Text
НОВАЯ
ISSN 0130-3864
НОВЕЙШАЯ
ІІГІОІЧІІІ
В НОМЕРЕ:
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ КРАСНОЙ АРМИИ В ХОДЕ ОСВОБОЖДЕНИЯ ВЕНГРИИ
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ИСПАНИИ. 1936-1939 годы
СОВЕТСКАЯ ПОМОЩЬ ИСПАНСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ В 1936-1939 годах
НЮРНБЕРГ-2, ИЛИ НЕСОСТОЯВШИЙСЯ СУД НАД СПОНСОРАМИ НАЦИЗМА
“ЕДИНЫЙ МИР” ГЛАЗАМИ РУЗВЕЛЬТА: АМЕРИКАНСКИЕ ПЛАНЫ ПОСЛЕВОЕННОГО МИРОВОГО УСТРОЙСТВА
АМЕРИКАНСКАЯ ИМПЕРИЯ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ И СОВРЕМЕННЫЙ ФЕНОМЕН
НОЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ГЕРМАНИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
В.А. ФРАНЦЕВ - РУССКИЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ МЕЖСЛАВЯНСКИХ НАУЧНЫХ СВЯЗЕЙ
БРИТАНСКИЙ ПОСОЛ ДЖ. МАККАРТНИ О ЕКАТЕРИНИНСКОЙ РОССИИ
МАРИН ЛЕ ПЕН. ПОЛИТИЧЕСКАЯ БИОГРАФИЯ
з
2016
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
№3
МАЙ-ИЮНЬ
2016
НОВАЯ
НОВЕЙШАЯ
ИСТОРИЯ
ЖУРНАЛ ОСНОВАН В МАЕ 1957 ГОДА ВЫХОДИТ 6 РАЗ В ГОД
ЖУРНАЛ ИЗДАЕТСЯ ПОД РУКОВОДСТВОМ ОТДЕЛЕНИЯ ИСТОРИКО- ФИЛОЛОГИЧЕСКИХ НАУК РАН
СОДЕРЖАНИЕ
НОВОЕ ВРЕМЯ
Митрофанов В.П., Шабаев А.Н. (Пенза). Английские фермеры первой половины XVII века (по материалам расходных книг и дневников) 3
XX ВЕК
Борисов А.Ю. Нюрнберг-2, или Несостоявшийся суд над спонсорами нацизма 20
Малай В.В. (Белгород). Гражданская война в Испании 1936-1939 годов: международные аспекты 31
Шубин А.В. Советская помощь Испанской республике (1936-1939 годы) 54
Сидоров А.А. “Единый мир” глазами Рузвельта: финансово-экономические
аспекты американских планов послевоенного мирового устройства 64
Михайлик А.Г. Боевые действия Красной Армии в ходе освобождения Венгрии
( 1944-1945 годы) 77
ИСТОРИЯ СОВРЕМЕННОСТИ
Согрин В.В. Американская империя как исторический и современный феномен 91
РОССИЯ И МИР
Петрова М.А. Дипломатия и искусство: итальянский художник Грегорио
Гульельми и Россия 110
МЕТОДОЛОГИЯ. ИСТОРИОГРАФИЯ. ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ
Цимбаев К.Н. Историография Ноябрьской революции 1918 года в Германии 124
ПОРТРЕТЫ ИСТОРИКОВ
Лаптева Л.П. Владимир Андреевич Францев (1867-1942) - русский исследователь межславянских научных связей в XIX веке 146
ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ ОЧЕРКИ
Лабутина Т.Л. Британский посол Джордж Макартни и его представления о
екатерининской России 166
Жидкова А.В. Марин Ле Пен: политическая биография 181
“НАУКА” · МОСКВА
СООБЩЕНИЯ
Наземцева Е.Н. Вне правового поля: особенности правового статуса русских эмигрантов
в Китае в период становления советско-китайских отношений (1917-1924 годы) 201
Архипова Е.В. (Волгоград). Британский след на Южном Кавказе (1918-1919 годы) 216
Шикуло М.И. Споры о статусе: посольский интродуктор и иностранные послы во Франции
XVII века 224
РЕЦЕНЗИИ
Печатное В.О. Встречными курсами: политика СССР и США на Балканах, Ближнем
и Среднем Востоке в 1939-1947 гг. Киров, 2014 232
Клименко З.В. Е.Ю. Гуськова. Агрессия НАТО против Югославии в 1999 году и процесс мирного урегулирования. М., 2013 234
Алентьева Т.В. (Курск). К.В. Миньяр-Белоручев. На пути к американской империи: США во второй половине 30-х^Ю-е годы XIX века. М., 2015 237
Кунц Е.В. Г.А. Тюрина. Из истории изучения греческих рукописей в Европе в XVIII -
начале XIX в.: Христиан Фридрих Маттеи (1744-1811). М., 2012 239
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Соколов А.Б. Международная научная конференция в Ярославле 243
Суржик Д.В. Международная научная конференция в Риге 246
Памяти ушедших
Г.И. Мирский (1926-2016) 249
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ
Доктор исторических наук В.В. Согрин (главный редактор)
д.и.н. Н.И. Басовская, д.и.н. Л.С. Белоусов, член-корр. РАН В.И. Васильев, В.Я. Головин (ответственный секретарь), академик А.Б. Давидсон, к.и.н. Н.П. Калмыков (зам. главного редактора), д.и.н. М.А. Липкин, д.и.н. Г.Ф. Матвеев, академик В.С. Мясников, д.и.н. П.Ю. Рахшмир, д.и.н. В.В. Рогинский, д.и.н. И.М. Савельева, к.и.н. Д.С. Секиринскии, академик С.Л. Тихвинский, д.и.н. П.П. Черкасов, академик А.О. Чубарьян
Адрес редакции: 119049 Москва, ГСП-1, Мароновский пер., 26, тел. 8 (499) 238-08-74 http: //www. modern-current-history. igh. ru/ e-mail: novistor57@mail.ru
© Российская академия наук, 2016 © ФГУП «Издательство «Наука», 2016 © Редколлегия журнала «Новая и новейшая история» (составитель), 2016
Новое время
© 2016 г.
В.П. МИТРОФАНОВ, А.Н. ШАБАЕВ
АНГЛИЙСКИЕ ФЕРМЕРЫ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVII века (по материалам расходных книг и дневников)
Фермерство как особый слой сельского населения начал формироваться в период раннего Нового времени в странах Западной Европы. Одной из стран, где оно зародилось, была Англия. Под “фермерским хозяйством” в отечественной историографии понимается ведение сельскохозяйственного производства капиталистическим способом. С экономической точки зрения это подразумевает ведение расширенного товарного производства, получение прибавочного продукта, вложение средств в агрономические улучшения, использование наемного труда и отсутствие личной и поземельной зависимости фермера от феодала.
Вопрос об английском фермерстве первой половины XVII в. не нашел в полной мере освещения в работах отечественных историков-аграрников1. Лишь В.Ф. Семенов затронул его на материалах ряда маноров графа Пемброка в юго-западных графствах. Он также изучил описи 1631-1632 гг. тех же маноров и описи маноров семейства Монтгомери, что позволило ему выявить некоторые изменения в фермерстве. Историк обратил внимание на снижение количества фермеров из числа дворянства и их пополнение выходцами из торговцев и зажиточных копигольдеров. По его мнению, в первой трети XVII в. фермерство становится распространенным явлением, а его капиталистическое содержание виделось ему в использовании наемной рабочей силы, связи с рынком и т.п. В то же время им отмечены феодальные “родимые пятна”: кое-где сохранялись помочи, продуктовая рента, файны, а аренда, как и у крестьян-копигольдеров порой могла исчисляться “жизнями” и т.п.2
В одной из статей В.Ф. Семенова дан частичный анализ хозяйствования беркшир- ского йомена Роберта Лодера в 1610-1620 гг. Ученый пришел к выводу о превалировании земледельческой направленности его хозяйства. Анализируя доходы и расходы фермера, он отметил сохранение некоторых феодальных по своей сути платежей фермера, но которые не были значительными по сравнению с его доходами3.
Митрофанов Владимир Петрович - доктор исторических наук, профессор Пензенского государственного университета.
Шабаев Андрей Николаевич - кандидат исторических наук, сотрудник ООО “Научное производственное предприятие ТОМАСТ” (г. Пенза).
1 Савин А.Н. Английская деревня в эпоху Тюдоров. М., 1903, с. 119-124; Гранат И. К вопросу об обезземеливании крестьянства в Англии. М., 1908; Попов-Ленский И.Л. К вопросу об огораживании общинных земель в Англии первой половины XVII века. - Ученые записки института истории РАНИОН. М., 1929, с. 294-305; Лавровский В.М. Исследование по аграрной истории Англии XVII-XIX вв. М., 1968.
1 Семенов В.Ф. Раннее капиталистическое фермерство в Англии в XVI - первой половине XVII вв. - Генезис капитализма в промышленности и сельском хозяйстве. М., 1965, с. 19, 77-80, 82-84.
3 Семенов В. Ф. Из истории раннего капиталистического фермерства в Англии XVII в. (ферма Роберта Лодера по его записям от 1610-1620 гг.). - Ученые записки. № 294. Проблемы экономического и политического развития стран Европы в средние века и античную эпоху. М., 1969, с. 6-23.
3
Значительный вклад в изучение аграрной истории Англии данного периода и, в частности, фермерства внес С.И. Архангельский. Он тоже привлек материалы фермерского хозяйства, а именно расходную книгу кентского фермера Николаса Тоука за период с 1616 по 1660-е годы, правда, только в части выяснения вопроса об использовании фермером наемного труда и размера заработной платы разных категорий наемных рабочих4.
В академических изданиях советского периода вопрос о фермерстве лишь упоминался в общем плане5. В начале постсоветского периода аграрная история Англии XVI- XVII вв. была изложена в одной из глав, написанной М.В. Винокуровой для третьего тома “Истории Европы”6. Хотя практику хозяйствования фермерства она специально не рассматривала, но ее картина трансформации в аграрной сфере раскрывает обстановку становления этого слоя населения.
В третьем томе “Всемирной истории” М.В. Винокурова, О.В. Дмитриева и Д.Г. Федосов отметили изменения в аграрном строе Англии XVI в., но не акцентировали внимание на становлении фермерства, упомянув лишь рост предпринимательства среди джентри и, отметив, что в стране к середине XVII в. существовали тысячи таких семей джентри7.
Изучение нескольких фермерских хозяйств первой половины XVII в. по расходным книгам и дневникам предпринял один из авторов этих строк8. Вопрос об английских фермерах второй половины XVI - первой половины XVII в. затронут и другим автором9.
В большей мере проблема фермерства исследована в англоязычной историографии. Впервые она была затронута в труде Р. Протеро10. Процесс генезиса капитализма в аграрной сфере он связывал в том числе с фермерством. Отдельные замечания о фермерах даны Р. Toy ни, который отметил их участие в огораживаниях по соглашению внутри маноров. Историк полагал, что они оказали немалое воздействие на разрушение традиционный системы открытых полей в английской деревне11.
В другой своей известной работе Р. Протеро также рассматривал проблемы развития фермерства12. Значительным вкладом ученого стало включение в научный оборот новых источников: агрономической поэмы Т. Тюссера, трактата Б. Гуга и расходной книги фермера Г. Беста. Однако автор не исследовал хозяйственную деятельность последнего.
4 Архангельский С.И. Крестьянское движение в Англии в 40-50-х годах XVII века. М., 1960, с. 1, 32-35.
5 Штокмар В.В. Английское крестьянство в XVI-XVIII вв. - История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма, т. III. М., 1986, с. 26, 45-52.
6 История Европы, т. 3. М., 1993, с. 40-50.
7 Всемирная история, т. 3. М., 2013, с. 193-194.
8 Шабаев А.Н. Из истории хозяйственной жизни английского поместья в первой половине XVII в. (по материалам расходной книги Николаса Тоука) - Известия ПГПУ им. В.Г. Белинского. Гуманитарные науки. № 23. Пенза, 2011, с. 613-616; его же. Два типа фермеров-предприни- мателей в Англии в начале XVII в. - Там же. № 27. Пенза, 2012, с. 1098-1103; его же. Женский и детский труд на английской ферме (на основе изучения расходных книг английских фермеров XVII в.).-Там же, с. 1103-1108.
9 Митрофанов В.П. Становление фермерства в Англии (1550-1640 гг.). - Европа: актуальные проблемы этнокультуры: материалы VII международной научно-теоретической конференции. Минск, 2014, с. 20-22; его же. Англоязычные историки о фермерских хозяйствах в позднесредневековой Англии (XVI - середина XVII в.). - Ивестия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. № 2(30). Пенза, 2014, с. 5-13; его же. Отечественная историография становления фермерства в Англии XVI - середины XVII в. - Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. № 3(31). Пенза, 2014, с. 5-16.
10 Prothero R.E. The Pioners and Progress of English Farming. London, 1888.
11 Tawney R.H. Agrarian Problem in the Sixteenth Century. London - New York, 1913, p. 147—
230.
12 Prothero R.E. English Farming, Past, and Present. London - New York, 1936, p. 82-102.
4
Проблема фермерства заняла центральное место в исследованиях другого крупного английского историка Д. Фусселла. Им была опубликована хозяйственная книга берк- ширского фермера Роберта Лодера13.
В 1942 г. была издана работа американской исследовательницы М. Кэмпбелл о йоменах периода Елизаветы и ранних Стюартов, большинство которых занимались фермерством14. Автор показала их положение в социальной структуре английского общества, домашний быт, благосостояние и, отчасти, хозяйственную активность.
В одной из монографий известного британского историка-аграрника Дж. Терек была дана картина хозяйственной активности крестьян в ряде приходов графства Линкольншир. И хотя фермеры не рассматривались отдельно, но в ней приводятся ценные сведения о размере крестьянских земельных держаний, соотношении выращиваемых на полях культур и т.п.15 Эти данные позволяют лучше вычленить фермеров из среды крестьян. Важным вкладом в дальнейшее изучение аграрной истории Англии XVI- XVII вв. стала ее статья по локальной истории “острова Эксхолм” в Линкольншире (возвышенная территория среди болотистых земель), в которой дан анализ аграрной экономики северной части графства16.
В трудах У.Г. Хоскинса продемонстрирован несколько иной подход к вопросу фермерства, а именно необходимость не только изучения их сельскохозяйственных занятий, но и бытовой стороны жизни17.
В очередной монографии Дж. Фуссела о фермерских хозяйствах в графстве Чешир были рассмотрены теоретические аспекты хозяйствования фермеров за несколько столетий18. А в другой своей работе он проанализировал различные аспекты молочного направления в фермерских хозяйствах19.
В 4-м томе “Аграрной истории Англии и Уэлса” понятие “фермерство” используется в качестве обозначения сельского хозяйства вообще, но на примере нескольких хозяйств из числа джентри и йоменов автор одного из разделов А. Ивритт исследовал организацию работ сельскохозяйственных наемных рабочих и их заработную плату20. В другом разделе о продовольственных рынках он приводит данные о присутствии на них фермеров в качестве поставщиков продуктов21.
Продолжателем исследований по истории фермерства стал Э. Кэрридж22. Автор не ограничивался лишь изучением фермерства: как и Р. Тоуни, чьим последователем он являлся, его интересовал более глобальный вопрос - процесс аграрной революции в XVI-XVII вв. Однако трактовка Кэрриджа отличалась от подхода к проблеме Р. Тоуни. Если последний видел суть аграрной революции в разложении старых поземельных отношений, разорении крестьян и формировании капиталистической прослойки из
13 Robert Loder’s farm accounts. 1610-1620. - Camden Society. Publications, v. LIII. London, 1936.
14 Campbell M. The English Yeoman under Elisabeth and the Early Stuarts. New Haven: London, 1942.
15 ThiskJ. English Peasantry Farming. The Agrarian History of Lincolnshire from Tudor Recent Times. London, 1957.
16 Thisk J. The Island of Axholme before Vermuyden. - The agricultural history review, v. 1. London, 1953, p. 16-28.
17 Hoskins WG. The Midland Peasant: The Economic and Social History of a Leicestershire Village. London, 1965.
18 Fussell G.E. The Old English Farming Books from Fitzherbert to Tull, 1523 to 1730. London, 1947.
19 Fussell G.E. The English Diary farmer 1500-1900. London, 1966.
20 Eventi A. Farm Labourers. - The Agrarian History of England and Wales, v. IV. 1500-1640. Cambridge, 1967, p. 430-433;
21 Everitt A. The Marketing of Agricultural Produce. - The Agrarian History of England and Wales, v. IV, p. 490-562.
22 Kerridge E. The Farmer of Old England. London, 1973.
5
джентри-фермеров, то, по мнению Кэрриджа, XVI в., напротив, стал “золотым веком” части английского крестьянства, ставшего на путь фермерства. Он приводит интересный фактический материал о процессе огораживаний, в том числе и внутри маноров по соглашению сторон, участниками которых были и фермеры. Именно йомены-фермеры, чьи права на землю незыблемо гарантировались установившимся обычаем, по мнению автора, были главным двигателем аграрных процессов того периода23.
Идеи Э. Кэрриджа были весьма неоднозначно восприняты в английской историографии. Тем не менее изучение проблемы, интересовавшей Р. Тоуни и вновь поднятой его учеником, было продолжено другими исследователями. Так, в 1983 г. вышла в свет работа новозеландского историка Дж. Мартина, в которой он изучал эволюцию отношений между крестьянами и лендлордами и становление капиталистического уклада в сельском хозяйстве на примере графств Центральной Англии, что позволило ему выяснить причины одного из крупных восстаний английского крестьянства в 1607 г.24
Английский историк К. Райтсон в контексте исследования социальной структуры английского общества подошел к вопросу о фермерстве с точки зрения социального статуса этого слоя. Используя трактаты современников, он показал восприятие этой категории современниками. По мнению автора, в трактатах У. Гаррисона, Т. Уилсона, Г. Кинга фермеры еще не вычленялись из крестьянства как особый слой, а ассоциировались лишь с зажиточными йоменами, чей годовой доход составлял не менее 40 ф.ст. Не занимаясь исследованием их хозяйственной деятельности, историк приводит весьма полезные сведения о количестве фермеров в отдельных манорах, о финансовом достатке йоменов25.
Вскоре была опубликована статья М. Овертона об аграрной революции и развитии аграрной экономики в Англии в раннее Новое время, впоследствии развернутая им в монографию, в которой автор, однако, специально не рассматривал практику хозяйствования фермеров первой половины XVII в.26
В немалом количестве статей об аграрной революции в Англии XVI-XVIII вв., опубликованных английскими историками в 1970-1980-х годах, вопрос о фермерстве периода Тюдоров и ранних Стюартов не затрагивался. Одним из примеров этого может служить статья Р. Бреннера27. Изучение содержания публикаций в основных британских и американских научных исторических журналах28 за два последних десятилетия показало отсутствие в них каких-либо значимых публикаций по истории английского фермерства XVI - первой половины XVII в. Имеется лишь статья Кр. Дайра об одном саффолкском фермере XV в.29
В целом можно отметить, что проблема фермерства изучена англоязычными историками еще не в полной мере.
Фермерские хозяйства в данный период соседствовали с феодальными хозяйствами лендлордов маноров, в которых существовали различные категории крестьян: фригольдеры, копигольдеры, лизгольдеры, коттеры, а в некоторых манорах еще имелись
23 Kerridge Е. Agrarian Problems In The Sixteenth Century and After. London, 1969, p. 65-118.
24 Martin J. Feudalizm to Capitalism: Peasants and Landlords in English Agrarian Development London, 1983, p. 213-215.
25 Wrihtson K. English Society. 1500-1680. London, 1982, p. 32-330.
26 Overton M. Agricultural Revolution. Development of the Agrarian Economic in Early Modem England. - Explorations in Historical Geography. Cambridge, 1984, p. 118-139; idem. Agricultural Revolution in England: The Transformation of the Agrarian Economy, 1500-1850. Cambridge, 1996.
27 Brenner R. Agrarian Roots of European Capitalism. - Past and Present, № 97, 1982, p. 16-
113.
28 Past and Present, History, Economic History Review, English Economic History Review, Agricultural History Review, Speculum, Journal of Economic History etc.
29 Dyer Cr. A Suffulk Farmer in the Fifteenth Century. - The Agricultural History Review, v. 55, 2007, p. 1-22.
6
даже вилланы30. В то же время под влиянием процесса огораживаний пахотных земель по соглашению происходило разрушение общинных порядков и переход от системы открытых полей к выделенной системе землепользования31.
Сами современники вкладывали в понятие “фермер” не держательский статус человека, а именно способ ведения своего хозяйства32. Поэтому они использовали понятие farmer (фермер) в противоположность понятию landlord (лендлорд) и husbandman (земледелец, крестьянин). В то же время под термином “фермер” могли понимать и просто крестьянское хозяйство, о чем свидетельствует, например, отчет мировых судей Линкольншира в Тайный совет в 1637 г. Так, отметив наличие в графстве 22 фермерских хозяйств (farmehouses), они зафиксировали необходимость восстановления еще 33. Однако размеры эти фермерских хозяйств составляли всего-то 30-40 акров земли33, т.е. чуть больше обычных крестьянских хозяйств. Видимо, в глазах современников понятие “фермер” еще не приобрело в полной мере особого значения, отличного от понятия “земледелец, крестьянин”. Часто фермеры именовались йоменами, которые всё чаще идентифицируют себя именно с этим слоем сельского населения, а нередко становились джентльменами, арендовали, огораживали, покупали, продавали землю и т.п.34
По всей видимости, понятие “фермер” современники всё же связывали с разными социальными категориями английского общества: зажиточными фригольдерами и копигольдерами, джентри, горожанами, купившими землю35. А, например, Дж. Норден в своем трактате (начало XVII в.) пишет о крестьянах и фермерах, т.е. разделяет эти два понятия36.
О численности фермеров в Англии указанного периода сведений в источниках не имеется. Мы располагаем лишь отрывочными данными об их количестве в некоторых манорах, церковных приходах отдельных графств. Так, например, К. Райтсон, используя материалы обследования манора Лэкстон (Нортгемптоншир) от 1635 г., отметил, что в нем из 106 держателей земли 24 (22,6%) имели земли от 40 до 200 акров37. Этих 24 держателей можно считать как раз фермерами. Некоторые данные “бумаг” мирового судьи Норфолка Н. Бэкона свидетельствуют, что из 29 церковных приходов в 1630 г., только в 8 из них зафиксированы фермерские хозяйства в количестве от 1 до 10 (всего 41). В остальных 21 зафиксированы фермерские хозяйства, в которых имелись от 6 до 86 мелких и мельчайших субарендаторов (коттеры)38.
О внутренней структуре и организации фермерских хозяйств в конце XVI - первой половине XVII в. можно судить по сохранившимся расходным книгам и дневникам Г. Беста (Йоркшир), Р. Лодера (Беркшир), Н. Тоука (Кент), У. Хоннивелла (Девоншир)39, а также по данным хозяйств джентри из Линкольншира, Сассекса, Сомертсетшира,
30 Винокурова М.В. Мир английского манора (по земельным описям Линкольншира и Уит- шира второй половины XVI - начала XVII в.). М., 2004, с. 217-228.
31 Kerridge Е. Agrarian Problems..., p. 94-118.
32 Wilson Th. The State of England, Anno Domini 1600. - Camden Miscellany, v. XVI. Camden Society. Publications. 3rd ser, v. LII. London, 1936, p. 45.
33 English Economic Documents. Selected Documents. London, 1915, p. 275.
34 Много подобных примеров приводит М. Кемпбелл: Campbell M. Op. cit., p. 27, 38-42, 64-104, 171-186 etc.
35 Wilson Th. Op. cit., p. 41.
36 Nordon J. The Surveor’s Dialogue. - Seventeeth Century Economic Documents. Oxford, 1973, p. 109-110.
37 Wrightson K. Op. cit., p. 32.
38 Supplementary Stiffkey Papers. - Camden Society. Publications. 3rd ser., v. LIL London, 1936,
p. 6.
39 Robert Loder’s farm accounts. 1610-1620. - Camden Society. Publications, v. LIII. London, 1936; Rural Economy in Yorkshire in 1641, Being the Farming and Account Books of Henry Best. - Surtees Society. Publications, v. CLXVIII. Edinburgh, 1857; The Account Book of a Kentish Estate 1611-1704. - London, 1927; A Devonshire Yeoman’s Diary I. - Gleanings after Time: Chapters in Social and Domestic History. London, 1907, p. 160-175.
7
Оксфордшира, Эссекса, Кембриджшира, Камберленд, которые можно отнести к фермерским40.
Несмотря на то, что к началу XVII в. в аграрном секторе Англии имелась определенная специализация, каждый фермер занимался как земледелием, так и скотоводством. Если говорить о земледелии, то размер запашки был в пределах 100-200 акров (т.е. 25-50 га). Так, например, на ферме Р. Лодера площадь земли, занятой зерновыми, не превышала 72 акров (38 га), а в хозяйстве Г. Беста - 200 акров (50 га). В маноре Кейрби (Careby), принадлежавшему семье линкольнширских джентри Хатчеров, площадь, занятая злаковыми и горохом, в период с 1625 по 1639 г. варьировала в пределах 74,5-95 акров и т.п.41 Норфолкский фермер Джон Кинг в 1630 г. засеял 120 акров ячменем42. Девонширский фермер У. Хоннивелл имел какое-то количество земли в двух церковных приходах графства43.
Основными зерновыми культурами выступали пшеница, ячмень и овес. Приоритет отдавался пшенице, так как ее рыночная стоимость на протяжении XVII в. в среднем почти в полтора раза превышала стоимость ячменя, и в два раза - овса. Об урожайности зерновых и соответствующих доходах фермеров имеются некоторые сведения в дневнике У. Хоннивелла. Так, в 1600 г. он собрал в одном из своих полей 144 бушеля зерна (1 бушель в среднем - 36,3 л.), оцененного им в 30 ф.ст. 6 шилл. Обмолот урожая обошелся ему в 34 шилл. Из зерновых упоминается рожь, засеянная им в нескольких полях. Так, в 1599 г. он затратил на посев в одном из своих полей 6 бушелей 4 пека (1 пек - 1/4 бушеля) семенного зерна, а 26 марта начал вспашку “восточного луга” - очевидно так же для засева зерновыми. В его дневнике есть запись от 6 августа 1602 г., что он начал жатву ржи44.
В.Ф. Семенов, изучавший деятельность беркширского фермера Р. Лодера, высказал мнение о том, что Лодер держал скот не столько для извлечения прибыли, сколько для получения “материала” для удобрения своих полей45. Действительно, упоминаний о продаже навоза в источнике почти не встречается. Следовательно, большая часть удобрений, разбросанных на полях, давалась собственным скотом. Потребность в удобрениях была велика: во время вспашки своих полей - ежегодно Лодер вспахивал 70-80 акров - вывозил на них не менее сотни возов навоза и голубиного помета. Заметим, что английский агроном Маркхэм рекомендует удобрять каждый акр в зависимости от культуры и типа почвы 16-24 телегами навоза46.
Помимо органики на полях фермеров использовались минеральные удобрения. В источниках можно найти упоминание об извести как о хорошем средстве повысить плодородие земли, речном песке, меле47. Цена на известковые удобрения была в этот период довольно высока - к примеру, в апреле 1639 г. Н. Тоук заплатил 12 ф.ст. 6 шилл. за 9 возов извести или 21 шилл. за воз. Спрос на удобрения побуждал крестьян порой заниматься перевозкой и продажей песка с морского побережья48. Продавали сажу и дре-
40 The Derby Household Books. - The Chetham Society. Publications, v. XXXI. London, 1853; The House and Farm Accounts of the Shuttleworths of Gawthorpe Hall, in the County of Lancaster; Part II - Chetham Society, v. XLL London, 1856; The Diary of the Rev. Ralph Josselin, 1616-1683. London, 1908; Giles Moor’s Day Book. - Horsted Keynes, Sussex - The Church and Parish of St. Giles. London, 1939; Lowther Family Estate Books 1617-1675. - Surtees Society. Publications, v. CXCI. London, 1979; Naworth estate and household accounts 1648-1660. - Surtees Society, v. CLXVIII. London, 1958; The Diary of Walter Powell 1603-1654. Bristol, 1997, p. 4-48.
41 The Victoria History of the Counties of England. A History of the County of Oxford, v. 12. London, 1990, p. 259-263 (далее: VH).
42 Suplementary Stiffkey Papers. - Camden Miscellany, v. XVI, p. 5.
43 A Devonshire Yeoman’s Diary I. - Gleanings after Time, p. 161.
44 Ibid., p. 165, 166, 172.
45 Семенов В.Ф. Из истории..., c. 17.
46 Markham G. The English Husbandman. London, 1613, p. 14.
47 The Account Book of a Kentish Estate, p. 58, 180.
48 Nordon J. The Surveor’s Dialogue. - Seventeeth Century Economic Documents, p. 111-113.
8
весную золу. Рентабельность этого промысла по сравнению с известью была невысокой - воз золы оценивался лишь в 2-2,5 шилл. В качестве удобрения могли использоваться всевозможные органические отходы, осколки раковин устриц, торф и т.д.49
Фермеры стремились поддерживать плодородие земли и соблюдать ее правильную обработку. Пахоте традиционно уделялось большое внимание. Умение правильно пахать высоко ценилось - нередко именно этот критерий становился решающим при найме батраков - а забота о соответствующем инвентаре и упряжи (geare) была одной из их повседневных обязанностей. В XVI в. в Англии было известно несколько разновидностей плуга. Несмотря на свою “простоту”, плуг был сложным инструментом, состоявшим из 12 отдельных деталей из металла и дерева50. Деревянные части зачастую изготавливались самим фермером, а металлические детали приобретались на местном рынке - записи о покупке резака для плуга, в частности, можно неоднократно встретить в расходной книге Н. Тоука.
Наряду с плугом совершенствовались и другие сельскохозяйственные инструменты. Согласно Маркхэму, в этот период на полях появляется усовершенствованная борона, представлявшая из себя массивную деревянную раму с закрепленными в ней пятидюймовыми железными зубьями. Помимо этого на фермах имелся многочисленный ручной инвентарь: серпы, косы, грабли и т.д. А Г. Бест упоминает инструмент под названием “sweathrake” (судя по всему, большие грабли, которые тянули два человека). Несмотря на доступные цены - хороший серп стоил в середине XVII в. 5 пенсов - фермеры старались по возможности обеспечить себя всеми комплектующими. Так, Бест пишет, как правильно выбирать и обрабатывать древесину для древков и деревянных зубьев грабель51.
Таким образом, формы и методы земледельческого хозяйствования нередко еще носили примитивный характер. Одним из показателей этого, в частности, являлось периодическое оставление земли под пар, а в ряде случаев и сохранение двуполья. Всяческие улучшения пока носили локальный характер. К субъективным причинам, препятствовавшим прогрессу в землепользовании, следует отнести инерцию мышления фермеров: они попросту опасались внедрять новые культуры или способы ротации зерновых и технических культур. Традиционные способы - например, внесение в почву минеральных и органических удобрений - применялись широко.
Рентабельность земледельческого хозяйства определялась не только затратами на обработку земли и т.п., но и тем, что выращивали на ней. При этом учитывались климатические факторы и качество почв. Выбор в пользу определенных культур и нахождение баланса между ними был важным элементом в управлении фермерским земледельческим хозяйством.
Самой ценной культурой была пшеница. Ее выращивание считалось фермерами наиболее выгодным, а наличие на столе белого хлеба было символом благосостояния семьи52. И действительно, для того, чтобы обеспечить себя пшеничной мукой, фермеру приходилось ежегодно выкладывать кругленькую сумму. Например, семья Р. Лодера потребила в 1613 г. 11 квартеров 5 бушелей и 5 пеков (примерно 3380 л) пшеницы, которые он оценил в 23 ф.ст. 12 шилл.53 Нетрудно подсчитать, что в данном случае один квартер (1 квартер - 290 л.) пшеницы стоит ему порядка 40 шилл. Соответственно, в этом же году он продал 9 квартеров пшеницы, выручив от этого по 39 шилл. за квартер. Заметим, что средняя цена квартера пшеницы в период с 1613 по 1620 г. составляла порядка 27,5 шилл.
49 Campbell M. Op. cit., р. 173.
50 Barnabe G., Heresbach С. Foure Booke of Husbandry. London, 1586, p. 21.
51 Rural economy in Yorkshire, p. 121-122.
52 Harrisson W Description of Elizabethan England, p. 133-135.
53 Robert Loder’s farm accounts, p. 66.
9
Другой фермер, Н. Тоук, в период с 1617 по 1624 г. продавал свое зерно по цене 36-38 шилл. за квартер, а в 1630 г. - по 45 шилл.54 Это объясняется тем, что тот год был неурожайным, и цены резко возросли55. Но в целом на протяжении первой половины XVII в. средняя цена на пшеницу, за исключением неурожайных 1623 и 1630 гг., оставалась стабильной, составляя 30-35 шилл. за квартер, что было выше цены других злаковых. Однако означала ли такая цена пшеницы ее высокую прибыльность? Чтобы понять это, возьмем самый неудачный для беркширского фермера Р. Лодера с точки зрения цен на пшеницу 1614 г. При средней цене в 22-23 шилл. за квартер он оценил свой урожай в 47 ф.ст. При этом стоимость семян составила 7 ф.ст., расход на пахоту - 10 ф.ст. 12 шилл., на жатву - 2 ф.ст. 6 шилл., на обмолот - 3 ф.ст. 3 шилл. В итоге затраты составили 23 ф.ст. 1 шилл. Следовательно, даже при минимальной рыночной цене пшеница давала ему прибыль в два раза больше его затрат на нее. При нормальной цене в 30-35 шилл. фермер смог бы получить около 50 ф.ст. чистой прибыли, т.е. более 200%. Среди всех зерновых это было максимальным показателем. Средняя урожайность пшеницы на полях Лодера на протяжении девяти лет составляла 25 бушеля с акра. Предположительная урожайность пшеницы в хозяйстве Г. Беста составляла 16 бушелей с одного акра. Единственным фактом, препятствовавшим повсеместному выращиванию пшеницы, была привередливость этой культуры и высокие требования к качеству почвы. Под нее следовало выделять черноземы или лучшие глиноземы, фонд которых был ограничен. Как следствие, выделяемая площадь составляла от одной седьмой до одной третьей всей запашки. Таким образом, у данных фермеров не всегда была возможность сделать ее основной культурой.
Если пшеница могла претендовать на титул “королевы полей” в смысле доходности, то ржи отводилась куда более скромная роль. Это выглядит несколько странным и нелогичным, поскольку по сравнению с пшеницей рожь быстрее растет, она менее требовательна к качеству почвы и менее восприимчива к перепадам температуры. По свидетельствам того же Беста, на рынках Йоркшира рожь шла с пшеницей по одной цене или ниже на 1-2 шилл.56 Однако в данных фермерских хозяйствах рожь часто оставалась на вторых ролях и даже не выращивалась вовсе. Весьма показательны в этом отношении исследования, проведенные Дж. Терек. По ее данным, в различных местах графства Линкольншир в XVII в. запашка под рожь составляла не более 4,5% от всей пахоты57. Вместе с тем на полях нередко встречалась практика смешанного сева пшеницы и ржи.
Немаловажное место на фермерских полях занимал ячмень. Хотя его рыночная цена была на порядок меньше, чем пшеницы и ржи, но именно ячмень можно считать наиболее распространенной культурой на их полях. Неприхотливость ячменя, его стойкость к неблагоприятным условиям и стабильная урожайность позволили ему еще в предыдущие столетия получить повсеместное распространение. В начале XVII в. на территории королевства было известно несколько сортов ячменя. Наиболее широко распространенными среди них было три: broad, flat и Bean-Barley. Последний сорт особенно рекомендовал своим читателям агроном Маркхэм58. Хорошие качества ячменя и его сырьевое предназначение для изготовления солода обеспечивали ему максимальные площади пахотных полей. Так, в хозяйстве Дж. Хатчера ячмень, в среднем, занимал 37,8%, деля первое место с посевами гороха59. В хозяйстве Лодера в начале 1610-х годов запашка под ячмень составляла 75-80% пахоты. Правда, к 1620 г. этот процент снизился, но все равно составлял больше половины от всех обрабатываемых земель. На полях Беста и Тоука пшеница и ячмень выращивались в соотношении 1:1.
54 The Account Book of a Kentish Estate, p. 123.
55 Rural economy in Yorkshire, p. 99-102.
56 Rural Economy in Yorkshire, p. 99.
57 ThiskJ. English Peasantry Farming, p. 89, 102.
58 Markham G. The English Husbandman, p. 22.
59 ThiskJ. English Peasantry Farming, p. 174-175
10
К сожалению, средняя урожайность ячменя в хозяйстве Беста нам неизвестна, зато по расходной книге Лодера с 1612 по 1620 г. средняя урожайность пшеницы составляла 25,4 бушелей с акра, а ячменя - 29,9 бушеля60. Относительно низкую урожайность у Лодера, видимо, можно объяснить его экономией на удобрении ячменных полей.
В зависимости от региона и времени года цена на ячмень могла варьировать, но почти всегда сохранялась в пределах 21-22 шилл. за квартер. Максимальная его стоимость, упомянутая в источниках - 30 шилл.: именно по этой цене продавал свой ячмень Тоук в неурожайном 1630 г.61
В хозяйствах фермеров выращивался и овес. Хотя он встречался часто и даже был составной частью севооборота, но оставался на “третьих ролях”, что было обусловлено, на наш взгляд, его низкой ценой на зерновом рынке. В частности, Г. Бест сообщает, что средняя цена квартера овса в северном Йоркшире составляла в середине XVII в. 14 шилл., что было в два раза ниже цены пшеницы и в полтора раза ниже цены ячменя. В еще более невыгодном свете выглядел овес в Кенте, где вел хозяйство Тоук: в среднем цена квартера была в два раза меньше чем ячменя и пшеницы. Тем более странным выглядит тот факт, что в хозяйстве Беста засеянный овес в 1641 г. занял 200 акров, в два раза превысив площадь, занимаемую пшеницей и ячменем62. Поскольку сведения о продаже овса за этот год отсутствуют, остается предположить, что эту культуру он выращивал для внутренних нужд, в частности, для содержания весьма многочисленного конного парка. А вот девонширский фермер У. Хоннивелл, видимо, не всегда сеял овес, а закупал его63.
Если роль овса как коммерческой культуры была мала, то по рентабельности горох, фасоль и вика уступали ячменю в 2-3 раза, оценивавшиеся на рынке середины XVII в. в среднем 4-5 шилл. за квартер. Главной целью фермеров при культивировании бобовых было обеспечение своего скота зимними кормами и обогащение почвы азотистыми соединениями. В то же время при избытке кормов они могли выгодно реализовываться фермером на рынке. Тот же Тоук в 1624 г. продал в общей сложности 300 квартеров гороха и вики, выручив за них 72 ф.ст.64 О посевах гороха упоминает и У. Хоннивелл65. Наряду с бобовыми фермеры начинают практиковать выращивание турнепса, клевера, свеклы, моркови и ряда других кормовых культур. Интересно, что упоминание об этих культурах полностью отсутствует в изданном в начале XVII в. трактате Маркхэма “Английский земледелец”. Поэтому с большой долей вероятности можно предположить, что в этот период внедрение в севооборот кормовых культур было малоизвестно не только практикующим фермерам, но и агрономам-теоретикам. Но с середины XVII в. уже имеются сведения о выращивании турнепса и клевера66. Упоминания о выращивании клевера можно встретить и в протоколах разъездного суда в графстве Кенте в 1682 г.67
Технические культуры в первой половине XVII в. были распространены уже довольно широко - в Англии были целые районы, население которых специализировалось на выращивании льна и конопли. Культивация последней была обязательной для любого землевладельца, имевшего более 60 акров земли68. Так, на “острове” Эксхольм конопля в XVI-XVII вв. считалась одной из главных культур и была составной частью севооборота - жители острова выращивали ее, перемежая с рожью и пшеницей69. В рамках же
60 Robert Loder’s Farm Accounts, p. XVII.
61 The Account Book of a Kentish Estate, p. 123.
62 Rural Economy in Yorkshire, p. 52.
63 A Devonshire Yeoman’s Diary I, p. 165.
64 The Account Book of a Kentish Estate, p. 55.
65 A Devonshire Yeoman’s Diary I, p. 164.
66 The Account Book of a Kentish Estate, p. 246.
67 Calendar Assize Records. Kent Indictments. Charles II. 1676-1688, p. 171.
68 Statutes of the Realm of England, v. IV. London, 1819. 24 Hen. VIII, c. 4.
69 ThiskJ. The Island of Axholme before Vermuyden, p. 20-21.
11
фермерского хозяйства ни лен, ни конопля не играли важной роли, а полученная от них выручка по сравнению с прочими статьями доходов была ничтожна.
Одной из самых неоднозначных культур этого периода следует считать хмель. Эта культура была хорошо известна в Англии в XV-XVI вв. - в агрономической поэме Тюс- сера “Сотни советов хорошему земледельцу”, опубликованной в 1557 г., выращиванию хмеля уделяется большое внимание. Однако в вышедшем пару десятилетий спустя “Описании Англии” У. Гарриссона хмель не упоминается вовсе. Материалы расходных книг и дневников фермеров показывают, что хмель выращивался исключительно с целью использования в собственном хозяйстве. Основным фактором, побуждавшим фермеров делать выбор в пользу хмеля, была его высокая рентабельность. Один акр хмеля мог дать около тонны продукции. В свою очередь, эта тонна, в зависимости от цены, колебавшейся в XVII в. от 50 до 80 шилл. за хандервейт (около 50 кг), могла принести хозяину прибыль в размере 40, 50 и даже 80 ф.ст.70 Правда, у высокой рентабельности хмеля была и обратная сторона. Это относительно высокий риск неурожая, так как хмель - весьма привередливая культура, требующая особых условий71.
Одной из излюбленных тем английских публицистов и агрономов XVI-XVII вв. традиционно были огородные культуры и плодовые деревья. В трактате Гарриссона этому вопросу даже посвящена отдельная глава72. В некоторых фермерских хозяйствах практиковалось садоводство. Так, например, У. Хоннивелл в 1597 г. арендовал у приходского священника три фруктовых сада сроком на год за ренту в 20 шилл.73 Однако садоводство и огородничество с точки зрения доходности играли вспомогательную роль. Единственное упоминание о получении коммерческого эффекта от выращивания садовых культур встречается лишь в расходной книге Р. Лодера. Но и там фруктам отводится весьма скромная роль. Продавая яблоки, груши и вишню по цене от 9 до 12 пенсов за бушель, фермер выручил лишь около 13 ф.ст., что составило лишь около 5% от общей прибыли, полученной им в 1612 г.74
Помимо зерновых фермеры уделяли значительное внимание заготовке кормов для скота, прежде всего для лошадей - основными кормовыми культурами были бобовые (горох или вика), под которые часто выделялась земля, сопоставимая по площади с территорией, занятой собственно зерновыми - у того же Р. Хатчера горох занимал не менее трети от всей посевной площади. Кроме того, в каждом хозяйстве большое внимание уделялось заготовлению сена на зиму. Возы сена измерялись десятками и даже сотнями. Сено выступало как ликвидный и постоянно востребованный товар, торговать которым, ввиду его низкой себестоимости было выгодно. Так, Н. Тоук продавал в 1617 и 1624 гг. больше 100 возов сена. Упоминания о продаже сена можно встретить в дневнике священника из Сассекса Джайлза Мура75.
Важное значение в фермерских хозяйствах имело скотоводство. Однако разведение крупного рогатого скота, видимо, имело скромные масштабы - на средней ферме (за исключением хозяйства Н. Тоука, где выращивание и продажа скота были поставлены, если так можно выразиться, на поток) содержалось поголовье из 10-12 молочных коров, хотя в ряде случаев могло быть и больше. Продукция молочного животноводства - сыр и масло - как правило, предназначались для внутреннего потребления, но часть могла продаваться на рынке. В то же время некоторые фермеры, очевидно, могли специализироваться и на молочном направлении в животноводстве, получая от этого значительные прибыли. Так, после смерти некоего фермера Джона Хилла из прихода Чилтон Тринити (Сомерсетшир) в 1669 г., помимо прочего имущества, его наследникам достались
70 Tusser Th. The Five Hundred of Good Husbandry, p. 156.
71 Ibid., p. 122.
72 Harrisson W Description of Elizabethan England, p. 264.
73 A Devonshire Yeoman’s Diary I, p. 162.
74 Robert Loder’s Farm Accounts, p. 38.
75 Giles Moore’s Day Book. Horsted Keynes, Sussex. The Church and Parish of St. Giles. London, 1939, p. 83.
12
142 сырных головы76. Живший в этом же приходе некий Джон Пейдж (ум. в 1671 г.) оставил после себя 80 фунтов масла и 8 хандредвейтов (около 400 кг) сыра77. У. Хоннивелл пишет, что 1 мая 1602 г. “привез на Чидлейский рынок так много продовольствия, что это принесло мне 13 пенсов”. А через пару недель он привез на этот же рынок 3 сыра и продал за 10 пенсов78.
На фермах имелось некоторое число свиней: однако их поголовье всегда было невелико и обычно не превышало 20 голов. Фермеры могли иметь птичники, в которых содержалось несколько десятков особей домашней птицы, голубятня или пасека. Однако все эти направления явно играли вспомогательную роль и использовались главным образом для удовлетворения внутренних потребностей фермы.
Доходность фермерских хозяйств достаточно ярко иллюстрирует расходная книга Р. Лодера. Она свидетельствует, что его основным занятием было выращивание двух зерновых культур - ячменя и пшеницы. Продажа этих злаков вместе с соломой и сеном, в совокупности с доходами от голубятни, рент, фруктов давали фермеру стабильный доход порядка 400 ф.ст. При этом чистая прибыль с его фермы площадью в 302 акра в среднем составляла 221,7 ф.ст. в год. Минимальный показатель - 146 ф.ст. в 1611 г.; максимальный - 292 ф.ст. в 1619 г. Впрочем, последние три года чистый доход Лодера не снижался ниже 250 ф.ст. Вместе с тем сумма, затраченная на выращивание и сбор урожая, составляла в среднем 124 ф.ст. в год. Его чистая прибыль составляла примерно 177%. Расходы на внутренние нужды фермы составляли около 100 ф.ст. Большая часть этой суммы приходилась на потребленное зерно, производимое в его же хозяйстве. Реальные же расходы никогда не превышали 10-20 ф.ст. В целом ферма Лодера была высокорентабельным хозяйством.
Во многом такую же картину мы можем наблюдать и при анализе хозяйственной деятельности Г. Беста за 1617 и 1624 гг. Основной специализацией его хозяйства было разведение и продажа скота79, а общая сумма расходов выражается лишь одной строчкой без какой-либо детализации. Но даже эти сведения дают представление о товарной направленности его хозяйства. Так, в 1617 г. его общий доход от товарной сельскохозяйственной продукции составил 1698 ф.ст. 4 шилл. Основные статьи дохода: продажа овец и ягнят (880 ф.ст.), крупного рогатого скота (430 ф.ст.), сена (100 ф.ст.) и зерна (161 ф.ст.). В 1624 г. он заработал 1846 ф.ст., т.е больше, чем Лодер. Однако, несмотря на это, общая тенденция сохраняется - и в том, и в другом случае эффективность хозяйств была достаточно высока.
Каково могло быть поголовье овец на средней английской ферме? По данным Дж. Терек, в среднем крестьянском хозяйстве Линкольншира в конце XVI - начале XVII вв. могло одновременно находиться до нескольких десятков овец и баранов. В более крупном хозяйстве число животных могло варьировать от одной до двух-трех сотен. Однако количество таких хозяйств в одном приходе, как правило, не превышало двухтрех80. Аналогичные данные можно найти и по другим графствам81. Также известно, что у девонширского фермера У. Хоннивела в 1614 г. было 494 овцы и ягнят, оценивавшихся в 160 ф.ст. А весь его скот и урожай в 1612 г. оценивался в 463 ф.ст. 13 шилл. 4 пенса82. В хозяйстве Н. Тоука в 1618 г. содержалось по крайней мере полторы тысячи голов83, а семья Хатчеров в период с 1625 по 1639 г. содержала их от 700 до 1000 голов84. Одним из источников доходов от овцеводства было его мясное предназначение. Как правило,
76 VH. A History of the County of Somerset, v. 6. London, 1992, p. 254.
77 Ibid., p. 255-256.
78 A Devonshire Yeoman’s Diary I, p. 168-169.
79 Rural Economy in Yorkshire, p. 7-9, 154-155.
80 ThirskJ. English Peasant Farming, p. 112.
81 VH. A History of the County of The Somersetshire, v. 6, p. 254-256.
82 A Devonshire Yeoman’s Diary I, p. 175.
83 The Account Book of a Kentish Estate 1611-1704, p. 7-8.
84 ThirskJ. English Peasant Farming. London - New York, 1994, p. 175.
13
количество животных для этой цели на ферме было сравнительно невелико, хотя были и исключения - в ориентированном на животноводство хозяйстве Н. Тоука ежегодно продавались сотни голов овец, а получаемые от этого доходы исчислялись сотнями фунтов стерлингов85.
Очевидно, что главным фактором, ограничивавшим возможность содержать большее по численности поголовье, была нехватка земли под пастбища, что, как известно, стало причиной конверсии пахотных земель. Вместе с тем имеющиеся данные позволяют сделать приблизительные подсчеты, согласно которым на одном акре земли на протяжении большей части года могли пастись 1-2 овцы. По сегодняшним меркам это весьма скромная цифра, однако даже при подобном распределении на одном и том же участке хозяин содержал в несколько раз больше овец, чем коров или лошадей86. Соответственно, располагая значительными земельными угодьями, фермер мог позволить себе поголовье в несколько сотен и даже в несколько тысяч животных87.
В качестве примера товарного овцеводства можно привести хозяйство Н. Тоука. Главной специализацией в нем были закупка, выращивание и последующая перепродажа овец и крупного рогатого скота. В 1617 г. этим фермером-джентри было продано 1717 голов скота, в 1624 г. - 350, в 1630 г. - 680. Общая сумма выручки составила 882 ф.ст. 4 шилл. Интересно, что в его записях практически отсутствуют сведения о продаже шерсти - упоминание об этом относится лишь к 1630 г., когда он продал ее на сумму в 81 ф.ст.88 Но эта цифра составила лишь 5,5% от всего его дохода. Чем можно объяснить столь скромную роль главного продукта овцеводства в формировании прибыли фермера? Возможно, что Тоук просто не фиксировал продажу шерсти в своей расходной книге. Однако, если учесть его рачительность и дотошность (в расходной книге фиксировались даже самые ничтожные траты в несколько пенсов), это выглядит маловероятно. Гораздо убедительнее выглядит предположение, что продажа шерсти вообще не имела в его хозяйстве важного значения, и основные доходы он получал от продажи животных в качестве мяса на продовольственном рынке.
О невысокой доходности от реализации шерсти говорят примеры еще двух ферм первой половины XVII в. - это хозяйство семьи Хатчеров и Лодера. В хозяйстве первых, где содержалось около тысячи овец, ежегодный настриг составлял от 110 до 156 тодов (1 тод - 12,7 кг) в год. Если учесть, что в середине XVII в. один тод шерсти стоил 20-24 шилл.89, то годовой доход от ее продажи составлял 120-150 ф.ст., что для столь крупного хозяйства было более чем скромной суммой. Еще более показателен пример Лодера. В 1612 г. фермер держал стадо из 500 овец, за которыми следили двое пастухов. В том же году он выплатил им 7 ф.ст. 4 шилл., а сумма съеденных овцами соломы (10 шилл. за воз) и сена (1 ф.ст. за воз) в совокупности с прочими расходами составили около 50 ф.ст. Общая сумма, затраченная в 1612 г. на содержание его стада, составила 70 ф.ст. 14 шилл. 7 пенсов, или чуть более двух с половиной шилл. на одну овцу90. Заметим, что вес шерсти, полученной Лодером в том же году от овец, составил 50 тодов (635 кг) - при продаже одного тода по цене в 25 шилл. это могло дать доход в 62 ф.ст., что немного меньше его затрат на их содержание - т.е. продажа шерсти лишь позволяла в лучшем случае вывести стадо на самоокупаемость. Разумеется, подобное положение вещей не могло устраивать фермера, и в дневнике он строил различные планы по поводу повышения рентабельности своего стада. Однако дальше планов дело так и не пошло - основной специализацией фермы осталось земледелие, и основной
85 The Account Book of Kentish Estate 1611-1704, p. 7-8.
86 H. Тоук сообщает, что одна лошадь съедает на пастбище столько, сколько съедают две коровы, а одна корова, в свою очередь, потребляла столько же сена, сколько и пять овец (The Account Book of a Kentish Estate, p. 8).
87 Harrisson W. The Description of England, p. 310.
88 The Account Book of a Kentish Estate, p. 7, 123.
89 Rural Economy in Yorkshire, p. 27.
90 Robert Loder’s Farm Accounts, p. 39-43.
14
доход Лодер получал от продажи ячменя и пшеницы. Перестраивать свое хозяйство он не захотел.
Возможно, что одной из причин столь низкой доходности от продажи шерсти была низкая продуктивность овец в тот период. Настриг с 6 голов овец в середине XVII в. обычно составлял один стоун (6,35 кг) шерсти, или килограмм с небольшим с одной овцы, и данный показатель оставался, в общем, стабильным до начала XVIII в.91 На фоне тех 7-8 кг, которые настригаются в наше время, это было более чем скромным показателем. Цена одного стоуна шерсти составляла 10-11 шилл. Следовательно, годовой доход от продажи шерсти со стада из 300 животных мог составить 500 шилл., или 25 ф.ст. в год. Соответственно, одна овца приносила своему владельцу доход в 1 шилл. 6 п. В то же время для выпаса такого количества овец требовалось не менее 150-200 акров земли. Используя эту же землю для выращивания пшеницы, фермер мог получать прибыль в 6-8 раз больше. Поэтому производство шерсти на продажу в таком фермерском хозяйстве было нерентабельно. Очевидно, что продажа шерсти могла быть прибыльной лишь при условии ее реализации на рынке в больших количествах перекупщиками, скупавших ее тоннами и отправлявших в те регионы, где она пользовалась повышенным спросом.
Какова же роль мясомолочного производства в структуре хозяйств данных фермеров? На любой ферме обязательно содержалось несколько молочных коров с целью обеспечить хозяйство молоком и его производными. Соответственно в фермерском доме имелось оборудование и предназначенные для хранения и переработки молока помещения. Г. Маркхэм, давая в своей книге схематическое изображение фермерского дома, выделяет под молочные “дела” сразу две комнаты - “Diary house” и “Milk house” - расположенные в левом крыле дома и снабженные всем необходимым инвентарем. Согласно автору, молочным хозяйством на ферме занимались исключительно женщины. Дойка коров обычно осуществлялась три раза в день. Средний надой составлял полтора галлона в день (т.е. 6,75 л), а лучшие экземпляры буренок давали в день по два галлона (9 л)92. Сходные цифры дает и публицист-агроном XVII в. Джон Уолридж, рассказывая о разводимых в Англии датских коровах, отмечает, что они могли давать в день до 2 галлонов молока, а это вполне сопоставимо с показателями на современной молочной ферме93. Наиболее удойными месяцами считались март и апрель, когда у коров появлялось потомство. Впрочем, само молоко как скоропортящийся продукт особой ликвидностью не обладало; главным объектом продажи были сыр и масло.
Количество животных в зависимости от размеров фермы могло существенно колебаться от 16 до 20 молочных коров. Но, например, в хозяйстве Г. Беста содержалось лишь 14 голов крупного рогатого скота (beasts)94.
Однако рост цен на молочном рынке в первой половине XVII в. сделал молочное хозяйство значительно более прибыльным. Попытаемся рассчитать доходность молочной фермы с содержащимися на ней 20 коровами и специализировавшейся на производстве масла. При расчете, что средний удой с одной коровы составит 6,75 л, за 30 дней на ферме будет произведено 4050 л молока. Учитывая, что на изготовление килограмма масла требуется 25 л, мы получаем 162 кг или 358 фунтов масла. По данным Г. Беста, в середине XVII в. фунт масла при хорошем торге можно реализовать за 5 пенсов, что, в свою очередь, дает ежемесячный доход 7 ф.ст. 8 шилл. Исключая зимний период, когда удой резко падал, и весну, когда коровы выкармливали телят, получается примерно 8 месяцев в году стабильного удоя могло дать общую сумму дохода от реализации масла порядка 60 ф.ст. Помимо молока необходимо также учесть также приплод. Исходя из
91 Элизабет Фитцгерберт, имевшая стадо в 120 овец, в 1700 г. продала 13 тодов (26 стоунов) шерсти, т.е. настриг с 6 овец составил 1,3 стоуна (VH.A History of the County of Oxford, v. 12,
p. 8-10).
92 Markham G. The English Housewife, p. 168.
93 Fussell G.D.The English Dairy Farmer 1500-1900. London, 1966, p. 12.
94 Rural Economy in Yorkshire, p. 107, 117-118, 170.
15
того, что каждая корова сможет за год выкормить по одному теленку, то это дает еще 20 ф.ст. дохода.
Теперь рассчитаем расходы. На содержание молочной коровы (при наличии собственных пастбищ) в год требовалось примерно 12,5 шилл., что в перерасчете на указанное поголовье дает 12,5 ф.ст. Прибавив к этому расходы на пастуха, оплату труда служанок и т.д., получим еще 6-7 ф.ст., что в общей сложности составит 20 ф. ст., а чистая прибыль - 60 ф.ст. Если учесть, что для такого поголовья оказывалось достаточно 60-70 акров, становится ясно, что молочное хозяйство было оптимальным для небольшой фермы.
То, что молочное хозяйство могло иметь под собою вполне реальную коммерческую основу, подтверждается и рядом источников95. Имеются прямые указания на то, что производство молочной продукции и ее реализация в Лондоне были основным занятием многих зажиточных крестьян, проживавших в графстве Мидлсекс96. В пользу молочного хозяйства, как источника неплохих доходов говорит и тот факт, что низкая трудозатратность молочной фермы позволяла содержать ее даже в небольших хозяйствах. Весьма интересен в этом отношении пример приходского священника из Сассекса Джайлза Мура: на покупку трех коров и строительство загона для них он потратил, в общей сложности, около 11 ф.ст. Правда, на данном поприще священнослужитель не преуспел: в своем дневнике он пеняет, что “ежегодно терял деньги на аренде пастбищ и содержании коров”97. В то же время молочные коровы играли в них сугубо вторичную роль, а продажа молока, масла или сыра была лишь вторичным источником доходов и осуществлялась лишь от случая к случаю. Наглядным примером этого может служить ферма Лодера. Несмотря на то, что на ней в разные годы содержалось от 7 до 12 голов крупного рогатого скота, молочные коровы даже не могли полностью обеспечить своего хозяина маслом и сыром на весь год - в 1613 г., по подсчетам фермера, было произведено сыра на 3 ф.ст. 5 шилл., а общее количество потребленного сыра оценено им около 6 ф.ст. По мнению В.Ф. Семенова, животноводство было поставлено фермером очень плохо98. Однако есть и другие примеры, говорящие в пользу того, что молочное хозяйство не играло заметной роли в структуре крупной фермы. Так, Г. Бест, располагавший 14 молочными коровами, о продаже масла упоминает только раз, а в хозяйстве Н. Тоука, специализировавшегося на разведении и продаже крупного рогатого скота, о продаже молока и молочных продуктов не упоминается вовсе. К этому стоит добавить, что даже несмотря на рост цен, стоимость молочных продуктов на фоне других продуктов питания была весьма умеренной.
Таким образом, производство молочных продуктов даже в большом объеме едва ли могло дать фермеру значительные доходы, сопоставимые с теми, которые он мог иметь, к примеру, от земледелия. Напротив, продажа крупного рогатого скота выглядела весьма привлекательно. На протяжении XVI-XVII вв. цены на него продолжали расти: если в 1560-е годы взрослый бык стоил 2-3 ф.ст., то уже в первой половине XVII в. - от 4,5 ф. ст. и выше. В частности, в дневнике герефордширского священника Уолтера Пауэлла в 1650 г. упоминается о продаже его сыном двух быков за 10 ф.ст.99 При подобной динамике цен продажа даже небольшого стада могла дать своему владельцу значительный доход. В дальнейшем, на протяжении XVII в., цены на скот продолжали расти, хотя и не так быстро. Наравне с овцами крупный рогатый скот отличался хорошей ликвидностью, причем для этого было даже не обязательно ехать на специализированную ярмарку. Показательно, что лендлорды охотно принимали скот в качестве файна от своих держателей в манорах. Так, лорд Чарлз Ховард в 1648 г., собирая файны со своих дер-
95 VH. A History of the County of Somerset, v. 6. London, 1992, p. 254-256.
96 VH. A History of the County of Middlesex, v. 11, p. 180.
97 Giles Moore’s Day Book, p. 100.
98 Семенов В.Ф. Из истории..., c. 17-18.
99 Diary of Walter Powell, p. 36.
16
жателей в графстве Камберленд, из полученных в общей сложности 212 ф.ст. - 25 ф. ст. получил в натуральной форме, т.е. в виде быков и коров100.
Таким образом, высокая доходность и ликвидность крупного рогатого скота делали его привлекательным объектом для фермеров. Поскольку для подобного рода занятий требовались значительные земельные площади, данное направление должно было пользоваться особой популярностью у крупных фермеров. Как и овцы, коровы большую часть года паслись на открытых пастбищах вместе с прочим скотом. В случае нехватки собственных пастбищ широко практиковалась их кратковременная аренда. Упоминания об этом можно встретить у Г. Беста: для своих коров он арендовал участки пастбища в соседних поселениях по цене 2 шилл. за один участок. А в случае необходимости фермер мог арендовать более значительные площади, как это делал Н. Тоук. Располагая необходимыми количеством земли, фермер мог организовать на них разведение крупного рогатого скота для его последующей продажи на рынке. В качестве примера можно привести хозяйство Джона Лоутера, проживавшего в первой половине XVII в. в Камберленде. В своем маноре он содержал большое количество скота, в том числе и крупного рогатого, оцениваемого им в огромную сумму в 20 тыс. ф.ст. В его расходной книге неоднократно можно встретить упоминания о продаже значительных партий крупного рогатого скота на местных рынках101. А вот Н. Тоук, используя свои пастбища и арендуя земли близлежащих ферм, на протяжении всего года откармливал купленный у соседей крупный рогатый скот, который затем продавал десятками голов. На примере результатов его хозяйствования в 1630 г., когда он продал 100 голов скота и выручил за них 383 ф.ст., расчет показывает, что его прибыль составила 250%.
Примерно то же самое можно говорить о разведении куропаток и лебедей. Несколько на ином положении находились голуби. Почти в каждом фермерском хозяйстве имелась голубятня, снабжавшая его удобрением для полей и иногда свежей голубятиной. Коммерческий эффект голубятни виден в расходной книге Лодера. В 1613 г. фермер оценил доход от нее в сумму 5,5 ф.ст.: в полтора ф.ст. - голубиный помет и в 4 ф.ст - забитые молодые птицы102. Это могла быть неплохая прибавка к основным доходам, однако для него такая сумма была крайне невелика.
Наконец, последним источником фермерских доходов является пчеловодство. Однако его коммерческая значимость также находится под большим сомнением. В то же время нельзя исключать, что в отдельных случаях большая пасека могла быть источником неплохих доходов103.
Стоит также упомянуть еще о денежном и имущественном состоянии фермеров. Так, М. Кэмпбелл приводит немало примеров, когда йомены оставляли наследникам немалые суммы денег и имущество104. Роберт Бест, умерший в 1617 г., оставил после себя зерно, скот и прочие товары, оцененные его сыном в 900 ф.ст.105 У. Хоннивелл также имел немало овец, закупая и продавая их. Так, в 1599 г. он закупил 9 волов за 14 ф.ст. 13 шилл. 4 пенса, 40 барашков за 17,5 ф.ст., 40 кастрированных баранов за 10,5 ф.ст., 4 кастрированных бычков за 4,5 ф.ст. 8 шилл. и т.д. В его имении Риддон имелось 166 голов овец. Кроме того, он располагал немалыми свободными денежными средствами. В его дневнике много записей о даче в долг на разные сроки по 10 ф.ст. и более многим лицам106.
Неотъемлемой чертой фермерского хозяйства было использование наемного труда. На фермах было несколько категорий наемных рабочих, чье положение существенно дифференцировалось. Кроме того, в изучаемый период существовала практика установ-
100 Naworth Estate, p. 10-13.
101 Lowther Family, p. 33.
102 Robert Loder’s Farm Accounts, p. 62.
103 Rural Economy in Yorkshire, p. 67-69.
104 Campbell M. Op. cit., p. 157-220, 378-388.
105 Rural Economy in Yorkshire. Appendix, p. 152.
106 A Devonshire Yeoman’s Diary I, p. 165-166.
17
ления уровня заработной платы наемных рабочих мировыми судьями графств. В связи с этим каждую из этих категорий уместно рассматривать в отдельности.
К первой группе рабочих относились слуги, постоянно проживавшие при ферме. Как правило, их численность не превышала десятка человек. Большее число людей просто оставалось бы без работы на протяжении нескольких месяцев. В частности, в хозяйстве Г. Беста в 1641 г. были заняты восемь человек: пятеро слуг-мужчин и три служанки. Все они работали у него на протяжении нескольких лет, ежегодно получая жалованье. Хотя все они выполняли сельскохозяйственные работы общего характера, каждый из них, как правило, нанимался с определенной целью107. Аналогичную картину мы можем наблюдать в хозяйстве Н. Тоука. Основу постоянного контингента его хозяйства составляли местные малоземельные крестьяне, многие их которых работали на него годами108.
Заработная плата этой категории рабочих выдавалась за три месяца, за полгода или за год. В зависимости от пола, возраста и квалификации их жалованье дифференцировалось. Отметим, что мужчины на ферме Лодера получали за свой труд куда больше, чем женщины. Если зарплата служанок не превышала 2 ф.ст. 7 шилл., то мужчины получали от 2 ф.ст. до 13 ф.ст. 10 шилл.109 Повышенное жалованье платили пастухам: к примеру, в хозяйстве Г. Беста они получали 4-5 ф.ст. в год против 2-3 ф.ст. у других работников.
Все вышеназванные тенденции прослеживаются и в других хозяйствах этого периода. Средняя годовая зарплата работников мужчин колебалась в пределах 3,5—4 ф.ст., а у женщин составляла 2-2,5 ф.ст.; отметка в 3 ф.ст., судя по всему, была для них максимальной. Иногда денежная оплата могла сочетаться с натуральной - несколько бушелей пшеницы или поросенок. Подобные заработки были более чем скромными. Тот же Р. Лодер, к примеру, сообщает, что на продовольствие для четырех слуг ему в год требовалось 9-10 ф.ст., или около 2-2,5 ф.ст. на одного человека110. Еще выше планку прожиточного минимума поднимает Г. Бест. Он замечает, что одному человеку на пропитание требовалось 5 пенсов в день, что в перерасчете на год составляло 7,5 ф.ст. А девонширский фермер У. Хоннивелл, когда ему понадобилось, выяснил, что на питание работникам необходимо 6 пенсов в день111. Исходя из этих цифр, получается, что среднего жалованья рабочего фермы едва ли хватало на его существование. С другой стороны, проживая на ферме, рабочий не тратил денег ни на питание, ни на рабочую одежду, которую он, как правило, также получал от хозяина. В случае, если он зарекомендовал себя с хорошей стороны, хозяин старался привязать его ко двору, повышая заработную плату. Эта тенденция четко прослеживается у Г. Беста112.
Таким образом, положение данной категории отличалось относительной стабильностью. Постоянно проживая на территории фермерского хозяйства, они на протяжении года были обеспечены пищей, работой и хотя и небольшим, но стабильным доходом.
Феодальные пережитки просматриваются и в случае со второй категорией рабочих. К этой группе следует отнести лиц, которые держали земельные участки от его владельца. Причем, в том случае, если лендлорд сдавал землю в аренду, то к арендатору переходило право на использование труда проживающих на земле крестьян-копи- гольдеров. Впрочем, в XVI в. трудовая повинность обычных держателей была чисто символической и составляла всего лишь несколько дней в году113. Однако в отличие от рабочих первой категории, арендаторы не работали на ферме постоянно: их труд использовался лишь эпизодически114. В то же время они могли привлекаться в другое
107 Ibid., р. 132-136.
108 The Account Book of a Kentish Estate, p. 58.
109 Robert Loder’s Farm Accounts, p. 136.
110 Ibid., p. 52, 67.
111 A Devonshire Yeoman’s Diary I, p. 162.
112 Rural Economy in Yorkshire, p. 133.
113 Штокмар В.В. Генезис капиталистического фермерства. - История крестьянства в Европе, т. 3, с. 46.
114 Rural Economy in Yorkshire, p. 132.
18
время и для других целей. Например, когда Бест арендовал пастбища для своих телят и молодых бычков, его держатель - Лоуренс Мидлтон - был отправлен для переговоров в качестве доверенного лица. Поскольку поручаемая таким лицам работа была разовой, ее стоимость устанавливалась по договоренности или зависела от конечного результата. В частности, при обмолоте зерна такой работник получал в зависимости от сорта обмолачиваемых колосьев, от 4 до 8 пенсов за бушель. Иногда к денежной выплате могло быть добавлено 1-2 бушеля овса или ячменя.
К третьей категории работников следует отнести батраков-поденщиков, нанимаемых фермером на период сбора урожая в августе и сентябре. Оплата их труда осуществлялась на сдельной основе. Обычно они нанимались сроком от нескольких дней до одной-двух недель; в последнем случае средняя плата за один день была несколько меньшей. Все время, пока батраки жили на ферме, хозяин должен был их кормить и предоставлять ночлег (стоимость пищи вычиталась из их зарплаты). Условия проживания батраков, если верить тому же Бесту, были вполне сносные: рабочие спали на постелях с простынями, а в их рацион питания, помимо прочего, включались молочные продукты и баранина115.
Таким образом, источники фермерского происхождения дополняют существующие представления об английском фермерстве первой половины XVII в. Прослеживается проникновение капиталистического уклада в структуру данных фермерских хозяйств. В землевладении это находило выражение в том, что наряду с традиционными держаниями в форме фригольда или копигольда все большее значение приобретала земля, получаемая фермерами на основании кратковременной аренды. И если, к примеру, в хозяйстве Г. Беста данный вид аренды играл второстепенную роль, то в случае с фермером-джентри Тоуком она играла уже решающее значение. Таким образом, использовавшаяся в хозяйствах фермеров земля все более приобретала черты буржуазной собственности. Впрочем, здесь необходимо отметить, что даже в случае, если большая часть земли держалась фермером на ленных правах, это не мешало ему хозяйствовать капиталистическими методами.
То же самое можно сказать о феодальной ренте, выплачиваемой фермерами лендлордам. В совокупности с церковной десятиной и налогами в пользу бедных, она не была чрезвычайно обременительной для них, а если учесть, что отсутствовала система регулярного налогообложения, то общий объем фермерских выплат и вовсе мог носить чисто символический характер.
Изменения начинаются в период беспарламентского правления Карла I Стюарта (1629-1640), когда король произвольно вводил различные поборы. Однако даже тогда уплачиваемые фермерами суммы все равно оставались вторичной статьей в их расходах. Так, к примеру, максимальные выплаты Н. Тоука в 1644 г. составили сумму в 73 ф.ст., т.е. 8-10% от его доходов (показательно, что выплаты были наложены на роялиста Тоука не королем, а парламентским правительством).
Общей чертой всех исследованных ферм следует считать сходные методы хозяйствования. В этом отношении хозяйства как джентри Тоука и Беста, так и йомена Лодера были практически идентичны, и различия между ними были количественными, но никак не качественными. Несколько отличалось хозяйство йомена У. Хоннивелла, который занимался еще и ростовщичеством и немало тратил на личные развлечения. Данные фермерские хозяйства были высокодоходными. Прослеживается интерес их владельцев к агрокультуре и агротехнике, хотя на практике агрономические новшества внедрялись медленно. Несмотря на сохранение феодальной собственности на землю, хозяйства функционировали уже во многом на капиталистической основе. Как фермеры- джентри, так и фермеры-йомены, используя наемный труд, получали значительную прибыль, постепенно сливаясь в единую экономическую категорию - категорию фермеров-предпринимателей.
115 Rural Economy in Yorkshire, p. 56.
19
XX век
© 2016 г.
А.Ю. БОРИСОВ
НЮРНБЕРГ-2, ИЛИ НЕСОСТОЯВШИЙСЯ СУД НАД СПОНСОРАМИ НАЦИЗМА
С Дворцом правосудия в Нюрнберге, где 70 лет назад заседал Международный военный трибунал, связана одна символическая деталь: в зале “600”, запечатленном в кадрах старой кинохроники, оказывается до сих пор вершится правосудие, выносятся приговоры по особо тяжким преступлениям. Как же могло случиться, что тогда “по горячим следам” победы над гитлеровским фашизмом суд народов в Нюрнберге ограничился вынесением справедливого приговора главным военным преступникам и отступил перед теми, кто стоял за их спиной и являлся их спонсорами и покровителями - крупными промышленниками и финансистами. Невольно на память приходят слова автора бессмертной “Человеческой комедии” Бальзака: “Закон - это паутина, сквозь которую пролезают крупные мухи, и застревает мелюзга”.
Разумеется, нацистские главари не были “мелюзгой” и их ответственность за кровавые преступления была полностью доказана в ходе 407 заседаний Нюрнбергского процесса. Но все-таки по большому счету им была отведена роль статистов на подмостках истории, за спиной которых стояли куда более крупные фигуры из международных деловых кругов, ускользнувшие от ответственности. Британский министр иностранных дел Эрнст Бевин в связи с этим признавал в 1947 г., что “только мелкая рыбешка попала под суд”1.
Тем не менее, хотя “Нюрнберг-2” и не состоялся, сама постановка вопроса в ходе процесса о причастности “большого бизнеса” к преступлениям нацистов и подготовке Второй мировой войны имеет исключительно важное значение как с точки зрения более полного прочтения одной из самых трагичных глав истории XX в., так и извлечения уроков для современности.
Между тем история учит, что большой бизнес только тогда конструктивен и социально ответственен, когда ему противостоит сильное гражданское общество, построенное на верховенстве закона и демократических принципах. В послевеймарской Германии эти факторы, как известно, отсутствовали. Там в тугой узел сплелись власть больших денег, человеконенавистническая идеология и амбиции криминальных кругов, объединившихся в целях осуществления авантюристической, агрессивной политики2.
И все-таки, что помешало государствам-победителям, когда, казалось бы, все козыри были у них на руках, не говоря уже об антифашистски настроенном мировом
Борисов Александр Юрьевич - доктор исторических наук, профессор Московского института международных отношений (университета) МИД РФ, Чрезвычайный и Полномочный посланник II класса.
1 Bower Т. Blind Eye to Murder. Britain America and Purging of Nazi Germany - A Pledge Betrayed. London, 1981, p. 252.
2 Подробнее см.: Немчинов А. Олигархи в черных мундирах. М., 2005; Препарата Г.Дж. Гитлер, Inc. Как Британия и США создавали Третий рейх. М., 2007; Лохнер Л. Кровавый контракт. Магнаты и тираны Круппы, Боши, Сименсы и Третий рейх. М., 2014.
20
общественном мнении, посадить на скамью подсудимых вслед за главарями Третьего рейха и “капитанов” большого бизнеса, создавших военную машину гитлеровцев и активно участвовавших в ограблении народов Европы? Кстати говоря, награбленные капиталы, надежно спрятанные за рубежом, как известно после войны вернулись в ФРГ, когда “страсти” денацификации улеглись и в значительной степени обеспечили успех так называемого “немецкого экономического чуда”. Получается, что одним из последствий несостоявшегося суда над силами, вскормившими фашизм, явилась легализация награбленных капиталов, их возвращение в послевоенный финансовый оборот и по сути дела “отмывание” грязных и кровавых денег в масштабах, не имевших прецедента в истории ни до, ни после.
Сопоставление архивных материалов как советских, так и стран-союзников СССР по антигитлеровской коалиции позволяет понять, почему “был спущен на тормозах” Нюрнберг-2, несмотря на имевшееся первоначальное взаимопонимание союзников о важности его проведения.
Во-первых, по мере нормализации послевоенной обстановки и возвращения к отношениям в духе “business as usual” после разгрома главного европейского конкурента США и Великобритании в лице гитлеровской Германии, возобладала корпоративная солидарность международного бизнеса и его тесная связь с госаппаратом своих стран. В Лондоне и Вашингтоне укреплялось мнение “не раскачивать лодку” в условиях набиравших силу разногласий с Советским Союзом. Начавшийся трибунал уже показал, что могут “всплыть” самые нелицеприятные и компрометирующие факты из довоенных досье, контролировать которые было по сути дела практически невозможно. При этом в западных столицах боялись, что игра пойдет “в одни ворота”, так как было ясно, что ее площадкой станут черные дела германских магнатов в кооперации с корыстными интересами англо-американского капитала, к которым государственно-административная система Советского Союза, по вполне понятным причинам, не имела никакого отношения. Тем более что основной конкурент был к этому времени повержен и прощён и добивать “лежачего” считалось контрпродуктивным.
Другой причиной можно считать отсутствие необходимой настойчивости и последовательности со стороны советской дипломатии и советского обвинения. Судя по имеющимся материалам, задача судебного преследования фюреров экономики нацистского рейха не входила в число первоочередных задач СССР на процессе. Не было даже четко сформулированного обвинительного заключения в их адрес. Советская сторона в то время, скорее всего, не располагала достаточно полными сведениями о масштабах довоенного делового сотрудничества германских промышленников с их партнерами в США и Великобритании и ограничивалась в основном выдвижением обвинений в адрес наиболее одиозных главарей военной экономики Третьего рейха.
Как известно, на Берлинской (Потсдамской) конференции СССР, США и Великобритании в июле - августе 1945 г., т.е. как раз в период подготовки Нюрнбергского трибунала, затрагивался вопрос о наказании главных нацистских преступников. Сам по себе этот вопрос вроде бы представлялся очевидным, но неожиданно между союзниками возникли разногласия при его обсуждении. Англичане и американцы неожиданно выступили против упоминания конкретных имен военных преступников и предложили оставить это на усмотрение главного обвинителя трибунала американского судьи Р Джексона. Утверждалось, что упоминание конкретных имен, прежде всего из числа крупных промышленников и финансистов, якобы могло помешать работе трибунала, хотя имена главных пособников нацистов были и так у всех на слуху.
Такая странная уклончивость со стороны союзников вызвала явное недоумение главы советской делегации И.В. Сталина. “Имена, по-моему, нужны, - заявил он. - Это нужно сделать для общественного мнения. Надо, чтобы люди это знали. Будем ли мы привлекать к суду каких-либо немецких промышленников? Я думаю, что будем. Мы называем Круппа. Если Крупп не годится, давайте назовем других”. Трумэн пытался отшучиваться: “Все они мне не нравятся”, - говорил он под общий смех. Сталин между тем продолжал стоять на своем и предложил не позднее чем через месяц опубликовать
21
первый список привлекаемых к суду немецких военных преступников. С этим предложением Сталина согласились все3. Тем не менее многое тогда оставалось “за кадром”.
Ситуация в чем-то напоминала призывы наказать “торговцев смертью” после Первой мировой войны, которые, как известно, скоро сошли на нет. Нюрнбергская юриспруденция явно оказалась не готова поднять тему такого масштаба и сложности, как преследование экономических пособников геноцида, агрессии, войны и насилия, которые непосредственно не участвовали в зверствах и военных преступлениях. Спору нет, сформировать четко обвинения в их адрес, установить преступные связи и мотивы действий, разработать систему неопровержимых доказательств было делом куда более сложным, чем обвинить главных военных преступников, чьи руки были по локоть в крови. Беспомощность обвинения в этой части проявилась уже в известном американском меморандуме от 30 апреля 1945 г., который лег в основу Устава Трибунала. В нем говорилось о “главных нацистских лидерах и их основных пособниках”. В самом Уставе в ст. 2 (“Круг преступлений”) ничего не говорилось о промышленниках или финансистах. Лишь в объяснительной записке советской стороны к проекту Устава говорилось о важности расследования “финансовых махинаций” нацистов на оккупированных территориях. Юрисдикцией трибунала, согласно меморандуму С. Розенмана, весьма туманно объявлялось “рассмотрение дел руководителей европейских держав и их соучастников”4.
Все это порождало чувство неудовлетворения в общественном мнении, особенно среди переживших фашистскую оккупацию европейских народов, испытавших на себе гитлеровский “новый порядок”. Нужны были громкие имена среди фабрикантов оружия - пособников нацистской агрессии. Президент Трумэн, чувствуя настроения общественности, требовал от главного американского обвинителя на процессе Р. Джексона осудить “хотя бы одного немецкого (!) промышленника”. “Козлом отпущения” должен был стать престарелый Густав Крупп - имя нарицательное, крестный отец “Большой Берты”, обстреливавшей еще во время Первой мировой войны с расстояния почти в 100 км Париж. Характерно, что в справке о местонахождении политических и военных руководителей гитлеровской Германии, фигурировавшей на процессе, из 39 чел. денежную олигархию Германии представлял только один Крупп фон Болен, захваченный в плен американскими войсками в середине апреля 1945 г. Как оказалось, это был сын старого Круппа - Альфред. Вокруг имени старика Круппа разыгрался самый настоящий фарс.
Когда его нашли в своем поместье в Австрии и хотели вручить обвинительное заключение, то оказалось, что 75-летний пушечный король был фактически недееспособен. Он лежал в постели в полузабытьи и не понимал, чего от него хотят. Вскоре стало ясно, что произошла судебная ошибка. Случайная или преднамеренная - до сих пор остается загадкой. Американцы имели в виду Альфреда Круппа, который вел дела отца на протяжении многих лет, а англичане внесли в официальный список Густава, что якобы прошло мимо внимания сотрудников американского обвинителя. Дальнейшие события просто трудно расценить иначе как комедию.
Советское обвинение, судя по архивным материалам, не имело ничего против того, чтобы посадить на скамью подсудимых невменяемого Круппа. В практике А.Я. Вышинского, который дирижировал обвинением на так называемых “московских процессах” и был координатором действий советского обвинения в Нюрнберге, были случаи и потруднее. 27 октября 1945 г. он обращается к Г.М. Маленкову с просьбой откомандировать в Нюрнберг 3 врачей Лечсанупра Кремля на 10-15 дней в связи с необходимостью провести психиатрическую экспертизу Круппа, Гесса и Функа. 6 ноября 1945 г. Крупп был освидетельствован консилиумом врачей-специалистов из четырех
3 Берлинская (Потсдамская) конференция руководителей трех союзных держав - СССР, США и Великобритании (17 июля - 2 августа). Сборник документов. М., 1980, с. 280-281.
4 Архив внешней политики России (далее - АВП РФ), ф. Референтура по Германии, оп. 32, д. 1, п. 68.
22
стран, включая представителей СССР - профессоров Л.М. Сеана, А.А. Курсакова и Е.К. Краснушкина, которые заключили, что “больной страдает размягчением мозга... его умственное состояние таково, что он не в состоянии понимать судебный процесс и понимать или участвовать в допросе, не может быть перемещаем без опасности для жизни и можно ожидать только ухудшения в дальнейшем”. И в заключение: “Он никогда не будет способен умственно или физически предстать перед Международным Военным трибуналом”.
Можно сказать, что в Москве Вышинский на заключение врачей отреагировал словами позднее известного киногероя “Торопиться не надо!”. Он дает указание А.А. Соболеву, начальнику политического отдела Советской военной администрации в Германии: «Прошу передать в строго секретном порядке экспертам: “Надо задержаться. Твердо отстаивать свое мнение. Если возникнут разногласия в этом отношении и затруднения окончательное заключение отложить и уведомить нас”»5.
Но было уже поздно. Врачебная этика одержала верх над отцом формулы “признание обвиняемого - царица доказательств”. Опыт московских процессов мало чем мог пригодиться в Нюрнберге. Правда, “дело Круппа” не закончилось признанием невменяемым главы семейства. В конце концов, согласно несудебной логике, так ли уж было важно, кого сажать на скамью подсудимых - сына или отца. Причастность обоих к преступлениям нацистов была более чем очевидна. Но такому антиправовому подходу решительно воспротивилась англо-саксонская Фемида с той лишь разницей, что американцы проявляли большую покладистость, чем англичане.
Еще 24 октября 1945 г. Р. Джексон телеграммой уведомляет главного советского обвинителя Р.А. Руденко: “Представители службы трибунала по обвинению Круппа сообщают, что с последним случился удар паралича и он не может быть ни перевезен, ни судим. Думаю, что дело в отношении его может быть прекращено. Наше положение было бы абсурдным, если бы вели дела против других промышленников и не включили представителей военной промышленности. Считаю, что немедленно должно состояться совещание обвинителей в Нюрнберге для того, чтобы решить вопрос о том, изменять ли обвинение. Это должно быть сделано немедленно или будет иметь место задержка с началом процесса”6. Конкретно Джексон предлагал провести встречу обвинителей в Нюрнберге в пятницу 26 октября.
Еще не успев начаться, работа трибунала грозила осложниться из-за разногласий между основными участниками. Ясно было, что дело Альфреда Круппа следовало вывести в отдельное судопроизводство, а не пытаться делать вид, что произошло досадное судебное недоразумение. На этом особенно настаивали законопослушные англичане. “Речь идет о судебном деле, - настаивал британский обвинитель сэр Хартли Шоу- кросс, - а не об игре, в которой заболевшего участника можно заменить другим”7.
Однако советская сторона, продолжая настаивать на простой корректировке обвинительного заключения путем изменения имен в нем, в итоге оказалась с самого начала процесса в ситуации, близкой к изоляции. Разногласия вскрылись в ходе заседания главных обвинителей 15 ноября 1945 г. Среди вопросов к началу процесса обсуждался и вопрос об Альфреде Круппе. Однако решения никакого не было вынесено. Вот что докладывали по ВЧ из Нюрнберга Вышинскому: “Все члены трибунала, в том числе и американцы, кроме нас (подчеркнуто мною. - А.Б.) против механического включения Альфреда Круппа в список обвиняемых по первому процессу. Англичане вообще против предания суду Альфреда Круппа. Французы за то, чтобы судить Альфреда Круппа, но для этого считают необходимым составить отдельное обвинительное заключение. Если будет решено рассматривать его дело совместно с остальными обвиняемыми, то французы считают, что процесс необходимо отложить не менее чем на 30 дней”8.
5 АВП РФ, ф. Референтура по Германии, оп. 30, д. 2, п. 13, л. 5-7.
6 Там же.
7 Дарнштедт Т. Суд народов. - Профиль, № 40(50), октябрь, 2006.
8 АВП РФ, ф. Референтура по Германии, оп. 30, д. 2, п. 12, л. 3.
23
Учитывая, что сравнительно частный вопрос грозил осложнить начало Нюрнбергского процесса, назначенного на 20 ноября, советская сторона решила отступить и проявила тактическую гибкость, предложив подготовить новое обвинительное заключение по делу Альфреда Круппа и предоставить на ознакомление с ним обвиняемому две недели. Американцам и французам это предложение понравилось, а англичане продолжали возражать.
На следующий день, 16 ноября, состоялось новое заседание Комитета обвинителей, в результате которого тремя голосами против одного (Англия) было принято следующее решение:
а) выделить дело Густава Круппа и привлечь к суду Альфреда Круппа;
б) отложить начало судебного процесса до 2 декабря.
Особенно непримиримо в отношении немецкого “пушечного короля” повело себя французское обвинение. Имя Круппа давно стало во Франции нарицательным. Пик производства танков на его заводах был достигнут в начале 1945 г. и производство пришлось остановить лишь из-за отсутствия железнодорожных составов для отправки танков на фронт. Поэтому, как следовало из шифротелеграммы на имя Вышинского, направленной 19 ноября из Берлина В.С. Семеновым, французы требовали обнародования предложенного ими обвинительного заключения против Альфреда Круппа: “французы хотят судить А. Круппа сейчас же и требуют, чтобы был объявлен специальный обвинительный акт против Альфреда Круппа, после чего слушать дело против главных военных преступников и против Альфреда Круппа одновременно, как бы в виде двух дел. Англичане заявляют, что они готовы объявить публично о том, что Англия работает над делом Круппа, но это дело будет слушаться позднее”9.
Вопрос запутывался все больше и больше и грозил сорвать начало работы Трибунала и завести всю его работу в тупик. Учитывая это, советская сторона вновь проявила тактическую гибкость и, по предложению заместителя главного обвинителя Ю.В. Покровского, согласилась поддержать англичан, тем более что требовалось время, чтобы подготовить обвинительные документы против Альфреда Круппа.
Столкнувшись с общим фронтом СССР, США и Великобритании французам не осталось ничего другого, как уступить, чтобы не оказаться виновниками срыва начала работы трибунала.
Начавшийся 20 ноября 1945 г. процесс продолжался 218 дней. Были рассмотрены 2630 документов, представленных обвинителями, заслушаны 270 свидетельских показаний, потребовалось 5 млн листов бумаги, чтобы размножить письменные документы на четырех рабочих языках процесса. И чем глубже обвинители и судьи вникали в чудовищные преступления нацистов, тем, видимо, у многих из них возникало естественное чувство неудовлетворенности незавершенностью обвинения и выпадением из него, по сути дела, всей закулисной стороны гитлеровской агрессии, ее истинных пружин и движущих сил. Хотя в числе главных военных преступников фигурировали “финансовый гений” Третьего рейха Яльмар Шахт и имперский министр вооружений Альберт Шпеер, промышленные и финансовые магнаты Германии и их заокеанские партнеры по довоенному бизнесу не собирались делить ответственность за преступления нацистов.
До определенного момента в Лондоне и Вашингтоне руководствовались чувством мести к довоенным конкурентам из числа деловых тузов стран-оси, особенно гитлеровской Германии, которые “повели себя” не по-джентльменски и нарушили законы свободной конкуренции, прибегнув к военной силе преступного государства.
По сути дела в результате этого произошел насильственный передел рынков, собственности и сфер влияния в пользу германского бизнеса. Вся Европа превратилась в колоссальный рынок сбыта для германской промышленности и источник дешевой рабочей силы и сырьевых ресурсов для нее, не говоря уже о прямом ограблении европейских народов.
9 Там же, л. 5.
24
Поэтому всю войну в Лондоне и Вашингтоне думали о том, как пожестче наказать конкурента, нарушившего правила честной конкуренции. В части американской политической элиты к этому добавлялся и шок, вызванный имевшимися сведениями об осуществлении гитлеровцами широкомасштабного геноцида еврейского населения, так называемого “окончательного решения”, получившего после войны название “Холокост”, осуществление которого происходило на передовой технической основе, созданной германской промышленностью.
Именно в США возник и долгое время оставался руководством к действию “план Моргентау”, названный так по имени министра финансов США, который предлагал послевоенную деиндустриализацию Германии и расчленение ее на ряд “пасторальных” государств. По сути дела речь шла о возвращении к добисмарковской Германии, представлявшей собой рыхлый союз или унию зависимых государств.
На Каирской конференции (1943 г.) Рузвельт и Черчилль состязались в своей кровожадности и высказывались в том духе, что следовало “на месте” расстреливать нацистских преступников без суда и следствия. Черчилль вообще считал, что следовало просто расстрелять первую сотню нацистских главарей. На второй Квебекской конференции (1944 г.) Черчилль и Рузвельт договорились о “немедленной ликвидации” главарей рейха. Черчилль мрачно шутил, что готов проявить великодушие, сократив время от обнаружения преступников до их расстрела с 1 до 6 часов. В октябре 1944 г. во время своего визита в Москву он в беседе со Сталиным затронул тему наказания нацистских главарей. Информируя Рузвельта о своих переговорах в Москве он удивленно сообщал: “Дядя Джо неожиданно повел себя сверхреспектабельно”. Мол, “не должно быть никаких казней без суда, иначе мир решит, что мы боимся процессов”. Я указал на трудности в международном праве, но он повторил, что не должно быть смертных приговоров”10, - телеграфировал Черчилль в Вашингтон.
Вероятно, отголосками этих настроений в ходе процесса в части наказания зарвавшихся конкурентов, доставивших столько бед англичанам, явился ключевой документ в форме памятной записки, переданный 15 февраля 1946 г. британским обвинителем сэром Хартли Шоукроссом в советское посольство в Лондоне. Документ, прежде всего, исходил из того, что следовало разгрузить трибунал и передать дальнейшие процессы над военными преступниками непосредственно в соответствующие оккупационные зоны, где они содержались или где совершили преступления. Англичане собирались сделать это, как указывалось, в течение последующих месяцев. Этот принцип передачи преступников для суда “на местах”, кстати говоря, через много лет был взят за основу в работе МТБЮ (Международного трибунала по бывшей Югославии), когда обвиненные в геноциде и преступлениях против человечности передавались под национальное законодательство стран - бывших республик Югославии, в частности в Боснию и Герцеговину для суда, чтобы разгрузить МТБЮ.
Из этого документа следует, что англичане торопились завершить международный военный трибунал, но создавали впечатление, что за ним должен последовать “Нюрнберг-2” для суда над немецкими промышленниками и что, мол, точку ставить было еще рано. В частности Шоукросс предлагал советской стороне рассмотреть вопрос, “следует ли нам по окончании происходящего сейчас Нюрнбергского процесса, провести в МВТ, учрежденному согласно Уставу от 8 августа 1945 г., следующий процесс над главными военными преступниками”. Англичане склонялись к той точке зрения, что это не стоило делать, как указывалось выше. Можно догадаться, что за этим уже тогда стояли планы западных союзников “спустить на тормозах” денацификацию в своих зонах, что и стало очевидным в ближайшие месяцы. Достаточно сказать, что половина назначенных американцами чиновников во вновь созданное министерство юстиции в американской зоне являлись бывшими членами нацистской партии и подлежали аресту. Как отмечает американский историк Том Браун, “американская зона стала подлинным раем для военных преступников”11.
10 Bower T. Op. cit., р. 82, 84.
11 Ibid., р. 239.
25
Поэтому переданная Шоукроссом памятная записка имела своей целью скорее всего найти выход из деликатной ситуации и заручиться поддержкой СССР. Недаром в ней далее говорилось: “Однако многое можно сказать за проведение следующего процесса Международного трибунала, направленного в основном, если не исключительно, против немецких промышленников. Сейчас встает вопрос, сможем ли мы достичь соглашения между четырьмя государствами по этому вопросу”. Англичане ставили вопрос о проведении “Нюрнберга-2” в практическую плоскость, предлагая договориться о месте его проведения, Уставе и, как подчеркивалось, “особенно вопроса о председателе”.
Нюрнберг, по их мнению, и на этот раз чисто по техническим причинам (помещение, жилищные условия и т.д.) перевешивал Берлин. “Если второй процесс должен начаться очень скоро по окончании первого, то, я думаю, ввиду общих соображений удобства и эффективности перевешивает весьма сильно Нюрнберг. С другой стороны, я вполне понимаю, что поскольку Берлин является местом пребывания трибунала, СССР может захотеть провести второй процесс там”, как бы размышлял Шоукросс.
Далее англичанин доверительно сообщал, что у США имеются “сильные притязания” на то, чтобы их представитель был председателем Трибунала во время любого второго процесса. Правда, он тут же признавал, что, согласно межсоюзнической договоренности, американский судья должен был председательствовать только на первом процессе. Но, учитывая тот факт, что американцы несли основную административную и организационную нагрузку по процессу и что эта нагрузка была значительной, британская сторона давала понять, что она ничего не имела бы против американского председательства. “Можем ли мы договориться относительно этого?” - прямо ставил вопрос Шоукросс?
В заключение он предлагал следующее: “Возможно, что для четырех заинтересованных государств будет приемлемым уполномочить своих главных обвинителей в Нюрнберге разрешить эти вопросы, и было бы желательным, чтобы у нас было какое- нибудь общее принципиальное соглашение, которое могло бы послужить основой для обсуждения на Нюрнбергском процессе”12.
В советских архивах не удалось обнаружить никакого следа реакции на этот документ и, скорее всего, ее не было и вообще. В то время в советской дипломатии была принята практика оставлять нередко на входящем документе резолюцию “без ответа”. Объяснение этому весьма простое: над Нюрнбергским процессом начали сгущаться тучи надвигающейся “холодной войны”. Февраль - март 1946 г., когда разногласия между СССР, США и Великобританией стали все чаще, особенно после Фултонской речи У. Черчилля, выходить на публичный уровень, явились водоразделом и в работе Нюрнбергского процесса. Любопытная деталь из дипломатической каждодневной практики тех месяцев. 7 декабря 1945 г. Вышинский принял в Москве английского посла Арчибальда Кларк Керра, который поинтересовался впечатлениями замнаркома о Нюрнбергском процессе, “в частности, дружно ли работают обвинители”. Ответ был положительным: “Я ответил ему утвердительно”, говорится в советской записи беседы о реакции Вышинского13. А 14 марта 1946 г. посольство США в Москве направило в НКИД резкую по тону ноту, в которой выражалось недовольство тем, что ряд советских должностных лиц прибыли в Нюрнберг в “американскую зону” не имея соответствующих документов на въезд14. Раньше подобным фактам никто не стал бы придавать значение. Теперь же советской стороне их приходилось принимать во внимание, задумываясь о месте проведения Нюрнберга-2.
Атмосфера сгущалась не только вокруг, но и в ходе самого процесса. Каждая сторона из числа государств-победителей имела свои “скелеты в шкафу”. И процесс начинал напоминать “ящик Пандоры”, из которого могли выйти на поверхность любые нелицеприятные факты. Для Запада это была вся предвоенная политика “умиротворения”
12 АВП РФ, ф. Референтура по Германии, оп. 32, д. 1, п. 178, л. 18-19.
13 Там же, оп. 30, д. 5, п. 1, л. 8.
14 Там же, оп. 28, д. 2, п. 3, л. 12.
26
агрессоров с ее центральным болевым узлом “Мюнхенским сговором”, и корыстные деловые связи западных корпораций с верхушкой германского бизнеса по укреплению военной машины нацистов.
Для Советского Союза уязвимыми можно было считать события, связанные с подписанием пакта Молотова - Риббентропа и секретных протоколов к нему и, особенно, трагедия Катыни. Весьма квалифицированная защита главных военных преступников быстро нащупала эти уязвимые места в советском обвинении. Поэтому советское обвинение проявляло большую бдительность в связи с этими вопросами и стремилось работать на опережение. В записке Сталину за подписью В.М. Молотова об указаниях Руденко от 16 октября 1945 г., например, говорилось о том, что “не следует в обвинительном заключении допускать того или иного политического толкования событий”. Любопытно, что нарком предлагал заменить в заключении слова “вождь”, “вожди”, “вождизм” на прижившиеся в русском языке немецкие слова “фюрер”, “фюреры” и даже “фюрерство”. Двумя днями раньше в записке Молотову его первый зам. Вышинский бдительно предложил в “обвинительном акте по делу 24” использовать слово “всеобъемлющий” вместо слов “тоталитарный”15.
Особое беспокойство наркома, судя по архивным документам, вызывал пакт с немцами 1939 г., вошедший в историю под его именем. Он хотел избежать любых возможных намеков или ссылок на него в контексте основных событий, предшествовавших развязыванию Второй мировой войны, в частности нападению гитлеровцев на Польшу и вскоре последовавшей военной акции Советского Союза, довершившей распад польского государства. Его тревожили в частности такие пассажи в проекте обвинительного заключения, подготовленного американцами, как осуждение “вторжения или угрозы вторжения”. В записке Сталину он выражал несогласие и с другим тезисом - “участие в общем плане или мероприятии, направленном к установлению господства над другими нациями”.
Хотя даже в закрытых документах вещи не назывались своими именами, суть их от этого не менялась. В той же записке Молотов энергично докладывал вождю свое мнение. “Мы считаем, что эти крайне неопределенные формулировки дают возможность признать международным преступлением и военные мероприятия, проводимые в качестве обороны против агрессии”. При этом Молотов, хорошо понимая, что говорит на одном языке с тем, кому докладывал, все-таки осторожничал и занимался словесной эквилибристикой. Он приводил тот аргумент, что вторжение “наших” (советских. —А.Б.) и англо-американских войск в Германию “нельзя рассматривать в качестве преступления”. По его предложению, эти абстракции с осуждением “вторжения” и “агрессии” вообще можно было принять только при указании на фашистскую агрессию. Нарком отмечал, что советскому представителю в Лондоне были даны указания решительно возражать против указанных пунктов, однако англичане и американцы настойчиво добивались их сохранения, а французы их в этом поддерживали. “Прошу Ваших указаний”, запрашивал мнение Сталина нарком16. Отдадим должное прозорливости наркома. Кто тогда мог предполагать, что наступит время, когда освобождение Европы от фашизма начнут именовать “советской оккупацией”.
Для Лондона и Вашингтона между тем это был вопрос принципа. Осуждение войны и агрессии в качестве преступления против человечества в развитие идеи довоенного пакта Бриана - Келл ora было тем, ради чего и затевался, по их мнению, Нюрнбергский процесс. Тема геноцида звучала, по мнению многих современных юристов, куда скромнее и приглушеннее. В английском “Форин офисе”, когда из сообщений Московского радио узнали, например, о трагедии Бабьего Яра, скептически расценили это как “продукт славянского воображения”. Английский министр иностранных дел А. Иден в связи с этим говорил, что его не интересуют “военные преступления” (war crime business). Во всяком случае Сталин не разделил в полной мере озабоченности Молотова
15 Там же, д. 3, п. 1, л. 2.
16 Там же, д. 1, п. 2, л. 5.
27
и из-за “войны формулировок” не захотел затягивать начало работы трибунала. Судя по всему, между главными участниками довоенной политики, объединившимися с началом войны в антигитлеровской коалиции, до определенного момента действовало “по умолчанию” согласие не трогать болевые точки друг друга и сосредоточиться на ключевой задаче трибунала - осуждении военных преступников и совершенных ими преступлений.
Сложнее для советского обвинения складывалась ситуация с трагедией польских офицеров, расстрелянных на Смоленщине. Сказав “а” надо было говорить “б”. Советская версия Катыни, озвученная в разгар войны в 1943 г., была включена в качестве одного из пунктов злодеяний нацистов в обвинительное заключение Нюрнбергского трибунала. По этому вопросу несколько раз заседала специальная правительственная комиссия по руководству Нюрнбергским процессом под председательством Вышинского, которая рассматривала различные тактические ходы советского обвинения на заседаниях трибунала. Однако ситуация стала складываться не в пользу Советского Союза. 20 апреля 1946 г. Семенов после очередной схватки на процессе докладывает Вышинскому: “Со стороны защиты не исключены дальнейшие попытки вылазок против СССР, ибо трибунал довольно благосклонно относится к этому”17.
Это был сигнал, который ясно говорил Кремлю, что в обстановке усиливающейся напряженности в отношениях с США и Великобританией процесс становился непредсказуемым и грозил скомпрометировать руководителей Советского государства. В этой ситуации на заседании Правительственной комиссии по руководству Нюрнбергским процессом 24 мая 1946 г. был принят проект письма И.Т. Никитченко членам Международного Военного трибунала “об ускорении проведения Нюрнбергского процесса”18. Попытки продвинуть советскую версию катынской трагедии еще по инерции продолжались, но в Кремле понимали бесперспективность этого.
Совсем по другим причинам процесс, выражавший дух единства стран-участниц победившей антигитлеровской коалиции, становился в тягость для западных держав. Единство уступало место расколу между вчерашними союзниками. Побежденная Германия рассматривалась в качестве нового союзника в борьбе с коммунизмом и ее промышленный потенциал принимался в расчет при восстановлении Европы с привлечением американского капитала (“план Маршалла”) и мощи германских корпораций. В Америке нарастали настроения покончить с “позором” Нюрнберга. Американский главный обвинитель Р. Джексон, роль которого так идеализируется в США в качестве “непреклонного борца с нацизмом”, был очень восприимчив к этим сигналам. В мае 1946 г. он подготовил меморандум для заместителя министра обороны США Р. Паттерсона, в котором высказался против проведения нового процесса: “Я считаю, что мало, что может быть достигнуто с нашей американской точки зрения и слишком много подвергнуто риску”. Что же конкретно? “У меня также есть немалые сомнения, - продолжал Джексон, - в отношении продолжительной публичной атаки, направленной против частной промышленности, которая может помешать деловому сотрудничеству с нашим правительством в поддержании должной обороны в будущем, в то время как совсем не ослабит советскую позицию, так как они не основываются на частном предпринимательстве”19.
Понадобилось совсем немного времени, чтобы мнение Джексона было по достоинству оценено в Вашингтоне. 6 августа 1946 г., видимо, после ряда бюрократических согласований, Паттерсон сообщает американскому обвинителю о том, что не может быть и речи позволить русским судить промышленников “ввиду, - как подчеркивалось, - многочисленных связей между германскими и американскими экономиками до войны, так как это создаст великолепную возможность скомпрометировать США в
17 Там же, л. 12.
18 Там же, л. 18.
19 См. Higham С. Trading with the Enemy. An Expose of the Nazi - American Money Plot. 1933-1949. New York, 1983, p. 115-116.
28
ходе процесса”20. Когда госсекретарь США Дж. Бирнс 3 сентября 1946 г. встретился в Лондоне со своим английским коллегой Э. Бевиным, он чистосердечно признался, что главным аргументом против нового процесса была яростная оппозиция со стороны руководителей американского бизнеса.
Между тем историческая драма под названием Нюрнбергский трибунал вступала в заключительный акт - вынесение приговора. Советское обвинение добивалось высшей меры наказания для всех главарей гитлеровской Германии, выделенных в группу главных военных преступников, включая организаторов военной экономики Шахта и Шпеера. 18 сентября 1946 г. “Большая тройка” в лице Прокурора СССР К. Горшенина, начальника главного управления военной контрразведки В. Абакумова и помощника главного обвинителя от СССР Л. Смирнова направила свои предложения Вышинскому по мерам наказания, будучи наслышанными о сильных колебаниях среди судей в отношении вынесения приговора Шахту и Шпееру. В документе говорилось: “Шпеер - надо настаивать на обвинении по всем разделам и требовать смертной казни. Доводы: а) имперский министр осуществлявший общую политику Гитлера; б) вооружал германскую армию средствами уничтожения при осуществлении фашистских разбойничьих нападений на мирные народы.
Шахт - ни в коем случае не соглашаться с судьями. Надо буквально ультимативно требовать полного обвинения Шахта и применения смертной казни.
Доводы: а) Шахт прямо помогал Гитлеру прийти к власти; б) он организовал финансовую поддержку фашистов, включив в это немецких капиталистов; в) Шахт организовал и осуществлял финансирование агрессии Германии против других стран; г) ссылки Шахта на якобы отход его от Гитлера и уход в оппозицию материалами дела не подтверждены и являются желаемым предположением тех, кто пытается спасти Шахта”.
Авторы документа настаивали, чтобы член МВТ от СССР И.Т. Никитченко добивался осуществления этих указаний и их принятия “различными способами, умело перетягивая на свою сторону колеблющихся членов суда и убедительно разбивая мнения не согласных с нашей точкой зрения”.
В противном случае, считали авторы документа, если с советскими предложениями не будут соглашаться, несмотря на все усилия, то “надо твердо дать понять, что такого приговора мы не подпишем и вся ответственность за это ляжет на партнеров”21.
Увы, поставленная задача-максимум оказалась не по силам советскому представителю в трибунале. Слишком мощные силы развернули активность за кулисами. Судя по тому, как смело, если не сказать вызывающе вели себя перед судьями Шпеер и Шахт, они понимали, что их довоенные партнеры по бизнесу не дадут их в обиду. Один из американских следователей на процессе Ф. Адамс свидетельствовал, что на английского судью Дж. Лоуренса сильное давление оказал специально прибывший в Нюрнберг управляющий Английским банком Монтегю Норманн, известный “умиротворитель” гитлеровской Германии и довоенный приятель Яльмара Шахта. “Мы считали, - повествовал Адамс, - что Норманн убедил Лоуренса, что банкиры не могут быть преступниками”22. В итоге Шахт - “финансовый гений” Третьего рейха, как известно, был оправдан “за отсутствием улик”.
Заступничество англичан помогло спасти от виселицы и Альберта Шпеера. Судья Лоуренс не скрывал, что был поражен “честностью” и “интеллектом” подсудимого и потребовал для него всего лишь 10 лет тюрьмы. Лишь под сильным давлением со стороны советского члена трибунала Шпеер в конечном итоге был приговорен к 20 годам заключения, что рассматривалось как уступка англичан и американцев Советскому Союзу. Зато глава трудового фронта простоватый Ф. Заукель, непосредственно подчиненный Шпееру, получил сполна и не избежал виселицы.
20 Ibid., р. 232. См. также: Walden G. How Hitler Lost a Demented Wager Made in Money, Guns and Blood. Bloomberg, 2006.
21 АВП РФ, ф. Референтура по Германии, on. 32, д. 3, п. 2, л. 9.
22 Bower T. Op. cit., р. 347.
29
Так была подведена черта под преступлениями нацистских главарей. 16 октября 1946 г. для 10 из них смертные приговоры были приведены в исполнение в спортивном зале тюрьмы Дворца правосудия в Нюрнберге. В Кремле, где сходились все нити большой политики, поступили разумно, согласившись с приговорами и зафиксировав лишь для истории особое мнение судьи Никитченко по поводу оправдания судом Шахта, Папена и Фриче. Значение Нюрнберга в мировой истории это, разумеется, не могло сколько-нибудь принизить.
Что касается “Нюрнберга-2”, то к этой теме вчерашние союзники, надолго разведенные “холодной войной”, по вполне понятным причинам, уже больше никогда не возвращались.
30
©2016 г.
В.В. МАЛ АЙ
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ИСПАНИИ 1936-1939 годов: МЕЖДУНАРОДНЫЕ АСПЕКТЫ
Нейтралитет Испании в Первой мировой войне во многом предопределил ровный характер ее отношений со странами обоих блоков в межвоенный период, когда она не играла определяющей роли в балансе сил континента и интересовала ведущие европейские страны в большей степени в экономическом плане. Значимость и цена экономического и стратегического положения Испании стали возрастать по мере как обострения внутренней ситуации, так и появления новых реалий в общеевропейском предвоенном кризисе.
Пришедший к власти в феврале 1936 г. Народный фронт как левореспубликанскую коалицию приняла не вся Испании. Консолидировавшиеся правые партии подняли в ночь на 17 июля военный мятеж в испанском Марокко, на Канарских и Балеарских островах. Он положил начало национальной трагедии страны - Гражданской войне 1936-1939 гг. Но в Европе второй половины 30-х годов XX в. в обстановке острой политической и идеологической поляризации локальный конфликт (тем более с ярко выраженным анти- или профашистским контекстом) не мог сохранить только внутреннее наполнение. В основу интернационализации конфликта легло обращение в июле 1936 г. за иностранной помощью: сначала республики к Франции, немного позже мятежников - к правительствам Италии и Германии. Провозглашение ведущими европейскими государствами политики невмешательства (август 1936 г.) можно считать очередным фактором интернационализации Гражданской войны в Испании. Начало советской военной помощи Испанской республике (начало октября 1936 г.) ознаменовало следующий этап.
Гражданский конфликт 1936-1939 гг. в Испании стал новым фактором международной политики и превратил Пиренейский полуостров в регион, положение на котором существенно определяло обстановку в Европе кануна Второй мировой войны. Глобализация испанской проблемы ощутимо отразилась на отношениях между ведущими европейскими странами.
Гражданская война в Испании была и остается темой пристального и активного изучения. В 1950-1970-е годы был создан ряд работ, посвященных как внутренним, так и международным аспектам испанской войны: труды X. Гарсиа, И.М. Майского, К.Л. Майданика, М.Т. Мещерякова, Р.С. Овинникова, С.П. Пожарской, Д.П. Прицкера и других исследователей1, содержащие богатый фактический материал и положения,
Малай Вера Владимировна - доктор исторических наук, заведующая кафедрой международных отношений Белгородского государственного национального исследовательского университета.
1 Гарсиа X. Испания Народного фронта. М., 1957; его же. Испания двадцатого века. М., 1967; Овинников Р.С. За кулисами политики “невмешательства”: испанский вопрос в политике империалистов Англии, Франции и США накануне второй мировой войны. М., 1959; Майданик К.Л. Испанский пролетариат в национально-революционной войне. 1936-1939. М., 1960; Майский И.М. Испанские тетради. М., 1962; Прицкер Д.П. Подвиг Испанской республики. М., 1962; Пожарская С.П. Социалистическая рабочая партия Испании. 1931-1939 гг. М., 1966;
31
не потерявшие своей актуальности спустя полвека. Затронутая фактически всеми исследователями в той или иной степени проблема международных аспектов Гражданской войны в Испании носила скорее подчиненный характер, служила своеобразным фоном для освещения внутрииспанских событий и причин поражения республики. Изложение истории Гражданской войны в Испании в контексте международных отношений страдало в отечественной историографии некоей фрагментарностью: кроме заданных “холодной войной” стереотипов оно опиралось, в основном, на иностранные материалы или опубликованные советские документы. В постсоветский период новое видение проблем Гражданской войны в Испании и ее международных аспектов было дано С.П. Пожарской2. Работы отечественных историков последних десятилетий отличаются не только новыми концептуальными подходами, но и существенным расширением документальной базы, следовательно большей объективностью, взвешенностью и аргументированностью3.
Обращение к материалам некоторых фондов (или даже дел) Архива внешней политики Российской Федерации (АВП РФ) и Государственного архива РФ (ГА РФ) дали возможность переосмысления, уточнения ряда положений и выводов по названной теме, а также постановки проблем, носивших ранее табуированный характер для отечественного историка.
В настоящей статье на основе анализа документов АВП РФ и ГА РФ анализируются геостратегический, пропагандистский международные аспекты испанской войны 1936-1939 гг. вместе с политикой невмешательства в дела Испании и проблемой формирования военно-политических союзов в этой связи, прослеживается влияние этих факторов на собственно испанскую проблему, двусторонние отношения и международную ситуацию в целом.
Италия и Германия довольно быстро определили свое отношение к испанской драме уже летом 1936 г. поддержав мятежников. Первая просьба о помощи, исходившая от генералов Ф. Франко и Э. Мола, была отклонена и германским МИД, и Муссолини. 25 июля 1936 г. Гитлер был информирован об обращении мятежников и вечером того же дня в узком кругу доверенных лиц согласился на оказание им помощи. После некоторых колебаний к аналогичному решению пришел и Муссолини, причем оно было
ее же. Тайная дипломатия Мадрида. М., 1971; ее же. Фашистская фаланга в Испании. - Новая и новейшая история, 1972, № 5; 1973, № 1; ее же. Внутренние и внешние факторы утверждения фашизма в Испании. - История фашизма в Западной Европе. М., 1978; Война и революция в Испании 1936-1939, в 2-х т. М., 1968; Мещеряков М.Т Интернациональные бригады в Испании. - Новая и новейшая история, 1979, № 4; его же. Испанская республика и Коминтерн (национально-революционная война испанского народа и политика Коммунистического Интернационала. 1936-1939 гг.). М., 1981, и др.
2 Пожарская С.П. Гражданская война в Испании и проблемы Средиземноморья. - Средиземноморье и Европа: исторические традиции и современные проблемы. М., 1986; ее же. Гражданская война в Испании в контексте международных отношений в канун второй мировой войны. - Европа между миром и войной. М., 1992.
3 Новиков М.В. СССР, Коминтерн и гражданская война в Испании 1936-1939, в 2-х ч. Ярославль, 1995; его же. Война в Испании и Советский Союз. 1936-1939. Ярославль, 2000; Рыбалкин Ю. Операция “X”. Советская военная помощь республиканской Испании ( 1936— 1939). М., 2000; Елпатъевский А.В. Испанская эмиграция в СССР. Историография и источники, попытка интерпретации. Тверь, 2002; Орехова М.С. Германо-советские отношения в контексте международных аспектов гражданской войны в Испании (1936-1939 гг.). Автореферат канд. дисс. Ярославль, 2004; Афанасьева О.А. Международные аспекты гражданской войны в Испании (1936-1939 гг.) в контексте внешней политики Великобритании. Автореферат канд. дисс. Тамбов, 2009; Бабицкий А.Г. Международные аспекты гражданской войны в Испании (1936-1939 гг.) в контексте внешней политики Германии и Италии. Автореферат канд. дисс. Тамбов, 2009; Урывский А.П. Проблемы региональных конфликтов второй половины 30-х гг. XX в. во внешней политике Великобритании. Автореферат канд. дисс. Брянск, 2010; Шубин А.В. Великая испанская революция. М., 2012, и др.
32
принято независимо от Гитлера4. Франция и Великобритания сочли лучшим вариантом “нейтральную” позицию - невмешательство. Эта идея на начальном этапе войны была поддержана и советским руководством.
Можно говорить о преобладании в ходе всей испанской войны геополитического и военно-стратегического международных аспектов, всплеске, а затем некотором ослаблении значения средиземноморского и, отчасти, пропагандистского, о закономерном повышении в канун мировой войны роли экономического аспектов.
В плане геостратегии с началом испанской войны европейские страны столкнулись с задачей сохранения и укрепления своих позиций по трем направлениям: в самой Испании, в Средиземноморье и Европе в целом. И если значимость каждого из указанных векторов для ведущих европейских держав по понятным причинам была неоднозначной, то всех объединяло стремление упрочить свой международный авторитет. В понятие локализации конфликта помимо ограничения его рамок Англия и Франция включали задачи сохранения и укрепления своих позиций как за Пиренеями, так и в Европе в целом, Италия с Германией - их расширение, а усиление своей национальной безопасности напрямую связывали с аннексионными и даже экспансионистскими задачами. У Италии она проецировалась в большей степени на Средиземное море и Центральную Европу. Гитлеру Гражданская война в Испании предоставила удобный повод для реализации концепции пространственного расширения, ему удалось переключить внимание Италии с центральноевропейских проблем на проблемы на Пиренейском полуострове и Западном Средиземноморье.
Начало германо-итальянской помощи Франко и обозначившаяся перспектива упрочения политических и стратегических позиций фашистских государств на Пиренейском полуострове создавали определенную опасность для Великобритании и, особенно, для Франции. Захват Италией Балеарских островов перерезал пути сообщения Франции с Марокко, для Великобритании серьезно обострялась проблема средиземноморских проливов.
Европейские политические круги на свой лад трактовали советскую позицию в этом вопросе. Так, среди некоторых французских политических лидеров осенью 1936 г. было распространено убеждение, что СССР столь энергично настаивает на помощи испанскому правительству оружием потому, что хочет парировать опасность развязывания войны на востоке Европы и желает, чтобы следующий прыжок Гитлера произошел на запад: СССР “усиленно втягивает Францию и Англию, но особенно Францию, в деле оказания помощи испанскому правительству... Война вспыхнет на западе, а СССР останется в стороне”5. Британская пресса, комментируя присоединение Италии к антикоминтерновскому пакту (ноябрь 1937 г.), считала, в частности, что он касается их больше, чем советскую Россию: у нее “одно большое преимущество: она почти неуязвима”6. Мысли о геостратегическом преимуществе СССР придерживался и министр обороны Великобритании Т. Инскрип: “Да, вам хорошо - ваше географическое и стратегическое положение таково, что вас никто не сможет серьезно укусить. А мы совсем в другой ситуации: наша Империя уязвима с десяти концов”, - утверждал он в беседе с советским полпредом в Лондоне И.М. Майским7.
4 Подробнее см.: Coverdale J. Italian Intervention in the Spanish Civil War. Princeton, 1975; Einkorn M. Die ersten maßnahmen des deutschen imperialismus zur wirtschaftlichen dus plundering Spaniens (Juli bis Aug. 1936). - Der Spanische Bürgerkrieg in der internationalen Politik ( 1936— 1939). Munchen, 1976; Sullivan B.R. Fascist Italy’s Military Involvement in the Spanish Civil War. - Journal of Military History, Lexington, 1995, v. 59, № 4; Preston R Mussolini’s Spanish Adventure: From Limited Risk to War. - The Republic Besieged: Civil War in Spain 1936-1939. Edinburg, 1996; idem. Italy and Spain in Civil War and World War, 1936-1943. - Spain and the Great Powers in the XX Century. London - New York, 1999.
5 АВП РФ, ф.069, on. 20, π. 60, д. 4, л. 36-37.
6 Daily Telegraph, 9.XI.1937.
7 АВП РФ, ф.069, on. 21, π. 62, д. 4, л. 158.
2 Новая и новейшая история, № 3
33
Все ведущие европейские страны использовали испанский вопрос для укрепления или поднятия своего международного авторитета.
Для Британии появлялась удобная перспектива, соблюдая “нейтралитет”, не прилагая особых (материальных, военных) усилий, погасить конфликт чужими руками и, не сильно испортив ни с кем отношений, воспользоваться конечными результатами. При этом для поддержания престижа “великой морской державы” ей нужно было максимально возможно сохранить свои позиции в Средиземном море.
Положение Франции в рассматриваемый период было едва ли не самым незавидным в Западной Европе. Так, по немецкой оценке (осень 1936 г.), «Франция слаба и стара. Она думает только о пище, это страна, в которой кухня, стол превратились в “государственное искусство”»; по итальянской: “Франция воспринимается сегодня необычайно менее важным фактором, чем ранее”8. Внешнеполитическими приоритетами правительства премьер-министра Л. Блюма станут “подъем упавшего французского престижа за рубежом с помощью четкого определения общности интересов со своими друзьями, особенно с Великобританией, известное, но осторожно взвешенное культивирование отношений с Советской Россией, избегая крайностей”9. Но анализ внешней политики Франции времен испанской войны свидетельствует о ее постепенной капитуляции на европейской сцене.
Участие Италии в испанской войне также не в последнюю очередь диктовалось важностью поднятия авторитета страны после абиссинской авантюры. Германия позволила Италии “увязнуть” в Испании, как ранее в Абиссинии, что ощутимо пошатнуло положение той в Средиземноморском бассейне. Затруднялась активная политика Италии в Придунайском бассейне и на Балканах, где с ослаблением ее позиций заметно усилились германские.
Германская политика представляла собой едва ли не самое “прагматичное чтение испанской ситуации”10.
Для СССР вмешательство в испанский конфликт также давало шанс “демонстрации силы” и было попыткой заставить с ним считаться в условиях надвигающейся войны. Нередко советские дипломаты высказывали мысль, что от хода и итога испанских событий будет зависеть не только судьба самой Испании и перспективы европейского мира, но и международный авторитет Советского Союза11.
Безусловно, европейские лидеры отдавали себе отчет, что “испанские события создают большое количество осложнений и конфликтов в Европе”12. Но понимание форм и методов достижения локализации испанского конфликта у ведущих участников политики “невмешательства” не совпало. Германия и Италия выступили на стороне мятежников для скорого завершения войны. Советский Союз, пусть не сразу, но поддержал республиканцев, при этом, подобно европейским партнерам, заявляя о желании ликвидировать интервенцию и превратить конфликт в сугубо испанский. Официальные Лондон и Париж открыто не поддержали какую-либо сторону, но симпатии британского кабинета все больше проявлялись к франкистам, а Франция фактически всю войну позволяла нелегально использовать свою территорию для транзита грузов в республиканскую Испанию. Сам факт расхождения между ведущими европейскими государствами в тактике локализации испанского конфликта предопределял его дальнейшую интернационализацию и завершение лишь в случае массированной поддержки одной из сторон. Война превращалась в затяжную и вносила новые акценты в международные отношения.
8 Ciano G. Diplomatie Papers. 1936-1942. London, 1948, p. 45; Documents on German Foreign Policy 1918-1945 (далее - DGFP). Ser. C (1933-1937). The Third Reich: First Phase. V. 5. March - Oct. 31, 1936. London, 1966, p. 778.
9 DGFP, ser. C, v. 5, doc. 499, p. 876-879.
10 Esenwein G., Shubert A. Spain at War. The Spanish Civil War in Context, 1931-1939. London-New York, 1995, p. 199.
11 АВП РФ, ф. 069, on. 20, π. 60, д. 4, л. 70; ф. 0136, on. 20, π. 167, д. 828, л. 142.
12 Там же, ф. 069, оп. 21, п. 62, д. 4, л. 96-97.
34
С задачей локализации испанской войны была неразрывно связана проблема сохранения территориальной целостности Испании в ходе гражданского конфликта. Нарушение территориального единства любого региона подрывало и без того хрупкий баланс сил в Европе. Испанию после революции 1931 г. разрывали вместе с внутриполитическими остросоциальные и национальные (Каталония, баски) противоречия и сепаратистские тенденции. С победой Народного фронта и началом гражданской войны они обострились и получили новое наполнение. Слабость центрального правительства давала наблюдателям основания опасаться раскола страны как по национальному, так и политическому признакам.
Иностранное вмешательство создало риск эвентуального территориального раскола Испании по политическому принципу. Германия и Италия опасались образования “Советской Каталонской республики”, Франция и Британия - отделения от Испании (потери) Балеарских, Канарских островов, испанского Марокко. С Муссолини фюрера объединяла боязнь как установления на Пиренейском полуострове прокоммунистического режима, так и возможности попадания этих районов под франко-британский контроль.
В известных переговорах министра иностранных дел Италии Г. Чиано с Гитлером октября 1936 г. была принята и совместная декларация о защите национальной и колониальной целостности Испании. Она была направлена, помимо прочего, и против Каталонии как центра, из которого могла продолжаться борьба против мятежников в случае падения Мадрида13. Факт признания Италией и Германией в ноябре 1936 г. нелегитимного правительства Франко усиливал потенциальные возможности политического раскола Испании.
Французская позиция в испанском вопросе эволюционировала по мере обострения внутриполитического кризиса в самой Франции: постепенное ослабление Народного фронта и поправение французского правительства было фактически пропорционально нарастанию в нем профранкистских тенденций.
Эволюцию претерпели и британские установки. На начальном этапе войны британский кабинет, как замечал Майский, “с инстинктивной английской осторожностью” делал ставку на нейтралитет, точнее на не проявление симпатий ни к одной из борющихся сторон. Нейтралитет, по мнению английских политиков, облегчит в дальнейшем “ликвидацию гражданской войны в Испании”. Победа любого из экстремистских режимов (правительство Народного фронта приписывалось к таковым) не отвечала британским интересам14.
В декабре 1936 г. (так называемая брадфордская речь министра иностранных дел А. Идена. - В.М.) впервые британское правительство с полной определенностью заявило, что Великобритания “глубоко заинтересована в сохранении целостности и неприкосновенности Испании и испанских владений”, подтвердив идею мира, “по крайней мере, в Европе”15.
В конечном счете политическая раздробленность Испании как эвентуальный результат гражданской войны представилась европейским державам едва ли не более опасной для них самих, чем для Испании - они теряли бы там свои экономические (Франция, Англия, Германия и Италия), политические (Италия, Германия, СССР), геостратегические (Франция, Великобритания, Италия) позиции. Но по мере изменения ситуации, как в Испании, так и в Европе в целом, каждая из стран попыталась извлечь максимум выгоды из нарастающей угрозы нарушения территориального единства Испании. В целом же в геостратегическом плане испанская война способствовала усилению позиций и авторитета в первую очередь Италии и Германии.
Все западноевропейские страны, пусть и в разной форме, стремились ликвидировать “прокоммунистический очаг” в Испании. Но антикоммунистический мотив и
13 Там же, ф. 082, оп. 19, п. 83, д. 4, л. 117-118, 125, 129-130.
14 Там же, ф. 069, оп. 20, п. 60, д. 4, л. 70; оп. 21, п. 62, д. 4, л. 65; Documents on British Foreign Policy (далее - DBFP), 2nd ser., v. 17. London, 1979, p. 208-209.
15 АВП РФ, ф. 069, on. 21, π. 62, д. 4, л. 27-28, 30.
2*
35
для Германии, и для Италии в реальности был не более чем удобным предлогом для вмешательства в испанские дела и оправданием своих действий в лице европейского общественного мнения. Очередной дружественный режим не был лишним для лидеров фашизма и национал-социализма.
Действия британских политических кругов на начальном этапе испанской войны определялись также не идеологическими побуждениями. Прагматизм сквозил в резолюции заседания британского министерства иностранных дел от 1 сентября 1936 г.: “Трудно определить, победа правых или левых более желательна с точки зрения британских национальных интересов”. Важны не политическая или идеологическая солидарность, а “наши собственные интересы”16. На случай обвинения в невмешательстве при победе республиканского правительства было заготовлено оправдание, что так поступали все европейские страны. Следовательно, “наш природный инстинкт будет, без сомнения, пытаться сохранить нейтралитет в этой битве между фашизмом и коммунизмом”17.
Ход событий покажет, что антибольшевизм - удобное тактическое оружие для английских политиков. Они опасались, скорее, не испанского коммунизма, а “Советской Испании”. Прикрываясь “антисоветским зонтиком” (что в определенной мере смягчало ее отношения с Германией и Италией в этой коллизии), Великобритания пыталась извлечь из участия в испанской войне максимальную выгоду как собственно в Испании, так и в построении отношений с европейскими государствами.
При тогдашнем внутреннем и международном положении СССР едва ли не единственным (кроме военного) инструментом расширения рамок его влияния и политического присутствия была идеологическая экспансия. Провозглашаемые СССР в связи с испанским конфликтом идеологические принципы служили не более, чем прикрытием реальных геополитических целей, равно как и у Германии с Италией. Как известно, в середине августа 1936 г. были восстановлены, точнее возобновлены, испано-советские дипломатические отношения. Полпред в Испании М.И. Розенберг 31 августа вручил президенту республики М. Асанье верительные грамоты18. 28 сентября 1936 г. советское руководство приняло решение об оказании военно-технической помощи Испании19. Открытая демонстрация советской позиции началась с известного заявления поверенного в делах СССР в Великобритании С.Б. Кагана в Комитете по применению соглашения о невмешательстве в дела Испании (далее - Комитет по невмешательству) 7 октября 1936 г.
Противоборствовавшие испанские лагери обратились в июле-августе 1936 г. за помощью к странам, стоявшим по разные стороны пусть не всегда зримого международного барьера. Проследим, какую роль Гражданская война в Испании сыграла в формировании военно-политических блоков кануна Второй мировой войны.
Уже в начале августа 1936 г. один из руководителей НКИД СССР Н.Н. Крестинский подчеркивал, что “определяются группировки в будущей мировой войне”, напрямую связывая это с испанскими событиями20.
Один из первых британских меморандумов по Испанской войне (12 августа 1936 г.) назывался “Об опасности создания идеологических блоков в Европе”, но собственно идеология не была здесь главным мотивом. Политические интересы оказывались намного значимее.
Заключение франко-советского пакта о взаимопомощи (1935 г.), приход к власти левых сил во Франции (1936 г.) дали британским политикам повод опасаться потерять в лице этой страны потенциального политического союзника. Британское руководство поставит на повестку дня задачу “нашей защиты Франции всеми возможными
16 DBFP, 2nd ser., v. 17, doc. 157, p. 208-209.
17 Ibid., doc. 84, p. 90.
18 АВП РФ, ф. 010, on. 11, π. 71, д. 53, л. 35-36.
19 Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б). Повестки дня заседаний. 1930-1939, т. 2. М., 2001, с. 808.
20 АВП РФ, ф. 098, он. 19, п. 141, д. 658, л. 217-218.
36
способами от нашествия коммунизма под влиянием Гражданской войны в Испании” и освобождения ее “из-под русского влияния”. По итогам визита в Германию и Францию заместителя министра иностранных дел Великобритании R Ванситтарта (август 1936 г.) следовали тактические установки: максимально подчинить себе французскую политику в Комитете по невмешательству, нажимая на французских лидеров, доказать бесперспективность их сотрудничества с СССР и целесообразность кооперации с Британией21.
В свою очередь, советская дипломатия регулярно пыталась внушить французской стороне опасность подпасть под английское влияние. Параллельно советская сторона максимально утрировала опасность для нее германской угрозы22.
С началом испанской войны внешнеполитическая уязвимость Франции, безусловно, значительно возросла: не только помощь (в любой форме) республике, даже солидарность с нею таила опасность осложнения отношений как с фашистскими государствами, так и с Великобританией. Потенциально некоторая угроза остаться в изоляции существовала для Франции, о чем ей не забывала регулярно напоминать английская сторона.
“Испанский козырь” сыграл не последнюю роль в “борьбе за Францию” в 1936- 1939 гг. между Великобританией и СССР. Поставленная перед выбором, где больше терять: “на британских качелях или на русской карусели”, Франция вынуждена была склоняться к первым: “Русский аспект в Испании обманет ожидания, создавая при этом разногласия с английскими настроениями. Я (Ванситтарт. - В. М) подчеркнул это мистеру А. Леже (ген. секретарь франц. МИД. - В.М.) с просьбой повторить Блюму, что тому будет оказана помощь в сопротивлении русскому нажиму или корректировке тактики”23.
Посол Франции в Москве Р. Кулондр подчеркивал в декабре 1936 г., что “наши симпатии идут в одном направлении [с республиканской Испанией]”, оговариваясь, что французской политике в этом направлении приходится считаться с английскими настроениями24. По выражению министра авиации П. Кота (сторонника альянса с СССР), “Блюм намеревался отправиться на встречу с Москвой после остановки по пути в Лондоне”25.
Уже в декабре 1936 г. министр иностранных дел Франции И. Дельбос, выступая в парламенте от имени французского правительства, заявил, что все вооруженные силы Франции (на суше, на море и в воздухе) будут немедленно двинуты в дело, если Великобритания подвергнется неспровоцированной агрессии26.
Усложнение ситуации в Европе в 1937-1938 гг. обострило проблему союзников в назревавшей войне. По мере поправения французского правительства «для французских правых “красная угроза” была страшнее “коричневой опасности”»27. Франция уже во многом уступила инициативу в решении глобальных европейских проблем (в том числе, и испанской) Великобритании, и вопрос о ее союзничестве почти не вызывал сомнений у британских политиков. “Видя, что Франция каждую свою акцию спешит согласовывать с Лондоном, англичане все больше привыкают к такому положению, приобретая вкус к командованию, и порою не только не считаются с интересами Франции, но бесцеремонно ставят ее перед лицом свершившихся фактов”, - записал в своем дневнике в январе 1937 г. полпред СССР во Франции В.П. Потемкин28.
Иллюстрацией этого вывода может служить и англо-итальянское “джентльменское соглашение” (январь 1937 г.), и английские (односторонние) предложения по выходу
21 DBFP, 2nd ser., v. 17, doc. 84, p. 91; doc. 200, p. 270; ap. 1, p. 773.
22 Один из характерных примеров - беседа советского полпреда В.П. Потемкина с министром иностранных дел Франции И. Дельбосом 18 ноября 1936 г. - АВП РФ, ф. 0136, оп. 20, п. 167, д. 828, л. 173.
23 DBFP, 2nd ser., v. 17, doc. 200, p. 270.
24 АВП РФ, ф. 0136, оп. 20, п. 167, д. 828, л. 55-6.
25 Цит. по: Colton J. Leon Blum. Humanist in Politics. New York, 1966, p. 211.
26 АВП РФ, ф. 069, on. 21, π. 62, д. 4, л. 25-26.
27 Челышев И.А. СССР - Франция: трудные годы 1938-1941. М., 1999, с. 22.
28 АВП РФ, ф. Oil, on. 1, п. 7, д. 73, л. 9.
37
из кризиса политики невмешательства в дела Испании июня-июля 1937 г., и англоитальянское соглашение 1938 г., и ряд аналогичных внешнеполитических акций Великобритании. В августе 1937 г. Кулондр в беседе с Потемкиным жаловался, что Англия не выдерживает линии согласованной англо-французской политики и “не в первый раз ставит французов перед фактом своих двусторонних соглашений с такими партнерами, как Германия и Италия... что особенно явно в Комитете по невмешательству, эта неустанная тактика Англии ставит Францию в ложное положение”29. В Комитете по невмешательству с лета 1937 г. Франция почти полностью следовала британскому курсу. По мнению И.М. Майского, К. Шотану, Л. Блюму и И. Дельбосу следовало бы чаще вспоминать Л. Барту, который “умел оказывать сильнейшее влияние на Лондон, нередко он диктовал свою волю Форин-оффису”30.
С другой стороны, нужно иметь в виду, что французская дипломатия понимала и знала, что при министре иностранных дел Л. Барту “заинтересованность Англии в дружбе с Францией была значительно меньше, чем сейчас”, и что “Англия не уйдет от Франции, ибо в этом случае она оказалась бы целиком на милости у германо-итальянского блока”31. Можно согласиться с мнением российского исследователя И.А. Челышева, что лидирующее положение одной из держав в политическом или военнополитическом союзе не означает автоматического лишения другой самостоятельности и инициативы во внешней политике32.
Франция устраивала Англию как партнер, но партнер ведомый. Устраивало ли это Францию? Но был ли у нее выбор? Что мог ей предложить Советский Союз?...
Для Франции и СССР в годы испанской войны антифашизм, к сожалению (в плане ближайшей перспективы), не стал основополагающим принципом сближения. В октябре 1936 г. Дельбос в беседе с Потемкиным обращал его внимание на то, что гитлеровская пропаганда доказывает идею советского стремления к всеобщей войне через обострение испанского вопроса. А генеральный секретарь МИД Франции А. Леже и директор бюро прессы и информации МИД А. Комэра, по мнению советского дипломата, “нам достаточно определенно сигнализируют, что в случае вооруженного конфликта из-за Испании нам нечего рассчитывать на Францию, которая до конца намерена выдерживать линию невмешательства”33.
Цели не потерять Францию как потенциального партнера были подчинены и начавшиеся в ноябре 1936 г. секретные военные франко-советские переговоры, закончившиеся безрезультатно. Советское руководство рекомендовало своим дипломатам в Париже не форсировать решения французского правительства. Еще летом 1937 г. советская сторона не теряла надежды на их возобновление34.
Французская блокировка с Англией по вопросам невмешательства вызвала адекватную реакцию советского руководства. Комментируя заявления французского премьера К. Шотана (декабрь 1937 г.), что “можно было бы и совсем не говорить о франкосоветском пакте, если бы только Англия дала Франции достаточные гарантии ее внешнеполитической безопасности”, руководство НКИД в категоричной форме выражало недовольство “линией французской внешней политики и - персонально - поведением Дельбоса. Решено держаться от французов подальше, не пускаться с ними ни на какие интимности и тем более не делать им никаких авансов. Они должны понять, что нам ясна их тактика и что мы не создаем себе иллюзий насчет отношения нынешнего правительства к франко-советскому сотрудничеству. Франция нуждается в СССР; мы же без труда можем обойтись и без французов”35.
29 Там же, ф. 0136, оп. 21, п. 169, д. 837, л. 15.
30 Там же, ф. 069, оп. 21, п. 62, д. 4, л. 117.
31 Там же, ф. 082, оп. 20, п. 86, д. 4, л. 129.
32 Челышев И.А. Указ, соч., с. 24.
33 АВП РФ, ф. 0136, оп. 20, п. 167, д. 828, л. 143-144.
34 Там же, оп. 21, д. 837, л. 3; оп. 21, п. 169, д. 839, л. 27.
35 Там же, ф. 011, оп. 2, п. 17, д. 165, л. 8-9.
38
Почти за полгода до Мюнхена - “второго Седана для Франции” - советская дипломатия делала вывод, что «наш пакт существует только на бумаге, находится в состоянии “анабиоза”»36.
В октябре 1938 г. “создавшееся новое международное положение и видящиеся за ним перспективы” дали основание советскому руководству поставить вопрос об эвентуальном денонсировании франко-советского пакта, правда, он был “решен пока (курсив мой. - В.М.) в отрицательном смысле”, по словам М.М. Литвинова, с учетом происходящего в Берлине, Лондоне и Париже37.
Таким образом, запугивая Францию, Великобритании, а вместе с ней Германии и Италии за годы испанской войны удалось “оторвать” ее от СССР (который в сложной предвоенной политической игре не смог предложить Франции более весомые, чем Англия, “козыри”). Оппозиционная британская “Манчестер гардиан” пророчески подытоживала этот курс в январе 1939 г.: “Чемберлен берет на себя ответственность, рекомендуя дружественному правительству (Франции. - В.М.) политику, которая может оказаться роковой для ее независимости”38.
Английское отношение к потенциальному альянсу с СССР за время испанской войны, несмотря на некоторые колебания, можно охарактеризовать как в целом отрицательное. Это проявилось как в попытках недопущения СССР к подписанию Соглашения о невмешательстве на стадии его подготовки (август 1936 г.), так и в британской тактике в Комитет по невмешательству (например, создании в нем к ноябрю 1937 г. единого фронта западных держав). Этот вопрос, как свидетельствует анализ стенограмм заседаний британского кабинета и Комитета по имперской безопасности, ими регулярно рассматривался. Так, 13 октября 1937 г. при обсуждении международной ситуации министр внутренних дел Дж. Саймон подчеркнул, что почти полное совпадение позиций Великобритании по невмешательству с французскими не должно привести к образованию англо-франко-советского блока и что нужно разубеждать Францию от принятия такого курса39. Месяц спустя совещание глав штабов при Комитете по имперской безопасности анализировало следующий расклад сил на европейской арене: враждебные Германия с Италией, кооперация с Францией и Бельгией; России отводилась роль нейтральной страны или союзника (на крайний случай), что почти не отличалось от выводов Комитета по имперской безопасности от 5 июля 1937 г.40
Возможность формирования антифашистской коалиции на почве испанских событий периодически зондировалась в Лондоне советской дипломатией. Параллельно она регулярно подчеркивала опасность фашизации Испании и необходимость создания блока на этой почве41.
Вывод британского руководства в мае 1939 г., что “возможная перспектива противостояния Испании с военной точки зрения не должна встать на пути заключения пакта с Советской Россией”, можно с сожалением отнести к запоздалому прозрению42. Именно об этом времени У. Черчилль позже напишет: “Наши акции котировались очень низко”43.
Советское руководство, справедливо заключая, что “было бы ошибкой за испанскими деревьями не видеть леса мировой политики”, отдавало себе отчет, что в итоге “испанский вопрос, несомненно, значительно ухудшил наше международное положение. Он испортил наши отношения с Англией и Францией, посеял сомнения в Бухаресте и даже Праге”44.
36 Там же, л. 201, 111.
37 Там же, л. 203: Литвинов - Сурицу, 17 октября 1938 г.
38 Manchester Guardian, 20.L1939.
39 DBFP, 2nd ser., v. 19. London, 1982, doc. 244, p. 403.
40 Ibid., doc. 316, p. 501-511; v. 18, doc. 15, p. 22-26.
41 АВП РФ, ф. 069, on. 20, π. 60, д. 4, л. 52-53.
42 Цит. по: Stone G. The European Great Powers and the Spanish Civil War. - Spain and the Great Powers..., p. 224.
43 Черчилль У. Вторая мировая война, в 6 т. М., 1997-1998. T. 1. Надвигающаяся буря, с. 173.
44 АВП РФ, ф. 069, оп. 20, п. 60, л. 48-49; ф. 05, оп. 16, д. 64, л. 46.
39
Что касается англо-итальянского или франко-итальянского объединения на антигерманской почве, то уже война Италии в Абиссинии сделала его весьма проблематичным. Нейтральная позиция Германии в абиссинском вопросе и пассивность Италии в рейнском конфликте 1936 г. давали неплохое основание для сближения их собственных позиций. Эту мысль подчеркнул Муссолини уже 11 июня 1936 г., считая, что формируется “лучший базис для политической кооперации, чем предыдущие пакты или эмоциональные отношения”45.
Бесспорный вывод, что Гражданская война в Испании “окончательно подтолкнула Муссолини в объятия Гитлера”46, нуждается в некоторой конкретизации. Несмотря на значительное совпадение тактик Гитлера и Муссолини в начале испанской войны, британская дипломатия считала это не более чем демонстрацией возможности сближения: в рассматриваемый период Гитлер связывать своей судьбы с Муссолини не хотел, большинство руководителей Германии не доверяли Италии: “Берлин считает, что на итальянцев полагаться нельзя и что Муссолини неоднократно уже менял и будет менять свою внешнеполитическую ориентацию. В Германии не забыли ни печального урока мировой войны, ни колебаний Муссолини между Берлином и Парижем все эти годы. ...Гитлер считает, что так же, как сейчас Муссолини ищет дружбы и близости Германии, завтра, если ему это понадобится, Италия снова будет стремиться к соглашению с Францией и Англией”47. Отсюда - сдержанность Берлина и столь существенное различие между объемом и характером итальянских “заигрываний” и немецких ответов на них.
Британская дипломатия также полагала, что “флирт с Римом” укрепляет внешнеполитические позиции Гитлера. Советская добавляла: “Если прибавить значение нынешних испанских событий, важность укрепления внутренних режимов... то объективных предпосылок для итало-германского со-трудничества будет еще больше”48.
Англо-итальянское соперничество в Средиземном море, обострившееся с началом войны в Испании, делало для Муссолини поддержку Германией еще более актуальной. Показателем некоторой синхронизации итальянских и германских действий в отношении Испании станет их формальное присоединение к Соглашению о невмешательстве, вхождение в Комитет по невмешательству и пусть не всегда согласованная, но схожая тактика в этой организации: максимальное сопротивление любым легитимным попыткам облегчить положение Испанской республики.
К “единству взглядов и установлению общей линии поведения”, легших, как известно, в основу “оси” Берлин - Рим (октябрь 1936 г.), добавлялось и “признание того факта, что генералу Франко подчиняется большая часть испанского народа, одновременное установление принципа невмешательства и отклонение всяких претензий на испанские владения”. Комментируя визит Г. Чиано в Берлин, во время которого была сформирована эта “ось”, полпред СССР в Германии Я.3. Суриц писал: “на данном этапе испанская проблема, по-видимому, является стержнем германо-итальянского сотрудничества”49. В те дни “Франкфуртер цайтунг” указывала, что единство взглядов Германии и Италии выразится в дальнейшем “параллелизме действий”50, что и воплотилось в признании 18 ноября 1936 г. фашистскими странами правительства Франко в Испании.
К концу 1936 - началу 1937 г. “германская карта” стала у Муссолини едва ли не основной, несмотря на все неудобства игры именно этой картой. Дуче не оставит идеи использования ее в качестве “козыря” после заключения “джентльменского соглашения” с Великобританией. Советская дипломатия полагала, что “Муссолини пытается примирить обе эти линии и создать треугольник Берлин - Рим - Лондон.
45 DGFP, ser. C, v. 5, р. 775.
46 Henig R. The Origins of the II World War. 1933-1939. London - New York, 1992, p. 29.
47 АВП РФ, ф. 098, on. 19, π. 114, д. 658, л. 116.
48 DBFP, 2nd ser., v. 17, doc. 84, p. 90; АВП РФ, ф. 098, on. 19, π. 114, д. 658, л. 117, 118.
49 АВП РФ, ф. 082, оп. 19, п. 83, д. 4, л. 125, 115, 116.
50 Frankfurter Zeitung, 26.Х.1936.
40
Ему представляется, что базой этого треугольника для данного момента может явиться испанская проблема”51.
Углубление вовлеченности фашистских стран в испанский конфликт позволило советской дипломатии в феврале 1937 г. сделать вывод, что “вопросы, разделяющие эти страны, как, например, австрийский, отступают сейчас на задний план перед вопросами, их сближающими, в особенности перед испанскими событиями”52.
Германия, подталкивая Италию в 1936-1937 гг. ко все большему втягиванию в испанскую авантюру, не торопилась связывать себя с нею более тесным альянсом, тем более что к аншлюсу Австрии еще не была готова ни сама Германия, ни общеевропейская ситуация. Как образно выразился французский посол в Берлине А. Франсуа-Понсе, “Гитлер не приоткрыл двери в сторону соглашения, но и не прихлопнул ни одной”53. И это - несмотря на дипломатическую активность обеих сторон, например в апреле- мае 1937 г.54
Единая тактика при разрешении кризиса “невмешательства” (июнь-июль 1937 г.) также сблизила позиции фашистских стран и в испанском, и в общеевропейском вопросах. И хотя в итало-германских отношениях еще отмечались всплески взаимных провокаций и шантажей, к тому времени аншлюс Австрии - яблоко раздора между Италией и Германией - становился вопросом времени.
Германия позволила Италии “увязнуть” в Испании, как ранее в Абиссинии, что ощутимо пошатнуло положение той в Средиземноморье. Затруднялась активная политика Италии в Придунайском бассейне и на Балканах, где заметно усилилась германская. Муссолини стремился к завершению испанской авантюры (но его устраивал только победный вариант). Франко же начинал тяготиться излишней “опекой” дуче55.
Ситуация в германо-итальянском мезальянсе лета-осени 1937 г. означала очевидное лидерство Германии и заметная подчиненность Италии ее курсу, в том числе и “испанскому”. В начале августа 1937 г. советский полпред в Германии К.К. Юренев писал в дневнике: «Германия знает, что Италия по существу у нее в руках и что, потеряв германскую поддержку, акции Италии сильно пали бы на всех “политических биржах”»56.
Дальнейшим расширением диапазона совместных германо-итальянских действий знаменовался визит Муссолини в Берлин (октябрь 1937 г.): диктаторы договорились о единой линии по ряду внешнеполитических вопросов, в том числе испанскому, средиземноморскому, колониальному, дальневосточному.
У Германии и Италии появлялась очередная удобная возможность продемонстрировать Франции и Англии силу и сделать их сговорчивее как в общеевропейских, так и в колониальных вопросах: “отдельные представители итальянской дипломатии всегда утверждали, что сближение Рима с Берлином в планах Муссолини играет роль рычага, при помощи которого он намерен был заставить Лондон пойти на соглашение с ним”, - писал полпред в Италии Б.Е. Штейн М.М. Литвинову в январе 1937 г.57
Напомним, что юридически оформленного варианта германо-итальянского сотрудничества на том этапе не было. Можно согласиться с мнением французской дипломатии, выраженном накануне визита Муссолини в Берлин: “Страны фашистской диктатуры, вроде Германии и Италии, не нуждаются для своих замыслов в договорах и протоколах.
51 АВП РФ, ф. 011, on. 1, д. 35, л. 6, 20, 23.
52 Там же, ф. 082, оп. 20, п. 86, д. 4, л. 28.
53 Там же, л. 33.
54 Чему свидетели мы были... Переписка бывших царских дипломатов: 1934-1940, в 2-х кн. М., 1998. Кн. 2. 1938-1940, с. 477; АВП РФ, ф. 082, оп. 20, п. 86, д. 4, л. 68-69.
55 П. Престон справедливо подчеркивает, что Франко “вовсе не улыбалась перспектива, когда Муссолини будет подносить ему победу за победой”. - Престон П. Франко. М., 2001, с. 173.
56 АВП РФ, ф. 082, оп. 20, п. 86, д. 4, л. 128.
57 Там же, ф. 011, оп. 1, п. 4, д. 35, л. 17.
41
Гитлер и Муссолини подписывают документы лишь в том случае, когда почему-либо хотят добиться взаимного или выгодного внешнеполитического эффекта. Для серьезных же и агрессивных планов Италия давно уже отказалась от фетишизма подписания бумажек. Опыт испанской интервенции является наглядной тому иллюстрацией”58.
Ставший в феврале 1938 г. министром иностранных дел Германии И. Риббентроп более активно проводил линию на сближение с Италией. По мнению советской дипломатии, «линия Риббентропа - это усиление “оси” Рим - Берлин - Токио и ослабление контактов Лондон - Берлин, еще более агрессивная политика в Центральной Европе (Чехословакия, Австрия) и, главное, активизация интервенции в Испании»59.
Дальнейшее развитие итало-германской кооперации преследовало, кроме укрепления собственно союза, скорую и полную ликвидацию республики его силами.
События 1938 г. внесли принципиально новые акценты в палитру международных предвоенных отношений. Но и до, и после Мюнхена процесс блокировки шел, безусловно, под сильным влиянием испанских событий. Как считала советская дипломатия, испанский вопрос “сыграл едва ли не решающую роль в темпах и сроке окончательного сговора Италии с Германией”. Аналогичной точки зрения придерживалась и Великобритания60.
Фашистские страны, безусловно, выиграли, выключив Франко из числа потенциальных союзников Англии и Франции в 1936-1938 г. Но этот стратегический выигрыш был недолгим. В сентябре 1938 г., в разгар мюнхенского кризиса, Франко, вопреки ожиданиям Берлина и Рима, провозгласил нейтралитет Испании на случай войны. Доказывая необходимость усиления союза, Гитлер и Муссолини побудят Франко присоединиться в марте 1939 г. к антикоминтерновскому пакту. Тем самым Англия и Франция лишались гарантированно нейтрального поведения Испании в надвигавшейся войне. Но в августе 1939 г. каудильо подтвердил свое намерение оставаться нейтральным, что было совершенно оправданным с точки зрения национальных интересов разоренной глубоким гражданским конфликтом страны61.
Испанские события предоставили удобную возможность проверить на прочность общности интересов ведущих стран. Если абиссинский кризис 1935-1936 гг. наметил робкие контуры военно-политических союзов, испанский станет их более прочным “цементирующим раствором”. Основная блокировка будет идти в направлении: демократические страны против фашистских, при наличии ряда боковых векторов. Все участники пытались вести многокомбинационную игру.
Интернационализация Гражданской войны в Испании не стала побудительным мотивом объединения антифашистских сил. Наибольшую недальновидность проявило французское руководство. Не всегда последовательной была тактика советской стороны. Солидарность с республикой оставляла СССР в одиночестве на европейской арене. Тем самым он противопоставил себя западным странам и в определенной мере предопределил свою изоляцию и в Комитете по невмешательству, и в Европе.
Не менее важен другой международный аспект Гражданской войны в Испании - политика “невмешательства”. Соглашение о невмешательстве в дела Испании как серия двусторонних соглашений было подписано в августе 1936 г. 27 европейскими странами. Они и СССР были взаимны в желании связать друг друга пусть формальным, но обязательством не вмешиваться в испанские дела. Но Италия и Германия уже определились в своих интересах в Испанской войне и помогали мятежникам. О каком “невмешательстве” шла речь?! Политическая наивность - полагать, что помощь прекратится, и она не была свойственна никому из политических лидеров стран, начинавших непростую
58 Там же, л. 192.
59 Там же, оп. 2, п. 17, д. 165, л. 53.
60 Там же, оп. 1, п. 4, д. 35, л. 17.
61 DGFP. Ser. D (1937-1945). V. 3. Germany and the Spanish Civil War 1936-1939. Washington, 1950, doc. 622, p. 950-951; doc. 638, p. 969-970; doc. 641, p. 972-973; doc. 659, p. 991; Merkes M. Die deutsche Politics im Spanischen BurgerKrieg 1936-1939. Bonn, 1969, p. 328-329.
42
политическую игру под названием “невмешательство”. Скорее Англия, Франция и СССР надеялись, что соглашение о невмешательстве не даст разрастись масштабам внутреннего конфликта. Участники соглашения пошли на заведомо невыполнимые условия, чтобы отвести от себя подозрения в симпатиях и не спровоцировать обострение отношений с другими странами.
Присоединяясь к соглашению, каждый из первых пяти основных его участников оставался при своем понимании “невмешательства”, чем ощутимо затруднялась в последующем работа Комитета по невмешательству. Различие в понимании назначения декларации о невмешательстве обрекало этот документ на непродуктивность.
Соглашение о невмешательстве представляло собой, скорее, декларацию о намерениях. Оно было нелегитимно с точки зрения международного права и не содержало механизма реализации, хотя опыт недавних санкций Лиги наций против Италии должен был научить как политиков, так и юристов максимально четко прописывать как основные положения соглашения, так и формы его применения и, безусловно, санкции против нарушителей.
Аморфность и обтекаемость соглашения таили в себе и искушение, и опасность его нарушить в скором будущем. Отмечая все изъяны и слабости политики невмешательства, ее запрограммированную несостоятельность, нужно признать, что альтернативы ей в рассматриваемый период, к сожалению, не было.
Франция в конце августа 1936 г. предложила создать международный Комитет по применению соглашения о невмешательстве в дела Испании. Великобритания заявила о готовности предоставить Лондон как место работы данной организации.
Первый серьезный кризис политика невмешательства пережила уже в октябре 1936 г. Назревавший из-за бездеятельности комитета, он был катализирован советскими заявлениями 7 и 23 октября. К этому времени Советский Союз начал оказывать военную помощь Испанской Республике, информация о чем имелась у стран - членов комитета. В заявлении Кагана повторялось требование сконцентрировать внимание этой международной организации на расследовании действий Португалии, через которую мятежники получали оружие и амуницию. Подчеркивалось, что сложившаяся ситуация делала соглашение о невмешательстве несуществующим и что в случае продолжения нарушений соглашения Советский Союз будет считать себя свободным от его обязательств62. Советское заявление от 7 октября опережало ожидаемый поток обвинений в адрес СССР. Выходить из комитета Советский Союз не планировал, в случае срыва соглашения Германия и Италия получили бы большую возможность посылать оружие мятежникам, чем он - законному правительству. В советском заявлении на заседании комитета 23 октября 1936 г. подчеркивалось, что ввиду систематических нарушений другими странами соглашения о невмешательстве советское правительство не считает себя связанным им в большей степени, чем любой из остальных участников63.
Сохранение видимости невмешательства отвечало в тот момент интересам всех членов комитета. Крах этой политики повлек бы еще более серьезные осложнения в международных и двусторонних отношениях, чем сам факт начала испанской войны. 24 октября 1936 г. на встрече Идена с французским послом Ш. Корбеном была достигнута договоренность, что оба правительства будут действовать в тесном контакте по выводу “невмешательства” из кризиса и делать все, чтобы “сохранить комитет действующим”64.
Первый кризис политики невмешательства (осень 1936 г.) был преодолен относительно безболезненно для международных отношений, но осложнил двусторонние, углубил собственно испанский кризис. Никто не был готов и способен его разрешать.
62 АВП РФ, ф. 69, оп. 24, п. 77, д. 5, л. 116; Документы внешней политики (далее - ДВП) СССР. Т. 19. 1 января - 31 декабря 1936 г. М., 1974, с. 463^164.
63 АВП РФ, ф. 069, оп. 20, п. 60, д. 9, л. 95.
64 DBFP, 2nd ser., v. 17, doc. 327, p. 465.
43
Кризис продемонстрировал, что одной из острейших проблем политики невмешательства являлся контроль над поставками оружия и амуниции в Испанию.
Дебаты по содержанию проекта контроля шли в комитете и подкомитете в конце октября - первой половине ноября 1936 г. 12 ноября 1936 г. комитет утвердил предложенную председателем И. Плимутом схему контроля, но это не привело к принятию конкретных мер. Обсуждались детали, увязки применения плана контроля на практике65.
В политике невмешательства к концу 1936 г. сложилась двойственная ситуация: функционирование комитета, ряд членов которого - Германия, Италия, с одной стороны, и СССР - с другой, помогали разным воюющим сторонам. При этом первые почти не пытались скрыть своего присутствия в испанской войне, участие в Комитете по невмешательству носило для них подчиненный характер, следовательно, и дискуссии по основным вопросам играли не первостепенную роль.
В английской позиции тесно переплетались две тенденции: боязнь как “красной Испании”, так и перспектив итало-германского господства на Пиренейском полуострове. Эта тактика варьировалась в зависимости от обстановки в самой Испании и в Европе. Поэтому в Комитете по невмешательству Великобритания имитировала относительно активную деятельность по урегулированию испанского вопроса (на уровне дебатов), не выказывая действительного стремления к реализации нужных мер. Характеризуя ситуацию, Майский сравнивал британское правительство с гувернанткой, «до смерти напуганной диким хулиганством опекаемого ею ребенка. Но так как ни английская, ни французская гувернантки никогда до сих пор не решались отшлепать берлинского хулигана, то нисколько не удивительно, что Гитлер и на этот раз решил показать кулак своим “воспитателям”»66. Франция по большинству позиций в комитете солидаризировалась с Англией.
Англо-французский план от 24 декабря 1936 г., предложенный в комитете, предполагал установление контроля на франко-испанской и испано-португальской границах, патрулирование прибрежных вод Испании военным флотом стран - участниц соглашения67. Согласованные на заседании подкомитета 15 февраля 1937 г. планы по вопросам о добровольцах и о контроле должны были вступить в силу, соответственно, 20 февраля и 6 марта. Схема контроля обладала рядом слабых мест: поставки по воздуху не затрагивались, португальское побережье не патрулировалось. План не предусматривал санкций против стран - нарушительниц соглашения68.
Советская дипломатия, проводя линию в Комитете по невмешательству на установление контроля, периодически шантажировала его участников угрозой своего выхода из этой организации в ответ на проволочки в решении проблем. В начале февраля 1937 г. выход СССР из комитета допускался уже не в декларативной форме: “Возможно, в случае неудовлетворения наших требований, мы даже уйдем из комитета”, - писал Литвинов в Мадрид Розенбергу69.
Обладавший принципиальными недостатками контроль способствовал дальнейшим успехам мятежников. Он не устраивал ни одну из сторон, ведших борьбу в Испании или стоявших за ними. Но европейские страны вынуждены были играть экспромтом, по правилам, складывавшимся в ходе “игры”. Италия, Германия и СССР получали возможность хоть частично отвести от себя обвинения в нарушении Соглашения о невмешательстве. От поддержки воюющих сторон никто из них отказываться не планировал. Великобритания и Франция получали возможность продемонстрировать приверженность политике “невмешательства”. Это станет обычной практикой в дальнейшей деятельности Комитета по невмешательству.
65 АВП РФ, ф. 010, оп. 11, п. 71, д. 55, л. 237-239, 249-250; ф. 69, оп. 27, д. 29, л. 109-110.
66 Там же, ф. 069, оп. 21, п. 62, д. 4, л. 36-37.
67 Там же, ф. 69, оп. 27, д. 25, л. 54-56.
68 ДВП СССР. Т. 20. Январь-декабрь 1937. М., 1976, с. 86.
69 АВП РФ, ф. 69, оп. 27, д. 27, л. 60-61; д. 28, л. 122-123; ф. 05, оп. 16, д. 64, л. 66-67; ф. 097, оп. 12, д. 15, л. 39; ф. 011, оп. 1, п. 4, д. 37, л. 14.
44
Можно утверждать, что Комитет по невмешательству на первом этапе своего функционирования при ведущей роли британской дипломатии, соглашательстве Франции, одобрении фашистских государств саботировал большинство инициатив, способных смягчить испанский конфликт, расценивая их не как попытку урегулирования, но как стремление советской стороны к “коммунистической экспансии”. Тем самым серьезных оснований для локализации испанского конфликта к весне 1937 г. создано не было. Он приобретал все более затяжной характер, обостряя международные отношения в Европе. Нарастание фактора силы в конфликте на Пиренейском полуострове побуждало к принятию хотя бы частичных мер для сохранения видимости “невмешательства”.
Второй этап деятельности Комитета по невмешательству окажется более драматичным для Испании и углубит расхождения между его членами. Условной границей в политике невмешательства можно считать кризис июня-июля 1937 г. На том этапе наряду с вопросами контроля и волонтерства значительно обострится проблема прав воюющих сторон. 29 мая 1937 г., после бомбардировки испанцами немецкого крейсера “Дойчланд”, Германия и Италия заявили о своем выходе из комитета и отказе от участия в морском патрулировании. Британская дипломатия попыталась разрешить конфликт с участием стран, осуществлявших контроль: Англии, Франции, Германии, Италии. По мнению руководства Великобритании, переговоры четырех держав являлись “наиболее обнадеживающим методом обеспечить возвращение германских и итальянских представителей к полному сотрудничеству в работе комитета”70.
Следующую стадию кризиса политики невмешательства (лето 1937 г.) знаменовали заявления Италии и Германии от 23 июня о прекращении участия их судов в патрулировании испанского побережья. В качестве предлога этими странами был использован факт атак республиканцами (15 и 18 июня) германского крейсера “Лейпциг”. Италия и Германия настаивали на экстренном принятии мер против республиканцев71. Франция, переживавшая в те дни внутриполитический кризис и смену кабинета, в особый расчет фюрером и дуче не принималась. Германия настаивала на демонстрации республике силы, но на это не пошли Британия и Франция, предложив выступить с предупреждением обеих испанских сторон72. Англия искала компромисс. Свое возвращение к патрулированию Италия и Германия ставили в зависимость от признания за Франко прав воюющей стороны, что было снова подчеркнуто послом в Лондоне И. Риббентропом 22 июня на встрече четырех держав на уровне послов в Лондоне73. Итальянская печать большое внимание уделила ноте Франко, требующего признания за ним этих прав74.
Заручившись французской поддержкой (согласие на компромисс: признание прав воюющей стороны за Франко после вывода из Испании волонтеров), Англия выдвинула 14 июля 1937 г. новый план урегулирования кризиса политики “невмешательства”, по основным пунктам совпадавший с итало-германским предложением от 2 июля и предусматривающий предоставление Франко прав воюющей стороны75. По мнению Литвинова, это противоречило установке о непризнании за Франко этого статуса ни при каких условиях. Испанское правительство передавало через своего посла в Москве М. Паскуа просьбу советским дипломатам “возражать против подобного компромисса”76.
Британский план был доброжелательно встречен руководителями Италии и Германии77. 16 июля 1937 г. на заседании Комитета по невмешательству он был принят за основу для обсуждения и передан в подкомитет, заседание которого было назначено
70 Там же, ф. 011, on. 1, п. 4, д. 103, л. 95-96.
71 DGFP, ser. D, v. 3, doc. 339-353, p. 354-368; DBFP, 2nd ser., v. 18, doc. 627, p. 911-912.
72 DGFP, ser. D, v. 3, doc. 343, p. 359; doc. 347, p. 362.
73 DBFP, 2nd ser., v. 19, doc. 1, p. 2.
74 АВП РФ, ф. 098, on. 21, д. 5, л. 50.
75 Там же, ф. 69, оп. 27, д. 25, л. 146-150.
76 ДВП СССР, т. 20, с. 382; прим. 146, с. 737; АВП РФ, ф. 069, оп. 21, д. 8, л. 141.
77 DBFP, 2nd ser., v. 19, doc. 63, note 2, p. 117.
45
на 20 июля. Стремление западных держав возможно быстрее принять британский план урегулирования ситуации в Испании подтверждается и фактом созыва заседаний подкомитета 20 июля дважды. Критика советской дипломатией существа английского предложения была воспринята как обструкционизм, ей инкриминировался провал всей системы невмешательства78. “Символическая” эвакуация волонтеров, предлагавшаяся английской дипломатией (например, по 5 тыс. человек с каждой стороны) как условие предоставления Франко прав воюющей стороны, на практике означала, что он потерял бы 5% иностранных войск, а республиканцы - около трети79.
Бескомпромиссность Советского Союза в вопросе о контроле и правах воюющих сторон вызвала у западных дипломатических и политических кругов стремление отстранить его от решения важнейших проблем невмешательства. Особенно активны в этом плане были Великобритания и Германия. Дальнейшая деятельность британской дипломатии в Комитете по невмешательству свидетельствовала о некотором временном совпадении интересов этих стран в указанном направлении. В те же дни Кулондр по поручению своего правительства вновь пытался убедить Литвинова изменить советскую тактику в комитете, мотивируя это “необходимостью избежать устранения СССР от дел комитета” и подчеркивая риск изоляции СССР80.
Как следует из дневника Майского, на встрече с ним 27 июля Иден считал, что “все невмешательство сейчас висит на волоске”. Он убеждал советского посла, что лучше бы срыв произошел в итоге действий Италии и Германии: до вопроса о правах воюющей стороны дело не дойдет, а если проблема “волонтеров” потерпит крах, ответственность за это можно будет возложить на Германию и Италию. Иден просил передать содержание этой беседы Литвинову81.
Близкая к тупиковой ситуация, сложившаяся к началу августа 1937 г. в ходе обсуждения английского плана, подтолкнула подкомитет при комитете фактически единогласно принять решение отложить обсуждение на неопределенное время.
Во второй половине сентября 1937 г. Англия и Франция, не консультируясь с другими членами Комитета по невмешательству, прекратили патрулирование испанского побережья, что было одним из первых шагов их открытого отказа от политики невмешательства. Комитет по невмешательству возобновил обсуждение вопроса о волонтерах в октябре 1937 г. Правительства Англии и Франции предприняли новую попытку привлечь Италию к переговорам о выводе добровольцев из Испании. В Лондоне надеялись на поддержку Римом английских предложений хотя бы в символической форме. Германская сторона допускала возможность (что было поддержано Великобританией) достижения соглашения при условии, что в нем не будет участвовать СССР82. Майский, пытаясь отсрочить решение вопроса о статусе воюющих сторон, на заседании комитета 19 октября заявил, что СССР согласится на предоставление Франко прав воюющей стороны только при условии полного вывода иностранных войск из Испании83.
Ситуация в Европе и в Испании осени 1937 г. значительно усложнилась, что могло быть чревато и роспуском комитета, и решением в нем вопросов без участия особо строптивых членов. 27 октября 1937 г. А. Иден телеграфировал послу в Москве Д. Чилстону: “Положение в комитете столь критично, и возможные последствия столь серьезны, что я должен просить Вас обратиться с просьбой о личной встрече со Сталиным, а если это окажется невозможным, просить встречи с Литвиновым”84. Британский
78 The Times, 27, 30, 31.VII.1937; 2.VIII.1937; The Observer, 1.VIII.1937.
79 АВП РФ, ф. 69, on. 27, д. 34, л. 50-51; DBFP, 2nd ser., v. 19, doc. 75, p. 134-135; doc. 63, p. 117, doc. 66, p. 120-121.
80 Documents diplomatique français, 2eme sér., t. 6, p. 554-555, 556; DBFP, 2nd ser., v. 19, p. 151.
81 АВП РФ, ф. 069, on. 21, π. 62, д. 4, л. 104-105.
82 DGFP, ser. D, v. 3, doc. 441, p. 465.
83 ДВП СССР, т. 20, c. 552-554; Майский И.M. Воспоминания советского посла, в 2-х т. М., 1964, т. 2, с. 403.
84 DBFP, 2nd ser., v. 19, doc. 271, p. 444.
46
посол должен был заострить внимание на советской точке зрения, как единственном препятствии, и подчеркнуть, что следствием полного единодушия в комитете будет продолжение решения проблем невмешательства без СССР. Чилстон в тот же день просил встречи со Сталиным, но принят не был под предлогом, что советский лидер в последнее время воздерживается от приема дипломатических представителей. После встречи 29 октября с Литвиновым, акцентировавшим существенные расхождения с Англией и Францией в политике невмешательства, Чилстон констатировал: “Советское правительство не верит, что наши предложения могут быть действительно эффективными для прекращения интервенции, а только дадут дальнейшую проволочку итальянцам”85. Иден, в свою очередь, пригласив 27 октября Майского, предложил ему голосовать за британский план либо отклонить его, а в случае, если эвакуация не начнется, выйти из комитета86. На заседании подкомитета 29 октября Майский отказался принять как английский план, так и французские предложения, внесенные 16 октября. Результатом сложившегося альянса западных держав в Комитете по невмешательству была поддержка всеми восемью (кроме СССР) членами подкомитета проекта резолюции, который был утвержден на пленарном заседании комитета 4 ноября 1937 г. и признавал в целом британский план от 14 июля 1937 г.87
Техническая подкомиссия Комитета по невмешательству, обсуждавшая вопрос об усилении контроля, всеми голосами против одного - советского - приняла в конце ноября 1937 г. так называемую схему Ван-Дульма (контролеры на судах без морского патруля или каких-либо его эквивалентов)88. На разработку практических мер по реализации ее и британского плана (от 14 июля 1937 г.) ушло около двух месяцев, однако, когда к началу 1938 г. основные моменты плана были обсуждены, работа комитета, подкомитета и их многочисленных комиссий начала постепенно замирать.
С конца 1937 - начала 1938 г. испанская проблема стала отодвигаться на второй план как в европейских, так и мировых международных проблемах (начало японской агрессии в Китае, нарастание чехословацкого кризиса), что неизбежно сказалось на политике невмешательства и конечной судьбе Испанской Республики. Ускорился процесс блокировки как внутри самого комитета, так и в Европе в целом. Н. Чемберлен, как и новый французский премьер Э. Даладье, стремился к скорейшему прекращению войны в Испании как одному из серьезных препятствий для заключения соглашений с Германией и Италией. Дальнейшее обсуждение плана теряло для них смысл, а потому пауза в заседаниях Комитета по невмешательству, которые Плимут откладывал под различными предлогами, затянулась почти на два месяца. Капитулянтская позиция британского и французского правительств в испанском вопросе проявлялась все четче и явственнее. В феврале-апреле 1938 г. подкомитет собирался по одному разу в месяц. В мае - трижды (два раза 26 мая), в июне - шесть раз (дважды 21 июня)89.
К лету 1938 г. ситуация в Европе значительно осложнилась. 12 марта Германия осуществила аншлюс Австрии. Англо-итальянское соглашение о дружбе и сотрудничестве (апрель 1938 г.) фактически легализовало итальянскую интервенцию в Испании, поскольку Англия согласилась на вывод итальянских войск без указания точного срока. Велась закулисная подготовка Мюнхенского соглашения.
На заседании подкомитета 26 мая 1938 г. Плимут призвал к выполнению резолюции комитета от 4 ноября 1937 г. Англия и Франция представили согласованный текст плана, после чего на СССР было оказано давление, дабы и он его принял. 5 июля 1938 г. состоялось единственное в том году и последнее в ходе войны заседание Комитета по невмешательству. Компромиссный план, в основе которого лежал английский проект 1937 г., был принят Англией, Францией, Германией и Италией. Он предусматривал
85 ДВП СССР, т. 20, с. 574, 578-579; DBFP, 2nd ser., v. 19, p. 445.
86 ДВП СССР, т. 20, c. 573-574.
87 Там же, c. 563; DBFP, 2nd ser., v. 19, doc. 292, p. 469.
88 АВП РФ, ф. Oil, оп. 1, д. 38, л. 132.
89 Там же, ф. 69, оп. 27, д. 36, 37.
47
восстановление сухопутного и морского контроля испанских границ, эвакуацию волонтеров и предоставление прав воюющей стороны обоим борющимся лагерям Испании после отзыва 10 тыс. волонтеров из лагеря с их меньшим количеством, и после эвакуации пропорционально большего количества из лагеря с большим количеством волонтеров, посылку комиссий по подсчету добровольцев и т.д. 7 июля Каган получил директиву из Москвы о согласии СССР присоединиться к плану90. Ни одна из сторон, принимавших этот план в Комитете по невмешательству, не восприняла его как серьезное средство прекращения конфликта. С учетом фактора нарастания центрально- европейского кризиса и с позиций национальных интересов ведущих европейских стран, видимость “невмешательства” в дела Испании устраивала всех его участников. В конце августа 1938 г. Плимут заявил, что не видит смысла в созыве комитета или подкомитета для обсуждения существа вопроса.
27 февраля 1939 г. Англия признала генерала Франко единственным законным правителем Испании91. Франция сделала это 25 февраля.
4 марта 1939 г. Майский по поручению советского правительства заявил о выходе из комитета, потерявшего всякий смысл. 20 апреля 1939 г. эта международная организация официально прекратила свою деятельность.
Политика “невмешательства” дорого обошлась самой Испании и всей системе международных отношений накануне Второй мировой войны, подрывая веру в действенность международных соглашений и договоров, способных остановить агрессию.
Испанский конфликт 1936-1939 гг. предоставил будущим участникам Второй мировой уникальную возможность активной подготовки к ней общественного мнения своих стран. Ворвавшись на страницы европейских газет короткими сообщениями июля 1936 г., Испанская гражданская война породила серьезнейшие информационную и пропагандистскую войны, обостряя поляризацию в Европе. Перед Британией и Францией встала задача оправдания политики “невмешательства” в дела Испании. Руководители Германии, Советского Союза и Италии провозгласили пропагандистскую поддержку противоборствующих сторон и собственной политики в Испании. Германия также опасалась идеологической солидарности Франции с республиканской Испанией и считала нужным запугивать ее как военно-политически (опасностью остаться в изоляции), так и идеологически. Идеологическая составляющая испанского конфликта незримо присутствовала во всех других его международных аспектах.
В Великобритании и во Франции пропаганда приурочивалась к конкретным событиям испанской войны, а в Италии, Германии и Советском Союзе велась систематически, лишь иногда сбавляя или наращивая темпы.
Уже в начале августа 1936 г. английское руководство выражало опасение по поводу перспективы создания враждебных идеологических блоков в Европе в связи с событиями в Испании. Аналогичную настороженность на протяжении всей испанской войны высказывала французская сторона92.
Кампания в Германии в связи с началом фашистского мятежа в Испании (июль- август 1936 г.) была направлена на оправдание контрреволюционных выступлений со ссылками на большевистскую опасность, угрожающую всей Европе. Аналогичная кампания разворачивалась и в Италии. В ней, наряду с оправдательным (“антикоммунистическим”) мотивом, другим, и едва ли не ведущим, станет поднимавшийся позже с разной периодичностью и глубиной антибританский.
Пропагандистская кампания во Франции отражала как кризис ее внешнеполитических доктрин, так и внутриполитический кризис во всем спектре мнений по испанскому вопросу, раскол по нему французского общества.
90 Там же, ф. Oil, оп. 2, д. 227, л. 35, 63.
91 Там же, ф. 69, оп. 28, д. 48, л. 15-17.
92 DBFP, 2nd ser., v. 17, doc. 84, p. 90-91: Записка О. Сэрджента об опасности создания враждебных идеологических блоков в Европе, 12 августа 1936; Paris-Soir, 18.VII.1936; АВП РФ, ф. 05, оп. 16, п. 119, л. 18.
48
Советское руководство вплоть до подписания Соглашения о невмешательстве и обмене послами с Испанией (конец августа 1936 г.) ограничивалось в печати официальной и достаточно лаконичной информацией о событиях в этой стране.
Подлинный размах пропагандистская борьба в Европе вокруг испанской проблемы приобрела с формированием кабинета Л. Кабальеро и началом функционирования Комитета по невмешательству (сентябрь 1936 г.).
Если немецкая и итальянская печать однозначно отрицательно комментировала советское заявление в Комитете по невмешательству от 7 октября 1936 г., то французская и британская представили некоторый спектр мнений по этому поводу. “Пёпль” требовала присоединиться к советской ноте. “Ом либр” предполагала, что СССР из комитета не выйдет, а “ограничится успехом пропаганды”. “Фигаро” объясняла поступок СССР желанием повлиять на французскую внутреннюю политику и усилить пропаганду в Англии и Франции в пользу Народного фронта Испании93. “Таймс” утверждала, что в случае срыва соглашения зарубежные друзья мятежников будут иметь большую возможность в снабжении их оружием, чем СССР - Мадрид. В этом же духе высказывались “Дейли экспресс”, “Дейли мейл”, “Морнинг пост”. “Обсервер” озаглавил заметку по этому поводу “Ложный шаг России”94.
Вину за затягивание дискуссий в Комитете по невмешательству большая часть западной прессы возлагала на Советский Союз: “за это время он сможет снабдить оружием правительство Испании” (“Жур”), советская печать, в свою очередь, - как на фашистские страны, так и на Великобританию с Францией95. Можно говорить об активном осуждении в Европе осенью 1936 г. советской политики при молчаливом одобрении итальянской и немецкой активности в Испании.
В основе многих взаимных идеологических нападок лежало отсутствие четкого плана или желания решения испанского вопроса. Это особенно ярко проявилось в январе-марте 1937 г. (обсуждение и принятие плана контроля в Комитете по невмешательству, запрещение посылки добровольцев в Испанию) и июне-июле 1937 г. (кризис политики невмешательства).
Испанские события и политика европейских государств наиболее вызывающе освещались в фашистской прессе: эта тенденция особенно усилилась с лета 1937 г. Можно говорить о разной проблематике и нетождественных методах пропагандистской борьбы со стороны Италии и Германии против Британии и Франции. Дифференциация основывалась на оценке роли каждой из этих стран в Испании и Европе. Отличалась и мотивация, и основные темы. Так, на начальном этапе испанской войны итальянская пресса параллельно с немецкой старалась оказать давление на Францию и по пропагандистским каналам. Франция обвинялась в причастности к началу испанских событий, в прореспубликанских и просоветских симпатиях. Фашистская пресса откровенно шантажировала Францию риском остаться в изоляции в Европе в случае ее активной политики в пользу Испании. Но антифранцузская кампания в этом контексте носила менее выраженный характер, так как в лице этой страны Гитлер и Муссолини видели менее серьезного противника, чем Великобритания.
Методика и способы пропагандистской кампании по испанскому вопросу, разрабатываемые и используемые ведущими европейскими странами в рассматриваемый период, были разнообразны. Например, активно применялась тактика “слухов” и “утечки информации”, которые, по мнению их организаторов, могли подорвать позиции внешнеполитических оппонентов.
В феврале 1937 г. в Берлине циркулировали слухи, что для спасения Франко Германии потребуется такое увеличение помощи, которое неизбежно приведет к конфликту с Англией
93 Berliner Börzen-Zeitung, 22.Х.1936; Le Peuple, 10.X.1936; Le Figaro, 10.X.1936; L’Homme Libre, 10.X.1936; АВП РФ, ф. 0136, on. 20, π. 167, д. 828, л. 64.
94 Daily Telegraph, 11, 12.X.1936; The Times, 8, 11.X.1936; Daily Express, 8, 10, 11.X.1936; Daily Mail, 8, 11.X.1936; Morning Post, 8.X.1936; The Observer, 11.X.1936; АВП РФ, ф. 010, on. 11, n. 71, д. 55, л. 49.
95 Les Jours, 29.X. 1936; Известия, 8, 10, 18.1.1937; и др.
49
и Францией96. Аналогичного рода слухи распространялись немецкой прессой. Месяцем позже в Риме начали активно распускать слухи о якобы готовящейся переброске в Испанию французских частей97. Франсуа-Понсе в конце июля 1937 г. заявил протест руководству МИД Германии по поводу антифранцузской кампании в немецкой прессе, муссировавшей слухи о помощи Франции оружием Испанской Республике98. В декабре 1937 г. активная кампания слухов была организована в Риме, Женеве относительно готовившегося комбинационного удара Муссолини: одновременно с активной поддержкой военного наступления Франко, дуче якобы заявит о выходе из Комитета по невмешательству99.
Утечку информации о деятельности Комитета по невмешательству, вопреки принятому по этому поводу общему коммюнике, периодически организовывала советская делегация, навлекая на себя справедливый гнев других его членов100. Лорд Плимут 7 мая 1937 г. инкриминировал советской стороне превращение комитета в “орудие пропаганды”. Он был поддержан итальянским и немецким представителями Д. Гранди и И. Риббентропом. Последний неоднократно подчеркивал, что И.М. Майский использует Комитет по невмешательству не столько для решения испанских проблем, сколько для пропагандистских целей101.
Получаемая НКИД информация о военной помощи франкистам осенью 1936 г. для большей доказательности посылалась в советское полпредство в Париж, там через знакомых дипломатам журналистов она помещалась в ряд изданий без указания источника, а затем уже передавалась в Москву со ссылкой на французскую прессу. Вырезки из этих газет получал Майский в Лондоне и использовал их в обвинительных нотах и речах в Комитете по невмешательству. По мнению заместителя заведующего 3-м Западным отделом Ф. Вейнберга, такая практика использования “материалов себя оправдывает”. В течение всей испанской войны советская сторона регулярно прибегала в пропагандистской борьбе к этому приему102.
Всю западноевропейскую пропаганду (кроме, конечно, левых и левоцентристских изданий) объединял антиреспубликанский и антисоветский мотивы103.
Упор во взаимной информационной войне был сделан на обвинительный мотив, который в большинстве случаев прикрывал действия своего государства и преследовал цель добиться их одобрения и даже поддержки со стороны общественного мнения. Частой в пропагандистской борьбе стала практика упреждающего удара, тактика обличений, когда те или иные страны (особенно, Германия и Италия) брали на себя роль обвинителя, чтобы не быть обвиненными (октябрь-декабрь 1936 г., июнь-июль, сентябрь-ноябрь 1937 г., весна 1938 г.).
Едва ли не более других из европейских стран пострадала от пропагандистской кампании вокруг испанских событий Франция. Идеологическое разделение Франции, явственно проявившееся в феврале 1934 г. и июне 1936 г., было, безусловно, усилено “испанским фактором”, что в итоге ослабило как Народный фронт, так и саму Францию. По мере развития войны в Испании она становилась все более податливой и продемонстрировала возможность изменения психологии “противника”, в данном контексте - заставить принять планы урегулирования. Испанская проблема существенно поляризовала и британское общественное мнение104.
96 АВП РФ, ф. 082, оп. 20, п. 86, д. 4, л. 27.
97 Там же, ф. 011, оп. 1, п. 4, д. 35, л. 51.
98 Там же, ф. 082, оп. 20, п. 86, д. 4, л. 98.
99 Там же, ф. 011, оп. 1, п. 4, д. 35, л. 228.
100 DBFP, 2nd ser., v. 17, doc. 278, p. 378, 389, 393.
101 Ibid., v. 18, doc. 345, p. 524.
102 АВП РФ, ф. 069, оп. 21, п. 62, д. 8, л. 104; оп. 20, п. 60, д. 9, л. 55, 62; ф. 098, оп. 19, п. 141, д. 658, л. 16; ф. 69, оп. 27, п. 87, д. 27, л. 3-8; ф. 097, оп. 11, п. 102, д. 15, л. 1;д. 14, л. 171; ф. 011, оп. 2, п. 17, д. 165, л. 145; ф. 010, оп. 11, п. 71, д. 54, л. 43, 44 и др.
103 Антисоветский компонент пропагандистской кампании 1936-1939 гг. в данной статье не рассматривается.
104 См.: Фомичев Н.Н. Советский фактор в Гражданской войне в Испании 1936-1939 гг. и формирование образа врага в ведущих британских общественно-политических изданиях. - Вестник Вятского государственного университета, Киров, 2015, № 2, с. 46-50.
50
Одним из ярчайших и типичных проявлений пропагандистской кампании по испанскому вопросу в контексте двусторонних отношений можно назвать англоитальянское информационное противостояние. Как признавал в своих мемуарах Иден, в отношениях Лондон - Рим того периода “наиболее трудными вещами были Испания и пропаганда”105. Так, активизация итальянского вмешательства в испанскую войну в начале 1937 г., несмотря на заключенное накануне англо-итальянское “джентльменское соглашение”, параллельно с напряженностью в отношениях вызвала и активную двустороннюю пропагандистскую кампанию. Итальянская печать уверяла читателей, что соглашение с Англией ни в коей мере не изменяет дружбе с Германией. Английская же обвиняла Италию в “коварстве”, открыто демонстрируя обиду на это106.
Предвидя, что усиление своего присутствия в Западном Средиземноморье и в Испании может ускорить британское перевооружение, итальянская сторона действовала по принципу упреждающего удара, муссируя эту тему в прессе, доказывая, что такой британский шаг лишен смысла, так как “фашизм усиливается только для борьбы с коммунизмом”107.
Британская пресса (“Ньюс кроникл”, “Дейли геральд”, “Дейли экспресс”), в свою очередь, комментировала итальянские операции в окрестностях Мадрида в обидных для Италии тонах. Итальянское поражение под Гуадалахарой (март 1937 г.) дало повод британским СМИ для насмешек и издевательств над итальянской армией. Тональность выступлений была настолько резкой, что А. Чиано четырежды приглашал к себе британского посла Э. Драммонда для заявления протестов108.
Известное выступление Муссолини с обвинением англичан, что те не видят вековых бревен в собственных глазах, было воспринято как сигнал к “бешеной антибританской кампании итальянской печати”, о чем докладывали в Москву советские дипломаты109. Муссолини неоднократно говорил Чиано, что британские и французские капиталисты с их “шакальей прессой” раздражают его более, чем сталинское правительство в Советском Союзе110.
В июне-июле 1937 г. Муссолини, по выражению советской дипломатии, проявил “большую журналистскую активность”. Его неподписанные статьи помещались в основном на страницах “Пополо д’Италиа”. Так, 1 июля 1937 г. дуче доказывал, что итальянские “легионеры” отнюдь не потерпели поражения под Гуадалахарой, и допускал грубейшие выпады в адрес Англии, Франции и СССР111. В. Гайда, редактор “Джорнале д’Италиа”, считал ошибкой отклонение германских предложений по испанскому вопросу, а в статье в “Воче д’Италиа” 4 июля категорически выступал против французских и британских газет, “желающих превратить испанский вопрос в средиземноморский”112.
В это же время в знак протеста “в минуту крайнего раздражения” дуче приказал отозвать всех итальянских журналистов из Англии. В Италию был запрещен ввоз британских газет. Акция никакого практического результата не имела, итальянская печать помещала английскую информацию, заимствуя ее из германских газет. С 1 августа 1937 г. итальянская информационная служба в Лондоне восстановилась113.
Очередной всплеск пропагандистской кампании в англо-итальянских отношениях вокруг испанской проблемы будет связан с активизацией пиратства итальянских
105 Eden A. Facing the Dictators. Boston, 1962, p. 650.
106 АВП РФ, ф. Oil, on. 1, п. 4, д. 35, л. 7; ф. 069, оп. 21, п. 62, д. 4, л. 54-55; ГА РФ, ф. Р-4459, оп. 13, д. 159, л. 147.
107 Voce d’Italia, 21.11.1937.
108 DBFP, 2nd ser., v. 18, doc. 295, p. 433, doc. 343.
109 АВП РФ, ф. 069, оп. 25, п. 81, д. 11, л. 37; оп. 21, п. 62, д. 4, л. 5, л. 56.
110 Whealey R.H. Hitler and Spain. The Nazy Role in the Spanish Civil War, 1936-1939. Lexington, 1989, p. 34.
111 АВП РФ, ф. 098, on. 21, п. 26-a, д. 5, л. 42, 46.
112 Giornale d’Italia, 24.VI.1937; 2.VIII.1937; Voce d’Italia, 4.VII.1937.
113 АВП РФ, ф. Oil, on. 1, π. 4, д. 35, л. 130-131.
51
подводных лодок в Средиземноморье в августе 1937 г. Но тональность ее ощутимо изменится. Британская оппозиционная пресса была полна обличительных антииталь- янских мотивов, проправительственная наряду с осуждением содержала и явно примирительные нотки.
Антибританская пропаганда в итальянской печати на рубеже 1937-1938 гг. станет определенным тормозом англо-итальянского сближения, на что несколько раз обращала внимание Чиано британская дипломатия, ставя перспективу двусторонних переговоров в прямую зависимость от ее продолжения114.
После подписания в апреле 1938 г. англо-итальянского соглашения британская (не оппозиционная) пресса старалась избегать открытых антиитальянских выпадов, итальянские СМИ взаимностью почти не отличались. Так, летом 1938 г. к общеполитическим причинам, которыми Британия мотивировала отказ от введения в силу вышеназванного соглашения, присоединился и вопрос “о прекращении пропаганды [Италией]”, о чем 16 июля Драммонд в очередной раз указал Чиано115.
Таким образом, информационное обеспечение европейскими державами своей политики в 1936-1939 гг. в Испании принимало подчас форму пропагандистского противостояния. Оно подразумевало оправдание и “прикрытие” политики или собственной несостоятельности в Испании, дискредитацию курса других стран, попытки их столкновения на почве испанского кризиса. Ни его решению, ни улучшению двусторонних отношений это не способствовало.
Испанская война 1936-1939 гг. превратилась в серьезную европейскую проблему, создав в международных отношениях прецедент быстрой и глубокой интернационализации локальных конфликтов, углубив традицию, не изжитую и в XXI в. Испанский вопрос как один из системообразующих факторов международных отношений во многом определил внешнеполитическую поведенческую модель ведущих европейских стран кануна Второй мировой. Война в Испании подвергла некоторой корректировке и придала большую корреляцию геополитическим установкам ведущих европейских стран, обострила проблему их интересов и пристрастий не только на Пиренейском полуострове, но и на континенте в целом. Этим оказались охвачены как те, кто готовился к большой войне, так и те, кто старался максимально отсрочить ее начало. Борьба такого количества участников за влияние на испанском силовом поле означала начало формирования новой геополитической модели предвоенной Европы.
В испанском конфликте проблемы собственно европейской безопасности не выходили фактически за пределы таких аспектов, как его локализация и сохранение территориальной целостности Испании. Усиление в связи с этим у европейских стран своих геостратегических интересов, формирование и укрепление на данном фоне военно-политических союзов означало не только приговор Испанской Республике или использование Испании как военного полигона. Более существенной, на наш взгляд, окажется роль “испанской площадки” для отработки механизма межгосударственных отношений кануна мировой войны.
Перед лицом новой угрозы, многократно усиленной испанскими событиями, отношения по линии Лондон - Париж - Москва не приобрели нового содержания, которое было так востребовано временем и необходимо для остановки этой угрозы. Сложившийся профранкистский альянс окажется намного сильнее эвентуального про- республиканского. Боязнь союзов, сепаратных соглашений в годы испанской войны всеми будущими членами антигитлеровской коалиции привела к тому, что договор становился орудием политической борьбы. Итоги ее станут печальными для всех участников.
События в Испании вызвали также резкую поляризацию общественного мнения Европы. Идеологический подтекст испанской трагедии катализировал не только ее ход, но и развитие блоковой политики на континенте. “Невмешательство” явилось формой,
114 DBFP, 2nd ser., v. 19, doc. 405, p. 702-703.
115 АВП РФ, ф. Oil, on. 2, π. 17, д. 165, л. 133.
52
в том числе и идеологического умиротворения в виде антиреспубликанизма (испанского) и антисоветизма.
Испанская проблематика активно использовалась во взаимном информационнопсихологическом противостоянии европейских стран. Одной из ведущих тем пропагандистской войны вокруг испанских событий станет проблема невмешательства. Активные кампании сопровождали не только кризисные периоды политики невмешательства, но и сопутствовали каждой попытке принятия реальных мер по невмешательству, не говоря уже об обсуждении ее наиболее острых проблем.
С помощью пропаганды был существенно смещен ракурс восприятия происходящего в Испании. Играя на эффекте “симпатия - антипатия”, европейской пропаганде (вне зависимости от политической принадлежности) удалось в определенной мере сформировать у рядового обывателя негативный образ испанского законного республиканского правительства, отождествляя его с коммунистами, представляя антиподом всего демократического и, главное - угрозой Европе в случае победы республики. Пропагандистское противоборство в Европе в 1936-1939 гг. с использованием испанской проблематики имело одним из следствий известную расстановку сил накануне Второй мировой войны. Конструирование с обеих сторон ложных политических и психологических стереотипов, взаимное стремление не отделять пропагандистскую кампанию от реальных механизмов внешней политики имели исключительно отрицательные последствия для всего комплекса международных отношений. К сожалению, оно пришлось на едва ли не самый ответственный период в плане сдерживания фашистской агрессии. При этом лидеры Германии, Италии и СССР, придавая пропаганде большую значимость, чем Британия или Франция, вели ее более квалифицированно, и не оказались пойманными в собственные же силки идеологической борьбы, не переоценили ее роль в отношениях с другими странами. Формы и методы пропагандистской борьбы, опробованные вокруг войны в Испании, окажутся востребованными и будут продолжены в последовавшей за Второй мировой “холодной войне”.
Будучи одним из ярчайших примеров региональных конфликтов межвоенного периода, Гражданская война в Испании сделала актуальными такие их аспекты, как геополитический, военно-стратегический, идеологический, экономический и, безусловно, проблему взаимоотношений третьих стран в этом контексте.
Дальнейшая история локальных конфликтов XX - начала XXI в. внесет некоторое новое наполнение этих международных аспектов, придаст им иные форматы, оставив неизменными их суть и задачу поиска как универсальных, так и специфических методов решения.
* * *
Испанскую драму (политика “невмешательства”) ее авторы взялись писать, строго очертив контуры ведущих ролей и задачи действующих лиц, и распределив: главную роль отвели Италии и Германии, суфлера - Англии, желательно второй план - Франции и СССР, а кому оставив роль статистов - скандинавские, восточноевропейские страны, возможно, и СССР. Но режиссура оказалась весьма недобросовестной, действия актеров, несмотря на все ухищрения, согласовать не удавалось. Не последнее значение при этом имели взаимные антипатии артистов и регулярные обострения отношений между ними. Актеры вышли из повиновения, почти не прислушиваясь к режиссеру или в отдельные моменты лишь делая вид, что исполняют заданную роль. “Пьеса” оказалась проваленной, разочарованными остались не только зрители, серьезно пострадали и сами действующие лица. Изможденные, фактически без антракта, они вынуждены будут играть следующую, еще более жестокую и трагичную драму под названием “Вторая мировая война”.
53
©2016 г.
А.В. ШУБИН
СОВЕТСКАЯ ПОМОЩЬ ИСПАНСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ (1936-1939 годы)
Вопрос об участии СССР в гражданской войне в Испании в 1936-1939 гг. продолжает вызывать споры в историографии. Характер и размеры военной помощи оцениваются по-разному. Между тем документы позволяют довольно точно определить количественные параметры советских военных поставок республиканской Испании.
Как известно, уже летом 1936 г. началась интервенция Германии и Италии в Испании в поддержку противников Республики. Для того чтобы противостоять этому натиску, Республике срочно требовались поставки вооружений, так как испанская военная промышленность была не развита. Однако Франция и Великобритания предпочли проводить политику “невмешательства”, которую первоначально поддержал и СССР.
Уже 22 июля 1936 г. Сталин принял принципиальное решение о продаже Испании горючего по льготной цене1. Но реализация этого решения была отложена.
2 августа Франция обратилась к Великобритании и Италии, а затем ко всем заинтересованным странам, включая Германию, СССР и США, с предложением организовать режим “невмешательства” в испанские дела, полностью исключив поставку в этот очаг конфликта военных материалов. Это было бы выгодно Испанской республике, так как в августе она нуждалась в помощи меньше, чем Франко. Германия обусловила свое участие в “невмешательстве” тем, что к нему должен присоединиться СССР. Руководство СССР боялось вернуться в положение международной изоляции, а “невмешательство” становилось своеобразным клубом держав, допущенных к участию в испанских делах. Чтобы ни у кого на Западе не возникло сомнений в необходимости пустить СССР в этот клуб, 2 августа в СССР начали проходить массовые демонстрации солидарности с Испанской республикой и сбор средств ей в помощь. В этот период помощь Республике увязывалась с кампанией демократических сил в мире. Как говорилось 7 августа в докладе заместителя заведующего отделом Исполкома Коминтерна П.А. Шубина, “Гитлер и Муссолини стремятся сорвать морально-политическую и материальную помощь, которую народные массы во всем демократическом мире начали оказывать испанскому народу и его законному правительству. Нам надо спешить с этой помощью”2.
Подобные сигналы поступали руководству СССР и по линии разведки. В тот же день, 7 августа, заместитель начальника Разведуправления РККА комдив А.М. Никонов и полковой комиссар Иолк констатировали: “Судьба Народного фронта в Испании в значительной степени зависит сейчас от внешнего фактора. По соотношению внутренних сил Народный фронт имеет сейчас явные шансы на победу. Однако ввиду помощи мятежникам со стороны германского и итальянского фашизма перспективы Народного фронта значительно ухудшаются. Неполучение Мадридом существенной поддержки извне может иметь тяжелые последствия для исхода борьбы”3.
Шубин Александр Владиленович - доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН.
1 Рыбалкин Ю.Е. Операция “X”. Советская военная помощь республиканской Испании (1936- 1939). М., 2000, с. 37.
2 Коминтерн и гражданская война в Испании. М., 2001, с. 116.
3 Российский государственный военный архив (далее - РГВА), ф. 33987, оп. 3, д. 845, л. 9.
54
Получив предложение Франции о “невмешательстве”, заместитель наркома иностранных дел Н.Н. Крестинский советовал И.В. Сталину: “Мы не можем не дать положительный или дать уклончивый ответ, потому что это будет использовано немцами и итальянцами, которые этим нашим ответом будут оправдывать свою дальнейшую помощь повстанцам”4. Советское руководство склонялось к поддержке “невмешательства”, но при этом оказывало Республике невоенную поддержку. 17 августа Политбюро постановило продать Мадриду мазут на льготных условиях5.
Между Испанией и СССР были оперативно установлены официальные дипломатические отношения, которые раньше отсутствовали, и 24 августа в Мадрид прибыл советский полпред М.И. Розенберг. Испанская сторона направила в Москву посла М. Паскуа.
15 августа 1936 г. Великобритания и Франция подписали соглашение о “невмешательстве”. 21 августа об участии в “невмешательстве” заявили Италия и Португалия, 23 августа - СССР, 24 августа - Германия. 9 сентября 1936 г. был создан Международный комитет по “невмешательству”, в который со временем вошли 27 государств. При этом, как отмечает российский историк В.В. Малай, «политическая наивность - полагать, что помощь прекратится, - не была свойственна никому из европейских лидеров, начинавших непростую игру под названием “невмешательство”»6.
Единственной страной, которая в силу своей удаленности от Германии, Италии и Японии могла помогать Испанской республике и делать это открыто, была Мексика. Президент Л. Карденас говорил в марте 1937 г.: “Нам нечего скрывать нашу помощь Испании, мы будем продолжать снабжать ее оружием”7. Современного оружия Мексика не производила, но она могла быть посредником для тайных поставок оружия из СССР.
9 августа Крестинский докладывал Сталину о подготовке закупок для Испании от имени “третьего государства” (для этого подходила Мексика)8. Однако до начала сентября, пока формировался Комитет по “невмешательству”, требовалось проверить, насколько оно будет соблюдаться Германией и Италией, и, исходя из этого, дозировать собственную помощь Республике. По мере того как политика “невмешательства” рушилась на глазах, активизировалась и работа по помощи Испании. Но Сталину нужны были гарантии. Формирование правительства широкой антифашисткой коалиции оказалось очень кстати, и коммунисты согласились войти в правительство Ф. Ларго Кабальеро. Заметим, что при формировании правительства Народного фронта во Франции коммунисты в кабинет не входили, не желая брать на себя ответственность за деятельность правительства.
6 сентября Сталин дал указание Л.М. Кагановичу изучить возможность переправки в Испанию самолетов под видом закупок в Мексике. 14 сентября по указанию политического руководства страны Иностранный отдел НКВД и Разведуправление НКО разработали план “Операции X” - отправки военной помощи Испании.
Германия и Италия, территориально более близкие, могли спокойно перебрасывать франкистам военные материалы и войска через Португалию. Португальский диктатор Салазар активно поддерживал Франко, а проконтролировать переброску нелегальных грузов через португальско-испанскую границу было практически невозможно. Более того, осенью 1936 г. полиция Бордо вскрыла контрабанду французского оружия (бомб) для Франко9.
4 Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Европа. Решения “Особой папки” 1923-1939. М., 2001, с. 339.
5 Там же, с. 340.
6 Малай В.В. СССР в Испании (1936): малоизвестные страницы (по материалам Архива внешней политики Российской Федерации). - Испанский альманах, вып. 2. М., 2010, с. 129.
7 Архив внешней политики Российской Федерации (далее - АВП РФ), ф. 97, оп. 14, п. 3, д. 5, л. 52.
8 Малай В.В. Гражданская война в Испании 1936 - 1939 годов и Европа. М., 2011, с. 23-24.
9 АВП РФ, ф. 97, оп. 14, п. 3, д. 6, л. 56.
55
Таким образом, транзит грузов из Германии и Италии в Португалию и дальше к Франко шел гораздо интенсивнее, чем полулегальные поставки, организованные СССР. В результате Франко получил очевидную выгоду от политики “невмешательства”. Благодаря боеприпасам и авиации франкисты стали стремительно продвигаться вперед.
Осознав, что политика “невмешательства” не способна помочь Республике, советское руководство 26 сентября приняло решение об оказании военной помощи Испании. Сделано это было не без колебаний. Еще накануне советская сторона давала понять республиканцам, что не заинтересована в эскалации конфликта и опасается расширения интервенции фашистов10.
7 октября советский представитель в Комитете по “невмешательству” С.Б. Каган выступил с разоблачением грубых нарушений соглашения о “невмешательстве” Италией, Германией и Португалией. Он констатировал, что в условиях постоянного потока помощи мятежникам, в частности, через Португалию, соглашение о “невмешательстве” фактически не действует. В случае, если оно не будет прекращено, а нарушения в Португалии не будут расследованы, СССР грозил выходом из соглашения.
Первый пароход с советским оружием прибыл в Испанию 14 октября 1936 г. (10 днями ранее советское оружие доставил испанский пароход). Помощь пришла вовремя. В октябре развернулись бои на подступах к столице Испании. 22 октября фашисты начали бомбить Мадрид. 28 октября в бой вступили советские летчики, а 29 октября - танки. Советские военные специалисты помогали в планировании операций. В ходе ожесточенного сражения 7-23 ноября республиканцы сумели отстоять Мадрид11.
Поставки по воде были связаны с большим риском, так как итальянцы развернули в Средиземном море подводную войну. В ноябре 1936 г. в результате атаки Картахены подводными лодками был поврежден крейсер “Мигель Сервантес”. Министр авиации и флота Республики И. Прието комментировал: “Мятежники никогда не располагали собственными подводными лодками”12. Сомневаться не приходилось - это было дело рук итальянцев. 14 декабря 1936 г. фашисты потопили советский пароход “Комсомол”, а к середине 1937 г. - еще два советских корабля. Более 80 советских кораблей были задержаны.
С осени 1936 г. СССР, Германия и Италия вмешивались в испанский конфликт почти открыто. Между тем СССР не собирался выходить из соглашения по “невмешательству”. Во-первых, необходимо было сохранять с таким трудом налаженные отношения с Францией - потенциальным союзником против Германии в Центральной и Восточной Европе (французы предупредили, что в случае столкновения СССР и Германии в Испании советско-французский пакт действовать не будет). Во-вторых, СССР не хотел в это время выглядеть страной, срывающей миротворческие инициативы. В-третьих, механизм “невмешательства”, как казалось, позволял хотя бы отчасти контролировать и сдерживать Германию и Италию. В действительности же фашистские державы, поняв, что французские демократы предают испанских демократов из страха перед войной и революцией, практически не стеснялись в своих действиях в Испании.
23 октября 1936 г. на заседании Комитета по “невмешательству” СССР заявил, что ввиду систематических нарушений другими странами соглашения о “невмешательстве” советское правительство не может считать себя связанным им в большей степени, чем любой другой его участник. Таким образом, СССР провозгласил, что будет соблюдать соглашение в той же степени, что и Германия и Италия, т.е. минимально.
Согласованные Комитетом меры контроля за военными поставками в Испанию, принятые 15 февраля 1937 г. при фактическом игнорировании советских предложений, касались главным образом испанских портов. При этом поставки по воздуху и через Португалию не контролировались. Это означало, что “невмешательство” было направлено прежде всего против Республики.
10 Alvarez del Vayo J. Les batailles de la liberte. Paris, 1963, p. 237.
11 Подробнее см. Шубин A.B. Великая испанская революция. М., 2011, с. 250-270.
12 АВП РФ, ф. 97, оп. 14, п. 3, д. 6, л. 57.
56
Обобщая в своем отчете для советского руководства ход военных действий на море, главный военно-морской советник капитан 2-го ранга В.А. Алафузов писал, что различие в положении двух сторон заключается в том, что фашистские перевозки осуществлялись на итальянских и немецких судах под прикрытием итальянского военного флота, на который республиканцы не могли напасть, а “перевозки оружия в республиканские порты производились почти исключительно на республиканских торговых судах, и уже это полностью развязывало руки фашистам... Все это привело к тому, что роли в борьбе на коммуникациях распределились таким образом, что республиканцы остались стороной, борющейся за сохранение своих коммуникаций и ни в какой мере не посягающей на коммуникации противника, фашисты - стороной, стремящейся нарушить коммуникации противника и нисколько не озабоченной защитой своих коммуникаций”13.
Итак, уже к октябрю 1936 г. стало ясно - а позднее этот факт находил все больше подтверждений, - что “невмешательство” приобрело форму умиротворения агрессора со стороны Великобритании и Франции. Правительство Народного фронта во Франции готово было оставить испанский Народный фронт на съедение фашистам. В этих условиях у Республики были лишь два союзника - СССР и Мексика, причем оба крайне удаленные от места событий. К тому же современное оружие, которое могло конкурировать с германским и итальянским, производилось только в СССР.
С августа 1936 г. в Испанию начали прибывать советские военные специалисты. Всего там находилось около 4 тыс. советских граждан.
Общий объем “Операции X” был подсчитан в итоговом отчете заместителя начальника 11-го отдела генштаба майора Пенчевского и начальника 2-го отделения этого отдела военинженера 1-го ранга Обыдена. Отчет суммировал данные по перевозкам до 21 января 1939 г. Всего в ходе “Операции X” был организован 51 рейс, из них по маршруту Черное море - Картахена - 32 рейса, Ленинград - Бильбао - 2, Мурманск - Франция - 14, через третьи страны - 3 рейса. Пароход “Гильзинек” прибыл в Бордо 30 января, но из-за падения Каталонии судно не было разгружено и вернулось. Общий тоннаж 50 пароходов составил 286 600 т. Советский Союз отправил в Испанию 701 самолет, 156 453 бомбы, 64 748 320 авиапатронов, 615 запасных моторов.
Разнообразной была номенклатура артиллерии и боеприпасов: орудий среднего калибра - 334, крупного - 135, итого - 469; снарядов среднего калибра - 879 849, крупного - 217 142, итого - 1 096 991; 18 545-миллиметровых противотанковых орудий, 30 45-миллиметровых танковых орудий, 2 095 978 45-миллиметровых снарядов, 30 пушек Маклена, 441 тыс. 37-миллиметровых снарядов, 64 зенитных орудия и 161 909 снарядов к ним. Итого - 778 орудий и 3 795 878 снарядов.
Советский Союз поставил Испании 281 танк “Т-26” и 50 танков “БТ”, 60 броневиков, 7019 станковых пулеметов, 12 650 ручных пулеметов (в том числе 2 тыс. чешских), 424 183 винтовки (50 тыс. чешских), 860 188 724 винтовочных патрона (60 600 200 чешских), 4 торпедных катера, 16 торпед, 400 глубинных бомб, 54 патронных станка, 19 раций, 25 прожекторов. Стоимость всего имущества, переправленного на 48 пароходах, составила 171 236 083 долл. Неоплаченными оказались рейсы двух последних - “Виннипега” и “Бонифацио”14.
Эффективность использования этого оружия могла быть куда выше. Как докладывал в 1938 г. Р.Я. Малиновский, “если посчитать брошенное оружие республиканцами за всю войну, то его хватило бы с избытком на целую новую армию”15.
13 РГВА, ф. 35082, on. 1, д. 450, л. 2.
14 Там же, ф. 33987, оп. За, д. 1258, л. 1 - 20. Иные данные приводит историк Ю.Е. Рыбал- кин: 648 самолетов, 347 танков, 60 бронемашин, 1186 орудий, 340 минометов, 20 486 пулеметов, 497 813 винтовок (.Рыбалкин Ю.Е. Указ, соч., с. 44.). Разница, как видим, не принципиальная. Ю.Е. Рыбалкин ссылается на различные источники, включая зарубежную литературу. Подсчеты советских офицеров по отдельным видам вооружений можно считать более точными, потому что они суммировали внутренние данные Генштаба.
15 РГВА, ф. 35082, оп. 1, д. 483, л. 74.
57
Впрочем, Сталин предпочитал вести беспроигрышную игру. Поставки советского оружия оплачивались за счет золотого запаса Испании. 510 т испанского золота прибыло в Одессу 5 ноября 1936 г. Запас был исчерпан только к концу 1938 г., и лишь последние, уже нерегулярные поставки производились “в кредит”.
Первоначально советские специалисты с удовольствием докладывали: “Воздушные бои неизменно заканчиваются перевесом в нашу сторону”16. Советским летчикам удалось добиться прекращения систематических бомбардировок глубоких тылов Республики, включая Картахену и Альбасете. “Хейнкели” и “фиаты” отставали от “И-15” по маневренности, а от “И-16” - по скорости. Ситуация начала меняться к худшему в середине 1937 г., когда в воздухе появились “мессершмитты-109” и “хейнкели-111”, а союзники Франко стали резко наращивать поставки.
Советские летчики в Испании работали до изнеможения: за пять месяцев в среднем на каждого приходилось по 250 часов боевых вылетов. “Без советских пилотов война пошла бы намного хуже для Республики, потому что в битве при Мадриде ей попросту не хватало достаточного количества опытных летчиков и мало кто из них был знаком с новыми самолетами, прибывавшими с востока”17, - считает испанский историк
А. Виньяс.
Потери авиации составляли 400% в год. Роль советских специалистов-авиаторов в 1936 - 1938 гг. оставалась ключевой. Все решения испанского авиационного командования согласовывались с главным советником авиации Я.В. Смушкевичем. “Можно сказать, что Смушкевич, оставаясь формально на положении советника, фактически является руководителем всей авиации”18, - говорилось в одном из отчетов советских военных советников руководству СССР.
Советские танки “БТ-5” и “Т-26” также превосходили немецкие и тем более итальянские, но в условиях гористого рельефа Испании возможность применения танков была ограничена.
В целом конечно, помощь фашистских государств франкистам значительно превышала помощь, которую СССР оказывал республиканцам. Италия и Германия направляли в Испанию не только советников, но и боевые части. Здесь постоянно находились до 50 тыс. итальянских солдат и до 10 тыс. немецких19. Через Испанию прошли 150— 200 тыс. итальянцев и 50 тыс. немцев20. По советским данным, Германия и Италия поставили в Испанию, соответственно, 593 и 1000 самолетов, 250 и 950 танков и бронемашин, 700 и 1930 орудий, 6174 и 1426 минометов, 31 000 и 3436 пулеметов, 157 306 и 240 747 винтовок21. Это гораздо больше, чем мог себе позволить СССР.
В 1936 г. Испания для СССР была важнейшим направлением европейской политики, но в условиях нарастающих угроз и ограниченных ресурсов Советского Союза помощь республиканцам не могла продолжаться вечно. Отношение Сталина к Испанской республике нередко связывают с его капризным характером. Так, Ю.С. Рыбалкин утверждает: “Позиция Сталина в отношении Испанской республики была непредсказуемой и менялась в зависимости от его настроения, обстановки на фронтах Пиренейского полуострова и международной арене. Постепенно интерес Сталина к стране “X” пропал, наоборот, возникло неприятие. С середины 1937 г. на заседаниях Политбюро ЦК ВКП (б) чаще стали обсуждать вопросы помощи не Испании, а Монголии и Китаю (страна “Z”), а также проблемы борьбы с “антигосударственными элементами” внутри страны. Перемены в настроении Сталина сказались на объемах и интенсивности военных поставок Республике”22.
16 Там же, д. 278, л. 218.
17 Viñas A. El escudo de la República. Barcelona, 2007, p. 633.
18 РГВА, ф. 35082, on. 1, д. 360, л. 12.
19 Thomas Н. The Spanish Civil War. Harmondsworth, 1986, p. 977-978.
20 Рыбалкин Ю.Е. Указ, соч., c. 18.
21 Там же, c. 44.
22 Там же, с. 45-46.
58
Комментируя его слова, А. Виньяс пишет: “Наконец, такие авторы, как Рыбалкин (2007 г.), вводят личный фактор. Сталин перестал интересоваться Республикой так, как раньше... Вряд ли это можно объяснить переменами настроения, хотя такой вариант тоже нельзя исключать”23. Так все-таки нельзя исключать или можно? Были ли паузы в снабжении вызваны настроением Сталина либо для этого имелись конкретные военнополитические причины? Причины такие были. Помощь “стране Z” (Китаю) обусловливалась не капризами Сталина, а вполне конкретной угрозой с Востока.
Несмотря на некоторые колебания, А. Виньяс все же развивает версию о “парадоксальности” поведения Сталина по отношению к Испании в 1937 г. “Начиная с лета
1937 г. в динамике внешних поставок создалась ситуация, которая имела драматические последствия для республиканцев. Муссолини продолжил и даже усилил поддержку Франко”24, - пишет испанский историк.
Позиция А. Виньяса объясняется прежде всего его одобрительным отношением к смене власти в Испании в мае 1937 г., когда пало правительство Ф. Ларго Кабальеро и было сформировано правительство X. Негрина и И. Прието, склонных более внимательно относиться к советам Москвы. С точки зрения сторонников республиканской “партии порядка”, при Ларго Кабальеро Республика не могла победить, потому что это правительство было слишком революционным. При умеренных и рассудительных Не- грине и Прието победа могла стать реальной, однако в этот момент “парадоксальный” Сталин перекрыл кислород Республике, подчиняясь капризу, перемене настроения. “В свете событий Негрин и Прието в качестве председателя правительства и министра обороны, соответственно, - отмечает А. Виньяс, - скоро заметили, что ветер с Востока больше не дует в том же направлении и с той же силой, что раньше”25.
Но так ли “скоро” это произошло? Для А. Виньяса и сторонников версии “Сталин - человек настроения” важно показать, что СССР перестал помогать Республике именно в тот момент, когда у нее появились надежные шансы на победу. “Когда Республика наконец получила сильное правительство и покончила с внутренними разногласиями, - пишет испанский историк, - которые сделали безрезультатными многие ее усилия в течение первого года войны, новые руководители, начиная с Негрина и Прието, столкнулись с некоторой отчужденностью Советского Союза. Сталин снова изменил подход в ноябре 1938 г., но было уже слишком поздно”26. Однако испанские лидеры столкнулись с “отчуждением” Сталина не сразу, и новые поставки в Испанию осуществлялись не только с ноября 1938 г., но и раньше. Они были продолжены во второй половине 1937 г. и производились относительно регулярно - в среднем по одной в месяц. В марте же
1938 г. их было три, в апреле - две27.
Утверждение о том, что Сталин отвернулся от Испании именно тогда, когда в Республике образовался “дееспособный” режим, призвано объяснить, почему эта “дееспособность” вылилась не в победы (какой в правление Ларго Кабальеро была победа при Гвадалахаре), а в сплошные неудачи. В действительности Сталин дал Негрину и Прието достаточно времени, чтобы проявить себя. Советские поставки позволяли республиканскому командованию успешнее действовать и в июле 1937 г., и в октябре 1937 г., и в январе - феврале 1938 г., и даже в марте - апреле 1938 г. Но оказалось, что между советскими поставками и ходом военных действий прямой связи нет. В декабре 1937 г. республиканцы действовали успешнее, чем в июле - октябре 1937 г.
Советские руководители не могли не испытывать разочарования в новом республиканском руководстве. Если весной, после победы под Гвадалахарой, Республика получила возможность перехватить инициативу в войне, то летом 1937 г. она все еще
23 Viñas A. Armas у hombres para España. Los apoyos exteriores en la guerra civil. - Economía y economistas españoles en la Guerra Civil, v. 1. Barcelona, 2008, p. 401.
24 Ibid., p. 399.
25 Ibid., p. 407.
26 Ibid., p. 411.
27 Ibid., p. 400.
59
этого не сделала. Ради чего же тогда было свергать Ларго Кабальеро? Обещали победы и не справились, лишь потеряли время на политическую междоусобицу.
Правительство Негрина - Прието стало разрушать милиционную систему, строить армию на обычных казарменных принципах, но побед не добилось. Падение энтузиазма солдат, рост кастовости и бесконтрольности офицерства привели к падению боеспособности республиканской армии во второй половине 1937 г. и к ее поражениям. Свержение Ларго Кабальеро сорвало подготовку операции в Эстремадуре, которая, возможно, могла бы вывести войну из губительной для Республики позиционной фазы28.
Операции, подготовленные новым, “правильным” военным руководством, не оправдали надежд. К началу сражения под Брунете республиканцы сосредоточили там 50 тыс. солдат, свыше 100 орудий, 100 танков, 40 бронемашин, свыше 100 самолетов. Противник имел 40 тыс. солдат, до 150 самолетов, около 60 орудий. Все эти силы сконцентрировались на фронте протяженностью в 10-12 км29. Начав наступление 5 июля, республиканцы почти без боя проскочили между опорными пунктами противника и 6 июля после бомбардировки взяли городок Брунете. Но развить успех, как планировалось, они не смогли. Оказалось, что и направление удара было выбрано неудачно - республиканцы оказались в ловушке среди холмов. В результате их удар превратился в кровавую мясорубку.
Ожесточенные бои 24-26 июля закончились оставлением Брунете с потерей почти половины армии. Республиканская пехота была настолько деморализована, что бежала даже от собственных танков, возвращавшихся из атаки (где эта пехота танки не поддержала). По мнению советского автора А.Г. Серебрякова, командование франкистов не ударило по флангам и не разгромило республиканскую группировку полностью только потому, что “не было уверено в наступательной способности своей пехоты, особенно в трудной для наступления местности”30. Затем последовала неудача республиканского наступления на Сарагосу.
Пытаясь переложить на СССР ответственность за эти неудачи, А. Виньяс пишет, что помощь Сталина “ослабела в течение 12 критических месяцев - с ноября 1937 г. по ноябрь 1938 г. В любом случае она была недостаточна ни для того, чтобы покрыть материальные потребности Народной армии, ни, тем более, чтобы стать противовесом постоянным поставкам, которые Франко до конца получал от Италии и Третьего рейха... Когда Негрин принял пост председателя правительства, Республика, с точки зрения технической, уже проиграла войну”31.
Однако Негрин пришел к власти не в ноябре 1937 г. С мая по ноябрь 1937 г. - достаточный срок, чтобы продемонстрировать, что республиканцы стали сражаться лучше. А они сражались хуже. И это явилось результатом их собственной политики, а не изменения политики Сталина.
Решающим периодом в войне был не 1938 г., а весна - лето 1937 г., когда Франко, сконцентрировав силы на Севере, воевал на два фронта. Вместо того чтобы сосредоточить усилия на подготовке наступательной операции, коммунисты и социал-либералы увлеченно боролись за власть, а Республика теряла время. После июля 1937 г. шанс перехватить инициативу, возникший в марте при Гвадалахаре, был практически упущен.
Летом 1937 г., “как только советское правительство ослабило помощь, фашистские диктаторы резко увеличили свою. Нет ничего удивительного в том, что Республика оказалась в абсолютно безвыходной ситуации”32, - утверждает А. Виньяс. Здесь
28 См. Шубин А.В. Указ, соч., с. 328-330.
29 РГВА, ф. 35082, on. 1, д. 503, л. 17-18.
30 Гражданская война в Испании. Центральный фронт и Брунетская операция. М., 2010, с. 312-319. Очерк А.Г. Серебрякова, опубликованный в 1941 г., представляет собой очень подробное, но несколько оптимистическое описание Брунетского сражения.
31 Viñas Á. El honor de la República, p. 545.
32 Viñas Á. Armas y hombres para España. Los apoyos exteriores en la guerra civil, p. 405.
60
возникает вопрос: когда же точно была ослаблена эта помощь? И на какие операции могли повлиять проблемы с поставками? Во всяком случае, нет никаких оснований списывать бездарно упущенные возможности под Брунете и в Арагоне летом - осенью 1937 г. на отсутствие советских поставок.
Советская помощь к середине мая 1937 г. составила 333 самолета, 256 танков, 60 броневиков, 236 орудий среднего калибра33. К июню было поставлено 409 самолетов, из которых в строю находились 34334. Это не так мало.
А. Виньяс оценивает соотношение поставок самолетов советского и итало-гер- манского производства с июля 1937 г. как 239-271 к 740-79835. Присоединяя поставки первых двух с половиной месяцев правления Негрина к поставкам времени Ларго Кабальеро, он стремится доказать, что при Ларго Кабальеро Республика получала значительную помощь, а с приходом Негрина - уже нет. Если с 1 октября 1936 г. по 1 августа 1937 г. СССР поставил в Испанию 496 самолетов и 714 орудий, то с 14 декабря 1937 г. по 11 августа 1938 г. - 152 самолета и 469 орудий36. Получается, что на первый период приходилось в среднем 49,6 самолета и 71,4 орудия в месяц, а на второй - 19 самолетов и 58,6 орудия. Однако эти вычисления А. Виньяса подрывают его собственную аргументацию: поставленная в первый период техника продолжала действовать, оказывая влияние на ход войны и в следующие месяцы. Кроме того, испанцы начали собирать самолеты по лицензии сами. Ими было собрано 230 самолетов, что значительно улучшает статистику - более чем в два раза. Поэтому говорить о том, что ситуация в середине 1937 г. была заведомо проигрышной, можно только существенно преувеличивая значение внешних факторов. Не будем также забывать, что до падения Севера Франко должен был делить свои силы надвое, а Республика концентрировала советскую авиацию в центре.
Только с началом войны в Китае и серией разочаровывающих военных неудач Республики летом - осенью 1937 г. советская помощь стала ослабевать, но не прекратилась.
Динамика поставок зависела еще и от позиции французских властей. Именно поэтому пришлось придерживать их осенью 1937 г. - зимой 1938 г. (блокада на французской границе из-за “невмешательства” дополнялась подводным пиратством итальянцев в Средиземном море), а затем лихорадочно проталкивать в марте - июне 1938 г. Как пишет А. Виньяс, “недостаточное желание увеличивать поставки, что ставится Сталину в вину, не может быть полностью объяснено теми препятствиями, которые устанавливали французы”37. Но Сталин давал столько помощи, сколько мог в сложившихся условиях. А вот французы существенно “регулировали” их поступление через границу, что могло оказаться критически важным.
Ситуация зависела далеко не только от количества самолетов. Так, в июле 1937 г. под Мадридом у франкистов было всего лишь полуторное превосходство в авиации. Но советник Лопатин, фактически командовавший авиацией, слишком часто вызывал истребители и так измотал летчиков, что даже опытные пилоты стали биться при посадке. Заметим, что в Сарагосской операции старший советник командующего ВВС Е.С. Птухин, действовавший аккуратнее, при равенстве сил обеспечил превосходство республиканской авиации38.
Как отмечал в своем докладе советский военный советник Ф.К. Арженухин, “переоценивать роль авиации в бою, как это делало испанское командование и некоторые наши товарищи, - неправильно... одна авиация не может заставить покинуть окопы достаточно устойчивую пехоту противника”39. Поэтому даже в условиях превосходства
33 Ibid., р. 371.
34 Ibid., р. 375.
35 Ibid., р. 406.
36 Ibid., р. 409.
37 Viñas A. El honor de la República, p. 406.
38 РГВА, ф. 35082, on. 1, д. 441, л. 20.
39 Там же, д. 499, л. 2.
61
авиации противника республиканцы в декабре 1937 г. смогли взять Теруэль (что затем обернулось поражением, но не из-за дефицита авиации у Республики). А потом авиация фашистов сбивала республиканцев с позиций в Арагоне, потому что деятельность пехоты стала неэффективной. Республиканские солдаты, которые все меньше понимали, за что воюют, бросали оружие, поставлявшееся из СССР.
Комдив Вальтер (К. Сверчевский) сообщал, что под Медианой часть солдат противника была вооружена “максимами” и “Дегтяревыми”, взятыми под Брунете40. Республике нужно было помогать, спору нет. Но она должна была беречь полученное. Поэтому испанцу А. Виньясу не стоит упрекать Сталина в том, что он мог бы присылать больше. Если бы республиканцы не бросали оружие, его у них оказалось бы больше.
До 1938 г. советская помощь уравновешивала материально-техническое вмешательство Германии и Италии, а интербригады отчасти уравновешивали присутствие итальянского военного контингента. В конце 1937 г. советская помощь стала ослабевать, в то время как фашистская нарастала. Ослабление советской помощи было связано как с разочарованием советского руководства в новом правительстве Негрина, неспособном добиться обещанного перелома в войне, так и с усложнением международной ситуации, когда испанская проблема становилась менее важной по сравнению с кризисами в Китае и Чехословакии.
Со второй половины 1937 г. советская помощь поступала также в Китай, и объем поставок на Восток “вычитался” из того, что СССР мог бы направлять в Испанию. В то время Китай был для СССР даже важнее, чем Испания: ведь на этот раз борьба развернулась в непосредственной близости от советских границ. Сдерживание Японии на дальних подступах к СССР являлось для него крайне важной задачей на протяжении всех 1930-х годов.
Ответственность западной либеральной элиты за “невмешательство” и “умиротворение” естественным образом вызывает поиск оправданий, и одно из них сводится к тому, что СССР вел себя так же, как западные державы. “Когда в Мюнхене в сентябре 1938 г. стало ясно, что западные демократии не готовы выступить против фашистской агрессии, - пишет историк Д. Пуццо, - Кремль решил сформулировать и проводить иную политику. С конца 1938 г. СССР прекратил поставки оружия в Испанию”41. Это распространенное на Западе мнение, которое априори исходит из национального эгоизма Сталина, верно “с точностью до наоборот”.
Поставки возобновились в декабре 1938 г., причем в кредит. В декабре 1938 г. на эти нужды было выделено 100 млн долл, (для сравнения - в марте 70 млн долл.), на 55 млн долл, оружия переправили во Францию42. В условиях изоляции после Мюнхена Сталин попытался “зайти с тыла” к консолидировавшемуся Западу.
12 января 1939 г. СССР предоставил Республике заем в 50 млн долл. В этом соглашении в отличие от прежней практики отсутствовали условия гарантии займа и даже условия его возврата. По сути, Сталин просто оплатил поставки. Закупки, совершенные за счет этого кредита, дошли до Франции. Пока было можно, закупленное оружие перебрасывалось в Каталонию. 30 января - 4 февраля были отправлены 41 955 винтовок, 3446 пулеметов, 319 тыс. снарядов и 31,5 млн патронов. 4 февраля 1939 г. поставки оружия в Каталонию были остановлены республиканским руководством из-за наступления франкистов. После падения Каталонии Республиканская зона оказалась отрезанной от сухопутных поставок. Около 400 вагонов военного снаряжения пришлось эвакуировать назад во Францию. Попытка переправить 2 февраля часть боеприпасов в Центральную часть Испании пароходами не удалась - их уничтожила итальянская авиация43. Больше французы не допускали таких экспериментов. Склады во Франции были переполнены советским оружием, но оно не могло дойти по назначению.
40 Там же, д. 412, л. 9.
41 Puzzo D.A. Spain and the Great Powers, 1936 - 1941. New York, 1962, p. 148.
42 Рыбалкин Ю. Указ, соч., c. 98 - 99.
43 РГВА, ф. 35082, on. 1, д. 240, л. 90 - 92.
62
Оставшееся во Франции имущество в основном удалось вернуть в СССР. К 11 июня 1939 г. на склады вернулось 180 37-миллиметровых пушек, 117 45-миллиметровых пушек, 60 французских 76-миллиметровых пушек, 98 других 76-миллиметровых пушек, 57 английских гаубиц, 20 гаубиц, 14 японских пушек, 5 тыс. винтовок, 50 самолетов “СБ”, 70 “И-16”, 6 “УТИ-4”, 18 “Р-10”, 40 танков “Т-26”44.
Падение Испанской республики явилось для Сталина одним из сигналов, хотя уже далеко не важнейшим, о необходимости смены внешнеполитической стратегии. Оно стало зримым доказательством краха стратегии коллективной безопасности, приверженности западных партнеров политике умиротворения агрессора. В то же время в Испании было дано первое сражение в противоборстве с фашизмом, которое закончится крахом фашистского блока в 1945 г.
44 РГВА, ф. 33987, оп. За, д. 1259, л. 7 - 15.
63
©2016 г.
А.А. СИДОРОВ
“ЕДИНЫЙ МИР” ГЛАЗАМИ РУЗВЕЛЬТА: ФИНАНСОВО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ АМЕРИКАНСКИХ ПЛАНОВ ПОСЛЕВОЕННОГО МИРОВОГО УСТРОЙСТВА
Вторая мировая война явилась одним из тех крупных тектонических сдвигов во всемирной истории, который на полвека определил характер развития международных отношений. Вплоть до Первой мировой войны США оставались на периферии “большой политики”. Президенту В. Вильсону, выдвинувшему в начале 1918 г. “14 пунктов”, не удалось убедить своих соотечественников в том, что Америке необходимо взять ответственность за поддержание международной стабильности. Переломить тенденцию к самоизоляции США удалось только администрации во главе с президентом-демократом Ф.Д. Рузвельтом. Закреплению наметившейся тенденции способствовала Вторая мировая война. Бурные события первой половины 40-х годов XX в. существенно повлияли на формирование базовых стратегических концепций, которые до сих пор составляют основу внешнеполитического арсенала США.
Военный бум способствовал выводу экономики США из кризиса, в котором она пребывала в 30-е годы XX в. Расширение боевых действий и взаимное ослабление всех вовлеченных в них держав открывали перед США перспективу установления своей экономической и политической гегемонии в послевоенном мире. “Только одна великая страна, - утверждал в изданной в 1942 г. брошюре бывший американский торговый атташе в Берлине Д. Миллер, - будет обладать производственным оборудованием, сырьем, финансами и энергией для того, чтобы заново выстроить послевоенный мир. Одна Америка будет обладать силой, ресурсами и руководством, которые необходимы для этого... Никто не попытается помешать нам”1. Издатель популярного журнала “Life” Г.Р. Люс в феврале 1941 г. опубликовал эссе “Американский век”2. По мнению автора, XX в. стал первым для Америки “веком, когда она выступает как держава, доминирующая в мире”3. Новый кровавый конфликт в Европе дает шанс реализовать упущенные возможности и “с нашей обшей помощью Рузвельт должен добиться успеха там, где потерпел неудачу Вильсон”4. Несмотря на то, что по своим политическим взглядам Люс был ближе к Республиканской партии, его статья была в унисон с настроениями, преобладавшими в окружении Ф.Д. Рузвельта.
Тон таким заявлениям задал сам Рузвельт. 3 января 1940 г. в обращении к Конгрессу он заявил, что Америке надлежит сыграть “руководящую роль в тот момент, когда наступит время восстановления всеобщего мира”5. Идея глобального “лидерства” США
Сидоров Андрей Анатольевич - кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
1 Miller DP. You Can’t Do Business with Hitler. New York, 1942, p. 160.
2 Luce H.R. The American Century. New York - Toronto, 1941. Русский перевод см.: Люс Г.Р. Американский век. - США и Канада: экономика, политика, культура, 2005, № 9, с. 83-95.
3 Luce H.R. Op. cit., p. 27.
4 Ibid., p. 35.
5 The Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt, 1940. New York, 1941, p. 6.
64
в послевоенном мире легла в основу разработки внешнеполитических концепций не только демократической администрации, но и всех последующих. Работа по подготовке планов послевоенного мироустройства развернулась в Государственном департаменте и ряде других федеральных ведомств сразу же после заявления президента. К ней были привлечены ведущие эксперты и представители деловых кругов. Уже первые встречи и обмен мнениями продемонстрировали трансформацию образа мышления американской элиты относительно внешнеполитической стратегии и национальной безопасности США. Если во второй половине 30-х годов XX в. в условиях нарастания военной опасности правящие круги страны были полны решимости оставаться в стороне от любого общеевропейского конфликта, который, как они надеялись, не затронет Америку, то с началом войны постепенно стало приходить осознание того, что ее безопасность и благополучие неразрывно связаны с конфигурацией сил за океаном. Успехи германских и японских армий с пугающей очевидностью высветили возможность получения державами “оси” контроля над ресурсами и промышленной инфраструктурой большей части Евразии6. По словам Д. Ачесона, занимавшего тогда пост помощника госсекретаря США, немецкий “новый порядок” и японская “сфера сопроцветания” на деле означали, “что ресурсы и население соседних стран были полностью обращены на достижение целей врага и растрачивались с крайней жестокостью”7.
Господство на европейском рынке дало бы Берлину мощный рычаг влияния на Южную Америку, особенно на те государства, которые традиционно поставляли на него свою сельскохозяйственную продукцию. Германский блицкриг в странах Бенилюкса и разгром Франции означал, что Аргентина, Чили, Бразилия и Уругвай становились уязвимыми для давления со стороны немцев. Учитывая способность Германии организовать большую часть Европы посредством экономических мер и использовать последние для достижения своих политических и стратегических целей, советники Рузвельта и близкие к администрации представители бизнеса опасались, что правительству США придется принять на себя бремя ответственности за развитие экспортного сектора американской экономики и объединить производителей Западного полушария и Британской империи (если она, конечно, выживет) в мощные картели, способные на равных конкурировать с немецкими и японскими компаниями8. Более того, предполагалось, что при таком раскладе, независимо от того, нападет ли Гитлер в обозримом будущем на США или нет, им все равно придется отказаться от своего образа жизни и базовых ценностей и превратиться в “государство-гарнизон”9. Неприемлемость подобного исхода была очевидна. США, как утверждал Рузвельт, не могут стать “одиноким островом в мире, где доминирует философия силы. Такой остров представляется мне кошмаром людей, попавших в тюрьму, закованных в кандалы, голодных и изо дня в день получающих через решетку пищу из рук надменных, безжалостных хозяев с других континентов”10.
Будущая геополитическая конфигурация мира и организация его хозяйственной системы стали ключевыми вопросами, которые потребовали напряженной работы
6 Подробнее см.: Dallek R. Franklin D. Roosevelt and American Foreign Policy, 1932-1945. New York, 1979, p. 171-313; Heinrichs W. Threshold of War: Franklin D. Roosevelt and American Entry into World War II. New York, 1988; Kimball W.F Forged in War: Roosevelt, Churchill, and the Second World War. New York, 1997.
7 Acheson D.G. The War, Rehabilitation, and Lasting Peace. - Department of State Bulletin, 18.XII.1943, p. 421.
8 National Foreign Trade Council. Report of the Twenty-Seventh National Foreign Trade Convention. New York, 1940, p. 13-16; Staley E. The Myth of the Continents. - Foreign Affairs, April 1941, p. 481-495; Berle A.A., jr. Navigating the Rapids, 1918-1971: From the Papers of Adolf A. Berle. New York, 1973, p. 318-347.
9 Ninkovich F. Modernity and Power: A History of the Domino Theory. Chicago, 1994, p. 112- 122; Lamberton H.J. American Visions of Europe: Franklin D. Roosevelt, George F. Kennan, and Dean G. Acheson. New York, 1994, p. 63-76.
10 The Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt, 1940, p. 281.
3 Новая и новейшая история, № 3
65
представителей государственных органов, деловых кругов и научного сообщества. По согласованию с Госдепом самое активное участие в ней принял мозговой трест “восточного истеблишмента” - нью-йоркский Совет по международным отношениям (СМО), который при Рузвельте оказывал влияние на формирование внешнеполитической стратегии США11. Под его эгидой летом 1940 г., сразу после капитуляции Франции, при финансовой поддержке со стороны “Фонда Рокфеллера” началась разработка “Проекта по изучению войны и мира”12. Первоначальный анализ показал, что в случае установления державами “оси” гегемонии в Евразии, США окажутся в столь затруднительном положении, что им придется пожертвовать не только относительным материальным благополучием своих граждан, но и частью политических свобод. Германское влияние распространится на Южную Америку. В то же время анализ СМО выявил, что рынок Западного полушария слишком узок для растущей американской промышленности. На прошедшей в октябре 1940 г. встрече участников “Проекта” с одним из главных экспертов по послевоенным проблемам в Госдепе Л. Пасвольски собравшиеся пришли к выводу, что в случае оккупации немцами континентальной Европы, США должны будут попытаться расширить свое “жизненное пространство” путем интеграции с государствами тихоокеанского бассейна, нуждавшимися в американских товарах и оборудовании. Проблема реализации избыточного сельскохозяйственного производства решалась подключением Англии, бывшей тогда одним из крупнейших потребителей импортного продовольствия13.
Выводы и рекомендации экспертов легли в основу разработанной СМО концепции “большого пространства” - программы интеграции “негерманского мира” как первоначального ядра американоцентричной структуры мирового хозяйства. С точки зрения ее творцов, минимальное “жизненное пространство” США должно было включать Западное полушарие, Великобританию и ее колонии, голландскую Ист-Индию, Японию и Китай. Самодостаточность очерченного ареала составляла по импорту 79%, а по экспорту - 86% от общего объема торговли входивших в него стран, что превышало соответствующие показатели для Европы (69 и 79%). В суммированном виде роль “большого пространства” в экономической, политической и военной стратегии США нашла отражение в подготовленном СМО для Рузвельта и руководства Госдепартамента меморандуме Е-В34 от 24 июля 1941 г.14
Таким образом, два базовых элемента послевоенной американской стратегии сложились еще до 7 декабря 1941 г., когда, нанеся удар по Тихоокеанскому флоту США в Перл-Харборе, Япония вынудила их вступить в войну. Во-первых, оценивая размеры угрозы со стороны Германии, в Вашингтоне пришли к заключению, что США впредь не должны допускать доминирования в Евразии какой-либо державы или созданной ею коалиции, которая, опираясь на громадные ресурсы континента, будет способна бросить вызов Америке15. Во-вторых, необходимо сформировать новый международный экономический порядок, который будет благоприятствовать свободному перемещению американских товаров и капиталов.
Первоначально “большое пространство” мыслилось как совместное англо-американское предприятие. Причем функции партнеров в нем четко разграничивались: Англия, впервые в ее истории оказавшаяся в роли воюющей державы без единого союзника, должна была вести бои с противником, какого она не знала со времен Наполеона, а США благодаря их мощному промышленному потенциалу - стать, как выразился
11 Grigg W.N. Freedom on the Altar: The UN’s Crusade against God and Family. Appleton (WI), 1995, p. 22.
12 Об истории создания “Проекта” см.: Schulzinger R.D. The Wise Men of Foreign Affairs. The History of the Council on Foreign Relations. New York, 1984, p. 63-64.
13 Shoup L.H., Minier W. Imperial Brain Trust: The Council on Foreign Relations and U.S. Foreign Policy. New York, 1977, p. 129-131.
14 Ibid., p. 127-128, 135-136.
15 Notter H.A. Postwar Foreign Policy Preparation, 1939-1945. Washington, 1949, p. 128.
66
Рузвельт в речи по радио 29 декабря 1940 г., “великим арсеналом демократии”16. Памятуя о печальном для Америки опыте невыполнения Англией и другими союзными государствами долговых обязательств после Первой мировой войны, Рузвельт и его окружение не склонны были ссужать ее деньгами. Для США, по их мнению, предпочтительнее было самим производить вооружения и поставлять их Англии, но не в качестве дара, а в обмен на определенные “статьи”, получаемые от Британской империи наряду с подлежавшими возврату неповрежденными или неиспользованными материалами17. Рузвельт образно сравнил свой план помощи Англии со спасением объятого пламенем дома соседа путем передачи ему взаймы садового шланга18.
Идея президента нашла свое воплощение в принятом в марте 1941 г. законе о ленд- лизе. В конце 1940 - начале 1941 г., когда билль составлялся и проходил через Конгресс, появилось немало планов, согласно которым Англии предлагалось продать ее прямые инвестиции в США, ценности в Южной Америке, запасы виски и шерсти, созданные с целью экспорта в Америку19. Великобритания должна была также использовать все свои наличные золотые резервы. Если накануне войны валютные запасы Англии составляли 4,4 млрд долл., то в апреле 1941 г. они выражались суммой, имевшей чисто символическое значение, - 12 млн долларов20. Правительство У. Черчилля вначале сопротивлялось, но в январе 1941 г. пошло на переговоры о реализации части своих инвестиций в США на сумму 100 млн долл., а затем согласилось на передачу Вашингтону данных об имперских финансовых ресурсах21. Кроме того, еще в сентябре 1940 г. было заключено соглашение о поставке 50 устаревших американских эсминцев в обмен на право создания военных баз в британских владениях в Западном полушарии.
Некоторые американские деятели шли еще дальше, требуя передачи под контроль США таких бастионов английской мощи, как Гибралтар, Сингапур, Суэц и Фолклендские острова, а также их участия в развитии ресурсов Британской империи22. Позднее в урегулировании чувствительного для Англии колониального вопроса США выдвигали идею деколонизации и “международной опеки” бывших колоний. Программа помощи стала, таким образом, средством давления, отражавшим стремление США возглавить англо-саксонский блок или любое иное объединение держав. Только отчаянное военное и финансовое положение, в котором находился “гордый Альбион” в 1939-1941 гг., вынуждало Лондон идти на сотрудничество с США на таких условиях. С нападением гитлеровской Германии на СССР 22 июня 1941 г. военное давление на Англию существенно снизилось, и она могла более уверенно вести диалог с США.
Американо-британское согласие по общим проблемам послевоенного устройства нашло воплощение в Атлантической хартии, подписанной Рузвельтом и Черчиллем 14 августа 1941 г. Оба правительства декларировали отказ от территориальных захватов, обещали содействовать восстановлению суверенитета оккупированных стран, признавали право народов избирать форму правления. Хартия призывала к послевоенному сотрудничеству государств, к отказу от применения силы в международных отношениях и созданию более открытой международной экономической системы. Хотя последнее положение, дабы не раздражать британцев, весьма болезненно относившихся ко всему, что касалось системы “имперских преференций”, было сформулировано весьма туманно: в качестве одной из послевоенных задач выдвигалось обеспечение доступа “на равных основаниях к торговле и к мировым сырьевым источникам”23.
16 Hull С. The Memoirs of Cordell Hull, v. 1. New York, 1948, p. 873.
17 Ibidem.
18 Шервуд P. Рузвельт и Гопкинс глазами очевидца, в 2-х т. М., 1958, т. 1, с. 387.
19 Hancock W.К., Growing M.M. British War Economy. London, 1949, p. 233.
20 Ibid., p. 232; McNeill WH. America, Britain and Russia. Their Cooperation and Conflict 1941— 1946. New York, 1953, p. 773.
21 Hall H.D. North American Supply. London, 1955, p. 274.
22 Current History, July 1942, p. 329-334.
23 Dallek R. Franklin D. Roosevelt and American Foreign Policy, 1932-1945. New York, 1979, p. 282-284.
3*
67
Провозглашая в Атлантической хартии “свободный доступ” ко всем рынкам, Черчилль впоследствии постарался выхолостить этот принцип, но у Белого дома хватило решимости настоять на своем. В Вашингтоне явно не желали упускать прекрасную возможность обеспечить себе экономическое доминирование в глобальном масштабе и уж тем более делить место лидера с кем бы то ни было. Отношение большинства американских планировщиков к партнеру по коалиции лучше всего отражают слова помощника госсекретаря А. Берли, профессионального экономиста, который открыто враждебно относился к Великобритании. В октябре 1940 г. он писал: “Вопрос о взаимодействии с британцами... требует определенных раздумий. В годы [Первой] мировой войны мы присоединились к английскому лагерю таким образом, что практически стали дополнением к британской военной машине. Такое же положение сохранялось и после войны, а в результате мы не получили ничего из того, чего действительно желали при достижении мира. На этот раз, как мне кажется, дело должно быть сделано по-другому. Мы обладаем максимальной силой. У нас также есть общая согласованность принципов. Мы неизбежно будем экономическим центром режима, который возникнет, - если, конечно, мы все не погибнем”24.
Своего пика англо-американское сотрудничество достигло на конференции в Касабланке в январе 1943 г., проходившей через два месяца после высадки американских войск в Северной Африке, когда они приняли, наконец, непосредственное участие в войне с Гитлером. Безоговорочная капитуляция, декларация о которой была принята в Касабланке, должна была покончить с Германией как великой державой, в то время как СССР, по мнению политиков в Вашингтоне и Лондоне, будет слишком истощен войной, чтобы бросить вызов гегемонии англо-саксонских стран25. Однако начавшая поступать вскоре после конференции информация об итогах Сталинградской битвы и последующие успехи Красной Армии привели к тому, что после Касабланки разговоры о совместном с англичанами управлении миром в США прекратились, уступив место глубокой озабоченности относительно той роли, которую после войны будет играть СССР.
С начала 1943 г. в США стала вырабатываться новая концепция послевоенного мирового устройства. Она никогда не была изложена в виде программы, а представляла собой комплекс мер, объединенных затем в литературе под названием “единый мир”26. “One World” - так называлась изданная в Нью-Йорке весной 1943 г. книга бывшего соперника Рузвельта на выборах 1940 г., республиканца У. Уилки, в которой автор, рассматривая вопросы послевоенных международных отношений, безоговорочно поддержал внешнеполитическую линию администрации27. Книга вызвала живой интерес общественности. Миллион экземпляров был распродан всего за семь недель28. Впоследствии высказанные Уилки мысли пропагандировались либеральными демократами.
Политические основы “единого мира” представлялись Рузвельту и его окружению в виде естественного продолжения военного сотрудничества ведущих государств антигитлеровской коалиции. К началу Тегеранской конференции “большой тройки” в ноябре 1943 г. американские эксперты сформулировали концепцию “четырех полицейских”, в число которых, наряду с США и Великобританией, должны были войти Китай и СССР. Сын президента, Э. Рузвельт, впоследствии вспоминал, как в сентябре 1943 г. отец объяснял ему свой выбор: “Даже в нашем союзе с Англией... заложена опасность: Китай и Россия могут подумать, что мы полностью поддерживаем английскую внешнюю политику... Он сосредоточенно чертил на бумаге очень большую
24 Berle А.А., jr. Op. cit., p. 232.
25 Kimball W. The Juggler. Franklin D. Roosevelt as Wartime Statesman. Princeton, 1991, p. 70, 76-77.
26 Larres K. Making Europe Strong Again: Churchill, the United States, and the Creation of a New European Order. - The Special Relationship: La ‘Relation Spéciale’ Entre le Royaume-Uni et les États-Unis. Rouen, 2003, p. 19^12.
27 Willkie W. One World. New York, 1943.
28 Reynolds D. One World Divisible. A Global History Since 1945. New York, 2001, p. 1.
68
цифру “4” со всевозможными завитушками. - Соединенные Штаты должны будут взять на себя руководство, - сказал он, - руководить и действовать в качестве посредника, примиряя и улаживая противоречия, возникающие между остальными - между Россией и Англией в Европе; между Британской империей и Китаем и между Китаем и Россией на Дальнем Востоке. Мы сумеем играть такую роль, - продолжал он, - потому что мы велики и сильны, потому что у нас есть все, что нам нужно. Англия сейчас на ущербе; Китай все еще живет в восемнадцатом веке; Россия относится к нам с подозрением и вызывает у нас подозрения на свой счет. Америка - единственная из великих держав, которая может закрепить мир во всем мире”29.
Контуры новой политической конструкции были довольно просты: державы- победительницы - США, Великобритания, СССР и Китай - должны были выступать в роли “стражей порядка”, “гарантов” сохранения вселенского мира, Германия и Япония - деиндустриализироваться, колониальные империи - расформироваться, а все остальные страны - разоружаться. Для осуществления указанных принципов предусматривалось создание всеобщей международной организации типа Лиги наций, проект которой разрабатывался учрежденным по инициативе Хэлла в феврале 1942 г. Президентским консультативным комитетом по послевоенной внешней политике30. Ее структура включала три главных элемента: Генеральную Ассамблею, созывавшуюся раз в год и выполнявшую роль “клапана для выпускания пара”; исполнительный комитет, в который входили представители четырех держав, сообща принимавших важнейшие решения; и собиравшийся по мере надобности совет консультантов, состоявший из представителей “четверки” и делегатов еще 6-8 стран31. Как заметил Г. Киссинджер, “концепция “четырех полицейских” напоминала Священный союз Меттерниха, хотя американских либералов охватил бы ужас, уясни они это. Обе системы представляли собой попытку сохранить мир при помощи коалиции победителей-единомыш- ленников”32.
В конечном счете с дополнениями и изменениями американский проект нашел свое воплощение в Организации Объединенных Наций (ООН), устав которой был принят на конференции в Сан-Франциско в июне 1945 г. Создание ООН и размещение ее на американской земле было важной дипломатической победой США. Однако само по себе наличие международной структуры, в рамках которой предполагалось развивать сотрудничество четырех держав-лидеров, вовсе не устраняло возможность возникновения конфликтов между самими “стражами порядка”. Ключевую роль в удержании партнеров от искушения бросить вызов США и пересмотреть свое положение в “большой четверке” в Вашингтоне отводили экономическим факторам. “Материальную” основу послевоенного мирового порядка, по замыслу вашингтонских стратегов, должна была составлять единая валютно-финансовая система, основная роль в которой отводилась доллару. Наряду с ней предполагалось создать систему многосторонней торговли и осуществить радикальное изменение прежней структуры мирохозяйственных связей путем разрушения колониальной периферии европейских государств, деиндустриализации традиционных промышленных центров, в первую очередь германского, и “индустриальной накачки” с помощью американских капиталов новых.
Хорошо известно, что валютная система не является политически нейтральным механизмом. Ее характер, как правило, во многом определяется страной, сумевшей занять ведущее положение в структуре мировых хозяйственных связей. Так, в XIX в., в эпоху господства золотого стандарта, валютно-финансовый режим отражал интересы Англии.
29 Рузвельт Э. Его глазами. М., 1947, с. 206.
30 Kah G.H. En Route to Global Occupation. Lafayette (LA), 1991, p. 36-37.
31 Welles S. Seven Major Decisions. London, 1951, p. 178-179; Foreign Relations of the United States (далее - FRUS), 1943, v. 3. Washington, 1963, p. 39; Eden A. The Memoirs of Anthony Eden: The Reckoning. Boston, 1965, p. 46-57; Кимболл У.Ф. “Семейный круг”: послевоенный мир глазами Рузвельта. - Вопросы истории, 1990, № 12, с. 5.
32 Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997, с. 357.
69
К началу XX в. рост новых индустриальных держав заметно ослабил основы ее лидерства, но в силу инерции британское превосходство в финансовой сфере сохранялось еще долго и окончательно было подорвано лишь в эпоху “великой депрессии”. В период Второй мировой войны планы создания новой системы обдумывали многие. В июле 1940 г. президент Рейхсбанка В. Функ выдвинул план восстановления экономики Европы, в основе которого лежала идея валютного клиринга и фиксации других валют в отношении рейхсмарки33.
Стремясь перехватить инициативу у немцев, британское правительство также начало разработку плана послевоенного валютного устройства. С конца 1940 г. этим вопросом занялся Дж.М. Кейнс, являвшийся тогда советником британского Казначейства. Он предвидел, что после войны Великобритании придется столкнуться с такими проблемами, как дефицит торгового баланса, трудности обслуживания внешнего долга, отсутствие золотых резервов для покрытия накопленных другими странами стерлинговых резервов. По мысли Кейнса, Великобритания должна была завершить войну с жестким валютным контролем, системой двустороннего клиринга и платежных соглашений. Исходя из этого, он к концу 1941 г. разработал первый вариант плана, который затем многократно переделывался. Лишь в августе 1942 г. Кейнс передал в Казначейство более-менее целостный проект.
Для урегулирования отношений в валютно-кредитной сфере после окончания войны Кейнс предлагал создать Международный клиринговый союз (МКС). Страна, пожелавшая стать его членом, была бы представлена в нем своим центральным банком или приравненным к нему органом. МКС получал свою безналичную валюту, которую по сочетанию первых слогов французских слов “банк” и “золото” Кейнс назвал “банкор”. Она фиксировалась по отношению к золоту и должна была приниматься как его эквивалент всеми членами МКС. Руководство им должно было осуществлять правление, где наибольшим числом голосов обладал представитель страны, располагавшей самой крупной квотой. Англия и США, считаясь государствами-основателями, занимали особое место и могли, в частности, установить первоначальный паритет своих валют, выраженный в “банкорах”, и отношение последнего к золоту. План Кейнса предусматривал сохранение валютных зон, в первую очередь стерлинговой34.
Американским визави Кейнса оказался сотрудник Министерства финансов Г.Д. Уайт. Именно ему 14 декабря 1941 г., т.е. через неделю после Перл-Харбора, министр финансов Г. Моргентау поручил составить “меморандум и план создания Межсоюзнического стабилизационного фонда”35. Две недели спустя Уайт представил 12-страничный меморандум, в котором рекомендовал еще до окончания войны учредить два отдельных института - Межсоюзнический банк и Межсоюзнический стабилизационный фонд. Получив одобрение, к маю 1942 г. Уайт подготовил обширный “предварительный проект”, в котором четко определил задачи обоих органов. Если банк был призван обеспечивать долгосрочное кредитование своих членов, а также служить посредником между частным капиталом стран-кредиторов и получателей, то смысл деятельности фонда сводился к предоставлению входившим в него государствам иностранной валюты для покрытия временных разрывов в платежном балансе.
Первоначально Уайт не предполагал создавать какую-либо международную валюту. Но его позиция не совпадала с точкой зрения Моргентау, считавшего, что фонд должен иметь свою безналичную валютную единицу. Так появилась идея создания валютной единицы под названием “унитас”, стоимость которой приравнивалась к 10 долларам36. Некоторые исследователи полагают, что для Уайта идея создания унитас была не более, чем реплика на концепцию Кейнса37. На самом деле его в то время все больше занимала
33 Dormael A. van. Bretton Woods: Birth of a Monetary System. New York, 1978, p. 5-6.
34 HarrodR. The Life of John Maynard Keynes. New York, 1951, p. 525-585.
35 Dormael A. van. Op. cit., p. 40.
36 Mikesell R.F. The Bretton Woods Debates: A Memoir. (Essays in International Finance, № 192). Princeton (NJ), 1994, p. 7.
37 Boughton J.M. Why White, Not Keynes? Inventing the Postwar International Monetary System. Washington, DC, 2002, p. 16.
70
мысль поставить в центр послевоенной валютной системы не некую “безродную” единицу, а базировавшийся на прочном золотом фундаменте доллар.
В августе 1942 г. Вашингтон и Лондон обменялись планами. Тогда же начались переговоры, которые протекали трудно из-за принципиальных различий между двумя проектами. В итоге стороны договорились по вопросу о целях стабилизационного фонда и о принципах его работы. Однако по поводу свободного обмена валют по стабильным курсам, т.е. по главному вопросу, полного понимания достигнуто не было. 7 апреля 1943 г. оба проекта были преданы гласности38. Дискуссии продолжились до весны 1944 г., но все яснее становилось, что главным архитектором и финансистом послевоенного мира будут США. Уайт знал, что сила на его стороне и использовал ее с максимальной выгодой. В конечном итоге британцы приняли план Кейнса, внеся в него ряд важных поправок. Фонд должен был выступать пассивным игроком валютного рынка, не мог оперировать национальными валютами и проводить эмиссию унитасов. Объем его ресурсов увеличивался до 10 млрд долл. 12,5% его уставного капитала должно было составлять золото, а остальное - ценные бумаги государств-членов39. К апрелю 1944 г. американские и британские переговорщики, наконец, достигли соглашения по совместному заявлению о принципах, в котором обрисовывались цели и механизмы действия фонда.
Моргентау и Уайт хотели, чтобы оно было одновременно опубликовано 21 апреля 1944 г. в Вашингтоне, Лондоне, Москве и Чунцине, а также в ряде столиц латиноамериканских стран. Однако союзники не спешили. Англичан удалось уломать, а в СССР все еще “изучали” проект. Хотя СССР изначально не проявлял большого интереса к планам валютной стабилизации, в Вашингтоне считали, что по политическим мотивам было важно добиться его присоединения к совместному заявлению. За четыре дня до установленной даты публикации Моргентау пошел на уловку, сообщив советскому наркому финансов, что англичане уже дали свое согласие на нее, хотя реально получить его удалось только 20 апреля. Утром следующего дня он получил положительный ответ из Москвы. После обнародования заявления, ничто уже не препятствовало проведению международной конференции40.
Конференция состоялась 1-22 июля 1944 г. в курортном местечке Бреттон-Вудс в американском штате Нью-Хэмпшир. В ней приняло участие 730 представителей из 44 стран. В приветственном послании ее участникам Рузвельт отмечал: “Программа, которую вам предстоит обсудить, составляет, конечно, лишь одну фазу мероприятий, которые должны быть проведены странами, чтобы создать стабильный и гармоничный мир. Однако это важнейшая фаза, затрагивающая обыкновенных людей повсюду, поскольку она касается основы, на которой они смогут обмениваться друг с другом богатствами своей земли и продуктами своей промышленности и изобретательности”41.
Главные споры на конференции велись вокруг величины квоты, которую каждая страна должна была внести в фонд, и льгот, которые требовал для себя СССР и другие пострадавшие от войны страны. Англичане снова подняли вопрос о мере “гибкости” валют и условиях, при которых каждая страна могла изменить курс своей валюты. Представители Египта и Индии пытались обсудить вопрос об оплате накопившихся стерлинговых резервов золотом, но англичане приложили все усилия, чтобы вынести его за скобки дискуссии. С большим трудом делегации США удалось добиться консенсуса42. 22 июля все страны-участницы конференции, включая СССР, подписали Заключительный акт, зафиксировавший достигнутые на ней договоренности43.
38 Dormael A. van. Op. cit., p. 76-77.
39 Моисеев C.P. Как устроить мир после войны. - Валютный спекулянт, 2004, № 8, с. 83-85.
40 Dormael A. van. Op. cit., p. 135-140.
41 Proceedings and Documents of United Nations Monetary and Financial Conference, Bretton Woods, N.H., July 1-22, 1944, 2 v. Washington, 1948, v. 1, p. 71.
42 Будс Р.Б. Бреттон-Вудская конференция Объединенных Наций в 1944 г. (к истории создания Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития). - Новая и новейшая история, 1992, № 2.
43 United Nations Monetary and Financial Conference: Bretton Woods, Final Act and Related Documents, New Hampshire, July 1 to July 22, 1944. Washington, DC, 1944, p. 11-27.
71
Важнейшими среди них стали признание американского доллара в качестве международного платежного средства и введение твердых курсов. Хотя в конечном счете в основе новой системы лежало золото, она опиралась на него через доллар США. Цена золота в долларах признавалась неизменной (1 тройская унция - 35 долл.). Вашингтон взял на себя обязательство свободно продавать золото на доллары другим странам. Последние могли покупать доллары за свою валюту по фиксированному курсу обмена, а затем использовать доллары для покупки золота по указанной цене. Во избежание истощения золотых запасов США бреттон-вудские соглашения предусматривали обязательство стран-участниц поддерживать цену золота на означенном уровне, не допуская отклонения в ту или другую сторону более чем на 1%. Все они признавали свою валюту конвертируемой, т.е. обязались обменивать ее на золото на тех же условиях, что и США. Отсюда вытекало, что валюты стран-участниц должны были иметь фиксированный золотой паритет. Поскольку отношение доллара к золоту являлось константой, то и паритет других валют стал выражаться как отношение к доллару. Одновременно создавались обеспечивающие функционирование системы институты - Международный валютный фонд (МВФ) и Международный банк реконструкции и развития (МБРР)44.
Такая система приносила США весьма существенные выгоды. Благодаря превращению доллара в международную денежную единицу американское правительство, полностью контролировавшее эмиссию долларов как национальной валюты, получило возможность использовать их вместо золота для погашения расходов, например, по различным программам “помощи”, военным проектам и иным финансовым операциям за рубежом. Определенная зависимость от доллара валют других государств связывало развитие их экономики с хозяйственной политикой правительства США (например, чрезмерная эмиссия долларов, вызвав инфляцию внутри страны, могла породить ее и в других странах). Более того, в соглашениях фиксировалось, что, если та или иная страна не может удержать курс своей валюты в рамках допускаемого отклонения от установленного отношения к доллару, она по требованию МВФ должна произвести официальное изменение ее паритета. Американские представители заняли ключевые позиции в руководящих органах МВФ, где голоса распределялись в зависимости от величины квоты.
Параллельно с обсуждением валютных вопросов в Вашингтоне разрабатывались планы либерализации торговых отношений путем создания системы многосторонней торговли, ключевым элементом которой должна была стать Международная торговая организация (МТО). Перспективы ее образования стали обсуждаться уже в 1943 г. в рамках англо-американских семинаров по торговле, проводившихся в соответствии со статьей 7 закона о ленд-лизе. Сразу же возникли разногласия. Американцы представляли себе МТО в виде расширенного варианта Соглашения о взаимной торговле 1936 г. Британские эксперты предлагали проект многосторонней конвенции, содержавшей в себе некий кодекс поведения и структуру организации, которая следила бы за его выполнением. К началу конференции в Бреттон-Вудсе договориться не удалось. Тем не менее переговоры о создании такой организации и на снижение торговых барьеров продолжались и после ее завершения. Лишь в декабре 1945 г. США и Великобритания представили свои предложения, на основе которых и должны были начаться переговоры по созданию МТО. Но главным итогом этих усилий стала не организация, а Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ)45.
Болезненным вопросом в англо-американских отношениях стало стремление США изменить прежнюю структуру мирохозяйственных связей, разрушив колониальные империи европейских держав. На одной из первых встреч с Черчиллем Рузвельт заявил: “Не могу поверить, что мы можем вести войну против фашистского рабства и в то же время бездействовать в деле освобождения людей по всему миру от последствий
44 Стадниченко А.И. Валютный кризис капитализма. М., 1970, с. 92-101.
45 Krueger А. О. Whither the World Bank and the IMF? - Journal of Economic Literature, December 1998, p. 2017.
72
отсталой колониальной политики”46. В завуалированной форме позиция США нашла отражение в Атлантической хартии, где говорилось о необходимости содействия “восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем”47. Лондон сразу же поспешил уточнить, что речь идет не о британских колониях, а об оккупированных государствах Европы (выступление Черчилля в парламенте 9 сентября 1941 г.). Англо-американские дебаты по поводу колониализма на этом не закончились, но практических последствий вплоть до самого конца войны не имели.
Если колониальный вопрос вызывал острые противоречия между двумя англо-саксонскими державами, то в отношении будущего германской индустрии между ними существовало почти полное согласие. Еще в ноябре 1941 г. в беседе с советским послом в Лондоне И.М. Майским Черчилль высказал идею о деиндустриализации и расчленении Германии, а в декабре изложил ее Рузвельту48. Идея явно импонировала влиятельным кругам в США и Англии, видевшим в ее реализации избавление от сильного конкурента на мировом рынке. Данный вопрос изучался Президентским консультативным комитетом по послевоенной внешней политике. Итогом его деятельности стал “план Моргентау”, который появился в 1944 г. Суть его сводилась к уничтожению тяжелой промышленности Германии и превращению ее в “поле для выращивания брюквы” с одновременным изъятием в пользу Польши и Франции ряда приграничных областей и расчленением ее на два государства - южно- и северо-германское. Рур, окружавшие его промышленные области, Кильский канал и территории к северу от него должны были перейти под международный контроль49. Характерно, что почти аналогичные мероприятия должны были проводиться и в менее индустриально развитой Японии50.
В случае деиндустриализации Германии и Японии и с учетом ослабления Франции из числа великих европейских держав свой статус сохраняла лишь одна Великобритания, которая становилась по сути главным “полицейским” Европы. На второй Квебекской конференции в сентябре 1944 г. Рузвельт и Черчилль одобрили план. Против него сразу же выступили госсекретарь Хэлл и военный министр Г. Стимсон. Острые дебаты, обсуждение в печати и предвыборная гонка вынудили Рузвельта смягчить свою позицию51. На Ялтинской конференции в феврале 1945 г. он вновь вернулся к обсуждению “плана”, но не нашел понимания у Сталина, который полагал, что вся Германия может быть оккупирована советскими войсками. В целом СССР настаивал на декартелизации, а не на деиндустриализации Германии52.
В то же время в Вашингтоне хорошо понимали, что даже при огромном потенциале американской экономики справиться в одиночку с задачей восстановления мирового хозяйства США не под силу. В ближайшей перспективе перед ними стояла задача загрузки созданных в годы войны производственных мощностей. Выход из создавшегося положения виделся в образовании новых индустриальных центров, в частности, в Южной Америке и особенно в Китае. “Наша главная цель в Китае, - отмечалось в поданном в апреле 1945 г. президенту меморандуме Госдепартамента, - создание сильного и объединенного Китая в качестве главного стабилизирующего фактора на Дальнем Востоке...
46 Цит. по: Louis WR. Imperialism at Bay: The United States and the Decolonization of the British Empire, 1941-1945. New York, 1978, p. 121.
47 Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны, т. 1. М., 1946, с. 165.
48 Филитов А.М. Германский вопрос. От раскола к объединению. Новое прочтение. М., 1993, с. 9-14.
49 Morgenthau Н. Germany is Our Problem. New York - London, 1945; Kimball W.F. Swords or Ploughshares? The Morgenthau Plan for Defeated Nazi Germany, 1943-1946. New York, 1976.
50 Skalier M. The American Occupation of Japan. The Origins of the Cold War in Asia. New York, 1985, p. 35-38.
51 Rostow WW. The United States in the World Arena. New York, 1964, p. 99.
52 Висков С.И., Кулъбакин В.Д. Союзники и “германский вопрос” (1945-1949 гг.). М., 1990, с. 17-24.
73
Логика подсказывает, что для этого необходимо помочь Китаю создать современную и эффективную экономическую и военную организацию”53. Часть вложенных в Китай и латиноамериканские страны долларов шла бы на приобретение ими товаров в Европе, а на полученную таким путем валюту европейцы могли бы закупать нужную им продукцию в Америке. Таким образом, структура мирового хозяйства заметно меняла свои довоенные очертания, уходя от прежней европоцентричной. С вовлечением Англии и индустриализацией Китая США получали две точки опоры - в Европе и Азии.
В качестве экономического партнера в глазах американских планировщиков выступал и СССР, на емкий рынок и богатые природные ресурсы которого в Вашингтоне всерьез рассчитывали. Так, например, в январе 1945 г. Моргентау в меморандуме президенту указывал на возможность предоставления СССР займа в 10 млрд долл. “Чрезвычайно важно, - подчеркивал автор, - что при этом мы сохраним наши истощенные естественные ресурсы и будем получать из огромных ресурсов России сырье, необходимое для нашей промышленности. В соглашение о займе мы внесем условие, по которому мы будем требовать от России производства любого сырья, не давая со своей стороны гарантий, что мы обязательно приобретем его”54. Стремясь вовлечь СССР в будущие международные экономические и финансовые организации, такие как МВФ и МБРР и при этом значительно расширить масштабы советско-американской торговли, Вашингтон специально так формулировал свои предложения о структуре и функциях этих институтов, чтобы они были приемлемы и для стран с централизованной экономикой55.
Осуществление “великого замысла”, как называл американский план послевоенного мирового устройства сам Рузвельт56, во многом зависело от согласия союзников. Что касается Китая, то, по мнению американских стратегов, здесь можно было надеяться на успех. Во-первых, концепция “единого мира” предполагала замену им Японии в качестве основной державы в Восточной Азии, что, по идее, должно было бы настроить Чан Кайши и других китайских лидеров в пользу союза с США. Во-вторых, Вашингтон рассчитывал, что после окончания войны американские части останутся в достаточном количестве в Китае и вблизи его границ и будут способны подобающим образом влиять на послевоенную политику “Поднебесной”57. В августе-сентябре 1945 г. по договору с Чан Кайши в китайские порты прибыла американская морская пехота (около 90 тыс. человек).
Учитывая расстановку сил внутри британского правящего класса, Рузвельт мог рассчитывать на высокую степень сотрудничества со стороны англичан. Часть английской элиты - “имперские изоляционисты” во главе с министром авиационной промышленности лордом Бивербруком и госсекретарем по делам Индии Л. Эмери - выступали против предлагаемой американцами системы многосторонней торговли, утверждая, что после войны экономика страны потребует применения протекционистских мер, чтобы вновь стать конкурентоспособной58. Однако гораздо более влиятельной была точка зрения, согласно которой Англия значительно выиграет от расширения торговли и в союзе с США сохранит свой статус великой державы. Сторонники новой “Антанты” англосаксонских стран утверждали, что ни ослабленная войной Европа, ни само Британское Содружество, в котором доминионы больше считались с Вашингтоном, чем с Лондоном, не смогут стать базой для сохранения за Великобританией ее статуса59. Посему альтер-
53 United States Relations with China with Special Reference to the Period 1944-1949. United States Department of State Publication № 3573. Washington, 1949, p. 10.
54 U.S. News and World Report, 8.IV.1945.
55 БатюкВ.И. Истоки “холодной войны”: советско-американские отношения в 1945-1950 гг. М., 1992, с. 8; Будс Р. Указ, соч., с. 17.
56 Craig G., George A. Force and Statecraft. Diplomatic Problems of our Time. New York, 1983, p. 104.
57 Kimball W. The Juggler, p. 87.
58 Будс P. Указ, соч., c. 16.
59 Ryan H.В. The Vision of Anglo-America. The U.S.-U.K. Alliance and the Emerging Cold War, 1943-1946. Cambridge, 1987, p. 16.
74
нативы союзу с Америкой, по их мнению, не было. Открытым лишь оставался вопрос об условиях подобного союза. Англичане были весьма заинтересованы в получении максимальной экономической помощи как по линии международных организаций, так и прямо от США. Американцы частично пошли на уступки своему союзнику60.
Главной проблемой для Рузвельта был СССР - “можно ли сотрудничать с Россией сейчас и после войны”, как вспоминал потом Иден61. Оказывать давление на Сталина с целью вынудить его принять американский вариант послевоенного мирового устройства, пока продолжались боевые действия, было, по мнению вашингтонских стратегов, неразумно и даже опасно. Сначала США и Англия боялись, что Сталин может пойти на сепаратный мир с Гитлером62. Затем затяжка с открытием второго фронта в Европе обусловила продвижение советских войск далеко на запад, что заставляло американцев придерживаться сочувственного и даже поощрительного отношения к послевоенным устремлениям СССР. А его желания - установление советской зоны влияния в Восточной Европе - были хорошо известны. Сталин сам изложил их британскому министру иностранных дел А. Идену еще в конце 1941 г. во время его визита в Москву63. Сначала Рузвельт рассчитывал, что СССР ослабнет к концу войны и будет сговорчивей. Позднее он шел на уступки только в тех регионах, где в результате побед Красной Армии соотношение сил складывалось в пользу СССР.
В конце 1944 г., когда военное поражение гитлеровской Германии уже не вызывало никаких сомнений, США начали постепенно менять тактику в отношениях с СССР. Глава военной миссии США в Москве генерал Дж. Дин рекомендовал Вашингтону ввиду улучшения военного положения СССР пересмотреть политику поставок ему по ленд-лизу. На принятии более “твердой” линии настаивал и американский посол в Москве Аверелл Гарриман. Осенью 1944 г. он телеграфировал: “Экономическая помощь СССР... является одним из наших основных рычагов для того, чтобы воздействовать на их политику в направлении, больше соответствующем нашим принципам”64. Иными словами, элементы послевоенной доктрины “сдерживания враждебных устремлений Советского Союза” закладывались еще в рамках концепции “единого мира”. Они еще более усилились после смерти Рузвельта 12 апреля 1945 г. и прихода к власти Г.Ш. Трумэна. Уже на одном из первых совещаний новый глава Белого дома заявил о своей решимости занять “жесткую позицию” в отношении СССР.
Стремление американских правящих кругов обеспечить США лидирующие позиции в послевоенном мире не ослабло после завершения боевых действий на фронтах Второй мировой войны. Через несколько месяцев после капитуляции Японии, 19 декабря 1945 г., Трумэн в послании к Конгрессу заявил: “Нравится ли это нам или нет, мы все должны признать, что победа, которую мы одержали, возложила на американский народ постоянное бремя ответственности за руководство миром”65. Ключевое значение для реализации концепции “единого мира” имело плавное преодоление переходного периода от состояния войны к мирной жизни, что, в первую очередь, предполагало наличие определенной стабильности в мире и сохранение известного контроля над происходящими событиями. Однако послевоенная ситуация мало соответствовала той, которую рисовали себе в Вашингтоне в годы войны, что потребовало от американского руководства изменения стратегии. Международные отношения первых послевоенных лет отличались, с одной стороны, стремлением продолжать сотрудничество периода
60 Поздеева Л.В. Англо-американские отношения в годы второй мировой войны 1941-1945. М., 1969, с. 155; Ryan Н.В. Op. cit., р. 55.
61 Eden A. Op. cit., р. 432.
62 Kennan G.F. Russia and the West under Lenin and Stalin. New York, 1961, p. 339.
63 Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941-1945. Документы и материалы, в 2-х т. М., 1983, т. 1, с. 192-197.
64 FRUS, 1944, v. 4, р. 951.
65 U.S. Congress. Congressional Record: Proceedings and Debates of the 79th Congress. First Session, v. 91, pt. 12 (June 11, 1945 to October 11, 1945). Washington, DC, 1945, p. 12398-12399.
75
войны, а с другой, - усилением разногласий между бывшими союзниками, прежде всего между СССР и США.
Несмотря на изменение международной ситуации и осложнение внутриполитической обстановки в стране, администрация Трумэна продолжила попытки претворения в жизнь “великого замысла” Рузвельта, особенно в области экономики. На ее долю выпала борьба за ратификацию Конгрессом и введение в действие достигнутых в Бреттон-Вудс соглашений, принуждение Великобритании и других стран принять их условия и дополнить их другими механизмами. Дополненные в 1948 г. Генеральным соглашением по тарифам и торговле бреттон-вудские соглашения не только облегчали американскому бизнесу проникновение на зарубежные рынки и выполнение Вашингтоном своих финансовых обязательств по военным и иным программам за границей, но и наделяли США немалыми возможностями влияния на макроэкономические параметры других стран. В условиях “холодной войны” либерализация торговли, контроль за кредитно-валютной сферой, абсолютное превосходство в производственной и научно- технической областях служили мощными инструментами консолидации “свободного мира” вокруг США. Как отмечал один из основателей современной американской школы международной политической экономии Р. Гилпин, “способность гегемона проявить свою мощь посредством механизма экономической взаимозависимости представляет один из способов управления мировой экономикой”, и за счет этого влияния на политическую линию поведения других государств66.
Несмотря на внешний идеализм концепции “единого мира” в основных своих элементах, она во многом базировалась на теориях, уже проверенных временем. Идея создания международной организации, близкой по своей роли к мировому правительству, активно обсуждалась еще на рубеже веков. В возможности существования международной валютной системы убеждало успешное функционирование в XIX - начале XX в. системы, основанной на фунте стерлингов, которая пережила в начале 30-х годов XX в. отмену золотого стандарта и потеряла свое значение только с ослаблением Англии в годы войны. Новым в рузвельтовской схеме стало объединение известных уже элементов в общую концепцию, представлявшую каркас нового мирового порядка. Подлинное значение так никогда и не реализованной в полном объеме концепции “единого мира” состоит в том, что она явилась своеобразным трамплином, посредством которого США совершили качественный скачок от традиционного экспансионизма к новой глобальной роли. В этом они преуспели, если не в форме “единого мира”, который включал СССР, то в форме более позднего “свободного мира” без участия Советского Союза.
66 Gilpin R. The Political Economy of International Relations. Princeton (NJ), 1987, p. 76.
76
©2016 г.
А.Г. МИХАЙЛИК
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ КРАСНОЙ АРМИИ В ХОДЕ ОСВОБОЖДЕНИЯ ВЕНГРИИ (1944-1945 годы)
Боевые действия Красной Армии на территории Венгрии в период сентября 1944 - апреля 1945 гг. стали прямым следствием вступления венгерского государства во Вторую мировую войну на стороне гитлеровской Германии против СССР. Приведший страну к катастрофе режим М. Хорти пришел к власти в ситуации военно-политического хаоса, установившегося в Центральной и Юго-Восточной Европе после окончания Первой мировой войны. Территория и население распавшейся Австро-Венгерской монархии оказались разделенными не только между Австрией и Венгрией, но и между вновь созданными государствами Польшей, Чехословакией, Королевством сербов, хорватов и словенцев. Наибольшие утраты при этом понесло бывшее Венгерское королевство: по Трианонскому договору 1920 г. исторические провинции Трансильвания и восточный Банат отошли к Румынии, Бачка и западный Банат - Королевству сербов, хорватов и словенцев, Словакия и Закарпатская Украина - Чехословакии, Бургенланд - Австрии, также порт Фиуме позднее отошел к Италии, а часть Оравы и Спиша - к Польше; у Венгрии осталось 33% территории и 41% населения от довоенных1. Этот договор подписало правительство захватившего власть и объявившего себя регентом адмирала Миклоша Хорти, и это же правительство сделало лейтмотивом своей политики борьбу за пересмотр его условий.
Режим Хорти сочетал в себе элементы авторитаризма и ограниченного парламентаризма2. Во внешней политике хортистская Венгрия стремилась добиться поддержки Германии в возврате утраченных территорий, но при этом избежать участия в назревающей новой мировой войне, что было невозможно. При поддержке Германии и Италии в результате первого и второго Венских арбитражей, а также путем оккупации с ноября 1938 г. по апрель 1941 г. Венгрия получила южную Словакию, Закарпатскую Украину, северную и восточную Трансильванию, Баранью, Бачку и Муракез3. Платой за территориальные приобретения стало превращение Венгрии в сателлита нацистской Германии. Участвуя в захвате Германией Югославии, хортистский режим фактически вступил во Вторую мировую войну.
27 июня 1941 г. Венгрия объявила войну Советскому Союзу. На фронт был отправлен мобильный армейский корпус, участвовавший вместе с 17-й немецкой армией в боях под Уманью, Николаевом и Запорожьем, после чего из-за больших потерь был отозван, в то время как другие венгерские части продолжали функции оккупационных войск на захваченной советской территории. В апреле 1942 г. на советско-германский
Михаилик Александр Григорьевич - доктор экономических наук, доктор юридических наук, заместитель руководителя Центрального управления Федеральной службы по экологическому, технологическому и атомному надзору (Ростехнадзор).
1 История Венгрии, т. 3. М., 1972, с. 179; Липпай 3. Венгрия. М., 1945, с. 21.
2 Випперман В. Европейский фашизм в сравнении 1922-1982. Новосибирск, 2000, с. 78-
81.
3 Лебедев Н.И. Румыния в годы Второй мировой войны. М., 1961, с. 78-82; Пушкаш А. Цивилизация или варварство: Закарпатье 1918 - 1945. М., 2006, с. 163, 204-205, 267.
77
фронт отправилась 205-тысячная 2-я венгерская армия, которая в ходе операции “Блау” вышла к Дону и заняла оборону на его западном берегу, понеся в последовавших боях за созданные советскими войсками плацдармы тяжелые потери. В середине января 1943 г. венгерские войска подверглись удару Воронежского фронта в ходе Острогожско- Россошанской операции и в течение десятидневных боев были разгромлены, потеряв свыше 105 тыс. чел. и три четверти танков и самолетов. Уцелевшие венгерские войска были отведены к Гомелю, откуда около 60 тыс. чел. - всё, что осталось от 2-й армии - были отправлены домой (позднее эти войска переформировали в оккупационные и отправили на Украину)4.
Потеря почти половины вооруженных сил и усилившаяся экономическая эксплуатация со стороны Германии, грядущее поражение которой после Сталинградской битвы стало очевидным, заставили венгерское руководство искать путь выхода из войны. Летом 1943 г. эмиссары Хорти вступили в контакт с британскими и американскими дипломатами, предлагая вариант капитуляции венгерской армии и перехода ее на сторону союзников, как только англо-американские войска подойдут к границам страны, в ответ на что рассчитывали сохранить политический режим и предвоенные территориальные приобретения. Однако на состоявшейся в конце ноября Тегеранской конференции был решен вопрос о высадке англичан и американцев во Франции, что делало проблематичным их появление вблизи венгерских границ. С другой стороны, Гитлер решил предупредить возможность выхода Венгрии из войны, и в марте 1944 г. страна была оккупирована немецкими войсками, фактически утратив суверенитет5.
Но и в этих условиях хортисты продолжали искать выход из войны, хотя надеяться им теперь приходилось не на союзников, а на СССР. 11 октября 1944 г. секретная венгерская миссия подписала в Москве предварительные условия перемирия с Объединенными Нациями, согласно которым Венгрия в десятидневный срок обязывалась вывести свои войска и администрацию с территорий Чехословакии, Югославии и Румынии, порвать отношения с Германией и объявить ей войну6. 15 октября Хорти объявил о перемирии, однако его сторонники вели себя пассивно, тогда как немцы и поддерживавшая их фашистская партия “Скрещенные стрелы” во главе с Ф. Салаши быстро установили военный контроль над столицей. После недолгого сопротивления Хорти сложил с себя полномочия и был интернирован; 16 октября 1944 г. в Венгрии установился марионеточный режим Салаши, провозгласившего себя “вождем нации” и заявившего о решимости венгерской армии до конца сражаться на стороне Германии. На следующий день на советскую сторону перешел видный сторонник Хорти командующий 1-й венгерской армией генерал-полковник Б. Миклош, который в декабре стал премьер-министром коалиционного правительства, назначенного демократическим Венгерским национальным фронтом независимости. Правительство Миклоша 28 декабря 1944 г. объявило войну Германии, а 20 января 1945 г. подписало перемирие с СССР и западными союзниками7.
Прежде чем перейти к изложению основного содержания заявленной в названии темы, следует заметить, что в советской историографии боевые действия Красной Армии на территории Венгрии 1944-1945 гг. традиционно рассматривались в рамках концепции освобождения стран Центральной и Восточной Европы от фашизма. Понятие “освобождение” традиционно присутствовало в самих названиях статей и монографий таких авторов, как М.М. Малахов, М.М. Минасян, А.И. Пушкаш, чьими трудами были
4 Пушкаш А.И. Венгрия во второй мировой войне. Внешняя политика Венгрии (1938- 1944 гг.). М., 1963, с. 152-153.
5 Каллаи Д. Движение за независимость Венгрии. 1936-1945 гг. М., 1968, с. 224.
6 Советский фактор в Восточной Европе. 1944—1953 гг. Документы, т. 1. М., 1999, с. 101—
104.
7 Исламов Т.М., Пушкаш А.И., Шушарин В.П. Краткая история Венгрии. М., 1991, с. 422-
424.
78
заложены фундаментальные основы в изучении названной проблематики8. Аналогично высказывались и венгерские коммунистические историки - так, Д. Немеш, рассматривавший в монографии “Освобождение Венгрии” хортистское государство как “тюрьму народов”, называл Красную Армию “освободительницей”, а М. Хорват, указывая, что гитлеровцы не жалели своих венгерских союзников, противопоставлял им “социалистическую армию” СССР, так как “в военных действиях против венгерских войск она неоднократно обходилась бережно с ними”9. С другой стороны, П. Гостони весьма критично относился к советской терминологии “освобождения” и предпочитал писать о “занятии” и “овладении” советскими войсками стран Восточной Европы, неизбежным следствием чего явились “происки коммунистов” с целью установления просоветских режимов “народной демократии”10. Видимо, во времена “холодной войны” подобные мнения были неизбежны. Показателен пассаж Г.А. Деборина в его книге о Второй мировой войне: “Преследуя свои узкокорыстные цели, английские и американские империалисты стремились использовать военную обстановку для того, чтобы захватить всю Юго-Восточную Европу. Но этого не допустила Советская Армия, своевременно освободив Балканские страны от фашистского ига и создав благоприятную внешнюю обстановку для народного волеизъявления. По воле народов и в силу внутренних условий в ряде стран Центральной и Юго-Восточной Европы были созданы подлинно демократические правительства”11.
Очевидно, что обстановка “холодной войны” не способствовала объективной оценке событий последнего этапа Великой Отечественной войны, и в частности, боевых действий советских войск на территории Венгрии. Можно было бы надеяться, что постсоветская историография окажется в данном отношении более продуктивной, так как достаточно многочисленные публикации архивных документов и издания мемуарной литературы создают хорошую базу для этого. К сожалению, исследовательский интерес к данной теме, заметно ослабевший еще в последние советские десятилетия, не привел к созданию новых обобщающих исследований. Статьи Т.М. Исламова, Т.А. Покивайло- вой, А.А. Калинина освещают в основном политические и дипломатические аспекты событий12, тогда как монографии А.В. Васильченко, В.Я. Слепова, О.М. Баронова, А.В. Исаева и М.В. Коломийца посвящены конкретным сражениям и носят скорее научно-популярный характер13. Наиболее интересной работой в этом плане выглядит статья Б.И. Желицки “Венгрия в годы Второй мировой войны”, где автор аргументирует позицию, согласно которой Венгрия вынужденно вступила во Вторую мировую войну на стороне “оси”, так как считала Трианонский договор несправедливым, а поддержка
8 Малахов М.М. Освобождение Венгрии и Восточной Австрии (октябрь 1944 г. - апрель 1945 г.). М., 1965; Пушкаш А.И. Антифашистские силы Венгрии в борьбе за освобождение страны (сентябрь 1944 г. - апрель 1945 г.). - Вопросы истории, 1965, № 3, с. 59-71; Минасян М.М. Освобождение народов Юго-Восточной Европы: боевые действия Красной Армии на территории Румынии, Болгарии, Венгрии и Югославии в 1944-1945 гг. М., 1967.
9 Немеш Д. Освобождение Венгрии. М., 1957, с. 83, 95; Хорват М. Военно-политические принципы и цели хортистского фашизма до и во время второй мировой войны. Характер фашистского немецко-венгерского военного союза. Будапешт, 1960, с. 12, 26.
10 Гостони П. Кровавый Дунай. Боевые действия в Юго-Восточной Европе. 1944-1945. М., 2013, с. 7, 11,228.
11 Деборин Г.А. Вторая мировая война. Военно-политический очерк. М., 1958, с. 321.
12 Исламов Т.М., Покивайлова Т.А. СССР и Трансильванский вопрос (1945-1946 гг.). - Вопросы истории, 2004, № 12, с. 26—40; их же. Трансильванский вопрос. По материалам комиссии М.М. Литвинова, июнь 1944 года. - Новая и новейшая история, 2006, № 2, с. 58-70; Калинин А.А. Советско-британские переговоры о разделе сфер влияния в Европе в 1944 г. - Вопросы истории, 2009, № 9, с. 19-37.
13 Васильченко А.В. 100 дней в кровавом аду. Будапешт - “Дунайский Сталинград”? М., 2008; Слепое В.Я. Танковые костры у Балатона. СПб., 1997; Баронов О.М. Балатонская оборонительная операция. М., 2001; Исаев А.В., Коломиец М.В. Разгром 6-й танковой армии СС. Могила Панцерваффе. М., 2009.
79
со стороны Германии на первом и втором Венских арбитражах позволила вернуть “часть населенных венграми территорий, отторгнутых от нее после Первой мировой войны”. Хортистское руководство поддержало Германию против СССР под давлением первой и под воздействием Кошицкого инцидента, уже с 1942 г. предпринимало попытки выйти из войны, с марта 1944 г. страна была оккупирована германскими войсками и “ставленниками фюрера предпринимались попытки фашизации страны, но этому Хорти сумел помешать вплоть до своего отстранения от власти”, и только “после его окончательного удаления и установления режима Салаши фашистский режим на короткое время стал реальностью”14.
Как представляется, вне зависимости от оценки деятельности хортистского руководства в предвоенное и военное время можно наметить компромиссную линию в изучении данной тематики: безотносительно целей советского правительства и хода событий в других странах Центральной и Восточной Европы эти действия можно объективно признать освободительными. Непосредственным их содержанием действительно было освобождение Венгрии от германской оккупации и фашистского режима, что же касается их политических последствий, то эта проблема не является темой данной работы, посвященной реконструкции хода боевых действий Красной Армии на территории Венгрии октября 1944 - апреля 1945 гг.
Начались они 23 сентября 1944 г., когда войска 2-го Украинского фронта заняли село Баттонья, а через три дня - город Мако. Эти боевые действия явились частью операции по разгрому карпатско-трансильванской группировки врага совместно с войсками 4-го Украинского фронта: по плану 2-й Украинский фронт должен был выйти главными силами на р. Тиса, чтобы помочь 4-му Украинскому фронту перейти через Восточные Карпаты; в случае успеха одна немецкая и две венгерские армии оказывались в кольце. Командование 2-го Украинского фронта приняло решение нанести удар из района северо-западнее Арада в направлении Орадя, Дебрецен, чтобы обойти карпатско-трансильванскую группировку противника с запада15.
6 октября 1944 г. войска фронта начали Дебреценскую наступательную операцию. В течение трех дней конно-механизированная группа генерал-лейтенанта И.А. Плиева вместе с частями 53-й армии, прорвав оборону врага, вышли в район Карцага (западнее Дебрецена), образовав клин до 100 км в глубину и до 45 км по фронту16. Но в центре и на правом крыле противник продолжал удерживать Орадя и Клуж, соединения
6-й гвардейской танковой (далее - гв. ТА) и 27-й армий не имели продвижения. Тогда Ставка дала директиву, согласно которой Орадя следовало взять комбинированным ударом 33-го стрелкового корпуса (далее - ск) с юга, 6-й гв. ТА с запада и 6-го гвардейского кавалерийского корпуса (далее - гв. кк) и 7-го механизированного корпуса (далее - мк) конно-механизированной группы (далее - КМГ) генерала Плиева с северо-запада, тогда как 4-й гв. кк должен был самостоятельно овладеть Дебреценом17. Находясь к этому моменту в оперативном окружении (немецкий 3-й танковый корпус (далее - тк) юго-западнее Дебрецена нанес удар во фланг КМГ), подвижные соединения Плиева развернулись на 180 градусов и 12 октября вместе с другими частями овладели Орадя. За день до этого 46-я армия взяла Сегед, а 27-я армия - Клуж; утратив важные узлы коммуникаций и опасаясь окружения, 1-я и 2-я венгерские и 8-я немецкая армии начали отход из Трансильвании. Советское командование, стремясь не выпустить противника из наметившегося мешка, поставило перед КМГ Плиева, которую поддерживали 27-я,
14 Желицки Б.Й. Венгрия в годы Второй мировой войны. - Вопросы истории, 2004, № 6,
с. 48-57.
15 История второй мировой войны 1939-1945 гг., т. 9. М., 1978, с. 117; Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М., 1989, с. 215.
16 Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации (далее - ЦАМО), ф. 278, оп. 1519, д. 56, л. 11-12, 44.
17 Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы 1944-1945,
т. 16 (5—4). М., 1999, с. 157-158.
80
6-я гв. ТА и КМГ Горшкова (5-й гв. кк и 23-й тк), задачу нанести удар на север в направлении Дебрецен, Ньиредьхаза, Чоп навстречу 18-й армии 4-го Украинского фронта, активизировавшего свои действия, так как 15 октября противник начал отводить свои войска из Украинских Карпат. 18 октября войска 4-го Украинского фронта взяли Сигет, а 19 октября войска 2-го Украинского фронта овладели Дебреценом.
В тот же день противник силами 4-го тк нанес контрудар из района Сольнок в направлении Карцаг, Пюшпек-Ладань и к исходу 21 октября продвинулся на 40 км, достигнув р. Кереш. Командование 2-го Украинского фронта перебросило с правого крыла фронта 7-ю гвардейскую армию (далее - гв. А), которая восстановила положение и к 23 октября вышла к Тисе, а к 29 октября полностью переправилась на западный берег. В центре фронта после взятия Дебрецена две конно-механизированные группы были объединены с целью овладения Ньиредьхазой, прикрывавшей подступы к наиболее удобным переправам через Тису в районе Ракамаз, Домбрад; взяв их, наши войска практически завершили бы окружение трансильванской группировки противника. 21 октября Ньиредьхаза была взята, а передовые части вышли к переправам через Тису в Ракамазе, Домбраде и Токае. В этот критический момент немецкое командование организовало контрудар: 3-й тк и 9-й венгерский армейский корпус атаковали с юго- запада, а с северо-востока подошли отступавшие соединения 8-й армии - 17-й и 29-й армейские корпуса (далее - ак); соединившись в районе Надь-Калло, они разрезали КМГ надвое. Генералу Плиеву было приказано основными силами прорываться через Надь-Калло на соединение с 27-й армией; 27 октября после тяжелых боев два кавалерийских и танковый корпуса вышли из окружения. Считая с начала операции в строю КМГ осталось 55% личного состава, 40% артиллерии и 8% танков, но и враг понес немалый урон18.
Таким образом, окружить карпатско-трансильванскую группировку противника не удалось: венгерские и немецкие соединения смогли отойти или прорваться, заняв затем новые рубежи обороны. Вместе с тем войска 2-го Украинского фронта в ходе Дебреценской операции продвинулись на 130-275 км, разгромили 10 дивизий противника и взяли в плен более 42 тыс. чел., освободив северную Трансильванию, левобережье Тисы и значительные территории между Тисой и Дунаем, тогда как 4-й Украинский фронт во взаимодействии с ними занял Хуст, Мукачево и Ужгород, завершив Карпато- Ужгородскую операцию освобождением Закарпатской Украины.
Сложившиеся к моменту окончания Дебреценской операции оперативная обстановка и соотношение сил и средств (по пехоте войска 2-го Украинского фронта превосходили противника в 2 раза, по артиллерии - в 4 раза, по танкам и САУ - в 1,9 раза, по авиации - в 2,6 раза19) рассматривались советским командованием как благоприятные для начала нового наступления. Будапештское направление прикрывали венгерские войска, численность и вооружение, а главное боевой дух которых оставляли желать лучшего, о чем имелось много данных, включая показания таких высокопоставленных перебежчиков, как командующий 1-й венгерской армией генерал-полковник Б. Миклош и начальник венгерского Генштаба генерал-полковник Я. Вёрёш20. Исходя из этого, Верховный Главнокомандующий (далее - ВГК) И.В. Сталин 28 октября лично приказал командующему 2-м Украинским фронтом маршалу Р.Я. Малиновскому немедленно перейти в наступление на будапештском направлении, хотя тот просил пять дней на подготовку21. Противник к этому моменту перегруппировался: 6-я немецкая и 3-я венгерская армии были объединены в армейскую группу генерала артиллерии М. Фреттер- Пико; первая получила задачу оборонять линию Тисы, вторая - прикрывать дороги на
18 ЦАМО, ф. 278, оп. 1519, д. 56, л. 49, 51; Плиев И.А. Дорогами войны. М., 1985, с. 118; Типпельскирх К. История Второй мировой войны. М., 1999, с. 640.
19 История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941-1945 гг. т. 4. М., 1962, с. 391.
20 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1200, л. 49-57.
21 Будапешт - Вена - Прага. М., 1965, с. 82.
81
Будапешт. Правда, последнее у венгров не очень получалось: 29 октября части 46-й армии прорвали их оборону, а на следующий день в прорыв устремился 2-й гв. мк, который, двигаясь вдоль дороги Сегед - Будапешт, сходу ворвался в Кечкемет. Тогда же, 30 октября, на правом фланге перешли в наступление закончившие форсирование Тисы соединения 7-й гв. армии. 1 ноября был взят Яскараене, 2-го ноября части введенного в бой 4-го гв. мк вышли в район Альшономеди и Оча; до Будапешта оставалось 15-20 км. Венгерские войска бежали; чтобы остановить их, немецкое командование не только задействовало жандармерию, но и приказало использовать все средства, чтобы не дать венграм отступить за Дунай22.
В этих условиях группа Фреттер-Пико, подтянув соединения 3-го тк из района Ньиредьхазы, произвела перегруппировку и создала новую линию обороны между Тисой и Дунаем (держать оборону по Дунаю были направлены части 2-й венгерской армии), разделенную между танковыми группами Брайта (3-й тк) и Кирхнера (57-й тк), выведенными из подчинения 3-й венгерской армии (немцы больше не рассчитывали на союзника и полностью взяли командование в свои руки). 3-4 ноября мехкорпуса продолжали наступление и вышли на рубеж Монор, Илле, Ракоцилигет, вплотную подойдя к внешнему оборонительному обводу Будапешта, до которого оставалось 10-15 км; 7-я гв. армия заняла Цеглед, Сольнок и Абонь, вследствие чего немецкие войска были вынуждены отойти на правый берег Тисы и начать постепенное отступление на север. Однако последнего шага нашим войскам сделать не удалось: 5 ноября противник контратаковал во фланг и тыл наступавшую на Будапешт группировку и прорвался к железной дороге Кечкемет - Будапешт. Возникшая в связи с этим прорывом угроза вскоре была ликвидирована, однако оба советских мехкорпуса остановились и, более того, стали отходить от Будапешта на юго-восток в район Цегледа, в полосу
7-й гв. армии: дело в том, что командование 2-го Украинского фронта получило новую директиву Ставки, согласно которой наступление на Будапешт следовало вести по двум направлениям - 46-я армия с 2-м и 4-м гв. мк должна была наносить удар с юга, а правофланговые 7-я гв., 53-я, 27-я и 40-я армии - с севера и северо-востока. Очевидно, что, исходя из недавнего опыта, когда подвижные соединения 2-го Украинского фронта дважды оказывались в окружении и прорывались с большими потерями, Ставка, оценив угрозу возможности флангового удара 3-го тк немцев, решила не рисковать с глубокими прорывами и повести наступление широким фронтом23.
В соответствии с этим маршал Малиновский принял решение нанести два главных удара - в направлении Мишкольц с целью отбросить противника к Словацким Рудным горам и в направлении Дьендьеш, Хатван с целью создания угрозы Будапешту с востока. Начало наступления было назначено на 10 ноября, однако из-за неблагоприятной погоды, не допускавшей использования авиации и затруднявшей работу артиллерии (туман), было отложено до утра следующего дня. 11 ноября войска 7-й гв. армии перешли в наступление и во взаимодействии с КМГ Плиева, 2-м и 4-м гв. мк прорвали оборону противника до 50 км по фронту и от 5 до 12 км в глубину. 12 ноября в наступление перешло правое крыло 2-го Украинского фронта: 23-я и 57-я армии и КМГ генерала Горшкова перерезали шоссейную и железную дороги Мишкольц - Будапешт. Наступление в целом развивалось успешно, хотя из-за дождей и снега почва и дороги размокли, что снизило маневренность подвижных соединений. 16 ноября 6-я немецкая армия отошла на позицию “Карола”, проходившую в предполье шоссе Будапешт - Мишкольц; ее опорными узлами обороны были Асод, Хатван и Дьендьеш. Но удержать ее противник не смог: 17 ноября позиция “Карола” была прорвана войсками 2-го Украинского фронта, которые на следующий день овладели Дьендьешем. Не желая смириться с потерей важного центра коммуникаций, враг контратаковал крупными
22 ЦАМО, ф. 500, оп. 12462, д. 260. л. 72-74, 90; Фриснер Г. Проигранные сражения. М., 1966, с. 165-168.
23 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1843, л. 32; ф. 243, оп. 2900, д. 1572, л. 43; ф. 500, оп. 12462, д. 260, л. 112, 116; Русский архив, т. 16 (5^1), с. 165.
82
силами и сумел приостановить продвижение наших частей; последним успехом второго ноябрьского наступления на будапештском направлении стало взятие 25 ноября города Хатван - опорного пункта обороны противника, узла железных и шоссейных дорог24.
За день до этого представитель Ставки маршал С.К. Тимошенко отправил донесение, в котором назвал основную причину сравнительно малых успехов 2-го Украинского фронта: его командование стремилось наступать сразу в нескольких направлениях и распылило силы. Маршал предложил произвести перегруппировку, сосредоточив ударные силы на направлении Хатван - Балашшадьярмат (основном) и Мишкольц (вспомогательном); затем в Ставку обратился Малиновский с просьбой о временном прекращении наступления 53-й, 7-й гв. и 46-й армий с целью перегруппировки сил в соответствии с указаниями Тимошенко. 26 ноября Ставка, внеся свои исправления и замечания, утвердила план обоих маршалов; второе ноябрьское наступление 2-го Украинского фронта на Будапешт на этом завершилось25.
В этот момент в битву за Венгрию вступил и 3-й Украинский фронт маршала Ф.И. Толбухина. 8-9 ноября в результате проявления инициативы младших командиров подразделения 75-го ск 57-й армии, занимавшего оборону по р. Дунай на 120-километ- ровом участке Сомбор, Новисад, на правом берегу были захвачены плацдармы в районах Батина и Апатии. Это дало командующему 3-м Украинским фронтом основание для обращения в Ставку с планом участия своего фронта в наступлении на Будапешт. Если 2-й Украинский фронт создавал угрозу венгерской столице, обходя ее с северо-востока, то 3-й Украинский должен был обойти ее с юго-запада: 57-я и 4-я гв. армии должны были ликвидировать придунайскую группировку противника южнее Будапешта и выйти на рубеж оз. Балатон - Секешфехервар. План Толбухина был утвержден, и 22 ноября 57-я армия перешла в наступление с занятых в районе Батина и Апатии тактических плацдармов, а 24 ноября части 4-й гв. армии форсировали Дунай в районе Мохача и двинулись в северном направлении. К концу ноября войска 3-го Украинского фронта создали на правом берегу Дуная оперативный плацдарм до 180 км по фронту и до 50 км в глубину, с которого можно было развивать наступление в направлении оз. Балатон и г. Секешфехервар, откуда открывалась возможность окружения и взятия Будапешта во взаимодействии с войсками 2-го Украинского фронта26.
Своего рода прологом третьего наступления на Будапешт стали бои частей 27-й и 40-й армий 2-го Украинского фронта за крупный узел коммуникаций и военно- промышленный центр Мишкольц, чтобы в дальнейшем развивать наступление в направлении Плешивец, Римавска Собота, оттесняя 8-ю немецкую армию в глубь гористой Словакии и тем изолируя будапештскую группу германо-венгерских войск. Перейдя в наступление 29 ноября, 3 декабря войска Малиновского овладели городом, что произвело сильное впечатление на высшее германское командование: Гитлер приказал командующему группой армий “Юг” генерал-полковнику И. Фриснеру защищать объявленную “крепостью” венгерскую столицу любой ценой. Для обороны Будапешта, прикрытого тремя укрепленными рубежами, были стянуты части трех пехотных, двух кавалерийских, танковой и моторизованной дивизий, а также большое число отдельных подразделений; руководить защитой города был назначен обергруппенфюрер СС К. Пфеффер-Вильденбрух27.
5 декабря 7-я гв. армия перешла в наступление в направлении на Шахы, охватывая Будапешт с северо-запада, тогда как 46-я армия форсировала Дунай с целью наступления через Бичке к Эстергому, дабы блокировать Будапешт с юго-запада.
24 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1300, л. 36; Сборник боевых документов Великой Отечественной войны, вып. 8. М., 1949, с. 107-109.
25 Штеменко С.М. Указ, соч., с 419^120; Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы 1944-1945, т. 16 (5—4), с. 176, 309.
26 ЦАМО, ф. 243, оп. 2900, д. 1572, л. 45, 46.
27 Васильченко А.В. Указ, соч., с. 101-103; Исаев А.В. 1945-й... Триумф в наступлении и в обороне: от Висло-Одерской до Балатона. М., 2008, с. 115.
83
Однако упорное сопротивление неприятеля внесло в этот план свои коррективы: форсировав Дунай, части 46-й армии втянулись в бои за плацдармы и 9 декабря перешли к обороне. Куда успешнее действовали войска другой группировки: введенные в бой 6 декабря подвижные соединения - 6-я гв. ТА и КМГ Плиева - уже на следующий день расширили прорыв до 90 км по фронту и 45 км в глубину. 8 декабря наши соединения вышли к рекам Ипель в районе Ипольсег, Балашшадьярмат и Дунай в районе Вероне, Вац. Овладение городами Вац (8 декабря) и Балашшадьярмат (9 декабря) означало, что Будапешт оказался в полуокружении с востока, все железные и шоссейные дороги на этом направлении были отрезаны, а территория Венгрии рассечена на две части. Однако в ходе боев последующих дней прорвать оборону противника, отступившего на подготовленные и прикрытые водными преградами рубежи, не удалось; требовалось новое решение.
Такое решение напрашивалось само собой: дело в том, что в течение первой декады декабря войска 3-го Украинского фронта успешно наступали, продвинувшись в западном и северо-западном направлениях на расстояние от нескольких десятков до полутора сотен километров. Соединения 57-й армии 5 декабря достигли юго-восточного берега оз. Балатон; 4-я гв. армия 8 декабря достигла укрепленной линии “Маргарита” на рубеже между озерами Балатон и Веленце и на следующий день заняла там оборону. 12 декабря Ставка издала директиву, согласно которой левофланговые соединения 2-го Украинского фронта должны были, нанеся удары с севера и востока, выйти на северный берег Дуная в районе Эстергома, а войска 3-го Украинского фронта, в распоряжение которого передавалась 46-я армия, - наступать по обе стороны оз. Виленце через Бичке на Эстергом с выходом на южный берег Дуная; иными словами, планировалось отрезать будапештской группировке пути отступления и овладеть венгерской столицей28.
Немецкое командование, предвидя такой вариант развития событий, решило усилить оборону в районе Секешфехервара и нанести контрудар в районе Ипольсега (чтобы закрыть выход из гор на Малую Венгерскую низменность и восстановить связь с
8-й армией). Но сил для этого у него было явно недостаточно, что показало начавшееся 20 декабря наступление 4-й гв. и 46-й армий 3-го Украинского фронта, в первый же день которого линия “Маргарита” была прорвана, а введенные на следующий день подвижные соединения вышли к Секешфехервару, который был взят 23 декабря. В те же дни войска 2-го Украинского фронта вели встречное сражение с контратакующим противником юго-западнее Шахы, в ходе которого немецкие танковые дивизии были разбиты, но продвижение частей Малиновского к Будапешту затормозилось. Зато войскам Толбухина сопутствовал успех: 2-й гв. мк уже 24 декабря вышел к предместьям Будапешта, а пехота 46-й армии на следующий день ворвалась на западную окраину города. 26 декабря со взятием 46-й армией Будакаласа появилось внутреннее кольцо окружения венгерской столицы; создание внешнего кольца осуществлялось силами 18-го тк, 7-го мк и 4-й гв. армии и было завершено 31 декабря - теперь окруженную в Будапеште группировку врага от основных частей армейской группы “Бальк” отделяло 40-50 км (после падения Секешфехервара Фриснер и Фреттер-Пико были сняты со своих постов и заменены соответственно генералом пехоты О. Вёлером и генералом танковых войск Г. Бальком)29.
Если Малиновский в приказе от 18 декабря отводил 7-й гв. армии и 18-му ск на овладение Пештом четыре дня, то Толбухин в приказе от 26 декабря отвел 46-й армии на взятие Буды один день30. Однако численность окруженных в сильно укрепленном Будапеште немецких и венгерских войск превышала 100 тыс. чел.31, и упорные бои 27-28 декабря показали, что вместо “зачистки” предстояло вести осаду. Чтобы избежать
28 Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВКГ: Документы и материалы 1944-1945, т. 16 (5—4), с. 181.
29 ЦАМО, ф. 243, он. 2900, д. 1553, л. 52-53; д. 1572, л. 53.
30 ЦАМО, ф. 240, он. 2779, д. 1202, л. 91; ф. 243, он. 2900, д. 890, л. 208.
31 ЦАМО, ф. 240, он. 2779, д. 1202, л. 168; д. 1305, л. 136.
84
лишних потерь, командующие 2-м и 3-м Украинскими фронтами предложили запертым в Будапеште немецко-венгерским войскам капитулировать, гарантировав достойное обращение. С этим предложением 29 декабря к противнику направили парламентеров (от 3-го Украинского фронта - капитан И.А. Остапенко, от 2-го Украинского фронта - капитан М. Штейнмец), но оба были убиты32. Таким образом, спустя ровно два месяца после начала боев за Будапешт окруженный в результате ожесточенной борьбы противник самым жестоким из возможных способов продемонстрировал, что намерен идти до конца.
Начался полуторамесячный штурм венгерской столицы. В течение двух с половиной недель с 1 января 1945 г. основная борьба развернулась за восточную половину города - Пешт, которую вели соединения 2-го Украинского фронта: 30-й ск действовал с севера, 7-й ак румын - с востока, 18-й гв. ск - с юга. Соотношение сил было в нашу пользу, однако противник располагал большим преимуществом в танках и самоходных орудиях (советскую пехоту поддерживали только два танковых подразделения, общее количество машин в которых не превышало 22 единиц, поэтому основную огневую поддержку наступающим оказывали артиллерия и авиация). В уличных боях стрелковые части наступали штурмовыми группами, включавшими в свой состав автоматчиков, пулеметчиков, огнеметчиков, артиллеристов и саперов. Сохраняя за собой переправы и мосты через Дунай, противник имел возможность маневра силами и средствами и перебрасывал части из Буды в Пешт; попытки уничтожить их с помощью крупнокалиберной артиллерии и авиации результата не дали - даже прямые попадания 203-мм снарядов и 250-кг авиабомб не смогли разрушить ни одного из семи будапештских мостов33. Тем не менее войска продвигались вперед, занимая квартал за кварталом. 11 января по приказу маршала Малиновского все три штурмующих город корпуса были объединены в Будапештскую группу войск под командованием командира 18-го гв. ск генерал-майора И.М. Афонина (из-за его ранения с 21 января Группой командовал генерал-лейтенант И.М. Манагаров). 15 января фланги 30-го ск и 18-го гв. ск сомкнулись, тогда как не имевший продвижения румынский 7-й ак оказался в тылу, в силу чего был выведен из состава Будапештской группы войск. В ночь на 18 января основная часть оборонявших Пешт соединений противника (в первую очередь немецких) отошла в западную часть города, взорвав за собой мосты; оборона оставшихся на восточном берегу Дуная частей была прорвана одновременным ударом 18-го гв. ск с юга и 30-го ск с северо-востока, которые в середине дня соединились, захватив за один день 18,5 тыс. пленных (всего в ходе боев за овладение Пештом было взято в плен 9,3 тыс. немецких и 53,5 тыс. венгерских солдат и офицеров)34.
Руководство операциями по штурму Буды было возложено на командование 2-го Украинского фронта, в подчинение которого с 20 января передавались осаждавшие западную часть города соединения 3-го Украинского фронта - 75-й и 37-й ск с частями усиления. В Буде в отличие от Пешта советским войскам противостояли в основном немецкие части, боеспособность и устойчивость которых были значительно выше, чем у венгерских, а гористый характер местности и усадебный характер застройки способствовал обороне противника, так что с боем приходилось брать не только каждую улицу, но и каждый дом. В силу этого темпы продвижения в ходе последовавших двухнедельных боев были низкими. 3 февраля командующий 2-м Украинским фронтом отдал приказ к 7 февраля 1944 г. полностью ликвидировать окруженную группу противника, чего достигнуть не удалось, однако именно к этому моменту оборона противника стала разваливаться, так как окончательно деморализованные венгерские войска начали массами сдаваться в плен, включая высших офицеров. К 11 февраля (в этот день было взято 7,2 тыс. пленных) в руках у противника осталась только Замковая гора, где на площади в 3 кв. км были сосредоточены людские резервы, техника и склады. Предвидя
32 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1202, л. 146, 162-163; ф. 243, оп. 2900, д. 890, л. 228-230.
33 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1799, л. 192; д. 1905, л. 53.
34 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1906, л. 47.
85
неизбежное уничтожение в ближайшие несколько дней всей окруженной группировки и по-прежнему не собираясь капитулировать, Пфеффер-Вильденбрух решил на свой страх и риск предпринять попытку прорыва в северо-западном направлении, выйти на тылы 46-й армии 3-го Украинского фронта и затем пробиться через внешнее кольцо, до которого было около 30 км. Вечером 11 февраля остатки окруженной будапештской группировки пошли на прорыв и через пригороды Пипотмезе, Зуглигет пробились в леса южнее и юго-западнее Пилишверешвар. В течение следующего дня войска 2-го Украинского фронта зачистили Буду, взяв 20 тыс. пленных (включая высших офицеров венгерского и немецкого штабов и самого командующего окруженной группировкой Пфеффера-Вильденбруха), тогда как соединения 46-й армии 2-го Украинского фронта приступили к ликвидации прорвавшихся из Будапешта немецких и венгерских частей. К 16 февраля было уничтожено до 9,5 тыс. солдат и офицеров противника, еще 19,2 тыс. чел. было взято в плен (в итоге добраться до передовой линии войск группы “Бальк” удалось только одной группе в 785 человек); в тот же день Будапештская группа войск была расформирована35.
Всё то время, что длился штурм Будапешта, противник не прекращал попыток деблокировать окруженный гарнизон и отбросить советские войска на восточный берег Дуная, прикрыв тем самым венское направление и последние из оставшихся районы нефтедобычи в Венгрии и Австрии. Еще 24 декабря 1944 г. Гитлер отдал личное распоряжение о переброске на венгерский фронт 4-го танкового корпуса СС (далее - тк СС) из Польши. Этот корпус, которым командовал обергруппенфюрер СС Г.О. Гилле, имевший опыт прорыва из окружения под Корсунем и прорыва окружения Ковеля, по плану операции “Конрад I” должен был во взаимодействии с 57-м и 3-м тк прорвать фронт 4-й гв. армии 3-го Украинского фронта и через Бичке наступать на Будапешт, после деблокирования которого вместе с гарнизоном и группой Брайта овладеть восточной частью линии “Маргарита”. Противнику удалось добиться подавляющего превосходства сил в полосе наступления и обеспечить эффект внезапности, когда в ночь на 2 января он прорвал оборону 46-й армии и повел наступление в направлении Бичке. Командование 2-го Украинского фронта, произведя широкий маневр артиллерией, пехотой и подвижными соединениями, за трое суток создало новый фронт обороны протяженностью 40 км и глубиной на основных направлениях до 7-12 км. 6 января продвижение врага было приостановлено. (Одной из причин этого стало начавшееся в тот же день наступление 6-й гв. ТА и 7-й гв. армии на Комарно: за два дня они прошли около 40 км и вышли к этому важному транспортному узлу, создав угрозу коммуникациям и связав часть наступавшей на Будапешт группировки противника.)36
7 января противник предпринял новое наступление с целью деблокады Будапешта (“Конрад И”): 3-й тк и 1-й кк наносили удар из района северо-западнее Секешфехервара в направлении на Замоль, стремясь выйти в тыл нашим войскам, оборонявшимся в районе Бичке и тем самым обеспечить продвижение 4-го тк СС. Три танковых дивизии и кавбригада противника к 11 января достигли Замоль и овладели им, но через два дня им пришлось перейти к обороне; на фронте западнее Будапешта установилось неустойчивое равновесие37. Оно было нарушено 18 января 1945 г. с началом третьего, самого масштабного и опасного для советских войск немецкого наступления (“Конрад Ш”). Проведя мероприятия по оперативной маскировке и дезинформации, противник перебросил 4-й тк СС в район западнее Веспрема, создав мощную ударную группировку из шести танковых, двух пехотных дивизий и двух кавалерийских бригад с многочисленными частями усиления. Эта группировка должна была ударом между оз. Веленце и оз. Балатон прорвать нашу оборону и выйти к Дунаю севернее Дунафельдвара,
35 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1915, л. 47-51; ф. 243, оп. 2900, д. 1900, л. 56-60.
36 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1799, л. 151-156; д. 1905, л. 29, 32, 67, 69, 71-73; ф. 243, оп. 2900, д. 1572, л. 57; д. 2045, л. 18-19.
37 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1905, л. 41, 46, 59; ф. 243, оп. 2900, д. 1572, л. 57; д. 2045, л. 21; д. 2060, л. 184.
86
разрезав надвое войска 3-го Украинского фронта. Затем, прикрывшись с юга, развивать удар главных сил в обход оз. Веленце и, выйдя с юга к Будапешту, в координации со вспомогательным ударом, наносимым в направлении Бичке, деблокировать столицу и освободить окруженную там группировку, после чего совместно с ней ударом в тыл 46-й и 4-й гв. армиям разгромить и уничтожить войска правого крыла 3-го Украинского фронта38.
Прорвав оборону на участке 135-го ск 46-й армии, противник стал развивать наступление в восточном и юго-восточном направлениях и в ночь на 19 января форсировал канал Шарвиз, а на следующий день в районе Дунапентеле вышел к Дунаю. Весь 3-й Украинский фронт был рассечен надвое, все коммуникации и линии связи по правому берегу Дуная - перерезаны. Однако, маневрируя резервами и уплотняя боевые порядки, командование 3-го Украинского фронта создало новую полосу обороны между оз. Веленце и р. Дунай и между р. Дунай и оз. Балатон, пока окруженные 133-й ск и 18-й тк отвлекали на себя силы врага (21 января корпуса прорвались из окружения), а 21-й ск до 22 января удерживал Секешфехервар. Не добившись в последующие дни успеха при нанесении ударов на северо-восток и север, немцы 26 января начали наступление в северо-западном направлении вдоль р. Вали с целью окружить наши части северо- западнее оз. Веленце. 27 января, когда до Будапешта оставалось всего 14 км, маневром пехотных частей, артиллерии и контрударом вошедших в состав 4-й гв. армии 104-го ск и 23-го тк наступление противника было остановлено. 3-й Украинский фронт перешел в контрнаступление: 26-я армия наносила удар вдоль Дуная с юга на север, а 4-я гв. армия - навстречу ей с севера на юг. 2 февраля передовые части 26-й и 4-й гв. армий соединились в районе Адонь, очистив тем самым западный берег Дуная, восстановив сплошную линию фронта и обеспечив прикрытие путей снабжения. Новые атаки врага в последующие дни ничего не дали, и 13 февраля он перешел к обороне39.
Однако долго сидеть в обороне ни та, ни другая сторона не собирались. На следующий же день после расформирования Будапештской группы войск командующие 2-го и 3-го Украинских фронтов получили директиву Ставки, в которой был изложен план стратегической наступательной операции по овладению Веной: войскам 2-го Украинского фронта предписывалось наступать на запад вдоль обоих берегов Дуная, тогда как войска 3-го Украинского фронта, наступая севернее и южнее Балатона, должны были выйти к австрийской границе и повернуть на север к Вене, оказывая этим содействие соединениям Малиновского. Начало наступления было назначено на 15 марта; на подготовку отводился почти месяц, что говорило о значении, придававшемся Ставкой ВГК этой стратегической операции40.
Со своей стороны Гитлер еще раньше отдал распоряжение направить в Венгрию 6-ю танковую армию (далее - ТА) СС, которую намечалось использовать для нового наступления группы армий “Юг” с целью восстановления линии обороны по Дунаю. Необходимость операции “Весеннее пробуждение” обусловливалась тем, что в западной Венгрии и Австрии находились последние остававшиеся у немцев нефтедобывающие районы и нефтеперегонные заводы. Также в Австрии располагалось множество предприятий военной промышленности; наконец, для германского командования оставалась актуальной идея “Альпийской крепости” - плана финальной обороны в горных районах Баварии, Чехии и Австрии41.
38ЦАМО, ф. 243, оп. 2900, д. 2011, л. 319; д. 2045, л. 31; Сборник боевых документов Великой Отечественной войны, вып. 6. М., 1948, с. 102.
39 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1905, л. 5, 15; д. 1915, л. 32, 34, 44, 48; ф. 243, оп. 2900, д. 1553, л. 89, 91-92; д. 1572, л. 63; д. 1971, л. 110-113; д. 2011, л. 282-284, 292; д. 2045, л. 63.
40 Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВКГ: Документы и материалы 1944-1945, т. 16 (5-4), с. 202-203; Русский архив: Великая Отечественная, т. 13 (2-3). М., 1997, с. 338— 339.
41 Гудериан Г. Воспоминания солдата. Смоленск, 1998, с. 539, 560, 568, 576; Эванс Р. Третий рейх. Дни войны. 1939-1945. Екатеринбург, 2011, с. 730.
87
Общее наступление предварялось частным: 8-я армия, усиленная 1-м тк СС, должна была ликвидировать занимаемый войсками 2-го Украинского фронта на западном берегу Грона плацдарм, удобный для наступательных действий в направлении Братислава, Вена. Создав значительное превосходство в силах и особенно в танках против двух стрелковых корпусов 7-й гв. армии, 17 января враг перешел в наступление и прорвал нашу оборону в районе Солдины. Продолжая наступать в течение последующих дней, 24 февраля немецкие войска вышли на западный берег р. Грон, ликвидировав тем самым важный для предстоящего наступления на Вену оперативный плацдарм42.
Положительным моментом было то, что в ходе боев на западном берегу Грона в советский плен попали несколько военнослужащих из состава эсэсовских танковых дивизий, показания которых дали возможность командованию установить факт переброски 6-й ТА СС с Западного фронта на Восточный, что могло свидетельствовать о подготовке противником нового крупномасштабного наступления43. Эти сведения противоречили поступавшим от союзников данным о планах немцев44, поэтому советской разведке пришлось приложить максимум усилий, которые к концу февраля дали результат: юго-западнее Будапешта в районе оз. Балатон сосредоточивалась крупная группировка противника, ядром которой были танковые дивизии 6-й ТА CC. С ней оперативно взаимодействовала армейская группа “Бальк”, а еще в предстоящей операции противник собирался использовать 2-ю ТА и 91-й армейский корпус из состава группы армий “Е”. Главный удар наносился 6-й ТА СС и группой “Бальк” между озерами Балатон и Веленце с целью выхода к Дунаю в районе Дунафельдвар, чтобы рассечь тем самым 3-й Украинский фронт и в дальнейшем наступать на север и юг вдоль правого берега; 2-я ТА должна была наступать из района Надьбайом в направлении Капошвар, Домбовар, а 91-й ак из района Дони-михоляц форсировать Драву и наступать в направлении Мохач. Предназначенные для наступления силы противника достигали 230-250 тыс. чел. и 800 танков и САУ; на направлении главного удара неприятель создал более чем двойное превосходство в силах, а на участке прорыва между оз. Веленце и каналом Шарвиз - четырехкратное в живой силе, двукратное в артиллерии, пятикратное по пулеметам, и абсолютное - по танкам и САУ45.
Немецкое наступление началось 6 марта в 1.00 с форсирования Дравы частями 91-го ак в районах Дольни-михоляц и Валпово, где оборонялись 1-я Болгарская армия и 3-я армия Народно-освободительной армии Югославии. Эти удары имели своей целью заблаговременно отвлечь внимание советского командования от главного направления между Балатоном и Веленце, а в случае успеха выйти в тыл войск 57-й армии и прорваться к Дунаю, захватив переправы 3-го Украинского фронта в Мохаче. Немцам удалось создать два плацдарма на северном берегу Дравы; командование 3-го Украинского фронта выделило для поддержки союзников части из состава 26-й, 57-й армий и фронтового резерва, что помогло остановить врага, а в ходе последующих боев к 21-22 марта плацдармы были ликвидированы46.
В 7.00 6 марта соединения 2-й немецкой ТА начали операцию “Весеннее пробуждение”, перейдя в наступление в полосе 64-го ск 57-й армии, атаковав севернее и южнее Надьбайом в направлении на Капошвар. Маневрируя резервами и артиллерией, советское командование сдержало натиск противника, который после десятидневных боев, оплатив незначительное продвижение (около 6 км на фронте 15 км) тяжелыми потерями, был вынужден перейти к обороне47.
42 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1915, л. 95-96, 99-100, 105, 107; д. 1994, л. 2-3.
43 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1915, л. 80-81, 87, 96.
44 Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., т. 1. М., 1958, с. 323.
45 ЦАМО, ф. 243, оп. 2900, д. 2045, л. 118-121; д. 2047, л. 74; д. 2063, л. 3; Сборник военноисторических материалов..., вып. 9, с. 125.
46 ЦАМО, ф. 243, оп. 2900, д. 1572, л. 77; д. 2047, л. 104.
47 Сборник военно-исторических материалов..., вып. 9,с. \51-\62; Баронов О. Указ. соч.,с.72,78.
88
В 8.40 того же дня 6 марта соединения 6-й ТА СС и армейской группы “Бальк” нанесли удары по позициям 4-й гв. и 26-й армий между озерами Балатон и Веленце по обе стороны канала Шарвиз. В ходе двухдневных боев противнику удалось вклиниться к нашу оборону до 8-9 км, но прорвать ее он не смог: перед немецкими войсками по-прежнему было три-четыре занятых войсками подготовленных рубежа с сильной системой ПТО. 8-9 марта части противника из состава группы “Бальк” атаковали вдоль оз. Веленце и продвинулись до Гардонь, однако наиболее тяжелая ситуация сложилась западнее канала Шарвиз, где 1-й тк СС и 1-й кк вынудили 135-й ск 26-й армии отойти на юг. В боях 10-12 марта на правом крыле и в центре наступления противник продвинулся незначительно, но западнее канала Шарвиз он сумел овладеть Шимонторниа и захватил небольшие плацдармы на южном берегу канала Елуша. Командование 3-го Украинского фронта, маневрируя резервами, продолжало уплотнять оборону, которую противник в ходе недельных боев так и не сумел преодолеть. 13-15 марта в ходе ожесточенных боев противник не смог добиться существенных успехов ни южнее Шимонторниа, ни южнее оз. Веленце и к концу дня 15 марта прекратил атаки на фронте 26-й и 27-й армий. Фактически это означало неудачу всей операции “Весеннее пробуждение”: советские войска сохранили способность обороняться, тогда как вражеские утратили способность наступать. Всё, чего смог добиться неприятель в ходе десятидневных боев между оз. Веленце и оз. Балатон, - это ценой огромных потерь в направлении главного удара вгрызться в нашу оборону до 10 км и на второстепенном участке западнее канала Шарвиз узким клином продвинуться на 35 км. Войска 3-го Украинского фронта не были разбиты, фронт удалось удержать, к Дунаю противник не вышел; для отражения немецкого наступления даже не были задействованы 9-я гв. общевойсковая и 6-я гв. ТА, готовые принять участие в Венской операции48.
В соответствии с директивой Ставки правофланговые армии 3-го Украинского фронта должны были разбить противника севернее оз. Балатон и развивать наступление в общем направлении на Папа, Шопрон (на этом этапе к ним подключались соединения центра и левого фланга, наступая на запад в направлении югославской и австрийской границ), а 46-я армия, возвращенная в состав 2-го Украинского фронта, обеспечивала это наступление с севера, препятствуя противнику подтягивать резервы из глубины своим движением на Дьер. 16 марта части 4-й гв. и 9-й гв. армий перешли в наступление и к исходу 18 марта расширили прорыв до 36 км по фронту и до 15 км в глубину, заняли Мор и завязали бои за Секешфехервар, создав тем самым угрозу окружения всей танковой группировки противника к юго-востоку от озер Балатон и Веленце. Чтобы избежать этого, немецкое командование было вынуждено полностью отказаться от своего наступательного замысла и начать срочную переброску своих войск на фронт 9-й и 4-й гв. армий с целью приостановить их продвижение и вывести основные силы и технику из зоны наметившегося окружения восточнее оз. Балатон. В тот же день перешла в наступление 46-я армия 2-го Украинского фронта, которая к 20 марта расширила прорыв до 35 км в глубину и до 75 км по фронту, на следующий день овладела Эстергомом, а за последующие два дня продвинулась правым флангом еще на 20 км. На фронте между Веленце и Балатоном 19 марта в бой была введена 6-я гв. ТА, однако из-за задержки на переправе через Шарвиз и сложных условий местности не смогла быстро выйти к Балатону и отрезать пути отхода 6-й ТА СС и группе “Бальк”. Основные силы противника, вслед за которыми 20 марта двинулись измотанные в предыдущих боях части 26-й и 27-й армий, успели до 23 марта ускользнуть из мешка (22 марта был взят Секешфехервар, 23-го - Фюзфо и Веспрем), но потеряли почти всю технику, были дезорганизованы и остались без управления, тогда как советские войска преодолели горно-лесной массив Баконь и вышли на
W 4Q
оперативный простор .
48 ЦАМО, ф. 243, оп. 2900, д. 2045, л. 132-133; Исаев А.В., Коломиец М.В. Указ, соч., с. 131—
142.
49 ЦАМО, ф. 243, оп. 2900, д. 1572, л. 83; ф. 350, оп. 5624, д. 29, л. 137-139, 152, 164, 357.
89
На северо-западе продолжалось наступление 46-й армии, к которому 25 марта присоединились 7-я гв. и 53-я армии, форсировавшие Грон и через два дня расширившие прорыв на его западному берегу до 90 км по фронту и 30 км в глубину. 28 апреля 46-я армия взяла города Комар и Дьер и полностью очистила правый берег Дуная до устья р. Раба. Подвижные передовые отряды устремились на северо-запад, двигаясь через Мечер и Мадьяровар к австрийской границе, которую пересекли 3 апреля, тогда как 7-я гв. армия 4 апреля овладела Братиславой и пересекла чехословацкую границу, завершив таким образом освобождение северо-западной Венгрии50.
Территорию западной Венгрии очищали 4-я гв., 9-я гв. и 6-я гв. ТА 3-го Украинского фронта, устремившиеся 24 марта в преследование противника, спешно отходившего на заранее подготовленный рубеж по р. Раба. Закрепиться на этом рубеже ему не удалось: 28 марта наши войска форсировали реку, 29-го взяли г. Сомбатель, а 30 марта подошли к укреплениям противника на австрийско-венгерской границе. Этот оборонительный рубеж был прорван в тот же день, а на следующий соединения 9-й гв. армии вышли на северный берег р. Лейта, а правофланговая 4-я гв. армия овладела г. Шопрон, приступив таким образом к освобождению Австрии51.
Освобождение южной части территории Венгрии стало делом 26-й, 27-й и 57-й армий 3-го Украинского фронта. Когда две первые, преследуя противника северо- западнее оз. Балатон, к 28 марта создали угрозу охвата с севера немецкой 2-й ТА, та стала отходить на запад, а за ней устремилась 57-я армия. Серьезное сопротивление немцы стали оказывать только в районе Надьканижи; тогда 5-й гв. кк нанес удар в тыл группировке противника. В ходе боев 1-2 апреля 1944 г. части 57-й армии овладели Надьканижей, а 4 апреля, преследуя противника, пересекли венгерско-югославскую границу52.
Так боевые действия частей Красной Армии на территории Венгрии, начавшиеся 23 сентября 1944 г., завершились 4 апреля 1945 г. ее полным освобождением.
50 ЦАМО, ф. 240, оп. 2779, д. 1880, л. 275, 279, 281, 283, 285, 287.
51 ЦАМО, ф. 350, оп. 5624, д. 29, л. 209, 218-220.
52 ЦАМО, ф. 243, оп. 2900, д. 1572, л. 83; д. 2061, л. 8, 10, 15.
90
История современности
©2016 г.
В.В. СОГРИН
АМЕРИКАНСКАЯ ИМПЕРИЯ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ И СОВРЕМЕННЫЙ ФЕНОМЕН
Являются ли Соединенные Штаты Америки империей? Разногласия по этому вопросу в существенной мере проистекают из различий в трактовке понятия “империя”. Приведем два распространенных современные определения. Первое увязывает понятие “империя” с владением колониями или близкой с ним формой управления. Российский обществовед Е.Г. Ясин пишет: “Империя - это государство, в котором один народ (государствообразующий) устанавливает господство или доминирование над другим или другими народами, обычно с присоединением территории их расселения, и удерживает их под своей властью силой или угрозой [применения] силы”1. США под такое определение не подходят. Другое определение заключается в увязывании империи с антидемократической государственной формой и настаивает на несовместимости империи с политической демократией. Его придерживается большинство американских специалистов. “Отождествлять Соединенные Штаты с имперской властью, - высказывает мнение большинства А. Перлмуттер, - ошибочно. Америка утверждала свое влияние посредством современных инновационных идей, технологических достижений, развития рынков, создания и распространения общества потребления, нежели посредством господства над народами... Империализм, очевидно, являлся фундаментальной принадлежностью коммунистической и нацистской политических систем”2. Известный американский историк и этнолог Р. Суни пишет: “Право на власть в империи исходит от господствующего института, а не от согласия управляемых”3. Следуя данному определению, США нельзя назвать империей, поскольку в них власть делегируется волеизъявлением большинства, и если оно не одобряет внутренней или внешней политики государственных институтов, то меняет или обновляет власть. Если следовать пониманию империи, разделяемому Р. Суни и многими современными исследователями, то надлежит заключить, что демократия и империя несовместимы по определению. Американский леворадикальный политолог М. Паренти в связи с этим посетовал: «Студенты факультетов политических наук большинства университетов этой страны не получат возможность проводить исследования проблем американского империализма по причине того, что сам “империализм” не является предметом академического образования... В самих США людей, рассуждающих об американском империализме, считают напыщенными идеологическими болтунами»4.
Согрин Владимир Викторович - доктор исторических наук, профессор, главный редактор журнала “Новая и новейшая история”.
1 Ясин Е.Г. Фантомные боли ушедшей империи. - После империи. М., 2007, с. 7.
2 Perlmutter A. Making the World Safe for Democracy: A Century of Wilsonianism and It’s Totalitarian Challengers. Chapel Hill (NC.), 1997, p. X-XI.
3 Суни P. Империя как она есть: имперский период в истории России. - Этнонациональная идентичность и теория империи. М., 2007, с. 39^10.
4 Паренти М. Власть над миром. Истинные цели американского империализма. М., 2006, с. 13.
91
Я придерживаюсь того мнения, что империи исторически изменчивы и что, следовательно, понятие “империя” не может быть неизменным, раз навсегда данным. Считая Соединенные Штаты империей, автор видит ее серьезные отличия от предшествующих вариантов империй. Принципиальное своеобразие американской империи заключено в том, что Соединенные Штаты с момента возникновения основывались во внутриполитическом устройстве на либерализме и демократии. Американский имперский мессианизм во все времена был освящен идеалами демократии, а американская империя являлась и является либерально-демократической или просто демократической. Т.е. ее опыт свидетельствует, что империя и демократия совместимы. На современном этапе демократические Соединенные Штаты добились фактически статуса единственной мировой империи. Не владея в отличие от классических империй колониями, не будучи авторитарным, а тем более тоталитарным государством, они утвердили над огромной частью мирового пространства такое экономическое, политическое, военное, культурное господство или влияние, с которыми не может сравниться мировой вес ни одной из предшествующих колониальных недемократических империй.
Могут возразить: американская демократическая империя не уникальна, у нее была предшественница в виде британской империи. Но Великобритания стала демократией в полном смысле только после Первой мировой войны в связи с введением в стране всеобщего избирательного права. До того она была “усеченной” демократией, т.е. Великобритания на протяжении большей части истории не может быть поименована демократией. А самое главное, британская империя вплоть до своего конца была колониальной, что соответствовало классическому имперскому образцу и принципиально отличало ее от американской не колониальной демократической империи.
Главное своеобразие американской империи состоит в том, что она утверждает власть над миром посредством внедрения и расширения до максимума своего экономического, политического и культурно-цивилизационного господства и влияния, без территориальных приобретений, которые становятся просто-напросто излишними, с подчеркиванием своего антиколониализма и права на самоопределение и суверенитет народов, которые фактически включены в сферу имперского влияния или господства Соединенных Штатов, т.е. с помощью методов, которые современной политологией определятся как мягкая сила. Имперское доминирование неизменно оправдывается демократическим мессианизмом - тем, что США утверждают в мире классическую, т.е. собственного образца демократию, являющуюся основанием и залогом подлинного процветания и счастья любого народа. Силовые средства используются, но чаще цель достигается при помощи “мягкой силы”, стимулирующей страны и народы к добровольному восприятию и усвоению американских экономических, политических, социокультурных образцов.
В Америке далеко не сразу возникло отрицание идеи империи. Американские отцы- основатели мечтали, что Америка станет империей, но особенной, радикально отличной от европейских монархий и деспотий. Главный демократический отец-основатель Т. Джефферсон, рассуждая в духе принципов Просвещения, самой передовой идеологии для той эпохи, мечтал о создании и распространении его родиной империи разума - особого, неизвестного истории универсума, обустроенного в соответствии с принципами Вольтера, Ш. Монтескье и Ж.-Ж. Руссо. Во времена отцов-основателей мессианская идея не могла получить практической реализации, поскольку США оставались слабым государством. Уверовав уже достаточно прочно в исключительность своей страны и ее избранность для высокой мировой миссии, американцы, их духовные и политические лидеры делали упор на то, что Америка являет собою образец для подражания, подает всем другим пример идеального общественно-политического устройства.
Идея американской демократической империи так или иначе сохраняла влияние в стране до XX в., но в связи с противостоянием авторитарным империям в годы Первой мировой войны, а особенно Третьему рейху во время Второй мировой войны на понятие “империя” применительно к самим Соединенным Штатам было наложено табу. Одними из первых, кто отважился вновь поименовать США империей, но теперь уже
92
вкладывая в понятие негативный смысл, были американские историки-ревизионисты, отреагировавшие на откровенно имперскую войну США во Вьетнаме и проявившие творческую активность в русле “новой левой” историографии 1960-1970-х годов. В эти два десятилетия демократического подъема в США они заняли профессорские должности в престижных университетах, издавали не только фундаментальные монографии, но и учебники5, которые свободно изучались поколениями студентов. Среди ревизионистов были те, кто считал американскую внешнюю политику имперской изначально, приводя в качестве аргументов экспроприацию территорий у индейских племен, присоединение к США Луизианы и Флориды (которые принадлежали до того Франции и Испании), отнятие у Мексики в 1846-1848 гг. Техаса, Нью-Мексико и Калифорнии. Они также считали, что американскому империализму были присущи классические формы, включающие территориальные завоевания, к которым наряду с названными добавляют отвоевание у Испании на рубеже XIX-XX вв. Пуэрто-Рико и Филиппин, а также аннексию королевства Гавайи. Но большинство ревизионистов сделали акцент на нетрадиционном характере американской империи, означавший фактически утверждение экономического, политического и культурного преобладания в той или иной стране или группе стран без территориального завоевания и без непосредственного политического управления.
С 1980-х годов историки-ревизионисты утратили влияние, были оттеснены в академической общине, которая, вслед за политическим классом и господствующими СМИ восприняла отрицательное отношение к понятию “империя”. Оно с подачи Р. Рейгана стало применяться к главному противнику - СССР, нареченному не просто империей, а “империей зла”.
Этот идеологический императив сохранял значение до последнего десятилетия XX в. Но после краха СССР и окончания “холодной войны” ситуация изменилась. Утвердившиеся на рубеже XX-XXI вв. на господствующей идеологической и политической позиции в США неоконсерваторы нового поколения (первое поколение действовало в 70-80-е годы XX в.) объявили, что Соединенные Штаты являются не только единственной сверхдержавой, но и империей, и этим статусом они должны гордиться. Главный аргумент: американский имперский универсум - Pax Americana, в отличие от всех прежних империй, основывается на ценностях демократии6. Итак, американский имперский феномен вернулся в обновленном виде на круги своя: современный американский политический класс движим идеей утверждения мировой демократической империи, скроенной по американским лекалам и под управлением США.
В ряде отношений я близок к историкам-ревизионистам в трактовке и оценке американской империи. Но моя точка зрения кое в чем серьезно отличается от точки зрения историков-ревизионистов. Одно из главных заключается в более широкой трактовке источников американского имперского сознания и имперской практики (историки-ревизионисты были настолько увлечены раскрытием экономических мотивов американского экспансионизма, что оказались близки к позиции экономического детерминизма). Среди источников американской империи одним из главных и влиятельных необходимо признать особый органический мессианизм американцев. Его архетип возник намного раньше появления экономического фактора имперской экспансии,
5 Levin N.G. Woodrow Wilson and World Politics: American Response to War and Revolution. New York, 1968; LaFeber W. The American Age. United States Foreign Policy at Home and Abroad. 1750 to the Present. New York - London, 1994.
6 См. об этом: BacevichA. American Empire. Cambridge (Mass.), 2002, p. 2-5; Abbot P. Political Thought in America. Long Grove (111.), 2005, p. 335-336; The Paradox of a Global USA. Stanford (California), 2007, p. 25; Pearson M.L. Perils of Empire. The Roman Empire and the American Republic. New York, 2008, p. 3; Баталов Э.А. Америка: страсти по империи. - Свободная мысль - XXI, 2003, № 12, с. 9-28; его же. Мировое развитие и мировой порядок. Анализ современных американских концепций. М., 2005, с. 320-348; Рахшмир П.Ю. Американские консерваторы и имперская идея. Пермь, 2007.
93
каковым для историков-ревизионистов являлась экономическая мощь американского корпоративного капитала, сложившегося на рубеже XIX-XX вв.7 В качестве архетипа имперского мессианизма выступило убеждение переселенческих протестантских общин о своей избранности и миссии для обустройства идеального христианского Града на холме. В следующем столетии восприятие Америки в качестве земли обетованной дополняется представлением о ней как о “новой империи”, отличающейся от прежних образцов своим уникальным демократизмом. Известный американский историк Г. Вуд приводит поразительное свидетельство того, что его соотечественники, не только лидеры, но и масса обычных граждан конца XVIII в. считали юные США самой просвещенной и “исключительной” страной мирового сообщества8. Это самоуверенное убеждение было воспринято отцами-основателями, включая Дж. Вашингтона. Но в тот период мессианская идея, это бродило формирующегося национального сознания, не могла получить практической реализации. Уверовав уже достаточно прочно в исключительность своей страны и ее избранность для высокой мировой миссии, американцы, их духовные и политические лидеры делали упор на то, что Америка являет собою образец для подражания, подает всем другим пример идеального общественно-политического устройства.
Ситуация меняется в следующем столетии. Президенты-демократы Т. Джефферсон и Э. Джексон обосновывали необходимость широкой экспансии на североамериканском континенте, при этом особо подчеркивали, что такая экспансия оправдана необходимостью распространения американского демократического эксперимента и способствует укреплению демократии среди населения самих штатов, поскольку тысячи и тысячи неимущих американцев превращаются благодаря территориальной экспансии в фермеров - главную опору демократической республики. Иначе говоря, территориальная экспансия рассматривалась как основа упрочения и развития демократии. Так сплавлялись идеи демократии и экспансии, заключавшей в себе имперский ген. В 1823 г. в послании президента США Дж. Монро национальному Конгрессу уже весь американский континент (т.е. включая и Южную Америку) определялся как избранный для воплощения принципов свободы и демократии, а Соединенные Штаты наделялись миссией гаранта этих принципов. В 1845 г. во время войны с Мексикой, завершившейся присоединением к США Техаса, Калифорнии и Новой Мексики, была сформулирована одна из самых известных доктрин имперского мессианизма - предопределение судьбы (Manifest Destiny). Высказанная одним из духовных лидеров Демократической партии Дж. О’Салливаном и подхваченная политической и идеологической элитой нации, она объявляла излишними традиционно правовые дискуссии об экспансионистских устремлениях США на американском континенте: “Эти претензии основываются на праве, вытекающем из того, что нам предопределено судьбой распространить свое владычество на весь континент, который дарован нам Провидением для выполнения возложенной на нас Великой Миссии: установить свободу и федеративное самоуправление”9. Экспансия, носившая уже откровенно имперский характер, обосновывалась и оправдывалась приверженностью США демократии.
В XIX в. идеи национальной избранности и предназначенности Америки к миссии маяка и форпоста демократического будущего человечества становятся неотъемлемой частью не только мировоззрения элиты, но и национальной ментальности, входят в результате в плоть и кровь цивилизации США. Как отмечал Г. Мелвилл, один из выдающихся писателей того века, человек демократических убеждений: “Мы, американцы, особый, избранный народ - Израиль нашего времени; мы несем ковчег общемировых свобод. Бог предназначил наш народ для великих дел, и человечество
7 Президент США Б. Обама отмечал: “У нас в ДНК... отпечатано стремление к расширению - географическому, экономическому и идеологическому”. См. Обама Б. Дерзость надежды. СПб., 2008, с. 313.
8 Wood G. The Idea of America. Norwalk (Conn.). 2011, p. 273-290.
9 Цит. no: Weinberg A.K. Manifest Destiny. Baltimore, 1935, p. 145.
94
ждет их от нас; великие дела живут в наших душах. Остальные народы вскоре окажутся позади нас. Мы - первопроходцы человечества, авангард, отправленный, чтобы пройти через пустыню, куда не ступала нога человека, и проложить путь в новый мир, в наш мир”10.
В XIX в. территориальная и экономическая экспансия Соединенных Штатов ограничивалась американским континентом, по этой причине американские историки-ревизионисты поименовали свою страну той эпохи континентальной империей. Но в политическом классе стали появляться руководители, которые обосновывали необходимость и обусловленность американской экспансии за пределы Америки. Первым был Уильям Г. Сьюард, государственный секретарь 1860-х годов в правительствах А. Линкольна, Э. Джексона и У. Гранта. Во внутриполитическом измерении он, как и Линкольн, был либеральным демократом. Но во внешнеполитическом измерении, в отличие от всех трех президентов, которым служил и которые были поглощены конфликтом Севера и Юга, он оказался имперским экспансионистом. Сьюард не стеснялся слова “империя”, призывал Америку идти по пути “Древнего Рима”11. Америка, доказывал он, уже стала “великой континентальной державой”, отныне ей надлежало осваивать другие континенты, а главным должно было стать азиатское направление. Сьюард первым выдвинул целую стратегию освоения в этих целях тихоокеанских магистралей. США должны были проложить сеть железных дорог к Тихому океану, построить на его побережье порты, приобретать колонии, протектораты, создавать военно-морские базы в Карибском бассейне и в Тихом океане. Это послужило бы прочным фундаментом проникновения в Азию, в первую очередь в Китай.
В 1867 г. Сьюард, преодолевая сопротивление многих политиков США, добился покупки у России за 7,2 млн долл. Аляски, которую госсекретарь рассматривал как важнейшую опору утверждения контроля над Тихим океаном и проникновения в Азию. Сьюард был первым среди американских экспансионистов, нацелившимся на распространение американских экономических интересов и политического влияния в Тихоокеанском регионе и Азии и добившимся определенных в этом направлении практических результатов. Но он был бесспорным преемником Т. Джефферсона, Дж.К. Адамса, Дж. Монро, Дж Полка в обосновании демократического характера экспансии и ее блага для всех народов: “На практике наше правительство неизменно гарантирует всем нациям признание американским народом свободного выбора для населения любого другого государства... Это, по сути, главный компонент внешнеполитического взаимодействия в нашей истории”12.
Имперская идея пестовалась не только с помощью аргументов в пользу распространения демократии. В Америке XIX в. было достаточно политиков, не утруждавших себя демократической аргументацией и обосновывавших необходимость включения в США как минимум всей Северной Америки (т.е. включая Канаду и Мексику), не прибегая к особым идеологическим ухищрениям. Оппоненты стали называть их ястребами (понятие вошло в употребление с 1812 г.). Но доминирующим обоснованием территориальной экспансии стала именно демократическая аргументация. Эта идеологема - демократический имперский мессианизм - настолько прочно вошла в сознание как политической элиты, так и масс, что превратилась в материальный фактор американской внешней политики. Автор отнюдь не умаляет значения таких важных материальных факторов, как американская капиталистическая экономика, геополитика и национальные интересы, но он убежден, что обозначенный социокультурный фактор с XIX в. и до наших дней выступал в качестве непреходящего и мощного фактора становления и развития американской империи. Он всегда был сильной опорой экономических и
10 Цит. по: Ливен А. Анатомия американского национализма. - Pro et Contra, 2004, № 3, c. 149.
11 Seward W.H. The Works of William H. Seward, v. 1-5. Boston. 1853-1883, v. 3, p. 499.
12 Цит. no: Tannenbbaum F. The American Tradition in Foreign Policy. Norman (Oklahoma), 1955, p. 62.
95
политических устремлений американской нации, облагораживал их экспансионистский характер, обеспечивал им массовую поддержку.
На рубеже XIX-XX вв. в результате побед над дряхлой Испанской империей США решительно вытеснили ее из Латинской Америки. Создав в короткий срок (1898-1903) из некоторых бывших владений Испании собственную колониальную империю, США в дальнейшем новых колоний не приобретали. В сравнении с имперскими приобретениями европейских стран американские выглядели скромно. У. Ла- фибер подвел такой краткий итог: “Между 1870 и 1900 гг. Великобритания добавила к своей империи 4,7 млн кв. миль, Франция - 3,5 млн, Германия - 1 млн кв. миль. Американцы добавили только 125 тыс. кв. миль”. Почему США удовлетворились этим? Ответ У. Лафибера, что “американцам нужны были не территории, а рынки”13, представляется близким к истине, но не исчерпывающим. Действительно, рынки являлись главной целью американской экспансии. Но отказ от дальнейшей борьбы за колониальные владения был также следствием реалистических расчетов занявшего в 1901 г. президентское кресло Т. Рузвельта, как и его окружения. США накопили достаточно сил для того, чтобы сокрушить Испанскую империю и отнять ее колонии. Но соперничать за передел мира с Великобританией, Францией и Германией им было не под силу. Кроме того, опыт колониального “обустройства” Филиппин показал, что поддержание колониального режима даже на небольшой территории требовало жертв, к которым американские избиратели оказались не готовы. Филиппинцы, получив после краха испанского колониализма не свободу, а нового хозяина, подняли против него восстание. США, подавив его с большим трудом в 1903 г., пришли к выводу, что цена колониальной империи для них чрезмерна, и стали пестовать империю нового типа. Но приобретенной колониальной империи Соединенные Штаты также не намерены были уступать, и она на ряд десятилетий стала для США плацдармом для распространения своего влияния в огромном регионе, который сегодня известен как Азиатско-Тихоокеанский.
На рубеже XIX-XX вв. в США велись острые дискуссии по поводу колониальных приобретений. Их противники, отождествлявшие империю с ее классическим колониальным вариантом, называли себя антиимпериалистами и были заметны на политической сцене. В 1898 г., когда правящая Республиканская партия США обнаружила твердое намерение покончить с испанской империей и за ее счет реализовать американский колониальный вариант империализма, русский посол в США докладывал в Петербург, что “добрая половина американцев не одобряет того пути, на который встало правительство”14. То была ошибочная оценка. Большинство американских избирателей, общественное мнение, практически все массовые газеты поддерживали правительство. Другое дело, что в 1898 г. наблюдалась поляризация общественного мнения, противники имперской политики консолидировались, во многих городах были созданы антиимпериалистические лиги. Но их голоса тонули в хоре сторонников имперского подхода, а общее число антиимпериалистов не превышало 1 млн. “Глас” большинства народа звучал не в их пользу.
Влияние антиимпериалистов преувеличивалось русским послом в значительной мере по той причине, что против приобретения колоний выступала большая часть Демократической партии США. На поверку она была такой же экспансионистской, как и Республиканская партия, но ее мессианизм и экспансионизм означали оформление матрицы нового, неформального империализма, утверждающего гегемонию в мире без колониальных завоеваний и административно-правового господства в подконтрольных странах. Экспансионизм демократов не ослабевал, а укреплялся по той причине, что, конкурируя с республиканцами в борьбе за власть, партия не могла игнорировать мнение большинства избирателей, склонявшегося в пользу имперской политики в любом, даже в классическом колониальном варианте.
13 LaFeber W. Op. cit., p. 226.
14 Цит. по: История США. В четырех томах. М., 1983-1987, т. 2, с. 237.
96
С начала XX в. американская империя претерпевает качественные изменения, но ее сплав с демократией сохраняется. На рубеже веков к уже прочному социокультурному мессианизму американцев добавляются мощные материальные факторы. Главным среди них стала успешная корпоративно-капиталистическая экономика. Она вышла на первое место в мире в 1890-е годы, и с того десятилетия первостепенной заботой бизнеса, государства и в целом нации стало утверждение ее господства на мировых рынках. Знаменитые президенты США начала XX в., Т. Рузвельт (1901-1909) и
В. Вильсон (1913-1921), оба, являясь лауреатами Нобелевской премии мира, были твердыми приверженцами и выразителями американского мессианизма. Оба верили, что Соединенным Штатам - цивилизации исключительной - предопределено распространять демократию в мире. Оба были убеждены, что американская промышленность и сельское хозяйство могут успешно развиваться, только активно расширяя присутствие на мировых рынках, что американский флаг должен или прокладывать дорогу коммерции, или следовать по ее пятам. Это был постулат неразделимости экономической и политической экспансии. Также обязательной являлась экспансия идеологическая и культурная. Только триада - экономика, политика, идеология - могла всесторонне и гармонично обеспечить американское мировое лидерство. Уже тогда оба президента включали в еще не оформишуюся идеологему Pax Americana весь мир, как Запад, так и Восток. В 1900 г. В. Вильсон, тогда еще профессор Принстонского университета, изъяснился определенно: “Мир превратился в единое целое; каждая его часть является соседом всех других. Никакая нация не может дольше отгораживаться от других... Теперь Соединенные Штаты должны участвовать во всем этом, стремясь к открытию и трансформации Востока... Востоку суждено стать открытым и измениться, хотим мы этого или нет; стандарты Запада должны быть привнесены в него; нации и народы, которые пребывали в спячке столетия... станут частью универсального мира коммерции и идей... Наш особый долг... регулировать этот процесс в интересах свободы”15.
Оба президента при этом выступали лидерами внутриполитического Прогрессивного движения 1900-1914 гг., объединившего широкие народные слои. Но Прогрессивное движение, отстаивая разносторонние демократические внутриполитические реформы, одновременно одобряло внешнеполитическую экспансию как нацеленную на распространение в мире образцовой американской общественной модели. В массовой ментальности присутствовал фактор укрепления благосостояния всей американской нации как следствия включения зарубежных стран в орбиту американского влияния16. Демократия и империя противоречиво, но и органично сочетались с национальной ментальностью.
В начале XX в. США были озабочены утверждением своего господства, в первую очередь в Латинской Америке. Для этого применялись разнообразные средства. Внешняя политика в отношении стран Латинской Америки была дифференцированной, гибкой, меняющей во времени тактику и формы. Это обусловливалось необходимостью улаживания разногласий с европейскими соперниками, как и учетом твердого независимого поведения некоторых из южных соседей. Силовой подход наиболее ярко воплотился в дополнении Т. Рузвельта к доктрине Монро. Рузвельт начал использовать “большую дубинку” в политике США в Латинской Америке после вступления в 1901 г. в должность президента. И неизменно обосновывал действия Америки идеологическими соображениями, в которых лейтмотивом были принципы доктрины Монро. Наконец, в декабре 1904 г. в послании Конгрессу США Рузвельт сформулировал их в виде развернутого дополнения (короллария) к доктрине Монро. В нем утверждалось, что европей-
15 Цит. по: Bacevich A. Op. cit., p. 1.
16 Rosenberg E.S. Spreading the American Dream: American Economic and Cultural Expansion, 1890-1945. New York, 1982, p. 7; Progressivism and the New Democracy. Amherst, 1999, p. 226- 227, 240-241; Ambrosius L.E. Wilsonianism: Woodrow Wilson and his Legacy in American Foreign Relations. New York, 2002, p. 34—37; Dawley A. Changing the World. American Progressives in War and Revolution. Princeton and Oxford, 2003, p. 6-9.
4 Новая и новейшая история, № 3
97
ские державы при любых разногласиях и конфликтах с латиноамериканскими странами не имеют права прибегать к силовым методам. Функция “международной полицейской силы”, т.е. улаживания споров, прибегая к принуждению и силе, принадлежит США и только США. Говорилось, что Соединенные Штаты предпочитают дипломатические средства разрешения конфликтов, а к силе обращаются в крайних случаях. В целом же они берут на себя полную ответственность за развитие Латинской Америки по цивилизованному пути17. В королларии были положения, явно отсутствовавшие в оригинале доктрины Монро. Рузвельт провозглашал право США не только препятствовать нежелательным действиям европейских стран в Латинской Америке, но и правом наказывать сами латиноамериканские страны за “неправильные” (“нецивилизованные”) действия как во внутренней, так и во внешней политике.
Даже силовые средства Рузвельт оправдывал в терминах демократической риторики. Яркий пример - завоевание Соединенными Штатами права на строительство и управление Панамским каналом. За него шло острое соперничество. К началу века США смогли оспорить его у англичан и французов. Затем Конгресс США после жарких дебатов предпочел для строительства канала Колумбию Никарагуа. Колумбийская власть вступила в жёсткий торг с американцами по поводу цены предложенной ей сделки. Тогда Рузвельт, назвав колумбийских правителей “бандитами”, санкционировал переговоры с повстанцами из колумбийской провинции Панама, добивавшихся отделения и независимости. Повстанцам были обещаны свобода и демократия, далее были посланы корабли и морская пехота, пресекшие попытки Колумбии расправиться с сепаратистами. 4 ноября 1903 г. панамские бунтовщики провозгласили свою провинцию независимой республикой, а США незамедлительно признали ее. Независимому республиканскому правительству Панамы были вручены за право строительства Соединенными Штатами и владения каналом 10 млн долл. Для постройки канала американцам отдавалась полоса шириной не в 10 км, как предусматривалось в договоре с Колумбией, а уже в 16 км. США получали концессию на право владеть в течение 100 лет выделенной территорией и каналом (с выплатой ежегодной арендной платы в 250 тыс. долл.). Строительство канала было завершено через 10 лет. Его торжественное открытие состоялось в 1914 г. Канал многократно сократил торговый путь между атлантическим и тихоокеанским побережьем США и стал важнейшей опорой экономических связей Соединенных Штатов со всеми иными континентами. Рузвельт неоднократно называл панамскую операцию самым важным делом своей внешнеполитической деятельности и безусловным вкладом в распространение принципов демократии.
Материальные интересы американской корпоративной экономики обрамлялись в доктрину утверждения в “варварских” и “непредсказуемых” латиноамериканских странах цивилизованного рынка и демократического политического режима, соответствующего нормам правового государства. США при помощи разнообразных средств, включая вооруженную интервенцию, взяли под контроль таможенные и финансовые службы центральноамериканских стран, подчеркивая в риторике необходимость пресечения коррупции властных элит, а на практике обеспечивая наиболее благоприятные возможности для продвижения интересов американского бизнеса18.
В остальном мире США придерживались классической английской модели “баланса сил”, предлагая себя в качестве арбитра международных конфликтов и не упуская случая закрепиться при возможности на рынках, где тогда властвовали европейцы. США претендовали на роль арбитра и в главном европейском конфликте, генерировавшем Первую мировую войну. В конечном итоге они выступили на стороне стран Антанты, но при этом устами президента В. Вильсона предложили оригинальную, противоречившую имперским интересам Великобритании и Франции концепцию победы “без аннексий
17 A Compilation of Messages and Papers of the Presidents, v. 1-20. Washington, 1903-1921, v. 16, p. 7051-7054.
18 Согрин В.В. Рождение американской империи. 1898-1918. - Новая и новейшая история. 2013, №3, с. 80-105.
98
и контрибуций”. Вильсон также предложил отказаться в будущем от классической концепции “баланса сил” и создать новый миропорядок под главенством коллективного арбитражного органа - Лиги Наций. Лидеры Англии и Франции, считавшие себя главными победителями в мировой войне, были возмущены “идеалистическими” планами американского президента и вознамерились разделить между собой колонии поверженных Германской и Османской империй. Это им удалось в полной мере. А американская политическая элита в лице сената США отвергла как утопию план Вильсона по управлению новым миропорядком при посредстве коллективного арбитражного органа - Лиги Наций.
Вильсон, представший в глазах большинства его американских современников в качестве безнадежного идеалиста, в действительности, как показала история, предложил модель американской либерально-демократической империи, ставшей основополагающей для политического класса США после Второй мировой войны и остающейся таковой поныне. Вильсон исходил из того, что экономическая мощь позволит США стать лидером Лиги Наций и главной державой мира. В июле 1916 г. он сформулировал нечто наподобие закономерности: “Тот, кто финансирует мир, должен... управлять им”19. Но, по убеждению законодателей из Республиканской партии, отвергших план Вильсона в сенате США, экономического могущества было недостаточно для мирового господства. По их мнению, Соединенные Штаты не обладали необходимой военной силой для того, чтобы главенствовать над Англией и Францией в Лиге Наций и действительно подчинять ее своей воле.
В исторической ретроспективе модель миропорядка, предложенная Вильсоном в 1918 г., предстает преждевременной, но отнюдь не утопической. Последующее развитие во все возраставшей мере закрепляло господствующую позицию в американской внешнеполитической стратегии за вильсонианством, обращая так или иначе в его сторонников даже формальных оппонентов. Г. Киссинджер, один из наиболее видных представителей реалистической школы американских международников, признавал в конце XX в.: “В течение трех поколений критики Вильсона яростно нападали на его анализ и выводы, и всё равно в то же самое время вильсоновские принципы оставались прочнейшим фундаментом американского внешнеполитического мышления”20. По заключению историка-реалиста Л. Амброзиуса, Вильсон “сформулировал доминирующую идеологию для Соединенных Штатов на период так называемого Американского века”21. Историк-ревизионист Н. Левин был с ними солидарен22.
В период между двумя мировыми войнами США во внешней политике следовали стратегии “изоляционизма”. Она формально, что соответствовало заповедям первого президента США Дж. Вашингтона, означала отказ от каких-либо обязывающих военно-политических союзов. Но США продолжали считать свою страну, как об этом неустанно заявлял наиболее известный республиканский президент того периода Г. Гувер, лучшей в мире, утверждали свои интересы посредством экономической мощи и искусной политической дипломатии. “Изоляционистские” Соединенные Штаты активно вмешивались в экономическое развитие Европы, добившись в нем фактически руководящей позиции. Они с помощью “жёсткой”, но всё чаще “мягкой” силы поддерживали и укрепляли гегемонию в Латинской Америке. Велика была их роль в главной для мира европейской политике, но в то же время они предпочитали не вмешиваться непосредственно в “горячие” европейские “разборки”, полагая, что цена вмешательства будет чрезмерно высокой.
Радикальные перемены во внешнюю политику США были привнесены прези- дентом-демократом Ф.Д. Рузвельтом. Рузвельт был приверженцем вильсоновского
19 The Papers of Woodrow Wilson. The Papers of Woodrow Wilson, v. 1-69. Princeton. 1966- 1994, v. 38, p. 145.
20 Киссинджер Г. Дипломатия. M., 1997, c. 41.
21 Ambrosius L.E. Op. cit., p. 2.
22 Levin N. G. Op. cit., p. 260.
4*
99
подхода к миропорядку с начала активного участия в американской политике. Он одобрял вильсоновскую идею коллективного международного органа как инструмента предотвращения войн и справедливого разрешения споров между государствами и был разочарован отказом американского сената одобрить вхождение США в Лигу Наций. Рузвельт был убежден, что американские ценности являются демократической панацеей для всех стран и народов, альтернативой коммунизму и фашизму, тоталитаризму и авторитаризму любых сортов. Его вера в исключительность и одновременно универсализм американской демократии, характерная для американской национальной ментальности в целом, дополнялась приверженностью стратегии “либерального интернационализма”, т.е. предназначению США к распространению либерально-демократического миропорядка и целесообразности его принятия всеми государствами в качестве оптимального варианта.
В 1930-х годах, как и в предшествующее десятилетие, американское общественное мнение демонстрировало приверженность изоляционизму. Рузвельт, озабоченный в первую очередь внутренними проблемами, предпочитал не дискутировать с изоляционистами. В 1940 г., после впечатляющих военных побед Гитлера над европейскими демократиями Рузвельт уверовал в то, что судьба мировой демократии теперь зависит от США, и решительно встал на сторону Англии, продолжавшей сопротивляться Германии. После 22 июня 1941 г. он вместе с Англией вступил в антифашистский военно-политический союз с СССР. Рузвельт проявлял готовность к компромиссам с И.В. Сталиным. Вместе с тем он неизменно был верен той идее, что вследствие победы над фашизмом в мире восторжествует американская либерально-демократическая модель, а американские ценности определят платформу Объединенных Наций, должных коллективно руководить новым миропорядком, т.е. выполнить то, что не удалось Лиге Наций. Первым и основополагающим документом, подготовленным и подписанным Рузвельтом совместно с Черчиллем, стала Атлантическая хартия. Она была подписана двумя руководителями 14 августа 1941 г., а в ее выработке наряду с Черчиллем и Рузвельтом участвовали двое их помощников. Особенно важная роль принадлежала помощнику Рузвельта, заместителю госсекретаря США С. Уэллесу. Уэллес был ключевой фигурой созданного в конце 1939 г. Совещательного комитета по проблемам международных отношений. Главной функцией комитета являлась разработка теоретических принципов и конкретных планов нового миропорядка, который должен был прийти на смену обанкротившейся версальско-вашингтонской системе после победы над фашизмом. Хотя автором идеологемы “Американского века”, означавшего мировое обустройство под эгидой США, считается газетный магнат Г. Люс, опубликовавший в феврале 1941 г. в журнале “Тайм” статью “Американский век”, а затем одноименную брошюру, ее активно разрабатывали многие “интернационалисты”. В американском руководстве главным вдохновителем концепции был сам Рузвельт, а одну из важных ролей в пестовании концепции послевоенного “Американского века” с 1939 г. играл Уэллес.
Уэллес первоначально сосредоточился на концепции “Американской системы”. Она означала обустройство по североамериканскому образцу Латинской Америки и превращение в глобальный либерально-демократический локомотив обеих Америк. В Атлантической хартии либерально-демократические принципы США предлагались в качестве матрицы всего мирового развития. По структуре, как и по содержанию, Атлантическая хартия перекликалась с “14 пунктами” В. Вильсона. Вместе с тем она развивала вильсоновскую доктрину с учетом рузвельтовских идеологических и практических экспериментов 30-х годов.
Лидирующую роль в руководстве объединенными нациями Рузвельт и в ходе, и в конце войны отводил странам-победительницам, но в первую очередь США и СССР. И это несмотря на то, что между американским и советским обществами сохранялись фундаментальные различия, давшие знать о себе с наибольшей остротой на исходе войны. Рузвельт исходил из того, что без партнерства с СССР, ставшего равной с США сверхдержавой, новым миропорядком руководить невозможно. У СССР и США во время войны возникали серьезные противоречия, но Рузвельт пытался восстанавливать
100
и поддерживать доверие в отношениях со Сталиным. До своей кончины 12 апреля 1945 г. он убеждал себя и окружающих, что без партнерства с СССР сохранить прочный и длительный мир после победы над фашизмом не удастся. Создается впечатление, что Рузвельт до конца дней верил в возможность изыскивать средства вовлечения Советского Союза в мировой порядок по-американски. В противном случае невозможно объяснить, почему он исповедовал как целесообразность, так и реальность не просто сосуществования двух, по его собственному определению, “тотально отличных” сверх- держав-победительниц, но и их тесного сотрудничества. Представляется, что Рузвельт видел для этого как объективное, так и субъективное основание.
Объективное основание заключалось в том, что в годы войны США совершили мощный рывок не просто к лидерству, но к гегемонии и доминированию в мировой экономике. Их удельный вес в ней вырос с довоенных 20% до более чем 50%. Экономическое доминирование выражалось не только в этих цифрах. Не менее важным было то, что Рузвельту удалось свершить в сфере мировой экономики то, о чем В. Вильсон не мог даже мечтать в годы Первой мировой войны.
На завершающем этапе войны США создали прочные международные институты экономической гегемонии. В середине 1944 г. в американском городке Бреттон-Вудс был учрежден Международный банк реконструкции и развития, активы которого практически полностью принадлежали Соединенным Штатам. Всемирный банк, как его стали для краткости называть, предназначался для восстановления экономики европейских стран, а также помощи нуждающимся странам Азии, Латинской Америки, Африки. В то же время и в том же месте был создан Международный валютный фонд (МВФ). Он был призван обеспечить стабильность международных денежных расчетов и обращения. Его резервами стали золото и доллары вместо прежних золота и фунта стерлингов. США тогда контролировали две трети мировых запасов золота, и по золотой обеспеченности доллар был вне конкуренции. В обоих международных финансовых центрах большинство постов принадлежали американцам.
Субъективное основание заключалось в самом Рузвельте. Он никогда не был фаталистом и верил в способность человека менять ход истории. Реалии 1930-1940-х годов убеждали многих и многих (среди них, вероятно, и самого американского президента), что именно Рузвельт являлся таким человеком. Он спас американскую цивилизацию от экономического краха в 30-е годы, а в 40-е годы поднял США до уровня экономической и военно-политической сверхдержавы. Политическому гроссмейстеру Рузвельту казалось, что, взаимодействуя со Сталиным в “лайковых перчатках”, используя экономическую зависимость Москвы от Вашингтона и обладая “сухим порохом” ядерного оружия, он сможет “полюбовно” управляться со второй мировой сверхдержавой23.
Сомнительно, чтобы “фактор Рузвельта” принципиально повлиял на Сталина при подведении окончательных итогов Второй мировой войны, как и в послевоенном обустройстве Европы и мира. Но смерть Рузвельта оказала влияние на отношения СССР и США. В годы войны в Советском Союзе Рузвельту был создан образ искреннего друга России. Сталин, “дядюшка Джо”, как назвал его Рузвельт, чувствовал себя комфортно при личном общении с великим и обаятельным американским лидером. Новость о смерти Рузвельта 12 апреля 1945 г. погрузила СССР в траур. Опасения советских руководителей по поводу последствий смены национального лидера в США не заставили себя ждать. Сменивший Рузвельта на президентском посту Г. Трумэн не был политическим гроссмейстером, а тем более политиком уровня Рузвельта. Будучи, как и Рузвельт, приверженцем концепции “Американского века”, Трумэн не обладал желанием и умением действовать в отношениях с Москвой в “лайковых перчатках”. Он с самого начала выказал намерение полагаться на силу.
В результате Второй мировой войны были сокрушены тоталитарные капиталистические страны. США утвердили гегемонию в капиталистическом мире и господство
23 Согрин В.В. Ф.Д. Рузвельт и СССР. 1933-1945. - США - Канада: экономика, политика, культура. 2013. № 11, с. 35-56.
101
в нем собственной либерально-капиталистической модели. По иронии судьбы это оказалось возможным только в союзе с социалистическим СССР. Но после этого “противоестественный” союз распался. Две сверхдержавы, США и СССР, отныне выступали главными мировыми соперниками. Между ними постепенно началась “холодная война”, у которой были фундаментальные идеологическая и геополитическая причины.
Имперские амбиции США проявились бы независимо от того, выступил бы в качестве их главного соперника СССР или кто-нибудь другой, занявший в ходе Второй мировой войны схожую позицию сверхдержавы. То же можно сказать и об СССР. Имперский “соблазн” СССР определялся восприятием Советским Союзом исторической миссии смены отжившего мирового капитализма новой передовой формацией - социализмом. Вторая мировая война рассматривалась в качестве важнейшего этапа этого исторического процесса. За счет стран Восточной Европы был создан “лагерь социализма”, как он определялся самой советской идеологией. Согласно той же идеологии, империализм, присущий природе капитализма, без боя своих позиций не сдавал, поэтому нужно было быть готовым дать отпор его главному представителю. После краха Германии таковым стали США. Началась “холодная война”, продолжавшаяся 45 лет.
Сказанное не означает, что виновником “холодной войны” был СССР. США в период Второй мировой войны уверовали в то, что на обломках Третьего рейха суждено утвердиться “Американскому веку”, а американские ценности должны перениматься для блага мира и каждой страны. Произойти это должно было под руководством США, призванных осуществить миссию демократического спасения человечества. Случилось столкновение миссии демократического и миссии коммунистического спасения человечества.
В случае с Соединенными Штатами имперская политика проводилась демократической страной, и данный фактор не мог не влиять на ее стратегию. Но невозможно игнорировать и то, что имперская политика со своей стороны влияла на демократию, неоднократно ее серьезно деформировала, причем как во внешней, так и во внутренней политике. США, предлагая демократию другим странам в качестве образца, в конкретной политике зачастую переходили к ее навязыванию, реализовывали формулу “цель оправдывает средства”. В результате средства превращались в самоцель внешней политики, империя подминала под себя и подчиняла себе демократию.
Но невозможно не признать и то обстоятельство, что либерально-демократические принципы США неоднократно привлекали симпатии разных стран и народов. Отмечены многие примеры того, как государства разных континентов добровольно воспринимали американские либерально-демократические ценности, обращались к США за их поддержкой, устремлялись в созданные и руководимые ими экономические и финансовые международные организации, а также военно-политические союзы. Норвежский исследователь Г. Лундестад, анализируя это явление, назвал США “империей по приглашению” (это определение получило широкое признание в научной литературе)24. Но добровольное вхождение в имперскую орбиту США оборачивалось их подчинением экономическим и политическим интересам Вашингтона, превращением в союзника низшего ранга.
Уже в 1947 г. Турция и Греция в ответ на угрозы со стороны СССР обратились за помощью к Вашингтону, и США стали для них “империей по приглашению”. Поддержка Вашингтоном двух государств закреплялась в доктрине Трумэна. Им предоставлялось военное и политическое покровительство, а в последующем оба государства, отнюдь не соответствовавшие демократическим стандартам, были приняты в НАТО. Имперского покровительства США искали и другие европейские страны. Им был предложен план Маршалла. Он немало поспособствовал долговременному экономическому подъему западноевропейских стран. Две главные побежденные в мировой войне страны - ФРГ
24 Лундестад Г. Восток, Запад, Север, Юг. Основные направления международной политики. 1945-1996. М., 2002, с. 14; Lundestad G. “Empire by Invitation?” - The United States and the Western Europe, 1945-1952. SHARF Newsletter, № 15, September 1984.
102
и Япония - под непосредственным руководством США преобразовали свои общества по американской модели. США, раз и навсегда отказавшись от предвоенного изоляционизма, стали активно создавать военно-политические блоки в разных регионах мира и время от времени подавляли радикально-националистические и ликвидировали популистские правительства в зонах своего господства.
СССР отвечал упрочением влияния в лагере социализма. Но утвердить там послушные коммунистические режимы удавалось чаще всего силовыми методами. В конце 1940-х годов Советскому Союзу сопутствовали серьезные успехи в соперничестве с США: Москва создала ядерное оружие и приобрела мощного партнера в лице коммунистического Китая. Война в Корее 1950-1953 гг. утвердила определенный статус-кво в военно-политическом соперничестве двух систем. После смерти в 1953 г. Сталина две системы обнаружили намерение закрепить статус-кво в режиме мирного сосуществования. Оно было официально одобрено СССР в 1956 г. на XX съезде КПСС. Две ядерные сверхдержавы признали, что отказ от мирного сосуществования угрожает им “гарантированным взаимоуничтожением”. Такой оборот “холодной войны” был неприемлем ни для сверхдержав, ни для их союзников25.
На втором этапе “холодной войны” (1961-1980) неравномерность развития соперничества двух империй сохранялась. Начало этапа ознаменовалось мощным подъемом национально-освободительных революций в “третьем мире”, крахом колониальной системы, выходом большинства освободившихся стран из сферы влияния Запада и переходом некоторых из них на сторону социализма. США ответили жёсткими попытками пресечь нежелательный процесс, в то время как СССР его приветствовал и поддерживал. Мирное сосуществование стало сходить на нет, “холодная война” возобновилась в форме острых локальных конфликтов. В одном из них - вьетнамском - США потерпели сокрушительное поражение. Среди масс американского населения возник пораженческий поствьетнамский синдром. В такой ситуации руководство США во главе с Р. Никсоном предприняло мощный стратегический маневр. На рубеже 1960-1970-х годов оно предприняло энергичные шаги по реставрации мирного сосуществования с СССР, получившего теперь название “разрядка” (детант). Были не только достигнуты беспрецедентные мирные договоры с СССР, но также закончена война во Вьетнаме, установлены многоплановые, вплоть до дипломатических, отношения с Китаем. Одновременно в контексте разрядки был развернут хельсинкский процесс форматирования и расширения многопланового сотрудничества в Европе. Процесс, вовлекший 35 стран, включая СССР и США, был нацелен на распространение ценностей западной демократии и стал неожиданно для Москвы расшатывать устои социалистического лагеря.
В конце 1970-х годов СССР, закрепляя тенденцию территориального упрочения сферы своего влияния, ввел войска в Афганистан в целях поддержки и утверждения у власти дружественных ему сил. Это оказалось роковой ошибкой. Большинство мусульманских стран, как и нейтральных государств, включая Китай, отнеслись к этому негативно, и у США возникла возможность сплачивать против СССР не только своих союзников, но и многие другие государства, в первую очередь мусульманские.
“Крестовый поход” США во главе с президентом Р. Рейганом против СССР ознаменовал начало третьего (1981-1991), завершающего этапа “холодной войны”. На президентских выборах 1980 г., принесших победу Рейгану, избиратели помимо прочего протестовали против внешнеполитической “мягкотелости” его предшественника Дж. Картера и демократов. “Вьетнамский синдром” к 1980 г. ослабел, а национальный архетип мессианизма реанимировался. Победивший на выборах республиканец Рейган являлся выразителем мессианизма. Его сверхзадача была имперской: перейти в решительное наступление на СССР и мировой коммунизм, переломить соотношение
25 О перипетиях соперничества СССР и США в годы “холодной войны” см. Согрин В.В. Динамика соперничества СССР и США в период “холодной войны”. 1945-1991. - Новая и новейшая история, 2015, № 1; 2016, № 2.
103
ядерных сил и территориального соперничества в пользу США, утвердить их в качестве единственного гегемона миропорядка.
Вскоре после вступления в должность Рейган начал именовать СССР “империей зла”, регулярно давая понять, что она должна быть устранена с исторической арены Соединенными Штатами. В январе 1981 г. Рейган жёстко обвинил СССР в стремлении к “мировому доминированию”, назвал разрядку “улицей с односторонним движением”, отвечавшей исключительно интересам Москвы. Советский Союз был обвинен в том, что в действительности следует принципам “холодной войны”26. Рейган заявил, что единственно возможным ответом США Советскому Союзу является наращивание вооружений и “политика с позиции силы”. Одним из наиболее жестких антисоветских выступлений Рейгана стала речь на съезде Национальной евангелистской ассоциации 8 марта 1983 г. Президент США объявил, что коммунизм и СССР воплощают “мировые грех и зло”, что в этой ситуации “замораживание” ядерных вооружений было бы непоправимой ошибкой, и США “должны утверждать мир посредством силы”27.
Внешнеполитическая идеология Рейгана вобрала основные принципы неоконсерватизма, ставшего с конца 1970-х годов основополагающей частью кредо Республиканской партии. Неоконсерваторы развернули яростную критику внешней политики демократа Дж. Картера. Жёстко критиковались переговоры с СССР о сокращении ядерных вооружений и достижении ядерного баланса между двумя странами. Не менее жёстко критиковались идеи Картера об увязке военной и иной помощи другим странам с соблюдением теми прав человека и их соответствия демократическим политическим нормам. Доктрину прав человека требовали распространять только на СССР и его союзников. Важнейшей темой для неоконсерваторов стала “провальная” африканская политика Картера. Его обвиняли в “потере” Анголы, Мозамбика, Эфиопии. С конца 1970-х годов неоконсерваторы пополнили ряды Республиканской партии
Неоконсерваторы если и не преобладали количественно в администрации Рейгана, то задавали тон при формулировании внешнеполитической стратегии и идеологии. Ярким примером может служить Дж. Кирпатрик, представитель США в ООН. Еще до своего назначения она высказала идеи, ставшие впоследствии известными как “доктрина Кирпатрик”, пришедшаяся по душе Рейгану. Кирпатрик отвергала картеровскую концепцию о возможности предоставления американской экономической и военной помощи только странам с демократическим режимом (на практике и Картер в случае “целесообразности” отступал от нее). Кирпатрик ввела разделение недемократических стран на авторитарные и тоталитарные. В тоталитарные зачислялись СССР и его союзники, а в авторитарные - все остальные. Авторитарным странам военная и экономическая помощь могла и должна была оказываться. Они имели право быть союзниками США.
Рейган, одобривший доктрину Кирпатрик, с начала президентства реанимировал “отбрасывание коммунизма” в третьем мире28. Главным ее первым испытательным полигоном стал Афганистан. Афганская война СССР была осуждена большинством государств в ООН. Американские неоконсерваторы торжествовали: СССР получил свой собственный “Вьетнам”. Другим приоритетным в “отбрасывании коммунизма” для Рейгана был латиноамериканский регион, в первую очередь Центральная Америка. В 1981 г. Рейган подписал несколько документов, направленных на “искоренение в регионе кубинско-советского влияния”29. Финансовая и военная поддержка оказывалась проамериканским силам в Никарагуа, Сальвадоре, Гондурасе. В 1983 г. США
26 Public Papers of the Presidents of the United States, Ronald Reagan. 1981-1989, v. 1-15. Washington (D.C), v. 1, p. 57.
27 Ibid., v. 4, book 1, p. 362-364.
28 Она была обнародована в обращении к конгрессу 6 февраля 1985 г. - Public Papers of the Presidents of the United States, Ronald Reagan. 1981-1989, v. 8, book 1, p. 135.
29 Garthoff R.L. Detent and Confrontation. American-Soviet Relations from Nixon to Reagan. Washington, 1985, p. 1057.
104
организовали интервенцию в крохотную центральноамериканскую республику Гренаду, пользовавшуюся поддержкой Кубы. Спецслужбы США приписали лидеру страны М. Бишопу “марксистскую идеологию”, связь с Москвой (ее доказательств обнаружено не было)30, а также угрозу находившимся в республике американским студентам и осуществили высадку на остров около 2 тыс. морских пехотинцев31. Несмотря на отчаянное сопротивление сторонников Бишопа, “смена режима” в Гренаде была осуществлена. Военное значение американского переворота в Гренаде было администрацией сознательно преувеличено. Правда же, имевшая для руководства США историческое значение, заключалась в том, что “впервые с 1917 года коммунистическое правительство было смещено военной силой”32.
Важнейшей целью Рейган считал свержение “коммунистического” режима в Никарагуа, пришедшего к власти, по его убеждению, при попустительстве Дж. Картера. С согласия президента США ЦРУ целенаправленно готовило смещение правительства Д. Ортеги. Под руководством ЦРУ шла подготовка никарагуанских контрреволюционеров (“контрас”), тысячами засылавшихся в страну для осуществления подрывных действий против законного правительства. Американцы минировали порты Никарагуа, что парализовало его внешнюю торговлю. Правительство Ортеги обратилось с иском против США в Международный суд в Г aare, и тот постановил взыскать с Вашингтона возмещение ущерба суверенному государству. Решение Международного суда было американским правительством проигнорировано. Но оно не смогло проигнорировать решение собственного конгресса, наложившего запрет на оказание помощи никарагуанской оппозиции. Спецслужбы США изобрели циничный способ обхода решения конгресса. Была организована тайная (через посредство Израиля) продажа оружия заклятому врагу Вашингтона, Ирану, а деньги от продажи, также в глубокой тайне, передавались никарагуанским “контрас”33.
Последовательно борясь за вытеснение СССР из “третьего мира”, Рейган видел основную цель в предельном ослаблении самой “империи зла”. Сам он прямо не формулировал задачи “смены режима” в СССР, но его неоконсервативные стратеги не стесняясь обосновывали именно эту цель. Стратегические подразделения ЦРУ, Совета национальной безопасности, министерства обороны, Республиканской партии тщательно отслеживали трудности советской экономики, приводили расчеты, убеждавшие Рейгана, что СССР “перенапрягся”, гонка вооружений ему уже не под силу. А для США наступил в высшей степени благоприятный момент, чтобы, ускорив темпы собственного вооружения, “положить соперника на лопатки” и продиктовать ему свою волю. Рейган не отказался от ведения переговоров с СССР о наступательных стратегических вооружениях и ракетах среднего и малого радиуса действия, но они велись откровенно с позиции силы, так что в 1983 г. руководитель Советского Союза Ю.В. Андропов заявил о принципиальной невозможности вести переговоры с республиканским руководством США. СССР “вышел” из переговоров.
Трудно предположить, как развивалось бы соперничество США и СССР, если бы не приход к власти в СССР в марте 1985 г. М.С. Горбачёва. Новый генеральный
30 Ibid., р. 1056.
31 А. Шлезингер-младший лаконично охарактеризовал противоправный характер действий Рейгана: “В 1983 г. Рейган направил экспедиционные войска против островной Гренады, предприняв эту акцию без предупреждения, без утверждения конгрессом и в нарушение уставов ООН и Организации американских государств”. - Шлезингер А.М. Циклы американской истории. М., 1992, с. 127.
32 Price М.С. The Advancement of Liberty. How American Democratic Principles Transformed the Twentieth Century. Westport (Conn.) - London, 2008, p. 265.
33 А. Шлезингер-младший в связи с этим пишет: “В 1983 г. Рейган откровенно подтвердил “право страны проводить тайные операции в тех случаях, когда она считает, что это наилучшим образом отвечает ее интересам”. В 1985 г. он добавил сюда новый принцип: “Поддержка борцов за свободу является самообороной и полностью соответствует уставам ОАГ и ООН”. - Шлезингер А.М. Указ, соч., с. 127.
105
секретарь ЦК КПСС предложил радикальную перестройку как внутренней, так и внешней политики СССР. Внешнеполитическая перестройка, включавшая отказ от классового подхода и восприятие “общечеловеческих ценностей”, означала, по сути, признание чрезмерного “перенапряжения” СССР в ядерном и глобальном соперничестве с США, готовность идти на компромиссы и уступки для того, чтобы высвободить ресурсы, необходимые для вывода “реального социализма” из глубочайшего застоя, укоренившегося во многих сферах, но в первую очередь - в экономике. Рейган, вопреки сопротивлению значительной части американского политического класса, поверил в искренность Горбачёва с его концепциями внутри- и внешнеполитической перестройки и позитивно ответил на горбачёвские “вызовы”. Но, приняв вызовы Горбачёва, Рейган начал вырабатывать собственные правила “игры” в перестройке мировой политики.
“Перестройка” мировой политики 1985-1991 гг. ознаменовала завершение “холодной войны”. От этого выиграла часть человечества, но этот выигрыш оказался возможным в результате компромиссов и уступок, главным образом со стороны СССР, что имело следствием утверждение США в качестве единственной сверхдержавы.
США и либеральный капитализм обнаружили большую притягательность для многих стран социалистического лагеря и “третьего мира”. Наиболее ярко это обнаружилось в европейском регионе. Восточноевропейские союзники СССР, как выявил ход исторических событий, не признавали своего включения в социалистический лагерь по итогам Второй мировой войны. Когда во второй половине 1980-х годов горбачёвской перестройкой им была предоставлена возможность свободного выбора между социализмом и либеральным капитализмом, они выбрали последний. Восточноевропейские государства захотели единения с Западной Европой, и их политический выбор послужил важным основанием последующей ускоренной европейской интеграции, создания Европейского Союза уже не только из стран Западной Европы, но также из государств Восточной Европы, включая бывшие прибалтийские советские республики.
Однако это не было либерально-капиталистическим завершением мировой истории. Вскоре у либерального капитализма появился новый мощный реальный соперник - исламский радикализм. В 1980-х годах упрочились позиции и международная роль “третьего мира”, ведущих стран Азии, Африки, Латинской Америки. Да и социализм не был полностью устранен с исторической арены. Через ряд лет его влияние стало возрождаться в некоторых регионах, в первую очередь в Латинской Америке. В целом в мировом пространстве в ходе и вследствие трансформаций 1980-х годов обозначился цивилизационно-культурный плюрализм. По логике советско-американского детанта того десятилетия именно он должен был лечь в основу нового миропорядка, приходившего на смену Ялтинско-Потсдамскому.
Но человечеству Соединенными Штатами в качестве главного итога завершения “холодной войны” навязывалось главенство западной цивилизации и американской модели. В 1992 г. в ходе президентских выборов в Соединенных Штатах обе соперничающие партии декларировали этот итог как само собой разумеющуюся истину. США без промедления идентифицировали себя как единственную сверхдержаву. Для руководства страны и политического класса в целом отсюда вытекали принципиальные заключения. Первое состояло в том, что прежний миропорядок, где соперничали и делили мир США и СССР, исчез, поэтому необходимо формировать основы нового миропорядка. Следующий постулат - США по праву победителя и потому, что они наконец-то стали единственным мировым лидером, принадлежит руководящая роль в формулировании и выстраивании однополярного мира.
Президентство демократа Б. Клинтона (1993-2001) явилось важным этапом формирования Вашингтоном стратегии и практики внешнеполитического курса США в качестве единственной сверхдержавы, единственного лидера нового миропорядка, сменившего Ялтинско-Потсдамский. Соединенным Штатам сопутствовали удачи в укреплении союзнического альянса с европейскими странами. В результате расширения как НАТО, так и Евросоюза западный военно-политический альянс окреп, как никогда. Под руководством США он добился переустройства Югославии по собственным черте-
106
жам, утвердил гегемонию в Европе, претендовал на верховенство в создании угодного миропорядка в иных регионах, в первую очередь на Ближнем и Среднем Востоке.
Выявилась тенденция вольной, подчиненной интересам США трактовки решений ООН и нередко наведения “порядка” исключительно по собственному усмотрению в тех или иных регионах и странах мира. Такие определения, как “гуманитарная интервенция”, “расширение демократии”, “страны-изгои”, “незаменимое государство” (США в качестве мирового лидера), не только вводились в международный политический лексикон, но всё более активно использовались для оправдания внешнеполитической практики.
Гегемонистская стратегия Клинтона и демократов была воспринята Дж. Бушем- младшим и Республиканской партией, пришедшими к власти в результате победы на президентских выборах 2000 г. Их нововведения были осязаемы и серьезны. Внешнеполитическая стратегия республиканцев, пестовавшаяся в течение десятилетия, отличалась от стратегических установок Клинтона и демократов более откровенным мессианизмом и агрессивностью. Ее авторов подчас называют вторым поколением неоконсерваторов, которое было убеждено, что двухполярный мир сменился однополярным, и американская демократическая империя (демократы понятие “империя” применительно к США не использовали), этот новый Рим, вправе без всяких экивоков распоряжаться судьбами человечества. Второе поколение подчинило себе Республиканскую партию еще более прочно, чем первое.
Своего рода квинтэссенцией внешнеполитической программы второго поколения неоконсерваторов стал проект “Новый Американский век”, целенаправленно навязывавшийся американскому политическому классу начиная с 1997 г.34 Речь шла о XXI в., который, согласно неоконсерваторам, должен был стать еще более американским, нежели век предшествующий.
К. Райс, чернокожая “звезда” “неоконов”, занявшая в правительстве Буша-млад- шего сначала пост помощника президента по национальной безопасности, а затем и государственного секретаря, во время избирательной борьбы с демократами жестко критиковала Клинтона за ориентацию на сотрудничество с ООН и упование на общечеловеческие ценности: «Тем самым “национальный интерес” подменяют “гуманитарными интересами” или интересами “международного сообщества”. Представление о том, что Соединенные Штаты вправе использовать свою силу лишь ради чужого блага или во имя неких принципов, глубоко укоренено в традиции Вудро Вильсона и находит заметный отклик в политике администрации Клинтона. Разумеется, нет ничего плохого в том, чтобы сделать что-то во благо всего человечества, но это должно быть в определенном смысле побочным эффектом. Ведь если Америка действует, руководствуясь своими национальными интересами, то это само по себе способствует укреплению свободы, рыночной экономики и мира во всем мире. Наша страна после Второй мировой войны преследовала свои собственные национальные интересы, но это сделало мир более процветающим и демократичным... Таким образом, многосторонние соглашения и международные институты не следует рассматривать как что-то ценное само по себе. Никто не отрицает, что для Америки полезны прочные союзы и что наша страна может отстаивать свои интересы в рамках ООН и других международных структур, а также, опираясь на хорошо разработанные международные соглашения. Но администрация Клинтона бывает настолько одержима тем, чтобы решать проблемы на многосторонней основе, что подписывает соглашения, противоречащие интересам страны»35. К таким
34 Statement of Principles, June 3, 1997. - http.//www. Newamericancentury.org. После выборов 2000 г. многие авторы проекта “Новый Американский Век” получили высокие посты в правительстве Джорджа Буша. Д. Чейни стал вице-президентом США (по мнению аналитиков, “серым кардиналом” правительства), Д. Рамсфелд - министром обороны, П. Вулфовиц - заместителем министра обороны, Дж. Болтон - представителем США в ООН, 3. Халилзад - послом США в Ираке.
35 Райс К. Во имя национальных интересов. - Pro et Contra, 2000, № 2, c. 105.
107
соглашениям Райс относила в первую очередь Киотский протокол об охране окружающей среды и Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний.
Р. Кейган, другая “звезда” “неоконов”, доказывал, что США, выполняя свою историческую миссию, имеют право игнорировать не только ООН, но и своих европейских союзников. Ненадежность последних выявилась при Клинтоне: “Интересно, решились бы они бомбить Белград в 1999-м, если бы Соединенные Штаты не принудили их к этому?” Односторонний силовой диктат, постулировал Кейган, обусловлен новыми мировыми реалиями: “Наличие у Америки огромной военной мощи порождает стремление эту мощь использовать. Напротив, военная слабость Европы вызвала к жизни совершенно понятное отвращение к военной силе... после того как необходимость сдерживания СССР отпала, Соединенные Штаты получили возможность вмешиваться в конфликты где угодно и когда угодно”36.
Пренебрежение к сложившимся международным институтам, в том числе союзническим, имело прямое отношение к такой важной новой доктрине, выдвинутой при Буше, как “коалиция желающих”. Она была создана вопреки отказу ООН поддержать американскую акцию во время интервенции США в Ирак в 2003 г. Ставка неоконсерваторов на силовое утверждение американского миропорядка имела следствием появление в их арсенале такой важной новой доктрины, как “смена режимов” (regime change). Формально она была озвучена после 11 сентября 2001 г. и стала известна как доктрина Буша. Фактически доктрина была выпестована в 90-е годы. Уже тогда неоконсерваторы стали рассуждать о несостоятельных / не состоявшихся государствах (rogue states, failed states), не способных естественным эволюционным путем трансформироваться в демократические и встроиться в американский миропорядок. Таким государствам следовало “помочь”, свергнув в них “порочные” режимы и “даровав” демократию американского образца. Первым среди таких государств неизменно назывался Ирак.
Имперские доктрины “неоконов” нашли благоприятный отклик - четыре века идей мессианизма подготовили почву для этого. Согласно опросам общественного мнения, проведенного на второй год после прихода к власти “неоконов”, 70% опрошенных заявили, что “Соединенные Штаты должны продвигать демократию во всем мире”37. Но тогда же большинство опрошенных в Центральной и Южной Азии, на Среднем Востоке и в Латинской Америки высказали негативно-критическое отношение к Соединенным Штатам. В странах-“изгоях” подавляющее большинство опрошенных считали американскую демократию “непрошеной гостьей”38. Американцев эти результаты не интересовали.
Внешняя политика Дж. Буша-младшего, в наибольшей мере воплотившая мессианско-имперские притязания США на безраздельное управлением миром, ознаменовалась провалами на Ближнем и Среднем Востоке, в Латинской Америке, на других важнейших направлениях. Причина - очевидная несостоятельность ее основополагающего замысла. Буш-младший и неоконы самоуверенно исходили из того, что США, оказавшись в условиях крушения Ялтинско-Потсдамского миропорядка единственной сверхдержавой, способны утвердить монополию в управлении международными отношениями и не просто подчинить себе новый миропорядок, но свершить всемирную “демократическую революцию” по американской модели.
Внешнеполитическая практика обнаружила утопизм концепций “однополюсного мира”, “нового Американского века”, как и иных имперских неоконсервативных фантазий. Плоды победы в “холодной войне” по неоконсервативному варианту пожать не удалось, а сама эта победа выглядела всё более как пиррова. Американская гегемония
36 Кейган Р. Сила и слабость. - Pro et Contra, 2002, № 4, c. 129, 135, 133 {Kagan R. Power and Weakness. - Policy Review, 2002, № 113).
37 McFaul M. Advancing Democracy Abroad: Why We Should and How We Can. New York, 2009, p. 3.
38 Chiozza G. Antiamericanism and the American World Order. Baltimore, 2009, p. 55, 87.
108
на значительной части мирового пространства сохранялась, но по ее неоконсервативной имперской модели был нанесен сокрушительный удар39.
Б. Обама, избранный президентом США в 2008 г., попытался учесть мировые реалии. Безраздельному лидерству США он в начале президентства противопоставлял мультипартнерство и цивилизационный плюрализм40. Но преодолеть претензию на американскую исключительность и мировое лидерство, “предназначение” его страны быть образцом для подражания всем другим странам и регионам не удалось и ему. В политической практике он постепенно воспринял доктрину устранения “несостоятельных государств” и “смены режимов”. Она реализовывалась в политике США и Запада в отношении Ливии и Сирии. Ее следствием стал военно-политический хаос в двух государствах Ближнего Востока, всплеск радикального исламизма, создание на территории Ирака и Сирии террористического Исламского государства, бегство сотен тысяч арабских семей и граждан в Европу.
Доктрина “смены режимов” была использована на постсоветском пространстве. Два его государства, Украина и Грузия обнаружили намерение разорвать многовековые многосторонние связи с Россией. В 2014 г. пришедшее к власти на Украине новое руководство демонстративно избрало прозападную ориентацию и намерение видеть США в качестве “империи по приглашению”. Невторжение США в постсоветское пространство, также как и отказ от расширения НАТО, негласно оговаривались между руководством СССР и США на завершающем этапе “холодной войны”. Но Соединенные Штаты отказались от негласных договоренностей сразу после распада СССР и не избежали искуса стать “империей по приглашению” для бывших союзников СССР по Варшавскому договору, для бывших советских прибалтийских республик, для Грузии и, наконец, для Украины.
Внешняя политика Обамы, означавшая отказ от взятых на себя обязательств в предвыборной кампании, может объясняться его личными качествами. Но реанимация им имперских доктрин имеет более глубокое основание. Имперские вожделения слишком прочно вошли в американское национальное сознание, и противостоять ему означало бы подвергнуть себя национальному остракизму. Известный американский кинорежиссер О. Стоун в публицистической истории США, переведенной на русский язык, отметив, что внешняя политика Обамы “принесла даже больше разочарований, чем внутренняя”, вместе с тем констатировал, что президент испытывает на себе серьезное давление национального имперского императива: «Отказ Обамы трубить на весь мир, что США - дар свыше всему человечеству, дал республиканским лидерам (которым прекрасно известно, что 58% американцев считают, будто “Бог отвел Америке особую роль в человеческой истории”) использовать его взвешенные высказывания для грубых нападок»41. Обама не устоял и закончил президентство пленником имперского императива.
39 Подробно см. Согрин В.В. Внешняя политика Дж. Буша-младшего. Генезис. Эволюция. Итоги. - Новая и новейшая история, 2014, № 2, с. 92-111.
40 Согрин В.В. Барак Обама: внешняя политика либерального прогрессиста. - Общественные науки и современность, 2014, № 3, с. 57-72.
41 Стоун О., Кузник П. Нерассказанная история США. М., 2015, с. 16, 740.
109
Россия и мир
О 2016 г.
М.А. ПЕТРОВА
ДИПЛОМАТИЯ И ИСКУССТВО: ИТАЛЬЯНСКИЙ ХУДОЖНИК ГРЕГОРИО ГУЛЬЕЛЬМИ И РОССИЯ
В XVIII в. дипломаты не только представляли своего монарха на международной арене или участвовали в переговорах, но и выступали в качестве культурных посредников, прилагавших немало усилий для привлечения в свои страны выдающихся ученых и деятелей искусства. В настоящей статье речь пойдет о приглашении в Россию итальянского художника Грегорио Гульельми (1714-1773), одного из крупнейших декораторов и признанных мастеров плафонной фресковой живописи эпохи позднего барокко, заказчиками и покровителями которого в числе многих других были папа римский Бенедикт XIV, правительница австрийской монархии Мария Терезия и прусский король Фридрих II.
Контакты Гульельми с Россией слабо представлены в научной литературе: обстоятельства приглашения художника в Петербург в начале 1770-х годов и судьба проектов, над которыми он собирался работать, до настоящего времени не были известны, как и история создания некоторых его произведений, хранящихся в отечественных музеях, в том числе в Эрмитаже. Многие из этих лакун позволяют восполнить материалы Архива внешней политики Российской империи и Российского государственного архива древних актов в Москве, а именно официальная и личная переписка российских представителей в Берлине, Регенсбурге и Вене с руководством Коллегии иностранных дел, к изучению рассматриваемого сюжета ранее не привлекавшаяся1.
Уроженец Рима Грегорио Гульельми начал обучаться живописи в возрасте 12 лет в мастерской художника Франческо Тревизани. Самой ранней сохранившейся его работой считается картина “Святой Августин” 1739 г. из августинского монастыря Св. Екатерины в Праге. Первые крупные заказы Гульельми получил в 1745-1749 гг. в Риме, где писал фрески в госпитале Св. Духа (не сохранились из-за перестройки здания в 1908 г.), в библиотеке Палаццо Корсини на набережной Тибра, в церкви Св. Троицы на виа Кондотти и трапезной августинского монастыря на виа Рипетта. В 1741 г. он был принят в так называемую Конгрегацию виртуозов в Римском пантеоне, а в 1748 - в Академию Св. Луки. Кроме того, Гульельми поддерживал связи с Французской академией в Риме, располагавшейся в Палаццо Манчини2.
Петрова Мария Александровна - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН.
Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 11-21-17001).
1 С материалами РГАДА, связанными с деятельностью Грегорио Гульельми, работает также искусствовед из Франции О.О. Попова, которая готовит в Университете Лилля диссертацию по теме “Александр Голицын (1723-1807): русский коллекционер и европейский рынок искусства во второй половине XVIII века”.
2 Основные вехи биографии Гульельми и литературу о нем см.: Langen St. von. Die Fresken von Gregorio Guglielmi. München, 1994. См. также каталог выставки его работ: Gregorio Guglielmi: pittore romano del Settecento. Ed. E. Gabrielli. Roma, 2009.
110
В 1752 г. художник решил попытать счастья в чужих краях. Из Рима он отправился в Неаполь, а в 1753 г. в Дрезден. Однако крупных заказов получить не удалось. В 1754 г. благодаря поддержке либреттиста и драматурга Пьетро Метастазио и сардинского посланника в Австрии графа Луиджи ди Канале Гульельми приехал в Вену, где по поручению императрицы Марии Терезии приступил к работе над плафоном “Аллегория четырех факультетов” для парадного зала Венского университета (ныне здание Австрийской академии наук3), а в 1759-1761 гг. расписывал плафоны Большой и Малой галерей загородного дворца Габсбургов Шёнбрунн: “Подать австрийских провинций Империи”, “Военная жизнь” и “Благодеяние мира”. В своих лучших произведениях Гульельми продемонстрировал не только исключительное мастерство декоратора, но и вкус современного художника при выборе сюжетов, которые включали наблюдения из повседневной жизни. По оценке искусствоведов, фрески в Шёнбрунне сопоставимы по уровню с росписями знаменитого венецианского живописца Джованни Баттиста Тьеполо (1696-1770) в резиденции архиепископа Вюрцбурга и, в свою очередь, оказали влияние на работы австрийских мастеров4.
В 1762 г. Гульельми вернулся в Рим, а вскоре отправился в Берлин, где в 1763— 1764 гг. оформлял галерею и парадный зал во дворце принца Генриха, брата Фридриха II5. В 1765 г. художник работал в королевском дворце в Турине, где создал плафон “Четыре стороны света”, и в Бергамо (две картины в капелле Коллеони). В 1766 г. крупный банкир из свободного имперского города Аугсбурга Бенедикт Адам Либерт фон Либенхо- фен пригласил Гульельми принять участие в оформлении своего строившегося дворца. В настоящее время дворец Шецлер, названный по имени зятя Либерта - банкира Иоганна Лоренца Шецлера, является одним из крупнейших художественных музеев Германии. Плафонная роспись парадного зала в стиле уходящего рококо кисти Гульельми, изображающая четыре стороны света (включая доминирующую над остальными Европу), и росписи над парадной лестницей - замечательный пример итальянской фресковой живописи XVIII в. и немногие из сохранившихся творений художника6.
Работая во дворце Либерта, Гульельми продолжал искать новые заказы. В августе 1766 г. он обратился к российскому посланнику в Берлине князю Владимиру Сергеевичу Долгорукову с предложением создать для Екатерины II серию из 12 “гисторических штук” о деяниях Петра Великого по аналогии с циклом из 24 биографических полотен о жизни французского короля Генриха IV кисти Петера Пауля Рубенса, выполненных для резиденции королевы Марии Медичи в Люксембургском дворце в Париже, ныне выставленных в Лувре. Дополнить цикл картин о Петре I Гульельми предлагал еще одной, демонстрирующей “благополучие и щастие российскаго государства под скипетром ныне владеющей нашей монархини”.
Российский дипломат, которому приходилось видеть работы Гульельми во дворце принца Генриха, охарактеризовал художника в депеше к главе Коллегии иностранных дел Никите Ивановичу Панину как “веема честнаго человека, искуство котораго мне партикулярно известно”, и поддержал идею создания такого цикла. Долгоруков просил Панина поскорее прислать резолюцию, “дабы сей живописец не терпел напрасно в ожидании свое время в Аугсбурге”. В случае принятия проекта Екатериной II Гульельми хотел либо получить от российского двора “пристойную годовую пенсию” и деньги на поездку в Петербург, либо выгодно продать ему каждую из картин7.
3 В 1961 г. в зале возник пожар. Сгоревший плафон был восстановлен по сохранившимся эскизам. См.: Teieško W. Kunsthistorische Bemerkungen zum “alten Universitätsviertel” in Wien als Gedächtnisort. - Verortung von Gedächtnis. Hg. M. Cśaky, P. Stachel. Wien, 2001, S. 290-296; Karner H., Rosenauer A., Teieško W Die Österreichische Akademie der Wissenschaften. Das Haus und seine Geschichte. Wien, 2007, S. 36-48.
4 Langen St. von. Op. cit., S. 283-284.
5 В 1810 г. во дворце разместился университет; фрески галереи пострадали во время перестройки здания в 1836-1846 гг., парадный зал уничтожен в 1945 г.
6 URL: http:www.kunstsammlungen-museen.augsburg.de/index.php7id-20195; 1 ноября 2015 г.
7 В.С. Долгоруков - Н.И. Панину, 29 августа (9 сентября) 1766 г.: Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ), ф. 74. Сношения России с Пруссией, оп. 74/6, д. 162, л. 86.
111
Панин поручил Долгорукову выяснить у Гульельми, “сколко он желает иметь денег как на дорогу, так и в бытность его в Санктпетербурге жалованья и награждения, ничего ему однако же наперед не обещая”8. 31 октября (11 ноября) российский посланник отправил главе Коллегии иностранных дел так называемые кондиции - условия, на которых художник был готов отправиться в Россию. Он рассчитывал, во-первых, на ежемесячное жалованье в размере 250 нидерландских дукатов (начиная со дня отъезда из Аугсбурга), которое должно было покрыть расходы на проезд, меблированную квартиру, стол, экипаж, а также расходные материалы и технические приспособления для создания картин, эскизов к ним и этюдов с натуры; во-вторых, вознаграждение за каждую законченную картину в размере 500 дукатов. В-третьих, после создания первого полотна и получения необходимых инструкций относительно остальных Гульельми просил разрешения вернуться в Италию, где планировал продолжить работу на прежних условиях: 250 дукатов в месяц и 500 дукатов за каждую следующую картину9. Ознакомившись с “кондициями”, Екатерина II написала по-французски: “Я не могу покупать кота в мешке. Нужно посмотреть работу этого человека, чтобы судить, стоит ли ради него идти на такие большие расходы”10.
22 ноября (3 декабря) 1766 г. Панин попросил Гульельми прислать в Петербург “образец своей работы” (эскиз)11. Тот предпочел сначала сделать “проэкт модели одной картины”, т.е. словесное описание будущего эскиза, и показать его Долгорукову. Художник признавался, что не имеет пока целостного представления об эскизе, поскольку плохо разбирается в этнографии и очень нуждается в описании одежд некоторых народов Российской империи и других необходимых для работы деталей. Поэтому Долгоруков считал обязательным визит Гульельми в Петербург, хотя со своей стороны постарался предоставить ему доступные сведения (какие именно, не указывалось)12.
В середине мая эскиз был закончен и отправлен в Петербург. Екатерина II изображалась на нем в образе богини Афины (Минервы), но с царскими регалиями и голубой лентой ордена Андрея Первозванного, окруженная стремящимися к ее трону народами. “Хотя сия штука и не совсем совершенна что касается до одежи и протчих до обычаев и нравов сей обширной Империи принадлежащих объектов; однако ж по уверению знающих людей живопиства, она веема зделана изрядно”, - так писал Долгоруков 12 (23) мая 1767 г.13 Никакого ответа на эту депешу не последовало, как и на другие три, составленные в 1767 г.
22 января (2 февраля) 1768 г., чтобы как-то привлечь внимание Панина к проблеме, Долгоруков сообщил, что Гульельми, находясь в Аугсбурге, теряет не только драгоценное время, но и возможный выгодный контракт с Королевством Обеих Сицилий, от которого художник пока отказывается. Российский посланник, ощущавший свою ответственность за судьбу Гульельми, не только настаивал на скорейшем (любом) ответе, но и в случае отказа просил вернуть художнику сделанный эскиз. К депеше было приложено письмо самого Гульельми Панину на французском языке, составленное в самых вежливых выражениях, но полное тревоги14. Сохранилась еще депеша Долгорукова от 4 (15) марта 1768 г. аналогичного содержания15, также оставшаяся без ответа. О причинах молчания Панина судить довольно трудно. Возможно, Екатерина II не сразу приняла решение. Столь же долго российский дипломат не получал ответа и по делу о покупке знаменитого собрания карт барона Филиппа фон Штоша: оно было предложено его наследниками российскому двору в июле 1766 г., но из-за промедления
8 См. об этом в депеше В.С. Долгорукова от 3 (14) октября 1766 г.: там же, л. 93.
9 Там же, л. 103-103 об.
10 См. собственноручную записку Екатерины II: там же, л. 102.
11 См. об этом в депеше В.С. Долгорукова от 9 (20) декабря 1766 г.: там же, л. 117.
12 Там же, д. 169, л. 2.
13 Там же, л. 26.
14 Там же, д. 175, л. 19-20 об.
15 Там же, л. 31-31 об.
112
было приобретено австрийским двором16. Долгоруков также неоднократно в эти годы высказывал Панину недоумение, что о некоторых новостях из России и о важных политических заявлениях своего двора он узнает последним, причем от коллег по дипломатическому корпусу в Берлине17.
1(12) апреля 1768 г., т.е. год спустя после отправки эскиза в Петербург, Долгоруков в очередной раз написал Панину, что Гульельми получил приглашение теперь уже от сардинского двора, которое пока не принял, но о котором тем не менее уведомил российского дипломата. Долгоруков предложил компромисс: разрешить художнику отправиться в Турин, однако если из России поступит вызов, немедленно покинуть Сардинское королевство18. Компромисс не понадобился. Еще 26 марта (6 апреля) 1768 г. Панин отправил в Берлин депешу с отказом Гульельми, отметив, что “хотя искуству его и отдаем мы всю справедливость, но другая и совсем тому посторонния причины не позволяют однако ж согласиться на его представление изобразить искусною его кистью Гисторию Петра Великаго, а потому и возвращается ему та картина с подарком двухсот червонных (нидерландских дукатов. - М77.) за принятой им над оною труд”19.
Одной из возможных, очевидных, причин отказа может служить тот факт, что с 1766 г. знаменитый скульптор Этьен Морис Фальконе, с которым Гульельми был знаком, работал в Петербурге над конной статуей Петра I, и создавать еще одно монументальное произведение, посвященное первому российскому императору, Екатерина II сочла нецелесообразным20. Вопреки обещанию она не вернула эскиз, а отправила его в Варшаву - по просьбе польского короля Станислава Августа, собиравшегося пригласить Гульельми к себе и желавшего познакомиться с его работами21. Контакты с польским двором Гульельми наладил через своего земляка, придворного художника Станислава Августа Марчелло Баччарелли. В 1768 г. Гульельми даже отправил в Варшаву несколько своих работ. Тот факт, что они по неизвестным причинам не дошли до адресата, не помешал ему получить предложение поработать в Уяздовском дворце в Варшаве, нуждавшемся в перестройке. Возможно, свою роль в этом деле сыграл эскиз из Петербурга, свидетельствовавший о таланте мастера. В том же году художник выполнил эскизы плафона “Четыре части света” и три эскиза для галереи Аполлона (“Основание Трои”, “Восход солнца”, “Закат солнца”). Однако за недостатком средств в конце 1760-х годов профинансировать столь масштабный проект Станиславу Августу не удалось.
Любопытно, что эскиз, выполненный Гульельми в Аугсбурге для российской императрицы и отправленный в Варшаву, вернулся в Россию почти сто лет спустя. Хранится он в Эрмитаже под названием “Апофеоз царствования Екатерины И” и на протяжении десятилетий считался эскизом плафона для Царского Села. Как выяснила совсем недавно сотрудник Эрмитажа Т.Б. Бушмина, в собрание музея эскиз попал только в 1859 г. -
16 См.: Петрова М.А. Барон Филипп фон Штош и его Атлас: к истории частного коллекционирования карт в XVIII веке. - Век Просвещения / Le Siècle des Lumières, вып. V География эпохи Просвещения: между воображением и реальностью. М., 2015, с. 121-140.
17 См. депеши Долгорукова от 24 октября (4 ноября) 1766 г., 10 (21) марта 1767 г. и 25 декабря (5 января) 1770 г.: АВПРИ, ф. 74, оп. 74/6, д. 162, л. 98-98 об.; д. 169, л. 14-14 об; д. 189, л. 142.
18 Там же, д. 175, л. 34-34 об.
19 Там же, д. 176, л. 2. Из-за разницы в курсах валют Гульельми получил только 180 дукатов: там же, д. 175, л. 37.
20 Об отношении императрицы к Петру I и отражении его образа в искусстве екатерининской эпохи см.: Rasmussen К. Catherine II and the Image of Peter I. - Slavic Review, v. 37, № 1, March, 1978, p. 51-69; Карев А.А. Екатерина II в панегирическом пространстве живописи и поэзии. - Русское искусство Нового времени. Исследования и материалы: сб. ст., вып. 5. М., 1999, с. 5-21.
21 Об этом упоминает в письме вице-канцлеру А.М. Голицыну от 30 сентября (11 октября) 1770 г. российский министр в Регенсбурге И.М. Симолин, о котором речь пойдет ниже: Российский государственный архив древних актов (далее - РГАДА), ф. 1263. Голицыны, on. 1, д. 3208, л. 62.
113
он был куплен в Варшаве по приказу императора Александра II. Автором картины значился Марчелло Баччарелли, и только в начале XX в. А.Н. Бенуа установил подлинное имя мастера. Бушмина усомнилась, что работа Гульельми является эскизом плафона22, что в полной мере подтверждается материалами АВПРИ.
В 1769 г. после польского фиаско Гульельми ненадолго уехал в Париж, а в начале 1770 г. вернулся в Аугсбург и вновь предложил свои услуги российскому двору, вызвавшись запечатлеть одно из ярких событий военной кампании 1769 г. - разгром турок под Хотином на берегу Днестра в ночь с 6 (17) на 7 (18) сентября армией под командованием генерал-аншефа Александра Михайловича Голицына - и сделать с картины гравированные копии.
На этот раз своими идеями художник поделился с российским министром при рейхстаге Священной Римской империи в Регенсбурге Иваном Матвеевичем (Иоганном Матиасом) Симолиным (через австрийского посланника в Швабском имперском округе, к которому относился Аугсбург, генерала Йозефа фон Рида). Поскольку будущая работа Гульельми должна была прославить род Голицыных, Симолин обратился к вице-канцлеру князю Александру Михайловичу Голицыну (полному тезке и двоюродному брату генерал-аншефа, с октября 1769 г. - генерал-фельдмаршала).
По мнению Симолина, в описании будущей картины, присланном Гульельми, было много фактических ошибок, которые российский дипломат попытался исправить, не просто снабдив художника сведениями об операции, но и переслав ему некоторые официальные бумаги о военной кампании, в свое время полученные из Коллегии иностранных дел23. Возвращая их Симолину 11 (22) марта, Гульельми сообщил, что получил из Вены некие письма от высокопоставленных людей, в которых Хотинская операция называлась плодом воображения, на что он якобы ответил следующее: “Если это знаменитое деяние в ночь с 17 на 18 сентября есть чистый вымысел и просто слух, то этот вымысел и этот слух заслуживают воплощения даже больше, чем подлинное деяние, ибо оно повлекло за собой взятие Хотина и поражение великой оттоманской армии со всеми вытекающими последствиями, которые ставят Порту на волосок от гибели”24. Резолюция Екатерины II от 10 апреля гласила: “Напишите Симолину, что если картина хорошая, пусть он постарается добыть ее для меня и сообщит нам цену”25.
В мае 1770 г. художник выполнил пером первый набросок, но для большой картины маслом ему недоставало деталей. Данные о военной форме различных подразделений, полученные им из Польши, его не удовлетворили, и Гульельми рассчитывал, что Екатерина II, ознакомившись с наброском, пришлет ему дополнительные инструкции. Будущая картина должна была составить 12 футов в длину и 10 в высоту (388 χ 324 см), но при желании заказчицы ее можно было увеличить. Цену картины предстояло назначить самой императрице. К такому приему в XVIII в. прибегали довольно часто, рассчитывая, что монарх или другая важная персона не упустит случая выказать щедрость. Мастера для изготовления гравюры Гульельми нашел во Франции26. То был придворный живописец и гравер Огюстен де Сент-Обен ( 1736—1807)27. Гульельми передал Симолину печатное описание гравюры на французском языке, адресованное коллекционерам из разных городов Европы, включая Санкт-Петербург и Москву, и предназначенное для оформления подписки на ее изготовление. Цена гравюры составляла 2 луидора: один предполагалось уплатить в виде задатка, второй - по окончании работы28.
22 Бушмина Т.Б. Произведения Грегорио Гульельми в России. - Россия и Италия. Вып. 6. Итальянцы в России от Древней Руси до наших дней. М., 2015, с. 187-191.
23 И.М. Симолин - А.М. Голицыну, 15 (26) марта 1770 г.: РГАДА, ф. 1263, on. 1, д. 3208, л. 1-1 об. Переписка Симолина и Голицына велась на французском языке, переводы на русский язык - автора статьи.
24 Там же, л. 3^1. Все письма Гульельми в РГАДА сохранились в оригиналах.
25 См. собственноручную помету на депеше Симолина по-французски: там же, л. 1.
26 Там же, д. 3207, л. 31—31 об.
27 И.М. Симолин - А.М. Голицыну, 18 (29) ноября 1770 г.: там же, д. 3208, л. 89 об.
28 См.: там же, д. 3207, л. 32-32 об.
114
Гульельми не стал обращаться к Симолину с просьбой переправить рисунок по обычному маршруту - сухим путем через Нюрнберг в Любек, а оттуда морем в Петербург. Решив, очевидно, заручиться дополнительной поддержкой, художник переслал его в июне 1770 г. в Вену своему давнему покровителю, сардинскому посланнику Луиджи ди Канале, который вручил его российскому посланнику Дмитрию Михайловичу Голицыну (родному брату генерал-фельдмаршала и двоюродному брату вице-канцлера) для последующей транспортировки в Петербург через Данциг.
В сопроводительной записке Канале, признаваясь в некоторой пристрастности в отношении Гульельми, отмечал, что знатоки восхищаются его дарованием, умением использовать свет, точностью композиции и ее исполнением29. По мнению сардинского дипломата, среди владеющих техникой фрески Гульельми в то время не было равных. Он имел и превосходные навыки в области исторической живописи30. Дмитрий Михайлович, известный коллекционер и хозяин музыкального салона, ознакомившись с рисунком и прислушавшись к мнению своего коллеги, обещал помочь в этом деле, тем более что он и сам как член семьи Голицыных был заинтересован в благоприятном исходе дела31.
14 (25) августа Дмитрий Михайлович, безусловно, видевший фрески Гульельми в Шёнбрунне и Венском университете, хотя и не упомянувший об этом, написал в Петербург, что по его сведениям, полученным из разных источников, художник был бы очень хорошим приобретением для России. На этом письме есть помета вице-канцлера Александра Михайловича Голицына по-французски: “Нужно пригласить сюда этого человека”32. Фигура Гульельми заинтересовала его. Еще в июне Голицын отправил в Регенсбург две книги цветных эстампов с изображением униформы различных родов российских войск, военного снаряжения, а также портрет фельдмаршала А.М. Голицына. Симолин добавил к ним записку о гусарском полке 1 -й армии, участвовавшем в сражении на Днестре, и отправил все в Аугсбург33. Получив эти материалы, художник приступил к созданию второго рисунка, предназначенного для изготовления гравюры. Не хватало только точных сведений о знаменах пехоты и штандартах кавалерии, которые должны были понадобиться при создании большой картины34.
В июле А.М. Голицын организовал в Петербурге перевод описания гравюры на русский и немецкий языки. К этому времени у него возникла мысль о приглашении Гульельми в Россию в качестве профессора Императорской академии художеств. На правах так называемого почетного любителя художеств (представителя общественности в руководстве Академии35) вице-канцлер говорил об этом с ее президентом Иваном Ивановичем Бецким. Пост профессора был не только почетным, но и давал множество материальных благ: квартиру, стол, дрова, а главное - пожизненный пенсион, который сохранялся за человеком, даже если по прошествии времени он захотел бы покинуть Россию. Рисовались и радужные карьерные перспективы: пост адъюнкт-ректора или ректора (по уставу Академии их могло быть два и три соответственно36). Симолин должен был донести эту информацию до Гульельми, но не как официальное предложение, а от себя лично, продемонстрировав желание быть полезным талантливому художнику в благодарность за его усердие и внимание к российскому двору. Однако прежде предстояло выяснить, в каком именно жанре Гульельми преуспел больше
29 Там же, д. 1137, л. 84.
30 Там же, л. 112-112 об.
31 Д.М. Голицын - А.М. Голицыну, 16 (27) июня 1770 г.: там же, л. 82-82 об.
32 Там же, д. 1137, л. 111.
33 И.М. Симолин - А.М. Голицыну, 19 (30) июля 1770 г. с уведомлением о получении: там же, д. 3208, л. 16-17.
34 Там же, л. 20-20 об.
35 См.: Байбурова Р.М. “Почетные вольные общники” в Санкт-Петербургской Императорской академии художеств. - Иностранные мастера в Академии художеств: сб. ст. М., 2007, с. 20.
36 Там же, с. 8.
115
всего и действительно ли этим жанром является историческая живопись37, которая, по словам искусствоведа А.Л. Кагановича, стала в XVIII в. “священной академической традицией”, связанной с повсеместным увлечением далеким прошлым, характерным для эпохи Просвещения. Размышления Голицына, очевидно, носили конкретный характер. В августе 1768 г. подал в отставку итальянский художник Стефано Торелли, с октября 1762 г. возглавлявший в звании профессора класс исторической живописи. Место оставалось вакантным38. Вице-канцлеру было известно, что Академия художеств нуждается в мастере, способном учить других и добросовестно выполнять служебные обязанности. Кроме того, военные победы России ждали своего воплощения в монументальных формах, а специалистов по этим сюжетам в Петербурге не было.
Симолин выполнил распоряжение вице-канцлера: задал вопросы самому Гульельми и начал наводить о нем справки. В депеше от 9 (20) августа кратко говорилось о работах художника в Вене и Берлине, его знакомстве с Долгоруковым и неосуществленном цикле полотен о Петре I, которые он собирался писать в Риме, опасаясь петербургского климата. Российский посланник также упомянул о пребывании Гульельми в Париже в 1769 г., “где его по достоинству оценили и где он заработал приличную сумму денег. Ему сделали выгодные предложения, чтобы удержать, но он отверг их и предпочел вернуться в Аугсбург”39.
В письме от 23 августа 1770 г. художник не только очень подробно ответил на все вопросы Симолина о своих возможностях, но и дал характеристику некоторым собратьям по искусству. Принося извинения за то, что ему приходится говорить о своих талантах, Гульельми заявил, что всю жизнь занимался исторической живописью - жанром, который объединяет в себе все другие и требует как глубокого познания окружающего мира, так и владения существующими на сегодняшний день техниками: маслом, пастелью и фреской. По его мнению, только три художника добились высот в этом жанре: Пьетро да Кортона (1596-1669), Лука Джордано (1634-1705) и Питер Пауль Рубенс. Приблизиться к ним невозможно. Единственное, в чем Гульельми считает себя похожим на них, так это постоянное недовольство собственным творчеством. Тем не менее он не забыл сказать, что его работы заслужили признание при европейских дворах. Будучи историческим живописцем и одним из немногих художников, владеющих почти утерянной в Италии и неизвестной во Франции очень сложной техникой фрески, Гульельми сообщил также, что умеет рисовать животных, пейзажи, в том числе морские, архитектуру и прочие “красоты природы”. Когда-то он вынужден был писать портреты, но всегда считал это занятие слишком тягостным для одаренного человека, и полагал его уделом ограниченных художников, которые готовы без устали копировать носы, шею, губы и т.д., попутно заметив, что у Пьетро Ротари, “наделавшего некоторого шуму в Петербурге, хватало терпения, чтобы писать сносные портреты”40. По мнению художника, в Россию вообще приезжали только три выдающихся мастера: архитектор Антонио Ринальди, скульптор Этьен Фальконе и живописец Стефано Торелли.
Поблагодарив Симолина за предложение занять пост профессора Академии художеств, Гульельми отклонил его, ссылаясь на возраст, нездоровье и нелюбовь к придворным интригам. Но, желая оказаться полезным императрице, он готов был “согласиться” на звание ее первого художника, имея местом пребывания Рим, где мог бы присматривать за учениками Академии художеств, отправляемыми за границу для совершенствования мастерства41. “Это звание, - писал Симолин 16 (27) августа, - стало
37 А.М. Голицын - И.М. Симолину, 14 июля ст.ст. 1770 г.: РГАДА, ф. 1263, on. 1, д. 5350, л. 37-38. Письма вице-канцлера сохранились преимущественно в черновиках.
38 Каганович А.Л. Антон Носенко и русское искусство середины 18 столетия. М., 1963, с. 39-40, 145.
39 РГАДА, ф. 1263, on. 1, д. 3208, л. 25 об.-26.
40 Пьетро Ротари приехал в Россию в 1756 г. и сделался очень популярным. Наиболее известны его так называемые “головки” - небольшие портреты девушек и юношей в национальных костюмах.
41 РГАДА, ф. 1263, on. 1, д. 3208, л. 40^11 об.
116
бы для иностранных держав новым свидетельством покровительства, которое наш двор оказывает людям, имеющих способности к искусствам, и в то же время вдохновил бы других оценить эту награду, столь лестную для самолюбия”42. Что касается пенсионеров Императорской Академии художеств в Риме, то их с 1769 г. опекал Иоганн Фридрих Рейфенштейн (1719-1793), который 9 (20) января 1771 г. получил официальный статус, будучи избранным “почетным вольным общником” (так называли деятелей искусства, не состоявших в штате Академии, но вносивших заметный вклад в ее развитие), а впоследствии - художественным агентом Екатерины II в Риме43. Гульельми, не терявший связи с родным городом, мог слышать о Рейфенштейне. Заметим, что 25 июля (5 августа) 1770 г. звание профессора исторической живописи в Императорской академии художеств впервые получил русский по происхождению живописец - Антон Павлович Лосенко (1737-1773), вернувшийся в 1769 г. из восьмилетней учебной поездки по Европе, первый отечественный мастер, работавший в этом жанре44. Оба - Рейфенштейн и Лосенко - были тесно связаны с И.И. Шуваловым, с конца 1764 г. обосновавшимся в Риме.
Гульельми был честен со своими заказчиками, что впоследствии не раз отмечал Си- молин. Едва ли не в первых строках своего письма от 23 августа художник признался, что, работая в жанре исторической живописи, никогда не писал батальных сцен и что битва на Днестре в ночь с 6 (17) на 7 (18) сентября 1769 г. будет первой картиной такого жанра в его карьере. Решился он на этот шаг не только чтобы прославить царствование великой монархини, но и показать всем ныне здравствующим баталистам, до какой степени можно усовершенствовать этот жанр, если за него берется настоящий мастер исторической живописи45.
В сентябре 1770 г. Гульельми привез из Аугсбурга в Регенсбург второй, еще не вполне законченный рисунок, предназначенный для гравюры. Все, кто видел его, по словам Симолина, выражали свое восхищение. Беседуя с российским дипломатом, художник дал понять, что при условии получения большого заказа готов поехать в Петербург и даже на время его выполнения оказывать свои услуги Академии художеств. Симолин отмечал мягкий характер живописца, его честность и знания; переняв аргументацию своего подопечного, он сравнивал его творчество с творчеством Пьетро да Кортона и Лукой Джордано, рассуждал об утрачиваемой технике фрески. Что касается условий пребывания в Петербурге, то Гульельми не исключал возможности поселиться там на три года, а если подойдет климат, продлить срок в зависимости от обстоятельств. Если же получить большой заказ не удастся, то на создание картины, посвященной битве на Днестре, ему требовался примерно год напряженной работы46.
Российский дипломат очень осторожно пишет о желаниях Гульельми, который сам еще не вполне определился. Судя по всему, он предпочитал получать гонорар за каждую картину отдельно, а не ежегодный пенсион, который ему могли бы назначить. “Первый вариант мне тоже представляется средством обязать художника быть более прилежным и усидчивым, хотя он, кажется, не похож в этом отношении на многочисленных своих собратьев, которые любят предаваться приятному времяпрепровождению и ничего не делать, - заключил Симолин 30 сентября (И октября) 1770 г. - Подобным образом он работал в Вене и Берлине, и обе стороны находили это соглашение выгодным”47.
42 Там же, л. 38-38 об.
43 См. о нем: Бедретдинова Л.М. Иоганн Фридрих Рейфенштейн и Санкт-Петербургская Императорская академия художеств (по материалам дела в РГИА). - Иностранные мастера в Академии художеств: сб. ст. М., 2007, с. 34^46; Андросов С.О. Скульпторы и русские коллекционеры в Риме во второй половине XVIII века. СПб., 2011. “Почетным вольным общником” с 1766 г. был также Э.М. Фальконе.
44 Каганович А.Л. Указ, соч., с. 171-172.
45 РГАДА, ф. 1263. Голицыны, on. 1, д. 3208, л. 40 об.
46 Там же, л. 49 об.-50 об.
47 Там же, л. 54-54 об., 62.
117
Приступить к созданию картины Гульельми пока не мог. Он ждал распоряжений Екатерины II, которая еще не видела его первого рисунка, отправленного из Вены в июне. Затянувшаяся пауза расстраивала художника, и Симолин придумал ему сюжет для новой картины - гибель турецкого флота в Хиосском проливе 24 июня (4 июля) и знаменитое Чесменское сражение 25-26 июня (5-7 июля) 1770 г.48 - победу, которую российский дипломат сравнивал с битвой при Лепанто 1571 г. и даже с высадкой римского полководца Сципиона в Африке в 204 г. до н.э. Гульельми с энтузиазмом воспринял эту идею и сразу приступил к ее воплощению49. Работая днями и ночами в своей мастерской в Аугсбурге, однажды он заснул прямо за письменным столом, а внезапно проснувшись, опрокинул чашку с водой, в которой была разведена тушь, на почти готовый эскиз, из-за чего все пришлось начинать сначала50. Других заказов с момента возвращения в Германию у художника, по-видимому, не было.
В начале ноября 1770 г. Гульельми вновь приехал в Регенсбург, на этот раз с законченным рисунком днестровской баталии, предназначенным для изготовления гравюры. Разговоры об условиях пребывания в России продолжились, и Симолину пришлось употребить все свое красноречие, чтобы добиться от художника согласия стать профессором Академии художеств на время работы в Петербурге, правда, при условии официального поступления на службу к Екатерине II и получения от нее большого заказа. В депеше от 8 (19) ноября российский дипломат призывал А.М. Голицына обратить внимание на вкус, мастерство Гульельми как исторического живописца и особенно на владение им техникой фрески. Если же последнее и не будет востребовано при дворе, художник, по его мнению, мог бы создать серию картин о блестящих победах России в войне с Турцией. Симолин по-прежнему характеризовал Гульельми как человека не только талантливого, но и порядочного, с добрым нравом. Несмотря на взаимопонимание и уважение, установившиеся между ними, художник категорически отказывался четко обозначить условия, на которых он готов приехать в Россию, передавая это на усмотрение императрицы и рассчитывая, что в случае неожиданной болезни к нему будут снисходительны. Поэтому российский министр просил вице-канцлера выяснить, как будет оплачиваться труд Гульельми51.
Еще в бытность свою в Петербурге, в 1762 или 1763 г., из разговора с куратором и главным директором Академии художеств Иваном Ивановичем Шуваловым Симолин узнал, что “первый художник Академии” получает жалованье 3 тыс. рублей в год: “Я не собираюсь умалять значение французского живописца, но думаю, что между ним и г-ном Гульельми существует очень большая разница”52. Речь, вероятно, идет о Луи Жане Франсуа Лагрене-старшем (1724-1805), приехавшем в Россию в 1760 г. в качестве придворного живописца по приглашению Елизаветы Петровны. Около года он возглавлял класс исторической живописи, получил звание профессора, а в 1763 г. вернулся в Париж53.
А.М. Голицын оперативно реагировал на донесения из Регенсбурга. В сентябре 1770 г. его стараниями анонс о подписке на гравюры после перевода с французского языка на русский и немецкий был отпечатан на трех языках54. Эту работу выполнил переводчик Коллегии иностранных дел Иван Блюм, безуспешно пытавшийся найти людей, которые могли бы как можно шире распространить анонс о подписке, в том числе в Европе. 12 (23) октября 1770 г., уже без ведома вице-канцлера, в “Санкт-Петербургских ведомостях” было дано объявление о том, что у переводчика Ивана Блюма имеется
48 Там же, л. 61 об.
49 И.М. Симолин - А.М. Голицыну, 7(18) октября 1770 г.: там же, л. 66-66 об.
50 Там же, л. 81 об.
51 Там же, л. 73-75.
52 Там же, л. 74 об.
53 Каганович А.Л. Указ, соч., с. 39; Список русских художников к Юбилейному справочнику Императорской Академии художеств. М., 2002, с. 124.
54 РГАДА, ф. 1263, on. 1, д. 5350, л. 43^13 об.
118
описание на русском, французском и немецком гравюры на меди, составленное “по точному изображению славнаго Италианскаго историческаго живописца Гуглилми”; “пренумерация”, т.е. подписка, составляет 10 руб.55
В письме от 16 (27) октября 1770 г. к переводчику российской миссии в Берлине Михаилу Шнейдеру, дружившему с Гульельми, Блюм писал о деньгах, потраченных им на напечатание анонса и публикацию его в газетах в надежде, что художник возместит расходы, и просил гарантий того, что гравюры будут своевременно отправлены подписчикам56. Получив от Шнейдера копию этого письма, представленного как анонимное (фамилия Блюма не называлась), Гульельми очень расстроился. Его возмутил факт публикации анонса до того, как было получено одобрение Екатерины II и достигнута окончательная договоренность с Сент-Обеном. К тому же письмо Блюма создавало впечатление, будто именно Гульельми рассчитывал на прибыль от всего предприятия, хотя средства от подписки тот собирался отправить граверу в Париж и не было никакой уверенности в том, что эта сумма покроет затраты: Сент-Обен отводил себе на работу три года и просил за нее 2 тыс. луидоров. Но особенно задели художника, дорожившего своей репутацией, сомнения Блюма в его финансовой чистоплотности57.
Вице-канцлер Голицын просил Симолина заверить Гульельми в честности переводчика Блюма, но все-таки попенял последнему за излишнее усердие: “Продолжительность работы, изменения, которые, вероятно, придется вносить, неопределенность, будут ли и когда именно выполнены заказы”, - вот причины, по которым, вероятно, не следовало столь рано печатать анонс. В сохранившемся черновике письма от 14 (25) декабря было еще одно соображение, вычеркнутое перед отправлением: “Предприятие, насколько мне о нем рассказывали, не имело здесь большого успеха. Одни считают цену слишком высокой, другие находят очень неудачной саму форму гравюры, [поскольку] ее нельзя ни поставить под стекло, ни поместить в книгу”58. Это касается многих других писем вице-канцлера. По вычеркнутым фрагментам видно, что по прочтении первоначальных текстов он старался смягчать формулировки, делать их более нейтральными. 22 февраля (5 марта) 1771 г. Голицын предложил сократить срок работы над гравюрами и согласился с мнением Сент-Обена уменьшить их размер, а следовательно, и расходы59.
Симолину удалось успокоить Гульельми, у которого к тому времени имелся куда больший повод для переживаний: неизвестной оставалась судьба рисунка, отправленного в июне 1770 г. из Вены в Данциг. 20 ноября (1 декабря) Д.М. Голицын написал вице-канцлеру из Вены, что российский резидент в Данциге Иван Михайлович (Иоганн Рейнгольд) Ребиндер подтвердил его получение “уже какое-то время назад”. Наступил май 1771 г. Симолин, которому было жаль отчаявшегося художника, просил вице- канцлера Голицына выяснить, каким путем из Вены отправлен рисунок, кто отвечал за транспортировку, и даже предположил, что на пути в Данциг экипаж с ящиком могли ограбить польские разбойники60.
Ситуация оказалась не столь драматичной, но оттого не менее обидной для Гульельми. Все это время рисунок находился в Данциге у Ребиндера, который, по его словам, сколько ни старался, не мог найти удобного случая, чтобы отправить ящик сухим путем, и решил дождаться открытия мореплавания61. В итоге многочисленные посылки, предназначавшиеся для Екатерины II и ее придворных, скопившиеся у Ребиндера за несколько месяцев, отплыли в Россию только в середине мая 1771 г. Дмитрий Михайлович с неудовольствием констатировал: “Г Ребиндер веема неисправной и безтолковой
55 Санкт-Петербургские ведомости, 12 октября, 1770. Прибавление к № 82.
56 РГАДА, ф. 1263, on. 1, д. 3208, л. 92-93.
57 Г. Гульельми - И.М. Симолину, 23 ноября н.ст. 1770 г.: там же, л. 90-91.
58 Там же, д. 5350, л. 1-1 об.
59 Там же, д. 5351, л. 17.
60 Там же, д. 1137, л. 171 об.; д. 3209, л. 47.
61 Там же, д. 1138, л. 101.
119
корреспондент, ежели б можно было, желал бы я его миновать, не адресуясь более ни о чем к нему”62. Заминка могла пагубно сказаться на карьере Гульельми. Многие мастера запечатлели или желали запечатлеть военные победы России: в Петербурге, среди прочего, ожидали работы некоего английского живописца63. Речь, по-видимому, идет о художнике-маринисте Ричарде Петоне (1717-1791), четыре картины которого, посвященные Чесменскому сражению, прибыли в Петербург в октябре 1772 г. и до сих пор украшают Тронный зал Большого Петергофского дворца64.
Только в начале июля 1771 г. рисунок с изображением битвы на Днестре прибыл в Петербург - одновременно со вторым, исправленным и предназначенным для изготовления гравюры вариантом, а также с эскизом картины, посвященной Чесменской победе65. Для последнего Гульельми еще в ноябре 1770 г. попросил А.М. Голицына договориться об изготовлении золоченой рамы и обещал оплатить расходы из собственных средств66. Вице-канцлер выполнил просьбу в марте67. Эскиз, вставленный в раму, снабженный описанием, был продемонстрирован Екатерине II в середине июля, как и рисунок битвы на Днестре.
Хотя императрица выразила сомнение в том, что талантом Гульельми как мастера фрески можно будет воспользоваться68, она приняла решение пригласить Гульельми в Россию для создания большого полотна “Сожжение турецкого флота” размером 12 на 16 футов и попросила его высказать свои пожелания относительно работы в Петербурге. Художник был в восторге. На выполнение заказа он отвел себе 18 месяцев и попросил 6 тыс. рублей, разделенных на три части: первую хотел получить в качестве задатка, вторую - через 8 месяцев после начала работы, третью - по окончании. Однако пределом мечтаний Гульельми был патент первого придворного художника императрицы. Он даже отказался брать деньги за свои рисунки и эскиз, очевидно, чтобы произвести на нее приятное впечатление, только попросил вернуть ему второй рисунок, чтобы как можно скорее отдать его Сент-Обену для изготовления гравюры69. Этот проект, однако, по каким-то причинам не состоялся. В настоящее время первый рисунок под названием “Победа русских войск над турками при Днестре” хранится в Эрмитаже; второй, написанный в обратную сторону, как бы в зеркальном отражении, предназначенный для гравюры, - в Академии художеств70.
Гульельми даже был готов занять пост профессора живописи71, но прежде чем отправиться в Петербург, он решил посетить Ливорно - военную базу российского флота, чтобы своими глазами увидеть корабли, участвовавшие в Чесменской битве, познакомиться с героем будущего полотна - графом Алексеем Григорьевичем Орловым и сделать рисунки с натуры72. В октябре 1771 г. Гульельми покинул Аугсбург и отправился в Италию. В феврале 1772 г. по распоряжению Екатерины II А.М. Голицын передал ему условия его приглашения в Россию в качестве придворного художника, включавшие вознаграждение за каждую картину в отдельности и плату за обучение воспитанников Академии художеств, если он все-таки возьмет на себя этот труд73.
62 И. Ребиндер - Д.М. Голицыну, 18 (29) мая 1771 г. и собственноручная помета Голицына на письме: там же, д. 1138, л. 125.
63 А.М. Голицын - И.М. Симолину, 17 июня ст.ст. 1771 г.: там же, д. 5351, л. 36-36 об.
64 См.: Камер-фурьерский церемониальный, банкетный и походный журнал 1772 года, с. 429.
65 РГАДА, ф. 1263, on. 1, д. 5351, л. 38.
66 Там же, д. 3208, л. 88 об.-89.
67 Там же, д. 5351, л. 6.
68 А.М. Голицын - И.М. Симолину, 15 июля ст.ст. 1771 г.: там же, л. 40^10 об.
69 Там же, д. 3209, л. 96-97.
70 Бушмина Т.Б. Указ, соч., с. 192.
71 РГАДА, ф. 1263, on. 1, д. 3209, л. 106.
72 Г. Гульельми - И.М. Симолину, 2 сентября и 10 октября н. ст. 1771 г.: там же, д. 3209, л. 96 об.; д. 3210, л. 139-140.
73 А.М. Голицын - Г. Гульельми, недатированная копия: там же, ф. 205. Бумаги Симолина, on. 1, д. 205, л. 63-63 об.
120
В ответ Гульельми продолжал настаивать на получении звания первого художника императрицы и просил помимо гонорара возмещения расходов на жилье, стол, экипаж и отопление. Вице-канцлер опасался, что эти чрезмерные требования вызовут недовольство Екатерины II им самим как человеком, оказывавшим покровительство живописцу74.
Подробности пребывания Гульельми в Италии в конце 1771 - первой половине 1772 г. еще предстоит выяснить (по переписке А.М. Голицына с Симолиным они не прослеживаются75), как и ответить на вопрос, посещал ли он Ливорно. В 1773 г. в лейпцигском журнале “Новая библиотека изящных наук и свободных искусств” был опубликован небольшой материал о нем. Среди прочего в статье говорится, что А.Г. Орлов взорвал для художника корабль, чтобы тот смог как можно более точно воспроизвести это событие на своей картине76. Установленный факт, что подобная история произошла с немецким художником Якобом Филиппом Хаккертом, который, согласно контракту от 7 октября 1771 г., заключенному в Риме при посредничестве И.И. Шувалова и И. Рейфенштейна, приступил к работе над серией из шести картин, посвященных Чесменскому сражению, которые находятся в экспозиции Большого Петергофского дворца. В начале 1772 г. Орлов ознакомился с черновыми вариантами первых двух картин. Он счел не слишком убедительным изображение горящего корабля на одной из них и предложил поджечь не подлежавший ремонту фрегат “Святой Павел”, что и произошло на рейде в бухте Ливорно вечером 17 (28) апреля к удивлению приглашенной публики77. Скорее всего, эта история была ошибочно перенесена на Гульельми.
Из Италии в июне 1772 г. он направился в Берлин, где, правда, не застал первого своего покровителя князя Владимира Сергеевича Долгорукова, уехавшего в отпуск на воды. В Петербург Гульельми прибыл в сентябре - не один, а вместе с художником Софонией Дидерихом78 и его женой Анной, с которыми подружился еще во время работы в Шёнбрунне. Впоследствии супруги Дидерих даже переехали в Аугсбург. Кто пригласил их в Россию, неизвестно. В переписке Симолина с А.М. Голицыным они не упоминаются, как и в донесениях поверенного в делах российской миссии в Берлине Петра Семеновича Мальцова, в отсутствие В.С. Долгорукова, снаряжавшего Гульельми в Петербург.
Сведения о пребывании художника в российской столице крайне скудны. Ему все- таки удалось создать большую картину о Чесменском сражении79. По свидетельству Фальконе, Гульельми также предпринял попытку написать портрет Екатерины II, но после нескольких сеансов выяснилось, что это не его жанр. Художник подвергся жестоким насмешкам при дворе, пал духом: надежды на обретение признания и финансового
74 А.М. Голицын - И.М. Симолину, 7 июня ст.ст. 1772 г. (оригинал): там же, л. 74.
75 Переписка за этот период была не столь интенсивной, как прежде, и сохранилась не полностью во многом потому, что в марте 1772 г. Симолин был отправлен в Журжу (совр. Джурджу в Румынии) для участия в переговорах о заключении перемирия между Россией и Османской империей, подписанного 19 (30) мая и предшествовавшего июльскому конгрессу в Фокшанах.
76 Neue Bibliothek der schönen Wissenschaften und freyen Künste. Bd. 15, Stück 2. Leipzig, 1774, S. 324-327.
77 В литературе есть упоминание о взрыве фрегата “Святая Варвара”, но итальянский историк Л. Доноло, обработавший широкий круг источников, в том числе из архивов Ливорно, утверждает, что с 1770 по 1775 г. фрегат с таким названием в порт этого города не заходил. См.: Donoio L. Il conte Aleksej Orlov e il pittore Jacob Philipp Hackert a Livorno, teatro virtuale della battaglia di Cesmé. - Nuovi studi Livornesi, v. 9, 2001, p. 107-143.
78 Дидерих был родственником и учеником придворного художника Марии Терезии Мартина ван Мейтенса, под началом которого он работал в Шёнбрунне. См.: Allgemeines Künstler- lexicon oder: Kurze Nachricht von dem Leben und den Werken der Mahler, Bildhauer, Baumeister, Kupferstecher, Kunstgiesser, Stahlschneider etc. Zürich, 1879, S. 197.
79 В настоящее время картина хранится в Эрмитаже, а ее эскиз, выполненный в Аугсбурге, - в Саратовском государственном художественном музее им. А.Н. Радищева. - Бушмина Т.Б. Указ соч., с. 186-187.
121
благополучия рассыпались в прах. Через полгода после приезда, 2(13) февраля 1773 г., он скоропостижно скончался от гнилой лихорадки80. Место погребения не установлено. Та же участь постигла и его друзей81.
В марте 1773 г. имущество Гульельми и Дидериха было выставлено на торги. Среди прочего - эскизы для галереи Аполлона Уяздовского дворца в Варшаве. Их с разрешения Екатерины II приобрел Э.М. Фальконе82, который много общался с художником в Петербурге и высоко ценил его талант, фактически оказавшийся невостребованным с конца 1760-х годов. Причины неудач, преследовавших Гульельми, искусствоведы объясняют тем, что в эпоху становления классицизма, когда техника фрески постепенно отживала свое, он не был готов меняться и отступать от барочной традиции83. Удивительно, но эти драматические события не нашли отражения в переписке вице-канцлера А.М. Голицына и И.М. Симолина, сыгравших столь большую роль в судьбе художника и словно позабывших о нем.
В истории контактов Гульельми с российскими корреспондентами есть еще один, заслуживающий отдельного исследования сюжет, о котором в рамках настоящей статьи можно лишь упомянуть. Когда в марте 1770 г. Симолин оказался вовлеченным в описанные выше события, вице-канцлер Голицын решил задействовать его в приобретении предметов искусства. В этом Александру Михайловичу помогали многие российские дипломаты - родственники и не только: Дмитрий Михайлович Голицын в Вене и Дмитрий Алексеевич Голицын в Париже и Гааге, поверенный в делах в Венеции маркиз Пано Маруцци, агент в Амстердаме Иван Ольдекоп и др.
В письме от 19 апреля 1770 г. Голицын попросил Симолина “приобрести, если вдруг представится счастливый случай, несколько хороших картин по хорошей цене, среднего размера на приятный и интересный сюжет. Поскольку уже в течение некоторого времени я создаю небольшую коллекцию, тем меньше мне приходится колебаться, чтобы обратиться к вам, поскольку знаю вас как знатока в этой области, стремящегося оказать мне услугу”84. Почему Голицын назвал дипломата знатоком, не совсем ясно, ведь до этого, насколько мне известно, он покупал для вице-канцлера только одеколон85.
Симолин был весьма польщен этим поручением и сразу принялся за его выполнение. Уже в мае 1770 г. он предложил вице-канцлеру несколько вариантов, проявив осведомленность и большое внимание к запросам и вкусу заказчика86. Российский дипломат отлично понимал, что без помощников в таком деле ему не обойтись. В июле он впервые привлек Гульельми к отбору картин87 (несколько позже к ним добавились и скульптуры), чем тот и занимался на протяжении двух лет в ожидании положительного
80 См. восторженное письмо, которое Гульельми написал Фальконе 30 сентября 1772 г. в Берлине накануне отъезда в Россию по поводу перевода последним трех книг “Естественной истории” Плиния Старшего, и комментарий скульптора к этому письму с очень теплым посмертным отзывом о художнике: Œuvres d’Etienne Falconet, statuaire; contenant plusieurs écrits relatifs aux beaux-arts, dont quelques-uns ont déjà paru, mais fautifs: d’autres sont nouveaux, v. 5. Lausanne, 1781, p. 110-116.
81 Neue Bibliothek..., Bd. 15, S. 324. Упоминалось об отравлении всех троих грибами. См. Fiorillo LD. Geschichte der zeichnenden Künste: von ihrer Wiederauflebung bis auf die neuesten Zeiten, Bd. 2. Göttingen, 1801, S. 942.
82 См.: “Прибавление” к №22 “Санкт-Петербургских ведомостей” от 15 марта 1773 г., а также письма Фальконе Екатерине II от 10 и 13 марта 1773 г.: Correspondance de Falconet avec Catherine II. 1767-1778. Publiée avec une introduction et des notes de L. Réau. P., 1921, p. 194-197. В настоящее время эскизы хранятся в Музее изобразительных искусств в Нанси. См.: Geliy С. Nancy, Musée des beaux-arts: peintures italiennes et espagnoles, XlVe-XIXe siècle. Nancy, 2006, p. 123.
83 Langen St. von. Op. cit., S. 286-288.
84 РГАДА, ф. 1263, on. 1, д. 5350, л. 19 об. -20.
85 Там же, д. 3207, л. 14 об., 21.
86 Там же, л. 24 об. -25.
87 Там же, д. 3208, л. 21-21 об.
122
ответа Екатерины II и вплоть до отъезда в Петербург, обращаясь также за помощью к своим друзьям. Александр Михайлович поддержал инициативу Симолина, не раз выражая радость по поводу того, что можно пользоваться советами такого знатока88. Участие, проявленное вице-канцлером в деле Гульельми, объясняется в том числе и его желанием отблагодарить художника за оказанные услуги. Еще одним звеном в этой полноценной агентской цепи был российский комиссар в Бонне Иоганн Фациус.
Приобретения делались главным образом на художественном рынке Германии, реже в Италии - как у крупных коллекционеров, так и у владельцев небольших собраний. Иногда обстоятельства покупки напоминали разведывательную операцию, иногда - веселый водевиль. От каких-то произведений искусства приходилось отказываться или по причине слишком высокой цены, или потому что их владельцы выдавали безделицу за шедевр. Имеющиеся в РГАДА документы позволяют шаг за шагом проследить, как происходило пополнение коллекции вице-канцлера Голицына и отчасти дальнейшую судьбу отдельных полотен, попавших в XIX и XX вв. в собрания Эрмитажа и некоторых других, теперь уже не только российских, музеев.
Несмотря на печальный для Гульельми финал и ощущение тщетности усилий, затраченных всеми участниками описываемых событий, эта история дает яркий пример интенсивного, многопланового сотрудничества между художником и представителями дипломатического корпуса и позволяет в том числе судить об их кругозоре, компетентности и степени вовлеченности в культурную жизнь эпохи.
88 Там же, д. 5350, л. 48, 61 об.-62.
123
Методология. Историография. Источниковедение
©2016 г.
К.Н. ЦИМБАЕВ
ИСТОРИОГРАФИЯ НОЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 1918 года В ГЕРМАНИИ
История Ноябрьской революции 1918 г. в Германии и Веймарской республики неоднократно описывалась во всех подробностях, буквально по дням и даже часам, поскольку порой временной разрыв в полчаса между важнейшими событиями оказывался определяющим в судьбе революции и всего государства. Последовавшее вслед за революцией строительство республики, с сопровождавшей его политической борьбой и созданием новых партийных и конституционных структур детально изучено. Однако при этом не только в широких слоях образованной общественности, но и среди историков по большей части распространены лишь несколько стереотипных картин, порой уводящих в сторону от научного анализа. Обычные представления - усталость от войны, революционные настроения народа и армии, победоносное шествие революции и бескровный развал вековых монархий, борьба коммунистов за советскую власть и убийство их лидеров, “версальский диктат”, путчи, чехарда правительств, массовая безработица, инфляция, выплаты зарплаты дважды в день, подъем правых сил, нацизма, приход к власти Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП) и тем самым завершение периода “импровизированной демократии” - разумеется, в основном, соответствуют историческим реалиям и складываются, казалось бы, во вполне логичную цепь неизбежных событий и их последствий.
Однако при таком стандартном событийно-стереотипном подходе реальные структурные взаимосвязи зачастую остаются за рамками исторического дискурса. Основная причина тому - удивительно малая изученность Ноябрьской революции, несмотря на, казалось бы, обилие литературы, посвященной завершающему периоду Первой мировой войны и непосредственно связанной с ним волной революций в Центральной и Восточной Европе.
Парадоксальным образом российской читающей публике эта эпоха известна, пожалуй, лучше, чем немецкой - прежде всего по романам Э.-М. Ремарка; историкам - по классической работе Я.С. Драбкина, уже почти полвека остающейся основным отечественным научным трудом, посвященным Ноябрьской революции1. При этом советские авторы открыли для себя эту тему достаточно рано. Уже в 50-е годы XX в. развернулась широкая дискуссия по вопросу о характере Ноябрьской революции2. Я.С. Драбкин был ее активным участником, он отстаивал точку зрения о буржуазно-демократическом
Цимбаев Константин Николаевич - кандидат исторических наук, доцент кафедры славистики и центральноевропейских исследований историко-филологического факультета Российского государственного гуманитарного университета.
1 Драбкин Я. С. Ноябрьская революция в Германии. М., 1967.
2 См., например: Бауэр Р. К вопросу о роли Советов в Ноябрьской революции в Германии. - Новая и новейшая история, 1957, № 4; Жолдак И.А. К итогам дискуссии о характере и особенностях Ноябрьской революции в Германии 1918 г. - Вопросы истории, 1958, № 12.
124
характере революции3, и именно она стала впоследствии общепринятой в марксистской литературе4, в том числе в Германской Демократической Республике (ГДР)5. Да и в целом выдающийся ученый Я.С. Драбкин внес наибольший вклад в изучение и истории самой германской революции, и, позднее, - ее историографии, причем как отечественной, так и восточно- и западногерманской6.
Отечественная историография революции в 60-80-е годы XX в. была ограничена стандартными идеологическими и методологическими рамками, присущими советской исторической науке. Ее трактовка должна была вписываться в марксистское понимание истории, основанное на классовом подходе и примате классовой борьбы. Кроме того, о германской революции много писал В.И. Ленин - в некотором роде еще даже до самих ноябрьских событий, когда он в феврале 1918 г. выражал надежду, что “Либкнехт победит буржуазию в 2-3 недели”, тем самым как бы заранее расписывая роли в грядущей истории и задавая их правильное восприятие7. И затем неоднократно в разгар революции и позднее8 он говорил о двух течениях в германских контрреволюционных
3 Драбкин Я.С. О характере и движущих силах Ноябрьской революции в Германии. - Вопросы истории, 1956, № 5.
4 Драбкин Я.С. Революция 1918-1919 гг. в Германии. М., 1958; Ноябрьская революция 1918 г. в Германии (Тезисы ЦК СЕПГ к 40-й годовщине). - Вопросы истории, 1958, № 11; К итогам дискуссии о характере и особенностях Ноябрьской революции в Германии. - Вопросы истории, 1958, № 12; Ноябрьская революция в Германии. Сборник статей и материалов. М., 1960; Орлова М.И. Марксистская историография Ноябрьской революции в Германии (к вопросу о характере революции). - Вопросы истории, 1980, № 5.
5 Ulbricht W. Zur Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung: aus Reden und Aufsätzen, Bd. 1. Berlin, 1953; Die Novemberrevolution in Deutschland (Dokumente und Materialien). Berlin, 1958; Zur Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung. Bd. 6. Periode vom November 1917 bis Januar 1919. Berlin, 1967; Materna L Geschichte der revolutionären Berliner Arbeiterbewegung 1917-1919. Berlin, 1978; Geschichte der revolutionären Berliner Arbeiterbewegung. Bd. 2. Von 1917 bis 1945. Berlin, 1987.
6 См. также работы Я.С. Драбкина: Германское Национальное собрание в 1919 году и образование Веймарской республики. Автореферат канд. дисс. М., 1953; Германия в огне революции (Год 1918-й). М., 1964; Легенда “об ударе кинжалом в спину”. - Новая и новейшая история, 1964, № 1; Ленин, Советская Россия и Ноябрьская революция в Германии. - Ежегодник германской истории, 1969. М., 1970; Соратницы в борьбе за великое дело. (Из переписки К. Цеткин и Р. Люксембург). - Новая и новейшая история, 1976, № 3; Германская революция 1918-1919 гг. в современной борьбе идей. - Рабочий класс в мировом революционном процессе. М., 1978; Становление Веймарской республики. М., 1978; Великий Октябрь и революции 1918-1919 гг. в Центральной Европе. - Ежегодник германской истории, 1977. М., 1978; Исторические легенды и реальные проблемы германской революции. -Хафнер С. Революция в Германии 1918/19. Как это было в действительности. М., 1983, с. 1-24; Четверо стойких: К. Либкнехт, Р. Люксембург, Ф. Меринг, К. Цеткин. Документальная повесть. М., 1985; Проблемы и легенды в историографии германской революции 1918-1919 гг. М., 1990; Веймарская демократия: достоинства и пороки. - Веймар - Бонн. Опыт двух германских демократий и современная Россия. М., 1998; Идея мировой революции и ее трансформации. - Социальные трансформации в Европе XX века. М., 1998; Коминтерн и Германия в свете архивных документов. - Германия и Россия: события, образы, люди. Вып. 3. Материалы научной конференции “Россия и Германия: опыт и уроки отношений в XIX-XX вв.” Воронеж, 2000.
7 Ленин В.И. Тяжелый, но необходимый урок. - Ленин В.И. Поли. собр. соч. М., 1967-1975, т. 35, с. 396.
8 См. также работы В.И. Ленина в полном собрании сочинений: “Доклад на Объединенном заседании ВЦИК, Московского Совета, фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов 22 октября 1918 г.” (т. 37, с. 111-125); “Речь о международном положении 8 ноября” (т. 37, с. 153-168); “Речь на митинге протеста против убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург 19 января 1919 г.” (т. 37, с. 434); “Третий Интернационал и его место в истории” (т. 38, с. 301-309); “Герои Бернского интернационала” (т. 38, с. 389-398); “Как буржуазия использует ренегатов” (т. 39, с. 182-194); «Членам группы “Спартак”. 18 октября (1918)» (т. 50, с. 195-196); и др.
125
правящих кругах9 и о трех направлениях во всемирном социализме10, породил практически неразрываемый термин “ренегат Каутский”; он называл социал-демократов “телохранителями германской буржуазии и палачами германских коммунистов”11. В его трактовке буржуазия и “социал-предатели”, в число которых он включал даже вождей независимых социал-демократов12, наглядно продемонстрировали в ходе революции, что «“демократия” есть только прикрытие буржуазного грабежа и самого дикого насилия»13 и что в противоположность “социалистам-предателям” есть и “социалисты настоящие, честные социалисты” - К. Либкнехт, Р. Люксембург и Союз Спартака - и только они действительно выступают “за власть рабочих и солдат”14.
Все эти оценки сохранились и позднее. Советские ученые в своем анализе Ноябрьской революции, ее характера, ее основных политических сил не могли выходить за границы суждений Ленина. Исключительно на него ссылались в разделах и главах, посвященных революции, авторы и монументального 10-томного издания “Всемирная история”, выпущенного Государственным издательством политической литературы в 1955-1965 гг.15, и 16-томной “Советской исторической энциклопедии” 1961-1976 гг.16 Оба издания сконцентрировали официальный советский взгляд на мировую историю. “Основу ее научной разработки заложил В.И. Ленин. Он раскрыл соотношение классовых сил, содержание и перспективы революционного движения в Германии...” - прямо указывалось на правильное восприятие революции в ведущем университетском учебнике для студентов-историков, подготовленном кафедрой новой и новейшей истории исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова в 1989 г.17 Как писал позднее о марксистской историографии автор многочисленных учебников и курсов лекций по новой и новейшей истории Е.Ф. Язьков об одном из спорных историографических вопросов - были ли правы в конце 1918 г. спартаковцы, утверждая, что единственной альтернативой, стоявшей перед Германией, был выбор между диктатурой буржуазии и диктатурой пролетариата - “в тот период иная оценка в нашей стране была невозможна: ведь она основывалась на многочисленных высказываниях В.И. Ленина”18. Этот вывод можно распространить и на анализ всей Ноябрьской революции в целом. Возможные дискуссии сводились к разным трактовкам ленинских положений. При этом не подвергался никаким сомнениям или альтернативным интерпретациям основной тезис всей советской историографии - о буржуазно-демократическом характере германской революции, осуществлявшейся частично пролетарскими методами, при ведущей роли в ней рабочего класса, во главе со спартаковцами, позднее - коммунистами, и ее незавершенности и конечного краха, прежде всего из-за предательства социал-демократов.
С другой стороны, при всей изначальной заданности общей парадигмы марксистская историография на протяжении десятилетий не оставалась статичной и бескон-
9 Ленин В.И. Доклад на Объединенном заседании..., с. 119.
10 Ленин В.И. Письмо к рабочим Европы и Америки. - Поли. собр. соч., т. 37, с. 458.
11 Ленин В.И. Как буржуазия использует ренегатов, с. 182-183.
12 В работе «Детская болезнь “левизны” в коммунизме» В.И. Ленин утверждал: “плаксивые мещанские демократы, которые в тысячу раз опаснее для пролетариата, если они объявляют себя сторонниками Советской власти и диктатуры пролетариата, ибо на деле в каждую трудную и опасную минуту они неизбежно будут совершать предательство”. - Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 97.
13 Ленин В.И. Речь на митинге протеста..., с. 434.
14 Ленин В.И. Речь на рабочей конференции Пресненского района. - Поли. собр. соч., т. 37, с. 377.
15 Сурат С.П. Ноябрьская революция в Германии. Революционные бои германского пролетариата в 1919-1921 гг. - Всемирная история, в 10-и т., т. 7. М., 1961.
16 Ульбрихт В. Ноябрьская революция 1918 в Германии. - Советская историческая энциклопедия, в 16-и т., т. 10. М., 1967.
17 История новейшего времени стран Европы и Америки: 1918-1945. М., 1989, с. 61.
18Язьков Е.Ф. История стран Европы и Америки в новейшее время (1919-1945 гг.). Курс лекций. М., 2000, с. 85.
126
фликтной. Помимо усиливавшейся автаркии, вызванной в том числе и сложностями с доступом в архивы и минимизацией международных контактов, постоянно шла борьба за правильное толкование исторических событий и “чистоту мировоззрения”, причем не только научными, но и административно-командными методами, когда неугодные авторы “отлучались от марксизма” или подвергались репрессиям19.
В целом же в советской историографии Ноябрьская революция в Германии оценивалась с точки зрения решения ее идеальной исторической задачи - стать этапом всемирной пролетарской революции, передать власть в руки рабочего класса и создать социалистическое общество, и, соответственно, рассматривалась как потерпевшая поражение, преданная руководством Социал-демократической партии Германии (СДПГ), и потому - в какой-то мере не заслуживающая пристального интереса историков. Для большинства неспециалистов было достаточно знания марксистской теории, что позволяло приблизиться к соответствующему пониманию характера революции, ее причин, движущих сил и последствий.
В конце 80-х годов XX в. на волне нового политического и исторического мышления в СССР дискуссии о Ноябрьской революции, казалось, получили новый импульс20. Рубежной стала фундаментальная монография Я.С. Драбкина “Проблемы и легенды в историографии германской революции 1918-1919 гг.” (М., 1990). В ней автор фактически подвел итоги советской историографии и одновременно предложил пути дальнейшего изучения Ноябрьской революции в современных, порой противоречивых, условиях. Драбкин выступил за то, чтобы, не отрицая и не “замазывая” реальные идейно-политические и теоретико-методологические противоречия между различными научными школами, рассматривать историографию “как процесс развивающийся и многослойный”, провести “деловое сопоставление различных подходов и концепций” и сформировать более аргументированные, избавленные от идеологического балласта представления об истории революции21.
При этом Драбкин выделил пять основных тематических комплексов, требующих переосмысления с новых позиций: предпосылки и причины революции, ее связь с Первой мировой войной и не только с поражением Германии, но и со всем социально-экономическим и политическим строем кайзеровской империи; характер непосредственно самих ноябрьских событий и их результатов - свержения монархии, провозглашения республики, военного перемирия; последовавшая вслед за этим политическая борьба по основному вопросу: передача полноты власти Советам или же Национальному собранию; события 1919 г., носившие характер Гражданской войны; наконец, роль и место германской революции в истории и страны, и всей послевоенной Европы, а также в интернациональном революционном процессе. Резюмируя, Драбкин предложил в качестве дальнейшего историографического пути отказаться от упрощенных стандартных, часто политизированных схем и изучать Ноябрьскую революцию комплексно, в диахронном (национальном) и синхронном (международном) срезе, уделяя углубленное внимание одновременно и социально-экономическим, политическим, социокультурным факторам, но и субъективным - роли отдельных лидеров, партий, общественных, промышленных, военных кругов22.
19 Драбкин Я.С. Проблемы и легенды в историографии германской революции, с. 5.
20 Орлова М.И. Германская революция 1918-1919 гг. в историографии ФРГ. М., 1986; Космач Г.А. Германский либерализм и Ноябрьская революция в Германии. - Ежегодник германской истории, 1987. М., 1988; Кукушкина И.А. Независимая социал-демократическая партия Германии и Советы накануне и в ходе революции 1918-1919. - Там же; Газизов КГ. Марксистская историография германской революции 1918-1919 гг. Уфа, 1988; Об оценке революции 1918— 1919 гг. в Германии (доклады Э. Диля и Я.С. Драбкина на международной научной конференции в Берлине). - Новая и новейшая история, 1989, № 6; Цфасман А.Б. Германская буржуазия в Ноябрьской революции 1918-1919 гг. (проблемы изучения). - Вопросы германской истории. Политическое развитие: неизученные проблемы. Днепропетровск, 1990.
21 Драбкин Я.С. Проблемы и легенды в историографии германской революции, с. 5.
22 Там же, с. 6-8, 260-261.
127
Приходится, однако, констатировать, что в 90-е годы XX в. на повестке дня в позднесоветской и российской исторической науке стояли иные вопросы, нежели германская революция. Эта тема неизбежно продолжала присутствовать в учебной литературе, в меньшей степени - в научной; причем постсоветский период принес не столько критическую переоценку методологических или тематических подходов советской науки, сколько просто полярный ответ на основной вопрос революции - вопрос о власти. Подводя итоги историографии 90-х годов XX в., Е.Ф. Язьков писал в 2000 г. о лишь “первых попытках пересмотра истории германской революции”. Причем “характерно, что при этом не ставится под сомнение наличие той альтернативы, которая стояла перед деятелями революции в конце 1918 г. и о которой писали историки-марксисты, только ей дается противоположная оценка”23. В соответствии с российскими политическими веяниями 90-х годов XX в. описывалась борьба двух тенденций - либерально-демократической в лице лидеров СДПГ и тоталитарной, которую выдвигали спартаковцы. И если раньше советские историки безоговорочно становились на сторону спартаковцев, то теперь авторы новых работ именно в них видели самую серьезную опасность - утверждение тоталитарной диктатуры.
Но в целом отметим, что интерес к Ноябрьской революции в отечественной науке долгое время практически отсутствовал. Если возникшая в ее результате Веймарская республика привлекает к себе серьезное внимание исследователей24, то уровень осмысления феномена самой революции “фактически застыл на уровне достижений 1990-х годов”25. Отдельные примеры специализированных работ, в том числе рассматривающих более частные аспекты, пока не создают целостную картину26. При этом относительная историографическая новизна - от утверждения о “народно-демократическом” характере революции27 (в отличие от советского тезиса о буржуазно-демократической революции) до попыток найти ответы на первый из предложенных Драбкиным проблемных комплексов - о причинах революции - в подчеркивании, наряду с широко обсуждавшимися
23 Язьков Е.Ф. История стран Европы и Америки..., с. 86.
24 Уже с 20-х годов XX в., с работ А.С. Ерусалимского, но в качестве самостоятельного академического историографического направления - с многочисленных публикаций, включая ставшие классическими монографии М.И. Орловой и Я.С. Драбкина: Орлова М.И. Германия в 1924-1929 годах. М., 1955; ее же. Германия 1918-1939 годов. М., 1973; Драбкин Я.С. Становление Веймарской республики. М., 1978. О современной историографии см. подробнее: Веймарская республика: история, историография, источниковедение, вып. 2-5. Иваново, 2000-2011; Терехов 0.3. Веймарская республика в Германии (1919-1933 гг.) в отечественной историографии 20-х - 90-х гг. Автореферат канд. дисс. Кемерово, 2002; Ерин М.Е. Веймарская республика в новейших исследованиях российских историков (конец XX - начало XXI века). Текст лекций. Ярославль, 2005; Филатов Н.М. Историография первой недолговечной советской республики на немецкой земле. - Вестник Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета. Серия № 3. Гуманитарные и общественные науки, 2013, № 1; Кретинин С.В., Некрасова ТА. Новейшие исследования о становлении Веймарской республики. - Новая и новейшая история, 2015, № 2; Черноперов В.Л. Традиции и новации в изучении становления Веймарской республики российскими историками. - Исторический журнал, 2015, № 3.
25 Черноперов В.Л. Указ, соч., с. 290. Ср. также русское издание монографии немецкого историка Г.А. Винклера ( Winkler Н.А. Weimar 1918-1933. Die Geschichte der ersten deutschen Demokratie. München, 1993): Винклер Г.А. Веймар 1918—1933. История первой немецкой демократии. М., 2013.
26 Космач В.А. Германия в 1918-1919 гг.: рождение республики. Витебск, 2008; Ноябрьская революция в Германии: взгляд через 90 лет. Сборник материалов “круглого стола”. М., 2009; Цимбаев К.Н. Ноябрьская революция и становление Веймарской Германии. - Первая мировая война и судьбы европейской цивилизации. М., 2014; Соколов А.П. Германский офицерский корпус и солдатские советы: борьба за политическое выживание в период революции 1918— 1919 гг. - Исторический журнал, 2015, № 3; Тимофеева Т.Ю. Роль Ведомства по экономической демобилизации в германской революции 1918-1919 гг. - Исторический журнал, 2015, № 3.
27 История Германии. Учебное пособие, в 3-х т. Т. 2. От создания Германской империи до начала XXI века. М., 2008, с. 142; Космач В.А. Указ, соч., с. 4, 24.
128
ранее аспектами, также стагнации и паралича политической воли правительственного аппарата, что способствовало как усилению кризисного потенциала всей государственной системы, так и радикализации антигосударственных, точнее - “антисистемных”, революционных настроений и проникновению их почти во все слои населения28.
В настоящее время еще сложно сказать, насколько некоторый интерес к Ноябрьской революции в Германии, наблюдающийся в последние годы в отечественной науке, долговечен и обусловлен ли он общим подъемом интереса к социально-политической и в том числе революционной проблематике, выходящим и за рамки академических штудий. Пока остается лишь вновь процитировать наблюдение Я.С. Драбкина четвертьвековой давности: “Путь историографии Германской революции, начатый 70 лет назад, шел от исторических легенд ко все более реалистическому решению научных проблем, в том числе запутанных и сложных. Он еще не пройден, и осилит его идущий”29.
В Германии события 1918-1919 гг. долгое время воспринимались сквозь призму последующей эпохи: краха республики в 1933 г. Ноябрьская революция рассматривалась не как начало демократического развития Германии, а как первый шаг к грядущей гитлеровской диктатуре30. Политическая и общественная мысль послевоенной Западной Германии была явственно пропитана “комплексом Веймара”31 - страхом, что “Боннская республика” может повторить судьбу первой немецкой демократии. Фраза “Бонн - это не Веймар”, взятая из названия ранней работы швейцарского публициста Ф.Р. Ал- леманна32, была девизом и своего рода политическим заклинанием на протяжении десятилетий после 1949 г.33 С каждым годом дальнейшего успешного существования Федеративной Республики Германии (ФРГ) подобные страхи должны были бы уменьшаться. Однако даже в новой объединенной Германии, так называемой “Берлинской республике”, эта формула все еще присутствует в публицистическом обиходе, служа своего рода успокоительным средством в экстренных ситуациях34.
В ходе нередких финансовых кризисов минувших полутора десятилетий, начиная с 2001 г., общим местом стало их сравнение с “черным” октябрем и “Великой депрессией”; подтекст последовавших за ней в 30-е годы XX в. трагических событий порождал дополнительную волну экономических и политических страхов. Успокаивающим выводом при этом обычно звучала констатация того факта, что у обеих эпох существенно больше различий, чем схожих черт. Так, один из крупнейших современных немецких историков Г.А. Винклер в интервью ведущей германской газете “Франкфур- тер альгемайне цайтунг” 11 сентября 2001 г. утверждал: “Мировой экономический кризис был одной из крупнейших экономических катастроф истории. В Германии он привел к формированию тоталитарной диктатуры - и тем самым, в конечном итоге, ко Второй мировой войне и Холокосту. <...> сегодня... политическая культура Германии совершенно иная”35.
Таким образом, “комплекс Веймара”, во-первых, демонстрирует незавидное место злосчастной республики в немецком коллективном сознании; и, во-вторых, очевидно, что только его преодоление могло позволить немецкой исторической науке, наконец, беспристрастно начать изучение Веймарской республики и создавшей ее Ноябрьской
28 Цимбаев К.Н. Указ, соч., с. 569.
29 Драбкин Я.С. Проблемы и легенды в историографии германской революции, с. 261.
30 Nipperdey Th. 1933 und die Kontinuität der deutschen Geschichte. - Nipperdey Th. Nachdenken über die deutsche Geschichte. Essays. München, 1986.
31 Ullrich S. Der Weimar-Komplex. Das Scheitern der ersten deutschen Demokratie und die politische Kultur der frühen Bundesrepublik 1945-1959. Göttingen, 2009.
32 Allemann F.R. Bonn ist nicht Weimar. Köln, 1965.
33 Gallus А. Einleitng. - Die vergessene Revolution von 1918/19. Göttingen, 2010, S. 7.
34 См., например: Mommsen H. Die Weimarer Republik und die Bundesrepublik nach der Wende. - Vom Nutzen und Nachteil historischer Vergleiche. Der Fall Bonn - Weimar. Frankfurt a.M., 1997; Schirmer D. Mythos - Heilshoffnung - Modernität: politisch-kulturelle Deutungscodes in der Weimarer Republik. Opladen, 1992.
35 Frankfurter Allgemeine Zeitung, 11.IX.2001.
5 Новая и новейшая история, № 3
129
революции. Еще даже на 75-летний юбилей ноября 1918 г. откликнулись практически только самые левые - коммунистические, марксистские историки36. Более того, вплоть до настоящего времени революция настойчиво вытесняется из официального дискурса объединенной Германии. Даже и в 2009 г., официально считавшемся в ФРГ “юбилейным”, 90-летие основания республики фактически игнорировалось, в отличие от многоликого празднования 20-летия “мирной революции” в ГДР - что, казалось бы, должно было продемонстрировать способность и готовность современного германского общества празднично отмечать годовщину успешного слома существующего государственного строя. Термин “революция” и сам исторический феномен затушевываются только в отношении Ноябрьской революции37 - так, революция 1848 г., напротив, всемерно возвеличивается, не всегда в соответствии со своим реальным историческим значением38.
Тот факт, что 1918 г. оказался в тени 1933 г., наложил отпечаток на всю научную литературу по истории Веймарской республики: традиционно она посвящена, в первую очередь, изучению причин ее поражения, распадаясь на два, в основном противоборствующих, направления. Одно из них подчеркивает чрезмерный континуитет властных структур между кайзеровской Германией и республикой, явно недостаточную смену элит, компромиссный характер новой политической системы, в которой вдобавок изначально был заложен авторитарный потенциал. Другое же выдвигает на первый план ошибочные стратегии, конфликт интересов, личные амбиции республиканских партий и их лидеров. В качестве классического примера постоянно приводятся выборы президента в 1925 г., на которых коммунисты во втором туре выдвинули собственного кандидата - Э. Тельмана, что оттянуло голоса от прореспубликанской демократической Веймарской коалиции и позволило победить П. фон Гинденбургу39.
36 См. “75 Jahre deutsche Novemberrevolution (Schriftenreihe der Marx-Engels-Stiftung, 21)” (Bonn, 1994) с характерными статьями: “Независимая социал-демократическая партия Германии и Коммунистический интернационал”, “К вопросу о возникновении и значении советов крестьян и сельскохозяйственных рабочих в Ноябрьской революции 1918/1919 гг.”, “Исполнительный совет рабочих и солдатских советов в Берлине как центральный советский орган - централизация и децентрализация в германском советском движении”, “О взаимном влиянии российской и германской революций”, “Из-за преданной революции 1918 г. Германия больна до сих пор” и др.
37 Так, в проспекте постоянной выставки “Картины и свидетельства немецкой истории за два тысячелетия” в берлинском Немецком историческом музее, фактически принадлежащем правительству и являющемуся ведущим в стране, раздел “Кайзеровская империя и Первая мировая война. 1871-1918” заканчивается следующим пассажем: “В 1918 г. Германия капитулировала, Вильгельм II был вынужден отречься от престола. Война высвободила в Германии и других регионах Европы новые республиканские силы”. Раздел “Веймарская республика. 1918— 1933” начинается так: “Из революционных потрясений после Первой мировой войны Германская империя вышла в 1918 г. парламентской демократией”. Понятия “революция” явным образом избегают сознательно (Цит. по: Plener U. Zum Geleit. - Die Novemberrevolution 1918/1919 in Deutschland. Für bürgerliche und soziale Demokratie. Allgemeine, regionale und biographische Aspekte. Beiträge zum 90. Jahrestag der Revolution. Berlin, 2009, S. 7).
38 Берлинский центр политического образования организовал в 2008 г. “исторические обзорные туры” “Когда и где возник демократический строй в Германии”. Поводом и их центральной темой была Мартовская революция 1848 г. Берлинский сенат предложил объявить 18 марта “национальным памятным днем в честь рождения демократии” - хотя таковая родилась в Германии в результате не Мартовской революции (1848 г.) - всегда именно так официально и именуемой - Märzrevolution, но Ноябрьской (1918 г.). По мнению левых историков, исторически обоснованным, но официально даже не обсуждаемым, днем рождения республики и государственным праздником следовало сделать 9 ноября. (См., например: Plener U. Op. cit., S. 7; Scherer P. Die Bedeutung der Novemberrevolution 1918 für die deutsche und europäische Geschichte. - Die Novemberrevolution 1918/1919 in Deutschland, S. 296-303; Bramkę W. Zwei Revolutionen im November. - Ibid., S. 304-308).
39 Cp.: Mommsen H. Ist die Weimarer Republik an Fehlkonstruktionen der Reichsverfassung gescheitert? Chansen und Scheitern der ersten deutschen Republik. - Weimar und die Republik. Geburtsstunde eines demokratischen Deutschlands. Weimar, 2009.
130
В любом случае тема Ноябрьской революции и Веймарской республики остается дезидератом даже и современной германской историографии: потребность использовать ее как пример негативной модели политического развития уже отпала, в качестве же примера успешного демократического развития она, разумеется, тоже не годится. Единственная новизна научных подходов последних лет - пересмотр понятия “кризис”, в котором, по общему мнению наблюдателей и исследователей последних девяноста лет, перманентно находилась Веймарская республика. “Кризис” рассматривается не как “упадок” или негативный вектор развития, но как постоянно присутствующая возможность выбора между различными, разнонаправленными альтернативами40. Кроме того, актуальная историография все дальше отходит от традиционной событийной истории и черно-белого политизированного видения мира, придавая в рамках современной “культурной истории” наибольшее значение формам и средствам репрезентации и коммуникации, символике и ее восприятию, дискурсивным стратегиям и коллективной памяти.
Вытеснение Ноябрьской революции из общественного сознания и историографического мейнстрима имеет в ФРГ и существенные историко-политические причины. Одну из них можно (очень условно) назвать антикоммунистической. 1918-1919 гг. слишком ассоциируются с борьбой за советскую власть, восстанием Союза Спартака и другими военными выступлениями ориентировавшихся на Советскую Россию и идею мировой революции коммунистов, с их непримиримой борьбой (в том числе и в последующие десятилетия) даже с социал-демократами; неустойчивость Веймарской республики - в том числе и с коммунистическими боевыми отрядами, в 20-е годы XX в. не сильно отличавшимися от штурмовых отрядов НСДАП. Все это, вкупе с инструментализацией революции в политических целях в СССР и ГДР и соответствующей дополнительной реакцией отторжения в ФРГ, создало ее негативный образ в массовом общественном и научном сознании Западной Германии.
Другую причину столь же условно можно обозначить как “антифашистскую”. 9 ноября - не просто один из черных дней немецкой истории: в этот день 1923 г. был организован “Пивной путч”, в 1938 г. - “Хрустальная ночь”, крупнейший еврейский погром в нацистской Германии. Эти даты не случайны, но сознательно были выбраны нацистами, чтобы символически провести антагонистическую параллель с 1918г.: “Пивной путч” должен был свергнуть республику, 9 ноября 1938 г. имело корни в укоренившемся сразу же после революции в антиреволюционных кругах представлении о ее “еврейском” характере41. И впоследствии 9 ноября в нацистской Германии постоянно оставалось сакральной датой, разумеется, не связанной с революцией, точнее - антагонистической ей42. В послевоенной Германии, на символическом и риторическом уровне проводящей активную политику денацификации, подобное обстоятельство не могло не учитываться. Более того, позднее, в 1989 г., 9 ноября произошло падения Берлинской стены, что стало символом объединения страны и конца “холодной войны”. И тем не менее не этот день стал официальным государственным
40 Die “Krise” der Weimarer Republik. Zur Kritik eines Deutungsmusters. Frankfurt a.M., 2005; GrafR. Die Zukunft der Weimarer Republik. Krisen und Zukunftsaneignungen in Deutschland 1918— 1933. München, 2008.
41 Cp.: “По всей стране идет волна антиеврейских настроений. Плакаты, призывы, листовки... подстрекают массы против евреев. ...Бросают в одну корзину евреев и революцию. Они нападают на евреев, а подразумевают революцию” (Fränkische Tagespost, Nürnberg, 23.V. 1919. Цит. no: Rákh J. Revolution und Konterrevolution. Dokumente zur Geschichte der Arbeiterbewegung in Nürnberg 1918-1933. Kösching, 1985, S. 69-70).
42 9 ноября 1925 г. Ваффен CC получило свое наименование; каждый год выпускались почтовые марки в память о “Пивном путче”, и в честь его “победы” устраивались торжественные мероприятия; 9 ноября 1935 г. саркофаги с прахом нацистов, погибших во время путча, были перенесены в специально (и самими нацистами собственноручно) построенные Храмы почета; А. Гитлер посвятил им “Mein Kampf’.
5*
131
праздником объединенной Германии - слишком сильны и частично негативны были его исторические коннотации43.
Наконец, революция изначально ощущалась слишком многими как нечто или незавершенное, или, напротив, зашедшее слишком далеко, или же в нежелательную сторону. Для крайне левых это была (и осталась) революция, насильственно оборванная, разгромленная реакцией и преданная соратниками - социал-демократами, образовавшими первое республиканское правительство. Для широкого левого спектра, многих интел-
ςς j j ÅA
лектуалов - слишком велик оказался разрыв между идеалом и действительностью , ожиданиями от свержения монархии и реальной политической обстановкой45. Казалось, что революция “отложена”, фактически не состоялась и ее следует “наверстать” в будущем46. Правые частично отвергали революцию и ее результаты с монархических позиций, частично - с консервативно-сепаратистских, подобно баварским региона- листам (Г. фон Кар), стремившимся к выходу из единого государства и реставрации династии Виттельсбахов; и в любом случае считали, со своей стороны, саму революцию предательством - “ударом кинжалом в спину” сражавшейся немецкой армии. Крайне правые, а позднее - нацисты - говорили о необходимости революции “консервативной” или “национальной” и довольно скоро присвоили себе само понятие “революция” - от издания “Газеты национал-революционной политики”47 до “правительства Национальной революции”, как в риторике национал-социалистов именовалось правительство А. Гитлера после утверждения закона о чрезвычайных полномочиях 24 марта 1933 г. Все это практически изначально лишило Ноябрьскую революцию легитимности и ценности в глазах значительной части населения и общественных сил, что ощущается и спустя почти столетие - в результате ее именовали “забытой”48, “застрявшей”49, “парадоксальной”50, “половинчатой”51, “всесторонне непопулярной”52, “нелюбимой”53,
43 Хавкин Б.Л. 9 ноября 1938 г. в Германской истории: дата, символ, событие. - В отблеске “Хрустальной ночи”: еврейская община Кёнигсберга, преследование и спасение евреев Европы. Материалы 8-й Международной конференции “Уроки Холокоста и современная Россия”. М. - Калининград, 2014. Ср. также требование современных германских левых: “День рождения республики - 9 ноября, и он должен быть объявлен государственным праздником” {Plener U. Op. cit., S. 7). При этом прецедент объявления 9 ноября официальным праздничным днем с осознанными позитивными коннотациями к Ноябрьской революции в Германии уже был. Именно таким символическим актом стало одно из первых мероприятий демократически избранного социалистического правительства Тюрингии в 1921 г. {Hesselbarth М. Zur Novemberrevolution 1918/1919 in Thüringen. - Die Novemberrevolution 1918/1919 in Deutschland, S. 149).
44 Theobald Tiger <Tuchovsky K>. Ideal und Wirklichkeit. - Die Weltbühne, 5.XI.1929, S. 710. О восприятии революции в левой среде смотрите книгу современника событий, американского журналиста Б. Хехта “Революция в стакане воды” {Hecht В. Revolution im Wasserglas. Geschichten aus Deutschland 1919. Berlin, 2006).
45 В avaj R. Von links gegen Weimar. Linkes antiparlamentarisches Denken in der Weimarer Republik. Bonn, 2005.
46 Hölscher L. Die verschobene Revolution. Zur Generierung historischer teit in der deutschen Sozialdemokratie vor 1933. - Utopie und politische Herrschaft in Europa der Zwischenkriegszeit. München, 2003.
47 Widerstand. Zeitschrift für nationalrevolutionäre Politik. Hg. von E. Niekisch und A.P. Weber, 1926-1934.
48 Gallus A. Op. cit.
49 Kolb E. 1918/19: Die steckengebliebene Revolution. - Wendepunkte deutscher Geschichte 1848-1990. Frankfurt a.M., 2003.
50 Wirsching Ä. Die paradoxe Revolution 1918/19. - Aus Politik und Zeitgeschichte, 2008, № 50/51, S. 6-12.
51 Ullrich V. Die halbe Revolution. Warum der demokratische Aufbruch von 1918 sein Scheitern bereits in sich barg. - ZEIT Geschichte, 2008, № 3.
52 Schildt А. Der lange November - zur Historisierung einer deutschen Revolution. - Die vergessene Revolution von 1918/19, S. 224.
53 Bramkę W. Eine ungeliebte Revolution. Die deutsche Novemberrevolution 1918/1919 im Widerstreit von Zeitgenossen und Historikern. - Die Novemberrevolution 1918/1919 in Deutschland.
132
“никогда не бывавшей” и, как квинтэссенция всего вышеназванного - “очень немецкой”54 революцией, т.е. “никакой”55.
При этом в самом ноябре 1918 г. никто не сомневался, что в стране происходит настоящая революция56, более того, многие участники и современники считали ее “самой великой из всех революций”57. Скептическое отношение к ней, включая отрицание самого ее факта, началось позднее, когда она уже закончилась. И в первые же годы существования Веймарской республики сложилось одиннадцать моделей интерпретации революции, некоторые из которых существуют и по сей день, в то время как другие постепенно исчезали из общественного сознания и научного оборота: предательство по отношению к кайзеру и империи; “удар кинжалом в спину” армии; предательство по отношению к родине; национальная катастрофа; нарушение упорядоченного процесса реформ; отпор большевистской опасности; начало социалистической революции; преданная революция; упущенный шанс демократизации; час рождения германской республики; ненастоящая революция58.
В веймарскую эпоху большинство историков придерживались тезиса о предательстве и “ударе кинжалом”; меньшинство, воспринимавшее республику положительно, тем не менее трактовало революцию негативно, как национальную катастрофу или, в лучшем случае, - как меньшее зло, как отпор большевизму. В период национал- социализма “легенда об ударе кинжалом в спину” продолжала доминировать, хотя и не являлась составной частью официальной идеологии59. Но вместе с этим в социал- демократическом лагере началось и более осознанное восприятие революции как упущенного шанса демократического развития республики60.
После 1945 г. в Западной Германии, в результате резкого изменения политического климата и отношения к недавнему прошлому, “легенда об ударе кинжалом в спину” была практически единодушно отринута; революция трактовалась в рамках дискурса о необходимости демократизации страны - того, что было упущено в 1918-1919 гг. По мере роста блоковой конфронтации в “холодной войне” в 50-е годы XX в. усиливалось и историографическое восприятие Ноябрьской революции в качестве успешного примера отражения большевистской опасности. Одновременно с этим более позитивные ассоциации с донацистским периодом позволяли представить 1933 г. как трагическую случайность, не подразумевавшуюся предшествующим ходом исторического развития страны - и тем самым исключить “Третий рейх” из немецкой национальной истории61.
Во второй половине 50-х годов XX в. эта трактовка была поставлена под сомнение. Вновь в повестку дня вошел тезис об упущенном шансе демократизации. В рубежной работе Э. Колба о рабочих советах в 1918-1919 гг. проводилась мысль о наличии многовекторных возможностей политического развития послереволюционной Германии, вопреки сложившемуся стереотипу о единственной альтернативе - между больше-
54 Fischer С. “A very German Revolution?” The Post-1918 Settlement Re-evaluated. - German Historical Institute London Bulletin, 2006, v. XXVIII, № 2.
55 Scherer P. Die Bedeutung der Novemberrevolution 1918 für die deutsche und europäische Geschichte. - Die Novemberrevolution 1918/1919 in Deutschland, S. 296.
56 Драбкин Я.С. Проблемы и легенды в историографии германской революции, с. 6.
57 Niess W. Die Revolution von 1918/19 in der deutschen Geschichtsschreibung. Deutungen von der Weimarer Republik bis ins 21. Jahrhundert. Berlin, 2013, S. 12.
58 Типология предложена штутгартским журналистом, историком, политологом В. Ниссом в обобщающей работе “Революция 1918/19 гг. в немецкой историографии. Интерпретации от Веймарской республики до XXI века”. Ср. также: Царуски Ю. Германская революция 1918— 1919 гг. в новейших исследованиях и общественном сознании. - Исторический журнал, 2015, №3,с. 281.
59 Niess W. Op. cit., S. 13.
60 Rosenberg A. Geschichte der deutschen Republik. Karlsbad, 1935.
61 Erdmann K.D. Die Geschichte der Weimarer Republik als Problem der Wissenschaft. - Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte, 1955, H. 1; Niess W. Op. cit., S. 14.
133
визмом и “Веймаром”; а также о том, что советы вполне могли стать конструктивным инструментом в руках правительства при строительстве нового государства62.
В ходе “фишеровской дискуссии”63 укрепилась и вплоть второй половины 70-х годов XX в. доминировала трактовка “упущенный шанс демократии”, хотя в разгар общественных и научных споров в “революцию 68-го года” в некоторой степени тематизировалась и интерпретация “преданная революция”. В 80-е годы XX в. в период господства политического консерватизма и канцлерства Г. Коля историография Ноябрьской революции раскололась на два антагонистических лагеря: либерально-критический, для которого центральным понятием была “эмансипация”, и консервативный, ставивший во главу угла “национальную идентичность”64.
После “спора историков” 1986-1987 гг., посвященного проблемам ревизии взглядов на период национал-социализма, основное внимание исторической и общественной мысли Германии окончательно сместилось в сторону тем, связанных с Холокостом и Второй мировой войной. Исследовательский интерес к Ноябрьской революции практически исчез. Это не изменилось и после объединения двух германских государств. Господствующий дискурс официальной науки - гармонизация национального самосознания и конституционный патриотизм65 - не предполагал ни имплицитных требований большей демократизации, “закодированных” в этой теме, ни, тем более, революционной риторики. В лучшем случае историки высказывали сомнение в том, что в 1918 г. произошла действительно революция66, или отмечали, что она “затерялась в складках покрывала истории” и “никто не обращает на нее никакого внимания”67.
Некоторое изменение наблюдается начиная 2008 г., что связано, возможно, и с менее стабильным внутриполитическим развитием Германии. 90-летие революции знаменовалось выходом юбилейных сборников и ряда других работ авторов, в основном социал-демократического, частично и левосоциалистического направления68. По-прежнему доминирует трактовка революции как упущенного шанса демократии, хотя высказываются суждения об имевших место (и желательных в будущем) возможностях социальной и социалистической демократии69. Но в целом приходится констатировать,
62 Работа Э. Колба была подготовлена как диссертация в 1959 г. и опубликована в 1962 г.: Kolb Е. Die Arbeiterräte in der deutschen Innenpolitik. 1918-1919. Düsseldorf, 1962.
63 После выхода в 1961 г. книги Ф. Фишера “Бросок к мировому господству” о причинах Первой мировой войны и последовавших ожесточенных историографических дебатов не менее громко прозвучали его более поздние книги “Война иллюзий” и “Союз элит” о континуитете структур власти, политики и идеологии в Германии от Бисмарка до Гитлера: Fischer F. Griff nach der Weltmacht. Die Kriegszielpolitik des kaiserlichen Deutschland 1914/1918. Düsseldorf, 1961; idem. Krieg der Illusionen. Die deutsche Politik von 1911 bis 1914. Düsseldorf, 1969; idem. Bündnis der Eliten. Zur Kontinuität der Machtstrukturen in Deutschland 1871-1945. Düsseldorf, 1979.
64 Winkler H.A. Von der Revolution zur Stabilisierung. Arbeiter und Arbeiterbewegung in der Weimarer Republik, 1918 bis 1924. Bonn, 1984; Niess W. Op. cit., S. 16.
65 Niess W. Op. cit., S. 17.
66 Pohl K.H. Obrigkeitsstaat und Demokratie. Aspekte der “Revolution” von 1918/19. - Revolution in Deutschland? 1789-1989. Sieben Beiträge. Göttingen, 1991: “То, что в Германии в целом не было достигнуто: проведение революции. Так, революция осталась неким фрагментом, несовершенным, постоянно подвергавшимся опасности, незаконченным”. - Ibid., S. 66.
67 Dowe D. Vorbemerkung des Herausgebers. - Langewiesche D. 1848 und 1918 - zwei deutsche Revolutionen. Vortrag vor dem Gesprächskreis Geschichte der Friedrich-Ebert-Stiftung am 4. November 1998. Bonn, 1998, S. 3.
68 Die deutsche Revolution 1918/19. Berlin, 2008; Wirsching A. Op. cit.; Rürup R. Der 9. November in der deutschen Geschichte. Zur Erinnerungskultur in einer demokratischen Gesellschaft. Berlin, 2009; Die Novemberrevolution 1918/1919 in Deutschland; Ullrich S. Der Weimar-Komplex; Wieland L. “Wieder wie 1914!” Heinrich Strobel (1869-1944). Biografie eines vergessenen Sozialdemokraten. Bremen, 2009; Die vergessene Revolution von 1918/19; Niess W. Op. cit.
69 Henicke H., Hesselbarth M. Chance der Revolution: Soziale Demokratie war möglich. - Die Novemberrevolution 1918/1919 in Deutschland; Plener U. Zum Verhältnis demokratischer und sozialistischer Bestrebungen in der Revolution 1918/1919. - Ibidem.
134
что научный, равно как и общественный интерес к Ноябрьской революции остается незначительным. Во многом сохраняется и стереотип ее негативного восприятия, прежде всего как неудавшейся70. Ни сама революция, ее итоги и достижения, ни ее история все еще не включены в канву демократической традиции современной Германии71.
Подобным образом в массовом сознании и в традиционной историографии выглядит “репутация” и Веймарского Национального собрания и в целом - Веймарской республики. Даже в самом Веймаре вплоть до середины 2000-х годов не было ни единого упоминания о Национальном собрании и принятой в Веймарском Немецком национальном театре конституции72. Причины схожие. Частично это, опять же, все еще последствия умелой политики А. Гитлера в сфере символики: в случае Веймара он “захватил” Национальный театр благодаря тому, что в 1926 г. провел там первый партийный съезд НСДАП после ее запрета. Частично - из-за имиджа депутатов Национального собрания как предателей интересов рабочего класса и тех, кто нанес “удар кинжалом в спину” армии; сам выбор города Веймара (а не столицы) в качестве места проведения Национального собрания изначально объясняли тем, что “господа политики боятся показаться народу в Берлине”73. Кроме того, уже в 1919 г. интерес немецкой общественности к событиям, происходящим в Веймаре, был сравнительно невысок. Существенно более важными представлялись проходившие одновременно в Париже мирные переговоры. Внимание привлекали, в первую очередь, обсуждения проектов не будущей германской конституции, а будущего всей Европы, позднее - дебаты о необходимости принять или отклонить условия мирного договора.
Также и сама Веймарская республика традиционно носит клеймо “республики без республиканцев”, “демократии без демократов”, именуется “консервативной” или (опять же) “нелюбимой” республикой, но чаще всего - “импровизированной демократией”74. Очевидно, что исторические стереотипы почти невозможно перебороть или переосмыслить; но столь же очевидно, что в случае Веймарской республики эти стереотипы несправедливы или, как минимум, нуждаются в уточнении. Национальное собрание и первые социал-демократические правительства предотвратили реально грозившую, если уже не шедшую, гражданскую войну, массовый голод и распад государства. Веймарская республика впервые ввела в Германии широкие политические и социальные права - 8-часовой рабочий день, всеобщее, включая женщин, избирательное право и т.д.; продемонстрировала очередное германское “экономическое чудо”. Тезис о поражении революции тем самым исключается, тем более, что лишь незначительная часть восставших рабочих и солдат стремилась к созданию социалистической республики советского типа; топос о вине Веймарской конституции в конечном поражении республики и “легальном” взятии власти Гитлером - обоснованно отвергнут современной наукой75.
При этом ответ на вопрос о том, насколько Веймарская республика действительно являлась “импровизированной демократией”, республикой, возникшей после спонтанной революции, не подготовленной серьезными политическими силами и лишенной массовой поддержки; насколько политический и социальный развал Германской империи был неизбежен и насколько он был вызван мировой войной - следует искать не только в событиях 1918 г. Первая мировая война, которую (прежде всего в Германии) принято называть “основополагающей катастрофой” (Urkatastrophe) XX в., с ее 15 миллионами жертв, из которых два пришлись на долю Германии, безусловно, явилась
70 Царуски Ю. Указ, соч., с. 286.
71 Niess W. Op. cit., S. 18.
72 Кроме единственной мемориальной таблички на здании театра. См.: Weimar und die Republik. Geburtsstunde eines demokratischen Deutschlands. Weimar, 2009, S. 13.
73 Ibid., S. 10.
74 Thoß H. Demokratie ohne Demokraten? Die Innenpolitik der Weimarer Republik. Berlin - Brandenburg, 2008, S. 8.
75 Mommsen H. Ist die Weimarer Republik an Fehlkonstruktionen der Reichsverfassung gescheitert?... S. 105-121.
135
более рубежным и существенным явлением, чем Ноябрьская революция, причем не только для коллективной памяти, но и для “реальных” общественно-политических, социальных, экономических, тем более - демографических, но даже и ментальных структур. Возникновение Ноябрьской революции “из войны” несомненно76. Тем не менее только лишь усталость от войны, экономическая разруха и предстоящее поражение - недостаточное объяснение краха монархии; равным образом явно неправомерно говорить о неотвратимой цепи подталкивающих друг друга событий 1918 г. - от январской стачки рабочих военной промышленности до ноябрьского восстания матросов77. Вполне очевиден эффект обострения накапливавшихся десятилетиями противоречий и структурных проблем внутри нереформируемого сословного и одновременно классового общества под влиянием тяжелых военных условий. Таким образом, причины смены государственного устройства, свершившейся в 1918г., лежат глубже - и по сути, и по хронологии, чем Первая мировая война.
С другой стороны, вопрос об “импровизированности” республики имеет несомненную подоплеку. Веймарская республика не была результатом многолетней подготовительной работы широкого антимонархического движения, сильной политической партии, целенаправленно готовившей свержение монархии и установление республики. Почти случайное, “необязательное” восстание матросов в Киле, юридически нелегитимное отречение кайзера (объявленное - на тот момент - без его ведома и его подписи канцлером Максимилианом Баденским) и почти единоличное провозглашение республики Ф. Шейдеманом (без согласования даже с соратниками и лидером социал-демократов Ф. Эбертом) привели к необходимости некоего “вынужденного решения” - это еще одно клеймо, из самых распространенных, которым была награждена Веймарская республика. Тот факт, что социал-демократическое правительство не смогло избежать тяжелейших условий навязанного союзниками мира, сразу во многом дискредитировал новые власти в глазах населения, и демократическая республика изначально оказалась основана на весьма нестабильном фундаменте. Существует немало свидетельств того, что даже ведущие социал-демократы “не хотели революции” или же считали ее излишней78, поскольку к ноябрю 1918 г. “основные пункты их внутриполитической программы” уже были выполнены или начали выполняться79. Один из лидеров социал-демократов Г. Носке писал позднее, что “в ноябре возникла ситуация, которую впоследствии попытались назвать революцией” и что провозглашение республики было “не более чем пустой фразой”80.
Действительно, вплоть до самого начала ноября ликвидация монархии не являлась существенной темой германского политического дискурса. Те буржуазные, либеральные, даже левые демократические политические силы, которые в революцию 1848 г. выступали за республиканскую форму правления, к началу XX в. волне примирились с монархической формой государственной власти; даже социал-демократы, хотя и имели ликвидацию монархии одним из пунктов в своей партийной программе, не рассматривали ее в качестве первоочередной задачи01.
Вопрос об “импровизированности” Ноябрьской революции и Веймарской республики получает, однако, иное освещение, если учесть, во-первых, усилия большинства партий, представленных в рейхстаге (СДПГ, Центр, Прогрессивная народная партия) по
76 Schönhoven К. Die Entstehung der Weimarer Republik aus dem Krieg: Vorbelastungen und Neuanfang. - Weimar in Widerstreit. Deutungen der ersten deutschen Republik im geteilten Deutschland. München, 2002.
77 Ullrich V Zur inneren Revolutionierung der wilhelminischen Gesellschaft des Jahres 1918. - Kriegsende 1918. Ereignis, Wirkung, Nachwirkung. München, 1999.
78 Noske G. Erlebtes aus Aufstieg und Niedergang einer Demokratie. Offenbach a.M., 1947, S. 75.
79 Hoegner W. Die verratene Revolution. Geschichte der deutschen Gegenrevolution. München, 1958, S. 12.
80 Noske G. Op. cit., S. 75-78.
81 Kolb E. Deutschland 1918-1933. Eine Geschichte der Weimarer Republik. München, 2010, S. 3.
136
введению в Германии парламентской формы правления, причем еще до навязанной Верховным командованием под давлением союзников реформы - по меньшей мере переход от конституционной к парламентской монархии и ликвидация сословного государства (прусское трехклассное избирательное право) являлись целью широких политических сил. Кроме того, следует учитывать откровенную неспособность и нежелание кайзеровской элиты проводить или поддерживать давно назревшие реформы. В то время как социал-демократия осенью 1918 г. вплоть до начала ноября не являлась движущей силой демократизации государства, таковой стал узкий круг военного и государственного руководства, при явном противодействии основой части госаппарата, прусской аристократии и правоконсервативной политической элиты и последующих попытках отменить уже достигнутые демократические завоевания. Тезис о “реформах сверху, проводимых противниками реформ”82, включает в себя не только либерального принца Макса Баденского, но даже фактического военного диктатора генерала Э. Людендорфа, который в октябре 1918г. был вынужден не просто создать видимость демократизации кайзеровской Германии, но и требовать действительно глубоких внутриполитических изменений, включая превращение империи в парламентскую монархию и включение представителей оппозиции в правительство. Социалисты (Ф. Шейдеман) впервые были включены в кабинет не только ради того, чтобы переложить на них ответственность за грозившие стать заведомо тяжелыми условия мира, но и ради того, чтобы попытка Германии заключить перемирие была вообще услышана союзниками.
Тот факт, что социал-демократы стали “революционерами не по своей воле” и лишь в последнюю минуту возглавили уже идущую революцию, а впоследствии - республику, не умаляет объективной необходимости и широкой поддержки в массах коренных государственных преобразований (не говоря уже о наличии самого левого политического крыла - независимых социал-демократов (НСДПГ), позднее - Союза Спартака и компартии, требовавших еще более радикальных изменений). Многократно описано спонтанное провозглашение “немецкой республики” Ф. Шейдеманом, благодаря чему он обуздал революционную энергию масс и перехватил инициативу у лидера левых К. Либкнехта, чуть позже - “опоздав” едва ли на час - провозгласившего “социалистическую республику”; негативная реакция на это лидера социал-демократов Ф. Эберта, остававшегося (по крайней мере, внешне) преданным монархии патриотом, ненавидевшим революцию “как смертный грех”83 и просто поставленным перед фактом, одновременно со спущенной ему “сверху” Максом Баденским ролью рейхсканцлера; борьба СДПГ с НСДПГ, включая, очевидно, и санкционирование убийства К. Либкнехта и R Люксембург84. Тем не менее, несомненно, что идея революции и республики, серьезных политических, экономических, социальных изменений разделялась буквально всеми активными политическими силами и имела полную поддержку населения. Особенностью германской революции было то, что основная борьба разгорелась не между правыми и левыми силами, как обычно случается в революциях, а между умеренными левыми и крайне левыми, ориентировавшимися на российский большевизм; в то время как врагов у революции - в ее широком понимании, как феномена свержения монархии, - практически не оказалось85.
82 Wirsching A. Op. cit., S. 8.
83 Prinz Max von Baden. Erinnerungen und Dokumente. Berlin - Leipzig, 1927, S. 599.
84 Cp., например, воспоминания А. Брехта, секретаря в правительстве Макса Баденского: “Германия попала бы во власть независимых (социал-демократов. - К.Ц.) и спартаковцев, если бы правые социалисты предоставили бы их самим себе... Патриотизм правых социалистов никогда не проявлялся в столь чистой форме, как в эти недели. ...Я признаю, что, с точки зрения коммунистов и радикальных социалистов, то, что я сейчас называю в похвалу правым социалистам, являлось и является поводом для тяжелых обвинений. Но это вопрос мировоззрения. Факты же налицо”. - Brecht А. Aus der nächsten Nähe. Lebenserinnerungen 1884-1927. Stuttgart, 1966, S. 170.
85 Патрушев А.И. Германия в XX веке. М., 2004, с. 74.
137
Таким образом, тезис об отсутствии массовой поддержки Веймарской республики и ее изначальной обреченности оказывается несостоятельным. Помимо лежащих на поверхности сравнений с Третьей республикой во Франции - также возникшей из проигранной франко-прусской войны, не будучи подготовленной и “завоеванной” каким-либо республиканским политическим движением и также весьма неустойчивой в первые годы своего существования, с сильными внутри- и внешнеполитическими противниками, но тем не менее сумевшей в долгосрочной перспективе превратиться в стабильную парламентскую демократию - что, соответственно, доказывает отсутствие заданности политического вектора при неких начальных условиях, - достаточно привести один пример, показывающий, что Веймарская республика не была “республикой без республиканцев”.
Выборы в Национальное собрание, состоявшиеся 19 января 1919г., принесли безоговорочную победу умеренным левым, леволиберальным силам, составившим позднее так называемую “Веймарскую коалицию” (СДПГ, Центр, Немецкая демократическая партия), имевшую конституционное большинство (329 мандатов из 421). Однако уже на первых выборах в рейхстаг 6 июня 1920 г. коалиция потеряла почти половину голосов избирателей и мандатов, крупнейшая партия - СДПГ - была вынуждена перейти в оппозицию, в то время как радикально левые и правые почти вдвое увеличили свое представительство. В дальнейшем эта тенденция сохранилась. Тем не менее республика оставалась высшей ценностью, вокруг которой готовы были сплотиться самые различные слои населения и политические силы. Как, например, после убийства министра иностранных дел В. Ратенау, совершенного правой террористической организацией “Консул”. Убийству предшествовала жесточайшая травля Ратенау в прессе - за его “политику исполнения”86, кроме того (в основном из-за его еврейского происхождения), сторонники “легенды об ударе кинжалом в спину” причисляли его к “ноябрьским предателям”87. Несмотря на то, что Ратенау не был популярен и в левой среде, его похороны превратились в грандиозную демонстрацию прореспубликанской солидарности. Граф Г. Кесслер отметил в своем дневнике: «В это воскресенье (25 июня) по улицам маршировали рабочие. Сотни тысяч шли в четырех колоннах с раннего утра и почти до вечера под черно-красно-золотыми (цвета флага Веймарской республики. - К.Ц.) и красными флагами в молчаливом трауре по улицам Берлина. Рейхстаг собрался в три часа. При появлении Гельфериха (Карл Гельферих - экономист, политик, один из руководителей правой Немецкой национальной народной партии, один из главных критиков Ратенау и подстрекателей против него. - К.Ц.) прокатились крики: “Убийца, убийца. Долой убийцу!” Возник неописуемый шум, до тех пор, пока Гельферих не убрался. ...Похороны Ратенау состоялись во вторник, 27 июня. ...Профсоюзы объявили всеобщую стачку во всей стране со вторника 12 часов до утра среды. Гигантские колонны демонстрантов, каких еще не видела Германия, шли в полном порядке под республиканскими знаменами по всем немецким городам. Более миллиона человек в Берлине, сто пятьдесят тысяч в Мюнхене, в Хемнице, сто тысяч в Гамбурге, Бреслау, Эльберфеде, Эссене»88. При этом в демонстрациях участвовали не только рабочие, но и буржуа, либералы, католики, социал-демократы вместе с коммунистами. В тот же
86 Стратегия немецкого правительства максимально выполнять требования Версальского договора и тем самым продемонстрировать их заведомую завышенность и невозможность выполнения Германией своих обязательств по выплате репараций из-за полной экономической разрухи.
87 Причем безосновательно, поскольку в ноябре 1918 г. В. Ратенау выступал против перемирия и за продолжение военных действий, чтобы обеспечить Германии более выгодные исходные позиции на переговорах. Разумеется, истинные причины лежали глубже, чем официально объявленный следствием слепой антисемитизм молодых фанатиков: стремление дестабилизировать республику, спровоцировать коммунистов на ответную реакцию и развязать руки фрайкору на пути установления правой диктатуры.
88 Цит. по: Christian Graf von Krockow. Die Deutschen in ihrem Jahrhundert. 1890-1990. Reinbeck bei Hamburg, 1990, S. 127-128.
138
день правительство приняло постановление в защиту республики, которое уже через три дня прошло рейхстаг и стало законом.
И все же Веймарская республика неуклонно двигалась вправо, ее руководители - В. Ратенау, Г. Штреземан, Г. Брюнинг - постоянно подвергались нападкам как “предатели”, жертвами правого террора становились не только коммунисты, но и умеренные социал-демократы и буржуазные политики, подписавшие перемирие, а позднее - Версальский мир. Реваншисты, фрайкоровцы, позднее - фашисты - стремились ответить на потерпевшую поражение социалистическую и неполную демократическую революцию решительной ультраправой контрреволюцией. При этом, казалось бы, успех веймарской политики был налицо: Германия вернулась в европейскую “семью наций”, величина репараций все время корректировалась в сторону уменьшения, пока они совсем не были отменены. И в целом весь “диктат Версаля” был вызван войной, ответственность за которую следовало бы возлагать на кайзеровскую элиту, а не на веймарскую. Здесь, как и в случае с “легендой об ударе кинжалом в спину”, налицо не просто предвзятость, но убежденность в наличии предубежденности как предпосылки к формированию нелегитимного общественного мнения.
“Легенда об ударе кинжалом в спину”, более чем популярная в 20-е годы XX в., возведенная нацистами в ранг неколебимого мифа и не умирающая до сих пор, многократно и доказательно опровергалась в научной литературе. Она является не просто ярким примером сознательной фальсификации истории в политических целях, но сконструирована виновниками, возлагавшими вину на своих политических конкурентов. И само понятие89, и начало легенды принято возводить к выступлению П. фон Гин- денбурга в ноябре 1919г. перед комиссией Национального собрания по расследованию причин развала германского фронта осенью 1918 г., подтвержденному в его мемуарах, изданных уже в следующем году, где он сравнил падение истощенного немецкого фронта, пораженного предательством тыла, с “Зигфридом под вероломным ударом копья свирепого Хагена”90. При этом именно сам Гинденбург вместе с генералом Э. Людендорфом, были теми, кто в конце сентября 1918 г. поверг в шок гражданское руководство страны, впервые сообщив правду о реальном положении дел на фронте и потребовав немедленно предложить перемирие и создать парламентское правительство91. Разумеется, истинные причины военного поражения и тем самым - краха старого режима - были иными.
Объективно это было полное истощение экономической, демографической, военной мощи страны. В 1915 г. военное производство составляло 38% всей промышленной продукции, в 1917 г. - уже 75%. Государственный долг за четыре года войны возрос в тридцать раз: с 5,2 млрд марок в 1914 г. до 156,4 млрд марок в 1918 г. Нехватка
89 Dolchstoß (нем.): буквально “удар кинжала” - образ, впоследствии широко использовавшийся в карикатурах, где мерзкие социал-демократические политики или же некая гнусная личность с характерным еврейским профилем подкрадываются с кинжалом сзади к сражающимся с врагом немецким солдатам.
90 Цит. по: Christian Graf von Krockow. Op. cit., S. 117.
91 Из сообщений очевидцев доклада специального курьера Верховного главнокомандования госсекретарям и представителям рейхстага, т.е. самой верхушке руководства страны: “Я слышал полузадушенные возгласы, я замечал подступающие слезы. Пробуждение от наркоза, гнев, ярость, стыд, обвинения: военные годами нас обманывали, а мы верили этому как евангелию” (Цит по: Christian Graf von Krockow. Op. cit., S. 117).
Другое свидетельство - историка А. Розенберга - объясняет, как это стало возможным: “С конца сентября 1914 г. и вплоть до конца войны ежедневные донесения были вполне добросовестны и надежны. В них было то, что обычно и содержат в себе подобные донесения, а именно данные о расположении фронта и о важнейших событиях. Но собственно решающие сведения в эти ежедневные донесения невозможно вписать: сила собственных войск в соотношении с войсками противника, резервы обеих сторон и общее стратегическое положение. Об этой реальной военной ситуации немецкий народ, включая рейхстаг, ничего не знал. Положение дел на войне было известно: при дворе, в Верховном командовании и в лучшем случае еще канцлеру”. - Rosenberg А. Die Entstehung der Weimarer Republik. Frankfurt a.M., 1966, S. 91.
139
сырья, квалифицированной рабочей силы (ушедших на фронт мужчин на производстве заменяли работавшие по 12 часов женщины и подростки) и, соответственно, снижение производительности труда вели к неуклонному снижению выпуска промышленной продукции, которая сократилась почти вдвое - так же, как и продукция сельского хозяйства, что уже в 1915 г. привело к необходимости введения карточной системы для всех основных продуктов питания; как результат - массовое недоедание, тяжелый голод92. Людские потери Германии от войны составили не только около 2 млн чел. убитыми и около 4,5 млн чел. ранеными, но и огромное, трудно поддающееся исчислению число умерших (в том числе после войны, но из-за ее последствий) от голода, эпидемий, пропавших без вести и попавших в плен93. Предложенная Гинденбургом после фактического установления в Германии военной диктатуры Верховного командования в конце 1916г. программа “военизации” страны только ускорила истощение экономики и, соответственно - нарастание социальной напряженности. Вера в победу улетучивалась; падала заработная плата; рабочие в условиях военного времени оказались фактически на положении крепостных; опора госаппарата - средние слои служащих и чиновников, по своему материальному положению скатывались все дальше к пролетариату, вынужденно проникаясь общностью интересов всех трудящихся; у крестьян, ремесленников, мелких торговцев вызывали недовольство высокие цены, нехватка рабочей силы и сырья - или даже его конфискация, низкие закупочные цены, спекуляция продуктами... При этом кайзеровская юнкерско-военная элита продемонстрировала решительное нежелание любых преобразований: предложенная для успокоения общества канцлером Т. фон Бетман-Гольвегом умеренная реформа прусской избирательной системы встретила решительный отпор. Октябрьская революция 1917 г. и выход России из войны еще более усилили антивоенные и революционные настроения в Германии. В январе 1918 г. всеобщая политическая стачка охватила основные индустриальные центры страны; в ней участвовало свыше миллиона человек, выдвигавших уже и политические требования - заключение мира с Россией, амнистия политзаключенных, отмена военной диктатуры, улучшение продовольственного снабжения; власти смогли сбить волну выступлений лишь введя осадное положение и благодаря соглашательской позиции лидеров социал-демократов. После провала последних отчаянных наступлений во Франции летом 1918 г. население окончательно утратило веру в кайзера и генералитет, рабочие бастовали, началось разложение армии и флота. Однако даже после вынужденного запроса о перемирии, начавшейся под давлением союзников демократизации политической системы и даже после восстания матросов в Киле Вильгельм II отказывался отречься от престола, передать власть социал-демократам и назначить выборы в Национальное собрание, хотя на этом настаивал канцлер и даже и генералитет.
Можно ли считать “случайным” восстание матросов 3 ноября, после которого по стране прокатилась волна революционных волнений, свержений и отречений, и в течение недели неожиданно для всего мира и всей Германии развалилась не только сравнительно молодая империя, но вековая, даже тысячелетняя, политическая система отдельных монархий, княжеств и герцогств - причем практически без малейшего сопротивления - “удивительно бесшумно”94? Ведь многие политики, даже социал-демократы и даже будущие коммунисты, как историк А. Розенберг, впоследствии депутат рейхстага
92 До войны пищевой рацион в Германии в среднем составлял 3500 килокалорий в день, в 1916-1917 гг. он не превышал 1500-1600 килокалорий. За годы войны от голода и недоедания в Германии умерло около 760 тыс. человек, в том числе, по некоторым источникам, до 700 тыс. в “брюквенную зиму” 1916/17 гг.
93 По некоторым оценкам, общее число вызванных войной потерь Германии составило до 22 млн человек. Кроме того, современные оценки добавляют в число непрямых потерь и миллионы женщин 1875-1900 гг. рождения, оставшихся одинокими из-за огромной убыли мужчин в возрасте 20-55 лет. - Kluge U. Die Weimarer Republik. Paderborn, 2006, S. 29-30.
94 Machtan L. Die erstaunlich lautlose Untergang von Monarchie und Bundesfürstentümem - ein Erklärungsangebot. - Die vergessene Revolution von 1918/19, S. 39-56.
140
от Коммунистической партии Германии, полагали, что октябрьские реформы сделали революцию уже не нужной: “Парламентское большинство в рейхстаге в октябре в целом выполнило все то, чего требовали народные массы... Их (масс. - К.Ц.) политическим рупором было большинство рейхстага. Они обладали властью и достигли того, чего хотели. Как же могла быть возможной новая немецкая революция, в результате которой пало правительство Макса Баденского, то есть в действительности - правительство Эрцбергера/Шейдемана (лидеры СДПГ. - К.Ц.)1 И тем не менее в ноябре случилась самая удивительная из всех революций. Массы, которые поддерживали большинство рейхстага, восстали против правительства Макса Баденского, то есть, собственно говоря, против самих себя”95.
Само по себе восстание явилось логичным итогом практически фатального развития событий после решения об объявлении неограниченной подводной войны. В марте 1917 г. Германия, возможно, стояла на пороге победы96. Париж был охвачен волнениями, французское население требовало мира, во французских войсках назревали брожения. Неограниченная подводная война, вторично (после беспомощной попытки в 1915 г.) объявленная 1 февраля 1917 г., на первых порах приносила немцам явные успехи. 31 марта австрийский император Карл I втайне от Германии послал письмо французскому президенту Р. Пуанкаре с предложением мира97. Союзники восприняли это письмо как доказательство близящегося краха “держав оси” и с его помощью смогли убедить президента США В. Вильсона в скорой легкой и неизбежной победе. США вступили в войну через неделю, 6 апреля, после чего победа союзников была предрешена, несмотря на последующие успехи немцев на Балканах, в Италии, выгодный мир с Россией и захват огромных богатых территорий на востоке, и даже продвижение летом 1918 г. практически к самому Парижу - дальше, чем в 1914 г.
Война в конечном итоге - и не только в смысле вступления в нее США - была решена не на полях сражений, а во многом на море - редчайший случай для крупных войн. Германский военно-морской флот, так торжественно, но и с такими политическими и финансовыми усилиями строившийся перед войной, фактически в ней так и не принял полноценного участия, будучи заперт британским флотом в местах своего стационирования. Еще более важным стало то обстоятельство, что английский флот смог обеспечить бесперебойное импортное снабжение Великобритании и, напротив, организовать полноценную блокаду Германии и Австро-Венгрии. Единственно возможным средством противостоять британскому превосходству на море германскому командованию виделась подводная война, причем неограниченная, т.е. нарушающая морское право. По мнению адмиралитета, если германские подводные лодки начнут топить все корабли вокруг британских островов - без предупреждения и без исключений - то Англия, сама оказавшись в кольце жесткой блокады, быстро будет вынуждена капитулировать. Не только нарушение морского права, но и - как более чем вероятный результат неограниченной подводной войны - вступление в войну США воспринимались немецким командованием как неизбежное зло, не влекущее за собой, однако, серьезных последствий98. Немецкие адмиралы и генералы были твердо уверены в успехе и обещали победу в течение шести месяцев. Действительность показала крах неограниченной подводной войны в течение искомых шести месяцев: англичане разработали надежную систему морских конвоев; ни один американский военный транспорт не был потоплен на пути через Атлантику; большинство немецких подлодок погибло.
95 Rosenberg А. Die Entstehung der Weimarer Republik, S. 223-224.
96 После битв при Аррасе, Эна и Шампани - так, по крайней мере, по мнению ряда историков, отнюдь не ревизионистски-реваншистского толка: см., например: Fernau J. “Deutschland, Deutschland über alles...” Von Anfang bis Ende. München, 2008, S. 247.
97 После чего через несколько дней заверял Вильгельма II на встрече в Бад-Хомбурге в своей безусловной союзнической преданности и дал свое честное императорское слово возмущенному австрийскому министру иностранных дел, что ничего не знает о подобном письме.
98 Christian Graf von Krockow. Op. cit., S. 113-114.
141
К началу ноября 1918 г. скорое поражение Германии не только было очевидно, но и еще за четыре недели до этого публично признано самим Верховным командованием (причем в соответствующем письме Гинденбурга одним из мотивов заключения перемирия было желание сохранить жизнь немецким солдатам). Тем более логичным представляется отказ матросов выполнять заведомо самоубийственный приказ, отданный буквально в последнюю минуту перед неизбежным перемирием, - выйти в море навстречу превосходящим силам британского флота. Немецкие матросы не отказывались защищать родину и были готовы идти до Гельголанда, но не в Ла-Манш к берегам Англии, навстречу “почетной смерти под развевающимся флагом”.
Со времен Веймарской республики и до настоящего времени публицисты и историки спорят", чем было вызвано это роковое решение морского командования - попыткой добиться перелома в войне, стремлением поддержать военными действиями идущие переговоры или же сознательным желанием “почетной смерти”100. Вероятно, мотивы и командования, и многих офицеров были различны и, возможно, многогранны; вероятно, морское командование не планировало “самоубийство” в прямом смысле слова. В любом случае матросы, основываясь и на разговорах, и на общих настроениях (для историков зафиксированных и письменно), интерпретировали приказ однозначно, отказавшись быть жертвами гибельного честолюбия офицеров101. Командующий флотом адмирал Ф. фон Хиппер попытался, ввиду начавшихся волнений, отменить приказ о наступлении, но было уже поздно: матросы были вынуждены идти до конца, поскольку выбор был только между “старым порядком”, что означало трибунал и расстрел за мятеж на военном корабле в военное время и отказ исполнять приказ (уже шли массовые аресты матросов, позже - столкновения с военными патрулями, повлекшие за собой жертвы) - или же его ликвидацию. Матросов почти принудили просто бороться за выживание, что стало, однако, катализатором всегерманской революции102.
99 См., например: Deist W. Die Politik der Seekriegsleitung und die Rebellion der Flotte Ende Oktober 1918. - Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte 14, 1966; Groß G.R. Eine Frage der Ehre? Die Marineführung und der letzte Flottenvorstoß 1918. - Kriegsende 1918. Ereignis, Wirkung, Nachwirkung; Afflerbach H. “Mit wehender Fahne untergehen”. Kapitulationsverweigerungen in der deutschen Marine. - Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte 4, 2001.
100 “Почетная смерть” и “гибельный менталитет” - важнейшие понятия, характеризующие образ мышления правящей дворянской верхушки Австро-Венгрии и Германии, во многом - офицерского корпуса, особенно морских офицеров (в среде которых было традицией предпочитать смерть - затопление корабля и команды - капитуляции). Предвосхищение грядущей неминуемо назревающей гибели империи и всего привычного миропорядка сочеталось с желанием устроить этому миру “пышные похороны”, уйти, “громко хлопнув дверью”, в том числе и этим объясняется та настойчивость, с которой австрийский и немецкий генералитет еще в 1914 г. двигался к мировой войне. В конце Первой мировой войны, в преддверии неминуемого поражения, давняя морская традиция пережила настоящий ренессанс; этаблировалось даже новое понятие - Todesfahrt: самоубийственный выход навстречу врагу при заведомом отсутствии шансов на успех.
101 Командир линкора “Тюрингия” говорил о необходимости “уйти на дно под развевающимся флагом”, другие офицеры - о том, что нужно предпочесть “гибель с честью” “позорной капитуляции” (цит. по: Afflerbach H. Op. cit., S. 606). Следует учесть, что в данном контексте “гибель” и “затопление корабля” в немецком языке - одно слово.
102 Тот факт, что матросы поначалу не думали ни о какой революции, подтверждают записи А. Розенберга, историка-современника событий: «Требования восставших матросов были вполне аполитичными. Из 13 пунктов, выдвинутых солдатским советом первой эскадры, дальше всех шел один, который требовал освободить арестованных матросов “Тюрингии” и “Гельголанда”, а также матросов, осужденных в 1917 г. Также требовали освободить от ответственности участников нынешних волнений: в их личное дело “не должны вноситься никакие негативные записи”! То есть революционеры не хотят, чтобы им в личное дело записали революцию... Бесподобен пункт 9: “Обращение ‘господин капитан и пр.’ должно использоваться только в начале фразы. В дальнейшем разговоре оно отпадает, и я обращаюсь к начальнику на ‘Вы’ ”! Вы только представьте себе - 100 000 матросов восстали. У них пушки. Жизнь офицеров в их руках. Германская империя разваливается от их выступления, а эти самые революционеры озабочены тем, что в будущем хотят говорить
142
Успех восстания, переворот в Берлине, молниеносный развал Германской империи не означал, однако, коренной общественно-политической трансформации. Верхние слои общества, генералитет, буржуазия считали необходимым пожертвовать символами прежнего режима - кайзером и местными правящими династиями, чтобы сохранить прежнюю суть государства. Практически все слои населения желали не революции, но реформ, причем довольно умеренных: во многом именно из-за и без того серьезных материальных и финансовых потерь люди стремились сохранить оставшееся и не подвергать свое материальное положение опасности политических экспериментов103. Даже самые левые политические силы - СДПГ и НСДПГ (правда, без участия радикально настроенных спартаковцев и будущих коммунистов), сформировавшие советы рабочих и солдатских депутатов, добровольно отказались от взятия власти, высказавшись в пользу созыва Национального собрания. Больше того, во многом именно советы содействовали формированию многопартийной демократии. На начальном этапе революции советы не являли собой единой организации с четкой идеологией; наряду с едиными, довольно общими целями они концентрировались в своей работе на местных задачах, во многом - по поддержанию порядка и спокойствия, и рассматривали себя как временные организации. Вопрос о власти и форме будущего государства должно было решить демократически избранное Национальное собрание - эту идею поддерживало руководство большинства советов. И именно Всегерманский съезд Советов, состоявшийся 16-20 декабря в Берлине, создал мощный внутриполитический импульс для широкого общественного консенсуса по этому вопросу. Лозунг спартаковцев “Вся власть Советам!” получил поддержку всего 10 из 489 делегатов; съезд своей резолюцией назначил выборы в Национальное собрание на январь 1919 г. Благодаря этому был сравнительно легко пережит тяжелый политический кризис конца 1918 - начала 1919 г. Добровольный отказ советов от власти и решительное высказывание в пользу парламентской демократии во многом определили политический климат Веймарской республики. При том, что в целом кайзеровский государственный аппарат, армия, экономика, местное самоуправление остались практически нетронутыми104, данные действия советов - в терминологии коммунистов - решили основной вопрос любой революции, вопрос о власти, в пользу буржуазии105.
Примечательно, что сам германский кайзер Вильгельм II, в отличие и даже в противоположность прусскому королю Вильгельму II, символизировал собой, репрезентировал и выражал интересы (естественным образом) “вильгельмовской Германии”,
не “господин лейтенант”, а просто “Вы”!». - Rosenberg A. Die Entstehung der Weimarer Republik, S. 235. “Неисторично”, но обоснованно А. Розенберг подводит итог: “Не НСДПГ (независимые социал-демократы, левое радикальное крыло СДПГ, отколовшееся от социал-демократов и впоследствии ставшее основой компартии. - К.Ц.), а адмирал Шеер (глава штаба морского командования. - К.Ц.) создал революционный котел, взорвавшийся в ноябре 1918 г.” - Ibid., S. 168.
103 Соответствующие настроения передают записи Э. Трёльча, теолога, философа, либерального политика, одного из основателей Народного союза за свободу и отечество, созданного в 1917 г. в противовес националистической Немецкой отечественной партии: “После жуткой ночи картина стала ясна из утренних газет: кайзер в Голландии, революция победила в большинстве центров, князья отрекаются от своих престолов. Ни один человек не погиб за кайзера и отечество! Чиновничество перешло на службу новому правительству! Гарантируется сохранение всех обязательств и никакого штурма банков! Воскресенье, 10 ноября, был замечательный осенний день. Бюргеры, как обычно, толпами гуляют в Грюневальде. Никаких элегантных туалетов, сплошь бюргеры, иные явно специально оделись просто. Все несколько пришибленные, как люди, чья судьба решается где-то далеко, но все же успокоившиеся и умиротворенные тем, что все так хорошо закончилось... На всех лицах написано: зарплату будут платить и дальше” (цит. по: Christian Graf von Krockow. Op. cit., S. 123).
104 Спустя полгода после революции из 470 прусских сельских округов только одним управлял социал-демократ, остальные ландраты занимали свои посты еще со времен империи.
1(Ь Judick G. Der Platz der Novemberrevolution 1918/19 in der deutschen Geschichte. - 75 Jahre deutsche Novemberrevolution, S. 11.
143
Германии периода империализма, т.е. новой, буржуазной106. И император, и его Германия стремились всеми силами выйти за тесные рамки практически еще феодальных границ - географические, экономические, демографические, военные и духовные. Однако “старый порядок”, его символы и основные структуры, прежде всего армия и главная опора трона - прусское юнкерство - играли слишком сильную роль и в государстве, и в коллективном мировоззрении, и в мировоззрении самого кайзера; в результате в качестве инструмента для расширения границ и поиска нового кайзер обратился не к политическим реформам, а к новому техническому средству, обещавшему почти волшебные изменения - строительству тяжелого военного флота107. Мировая война не просто продемонстрировала свою бессмысленность, для Германии - фатальность и безнадежность, но и бесцельность этого нового волшебного средства. Германские вооруженные силы, в конечном счете - германское государство по-прежнему оставались в руках командования сухопутными силами. Не случайно именно эта общественная, а затем и политическая сила стала основным инструментом реакции в борьбе с революцией, а впоследствии - самостоятельным политическим игроком, сдвигавшим республику все дальше вправо. Рубежным моментом стало спартаковское восстание в Берлине в январе 1919 г., затем - разгром Баварской и Бременской советских республик. После этого окончательно распадается единство германской социал-демократии, усиливается правый и левый экстремизм, в январских боях и последовавшем терроре выкристаллизовывается фрайкор, ставший затем основой высшего и среднего слоя НСДАП. Революция останавливается, парламентская демократическая республика, получившая в ноябре 1918 г. практически всеобщую поддержку, теряет сторонников, еще не успев родиться, кайзеровские государственные, административные, социально-экономические структуры дальше почти не меняются. И в результате “в немецкой историографии до сих пор обсуждается вопрос - а была ли в 1918 г. в Германии революция?”108
106 Не случайно столь тесная дружба, прежде всего деловая, связывала его со столпами германской тяжелой промышленности, такими как, например, Ф. Крупп.
107 Прозаик, поэт, драматург и публицист Т. Фонтане еще в 1897 г., до строительства флота, пророчески писал: «Что мне нравится в кайзере - это полный разрыв со старым, а что мне в нем не нравится - целиком противоречащее этому стремление возродить еще более древнее. В некотором смысле он освобождает нас от одиозных форм и проявлений старого пруссачества... Он прекрасно понимает, что германский кайзер - это нечто совсем иное, чем маркграф Бранденбургский. У него миллион солдат, и он хочет иметь сотню броненосцев; он мечтает (и эту его мечту я высоко оцениваю) об унижении Англии. Германия должна стоять выше всех, везде и во всем. Все это - насколько это умно и реалистично, я оставляю за скобками, - мне вполне симпатично... (Но) он стремится, если не к невозможному, то в любом случае к самому опасному с неверными инструментами и недостаточными средствами. Он хочет обрести новое с помощью совсем старого, он хочет построить современность с помощью инструментов из старого чулана... То, чего, по-видимому, хочет кайзер, абсолютно невозможно достичь с помощью “оружия”... Нужно вообще отказаться от вооружения, на его место должны заступить совсем другие вещи: деньги, разум, воодушевление. Если кайзер воспользуется этой троицей, он сможет со своими 50 миллионами немцев начать любую борьбу; с помощью гренадерских шлемов, медалей, наградных лент и бедного сельского дворянства, которое “следует за своим маркграфом сквозь огонь и воду”, он этого не добьется. Только вовлеченность народа сможет совершить те чудеса, которых он жаждет... Нужно перешагнуть через наше дворянство; на него можно ходить смотреть, как в египетский музей, склоняясь перед Рамзесом и Аменхотепом, но править страной ради него в заблуждении, что это дворянство и есть страна - в этом наше несчастье, и до тех пор, пока это будет продолжаться, о дальнейшем развитии германской силы и уважения к Германии во всем мире можно даже и не думать. Там, где кайзер видит могучий столп, там всего лишь глиняные ноги. Нам нужен совсем другой фундамент. Он пугает, но кто не осмеливается, тот не выигрывает. Чтобы государства погибали в результате смелых преобразований, востребованных временем, - такие случаи крайне редки. Мне не приходит в голову ни один. Но обратных примеров - сотни». - Fontane Т. Aus meinem bunten Leben. Ein biographisches Lesebuch. München - Wien, 1998, S. 308-309.
108 Патрушев А.И. Указ, соч., с. 80.
144
И несмотря на то, что этот тезис в последнее время несколько утратил свою актуальность, по-прежнему значимыми и в известной степени нерешенными остаются многие вопросы, связанные с историей германской революции, в том числе, пожалуй, основной, сформулированный еще Я.С. Драбкиным: “Каков же был основной характер революции? В какой мере смогла она решить стоявшие перед ней исторические задачи?”109 Ноябрьская революция все еще ждет своих исследователей, и ее грядущий столетник юбилей позволяет с оптимизмом смотреть на перспективы ее изучения.
109 Драбкин Я.С. Проблемы и легенды в историографии германской революции, с. 8.
145
Портреты историков
©2016 г.
Л.П. ЛАПТЕВА
ВЛАДИМИР АНДРЕЕВИЧ ФРАНЦЕВ (1867-1942)- РУССКИЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ МЕЖСЛАВЯНСКИХ НАУЧНЫХ СВЯЗЕЙ В XIX веке
В.А. Францев относится к тем русским ученым-гуманитариям, которые в начале XX в. определили почетное место России в европейской науке. Он был славяноведом энциклопедического типа, т.е. изучал славянский мир в его совокупности: историю, филологию, языкознание, этнографию, литературу, источники о славянах, прошлое и современное состояние всех сторон культуры и вообще духовной жизни славянских народов.
Подобный “энциклопедизм” характерен и для ряда других русских славяноведов XIX - первой четверти XX в. На наш взгляд, этот феномен объясняется комплексом причин и вытекает из исторических условий развития славяноведения. Прежде всего, славяноведение - наука относительно молодая, ее становление происходило в основном в XIX в. Как известно, этот период истории Европы характеризуется пробуждением национального самосознания у народов Центральной и Юго-Восточной Европы, находившихся под иностранным господством, не имевших своих национальных государственных образований, стесненных в социальном, экономическом и культурном развитии, подвергавшихся германизации, итальянизации и исламизации. И только одно государство в Европе - Россия - было свободно от национального господства иноязычных, иноверующих и инокультурных народов и притом достигло большого политического влияния на Европейском континенте.
Многие адепты национального возрождения славян видели в России потенциального освободителя их народов от иноземного ига. Для воплощения в жизнь поставленных целей сторонники национального возрождения должны были воспитать национальное самосознание в массах, чтобы получить социальную опору. Задача воспитания самосознания народа успешнее всего решается изучением гуманитарных дисциплин: истории, языка и литературы, народного творчества и т.д. Однако большинство славянских народов, особенно находившихся под турецким владычеством, было отсталым, поголовно неграмотным, с архаическими формами общественной жизни. “Возрожденцам” приходилось начинать с нуля и главное внимание уделять только местным языковым задачам, изучать прошлое своего народа, развивать или возрождать собственную культуру. Для подробного ознакомления с жизнью других славян, своих соседей, не было ни средств, ни сил. Даже развитые славянские народы, например чехи, сосредоточивали усилия лишь на изучении чешского языка, чешской истории, этнографии, народного быта.
Славяноведение в России имело иные цели. Огромная многонациональная империя, заявившая себя в конце XVIII - начале XX в. могучей державой, считала, что ее историческая миссия - освободить “единокровных и единоверных” братьев славян
Лаптева Людмила Павловна - доктор исторических наук, Заслуженный профессор исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
146
от иностранного ига. Отсюда проистекала задача науки о славянах - исследовать все направления их материальной и духовной жизни, чему была подчинена организация образования и подготовка кадров ученых-славистов. Славяноведение в широком объеме должно было преподаваться в университетах, а университетский преподаватель должен был знать все и обо всех славянах.
Вторым фактором, объясняющим “энциклопедичность” русских славистов исследуемого периода, является состояние самой науки о славянах. Данная отрасль знаний находилась еще в стадии становления и оформления. Объем сведений о славянах был далеко неполным: источниковая база только формировалась, дифференциация отдельных отраслей пребывала в зачаточном состоянии. Многие дисциплины, кроме языкознания и литературы, еще не получили достаточного развития, чтобы стать самостоятельным предметом. Так, история славян приобрела характер самостоятельного предмета в университетском преподавании только в начале 60-х годов XIX в. Источниковедение, историография, археология и т.д. объединялись в одном предмете - славянские древности. Мало что было известно об экономическом, социальном положении и быте славян, их духовной жизни.
Поэтому подготовка кадров славистов включала все то, что было известно о славянах, ставила задачу усвоения всех имевшихся сведений и преумножения их лицами, посвятившими себя этой профессии. В российских университетах существовала лишь одна кафедра славянской филологии, где один профессор вел педагогическую работу по всем отраслям славяноведения: преподавал славянские языки и литературу, историю славян, славянские древности и историю самой науки. В научной работе каждый русский славист выбирал определенную специальность - историю, языковедение, литературоведение и разрабатывал эту область. Таким образом, недифференцированность славяноведения определила “энциклопедичность” специалистов, каждый из которых вносил свой вклад в зависимости от способностей и возможностей.
Серьезный вклад во многие отрасли славяноведения внес В.А. Францев, проработавший большую часть жизни в Варшавском университете. Он оставил ценные труды практически обо всех зарубежных славянах - западных и южных - и считался лучшим специалистом по “славянскому миру”.
Так, в одной из статей, вышедшей в Праге в 1937 г., отмечалось, что В.А. Францев - “лучший знаток западного славянства в его прошлом и настоящем... выгодно отличается среди современных славистов” и, “обладая знанием славянства теоретическим и практическим”, он “многогранными связями с выдающимися представителями науки и искусства всех славянских народов, а также собственными трудами познал все славянство в совокупности” и “написал многочисленные работы о важнейших чешских научных открытиях... имеет выдающиеся заслуги в славянской филологии”. Указывалось также, что для его трудов характерны как тщательность метода, так и богатое содержание1.
Библиография трудов В.А. Францева насчитывает 316 названий2. О жизни и творчестве ученого существует значительная литература, хотя и не исчерпывающая всех сторон его научной деятельности. До Октябрьской революции 1917 г. в России эта литература была представлена главным образом рецензиями на его основные работы. Так, живой отклик специалистов вызвала книга “Очерки по истории чешского возрождения”, о которой в архиве В.А. Францева хранится 21 рецензия русских и заграничных авторов3. Наряду с рецензиями на труды ученого и полемическими статьями по поводу
1 Slavia. Časopis pro modemi filologii, roč. 23, č. 4. Praha, 1937.
2 Francev VA. Bibliografický soupis vědeckých prací s přehledem jeho činnosti. Theodor Syl- laba. Praha, 1977.
3 Основные рецензии на труд В.А. Францева “Очерки по истории чешского возрождения” см. в кн.: Лаптева Л.П. История славяноведения в России в конце XIX - первой трети XX в. М., 2012, с. 306.
147
некоторых его выводов и заключений сведения о жизни и сочинениях В.А. Францева имеются во всех соответствующих справочниках и словарях, изданных до революции. Однако крупный ученый, получивший признание как в России, так и среди славяноведов Европы, не принял Октябрьской революции, в 1920 г. эмигрировал в Чехословакию и отечественной историографией был забыт.
Возвратить ей В.А. Францева посчастливилось автору этих строк. В 1962 г., тогда доцент кафедры истории южных и западных славян МГУ, я получила продолжительную командировку в Чехословакию для повышения квалификации. В Праге хранился личный архив В.А. Францева4, который по завещанию ученого становился доступным через 20 лет после его смерти (В.А. Францев скончался в 1942 г.). Я приехала как раз вовремя и в течение восьми месяцев изучала документы архива, до этого времени никем не исследованные, и по возвращении в Москву опубликовала большую статью “В.А. Францев как историк славянства”5. Дальнейшее изучение материалов привело к созданию целой серии статей, посвященных различным аспектам творчества В.А. Францева6. Они и составляют основную литературу об этом ученом. Что касается чешской литературы о В.А. Францеве эмигрантского периода его жизни, то большую ее часть представляют собой статьи в чешских справочных изданиях в связи с 60-летним и 70-летним юбилеями ученого7.
* * *
Владимир Андреевич Францев родился 4 апреля 1867 г. в крепости Новогеоргиевск (под Варшавой), в русской части Польши8. Его отец, Андрей Константинович Францев, был “новогеоргиевского военного госпиталя лекарский помощник, коллежский регистратор, русский, православный”. Мать Мария Адольфовна - полька римско- католического вероисповедания. Отец скончался, когда будущему ученому было шесть лет, и его воспитанием занималась мать. С раннего детства Владимир знал польский язык, но воспитывался он в русском духе, был православным9, окончил одну из русских варшавских гимназий. В 1889 г. Владимир поступил в русский Варшавский университет. Историко-филологический факультет он закончил в 1890 г., а в 1892 г. представил диссертацию на тему: “Сказки и песни о благородных животных” и был утвержден в степени кандидата.
Варшавский русский университет был открыт в 1869 г. с целью доставить жителям этого края “всевозможные средства к образованию, но, разумеется, с тем, чтобы это послужило не во вред, а на пользу государству... не к отчуждению, а к сближению его (края. -77.77.) с остальными частями империи”. Так определяли задачи создания Варшавского университета официальные круги Российской империи. В польской же историографии создание этого университета квалифицируется как проведение линии правительства России на русификацию поляков. На наш взгляд, такая точка зрения является поверхностной и необъективной.
Каждый университет, безусловно, выполняет задачи государства в подготовке кадров в нужном для политического режима духе. Но вместе с тем он сосредоточивает
4 Literami Archiv Památníků narodni písemnosti (далее - LAPNP).
5 Лаптева Л.П. В.А. Францев как историк славянства. - Славянская историография. Сборник статей. М., 1966.
6 Основные работы см. в кн.: Лаптева 77.77. История славяноведения в России в конце XIX - первой трети XX в., с. 289-290.
7 Об этом см. Там же, с. 290-291.
8 Биографические данные, сведения о служебной деятельности, научных командировках, контактах со славянскими учеными и т.д. В.А. Францева основаны на архивных документах 15 хранилищ бывшего СССР и Чехословакии. Их перечень и краткую характеристику см. Лаптева Л.П. В.А. Францев. Биографический очерк и классификация трудов. - Slavia. Časopis pro Slovanskou filologii, 1966, č. 1, s. 79-95.
9 По законам Российской империи при смешанных браках дети мужского пола должны были быть православными, женского - по вероисповеданию матери или по желанию родителей.
148
мыслящую часть общества, предоставляет возможность широкого обмена идеями, мнениями, способствует развитию контактов с родственными учреждениями других стран. Кроме того, учреждение университета предопределяет развитие науки, сообщение знаний, а это формирует мировоззрение и развивает мышление учащихся подчас далеко не в том духе, который желали бы видеть власти.
История знает немало случаев, когда университеты становились в оппозицию режиму. Ярким примером в этом смысле является Пражский университет XIV в. Созданная императором Священной Римской империи в тесной связи с Римской курией и католической церковью пражская Генеральная школа в XV в. превратилась в центр Реформации и социального движения в Чехии, известного под названием Гуситской революции. Реформация церкви в XVI в. в Германии и других европейских странах начиналась в университетах как оппозиционное движение существующим политическим порядкам. Таким образом, на наш взгляд, функцию обрусения поляков Варшавский университет выполнять не мог по определению.
Русский Варшавский университет плохо исполнял свои “обрусительские” функции, однако он принес значительную пользу в решении образовательных задач. По сведениям польского историка Е. Рузевича, через этот университет прошли 7 тыс. поляков и около 1 тыс. студентов еврейского и немецкого происхождения, ассимилированных польской культурой. Около 100 поляков, посвятив себя науке, добились в ней больших результатов, о чем свидетельствует их членство в Польской и Краковской академиях. В межвоенное 20-летие около 80 выпускников русского Варшавского университета были профессорами и преподавателями высших учебных заведений в Польше10.
В Варшавском университете в разное время работали крупные русские ученые- историки Д.М. Петрушевский, Н.И. Кареев, А.Л. Погодин, филологи и языковеды, историк славянского права Ф.Ф. Зигель и др. Однако долго в Варшаве они не задерживались из-за недружелюбной, враждебной атмосферы, царившей как в профессорской коллегии и среди студентов, большинство из которых были поляками, так и во всем польском обществе. Национализм поляков, которые не давали себе труда разобраться в мировоззрении русских профессоров, создавал обстановку вражды, провинциальных интриг, так что даже дружелюбно настроенные к полякам, прогрессивные по политическим воззрениям русские профессора стремились перебраться в университеты центральной части Российской империи.
Но основная масса русских профессоров Варшавского университета были людьми умеренных или даже консервативных взглядов. Они смотрели на свою работу в Варшаве как на “служение русскому делу”, выполняли все предписания начальства и действовали в духе политики русского правительства, даже если не всегда были с ней согласны. Среди них были хорошие специалисты, воспитавшие немало талантливых учеников из поляков. Тем не менее они постоянно подвергались травле со стороны польской публицистики. К числу таких “умеренных” профессоров принадлежал и В.А. Францев.
В 1908 г. вышла брошюра Н.А. Дубровского под названием “Официальная наука в Царстве Польском”. Автор, бывший студент Варшавского университета, обучавшийся у В.А. Францева, характеризует учителя как “реакционера и невежду”. В усердном труде Францева-исследователя Дубровский не видит ничего положительного. По его мнению, в своих работах ученый не сделал ни одного сколько-нибудь смелого шага за пределы чисто археологического копания в груде материалов, а сам Францев представляет науку, которая находится вне времени и пространства11.
Брошюра являла собой политический памфлет, направленный против Варшавского университета, а имя В.А. Францева было использовано в качестве примера, доказывающего никчемность этого учебного заведения. Дубровский так и не понял процесса
10 Róziewicz Е. Polsko-rosyjskie powiązania maukowe (1725-1918). Wroclaw - Warszawa - Kraków - Gdańsk - Łódź, 1984, s. 281-282.
11 Дубровский Н.А. Официальная наука в Царстве Польском. СПб., 1908, с. 90, 91, 100.
149
познания прошлого и методов, которыми эти знания добываются. Необъективность и предвзятость его оценок очевидна, о чем свидетельствует, в частности, преподавание в Варшавском университете предметов славяноведения. Если в университетах центральной части России славистические дисциплины преподавал, как правило, один профессор, а в некоторых университетах кафедры годами не замещались за неимением кадров, то в Варшавском университете каждый предмет славяноведения вел отдельный специалист. Кафедру всегда возглавлял крупный ученый. Открыть славистические чтения довелось В.В. Макушеву, широко известному специалисту по истории, литературе и языкам южных славян. После смерти Макушева кафедру занял К .Я. Грот - сын русского академика Я.К. Грота, специалиста по исследованию русского языка и литературы. К.Я. Грот внес большой вклад в изучение славянских литератур. Затем кафедру славянской филологии возглавил известный русский историк, представитель нового прогрессивного направления в исторической науке, позитивист А.Л. Погодин, бывший противником официальной русской политики в Польше. После его ухода кафедра перешла к В.А. Францеву.
Своими трудами слависты Варшавского университета внесли большой вклад в разработку славянской истории, литературы и других областей. Из-под пера русских профессоров университета вышли многие исследования и по истории Польши. Так, профессор всеобщей истории Н.Н. Любович (1855-1935) изучал реформацию в Польше и опубликовал на эту тему весьма ценные работы, основанные на архивных материалах и содержащие неординарные выводы. Среди них особо отметим книги “История реформации в Польше. Кальвинисты и антитринитарии” (СПб., 1883) и “Начало католической реакции и упадок реформации в Польше” (СПб., 1890). Значимые исследования создал и знаменитый русский историк Н.И. Кареев (1850-1931), несколько лет преподававший в Варшавском университете всеобщую историю. Ему принадлежат книги “Очерк истории реформационного движения и католической реакции в Польше” (М., 1886), “Падение Польши в исторической литературе” (СПб., 1888), “Польские реформы XVIII века” (СПб., 1890), “Исторический очерк польского сейма” (М., 1888) и др. Профессор А.Л. Погодин (1867-1947) опубликовал целую серию книг и статей, относящихся к польской истории, в частности, фундаментальное исследование “Главные течения польской политической мысли (1863-1907)” (СПб., 1907), а также работы о польской литературе. Среди последних назовем двухтомное исследование “Адам Мицкевич. Жизнь и творчество” (М., 1912).
Некоторые нерусские профессора Варшавского университета активно сотрудничали с русской научной средой и печатали свои сочинения на русском языке и в России. Так, профессор А.И. Павинский (1840-1896), в 1859-1862 гг. учившийся на историко- филологическом факультете Санкт-Петербургского университета, свою главную работу о славянах “Полабские славяне. Историческое исследование” (СПб., 1871) и многие статьи публиковал на русском языке и вообще сотрудничал с российской наукой. Профессор И.И. Первольф (1841-1892), читавший в Варшавском университете славянские древности и другие славистические предметы, тоже издал свое основное сочинение “Славяне, их взаимные отношения и связи” в трех томах (Варшава, 1886-1893) на русском языке.
Все это с очевидностью свидетельствует о том, что русский Варшавский университет не играл важной роли в обрусении поляков, как то утверждает проникнутая национализмом польская историография и некоторые ее российские подражатели12. Не являлся этот университет и центром мракобесия, что инкриминируют ему невежественные авторы вроде Дубровского. Университет был обычным высшим образовательным российским учреждением провинциального уровня, но благодаря определенным привилегиям, данным ему по политическим соображениям, в научном плане занимал более высокую ступень, нежели некоторые провинциальные вузы центральной части Российской империи. Учитывая высокую интеграцию польской интеллигенции, в том числе ученых, профессоров, а также представителей молодого поколения, получавших
12 Иванов А.Е. Варшавский университет в конце XIX - начале XX века. - Польские профессора и студенты в университетах России (XIX - начало XX в.). Варшава, 1995, с. 198-205.
150
высшее образование в России, Варшавский университет следует рассматривать как один из факторов русско-польских научных и культурных связей с последней трети XIX в. и до революционных событий в России в начале XX в.
В такой обстановке получал образование и научную подготовку В.А. Францев. Окончив университет, он некоторое время работал учителем русского языка и словесности, истории и географии во 2-й женской Варшавской гимназии, одновременно являясь стипендиатом при Варшавском университете для приготовления к профессорскому званию. В 1893 г. он был впервые командирован за границу на летнее вакационное время. Вторую такую научную командировку, на полгода, ему предоставили в 1895 г. Сдав магистерский экзамен, в 1897 г. В.А. Францев был отправлен за границу сроком на три года для приготовления диссертации по кафедре славянских литератур и наречий13. Находясь за границей, он занимался изучением языков и литературы, истории и этнографии западных и южных славян.
Как показывают отчеты варшавского магистранта министру народного просвещения, В.А. Францев посетил Вену, Прагу, Загреб, Любляну, Будапешт и другие города. В Вене он познакомился с семинаром профессора И.В. Ягича, “просмотрел рукописи Придворной библиотеки и отметил неполное их описание, сделанное Миклошичем, слушал лекции проф. И.В. Ягича, Й. Иречка, Мурко, Вондрака и Решетара”14. Стипендиат усердно изучал специальную литературу, “не оставляя без внимания ни одного из ученых, труды которых подвигали вперед разработку церковнославянского языка: так он изучал Шлёцера, Добровского, Калайдовича, Востокова, Копитара, Шафарика, Бодянского, Рачкого, Ягича”. С чешской литературой он знакомился по трудам Юнг- манна, Тиефтрунка, Шлёцера, Иречка, Пыпина и выдающимся памятникам чешской письменности15. В Загребе В.А. Францев занимался хорватским языком.
Главной своей задачей В.А. Францев определил изучение чешского языка, древнего и нового, и с этой целью штудировал в Праге труды Миклошича, Гатталы Гебауэра, работал над древними рукописями. В период командировки 1897-1900 гг. он посетил Моравию, где в основном занимался историей и частично диалектологией.
По возвращении из этой командировки В.А. Францев был назначен исправляющим должность доцента по кафедре истории славянских наречий и литератур16. Свою первую лекцию на тему: “Главнейшие моменты в развитии чешского славяноведения” он прочитал 8 ноября 1900 г.
После защиты магистерской диссертации “Очерки по истории чешского возрождения” (1902 г.) В.А. Францев в 1903 г. был назначен экстраординарным профессором, а защитив докторскую диссертацию “Польское славяноведение конца XVIII и первой четверти XIX столетия” (1906 г.), с 1907 г. стал ординарным профессором Варшавского университета. Преподавательская деятельность В.А. Францева отличалась большим разнообразием. Он читал курсы новой чешской литературы, исторической грамматики чешского языка, историю югославянских литератур - сербской, хорватской, далматинской, дубровницкой, славянской древности, лекции по славяноведению, исторической этнографии славян, грамматике церковнославянского языка и др. Кроме того, он вел практические занятия по чтению чешских и других славянских текстов и практически преподавал чешский язык. Многие курсы его лекций были опубликованы в литографированном виде в качестве пособий для студентов17.
13 Документы о командировках см. Российский государственный исторический архив (далее - РГИА), ф. 740, оп. 18, eg.xp. 21, л. 337; ф. 733, оп. 123, д. 138, л. 367; оп. 150, eg.xp. 967, л. 118, и др.
14 Там же, ф. 733, оп. 151, eg.xp. 33, л. 168.
15 Там же, оп. 150, eg.xp. 967, л. 118.
16 Там же, оп. 123, eg.xp. 138, л. 271.
17 См., например: Францев В.А. Лекции по славяноведению. Варшава, 1910; его же. История славянских литератур. Литературное возрождение славян западных и южных. Варшава, 1913; его же. Дубровницкая и далматинская литература. Варшава, 1913.
151
Все свободное от педагогической работы время В.А. Францев посвящал научным занятиям в архивах, главным образом в славянских землях Австро-Венгрии, а о результатах своих командировок систематически докладывал на заседаниях Общества истории филологии и права при Варшавском университете, где считался одним из самых активных и работоспособных действительных членов. К началу XX в. им уже был опубликован ряд трудов, а в 1902-1907 гг. вышли почти все его крупные работы, которые получили широкое признание.
В 1904 г. В.А. Францева избрали иностранным членом Чешской академии наук и искусств, а в 1907 г. он получил две премии Российской академии наук: премию митрополита Макария за издание корреспонденции В. Ганки и премию имени профессора А.А. Котляревского за докторскую диссертацию и издание второго тома корреспонденции Й. Добровского. За 1908-1921 гг. В.А. Францев напечатал десятки статей разного объема и значения. Росли известность и авторитет ученого. Его избрали членом Чешского Королевского Общества наук, Чешского этнографического общества, членом-сотрудником Пушкинского общества при бывшем Александровском лицее, а в 1915 г. - членом-корреспондентом Российской академии наук18.
В связи с Первой мировой войной Варшавский университет переводят в Ростов-на- Дону. В письме академику А.А. Шахматову от 28 августа 1915 г. В.А. Францев пишет, что решение о переводе университета его удручает: “И я не могу никак примириться с ним, ибо вижу, что в Ростове я не в состоянии буду делать то дело, ради которого меня вынуждают переходить туда. Потерявши всю свою библиотеку, собранную в течение почти 25-летних моих поездок в славянские земли, не имея ни листочка своих заметок и материалов, я решительно не вижу никакой возможности работать в Ростове, где нет никакой библиотеки по истории славянских литератур и вообще по славяноведению”19.
В период гражданской войны, вплоть до 1920 г., Ростов-на-Дону был центром Добровольческой армии. После ухода Белой армии В.А. Францев эмигрирует из России, причем вполне легально: ему, как польскому гражданину, оказавшемуся таковым ввиду образования независимого польского государства, советские власти разрешают выехать в Польшу.
Оттуда ученый перебрался в Чехословакию. 10 сентября 1921 г. он уже был в Праге20. Между тем в конце 1921 г. Российская академия наук избрала В.А. Францева своим действительным членом. Однако ученый отказался возвратиться в Россию. 5 августа 1922 г. он писал М.Н. Сперанскому: «За поздравления меня с академичеством дружески благодарю, а относительно лавров думаю, что они не расцветши завяли... Пусть избирают другого на мое место... В Россию, очевидно, не вернусь... Проживу без “иммортелей” и дальше, как жил до сих пор»21. В 1927 г. В.А. Францев принял чехословацкое гражданство, а из членов Российской академии наук был исключен ввиду непосещения ее заседаний.
В Праге В.А. Францев получил должность ординарного профессора славянской филологии в Карловом университете, преподавал русский язык и словесность, читал лекции по истории русского языка, русскому фольклору, древнейшей русской письменности, русской литературе XV-XIX вв., истории славянской филологии. Научное направление деятельности В.А. Францева в период эмиграции практически не изменилось. Несмотря на полную адаптацию в чешской среде, он активно участвовал в организации научной жизни русской эмиграции в Праге и в Чехии вообще. Однако
18 Дипломы об избрании В.А. Францева в “Обществе” и академии хранятся в личном архиве ученого в Праге. - LAPNP, f. V.A. Francev, sig. 135, 3, 12.
19 Петербургский филиал архива Российской академии наук (далее - ПФА РАН), ф. 134, оп. 3, д. 1609, л. 45.
20 Об этом подробнее см. Лаптева Л.П. Русский славист В.А. Францев и обстоятельства его эмиграции из России (по материалам неопубликованной переписки). - Rossica. Научные исследования по русистике, украинистике и белорусистике. 1997, И. Прага, 1997.
21 ПФА РАН, ф. 172, on. 1, № 250, л. 9.
152
политической деятельности ученый чурался, не разделяя экстремистских антисоветских взглядов русских эмигрантов в Чехословакии22. Последние годы жизни В.А. Францева пришлись на период оккупации Чехословакии гитлеровской Германией. О его тогдашнем отношении к СССР письменных свидетельств не найдено. Из устных высказываний можно сделать вывод, что ученый не опозорил себя сотрудничеством с нацистами. Умер В.А. Францев 19 марта 1942 г., за несколько дней до своего 75-летия23.
Опубликованная библиография его трудов24 свидетельствует, что он был историком науки о славянах, изучал все направления в развитии этой отрасли знаний, но прежде всего исследовал ее источниковую базу. Ученый разыскивал в архивах России и Европы документы, которые были неизвестны или в какой-то мере известны, но не введены в научный оборот, и публиковал их. На основании найденных материалов он исследовал, как развивалось славяноведение в Чехии, Польше, России и у южных славян.
Известно, что в XIX в. в развитии науки в области гуманитарных дисциплин большую роль играли контакты между учеными, которые осуществлялись благодаря переписке. Возможности личных встреч были ограничены расстоянием, средствами передвижения и формой самой научной работы. Ученые не собирались вместе, каждый работал индивидуально в силу своих возможностей; идеи, открытия, новости и другая информация обсуждались в личных письмах, являвшихся самым надежным и достоверным источником. Пересылкой обеспечивался и обмен литературой. Поэтому В.А. Францев уделял большое внимание разысканию и публикации корреспонденции. Переписка давала возможность установить общую картину процесса изучения языка, истории, литературы и культуры вообще, а также выяснить характер связей славянских народов в научной сфере и вместе с другими видами источников восстановить межславянские отношения и контакты. В сферу изучения истории науки входило и освещение деятельности отдельного ученого, который своим творчеством способствовал развитию славяноведения.
Перу В.А. Францева принадлежали также очерки, характеризовавшие научные и культурные события у славян. Особое внимание он уделял развитию славяноведения в Чехии, Польше и России, что вполне соответствовало состоянию этой науки. У южных славян в славистических исследованиях по ряду исторических причин успехи были тогда весьма скромными.
Еще в дореволюционный период В.А. Францев глубоко исследовал тему чешского возрождения. В 1898 г., стремясь основательно и главным образом “самостоятельно ознакомиться с периодом чешского возрождения, литературной деятельностью и заслугами выдающихся его деятелей”, он приступил к изучению огромной корреспонденции В. Ганки, до того времени еще почти не тронутой и даже не приведенной в надлежащий порядок25. Семь лет работал он над этим материалом и опубликовал его в 1905 г. в Варшаве под названием “Письма к Вячеславу Ганке из славянских земель”. Однако издание нельзя было назвать образцовым. Огромный том почти в 1300 страниц не был снабжен ни основательным введением, ни какими-либо комментариями. В группировке самой корреспонденции отсутствовала удобная для ее использования система, издатель не приложил к письмам никаких указателей.
Этот объемный труд уступал по качеству вышедшей еще в XIX в. публикации И.В. Ягича “Источники для истории славянской филологии” (СПб., 1897) и даже более ранней книге И.И. Срезневского, который в 1873 г. издал переписку А.Х. Востокова со своими примечаниями. Критика восприняла работу В.А. Францева негативно. Ряд
22 Подробнее см. Лаптева Л.П. Научная и общественная деятельность В.А. Францева в эмиграции в Чехии. - Русская акция помощи в Чехословакии. История, значение, наследие. Сост. Л. Бабка и И. Золотарев. Прага, 2012.
23 Некролог см. Slovansky ústav, ročenka 12 (1939-1946). Praha, 1947, s. 171-172.
24 Francev V.A. Bibliografický soupis vědeckých prací s přehledem jeho činnosti. Theodor Syl-
laba.
25 РГИА, ф. 733, on. 150, д. 1518, л. 143.
153
замечаний в своем отзыве “Письма Вячеславу Ганке из славянских земель, изданные В.А. Францевым”26 высказал Ю. Поливка. Более поздние оценки тоже были весьма сдержанными. Проблема заключалась в том, что В.А. Францев относился к Ганке романтически восторженно. В 1900 г. во вступительной лекции в Варшавском университете он оценивал Ганку как, несомненно, бескорыстного, неутомимого и заслуженного работника, назвал его “замечательным человеком”. В магистерской диссертации В.А. Францев посвятил Ганке большой раздел, а издавая письма к нему, отобрал их так, что из публикации предстает не тот Ганка, который занимался фальсификацией рукописей и монет и с помощью подлого доноса устранил со своего пути Ф.Л. Челаковского27, а ученый, к которому тяготел весь славянский мир. Действительное же качество трудов Ганки, по мнению рецензентов, не соответствовало ни его славе, ни тому впечатлению, которое создается при чтении его корреспонденции.
Признавая справедливость упреков в переоценке В.А. Францевым научных заслуг Ганки, необходимо отметить, что критики руководствовались больше не научными аргументами, а соображениями нравственного характера. Неблаговидный поступок Ганки - создание различных фальсификаций и подделок - нанес большой моральный ущерб чешской науке и в известной степени затормозил ее развитие. Однако следует учесть, что Ганка жил в эпоху романтизма, когда чешские интеллектуалы стремились воспитать национальное самосознание у своего германизирующегося народа и возвратить ему национальную идентичность. Для достижения этой цели все средства казались хороши.
Известно, что борьба за разоблачение фальсификатов Краледворско-зеленогорских рукописей (РКЗ) велась почти 100 лет. В этой борьбе до самого конца XIX в. вся интеллектуальная элита чешского народа защищала подлинность подделок. Полемика между сторонниками и критиками фальсификатов вышла за академические рамки и стала средством воспитания “патриотизма”. Веру в подлинность РКЗ поддержали и такие корифеи чешской науки, как Ф. Палацкий и П.И. Шафарик, специально написавшие сочинение, дезавуирующее отрицание Й. Добровским подлинности РКЗ.
А между тем в период романтизма в науке подделки источников были не исключением, а в некоторых случаях - даже правилом. Так, “отец чешской историографии”, как называют чехи знаменитого историка XIX в., политического вождя чешского народа Ф. Палацкого (1798-1876), тоже боролся за национальное возрождение посредством создания мифов и фальсификаций. В 1829 г. он издал 19 древних рукописей, названных им “Старые чешские летописи”28. По мнению чешского историка П. Чорнея, во время работы над изданием Палацкий, стремясь предоставить общественности увлекательное чтение о славной чешской истории, по-своему интерпретировал некоторые события, приукрасив их, и намеренно состарил язык повествований рукописей XVII в. до языка середины XV столетия29.
На основе этих “исправлений” создавались рассказы о несуществовавших событиях. Много небылиц, содержащихся в “Старых чешских летописях”, Чорней находит при описании Гуситского движения, которые приводит в книге “Тайна чешских хроник”30. Чорней приходит к верному заключению, что создание современниками Палацкого исторических мистификаций объясняется их романтическим представлением об истории. В “Старых чешских летописях”, которые разыскал и издал Палацкий, современные историки тоже находят множество мистификаций, способствовавших воспитанию национального самосознания чешского народа. Однако если Палацкий остался в истории великим деятелем чешского народа, то Ганка, работавший в духе Палацкого, вызывает у
26 ПФА РАН, ф. 2, оп. 5, № 48.
27 Weingart М. Vladimir Francev. - Časopis pro modemi filologii, 23, 1937, č. 4, s. 333.
28 Palachy F. Staří letopisové česti od roku 1378 do 1527. Praha, 1829.
29 Cornei P. Původní vrstva Starych letopisů ceskych. - Staré letopisy české (teksty nej starší vrstvy). Praha, 2003, s. XV-XVIII.
30 Čornej P Tajemství českých kronik. Praha, 2003.
154
потомков раздражение. Чешская историография умалчивает о том вкладе, который внес Ганка другими (кроме создания фальсификаций) видами деятельности. В частности, благодаря его связям со всеми славянскими деятелями и формированию библиотеки Пражского музея чешская столица стала центром притяжения ученых и возрожден- цев всего славянского мира. Именно эти качества Ганки имел в виду В.А. Францев, собирая по крупицам его корреспонденцию и публикуя ее, чтобы оставить потомкам источниковую базу для освещения той науки, которая зародилась в Европе в результате процесса возрождения славян. Раздражало современников и более поздних историков также русофильство Ганки, что выделяло его в среде германизированной элиты с ее австрийским менталитетом.
Что касается публикации корреспонденции Ганки В.А. Францевым, то она сделала доступным для исследования громадный материал, разбросанный по разным архивам, и создала источниковую базу для изучения не только чешского возрождения, но и межславянских научных и культурных связей. Эта база используется исследователями и до настоящего времени.
В 1906 г. вышла подготовленная В.А. Францевым переписка Й. Добровского с польским ученым Е.С. Бандтке с 1810 по 1827 г. Издание было осуществлено по предложению Чешской академии наук и искусств и составило второй том корреспонденции Добровского31. Письма Бандтке хранились в рукописном отделе Библиотеки музея Чешского Королевства, а письма Добровского В.А. Францев разыскал в библиотеке Академии в Кракове. Издатель учел многие недостатки своего предыдущего аналогичного труда. Том имеет подробное введение и комментарии, большой перечень-указатель писем, имен и предметов. Чешские рецензенты, в частности В. Флайшганс, отмечали высокую литературность языка введения и комментариев, “более правильного, нежели язык какого-либо другого академического издателя-чеха”32.
В предисловии к публикации В.А. Францев подробно изложил биографию Бандтке (1778-1835), так как, по его мнению, в тогдашней литературе еще не было удовлетворительного освещения деятельности этого польского ученого, а его значение для науки о славянах недооценивалось. В.А. Францев использовал автобиографию Бандтке и полностью опубликовал ее текст33. Он добавил перечень 34 трудов польского ученого, не вошедших в автобиографию и написанных на немецком, польском и латинском языках. Важными в этом библиографическом обзоре являются указанные В.А. Францевым переводы трудов Бандтке на русский язык. Приведя все эти сведения о жизни и творчестве Бандтке, В.А. Францев в известной мере заполнил один из пробелов в истории славяноведения. Переписка опубликована в хронологическом порядке и обнаруживает сходство взглядов Добровского и Бандтке по многим вопросам.
Издание В.А. Францевым корреспонденции выдающихся славистов первой четверти XIX в. имело большое научное значение. Он продемонстрировал высокое мастерство издания источников, умение разыскивать важнейший документальный материал, скрупулезно его обрабатывать, используя свою большую эрудицию в области истории славяноведения. Однако варшавский профессор избегал давать свои оценки, редко высказывал какие-либо оригинальные суждения, предпочитая приводить мнения других или оставляя читателю право самому разобраться в сущности вопроса, что справедливо осуждалось рецензентами. В дальнейшем В.А. Францев не раз обращался к деятельности Добровского34.
Приблизительно с 1907 г. В.А. Францев начал работать над сбором и подготовкой к изданию корреспонденции П.Й. Шафарика. Ученый изучал материалы в ряде русских
31 Korrespondence Josefa Dobrovského. D. 2. Vzájemné dopisy Josefa Dobrovského a Jiřího Samuele Bandtkeho z let 1810-1827. - К vydání upravil V.A. Francev. Praha, 1906.
32 Národní noviny, 27.X.1906.
33 Korrespondence Josefa Dobrovského..., d. 2, s. VI-VIII.
34 Подробнее об изучении B.A. Францевым творчества Й. Добровского см. Лаптева Л.П. В.А. Францев как исследователь творчества Йозефа Добровского. - Славянский альманах. 1998. М., 1999.
155
библиотек и архивов и в Библиотеке Национального музея в Праге. В течение 20 лет он собирал корреспонденцию Шафарика, его переписку с русскими учеными, составлял комментарии, сравнивал уже изданные ранее письма с оригиналами. Издание труда в двух томах было осуществлено лишь в 1927-1928 гг.35 В него вошла переписка Шафарика с 45 русскими корреспондентами. Среди них - имена почти всех русских славистов первой половины XIX в. М. Вейнгардт назвал эту работу “апофеозом великого терпеливца”36, с чем нельзя не согласиться. Обширное введение фактически является самостоятельным исследованием. Помимо подробного и обобщенного изложения содержания переписки Шафарика с русскими учеными - П.И. Кеппеном, М.П. Погодиным, О.М. Бодянским и многими другими, В.А. Францев анализирует эту переписку с точки зрения их вклада в изучение славяноведения в России. Издание потребовало исключительных по своей сложности и кропотливости архивных изысканий.
Предпринятые В.А. Францевым издания источников всегда отличались точностью, тщательностью обработки документов и подробным комментарием. В 1908 г. он издал в Праге копию первого описания путешествия Г. Тектандера через Москву в Персию под названием “Правдивое описание путешествия из Праги через Силезию, Польшу, Москву, Татарию к царскому двору в Персию в 1602-1604 гг. Немецкий текст по изданию 1608 г. с предисловием В.А. Францева”. В том же году было напечатано “Историческое и правдивое повествование о том, как московский князь Димитрий Иоаннович достиг отцовского престола (1606). Предисловие и перевод с чешского В.А. Францева”.
Важными публикациями ученого являлись приложения к его магистерской диссертации. В каждой из них документальная часть достигала приблизительно трети объема работы. Наконец, В.А. Францеву принадлежали десятки мелких публикаций37. Созданная им источниковая база в первую очередь, разумеется, была использована самим ученым в его исследованиях.
Большое значение для науки о славянах имело изучение В.А. Францевым чешской культуры, преимущественно периода национального возрождения. В 1902 г. вышла в свет его магистерская диссертация “Очерки по истории чешского возрождения”. Книга не имела аналогов в литературе. В ней автор приводит факты удушения чешской культуры в XVII-XVIII вв.: гонения на чешский язык, истребление чешских книг - как печатных, так и рукописных, процесс контрреформации и германизации. Далее следуют описание процесса возрождения чешской культуры, характеристика жизни и творчества наиболее выдающихся его представителей.
Благодаря исследованиям В.А. Францева чешское национальное возрождение предстало совершенно по-иному, что повлияло на оценку аналогичных процессов у других славян. В чешской историографии “Очерки” оценивались как “одно из основных сочинений о чешском возрождении”, способствовавшее «существенному обогащению наших знаний об этой эпохе, указавшее впервые в литературе на “большое русское, а также польское влияние в чешском возрождении” и на то, что связи с Россией играли большую роль в усилении национальной энергии»38. Фактический, весьма ценный материал в “Очерках” имел в своей основе свод источников, впервые введенных в научный оборот. Более или менее подробно представлена деятельность чешских воз- рожденцев, а также русских славяноведов, что весьма важно, так как обычно сильно преувеличивалось немецкое влияние на чешское возрождение.
35 Korespondence Pavla Josefa Šafaříka. I. Vzájemné dopisy PJ. Šafaříka s ruskými učeni (1825— 1861), č. I II. Praha, 1927-1928.
36 Weingart M. Op. cit., s. 340.
37 См., например: Францев В.А. Из переписки В.А. Мацеёвского с русскими учеными. М., 1901; его же. Русские посольства в Чехии. Варшава, 1902; его же. К истории наших сношений с Черной Горой в начале XIX столетия. - Русская старина, т. 133, 1908; его же. Из переписки гр. Н.П. Румянцева, т. 1-2. Варшава, 1909-1914 (оттиски из Русского филологического вестника); его же. Письмо С.П. Шевырева к Ф.И. Иезбере. - Русская старина, т. 142, 1910.
38 Weingart M. Op. cit., s. 332.
156
“Очерки” вызвали широкий отклик в славяноведческой литературе. Рецензии были в основном положительными, но отмечались и недостатки. Прежде всего критике подверглась тенденция автора уклоняться от собственных оценок. Указывалось и на другие недочеты. Так, А.И. Степович в своем отзыве писал: “В самом деле, непредубежденный читатель вправе спросить, откуда же взялось такое количество сильных, энергичных и сведущих бойцов за права обреченного врагами на гибель народа, которое оказалось в состоянии остановить эту гибель и найти для него какие-то особенно спасительные устои для дальнейшей борьбы с беспощадным врагом и, быть может, даже для победы над ним?.. Указанные автором явления политического и общественного свойства, помогшие чешскому возрождению, как, например, непосредственное знакомство чехов с русским народом в виде его войск, останавливавшихся в Чехии несколько раз в течение XVIII-XIX вв. и на довольно продолжительное время, или некоторые мероприятия Марии Терезии и Иосифа II, могли быть скорее возбудительными точками и поводами, чем причинами рассматриваемого явления... Автор недостаточно остановился и оценил такие важные для возбуждения народного духа мероприятия, как уничтожение крепостного права, новое устройство церковных отношений, меры усиления грамотности в народе и некоторые мероприятия, направленные к улучшению благосостояния народа”. Далее рецензент констатирует, что без таких дополнений “исследуемые явления кажутся висящими в воздухе”39. Указанные им недостатки книги В.А. Францева не лишены оснований.
Многие вопросы, изложенные в “Очерках”, В.А. Францев продолжал изучать и дальше. Это, в частности, относится к творчеству И. Добровского, которому он посвятил ряд работ. Говоря о начале чешско-русских связей, В.А. Францев описывает путешествие Добровского в Россию в 1792 г.40 Поездка чешского ученого началась с посещения Швеции, где он собирался разыскать и обследовать увезенные шведами в Тридцатилетнюю войну чешские рукописи. Из Швеции Добровский через Финляндию перебрался в Петербург, а затем в Москву. В Петербурге он изучал памятники церковнославянской письменности в библиотеках и архивах, а в Москве разыскивал в старых славянских рукописях разночтения в версиях перевода Ветхого Завета для предполагавшегося нового издания его текстов.
В.А. Францев обратил внимание на то, что пребывание Добровского в России дало чешскому ученому возможность основательно познакомиться с русским языком и стимулировало его интерес к русской литературе41. Далее В.А. Францев отмечает, что Добровский создал школу последователей, подготовивших почву для “русско-чешской взаимности в литературе и науке”42. В 1799 г. Добровский пишет сочинение “Сравнение российского языка с богемским” и краткий самоучитель русского языка. Вскоре его имя становится известно в России. Особенным вниманием в российских научных кругах пользовался его труд “Institutiones linguae Slavicae” (1822 г.). На базе этого труда, но преимущественно “Грамматики” Добровского (1825 г.) в России появилась “Славянская грамматика” И. Пенинского. В 1833-1834 гг. “Institutiones” были переведены на русский язык и напечатаны под названием “Грамматика языка славянского по древнему наречию”.
В.А. Францев опустил ряд важных деталей. Современники вспоминают, что, когда сочинение Добровского уже было готово к печати, он получил из России опубликованную в 1820 г. работу А.Х. Востокова “Рассуждение о славянском языке”. Добровского поразило новаторство выводов Востокова. Известно, что книга Добровского произвела огромное впечатление на европейских ученых и долгое время была едва ли не единственным источником сведений о древнеславянском языке. А о небольшой
39 Филологические записки, вып. 5. Воронеж, 1902.
40 Francev VA. Cesta Dobrovského a hr. J. Šternberka do Ruska vletech 1792-1793. Praha, 1923.
41 Новейшие данные о пребывании Й. Добровского в России см. Моисеева Г.Н., Крбец М.М. Йозеф Добровский и Россия. Л., 1990.
42 Францев В.А. Очерки по истории чешского возрождения. Варшава, 1902, с. 30.
157
работе Востокова за рубежом знали мало, да и в самой России тоже. Но сравнение ее содержания с сочинением Добровского показывает, что Востоков создал новаторское произведение, где исследовал и показал свойства языка и различных его форм в динамике тех изменений, которые они испытывали в ходе столетий. Добровский же рассматривал язык как нечто неизменное, так что книга чешского ученого была уже анахронизмом в науке. Однако работа “Institutiones” чешского будителя еще долго являлась пособием, по которому учили студентов в русских университетах. Русские современники недооценили новаторский труд своего соотечественника, недооценил его и В.А. Францев, не осмелившийся объективно взглянуть на достижения Добровского - патриарха славяноведения в вопросах изучения старославянского языка - и вообще отойти от панегирической характеристики его творчества.
Между тем уже славянское языкознание XIX в. внесло существенные коррективы в оценку Добровским ряда положений. В 1824 г. русский ученый К.Ф. Калайдович издал труд “Иоанн экзарх Болгарский”, посвященный истории славянского языка и литературы IX и X столетий и представлявший собой первый блестящий опыт документальной истории литературы славян начала X в. Это произведение было встречено Добровским весьма скептически. Он не поверил, что в эпоху царя Симеона у болгар существовал некий экзарх. Дальнейшее исследование славянской литературной старины показало, сколь неправомерным и безосновательным был в данном случае его скептицизм.
Оценивая значение Добровского в истории славянской филологии, В.А. Францев в своих лекциях 1915 г. констатировал: «Под влиянием ученых трудов Добровского совершалось все дальнейшее развитие студий в области славяноведения вообще, а при его жизни оно преимущественно сказалось в обилии трудов по изучению чешского языка, основанных исключительно на результатах его исследований. Добровский был в полном смысле слова общеславянский филолог... Он не только заложил краеугольный камень для здания новой науки - славянской филологии, но и сумел вдохнуть в нее “дыхание жизни” и тем положить основание ее правильного роста и развития, обеспечить ее непрерывное движение вперед»43.
Таким образом, оценка В.А. Францевым значения Добровского в истории славянской филологии не изменилась со времен издания им магистерской диссертации, т.е. с 1902 г. Однако именно в области славянского языкознания за вторую половину XIX и начало XX столетия произошли столь серьезные изменения, что эта наука приобрела совершенно другой вид. Трудно предположить, чтобы столь эрудированный ученый не знал об этой динамике. Консерватизм В.А. Францева в оценках творчества Добровского, вероятнее всего, можно объяснить романтическими увлечениями личностью чешского будителя и стремлением показать общность славянства, действенность теории славянской взаимности, в которой в XIX - начале XX в. многие стали сомневаться. Последней работой русского слависта о Добровском была статья, посвященная 100-летию со дня смерти чешского ученого, опубликованная в эмигрантской газете “Россия и славянство” в 1929 г.44 Общая оценка Добровского в этой работе совпадает с прежними.
В.А. Францев, в чьем творчестве исследовательская линия переплеталась с идеей славянской взаимности колларовского толка, освещал как межславянские отношения в целом, так и деятельность отдельных личностей чешского национального возрождения односторонне, некритически, с романтическими тенденциями. Но этим заключением вовсе не ставится под сомнение тот факт, что Добровский являлся основателем научного славяноведения в европейском масштабе, а русский славист В.А. Францев своими исследованиями его творчества внес существенный вклад в изучение истории науки о славянах45.
43 Францев В.А. Введение в славяноведение: лекции, читанные студентам 1-го курса историко-филологического факультета Императорского Варшавского университета в 1914-1915 акад. г. Варшава, 1915, с. 35-41.
44 Францев В.А. Аббат Иосиф Добровский, патриарх славяноведения. К столетию его смерти (6 января 1829 г.). - Россия и славянство, 9.11.1929. (Его автограф имеется в архиве Францева).
45 Лаптева Л.П. Францев как исследователь творчества Йозефа Добровского.
158
Одним из главных направлений исследований В.А. Францева был также творческий путь другого крупного представителя чешского возрождения - П.И. Шафа- рика (1795-1861). Первая подробная характеристика его творчества содержится в магистерской диссертации В.А. Францева, где чешский ученый отнесен автором к центральным фигурам национального возрождения и к главным носителям связей с русской наукой. Разысканием и обнародованием писем Шафарика к русским ученым варшавский профессор снискал себе славу крупнейшего исследователя общеевропейского масштаба.
Деятельность Шафарика “на славянской ниве” была известна в России с самого ее начала. Когда в 1820-х годах возникла идея создать славянские кафедры в российских университетах, то собственных ученых для занятия этих кафедр не нашлось и решено было пригласить трех чехов, среди которых оказался и Шафарик. Кафедры так и не были открыты. Нереализованным осталось и приглашение Шафарика в Россию в качестве хранителя вновь учрежденной при Российской академии Славянской библиотеки.
Историю приглашения чешских ученых в Россию в 1820-1830-х годах до В.А. Францева уже освещал в своей монографии А.А. Кочубинский46. Однако Кочубинский имел в распоряжении лишь официальную переписку, в то время как В.А. Францев использовал новый материал, а именно - письма П.Й. Шафарика к Я. Коллару, Ф. Палацкому и другим друзьям, где он предельно откровенно объясняет свое нежелание ехать в Россию. В переписке с русскими деятелями Шафарик мотивирует это нежелание дороговизной петербургской жизни, плохим климатом, в котором его жена не в состоянии была бы дышать и три месяца, не то что жить там три года, и т.п.
Новые источники, найденные В.А. Францевым, показывают более глубокую причину отказа Шафарика перебраться в Россию. Как и многие другие представители зарубежных славян, получившие немецкое образование и усвоившие немецкую куль- туру, чешский ученый относился к России без особой симпатии, а после подавления русскими войсками восстания польской шляхты в 1830-1831 гг. его негативное отношение к ней только усугубилось. Подавление польского восстания нанесло удар по вере Шафарика в славянское единство. Он писал Коллару, что “славянское единство возможно только в духе любви, а эти наполовину онемеченные и наполовину (что касается характера) отатаренные северяне плохо поняли идею единения, полагая, что заговором Екатерины II и союзом с предателями и естественными, главными и кровожадными врагами славянского народа и затем расчленением благороднейшего и воистину рыцарского славянского племени может быть положено основание будущему соединению славян”. И далее: “Если Вы полагаете, что под шестидесятым градусом когда-либо разовьется и расцветет истинная славянская жизнь, тогда я не могу и не хочу спорить с Вами, - я к этому мнению никогда не присоединюсь. Величие, которому мы все удивляемся, есть в действительности ужаснейший военный деспотизм, только формой своей отличающийся сильно от римского деспотизма времени Нерона и др. или нынешнего турецкого, но по существу своему мало от них отличающемуся. Вы сами хорошо знаете, что во многих отношениях (это касается свободы мысли и слова) турецкое правительство гораздо либеральнее, нежели правительство северное”. В своем отрицании славянских начал в настоящем и будущем русской жизни Шафарик идет еще дальше. “Роскошные плоды ума Батюшкова, Жуковского, Пушкина и пр. и пр., - пишет он, - суть цветы дилетантизма, сад, в коем они возросли, не народ славянский. Без политической жизни народы - нули; на севере народ - ничто и даже еще меньше. Под 60 градусом никогда не возникнут славянские Афины, ибо без свободы нет Афин”47. Эту филиппику Шафарика против России В.А. Францев, как обычно, оставил без комментариев. Не вспомнил ученый и о том, что “сад, в коем возрастал” сам Шафарик, тоже был не славянский, а немецкий.
46 Кочубинский А.А. Адмирал Шишков и канцлер граф. Румянцев. Начальные годы русского славяноведения. Одесса, 1887-1888.
47 Францев В.А. Очерки по истории чешского возрождения, с. 165-166.
159
Еще одним важным направлением в истории связей Шафарика с Россией являлись его контакты с русскими славяноведами, командированными за границу для подготовки к занятию созданных в российских университетах кафедр истории и литературы славянских наречий. В.А. Францев подробно останавливается на взаимоотношениях Шафарика и О.М. Бодянского. И хотя в книге дается научная характеристика деятельности И.И. Срезневского, П.И. Прейса и В.И. Григоровича, представителю Московского университета Бодянскому отводится особое место. Автор “Очерков” показывает, что между ним и Шафариком сложились сердечные, дружеские отношения. Помощь Шафарика стала для Бодянского поистине бесценной. Он писал, что Шафарик был для него “живою славянской энциклопедией”48 и что он всю жизнь считал его своим учителем, хотя по многим вопросам с ним не соглашался. В то же время переписка между учеными показывает, какое значение имели сведения, доставленные Бодянским Шафарику, для создания его главных трудов - “Славянских древностей” и “Славянской этнографии”. Многое сделал Бодянский и для ознакомления русской научной публики с творчеством Шафарика, переводя на русский язык его труды и публикуя их в русских изданиях. Именно Бодянский перевел на русский язык “Славянские древности” и “Славянскую этнографию” и в своей педагогической деятельности использовал эти работы чуть ли не как учебники.
По-другому, отмечает В.А. Францев, складывались отношения Шафарика со Срезневским. Человек иного склада, чем Бодянский, харьковский посланец в Чехию ближе сошелся с Ганкой. Однако во время путешествий по землям западных и южных славян Срезневский постоянно делился своими знаниями и новостями о славянах и с Шафариком. В.А. Францев подробно останавливается на разборе Срезневским книги Шафарика “Славянская этнография”. Высказав в своей рецензии искреннее уважение к учителю, Срезневский не согласился с рядом основополагающих вопросов, изложенных Шафариком, в частности, отверг его систему деления славян “на отрасли по характеру наречий”49 и предложил собственную. Сделал он и ряд поправок и дополнений по вопросу о границах расселения славян.
Срезневский, пропутешествовавший пешком по значительной части территории южных и западных славян, обладал большими знаниями в области живых славянских языков, границ их распространения, славянских обычаев, фольклора, народной жизни, чем щедро поделился с Шафариком, покидавшим Прагу разве что для поездок в Мариенбад на лечение. Срезневский предполагал, что чисто научный спор не может дурно повлиять на взаимоотношения между учеными. Однако Шафарик неожиданно прекратил переписку с ним. Чехи очень болезненно относились к критике, особенно если она исходила от бывших учеников. В.А. Францев отметил это качество чешского характера, но не стал развивать данное наблюдение, не желая сосредоточиваться на ошибках славянского корифея. В университетских лекциях за 1914/15 учебный год, где рассматривались все стороны творчества чешского ученого, он тоже не посчитал возможным упомянуть о критике “Славянской этнографии” Шафарика, которую предложил в своей статье Срезневский, о чем подробно и объективно написал в “Очерках по истории чешского возрождения”.
К тому времени, когда В.А. Францев издал свои “Очерки”, теория Шафарика о славянских древностях давно уже превратилась в драгоценную историческую реликвию, т. е. считалась полностью устаревшей. Но В.А. Францев по-прежнему дает его “Славянским древностям” восторженную характеристику. “Великолепное здание славянских древностей, как воздвиг его Шафарик, - пишет он, - стоит дальше прочно... Если наука ныне и ушла вперед, то она совершила это движение только в отдельных местах и только отдельными поправками в его грандиозном здании. Новый Шафарик до сего времени не явился; в сравнении с иными исследователями он считается и ныне величайшим”. Не оспаривая в целом значения Шафарика как первооткрывателя в науке
48 Там же, с. 232.
49 Там же, с. 340.
160
о древних славянах, все же следует признать характеристику В.А. Францева лишенной чувства историзма и объективности.
В “Очерках” В.А. Францева говорится также о контактах Шафарика с В.И. Григоровичем (1815-1878) - посланцем за границу от Казанского университета для подготовки по славяноведению. В отличие от Бодянского и Срезневского, Григорович путешествовал по балканской территории - болгарским и сербским областям, в то время малодоступным турецким провинциям, не изведанным, с точки зрения языка и литературы. Он посетил Афон, многие монастыри и церкви, прошел пешком по Македонии, побывал в Охриде, три месяца работал в Солуни (Салониках). Ученый разыскивал греческие и славянские рукописи, осматривал древности, фиксировал сведения о славянском языке. Обнаружив много древних славянских памятников, написанных на глаголице, и удостоверившись в обширном некогда ее употреблении, Григорович окончательно утвердился во мнении, что первоначальным славянским письмом была глаголица (а не кириллица, как в это время считалось).
Прибыв в Прагу, Григорович поделился своими соображениями и сведениями о найденных им славянских памятниках с Шафариком, который уже давно занимался южнославянскими языками. Между учеными установились партнерские отношения, продолжившиеся в форме переписки. Казанский славист посылал Шафарику выписки из рукописей в том виде, в каком они присутствовали в оригинале, целые фрагменты сведений, обзоры и собственные соображения по существу. Шафарик использовал эти материалы в своих трудах, например, в работах “Памятники глаголической письменности” (1853 г.), “Памятники древней письменности славян” (1851 г.). В результате этого научного сотрудничества Шафарик изменил свою точку зрения, признав большую древность глаголицы в сравнении с кириллицей в работе о глаголической письменности50.
Таким образом, в “Очерках по истории чешского возрождения” В.А. Францев всесторонне осветил связи Шафарика с русскими славистами, и не только с ними. Позднее он обратился к изучению и других аспектов творчества Шафарика. Венцом исследований о нем явилось издание В.А. Францевым в 1927-1928 гг. в Праге переписки чешского корифея с русскими учеными. В целом в творчестве В.А. Францева нашли отражение и многие другие сюжеты чешской культуры и истории51.
Большое внимание В.А. Францев уделял также польским сюжетам, прежде всего польско-славянским научным связям. В упомянутой выше библиографии его трудов из 316 названий более 60 - по польской тематике. Но она отражена и в других его работах. Так, в издании писем Ганки из славянских земель более 30 принадлежит польским ученым, а в издании переписки Добровского и Бандтке опубликованы оригиналы писем последнего и впервые изложена биография польского лингвиста и касающиеся его документы. В.А. Францев исследовал и издал большое количество архивных материалов, свидетельствующих о контактах польских ученых с другими славистами.
Крупнейшим трудом В.А. Францева по этой проблематике является его докторская диссертация “Польское славяноведение конца XVIII и первой четверти XIX ст.”52 В ней показана роль польской науки в становлении европейского славяноведения, рассмотрены труды польских славяноведов, посвященные самым разнообразным вопросам истории славян, преимущественно древнейшей письменности и языкознанию. Кроме того, автор отмечает, что польские ученые начала XIX в. поддерживали постоянные контакты с русскими коллегами, нередко пользовались помощью со стороны русских меценатов и правительства. Труд В.А. Францева, основанный на не тронутом до того рукописном архивном материале, можно назвать первопроходческим. Современники
50 Об этом подробнее см. Лаптева Л.П. Связи В.И. Григоровича с П.Й. Шафариком (по данным переписки). - Studia bohémica. К 70-летию Сергея Васильевича Никольского. М., 1992.
51 См. Лаптева Л.П. Творчество П.Й. Шафарика в освещении русского слависта В.А. Францева. - Павел Йозеф Шафарик (к 200-летию со дня рождения). М., 1995.
52 Францев В.А. Польское славяноведение конца XVIII и первой четверти XIX ст. Прага, 1906.
6 Новая и новейшая история, № 3
161
считали его крупным вкладом в науку, опровергавшим суждения о незначительной роли польских ученых в мировом славяноведении. Докторская диссертация В.А. Францева по богатству Источниковой базы и по стройности изложения материала значительно превосходила магистерскую. Важно отметить, что в этой работе впервые затронута проблема влияния польского возрождения на чешское, что способствовало более глубокому пониманию и чешского возрождения.
Книга вызвала массу откликов в славянских странах. Многие из них выдержаны в восторженных тонах. Критики упрекали за те же недостатки, которые имелись и в магистерской диссертации: автор очень редко высказывает свои суждения и не дает многим явлениям собственных оценок, не заботится о подробном обосновании своих взглядов.
Большое место в творчестве В.А. Францева было отведено знаменитому польскому историку славянского права В.А. Мацеёвскому (1792-1883). По оценке польского историка Ю. Бардаха, Мацеёвский был в Польше первым представителем исторической школы правоведения, основанной в Европе К.Ф. Эйхгорном и К.Ф. Савиньи53. Он создал первый синтез истории славянского права, открыв новое направление в истории предмета. Деятельность Мацеёвского проходила в основном после подавления польского восстания 1830-1831 гг., когда сотрудничество польской и русской интеллектуальной среды сменилось враждой. Многие представители польской интеллигенции, и среди них А. Мицкевич и И. Лелевель, выступали с резко выраженных антирусских позиций. Мацеёвский же остался на позициях сотрудничества с русской наукой, что явилось причиной обвинений его в измене национальным интересам и травли со стороны польской эмиграции и католической церкви. Охаянный современниками, Мацеёвский оказался забыт польской историографией. В русской науке труды Мацеёвского оценивались высоко. Признавалось, что он был первым в Польше, кто применил научные методы для исследования древнего права54. Творчество Мацеёвского встречало положительный отклик и среди других славян, о чем свидетельствуют переводы его трудов на чешский, сербохорватский и болгарский языки.
В письмах русских корреспондентов Мацеёвского речь идет, в частности, о переводе на русский язык его крупнейшего труда “История славянских законодательств”, а также работы по истории польской письменности.
В 1840 г. на русском языке вышла первая часть работы Мацеёвского “Памятники об истории письменности и законодательства славян” под названием “История первобытной христианской церкви у славян”. Второй том, “Памятники об истории письменности и законодательства славян”, появился в 1846 г. Обширный лагерь эмигрантской и католической журналистики объявил взгляды, высказанные Мацеёвским, еретическими. Несмотря на неистовые нападки, ученый подготовил новое издание “Истории славянских законодательств”, которое при материальной поддержке со стороны России вышло в шести томах в 1856-1858 гг. Однако полностью на русский язык эти работы Мацеёвского переведены не были. На новое, дополненное издание враги ответили внесением обоих трудов Мацеёвского в индекс запрещенных книг, при этом особенно постарался польский иезуит отец Семененко - цензор польской литературы в конгрегации индекса. Тщетно ученый апеллировал к папе римскому. До конца жизни ему так и не удалось добиться отпущения грехов за утверждение, что у древних славян, в том числе у поляков, первоначально существовал греческий религиозный обряд.
В России же труды Мацеёвского были оценены по достоинству как правоведами, так и славистами. Но, как свидетельствуют данные переписки ученых, на них отсутствовал спрос, что не было обусловлено ни их научным достоинством, ни отношением русской общественности к автору55. Просто в первой половине XIX в. уровень интереса
53 Bardach J. Wacław Aleksander Maciejowski i jeho współcześni. Wrocław - Warszawa - Krakow, 1971, s. 5.
54 Из переписки В.А. Мацеёвского с русскими учеными. Сообщил В.А. Францев. - Чтения в Обществе истории и древностей российских. М., 1901, кн. 11.
55 Там же.
162
к славянским проблемам был очень низок, и сочинениями, посвященными специальным вопросам, могли заинтересоваться лишь единицы. Мацеёвский был “первоучителем славянского права”, и это понял В.А. Францев, тоже славист, “первопроходец”, но уже в исследовании материалов и возвращении из забвения польского историка-слависта Мацеёвского56.
Последней крупной работой В.А. Францева, освещающей проблему польско- русских связей, является его монография “Пушкин и польское восстание 1830-1831 годов”57. Заметим, что в творчестве ученого вопрос о распространении русской литературы среди славян и ее влиянии на творчество славянских поэтов и прозаиков занимает значительное место и поэтому требует специального изучения. Ему принадлежат два десятка статей, заметок, рефератов о переводах произведений Пушкина на славянские языки, в том числе польский. Названная же выше монография была написана В.А. Францевым уже в эмиграции и представляет собой некое историческое воспоминание о событии столетней давности.
Он приводит исторический комментарий и объяснение обстоятельств написания Пушкиным стихотворений “Клеветникам России” и “Бородинская годовщина”. В.А. Францев считал, что оба эти стихотворения были направлены против депутатов французского парламента, которые под влиянием польских эмигрантов в своих речах оскорбляли Россию и высказывали угрозы в ее адрес. Пушкин, по его мнению, выражал протест против неуместного вмешательства французов во внутренний спор между поляками и Россией. Ученый полагал, что только изучение исторического контекста может способствовать правильному пониманию позиции русского поэта.
На основании извлечений из французской прессы В.А. Францев показывает, что французская палата депутатов, симпатизировавшая восставшим полякам, утверждала, что деспотическая Россия будто бы угрожает только что завоеванным свободам французского народа, и отмечала великую роль Польши, задерживающей русское нашествие. Этот взгляд на Польшу как на заградительный кордон, охраняющий европейскую культуру от русского варварства, усиленно распространялся польскими эмигрантами. Русский поэт выступил в защиту России. Пушкин, по мнению В.А. Францева, хорошо понимал исторические корни восстания поляков 1830-1831 гг. и его значение для судеб России. Провозглашая борьбу “за вашу и нашу свободу”, они ставили целью восстановление Польши в границах 1772 г., т.е. с Белоруссией, Литвой и Украиной в ее составе. А эти территории с древности были населены русскими племенами и принадлежали к русским владениям. В Литве русский язык был до позднейших времен и языком письменным, и господствующим гражданским.
Пушкин историю знал и осуждал выступление поляков как неправомерное. Он вовсе не хотел их уничтожения или унижения, а желал им свободной жизни в их этнических границах, с порядками, определяемыми конституцией, дарованной Александром I, т.е. с такими порядками общественной и политической жизни, которых не было и в самой России. Такой подход Пушкина к событиям объясняется, с точки зрения В.А. Францева, патриотизмом русского поэта, который понимал вред польского “мятежа” для национальных интересов России. В своих стихах он отражал общественное настроение своего времени, своей среды. Его мысли совпадали с суждениями декабристов. Пушкинский протест с чувством удовлетворения встретил П.Я. Чаадаев, негодование А.С. Пушкина разделил и М.Ю. Лермонтов. Ученый приводит и другие примеры солидарности современников с мыслями, высказанными великим русским поэтом.
Откликов поляков, современников Пушкина, на его стихотворения В.А. Францев не приводит. Возможно, их и не было. Даже А. Мицкевич в своих лекциях по сла-
56 Более подробно об изучении В.А. Францевым сюжетов по истории Польши см. ЛаптеваЛ.П. В.А. Францев как исследователь русско-польских научных связей в XIX веке. - Культурные связи России и Польши в XI-XIX вв. М., 1998.
57 Францев В.А. Пушкин и польское восстание 1830-1831 годов. Опыт исторического комментария к стихотворениям “Клеветникам России” и “Бородинская годовщина”. Прага, 1929.
6*
163
вянским литературам, прочитанных в Париже в 1840-1843 гг., не останавливается на названных произведениях Пушкина. Лишь позднее их подверг разбору в лекции “Пушкин и Мицкевич у памятника Петру Великому” В. Спасович. Он “позволил себе бесцеремонное обращение со стихом поэта, вольность в использовании его образов и большое безвкусие как критик”58, - пишет В.А. Францев. “Еще дальше пошел историк польской литературы Ст. Тарновский, - комментирует исследователь. - Польский ученый признает, что в сущности не знает сочинений Пушкина и оценивает поэта по работе Спасовича, который, как показалось Тарновскому, вполне доказал, что Пушкин действительно был поэтом глубоко национальным, выразителем понятий и чувств своего народа, но именно в этом и состоит его великий недостаток, тут он морально столь же ничтожен, как и его народ”59. Указав и на других польских критиков пушкинских стихотворений, В.А. Францев отмечает «непристойную и в то же время невежественную характеристику Пушкина, данную его современником В. Ледницким (1926 г.). Пушкин представляется Ледницкому “ненавистником”, попирателем поляков, а его стихи - актом солидарности с Николаем I и политической программой поэта, в которой проявляется ужасающий националистический эгоизм его». “Для Ледницкого, - указывает В.А. Францев, - стихотворения Пушкина... остались гимном торжествующего хама - ничего больше!”.
Резкостью и вместе с тем поверхностными оценками творчества поэта отличался В. Кухаржевский. В политическом памфлете “От белого до красного царя” (1923 г.) он характеризовал Пушкина как платного “синекуриста, нечто вроде казенного историографа”, добавив, что “отношение Пушкина к войне польского народа за свободу ничем не отличалось от отношения Николая, Бенкендорфа, Паскевича”. В.А. Францев пишет, что «для Кухаржевского “клеветническое” стихотворение “Клеветникам России” отличается шовинизмом»60. Таким образом, польские литераторы и через столетие после восстания 1830-1831 гг. не дали себе труда вникнуть в суть позиции Пушкина. В националистическом угаре они готовы были перечеркнуть достоинства Пушкина- поэта и его вклад в мировую литературу на том основании, что он позволил себе проявить чувство патриотизма, желал целостности своей стране.
Рассматриваемая монография характеризует В.А. Францева как человека и ученого. Будучи сам полуполяком, прожившим большую часть жизни в Польше, он сохранил способность к объективной оценке исторического явления, о котором писал, беспристрастно осветил причины позиции польских современников Пушкина и более поздних литературоведов.
В.А. Францев останавливается также на реакции других славянских народов на польское восстание 1830-1831 гг. и отмечает сочувствие к полякам со стороны большинства чешской интеллигенции. Отношение к Пушкину и его стихотворению у южных славян, указывает ученый, было уважительным и беспристрастным. Они не усматривали в его стихах того политического смысла, который приписывали им поляки, считая их прежде всего своеобразным выражением идеи славянской взаимности.
Во имя этой идеи в XIX в. большинство профессоров русских университетов, преподававших славистические дисциплины, обращались к изучению малых славянских народов, среди которых значительное место в специальной литературе занимали лужицкие сербы. Активным исследователем прошлого и современного состояния лужицких сербов был и В.А. Францев. Он помещал в русской печати статьи и заметки на серболужицкую тематику, публиковал обнаруженные им в разных славянских архивах письма серболужицких национальных деятелей и другие документы. В 1897 г., когда Сербская матица - научная и культурная организация лужицких сербов - отмечала 50-летие, В.А. Францев трижды выступил в российской печати со статьями, в которых рассказывал об организации, деятельности и значении этого общества для националь-
58 Там же, с. 86.
59 Там же, с. 88.
60 Там же, с. 93.
164
ной жизни лужицких сербов. В статьях, посвященных отдельным деятелям серболужицкой культуры, В.А. Францев освещал их жизненный путь и характеризовал их вклад в дело сохранения этим малым славянским народом национальной идентичности. Он поддерживал связь с серболужицкими деятелями вплоть до Второй мировой войны и являлся членом Сербской матицы61.
Последние 20 лет своей жизни В.А. Францев провел в Чехословакии. И хотя он принял чехословацкое гражданство, все равно считался русским эмигрантом и активно сотрудничал с русскими эмигрантскими кругами. Одно время В.А. Францев был председателем созданного в Праге Русского института, находившегося в ведении чехословацкого правительства и на его финансовом содержании. Ученый являлся также председателем “Русской академической группы в Чехословакии”, заместителем председателя “Союза русских академических организаций” и выполнял целый ряд других общественных и академических функций, например, представлял русских ученых-эмигрантов на международных форумах62.
Научная деятельность его продолжалась в общем в том же направлении, что и в России, но таких крупных сочинений, как “Очерки” и “Польское славяноведение”, создавших ему европейскую славу, В.А. Францев уже не написал. Основной темой его научных исследований в период эмиграции стало освещение связей русских писателей и поэтов с западными и южными славянами. Таковы его работы о Г.Р. Державине, А.И. Одоевском, И.С. Аксакове, А.С. Хомякове, Н.И. Надеждине. Наряду с этим ученый исследовал связи М.П. Погодина с Ф. Палацким, ряд работ посвятил Я. Коллару. Главное внимание В.А. Францев уделял вопросу о распространении наследия А.С. Пушкина у славянских народов. Кроме этих сюжетов он изучал историю и литературу Подкарпатской Руси.
Что касается политических взглядов В.А. Францева, то он не очень интересовался политикой. Это был законопослушный человек, не всегда одобрявший существующие порядки, но и не выступавший за их изменение. Не приняв Октябрьской революции в России, он, тем не менее, не вступил в эмиграции в ряды активных борцов против нее, как это сделали многие его коллеги. Ему импонировали свобода слова и свобода научного исследования, он предпочитал решать проблемы мирным путем. В области славяноведения В.А. Францев был ученым европейского масштаба.
61 Об изучении В.А. Францевым лужицких сербов подробнее см.: Лаптева Л.П. Российская сорабистика XIX-XX веков в очерках жизни и творчества ее представителей. М., 1997 (на с. 69-70 список трудов Францева о лужицких сербах); ее же. Русско-серболужицкие научные и культурные связи с начала XIX века до Первой мировой войны (1914 года). М., 2000.
62 Об этом см. Лаптева Л.П. Научная и общественная деятельность Владимира Андреевича Францева в эмиграции в Чехословакии. - Русская акция помощи в Чехословакии. История, значение, наследие. Прага, 2012.
165
Документальные очерки
©2016 г.
Т.Л. ЛАБУТИНА
БРИТАНСКИЙ ПОСОЛ ДЖОРДЖ МАКАРТНИ И ЕГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЕКАТЕРИНИНСКОЙ РОССИИ
В декабре 1764 г. в Петербург прибыл посол Великобритании граф Джордж Макарт- ни (1737-1806). Выходец из аристократической семьи, ведущей свое происхождение из древнего шотландско-ирландского рода, он являлся единственным сыном от брака Джорджа Макартни и Элизабет Виндер. После окончания Тринити-колледжа в Дублине в 1759 г. Джордж поступил в юридическую корпорацию в Лондоне. Спустя пять лет его уже назначили чрезвычайным послом Великобритании в России.
В ту пору Макартни исполнилось 27 лет, а такому неопытному дипломату правительство Великобритании поручило завершить неудачно начатое его предшественником, графом Бекингемом, важное предприятие: заключить оборонительный и торговый договор с Россией1. Возможно, это назначение не обошлось без ходатайства лорда Холланда, который оказывал покровительство молодому Макартни. Как утверждал его биограф Барроу, “почтенный лорд в данном случае руководствовался тем соображением, что красивая наружность Макартни, привлекательные манеры, обходительность и ловкость могли служить немалым ручательством успеха при дворе, где царствующей особой была женщина, и даже привести к большим результатам, чем выдающийся талант без этих преимуществ”2. На использование слабости Екатерины II к “сильному полу” намекал в письме к Макартни и лорд Холланд: “русская императрица в том возрасте, который пользуется вашим особенным предпочтением, а я добавлю, со своей стороны, что она стареется с каждым днем. Поэтому советую выехать из России, как только вы заметите, что красота ее начинает блекнуть”3.
Главное внимание послу предложили уделить заключению торгового договора, который пролонгировал бы действие прежнего, от 1734 г., российско-британского соглашения, обеспечивавшего ряд преференций английскому купечеству. Однако решить данную проблему быстро послу не удалось. “Торговый договор подвигается с необычайной медлительностью”, - сетовал в своей депеше к государственному секретарю Сэндвичу Макартни, с раздражением добавляя: “да и не может быть иначе в стране, где все это дело ведется какими-то лавками, величаемыми коллегиями, и мелкими купцами, которых им угодно называть членами комиссии”. “Я объясняю эту неудачу единственно отсутствием всякой методичности, преобладающей в делах всей этой обширной империи”, - заключал дипломат4.
Лабутина Татьяна Леонидовна - доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН.
1 Подробнее см.: Лабутина Т.Л. Неудачная миссия графа Бекингема. Из истории российско- британских отношений второй половины XVIII века. - Новая и новейшая история, 2015, № 4.
2 Цит. по: Белозерская Н.А. Россия в шестидесятых годах прошлого века. По книге сэра Джоржа Макартни “Описание России”. - Русская старина, кн. IX. СПб., 1887, с. 499-500.
3 Там же, с. 500.
4 Дипломатическая переписка английских послов и посланников при русском дворе. - Сборник Русского исторического общества, т. 12. СПб., 1873, с. 204-205.
166
На протяжении четырех месяцев Макартни вел интенсивные переговоры, которые, наконец, завершились и должны были получить, по его мнению, “милостивое одобрение” короля. Однако этого не случилось. Король Георг III Ганновер потребовал от посла добиться больших преференций для своих негоциантов, на которые российская императрица никак не соглашалась. Дипломату пришлось применить все свое умение и настойчивость, провести многочисленные переговоры с влиятельными сановниками при дворе Екатерины II, однако все его усилия оказались безуспешными. Наконец, когда императрица пригрозила, что готова вовсе отменить действия прежнего торгового договора, англичане поспешили согласиться на те условия, которые выдвигала российская сторона. Летом 1766 г. договор был подписан. Миссия Макартни завершилась, и весной следующего года он возвратился на родину.
Надо сказать, что в своей дипломатической переписке Макартни не ограничивался обсуждением вопросов, имевших непосредственное отношение к его деятельности. Подобно многим своим предшественникам, в своих донесениях он сообщал информацию о том, что могло заинтересовать правительство. Так, Макартни извещал государственного секретаря о неудовлетворительном состоянии финансов в России. “Лорд Бэкингем... описывал вам в одном из своих писем, милорд, блестящее состояние финансов императрицы, - писал Макартни. - Действительно, ее частная казна простирается до семи миллионов рублей, и она так бережлива, что сумма эта возрастает с каждым днем”. Однако, несмотря на богатство императрицы, продолжал посол, “страна, по-видимо- му, бедна и ни в руках купцов, ни за игорными столами почти не видно золота или серебра. Это тем более удивительно, так как положительно доказано, что Россия ежегодно получает шестьсот тысяч фунтов стерлингов, составляющих баланс в ее пользу в торговле ее с Англией”5.
Не обошел своим вниманием посол состояние армии и флота Российской империи. “Морская сила этой империи давно уже приходит в упадок, - извещал Макартни госсекретаря Графтона, - и теперь значительно слабее, чем при смерти Петра I. Адмиралтейство их находится в величайшем беспорядке. Их кораблестроители самонадеянны и невежественны; их матросы немногочисленны и не знают дисциплины; их офицеры ленивы, небрежны и равнодушны к службе”6.
В донесениях Макартни сохранились характеристики влиятельных сановников при дворе императрицы, в том числе графа Н.И. Панина, княгини Е.Р. Дашковой, Орловых. Посла чрезвычайно заинтересовала новость о том, что Панин страстно влюбился в дочь канцлера Воронцова, графиню Строгонову, “даму необычайной красоты и живого ума, развитого путешествиями и украшенного всеми совершенствами образования”. “Я не предполагал, - продолжал посол, - что эта страсть Панина повлечет за собой серьезные последствия, и думал, что... она будет непродолжительна, а потому до сих пор и не считал нужным говорить о том... но теперь страсть эта достигла таких размеров, что я не могу долее обходить ее молчанием, тем более, что как сама дама, так и друзья ее употребляют самые хитрые уловки для того, чтобы не дать остыть этому чувству”. Казалось бы, какое дело послу иностранной державы до сердечных дел высокопоставленного российского сановника? Оказывается, дело заключалось в том, что от этого “все дела в застое”, а сам Панин “начинает терять уважение общества”, а враги его не преминули воспользоваться этим случаем для того, чтобы “выставить на вид неприличие и дурной пример такой слабости в министре Ее Величества и воспитателя наследника престола”7. Как видно, любовная привязанность сановника действительно могла серьезно повлиять не только на его собственное положение в великосветском обществе, но и на внутреннюю политику государства, интересы которого он обязан был денно и нощно защищать.
э Там же, с. 200-201.
6 Там же, с. 254.
7 Там же, с. 256-258.
167
Мимо внимательного взгляда британского дипломата не прошли изменения в расстановке сил при дворе. Так, Макартни подметил, что после отъезда из Петербурга графини Дашковой Панин и граф Орлов находятся “в самых лучших отношениях”, и именно отъезд княгини скрепил эту новую дружбу. “Вы знаете, - писал дипломат в отчете Сэндвичу, - что все считают Панина ее истинным отцом; и действительно, несмотря на все ее сумасбродства, он всегда относился к ней с родительской нежностью... Во время пребывания ее здесь, он часто бывал у нее... употреблял все усилия для того, чтобы усмирить ее непокорный дух и успокоить ее злопамятность”8.
В одном из своих донесений Макартни подробно остановился на характеристике княгини Дашковой. Он подчеркнул, что, овдовев, княгиня начала вести уединенный образ жизни, а вскоре решила переехать в Москву. Перед отъездом она пришла проститься с императрицей. Поскольку ей давно уже был запрещен приезд ко двору, потребовалось ходатайство графа Панина, чтобы Екатерина II согласилась увидеться с ней перед отъездом. “Прием, оказанный ей, был таков, как ей и следовало ожидать, т.е. холоден и неприветлив; кажется, все рады ее отъезду”, - сообщал посол, а затем дополнял свою информацию собственным наблюдениями о княгине. - “Будучи лишь двадцати двух лет от роду, она уже участвовала в полудюжине заговоров; первый из них (дворцовый переворот 1762 г. - Т.Л.) удался, но не получив заслуженной, по ее мнению, награды, она принялась за новые заговоры, которые оказались неуспешными; единственное ее наказание состояло в лишении милостей государыни, сохранившей к ней до тех пор некоторое расположение. Эта женщина обладает редкой силой ума, смелостью, превосходящей храбрость любого мужчины, и энергией, способной предпринимать задачи самые невозможные, для удовлетворения преобладающей ее страсти; такого рода характер весьма опасен в стране, подобной здешней, особенно, когда он является рядом с привлекательным обращением и красивой наружностью”9. Примечательно, что наблюдения за деятельностью княгини Дашковой привели дипломата к выводу о заметной роли женщин в российском обществе. “Несмотря на свирепость этого народа, - писал он, - женщина, по-видимому, пользуется здесь таким же влиянием, как и между самыми цивилизованными нациями”10.
Если о женщинах высшего света Макартни отзывался с восхищением, то о русском народе в целом был весьма невысокого мнения. “Наша ошибка по отношению к ним, - писал он в одном из донесений госсекретарю, - состоит в том, что мы считаем их народом образованным и так и относимся к ним. Между тем они нисколько не заслуживают подобного названия”. А далее посол объяснял, на чем он основывался, делая подобные выводы. “Ни один из здешних министров не понимает латинского языка и весьма немногие знакомы с общими основаниями литературы. Гордость нераздельна с невежеством, и потому, ваша милость, не удивитесь, если действия этого двора часто проникнуты гордостью и тщеславием. ...В этих словах нет ничего преувеличенного... Вы поймете, что международные законы не могли достигнуть особенных успехов в стране, где нет ничего похожего на университет. Принимая во внимание их варварство и незнание тех искусств, которые, развивая способности и освещая ум, приводят к открытиям, я нимало не опасаюсь их успехов в торговле и попыток в мореплавании”11.
Высказываясь столь нелицеприятно о русском народе, посол в то же время с восхищением отзывался об императрице. Он отмечал, что Екатерина II обладала проницательным умом, вследствие которого она не только находила недостатки, но тотчас же изыскивала средства для их исправления. Поскольку императрица убедилась “в беспорядке, сложности, запутанности и несправедливости законов” своей империи, их исправление составляло “предмет ее честолюбия”. Для этой цели Екатерина II рассмотрела и изучила “с величайшим вниманием и точностью” различные законодательства
8 Там же, с. 202.
9 Там же, с. 199-200.
10 Там же, с. 200.
11 Там же, с. 248-250.
168
других стран. На основании собственных замечаний по этому предмету и мнений “самых ученых и способных ее советников” она составила уложение, соответствующее благу ее подданных и характеру народа. “Уложение это, - продолжал Макартни, - будет предложено на рассмотрение депутатов империи, которые соберутся в Москве в течение будущего лета, причем им будет предоставлено право высказывать свои мнения о нем, указывать на те недостатки, которые они найдут в нем, и предлагать изменения. Когда по всем этим вопросам произойдет соглашение, и они будут окончательно утверждены, уложение это будет обнародовано и составит основное законодательство империи на будущее время. Поистине, это высокое предприятие достойно честолюбия великого монарха”, - с восторгом заключал дипломат12.
Бесспорный интерес в донесениях Макартни представляла информация о первом законодательном органе России - собрании депутатов, который предполагалось созвать для составления и утверждения новых законов. В его состав должны входить 1100— 1200 депутатов, избранных из всех сословий и из всех народов, “составляющих русские владения”, без различия вероисповедания, т.е. христиан, язычников и магометан. Дипломат полагал, что действия “столь шумного собрания” вряд ли будут правильными, а его решения “отличаться быстротой”. Между тем подобная затея Екатерины II с собранием депутатов, на его взгляд, будет выгодной англичанам, поскольку “отобьет охоту ко всякой иностранной политике и в течение значительного времени всецело поглотит внимание императрицы”13.
Информация о депутатах собрания оказалась последней в донесениях дипломата, но, по-видимому, наблюдения за российской действительностью на протяжении его деятельности в Петербурге и Москве не прошли даром. По возвращении на родину Макартни анонимно издал книгу “Описание России 1767 года”. Следует заметить, что анализ указанного произведения был детально проделан в 1887 г. Н.А. Белозерской14, современные же историки практически не обращались к нему. Лишь в 1994 г. И.В. Ка- рацуба в небольшой статье предприняла попытку, что называется, “реанимировать” указанный источник15. Поскольку книга Макартни представляет собой, по оценке Н.А. Белозерской, “обстоятельный и разносторонний отчет” о состоянии России в первые годы царствования Екатерины II, а сведения и суждения автора “заслуживают полного доверия”16, полагаем, что обратиться к данному произведению еще раз будет вполне нелишним.
Книга Макартни состоит из 12 глав, некоторые из них снабжены статистическими таблицами. Произведение дипломата напоминает собой краткую энциклопедию российской жизни в первые годы правления императрицы. Во введении автор объяснил, почему он решил обратиться к описанию увиденного в России. Поскольку Россия на протяжении веков была изолирована от остальной Европы, а когда она впервые появилась на политической арене, “о ней мало, что было известно”, Макартни и счел необходимым изучить “дух и образ этой варварской страны”. Прогресс, достигнутый во время правления Петра I, на взгляд автора, скорее вызвал всеобщее восхищение, нежели пристальное внимание, однако по мере того, как расширялись границы империи, а ее политика становилась “систематически регулярной”, торговля, мануфактуры и финансы постепенно улучшались, а влияние государства в делах Европы возрастало, Россия “уже представляла собой не мерцающую звезду, но большую планету, которая вращается в нашей орбите, место которой еще не определено в системе, но движение которой заметно влияет на других”17.
12 Там же, с. 291.
13 Там же, с. 292-293.
14 Белозерская Н.А. Указ, соч., с. 499-522.
15 Карацуба И.В. “Нация противоречия и парадокса”: историко-публицистический трактат о России Дж. Макартни (1768). - Россия и Запад: диалог культур. М., 1994, с. 36-48.
16 Белозерская Н.А. Указ, соч., с. 503.
17 An Account of Russia. 1767. London, 1768, p. V-VI.
169
Макартни подчеркивал: даже мельчайшая информация о стране, с которой Великобритания долгое время связана “узами дружбы, коммерцией и взаимной выгодой”, чрезвычайно важна. Между тем Россия остается малоизученной. В ней нет своих известных писателей, а иностранцы не всегда разбираются в предмете, о котором пишут. В результате Россия представляется им “бесконечной пустыней, движение в которой незаметно”. Поэтому Макартни решил взять на себя труд “пролить новый свет на уже известные предметы или углубить представления о них”, показать информацию о стране и ее жителях. Он предполагал остановиться в своем труде на географическом положении России, ее форме правления, ресурсах империи, образе жизни ее жителей, а также отдельных периодах и событиях истории, сыгравших особую роль или повлиявших на судьбу страны. И если это удастся автору, то он будет счастлив, завершал свою преамбулу дипломат18.
В первой главе Макартни остановился на географическом положении Российской империи. Он подметил, что по своей протяженности Россия не только самая большая в мире, но “настолько большая, насколько можно представить”. В силу своего расположения империя обладает тремя важными преимуществами. Во-первых, различия в климате, дополняемые различиями в почве, позволяют обеспечивать себя всем необходимым без помощи других стран. И если бы Россия была населена пропорционально ее размерам и снабжена всем необходимым, то была бы “самой богатой и самой независимой империей в мире”. Второе преимущество заключается в том, что, несмотря на протяженность своих границ, Россия менее подвержена нападению, чем большинство других стран на континенте: на севере и северо-востоке она омывается океаном, на востоке защищена лесами и болотами, недоступными для армий неприятеля. Наконец, третье преимущество заключается в большом количестве навигационных рек, столь необходимых для торговли. Именно удачное расположение государства дает выход к морям Балтийскому, Черному, Каспийскому, с последующим выходом в Средиземноморье, а через Камчатку - в Японию, Китай, Вест-Индию и Америку. Между тем, имея такие выгодные преимущества, Россия не пользуется ими должным образом, заключал автор19.
Макартни придерживался мнения, что многие улучшения в Российской империи были достигнуты благодаря иностранцам. К таковым он почему-то относил завоевание и колонизацию Сибири казаками. Более объективным представлялось его утверждение об открытии англичанами торговли между Архангельском и Англией, а также с Персией через Каспийское море. Автор полагал, что от этих действий англичан “русские приобрели выгодную торговлю”. Однако известно, что в действительности именно англичане оказались в большем выигрыше, поскольку получили от Ивана Грозного значительные преференции в торговле20.
В развитие промышленности России также внесли свой вклад иностранцы. Все российские мануфактуры были основаны иностранцами, и многие из них продолжают работать под их управлением, полагал Макартни и далее заключал: “флот, добыча руды и других ископаемых, которые редко привлекают внимание варварских наций, были бы неизвестны, если бы саксонцы не открыли эти богатства”. Все это, на взгляд автора, демонстрировало ту “небрежность и невнимание” русских к преимуществам, которыми так щедро наградила их природа21.
Автор уделил особое внимание рассмотрению положения иностранцев, проживавших в России, постоянно или временно. В таможенных книгах Петербурга Макартни обнаружил имена купцов из многих стран Европы: Англии, Франции, Голландии, Австрии, Пруссии, Саксонии, Гамбурга, Любека, Дании, Швеции, Испании, Италии,
18 Ibid., p. VI-VII.
19 Ibid., p. 1-3.
20 Подробнее об этом см.: Лабутина Т.Л. Англичане в допетровской России. СПб., 2011, с. 30, 110-111, 123.
21 Ап Account of Russia, p. 5-6.
170
Греции и др. Кроме того, в южных и юго-восточных частях империи ему довелось повстречать представителей различных азиатских наций: турок, персов, индусов или китайцев. “Все они пользуются полной безопасностью как личности, так и собственности”, - свидетельствовал Макартни. Он также обращал внимание на политику веротерпимости, проводимой императрицей по отношению к представителям нехристианской религии. Находясь на территории империи, иностранцы могут исповедовать любую религию, будь то христианство, магометанство или язычество, писал дипломат. “Все они (иноверцы) могут поступать на службу, натурализоваться и, если дослужатся до чина, дающего дворянство, покупать земли и крестьян и пользоваться теми же привилегиями, что и коренные жители России. Все иностранцы, за исключением евреев и иезуитов, могут селиться в этой стране и вести торговлю, где пожелают”22. Автор добавлял, что по древним законам евреям прежде не дозволялось проживать в России, но теперь эти ограничения сняты. Он также подчеркивал, что общей для иностранцев привилегией оставалось освобождение их от всех налогов.
Особо среди иностранцев, проживавших в Российской империи, Макартни, естественно, выделял британцев. Он признавал, что к англичанам “относятся наиболее уважительно за их богатство, честность и понимание”, хотя наиболее любимы и привечаемы русскими из всех иностранцев, на его взгляд, остаются французы. Англичане пользуются особыми коммерческими привилегиями, которые еще больше увеличились, поскольку “благодаря первоначальной и продолжающейся поддержке Англии Россия приобрела нынешнее положение как морская и торговая нация”23.
Во второй главе книги автор подробно остановился на характеристике населения Российской империи. Примечательно, что, анализируя состав коренного населения России, он сравнивал его права с теми, какими пользовались жители завоеванных земель и иностранные граждане. Макартни приводил сведения о численности населения (мужского и женского в отдельности) по следующим группам: дворяне, духовенство, горожане, купечество, разночинцы, крестьяне, служащие в армии и на флоте. Особо автор выделял жителей присоединенных к России территорий: Украины, Ливонии, Эстонии, Финляндии, а также казаков, татар, калмыков, лапландцев, самоедов, камчадалов. Он пришел к выводу, что империя своей силой обязана не только коренному населению России, но также нациям, которые были завоеваны либо зависимы от нее. Общая численность населения Российской империи, по подсчетам автора, составляла на тот период 28 млн 371 тыс. 631 человек24.
Далее Макартни обращался к анализу положения каждого из “классов” населения, начиная с дворянства. Автор обратил внимание на то, что Петр I, “следуя влиянию иностранных обычаев”, ввел новые титулы “граф” и “барон”, хотя и не наградил их носителей особыми привилегиями. Макартни сумел подметить новые привилегии дворян, полученные ими в постпетровскую эпоху. Теперь дворяне освобождаются от уплаты налогов, обладают правом приобретения земель и крепостных крестьян. Дворяне и их дети не связаны более указом Петра I о необходимости военной службы и вольны поступать на нее или отказываться, выбирая иной путь. “Они теперь свободны путешествовать в зарубежные страны, имея обычный паспорт”25. Макартни добавлял, что право выезжать за границу по указу Петра III от 1762 г. получили также купцы и горожане, которые теперь могут отправлять своих детей на обучение в зарубежные страны.
В одной из глав Макартни подробно охарактеризовал русское дворянство. Он полагал, что русские дворяне, хотя и сознают превосходство цивилизации чужих наций и завидуют им, но “не стремятся к усовершенствованию и скрывают свои слабые стороны под видом пренебрежения к иностранцам”. Британец обращал внимание на то, что те
22 Ibid., р. 35.
23 Ibid., р. 35-36.
24 Ibid., р. 8.
25 Ibid., р. 11-12, 17-18.
171
иностранцы, “которые из податливости и низкопоклонства выносят чванство русских дворян, льстят их тщеславию или доставляют им удовольствие”, могут рассчитывать на милость высокопоставленных особ. И это хорошо видно на многочисленных примерах, “когда толпы французских авантюристов, которые обосновались в России, проникали в русские семейства в качестве секретарей, чтецов, учителей и паразитов, хотя большинство этих господ безграмотны, являются беглыми преступниками и бродягами”.
По мнению Макартни, русские дворяне наименее образованы в сравнении с дворянством европейских стран; главным для них является знание современных языков, особенно французского и немецкого; “на обоих они говорят свободно, хотя неспособны писать правильно ни на одном из них”. Наиболее состоятельные завершают образование посредством тура во Францию, где обращают внимание только на то, что действует на их воображение и “воспламеняет их страсти”. Здесь они находят благодатную почву и для того, и для другого; “они превозносят все, что видят, без разбора и теряют свое чувство меры: для французов они становятся презираемыми русскими, для русских презираемыми французами, для других объектом жалости и презрения”. Таким образом, заключал автор, редко кто из молодых дворян получает преимущества от обстоятельств, при которых формируется джентльмен в других странах. Вместо реального улучшения своего нрава после путешествия они возвращаются домой с меньшим моральным багажом по сравнению с теми, кто никогда не путешествовал вовсе.
Макартни верно сумел подметить еще одну характерную черту, присущую русскому дворянству: подражание чужой жизни и нравам при игнорировании своего национального, когда, вопреки здравому смыслу, перенимается несоответствующие местному климату мода и чужие обычаи. В подтверждение своих слов автор приводил ряд примеров: на севере дворяне строят подобие воздушных итальянских замков; русские дамы, подражая француженкам, на Пасху надевают весенние наряды, хотя на дворе в эту пору в России снег и холод; в Петербурге дворяне завели французскую моду держать швейцара, “лишь отдаленно напоминающего собой парижского лакея”, и т.д. “Можно было бы бесконечно приводить примеры подобных абсурдностей, с которыми приходится сталкиваться каждый день”, - признавал автор26.
Макартни справедливо заключал, что подобное “смехотворное подражание” дворян иностранной моде приводит к серьезным последствиям, и “не только лишает их всего национального, но и нравственных национальных качеств, что вредит русскому характеру”. Автор соглашался с высказыванием Руссо, порицавшим реформы Петра I, который вместо того, чтобы улучшать своих подданных как русских, пытался обратить их в немцев и французов; однако эти попытки оказались безуспешными. Петр “обрек их на эксперимент и приобрел их в еще худшем виде, чем они были прежде. Его последователи продолжили тот же процесс, но их проекты оказались неэффективными не только для народа, но непригодными для государства”27. Русские дворяне, продолжал свою мысль Макартни, в силу заблуждений последних правителей убедились в том, что все несчастья, с которыми они сталкиваются, происходят из-за их национального характера. “Бездумно подражая чужой моде, они часто становятся хвастливыми, раздражительными, легкомысленными, непоследовательными, нескромными, завистливыми и подозрительными... неспособными на настоящую дружбу и безразличными ко всем движениям души: роскошь и изнеженность, вялость и нездоровье приобретаются ими”28.
Британец обратил внимание на то, что русские дворяне, хотя и проживают в северном климате, но имеют “азиатское отвращение ко всякой общественной деятельности и мужественным поступкам”, а также не способны сформулировать какую-либо идею. Они не интересуются спортом; охота, стрельба и рыбная ловля, которые популярны в Англии, как правило, им неизвестны. Они предпочитают игру в шахматы, карты или
172
26 Ibid., р. 49-51.
27 Ibid., р. 51-52.
28 Ibid., р. 52-53.
бильярд: “во всем этом они чрезвычайные умельцы”. “Многие из них используют досуг в оттачивании своего ума: неподражаемый шарм изысканной беседы и чтение утонченной литературы позволяет им уйти от действительности и вернуться только к призывам чувственности и удовольствий”.
Автор отмечал, что дворяне, как и “нижестоящие классы”, отличаются “особой набожностью”, но это скорее напоминает родительский долг, исходящий из зависимости и рабства, чем из глубокой благодарности, поскольку каждый отец в своей маленькой семье является таким же деспотом. Тем не менее “эта добродетель, реальная или надуманная, является главной их ценностью”. Они не умеют и не считают нужным выказывать того отвращения к пороку, какое существует в других нациях, и в результате многие лица, “опозорившие себя явным мошенничеством и взятками”, продолжают занимать различные должности, в том числе судейские.
Макартни подчеркивал, что низкая лесть и ухаживание за министрами, любимцами двора и вообще лицами, облеченными властью, невыносимы для человека свободного и сознающего собственное достоинство: для англичанина они практически ненавистны. Главное внимание русского дворянина уделяется увеличению собственного материального благополучия и непосредственного удовлетворения тщеславия; русскому дворянину нет дела до гражданских добродетелей и суда потомков. Пристрастие его к внешним отличиям доходит до такой степени, что ради титула или ордена он готов пожертвовать более существенными преимуществами, которые иностранец, даже при больших заслугах, мало почитает. Поэтому, делал обобщения Макартни, строгий наблюдатель мог бы назвать русских “нацией, исполненной всяких противоречий, несообразностей и парадоксов”. “Они соединяют в себе самые несовместимые крайности: ненависть к иностранцам и копирование их, претензию на оригинальность и рабское подражание другим, любовь к пышности и неопрятность, атеизм и суеверие, гордость и низкопоклонство, алчность и расточительность, которые невозможно реформировать терпимостью или исправить наказаниями”29.
Давая столь нелицеприятные, но справедливые оценки представителям русского дворянства, Макартни высказывал предположение, что правительству России “будет труднее цивилизовать дворян, нежели крестьян”, потому что “при том состоянии, в каком они находятся, упрямство и скрытность, эти неизбежные спутники полуцивили- зации, могут помешать их дальнейшему развитию”. “Когда мы рассуждаем о варварстве нашей собственной и других стран несколько столетий тому назад, - продолжал автор, - мы можем говорить о более благоприятных условиях, в которых происходило формирование нации. Послушное и гуманное крестьянство... при лучших законах может быть обращено в лучший народ. Что касается дворянства, то оно должно избавиться от своих заблуждений и дурного поведения и приобрести тот здравый смысл, который послужит средством для улучшения”. Макартни высказывал любопытное предположение о том, что русские со временем, возможно, “станут такими же, как мы сейчас”, а англичане, несмотря на то, что располагаются на “высшей ступени”, могут “скатиться к тому варварству, из которого русские пытаются выбраться”30.
Характеризуя российское общество, Макартни особое внимание уделял положению и роли женщин. Женщины из простонародья, писал он, продолжают оставаться в том же “состоянии варварства и подчинения своим мужьям”, которое не раз описывали прежние путешественники. Что касается жен горожан или купцов, то они, как говорят, обладают качествами, которые составляют тип “la bonne femme du vulgaire”31. Среди многих дам высшего света, с которыми Макартни мог встречаться во время своего пребывания в России, превалируют “распутство и безграничная распущенность”. Да и вообще, на его взгляд, женское целомудрие редко процветало при дворе и не особенно ценилось. Причина тому - воспитание, полученное девушками в юности. В России
29 Ibid., р. 52-56.
30 Ibid., р, 55-57.
31 “заурядных женщин” (франц.).
173
воспитание доверено французским авантюристам либо гувернанткам-француженкам, “отсутствие способностей которых является наименьшим недостатком, а предыдущая деятельность не заслуживает доверия”. Этим объясняется, почему в умении одеваться, в элегантности и внешних атрибутах русские женщины высшего круга превосходят женщин соседних государств. В то же время испорченные “небрежным или уродливым воспитанием”, они не находят никаких ресурсов в себе и набрасываются на любой объект, который может развлечь или занять их внимание. Не испытывая чувств, непостоянные в своем выборе, девицы часто капризны и ветрены в своих сердечных привязанностях. Они тщеславны и легкомысленны, многие из них с жадностью бросаются за любой тенью нового неиспытанного удовольствия, смелы и предприимчивы в стремлении к удовольствиям, не обращают внимания на ожидающую опасность их бесчестия, не стыдятся огласки, равнодушны к позору.
Критически отзываясь о дамах высшего света, англичанин вынужден был признать, что подобные характеристики не относятся ко всем придворным дамам, поскольку среди них он может назвать таких, которые “составляют украшение своего пола”, хотя число их незначительно и они являются исключением из общего правила32.
Макартни подробно остановился на характеристике крестьянства. Он выделял крестьян свободных, царских, дворовых, монастырских, заводских, крепостных. Свободные крестьяне, названные однодворцами, проживают главным образом в районе Воронежа и Белгорода и происходят от потомков эмигрантов из Польши и Украины. Среди них есть и несколько выходцев из русской знати, попавших в эти земли во время военной службы при Петре I. Хотя термин “однодворцы” означает владельцев одним домом, продолжал автор, некоторые крестьяне владеют значительными земельными наделами. Они несут расходы по обеспечению рекрутов так же, как и другие крестьяне. Царские крестьяне, на взгляд автора, пользуются большей свободой, чем другие; если они платят налоги и обеспечивают рекрутов или работают в шахтах, то освобождаются от других повинностей.
Что касается крепостных крестьян, то по справедливому замечанию Макартни, эта категория находились в самом худшем положении. Крепостные являлись “абсолютными рабами желаний своего господина, который имел полную власть над ними во всем, включая их жизнь... По всеобщему признанию, крепостной крестьянин не имел никакой ценности”33. Не лучшим оставалось также положение заводских крестьян. На взгляд Макартни, они являлись “совершенными рабами своего господина”.
Примечательно, что автор стремился подчеркнуть заслуги императрицы в улучшении жизни подданных. Екатерина II, писал он, “заботится о счастье своих подданных всех рангов, желает улучшить положение крестьян и горожан”. Она пытается наделить какой-нибудь собственностью возможно большее число людей, что позволит эффективно увеличить достижения сельского хозяйства и торговли империи. Для этой же цели императрица предложила значительные преимущества всем иностранцам, которые пожелают поселиться в ее владениях как колонисты. “Большое число людей (не менее 35 тыс.) уже согласилось приехать сюда, - свидетельствовал Макартни, - им выделены земли в лучших провинциях империи, и свободное владение для них гарантировано на 20 лет, с освобождением от уплаты каких-либо налогов”34.
Подобно всем своим предшественникам - дипломатам, Макартни большое внимание, конечно же, уделил анализу состава армии и флота Российской империи. Он подчеркивал, что их ряды пополнялись исключительно за счет коренных русских, которые, на его взгляд, при хорошей дисциплине становятся “несравненными солдатами и матросами”. По своим способностям к подчинению русским нет равных в мире. Однако в целом, признавал Макартни, большинство их не принадлежит к военной касте. Напротив, “они испытывают сильнейшее отвращение к военной службе, особенно
32 An Account of Russia, p. 57-59.
33 Ibid., p. 24.
34 Ibid., p. 27-28.
174
морской, и волонтеры среди них редкое чудо”. Российские дворяне, которые служат в армии или на флоте, редко добиваются больших успехов в своей профессии, поскольку лишены амбиций. Офицеры менее искусны, чем иностранные военные; и если порой им доведется исполнять обязанности солдата, то они “скорее действуют под угрозой наказания и необходимости подчинения, нежели воодушевленные национальным духом”.
Автор обращал внимание на то, что “русские никогда не допускают иностранцев в свои регулярные войска”: даже Ливония и Эстония не поставляют ни одного рекрута на службу. В то же время, продолжал он, большинство способных офицеров на службе - иностранцы; нередко умелых генералов поставляют также завоеванные территории. Во флоте служат несколько английских офицеров, которые, подчеркивал Макартни, “понимают свое дело и видели настоящую морскую службу”35.
Согласно данным Макартни, численность армии составляла 387 054 человека. Гвардия, подчинявшаяся исключительно императрице, насчитывала 11 тыс. Число артиллеристов составляло 25 тыс. Существовали еще полки кирасиров, карабинеров, драгунов, гусар, гренадеров, в целом насчитывавших 180 тыс. человек. В состав нерегулярных войск входили казаки, татары, калмыки, которые могли выставить 300 тыс. всадников. Регулярные же войска полностью состояли из русских (за исключением офицеров) и представляли значительную силу империи, а при необходимости их численность могла быть увеличена. Впрочем, как полагал автор, такой необходимости не было, “поскольку вряд ли потребуется от России выставить более 180 000 человек в войнах с северными державами. Что же касается ее четырех соседей, таких как турки, татары, персы или китайцы, то их количество всегда будет превышать российское войско”36.
Примечательно, что Макартни не ограничивался общим описанием состояния армии и флота, но также приводил сводные таблицы о количественном их составе. Анализируя состояние российского флота, автор пришел к выводу, что после Петра I российский флот пришел в упадок. “У России сейчас нет флота, за исключением Кронштадта и Ревеля на Балтике”, - утверждал Макартни. На Каспийском море нет ни одного военного корабля, а по договору 1739 г. для России было закрыто плавание по Азовскому и Черному морям. “В целом русский флот во всех отношениях уступает шведскому или датскому, и не только в сравнении, но и сам по себе он крайне ничтожен”, - заключал автор. - “Со своей стороны я убедился в том, что... при таких ресурсах, какими располагает империя и при надлежащем внимании российский флот... не может представлять существенной угрозы для Великобритании”37. Собственно говоря, в этом заключении и крылась причина особого внимания британского дипломата к состоянию вооруженных сил Российской империи. Макартни пытался досконально выяснить, опасна ли для Великобритании армия России и особенно ее флот.
В описании жизни российского общества Макартни, как и многие иностранцы до него, не избежал определенных стереотипов38. К их числу относились: представления о правлении в России как о деспотическом; о глубоком невежестве священнослужителей православной церкви; о негативных чертах характера русских людей (распутство, пьянство, лживость, лень, раболепство); о “варварстве” и “нецивилизованное™” нации в целом.
Описывая духовенство, Макартни утверждал, что оно не столь многочисленно, как можно было бы ожидать от “невежества и чрезмерной набожности этой страны”.
35 Ibid., р. 30.
36 Ibid., р. 136-138.
37 Ibid., р. 139.
38 Подробнее об этнических стереотипах см.: Лабутина Т.Л. Проблема стереотипов в исследовании межкультурных коммуникаций. - Вопросы новой и новейшей истории зарубежных стран. Рязань, 2011; ее же. К вопросу об этнических стереотипах в исторической имагологии: трансформация образа “чужого” в образ “врага”. - Проблемы исторического познания. М., 2015, с. 257-275.
175
При этом автор обращал внимание на то, что русские “очень суеверны”, что в большей степени объясняется их невежеством. Они очень мало информированы о принципах своей религии, немногие из них едва способны повторить учение своей веры. Обычно русские люди ограничиваются возгласом “Господи, помилуй меня!”, осеняя себя при этом крестным знамением. “Они не приступят к утренней и вечерней трапезе без этого, или когда начинают какую-то работу. Редко, когда курьер или почтальон примется за работу, не перекрестившись перед дорогой”. Автор заключает, что ни один народ в мире не высказывает такого почтения к священной клятве, как русские. Он описывал убранство храмов, подчеркивая, что иконы размещаются не только в церквах, но в каждом публичном заведении в углу помещений, как в домах частных лиц, так и в лавках. Каждый входящий в дом непременно крестится на них. По мнению автора, иконы, на которые молятся русские, отличаются от тех, что написаны великими мастерами в Италии. “В России нет ни одного хорошего художника, - полагал Макартни, - тем не менее их мазню приравнивают к произведениям ангелов”39. Как бы то ни было, продолжал автор, но “их церковные церемонии многочисленны, убранство церквей очень впечатляет, одежда священнослужителей богата, преклонение перед святыми стойкое, соблюдение церковных праздников традиционно”40.
Останавливаясь на характеристике священнослужителей, Макартни признавал, что за исключением немногих представителей высшего духовенства большинство не имеет образования и происходит из низших слоев населения, не являющихся крепостными. Их доходы незначительны, и потому они зависимы от подношений своей паствы. Они и их жены, как и другие простолюдины, отличаются склонностью к пьянству, что со временем приводит к их деградации. “В результате народ столь же невежественен, как и их пастыри, неспособные его просвещать”. Даже высшее духовенство не настолько обеспечено, как в европейских странах, где нередко его представители являются лицами первых семейств. В России это случается редко. Тем не менее к ним относятся с уважением. “Даже дворяне высшего ранга не стесняются целовать руки епископа и просить его благословения”. Макартни приходит к выводу: в гражданских делах России можно ожидать большего прогресса, чем в церковных41.
Примечательно, что Макартни сумел подметить перемены, происходящие в менталитете представителей высшего сословия, в том числе и в их отношении к религии тех, кто подпадал под влияние иностранных обычаев и вероучений. Эти люди, как правило, лучше образованы, много путешествуют, что позволяет им убеждаться “в абсурдности своих прежних принципов, считая их предрассудками”. Они по большей части становятся скептиками, “не верящими ни в какую религию вообще, ознакомившись с верой других государств во время путешествий, либо прочитав несколько иностранных книг, начинают верить подобным наставлениям так же, как другие веруют в учение своих предков”42.
Большое внимание Макартни уделял в своем труде рассмотрению государственного устройства Российской империи. “Управление полностью деспотичное, - утверждал он, - что бы ни говорили политики, которые представляют, что устройство Сената, коллегий и судов, в подражание иностранным методам, меняет дело по существу, они заблуждаются”. Администрация императрицы “крайне слаба и мягкотела”, особенно для “грубой природы ее подданных”, еще не готовых для восприятия намеченных реформ. Макартни подчеркивал, что в прошлые времена предпринималось немало попыток, направленных на ограничение власти суверена, но все завершалось безуспешно. Даже императрица Анна Иоанновна, занявшая трон при таких ограничениях, которые вообще ставили под угрозу ее власть, очень быстро все вернула “на прежние основы” и жестоко обошлась с авторами нововведений.
39 Ibid., р. 212.
40 Ibidem.
41 Ibid., p. 212-213.
42 Ibid., p. 214.
176
Макартни подчеркивал: суверену принадлежит законодательная и исполнительная власть, поэтому царствующая императрица может без всякого судебного процесса лишить жизни, свободы или имущества любого подданного; она может присвоить общественную казну; увеличивать или снижать стоимость монеты; объявлять мир или войну; увеличивать или сокращать свои войска; предлагать новые законы или отменять прежние; наконец, назначать своего преемника на трон, невзирая на обстоятельства, которые могут вызвать право наследования в других королевствах. Все это бесспорные и не подлежащие обсуждению прерогативы короны43. Высшие судебные инстанции в империи, Сенат и Синод, также находятся под управлением суверена, который принимает окончательное решение во всех делах.
Подводя итоги анализа управления Российской империей, Макартни пришел к неутешительному заключению: “При существующих порядках нельзя ожидать какой-либо правильности, определенности или чего-либо завершенного в российском делопроизводстве, ничто не может сравниться с медлительностью, путаницей, противоречием и беззаконием, которые в целом господствуют во всех ведомствах и в особенности в судах”44.
В одной из глав Макартни рассматривал состояние промышленности и торговли, а также искусств и науки в Российской империи. “Промышленность и торговля, хотя и не доведены до состояния совершенства, тем не менее являются очень значительными и представляют источники богатства империи”, - признавал Макартни45. Примечательно, что он предлагал ряд мер, которые помогли бы России увеличить свое финансовое обеспечение. Макартни считал, что в большинстве районов империи следовало увеличить размер подушной подати, “она ничтожно мала в сравнении с той, что несут англичане, французы и голландцы”. Это позволило бы удвоить основную статью бюджета. Возможен также рост других налогов, в частности в промышленности. “Я знаю из документов, а также из информации от сведущих людей, - писал Макартни, - что использование честного труда и введение ремесел и мануфактур, приспособленных к климатическим условиям и характеру жителей, увеличит национальное богатство до невероятной степени”. Сельское хозяйство, которое сейчас находится в несовершенном состоянии, можно улучшить, обогатив почву, удешевив труд, используя транспорт, что позволит собирать урожаи зерна в достаточной мере для внутреннего потребления, а также для продажи на европейские рынки. Больше внимания, продолжал автор, следовало бы уделить торговле с Азией. Одна торговля с Китаем или Японией, а также с Персией и Турцией могла бы сделать Россию “посредником между странами в торговле”. Китовый и рыболовный промысел у границ России также можно “значительно и без особых затруднений” увеличить, что не могут себе позволить другие страны. Автор уверял: при соответствующем управлении и надлежащей разработке рудников за короткий срок можно увеличить добычу их продукции в 100 раз. Ему представлялось возможным использование в случае необходимости также украшений церквей и монастырей, “чрезвычайно богатых” в оформлении серебром и золотом икон, равно как столового серебра и ювелирных украшений частных лиц, “всего этого в стране очень много”. Впрочем, отмечал Макартни, “указанные источники богатств России могут потребоваться, возможно, лишь через несколько столетий, при иной форме правления и ином складе характера народа, который создан этим правлением”46.
Бесспорный интерес в книге Макартни вызывают его рассуждения о состоянии искусств и науки в России. Он полагал, что едва ли можно говорить серьезно о таких предметах в империи, где не существует университетов, сравнимых с европейскими. На его взгляд, “регулярный процесс образования и определенные градации в достижении профессионального образования являются предметами, неизвестными для русских”.
43 Ibid., р. 90-91.
44 Ibid., р. 102.
45 Ibid., р. 148.
46 Ibid., р. 144-146.
177
В то же время Макартни был уверен, что славу России в будущем может принести русская литература, если только ее народ “избавится от тени варварства” и достигнет успехов в искусствах и науке. В Москве существует школа, которая называется университетом, но, по мнению автора, это чистое “недоразумение”. В эту школу принимают лиц любого возраста, без предварительной подготовки. Учителя, которых называют профессорами, но которые “таковыми по своей образованности и профессионализму вряд ли являются”, как правило, лица, приглашенные из иностранных университетов. Их принимают на службу без всякого испытания. Для обучения сухопутных и морских офицеров создано два учебных заведения, но оба несовершенны и мало соответствуют своему назначению.
Особое внимание Макартни уделил учрежденной Екатериной II Академии художеств, в которой состоят несколько профессоров архитектуры, скульптуры и живописи. Все они являются иностранцами и редко людьми выдающимися, поскольку талантливый художник, на взгляд автора, вряд ли покинет свою страну ради России. Ученики в академию набираются из числа детей священников, солдат и мещан, при этом профессора стараются отдать предпочтение тем, кто подает большие надежды или обладает выдающимися способностями. Недавно был опубликован “кодекс” воспитания учащихся, читать который, по мнению автора, “без улыбки невозможно”. Так, “студентам” настоятельно советуют основательно ознакомиться с теми предметами, какие считаются наиболее важными и необходимыми для разных отраслей искусства, которым они собираются себя посвятить. Затем от них требуют приобрести знания в области истории, хронологии, физики, метафизики и т.п.47
Остановился Макартни и на описании Академии наук, основанной Петром I. Образованные члены этого сообщества, писал он, опубликовали 20 или 30 фолиантов о своей научной деятельности. Среди членов академии есть образованные немецкие профессора, но есть и такие, которые издают “тома всякой всячины, написанные напыщенно и бездарно, хотя и прекрасной латынью”. Макартни упоминал, что на протяжении 20 лет академию возглавлял “знаменитый Эйлер”, которого отправила в отставку императрица Елизавета Петровна, назначив президентом академии графа Р. (Разумовского), “едва умевшего читать и писать”. Нынешняя императрица из уважения к заслугам Эйлера, а также “желая возместить понесенные им оскорбления”, предложила ему вернуться в Россию и вновь занять кафедру, но поскольку он стар и почти ослеп, то, на взгляд автора, “нельзя ожидать большой пользы от его знаний и деятельности”48. Макартни посетил также музей при Академии наук (Кунсткамеру), в котором содержалось “немало ценных вещиц”. Среди них - бубен сибирского колдуна, несколько китайских игрушек, скелет знаменитой лошади Петра I и два слоновьих бивня.
К достижениям русской литературы Макартни отнес поэзию. Русский язык, на его взгляд, кажется “наиболее подходящим для этого: он краткий, волнующий, музыкальный и льющийся”. В течение многих лет у русских не существовало поэзии, за исключением простонародного творчества. Первый поэт, о котором узнали, был князь Кантемир, сын молдавского правителя. Затем появилось два замечательных гения: Ломоносов и Сумароков. Они превратили русскую поэзию в искусство. Первый из них написал оду, в которой много величественных страниц, последний заслужил славу драматурга. “Я с большим удовольствием смотрел пьесы Гамлета и Меропа, - делился своими впечатлениями Макартни, - хотя это не более, чем подражание оригиналу, но они прекрасно приспособлены к русскому театру”. Сумароков также написал две трагедии, основанные на событиях из русской истории, которыми многие восхищаются. Помимо прочего он реформировал русский театр, теперь тот “не уступает по своим порядкам и богатству обстановки другим европейским театрам”. Кроме русских пьес в Петербурге ставятся французские и немецкие комедии, а также итальянская опера, все это финансирует сама императрица49.
47 Ibid., р. 164-165.
48 Ibid., р. 166-167.
49 Ibid., р. 167-169.
178
Не обошел своим вниманием Макартни также состояние книгопечатания в стране. Он отметил, что в России существовало три типографии: две - в Петербурге и одна - в Москве. Количество оригинальных книг на русском языке чрезвычайно мало, и они не отличаются ценностью, что, на его взгляд, неудивительно, поскольку печать находится “под цензурой императрицы”. Древние книги издаются по-преимуществу богословского содержания: комментарии греческих отцов церкви, легенды о святых и наставления по церковному церемониалу. Современные же издания являются переводами с английского, французского и немецкого языков и представляют собой “плохое заимствование или плохой перевод”50.
Итак, подведем итоги. Знакомство с книгой Макартни показало, что она по праву может считаться своеобразной энциклопедией жизни российского общества в первые годы правления Екатерины II. Пожалуй, со времени царствования Ивана Грозного, о котором детально поведал английский посол Дж. Флетчер51, ни один из британских дипломатов не подошел столь внимательно и скрупулезно к описанию истории, жизни, порядков и обычаев народов России, как Макартни. В этой связи его труд приобрел неоценимое значение для современных исследователей истории Российской империи XVIII в. Вместе с тем нельзя не отметить, что книга Макартни содержала немало этнических стереотипов. Его утверждения о русском народе как о “варварском” и “нецивилизованном”, деспотическом правлении в Российской империи, осуждение и резкая критика православного духовенства, обличение пороков, в особенности пристрастия к спиртному, простолюдинов - все это не раз тиражировалось на страницах произведений британских дипломатов: Дж. Горсея, Дж. Флетчера, Ч. Уитворта и др.52 Справедливости ради заметим, что подобные стереотипы, свойственные не только британцам, но и другим европейцам, оказались весьма живучими, что свидетельствовало скорее об идеологической подоплеке изображения русского народа как варварского, а его правителей как деспотов, нежели об объективном восприятии иноземцев и их обычаев. Британцам, активно занимавшимся на протяжении столетий колониальными завоеваниями, было выгодно представить народ России “варварами”, а ее правителей “азиатскими деспотами” для того, чтобы противопоставить им “цивилизованных” европейцев. Богатая природными ресурсами Россия с “варварским народом” вполне подходила на роль нуждающейся в руководстве и опеке со стороны “цивилизаторов”. Об этом совершенно откровенно высказался в свое время Флетчер: “Безнадежное состояние вещей внутри государства (России. - Т.Л.) заставляет народ, большею частью желать вторжения какой-нибудь внешней державы, которое (по мнению его) одно только может его избавить от тяжкого ига такого тиранского правления”53. И хотя в XVIII в. Россия заметно трансформировалась, сделалась империей, завоевала ведущие позиции в Европе, прежний стереотип о “варварском” характере русского народа продолжал сохраняться в общественном мнении Великобритании. И труд о России Макартни во многом тому способствовал.
В то же время, хотя в книге Макартни содержалось немало нелицеприятных замечаний в адрес русского народа и его правителей, британский посол пришел к объективному выводу, что “ни одна нация не пользуется в полной мере такими природными преимуществами и рабочими ресурсами, как Россия... Россия является богатейшей страной и при уважении к ней соседних государств становится мощной державой в мире”54.
Как сложилась судьба автора книги после его возвращения на родину? В 1769— 1772 гг. Макартни избирался в парламент, некоторое время исполнял обязанности
50 Ibid., р. 169.
51 Флетчер Дж. О государстве русском. М., 2002.
52 См.: Лабутина Т.Л. Россия и русские глазами британцев: стереотипы, мифы и реалии. - Лабутина Т.Л. Англичане в допетровской России; ее же. Британцы о России и русских. - Лабутина Т.Л. Британцы в России в XVIII веке. СПб., 2013.
53 Флетчер Дж. Указ, соч., с. 59.
54 Ап Account of Russia, p. 181.
179
главного секретаря Ирландии. Спустя три года правительство направило его в качестве губернатора на Карибы, а в 1780-1786 гг. - губернатором в Мадрас в Британскую Индию. За безупречную службу Макартни в 1792 г. получил от короля титул виконта. В том же году началась его дипломатическая миссия при дворе китайского императора Цяньлуна. Цель у британского посла была та же, что и в России, - добиться торговых преференций для купцов и предпринимателей Великобритании. Ему также было поручено договориться с китайской стороной об открытии для англичан Кантона и ряда других портов, а также учреждения британского представительства в китайской столице.
Макартни был принят во дворце как посол «далекого и маленького “варварского” государства» - очередного “данника” богдыхана, а его подарки были восприняты как подношение дани. Подобно его предшественникам - послам других государств, Макартни отказался исполнить унизительный для европейцев обряд тройного коленопреклонения с земным поклоном (коутоу). В результате ему пришлось возвратиться на родину ни с чем55. Однако, несмотря не неудавшуюся миссию, в 1794 г. король присвоил Макартни титул барона, а спустя два года направил его губернатором в Капскую колонию в Южной Африке. В 1798 г. из-за ухудшившегося здоровья дипломат вышел в отставку. 31 мая 1806 г. Джордж Макартни скончался. Его титул, равно как и собственность, после кончины вдовы леди Джейн Стюарт, с которой Макартни прожил в браке 38 лет, но не имел детей, перешли сыну его племянницы56.
Жизнь талантливого дипломата Великобритании оборвалась, но его имя осталось в памяти потомков не только в силу его незаурядной профессиональной деятельности, но в немалой степени благодаря интересному труду о далекой и великой России.
180
55 http//www.wiki-link.ru/citrates/13 5 8421
56 http//www.dic.nsf/ruwiki/655927
©2016 г.
А.В. ЖИДКОВА
МАРИН ЛЕ ПЕН: ПОЛИТИЧЕСКАЯ БИОГРАФИЯ
В настоящее время одним из феноменов развития европейского политического пространства стало значительное усиление позиций ультраправых движений и партий. Подобная динамика является следствием определенной идейно-политической трансформации европейских радикальных правых, а также безусловной актуальности тем иммиграции, национальной идентичности, безопасности и глобализации, которые составляют основу политических программ этих партий.
Одним из лидеров европейских крайне правых выступает французская партия Национальный фронт (НФ), чей нынешний облик неразрывно связан с фигурой Марин Ле Пен, возглавившей партию в январе 2011 г. Личность и деятельность М. Ле Пен вызывает противоречивые оценки французского общества, разделяя его на два лагеря: если для 47% французов лидер НФ остается националистическим и крайне правым политиком, то 41%, напротив, называют ее представительницей патриотически настроенных правых, приверженных традиционным ценностям1. Несмотря на столь полярное восприятие, несомненным является то, что всего за несколько лет М. Ле Пен удалось реализовать идейно-политическое обновление НФ, значительно изменив не только его облик, но и сущность. Для “маринистского” Национального фронта не характерны противостояние либерально-демократическим ценностям, ставка на крайние методы переустройства общества, ультрарадикальные лозунги и риторика. Под руководством Марин Ле Пен он постепенно интегрируется в политическую систему Франции, становясь ее значимым структурным элементом - “третьей партией” наряду с социалистами и ЮМП2.
* * *
Марин Ле Пен родилась 5 августа 1968 г. в Нейи-сюр-Сен, в семье французского политика Жан-Мари Ле Пена и его первой жены Пьеретты Лаллан. Младшая из трех их дочерей, при крещении она получила имя Марион Анн Перрин, однако с самого детства ее называли Марин. Согласно распространенной версии, это имя олицетворяло страсть семьи Ле Пен к морю. Жизненный путь Марин, как и ее сестер - Мари-Каролин и Янн, во многом предопределила политическая карьера отца. Не случайно, в одном из интервью она заявила, что “родилась и умрет дочерью Ж.-М. Ле Пена”, подчеркнув, что “именно отец сформировал ее такой, какая она есть”3.
В 1972 г. Ж.-М. Ле Пен был избран президентом новообразованной крайне правой партии Национальный фронт, и это сыграло определяющую роль в судьбе всей его семьи. По признанию Марин, до восьми лет она ничего не знала о политической жизни
Жидкова Александра Васильевна - аспирантка кафедры новой и новейшей истории исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
1 Barometre d’image du Front national, février 2015, TNS Sofres. - http://www.tns-sofres.com/ etudes-et-points-de-vue/barometre-2015-dimage-du-front-national
2 В мае 2015 г. партия Союз за народное движение (ЮМП) получила новое название - “Республиканцы”. 5 мая 2015 г. решение о смене названия было принято Политическим бюро ЮМП, а 28 мая одобрено членами партии.
3 Le Nouvel Observateur, 8.1.2012.
181
отца и не воспринимала его как публичного человека4. Однако 2 ноября 1976 г. произошло событие, перевернувшее ее жизнь, - в доме, где располагалась квартира семьи Ле Пен, был совершен террористический акт с целью убийства лидера Национального фронта. К счастью, этот теракт не повлек за собой человеческих жертв5. Рассуждая о случившемся, Марин назвала главным последствием теракта появление чувства постоянного страха, прежде всего за жизнь отца, когда угроза смерти стала реальным, постоянно присутствующим элементом жизни6. В результате покушения возник своеобразный “санитарный кордон” между семьей Ле Пена и остальным обществом, и восьмилетняя Марин поняла, что к ней, как и к ее отцу, относятся иначе, нежели к другим людям, что полностью подтвердили последующие события. По словам Марин, “покушение на политика, несомненно, должно было привлечь внимание государства и СМИ, однако происшедшее с Ж.-М. Ле Пеном было преподнесено как рядовой случай”, а расследование не привело к поимке преступников7. Подобное безразличное, а порой и жесткое отношение к себе, зачастую продиктованное поведением ее отца, станет одним из определяющих факторов того жизненного периода, который сама Марин назвала попыткой “научиться жить с политикой”.
Поступив в школу в пригороде Парижа Сен-Клу, Марин осознала, что “находится в совершенно несправедливом мире, где необходимо ежедневно защищать и оправдывать как себя, так и отца”8. В возрасте 12-13 лет она столкнулась с тем, что преподаватели обращаются с ней иначе, чем с другими учениками, вымещая на ней ненависть к ее отцу, а сверстники обзывают дочерью фашиста9.
Именно в этот период (первая половина 1980-х годов) происходят существенные изменения в идеологии НФ, его организационное укрепление, выдвижение на первый план в избирательных кампаниях актуальной для французов проблемы иммиграции, что наряду с иными социально-политическими факторами повлияло на имидж и складывание электората партии. Рост популярности НФ не мог не вызывать ответной реакции во французском обществе, большая часть которого воспринимала партию Ле Пена как ультрарадикальную, опасную и экстремистскую силу. Поэтому неудивительно, что Марин постоянно приходилось сталкиваться с враждебным к себе отношением. В это же время она получила и свой первый политический опыт, когда сопровождала отца в его поездках по Франции в ходе предвыборной кампании НФ перед муниципальными выборами 1983 г.
Учитывая изолированность Марин от общества, особенное значение приобретали отношения, сложившиеся внутри семьи Ле Пена. По словам Марин, отец всегда превыше всего ставил свои политические амбиции, а семейная жизнь была у него на втором плане. При этом он стремился дать детям не “политическое образование, а скорее этическое и моральное воспитание” и прежде всего желал научить их умению брать ответственность на себя10. Жена Ле Пена тоже уделяла дочерям немного времени, но, безусловно, сыграла очень важную роль в их жизни. Марин считала родителей счастливой парой, а семью воспринимала “как крепость, как барьер, отделявший ее от враждебного мира”11. Поэтому развод родителей в 1985 г. явился неожиданным и драматическим событием для 16-летней Марин. Разрыв между ними сопровождался уходом Пьеретты Лаллан из семьи. Ее общение с дочерьми прервалось на долгих 15 лет. Для Марин это было страшным ударом. По ее словам, “она ждала возвращения матери в течение многих месяцев, но тщетно”. Кроме того, благодаря бесконечным интервью
4 Le Реп М. A contre flots. Paris, 2011, p. 17.
5 TF 1, 2.XI.1976. - http://www.ina.fr/video/CAA7601114201
6 Le Pen M. Op. cit., p. 21.
7 Ibid., p. 20.
8 Ibid., p. 47.
9 Ibid., p. 48.
10 Ibid., p. 79.
11 Ibid., p. 116.
182
Пьеретты Лаллан история семьи Ле Пенов стала достоянием общественности, и пресса не поскупилась на нелицеприятные высказывания в адрес Ж.-М. Ле Пена.
Вскоре, накануне выборов в Национальное собрание Франции 1986 г., в СМИ появились еще два скандальных сюжета, бросавших тень на репутацию Ж.-М. Ле Пена. В октябре 1985 г. в “Монд” вышла статья, в которой бывший соратник Ле Пена Ж.-М. Демарке возложил на лидера НФ ответственность за смерть от цирроза печени Ю. Ламбера в 1976 г. По словам Демарке, Ле Пен сознательно спаивал Ламбера12. Обвинения звучали весомо, так как Ламбер, будучи богатым французским промышленником, завещал все свое состояние - порядка 4,5 млн евро и несколько объектов недвижимости, в том числе особняк в Сен-Клу, Ж.-М. Ле Пену, фактически сделав его миллионером и тем самым предоставив средства для занятия политикой13. Одновременно с “делом Демарке” широкое освещение в прессе впервые получила информация о возможном участии Ле Пена в пытках арабов в ходе Алжирской войны 1954—1962 гг. Для Марин это означало трансформацию вопроса “твой отец - расист?” в еще более жесткую форму: “Ж.-М. Ле Пен - убийца?”14.
Несмотря на непростой жизненный период, Марин окончила консервативный лицей имени Флорана Шмита, а затем поступила на юридический факультет университета Пантеон-Ассас в Париже. За время учебы юридическая карьера становилась для Марин все более привлекательной, что в первую очередь было связано с ее желанием после знакомства с адвокатской и юридической практикой применить полученные знания в реальном мире15.
В период обучения в университете Марин вступает в Национальный фронт, так же как ранее сделали ее старшие сестры Мари-Каролин и Янн. Кроме того, в 1990 г. она занимает должность почетного президента Национального клуба студентов Парижа, образованного по инициативе НФ и призванного объединить всех студентов-национали- стов. Однако, будучи студенткой, она старалась держаться подальше от большой политики, ей хотелось отдалиться от “крайне политизированной жизни своей семьи”16. Тем не менее уже тогда некоторые политики Национального фронта отмечали природный талант и харизму Марин. Так, по воспоминаниям члена НФ X. Фатна, еще в 1988 г. в разговоре с Ж.-М. Ле Пеном тот отмечал, что “Марин создана для политики и именно она сможет в дальнейшем возглавить НФ”17.
Получив в 1992 г. сертификат на адвокатскую деятельность, Марин Ле Пен становится членом адвокатской коллегии в Париже и посвящает себя юридической карьере. Вопреки желанию отца она принимает решение не продолжать обучение: для нее на первом плане - работа, стремление быть экономически независимой18. Ради занятий адвокатской практикой Марин отказывается и от предложения баллотироваться от НФ в департаменте Па-де-Кале на региональных выборах 1992 г. Однако уже год спустя она выдвигает свою кандидатуру в 16-м избирательном округе Парижа в ходе парламентских выборов 1993 г. Первая попытка встать на путь политика оборачивается для Марин поражением: набрав лишь 11,1% голосов избирателей, она уступает гораздо более опытному сопернику, представителю неоголлистского Объединения в поддержку республики Б. Понсу19. Хотя участие в выборах оказалось неудачным, оно, несомненно, принесло Марин определенный опыт, обнаружило необходимость предлагать избирателям собственные идеи, а не полностью полагаться на политические взгляды отца.
12 Emission “Midi2”, Antenne 2, 16.Х.1985. - http://www.ina.fr/video/CAB85106165
13 FranceTVinfo, 6.V.2015. - http://blog.francetvinfo.fr/derriere-le-front/2015/05/06/lheritage- lambert-une-des-causes-de-la-suspension-de-jean-marie-le-pen.html
14 Le Pen M Op. cit., p. 116.
15 Ibid., p. 143.
16 Entretien avec Marine Le Pen sur le site officiel de Marine Le Pen. - http://www.marinelepen. fr/entretiens-exclusifs/
17 La Croix, 12.IV.2012.
18 Le Pen M. Op. cit., p. 144.
19 Le Monde, 23.111.1993.
183
В 1994 г. Марин прекращает работу в адвокатском бюро и присоединяется к Национальному фронту в качестве юриста: начав с ведения судебных дел отдельных представителей партии, она постепенно создает юридический отдел НФ20. За время адвокатской практики М. Ле Пен принимает участие в ряде резонансных процессов. Так, в 1995 г. ей удается спасти своего клиента, алжирского иммигранта Н. Хамиди, от принудительной депортации из Франции21. Рядовой процесс получает широкое освещение в СМИ во многом в силу того, что на сторону нелегального мигранта встала именно дочь Ж.-М. Ле Пена, известного своими радикальными взглядами по вопросам борьбы с иммиграцией. Заявляя, что “участие в процессе не противоречит ее личным взглядам”22, Марин Ле Пен впервые столь явно демонстрирует определенное отличие ее убеждений от идейно-политической доктрины НФ.
В конце 1990-х годов Национальный фронт вступает в период кризиса. В 1998— 1999 гг. он переживает внутренний раскол, завершившийся созданием бывшим соратником Ле Пена Б. Мегрэ политической организации Национальный фронт - Национальное движение23. По словам Мегрэ, ее активисты “рассчитывали в ближайшем будущем отобрать у лепеновцев значительную часть голосов, а со временем, возможно, даже вытеснить их с лидирующих позиций среди французских крайне правых”24. В ходе противостояния между Ле Пеном и Мегрэ особую значимость приобретало привлечение на свою сторону новых сторонников. Для Ле Пена конфликт в партии носил и личный характер: его старшая дочь Мари-Каролин, долгое время считавшаяся будущей преемницей отца, последовала за своим мужем Ф. Оливье и перешла на сторону Мегрэ, что стало причиной разрыва отношений между нею и отцом. В этих условиях участие Марин в противостоянии выглядело неизбежным, и она поддержала отца. Несмотря на то, что в то время Марин была полностью поглощена работой в юридическом отделе НФ и мало интересовалась политикой, в 1998 г. по инициативе одного из членов руководства партии К. Ланга она вновь включилась в политическую деятельность.
На региональных выборах 1998 г. М. Ле Пен выдвигает свою кандидатуру и становится членом регионального совета в Hop-Па-де-Кале, в департаменте, которому суждено будет сыграть судьбоносную роль в ее политической карьере. За короткий срок Марин, практически не знакомая со спецификой и традициями северного региона, сумела превратить его в свой крупнейший электоральный бастион и сделать своеобразной лабораторией для идей “маринизма”. Подобный феномен неразрывно связан с проводимой ею в Hop-Па-де-Кале стратегией, ставшей не только первым значимым самостоятельным политическим актом будущего лидера партии, но и важным шагом на пути к обновлению Национального фронта.
Регион шахтеров и рабочих, Hop-Па-де-Кале являл собой пример структурного и идеологического разрыва между старым промышленным миром и новой глобальной экономикой, а также воплощал все ключевые для НФ проблемы - иммиграции, безопасности и высокого уровня безработицы. По словам Марин Ле Пен, население департамента затронули “бедность, безработица, алкоголизм и делокализация промышленности”25. В подобных обстоятельствах программа НФ как нельзя лучше отвечала политическим запросам населения Hop-Па-де-Кале, что и выразилось во впечатляющем результате Ле Пен на выборах в Национальное собрание в 2002 г.: она получила 32,3% голосов избирателей департамента. И все же этот результат не позволял ей стать депутатом французского парламента.
20 Biographie de Marine Le Pen sur le site officiel de Marine Le Pen. - http://www. marine lepen, if/biographie/
21 Le Libération, 11.XI. 1995.
22 Ibidem.
23 2 октября 1999 г. партия была переименована в Национальное республиканское движение.
24 В. Megret. Interview. Emission “Polémiques”, 23.V.1999. - http://www.ina.fr/video/ С AB99021971 /interview-bruno-megret-video.html
25 Le Pen M. Op. cit., p. 195.
184
В течение первой легислатуры в региональном совете (1998-2004 гг.) Марин не принимала активного участия в жизни региона в силу личных обстоятельств. В 1997 г. она вышла замуж за предпринимателя Ф. Шофруа, в браке с которым вскоре родились трое детей: в 1998 г. - Жанна, а через десять с половиной месяцев - близнецы Луи и Матильда26. После развода с Шофруа в 2000 г.27 Марин уже не могла оставлять детей одних на долгий срок в Париже и в 2004 г. решила не выдвигать свою кандидатуру в Па-де-Кале, а баллотироваться на региональных выборах от департамента О-де-Сен. Со времени рождения детей Марин, как никто, понимая, что значит носить фамилию Ле Пен, старалась оберегать личную жизнь своей семьи от внимания СМИ. Когда же в 2012 г. во французском еженедельнике “ВСД” (“Пятница - суббота - воскресенье”) появились ее фотографии с детьми на прогулке, она обратилась в суд. Парижский суд вынес постановление о выплате журналом компенсации в размере 19 тыс. евро, поставив точку в этом конфликте28.
После того как дети подросли, Марин возвращается к политической деятельности в Нор-Па-де-Кале. В отличие от первой легислатуры теперь она понимает: для того чтобы воплотить в жизнь чаянья трудящихся французов и изменить негативный имидж НФ в этом традиционно левом департаменте, требуется нечто большее, чем политическая программа, а именно - активная деятельность. Основные ее шаги, направленные на усиление присутствия здесь НФ, увеличение электоральной базы и привлечение новых сторонников, пришлись на 2006-2010 гг.
Прежде всего Марин Ле Пен взяла курс на создание имиджа политика, близкого к рядовым избирателям. Если в начале своего политического пути она, к примеру, не представляла, как нужно распространять листовки в преддверии выборов29, то с 2006 г. полностью погрузилась в работу местных секций НФ и даже перебралась в небольшую съемную квартиру в коммуне Энен-Бомон, входящей в департамент Па-де-Кале30. По ее инициативе происходили многочисленные встречи с жителями региона. Она общалась с представителями самых разных социальных групп и постепенно сближалась с избирателями, которые начинали открыто демонстрировать ей свою поддержку: подходили к Марин на улице, обнимали и подбадривали ее. В это же время увеличилась численность местных секций НФ, отчасти за счет перехода туда бывших членов отделений Французской социалистической партии (ФСП)31.
В ходе работы в Hop-Па-де-Кале Ле Пен сформировала группу своих личных сторонников - “маринистов”, что свидетельствовало о ее становлении в качестве независимого политика. Весьма показательно, что главным союзником Марин в регионе стал С. Бриуа, бывший сторонник Б. Мегрэ, вернувшийся в лоно НФ. Он был далеко
26 Именно детям Марин Ле Пен посвятила автобиографию “Против течения”, написав: “Жанне, Луи и Матильде, которые позже поймут, что время, которое я проводила не с ними, я тратила ради них”.
27 В 2002 г. Марин вышла замуж во второй раз, теперь за Э. Иорьо, однако и этот брак распался в 2006 г.
28 Le Huffington Post, 13.III.2012.
29 Цит. no: Crépon S. Enquête au cœur du nouveau Front national. Paris, 2012, p. 114.
30 К этому времени Марин Лe Пен являлась одним из собственников двух домов: особняка в Сен-Клу, доставшегося Ле Пену в наследство от Ламбера, а также фамильного дома в коммуне Тринете-сюр-Мер. При этом Марин с детьми проживала не в самом особняке Монтрету в Сен- Клу, а в отдельном доме, находившемся на его территории. Кроме того, в 2010 г. она совместно с Л. Алио приобрела дом неподалеку от Перпиньяна. До 2014 г. основным местожительством Марин оставался Монтрету, однако после конфликта с отцом она переехала в коммуну Ла Сель- Сен-Клу. - Le Parisien, 12.IX.2014.
31 Примером может служить история члена ФСП Д. Жансана, который встал на сторону НФ на парламентских выборах 2007 г., объясняя свое решение тем, что именно Марин Ле Пен является “кандидатом, наиболее способным понять и решить конкретные проблемы региона”. - Un entretien avec Daniel Janssens. - Le Blog de Steeve Briois, 26.V.2007. - http://briois.ublog.com/ weblog/2007/05/un_entretien_av.html
185
не единственным из прошлых единомышленников Мегрэ, кто перешел в команду Марин Ле Пен. Ее союз с близкими к Мегрэ людьми показал, что она политик нового поколения, способный к консолидации различных течений крайне правых.
Стратегия М. Ле Пен в Hop-Па-де-Кале принесла плоды уже в ходе парламентских выборов 2007 г. Выдвинув свою кандидатуру от 14-го избирательного округа департамента Па-де-Кале, она заняла в первом туре второе место (вслед за кандидатом от ФСП - А. Факоном) и стала единственным членом НФ, сумевшим пройти во второй тур этих выборов. Во втором туре Марин потерпела поражение, но полученный ею 41% голосов избирателей32 был несомненным прорывом. Показательными стали и результаты опроса жителей региона, проведенного местной прессой после выборов: 41% голосов, поданных за М. Ле Пен, многие респонденты назвали “полностью заслуженными”, а также отметили, что ее появление способствовало “пробуждению региона”, и предрекали ей успех в будущем33. Год спустя прошли выборы в муниципальный совет коммуны Энен-Бомон. Избирательный лист НФ, который возглавил Бриуа, набрал 28% голосов избирателей, и пять человек, включая Марин Ле Пен, стали членами муниципального совета.
Однако превратить Национальный фронт во влиятельную региональную силу ей по-прежнему не удавалось. Трудно было преодолеть и тот отрицательный образ партии, который тиражировался местными левыми объединениями. В этих условиях М. Ле Пен направила усилия на борьбу с коррупцией местных политических элит, принадлежавших главным образом к ФСП. Поворотным моментом для Нор-Па-де-Кале явилось инициированное НФ обвинение в коррупции переизбранного в 2008 г. мэра Энен-Бомона, социалиста Ж. Далонжевиля. Всего через год после муниципальных выборов высказанные М. Ле Пен и Бриуа обвинения в растрате денежных средств и злоупотреблении имуществом, выделенным под социальные нужды34, получили реальное подтверждение. Далонжевиль был привлечен к уголовной ответственности, а в августе 2013 г. суд приговорил его к четырем годам тюремного заключения и выплате штрафа в размере 50 тыс. евро35.
Судебный процесс нанес серьезный удар по позициям социалистов, позволив Национальному фронту окончательно закрепиться в департаменте. Энен-Бомон превратился в электоральный форпост Марин Ле Пен, своего рода символ дискредитации социалистов, а также доказательство способности крайне правых добиваться победы в борьбе с коррупцией. “Дело Далонжевиля” привело к существенному обновлению основных векторов политики НФ в регионе: наряду с требованиями восстановления промышленности и защиты региональной идентичности особое место в риторике и программе М. Ле Пен получила идея о “необходимости сделать политическую жизнь более прозрачной”, т.е. добиться обязательной публикации всех статей расходов и доходов региональной власти36. Переизбрание Марин Ле Пен членом регионального совета Hop-Па-де-Кале в 2010 г. еще раз продемонстрировало, что ее политику поддерживает значительная часть населения департамента.
Деятельность в Hop-Па-де-Кале принесла Марин важный политический опыт, который, конечно же, повлиял на формирование у будущего лидера НФ собственного вйдения партии, что в полной мере проявилось в ходе ее внутрипартийной работы. Вступив в НФ в 1986 г. в возрасте 18 лет, она долгое время не входила в руководство партии. Лишь в 2000 г. Марин стала членом одного из руководящих органов НФ - Поли-
32 Résultats des élections législatives 2007 Pas-de-Calais - 14ème circonscription. - http://www. lexpress.fr/resultats-elections/legislatives-2007-pas-de-calais-14eme-circonscription_277190.html
33 La Voix du Nord, 19.VII.2007.
34 M. Le Pen. Communiqué de Presse, 9.XII.2011. - http://www.frontnational.com/2011/12/ marine-le-pen-accuse-martine-aubry-francois-hollande-et-amaud-montebourg-davoir-soutenu-le-sys- teme-dalongeville-kucheida-en-toute-connaissance-de-cause/
35 Le Monde, 19.VIII.2013.
36 La Voix du Nord, 26.11.2010.
186
тического бюро, а также главой ассоциации “Поколение Ле Пена”37, созданной в 1998 г. С. Марешалем, мужем ее сестры Янн Ле Пен. Целью этой ассоциации назывались модернизация политического облика НФ и обновление имиджа его лидера Ж.-М. Ле Пена. Подобные задачи представлялись крайне актуальными в силу того, что в начале XXI в. НФ вступил в новый период развития, связанный с изменившимся положением партии после выборов 2002 г.
В ходе президентских выборов 2002 г. впервые в истории Пятой Республики Ж.-М. Ле Пен смог выйти во второй тур, что стало сенсацией, обойдя лидера ФСП Л. Жоспена и имея в качестве политического соперника действующего президента, неоголлиста Ж. Ширака. Результаты первого тура, вызванные переплетением внутрипартийных и внешних факторов, отражали новую расстановку сил на французской партийно-политической сцене. Хотя во втором туре сплотившиеся французские партии - от неоголлистов до коммунистов - призвали избирателей голосовать за Ширака, что позволило ему набрать невиданное преимущество - более 80% голосов, электорат крайне правых сохранил свою численность. Избиратели Ле Пена стойко придерживались своих убеждений: никакие призывы, никакое давление со стороны СМИ, никакие массовые демонстрации не повлияли на их выбор. За лидера НФ и во втором туре проголосовали около 20% французов.
Несмотря на поражение Ле Пена, выборы 2002 г. ознаменовали собой новый рубеж в истории развития НФ и подтвердили правильность его новой стратегии, инициированной незадолго до выборов, центром выработки которой являлась ассоциация “Поколение Ле Пена”. В первую очередь изменения коснулись избирательной программы НФ: партия взяла курс на некоторую либерализацию лозунгов и создание образа умеренной правой политической силы. В ходе избирательной кампании 2002 г. руководство НФ смягчило риторику в отношении мусульман, признав Францию многоконфессиональной страной38. В качестве ключевой идеи программа Ле Пена “Ради французского будущего” предлагала не традиционную борьбу с иммиграцией, а прежде всего возрождение французского национального суверенитета39.
Крупный успех на президентских выборах способствовал дальнейшему переосмыслению руководством НФ роли и места партии на политической сцене. Необходимость изменения облика Национального фронта в глазах избирателей и разрыва с традицией вечно оппозиционной, радикальной партии все в большей степени осознавалась частью политиков НФ, особенно молодым поколением, чьим лидером постепенно становилась Марин Ле Пен. Уже в ходе избирательной кампании в преддверии выборов в Национальное собрание 2002 г. она принимает активное участие во внутрипартийных дебатах и обсуждениях. При этом за ее выступлениями прослеживается стремление создать респектабельный образ партии путем либерализации риторики и отказа от прежде свойственных НФ антисемитских, расистских и ультрарадикальных высказываний. Все это легло в основу новой стратегии “дедемонизации” партии. Показательным примером в этом смысле был отказ от педалирования на этническом происхождении человека: в отличие от Ж.-М. Ле Пена для Марин первостепенное значение имела приверженность нации40, которую в равной степени могли демонстрировать как коренные французы, так и иммигранты.
Будущее Национального фронта и перспективы его обновления зависели также от решения назревшего вопроса о смене руководства партии. Хотя Ж.-М. Ле Пен после выборов 2002 г. заявил о намерении продолжить политическую карьеру, его возраст (ко времени следующего избирательного цикла ему должно было исполниться 79 лет)
37 В дальнейшем ассоциация по инициативе М. Ле Пен была переименована в “Поколения Ле Пена”.
38 Le Monde, 26.IX.1999.
39 Front National. Pour l’avenir français. Paris, 2001, p. 61.
40 M. Le Pen. Soirée électorale du 2ème tour des législatives, 16.VI.2002. - http://www.ina.fr/ video/11102723 5/marine-le-pen-video.html
187
диктовал необходимость задуматься о том, кто займет пост лидера НФ. На этот пост могли претендовать два человека: Марин Ле Пен и “номер 2” в НФ - генеральный секретарь Бруно Гольниш. Образование внутри партии двух группировок впервые проявилось на XII партийном съезде, прошедшем в Ницце в апреле 2003 г. При этом “раскол” не носил характера исключительно борьбы за лидерство, а скорее демонстрировал наличие сторонников двух путей развития партии: ортодоксального, за который выступали последователи Гольниша, и варианта модернизации, предложенного “маринистами”.
Съезд сформировал новый Центральный комитет, куда вошли преимущественно сторонники Гольниша. Марин Ле Пен значилась в списке лишь под № 34. Ж.-М. Ле Пен пошел наперекор делегатам съезда и ввел свою дочь в высший партийный орган - Исполнительный комитет, назначив ее вице-президентом НФ. Кроме того, он расширил численность Политического комитета, что позволило попасть туда еще 10 “маринистам”. Комментируя итоги съезда, Марин Ле Пен прежде всего сделала акцент на общности их с отцом политических убеждений, отметив, что “им предстоит совершить вместе еще множество значимых дел”41. При этом она постаралась минимизировать последствия неудачных выборов в Центральный комитет, назвав “голосование против ее кандидатуры всего лишь небольшим беспокойством партийных функционеров по поводу некоторых изменений в стратегии НФ”42. Подобные высказывания, безусловно, диктовались соображениями тактики: стремлением сохранить монолитность партии в глазах избирателей в преддверии региональных и европейских выборов 2004 г., необходимостью поддержки со стороны Ж.-М. Ле Пена, а также желанием выиграть время для упрочения своей позиции внутри НФ.
За последующие несколько лет в НФ окончательно сформировалась оппозиция отцу и дочери Ле Пенам, лидерами которой помимо Б. Гольниша стали Б. Антони, Ж. Бомпар и М.-Ф. Стирбуа. Они неоднократно прибегали к публичной критике авторитарных методов руководства НФ, настаивая на реформировании устройства партии и снижении в ней роли Ж.-М. Ле Пена43. В ответ на подобные заявления уже к 2004 г. Стирбуа и Бомпар были отстранены от занимаемых должностей в Политическом бюро НФ, а в сентябре 2005 г. Ле Пену удалось окончательно исключить Бомпара из НФ за систематические и серьезные нарушения партийной дисциплины. В 2006 г. партию покинул Антони. В том же году умер Стирбуа.
В октябре 2004 г. в Лионе состоялась пресс-конференция Гольниша, ставшая для него поистине роковой. При обсуждении темы Второй мировой войны и Холокоста он допустил неосторожное высказывание, согласно которому во время войны “существо-
w щщЛЛ
вало множество концентрационных лагерей, где не использовались газовые камеры . Пресса тут же обвинила его в антисемитизме и отрицании Холокоста. В ходе разгоревшегося скандала Марин Ле Пен, движимая уже не только лидерскими амбициями, но и, несомненно, стремлением защитить линию на обновление НФ, публично осудила заявления Гольниша. В своем интервью от 18 октября 2004 г. она подчеркнула, что “такого рода высказывания создают ложное впечатление о НФ, который в действительности не является ни расистской, ни антисемитской, ни ревизионистской партией”45. Марин не удалось добиться исключения соперника из Политического бюро, но промах Гольниша принес ей политические очки, укрепив ее положение внутри партии и ее имидж умеренного, респектабельного политика нового поколения.
41 Le Nouvel Observateur, 24.IV.2003.
42 Ibidem.
43 Пример такой критики - организованная в 2004 г. по инициативе Бомпара дискуссия по вопросам управления НФ, в ходе которой Б. Антони назвал метод руководства Ле Пена “отголоском тоталитарных партий прошлого века”. - Albertini D., Doucet D. Histoire du Front National. Paris, 2013, p. 272.
44 Le Nouvel Observateur, 13.X.2004.
45 Interview de M. Le Pen à “RTL”, 18.X.2004. - http://discours.vie-publique.fr/texte/043002633.
html
188
Однако спустя несколько месяцев происходит событие, полностью изменившее внутрипартийную расстановку сил. В январе 2005 г. во французской еженедельной крайне правой газете “Ривароль” появляется одно их самых известных и скандальных интервью Ж.-М. Ле Пена. Беседуя с журналистом, лидер НФ заявил, что “немецкая оккупация Франции не была столь негуманной”, а “если бы немцы увеличили количество массовых казней, то не возникла бы необходимость в концентрационных лагерях для политических заключенных”46. Слова, сказанные после интервью и не предназначенные для печати, тем не менее опубликованные, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Бесчисленное множество обвинений в адрес лидера НФ невероятно осложнило задачу обновления партии. Ж.-М. Ле Пен, чей образ пытались дедемонизировать “маринисты” в течение нескольких лет, вновь предстал в знакомой роли.
Марин оказалась в ситуации, когда ей предстояло, что называется, пройти между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, публичное осуждение заявлений отца, как месяцами ранее Гольниша, поставило бы ее в оппозицию не просто к консервативным членам партии, но и к ее лидеру, что, вероятнее всего, лишило бы ее возможности возглавить НФ. С другой стороны, молчание продемонстрировало бы согласие с высказываниями Ле Пена, а это означало, что все изменения Национального фронта являлись не более чем корректировкой фасада и не затрагивали сущности партии. Будучи уже достаточно опытным политиком, М. Ле Пен нашла компромиссный выход из положения: решив не комментировать слова отца, она оставила пост вице-президента партии, переехала из фамильного дома и фактически отправилась в добровольное изгнание.
Период трехмесячного отхода Марин от большой политики завершился публикацией ее автобиографии “Против течения”, где она впервые столь обширно и четко обозначает цели, стоящие перед современным НФ. По ее убеждению, “Национальный фронт является не ультраправой, а народной партией, базирующейся на фундаментальном принципе защиты нации и ее граждан”47. Для реализации этого принципа необходимо “повернуться к будущему и прекратить спорить о войнах минувших дней”, “научиться приспосабливать идеи НФ к существующей политической системе”, “принимать в расчет современные реалии” и “доказывать свою способность управлять страной”48. Таким образом, возвращение М. Ле Пен в политику ознаменовалось декларированием ею конкретных векторов развития и целей Национального фронта, ради осуществления которых она собиралась бороться за пост президента партии.
В центре внутрипартийных политических дебатов накануне нового избирательного цикла 2007 г. оказывается тема “развития политической культуры и трансформации НФ в альтернативное движение системным партиям Пятой Республики”49. Выработку политической программы НФ к выборам Ж.-М. Ле Пен поручает Марин, что свидетельствует не только об окончании конфликта между отцом и дочерью, но и, как казалось, о поддержке Ле Пеном стратегии модернизации партии.
Наиболее ярким доказательством обновления НФ стал лозунг о приверженности партии ценностям Французской республики, прозвучавший в предвыборной речи Ж.-М. Ле Пена в Вальми 20 сентября 2006 г. В риторике Национального фронта произошел “республиканский поворот”: если традиционно крайне правые выступали против республиканских идеалов, которые ассоциировались с кровавым исчезновением Старого режима и враждебным отношением к католической церкви50, то теперь Ле Пен призывал избирателей НФ к “национальному единству, объединению вокруг идеи Республики - светской, демократической и социальной”51.
46 Le Rivarol, 7.1.2005.
47 Le Реп M. Op. cit., p. 259.
48 Ibid., p. 260.
49 Les partis politiques français. Sous la dir. de P. Brechon. Paris, 2011, p. 31.
50 Betz H.-G. The New Front National: Still a Master Case? Zurich, 2013, p. 4.
51 Discours de Valmy, allocution prononcée à Valmy le mercredi 20 septembre 2006, par Jean Marie Le Pen. - http://sites.univ-provence.fr/veronis/Discours2007/transcript.php?n-LePen&p-2006-09-20
189
Для Марин речь отца в Вальми52 представлялась особенно важной, так как она позволяла показать приверженность Ж.-М. Ле Пена Республике и нации, а также продемонстрировать, что “НФ является единственной партией, защищающей республиканские ценности, поскольку он выступает за единство, национальный суверенитет, равенство граждан, отсутствие позитивной дискриминации и светскость”53. Новое звучание в речи Ле Пена получила и традиционная для НФ тема иммиграции. В русле модернизации партии он адресовал свое обращение всем гражданам Франции, подразумевая под ними “любого человека, уважающего традиции и законы страны и считающего Францию своей Родиной”54. Подобное изменение Марин считала необходимым, так как в перспективе оно позволяло привлечь на сторону НФ часть иммигрантов, осознающих “полную недееспособность как левых, так и правых правительств в решении проблем национальности, ассимиляции и светскости”55. Однако обращение Ле Пена было неоднозначно воспринято членами Национального фронта, часть которых выступала против либерализации идейно-политической доктрины партии.
Противодействие со стороны консервативных членов партии являлось отнюдь не единственным препятствием на пути обновления НФ, инициированного Марин Ле Пен. Одним из главных вопросов по-прежнему оставалось отношение и самого Ж.-М. Ле Пена к процессу “дедемонизации”. В то время как для Марин “республиканский поворот” стал одной из значимых составляющих стратегии обновления партии, для ее отца он был скорее всего лишь тактическим ходом для привлечения электората. В марте 2007 г. лидер НФ при ответе на вопрос о значении для него девиза Французской республики “Свобода, равенство, братство” неожиданно не без иронии заявил, что речь идет о “свободе, затем о почти полной ее противоположности - равенстве и, наконец, чтобы все уравновесить, к ним добавляется братство”56. Это заявление, которое шло вразрез с выступлениями Марин Ле Пен, только укрепило ее стремление возглавить партию для последовательной и не зависящей от отца стратегии “дедемонизации” НФ.
Ряд изменений в программе и стратегии НФ не повлиял на итоги президентских и всеобщих выборов 2007 г., оказавшихся несомненным провалом НФ57. Для Марин Ле Пен этот провал отчасти компенсировался ее личным успехом в Па-де-Кале. Вскоре после выборов, в ноябре 2007 г., на XIII съезде НФ в Бордо она получила пост исполнительного вице-президента партии по вопросам внутренней политики. Такое продвижение не означало ее безоговорочного лидерства в противостоянии с Гольнишем, однако двоевластие постепенно пошло на спад, и в течение нескольких лет партию покинули наиболее видные противники “маринистов” - К. Ланг, Ж.-К. Мартинес, А. Сораль и др.
Помимо внутрипартийной работы и деятельности в Hop-Па-де-Кале М. Ле Пен сосредоточивает усилия на другой площадке для реализации своих идей - в Европарламенте, что сыграет определяющую роль в ее последующей политической карьере. Впервые она была избрана в Европарламент еще в 2004 г. от избирательного округа Иль-де-Франс, однако именно в 2007 г., незадолго до выборов во Франции, произошло знаковое для нее событие - создание в Европарламенте фракции крайне правых, которую возглавил Гольниш. Образование парламентской группы крайне правых представлялось достаточно сложной задачей, так как необходимым условием ее формирования являлось наличие депутатов из пяти разных стран, чего не удавалось
52 Выбор Вальми для начала президентской кампании был символичен, так как сражение при Вальми между французскими и прусскими войсками, происшедшее 20 сентября 1792 г., стало триумфом новой французской армии.
53 Le Monde, 4.VII.2006.
54 Discours de Valmy...
55 Le Monde, 4.VII.2006.
56 Le Monde, 30.III.2007.
57 На президентских выборах Ж.-М. Ле Пен получил 10,44% голосов избирателей, а на выборах в Национальное собрание НФ набрал 4,29% голосов, показав худший результат с 1986 г.
190
достичь в предыдущие годы. Однако на этот раз, спустя три года после начала легислатуры, была создана парламентская группа “Идентичность, традиция, суверенитет”, в которую помимо депутатов от НФ вошли представители партии “Великая Румыния”, лидер бельгийской партии “Фламандский интерес” Франк Ванеке, два итальянских члена Европарламента и др.58. Последовавший через несколько месяцев закономерный распад группы, обусловленный внутрифракционными противоречиями, естественно, не принес Марин политических дивидендов, тем не менее подобный опыт сыграл важную роль в ее будущих попытках формирования крайне правой парламентской фракции в Европарламенте.
В 2009 г. М. Ле Пен успешно переизбирается в Европарламент, вместе с Ж.-М. Ле Пеном и Б. Гольнишем она становится одним из трех представителей НФ. Столь немногочисленное представительство партии вновь сделало актуальным вопрос о создании фракции ультраправых. Уже в октябре 2009 г. ряд европейских крайне правых партий учредили “Альянс европейских национальных движений”, куда вошли Ж.-М. Ле Пен и Гольниш. Марин отказалась от вступления в новообразованный “Альянс”, так как, по ее мнению, среди его учредителей находились ультрарадикальные силы, блокировка с которыми могла нанести вред имиджу НФ как “надежной и респектабельной партии”. Такое решение в полной мере продемонстрировало ее политическую независимость и укрепило представление о ней как о политике нового формата, не желающем компрометировать себя союзом с движениями, которые граждане Европы считают экстремистскими.
В этих условиях Национальный фронт подошел к своему XIV съезду в Туре (январь 2011 г.), в рамках которого предполагалось избрание нового президента партии. Марин Ле Пен, чьи сторонники в течение полугода проводили активную кампанию с целью продвижения ее на пост президента партии, предстояло решающее столкновение в борьбе за лидерство. Положение Марин накануне съезда выглядело безоговорочно выигрышным: у нее была четкая стратегия развития НФ, ее поддерживал Ж.-М. Ле Пен, безусловно положительное значение имела также ее активная деятельность в Европарламенте и Hop-Па-де-Кале. Позиции Гольниша, напротив, заметно ухудшились в связи с исключением из партии ряда его сподвижников, что во многом предопределяло исход внутрипартийного голосования. Сильное впечатление на делегатов съезда произвело и программное выступление М. Ле Пен, в котором она сделала ставку на необходимость обновления идейной основы деятельности Национального фронта. Приоритетным вектором будущей программы партии она назвала “возрождение национального суверенного государства как гаранта экономического процветания, соблюдения прав человека и сохранения светского характера страны”59. Восстановление сильного государства для М. Ле Пен не мыслилось без сохранения суверенитета в сфере внешней политики, поэтому большую часть речи она посвятила проблеме евроинтеграции.
В заключительной части обращения Ле Пен заявила, что обновленный Национальный фронт воплощает в себе прежде всего “дух сопротивления, сопротивления социальной несправедливости и тоталитаризму, выраженному в форме глобализма и исла- мизации”60. При этом в отличие от прежней идеологии, характерной для Национального фронта, под исламизацией она подразумевала не рост численности мусульман, а только “вторжение ислама в светскую жизнь французского государства”61, о чем неоднократно говорила в своих интервью и выступлениях. Результаты выборов принесли М. Ле Пен полную победу. Набрав 67% голосов, она была избрана президентом Национального фронта. Главной проверкой для нового лидера партии были предстоявшие в 2012 г. президентские и парламентские выборы.
58 Le Nouvel Observateur, 15.1.2007.
59 Discours de Marine Le Pen au Congrès de Tours, 16.1.2011. - http://www.frontnational.com/ videos/congres-du-fn-a-tours-discours-d%E2%80%99investiture-de-marine-le-pen/
60 Ibidem.
61 Nations Presse Magazine, december 2009.
191
Важнейшей задачей М. Ле Пен в преддверии этих выборов стало проведение дальнейшей “дедемонизации” своей партии. Обновление НФ представлялось невозможным без существенных перестановок в ее руководстве, поэтому в составе Исполнительного комитета произошли изменения. В его рядах появилось сразу несколько новых фигур. Особое место среди них заняли два ближайших соратника М. Ле Пен - Л. Алио и Ф. Филиппо.
Луи Алио, известный не только как один из авторов стратегии модернизации, но и как спутник Марин в личной жизни62, вступил в НФ в 1990-х годах и к моменту ее избрания на пост президента партии имел большой политический опыт. Во время раскола НФ он был одним из тех, кто поддержал Ж.-М. Ле Пена, и уже в 2002 г. молодой политик стал координатором его избирательной кампании. В 2005 г. Алио получил пост генерального секретаря партии, который предоставил ему контроль над местными федерациями НФ, а также возможность реализации стратегии “дедемонизации”. На базе местных секций НФ он проводил политику, направленную на формирование респектабельного и профессионального облика партии63. Именно под руководством Алио произошла “чистка” партии от наиболее радикальных политиков, находившихся в оппозиции к М. Ле Пен64.
После назначения в 2011 г. вице-президентом партии Алио сосредоточил внимание на двух долгосрочных и крайне актуальных для НФ проектах: аналитическом центре - клубе “Идеи и нации” и официальном журнале “Пресса нации”. Создание в 2011 г. аналитического центра означало появление у НФ новой площадки для обсуждения значимых для французов тем. При этом концепция клуба “Идеи и нации” предполагала открытость обсуждений, т.е. приглашение на проводимые “круглые столы” не только представителей НФ, но и независимых экспертов по затрагиваемым проблемам. Марин Ле Пен этот центр дал возможность доносить до избирателей свои идеи, прежде всего касавшиеся тех сфер, которые не часто освещались в СМИ. Именно этой площадкой она воспользовалась для выступлений по вопросам здравоохранения и реформирования школьной системы образования.
Второй ключевой фигурой в предвыборном штабе М. Ле Пен был стратегический директор ее президентской кампании Ф. Филиппо. Молодой 30-летний политик, выпускник престижной Национальной школы администрации, он начинал политическую карьеру с поддержки “Объединения за Францию” Ш. Паскуа, а в 2002 г. вступил в партию французского левого политика, долгое время являвшегося членом ФСП, Ж.-П. Шевенмана “Республиканское и гражданское движение”. Филиппо, всегда определявший свои политические воззрения как голлистские, никогда не голосовавший за Ж.-М. Ле Пена, более того, открыто заявлявший, что ни за что не стал бы работать под руководством основателя НФ65, всего за несколько лет превратился в ближайшего советника Марин Ле Пен. Их союз, основанный на общности представлений о социально- экономическом развитии Франции, нес в себе ощутимые выгоды для обоих политиков. Для Филиппо вступление в НФ открывало возможность сразу же занять лидирующую позицию в руководстве партии, а для Марин Ле Пен привлечение на свою сторону прекрасного знатока французской административной и политической системы позволяло разработать более грамотную предвыборную стратегию и продемонстрировать рост привлекательности Национального фронта.
Сформировав новый, “маринистский” состав Исполнительного комитета НФ, Марин полностью погрузилась в подготовку к выборам, а затем - в предвыборную
62 Личные отношения между М. Ле Пен и Л. Алио получили освещение в прессе в 2009 г. После 10 лет совместной работы Алио и Ле Пен стали парой. Но, как они уверяли, “их личная жизнь и профессиональная деятельность, безусловно, останутся разграниченными”. - Le Parisien, 9.XII.2011.
63 Les Echos, 2.IV.2012.
64 Le Parisien, 9.XII.2011.
65 L’Express, 7.X.2011.
192
гонку. Оправдав возложенное на нее партийное лидерство, она проявила себя активным, респектабельным кандидатом, способным отвечать на различные вызовы, стоящие перед французским обществом, что выразилось в ее стабильно высоком рейтинге: за М. Ле Пен планировали проголосовать от 15 до 19% избирателей66. Главной же заслугой нового лидера партии, безусловно, было проведение “дедемонизации” Национального фронта с помощью существенных изменений в его риторике и программе.
Ключевым вопросом политического дискурса НФ стал национальный суверенитет, ограниченный, по мнению М. Ле Пен, диктатом Евросоюза67. Евроскептицизм являлся одной из констант политической линии НФ еще с 1990-х годов, однако если ранее он базировался в основном на идее утраты французами национальной идентичности, то теперь М. Ле Пен сделала акцент на экономических проблемах, вызванных членством Франции в ЕС. Она неоднократно подчеркивала, что европейская интеграция привела к росту цен, появлению “несправедливой конкуренции”, увеличению государственного долга и “смерти текстильной индустрии”68. В условиях продолжавшегося экономического кризиса и негативных прогнозов развития французской экономики требования М. Ле Пен о выходе из еврозоны, возвращении к использованию франка и введении мер протекционизма69, конечно же, пользовались популярностью среди части избирателей.
Выборы 2012 г. продемонстрировали поддержку большинством кандидатов в президенты политики экономического протекционизма, и Марин Ле Пен не стала исключением. Напротив, предложенная ею программа “экономического патриотизма” выглядела одной из наиболее радикальных: лидер НФ высказывалась за увеличение таможенных пошлин, релокализацию предприятий, частичную национализацию депозитных банков, введение закона, обязывающего государственные административные органы покупать французские продукты70. Такие программные положения в экономической сфере наряду с требованием расширения социально-реформаторской функции государства означали отход Национального фронта от его прежней неолиберальной доктрины. Новая тактическая линия представляла собой своеобразный синтез левых идей в социально-экономической сфере с правыми предложениями в вопросах иммиграции и безопасности. Это позволило НФ позиционировать себя как альтернативное другим французским политическим силам движение и привлечь на свою сторону новых избирателей.
После прихода М. Ле Пен на пост президента партии изменения произошли и в традиционных для НФ вопросах иммиграции и безопасности. Одним из важнейших сюжетов ее выступлений стал принцип светского государства, угрозой которому объявлялась исламизация страны. При этом подчеркивалось, что “ислам является совместимым со светскостью и лишь шариат невозможен в Республике”71. Крайне тщательный подход М. Ле Пен к выбору слов в определении ислама в полной мере проявился в ее выступлениях после ряда террористических актов, происшедших во Франции в марте 2012 г. Заявив, что “опасность фундаментализма слишком долго недооценивалась во Франции и теперь необходимо начать борьбу с ним”, она в то же время заверила французов-мусульман, что “ни в коей мере не желает смешивать
66 Baromètre d’intentions de vote pour l’élection présidentielle. Vague 18, 20.IX.2012. - IPSOS. - http://www.ipsos.fr/sites/default/files/attachments/rapport_barometre_iv_vague_18.pdf
67 M. Le Pen. Meeting à Metz. Discours de clôture, 11 .XII.2011. - http://www.frontnational.com/ videos/meeting-a-metz-discours-de-cloture-de-marine-le-pen/
68 M. Le Pen. Débat face à Jean Leonetti. - UMP, Ministre chargé des affaires européennes, 04.XII.2011. - http://www.marinelepen.fr/2011/12/marine-le-pen-sur-bfm-tv-23
69 M. Le Pen. Mon projet pour la France et le français. Paris, 2012. - http://www.frontnational, com/le-proj et-de-marine-le-pen/
70 M. Le Pen. C/Politique, 18.XII.2011. - http://www.frontnational.com/videos/marine-le-pen- invitee-de-cpolitique-sur-france-5/
71 M. Le Pen. Interview par l’hebdomadaire marocain “Actuel”, 18.III.2011. - http://www. gerard- brazon. com/m/article-69628 523. html.
7 Новая и новейшая история, № 3
193
их с фундаменталистами” и понимает, что большинство французских мусульман не исповедуют радикальный ислам72. Отказ от агрессивной, антимусульманской риторики соответствовал новой стратегии НФ, демонстрируя трансформацию партии под руководством нового лидера. Кроме того, в отличие от отца Марин не позволяла себе радикальных высказываний в адрес мигрантов, которые могли быть истолкованы как носящие экстремистский характер.
Тем не менее, будучи лидером партии, главным козырем которой на протяжении долгого времени было противодействие иммиграции, М. Ле Пен не могла не использовать данный сюжет в своей программе и риторике. Однако здесь произошли существенные корректировки: Ле Пен связала проблему иммиграции не столько с ростом безработицы, сколько с концепцией “солидарности и единства”. По ее мнению, социальная основа “государства благоденствия” напрямую зависит от ощущения людьми общности своих национальных интересов, труднодостижимого при наличии этнических границ73. Новая стратегия М. Ле Пен подразумевала обращение к широким слоям населения, зачастую нуждающимся в социальной поддержке государства, а использование идеи солидарности подчинялось единой концепции обновления НФ. Такого рода аргументация позволяла ей выдвигать требования ограничения иммиграции, апеллируя к растущему беспокойству французов этой проблемой, и в то же время сохранять имидж респектабельного политика.
Изменения в стратегии наряду с благоприятной конъюнктурой выборов принесли М. Ле Пен третье место, вслед за Ф. Олландом и Н. Саркози. Она получила 17,9% голосов избирателей - лучший результат в истории Национального фронта. Итоги выборов были для Марин, безусловно, успешными: количество проголосовавших за нее французов увеличилось на 68% по сравнению с выборами 2007 г. Не сумев пройти во второй тур президентских выборов, она сразу же приступила к подготовке к июньским выборам в Национальное собрание. Ключевой идеей своей парламентской кампании лидер НФ объявила создание “подлинно национального, надклассового объединения всех французов”74, под которым подразумевалось учрежденное ею в марте 2012 г.
“Объединение темно-синих”. Идея надпартийного объединения, вероятно, стала ответом НФ на складывающуюся в европейском обществе тенденцию, когда избиратели менее склонны голосовать за партию как выразителя интересов некой политической или социальной группы, а скорее выбирают конкретную программу и лидера, способного ее реализовать. Так себя и позиционировала Марин Ле Пен.
В новую избирательную коалицию, первой проверкой для которой явились парламентские выборы, помимо НФ вошли партия “Суверенитет, независимость и свобода”, возглавляемая П.-М. Куто, “Республиканское согласие” Ж. Пейрата, “Республиканское движение” Ж.-И. Наркена и независимые кандидаты75. Формирование коалиции также продемонстрировало, какой путь избрала Ле Пен для решения одной из наиболее актуальных для современного Национального фронта проблем, заключающейся в отсутствии у него необходимых союзников. Ле Пен осознавала, что привлечение на свою сторону новых сторонников и расширение электоральной базы невозможны на основе исключительно “маринистской” доктрины Национального фронта, по-прежнему воспринимавшегося французскими политическими силами как ультрарадикальное движение. По этой причине инициирование избирательной коалиции представлялось удачным решением, ибо оно не обязывало входящих в коалицию политиков полностью разделять идеи НФ.
Создавая предвыборное объединение, Марин Ле Пен руководствовалась долгосрочной перспективой, поэтому после выборов объединение не прекратило существования,
72 Le Monde, 21 III.2012.
73 M. Le Pen. Discours à Strasbourg, 12.11.2012. - http://www.frontnational.com/videos/grand- meeting-de-marine-le-pen-a-strasbourg/
74 M. Le Pen. Discours à Paris à l’issue du défilé du 1er mai, 1.V.2012. - http ://w w w. frontnational.com/videos/1 er-mai-20 12-discours-de-jean-marie-et-marine-le-pen-a-paris/
75 Le Point, 24.111.2012.
194
а напротив, расширило свою деятельность. Несомненным успехом лидера НФ стало присоединение к “темно-синим” в декабре 2012 г. партии “Родина и гражданство”, задачей которой ее основатель Б.Д. де ля Рошер назвал “привлечение тех, кто в старом мире принадлежал к левым, а в новом мире хочет поддержать действия Марин Ле Пен”76.
В ходе парламентской кампании 2012 г. Марин Ле Пен ожидаемо выдвинула свою кандидатуру в 11-м округе Па-де-Кале, который являлся ее традиционным бастионом и мог принести ей депутатский мандат. Однако в стратегию Ле Пен вмешался лидер Левого фронта77 Ж.-Л. Меланшон. Разгоревшееся в Па-де-Кале противостояние между двумя непримиримыми соперниками стало одним из главных событий парламентской кампании и привлекло внимание французских СМИ. Противоборство между лидерами Левого фронта и НФ объяснялось и их личным антагонизмом, и тем, что обе партии представляли собой оппозиционные силы, во многом нацеленные на схожий электорат. Определенные параллели присутствовали как в критике, высказываемой М. Ле Пен и Меланшоном, так и в ряде положений политических программ партий. Оба политика критиковали функционирование ЕС, выступали против евроинтеграции, выдвигали требования о протекционистских мерах в экономике, увеличении личного состава полиции, поддерживали выход Франции из НАТО.
Такое противостояние не могло не оказать влияния на результаты выборов. В первом туре М. Ле Пен удалось обойти всех кандидатов в своем округе и лишить Ме- ланшона возможности быть избранным депутатом Национального собрания. Однако уже во втором туре Меланшон взял своеобразный реванш: при его поддержке представитель ФСП Ф. Кемель, получивший в первом туре почти вдвое меньше голосов, чем М. Ле Пен, существенно расширил свою электоральную базу, что позволило ему с минимальным перевесом (50,11 против 49,89% голосов избирателей) обойти лидера НФ. Несмотря на личное поражение, Марин оценила эти парламентские выборы как успешные, так как “вопреки всей недемократичности французской мажоритарной системы” НФ удалось впервые с 1997 г. вернуться в Национальное собрание78, провести туда двух своих представителей: Ж. Коллара и племянницу Марин - Марион Марешаль-Ле Пен.
С выборов 2012 г. начался период укрепления НФ и на национальной, и на европейской политической сцене. Изменения в стратегии и тактике, происшедшие под руководством М. Ле Пен, позволили существенно увеличить число сторонников партии: с января 2011 г. до конца 2013 г. количество членов НФ возросло с 22 тыс. до 74 тыс. человек, во многом за счет вступления в него молодых людей в возрасте до 30 лет79.
На европейском уровне безусловным успехом Марин Ле Пен стали выборы в Европарламент 2014 г., проходившие на волне роста евроскептицизма. Набрав 24% голосов избирателей, НФ занял первое место среди всех французских партий и получил 24 места в Европарламенте80. Кроме того, в июне 2015 г. М. Ле Пен удалось осуществить свою давнюю идею - сформировать в Европарламенте новую коалицию крайне правых партий, которая получила название “Европа наций и свобод”81. Созда-
76 Communiqué de В.D. de la Rochère, 7.XII.2012. - http://www.nationspresse.info/economie/ amaud-montebourg-au-rassemblement-bleu-marine
77 Левый фронт - созданная в 2009 г. коалиция французских политических партий, в которую вошли “Унитарные левые”, Французская коммунистическая партия и Левая партия, основанная в 2008 г. Ж.-Л. Меланшоном.
78 M. Le Реп. Intervention après la victoire des deux députés Front National et du Rassemblement Bleu Marine, 17.VI.2012. - http://www.frontnational.com/videos/intervention-de-marine-le-pen- apres-la-victoire-des-deux-deputes-front-national-et-du-rassemblement-bleu-marine/
79 Le Front national: état des lieux en 2014 par Observatoire des radicalités politiques, 12.11.2014.- http://www.jean-jaures.org/Publications/Notes/Le-Front-national-etat-des-lieux-en-2014
80 Résultats des élections européennes 2014, 25.V.2014. - http://www.interieur.gouv.fr/Elections/
Les-resultats/Europeennes/elecresult ER2014/(path)/ER2014/index.html
81 The Telegraph, 16.VI.2015.
7*
195
ние парламентской группы, куда вошли и такие крупные европейские ультраправые силы, как голландская Партия свободы Г. Вилдерса, австрийская Партия свободы, итальянская Лига Севера и бельгийская партия Фламандский интерес, позволило расширить возможности крайне правых в деле реализации их общих задач: борьбы против иммиграции и противодействия углублению процесса европейской интеграции. Тот факт, что коалицию организовала именно М. Ле Пен, продемонстрировал рост ее влияния на политической арене, превращение в одного из лидеров всего европейского ультраправого движения.
Несмотря на достигнутые успехи, в дальнейшем Марин Ле Пен столкнулась с рядом серьезных проблем, от решения которых в полной мере зависела судьба НФ. Опросы общественного мнения показывали, что результаты первого этапа “дедемонизации” постепенно исчерпывали себя. Если общий уровень поддержки идей НФ неуклонно возрастал с приходом М. Ле Пен в 2011 г. на пост президента партии, достигнув 34% в 2014 г., то ключевые предложения лидера НФ теряли поддержку. По данным на февраль 2014 г. лишь 29% французов и всего 54% сторонников НФ поддержали идею выхода Франции из еврозоны и требование возвращения к использованию франка. А с выдвинутым М. Ле Пен принципом приоритета для французов при приеме на работу и получении социальных услуг согласились только около 20% французских избирателей82.
Весьма неоднозначно воспринимались в обществе и экономические предложения М. Ле Пен, зачастую не соответствовавшие реальной ситуации во Франции. Теперь особое значение приобретала ее способность отказаться от непопулярных лозунгов и выработать цельную и взвешенную программу к выборам 2017 г. Для достижения этой цели начиная с 2013 г. по ее инициативе под эгидой НФ создавались различные тематические коллективы, в частности, объединение студентов “Марианна”, организация “Новая экология”, группа молодых предпринимателей и др. Такой подход показал готовность обновленного НФ действовать в незнакомых для себя сферах, что в перспективе могло привести к расширению электоральной базы партии.
Другой актуальной проблемой, стоявшей перед М. Ле Пен, являлось приобретение НФ необходимых союзников, что позволило бы партии окончательно преодолеть образ исключительно оппозиционной силы, неспособной на управление государством. Выборы 2012 г., завершившиеся победой социалистов, создали условия для «раскола бывшей “партии власти” (ЮМП. - А.Ж.) и переформатирования всего правого лагеря»83. НФ получил шанс выйти из прежнего политического “гетто”, однако ему не удается противостоять партии “Республиканцев”, без сомнения, усиленной возвращением на политическую сцену бывшего президента Франции Н. Саркози. Серьезный соперник для М. Ле Пен - это также А. Жюппе, объявивший о решении выдвинуть свою кандидатуру на предстоящих в преддверии выборов 2017 г. праймериз “Республиканцев”84. Согласно опросу общественного мнения июля 2015 г., именно Жюппе способен обойти Ле Пен в первом туре президентских выборов, набрав 28% голосов избирателей против 27% у лидера НФ. В случае же столкновения Ле Пен с Саркози прогнозируется обратная ситуация: 27% у Ле Пен при 23% у Саркози85.
Усиление неоголлистов и некоторое ослабление позиций НФ наглядно продемонстрировал уже первый тур выборов в департаменты 22 марта 2015 г. НФ собрал 25,2% против 29,4% у альянса ЮМП, Союза демократов и независимых и Демократического движения86. По результатам второго тура региональных выборов, состоявшегося 29 мар-
82 Baromètre d’image du Front national, février 2014. TNS Sofres.
83 Рубинский Ю.И. Франция на новом витке истории: выборы 2012 года. - Современная Европа, 2012, № 4, с. 41.
84 Le Monde, 20.VIII.2014.
85 Les intentions de vote pour le 1er tour de l’élection présidentielle de 2017. Ifop pour RTL, 27.VII.2015. - http://www.ifop.com/?option-com_publication&type-poll&id-3099
86 Le Nouvel Observateur, 23.III.2015.
196
та, в ходе которого правые пользовались широкими возможностями для блокирования, представителям НФ отошли только 62 места в 31 кантоне. Партия не смогла возглавить ни один французский департамент, в то время как правоцентристы получили 1956 мест и возглавили 67 департаментов. Таким образом, НФ не сумел реализовать заявленную им цель - установление контроля над департаментами Эна и Воклюз, где у партии были наибольшие шансы, что стало ее серьезной неудачей.
Наиболее вероятным решением проблемы союзников выглядела озвученная М. Ле Пен идея избирательного “альянса патриотов”, который объединил бы НФ с партией Н. Дюпон-Эньяна “Вставай, Франция!”, “Республиканским и гражданским движением” Ж.-П. Шевенмана и “Движением за Францию” Ф. де Вилье87. Однако, несмотря на заявления вице-президента НФ Филиппо о том, что потенциальные союзники разделяют большую часть идей Национального фронта88, противоречия по-прежнему не позволяют сформировать подобный альянс. При этом главным камнем преткновения является ультраправый имидж НФ, связанный с фигурой его основателя - Ж.-М. Ле Пена. Так, по словам Дюпон-Эньяна, “хотя Марин Ле Пен не высказывает сегодня крайне правых предложений, ее партия остается ультрарадикальной, так как пост почетного президента НФ сохраняет Ж.-М. Ле Пен”89. Отмеченная Дюпон-Эньяном двойственность проявляется и в восприятии Марин Ле Пен французским обществом в целом.
Дальнейшее изменение отношения французских избирателей к М. Ле Пен представляется маловероятным, если только не начнется новый виток “дедемонизации” партии. Правда, весной-летом 2015 г. произошли события, которые свидетельствовали о радикальном разрыве М. Ле Пен с прошлым: между ней и отцом произошел конфликт, ставший одним из наиболее драматичных и резонансных в истории партии. Начало ему положила череда скандальных выступлений Ж.-М. Ле Пена в апреле 2015 г. Сначала он повторил свое печально знаменитое высказывание о “газовых камерах, являвшихся лишь эпизодом Второй мировой войны”, затем в интервью газете “Ривароль” отметил, что не считает “маршала Петена предателем”, и, наконец, назвал премьер-министра Франции М. Вальса иммигрантом90.
Столь провокационные оценки Ж.-М. Ле Пен позволял себе далеко не впервые, но прежде Марин не предпринимала ответных шагов, ограничиваясь лишь осуждением некоторых высказываний отца. На этот раз лидер НФ выступила против того, чтобы Ж.-М. Ле Пен возглавил избирательный лист НФ на региональных выборах в декабре 2015 г. и объявила о созыве Исполнительного комитета НФ для “поиска наилучшего средства для защиты интересов движения”91. Данное решение свидетельствовало о начале ее неизбежного противостояния с отцом, поставившим на карту не только их личные взаимоотношения, но и будущее дочери в качестве лидера Национального фронта. Вероятно, определенную роль в действиях Марин Ле Пен сыграло и то, что обновлению НФ требовался новый импульс, который могла дать борьба против радикальных высказываний отца.
На позицию Ле Пен повлияло также мнение ее ближайшего советника Филиппо. После назначения стратегическим директором избирательной кампании М. Ле Пен в 2012 г. Филиппо совершил стремительный взлет по партийной карьерной лестнице, став правой рукой Ле Пен. В настоящее время влияние Филиппо не только на обновленную идейно-политическую доктрину НФ (социально-экономические предложения и выдвижение на первый план борьбы за национальный суверенитет), но и на стратегию партии и действия ее лидера несомненно. Именно Филиппо французская
87 М. Le Реп. С/Politique, France 5, 23.XII.2014. - http://www.francetvinfo.fr/politique/front- national/marine-le-pen-imagine-une-alliance-patriote-a-jean-pierre-chevenement-et-nicolas-dupont- aignan_752747.html.
88 Le Figaro, 17.X.2014.
89 Le Huffington Post, 4.X.2013.
90 Отклики на апрельские выступления Ж.-М. Ле Пена см. Le Monde, 21.VII.2015.
91 Le Monde, 8.IV.2015.
197
пресса зачастую отводит роль “серого кардинала” в конфликте между Марин и ее отцом92. Так, еще до созыва Исполнительного комитета Филиппо заявил, что “разрыв с Ж.-М. Ле Пеном отныне окончателен”93, тем самым фактически предвосхитив, а возможно, и предопределив действия Марин.
Собравшийся в мае 2015 г. Исполнительный комитет НФ принял сенсационное решение о приостановке членства Ж.-М. Ле Пена в партии, созыве генеральной ассамблеи с целью внесения изменений в устав НФ и лишения Ле Пена поста почетного президента. Для Ж.-М. Ле Пена исключение из партии, проведенное по инициативе Марин, которая во многом именно ему обязана своим восхождением на политический Олимп, было сродни предательству. В интервью 5 мая 2015 г. Ле Пен заявил, что ему стыдно за то, что Марин носит его фамилию, и пожелал ей поражения на выборах 2017 г.94 Марин тоже болезненно переживала конфликт с отцом. Хотя она неоднократно подчеркивала, что политическая и личная жизнь не зависимы друг от друга, весь ее жизненный путь говорил об обратном. Исключение Ле Пена означало полный разрыв отношений между отцом и дочерью.
Майские события оказались не последними в противостоянии между ними. К концу июля 2015 г. 94% членов НФ, направивших ответ на вопрос о необходимости исключения Ле Пена и упразднения поста почетного президента, высказались за принятие такого решения95. Однако Ле Пен подал в суд на незаконность своего исключения из партии и упразднения поста почетного президента путем голосования с помощью отправки писем и одержал три юридические победы. 2 и 8 июля 2015 г. соответствующее решение вынес суд большой инстанции в Нантере, а 28 июля его подтвердил апелляционный суд Версаля. Затянувшийся конфликт отнюдь не принес Марин Ле Пен политических дивидендов, а, напротив, обернулся неуклонным и стремительным падением ее рейтинга96.
4 августа руководство НФ постановило провести в рамках Исполнительного комитета отдельное дисциплинарное слушание97, и 20 августа большинством голосов Исполнительного комитета Ж.-М. Ле Пен был исключен из Национального фронта98. Проявленная Марин Ле Пен бескомпромиссность показала ее готовность бороться до конца ради защиты своих идеалов и достижения целей. Без сомнения, ей удалось окончательно избавиться от “тени” отца, следовавшей за ней в течение долгого времени, и существенно изменить облик Национального фронта.
На фоне драматических внутрипартийных событий начиная с весны 2015 г. НФ проводил подготовку к региональным выборам, запланированным на декабрь 2015 г. Конфликт между М. Ле Пен и ее отцом, конечно же, отразился на предвыборной кампании Национального фронта. Во избежание новых инцидентов, которые могли каким-то образом скомпрометировать обновленный НФ, Ле Пен обратилась к своим сторонникам с призывом “уважать дисциплину” и действовать в соответствии с установленной партийной линией, “независимо от того, являются ли они рядовыми членами НФ или его почетным президентом”99, намекая таким образом на Ж.-М. Ле Пена.
Несмотря на то, что имена ряда кандидатов, которые должны были возглавить списки от Национального фронта в различных регионах, были объявлены еще в апреле, одной из главных интриг предвыборной кампании оставался вопрос, будет ли Марин Ле
92 La Croix, 28.VII.2015.
93 Ibidem.
94 J.-M. Le Pen Europe 1, 5.V.2015. - http://www.lesechos.fr/05/05/2015/lesechos.
fr/02149198109Jean-marie-le-pen-denonce-la-felonie-de-sa-fille-marine.htm
95 RTL, 29.VII.2015. - http://www.rtl.fr/actu/politique/crise-au-fn-marine-le-pen-revendique-le- soutien-de-94-des-adherents-du-parti-7779259247
96 L’Express, 10.V.2015.
97 Le Monde, 21.VIII.2015.
98 Communiqué de presse du Front National, Nanterre, 20.VIII.2015.
99 Le Monde, 21.VI.2015.
198
Пен баллотироваться в регионе Нор-Па-де-Кале-Пикардия. С одной стороны, именно в этом регионе, являвшемся электоральным форпостом М. Ле Пен, шансы на победу НФ были достаточно высоки. С другой стороны, завоевание региона представлялось делом непростым в силу происшедшего в январе слияния двух французских регионов Hop-Па-де-Кале и Пикардия в один, что существенным образом ослабляло позиции в нем Национального фронта.
Участие М. Ле Пен в региональных выборах ставило на кон ее перспективы в качестве кандидата на пост президента в 2017 г.: поражение неминуемо отразилось бы на личном рейтинге главы НФ. Окончательное решение было озвучено 30 июня 2015 г. Выступая перед своими сторонниками в Аррасе, Ле Пен объявила о том, что она возглавит избирательный лист Национального фронта100. Политический шаг лидера НФ, несомненно, основывался на данных опросов общественного мнения, которые предрекали ей уверенную победу в первом туре101.
Вскоре Францию потрясло событие, изменившее предвыборный расклад сил, а также характер избирательной кампании. 13 ноября в Париже и его пригородах произошла серия террористических актов, унесшая жизни 130 человек и ставшая крупнейшей по числу жертв за всю историю страны. Теракты, ответственность за которые взяла на себя группировка “Исламское государство”, отразились на всех сферах жизни французского общества, включая внутриполитическую ситуацию. Реакция Марин Ле Пен на террористические атаки последовала незамедлительно: 14 ноября лидер НФ опубликовала свое обращение к французам. В качестве неотложных мер она предлагала “запрет исламистских организаций”, “закрытие радикальных мечетей”, высылку из страны иммигрантов, “проповедующих ненависть”, укрепление французских военных сил, восстановление контроля над границами102. Ле Пен настаивала также на четком разграничении союзников и врагов Франции, подразумевая под последними страны, поддерживающие исламский радикализм, и те государства, которые демонстрируют двусмысленное к нему отношение103. Хотя Ле Пен и не назвала конкретных “врагов” Франции, очевидно, что она имела в виду прежде всего Саудовскую Аравию и Катар104.
Выдвижение на первый план общефранцузских политических дискуссий тем международного терроризма, иммиграции и безопасности привело к росту популярности Национального фронта, традиционно выступавшего с требованиями восстановления национальных границ и ограничения иммиграции. По данным опроса общественного мнения, проведенного через 10 дней после террористических атак, за НФ на предстоявших региональных выборах планировали проголосовать 30% французских избирателей, что на 4% больше, чем в начале ноября105. Пожалуй, еще более красноречиво настроения части французов отражали несколько тысяч комментариев, оставленных на странице фейсбука М. Ле Пен106. Лейтмотивом многих из них был призыв к лидеру НФ действовать ради спасения Франции.
Итоги первого тура региональных выборов, состоявшегося 6 декабря 2015 г., подтвердили прогнозы. Результат НФ, набравшего 27,73% голосов и занявшего первое место среди всех французских политических сил, руководство партии охарактеризовало как “поистине исторический”107. Национальному фронту удалось завоевать лидерство в
100 М. Le Реп. Discours à Arras, 30.VI.2015. - http://www.frontnational.com/videos/discours- complet-de-marine-le-pen-a-arras-30-juin-2015/
101 Le Monde, 30.VI.2015.
102 Attentats de Paris: Marine Le Pen s’adresse aux Français, 14.XL 2015. - http://w w w. frontnational.com/videos/attentats-de-paris-marine-le-pen-sadresse-aux-francais/
103 Ibidem.
104 Le Monde, 14.XI.2015.
105 Les français et les élections régionales. Vague 2. Sondage IPSOS pour France 3, 24.XI.2015. - http://www.soprasteria.com/docs/librariesprovider29/Publications-Ipsos/sondage-ipsos-fr3- r%C3%A9gionales2015_27-novembre_vdef3.pdf?sfvrsn-0
106 Cm. https://ru-ru.facebook.com/MarineLePen
107 Le Monde, 6.XII.2015.
199
6 из 13 французских регионов108, одержав убедительную победу над “Республиканцами” и ФСП. В регионе Hop-Па-де-Кале - Пикардия М. Ле Пен получила 40,64% голосов, намного опередив единого кандидата от правых и центра К. Бертрана, что в полной мере оправдало риск ее участия в выборах.
Однако уже второй тур выборов, прошедший 13 декабря, обернулся тяжелым поражением для НФ, обнажив одну из главных проблем партии на современном этапе - ее политическую изоляцию. Тактика “республиканского фронта”, заключавшаяся в снятии своих кандидатов в пользу того, кто имеет наибольшие шансы на победу над представителем от НФ, вновь доказала свою эффективность. Национальный фронт не смог сохранить лидерство ни в одном из регионов. В дуэли с кандидатом от правых Марин Ле Пен потерпела поражение, получив 42,5% и уступив К. Бертрану с его 57,5% голосов109. Несмотря на неудачу в борьбе за французские регионы, во втором туре НФ установил для себя новый рекорд: за него отдали голоса чуть менее 7 млн (6 705 431) французов, что было на 13% больше, чем в первом туре110.
Станет ли полученный результат новой вехой на пути дальнейшего продвижения НФ к политическому Олимпу, сумеет ли партия под руководством Марин Ле Пен преодолеть проблему “внеблокового положения”, покажет только время.
108 По результатам первого тура региональных выборов НФ лидировал в Hop-Па-де-Кале - Пикардия, Прованс - Альпы - Лазурный берег, Эльзас - Шампань - Арденны - Лотарингия, Бургундия - Франш-Конте, Центр - Долина Луары, Лангедок - Руссильон - Юг - Пиренеи.
109 Le Huffington Post, 13.XII.2015.
110 Le Monde, 14.XII.2015.
200
Сообщения
©2016 г.
Е.Н. Н АЗЕМЦЕВА
ВНЕ ПРАВОВОГО ПОЛЯ: ОСОБЕННОСТИ ПРАВОВОГО СТАТУСА РУССКИХ ЭМИГРАНТОВ В КИТАЕ В ПЕРИОД СТАНОВЛЕНИЯ СОВЕТСКО-КИТАЙСКИХ ОТНОШЕНИЙ (1917-1924 годы)
Вопросы гражданства русских эмигрантов занимали важное место в советско- китайских отношениях в первой половине XX в. Синьхайская революция в Китае 1911-1913 гг. и революции 1917 г. в России положили начало новому этапу в истории взаимоотношений двух стран. В обоих государствах изменились политические системы. Происшедшие изменения способствовали определению новых стратегических задач советской внешней политики: противодействие политике великих держав, расширение советского влияния в Центральной Азии и на Дальнем Востоке, контроль ситуации в приграничных районах. Серьезным препятствием для решения этих задач был эмигрантский фактор. Он играл важную роль в международных отношениях 20—40-х годов XX в. После завершения Гражданской войны в России в эмиграции оказались сотни тысяч людей. В Китае же сформировалась крупнейшая по численности русская диаспора.
Правовое положение русских в новой стране в силу сложившихся исторических условий, различных политических и международных обстоятельств имело определенную специфику. До краха Российской империи русские, проживавшие в Китае, пользовались правами экстерриториальности, имели свое самоуправление и администрацию, подлежали юрисдикции русского суда и т.д. Однако события в России - революции 1917 г. и последующая Гражданская война - изменили их статус. К русским “старожилам” присоединились “беженцы”. По некоторым данным число всех иностранцев в Китае в 1919 г. составляло 350 991 чел.1 Основная часть русских эмигрантов оказалась в приграничье - Маньчжурии и Синьцзяне, а также в крупнейших городах и портах странны - Шанхае и Тяньцзине. Только в Харбине русское население с 1917 по 1922 г. увеличилось до 150 тыс. чел.2 Политико-правовое положение русских в Маньчжурии долгое время зависело от развития КВЖД. Однако после 1917 г. связь с Правлением КВЖД в Санкт-Петербурге полностью прекратилась, и правовое положение русских граждан стало неопределенным3.
Появление беженцев в чужой для них стране предопределяет временный характер их статуса и, по международному праву, влечет за собой возникновение отношений
Наземцева Елена Николаевна - кандидат исторических наук, научный сотрудник Научно- исследовательского института военной истории Военной академии Генерального штаба ВС РФ.
1 Экономическое обозрение, Шанхай, 16.XII.1922, № 8, с. 15.
2 Нэш Г. Потерявшие Родину: семейная сага Тарасовых. СПб., 2011, с. 56.
3 Капран И.К. Правовое положение служащих КВЖД в 1920-1930-е гг. - Правовое положение российской эмиграции в 1920-1930-е годы. СПб., 2006, с. 101.
201
двоякого вида: во-первых, между беженцами и государством, на территории которого они появились; во-вторых, между государством, принявшим беженцев, и государством, территорию которых они покинули. В некоторых случаях возникают отношения между принявшим беженцев государством и международными организациями, цель деятельности которых состоит в том, чтобы содействовать решению проблем беженцев4. Уникальность и сложность создавшейся ситуации состояли в том, что Российской империи уже не существовало, как не существовало тогда и международных организаций, занимавшихся проблемой беженцев и эмигрантов. Кроме того, между Советской Россией (а затем и СССР) и Китайской Республикой вплоть до 1924 г. отсутствовали дипломатические отношения5. Отстаивать права граждан несуществующего уже государства в чужой для них стране было некому.
Изменения правового статуса русских граждан в Китае наметились уже в 1917 г., т.е. сразу же после начала революционных событий в бывшей Российской империи. Несмотря на положение экстерриториальности, для въезжающих в Китай русских китайские власти ввели обязательное визирование паспортов, что было нарушением правил, предоставленных России Китаем договорами, заключенными ранее. Кроме того, руководство Китайской Республики предпринимало меры для регулирования потока беженцев. Это было обусловлено не только стремлением к безопасности, но и надеждой на возвращение своих позиций в Северной Маньчжурии, утраченных в период строительства КВЖД.
Первое время интересы бывших русских граждан защищали русские консулы, назначенные еще Временным правительством6. Но представлять интересы русских граждан за границей и защищать их права в период революционного времени посольствам теперь уже бывшей Российской империи было сложно. Роль дипломатических представительств за рубежом изменилась. Временное правительство поставило перед ними задачу выхода из служебной изоляции, допустимой в дореволюционное время, и участия в оказании помощи русским гражданам, оказавшимся за границей. Кроме того, революционные события на родине разворачивались с такой скоростью, что русский заграничный дипломатический корпус вынужден был самостоятельно определять отношение к событиям, происходящим в России, и вырабатывать стратегию своей деятельности в тех странах, в которых они находились. Положение осложнялось тем, что практически сразу же после Октябрьской революции - в декабре 1917 г. - за границу отправились дипломатические миссии нового большевистского правительства7. В Китай дипломатическая миссия большевиков прибыла в 1922 г. Российскую миссию в Пекине возглавил бывший вице-консул в Шанхае А.Н. Вознесенский8, а в сентябре 1923 г. - Л.М. Карахан. При этом следует учесть, что на момент официального прекращения действия загранучреждений Российской империи в ноябре 1917 г. консульская сеть в Китае была одной из самых разветвленных в мире - только в Синьцзяне, Внешней Монголии и Маньчжурии насчитывалось 17 представительств9.
Назначение советским руководством российскими представителями бывших царских консульских работников до приезда непосредственно новых “советских”
4 Потапов В.И. Беженцы и международное право. М., 1986, с. 8.
5 3-5 июля 1922 г. в Женеве состоялась конференция, на которой была утверждена форма сертификата для беженцев, названного позднее “нансеновский паспорт”. Однако документ, подтверждавший особый юридический статус русских беженцев, не был признан в Китае.
6 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВП РИ), ф. 143, оп. 491, д. 3196, л. 7; ф. Правовой департамент, оп. 455-а, д. 48, л. 2.
7 Миронова Е.М. Дипломатическое ведомство антибольшевистской России. - Проблемы истории Русского зарубежья: материалы и исследования, вып. 1. М., 2005, с. 61, 80.
8 Хейфец А.Н. Советская Россия и сопредельные страны Востока в 1918-1920 гг. М., 1964, с. 317.
9 Сизова А.А. Политическое измерение деятельности консульской службы России в Застен- ном Китае во второй половине XIX - начале XX в. - Вестник Томского государственного университета: история, 2011, № 1(13), с. 103.
202
консульских служащих представляло собой определенную игру. При назначении новых дипломатических представителей, в частности в Китае, советское руководство часто шло на повышение бывших сотрудников консульств, занимавших в царское время более низкие посты, при этом понижая тех консульских сотрудников, которые были рангом выше. Например, так поступили с генеральным консулом Российской империи в Мукдене С.А. Колоколовым. Новые власти потребовали смещения первого лица и замены его на второе. В результате консулом стал бывший ранее вице-консулом И.А. Бобровников, а С.А. Колоколов - вице-консулом10.
В 1917 - начале 20-х годов XX в. политику отстаивания прав русских граждан в Китае определял князь Н.А. Кудашев11. Профессиональный дипломат, до последнего стремившийся защищать интересы российских граждан, он дал понять китайской стороне, что “требование от въезжающих в Китай русских визированных китайскими консулами паспортов может быть приведено в исполнение только с согласия Русского Правительства, так как русские в Китае внеземельны”. Кроме того, эти требования были предъявлены только к русским, что, в свою очередь, являлось нарушением правил наибольшего благоприятствования, предоставленных России Китаем. Н.А. Кудашев доложил об этом в столицу. Временное правительство ответило резким отказом на применение к русским гражданам данной меры12. Кудашев был осторожен и не протестовал против объявленного позднее китайскими властями лишения права дипломатического представительства себя и других консулов. “Находя это в соответствии с истинным положением вещей”, он “настаивал на сохранении за русскими их прав экстерриториальности”13. В этом его активно поддерживали дипломатические представители других иностранных держав, поскольку им было невыгодно одностороннее нарушение договора Китаем в отношении России, так как это могло создать “опасный прецедент и для них”14. Октябрьскую революцию и приход к власти большевиков Кудашев не принял. Он считал себя и других сотрудников дипломатического корпуса законными представителями России15. Последние вполне разделяли его позицию. Например, спокойно встретил Февральскую, но не принял Октябрьскую революцию и С.А. Колоколов. Как отмечает в своих воспоминаниях его сын Б.С. Колоколов, Октябрьская революция “поставила его в тупик, и он ее не принял, как не приняли и все остальные российские представительства за границей”16. После Октябрьской революции, несмотря на приезд в Китай представителей советского правительства, дореволюционное русское посольство продолжало пользоваться всеми дипломатическими прерогативами. Поскольку в первое время китайское руководство противоречиво относилось к советской власти, то оно не только признавало требования и заявления бывших царских консулов, но и обращалось к ним за помощью “в предотвращении появления на территории страны русских большевиков”17.
Российские консулы в Китае активно включились в борьбу с советской властью. Не последнюю роль в этом играло стремление сохранить доминирующие российские позиции в ключевых для России регионах Китая. Н.А. Кудашев понимал, что китайское руководство не преминет воспользоваться смутой в России и укрепить свое положение в приграничных регионах, особенно в Маньчжурии: “Дорога, в сущности говоря,
10 Колоколов Б.С. Записки сына последнего российского императорского генерального консула в Мукдене. - Диаспора: новые материалы, вып. 9. Paris - СПб., 2007, с. 27.
11 Кудашев Р.Х. Князь Кудашев - посол России. - История белой Сибири: тезисы 4-й научной конференции 6-7 февраля 2001 г. Кемерово, 2001, с. 229-232.
12 АВП РИ, ф. Правовой департамент, оп. 455-а, д. 48, л. 2.
13 Красноусов Е.М. Шанхайский русский полк. Русские на Международном Сеттльменте Шанхая. - Белая эмиграция в Китае и Монголии. М., 2005, с. 161.
14 Ван Чжичэн. История русской эмиграции в Шанхае. М., 2008, с. 135.
15 Миронова Е.М. Указ, соч., с. 80.
16 Колоколов Б. С. Указ, соч., с. 27.
17 Миронова Е.М. Дипломатия небольшевистской России. От Певческого моста до улицы Гренель, 1917-1918. М., 2013, с. 120.
203
русская, хотя деньги и акции большей частью находились в Государственном банке, и только часть находилась в Русско-Китайском, а потом в Русско-Азиатском банке. В ней заинтересованы непосредственно русские и французы. Но китайцы хотят воспользоваться этим положением и забрать дорогу. Придется вести борьбу”18. Он оказался прав: китайская сторона стремилась использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах для восстановления своих позиций в полосе отчуждения КВЖД.
Приход к власти в России большевиков нарушил связь Управления дороги с его высшим распорядительным органом - правлением, которое фактически перестало существовать. Это привело к тому, что все вопросы по управлению делами оставались неразрешенными. В русских ополченских частях, расположенных в полосе отчуждения, под влиянием советской пропаганды начались волнения, угрожавшие нормальной деятельности дороги. 12 декабря 1917 г. китайские власти обезоружили русские дружины и предприняли специальные меры к сохранению порядка. Это было первым этапом в истории усиления на дороге китайского влияния.
Позиции китайской стороны на дороге еще больше усилились после проведенного председателем правления общества КВЖД 27 апреля 1918 г. чрезвычайного общего собрания. На собрании были предъявлены удостоверения российского агента министра финансов в Китае о принадлежности всех акций общества Русско-Азиатскому банку, избрано новое правление, учреждена должность директора-распорядителя с совмещением в одном лице должности товарища председателя. Позднее актом 14 марта 1919 г. общее наблюдение за железными дорогами, в том числе и за КВЖД, было вверено Особому межсоюзному комитету.
Образование Всероссийского правительства в Омске временно приостановило усиление китайских позиций на КВЖД. Однако его последующее падение и начало в марте 1920 г. новых волнений рабочих и служащих дало возможность китайскому правительству вновь усилить свое влияние на дороге. Таким образом, “власть по управлению дорогой фактически перешла в руки китайцев, осуществлявших таковую временно не в порядке какого-либо договора, а в порядке фактического властвования”19.
Еще весной 1918 г. Н.А. Кудашев при встрече с А.В. Колчаком высказался за организацию антибольшевистского фронта на Дальнем Востоке. Им же был разработан план, согласно которому на основании средств КВЖД в полосе отчуждения и корпуса стражи предполагалось подготовить войсковое соединение, чтобы отстаивать интересы России. Н.А. Кудашеву без ущерба для российской стороны удалось сгладить назревавшие противоречия в отношениях с Францией, у которой в этом регионе были значительные политико-экономические интересы, и потеря Россией своих позиций была ей на руку20.
Однако наряду с политической составляющей для заграничного дипкорпуса важной на этом этапе оставалась, безусловно, гуманитарная, которая подразумевала помощь беженцам из России и защиту их прав21. Как отмечает в своих воспоминаниях Колоколов, “консульство в то время было прибежищем для всех русских, оказавшихся случайно или по роду деятельности вдали от родины. Трехцветный флаг был маяком, указывавшим путь к защите и покровительству”22.
Первое время Н.А. Кудашеву и другим российским консулам, находящимся в Китае, удавалось реализовывать поставленные задачи. Во многом это было возможным благодаря отношению к бывшим дипломатическим представителям Российской империи китайских властей. В частности, китайские власти продолжали признавать генерального консула в Мукдене С.А. Колоколова и подчеркивали к нему свое почтение.
18 Кудашев Р.Х. Указ, соч., с. 230.
19 Кайсаров В.Д. Правовое положение КВЖД. - Экономический вестник Маньчжурии, Харбин, 1923, №21-22, с. 6.
20 Кудашев Р.Х. Указ, соч., с. 231.
21 Миронова Е.М. Дипломатическое ведомство антибольшевистской России, с. 101.
22 Колоколов Б. С. Указ, соч., с. 23.
204
Сын дипломата вспоминал: “Китайцы отца любили. Помню, как приезжали к нам иногда высокопоставленные китайские чиновники. Их сопровождал многочисленный конвой из полицейских, которые рассыпались по двору, когда чиновники удалялись в служебный корпус консульства для переговоров”23.
Пытался защитить права русского населения в Китае и управляющий КВЖД генерал Д.Л. Хорват. 14 января 1920 г. он представил декларацию о принятии им на себя полной власти в полосе отчуждения КВЖД до образования нового русского правительства. Однако его попытки не увенчались успехом: через несколько дней, 20 января 1920 г., председатель правления общества КВЖД Бао Гуйцин заявил, что, поскольку КВЖД находится на территории Китая, политическая власть в полосе отчуждения не может принадлежать никакой другой стране кроме Китая. Разумеется, у Хорвата оставались некоторые полномочия, необходимые для защиты прав русских эмигрантов в полосе отчуждения24. Однако политическое положение на дороге, сложившееся в это время, все же не позволило ему предпринять для этого все необходимые меры.
Вмешательство представителей советской власти в дипломатию на Дальнем Востоке постепенно меняло ситуацию. Причем позиция советской стороны не отличалась последовательностью, что было выгодно китайскому руководству и давало ему возможность проводить политику, одной из задач которой являлась отмена статуса экстерриториальности иностранных подданных, в том числе русских. Налаживание контактов с Китаем было необходимо советской власти по ряду причин. В обстановке, сложившейся на Дальнем Востоке в конце 1917-1918 г., установление советско- китайских отношений могло бы стать решающим фактором, способным помешать интервенции Антанты. Кроме того, Китай находился в центре внимания советского руководства в силу геополитических соображений. Важным было и то, что руководство Советской России, учитывая полуколониальный статус Китая и острое соперничество иностранных держав за свое преобладание в регионе, было заинтересовано в распространении революционных настроений в стране в надежде на осуществление мировой социалистической революции25.
Уже в ноябре 1917 г. народный комиссар по иностранным делам РСФСР Л.Д. Троцкий пытался вести переговоры с главой китайской миссии в Петрограде Лю Цзинжэнем о заключении китайско-советского договора на основе равенства, об аннулировании договоров, причинивших ущерб суверенитету Китая, и установлении дружественных отношений между двумя странами26. При этом наркоминдел заявил об отказе от прав экстерриториальности русских граждан в Китае, а также о восстановлении прав Китая на территории, по которой проходит КВЖД. Это означало новую конфигурацию отношений в соответствии с новым соотношением внешних и внутренних факторов и вполне удовлетворяло китайское руководство.
Однако следует отметить, что объявление советским руководством договоров, заключенных прежним правительством России и Китая, не имеющими силы, отнюдь не означало полного их перечеркивания27. Советское руководство надеялось на отказ китайских властей от сотрудничества со странами Антанты и царскими дипломатами, а также на то, что общность классовых интересов послужит основой для строительства межгосударственных отношений, учитывая необходимость борьбы китайского народа против “иностранных угнетателей”. Позднее советские власти изменят свою позицию.
Но в этот период нажим держав Антанты и умелая политика бывших царских дипломатов - того же Кудашева - сыграли свою роль: 16 декабря 1917 г. китайское руководство
23 Там же, с. 27.
24 Залесская О.В. Российско-китайские приграничные отношения на Дальнем Востоке (1917-1924 гг.). Благовещенск, 2002, с. 103.
25 Воскресенский А.Д. Китай и Россия в Евразии: Историческая динамика политических взаимовлияний. М., 2004, с. 428.
26 Границы Китая: история формирования. М., 2001, с. 186.
27 Там же, с. 188.
205
открыто заявило о своей поддержке Антанты. Затем пекинское правительство наложило запрет на торговлю с Россией28. Кудашев писал, что “политика пекинского правительства в отношении Советской России была неровной. Оно опасалось влияния русской революции на движение в Южном Китае и зависело от союзников”29. Причины этого объясняли японские наблюдатели: в политике китайского правительства по отношению к советской власти в России с самого начала имелось два течения: прогрессивное и умеренное. Представители прогрессивного течения настаивали на сближении с рабоче- крестьянской Россией, представители второго течения советовали начать переговоры с последней только после того, как определится позиция союзников. Лидером первых являлся управляющий департаментом внешних сношений Янь, лидером вторых - управляющий департаментом внутренних дел Чжан30. Кроме того, на китайскую сторону оказывали давление бывший камергер царского двора Г.А. Казаков, а также правление Русско-Азиатского банка, несмотря на то, что положение последнего в эти годы было весьма шатким. Собственность банка на территории страны была национализирована во время Гражданской войны, а судьба его главного актива за границей - КВЖД - стала одной из важнейших проблем международных отношений 20-30-х годов XX в.31
Нажим на пекинское правительство привел к срыву советско-китайских переговоров. Китайский посланник покинул Советскую Россию. Тогда советское руководство попыталось активизировать свои действия. СНК РСФСР 25 июля 1919 г. обратился с Декларацией к народу и правительствам Южного и Северного Китая, в которой отмечалось, что правительство РСФСР, как только взяло в октябре 1917 г. власть в свои руки, “объявило уничтоженными все тайные договоры, заключенные с Японией, Китаем и бывшими союзниками”, а также подтверждался отказ от прав экстерриториальности и от концессий в Китае. Эта декларация была подтверждена 27 сентября 1920 г. в ноте Народного комиссариата иностранных дел (НКИД), врученной главе военно-дипломатической миссии Китая Чжан Сылиню, прибывшему из Пекина в Москву32.
Но лишь после окончания Гражданской войны в России пекинское правительство изменило свое отношение к советской власти. Таким образом, представители китайских властей, придерживавшиеся умеренного направления в отношениях с Советской Россией, потерпели поражение. Одновременно возросло влияние управляющего департаментом внешних сношений Яня. Вскоре состоялось его формальное свидание с представителем Верхнеудинского правительства И.Л. Юриным. Последний по согласованию с НКИД РСФСР был направлен в Китай в июне 1920 г. с дипломатической миссией. Он предложил установить консульские отношения между Китаем и Дальневосточной Республикой, заключить торговый договор и решить проблему КВЖД. Однако его миссия рассматривалась в Пекине только как торговая. Юрину было представлено три условия, на которых Китай желал бы начать торговые отношения с Россией: 1) уничтожение особенных прав (экстерриториальности. - Е.Н.) в Маньчжурии, которые имела Россия до революции, 2) уничтожение договора о сухопутной торговле, заключенного Россией и Китаем в 1881 г., 3) заключение временного торгового договора33. Политическое же сотрудничество, касающееся урегулирования отношений с Россией, пока отодвигалось “до победы в Северном походе”34.
С этого же времени китайская администрация постепенно начинает ужесточать санкции к прибывающим в страну русским эмигрантам. С мая 1920 г. вновь приез-
28 Хейфец А.Н. Указ, соч., с. 326.
29 Цит. по: Хейфец А.Н. Указ, соч., с. 330.
30 Цюо Симбун. Япония о России. - Голос Японии, Токио, 1920, № 27, с. 4.
31 Лебедев С.К. К вопросу о судьбе Русско-Азиатского банка в конце 1920-х гг. - Санкт- Петербург - Китай. Три века контактов. СПб., 2006, с. 229.
32 Границы Китая: история формирования, с. 187.
33 Цюо Симбун. Указ, соч., с. 4.
34 Мировицкая Р.А. Китайская государственность и советская политика в Китае. Годы Тихоокеанской войны: 1941-1945. М., 1999, с. 19.
206
жающие из России, в частности направлявшиеся в Айгуньский район, были обязаны представить русские национальные паспорта, визированные для въезда в пределы Китая китайским генеральным консульством в Благовещенске. А с 15 мая въезд русских из Харбина в Айгунь вообще был запрещен. Русские, прибывающие из Харбина на пароходах, не допускались на китайский берег и должны были или отправляться в Россию, или возвращаться в Харбин. Аналогичное положение сложилось в Хэйхе: лица, проживающие без паспортов, арестовывались и препровождались в российское вице-консульство в Айгуне. Все русские граждане, как постоянно проживающие в Хайхэ, так и беженцы, по требованию местных китайских властей должны были выбрать в российском вице-консульстве в Айгуне особые удостоверения на право проживания в Хэйхэском округе и представить эти удостоверения в управление Хэйхэского даоиня35.
23 сентября 1920 г. был издан декрет президента Китайской Республики Сюй Шичана о прекращении официальных сношений с имеющимися в стране российскими дипломатическими представительствами. Согласно этому акту, Китай принимал на себя все права русского правительства по отношению к русским гражданам и русским предприятиям, находящимся в пределах Китайской Республики. Кроме того, этим актом китайское правительство приняло на себя и все права и обязанности обоих правительств в отношении КВЖД. 27 сентября 1920 г. министерством юстиции Китая был принят Порядок возвращения судебных прав на КВЖД, проведена китаизация суда в Особом районе Восточных провинций. Китайское руководство также приняло меры для сосредоточения в своих руках административной власти в полосе отчуждения: со 2 октября 1920 г. изменялись принципы управления и функции общества КВЖД. С этого времени в состав правления дороги входили пять китайских представителей, хотя русским и была сохранена должность управляющего дорогой36. Таким образом, китайское правительство решило взять в свои руки все имущество дороги “до достижения соглашения с тем Русским Правительством, которое будет признано Китаем”. Принятые меры регулировали полноправное участие в высшем управлении делами дороги лиц русской и китайской национальностей. В то же время было установлено, что права и обязанности общества КВЖД будут носить исключительно коммерческий характер, и какие бы то ни было действия, и присвоение прав политического характера обществу воспрещались37.
Между тем советское руководство в “Обращении Правительства РСФР к Правительству Китайской Республики” снова заявило об отказе России от прав экстерриториальности. Отказ от прав экстерриториальности имел целый ряд негативных последствий, в том числе для русских эмигрантов, оказавшихся в Китае: они фактически лишались последней надежды на защиту. Кроме того, представители всего дипкорпуса протестовали и требовали сохранить за консулами бывшей Российской империи прежние права и обязанности, признавая их представителями русских подданных, надеясь, что сами консулы не закроют консульства и будут придерживаться именно такой политики. Деятельность же советских представителей, находившихся в тот момент в Китае, предлагалось игнорировать. Разумеется, такая позиция объяснялась не столько заботами о бывших гражданах Российской империи, сколько опасением иностранных представителей возможности требования китайским руководством отмены экстерриториальности для своих граждан.
Отмена экстерриториальности была весьма выгодна Японии. По мнению современного исследователя Г.И. Малышенко, она преследовала цель пересмотреть договоры Китая с европейскими государствами, в том числе и советско-китайский договор относительно КВЖД, в свою пользу. Китай же, допускавший ранее права экстерриториаль-
35 Залесская О.В. Указ, соч., с. 104.
36 Аблажей Н.Н. С Востока на Восток. Российская эмиграция в Китае. Новосибирск, 2007, с. 74.
37 Кайсаров В.Д. Указ, соч., с. 7-8.
207
ности, концессии и другие преимущества иностранцев на своей территории, являлся препятствием на пути реализации целей японского господства в Азии38.
Сами русские эмигранты отмечали, что отказ от экстерриториальности завершил целую эпоху жизни русских в Маньчжурии. “С этого момента, - вспоминала Е. Ши- ринская, - начинается новая жизнь г. Харбина, насыщенная политическими интригами, в которых было много участников: китайские политические партии, советская власть, японская военщина и среди всего этого - русское население: сначала основное русское население, а с 20-х годов русская эмиграция, которая состояла из бывших военных, их семей и людей, бегущих от коммунистического террора и преследователей разного рода”39. Аналогичной точки зрения придерживался Н. Лидин: “В конце 1919 - начале 1920 г. попадая в Харбин, русский эмигрант ни в какой степени не чувствовал, что он за границей. В ту пору в полосе отчуждения, в Харбине в особенности, социально-административный уклад жизни носил ярко выраженный русский характер. И по существу, и формально. Функционировал русский суд, русская почта, русская полиция, городское самоуправление, сконструированное по русскому образцу. На улицах, в магазинах, в учреждениях господствовал русский язык”. Позже, когда началась эра ликвидации русских прав и интересов, ломки русских учреждений, ущемления русского влияния, вытеснения русских из занятых ими позиций на дороге и в торгово-промышленном мире, тогда этот край стал для русской эмиграции заграницей. В то же время Лидин считал, что ни ликвидация русских судебных учреждений в полосе отчуждения, ни замена русского полицейского аппарата китайским, ни прочие китайские мероприятия, направленные все к одной и той же цели - ликвидации русских прав и интересов, все это не могло в корне и сразу изменить русский облик Харбина, русский уклад жизни в этом краевом центре40.
25 сентября 1920 г. Н.А. Кудашев вынужден был направить министру иностранных дел Китая ноту с подтверждением получения декрета президента республики об упразднении русского посольства и консульств на территории Китая. В ней он отметил, что в соответствии с декретом уведомил русские консульства о необходимости их ликвидации, а также о том, что с этого времени русские в Китае лишались официальной защиты. Ответственность за это решение русский дипломат возложил на китайские власти. Однако они не признали это, направив комментарий к ноте, в котором утверждалось, что это решение самого Кудашева. В комментарии также отмечалось, что последний до сих пор не прекратил своей деятельности. Тем не менее Н.А. Кудашев все же вынужден был ее прекратить. Но, поскольку китайское правительство в это время еще не имело официальных возможностей для вмешательства в дела Пекинского района, где были расположены посольства иностранных держав, в том числе и России, а советское правительство пока не было признано официально, Кудашеву и его служащим было позволено оставаться в российском посольстве до того времени, пока китайские власти не признают новое российское правительство41.
Постепенно сложили свои полномочия и остальные дипломаты бывшей Российской империи. По приказу Чжан Цзолиня были закрыты все российские консульства в провинции Цзилинь, Мукдене, Чанчуне и других городах Северо-Восточного Китая. Заручившись поддержкой генерала армии Хэйлудзянской провинции Бао Гуйцина, Чжан Цзолинь убедил его дать распоряжение китайской армии, охраняющей железные дороги в северо-восточных провинциях, держать под контролем процесс прекращения деятельности бывших российских посланника и консулов42.
Оставшиеся в Китае бывшие сотрудники консульств Российской империи после официального прекращения своей деятельности продолжали поддерживать связь
38 Малышенко Г.И. Дальневосточная эмиграция российского казачества в планах международной реакции (1920-1930-е гг.). - Инновационное образование и экономика, 2010, № 7, с. 55.
39 Цит. по: Старосельская Н.Д. Повседневная жизнь “русского” Китая. М., 2006, с. 78.
40 Лидин Н. Русская эмиграция на Д.В. - Русские записки, 1937, № 1, с. 313-314.
41 Ван Чжичэн. Указ, соч., с. 133.
42 Там же, с. 137.
208
друг с другом, помогая семьям своих коллег, оказавшимся в тяжелом положении. Как отмечает Б.С. Колоколов, “теперь уже бывшие русские консулы в различных городах Китая чувствовали общность своей судьбы и при случае поддерживали связь друг с другом”43.
В условиях прекращения деятельности русских консульств отстоять права попыталась общественность полосы отчуждения. В Харбине была избрана представительная делегация, которую направили в Пекин для выяснения особенностей практической реализации декрета и урегулирования в связи с этим правового положения русских. В состав делегации вошли председатель Городского совета Харбина П.С. Тишенко, председатель Харбинского биржевого комитета В.Н. Бодянский, представитель Комитета судебных деятелей Е.Х. Нилос и другие. В Пекине к Харбинской делегации присоединились представители других крупных русских колоний в Китае: В.Ф. Гроссе (от Шанхая), П.В. Вологодский и Д.М. Тидеман (от Тяньцзиня), Бельченко (от Ханькоу)44.
Делегация ходатайствовала перед центральным китайским правительством о сохранении русских судебных учреждений в Харбине и консульского суда для русского населения Шанхая, об образовании при пекинском правительстве специальной Комиссии по русским делам, в состав которой вошли бы русские советники по административной и судебной части. Однако ее просьбы были удовлетворены частично. Комиссия была создана, но ее председателем был назначен бывший китайский посланник в Петербурге Лю Цзинжэнь. Русский суд сохранен не был. 1 октября 1920 г. была официально прекращена деятельность русских судебных учреждений в Харбине45. Русские начали регистрироваться по китайским законам, судебные дела рассматривались в Смешанном суде46.
30 октября 1920 г. Госсовет и Министерство внутренних дел Китая издали “Правила административного подчинения проживающих в Китае русских граждан”. В соответствии с ними российские подданные перешли под юрисдикцию управления по иностранным делам, им гарантировались проживание в местах, открытых для иностранцев, право заниматься хозяйственной деятельностью, личная и имущественная защита. Однако с этих пор русские должны были подчиняться китайским законам. Правила ограничивали свободу передвижения по стране. Путешествующие россияне должны были получить санкцию на поездки в качестве охранного листа полиции или местного комиссара по иностранным делам47. В нем обозначались цель, место и сроки путешествия48. Проживание разрешалось только в определенных районах. В то же время вплоть до 1921 г. в Харбине функционировали Гражданское управление, российская железнодорожная полиция, сыскное отделение и Пограничный суд. Несмотря на то, что в октябре 1920 г. российское судопроизводство было прекращено, русский персонал остался на своих местах49. Это оказалось возможным по ряду причин. Во-первых, китайское законодательство было непригодным для урегулирования юридических споров, возникавших среди русского населения, во-вторых, среди китайских судей не было никого с европейским юридическим образованием, в-третьих, Пекин предложил при разборе русских дел пока все же руководствоваться русскими законами50.
43 Колоколов Б.С. Указ, соч., с. 28.
44 Говердовская Л.Ф. Общественно-политическая и культурная деятельность русской эмиграции в Китае в 1917-1931 гг. М., 2004, с. 38.
45 Там же, с. 39.
46 Красноусов Е.М. Указ, соч., с. 161.
47 Аблажей Н И. Указ, соч., с. 73.
48 Залесская О.В. Указ, соч., с. 104.
49 Бакулина А.А. Политико-правовой статус российских эмигрантов в полосе отчуждения КВЖД (конец XIX - нач. XX вв.). - Актуальные проблемы исследования истории КВЖД и российской эмиграции в Китае. Хабаровск, 2008, с. 13.
50 Говердовская Л. Ф.Указ, соч., с. 39.
209
В марте 1921 г. китайское правительство издало указ “О порядке регистрации русских эмигрантов”. Согласно этому указу все эмигранты, прибывающие из России, должны были зарегистрироваться в полицейском управлении и получить вид на жительство. Он выдавался на один год и требовал продления. Его стоимость составляла 6 долл. 10 центов51. Въезд на территорию Китая разрешался с санкции посольства Китая в России либо приграничных местных правительственных учреждений.
Однако вышеназванные меры в отношении русских эмигрантов не означали, что китайское руководство все же пойдет навстречу советским властям в установлении официальных отношений. В сентябре 1923 г. МИД Китая издал единое Положение о проживании русских подданных. Условием регистрации и проживания в Китае для русских эмигрантов, по положению, являлась “непричастность к экстремистским политическим организациям”, под которыми понимались, в частности, организации, близкие к большевистским52.
Не все благоприятно обстояло и с деятельностью советских уполномоченных, прибывших в Китай, особенно в Харбине. До установления советско-китайских дипломатических отношений здесь отсутствовало консульство СССР. В результате все дела, касающиеся гражданского состояния, получения паспортов, проходили через советское представительство. Из-за предписанного управляющим делами НКИД СССР Б.И. Канторовичем сокращения сотрудники советского представительства не справлялись с огромным потоком свалившихся на них дел. Все это вызывало резкое недовольство Л.М. Карахана, который считал подобную практику недопустимой. В письме Г.В. Чичерину 13 октября 1923 г. он сообщал: “Сейчас как раз во всей полосе отчуждения не только со стороны рабочих, но и со стороны всего русского населения в связи со всякими слухами о нашем приходе, о том, что мы скоро возьмем жел. дорогу, наметился чрезвычайно благоприятный поворот. Сокращение же штатов, несомненно, больно отзовется на их интересах и нам не следовало бы таким путем портить отношения с местным населением, с местными советскими гражданами, тем более, что с точки зрения казны сокращение штатов не является экономией”53.
В местной русской печати действительно появились утверждения о “возвращении” России на КВЖД: “советская власть радикально изменила свое отношение к дороге, выставив себя законным наследником этого русского достояния и домогаясь признания за нею прав бывшего дореволюционного Российского Правительства”. Однако, отказываясь от обязательств дореволюционной России, советская власть не имела “разумных оснований присвоить себе какие бы то ни было права той же России”, так как “аннулируя договора вообще, она аннулировала и договора о КВЖД в частности”54. В результате уже в 1921 г. к китайской администрации перешла полицейская власть в полосе отчуждения КВЖД, а также почтовая и телеграфные службы. А с 1923 г., согласно указу Чжан Цзолиня от 28 июля - и земельные права в полосе отчуждения. Все это постепенно приводило к дальнейшему ухудшению политико-правового положения русских эмигрантов в Маньчжурии. Помимо фактического отсутствия каких- либо прав, предоставляемых беженцам, они оказались “между Сциллой и Харибдой”: с одной стороны - стремившееся к возвращению своих позиций в регионе китайское руководство, с другой - идеологические противники - советские власти, постепенно все же отходившие от революционных лозунгов и возвращавшиеся в своей внешней политике к приоритету государственных интересов.
Определенной спецификой отличалось положение русских эмигрантов в рассматриваемый период в Шанхае. Это было обусловлено особым положением города, его
51 Кротова М.В. СССР и российская эмиграция в Маньчжурии (1920-1930-е гг.). СПб., 2014, с. 14.
52 Аблажей Н.Н. Указ, соч., с. 73.
53 Переписка И.В. Сталина и Г.В. Чичерина с полпредом СССР в Китае Л.М. Караханом: документы, август 1923 г. - 1926 г. М., 2008, с. 86.
54 Кайсаров В.Д. Указ, соч., с. 8-9.
210
ролью в политической и экономической жизни Китая, а также сильным влиянием здесь западных государств. Сразу же после получения известий о совершившейся в России революции русская колония на общем собрании 8 апреля 1917 г. приняла решение об объединении и избрании исполнительного комитета в составе 12 человек “для изыскания способов к объединению русской колонии и проведения в жизнь необходимых общественных организаций”. В его задачи входили образование в Шанхае русского общественного собрания, просветительская деятельность, защита русских торговых интересов, а также оказание помощи русским эмигрантам55.
К 1919 г. количество русских в Шанхае составляло по разным данным до 2 тыс. чел.56 В 1923 г. - около 4 тыс. чел. По другим данным численность русских на территории Международного сеттльмента Шанхая в 1920 г. составляла 1 266 чел., в 1925 г. - 2 766 чел. Большинство из них представляли собой беженцев без гражданства57.
Следует учитывать, что общая численность населения города, включая и китайскую часть, никогда не была известна, так как произвести правильный учет было невозможно. Предполагалось, что численность всего населения составляла не менее 2 млн чел. Согласно данным переписи, на иностранных сеттльментах находились 30 565 иностранцев (включая японцев, индусов и др.); китайцев - 802 700 чел. При этом на французской концессии находилось 7 811 иностранцев; 289 700 китайцев. Перепись в иностранных концессиях производилась путем раздачи по квартирам опросных листков, без всякого последующего контроля. Это приводило к тому, что китайцы в больших количествах скрывали свое пребывание на концессии. Недоучет населения констатирован и по отношению к русскому, преимущественно эмигрантскому населению. Так, французская полиция грубо, “на глаз” считала, что одних русских на французской концессии не менее 7 тыс. чел. Однако, согласно официально опубликованным данным на 22 октября 1925 г., русское население французской концессии составляло 1 403 чел. среди 7 811 иностранцев58.
Однако, несмотря на Международный сеттльмент и иностранные концессии, положение русских эмигрантов в первые годы в Шанхае было довольно трудным. Как отмечается в некоторых документальных источниках, “в большинстве своем они влачили жалкое существование, иногда получая пищу в бесплатных столовых разных благотворительных обществ”59. Основная масса русских расселилась на территориях иностранных концессий, прежде всего на французской территории, в Международном сеттльменте. После Октябрьской революции власти Международного сеттльмента и французской концессии по-прежнему признавали консульство бывшей Российской империи в Шанхае как единственное учреждение, представлявшее интересы россиян.
Декрет президента Китая от 23 сентября 1920 г., согласно которому российские консульские учреждения прекратили свою деятельность, в том числе и в Шанхае, а русское население переходило под юрисдикцию китайских законов, вызвал возмущение русской общественности города, но изменить ситуацию уже не представлялось возможным.
В феврале 1921 г. пекинское правительство в крупных торговых портах страны, в том числе в Шанхае, учредило Бюро по русским делам при китайских Комиссарах по иностранным делам. Бывшие консульские чины Российской империи были зачислены в бюро на службу без содержания от китайской казны. 7 марта 1921 г. в Шанхае состоялось его официальное открытие. Председатель Комиссариата по иностранным делам провинции Цзянсу Сюй Юань был назначен начальником этого
55 АВП РИ, ф. 143, оп. 491, д. 3357, л. 308.
56 Аурилене Е.Е. Российская диаспора в Китае (1920-1950-е гг.). Хабаровск, 2008, с. 132.
57 Маракуев А.В. Шанхай - торговая столица Китая. - Вестник Маньчжурии, 1927, № 3, с. 51.
58 Зефиров Н.С. Шанхай и его возможности. - Вестник Маньчжурии, 1928, № 9, с. 62.
59 Центральный архив Федеральной службы безопасности России, ф. 2, оп. 1, д. 541, л. 9.
211
бюро, а бывший генеральный консул Российской империи в Шанхае В.Ф. Гроссе - его помощником60. Бюро управляло бывшими русскими подданными, руководствуясь китайским законодательством, ведало регистрацией русских эмигрантов, выдачей паспортов, производившейся через китайский паспортный отдел Бюро общественной безопасности. Выдачей паспортов русским эмигрантам для въезда в Россию в Шанхае занимался специальный представитель СССР Р.Ж. Ильде. Все заявки на получение паспортов он отправлял на рассмотрение и утверждение в Пекин в Представительство СССР61.
В августе 1923 г. административный совет при военном губернаторе и администрация при гражданском губернаторе провинции Цзянсу разработали и опубликовали правила по организации жизни русских эмигрантов, согласно которым оформление паспортов для всех русских эмигрантов производилось по правилам, установленным для граждан бездоговорных стран. Русские, желающие поселиться в Шанхае, должны были получить вид на жительство. Но он выдавался только тем гражданам, которые прошли проверку на благонадежность; кроме того, за него взималась плата в размере 2 долл, и консульский сбор 10 центов. Для уклоняющихся от получения вида на жительство предписывалось наказание за нарушение международных договоров. Выезжая за пределы Шанхая, русский эмигрант должен был сдать вид на жительство для его последующего уничтожения.
После установления советско-китайских отношений бюро прекратило свою деятельность в Шанхае. Ведение русских дел, регистрация, выдача паспортов всецело перешли к китайским комиссарам по иностранным делам там, где они имелись, и к китайским губернаторам и полиции там, где их не было.
Правовое положение русской эмиграции в Северном Китае в 1917 - начале 20-х годов XX в. также имело свои особенности. До революции в России большинство русских проживало на территории русской концессии. Ее делами управлял муниципалитет, в управление которого входили наряду с русскими американцы, китайцы и англичане. По другим данным, русская концессия находилась на “худшей” стороне реки Хайхэ, на которой располагался город, далеко от других крупных концессий и иностранного центра жизни. Поэтому она была мало заселена, и большинство русских проживало на английской концессии62.
Точных статистических данных о населении Тяньцзиня не было. По сведениям Китайского почтового управления, опубликованным в 1925 г., в Тяньцзине числилось китайцев 838 629 чел., европейцев - 5 700 (из них свыше 4 тыс. чел. русских), японцев - 5 тыс. чел. К 1929 г. общая численность населения увеличилась до 1 млн чел.63 По другим данным, численность русских эмигрантов в Тяньцзине к 1927 г. составляла 3—4 тыс. чел., а в середине 30-х годов XX в. - около 6 тыс. чел.64
После отказа советского правительства от прав экстерриториальности и от прав на концессию китайские власти упразднили русское консульство. 25 сентября 1920 г. русский флаг был спущен с ратуши муниципального комитета русской концессии и поднят китайский. Однако и здесь посольства иностранных государств протестовали против изъятия прав у русских. Местный дипкорпус также был обеспокоен тем, что железнодорожные станции, которыми пользовались различные концессии в Тяньцзине, улицы, идущие от станций до концессий, находились как раз на территории русской концессии, здесь же находились и мосты через реки, которые имели и военно-стратегическое значение65. Актуальным стал вопрос об их охране, что в условиях нестабильной
60 Ван Чжичэн. Карта русской культуры в Шанхае. Шанхай, 2010, с. 7.
61 Ван Чжичэн. История русской эмиграции в Шанхае, с. 149, 151.
62 Нэш Г Указ, соч., с. 66.
63 Трифонов Н.Н. Порты Северного Китая. Тяньцзинь. - Вестник Маньчжурии, 1929, № 2, с. 50.
64 Аурилене Е.Е. Указ, соч., с. 102.
65 Ван Чжичэн. История русской эмиграции в Шанхае, с. 135.
212
внутриполитической ситуации в Китае имело особое значение. Русское население обеспечивать охрану не могло, даже несмотря на то, что многие русские продолжали работать в муниципалитете.
Так же, как и в других провинциях и городах Китая, в первые годы эмиграции в Тяньцзине было организовано Бюро по русским делам, которое отвечало за административное управление русскими. Его начальником был назначен Дин Чжэнчжи66. После признания Китаем СССР большинство русских, бывших граждан Российской империи, было уволено из муниципалитета67, а бюро - упразднено.
На северо-западе Китая, в провинции Синьцзян, где в начале 20-х годов XX в. оказалось около 50 тыс. русских эмигрантов, их правовое положение также имело свои особенности, а урегулирование правового статуса русских беженцев стало важным фактором советско-китайской дипломатии в регионе.
Пограничные регионы Китая, в том числе Синьцзян, издавна представляли стратегический интерес для России, поэтому именно здесь императорские консульские учреждения были наиболее вовлечены в решение различных политических вопросов. Особое значение деятельность консульств приобретает в 1911-1918 гг., так как в эти годы Пекин приступает к интенсивному заселению данных территорий. Разумеется, консульства в Синьцзяне наряду с выполнением регулярных функций осуществляли и правовую защиту российских подданных от притеснения местных властей68.
Отношение к русским гражданам со стороны местных китайских властей начало меняться уже с весны 1917 г., соответственно ухудшалось и их правовое положение. В российское Министерство иностранных дел консулами были направлены сведения о падении престижа России, а также о случаях оскорблений русских подданных со стороны китайцев.
Русские граждане пытались разобраться в сложившемся положении. В городах Кульдже и Чугучаке были образованы исполнительные комитеты. Однако Временное правительство рассматривало подобные организации как “органы общественного мнения, указаниями которого Временное правительство готово руководствоваться” но не следовать им69.
После окончания Гражданской войны в Синьцзян хлынул поток русских беженцев. Так же, как и в других провинциях Китая, вплоть до установления советско-китайских отношений, бывшие консулы Российской империи оставались в провинции на своих местах и делали все возможное для защиты прав русских граждан. Русский эмигрант Ю. Понькин в своих воспоминаниях так характеризует деятельность царского консула П.П. Дьякова в этот период: “В двадцатом году после провала Белого движения, возглавляемого Колчаком, остатки армий Дутова, Бакича и Анненкова отступили в Синьцзян. С этого момента началось самое трудное для Дьякова время за всю его карьеру. Оставшись консулом без государства, он все еще по инерции, пользуясь своим авторитетом, мог улаживать всевозможные проблемы, которые возникали из-за присутствия армий и множества беженцев. Его работа осложнялась еще тем, что многие армейские части не желали подчиняться никаким законам, не хотели ни с кем и ни с чем считаться и думали только о реванше”70.
В то же время политика губернатора Синьцзяна Ян Цзенсиня в отношении Советской России существенно отличалась от политики центрального правительства Китая, так как губернатор был достаточно независим в своих действиях. После Октябрьской революции он занял нейтральную позицию относительно всех сил, боровшихся в этот период в России, и закрыл границу между Синьцзяном и Средней Азией. Но уже в 1920 г. торговые контакты с приграничными российскими территориями были
66 Там же, с. 137.
67 Аурилене Е.Е. Указ, соч., с. 102.
68 Сизова А.А. Указ, соч., с. 103-104.
69 АВП РИ, ф. Китайский стол, оп. 491, д. 3357, л. 75, 65, 90, 91.
70 Понькин Ю. Путь отца. Россия - Китай - Австралия. Сидней, 1997, с. 110.
213
возобновлены. Торговля стала решающим фактором стабилизации ситуации в регионе и налаживания отношений между Советской Россией и Синьцзяном71.
Это в полной мере повлияло и на отношение провинциальных властей к оказавшимся в Синьцзяне русским беженцам. Так как в провинцию отступили крупные военные соединения: остатки Оренбургской, Семиреченской армий и целый ряд других, более мелких групп, это не устраивало ни руководство провинции, ни, разумеется, советские власти. В результате в ходе совместных военных операций советских и китайских войск, проведенных на территории Синьцзяна и Монголии в 1921-1922 гг., они были уничтожены. Кроме того, власти провинции, стремясь избавиться от беспокойного контингента русских “неграждан”, предоставляли бесплатный проезд желающим выехать на Восток.
Поскольку правовой статус русских эмигрантов не был определен, они не имели права свободного передвижения по территории Синьцзяна. Это существенным образом сказывалось на их материальном положении, так как они не имели возможности найти подходящую работу, чтобы прокормить себя и свои семьи. Только с 1923 г. русским беженцам, не имеющим регистрации, было разрешено свободно передвигаться в пределах провинции. Это позволило многим эмигрантам, остававшимся безработными в связи с неопределенным правовым статусом, направиться в степные районы провинции, так как жизнь там стоила существенно дешевле72.
Но в городах провинции продолжали оставаться тысячи военных и гражданских беженцев, правовое положение которых требовало незамедлительного решения. Постепенно в Синьцзяне сложилась парадоксальная ситуация: защищать права русских эмигрантов стали советские представители. Однако, учитывая неоднозначное, несмотря на налаживание торговых связей, отношение китайского руководства к советским властям, им это давалось нелегко. Генеральный консул СССР в Урумчи А.Е. Быстров отмечал, что “выступать на защиту бывших русских граждан чрезвычайно трудно, так как китайцы в каждом отдельном случае не забывают указать на наш отказ от собственной юрисдикции”. Положение становилось весьма трудным, и А.Е. Быстров пришел к выводу, что на китайское руководство “больше действует система неуступчивости и угроз”. Единственный выход он видел в ответных репрессиях по отношению к китайским подданным в советском Туркестане, “где фактически китайских граждан больше, чем русских в Синьцзяне”, тем более что именно в это время здесь как раз проходила регистрация китайских граждан, и китайские власти неоднократно направляли свои жалобы советским представителям на многочисленные нарушения, допускаемые, по их мнению, советской стороной при проведении регистрационных мероприятий. Другой мерой советский представитель считал возможное ограничение подачи воды из рек, протекающих по территории СССР и Синьцзяна. В конце концов, генеральный направил официальное письмо Ян Цзенсиню, в котором отметил что, “несмотря на то, что в Центральном Китае уже давно был разрешен вопрос с регистрацией бывших русско-подданных, проживающих там, и регистрация давно окончена, в Синьцзяне, несмотря на ряд моих запросов, вопрос этот до сего времени не разрешен”. Консул также указал, что “китайские граждане, проживающие не только в смежных с Синьцзяном областях СССР, но и на всей территории Советского Союза, пользуются полной свободой передвижения и правом обработки земель наравне с советскими гражданами”73.
Однако правовое положение русских в провинции так и не было до конца урегулировано. Решение вопроса о правовом статусе русских эмигрантов продолжало оставаться частью своеобразной дипломатической игры как советских, так и китайских политиков в центральноазиатском регионе.
214
71 Воскресенский А.Д. Указ, соч., с. 451.
72 Архив внешней политики Российской Федерации, ф. 0100, оп. 10, п. 131, д. 92, л. 44-45.
73 Там же, ф. 08, оп. 9, п. 18, д. 74, л. 3, 6, 16, 104-105.
Таким образом, в первые годы своего пребывания в Китае русская эмиграция оказалась “вне правового поля”. Надежды на решение ее правового статуса не получали реального воплощения. Политика бывших российских дипломатов, советской власти и китайской администрации в отношении русских беженцев зависела от стремительно разворачивающихся исторических событий. Представители дореволюционной России до конца выполняли свои функции по защите интересов и прав русского населения. При этом они активно использовали не только свои официальные полномочия, но и сложившиеся за годы службы доверительные отношения с китайскими властями. Однако постепенно внешнеполитические факторы оказались преобладающими в политике китайского руководства, в том числе относительно правового положения русского населения. Налаживание отношений с победившей в Гражданской войне советской властью привело к потере русскими своих прав в Китае, что в свою очередь давало возможность китайскому руководству на некоторое время укрепить свое влияние в тех регионах страны, в которых прежде были сильны позиции России. Советское же правительство не было настроено на защиту прав русских эмигрантов, напротив, так называемый “эмигрантский фактор” оно использовало в своих интересах: первоначально преследуя идеологические цели, однако впоследствии главную роль вновь стали играть государственные интересы.
215
©2016 г.
Е.В. АРХИПОВА
БРИТАНСКИЙ СЛЕД НА ЮЖНОМ КАВКАЗЕ (1918-1919 годы)
Первая попытка Великобритании взять под свой контроль г. Баку и отстоять город от турецкой армии, предпринятая отрядом Л. Денстервиля в августе 1918 г., закончилась неудачей. Англичанам пришлось ретироваться. Сил его отряда не хватило для обеспечения обороны города, а введение английской армейской дисциплины натолкнулось на демарши со стороны армии Центрокаспия. Поэтому существенного влияния на процесс формирования границ в регионе его миссия не оказала1. После заключения 30 октября 1918г. Мудросского перемирия между странами Антанты и Турцией на Южный Кавказ стали прибывать британские представители союзнических войск. Их пребывание в Южном Кавказе уже в статусе представителей объединенных сил союзников продолжилось с октября 1918 г. до августа 1919 г., а в Батуме - и до июля 1920 г. Уже к середине весны обострились англо-американские противоречия по поводу распределения сил в регионе2, и 14 мая 1919 г. Совет четырех принял резолюцию о предоставлении США мандата на управление Арменией и Стамбулом. С этого момента английские войска начинают покидать территорию Закавказья. В августе 1919 г. вместо военных представителей британское правительство назначило политического представителя на Кавказе О. Уордропа. К тому времени оценка английского представительства на Кавказе, как и действия самих представителей, стали скорее пренебрежительно-негативными. В письме А. Хатисова к армянскому представительству в Париже от 6 февраля 1919г., он так отзывается о британцах: “Что касается Уордропа, то его понять труднее, как и вообще политику Англии: то он с нами, то с татарами, то убеждает защищать Зангезур, то угрожает”3.
Период пребывания британцев в Закавказье совпал с процессом формирования новых государств, которые стремились получить признание европейских держав. В связи с этим был поднят самый главный вопрос - определение территории закавказских государств. Республики, самоопределившиеся в течение мая 1918 г., к приходу англичан уже имели территориальные споры друг с другом и со своими соседями. Турция претендовала на территории, занятые в ходе военной кампании в мае 1918г.: Эриванская губерния (уезды Сурмалинский, Нахичеванский, Александропольский и большие части уездов Эриванского и Эчмиадзинского) и Ахалкалакский и Ахалцых- ский уезды Тифлисской губернии, порт и город Батум - территории, которые Армения считала своими4 и на которые претендовала Грузия. Территориальный спор между Грузией и Арменией по поводу Борчалинского уезда, Лори, Ахалкалак5 (на Борчало
Архипова Екатерина Владимировна - кандидат исторических наук, доцент кафедры международных отношений и зарубежного регионоведения Волгоградского государственного университета.
1 Денстервиль. Британский империализм в Баку и Персии в 1917-1918 гг. Тифлис, 1925.
2 Махмурян Г.Г. Англо-американские противоречия и Республика Армения в 1918-1920 гг. - США и Канада: экономика, политика, идеология, 2000, № 3, с. 84-99.
3 Национальный архив Армении (далее - HAA), ф. 200, оп. 2, д. 172, л. 6.
4 Там же, д. 11.
5 Мархулия Г Армяно-грузинские взаимоотношения в 1918-1920 годах. Тбилиси, 2007.
216
претензии также предъявлял Азербайджан6) привел к началу войны между Грузией и Арменией. Закатальский округ и Сигнахский уезд стал предметом спора между Грузией и Азербайджаном7. Азербайджан и Армения столкнулись по поводу Карабаха, Зангезура, Шарура, Нахичевани. В Париже Персия, основываясь на “исторических правах”, предъявила претензии на территорию Армении и Азербайджана вплоть до Дербента. Азербайджанская делегация не могла им ответить, т.к. она была задержана в Стамбуле8. Азербайджан и Грузия, пытаясь обезопасить себя от Добровольческой армии, стремились отодвинуть границу с ней как можно дальше на север.
Претензии Турции на территории хоть и были ограничены в связи с поражением в войне, тем не менее турецкие войска старались оттягивать уход с оккупированных земель. По мере ее ослабления армянские представители стали все громче озвучивать претензии на 6 вилайетов Турции и Киликию, сталкиваясь здесь с интересами Франции, и впоследствии сама армянская делегация в Париже все-таки отказалась от нее. Претензии Персии были сняты по мере расширения влияния англичан в стране и заключения англо-персидского договора в августе 1919 г.
По Мудросскому договору британские военные пришли в регион как победители и взяли на себя обязательства по управлению краем. Роль французов на территории бывшей Российской империи была ограничена Бессарабией, Причерноморьем. Официальная позиция Франции сводилась к идее Ж. Клемансо о сохранении единой России, но в Баку, Батум и Тифлис были направлены французские эмиссары, которые скорее концентрировались на экономических вопросах.
Принципиальные вопросы политики союзников в отношении региона и по вопросу территориального устройства решались в тот момент в Париже, где собрались представители стран победителей и происходило обсуждение будущего мироустройства, в том числе и “Русского вопроса”9. Однако правительства стран Антанты использовали все возможности для знакомства с ситуацией на месте и достижения своих целей, определенных еще соглашением Сайска-Пико. Британское правительство направило своего представителя комиссара X. Маккиндера для знакомства с ситуацией и выработки политики в отношении региона, который обосновал целесообразность поддержки независимых государств Закавказья с целью создания буферной зоны, отделяющей Ближний Восток от Советской России10.
Руководство союзническими войсками на местах осуществлял командующий в Константинополе Л.Ф. Франше д’Эспере, ему подчинялись генерал Дж. Милн (география влияния: Анатолия - Кавказ, ноябрь 1918 - ноябрь 1920) и генерал В.М. Томсон (Баку: ноябрь 1918 - март 1919, Тифлис: март - май 1919), генерал Дж. Корри (май - сентябрь 1919), генерал Дж. Форестье-Уокер (Тифлис, декабрь 1918 - март 1919). При необходимости назначались представители в наиболее спорные районы: Шарур- Нахичеван - Ф.И. Лаутон (январь - март 1919), Карс - К.Э. Тимперлей (январь - март 1919) и В. Кук-Колис в Батуме (декабрь 1918 - июль 1920)11. Со временем английское правительство производило ротацию и замену своих представителей.
Вот какую оценку дает появлению англичан на Кавказе командующий Добровольческой армией А.И. Деникин: «В середине ноября войска генерала Томсона вступили
6 Государственный архив Азербайджанской Республики (далее - ГА АР), ф. 897, on. 1, д. 6, л. 13.
7 Там же, д. 47, л. 48.
8 Гасанлы Дж.П. История дипломатии Азербайджанской Республики, в 3-х т. Т. 1. Внешняя политика Азербайджанской Демократической Республики (1918-1920). М., 2010, с. 264.
9 Штейн Б.Е. “Русский вопрос” на Парижской мирной конференции (1919-1920 гг.). М., 1949, с. 70-93, 327-360.
10 Blouet В. W. Sir Halford Mackinder As British High Commissioner to South Russia, 1919— 1920. - Geographical Journal, 1976, v. 142, № 2, p. 228-236.
11 Махмурян ГГ. Республика Армения 1918-1920 гг. в политике Великобритании. Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. Ереван, 2009, с. 64, 72.
217
в Баку. В своем обращении к населению Азербайджана Томсон говорил: “От имени союзников Баку занимают великобританские войска... Союзники не могут возвратиться к себе домой, пока не восстановят порядок в России и не доставят ей возможность занять свое место в ряду других народов мира...”. Генерал Форестье-Уокер, высадившийся 18 декабря с десантом в Батуме, говорил короче, лапидарнее и без лирических отступлений: “Британские войска заняли Батум во исполнении условий перемирия с Турцией и для того, чтобы обеспечить сохранение порядка в стране. Британское правительство не имеет намерения занимать страну навсегда”. Далее следовал перечень назначенных членов “Совета по управлению областью” и угрозы суровыми карами, до смертной казни включительно, всем, кто проявит враждебное отношение к англичанам»12.
Представляя союзнические силы, на деле английское командование и правительство еще долго размышляло о будущем устройстве Закавказья. Так, генерал Добровольческой армии И.Г. Эрдели в беседе с Форестье-Уокером узнал о существовании трех проектов:
“1. Присоединение его к России в границах 1914 года с автономным управлением в различных областях.
2. Признание самостоятельности образовавшихся республик с полным отделением их от России.
3. Образование соединенных штатов на Кавказе - с отделением от России или с конфедерацией с ней”13.
В дальнейшем, по мере погружения в проблемы региона, англичане выяснили, что здесь сложились правительства, которые требовали признания своих государств вне зависимости от судьбы России. Будучи осторожными в обещаниях признания, они, тем не менее, считали целесообразным поддерживать сами правительства, так как это позволяло обеспечить хоть какой-то порядок в регионе. Так, в беседе с представителями горского правительства 27 ноября 1918 г. Томсон говорил: “Вас больше всего интересует стать самостоятельной республикой... Эти вопросы будут разрешены мирной конференцией союзников... До этого времени у Вас есть полная возможность проявить Вашу способность к самоуправлению”14. Кроме того, налаживая работу с местным населением, представителям приходилось либо сообщать позицию своего правительства по тому или иному территориальному вопросу, либо, за неимением возможности получить такую рекомендацию, принимать решение самостоятельно.
Горское правительство просило англичан обезопасить их от Добровольческой армии. Материальное и вооруженное обеспечение Добровольческой армии обеспечивалось силами союзников, поэтому В. Томсон считал, что он имел право требовать вывода добровольческих сил с территории Азербайджана, а 16 марта 1919 г. - покинуть Дагестанскую область15. Как отмечал А.И. Деникин, Томсон “установил зону английского влияния к югу от линии, проходящей через Петровск по северо-западной границе Дагестана и далее по Кавказскому хребту”16. Затем в феврале уточнил ее по линии Кызил-Бурун - Закатала - Кавказский горный хребет - Туапсе. А 5 мая 1919 г. генерал Томсон идет дальше и в разговоре с азербайджанским премьером Ф.Х. Хойским в Тифлисе заверил азербайджанского представителя, что Дагестан “должен быть присоединен к Азербайджану, с которым Дагестан связан экономическими, топографическими и другими условиями”17.
При определении линии разграничения на севере британское командование, скорее всего, исходило из необходимости определения границ своего влияния на Южный
12 Деникин А.И. Очерки русской смуты. Вооруженные силы юга России. Распад Российской империи. Октябрь 1918 - январь 1919. Минск, 2002, с. 71.
13 Там же, с. 256-257.
14 Там же, с. 222.
15 Там же, с 233.
16 Там же, с. 237.
17 Гасанлы Дж.П. Указ, соч., с. 289.
218
Кавказ и для того, чтобы избежать прямого столкновения с Добровольческой армией и иметь бесконтрольный доступ к природным ресурсам края. А.И. Деникин сообщал: “Генерал Томсон, заняв одним батальоном Петровск, продолжал оказывать моральную поддержку горскому правительству и принимал реальные меры к вытеснению русского влияния и русских формирований с Прикаспия”18.
Необходимо отметить большое значение, которое имели личные представления офицеров британской армии о справедливых территориях в регионе на отношения между оформившимися правительствами. Линии, предложенные Томсоном или его коллегами, они рассматривали как государственные границы, во многом и потому, что англичане настаивали на безоговорочном подчинении.
Новые правительства вынуждены были формулировать свои претензии в терминах, которые в то время использовались европейцами - победителями в Первой мировой войне. После провозглашения 14 пунктов В. Вильсона идея о самоопределении народов становится главной категорией, формирующей подход к государствостроительству, а на деле прикрывающей политику “разделяй и властвуй”. Поэтому, например, когда Добровольческая армия заняла Петровск и Дербент, которые по замыслу Томсона должны были составлять зону, свободную от влияния русского правительства, Деникин доказывал, что там представлено в основном русское население, которое приветствовало приход армии, а само командование признало в мае автономию Дагестана19, хотя там были представлены азербайджанцы и дагестанские этносы. А когда противоречия между Арменией и Азербайджаном, Арменией и Грузией накалялись до состояния войны, они тоже обращались к внешнему арбитру, используя этническую карту в качестве главного аргумента, хотя статистика, приводимая сторонами конфликта, часто лукавила.
Ограничивая сферы действия Добровольческой армии, по сути, английское правительство опасалось, что она получит бесконтрольный доступ к бакинской нефти и станет более независимой в своей борьбе против большевиков, в то время, как нефть была нужна самой Великобритании для поддержания ее политики на Ближнем Востоке.
Изменение Добровольческой армией линии фронта было осуждено У. Черчиллем. 3 июня 1919 г. поступило требование от имени “правительства Его Величества” отвести войска севернее “линии, которая начинается в 5 милях к югу от Петровска и идет параллельно Грозненской железной дороге”. В соответствии с заявлением генерала Дж. Корри: “Правительство Его Величества в Лондоне решило, что демаркационная линия между генералом Деникиным и кавказскими государствами должна быть следующая: от устья реки Бзыби к северу по этой реке до границы Сухумского округа, дальше восточнее по границам Кутаисской и Тифлисской губерний и Дагестанской области до пункта в 5 милях к югу от железной дороги Петровск - Владикавказ, оттуда к юго-востоку параллельно железной дороге до точки на побережье Каспийского моря в 5 верстах к югу от Петровска”20. В своих записках Деникин отметил, что об этом решении он узнал из ноты Азербайджана к нему, а не от англичан, поэтому он решил не оставлять занятые территории. Англичанам же он заявил, что Азербайджану опасность не угрожает, в то же время целесообразно сохранить целостность Дагестана. Его протест был поддержан, и “новый английский командующий в Баку Шательворт в начале июля сообщил азербайджанскому правительству об отмене последней демаркационной линии и включении в зону Добровольческой армии всего Дагестана”21.
Британские офицеры и правительство пытались ограничить сферу влияния Добровольческой армии и на западе Кавказа. На черноморскую территорию вплоть до Сочи и даже до Туапсе претендовало грузинское правительство, и свои военные действия в феврале 1919 г. они объясняли тем, что получили на это разрешение английского
18 Деникин А.И. Указ, соч., с. 237.
19 Там же, с. 241-242.
20 Там же, с. 243.
21 Там же, с. 244-245.
219
командования, а также имели поддержку среди местного населения22. В штаб-квартиру добровольцев генералом Уокером был направлен представитель, который потребовал вывести войска «из Сочинского округа, в котором “будет установлен английский контроль”. Но получил ответ, что “Сочинский округ очищен не будет”»23. Результатом таких перепалок стало противостояние Добровольческой армии и грузинской армии под командованием генерала Г. Мазниашвили в районе р. Лоо с последующим отступлением грузинских сил до р. Бзыбь24.
Батум, как стратегически важный морской порт, стал одной из центральных резиденций английского представительства. В ноябре 1918г. здесь обосновался английский генерал-губернатор. Он умело лавировал между интересами Грузии, Армении и русских. Русские интересы были здесь представлены Русским национальным советом, который стремился с помощью Добровольческой армии сохранить порт за будущей Россией. Однако, за исключением некоторых офицеров, собиравших остатки бывшей русской армии в регионе, значительную поддержку этому движению оказать было некому. Само население Верхней и Нижней Аджарии поддерживало разные группировки.
А.И. Деникин считал, что англичане пытались сохранить свои намерения относительно Батума в тайне, поэтому их действия казались ему непоследовательными. Скорее же всего, англичане, понимая стратегическую значимость порта, хотели оставить его “свободным” городом-портом, но под своим влиянием для обеспечения контроля над транспортными коридорами, и не ставили вопрос о его принадлежности кому-то из региональных стран. Ограничивая русское влияние в городе, они также отрицали перспективу вхождения Батума в состав Грузии, заявляя, что “Батум всегда останется Батумской провинцией”25. В. Томсон выразил свое недовольство Н.Н. Жордания, когда грузинское правительство создало Батумское губернаторство. Но при этом англичане передали железнодорожный участок Батум - Нотанеби Грузии, сделав ее фактическим монополистом на оказание услуг по железнодорожной транспортировке в регионе. Грузинское правительство так и не смогло присоединить к себе Батум, из-за чего грузинские представители стали выступать против английского правительства26.
Карсская область, хотя и составляла для Турции важный стратегический пункт, по условиям Мудросского перемирия также была оставлена турецкими войсками. 1 декабря 1918 г. Мусульманский национальный комитет Карса объявил о создании Республики Юго-Западного Кавказа, в состав которой вошли Карская и Батумская области, Ахалкалакский, Ахалцихский, Нахичеванский, Шарурский, Сурмалинский уезды и юго-восточная часть Эриванского уезда27. Грузия и Армения заявили свои права на эту территорию, опять используя в качестве аргумента этнический состав населения, хотя фактически здесь присутствовало смешанное население. Дж. Форестье-Уокер вместе с генералом В. Бичем ввели полковника К.Э. Тимперлей в должность военного губернатора, который установил взаимодействие с мусульманским правительством республики и фактически поддерживал его политику по отношению к христианскому населению. Однако между самими англичанами возникли противоречия по поводу судьбы Карса. Так, генерал Форестье-Уокер предполагал, что гражданское управление в городе и области будет определяться армянским правительством, но действовать “согласованно с английским военным губернатором”28. В то же время генерал Бич жестко
22 Абхазия - историческая область Грузии. Сб. док. Тбилиси, 1997, с. 755.
23 Деникин А.И. Указ, соч., с. 284-285.
24 Архипова Е.В. Формирование границ на Кавказе в XIX - начале XXI в. (границы между Азербайджаном, Грузией и Россией). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Волгоград, 2005, с. 90-92.
25 Деникин А.И. Указ, соч., с. 261.
26 Там же, с. 261, 264; Жордания Я. Моя жизнь. Стэнфорд, 1968, с. 100-101.
27 Гаджиев А. Из истории образования и падения Западной Кавказский (Карской) демократической республики. Баку, 1992, с. 10-11.
28 Махмурян ГГ Указ, соч., с. 65.
220
заявлял армянскому правительству, что “Карская область Армении не принадлежит”. Форестье-Уокер “не видел препятствий” к занятию грузинами Посхова (северо-западная часть Карской области, спорная для грузин, армян и турок). Но когда здесь появились войска Г.И. Квинитадзе, это спровоцировало заявление карского губернатора, что наступление грузин “будет считаться направленным против Великобритании”. В конце марта К.Э. Тимперлей был заменен на генерала В. Ассера, который сверг Юго-Западное правительство. Тогда грузинские войска заняли северную часть “республики”, Ахалцык и Ардаган, но по требованию англичан очистили последний29. Армянские войска с согласия англичан заняли всю Карскую область, которая вошла в состав Армении, и власть была передана армянскому губернатору. Дж. Милн был сторонником присоединения Карса к Армении.
Летом 1918 г. Грузия объявила о включении в состав своих границ территории Борчалинского уезда с относительным большинством армянского населения (по данным Всероссийской переписи 1897 г., армяне составили 37%, азербайджанцы - 30%, грузины - 6%30), оккупированные тогда турками. После ухода турок в связи с подписанием Мудросского перемирия территорию заняли грузинские и армянские отряды. Турецкое командование сознательно обмануло претендентов на территорию. По свидетельству А.И. Деникина, “турецкое командование... известило армянское правительство, что турки очистят занятые районы 23 ноября, а грузинам указали на 21 ноября. Когда двинулись армяне, они встретили в спорных районах грузин”31. Началась дипломатическая переписка между грузинским и армянским правительством. В дело вмешались французские и британские представители. Франция заняла сторону Армении, “сожалея, что правительство Армении не протестовало перед союзниками по случаю занятия Ахалкалак грузинами и против их насилий в Борчалу”32. После военных действий генерал Томсон выдвинул ультиматум о прекращении огня сторонами: “перемирие на 14 дней, обе воюющие стороны оставляют все спорные области Лори и Ахалкалак, <...> обе стороны должны послать своих представителей в Санаин для совместного разрешения вопроса... армянским правителям по беженскому вопросу в Ахалкалакском уезде должно быть позволено остаться там и продолжать свою работу без помехи и все продовольствие должно беспрепятственно пропускаться”33. Однако грузинские представители так и не появились на переговорах. Английские представители уже в ультимативной форме потребовали прекращения военных действий. Армянские войска были отведены, а вот грузинские остались на занятой линии.
9-17 января 1919 г. состоялась армяно-грузинская конференция. В ней приняли участие британцы и французы. Председателем конференции был полковник британской армии Р.Н. Стюарт. Французов представлял капитан Н. Гасфельд. В ходе переговоров стороны договорились о создании нейтральной зоны Борчалинского уезда. Ее северная граница была определена в соответствии с тем положением, которое занимала грузинская армия на момент переговоров. А южная граница проходила по “старой турецкой линии”, установленной соглашением “25 декабря 1918 г., подписанным генералом Рикрофтом, полковником Шардиньи и Председателем Грузинского Правительства Н.Н. Жордания: этот договор подписан и представителем Республики Армении М. Арутюняном 29 декабря 1918 г. в деревне Караклис”. В зоне создавалась смешанная администрация “под наблюдением и контролем Союзников”. Более того, британское правительство брало на себя расходы по осуществлению управления этой территорией с условием возмещения тем государством, в пользу которого в последующем отойдет участок34. А в Ахалкалакском, “сплошь населенном армянами, - создавалась грузинская
29 Деникин А.И. Указ, соч., с. 266-267.
30 Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года. Тифлисская губерния. - http://demoscope.ru/weekly/ssp/rus_gub_97.php7reg-69
31 Деникин А.И. Указ, соч., с. 277-278.
32 HAA, ф. 275, оп. 5, д. 96, л. 43.
33 Там же, л. 50.
34 Там же, ф. 114, оп. 2, д. 63, л. 8-8об., 9-9об.
221
администрация под контролем англичан”35. Азербайджанское правительство также рассматривало Ворчало в качестве спорной территории, однако реальных шагов, чтобы установить свою власть здесь, предпринять не удалось, поэтому для английских представителей вопрос участия Азербайджана в этом споре просто не существовал.
14 марта 1919 г. бригадный генерал В. Бич сообщил Н.Н. Жордания и О. Качаз- нуни, представителям Грузии и Армении, что “временные демаркационные линии в Закавказье определит возглавляемый В. Томсоном комитет, а последнее слово будет принадлежать Парижской конференции”. Для решения армяно-азербайджанских территориальных споров приказом Дж. Форестье-Уокера 26 января 1919 г. было создано военное губернаторство Шарура-Нахичевана, которое в середине мая признали частью Армении. В феврале Форестье-Уокер настаивал на необходимости отвода армянских подразделений из Нахичевана, предлагая подчинение Зангезура, Шуши и Джебраила азербайджанскому правительству и свое посредничество по Карабаху, при условии, что его решение будет принято как окончательное36.
В марте 1919 г. министр иностранных дел Республики Армения С. Тигранян в письме председателю армянской делегации в Париже А. Агароняну писал, что “от нас ускользнул Шарур-Нахичеван”, в Карабахе, под британским контролем вводят азербайджанское генерал-губернаторство”37. В марте В. Томсон приехал в Ереван и с этого момент началось обсуждение судьбы Карабаха, Шарур-Нахичевана, Зангезура и Карской области. Причем все решения связывались в единый пакет. В апреле - мае Нахичеван и Карская область были переданы под контроль Армении, а от Зангезура и Карабаха Еревану пришлось отказаться38. При проведении переговоров армянские представители были готовы на введение правления в спорных территориях англичанина, так как считалось, что только нейтральный представитель мог бы предотвратить конфликты39. Кстати, сам Черчилль, например, не без некоторого пафоса отмечал: “британская дивизия была единственным гарантом мира между грузинами, армянами, азербайджанцами, горцами и русскими на всей территории Кавказа от Черного до Каспийского морей”40.
При обсуждении территориального деления уступка по Карабаху со стороны Армении выторговывалась на ее будущие приобретения на западе Турции. В частности, В. Бич в разговорах с министром внутренних дел А. Хатисяном предполагал, что они войдут в состав Армении, Трапезунд станет морским портом, а Эрзерум - армянской столицей41. Однако параллельно уже обсуждалась перспектива вывода английских войск с территории Закавказья, что делало шаткими все территориальные изменения. 30 апреля 1919 г. Дж. Милн заверил армянское правительство, что признает русско- турецкую границу 1914 г., таким образом, дезавуируя обещания о турецкой Армении, и разрешил занять линию Бардуз-чай - Мерденек - Ардаган - Хозапин в Олтинском районе, в то время как 5 мая 1919 г. уже сообщалось, что Ардаган будет включен в состав нейтральной зоны42.
Однако без поддержки со стороны сил, принимавших участие в соглашениях, их реализация становилась сомнительной. Еще в феврале 1919 г. Д. Ллойд Джордж распорядился вывести британские войска с Кавказа43, и только 10 мая 1919 г. В. Томсон сообщил о том, что в соответствии с решением мирной конференции на место англичан
35 Деникин А.И. Указ, соч., с. 280; Мархулия Г Указ, соч., с. 51.
36 Махмурян ГГ. Республика Армения, с. 67-74.
37 HAA, ф. 200, on. 1, д. 193, ч. 1, л. 63А.
38 Там же, д. 209, ч. 2, л. 124.
39 Махмурян Г.Г Республика Армения, с. 79.
40 Черчилль У. Мировой кризис. М., 1932, с. 233.
41 HAA, ф. 200, on. 1, д. 212, ч. 3, л. 189.
42 Махмурян Г.Г Республика Армения, с. 89-90.
43 Świętochowski Т. Russian Azerbaijan, 1905-1920: The Shaping of National Identity in Moslem Community. Cambridge, 1985, p. 156.
222
должны прийти итальянские войска44. Но пока они находились здесь, к их помощи прибегали власти Армении, когда в Нахичевани начались восстания в мусульманских селах. В августе 1919г. под нажимом англичан было подписано “Временное соглашение между армянами Карабаха и правительством Азербайджана”, по которому подтверждалась азербайджанская администрация, но “временно”, утверждалось армянское самоуправление, вопрос о положении Карабаха должен решаться на Парижской мирной конференции45. Перед уходом англичане юг Ардаганского округа передали из Армении в состав Батумского генерал-губернаторства, где они еще сохраняли свое присутствие, стремясь расширить собственный плацдарм46. В дальнейшем вопрос определения границ между Арменией, Грузией и Азербайджаном решали уже представители США47.
Армянский исследователь Г.Г. Махмурян убеждена, что британские офицеры принимали решения о территориальном распределении самостоятельно, хотя официально действовали от лица союзников48. Противоречивость принятых решений подтверждает и А.И. Деникин. В воспоминаниях он сообщил, что британские офицеры самостоятельно выступали с заявлениями, которые впоследствии дезавуировало их командование49.
Британские офицеры создавали администрацию региона в виде собственных генерал-губернаторств, официально принимая на себя роль посредника, а фактически требуя безоговорочного подчинения и принятия своих решений в качестве окончательных. В этой связи им пришлось в полной мере принять участие в урегулировании территориальных споров.
Фактически же британское командование было не в состоянии реально осуществить свою власть в регионе из-за малочисленности собственных войск. Сказывалась также физическая и экономическая усталость от Первой мировой войны. Устанавливая свое правление, им приходилось опираться на местные власти, и применить силу оружия для решения каких-либо спорных моментов было достаточно сложно. Раздираемые между желанием контролировать кавказский коридор и кавказские ресурсы и ограниченными финансовыми возможностями для осуществления своего эффективного управления, британское правительство и офицеры вынуждены были принимать сложившиеся условия и обещая сначала одно, а потом декларировать другое решение территориальных споров. Результат такой политики оказался провальным: правительства всех трех республик больше не верили в возможность решить спорные вопросы с помощью англичан, и местное население по-прежнему страдало в кровопролитных сражениях.
44 Гасанлы Дж.П. Указ, соч., с. 366.
45 Махмурян Г Г. Республика Армения, с. 100-102.
46 HAA, ф. 200, on. 1, д. 92, ч. 5, л. 334А.
47 Там же, оп. 2, д. 169, л. 1-2.
48 Махмурян Г.Г. Республика Армения, с. 96.
49 Деникин А.И. Указ, соч., с. 268.
223
©2016 г.
М.И. ШИКУЛО
СПОРЫ О СТАТУСЕ: ПОСОЛЬСКИЙ ИНТРОДУКТОР И ИНОСТРАННЫЕ ПОСЛЫ ВО ФРАНЦИИ XVII века
Должность посольского интродуктора во Франции XVII столетия - придворного, который вводил иностранных послов на дворцовые церемонии и обеспечивал общение короля с корпусом иностранных дипломатов, неоднократно привлекала внимание исследователей. Еще в начале XX в. вышло в свет небольшое эссе французских дипломатов О. Боппа и Л. Делаво “Посольские интродукторы. 1585-1900”1, где были подробно описаны обязанности интродукторов и дан краткий биографический перечень лиц, занимавших этот пост. За последние годы в связи с возросшим интересом историков к изучению придворного церемониала эпохи Людовика XIV появился целый ряд новых работ, посвященных посольскому интродуктору2. Этот интерес объясняется тем, что интродуктор являлся одной из ключевых фигур в организации дипломатического церемониала Франции, а также тем, что в большинстве европейских стран аналога его должности не существовало. Как правило, функцию ввода послов при дворах европейских государей исполняли другие должностные лица (в дополнение к их основным обязанностям), либо для этого каждый раз назначались специальные люди. Исключение составляли лишь Франция и Испания, где имелись сходные по своим функциям должности интродуктора и кондуктора. В этой связи заслуживает отдельного упоминания работа американского ученого А. Луми “Сопроводитель послов во Франции и Испании XVII в.”3, представляющая собой сравнительное исследование этих должностей.
В литературе посольский интродуктор рассматривается в основном как лицо, вводящее послов на аудиенцию к королю, при этом в стороне остается осуществлявшаяся им связь между королем и представителями иностранных государей вне стен королевского дворца, тогда как эта функция была не менее значимой. Так, французская исследовательница А. Югон отмечает, что интродукторы, регулярно вступая в контакты с послами, являлись своего рода тайными агентами короля, добывающими секретную
Шикуло Максим Игоревич - аспирант кафедры новой и новейшей истории стран Европы и Америки исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
1 ВорреА., Delavaud L. Les Introducteurs des Ambassadeurs. Paris, 1901.
2 Nguyen M.-L. Les officiers de la Maison du Roi et le cérémonial public de Henri III à Louis XVI: Mémoire de DEA. Paris, 2000; Brouillet S. De Versailles à Paris: Nicolas de Sainctot, choréographe de la monarchie en représentation (1711-1716). - Palais et pouvoir: de Constantinople à Versailles. Dir. M.-F. Auzepy, J. Cornette. Saint-Denis, 2003; Sabatier G. Les itinéraires des ambassadeurs pour les audiences à Versailles au temps de Louis XIV. - Diplomatisches Zeremoniell in Europa und im Mittleren Osten in der frühen Neuzeit. Hrsg. R. Kauz, G. Rota, J.P. Niederkom. Vienne, 2009.
3 Loomie A.J. The Conducteur des Ambassadeurs of Seventeenth Century France and Spain. - Revue belge de philologie et d’histoire, t. 53, fase. 2, 1975; а также см.: Hugon A. Au service du roi catholique, “honorables ambassadeurs” et “divins espions”: représentation diplomatique et service secret dans les relations hispano-françaises de 1598 à 1635. Madrid, 2004; Gómez del Campillo M. El espía mayor y el conductor de embajadores. - Boletín de la Real Academia de la Historia, v. 119, 1946.
224
информацию4. В Испании, например, для этого существовала специальная должность. Очевидно, что роль интродуктора в его общении с послами вне придворных церемоний не ограничивалась ролью “филера”. Скорее это было уже следствием. Главная задача интродуктора состояла в том, чтобы информировать послов о предстоящих церемониях, посвящать их в детали церемониала, наносить визиты с каким-либо поручением от короля (вручение подарка и т.п.). Поскольку для XVII в. была характерна строгая иерархичность во взаимоотношениях, то во время контактов между иностранными послами и интродуктором неизбежно возникала проблема иерархии.
В этом ключе должность посольского интродуктора еще не была изучена. Постановка вопроса о том, каким образом происходила иерархическая корреляция между интродуктором - придворным служащим и иностранными послами, не являвшимися в строгом смысле придворными, представляет интерес потому, что эти должности, по сути, находятся в разных плоскостях. С одной стороны - представитель дипломатического корпуса, с другой - служащий, который не имеет прямого отношения к дипломатии, но занимается организацией церемоний. Их взаимодействие никак не затрагивает конкретно-политических вопросов, а ограничивается исключительно вопросами церемониала. Однако оно порождает проблему соотнесения статусов, старшинства (préséance). В условиях, когда нормы дипломатического этикета не были регламентированы никаким официальным документом и определялись установившейся традицией, как это было в XVII в., решение этой проблемы символического порядка зачастую вызывало серьезные трудности и приводило к спорам. Как же разрешались такие спорные ситуации между послами и посольскими интродукторами? Как соотносились эти должности между собой? И можно ли вообще употреблять понятие “старшинство” (первенство по рангу) применительно к паре интродуктор - посол?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к спору о почестях, возникшему в 1695 г. между венецианским послом во Франции в 1694-1699 гг. Николо Эриццо и посольским интродуктором Николя де Сенкто, занимавшим эту должность в 1691— 1709 гг. Вкратце суть спора этих двух господ сводилась к выяснению того, должен ли посол оказывать почести интродуктору, принимая его в своих апартаментах.
Этот один из имевших место многочисленных споров по поводу церемониала дошел до нас фактически полностью в изложении самих участников, а не в чьем-либо пересказе. Мы узнаем о нем из записок, которые Эриццо и Сенкто посылали королю. Оба адресанта обращались к Его Величеству, приводя аргументы в свою пользу. Однако содержание этих записок таково, что каждая новая записка посольского интродуктора выглядит как ответ на записку посла. В результате подача жалоб на имя короля приобрела характер косвенной переписки. В “Журнале приемов”5, где собраны различные документы по дипломатическому церемониалу, в том числе рукописные копии указанных записок, последние расположены именно так, как если бы это была переписка полемизирующих сторон (сначала приводится записка посла, затем следует ответ интродуктора, потом - вновь записка посла и т.д.).
Спор между Эрриццо и Сенкто интересен еще и тем, что позволяет проследить систему взаимоотношений послов и интродукторов в целом. Приводя доводы в подтверждение своей позиции, авторы записок неоднократно ссылаются на различные прецеденты, случавшиеся в прошлом, но интерпретируют их по-своему.
Кто же был прав в этом споре? Должен ли был посол Венеции оказывать почести интродуктору, который пришел к нему в дом с подарком от короля по случаю крестин его дочери? (Заметим, что крестным отцом ребенка был сам король.) И существовала ли абсолютная норма при подобного рода общении?
Недовольство Эриццо объяснялось главным образом тем, что посольский интродуктор требовал оказать ему почести, которые венецианские послы, по мнению Эриц-
4 Hugon A. Op. cit., р. 295.
5 Bibliothèque de l’Institut de France, ms. 725. Journal des réceptions, audiences, visites des princes et ambassadeurs étrangères à la cour de France et du cérémonial qui y fut observé (далее - Journal).
8 Новая и новейшая история, № 3
225
цо, никогда не оказывали интродукторам. В своей жалобе королю Эриццо указывает, что г-н Сенкто, входя в его апартаменты, прошел вперед, а затем сел в кресло, как делал это неоднократно в подобных случаях. Однако в этот раз у посла находился папский нунций. Эриццо подчеркивает, что был оскорблен таким поведением г-на Сенкто, позволившего себе присвоить почести, которые ему не полагались, в присутствии нунция6. Венецианский посол выделяет в записке два момента: притязания инт- родуктора вообще (т.е. по отношению ко всем послам, находящимся при французском дворе) и конкретный случай, послуживший непосредственным поводом для спора7.
Из вышесказанного следует, что практика оказывать, пусть и вынужденно, с явным неудовольствием почести интродукторам, когда они наносили визит послам, все же имела место. И это касалось не только послов Венеции. Так, в трактате известного франко-голландского дипломата Авраама де Викфора о послах находим эпизод, связанный с посольским интродуктором в 1635-1671 гг. Николя Фор де Берлизом и английским послом во Франции в 1635-1639 гг. Джоном Скудамором. Однажды (это было время правления кардинала Ришелье) г-н Берлиз, прежде чем отправиться по поручению короля к английскому послу виконту Скудамору, поинтересовался у своего помощника Рене Жиро, примет ли его посол так же, как другие послы принимают других интродукторов, имея в виду оказание почестей.
Жиро, секретарь - сопроводитель послов с 1625 по 1697 г. и большой знаток дипломатического церемониала, ответил, что в этом не следует сомневаться. Однако посол Англии отказался оказывать почести Берлизу, сославшись на то, что его предшественник, пропустив интродуктора вперед на входе и позволив ему сесть, получил за это выговор от английского короля. В итоге Берлиз был удостоен лишь того, что после приема посол проводил его до кареты. Такое обращение возмутило интродуктора, и он отказался впредь приходить на приемы к Скудамору. Узнав о случившемся, кардинал Ришелье одобрил решение Берлиза, отметив, что тот поступает правильно, отстаивая достоинство своей должности8.
Разбирая этот случай, Викфор приходит к выводу, что вопрос о почестях в разных странах имел разную традицию, от которой и зависела позиция посла, представлявшего государя своей страны при французском дворе. В Англии, например, церемониймейстер, выполнявший, кроме всего прочего, функции посольского интродуктора, всегда входил после иностранного посла, когда тот принимал его у себя. Поэтому английские послы ждали такого же поведения и от интродукторов французских.
Однако обычаи какого двора следовало считать определяющими церемониальные отношения между послом и интродуктором? Эти весьма запутанные нормы не регламентировались никакими официальными документами, и в каждом спорном случае обращались либо к наиболее сведущим специалистам по церемониалу (таким, как Жиро), либо, позднее, к дипломатическим трактатам, которые начали появляться в конце XVII в. Тем не менее и они не являлись эталоном для безоговорочного разрешения противоречий.
Не удивительно поэтому, что г-н Сенкто выступил с требованием оказания почестей интродуктору, ссылаясь на французский обычай. В одном из ответов венецианскому послу он приводит в качестве примера тот факт, что французские послы при испанском и португальском дворах всегда оказывают означенные почести лицам, исполняющим роль интродукторов, принимая их у себя9. Требование Сенкто носило довольно умеренный характер. Оно не касалось придворных церемоний, в частности, аудиенций и прочих мероприятий, проходивших при дворе, в которых участвовали послы, - свадеб,
6 Ibid., f. 416, 418.
7 Ibid., f. 339.
8 Wicquefort A. de. L’ambassadeur et ses fonctions, livre 1. La Haye, 1682, p. 398. Викфор приводит этот эпизод по рукописи “Мемуаров” Берлиза. См. Berlize F. Mémoires de Monsieur de Berlize, Introducteur des Princes Etrangers et Ambassadeurs à la Cour de France depuis l’an 1639 jusqu’en 1663.
9 Journal, f. 348.
226
церемоний lever и coucher и т.д. В таких ситуациях, отмечал Сенкто, интродукторы не претендуют на почести со стороны послов, наоборот, сами уступают им эти почести. Он писал, что интродукторы вовсе не стремятся ни к первенству, ни к равенству с послами, и настаивал на оказании почестей со стороны послов исключительно в тех случаях, когда интродуктор от лица короля приходит с визитом в апартаменты посла. И это требование, как утверждал Сенкто, не связано с придворной иерархией должностей - послы должны всего-навсего соблюдать правила приличия10.
Отстаивая право интродуктора на почести, Сенкто ссылается также на венецианскую традицию. Он отмечает, что послы Венеции, служащие в Испании и Португалии, оказывают почести кондуктору (являвшемуся тем же, что французский интродуктор) или другому лицу, который исполняет его обязанности. В этой связи Сенкто не видит причин для того, чтобы посол Венеции, находящийся при французском дворе, не оказывал почести интродуктору. “В Испании, - пишет он, - французские послы пропускают вперед интродукторов, и, следовательно, справедливо, чтобы его тоже пропускали, так как он оффисье11 христианнейшего короля, первенство которого неоспоримо признано всеми дворами”12. Кроме того, пишет Сенкто, французские послы в Венеции оказывают почести кавалеру Золотой столы, исполняющему функции интродуктора Светлейшей Республики. Таким образом, спор о почестях имеет характер не просто частного конфликта, а становится вопросом государственного престижа.
Посол Эриццо, несмотря на всю свою убежденность в том, что послы не должны оказывать интродуктору почести, на практике неоднократно изменял своим принципам, как и сам об этом пишет. И это было заслугой Сенкто, отстаивавшего права и честь собственной должности. Эриццо в свою очередь считал оказание почестей интродуктору явным умалением статуса посла. И если он мог смириться с подобным общением тет-а-тет, то в присутствии третьего лица - представителя “первого принца христианского мира” - это показалось ему невозможным, что и привело к открытому скандалу. Эпизод с нунцием стал последней каплей, переполнившей чашу терпения, после чего посол заявил, что если послам и случалось оказывать почести интродуктору, то это были лишь инциденты, которые нельзя рассматривать в качестве образца. На самом же деле, по его мнению, это - серьезное нарушение прав послов и принижение их должности.
В доказательство своей правоты Эриццо ссылается на трактат Викфора, на уже рассмотренный нами пример с интродуктором Берлизом и английским послом Скудамором. “Берлиз, - пишет Викфор, - шел к послу как оффисье короля, по долгу службы. Таким образом, он не может рассматриваться так, как рассматривался бы первый камер- юнкер, хранитель гардероба или какой-нибудь другой оффисье Дома короля, которого использует король, чтобы оказать внимание послу. Этот оффисье (один из названных оффисье Дома короля, но не интродуктор. - М.Ш.) является представителем (короля. - М.Ш.) и, будучи кем-то вроде посла, должен рассматриваться как человек короля. Но я не думаю, - продолжает Викфор, - что то же можно сказать об интродукторе, выполняющем лишь те функции, к которым его обязывает занимаемая должность”13.
Итак, Викфор отделяет посольского интродуктора от прочих оффисье, которые могут быть отправлены королем к послам с каким-либо поручением. Поскольку эти оффисье - первый камер-юнкер или кто-то другой - выполняют задание, не связанное с их основной деятельностью, т.е. по сути выходящее за рамки их должностных обязанностей, они могут претендовать на почести со стороны принимающего их посла. Интродуктор же, направляясь к послу, исполняет лишь то, к чему его обязывает занимаемая
10 Ibid., f. 416.
11 Оффисье - должностные лица во Франции, которые покупали свои должности у государства и поэтому могли ими распоряжаться (переуступать другому лицу, передавать по наследству). Оффисье на постоянной основе исполняли обязанности, делегированные им королем, что давало основание рассматривать их как “людей короля”.
12 Journal, f. 371, 373.
13 Wicquefort A. de. Op. cit., p. 398-399.
227
должность, выступая в качестве посредника между двором и иностранными послами, и поэтому вопрос о почестях остается спорным. Однако у Викфора нет конкретного указания на то, что интродукторы лишены такого права, и ссылка венецианского посла на этот фрагмент выглядит не вполне оправданной. Более того, немного выше Вик- фор пишет о том, что в каждой стране существуют собственные обычаи и что, если в Англии церемониймейстер не пользуется привилегиями у иностранных послов, то во Франции интродуктор вправе их себе требовать. И поэтому Сенкто с полной уверенностью в своей правоте заявляет, что знаки почтения, которые должны оказывать послы тем, кто наносит им визит от лица короля, не могут зависеть от того, является ли этот визит особым поручением или же обычным исполнением должностных обязанностей. Критерием служит лишь то, что визит совершается от лица Его Величества14.
Эриццо трактует этот пассаж несколько иначе. Он убежден, что венецианские послы всегда обладали правом принимать у себя интродукторов, не пропуская их вперед. Его главным аргументом является утверждение, что только послы, выполняющие репрезентативную функцию, т.е. представляющие своих государей, могут обладать этой привилегией, в то время как интродуктор лишь служит королю, но не представляет его. Как пишет Эриццо, у короля при дворе есть огромное число оффисье, т.е. лиц, которые ему служат, но нет никого, кто представлял бы его, так как король сам там присутствует15.
Таким образом, Эриццо видит глубокую разницу между тем, чтобы служить королю, и тем, чтобы представлять его. При этом, по его мнению, исключительным правом представительских функций обладают послы. Для понимания данного тезиса необходимо разобраться в том, что такое посол в контексте той эпохи. Интересное наблюдение в этом смысле сделал французский исследователь С. Вассер. Вспоминая теорию Э. Канторовича о “двух телах короля”: естественном (или физическом) и политическом - о смертном и бессмертном, сочетающихся в личности короля, и анализируя связь этой теории с дипломатией, Вассер приходит к выводу, что посол, представляя государя при иностранных дворах, является носителем определенной части своего суверена, а именно - его политического (бессмертного) тела. Принимая посла, иностранный государь видит в нем этот символический образ политического тела монарха16. Если принять такую точку зрения, становится понятной позиция венецианского посла, который настаивает на чрезвычайной важности разделения понятий простой службы и исполнения репрезентативной функции.
Отметим, что, хотя Венеция была республикой, ее послы рассматривались во Франции как представители коронованных особ (Tête couronnée), правда, последние в ряду прочих17. Таким образом, разница в положении между послом и интродуктором не сводится, считал Эриццо, только к вопросу о служебной придворной иерархии. Посол, отправляя свои обязанности, безусловно, как и прочие оффисье, служит монарху, но его репрезентативная функция подразумевает нечто большее: он наделен не просто полномочиями представлять государя, но является как бы частью его политического тела. Эту разницу между служением и репрезентацией, носящую символический характер, можно выразить в следующей формуле: представлять - значит, быть носителем монаршей воли, служить - значит, исполнять волю монарха.
В споре с Сенкто венецианский посол ловко использует разделение службы и репрезентации в свою пользу. Сенкто тоже признает подобное разделение, однако не считает его критерием, которым определяется оказание почестей или отказ в них тому или иному
14 Journal, f. 394.
15 Ibid., f. 349.
16 Vasseur S. La mise en scène de la puissance. Étude du cérémonial diplomatique au temps de Louis XIV à travers les Mémoires du baron de Breteuil (1699-1715). Mémoire de Master 2 en Histoire. Paris, 2011-2012, p. 96-97.
17 Rousset de Missy J. Le cérémonial diplomatique des cour de l’Europe, t. 1. Amsterdam, 1739, P- 51.
228
лицу. Во-первых, он отмечает, что г-н Эриццо чрезвычайно сокращает круг лиц, которые могут представлять короля, ограничивая его лишь послами. При этом Сенкто ссылается на уже приводимый нами отрывок из Викфора, откуда следует, что своим представителем для исполнения определенного поручения король может назначить некоторых должностных лиц своего Дома. Во-вторых, Сенкто соглашается с тем, что интродуктор не входит в их число, но это нисколько не умаляет его права на получение почестей.
Позиция Сенкто, состоящая в том, что представительские функции не влияют на право получать почести, выглядит еще более убедительной, если обратиться к примеру церемонии официального въезда посла в Париж. Согласно установившейся традиции сразу же после этой церемонии послы, прибыв в свои апартаменты, принимали у себя первого камер-юнкера, которого король отправлял в качестве своего представителя для поздравления посла. По этому случаю посол оказывал камер-юнкеру почесть, пропуская его вперед при входе в залу для приема. Однако в аналогичной ситуации с нунцием камер-юнкер не удостаивался такой почести18. Это объяснялось тем, что нунций занимал более высокое положение, чем обычный посол, являясь представителем папы, главы христианского мира.
Данный пример, с одной стороны, показывает, что круг представителей короля, вопреки утверждению Эриццо, не ограничивался только послами. Если послы выполняли репрезентативную функцию за границей, то внутри королевства монарх также вправе был назначить своего представителя для поручения ему какого-либо задания (как в случае с камер-юнкером), и это вовсе не противоречит тому, что король собственной персоной присутствует при дворе. С другой стороны, становится ясно, что представительские функции действительно не являлись обязательным условием оказания почестей. Камер-юнкер, который выступал в качестве представителя короля как в ситуации с обычными послами, так и с нунцием, удостаивался почестей в первом случае и не удостаивался их во втором. Таким образом, утверждение Эриццо о том, что интродуктор не представляет короля, но только служит ему (с чем, впрочем, согласен и сам Сенкто), вовсе не лишает интродуктора права на почести.
Очередной аргумент Эриццо насчет того, что интродуктору не следует оказывать почести, связан с еще одной категорией дипломатических служащих - иностранными посланниками, т.е. представителями иностранных государей более низкого ранга, чем послы. Эриццо утверждает, что посланники во всем уступают послам и не претендуют на почести со стороны послов. При этом в ряду должностей посол - посланник - интродуктор Эриццо последнюю роль отводит интродуктору и заявляет, что если посланники не претендуют на почетное место в доме посла, то интродукторы и вовсе не могут на него рассчитывать.
Утверждение Эриццо о четко установленной иерархии между послами и посланниками верно лишь отчасти, а именно, когда речь идет о сравнении положения послов и посланников одного порядка: посланник коронованной особы всегда занимает более низкую ступеньку на иерархической лестнице, чем посол коронованной особы. Однако проблема усложняется, когда встречаются дипломаты разного порядка, когда, например, происходит коммуникация между послами некоронованной особы (Венеция, Савойя, Голландия и др.) и посланниками коронованной особы. В этой ситуации посланники претендовали на то, чтобы послы оказывали им почести, в частности, пропускали их вперед, принимая у себя.
Во Франции этот вопрос решался таким образом, что посланники коронованных особ в большинстве случаев просто не ходили к послам некоронованных особ19, поскольку те не соглашались на их требования. Сенкто в одной из своих записок отмечает, что оказания почестей со стороны венецианского посла добивались посланники Португалии и Дании, а также посланник Флоренции, хотя он и не являлся посланником
18 Archives diplomatiques du ministère des Affaires étrangères, Mémoires et documents, fonds France, v. 1830, f. 35, 168, Cérémonial - 1558 à 1704. - Mémoires et relations de M. de Sainctot.
19 Rousset de Missy J. Op. cit., t. 1, p. 117.
229
коронованной особы20. В отличие от Эриццо Сенкто ставит должность посольского интродуктора на иерархической лестнице выше должности посланника, и поэтому его претензии к послу Венеции выглядят вполне логично.
Доказывая более значимое положение интродуктора по отношению к посланникам, Сенкто обращается к церемониалу публичных придворных церемоний - коронаций, свадеб, похорон, Те Deum. На всех этих церемониях, отмечает он, интродуктор сидит на той же скамье, что и послы коронованных особ, и тоже имеет подушечку. А все посланники и послы некоронованных особ располагаются сзади на отдельных скамейках. Кстати сказать, именно по этой причине посол Венеции не присутствовал на коронации Людовика XIV в 1654 г. Несмотря на то, что венецианские послы рассматривались как представители коронованных особ, ему было отведено место на задней скамье, чему он воспротивился и не пошел на церемонию. Далее Сенкто пишет, что на обеде после коронации интродуктор обедает вместе с послами в той же зале, где и король, и сидит за столом напротив канцлера21.
Однако г-на Эриццо, который, как отмечает в мемуарах посольский интродуктор Бретей, был довольно сложным человеком и одним из самых несговорчивых в вопросах церемониала послов, когда-либо направленных из Венеции во Францию22, не удовлетворили доводы Сенкто, и он прибег к сравнению полномочий испанского кондуктора и французского интродуктора. Мы уже говорили о том, что в Испании кондуктор пользовался почестями со стороны всех иностранных послов (в том числе венецианского и французского), на что, по мнению Эриццо, не мог претендовать французский интродуктор. Посол Светлейшей Республики отмечал, что даже разница в названиях этих должностей неслучайна: испанское “кондуктор” отражает более широкие полномочия и, следовательно, более почетный статус, чем французский “интродуктор”. Главная функция кондуктора Испании, как полагал Эриццо, состоит не только в том, что он вводит иностранных послов на аудиенции, но еще и представляет их королю. Во Франции же имеется специальное лицо - иностранный принц или маршал Франции, - которое назначается официально, чтобы сопровождать посла во время аудиенции. Оно выступает как некий символический посредник между послом и монархом. Сопроводительная же функция интродуктора сводится к тому, чтобы следить за правильностью выполнения деталей церемониала23.
Аргумент венецианского посла вызвал крайнее недоумение г-на Сенкто, посчитавшего, что разница в названиях либо вовсе ничего не значит, либо, если уж судить по точному значению слов, интродуктор во Франции неизбежно должен иметь более высокий статус, нежели кондуктор в Испании. Слово “интродуктор”, по мнению Сенкто, имеет более широкий смысловой охват, чем “кондуктор”, так как вводить кого-либо к кому-либо гораздо важнее, нежели просто вести24. Доводы и посла, и интродуктора, основанные на притянутой за уши лингвистической игре, выглядят весьма сомнительно. Зато следующий довод Сенкто с очевидностью демонстрирует, что Эриццо или недостаточно хорошо знал испанский церемониал, или же умышленно, чтобы оправдать свою позицию, извращал факты. В Испании, точно так же как и во Франции, кондуктор не представлял посла королю, а лишь сопровождал его во время аудиенции. И вел посла к королю он не один, а вместе с мажордомом, подобно тому, как во Франции посла сопровождали интродуктор и иностранный принц или маршал Франции25.
20 Journal, f. 358.
21 Ibid., f. 356, 358. Об этом также см. Duffo F. Le sacre de Louis XIV à Reims le 7 juin 1654. Paris, 1935, p. 45.
22 Bibliothèque nationale de France - Bibliothèque de l’Arsenal, ms. 3860, f. 261, Mémoire du baron de Breteuil.
23 Journal, f. 385.
24 Conducir (ucn.) - вестй; introduire (фр.) - вводить. Отсюда - соответственные названия должностей.
25 Journal, f. 386, 388, 390.
230
Содержанием последнего пункта спора посла Венеции и интродуктора стала материальная составляющая. Так, г-н Эриццо утверждал, что посольский интродуктор не имеет права претендовать на почести еще и потому, что он состоит на содержании у послов26. Действительно, посольские интродукторы получали определенное материальное вознаграждение от послов, что делало их должность довольно привлекательной с точки зрения доходов. Американский историк Дж. Дуиндам, сравнивая должности обер-церемониймейстера и интродуктора, отмечает, что последняя была более прибыльной. Хотя жалованье обер-церемониймейстера составляло 3 тыс. ливров, а интродуктора - 600 ливров в семестр (на конец XVII в.), реальный доход интродукто- ров был гораздо выше - до 9 тыс. ливров, поскольку они получали плату не только от короля, но и от самих послов27.
Отметим, что интродукторы никогда не получали от послов денег напрямую, а те суммы, которые, безусловно, составляли основную статью их доходов, формировались в результате обналичивания многочисленных подарков, преподнесенных им послами. Дело в том, что иностранные послы, получая подарок от короля, должны были сделать ответный презент посольскому интродуктору, эквивалентный по стоимости полученному от Его Величества. Причем послы не имели права заменять подарок денежным вознаграждением. Справедливо ли, учитывая это, говорить о том, что интродукторы состояли на содержании у послов? Как пишет Сенкто, если получение подарка называть нахождением на содержании, то тогда послы в свою очередь находятся на содержании у короля28, при дворе которого служат, но это абсурдно. Под содержанием понимается все же некий постоянный доход, в то время как подарки делаются от случаю к случаю, а чисто теоретически могут и вовсе не делаться, и тогда ни о каком содержании говорить уж точно не приходится. Поэтому и этот довод Эриццо кажется не вполне оправданным.
В споре с интродуктором Сенкто венецианский посол преследовал цель укрепить свой статус, а если смотреть шире, то его главной задачей было поддержание и повышение престижа своей республики при французском дворе. Здесь следует заметить, что послы Венеции занимали там особое место. На это указывает уже то, что король традиционно был крестным отцом их сыновей, рожденных во Франции29, а в случае с Эриццо - и дочери. За время пребывания во Франции Эриццо удалось добиться признания за послами Венеции статуса представителей коронованной особы (прежде этот статус признавался за ними лишь теоретически). Если раньше послов Венеции во время их первой и последней аудиенции сопровождал маршал Франции, то Эриццо на его последней аудиенции (audience de congé) в 1699 г. сопровождал иностранный принц. Впоследствии этот случай стал рассматриваться как прецедент. В целом вряд ли возможно говорить о каком-либо линейном старшинстве в вопросе иерархической корреляции рассматриваемых должностных лиц.
В приведенном нами, на первый взгляд, несущественном споре посла и интродуктора было завязано множество различных интересов. Здесь и личностный конфликт Сенкто и Эриццо, и проблема соотнесения статусов интродуктора и посла, и, как следствие, более широкий вопрос государственного престижа. Каждый со своей стороны стремился распутать этот узел противоречий по-своему, с выгодой для себя. Таким образом, конфликт, возникший между венецианским послом и интродуктором, выходит за рамки традиционного спора придворных о статусе и должен рассматриваться исключительно в контексте дипломатических взаимоотношений Франции с другими государствами.
26 Ibid., f. 415.
27 Duindam J. Vienna and Versailles: the Courts of Europe’s Dynastic Rivals, 1550-1780. Cambridge, 2003,p. 192-193.
28 Journal, f. 418.
29 Moser F. L’ambassadrice et ses droits. Berlin, 1754, p. 169.
231
Рецензии
ВСТРЕЧНЫМИ КУРСАМИ: ПОЛИТИКА СССР И США НА БАЛКАНАХ, БЛИЖНЕМ И СРЕДНЕМ ВОСТОКЕ В 1939-1947 гг. Киров: изд-во Вятского государственного гуманитарного университета, 2014, 510 с.
В последние годы в Вятском государственном гуманитарном университете под руководством ректора этого университета, известного историка-американиста В.Т. Юнгблюда сформировалась группа его учеников - молодых исследователей, занимающихся изучением внешней политики США. Основным направлением их работы была избрана сравнительно мало исследованная в отечественной американистике политика США в годы Второй мировой войны на Балканах, а также на Ближнем и Среднем Востоке. Начав с изучения стран этих регионов1, исследователи постепенно расширяли эту проблематику во времени и пространстве, что привело к появлению крупной обобщающей работы по этим двум регионам, которая охватывает не только военный период, но и начало “холодной войны”. В новой книге “Встречными курсами: политика СССР и США на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке в 1939-1947 гг.”2, написанной вятскими историками, политика США в “холодной войне” рассматривается в сопоставлении с политикой СССР, причем оба этих “встречных курса” представлены на паритетной основе.
Такая постановка вопроса привлекает своей новизной и научной перспективностью. Во-первых, избранный авторами “синхронносопоставительный способ изучения” (с. 15) выгодно отличается от традиционной фокусировки внимания на одной стороне; он позволяет рассмотреть взаимодействие обеих сторон и дать сравнительный анализ их политики в изучаемых регионах. Во-вторых, обычно два периода (военный и начало “холодной войны”) рассматриваются отдельно как этапы соответственно сотрудничества и конфронтации между СССР и западными демократиями. Между тем, как наглядно показано в работе, в реально-
1 Юнгблюд В.Т., Костин А.А. Политика США в Югославии в 1941-1945 гг. Киров, 2004; Юнгблюд В Т., Чучкалов А.В. Политика США в Иране в годы Второй мировой войны. Киров, 2011.
2 Авторский коллектив: В.Т. Юнгблюд (отв. ред.), Т.А. Воробьёва, А.В. Збоев, А.А. Калинин, А.А. Костин, И.В. Смольняк, А.В. Чучкалов.
сти между ними не было явного водораздела: предпосылки будущего конфликта постепенно вызревали внутри преимущественно кооперационного взаимодействия. Поэтому особенно важно проследить всю траекторию этого неразрывного процесса во всей его сложности и динамике.
Наряду с преимуществами такого подхода, очевидны и сложности реализации поставленной задачи. Она требует досконального знания американской и советской политики, а также специфики регионов, которая крайне сложна. Балканы, Ближний и Средний Восток всегда были очень разнородными по своим природногеографическим, экономическим, этноконфес- сиональным и другим условиям. На Балканах, на Ближнем и Среднем Востоке традиционно пересекались интересы различных, в том числе великих, держав, между которыми шла острая борьба за влияние. Особенно сложно и динамично ситуация развивалась в исследуемый период с его частыми сменами политических ориентаций и политических режимов, а также повышенной остротой внутренних конфликтов. Тем не менее авторы успешно справились со своей непростой задачей.
Это стало возможным на основе тщательного изучения широкого круга источников, прежде всего - дипломатических документов из российских и американских архивов, а также материалов, опубликованных в нашей стране и за рубежом. Впечатляет и использованная авторами обширная научная литература, в том числе - работы на сербо-хорватском и болгарском языках. Авторы в полной мере опирались на лучшие достижения отечественной и зарубежной историографии.
Другим слагаемым успеха научного коллектива под руководством В.Т. Юнгблюда стала концептуальная продуманность работы, построенной по строгим методологическим принципам. Это не просто собрание глав и разделов по разным странам, а стройное и целостное исследование, написанное единым научным почерком, что редко встречается даже в высококачественных коллективных монографиях. Концептуальный стержень работы - анализ
232
различных траекторий “движения СССР и США к сверхдержавности” (с. 14) применительно к избранным регионам. Авторы детально прослеживают сложный процесс эволюции государственных интересов СССР и США, как их понимало политическое руководство каждой из этих стран. За годы Второй мировой войны эти интересы в данных регионах (особенно в случае США) претерпели серьезные изменения под воздействием сложного комплекса внутренних и внешних факторов. Несомненная удача работы состоит во внимательном анализе взаимодействия этих факторов, которое были специфичными в каждой из рассматриваемых стран (речь идет о Югославии, Болгарии, Греции, Турции, Иране и основных государствах Арабского Востока).
В книге хорошо показано, как, преследуя свои интересы, СССР и США были вынуждены приспосабливаться к ситуации на местах, а также реагировать на действия друг друга и других внешних сил, прежде всего - враждебной Германии и союзной Великобритании. Отвергая “линейный” взгляд на развитие анализируемых событий, авторы справедливо утверждают: “Ни правительство США, ни советское руководство не имели возможности действовать на Ближнем и Среднем Востоке безоглядно, рассматривая регион всего лишь как место для схватки со своим новым внешнеполитическим противником. По сути дела, по любой острой проблеме сторонам приходилось находить компромиссы, что называется, на ощупь. Причем в этом драматичном диалоге, как правило, зримо или незримо присутствовали и другие субъекты, мнение и силовые потенциалы которых также приходилось учитывать при формулировании собственных внешнеполитических задач и выборе тактических решений” (с. 420).
На основе обобщения большого фактического материала авторы смогли разработать убедительную периодизацию эволюции советской и американской политики на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке в 1939-1947 гг. Первый этап (1939-1941 гг.) был отмечен эскалацией вовлечения СССР и США в дела этих регионов; при этом Болгария, Югославия и Греция находились под нацистским контролем, а ближневосточные государства пребывали в зоне преимущественного влияния Великобритании. На втором этапе (1941-1944 гг.) Кремль и Белый Дом определились в своих отношениях с различными силами движения Сопротивления на Балканах, повысили заинтересованность в укреплении своих позиций в странах Ближнего и Среднего Востока. На третьем этапе (1944- 1947 гг.) СССР и США действовали в условиях освобождения Балкан от нацистской оккупации и в обстановке послевоенного урегулирования,
которое сопровождалось расширением влияния СССР на Балканах и вытеснением США Великобритании с ее позиций в Восточном Средиземноморье и на Ближнем Востоке.
Авторы наглядно показывают, как по мере развития этого процесса накапливались противоречия между СССР и США по болевым точкам советско-американского соприкосновения - Турции, Ирану, палестинскому вопросу, Черноморским проливам. «Именно на Балканах и Ближнем Востоке, - заключают они, - раньше и острее, чем в других регионах, стали проявляться признаки ухудшения в отношениях: взаимные обвинения, претензии и враждебность. Здесь на практике были воплощены первые варианты политики “сдерживания коммунизма”, ставшей началом доктринального наполнения политики холодной войны... Хотя политика СССР в освобожденных Красной Армией восточноевропейских странах вызывала крайнее недовольство Вашингтона, она не привела на первых порах к столь же жесткому противодействию с американской стороны, не имевшей в этом регионе особых инструментов воздействия на Москву, кроме дипломатического давления» (с. 460).
В работе убедительно продемонстрировано, что в основе этих расходящихся путей двух новых сверхдержав лежали не преходящие и субъективные факторы (политико-идеологические стереотипы и предрассудки, индивидуальные особенности политических лидеров, ошибки в восприятии), а глубокие расхождения национальных интересов - пусть и в преломлении их восприятия политическим руководством обоих государств. При этом авторам удалось избежать политико-идеологических пристрастий и тенденциозных оценок и дать взвешенную объективную картину политики обоих государств. В частности, историки внимательно анализируют просчеты политики Сталина в оказании жесткого давления на Турцию, а также его ошибки в Иране, где местному руководству удалось “переиграть” кремлевского диктатора в вопросе о нефтяной концессии и о выводе из страны советских войск (с. 394-395). В итоге действия Москвы имели обратный эффект и только усилили проамериканскую ориентацию этих ключевых стран.
Работе вятских американистов присущ скрупулезный анализ сложной дипломатической игры великих держав в рассматриваемых регионах, тонкая нюансировка деталей формирования и реализации внешней политики, что помогает избежать плоской черно-белой интерпретации событий. Книга отличается высокой фактической точностью и содержит много новых подробностей, которые будут интересны специалистам. К ним относятся,
233
например, разведывательные миссии главы Управления стратегических служб США У. Донована, аналитические разработки Государственного департамента по отдельным странам, “кухня” принятия внешнеполитических решений в Вашингтоне, где конкурировали различные ведомственные и групповые интересы. Следует отметить и четкую логическую структуру книги, обстоятельные примечания и строгий научный аппарат, наличие содержательных выводов по главам, что усиливает ее научную и дидактическую ценность, делая книгу полезной не только для специалистов, но и для студентов.
Выход в свет новой работы отраден вдвойне. Во-первых, она показывает, что возможности традиционной дипломатической истории далеко не исчерпаны, если история опирается на прочную основу источников, оригинальную концепцию и современную методологию. Во-вторых, это еще одно яркое свидетельство выхода отечественной американистики за традиционные пределы “двух столиц”, ее успешного развития на широких просторах России.
В.О. Печатное, д.и.н., завкафедрой истории и политики стран Европы и Америки МГИМО(У)
МИД РФ
Е.Ю. Гуськова. АГРЕССИЯ НАТО ПРОТИВ ЮГОСЛАВИИ В 1999 году И ПРОЦЕСС МИРНОГО УРЕГУЛИРОВАНИЯ. М.: “Индрик”, 2013, 312 с.
Руководитель Центра по изучению современного балканского кризиса Института славяноведения РАН д.и.н. Е.Ю. Гуськова события на Балканах всегда пропускает через свое сердце. На фоне уже несколько лет сотрясающих юго-западные регионы бывшего Советского Союза событий анализ очередного - косовского - этапа югославского кризиса и того, как он был урегулирован, представляется в высшей степени актуальным и в некотором смысле, с учетом разницы во времени, даже пророческим.
Книга состоит из шести глав, каждая из которых посвящена тому или иному этапу развития, углубления косовского кризиса 1998-1999 гг., попыткам его “урегулирования” (это слово не случайно взято в кавычки) и их результатам.
Действительно, как получилось, что на небольшую балканскую страну беспричинно, как пишет автор в предисловии, обрушилась мощь всего блока НАТО (с. 7)? Поэтому совершенно оправданно изложение и анализ событий 1999 г. начинается с глубокого исторического экскурса с особенным упором на социалистический период истории большой Югославии (гл. 1). Автор на основе статистических данных показывает изменение этнического состава населения Косова, причем еще с турецких времен. Однако даже тогда соотношение сербов и албанцев вместе с турками в Косове было 45% к 55% (с. 12). Некоторое выравнивание сложившихся к 1918г. диспропорций произошло в межвоенный период благодаря реколонизации региона сербами и черногорцами (которые тогда, кстати, считались единым народом). Этот
процесс был прерван Второй мировой войной, и после ее окончания новые власти уже социалистической Югославии запретили изгнанным из Косова сербам возвращаться, а албанцы были освобождены от ответственности за военные преступления в период существования марионеточной Великой Албании (с. 14-16). В результате таких, можно сказать волюнтаристских, решений доля этнических албанцев в Косове увеличилась до 70%, а политика “закрытых глаз” на этнически мотивированные уголовные преступления против славянского населения вызывала чувство безнаказанности у албанского большинства и поощряла дальнейшие деструктивные тенденции в развитии этой сербской автономии.
В исследовании в качестве источника привлекаются дневники главы службы государственно безопасности А. Ранковича, осужденного партией в 1966 г. за “антиалбанскую и унитаристскую ориентацию в национальной политике”. Этот государственный деятель уже сразу после войны отмечал весьма напряженную ситуацию в крае, сопровождавшуюся крайне активной деятельностью подпольных албанских сепаратистских организаций. Причем это были уже не маленькие и разрозненные группы, но организации с объединенным руководством, способные на скоординированные враждебные Социалистической Федеративной Республике Югославии (СФРЮ) действия (с. 19). Е.Ю. Гуськова констатирует нарушение субординации между конституциями Сербии и автономного края на ее территории после 1974 г., когда Сербия без согласия Косова не могла принять ни одного решения, а край мог
234
не считаться с мнением руководства социалистической республики, в границах которой он находился. Этот аспект внутригосударственных взаимоотношений в Сербии часто упускают из вида, когда рассуждают об “отмене косовской автономии при Милошевиче”, чего на самом деле не было. Соответственно, и причина роста числа албанских протестов была иная, нежели выдаваемая за таковую. Поэтому отдельным разделом в книге выделен период 1990-х годов, т.е. уже после распада СФРЮ, когда оставшиеся в составе Югославии Сербия и Черногория столкнулись с новым жесточайшим всплеском албанского ирредентизма, однако пока еще относительно мирного.
Во второй главе “Новый виток кризиса. Косовский фронт в 1997-1998 гг.” автор анализирует период, непосредственно предшествующий бомбардировкам Югославии в 1999 г. Он характеризуется появлением хорошо организованной и умело направляемой силы - Освободительной армии Косова (ОАК). На основе многочисленных, часто впервые вводимых в научный оборот источников, причем со всех “заинтересованных” сторон, автор показывает, как возникла, финансировалась, укреплялась и направлялась ОАК, сколько сил требовалось югославским правоохранителям, чтобы сдерживать террористическую активность албанских вооруженных групп, постоянно “просачивавшихся” через границу с Албанией, на территории которой в течение многих лет существовали тренировочные лагери для боевиков, финансируемые из-за рубежа. Роль собственно Албании с ее многолетними территориальными претензиями к СФРЮ вырисовывается в исследовании весьма однозначно, по сути как плацдарм НАТО и США для установления своего контроля над оставшейся частью большой Югославии.
Автор подробно рассматривает внешнюю дипломатическую активность вокруг обострения ситуации в Косове, единственной целью которой, как показано в книге, было создать внешний предлог для начала размещения сил блока НАТО и США как его локомотива на территории не только автономного сербского края, но и остальной части Сербии и тогдашней Союзной Республики Югославии (СРЮ). Большое внимание автор уделяет позиции России. Это особенно драматичный аспект монографии, поскольку за исторически короткий период подготовки к агрессии НАТО и ее осуществления в нашей стране сменилось три премьер-министра и два министра иностранных дел. Автор оценивает позицию России как противоречивую, когда мы одновременно долгое время поддерживали применение “мер воздействия” на Югославию, полагая, что Бел¬
град “не может противостоять международным стандартам”, с другой - упорно обличали стремление НАТО вмешаться в югославские дела без санкции Совета Безопасности ООН (с. 84). И это тогдашнее стремление России усидеть на двух стульях, к сожалению, привело к тому, что сейчас для защиты наших национальных интересов требуется задействовать намного большие силы и ресурсы, чем могло бы быть, тем более на фоне нынешних экономических трудностей.
Отдельное внимание уделено в работе деятельности Косовской верификационной миссии ОБСЕ (КВМ) под руководством американца У. Уокера. Согласие на ее развертывание С. Милошевич был вынужден дать еще в октябре 1998 г. под угрозой нанесения бомбовых ударов, если специальные антитеррористические операции сербских военных и полицейских сил против ОАК не прекратятся. Надо сказать, что весной 1998 г. ОАК взяла под свой контроль 50% территории Косова, а уже к осени того же года сербские силы почти восстановили правопорядок в крае, продолжая борьбу с отдельными оставшимися вооруженными отрядами боевиков. Работа КВМ способствовала восстановлению почти уничтоженной ОАК, не говоря уже о том, что она, как доподлинно стало известно впоследствии, проводила разведывательную подготовку для определения объектов будущих бомбовых ударов НАТО в Косове (с. 94).
Третья глава посвящена анализу непосредственной реализации этой стратегической цели. Она так и называется “Подготовка к наказанию. Дипломатический фарс под именем Рамбуйе”. Начинается она с подробного анализа случая в селе Рачак в Косове в январе 1999 г., который автор называет спектаклем для непосвященных. Именно обвинения сербов в уничтожении мирных жителей этого албанского села (при дальнейшем расследовании они оказались вполне себе зрелыми и организованными боевиками) послужили непосредственным поводом для организации переговоров во французском Рамбуйе с продолжением их в Париже, где сербское и югославское руководство принуждали оставить Косово и добровольно согласиться на размещение контингентов НАТО на территории страны. Что самое парадоксальное, на предполагаемую “резню” сербы пригласили наблюдателей ОБСЕ и журналистов из телекомпаний, что в корне разбивает обвинения в реальности их насилия над мирными жителями (с. 97-106). Роль У. Уокера в организации очередной информационной провокации показана автором очень рельефно, что подтверждают и приводимые в книге высказывания американских дипломатов (с. 104).
235
Переговоры в Рамбуйе были призваны продемонстрировать всему миру несговорчивость жестоких сербов и попрание ими принципов международного гуманитарного права. Руководству страны были выдвинуты заведомо неприемлемые условия и предложено было подписать документы не читая. Переговоров между албанской и сербской делегациями, как это предусмотрено нормальным ходом урегулирования конфликта при помощи посредников, с поиском взаимных компромиссов и без ограничения по времени, не проводилось вовсе. Автор на основе воспоминаний непосредственных участников событий, документов международных организаций, государственных институтов Сербии СРЮ и многих других источников показывает весь цинизм “урегулирования” косовского кризиса путем “переговоров” при помощи международных посредников. При этом в НАТО план нанесения бомбовых ударов по суверенной стране был давно готов, и необходимо было лишь подтолкнуть развитие ситуации в направлении создания видимости естественной неизбежности наказания Югославии как “виновника срыва переговоров” (с. 199).
Самое прискорбное, что применение данной тактики увенчалось успехом. В результате мир стал свидетелем невероятного - нанесения бомбовых ударов международной военной организацией без согласия Совета Безопасности ООН (единственного института, уполномоченного мировым сообществом санкционировать подобные вмешательства) по стране, находившейся в состоянии урегулирования внутреннего конфликта и отказавшейся в добровольном порядке согласиться на оккупацию этой организацией своей территории. В книге множество статистических данных о задействованных в ходе агрессии НАТО ресурсах, об ущербе, нанесенном Югославии, об использовании запрещенных международным правом боеприпасов. Их применение в 1999 г. будет десятилетиями и даже столетиями отравлять землю, воду, воздух, вызывать неизлечимые болезни у жителей страны (гл. 4).
Нам кажется, что история в случае Югославии в 1999 г. оказалась мудрой и рассудила по-своему: СРЮ подверглась бомбардировкам со стороны многократно превосходящего ее в силе противника и вынуждена была пойти на подписание унизительных для нее условий прекращения бомбежек не в результате сознательного предательства национальных интересов страны ее руководством, а как жертва агрессии НАТО для спасения народа, экономического и культурного достояния Югославии от дальнейшего уничтожения в условиях отсутствия значимой внешней поддержки. В книге детально показано, как для принуждения СРЮ к согласию на разме¬
щение в стране иностранных вооруженных сил с еще более неблагоприятными последствиями для ее суверенитета, чем это предлагалось в Рамбуйе, была использована Россия, а реализуемые извне планы отторжения части страны с перспективой оккупации остальной ее территории стали выдаваться за результат международных договоренностей, осеняемых резолюцией Совета Безопасности ООН (гл. 5).
Шестая глава посвящена обобщению результатов исторического развития СРЮ уже после окончания бомбардировок. Показано постепенное выведение Косова из-под сербской и югославской юрисдикции, как будто ее никогда и не существовало. Косово превратилось в многолетний протекторат под флером независимости, в котором не соблюдаются основные права человека, если он принадлежит к национальному меньшинству. При этом забыты даже те минимальные бонусы, что были обещаны Сербии и Югославии в качестве подсластителя горькой пилюли национального унижения.
Практическая реализация самых смелых планов США и НАТО в Югославии оказалась весьма успешной. Последствия для суверенитета того или иного государства в случае его несогласия с предлагаемыми извне условиями дальнейшего существования стали очевидны, только если у этого государства нет достаточного потенциала для самозащиты. Как пишет автор, Югославия предоставила России время для осознания своих истинных национальных интересов в период становления ее новой государственности, на 15 лет задержав осуществление идеи глобального управления из одного центра, дабы человечество нашло инструмент сопротивления этому злу (с. 286).
Все это напоминает борьбу с лисой из русской сказки про заюшкину избушку. Лису удалось выгнать из незаконно и хитростью занятого жилого помещения только с помощью большой, грубой, но справедливой силы.
Нельзя не упомянуть и помещенные в книге дневниковые записи Елены Юрьевны, их она делала с начала агрессии и до своего отъезда в Югославию в конце апреля 1999 г. Они охватывают месяц с небольшим, но являются живым свидетельством времени, донося до нас мысли человека, для которого история Югославии стала не просто сферой профессиональных интересов, но смыслом жизни. Дополняющий монографию иллюстративный материал является, к сожалению, краткой, но емкой фотолетописью преступлений НАТО в этой небольшой балканской стране.
З.В. Клименко, кандидат политических наук, сотрудник Института социологии РАН
236
К.В. Миньяр-Белоручев. НА ПУТИ К АМЕРИКАНСКОЙ ИМПЕРИИ: США ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 30-х - 40-е годы XIX века. М.: Издательство Московского университета, 2015, 352 с.
Монография российского историка-амери- каниста кафедры новой и новейшей истории истфака МГУ к.и.н. К.В. Миньяр-Белоручева посвящена относительно мало изученному периоду американской истории. Традиционно как в отечественной, так и в зарубежной американистике гораздо более пристальное внимание исследователей привлекают предшествующие и последующие периоды - с одной стороны так называемая эра “джексоновской демократии” по имени седьмого президента США Эндрю Джексона, с другой - эпоха назревания Гражданской войны и само военное противостояние между свободными северными и рабовладельческими южными штатами.
По мнению автора, во второй половине 30-х и в 40-е годы XIX в. во внутренней и внешней политике были приняты ключевые решения, определившие направление развития США на последующие десятилетия и заложившие основу того, что принято именовать Рах Americana (иначе - американская империя). В рассматриваемый период определялись пути дальнейшего развития страны и общества. Для этого необходимо было дать ответ на два качественно различных, но тесно связанных вызова развития - индустриальный (промышленный) и территориальный (пространственный) (с. 5, 7, 13).
Индустриальный вызов предполагал выбор в социально-экономической сфере между курсом государственно-стимулируемого капитализма и отказа федеральных властей от вмешательства в экономическое развитие страны. Первый вариант был связан с реализацией “Американской системы” - комплексной программы социально-экономических преобразований, автором которой являлся видный американский политик и государственный деятель Генри Клей, сумевший в определенный момент мобилизовать в свою поддержку партию вигов. Второй путь означал сохранение и развитие наследия экс-президента США и основателя демократической партии Эндрю Джексона. Экономический кризис 1837 г. явился важнейшей предпосылкой для победы вигов на выборах 1840 г., что создавало благоприятные условия для реализации “Американской системы”. Однако вигам не удалось ни добиться воссоздания государственного банка, ни обеспечить развитие транспортной, социальной и финансово-экономической инфраструктуры за счет средств, вырученных от продажи общественных земель на Западе, что предусматри¬
валось программой Генри Клея. Единственной мерой, которую виги смогли реализовать, стало повышение ввозных пошлин, нацеленное на защиту американских производителей. В 1846 г. - после прихода к власти демократов - пошлины были пересмотрены в сторону понижения, но зафиксированный уровень ставок означал сохранение приверженности политике протекционизма (с. 136, 269-270). Неудачи вигов, по мнению К.В. Миньяр-Белоручева, были обусловлены неоднородностью их партии, объединившей широкую коалицию противников Э. Джексона, далеко не все из которых являлись последовательными сторонниками “Американской системы”. Каждая из фракций внутри партии, в частности южане, имела собственные воззрения на то, в каком направлении должна развиваться страна в социально-экономической сфере, была в разной степени заинтересована в экономических мерах, предлагаемых Генри Клеем. Обоснованным представляется вывод автора, что ответом на промышленный вызов в первой половине 1840-х годов стало закрепление выбора в пользу пути свободного предпринимательства и свободной конкуренции, не стесняемой вмешательством государства, в результате чего последовал ускоренный экономический рост, сопровождаемый дальнейшим углублением дисбаланса между различными регионами страны (с. 271).
Пространственный вызов предполагал возобновление территориальной экспансии. Государственные границы США, зафиксированные на рубеже 1810-1820-х годов, оставались неизменными на протяжении более 20 лет. При этом различные слои американского общества проявляли настойчивую заинтересованность в расширении пределов государства. Внешнеполитическая модель, используемая американским правительством в 1820-е, 1830-е и в начале 1840-х годов, обозначенная К.В. Миньяр-Белоручевым как “договорная” и характеризующаяся стремлением решать международные проблемы дипломатическими методами, готовностью к компромиссам на внешнеполитической арене, отказом от эскалации напряженности, стремлением политической элиты достичь консенсуса по внешней политике внутри страны, не была способна обеспечить присоединение новых территорий. В середине 1840-х годов происходит переход к принципиально иному внешнеполитическому курсу, к “конфронтационной модели”, по выражению автора: обострение отношений с
237
соседними государствами, применение методов силового давления и балансирование на грани войны, с готовностью перевести конфликт в стадию вооруженного противостояния, а внутри страны идет размежевание по вопросам внешней политики. “Поворот к экспансии” (в терминологии автора) стал возможным в результате перехода контроля за американской внешней политикой в руки наиболее радикальных кругов южных экспансионистов, заинтересованных в продвижении в юго-западном направлении. В результате в 1845-1848 гг. территория США увеличилась на две трети за счет присоединения Техаса, Новой Мексики, Калифорнии и Орегона, а апогеем избранного внешнеполитического курса стала война с Мексикой в 1846-1848 гг. (с. 18, 272-274).
Монография К.В. Миньяр-Белоручева основана на изучении оригинальных источников. Большую ценность работе придает использование недоступных в нашей стране архивных материалов из американских библиотек (библиотеки американского Конгресса в Вашингтоне, библиотек Чэпел-Хилльского и Дюкского университетов штата Северная Каролина) - бумаг президентов США из библиотеки Конгресса (Мартина Ван-Бюрена, Уильяма Гаррисона, Джона Тайлера, Джеймса Полка) и хранящихся в Северной Каролине архивов видных американских политиков (У. Мангума, Дж. Берриена,
С. Джарнагина, Г. Уайза, У. Томсона, Д. Грина). Исследование отличает скрупулезная проработка материалов американской прессы - не только центральной, но и региональной, изданий из северных и из южных штатов, представляющих как демократическую партию, так и партию вигов - что позволило обеспечить широкую репрезентативность привлеченных материалов. Не менее важным является использование автором памфлетов и других публицистических и пропагандистских материалов
Некоторые сюжеты, описываемые автором, достойны художественного изображения. Чего стоят мексиканские офицеры, которые, “оставаясь в плену, под честное слово, без охраны направлялись в Веракрус” в 1847 г. в связи с тем, что командующий американским экспедиционным корпусом генерал Скотт в ходе войны с Мексикой не мог выделить достаточных для охраны пленных сил, а предложение “отпустить пленных, предварительно взяв с них слово более не участвовать в войне против США”, не для всех мексиканцев “было совместимо с понятием чести” (с. 223). В книге читатель найдет эмоциональные слова призыва, с которыми техасские повстанцы шли в решающее сражение (битва при Сан-Хасинто в 1836 г.) в ходе войны за независимость от Мексики: “Мы должны победить или умереть. Напрас¬
но мы ожидаем помощи, ее не предвидится. Мы должны действовать сейчас или оставить всякую надежду. Сплотиться вокруг знамени, чтобы наемные орды не смели насмехаться над нами. Будьте мужчинами, будьте свободными людьми, чьи дети смогут благословлять ваши имени... Свобода и наша страна” (с. 62). Интересно представлена автором иерархия целей в ходе войны с Мексикой президента США Джеймса Полка, с одной стороны, и командующего американской армией Уинфилда Скотта - с другой. Приоритеты Дж. Полка были следующими: “(1) добиться военной победы над Мексикой, оккупировав территории, на которые можно будет претендовать после окончания конфликта; (2) заключить мир на наиболее выгодных для США условиях, подразумевающих аннексию как можно более значительной части мексиканской территории; (3) использовать военную победу для усиления позиций правящей партии, точнее ее южного крыла, с тем чтобы на следующих президентских выборах сохранить власть за южными демократами, к которым принадлежал сам президент”. Иерархия целей У. Скотта несколько отличалась: “(1) добиться военной победы над Мексикой; (2) записать успех на полях сражений на свой счет таким образом, чтобы стать главным, а лучше единственным героем войны; (3) использовать славу военного героя в политической карьере, ориентируясь на ближайшие президентские выборы” (с. 225-226). Здесь надо иметь в виду, что Полк был избран на пост президента от демократической партии, в то время как Скотт открыто ассоциировал себя с вигами и неоднократно рассматривался в качестве возможного претендента на высший пост в стране от этой партии.
Из многочисленных сюжетов, подробно изученных в монографии, особо хотелось бы отметить те, к которым первым в отечественной американистике обратился К.В. Миньяр-Белоручев. Во-первых, это партийно-политическая борьба по вопросу воссоздания государственного банка США в 1841-1842 гг. и обсуждение проблем регулирования тарифов и финансирования развития транспортной, социальной и финансово- экономической инфраструктуры. Во-вторых, это общественно-политическая борьба по вопросу присоединения Техаса в 1843-1844 гг., апогеем которой стали президентские и конгрессовские выборы 1844 г. В-третьих, взаимоотношения внутри политического и военного руководства США в ходе подготовки и ведения войны с Мексикой, в-четвертых - обсуждение в 1849-1850 гг. проектов административной организации территорий, присоединенных по итогам войны с Мексикой, в связи с вопросом о рабстве. Также хотелось бы обратить внимание на используе-
238
мый в монографии богатый иллюстративный материал (пять репродукций исторических карт и восемь схем), дающий пространственную локализацию рассматриваемых “территориальных” сюжетов.
В заключение автор не ограничивается подведением итогов проделанной работы и перечислением конкретно-исторических выводов, но предлагает читателям пять уроков, которые можно извлечь из опыта развития Соединенных Штатов второй половины 1830-х - 1840-х годов для использования в сфере практической политики. Нет необходимости перечислять их все, достаточно остановиться на последнем
из них - наиболее важном, по мнению автора работы: “Поступательное движение вперед осуществляется не через игнорирование или сглаживание главных противоречий, присущих каждому обществу, а через их обострение и последующее преодоление. Это единственная возможность сохранить и защитить общегосударственные ценности, не принося их в жертву узкокорыстным интересам отдельных групп внутри общества” (с. 280).
ТВ. Алентьева, доктор исторических наук, профессор Курского государственного университета
Г.А. Тюрина. ИЗ ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ ГРЕЧЕСКИХ РУКОПИСЕЙ В ЕВРОПЕ В XVIII - начале XIX в.: ХРИСТИАН ФРИДРИХ МАТТЕИ (1744-1811). М.: Языки славянской культуры, 2012, 408 с.
Книга представляет собой первую монографию о жизни и деятельности выдающегося немецкого филолога-классика, палеографа и педагога Христиана Фридриха Маттеи (1744- 1811)1. Выход монографии приурочен к двухсотлетию со дня кончины ученого (27 сентября 2011 г.). По словам Г.А. Тюриной, фигура главного героя ее научных изысканий “до сих пор остается вне рамок своей эпохи, за пределами истории европейской науки и культуры рубежа XVIII-XIX столетий” (с. 9). Цель автора книги - определить подлинное место личности и деятельности ученого в истории культуры.
Изучение темы строится по проблемному принципу. Книга основана на многочисленных репрезентативных источниках (автобиография Х.Ф. Маттеи 1804 г., его письма к коллегам; изданные и неопубликованные научные труды ученого, в предисловиях к которым он рассказывает и о себе; рукописи архива Маттеи, книги личной библиотеки; изучавшиеся им греческие рукописи IX-XVIII вв. и сохраняющие многочисленные следы его работы) из российских и зарубежных библиотечных собраний и архивохранилищ.
Монография состоит из пяти глав: в первой главе дан анализ историографии и Источниковой базы вопроса, во второй главе - очерк биографии Х.Ф. Маттеи, в третьей главе подробно рассказывается о деятельности ученого по каталогизации греческих рукописей московских собраний, в четвертой главе показана его
1 Ответственный редактор издания - крупнейший отечественный специалист по греческим рукописям д.и.н., проф. Б.Л. Фонкич.
поистине титаническая исследовательская и научно-издательская деятельность; истории и составу личной коллекции греческих рукописей Маттеи, а также вопросу о хищении ученым манускриптов из московских собраний, посвящена заключительная глава книги.
В двух приложениях впервые опубликованы документы, содержащие новые ценные сведения по биографии ученого, подчас побуждающие пересмотреть некоторые казавшиеся бесспорными факты, связанные с его жизнью и деятельностью, а также - по истории Императорского Московского университета последней трети XVIII - начала XIX вв. Речь идет о 16 письмах Маттеи, адресованных голландскому филологу Д. Рункену ( 1777— 1788), по одному письму Маттеи к ученым Л.К. Валькенару (1778), Д. Виттенбаху (1784), издателю И. Г. Брейткопфу (1788), неустановленному лицу (1803), а также - о восьми письмах к его непосредственному начальнику и покровителю М.Н. Муравьеву (1805-1806) (с. 264-354). Все документы и многочисленные цитаты из них в тексте приведены на языке оригинала (латынь, греческий, немецкий) с параллельным переводом на русский язык и научными комментариями. В приложении 2 опубликована отдельная, но непосредственно связанная с содержанием монографии, работа Г.А. Тюриной: “Автограф Исаака Ньютона в Российском государственном архиве древних актов” (с. 354-367). Книга содержит интересные иллюстрации (изображения единственного известного автору силуэта Х.Ф. Маттеи, оттиска его личной подписи из письма Д. Рункену, двух записей о студентах одного
239
периода времени (середина-вторая половина 1760-х годов) Х.Ф. Маттеи и И.В. Гёте в учетной книге Лейпцигского университета и др.), систематизированную библиографию, развернутую аннотацию на немецком языке (с. 385-389), указатель имен, а также оригинальный тематический указатель шифров рукописных книг и документов, рассеянных по архивохранилищам мира (с. 398-400).
Как справедливо указывает автор, научная литература по теме относительно невелика, и если писавшие о Маттеи современники и очевидцы в один голос говорят о нем “с восхищением и благодарностью” (с. 12), то в большинстве публикаций позднейших исследователей профессор характеризуется в первую очередь как “расхититель” греческих рукописей из фондов московских Синодальной и Типографской библиотек. Долгое время обширная тематика его научной, издательской, а также педагогической деятельности, уникальной частной коллекции греческих рукописей, - почти не привлекала к себе пристального внимания историков, и лишь в последние два десятилетия ситуация благодаря исследованиям Б.Л. Фонкича, В.В. Цаплина, Г.А. Тюриной стала меняться (с. 25-26).
По указу Екатерины II, сообщенному в Московский университет Г.А. Потемкиным, Маттеи поручили весьма сложную и трудоемкую работу по разбору, изучению и описанию греческих рукописей московских собраний. Помимо этого он вскоре начинает публиковать греческие рукописи с пометкой “прежде не издававшиеся, по московским рукописям”, делая их достоянием европейской научной общественности (с. 71). Живя в Москве (1772-1784), считавшейся в то время не самым подходящим местом для занятий наукой, Маттеи не порывал связей с европейским академическим и университетским сообществом, ведя переписку с профессором Лейденского университета Давидом Рункеном (1723-1798), помощь которого была для него чрезвычайно важна. Для получения книг из Голландии Маттеи прибегал к услугам книготорговца при университетской книжной лавке Христиана Рудигера, “у которого были налажены связи с книжной лавкой в Амстердаме” (с. 84).
Говоря о жизни Маттеи по возвращении в Германию (1784-1803), Г.А. Тюрина пишет, что в распоряжении историков нет доказательств о связи между событиями продажи ученым в 1788 г. почти всей богатейшей личной коллекции греческих рукописей Дрезденской библиотеке курфюрста и вскоре последовавшим его назначением профессором в Виттенберге, где он “начал получать жалование от самого курфюрста Саксонского” (с. 97).
Также не до конца ясны истинные причины, побудившие в 1803 г., почитаемого в научном мире, ректора и профессора Виттенбергского университета Х.Ф. Маттеи без долгих раздумий принять предложение товарища министра народного просвещения (1803-1807), попечителя Московского учебного округа М.Н. Муравьева (1757-1807) о занятии кафедры греческой словесности и древностей в Московском университете, обновлявшемся под началом этого сановника.
В отличии от европейских профессоров, выстраивавших свою жизнь и научную деятельность исходя из общепринятых норм о внутренней университетской автономии и традиционно пользовавшихся привилегированным статусом, в России начала XIX в. “преподаватель университета и морально и материально полностью зависел от государства - его намерений, политики, поддержки”2. Изучение памятников античной словесности рассматривалось М.Н. Муравьевым в качестве важнейшего условия созидания русской национальной культуры. В период его попечительства в университете (1803-1807) ординарному профессору Маттеи были предоставлены прекрасные условия для занятий научно-педагогической деятельностью. Интересно, что последний принадлежал к числу профессоров-иностранцев Московского университета второй половины XVIII - первой трети XIX вв., оставивших после себя известных учеников (П.А. Сохац- кий, Р.Ф. Тимковский, в определенной мере А.С. Грибоедов, И.М. Снегирев) (с. 262).
Затрагивая вопрос об идеологических воззрениях Маттеи, можно отметить, что, являясь глубоким знатоком и почитателем литературных шедевров античной классики, ученый исповедовал имперский образ мышления, “посредством которого римляне когда-то стали властителями мира” (с. 114, 352). Будучи глубоко погруженным в изучение древнего мира и греческих манускриптов, профессор отнюдь не являлся бесстрастным наблюдателем александровской реформы начала XIX столетия в сфере российского просвещения и образования. Свои московские наблюдения он соотносил с более близким ему европейским культурным и научно-образовательным укладом. В одном из опубликованных в книге писем к Муравьеву, Маттеи с нескрываемым возмущением говорит о том, что некоторые молодые люди, русские и иностранцы, упорно стремятся стать студентами Московского университета, “поскольку с этим связан определенный чин”, указывая
2 Вишленкова Е.А. Казанский университет Александровской эпохи: альбом из нескольких портретов. Казань, 2003, с. 152.
240
на несовместимость данной государственной меры с идеей личного призвания к научной или педагогической деятельности (с. 347-348).
Изучение научной биографии Маттеи поставлено автором в широкий исторический и культурологический контекст. Тщательному рассмотрению научной деятельности Маттеи по каталогизации греческих рукописей московских собраний предшествуют содержательные и интересно написанные очерки истории возникновения фондов греческих кодексов московских собраний, каталогизации греческих книжных фондов московских собраний до конца XVIII в., истории каталогизации фондов греческих манускриптов в Европе на протяжении XVIII столетия, - “важнейшего периода в развитии греческой палеографии” (с. 164). Автору книги удалось избежать опасности подмены изучения биографии человека, рассмотрением современных ему общественных процессов и событий истории науки и культуры. Благодаря искусному использованию Тюриной многочисленных и нередко обширных цитат из опубликованной в приложении 1 переписки и других документов, у читателя возникает эффект “живого присутствия” фигуры ученого на протяжении всего объемного повествования.
Диапазон научных интересов Маттеи был обширен. Г.А. Тюрина подробно изучает исследовательский “задел” ученого, состоящий из изданных, а также неопубликованных сочинений: приведенная в книге библиография печатных трудов Маттеи включает в себя 83 наименования (с. 210-216).
По предположению автора, Маттеи “был единственным ученым-филологом, имевшим в то время собственную рукописную коллекцию” (с. 219). Поскольку каталога этой коллекции не сохранилось, автор реконструирует его состав, используя сведения о рукописях Маттеи, поступивших в различные архивохранилища, а также на основании данных его личной переписки и сообщений, содержащихся в его печатных изданиях. По мнению автора, на сегодня можно уверенно вести речь по крайней мере о 80 манускриптах из частной коллекции Маттеи (“в их числе 33 полных кодекса (один - латинский), 42 фрагмента, один греческий документ, коробка с листами образцов греческих и латинских текстов, 15 арабских рукописей и турецкий паспорт”) (с. 221, 221-239). Все эти манускрипты во второй половине XVIII в. стоили дорого. Вполне резонен вопрос, каким образом эти уникальные богатства могли попасть в частное собрание университетского профессора Маттеи? По заключению автора, “по крайней мере 4 полных кодекса и 11 фрагментов”, “несомненно” были присвоены уче¬
ным во время работы с фондами Синодальной и Типографской библиотек (с. 253). Опираясь на данные архивных источников и публикаций ученого, Г.А. Тюрина опровергает распространенную точку зрения, согласно которой всё собрание ученого состояло из похищенных памятников (с. 261). Как убедительно доказывает исследовательница, наиболее значительную часть своей коллекции Маттеи приобрел у разных лиц во время первого пребывания в Москве (включая гомеровский гимн Деметре) и на аукционах с 1784 по 1788 г. в Германии (в частности, объемный автограф Исаака Ньютона, свидетельствующий об изучении им греческой палеографии в начале XVIII в.) (с. 250-251, 362).
Рассматривая щекотливый вопрос о хищении профессором Х.Ф. Маттеи греческих рукописей, Г.А. Тюрина пишет о крайне бедственных и неблагоприятных условиях хранения рукописей и книг в московских библиотеках, в первый период (1772-1784) пребывания ученого в Москве (с. 253, 260). Примечательно тонкое замечание автора, согласно которому исследователю необходимо рассматривать с позиций историзма содержание морально-этических норм, которыми могли руководствоваться в своем повседневном поведении интересующие его люди прошлого, невзирая на их возможное несоответствие “кодексу чести” историка и его современников. Как считает автор, и позднее, в “цивилизованном” XIX столетии, некоторые “методы работы” Маттеи, которые сегодня следует счесть незаконными, “были общепринятыми (Порфирий Успенский, А.А. Дмитриевский, А.И. Пападопуло-Керамевс и др.)”, благодаря чему современные исследователи и располагают многими уникальными источниками (с. 260). “Остается только удивиться, как мало ученый присвоил при том, что в течение нескольких лет во время работы над каталогом он был практически полновластным хозяином греческого рукописного фонда московских библиотек, имел возможность забирать нужное ему количество кодексов для работы домой и держать их у себя в кабинете по несколько месяцев. Одновременно у него находились до 20 манускриптов, с которыми он мог обращаться как угодно свободно, но, однако, ученый не злоупотреблял этой свободой”, - пишет автор (с. 261).
К сожалению, книгой не очень удобно пользоваться, поскольку в ней после заключительной технической страницы следует обширная иллюстративная вклейка, из-за чего читатель вынужден специально разыскивать страницы оглавления. Вызывает сожаление скромный тираж (600 экз.), талантливо написанной монографии, которую ее автор скромно называет
241
“пусть малым, но благодарным приношением замечательному ученому, истинному труженику науки и образования, обогатившему своими трудами российскую и европейскую культуру, спустя 200 лет после его кончины” (с. 263). Высказанные замечания относятся скорее к издателям книги, нежели к ее автору и, возможно, могут быть устранены при новом ее издании.
Хотелось бы отметить, что далеко не все стороны биографии Маттеи получили должное освещение на страницах рецензируемой монографии, что, на наш взгляд, обусловлено сфокусированностью исследования прежде всего на научной и издательской сферах в жизни ученого и общим состоянием Источниковой базы вопроса3. В частности, будущему биографу Х.Ф. Маттеи, вероятно, предстоит продолжить научный поиск по направлениям следующих, в значительной мере, остающихся “открытыми” проблемам: взаимоотношения Маттеи с руководством и с коллегами в Московском университете, особенно в первый период своего
3 Архив Императорского Московского университета, содержавший важнейшие документы по его истории за весь предшествующий период его существования, почти полностью погиб во время пожара в 1812 г.
пребывания (1772-1784) и в последние годы жизни в Москве (1807-1811); Маттеи в кругу семьи; биографические сведения о последних годах его жизни (1807-1811); участие ученого в деятельности масонов4.
Монография помогает глубже осмыслить историю русско-европейских и русско- германских культурных связей, биографию выдающегося немецкого ученого и педагога Христиана Фридриха Маттеи, вносит ценные дополнения к истории Московского университета последней трети XVIII - начала XIX в. Она, несомненно, привлечет большое внимание историков, библиографов, филологов и всех, кто испытывает живой интерес к истории науки и культуры Нового времени.
Е.В. Кунц, кандидат исторических наук
4 Г.В. Вернадский называет Маттеи “видным деятелем русского масонства” {Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины И. СПб., 2001, с. 454). См. также: Серков А.И. Русское масонство 1731-2000. Энциклопедический словарь. М., 2001, с. 529; Киселёв Н.П. Из истории русского розенкрейцерства. СПб., 2005, с. 240.
242
Научная жизнь
МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ В ЯРОСЛАВЛЕ
1-2 октября 2015 г. на историческом факультете Ярославского государственного педагогического университета (ЯГПУ) состоялась международная конференция “Британия: история, культура, образование”, подготовленная в сотрудничестве с Ассоциацией британских исследований (президент - академик А.Б. Давидсон). Материалы конференции опубликованы ¡“Британия: история, культура, образова- ние”(вып. 3. Ярославль, 2015). Конференция явилась продолжением научной традиции, ей предшествовали конференции по данной тематике, проведенные в 2008 и 2012 гг. По материалам этих конференций были опубликованы два сборника, в которые вошли научные статьи ряда российских и зарубежных участников1. Намерения организаторов конференции оправдались: в ней приняло участие около 100 специалистов из 25 городов России, от Смоленска до Хабаровска, и ученые из Великобритании и Германии.
С приветствием к участникам конференции обратился ректор университета д.п.н., проф. В.В. Афанасьев. Пленарное заседание открыл доклад члена-корр. РАН Л.П. Репиной (ИВИ РАН) «События в истории и коллективной памяти: “казус 1066”», в котором на примере ключевого события средневековой истории Англии, норманнского завоевания, обращено внимание на взаимоотношения социальной памяти и историописания. Под “историческим событием” автор понимает и процесс его свершения, и вызванные им непосредственные реакции, и формы его “образа” в коммуникативной памяти первых поколений, и трансформацию этого образа в историографии, историческом сознании и культурной памяти последующих эпох. Проф. М. Ньюитт (Лондонский университет) указал на связь между внешней и колониальной политикой, на то значение, которое имела для Британской империи торговля с Россией и Португалией в XVIII в. В наполеоновскую эпоху характер торговых отношений между
1 От Елизаветы I до Елизаветы II: проблемы британской истории в новое и новейшее время. Ярославль, 2008; На пересечениях британской истории. Ярославль, 2013.
тремя империями изменился под влиянием политики континентальной блокады, а смещение центра Португальской империи в Рио-де-Жанейро привело, в частности, к установлению прямых российско-бразильских связей. Проф. Шт. Мерл (Университет г. Билефельда, ФРГ) остановился на господствовавшей в истории западной цивилизации идее трансатлантической модерности, признаком которой являлась глубокая вера в прогресс, в возможность рационального улучшения мирового устройства. В России докладчик выделил три главных модели модерности: вестернизация при Петре I, продолженная реформами 1860-х годов, “социалистическая модерность” после 1917 г. и трансформация российского общества в 1987-2004 гг. Профессора Дж. Никол (Британская историческая ассоциация) и М. Митчелл (Университет Плимута) показали, что дидактика истории тесно связана с политическим воспитанием, обратив внимание на влияние национальных мифов и патриотической пропаганды на содержание школьного исторического образования. Проведя сравнительный анализ британских и российских программ по истории, они пришли к выводу, что в обеих странах правительства стремятся использовать историю в соответствии со своим пониманием государственных интересов. Проф., д.и.н. Е.Ю. Сергеев (ИВИ РАН) отметил, что в период господства Версальского миропорядка, в 1919— 1939 гг., отношения с Лондоном играли “доминирующую роль во всем спектре советской внешней политики”, а советско-британские отношения характеризовались “приливами и отливами”, когда снижение напряженности сменялось ее нарастанием. Он также призвал активнее использовать многочисленные документы в российских архивах, позволяющие пролить новый свет на проблемы советско- британских отношений в 1920-1930-е годы. К.филос.н. Е.В. Ананьева (Институт Европы РАН) проанализировала итоги парламентских выборов 2015 г. в Великобритании, насколько они соответствовали политическим прогнозам, рассмотрела причины успеха консерваторов. Генеральный директор издательства “Алетейя” И.А. Савкин кратко проинформировал участ-
243
ников конференции о новейших публикациях в серии “Рах Britanica”.
В дальнейшем работа конференции проходила по секциям, в рамках каждой из которых был проведен ряд заседаний. На секции “Британия в средние века и раннее новое время” обсуждались такие вопросы, как взаимное влияние английской церкви и права англо-сак- сов (А.Ю. Золотарев, Воронежский государственный технический университет); рождение и трансформация аллегорической фигуры “Britannia” как национального символа (Е.А. Макарова, МГУ); оценки английского общества XV в. в современной отечественной медиевистике (В.И. Золотов, Брянский госуниверситет, БГУ); елизаветинский Лондон в восприятии современников (Л.Н. Чернова, Саратовский госуниверситет, СГУ); социальный состав участников битв Войны Роз (А.Г. Праздников, Вятская государственная сельскохозяйственная академия); концепты духовной власти в английском переводе трактата “Защитник мира” 1535 г. (Б.И. Ключко, Институт истории Санкт- Петербургского госуниверситета, СПбГУ).
На секции “История Великобритании в новое время” первое заседание было посвящено вопросам колониальной политики. Ю.Г. Акимов (СПбГУ) остановился на внешнеполитических аспектах первых английских колониальных предприятий в Северной Америке в конце XVI - начале XVII в. Н.В. Ласкова (Институт истории и международных отношений Южного федерального университета, ИИМО ЮФУ) рассказала о шотландских поселенцах английской колонии на Ньюфаундленде в 1621 г. М.А. Филимонова (Курская академия государственной и муниципальной службы) сообщила о проектах реформирования Британской империи в Америке накануне войны за независимость. С.Ю. Волков (Нижегородский госуниверситет, НГУ) проанализировал истоки англо-голландской колониальной борьбы. В докладе И.М. Нохрина (Челябинский госуниверситет, ЧГУ) рассматривалось значение Канады в контексте англо-американской войны 1812-1815 гг. Различные аспекты имперской политики Великобритании во второй половине XIX в. были рассмотрены в сообщениях Е.О. Величко, Л.В. Антоновой (оба - Российский государственный педагогический университет, РГПУ), Е.С. Сауковой (ЧГУ). На заседании этой секции, посвященной проблемам внешней политики, были заслушаны и обсуждены выступления О.Д. Гордиенко (Самарский государственный институт культуры) о позиции Испании по поводу португальского брака Карла II; В.А. Евсеева (Ивановский госуниверситет) о структуре торговли Бристоля в XVII в.; Л.И. Ивониной (Смоленский госуниверситет)
“Глобальный кризис, Тридцатилетняя война и гражданские потрясения в Англии середины XVII в.”; Д.А. Гаврина (Сибирская пожарноспасательная академия ГПС МЧС России) о попытке высадки французского десанта в Шотландии в 1708 г.; С.Е. Киясова о реформаторе “английского масонства” А.Л. Реттье де Монтало; Л.Р. Сабитовой (оба - СГУ) о роли Великобритании в заключении Бухарестского мира 1812г.; С.Н. Третьяковой (Арзамасский филиал НГУ) об отношении британского общества к событиям на Балканах в 1870-х годах; Г.Б. Глазуновой (Волгоградский государственный социально-педагогический университет, ВГСПУ) об образе “союзника” и “врага” в общественном сознании Англии в начале XX в. На заседании по вопросам внутренней политики выступили В.И. Пефтиев (ЯГПУ) о взглядах Ж. де Сталь на Англию; В.С. Еремин (СГУ) о промышленном, торговом и аграрном развитии Великобритании (по материалам “Эдинбург ревью”); Т.В. Петрова (МГУ) об отражении церковной реформы в английской публицистике 1830-х годов; Е.О. Науменкова (Санкт-Петербург) о женском движении в Англии на страницах журналов конца XIX - начала XX в.; М.С. Айдемирова (Москва) о роли дис- сентерских организаций в развитии образования в Англии в конце XVIII - первой половине
XIX в.; В.В. Степанова (Орловский госуниверситет, ОГУ) о юнионизме в концептуальных установках британских консерваторов в начале
XX в. Отдельное заседание было посвящено истории британского парламентаризма. На нем выступили: М.И. Романова (Дальневосточный государственный гуманитарный университет, ДГГУ) о парламентской деятельности Питта- старшего в 20-40-х годах XVIII в.; С.Б. Семенов (Самарский филиал Московского государственного педагогического университета) о “казусе Уилкса”; М.А. Будко (ДГГУ) о парламентской оппозиции в годы министерства лорда Норта; Е.В. Иерусалимская (ИВИ РАН) о взглядах Болингброка на роль оппозиции; М.В. Жолудов (Рязанский госуниверситет, РГУ) о положении в либеральной партии после принятия парламентской реформы 1832 г.; Т.А.Тычинская о деятельности второго кабинета лорда Дерби; Т.Н. Гелла (оба - ОГУ) на тему “Вигизм, виги и либеральная партия в 70-х годах XIX в.”
Секция “Новейшая история Великобритании” также провела ряд заседаний. На заседании “Британская империя в годы Первой мировой войны” прозвучали сообщения Д.М. Селиверстова (БГУ) об антинемец- кой пропаганде в Англии накануне войны; Л.М. Архиповой (ЯГПУ) об англо-русских соглашениях кануна войны в интерпретации
244
М.А. Таубе; В.В. Беззуб (ИВИ РАН) о Ближнем Востоке во внешней политике Великобритании в годы войны; О.В. Ильиной (Южно-Уральский государственный институт искусств) о политике Канады в период войны; Т.А. Смирновой (ЯГПУ) о “политике памяти” Первой мировой войны в 1918-1939 гг. На заседании, посвященном внешней политике Англии в новейшее время, выступили К. Бенкер (Билефельд, ФРГ) об иностранных корреспондентах как “посредниках” во франко-советских и советско-британских отношениях; В.В. Куликов (Ярославский государственный университет, ЯрГУ) о ярославском деле Дэвидсона в переписке Форин-оффиса; А.В. Шандра (Арзамасский филиал НГУ) о британской политике в Палестине в 1920-х годах; Г.Н. Валиахметова (Уральский федеральный университет) о проблемах энергетической безопасности в ближневосточной политике Великобритании в первой половине XX в.; А.В. Сагимбаев (БГУ) об эволюции программных установок консервативной партии в межвоенный период по вопросам колониальной политики. На заседании по внутренней политике свои сообщения представили: Ю.В. Савосина (РГУ) о роли монархии в формировании социальной политики в 1920-х годах; А.С. Соколов (Рязанский государственный радиотехнический университет) о размещении в Великобритании международного займа 1922 г.; А.Ю. Прокопов (ИВИ РАН) об издании “Бритиш гэзетт” во время всеобщей стачки 1926 г.; Е.Г. Блос- фельд (ВГСПУ) о лейбористском активисте Дж. Ходжкинсоне; О.В. Бодров (Казанский (Приволжский) федеральный университет) о молодежном протесте в Великобритании в конце 1960-х - начале 1970-х годов; М.В. Кольцов (ЯрГУ) о Г.С. Моррисоне. В заседании, посвященном Британской империи в новейшее время, приняли участие: В.В. Аболмасов (РГУ), проанализировавший курс британских консерваторов накануне Второй мировой войны; А.В. Ражев (школа № 75 г. Челябинска), рассказавший о советско-британском военном сотрудничестве в 1938-1939 гг.; А.М. Ермаков (ЯГПУ), рассмотревший отдельные аспекты антибританской пропаганды в годы Второй мировой войны; М.Н. Супрун (Северный (Арктический) федеральный университет), показавший роль Великобритании в стратегии антигитлеровской коалиции; А.А. Калинин (Вятский государственный гуманитарный университет), остановившийся на греческой политике кабинетов У. Черчилля и К. Эттли в 1944-1949 гг.; Е.Е. Савицкий (Российский государственный гуманитарный университет), давший характеристику повседневной жизни колониального Найроби 1940-1950-х годов.
На секции “Англия и Россия” были заслушаны доклады, посвященные взаимоотношениям и восприятию образов двух стран. Д. Вульф (Германская служба академических обменов) рассказал о создании и деятельности воронежского яхт-клуба как проявлении английского образа жизни в поздне-имперской России. Т.Л. Лабутина (ИВИ РАН) сравнила оценки переворота 1762 г., данные Екатериной II и английским посланником Р. Кейтом. П.Г. Аграфонов (ЯГПУ) раскрыл взгляды английских путешественников на Ярославский край в XVI- XVII вв. С.В. Кайдашев (“Музей Москвы”) рассказал о старом английском дворе в Москве как памятнике русско-английских отношений XVI-XVII вв. О.В. Скобелкин (Воронежский госуниверситет) рассмотрел участие британцев в событиях Смутного времени. М.В. Медоваров (НГУ) сообщил о роли А.А. Киреева в русско-британских отношениях. На секции также выступили Г. Хаусман (Мюнхен, ФРГ) о континентальной системе и англо-русских торговых связях в 1806-1812 гг.; Г.Ю. Филиппов- ский (ЯГПУ) с сообщением “Обереги древних путей: Британия, Европа, Россия”; В.Я. Мауль (Филиал Тюменского государственного нефтегазового университета, г. Нижневартовск) о взгляде британского дипломата Р. Ганнинга на пугачевский бунт; Ю.С. Никифоров о влиянии британской традиции на формирование профессиональной культуры русских либеральных историков конца XIX - XX в.; Г.В. Ка- рандашов (оба - ЯГПУ) о мнениях российских специалистов о трезвенническом движении в Англии в конце XIX - начале XX в.; Н.В. Ловя- гин (Московский государственный областной социально-гуманитарный институт) о материалах британских газет на роль земств в борьбе с голодом в 1905-1907 гг.; А.Б. Соколов (ЯГПУ) сравнил два лекционных курса А.Н. Савина: об Английской революции и “Век Людовика XIV”.
На секции «“Окраины” Британии: Шотландия и Ирландия» были заслушаны следующие доклады: С.Г. Малкина (Поволжская государственная социально-гуманитарная академия) о британском военном присутствии в Горной Шотландии в первой половине XVIII в.; Г.Ю. Магакова (ИИМО ЮФУ) о перераспределении монастырских доходов в дореформа- ционной Шотландии; Е.Ю. Поляковой (ИВИ РАН) о дублинском локауте 1913 г.; В.И. Дурова (Военно-воздушная академия им. Н.Е. Жуковского и Ю.А. Гагарина) о роли ирландского национализма в подготовке восстания 1916 г.; И.Н. Джафаровой (ЯрГУ) об отражении в британской прессе вопроса о выходе Ирландии из состава Соединенного королевства; М.С. Гу- реева (Тульский институт экономики и инфор-
245
матики) о попытке урегулировать конфликт в Ольстере в 1980-х годах.
Одной из самых “насыщенных” была секция “Культура и повседневность”. В ней прозвучали выступления о повседневной жизни англичан в середине XVI в. по донесениям венецианских послов (М.В. Третьякова, Арзамасский филиал НГУ); о символах королевской власти в книжной культуре периода Тюдоров (Д.В. Кирюхин, Нижегородская государственная сельскохозяйственная академия); о поэзии Дж. Уилмота, графа Рочестера (И.М. Эрлихсон, РТУ); о женской драматургии в Англии конца XVII в. (В.С. Трофимова, Санкт-Петербург); о формировании книжной “культуры путешествий” (В.В. Кирюшкина, Саратовский государственный технический университет); об образах средневекового фольклора в творчестве прерафаэлитов (Е.М. Кирюхина, Нижегородский государственный педагогический университет); об американце Б. Уэсте, ставшем придворным живописцем Георга III (Т.В. Алентьева, Курский госуниверситет). В двух докладах, Н.А. Ивановой (ЯГПУ) и Т.А. Косых (Уральский федеральный университет), затронуты разные аспекты творчества С. Джонсона. Е.А. Летуновский посвятил выступление анализу оценок английских музеев, данных русскими путешественниками в первой половине XIX в. Т.В. Тернопол (оба - ЯГПУ) выявила оценки английского менталитета в творчестве К. Исигуро. Выступления Т.М. Гавристовой и Е.В. Блиновой (ЯрГУ) были посвящены “лондонским африканцам”: первая показала значение творчества Й. Шонибаре; вторая - условия адаптации африканцев в Британии в новое время.
Секция “Проблемы образования” состоялась при активном участии Дж. Никола и М. Митчелла, чей доклад на пленарном заседании был обсужден с интересом. На секции выступили О.Ю. Солодянкина (Череповецкий госуниверситет) с сообщением о британской литературе в круге чтения детей российских дворян в XIX в.; Л.В. Архипова (Государственный академический университет гуманитарных наук) о законопроекте 1930 г. как попытке реформирования лейбористами образовательной системы; О.Ю. Стрелова (ДГГУ) об английском учебнике по истории России в 1917-1939 гг. и о дискуссии по поводу учебников истории; Н.Ш. Кар- козашвили (ЯрГУ) о взглядах британских путешественников первой половине XIX в. на систему образования в США; И.Н. Бурлакова (Российский новый университет) о подготовке педагогов в Англии. Следует отметить, что Дж. Никол и М. Митчелл провели мастер-класс для студентов исторического факультета, позволивший последним почувствовать особенности британской дидактической системы в области истории.
На заключительном заседании выступили руководители секций, ознакомившие участников с содержанием наиболее интересных дискуссий. Во многих выступлениях отмечалось, что в современных непростых условиях, при явном “похолодании” в отношениях между двумя странами, ученые-историки, специалисты по британской проблематике призваны внести вклад в сохранение взаимопонимания и взаимного уважения.
А.Б.Соколов
МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ В РИГЕ
10-11 декабря 2015 г. в Доме Москвы в Риге по инициативе Балтийского центра исторических и социально-политических исследований при поддержке Департамента внешнеэкономических и международных связей Правительства Москвы и Фонда поддержки публичной дипломатии им. А.М. Горчакова прошла III международная научная конференция “Вторая мировая война и страны Балтии. 1939-1945”. В работе конференции принимали участие представители Латвии, Литвы, Эстонии, России, Беларуси, Израиля.
Работа конференции проходила в форме пленарных заседаний: “Латвия, Литва и Эстония в контексте международных отношений в предвоенный период (1939-1941)”, “Латвия, Литва
и Эстония в период нацистской оккупации (1941-1945): Генеральный комиссариат Ост- ланд. Холокост на территории Латвии, Литвы и Эстонии. Немецкая пропаганда. Концлагеря. Нацистские коллаборационистские формирования и их деятельность на территории Прибалтики и соседних стран. Экономика, культура и церковь. Подпольное и партизанское движение. Освобождение Прибалтики от немецко- фашистских захватчиков в 1944-1945 гг.”, “Актуальные проблемы историографии Латвии, Литвы и Эстонии в 1939-1945 гг.”
Конференция открылась чествованием известного латышского историка Эрика Адольфовича Жагарса, который отметил 80-летний юбилей.
246
Рассматривая судьбы трех прибалтийских республик, участники конференции сделали особый акцент на их дипломатии, носившей в межвоенный период откровенно враждебный Советскому Союзу характер. Так, проф. В.Н. Барышников (Санкт-Петербургский гос- университет) рассказал о финско-эстонском военном сотрудничестве в 1930-1939 гг., главной целью которого было “запереть” советский Балтийский флот при поддержке какой-либо европейской державы или блока держав. Для этого проводились активные двусторонние военные маневры, велись секретные переговоры начальников Генеральных штабов двух сторон, планировались и сухопутные операции финских сил. При этом в документах четко прослеживается инициатива финской стороны и ее надежды на поддержку вооруженных действий против СССР со стороны Запада (вначале Лондона и Парижа, а затем - Берлина). Однако с течением времени эстонская сторона разуверилась в возможностях финской помощи и 26 сентября 1939 г. подписала договор о взаимопомощи с СССР. Попытка закрыть выход советскому Балтийскому флоту в море не удалась.
А.Д. Малнач (Латвийский университет) рассмотрел зарождение антисемитизма и предпосылки Холокоста в Латвии. Еще в начале XX в. “презираемые немецкими баронами латыши находили отдушину в антисемитизме”. Таким образом, антисемитизм утвердился в латышском общественном сознании задолго до возникновения самой Латвии, а в 1930-е годы национализм поощрялся на государственном уровне.
Вопрос о межнациональных противоречиях в Латвии периода президентской диктатуры вызвал оживленную дискуссию, в ходе которой пришли к мнению, что, во-первых, латвийский антисемитизм привнесен извне, а во-вторых, об общем характере нетерпимости к любым представителям национальных меньшинств в межвоенном латвийском обществе. В то же время доктор философии А.И. Шнеер (Институт “Яд-Вашем”, Израиль) акцентировал внимание на поддержке К. Ульманисом школ на идише и сионистского движения, представители которого уезжали строить свою государственность в Палестине. Таким образом проводилась мягкая политика выдавливания, поощрения еврейской эмиграции из Латвии.
Предметом рассмотрения второго пленарного заседания были, казалось бы, краеведческие вопросы, но они затрагивали и дополняли проблемы “большой истории”.
Доктор социологии Р.И. Муксинов (Русское собрание Литвы) рассказал о преступлениях и зверствах Фронта литовских активистов. В докладах кандидатов исторических наук В.И. Гущина (Балтийский центр исторических
и социально-экономических исследований, Латвия) и О.Н. Пухляка (Рижское славянское историческое общество) об обстановке накануне и в первую неделю войны в Елгаве и Лиепае отразились все те разнонаправленные, а порой противоречивые действия оперативного звена командования Красной Армии в условиях продолжавшейся военной реформы и стратегической доминанты “Не дать повода для войны!”. Озвученные докладчиками приказы о выходе различных воинских формирований из мест постоянной дислокации на боевые позиции опровергают версию о преступной халатности советского руководства, якобы ничего не сделавшего для приведения войск в боевую готовность накануне гитлеровского нападения. О.Н. Пухляк отметил, что советским верховным командованием не было решено, какие стратегические функции должен выполнять каждый округ (фронт) в случае нападения Германии, поэтому подготовка военнослужащих в них зачастую не соответствовала тем задачам, которые им пришлось выполнять в ходе войны.
Особый интерес у публики вызвало выступление доктора экономики И. Зейбертса (глава Союза самоуправлений, Латвия), который на истории нескольких поколений своих предков раскрыл драматичную историю Латвии первой половины XX в., где были и идеализм интел- лигентов-интернационалистов, и жестокость националистов по отношению даже к своим соплеменникам, замеченным в излишне “левых” убеждениях, и возмездие преступникам.
Очень ярко описал формирование и боевые действия латышских рабочих полков Э.А. Жа- гарс (Латвийский университет). Докладчик подверг критике некоторые решения командования Красной Армии оперативного уровня, которое не стремилось использовать рабочие полки в первые месяцы войны.
Третье пленарное заседание было посвящено проблемам жизни на оккупированной территории трех прибалтийских республик. Его открыл доктор истории Г.Е. Смирин (Общество “Шамир”, Латвия). Он рассказал о трагической судьбе Рижского гетто, в котором из 29 602 было уничтожено 24 тыс. человек.
Очень непростую для восприятия тему малолетних жертв войны затронули А.И. Шнеер и В.А. Богов (Вятский государственный гуманитарный университет). Они рассказали о судьбах детей из семей советских служащих, прибывших в Прибалтику с лета 1940 по 22 июня 1941 г., а также о проблемах изучения истории и исторической памяти концлагеря Саласпилс. Как отметил В.А. Богов, установить точное число малолетних жертв Сала- пилса можно только при помощи эксгумации. В данный момент на основании документов
247
известно, что из лагеря вывезли 2800 детей и еще 649 детей там было умерщвлено. Таким образом, через лагерь прошло не менее 3,5 тыс. детей, что противоречит цифре в 2 тыс., приводимой современными латвийскими авторами. В то же время докладчик усомнился в достоверности данных Чрезвычайной государственной комиссии, которая на основании шурфовой эксгумации и математических расчетов сделала вывод о 110 тыс. замученных в концлагере взрослых и 7 тыс. детей.
По мнению А.И. Шнеера, в Прибалтике к 22 июня 1941 г. находилось несколько тысяч детей советских офицеров и служащих. После начала оккупации они, в зависимости от возраста, попадали, в лучшем случае, в монастыри (до 3 лет), в детские дома (до 16 лет) или в лагеря военнопленных. Следует отметить большую помощь, которую оказывала детским домам Русская православная церковь. Дефицит рабочих рук в сельской местности восполнялся детьми- батраками. Хозяева издевались над ними, часто и жестоко избивали, сутками оставляли без еды.
Проф. А.М. Литвин (Национальная академия наук Беларуси) ознакомил аудиторию с рядом вопросов, связанных с деятельностью полицейских формирований из прибалтийских коллаборационистов на территории оккупированной Белоруссии.
Б.А. Равдин (Латвийское общество русской культуры) осветил издательскую деятельность на территории рейхскомиссариата Остланд.
Тему коллаборационистских средств массовой информации продолжил магистр философии И.В. Никифоров. Издавать прессу на русском языке в оккупированной Прибалтике начинали пропагадистские формирования вермахта, а затем эти издания были переданы местным властям. Информационное влияние газет в Эстонии было низким: многие их выписывали (в добровольно-принудительном порядке), но вряд ли читали. Куда более широкой была аудитория у радио.
Третье пленарное заседание открыл проф. Б.Н. Ковалев (Санкт-Петербургский Институт истории РАН) докладом об истории Псковской духовной миссии. Взяв на себя всю ответственность (и смертельную опасность) общения с оккупационными властями и немецким командованием, о. Сергий (Воскресенский) предоставил своим приходам довольно широкую политическую автономию. Сведений о том, давал ли о. Сергий обязательство сотрудничать с НКВД перед отправкой на оказавшуюся вскоре оккупированной территорию, нет.
В историографически-сравнительном сообщении к.и.н. Д.В. Суржика (Институт всеобщей истории РАН) рассматривалось освещение “прибалтийских сюжетов” в фундаментальном
немецком 10-томном труде “Германский рейх и Вторая мировая война”. Этот многотомник, издававшийся почти 35 лет, отразил настойчивые попытки снизить меру ответственности нацистского режима за военные преступления в Европе в годы Второй мировой войны. Немецкие авторы настойчиво замалчивают политику “тихого подчинения” или “безмолвной капитуляции” (термин введен эстонским историком М. Ильмярвом) этих стран гитлеровской Германии и другим антисоветским акторам. Напротив, вхождение прибалтийских республик в СССР предстает актом агрессии “большого соседа” в отношении “слабых соседей”. И тогда вполне логично появление “лесных мстителей”. А от рук этих бандитов гибли представители и еврейского народа, и партийные и советские работники, и деятели профсоюзов, и любые подозрительные. Надо отметить, что введенный прибалтийскими официозными исследователями концепт “национальные партизаны” - это оксюморон сродни словосочетанию “горячий снег”. И цель его очевидна: ввести коллаборационистов в ряды Сопротивления. Таким образом пособники нацистских оккупантов представляются за силу, которая, якобы, боролась с ними. Нонсенс для любого профессионального историка.
Важную тему межкультурного диалога затронул С.В. Бусарев (Институт военного наследия, Литва). Военно-мемориальная деятельность, опирающаяся на взаимодействие поисковиков и местных властей, - наименее политизированная и наиболее перспективная для диалога различных народов и исторических школ работа, очень востребованная в настоящий момент.
Педагоги-практики С.А. Мазур и А.Г. Гурин попробовали проанализировать различные аспекты изложения Второй мировой войны в латвийских учебниках.
Ю.П. Мальцев (Обществ охраны памятников русской истории и культуры в Эстонии) продолжил тему депортированных детей в годы Великой Отечественной войны на примере своей семьи. Он говорил о необходимости записей интервью у пока еще живущих малолетних жертв войны, которых с каждым днем становится все меньше.
Конференция прошла успешно, несмотря на весьма сложную общественно-политическую ситуацию и негативное отношение к России и русским, насаждающееся в прибалтийских средствах массовой информации. На мероприятии царил дух интернационализма, единства народов и культур против идеи расовой исключительности.
Д.В. Суржик
248
Памяти ушедших
ГЕОРГИЙ ИЛЬИЧ МИРСКИЙ (1926-2016)
26 января 2016 г. скончался выдающийся отечественный ученый-востоковед, Заслуженный деятель науки РСФСР, главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), доктор исторических наук, профессор Георгий Ильич Мирский. Это невосполнимая потеря для российской науки: не стало одного из лучших наших востоковедов, тонкого знатока запутанных проблем Ближнего Востока, замечательного лектора, блестящего полемиста, человека благородной души.
Начало жизненного пути Георгия Ильича пришлось на трудные военные и послевоенные годы. С 15 лет он трудился то грузчиком, то санитаром в военном госпитале, то помощником сварщика и слесарем в теплосети, то шофером. Как-то он с юмором вспоминал, что товарищи по работе, видя его добросовестность, прочили ему “карьеру” бригадира, заведующего гаражом и т.п.
Г.И. Мирский совмещал работу водителя грузовика и учебу в вечерней школе. Получив аттестат, он поступил в Институт востоковедения АН СССР, который закончил в 1952 г. с отличием, а в 1955 г. после завершения учебы в аспирантуре успешно защитил кандидатскую диссертацию, посвященную новейшей истории Ирана. С 1957 г. он связал свою судьбу с только что созданным ИМЭМО, которому оставался верен до конца своей жизни. Здесь он подготовил и защитил в 1967 г. докторскую диссертацию, в которой проанализировал роль армии в странах Азии, Африки и Латинской Америки. В институте успешно сложилась его научная карьера: от младшего научного сотрудника до заведующего отделом экономики и политики развивающихся стран.
За свою долгую жизнь Г.И. Мирскому довелось поработать преподавателем и научным сотрудником в ряде институтов и высших учебных заведений (Московском государственном институте международных отношений, Высшей школе экономики, Институте стран Азии и Африки, Московской высшей школе социальных и экономических наук). Им были опубликованы не только фундаментальные труды “Армия
и политика в странах Азии и Африки” (М., 1970), “Классы и политика в странах Азии и Африки” (М., 1976), «“Третий мир”: общество, власть, армия”» (М., 1976), «Роль армии в политической жизни стран “третьего мира”» (М., 1989), “Исламизм, транснациональный терроризм и ближневосточные конфликты” (М., 2008), но и огромное количество статей в коллективных монографиях, журналах (“Политические исследования”, “Мировая экономика и международные отношения”, “Новое время” и др.) и газетах. Он многократно выступал в роли редактора научных изданий, давал многочисленные комментарии в газетах. Широта и глубина его знаний сочетались с мастерством изложения: он умел рассказывать так, чтобы это было интересно и понятно любой аудитории.
Георгию Ильичу доводилось писать тексты для докладов, речей и интервью советских руководителей - Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева, М.А. Суслова, А.А. Громыко, М.С. Горбачева и других, при этом до конца 1980-х годов он был “невыездным”. В 1982 г., когда один из молодых сотрудников его отдела, ныне покойный А. Фадин, был арестован по обвинению в “антисоветской деятельности”, Г.И. Мирский получил выговор по партийной линии, и администрацию ИМЭМО вынудили снять его с должности заведующего отделом. Тем не менее в 1991 г. во время путча ГКЧП, будучи за границей, Георгий Ильич на предложение остаться на Западе твердо заявил: “Это моя страна. Я возвращаюсь”.
В 1990-е годы Г.И. Мирский получил приглашение поработать в Америке. Девять лет он с успехом трудился в научных центрах США, читал лекции в 23 американских университетах (в том числе в Принстонском, Гарвардском, Колумбийском, Американском университете мира, университете Хофстра), участвовал в слушаниях в Конгрессе. В США были изданы его книга и ряд статей. Побывал с лекциями Георгий Ильич и в Англии, неоднократно участвовал в международных конференциях в России, США, Великобритании, Италии, Египте, Индии, Польше и других странах. Он
249
владел английским, французским, немецким, испанским, польским языками, не говоря уже об арабском. Авторитет Мирского как исследователя распространялся, разумеется, и на ближневосточные страны, где он неоднократно бывал.
При постоянной сосредоточенности Г.И. Мирского на проблемах Ближнего Востока поражали разносторонность и глубина его знаний. Его отличали независимость и оригинальность суждений, умение донести непростые истины до каждого читателя или слушателя. Шла ли речь о роли армии в ближневосточных странах, о месте ислама и его разных ветвей в их политической жизни, об “арабской весне”, о политике великих держав по отношению к арабскому миру, о тех или иных лидерах мусульманского мира и о конкретных поворотах в их политике - Георгий Ильич был в состоянии высказать свое квалифицированное суждение.
Непревзойденным искусством отличались лекции Георгия Ильича. Их свободный, непринужденный, яркий стиль помогал доносить их
суть до любой аудитории. Когда он выступал в институте, было проблемой найти свободное место в аудитории, а на его лекции в вузах сбегались студенты с других факультетов.
Талант Г.И. Мирского проявился и в его публицистической деятельности: в выступлениях по радио и на телевидении, в блогах, изданные незадолго до смерти отдельным сборником. Его позиция говорит о гражданском мужестве и ответственности, стремлении посильно способствовать демократическому развитию и успешному внешнеполитическому курсу нашей страны.
Георгий Ильич Мирский сохранил свой талант до самых последних дней. 27 мая этого года ему должно было исполниться 90 лет. Утрата наша велика и невосполнима. Память об этом замечательном ученом, благородном человеке и гражданине будет всегда с нами.
Редколлегия, сотрудники редакции журнала “Новая и новейшая история ”, друзья и коллеги выражают глубокие соболезнования родным и близким.
250
АННОТАЦИИ И КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА ОПУБЛИКОВАННЫХ МАТЕРИАЛОВ SUMMARIES AND KEYWORDS OF THE PUBLISHED MATERIALS
В.П. Митрофанов, A.H. Шабаев (Пенза). Английские фермеры первой половины XVII века (по материалам расходных книг и дневников)
В статье анализируются особенности ведения хозяйства английскими фермерами в начале XVII в. - ассортимент выращиваемых культур, структура доходов, уровень товарности производства etc. Подробно рассматривается историография вопроса.
Ключевые слова: Англия XVII в., фермерские хозяйства, сельскохозяйственное производство.
V.P. Mitrofanov, A.N. Shabayev. (Penza). English Farmers of the First Half of the XVII Century (on Materials of Expenses Books and Diaries)
The article analyzes the features of farming by British farmers in the early XVII century: the range of crops, the structure of income, the level of commodity production, etc. Historiography of the issue is considered in detail.
Key words: England XVII century, farms, agricultural production.
А.Ю. Борисов. Нюрнберг-2, или Несостоявшиися суд над спонсорами нацизма
Ключевую роль в приходе Гитлера к власти в Германии сыграли крупные немецкие корпорации при поддержке ведущих деловых кругов США и Великобритании. Попытка посадить на скамью подсудимых в Нюрнберге подлинных зачинщиков “нового порядка в Европе” - ведущих немецких финансистов и промышленников - закончилась неудачей. Сказалась корпоративная солидарность международного бизнеса и начавшаяся “холодная война”, изменившая вектор мировой политики.
Ключевые слова: Нюрнберг, спонсоры нацизма, нацистские преступники, олигархи, финансисты, промышленники Третьего рейха.
A. Yu. Borisov. Nuremberg-2, or the Failed Trials of Nazi Sponsors
A key role in the Hitler’s coming to power in Germany has played the major German corporation supported with assistance of the leading business community of the USA and Great Britain. Attempting to put in the dock of the Nuremberg trails the true instigators of the “New Order in Europe” - the leading German financiers and industrialists - ended in failure. Affected the corporate solidarity of the international business and the beginning of the “cold war”, changed the world politics vector.
Key words: Nuremberg, Nazi sponsors Nazi criminals, tycoons, financiers, industrialists of the Third Reich.
B. B. Малаи (Белгород). Гражданская воина в Испании 1936-1939 годов: международные аспекты
В статье на основе документов АВП РФ и ГА РФ анализируются геостратегический, пропагандистский международные аспекты испанской войны вместе с политикой невмешательства в дела Испании и проблемой формирования военно-политических союзов в этой связи. Прослеживается влияние этих факторов на собственно испанскую проблему, двусторонние отношения и международную ситуацию в целом.
Ключевые слова: Гражданская война в Испании, Международный комитет по применению соглашения о невмешательстве в дела Испании, Ф. Франко, Э. Мола.
251
V.V. Malay (Belgorod). The Spanish Civil War of 1936-1939: International Aspects
On the basis of documents from the Archive of Foreign Policy of the Russian Federation and the State Archive of the Russian Federation are analyzed geostrategic, propaganda and international aspects of the Spanish war and the the non-interference policy in the affairs of Spain, and the problem of the formation of the military-political alliances in this regard. It is evidence of the influence of these factors on the Spanish problem, bilateral relations and the international situation as a whole.
Key words: Spanish Civil War, the International Committee for the application of the agreement on non-interference in the affairs of Spain, F. Franco, E. Mola.
A.B. Шубин. Советская помощь Испанской республике в 1936-1939 годах
В статье на основе данных российских архивов автор приводит конкретные цифры советской помощи республиканцам в период Гражданской войны в Испании в 1936-1939 гг.
Ключевые слова: политика “невмешательства”, советская помощь Испанской Республике, А. Виньяс.
A.V. Shubin. Soviet Aid to the Spanish Republic in 1936-1939
On the basis of the materials of the Russian archives author gives the specific data of Soviet aid to the Republicans during the Spanish Civil War in 1936-1939.
Key words: policy of “non-interference”, Soviet aid the Spanish Republic, A. Viñas.
A.A. Сидоров. “Единый мир” глазами Рузвельта: финансово-экономические аспекты американских планов послевоенного мирового устройства
Статья посвящена анализу финансово-экономических аспектов концепций послевоенного мирового устройства, которые разрабатывались и реализовывались администрацией Ф.Д. Рузвельта во время Второй мировой войны. Особое внимание уделяется выработке планов создания международной валютно-денежной системы.
Ключевые слова: Ф.Д. Рузвельт, “большое пространство”, Бреттон-Вудс, “план Мор- гентау”.
A.A. Sidorov. ‘One World” of Roosevelt: Financial and Economic Aspects of the American Post-War World Order Plans
This article analyzes the financial and economic aspects of the post-war world order, which have been developed and implemented in advance by the administration of F.D. Roosevelt during World War II. The special attention is paid to the development of plans to create an international monetary system.
Key words: FD Roosevelt, “large space”, Bretton Woods conference, “Morgenthau Plan”.
А.Г. Михаилик. Боевые действия Красной Армии в ходе освобождения Венгрии (1944- 1945 годы)
В статье с привлечением архивного материала описываются бои Красной Армии осенью 1944 - весной 1945 гг. на территории Венгрии. Рассмотрены Дебреценская, Будапештская, Балатонская и другие операции советских войск.
Ключевые слова: Великая Отечественная война, освобождение Венгрии, Ф.И. Толбухин, РЯ. Малиновский.
A.G. Mikhaylik. Military Operations of Red Army during Liberation of Hungary (1944- 1945)
The article with the assistance of archival material described battles of the Red Army in the fall 1944 - spring 1945 in Hungary. Debrecen, Budapest, Balaton and other operations of the Soviet troops are considered.
Key words: the Great Patriotic War, the liberation of Hungary, F.I. Tolbukhin, R.Ya. Malinowski.
252
В.В. Согрин. Американская империя как исторический и современный феномен
Автор, определив внешнюю политику США, как имперскую, раскрывает отличия Соединенных Штатов от империй прошлого. Американский имперский мессианизм во все времена была освящался идеалами демократии и либерализма. Автор выясняет причины противоречивого, но и органичного соединения империи, либерализма и демократии в американской политике прошлого и настоящего.
Ключевые слова: мессианский генотип, демократическая империя, империя по приглашению, неоконсерватизм, современный миропорядок.
V.V. Sogrin. The American Empire As Historical And Modern Phenomenon
The author describes the foreign policy of the US as imperial discussing an important distinction of the United States from all empires of the past. American imperial messianism at all times was consecrated by the ideals of democracy and liberalism. The author discovers how organic and deeply contradictory synthesis of Empire, liberalism and democracy influenced internal and external policy of the USA in past and present.
Key words: democratic liberal Empire, the Empire by invitation, neo-conservatism, the present day world order.
M.A. Петрова. Дипломатия и искусство: итальянский художник Грегорио Гульерми и Россия
В статье на основе архивных материалов рассказывается о переговорах итальянского художника Грегорио Гульельми (Gregorio Guglielmi) о поступлении на русскую службу во времена Екатерины II. Показана роль русских дипломатов в развитии культурных связей с Европой.
Ключевые слова: Грегорио Гульельми, Екатерина II, И.М. Симолин, итальянская живопись XVIII в.
M.A. Petrova. Diplomacy and Art: Italian Painter Gregorio Guglielmi and Russia
On the basis of archival materials is told about the negotiations of the Italian painter Gregorio Guglielmi on admission on the Russian service during the reign of Catherine II. The role of the Russian diplomats in the development of cultural relations with Europe is shown.
Key words: Gregorio Guglielmi, Catherine II, I.M. Simolin, Italian painting of the XVIII century.
K.H. Цимбаев. Историография Ноябрьской революции 1918 года в Германии
В статье рассматривается восприятие германской революции 1918 г. в немецкой историографии, причины необычно малого интереса к ней в современной науке и основные тенденции ее изучения.
Ключевые слова: Ноябрьская революция 1918 г. в Германии, современная немецкая историография, советская историография, современная российская историография, Веймарская республика, германская история XX в.
K.N. Tsimbaev. Historiography of November Revolution 1918 in Germany
The article examines German historiography on the November Revolution, discusses the reasons for a lack of interest in this issue in the contemporary research and analyzes the tendencies of its study.
Key words: German November Revolution 1918, modem German historiography, Soviet historiography, modem Russian historiography, Weimar Republic, German history of the 20th century.
Л.П. Лаптева. Владимир Андреевич Францев (1867-1942) - русский исследователь межславянских научных связей в XIX веке
Документальный очерк посвящен жизни и деятельности русского историка-эмигранта В.А. Францева - крупнейшего специалиста по славяноведению, ученого европейского масштаба.
Ключевые слова: В.А. Францев, славяноведение, П.Й. Шафарик, Й. Добровский.
253
L.P. Lapteva. Vladimir Andreevich Frantsev (1867-1942) - Russian Researcher of Scientific Interslavic Relations in the Nineteenth Century
The documentary essay is dedicated to the life and work of the Russian historian-emigrant V. A. Frantsev, the largest specialist in Slavic studies, scientists on a European scale.
Key words: V.A. Frantsev, Slavonic, P.J. Safarik, J. Dobrovský.
Т.Л. Лабутина. Британский посол Дж. Макартни и его представления о екатерининской России
В очерке рассматривается книга английского посла Джорджа Макартни в России во времена правления Екатерины II, написанная им после завершения своей миссии в нашей стране. Хотя книга и не лишена стереотипов, она по праву может считаться своеобразной энциклопедией жизни российского общества в первые годы правления императрицы.
Ключевые слова: Джордж Макартни, Екатерина II, Великобритания, “Описание России 1767 года”.
T.L. Labutina. British Ambassador J. Macartney and His View of Ekaterina’s Russia
The essay examines the book of British Ambassador George Macartney in Russia during the reign of Catherine II, he wrote his book after completing his mission in our country. Although the book is not devoid of stereotypes, it can rightly be considered a kind of encyclopedia of the Russian society in the early years of the reign of Empress.
Key words: George Macartney, Catherine II, the United Kingdom, “Description of Russia 1767”.
A.B. Жидкова. Марин Ле Пен. Политическая биография
В основе документального очерка - политическая биография Марин Ле Пен, которая сменила своего отца Жан-Мари Ле Пена на посту председателя крайне правой партии Франции - Национального фронта.
Ключевые слова: М. Ле Пен, Национальный фронт, Ж.-М. Ле Пен.
A.V. Zhidkova. Marine Le Pen. Political Biography
The basis of the documentary essay is the political biography of Marine Le Pen, who succeeded her father Jean-Marie Le Pen as Chairman of the far-right party, France’s National front.
Key words: M. Le Pen, Front National, J.-M. Le Pen.
E.H. Наземцева. Вне правового поля: особенности правового статуса русских эмигрантов в Китае в период становления советско-китаиских отношении (1917-1924 годы)
В статье рассматриваются особенности правового статуса русских эмигрантов в разных провинциях Китая в 1917-1924 гг., разбирается политика бывших царских дипломатов, китайской администрации и советских представителей в отношении русских беженцев, показано преобладание внешнеполитических факторов в решении проблем правового положения русских эмигрантов как со стороны Советской России, так и со стороны Китайской Республики. Особое внимание уделено деятельности посланника Российской империи в Китае Н.А. Кудашева по защите прав русского населения Китая.
Ключевые слова: русская эмиграция, Н.А. Кудашев, Китай, Гражданская война в России.
E.N. Nazemtseva. Outside Legal Field: Features of Legal Status of Russian Emigrants in China in the Period of Formation of the Soviet-Chinese Relations (1917-1924)
The article deals with peculiarities of legal status of Russian emigrants in different provinces in China, 1917-1924, examines the policy of the former tsarist diplomats, the Chinese administration and Soviet representatives in regard to the Russian refugees, shows the predominance of political factors in the decision of problems of legal status of Russian emigrants from the Soviet Russia, and the Republic of China. Special attention is paid to activities of the envoy of the Russian Empire in China N. A. Kudashev for the protection of the rights of Russian citizens of China.
Key words: Russian emigration, N.A. Kudashev, China, Civil war in Russia.
254
Е.В. Архипова (Волгоград). Британский след на Южном Кавказе (1918-1919 годы)
В статье на основе изданных источников личного происхождения и делопроизводственной переписки, хранящейся в архивах Баку и Еревана, рассматривается влияние британских представителей Союзников на решение территориальных споров на Кавказе в 1918-1919 годах.
Ключевые слова: страны Антанты, Шарур-Нахичеван, Карабах, Карсская область, правительства кавказских республик.
E.V. Arkhipova (Volgograd). British Footprint in the South Caucasus (1918-1919)
On the basis of published sources of personal origin and record keeping correspondence stored in the archives of Baku and Yerevan, examines the impact of the British representatives on the Allied decision to territorial disputes in the Caucasus in 1918-1919 years.
Key words: Entente, Sharur-Nakhchivan, Karabakh, Kars region, Caucasian republics government.
Н.И. Шикуло. Споры о статусе: посольский интродуктор и иностранные послы во Франции XVII века
На основе спора о почестях, возникшем в 1695 г. между послом Венеции и испанским интродуктором, автор рассказывает о проблеме иерархии во взаимоотношениях послов и интро- дукторов во Франции XVII столетия.
Ключевые слова: интродуктор, Н. Эриццо, Н. де Сенкто.
N.I. Shikulo. The Debates on the Status of “Introducteurs des Ambassadeurs” and Foreign Ambassadors in France of 17th Century
Based on the determination of honors that arose in 1695 between the Venice ambassador and the Spanish “introducteurs des ambassadeurs”, the author talks about the problem of the hierarchy in the relations between ambassadors and “introducteurs des ambassadeurs” of the seventeenth century in France.
Key words: “introducteurs des ambassadeurs”, N. Erizzio, N. de Sencto.
255
CONTENTS
Modem History. Mitrofanov V.P., Shabayev A.N. (Penza). English Farmers of the First Half of the XVII Century (on Materials of Expenses Books and Diaries); XXth Century. Borisov A.Yu. Nuremberg-2, or the Failed Trials of Nazi Sponsors; Malay V.V. (Belgorod). The Spanish Civil War of 1936-1939: International Aspects; Shubin A.V. Soviet Aid to the Spanish Republic in 1936-1939; Sidorov A.A. ‘One World” of Roosevelt: Financial and Economic Aspects of the American Post-War World Order Plans; Mikhaylik A.G. Military Operations of Red Army during Liberation of Hungary (1944-1945); Current History. Sogrin V.V. The American Empire as Historical and Modem Phenomenon; Russia and World. Petrova M.A. Diplomacy and Art: Italian Painter Gregorio Guglielmi and Russia; Methodology, Historiography, Source Study. Tsimbaev K.N. Historiography of November Revolution 1918 in Germany; Historians' Pen-Potrtaits. Lapteva L.P. Vladimir Andreevich Frantsev (1867-1942) - Russian Researcher of Scientific Interslavic Relations in the Nineteenth Century; Documentary Essays. Labutina T.L. British Ambassador J. Macartney and His View of Ekaterina’s Russia; Zhidkova A.V. Marine Le Pen. Political Biography; Messages. Nazemtseva E.N. Outside Legal Field: Features of Legal Status of Russian Emigrants in China in the Period of Formation of the Soviet-Chinese Relations (1917-1924); Arkhipova E.V. (Volgograd). British Footprint in the South Caucasus (1918-1919); Shikulo N.I. The Debates on the Status of “Introducteurs des Ambassadeurs” and Foreign Ambassadors in France of 17th Century; Book Reviews; Scholarly Life ; In Memory.
РЕДАКТОРЫ ОТДЕЛОВ:
ГГ Акимова, К.М. Велембовская, В.Я. Головин, А.В. Короленков, Ю.А. Рябчикова, В.Л. Семигин, Б.Л. Хавкин
Зав. редакцией В.В. Лоскутова
Сдано в набор 19.02.2016 г. Подписано к печати 21.04.2016 г. Дата выхода в свет 28.05.2016 г. Формат 70 x 100V16 Офсетная печать. Уел. печ.л. 20.8 Уел.кр.-отт. 10.2 тыс. Уч.-изд.л. 25.0 Бум.л. 8.0 Тираж 483 экз. Зак. 96 Цена свободная
Учредители: Российская академия наук, Институт всеобщей истории РАН
Издатель: ФГУП «Академиздатцентр «Наука», 117997 Москва, Профсоюзная ул., 90 Адрес редакции: 119049, Москва, ГСП-1, Мароновский пер., 26. Тел. 8(499)238-08-74 Отпечатано в ФГУП «Академиздатцентр «Наука» (Типография «Наука»)
121099 Москва, Шубинский пер., 6
256
Индекс 70620
ЧИТАЙТЕ В СЛЕДУЮЩЕМ НОМЕРЕ:
Государство раннего нового времени
Наполеоновская элита и новое имперское дворянство. 1808-1814 годы
Германский МИД и подготовка берлинской олимпиады 1936 года
Гарольд Макмиллан и «Год Африки»
К 25-летию распада СССР: балтийское измерение
Бисмарк и новые реалии российско-германских отношений
Первое русское посольство в испанское королевство в 1667-1668 годах
Академик Г.Н. Севостьянов. К столетию со дня рождения Британский социалист Гарольд Ласки Марк Сайес - знаток малой Азии Дерби и Дизраэли
«НАУКА»
ISSN 0130-3864 Новая и новейшая история, 2016, № 3