frankreich) — Die Aktualität des Kampfes
gegen den Revisionismus 159
WISSENSCHAFTLICHES LEBEN
Norbert Wiener als Gast der Redaktion unserer Zeitschrift . 164
J. L. Nirenburg (Swerdlowsk) — Beratung der Swerdlowsker
Philosophen 168
KRITIK UND BIBLIOGRAPHIE
E. A. Arab-Ogly — Verurteilung des Kolonialismus. Kurz
über Bücher. M. A. SWERDLIN (Stalingrad) —
N. I. Gubanow. Vaterland und Patriotismus. L. S. AKA-
TOW — „Die Frage der Religionsgeschichte und der
Atheismus". N. N. Selinskaja — „Gegen den
Revisionismus in der Ästhetik". ... 171
Kurze Zusammenfassung auf Englisch
182
190 CONTENIDO
CONTENIDO
Editorial — Nueva victoria de la ciencia soviética .... 3
Y. A. Krasin (Leningrado) — Lenin y los problemas de la
coexistencia pacífica 9
I. P. Oleinik — Unidad y consolidación de los países
socialistas — fundamento de la fuerza del sistema socialista
mundial 24
I. I. Mochalov (Kasan) — Un elemento en la lucha de los
contrarios 38
J. I. Rubinsky — La teoría del «tecnocratismo» en Francia 50
Barrows Dunham (EE.UU.) — El existencialismo .... 63
I. S. Narsky — Critica de la concepción neopositivista del
criterio de la verdad 81
A. L. Subbotin — La lógica matemática, esóalpn en el desarollo
de la lógica formal 93
V. V. Sokolov — Rüssel — historicista de la filosofía . 100
COMUNICACIONES CIENTÍFICAS Y PUBLICACIONES
N. N. Sukov-Veresnikov, V. J. Jakovlev, I. N. Maisky —
Sobre los problemas teóricos de la biología cósmica . .111
S. K. Shaumían — Los problemas lingüísticos de la
cibernética y la lingüistica estructural 120
POLÉMICAS Y DISCUSIONES
V. I. Cremiansky — A proposito de la discusión de las
cuestiones filosóficas de la genética contemporánea . . .132
PARA LOS QUE ESTUDIAN FILOSOFÍA
ConsultasG. i. Rusavin — Sobre el carácter de la
abstracción matemática 143
Respuestas a nuestros le ct o res N. I. Lapin — El
periodo durante el cual Marx elaboró su obra «Crítica de
la filosofía Hegeliana del derecho» 155
NOTAS BREVES Y CARTAS
J. Canapa — La lucha contra el revisionismo es actual . .159
VIDA CIENTÍFICA
Norberto Wiener en la redacción de nuestra revista . . . .164
I. L. Nírenburg (Sverdlovsk) — Conferencia de los filósofos
de Sverdlovsk 168
CRITICA Y BIBLIOGRAFÍA
E. A. Arab-ogly — Condenación del colonialismo. En breve
sobre los libros M. A. Sverdlin (Stalingrado) —
N. I. Gubanov. La patria y el patriotismo. L. S. Acatov
— «Cuestiones de la historia de la religion y del ateísmo».
N. N. Selinskaia — «Gegen den Revisionismus in der
Ästhetik» : 171
Resumen en inglés
182
СОДЕРЖАНИЕ
Новая победа советской науки 3
Ю. А. Красин — В. И. Ленин и проблема мирного
сосуществования 9
И. П. Олейник — Единство и сплоченность
социалистических стран —основа могущества мировой системы
социализма . 24
И. И. Мочалов (Казань) — Об одном моменте борьбы
противоположностей 38
Ю. И. Рубинский — Теория «технократии» во Франции 50
БарроузДанэм (США)—Экзистенциализм 63
И. С. Нарский — Критика учения неопозитивизма о
критерии истины 81
A. Л. Субботин — Математическая логика — ступень
в развитии формальной логики . 93
B. В. Соколов — Бертран Рассел как историк философии 100
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ
Н. Н. Жуков-Вережников, В. И. Яковлев, И. Н.
Майский — О теоретических проблемах космической
биологии . ...... 111
C. К. Шаумян — Лингвистические проблемы кибернетики
и структурная лингвистика 120 -
ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ
В. И. Кремянский — К обсуждению философских
вопросов современной генетики 132
ДЛЯ ИЗУЧАЮЩИХ ФИЛОСОФИЮ
Консультации
Г. И. Рузавин — О характере математической абстракции 143
Ответы на вопросы
Н. И. Лапин — О времени работы Маркса над рукописью
«К критике гегелевской философии права» ..... 155
КРАТКИЕ ЗАМЕТКИ И ПИСЬМА
Жан Канала (Франция) — Борьба против ревизионизма
актуальна . . . 159
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Норберт Винер в редакции нашего журнала 164
Я. Л. Ниренбург (Свердловск) — Совещание философов
Свердловска 168
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Э. А. Араб-оглы — Осуждение колониализма 171
Коротко о книгах
М. А. Свердлин (Сталинград) — Н. И. Губанов.
Отечество и патриотизм. Л. С. Акатов — «Вопросы истории
религии и атеизма» и «Ежегодник Музея истории
религии и атеизма». H. H. Зелинская — «Против
ревизионизма в эстетике» . : 175
Итоги конкурса на создание популярного учебника по
основам марксистской философии 179
Резюме на английском языке ... .... 182